Яблоко Купидона (сборник) Ольга Евгеньевна Крючкова
        В сборник вошли известные романы Ольги Крючковой такие, как:
        «Дар Афродиты», «Фамильный крест», «Загадки судьбы» и «Яблоко Купидона» (ранее известный под названием «Счастливый выбор»).
        Действия романов происходят в России XIX века. Героини - очаровательные барышни, стремящиеся завоевать своё место под солнцем и обрести истинную любовь, несмотря на все препятствия и испытания, которые посылает им судьба.
        Романы написаны в лёгком развлекательном стиле, напоминающим водевиль.
        Ольга Крючкова
        Яблоко Купидона
        Дар Афродиты
        Пролог
        Теплая весенняя погода, не характерная для конца марта, преследовала купца третьей гильдии Акинфия Герасимовича Одарченко от самых границ Франции, где он приобрел по случаю партию бургундского и анжуйского вина, да отменных устриц, аж из самого Лангедока[1 - Юг Франции.].
        С одной стороны, конечно, теплая погода и солнышко радовали: раньше обычного началось таянье снегов, запели птички, душа возжелала любви. С другой стороны - дороги пришли в полную негодность, даже европейские, не говоря уже про российское бездорожье.
        Но, если по чистоплюйной Европе можно было хоть как-то передвигаться, то на территории Российской империи купцу Одарченко досталось сполна. Мало того, что возки увязали в хлюпающей жиже, так и солнце житья прямо-таки не давало. Оно словно соблазняло купца остановиться и немного отдохнуть, пропустить рюмку, другую водочки с соленым огурчиком да квашеной капусткой…
        И Акинфий Одарченко не устоял, сдавшись на милость судьбе и случаю, достигнув Брянской губернии, от которой уж до Калуги было и рукой подать. Подъехав к постоялому двору, купец отдал приказ всем отдыхать. Возницы, его помощники, были рады, так как непомерное тепло, а одеты они были еще по-зимнему, не рассчитывая на столь стремительное потепление, и дорожная распутица довели их до полного исступления. Возницы стали злобными, мечтая лишь об одном: раздеться, помыться в бане и пропустить водочки, на худой конец - кваску или медовухи.
        Купец еще раз осмотрел три возка, проверил товар: ящики с бутылками лежали в ряд, накрытые старой медвежьей шкурой, которая при пересечении французской границе в Понтарлье вызвала всеобщее восхищение местных пограничников.
        - Эх, французы, вашу душу, бога мать! Умеют же упаковывать, подлецы, - не без удовольствия заметил купец.
        Затем он подошел к третьему возку, где в бочке «ехал» особый сорт редких лангедокских устриц, взращенных природой в водах Средиземного моря. Акинфий открыл бочку, убедившись, что лед, которым переложен столь ценный товар, не растаял, и в сохранности позволит дарам Лангедока благополучно добраться до имения графа Астафьева, что недалеко от Калуги.
        Купец закутал бочку ватным одеялом, дабы то не позволило непрошенному весеннему теплу подпортить его товар. Он очень рассчитывал доставить вина и устрицы в срок, ведь этот заказ позволил бы и впредь поставлять графу Астафьеву деликатесы и вина из Франции.
        Акинфий снял шапку, вытер ею потный лоб и позволил себе немного помечтать: «Вот не подведу графа, а там его знакомые из Калуги потянуться: мол, Одарченко привези и нам редкостного кушанья… Так и нанять можно людей и самому по дорогам не болтаться, а делами в конторе заниматься. А там глядишь расширить можно дела-то и во вторую гильдию махнуть!»
        С такими мыслями купец Одарченко проследовал к распахнутым дверям постоялого двора, оглянувшись, он еще раз убедился, что возки стоят в тени, и товар весь защищен от солнца должным образом.
        Возницы последовали за купцом. Тот сел на свободный стол, жестом пригласив своих подчиненных. Появилась немолодая хозяйка в замызганном холщевом переднике.
        - Голуба! - обратился к ней купец. - Мы проделали долгий путь: аж через всю Европу! Чем попотчуешь?
        Хозяйка передернула плечами:
        - Нежто через всю Европу проехались? Небось и басурманов видели?
        Купец и возницы дружно рассмеялись.
        - Да почитай, что так и есть. Только басурмане то - в Турции, али еще где. В Европе же - народ умный да благородный, все больше католического вероисповедания, ну почти как мы православные, только крестятся двумя перстами, да бабы ихние без платка в храм ходят.
        - Ох, грех-то какой… - хозяйка перекрестилась. - Прямо-таки и без платка.
        Акинфий кивнул.
        - Корми нас хозяйка, а то солнце больно печет. Да ранним утром в путь выдвигаться нам надобно. А то товар попортиться.
        - А что везете-то, люди добрые? Коли не секрет? - не унималась дюже любопытная баба.
        Неожиданно появился хозяин:
        - Прасковья! Хорош лясы точить с торговым людом. Лучше покорми их.
        Женщина, наконец, поинтересовалась:
        - А что будите кушать?
        Акинфий крякнул в предвкушении сытной привычной еды.
        - Борща на всех, гречки пареной, огурцов соленых, капустки, хлеба поболе, да штоф водочки.
        Возницы довольно переглянулись.
        - Спасибо, хозяин…
        - Чаго уж там, - отмахнулся купец. - Вот довезти бы всех энтих устриц в целости да сохранности… Не ровен час стухнут по дороги. Ладно, пошамкаем по-быстрому, отдыхать, да снова - в путь.
        Хозяйка принесла жбан борща, за ней последовала девка с тарелками и ложками.
        - Кушайте, гости дорогие!
        - Благодарствуйте, - ответил купец и, перекрестив рот, махнул стопку водки, после чего начал хлебать наваристый борщ вприкуску с хлебом. Возницы последовали его примеру.
        Ночь купеческий обоз провел на постоялом дворе, Акинфий и возницы спали непробудным сном - усталость и водка сделали свое дело. Но весна не дремала даже ночью, слегка растопив лед в бочке с устрицами.
        Утром выспавшийся и довольный купец вышел на улицу, уже светало, пахло свежестью, талым снегом и тем, что заставляет весной все живое пробуждаться и тянуться друг к другу.
        Акинфий подошел к возу с «заграничным деликатесом», решив проверить его сохранность. И какого же было его изумление и негодование, когда он обнаружил, что верхний слой льда подтаял.
        - Ах, вашу душу, богову мать! - ругался он. - Не уберегли!
        Возницы бросились к своему благодетелю.
        - Чаго, хозяин, стряслось-то?
        - Ох! Прихватило теплом энтих французских улиток! Протухли небось! Что же делать мне? - сокрушался в сердцах купец.
        - Да ты, хозяин, погодь причитать-то… Дайкось глянуть-то… - молодой возница открыл бочку и повел носом, стараясь уловить запах. - Не хай, ничаго с ними не станется, чуть пованивают, делов то… Не сокрушайся, хозяин. Могет быть повар-то графский не почует запашок?
        - Ох, Матерь Божья! Как не почувствует? - удивился купец.
        - Да так… Смотри, хозяин, - возница запустил обе руки в бочку. - Сейчас перемешаем сверху-то, а под низом то все в порядке. Чай не почувствует никто…
        Купеческий обоз, наконец, достиг калужской губернии. Через три часа езды по чавкающей лесной дороге, открылись графские поля и усадьба, величественно возвышавшаяся на холме, рядом с ней - домовая церковь.
        Акинфий перекрестился.
        - Вот и Астафьево-Хлынское… Господи помоги… - взмолился он. - Сделай так, чтобы графский повар и управляющий ничего не заметили и не почуяли. А я уж Господи, в церкву схожу, свечей самых дорогих поставлю, денег пожертвую. Чаго еще-то? - задумался купец. - Ну, словом, Господи сделаю много добрых дел…
        Господь услышал молитву купца и повар не почувствовал специфического запаха устриц, а управляющий окончательно расплатился с ним за вовремя доставленный товар.
        Глава 1
        КАЛУГА, 1832 ГОД
        Дуэль поручика Корнеева с прапорщиком Ярцевым к счастью не закончилась смертельным исходом: так, всего лишь, ранение шпагой в правое плечо. Но последствия для поручика, вышедшего из дуэли победителем, а надо сказать, он был отменным фехтовальщиком, оказались весьма печальными.
        Корнеева отчислили из лейб-гвардии Семеновского полка, где служил он уже несколько лет, направив за свершенный поступок в Семнадцатый гусарский полк, что расквартировался недалеко от Калуги, в небольшом селении Красное городище. Словом, сущая глухомань, и как вскоре выяснил Корнеев, таковых как он в полку было предостаточно.
        Успокаивало лишь одно, что впрочем, могло быть все гораздо хуже, но как говорится: как сложилось, так сложилось - на все воля Господа и военного начальства. Поручик принял перевод в калужскую глушь мужественно, постеснявшись обращаться за помощью к своему всесильному дядюшке, имеющему немалые связи в Санкт-Петербурге.
        Через три месяца поручик Константин Корнеев свыкся с провинциальной жизнью. Правда, шампанского было чуть меньше, и, отнюдь, не французского производства, а местного калужского качества, что разливалось на заводе некоего местного графа. Оно было недурным и даже приличным, а уж наш герой знал толк в игристом напитке.
        Вскоре Константин заметил, что и женщины калужской губернии - милы и привлекательны, правда, - дуры дурами, но что поделать, - не Москва и не Санкт-Петербург. Впрочем, глупых барышень и столицах хватало сполна.
        Так что, поручик Корнеев расправил, как говорится, «грудь колесом» и вновь получал удовольствия от жизни.

* * *
        С дисциплиной в Гусарском полку явно хромало. Полковой командир был откровенно ленив и всячески пренебрегал своими профессиональными обязанностями, проводя время за карточным столом или в заведении мадам Жужу, Венеры калужского масштаба.
        Мадам Жужу, по паспорту Евдокия Жукова, - собственно оттуда и Жужу, - вот уже пять лет содержала в Калуге небольшое заведение, особо почитаемое всем Семнадцатым гусарским полком.
        Молодые повесы, томимые скукой и бездельем, - в 1832 году никаких боевых действий для полка, слава Богу, не предвиделось, - прожигали свою молодость в объятиях девочек мадам Жужу, и исправно оставляли ассигнации за карточным столом.
        Однажды Константин Корнеев и его несколько полковых друзей, верхом возвращались из заведения развеселой мадам Жужу. Они не спешно двигались по центральной улице, расточая пламенные взоры на местных барышень. Те же в свою очередь строили гусарам «глазки». По калужской статистике, каждая пятая барышня города, будучи навыдане, просто мечтала выйти замуж за красавца гусара.
        Итак, совершая свой безмятежный путь, гусары, удовлетворенные сполна в заведении Евдокии Жуковой, пребывали в дивном настроении, отчего все им казалось сплошным «шарман».
        Мимо них проезжала пролетка с откинутым верхом. В ней сидела миловидная барышня, одетая по последней весенней столичной моде: платье из тонкой шерсти дивного терракотового цвета, коричневую накидку, отделанную тесьмой в тон платья и широкополую шляпку, дабы защитить лицо прелестницы от яркого весеннего солнца, а весна в этом году, надо сказать, выдалась ранней и не в меру теплой.
        Поручик Корнеев взглянул на барышню и… обомлел: до чего же хороша!
        Пролетка проследовала далее, а гусары не преминули задеть своего сотоварища:
        - Что поручик, хороша девица?
        - Да, просто прелестна. И в столице такую красавицу не сыщешь! - восторженно воскликнул Корнеев.
        Гусары дружно рассмеялись.
        - Поручик, вы право уж отвыкли от столичной жизни, коли в каждой смазливой барышне видите красавицу!
        - Но позвольте заметить, сударь, - высказался один из гусаров, - сия девушка - явно из приличной семьи, возможно даже дворянка. И, увы, вряд ли окажет услуги, которые мы привыкли получать в заведении мадам Жужу.
        Корнее промолчал, так как был вполне согласен со своим однополчанином: на такой девушке можно только жениться, но…

* * *
        С того самого дня, как поручик Корнеев увидел «барышню из приличной семьи в широкополой шляпке», он потерял покой. Ему было неловко сознаваться друзьям, что незнакомка поразила его воображение - непременно засмеют и обвинят в излишнем романтизме. Как говорил один из гусаров: мон шер, это же - сплошная «байровщина[2 - Имеется виду английский поэт Байрон. В данном случае «байровщина» подразумевает излишнюю сентиментальность.]»!
        Постепенно поручик Корнеев стал скучен и всю середину апреля провел в тоске и ожидании грядущего чуда. И как ни странно, оно свершилось…
        В один из погожих апрельских дней, когда солнце нещадно палило, как в июле месяце, поручик Корнеев, решив скоротать свободное время, а надо сказать, при отсутствии должной дисциплины, такового было слишком много, совершал конный променаж по Калуге.
        Его привлекла внимание барышня, - уж больно она напомнила ту незнакомку, - которая была поглощена платьем, выставленным на витрине модного магазина. Над изысканным туалетом красовалась табличка: последний фасон из Парижа…
        «Да уж, - подумал поручик, - и откуда здесь могут быть наряды из Франции? Наверняка пошиты в местной портняжной мастерской…»
        Неожиданно его размышления по поводу несоответствия таблички и наряда были прерваны. К барышне подошла то ли горничная, тот ли компаньонка, до Корнеева донеслось имя предмета его вожделенных мечтаний: Наталья Дмитриевна…
        Теперь гусар был просто уверен: перед ним именно та девушка, сразившая его своей красотой, теперь он еще и знал ее имя. Но что это дает? Поручик не знал…
        Наталья Дмитриевна вошла в модный магазин. Корнеев спешился с лошади и, направившись в торговке цветами, купил у той огромный букет роз, выращенных видимо в это время года в оранжерее. Торговка удивилась:
        - Сударь, вы на свадьбу собираетесь?
        Корнеев растерялся: правда, а на что он рассчитывает? - он и сам не знал, решив действовать с Натальей Дмитриевной по-военному, как при взятии крепости. Чай не выдержит напора и уступит… А может и нет… В общем, как Бог даст.
        Поручик ожидал предмет своих воздыханий недолго, вскоре Наталья Дмитриевна вышла из дверей магазина, ее компаньонка несла шляпную коробку. Корнеев понял: вот он, то момент, когда надо действовать!
        Он бросился к Наталье Дмитриевне и, встав на колени, театральным жестом протянул ей цветы, в душе ужасаясь свершаемому поступку, готовясь к тому, что «дама его сердца» возмутиться или того хуже - начнет звать городничего на помощь. Правда, здешний городничий уже вяло реагировал на выходки гусаров, уж слишком они утомили почтенного служителя порядка.
        Наталья Дмитриевна округлила глаза и откровенно растерялась, не зная, как реагировать на столь дерзкую выходку, причем на глазах калужан. Публика, завидевшая сию сцену, замерла, желая увидеть всю прелесть последующей развязки. И она не преминула последовать.
        - Сударыня! - начал Корнеев тоном, словно в дурной пьесе. - Наталья Дмитриевна, молю не гоните меня! Я не знал, как познакомиться с вами, ведь все, чтобы я не сделал, показалось бы со стороны не приличным. Поэтому-то я и решился на неслыханную дерзость. Примите от меня эти цветы… Конечно, они не столь красивы, как вы… Но, увы, это все, что я могу подарить вам на данный момент…
        Публика зашушукалась, женщины и юные барышни умилились: о мон шер, как он хорош и романтичен…
        Корнеев, стоя на коленях, пребывал в ужасе: «Вот сейчас она закричит, начнет ругаться, оскорбиться, и поделом мне дураку…»
        Но реакция Натальи Дмитриевны была весьма неординарной: она звонко рассмеялась. Публика, наблюдавшая за любовной сценой, расслабилась, понимая, что девушка принимает ухаживания гусара.
        - Сударь, вы право же поразили меня! - воскликнула красавица. - Это так неожиданно… Глаша, - обратилась она к компаньонке, которая застыла в ужасе от происходящего, - возьми цветы у господина… А как ваше имя? Да и поднимитесь с колен в конце-концов, уже вся Калуга на нас смотрит.
        Корнеев поднялся, опешившая Глаша, приняла у него цветы.
        - Я - Константин Владимирович Корнеев, служу в Семнадцатом гусарском полку, что расквартирован в Красном городище.
        - О! В том самом, где служат одни дуэлянты! - воскликнула восхищенная барышня.
        Корнеев замялся.
        - Собственно говоря, да… - протянул он.
        Реакция Натальи Дмитриевны вновь была самой неожиданной:
        - Ах, как это романтично, сударь. Вы непременно расскажите мне, из-за чего стрелялись!
        - Я дрался на шпагах…
        - Ах, неужели! Как французский дворянин из-за прекрасной дамы? - восхищению барышни не было конца.
        - Почти…
        - Ах, сударь, вы так скромны! Кстати, откуда вы знаете мое имя? Вы следите за мной?
        Поручик опять растерялся, не зная, что и ответить, решив, что самое простое в данной ситуации говорить правду.
        - Да, сударыня, каюсь, я следил за вами…
        - Ах, как это напоминает мне романы Понсона Дю Терраль! Вы читали их?
        - Да, «Прекрасную ювелиршу», - правда поручик здесь немного схитрил, ведь он так и не дочитал сей роман, который показался слишком уж наивным.
        - Это мой любимый роман, - призналась Наталья Дмитриевна. - Но прощайте, я должна ехать домой в Погремцовку, иначе папенька будет сердиться. Он и так, скрепя сердцем, отпускает меня в город с Глашей.
        - Но, сударыня, насколько мне известно, в наших краях нет разбойников…
        - Вы правы, Константин Владимирович, зато полно военных…
        Девушка направилась к пролетке, поручик помог ей подняться, затем также был любезен и с Глашей, которая буквально утопала в цветах.
        Немного отъехав, Глаша, придя в себя и набравшись смелости, высказалась:
        - Наталья Дмитриевна! Какой позор! А если бы кто из ваших знакомых увидел?! Что бы сказал барин?
        - Успокойся, Глаша. Из знакомых меня уж точно никто не видел. Папенька ничего не узнает. Про цветы скажем, что букет очень понравился и я его купила… И только то! А поводу позора… Разве это позор, если молодой, красивый гусар признается в своих чувствах!? А он красив, это поручик Корнеев: высокий, статный, глаза так и пылают огнем страсти! Ах, Глаша…
        Наталья Дмитриевна думала о поручике всю дорогу, покуда пролетка не въехала в ворота поместья. Некое, неизвестное доселе чувство переполняло девушку.
        Глава 2
        Супруги Погремцовы, Дмитрий Федорович и Мария Ивановна, почти двадцать лет прожили вместе, редко покидая пределы своего калужского имения. Имение Погремцовка было не очень большим, но и немаленьким, насчитывая двести пятьдесят крестьянских душ. Доходов, получаемых от продажи зерна, топленого масла, пеньки и льна вполне хватало супругам на достойное существование, содержание и образование дочери, Натальи Дмитриевны, которая почитай уже была навыдане, ей миновал девятнадцатый год.
        Все чаще в последнее время Дмитрий Федорович задумывался о достойном женихе для Натальи, но, увы, не видел подходящей кандидатуры. Соседи помещики, некоторые из которых были уже вдовцами с детьми, пребывали в более скромном состоянии, нежели супруги Погремцовы, многие даже не могли обеспечить своих сыновей, отчего отправляли их служить в армию в весьма невысоких чинах.
        От такой перспективы Дмитрию Федоровичу становилось тошно до крайности, ведь Погремцов и его супруга были еще не стары, им едва исполнилось по сорок лет, когда, как хотелось пожить роскошной жизнью в Санкт-Петербурге или Москве, имея приличный экипаж для выезда.
        Наталья Дмитриевна уродилась на славу: складная, невысокого роста, имела она приятное открытое лицо со здоровым деревенским румянцем, а не косметическим как у городских барышень; темные волосы обычно укладывала на прямой пробор, которые струились блестящими аккуратными локонами с обеих сторон ее дивной головки.
        Что и говорить, сия барышня, ко всем ее внешним прелестям, была еще и начитана, с избытком увлекаясь французскими романами, правда, в пользе которых папенька ее весьма сомневался. Оттого и стала Наталья Дмитриевна к девятнадцати годам излишне сентиментальной, веря в любовь с первого взгляда, и сама того не подозревая, пылкой, постоянно переживая в душе любовные приключения героинь новомодных романов.
        Дмитрий Федорович давно был уверен, что Наталья - в самом соку, да не хотелось выдавать за кого ни попадя. И ждал появления выгодной кандидатуры жениха, нисколько не сомневаясь, что его Наташенька сможет произвести благоприятное впечатление на кого угодно.
        И вот терпения и надежды Дмитрия Федоровича были вознаграждены сполна. В конце апреля получил он письмо от старинного друга Павла Юрьевича Астафьева, с которым служил в артиллерии во время компании 1812 года. Более того, Дмитрий Федорович и Павел Юрьевич принимали участие в Бородинском сражении. Давно это было…
        В те годы Погремцову едва исполнилось двадцать лет, он только окончил Артиллерийский корпус. Полковник Астафьев был старше почти на двадцать лет и командовал тем самым полком, где и служил молодой артиллерист.
        При Бородинской битве французы прорвали редут, смяли русскую пехоту, прямо устремившись на ненавистную артиллерию. Полковник Астафьев получил тяжелое ранение и выжил лишь благодаря смелости молодого поручика Погремцова. Вынося с поля битвы своего командира, артиллерист был слегка контужен разорвавшимся рядом снарядом, отчего и попал вместе с графом Астафьевым с лазарет, благодаря стараниям денщика Пантелемона, верно служившего поручику и не покидавшего своего барина даже на поле боя. Пантелемон и принес их обоих в лазарет.
        После этого случая и стали поручик Погремцов и полковник Астафьев большими друзьями. Войну они окончили во Франции, увы, но после их пути разошлись.
        Дмитрий Федорович вернулся в свою Погремцовку, вскоре женившись на Марии Ивановне, дочери соседнего помещика. Астафьев, дослужившись до генеральского чина, представленный ко многим наградам, удачно женился на дочери графа фон Розена, получив, таким образом, титул графа и, став Астафьевым фон Розен. Правда, свою вторую фамилию он упоминать не любил, так как считал себя истинно русским человеком. Но связи, приобретенные благодаря удачной женитьбе, граф Астафьев использовал весьма охотно и с пользой дела, приобретя даже своих людей и при дворе императора.
        Недавно граф Астафьев овдовел, детей ему с женой, увы, Бог не дал. И заела Павла Юрьевича тоска, да такая, что потянуло его прочь от блистательной жизни Санкт-Петербурга, подальше, куда-нибудь в провинцию, где люди были добры, открыты и простодушны - не чета сливкам столичного общества.
        И как раз подвернулось графу поместье разорившегося князя Хлынского, что под Калугой и всего в пяти верстах от Погремцовки. Граф Астафьев тотчас же выкупил закладные у банка, что продавал поместье, оформил купчую - все честь по чести и переименовал с высшего дозволения Хлынское в Астафьево, не гоже жить в имении, носившем фамилию прежнего хозяина.
        Судя по документам бывшее Хлынское было хозяйством хоть и запущенным, но все же насчитывало пятьсот крестьянских душ, да и рядом со старинным другом, что особенно устраивало нового хозяина.

* * *
        Граф Астафьев, тотчас по приезду в имение, направился в Погремцовку, дабы обнять Дмитрия Федоровича. Встреча старинных боевых товарищей произошла трогательно. Они обнялись без излишних слов и, взглянув на почтенные седины друг друга, прослезились, - столько лет прошло, почитай двадцать.
        Мария Ивановна сердечно встретила нового соседа, почтенного графа, да еще и в генеральском чине, и зародился у родительницы в голове некий план…
        - Позвольте представить, ваше сиятельство, мою дочь, Наталью Дмитриевну. Она желает познакомиться с вами, письмо наделало прямо-таки переполох в нашем семействе. Все хотят узреть бравого генерала.
        Граф Астафьев рассмеялся.
        - Помилуйте, Дмитрий Федорович. Уж мне почти шестьдесят: какой уж я бравый? И седой весь, и вдовец…
        Граф, конечно, был в почтенном возрасте, но сохранил военную выправку, не растолстел за годы столичной жизни, а седина предавала ему лишь благородство.
        - Ах, ваше сиятельство, Павел Юрьевич! - воскликнула госпожа Погремцова. - Неужели, вы, не удостоите нас чести и познакомитесь с Наташенькой? Ей уже девятнадцатый год минул, она у нас навыдане…
        Мария Ивановна много значительно посмотрела на мужа, понимая, что она прочла его тайные мысли.
        - Да, да! Ваше сиятельство! Поверьте, и умна, и образована, и хороша…
        - Дорогой друг, я вовсе не против знакомства с вашей дочерью, просто я в последнее время неловко себя чувствую в обществе молодых девиц, особенно после смерти супруги.
        - Отчего же, позвольте полюбопытствовать? - заинтересовалась Мария Ивановна.
        Граф несколько смутился.
        - Без жены я уже почитай второй год живу вдовцом… А девушки молодые… Словом, как бы это сказать… Они вводят меня в волнение.
        - Павел Юрьевич! Так это и прекрасно, значит, не потеряли вы интерес к жизни! - воскликнул Погремцов.
        - Право не знаю, дорогой друг. С одной стороны - вроде бы и не утратил, с другой - тоска смертная, хоть на крепостной женись…
        Супруги Погремцовы переглянулись: вот он - потенциальный жених для Наташеньки. Подумаешь, что старше на сорок лет, зато богат, благороден, со столичными связями, да и внуков еще успеет родить, там, как Бог даст. В конце-концов, будет лет через десять Наташенька графиней и почтенной вдовой со связями. Просто - шарман!
        В гостиную, со второго этажа из спальни, спустилась Наталья Дмитриевна.
        Она подошла к графу, слегка покраснев, как и полагается порядочной девушке в ее возрасте и, потянув руку для поцелуя, вымолвила ангельским голосом:
        - Ах, ваше сиятельство, папенька так много о вас рассказывал…
        - Рад познакомиться с вами, Наталья Дмитриевна, - граф приложился к ручке юной прелестницы и в душе его зародились неоднозначные чувства.

* * *
        Глаша, горничная и компаньонка Натальи Дмитриевны, исправно исполняла роль почтового «голубя», поддерживая любовную переписку между молодой барыней и поручиком Константином Корнеевым.
        Прошла почти неделя после встречи гусара и девушки около модного магазина, как он лично пожаловал в Погремцовку, безусловно, соблюдая массу предосторожностей, и передал Глаше записку, не забыв наградить ее за услуги полтинником.
        Первое письмо Корнеева было сдержанным и не выходило за рамки дозволенного.
        «Дорогая Наталья Дмитриевна!
        Еще недавно я совершил дерзость в присутствии почти всей Калуги, сегодня же - совершаю очередную, написав вам это письмо. Почти неделя минула с тех пор, как мы расстались на глазах изумленной публики, которая явно симпатизировала нам.
        Не сочтите за нахальство и неслыханную дерзость: я хочу видеть вас! Если вы совершаете прогулки на лошади в своих угодьях, дайте мне знать, и мы сможем вместе насладиться прелестями природы. Обещаю вам вести себя достойно и быть вашим рыцарем.
        Константин Корнеев».
        Наташенька несколько растерялась, но перед глазами всплыл образ красавца-поручика и она, повинуясь сердцу, а не разуму, написала ответ.
        «Сударь!
        Я буду прогуливаться завтра вдоль просеки после полудня. Если вы захотите написать мне, то на дороге, ведущей к имению, стоит старый раскидистый дуб с дуплом, мимо него нельзя проехать, не заметив. Сие место будет нашим тайным почтовым ящиком».

* * *
        На следующий день, облачившись в изумрудного цвета амазонку и кокетливую шляпку, отделанную белым страусиным пером и прозрачным шелковым шарфом, юная прелестница приказала приготовить для прогулки свою любимую лошадь Арабеллу, на которой направилась верхом к условленному месту.
        Константин пребывал в нетерпении, отчего он не мог стоять на месте, его лошадь, чувствуя возбуждение хозяина, переминалась с ноги на ногу, раздувая ноздри и беспрестанно мотая головой и фыркая.
        Наконец появилась Наталья Дмитриевна на своей обожаемой Арабелле, кобыле белой масти.
        Поручик встрепенулся, он почувствовал, как кровь приливает к голове: эта провинциальная девушка, бесспорно, волновала его, причем сильнее дозволенного.
        - Сударыня, я так счастлив, что вы приехали. Как самочувствие ваших родителей? - из вежливости и для поддержания разговора спросил гусар.
        - Благодарю, все хорошо. Папенька с маменькой уехали в гости в Хлынское.
        Константину ничего не говорило название поместья - Хлынское и он не стал расспрашивать девушку далее, да и потом это было бы бестактностью.
        Юная «Амазонка» и ее рыцарь направили лошадей по лесной дороге, Наташенька обещала показать своему спутнику массу красивых здешних мест. И они, увлеченные беседой, предавались созерцанию окрестностей почти три часа подряд.

* * *
        Супруги Погремцовы все чаще посещали Астафьево-Хлынское, граф также не отставал и при каждой возможности приезжал в Погремцовку, наслаждаясь обществом Натальи Дмитриевны.
        Надо сказать, что Наташенька, как барышня благовоспитанная и образованная, насколько это позволяло его положение, неплохо музицировала на фортепиано и пела, чем доставляла удовольствие не только родителям, но и богатому соседу.
        Супруги Погремцовы, оставаясь наедине, не раз обсуждали: что хорошо бы выдать замуж дочь за графа, но все же решили повременить со своими планами, решив, - пусть привыкнут друг другу, а там и глядишь промеж них и сладиться.
        Примерно через месяц, в начале июня граф Астафьев прислал Погремцовым приглашение на свой день рождения, где должны были собраться много полезных особ, таких как: предводитель уездного дворянства, полицмейстер, конфидент[3 - Имеется в виду официальный представитель.] генерал-губернатора и так далее и тому подобное.
        Мария Ивановна засуетилась, озадаченная тем, что Наташенька должна предстать перед предполагаемым женихом и изысканным калужским обществом в наилучшем свете. Она, прихватив с собой дочь, помчалась в город, в модный магазин, дабы прикупить ткань на бальное платье, тесьму, кружева, новые туфли, заколки… и еще бог знает что, без чего юная особа просто не может обойтись о время бала и праздничного ужина.
        Планы Натальи Дмитриевны были нарушены, она ехала в пролетке молча, надув свои прелестные пухленькие губки.
        - Ах, маменька, ну отчего такая суета? У меня платьев - полная гардеробная. Зачем мне еще одно? И так носить некуда…
        - Не волнуйся, скоро будет куда, - многозначительно заметила Мария Ивановна.
        Наташа растерялась, сердце екнуло.
        - Не понимаю, вас…
        - Скоро поймешь. Дмитрий Федорович желает тебя выдать замуж. Надеюсь, ты не ослушаешься своего отца?
        Девушка открыла рот от удивления.
        - И…и позвольте спросить: за кого?
        - За графа Астафьева…
        У Наташи упало сердце и забилось внизу живота.
        - Но он же старше папеньки на двадцать лет, а меня - на сорок! - пыталась возразить она.
        - Ну и что! Эка невидаль! А за кого тебя выдать, позволь спросить? Вокруг помещики сводят еле-еле концы с концами. Ты так хочешь жить?
        - Нет…но…
        - Никаких «но»! Отец поговорит с графом, они - давние друзья. Да и тот выказывал намеренье жениться, стало быть, не потерял еще интерес к женщинам.
        - Но, маменька! Почему на мне? Пусть найдет еще кого-нибудь, скажем вдову…
        - Наташенька, ты, что не желаешь жить в Санкт-Петербурге? Блистать на балах?
        - Желаю, конечно… Но граф стар! Маменька, я не хочу выходить за него! - уверенно заявила Наташа.
        - Ишь, взбеленилась! А кто тебя спросит? Отец велит, и выйдешь за графа!
        Наташа тихонько заплакала: «Нет только не за старого Астафьева… А как же Константин? Он такой красавец и обходительный… Надо что-то предпринять… Но что?»
        Глава 3
        Дмитрий Федорович Погремцов сел в пролетку, которой правил небезызвестный Пантелемон, и направился в Астафьево, дабы засвидетельствовать почтение графу, а также выразить благодарность за приглашение на ужин в честь дня рождения. Но это ему лишь казалось… На самом деле помещик Погремцов надеялся переговорить с графом о Наташеньке, дабы устроить ее судьбу. А предстоящее мероприятие могло быть весьма «на руку», так как давало возможность сообщить калужскому высшему обществу о предстоящей помолвке.
        Дмитрий Федорович волновался: «А, если Павел Юрьевич не захочет? Или скажет, мол, слишком молода? Да и мало ли что…»
        Граф встретил друга с распростертыми объятиями. Они выпили наливочки, закурили отменные английские сигары, к которым граф пристрастился еще в Санкт-Петербурге.
        - Я, собственно, Павел Юрьевич, хотел обсудить с вами весьма деликатное дело, - начал Погремцов издалека, выпуская изо рта струйку дыма.
        - Говорите, друг мой, без обиняков. Чем я могу помочь вам?
        - Дело в том, что Наталья Дмитриевна достигла того возраста, что пора бы подумать о замужестве…
        - Да-а-а… Наталья Дмитриевна - прекрасная барышня, - протянул граф многозначительно. - Был бы я помоложе лет на двадцать… Ух! Простите, Дмитрий Федорович, за вольность.
        Погремцов не ожидал подобной реакции графа, и тотчас сделал вывод: граф не равнодушен к Наташеньке… И это прекрасно!
        - Так вот, ваше сиятельство, Павел Юрьевич, отчего бы вам и не сделать этот «ух»?
        - В смысле?
        - Жениться на моей дочери. И породнились бы мы с вами. А?
        Граф задумался.
        - А что? Я еще не стар! - он расправил плечи. - Еще может и детишек увижу…
        - Увидите, увидите… Так будем считать, что мы с вами договорились?
        - С удовольствием, Дмитрий Федорович, - граф протянул руку гостю, и они скрепили свой уговор рукопожатием. - Да, а как Наталья Дмитриевна к этому относится?
        - Дорогой мой, Павел Юрьевич! Ну, кто же молодую неопытную девицу будет спрашивать?! У них на уме - одни гусары! Лихоманка их побери!
        - Это точно, вы заметили, - согласился граф. - Да и на празднике можно представить Наталью Дмитриевну как мою невесту и сообщить о помолвке.
        Погремцов просиял: удалось!

* * *
        Погремцов довольный вернулся в имение. Мария Ивановна по сияющему виду мужа догадалась: все сладилось, Наташенька вскоре станет графиней Астафьевой. Она повернулась к образам в спальне и перекрестилась… Но рано…
        Дмитрий Федорович пожелал побеседовать с дочерью. Наташенька, прекрасно понимая, о чем пойдет речь, сослалась на головную боль.
        - Глаша, скажи папеньке у меня - мигрень!
        Отец семейства возмутился:
        - Ох, уж эти дочери: то мигрень, то недомогание, то вялость, то хандра. Но ничего, замужем все как рукой снимет, - сказал он и направился к дочери в спальню, та лежала в постели. - Наташенька, это я… Как твоя мигрень?
        Наталья закатила глаза и прошептала суфлерским шепотом:
        - Ужасно, папенька, всю голову заложило.
        - Может, ты простыла? Все на Арабелле скачешь, как безумная.
        - Наверное…
        - Я к тебе по делу, дорогая дочь.
        Наталья напряглась и еще больше закатила глаза.
        - Папенька, ну какое еще дело? У меня голова разламывается…
        - Ничего… Как узнаешь новость, то сразу и поправишься. Граф Астафьев просил твоей руки, и я дал согласие.
        Наташа подскочила, словно ужаленная, сев на кровати.
        - Как? Без моего согласия?
        Теперь настал папенькин черед подскочить.
        - Это чего же я должен у тебя спрашивать? Из покон веку родителя решали: за кого дочери замуж идти!
        - Это рабовладельческий строй! - взвизгнула Наталья.
        - Что-о-о? - протянул папенька. - Начиталась книжек! Поваренную книгу читай, она тебе больше понадобится!
        Наташе действительно вступило в голову, перед глазами все поплыло, и она потеряла сознание. Дмитрий Федорович настолько испугался, что не успеет породниться с графом Астафьевым, что завопил, что есть мочи:
        - Врача! Мария! Глаша! Все сюда! Наташа помирает!!!
        В доме начался безумный переполох. Глаша схватила нюхательную соль барыни и рысью бросилась в комнату Натальи. Она ловко расшнуровала корсаж девушки и сунула ей под нос флакон с солью.
        В этот момент в комнату дочери влетела, словно тигрица Мария Ивановна. И, увидев на кровати дочь, да еще и без признаков жизни, сама чуть не лишилась чувств.
        - Это все, вы! - напустилась она на обожаемого супруга. - Девушку надо было подготовить! А вы, небось, и выложили все как есть…
        Погремцов растерялся.
        - Да, собственно… А кто ж знал, что она так прореагирует?
        - Через два дня - у графа праздник. Бальное платье Наташеньки - готово. И что теперь, позвольте спросить? - разъяренная Мария Ивановна наступала на мужа.
        Тот отступал к окну под натиском ее пышных форм.
        - От такого еще никто не умирал, - пытался возразить граф.
        Наконец Наташа открыла глаза и простонала.
        - Барыня! - завопила обрадовавшаяся Глаша. - Наталья Дмитриевна очнулись!

* * *
        Последующие два дня Наташа провела в постели, ловко симулируя недомогание. Родители были настолько испуганы ее обмороком, что и вовсе перестали перечить великовозрастному чаду, во всем с ней соглашаясь.
        Накануне перед праздником Наташа начала вновь ссылаться на головные боли. Мария Ивановна не на шутку обеспокоилась и велела Глаше снова заварить успокоительный травяной сбор, который Наташенька благополучно выливала в ночной горшок.
        Посоветовавшись с мужем, Мария Ивановна сказала дочери:
        - Душа моя, если тебе завтра не станет лучше, то в Астафьево-Хлынское мы поедем с папенькой вдвоем. Ты же отдыхай.
        - А как же граф? Что вы скажите ему? - поинтересовалась Наташа, разыгрывая искреннее огорчение.
        - О, не беспокойся. Скажем, что ты каталась на Арабелле и слегка простудилась.
        Наташу такая версия вполне устроила, и она решила: завтра прямо с утра у нее начнется мигрень.
        Как только маменька покинула комнату, Наташа села на кровати и приказала Глаше:
        - Бумагу, перо и чернила! Быстро!
        Наташа села за туалетный столик и набросала наспех на бумаге:
        «Сударь!
        Крайние обстоятельства вынудили написать вам это письмо. Умоляю, завтра в семь часов вечера ждите меня на прежнем месте».

* * *
        Наташа появилась верхом на Арабелле, шарф ее шляпки развевался на ветру. Лошадь скакала во весь опор.
        «Что-то случилось», - подумал поручик.
        Арабелла приблизилась к жеребцу Корнеева, и ткнулась тому в морду влажными губами: даже лошади испытывали симпатию друг другу, не говоря уже об их хозяевах.
        Наташа была разгорячена быстрой ездой, ее лицо пылало. Константин спешился и помог девушке спуститься с лошади. Прекрасная всадница скользнула в его объятия и, конечно, гусар не выдержал и страстно поцеловал ее.
        У Наташи перехватило дыхание: события развевались столь стремительно, что не было времени думать о последствиях…
        Влюбленные разомкнули губы и перевели дыхание. Наташа взглянула в глаза своего рыцаря и вымолвила:
        - Поцелуй меня еще…
        Корнеев не ожидал подобной реакции от стыдливой провинциалки, приписав себе, как впрочем, и обычно, особенное умение обращаться с противоположным полом.
        И снова, переведя дух от долгого страстного поцелуя, поручик, наконец, вымолвил:
        - Душа моя, как я рад тебя видеть…
        - И я тоже…
        Наташа взяла Константина под руку, и она углубились в рощицу.
        - Глаша положила записку в дупло, как обычно… Что за срочность? Что случилось? Ничего не скрывай от меня. - Константин повернул к себе девушку и заглянул ей в глаза.
        - Я сделаю все, что в моих силах, только скажи, что же случилось…
        - Пока не случилось, но может и весьма в скором времени… Папенька хочет выдать меня замуж за человека, который старше на сорок лет…
        - Боже мой! - воскликнул Константин. - Сей жених тебе годится в дедушки!
        - Вот именно… Константин, я не хочу за него замуж, хоть он и богат… лучше в монастырь…
        - Помилуй, Наташенька, зачем в монастырь? Может, стоит поговорить еще раз с твоим папенькой, объяснить ему?
        - Ах, мон шер, все бесполезно. Он ничего не желает слушать, - расплакалась девушка.
        - Может быть, я смогу помочь тебе?
        Наташа взглянула на гусара заплаканными глазами, отчего они казались двумя темными блестящими вишнями. Константин почувствовал, что теряет самообладание, и тотчас привлек барышню к себе, снова страстно поцеловав.
        У Наташи закружилась голова. Она поняла, что уже после этого поцелуя точно не выйдет за графа, чего бы ей этого ни стоило.
        Константин также пребывал в полном смятении чувств, если до сегодняшнего дня Наташа казалась ему просто милой и благовоспитанной барышней, то сейчас, он сомневался в невинности своих намерений, с трудом подавляя свои плотские желания.
        Наташа, хоть и была неопытна в подобного рода делах, но теоретически - весьма подкована, благодаря массе прочитанных любовных романов.
        - Костенька! - взмолилась она. - Неужели мы вот так и расстанемся? - спросила Наташа, вспомнив некую реплику из романа, какого точно теперь сказать трудно.
        Девушка снова всхлипнула.
        - Нет! Я…я люблю тебя, Наташа! И не хочу, чтобы ты выходила за старика! Не хочу и … не допущу этого! - воскликнул гусар, подчиняясь чувствам, охватившим его, но, отнюдь, не разуму, который бы спросил: а на что вы, собственно будите жить?
        И вот признание было сделано. Теперь Наташа, опять же вспомнив некий роман, томно произнесла:
        - Я тоже люблю тебя… И хочу быть твоей … прямо сейчас…
        Константин растерялся от подобного откровенного желания, события развивались слишком стремительно, еще два часа назад он и не предполагал, что подобный разговор может вообще состояться. Не говоря уже о том, что сама Наташенька пожелает ему отдаться…или нет - это просто наваждение, ему показалось…
        Наташа припала к плечу Корнеева и снова произнесла:
        - Я хочу тебя…
        И тут молодая кровь и гусарский темперамент взыграли, взяв свое.
        Поглощенные безумством, благовоспитанная барышня и видавший виды гусар, срывали с себя одежду, дабы насладиться друг другом… Благо, что погода стояла теплая и происходило сие бурное объяснение в укромной рощице.
        Глава 4
        Супруги Погремцовы достигли имения графа Астафьева. Дмитрий Федорович волновался, переживая, как «жених» отнесется к отсутствию «невесты».
        Павел Юрьевич встретил своих будущих родственников с распростертыми объятиями:
        - Как я рад вас видеть! Доброго здравия вам, Дмитрий Федорович, и вам, Мария Ивановна!
        Друзья расцеловались по русскому обычаю, и граф приложился к ручке своей будущей тещи.
        - А где же Наталья Дмитриевна? - хозяин округлил глаза.
        - Ах, ваше сиятельство, Павел Юрьевич, вы же знаете, эти взрослые дочери, с ними сплошные проблемы: то мигрени, то женские недомогания, - Погремцов многозначительно покашлял.
        - Да…да, я понимаю. Жаль, конечно, что о помолвке придется объявить в отсутствии виновницы сего события, но ничего сошлемся на ее недомогание. Думаю, гости поймут…
        В просторном зале, мебелированном по последней моде, собралось множество гостей, каждый из которых жаждал вручить подарок графу. Не отстали и от них Погремцовы.
        Дмитрий Федорович, памятуя о славном прошлом графа, преподнес ему охотничье ружье тульского производства, украшенное дивной инкрустаций.
        Хозяин остался доволен подарком старинного друга:
        - Будем с вами, Дмитрий Федорович, охотиться в моих угодьях. И это ружье я непременно буду брать с собой…
        После поздравлений и подарков, гости сели за изысканно сервированный стол, ломившийся от всевозможных яств, были среди них и французские устрицы.
        Хлебосольный гостеприимный хозяин потчевал гостей, расхваливая новое, непривычное для русского желудка, кушанье.
        - Господа, отведайте сие блюдо. Оно прекрасно, не иначе, как - дар Афродиты. Помните ли вы, Дмитрий Федорович, как мы откушали его впервые во Франции почти двадцать лет назад?
        - Конечно! - гость кивнул, но, честно говоря, вкушать дары Афродиты ему вовсе не хотелось, в то время как на него аппетитно смотрел запеченный в меде лосось и грибочки.
        Но, увы, как говориться: се ля ви! - ведь хозяина не обидишь.
        Дмитрий Федорович понимал, что его старинный друг специально закал сей морской продукт, дабы напомнить ему о минувших днях молодости. Гости не однозначно прореагировали на устриц: кто-то решил попробовать, а кто-то - не искушать желудок непривычной едой. И как окажется в дальнейшем, последние поступили весьма благоразумно.
        Дмитрий Федорович подцепил устрицу специальными щипчиками и положил себе в тарелку. Мария Ивановна тотчас шепнула супругу:
        - Не вздумайте и мне положить. Я эту гадость есть не буду…
        - Но… - попытался возразить супруг.
        - Никаких «но», - прошипела Мария Ивановна, накладывая в тарелку салат. - Кстати, почему эти «улитки» граф называет дарами Афродиты?
        - Вы право же! - негодовал будущий тесть. - Это не улитки! А дар Афродиты, оттого, что сия особа вышла из морской пены. Это такое эпическое сравнение. Просто граф человек начитанный и в молодости интересовался мифологией…
        - А-а-а, - протянула Мария Ивановна, удовлетворившись ответом супруга.
        Мария Ивановна старалась не смотреть на мужа, когда он щипчиками расправлялся с «дарами Афродиты» и затем поглощал их. У госпожи Погремцовой к горлу подступила тошнота, и она отпила столового вина из бокала.
        Когда же гости немного насытились, хозяин произнес речь, в которой благодарил всех собравшихся и объявил, что намерен жениться на Наталье Дмитриевне Погремцовой. Тотчас взоры устремились на супругов Погремцовых. Дмитрий Федорович почувствовал, как многие из гостей, смотрят на него совсем по иному, нежели ранее. «Еще бы, ведь - я будущий тесть самого графа Астафьева!» - гордо подумал он.

* * *
        После ужина гости направились в бальный зал. Он был украшен гирляндами из искусственных цветов, вдоль стен стояли небольшие столики с прохладительными напитками.
        На оркестровом балконе, уже собрались музыканты, готовые в любой момент грянуть мазурку или польку.
        Наконец заиграла музыка, бал открывался вальсом и хозяин дома, граф Астафьев, пригласил Марию Ивановну оказать ему честь открыть бал.
        Госпожа Погремцова засмущалась, но была польщена вниманием будущего «зятя». Тот же в свою очередь проявил себя искусным танцором, ловко вальсируя с гостьей. Остальные приглашенные присоединились к ним - бал начался.
        Пока Мария Ивановна наслаждалась мелодичными звуками вальса и приятным обществом, ее супруг, господин Погремцов почувствовал себя несколько дурно. Он подошел к столикам, где стояли прохладительные напитки и налил себе минеральной воды, выпил ее, отчего ему стало несколько лучше.
        Дмитрий Федорович даже любезно раскланялся с предводителем дворянства, улыбнулся его очаровательной необъятной супруге, пока вновь не почувствовал себя дурно: голова закружилась, к горлу подступила тошнота, в животе неприлично забурчало.
        Господин Погремцов мужественно дождался, пока Мария Ивановна не насладиться обществом хозяина, и когда та вернулась, сообщил ей ужасную новость:
        - Душа моя, я что-то неважно себя чувствую… Да и о Наташеньке беспокоюсь… Может, откланяемся и домой? - робко спросил он у жены.
        - Наташа - под присмотром, не волнуйся. А с вами то, что стряслось?
        - Ох, чует мое сердце, не надо было есть устриц. Дурно мне…
        - Говорила вам: все эти улитки - не для желудка русского человека. Да и все у вас - никак у людей. Вон сколько гостей откушали сие блюдо и ничего, а вам одному дурно… Ох, наказал меня Господь! - причитала Мария Ивановна.
        - Ну, сколько говорить вам! Устрицы - не улитки, а моллюски…
        - Ах, все равно. Какая теперь разница, если они у тебя в животе не улягутся. Что улитки, что моллюски - все едино, сплошная отрава.

* * *
        От Астафьево-Хлынское до Погремцовки было не более часа езды. Но супруги Погремцовы вот уже второй час пребывали в пути. Дело в том, что как только их дрожки покинула имение графа, с Дмитрием Федоровичем случился казус, благо, что дорога шла лесом, и в укромных местах недостатка не было.
        И вот опять…
        - Пантелемон! - взмолился Дмитрий Федорович, держась за живот. - Останови…
        - Что опять?! - возмутилась Мария Ивановна. - Пятый раз подряд! Чего у вас там, нескончаемые запасы?
        - Ох, Мария Ивановна, не сердитесь на меня… Пантелемон, остановись у рощицы, не могу я более.
        - Эх, барин, и чаго вы всякую дрянь ели? - высказался кучер.
        - Не твое дело! А сам-то забыл, как двадцать лет назад со мной устрицами объедался во Франции? - напомнил Погремцов своему кучеру, а в бытность войны 1812 году - денщику.
        - Так то ж во Франции. Чаго там жрать-то: ни борща те, ни водки, ни огурчиков соленых, ни репы пареной… Одна муть заграничная: улитки энти, салаты… Тьфу! Искромсают овощи, что ложкой подцепить нельзя! Одна порча продукта…
        - Ох, Пантелемон, выпороть бы тебя…
        - На то воля ваша, барин, - кивнул кучер, прекрасно зная, что хозяин его не накажет. - Пру-у, - он остановил лошадей.
        - Давайте быстрей, уж скоро ночь на дворе, а мы все едем, - заметила Мария Ивановна.
        - Не барыня, - встрял всезнающий Пантелемон, - мы выезжали часов в шесть. Таперича, небось семь, али начало восьмого… До ночи еще далече… Успеем до захода солнца, даже если еще останавливаться будем.
        Барыня вздохнула, подумав, что останавливаться непременно придется.
        Погремцов покрылся потом, его затрясло, он опрометью бросился из дрожек прямо к лесу.
        - Вот и наелся даров Афродиты… - съехидничала его супруга. - Не удивлюсь, если он на волков наткнется…
        - Что вы, барыня, волков в наших лесах поискать надобно, - уточнил Пантелемон. - Вона у прошлом годе на охоту ходили, одного волка только и добыли…
        Пантелемон повернулся к своей благодетельнице и попытался развить мысль дальше, но…
        - Бог мой! Пантелемон! - барыня помахала рукой около носа. - И чего ты только пил?
        - Да водку, барыня… Правда чесноком и лучком закусил.
        - Оно и чувствуется! Ох, и где же Дмитрий Федорович? Сколько же можно?
        Наконец нервы барыни сдали, она более не выдержала:
        - Пантелемон, ступай за барином. Может ему плохо совсем.
        - Как угодно, вашей милости.
        Пантелемон слез с козел и направился в лес на поиски барина.
        - Ох, Господи Иисусе! - Мария Ивановна перекрестилась. - Пошли мне терпения!

* * *
        - Наташенька, душа моя! - воскликнул Константин, пытаясь справиться с многочисленными крючочками ее наряда, но они, увы, не желали сдаваться.
        - Желанный мой… - Наташа, охваченная страстью, рвала на Костеньке мундир.
        Они в исступлении упали на землю…
        Неожиданно рядом раздался треск веток, но влюбленные не обратили на это обстоятельство внимания.

* * *
        Дмитрий Федорович присел под деревом, и … наступило долгожданное облегчение. Неожиданно он услышал голоса.
        - Странно, как будто молодая барышня с мужчиной… - неожиданно его осенило. - Любовники! У них свидание.
        Дмитрий Федорович, сделав свое дело, уже было собирался надеть штаны, когда услышал:
        - Наташенька, душа моя! - говорил мужской голос.
        - Желанный мой… - вторил ему женский…
        Дмитрий Федорович подпрыгнул от неожиданности и забыл застегнуть брюки:
        - Наташенька! Это какая такая Наташенька? А?
        Он опрометью бросился через кусты, очутившись на небольшой полянке, где в ужасе увидел растерзанную дочь, а на ней… гусара в расстегнутой рубашке.
        Константин неожиданно услышал, как кто-то несется прямо на него с Наташей. Реакция его была мгновенной: он вскочил и этот некто встретился с его увесистым кулаком.
        Наташа издала душераздирающий вопль:
        - Не-е-е-е-т! Это мой отец!
        Константин опешил: на земле лежал мужчина в спущенный брюках … И глаз его уже начал заплывать пунцовым цветом. Словом, сплошной срам и стечение обстоятельств.
        От неожиданной развязки многообещающей любовной сцены, не осталось и следа, лишь сожаление о не произошедшем… Константин подобрал венгерку, вскочил в седло и умчался, бросив свою возлюбленную на волю судьбы и милость искалеченного родителя.

* * *
        Мария Ивановна, теряя последние капли терпения, сидела в дрожках. Наконец она не выдержала, спустилась на землю и нервно начала прохаживаться. Неожиданно из леса появился Пантелемон.
        - Где барин? - поинтересовалась Мария Ивановна.
        Пантелемон шел прямо на барыню, безумно вращая глазами. Женщина не на шутку испугалась и отступила к дрожкам.
        Кучер упал на колени и возопил:
        - Убили! Барина убили!
        У Марии Ивановны сердце ушло в пятки, внутри все похолодело.
        - Ты чего орешь, безумный! Как убили? Кто?
        - А-а-а! - продолжал орать Пантелемон. - Кормилец наш! Как мы без него? - он взглянул на барыню, утирая сопли и слезы.
        Мария Ивановна оцепенела от ужаса, не зная, что и делать. Наконец, превозмогая страх, она сказала:
        - Веди меня к барину. Ну же!
        Пантелемон встал и поплелся в лес, беспрестанно рыдая. Перед Марией Ивановной открылась удручающая картина: ее драгоценная дочь, Наташа, - в растерзанной амазонке, без шляпки, взлохмаченная, сидела на земле, склонившись над папенькой, не подающим признаки жизни.
        Мария Ивановна бросилась к мужу, совершенно забыв про внешний вид дочери, и не удосужившись даже поинтересоваться: почему она здесь? - а не в своей комнате под присмотром Глаши.
        - Дмитрий, голубчик! - Мария Ивановна упала на грудь мужа. - На кого же ты меня покинул, сердешный? Как же я без тебя? - причитала она, словно мещанка, называя мужа на «ты».
        «Сердешный» начал приходить в чувства и приоткрыл глаза. Барыня воскликнула:
        - Слава Богу! Дмитрий, вы меня напугали!
        У барина все плыло перед глазами, но Мария Ивановну он разглядел.
        - Маша, душа моя… Прикажите ловить проходимца… Он хотел обесчестить нашу дочь…
        И Дмитрий Федорович снова закрыл глаза.
        Наконец разъяренная маменька огляделась: муж лежал на земле со спущенными брюками, благо, что исподнее было на месте; дочь вся растерзанная сидела рядом и виновато смотрела то на нее, то на отца.
        - Прекрасно, Наталья Дмитриевна! Это вы так-то болеть изволите? А, что мигрень у вас уже прошла?
        Наташа молчала, всхлипывая, ей было страшно стыдно перед родителями и даже перед Пантелемоном, который непрестанно крестился, возблагодаряя Бога, что барин жив. Мало того гордость и самолюбие юной обольстительницы были задеты: увы, того, чего она страстно желала, так и не произошло, да и предмет ее плотских вожделений растворился в вечерней дымке. И неизвестно появится ли вновь.
        - Немедленно приведи себя в порядок! - приказала Мария Ивановна дочери. - Садись на Арабеллу и направляйся за нами.
        Наташа поднялась, жакет ее амазонки был расстегнут, причем в порыве страсти Константин оторвал несколько пуговиц. Белая блузка и вовсе пострадала от травы, зазеленившись местами, да и некоторые крючки, на которые она застегивались, были повреждены.
        Мария Ивановна смерила дочь взглядом:
        - И как в таком виде ты появишься в Погремцовке? - Наташа молчала. - Я, кажется, вас спрашиваю, Наталья Дмитриевна! - маменька снова перешла на резкий тон и, сняв с себя накидку из тафты, протянула дочери: - Вот прикройте свой срам. Вы выглядите как непотребная девка.
        Наташа встрепенулась: «Бог мой! Неужели я - непотребная девка? Ах, зачем, я желала Константина? Отчего все так неудачно закончилось? Что же будет? Меня отдадут старику… Прощай мой любимый… Я буду греть старого Астафьева…»
        Наташа приняла накидку и разрыдалась.
        - Поплачь, может, осознаешь, что ты наделала. Вот очнется отец, придется все рассказать.
        Глава 5
        Сон обитателей Погремцовки был нарушен в пятом часу утра, едва забрезжил июньский рассвет. Погремцовские петухи только собирались возвестить селян о приближающемся восходе солнца, как на земли Дмитрия Федоровича буквально ворвался конный отряд из пятнадцати всадников, вооруженных до зубов. Замыкали отряд две коляски, запряженные отменными лошадьми.
        От такого шума селяне проснулись и, конечно же, высунулись из своих изб, дабы понять: что же такое приключилось ни свет ни заря? Разглядев в утренней дымке конных всадников, селяне начали креститься, а потревоженные собаки истошно лаять, провожая сию процессию вплоть до барского дома.
        Процессия же включала: нескольких полицейских, присланных урядником; пять человек казаков и остальные десять были людьми графа Астафьева. Последние были вооружены, чем Бог послал, но выглядели весьма воинственно, не хуже казаков или, скажем, полицейских.
        Люди, прибывшие на колясках, также были вооружены. Селяне, еще сохранив память о прошедшей войне с французами, завидев вооруженный отряд, и не разобравшись, в чем собственно дело, похватали на всякий случай вилы и топоры: кто знает, зачем пожаловали незваные гости.
        И вслед за отрядом мужики потянулись к барской усадьбе. Тут же кто-то пустил слух, что мол, это банда разбойников, которая собирается грабить Погремцовку, в особенности барскую усадьбу. Некоторые из мужиков хотели подсобить разбойникам, а иные осуждали их и хотели мчаться на лошади в Калугу, дабы просить помощи супротив супостатов.
        Кто-то из селян, некогда услышав новое красивое словцо, брякнул, что отряд сей - не разбойники, а карбонарии. А так как большая часть крепостных и слыхом не слыхивала о карбонариях, то и вовсе растерялась: чего, мол, делать то с энтими карбонариями? - ждать али топором рубить?
        Окружив усадьбу, крестьяне с удивлением увидели, что карбонарии весьма почтительно разговаривают с барской домашней прислугой, а затем и с Марией Ивановной, которая самолично вышла их встретить.
        Пожилой крестьянин, хорошо помнивший события двадцатилетней давности, высказал другую версию: мол, сбежал Наполеон с острова, на котором его держали супротив воли, и желает таперича укрыться у барина, Дмитрия Федоровича… Тотчас подскочил другой крестьянин, который божился, что лично видел, как Бонапарт вылезал из коляски… Правда селяне не поинтересовались у всезнающего собрата: где он ранее видел Бонапарта? и как безошибочно разглядел его в рассветный час?
        Наконец к крестьянам вышел управляющий, объявив, что приехали люди графа Астафьева и полицейские из Калуги, дабы ловить разбойников, напавших на Дмитрия Федоровича.
        Крепостные выслушали, переминаясь с ноги на ногу, посетовав на то, что отродясь в здешних местах разбойников не было, а таперича появились, знать не к добру…
        И разошлись по избам.

* * *
        Наташа почти не спала, а лежала на кровати в полудреме. Глаша, как и было приказано, сидела подле нее, не спуская глаз с молодой барыни, но сон и бурные события прошедшего дня сказались: горничная задремала.
        Наташа очнулась от голосов, доносившихся со двора. Первой мыслью, посетившей ее прелестную головку, было: «Боже мой! Схватили Константина… Нет только не это…»
        Она вскочила с кровати и бросилась к двери. Глаша спохватилась, и откуда столько прыти взялось, перегородила барышни дверь своим упитанным торсом.
        - Не пущу, Наталья Дмитриевна. Барин не велели-с…
        - Ах, так! Значит, ты теперь на стороне моего папеньки-тирана!
        Глаша, тяжело пережив прошедший день, понимая, что произошло, решительно ответила:
        - Нет, барышня, - не на его. Но все равно не пущу. Идите спать.
        Наташа надула губки и села на кровать.
        - Все, все против меня. Удавлюсь, но не пойду за графа…
        Глаша перекрестилась.
        - Чего удумали, Наталья Дмитриевна. Грех-то какой!
        - А не грех дочь единственную за старика отдавать? А, Глаша, скажи!
        Горничная замялась, она искренне сочувствовала молодой барыне.
        - Да, Его Сиятельство слишком стары для вас.
        - Вот, даже, ты это понимаешь! Но только не мой папенька, впрочем, как и маменька…
        Наташа вздохнула.
        В дверь постучали. Глаша произнесла шепотом:
        - Вы ложитесь в постель, будто спите, а я открою.
        Она отодвинула дверную задвижку, в комнату вошла Мария Ивановна.
        - Глаша, разбуди Наталью, с ней желает говорить полицейский следователь.
        Глаша перепугалась и не могла произнести ни слова. Наконец она выдавила из себя:
        - З-а-ачем, барыня?
        - Не твое дело! Буди, да поскорее! Мы ждем ее в гостиной внизу.
        Мария Ивановна удалилась.
        Наташа все прекрасно слышала, она села на кровати:
        - Глаша, я боюсь… Чего они от меня хотят?
        - Не ведаю, Наталья Дмитриевна. Может допрос учинят: иначе, зачем следователь пожаловал?
        - Так и есть допрос. Но я буду молчать. - Неожиданно Наташу осенило: - А тебя уже допрашивали?
        - Нет, когда же! Следователь только прибыли-с…
        - Глаша, умоляю, не губи меня! Ничего не говори про поручика и письма, что ты передавала.
        - Наталья Дмитриевна, я бы и так не сказала. Неужто, вы думаете, что хочу быть выпоротой розгами на глазах всей усадьбы? Или того хуже, отправит меня барин на скотный двор свой век доживать. Нет, не скажу…

* * *
        Наталья спустилась в гостиную. За овальным столом сидела маменька, словно каменное изваяние, папенька с заплывшем лицом и некто, видимо полицейский-следователь.
        Родители молодой барышни не проронили ни слова. Разговор начал полицейский, он откашлялся и пригласил Наташу присесть. Та села напротив маменьки, надеясь на ее родительскую и женскую поддержку. Но еще раз взглянув на свою родительницу, поняла: выпутываться из скверной истории придется самой, никто не поможет…
        - Так-с, любезная Наталья Дмитриевна, - следователь вперился в девушку своими маленькими цепкими глазками. - Для начала представлюсь: зовут меня - Петр Петрович Звягинцев, я - следователь уездной полиции.
        Наташа кивнула.
        - Чем обязана? - спросила она, стараясь быть как можно более уверенной.
        Следователь усмехнулся.
        - Сударыня, вы, вероятно, знаете, что вечером сего дня… простите, прошлого дня напали на Дмитрия Федоровича, вашего батюшку. И по нашему разумению вы знаете, кто это сделал.
        - Отчего же? - Наташа удивленно вскинула брови и взмахнула ресницами.
        Увы, но на следователя сие поведение не подействовало должным образом, он продолжал задавать весьма неприличные вопросы.
        - Итак, сударыня, вы утверждаете, что не знаете человека, напавшего на Дмитрия Федоровича?
        - Нет не знаю! - Наташа не справлялась с эмоциями, они захлестнули ее. - Но Ко… - невольно она чуть не навала имени своего возлюбленного. - Поверьте, он только защищался!
        - Ах, вот как! Этот таинственный «Ко», говорите вы, защищался… Так-с. «Ко»… Это может быть: Коленька, Костенька… Круг подозреваемых сужается. Просто прекрасно!
        Наташа поняла, что совершила оплошность и чуть не заплакала от обиды. Она с надеждой посмотрела на маменьку, но та сидела, словно в «рот воды набрала».
        Неожиданно раздался дикий крик и топот:
        - Нашли, барин! Нашли!
        В гостиную влетел Пантелемон, вытянув перед собой руку, в ней явно что-то было.
        - Што там? - поинтересовался Дмитрий Федорович, шепелявя, так как отек распространился и на верхнюю губу.
        - Покажите! - приказал следователь.
        Пантелемон протянул ему свою огромную лапу и разжал. Перед взором Звягинцева предстала медная пуговица, явно от военного мундира. Он взял ее и внимательно рассмотрел.
        - Ага, вот и первая улика!
        Наташа замерла, словно боясь услышать имя своего рыцаря, правда так бесславно покинувшего поле боя.
        - Что это? - спросила Мария Ивановна.
        - Это пуговица от мундира, - пояснил Звягинцев. - И сдается мне от гусарского.
        У Наташи все похолодело внутри, она почувствовала, что теряет сознание.
        - Прекрасно… - прошамкал Дмитрий Федорович. - Думаю, сударь, што вам, как профессионалу своего дела, не составит труда найти сего супостата.
        - Конечно. Гусарских полков под Калугой не так уж и много. Устроим дознание, и дело будет закрыто. И пойдет этот шустрый малый в арестантские роты.
        От последних слов Наташа чуть не лишилась чувств.

* * *
        Петр Петрович Звягинцев остался доволен первыми результатами расследования. По крайней мере, появилась ниточка, за которую он может потянуть, а там, глядишь и весь клубок-то и распутается.
        Не успела Глаша увести почти лишившуюся чувств Наталью Дмитриевну, как в гостиную вошел сам граф Астафьев, занимавшийся тем, что еще с одним отрядом из пяти человек, на всякий случай прочесывал окрестности. Но, увы, результатов - никаких.
        Когда граф увидел своего друга, он прямо-таки и осел на стул.
        - Господи, Дмитрий Федорович! Ну как, вы себя чувствуете?
        - Спасибо, отвратительно… Глаз болит, говорить больно, голова кружится…
        - Вам бы полежать, дорогой мой… - посоветовал граф.
        - Какой уж там - полежать! На том свете все полежим! - воскликнул Дмитрий Федорович и чуть не расплакался от боли, пронзившей лицо.
        - Дмитрий, умоляю, - вмешалась Мария Ивановна. - Идемте в спальню, я уложу вас…
        - Нет… Павел Юрьевич, я в ушасном моральном состоянии. Што ше теперь? - продолжал шепелявить отец семейства. - Вы откашитесь от моей дочери?
        - Кто вам сказал? Я и не собирался этого делать! - воскликнул граф. - Какой-то негодяй заманил невинную девушку в лес, она, безусловно, сопротивлялась, защищая свою честь, - граф излагал свое видение происшедшего.
        У Дмитрия Федоровича буквально отлегло от сердца.
        - Тогда завтра свадьба!
        Мария Ивановна и Его Сиятельство переглянулись.
        - Помилуйте, Дмитрий Федорович, - начал граф, - вы сами-то - в таком виде! На свадьбу соберется все калужское общество. И как вы предстанете перед гостями? Надо подождать, хотя бы пару недель. А покуда все подготовим для церемонии венчания и праздника, а господин Звягинцев изловит мерзавца.
        - Точно, так-с, - подтвердил следователь, пивший чай.
        - Ну вот, все и образуется. А невесту мою, Наталью Дмитриевну, надобно закрыть в спальне и не выпускать. Кто знает, что у этого разбойника на уме…
        - Павел Юрьевич, я могу попросить вас об одолжении? - робко начала Мария Ивановна.
        - Конечно, сударыня, ведь мы - почти родственники!
        - Прошу вас, поговорите с Наташей… Объявите ей, что все остается по-прежнему и свадьба состоится через две недели. Думаю, она весьма расстроена происшедшим и мучается сейчас…
        - Несомненно, Мария Ивановна, несомненно!
        Граф встал из-за стола и направился по лестнице на второй этаж в комнату «невесты».

* * *
        Наташенька действительно мучалась, но по другому поводу. Она переживала за поручика Корнеева.
        - Глаша, умоляю тебя о помощи!
        Горничная растерялась, ее воспаленное воображение нарисовало страшную картину, будто бы Пантелемон порет ее при всех домочадцах солеными розгами, да прямо по голому заду.
        Глашу передернуло.
        - Не-е-е… - протянула она. - Боюсь я…
        - Чего же? Того, что тебя высекут?
        Глаша кивнула.
        - И того, что на скотный двор отправят тоже.
        - Так никто и не узнает! А я тебе дам что-нибудь из своих украшений.
        - Нет, Наталья Дмитриевна, не надо. А барин увидит, чего я ему скажу?
        - Да, действительно… Тогда… Тогда, если я выйду за поручика замуж, заберу тебя с собой и сделаю экономкой! А?
        Должность экономки показалась Глаше заманчивой, но все равно - уж больно боязно было помогать молодой барыне.
        - Вы, Наталья Дмитриевна, сначала за гусара своего замуж выйдите, а потом уж обещайте.
        - А как же я за него выйду, коли ты мне, Глаша, не поможешь? Так, что это в наших с тобой интересах.
        - Ох, Наталья Дмитриевна, уж умеете вы «зубы заговаривать» …
        Глаша почти сдалась.
        - Ну, Глаша, решайся!
        Горничная мялась и, наконец, сказала:
        - Ну, будь по-вашему…
        - Я напишу Константину записку, а ты отправишься прямо к нему в полк и передашь ее.
        - Господи Иисусе! Наталья Дмитриевна, так я думала письмецо-то ваше в дупло, как обычно, положить! А в такую даль я не поеду! - решительно заявила горничная. - И даже не просите меня. Все дороги охраняют казаки, меня схватят да к следователю на допрос!
        Наташа понимала, что все доводы горничной - правильные.
        - Так, что мне делать? Ждать свадьбы с графом? - воскликнула Наташа в отчаянье.
        - Да остается только ждать, Наталья Дмитриевна. Если поручик вас любит, то придет.
        - Его тут же схватят!
        Наташа представила, как ее Костеньку скрутили и отправили в арестантские роты.
        - На все - воля Божья! - подытожила рассудительная Глаша.
        Раздался стук в дверь. Молодая барыня и горничная переглянулись.
        Наталья Дмитриевна легла на кровать и попыталась изобразить недомогание, впрочем, она и так была бледна, словно полотно.
        - Глаша, открой…
        В комнату вошел Павел Юрьевич. Глаша тотчас ретировалась и, откланявшись его сиятельству, удалилась.
        Его Сиятельство присел на краешек кровати рядом с «невестой».
        - Как ваше самочувствие? - поинтересовался он.
        - Уже лучше, благодарю вас…
        - Вы бледны, Наталья Дмитриевна… Впрочем, слишком много впечатлений и, отнюдь, не из приятных. Я хотел сказать вам, что произошедший случай ни коим образом не сможет расстроить нашу свадьбу, и она состоится через две недели.
        - Так скоро?! - невольно воскликнула девушка.
        - К чему тянуть, Наталья Дмитриевна. Кто знает, что у этого негодяя на уме, чем быстрее вы станете графиней Астафьевой, тем лучше. И ваши родители того же мнения.
        У Наташи из глаз покатились слезы. Граф же подумал, что от счастья, он взял руку девушки и поцеловал.
        - Позвольте откланяться, сударыня. Вам надо отдохнуть.
        Глава 6
        Пробка со смачным хлопком вылетела из бутылки шампанского. Корнет Денис Краснопольский разлил игристый напиток по высоким бокалам.
        - Знаете ли, Константин, вы, конечно, можете вызвать меня на дуэль… Но все я скажу, что думаю о вашем поступке. - Поручик Корнеев, отпив из бокала, посмотрел на корнета, понимая, о чем пойдет речь. - Вы, Константин - болван. Да, да… И застрелите или заколите меня прямо сейчас, я к вашим слугам.
        Но у поручика совершенно не было желания убивать своего друга, даже назвавшего его болваном, потому как в глубине души был согласен с этим.
        Краснопольский не унимался:
        - Я оскорбил вас. И что вы молчите?
        - Умоляю, Денис, и без вас тошно! - воскликнул поручик.
        - Наконец-то, хоть какая-то реакция. Вы молчите второй день подряд.
        - А что мне прикажете делать? Я опозорился, как последний щенок. Бежал от девушки, да еще и папеньку ее искалечил.
        - Хорошо, это я все уже слышал. Да и что вы могли сделать в тот момент?
        - Не знаю… Например, попросить ее руки, - предположил поручик.
        Корнет рассмеялся.
        - Ну да, очень было бы кстати: вы оба растерзанные, в пылу страсти, и родитель, словно лось, выбегающий из леса. Да, а что он там вообще делал?
        - Понятия не имею. Может, следил за нами. Хотя вряд ли, Наташа говорила, что родители отправятся в гости.
        Корнет снова разразился смехом.
        - Могу предположить только одно: папенька вашей барышни находился в лесу по естественной нужде!
        У поручика округлились глаза.
        - Вот как… Возможно… Но что это дает?
        - Да, собственно, ровным счетом ничего. Думаю, что он вас даже не разглядел.
        - Это точно, не успел, я как дезертир покинул поле боя.
        - Перестаньте, Константин, заниматься самоедством. Лучше подумайте, как восстановить свою честь в глазах девушки.
        Поручик залпом осушил бокал.
        - Налейте еще… Не знаю, как. Ничего в голову не приходит.
        - За то я все продумал.
        Константин с удивлением воззрился на корнета.
        - Ради Бога! Говорите, не тяните! Только не предлагайте взять Погремцовку приступом!
        - Отнюдь! Зачем такие проблемы. Вы поступите классически: под покровом ночи отправитесь в Погремцовку и объяснитесь со своей дамой сердца.
        - Потрясающе! Но есть одно «но»! Я не знаю расположения комнат и могу попасть, например, к маменьке.
        - Ха-ха! Вот и заодно познакомитесь.
        - Денис, вам бы все шутки шутить! Мне на душе тяжело, а точнее сказать - гадко. Хотя идея ваша имеет смысл. Правда, как узнать, где спальня Наташи?
        - Все усадьбы устроены на один лад. Уж можете мне поверить. На втором этаже обычно - спальни дочерей и маменьки, комнаты для гостей. Внизу: гостиная, бальный зал, кабинет и спальня хозяина, ну и помещение для прислуги. Все просто. А так как дочь - единственная, то шансы ваши - один к двум. Ну, а если все же попадете к маменьке - лишите ее невинности. Ха-ха! Вряд ли она шум поднимет!
        Поручик покрылся красными пятнами.
        - Я бы попросил вас, корнет, не злоупотреблять моим терпением!
        - Ну, все, Константин, простите мою глупую шутку. Не кипятитесь. Кстати надо бы прихватить штабную карту, дабы определить местоположение Погремцовки. Ну, это не проблема…
        - А вы, корнет, со мной собираетесь? - удивился Константин.
        - Конечно! Во-первых, я умираю от скуки, девочки мадам Жужу надоели до смерти. Да и в карты я решительно проигрался. А во-вторых, не могу же я отпустить вас одного! Мало ли что может случиться: папенька из ружья начнет палить, или кучер вас скрутит…
        - Спасибо, Денис! Я - ваш должник.
        - Да ладно вам… Вот, кода я полезу в спальню к какой-нибудь красавице, то вы будите сидеть в кустах и завидовать мне…

* * *
        Наташа бесцельно ходила по комнате.
        - Вы так ковер протрете, - заметила Глаша.
        - Ну и пусть в нем будет дырка… Не могу я… Второй день я сижу взаперти. Читать пробовала, ничего не получается, думаю только о нем… Как ты считаешь, Глаша, он придет? - или уже забыл обо мне?
        Глаша зевнула.
        - Наталья Дмитриевна, поздно уже. И матушка ваша почивать изволит, а вы все мучаетесь, переживаете. Я вам так скажу: коли суждено вам вместе быть, то ничто не сможет помешать… А коли нет, простите меня, то за графа пойдете.
        - И ты туда же! Все вы сговорились! - разозлилась Наташа. - Ничего не хочу слышать о графе! Слышишь, ничего!
        - Да, успокойтесь, Наталья Дмитриевна. Шумом здесь не поможешь… - Глаша опять зевнула. - Давайте, я помогу вам раздеться. Да и ложитесь уже…
        Наташа, метавшаяся по комнате, словно зверь в клетке, остановилась и замерла.
        - Глаша, я чувствую, что-то случится.
        - Да будет вам, на ночь-то глядя. Чего случится-то может? Пантелемон и еще трое мужиков усадьбу охраняют. Никто не проберется…
        Наташа многозначительно посмотрела на горничную.
        - Что я слышу? Значит, ты не хочешь, чтобы Константин пришел ко мне?
        Глаша, утомленная сердечными переживаниями молодой барыни, не выдержала:
        - Какая разница: хочу я или нет. Как он сюда проберется? Пантелемон его сразу зашибет.
        - Ах, Глаша! Ты не выносима! Оставь одну свечу и иди прочь! - возмутилась Наташа и легла в постель.
        - Нет, барин мне приказывал подле вас спать каждую ночь. Так, что я остаюсь…
        Наташа фыркнула.
        - Никакого покоя! Тогда расскажи мне что-нибудь…
        Глаша улеглась на кушетке и прикрылась одеялом.
        - Чего рассказать-то?
        - Ну, как ты с кузнецом Федотом любишься.
        Глаша смутилась.
        - Нет, Наталья Дмитриевна, не могу я об этом с вами говорить. Что барин скажет?
        - Ничего. Откуда он узнает, о чем мы с тобой разговариваем. Говори, Глаша, я хочу знать, как вы с ним…

* * *
        Константин Корнеев и Денис Краснопольский, одетые во все черное, почти достигли имения Погремцовка. Они свернули с дороги, дабы не наткнуться на охрану и, соблюдая предосторожности, начали передвигаться по лесной тропе.
        За лесом раскинулись поля, а затем и сады господина Погремцова. Поэтому молодые люди спешились, привязали лошадей к дереву и под покровом ночи, покуда луна была скрыта облаками, прокрались к дому.
        Окна усадьбы были освещены: Константин старался разглядеть второй этаж, где должна располагаться спальня Натальи. На втором этаже светилось два окна: в одном из них постоянно появлялась стройная фигура.
        - Это Наташа, - прошептал гусар и, сделав знак сообщнику, направился прямо к дому. Но возникал вопрос: как забраться на второй этаж, может быть, найти лестницу?
        Константин огляделся, времени терять не хотелось, и он попробовал взобраться по дикому винограду, вьющемуся по стене дома. Но, увы, он потерпел неудачу. Понимая, что без лестницы не обойтись, Константин направился к хозяйственным пристройкам. И - о, удача! Лестница стояла прямо на видном месте, видимо днем на сарае чинили кровлю.
        Через миг влюбленный гусар взбирался по лестнице в комнату своей возлюбленной.

