Девушка с букетом Татьяна Александровна Краснова
        Женские истории
        Варя Воробьева легко увлекалась, наделяя любимого мужчину достойными восхищения качествами. Два неудачных замужества немного отрезвили ее, но не отбили охоту вступить в новый брак. Все складывалось удачно: подруга детства познакомила Варю с интересным мужчиной. Олег Александрович Зотов заинтересовался Вариными картинами, а затем и самой художницей. Что и говорить, Зотов жених завидный - все у него есть и все продумано в жизни, но чего-то в нем не хватает, а тут еще Виктор Бояринов - странный человек, о котором в городе ходят самые противоречивые слухи, а Варю неудержимо влечет к нему…
        Татьяна Александровна Краснова
        Девушка с букетом
        Незабудки на соломенной шляпке
        Это было самое настоящее Большое Ухо. Варя поняла это, едва войдя в купе. Дрожал остывший чай в стакане, колыхалась занавеска на окне, за которым пролетали ночные деревья и редкие огни, а она, расположившись напротив попутчика и обменявшись с ним дежурным приветствием, говорила и говорила.
        Сначала о том, как спешила на последнюю электричку, а ее отменили, и как же повезло с этим поездом, идущим через Белогорск, удалось уговорить проводника - и вам тоже, правда? Потом о том, как давно она не была дома и как неожиданно собралась на эти праздники - День России, четыре выходных, и как теперь рада. Потом пришлось объяснить, почему же она из дома уехала, а упомянув о втором муже, нельзя было не поведать о первом.
        Первый раз Варенька Воробьева вышла замуж, как только окончила университет, и несколько лет купалась в счастье, ничего не замечая, даже того, что Андреев - хронический бабник. Когда же это обнаружилось, изумление сменилось ужасом, горем и, самое главное, брезгливостью. Потаскун был с позором выгнан. И Варя тут же снова вышла замуж, чтобы все вокруг, и, главное, Андреев, видели, как у нее все хорошо.
        И ведь этот первый встречный оказался мужчиной почти сказочным: непьющий, некурящий, прилично зарабатывающий, да еще и набожный к тому же. Варя не сразу поняла, что с Богом-то как раз не все в порядке, тем более что второй муж был не каким-нибудь бритоголовым кришнаитом, а стандартным с виду христианином, и даже фамилия у него была поповская - Боголюбов. Когда же до нее дошло, что он состоит в какой-то секте, Варя пришла в такой ужас, что даже не стала разбираться, в какой именно. Но тихий Боголюбов с просветленным взглядом и проникновенным голосом раз за разом приходил за ней и в родительский дом, куда она умчалась вихрем, и на работу, караулил на остановке, убеждая вернуться. Преследования длились дольше, чем само замужество, и конца им не было видно. И когда Варенька узнала от знакомой о вакансии экскурсовода в Переславле-Залесском, то без раздумий махнула в чужие края, только и успев перед отъездом снова сделаться Воробьевой.
        Попутчик внимательно слушал, не перебивая, не вставляя замечаний и не пытаясь перевести разговор на себя. И Варя увлеклась и говорила все быстрее, словно торопясь, что ее вот-вот остановят, и лишь иногда запиналась, вопросительно взглядывая на собеседника. Но тот только кивал. Она не ошиблась - это было идеальное Большое Ухо. Которое потом поедет дальше и все забудет, а ей зато теперь тем легче, чем больше она выплескивается. Варя и сама не ожидала, что в ней столько всего накопилось. Да ведь и намолчалась же она в этом Переславле! Два года без подружек, без семьи, вообще одна! Она представить не могла, что так получится. Казалось, наоборот, сейчас-то все и начнется - новое место, новые перспективы, новые знакомства, все новое. Но почему-то жизнь задалась монотонная: работа - дом - работа, друзей она не завела, ходить по вечерам оказалось некуда. И Варенька не только ни разу не вышла замуж, но даже просто никак не устроила личную жизнь!
        А ведь пыталась! Пыталась и с подходящим соседом знакомиться, и даже с водителем маршрутки! Одного приглашала розетку чинить, другому два раза в день строила глазки по пути на работу и обратно. И когда коллега из информационного отдела предложил ей помочь купить компьютер, сразу согласилась, хотя никакой компьютер не был нужен, а только брешь в небогатом бюджете пробил. Они провели вместе несколько бурных вечеров: увлеченно обсуждали, выбирали, листали каталоги, потом коллега долго возился в ее комнате, подключая и налаживая технику, потом обмывали покупку - и этим все и закончилось. Это не был для мужчины повод познакомиться. Коллега просто подрабатывал. И Варенька осталась с компьютером вместо личной жизни.
        Но попутчик узнавал совсем не об этом - перед ним разворачивались те же лучезарные, полные подлинной жизни картины, что и перед самой Варенькой в тот самый миг, когда герой ее романа попадал в ее поле зрения. Это было чистейшее вдохновение. С ней так было с детства. С тех самых пор, наверное, когда они с Леной, одноклассницей и лучшей подругой, прогуливались у озера, где гуляли все белогорские барышни и кавалеры. Просто зацепившись за кого-нибудь взглядом, Варя начинала представлять, как этот молодой человек вдруг к ней подходит, и как они знакомятся, и что друг другу говорят, и что будет дальше - весь захватывающий роман разворачивался перед ней в малейших подробностях. И если молодой человек в самом деле останавливался - а Варенька уже стала прелестной девушкой, черноглазой, нежно-белолицей, с ямочками на щеках и локотках - и в самом деле пытался познакомиться, она глядела на него с недоумением, потому что у нее с ним все уже было. Лена только смеялась - она прекрасно знала, что Варька не выделывается и ничего не изображает. Но картины, которые так ясно, так отчетливо возникали в ее голове, были
живее, чем реальность, блестящие диалоги, которые она слышала, так отличались от банальных слов, жужжащих над ухом! И так трудно было переключить внимание на того, кто стоял перед ней, - блеклую копию того, настоящего.
        В героях теперешних романов самым главным точно так же была та изначальная вспышка, из которой выстреливали, как серпантин, яркие ленты будущих событий, так что замирало сердце - и это не имело ничего общего ни с практически-бытовой, ни с физиологической стороной захвата подходящего мужичка. Эти иллюзорные знакомства были более подлинными, чем те, что происходили на самом деле, - особенно их безликие, скомканные окончания. Варя и комкала их, когда пересказывала Лене по телефону или сейчас попутчику, потому что о чем тут говорить - то ли дело о новом знакомом, с новым пылом! Лучшее, конечно, впереди! Главное - не уставать ковать свое счастье! И верная Лена, и пассажир ночного поезда узнавали о немного смешном романтичном соседе, который не сводил с Вари глаз, поднимаясь и спускаясь по лестнице, специально задерживался у почтовых ящиков, искал повод познакомиться, и вот, наконец, у нее сломалась розетка… И о лихом водителе маршрутки, который картинно тормозил, завидев ее на полпути к остановке, и строил ей глазки…
        Варя, не переставая говорить, сама удивлялась - она, оказывается, так популярна, у нее такая насыщенная жизнь! Странным при всем при этом было только ее прозябание в одиночестве - непривычное, непонятное, позорное и конечно же временное, от которого она теперь пытается сбежать. И куда - домой, в совсем маленький городишко, где все новости предсказуемы и заранее устарели, где бывшие одноклассники и не заглядывают на страничку «Одноклассники. ру», потому что и так постоянно сталкиваются на улицах. Это она знала точно - сколько раз лазила в Интернете, чтобы время убить. А потом звонила Лена и сообщала, что у кого и как… А впрочем, тут же нашлась Варенька, она не для разнообразия хочет домой, а просто соскучилась по дому, по папе. Соскучилась, понимаете?
        Поезд резко затормозил, и посыпались Варины пакеты с покупками, за которыми она бегала по Москве до последнего, слетела с полки новенькая шляпа - соломенная, с шелковой лентой и голубыми незабудками - из-за нее она и опоздала. Из незакрытой сумочки покатилась во все стороны мелочь и старинный пятак, который лежал там постоянно - к деньгам. Варенька подскочила, как мячик, и ойкнула, попутчик бросился все собирать, пробормотав что-то вроде:
        - Какая шляпа интересная…
        И кажется, готов был слушать дальше. Вот этот заурядный тип как раз из тех, кто не пробуждает ни капли фантазии, мимоходом отметила Варя. О том, что с ним было бы, если бы… даже в голову не приходит… Но тут он встал и откланялся. То ли в вагон-ресторан собрался, то ли в туалет - какая разница, ей скоро выходить. Надеть шляпку или в темноте ее все равно никто не увидит? Но она же такая новенькая! В пакете ее тоже никто не увидит! И Варя водрузила шляпку, тряхнув длинными черными локонами, кокетливо сдвинула на бочок, отдернула занавеску и повертелась перед отражением в оконном стекле.
        На платформу она соскочила, любуясь своей легкостью - Варенька всегда была легконогой, несмотря на приятную полноту, прямо как Анна Каренина. Анна Каренина без Вронского и даже без ушастого Каренина. Но это никак не мешало ей любоваться своим легким шагом. Нет, жизнь не кончена в тридцать один год! Все впереди!
        На платформе было темно, горел только один фонарь, но Варенька не успела струсить - она уже заметила папу, который ждал ее рядом с такси. Поезд уплывал вдаль вместе с Большим Ухом, а она сейчас окажется дома, по-настоящему дома!
        Виноградная веточка
        - Алё! Варь, это правда ты? Ты приехала? Вот молодец! На праздники?
        - Как получится, у меня еще кусок отпуска есть вообще-то, - отвечала Варя, не понимая пока, с кем говорит, и изо всех сил стараясь сделать голос бодрым и осмысленным.
        Но трубка догадалась:
        - Ты, наверное, еще спишь? Извини! Я просто так обрадовалась, когда услышала, что ты вроде бы приехала, и сразу захотелось проверить… Погода только не особенно - холод, дождь, но все равно отдыхать ведь лучше, чем работать.
        Варя, усиленно хлопая глазами, которые никак не раскрывались, посмотрела на часы. Конечно, еще только одиннадцать - такая рань, она собиралась спать до обеда! Когда только стало известно, что она уже здесь? Приехала ночью, никого не видела…
        - А я утром пошла в магазин, а там мне Мурашова сказала - а ей ее сосед-таксист, когда утром здоровался, - а ему девушка-диспетчер, через которую твой папа такси вызывал. Она, кажется, с тобой в одном классе училась, и узнала и папу, и адрес, и поняла, что папа тебя собрался встречать, - тут же последовало объяснение.
        Это Аня, с которой они несколько лет вместе работали в Белогорском музее, а Мурашова была их начальница. Все понятно. Сарафанное радио.
        - Ну, как твои дела? - начались неизбежные расспросы. - Замуж вышла? - Но, поняв, что Варя все никак не проснется, Аня поспешила распрощаться, пригласив к себе: у музейщиков понедельник - выходной, и она весь день дома, можно посидеть поболтать.
        Варя рухнула на подушку. Как же хорошо спать, привычно уткнувшись лбом в тумбочку! А дома никого, и знаешь, что никто не побеспокоит, и совершенно пока не знаешь, чем будет заполнен день, и он от этого как подарок. Это восхитительное утреннее незнание было самым главным в наступающих праздниках, которые при желании могли перетечь в отпуск, - и Варя погружалась в дополнительное блаженство, как в подушку… как в облако…
        Телефон опять взревел. Хорошо, папа предусмотрительно положил трубку на тумбочку, хоть вскакивать не приходится. А ведь мог бы догадаться и совсем отключить.
        - Варька, привет! Вставай-вставай, дрыхнешь небось, знаю я тебя! Я сейчас в Москве, на ВВЦ, вокруг так шумят, ничего не слышу! А потом совсем времени не будет, вот я сейчас и звоню.
        Это была Лена. Наверняка на какой-нибудь выставке или ярмарке - у нее своя фирма по ландшафтному дизайну, и она не пропускает никаких профессиональных сборищ. Кто-кто, а Лена знала о Варином приезде заранее, но раз она в Москве, значит, это на весь день, и встретиться сегодня вряд ли удастся. Варя даже взгрустнула.