* * *
        Глаша рассказывала Наталье Дмитриевне о своих отношениях кузнецом, стараясь опускать излишне интимные места. Но молодая барышня беспрестанно настаивала, чтобы горничная не скромничала, а поведала все как на духу.
        Глаша устала, ее глаза слипались, а тут еще и Наталью Дмитриевну пришлось развлекать. Она в очередной раз потянулась, зевнула, ее взгляд упал на окно. Из-за тонкой прозрачной занавески на нее смотрело страшное лицо.
        Глаша оторопела от ужаса, единственное, что она могла сделать - перекреститься.
        - Наталья Дмитр…. - невольно, заикаясь, начала горничная. - За окном кто-то есть. Не ровен час - леший. Надо звать Пантелемона.
        Наташа вскочила с кровати.
        - Не болтай вздор!
        Она заглянула в окно и… увидела Константина.
        - Боже мой! Глаша! Это он! Помоги отворить раму.
        Глаша возразила:
        - Беда будет, Наталья Дмитриевна! Чует мое сердце!
        - Будет, если мы быстро не пустим его внутрь…
        Черед минуту Константин был уже в спальне.
        - Наташа, любовь моя, - начал он робко, поглядывая на Глашу.
        - Поди вон! Стереги за дверью, если кто появится, дашь знать, - приказала молодая барыня своей горничной.
        - Душа моя! - Константин кинулся к Наташе. - Я схожу с ума от стыда и желания…
        Наташа обняла своего рыцаря.
        - Да, вы оставили меня и папеньку в очень деликатном положении. Теперь я сижу взаперти. Как вам удалось проникнуть сюда? Ведь усадьба охраняется?
        - Для влюбленного гусара нет ничего невозможного! Я пришел сказать, что мне искренне жаль, что все так получилось. И я не хочу, чтобы вы выходили за старика.
        - Поверьте, а уж как я не хочу…
        Константин ощутил запах и дыхание девушки, она прильнула к нему, и - о, искушение! - страстно поцеловал.
        Едва, отдышавшись после поцелуя, Наташа прошептала:
        - Я хочу вас… Может, после этого папенька смягчиться… Ему просто некуда будет деваться…
        Гусар ощутил прилив желания, и обняв Наташу, увлек ее на ложе…

* * *
        Пантелемон, как обычно, приняв на грудь очередную рюмку водки и, закусив ее луком и огурчиком, вышел из своей каморки на свежий воздух. Хозяин обязал его делать ночью обход и проверять посты. Правда, охранники, роль которые исполняли селяне, были, прямо скажем, никудышнее - почти все заснули.
        Кучер не стал будить их, уж коли кто покажется подозрительный - он и сам справится. Итак, совершая обход вокруг барского дома, изрядно выпивший Пантелемон, наткнулся на лестницу.
        - Ах, лихоманка тя побери… Кровельщики, сукины дети…
        Он подхватил ее, отнес к сараю и продолжил обход. Неожиданно до его слуха донеслись обрывки фраз, явно доносившиеся из открытого окна на втором этаже. Кучер притаился: в скудных отблесках свечи, явно просматривались две фигуры…
        - А, Наталья Дмитриевна с Глашкой…
        Неожиданно эти две фигуры обнялись… Кучер обомлел: изловить мерзавца и получить вознаграждение от барина было настолько велико, что он начал действовать опрометчиво и необдуманно.
        Пантелемон опрометью бросился в комнату Марии Ивановны.

* * *
        Барыня, почитав на ночь книгу, задула свечу и, перекрестившись, попыталась заснуть. Но сон не шел, на душе было тревожно. Ее беспокоил Дмитрий Федорович: опухоль на лице спадала медленно, голова еще кружилось, да и сердце стало побаливать от эмоциональных переживаний, выпавших на его долю в последние дни.
        Только Мария Ивановна задремала, как сквозь сон почувствовала, будто дверь ее спальни открылась, и кто-то вошел. Она открыла глаза: над ней склонилось взлохмаченное чудовище, отблеск дьявольского огня озарял его клыки….и почему-то пахло перегаром.
        Чудовище заговорило пропитым голосом Пантелемона:
        - Барыня!
        Мария Ивановна не на шутку испугалась, решив, что кучер и вовсе допился до чертей и пришел лишать ее жизни.
        Кучер нагнулся еще ниже, дабы хозяйка услышала его.
        - Барыня!
        Мария Ивановна ощутила, что ноги и руки у нее похолодели, волосы на голове зашевелились.
        - Что тебе, окаянный? - спросила она шепотом. - Убивать меня пришел?
        Кучер отпрянул.
        - Матушка-барыня, чаго с вами? Это я - Пантелемон, кучер ваш… Али не признали спросонья? Зачем мне убивать вас?
        Мария Ивановна пришла в себя: перегар, исходивший от Пантелемона, подействовал на нее не хуже нашатыря.
        - А, почему тогда ты здесь?
        - Беда, чую я… В доме чужой и, кажись, у барышни в комнате…
        Барыня вскочила как ужаленная.
        - Что ж ты молчишь, болван! Буди барина! - но, немного подумав, добавила: - Нет, пусть спит, а то опять с сердцем плохо будет. Сами разберемся, главное - не спугнуть!
        - Не сумневайтесь, барыня, не спугнем!

* * *
        Глаша немного постояла под дверью спальни Натальи Дмитриевны и, поразмыслив, решила удалиться в помещение для прислуги - от греха подальше, уж коли поймают гусара, то она - не причем. Да и, вообще, уж больно ей спать хотелось, а тут еще амурные дела…
        Пантелемон и Мария Ивановна подкрались к спальне Наташи. Барыня прислушалась, до нее донеслись приглушенные голоса.
        Она кивнула кучеру, что, мол, пора: открывай дверь и хватай негодяя.
        Глава 7
        Наташа пребывала в объятиях Константина. Он целовал ее в щею, грудь… Его руки скользнули под тонкую ночную сорочку…
        Наташа не сопротивлялась - она желала этого, в душе надеясь, что все со временем сладиться, как в модных романах. Папенька, узнав о случившимся, покричит, потопает ногами, да и смягчиться. А что поделать, коли она потеряет невинность? И прощай старый граф, пусть себе вдову ищет.
        Неожиданно дверь со скрипом распахнулась. Наташа даже закричать не успела, как Пантелемон стащил с нее Константина и начал скручивать ему руки.
        Маменька и вовсе разъярилась:
        - Матерь Божья, заступница! Это что же? Какой скандал!
        Наташа, без пеньюара, в прозрачной сорочке, причем задранной выше колен, взирала то на маменьку, то на кучера, пытавшегося скрутить ее возлюбленного.
        Константин отбивался от натиска кучера как мог, но силы были не равны: перевес был явно на стороне тяжеловесного Пантелемона. Да и потом он так мечтал получить обещанное вознаграждение за поимку «негодяя».
        Наташа ринулась на подмогу Константину, она пыталась схватить кучера сзади, повиснув на спине, словно холщевый мешок.
        - Уйдите, Христа ради! - вопил кучер, пытаясь скинуть с себя Наташу.
        В этот миг Константин изловчился и бросился к окну. Мария Ивановна, понимая, что ситуация вышла из-под контроля, кинулась из комнаты прочь, устроив полнейший переполох в доме.
        Константин чувствовал, что силы его слабеют, Пантелемон налегал все сильнее. Наташа услышала топот бегущей прислуги и крики папеньки. И поняла: все погибло - ее отправят замуж или сразу в монастырь, а Константина сошлют на Кавказ или в Сибирь на рудники, как вора и преступника.
        Она двумя руками схватила бронзовый подсвечник и со всего размаху ударила им Пантелемона по спине. Тот начал оседать, выпустив свою жертву.
        - Наталья Дмит… Ну что же вы так… Неосторожно… - вымолвил кучер и упал на пол.
        В то момент, когда в дверь комнаты уже врывалась домашняя челядь, вооруженная чем попало, Константин распахнул окно, и словно цирковой акробат начал спускаться по дикому винограду вниз.
        Денис Краснопольский, сообщник неудавшегося Казановы, услышав крики, доносящиеся из дома, мало того, челядь начала носится с зажженными свечами, создавая еще больший переполох, неразбериху и сумятицу, понял: пойдут они с поручиком в арестантские роты. Как пить дать, пойдут!
        Он начал палить из пистолета, всячески привлекая к себе внимание, убегая в сторону от усадьбы, за ним погнались…
        Корнет, «опытный вояка», петлял словно заяц, заметая следы. Он бежал к лесу, где стояли привязанные лошади.
        - Если оторвусь, пойду в церковь, оставлю свечу… - решил он.

* * *
        Поручик Корнеев благополучно спустился на землю, во дворе усадьбы царила паника, все погнались за корнетом. Благодаря поступку своего преданного друга, Константин почти беспрепятственно достиг леса.
        Поручик и корнет появились около лошадей почти одновременно, но с разных сторон. Они, не тратя слов, пригнули в седла и умчались прочь.

* * *
        Дмитрий Федорович, вращая своим единственным здоровым глазом, влетел в комнату обожаемой дочери. Та так и стояла, прижимая подсвечник к груди. У ее ног лежал, раскинув руки, Пантелемон.
        - А-а-а!!! - барин издал душераздирающий вопль и, потеряв самообладание, кинулся на дочь.
        Дмитрий Федорович схватил ее за плечи и начал трясти, Наташа выронила подсвечник, угодив прямо папеньки на ногу. Тот опять издал первобытный рев.
        Наташа первой пошла в наступление.
        - Оставьте меня! Вы сами виноваты!
        Папенька, не выдержав подобной дерзости и наглости, влепил пощечину дочери. Наташа схватилась рукой за щеку и расплакалась.
        - Бесстыжая! Безответственная! - ругался он. - Твоего гусара точно отправят в Сибирь, в Нерчинск, в рудники!
        Наташа разъярилась:
        - Уйду в монастырь! Вы - тиран, сотраб! А вы маменька… - выкрикивала она, задыхаясь от гнева.
        В это момент Пантелемон постепенно начал приходить в себя.
        Мария Ивановна была готова придушить дочь, но ограничилась лишь тем, что думает:
        - Куртизанка! - высказалась маменька. - Завтра же отправим тебя в Астафьево-Хлынское. Будешь сидеть под надзором полицейских!
        Наташа залилась краской, но все же ответила:
        - По-крайней мере, куртизанки любили тех, кого хотели!
        - Или, кто им платил, - уточнила маменька.
        И тут Наташа вовсе разошлась:
        - Правильно, это вы сделали из меня куртизанку. Вы же меня продать хотите графу за его богатство!
        Мария Ивановна не выдержала, подошла к дочери и влепила ей пощечину по той же самой щеке, что и ранее Дмитрий Федорович.
        - Ах, так! Тогда я уморю себя голодом!!!
        Наташа села на пол рядом с очнувшимся Пантелемоном и разрыдалась в голос.

* * *
        Поручик и корнет летели на лошадях по лесу, не разбирая дороги. Денис натянул поводья, лошадь остановилась. Константин последовал его примеру.
        - Вам нельзя возвращаться в полк! - переводя дух, выпалил корнет. - Завтра же вас схватят и заключат под стражу.
        Поручик растерялся.
        - Что же мне делать?
        - Скрыться на время, пока все не утихнет. А потом видно будет.
        - А где?
        - Да есть тут местечко, на окраине Калуги, в доме одной прелестной вдовы.
        - Так едем же быстрей!
        Поручик и корнет достигли города, огородами они добрались до мещанской слободы. Молодые люди спешились, старясь как можно тише добраться до дома вдовы.
        В темноте Константин толком и не понял, где находится, во всем доверяясь другу.
        - Здесь…
        Корнет подошел к окну и постучал несколько раз. Вскоре внутри блеснула свеча, занавеска отодвинулась. Мужчины увидели женщину с распущенными волосами, она, освещая окно, пыталась разглядеть, кто же беспокоит ее в столь поздний час.
        Вскоре поручик и корнет сидели за столом в маленькой гостиной. Хозяйка прибрала волосы, накинула халат и вышла к непрошенным гостям.
        - А теперь рассказывайте: что случилось? - настоятельно потребовала она.
        Корнет изложил свою версию случившегося, упуская некоторые излишне откровенные подробности.
        Терпеливо выслушав рассказ об амурных приключениях, Елизавета, а именно так звали молодую вдову, вынесла решение:
        - Поручику надо затаиться. От покойного мужа моего осталась одежда. Так, что с гардеробом проблемы не будет. Прислугу я не держу, бояться будет нечего. А соседям скажу, мол, брат приехал из Брянска. Вопрос в том: что вы станете дальше делать? Нельзя же скрываться всю жизнь! Да и потом Наташу непременно выдадут за старика! Уж я-то знаю, сама была замужем пять лет. Мне было семнадцать, когда меня выдали, а мужу моему - почти под пятьдесят. Так вот… Я знаю, как не сладко жить со стариком.
        Константин не знал, что и сказать: да ситуация, в которую он попал - критическая и как выпутываться из нее он не знал.
        Неожиданно ему пришла мысль: отправить письмо дядюшке, по его сведениям сейчас он должен пребывать в своем московском доме.
        - С письмом необходимо послать верного человека, дабы скорее обернулся. Сейчас главное - все надо сделать быстро. Сколько времени до свадьбы? - спросил корнет.
        - Точно не знаю…
        - Думаю, пара недель у нас еще есть. Напишите своему всемогущему дядюшке все как есть! Авось, поможет!
        На следующий день, корнет Краснопольский направился в полк, ожидая встретить там полицию, в чем собственно и не ошибся. Допрашивали всех подряд, искали поручика.
        Проанализировав события прошлой ночи, следователь пришел к выводу, что у Корнеева был сообщник, и теперь подозревал в этом почти весь полк, особенно тех, кто не ночевал в казармах нынче ночью, а таковых оказалось десять человек.
        Побывав рано утром в Погремцовке, следователь восстановил картину происшедшего, отпросил всех домочадцев, челядь, а также главное действующее лицо - Наталью Дмитриевну, демонстративно отказывавшуюся от завтрака.
        А также прихватил с собой в участок Глашу, так как считал, что горничная может знать сообщника в лицо. Звягинцев решил устроить гусарам и Глаше очную ставку.
        Но, увы, девушка никого не опознала, да и узнать-то не могла…

* * *
        Последний подозреваемый, корнет Денис Краснопольский, ожидал своей участи. Следователь пригласил его в кабинет. Как и положено корнета спросили: имя, фамилия, возраст, род занятий и так далее…
        Затем в кабинет позвали Глашу, она взглянула на корнета. И на вопрос следователя: знаком ли ей это человек? - сказала:
        - А я почем знаю, все они гусары в одинаковых венгерках да с усами. Кажись, не видела…
        Петр Петрович, утомленный дознанием, закипал:
        - Голубушка, поточнее, пожалуйста!
        - Можно и поточнее: в первый раз вижу.
        - Вы уверены, Глафира Анисимовна? - уточнил следователь.
        - Да, уверена.
        Звягинцев вздохнул: опять ничего, да и поручик как в воду канул.
        - Корнет, могу ли я попросить вас об одолжении? - обратился к Денису следователь.
        - К вашим услугам, сударь.
        - Не могли бы вы доставить сию девицу в Погремцовку, я очень занят делами и…
        Денис тотчас же понял: удача.
        - Конечно, я провожу Глафиру Анисимовну… Я найму ей экипаж.
        Корнет подхватил Глашу и направился к выходу. Через пять минут они сидели в экипаже.
        - Ну-с, Глафира Анисимовна, как самочувствие Натальи Дмитриевны? - корнет многозначительно подмигнул.
        - Благодарствуйте, сударь, хорошо. А вам, собственно, что за дело до ее здоровья? - удивилась Глаша.
        - Да хочу весточку ей передать.
        Глаша растерялась, но, взяв себя в руки, все же поинтересовалась:
        - От кого?
        - От Константина Корнеева.
        - Ох… - выдохнула Глаша. - Наталья Дмитриевна извелась вся, сегодня завтракать отказалась. Да еще этот следователь прикатил, да давай всех мучить расспросами.
        - И что вы ему поведали? Вы ведь - горничная молодой барыни?
        - Да, горничная. Ничего не сказала, не видела я ничего. Ослушалась хозяина и ушла спать к прислуге.
        Глава 8
        Константин нервно грыз перо. Увы, но он был напрочь лишен литературных данных и письма, которые скорее были похожи на записки, давались ему с трудом.
        На листе бумаги виднелось:
        «Дорогой дядюшка, Павел Юрьевич!
        Пишет вам племянник Константин Корнеев. Мне стыдно за то, что не писал вам почти год, но тому были причины. Во-первых, я был переведен из Санкт-Петербурга в Калугу. Спросите: за что? Да, милый дядюшка, - за ДУЭЛЬ! Будь она не ладна!
        Видать по злому року судьбы попал я в нынешний полк. Неприятности следовали одна за другой.
        Во-вторых: я, видите ли, влюбился. Причем страстно и без памяти. Уверяю вас, девушка - из достойной семьи. Но… Оказывается у нее был жених, некий старик, вроде как граф, или князь, точно не помню… Она смерть как не хочет выходить за него. И вот тут-то все и началось…»
        Далее Константин кратко описал все свои приключения и амурные переживания, умоляя дядюшку о помощи.
        Почти три дня поручик ждал ответа, томимый ожиданием, и, наконец, оно пришло, так как на обратном адресе он указал дом Елизаветы.
        «Милостивый государь! Имею честь сообщить вам, что письмо ваше переправлено Его Сиятельству в новое имение Астафьево-Хлынское, что в Калужской губернии, которое он приобрел этой весной.
        Честь имею кланяться, Григорий Владимирович Петровский, управляющий».

* * *
        Наташа сидела в своей комнате, Глашу к ней не допускали, как не оправдавшую доверие, приставив ключницу Пелагею, бабу тупую и противную. Всю еду, которую приносили в спальню, Наталья, превозмогая голод и соблазн, выбрасывала в окно. Так она сидела день, второй, третий… Причем пила только воду. Наконец Наташа почувствовала, что сильно ослабла, голова постоянно кружилась, а желудок издавал неприличные звуки.
        На третий день голодовки Мария Ивановна решила держать совет с супругом.
        Опухоль на подбитом глазу начала спадать, и он немного приоткрылся, и теперь Дмитрий Федорович созерцал свою жену, как и положено, двумя глазами.
        - Дмитрий, я хочу с вами серьезно поговорить, - начала Мария Ивановна.
        - Что опять случилось? - Дмитрий Федорович схватился за сердце.
        - Ваша дочь не ест три дня!
        - Ну и что. Значит, не голодна. Как говорится: голод - не тетка.
        - Это вы к чему это? - не поняла супруга. - Причем здесь, вообще, тетка? Я говорю, что ваша дочь ничего не ест по причине не желания выходить замуж!
        - И что, позвольте спросить, я должен сделать? Кормить ее с ложки? И так нас опозорила. Хорошо, хоть о последнем случае граф ничего не знает. Кстати он сегодня приедет…
        - Как? Зачем? - всполошилась барыня.
        - Сударыня, вы меня удивляете! Подготовка к свадьбе идет полным ходом. Венчальное платье заказано. Кстати, а когда его привезут?
        Мария Ивановна вздохнула.
        - Через два дня. Но, я хотела сказать вам, Дмитрий: Наташа не будет счастлива в этом браке.
        - Что и вы туда же? Это дочь на вас дурно влияет?
        - Никто на меня не влияет. Вы посмотрите, какой переполох с этой свадьбой. Все идет наперекосяк, не к добру это…
        - Мария, вы право, как старая бабка: не к добру, не к добру! А что прикажите делать? Отменить все?
        - Может и отменить…
        Дмитрий Федорович вскочил с кресла, его здоровый глаз задергался на нервной почве.
        - Вы с ума сошли! Свадьба состоится! Я ничего не желаю слушать! А, если она не ест, то я сам ее буду кормить!
        Отец семейства встал и решительно направился в гостиную, приказав подать обед для Натальи Дмитриевны.

* * *
        Наташа лежала на кровати, бессмысленно уставившись в одну точку. В комнату вошел папенька, за ним прислуга вкатила сервировочный столик с подносом, полным еды.
        - Душа моя, ну что ты задумала - голодом себя уморить! Ну, зачем же? Скушай что-нибудь. Вот твои любимые биточки…
        Наташа демонстративно отвернулась от папеньки. Запах пищи, доводил ее до исступления. Девушка почувствовала, что более не может сопротивляться голоду.
        - Скоро приедет Его Сиятельство, Павел Юрьевич. Захочет тебя видеть. А что я ему скажу, что ты голодаешь?
        - Мне все равно. Говорите, что хотите… - еле-еле вымолвила Наташа.
        - Тогда давай договоримся: если ты поешь, хоть чуть-чуть, я велю вернуть тебе Глашу.
        Наташа от удивления села на кровати.
        - Так, что там на обед?
        Прислуга подкатила сервировочный столик с подносом.
        - Вот, откушайте…
        - Шарман! - воскликнула голодная Наташа и начала уплетать все подряд за обе щеки.
        Немного насытившись, она сказала:
        - Папенька, а где же Глаша? Велите ей прийти.
        Дмитрий Федорович был настолько рад, что дочь изволила отобедать, что тотчас же послал за горничной, которая, кстати, уже томилась на скотном дворе. Глашу привели в порядок, переодели и отправили к Наталье Дмитриевне.

* * *
        Наташа настолько привыкла к своей горничной, что тяжело пережила три дня разлуки с ней. Как только дверь за Глашей закрылась, Наташа бросилась к ней.
        - Глаша! Наконец-то ты со мной!
        - Ах, Наталья Дмитриевна, душа вы моя! А я как рада. Не привыкла я в коровьем навозе сидеть. Ох уж этих трех дней мне хватило сполна!
        Девушки обнялись, словно не была одна - дворянкой, а другая - ее горничной и крепостной.
        - Что я вам расскажу, Наталья Дмитриевна! Три дня назад, ну, когда все это произошло, меня отправили в Калугу, в полицию. Короче, я должна была смотреть на гусаров и говорить, кого я знаю, а кого - нет.
        У Наташи чуть сердце не остановилось.
        - И кого ты видела? Что сказала?
        - Поручика я не видела. Его ищут… И не сказала я ничего. Но главное - меня до Погремцовки прожал корнет, красавец…
        - Глаша, умоляю, говори быстрее!
        - Ох, Наталья Дмитриевна, какая ж вы нетерпеливая. Словом, корнет знает о том дубе, что стоит рядом с дорогой, ну куда я носила ваши письма…
        - И что? - девушка сгорала от нетерпения.
        - Константин будет просить защиты у своего дяди, говорит тот очень влиятельный человек, аж в самом Санкт-Петербурге служил.
        - Хорошо бы… Но как этот дядюшка вмешается, если свадьба должна вот-вот состояться?
        - Корнет велел мне бросить ваше письмецо в дупло, ежели вас повезут под венец, ведь венчание - в Астафьево-Хлынское…
        - Да, и что? - опять не поняла Наташа, и неожиданно ее осенило. - Да, он украсть меня задумал!!!
        Глаша вздрогнула.
        - Тише, Наталья Дмитриевна, а то, не ровен час, барин услышит.

* * *
        В это время Константин написал еще одно письмо своему дяде, по содержанию почти то же, что и первое, лишь с одой разницей: он просил приютить его и «невесту», которую задумал украсть из-под венца.
        Граф, прочитав письмо от единственного любимого племянника, только посмеялся:
        - Узнаю бравого Константина, ну весь в своего отца, мужа моей покойной сестрицы, - он перекрестился. - Упокой Господь её душу, ведь тоже венчалась увозом. Видать это в крови…

* * *
        Мария Ивановна и Дмитрий Федорович не выполнили своего обещания: отправить дочь в Астафьево-Хлынское под надзор графа, его людей и полицейских. Немного успокоившись и поразмыслив, супруги решили, что получается полный конфуз, а невеста же выглядит и вовсе в дурном свете, как особа крайне неуравновешенная и взбалмошная. Так и до отмены свадьбы недалеко.
        Хотя Мария Ивановна в душе была готова к любому повороту событий, понимая, что судьба и Господь явно - против союза Натальи Дмитриевны и графа Астафьева, все же поднялась в спальню дочери со свадебным платьем и надлежащими принадлежностями.
        Наташа читала книгу, когда маменька вошла в комнату в сопровождении двух девок, несущих платье.
        - Душа моя, примерь.
        Наташа отложила книгу и нехотя поднялась с кресла.
        - Ах, маменька, ну отчего такая спешка? До свадьбы еще неделя.
        - Примеряй. Вдруг, что надо подшить, словом, подогнать по фигуре.
        Наташа поморщилась, но решила не нагнетать и так непростую обстановку, смилостивилась:
        - Хорошо. Глаша! Помоги мне одеться.
        Верная горничная, была тут как тут.
        - Как изволите-с, Наталья Дмитриевна, - и тот час начала расстегивать крючки на домашнем льняном платье.
        Девушка осталась в одной тонкой батистовой рубашке. Маменька оглядела дочь со всех сторон.
        - Хороша фигурой вышла, ничего не скажешь. Прямо, как я в молодости.
        - Только вы маменька сей фигурой осчастливили папеньку, которого любили, - ехидно заметила Наташа.
        Мария Ивановна хотела прикрикнуть на дочь, но осеклась: в сущности та была права. Действительно Мария Ивановна любила своего жениха, вот уже двадцать лет как мужа. Дмитрий по молодости лет был статен, красив, не глуп, и что не мало важно владел приличным имением, да и у нее приданое насчитывало почти шесть тысяч рублей. Так, что брак Марии Ивановны, урожденной Назаровой был счастливым, или почти таковым, если не считать последние события, лишившие ее сна и покоя.
        Мария Ивановна все чаще в последнее время ощущала смутную тревогу и, как ни странно, угрызения совести. Она прекрасно понимала, что предстоящим браком, прежде всего, руководит желание ее и супруга обосноваться в Санкт-Петербурге или Москве, иметь достойный выезд и, наконец, путешествовать по заграницам. Да и чего греха таить, она сама желала подняться по социальной лестнице и быть в родстве с самим графом Астафьевым.
        Наташа подняла руки, Глаша сняла с нее нижнюю сорочку, та и вовсе осталась почти обнаженной, в одних кружевных панталонах. Мария Ивановна опять взглянула на дочь и, увидев ее молодую упругую грудь, покатые бедра и стройные ноги, почувствовала, как ком подступил к горлу: ведь всей этой красотой и молодостью будет обладать мужчина, которому минуло шестьдесят лет.
        Она постаралась подавить в себе эти мысли: слово Дмитрия Федоровича - закон, а он желал предстоящего брака и всячески ему способствовал.
        «Ах, если бы Дмитрий и граф не были связаны давней дружбой, - подумала барыня, - тогда я бы возможно…Что? - и сама ответила на свой вопрос: - Помогла бы дочери… Нет, это безумие! Да кто, этот гусар! - мот, пьяница, бабник! Все они - таковы! Промотает все нами нажитое и чего доброго бросит Наташу! Нет, свадьба состоится!» - решила она.
        Глаша зашнуровывала новый корсаж на Наталье Дмитриевне, стягивая его все туже и туже.
        - Глаша, помилуй! - возмутилась девушка. - Я в нем задохнусь.
        Горничная ослабила шнуровку, через пять минут сия «экзекуция» была благополучно завершена.
        Теперь предстояло надеть платье. Наташа подошла к наряду, который лежал на кровати, раскинувшись во всей красе. На миг ей показалось, что платье - не белого цвета, а черного…
        Она в нерешительности замерла, а затем резко отвернулась к окну. Мария Ивановна, приказала:
        - Глаша, надевай юбку на Наталью Дмитриевну. Вы обе, - она обернулась к девкам, - помогите.
        Девки подняли юбку с кровати, складки тончайшего белого шелка ниспадали словно водопад.
        - Матушка-барыня, красота-то какая! - воскликнула одна из девок. - Ничего краше я и не видывала…
        Что и говорить, свадебный наряд Натальи был роскошным, его привезли аж из самой Москвы, модного дома Самсона фон Штеймана, который выписывал последние модели только из Парижа.
        Юбка была настолько пышной, - под шелковой верхней насчитывалось пять нижних юбок, что ее поставили на пол, - и Наташа буквально залезла в нее сверху.
        Глаша застегнула многочисленные крючки. Теперь настал черед лифа.
        Наташа выставила руки вперед, девки осторожно, дабы не попортить кружевные рукава, облачили молодую барыню.
        Мария Ивановна любовалась дочерью, держа в руках фату, крепившуюся к изящной диадеме.
        - Вот, Наташенька, а эту диадему тебе прислал Его Сиятельство…
        Наташа села на стул перед зеркалом, стараясь не смотреться в него. Глаша прибрала ее растрепавшиеся волосы, а Мария Ивановна с особой торжественностью водрузила фату на прелестную голову дочери. Последним штрихом наряда были перчатки.
        Глаша держала специальную длинную коробку, Мария Ивановна открыла ее и извлекла длинные по локоть кружевные перчатки. Девушка послушно надела их и посмотрелась в зеркало. Перед ее взором предстала молодая прекрасная невеста…
        «Вот бы Константин увидел меня такой… Неужели мне так и придется выйти за старика? Я не переживу этого…»
        От грустных мыслей ее отвлек всеобщий возглас одобрения и восхищения.
        - Да, все прекрасно сидит! Ничего не стоит подшивать. Платье, словно по тебе сшито, Наташенька! - воскликнула довольная маменька.
        Девушка смотрелась в зеркало, не отрывая взгляда от своего отражения.
        - Да и последнее… Глаша, пойди в мою спальню, там, у зеркала, стоит бархатная коробочка, принеси ее.
        Когда Мария Ивановна открыла бархатную коробку, Глаша и девки ахнули разом: перед ними переливалось драгоценным сиянием ожерелье невиданной красоты.
        Мария Ивановна подошла к дочери и накинула ей на шею украшение. Наташе показалось, что вокруг нее обвивается холодная змея.
        - Вот, это твой папенька подарил мне на свадьбу двадцать лет назад. Существует придание, якобы это ожерелье принадлежало графине де Монлюк.
        Наташа потрогала камни ожерелья, они были холодны, как лед и это показалось символичным. Чрезмерно затянутый корсет мешал дышать, девушка почувствовала, что ей не хватает воздуха.
        - Маменька, умоляю, снимите с меня все это… - пролепетала она и лишилась чувств.
        Глаша и прислуга перекрестились: дурная примета, когда невеста, облаченная в свадебный, наряд теряет сознание.
        Глава 9
        Наташа лежала на полу, над ней хлопотала Мария Ивановна и Глаша, растиравшая той виски одеколоном. Наконец девушка открыла глаза.
        - Боже мой, Наташенька! Ты слишком переволновалась… Белое платье, украшения - все это волнительно для невесты…
        Глаша аккуратно сняла диадему с Наташи и принялась за шнуровку корсажа.
        - Барыня, корсаж уж чересчур жесткий. Это что мода такая нынче? - поинтересовалась она.
        - Мода, мода… Наташа обопрись на меня, тебе надо лечь в постель, - хлопотала маменька.
        Девушка молчала, полностью подчинившись горничной, которая пыталась разоблачить ее наряд.
        - Я хочу побыть одна, - пролепетала Наташа.
        Мария Ивановна и прислуга, держащая платье и предметы свадебного туалета удалились.
        Наташа лежала бледная, Глаша сокрушалась:
        - Наталья Дмитриевна, дюжа вы переживаете… Смириться надобно. Может все и переменится…
        - К чему переменится? - не поняла девушка.
        - Да к лучшему. Ведь корнет сказывал сообщить о дне свадьбы, - пояснила горничная.
        Наташа давала себе ясный отчет в том, что может произойти, и решила действовать решительно - идти до конца.
        - Свадьба в нынешнюю субботу. Папенька желает отвезти меня в Астафьево-Хлынское намедни, в пятницу, дабы с утра я облачилась в свадебный наряд уже в доме графа. Ему, видите ли, так спокойнее. Ну что ж, посмотрим. Глаша дай мне перо и бумагу я напишу записку корнету. Ты сможешь незаметно отнести ее? Не ровен час, люди следователя следят за усадьбой.
        - То правда, все может быть. Но вы, Наталья Дмитриевна, не извольте беспокоиться, я все тропки знаю. Проберусь к дубу, никто и не заметит.
        Наташа села за секретер, голова еще кружилась. Но она твердо сжала перо в руке и начертала на бумаге:
        «Константин! Если вы не вырвите меня из рук моего «жениха», я не вижу смысла жить дальше. В субботу свадьба, в пятницу меня отвезут к нему в Астафьево-Хлынское…»

* * *
        Поручик Корнеев развернул письмо Наташи и обомлел.
        - Денис, друг мой, прочтите!
        Корнет Краснопольский бегло прочитал:
        - Константин! Если вы не вырвите меня из рук моего «жениха», я не вижу смысла жить дальше. В субботу свадьба, в пятницу меня отвезут к нему в Астафьево-Хлынское… И что здесь такого?
        - Да то, мой друг, что это Астафьево-Хлынское недавно купил мой дядя, граф Астафьев! Черт побери, корнет! - поручик метался по комнате, словно разъяренный зверь.
        - Позвольте, ничего не понимаю. Это что ваш - дядя? Он женится на Наташе!!! - наконец, понял корнет.
        - Вот именно!!! Что делать? Единственный человек, на которого я рассчитывал, оказывается моим заклятым соперником! Господи, за что?
        Корнет растерялся.
        - Но, но… Подождите, поручик… Придумаем что-нибудь.
        - Что, Денис?! Я - в бегах, Наташу выдают замуж в субботу, да еще и за кого - за моего дядю! Это конец! - поручик рухнул на стул, налил вина и осушил бокал до дна.
        - Успокойтесь! А, если написать графу обо всем, признаться.
        - Корнет, вы меня удивляете! В любви - каждый за себя! Хорошо, что я не называл имя своей возлюбленной в письме…
        - Константин, но вы - единственный наследник графа, насколько я понимаю.
        - Да. И что это меняет?
        - Неужели он разобьет два любящих сердца, тем более своего же племянника?!
        - Право, не знаю, что и сказать, Денис… Может действительно, украсть Наташу и обвенчаться в ближайшей церкви, а потом уже явиться к дяде?
        - Возможно… - глубокомысленно изрек корнет, понимая всю сложность ситуации: кто знает, как отреагирует граф.
        - А вдруг дядя откажет мне в помощи? И что тогда: я - без средств к существованию, да еще и неприятности с полицией. Что я дам Наташе?
        - Тогда пусть она выходит за графа, - подытожил корнет.
        - Нет, только не это. Она погубит себя!
        - Значит, надо подумать, как лучше похитить «невесту» и обвенчаться с ней. Вряд ли родители проклянут ее, все же - единственная дочь.
        - Маски на лицо, пистолеты и вперед, отобьем девушку в бою! - разгорячился поручик.
        Корнет от души рассмеялся:
        - Ну, любезный, вы - и разбойник! Нет, надо действовать хитростью, иначе вас подстрелят и - прощай Наташа

* * *
        В ночь с понедельника на вторник Наташа спала плохо, постоянно ворочалась, не помогали даже успокоительные отвары пустырника и душицы. Мало того, что девушка заснула уже за полночь, ее одолевали сны, сменяя один другой.
        Сначала ей приснился граф Астафьев, он поднял фату с ее лица, и поцеловал… Наташа чувствовала отвращение даже во сне и застонала. Глаша вскочила с кушетки:
        - Наталья Дмитриевна, что с вами?
        Девушка открыла глаза.
        - Дурной сон, Глаша, поди спать.
        Она перевернулась на другой бок и попыталась заснуть, сон навалился тяжело. Снилось, словно едет она в дрожках с маменькой. Неожиданно на них нападает отряд разбойников: все в черных масках и черных плащах, что развиваются по ветру. Некто хватает ее из дрожек и сажает перед собой на лошадь. Маменька кричит вслед, ее крик слабеет и совсем удаляется и затихает…
        Похититель привозит девушку в замок, что на высокой скале. Наташа молит его:
        - Отпустите меня, сударь!
        Но тот лишь смеется, его смех зловещ и страшен…
        Злодей хватает свою жертву и на руках несет в спальню, где их ожидает огромная постель. Он бросает на ложе невинную девушку и наваливается на нее…
        - Господи, Наталья Дмитриевна! Проснитесь же! - Глаша трясла девушку, но та продолжала стонать. Наконец она очнулась.
        - Что, что такое?
        - Вы опять стонали и плакали во сне.
        Наташа села на кровати, ее рубашка взмокла от холодного пота.
        - Ужас-то какой, Глаша… Принеси мне рубашку свежую из комода… Ох, завтра ехать к графу…
        Глаша переодела молодую барыню, накрыла одеялом, словно маленькую.
        - Хотите, я посижу с вами, пока не заснете?
        - Да, Глаша…

* * *
        Наталья проснулась поздно, голова болела, словом настроение у юной барышни было отвратительное. Если бы ни предупредительная Глаша, которая уже подготовила кувшин с водой для умывания, она бы вообще не встала с постели.
        - Наталья Дмитриевна, вот и славно! Проснуться изволили.
        Молодая барыня потянулась, зевнула и потянула:
        - А-а-а… Это ты. Голова разламывается… Не хочу вставать. Да и зачем?
        - А затем, Наталья Дмитриевна, что сегодня его сиятельство пожалуют. Неужто не спуститесь к нему в залу? Чай барин-то расстроиться, и не дай Бог, опять расправы учинять станет.
        - Да, Глаша, ты, пожалуй, права. Надо вставать.
        - Вставайте, вставайте, я вас умою, причешу. Какое платье сегодня пожелаете надеть?
        - Глаша, да какая разница? Любое…
        - Нет, Наталья Дмитриевна, его сиятельство и батюшка ваш должны видеть вас прибранной, нарядной, свежей.
        - Ох, и умна ты Глаша! Быть бы тебе экономкой!
        - Чай буду еще…
        Глаша поливала из кувшина Наталье а руки, та умылась и села перед зеркалом.
        - Совсем я подурнела взаперти… А ты, Глаша, как считаешь?
        Глаша взяла гребень и начала с кончиков расчесывать длинные волосы девушки.
        - Побледнели вы малость. Так сколь переживаний с ентой свадьбой!
        - Так, сегодня вторник, - рассуждала Наталья, - в субботу венчание и банкет в графском доме, - девушку передернуло от этой мысли. - Ты, помнится, говорила, что сумеешь передать письмо Константину.
        - Точно так-с, Наталья Дмитриевна, снесу его в дупло дуба. Проберусь никто и не заметит.
        После утреннего туалета Наталья села за секретер и бегло на одном дыхании написала:
        «Константин, любовь моя!
        В субботу я стану графиней Астафьевой, если в ход сих событий не вмешается провидение или… Словом, умоляю тебя, что-нибудь предпринять. Я готова к любому твоему решению, лишь бы только не выходить за постылого графа».

* * *
        После обеда, в два часа по полудни, граф Астафьев приехал в Погремцовку навестить невесту и своих тестя и тещу.
        Мужчины обнялись и расцеловались - какие могут быть церемонии между своими людьми, можно сказать, уже родственниками.
        - Как Наталья Дмитриевна? - поинтересовался граф.
        - Хорошо, сейчас она спуститься в гостиную.
        Наталья расправила кружева, которые пышно ниспадали с декольте и рукавов, и по требованию папеньки, изволила направиться в гостиную.
        - Ах, бонжур, Наталья Дмитриевна! - воскликнул граф при виде своей очаровательной невесты, что и говорить, она выглядела прекрасно в нежно-лиловом платье.
        Девушка слегка поклонилась и невольно покраснела, что весьма понравилось жениху.
        - Как ваше самочувствие, Павел Юрьевич?
        - Прекрасно, жду с нетерпением субботы! - воскликнул граф.
        У Наташи закружилась голова.
        - Ах, ваше сиятельство, не желаете ли прогуляться по саду?
        Граф и папенька просияли: вот, наконец-то, все и сладилось. Иначе и быть не могло!

* * *
        Глаша незаметно выскользнула из дома через черный ход в кухне и направилась огородами к лесу. Она специально надела старый рваный сарафан, словно последняя дворовая девка, что сопли подолом утирает, взяла лукошко - если что, мол, идет по грибы и ягоды.
        Она беспрепятственно достигла леса и пошла коротким путем, что должен был вывести прямо к главной проселочной дороге, на которой стоял «почтовый дуб». Горничная шла осторожно, не спеша, делая вид, что собирает ягоды. На самом же деле, она постоянно оглядывалась по сторонам: не наблюдает ли кто за ней?
        Так она прошла с полверсты, все было спокойно. И вот появился дуб. Предусмотрительная Глаша прошлась вдоль полянки, на которой росло дерево, пытаясь увидеть признаки опасности, но ничего так и не заметив, направилась прямо к «почтовому ящику». Она достала из-за пазухи письмо и быстро бросила его в дупло, затем снова прошлась по полянке и побрела в лес, решив собрать немного ягод для правдоподобности своего похода.

* * *
        Константин, снедаемый страстью и нетерпением, метался по комнате. Молодая вдова Елизавета, искренне сочувствующая молодому поручику, всячески старалась успокоить его и подбодрить.
        - Ну, что вы Константин мечетесь, словно волк, обложенный охотниками со всех сторон? Чай не все еще потеряно? Всегда найдется выход.
        - Послушай, Елизавета, что она пишет: в субботу я стану графиней Астафьевой, если в ход сих событий не вмешается провидение… А каково? И где же мне взять сие проведение? Говорил я корнету: надобно напасть и отбить ее, увезти в ближайшую церковь и обвенчаться!
        - Так-то оно так, Константин, - женщина отложила вышивание и пристально посмотрела на поручика. - Денис прав: силой ничего не добьетесь. А если ее начнут защищать, да палить из пистолетов, да подстрелят вас али Дениса, да еще кого? Тогда вам будет не венец, а верная каторга.
        - Эх! - поручик махнул рукой. - Денис обещал что-нибудь придумать, но…
        Елизавета заговорчески улыбнулась:
        - Ну, Денис может пока не придумал, а я…
        Константин встрепенулся:
        - Говорите, умоляю вас, Елизавета!
        - Хорошо, слушайте. Мыслю я сделать так…

* * *
        Его Сиятельство пробыл в доме Погремцовых почти до вечера, даже остался отужинать. Наташа старалась быть вежливой, натянуто улыбалась, в душе желая искусать до крови старого сластолюбца.
        Дмитрий Федорович наглядеться не мог на дочь и своего будущего зятя: еще год назад он о такой выгодной партии и мечтать не мог! Да теперь многое изменится: предводитель уездного дворянства, этот кичливый Николай Васильевич, будет лично здороваться за руку: ведь графского тестя вниманием не обойдешь! А полицмейстер… А калужское общество… Да что они теперь! Надобно подумать о жизни в Петербурге или лучше сразу - в Италию на теплые воды?
        Наконец его сиятельство откланялся, приложился к ручке невесты, не обошел вниманием и будущую тещу:
        - До скорого свидания, Наталья Дмитриевна! Прощайте, Мария Ивановна! - С хозяином дома граф обнялся: - Должен вам признаться, дорогой друг, - сгораю от нетерпения…
        Дмитрий Федорович понимающе хлопнул графа по плечу.
        - Немого уж осталось. Все пройдет благополучно, я уверен.
        Но Мария Ивановна не разделяла мужниного оптимизма: она томилась тревожным предчувствием.
        Глава 10
        Накануне свадьбы, в пятницу, семейство Погремцовых пробудилось рано утром. Дмитрий Федорович лично обошел усадьбу, не забыл заглянуть и с комнату любимой дочери: та еще спала.
        Несмотря на это обстоятельство, что невеста не торопилась пробуждаться от сладостного сна, в котором видела своего возлюбленного, отнюдь не графа Астафьева, в доме началась суета.
        Мария Ивановна приказала девкам упаковать вещи, которые понадобятся на церемонии, в особенности свадебное платье, оно было помещено в специальную коробку, в которой прибыло неделю назад из Москвы.
        В спальню Натальи докатился шум, она проснулась, понимая, что настал тот самый день, когда… словом, когда ее беззаботная жизнь закончиться и начнется другая, полная тоски и безысходности, если, конечно, не случится то, чего она так страстно желала.
        Наташа отбросила одеяло и села на кровати. Глаша, стоявшая на своем боевом посту, около туалетного столика, произнесла:
        - Доброе утречко, Наталья Дмитриевна!
        - Чего ты радуешься? - огрызнулась барышня. - Какое доброе утро? Хуже утра у меня в жизни еще не было!
        - Это, Наталья Дмитриевна, как посмотреть! Идите умываться.
        Наталья нехотя встала и поплелась к туалетному столику.
        - Глаша, ты хоть понимаешь, что родители продают меня старику за богатство?
        - Да… - поддакнула горничная, поливая из кувшина.
        - Чего «да»? - переспросила Наташа, фыркая от холодной воды. - И отчего вода простыла?
        - Вода… - растерялась Глаша, - не знаю… верно, вы почивали долго.
        Дверь распахнулась, в комнату вошла Мария Ивановна. Она бегло осмотрелась на всякий случай: в последнее время ее не переставали томить дурные предчувствия, в душе она понимала, что предстоящий брак сделает дочь несчастной. Но, увы, отступать было поздно.
        - Ты проснулась, душа моя? - обратилась Мария Ивановна к дочери.
        - Как видите, маменька…
        Родительница пристально взглянула на дочь, пытаясь постичь ее сокровенные мысли, но напрасно. Наташа и сама не знала, что ждало ее в ближайшие два часа. Девушка надула губки по обыкновению:
        - Маменька, могу я одеться? Или вы намерены присутствовать?
        - Ты, что же матери стесняешься?
        - Ну, как хотите. Мне все равно, - подытожила юная прелестница. - Глаша достань мое любимое платье, что из бирюзового шелка.
        - Ах, мон шер! - воскликнула Мария Ивановна. - Невеста должна быть скромной! Это платье уж слишком яркое.
        Наташа передернула плечами.
        - В прошлом году, на осеннем балу у губернатора оно вам таковым не казалось. Отчего же теперь сей наряд стал слишком ярким?
        - Повторяю тебе: невеста должна быть скромной.
        - А я не хочу! - отрезала Наташа.
        Мария Ивановна поняла, что назревает скандал, как говорится, на «ровном месте», и уступила:
        - Хорошо одевайся, как угодно. Только, будь любезна, пусть парикмахер, - он ожидает в гостиной, - потрудится над прической.
        Наташа проигнорировала слова матери и, присев перед зеркалом, начала расчесывать волосы.
        - Если ты вздумала разозлить меня - тебе не удастся! - воскликнула Мария Ивановна.
        - Это не входило в мои планы. Впрочем, вы итак уже раздражены.
        Мария Ивановна всплеснула руками.
        - Почему ты постоянно перечишь?
        - Потому, что замуж не желаю выходить! И имейте в виду: я доведу графа своими капризами до могилы…
        Мария Ивановна издала приглушенный крик и, распахнув дверь, скрылась в полумраке коридора. Наташа, довольная собой, продолжила расчесываться.
        - Наталья Дмитриевна, что ж вы сами-то? - Глаша принесла бирюзовое платье. - Отчего меня не позвали?
        - Ничего сама справлюсь. Глаша, ведь ты знаешь, что папенька отдает тебя в Астафьево?
        - Да, Наталья Дмитриевна… Я рада этому.
        Наташа повернулась и с благодарностью взглянула на преданную горничную
        - Жаль…
        - Чего, тебе жаль, Глаша? - переспросила Наташа.
        - Не бывать мне экономкой при вашей милости.
        Наташа подскочила со стула:
        - Вот! И ты уверена, что Константин забыл обо мне и смирился с обстоятельствами!!!
        - Но, Наталья Дмитриевна… Ведь пролетку и дрожки уже заложили, скоро - в Астафьево.
        - Я смирюсь со своей печальной судьбой только в одном случае: под венцом рядом с графом, когда пойму, что все окончательно потеряно.

* * *
        Семейство Погремцовых выехало из усадьбы. В пролетке ехал сам барин, Дмитрий Федорович, рядом с ним сидели двое здоровенных мужиков из прислуги, - так на всякий случай. Дмитрий Федорович, как некогда человек военный, решил перестраховаться и прихватил с собой отменный пистолет тульской работы, засунув его во внутренний карман камзола. Барин ощущал холодный металл оружия, проникающий через батистовую рубашку, его присутствие придавало ему уверенности и чувство безопасности. Мужики, сидящие напротив, также были вооружены ружьями. Управлял пролеткой сам Пантелемон, верный и преданный хозяйский пес.
        Наталья Дмитриевна, с унылым видом, рядом с ней маменька, а напротив - Глаша с коробками, - разместились в дрожках, которые неспешно следовали за пролеткой.
        Замыкала процессию телега, груженная различной снедью, а также фейерверками, приобретенными барином по случаю в Калуге.
        Процессия, поскрипывая рессорами, проследовала по землям Погремцовых, выехала на губернскую дорогу и, наконец, свернула во владения графа. Проследовав две версты, бдительный Пантелемон натянул поводья, слегка осадив лошадей:
        - Барин, кажись впереди чагой-то случилося. Вона телега перевернулась, али кибитка… Не разгляжу отсюдова.
        Дмитрий Федорович схватился за пистолет: «Ага, вот они - супостаты! Напасть задумали! Тогда отчего ж перевернулись?..»
        Крепостные мужики, сопровождающие пролетку, переглянулись.
        - Не извольте беспокоиться ваша милость. Сейчас мы поглядим чаго случилося. Чай стрелять еще с хранцузской войны не разучилися.
        Они вылезли из пролетки и направились к месту происшествия. По мере продвижения, у них складывалось впечатление, что оказию потерпел бродячий театр или цыганский табор.
        Откуда не возьмись, перед мужиками возникла юная прелестница. Она тряхнула черными, как смоль волосами, и ее нежные коралловые губы изрекли:
        - Ох, господа хорошие! Как вы кстати! Не откажите в любезности - помогите актерам. Видите, - она кивнула вперед, - кибитка упала на бок: ось отвалилась. А в театре все больше женщины. Здесь сила нужна не дюжинная. Ну что поможете?
        Мужики переглянулись: девушка была настолько хороша, что на супостата явно не походила.
        - Могем и помочь, красавица, - сказал мужик, руки его так и тянулись к прелестям, выставленным обольстительницей почти напоказ.
        Актриса засмеялась.
        - Ах, как славно! Идемте!
        Мужики приблизились к кибитке: она лежала на боку, торчала разорванная ось, рядом стояли еще три женщины, причем одна краше другой. Чуть поодаль стояла телега, запряженная лошадьми. К добровольным помощникам подошел пожилой актер уж очень похожий на цыгана:
        - Люди добрые! Вы решили нам помочь!? Вот спасибо! Мои дочери - девки молодые, да хрупкие, не для тяжелой работы созданы.
        Мужики еще раз огляделись по сторонам: кибитка лежала в аккурат поперек дороги - не проехать.
        - Ну, делать нечего: пособим, - решили мужики.

* * *
        Дмитрий Федорович прищурился, пытаясь разглядеть: что там происходит впереди. Он явно нервничал, прижимая правой рукой пистолет к груди.
        Барин стоял перед выбором: либо самому пройтись вперед и посмотреть, что случилось, либо послать Пантелемона.
        Наконец он определился:
        - Иди, Пантелемоша, глянь: что там стряслось, и куда мужики запропастились?
        - Как изволите, барин, - кучер слез с козел и направился по дороге вперед.
        Дмитрий Федорович занервничал еще сильней, отчего покрылся холодной испариной: ему казались разбойники под каждым кустом. Он оглянулся: женщины спокойно сидели в дрожках.
        - Глаша, пойди к Дмитрию Федоровичу и узнай: отчего стоим? - распорядилась барыня.
        Горничная, сидевшая столь удобно, нагруженная коробками, начала складывать их на сидение дрожек.
        - А-а-а!!! - разозлилась барыня и хотела было отправить кучера, но подумала: негоже оставлять дочь без мужского присмотра. - Сама быстрее дойду, пока ты выкарабкаешься!
        Как только Мария Дмитриевна подошла к пролетке своего обожаемого супруга, из леса высыпали цыгане и окружили их. Дмитрий Федорович тотчас достал пистолет.
        - Прочь, негодяи! Перестреляю всех!
        Из группы цыган выступил молодой парень:
        - Воля ваша - стреляйте. Актера каждый может обидеть. Да только останется граф Астафьев на своей свадьбе без представления.
        Супруги Погремцовы удивились:
        - Как вас нанял его сиятельство?
        - Точно так-с! Только вот ось лопнула у одной кибитки: чего делать теперь не ведаем. Мы ведь петь, плясать можем, но не металл ковать.

* * *
        Наталья Дмитриевна равнодушно взирала на сцену, происходящую впереди. Ей казались забавными все эти актеры, или скорее цыгане… Она уже не о чем не думала, когда вдруг к дрожкам подскочили трое неизвестных в масках: один зажал ей рот, что она и крикнуть не успела, подхватил на руки и ринулся к лесу. Другой проделал тоже самое с Глашей. Третий огрел увесистой дубиной кучера, тот так и повалился на задницу лошади.
        Дмитрий Федорович услышал странный шум и оглянулся назад: перед его взором предстали пустые дрожки. Кучер лежал, прислонившись к лошадиному заду. Дмитрий Федорович затрясся в приступе безумия, выхватил пистолет и, потрясая им, словно гвардейским знаменем неистово закричал:
        - Все ко мне!!! Украли!!!
        Мария Ивановна сначала и не поняла: кого именно украли, но, наконец, сообразив, попросту лишилась чувств.
        Мужики, пытавшиеся починить актерскую кибитку, просились к своему хозяину.
        - Где она? Найти мою дочь!!! Всех велю пороть! Мерзавцы! - Неожиданно он осел и заплакал. - Что я скажу Его Сиятельству, что собственную дочь не уберег?
        Тут подскочил Пантелемон.
        - Барин, айда на актерскую телегу, она стоит перед кибиткой. На ней до Астафьево доберемся и людей супротив разбойников подымем. Это где видано, чтобы барышень красть посреди бела дня!?
        Тут актеры взбунтовались:
        - Не дадим нашу телегу! А как мы до Астафьево доберемся?
        - Я прикажу вас всех перестрелять! - рявкнул Дмитрий Федорович.
        - Нет, ваша милость, - вперед выступил все тот же наглый цыган, - мы - не крепостные. Нас просто так стрелять нельзя.
        Дмитрий Федорович буквально осел от своего бессилия.
        - Стреляй, мужики! - скомандовал Пантелемон, видимо вспомнив былые годы, что был денщиком при барине в армии. - Заряжай, целься!!! - не унимался он.
        Цыгане, понимая, что дело принимает серьезный и весьма опасный поворот рассыпались по лесу, словно горох.
        Пантелемон подхватил барыню, что находилась в обмороке и, войдя в роль спасителя, снова отдал команду:
        - Айда к телеге!!!

* * *
        Его сиятельство Павел Юрьевич Астафьев пребывал в дивном расположении духа. Он пробудился полный сил и должно признаться: страстного желания обладать юной Натальей Дмитриевной.
        Его богатая фантазия рисовала картины полные любовной страсти. Он представлял, как ведет Наташу, уже жену, в спальню. Там скидывает с нее фату и припадает сладострастно к нежной молодой шей, груди и … так далее. Затем Павел Юрьевич расстегивает крючки ее свадебного платья, - а уж в плане дамский крючков, пуговичек и разного рода застежек он был мастер, - дергает за шнуровку корсажа и он спадает, обнажая стройное желанное тело молодой жены…
        Неожиданно фантазии эротического характера были бесцеремонно прерваны лакеем:
        - Ваше сиятельство!!! - задыхаясь от быстрого бега, кричал он.
        - Что еще?
        - Ваше сиятельство!!! Там господин Погремцов…
        - И что? - удивился граф.
        - Они прибыли-с на телеге…
        Его сиятельство встрепенулся:
        - Как на телеге? Что случилось? - он бросился из гостиной во двор дома.
        Перед ним открылась страшная картина: супруги Погремцовы все в слезах сидели в крестьянской телеге. Рядом с ними стоял верный Пантелемон и двое вооруженных мужиков.
        - Боже мой! Дмитрий Федорович! - граф бросился к своему другу. - Что это все значит?
        - Наташу украли… - еле-еле выдавил из себя Погремцов.
        Граф не на шутку растерялся.
        - Как? Что вы говорите?
        - Да, да… На нас напали в лесу, - пояснила Мария Ивановна, заливаясь слезами.
        Графа обуяла ярость: еще мгновенье назад он почти обладал Наташей, а теперь - она украдена! Кем, черт возьми!? По какому праву!? Это что за Кавказ здесь развели?
        Через пятнадцать минут вооруженный отряд под предводительством графа Астафьева и Погремцова двинулся на розыски похищенной Натальи Дмитриевны. Посыльный же спешно направлялся в Калугу к самому градоначальнику с просьбой оказать содействие в розыске девицы и похитителей.
        Глава 11
        Наташу парализовал страх. Единственное, что она успела заметить - Глашу тоже схватили. В голове пронеслось: «Бандиты, разбойники… Но зачем? Неужели…нет, это просто невозможно…»
        Неизвестные в черном быстро перекинули беспомощных женщин через шеи своих лошадей, заправски запрыгнули в седло и поминай, как звали… Похитителей и след простыл.
        Наташа созерцала проносящуюся мимо землю, траву, цветы и тому подобное из весьма недвусмысленной позы. Ей, как всякой благопристойно воспитанной барышне, претило лежать на лошади, пардон, кверху задом, пусть даже по отношению к похитителю.
        Девушка попыталась пошевелиться, но всадник повелительно прижал ее рукой к лошади, и она отказалась от всяческих попыток разместиться достойно при таких щепетильных обстоятельствах.
        Наташа потеряла счет времени, лошадь скакала быстро, наконец, голова закружилась, последней мыслью Наташи было: «Прическа… Я вся растрепалась… Это неприлично… Хотя, перед кем…»
        Лошади остановились перед небольшой часовней. Всадники спешились, и каждый из них подхватил свою ношу. Глашу положили на скамью, что стояла при входе в часовню.
        - Оставьте ее здесь. Нет времени приводить горничную в чувство.
        Из часовни спешно появилась женщина.
        - Слава Богу! Как все прошло? Никого не покалечили?
        - Все впорядке! Гусары знают, что делают! - ответил один из всадников и, сняв маску, поцеловал женщину прямо в губы.
        - Надо привести девушку в чувство, - произнесла женщина. - У меня есть флакон духов, можно растереть ей виски.
        Похититель держал свою добычу на руках, женщина растирала ей виски духами. Наконец, Наташа очнулась, головокружение постепенно проходило, перед глазами перестало плыть…
        Девушка увидела перед собой лицо незнакомой женщины и едва вымолвила:
        - Умоляю, кто вы? Зачем все это?
        Женщина улыбнулась:
        - Не волнуйтесь голубушка, к венчанию все готово.
        - Нет, только не это… Я не хочу за графа, - чуть слышно произнесла Наташа, вновь теряя сознание.
        Наконец, похититель не выдержал:
        - Да, снимите с меня эту проклятую маску, - взмолился он голосом Константина.
        Женщина исполнила его просьбу. Наташа почти не видела, что происходит, перед ней все плыло, незримая волна уносила ее в темную бездну…
        - Наташа, любовь моя! - воскликнул похититель. - Открой глаза, это же я! Константин!
        Наташа, думая, что уже потеряла сознание или того хуже - разум ее помутился от постоянных переживаний, взглянула на своего похитителя, у которого доселе пребывала на руках и на коего не обращала ни малейшего внимания.
        - Вы! Вы! - девушка задыхалась от волнения.
        - Неужели вы думали, что я отдам вас графу? Все готово к венчанию, нельзя терять ни минуты. Вы готовы?
        - Да. Но голова немного еще кружиться…
        Константин осторожно опустил свою ценную ношу на землю.
        - Вот так. А теперь обопритесь на меня. В часовне все готово.
        - Но я… Но… - пыталась возразить девушка.
        - Вы не хотите за меня замуж? - удивился Константин.
        - Напротив…
        - А в чем же причина вашего «но»?
        - Моя прическа, - пояснила Наташа.
        - Вы бесподобны с любой прической, - сказал Константин и, поддерживая Наташу, вошел в часовню.
        Маленький, щупленький священник посмотрел на две вошедшие пары и, повернувшись к алтарю, перекрестился.
        - Господи, прости мя грешного. Не из корысти совершаю сие венчание, а из жалости к двум любящим сердцам: ведь грех неслыханный разлучать их. И приход мой беден и нуждается оный в средствах, увы, как не прискорбно это звучит…
        Константин, придерживая Наташу, под локоть; корнет Денис Краснопольский со своей возлюбленной, молодой вдовушкой Елизаветой, встали перед алтарем.
        Священник истово трижды перекрестился, открыл церковную книгу и начал обряд венчания.

* * *
        Константин надел на пальчик Наташи обручальное кольцо. Она дрожащей рукой взяла золотое кольцо, предназначавшееся Константину. Жених понимал: в каком состоянии его возлюбленная и подставил правый безымянный палец прямо под кольцо. Наташа, подавляя волнение, справилась со столь нелегкой задачей. Теперь жених и невеста были с кольцами на руках.
        - Скрепите свой союз перед Богом и людьми поцелуем, - произнес священник.
        Константин, обуреваемый желанием, припал к губам своей желанной.
        - Теперь вы - муж и жена, - подытожил священник в завершении своей нехитрой церемонии. В это время молоденький дьячок записал в специальную книгу имена новоиспеченных супругов, даты их рождения и дату венчания.
        Не успели супруги Корнеевы почувствовать себя в новой ипостаси, как дверь часовни со скрипом распахнулась. Перед молодоженами и свидетелями их венчания стоял Дмитрий Федорович, безумно вращая глазами, держа пистолет наготове; и Павел Юрьевич, также представляющий весьма живописный вид. За ними толпились вооруженные люди.
        Священник не растерялся, предвосхитив дальнейшие события:
        - Господа! Вы в обители Господа нашего! Пусть - не в Храме, а в часовне! Почему вы при оружии и в головных уборах?
        Дмитрий Федорович не внял словам священника, он нацелил пистолет прямо на поручика.
        - Папенька! Что вы делаете! Это мой муж! - вскликнула Наташа.
        Граф первый прозрел и попытался разобраться в сложившейся ситуации.
        - Константин! Дорогой мой племянник! Прошу тебя объясниться!
        Дмитрий Федорович круглыми глазами смотрел то на графа, то на поручика-похитителя, его же разбойника и супостата, то на свою негодную дочь.
        - Что здесь происходит, в конце-концов!!! - неистово закричал он. - Объясните мне!!! Иначе, я перестреляю всех!!!
        Священник не выдержал, видя, что господин совершенно не владеет собой, и ведет себя крайне не прилично в обители Господа, приказал:
        - Немедленно отдайте мне пистолет! Здесь вам не казарма и не охотничьи угодья!
        Слова служителя Господа несколько образумили господина Погремцова, и он опустил пистолет.
        - Наташа, иди сюда! - прикрикнул он на дочь.
        Здесь, не выдержав, вмешался поручик:
        - Господин Погремцов, Наталья Дмитриевна Корнеева - моя жена. И прошу не кричать на нее.
        - Кто? Кто? - переспросил Погремцов. - Наталья Дмитриевна Корнеева? - наконец он постиг смысл происходящего и сказанного поручиком, схватился за сердце и осел прямо на пол. К нему подбежала Мария Ивановна.
        Граф пристально смотрел на своего племянника.
        - Так, так, молодой человек. Стало быть, ваша супруга, - он указал на Наташу, - и есть та самая особа, в которую вы, судя по письму, страстно влюблены и на которой хотел жениться некий старик.
        Поручик взмолился:
        - Умоляю, дядя! Простите меня! Я догадался гораздо позже, что Наташа именно за вас должна выйти замуж. Я так люблю ее! И вовсе вы - не старик…
        Граф ухмыльнулся.
        - Ладно. И чего теперь прикажите делать!?
        - В Сибирь его! - воскликнул Погремцов из последних сил.
        - Ну что вы, Дмитрий Федорович! Константин - мой племянник и единственный наследник. Зачем же сразу в Сибирь! К празднику в Астафьево все готово, на бал приглашен весь калужский свет. Но не портить же дамам настроение! Просто объявим, что произошли некоторые изменения…
        Дмитрий Федорович недоумевал:
        - Ваше сиятельство, у вас невесту украли! А вы…
        - А что я!? Пожалуй, жизнь все расставила на свои места. Молодые должны жениться на молодых. Вот так-то, дорогие мои, Дмитрий Федорович и Мария Ивановна!
        Константин и Наташа бросились к графу и расцеловали его в порыве чувств.

* * *
        На следующий день в назначенный час, ровно в два часа по полудню, в усадьбу графа Астафьева начали стекаться гости. Его сиятельство лично встречал именитых знатных гостей, от положения и связей которой зависело достаточно многое не только в Калуге, но и в Москве, и в Санкт-Петербурге.
        Константин и Наталья, теперь уже официально муж и жена, стояли рядом с Павлом Юрьевичем. Тот в сою очередь представлял молодоженов гостям:
        - Имею честь представить: мой племянник и единственный наследник, поручик гусарского полка Константин Владимирович Корнеев с супругой Натальей Дмитриевной.
        Мужчины с удовольствием жали руку Константину, ведь рекомендация Его Сиятельства - племянник и единственный наследник - производила на них должное впечатление; к ручке же Натальи Дмитриевны гости мужского пола прикладывались с особенным удовольствием. Молодая женщина, облаченная в любимое бирюзовое платье, приведенное в порядок Глашей, выглядела просто прелестно.
        Наконец, когда все приглашенные были в сборе, и как люди великосветские и воспитанные, начали проявлять естественный интерес: а где же невеста его сиятельства? Но она, увы, не появлялась. Многие из приглашенных так и не поняли, что Наталья Дмитриевна, ныне Корнеева, и невеста графа - одно и тоже лицо.
        Павел Дмитриевич пригласил гостей за роскошно сервированный стол и объявил:
        - Дамы и господа! Почти две недели назад я имел честь пригласить вас на свою свадьбу. Но, увы… - среди гостей пронесся легкий ропот. - Увы, дорогие гости, ваше присутствие в моем доме сегодняшним летним вечером ознаменует другое важное событие. Сей скромный банкет в честь молодоженов - моего любимого племянника, которого я имел честь представить вам и Натальи Дмитриевны, о которой многие из вас слышали ранее, - граф многозначительно посмотрел на гостей: тех, что ранее присутствовали на помолвке графа, правда состоявшейся в отсутствие невесты, прекрасно поняли о чем именно идет речь, и, разумеется, сделали вид, будто все идет своим чередом.
        После речи гости поприветствовали молодых, понимая, что подарки, приготовленные для Его Сиятельства, теперь предназначены никому иному, как племяннику Константину Владимировичу Корнееву.
        Наконец, появились лакеи в дорогих серебристых парчовых ливреях, дабы прислуживать гостям за трапезой, самый первый из них с гордостью нес перед собой огромное блюдо, на котором горкой были выложены лангедокские устрицы.
        - Прошу вас, дамы и господа, отведать дары Афродиты. Как говорят французы: мифологической богини, вышедшей из пены морской и подарившей нам смертным сие прекрасное кушанье! - потчевал гостей гостеприимный хозяин, обожавший сей заморский продукт.
        Дмитрий Федорович невольно взглянул на блюдо с устрицами, на эти дары Афродиты, - будь они не ладны! - и почувствовал, как к горлу подкатила тошнота. Он тотчас вспомнил, как две недели назад возвращался из Астафьево, отведав сих дивных морских даров мифологической богини, как его мучил живот и как… Впрочем теперь это уже не важно: ведь если бы не дары Афродиты, то не было сейчас праздничного банкета в честь молодоженов Корнеевых, а если подумать, то такая партия для любимой дочери в итоге вполне устроила Дмитрия Федоровича.
        Загадки судьбы
        Пролог
        - Марфушенька! Ну, пожалуйста! - в голосе Сонечки Бироевой проскальзывали капризные и в то же время жалостливые нотки.
        - Нет, Софья Николаевна, и не просите. Говорю вам ещё раз: НЕТ! - решительно высказалась горничная. - И не умею я вовсе. Кто вам вообще сказал такую глупость?
        - А вот и сказали!!! Я точно знаю: ты умеешь! - настаивала безотвязная Сонечка.
        - А, ежели, батюшка ваш прознает? - выкинет меня прочь из дому. Куда я пойду? - я здесь в прислугах самого детства!
        - Не волнуйся, Марфуша, папенька ничего не узнает, - бодро заверила Соня. - Я так хочу! - топнула она ножкой, выказывая тем самым свой гнев и крайнюю раздражительность.
        Марфуша же отвернулась и продолжила вытирать пыль с комода.
        - Ах, так! Ты на меня и смотреть не желаешь?! - возмутилась юная барышня. - Тогда я…я …я - тянула она, думая чем бы пригрозить несговорчивой горничной и заставить-таки воплотить свой план, но так ничего и не придумав, достала из потайного ящика секретера красивую расписную шкатулку и открыла её.
        В шкатулке было полным полно различных украшений, которые ей дарили то на именины, а то и вовсе - просто так. Но один подарок приводил юную Сонечку в трепет: серебряный массивный мужской перстень с крупными терракотовыми гранатами. Девочка любила украдкой от домашних доставать свою потаённую сокровищницу, доставать гранатовый перстень и…предаваться мечтам.
        Соня извлекла перстень из шкатулки и украдкой от Марфуши поцеловала его: ведь это подарок самого Серёженьки!
        Сергей Васильевич Воронов, или попросту в доме Бироевых - Серёженька, так как он приходился сёстрам Сонечки и старшей Елизавете, троюродным кузеном, привыкли с самого его детства. А теперь же, когда он достиг возраста и поступил на службу в гусарский полк в чине корнета, и вовсе были рады, особенно девочки. Сонечка так вообще краснела при встрече с юным корнетом, чем доставляла не мало удовольствия ехидной Лизке, и та не упустив возможности, отпускала в адрес младшей сестры колкие замечания.
        Сергей и сам подозревал о чувствах своей кузины - вёл себя достойно, ибо считал, что высмеивать подобные вещи недостойно настоящего мужчины, а гусара - в особенности. Но Лизонька не была ни гусаром, ни мужчиной, и продолжала насмехаться над младшей сестрой.
        Однажды, видя такое дело, Сергей и вовсе сжалился над Сонечкой и подарил ей свой перстень, правда, тот ему был дорог, - но чего не сделаешь ради юной барышни!
        Лизка от такого поступка прикусила язык и сильно обиделась на сестру, так как сама имела виды на кузена. Соня же пришла в неописуемый восторг, прижала перстень к груди, пообещав, что он будет её самой великой драгоценностью.
        С тех пор минуло полгода, приближалось Рождество, и Сонечке уж очень хотелось узнать: с кем суждено ей будет связать свою судьбу? - дай Бог, чтобы с Серёжей.

* * *
        Теперь же Соня нарочито демонстративно, надела перстень на большой правый пальчик, впрочем, он всё равно сваливался, и покрутила так, чтобы на камни попали отблески свечи, отчего гранаты приобрели просто мистический оттенок.
        Любопытная Марфуша еле сдерживалась, делая вид, что увлечённо продолжает бороться с ненавистной пылью. Наконец она не выдержала и обернулась.
        - Чего это у вас, Софья Николаевна? Никак новая безделица появилась?
        - То же скажешь: БЕЗДЕЛИЦА! - возмутилась юная барышня. - Это подарок самого Сергея Воронова. Он мне перстень подарил прошедшим летом. Так-то вот! Просто взял и подарил!
        - Просто - не бывает! - возразила умудрённая опытом Марфуша. - Он старше вас, почитай, на четыре года, ему уж - семнадцать минуло.
        - Ну и что! - недоумевала Соня. - Мужчины рано не женятся. Это нас в шестнадцать лет замуж выдают…
        - Вас не выдадут, едва тринадцать исполнилось. Не беспокойтесь. Батюшка ваш, Николай Дмитриевич, уж больно строг и считает, что замуж раньше восемнадцати выходить не след.
        Соня и сама прекрасно знала о строгих взглядах своего папеньки, статского советника, чего-чего, а строгости в нём было более, чем достаточно, недаром - важный чиновник. Но всё равно не унималась, отчаянно пытаясь привлечь Марфушу к воплощению своего плана.
        - Ну, Марфуша-а-а… - снова протянула она. - Неужели моя судьба тебе безразлична?
        - Вовсе нет, Софья Николаевна! Но…но…
        Соня поняла: настал тот переломный момент, когда необходимо найти нужное слово и… упрямая Марфуша непременно согласиться.
        - Я заметила, что сестрица моя, Лизка, постоянно пребывает в мечтах. Уж не по Сергею ли Васильевичу? - она лукаво улыбнулась и искоса посмотрела на горничную.
        Та охнула.
        - Да, что вы, право! У неё на уме совсем другой кавалер!
        - Да, а я не уверена… Ну, Марфуша-а-а, - снова заныла Соня. - Помоги мне, одна я не справлюсь.
        - Ох! Софья Николаевна, подведёте вы меня под монастырь!
        Горничная всплеснула руками, понимая, что барышня не отстанет.
        - Ага! - ликующе воскликнула юная негодница. - Значит, согласна!
        - Если, барин прознают…
        - Не волнуйся, - самоуверенно заявила Соня, - я всё возьму на себя.
        - Ну ладно…раз так…то, пожалуй, можно… - сдалась Марфуша.
        Соня подпрыгнула, отчего её прелестные пшеничные локоны всколыхнулись, и захлопала в ладошки.
        - Ох, Софья Николаевна, рано вы радуетесь. Дурная это примета…
        - Прекрати, Марфуша, страх-то нагонять! Перед Рождеством во всех деревнях гадают на суженого - и ничего! Нечистый дух ещё никого не сцапал и в зеркало не уволок!
        - Ладно, приду к вам сегодня в спальню - ровно в двенадцать надо поставить зеркала…

* * *
        Без четверти двенадцать Соня и Марфуша, словно две заговорщицы, тайком от домашних, стараясь не нарушать их покоя, - впрочем, они итак спали - уединились в спальне юной барышни, поставили два небольших зеркала друг напротив друга и рядом чашку с чистой водой.
        Соню трясло от волнения и нетерпения. Марфуша же, как заправская гадалка, взяла свечу из белого воска, зажгла её и начала выписывать ею замысловатые круги перед зеркалами, затем она понесла свечу к чаше с водой, куда закапал растопленный воск, образуя на поверхности воды замысловатые фигурки.
        - Суженный, ряженный, - нашептывала Марфуша, - приди к невесте своей, покажись! Велю тебе именем Мокоши[4 - Мокошь - в древнерусском пантеоне женское божество.] - покажись!
        Соня затрепетала, как осенний лист на ветру: Марфуша совсем ума лишилась - ещё и Мокошь в помощницы призвала!
        - Теперь, Софья Николаевна, смотрите в зеркала. Внимательно смотрите! В каком из них покажется ваш суженный - неведомо!
        Соня чуть сознание не потеряла от страха, но девичье любопытство взяло верх, она во все глаза смотрела, как и велела Марфуша. Так она просидела некоторое время, снедаемая страхом, любопытством и уже усталостью… Наконец в правом зеркале появилась чёрная точка, она медленно нарастала.
        Сердце Сонечки упало… Лицо покрылось холодной испариной.
        - Идёт… - констатировала Марфуша.
        Девочка и сама видела, что - идёт, вопрос: кто именно?
        Черты лица суженного были размыты, словно на зеркало натянули кусок прозрачного шёлка, но одно Соня разглядела точно: на правом глазу суженного была чёрная повязка, стало быть, её будущий супруг - одноглазый.
        Соня расстроилась и заплакала.
        - Говорила я вам, Софья Николаевна, пустое всё это. Нечего Мокошь гневить.
        Но Соня была неутешна, она всхлипывала, причитая:
        - Не хочу одноглазого… На что он мне, урод такой? Хочу Серёжу! И не верю я в твою языческую Мокошь!
        Марфуша опустила зеркала стёклами вниз, заметив:
        - Всё милая, дело сделано: супротив судьбы не пойдёшь. А ежели вздумается - жди беды.

* * *
        На следующее утро Лиза с ехидной улыбочкой подошла к Марфуше.
        - Ты что ворожеей стала? - как бы невзначай поинтересовалась она.
        Горничная обмерла и… растерялась.
        - С чего вы это взяли, Елизавета Николаевна?
        - Да с того, что топала ты по коридору с обнимку с зеркалами, а потом в Сонькину спальню завернула…
        - Ничего я не топала и в спальню не заворачивала… - пыталась оправдаться Марфуша.
        - Вот расскажу папеньке, что обучаешь Соню разным языческим обрядам: он тебя со двора погонит, как ведьму…
        Марфуша перекрестилась.
        - Грешно вам, барышня, такие слова говорить.
        - Да? Неужели? А суженных да ряженных вызывать не грешно?
        Лиза злобно рассмеялась.
        Марфуша поняла: она всё подслушала под дверью, теперь жди неприятностей от барина: «Ох, не надо было соглашаться и потакать Соне… Ну уж всё - дело сделано…»
        - Но мы можем с тобой договориться, - предложила Лиза.
        - Это как?
        - Я ничего не скажу папеньке, а ты мне расскажешь: что Соня видела в зеркале?
        Марфуша замялась, ей не хотелось подводить юную барышню, но страх перед барином был слишком велик.
        - Хорошо… Там одноглазый показался…
        Лиза звонко рассмеялась.
        - Как? Что суженный - кривой на один глаз?!
        - Ну… не кривой, словом, повязка у него была чёрная, как у Кутузова, что на портрете у барина в кабинете.
        - Ага!!! - воскликнула довольная Лиза. - Как у Кутузова! Понятно…
        Она направилась в спальню Сони, та уже встала и сидела в батистовой ночной сорочке перед зеркалом.
        Лиза резко распахнула дверь:
        - Прекрасно, голубушка! Ты что там одноглазого своего высматриваешь? - ехидно поинтересовалась она.
        Соня вздрогнула.
        - А ты…ты откуда знаешь? Подслушивала? Как тебе не стыдно?! - негодовала она.
        - Это почему же мне должно быть стыдно?! - в свою очередь возмутилась Лиза. - Вот расскажу всё папеньке! Ты же знаешь, как он относится к ворожбе и гаданиям!
        - Лиза, ты не посмеешь!
        - Ещё как посмею! Хотя впрочем, может быть, и не скажу ничего…
        Соня напряглась, понимая, что сестрица что-нибудь потребует за своё молчание.
        - Говори…
        - Отдай мне гранатовый перстень! - выпалила Лиза.
        Соня округлила глаза.
        - Вот ты и выдала себя! Ты влюблена в Сергея!
        - Не твоё дело! Мне уже - шестнадцать! Захочу и выйду замуж!
        - За кого?
        - Да за Сергея Воронова! - сказала Лиза и победоносно улыбнулась. - Сама посуди: зачем ты ему нужна? Тебе всего-то - тринадцать лет…
        Тут на Соню накатила волна ярости.
        - Перстень захотела! Найди, попробуй! Коли найдёшь - бери!
        Лиза рассмеялась в ответ и тут же начала открывать по очереди ящики комода, затем распахнула стенной гардероб и учинила в нём бесцеремонный обыск.
        Соня спокойно наблюдала на этой картиной, зная, что противной Лизке ничего не известно о потаённом ящичке, где хранилась заветная шкатулка.
        Неожиданно дверь распахнулась, вошла Марфуша. Увидев беспорядок, учинённый Лизой, она всплеснула руками:
        - Барышни! Что ж вы так неаккуратно?! Или потеряли чего?
        - Да, Марфуша! Лиза ищет в моей комнате то, что ей не принадлежит, - пояснила Соня.
        Марфуша ещё более удивилась, но догадалась о цели визита старшей сестры.
        - Елизавета Николаевна! Не пристало вам взрослой барышне обижать младшую сестру!
        Лиза встрепенулась и, уставив руки в боки, словно мещанка или купчиха, возмутилась.
        - А ты, Марфушка, вообще - помолчи! Взяла себе волю!
        В этот момент в коридоре послышался голос Агриппины Леонидовны, маменьки несносных барышень. Соня с довольным видом воззрилась на сестру:
        - Маменьке теперь ответишь за весь этот беспорядок. Только придумай что-нибудь посерьёзней…
        Лиза взвилась:
        - Вы! Вы все против меня!
        И, хлопнув дверью, удалилась с гордо поднятой головой. Соня и Марфуша многозначительно переглянулись: зная о дурном и мстительном характере Елизаветы Николаевны, они были готовы к любым неожиданным поворотам судьбы.
        Глава 1
        1844 ГОД, МОСКВА
        Софье Николаевне Бироевой исполнилось шестнадцать лет, что теперь позволяло ей носить длинные платья, закрывающие щиколотки ног, с глубокими, но в меру приличными вырезами, а также посещать балы и различного рода московские увеселения, которых в нынешнем году намечалось с избытком.
        За окном трещал нещадный январский мороз, но в доме статского советника Бироева было тепло и уютно. Одно лишь обстоятельство нарушало всеобщий покой: намечался бал у графини Преображенской, и посему Соня и Елизавета, которая считалась давно навыдане, готовились к выходу в свет.
        Графиня Преображенская, женщина современных и достаточно раскованных взглядов, почти не покидала своего роскошного подмосковного имения, предаваясь после смерти мужа различным увеселениям. Одно из них, ежегодные январские балы, где собиралась вся молодёжь из известных московских семейств, было особенно примечательным.
        Графиня прожила бурную и интересную жизнь, недавно ей минуло пятьдесят лет, но она по-прежнему отлично держалась в седле и не пренебрегала вниманием мужчин, порой по возрасту моложе на десять лет. Словом, она наслаждалась жизнью, и не собиралась отказывать себе в её прелестях, пусть даже пикантных.
        На ежегодном Январском балу собирались все сливки московского общества, а также их дети, достигшие того возраста, когда уже положено подумать о создании семьи. Николай Дмитриевич Бироев, как человек весьма осторожный, не привыкший по долгу службы рубить с горяча, удивился, когда в начале года, прямо после Рождества, получил приглашение на бал за подписью самой графини.
        Приглашение было прекрасно оформлено, в нём также указывалось, что статскому советнику надлежит явиться на бал, если он, конечно, того пожелает, со своими очаровательными дочерьми: Елизаветой Николаевной и Софьей Николаевной.
        Это приглашение заинтриговало Бироева: он лично не знался с графиней Преображенской, но слышал о её январских балах вот уже несколько лет. И вот он отправился по своим московским знакомым, прихватив, разумеется, с собой приглашение графини.
        Результаты его поездок превзошли все мыслимые и немыслимые ожидания: он услышал о балах Преображенской только хорошие отзывы, причём, как выяснилось, многие из его знакомых нашли там выгодные партии для своих дочерей и сыновей. Единственное, что смущало Николая Дмитриевича: какая выгода от этих балов самой Преображенской? Увы, но на его вопрос никто из знакомых не дал чёткого ответа.
        Одни предполагали, что Преображенская не знает, куда потратить своё огромное состояние, другие - что она слишком любит увеселения, а возможно, это способ борьбы с наступающей старостью… Словом, версий было высказано много, но, что из них соответствовало истине, Бироев так и не понял. Но полученной информации было вполне достаточно, дабы заказать дочерям новомодные бальные платья, ибо Соня впервые выходила в свет, и статский советник не сомневался, что она непременно будет иметь успех. Но с Елизаветой всё обстояло гораздо сложнее: умная от природы, необыкновенно статная и красивая, старшая дочь унаследовала от прабабки прескверный характер - и вот результат, ей минул девятнадцатый год, но, увы, соискатели на её руку, постепенно один за другим исчезали, переставая посещать дом Бироевых.

* * *
        Наконец настал долгожданный момент: из магазина господина де Бризе прислали с модисткой два дивных бальных платья, которые та была обязана примерить на барышень Бироевых и, если понадобиться подогнать по фигуре.
        Соня, как барышня благовоспитанная предоставила модистке заняться Елизаветой по праву старшинства, сама же пребывала в томительном ожидании, как обычно, поверяя свои сокровенные тайны Марфуше, порой даже не вспоминая, что её горничная - прежде всего, крепостная девка. Для неё же Марфуша была на протяжении вот уже шести лет верной подругой и наперсницей.
        - Ох, скорей бы уже мадемуазель Лили закончила примерку у Лизы. Мне так не терпится облачиться в бальное платье, - мечтала Соня.
        - Успеете, барышня. До бала Преображенской ещё три дня. Почитай и туфельки подберёте, и сумочку, и украшения, - вторила горничная.
        - Да, и украшения… Ах, Марфуша, там будет столько молодых кавалеров. И все они из знатных московских семейств.
        - Конечно, барышня, - машинально отвечала Марфуша для поддержания разговора, продолжая причёсывать Соню.
        - Аккуратнее, мне больно! - возмутилась юная барышня.
        - Простите, Софья Николаевна.
        В коридоре послышались шаги, дверь в спальню отворилась: вошла мадемуазель Лили из модного дома де Бризе, на её руках покоилось роскошное новомодное платье нежного персикового цвета. Матушка же, Агриппина Леонидовна, несла коробку с атласными бальными туфельками и вторую, поменьше, - с перчатками.
        - Соня, долго спишь, - пожурила маменька. - Пора заняться подгонкой платья. Мадемуазель Лили, прошу вас!
        Модистка защебетала:
        - Ах, мадемуазель Софи! Это платье выписано из самого Парижа. Ткань - чистый лионский шёлк, кружева фламандские… Прошу вас, снимайте пеньюар…
        Соня скинула пеньюар, оставшись в одной тоненькой рубашке.
        - Мадемуазель, и её придётся снять. У платья декольте, так что плечи будут обнажены.
        Соня растерялась: не пристало ей раздеваться перед какой-то модисткой. Но Агриппина Леонидовна утвердительно кивнула дочери:
        - Делай, как она велит. До бала всего три дня осталось - мало ли что с платьем.
        Марфуша помогла барышне снять сорочку, та осталась лишь в одних панталонах.
        - Шарман, мадемуазель Софи! - снова затрещала модистка. - У вас дивная фигура. Держу пари, вы будите иметь огромный успех на балу графини Преображенской.
        Соня вздохнула: ей самой этого очень хотелось.
        Наконец её утянули в корсет, надели пышную юбку, затем - лиф. Модистка сосредоточено застёгивала многочисленные крючки. И когда, сия кропотливая работа была завершена, Агриппина Леонидовна воскликнула:
        - Прекрасно, душа моя! Платье сидит отменно, словно шито прямо по тебе.
        Соня подошла к зеркалу: на её смотрела молодая очаровательная барышня, облачённая в бальное платье нежнейшего персикового цвета, отделанное по линии декольте кружевами. Рукава же платья были столь коротки, что прелестные руки девушки были обнажены, впрочем, как и грудь - французское декольте подчёркивало обольстительные выпуклости.
        - Да… - произнесла задумчиво Агриппина Леонидовна. - Декольте, конечно, немного смелое…
        - Ах, мадам, - защебетала модистка, - платье сшито по последней парижской моде.
        Барыня задумалась.
        - Впрочем, ладно… Раз - по парижской… Но всё же - смело.
        Соня же была очень довольна своим внешним видом.
        - Маменька, как вы думаете: какую причёску мне сделать?
        - Надо посоветоваться с моим парикмахером, - сдержанно ответила Агриппина Леонидовна и достала из коробки атласные бальные туфельки.
        - Вот душа моя, примерь.
        Соня надела туфельки, они пришлись как раз в пору. Венский каблук был не высок, но в тоже время туфелька выгодно подчёркивала красивый подъём стопы и стройные лодыжки.
        Маменька одобрительно кивнула и протянула дочери длинные, почти достигающие локтей, перчатки.
        - А что ты на это скажешь? - улыбнулась она.
        Соня, не скрывая восторга, схватила одну перчатку и пыталась её надеть. Модистка поспешила на помощь.
        - Ах, мадемуазель Софи, - продолжала она называть юную барышню на французский манер, - справиться с этим туалетом не легко.
        Наконец туалет Сони был закончен.
        Мадемуазель Лили не преминула высказаться:
        - На шею хорошо бы надеть нитку жемчуга.
        Сонечке понравилась эта идея:
        - Да, маменька, непременно!
        Агриппина Леонидовна замялась:
        - Душа моя, весь жемчуг я отдала Лизе.
        - Как? Почему? А я? - возмутилась юная прелестница.
        - И тебе что-нибудь подберём. Скажем, у меня есть прекрасное золотое колье с кораллами, серьги и браслет. Под нежный цвет персика - просто чудесно!
        Мадемуазель Лили, осознав свою оплошность, тот час затараторила:
        - О, кораллы! Это дивно! Шарман!!!

* * *
        Вечером того же дня, когда предбальная суета улеглась, Соня уединилась в своей комнате. Она достала из потайного ящичка заветную шкатулку, открыла её - прямо поверх её скромных девичьих украшений лежал гранатовый перстень. Почти три года она не прикасалась к своей драгоценности, опасаясь, что вредоносная сестрица непременно подглядит и раскроет секрет.
        Теперь же Соня взяла перстень и надела на средний палец правой руки: он пришёлся впору. Девушка истолковала это как знак свыше, решив, что непременно произведёт впечатление на теперь уже - поручика Сергея Воронова, и тот престанет считать её своей маленькой глупенькой кузиной.
        Соня припомнила последний визит поручика в их дом. Да, что и говорить, воспоминания были не из приятных. Лизка, словно нарочно провоцировала младшую сестру, всячески старалась завладеть вниманием Сергея, увы, и это ей успешно удалось. Соня тогда обиделась, и чуть не расплакавшись, накинула шубку и гордо удалилась в сад. Она брела по главной аллее, которую садовники постригали на английский манер, и кусты принимали форму то животных, то геометрических фигур.
        По середине аллеи возвышалась статуя Венеры, по крайней мере, все обитатели дома Бироевых считали, что она таковая и есть. На самом же деле Венерой сию обнажённую «даму» назвал некогда модный скульптор Тимофей Нестеров, лет так тридцать назад украсивший своими псевдо-греческими и псевдо-римскими творениями многие московские дома.
        Соня также слышала, что прототипом Венеры послужила некая крепостная красавица, в которую скульптор был безумно влюблён и даже выкупил из крепостной зависимости. Девушка вздохнула, подошла к статуе и начала внимательно её рассматривать, словно впервые в жизни. Невольно Соне показалось, что Венера ей сочувствует.
        - Раз ты - Венера, богиня любви, то помоги мне! - взмолилась обиженная барышня. - Хотя, что ты можешь, - она расплакалась и пошла прочь, всё более отдаляясь от богини любви.
        В этот день Елизавета ликовала: её младшая сестрица обнаружила-таки свою слабость по отношению к Сергею, впрочем, как и обычно. После случая с гаданием Лиза не преминула съязвить сестре или сказать что-нибудь обидное. Соня обижалась и плакала украдкой в своей комнате, но маменьке не жаловалась.
        Теперь же приближался заветный бал: уж она-то сумеет найти своего суженного. Соня постоянно гнала от себя мысль о том, что он должен быть одноглазым. Вот и сейчас, девушка старалась думать только о Сергее - предмете девичьих грёз.
        Глава 2
        И вот настал долгожданный день. Сонечка пробудилась ото сна рано, едва забрезжил зимний рассвет. И чем светлее становилось за окном, тем больше её охватывало волнение. Наконец около девяти часов в спальню, по обыкновению, вошла Марфуша.
        - Подымайтесь, Софья Николаевна. Пора умываться, завтракать да прихорашиваться. Да барин велели уж карету закладывать, до имения графини Преображенский путь не близкий. Да и намело снегу нынче ночью, думаю: карета не проедет, сани придётся перезакладывать.
        - Сани, это же прекрасно! Доедем с ветерком!
        - Ох! Барышня, чего вы радуетесь-то?! Щёки-то пообморозите, вон какой мороз разыгрался, аж трещит!
        - Не волнуйся, я накину поверх меховой шляпки шерстяную вязаную шаль. А как там моя сестрица? - поинтересовалась Соня, как бы невзначай.
        Марфуша ответила:
        - Уж перед зеркалом крутиться. И разговоры всё об одном…
        - Сергее Воронове, разумеется!
        Горничная кивнула.
        - Ну, мы ещё посмотрим: чья возьмёт! - решительно заявила Соня, вскочила с кровати, уставила руки в боки и начала расхаживать по спальне босиком, в одной ночной сорочке.
        - Софья Николаевна, вы хоть тапочки наденьте! Простудитесь! Камины как не топи, всё равно прохладно… - Марфуша подала тапочки барышне, та соблаговолила опустить в них ножки.
        - Ах, какова Лизка! Вредная злыдня! - возмущалась Соня.
        - Барышня! - обмерла Марфуша от таких слов в адрес Елизаветы Николаевны.
        - Такая она и есть! Всё из-за вредности своей не может успокоиться: видите ли, раз она - старшая, стало быть, все кавалеры - ей! Не бывать этому!
        Марфуша приготовила кувшин для умывания. Соня же не прореагировала и продолжала метаться в праведном гневе.
        Наконец горничная утомилась выслушивать излияния юной фурии:
        - Софья Николаевна, вы так к завтраку опоздаете. Агриппина Леонидовна будут очень недовольны…
        Упоминание о маменьке несколько умерили гнев Сонечки, она соблаговолила умыться, причесаться и надеть простое домашнее платье.
        - Ох, барышня, как вы там на балу-то? - сокрушалась Марфуша.
        - А что такое?
        - Уж больно декольте на платье открытое, как бы вы не зазябли в такой-то холод!
        Сонечка передёрнула плечиками: не замёрзнет! - в мазурках, польках, вальсах, кадрилях некогда об этом и думать!
        После утреннего туалета Соня спустилась к завтраку в гостиную. Всё семейство Бироевых уже было в сборе.
        - Соня, прошу тебя, голубушка, больше не опаздывай, - пожурила её маменька.
        Елизавета та и вовсе уставилась на младшую сестру с победоносным видом, словно говоря: на балу тебя ждёт неприятный сюрприз!
        Соня прекрасно понимала, что мстительная сестрица может придумать что угодно дома, но чтобы при людях, да ещё на балу - ей было сомнительно. Поэтому, она преспокойно приступила к утренней трапезе.
        - Девочки, - начал Николай Дмитриевич. - Ровно в полдень мы выезжаем, до имения графини - не менее двух часов по такой-то заснеженной дороге. По всей видимости, от кареты придётся отказаться: поедем на санях.
        Соня обрадовалась: она любила созерцать пейзажи, сидя в санях, под тёплым пледом. Лиза же фыркнула. Отец семейства никоим образом не отреагировал на недовольство старшей дочери.
        - Одевайтесь теплее, лучше всего - лисьи шубы, - подытожила маменька.
        Елизавета опять изобразила на лице кислую мину, она страсть как не любила шубы, ей казалось, что она в них похожа на купчиху и это весьма претило её нездоровому самолюбию.
        Наконец к полудню барышни были готовы: Соня в своём нежно-персиковом наряде и коралловом ожерелье выглядела безупречно; старшая же, Елизавета, в платье бледно- лимонного цвета с маменькиным жемчужным гарнитуром, также была хороша, особенно для тех, кто не ведал о её скверном характере.
        Личный парикмахер Агриппины Леонидовны, из крепостных, постарался нынче на славу: причёски барышень смотрелись прелестно, а ловко вплетенные искусственные цветы придавали их миловидным лицам особенную свежесть молодости.
        Агриппина Леонидовна придирчивым взглядом окинула дочерей, и не найдя в их внешнем виде ни малейшего изъяна, осталась весьма довольна.
        - Думаю без мужей, вы не останетесь! - констатировала она. Особенно барыня была уверена в успехе Сонечки.
        Горничные принесли лисьи шубы, тёплые шляпки, подбитые беличьим мехом и шерстяные шали.
        Наконец все оделись и вышли во внутренний двор, где стояли сани. Девочки сели рядом, их родители - напротив. Кучер заботливо накрыл тёплыми пледами ноги своих господ, откинул меховой верх, словно у пролётки; взобрался на козлы, хлестнул кнутом тройку отменных орловских рысаков, застоявшихся на морозе, - сани тронулись.

* * *
        Мороз стоял отменный, под полозьями саней трещал наст. Соня укуталась в шерстяную шаль, её щёки зарделись и начали пощипывать. Елизавета же подняла воротник шубы, уткнувшись в него носом, не желая ни с кем разговаривать. Прочем, сие обстоятельство никого и не удручало.
        «Я увижу его… Он, как всегда, будет в форме… А может быть, - во фраке. Я никогда не видела Сергея во фраке, не сомневаюсь, что он будет великолепен. Он непременно пригласит меня танцевать: иначе просто не может быть! Если конечно Лизка-злыдня что-нибудь не подстроит… Не думаю, что она сможет это сделать в чужом доме…» - мысли Сонечки путались, она убаюканная поскрипыванием полозьев о снег, задремала. Ей даже приснился сон, словно она кружиться в венском вальсе с Серёжей и вот он смотри на неё, улыбается, и…о ужас! - на его правом глазу - чёрная повязка!
        Неожиданно Соня проснулась. Лиза, заметившая, сто сестра задремала, тотчас съехидничала:
        - Что с одноглазым кадриль выплясывала?
        Соня вздрогнула, почувствовав в словах сестрицы недоброе.

* * *
        Дом графини Преображенской поразил Бироевых своим размахом и роскошью, так что у Николая Дмитриевича сразу же улетучились последние сомнения по поводу принятого приглашения.
        Имение Преображенское, разбитое на берегу живописного старинного пруда, занимало обширные земли. За кованой оградой виднелись постройки: барский трёхэтажный дом, выполненный в строгом классическом стиле; домовая церковь, рядом с ней - дом настоятеля, далее же - центральное строение усадьбы, двухэтажный дом для приёма гостей с видом на пруд и парк, где по обыкновению графиня устраивала различные празднества, в том числе и балы.
        На въезде в усадьбу, через распахнутые кованые ворота, что ведут во внутренний двор имения, уже толпилась вереница всевозможных саней и карет. Сонечка выглянула из-под откидного верха, стараясь разглядеть в этом скоплении Сергея, но, увы, безуспешно.
        Наконец сани Бироевых достигли парадной: Николай Дмитриевич огляделся и сделал знак лакеям. Один из них тот час, проявляя проворность и отменную вышколенность, которой бы позавидовали бы лучшие дома английских лордов и французских аристократов, помогли семейству выйти из саней.
        Лакей распахнул перед Бироевыми тяжёлую массивную дверь, к ним поспешила горничная и приняла шубы и шляпки.
        В доме для гостей было тепло, даже жарко: камины, располагавшиеся на каждом этаже, топились вовсю. Девушки придирчиво посмотрели на себя в зеркало и направились вслед за родителями и другими гостями на второй этаж, где находился танцевальный зал.
        Зал был огромным, отполированный, начищенный мастикой паркетный пол блестел так, что на него гости ступали с опаской, боясь поскользнуться, но как выяснилось, - напрасно.
        Оркестровый балкон, достаточно большой, что вмещал свободно, по-крайней мере, полтора десятка музыкантов утопал в цветах, расточающих дивный аромат. Около стен стояли столики со множеством напитков и закусок в новомодном стиле шведского стола - подходишь и берёшь, что тебе по душе.
        Гостей собралось предостаточно. Николай Дмитриевич не без удовольствия поздоровался со знакомым семейством, представив свою супругу и дочерей. Соня и Лиза мило улыбнулись - и только, ведь их заботило совершенно другое, нежели пустая болтовня с такими же барышнями навыдане, как и они сами.
        Молодые люди, от восемнадцати до двадцати пяти лет, а также некоторые зрелые мужи, которым было явно под тридцать, не без удовольствия разглядывали пребывающих гостей, в особенности юных барышень.
        Соня постоянно высматривала поручика, но, безуспешно. Она даже не заметила, что находится под пристальными взглядами кавалеров, явно обсуждающих её и одобрительно кивая.
        Соня же, как благовоспитанная барышня, сделала вид, что не замечает этого, но всё же придала лицу благожелательное выражение.
        Елизавета же и вовсе исчезла. Впрочем, чету Бироевых, это не обеспокоило.
        Неожиданно к Николаю Дмитриевичу подошёл некий молодой человек, весьма приятной наружности, представился как Романовский Владимир Викторович и испросил отеческого разрешения поухаживать за Сонечкой.
        Николай Дмитриевич был наслышан о семействе Романовских, он прекрасно знал, что оно поднялось в своё время на военных поставках минувшей войны 1812 года, и считалось одним из самых состоятельных в Москве. Разумеется, господин Бироев, не преминул представить своего нового знакомого Владимира Викторовича, любимице - Софье Николаевне.
        Соня и Владимир обменялись светскими любезностями, и вскоре появилась хозяйка дома. Графиня Преображенская, несмотря на свой зрелый возраст, выглядела великолепно. Это отметили не только мужчины своим непредвзятым взглядом, но женщины и даже юные барышни.
        Графиня поблагодарила гостей, что те не побоялись январского мороза и приняли приглашение, прибыв на бал. Грянула музыка, по традиции бал открывался венским вальсом. Графиня и её кавалер, некто красавец-майор Драгунского полка, закружились, скользя по блестящему паркетному полу, словно воспаряя над ним.
        Владимир Романовский не растерялся и тот час, обхватив за талию свою очаровательную собеседницу, последовал примеру графини и её кавалера. Вскоре гости разбились на пары и с удовольствием наслаждались танцами и приятной музыкой.
        Соня видела, что ей кавалер весьма приятен, воспитан и обходителен, она даже на некоторое время забыла о Сергее Воронове, блистательном гусаре-поручике, предмете своих грёз.
        Глава 3
        Соня протанцевала с Владимиром вальс, затем мазурку, отметив про себя, что сей молодой человек начинает ей нравится. Она немного устала, сказалось волнение и ожидание встречи с Сергеем, но… тот по-прежнему не появлялся.
        Владимир, как галантный кавалер, проводил девушку к столикам с прохладительными напитками, они выпили минеральной воды. Неожиданно появилась Лиза и прямиком направилась к сестре. Она слегка поклонилась кавалеру младшей сестрицы, тот не без удовольствия приложился к её ручке и, видя, что барышни желают нечто обсудить, откланялся, предварительно заручившись обещанием Сони станцевать с ним предстоящую мазурку.
        - Как впечатления, дорога сестра? - поинтересовалась Лиза. - Неправда ли общество собралось весьма изысканное?
        Соне было тяжело судить о достоинствах здешнего общества в силу своей молодости, да и честно говоря, оно её мало интересовало. Она опять вспомнила Сергея…
        - Да, здесь прекрасно… - кивнула она сестре.
        - А что одноглазые кавалеры не появлялись? - ехидно заметила Лиза. - Я что-то не замечала, или может быть, пропустила кого?
        Соня покраснела.
        - Лиза, перестань, - прошептала она. - Как тебе не совестно?
        Старшая сестра рассмеялась и, отпив шампанского из высокого бокала, обернулась в сторону молодых людей, которые оживлённо беседовали. То, что она увидела, вернее: тот, кого она увидела, привёл её в полное замешательство, мало того, девушка почувствовала слабость в ногах и невольно схватила сестру под руку.
        - Лиза, что с тобой? Тебе дурно? Может быть, проводить тебя к маменьке? Я видела, как она беседовала с баронессой фон Визен…
        - Нет, нет, Соня не беспокойся. Просто осторожно повернусь назад, там…
        Соня обернулась и … настал её черёд растеряться - некто, весьма статный мужчина примерно лет тридцати, в мундире морского офицера, что и говорить, выглядел он уверенно и весьма привлекательно, всё выдавало в нём человека сильного, повидавшего жизнь, вёл оживлённую беседу в компании молодых людей. Но самое главное - на его лице красовалась чёрная шёлковая лента, скрывавшая то ли повреждённый глаз, то ли его полное отсутствие.
        - Боже, Лиза… - Сонечка чуть не задохнулась от волнения. - Неужели, это он? Но он стар…
        Лиза не знала, что и ответить, она лишь раскрыла веер и начала нервно им обмахиваться.
        - Я даже не предполагала, что такое вообще возможно, - призналась она сестре. - Вот тебе и языческие гадания… И вовсе он не стар, думаю, что ему не более тридцати…
        Морской офицер заметил, что две прелестные барышни смотрят на него с нескрываемым интересом и явно что-то обсуждают. Неужели его?
        И он, как человек военный, не привыкший пасовать перед трудностями, прямиком направился к прелестницам.
        Те и вовсе стушевались.
        - Позвольте представиться, сударыни: Станислав Фёдорович Нижегородский, капитан второго ранга, член Российского географического общества.
        Лиза жеманно улыбнулась и первой протянула руку для поцелуя:
        - Елизавета Николаевна Бироева, старшая дочь статского советника Николая Дмитриевича Бироева. А это моя младшая сестра - Соня.
        Станислав Фёдорович улыбнулся и также оказал знаки внимания Сонечке. Та и вовсе зарделась как кумачовый стяг.
        - Позвольте, сударыня, проявить неслыханную дерзость и пригласить вас на танец?
        Офицер подхватил довольную собой Лизу и увлёк в бешеный галоп мазурки. Тотчас появился Владимир.
        - Софья, вы позволите пригласить вас?
        Девушка, ещё не оправившаяся от пережитого шока: и это надо же этот одноглазый выплясывает с Лизкой, а вовсе не с ней! - милостиво кивнула и пустилась вскачь со своим кавалером.
        На протяжении всего танца Соня старалась не упускать из виду вероломную сестрицу и морского офицера. Ей было обидно до слёз: зеркало показало именно ей суженного с чёрной повязкой на лице! - а Лизка-злыдня, коварная девица, её опередила! - что же теперь будет?!
        Соня была готова разрыдаться. Владимир заметил дурное настроение своей партнёрши:
        - Вам нехорошо? Это из-за свечей. Надо выйти в зимний сад. Вы позволите составить вам компанию?
        Соня кивнула и повисла на руке Владимира. Они удалились в зимний сад, что располагался на третьем этаже под стеклянной крышей.

* * *
        Станислав Федорович оказался галантным кавалером и весьма интересным собеседником. И чего греха таить: потерял голову от очаровательной Елизаветы Николаевны. Впрочем, сия молодая особа также осталась не равнодушной к своему кавалеру. Ей даже льстило, что она заполучило то, что предназначалось для сестры: и ничего, что Станислав старше лет на десять, напротив, сие обстоятельство для брака весьма благоприятно; и то, что он одноглаз - тоже ерунда! В конце концов, настоящему мужчине и одного глаза вполне достаточно.
        Станислав Фёдорович и Елизавета Николаевна решили передохнуть после нескольких танцев.
        - Сударыня, а вы здесь, как я понимаю, - с папенькой?
        - Да…
        - Если позволите, я бы очень хотел с ним познакомиться.
        Лиза улыбнулась, понимая, что офицер имеет по поводу неё вполне определённые намерения.
        - Конечно, он беседует с бароном фон Визен. Тот прибыл на бал с дочерью и сыном.
        Лиза и её кавалер приблизились к господину Бироеву в тот самый момент, когда он и барон, утомлённые беседой, решили выпить шампанского - промочить горло.
        - Папенька, позвольте представить вам Станислава Фёдоровича Нижегородского, капитана второго ранга и…
        Бироев вскинул брови от удивления: перед ним стоял солидный, ещё молодой офицер, внушающий доверие с первого взгляда, а уж он-то хорошо разбирался в людях.
        - Очень приятно, сударь! - Бироев протянул руку офицеру, тот неприменул её пожать. - Бироев Николай Дмитриевич, статский советник. Прости меня, Елизавета, что перебил тебя, я несколько разгорячён беседой с бароном фон Визен.
        - Папенька, я хотела сказать, что Станислав Фёдорович - член Российского географического общества.
        - О! - воскликнул Бироев, предвкушая интересную беседу с господином Нижегородским. - Вы непременно должны рассказать мне о тех странах, которые имели счастье посетить!
        - Не знаю, право, Николай Дмитриевич, насколько это можно назвать счастьем…
        Бироев насторожился, Лиза тоже.
        - Отчего же? - почти в один голос поинтересовались отец и дочь.
        - Дело в том, что в одной из экспедиций я повредил глаз. Наш корабельный доктор, хоть и мастер на все руки, но всё же не смог сохранить мне зрение.
        Елизавета почувствовала, что Станислав Фёдорович всё более завладевает её сознанием…
        Бироев, как человек проницательный и умудрённый жизненным опытом, заметив взаимный интерес дочери и офицера, и мысленно возблагодарил Всевышнего: неужели Лиза, наконец, выйдет замуж? - или господин Нижегородский также перестанет через какое-то время посещать их дом? - Господи, осади ты её вредоносный характер!

* * *
        Соня и Владимир поднялись на третий этаж. Перед их взором предстал зимний сад, причём все укромные места были уже заняты молодыми парочками.
        Девушку обдало свежестью зелени, стало немного легче, и она улыбнулась своему спутнику.
        - Ах, сударыня, я рад видеть вас в добром здравии.
        - Вы правы, Владимир, у меня голова закружилась он свечей. Уж слишком их много… - Да, пожалуй, несколько тысяч, - предположил Владимир.
        Соня округлила глаза.
        - Тысяч!!!
        - Конечно. Одна люстра из чёрного хрусталя чего стоит. В ней одной, пожалуй, - тысяча свечей.
        - Да, роскошь графини Преображенской поражает… - заметила Соня.
        Неожиданно она услышала знакомый голос, и тот час повернулась: прямо навстречу ей шёл Сергей в компании двух сослуживцев-гусаров.
        Соня опять почувствовала себя дурно, но быстро взяла себя в руки. Сергей, увлечённый беседой, уже почти поравнялся с девушкой, по-прежнему её не замечая. Она не выдержала:
        - Сергей Васильевич, - робко обратилась она к блистательному поручику.
        Тот встрепенулся, буквально округлил глаза и воскликнул:
        - Соня!!! Боже мой, Софья Николаевна! - он прильнул к её руке. - Как я рад вас видеть.
        На самом деле Сергей был не только рад, но и поражён до глубины души, ведь он привык видеть в Сонечке маленькую девочку, теперь же перед ним стояла светская барышня, да ещё и в сопровождении кавалера.
        Соня ретировалась, понимая, что может возникнуть щекотливая ситуация.
        - Сергей Васильевич, познакомьтесь: Владимир Романовский…
        Молодые люди пожали друг другу руки. Сергей тотчас представил Соню и её спутника свом друзьям. По их взглядам можно было сказать с уверенностью: девушка произвела неизгладимое впечатление!
        - Софья Николаевна, - Сергей умышленно называл девушку по имени отчеству, - подарите мне один танец, впрочем, можно и не один…
        Владимир напрягся, он сразу же почувствовал в этом самоуверенном гусаре опасного соперника.
        - Позвольте, сударь, но все танцы до конца бала Софья обещала мне! - нагло заявил он.
        Гусары удивились.
        - Это правда, Софья Николаевна? - поинтересовался Сергей.
        Девушка растерялась, не зная, что и сказать, дабы не обидеть Владимира.
        - Нет, я этого не обещала… - пролепетала она, понимая, что тем самым ставит Владимира в неловкое положение: хотя сам виноват - не надо лгать!
        - В таком случае, сударь, - Сергей взял Соню под руку, а его сослуживцы оттеснили господина Романовского в сторону, - я похищаю у вас сию прелестную барышню.
        Соня не возражала: она была на седьмом небе от счастья. В конце концов, Лиза увела у неё одноглазого-суженного, предназначено ей судьбой… и пусть, зато Сергей - полностью в её распоряжении, если, конечно, не возникнет ещё одна соперница: как знать!
        Соня появилась на балу с Сергеем под руку, что не преминули заметить папенька с маменькой. Зазвучала полька, гусар подхватил свою партнёршу, закружив её в вихре танца. И всё было хорошо…но Соня после многочисленных волнений и впечатлений, захотела мороженного, и Сергей, разумеется, направился в буфет.
        В это время, пока Соня вела непринуждённую болтовню с рыжеволосой дочерью баронессы фон Визен, в зале появился некий господин… и его глаз был перевязан чёрной лентой!
        Он направился прямо к Соне.
        - Сударыня, - обратился он к девушке приятным баритоном, - позвольте пригласить вас на танец.
        Соня оглянулась и… чуть не потеряла сознание: что же это такое? - ещё один одноглазый кавалер! - право же загадки Венеры!
        - Так, что же, сударыня? - Настаивал одноглазый незнакомец. - Ах, простите, я не представился: барон фон Унгер.
        Соня растерянно кивнула, но к счастью появился Сергей с мороженным. Он несколько удивился:
        - Позвольте, сударь, - он оттеснил грудью очередного соперника. - Софья Николаевна, вас нельзя отставить ни на минуту! Прошу, ваше мороженное…
        Соня кивнула и с удовольствием начала кушать клубничку, аккуратно подцепив её маленькой десертной ложечкой.
        Барон фон Унгер не желал сдаваться, расположившись несколько поодаль, метал на Софью Николаевну страстные взгляды. Это весьма досаждало Сергею.
        - Скажите, это что ещё за хлыщ? - поинтересовался Сергей.
        - А этот одноглазый - барон фон Унгер… - ответила Соня, наслаждаясь десертом.
        - Каков наглец! И как он на вас смотрит! Я его на дуэль вызову!
        Соня чуть не поперхнулась: Сергея охватила ревность! Это льстило её самолюбию - недаром он подарил ей гранатовый перстень!
        - Умоляю вас, Сергей, оставьте его.
        - Как пожелаете…
        К Сергею и Соне приблизилась пара: Лиза и Станислав были настолько поглощены беседой, что никого не замечали вокруг.
        Сергей опешил:
        - Ещё один одноглазый! Это что ещё такое?
        Сонечка пожала плечами.
        - И заметьте, Сергей, кажется, он очень нравится Елизавете!
        Глава 4
        В доме Бироевых только что отобедали. Соня сидела в гостиной и читала французский любовный роман, как и положено девице её возраста.
        Лиза, томимая скукой и переживаниями: отчего же Станислав Фёдорович так и не посетил их дом? - ведь во времени бала в Преображенском прошло почти две недели! не знала чем себя занять. Она подсела к сестре и спросила:
        - Что про вечную любовь читаешь?
        Соня кивнула.
        - Что же гадание-то ваше рождественское так и не сбылось? Вон на балу сколько было одноглазых кавалеров: и Станислав Фёдорович, и барон фон Унгер? Да не один не явился к нам в дом с визитом! - с горечью заметила старшая сестра.
        Соня опять кивнула в знак согласия, вовсе не желая разговаривать на эту тему, её и так глодали сомнения: и Сережа, как назло, не являлся! - а уж с этими-то одноглазыми - Бог бы с ними!
        Но Лиза не унималась.
        - Соня, ты что: воду в рот набрала? - на что Соня отрицательно покачала головой, но сестру подобный ответ не устраивал. - А что скажешь про барона Унгера? Мне кажется, он очень воспитан, да и потом, говорят, - богат! У него в Псковском уезде - огромное имение…
        - Мне всё равно… - наконец сказала Соня.
        - Ну, понятно, сестрица, тебе бы всё по Воронову сокрушаться!
        - Лиза, перестань! Я видела, как ты смотрела на Станислава Фёдоровича, и тебя не очень смутило, то обстоятельство, что он тебя старше и вдобавок - без глаза!
        - Отчего же - без глаза?! - оскорбилась старшая сестрица. - Глаз - на месте, там, где и должен быть! Просто повреждён!
        - Вот! - воскликнула Соня. - Как ты его защищаешь! А не влюбилась ли ты, дорогая сестра?
        Лиза вспыхнула, как алая роза, но тотчас огрызнулась:
        - А сама-то! Постоянно только и думаешь о Сергее!
        - Лиза, прекрати! Это моё дело о ком думать!
        Неизвестно, чем бы закончилась вся эта девичья перепалка, если бы в гостиную не вошла горничная:
        - Елизавета Николаевна, к вам господин Нижегородский пожаловали-с!
        Лиза опять покраснела.
        - Ах, я - в домашнем платье! Что же делать? Соня отвлеки его, я переоденусь!
        - Хорошо, ступай.
        В гостиную вошёл господин Нижегородский, статный и по-военному подтянутый. Соня приветливо улыбнулась, подумав, что, пожалуй, Станислав Фёдорович - весьма интересный мужчина, и эта чёрная повязка, скрывающая глаз, придаёт ему налёт некой загадочности и пикантности.
        Гость поцеловал Сонечке руку.
        - Ах, Софья Николаевна! Как я рад вас видеть! Увы, не мог вырваться навестить вас - служба - знаете ли!
        - Я тоже рада вас видеть, Станислав Фёдорович!
        Гость несколько замялся.
        - А где же, Елизавета Николаевна? Её нет дома?
        - Ах, что вы! Лиза дома, она сейчас спуститься и…
        Не успела Соня закончить фразу, как на лестнице, идущей со второго этажа, появилась Лиза. На ней было надето новое шерстяное темно-зелёное платье с клетчатым лифом, и манжетами в тон юбки.
        Господин Нижегородский буквально расплылся в улыбке.
        - Елизавета Николаевна! - и приложился к её ручке.
        Лиза села на диван рядом с сестрой, жестом пригласив гостя, разместиться в кресле напротив, что тот неприменул сделать.
        - Как нынче на улице? Морозно? - поинтересовалась Лиза для поддержания разговора.
        - Да, пробирает до костей, несмотря на тёплую шинель, - посетовал гость.
        - А мне так нравится мороз, - заметила Соня. - Дышится легко и бодрит. Пойду-ка я прогуляюсь по саду…
        Лиза одарила сестру благодарным взглядом, она была рада остаться со Станиславом наедине.
        Соня зашнуровала тёплые меховые ботиночки, на голову накинула шерстяную шаль, надела шубу и вышла в сад. Она вдохнула морозный воздух полной грудью и направилась по центральной аллее прямо к статуе псевдо-Венеры.
        За ночь снег изрядно запорошил Богиню любви: на её голове красовался огромный снежный ком, плечи также были сокрыты снегом…
        - Софья Николаевна!
        Соня обернулась и…увидела того самого богатого барона Унгера.
        - Барон, это вы?! - удивилась девушка.
        - Да, сударыня… Желание видеть вас было настолько велико, что на балу я испросил дозволения вашего почтенного батюшке посещать ваш дом.
        - Но помилуйте, барон, мы с вами почти не общались! - воскликнула удивлённая Соня, понимая, что не пристало подобное поведение для незамужней девушки. Но, что поделать, - то была чистая правда.
        - Сие обстоятельство можно легко исправить. Я здесь затем, чтобы развлечь вас… Любите ли вы стихи? Наверняка любите, все барышни вашего возраста увлекаются любовной лирикой! - тараторил барон, не давая Соне опомниться и вставить в нескончаемый поток его речи хоть слово. - Вот например, незабвенный Франческо Петрарка… А как вам этот сонет?!
        Барон приял театральную позу и начал декламировать сонет нараспев:
        - О вашей красоте в стихах молчу
        И, чувствуя глубокое смущенье,
        Хочу исправить это упущенье
        И к первой встрече памятью лечу.
        Но вижу - бремя мне не по плечу,
        Тут не поможет все мое уменье,
        И знает, что бессильно, вдохновенье,
        И я его напрасно горячу.
        Не раз преисполнялся я отваги,
        Но звуки из груди не вырывались.
        Кто я такой, чтоб взмыть в такую высь?
        Не раз перо я подносил к бумаге,
        Но и рука, и разум мой сдавались
        На первом слове. И опять сдались.[5 - Перевод Е. Солоновича.]
        Барон смолк, не отрывая глаза от девушки, наслаждаясь произведённым на неё впечатлением. Что и говорить, Соня пребывала в крайнем удивлении: никто, никогда до этого момента не читал ей стихи, тем более о любви… Девушка ощутила, как волны чувств, доселе неизвестных, захлестнули её и поглотили целиком. Она с трудом улыбнулась.
        - Прекрасные стихи, барон… Но насколько мне известно, Петрарка так и не завоевал сердце своей любимой Лауры, предаваясь лишь вздохам и поверяя свою тайную страсть бумаге.
        - Вы совершенно правы, Софья Николаевна.
        - Я же не нуждаюсь в подобном поклонении. Холодно… - она поёжилась. - Идёмте лучше выпьем горячего чаю.
        Соня посмотрела на Венеру: неужели барон Унгер и есть тот самый суженный, появившейся в зеркале? - и вроде бы всё сходится: повязка на глазу…
        В доме Бироевых было тепло: камин в гостиной ярко горел, огонь быстро поглощал сухие поленья. Сёстры сели за стол, на котором красовался самовар и множество сладостей; одноглазые кавалеры расположились напротив…
        Остаток дня они провели в дружной компании, господин Нижегородский рассказывал об экспедициях, в который побывал; барон фон Унгер прекрасно декламировал стихи. Девушки были очарованы своими кавалерами, у Сони даже появилось чувство, что барон ей нравится… Но…

* * *
        Соня легла спать довольно поздно, она постоянно крутила в руках гранатовый перстень, давний подарок Сергея Воронова. Её одолевали противоречивые чувства: бесспорно душа тянулась к Сергею, но, увы, барон Унгер также будоражил её девичье воображение… Да и потом - гадание! Ведь - это судьба! Или - нет?
        Соня не знала, что делать: да и Сергей не навещал её. Почему? И весточки не присылал. Может быть, он увлёкся другой девушкой? Да вообще: почему это она возомнила, что Воронову нравиться именно она?
        С такими сомнениями Соня заснула. Ей приснился страшный сон. Будто все трое: барон Унгер, капитан Нижегородский и Сергей, также с чёрной повязкой на глазу, пытались изловить её и отвести к венцу. Несчастная вырвалась от Унгера и бросилась бежать. Но не тут-то было: её настиг господин Нижегородский. Она снова вырвалась и снова бежала куда глаза глядят… Наконец она упала в объятия мужчины, поняла глаза, всмотрелась в лицо своего спасителя: это был неизвестный смуглый мужчина весьма приятной наружности, только вместо повязки под глазом у него красовался огромный синяк.
        Глава 5
        Поручик Альберт Вениаминович Гварди, молодой человек приятной наружности, но весьма бурного темперамента, доставшегося по наследству от итальянских предков, рассматривал в зеркало огромный почти чёрный синяк под правым глазом.
        - Вот не задача! - сокрушался он. - Сергей, вы только посмотрите, голубчик! Что же мне делать? Полковник меня на части порвёт, когда увидит такое украшение на лице.
        Сергей Воронов печально созерцал своего однополчанина.
        - Да, братец, скажем прямо: вы попали в неприятнейшую историю. На носу подготовка к смотру, через месяц в Москву пожалуют императорские особы, а вы… Эх, - он махнул рукой.
        - Может мне повязку на глаз надеть? Буду, как Кутузов…
        - Вы голубчик, конечно, наденьте, но с Кутузовым сходство будем небольшим. Он русскую армию спас и Россию, а вы подводите наш полк. Вот представьте: завтра вы явитесь на плацу в таком-то виде, с подбитым глазом, а к нам сам генерал-губернатор собирался пожаловать. И каково же будет?
        Альберт сник.
        - Чёрт бы побрал этого полицейского! Ну и кулачище же у него!
        - Вы, Альберт Вениаминович, - искатель приключений на свою шею. В один прекрасный момент для вас это закончится службой на Кавказе, за абреками будите по горам бегать! - не на шутку разошёлся Воронов.
        - Ну, будет, вам Сергей меня запугивать! Мне и так скверно на душе… Мало того, что этот синяк, так я ещё и проигрался под чистую.
        Сергей с нескрываемым осуждением посмотрел на друга.
        - Теперь поговорим серьёзно: что вы намерены завтра делать? Выйти на плац с таким лицом?
        - А куда я его дену, Сергей Васильевич? Сниму и в карман положу?
        - Хорошо бы… - задумчиво произнёс Сергей. - Ступайте-ка вы, дорогой мой, к полковому лекарю, в госпиталь. Дайте ему, скажем, рублей эдак … пятнадцать, а лучше двадцать пять, и попросите положить в госпиталь.
        - И что вы уверены - сработает?
        - Безусловно. Помните корнета Плетнёва?
        Альберт кивнул.
        - Конечно.
        - Так вот он с какой-то безделицей числился в госпитале целую неделю. А сам… Впрочем, вы знаете о его наклонностях. Но глаз всё равно завяжите, не ровён час наткнётесь на кого-нибудь из старших офицеров.
        Альберт завязал глаз чёрным шейным платком и направился в госпиталь.

* * *
        Соня, томимая переживаниями и сомнениями по поводу неожиданно возникшего барона фон Унгера, решилась на отчаянный шаг. Ей казалось, что, проводя время с бароном, она предаёт Сергея, их многолетнюю дружбу и возможно нечто большее… Правда Соня никак не могла разобраться в своих чувствах: кому же отдать предпочтение барону, или всё же - Сергею?
        Барон - именно тот, кого показало ей зеркало? - или всё же нет? - она не сомневалась. Но Сергей… ведь он подарил ей заветный гранатовый перстень. Все эти годы она хранила сей дорогой подарок, надеясь на взаимность. Но теперь…
        Поэтому Соня взяла бумагу, перо и начала писать письмо Сергею:
        «Милый Сергей Васильевич!
        Пишу вам оттого, что вы совершенно позабыли наше семейство и вовсе перестали приезжать в гости. Вот прошла неделя, но, увы, вы так и не приехали.
        Зато барон фон Унгер, - помните, вы выдели его на балу и даже хотели застрелить на дуэли, - стал бывать у нас слишком часто и оказывать мне знаки внимания…
        Капитан Нижегородский, по всей видимости, окончательно потерял голову от любви к моей сестрице, а она и вовсе изменилась: стала тихой, задумчивой и мечтательной. Думаю, что только любовь может так подействовать на девичье сердце.
        Словом, буду очень рада, если вы навестите нас.
        Соня».
        Соня ещё раз перечитала письмо: да, пожалуй, оно получилось излишне откровенным. И упоминание об ухаживаниях барона, по мнению девушки, должны подстегнуть Сергея. А если же нет… То будет сам виноват: в конце концов, в кавалерах у неё нет недостатка.

* * *
        Сергей развернул письмо Сонечки, быстро пробежался по нему глазами: волна ревности нахлынула на него. Конечно, он целую неделю не навещал Бироевых, с этой подготовкой к смотру - просто не было времени. И сколько сие подлиться неизвестно.
        Он тотчас написал ответ:
        «Любезная кузина, Софья Николаевна!
        Простите великодушно моё невнимание, ибо оно вынужденное и поверьте мне и самому неприятно. Ровно через месяц должен состояться военный смотр, приуроченный к приезду императорской фамилии, поэтому полк наш переведён специальным указом на казарменное положение. Увы, но я не могу лишний раз отлучиться, ибо это будет считаться, чуть ли не дезертирством.
        А посему отправляю вам это письмо с сослуживцем Альбертом Вениаминовичем Гварди, который в данный момент находится по состоянию здоровья на излечении в госпитале».
        К этому времени полковой лекарь уже осмотрел позорный синяк Альберта, выписал ему примочки и посоветовал «сие произведение» лучше скрывать под чёрной повязкой, дабы не травмировать окружающих. Что по поводу размещения в госпитале, лекарь отказал, ибо счёл это совершенно не нужным, дозволив Гварди отправиться на неделю домой, оформив соответствующие документы.
        Всё складывалось на редкость удачно: Сергей передал письмо для Сонечке своему однополчанину, взяв с него обещание: приглядывать за ней про возможности, если, тот, разумеется, будет в доме Бироевых, и особенно быть внимательным по отношению к барону фон Унгеру - наглецу, которых свет не видывал.
        Альберт с нескрываемым интересом выслушал все наставления Сергея, решив отправиться в гости к Бироевым тем же вечером.

* * *
        Альберт Гварди слыл среди гусар человеком неглупым, щедрым, если у него были деньги и он не успевал спустить их в карты, но чрезмерно вспыльчивым и увлекающимся. Отдав письмо в руки такого человека, Сергей всё же надеялся на благородство дворянина, впрочем, и сам Гварди в таковом был уверен, даже не предполагая, что может нарушить обещание, данное другу.
        Когда в парадной дома Бироевых зазвонил колокольчик и Марфуша отворила дверь, ибо дворецкий захворал, то чуть не лишилась чувств. Перед ней стоял молодой смуглый красавец, его лицо украшала чёрная повязка.
        «Господи! - Подумала горничная. - Что же за напасти на господский дом? Отчего сюда так и тянет одноглазых мужчин? Не иначе - это наказание на мой грех… Не надо было гадать барышне…»
        Когда же Альберт явился перед светлыми очами Софьи Николаевны, этой милой очаровательной блондинки с огромными серыми глазами, то понятие о благородстве и чести куда-то резко улетучились и он напрочь забыл, что привело его в дом поручение друга.
        Соня же в свою очередь также не скрывала интереса к гостю: «Боже мой, как он похож на того мужчину из сна… Да ещё и с чёрной повязкой… Интересно, что у него с глазом… Ах, спрашивать неловко… Это уже третий с чёрной повязкой… Впрочем, Станислав ухаживает за Лизой, у них уже почти всё сладилось…»
        Девушка пригласила Гварди пройти в гостиную и присесть к камину - согреться после мороза. Стоял февраль, но, увы, морозы лишь крепчали. До весны ещё было далеко.
        Она с нетерпением распечатала письмо и прочла его. Гварди не сводил с девушки глаз, настолько она ему понравилась, он даже чувствовал себя неловко, но это у него быстро прошло, ибо русский итальянец был завзятым ловеласом.
        Пока Соня читала послание драгоценного кузена, в гостиную спустилась Агриппина Леонидовна. Альберт встал, представился и поцеловал ей руку.
        Госпожа Бироева проявила нескрываемый интерес к Альберту, и это было понятно: она знала фамилию Гварди, так как в Москве был хорошо известен ювелир Антонио Гварди, имевший сеть магазинов, который приходился дядюшкой молодому гусару. Мало того, этот очередной гость - снова одноглазый! Агриппина Леонидовна, право уж не знала, что и думать! И решила просто: видать судьба её дочерям выйти за одноглазых мужчин.
        Агриппина Леонидовна уже успокоилась по поводу Лизы, своей старшей дочери, ибо её отношения со Станиславом Фёдоровичем развивались достаточно бурно, и отец семейства Николай Дмитриевич уже предвкушал помолвку, а летом - и свадьбу.
        Соне же минул шестнадцатый год, и можно было не торопиться с выбором жениха, но маменьку беспокоило то обстоятельство: уж женихов-то слишком много и, увы, младшая дочь, не выказывает ни к одному из них определённого интереса.
        Агриппина Леонидовна приказала подать чаю и пригласила Альберта почаёвничать. Тот с удовольствием согласился. Умудрённая опытом женщина сразу же заметила, как молодой гусар смотрит на Соню. Возможно, взгляды были чрезмерно дерзкими, но Агриппина Леонидовна не могла не признать изысканности манер и природной красоты молодого человека, поэтому была чрезвычайно с ним любезна. Про себя она отметила, что чёрная повязка, прикрывающая глаз, вовсе не портит красивого лица гостя.
        Неожиданно в гостиную вошла горничная.
        - Барон фон Унгер к Софье Николаевне!
        Агриппина Леонидовна подумала: «Прекрасно, оба кавалеру друг против друга… Чем всё закончиться?»
        Соня же - напротив: «Зачем он явился? Ах, как не вовремя!»
        Поручик Гварди, не скрывая ухмылки: «Барон! Прекрасно! Вот и побеседуем за чашкой чая…»
        Барон, как всегда, в элегантном костюме и приподнятом настроении, появился перед «публикой». Он поклонился, поприветствовал дам, приложился к их нежным ручкам.
        - Позвольте представить вам, - обратилась Агриппина Леонидовна к барону, - поручик Владимирского гусарского полка, Альберт Вениаминович Гварди.
        Альберт встал со стула и слегка поклонился, как того и требовал этикет. Барон улыбнулся и также поклонился, правда его несколько смутило: отчего же гусар - и не в форме?
        - Присаживайтесь, барон, - захлопотала Соня. - Марфуша! - позвала она горничную, дабы та достала для гостя чайный прибор.
        Когда Марфуша вошла в гостиную и увидела двух одноглазых мужчин, сидящих друг напротив друга, она украдкой перекрестилась, поставила перед гостем чашку с блюдцем и положила рядом серебряную ложечку и спешно удалилась.
        - Ах, барон, вы всегда в прекрасном расположении духа, несмотря ни на что! - заметила Агриппина Леонидовна.
        - Да, это моё жизненное кредо! - подтвердил Унгер и дерзко воззрился на Гварди.
        Альберт спокойно отреагировал на сию выходку барона и продолжил пить чай. Наконец, когда был испит почти весь самовар и съедены все сладости, находящиеся на столе, обстановка, увы, не разрядилась, а напротив - накалилась. Мужчины чувствовали по отношению друг к другу неприязнь. Понимали это и Агриппина Леонидовна и Соня.
        Безусловно, один из них, должен был откланяться и уйти, но ни один из гостей не желал сдавать своих позиций и всячески старались, причём наперебой, развлечь дам.
        После долгих рассказов, когда и барон, и поручик изрядно устали, Соня неожиданно попросила:
        - Ах, барон, расскажите нам о своём Псковском имении. Говорят, оно - прекрасно!
        Барон быстро заморгал своим единственным глазом. Альберт же напротив, почувствовав смущение соперника, просто просиял; соответственно его здоровый глаз просто излучал полное удовлетворение и предстоящую победу.
        - Дело в том, что я редко бываю в имении, предпочитаю жить в Москве.
        - Понимаю вас, сударь, - Альберт сочувственно закатил свой здоровый глаз, - порядок в имении - прежде всего дело управляющего. В Москве вы предпочитаете жить наверняка на Софийской набережной?
        В голосе Альберта почувствовался сарказм. Барон опять замялся. Поручик понял: он попал в яблочко, барон-то может и вовсе никакой - фон Унгер! Или того хуже…
        - Да, на Софийской…
        Но тут защебетала Соня:
        - Ах, в это воскресение баронесса фон Визен даёт бал в честь помолвки своей дочери.
        - Да, да, сударыня! - воскликнул Альберт. - Баронесса - моя дальняя родственница по линии матери, и я приглашён…
        Соня улыбнулась.
        - Это прекрасно, наше семейство тоже приглашено.
        Барон фон Унгер помрачнел, что не ускользнуло от взоров окружающих.
        - Софья Николаевна, не желаете ли вы прогуляться по воздуху? Я специально для вас подготовил новый сонет.
        Соня захлопала в ладоши.
        - Прекрасно, барон! Вы так умело декламируете, словно прирождённый актёр.
        Барон слегка улыбнулся. Эта улыбка уж очень не понравилась Альберту, ибо он был человеком дела и не тратил времени на всякую там поэзию, придерживаясь с барышнями древнего римского правила: пришёл, увидел, победил!

* * *
        Соня в окружении одноглазых кавалеров шла, как обычно, по центральной аллее, прямо к статуе Венеры. Мужчины что-то рассказывали наперебой, Соня же внимательно посмотрела на Богиню любви, занесённую февральским снегом. Девушке показалось, что она лукаво улыбается…
        - Ах, барон, а как же ваш новый сонет? - вспомнила девушка.
        Фон Унгер откашлялся, принял театральную позу и начал нараспев:
        - Улыбкою и блеском глаз
        Она меня в обман ввела,
        Хоть, как я понял лишь сейчас,
        Из равнодушья иль со зла
        Не жаждала и не могла
        Помочь мне в горестях моих,
        И должен был бы я тепла
        Искать в объятиях иных.[6 - Перевод Ю.Б.Корнеева.]
        Соня округлила глаза, сии стихи тронули ей душу.
        - Кто же автор сего чудного сонета? - поинтересовалась она.
        - Франсуа Вийон…
        Альберт недовольно хмыкнул: да, что и говорить, в стихах он ничего не понимал… Но с чувством прочитанный сонет навёл его на размышления: «Странный барон, не натуральный… Словно…» Неожиданно Альберта посетила догадка… «Нужно всё проверить…» - решил он, всё же не удержавшись прокомментировал:
        - Да, сударь, это вы точно изволили заметить: и должен был бы я тепла, искать в объятиях иных…
        - Что вы хотите сказать, поручик! - взъерепенился барон.
        - Я, да помилуйте - ровным счётом ничего. Ни я простите, изъясняюсь барышне в столь витиеватой форме. Обычно, я предпочитаю говорить прямо то, что чувствую.
        Барон округлил глаза.
        Соня поняла, что обстановка чрезмерно накалилась.
        - Господа, позвольте! За своим спором вы и вовсе обо мне позабыли. Может быть, вы всё же обратите на меня внимание? - поинтересовалась прелестница и надула губки.
        Мужчины переглянулись: действительно в пылу взаимной неприязни они совершенно забыли о барышне.
        - Простите, Софья Николаевна, - Альберт слегка поклонился. - Каюсь…
        - Я тоже, - вторил ему барон.
        Прогулка по саду не продлилась долго, барон замёрз. Сначала он не подавал вида, но, наконец, не выдержал и признался.
        Глава 6
        Поручик и барон откланялись одновременно и покинули гостеприимный дом Бироевых. Фон Унгер поймал извозчика первым и чуть слышно назвал адрес. Альберт же также приметно через минуту уже сидел в санях, кутая ноги в тёплый плед.
        - Голубчик! - обратился он к кучеру. - Давай помалу вон за теми санями. Сверху наброшу полтинник, не обижу.
        Сани Альберта двинулись за бароном. Дом Бироевых располагался в Ипатьевском переулке, сани свернули на Ильинку и, не выпуская из вида предмет наблюдения, поехали вслед. Проехав немного по Ильинке, сани барона свернули в Богоявленский переулок, затем, проследовав по нему, выехали на Никольскую улицу и остановились около трактира. Он расплатился с извозчиком и скрылся в заведении.
        Альберт посетовал, что на морозе в санях - не посидишь, через полчаса - окочуришься, и также расплатившись, вошёл в трактир.
        Заведение было второсортным. Поручику тотчас бросилось в глаза пёстрое общество: и мужчины и женщины были здесь какие-то неестественные. Дамы, пёстро одетые и чрезмерно накрашенные пили наравне с кавалерами, те же в свою очередь не отличались особой галантностью, говорили громко и всё норовили прочитать то монолог, то стих.
        «Актёрская братия, - догадался Альберт. «Что ж посмотрим, как наш барон развлекается…»
        Альберт сел на дальний столик, к нему тотчас подбежал халдей, наверняка определяв в посетителе человека состоятельного.
        - Что изволите-с? - халдей согнулся в поклоне.
        - Расстегайчиков с мясом да штоф водки, - заказал поручик.
        - Сию минуту-с, сударь…
        Альберт ухватил халдея за рукав вышитой косоворотки.
        - Скажи-ка, любезный, погоди убегать: а что за публика здесь собралась? Уж больно они на актёров похожи.
        - Так и есть сударь, - кивнул услужливый халдей, - актёры они и есть-с. Здесь же в двух шагах театральная площадь, так вот каждый вечер у нас в заведении гуляют-с.
        - И много пьют?
        - Ох, сударь, много…
        - Хорошо, неси расстегайчики с водкой.
        Халдей удалился.
        Пока халдей нёс расстегайчики и водку, Альберт наблюдал за фон Унгером. Тот приблизился к столику, за которым сидели две размалёванные девицы не первой свежести и мужчина, по виду похожий на комика.
        Барон расцеловал дамам ручки, кивнул комику и сел за стол. Компания была уже в изрядном подпитии и явно обрадовалась появлению барона.
        Одна из девиц рассмеялась и указала на свой правый глаз. Барон что-то отвечал по проводу своей повязки, затем снял её. И к своему удивлению поручик увидел, что глаз-то барона совершенно целый, даже синяка нет, в отличие от него самого.
        В это время халдей поставил перед поручиком заказ и наполнил рюмку водочкой. Альберт лихо заглотил содержимое рюмки и закусил расстегаем.
        Барон также уделял внимание водке и закуске, с жаром рассказывая нечто, что приводило его друзей в восторг.
        Веселье в трактире продолжалось почти до полуночи, затем посетители начали постепенно расходиться: кто своими ногами, а кого и приходилось выносить под руки.
        Барон и его компания также покинули заведение, поймали сани и громко приказали ехать в Кривоколенный переулок. Альберт изрядно устал, ему было вполне достаточно того, что он видел: барон притворялся, но зачем?
        Поручик решил обо всём рассказать Воронову, а там видно будет…

* * *
        Сонечка лежала в кровати, но сон не шёл. Она пыталась читать, но ровным счётом ничего не понимала. Мысли путались: уж слишком много событий за последнее время произошло.
        Марфуша давно спала в своей каморке около лестницы, так что поделиться ей своими сомнениями и думами было, увы, не с кем. А таковых было предостаточно.
        Припоминая предыдущий бал в Преображенском, Соне всё же казалось странным появление барона фон Унгера и его настойчивые взгляды, даже можно сказать назойливые. Но затем, поразмыслив, она снова пришла к мнению, что барон воспитан, галантен, а как он читает стихи!
        Что же ещё? Да, а при упоминании о Псковском имении он повёл себя странно, явно смутился. Соня ворочалась в постели и так и эдак, но мысли не прекращали лезть в голову: «А вдруг - это Лизка-злыдня подговорила барона надеть повязку и подшутить надо мной? Она никогда не простит мне гранатового перстня. Но откуда сестрица знает этого барона? Не помню, чтобы её когда-либо с ним знакомили…»
        Наконец Соня заснула. Ей снилась свадьба: как стоит она перед алтарём, вся в белом, фата закрывает лицо; рядом жених - в чёрном фраке и, разумеется, с повязкой, скрывающей глаз… Появляется священник, он смеётся… От этого смеха у Сонечки по спине бегут мурашки. И в довершении всего священник вынимает свой правый глаз и протягивает прямо ей… Соня кричит от ужаса. А священник лишь усмехается:
        - Ну что, голуба!? Пойдёшь за меня замуж? Ведь я тоже одноглаз!
        Соня проснулась в холодной поту. Ей было жутко: ах и зачем она уговорила Марфушу погадать перед Рождеством? Правильно говорила горничная: грех всё это! Вот теперь и расплата…

* * *
        Всё следующее утро и часть дня, вплоть до трёх часов по полудни, Сергей Воронов, верхом на лошади гарцевал по плацу. Генерал-губернатор сдержал слово и явился на подготовку к предстоящему смотру, посвящённому приезду императорских особ.
        Он сначала также сидел верхом на отменном чёрным, как вороново крыло, жеребце, затем ему стало тяжело - всё-таки уже в летах. Высокому гостю принесли кресло и укутали ноги меховым одеялом.
        Генерал-губернатор постоянно бубнил себе под нос, недовольно фыркал, пил коньяк и закусывал лимоном. Сергей понимал: начальству влетит сполна, ибо Его Превосходительство явно не доволен.
        Поручик замёрз: венгерка, подбитая мехом всё ж не была рассчитана на такой холод, руки под перчатками сводило, ноги чуть ли не примёрзли к бокам несчастной лошади…
        Когда же, наконец, Его Превосходительство и сам не выдержал: подготовка было в всеобщей радости окончена. Замёрзшие гусары могли вернуться в казармы.
        Едва Сергей отогрелся, как получил с посыльным короткую записку:
        «Дорогой друг!
        Не далее, как вчера вечером я выяснил: барон фон Унгер посещает злачные места и развлекается с актрисами. Мало того: повязка - фальшива, ибо оба его глаза пребывают в полном здравии.
        Альберт Гварди».
        Сергей буквально обомлел: для чего устроил барон всё это представление? - для того, чтобы прикинуться человеком, повидавшим жизнь, или поинтересничать перед юной наивной Сонечкой?
        Его охватило негодование, затем ревность. Чувства нахлынули: что он вообще хочет от кузины? - ведь они знакомы с детства, он всегда был привязан к милой Сонечке! А теперь ему - двадцать лет, а ей - шестнадцать! И только ли он питает к кузине родственные чувства, или всё же нечто большее? Отчего же его так беспокоят её отношения с бароном?
        Сергей пребывал в смятении. Но одно он знал точно - следует непременно выяснить: отчего фон Унгер притворяется?

* * *
        Альберт пил кофе и просматривал газеты после того, как направил посыльного в полк с запиской для Воронова. Печать пестрила различными новостями. Невольно он открыл «Московский вестник» на страничке «Светская хроника» и прочёл: в воскресенье, 19 февраля сего года, баронесса фон Визен даёт бал в честь помолвки своей дочери Амалии Карловны фон Визен и Владимира Викторовича Романовского, сына небезызвестного…
        - Ах, да! - Опомнился Альберт. - Я и забыл про бал в доме фон Визен! Ведь там будет Софья Николаевна!
        Невольно поручика охватило волнение, он ощутил то же самое чувство, когда увидел Сонечку. Увы, но мужская дружба блекла перед её серыми прекрасными глазами, а благородство и честь уходили на второй план.
        Альберт нервно закурил сигару и попытался отвлечься. Но…
        Он встал и начал метаться по гостиной. Советь корила его: казалось, что он совершает предательство по отношению к другу…
        - Зачем я написал записку Сергею? Вот болван! В любви - каждый за себя! В конце концов, право выбора за Софьей Николаевной. Прости меня, мой друг, но я непременно воспользуюсь возможностью и поухаживаю за твоей кузиной на балу у фон Визен. А по поводу этого барона… Надо подумать… Можно вызвать его на дуэль…
        Глава 7
        Сергей не мог оставить казармы и направиться к Альберту, дабы обсудить недостойное поведение фон Унгера.
        И он решил написать ответ:
        «Альберт!
        Благодарю вас за хлопоты, надеюсь, вы хорошо провёли время в доме Бироевых. Я - в растерянности: отчего барон затеял сей маскарад? На ум приходит лишь один ответ: дабы завоевать сердце моей кузины. Прошу вас доведите дело до конца: узнайте о фон Унгере как можно больше. Я подозреваю, что у него нет и в помине никакого Псковского имения, он попросту - разорён и охотится за состоятельной невестой. А, насколько мне известно, приданое Софьи Николаевны достаточное, дабы вести безбедную, достойную жизнь».

* * *
        Альберт надел енотовую шубу, велел своему кучеру заложить карету на полозьях и направился в Кривоколенный переулок. Определённого плана действий у него не было, надеясь на русский «авось», он подошёл к дворнику-татарину, что расчищал мостовую от снега и спросил:
        - Любезный! Не подскажешь ли мне: где квартира или дом барона фон Унгера?
        - Фон Унгера? - переспросил татарин. - Так это вона: два дома вперёд, а там - ворота кованные как увидите, так его, барона дом и есть…
        Альберт сел в карету и направился к указанному дому. Действительно за коваными воротами, которые венчал замысловатый вензель рода Унгер, возвышался трёхэтажный дом. С виду он казался небольшим, но весьма ухоженным.
        - Неужто, барон и дом заложил? Пожалуй, за него можно получить в банке под вексель приличную сумму…
        Поручик задумался: во сколько банк может оценить родовое гнездо фон Унгеров? По его прикидкам - тысяч в десять рублей или две с половиной тысячи серебром[7 - Курс серебряного рубля постоянно менялся, но мог составлять четыре рубля ассигнациями.].
        За размышлениями он вышел из кареты и дёрнул шнурок звонка, что виднелся на калитке.
        Вскоре из дома появился лакей в стёганой зимней куртке.
        - Чего изволите-с, барин?
        - Голубчик, а дома ли твой хозяин - барон фон Унгер? - поинтересовался Альберт.
        - Помилуйте, сударь! Вот уж как две недели мой благодетель со всем семейством изволили уехать в Германию к сродственникам, тоже вроде баронам.
        Альберт опешил, но всё же дал лакею гривенный.
        «Так, так… Интересно получается: барон фон Унгер - в Германии, а кто же тогда - в доме Бироевых?»
        И тут поручика осенило - САМОЗВАНЕЦ!»

* * *
        Альберт, буквально ошарашенный результатом своего расследования, направился в дом Бироевых, дабы, чего греха таить, увидеть очаровательную Софью Николаевну и, безусловно, в надежде встретить там самозванца барона.
        Поручик уже предвкушал, как посрамит мерзавца, обманом проникшего в приличный дом.
        Соня, как обычно, в короткие зимние дни, либо читала, либо вышивала, либо ухаживала за цветами в оранжерее. Бегонии различных сортов и оттенков бурно произрастали, благодаря её стараниям.
        Когда Альберт приехал к Бироевым, Сонечка поливала цветы из маленькой леечки. Поручик последовал за горничной, которая проводила гостя в оранжерею.
        Соня была дивно хороша в домашнем платье, её локоны растрепались, ниспадая на лицо. Она постоянно пыталась откинуть их назад, но тщетно.
        - Добрый день, Софья Николаевна! - Альберт поклонился.
        - Ах, - растерялась девушка, - это вы… Простите, я в таком виде…
        - Софья Николаевн, вы прелестны в любом наряде. Даже не беспокойтесь по этому поводу. Как ваши маменька и папенька? Всё ли у них хорошо?
        - Да, сударь, благодарю вас. Маменька, как обычно, выговаривает домашней челяди за нерадивость; папенька на службе и будет, вероятнее всего, поздно.
        - Тогда не откажите в любезности прогуляться со мной: я в карете, уверяю вас, что она тёплая и уютная. Не отказывайте мне, - Альберт умоляюще посмотрел на девушку.
        Та растерялась.
        - Я право не знаю… Это так неожиданно…
        - Если вы смущены, я сам испрошу разрешения вашей матушки.
        Соня поправила непослушный локон.
        - Хорошо. А куда мы поедем?
        - Куда хотите, сударыня. Можно просто покататься по Москве, можно отправиться в ресторан, я знаю вполне приличный… Ну решайтесь!
        - Сначала покататься, а затем в ресторан, - резюмировала Сонечка.
        - Прекрасно, благодарю вас.
        - А что барон? Он сегодня собирался навестить вас? - как бы невзначай поинтересовался Альберт.
        - Он прислал мне цветы с запиской, что сегодня у него срочные дела… Впрочем, я не очень-то и расстроилась.
        Альберт с недоверием посмотрел на девушку.
        - Вы хотите сказать, что равнодушны к фон Унгеру?
        - Ну… я не знаю… Барон, конечно, интересный человек, прекрасный собеседник…
        - Да и стихи декламирует, как настоящий актёр, - продолжил поручик.
        Соня кивнула.
        - Да, всё это так. Но…
        Альберт насторожился.
        - Говорите, Софья Николаевна.
        - Что-то мне в нём не нравится, но что не могу понять. Хотя должна вам признаться: поначалу я увлеклась им. Прошу вас только никому не говорите, особенно Сергею Васильевичу, моему кузену. Вы обещаете?
        - Слово чести, - заверил поручик.
        - А почему, простите за дерзость, я не должен говорить Сергею? - а, например, не вашим маменьке и папеньке?
        Соня смутилась.
        - Сергей мне, как брат, мы росли вместе. Он рано осиротел, и мои родители опекали его.
        - Родственные чувства прекрасны, сударыня. Но мне всё же кажется, что здесь нечто иное…
        Девушка округлила глаза.
        - Что вы имеете в виду, Альберт Вениаминович?
        - То, что вы питаете к своему кузену нечто большее! - выпалил поручик и осёкся. - Я слишком дерзок! Простите меня! Просто… я думал, что…
        - Вы смущаете меня своими речами, сударь! - воскликнула Соня.
        - Но, позвольте мне договорить! Ибо велением судьбы я попал в ваш дом! Когда я увидел вас впервые, то понял, что предаю своего друга… ибо… ибо вы сразили меня прямо в сердце…
        Альберт волновался и теребил пуговицу сюртука.
        Соня и вовсе покраснела от подобных слов: для неё это было первым объяснением в любви. Девушка растерялась, но в душе она чувствовала удовлетворение: она может производить впечатление на мужчину!
        - Так что, Софья Николаевна? Вы теперь не поедите со мной? Мне уйти?
        - Нет…нет. Поговорите с маменькой, а я покуда приведу себя в порядок. Дело в том, что я ещё никогда не была в ресторане. Боюсь, что маменька…
        - Не волнуйтесь, я найду нужные слова. Всё же я - офицер и дворянин! А вы уже - взрослая барышня!
        Агриппина Леонидовна выслушала Альберта на редкость спокойно, беря во внимание его известную фамилию, родство с самими фон Визенами, а также знакомство с любимым племянником Серёжей; и дала согласие на выход дочери, заручившись, разумеется, горячими эмоциональными обещаниями кавалера вести себя достойным образом, впрочем, в этом-то она не сомневалась.
        Соня не знала, что лучше надеть, советоваться со старшей сестрой ей вовсе не хотелось. Поэтому она выбрала тёмно-вишнёвое бархатное платье с небольшим вырезом. Парикмахер сделал девушке причёску, украсив её цветами в тон наряда: и прелестница была готова совершить свой первый выход в ресторан с мужчиной.
        Девушка надела шляпку, меховое мантеле, недавно купленное матушкой в модном магазине, что на Сретенке, и проследовала под руку со своим кавалером в карету.
        Они сели, кучер захлопнул дверцу, карета тронулась по направлению к Кривоколенному переулку.

* * *
        Соня чувствовала себя уютно и, чего греха таить, Альберт будоражил её воображение. Девушка решила: раз маменька ничего не имеет против Гварди, значит, такова судьба! - вот всё и сходится с гаданием: кавалер и красив, и одноглаз, и не из бедного семейства.
        Хотя Сонечка знала: её приданного хватит на безбедную жизнь.
        Карета шла плавно, благодаря полозьям. Альберт, не скрывая восторга, любовался своей спутницей, но всё же воздерживался от пламенных речей, помня обещание, данное Агриппине Леонидовне. Но как ему хотелось заключить Сонечку в объятия и… страстно прильнуть к её губам! Он едва сдерживался.
        - По пути в ресторан, Софья Николаевна, мы на минуточку заедем в один дом.
        Соня округлила глаза.
        - Зачем?
        - Не волнуйтесь, вам даже не придётся покидать кареты. Просто послушайте того человека, с кем я буду говорить.
        Соня кивнула, не о чём не подозревая.
        Наконец карета въехала в Кривоколенный переулок и остановилась около дома фон Унгера. Альберт вышел из кареты, и как и в прошлый раз дёрнул шнурок звонка. На первом этаже дома горел приглушённый свет, вскоре из парадной появился лакей.
        Он подошёл к калитке и посветил свечёй: кто же беспокоит?
        - Ах, господин, это вы?! - лакей узнал Альберта. - Так вчера же я вам докладывал-с: барон в Германию уехали-с всем семейством.
        - Да, любезный, я хорошо помню. Но вот моя спутница хотела бы это услышать именно от тебя. Повтори ранее сказанное именно для неё?
        Лакей вздохнул, но, увидев ассигнацию, протянутую Альбертом, тот час извлёк из кармана ливреи ключи и отворил калитку.
        Альберт и лакей подошли к карете. Поручик отворил дверцу.
        - Прошу, голубчик, заходи, не стесняйся. Так будет удобнее разговаривать.
        Лакей повиновался.
        - Софья Николаевна, простите, но я - в компании.
        Соня удивлённо вскинула брови.
        - Кто вы? - обратилась она к лакею, робко севшему на сидение напротив неё.
        - Я, сударыня, состою при доме барона фон Унгера лакеем, почитай, всю жизнь.
        Соня обомлела.
        - Так вы принадлежите барону?! - удивлённо воскликнула она.
        - Так, сударыня, - из крепостных я.
        - Ты, голубчик, скажи госпоже: где сейчас находится твой хозяин и благодетель?
        Лакей разинул рот, но, немного придя в себя снова повторил:
        - Барон фон Унгер отбыл со всем своим многочисленным семейством в Германию.
        Соня растерянно заморгала.
        - Как отбыл? Как в Германию? Ничего не понимаю… И давно?
        - Да уж прилично… - протянул лакей.
        Девушка смотрела то на лакея, то на Альберта.
        - Что всё это значит?! - воскликнула она.
        - Сударыня, отчего, вы удивляться изволите? - лакей также недоумевал. - Вернётся барон-то…
        Альберт видел, что Соня - в крайней растерянности.
        Он подтолкнул лакея к двери.
        - Благодарю тебя, голубчик, ступай.