        - Ты как вчера добралась, нормально? Начала отдыхать? Погода только подводит, когда лето начнется, непонятно… А как сама? Замуж вышла?
        - А что, есть варианты? - не растерялась на этот раз Варя. - Можешь что-то предложить?
        - Конечно, потому и спрашиваю! - кричала Лена. - Может, уже не надо? Кандидатура - о-го-го! Я к твоему приезду подготовилась, не то что некоторые!
        - Ой, а кто? А что? - заторопилась Варя, уразумев, что это не шуточки и подруга в самом деле подготовилась.
        - Увидимся - и все узнаешь, - начальственным тоном отрезала Лена, - сейчас все равно не слышно ничего. Может, вечерком, если я успею пораньше вернуться. Созвонимся!
        Варя засмеялась и, перевернувшись на живот, уставилась в тумбочку. В полированной стенке отражалась очень даже симпатичная барышня, пикантно взъерошенная, с таким круглым, таким аппетитным плечиком - да что же пропадает такая красота! Кто-то должен увидеть это все и ахнуть! И кажется, так оно и будет прямо сегодня - сколько там осталось до вечера? Можно покружиться по комнате: птички на обоях детских еще времен почти щебетали, полы цвета яичного желтка казались теплыми и залитыми светом, хотя солнца не было, их так и хотелось попробовать босой ногой. Но ноги сразу попали в тапочки, такие мягкие, такие меховые. В которых можно дотопать разве что до дивана, в крайнем случае - до кухни.
        А на кухне - ее любимые обсыпные булочки с повидлом, на подоконнике - аккуратная стопка газет, папин «АиФ», как всегда, и местные - это тоже для нее. Под шапкой «Белогорские вести» крупный заголовок: «Растет и хорошеет наш край». Варя задумалась с кружкой кофе в руках.
        С чего бы ему расти, родному краю? И каким образом? Первая мысль - Белогорск объединяют с Москвой. О-го-го! Жизнь начинает бурлить, открывается «Макдоналдс», тянут ветку метро. «Станция Белая Горка! Осторожно, двери закрываются! Следующая станция - Сосновый Бор». А может, их город ведет захватнические войны? Хорошо бы он тогда прирос какими-нибудь тропическими землями! Теплое море, острова, коралловые рифы… Все бы брали отпуск зимой и ездили наслаждаться. Это не то что двенадцать градусов за окном - спасибо, что тепла, плюс дождик, как сейчас. Хотя отдыхать - в самом деле не работать.
        Варя нисколько не была расстроена из-за ранних звонков и нахмуренного неба - это каким-то образом вписывалось в непредсказуемость предпраздничного утра. И потом, ее так все любят, всем так не терпится с ней поговорить! А горячий кофе, диван и осенняя погода - в самом этом сочетании пряталось еще что-то хорошее. Она догадалась почти сразу и догадке обрадовалась: настоящая осень, простуда и не надо идти в школу - вот что!
        Как раз на этом самом диване, классе в пятом, она первый раз и увидела волшебные деревья. Ей, болящей, дали виноград, который быстро кончился, а оставшиеся веточки были точно такими же… если поставить их вертикально… как голые деревья за окном! И крошечная сморщенная виноградинка болталась, словно уцелевший листик! Варя быстро нашла картонку, пластилин и устроила из маленьких деревьев печальный облетевший сад и устелила его настоящими опавшими листьями, которые тут же насобирала, приоткрыв окно и опасливо оглядываясь, с железного подоконника. И нащипала ваты из диванной подушки и бросила на веточки первый снег. Мама, заглянувшая в комнату, ничего не сказала, только принесла учебники и домашнее задание, которое продиктовала по телефону Лена.
        Но Варю было уже не остановить. Открытия шли одно за другим. Сначала она увидела, что отдельный листик выглядит как целое дерево, со стволом и кроной, причем каждый - как его родное дерево, и можно составить из них разноцветный лес или парк. Потом оказалось, что лепестки некоторых цветов - точь-в-точь крылья, и ее лес можно населить птицами и порхающими бабочками, полупрозрачными и трепетными. Потом она поняла, что в дело годятся еще и стебельки, хвоинки, семена, кленовые и липовые крылышки - любой растительный материал. И если на темно-синюю бумагу положить ярко-оранжевый цветок вроде георгина, под ним, в рядочек, несколько отдельных лепестков, а рядом - светлый изогнутый листик ландыша, то это будет уже расплавленное вечернее солнце, опускающееся в море, солнечная дорожка на волнах и летящий, подсвеченный парус. И эта картинка будет не такой, как нарисованная, а еще интереснее, а ее краски - еще живее, потому что вобрали в себя живое солнце.
        Причем нарисовать то же самое было бы гораздо проще и быстрее - но Варя готова была часами передвигать по листу бумаги свои сокровища, дожидаясь, пока они расположатся тем самым единственным рисунком, который угадывает только она. Ей казалось, что этим чудодейством занимается она одна на целом свете, и, если не сделать картину, ее просто не будет - не появится же она сама собой. И умрут хрупкие засушенные лепестки, и превратятся в простой мусор ее травинки и веточки, как бесчисленные стебли и ветки в лесу, на дорожках, под ногами, под метлой дворника. Которые - все! - могли бы стать картинами, если правильно расположить их на бумаге… Тогда еще не было специальных книжек по этому виду искусства, но Варя готова была постигать все сама, ей не надо помогать - только бы не мешали!
        - Опять горы пыли и мусора?! - грозно вопрошала мама. - Мы же договаривались! Рабочий стол - это святое место, и его надо содержать в чистоте!
        И Варя кидалась за влажной тряпкой - грозные напоминания были все-таки лучше, чем уборка, которую, потеряв терпение, производила мама. Один раз Варя увидела, как она, помыв пол в ее комнате, с досадой встала перед столом, где конечно же все лежало так, как нужно было для работы, но выглядело как беспорядок, - и размашисто, той же половой тряпкой навела чистоту. И возражать было бесполезно - мама всегда точно знала, что кому следует делать, и Варя, помимо обвинений в нарушении договора об уборке, услышала бы, что она занимается ерундой, вместо того чтобы учить таблицу умножения или слова с непроверяемыми гласными - и таблица, и слова были крупно написаны на ватманских листах и развешаны по стенам.
        Папа не противоречил маме, но и не присоединялся, и на таблицу умножения не указывал. Он незаметно откладывал для Вари куски обоев, оставшиеся от ремонта, сверлил в листе фанеры, под которым сушились растения, дырочки для вентиляции, потихоньку освободил для сушки место на чердаке и починил протекающую крышу. Папа, который никогда не приносил с работы даже карандаша, однажды чуть не попался на колхозном поле, где с риском для жизни обдирал кукурузные початки - листья, которыми они обернуты, были прекрасным фоном для картин из цветов. Газеты, нужные в больших количествах, чтобы перекладывать растения, сохнущие под прессом, аккуратно складывались в стопочку на подоконнике. И складываются по сей день.
        Варя еще раз фыркнула на «Растущий и хорошеющий край», глянула за окно - как будто уже не капает. А не забежать ли в самом деле к Ане? До вечера все-таки еще долго.
        Засохший лист
        Из зарослей шиповника выглядывали остроносые мордочки нераспустившейся сирени. Они так же недоуменно смотрели на Варю, как и Варя на них. Никогда такого не было, чтобы сирень в это время не зацвела! В мае Белогорск всегда клубился сиреневыми облаками всевозможных оттенков, в июне их сменяли белые и розовые волны шиповника. А сейчас Варя шла по абсолютно бесцветной улице, шла налегке, не считая зонтика.
        Папку с файлами, купленную вчера в Москве, пришлось оставить дома. А ведь как предвкушались бесцельные летние блуждания с пощипыванием там и сям приглянувшихся цветков, веточек! С собой при этом обязательно должно быть несколько твердых папок - для нежных бутонов и мягких стебельков и для более грубых листьев и веток - иначе домой принесешь труху. А теперь получается, что все принадлежности, аппетитно пахнущие новеньким, за которыми она так вдохновенно бегала в лавку для художников, в канцтовары и прочие магазины, будут валяться дома, ненужные. И нежно-голубой крепдешиновый сарафан и соломенная шляпка - тоже. Не от холода же ее надевать. А серебристый плащ в такую хмарь казался просто серым.
        Погода, о которой говорили с Варей обе подруги, была для нее не проходной темой, а самой главной. Лето кормит весь оставшийся год запасами материала. А если и дальше так пойдет, что запасать-то? И когда? Ни в дождь, ни после дождя растения не собирают.
        В заплаканном парке зонтик пришлось раскрыть, потому что капало со всех деревьев, но небо неожиданно просветлело, и Варя зашагала бодрее, прикидывая, как срезать путь до Аниного дома. Аллея разбегалась на две дорожки, и на одной из них, на сыром асфальте, была нарисована мелом стрелка и крупно написано: ТУДА. Ну, туда так туда.
        Ее обогнала женщина с прогулочной коляской, загорелая, несмотря на холод, одетая в бриджи и майку, на которой сзади написан целый текст, и Варя, ускорив шаг, прочитала:
        «Большое спасибо, НО:
        • мой ребенок любит возиться в грязи,
        • ему не холодно,
        • он делится игрушками, только когда сам этого хочет,
        • он не хочет братика, равно как и сестричку,
        • я прочитала очень много книг о воспитании детей».
        Варя невольно зауважала независимую женщину, бесстрашно отрицающую весь мир, уже открывший рот, чтобы сказать ей что-то. Сама она, пожалуй, не решилась бы даже спросить у нее, сколько времени. Вполне вероятно, что прозвучит: я говорю, сколько времени, только когда сама этого хочу… я сейчас думаю о других вещах… я покупала часы совсем не для этого…
        - Варька! Привет!
        Дорожка и женщина с коляской привели ее на обширную детскую площадку с песочницей, разноцветными современными горками. Там копошились малыши в таких же разноцветных комбинезончиках. Молоденькие мамаши и даже несколько папаш сбились в кучку. А перед Варей стоял Андреев и расплывался в своей фирменной, чуть плутоватой улыбке:
        - Привет! Как дела? Замуж вышла?
        За него цеплялся карапуз с плутоватой рожицей, не оставляющей сомнений в их родстве.
        О том, что бывший супруг завел новую семью, папа Варе уже сообщал, а вот о появлении Андреева-второго почему-то нет. Или сам не знал, или пощадил ее самолюбие. Выходит, те два года, что она помирала с тоски в Переславле, Андреев тут успешно размножался! Когда она сама сочеталась вторым браком, их счет стал один - ноль в ее пользу, а теперь два - ноль - в его!
        - Что это ты тут возишься в песочнице? Ты же терпеть не можешь детей, - отбрила Варя. - Ты же их никогда не хотел!
        - Ну, мало ли чего я говорил, - глазом не моргнул Андреев, - а ты бы взяла и родила, я б с твоим сейчас гулял.
        Варя задохнулась по-настоящему и ничего не могла ответить, потому что это уже не было просто перебрасывание словами-мячиками. Выходит, элементарная порядочность - это то, над чем потешаются, и в семейной жизни надо было ловчить, вроде самого Андреева? Он шляется по выдуманным командировкам и врет про авралы на работе - а ей надо было подсуетиться и поставить его перед фактом, использовав ребеночка как ловушку, чтобы привязать муженька к себе… Варя беспомощно стояла на месте, не в силах ни придумать достойный ответ, ни развернуться и уйти, а Андреев еще и добил:
        - Зря ты тогда погорячилась! Жили бы да жили, как все живут, нечего было придавать значение всяким пустякам. - Говорил он громко, просто потому, что никогда не умел разговаривать тихо, и женщины у песочницы стали коситься на них. - А знаешь, правду говорят, что первая жена - самая лучшая! Под присягой могу подтвердить! Надо нам с тобой…
        - Погоди, - оборвала его Варя и опустилась на корточки.