* * *
        Соня не могла собраться с мыслями. Она молчала. Альберт не знал с чего и начать, наконец, он произнёс:
        - Софья Николаевна, просто я хотел доказать вам, что человек, посещающий ваш дом и выдающий себя за барона фон Унгера - мошенник.
        Девушка не выдержала и расплакалась.
        - Прошу вас, только не говорите родителям! Какой стыд! Разве можно так поступать?! - негодовала она.
        - Успокойтесь, умоляю вас! Ведь ничего страшного не произошло! Мы уличили человека в мошенничестве и недостойном поведении. Путь он только явится к вам в дом! Я вызову его на дуэль и пристрелю! - решительно заявил поручик, а стрелял он преотлично.
        Глава 8
        Карета подъехала к ресторану «Англитер», что - на Петровском бульваре. Соня окончательно успокоилась, она ощущала себя обязанной поручику, ведь он, можно сказать, спас её честь. Мало того, теперь их связывала тайна! - а это дорого стоит.
        Они вышли из кареты и направились к дверям ресторана, привратник услужливо распахнул их перед гостями.
        Халдей принял у посетителей шубы. Соня подошла к огромному зеркалу в фойе и поправила локоны.
        Поручик оценил внешний вид своей спутницы и тотчас же не преминул заметить:
        - Вы прекрасно выглядите, Софья Николаевна!
        Девушка зарделась и улыбнулась: Альберт нравился ей всё больше, невольно Серёжа - плод её многолетних фантазий, постепенно отходил на второй план.
        Из зала вышла пара: мужчина лет тридцати весьма приятной щеголеватой и наглой наружности под руку с женщиной, по виду вдовой, причём весьма состоятельной. Это было заметно по её наряду и дорогим украшениям. Вдова, хоть и не молодая женщина, но вполне ещё привлекательная, явно старше своего кавалера лет на десять, смотрела на него с обожанием.
        И каково же было удивление Сонечки и Альберта, когда в этом ловеласе они безошибочно угадали мнимого барона фон Унгера. Девушка растерялась, ей не хватало воздуха, она резко раскрыла веер и начала обмахиваться.
        Альберт же наливался кровью, словно разъярённый бык, готовый броситься не ненавистного тореадора.
        «Барон», увлечённый своей дамой сердца, не сразу заметил злобные взгляды поручика и растерянность его спутницы, Софьи Николаевны. Когда же то понял: кто перед ним, то буквально застыл на месте - комплименты, расточаемые вдове, буквально застряли у него в горле.
        Тут поручик перешёл в наступление по всем правилам военной науки. Он раскрыл свои объятия и бросился к «барону».
        - О, дорогой друг! Как я рад вас видеть!
        Лицо барона нервно задёргалось, он машинально схватился за правый глаз, увы, но повязка отсутствовала. Он взирал на поручика двумя совершенно целыми и здоровыми глазами.
        - И я рад… Несказанно рад, - промямлил он. - Действительно, какая неожиданная встреча… И Софья Николаевна здесь…
        - Это вы, верно, заметили: неожиданная встреча! Не чаяли нас увидеть?! А мы вот решили в ресторане отужинать, развеяться, так сказать… цыган послушать. В здешнем заведении, насколько мне известно, отличный цыганский хор выступает по вечерам. Не так ли, барон!
        Фон Унгер кивнул. Не зная как поступить дальше, он произнёс:
        - Позвольте представить вам госпожу Екатерину Петровну Всеволожскую, вдову надворного советника…
        Альберт улыбнулся вдове и приложился к её пухлой ручке, облачённой в ажурную перчатку.
        - Весьма рад, сударыня! Польщён нашим знакомством.
        Вдова расплылась в улыбке.
        В этот момент Соня подошла прямо к барону, почти вплотную.
        - И я рада встречи, барон! Вы даже не представляете: как рада! - она сунула руку прямо под нос мошенника. Тот, обомлев от всего происходящего, машинально запечатлел на ней поцелуй.
        - Неужели вы уже уходите, господа? - посетовал поручик. - Мы могли бы прекрасно провести время вместе!
        Вдова просияла, приписывая желание поручика своим женским талантам обольщения. Она жеманно произнесла:
        - Ах, барон, действительно… Отчего нам так рано покидать сие дивное заведение. Право же, давайте послушаем цыган…
        Барону ничего не оставалось делать, как кивнуть в знак согласия и подчиниться стечению обстоятельств.
        Компания вошла в зал, к ней тотчас подскочил метрдотель и разместил за самым лучшим столиком, из-за которого прекрасно просматривалась сцена.
        Вдова и барон были сыты и заказали лишь шампанского, Альберт же распалился и ощутил зверский голод. Соня та и вовсе ничего не хотела, попросив лишь минеральной воды. Она с трудом делала вид, что рада подобной компании и нервно обмахивалась веером. Барон понимал: неприятности ещё впереди.
        Альберт изрядно подкрепился и приложился к бутылке с вином: кровь взыграла не на шутку! Он был готов на месте пристрелить коварного обманщика, но, увы, был в штатском костюме и не при оружии.
        Вдова же расточала поручику призывные взгляды. Сонечка, прекрасно видя попытки своей соперницы, по-прежнему нервно обмахивалась веером и пила лишь минеральную воду.
        Тут на сцене появились цыганки, облачённые в пёстрые платья. Грянула музыка, те затрясли своими пышными формами, широкими юбками и запели.
        Наконец барон не выдержал:
        - Простите, но я вынужден откланяться…
        Вдова удивлённо вскинула брови. Альберт также округлил глаза.
        - Куда же вы, мой друг?! А как же дамы, это неучтиво по отношению к ним! Или вы пренебрегаете нашим обществом?
        Барон в ужасе замер: поручик явно искал ссоры, а как следствия оной - дуэль. Мнимый фон Унгер прекрасно знал, что Альберт Гварди - прекрасный стрелок!
        Барон не выдержал и предложил:
        - Сударыни, позвольте нам оставить вас на пять минут. Мы удалимся в курительную комнату…
        Альберту понравилась сия идея. Он поцеловал Сонечке ручку.
        - Я вернусь тотчас же. Вы не успеете заскучать, Софья Николаевна…
        Девушка понимала, что между мужчинами должен состояться весьма щекотливый разговор.
        - Умоляю вас, Альберт Вениаминович, быть рассудительным… - почти шёпотом произнесла она.
        Кавалеры удалились.
        Вдова начала трещать без умолку, да так, что у Сонечки голова закружилась. Она лишь кивала словоохотливой вдовушке, думая совершенно о другом. Её более волновало объяснение поручика и барона.

* * *
        Мнимый барон и поручик расположились на диване в курительной комнате. Халдей предложил им английские сигары, мужчины закурили, с удовольствием пуская и рта струйки дыма.
        - Отменный табак, - заметил Альберт, решив потянуть время и тем самым дать барону возможность первому начать неприятный разговор.
        Тот же делал вид, что собирается с мыслями. Наконец поручику надоело затянувшееся молчание и он в довольно резком тоне заметил:
        - Сударь, а отчего вы скрываетесь? Ваш лакей сказал, что, вы, мол отправились со всем многочисленным семейством в Германию. Не далее как час назад я проезжал мимо вашего особняка в Кривоколенном переулке.
        У «барона» нервно задёргался правый глаз, затем он разразился кашлем.
        - Ну что ж вы так, мой друг?! - посетовал поручик. - Курить сигары тоже надо умеючи…
        Фон Унгер кивнул, помолчав немного, сказал:
        - Я так, понимаю, вы уже догадались обо всём…
        - Ну, скажем, почти, обо всём. Например, о том, что вы - никакой не барон фон Унгер. А выдаёте себя за такового. Вы даже не представляете, чем может закончиться ваше самозванство!
        - Да, могу теперь представить… Заигрался я немного…
        Альберт удивился.
        - Заигрались? Объяснитесь!
        - Да, всё очень просто, Альберт Вениаминович. Я - актёр, Самойлов Григорий Иванович. Ролей ведущий никогда не играл, зато вечно попадаю в разные истории, сродни этой… Словом, я не хотел своим перевоплощением никому причинить зла. Вы мне верите?
        - Пока не знаю. Расскажите всё подробно. Теперь понятно, отчего вы так умело декламируете стихи!
        - Да…это профессиональное мастерство.
        - Вы слышали о балах, которые ежегодно проходят в имении графини Преображенской?
        - Конечно. В этом году бал посетили мои друзья. Я, увы, не смог…
        - Так вот, графиня вот уже несколько лет нанимает актёров мужчин, дабы те развлекали почтенных отцов семейств различными шутками и анекдотами, пока их дочери и сыновья развлекаются в мазурках, польках и тому подобное. Почтенные матушки всегда найдут о чём поболтать… Впрочем, в наши обязанности входило развлекать почтенных вдов, а таковых на балах у графини - с избытком. Так я, кстати, познакомился с госпожой Всеволожской, у неё дочь навыдане. Мне она очень понравилась, сам не знаю, как я назвался фон Унгером. Может потому, что его особняк - недалеко от моей скромной бедной квартиры? Теперь мне трудно объяснить… Словом, я кружил госпожу Всеволожскую в танцах. В перерыве между ними ко мне подошёл распорядитель бала, он-то знал нас актёров в лицо, и сказал, что некая молодая особа желает поговорить со мной. Теперь я знаю, что этой особой была старшая сестра Софьи Николаевны, Елизавета. Она предложила мне за некое вознаграждение прикинуться одноглазым и разыграть сестру. Только и всего! На этом всё и должно было закончиться, если бы не моё страстное профессиональное желание - вжиться в образ! Короче
говоря, я представился господину Бироеву бароном фон Унгером, а его точно на балу не было, и испросил дозволения посещать его дом. Разумеется, имя барона произвело впечатление: так я стал посещать Софью Николаевну и оказывать ей знаки внимания. Елизавета Николаевна же меня избегала по известным причинам…
        - Да, сударь, вы переиграли! - резюмировал Альберт. - А на что вы, собственно, рассчитывали?
        Самойлов пожал плечами.
        - Да ни на что… Просто было приятно побыть бароном, посещать приличный дом, ухаживать за прелестной барышней. Я понимал, что рано или поздно всё должно закончиться.
        - Не понятно только одно: почему вы должны были изображать одноглазого? - поинтересовался Альберт.
        - Ну, вы-то, собственно тоже - не при двух глазах, - уточнил актёр.
        Поручик рассмеялся и сдвинул повязку, показав актёру уже побледневший синяк под глазом.
        - Оба на месте, как видите. Ну, так, что вы скажите?
        - Точно не помню: кажется Софья верит, что должна выйти замуж за одноглазого… В общем, бред какой-то. На тот момент меня интересовало вознаграждение, и я его получил.
        - Так, так… Интересно получается. Стало быть, виновница всего этого маскарада - Елизавета Николаевна! Кто бы мог подумать?! Как же мне сказать об этом Софье Николаевне?
        Самойлов пожал плечами.
        - Скажите всё как есть…
        - Пожалуй. Надеюсь, я более не увижу вас в доме Бироевых? Иначе…
        - Не извольте беспокоиться, Альберт Вениаминович! Не увидите, честное слово!
        Поручик хмыкнул.
        - Ну, посмотрим: чего стоит честное слово актёра.

* * *
        Мужчина вернулись в зал, где их дамы наслаждались пением цыган. Впрочем, наслаждалась лишь госпожа Всеволожская, а Софья Николаевна делала вид. Она с нетерпением ждала появления Альберта, и вот, когда он вошёл в зал в сопровождении целого, невредимого и не искалеченного «барона», она мысленно поблагодарила Всевышнего.
        Мужчины сели за стол. «Барон» тотчас, сходу, осушил два бокала шампанского и закал ещё. Альберт же пить не стал, он наклонился к нежному ушку Сонечки - та ощутила его горячее дыхание и затрепетала - и прошептал:
        - Он во всём признался.
        Девушка встрепенулась и с благодарностью взглянула на своего кавалера. Он же взял руку прелестницы и запечатлел на ней страстный поцелуй.
        Вечер получился натянутым. Пожалуй, лишь госпожа Всеволожская получила от него истинное удовольствие.
        Альберт и Соня встали, откланялись своим компаньонам, и покинули ресторан. Вдова выразила неподдельное сожаление и разочарование.
        Соне же не терпелось узнать все подробности разговора Альберта и мнимого барона.
        Глава 9
        Карета поручика тронулась, направляясь к дому Бироевых. Сонечка заметно нервничала и, наконец, не выдержала:
        - Отчего вы молчите, Альберт Вениаминович? Говорите же, прошу вас! Не томите!
        Альберт право не знал как признаться барышне, что её же родная сестра затеяла всю эту злую шутку.
        - Барон, конечно же - не барон. Он - артист, некий Самойлов Григорий Иванович. Никогда о таком не слышал, словом, актёр - второсортный.
        Соня схватилась за веер, да так, что он хрустнул.
        - Теперь понятно: откуда все эти любовные сонеты! Негодяй! Бесчестный человек! А почему он изображал одноглазого? - не унималась Соня.
        Поручик замялся.
        - Не знаю…
        - Вы не договариваете, Альберт Вениаминович! Признайтесь, вы же всё знаете?!
        Поручик вздохнул.
        - Вас решили разыграть. Поверьте, совершенно без злого умысла.
        Веер в руках Сони треснул, поручик даже встрепенулся, не ожидая подобной реакции.
        - Это всё моя сестрица Лиза. Более не кому… Коварная, подлая…
        Альберт молчал в знак согласия.
        - Может не стоит делать скоропалительные выводы?
        - Я точно знаю - это она… А разве вы ничего не узнали от Самойлова? - никогда не поверю! Просто не хотите меня расстраивать тем, что родная сестра замыслила подлость!
        Альберт был полностью согласен с Соней, но всё же воздержался от комментариев.
        - Барон более никогда не переступит порог вашего дома.
        - И прекрасно! - в сердцах воскликнула девушка. - Иначе я …я…
        Она разрыдалась. У поручика сжалось сердце. Он схватил руку прелестницы и начал осыпать её поцелуями.
        - Только прикажите, и я пристрелю его на дуэли! Ради бога, не плачьте, умоляю! Я не вынесу ваших слёз.
        Соня не могла успокоиться: мало того, что её предала сестра, так ещё и выставила всеобщее посмешище! - хорошо хоть всё так закончилось. Девушка на мгновенье представила, как коварная Лизка ликовала, стало ещё хуже, и она расплакалась с новой силой. Альберт не знал, как утешить свою очаровательную даму сердца и привлёк её к себе.
        Соня настолько была убита последними событиями, что даже не сопротивлялась. Тогда поручик набрался храбрости и поцеловал Сонечку прямо в губы. Неожиданно она подалась к нему всем своим естеством и страстно обняла за шею.
        Во время бурных объятий повязка поручика съехала, обнажив вполне здоровый, но несколько посиневший от синяка глаз. Соня тотчас заметила сей казус.
        - А это что такое?! - буквально взвизгнула она. - Вы тоже хотели меня разыграть! И вас моя сестрица наняла? - негодовала она, задыхаясь от волнения.
        - Помилуйте! Это вовсе не так! - пытался оправдаться Альберт, прилаживая повязку обратно на глаз. - Мне и в голову не приходило посмеяться над вами. Только сегодня я узнал от Самойлова: вы верите, что свяжите свою судьбу с одноглазым мужчиной. Но я-то ношу повязку уже несколько дней. - Он в сердцах сорвал повязку с глаза. - Смотрите, смотрите, у меня - синяк. Или, простите, за фамильярность, - фингал. Как я мог появиться в приличном обществе в подобном виде? Я даже на службу ходить не могу! А вы говорите: разыграть! Я никогда бы не посмел! Я… я… люблю вас!
        Соня смотрела на Альберта широко раскрытыми глазами. Единственной мыслью, которая пронеслась у неё в голове, было: «Вот и этот - не моя судьба… А может гадание - просто глупость? Не надо думать о нём…»

* * *
        Альберт помог Соне выйти из кареты и проводил до парадной.
        - Надеюсь, Софья Николаевна, все случившиеся недоразумения не помешают нам встретиться на балу у фон Визенов?
        Девушка кивнула.
        - Я непременно буду у баронессы. Она прислала приглашение папеньке и всему нашему семейству. Так, что до встречи, Альберт Вениаминович! - она протянула руку для поцелуя и улыбнулась. Поручик затрепетал от любовного томления, и страстно прильнул к прелестной ручке.
        Соня вошла в дом, скинула шубу на руки горничной и начала развязывать шляпку. Марфуша в это время расшнуровывала барышне меховее сапожки.
        - А что моя сестрица, Елизавета Николаевна, - дома ли? - поинтересовалась Соня.
        - Дома, барышня, дома… От неё только что Станислав Фёдорович ушли-с…
        «Это хорошо. Просто прекрасно!» - подумала Соня и приказала:
        - Приготовь мне чаю.
        - Сию минуту, Софья Николаевна.
        Соня, не переодеваясь, попила чаю, пытаясь собраться с мыслями. И ей это удалось, она направилась в свою комнату, приказала Марфуше переодеть её в домашнее платье, а затем отправилась к сестрице.
        Та сидела в кресле и читала сентиментальный модный роман.
        - Добрый вечер, Лиза!
        Та вздрогнула от неожиданности.
        - А, это ты, Соня… Чего тебе?
        Соня села на стул напротив сестры.
        - И как роман? Интересный? - поинтересовалась она.
        - Да… Излишне сентиментальный. Ты наверняка - по делу? Не так ли? Давно ты ко мне просто так не заглядывала…
        Соня удивлённо вскинула брови.
        - А ты, что нуждалась в моём обществе?
        - Отчего я слышу в твоём тоне сарказм, сестрица? Ты - не в духе, или барон нашёл другую барышню? - наигранно поинтересовалась Лиза.
        И тут Соня не выдержала.
        - И долго ты собираешься играть сию комедию?
        Настало очередь Лизы удивиться:
        - О чём ты? Не понимаю…
        - Всё ты прекрасно поминаешь! Как ты могла позволить такую жестокую шутку? - негодовала Соня.
        Лиза опять удивилась:
        - Право сестрица, если у тебя дурное расположение духа - иди к себе и почитай, знаешь ли, чтение хорошо успокаивает и восстанавливает трезвость мысли.
        - Ты, я вижу, уже восстановила трезвость мысли, когда нанимала этого проходимца барона! Как ты могла?!
        Лиза встрепенулась и закрыла книгу.
        - Откуда ты взяла весь этот бред? - она внимательно посмотрела на сестру и с удивлением и разочарованием обнаружила, что перед ней сидит вполне взрослая самостоятельная барышня, а не та наивная девочка, которой Соня была ещё совсем недавно.
        - Рассказывай всё сама!
        Лиза усмехнулась.
        - Или что? Маменьке с папенькой доложишь?
        - А вот и доложу!
        - Тогда тебе придётся признаться, что вынудила Марфушу гадать перед Рождеством. - Парировала Лиза.
        - Пусть так. Я расскажу всё маменьке, она поймёт. Это папенька против гаданий и всякой там ворожбы. А маменька наверняка по молодости лет гадала…
        - Ха-ха! - рассмеялась Лиза. - Ты маменьки прямо так и скажи! Да и вообще я буду всё отрицать: мол, ты всё сама придумала, потому, как Станислав Фёдорович предпочёл меня. А ты из зависти хочешь отомстить.
        Лиза победоносно посмотрела на младшую сестру. Та вовсе не смутилась, не желая уступать в сей словесной схватке.
        - А что ты скажешь, когда узнаешь, что я лично видела мнимого барона без повязки и его оба глаза были совершенно целы и невредимы?! - не сдавалась Соня.
        - Какая глупость! И где ты его могла видеть?
        - Да сегодня в ресторане «Англитер», не далее, чем два часа тому назад. Он был там с некой вдовой госпожой Всеволожской.
        Лиза заметно занервничала, но признаваться не желала.
        - Понятия не имею: почему он к нам в дом ходит с повязкой на глазу, а в ресторан - без неё? Может у него - прихоть такая? - Парировала она все доводы сестры.
        - Да никакая, как ты говоришь, - это не прихоть! Ты его наняла на балу у графини Преображенской, заплатила и велела разыграть меня: мол, я - дурочка верю, что замуж выйду только за одноглазого!
        Лиза молчала, не зная, что и сказать.
        - Это барон тебе сказал?
        - Барон!!! - воскликнула Соня. - Проходимец - Самойлов! Вот он - кто! А настоящий барон фон Унгер сейчас находиться со всем семейством в Германии! Что ты на это скажешь?
        - Ничего! - ответила Лиза, как можно спокойнее.
        - Я смотрю, ты не желаешь сознаваться! - не унималась Соня.
        - Сознаются преступники. А я не сделала ничего дурного…
        - Что?! Ты унизила меня, свою сестру! Ты вымещала на мне свою злобу и ненависть! Ты ненавидишь меня из-за Серёжи!
        - Сергей меня более не интересует. Он слишком молодой и легкомысленный. Я же решила связать свою судьбу с человеком опытным и солидным.
        Соня растерялась.
        - Станислав Фёдорович просил твоей руки у папеньки? Официально?
        - Да, сегодня вечером, причём всё произошло совершенно неожиданно и скоропалительно. Папенька, разумеется, дал своё согласие. Свадьба, видимо, состоится в начале лета, в июне. Так, что остынь и возьми себя в руки. - Достаточно холодно закончила Лиза.
        - Какая ты!
        - Ну, и какая? - поинтересовалась Лиза.
        - Холодная, как ледышка. Только и думаешь, что о своей выгоде!
        Лиза рассмеялась
        - Конечно, а о чьей же ещё выгоде мне думать! Тебе бы тоже не мешало, а то живёшь одними только чувствами. То тебе нравится Сергей, то барон, ах пардон, - мерзавец Самойлов, то теперь красавец Альберт Гварди. И что дальше?
        Соня мгновенно остыла, забыв все обиды, нанесённые сестрой, подумав: «А действительно: что же дальше?»

* * *
        Девушка пришла к себе в комнату, упала на кровать и закрыла глаза. Перед ней, как на яву, стояли: Сергей и Альберт, оба красивые, статные, умные, приятные в компании, воспитанные, благородные… Этот список Соня могла продолжать и дальше. И что самое страшное - оба ей нравились. Конечно чувства, которые она испытывала по отношению к Сергею, были иными, нежели по отношению к Альберту.
        Сергея она знала с детства, они выросли вместе, он был родным и таким близким, всегда приходил на помощь… Но теперь они почти не видятся, Сергей - постоянно на службе и ещё эта подготовка к императорскому смотру… А Альберт - он такой, такой….
        Соня начала задыхаться от волнения: ах, зачем она позволила Алберту поцеловать себя? Что скажет Серёжа, когда узнает об этом? Как она посмотрит ему в глаза при встрече?
        Соня резко села на кровати: а что она, собственно, такого дурного сделала? - подумаешь, поцеловались! Да и потом она была расстроена и не отвечала за свои поступки. Мало того, она не давала обет верности своему кузену… Почему он не признался ей в чувствах, кто ему мешал?
        Глава 10
        На следующее утро, за завтраком, отец семейства - Николай Дмитриевич, объявил:
        - Соня, ты вчера, дитя моё, поздно изволила прийти и пропустила знаменательное событие: Станислав Фёдорович просил руки Елизаветы. И я дал согласие. Думаю, свадьба состоится в июне… Да, Соня, а отчего Сергея так давно не видно, совсем не навещает нас?
        Соня молчала, попивая чай. Вмешалась вездесущая коварная Елизавета.
        - Так ему, папенька, не до того. Он всё на плацу, на лошади гарцует перед генерал-губернатором: скоро императорский смотр. Да и потом Соня поклонника нашла…
        - Поклонника? А так - это Альберт Вениаминович Гварди, сослуживец Сергея! Матушка ваша мне про него рассказывала. Я - всё на службе, увы, уж не успеваю следить за вашими поклонниками. А поручик сей - хорошая партия. Барон фон Визен - его дальний родственник по линии матери - достойный человек. Да и дядюшка ювелир Гварди имеет - дай Бог каждому! А наследник у него один - Альберт Вениаминович, я уж справки навёл…
        Соня чуть не поперхнулась чаем.
        - Папенька! Ну, зачем вы расспрашивали о нём?
        - Соня! Ты меня удивляешь! Молодой мужчина посещает наш дом, ухаживает за тобой, а я, что не должен знать: кто он таков? Может, он - охотник за приданным, без роду, без племени, мошенник! Для этого ли мы тебя растили, чтобы отдать замуж за какого-нибудь прощелыгу?!
        Соня закашлялась: ей показалось, что папенька намекает на «барона». Но быстро успокоилась: вряд ли, - если бы он прознал, то в доме началась бы настоящая буря.
        Коварная Лизка попивала чай и украдкой поглядывала на сестру, которую сумела ввести в волнение, и посему чувствовала себя превосходно. Словом, отомстила младшей сестре за её вчерашний визит: нечего нападать! - поделом ей!
        - А хорошо бы Соня и тебя летом выдать замуж, прямо под венец и пойдёте обе, сразу две свадьбы и справим, - никак не мог угомониться деятельный Николай Дмитриевич.
        Соня укоризненно посмотрела на родителя.
        - Маменька! Хоть вы за меня заступитесь! - взмолилась она.
        - Отчего же?! Николай Дмитриевич прав.
        Соня обиделась на всех и была готова расплакаться.
        - Ты что это, сестра, грустная сегодня, неразговорчивая? - Подковыривала Лиза. - Или сомневаешься, кого предпочесть: Сергея или Альберта Вениаминовича?
        Соня злобно посмотрела на коварную Лизку, та и вовсе расцвела оттого, что досадила сестре.
        - Девочки! - Урезонила их маменька. - Перестаньте ссориться. Вам уже замуж пора, а ведёте себя, как дети.
        Остаток дня Соня провела в меланхолии, она бесцельно слонялась по дому, даже не хотелось заняться цветами в оранжерее, а когда вечером явился Станислав Фёдорович, вздохнула с облегчением: по-крайней мере хоть какое-то время отдохнёт от подковырок сестры! И чего господин Нижегородский только нашёл в Елизавете?
        Поздно вечером, когда домашние разбрелись после ужина по своим комнатам, Соня направилась в каморку Марфуши. Та переплетала косу, уж больно растрепалась.
        - Марфуша, погадай мне на картах, - попросила Соня.
        Горничная удивилась:
        - Господь с вами, барышня? Али чего случилось?
        - Да нет. Так хотелось полюбопытствовать…
        - Ох, барышня, мы уж с вами нагадали под Рождество: сами видите, чего вышло - одноглазые то кавалеры извести вас решили. И вот сестрица ваша за одноглазого выходит замуж… Грех - это гадание…
        - Марфуша, Станислав Фёдорович - с двумя глазами, просто он повязкой скрывает шрам…
        - Да ну, барышня?
        Соня кивнула и присела рядом с Марфушей на скамью.
        - Погадай… Тяжко мне на душе…
        - Хорошо, только на щеколду запру дверь: не ровён час ваша сестрица…
        - Не волнуйся, ей теперь не до глупостей. Она замуж собирается и очень тому рада… А я…
        - И вы, барышня, замуж выйдете. Вот вам истинный крест, - Марфуша перекрестилась. - А вы - красавица и покладистей Елизаветы Николаевны: неужто, в девках останетесь? Да быть того не может! Да потом годочков-то вам - шестнадцать, вся жизнь ещё впереди, - приговаривала Марфуша, раскладывая на небольшом столе карты.
        - Ну, что? Что ты там видишь? - сгорала от нетерпения Соня.
        - Вы - червонная дама, так молодая и волосы у вас светлые. Так… - Марфуша, как заправская гадалка сняла с червонной дамы карту. - Вот и на сердце у вас - король крестовый… Э…стало быть, военный мужчина… Так, - она вынула карту из-под дамы. - Под сердцем вы таите…тоже короля, только виннового. Это что же получается: вы барышня двух кавалеров таите в сердце-то? А?
        Марфуша, не скрывая любопытства, посмотрела на Соню. Та кивнула.
        - Да, Марфуша, карты не врут: в сердце у меня - сразу двое мужчин…
        - Вот так! Действительно, не врут… Дальше: в голове у вас, барышня - хлопоты, ага и опять хлопоты… и вот неприятность какая-то. Странно… - Марфуша заподозрила неладное в картах. - Ох, барышня, ну их, карты эти! Чего с них толку-то? Всё они врут!
        - Ну, помилуй, Марфуша! Как же врут? - когда правду сказали: думаю я сразу о двоих… Так и есть.
        - Ну, мало ли! Совпало так!
        - Ты, Марфуша говори, не темни! Чего ты в картах увидела?
        Марфуша решила стоять на смерть, не сознаваться.
        - Вот вы всё хлопотать будите. И то верно, - бал через два дня у фон Визенов.
        - Да, шут с ним, с балом-то. Говори мне про королей: чего с ними будет и со мной?
        Марфуша немного растерялась, но быстро сообразила и начала сочинять с ходу:
        - А короли эти, барышня, будут добиваться вашего расположения. И про меж них выйдет ссора, это и понятно: как из-за вас не поссориться?
        - И всё? - удивилась Соня.
        - Всё! - уверенно подтвердила Марфуша, твёрдо решая скрыть, что одному из королей грозит смерть.
        - Ладно, пойду я спать, поздно уже.
        Соня поднялась со скамейки.
        - И то правильно, барышня: утро вечера мудренее.
        Марфуша откинула щеколду на двери, выпуская Соню из своих «апартаментов».

* * *
        Сонечке долго не спалось, в темноте комнаты мерещились два короля: крестовый и винновый. Она задумалась: крестовый - наверняка, Сергей, а вот винновый - скорее похож на Альберта, также черноволос, чернобров, такие же страстные алые пухлые губы…
        Девушке стало неловко от подобных мыслей: её сердце разрывалось на две части между Сергеем и Альбертом и усложняло ещё это обстоятельство то, что молодые люди были друзьями и однополчанами.
        Соня подумала: «Как быть? Отчего так сложно устроен мир? Почему надо делать вывод и чем-то жертвовать? Не хочу!»
        Наконец она заснула. Сон навалился тяжело прямо на грудь. ей снилось, будто она - вся в белом стоит перед алтарём, к ней подходят два молодых человека: Сергей и Альберт. Они требуют, чтобы Сонечка тотчас определилась: за кого же она пойдёт замуж?!
        Но она не может этого сделать. Тогда в руках мужчин невесть откуда появились дуэльные
        пистолеты, а на глазах - чёрные повязки. И вот Сергей и Альберт, словно два Нельсона или Кутузова, разошлись на пятнадцать шагов, как и положено, при дуэли, и медленно начали сходиться…
        Сонечка что-то кричала, но дуэлянты её не слушали. И вот прогремел выстрел: один их мужчин упал. Девушка увидела кровь, она обагрила её белое свадебное платье, перчатки, наконец, она струилась по алтарю…
        Девушка проснулась, ей трясло мелкой дрожью, на лбу выступил холодный пот.
        - Господи! И надо же такому присниться! А, если дело действительно дойдёт до дуэли? - ведь Марфуша нагадала ссору промеж королей! Ох…
        Соня перевернулась на бок, но сон всё равно не шёл, она долго ворочалась и заснула только под утро…

* * *
        После того, как Соня покинула каморку Марфуши, та встала на колени перед маленькой иконкой Божьей матери, что висела в углу и начала истово молиться.
        - Матерь Божия, прости грехи мои. Гадание - грех и теперь я это точно знаю, никогда более карты не возьму в руки. Помилуй ты Сергея Васильевича и Альберта Вениаминовича неразумных, влюблённых в барышню Софью Николаевны. Не допусти ссоры промеж них и дуэли! Пускай любовные дела ихние решаться мирно и чинно, как и подобает в подобных случаях…
        Глава 11
        На следующий день Соня встала поздно, голова болела, она чувствовала себя полностью разбитой. Не успела она умыться и привести себя в порядок, и в то время, когда Марфуша наводила ей причёску перед зеркалом, в комнату вошла прислуга с огромным букетом алых роз.
        - Барышня, - девка поклонилась, - посыльный вот букет вам велели передать и письмо.
        Соня удивилась.
        - Давай письмо, цветы поставь в вазу в гостиной. Хотя, не надо в гостиную - там бегонии… Поставь сюда, - девушка указала на фарфоровую вазу саксонского производства, стоящую в углу. - Да воды не забудь налить, а то цветы завянут, да и сахара добавь пару столовых ложек, дабы дольше стояли…
        - Слушаюсь, барышня.
        Соня распечатала письмо и прочла:
        «Софья Николаевна!
        Горю желанием увидеть вас на балу у баронессы фон Визен. Надеюсь, ничто не помешает нашей встрече. Примите сей букет в знак моей любви и уважения.
        Альберт».
        Письмо привело Сонечку волнение: «Ах, он думает обо мне… Как это приятно… А цветы - просто прелесть! Непременно уделю ему внимание на балу…А Сергей? Увы, от него - никаких известий и знаков внимания».

* * *
        Во время завтрака семейства Бироевых, в дверь дома позвонили: ещё один посыльный принёс очередной букет для Софьи Николаевны, на этот раз - белые розы.
        Когда же Соня увидела букет, то заметила конверт посередине, скрываемый цветами.
        - Боже мой! - воскликнула она. - А это-то от кого?
        Она распечатала письмо и сразу же увидела знакомый почерк кузена.
        «Дорогая кузина!
        Отправляю сей букет, дабы вы не сердились на меня за столь длительное отсутствие, ибо предстоящий императорский смотр не позволяет мне покинуть полк. Я очень скучаю по всему вашему семейству, не чаю как скорее вырваться со службы и очутиться в вашей уютной гостиной. А ещё я очень хочу видеть вас, Сонечка…
        Вчера вечером я узнал от Альберта, что в предстоящее воскресенье баронесса фон Визен даёт бал в честь помолвки своей дочери. Мне жаль, что я не смогу танцевать с вами, увы, но служба не позволяет. Зато Альберт клятвенно обещал опекать вас от всяческих самозванцев. Кстати, я рад, что история с «бароном» наконец закончилась.
        Сергей».
        Девушка пришла в замешательство, её сердце буквально разрывалось надвое:
        - Что же это происходит?! - Недоумевала она. - Два букета - почти одновременно. Это совпадение, или они сговорились? Или права Марфуша - быть ссоре промеж королей… Сергей ничего не подозревает об ухаживаниях Альберта за мной. Он доверяет своему другу опекать меня. Боже мой, что же будет?!
        Соня нервно теребила письмо, но всё же пришла к окончательному решению: она непременно отправится к баронессе фон Визен в воскресенье.

* * *
        Утром, в воскресенье, Сонечка поднялась рано. Её не покидало некое странное чувство: в нём было и волнение, и любовное возбуждение, и страх перед неизвестностью. А ещё Соне хотелось быть самой красивой на балу, даже затмить юную фон Визен, которая считалась весьма привлекательной, если конечно, не брать во внимание размер её приданного.
        После завтрака Соня предавалась безделью: делать ничего не хотелось, она сначала хотела спуститься в оранжерею и полить бегонии, но затем передумала. Вместо этого она отправилась в библиотеку и достала наугад книгу. Ею оказалась «Двенадцатая ночь» Шекспира. Сонечка знала, что молодые барышни гадают по книгам: загадывают страницу наугад, а затем строку… Потом читают «предсказание» автора, правда часто получается совершенная бессмыслица, но это никого не смущает. Напротив все ищут тайный смысл в этой бессмыслице, и как не странно - находят. Ведь при желании можно истолковать «предсказание» как угодно.
        Сонечка зажмурилась, открыла книгу где-то посередине и ткнула пальчиком на странице.
        И это оказались следующие строфы:
        О, музыка, ты пища для любви!
        Играйте же, любовь мою насытьте,
        И пусть желанье, утолясь, умрет!
        Вновь повторите тот напев щемящий,  —
        Он слух ласкал мне, точно трепет ветра,
        Скользнувший над фиалками тайком,
        Чтоб к нам вернуться, ароматом вея.
        Нет, хватит! Он когда-то был нежнее…
        Как ты могуч, как дивен, дух любви!
        Ты можешь все вместить, подобно морю,
        Но то, что попадет в твою пучину,
        Хотя бы и ценнейшее на свете,
        Утрачивает ценность в тот же миг:
        Такого обаянья ты исполнен,
        Что подлинно чаруешь только ты![8 - У.Шекспир «Двенадцатая ночь, или что угодно» перевод Э.Л. Линецкой, 1959 год.]
        Соня буквально замерла, прочитав между строк свою будущую судьбу. Она быстро поставила книгу на место и покинула библиотеку.

* * *
        Остаток дня, вплоть до того момента, как семейств Бироевых преступило к сборам на предстоящий бал, прочитанные строки не давали покоя Соне. Даже, когда матушкин парикмахер завивал ей щипцами локоны, в голове крутилось: «Любовь питают музыкой… О дух любви, как свеж и легок ты… Мечтанье так богато волшебствами…»
        И вот Сонечка была готова, она надела тоже платье нежно-персикового цвета из лионского шёлка, что и на предыдущий бал графини Преображенской, и коралловое ожерелье.
        Окинув себя придирчивым взглядом в зеркале, девушка осталась довольной увиденным отражением: да она непременно произведёт впечатление на балу и Альберт окончательно потеряет голову.

* * *
        Дом фон Визенов встретил карету Бироевых многочисленными газовыми фонарями, освещающими внутренний двор и парадную. В доме также горели свечи, не было, пожалуй, ни одного не освещённого окна.
        Семейство фон Визен были готовы к приёму дорогих гостей, и те постепенно начали пребывать. Соня заметила, что поодаль уже стояли порядка семи-восьми карет. «Наверняка Альберт Вениаминович уже приехал», - подумала она в сладостном предвкушении, как он подхватит её и закружит в вихре танца.
        Бироевы вошли в дом, лакеи помогли им снять Николаю Дмитриевичу шубу, дамам же - меховые мантеле.
        Не успели Бироевы войти в зал, как к ним подошёл Станислав Фёдорович, сгоравший от нетерпения увидеть свою обожаемую Елизавету. Глав семейства не без удовольствия поприветствовал своего будущего зятя, они обменялись рукопожатием.
        Елизавета сияла от счастья, она подхватила своего жениха под руку, расточая окружающим обворожительные улыбки.
        «И что только с человеком делается! На балу - само очарование, дома - злыдня, каких свет не видывал…» - подумала Соня и проследовала в зал рядом с родителями.
        Гости уже начали собираться, Бироевы поспешили выразить свои поздравления чете фон Визен.
        Соня не долюбливала чванливую Амалию, дочь баронессы, но всё же нашла для неё несколько приветливых слов. Жених её, господин Романовский Владимир Викторович, знакомый уже по балу у графини Преображенской, и вовсе не произвёл на неё ни малейшего впечатления. Соня почему-то пожалела их обоих: она была просто уверена - предстоящий брак свершиться только по расчёту.
        После светских формальностей Соня, наконец, смогла оглядеться. Она искала Альберта: и вот он, улыбаясь, шёл ей навстречу.
        - Ах, Софья Николаевна! Счастлив видеть вас! - он откланялся. Соня протянула руку для поцелуя.
        - Как давно вы прибыли, Альберт Вениаминович? - поинтересовалась прелестница.
        - Да только что… Уже успел поздравить Амалию и поприветствовать вашего папеньку.
        Альберт буквально пожирал девушку глазами: до чего же она была хороша!
        Соня прекрасно это понимала, и наслаждалась своей красотой и молодостью.
        Неожиданно она заметила, что Альберт уже не носит повязку: его подбитый глаз был искусно припудрен, синяк почти не виден.
        Соня поймала себя на мысли: что повязка придавала поручику некую таинственность, но теперь, увы…

* * *
        На протяжении всего бала Альберт не покидал Сонечку и оказывал ей знаки внимания. Единственным танцем, который юная Бироева не станцевала с кавалером, была мазурка, и то только потому, что она сильно устала и пожелала отведать мороженого.
        Чета Бироевых весь вечер наблюдала за своей младшей дочерью и пришла к выводу, что та явно увлечена поручиком Гварди, возможно даже серьёзно. Впрочем, Агриппина Леонидовна посоветовала мужу не торопить события: всякое может случиться - кто поймёт душу юной прелестницы, ведь сегодня ей нравится один кавалер, а завтра возможно - другой.
        Николай Дмитриевич же настаивал: Соня увлечена серьёзно, а уж поручик - тем более. Теперь уж жди его со дня надень при полном параде и цветах - непременно придёт просить руки дочери.
        Агриппина Леонидовна спорить не стала: ей и самой хотелось устроить судьбу дочерей как можно выгоднее и быстрее, пока они ещё в самом «соку».
        Глава 12
        Глаз Альберта приобрёл, наконец, приличный вид: синяк почти прошёл, можно было появляться в обществе и без искусного припудривания оного. И он тотчас явился в полк, дабы подготовка к императорскому приезду была в самом разгаре.
        Сергей встретил друга с распростёртыми объятиями:
        - Наконец-то Альберт и вы погарцуете на плацу!
        Тот усмехнулся:
        - Да, право - занятие достойное гусара.
        - Расскажите мне лучше, как там Бироевы, особенно Сонечка?!
        Альберт откашлялся.
        - Да, как…как? Всё у них нормально. Софья Николаевна расцвела пуще прежнего. Это проходимец барон, который оказался в действительности артистом, более и носа не кажет… Я обещал его пристрелить при первой же возможности, думаю, это охладило его любовный пыл.
        - Надеюсь. А как бал у барона фон Визен? - продолжал расспрашивать Сергей.
        - Прекрасно. Амалия теперь помолвлена с неким господином Романовским, говорят, он весьма состоятелен. Так, что фон Визены довольны. Да, я, наверное, не сказал вам: Елизавета Николаевна также помолвлена с господином Нижегородским.
        - Лиза?! - воскликнул Сергей. - Конечно же, я прекрасно помню Станислава Фёдоровича, они познакомились у графини Преображенской. Он мне сразу же понравился: человек серьёзный и благородный. Да… - Он немного замялся. - Скажите, Альберт, а Соня…она… Словом, не проявляет ли она к кому-либо из мужчин серьёзного интереса?
        Альберт не знал, что и ответить.
        - Да нет, разве, что ко мне…
        Сергей воспринял ответ друга, как шутку и от души рассмеялся.
        - За что я вас люблю Альберт, так это за умение повысить настроение окружающим!
        - Полноте, Сергей. А, если я говорю совершенно серьёзно?!
        Сергей снова рассмеялся.
        - Давайте лучше немного выпьем, мой друг. А то красное французское вино слишком заждалось.
        Он наполнил бокалы. Альберт опил и сказал:
        - Недурственно, недурственно. А что бы сделали, Сергей, если бы узнали, что Софья Николаевна выходит замуж? - и не за вас!
        - Не понимаю вас, к чему все эти двусмысленные вопросы? Она, что действительно помолвлена? И с кем же?
        - Пока нет… Но всё может случиться: она девушка юная и весьма привлекательная. На балу у фон Визенов она пользовалась огромным успехом.
        - Так…так, - насторожился Сергей. - Теперь я понимаю: вы не спроста затеяли этот разговор. У Сони появился поклонник. Кто он? Говорите!!!
        Альберт не ожидал подобной бурной реакции.
        - Успокойтесь, Сергей! На балу Софья Николаевна танцевала только со мной, но я видел: какие взгляды метали на неё мужчины.
        - Понятно, вы решили меня позлить. Что ж вам сие удалось! - Сергей залпом осушил бокал.

* * *
        Ночью Сергей спал плохо, мало того, что его раздражал храп Альберта, но и в голову лезли различные мысли: «А вдруг Соня увлеклась Альбертом? И что же? Она вольна поступать, как пожелает… Мы не связаны с ней никакими обязательствами… А Альберт… Неужели он пренебрег нашей дружбой? Нет, не может быть, он не способен на такой бесчестный поступок. Он бы признался, если бы полюбил Сонечку. Да и потом Альберт - известный ловелас. Что для него - юная неопытная барышня?»

* * *
        На утро посыльный доставил Сергею пакет, на котором значилось его имя, фамилия и местоположение полка. Он весьма удивился и распечатал сие послание:
        «Сударь! Пишу вам из чувства долга и сострадания. Ваш друг, Альберт Вениаминович Гварди, и ваша кузина, Софья Николаевна Бироева, состоят в любовной связи.
        Это длится уже неделю, почти с первого же дня, как господин Гварди появился в доме Бироевых. Он повёл себя нахально и самоуверенно, увы, но молодёнькие барышни именно на таких мужчин и обращают внимание по причине совей неопытности. И вот этот человек соблазнил несчастную девушку. Не знаю: что же теперь будет?!
        Поверьте, я искренне встревожен: ибо считаю святыми узы брака, а потерю целомудренности юной девушкой - непоправимой!
        Доброжелатель».
        У Сергея всё поплыло перед глазами, в голове помутилось. Затем на него накатила безудержная ярость. Он схватил саблю и со всего размаха рубанул ею стол.
        В это момент в комнату вошёл Гварди.
        - Что с вами, дорогой друг? - искренне удивился он.
        - И вы ещё смеете называть меня своим другом?! Вот, прочтите!!! - Сергей протянул Альберту письмо, по-прежнему сжимая в правой руке саблю.
        По мере того, как Гварди читал сие послание доброжелателя, лицо его бледнело и вытягивалось от удивления.
        - Что это? Я не понимаю…
        - Это письмо, как видите! Вам есть, что возразить по поводу написанного?!
        - Разумеется. Я решительно заявляю: это - пасквиль, чернящий меня, хотя, впрочем, плевать! Главное - задета честь Софьи Николаевны! Неужели вы верите этой гнусной сплетне?
        - Сударь, сплетня - это привилегия рынка и мещанок! Здесь же ясно написано, что вы с первого же дня обольстили её!
        - Господь с вами, Сергей! Вы что сомневаетесь в своей кузине?! Вы меня удивляете! Да и потом, я не сошёл с ума, дабы соблазнять кузину своего друга.
        - Я вам не верю! Вы воспользовались обстоятельствами и вскружили голову Сонечке!
        - Вот это уже ближе к делу: во-первых, не я ей голову вскружил, а она - мне, а во-вторых, я её лишь один раз поцеловал! Это что считается для девушки потерей чести?!
        - Ага! - снова разъярился Сергей. - Вы признаёте тот факт, что целовали мою кузину?
        - Да. И вообще, я влюблён в неё и готов жениться, - резюмировал Альберт.
        Сергей буквально сник на глазах.
        - Я вас ненавижу Гварди. Вы украли у меня Соню…
        - Позвольте, сударь! Разве вы были помолвлены?
        - Нет…
        - Так что же вы хотите?! - удивился Гварди.
        - ДУЭЛИ!!! - возопил Сергей как безумный. - Немедленно! Любой вид оружия, да хоть на кулаках! Я вам не отдам Софью Николаевну!
        - Вот как! - У Альберта взыграла горячая итальянская кровь. - Тогда я пристрелю вас, сударь! Всем известно: я стреляю без промаха!
        - Посмотрим! Завтра утром, ровно в семь часов, жду вас с секундантом в Сокольническом лесу на центральной аллее. И не вздумайте хитрить, сударь!
        - Что??? - разъярился Гварди. - Ни один ещё мужчина из рода Гварди не был трусом!!! Я непременно буду, сударь, в указанном месте! И выбираю пистолеты! А теперь я более не желаю делить с вами сию комнату!
        Гварди собрал вещи и исчез за дверью.

* * *
        После ухода Гварди Сергей метался по комнате, словно разъярённый лев по клетке. Наконец протрубили сбор, он привёл себя в порядок, оделся и направился к конюшне, откуда его денщик уже выводил под уздцы коня.
        Воронов и Гварди упорно не смотрели друг на друга и встали по разные стороны шеренги. Однополчане сразу же заподозрили неладно: явно между друзьями пробежала чёрная кошка. Вскоре их опасения подтвердились, особенно когда повздорившие друзья пытались найти себе секундантов.
        Офицеры постарше и поопытнее сразу же отказались, ибо все прекрасно знали: дуэль перед императорским смотром - прямая дорога на Кавказ к абрекам. Но Воронова и Гварди было не остановить. Они сговорились с двумя недавно прибывшими в полк корнетами, жаждущими приключений и романтики. Те тотчас согласились стать секундантами, несмотря на их молодость у них уже был подобный опыт.
        Сергей предвкушал, как прострелит Гварди голову, тот же решил целиться своему сопернику прямо в сердце.
        Поздно вечером двое офицеров пришли к Воронову и попытались склонить принять мировую с Гварди, тот же решительно отказался. Офицеры поняли: быть беде.

* * *
        Воронов проснулся рано, за окном ещё было темно. Он надел венгерку, полушубок, зимнюю каракулевую высокую шапку, и направился к конюшне. Его верный денщик уже приготовил коня.
        - Господин, подумайте! - взмолился денщик, пытаясь образумить поручика, но напрасно.
        - Не лезь не в своё дело! - холодно оборвал его Сергей.
        К ним вскоре подошли секунданты и Гварди, они все вместе покинули полк и направились в Сокольники.
        Всю дорогу ехали молча, лишь один из секундантов насвистывал модный мотивчик.
        По дороге у Сергея мелькнула мысль: «А если Гварди меня застрелит? Он - меткий стрелок… Тогда она прочтёт моё письмо…»
        Наконец всадники достигли Сокольников, они въехали в лес, едва начало светать.
        Все спешились, один из секундантов взял две сабли и поставил их в пятнадцати шагах друг от друга, что означало - барьер.
        Секунданты ещё раз, как и полагается в подобных случаях, предложили противникам мировую. Те решительно отказались. Итак, дуэль была неизбежна.
        Секундант Гварди предложил выбрать пистолеты. Воронов и Гварди сошлись, взяли оружие и разошлись от установленного барьера, каждый со своей стороны ещё на пять шагов.
        Один из корнетов подошёл сначала к Гварди:
        - Сударь, в случае неудачного исхода, хотели бы передать письмо или…
        - Исход будет один, - перебил Альберт, - я убью Воронова, пусть даже остаток жизни я буду гоняться по горам за абреками.
        Секундант кивнул, понимая, что не стоит напрасно тратить время. Воронов же сразу протянул ему письмо.
        - Адрес указан на конверте. Прошу вас лично отвести сие послание адресату, если… Словом, если я буду убит…
        Все формальности были завершены. Секунданты встали поодаль, договорившись одновременно дать отмашку саблями - ибо знак этот означал: СХОДИТЕСЬ! СТРЕЛЯЙТЕСЬ!
        Воронов и Гварди едва различали друг друга в утренней дымке. Было холодно, изо рта шёл пар. Дуэлянты сбросили полушубки.
        Воронов предвкушал, как Гварди обагрит своей горячей кровью белый снег…
        Секунданты подняли сабли и…дали отмашку, дуэлянты должны были сойтись до пятнадцати шагов, отмеченных саблями, при таком расстоянии - исход дуэли смертелен!
        Грянули выстрелы….
        Гварди твёрдо стоял на ногах; Воронов же терял равновесие, покачиваясь, он ловил ртом воздух, схватившись правой рукой за простреленное левое плечо…
        Он упал, снег тотчас окрасился в красный цвет…
        Альберт, наконец, прозрел:
        - Боже мой! Что же мы наделали?! А как же Соня?! Что теперь с ней будет?!
        Он ринулся к раненому другу, тот лежал на снегу без признаков жизни.
        Альберт упал на колени и обнял Воронова.
        - Сережа! Умоляю! Не умирай! Прости меня! Ради Сони, не умирай!!!
        - Нужна срочно карета или сани. А вдруг он ещё жив? Здесь недалеко есть станция, я мигом доскачу и вернусь. - Сказал один из корнетов.
        Гварди кивнул.
        - Скорее, умоляю!
        Ему казалось, что ожидание продлилось слишком долго, но вот показался знакомый всадник, а рядом с ним - сани.
        Шустрый ямщик быстро смекнул, что произошло. Подобное в этих места не было редкостью.
        - Господин хороший, за три рублёвика домчу куда угодно!
        - Хорошо! Помоги!
        Сергея положили в сани и прикрыли полушубками. Гварди, разгорячённый, в одной венгерке вскочил на коня.
        - Быстрее! Едемте ко мне на Басманную!!!
        Глава 13
        Когда сани с раненным Сергеем достигли Басманной улицы и въехали в ворота дома Гварди, один из корнетов сказал:
        - Я намерен выполнить волю умирающего, и передать его послание…
        Альберт был настолько удручён произошедшим, что не придал значения словам корнета.
        - Как вам угодно… - сказал он и приказал слугам перенести Сергея в дом.
        Его разместили в одной из комнат на втором этаже, и Альберт тотчас послал за доктором Францем Витольдовичем, австрийцем по происхождению, которому всецело доверял.
        Покуда прислуга отправилась за доктором, Альберт приказал горничной разорвать простынь и хоть как-то перевязать раненого, ведь тот потерял уже много крови.
        Горничная растерялась, она понятия не имела, как делают перевязку в подобных случаях, но не стала возражать молодому хозяину, что она, мол, - не сестра милосердия. Ибо девушка видела, что Альберт Вениаминович в крайне удручённом состоянии.
        Когда горничная попробовала перевязать несчастного Воронова, тот начал стонать. Сердце Альберта разрывалось: «Боже мой! Как мы могли зайти так далеко?! А, если Сергей умрёт?! Неужели Софья Николаевна выйдет замуж за его убийцу, то есть меня?.. Где же доктор?!»
        Наконец к парадной дома подъехала небольшая карета на полозьях с кожаным верхом. Из неё вышел Франц Витольдович, в руке он сжимал саквояж. Он снял тёплое пальто, енотовую шапку, прислуга проводила его на второй этаж, в комнату, где находился раненный Воронов.
        Франц Витольдович вошёл в комнату, быстро окинул пострадавшего и присутствующего цепким взглядом.
        - Альберт Вениаминович, велите прислуге уйти. Мне надо осмотреть пациента. Да и,
        пожалуйста, расскажите о том, что случилось…
        Горничная поклонилась и с радостью удалилась, её уже мутило от вида крови.
        - Мы дрались на дуэли… Я ранил своего друга, - коротко, запинаясь, пояснил Гварди.
        - Так, так… Горничная перевязывала… - догадался доктор.
        Он быстро разрезал самодельные бинты скальпелем и начал осматривать рану.
        - Пуля застряла в кости, надо удалять, иначе ваш друг истечёт кровью и умрёт. Вы же, любезный Альберт Вениаминович, направитесь на Кавказ.
        - Да, гоняться за абреками по горам, - закончил фразу Гварди. - Неужели всё так безнадёжно?
        - Думаю, что - нет. Прикажите горничной принести воды, водки для обезболивания и полотенец побольше. Плохо, что он потерял много крови…
        Франц Витольдович открыл саквояж и начал раскладывать на столе инструменты. От их вида у Альберта по спине пробежал холодок, под «ложечкой» неприятно засосало.
        - Вы готовы мне ассистировать? - поинтересовался доктор.
        - Все, что угодно!
        - Вот и прекрасно… Помнится мне, в прошлом году вы тоже кого-то подстрелили, дорогой поручик…
        Альберт замялся.
        - Да, но слава богу, рана была пустяковая.
        Вошла горничная и лакей. Девушка держала таз с водой, лакей же - полотенца и штоф водки.
        - Прекрасно. Поставьте всё на стол. - Приказал Франц Витольдович. - И проследите, чтобы нас никто не беспокоил.

* * *
        Корнет доставил письмо адресату, как и обещал Воронову. Было около девяти часов утра, когда он передал конверт лакею Бироевых.
        Соня уже не спала. Она сидела перед зеркалом в пеньюаре, Марфуша причёсывала ей волосы.
        В дверь постучали: лакей переел письмо Марфуше.
        - Барышня, вам…
        Соня сразу же определила почерк Сергея и быстро распечатала послание.
        «Дорогая кузина! Да, что там, скрывать: любимая Сонечка!
        Завтра утром я намерен стреляться со своим однополчанином поручиком Гварди. Не буду утомлять вас подробностями нашей ссоры, хочу сказать лишь одно: Я ЛЮБЛЮ ВАС!!!
        Если вы читаете это письмо, то скорее всего я ранен или убит… Прощайте навсегда!
        Сергей Воронов».
        Соня бледнела по мере прочтения письма и когда она достигла роковой последней строки, перед глазами всё поплыло, она вскрикнула и повалилась прямо на туалетный столик, потеряв сознание.
        Марфуша испугалась до смерти. Она выскочила в коридор и со всех ног бросилась в комнату барыни.
        - Барыня!!! Софья Николаевна помирает!!! - кричала горничная, не помня себя от страха.
        Из комнаты выскочил Николай Дмитриевич, отец семейства.
        - Что ты орёшь, Марфуша, как чумная?! - возмутился он.
        - Барин!!! Ваша дочь помирает!!! Упала она и не дышит!
        - Что???
        Бироев бросился в комнату дочери. На крик горничной уже спешила Агриппина Леонидовна.
        Николай Дмитриевич застал Соню ещё в бессознательном состоянии, она так и лежала, опершись на туалетный столик. Он подхватил её и положил на кровать. Тут подоспела Агриппина Леонидовна и приказала Марфуше принести нюхательную соль.
        Она распустила шнуровку на платье дочери, дабы той было легче дышать. Бироев прильнул к груди Сонечки.
        - Дышит. Надо послать за доктором. Думаю, - это обморок.
        Прибежала Марфуша с нюхательной солью и тотчас сунула её под нос Сонечки.
        Девушка постепенно приходила в себя, когда она открыла глаза, то увидела склонившихся над ней маменьку с папенькой.
        - Соня, девочка моя! - Расчувствовался Бироев. - Как ты нас напугала! Что же тебя так расстроило?
        - Николай Дмитриевич, позвольте… - робко произнесла Марфуша.
        Бироев обернулся и воззрился на горничную.
        - Говори!
        - Софья Николаевна получила письмо.
        Послание Сергея валялось на полу около туалетного столика, и в пылу происходящего никто не обратил на него внимание. Горничная подобрала его и потянула Бироеву. Тот быстро прочёл его.
        - Агриппина Дмитриевна! Душа моя… - Николай Дмитриевич не выдержал и разрыдался, как ребёнок.
        Барыня не на шутку испугалась, выхватила письмо у мужа, бегло прочитала и пришла в ужас.
        Марфуша, глядя на эту душераздирающую картину, также всплакнула, правда не понимая ещё в чём собственно дело.

* * *
        Бироев велел заложить карету и направился в полк Воронова. Но, увы, он мог только выяснить, что рано утром его двоюродный племянник должен был стреляться с Альбертом Гварди.
        Бироев пришёл в ужас: ведь Альберт Вениаминович посещал их дом и даже нравился Сонечке! Он узнал, что дом Гварди находится на Басманной, и тотчас направился по указанному адресу.
        Когда он увидел Сергея, тот спал. Франц Витольдович умело извлёк пулю из плеча, кровотечение остановилось, жизнь раненого теперь была в безопасности.
        - Не волнуйтесь. Всё самое страшное позади. - Пояснил доктор. - Теперь вашему племяннику нужен покой и хороший уход. Организм у него молодой и сильный, через месяц все забудут о сей неприятности. Правда, она могла стоить ему жизни…
        - Благодарю вас…
        Бироев гневно посмотрел на Альберта, тот в свою очередь не желал оправдываться, ибо понимал: в данном случае это бесполезно.
        - Сударь, - обратился Бироев к поручику Гварди. - Вы ведь посещали наш дом! Как вы могли решиться на дуэль?! Неужели из-за моей младшей дочери?
        Гварди кивнул.
        - Я очень сожалею, но это была честная дуэль.
        - Вы понимаете все последствия?
        - Да. Меня разжалуют и сошлют в какую-нибудь глушь.
        - Скорее всего так и будет. А вы не пробовали просто поговорить с моей дочерью и узнать: кому она отдаёт из вас двоих предпочтение?
        Альберт пожал плечами.
        - Понятно, - подытожил Бироев. - Кровь взыграла, было не до того… Слава Богу, Сергей жив. Могу обещать вам лишь одно: я напрягу все свои связи, дабы вас не разжаловали и не отправили на Кавказ, а хотя бы, скажем, - в какую-нибудь близ лежащую губернию…
        Глава 14
        Соня с нетерпением ждала возвращения папеньки. И чего она только не передумала за это время: «Гварди признался Сергею, что ухаживал за мной… Тот, конечно, подумал, что я отвечаю Альберту взаимностью… А разве нет? Ведь я позволила поцеловать себя? А на балу у баронессы фон Визен, Альберт при всех ухаживал за мной, я же не противилась, а напротив… Я никогда более не буду встречаться с Гварди, впрочем, наверняка его переведут в другой полк. И поделом ему! Ах! Я сама во всём виновата: моё легкомыслие погубило жизнь Сергея и карьеру Альберта… Мне нет оправдания!!!»
        Сии печальные мысли прервало появление Николая Дмитриевича, он только что вернулся с Басманной из дома Альберта Гварди.
        Соня бросилась навстречу отцу.
        - Папенька, ну что? Умоляю, не молчите!
        Бироев с укором посмотрел на дочь.
        - Слава Богу, Сергей жив. Через месяц поправится. Но ты очень разочаровала меня своим поведением…
        Соня удивлённо вскинула брови.
        - Я не сделала ничего дурного. Серёжа жив, - она перекрестилась, - это самое важное для меня…
        - Очень дурно, дочь моя, что ты раздавала авансы одновременно двум молодым людям, причём друзьям. И вот результат: один чудом остался жив, другого ждут неприятности.
        - Где Серёжа?
        - У Гварди, на Басманной, под присмотром отличного доктора.
        - Я тотчас еду туда! - решительно заявила Соня.
        Вошедшая в гостиную Агриппина Леонидовна слышала почти весь разговор.
        - Соня, думаю, что тебе следует воздержаться от подобных визитов. Это неприлично.
        - Мне всё равно! - отчеканила Соня. - О каких приличиях вообще можно говорить?! Сергей написал мне письмо, где признался в своих чувствах. Могу ли я теперь отвергнуть его?!
        - Соня, - пыталась возразить Агриппина Леонидовна. - Но жалость - плохой советчик!
        - Неправда, я это делаю не из жалости. Я поняла, что люблю Сергея, я всегда его любила, просто была слишком глупа и не понимала этого.
        - А теперь поняла? - воскликнули в один голос супруги Бироевы.
        Соня серьёзно посмотрела на родителей. Агриппина Леонидовна заметила, что под глазами дочери появились тени от переживания.
        - Да, поняла… если я выйду замуж, то только за Сергея, - сказала Соня и распорядилась заложить карету.
        - Поезжай хотя бы с Лизой, - настаивала Агриппина Леонидовна.
        - Да, - поддержал Бироев свою супругу. - Ты направишься одна в дом к неженатому мужчине, не хватало нам ещё пересудов по всей Москве.
        Соня устало вздохнула.
        - Хорошо, я возьму с собой Марфушу.

* * *
        Альберт сидел в кабинете, размышляя над последними событиями. Он не в коей мере не снимал с себя ответственности за случившиеся, ибо с самого начала знал о симпатии Воронова к своей кузине, но сие обстоятельство не остановило его от ухаживания за юной прелестницей.
        Ему было всё равно, в какой полк и какую глушь его сошлют. Совесть была неспокойна перед другом и перед Софьей Николаевной. И ещё одно обстоятельство тревожило Гварди: письмо доброжелателя. Он мысленно перебирал всех своих знакомых, которые желали бы ему или Сонечке Бироевой зла. Но, увы, таковых просто не было. Неожиданно поручика осенило: актёр Самойлов, мнимый барон! - несомненно, письмо его рук дело!
        Он велел заложить карету и направился в Кривоколенный переулок, рассудив, что раз мошенник воспользовался именем барона, то непременно должен жить где-то недалеко от дома фон Унгера.
        Переулок был небольшим, поэтому Гварди не сомневался, что вездесущие дворники, а если тем ещё дать полтинник, непременно вспомнят: где проживает актёр Самойлов.
        Он велел кучеру притормозить перед домом барона фон Унгера, выглянул из окошка кареты и осмотрелся. С противоположной стороны переулка располагались доходные дома купца Коробейникова, где снять квартиру было недёшево, особенно если взять во внимание склонность Самойлова к различному роду увеселениям, ресторанам и дорогим костюмам.
        Поэтому Гварди велел кучеру двигаться дальше вдоль переулка. Около одного из домов, с вида попроще, чем доходные дома Коробейникова, он увидел дворника, расчищавшего снег.
        - Любезный! - Окрикнул его Гварди, приоткрыв дверцу кареты.
        Дворник бросил лопату на сугроб и подошёл к карете.
        - Что вам угодно, сударь? - вежливо поинтересовался дворник.
        - Голубчик, не упомнишь ли такого актёра Самойлова? - он должен где-то здесь снимать квартиру.
        Дворник усмехнулся.
        - А то как же, господин хороший. Чего ж не упомнить?
        Гварди тотчас достал полтинник из кармана и протянул дворнику. Тот довольно крякнул.
        - Квартира, сударь, это громко сказано! Актёр этот проживает в цокольном этаже. Там комнату снимает. На квартиру-то, поди, у него денег не хватает. Вот там они актёрской братией и поселись, трое их кажись… Бывают пошумливают, когда выпьют, соседи обижаются.
        - Спасибо, голубчик. А что Самойлов сейчас дома?
        Дворник почесал за ухом.
        - Кажись, не видал его со вчерашнего вечера. Уж больно пьян был. Собутыльники его, актёры, привезли с трактира еле живого… Небось отсыпается…
        - А где вход в цоколь? - поинтересовался Гварди.
        - Да я вас провожу, - вызвался словоохотливый дворник.
        Гварди очутился перед обшарпанной дверью, и дёрнул за верёвку звонка. Никакой реакции из квартиры не последовало.
        - Скажи, голубчик, а есть ли у тебя ключи запасные на случай пожара, скажем, или ещё каких недоразумений?
        Дворник снова почесал за ухом.
        Гварди, правильно истолковав сей жест, извлёк из портмоне трёх рублёвую ассигнацию.
        Дворник тотчас схватил её.
        - Сейчас откроем, не извольте беспокоиться, сударь.

* * *
        Итак, дверь квартиры отворилась. Гварди вошёл в мрачный коридор, на него обрушился запах дешёвых сигарет, пыли, пота и черт знает чего.
        Он чихнул.
        - Ох, мать их перемать! - выругался он, словно в казарме. - И как здесь жить-то можно?
        Альберт прошёл дальше, увидел кухню, уставленную пустыми бутылками и заваленную окурками. Далее шла комната, он дёрнул ручку двери, она была заперта.
        Дверь в следующую комнату была слегка приоткрыта: на кровати, облачённый в халат спал небезызвестный господин Самойлов. Альберт вошёл в его комнату и плотно затворил за собой дверь. Как ни странно, но на фоне увиденной им грязи, комната выглядела вполне прилично. Рядом с кроватью на стуле висел вполне приличный костюм, стены украшали театральные афиши. Гварди заметил, что все они пестрили именем актёра Самойлова Григория Ивановича.
        - Так, так, - протянул Гварди. - Вот, стало быть, где живёт доброжелатель.
        Самойлов завозился во сне и перевернулся на другой бок.
        Гварди взял свободный от вещей стул, поставил его напротив кровати, достал из внутреннего кармана сюртука пистолет и произнёс:
        - Добрый день, барон фон Унгер! Просыпайтесь, полиция с обыском!
        Актёр мгновенно открыл глаза и сел на кровати, спросонья не понимая: что же происходит? Когда же он очухался, то увидел напротив себя знакомого господина с пистолетом в руке.
        - Помилуйте, я же уже признался, что - никакой не барон! Тогда в ресторане! Отчего вы опять явились, да ещё и с пистолетом?! Я буду звать на помощь!
        - Сколько угодно: в квартире никого нет, я проверил. А дворник сейчас пьёт водку за моё здоровье.
        - Что вам угодно? - взвизгнул актёр.
        - Убить вас! Как в дурной пьесе: я пристрелю вас, а пистолет вложу вам в руку - самоубийство, да и только!
        - Нет, нет! Вы не посмеете! - не на шутку испугался актёр и забился в угол кровати.
        - Отчего же? Ещё как посмею! Я избавлю мир от мерзавца, который опорочил мало того, что мою честь, так ещё и честь юной девушки.
        - О чём вы говорите? Я ничего не понимаю!
        - Вы всё прекрасно понимаете - доброжелатель! Это вы отправили письмо поручику Воронову, где написали страшную ложь. Ваше письмо сыграло роковую роль!
        - Это недоразумение, я ничего не писал!
        - Писали, не писали - какая теперь разница. Я решил убить вас…
        Самойлов покрылся холодным липким потом, понимая, что доигрался. Он слез с кровати и встал перед Гварди на колени.
        - Не губите! - взмолился он.
        - Великолепно! - воскликнул Гварди. - Какая актёрская игра! Браво! А может не убивать вас? А просто сообщить в полицию о всех ваших проделках, особенно о том, что вы назывались именем фон Унгера. Поверьте, барон не потерпит таких вольностей по отношению к своей известной фамилии: вы сдохнете в подворотне, так как ни один театр не захочет иметь с вами дело!
        Самойлов рыдал, и это уже не было искусной актёрской игрой.
        - Я раскаиваюсь… Я сожалею…
        - Вот и славно. Теперь меня интересует: зачем вы это сделали? Решили мне отомстить?
        Самойлов кивнул.
        - Да…
        - Хорошо, предположим. Но зачем же впутывать госпожу Бироеву?
        - Я…я не знаю, как это получилось… Я не хотел, поверьте.
        - Конечно, я вам верю. А теперь одевайтесь!
        - Зачем?
        Актёр дрожал, как лист на ветру.
        - Поедем ко мне в гости. И вы лично скажите поручику Воронову, что, мол, не хотели, не думали…и всё такое… Если попробуете бежать: стреляю без предупреждения.
        - Вы не имеете право, я - не крепостной!
        - О, да как вы заговорили!
        Гварди вскинул пистолет и прицелился.
        - Хорошо, хорошо! Я одеваюсь! Я поеду с вами куда угодно!

* * *
        Соня и Марфуша доехали до дома Гварди, и вышли из кареты. Горничная позвонила, дёрнув за шнурок звонка. Дверь открыл пожилой лакей.
        - Сударыни, хозяина нет дома.
        - Мне нужен Сергей Воронов, - решительно заявила Соня. - Я знаю, он - здесь, раненый. Пустите меня к нему!
        Перед таким напором не устоял бы не один лакей! Соня сбросила шубу, быстро развязала шляпку.
        - Ведите меня к нему немедленно! - приказала она лакею.
        - Простите, сударыня, но как доложить о вас?!
        - Софья Николаевна Бироева!
        Лакей тотчас переменил тон.
        - Сударыня, прошу вас, следуйте за мной. И вы тоже, - обратился он к Марфуше.
        Они поднялись на второй этаж. Лакей отворил перед барышней дверь одной из комнат. Соня ещё с порога увидела Сергея, лежащего на постели, он был беден. Она бросилась к нему.
        - Боже мой!!! Сережа! Любимый!!!
        Воронов открыл глаза.
        - Соня… Это ты?
        - Да! Ты можешь говорить?
        - Да… Но с трудом…
        В этот момент комнату вошёл доктор.
        - Сударыня, кто вы? - удивился он, увидев прелестную барышню.
        - Я - невеста поручика Воронова, - отчеканила Соня.
        Сергей кивнул.
        - Так вот… простите, не знаю вашего имени…
        - Софья Николаевна, - представилась девушка.
        - Я - Франц Витольдович, доктор семейства Гварди. Так вот, Софья Николаевна, не волнуйтесь, ваш жених скоро поправится. До свадьбы его плечо заживёт.
        Соня почувствовала облегчение. Она кинулась на шею доктору и расцеловала его.
        - О, сударыня! Не стоит, а то ваш жених поправится и чего доброго вызовёт меня на дуэль.
        Эпилог
        Начало июля выдалось жарким. Уже к обеду стояла удушающая жара, давящая на улице на голову и плечи. Поэтому супруги Бироевы решили, что венчание дочерей-невест с их женихами непременно следует провести утром, часов в десять.
        Соня и Лиза облачились в прелестные свадебные платья и с нетерпением ожидали, когда прислуга украсит коляску цветочными гирляндами.
        Лиза была совершенно спокойна, Соня же заметно нервничала. Старшая сестра снисходительно улыбалась и пыталась, как ни странно, приободрить Соню.
        - Не волнуйся. Всё пройдёт прекрасно. Или ты сомневаешься в своих чувствах?
        - Нет, что ты!
        - Тогда возьми себя в руку: не ты первая замуж выходишь. Не следует так переживать: эка, невидаль!
        - Удивляюсь я, Лиза, твоему спокойствию…
        - Ну, сама подумай: что может случиться? Всё уже обговорено и приготовлено!
        - Да, да, - кивала Соня. - Но всё же у меня - странное чувство…
        Родители и невесты сели друг напротив друга в коляске, украшенной цветами, та тронулась по направлению к Воздвиженки, где в церкви Святого Павла должно было состояться венчание. Ещё две коляски с гостями и подружками невест двинулись следом.

* * *
        Сергей Воронов и двое его сослуживцев, - увы, но поручик Гварди пребывал на службе в отдалённом полку, что в Смоленском уезде и не смог приехать - также сели в коляску и направились в церковь на Воздвиженки.
        Сергей пребывал в прекрасном настроении, его друзья шутили, предвкушая отличное застолье и праздничный бал. Коляску Сергея также украшали многочисленные гирлянды цветов, по её виду безошибочно можно было определить: жених едет в церковь, дабы обвенчаться.
        Неожиданно непонятно откуда налетели пчёлы, они назойливо кружились вокруг цветов, но и не только: насекомые надоедали своим жужжанием Сергею. И вот одна из таких надоедливых пчёл села прямо на лацкан свадебного сюртука, разумеется, Сергей попытался её стряхнуть и отогнать. Но, увы, не тут было. Разъярённое насекомое взвилось, сделало небольшой круг и…впилось прямо жениху в глаз.
        - Ой! Ой! - вскрикнул Сергей и схватился за глаз.
        - Что случилось? - недоумевали друзья.
        - Больно!!!
        Сергей ощутил резкую боль в глазу, затем - жжение.
        - Дай посмотрю, что там… - предложил один из друзей и отстранил руку жениха от глаза.
        - Господи! Смотрите! Глаз вздулся и заплывает! Этого только не хватало! - сокрушались друзья.
        Сергей чувствовал, что глаз буквально наливается отёчностью.
        - Что же делать? Как я предстану перед невестой, тётушкой, дядюшкой и гостями?!
        - Ну, что поделать! - Сказал один из гусаров. - Се ля ви! Значит, пойдёшь под венец с одним глазом! Не отменять же свадьбу?!
        Он снял с шеи тёмно-бежевый платок, сложил его в несколько раз и протянул жениху.
        - Вот завяжи глаз. Ничего, не расстраивайся, в первой брачной ночи - глаз не главное!
        Гусары дружно засмеялись.

* * *
        И вот все собрались в церкви Святого Павла, что на Воздвиженки. Невесты и женихи стояли перед алтарём, гости же - поодаль, как и положено.
        Вышел священник, он окинул гостей придирчивым взглядом, затем - две пары, которые ему предстояло обвенчать.
        Да, многое видел священник за свою долгую жизнь, но такое - впервые. Перед ним стояли две очаровательные молоденькие невесты, рядом с ними - солидные женихи, причём на лице каждого из них - повязка, скрывающая правый глаз.
        Священник перекрестился и пробормотал:
        - Чудны дела твои, Господи…
        И начал обряд венчания.
        Соня же пребывала в эйфории - гадание сбылось…
        Фамильный крест
        Глава 1
        Новый 1850 год семья Еленских встретила весьма скромно, даже в понимании такого небольшого городка, как Жиздра. Жалованья Иннокентия Петровича, преподавателя словесности в местной мужской гимназии, хватало лишь на то, чтобы оплатить казенную квартиру, купить дров для печки и скромно питаться.
        Женился он сравнительно поздно, почти в тридцать пять лет, до этого слыл в гимназических кругах филоматом[9 - Филомат - человек, увлеченный науками.] и закоренелым холостяком. Этих двадцати рублей хватало на скромную жизнь, а более Иннокентию и не требовалось. Он с увлечением много лет подряд писал труд о легендарном вожде гуннов, Атилле, мечтая, что когда-нибудь его издадут. Но годы шли «Атилла» распухал от новых глав и замечаний, но был далек еще от того момента, когда рукопись можно отправить посылкой в «Московский альманах».
        Хозяйством Иннокентий Петрович в то время не занимался: то лекции в гимназии, то написание рукописи, и поэтому жилище его приобрело запущенный вид. Постоянное питание в ближайшем трактире, было накладно, и, скажем, весьма сомнительного качества. В последнее время у Еленского начала пошаливать печень, а посему, он нанял прислугу, молодую девицу Наталью, абсолютную сироту, из жиздренских мещан.
        Жалованье Еленский положил Наталье небольшое, пять рублей в месяц, с условием, что она может питаться вместе с ним. Вскоре закоренелый холостяк привык к обществу молодой прислуги, что и говорить, она была чистоплотна и готовила отменно, - не чета, дешевому трактиру, да и долгими зимними вечерами было с кем переброситься словцом. Наталья не могла оплачивать свое убогое жилище из расчета столь скромного заработка, как пять рублей в месяц. И с позволения Еленского перебралась к нему на квартиру, поселившись в маленькой комнатке подле кухни, по всей видимости, некогда предназначенной для кладовки или другого хозяйственного помещения.
        Наталья вела себя сдержанно, перенеся свой незатейливый скарб, поместившийся в одном узле, завязанным большим клетчатым платком, устроилась в «кладовке» и ничем не выказывала своего интереса к хозяину. Хотя ее начали посещать мысли, весьма опасные для девушки ее возраста, недавно ей исполнилось двадцать, а женихом она так и не обзавелась - бесприданница не нужна никому, даже простому мещанину. Воображение Натальи рисовало, как она и Иннокентий Петрович сидят за столом, накрытым белой накрахмаленной скатертью «ришелье», и пьют чай из больших цветных чашек. Иннокентий Петрович довольно поглядывает на нее, на столе стоит новый медный самовар, а она, одетая по последней мещанской моде, в бежевое сатиновое платье с кружевной отделкой и в такого же цвета чепец, ухаживает за хозяином, как за мужем.
        Однажды по весне, когда все живое на земле жаждет любви и распускает листву, молодая, кровь с молоком девица, расплела косу, надела самую лучшую ситцевую ночную сорочку, и решительно направилась в комнату хозяина.
        Когда она отворила дверь, Иннокентий Петрович уже лежал в кровати и читал книгу при свете свечи.
        - Наташа, что случилось? - удивился он.
        - Ничего… - растерялась девица, ее решительность мгновенно улетучилась, а щеки залил густой румянец.
        - Голубушка, но как же ничего! Ведь вы пришли ко мне в столь поздний час, значит, на то была причина?! - не унимался Еленский. - Говорите, не стесняйтесь, вон вы уже и покраснели - и напрасно: разве я обижал вас?
        - Нет, что вы, Иннокентий Петрович, вы так добры ко мне… - пролепетала девушка. - Просто я… Я подумала, что вам одиноко также, как и мне… И вот я решилась…Простите меня!
        Наталья разрыдалась и убежала в свои скромные апартаменты.
        - Боже! - догадка осенила Иннокентия.
        Он вскочил, накинул на плечи видавший виды халат, и босиком направился к Наталье. Она же лежала, уткнувшись в подушку, на кровати, и плакала навзрыд.
        - Голубушка, ну что вы право?! - Иннокентий присел рядом с девушкой и, поглаживая ее по спине, попытался успокоить.
        Наталья заголосила еще сильнее:
        - Простите меня, дуру! Вы такой образованный, в гимназии учите… А я, едва писать умею… Конечно, зачем я вам, да еще бесприданница?
        - Ну, причем, здесь это… Деньги для меня не значат ровным счетом ничего! Хотя без них не прожить… - вздохнул Иннокентий. - Вы, мне очень симпатичны, но просто молоды и я не решался…
        Наталья подняла с подушки зареванное лицо:
        - Так вы не брезгуете, мной, сиротой? - удивилась она.
        - Упаси Боже, Наталья, ну, что вы говорите! Вы - милая, хозяйственная девушка. Да я, честно говоря, привык к вам.
        - То-то и оно, хозяин… - зарыдала опять девушка. - И я к вам привыкла…
        Иннокентий обнял ее, так они просидели довольно долго. Наталья обильно орошала халат хозяина слезами, тот же, в свою очередь, боролся с естеством, пребывавшим в полном смятении от чувственных излияний прислуги. Наконец, мужское начало взяло верх над филоматом, и он стал осыпать заплаканное лицо девушки страстными поцелуями. Она тут же прильнула к нему, ничуть не смущаясь, своего полного отсутствии опыта. Упругая грудь Натальи вздымалась от волнения и возбуждения, Иннокентий же окончательно распалился: целовал ее в губы, шею, а затем в грудь. Наконец, он завалил девушку на кровать, его руки скользнули под ее ночную сорочку…
        Наталья, повинуясь природному женскому инстинкту, обвила Иннокентия полными ногами, тот же более не в силах справиться с искушением, вошел в нее, девушка вскрикнула. Иннокентий, понимая, что он - первый мужчина в ее жизни, старался быть не торопливым и нежным, но это ему удавалось с трудом, ведь столько лет он прожил без женщины! Едва войдя в Наталью, его мужское достоинство извергло семя, оросив плоть Натальи, она, почувствовав это, разрыдалась от счастья, подумав, что, наконец, и у нее будет ребенок.
        Через девять месяцев родилась девочка, весьма хорошенькая, как две капли воды похожая на мать. Нарекли девочку при крещении Ариной. Иннокентий был счастлив, и как порядочный человек обвенчался с Натальей в ближайшей церкви. Торжество прошло очень скромно, почти без гостей, присутствовали лишь свидетели - коллега Иннокентия с супругой.
        Увы, но Наталья ничего не могла подарить своему жениху в столь торжественный день, кроме своей любви и верности, тот же преподнес ей поистине великолепный подарок, если взять во внимание скромное материальное положение новоиспеченной четы - небольшой серебряный крест, осыпанный мелкими рубинами. Крест некогда принадлежал матери Иннокентия и передавался по женской линии в роду Еленский. Наталья, обомлев от такой красоты, надела цепочку с крестиком на шею, и не сводила взгляда полного обожания со своего Кешеньки, теперь уже законного супруга.
        Глава 2
        Время неумолимо летело вперед: Арина росла, начала сидеть, затем ходить и, наконец, говорить. Девчушка болтала без умолку на каком-то птичьем языке, понятном лишь Наталье. Наталья, привыкшая жить небогато, во всем себе отказывать, перешивала Аринушке свои старые вещи, но и таковых было немного, так как изнашивалось все почти до дыр.
        Молодая хозяйка, в первую очередь, старалась для мужа - на службу в гимназию с залатанными рукавами не пойдешь. Финансовое положение семьи не менялось, о прибавке к жалованью Иннокентий и не мечтал, да что и говорить, был он человеком на службе робким, не умеющим за себя постоять.
        Наталья, понимая проблемы Кешеньки, и словом никогда не обмолвилась как ей тяжело. Еленский же, каким бы эгоистом он ни был, не мог не замечать, как жена выгадывает и выкраивает из его скудного жалованья, дабы содержать дом впорядке. Жиздра был городком небольшим, десять тысяч жителей, не более, - с двумя мужскими гимназиями и одним пансионом для благородных девиц, где в строгости воспитывались дочери окрестных помещиков и местных полуразорившихся дворян. А посему поменять место службы представлялось делом практически невозможным, если отсутствует протекция.
        Вот уже много лет как Еленский переписывался со своим другом детства Аристархом Матвеевым, успешно перебравшимся в Москву и получившим чин коллежского асессора при одном из московских меценатов.
        Меценат сей опекал мужские городские гимназии и имел собственную частную школу. Аристарх много раз писал Еленскому, приглашая его в Москву, обещая всяческое содействие, но, увы, Иннокентий не желал покидать насиженное место, хотя и прекрасно понимал - в Жиздре приличной высокооплачиваемой службы ему не найти.
        Получив очередное письмо, от своего друга, а тот уже знал о женитьбе Иннокентия, и вновь предлагал перебраться в Москву, дабы устроиться учителем словесности в частную школу мецената, Еленский задумался: а может и правда согласиться?
        - Наташа, я получил очередное письмо от Аристарха - приглашает в Москву, обещает помочь с «хлебным местом».
        Наталья встрепенулась, она долго ждала, когда же, наконец, муж затронет эту тему, сама же первой говорить не решалась. Ариша сидела за столом, ловко водила цветным карандашом по бумаге, получалось существо похожее на верблюда.
        - Кешенька, конечно, это славно - Москва, хорошая служба… Да и Ариша подрастает… Что она увидит в Жиздре?
        - Да, ты права, ничего не увидит, - согласился супруг.
        - Ты поезжай, устройся, и нас потом выпишешь.
        На том супруги и порешили: Иннокентий оправится в Москву, а Наталья будет ждать его письма.
        Сказано - сделано. Еленский рассчитался из гимназии, собрал вещи и отправился в путешествие. Дожив почти до тридцати восьми лет, он ни разу не покидал родного города, теперь же ему предстояло проделать почти триста пятьдесят верст по российским дорогам, да еще и не всегда спокойным.
        Шел 1853 год, крепостные крестьяне изнывали под гнетом помещиков, иные не выдержав барщины и самодурства хозяев, бежали в леса. Их то и дело ловили с солдатами, но всех переловить не удавалось. Те, кто поумнее, промышляли разбоем на дорогах и весьма успешно - Россия большая, дорог хватало на всех беглых крестьян. Поговаривали, что на соседней Брянщине завелась банда некоего Свистуна, что, мол, перед нападением на дорожные экипажи бандиты свистят, как соловьи-разбойники.
        Но на дорогах Жиздры, а затем Сухиничей и, наконец, Козельска, что ближе к Калуге, их никто не видел.
        Поэтому Наталья, собрав в дорогу все необходимое, перекрестила своего Кешеньку, всплакнула на прощанье, как и положено порядочной жене, и долго стоя на дороге, держа Аришу за руку, махала платочком удаляющемуся экипажу.

* * *
        Спустя месяц Наталья получила письмо:
        «Дорогие мои Наташенька и Ариша!
        Наконец, пишу вам: устроился отлично - квартира казенная, весьма просторная, три комнаты и кухня, да и печка - просто великолепная, вся в изразцах. Жалованье положили, не поверишь - сорок рублей! О таком я даже не мечтал. Спасибо, моему другу Аристарху, замолвил за меня словечко перед меценатом - и на тебе все сразу!!!. Словом, жду вас с нетерпением, сами все увидите. Квартира наша располагается на Оленьем валу, что близ Стромынки, в доме мещанина Гвоздина. Нанимай экипаж, на расходы высылаю тебе пятнадцать рублей, что дали мне на подъемные, и жду с нетерпением - соскучился страшно, не привык я уже спать один, в холодной кровати, да и стряпня твоя настолько хороша, что я растрезвонил об этом Аристарху, так что новоселье будет непременно.
        Поцелуй от меня Арину.
        Ваш Иннокентий».
        Наталья начала собираться сразу же на следующий день. Еще раз, перечитав письмо и оросив его слезами радости: неужели и у нее будет в доме достаток! Она напекла пирожков, запекла в печке курицу, собрала вещи, завязав их по-простому - в узел, и отправилась на станцию экипажей, следующих до Москвы. Там она узнала, что очередной экипаж уходит завтра, в девять утра, билет стоит семь рублей. Сему обстоятельству рачительная хозяйка обрадовалась - экономия в восемь рублей, позволит купить что-нибудь в Москве для Арины или Иннокентия. Ариша, как маленький ребенок, должна будет ехать на руках у матери, и переполненная мечтами, о том, как броситься она в объятия мужа, Наталья провела последнюю ночь в Жиздре.
        Глава 3
        Ровно в девять часов утра следующего дня Наталья и Арина садились в экипаж. Их попутчиками оказались двое мужчин, по виду отец и сын, Наталья обрадовалась: дорога длинная, с мужчинами безопаснее. Попутчики никак не прореагировали на женщину с ребенком, казалось, они были очень напряжены и чем-то обеспокоены.
        Экипаж тронулся, Наталья выглянула в окно, в последний раз взглянув на родной город, подумав: «Дай Бог, чтобы сюда больше не возвращаться!»
        Экипаж мирно катил по дороге, поскрипывая рессорами. Ариша прижалась к матери, и задремала, обняв тряпичную куклу. День близился к вечеру: за это время попутчики Натальи не проронили ни слова. Но ее это обстоятельство не особо беспокоило: о чем говорить с посторонними людьми?
        Экипаж остановился, кучер открыл дверцу и громогласно объявил:
        - Остановка, господа хорошие. Мы добрались до Людиново. Ночевка на постоялом дворе - пятьдесят копеек.
        Наталья взяла сонную дочь на руки и проследовала на постоялый двор. Он оказался грязен, по полу бегали тараканы. Женщина расплатилась за ночлег и поднялась в маленькую, убогую комнатку на втором этаже. Уложив Арину на кровать и накрыв ее своим платком, она спустилась вниз, попросить чаю.
        За столом, почерневшим от бесконечных посетителей, видимо, скатерти в здешнем заведении были роскошью, сидел незнакомый кучер, ловко опрокидывая одну стопку водки за другой. Он внимательно рассматривал попутчиков Натальи, которые ужинами за соседним столом кислыми щами местного приготовления. Запах кислой капусты наполнял помещение, Наталья подумала: «Отвратительный запах. Ничего хуже в жизни не нюхала».
        - Барышня, - обратился он к ней. - И не боитесь вы одна путешествовать?
        - Отчего же, я одна? Я с дочерью. Она спит наверху в комнате. Да и господа, - она махнула в сторону мужчин, - мои попутчики.
        - А разбойников вы не боитесь? - поинтересовался настырный кучер.
        При этом вопросе попутчики Натальи насторожились и замерли, ложки с отвратительным кислым варевом зависли в воздухе.
        - Нет, отчего мне их бояться? У меня нет ничего - ребенок, да моя жизнь - вот все мое богатство.
        Незнакомый кучер ухмыльнулся. В это время хозяйка принесла чай, Наталья, поблагодарив ее, удалилась в свою комнату. Разложив на столе пирожки, она поужинала и покормила сонную Арину.
        В путь отправились рано утром следующего дня, едва забрезжил рассвет. Кучер постучал в комнатку Натальи:
        - Барышня, собирайся! Пора!
        Она встала, накинула душегрейку, одела спящую дочь, и спустилась вниз. Тут же не замедлили появиться попутчики Натальи, ей показалось, что они стали более нервными, чем накануне, и все озирались по сторонам.
        Женщина решила: «Бог бы с ними, своих забот хватает… Хотя кто знает, что у них на уме? А вдруг беглые? Говорят на Брянщине бандиты пешком по дорогам ходят…»
        С такими мыслями Наталья села в экипаж, Арина спала у нее на коленях. Утро было прохладным, стоял густой туман, Она поежилась от холода и прижала дочь к груди, Арина сладко посапывала во сне.
        Экипаж тронулся, снова заскрипели рессоры, на сей раз Наталья задремала. Снился Кешенька: красивый, родной любимый, одетый в новый мундир. Он стоял посредине большой светлой комнаты и улыбался: «Я жду тебя, я всегда буду ждать тебя…»
        Наталья очнулась оттого, что впереди, судя всего на дороге, что-то заскрипело, послышался странный шум, затем раскатисто ухнуло… И все стихло. Попутчики встрепенулись.
        - Ах, вашу душу, их мать! - ругался кучер.
        Арина проснулась:
        - Мамочка, что случилось? - спросила она спросонья.
        - Ничего, мое золотко, спи, - попыталась успокоить ее Наталья, но необъяснимое волнение и страх охватили ее.
        Экипаж остановился.
        - Пру, пру-уу! - кучер натянул поводья, лошади встали.
        В тумане виднелось дерево, лежащее поперек дороги. Кучер перекрестился, слез с козел.
        - Господа, хорошие! - обратился он к «отцу и сыну». - Надо бы дерево с дороги убрать. Черт его знает, что такое! Откуда оно взялось - ума не приложу!
        Отец с сыном переглянулись и на глазах удивленной Натальи и кучера, ловким движением извлекли пистолеты из внутренних карманов пальто. Кучер обомлел, тут же, послышался пронзительный свист. Кучер вскочил на козлы и, хлеща лошадей кнутом, что есть силы, попытался развернуть карету, но ни тут-то было - дорога оказалась слишком узкой.

* * *
        Банда Свистуна, разбойничающая на дорогах Брянщины, была небольшой - всего шесть человек, но отличалась необычайной дерзостью и неуловимостью. Поговаривали, что их вожак Свистун не любил лишних жертв и всегда предлагал добровольно отдать все ценное, но ежели господа артачились, уж не взыщите - в дело шли ружья, пистолеты и топоры, - вооружены соловьи-разбойники были отменно.
        Власти Брянского уезда ловили Свистуна почти пять лет, но безуспешно, даже отправляли подсадные экипажи с переодетыми агентами. Но бандиты, словно знали об этом и на дорогах не появлялись.
        Да и грабили «свистуны» молниеносно, потерпевшие, оставшиеся в живых давали различные описание внешности разбойников. Полиция пребывала в недоумении, и, увы, была бессильна. Оставалась одна надежда: бандиты не поделят награбленное и перестреляют друг друга, но пока дележка проходила тихо, и соловьи-разбойники с завидной частотой появлялись на разных дорогах Брянского уезда.
        В один прекрасный день предводитель банды, здоровенный черноволосый мужик с всклокоченной бородой, решил: пора менять место пребывания, ибо на Брянщине становится небезопасно - экипажи, что побогаче сопровождали теперь наемные агенты полиции, в любой момент готовые дать профессиональный отпор налетчикам. Так Свистун потерял двух своих лучших людей и решил: «Баста! Перебираемся в Калужский уезд!»

* * *
        Наталья, прижав Арину к груди, широко раскрытыми глазами смотрела на своих попутчиков, те взвели курки пистолетов и приготовились дать решительный отпор нападавшим. Послышался выстрел, экипаж застыл, так и не развернувшись: кучер замертво упал на землю, скатившись с козел прямо под копыта лошадей.
        Грубый хриплый голос вывел Наталью из оцепенения и разбудил Арину:
        - Отдайте все ценное! И мы вас не тронем!
        В ответ «отец и сын» открыли огонь, выставив пистолеты в небольшие оконца экипажа.
        - Сопротивляться бесполезно! - продолжал голос. - Вы окружены!
        Никто не знал, сколько бандитов и где они укрылись, но мужчины упорно продолжали стрелять наугад. Наталья не выдержала:
        - Умоляю, перестаньте! Нас всех убьют!
        - Замолчи! - рявкнул на нее «отец» и пригрозил пистолетом.
        Наталья от страха вжалась в сиденье, еще сильнее, прижав дочь к груди. Девочка плакала, не понимая, что происходит.
        - Выпустите меня и ребенка! - взмолилась она.
        Но попутчики не обратили не малейшего внимания на просьбу женщины, продолжая отстреливаться. Через мгновенье на экипаж обрушился шквальный огонь, пули разрывали обшивку. Наталья схватила Арину и, прикрыв своим телом дочь, легла на пол экипажа.
        Перестрелка продолжалась, бандиты подбирались к своей добыче все ближе. Отец и сын не успевали перезаряжать пистолеты.
        Наталья сняла крест, подарок обожаемого Кешеньки в день свадьбы, и накинула его на шейку дочери. Ребенок всхлипывал, не в состоянии от страха даже плакать. Наконец, один из налетчиков подобрался к экипажу и метко выстрелил в «отца», пуля попала прямо в голову.
        Обезумевший «сын» схватил Наталью и, прикрываясь ею, словно щитом, выскочил из экипажа. Нападавшие, не ожидая такого коварства, и не желая смерти женщины, растерялись.
        - Брось бабу! - взревел вожак. - Все равно не уйдешь! Не бери грех на душу!
        Но «сын» не слушал приказов, продолжая двигаться вперед, прикрываясь женщиной. Несчастная вырывалась и молила о пощаде:
        - Господи! Помогите! Не стреляйте! Возьмите все мои деньги, - она достала из лифа завязанный платочек. - Вот восемь рублей…
        Воспользовавшись моментом, «сын» прострелил плечо одному из бандитов и уже целился в вожака, вышедшего из укрытия. Вожак держал пистолет наготове:
        - Последний раз говорю: оставь бабу!
        Но «сын» не слушал и нажал на курок: тут же раздались выстрелы - душегрейка на женщине обагрилась кровью. Мужчина медленно оседал и, выпустив Наталью из рук, упал рядом с ней.
        - Готовый! - подытожил один из разбойников.
        - Да уж, отменная сволочь, бабу так и не пожалел! - заключил другой.

* * *
        Бандиты тут же обшарили карманы убитого, но, увы, ничего не нашли, не побрезговали и платочком Натальи с восемью рублями.
        - Обыщите второго! - приказал вожак. - Деньжата точно есть, главное - найти. Арсений не мог ошибиться, он весь вечер подслушивал их разговоры на постоялом дворе.
        Подельники бросились к экипажу, вытащили убитого «отца», для начала обшарили его, затем принялись за одежду. Под подкладкой пальто явно что-то было зашито. Один из бандитов достал нож из голенища сапога и распорол ее, на землю вывалились ассигнации.
        - А вот и улов! - сказал вожак и сгреб здоровенной ручищей все деньги.
        Затем пересчитал их:
        - Отлично, тыща рублей! Не подвел Арсений, свое дело крепко знает.
        Неожиданно из экипажа послышался детский плач. Вожак оглянулся:
        - Фу, ты черт! Баба-то с дитем была!
        Он подошел к экипажу и заглянул в него. Арина с перепугу забилась в дальний угол под самые сидения и тихонько плакала.
        - Иди сюда, не бойся! - вожак достал девочку из-под сиденья. - Не плачь, я не кусаюсь!
        Подельники заржали, как сивые мерины.
        - Чего осклабились! - рявкнул вожак. - Дитев я не граблю и не убиваю, - он внимательно посмотрел на Арину. - Складная барышня из нее вырастет… Ой, достанется мужицкому полу!
        Разбойники опять заржали.
        - Замолкните, дурни! Уходим! Девчонку возьму с собой - сгодится для моего плана.
        План же у Свистуна был достаточно простым: после такого улова податься в Москву и обзавестись собственным делом. Награбленного могло вполне хватить на покупку торговой лавки на окраине города, да и чистые документы были припасены на имя мещанина Данилы Выжиги, что родом из Брянского уезда, местечка Сураж. Да и девчонка подвернулась во время - вполне можно сойти за вдовца с ребенком. Это вызовет меньше подозрений, мол, продал имущество в Суражах, после смерти жены и отправился в Москву на поиски лучшей доли. Словом, не подкопаешься, документы проверять, да списываться с полицмейстером Суража никто не станет - занятие длительное и весьма хлопотное.
        Так Свистун, разбойник и убийца, стал мещанином Данилой Выжигой, честным гражданином Российской Империи, а Арина - его законной дочерью.
        Вскоре, в Москве на Стромынке, появилась булочная мещанина Данилы Выжиги, а затем и кондитерская, что открывались теперь все чаще, на французский манер: с круассанами, горячим шоколадом, чаем и всевозможными сладостями.
        Глава 4
        Шли годы. Данила души не чаял в дочери и всячески ее баловал. Когда девушке исполнилось пятнадцать лет, она стала одной из самых завидных невест на Стромынке. Молодые воздыхатели, из мещан и даже из купеческих семей, все чаще появлялись в кондитерской, но не из любви к французским булочкам и пирожным, а лишь с одной целью - увидеть Арину.
        Что и говорить, Арина удалась на славу: высокая, стройная, с высокой полной грудью, про таких говорят - кровь с молоком, или - ядреная девица.
        По моде последних лет она носила платья из легких полупрозрачных тканей, перехваченные лентой под грудью, отчего становилась еще соблазнительнее и желаннее. Волосы Арина заплетала в косу, обвивая ее вокруг головы. Дивный овал лица, русые волосы с золотистым оттенком, крупные серо-голубые глаза, казалось, девушка сошла с картин русских художников-реалистов, скажем, Боровиковского или Кустодиева.
        При всей своей миловидной внешности, Арина была девушкой самостоятельной, и рано начала заниматься семейным делом - помогать в кондитерской. Как только она появилась за прилавком - резко увеличилось число посетителей, особенно молодых людей.
        Кондитерская процветала, Данила был доволен жизнью - все у него складывалось весьма удачно. В последнее время в кондитерскую зачастили свахи, но Выжига не торопился выдавать дочь замуж, мотивируя тем, что слишком молода, «да надо б погодить годок-другой».
        Арина же не проявляла к замужеству ни малейшего интереса, но до определенного момента - пока не увлеклась переводными французскими романами, продававшимися здесь же на Стромынке, в издательстве Голованова. Она зачитывалась приключениями благородных рыцарей и труверов[10 - Трувер - бродячий поэт в средневековой Франции.], искренне сочувствуя прекрасным дамам, закованным злостными мужьями в пояса невинности. Девушка сделала для себя глубокомысленный вывод: если выходить замуж, то только по любви, иначе жизнь потеряет всякий смысл. Но как определить, что пришла настоящая любовь, а не просто увлечение? Этого Арина точно не знала и, прочитывая все новые романы, склонялась к мнению, что любовь - всепоглощающее чувство, влюбленный человек думает только о предмете своего воздыхания и не мыслит без него жизни. Именно таким определением любви Арина собиралась руководствоваться при выборе собственного мужа.

* * *
        Здоровье Данилы ухудшалось - болело сердце, он постоянно принимал лекарства. Арина волновалась за отца, он же в один из зимних январских вечеров, когда ему стало совсем плохо, лежа в постели, подозвал дочь:
        - Ариша… Я должен тебе кое-что сказать… - говорить ему было трудно, Данила задыхался.
        Девушка присела на краешек кровати, отец взял ее за руку.
        - Немного мне осталось…
        Арина залилась слезами.
        - Не плачь… Лучше послушай. У меня в банке Литвинова лежат двадцать тысяч рублей. Завещание я оформил, там же у нотариуса… Прошу тебя, не спеши с замужеством… поверь, как только я умру, охотники до денег налетят на тебя со всех сторон…
        - Я обещаю, что не буду спешить, - поклялась заплаканная Арина.
        - Ты - девушка самостоятельная, с кондитерской управишься. За прислугой следи, спуску не давай… Им только дай почувствовать слабину… Да и если, что - пистолет знаешь где, в тайнике. Всегда держи его под рукой - ворья полно…
        - Я все сделаю, как вы велите, папенька…
        - Главное… ты - не моя дочь… - с трудом вымолвил Данила.
        Арина посмотрела на отца широко раскрытыми глазами:
        - Как это? Что вы такое говорите? Как - не ваша дочь?
        - Много лет назад я нашел тебя на дороге, идущей в Сухиничи. Все были убиты, лишь ты осталась жива. Ты была совсем малышка, вот и не помнишь ничего, да и знала только свое имя. Как тебя зовут: «Алиша» … Я даже поначалу и не понял, что тебя Ариной звали.
        На утро Данила умер, отказавшись исповедаться, как ни настаивала дочь: слишком много было на его душе тяжких грехов, да еще один добавился бы перед смертью - ложь.

* * *
        Стоило скончаться Даниле Выжиге, как Арину сразу же осадили свахи и толпа охотников за приданым. Особенно досаждала Дарья Дмитриевна, что ни есть наглая баба, и занятие-то свахи ей подходило полностью: ее гони из двери, она - в окно влезет. Дородная, красномордая, она подавляла собеседника своим напором.
        Прослышав про то, что Данилу Выжигу Бог прибрал, она достала из сундука новую шаль, повесила красные стеклянные бусы на шею, накинула меховую душегрейку, поймала экипаж близ дома, и направилась прямиком в купеческий дом Мордасова Николая Порфирьевича, торговца скобяным товаром. Дом Мордасова располагался на Рубцовско-дворцовской улице, что в десяти минутах езды от Стромынки. Сын его Афанасий был парнем смышленым и хозяйственным, помогал отцу в торговле и постоянно пребывал в скобяной лавке на Стромынке, там-то он и увидел Арину, когда она с отцом зашла купить дверные ручки для дома. Ей тогда едва исполнилось пятнадцать, но девушка обрела уже привлекательные женские формы, и Афанасий был сражен юной прелестницей наповал.
        Придя вечером домой, он заявил отцу, что намерен жениться, тот, в свою очередь, поинтересовался: на ком же? И узнав, что сия особа - Арина Выжига, рассусоливать не стал (про деньги Выжиги знали многие), тотчас же вызвал Дарью Дмитриевну. Та, выслушав про сердечные муки сына Афанасия, направилась к Даниле, и получила отказ, правда, в вежливой форме - молода, мол, еще.
        Теперь настал ее час, главное - вовремя подсуетиться, понимала Дарья Дмитриевна, подъезжая к дому купца Мордасова. Она, пыхтя, вывалилась из экипажа, и направилась к двери с колокольчиком, выполнявшим роль звонка. Сваха подергала за веревочку - дверь приоткрылась, горничная, увидев Дарью, решила - не пускать, нечего баламутить приличных людей. Та же взяла напором и наглостью как обычно, оттеснив своими пышными форами горничную, которая и пикнуть не успела, а Дарья Дмитриевна уже поднималась по лестнице в горницу.
        Купец Мордасов и его жена попивали чай, ни о чем не подозревая. Вдруг, как черт из табакерки, появилась сваха:
        - Бог в помощь, хозяева! - она перекрестилась. - Доброго здоровьечка и приятного аппетита!
        Мордасов чуть чаем не поперхнулся:
        - Дарья, ты зачем пожаловала? Сказано тебе не являться на мой порог?
        - Сказано, душа моя, да только ты не кипятись, словно вода в самоваре. Лучше послушай, чего скажу-то: Данила-то помер, преставился. Арина его схоронила три дня назад. Сейчас самое время для твоего Афанасия настало. Уж поверь мне, женщине, умудренной жизненным опытом. Девка-то растеряна, дела вести надо самой - мужская рука и ласка нужны!
        - Так, так! - оживился Мордасов и переменил тон: - И чего ж ты, Дарья Дмитриевна стоишь? В ногах правды-то нет! Присаживайся за стол, чайку отведай. Фекла! - кликнул он горничную. - Подай дорогой гостье прибор!
        Фекла посмотрела на хозяина с явным недоумением:
        - Чудно, хозяин, то гнать велите, то тепереча прибор подать!
        - Не рассуждать! - прикрикнул купец. - Делай, что велено!
        Дарья Дмитриевна пила горячий чай с бубликами, утираясь платком, пот струился с ее мясистого носа.
        - Так вот, душа моя! - продолжала она. - Сговорить я ее смогу. И сколь ты мне дашь тогда, почтеннейший, коли я тебе сноху добуду при деньгах, да еще и красавицу?
        - Сколько хочешь? Назови цену!
        - А не пожалеешь? - сваха расплылась в улыбке.
        - Слово купца Мордасова! - рявкнул хозяин и ударил кулаком об стол.
        - Ох, душа моя, вот это я люблю. Это по-нашему! Хочу я двести рублей ассигнациями.
        Мордасов аж побагровел, но слово дано купеческое, назад его не возьмешь.
        - Хорошо, сделка! Будет тебе двести рублей!

* * *
        В один прекрасный день явилась Дарья Дмитриевна в кондитерскую и окликнула Глафиру, которая прислуживала в зале:
        - Голуба моя, и где ж барыня твоя? Поди, занемогла от работы, сколь всего одной-то делать приходится?
        Глафира с подозрением посмотрела на сваху:
        - И с чего бы моей барыне занемочь? - глупости говорите! Все у нее в порядке: счетами она занимается, теперь самой приходится.
        - Вот и я говорю: помощник надобен, хозяйке-то. Не бабье-то дело счетоводством заниматься, бабе надобно ребятишек рожать, да мужу угождать!
        Глафира не выдержала и взъярипенилась:
        - Вам надо, вы и угождайте!
        - Ой, душа моя, и угождала: почитай двадцать годков как! И детишек нажила! Так, где же барыня-то? Позови уж, сделай милость, покуда в зале посетителей мало.
        Глафира недовольно зыркнула на сваху и поднялась по лестнице на второй этаж. Арина, теперь уже «хозяйка» или «барыня», разбирала счета в амбарной книге покойного отца.
        - Барыня, там пришла сваха, кажется Дарья Дмитриевна. Прикажите гнать или примите?
        Арина оторвалась от длинного столбца цифири:
        - Это красномордая такая? Наглая как армейская вошь?
        Глафира прыснула:
        - Право, барыня, ну вы и скажите! Она самая и есть.
        - Опять пришла Мордасова сватать, или еще кого-нибудь. Теперь точно не оставят в покое, прав был батюшка - всем деньги мои нужны.
        - Правду говорите, барыня, да только Мордасов-то богатый купец, - возразила практичная Глафира.
        - Ох, умна больно… Ладно, зови ее сюда, - согласилась Арина.

* * *
        На лестнице зашуршали многочисленные юбки свахи, она, тяжело сопя, вымолвила:
        - Бог в помощь, Арина Даниловна!
        - И вам того же, - ответствовала юная хозяйка, указывая жестом на стул.
        - Благодарствуйте, - сваха тут же плюхнулась на него.
        - Чем обязана? - поинтересовалась Арина.
        - Ох, душа моя, вы скорая какая - сразу к делу: ни чаю предложить гостье, ни шоколаду горячего! Чай кондитерская, смотрю, не бедствует!
        - Да, с Божьей помощью, все благополучно в делах. Еще бы батюшка был жив, - Арина перекрестилась.
        - Да, душа моя, земля ему пухом! Хороший был хозяин, справный, да и наследство оставил тебе не малое!
        Сваха осеклась, понимая, что совершила непоправимую оплошность.
        Арина напряглась.
        - Я в том смысле, Арина Даниловна, что за кондитерской пригляд опытный нужен, - попыталась ретироваться сваха.
        - Я прекрасно разбираюсь в делах, - отрезала юная хозяйка и встала, показывая всем своим видом, что разговор окончен.
        - Право, голуба моя… - защебетала Дарья Дмитриевна. - Не суди по словам, суди по делу. Чего не взболтнешь?!
        - А есть и другая поговорка: слово - не воробей, вылетит - не поймаешь! Уходите, и чтобы я вас больше не видела!
        - Арина Даниловна! - сваха округлила глаза от такой дерзости юной особы. - Я к вам со всей душой, можно сказать, с благими намерениями.
        - Знаю я все ваши намерения. Небось и по деньгам с Мордасовым уже сговорились, коли сосватаете меня? - Арина попала прямо в «яблочко». Сваха впервые в жизни растерялась. - Не бывать тому! Я - не вещь! Прочь отсюда! Сватай в других домах! А мой дом стороной обходи! И другим свахам передай - я их с лестницы спущу!!!
        Дарья Дмитриевна подхватила юбки и бегом припустилась с лестницы.

* * *
        О своем позоре она не стала распространяться товаркам по цеху сватовства - засмеют. Да и клиентов потерять можно, доверия не будет: мыслимо ли какая-то сопливая девчонка выставила ее прочь?
        Как только местные свахи прознали, что Данила Выжига скончался, да и Мордасов получил отказ, обложили кондитерскую со всех сторон. Арина не знала, что и делать: сначала отсиживалась на втором этаже, затем ей надоело скрываться, и она пошла в атаку. Арина поступила просто: свах приняла всех по очереди, а затем выгнала и запретила появляться на пороге ее дома, «охотников» же за «клубничкой» оповестили - Арина Выжига обручена и уже обещана другому.
        «Казановы» негодовали: как так?! Кто же их опередил? Вся Стромынка терялась в догадках, отчего поток посетителей в кондитерскую не иссяк, а лишь увеличился. Все претенденты, с аппетитом поедающие круассаны в кондитерской, смотрели друг на друга с подозрением и вопросом: а вдруг перед ним и есть тот самый счастливчик, так ловко обойдя всех, получивший благословение самого покойного Выжиги?
        Время шло, но Арина замуж не выходила, и счастливчик оставался до сих пор неизвестным. Постепенно страсти, охватившие Стромынку, поутихли.
        Глава 5
        Иннокентий Еленский тяжело переживал потерю жены и дочери. Почти пять лет он жил один, полностью отдаваясь службе в пансионе. Единственным развлечением, которое он позволял себе были прогулки в ближайшем парке, где он все чаще стал встречать женщину, по виду вдову, с мальчиком лет семи. Еленский подолгу просиживал на скамейке, с удовольствием и печалью наблюдая, как мальчуган кормил голубей, а затем неожиданно спугивал их, и они, пролетев немного, вновь усаживались на землю - летать птицам было тяжело, слишком уж раскормили их сердобольные отдыхающие.
        Однажды Еленский направился в парк, прихватив собой специально нарезанный маленькими кусочками хлеб, завернутый в платок. Дойдя до парка, и повернув по дорожке на свое излюбленное место, Иннокентий Петрович увидел вдову и ее сорванца, в груди екнуло - он понял, что ждал встречи и скучал по незнакомке. Женщина была немолода, немногим больше тридцати, высокая, черноволосая, смуглая - все выдавало в ней южанку. Она улыбнулась, завидев Еленского, также привыкнув к его присутствию во время своих прогулок с сыном.
        Еленский поклонился и приподнял шляпу, женщина ответила, приветствуя его кивком головы. Затем Иннокентий Петрович достал из кармана узелок с хлебом и начал кормить голубей. Мальчуган, видя такое дело, тотчас же подошел к незнакомцу и попросил несколько кусочков. Еленский с удовольствием отдал сорванцу все хлебные запасы, и узнав от общительного отпрыска его имя, Василий, подсел на скамейку к вдове.

* * *
        Василий Еленский, штатный рисовальщик «Судебных ведомостей» работал по обыкновению в Сокольническом суде, он ловко зарисовывал сцены, происходящее в зале заседаний. Разбиралось дело некой Елизаветы Раковой, убившей мужа из ревности. Василий рисовал черной пастелью, он предпочитал ее любым другим цветам, и сделал, без малого, уже пятнадцать набросков. Наконец заседание закончилось. Василий собрал листы в папку, убрал пастель в специальный кожаный пенал, и направился к выходу.
        Дело было достаточно громким, поэтому собралось множество журналистов из «Московского листка», «Полицейских хроник» и даже еженедельника «Тайны Москвы». Василий почти три года занимался своим ремеслом и журналисты, посещавшие судебные заседания давно ему примелькались. Знакомый Василия, Петр Пахомов из «Московского листка» предложил пройтись по Стромынке и заглянуть в местную кондитерскую Арины Выжиги. Василий был голоден и охотно согласился. Всю дорогу они обсуждали профессиональные дела и девиц, так как Пахомов был любителем прекрасного пола и часто менял своих возлюбленных.
        Они приблизились к кондитерской, в витрине которой красовались аппетитные эклеры, «корзиночки» и булочки из папье-маше. Проголодавшиеся друзья вошли в заведение и разместились за столиком. К ним подошла миловидная девушка в белом накрахмаленном переднике:
        - Что желаете, господа?
        - Барышня-я-я… - нарочито протянул Пахомов, с удовольствием разглядывая румяную официантку, - нам два английских чая и две порции круассанов с бурбонской ванилью.
        - Сию минуту, господа, - девушка записала заказ в блокнот и направилась к стойке со сладостями.
        - Хороша! Она давно здесь работает… Смотрите: идет прямо, как плывет, и бедрами покачивает… - любовался Пахомов официанткой.
        Василий усмехнулся:
        - Петр, вы - прямо ценитель женской красоты, - заметил он.
        - О, да. Люблю я баб-с. Грешен, сознаюсь. Согласитесь, любезный друг, без них жизнь была бы скучной и пресной. Вот скажем, сегодняшняя Екатерина Ракова - красотка, да и только! А как она уделала своего сожителя топором - живого места не осталось. А все из-за чего - из-за нее, любви-с. Так-то, дорогой мой! Уж лучше без нее, в смысле без любви…
        Василий перестал слушать болтовню коллеги и надкусил круассан: он был наисвежайшим, начинка же прямо таяла во рту.
        Василий и Петр наслаждались свежевыпеченными круассанами и английским чаем. Зашли посетители, молодая мать и девочка лет пяти, официантка направилась к ним. Петр снова не удержался:
        - Так и задрал бы ей юбки…
        Василий осуждающе посмотрел на приятеля, тот же ничуть не смутился, набивая рот круассанами. Неожиданно за прилавком, уставленным вазами с выпечкой и пирожными, появилась Арина.
        Петр подтолкнул Василия, дабы тот обратил внимание на девушку:
        - Обрати внимание… - зашипел он театральным шепотом.
        - На кого?
        - Да вот, за прилавком появилась сама хозяйка. Местная знаменитость, между прочим.
        Василий увидел хозяйку, его поразила внешность молодой особы - она заслуживала кисти лучшего портретиста.
        Девушка скользнула взглядом по залу, казалось, она равнодушно посмотрела на присутствующих, но это была лишь видимость, на самом деле она обратила внимание на двух молодых людей, сидевших за центральным столиком: один из них покраснел. Арина отметила про себя, что он, пожалуй, хорош собой - благородные утонченные черты лица, смуглая кожа и черные, как смоль, волосы, непослушные кудряшки ниспадали на лоб, отчего молодой человек казался еще более привлекательным.
        «Интересно кто он? Такой симпатичный, и приятельствует с эдаким болтуном, который вечно цепляется к моей официантке…» - подумала Арина и занялась привычным делом.
        - Почему знаменитость? - допытывался Василий.
        - Так за ней тут все мужское население Стромынки волочится, - пояснил Петр.
        - А она?
        - А что она? Дает всем от ворот поворот, так-то вот. У нее, между прочим, говорят, приличное приданое, ходят слухи - тысяч десять, а может и больше. Да, жениться б на такой. Днем она - в кондитерской, я - в редакции, а вечером - жаркие объятия в постели. - Размечтался Петр, и непроизвольно потянулся к круассанам Василия. Тот же заметив это, не придал сему обстоятельству ни малейшего значения, а достал бумагу, пастель и попытался зарисовать Арину. Она обслуживала покупателей, ловко укладывая сладости в специальные коробочки и, перевязывая их лентой.
        Фантазия Петра распалялась все более и, решив покрасоваться перед товарищем, он отправился к прилавку, дабы завязать разговор с очаровательной хозяйкой. Вернувшись, он принес еще порцию круассанов и похвастался:
        - Назначил ей свидание на сегодняшний вечер.
        Василий не слушал своего приятеля - пустобрех, чего с него взять! Наконец, насытившись, Петр заторопился:
        - Извини, Василий, побегу. У меня еще встреча назначена с очаровательной красоткой.
        - До скорого, увидимся в суде, - попрощался Василий и остался, продолжая рисовать Арину. Получился небольшой набросок.

* * *
        С того самого дня, Василий, если предоставлялась такая возможность, постоянно заходил в кондитерскую и неизменно рисовал хозяйку. Арина заметила молодого человека, и прониклась к нему симпатией - ведь он рисовал ее и только, ничего не требуя взамен. Она мысленно окрестила его «цыганом». Что и говорить, было в его внешности что-то цыганское, а в характере, на первый взгляд - нет. Василий был спокойным и уравновешенным.
        Арина, спускаясь в кондитерскую из своих скромных покоев, находящихся на втором этаже, всегда искала глазами «цыгана», и если он сидел за столиком, ее охватывало некоторое легкое возбуждение и радость, о происхождении которых она не догадывалась.
        Однажды, сидя в кондитерской, Василий так увлекся, рисуя ее портрет, что не заметил вошедшего Петра. Тот же развязано плюхнулся за столик, не дожидаясь приглашения.
        - Добрый день, Василий! - он протянул руку приятелю, которую тот не преминул пожать. - Как успехи? О, что это вы рисуете? - к своему удивлению Петр увидел изображенную на бумаге Арину. - Поразительное сходство, друг мой! Но вы, пожалуй, слишком сентиментальны. Если вы так собираетесь завоевать сердце столь непреступной особы, как Арина, то потратите на это весь остаток своей жизни.
        Подошла официантка.
        - Барышня, как всегда: английский чай и порцию круассанов с бурбонской ванилью.
        Девушка приняла заказ.
        Пахомов посмеялся над Василием:
        - Все рисуете, друг мой, - смотрите как надо!
        Он решительно направился к хозяйке, как и в прошлый раз, и ловко перехватив ее руку, когда та накладывала эклеры в коробочку, запечатлел на ней страстный поцелуй. Василий смутился, ему стало не по себе, он тут же собрал свои рисунки и ушел.
        Арина же восприняла эту вольность спокойно, ведь поцелуй руки - еще не является посягательством на честь. Но почему так поспешно удалился Василий, предмет ее тайных мыслей?

* * *
        Дома Василию надо было привести в порядок судебные наброски, но рука непроизвольно потянулась к портрету девушки: в душе зародилась буря чувств. Он смотрел на ее милое лицо и непроизвольно водил пастелью по пухлым, чувственным губам, вспоминая свои былые увлечения, но то было совсем другое. В эту ночь Василий почти не спал, стоило ему лишь закрыть глаза, как перед ним представал образ Арины: ее взгляд выражал призыв, а губы манили, страстно желая поцелуя.

* * *
        Арина вела замкнутый образ жизни. Оставшись сиротой два года назад, когда ей исполнилось всего шестнадцать, ей пришлось самой вести дела, что удавалось весьма успешно. Все свое время она проводила в кондитерской, работая до позднего вечера, затем поднималась на второй этаж, где располагались ее апартаменты: гостиная, две спальни и комната для прислуги.
        Горничная Дуня благополучно понесла ребенка, и перед Ариной встала новая забота - подыскать ей достойную замену. Дуня была тремя годами старше своей хозяйки и служила в доме уже почти пять лет, Арина привыкла к горничной и не хотела расставаться с ней. Живот Дуни округлялся и, наконец, достиг таких размеров, что горничной стало трудно выполнять надлежащие обязанности, и она осмелилась поторопить хозяйку:
        - Арина Даниловна, тяжело уж мне приходить к вам в дом, да на второй этаж еле взбираюсь. Рассчитайте меня, да ищите замену.
        - Хорошо, Дуняша, поищу. Только привыкла я к тебе за столько лет, жаль расставаться…
        - Ничего, барыня, я с дитем навещать вас стану, увидимся еще.
        Арина накинула теплую шаль и собралась на улицу:
        - Дойду до издательства Голованова, может, чего интересного подберу почитать.
        - Ох, барыня, забиваете вы себе голову ученостью… - проворчала Дуня.
        - Напрасно ты, Дуня, говоришь так. Вот покойный батюшка, мне учителя нанимал, чтобы тот обучал меня и грамоте, и счету. Как бы я справлялась теперь со всеми делами? Да опять же и с поставщиками товара рассчитываться надобно. Тоже скажешь: замуж выходить?
        - Ох, Арина Даниловна, ничего не скажу. Вы сами знаете чего вам делать.
        - То-то, - согласилась хозяйка.
        - Но к Голованову я вас одну не пущу. Вроде и недалеко, да только я знаю: вы пойдете пешком, экипаж не велите закладывать. Негоже вам, незамужней девушке, ходить по улицам одной. Ничего, уж как-нибудь дотащусь с вами.
        Арина в сопровождении горничной вышла из дома и направилась к Голованову. Стоял погожий апрельский день, приближалась Пасха, а затем Красная горка. Солнце светило ярко, отражаясь от стекол мещанских домов.
        Мимо Арины проходили молодые люди, почти все они, раскланивались с ней, что и говорить, слухи о ее таинственном женихе будоражили интерес стромынских обитателей. Однако время шло, а он все не появлялся.
        До издательства Голованова оставалось сосем немного, как вдруг из проезжающей мимо пролетки выглянула мордастая женщина, сиречь Дарья Дмитриевна. Она молча взглянула на Арину, затем на Дуняшу, особенно на ее живот и укатила дальше.
        Арина заметила ее появление, но не предала сему обстоятельству должного значения. И как выяснится в дальнейшем - напрасно!
        Девушки вошли в торговый дом издательства, продавец сразу же узнал Арину:
        - Здравствуйте, барышня! Давненько вы у нас не были!
        - Да, все вот не досуг! Дел много по хозяйству.
        - Увы, но вынужден вас огорчить: из французских романов - новинок никаких. Однако, могу предложить вашему вниманию интереснейший фолиант Антуана де Бенье «Волшебные животные»: прекрасные иллюстрации, множество средневековых легенд и главное - чудесный шрифт. Читать одно удовольствие!
        Арина взяла предложенную книгу, действительно с ее страниц смотрели замысловатые животные: драконы, единороги, змеи и полульвы-полулюди.
        - Сколько я вам должна? - поинтересовалась она.
        - О, сущий пустяк. Книга стоит рубль пятьдесят копеек, но так как вы - наш постоянный покупатель, то с вас - ровно рубль.
        Арина извлекла из сумочки рубль и расплатилась с продавцом.
        - Вам упаковать? - поинтересовался тот.
        - Благодарю…
        Арина взяла покупку и удалилась вместе с терпеливой Дуняшей.

* * *
        В тот же пролетка Дарьи Дмитриевны остановилась напротив лавки скобяных изделий купца третьей гильдии Мордасова. Она чинно подошла к двери, расправила свои многочисленные юбки и вошла внутрь.
        За прилавком, как обычно стоял приказчик, рядом с ним - Афанасий, заполнявший приходную книгу.
        - Удачной торговли хозяин! - пожелала гостья.
        Афанасий встрепенулся: у него руки чесались надавать тумаков наглой свахе, да приличие не позволяло.
        - Что изволите-с? - подсуетился приказчик.
        Сваха, проигнорировав его подобострастие, обратилась сразу к хозяину:
        - Афанасий Николаевич, я к вам, да с хорошими вестями, - она с заговорческим видом посмотрела на молодого купца.
        Тот проигнорировал ее многозначительные взгляды и продолжал что-то писать пером в амбарной книге.
        - Так-с… Скобы дверные, петли, ручки… - бормотал он себе под нос.
        - Ну что ж, Афанасий Николаевич! Коли не хотите вы подниматься выше третьей купеческой гильдии - Бог вам судья! - выпалили хитрая баба.
        Афанасий застыл и из-под лобья посмотрел на сваху.
        - Идемте, Дарья Дмитриевна, - он указал жестом в сторону склада.
        Войдя в небольшое помещение, сваха тут же заполнила его своими пышными юбками и такими же формами.
        - Присаживайтесь.
        Сваха опустилась на деревянный табурет и осмотрелась: да дела-то видать не шибко идут!
        - Так вот, любезный мой Афанасий Николаевич… - начала она с предисловия, как обычно, свахам коротко говорить не полагалось. - Пришла я поговорить об интересующей вас особе. Да и есть у меня кое-какие соображения на этот счет.
        - Говори, не тяни кота за хвост, - Афанасий сгорал от нетерпения, понимая о ком пойдет речь.
        - Воля ваша, господин хороший… - протянула сваха, наслаждаясь волнением купца.
        - Говори, змея, не то выгоню!
        - Так уж и выгоните! - огрызнулась наглая баба. - Кабы вы мне денег не дали после моих-то слов… Да ну ладно, слушайте: горничная Арины Даниловны брюхата, и стало быть, не сможет прислуживать своей хозяйке.
        - Ну и что с того? - не понял купец.
        - Да то, душа моя, новую горничную Арина станет нанимать. И надо нам сделать так, что наймет она… - сваха с удовольствием, смакуя каждое слово, смотрела на Афанасия, - ту девушку, которую мы ей пришлем.
        - Так, коли она узнает, что девку прислал я или вы, то прогонит ее прочь!
        Сваха рассмеялась.
        - Конечно, так она и сделает непременно. Только мы девку-то подошлем, а она скажет, мол, слышала от людей, что горничная вам нужна… и все такое. Только надо бумаги справить, что работала она в приличном доме. Говорят, Данила покойный только с рекомендательным письмом брал, не иначе, ибо подозрительный был, осторожный. Арина вся в него.
        Афанасий, округлив глаза, смотрел на сваху, все еще не понимая хода ее мыслей.
        - И чего проку-то?
        - Ой, Афанасий Николаевич, ну что вы право! - удивилась она непонятливости своего собеседника. - Следить девка будет за Ариной, и всю правду мы о ней узнаем. Вот!
        Купец хмыкнул.
        - Ну, хитра ты, сваха! Что ж подумаем о девке-то…
        - Только думай быстрей, душа моя, а то, как бы тебя не обскакали - охотников-то до денег Выжиги много. А я хочу свои двести рублей ассигнациями получить!
        - Получишь, не сомневайся!

* * *
        Как обычно, вечером, сидя перед зеркалом, Арина расплетала косу и расчесывала волосы, настолько длинные, что они ниспадали на плечи и грудь, словно водопад золотых нитей. Девушка смотрела на свое отражение и неизменно думала о молодом рисовальщике: кто он? почему рисует ее? и отчего так робок? Неужели она выглядит такой непреступной?
        И тут же сама находила ответ: «Да, пожалуй, ведь я выгнала всех свах и дала отставку всем молодым людям, претендующим на мою руку, а точнее сказать, на деньги. Представляю, что ему могли наговорить обо мне «добрые люди».
        Арина подошла к кровати, держа подсвечник в руке, но не спешила ложиться, она достала любимый томик Антуана де Бенье «Волшебные животные», недавно приобретённую, все у того же издателя Головина, и начала читать:
        «Древние мастера по изготовлению гобеленов провели немало часов, пытаясь воссоздать образ единорога на ткани. Вначале они рисовали зверя на огромных прямоугольных полотнищах, стремясь передать сияющую белизну животного и его единственного спиралевидного рога. Они помещали его на цветущие луга, по которым бегут серебряные ручьи, затем лучшие мастера Лиля и Брюсселя копировали рисунок нитками из тончайшей шерсти и шелка. Иногда к ним добавляли серебряные или золотые нити. В конце, когда ткачи останавливали щелкающие бобины станков и завязывали последние узелки, получалось настоящее сокровище: прекрасные гобелены, достойные самых изящных дворцов и самой изысканной публики.
        Между тем гобелены были всего-навсего делом рук простых смертных и давали лишь приблизительное представление о благородстве и волшебной силе единорога. В конце концов, и художники, и мотальщики шерсти были горожанами, никто из них не решался покинуть город. Никто из них никогда не видел живого единорога, обитателя труднодоступных гор или отдаленных лесов.
        Лишь искатели приключений могли увидеть единорога, а они редко становились ремесленниками. Они, прежде всего, были охотниками, и старались поймать диковинного зверя, дабы он служил их целям…»[11 - «Волшебные животные. Зачарованный мир», ТЕРРА, 1996 год. Перевод М. Гутова.]
        Арина засыпала, она так уставала за день, что сил уже не хватало на долгое ночное чтение. Девушку поглотил волшебный сон: ей снилось, как она, облаченная в средневековый наряд, сидит у огромного станка и из-под ее рук появляется полотно дивной красоты, на нем изображен белоснежный единорог. Неожиданно он оживает, Арина садится на него верхом, и он уносит ее прочь из мастерской. Они парят над лесами, лугами и полями. Арина чувствует себя невесомой, отрывается от единорога и летит рядом с ним.

* * *
        Ровно в полдень следующего дня в кондитерскую вошла молодая женщина, видная, темноволосая, уверенная в себе. Она подошла к Глафире, хлопотавшей около семейной парочки:
        - Позвольте, голубушка, могу ли я видеть хозяйку? Говорят, ей горничная нужна…
        Глафира удивилась: однако, на ловца и зверь бежит!
        - Присядь, я закончу с посетителями и доложу барыне.
        Гостья села, держа в руках небольшой узелок и начала рассматривать: зал, прилавок, столы, портьеры и, наконец, Глафиру.
        Официантка почувствовала на себе взгляд гостьи: «Странная особа… Настораживает…» Но тут же отвлеклась: в кондитерскую вошли новые посетители.
        Визитёрша стояла перед Ариной:
        - Вот мои бумаги, барыня, - протянула она паспорт и рекомендательное письмо.
        - Зови меня Арина Даниловна…
        Арина посмотрела паспорт: Варвара Ивановна Зиновьева, мещанка, родом из Москвы, такого-то года рождения, стало быть, двадцати пяти лет. Затем она развернула вчетверо сложенное рекомендательное письмо:
        «Выдано предъявителю сего, Варваре Ивановне Зиновьевой, девице, двадцати пяти лет от роду, в подтверждении того, что она служила в доме купца Валериана Федоровича Хлебникова горничной, в течение трех лет; в доме на Рыбинской улице.
        Служила названная особа исправно, замечаний не имела.
        Бумагу выдал управляющий Глеб Панфилов».
        Письмо было коротким, но Арине было достаточно, дабы понять, что претендентка - не шалава с большой дороги.
        - А отчего ты рассчиталась от Хлебникова? - поинтересовалась Арина.
        - Так-с ведь, Арина Даниловна, дочь его замуж вышли-с, и к мужу переехали в Лефортово. А там своя прислуга, меня ведь Валериан Федорович для покойной супруги нанимал. Теперь дом опустел, купец-то в разъездах, все боле по делам торговой гильдии.
        - Хорошо, Хлебников - купец известный. Беру тебя в горничные. Жить будешь здесь при доме, идем, покажу тебе комнату.
        Комната для прислуги была небольшой, но чистой и уютной. Предшественница Варвары, Дуняша, занимала ее одна, так как Глафира уходила к себе домой. Новая горничная разложила вещи, надела белый передник, накрахмаленный чепец и была готова к выполнению своих обязанностей.
        Глава 6
        Василий вышел из Лефортовского суда, пребывая в полном смятении: ему пришлось рисовать человека, убившего жену и дочь, и ради кого - проститутки, ставшей его любовницей! Он недоумевал: отчего люди любят друг друга, рожают детей, а потом начинают ненавидеть, вплоть до убийства!
        Молодой человек нанял извозчика и отправился на Стромынку, в кондитерскую. Его мысли путались, перед глазами то и дело вставал то соблазнительный образ Арины, то вдруг, убийцы из суда, раскаявшегося, наконец, в своем ужасном поступке, понимая, что лишил себя собственными руками самых близких и дорогих людей.
        Василий раскрыл папку, до Стромынки путь был неблизким, примерно минут пятьдесят. Он еще раз просмотрел зарисовки: вот обвиняемый, сникший с потухшим взором, вот судья и присяжные, вот адвокат…
        Рисовальщик перебирал наброски, и сам того не ожидая, наткнулся на портрет Арины, нарисованный им на днях. Девушка смотрела на него с некоторым лукавством в глазах, на полных губах играла улыбка, взяв пастельный карандаш, он непроизвольно начал обводить контур ее губ, подбородок, чуть вздернутый нос; брови красивой дугообразной формы; высокий лоб с едва заметной морщинкой посредине, видимо, от постоянных дум.
        Он подправил карандашом косу, обвитую вокруг головы, слегка коснулся мочек ушей, увенчанных жемчужными серьгами в золотой оправе.
        Неожиданно Василий отвлекся, он заметил цветочницу, мимо которой проезжал экипаж.
        - Любезный! - окликнул он извозчика. - Останови на минутку!
        Он отложил папку с рисунками на сиденье и быстро вышел из экипажа. Цветов было множество: весной каких только не увидишь! Молодой человек выбрал небольшой букет фиалок, они чем-то напомнили ему цвет глаз Арины. Он расплатился с торговкой и продолжил свой путь.
        «Как я подарю ей цветы? Что так вот попросту подойду и скажу: «Это вам, Арина». А если она не возьмет, или обидеться? Хотя, что в том плохого: девушки любят цветы - сие невинный знак внимания ни к чему не обязывающий…»
        С такими мыслями Василий поехал до Стромынки, и вот заветная цель - кондитерская Выжиги. Василий расплатился с извозчиков, дав ему на чай, и решительно открыл дверь с колокольчиком, видимо совсем недавно купленным предприимчивой хозяйкой. Незаметно войти не удалось - раздался предательский перезвон. Арина, стоявшая за прилавком, увидела «цыгана» и улыбнулась. Он же смутился, снял шляпу и его решимость, как рукой сняло. Сегодня девушка была особенно хороша: голубое поплиновое платье превосходно шло ей, оттеняя глаза, отчего они казались глубокими и синими как море.
        Отступать было поздно, да и что подумает юная особа: что молодой человек, попросту, трус. Поэтому выход был один - только вперед, к Арине. Посетителей было мало: семейная пара, две юные особы, по виду мещаночки, судя по всему здешние со Стромынки.
        Это вселило Василию уверенность и он, придав лицу благообразное выражение, как ему казалось в тот ответственный момент, подошел к прилавку.
        Арина мило улыбнулась, сверкнув белыми ровными зубами.
        - Что вам угодно, сударь? - вежливо поинтересовалась хозяйка. - Давно вас не было видно, наверное, нашли более респектабельную кондитерскую в центре города? - поинтересовалась она, как бы невзначай.
        Василий немного растерялся, почувствовав, что краска приливает к лицу: «Только этого не хватало, подумает, что я - неопытный юнец!»
        - Н-нет, нет! Что вы! - выговорил он, запинаясь, и робко протянул Арине букет. - Это вам…
        Арина удивленно вскинула брови:
        - Мне… благодарю вас, - и приняла букет из рук поклонника, коснувшись их своими нежными пальчиками.
        По телу Василия пробежала дрожь, и он окончательно растерялся и, несмотря на свою смуглую кожу, покраснел, что это обстоятельство стало весьма заметным.
        - Извините меня… - сказал он и, надев шляпу, стремглав выбежал на улицу, дверной колокольчик резко тренькнул.
        Арина стояла, держа в руках букетик фиалок, которые источали великолепный нежный аромат. «Какой он странный… А ведь я даже не знаю как его зовут. Надо поинтересоваться у Глаши, она постоянно в зале обслуживает посетителей…»

* * *
        Глафира была девушкой, что называется, повидавшей жизнь. Она была довольна тем, что устроилась в кондитерскую Выжиги: работа не пыльная, в тепле, да при приличной публике, не то, что в трактире. Покойный хозяин, Данила Выжига, отлично разбирался в людях и из пяти девушек, претендовавших на место официантки, отдал предпочтение Глафире - и не ошибся.
        Она же, насмотревшись на своем девичьем веку всякой всячины, работала исправно, не воровала, разговаривала с посетителями подчеркнуто вежливо, старалась не обращать внимания на таких, как Петр Пахомов. Хотя подобных ему было немного: кондитерскую посещали приличные парочки или мамаши с детьми - всем хотелось попробовать последний писк французской моды, горячий душистый шоколад. Некоторые москвичи, проживающие в центре города, предпочитали кондитерским «Шоколадницы», там был выбор богаче и, как водится, подороже. Но здесь, на окраине Москвы, за Садовым кольцом, проживали в основном мещане и купцы средней руки, они также любили французские новшества, но по более сходной цене - в кондитерских.
        К вышеперечисленным достоинствам Глафиры, можно также добавить «внимательность и хорошую память на лица». Она знала всех постоянных посетителей, даже детей запоминала по именам, чем доставляла их мамашам несказанную радость.
        - Глаша! - Арина окликнула девушку.
        - Слушаю-с, барыня, что изволите? - Глафира подошла к прилавку.
        - Скажи мне… Помнишь к нам заходили два молодых человека, один из которых жгучий брюнет, чем-то на цыгана похож?
        - Как же-с, барыня, не помнить! Брюнет тот - рисовальщик, приятной наружности, воспитанный, слова грубого не скажет, не то, что его друг - охальник и болтун.
        - Помилуй, Глаша, как ты всех упомнишь! - удивилась Арина.
        - Ничего сложного, барыня. Память у меня такая - всех упоминать. А брюнет сей посматривает на вас, это точно! Уж поверьте моему женскому опыту: по всему видно - порядочный человек.
        - Он мне сегодня цветы подарил, - Арина указала на букет фиалок, поставленный в пузатую стеклянную вазочку.
        - Что-то, барыня, он быстро ушел? Или я перепутала чего?
        - Да нет, Глаша, ты права. Подарил букет, засмущался и бегом к двери…
        - Ох, барыня, чует мое сердце - это неспроста.
        Арина не поняла:
        - Чего неспроста?
        - Да, то… Любовь это, Арина Даниловна! Воля ваша, но я б его не упустила.
        Последними словами Глафира окончательно вывела Арину из равновесия, та почувствовала волнение в груди - перед глазами всплыл образ брюнета. «А ведь хорош собой, причем очень хорош! Да и робок, чего от стромынских и не дождешься. Им бы только бабе юбку задрать…»

* * *
        Арина стала для Василия наваждением. Он рисовал ее портреты все свободное время и по дороге на службу в экипаже, и дома. Однажды, Иннокентий Петрович, увидел рисунки сына, они лежали разбросанные на письменном столе Василия. Отчим поинтересовался у пасынка на предмет его пассии:
        - Василий, позволь полюбопытствовать старику: что за дева сия? Ах, как хороша! - отчим с удовольствием рассматривал рисунки.
        Василий немного засмущался:
        - Отец, это хозяйка кондитерской, куда я люблю зайти попить чайку с круассанами.
        - Прекрасное лицо! Каков овал, а губы … Глаза же - просто прелесть. Необычайно хороша… Но мне кажется, где-то я встречал ее…
        - Наверняка встречали, ее заведение здесь же на Стромынке, причем уже давно. Я как-то туда наведался с приятелем-журналистом, а теперь вот частенько заглядываю….
        - Позволь, позволь - это кондитерская некоего Выжиги, мещанина?
        - Да, отец. Он, говорят, умер два года назад и теперь заправляет всем его дочь.
        - Наслышан я про нее. Поговаривают, гордячка, каких свет не видывал. Она всем стромынским женихам дала от ворот поворот.
        - Стало быть, отец, было за что…
        - Возможно, Василий, ты и прав. Зайду, пожалуй, в кондитерскую. Она - в начале улицы, что ближе к Сокольнической слободе?
        - Да.
        - Припоминаю… Там была булочная Выжиги, а потом он переделал ее под кондитерскую. Но девушка все же мне знакома… Чем-то напоминает мою первую жену Наталью. А как ее зовут?
        - Арина.
        Иннокентий Петрович удивился, от волнения руки затряслись, из глаз потекли слезы.
        - Отец, прошу вас, успокойтесь.
        Василий был уже не рад, что рисунки попали на глаза отчиму. Он прекрасно знал о том, что Иннокентий Петрович потерял свою первую жену Наташу и дочь Арину, говорили, что на них напали разбойники в лесу. Такая реакция старика при упоминании имени «Арина» была вполне объяснимой.
        Василий сочувствовал отчиму: потерять близких тяжело. Мать Василия была второй женой Еленского, когда они поженились, она вдовствовала уже несколько лет. Василию на тот момент исполнилось восемь лет.
        - Отец, Арина - распространенное имя на Руси.
        - Да, конечно, это все тоска по погибшим. Ты прав, надо успокоиться, иначе мне опять в каждой женщине будет мерещиться Наташа, а в молодой девушке - Арина, исчезнувшая из экипажа таинственным образом. - Иннокентий Петрович вытер слезы платком. - Ты, Вася, пригласил бы барышню прогуляться, май стоит прекрасный, тепло как летом, да и объяснился бы с ней. Может, Бог даст, я и до внуков доживу…
        Глава 7
        Василий решил последовать совету отчима и пригласить Арину на прогулку, где собирался объясниться с ней, дабы разрешить все свои душевные сомнения.
        Стояла прекрасная теплая погода. Василий, надев свой лучший костюм, отправился в кондитерскую. Он решительно отворил дверь: колокольчики забренчали. Глафира, собиравшая на поднос чашки со столов, обернулась в сторону вошедшего. Увидев жгучего брюнета, или «цыгана», как называла его Арина Даниловна, девушка улыбнулась.
        - Что изволите-с, сударь? Английского чаю и порцию круассанов как обычно? - любезно поинтересовалась она.
        - Нет, благодарю вас… Я… Я хотел бы видеть Арину Даниловну. - Василий снял шляпу и слегка поклонился.
        - О! Сударь, увы, но она ушла прогуляться. Ведь такие прекрасные погоды стоят нынче в мае.
        Василий пребывал в смятении: «Как ушла? С кем? Не иначе, как с болтуном Пахомовым? А может еще с кем? Да кто я такой, чтобы предъявлять претензии? Надо было раньше думать, теперь пенять не на кого!» Он так расстроился, что проклинал себя за нерешительность, будучи уверенным, что Арина наверняка прогуливается с Петром.
        Василий почувствовал, как в области сердце начало жечь. Он шел, куда глаза глядят, и неожиданно для себя оказался в небольшом уютном парке, что близ Егерского пруда. Василий, с трудом превозмогая гнев и обиду на себя и, разумеется, на счастливого соперника, гуляющего с Ариной под руку, брел вдоль Егерского пруда.
        Прохлада, распространяемая деревьями, несколько умерила его пыл. Молодой человек взял себя в руки и решил пройтись вокруг водоема, любуясь небольшой стайкой уток.
        Каково же было его изумление, когда он увидел Арину, сидевшую на скамейке под тенью вишни. У него просто дух захватило от счастья: «Боже! Неужели она? И одна!»
        Арина была необычайно привлекательна в бежевом льняном платье, отделанном коричневыми атласными лентами и в широкополой, по моде, шляпке, обильно усыпанной искусственными цветами. Широкая коричневая лента, в тон отделки платья, перехватывала прелестный подбородок девушки и завершалась бантом, ниспадающим на грудь. Очаровательная особа читала книгу, положив ее на колени.
        Василий тут же, не раздумывая, подсел к девушке и попытался завязать разговор:
        - Простите меня за дерзость, я не хотел бы показаться вам назойливым… Вы позволите присесть рядом с вами на скамейку?
        Арина подняла синие глаза, как безбрежное море, и обомлела - перед собой она увидела предмет ее воздыханий, того самого благовоспитанного брюнета, постоянного посетителя кондитерской.
        - Прошу вас, сударь… Отчего же, я могу быть против?
        - Я так часто посещаю вашу кондитерскую, но, увы, не было времени представиться: Василий Иннокентьевич Еленский, служу рисовальщиком в «Судебных ведомостях».
        Арина улыбнулась:
        - Арина Даниловна Выжига, хозяйка кондитерской на Стромынке.
        - Очень рад, Ирина Даниловна, что мы, наконец, знакомы.
        - Я тоже…
        - Что вы читаете, позвольте полюбопытствовать?
        - Эту книгу я купила не так давно в издательстве Голованова, - Арина закрыла ее на закладке и показала название Василию.
        Тот прочитал:
        - «Волшебные животные», автор Антуан де Бенье, - и был весьма удивлен. - Необычная книга… Позвольте, - он потянулся за ней, Арина подала книгу и слегка коснулась пальцами руки собеседника. Они оба, почти одновременно ощутили необъяснимый трепет. Арина слегка покраснела.
        Дабы замять их некоторое замешательство, Василий открыл книгу на закладке и прочел:
        - Это произошло во Франции, возможно в Анжу, хотя, скорее всего в Бретани, недалеко от Броселиадского леса, где, говорят, до сих пор можно встретить единорога. В Броселианде сохранилось волшебство прошлых столетий. Оно таилось в ветвях огромных дубов и в густом, непроходимом кустарнике. Даже границы этой местности были, казалось, размыты серебряными туманами Бретонских гор. И хотя вблизи леса начали появляться замки и деревушки, мало кто из людей рисковал забраться в его темную чащу. Под густой листвой не загорались костры дровосеков. Охотники не крались по звериным тропам, ибо даже самый жирный заяц не оправдывал риска натолкнуться на приведение, духа или древнего бога, которые по преданию водились в Броселианде. Между тем на опушке леса появился человек. Он вглядывался в населенный приведениями лес. На нем был красный полушубок, высокие краги защищали ноги от коряг и колючек, а с плеча свисала цепочка с изогнутым бычьим рогом, отделанным серебром. Мужчина был одним из охотников бретонского графа. Этим утром ему было поручено выследить оленя и места его лежбищ, и когда начнется охота - вывести к
нему господина. Между тем ему довелось увидеть нечто, несравнимое с самым роскошным оленем. В сумраке леса, на фоне черных стволов, стоял единорог[12 - «Волшебные животные. Зачарованный мир», ТЕРРА, 1996 год. Перевод М. Гутова.]…- Василий прервал чтение. - Занимательная книжица… - он пролистал ее, обратив внимание на красочные иллюстрации с изображением диковинных животных.
        Он достал карандаш из внутреннего кармана пиджака:
        - Вы позволите? - поинтересовался он у хозяйки фолианта, и открыл его на первом развороте, где были чистые листы.
        - Конечно… - разрешила девушка, с любопытством ожидая, что же будет.
        Василий же быстрыми профессиональными движениями набросал голову единорога, его глаза, крупные миндалевидной формы, смотрели на современный мир с некоторым недоумением.
        - Вы прекрасно рисуете! - воскликнула Арина.
        - Такое уж у меня ремесло.
        - Ремесло! Право же, вы ведь рисуете в судах, насколько я понимаю?
        - Да, абсолютно верно, именно там.
        - Но ведь там сплошные преступники и вряд ли вам доставляет удовольствие рисовать их?!
        - Конечно, нет, - согласился Василий, - но моя газета, где я имею честь служить, хорошо за это платит. Можно быть свободным художником, но, увы, это не кормит.
        Арина поджала губы:
        - Вы - очень практичный человек.
        - Стараюсь, но не всегда получается. Что делать, надо самому зарабатывать на жизнь. А для души я рисую дома после службы.
        Василий вернул «Волшебных животных» Арине и предложил:
        - Давайте, немного пройдемся, на Егерском пруду чудесный воздух.
        - С удовольствием, - согласилась девушка.
        Молодой человек подал руку и девушка, не преминула опереться на нее, вставая со скамейки, а затем, взяв своего кавалера под руку, пошла рядом с ним. Он же, переполненный счастьем, поглядывал на свою очаровательную спутницу, та же слегка краснела. Широкополая дамская шляпка слегка покачивалась, отбрасывая тень на ее миловидное лицо.
        Арина и Василий смотрелись приятной парой и пожилые мещанки, прогуливающиеся в тени деревьев со своими чадами, не без удовольствия обращали на них внимание.
        Молодые люди были так заняты интересной беседой, что не заметили, как со стороны Оленьего вала по направлению к Егерскому пруду появилась небезызвестная сваха Дарья Дмитриевна, по обыкновению румяная, в широкой юбке, словно «баба на чайнике». Она сразу же заметила Арину и ее кавалера.
        - Так, вот, значит! И ради этого юнца она побрезговала Афанасием Мордасовым, почтенным состоятельным человеком! - не удержалась она, воскликнув вслух. И размышляла далее: «Отчего ж Варька, стерва, ничего мне не сказала? Может ее перекупили? Или она, действительно, ничего не знала?»
        Дарья Дмитриевна последовала за счастливой парочкой, с целью выведать побольше, дабы самолично донести Афанасию.

* * *
        Арина и Василий гуляли до самого вечера и изрядно проголодались, недалеко от парка в Красносельском переулке располагался уютный трактир «У Егорыча». В нем Василий был лишь однажды, но запомнил, что парочек там много, и местечко достаточно приличное, не разгульное.
        - Арина, приглашаю вас отужинать «У Егорыча». Это здесь недалеко в Красносельском переулке. Кухня вполне приличная… Соглашайтесь, не лишайте меня удовольствия.
        - Охотно…
        И они направились в трактир. Нечастная сваха уходилась за влюбленной парочкой до такой степени, что безумно устала - ноги болели, аж «отваливались».
        Молодые люди зашли в трактир, к ним тут же подскочил человек:
        - Желаете-с отужинать у нас?
        - Да, голубчик, и самыми лучшими блюдами.
        - Прошу вас, здесь вашей даме-с будет удобно-с. И опять же спокойно, не потревожит никто.
        Человек проводил их к столику, расположенному в глубине заведения. В трактире действительно, обстановка была чинная и пристойная.
        - Наше меню. Вот пожалуйте-с выбрать.
        Василий и Арина углубились в чтение. Тем временем, Дарья Дмитриевна наняла извозчика и прямиком отправилась на Рубцово-дворцовую улицу, в дом купца Мордасова.
        - Что ж, все ясно, - заключил Василий, изучив меню. - Итак, нам пожалуйте: две порции холодной осетрины с хреном, икру, две солянки из почек с расстегаями и выпить. Арина что вы предпочитаете?
        - Я не пью, Василий Иннокентьевич, - призналась девушка.
        - Что ж тогда мне легкого сухого вина «Душа монаха». И, пожалуй, все…
        - Как прикажите-с. Попрошу немного обождать.
        Человек удалился выполнять заказ.