        В траве вздохнул, глядя на нее снизу вверх, скелетик прошлогоднего листа. Между его прожилками непонятно как уцелела истонченная, бесплотная серебристая ткань. Варя осторожно подняла его за ножку - он весь дрожал, но не рассыпался, видимо благодаря влажности. Это было зимнее дерево - одинокое, съеженное, с просвечивающей паутиной тонких ветвей! К нему был нужен такой же одинокий, скудный белый фон - и больше ничего. Оно было самодостаточным и завершенным. Варя редко видела будущие картины вот так, сразу, обычно просто набирался материал, и уже из этой кучи-малы начинали наплывать идеи, фрагменты… Какой же он молодец, что долежал, дождался, все вытерпел - и сумел так на нее взглянуть, что и она его увидела!
        - Ну-ка, дай сюда.
        Она отобрала у растерявшегося Андреева газету и бережно вложила в нее находку. Ничего, другую купит.
        - Варька, надо посидеть в интимной обстановке, отметить встречу! - орал вслед Андреев, не стесняясь мамаш в песочнице. - Не пожалеешь! Я тебе звякну!
        Какой же мерзкий, наглый голос! И это от него у нее когда-то переворачивалось все внутри?! Это его она каждый раз, подбегая к телефону, надеялась услышать?! Это перед ним, энергичным, оглушающим - даже когда Андреев шептал! - не могла устоять?!
        Варя неслась по аллее почти бегом. Анин дом - высокая светлая «подковка» - уже маячил впереди, но идти до него было на самом деле минут десять. Не хватало еще Боголюбова повстречать, которому тоже небось все мнится интимная обстановка: «Варенька, ты для меня как была женой, так и осталась, для меня все эти формальности ничего не значат»…
        Десятиклассница Аня занималась в музейном кружке по искусству, когда Варя уже пришла в музей после университета работать. Потом Аня приходила на практику, и, поскольку она поступила в тот же университет на то же искусствоведение, им с Варей всегда было о чем поговорить.
        Кружок с незапамятных времен вела Лариса Ивановна Мурашова. Варя тоже успела в нем позаниматься. Ее отвела туда мама, прихватив стопку Вариных картин.
        Мама была человеком решительным и увлеченным. Она воспитывала дочь по системе Никитиных, которую проштудировала от корки до корки. Летом и зимой Варька должна была ходить по дому босая, обливаться холодной водой, делать гимнастику на шведской стенке, которую устроил папа. Читать она, кажется, умела всегда, и за ней зорко присматривали, чтобы не задерживалась на разглядывании картинок, а читала, не отлынивала. Таблица умножения тоже была крепко вколочена в голову на ранних стадиях, хромая только на семь и на восемь - соответствующие ватманские листы висели на стенах чуть ли не до Вариного замужества. На кухне также висели английские неправильные глаголы и немецкие склонения. Спасения не было нигде. Мама размышляла, не заняться ли на опережение химией, и уже начала писать на ватманах формулы.
        В школу Варька пошла даже не в шесть лет, а в пять - чего было держать такого продвинутого ребенка дома, тормозить его развитие? Учителя гордились чудесной девочкой, так же как и мама. И теперь Варе, помимо обязательных индивидуальных занятий, приходилось еще и готовить уроки, просиживая за детским письменным столиком. Его сделал папа, и за порядком на нем надо было строго следить: беспорядок вокруг человека отражает беспорядок в его мыслях. Иногда Варька печально оглядывалась из-за стола на диван с игрушками и один раз перехватила папин взгляд, который перехватывал ее взгляд. Кажется, он тоже был печальным.
        Бабушка, как и папа, никогда не выражала сомнений в маминой системе воспитания. Варя только находила иногда конфетки в кармане пальто, по дороге в школу.
        А после начальной школы все кончилось вместе с запасом знаний, которыми Варю напичкала мама. Она больше не была чудесной девочкой. И оказалась не в силах глотать информацию по целой куче предметов. Но из класса ее не выгнали, потому что успевала Варька все-таки не ниже чем на три с плюсом. А мама считала, что она со всем бы продолжала прекрасно справляться, если бы не вздорное увлечение, перешедшее все границы. Вся стройная система воспитания и образования дочери, на которую было потрачено столько сил, рушилась на глазах. Закаленная, спортивная девочка превращалась в сдобную пышечку. Разумный, послушный человечек - в нелепую мечтательницу с потусторонним взглядом. Открытого бунта не было, но Варька цеплялась за свои картинки с пугающим упорством, как помешанная.
        И мама взяла дочь за руку, картинки - под мышку и потащила их к Мурашовой, заведующей отделом живописи Белогорского музея. Художественной школы в городе не было, но был кружок по искусству, который вела Лариса Ивановна. Она говорила со школярами об Античности и Средневековье, о древнерусских иконах и импрессионизме так страстно, словно они были увлечены всем этим так же, как она сама, и по меньшей мере собирались писать докторскую диссертацию. Она приносила из дома ценные книги и альбомы и приглашала на занятия настоящих живых художников. Она возила своих учеников в столичные музеи, а летом - по Золотому кольцу. Ее воспитанники водили экскурсии по Белогорской усадьбе, где располагался музей, и поступали на искусствоведение в то время, когда все рвались в экономисты и юристы. И вот теперь перед ней, ожидая приговора, стояла перепуганная Варя.
        Женщина с короткой стрижкой и резкими чертами лица, больше похожая на спортсменку, чем на музейную даму, стремительно просмотрела картины из цветов. Казалось, она все понимает мгновенно, только прикоснувшись к очередному листу, еще до того, как бросает на него прицельный взгляд. На лице ее впечатления никак не отражались. Решение было кратким и деловым.
        - Есть способности - надо заниматься. Интересуешься прекрасным - изучай его. - Фразы звучали отрывисто, по-командирски.
        Варя впервые услышала слово «флористика», и еще ей был вручен необъятный альбом с репродукциями, чтобы увидеть, как разные мастера работают с цветом, и продиктовано расписание занятий.
        Лариса Ивановна сразу понравилась маме - такой же жесткий, четкий человек, как и она сама. Ей не страшно передать Варьку с рук на руки. Девочка заметила, что мама вздохнула с облегчением: для таких, как Варька, есть специальные места, есть те, кто не считает ее странноватой. Значит, можно каким-то образом довести ее до ума и поставить в ряд с людьми, даже если она не выучит химические формулы! Торопливая благодарность за все это тоже была заметной.
        Но Варя тут же оставила свои наблюдения без внимания - что это было в сравнении с неожиданным благом, которое на нее свалилось! Одобрение Мурашовой было охранной грамотой. Теперь не надо заниматься любимым делом украдкой, не надо саму себя корить за то, что она делает не то, что положено. Не надо страдать, что мама потратила полжизни впустую и не защитила кандидатскую диссертацию. Убирать ватманы со стен, пожалуй, рановато, но не смотреть на них уже можно. А против прекрасного, живописи и музеев Варя ничего не имела. К тому же она впервые перестала быть младше всех. Наоборот, со временем у нее даже появились младшие подружки, вроде Ани. И все охотно общались не с чудесной девочкой, что было только маминой заслугой, - а с самой Варей, талантливой, смешливой, обаятельной!
        Розы и гвоздики
        Анина «подковка», разноуровневая, ступенчатая, от пятого до двенадцатого этажа, выделялась на фоне серых хрущоб. Узорчатый железный забор и охранник добавляли солидности. Страж пропускал во двор, только предварительно связавшись с хозяевами. Во дворе, в подъезде, а потом в лифте - везде Варя видела оживленные молодые лица, букеты в нарядных упаковках. И все поднимались на тот же этаж, что и она. И все устремлялись в одну и ту же дверь, напротив Аниной квартиры. А дверь даже и не закрывается, и Аня неожиданно выглядывает оттуда и машет рукой:
        - Иди сюда! Представляешь, Игорек теперь мой сосед, переехал сюда с семейством! Зайди на минутку, я сейчас!
        Варю не надо было упрашивать, и она оказалась на новоселье. Вот он, подарок сегодняшнего дня! Сейчас вмиг забудется явление Андреева. Против новых знакомств она тоже ничего не имела и с ходу запоминала кучу имен, фамилий, дружеских и родственных связей - в голове профессионального экскурсовода мог уместиться вагон информации. А с Аней они еще успеют посидеть.
        - Правда, здорово? Вам нравится? Мы раньше жили в этом же доме, только в другом подъезде и на первом этаже, одни ноги и колеса в окошке мелькали. А теперь - целый город видно! - Счастливый хозяин щедрым взмахом руки указывал Варе на панораму Белогорска.
        У Вареньки перехватило дыхание. Перед ней разбегались крыши и дороги с разноцветными автомобильчиками, а необъятный парк был похож на ее же картину, сделанную давно, еще до отъезда - со всеми клумбами и аллеями, - хотя она тогда не видела парк сверху, а только воображала. А еще дальше, среди зелени, крыши были совсем игрушечными, двускатными, серебристыми - целый ряд маленьких зеркалец - ее улица! Чуть в стороне - Благовещенская усадьба с искоркой колокольни!
        …Она, Варя, проснулась в свеженькой комнате, пахнущей ремонтом, с тем же ощущением счастья, как просыпается каждый день, с тех пор как они с Игорьком - с ее Игорьком - сюда переехали. И они опять застыли перед окном, забыв о делах, и смеются ни о чем, и весь мир лежит под их ногами, и Игорек любуется на свой «лексус» - тоже новенький…
        - …Мы его сегодня тоже заодно обмываем, - вернул ее в реальность голос хозяина. - Жалко, на работу нельзя ездить - я совсем рядом работаю, в двух шагах. Интернет-кафе рядом с парком, знаете? Как, вообще никогда не были? Заходите обязательно, я вас приглашаю! Кафе «Три пескаря», и наш зальчик с того же входа, уютный такой…
        И какой бизнес у него красивый, современный! И деньги, должно быть, лопатой гребет! И ничего, что сам такой маленький, худенький - Варя не отказалась бы ни от такого мужа, ни от такой квартиры. Но и то и другое уже занято. Так всегда.
        - Угощайтесь, пожалуйста! Шампанское какое любите, сладкое? А газету вашу можете сюда, на столик положить.
        Это жена Игорька, такая же маленькая и худенькая. Вдвоем они похожи на парочку подростков. А кто-то из гостей обмолвился, что их сыну, которого по случаю пирушки куда-то отправили, уже два года. Все успевают, кроме нее!
        И Варенька с аппетитом набросилась на маленькие заварные пирожные, предложенные хозяйкой. Ей составили компанию девочки-студентки - младший брат хозяйки привел своих подружек. И хотя Варя была почти в два раза их старше, их болтовню она поддерживала совсем не из вежливости, ей было так же интересно - если честно, она до сих пор оставалась семнадцатилетней барышней, чувствовала себя в этом возрасте комфортно и взрослеть и скучнеть не собиралась.
        - «Вести» читаешь? - обратила внимание на Варину газету одна из девочек, Зоя. - А Катя там работает!
        - Мою полы, - подтвердила Катя.
        Подружка засмеялась:
        - Хорош прикалываться! Не слушай ее, она статьи пишет. Вот возьмет и о тебе напишет что-нибудь!
        - Ой, как это, наверное, здорово - в газете работать! - восхитилась Варя искренне - девочка Катя была милая, и подозрительно расползающийся родной край сразу перестал быть потешным. А может, это он в небо прет, прирастает новыми коммерческими этажами? - А обо мне уже писали в газете, только не в местной, а в областной! - похвасталась она.
        Неустанными трудами Мурашовой работы ее учеников - тех, кто занимался не только теорией искусства, - появлялись на всевозможных выставках и конкурсах. Варины флористические картины дважды выставлялись на ВВЦ и действительно были упомянуты в газетном обзоре.
        - Как - ты… вы… та самая Воробьева? - ахнула Катя. - В нашем музее, где современное искусство, в фойе - это твое панно висит, «Осенний парк»? - И радостно объяснила оглянувшимся на ее возглас: - Я в детстве могла смотреть на него часами! Там же все как настоящее - и аллеи, и клумбы, и дерево любви!
        Несколько гостей с тарелками в руках переместились к ним, и пошли привычные для Вари расспросы и комментарии: а трудно делать такие картины? а кто ее научил? а я тоже в детстве собирал гербарий… Она отвечала с удовольствием и сникла, только когда хозяйке пришло в голову:
        - А у нас столько цветов, смотрите! Они же все равно завянут! Может, возьмете что-нибудь для ваших картин? Не стесняйтесь, берите! Любые выбирайте! Я вам потом заверну!
        Варе часто поступали такие предложения. И каждый раз она не могла набраться храбрости и отказаться. Срезанные цветы, постоявшие в воде, для флористических композиций не годятся - высушенные, они быстро потеряют цвет. К тому же в одну вазу воткнули и розы, и гвоздики, и тюльпаны, а они с трудом переносят друг друга, и на глазах друг от друга отстраняются, и гибнут на глазах - и ни гости, ни хозяева этого не замечают… Но люди предлагали ей это с таким энтузиазмом, от души! Проще было взять, принести цветы домой и тоже поставить в вазу. И Варя, поблагодарив, протянула руку к следующему блюду с пирожными - корзиночками с кремом.
        В прихожей раздались новые голоса - одни гости приходили, другие уходили, у кого-то отпуск и куча времени, а у кого-то рабочий день и обеденный перерыв. Почти все друзья хозяев были молодыми и веселыми, солидные родственники среди них совсем затерялись. И кажется, полно таких, как Варя, случайно зашедших на огонек. А хозяин только рад, и каждого вновь прибывшего подводит к окну и с гордостью показывает великолепный вид и чистенький зеленый «лексус».
        Варя оглянулась - ее девочки уже стояли на балконе, вместе с курящими, и оттуда раздавался неторопливый мужской голос:
        - …нет, правильно так: наставляемый на пути любви, достигнув его конца, увидит нечто удивительно прекрасное, нечто вечное - то есть не знающее ни рождения, ни гибели, ни роста, ни оскудения. Только это не Ницше, а Сократ в изложении Платона…
        И в голосе подрагивают едва заметные вопросительные интонации, словно умник интересуется, надо ли продолжать. Тоже нашел, чем развлечь девушек! Если к пути любви приложить Ницше или тем более Сократа, сейчас все разбегутся с балкона. Может, Катю и Зою пора выручать? Тут сзади послышался какой-то монотонный скрип. Варя оглянулась.
        На диване сидела Баба-яга в цветастой шали. Должно быть, почтенная родственница. И недовольно бубнила, хотя никто ее не слушал, что порядка в доме нет, что надо сидеть за столом, как положено, а не бегать с кусками по комнате, и что всю улицу собрали, а к родным никакого уважения, зачем было тогда приглашать, и что она икону подарила, ценную, а ее небось и в красный угол не повесят, в кладовку засунут куда-нибудь.
        Варя разглядела икону на столике с подарками - Георгий, пронзающий змия. Причем змий натуральный - огромная змея, а не обычный дракон с лапами и перепончатыми крыльями. И не под старину, а действительно старинная - не совсем облупленная, но реставратору есть к чему руки приложить…
        - А это и правда может быть ценная вещь, - сказала она пробегающему мимо Игорю, - показали бы специалистам. На суздальскую школу похоже. Уж во всяком случае, не новодел, наверное, начало девятнадцатого века.
        - Еще бы, - отвечал Игорь не глядя и возясь с пробкой шампанского, - не удивлюсь, если каменного. У бабы Нюры вся изба - лавка древностей.
        А бабка, косясь теперь уже на Варю, опять принялась ворчать. Но ее заглушил чей-то возглас:
        - Вот эта машина? Зеленая? Которая из ворот выезжает? Игорек, это точно твой «лексус»?
        Варя повернулась к окну. Зеленый красавец плавно разворачивался, а его хозяин смотрел оторопело с седьмого этажа и на себя заодно взглядывал, не понимая, как это он может быть одновременно и здесь и там. Машинально сунув руку в карман, вытащил ключи - а потом с воплем кинулся к дверям. Несколько человек посообразительнее побежали следом, остальные постепенно присоединились к ним, уточняя друг у друга: «Угнали?» - «Угнали».
        Комната опустела. Варя, не в силах бежать после угощения, вышла на балкон - весь двор как на ладони, отлично видно и то, как несколько гостей на машинах бросились в погоню, и то, как Игорь вне себя трясет охранника. Небось футбол смотрел, мерзавец, вон у него до сих пор телевизор орет. Катя, тоже стоящая на балконе, рядом с Варей, не поддалась общей суматохе и в милицию звонит по мобильнику. Вот молодец, догадалась!
        Скоро народ потянулся со двора обратно, и Варя вернулась в комнату. Все утешали, как могли, поникшего Игоря.
        - Что же это мы, как дураки, все выбежали, - заметил кто-то. - Квартиру пустую оставили.
        Варя попыталась пошутить:
        - А вы подарки посчитайте! Не пропало, случайно, чего-нибудь?
        Жена Игорька машинально оглянулась на столик. И вдруг заморгала:
        - Что это? Ерунда какая! Иконы не вижу…
        Теперь уже все собрались вокруг столика и стали перебирать и разглядывать свертки.
        - И правда, нет, - пожал плечами Игорек. - Да переложили куда-нибудь. Кому она нужна!
        - Кому-нибудь да нужна! - заскрипел вдруг старческий голос. - Не ты ли, милая, говорила, что она много денег стоит? Да ты ведь все время здесь была, никуда не уходила!
        Варя растерялась, обвела глазами компанию - все смотрели на нее. Что за ерунда? Что они о ней думают? Боже, ведь только что все было так, как и должно быть, - приятно, легко, с авантюрной перчинкой - и вдруг сместилось, съехало и поползло совсем не туда. Как будто она свернула не на ту дорожку. Варя уже почувствовала, что начинает покрываться пунцовыми пятнами, и Аня тревожно взяла ее за руку, но тут раздался спокойный Катин голос:
        - И я никуда не уходила. Мы обе с балкона смотрели. Чего выбегать-то, какой от нас толк?
        - А вот от нас есть толк, да какой! - В комнату ввалились друзья Игоря, пустившиеся в погоню за похитителем. - Нашли мы твой «лексус»! Стоит в тупичке за гаражами. Далеко не ушел!
        - Пустой?
        - Пустой. Черт их знает, пошутили, что ли?
        Игорек, еще боясь радоваться, поспешил к своему сокровищу, отмахиваясь от ведьмы в шали, которая продолжала указывать на Варю и Катю и повторять свои гнусности.
        Варя все-таки покрылась пунцовыми пятнами. Она распахнула обе руки, демонстрируя, что ничего не прячет за пазухой. Схватила свою газету. И пулей вылетела из злополучной квартиры, не слушая ни извинений молодой хозяйки, ни уговоров Ани.
        А как все начиналось хорошо! А какие пирожные были отличные, не приторные, с орешками!
        Утиная трава
        Растрепанная и сердитая, Варя приближалась к дому почти бегом.
        - Ты чего так запыхалась?
        Папа в старой клетчатой рубашке с закатанными рукавами стоял у калитки. Вчера он выглядел как обычно, а при дневном свете оказалось, что волосы у него стали совсем седые, а лицо, наоборот, темное - загорел, как индеец на огороде, загар еще с прошлого лета, наверное, остался. И то, что отродясь он был белолицым брюнетом, как и Варя, можно было бы доказать только с домашним альбомом в руках - настолько он стал не похож ни на дочь родную, ни сам на себя. Только черные глаза распахнуты доверчиво, совсем как у Вари, и толстые линзы очков увеличивают и подчеркивают эту доверчивость, вместо того чтобы добавлять солидность.
        - А ты опять в земле роешься? - не удержалась Варя от укоризны.
        В земле они рылись всегда.
        В восьмидесятых годах научный институт, пытаясь решить жилищную проблему, построил типовые коттеджи - земля за городом, чуть ли не в лесу, была тогда почти бросовой, а кирпичи клали сами будущие домовладельцы. В число счастливых обитателей новой улицы под названием Научная вошли и Воробьевы. Правда, их сторону улицы чаще называли «птичник», потому что там рядом друг с другом жили Воробьевы, Грачевы, Гусятниковы и Чижевские. Последних потом, не нарушая традицию, сменили Голубевы. Во владение все получили и землю - крошечные участки, на которых могли бы разместиться только лужайка и шезлонг. Но какой там шезлонг! Сразу были возделаны грядки, которые Варя, сколько себя помнит, должна была рыхлить, пропалывать, таскать лейки с водой, хотя в магазине морковка стоила восемь копеек. Но это входило в Варино трудовое воспитание.
        - Зато ты не боишься никакого труда и готова теперь к жизни, не то что некоторые! - поучительно говорила мама, когда, уже в девяностых, их с отцом зарплата научных сотрудников превратилась в недоразумение, хоть и обросла нулями.
        - Да зачем же мне такая жизнь… - пыталась возражать Варя, уже взрослая, но мама махала рукой, не дослушав:
        - А ты хотела бы только мечтать над своими гербариями! А живые растения тебя не интересуют, просто поразительно! Ни за клумбой не хочешь ухаживать, ни даже цветок в горшке полить! Как это в тебе только сочетается? Земля же чувствует, когда ее любят! Вот посадим картошку - и проживем, еще как проживем! - заявляла она убежденно.
        Но даже сейчас, когда выживание уже не зависело от выращенной картошки и зарплаты в НИИ стали почти приличными, папа каждое лето продолжал битву за урожай, вступая в единоборство с дождями, засухами и колорадским жуком - со всеми по очереди.
        - Ой, пап, ну как ты себя не жалеешь! - Варя понимала, что говорит это уже сотый раз, но все же еще на что-то надеясь. - А гипертония? А аритмия? Нельзя, что ли, осенью мешок картошки купить? Или из магазина понемногу привозить в сумке на колесиках? Ты что, и тот участок опять засадил, да?
        У папы был еще один клочок для возделывания, за деревней Тучково, и туда приходилось ездить на автобусе.
        - Ну и что, я же теперь пенсионер, езжу бесплатно, - оправдывался папа. - А что касается мешка картошки, - оживился он, ухватившись за возможность сменить тему, - то где его прикажешь хранить? Негде теперь хранить! Ты, наверное, и не знаешь, я не показывал?
        И потащил Варю за дом, где у них был вырыт погреб.
        Варя с недоумением смотрела туда, куда указывал его палец. В углу, между кустами малины, был поленовский «Заросший пруд» в миниатюре - поверхность, подернутая ряской, крошечное окошко с отраженным облаком.
        - Это откуда взялось? А где погреб? - Варя всмотрелась в квадратные очертания водоема и догадалась: - Что, опять?
        Подземные воды уже просочились однажды в их погреб, который по плану находился под домом. Воробьевы неустанно их вычерпывали, но уровень не опускался, в комнаты поползла сырость, и погреб пришлось засыпать и выкопать новый - уже на участке, предварительно выбрав место посуше. Выбирал место специальный лозоходец, за приличные деньги. И откуда только берется эта вода? Дом ведь стоит на горе, высоко и далеко от озера. Хотя рядом, на Белой Горке, бьет родник, на который все ходят за вкусной водой. И тоже в нетипичном месте, на самом склоне, на крутизне…
        - Жила рядом проходит, - объяснял папа, - и вода бродит по всей горе, и никуда от нее не деться…
        Но Варя уже не слушала. Наклонилась к воде, пошевелила густое зеленое покрывало. Оно распалось на множество мелких пластинок, один плоский кружок с волосяным корешком на изнанке прилип к кончику пальца. Ряска, утиный и гусиный корм… водяной сорняк… бесчисленное множество кружочков… мелкая мозаика, из которой… а какой будет цвет, если ее засушить? А кто-нибудь вообще с ней работал? А если ее выложить не гладко, а вроссыпь, создавая эффект неровности и объема? Почему нигде не встречалось упоминаний, ни в литературе, ни в Интернете?