* * *
        Тем временем неугомонная сваха, Дарья Дмитриевна, по обыкновению отстранив Феклу со своего пути, поднималась по лестнице, на второй этаж дома Мордасова. Афанасий, услышав ворчание прислуги, вышел из комнаты, посмотреть: кто же в столь поздний час посмел побеспокоить его семейство. Он любил ходить по дому в мягких туфлях, льняной на выпуск косоворотке и таких же штанах. И вот в таком виде он встретил припозднившуюся гостью:
        - А, Дарья Дмитриевна! Однако ж, я должен был догадаться: кто кроме вас может вызвать недовольство Феклы!
        - Лучше, любезный мой, вели напоить меня да накормить. Уж ноги не держат, - сваха плюхнулась на диванчик в гостиной, утираясь платком. - Все ноги стоптала, и все ради тебя, голубчик.
        Афанасий с удивлением воззрился на сваху. Но решил с расспросами повременить и распорядился:
        - Фекла, подай гостье отужинать!
        Вскоре горничная принесла огромную кулебяку с начинкой, оставшуюся после купеческого ужина и красного вина, до которого Дарья Дмитриевна была большая охотница.
        Она тут же налила спасительной жидкости в бокал и, опрокинув его в свой бездонный рот, сказала:
        - Твое здоровье, Афанасий Николаевич!
        Купец не торопил непрошеную гостью, запасаясь терпением, и понимая, что неспроста та пожаловала на ночь глядя, стало быть, была тому веская причина.
        Сваха подчистую умяла всю кулебяку и, наконец, немного насытившись, начала говорить о том, ради чего пришла:
        - Ну-с, душа моя, слушай, чего скажу: видала я сегодня Арину Даниловну с ее кавалером. Так-то вот! Всю дорогу, пока они гуляли, шла за ними, подслушать, правда, почти ничего не удалось, а вот понять - поняла.
        - И что же?
        - А то, любезный мой Афанасий Николаевич, что Варька - либо стерва, либо еще кому продалась. Да нам правды не рассказывала, то ли еще чего, пока не знаю. Ясно мне одно - любят они друг друга точно, но ничего промеж них не было. Меня в этом вопросе не проведешь, я свахой промышляю почитай двадцать годков. - Дарья Дмитриевна налила вина в бокал и залпом его осушила.
        Афанасий побагровел от гнева.
        - И кто ж таков?
        - Художник, одним словом - богема. Всю дорогу ей книжку марал своими рисунками, а Арине Даниловне, видать нравились его каракули - восхищалась! И с чего б восхищаться, душа моя, каких-то козлов однорогих малевал. Как же он его называл… О! Единорогий!
        - Это что за зверь?
        - Да кто ж знает, Афанасий Николаевич, поди, разбери этих художников, безалаберный они народ.
        - Так-так, - молодой купец крепко призадумался. - А сейчас они где, «У Егорыча»?
        - У него, так и есть. Художник меню изучал, а я уж к вам на пролетке неслась. Вот! - от волнения и тяжелого дня сваха потела и беспрестанно вытирала лицо платком.
        - Спасибо за службу, Дарья Дмитриевна! Сочтемся! - купец многозначительно подмигнул.
        Дарья Дмитриевна откланялась и на пролетке, которая ожидала ее у дома Мордасовых, направилась домой. Афанасий же надел картуз на фабричный лад, что носят работяги с набережной, накинул пиджак, порядком поистрепанный, и отправился в конюшню.
        Конюх, он же кучер, молодой детина, лет двадцати, тупой до безобразия, сладко похрапывал прямо на сене рядом с лошадьми.
        Афанасий пихнул его в бок ногой:
        - Запрягай!
        Детина продрал глаза:
        - Чавось, благодетель?
        - Запрягай, говорю, пролетку, да лошадь впряги вон ту черную. И побыстрей!
        - Будет сделано, не извольте беспокоиться, - заторопился кучер, не задавая лишних вопросов.
        Через пятнадцать минут от дома Мордасовых отъехала пролетка, прямиком направившись в Красносельский переулок.

* * *
        Арина и Василий наслаждались сытным ужином в трактире «У Егорыча». Василий отпил немного вина и вконец разомлел: рядом красивая девушка, которую он страстно желал, а что если попытаться… «Нет, может не понять… Она такая… Почему? Ведь я ей не противен. Провожу до двери дома, а там как Бог даст», - мысли путались у него в голове. Еще утром Василий не мог рпассчитывать хотя бы на знак внимания со стороны Арины, а теперь они ужинают после длительной совместной прогулки! Все складывалось прекрасно.
        Арина ловко управлялась с осетриной, аккуратно нарезая ее ножичком на мелкие части и отправляя в свой прелестный ротик. Смотреть на нее было одно удовольствием. Вездесущий официант, успевающий обслуживать несколько столиков, периодически подливал Арине в бокал минеральной воды.
        Ужин прошел в тишине: за время прогулки о чем только не говорили. Наконец настал черед солянки из почек с расстегаями. Блюдо было отменным, и молодые люди не преминули сие отметить.
        Они провели «У Егорыча» почти час, может чуть больше, и Арина засобиралась домой:
        - Поздно уже Василий Иннокентьевич, уж скоро одиннадцать. Темнеет.
        - Я провожу вас, Арина Даниловна. Человек! - Василий позвал официанта и расплатился за ужин.
        На улице было темно, горели газовые фонари, освещая скудным светом переулок. Рядом с трактиром стояли пролетки с извозчиками, готовые за двугривенный отвезти подвыпившего гуляку куда угодно, но не далее Садового кольца, в центре города у трактиров работала другая группа извозчиков.
        Одно время извозчики ходили «стенка на стенку», что мол, одни перебивают клиентов у других, покуда не догадались договориться и поделить улицы мирным путем.
        Как только Арина и Василий вышли из трактира, к ним тотчас же подъехала пролетка.
        - Куда изволите? - поинтересовался молодой детина.
        - На Стромынку, кондитерская Выжиги, - распорядился кавалер, усаживая свою даму.
        - Что ж, это завсегда.
        Извозчик хлестнул кнутом лошадь, и пролетка тронулась. Василий взял руку Арины, та же не противилась, а поглядывала лукаво на него из-под широкополой шляпки, таинственно отбрасывающей тень на ее милое лицо.
        Кавалер не выдержал и прильнул к руке барышни, запечатлев на ней страстный поцелуй. Та же несколько растерялась, но не сказала ни слова.
        Арина чувствовала волнение: ведь они так близко друг от друга, всего-то одно движение и … их губы сольются. Но Василий был терпелив, понимая, что он, как порядочный человек, должен держать себя в руках: но как это нестерпимо тяжело!
        - Тпру-у! - извозчик натянул поводья, пролетка остановилась. - Приехали, господа хорошие!
        Василий откинул дверцу пролетки, вышел и подал руку своей спутнице. Та же с удовольствием на нее оперлась. Двери кондитерской были закрыты.
        - Я войду со двора, - сказала Арина, направляясь к маленькой калитке, ведущей во двор.
        - Извозчик, обожди меня, не уезжай, - попросил Василий.
        - А куда изволите направиться? - как бы невзначай спросил тот.
        - На Олений вал…
        - Как изволите-с.
        Василий открыл калитку перед Ариной и пропустил ее вперед, за углом кондитерской в полумраке различалось небольшое крылечко.
        - Я дома. Спасибо, Василий Иннокентьевич, за сегодняшний день.
        - Отчего же, мне? - удивился Василий. - Я вас должен благодарить за то, что доставили мне минуты радости.
        Арина почувствовала, что настал тот самый ответственный момент и начала краснеть от смущения. Василий, стоял рядом с девушкой настолько близко, все еще сжимая ее руку, неожиданно, в порыве чувств, обнял ее и привлек к себе: их губы слились в страстном поцелуе. Книга, которая была свидетелем их прогулки и ужина, упала на землю.
        Арина от волнения, сама того не понимая, что же происходит, отдалась во власть молодого человека, он же обхватив девушку одной рукой за талию, другой за шею, ощупывал ее нежный ротик своим языком. Девушка обмякла, у нее закружилась голова, Василий подхватил ее, и продолжил поцелуй. Его охватило возбуждение: он желал Арину прямо сейчас.
        Едва справляясь с естественным желанием, Василий прервал поцелуй. Арина едва дышала, ее шляпка сбилась на затылок, лента почти развязалась. Девушка пребывала в растерянности: первый поцелуй с мужчиной, что же потом?
        - До завтра, Арина Даниловна, - сказал Василий, поднял «Волшебных животных», протянул прелестнице, и подтолкнул ее к двери дома, решив не торопить события.
        - До завтра… - пролепетала девушка, сунув книгу под мышку, и пытаясь развязать сумочку, дабы достать ключ от двери. Арина волновалась, сумочка никак не хотела открываться.
        - Позвольте, я помогу вам, - Василий уверенно, как ему казалось на тот момент, взял сумочку у Арины, развязал ее, впрочем, тоже не с первой попытки, и извлек долгожданный ключ.

* * *
        Василий вышел на улицу: пролетка ждала его на том же месте, около кондитерской.
        - Любезный, на Олений вал.
        - Как прикажите-с, сударь, - сказал извозчик и хлестнул уставшую лошадь.
        Василий пытался унять волнение и дрожь в коленях, внизу живота неприятно тянуло… «Боже мой, она с ума меня сведет! Какая грудь… талия, да и все остальное…» Василий представил обнаженную Арину, и голова закружилась.
        - Сударь, куда на Оленьем-то ехать? - поинтересовался извозчик.
        Василий очнулся от сладостных грез: место было незнакомым.
        - Эй! Ты, куда меня привез?
        - Куда просили, туда и привез! Вон Олений начинается, - махнул извозчик куда-то в сторону.
        - Где Олений вал? - Василий высунулся из пролетки, дабы оглядеться.
        Неожиданно он почувствовал резкую боль и машинально схватился за затылок. Василий упал прямо под ноги человека, держащего в руке увесистый камень. Незнакомец в картузе и потертом пиджаке отбросил орудие преступления, достал из карманов жертвы все ценное, пнул ногой обездвиженное тело, распростертое на мостовой, и распорядился:
        - Домой… Все кончено, ему теперь место в морге ближайшей больницы. Авось завтра подберут.
        Глава 8
        Арина заперла за собой дверь и по узкой лестнице поднялась на второй этаж, пройдя мимо комнаты горничной, она услышала безмятежное похрапывание прислуги. Девушка вошла в комнату: свечи горели, видимо их зажгла Варвара, дожидаясь хозяйку.
        Арина бросила сумочку и книгу прямо на пол, затем сняла шляпку и тут же, не раздеваясь, плюхнулась на пышную перину, утопая в ней. Ее охватило неведомое доселе чувство: сердце неистово билось, хотелось летать… и еще чего-то, о чем девушка догадывалась, но пока смутно, в силу своей неопытности. Так Арина пролежала достаточно долго, спать не хотелось, наконец, она сняла туфли, платье и чулки и, облачившись в свободную ночную сорочку, с удовольствием забралась под одеяло.
        Она взяла книгу, еще раз посмотрела на рисунок Василия на развороте и начала читать:
        «Под светлой, как луна, кожей мягко переливались мускулы, а витой, спиралевидный рог, стоящий во много раз больше своего веса в золоте, сиял, как жемчужина. Какое-то мгновенье темные, влажные глаза единорога изучали пришельца и его собаку, потом зверь развернулся и поскакал в чащу. В утренней тишине стук его копыт был не слышен. Охотник был специалистом своего дела и постарался не испугать животное. Он не шевелился и не издал ни звука до тех пор, пока единорог не скрылся среди деревьев. Затем он отметил направление, в котором скрылся зверь, после этого охотник с собакой вернулись через заболоченное поле в замок своего хозяина.
        Через два часа охотник вернулся, на этот раз он был не один. За ним следовала блистательная процессия, ее возглавлял сам хозяин замка. Раскачивались перья на шляпах придворных, одетых в шелк и бархат, громко позвякивали колокольчики на седлах супруги хозяина и дам из ее свиты.
        Рыцари были вооружены мечами, позади бежала толпа лучников, копьеносцев и оруженосцев. Одетый во все кожаное, мрачный хозяин замка держал в руке охотничий рог и отдавал резкие команды своим подчиненным.
        Когда кавалькада приблизилась к лесу, распорядитель охоты поднял руку, и всадники остановились. Он наклонился в седле и заговорил с охотником:
        - Это ты видел здесь зверя?
        - Да.
        - Это Броселиандский лес. Говорят, сюда не осмеливается зайти ни один человек.
        Охотник пожал плечами:
        - Это был единорог, - сказал он. - Я видел его рог.
        Распорядитель охоты посмотрел на своего господина, тот кивнул, глаза его горели интересом и жадностью. По сигналу распорядителя один из псарей спустил двух собак. псы вместе с охотником и его собакой немедленно углубились в лес в поисках лежбища единорога»[13 - «Волшебные животные. Зачарованный мир», ТЕРРА, 1996 год. Перевод М. Гутова.].
        Свечи в спальни Арины догорали, книга выскользнула из рук и упала рядом на кровати: девушка, пережившая за день столько всего, наконец, уснула, ее сознание унеслось в чудесный мир сновидений.

* * *
        Сон был дивен. Арина, облаченная в синее шелковое платье, отделанное серебряной вышивкой, с длинными широкими рукавами, перехваченное на талии тонким ремешком, усыпанным драгоценными камнями, сидела в седле лошади. Она видела перед собой ее гриву, поглаживая ее рукой, ощущала кожей ладоней конский волос. Около леса виднелось колыхающееся море гладких тел и виляющих хвостов - это стая гончих собак вели двое псарей. В руках у каждого было по несколько десятков поводков.
        Арина видела, что вокруг царила глубокая осень: поля почернели, с деревьев облетали листья, ветер сметал их в огненные кучи. Она чувствовала его дуновение, прозрачная ткань, прикрепленная к ее высокому головному убору, вздымалась под его порывами.
        В то же время Арина видела: на поляне Броселиадского леса все цвело. Цветущие душистые деревья одновременно плодоносили, с веток свисали тяжелые апельсины, груши и персики. Через поляну пробегал журчащий ручеек. На берегу, в траве пестрели незабудки и фиалки. В цветущих ветках фруктовых деревьев распевали птицы. Они не улетели при виде охотников, собравшись в стайку около единорога. Волшебное животное застыло, словно высеченное из слоновой кости.
        - Мы не можем убить его, - сказал охотник. Его азарт бесследно улетучился.
        Но распорядитель охоты думал иначе: он затрубил в рог и дал сигнал поднять животное.
        Арина негодовала:
        - Зачем вы хотите убить его?
        - Что с вами баронесса? - удивились придворные дамы из ее свиты. - Разве не вы желали вечной молодости, которую может дать лишь рог волшебного животного?
        - Я… - растерялась Арина-баронесса. - В таком случае я передумала. Распорядитель, остановите охоту, и с удивлением посмотрел на свою госпожу:
        - Увы, мадам, это уже невозможно. Мужей обуял азарт и страсть к охоте, они не успокоятся, пока не убьют животное.
        - Но это несправедливо! - возмутилась Арина, ударила лошадь хлыстом и ринулась прямо на единорога.
        Он не убежал, и даже не сдвинулся с места. Присутствующие гости, охотники и псари застыли в изумлении. Арина ловко спешилась и встала рядом с животным.
        - Я умру вместе с ним!
        Из пестрой толпы придворных отделился барон, облаченный в кожаные одежды:
        - Баронесса, опомнитесь! Вы с ума сошли! Вы испортили нам всю охоту! - возмущался он.
        Арина не слушала мрачного человека, она обняла единорога за шею и заглянула ему в глаза.
        Неожиданно, тот заговорил человеческим голосом:
        - Терпение и любовь, моя спасительница, терпение и любовь…

* * *
        Иннокентий Петрович не ложился спать, дожидаясь сына, но тот все не возвращался. Уже светало, когда Еленский-старший накапал в чашку с водой сердечных капель и выпил лекарство.
        «Ничего, наверное, загулялся со своей красавицей, или у нее остался… Василий взрослый человек и имеет право не ночевать дома. Да, но каким бы взрослым он ни был - я отчим и волнуюсь на него».
        Не появился Василий и на следующий день, Иннокентий Петрович не выдержал и направился в ближайший полицейский участок.
        Его вежливо выслушали и заявили, что, мол, сын ваш взрослый и в том, что он полутора суток не появляется дома нет ничего страшного. Ищите его у женщины… Еленский решил последовать совету полицейского и, взяв извозчика по дороге, направился в кондитерскую Выжиги на Стромынке.

* * *
        В больницу, что на Сокольнической слободе поступил молодой мужчина, по всему видно интеллигент, с разбитой головой. Нашел его молочник, рано утром по обыкновению проезжавший здесь, по набережной, на своей телеге. Он тотчас направил свою тощую лошаденку в ближайший полицейский участок, где сообщил, что на набережной лежит молодой приличный человек весь в крови.
        Полицейский, что дежурил с вечера, распорядился немедля закладывать лошадей и выезжать на место происшествия.
        Поначалу молодой человек показался полицейским мертвым, но один из них умело нащупал пульс и предложил доставить пострадавшего в ближайшую больницу.
        Документов и кошелька при пострадавшем не нашли, а посему сделали вывод - ограбление. Голове досталось прилично, но как сказал доктор, могло быть и хуже, удар пришелся вскользь, видимо, преступник был небольшого роста. Молодого человека отправили в интенсивную хирургию, полицейские же составили надлежащие документы и, приехав в участок, благополучно забыли о случившимся.

* * *
        Арина весь следующий день пребывала в эйфории. Варвара, горничная, заподозрив хозяйку в амурах, да к тому же не дождавшись ее прошлым вечером, и благополучно заснув, спросила:
        - Барыня, чай вы такая сегодня веселая? Неужто случилось чего?
        - Ох, Варя, случилось, - улыбнулась Арина и села за счета.
        Варвара смекнула: вот оно - то самое, о чем надо сообщить Дарье Дмитриевне. Может, рублем наградит?
        - Хозяйка, вы позволите мне отлучиться на часок, милого повидать?..
        - На часок? - удивилась Арина. - Не маловато?
        Варя засмеялась:
        - В самый раз.
        - Что ж ступай.

* * *
        В кондитерскую вошел пожилой человек и, подойдя к Глафире, хлопотавшей у прилавка, и вежливо спросил:
        - Голубушка, могу ли я видеть хозяйку, Арину. Простите, не знаю как ее по отчеству.
        Глафира вскинула брови от удивления:
        - Как доложить о вас, сударь?
        - Скажите, что я - отец Василия.
        Расторопная Глафира сразу же поняла: что-то случилось и, бросив все дела, стремглав поднялась на второй этаж, в покои Арины Даниловны.
        - Барыня! Скорее, батюшка, рисовальщика, пришли-с! - выпалила она.
        - Как батюшка? - обомлела Арина, в голове пронеслось: «Неужели он против наших встреч?» - Зови его сюда.
        Иннокентий Петрович, держась за сердце, поднялся в гостиную Арины. Та стояла рядом с обеденным столом, опершись на него правой рукой, дабы не упасть от волнения.
        Пожилой мужчина, совершенно не похожий на Василия, появился перед ней и тут же представился:
        - Иннокентий Петрович Еленский, бывший учитель словесности, отчим Василия.
        Арина слегка поклонилась:
        - Арина Даниловна Выжига, хозяйка кондитерской.
        Еленский смерил взглядом девушку, отметив про себя, что она действительно хороша и сын изображал ее на рисунках в точности такой, какая она есть в жизни.
        - Меня привело к вам, сударыня, весьма щекотливое дело… - начал родитель издалека.
        - Да вы присядьте, Иннокентий Петрович, - предложила хозяйка и указала гостью на стул.
        - Покорнейше благодарю вас, - Еленский сел. - Дело в том, сударыня, что Василий пропал…
        Гость не выдержал и извлек из кармана носовой платок.
        - Как пропал? Объясните, прошу вас! - недоумевала Арина.
        - Он не пришел домой ни вчера вечером, ни сегодня утром.
        Арина покачнулась и чуть не упала - спас стол, на который она осела. Еленский испугался:
        - Помогите! Помогите!
        Вбежала Варвара:
        - Господи, барыня, чего это с вами? Может, доктора? - горничная усадила Арину на диван и сбегала за нюхательной солью.
        Она ловко сунула флакон под нос хозяйке, та поморщилась:
        - Варя, умоляю, убери эту гадость… Иди, все впорядке, просто голова закружилась.
        Горничная ушла, но тут же удобно устроилась под дверью в коридоре, откуда прекрасно все слышала.
        - Ах, Арина Даниловна, простите старика, я вовсе не хотел вас пугать. Вы меня поймите, я ходил в полицию, но мне заявили, что сын - взрослый человек и может не ночевать дома. Вот я и осмелился… У Василия вся комната увешана вашими портретами…
        - Да, да, я понимаю. Вчера я ждала Василия… Теперь все ясно, я думала, что он на службе задерживается, мало ли что… Дело в том, что он проводил меня позавчера до дома, извозчик ждал его около кондитерской, я точно помню, и должен был довезти до Оленьего вала.
        - В том-то и дело, что не довез… Или довез, да не туда - кто ж знает… - Еленский разрыдался.
        - Варя! Неси нюхательную соль! - приказала Арина.
        В комнату влетела горничная, держа в руках флакон.
        - Не надо… Благодарю вас, я вижу, что вы ничего не знаете о Василии…
        Еленский ушел, Арина пребывала в шоковом состоянии. Варвара же, не дожидаясь разрешения хозяйки, быстро собралась, вышла из дома и направилась к Дарье Дмитриевне, дабы сообщить свежие новости из первых рук.
        Глава 9
        Не успела она выйти за калитку, как к ней подошел франтоватый молодой человек, взял ее под руку и поинтересовался:
        - Варвара, горничная Арины Даниловны?
        Варя внимательно посмотрела на него: ага, вчера весь вечер отирался в кондитерской, явно дожидаясь кого-то, но этот кто-то не пришел.
        - Что вам угодно, сударь? Я - порядочная девушка!
        - Голубушка, да я в этом-то и не сомневаюсь, - сказал незнакомец и словно фокусник потряс перед носом горничной ассигнацией достоинством в десять рублей.
        Практичная Варвара схватила бумажку и сунула за лиф платья:
        - Спрашивайте.
        - Люблю сговорчивых, - съерничал незнакомец и подхватил горничную под руку. - В доме Арины Дмитриевны что-то творится, я нюхом чую. Расскажешь, все как на духу, получишь в точности такую же бумажку.
        Незнакомец извлек из солидного портмоне ассигнацию.
        Варя сглотнула и непроизвольно потянулась за купюрой, молодой человек перехватил ее загребущую руку:
        - Э, нет, голубушка: сначала расскажи.
        - А вы, что из полиции, или ихний филер? Коли так, то лучше мне от вас не надо ничего… - Варя запустила руку за лиф.
        - Успокойся, я - журналист, а не полицейский. И к Арине Даниловне имею личный интерес, - незнакомец многозначительно подмигнул горничной.
        - Тогда, ладно… А не обманываете бедную девушку?
        Незнакомец, утомленный подозрительностью горничной, достал небольшую коричневую книжицу:
        - Вот читай: здесь написано, что я - Петр Пахомов, сотрудник газеты «Московский листок».
        Варвара с умным видом взглянула на книжицу, читать она все равно не умела:
        - Положим, что так… Ну, словом, был у барыни ухожер, он пропал. Давеча отец его приходил, беспокоился очень, у хозяйки, стало быть, искал - может, ночевать оставался. Да, кстати собрат ваш по ремеслу.
        - Журналист? - удивился Петр.
        - Да вроде того. Не особо я разбираюсь: картинки рисует в газете. Вот и барыне всю книжку изрисовал, я сама видела.
        - Рисовальщик… - догадался Пахомов. - Так это же…
        «Вот не думал, что скромник Василий так близко подберется к этой мещанке!»
        - Хочешь заработать пятьдесят рублей? - тут же спросил журналист.
        - Кто ж не хочет! А что я должна делать, ежели что украсть, то…
        - Ну что ты все… Открой мне дверь в дом Арины Даниловны. Она когда спать ложится?
        - Часов в десять: читает все про сказочных животных, а потом и ложится.
        - Значит, так, - Петр достал обещанную десятку и вручил горничной, - я буду стоять и ждать, ровно в десять откроешь мне дверь, я же дам тебе денег.
        - Хорошо, только деньги сразу, - отрезала Варя. - А вы барыню не обидите? Побожитесь!
        - Вот откроешь и получишь деньги. А на барыне твоей я намерен жениться. Соображаешь? Будешь у меня доверенной прислугой!

* * *
        Арина тихо плакала, сидя на диване. В гостиную вошла Глафира.
        - Барыня, чего стряслось-то? - поинтересовалась она. - Мужчина тот, пожилой, вышел от вас сам не свой.
        - Ох, Глаша, Вася пропал…
        Глафира сначала не поняла: что за Вася такой? События развивались слишком бурно и она была не в курсе.
        - Какой?
        - Брюнет, который «цыган»… - пояснила Арина.
        - Господи, барыня, да когда ж вы поспели-то? - Глафира осеклась, понимая, что спрашивает слишком много.
        - Позавчера… - Арина всхлипнула. - Помнишь, я гулять ушла? Вот мы встретились на Егерском пруду, гуляли до вечера, потом ужинали в трактире. Он меня до дома довез, а потом…
        Барыня разрыдалась в голос.
        - А потом? - дожимала Глаша.
        - Он меня поцеловал.
        - И все? - разочаровалась Глаша.
        Арина высморкалась и закивала.
        - Нечего плакать, найдем вашего рисовальщика. Надо подумать…
        - Глаша, иди в зал к посетителям, наверное, уж народу полно…
        - Иду, барыня…

* * *
        Варвара, доморощенный филер, быстрым шагом добралась до дома свахи, благо, что не далеко, в ближайшем переулке. Она дернула за шнурок на двери, зазвонил колокольчик.
        Дарья Дмитриевна, открыла сама, вся всклокоченная, видать только с постели.
        - А, Варя, прошу, заходи. Расскажешь чего?
        - Ох, Дарья Дмитриевна, да еще сколько. Пока вы тут спите… - начала тараторить горничная, сваха ее перебила.
        - Во-первых, не сплю, а отдыхаю, больно ноги опухли от постоянной суеты. Во-вторых, а ты мне тогда на что? Ежели я везде сама поспевать должна?
        - Вот я толкую, Дарья Дмитриевна. Особа-то наша, видать, овдовела и, замуж не выходя.
        - Ты, Варя, чего плетешь-то? - сваха округлила глаза.
        - Побожусь, что подслушала разговор барыни: пропал ее кавалер-то, совсем пропал - два дня к отцу не является. С того самого момента как домой ее из трактира привез, так и сгинул бедолага.
        - Так, может, он гулящий…Хотя нет, совсем не похож… - сваха крепко задумалась и закрались в ее душу подозрения. - Ты, Варя, вот возьми двугривенный, сладостей себе купи. И не забывай меня навещать.
        Сваха порылась в маленькой сумочке и достала монетку, Варя взяла ее и поклонилась: «А журналисты нынче пощедрее будут. Удивила, тоже мне, подачкой своей! Люди по десять рубликов дают и не беднеют».
        Сваха тотчас же прибрала волосы, причепонилась как всегда: красные бусы, цветастая шаль и направилась в скобяную лавку Мордасова. Пока она шла, обдумывала план действий. То, что молодой купец причастен к пропаже рисовальщика, у нее сомнений не было, именно она рассказала ему про трактир. Стало быть, Афанасий выследил соперника и … А там лишь можно догадываться, как он его ударил и чем.
        За раздумьями сваха дошла до лавки, дверь было открыта. Она набралась смелости и с наглым, пуще прежнего, видом вошла в помещение. За прилавком стоял приказчик, покупателей не было.
        - Что изволите-с? - задал обычный вопрос.
        - Хозяина твоего! - отрезала сваха.
        Из складского помещения, заслышав знакомый голос, появился Афанасий:
        - А, Дарья Дмитриевна, весьма кстати пожаловали! Прошу.
        Сваха, вальяжно, вперевалочку, прошла на склад и разместилась на знакомом уже табурете.
        - Отчего же я к стати пришлась, душа моя? - поинтересовалась хитрая баба.
        - Да говорят, кавалер Арины Даниловны пропал. Может, другую молодуху приглядел…
        - Оно, конечно, не исключено. Но, а вдруг его убили, по голове тяжелым предметом заехали?.. - предположила сваха.
        Молодой купец как-то нервно дернулся и часто заморгал. Дарья Дмитриевна поняла: она попала не в бровь, а в глаз. Повисло тяжелое молчание. Афанасий взял себя в руки и продолжил:
        - Раз нет соперника, значит, сватов надо засылать.
        - Прямо-таки и сватов?! - рассмеялась сваха. - Больно на руку ты скор, Афанасий Николаевич.
        Тот не понял, что именно имела в виду сваха:
        - Чем быстрее, тем лучше - покуда Арина опомниться не успела.
        - Ох, и странное вы, мужицкое племя! Смотрю на вас скоро пятьдесят годов, и не перестаю удивляться. У девицы несчастье, а вы - сватов засылай. Надобно выждать какое-то время.
        - И сколько? - поинтересовался снедаемый любовным и более финансовым нетерпением купец.
        - Да как расплатишься со мною, так и зашлем… - сказала сваха невинным тоном, как бы невзначай.
        - С чего бы я с вами расплатиться должен? Был договор: после свадьбы двести рублей. Али поменялось чего?
        - Вот-вот, батюшка, поменялось. Я хочу тысячу рублей серебром и немедля, - заявила сваха и вызывающе уставилась на обескураженного купца.
        Тот аж присел:
        - С какой стати? Что за блажь такая?
        - А с той, душа моя, что только вам я говорила про трактир «У Егорыча». Отсюда, вывод: пропал рисовальщик по вашей вине.
        Лицо Афанасия перекосилось от гнева:
        - Ах, ты, курва! Убью!
        Он ринулся на сваху, схватил ее за плечи и начал трясти со всей силы: у нее чуть голова не отвалилась. Но не на ту напал: Дарья Дмитриевна оттолкнула купца, женщина она была не хилая и не робкого десятка. Афанасий отлетел на один из стеллажей, на котором хранились коробки с товаром, и сильно ударился спиной.
        - Так-то, душа моя, остынь. А не захотите платить - сообщу полицейским о своих догадках, и пойдете вы, Афанасий Николаевич, по Владимирскому тракту в Сибирь, как убийца.
        Купец сник, понимая, что хитрая баба взяла его на крючок и не отпустит, покуда не помрет.
        Глава 10
        Арина наплакалась вволю и, обессилев, упала на кровать. Перед глазами стоял Василий, красивый, в коричневом костюме, в котором она видела его последний раз, и улыбался. Арина вспоминала все до мелочей, в тот день, на Егерском пруду, затем на прогулке и вечером «У Егорыча».
        Василий рисовал в книге, подражая средневековым гравюрам, изображенным на страницах. У него получалась ловко и непринужденно: карандаш быстро двигался по бумаге, и на ней появлялись: то единорог, то дракон, то человек-лев. Арина была восхищена, никогда еще за ее недолгую жизнь ей не было так интересно общаться с молодым человеком и… так приято. Девушка любовалась своим спутником: и красив, и умен, и обходителен.
        Он рассказывал Арине, что отец его был военным, служил на юге России, там и женился. От своей матери, казачки по происхождению, Василий и унаследовал темные волосы и карие глаза. Арина призналась, что они с Глафирой прозвали его «цыганом». Василий долго смеялся, но не обиделся.
        Затем Арина узнала, как Василий переехал в Москву, здесь умер его отец, и мать вышла второй раз замуж за Иннокентия Петровича Еленского. Два года назад, примерно в то время, когда скончался Данила Выжига, умерла и мать Василия. С тех пор он жил с отчимом, который любил его как родного сына.
        Василий рассказывал, что окончил Московскую художественную школу, и мечтал всегда написать портрет какой-нибудь московской красавицы и прославиться. Но жизнь распорядилась по-другому, пенсии отчима на жизнь практически не хватало, и Василий устроился в «Судебные ведомости». Жалованье ему положили сначала небольшое: двадцать пять рублей в месяц, затем, видя старания и способности молодого рисовальщика, повысили до тридцати. Словом, достаток семьи Еленских был скромным. Иногда Василий подрабатывал частными уроками: преподавал барышням графику и рисунок, но ученицы попадались бестолковые и нетерпеливые, обучение им быстро надоедало.
        Арине было любопытно, она с интересом слушала рассказы Василия и, наконец, не выдержав, спросила: рисовал ли он обнаженных женщин. Он рассмеялся, сказав, что в художественной школе рисунок обнаженной натурщицы входит в обязательную программу. Девушка представила огромный зал, залитый солнцем, посреди которого стоит раздетая девица-натурщица, выставив ногу вперед, ее полные груди предоставлены всем на обозрение. Да, что груди! и все остальное тоже! Вокруг нее множество художников и все рисуют, рисуют…
        Арина засмущалась. Василия позабавила ее реакция, он о многом умолчал, например, что первой его женщиной была именно натурщица. После длительной прогулки и доверительных разговоров, Василий неожиданно предложил Арине написать ее портрет. И не просто портрет, а картину с сюжетом. Арина будет стоять рядом с единорогом, с распущенными волосами в средневековой одежде. Девушка рассмеялась и, немного подумав, согласилась. Василий поделился с ней, что в конце лета в Москве должна состояться выставка молодых художников, лучшие работы затем будут выставлены в галерее известного мецената Андрея Ильича Прокофьева.
        Теперь все мечты рушились, Арина не знала, что случилось с Василием, жив ли он вообще. Она проклинала полицию за бездействие, и неожиданно вспомнила о пистолете, принадлежавшем отцу, хранившимся под половицей, в тайнике.
        Девушка, словно пантера, вскочила с кровати, и извлекла оружие из потайного места. Откуда пистолет появился у отца, она не знала. Держа оружие, Арина ощущала холод металла… Она вспоминала, как отец учил ее стрелять, уезжая за город подальше от любопытных глаз. Тогда она не понимала прихоти отца: юная барышня, умеющая стрелять, - неслыханное дело! Теперь же она была благодарна своему родителю. В голове роились мысли: «Перестрелять бы весь полицейский участок! Нет, зачем… Разыскать извозчика, который отвозил сначала меня, а затем Василия. Вдруг он что-нибудь знает? Или…» Арина замерла от страшной мысли: Василия убил извозчик, чтобы ограбить. Она лихорадочно вспоминала его пролетку, его внешность, но, увы, перед глазами стоял лишь смутный образ. Она снова расплакалась, на сей раз от бессилия, отрыла ящичек комода, что под зеркалом, бросила в него пистолет и опустилась тут же на пуфик.
        Время приближалось к десяти часам вечера, за окном начали сгущаться сумерки. В комнату постучали:
        - Барыня!
        - Входи, Варя…
        - Вы еще не ложились? - поинтересовалась горничная.
        - Нет…
        - Я свечи новые принесла, от старых огарки одни остались, - она поставила свечи в подсвечник. - Может, желаете чего?
        - Нет, Варя, иди… Ничего не хочу, - вяло ответила Арина.

* * *
        Петр Пахомов, возомнив себя не иначе как Казановой или Дон Жуаном, доехал на пролетке до пересечения Стромынки с Сокольнической слободой, расплатился с извозчиком и пешком направился к кондитерской Выжиги. Внутри у него все клокотало от волнения: слыханное ли дело - вторгаться в частное жилище порядочной девушки, да еще в такое время! Он прихватил с собой небольшую флягу с коньяком и, отпив из нее немного, взбодрился.
        - Что ж теперь мне сам черт не страшен! И как говориться у гусаров: кто не рискует, тот не пьет шампанское! Ну, Петя у тебя лишь два пути: либо - с Ариной под венец, либо - в полицейский участок.
        Он подошел к кондитерской, оглядев себя со всех сторон, в отражение витрины, и остался доволен.
        - В конце концов, я - красавец, ни одна особа женского пола не может предо мной устоять!
        С такими мыслями он отворил калитку, вошел во двор и очутился перед заветной дверью, затем посмотрел на часы, они показывали без двух минут десять. «Казанова» легонько в нее постучал. Дверь приоткрылась.
        - Варвара… - шепотом позвал «Казанова». - Где ты?
        - Тут я, - появилась Варвара. - Деньги принесли?
        - Держи, как договорились… - Петр отдал деньги, которые выиграл накануне вечером в карты. - А где комната Арины Даниловны?
        - По лестнице наверх, попадете в гостиную, затем направо.
        Варвара получив пятьдесят рублей, быстро покинула дом, лишь скрипнула калитка.
        - Ушла… Верно, если чего скажет, что ни при чем…
        Превозмогая дрожь в коленях, Петр поднялся по лестнице: вот и гостиная. Затем он повернул направо, прошел по коридору - дверь спальни Арины. «Казанова» перекрестился и рывком отворил ее.
        Арина, сидевшая па пуфике около зеркала, вздрогнула, ее задумчивость как рукой сняло:
        - Кто вы такой? - недоумевала она, затем, разглядев мужчину, узнала в нем «болтуна», знакомца Василия. - Вы от Василия? - она поднялась и в надежде на чудо бросилась к непрошенному гостю.
        Мозг Петра лихорадочно работал:
        - Да, я от него, - дело принимало несколько иной оборот, но вполне устраивало Петра.
        - Что с ним? Здоров ли он? Отчего не приходит? - засыпала Арина вопросами.
        - С Василием все впорядке. Он женится завтра, - соврал «Казанова», не моргнув глазом. - Я вам еще вчера хотел сказать, когда пил чай в кондитерской, но не решился, да и вы не спускались в зал.
        Арина почувствовала головокружение и слабость в ногах, подойдя к комоду, она села на пуфик.
        - Как же так? Отчего надо было претворяться? Это чудовищно!
        - Согласен с вами, я его предупреждал, да разве он послушает. Я говорил: Арина Даниловна создана для любви и может осчастливить любого мужчину!
        Арина непонимающе посмотрела на гостя:
        - О чем вы?
        Петр не растерялся и пошел в наступление:
        - Арина, - он упал перед ней на колени. - С тех пор как я увидел вас, нет мне покоя. Я потерял сон, думаю только о вас, - «Казанова» схватил руку девушки и начал осыпать поцелуями. Арина даже не пошевелилась. - Я люблю вас. Умоляю, не гоните меня, сделайте меня счастливейшим из смертных! - Петр благополучно добрался до плеча девушки и приспустил лямку сорочки: его голова закружилась от запаха молодого женского тела.
        Арина сидела молча, «Казанова» подхватил ее за талию, пытаясь поднять с пуфика, дабы уложить на постель. Но Арина была девушкой не худенькой, и поднять ее, словно пушинку соблазнителю не удалось.
        Девушка резко отпрянула от него:
        - Отчего я должна вам верить? Вы лжете!
        - Вам, никогда бы не посмел! Верьте мне - все истинная правда!
        - Побожитесь! - Арина указала на икону Спасителя, висящую в углу комнаты.
        - Вот те крест! - Петр перекрестился.
        Арина обомлела: неужели правда, что Василий женится? Петр же тем временем, привлек девушку к себе и, обняв за талию одной рукой, другой подбирался к груди, целуя ее в шею.
        Арина обмякла, голова закружилась, неожиданно для себя ей захотелось прильнуть к молодому человеку и пуститься во все тяжкие грехи. Соблазнитель же времени даром не терял, опустив лямки сорочки, обнажил грудь девушки.
        «Боже что я делаю? Зачем? Я не люблю его…»
        - Оставьте меня! Перестаньте! - Арина попыталась вырваться.
        - Умоляю, будьте моей… Я с вами хоть завтра под венец, - Петр разошелся, возбудившись до такой степени, что брюки в определенном месте напряглись до предела.
        - Имейте совесть! Будьте, вы, порядочным человеком! - умоляла девушка, но соблазнитель не слушал, задирая ее сорочку. - Варя! Варя!!! На помощь!!!
        Петр только усмехнулся про себя: зови, зови, все равно никто не услышит!
        Арина чувствовала, что слабеет, неожиданно ее пронзила мысль: ПИСТОЛЕТ!
        Борьба соблазнителя и невинной жертвы все еще происходила около комода. Арина отворила свободной рукой один ящик - не он, затем следующий… Другой же рукой она пыталась оттолкнуть наглеца, тот же возбудившись и обезумев от плотского желания, прижав «добычу» к комоду, уже расстегивал брюки.
        Арина нащупала пистолет, и мгновенно, взведя курок, приставила к виску мерзавца. Тот в пылу страсти, с расстегнутыми брюками и выпущенными мужскими достоинствами, даже не понял что происходит.
        - Пристрелю! - отчеканила Арина, сама не узнавая свой голос, и надавила дулом пистолета на висок «Казановы».
        До Петра дошло: к его голове приставлен пистолет.
        - Что за шутки, Арина? - спросил он, отдышавшись, и начиная понимать, что девушка настроена решительно. - Неужели вы выстрелите в человека?
        - Я не шучу и отлично стреляю. В человека, пожалуй, не выстрелю, а в вас - легко. Считаю до трех, если на счет «три» вы не уберетесь из моей комнаты, пеняйте на себя, пристрелю, пусть потом полиция разбирается.
        Петр отпрянул от нее и как-то неловко, конфузясь, начал застегивать брюки.
        - Как вы попали в мой дом? Итак, считаю: раз… Говорите быстрее!
        - Мне открыла ваша горничная за пятьдесят рублей! Не стреляйте, я уже ухожу.
        «Казанова» схватил пиджак и бежал, как трусливый заяц.
        Арина была в шоке: горничная оценила ее честь ровно в пятьдесят рублей, а знакомый Василия пытался ее изнасиловать. О, девятнадцатый век, о нравы!
        Она машинально посмотрела на пистолет и, прицелившись в пустоту, нажала на курок - раздался выстрел. Затем, не выпуская пистолета из правой руки, она спустилась по лестнице к входной двери и заперла ее на все замки.

* * *
        Варвара благополучно добралась до дома купца Хлебникова, что на Рыбинской улице. Она постучала в окно флигеля: занавеска распахнулась, в полумраке стоял мужчина со свечой в руке. Через минуту дверь флигеля отворилась:
        - Варя, быстро заходи! - управляющий закрыл за ней дверь. - Что стряслось? - поинтересовался он.
        - Ушла я от хозяйки. Глеб, можно пожить у тебя, Хлебников все равно в доме почти не бывает?
        - Живи, не жалко.
        Варя скинула шаль и бережно положила узел на кровать, в нем было много ценных вещей: столовое серебро, часы покойного Выжиги, золотые серьги Арины, которые она предусмотрительно прихватила с собой.
        Глава 11
        На утро Арина очнулась совершенно разбитой. Она осмотрелась и поняла, что спала с пистолетом в руке. Встав с постели, она направилась к тайнику и убрала оружие - с глаз долой, от греха подальше…
        - Варя! Подай умыться! - позвала она горничную. - Варя! Где, ты, наконец?
        Арина накинула атласный халат, и вышла в гостиную, собираясь устроить горничной основательную выволочку, особенно за предательство. В глаза бросился открытый буфет. Девушка, прежде чем закрыть дверцу, машинально заглянула в него. Обратив внимание на царивший в нем беспорядок, она вновь позвала:
        - Варя!
        И, наконец, поняла: горничная сбежала.
        Арина, опустившись на колени перед буфетом, лихорадочно разбирала в нем посуду: все лежало на месте. Затем, открыв футляр для хранения столового серебра, обнаружила пропажу.
        - Мало того, что продала меня этому мерзавцу, так еще и обворовала! - негодовала она.
        Арина умылась, причесалась, надела свое любимое льняное платье и спустилась в кондитерскую. Было девять утра, и народ еще не набежал. Глафира убиралась в зале, завидев хозяйку, она поздоровалась:
        - Доброго здоровья, барыня! Как спалось?
        Увидев бледное лицо своей хозяйки и слегка опухшие от слез глаза, добавила:
        - Вы опять по Василию убивались?
        Арина кивнула, решив, опустить вечерние неприятные подробности.
        - Глаша… Меня обокрали. Пока выяснила, что нет столового серебра…
        Глаша замерла с тряпкой в руке:
        - Господи, как же так? Что воры залезли? А вы сами-то, испугались?
        - Нет, Глаша, воров не было. Это Варвара украла. Она сбежала, думаю, что вчера вечером.
        - Ой, барыня, беда-то какая! Надо срочно в полицию сообщить, она мне сразу не понравилась… Вы, наверное, и не завтракали.
        Арина отрицательно покачала головой.
        - Сделай мне горячего шоколаду с эклером.
        - Сию минуту…
        Арина сидела в зале кондитерской, пила горячий шоколад, и смотрела на эклер - аппетита не было, идти в полицию до смерти не хотелось. Дверь кондитерской распахнулась, колокольчик зазвенел, вошел мальчуган лет десяти.
        - Барышня, мне бы Арину Даниловну найти!
        Арина встрепенулась:
        - Это я… А что случилось?
        Мальчуган подошел к ней и протянул вчетверо сложенный лист бумаги.
        - Вот, письмо вам.
        Арина схватила его с нетерпением и быстро развернула:
        «Милая Арина Даниловна! Ариша! Я нахожусь в больнице, что на Сокольнической слободе. Несколько дней пролежал без сознания. Вот попросил написать сиделку: у меня все в порядке, не волнуйся. Прошу сообщи об этом отцу: Олений вал, дом мещанина Гвоздина.
        Люблю, скучаю, умоляю прийти.
        Лежу в хирургии, палата № 4»
        Арина, не веря глазам, прослезилась и поцеловала письмо.
        - Барыня, вы, наверное, вести добрые получили? - поинтересовался мальчуган.
        - Да, самые добрые! А ты не откажешься выпить чаю с пирожными? Какие бы ты хотел?
        Мальчик растерялся, его мать работала сиделкой в больнице, получала немного и пирожными его не баловала.
        - Не знаю, наверно, сладкие…
        - Глафира! Сделай мальчику тех сладостей, каких он захочет. Иди к прилавку…
        Арина подтолкнула робкого мальчугана, совершенно забыв, что ее обокрали и предали. Она сияла от счастья.
        - Арина Даниловна, чего это вы прочитали? Уж не счета ли от фабриканта Волкова вас так порадовали? - поинтересовалась Глафира.
        Арина протянула ей письмо, та же быстро пробежала его глазами:
        - Вот видите, все образуется. Вы идите, я сама в кондитерской управлюсь, да, вам собрать надо чего-нибудь с собой, поди, в больницах круассанами не кормят.

* * *
        Арина, собрав узелок с передачей для Василия, отправилась на Сокольническую слободу, в больницу. Здание из красного кирпича выглядело обшарпанным, ведь больница строилась почитай пятьдесят лет назад московским градоначальником графом Александром Шуваловым. Что и говорить, граф Шувалов, как человек просвещенный для своего времени для города сделал нимало: сам не воровал и подчиненным свом не давал, построил множество больниц, общественных библиотек, приютов и домов престарелых. Именно при его правлении на Рубцово-дворцовой улице, что близ Стромынки, заложили Храм Вознесения Христова.
        Но время шло и все менялось, имя Александра Шувалова, забылось: кто ж его знает, какой градоначальник правил Москвой полвека назад! Однако осталась больница на Сокольнической слободе, где в хирургии с перевязанной головой лежал в палате № 4 Василий Еленский.
        Арина зашла в больничные ворота, к ней подошел дворник, он же местный страж порядка, и поинтересовался:
        - Куда, барышня?
        - К жениху, в хирургию.
        - Держитесь правее, там увидите зеленое крылечко, вот вам прямо туда, - наставлял дворник.
        Арина поблагодарила доброго стража и пошла так, как он сказал. Пройдя через зеленое крылечко и, войдя в здание, она прочитала надпись, сделанную красной краской на стене: хирургия. При входе сидела старенькая нянечка, которая также поинтересовалась: куда и зачем?
        - А так вы к тому сердешному художнику, которого подобрали на набережной с разбитой головой, - прошамкала старушка. - Помню, рано утром его привезли: весь в крови, думали - не выживет… Ан ничего! Живучий твой жених-то оказался. У хирурга бумаги вчера попросил: и марает ее без конца, все сказочных чудищ рисует, и складно так получается, - рассказывала без умолку добродушная нянечка, провожая Арину до палаты.
        Арина увидела дверь, выкрашенную еще во времена Шувалова белой краской, и номер «четыре».
        - Спасибо, - она сунула нянечке пятьдесят копеек.
        Та посмотрела на монетку, поклонилась и пошаркала обратно на свой пост.
        Арина приоткрыла дверь и робко заглянула внутрь. Палата была переполнена, пять больных с различными увечьями лежали на кроватях, лишь один сидел и смотрел в одну точку. Девушка растерялась: где же Василий? Все в одинаковых больничных пижамах, перевязанные, перебинтованные были похожи друг на друга. Она решилась войти, иначе Василия ей не найти. Когда она очутилась в палате, то сразу же стала объектом повышенного внимания, любопытные взгляды, как по команде, дружно устремились на статную красивую барышню. С кровати, что стояла у окна, раздался знакомый голос:
        - Арина Даниловна! Я здесь…
        Арина увидела Василия - в полосатой пижаме, бледного, с перевязанной головой. Она тут же устремилась к нему, к глазам подступили слезы и, она не выдержав, разрыдалась.
        - Василий Иннокент… - плакала она, проглатывая слова, - как вы меня напугали. И батюшка ваш приходил…
        Василий с обожанием смотрел на девушку, она же утиралась платком, сидя на краешке кровати.
        - Вот ваши любимые круассаны, Глафира собрала, и просила пожелать скорейшего выздоровления, - она высморкалась, и попыталась придать голосу немного бодрости. - Ну, как вы здесь? Как доктора?
        - Доктора хорошие. Сказали, что мне повезло, видать, не судьба была умереть. А так сами видите - тяжко здесь, - он показал глазами на увечных, что лежали на соседних кроватях. - Как только очнулся, сразу же пришел полицейский из участка, я ему все рассказал… Да разве найдут они грабителей. И извозчик с ними был заодно.
        Арина встрепенулась:
        - Да, да. И я об этом тоже подумала. А вы его запомнили?
        - Нет, Арина Даниловна, я все больше на вас смотрел, любовался вашей красотой, не до извозчика было. А вы запомнили?
        - Нет… Я тоже любовалась, - робко призналась Арина, - вами…
        Василий попытался улыбнуться, и взял за руку девушку.
        - Это счастье, что я жив и вновь вижу вас. Мы не должны расставаться… Вы понимаете меня?
        - Да… Я читала вашу записку, вы написали: люблю, скучаю, умоляю прийти.
        - Написанное - истинная правда: я вас люблю и умоляю быть моей, - неожиданно для себя признался Василий.
        Арина растерялась, волнение охватило ее:
        - Я… Я тоже вас люблю…
        Она опустила глаза.
        - Как жаль, что наши объяснения не произошли в более романтическом месте, - заметил Василий и поцеловал руку «даме сердца». - Но выражаю надежду, что мы наверстаем упущенное.
        Он с надеждой посмотрел на Арину. Она же, не тратя лишних слов, кивнула в знак согласия.

* * *
        По дороге домой, Арина заехала на Олений вал, к Еленскому Иннокентию Петровичу. Он радушно встретил ее:
        - Арина Даниловна, если не ошибаюсь, рад видеть вас в добром здравии.
        Еленский сильно постарел за последние несколько дней: сердце постоянно болело, неприятно отдавая в левую руку и ногу.
        Он внимательно смотрел на Арину, та немного засмущалась и решила сразу перейти к делу:
        - Я из больницы, что на Слободе, Василий Иннокентьевич там, сейчас его здоровью ничего не угрожает.
        Еленский машинально сел в кресло и заплакал. Арина почувствовала себя неловко:
        - Может быть вам чем-нибудь помочь?
        Иннокентий Петрович сделал жест рукой, означающий: не стоит.
        - Я столько пережил за последние дни. Васенька - все, что у меня осталось в жизни после смерти моих обеих жен и дочери. Вы так похожи на мою первую жену… Извините, меня старика… Идемте, я вам кое-что покажу, - он с трудом поднялся и поправил домашний пиджак. - Прошу вас, следуйте за мной.
        Еленский открыл дверь:
        - Это комната Василия, проходите. Я не буду мешать, вы сами все поймете.
        Арина, несколько обескураженная поведением хозяина, вошла в комнату, тот же затворил за ней дверь. Она огляделась, обстановка была скромной: письменный стол, кровать, шифоньер, мольберт и … чего она совершено не ожидала увидеть - множество ее портретов, которые висели на стене, иные, не законченные лежали на столе.
        Арина взяла один из набросков со стола. Девушка посмотрела на себя в зеркало шифоньера, затем на набросок: действительно удивительное сходство. Она отложила его и стала рассматривать, развешанные на стене портреты, выполненные пастелью.
        Вот она улыбается, хмурится, разговаривает с Глафирой, стоит за прилавком… Арина поняла: все то время, когда Василий наведывался в кондитерскую, все эти месяцы он постоянно рисовал ее. На это способен только влюбленный мужчина.
        Девушка вышла из комнаты и направилась по коридору к выходу.
        - Берегите его…
        Услышала она голос Еленского-старшего.
        Глава 12
        Растроганная до глубины души Арина, сидела в пролетке, не обращая внимания, на проезжающие мимо экипажи, двуколки, телеги и просто праздно гуляющих людей. Она ощущала некий эмоциональный подъем, доселе неизвестный ей. Девушка мечтала броситься на шею Василию, осыпать его поцелуями, словом, задушить в объятия, затем скинуть одежды и предаться безумной страсти…. А обвенчаться? Неважно… Можно и потом… Ведь вовсе не грех, когда любящие сердца и тела наслаждаются друг другом.

* * *
        Расторопная Дарья Дмитриевна вошла в кондитерскую Выжиги, и направилась к Глафире.
        - Душа моя, как мне переговорить с Ариной Даниловной?
        Глафира терпеть не могла, назойливую, как муха и не отлипающую, как репейник, сваху. Но как девушка вежливая, и по долгу службы, пересилив себя, сказала:
        - Барыня уехали-с по делам. Вы можете подождать. Что изволите подать?
        - Чаю и пирожных с заварным кремом. Есть такие? - съерничала сваха.
        - Для вас найдем-с, - пообещала Глаша и подумала: «Что б ты подавилась!»
        Дарья Дмитриевна с волчьим аппетитом поглощала пирожные фабриканта Волкова, запивая их отменным английским чаем. Насыщая свой бездонный желудок, она одновременно обдумывала дело, ради которого пожаловала: «Что ж Арина осталась совсем одна, надо бы найти к ней другой подход. Сплоховала я в прошлый раз… Ничего и на старуху бывает проруха. А Афанасия я держу теперь в руках, пусть попробует вырваться. Женю его на Арине и уйду на покой, назначу себе пенсию в сто рублей ежемесячно. И баста! Хватит сватовством заниматься. Будет мне молодой Мордасов платить до конца жизни: его или моей…»
        Когда сваха надкусывала последнее пирожное, зазвенел дверной колокольчик, вошла Арина Даниловна. Наблюдательная сваха сразу же заметила: «А невеста-то наша растеряна».
        - Арина Даниловна, а я вас дожидаюсь! - сваха придала своему лицу добродушное выражение.
        Хозяйка с подозрением и недовольством смерила ее взглядом.
        - Чем могу служить?
        - Ох, душа моя, ну вы прямо по-чиновьичьи со мной разговариваете! - возмутилась сваха.
        - Как могу, - отрезала Арина, понимая, что сваха просто так не приходит.
        Дарья Дмитриевна осеклась, понимая, что в который раз допустила оплошность.
        - Ну, право, душа моя, ведь я к вам по делу, - предприняла она вторую попытку.
        Арина села за свободный столик и жестом пригласила Дарью Дмитриевну. Та, распушив свои многочисленные цветные юбки, плюхнулась на стул.
        - Я собственно, о вас пекусь, Арина Даниловна. Времечко идет, вам уже восемнадцатый годок минул. Пора подумать и о семье.
        - Да, вы правы. Пора. Я уже подумала.
        Сваха, не ощущая подвоха в словах девушки, продолжила свою «песню»:
        - Афанасий Николаевич Мордасов, купец третьей гильдии, уважаемый человек. И лавку свою имеет и дом исправный напротив Храма Вознесения. Уж сколько он страдает от чувств к вам, Арина Даниловна. Спать перестал.
        - А вы ему капли успокоительные посоветуйте, что из аптеки Фирсова, говорят, отличное средство - бессонницу как рукой снимает, - посоветовала Арина.
        Дарья Дмитриевна растерялась: что за девица, ничто ее не берет?
        - Так капли - это одно, а женская ласка - совсем другое. Ну что за ночи без жены?
        - Так горничной можно заменить, - отрезала Арина.
        Сваха часто заморгала глазами, не найдясь, что и сказать. Девушка, видя, что привела почтенную Дарью Дмитриевну в замешательство, расставила все точки над «i»:
        - Дарья Дмитриевна, я обручена. Давайте договоримся, что впредь вы не будите докучать мне с женихами.
        Сваха достала платок из рукава и промокнула вспотевший от волнения лоб:
        - Так, это… Душа моя, и с кем же вы обручены?
        - С Василием Иннокентиевичем Еленским.
        - Это рисовальщиком? - уточнила сваха, Арина кивнула. - Так он же пропал, говорят, то ли убили его, то ли ограбили… Точно не припомню.
        - Ограбили. Но он жив и идет на поправку. - Арина поднялась из-за стола. - Думаю, мы выяснили все. Прошу более не беспокоить меня. Желаю здравствовать, Дарья Дмитриевна.
        Посрамленная сваха с трудом поднялась со стула и направилась к двери. Она обернулась, видимо, хотела что-то сказать хозяйке, явно не лицеприятное, но Арина уже стояла спиной и разговаривала с Глафирой. Той оставалось лишь открыть дверь и удалиться «не солоно хлебавши», отведав лишь сладостей.

* * *
        Взбешенная Дарья Дмитриевна, выйдя из кондитерской, села в пролетку, приказав извозчику следовать по Стромынке до скобяной лавки Мордасова.
        Тяжело дыша, сваха вошла в лавку, и без лишних слов, пройдя мимо приказчика, направилась на склад, где Афанасий по обыкновению занимался финансовыми бумагами.
        - А, Дарья Дмитриевна, с какой новостью? - поинтересовался купец.
        - Только что от Арины Даниловны, - пояснила та. - Кавалер-то ее, рисовальщик, жив и здоров, она его женихом теперь считает. Ни о каком сватовстве слушать не желает.
        Афанасий побагровел:
        - Я на тебя столько денег извел! - взревел он. - А ты!!!
        - А что я? Надо было по голове вернее бить! - высказалась ехидная баба. - Что бы наверняка! Сами на себя пеняйте! И не орите на меня! А будите орать, в полицию пойду!
        - Скатертью дорога! А они спросят: отчего ж раньше не приходили? А что ответить - деньги у купца вымогала!
        Дарья Дмитриевна вся взмокла от возмущения:
        - И пойду, коли платить мне не станете по сто рублей в месяц!
        - А это ты видала!!! - Афанасий сложил кукиш и сунул под нос наглой бабе. - Я - купец, уважаемый человек. А ты кто? Сваха! Ходишь, сплетни по закоулкам собираешь! Докажи сначала, что это я! А дворовые мои и родитель мой, Николай Порфирьевич, скажет: дома я сидел, никуда не выходил! Убирайся! Что б не видел я тебя более!
        Посрамленная сваха села в пролетку и направилась в аптеку Фирсова за успокоительными каплями.

* * *
        Варвара, лежа рядом с Глебом, управляющим купца Хлебникова, гладила его по волосатой груди.
        - А что, Глебушка, хозяин-то скоро из Петербурга вернется?
        - Точно не знаю, недели через две… Пока туда, да обратно, и там дела торговые. А что?
        - Есть дума у меня одна… Да ты наверно против будешь… - женщина прильнула к любовнику, обняв его.
        - Да говори, отчего же? - разомлел податливый управляющий.
        - Хочу я в дом богатый устроиться горничной. Для этого нужны хорошие рекомендации и чистый паспорт, да обратиться можно в агентство по найму, что на Старой Басманной. Говорят, хорошее место получить можно, если с умом себя повести.
        - Что ж сходи в агентство, попытай удачи.
        - Как же я пойду, Глебушка, коли нет у меня теперь рекомендации?
        Управляющий задумался. Варя начала целовать его, начиная от груди и переходя все ниже и ниже…
        Наконец, Глеб достиг наивысшего возбуждения и овладел Варварой, она отдавалась ему, как всегда страстно. В последние дни, они предавались плотским удовольствиям по несколько раз на дню. Глеб забросил все хозяйские дела, потеряв голову от любви.
        Насытившись друг другом, они лежали, не размыкая объятий, пребывая в сладостной истоме. Варвара, улучив удобный момент, опять начала прежний разговор:
        - Так что же, Глебушка, поможешь мне, али нет?
        - Помогу и печать купеческую поставлю.
        Глава 13
        Арина упаковывала очередную порцию пирожных в небольшую картонную коробочку и перевязывала бантом. Она была полностью поглощена красивым узлом, и не обратила внимания на звон входного колокольчика. Спустя несколько мгновений она услышала знакомый голос:
        - Желаю здравствовать, Арина Даниловна!
        Девушка подняла глаза и затрепетала: перед ней стоял Василий Еленский, легкая бледность была ему весьма к лицу и придавала некий налет аристократичности.
        Он протянул небольшой букет фиалок хозяйке, точно такой же, как в прошлый раз, когда он осмелился подарить ей цветы. Арина улыбнулась, скрывая свое волнение:
        - И вам того же Василий Иннокентьевич, рада видеть вас.
        Она протянула пожилой даме запакованную коробочку с пирожными, та расплатилась, затем вышла из-за прилавка и, взяв Василия за руку, без лишних слов повела на второй этаж в свои апартаменты.
        Голова Арины закружилась: ей было все равно нарушает она нормы приличия или нет. Она обняла Василия за шею и страстно поцеловала… То был второй поцелуй с мужчиной в ее жизни. Девушку охватило желание, она увлекла Василия в спальню и, отметя всякий стыд и стеснительность, начала расстегивать свое платье. Василий тут же скинул пиджак, жилет, расстегнул рубашку и помог Арине справиться с застежками. Единственная преграда - одежда - упала к их ногам.
        Василий обхватил Арину за ягодицы, она слегка откинулась назад, и он принялся ласкать ее соски языком. У Арины возникло страстное, всепоглощающее желание:
        - Я хочу тебя… - пролепетала она, вспомнив слова некой прекрасной дамы из французского романа, которые она говорила своему возлюбленному рыцарю. Арина желала близости. Василий легко поднял девушку и отнес на ложе, с нетерпением ожидавшее любовников.
        Арина же опять, вспомнив описание любовных сцен в одном из романов, закинула ноги на Василия, обхватив его с обеих сторон, они начали ритмично двигаться. Ей хотелось слиться с возлюбленным в единое целое и не прекращать движения.
        Девушка уже не контролировала происходящее, ее душа и разум пребывали в астрале и не желали возвращаться обратно на землю. Обессилев после долгих любовных излияний, Василий рухнул на Арину в изнеможении. Его подкупала и возбуждала невинность любовницы. Вскоре, насладившись друг другом, они уснули.
        Когда Арина проснулась - солнце стояло высоко, время близилось к полудню. Она огляделась: Василий в расстегнутой рубахе сидел за столом и рисовал на листке писчей бумаге, найденном здесь же в комнате.
        Он был настолько поглощен своим занятием, что не услышал, как девушка встала, накинула халат, потихоньку подошла к нему сзади и заглянула через плечо. То, что она увидела, привело ее в изумление: обнаженная девушка, как две капли воды, похожая на нее, стояла рядом с лошадью, на лбу которой красовался витой рог. Иначе говоря, Арина была изображена рядом со сказочным единорогом.
        Девушка обняла возлюбленного за шею и поцеловала в ухо:
        - А почему я голая? Ты считаешь, что одежда мне не нужна?
        Василий перехватил ее руки и поцеловал в ладони:
        - Конечно! Зачем скрывать такую красоту?! Ты против?
        - Ну…в общем нет, если ты никому не покажешь этот рисунок.
        - Вот этого я как раз обещать не могу, - сказал Василий и лукаво посмотрел на свою возлюбленную, та удивленно вскинула брови. - Помнишь, я говорил тебе про галерею Прокофьева.
        - Да.
        - И я хотел написать тебя рядом с единорогом в средневековом наряде?
        - Да. Но… - попыталась возразить Арина.
        - Я подумал, что так будет лучше, как в эпоху Возрождения, когда обнаженное тело не считалось зазорным, а воспевалось в искусстве.
        - Но, увы, это было давно, насколько я понимаю. Как я потом появлюсь на людях?
        - Не волнуйся, галерею посещают лишь истинные ценители живописи, на Стромынке никто и знать не будет. Представляешь, если меня заметят и купят картину! Это же прямая дорога на выставки и в частные галереи! Я заработаю много денег, и мы сможем безбедно жить. Хотя впрочем, службу в газете лучше не бросать, мало ли что…
        - Деньги…да, без них не проживешь. Но зачем они тебе? - поинтересовалась Арина.
        - Как зачем? Построю тебе огромный дом, и не на Стромынке, а где-нибудь на Басманной, ближе к центру. Откроем еще одну кондитерскую, а лучше шоколадницу, детей заведем, троих, не меньше.
        Василий привлек Арину и поцеловал в шею.
        - Хорошо, я подумаю, - пообещала практичная девушка. - А сейчас давай умоемся и позавтракаем. Кстати, тебе не надо сегодня на службу?
        - Теоретически надо, но я вроде, как еще болен, - сказал Василий и распахнул халатик Арины.

* * *
        Василий все чаще оставался у Арины на ночь, Иннокентий Петрович был рад: наконец-то сын женится, появятся внуки. Однако, отчима он не забывал, частенько наведываясь к нему. Когда эскизы к картине «Обнаженная с единорогом» были готовы, Василий принес их на суд отчима. Иннокентий Петрович растрогался, ему было приятно, что взрослый сын, не пренебрегает его мнением. Он внимательно рассматривал наброски, выполненные пастелью.
        - Девушка необычайно хороша на твоих рисунках как на яву. Да, теперь же она во всей красе… Ты хорошо изобразил ее с распущенными волосами, получилось весьма целомудренно: вроде, как и обнажена, но в то же время ничего предосудительного почти не видно. Пожалуй, грудь слегка - так это прекрасно, прямо как у итальянских художников. А это что у нее на груди? Не вижу… - Иннокентий Петрович нацепил пенсне и, прищурившись, пытался разглядеть украшение на шее обнаженной.
        - Что вас так заинтересовало, отец? - удивился Василий.
        - Скажи мне, - спросил отчим, не отрываясь от рисунка, его голос подозрительно дрожал, - на ней маленький серебряный крестик, осыпанный мелкими рубинами?
        - Да, вы же видите, именно его я и изобразил.
        Иннокентий Петрович начал оседать.
        - Боже, отец, что с вами? Я налью сердечных капель! Даша! Даша! - звал он прислугу, но она не слышала, видимо, стряпая на кухне.
        - Ничего, ничего, сейчас отпустит… - попытался успокоить Еленский-старший. - Положи-ка меня на диван.
        Василий расстегнул отцу домашнюю куртку, ворот рубашки, и аккуратно, подложив ему подушку под голову, разместил на диване.
        Иннокентий Петрович немного отдышался:
        - Скажи мне, Вася, что ты знаешь о своей невесте?
        - Она - сирота, дочь мещанина, он умер более двух лет назад, оставив ей кондитерскую и приличную сумму денег. А что?
        - Откуда у нее этот крест?
        - Да точно не знаю, она говорила, кажется, что это все, что от матери осталось. Та умерла, когда Арина была еще маленькой.
        Иннокентий Петрович приподнялся на локте:
        - Умоляю, Васенька, не думай, что я сошел с ума… Отвези меня к ней…
        - Я с удовольствием, но вы в таком состоянии!
        - Если я ее увижу, мое состояние улучшится, вот увидишь, - возразил отчим.

* * *
        Работа над картиной «Обнаженная с единорогом» подходила к концу. Произведение приобретало с каждым днем все более законченный вид, оно наполнялось насыщенными красками: единорог смотрелся серебристо-белым, под кожей прорисовывалась мускулатура, белая грива спускалась почти до земли, его хозяйка, обнаженная красавица, стыдливо, прикрытая распущенными волосами, все сильнее походила на Арину, жену Василия.
        Арина прекрасно справлялась с новой ролью натурщицы. Сама того не ожидая, она была увлечена своим новым амплуа, и ощущала себя, чуть ли, не средневековой дамой, или скорее некой девой, обладающей волшебным даром общения с единорогами. Она с удовольствием сбрасывала халат по вечерам, обнажаясь перед мужем-художником. Того же хватало ровно на два часа работы, затем плотское желание брало верх над возвышенным творчеством, и молодые супруги страстно предавались любви.
        Арина специально переделала комнаты покойного Данилы Выжиги, теперь она знала, что - вовсе ее не отца, а - отчима, в мастерскую для мужа, где он мог творить по вечерам. До выставки в галерее Прокофьева оставалось менее двух недель, и следовало бы поторопиться. Но после двух часов работы, Василий ощутил страстное желание: писать обнаженную молодую желанную женщину просто невозможно! Он бросил кисти на палитру, вытер руки о холщевую тряпицу и подошел к жене:
        - Дорогая, а не хочешь ли промчаться на мне сверху, как всадница на единороге?
        - С огромным удовольствием, мой рыцарь, но с одним условием: еще два часа работы!
        - Арина, ты жестока! Я желаю тебя, сгорая от нетерпения! - возмутился муж-художник.
        - Отнюдь, сударь. Вы не можете обвинять меня в жестокости, ведь я забочусь о вашей славе, - несколько наигранным тоном сказала Арина. - И если вы не закончите работу через две недели: то прощай все мечты, Василий! А я, подумав на досуге, решила: хочу дом на Басманной и шоколадницу на Покровке.
        Василий вздохнул, взял палитру, кисти и принялся за работу: «Хорошо - два часа, не более, зато потом… Что я сделаю с тобой потом! Первая брачная ночь покажется тебе просто детскими невинными играми».

* * *
        Картина Василия Еленского имела небывалый успех, галерею посетили такие известные люди как граф и графиня Нарышкины, известный меценат-фабрикант Мирзоев, и даже сам градоначальник князь Сергей Викторович Толстой со свитой подхалимов.
        Прием почетных гостей был в разгаре: в бокалах искрилось лучшее шампанское, дамы благоухали дивными французскими ароматами, выставляя напоказ свои обнаженные плечи и грудь, увешанную дорогими бриллиантами.
        Фабрикант Мирзоев в компании еще нескольких гостей прогуливались по залу, завешанному картинами: пейзажи русской глубинки с покосившимися избами и облезлыми церквушками откровенно набили оскомину. Мирзоев скучал, но не подавал вида, для приличия иногда выражая одобрение, а порой даже восторг.
        Один из гостей зевнул, предложив:
        - Господа, перейдемте в следующий зал, говорят, там есть на что посмотреть. Картина некоего Еленского, если не ошибаюсь….
        - Да что там Еленский, - высказался другой гость и отпил шампанское из высокого узкого бокала. - Я вам такой анекдот расскажу.
        Гости встали полукругом к рассказчику, тот же отпив глоток, поведал слушателям:
        - Послушайте, кузина, говорят, вчера с барышней Аглаей конфуз на балу случился? - спросил молодой человек. - О, да, мон шер! Поручик Ганский во время галопа рассмотрел, что у нее панталоны всего на три вершка ниже колен! - ответила дама. - Фи! Такие коротенькие, лишь французским куртизанкам под стать! Срам, да и только! А не заказать ли нам подобные у белошвейки?
        Мирзоев и гости прыснули от смеха и переместились в соседний зал, завешанный картинами с различными амурчиками с розовыми попками; Дианами, обнимающими лесных козочек и другую живность, и просто упитанными обнаженными натурщицами в различных позах.
        - Однако! - вымолвил Мирзоев, разглядывая одну из пышек.
        - Да, на что вы смотрите, любезный! Идите сюда, - окликнул его рассказчик пикантного анекдота.
        Мирзоев увидел графа и графиню Нарышкиных, любителей подобных мероприятий. Почтенная чета стояла подле некой картины, рядом уже собралось порядка пяти гостей. Граф Нарышкин вещал низким грудным голосом:
        - Господа, вы только посмотрите, как прелестна, как обворожительна сия особа!
        Графиня, привыкшая к восторженности своего супруга за двадцать лет замужества, благосклонно улыбалась и делала вид, что проявляет к картине искренний интерес.
        - Какая грация, какое тело! - продолжал граф. - А это, поразительной красоты животное!
        Окружающие вторили ему:
        - Шарман! Шарман!
        Рассказчик анекдота шепнул на ухо Мирзоеву:
        - Всех привлекло необычное грациозное животное, а уж о молодой обнаженной красавице появились пикантные слухи: что она, мол, незаконно рожденная дочь самого мецената Прокофьева, а иные утверждают … любовница, - и многозначительно посмотрел на мецената-фабриканта.
        Тот же залюбовался картиной, соображая, куда бы лучше повесить ее в новом доме…

* * *
        В итоге картина была продана за пять тысяч рублей некоему ценителю искусства и женской красоты, пожелавшему остаться «инкогнито».
        На эти деньги молодая чета Еленский приобрела отличный двухэтажный дом на Басманной, правда с шоколадницей на Покровке пришлось немного повременить. Василий решил: что ж - не все сразу, заработаем и на это. Арина, окончательно убедившись в том, что ее обожаемый Васечка, любит ее и никак не женился на ней ради приданного, решила сама воплотить мечту - прикупить дом на Покровке и перестроить его по своему вкусу под шоколадницу.

* * *
        Иннокентий Петрович сильно сдал за последний год, но все же настойчиво отказывался переезжать к детям на Басманную, мотивируя тем, что, мол, не желает их стеснять. Арина понять не могла: как отец может их стеснить в таком огромном доме?! И, наконец, сама отправилась к нему, собрала его вещи, прихватила прислугу и, не обращая внимания на его возражения, перевезла в новый дом.

* * *
        Арина с энтузиазмом занималась благоустройством нового дома на Басманной, передав на управление кондитерскую Глафире, которая теперь стала доверенным лицом хозяйки. Она купила новую мебель в гостиную, отдала в багетную мастерскую лучшие рисунки мужа и развесила над камином, получилось весьма в духе времени.
        В одной из комнат, самой большой и светлой, она устроила спальню, не поскупившись на обстановку: итальянская огромная кровать потрясала своим размером и располагала к любовным занятиям.
        Затем Арина занялась обустройством мастерской для Васечки, в чем тоже преуспела. Она направилась в художественный салон, что на Софийской набережной, и купила для мужа самые дорогие краски, пастель, бумагу, мольберт и множество мелочей. Окна мастерской она приказала задрапировать темно-вишневыми шторами, к одному из них поставила новый большой письменный стол и, пожалуй, помещение приобрело вид богемного будуара.
        Одну из комнат Арина приказала рабочим отделать бежевыми обоями, подобрала в тон драпировку на окна и купила детскую кроватку. Через пять месяцев должно было свершиться то, о чем они мечтали с мужем более всего - рождение ребёнка. Молодые супруги решили, если родиться девочка, назовут Натальей, в честь матери Арины. Если мальчик - назовут Михаилом, в честь отца Василия.