        - Вот видишь, какие дела… Я уже в Дуремара тут превратился… Только засыпать остается, или для полива оставить, как думаешь?.. Лозоходец наш сказал, что рядом с домом лучше уже не копать… Я в Тучкове теперь думаю попробовать, погреб-то нужен, что скажешь?..
        Но Варя ничего не говорила. Голос папы переключился на фоновое звучание. Она набрала на пробу горсть ряски, разложила на все той же андреевской газете, которая все еще была у нее в руках, и сидела на корточках, всматриваясь. Повеселевший папа поскорее досказывал свои планы, радуясь, что его уже не ругают ни за порушенное здоровье на огороде, ни за рытье погреба и не говорят, что на деньги, отданные лозоходцу, можно купить овощей на всю зиму…
        - Слушай, - вспомнил он, - Леночка звонила из Москвы! Сказала, что сегодня поздно возвращается и что завтра с утра тебе позвонит.
        Но Варя и это сообщение прослушала краем уха и поспешила домой - поместить в надежное место прошлогодний лист, пока он совсем не рассыпался, и положить под пресс пробную порцию ряски.
        Лепестки мальвы
        Утром Варя отправилась в супермаркет - специально подальше, в центр города, чтобы как следует проветрить по дороге голову, мутную после шампанского и скверных мыслей. Накануне, уже засыпая, она некстати вспомнила новоселье и полночи ворочалась, заново все переживая. Казалось бы, пустяк, а неприятно. Так и эдак упиралась головой в любимую тумбочку, но сон не шел. А глубоко за полночь, когда поплыли наконец сновидения, вдруг раздался рев автомобилей. Не на их улице, на соседней, но он то приближался, то удалялся, и скоро уже казалось, что ездят внутри комнаты у самой кровати, и это повторялось снова и снова, как в кошмаре. Настоящая пытка: хочется спать - и невозможно. Наверное, это вообще была не лучшая мысль, подумала Варя, приехать сюда аж на неделю! Надо было турпоездку куда-нибудь купить…
        Из супермаркета выходила Катя. Здороваясь, она опустила на пол большой мешок собачьего корма, и Варя тоже притормозила и пожаловалась:
        - Полночи уснуть не могла! До мигрени довела противная бабка! Как она нас, а? А сама ведь тоже никуда не выходила! И в комнате сидела, в отличие от нас!
        - А ты ничего не знаешь? - Катя смотрела внимательно.
        - Чего? Нашли, что ли, они свою деревяшку?
        - Да нет. Не нашли. И не искали особо, сразу начали отмечать счастливое возвращение «лексуса». А вот сегодня нашли - бабу Нюру эту. В ее избушке. Мертвую. С разбитой головой.
        Варя ничего не понимала. Катя пояснила, что утром им в редакцию пришла сводка криминальных происшествий. Она перезвонила в милицию, чтобы сделать материал поподробнее, - оказалась, что убита та самая бабка.
        - Несчастный случай? Упала, что ли? Отметила новоселье, называется! - Варя все не могла заглушить обиду.
        - Говорят, непонятно пока, сама упала или помогли. Там все перевернуто, вещи по комнате раскиданы, может, ограбить хотели. И знаешь, что самое интересное? Рядом с ней икона валялась.
        - Уж не та ли самая? - вырвалось у Вари.
        - Не знаю. У нее там вообще полно икон и книг божественных. Ну, мне пора бежать!
        Но Варя запаниковала:
        - Ой, Кать, а вдруг нас с тобой в это впутают? Получается, у нас был мотив! Бабка-то нас вчера обвиняла, значит, у нас на нее зуб должен быть!
        - Ну, спросят - расскажем, как было, - пожала плечами Катя, поднимая свой мешок. - По-моему, нам не о чем волноваться.
        Но Варя продолжала нервничать:
        - Ой, а как бы поточнее узнать, что не о чем? Ты бы не могла? Для журналиста же все двери открыты и информация всегда самая свежая!
        Надо же, в первый день - и так вляпаться! Запросто могут сделать виноватой, если захотят, или просто время отнимут всякими вопросами-допросами! Выходные испортят! Вот и магазинный охранник глядит на нее подозрительно…
        - Да мне совсем некогда! - отвечала Катя уже в дверях. - У меня сейчас экзамены, я из Москвы - на работу, с работы - в Москву! И ты забудь об этом, выброси из головы!

* * *
        Варя попыталась так и сделать. Съела любимую булочку, побродила по участку, еще раз взглянула на прудик. А что, мини-водоем - совсем неплохо! Расширить его, превратить в бассейн, устроить летнее счастье: надувные штуковины, матерчатый зонтик на берегу… гости загорают, потягивают коктейль через соломинку… золотые карпы берут корм из рук… А зимой - каток… Что-то необычно яркое мелькнуло среди зелени. Варя присмотрелась - неужели все-таки шиповник зацвел? Или мальвы? Это не у них, у соседей.
        Какое-то время она стояла в зарослях малины на одной ноге, с вытянутой шеей, наполняясь вожделением. Чудесные полупрозрачные розовые лепестки! Те самые будущие крылья бабочек! Мальвы редко срезают для букета, обычно они все лето просто торчат и осыпаются… И эти наверняка никому не нужны, от нескольких лепестков их не убудет… И дождя, как по заказу, нет, и ночью не было! Холодно по-прежнему, но сухо, можно собирать! Но это чужая территория, останавливала себя Варя, продолжая балансировать среди колючек и незаметно переступая вперед. Она даже не знает, кто там живет - дом одно время стоял заброшенным, потом кто-то вроде появился. Воробьевы даже об общем заборе никак не могли договориться - то не с кем было, а потом малина пышно разрослась с обеих сторон, и надобность сама собой отпала. Они привыкли общаться с соседями по «птичнику» - коллегами родителей, а этот участок выходил на параллельную улицу, Зеленую, там жило много Вариных одноклассников…
        А что, если взять и наведаться и по-соседски попросить? Можно ведь даже и не вдаваться в подробности - мало ли зачем могут понадобиться эти лепестки, их и от кашля заваривают. В какой-то губернии мальвы вообще называли раздай-зелье, так чего бы его ей, Вареньке, не раздать? Варя обрадовалась такому простому выходу и взглянула еще раз на чужие владения. Запущенный сад выглядел вполне романтично. А что, если там живет какой-нибудь симпатичный молодой мужчина? И у него как раз сейчас отпуск или отгул, и он, заслышав посторонний шум, выйдет на крыльцо или выглянет с террасы… Простите, я вас разбудила? Ах, это просто ужасно, я и сама так люблю утром поспать… Кофе? Спасибо, уже пила, разве что составить вам компанию… Скорее, сначала домой, поправить прическу! Усовершенствовать нехитрый макияж, утренний, на скорую руку! Варенька заодно надела фартучек со множеством кармашков - одну из своих спецпокупок, снаряжение для сбора растений, где все-все-все предусмотрено. Ведь наверняка дадут лепестки, надо сразу быть готовой!
        Вот только идти в обход, сначала через одну улицу, потом через другую, чтобы постучаться с парадного хода… Когда тут всего один шаг, через заросли малины, вот здесь, где кусты то ли засохли, то ли вымерзли, и образовался просвет… Что за церемонии, когда они почти знакомы! И Варя решительно шагнула.
        Соседский участок был большим и неухоженным, гораздо больше, чем воробьевский, но заблудиться оказалось трудно, и вот они, мальвы - да какие огромные, выше головы! И не какие-нибудь простенькие, а породистые, листья красивее цветов - крупные, с тарелку, волнистые, да еще с бахромой по краям.
        - Вы что это за кустом прячетесь? Что вы тут делаете?
        Варя вскинула голову. Перед ней стоял милиционер, очень молодой и очень серьезный. Голос у него был напряженный. Что, ее сосед - милиционер? Ничего особенного, конечно, какая разница, где он работает. У них уже есть один сосед-участковый, Гусятников-старший… Только что же сразу так сурово? Хотя как же ему еще реагировать на неожиданное вторжение… Наверное, это вполне нормально на первый момент, не сразу же кофе…
        - Вы почему не отвечаете?
        - Я… я засмотрелась на мальвы, - наконец пролепетала Варенька.
        - И что? - еще более грозно спросил милиционер. - Как вы сюда попали?
        Совсем смешавшись от его неприветливости, Варя начала бессвязно объяснять, больше жестами, указывая в сторону своего дома.
        - И часто вы так сюда захаживаете? - нахмурился ее собеседник. - Соседку знали хорошо, близко знакомы?
        Варя тут же отреклась от неведомой соседки, сообщив, что понятия не имеет, кто здесь живет, и собиралась уже ретироваться, но молодой человек, кажется, и не думал ее отпускать! И смотрит теперь на Варю с каким-то подозрением, почти враждебно!
        - Да что случилось? - Девушка наконец справилась с замешательством и перешла в наступление. - Если ее нет дома, я позже могу заглянуть! Или давайте записку оставлю…
        Она двинулась к дому, но страж порядка предупреждающе поднял руку:
        - Туда нельзя. С вашей соседкой произошло несчастье. Я хотел бы задать вам несколько вопросов…
        Варя, вывернув шею под прямым углом, разглядела: на террасе валяются несколько перевернутых стульев и стол, на полу разбитая посуда. Даже дождевая бочка у крыльца лежит на боку. Все перевернуто, вещи раскиданы! Неужели та самая бабка? Или не она? Но не может же быть, чтобы всех пожилых жительниц Белогорска в одну ночь навестили разбойники!
        - Ой, ее убили? - всплеснула руками Варя. - Бабу Нюру?
        - Я вам этого не говорил, - мрачно заметил милиционер, сверля ее взглядом. - А вот вы только что сказали, что даже не знаете, как ее зовут.
        - Да я и не знала… я только сейчас догадалась, что это она… - запуталась Варя, больше всего желая поскорее исчезнуть отсюда.
        Но пришлось отвечать на вопросы, которые, должно быть, задавали всем соседям. Причем от единственной дельной информации, которую она сообщила, что всю ночь на улице невыносимо ревели автомобили, - суровый молодой человек отмахнулся. Он только предложил вернуться домой не через кусты, а через калитку. Когда же Варя захлопнула ее за собой, радуясь, что вырвалась из ловушки, милиционер вдруг заинтересовался ее фартуком:
        - А это у вас что? А это для чего? Вы позволите?
        И с изумлением стал вытаскивать из кармашков ножницы - большие и маленькие, прямые и изогнутые, секатор, пинцет, скальпель, лезвие для опасной бритвы - один предмет за другим.
        - Зачем это вам?!
        - Старушек расчленять! - не выдержала Варя. - Скальпелем! На кусочки!
        Сзади, прямо над ее головой, раздался смех - заливистый, радостный.
        - Как я вовремя! Сейчас будешь давать показания в присутствии адвоката!
        По-мальчишечьи засунув руки в карманы стильного замшевого пиджака, покачиваясь с пятки на носок, с ног до головы модный, в песочно-бежевых тонах - а голова пшеничная, как у Маленького принца, - перед ней стоял Павлик Медведев. Маленький принц с пшеничными усами. Бывший одноклассник, а теперь - успешный юрист.
        - Что, попалась? Зацапали?
        - Что это у вас тут со старушками творится? - вопросом на вопрос ответила Варя строго. - А вроде соседи приличные.
        Медведевский дом стоял напротив. Какие перед ним деревья интересные - акации, что ли? Легкие, гибкие, и еще цветы на них какие-то пушистые и розовые. Неужели Медведев садоводом заделался? Или садовника держит?
        Тем временем Павлик сказал несколько слов милиционеру, причем тот обращался к нему «Пал Палыч», и у Вари отлегло от сердца - кажется, допрос на этом закончится. Угораздило же сунуться в гиблое место! Ладно, хоть не напрасно - душу согревали несколько лепестков мальвы, незаметно оторванных и спрятанных в один из кармашков.
        - Спасибо, Павлик, - распрощалась Варя. - Я тебе, кажется, торт должна?
        - Занесешь вечером, - прозвучал великодушный ответ. - А ты что, в отпуск? А сама все там же, в том антикварном городке? А работаешь где? Это что за музей? Монастырь, что ли? А, тот самый, куда неугодных цариц отправляли? Да-да-да! И еще царевен нагрешивших! Специально, что ли, под себя выбирала?
        Дальше по логике должен был последовать вопрос, вышла ли она замуж, и, пока Павлик смеялся, Варя сделала вид, что страшно торопится.
        - А ты правда заходи! - пригласил ее Медведев. - Поболтаем! Только без скальпеля! Можешь и без торта, у нас фирменный пирог на ужин намечается!
        Варя летела домой почти счастливая. Ничего не бывает просто так! Не напрасно, стало быть, она полжизни терпела медведевские подначки и шуточки, притворяясь, что не обращает внимания, а сегодня это трепло спасло ее от милиционера! Надо только впредь остерегаться дурацких ситуаций, смотреть, куда идешь и с кем разговариваешь. Просто самой в них не встревать, и все будет в порядке…
        Взвизгнули тормоза, и машина замерла в сантиметре от Вари. Та сначала поразилась этой точности, а уже потом остолбенела. Как, вот так просто, и опять по-дурацки все может оборваться? И секунду назад уже могло не быть и ее волшебных цветочных картин, начавших проступать из небытия, и ярких серпантинных взрывов воображаемого счастья? Варя стояла, не сводя глаз с автомобиля и боясь пошевелиться.
        Дверца открылась, водитель выглянул. Варя очнулась. Сейчас как заорет! И правильно, она же виновата. Несется по улице, по сторонам не глядит, под колеса лезет… Она даже сделала непроизвольное движение, словно собираясь заткнуть уши. Но голос водителя оказался неожиданно тихим.
        - С вами все в порядке? Девушка?
        Варя закивала, одновременно оглядывая себя и убеждаясь, что с ней все в порядке.
        - Точно ничего не случилось? Может, вас до дома довезти?
        Она снова затрясла головой, теперь уже отрицательно, и прислонилась к неохватному старому дереву, которое росло прямо посреди тротуара. В старину считалось, что у таких гигантов патриархов есть душа и убирать их с дороги не следует, вот и это росло здесь с незапамятных времен, и все его привычно обходили. Оно невольно внушало уважение, и, поравнявшись с ним, следовало сказать: «Здравствуйте, Уважаемое Дерево» - и коснуться ствола ладонью. Тогда день непременно будет удачным. Варя с Леной ритуал выполняли - на этом месте, где сходились их улицы, они обычно встречались по дороге в школу и дальше шли вместе. Один раз Варька постеснялась поздороваться - близко проходили какие-то мальчишки - и получила двойку за контрольную.
        Водитель все не решался уехать и оставить чудную девицу, которая то бросается под колеса, то обращается в статую. Рядом остановилась еще одна машина. Лена как будто из Уважаемого Дерева возникла.
        - Варька! Прогуляться вышла? И мобильник дома оставила, да? А я названиваю все утро! Я же за тобой еду! Садись скорей, званый обед намечается!
        Двухцветные хвоинки
        - Ничего тебе не надо переодеваться, - убеждала Лена, глядя не на Варю, а на дорогу. - Фартук снимешь, и все! Наоборот, нечего расфуфыриваться, такой непринужденный загородный стиль…
        - А мы куда едем?
        - Сначала ко мне в контору. Это входит в непринужденный вариант.
        Знакомство! Сюрприз! О самом главном забыла!
        Они опять очутились за городом, только с противоположного конца Белогорска. Перед въездом в Берестовский питомник лежала огромная поваленная береза, и к ней примеривались несколько работников с пилами.
        - Ураган натворил, - пожаловалась Лена, проводя подругу в свой офис, - весь парадный вид портит, никак руки не доходили убрать…
        У крыльца стояли необычные саженцы: пушистые сосенки, словно игрушечные: одна иголочка зеленая, а другая - белая. Варя никогда таких не видела. Она умоляюще вскинула глаза на Лену, но та погрозила пальцем:
        - И не проси! Не дам обдирать! Только что привезли, кто их знает, как приживутся, а если еще и хвою драть…
        И пропустила Варю вперед, заметив, что та все-таки притормаживает.
        - Нет, нет, Варька, не обижайся!
        Варя дернула плечом и пробормотала что-то неразборчиво, а войдя в кабинет, только и могла сказать:
        - Вот это да!
        Весь уголок над компьютером был завешан цветочными композициями, большими и маленькими, - ее открытками, которые она дарила Лене по всяким случаям в течение, наверное, целой жизни.
        - От них энергетика хорошая, - пояснила Лена. - Иногда придешь на работу - глаза бы ни на что не глядели, а поглядят минуту на твои цветы - и ничего, можно жить дальше. Я и подумала - чего им дома лежать, да так все сюда и перетаскала… Кстати, твой жених на них и запал.
        - Мой жених? Он хоть кто?
        - Он - Олег Александрович. Сотрудник городской администрации, отдела ЖКХ. Заезжал насчет оформления площадки перед мэрией - просят подумать над обновлением. Там, помнишь, дизайн еще советский, мавзолейный, елочки стоят. Вот две из них ураганом и повалило, тем же, что мою березу…
        Варя глянула в окно: березу пилили на кусочки. Внутри она вся пустая, неудивительно, что не выдержала. Наверное, такая же старая, как Уважаемое Дерево. Ой, а с деревом-то она и не поздоровалась! Как же теперь все пройдет?
        - Лен, а он какой? Ну, вообще?
        Варя отмахнулась от чая, который ей предложили, и глаза у нее были испуганные.
        - Да ты чего, Варь? - засмеялась Лена. - Не понравится - никто же тебе его насильно не всучит! А какой - я не знаю, честно. У знакомых поспрашивала - сведения самые стандартные: образование престижное, академию управления окончил, когда она еще академией не была. Живет с родителями, но строит то ли дом, то ли дачу. Разведен. А что еще можно узнать? В связях, порочащих его, не замечен - то есть какие-то связи были, конечно, но как-то тихо, без бурных сплетен… А на меня он произвел впечатление нормального человека. К цветнику на стенке все прилипают, но с потребительским интересом: ах, где бы такое купить? Вот тебе и бизнес, кстати - возвращайся, на хлеб заработаешь… А этот Олег с другой стороны: ах, как необычно! а кто автор? а как бы познакомиться? я так люблю общаться с творческими людьми!
        Варя смотрела теперь с такой отчаянной надеждой, словно все ее будущее было в руках подруги, что Лена опять рассмеялась.
        - Варь, ты только ничего не выдумывай заранее, ладно? Просто познакомься, пообщайся - а вдруг понравится. Он сейчас подъедет за проектом. Волноваться так совершенно ни к чему! Ты же у нас не перестарок, и это для тебя не последний шанс. - И, не обращая внимания на то, что щеки Вари покраснели, заторопилась:
        - И не отнекивайся, уж я-то все прекрасно знаю! Все твои разочарования - от несоответствия реальных людей и твоих… мечтаний. А сейчас надо просто поставить рабочую задачу: плановое знакомство, и определиться, для чего оно - устройство стабильной личной жизни, так это назовем. А если поймешь, что этот Олег для этого не подходит - сворачивай все решительно и сразу и просто наслаждайся выходными…
        - Лен, ну что я - совсем уж дура, по-твоему? - Варя с тоской смотрела за окно. - Ничего я никогда не выдумываю и ничего несбыточного ни от кого не хочу, и совсем все не поэтому…
        Объяснить это даже Лене было невозможно! Но Лена тут же согласилась:
        - Ну конечно! Я только не хотела, чтобы это знакомство превратилось в трагедию и обросло переживаниями, хватит уже с тебя. Потому я и говорю про рабочую задачу. У нас же обычно все структурировано, только личная жизнь течет вольным потоком, куда занесет. Чтобы получить хорошее образование, например, надо как следует работать - сдавать экзамены, планировать время и силы на несколько лет вперед. И чтобы получить хорошую работу, надо работать, продуманно, целенаправленно - грамотное резюме написать, собеседования проходить научиться. И чтобы получить хорошего мужа, тоже надо работать! И главное, все время помнить, зачем ты это делаешь и чего хочешь добиться…
        Лена Берестова всегда была первой красавицей. В младших классах ее называли Елена Прекрасная.
        Даже когда она не улыбалась, тихая нежность, которой светилось ее лицо, притягивало обещанием еще большей теплоты - но каждый, кто делал еще один шаг, натыкался на невидимую стену. И оставались недоступными и манящая теплота, и женственность, и глубокое, сочувственное понимание, навстречу которым все сразу так готовно устремлялись. Варя, изучавшая, как разные художники работают с цветом, пыталась определить оттенок Лениных глаз, которые напоминали декабрь - каток - сумерки - снежинки на стеклах… Ну да, освещенные зимние окна, за которыми так хорошо, но куда не пускают кого попало с улицы!
        Что самое странное, Елена Прекрасная всегда была спокойна, если не равнодушна, и к собственной красоте, и к мужчинам. Но именно это ее спокойствие и самодостаточность, как замечала Варя, притягивали и мальчишек, и взрослых кавалеров куда сильнее, чем Варенькины смешливость, наивность и непосредственность. Никто из одноклассников никогда не позволял себе ни шуточек, ни насмешек в адрес Лены Берестовой, у нее даже списать просили как-то… почтительно. Даже Павлик Медведев заметно стихал.
        Один раз, классе в седьмом, Варя застала его за любопытнейшим занятием. Мальчишки остались после уроков готовиться к Восьмому марта, но вместо этого Павлик изображал всех девчонок по очереди, а остальные ребята ржали на весь этаж. Варю, которая дежурила в соседнем кабинете и шла по коридору с ведром воды, это остановило, и она увидела в дверную щелку много интересного - в том числе себя. Павлик так умел изобразить и облик, и мимику, и походку, что не было возможности ни уйти, ни даже пошевелиться, и она так и стояла с пылающими щеками и тяжеленным ведром, пока не просмотрела карикатуры на всех девочек из их класса. Почему-то - кроме Лены.
        Лениного мужа Варя не помнила, хоть убей. Лена вышла замуж раньше, чем она, и почти сразу же с этим мифическим мужем рассталась. Сын Никола уже школу оканчивает.
        - Лен, а ты сама почему над этой темой не работаешь, раз так все знаешь четко? - тем же скучным голосом спросила Варя, продолжая смотреть в окно. - У меня все спонтанно, по-дурацки, а у тебя - совсем никак. Ты такая яркая, как одуванчик, тебя же нельзя не заметить! И все замечают, а ты отталкиваешь! Может, это ты не знаешь, чего хочешь?
        - Я - одуванчик? - развеселилась Лена. - Неуничтожимый сорняк? Нет чтобы с какой-нибудь лилией сравнить! Да я-то как раз знаю, чего хочу - ничего не хочу! У меня есть мой сын, моя работа и я сама. И никто сюда больше не вписывается. А ты так хочешь вписаться в счастливую семейную жизнь, так страдаешь - вот и работай над этим!
        - Я одуванчики больше всех люблю, - проворчала Варя, опять высовываясь в окно, - и все их любят, только сознаваться не хотят… Да расставь ты эти чурбаны березовые прямо здесь у входа! - не выдержала она. - Насыпь в них земли и посади цветы какие-нибудь яркие, лучше красные! Твой задрипанный двор - это же лицо фирмы, заиграет сразу же!
        - Лучше красные? - повторила Лена. - Слушай, Варь, а ведь ты молодец. Бросай свой музей и перебирайся ко мне, а? Флористикой бы занялась, я как раз расширяться хотела. Спрос растет - свадебные букеты, праздничные, оформление залов… Хватит уже в своей ссылке сидеть! А насчет березы я пойду скажу… Нет, уже не успею.
        На пороге стоял высокий моложавый мужчина в безупречном сером костюме с голубым отливом, явно подобранном под цвет глаз.
        - Зотов, - представился он Варе, после того как Лена сообщила, что проект готов, а это и есть та самая художница, и протянул руку.