* * *
        Василий не оставил службу в «Судебных ведомостях». Он как обычно, возвращался домой из Хамовнического суда, где слушалось дело некой мещанки Варвары Ивановны Зиновьевой, которая обвинялась в том, что по поддельным документам она устраивалась в приличные дома горничной и затем обворовывала хозяев. Василий, сидя в экипаже, просматривал наброски, у него закралось подозрение: «Где-то я видел эту женщину? Но где? Никак не могу вспомнить».
        Яблоко Купидона
        Пролог
        Сергей Львович Завьялов, майор-артиллерист - мужчина в полном расцвете сил, получил, наконец, долгожданный отпуск, правда, на два месяца позже, чем указывал в прошении к высокому начальству.
        Стоял дивный теплый сентябрь. Суздаль, небольшой живописный городок, рядом с которым был расквартирован полк Завьялова, утомил его своей провинциальностью и тишиной. Увы, Суздаль - не Москва или Петербург. Жизнь текла в ней медленно и тихо, почти ничего не происходило из ряда вон выходящего, если, конечно, не считать двух-трех дуэлей за последние несколько лет, и то дуэлянты отделались царапинами: то ли они стреляли плохо, то ли не умели вообще драться на кавалерийских саблях.
        Всех суздальских красавиц и светских львиц Сергей Львович знал наперечет. И с одной из них у него даже был роман, пока он не застал свою даму сердца в объятиях соперника. Завьялов горевал недолго и со светских львиц местного масштаба переключился на мещанок, но вскоре и они надоели со своими извечными разговорами о яблочном варенье, доме, хозяйстве и разноцветных ситцах.
        Сергею Львовичу недавно перевалило за сорок. После этого его охватила тоска, он начал подумывать: не пора ли жениться? Но где найти достойную жену? Хотелось жениться не только на хозяйственной женщине, но и, чтобы лицом была не дурна, да и умом не глупа. И последнее обстоятельство весьма осложняло выбор майора.
        Завьялов стоял перед выбором: поехать ли ему отдохнуть к тетушке в Верхние Лужки, что - тут же недалеко во Владимирском уезде, или отправиться в Москву? Но, поразмыслив на досуге, решил: в Москве он почти никого не знал, что он там станет делать? - ужель не в ресторане ж с приличными дамами знакомиться?
        И поэтому остановился Сергей Львович свой выбор, как и обычно, на Верхних Лужках, да и по любимой тетушке он уже успел соскучиться. Завьялов собрал свой нехитрый гардероб, не забыл положить в чемодан два новых отменных костюма, и направился на близлежащую каретную станцию, дабы нанять коляску с извозчиком.
        Дорога до тетушкиного имения занимала по обыкновению целый день: майор выезжал рано утром с первыми лучами солнца и к вечеру, когда оно садилось, пребывал к гостеприимной родственнице.
        Конечно, тетушка порой докучала Сергею Львовичу и с излишним рвением пыталась сосватать его, но это понятно: ведь она была ему, как мать, фактически вырастив после смерти сестры. И это обстоятельство несколько беспокоило бравого майора, он страсть, как не любил все эти женские штучки: сватовство, да встречи, как бы невзначай, смотрины, так как считал, что сам должен найти себе достойную подругу жизни. И вот уж который год пребывал в поисках. Но на сей раз, отправляясь в Верхние Лужки, сердце подсказывало Сергею Львовичу: вернется в Суздаль непременно с женой, ибо тетушка с него с живого не слезет, пока он не женится.
        Коляска катила по пыльной дороге, поскрипывая рессорами. Примерно через час, Сергей Львович пресыщенный однообразными придорожными пейзажами, заснул.
        Ему снились тетушкины Верхние Лужки, он видел себя юного, еще совсем подростка: скорее это был даже не сон, а воспоминание, пришедшее из глубин памяти.
        Любимая тетушка, Аглая Дмитриевна, была еще достаточно молода, ей минуло тридцать девять лет. Три года назад она овдовела, но Бог, увы, не дал ей наследников. Поэтому она все свое нерастраченное материнское и женское внимание обратила на осиротевшего племянника, всячески опекая его и, не в чем ему не отказывая.
        Сергей проснулся, как обычно, ровно в девять. У тетушки в имении все подчинялось порядку: подъем, завтрак, обед, полдник, ужин и, наконец, сон - для всего предназначалось свое время.
        Племянник поднялся, привел себя в порядок и спустился в гостиную к завтраку. Около стола неизменно хлопотала Варвара, она сама пекла утренние пирожки. Сергей их страсть как любил. Каждое утро в течение многих лет начинались с этого приятного запаха свежей теплой выпечки… Что и говорить, как ему не хватало в армии Варвариных пирожков!
        Сергей позавтракал, у него всегда был отменный аппетит. Если племянник начинал плохо кушать, предупредительная тетушка тотчас выписывала знакомого врача, и тот учинял племяннику полнейший медицинский осмотр, на котором, кроме синяков и ссадин ничего не находил.
        После завтрака Алая Дмитриевна объявила:
        - Едем в Вересово. Я хочу навестить Анастасию Николаевну. Да и ты увидишься с Полиной.
        При упоминании Полины Сергей обычно краснел, он чувствовал, как кровь приливает к щекам, но, увы, ничего не мог с собой поделать. И так каждый раз. Тетушка подшучивала над племянником:
        - Вот вырастешь и женишься на Полине. Красота-то какая! Рядом со мной будешь жить!
        Увы, но своего имения у Сергея уже не было. Его покойный отец разорился, имение и имущество ушло за долги. Матушка же не выдержала таких жизненных испытаний и в одночасье слегла - сгорела за неделю, и остался Сергей сиротой.
        Папенька же Полины, господин Вересов был нечета покойному Завьялову, проявляя должное отношение к своему родовому имуществу, и потому считался зажиточным и исправным помещиком.
        Аглая Дмитриевна прекрасно понимала, что без имения шансов у Сергея жениться на Полине, или другой дочери помещика, просто нет. Поэтому она оформила завещание в пользу своего племянника и позаботилась, чтобы об этом знало как можно больше соседей, а имение Верхние Лужки считались по тем временам высокотоварным хозяйством, чем Аглая Дмитриевна очень гордилась.
        И вот настал долгожданный момент: Аглая Дмитриевна и Сергей погрузились в коляску и направились в Вересово.
        Как всегда Анастасия Николаевна расцеловалась с Аглаей Дмитриевной при встрече трижды по православному обычаю. Женщины тотчас нашли повод для разговора, чему Сергей постоянно удивлялся: сколько можно обсуждать имения, соседей, да жизнь в столицах! Но помещицы поглощенные друг другом быстро забывали о юном Сереже. И тут обычно появлялась она, эта пленительная роковая звезда - Полина.
        Девочка, можно уже сказать, юная барышня, так как она уже начала оформляться и под лифом полупрозрачного платья наметились прелестные выпуклости, чинно вошла в гостиную и протянула Сереже руку для поцелуя. Она всегда копировала матушкино поведение.
        - Бонжур, мон шер! - произнесла она и улыбнулась. Сергей взял ручку юной обольстительницы и поцеловал ее.
        Барышня жеманилась.
        - Ах, Серж, - она недавно начала называть друга детства на французский манер, - как ты отнесешься к прогулке на лодке по озеру?
        - Я… С удовольствием, - промямлил Сергей.
        - Тогда идем!
        Они вышли из дома, во дворе струился замысловатый фонтан, распространяя прохладу в летний знойный день. Полина подошла к фонтану и, зачерпнув в ладошку воды, попыталась обрызгать Сергея.
        Тот фыркнул, брызги попали ему прямо на лицо.
        - Ах, Полина! Ты же обещала мне больше не делать этого! Помнишь, в прошлый раз! - упрекнул он прелестную барышню.
        - Да, разве? - неподдельно удивилась она, округлив голубые глаза.
        Полина прекрасно знала, что Сергей не устоит перед ее взглядом, и непременно будет извиняться. И она не ошиблась.
        - Да, наверное, я что-то перепутал. Извини…
        Полина звонко рассмеялась.
        - Смотри, как бы не перепутать тебе свою будущую невесту, скажем…
        - С кем? Ну, говори! - Сергей постепенно закипал. Он терпеть не мог, когда Полина начинала его подразнивать.
        - С дворовой прислугой…
        Сергей покраснел и набычился.
        - Ладно, не сердись, я просто пошутила. Разве можно всерьез обращать внимание на то, что говорят женщины?!
        - Ты еще - не женщина, а…
        Полина хмыкнула и кокетливо повела плечиком.
        - И кто - я?
        - Девочка… - Сергей немного растерялся, но тут же ретировался, - девушка.
        Полина улыбнулась.
        - Мне скоро пятнадцать. И я выйду замуж и стану женщиной.
        Сергей смутился.
        - Рано тебе замуж…
        - Отчего же? Вот у соседа помещика дочь выдали в шестнадцать лет. А мужу между прочим, - тридцать два года. Вот так-то!
        - Так он по сравнению с ней - старик! - возмутился Сергей. - И ты за такого хочешь выйти?
        - Не знаю… Я еще не думала об этом. Но он - богат и опытен в жизни и любви. Так говорит моя маменька.
        Сергей при упоминании о любви и вовсе стал пунцовым. Полина опять подняла его на смех.
        - Ну что ты вечно краснеешь, как кисейная барышня?
        - Я - не барышня! - взорвался Сергей. - Я - мужчина! - решительно заявил он. И в подтверждении своих слов схватил Полину и крепко прижал к себе.
        - Ну и что ты станешь со мной делать? - провоцировала юная прелестница своего кавалера.
        Сергей вспомнил, как стал случайным свидетелем любовной сцены горничной и садовника. Его поразило, как мужчина целовал горничную, прямо в засос.
        Он собрал волю в кулак и прильнул к губам Полины…

* * *
        Коляска подпрыгнула на очередном ухабе, Сергей Львович очнулся. Он сладко потянулся.
        - Не пойму, то ли я спал, то ли нет? Отчего это вспомнилось про Полину? Уж сколько лет не виделись…
        Сергей Львович снова погрузился в воспоминания. Перед его глазами предстала его последняя встреча с Полиной Вересовой, перед тем как Аглая Дмитриевна отправила его в кадетский корпус.
        - Так ты уезжаешь в Москву? - Полина выглядела явно огорченной.
        - Да, я поступаю в кадетский корпус…
        - А как же я? - спросила юная прелестница.
        - Я вернусь к тебе через три года. К тому времени мне исполнится восемнадцать, и мы сможем пожениться…
        - Три года! - воскликнула Полина. - Это же - целая вечность!
        - Я всегда буду помнить о тебе, - заверил Сергей.
        Полина протянула ему небольшую бархатную коробочку.
        - Что это?
        - Открой, это мой подарок…
        Сергей приоткрыл коробочку, в ней лежал золотистый локон Полины.
        - Это, чтобы ты не забыл меня, там в Москве.
        - Я положу его в специальный медальон, и буду носить на груди, - заверил Сергей.

* * *
        Коляска подпрыгнула в очередной раз. Сергей Львович чертыхнулся, проклиная русское бездорожье.
        «Интересно, а куда же делся локон Полины? Я точно помню, что медальон был… Расставались на три года, а не виделись уже двадцать с лишнем лет. Почему я не вспоминал о ней? Да, бурная молодость… Разве сейчас припомнишь всех прекрасных барышень, по которым я когда-то сходил с ума? Почему я не встречался с Полиной, когда снова стал наведываться к тетушке в Верхние Лужки? Как сложилась ее судьба?»
        Глава 1
        1874 ГОД, ИМЕНИЕ ВЕРХНИЕ ЛУЖКИ ВЛАДИМИРОВСКОГО УЕЗДА
        - Аглая Дмитриевна, дорогая! Ну, куда вы мне столько накладываете!? - Сергей Львович Завьялов отбивался от назойливой тетушки, которая так и норовила положить ему в тарелку побольше жаркого.
        В конце концов, Сергей Львович сдался, увы, милейшая тетушка Аглая Дмитриевна, - отнюдь, не представляла собой неприятеля, с которым майор-артиллерист обязан был проявлять выдержку и непреклонность. Перед ней крепкий сорокалетний мужчина был вынужден только капитулировать.
        - Кушай, Сереженька! - тетушка так всегда называла племянника еще с детства. - Ну, кто ж тебя в твоем полку-то так попотчует!? Тут все домашнее, свежее, приготовленной Варварой. Помнишь, мою кухарку, Варвару?
        - Угу, - кивнул Сергей Львович, пытаясь справиться с очередной «добавкой» жаркого, но, увы, места в желудке уже не было. - Помилуйте, не могу больше… Все…
        - Сереженька, исхудал ты на казенных харчах. Чай повар твой не больно-то и хорош! - сокрушалась Аглая Дмитриевна.
        - Полковой повар, - уточнил Сергей Львович.
        - Вот-вот. Надо тебе уж и о себе подумать, чай скоро на пятый десяток перевалит, а ты все не женатый. Поди, вечные полевые стрельбища не заменят семейного уюта… - начала тетушка издалека.
        Племянник поморщился.
        - Э-э, - протянул он. - Я об этом не думал, - покривил душой Сергей Львович.
        - Плохо, что не думал. Зато я вся измаялась - не чужой ты мне. Я же тебя вырастила, в военное училище отдала. Вон ты, каким красавцем то вырос и до чина майора дослужился. Всем ты хорош, Сережа, только вот больно пристрастен к своей службе. Я начинаю думать: а правильно ли я отдала тебя в кадетский корпус?
        - Правильно…
        - Сомневаюсь, если тебе твои солдаты да пушки дороже семьи и детей.
        Племянник опять поморщился, и вяло уставился в тарелку с недоеденным мясом.
        - Алая Дмитриевна, вы мне, конечно, как мать, но… - Сергей перевел дух и высказался: - Опять вы хотите меня с какой-нибудь перезрелой девицей познакомить?
        - Отчего же с перезрелой, дорогой мой? Отнюдь! Она девушка - приятной наружности, воспитанная хозяйственная…
        - Так ведь, опять она мне не понравится. И выйдет конфуз, как в прошлый раз.
        - Да, нехорошо получилось. Ну, ты тоже хорош! - воскликнула тетушка. - Чай не мальчишка - убегать то!
        - А что мне было делать, если она прижала меня своими… - Сергей осекся и попытался подыскать невинное определение огромным прелестям предыдущей барышни. - Словом, своими пышными формами. Ну, тетушка, не нравятся мне такие женщины. Все с ними ясно с первого взгляда.
        Аглая Дмитриевна рассердилась:
        - Так что ж тебе надо?
        - В женщине должна быть тайна, - пояснил племянник.
        - Фу ты нуты! Тайны ему подавай! Какой еще тайны? Ты что искатель приключений?
        - Нет… Но хочется романтики.
        - Господи! Слышала бы тебя твоя покойная матушка, сестрица моя! Мир ее праху! Вот и не женат до сих пор, что все тайны ищешь, а нормальных женщин не замечаешь. Или тебе графа Теразини выписать из Москвы?
        - Кто таков? Не знаю о нем ничего.
        - Да чародей заграничный. Вот он то и мастер по тайнам. Сказывают, будто вызвал дух покойного мужа княгини Ромодановской и та, представляешь! - от духа этого понесла ребенка! - Аглая Дмитриевна перекрестилась. - А еще одному любителю тайн, вроде тебя, материализовал статую богини Дианы! И тот на ней женился!
        - Ах, Аглая Дмитриевна! Ну, что вы слушаете всякую чепуху! Тюрьма по этому Теразини плачет.
        - Тюрьма то может и плачет, только вот, сколько народу он обманет, прежде, чем им полицейские заинтересуются. Ладно, все это пустое… Так, что намерен ты женится?
        Сергей Львович тяжело вздохнул, смял льняную салфетку и, понимая, что тетушка все равно не отстанет, изрек:
        - Хорошо, готов. Но уговор!
        - Какой?
        - Сия ваша особа мне должна понравиться.
        - Господи, ну, конечно! - обрадовалась Аглая Дмитриевна проявленному интересу племянника.

* * *
        На следующий день Сергей Львович пробудился в дурном расположении духа: его весьма угнетало предстоящее мероприятие. Он уже предчувствовал очередную барышню, лет так тридцати, в очках; или нет, пожалуй, рябую - но до жути хозяйственную.
        Дело в том, что семейное счастье в понимании Аглаи Дмитриевны включало в себя следующие атрибуты: собственный дом, пусть и небольшой; яблоневый сад, скотный двор - непременно; жену, которая шьет, варит варенье, умеет управляться с кухаркой и кучером и прочей прислугой, если таковая есть… Что еще? Да, и чтобы детей нарожала непременно троих. Аглае Дмитриевны очень нравилось, когда в семье именно трое детей, а не больше или меньше.
        Сергей Львович потянулся, почесал волосатую грудь, торчащую из-под нижней рубахи, зевнул и подумал: «Отчего я постоянно в отпуск приезжаю сюда? Вот уж сколько лет подряд - одно и тоже: барышни разного калибра, словно артиллерийские снаряды: либо очень большие, либо маленькие… И ничего, чтоб - в самый раз… В следующий раз поеду в Москву, сниму номер в гостинице и отдохну, как захочу… В ресторан схожу, на лошадиные бега… Куда еще? Словом, придумаю, как время провести. И никаких перезрелых невест!»
        В комнату вошла Аглая Дмитриевна.
        - Сереженька, пробудился, душа моя!? Вот и славно! Умывайся, Варвара завтрак уже приготовила.
        - Да, тетушка, встаю уже… - племянник потянулся и сел на кровати, пытаясь отогнать дурные навязчивые мысли.
        Позавтракав омлетом и пирожками с джемом, Аглая Дмитриевна объявила за столом дорогому племяннику:
        - Ты помнишь, что обещал мне вчера?
        Сергей Львович кивнул, откусывая пирожок и, запивая его клюквенным морсом.
        - Тогда после завтрака приводи себя в порядок. Да, и непременно мундир надень! Девушки любят военных.
        Племянник вздохнул, он и сам знал, что военных мундир - залог успеха у женского пола. Но вот в тетушкином выражении «девушки» он весьма сомневался. Наверняка, предполагаемой невесте не менее тридцати, а то и того больше: и где Аглая Дмитриевна их только берет?

* * *
        Ровно в двенадцать часов пополудни неугомонная Аглая Дмитриевна и ее обожаемый племянник погрузились в коляску и направились на очередные смотрины.
        - Тетушка, умоляю, хоть намекните: куда мы едем?
        - Увидишь! - таинственно отрезала тетушка.
        У племянника неприятно «засосало под ложечкой», он подозревал, что тетушкины недомолвки не предвещают ничего хорошего.
        Погода стояла дивная: теплый сентябрьский день благоухал ароматом сухих трав, деревья роняли слегка пожелтевшие листья, дул приятный легкий ветерок. Но Сергея Львовича не радовали прелести природы. Его грыз червь, увеличиваясь в размерах по мере удаления от тетушкиного имения.
        Майор не обращал внимания на дорогу, они ехали лесом, затем полем и все здешние пейзажи казались ему на один мотив. Но, когда коляска в очередной раз повернула: вдалеке стала различима усадьба, окруженная несколько покосившимися постройками.
        Сергей Львович почувствовал некое волнение, сам не понимая, отчего происходящее, и спросил:
        - Аглая Дмитриевна, почему сии места кажутся мне знакомыми?
        Тетушка рассмеялась.
        - Разве ты забыл, мой друг, Полину Вересову? Мы часто приезжали к ее матушке в гости.
        Сергей Львович тотчас вспомнил миловидную юную барышню четырнадцати лет, в белом платьице, перехваченном красной лентой под грудью: боже! - как эта ленточка, и все то, что находилось выше ее, волновало воображение пятнадцатилетнего Сереженьки.
        - Вижу, ты вспомнил Полину.
        - Да, она была очаровательной барышней. Надеюсь, что и сейчас она такова.
        - Время меняет людей, мы, увы, не молодеем. Но это, отнюдь, не означает, что она стала дурнушкой, - многозначительно изрекла Аглая Дмитриевна.
        Но майор, поглощенный воспоминаниями о далекой юности, пропустил ее слова мимо ушей. Сергей Львович, словно на яву видел, как он катается с Полиной на лодке, он - на веслах, а она черпает ладошкой воду…. Девочка взглянула на него, ее голубые глаза обворожительно прекрасны… Ее смех - музыка для слуха… Ее девичья грудь - волнует воображение скромного мальчика… Полина слегка приподняла платье… Ее ноги… Да, точно, и сон - в руку!
        «Боже мой, она должна быть красавицей, да и по возрасту мне подходит», - решил майор.
        - Тетушка, а была ли Полина замужем? Она, что - вдова? И почему вы раньше ничего о ней не говорили?
        Аглая Дмитриевна сделала вид, что не расслышала вопроса племянника. Но тот не отставал, проявляя неприличную назойливость:
        - Аглая Дмитриевна! Полина была замужем? Почему мы не навестили ее в прошлом году?
        - Нет, не была. А не навестили, потому, как нынче летом она только - из Петербурга вернулась, где последние десять лет жила.
        Сергей Львович не придал значения ответу своей тетушки, он пребывал еще в плену приятных воспоминаний.

* * *
        Коляска Аглаи Дмитриевны подъехала к Вересово. Сергей Львович обратил внимание на покосившиеся хозяйственные постройки, явно не хватало мужской руки.
        Дом и вовсе пострадал от времени: оконные рамы совершенно облезли; резьба и лепнина, украшавшие фасад представляли собой печальное зрелище. Фонтан, стоявший во дворе и некогда радовавший глаз, и вовсе разрушился: ваза с фруктами, из которой били искусственные ключи, стояла полуразрушенная.
        Майор напряг память и попытался вспомнить, как выглядел дом Вересовых двадцать пять лет назад, в бытность его юности, и пришел к выводу, что гораздо лучше. Но вскоре отец Полины скоропостижно скончался, а матушка ее была натурой бездеятельной, склонной к сентиментальности, а стало быть, была занята душевными переживаниями. Да и, кажется, у нее был роман то ли с полицмейстером, то ли с соседом-помещиком, точнее он уже не помнил.
        Из дома вышел пожилой лакей в потертой ливрее, у майора создалось впечатление, что менял он свою униформу именно двадцать пять лет назад.
        Сергей Львович помог тетушке выйти из коляски. Лакей поклонился гостям:
        - Барыня ожидают вас в зале. Прошу!
        Глава 2
        Полина волновалась с самого утра: шутка ли она не виделась с Сергеем почитай с самой юности. О, юность - пора нехитрых желаний! Полина прекрасно помнила, как смотрел на нее Сережа, как молча любовался ею… Что с ним стало теперь? Поди - военный, интересный во всех отношениях мужчина, уж нечета петербуржским хлыщам, с которыми ей приходилось иметь дело.
        Да двадцать пять лет понеслись, словно один день, а юный Сережа все стоит перед глазами Полины. Она была уже немолода, хотя с какой стороны посмотреть: конечно, сорок лет, как говорится, - бабий век. Но Полина категорически отвергала сие циничное несправедливое выражение. Это у крестьянок - бабий век, но никак у женщины благородного происхождения.
        Полина встала перед зеркалом и внимательно оглядела себя со всех сторон: да волосы не потеряли своего яркого каштанового оттенка, глаза все также походили на безоблачное небо, шея - все также нежна и притягательна… Пожалуй, грудь слегка полновата, но это можно исправить при помощи корсета. Полина положила руки на бедра: да рождение ребенка оставило след на ее теле - что поделать, она слегка раздалась… Невольно женщина вспомнила своего последнего петербуржского любовника, он также, как и его предшественники, был женат. Отчего Полину тянуло к женатым мужчинам, она и сама не знала. Может быть, в этом и был весь шарм их отношений? Но все ее романы кончались одинаково: либо она надоедала своему любовнику и ее место занимала более расторопная девица или женщина, либо - сама разочаровывалась в своем партнере. Так было и в последний раз. Поначалу, когда родился ребенок, Полина на что-то надеялась, но, увы. Все ее мечты и надежды развеялись в одно прекрасное утро, как дым. Она получила от любовника записку, в которой он лаконично сообщал, что, мол, не может более поддерживать с ней отношения, причем какие
бы ни было.
        После этого Полина определила ребенка приют, а сама пустилась во все грехи тяжкие. И десять лет прошли, как в бреду. Однажды, очнувшись в своей мебелированной петербуржской квартире, Полина неожиданно вспомнила, что ей - почти сорок лет, а она по-прежнему изображает из себя бабочку, все порхает с цветка на цветок. В тот же день она достала свой заветный дневник, в начале которого было написано:
        «Пятое апреля 1864 года.
        Сегодня я отнесла девочку в приют. В пеленках оставила записку с ее именем: Анна. Наверное, это жестоко. А разве не жестоко, то, что совершил со мной Владимир?
        С этого дня я ненавижу мужчин, я буду лишь пользоваться ими… Для чего? Не знаю… Возможно ради денег, или собственного удовольствия.
        Может быть, попытаться выйти замуж? Но, честно говоря, не хочу. Верно, я не так устроена, как все нормальные женщины… Они мечтают выйти замуж, родить ребенка.
        Ребенок у меня уже был, был и любимый человек… Но… Все в прошлом. Теперь я решила: не выйду замуж, покуда не испробую тысячу мужчин. И все о своих связях буду записывать подробно…»
        Далее шел длинный список мужчин, среди которых были молодые корнеты, поручики, майоры, состоятельные торговцы, купцы; просто дворяне, жаждущие плотских развлечений … И так далее. Список был огромен.
        Она бегло пробежала глазами весь список от начала до конца.
        - Вот теперь пора. Возвращаюсь в Вересово, домой. Найду себе вдовца лет пятидесяти-шестидесяти.

* * *
        После возвращения в свое запущенное имение, - родители умерли, управляющий воровал нещадно, - Полина почти впала в уныние. Она, привыкшая к яркой беззаботной столичной жизни, ужаснулась от плачевного состояния дел своего родового гнезда. И не знала, что делать. Неожиданно решение пришло само собой: она отписала письма всем соседям, о которых еще помнила с целью наладить дружеские отношения. Не все помещики и, разумеется, их жены положительно отнеслись к сей новости: некая эмансипированная дама проживала в столице столько лет! - и вот сподобилась явиться! - да еще и не замужем! - все очень подозрительно.
        Откликнулась лишь одна Аглая Дмитриевна, которая всегда почтительно относилась к покойной матушке Полины, и в былые времена была с ней дружна. Аглая Дмитриевна с радостью приняла приглашение Полины и тотчас же направилась к ней в гости. Та же в свою очередь, приложила максимум усилий, дабы произвести приятное впечатление и добилась желаемого: Аглая Дмитриевна была очарована и тотчас предложила устроить свидание с племянником, который приедет в сентябре в отпуск. Так у тетушки созрел план: женить Сереженьку на Полине, ведь они еще в далекой юности симпатизировали друг другу.
        Но на дворе стоял конец апреля, а до сентября было далеко. Полина скучала, в то время, как в имении ничего не изменилось в лучшую сторону: управляющий так и продолжал воровать. Тогда она вспомнила о небольшом охотничьем домике, который в свое время папенька, ныне покойный, очень любил.
        Полина обнаружила охотничий дом в запущенном состоянии, но приказала привести в порядок и стала часто совершать прогулки на лошади, дабы уединиться в лесу на природе.
        После нескольких прогулок, женщина поняла, что скучает по петербуржскому блеску, порой пусть и фальшивому и, как ни прискорбно признаться, по мужской ласке. Она переправила свой заветный дневник в охотничий дом, где придавалась воспоминаниям о былых победах, почитывая его время от времени.
        Первой жертвой развлечений Полины стал ее же управляющий. Он был человеком женатым, недавно ему исполнилось пятьдесят два года и, увы, он не смог удовлетворить все изысканные и откровенные плотские желание своей хозяйки. Полина была разочарована, хандра одолевала ее с новой силой.
        Тогда она решила отправиться во Владимир, почитай сорок верст от Вересово, да до железнодорожной станции еще надобно добраться. В городе Полина провела две недели и нашла его весьма скучным и излишне провинциальным. Вернувшись домой, она и вовсе потеряла голову, сойдясь с истопником, сочтя его диким и неистовым в постели.
        Аглая Дмитриевна, естественно, и не подозревала о дурных наклонностях своей милейшей соседки и лелеяла надежду, что в сентябре все сладиться.

* * *
        Аглая Дмитриевна и Сергей Львович вошли в залу, где их ожидала хозяйка, Полина Васильевна Вересова. Сергею было достаточно лишь одного взгляда, брошенного на женщину, дабы убедиться, что она хоть и, безусловно, изменилась за двадцать пять лет, но - все же еще хороша и желанна.
        Полина долго думала, что надеть из множества столичных туалетов, привезенных собой в шести огромных чемоданах. Ее выбор остановился на голубом платье из тафты, выгодно оттеняющем глаза, с глубоким соблазнительным декольте.
        Располневшая грудь Полины Васильевны вздымалась от волнения, и если бы не изрядный слой пудры, Сергей Львович бы заметил, как волнуется подруга его юности. Хозяйка мило улыбнулась:
        - Рада видеть вас Аглая Дмитриевна, и вас, Сергей Львович, - она протянула мужчине руку для поцелуя. Тот поспешил припасть к ней. Нежная кожа Полины обдала Сергея изысканным парижским ароматом, отчего он и вовсе разомлел.
        - Полина Васильевна, вы помните моего племянника? - наигранно поинтересовалась Аглая Дмитриевна.
        - Конечно! Разве можно забыть наши невинные шалости! - воскликнула хозяйка.
        Сергей несколько напрягся, пытаясь припомнить: о каких шалостях идет речь? Но когда Полина взглянула на него, он окончательно утонул в ее глазах, решившись отдаться на волю судьбы.
        Аглая Дмитриевна заметила волнение племянника и ретировалась:
        - Ах, Полина Васильевна, позвольте оставить Сергея на ваше попечение. Я же обещалась заехать в имение к Марии Павловне Дементьевой, та обещала списать мне рецепт дивного пирога.
        Полина поняла уловку:
        - Конечно, Аглая Дмитриевна. Нам будет о чем поговорить с Сергеем Львовичем и что вспомнить.
        Сергей понял, что тетушка заманила его в ловко расставленные сети и теперь, как воспитанному человеку, ему и вовсе некуда деваться: придется остаться в Вересово, вопрос - надолго ли?
        Полина присела в кресло около камина и пригласила Сергея жестом занять место напротив нее. Он подчинился.
        - Ах, Серж! Вы позволите, если я буду вас так называть?
        - Как угодно…
        - Тогда, вызовите меня просто Полина, без церемоний. В Петербурге нынче не модно называть друг друга по отчеству, это старит и придает отношениям некую официальность. Ведь мы хотим с вами прейти к более близким отношениям. Не правда ли? - невинно поинтересовалась Полина.
        Сергей несколько растерялся: вопрос был задан слишком прямолинейно и требовал такого же ответа. Он собрался с духом:
        - Мы давно не виделись с вами. И наши шалости в юности не преступали границ дозволенного…
        - Разумеется, Серж. Я не требую от вас пойти со мной тотчас же под венец! Мы должны узнать друг друга поближе, - Полина многозначительно взглянула на собеседника. У него непроизвольно потянуло внизу живота …
        - Я был бы счастлив это сделать!
        - Вот и прекрасно. Вы обещаете подчиняться мне, как хозяйке и, наконец, как женщине?
        - Да…
        - Тогда отправимся на пикник.
        Сергей удивленно вскинул брови.
        - Помилуйте… И куда же?
        - В мой охотничий дом, что в двух верстах от имения, в лесу. Я прикажу собрать нам еды и вина. Думаю, вам понадобятся силы…
        Сергей смотрел на женщину, словно зачарованный, не веря собственным ушам: Полина Вересова приглашает его на свидание с явным авансом… Кто бы мог подумать, что скромная юная Полина превратиться, как нынче модно было говорить в столице, в «эмансипе», которые позволяют себе весьма вольное обращение с мужчинами.

* * *
        Спустя два часа Полина и Серж приближались к охотничьему домику. Время перевалило далеко за полдень и приближалось к трем часам.
        Всадники ехали по лесу.
        - Еще немного и мы - на месте, - нарушила молчание Полина. - Серж, вы отлично держитесь в седле, несмотря на то, что - артиллерист.
        Сергей кивнул, он действительно любил конные прогулки.
        За поворотом лесной дороги появилась поляна, осеннее солнце освещало через крону пожелтевших листьев черепичную крышу охотничьего дома.
        - Вот - мое убежище! - констатировала Полина.
        Сергей спешился с лошади и помог даме. Полина намеренно скользнула в объятия Сергея таким образом, что ее губы невольно дотронулись до его щеки. Мужчина не растерялся и, крепко обняв обольстительницу, страстно поцеловал.
        Полина обхватила Сергея за спину, прижавшись к нему, что есть силы. Его естество затрепетало, он испытал страстное желание. Женщина поняла это:
        - Идемте в дом, там все готово…
        Как только они вошли в дом, Полина скинула с себя шляпу, расстегнула жакет амазонки и несколько пуговиц шелковой прозрачной блузки. Естественно Сергей не устоял: он приблизился к прекрасной Диане и начал осыпать поцелуями ее шею и грудь.
        Полина, распаляясь все более, начала стонать от охватившего ее желания.
        - Я хочу тебя прямо так, в одежде! - воскликнула она. - Это так романтично!
        Сергей удивился, но подчинился желанию женщины. Правда, он по обыкновению предавался любовным играм лежа в постели. Но, что поделать: фантазии партнерши надо удовлетворять!
        Полина, взяв инициативу в свои руки, сказала, задыхаясь о волнения и нетерпения:
        - Сядьте в кресло.
        Как только Сергей опустился в кресло, Полина присела на колени и ловким профессиональным движением начала снимать с него брюки. Мужчина снова растерялся, но он так жаждал обольстительницу, что нормы приличия были забыты.
        Полина спустила с себя панталоны и «оседлала» партнера. Сергей же попытался избавить женщину от блузки. Та же предусмотрительно не надела корсет, и как только все пуговицы были повергнуты, перед восторженным взором Сергея предстала обнаженная грудь Полины.
        Женщина умело двигалась на партнере, постанывая от удовольствия, тот же старался попадать в такт движениям, обхватив ее за ягодицы и, лаская нежные соски языком.
        Глава 3
        Сергей открыл глаза и осмотрелся - светало. Он был настолько утомлен своей ненасытной партнершей, что потерял счет времени.
        Сергей попытался сосредоточиться и дать себе отчет в том, что произошло: события развивались слишком стремительно. Безусловно, он желал Полину, - в постели она была бесподобна, - но, достаточно ли этого того, чтобы жениться? Сергей не знал…
        Женщина спала рядом, безмятежно посапывая. Ее длинные каштановые волосы, разметались по подушке, обнаженная грудь вздымалась.
        Сергей еще раз посмотрел на Полину… О, да! Его плотское влечение было настолько сильным, что он был готов снова предаться удовольствиям. Но женщина спала, и Сергею пришлось охладить свой пыл.
        Он встал с теплой постели, надел кальсоны и рубашку и прошелся по спальне. Уже почти рассвело, Сергей решил, что, скорее всего, должно быть часов семь, начало восьмого.
        Сон как рукой сняло, ведь Сергей как человек военный привык подниматься рано. Он спустился по лестнице на первый этаж, в маленькую гостиную, застеленную медвежьими шкурами.
        На столе стояла початая бутылка вина и фрукты. Сергей, ощутив приступ голода, что вполне объяснимо, - он столько сил и энергии потратил прошедшей ночью, дабы получить удовольствие и доставить таковое своей партнерше, - налил бокал вина и взял сочный персик.
        Немного подкрепившись, он осмотрелся более внимательно, ведь днем у него просто не было времени: Полина столь стремительно «оседлала» его, а он… Впрочем, как бы поступил другой мужчина при подобных обстоятельствах?!
        Сергей рассмотрел камин: он был сделан из камня, кованная решетка, закрывала его чрево, дабы оградить близ лежащие шкуры от случайных искр. На камине стояли бронзовые статуэтки: одна изображала самодовольного охотника, другая - медведя.
        Далее в углу стол небольшой шкаф, видимо, когда-то покойный Вересов хранил в нем книги об охоте. Сергей решил, что не будет ничего дурного в том, ели он почитает, или полистает вересовские фолианты. Может быть, и найдет, что-нибудь увлекательное.
        Первое, что попалось ему под руку, была небольшая книга в красном сафьяновом переплете с изящной металлической застежкой.
        - О! Наверняка нечто интересное!
        Щелкнув застежкой, Сергей открыл книгу, пролистав несколько страниц, он понял: это дневник. Первым побуждением, как всякого порядочного человека, а тем более - дворянина, было закрыть дневник и положить на прежнее место в книжный шкаф.
        Но, как говорится, любопытство - не порок, а - серьезный недостаток. Сергей открыл рукопись с первой страницы и углубился в чтение.
        Судя по почерку, писала явно женщина:
        «Пятое апреля 1864 года.
        Сегодня я отнесла девочку в приют. В пеленках оставила записку с ее именем: Анна. Наверное, это жестоко. А разве не жестоко, то, что совершил со мной Владимир?
        С этого дня я ненавижу мужчин, я буду лишь пользоваться ими… Для чего? Не знаю… Возможно ради денег, или собственного удовольствия.
        Может быть, попытаться выйти замуж? Но, честно говоря, не хочу. Верно, я не так устроена, как все нормальные женщины… Они мечтают выйти замуж, родить ребенка.
        Ребенок у меня уже был, был и любимый человек… Но… Все в прошлом. Теперь я решила: не выйду замуж, покуда не испробую тысячу мужчин. И все о своих связях буду записывать подробно…»
        Сергей замер, его пронзила страшная догадка: сей дневник принадлежит Полине!!! Иначе, зачем она будет держать его в шкафу? Для ее покойной матушки, это явно слишком смелые записи, да и потом в 1864 году, та ушла в мир иной…
        Сергей еще раз перечитал страшные строки, затем пролистал список любовников: стало противно. Чувство гадливости охватило его.
        Сергею хотелось подняться в спальню и отхлестать развратницу по щекам, но он подошел к столу и залпом прямо из горла осушил початую бутылку вина. Затем он собрал свои вещи, раскиданные в пылу страсти по всей гостиной, оделся, натянул охотничьи краги[14 - Краги - высокие охотничьи сапоги из мягкой кожи.] и вышел из дома.

* * *
        Сергей скакал на лошади, словно за ним гналась банда разбойников. Вскоре он достиг Верхних Лужков, имения своей тетушки.
        Домашняя челядь уже проснулась и управлялась со своими обязанностями. Сергей велел конюху покормить коня и вечером переправить его в Вересово, дабы передать хозяйке целым и невредимым.
        Аглая Дмитриевна еще изволила почивать. Сергей не стал ее будить, он собрал свои вещи и подготовился к отъезду. Сначала он хотел написать записку тетушке, ссылаясь на некие обстоятельства, из-за которых ему срочно надобно вернуться в полк, и уехать не попрощавшись. Но, немного поразмыслив, решил, что добрейшая Аглая Дмитриевна просто не могла знать о дурных наклонностях Полины Васильевны Вересовой, ибо та все эти годы, прожитые в Петербурге, оставалась для тетушки милой голубоглазой барышней.
        Сергей дважды подходил к спальне тетушки, дабы разбудить ее и сообщить о своем скоропалительном отъезде, но так и не решился это сделать, решив, что все же будет благоразумнее подождать завтрака.
        Когда же он встретил пытливый взгляд Аглая Дмитриевны за столом, то опустил глаза.
        - Сереженька, я чувствую - что-то случилось. Расскажи мне о своих тревогах.
        Сергей Львович приосанился, стараясь придать себе невозмутимый и довольный вид.
        - Ну что вы, Аглая Дмитриевна! Все прекрасно…
        Тетушка внимательно посмотрела на племянника.
        - Так, значит, и с Полиной не сладилось. И от нее ты убежал.
        Племянник кашлянул, покрутил правый ус.
        - Вы же умница, Аглая Дмитриевна, все понимаете…
        - Я-то понимаю! А вот ты! - разгневалась тетушка. - Впрочем, ладно, дело твое. Стало быть, - не судьба. А я лелеяла надежду, что буду ездить к тебе в гости в Вересово.
        Тетушка прослезилась. Сергей и вовсе растерялся: как сказать ей об отъезде?
        - Я…я…я - мямлил он, - должен сказать вам…
        - Ну, говори уж! Чего стряслось? - не выдержала тетушка.
        - Да собственно ничего. Просто я уезжаю, причем немедленно.
        Аглая Дмитриевна всплеснула руками.
        - Это что за новости!? Никуда не пущу! Два дня, как приехал и уже - уезжать! - возмутилась она.
        - Аглая Дмитриевна, вы же хотите, чтобы я женился?
        Тетушка даже растерялась от такого вопроса.
        - Да, и что? Для этого надо уехать из имения?
        - Непременно. Я отправлюсь к своему давнему другу. Он три года назад удачно женился и подал в отставку, а имение его жены - недалеко от Владимира, в пяти верстах. Э-э-э…кажется, называется Митрофаново. Так вот он давно зовет меня в гости…
        Тетушка задумалась.
        - Знавала я одного Митрофанова в молодости. Кажется, Петром Алексеевичем звали. Уж не батюшка ли сей особы, на которой женат твой товарищ?
        - Возможно…
        - Ну, ладно, вижу, ты без меня все решил. Поезжай. Авось там повезет, - решила мудрая тетушка.
        Сергей Львович был искренне рад, что все так сладилось, и тетушка восприняла весть об отъезде относительно спокойно. За десертом она спросила:
        - А что мне делать, коли Полина Васильевна явиться ко мне?
        Сергей несколько растерялся: да он поступает не по-мужски, но, в конце концов, Полина сама проявила инициативу. Он-то тут причем?
        - Скажите что-нибудь…
        Тетушка усмехнулась.
        - Как я могу объяснить женщине, что после ночи, проведенной с ней, мужчина бежал? Напиши ей хотя бы письмо.
        Идея с письмом Сергею понравилась:
        - Непременно, сразу же после завтрака и напишу.

* * *
        Сергей Львович расположился в коляске, любезно предоставленной Аглаей Дмитриевной.
        - Вот, Сереженька, возьми, - тетушка протянула ему корзину, полную красных наливных яблок.
        - Тетушка, право, ну куда мне столько?
        - Ничего угостишь своего друга с супругой. Это редкий сорт, так называемая китайка. Яблоки сладкие, как мед.
        Сергей нагнулся, поцеловал тетушку.
        - Не хворайте, Аглая Дмитриевна. Приеду на место - отпишу вам письмо.
        - Хорошо, не забывай о своем обещании.
        Сергей покрутил ус.
        - Постараюсь.
        - Ну, с Богом, - тетушка осенила крестом племянника перед дальней дорогой.
        Кучер взмахнул кнутом, охаживая по бокам сытых, застоявшихся в конюшне лошадей, коляска тронулась.
        Через час неспешной езды Сергей Львович добрался до станции, взял билет и направился ожидать поезда в небольшой привокзальный ресторанчик.
        Халдей подал ему минеральной воды, есть не хотелось. Неожиданно Сергей Львович обратил внимание на мужчину с пышными рыжими бакенбардами, чуть поодаль, за ним шел мальчик-подросток в сопровождении служанки.
        Вся эта компания разместилась за столом.
        - Я есть хочу! - настоятельно и противно возопил подросток.
        Служанка едва слышно спросила, что тот желает. До Сергея Львовича доносились лишь обрывки фраз, но этого было вполне достаточно, дабы его посетили мысли следующего содержания: «Да, дети совсем распустились… А как себя ведет? И куда только его отец смотрит? Надобно сего наглого юнца отправить с кадетский корпус, там не забалуешь…»

* * *
        Наконец, поезд Москва-Владимир прибыл на перрон. Сергей Львович нашел третий вагон, который соответствовал первому классу, предъявил билет вагоновожатому и разместился в своем купе. Корзину с яблоками он поставил на откидной столик, достал «Владимирские ведомости», купленные здесь же на вокзале и решил изучить светскую хронику. Что именно собирался узреть в этом разделе Сергей Львович, он, откровенно говоря, и сам не знал. Может быть, объявления от богатых невест, жаждущих выйти замуж?
        Неожиданно он заметил небольшое сообщение, в котором указывалось:
        «Ольга Викторовна Ремизова, вдова Его Сиятельства графа Николая Владимировича Ремизова, действительного статского советника, кавалера ордена Святой Анны первой степени, Святого Владимира второй степени… и так далее, прибыла восьмого числа сего месяца в свое Владимирское имение…»
        Дверь купе резко отворилась, Сергей Львович прервал познавательный процесс чтения, дабы поприветствовать вошедшего пассажира, все же ехать вместе почти два часа. И каково же было удивление господина майора, когда в купе с самодовольным наглым видом вошел тот самый подросток из ресторана, по которому плачет кадетский корпус.
        Тот небрежно плюхнулся на сидение, показывая всем своим видом, что он здесь главный. Майор медленно закипал, но неожиданно его взор упал на окно.
        На перроне прямо перед окном купе стояла дама лет тридцати необычайной красоты. Ее золотистые локоны струились из-под явно дорогой новомодной французской шляпки, зеленые глаза сияли… И мало того, она махала рукой прямо Сергею Львовичу.
        Майор закрыл глаза, ему показалось, что зеленоглазая красавица на перроне ему пригрезилась. Но, открыв глаза, он увидел ее на прежнем месте, она улыбалась. Боже мой, и какая это была улыбка!
        Сергей Львович почувствовал волнение: да за такую женщину можно и умереть… Впрочем, нет - такую красавицу надо любить и всячески баловать…
        Романтические мысли майора были прерваны резким бесцеремонным гудком паровоза: поезд тронулся.
        Глава 4
        Наглый юнец воззрился на Сергея Львовича. У того создалось впечатление, что сей отрок думает: ну, чтобы такое натворить?!
        Затем, недолго думая, он схватил из корзинки самое большое и самое красное яблоко, из тех, что, разумеется, лежали сверху, расточая дивный медовый аромат, и надкусил.
        - Сладкие яблочки! - воскликнул юнец, подмигивая майору.
        Сергей Львович обомлел от такой наглости и непочтительности к старшим, но вовремя вспомнил, что имеет чин майора, а стало быть, умеет управляться с солдатами и юнкерами. В данном случае перед ним - наглый юнец, которого следовало приструнить со всей строгостью.
        - Что вы позволяете себе, молодой человек? - возмутился майор. - Как вы себя ведете? Где ваши родители, или, в конце концов, гувернер? - учинил он допрос командным голосом.
        Юнец с дольным видом откусил от яблока и прошамкал с полным ртом:
        - А вам-то что? Вы кто такой, чтоб я перед вами отчитывался?
        Тут нервы майора сдали, и он со всей силы схватил наглеца за ухо.
        - Если вас некому воспитывать, то я восполню сию потерю!
        - А-а-а!!! - завопил юнец. - Убивают!!! Помогите!!! Разбойники!!!
        В коридоре послышался топот, дверь резко распахнулась, и в купе влетел незнакомец с рыжими бакенбардами с диким криком:
        - What is it[15 - Что здесь происходит? (англ.)]?
        И перед глазами Сергея Львовича все поплыло.

* * *
        Когда Сергей Львович очнулся - голова раскалывалась на множество частей. Напротив него стоял тот самый бандит с рыжими бакенбардами в стойке боксера: видимо, он применил на несчастном майоре один из приемов ныне популярного спорта.
        - How your name, Azoulay? - спросил рыжеволосый. - You raised a hand to the very Remizova column! You represent what will be the consequences?![16 - Как ваше имя, сударь? Вы подняли руку на самого графа Ремизова! Вы представляете, какие будут последствия?! (англ.)]
        Майор напрягся, стараясь хоть что-то вспомнить из скудного английского языка, который ему преподавали в артиллерийском училище.
        - The young man acted unbecoming manner, - попытался объяснить он. - You Chauhan it?[17 - Молодой человек вел себя недостойным образом. Вы его гувернер? (англ.)]
        - Yes, I have the honour to serve Remizov family has been three years. And if Her Siyatelstvo, Countess, learns, as you did, it will send you to Siberia, despite rank and military uniform.[18 - Да, я имею честь служить семейству Ремизовых вот уже три года. И если Ее Сиятельство, графиня, узнает, как вы поступили, она отправит вас в Сибирь, несмотря на чин и военный мундир. (англ.)]
        Майор сник. Зато молодой граф Ремизов чувствовал себя превосходно, гадко ухмыляясь в адрес приниженного майора.
        - You need to apologize to His Siyatelstvom [19 - Вам придется извиниться перед Его Сиятельством. (англ.)], - продолжил англичанин, умышленно не желая переходить на русский язык.
        Сергей Львович округлил глаза.
        - Я!? Извиняться перед этим наглецом!!! - возопил он.
        Гувернер прекрасно понял сию фразу и закивал. Проводник, подоспевший на шум, и наблюдавший за данной сценой, взмолился:
        - Ваше благородие, извинитесь, да дело с концом. Не иначе - суд за рукоприкладство. Какой позор для вас, как человека благородного и военного!
        Доводы, приведенные проводником, показались майору весьма убедительными. И он решил: «А, черт с ним! Жизнь этого наглеца еще научит. Хотя такого вряд ли…»
        - Приношу вам свои извинения, сударь, - Сергей Львович обратился к наглому юнцу.
        Тот поморщился и ответил, куражась:
        - Хорошо, принимаю, но только из уважения к вашим летам и мундиру, - и обратился к гувернеру по-русски: - Мистер Треверс, я не желаю находиться в одном купе с этим человеком. Пришлите к нему Анфису, я же поеду с вами.
        Тот в свою очередь ответил на отличном русском, несколько гнусавя, с легким акцентом:
        - Как угодно Вашему Сиятельству…
        Остаток пути Сергей Львович проделал в обществе Анфисы, весьма неразговорчивой особы.

* * *
        Сергей Львович нанял коляску на полустанке.
        - Голубчик, - обратился он к кучеру. - А знаешь ли ты, где здесь имение Митрофаново?
        - Отчего ж не знать, Ваше Благородие! Версты три не более… В миг докачу!
        - Благодарю тебя, голубчик!
        Неожиданно майор услышал знакомый голос:
        - Не хочу! Не буду! Вот расскажу все маменьке! Она вас всех велит сечь розгами!
        Сергей Львович обернулся и обомлел: Его Сиятельство, он же молодой наглец, усаживался в отличную коляску с кожаным верхом. У майора потемнело в глазах.
        - Едем быстрей! - велел он кучеру.
        Тот хлестнул лошадей, и они помчались по пыльной дороге в направлении Митрофаново.

* * *
        Полина Васильевна пробудилась в охотничьем доме, сладко потянулась и зевнула.
        - Серж! - пошарила она рукой по пустой подушке. - Серж, где же ты? - недоумевала она. - Куда ты пропал? Ты внизу в гостиной?
        Увы, но ответа не последовало. Обнаженная Полина вскочила с кровати, накинула пеньюар и стремглав спустилась по лестнице в гостиную.
        - Серж! - она огляделась.
        Затем отворила дверь и бегом бросилась в конюшню: там стояла только одна лошадь.
        - Не может быть! Какой ужас! Он бежал, как последний мальчишка! Но почему? - не могла понять Полина.
        Она припомнила прошлый вечер и ночь, проведенную в объятиях майора: о, да, она была слишком откровенна в своих желаниях! - но в Петербурге мужчины не бросали ее вот так одну после бурной ночи!
        Полина прильнула к лошади и разрыдалась. Животное сочувственно фыркало, словно хотело сказать: не печалься, ни он - первый, ни он - последний.
        Но Полина хотела именно его - Сергея Львовича Завьялова! И ни никого более.

* * *
        Аглая Дмитриевна пила чай с домашней выпечкой и раскладывала карты: гадала на племянника.
        - Так, что на сердце у него? - женщина сняла карту. - Казенный дом… Хм… Не тюрьма ли? По горячности своей не натворил ди чего? Под сердцем таит… - она вытащила карту из-под червонного короля, то есть Сергея Львовича, - даму, причем трефовую. А дама треф, как известно, женщина роковая. Ох, матерь Божья! Чего он там делает только в этом Митрофаново?!
        Аглая Дмитриевна, как женщина пожилая, а ей уже минуло шестьдесят пять лет, верила в карты и предсказания судьбы. Вот и сейчас она была весьма обеспокоена. В сердцах она бросила даму треф на стол и перемешала разложенные сложным образом карты.
        Вошел лакей:
        - Барыня, к вам Полина Васильевна Вересова пожаловала. Велите пригласить.
        Аглая Дмитриевна ощутила некоторый холодок в груди: уж оказии б не вышло, но, пересилив себя, велела:
        - Зови, коли пожаловала. Чай не выгонишь благородную даму.
        Полина буквально влетела в гостиную, словно разъяренная фурия.
        - Доброго здоровья, Аглая Дмитриевна! - выпалила она, задыхаясь от волнения и от обиды.
        - И вам, Полина Васильевна. Присаживайтесь, отведайте со мной чайку.
        Полина замешкалась, но все же села за стол.
        - Настасья! - хозяйка позвала горничную. - Налей чаю гостье.
        Полина для приличия пригубила из чашки. Аглая Дмитриевна заметила, что руки у той трясутся - волнуется.
        Неожиданно Полина расплакалась.
        - Что мне делать, Аглая Дмитриевна? - вопрошала она, всхлипывая и вытирая глаза батистовым платочком.
        - Беда, какая у тебя приключилась? - поинтересовалась хозяйка, не подавая вида, что догадывается о цели ее визита.
        - Ой, беда! Сергей Львович… он… - Полина так и не смогла вымолвить, что племянник гостеприимной хозяйки от нее попросту сбежал, бросив в лесу, в охотничьем домике, и снова разразилась рыданиями.
        - Попейте чайку, Полина Васильевна, полегчает…
        «Разъяренная фурия» взглянула на хозяйку.
        - Где он? Я хочу с ним поговорить!
        - Это невозможно.
        - Отчего же? Имею я право знать: на каком основании мужчина так бесчестно поступил со мной?
        - Конечно, конечно… - примирительно согласилась Аглая Дмитриевна, понимая, что настоящие слезы еще впереди и настроилась на самое худшее, проклиная свою затею со сватовством. Жила она доселе и горя не знала: теперь расхлебывай!
        Она подошла к горке, в которой хранилась посуда, приоткрыла стеклянную дверцу и вынула лист бумаги, свернутый пополам.
        - Вот, Полина Васильевна. Это послание для вас оставил мой племянник. Прочтите.
        Полина дрожащей рукой развернула лист и прочла:
        «Полина!
        Умоляю Вас, простите меня. Я вынужден скоропостижно уехать в полк, появились неотложные дела. Как только смогу, напишу вам письмо.
        Прощайте, Сергей».
        - Что это? - удивилась Полина. - И это вы называете письмом? Это же просто - отписка! Она ничего не объясняет, а напротив еще более запутывает! Почему ему срочно понадобилось в полк? Это ложь!!!
        - Я не читала письма, - призналась Аглая Дмитриевна.
        - Тогда прошу вас, прочтите, - Полина решительно протянула письмо.
        Аглая Дмитриевна смутилась.
        - Но оно предназначено для вас… Я не могу вдаваться в пикантные подробности ваших отношений и потом…
        - Читайте, - решительно перебила Полина хозяйку, - уверяю вас, эта отписка лишена всяческих подробностей.
        Аглая Дмитриевна прочла письмо и ощутила себя виноватой перед Полиной.
        - Я право не знаю, что и сказать…
        - Лучше скажите мне правду, Аглая Дмитриевна: куда отправился Сергей? У него есть женщина? Она молода и красива?
        Глава 5
        Полина вышла из поезда Москва-Владимир, огляделась и, завидев кучера, решительно направилась к коляске.
        - Любезный, далеко ли до Митрофаново? - поинтересовалась она.
        - Да, что вы, барыня, - рукой подать! Что-то зачастили гости в Митрофаново, вот и вчерась я господина военного подвозил. Заплатил он мне хорошо, до имения долетели, как на крыльях.
        - Если долетишь также, не обижу. Да и скажи мне, любезный, где здесь можно остановиться на несколько дней?
        Кучер откашлялся, он был явно удивлен.
        - Так, вы, простите за излишнее любопытство, не в Митрофаново остановитесь?
        - Нет. Я хотела бы остановиться поближе к имению, дабы ездить туда в гости время от времени.
        - Так это можно на постоялом дворе снять комнату. Но…
        - Что?
        - Вы по всему видно, сударыня, привыкли к приличным апартаментам, а там, извиняюсь, - клопы.
        - Фу! - Полина вздрогнула от отвращения. - И что же мне делать?
        - Могу посоветовать расположиться у моей сестры. Она вдова, дети выросли и уехали в город на заработки, а дом у нее большой и добротный.
        - А клопы?
        - Что вы, барыня! Моя сестра женщина весьма аккуратная.
        - Что ж, тогда поезжай прямо к ней. Да, а от ее дома до Митрофаново далеко?
        - Да верста, не более. У сестры есть дрожки, старые правда, но ехать можно. А вы лошадьми править умеете?
        - Конечно, я часто по своим землям перемещаюсь в коляске, запряженной отменным рысаком, причем без кучера, - пояснила Полина. - Трогай!

* * *
        После бурной встречи старых друзей, сытного ужина Сергей Львович, наконец, почувствовал неописуемое блаженство.
        Его армейский друг, Александр Серафимович Соболев, и его очаровательная супруга Анна Петровна всячески хлопотали около гостя, дабы доставить ему удовольствие.
        Александр Серафимович был женат уже три года и времени даром не терял: усадьбу оглашали детские крики. Младшему сыну не исполнилось еще и года, старшей девочке - минуло два.
        В первый же день своего пребывания в Митрофаново Сергей Львович наряду со спокойствием и блаженством ощутил некую тоску по семейному очагу, понимая, что тетушка в принципе права. И даже простил Аглая Дмитриевну за упорство устроить его судьбу. Невольно нахлынули воспоминания о Полине: у майора потянуло внизу живота. Он невольно вспомнил, как женщина стонала от удовольствия, отдаваясь ему с безумной страстью…
        - Сергей Львович, а не выкурить ли нам по сигаре?! - предложил хозяин.
        - С удовольствием.
        Мужчины уединились в кабинете, некогда принадлежавшем отцу Анны Петровны. Помещение было просторным, со множеством книжных шкафов, кожаным диваном огромных размеров, двумя такими же креслами напротив камина и дивным дубовым столом, за которым, видимо, покойный барин предавался бумажным делам.
        - Да, ваш покойный тесть, умел обустроиться, - заметил гость.
        - Петр Алексеевич был человеком умнейшим и редким хозяйственником. Дела в имении при его жизни шли отменно, правда, чего греха таить, и сейчас - недурно.
        Мужчины закурили, сизый дым, распространяющийся от сигар, постепенно окутал кабинет. Сергей Львович с удовольствием выпустил струйку дума изо рта и ведомый любопытством начал рассматривать многочисленные портреты, украшавшие стены.
        Его внимание привлек портрет женщины: красавица, облаченная в роскошное платье по моде былых лет, уж очень напомнила ему Аглаю Дмитриевну. Неожиданно Сергей вспомнил, как при упоминании имения Митрофаново, тетушка заметила, что знавала некоего господина с подобной фамилией. Может быть, самого покойного хозяина?
        - Александр Серафимович, голубчик, а что за сия красавица изображена на портрете? - поинтересовался майор.
        - О! Это давняя история. В молодости тесть страстно любил эту красавицу, вот даже заказал написать ее портрет. Но она, увы, не отвечала ему взаимностью. Как же ее звали? Кажется, Аглая…
        Сергей встрепенулся и воскликнул:
        - Так это же - моя тетушка, Аглая Дмитриевна!
        Хозяин округлил глаза.
        - Неужели? Вы это серьезно, дорогой мой?
        - Совершенно серьезно! Странно мне только одно: как жена господина Митрофанова, матушка вашей супруги, мирилась с этим портретом?
        - Хм… Точно не знаю. Анна говорила, что до женитьбы отца и появления ее на свет, портрет висел в его спальне. Вы представляете себе?! Какая любовь!!!

* * *
        На следующий день, пробудившись примерно в восемь часов утра, старинные друзья, облачившись в высокие краги и охотничьи костюмы, не забыв прихватить ружья, направились в лес пострелять тетеревов и фазанов.
        Сентябрьское утро было прохладным. Легкий туман, словно вуаль, окутывал поля, постепенно исчезая около желто-красного леса. Четыре охотничьих сеттера, виляя хвостами, бежали впереди охотников, предвкушая кровавое развлечение.
        Сергей Львович вдохнул полной грудью: воздух, благоухавший ароматом сухих трав, и свежестью приятно защекотал в носу. Он чихнул.
        - Будьте здоровы! - пожелал Александр Серафимович. - Идемте через этот лесок, - он махнул рукой вперед, - выйдем прямо к огромной поляне.
        - И что там? - поинтересовался майор.
        - Там тетеревов вот уже который год собирается до десяти штук, а то и более! Постреляем на славу!
        Мужчины направились прямо в указанном направлении и, пройдя через лес, неожиданно услышали выстрелы. Оба, как люди имеющие отношение к военной службе, насторожились.
        - Разбойники? - предположил Сергей Львович.
        - Вряд ли. Последнего разбойника здесь выловили двадцать лет назад. Думаю, это мои соседи. Идемте быстрее!!!
        Когда охотники вышли из леса, их взору открылась следующая картина: на меже, разделяющей земли помещиков, стоял мужчина и метко отстреливал из отличного английского ружья тетеревов, что копошились на поляне, без сомнения, принадлежавшей Александру Серафимовичу и его супруге.
        Хозяин возмутился, он передернул затвор ружья и дал предупредительный выстрел. Расхититель чужих угодий оглянулся. Сергей Львович обомлел, разглядев с приличного расстояния рыжие бакенбарды.
        - Так вот, значит что! - возмутился Александр Серафимович. - Опять за старое!!! Ну, держись, my friend!
        Из последней фразы майор понял, что у друга личные счеты с обнаглевшим распоясавшимся англичанином.
        - Изловим его и проучим, как следует! - предложил он.
        Четыре сеттера, почуяв свежую кровь тетеревов, рванули вперед. Мужчины последовали их примеру.
        Наглый англичанин лишь усмехнулся, обнажив ровные белые лошадиные зубы.
        - У, мерзкая рожа! - заметил майор и, передернув затвор ружья, открыл по обидчику огонь, аккуратно укладывая выстрелы около его ног.
        Англичанин не на шутку испугался и закричал по-английски:
        - This arbitrariness. I will complain carafe. She will send you to Siberia[20 - Это произвол. Я буду жаловаться графине. Она вас отправит в Сибирь.].
        - Ну, про Сибирь я уже слышал! - заметил майор и прицелился: высокую охотничью шапку англичанина разнесло в клочья.
        Александр Серафимович не отставал от армейского друга, выстрелами отрезав путь неприятеля к отступлению.
        В это время сеттеры, предоставленные сами себе, с вожделением раздирали убитого тетерева, наслаждаясь еще теплой кровью добычи.
        - Ну что: так твою перетак! - ругался Александр Серафимович. - Попался, наконец! Третий год в моих угодьях охотишься. Что у графини Милошенковой тетерева перевелись?
        - I can not understand you![21 - Я вас не понимаю.] - упорствовал англичанин.
        - Сейчас поймешь! - Сергей Львович ударил англичанина прикладом в живот. Тот, задыхаясь, присел.
        - Что вы делаете? Это преступление… - выдавил он на вполне приличном русском языке.
        - Так вот! И по-нашему заговорил! Ах, ты мерзавец! Думаешь, если служишь у госпожи Милошенковой, то можешь разбойничать? Теперь держись: скручу и отправлю к уряднику. Пусть твоя хозяйка с ним объясняется.
        Англичанин испугался, его снобизм и спесь куда-то резко исчезли.
        - О! Не надо к уряднику! - взмолился он.
        - Вон как запел! Только хозяйка его - не госпожа Милошенкова, - заметил майор.
        - А откуда вы знаете? - удивился Александр Серафимович.
        - Сталкивался я с этим мерзавцем, не далее, чем вчера, - в поезде. И вел он себя крайне не учтиво. Что ж, думаю после такого из ряда вон выходящего случая, Ее Сиятельство, графиня Ремизова, откажет вам от дома и должности гувернера своего сына.
        - О! Помилуйте! Это все Анфиса… Хочу, говорит, жаркого из птицы…
        - Та самая Анфиса, из поезда? - уточнил майор, англичанин закивал. - Мы готовы отпустить вас, но с одним условием.
        - Каким?
        - Вы должны пообещать Александру Серафимовичу, что никогда более не будите охотиться в его угодьях. Это - раз!
        - Я обещаю! Клянусь честью, больше не буду! - воскликнул англичанин.
        - А передо мной вы должны извиниться! Это - два! - решительно потребовал майор. - Или ваш английский гонор не позволяет? Что ж тогда - к уряднику…
        - Да, да, к уряднику, - подтвердил Александр Серафимович.
        Англичанин сделал над собой колоссальное усилие и произнес:
        - Приношу вам, сударь, свои извинения. Мне очень жаль, что я действовал в поезде не обдуманно…
        - Вот и прекрасно! А теперь убирайтесь! - приказал Александр Серафимович.
        Глава 6
        Невольно мистер Треверс предавался воспоминаниям: сердце щемило от тоски по родной Англии! Перед глазами стоял замок лорда Бассета, где он имел честь служить старшим лакеем. Но скромное жалованье, причем выплачиваемое скаредным Бассетом с постоянной задержкой, подтолкнули его к тому, что он, пересекая всю цивилизованную Европу, отправился на поиски удачи в дикую медвежью Россию: по его сведениям гувернерам там платили отличные деньги.
        Ожидания не обманули мистера Треверса, спустя месяц, он оказался в Санкт-Петербурге. И как всякий здравомыслящий человек, а только англичанин может таковым быть, а отнюдь, не легкомысленный француз или, скажем, темпераментный итальянец, Треверс прямиком отправился в английское консульство и попросил помощи в поиске приличного места. Его встретили достаточно любезно, ведь как-никак - соотечественник, хоть и сумасшедший: это надо же покинуть замок лорда Бассета и направиться к диким русским, дабы искать счастья и удачи! Уму непостижимо!!!
        В консульстве мистеру Треверсу посоветовали обратиться в агентство по найму и даже предоставили переводчика, так как бывший лакей по-русски знал только одну фразу: russian baba, что означает русская барышня - на этом его лингвистические познания заканчивались.
        Так он устроился в дом Ее Сиятельства графини Ремизовой, - почти год, как вдовы, - весьма влиятельной дамы, имевшей связи даже при дворе Его Императорского Величества.
        Должность гувернера казалась Треверсу детской игрой по отношению к его прежним обязанностям. Но в первый же день пребывания в доме графини, англичанин понял: как он жестоко ошибался.
        Юный граф Ремизов, а в то время ему исполнилось тринадцать лет, был просто тираном. До появления Треверса, как гувернера, юнец довел до исступления троих его предшественников, разумеется, французов по происхождению.
        Узнав об этом весьма прискорбном обстоятельстве, Треверс решил, что англичанин никогда не спасует перед трудностями, уж если он десять лет прослужил у лорда Бассета, а характер у того был прескверный, то уж русского барчука он как-нибудь вытерпит.
        В соответствии с английскими традициями, мистер Треверс величал своего прежнего хозяина, не иначе, как: «Ваша Светлость», как впрочем, и молодого повесу, сына лорда Бассета, даже когда тот не мог встать с постели после очередного кутежа.
        Он всегда приходил в спальню молодого наследника огромного поместья, и говорил:
        - Доброе утро, Ваша Светлость. Как спали, Ваша Светлость? Что желаете на завтрак, Ваша Светлость? - и так далее в таком же духе.
        И даже тогда, когда старший Бассет хотел лишить наследования своего единственного сына, в пользу племянника, даже тогда мистер Треверс сохранял невозмутимое спокойствие.
        Таким образом, используя свой богатый жизненный опыт, он к радости графини Ремизовой и на посрамление французов-гувернеров, быстро нашел общий язык с избалованным юным графом.
        Для начала мистер Треверс начал обращаться к своему подопечному: Ваше Сиятельство, - это были следующие слова после «русской барышни», которые он выучил на языке своей новой хозяйки. Остальной прислуге невольно пришлось обращаться к вредному барчуку точно также, затем это вошло в традицию.
        И теперь гордость англичанина была уязвлена. Да еще как!!! Каким - то помещиком, даже не имеющим титула!
        Утром мистер Треверс надел коричневую охотничью куртку, кепи, так как шапка пострадала от пули майора и была потеряна в лесу, и направился в сторону Митрофаново, дабы совершить отмщение, правда, в чем именно оно будет заключаться, он еще не решил.

* * *
        Полина, обосновавшись в доме местной мещанки, села в разбитые дрожки и направилась в Митрофаново. Четкого плана действий у нее просто не было. Ей казалось, что Серж покинул ее из-за некой молодой красавицы, проживавшей в усадьбе. По дороге она решила, что для начала надобно потихоньку пробраться и посмотреть: что это вообще за красавица? - и как будет вести себя Серж?
        Подъехав на относительно близкое расстояние к усадьбе, Полина остановила дрожки в небольшом лесочке на окраине дороге, привязала лошадь к дереву и пешком отправилась шпионить за Сержем.
        В это же самое время мистер Треверс, злосчастный англичанин, он же - наглый браконьер, пересек межу, разделяющую земли соседей и также направился к усадьбе.
        Итак, Полина и мистер Треверс приближались к усадьбе Александра Серафимовича с разных сторон.

* * *
        Погода стояла дивная: тепло, ясное голубое безоблачное небо и легкий ветерок.
        Анна Петровна распорядилась накрыть завтрак на веранде, где вскоре за столом вместе с ней разместились Сергей Львович и Александр Серафимович. Няня же кормила детей в детской.
        Полина приблизилась к усадьбе и затаилась за деревьями, опасаясь подходить ближе, дабы не случился конфуз.
        - Вот он - обманщик, соблазнитель! - шептала она в праведном гневе, выглядывая из-за дерева. - А это что за дамочка? - и она сосредоточено начала изучать Анну Петровну.
        С другой стороны, поодаль от наблюдательного пункта Полины, в кустах залег мистер Треверс.
        - Oh, pig! Rabbit! Not that he turn my chapeau, so it is broken because first apology![22 - О, свинья! Мерзавец! Мало того, что прострелил мне шапку, так еще и извинения силой вырвал!] - негодовал он.
        Полина наблюдала, как Анна Петровна ухаживает за Сержем на правах хозяйки. Бедняжка, обуреваемая ревностью, едва сдерживалась и сокрушалась, что ничего не слышит из их разговора.
        Мистер Треверс также ничего не слышал, зато отлично видел своих обидчиков, обдумывая план действий. Неожиданно его осенило.
        - Есть такая ваша пословица: хорошо смеется тот, кто смеется последним. Мы еще посмотрим: кто кого! - прошептал он по-русски и ретировался прочь, обратно в Милошенково.
        Полина простояла в укромном месте вплоть до конца завтрака и, когда мужчины начали читать газеты, ощутила приступ голода, вспомнив, что с раннего утра ничего не ела.
        - Нет, это явно не та женщина… Скорее она - супруга хозяина… Ничего завтра разберусь ради кого он меня бросил, - решила она.

* * *
        Вернувшись в Милошенково, мистер Треверс воспользовавшись тем, что Его Сиятельство юный граф Ремизов изволил поздно завтракать, удалился в свою комнату под предлогом написания срочного письма.
        Еще в Англии гувернер понял, что правильно написанное письмо или грамотно, по всем правилам составленная официальная бумага есть половина успеха задуманного предприятия.
        «Ее Сиятельству, госпоже Ремизовой Ольге Викторовне
        от мистера Треверса Адама, гувернера
        Милостивая государыня!
        Спешу сообщить вам, что во время поездки на поезде, когда я имел честь перевозить Его Сиятельство из имения Ремизово в Милошенково, к Вашей добрейшей кузине, случилось несчастье.
        А вернее сказать: по отношению к Его Сиятельству были совершены насильственные действия. Некий майор, если судить по его мундиру, злобно впился в ухо Его Сиятельства, отчего тот звал на помощь. Когда я ворвался в купе, где следовал Его Сиятельство, майор уже вошел в дикий азарт и пытался избить юного графа. Я, в свою очередь, как человек чести и просто гувернер вынужден был дать отпор наглецу.
        Весьма сожалею, Ваше Сиятельство Ольга Викторовна, что не сообщил в полицию о недостойном поведении майора.
        Но я выяснил, что сей господин в данный момент гостит у Александра Серафимовича Соболева, чье имение располагается по-соседству с имением госпожи Милошенковой, у которой я имею честь пребывать.
        Надеюсь, что Вы поступите так, как того требует закон и Ваше материнское сердце».
        Мистер Треверс знал, что на последней фразе он попал прямо в цель: что такое закон в сравнении с материнским сердцем?!
        Он уже предвкушал, как Ольга Викторовна прочтет письмо, осыпая Завьялова проклятиями: как он посмел поднять руку на ее обожаемого сына!? - даже гувернер этого себе не позволяет! - а тут всего-навсего какой-то майор!
        Глава 7
        Ольга Викторовна сидела перед туалетным столиком и расчесывала волосы. Вошла горничная.
        - Ваше Сиятельство, только что прибыл нарочный от вашей кузины госпожи Милошенковой.
        - Что-то случилось, Даша?
        - Не ничего, Ваше Сиятельство. Он передал письмо от мистера Треверса. Возможно, он написал отчет о времяпрепровождении молодого графа.
        - Хорошо, я прочту. Распечатай конверт.
        Даш взяла специальный ножичек и аккуратно распечатала письмо и протянула барыне. Ольга Викторовна бегло просмотрела послание.
        - Какой кошмар! Это просто чудовищно - избивать беззащитного ребенка! Даша вели заложить карету, я направляюсь во Владимир. На поезде не поеду! Во Владимире я немедленно направлюсь к господину Боголюбскому и потребую управы на этого наглеца. Устроить выволочку моему сыну! - возмущалась графиня. - Слава Богу, что граф не дожил до такого позора. Уж он-то сумел бы приструнить этого майора!
        После завтрака Ольга Викторовна приказала Даше собрать вещи и приготовить карету.
        Во Владимир графиня прибыла поздно вечером, совершенно измученная дорогой и в скверном настроении. Она приказала кучеру направить карету к самой лучшей гостинице в городе - «Ренессансу».
        Как только карета остановилась перед входом в Ренессанс, к ней подбежал предупредительный портье и помог графине и ее горничной выйти.
        - Номера «Люкс» к вашим услугам, сударыня. Все самое лучшее!
        Ольга Викторовна молчала, покуда портье регистрировал ее в книге для гостей, а коридорный перенес ее вещи в номер и подготовил его для высокой знатной гостьи.
        - Вы, верно, устали и желаете отужинать? - поинтересовался портье.
        - Да, с удовольствием, хоть и уже позднее время для ужина.
        - Прикажите подать в номер или спуститесь в ресторан?
        - Конечно, - в номер. Я устала, хочу принять ванную и лечь спать.
        Портье поклонился.
        На следующее утро Ольга Викторовна надела строгое темно-зеленое платье, которое прекрасно оттеняло ее глаза, и направилась господину Боголюбскому, имевшего чин коллежского асессора и служившего во Владимирском суде.
        Графиня оказалась ранней посетительницей.
        - Боже мой! Ваше Сиятельство, графиня! Это вы?! Какая честь для меня! - залебезил судья.
        - Да, господин Боголюбский, мне нужна ваша помощь.
        - О, сударыня, к вашим услугам! Все, что в моих силах я непременно сделаю. Ведь я так уважал вашего покойного супруга. Царствие ему небесное, - судья перекрестился. - Прекрасный был человек.
        - Да… - графиня пустила слезу.
        - Ах, Ваше Сиятельство, я никоим образом не хотел расстроить вас!
        - Пустое, голубчик. Лучше поговорим о деле, которое меня привело к вам, - графиня извлекла из сумочки письмо и передала Боголюбскому.
        По мере чтения лицо чиновника вытягивалось все более и более.
        - Это просто неслыханно! Скандал! Поднять руку - и на кого!!!
        - Представьте мои эмоции, сударь.
        - Да, да, представляю. Как я понимаю, вы хотите дать ход сему делу? - осторожно поинтересовался судья.
        - Да, безусловно!
        - Тогда мы отправимся с вами в полицейский участок… или нет, я приеду к вам со следователем, и вы напишите заявление в соответствующей форме. А дальше не извольте беспокоиться! Место пребывания негодяя известно, завтра же туда направится судебный исполнитель и по всей форме предоставит повестку к следователю. Мы из него всю душу вытрясем, Ваше Сиятельство!
        - Надеюсь, на это. Я остановилась в гостинице «Ренессанс». И вот, голубчик, вам за хлопоты, - графиня протянула Боголюбскому несколько ассигнаций весьма недурного номинала.
        - Ах, Ваше Сиятельство! Но право же… - судья сделал вид, что его смущают деньги, но… взял их.

* * *
        Мистер Треверс просчитал все действия своей хозяйки. Он уже с наслаждением представлял, как графиня читает письмо и как мечется по гостиной в праведном гневе, как едет во Владимир, проклиная жестокосердного майора, дабы найти на него управу.
        По его подсчетам судебный пристав должен появиться в Митрофаново спустя три дня после отправки письма, и вероятнее всего днем, та как путь от Владимира не близкий, даже на казенных почтовых лошадях.
        Мистер Треверс дождался дня, когда, по его мнению, должно свершиться неотвратимое возмездие и направился в Митрофаново, дабы украдкой насладиться своей победой.
        День был пасмурным, но теплым, и мистер Треверс надел плащ, на всякий случай, - а вдруг дождь все-таки начнется. И действительно, как только гувернер перешагнул через злосчастную межу, разделявшую поместья, начало накрапывать. Он натянул кепи, отогнул «уши»[23 - Здесь имеются в виду «уши» кепи.] и поднял воротник, решительно двигаясь к усадьбе господина Соболева. Англичанин просто не мог пропустить такого зрелища: фантазия рисовала ему, как пристав передает письмо майору, тот в растерянности, но, увы, - закон есть закон.
        Когда гувернер завидел усадьбу, дождь уже набрал силу, и его плащ начал промокать. На отшибе стоял амбар, по всему было видно, им не пользовались. Мистер Треверс быстро оценил расположение заброшенного строения: его узкие окна, расположенные почти под потолком, выходили прямо на дом, охватывая весь внутренний двор. Он тотчас направился к амбару и, войдя в него, занял наблюдательную позицию у окна, благо, что это позволял сделать его высокий рост.
        Так англичанин провел почти час, но пристав не появлялся. Тогда он снял плащ и разложил его на старом сене, дабы тот немного обсох и продолжил наблюдение. Прошло еще два часа: мистер Треверс начал чертыхаться - мол, эти русские вечно не торопятся, никакой у них дисциплины. Вот отправить бы этого пристава к лорду Бассету, тот бы научил уму разуму!
        Неожиданно дверь отворилась, англичанин присел и притаился за небольшим стожком сена. В амбар вошла женщина в наряде простолюдинке, она развязала цветастый платок, стряхнула с него не успевшие впитаться капли дождя, и накинула на плечи.
        Незнакомка огляделась и…увидела клетчатый плащ Треверса. Она ничуть не растерялась, понимая, что это явно не хозяин усадьбы: отчего ему таиться в амбаре?
        - Кто здесь? Отвечайте! Я вижу ваш плащ! Лучше выходите по-хорошему, иначе подниму крик, - пригрозила женщина, но на самом деле она не собиралась кричать.
        Мистеру Треверсу ничего не оставалось делать, как покинуть свое убежище. Перед взором простолюдинки предстал высокий стройный мужчина средних лет, лицо которого украшали ошеломляюще красивые рыжие бакенбарды.
        - Кто вы, сударь? - поинтересовалась женщина тоном, совершенно не свойственным простолюдинкам.
        - А вы, голубушка? - задал встречный вопрос англичанин, не желая представляться.
        - Я… да я решила от дождя укрыться, - ответила незнакомка.
        - Хм… Я тоже спасаюсь от сырости…
        - Странный у вас акцент, сударь? Вы - иностранец? - докапывалась настырная незнакомка.
        - Возможно, - уклончиво ответил Треверс.
        - Да, да! Но вы - не француз! Скорее, судя по вашему произношению, - англичанин!
        Ни один мускул не дрогнул на лице истинного сына Альбиона[24 - Здесь имеется в виду Англия.], хотя он и смутился.
        - Вы, мне кажется, излишне умны для крестьянки, - заметил гувернер.
        - Возможно, - ответила женщина в тон англичанину. - Значит, мы с вами не так просты…
        - Что вы имеете в виду? - встрепенулся Треверс.
        - Да ничего. Просто мы с вами находимся на земле помещика Соболева…
        - И что? - перебил англичанин.
        - У вас потрясающее самообладание, - констатировала незнакомка. - Признайтесь мне: за кем вы следите?
        Треверс понял, что сия крестьянка вовсе таковой не является: чего она хочет? Он решительно направился к уже просохшему плащу и попытался поднять его. Но, увы, не успел.
        Таинственная незнакомка прыгнула на него, словно тигрица, и вмяла своими формами прямо в сено.
        - Су…сударыня… Что с вами? Встаньте…
        Но незнакомка и не собиралась вставать.
        - О! Как я люблю англичан! Вы такие сильные и выносливые! Возьми меня, мой Ланселот! - взмолилась она.
        Мистер Треверс растерялся, но женщина так страстно впилась ему в губы, что…он и вовсе забыл, зачем забрался в амбар.