        Жест был широкий, дружелюбный, и руку пришлось пожать, хоть Варя и не привыкла здороваться по-мужски. Некстати вспомнилось, что папа учил ее именно так знакомиться с собаками - протягивать руку ладонью кверху, как Зотов, чтобы животное видело, что в ней нет ни палки, ни камня, и ответило бы доверием. А потом уже можно руку повернуть и погладить зверушку. Варя невольно фыркнула, тут же превращая фырканье в приветливую улыбку, и накатившая было дурацкая скованность исчезла.
        А Зотов тем временем произносил целую речь - о том, как поразили его Варины картины, как он потом всех расспрашивал о незнакомой художнице, начиная с ее подруги, - словно мозаику собирал из отдельных кусочков. Вспомнил даже роман Майна Рида «Охотники за растениями», читанный сто лет назад, хотя к флористике там мало что имело отношение. Видно было, что произносить речи он привык, говорил живо, правильно, прекрасно при этом зная, как выглядит со стороны и какое производит впечатление. Варя, слушая его, не могла не проникаться сознанием того, какая она необыкновенная и что именно Зотов способен в полной мере это оценить. А он, приглашая их с Леной в недавно открытый ресторан с претенциозным названием «Золотой рог», был, в свою очередь, уверен, что они не откажутся с ним отобедать.
        Но Лена отказалась.
        - У сына выпускные экзамены в гимназии, - объяснила она, - мне обязательно надо поехать его накормить.
        Варя отлично знала, что Николушку Берестова, прежде чем накормить, надо сначала отловить, а он почти не бывает дома. Но Зотов этого не знал и вполне оценил материнскую самоотверженность:
        - Конечно, семья - прежде всего, так и должно быть. Ну, мы с вами, Елена Николаевна, еще обмоем наш проект, когда утвердим - в этом я не сомневаюсь! Ну, а вы, Варенька? Надеюсь, вы никуда не торопитесь?
        Варенька не торопилась. Она только засунула пакет, протянутый Леной, в свой суперфартук и укоризненно прошипела:
        - Бросаешь! А могла бы поддержать! Не лопнула бы от одного обеда! - на что Лена серьезно ответила:
        - Ни пуха ни пера.
        Белые розы и белые лилии
        Варя уже слышала, что «Золотой рог» - на вывеске был изображен рог изобилия, из которого вываливались фрукты, - отличается от прочих местных харчевен живой музыкой и какой-то необыкновенно вкусной уткой. Утка и в самом деле была ничего, и в другое время Варя расправилась бы с ней с настоящим удовольствием, хоть соус и сладковат, но сейчас ведь главное не утка, а новый знакомый. А вот музыка оказалась оглушительной. Несмотря на полупустой зал, несколько музыкантов играли джаз, и у них явно не ладилось с аппаратурой - Варя скоро почувствовала, где именно у нее расположены барабанные перепонки, и даже их вибрацию.
        - Похоже, они просто репетируют, мерзавцы, перед основной работой - тут же ночной клуб, а до нас им дела нет! - прокричал Зотов.
        Варя с трудом его расслышала, и он отправился на переговоры. Звук убавили, но ненамного.
        - Любите джаз? - поинтересовалась Варя. Джаза из-за лишних децибелов как раз было не разобрать.
        Зотов только рукой махнул, она предложила другой вариант:
        - Значит, любите пробовать новое?
        Зотов опять сделал отрицательный жест.
        - Конечно, надо было самому проверить, прежде чем вас приглашать! Знакомые нахвалили, модное заведение! А я-то как раз консерватор, лучше было в «Три пескаря» пойти! Ну, я вас туда на ужин приглашаю в качестве компенсации!
        Они немного поспорили насчет того, что компенсации никакой не нужно - ну, тогда ради удовольствия продолжить знакомство, настаивал новый знакомый, - и Варенька уже сочинила вполне остроумный ответ, но тут грохот музыки внезапно оборвался, и несколько секунд прошли в полном безмолвии, вообще без всяких звуков. Но Зотов тут же подхватил разговор, никакая неловкая пауза не могла возникнуть при таком собеседнике, хотя ей так легко было повиснуть между двумя взрослыми людьми, прекрасно понимающими всю принужденность «непринужденного варианта» их знакомства. Варя вспомнила, что Олег Александрович - местный чиновник, и легко представила его делающим доклад на какой-нибудь планерке в мэрии. Наверняка никто, когда он выступает, не клюет носом и не разворачивает потихоньку газету! Впрочем, Зотов давал раскрыть рот и Варе, она даже заметила, что они говорят по очереди, и это напомнило ей что-то такое знакомое!
        Скоро она с удивлением поняла, что именно. Да интервью с газетчиками! Та же самая структура: вопрос - ответ, вопрос - ответ, причем вопросы задает Олег Александрович, а Варя послушно, как когда-то журналистам, отвечает. Вот только интерес у корреспондентов все же был служебный, они отрабатывали задание, воображая невидимый Варе будущий материал и время от времени словно сверяясь с ним. А у Зотова был свой интерес, личный, этого нельзя было не видеть. И входило в него абсолютно все, что составляло Варенькину жизнь, не только занятия флористикой. Как же это непривычно! Андреева с первого дня знакомства интересовали только поцелуи и так далее, он этого и не скрывал.
        - А из чего состоит ваш рабочий день? А если в музей никто не придет? Такого не бывает? А по выходным вы что любите делать? А в отпуск? А праздники где предпочитаете проводить, пойти куда-то или дома чем-нибудь заняться? А что готовить любите? А фирменные блюда у вас есть? У вас же родительский дом на Научной? Я всегда так любовался этими коттеджиками! О чем-то подобном мечтал - чтобы все свое, цветы, лужайка… Вы, наверное, обожаете со всем этим возиться! А читаете как, по старинке? Я недавно на электронную книгу перешел - удобная оказалась штука…
        Немногочисленные посетители давно пообедали и ушли, а они все сидели и сидели в «Золотом роге» и давно уже съели десерт, и давно уже джаз, совсем безо всяких динамиков, стал настоящим. Но Варя совершенно потеряла чувство времени и даже перестала озираться, ловя свое отражение то в зеркальных осколках, которыми были декорированы стены, то в бокале.
        А Зотов, казалось, никуда не торопился, и энергия его интереса не иссякала. Казалось, он тоже сверяет ее слова с каким-то невидимым планом, и, судя по выражению его лица, все сходится. Варя радовалась, как в школе после удачных ответов. Почему-то не хотелось, чтобы этот необыкновенный интерес сменило разочарование - хотя она так и не поняла, что же именно притягивает Олега Александровича: ее женское обаяние или только творческий «бантик», как называл Варенькино увлечение Андреев, относившийся к нему снисходительно. Она так надеялась, что и то и другое! В ресторанном полумраке глаза у Зотова тоже потемнели, и в них невозможно было ничего разобрать. Варя попыталась лучше вникать в его слова и вопросы, которые могли содержать добавочный смысл, но они содержали только информацию - «что, где, когда», как обозначала это Катя, когда они обсуждали вчера ее профессию.
        - Я на мероприятиях в День города обязательно должен быть, никуда не денешься, - поделился Олег Александрович, когда Варенька, опомнившись, спросила, не закончился ли у него обеденный перерыв, и начала прощаться. - Так хотелось бы, чтобы вы составили компанию! Но даже боюсь спрашивать - вы наверняка нарасхват у ваших друзей, правда?
        Варя чуть не выпалила, что готова начать праздновать хоть сейчас, но вовремя притормозила, заставив себя спокойно расспросить, какие же это мероприятия, и наконец выбрала торжественное шествие с духовым оркестром.
        - Опять музыканты? Ну, я о берушах позабочусь заранее, - пообещал Зотов, и оба рассмеялись.
        Варенька отправилась припудрить носик, а по возвращении ее ждал огромный букет, наполовину скрывший Зотова.
        - Я в языке цветов не силен, хотя когда-то читал кое-что… Они мне просто понравились, - пояснил он, вручая зардевшейся Варе белые розы и лилии. - Может, они не совсем то что-нибудь значат… Я только помню, что юным девицам не дарят темно-красные цветы - это нескромно, а зрелым дамам - наоборот, всякие ландыши. Или это уже не язык цветов, а суеверия?
        - Ой, да кто же сейчас разбирается в языке цветов! Все английский учат, - пошутила Варенька.
        - Ну, вы-то наверняка разбираетесь, - уверенно сказал Зотов.
        Разумеется, он не ошибался - Варя, спрятав за букетом улыбку, торжествовала. «Это божественно - быть рядом с тобой!» - кричали ей белые лилии, а белые розы скромно сообщали о чистоте намерений и уважении. А все вместе белые цветы желали ей удачного брака, это кто угодно мог бы догадаться безо всякого языка цветов! И совершенно не хотелось верить, что Зотов когда-то что-то читал и ничего не запомнил!
        Варя с надеждой подняла взгляд от пышного подарка. Они вышли на улицу, и глаза Олега Александровича стали при дневном свете светло-светло-голубыми, ясными. Никакого второго дна и двойного смысла в них не было. Говорила же Лена - ничего не выдумывай, не додумывай! Это просто букет! Который ни к чему не обязывает! Но вот интерес в зотовских глазах она не выдумала, он в них сохранялся - постоянный, ровный, совсем не похожий ни на так знакомую пошлую мужскую озабоченность, ни на поверхностное любопытство к ее картинкам, тоже обычное…
        И стоило Варе вспомнить о своих картинах, как Зотов тут же сказал, кивая на белые цветочные головки:
        - Ну и для творчества, может, что-то пригодится. Приятно будет потом узнать какие-то из этих цветов в ваших работах!
        Варя беспомощно улыбнулась и, как всегда, ничего не смогла возразить.
        Приворотные травы
        Шикарный букет просился в хорошую вазу. Варя полезла за ней в шкаф и наткнулась на баян. Громоздкий, в черном футляре - кто это его сюда засунул?
        Это был папин баян. Варя не переставала удивляться, до чего же у поколения ее родителей была стерта грань между физиками и лириками. До чего же их, обычных инженеров, интересовали литература, музыка, театр! И нельзя сказать, что этим компенсировалась скукота на работе - на работе они как раз горели, проектируя свои космические спутники, и готовы были по нескольку раз слушать в новостях, сначала по телевизору, потом по радио, как запускают их очередной спутник. Но после работы у них оставались еще силы и желание заниматься самодеятельностью, всякими КВНами, петь в академическом хоре, который был организован в НИИ, ездить в Москву на поэтические вечера и спектакли, обсуждать в клубе творческой интеллигенции какие-то романы из толстых журналов, которые передавались из рук в руки и читались по ночам. Молодые специалисты, почти все приехавшие в Белогорский НИИ по распределению, они по выходным обследовали окрестности, фотографируя уцелевшие усадьбы и церквушки, искали в библиотеках исторические сведения о них, радовались, когда что-то находили, и строчили краеведческие заметки в районную газету. Мама к
тому же еще вела фотокружок и устраивала фотовыставки «Красота родного края». А папа играл на всех инструментах, которыми НИИ удавалось обзавестись, аккомпанируя и хору, и самодеятельности. Жаль только, что заветная его мечта создать свой, институтский, настоящий оркестр так и не воплотилась…
        А баян принадлежал ему лично. Правда, папа играл на нем все реже и реже, в основном по праздникам, потому что, когда появилась Варя, маму захлестнула волна новой деятельности - воспитание человека будущего. И все силы стали уходить на это, и их все меньше оставалось на поэзию, краеведение и баян. Потом инструмент вдруг начал вздыхать в такт мелодии, потом в нем что-то застучало, а потом он сломался окончательно. Конечно, папа мечтал его починить, но все не выкраивалось денег, а когда настала перестройка, стало понятно, что мечта останется мечтой. «Ну какой теперь баян», - разводила руками мама. И баян какое-то время служил прессом для Вариных растений, а когда она переехала жить к одному мужу, потом ко второму, а там и в Переславль, баян, видимо, переселился сюда, в шкаф, на окончательный и заслуженный отдых.