* * *
        Дуняша, прислуга Анны Петровны, шла по двору, она торопилась отнести в дом небольшой бочонок грибов, что хранился в отдельном погребе. Дождь уже заканчивался, но утоптанная лошадьми и домочадцами земля все равно была сырой. Девушка только сегодня надела новое ситцевое платье и теперь сокрушалась: подол точно испачкается - какая досада!
        Неожиданно она услышала странные звуки, доносившиеся из амбара. Она подошла ближе и прислушалась.
        - Господи, помилуй! Убивают жертву невинную! Чай как кричит! - Она опрометью бросилась в дом, едва не выронив бочонок. - Василий Иванович! - звала она дворецкого.
        Тот услышал:
        - Чего тебе, девка? Зачем шумишь? Барский покой нарушаешь!
        - Скорее - убивают в амбаре! А то и наш покой будет нарушен, вот нагрянут полицейские с урядником!
        - Чего ты болтаешь, дуреха?!
        - Вот тебе крест? - Дуняша перекрестилась. - Женщину то ли душат, то ли режут!
        От таких слов у дворецкого все похолодело в груди. Он кликнул мужиков, чтобы вооружились топорами да вилами, сам же - пистолетом.
        Они окружили амбар и прислушались. Изнутри доносились странные звуки:
        - Ох! Ах! Не могу больше! Растерзай меня! - восклицал женский голос. - Сделай мне больно! Это мне нравится!
        У дворецкого округлились глаза, голос женщины был ему явно не знаком.
        - О! Моя Гвиневер! - восклицал мужчина.
        - О! Мой Ланселот! - вторили ему.
        Дворецкий более не выдержал и дал знак мужикам, она распахнули дверь амбара и ворвались внутрь. Перед ними предстала картина, достойная французского живописца, творящего в жанре эротики: на сене катались обнаженные мужчина и женщина.
        Мужики смутились и опустили топоры с вилами. Дворецкий разозлился:
        - Тьфу, ты! Развратники! Нашли место! Кто такие? - вопрошал он незваных гостей.
        Любовники растерялись, даже не пытаясь прикрыть свою наготу.
        - Зову барина! Пущай он решает! Вторжение в чужие угодья карается по закону! Да еще и такое выделывают! Совсем совесть потеряли!
        Англичанин пришел в себя, схватил плащ и прикрылся. Женщина же так и сидела в позе Данаи[25 - Языческая богиня любви.].
        - Я - английский подданный! И здесь случайно… - пытался объяснить он.
        - Вы бы, сударь, еще в господскую спальню забрались. Вон всех переполошили! - заметил дворецкий.
        - Я вам буду очень признателен, если ваш барин ничего не узнает…
        Дворецкий оскорбился.
        - Русскую совесть купить хочешь! Вобла - ты, сушеная! - воскликнул он и бросился прочь из амбара.
        Когда на место «происшествия», охраняемое мужиками, пришли Александр Серафимович и Сергей Львович, развратники уже привели себя в порядок.
        Майор взглянул на женщину и обомлел:
        - Полина! Полина Васильевна! Что вы здесь делаете?
        Та фыркнула и повела плечиком.
        - Ага, вот как! Вы, уже в моем амбаре обосновались! Мало того, что моих тетеревов стреляете, так еще и на имущество посягаете! - возмущался хозяин.
        Треверс сник, он прекрасно знал, насколько в Англии тяжело карают за посягательство на чужую собственность. Он чуть не плакал.
        - Меня повесят?
        Господин Соболев осекся, переглянулся с майором, и они дружно рассмеялись.
        Неожиданно Сергей Львович сказал:
        - За это вряд ли. А вот за совращение женщины, пожалуй, могут…
        - Что? - напрягся англичанин.
        - Могут отправить в тюрьму, как насильника, если, конечно, вы добровольно не женитесь на своей жертве.
        - Она - не жертва! - возмутился гувернер. - Сама на меня…
        Сергей Львович прекрасно знал, как Полина может «сама» и искренне посочувствовал.
        - Думать надо было, любезный.
        Треверс сел на сено и окончательно сник.
        - Интересно, - начала Полина, - отчего здесь на меня никто не обращает внимание?
        Мужчины дружно воззрились на нее.
        - Какого внимания вы желаете, сударыня? - поинтересовался Соболев.
        - Обыкновенного. Факт нашей близости с англичанином не опровержим. Я требую чтобы он… Да, кстати, а как вас зовут, сударь? - обратилась Полина к гувернеру.
        У господина Соболева и майора округлились глаза.
        - Вот это в духе нашего времени! И даже не познакомились! - возмутился хозяин.
        - Некогда было, - пояснила Полина. - Так кто ответит на мой вопрос?
        - Я - Адам Треверс, гувернер, служу у графини Ремизовой, воспитываю ее сына…
        Женщина усмехнулась.
        - Прекрасно. Тогда я согласна.
        - На что? - удивились мужчины все разом.
        - Выйти замуж за Адама, чтобы его не отправили в тюрьму, - невинно пояснила Полина.
        - По-о-жалуй, в этом есть смысл, - протянул Соболев, он не сомневался, что Треверс и на следующий год опять будет стрелять в его угодьях.
        - И чем быстрее, тем лучше! - вынес приговор Сергей Львович.
        Неожиданно в амбар вбежал лакей:
        - Барин! Там судебный пристав приехал! Казенное письмо привез!
        Треверс чуть не потерял сознание: он понимал, что попал в неприятную историю и теперь майор поймет, откуда ветер дует.
        - Если вы, мистер Треверс, будите кричать и топать ногами при судебном приставе, мы будем вынуждены все ему рассказать о вашем поведении, - предупредил господин Соболев. - И зачем он пожаловал?
        Глава 8
        - Я имею честь видеть господина Соболева? - уточнил пристав.
        Александр Серафимович несколько растерялся:
        - Да, а в чем собственно дело?
        - К вам сударь - никаких претензий со стороны закона. А вот к вашему гостю… - пристав повернулся к майору Завьялову. - Позвольте уточнить ваше имя отчество, фамилию, род занятий.
        Майор удивился, но все же сказал:
        - Я - Сергей Львович Завьялов. Служу в чине майора в артиллерийском полку, расквартированном под Суздалью. Чем могу служить?
        Пристав извлек из кожаной сумки пакет, тот был не запечатан, достал из него некий документ и спросил:
        - Где я могу присесть? И если возможно, велите принести мне перо и чернила.
        У господина Соболева возникло неприятное чувство, но делать нечего: судебного пристава из дома не выгонишь.
        Он приказал лакею принести письменный прибор. Пристав, расположившись прямо в гостиной за столом, вписал что-то в казенную бумагу, потряс ею, дабы просушить чернила и сказал:
        - Вот теперь все. Ну-с, господин Завьялов, - пристав протянул ему бумагу, - стало быть, сей документ - для вас.
        Майор, буквально ошарашенный, взял письмо, из которого понял, что его вызывают на беседу к некоему господину Боголюбскому по причине того, что он нанес тяжкие телесные повреждения Его Сиятельству графу Ремизову.
        Сергей Львович негодовал:
        - Что за бред! Какие тяжкие повреждения! Это все вздор!
        - Это вы, сударь, расскажите господину Боголюбскому, а мое дело передать вам бумагу. Вот распишитесь в получении, - пристав достал из сумки блокнот, открыв в нужном месте. - Не забудьте поставить дату и время…
        Сергей Львович прокрутил в памяти события последних дней и пришел к выводу, что о казусе, происшедшем в поезде, мог сообщить только мистер Треверс.
        «Ну, англичанин - сукин сын. Здесь тебе - не Англия!!!» - мысленно воскликнул майор, лихорадочно соображая, что же делать дальше.

* * *
        Ольга Викторовна вот уже несколько дней пребывала в своем номере в «Ренессансе». Конечно, сия гостиница была нечета петербуржской или московской, хотя впрочем, и недурна.
        Женщина изнывала от тревоги: как там Николенька, ее обожаемый сыночек? - не натворил ди чего? - не заболел ли?
        Горничная Даша постоянно успокаивала барыню:
        - Не извольте беспокоиться, Ваше Сиятельство. Кабы чего случилось, примчался бы Анисим на лошадях. Вы же знаете, что он - исправный кучер и ваша кузина ему доверяет, ведь он почитай, как пятнадцать лет - у нее в услужении.
        - Да, Даша ты права. Но все равно сердце щемит. И потом я так быстро уехала, что не взяла с собой прислугу, - сокрушалась графиня.
        - А как же я, Ваше Сиятельство? Я справлюсь, не извольте беспокоиться. Да и потом вы же собираетесь пробыть в городе недолго.
        - Да, неделю не больше. Как только отправлю в тюрьму мерзавца, который посмел избить моего Николеньку.
        Но в душе Ольга Викторовна сокрушалась оттого, что приехала с одной только горничной: ей хотелось подольше побыть во Владимире, ведь с эти городом у нее были связаны самые теплые воспоминания.
        Вечером она подумала: а не сходить ли ей в ресторан? - отужинать, да и цыган послушать, все лучше, чем сидеть в номере - от скуки не знаешь, куда себя деть. Графиня давно никуда не выходила, два года прошло со смерти любимого мужа, но вот теперь она чувствовала потребность хоть в каком-нибудь развлечении.
        Она надела строгое черное платье, отделанное крупным жемчугом, Даша причесала ее и украсила волосы небольшим белым страусиным пером. Графиня спустилась в ресторан.
        Метрдотель, завидев знатную гостью, тотчас подскочил к ней:
        - Ах, Ваше Сиятельство, благодарю, что почтили своим присутствием наше скромное заведение. Я выберу для вас самый лучший столик, где никто не причинит вам беспокойства.
        Графиня милостиво улыбнулась и позволила проводить себя и усадить за столик, стоявший в очень укромном месте, окруженный экзотическими растениями, бурно растущими в огромных кадках. К ней сразу же подошел халдей.
        - Что желаете, сударыня? - поинтересовался он.
        Графиня изучила меню и сделала заказ, в том числе и французское шампанское «Мадам Клико», его она предпочитала другим напиткам. Нежный тертый миндаль, присутствующий в этом игристом вине придавал ему неподражаемый вкус.

* * *
        Александр Серафимович велел заложить коляску, дабы отвезти своего гостя во Владимир. В городе Сергей Львович, следуя совету Соболева, остановился в гостинице «Ренессанс». Он был настолько измотан дорогой и впечатлениями, что упал прямо на кровать, не снимая ботинок.
        Примерно через полчаса, он ощутил острое желание выпить, причем изрядно, можно и до беспамятства. Переодевшись в приличный костюм, Завьялов спустился в ресторан, посчитав, что напиваться в одиночестве, да еще и на ночь глядя - моветон[26 - Дурной тон.].
        Свободных столиков почти не было. Владимир, хоть и провинциальный город, отличался весьма оживленной «светской» жизнью, если таковой ее можно назвать. Из аристократии не многие посещали рестораны, предпочитая их домашним приемам и балам, а «Ренессанс» пользовался особенной популярностью у купечества. Причем купечества очень состоятельного, ворочавшего сотнями тысяч рублей, а может быть и миллионами.
        И в этот славный вечер шумная компания купцов пришла в «Ренессанс» обмыть выгодную сделку. Когда господин Завьялов расположился за столиком, то купцы уже изрядно выпили и пребывали навеселе.
        Сергей Львович сделал заказ, не забыв и штоф водки. В это время на сцену вышла цыганка и затянула заунывный романс о несчастно любви. Купцы возмутились: фу ты, нуты! - это еще чего? - веселиться, значит веселиться, причем всем и каждому!!!
        Что говорить, увы, но купечество не всегда отличалось воспитанием, хоть и совершало многотысячные сделки.
        Метрдотель почти не обращал внимания на купцов, по опыту он знал: побалагурят, напьются дорогих вин, мешая их с водкой, к цыганкам пристанут, деньгами будут сорить почем зря, да и разойдутся потом.
        Поэтому с этот вечер в ресторане происходило все как обычно. За исключением одного…
        Метрдотель никак не учел появления графини, женщины обаятельной, красивой и утонченной. Хоть она и расположилась достаточно далеко от подгулявшего купечества, которое просто не могло не обратить внимания на красавицу, пусть и уже в летах.
        Один из купцов, руки которого были украшены перстнями со всевозможными драгоценными каменьями, чем он был весьма горд, подозвал халдея и попросил отправить зеленоглазой Богине бутылку «Мадам Клико» и корзинку со всевозможными фруктами.
        Халдей растерялся, но купец извлек из портмоне ассигнацию весьма крупного достоинства, в три раза превосходящую стоимость предполагаемого знака внимания. И, безусловно, халдей в точности выполнил желание купца.
        Он поставил на поднос охлажденную бутылку «Клико», небольшую корзинку с фруктами и направился прямо к столику Ольги Викторовны.
        - Сударыня, - начал халдей, - некий господин просил передать вам это угощение. Не сочтите за дерзость, - он поставил поднос на столик.
        - Зачем все это? - удивилась графиня. - Я не понимаю подобных комплиментов. Унесите обратно.
        Халдей повиновался. Он подошел к купцу и сказал:
        - Увы, но дама отказалась принять знак внимания.
        Купец не на шутку обиделся.
        - Отчего же? Кто она такая?
        Халдей нагнулся почти к уху купца и произнес:
        - Графиня, вдова самого Ремизова.
        - О!!! - воскликнул купец, ощущая прилив азарта: такая знатная дама, да еще и свободна, а у него жена умерла вот уже как полгода назад!
        - Вот тебе еще, - купец извлек еще одну ассигнацию, - отнеси ей все обратно и скажи, что я сражен ее красотой наповал.
        - Но, но… - попытался возразить халдей, прекрасно понимая, что такое обращение - не для графини.
        Несчастный, предвидя самый дурной исход событий, снова отправился к столику Ольги Викторовны.
        В это время майор Завьялов пропустил рюмочку водки и хорошо закусил ее охлажденной севрюгой. Он прекрасно видел сцену, разыгравшуюся между назойливым наглым купцом и зеленоглазой красавицей, в которой он узнал, ту самую даму с перрона. Волна восторга охватила Сергея Львовича, а водка придала ему непринужденности и некоторой легкой развязности. Он прекрасно понимал, что сейчас дама возмутиться окончательно, потребует метрдотеля, и…скандал не минуем.
        Поэтому он встал и прямиком направился к прекрасной незнакомке.
        - Любезный, - обратился он к халдею. - Насколько я владею данной ситуацией, дама не желает принимать сии подношения, ибо они в высшей степени оскорбительны для нее.
        Ольга Викторовна слегка растерялась, но быстро взяла себя в руки.
        - Простите, сударь, не имею чести вас знать…
        - Это поправимо, сударыня. Я - Сергей Львович Завьялов, служу в чине майора в артиллерийских войсках. Во Владимире - проездом по делам.
        - О! - воскликнула дама. - Я должна была сразу же догадаться по вашей выправке, что вы - человек военный.
        Завьялов поклонился.
        - Поди прочь, - приказал он халдею и тот мгновенно ретировался.
        - Присаживайтесь сударь, вы - мой спаситель. Я - Ольга Викторовна Морозова, - графиня умышленно назвалась своей девичьей фамилией, ибо фамилия ее покойного мужа была уж слишком известна. - Хотела немного развеяться, послушать пение цыган и видите, как все вышло.
        - Да, несколько неприлично… - согласился Завьялов. - Прости те меня за дерзость, вы - одна? - и тотчас смутился своего вопроса. - О! Простите меня…
        Графиня улыбнулась.
        - Не смущайтесь, майор. Я - вдова.
        - Весьма сожалею, примите мои искренние соболезнования.
        Дама кивнула.
        - Благодарю вас, это произошло два года назад. Можно сказать, я впервые вышла развлечься…
        - Вы так любили своего супруга?! - с искренним восторгом воскликнул Завьялов и осекся. - Умоляю, простите: опять я говорю что-то не то…
        Графиня рассмеялась.
        - Вы очень искренне и открыты, Сергей Львович. Я отвечу на ваш вопрос, он ничуть не смутил меня: я действительно очень любила своего мужа, мы прожили в браке почти двенадцать лет.
        - Но вы так молоды! - снова воскликнул майор.
        - Меня очень рано выдали замуж, мне едва исполнилось шестнадцать лет. Муж же был старше - почти на двадцать. Но, не смотря на это, мой брак был счастливым. Увы, постоянные волнения, связанные с государственными делами, подорвали его сердце. Я устала, и хочу удалиться в свой номер.
        - Я провожу вас, так будет лучше. Вы не будите против? - проявил инициативу Завьялов.
        - С удовольствием.
        Глава 9
        Почти всю ночь зеленоглазая красавица снилась Сергею Львовичу, причем в весьма откровенном виде: то обнаженной, а то и вовсе принимающей соблазнительные позы. На утро майор проснулся совершенно разбитым и острым желанием застрелить кого-нибудь на дуэли: увы, ему надо было отправляться к господину Боголюбскому. И он, разумеется, не ждал он этой встречи ничего хорошего.
        Ольга Викторовна также была взбудоражена встречей с господином Завьяловым. Он показался графине человеком весьма достойным, воспитанным и даже красивым. Невольно она задумалась, что пора устроить свою личную жизнь, ведь не может же она жить вечной вдовой, да и сыну нужна мужская рука.
        В то время как майор отправился к господину Боголюбскому по указанному адресу, графиня раздумывала, как бы в рамках приличия отблагодарить майора за свое спасение от назойливого купца: может пригласить его на ужин? - а прилично ли это будет выглядеть? - женщина, сама приглашает…
        Немного поразмыслив, Ольга Викторовна решила, что в этом не будет ничего дурного, тем более, что она представилась своей девичьей фамилией, хотя, она понимала, что у портье зарегистрировалась как графиня Ремизова.
        Женщина пребывала совершенно в растрепанных чувствах, она сознавала, что Сергей Львович ей нравится, и даже более, чем следовало бы.

* * *
        Сергей Львович вошел в кабинет господина Боголюбского. Перед ним за огромным столом, заваленным бумагами сидел лысоватый полный мужчина в пенсне.
        - Простите, сударь, - обратился к нему визитер, - могу ли я видеть господина Боголюбского?
        - Конечно, я перед вами, присаживайтесь. По какому делу?
        Завьялов протянул чиновнику казенную бумагу.
        - О-о-о! - Протянул Боголюбский. - Батенька, плохи ваши дела. Графиня была у меня лично и требовала самой жестокой расправы над вами. Что же мы будем делать?
        Боголюбский неприятно и двусмысленно воззрился на майора. Тот в свою очередь прекрасно понял, что имеет в виду чиновник: как всегда денег, дабы замять сей инцидент. Но Сергей Львович не собирался расставаться с ассигнациями, полученными за честную безупречную службу.
        - Думаю, вам следует разобраться, - предложил он.
        - Хе-хе! В чем, голубчик? Вы же видите: здесь черным по белому написано, что есть свидетель вашего проступка.
        - Позвольте полюбопытствовать: и кто же он?
        Боголюбский удивленно вскинул брови.
        - Ну, хорошо. Я вам скажу. В конце концов, по закону, вы имеете право знать его имя. - Он порылся в ворохе папок, возвышающихся на столе, словно Пизанская башня, готовой рухнуть в любую минуту, и извлек нужную. - Вот… сейчас, - он открыл папку и достал некую бумагу. - Свидетеля сего зовут Адам Треверс, он гувернер Его Сиятельства юного графа Ремизова. Этого вполне достаточно, дабы возбудить дело в суде за неуважение к его особе и нанесение телесных повреждений. Э-э-э… тянет так…
        - Рублей на пятьсот, - закончил фразу майор.
        Чиновник усмехнулся.
        - А может и более…
        Сергей Львович достал из кармана письмо и протянул его Боголюбскому.
        - Вот прочтите.
        - Что это? - удивился тот.
        - Признание вашего свидетеля.
        Чиновник округлил глаза, но взял письмо и начал внимательно его читать.
        Сергей Львович внимательно смотрел на него и получал несказанное удовольствие.
        - Э-э-э… Это как же? Теперь мистер Треверс не служит у Ее Сиятельства? - удивился Боголюбский. - И он пишет, что юный граф проявил по отношению к вам неуважение. Ничего не понимаю… Что же я скажу графине?
        - Да, что хотите! Лучше всего правду, что ее отпрыск - наглец, которого свет не видывал.
        - Вы не понимаете, что говорите! Это будет стоить мне места! У Ее Сиятельства связи в самом Петербурге, - распылялся чиновник.
        - Да, Бог с ними, со связями. Чай до Петербурга далеко. Давайте решим сие дело полюбовно, - предложил Завьялов.
        - Это простите: как?
        - Я так поминаю, что заседания суда не избежать.
        - Да, вы совершенно правы.
        - Так вот, вы пригласите на него мистера Треверса, и он подтвердит, что я говорю правду. Он пребывает в имении Вересово, у жены.
        Чиновник и вовсе растерялся.
        - Вы губите меня!
        - И что прикажите мне сделать: сесть в тюрьму ради того, чтобы Ее Сиятельство госпожа Ремизова осталась довольной? Ни за что!!! Выкручивайтесь теперь сами, как хотите.
        Сергей Львович вышел из кабинета довольный собой, оставив господина Боголюбского в полном смятении и растерянности.

* * *
        Господин Завьялов несколько повеселел и, покручивая ус, сел в коляску. Проезжая мимо цветочного магазина, он велел остановиться. Войдя в него, Сергей Львович попал в царство экзотики. Мало того, что в магазине на витрине были выставлены привычные для русского человека: розы, гвоздики, тюльпаны, фиалки и еще множество всего, видимо выращенного в местных оранжереях, так вдобавок ко всему, он увидел такие цветы, названия которых и вовсе не знал. Например: герберы, каллы, стрелиции, молюцеллы… и так далее.
        К Сергею Львовичу подошла миловидная женщина.
        - Что желаете, сударь?
        - Я…я…я, - растерялся майор. - Хотел бы купить необычный букет…
        - О, это легко! В наших оранжереях произрастают очень необычные и красивые цветы. Я подберу вам. Скажите, если не секрет: примерный возраст вашей дамы.
        - Думаю, лет тридцать…
        - А еще вы можете что-нибудь сказать о ней? Поверьте, я спрашиваю вовсе не из любопытства, а дабы помочь вам произвести впечатление на даму.
        - Она - богатая женщина и вдова…
        - О! - воскликнула цветочница. - Тогда вам надо купить «Каприз Афродиты»! Это наверняка ей понравится.
        Женщина выбрала один из многочисленных букетов, стоявших на прилавке.
        - Вы думаете? - засомневался Сергей Львович, но по виду букет был действительно хорош.
        - Конечно, вот смотрите: это антуриум, это орхидея, это папоротник, - цветочница указывала пальчиком на цветы, называя их, - это монстера, протея и ваксфлауэн.
        У майора голова закружилась от такого изобилия экзотики и названий, которые просто нельзя воспроизвести.
        - Хорошо, только упакуйте красиво с ленточкой…

* * *
        По прибытии в «Ренессанс» Завьялов направился к себе в номер, поставил букет в вазу, переоделся и попытался обдумать дальнейший план действий.
        Воспоминания об Ольге Викторовне, волновали его воображение. «Она красива, молода, богата… Что я - для нее? Всего лишь случайный знакомый… Как я приду к ней с цветами? Она прогонит меня… А может быть, и - нет? Я в растерянности, никогда еще я так не терялся перед женщиной. Да, но какой женщиной!!!»
        В это время графиня размышляла, сидя около зеркала, Даша ловко управлялась с ее локонами. «Этот Сергей Львович мне нравится… Ах, это невозможно… Но почему же? Я - вдова, как уже два года. Что в этом дурного? Но как Николенька воспримет эту новость? Ведь он так любил отца? Что же делать? В случае чего велю Даше молчать, а там как Бог даст. Не могу же похоронить себя раньше времени!?»
        Когда последний локон был прибран, Ольга Викторовна, сказала:
        - Даша, подай мне письменный прибор.
        Она быстро написала:
        «Сударь, я хотела бы еще раз поблагодарить вас за вчерашнюю услугу. И была бы очень рада отужинать с вами сегодня вечером в моем номере часов в семь вечера…»
        Буквально через пять минут Даша уже стучалась в номер Завьялова. Он сам отворил ей дверь, ибо не располагал прислугой и привык делать все сам.
        - Сударь, простите меня за беспокойство, - произнесла горничная. - Моя хозяйка велела передать вам эту записку…
        Сергей Львович был явно удивлен, но тотчас выхватил записку из рук горничной, не удержался и сразу же прочитал.
        - О! Передайте Ольге Викторовне - это честь для меня! Я непременно буду в указанное время.
        Как только Даша удалилась, Сергей Львович смог едва взять себя в руки, он чувствовал, что он весь трепещет от желания видеть госпожу Морозову. Он немедленно оделся, решив отправиться в винную лавку, дабы купить приличного вина для ужина: он как мужчина не мог прийти к женщине с пустыми руками!
        Из множества вин он выбрал Совиньон Блан, легкое виноградное вино, обладающее приятным терпким вкусом. Теперь Сергей Львович был готов посетить предмет своих грез.

* * *
        Ровно в семь вечера Сергей Львович, в отличном темно-коричневом костюме, с набриолиненными волосами по последней парижской моде, благоухая отличным дорогим одеколоном, стоял перед дверью Ольги Викторовны, держа в одной руке «Каприз Афродиты», в другой - бутылку Совиньон Блан.
        Он не знал, как постучать в дверь, ибо руки были заняты. Неожиданно дверь отворилась: перед его взором предстала очаровательная хозяйка, облаченная в терракотовое платье с глубоким декольте…
        - Ах, сударыня… - пролепетал Завьялов, буквально задыхаясь от волнения и восхищения.
        - Прошу вас, - пригласила дама и, видя, что гость пришел не с пустыми руками, распорядилась: - Вино поставьте на стол.
        Сергей Львович подчинился и преподнес даме цветы:
        - Ольга Викторовна, сей «Каприз Афродиты» - для вас.
        Женщина немного растерялась, ей давно не дарили цветов, после смерти мужа она вела уединенный образ жизни. Она приняла букет и протянула руку для поцелуя:
        - Благодарю вас, Сергей Львович. Это дивный букет оправдывает свое изящное название…
        Завьялов вожделенно прильнул к ручке, женщина же почувствовала легкую дрожь, пронзившую ее тело…
        - Прошу вас к столу, - пригласила она гостя.
        - Благодарю вас.
        Они сели за сервированный стол, друг напротив друга. Ольга Викторовна специально отправила Дашу.
        - Я буду сама ухаживать за вами, - сказала хозяйка.
        - О! Сударыня!
        - Только откройте то дивное вино, которое вы принесли.
        - Конечно!
        Завьялов разлив вино по высоким бокалам. По номеру распространился приятный терпкий запах.
        Ольга Викторовна пригубила вино.
        - О! Какой необычный букет! Ничего подобного я не пробовала.
        - Это новозеландское вино, - пояснил Завьялов.
        - Неужели! Это же где-то рядом с Австралией!
        - Да, сударыня, именно там и есть…
        - А отчего вы купили именно это вино? - поинтересовалась Ольга Викторовна.
        - Возможно, оттого, что оно необычное и редкое…
        - О!
        Сергей Львович вовсе не ожидал подобного действия коварного Совиньон Блана: голова слегка кружилась, он почувствовал страшную самоуверенность и… не сдержался.
        - Ольга Викторовна, я скажу вам дерзость! - воскликнул он.
        Женщина вскинула брови, коварное вино и с ней сыграло злую шутку: она расслабилась, ей хотелось просто любви - безумной, страстной, всепоглощающей… И ей было уже все равно: приличны ли ее желания или нет.
        - Скажите, прошу вас, - с волнением произнесла она.
        - Я…я…я с ума схожу от вас!!! - неожиданно выпалил Сергей Львович.
        Он невольно вскочил со стула и в порыве страсти бросился к ногам женщины. Та несколько растерялась сему бурному проявлению чувств.
        - Умоляю вас, Ольга Викторовна, не гоните меня! Позвольте видеть вас, наслаждаться вашим голосом, - Сергей Львович осыпал руки женщины поцелуями.
        Та же, понимая, что не в силах сопротивляться искушению, охватившему ее, произнесла:
        - Ах, Сергей Львович… встаньте… вы смущаете меня… я не в силах это более выносить… - лепетала она, даже не пытаясь высвободить руки.
        - Так зачем же нам сдерживать себя?! - воскликнул Сергей Львович.
        - Действительно: зачем? - вторила ему Ольга Викторовна.
        Через мгновенье бравый майор держал в объятиях совершенно обмякшую Ольгу Викторовну и осыпал ее шею и грудь поцелуями.
        Она отвечала ему с не меньшей страстью и, наконец, произнесла:
        - Мы - взрослые люди. К чему формальности? Ведь мы желаем друг друга…
        - О, да! Да! Я желаю вас! - воскликнул Завьялов. - А вы? Можете ли вы, ответить мне взаимностью?
        - Да! - воскликнула Ольга Викторовна. - Идемте в спальню… Но я отослала Дашу… Вы поможете мне с платьем?
        Сергей Львович тотчас начал расстегивать многочисленные крючки дамского туалета, и, наконец, они были повержены. Платье упало на пол. Ольга Викторовна стояла перед ним в одном корсаже и тонкой нижней юбке.
        Сергей Львович ощутил, что более не может терпеть: его естество так и рвется в атаку. Он подхватил женщину на руку и устремился со своей добычей в спальню.
        Пока Завьялов в спешке снимал костюм, развязывал галстук и скидывал рубашку, Ольга Викторовна сняла нижнюю юбку, но, увы, от корсажа, зашнурованного на спине, так и не смогла освободиться.
        Завьялов бросился на женщину, он целовал ее… Но чувствовал, что прелюдия несколько затянулась: Ольга Викторовна сама изнывала от плотского томления и нетерпения.
        Он буквально сорвал с женщины панталоны и, увидев заветное место, пришел в совершенное неистовство.
        Ольга Викторовна не отставала от своего партнера, отдавшись безумным чувствам. Она обвила его ногами:
        - Ну, давай же, Сереженька… - подбодрила она его. - Но только не спеши…
        Сергей Львович с наслаждением вошел в партнершу, та издала глубокий стон: сказались два года вдовства. Ей было немного больно.
        - Что с тобой? - порывисто дыша, спросил Завьялов.
        - Было немного больно, но теперь все хорошо…
        Она страстно обняла партнера за спину, и начала стонать уже не от боли, а от удовольствия.
        Глава 10
        Волосы Ольги Викторовны разметались по подушке, подобно длинным золотым нитям. Она мирно спала. Сергей Львович открыл глаза и с обожанием посмотрел на свою возлюбленную: «Боже мой! Неужели это свершилось? Я - счастливейший из смертных, которому довелось обладать столь прекрасным сокровищем…»
        Неожиданно дверь распахнулась, в спальню, как вихрь влетела Даша. Она круглыми глазами посмотрела на хозяйку и Сергея Львовича, его присутствие не вызвало у нее ни малейшего удивления.
        - Что случилось? - спросил Завьялов.
        Даша учащенно дышало, по всему было видно - она быстро бежала. Ольга Викторовна проснулась.
        - Что такое? Сергей, ты уже не спишь? - она увидела горничную. - Даша? Я же отпустила тебя до десяти утра. Что уже десять? - недоумевала госпожа.
        - Ольга Викторовна! - наконец вымолвила Даша, немного переведя дух. - Николай Николаевич разбились!
        Ольга Викторовна буквально подпрыгнула на кровати.
        - Как? Когда? Что с ним?
        - Из имения приехал посыльный, говорит: сильно убился…
        - О! Господи! За что? - воскликнула графиня и бросилась с кровати в гостиную. - Быстро одеваемся и едем!
        Сергей Львович, едва очнувшийся ото сна, растеряно наблюдал за этой картиной: «Ничего не понимаю… Еще ночью она стонала подо мной от безумной страсти, теперь же бежит к другому! Что за женщина?..»
        Он встал и накинул женский халат, предупредительно протянутый Дашей.
        - Сударыня! - обратился он к метавшейся любовнице.
        - Ах, Сергей, оставьте меня, умоляю! Не до вас…
        - Ах, значит, не до меня! Вы бежите из постели, которая не успела остыть после бурной ночи, и направляетесь к другому мужчине. Неужели я лишен права знать: к кому?
        Ольга Викторовна не обращала на речи любовника никакого внимания. Она умылась, Даша начала приводить ее прическу в порядок.
        Сергей Львович окончательно распалился:
        - Так я для вас - пустое место, несмотря на то, что произошло между нами?
        Даша от волнения уронила расческу. Сергей Львович в дамском халате продолжал метаться по номеру.
        - Сергей, успокойтесь, - урезонила его графиня. - Уверяю, ваша ревность беспочвенна.
        - Да что вы? - наигранно удивился тот. - В таком случае скажите: кто этот Николай Николаевич?
        Даша не выдержала и уже открыла рот, дабы развеять сомнения Завьялова, но Ольга Викторовна ее во время остановила.
        - Даша, неси мое дорожное платье и поменьше болтай.
        Сергей Львович окончательно рассвирепел, он собрал свои вещи и прямо в халате направился в свой номер.
        - Ах, Ваше Сиятельство, Ольга Викторовна, - сокрушалась Даша. - Какой мужчина! Как он вас ревнует! Это любовь!
        Ольга Викторовна не обратила на ее слова внимания.
        - Вели закладывать карету. Завтракать не стану!

* * *
        Через пятнадцать минут карета графини Морозовой-Ремизовой неслась в имение кузины Милошенковой. Спустя час бешеной гонки по владимирским дорогам, измученная Ольга Викторовна буквально упала в объятия кузины.
        - Душа моя, устала? - сокрушалась госпожа Милошенкова.
        - Наталья, умоляю: что с моим сыном? Отведи меня к нему!
        - Да, ради Бога, Ольга, успокойтесь! Ничего страшного: все позади! Николенька упал с лошади, когда та перешла на галоп. Поверьте: он больше испугался, нежели ушибся.
        Но Ольга Викторовна была неумолима.
        - К нему, срочно!
        Госпожа Милошенкова только пожала плечами:
        - Как изволите. Небось, с утра еще и не завтракали?
        Ольга Викторовна ничего не ответила, быстро направившись в комнату сына. Тот лежал на постели, обложенный подушками, и при виде маменьки театрально застонал:
        - Маман! Где вы были? Я тут чуть не умер!
        Несчастная мать, терзаемая угрызениями совести оттого, что пока она наслаждалась любовными утехами, ее единственное чадо чуть не убилось.
        Она присела на кровать, развязывая шляпку и снимая перчатки.
        - Как ты мой золотой? Что у тебя болит?
        - Все! Руки, ноги, голова!
        - Ах! - Ольга Викторовна всплеснула руками. - Ему нужен опытный доктор!
        - Не волнуйтесь, - вмешалась кузина, - его уже осмотрел мой личный врач.
        - Это немец, Фридрих Карлович? - уточнила графиня.
        - Да он…
        - Что ж, он действительно прекрасный доктор ему можно доверять. Что он говорит?
        - Маменька! Этот мерзкий немец сказал, что я практически здоров, якобы у меня - лишь несколько синяков! - возмущался Николенька.
        - Так оно и есть! - подтвердила кузина.
        - Вы все хотите моей смерти! Вам плевать на меня! Где вы были, маменька? - наседало наглеющее чадо.
        Наконец, кузина не выдержала:
        - Ольга, умоляю, вам надо успокоиться и поговорить с Фридрихом Карловичем. Он все вам объяснит!
        Услышав такое, Николенька начал метаться на кровати, словно припадочный:
        - Ах! Ох! Умираю! Подите все прочь! Всех вас ненавижу!
        Ольга Викторовна бросилась к сыну, буквально бившемуся в историке. Тот же, видя, что цель достигнута, разошелся еще больше.
        Кузина испугалась и бросилась за доктором, прибежала домашняя челядь, дабы пособить несчастной матери урезонить свое истеричное чадо. Но не тут-то было.
        Николенька, хоть и был в детстве излишне болезненным мальчиком, все же имел кое-какую силенку и со всего размаха заехал сначала горничной, а потом и прислуге ногой кому в живот, а кому и - в нос.
        В самый трагичный момент, когда и Ольга Викторовна получила удар локтем в лицо, появился Фридрих Карлович. Его глаза буквально вылезли из орбит: он недоумевал, как подросток смог раскидать столько взрослых людей? - и, помолившись Богу, ринулся в атаку.
        - Держать его, держать! - скомандовал он, налегая на мальчишку. Тот брыкался.
        - Ах, ты немчура поганая! - возмущался барчук. - Не смей меня трогать! - визжал он, извиваясь словно змея.
        - Нет уж, Ваше Сиятельство, я по молодости лет ни с такими справлялся в психиатрической клинике Гогенштайна! Федор! - Крикнул он истопнику. - Неси склянку, что на комоде.
        Истопник бросился за лекарством. Фридрих Карлович, ловко скрутив юнца: животом вниз, а руками, которые он крепко держал - верх, да еще и надавливал коленом на поясницу, приказал:
        - Федор, запрокинь ему голову, и влей лекарство в рот, а затем зажми, дабы не выплюнул!
        Истопник терпеть не мог наглого барчука, который вот уже несколько лет подряд нарушал летом спокойствие усадьбы, и с удовольствием проделал указанные действия.
        Николеньке ничего не оставалось делать, как проглотить сильное успокоительное, потому как Федор так зажал ему рот, что свело челюсти.
        - Федор, смени меня! - приказал Фридрих Карлович. - Годы, увы, - не те, чтобы так урезонивать молодежь. - Он отер потный лоб платком. - Через десять минут заснет. А ты, Федор, погляди за ним.
        Ольга Викторовна расплакалась, но, дотронувшись до щеки, поняла: ее украшал синяк.
        - Ах, Ольга Викторовна, голубушка, и вам досталось! Идемте, сделаю вам примочку, - предложил Фридрих Карлович, немного отдышавшись.
        Доктор, кузина и графиня спустились в гостиную.
        Ольга Викторовна попыталась собраться с мыслями, ей это удалось:
        - Наташа, - обратилась она к кузине, - позволь узнать: а где же мистер Треверс?
        Кузина виновато улыбнулась.
        - Видишь ли, дорогая, пока ты находилась во Владимире, он покинул службу, даже не потребовав плату за последний месяц.
        Графиня встрепенулась.
        - Как? Отчего он ушел? Да еще и без жалованья?
        - Думаю, Ольга Викторовна, что его терпение закончилось также как и у предыдущих гувернеров, - предположил доктор, не зная об истинной причине ухода Треверса.
        - Но мне казалось, что они ладят… - робко возразила графиня.
        - Это только на первый взгляд. Вот прижмите к щеке, через пару дней не останется и следа.
        Фридрих Карлович смочил салфетку неким зельем и протянул графине.
        - Благодарю. О! Жжет! - воскликнула она.
        - Придется потерпеть, - констатировал доктор. - Я возьму на себя смелость, Ольга Викторовна, вы уж не обессудьте… Вряд ли Наталья Павловна вам решиться такое сказать. - Он откашлялся. - Дело в том, что Николай Николаевич - чрезмерно капризен и совершенно не контролирует свои эмоции…
        Ольга Викторовна округлила глаза.
        - И что же? Он - слишком слабый и впечатлительный ребенок.
        - Отнюдь, Ваше Сиятельство. После падения с лошади, я с разрешения Натальи Павловны, тщательно осмотрел вашего сына, и, к счастью, не нашел у него никаких заболеваний.
        - Как? - удивилась графиня.
        - Вот так, Ольга Викторовна. Вы слишком много времени уделяете Николаю, он же окончательно подчинил вас своей воле. Еще пару лет и он окончательно станет домашним тираном. И вряд ли потом найдется девушка, которая пожелает связать с ним свою судьбу. Думаю, ваш покойный супруг хотел бы видеть своего сына сильным и решительным мужчиной, способным принимать ответственные решения.
        Ольга Викторовна снова расплакалась, понимая, что немец прав.
        - Что же мне делать?
        - Выйти замуж! - отчеканила кузина.
        - Да, да! Совершенно с вами согласен, Наталья Павловна! Это выход из сложившейся ситуации. И хорошо бы, если ваш избранник был человеком военным и решительным, - закончил мысль доктор.
        Ольга Викторовна невольно вспомнила Сергея Львовича и разрыдалась еще сильней: ей было стыдно. Что же она теперь ему скажет? - лучше признаться сразу в том, что у нее есть сын и он…просто невыносим.
        - Вот выпейте, - Фридрих Карлович протянул графине успокоительные капли в склянке.
        Та выпила их залпом.
        - Душа моя, а как с тем негодяем, который избил Николеньку? - поинтересовалась кузина.
        Графиня отерла слезы носовым платком и смачно в него высморкалась:
        - Идет дознание. Я попросила надежного человека… Он сделает все, как полагается…
        - Ольга Викторовна, простите меня за очередную дерзость, - издалека начал доктор. - Может быть, в связи с нашим последним разговором, вы отмените свое решение и прекратите дело?
        - Отчего же? - удивилась графиня.
        - А, вы, уверены, что в поезде произошло все именно так, как рассказал мистер Треверс?
        Ольга Викторовна задумалась и призналась:
        - Нет, уже не уверена…
        Глава 11
        Сергей Львович не находил себе места от ревности. Он оделся, спустился в холл гостиной и поинтересовался у портье:
        - Любезный, подскажи мне, где можно хорошо провести время?
        - Вас, сударь, интересуют девочки, или карты?
        Завьялов задумался.
        - Карты…
        - Тогда вам надо в дом Жарова… - и портье объяснил, как до него добраться.
        Завьялов нанял извозчика и то отвез седока по названному адресу.
        Дом Жарова стоял почти в центре города, его вход освещали газовые фонари. Около парадной уже стояло порядка десятка карет. Сергей Львович понял: сие место пребывания пользуется у здешних жителей изрядной популярностью.
        Он вошел в прихожую, к нему тотчас подскочил расторопный гардеробный, приняв плащ и шляпу.
        Майор вошел в игорный зал, где несколько женщин, одетых с явным вызовом прохаживались вокруг карточного стола, за которым расположились игроки в покер. Определялось право раздавать карты согласно жребию. Каждый игрок поочередно снимал колоду с целью подрезать самую старшую карту, дающую право сдавать.
        Сдатчик просмотрел колоду, затем старательно перемешал, видя только крап, и отдал соседу, который разделил ее на две части. И та часть, которая была внизу - переместилась наверх. Наконец сдатчик раздал карты: игра началась.
        Вокруг стола собрались зрители, многим из них было просто любопытно, а у иных - пусто в карманах, и свою тягу к игре они утоляли лишь ее созерцанием.
        Сергей Львович также присоединился к любопытным, не желая рисковать деньгами. Хотя, зачем он тогда сюда приехал? - Завьялов и сам не знал. Скорее всего, с желанием скоротать время.
        Неожиданно к нему подошла женщина в темно-вишневом платье. Майор ощутил запах недорогих духов и поморщился.
        - Не решаетесь сыграть? - поинтересовалась она.
        Завьялов кивнул.
        Дама сомнительного поведения не унималась:
        - А, может быть, сыграем в другую игру? - предложила она.
        Мужчина взглянул на сию «жрицу любви» более внимательно: она была немолода, скорее лет тридцати, может чуть больше; лицо с изрядным слоем пудры и румян казалось неестественным; ярко-алые губы манили, но в то де время отталкивали…
        Сергей Львович натянуто улыбнулся:
        - В другой раз…
        Дама кисло улыбнулась и направилась к следующей жертве. Сергей Львович направился в другой зал. До его слуха донеслись слова: флеш-рояль, стрит-флеш[27 - Стрит-флеш - пять последовательных карт одной масти. (Например, червовые валет, десять, девять, восемь, семь).], каре, фул-хаус[28 - Фул-хаус - три карты одного ранга и пара. (Например, три двойки и два валета).], значение которых он едва припоминал. Но это было неважно. Постояв около игорного стола и в этом зале, ему стало нестерпимо скучно, и он направился в буфет, дабы пропустить рюмочку коньяку.
        Неожиданно Завьялов заметил господина Боголюбского, который сидел за столом с неприлично раскрашенной женщиной. Она пила шампанское из высокого бокала, служитель же закона расточал в ее адрес сальные взгляды.
        Завьялов отвернулся и с разгона махнул коньяку, закусив тонким ломтиком лимона.
        - Господи, и чего я здесь делаю? Вот только в карты мне не хватало продуться? А может попробовать? Во что я играл последний раз? - он начал лихорадочно вспоминать правила игры в покер, единственное, во что он когда-либо играл.
        Через пятнадцать минут Сергей Львович сидел за игральным столом. Невольно он почувствовал запах, исходивший от темно-зеленого сукна, обтягивающего стол: это был запах азарта, смешанный со страхом проигрыша и надеждой на выигрыш несметного богатства.
        Он решительно открыл портмоне, достал ассигнацию и положил на банк посередине стола. Сдающий распечатал новую упаковку. Наконец, карты были розданы, и каждый из игроков определил силу своих карт и по возможности стал повышать ставку, дабы произвести замену любого количества своих карт.
        Сергей Львович играл машинально, без какой-либо надежды на выигрыш. Ну, подумаешь, проигрыш в пятьдесят рублей - не велика потеря, хотя, впрочем, обидно.
        Неожиданно его глаза застелила пелена, почудился голос Ольги Викторовны. «Играй, да меру знай», - сказала зеленоглазая красавица… После ее слов случилось и вовсе невероятное: Завьялову пошла карта, и он оказался в выигрыше, взяв банк в двести пятьдесят рублей.
        Сергей Львович остался за игральным столом, положив на банк двести рублей - ставки росли…

* * *
        Сергей Львович проснулся и огляделся.
        - Кажется, я в гостинице… - догадался он. - Так что же было вчера?
        Голова нестерпимо болела, во рту пересохло. Он встал, обнаружив, что спал прямо в брюках и жилете, и направился к столу, где стоял графин с водой.
        Приблизившись к столу, Сергей Львович удивился:
        - Это еще что такое? И откуда у меня столько денег? - он взял одну из ассигнаций в руки. - Я что вчера ограбил банк? Не может быть… - Сергей Львович дрожащей рукой налил воды в стакан, залпом выпил и неприлично икнул. - Мало того, что меня посадят за избиение ребенка, так еще и обвинят в воровстве. Так, так… Чего делать? - неожиданно его осенило: - Бежать!!! Но куда?..
        Сергей Львович рухнул на стул и представил, как его в кандалах гонят по Владимирскому тракту.
        В дверь постучали.
        - Вот уже пришли… Не удивлюсь, если это - Боголюбский…
        Завьялов открыл дверь.
        - Сударь, - обратился е нему элегантно одетый визитер. - Я принес вам карточный долг, как и обещал. Вот, - он достал из пухлого портмоне увесистую пачку купюр. - Ровно три тысячи рублей.
        От такой суммы у Сергея Львовича подкосились ноги.
        - Вы ничего не перепутали? Вы точно мне должны деньги? - уточнил он.
        - Совершенно точно, сударь. Видите ли, я имею смелость напомнить вам, что князья Мещерские всегда платят долги…
        Завьялов слегка икнул.
        - Простите меня, ради Бога… Я видимо вчера много выпил и совершенно ничего не помню… Простите, даже вас…
        Князь рассмеялся.
        - Не удивительно, голубчик, ведь вы взяли банк в десять тысяч рублей! Не каждому такое удается! За это стоит выпить!
        Завьялов растерялся.
        - Вы не ошибаетесь, князь? Это я выиграл столько денег? - вдруг майор вспомнил про ассигнации, которым был полностью завален стол.
        - Я не имею привычки ошибаться, сударь! - воскликнул Мещерский. - Желаю здравствовать, - поклонился он и ушел, оставив Сергея Львовича в полном недоумении.
        - Значит, арестовывать меня пока не будут, - заключил он, - и то хорошо.

* * *
        Ольга Викторовна вошла в комнату, где спал Николенька: он равномерно посапывал. Она умилилась и перекрестила сына, с удовольствием заметив, что он все более становится похожим на покойного мужа.
        Графиня села на стул рядом с кроватью, не зная чем себя занять: накатила волна воспоминаний. Она вспомнила свой первый бал, ей в ту пору едва исполнилось шестнадцать. В каком же она была платье? - Ольга Викторовна отчетливо увидела себя юную, беспечную в нежно коралловом бальном наряде, в колье из граната. Она была дивно хороша, свежа… стройна и жаждала любви. Конечно, появление юной Ольги Морозовой на балу у Рябушинских не прошло незамеченным. Напротив, спустя неделю, к ее отцу зачастили молодые и не очень молодые мужчины, дабы просить дозволения видеться с дочерью, имея самые серьезные намеренья.
        Отец Ольги придерживался старинных правил: мужа для дочери должны выбирать родители, но с одной поправкой - их избранник не должен быть противен последней.
        Юная прелестница отвергла всех претендентов на ее изящную руку и пылкое сердце, всех - кроме одного: графа Ремизова. Он был уже не молод и опытен в жизни и амурных делах, имел огромное состояние и заслужил положительную репутацию при императорском дворе. Сия кандидатура жениха весьма устраивала господина Морозова, но также и Ольгу. Девушка сразу же призналась отцу, что граф ей нравится, а, познакомившись с ним поближе, она страстно полюбила его. Поэтому замужество юной Ольги Морозовой состоялось по любви.
        Увы, но при всей ее любви и верности мужу, при всем его богатстве, у нее не было главного - внимания мужа. Не потому, что граф пренебрегал юной супругой, а в силу занятости служебными делами, которые порой сопровождались частыми отъездами из Петербурга то в Москву, то в Екатеринбург, а то и в Одессу.
        Теперь же графиня была еще молода, недавно ей минуло тридцать лет, да и чего греха таить, - красива и желанна. Она знала об этом, но никогда не пользовалась для достижения каких-либо целей. Но сейчас Ольга Викторовна четко осознала: если так пойдет и далее она потеряет сына, получив вместо него капризного властного тирана, способного кого угодно вывести из терпения.
        Слова Фридриха Карловича и кузины о необходимости замужества, покуда не поздно, ранили ее в самое сердце. Она никогда не задумывалась над тем, чтобы снова устроить свою жизнь, ведь для нее было важно: как отреагирует на это Николенька? - он так любил отца!!!
        Ольга Викторовна давала себе отчет, что в любом случае сын будет противиться ее браку. Ведь, если вспомнить, как он поступил в прошлом году с соседом, помещиком Чарторыжским! - попросту оскорбил взрослого человека, проявив при этом самые дурные наклонности своего характера. Ольга Викторовна невольно вспомнила слова Чарторыжского: «Насколько вы красивы, добры и великодушны, настолько ваш сын, увы, не управляем…» Ей было очень стыдно услышать такой нелестный отзыв о своем обожаемом Николеньке, она страшно обиделась на соседа… Но по прошествии времени поняла, что Чарторыжский в сущности был прав.
        Настало время подумать и о себе. Ольга Викторовна твердо решила, по прибытии во Владимир, тотчас сама отправится в номер к Завьялову и объяснится с ним, - чего бы ей это ни стоило!
        Николенька заворочался и перевернулся на другой бок. Ольга Викторовна подошла к нему, нагнулась и поцеловала в щеку.

* * *
        Сергей Львович стоял около стола, заваленного ассигнациями, все еще не веря своим глазам. Он посмотрел в очередной раз на стол, затем на три тысячи рублей, зажатых в правой руке, и спросил самого себя:
        - Это сколько же у меня денег? А не пересчитать ли их? Да и пойти в ресторан позавтракать!
        Завьялов приступил к нелегкой задаче: многие купюры были сильно помяты. Он тщательно разглаживал их рукой и складывал в кучку.
        - Так, восемьсот… Девятьсот… Тысяча… Две… Четыре… Восемь… Десять… Действительно ровно десять тысяч рублей! И как я только умудрился?! Верно, говорят: везет новичкам и дуракам! Если быть уверенным, что я - все же не дурак, то уж точно новичок, потому как никогда серьезно не играл.
        В дверь опять постучали.
        - Неужели еще один карточный долг принесли?! - удивился Завьялов и на всякий случай прикрыл деньги салфеткой.
        На пороге стоял посыльный, который протягивал казенный пакет. Завьялов сразу же вспомнил:
        - От Боголюбского! Вызывает с суд! Недолго я радовался удачи…
        Действительно, прочитав извещение, Сергей Львович узнал, что через два дня - заседание суда по его делу. Он в раздражении отбросил письмо и плюхнулся на диван.
        - Да пошли она все - к чертовой матери! Гулять, так гулять!
        Он привел себя в порядок, принял ванну, надел свежую рубашку, любимые твидовые брюки в полоску, стеганный домашний пиджак и заказал завтрак в номер.
        Глава 12
        После плотного завтрака Сергей Львович смачно потянулся и крякнул.
        - Ну-с, жизнь моя несчастная! Что ты сегодня мне преподнесешь? Очередной карточный долг в три тысячи рублей? Или неожиданно откроется дверь и появится она?..
        Под местоимением «она» Сергей Львович подразумевал непредсказуемую Ольгу Викторовну, которая так внезапно скрылась после бурной ночи любви: и где она теперь? - с кем? - кто ласкает ее божественное тело?
        Завьялов почувствовал как при одной только мысли об этой женщине, он начинает терять самообладание и готов на любое безумство. Наконец он решился спуститься в холл гостиницы и поинтересовался у портье:
        - Скажите, а Ольга Викторовна, что остановилась в пятнадцатом номере, окончательно съехала?
        Портье понимающе улыбнулся и посмотрел книгу регистраций:
        - Нет, сударь, номер еще числится за этой дамой.
        - Благодарю вас…
        Сергей Львович обрел надежду вновь увидеть зеленоглазую Ольгу и…решил сделать ей сногсшибательный дорогой подарок: денег у него теперь просто невпроворот, надо же их куда-то девать!
        - А что, голубчик, - он снова обратился к портье, - есть ли в городе хороший ювелирный магазин?
        - Обижаете-с, ваша милость! Конечно, ювелирный магазин Яблонского! У него - прекрасные вещи. Я, правда, их видел только с витрины, мне, знаете ли, не по карману, но знаю точно - вся владимирская знать покупает у него различные украшения.
        Сергей Львович задумался буквально на мгновенье:
        - Пожалуй, мне это подходит!
        Он поднялся в номер, переоделся, завязал шейный шелковый платок по последней столичной моде и направился за подарком для Ольги Викторовны.
        Магазин Яблонского находился недалеко от «Ренессанса», Завьялов тут же оценил респектабельность выбранного заведения: около входа стояли два дюжих на вид охранника, в витринах виднелись умопомрачительные ожерелья, переливающиеся на сентябрьском солнце.
        Сергей Львович вышел из коляски, собрался с духом, - он отродясь не посещал подобных магазинов в виду отсутствия соответствующих денежных средств, - направился к входу с бдительными охранниками.
        Они же, завидев, человека приличного и с виду весьма состоятельного, распахнули перед Завьяловым дверь, и тому показалось, что он попал в пещеру Али-Бабы, доверху наполненную невиданными сокровищами.
        Сергей Львович подошел к одной из витрин: на ней красовались различного вида и размера кольца, украшенные всевозможным изыском. Он посмотрел на цены, которые колебались от пятисот рублей и до пяти тысяч.
        Завьялов откашлялся, ему стало не по себе, но решение было принято и без подарка для Ольги Викторовны он не уйдет.
        К посетителю подошел предупредительный продавец.
        - Сударь, что вы желаете приобрести? Могу ли помочь вам?
        - Да, хотел бы сделать подарок…невесте…
        - Вы желаете перстень, серьги, брошь, браслет или сразу полный гарнитур? - допытывался продавец.
        Сергей Львович несколько растерялся: уж если кольца достигают в цене пяти тысяч рублей, то, что же тогда говорить про полный гарнитур?!
        Продавец понял смущение посетителя:
        - Простите, за нескромный вопрос: на какую сумму вы рассчитываете?
        - На тринадцать тысяч рублей, - честно признался Завьялов.
        - Что ж, надо сказать, что на эти деньги вы можете приобрести вполне приличную вещь. Идемте, я вам покажу несколько вариантов.
        Продавец увлек Завьялова к одной из витрин, на которой были выставлены как раз всевозможные гарнитуры, красиво уложенные в бархатные коробочки с атласной внутренней отделкой.
        У Сергея Львовича глаза разбежались при виде такой роскоши.
        - Ваша невеста молода, или…в зрелом возрасте? - осторожно поинтересовался продавец.
        - Скорее - в зрелом…
        - Тогда могу предложить вам два варианта, - он достал ключи, открыл витрину и достал две коробочки с украшениями. - Вот обратите внимание на это гарнитур: ожерелье, браслет и перстень. Они выполнены из серебра со вставками из рубинов, в тоже время здесь присутствуют бриллианты, они конечно, не крупные, но придают украшению некий шарм…. Потом на серьгах - прекрасные английские застежки, вот посмотрите…
        Сергей Львович любовался ювелирной красотой, как завороженный, но…
        - Простите, у моей дамы - зеленые глаза…
        - О! Тогда вам нужен изумруд! Одно мгновение, я сейчас…
        Продавец вынул другой гарнитур: небольшое изящное колье с изумрудами в золоте и серьги.
        - Увы, здесь нет браслета, оттого, что камни гораздо дороже… Обратите внимание на работу, это - французский стиль…
        Сергей Львович был покорен последним гарнитуром.
        - Да, он прекрасен… Сколько будет по цене?
        - Вообще оно выставлено за двенадцать тысяч, но если это покажется вам слишком дорого…
        - Нет, нет, я беру этот гарнитур с изумрудами. Это то, что нужно.
        - Прикажите доставить по адресу? - поинтересовался предупредительный продавец.
        - Нет, благодарю.
        - Или дать вам провожатого…мало ли что!
        Сергей Львович подумал и согласился на провожатого.

* * *
        Ольга Викторовна в растрепанных чувствах мчалась в карете по направлению к Владимиру. В данный момент все ее мысли были только об одном: как она объясниться с Сергеем? Она понимала, что совершила глупость, не объяснив ему все с самого начала, но, увы, сделанного не вернешь.
        Она мысленно покручивала момент их встречи: «Может быть, броситься ему на шею… Я правда, никогда не пробовала так поступать… Но, если судить по модным любовным романам - в этом есть резон. Или сразу сказать, что с сыном - все впорядке. Боже мой! Ведь теперь Сергей думает, что я - последняя кокотка и умчалась к любовнику! Что я наделала?!»
        Ольга Викторовна достала из сумочки зеркало и внимательно посмотрела на свое отражение: да, синяк на правой скуле был слегка заметен, несмотря на примочки Фридриха Карловича и умелые косметические ухищрения. Она вздохнула…
        «А почему я решила, что он еще не уехал? - неожиданно опомнилась Ольга Викторовна. - Ведь он говорил, что во Владимире - по делам… И что же тогда? Где его искать? И имеет ли это смысл?»
        Графиня была готова разрыдаться от обиды и своего бессилия.
        - Сама во всем виновата: такого мужчину упустила! Сына вырастила неженкой! Чтобы сказал покойный граф?!
        Глава 13
        Ольга Викторовна вошла в «Ренессанс» и гордо прошествовала в свой номер. Как только она сняла шляпку и теплую накидку, отороченную горностаем, приказала Даше:
        - Сходи, узнай: не съехал ли еще господин Завьялов?
        Даша смиренно поклонилась, прекрасно понимая интерес госпожи: что говорить, Даша сама была неравнодушна к бравому майору…но, увы, - не по Сеньке шапка.
        Она спустилась вниз и поинтересовалась у портье.
        Тот усмехнулся:
        - Скажу вам по секрету барышня, сей господин только сегодня интересовался вашей хозяйкой.
        - Зачем? - удивилась Даша.
        - Ну, уж этого я не знаю. Просто спрашивал, не съехала ли она?
        Даша помчалась в номер и почти с порога выпалила:
        - Ваше Сиятельство, господин Завьялов еще здесь и, говорят, вами интересовался.
        У Ольги Викторовны учащенно забилось сердце. Она поняла: раз Сергей здесь, то непременно придет.
        И не ошиблась.

* * *
        Сергей Львович заехал в винную лавку и приобрел бутылку полюбившегося ему Совиньон Блана. Вскоре он входил в «Ренессанс».
        Предприимчивый портье, почуяв повышенный интерес постояльца к графине, бросился к нему:
        - Сударь, спешу сообщить вам, что интересующая вас дама прибыла недавно, не более часа назад, - сообщил он в надежде на вознаграждение.
        И Сергей Львович не обманул надежд портье, протянув за услуги десять рублей.
        Завьялов поднялся на второй этаж и замер около двери пятнадцатого номера. Так он стоял минут десять, не решаясь постучать. Наконец, Даша услышала стук в дверь.
        - Ольга Викторовна, к вам гости. Прикажите открыть?
        Графиня напряглась: неужели это Сергей? - нет, не может быть!!!
        - Даша, открывай… - с придыханием приказала она.
        Вошел Сергей Львович.
        Ольга Викторовна сидела на диванчике, она почувствовала, как вся обмякла, готовая упасть в объятия гостя.
        - Простите меня… - робко начал визитер. - Мы расстались с вами в такой спешке… Я очень переживал за вас…
        Ольга Викторовна протянула руку для поцелуя. Сергей Львович страстно ее облобызал.
        - Даша прими у гостя вино, - распорядилась хозяйка. - Вы опять купили Совиньон Блан? - игриво поинтересовалась она.
        - Да, мне показалось, оно вам понравилось, - ответил Сергей Львович, присаживаясь на диван с правой стороны от графини…и - о, ужас!
        Он в порыве чувств схватил Ольгу за руки и привлек к себе:
        - Отвечайте! Этот негодяй избивает вас?! Я вызову его на дуэль: право выбора оружия, так и быть оставлю за ним! Мне все равно: я отлично стреляю и фехтую!
        - Сергей! Умоляю вас, выслушайте меня!
        - Ничего не желаю слушать! Он издевается над вами! Я убью вашего лю… - Завьялов осекся.
        Ольга Викторовна рассмеялась:
        - Боже мой! Неужели вы думаете, что я покинула вас из-за любовника?
        Сергей Львович насупился.
        - А кто же такой этот - Николай Николаевич?
        - Мой сын, он упал с лошади…
        - Что?! - воскликнул Завьялов. - Ваш сын?! - он не верил своим ушам. - И у вас нет никакого люб…
        - Ну, договаривайте, Сергей Львович. Вы хотели сказать: любовника.
        - Простите меня, я слишком многое себе позволил.
        - Отчего же? Отнюдь! Вы имеете право знать: у меня есть любовник!
        Завьялов буквально подпрыгнул на диване, вскочил и бросился к двери.
        - Прощайте, сударыня! Впредь я не буду докучать вам своим присутствием!
        - Куда же вы, Сергей Львович? - Ольга Викторовна бросилась за ним. - Я не прощалась с вами, и вы меня не дослушали!
        - Ах, простите! Может быть, вы сообщите мне и имя вашего любовника? - саркастически поинтересовался Сергей Львович.
        - Конечно, это я и собиралась сделать. Итак, имя моего любовника: Сергей Львович Завьялов.
        Графиня с улыбкой воззрилась на опешившего гостя.
        - Что это значит? Это вы обо мне?
        - А, что есть еще один господин Завьялов, с которым я провела ночь?
        Сергей Львович бросился к Ольге и заключил ее в объятия.
        - Боже мой! Я так ревновал вас! Я мучался… Я люблю вас… - признался он и страстно поцеловал графиню.
        Даша, украдкой наблюдавшая за этой сценой из соседней комнаты, прослезилась.
        Наконец, когда долгий страстный поцелуй был прерван, Сергей Львович, все также, не выпуская свое сокровище из объятий, сказал:
        - Выходите за меня замуж…
        - Я согласна…
        Сергей Львович, наконец, ослабил хватку, выпустив предмет своих желаний.
        - Я хотел бы преподнести вам скромный подарок, - он извлек бархатный футляр из внутреннего кармана пиджака. - Позвольте, я открою…
        Ольга Викторовна с огромным интересом наблюдала за действием Сергея Львовича. Он открыл темно-зеленую бархатную коробочку, и перед взором восхищенной женщины предстало дивное украшение.
        - Какая прелесть! - воскликнула графиня и продемонстрировала знание драгоценных камней: - Это же - изумруды. У меня есть похожий браслет, принадлежавший еще покойной матушке. Теперь у меня будет полный гарнитур.
        - Позвольте примерить вам ожерелье?
        - Конечно, это доставит мне удовольствие, - Ольга Викторовна обворожительно улыбнулась.
        Сергей Львович накинул на ее нежную шею драгоценность и ловко справился с застежкой. Оно действительно смотрелось элегантно и безупречно. Завьялов не удержался и поцеловал графиню в шею, а затем обнял за талию, нашептывая ей на ушко:
        - Вряд ли я с серьгами справлюсь… Может быть, вы примерите их сами?
        Но Ольга Викторовна не спешила высвободиться из объятий любовника.
        - Да, но позже… Я хочу насладиться вашими поцелуями.
        От таких слов Сергея Львовича охватило непреодолимое желание овладеть Ольгой…
        - В прошлый раз я вполне сносно освоил крючки вашего платья.
        - На этом - кнопки и шнуровка…
        - Вы позволите повысить мне квалификацию? - невинно поинтересовался Завьялов.
        - Страстно желаю, - призналась графиня.
        И они удалились в спальню. Даша, дабы не смущать любовников, отправилась прогуляться.

* * *
        В то самое время, когда майор и графиня слились в любовных объятиях, к гостинице «Ренессанс» подъехала коляска. Из нее вышел высокий, худощавый, элегантный мужчина с пышными рыжими бакенбардами. Он подал руку своей прелестной спутнице, она с обожанием взглянула на своего роскошного спутника.
        Покинув коляску, вновь прибывшая пара вошла в гостиницу и записалась в гостевой книге, как «госпожа Полина Васильевна Треверс-Вересова и господин Адам Генрихович Треверс, супруги».
        Портье предоставил им ключи от номера «девять», что на втором этаже.
        Расположившись и немного отдохнув после дороги, супруги Треверс решили развлечься и спуститься в ресторан.

* * *
        Ольга возлежала на груди своего возлюбленного. Тот с удовольствием ощущал теплоту ее тела, вдыхал аромат ее волос…
        Сергею Львовичу казалось, что ради этого момента и стоит жить… «Почему они не встретились раньше, дано еще в молодости? - размышлял он. - А, может быть, в этом и есть тайный смысл жизни? - ибо все должно происходить в свое время…»
        Сергей взял руку женщины и нежно начал целовать ее аристократические пальцы.
        - Вы, верно, играете на фортепиано? - поинтересовался он.
        - Да, и весьма неплохо… Я непременно сыграю для вас, как только приедем в мое имение.
        - Мне стыдно признаться, но я ужасно голоден.
        - И я…
        - Может быть, пойдем в ресторан? Отметим нашу помолвку. Непременно наденьте мой подарок.
        - Хорошо…
        Ольга Викторовна выскользнула из-под теплого одеяла и накинула халат.
        - Даша! - позвала она, выйдя в гостиную, но горничной не было. - Даша!
        Дверь номера открылась, вошла горничная.
        - Ваше Сиятельство… - растерялась она.
        - Где ты была? - поинтересовалась графиня. - А впрочем, неважно. Помоги мне одеться, мы собираемся поужинать в ресторане.
        - Сию минуту. Что изволите надеть?
        Ольга Викторовна задумалась: нарядов, прихваченных с собой из многочисленного гардероба, было не так уж и много.
        - Терракотовое платье, оно лучше всех подойдет под изумруды.
        Вскоре Ольга Викторовна, облаченная в любимое терракотовое платье и новые драгоценности, вошла в ресторан под руку с Сергеем Львовичем, не собираясь скрывать их отношений.
        Проницательный метрдотель сразу же все понял: он прекрасно помнил историю с подвыпившим купцом, домогавшимся внимания графини.
        Любовники расположились за лучшим столиком в окружении экзотических растений и сделали заказ.
        После горячего Ольга Викторовна невольно начала рассматривать посетителей: с их столика открывался отличный вид на зал, в то время как сам он скрывался под сенью экзотики.
        Неожиданно она увидела мистера Треверса с некой весьма миловидной женщиной. Они так были поглощены беседой и вином, что выглядели совершенно счастливыми и беззаботными.
        «О! Это верно - его любовница. Странно видеть его здесь? А почему бы и нет? Мистер Треверс может жить, где ему вздумается. А вдруг Боголюбский вызвал его, как свидетеля? Возможно, ведь завтра днем - заседание… Ох, как неприятно! Поскорее бы все закончилось…» - размышляла графиня.
        - Душа моя, вы чем-то огорчены? - заметил Завьялов.
        - Да, мне предстоит закончить одно неприятное дело на днях. Мне не хотелось бы говорить об этом…
        - Как пожелаете, - Сергей Львович улыбнулся любовнице и отпил вина из бокала.
        Но Ольга Викторовна снова посмотрела в сторону Треверса. Завьялов уловил ее встревоженный взгляд и обернулся: и кого же он увидел?! За столом сидел мистер Треверс собственной персоной со своей, со всей видимости, уже женой - Полиной Васильевной Вересовой.
        - О! Вот так встреча! - невольно воскликнул Сергей Львович.
        Ольга Викторовна насторожилась.
        - Вы знаете этих людей?
        - Да, и вы как я вижу - тоже.
        - Прошу вас, Сергей, объяснитесь! - настаивала графиня.
        - Сей господин - бывший гувернер юного графа Ремезова, которого я имел несчастье оттрепать за ухо за непочтительность к взрослым. А дама - моя давняя знакомая Полина Васильевна Вересова. Как я полагаю - жена господина Треверса.
        По мере рассказа Сергея Львовича, у Ольги Викторовны все более округлялись глаза. Она пришла в неподдельное волнение.
        Завьялов заметил смятение женщины:
        - Помилуйте, что с вами! Отчего мои слова так взволновали вас? Или я чего-то не знаю? - предположил он.
        - О! Сергей, я право не знаю, что вам сказать…
        - Скажите хоть что-нибудь. Какое отношение эти люди имеют к вам?
        - Увы, прямое, особенно мистер Треверс…
        - Он оскорбил вас? Я пристрелю его или заколю как курицу! - горячился Завьялов.
        Ольга Викторовна, понимая, что ее любовник ревнив и горяч до крайности, решила признаться.
        - Обещайте выслушать меня спокойно.
        Слова графини насторожили Завьялова.
        - Это будет зависеть оттого, что вы мне скажите, - уклончиво ответил он.
        - Дело в том, что моя девичья фамилия - Морозова… А-а…
        Графиня смутилась. Завьялов невольно почувствовал подвох в ее словах.
        - Вы представились мне девичьей фамилией. Это я понял. И почему же, позвольте спросить?
        - Потому…потому, - медлила Ольга Викторовна с признанием. - Я - графиня Ремизова…
        У Сергея Львовича вытянулось лицо от удивления.
        - Как Ремизова? Почему Ремизова? Ничего не понимаю…
        - Я - Ольга Викторовна Ремизова, в девичестве Морозова. А во Владимир я прибыла, дабы подать жалобу на человека, избившего моего сына.
        У Завьялова закружилась голова.
        - Это, стало быть, - на меня.
        Тут настал черед Ольги Викторовны смутиться.
        - Да… Но дело в том, что я только поняла, что он - это вы… И…
        - А разве вы не знали имени того человека, который жестоко избил вашего сына?
        - Нет, я получила письмо от Треверса, где он указывал, что он…то есть вы находитесь в имении Митрофаново… Но Треверс не знал вашего имени…
        - Все ясно. Я не знал, что вы - та самая Ремизова, вы не знали, что я - тот самый злодей. Как интересно получается! - лицо Сергея Львовича постепенно наливалось кровью.
        Ольга Викторовна почувствовала неладное.
        - Сергей, но это же не изменит наших отношений?! - умоляюще воскликнула она.
        Завьялов медлил с ответом.
        - Отчего вы молчите! - негодовала графиня. - Это чистая случайность, поверьте мне!
        - Я молчу оттого, что опасаюсь: как ваш сын воспримет наши отношения?
        Ольга Викторовна облегченно вздохнула.
        - Имею я право любить и быть любимой?
        От этого вопроса Завьялов растаял.
        - Конечно, любовь моя. Но что же делать с заседанием суда, которое должно состояться завтра?
        - Отменить его уже невозможно. Поедем на него, и я заберу иск, вот и все, - констатировала графиня.
        - Прекрасно. Тогда не будем омрачать наш дивный вечер неприятными разговорами. Впрочем…
        Графиня замерла: что означает это «впрочем»?
        - Договаривайте, прошу вас.
        - Впрочем, если бы не тот случай в поезде… А ведь тогда на перроне я впервые увидел вас!
        - Но вы опять не договорили! - возмутилась графиня.
        - Ах, простите меня, слишком увлекся. Я хотел сказать, что если бы не ваш сын, которого я, пардон, оттаскал за ухо, то мы бы не встретились.
        - Да, это так…

* * *
        ЭПИЛОГ
        Ольга Викторовна и Сергей Львович уладили все формальности, связанные с судебным иском и отправились в имение Ремезово.
        По дороге Ольга Викторовна немного нервничала, правда, пытаясь скрыть это за напускной веселостью.
        Завьялов понимал, что его возлюбленная обеспокоена предстоящей встречей с сыном, да что говорить, он и сам испытывал неприятное чувство тревоги. По дороги у него было достаточно времени, дабы продумать о манере поведения с пасынком и его будущей судьбе. Неожиданно ему пришла замечательная мысль:
        - Ольга, душа моя. А как вы отнесетесь к тому, если я настоятельно попрошу вас определить Николая в кадетский корпус?
        Графиня улыбнулась.
        - Положительно. Но есть небольшое препятствие…
        - И какое же? - поинтересовался майор.
        - Николаю едва исполнилось четырнадцать, а в кадеты берут с пятнадцати.
        - О, дорогая, это не проблема. У меня в корпусе давние связи.
        - Ну, если так, то не стоит откладывать…
        Сергей Львович взял руку графини и поцеловал ее.
        - Я рад, что наша предстоящая семейная жизнь начинается со взаимопонимания.
        В родовое гнездо графини они прибыли ближе к вечеру.
        Николай вышел поприветствовать маменьку и каково же было его неподдельное удивление, когда он увидел ее под руку с тем самым «негодяем», чуть не оторвавшим его ухо.
        - Маменька, что это значит? - взвизгнул юный граф.
        Ольга Викторовна мило улыбнулась и предоставила возможность объясниться своему будущему супругу.
        - Сударь, я - без пяти минут ваш отчим. И примите эту новость спокойно, ибо все ваши отрицательные эмоции повредят не только вашей матушке, но и в первую очередь вам.
        Николай открыл было рот, дабы изречь очередную гадость, но не успел.
        - Не престало вам, Николай, перебывать старших, если вы опять не хотите получить очередную трепку. Да, новость такова: вы отправляетесь в Москву, дабы поступить в кадетский корпус, - сообщил Сергей Львович.
        - Ха! - нагло воскликнул юноша. - Мне еще четырнадцать, не дорос я до кадета!
        - Отнюдь, дорогой мой! Начальник кадетского корпуса - мой давний друг, так что по моей просьбе на нехватку года, он вполне закроет глаза. Но вот на ваше будущее поведение - не надейтесь! Напротив, я предупрежу его о ваших дурных наклонностях.
        Николай сник, ему показалось, что яблоко, которое он схватил из корзины майора, сыграло роковую шутку в его судьбе.
        - Маменька! Ну, хоть вы, меня пожалейте! - взмолился он.
        - Николай! Вы - уже взрослый человек, пора определиться с карьерой. Думаю, ваш покойный отец остался бы доволен нашим решением.
        - Собирайте вещи, Николай! Вы отправляетесь в Москву через два дня, - подытожил майор, - не стоит терять драгоценного времени.
        Николай чуть не плакал, ему казалось, что его жизнь закончена…

* * *
        После отъезда Николая в Москву, Ольга Викторовна и Сергей Львович обвенчались в домовой церкви имения. Свадьба и торжество были весьма скромными, присутствовали лишь: Аглая Дмитриевна, супруги Соболевы, госпожа Милошенкова и Фридрих Карлович.
        А после двух лет счастливой семейной жизни, благодаря связям графини, Сергей Львович стал генералом.

* * *
        Полина и Адам прекрасно проводили время в Вересово, часто наведываясь в охотничий дом. Однажды, уже в конце октября, Полина проснулась, еще было темно. Она спустилась в гостиную, достала из книжного шкафа свой дневник, еще раз перечитала его и… бросила в камин. Огонь мгновенно охватил его. Женщина с удовольствием наблюдала, как в этом пламени сгорает ее прошлое и былые обиды.
        notes
        Примечания
        1
        Юг Франции.
        2
        Имеется виду английский поэт Байрон. В данном случае «байровщина» подразумевает излишнюю сентиментальность.
        3
        Имеется в виду официальный представитель.
        4
        Мокошь - в древнерусском пантеоне женское божество.
        5
        Перевод Е. Солоновича.
        6
        Перевод Ю.Б.Корнеева.
        7
        Курс серебряного рубля постоянно менялся, но мог составлять четыре рубля ассигнациями.
        8
        У.Шекспир «Двенадцатая ночь, или что угодно» перевод Э.Л. Линецкой, 1959 год.
        9
        Филомат - человек, увлеченный науками.
        10
        Трувер - бродячий поэт в средневековой Франции.
        11
        «Волшебные животные. Зачарованный мир», ТЕРРА, 1996 год. Перевод М. Гутова.
        12
        «Волшебные животные. Зачарованный мир», ТЕРРА, 1996 год. Перевод М. Гутова.
        13
        «Волшебные животные. Зачарованный мир», ТЕРРА, 1996 год. Перевод М. Гутова.
        14
        Краги - высокие охотничьи сапоги из мягкой кожи.
        15
        Что здесь происходит? (англ.)
        16
        Как ваше имя, сударь? Вы подняли руку на самого графа Ремизова! Вы представляете, какие будут последствия?! (англ.)
        17
        Молодой человек вел себя недостойным образом. Вы его гувернер? (англ.)
        18
        Да, я имею честь служить семейству Ремизовых вот уже три года. И если Ее Сиятельство, графиня, узнает, как вы поступили, она отправит вас в Сибирь, несмотря на чин и военный мундир. (англ.)
        19
        Вам придется извиниться перед Его Сиятельством. (англ.)
        20
        Это произвол. Я буду жаловаться графине. Она вас отправит в Сибирь.
        21
        Я вас не понимаю.
        22
        О, свинья! Мерзавец! Мало того, что прострелил мне шапку, так еще и извинения силой вырвал!
        23
        Здесь имеются в виду «уши» кепи.
        24
        Здесь имеется в виду Англия.
        25
        Языческая богиня любви.
        26
        Дурной тон.
        27
        Стрит-флеш - пять последовательных карт одной масти. (Например, червовые валет, десять, девять, восемь, семь).
        28
        Фул-хаус - три карты одного ранга и пара. (Например, три двойки и два валета).