        Варя поставила цветы в вазу и решительно вытянула тяжеленного ветерана на свет божий. Удавшийся обед и знакомство с Зотовым, который оказался интересным мужчиной, наполнили ее энтузиазмом. Надо узнать, сколько стоит починка, и починить, в конце концов! Или купить новый, а с этим расстаться! Пусть папа играет, переключится с ненужных мыслей об участках и погребах!
        Вдруг от баяна что-то отделилось и полетело на пол. Варя, чуть не выронив инструмент, все-таки осторожно донесла его до коридорчика рядом с прихожей, а потом вернулась посмотреть, что именно упало. Папка. Старая, картонная, с матерчатыми завязками, тех еще времен, когда не было ни ярких пластиковых уголков и конвертов, ни прозрачных файлов, в которых так удобно хранить растительный материал. Наверное, прилипла к футляру. Не веря своим глазам, Варя один за другим разворачивала бумажные листы - чистотел, одуванчик, пижма, луговая герань, первоцветы… Ятрышник и заманиха, желтая кувшинка и нарядная аралия! Колдовские любовные травы! Когда-то она хотела составить композицию «Приворотное зелье» или что-то в этом духе, рылась в книжках по славянской мифологии и в разных травниках, потом собирала материал - долго, тщательно, в разное время года, сложила все в отдельную папочку. И вот она где! А Варя уже отчаялась найти, а приниматься заново за сбор и заготовку не захотелось… Права была мама, в работе должен быть элементарный порядок! Нет, сегодня просто чудесный день, несмотря на скомканное утро!
        Девушка, напевая, уже не торопясь рассматривала найденные сокровища. Но мало-помалу счастливое возбуждение угасало вместе с пасмурным днем, который на глазах переходил в еще более хмурые сумерки. Одновременно стало и зябко, и голодно, и одиноко. Конечно, можно было тут же завернуться в плед, включить обогреватель и вскипятить чаю, но внутреннюю пустоту тараторящий телевизор не заполнил. Когда же папа вернется? И тут Варя вспомнила, что он сегодня на дежурстве - папа подрабатывал в своем же институте ночным вахтером. Папа не придет. Ей предстояло оставаться здесь в одиночестве до самого утра. От одной мысли об этом Варя почувствовала себя больной. Она даже удивилась - с чего бы это? Она же давно привыкла проводить в Переславле подобные вечера. А дома, наоборот, всегда ждала, когда выпадет такая удача, что все уйдут! И можно будет спокойно делать что захочется, не ожидая маминых команд, которые могли прозвучать в любой момент и требовали немедленного исполнения.
        Мама умерла несколько лет назад. Ее убила неожиданно возникшая и быстро прогрессирующая опухоль. Но Варя знала, что на самом деле мама не выдержала того, что был нарушен разумный порядок жизни и она обессмыслилась - и в целом в стране, и маленькая жизнь их семьи, поскольку оба Варькиных брака разрушились. Варька не стала ни вундеркиндом, ни гармоничным универсальным человеком будущего, ни даже просто нормальной, счастливой женой и матерью.
        И сидела теперь в пустом доме, впервые явственно ощущая, что в него никто не придет. И никогда в него больше не придут ни мама, ни бабушка, которая умерла еще раньше.
        До этого Варе казалось, что мама просто куда-то ушла по делам. И это было то самое, знакомое ощущение: все родные чем-то заняты, никто к ней не войдет и не помешает, и в то же время тепло на душе оттого, что они недалеко, под боком, со всеми все в порядке, и вечером они соберутся за ужином, будут вместе смотреть телевизор. И Варя не гнала от себя это ощущение. Оно само исчезло - внезапно, только сейчас, и больше ее не защищало. Ее ничто здесь больше не защищало!
        Она обвела взглядом комнату, которая становилась все неуютнее. Птичек на стенах почти не видно, обои совсем выцвели, сколько лет их не меняли? Они уже не воспоминания детства навевают, а тоску. О серванте и прочих шкафах с облупленной полировкой, низеньких, модных в семидесятых годах, и говорить нечего. Старые стены безмолвно и растерянно смотрели на нее, о чем-то спрашивая, - и Варя быстро перевела взгляд на экран.
        Телевизор продолжал захлебываться новостями, в которых не только не было ничего нового, но проступал какой-то безликий и агрессивный шаблон: опять где-то произошло наводнение, где-то объявился маньяк, а где-то грянула техногенная катастрофа. Можно было подставлять любую дату и разные географические названия в качестве переменной, и получались одинаково тошнотворные новости на все времена.
        А мама всегда запрещала включать телевизор просто так - смотреть надо определенные программы, выбранные заранее, дающие пищу душе или уму, считала она. Человеку вообще не должно быть скучно с самим собой, духовно развитая личность никогда не станет заглушать свой внутренний голос и от самой себя прятаться и всегда найдет, о чем поразмышлять в уединении. В конце концов, можно вспоминать все стихи, какие знаешь, - начиная с самых детских. Это и память великолепно тренирует. Мама тренировала Варину память еще и тем, что рассыпала на столе несколько спичек и прикрывала их бумагой, а Варя пыталась воспроизвести точно такую же композицию. Потом, правда, они стали брать для этого счетные палочки, потому что спички детям не игрушка.
        Варя выключила телевизор. Хмурая, дождливая наступила осень… Барка жизни встала на большой мели… Мой милый, что тебе я сделала?.. Где веселье, где забота, где ты, ласковый жених?.. Ты меня не любишь, не жалеешь… Ну и что ж! Пройдет и эта рана, только горько видеть жизни край…
        Безнадежность просто звенела в нежилом воздухе!
        Папа хоть бы обои новые наклеил! На те деньги, которые он вбухивает в бесконечные погреба, можно было бы… А для кого, если она здесь не живет? И никто не живет? И сам он почти не живет?
        Варе стало по-настоящему страшно, и она схватилась за телефонную трубку. Нет, не Зотову, конечно, звонить - это же неприлично. Хотя теперь было жаль, что прожеманилась и отказалась от ужина в «Трех пескарях». Надо было соглашаться! Сидела бы теперь среди людей и без этих ужасных мыслей! Она набрала домашний номер Лены. Не отвечает. И Николушка, как всегда, где-то носится, некому трубку поднять и сказать, где же его мамаша-трудоголичка. Уж не на работе ли? Позвонила на работу - тоже никого. Потом на мобильник - абонент временно недоступен. Что творится? Варя от досады принялась было за шоколадный рулет, свежайший, ароматный, с тонким налетом сахарной пудры, как телефон вдруг зазвонил сам. Она даже вздрогнула.
        - Варенька? Ну, наконец-то ты дома!
        Это была Аня, и первые пять минут ушли на извинения по поводу неудачного новоселья у Игорька. А потом последовала просьба:
        - Помнишь Гарольда и Марту? Они завтра сюда приезжают, к своим родственникам, то есть к Фольцу, он же твой одноклассник, да? А он им гида нашел, город показать, музей, праздник - самому некогда, весь в работе, да и немецкий плохо знает. А завтра у него вообще совещание какое-то грандиозное, с мэром, удрать никак не получится - так вот, ты не могла бы этих немцев этой девушке-гиду представить? Ты единственная, кто знает их в лицо. А то еще потеряются…
        Гарольда и Марту, пожилую супружескую пару из Гамбурга, Варя помнила хорошо - не так давно они путешествовали по Золотому кольцу и приезжали в Переславль, и тогда Роберт Фольц звонил ей и просил показать им достопримечательности. И Варенька все свои выходные показывала, а туристы потом неплохо заплатили. А здесь, значит, для этого еще кого-то нашли, через Аню-экскурсовода. Ну и слава богу! Ей сейчас совсем не до немцев - личную жизнь надо строить! И в тоску и уныние впадать тоже совершенно неправильно и не вовремя.
        И Варя, заверив Аню, что все сделает, и еще раз безрезультатно позвонив Лене, положила в пакет чудом найденную папку и отправилась к подруге домой. Придет же та ночевать когда-нибудь! И она, Варя, приткнется где-нибудь у Берестовых - сама на лавочку, хвостик под лавочку, папочку поперебирает, никому не помешает. Ей никак нельзя сейчас оставаться в пустом доме, в старых стенах! Она тут с ума сойдет.

* * *
        В конце улицы, у Уважаемого Дерева, Варя остановилась и еще раз набрала Ленин номер.
        - Варвара-краса, куда путь держишь? Налево пойдет - коня потеряет, направо пойдет - женатой будешь… Или как там - замужним!
        Из-за шишковатого, в глубоких морщинах ствола появился улыбающийся Павлик Медведев.
        - Безлошадная я, - вздохнула Варя, оставив вариант «направо» без комментариев. - И до Ленки вот никак не дозвонюсь - прямо не знаю, идти к ней или нет.
        - Конечно нет, - незамедлительно последовал ответ, - конечно, не дозвонишься. Ее сейчас на летучку какую-то к мэру уволокли, по поводу Дня города. И Гошку, и всех, кто задействован. Один я отвертелся! - похвалился Павлик. - Домой иду, детям время уделять.
        Варя не поверила:
        - Чего выдумываешь, мэр завтра утром всех собирает, я точно знаю. И чего Лене у него делать, ума не приложу.
        - А чего прикладывать-то, - махнул рукой Павлик. - Она букетами занимается - молодоженов будут награждать, ветеранов, юбиляров там всяких заслуженных, почетных граждан города. Да на летучке она - зуб даю! Думаешь, прикалываюсь? Гошка сказал, сейчас по дороге попался. А утром тоже собираются, на генеральный смотр. А я отвертелся! - еще раз похвалился он.
        Было похоже на правду, и Варя разочарованно развернулась, чтобы идти домой. Конечно, у Лены мобильный отключен, и когда она вернется, непонятно, и будет ей тогда не до гостей с расстроенными нервами. И почему друзьям не дают отпуска всем одновременно! И почему праздники не происходят сами по себе, как хорошая погода, - непременно кто-то должен суетиться и заморачиваться!
        - А ты куда это? - осведомился Павлик. - Я же тебя на пирог приглашал. Пошли-пошли, с детьми познакомлю, сад покажу!
        Розовая акация
        Показывать пришлось сначала детей. Дочка Павлика, лет семнадцати, несмотря на холод, что-то делала в саду. Когда она подошла поздороваться, Варя так и ахнула: какая красавица! И как похожа на Медведева! Просто всего себя вложил - и светлые кольца волос, и глазищи. Только копия получилась улучшенной, с оттенком утонченности вместо бесцеремонной души нараспашку. Что это она тут в земле возится, вместо того чтобы на дискотеке красоваться, с такими-то кудрями?
        - Марина, моя старшая! - представил дочку Павлик, нисколько не скрывая своей отцовской гордости, которая из него так и рвалась наружу вместе с улыбкой. - А это Варя Воробьева, мы в школе вместе учились! Надо ее скорее поить-кормить. Представляешь, старушку-то кокнули - это прямо рядом с ее домом! Она теперь там ночевать боится, между ними даже забора нет. Ну, мы никуда ее и не отпустим, правда?
        - Ну что ты, Павлик, не выдумывай, - забормотала Варя, поражаясь, как Медведев с ходу определил и что она боится, и что домой не хочет - только интерпретировал в своем духе, целую комедию разыграл. Неужели это так бросается в глаза? Впрочем, у него всегда был глаз наметан, он сразу выуживал из человека то, что тот меньше всего хотел бы в себе обнаружить.
        С крыльца кубарем скатились руки-ноги, собачьи пятнистые лапы - все вперемешку, полетела палка - и огромный бело-серый дог махнул за ней через клумбу. Варя отскочила в сторону.
        - Чего не выдумывай? - Перед ней стоял худенький взлохмаченный мальчик. Он пояснил: - Я - Павлик. Чего не выдумывать? Здрасте.
        Медведев со счастливым смехом рекомендовал ей младшенького, трепля его по голове и спине, и прибежавшего с палкой дога, точно так же трепля и его. Дога звали Рольд, и Варя сначала порадовалась, что огромная пасть занята палкой, а потом применила на практике умение правильно знакомиться с собаками. Пока Рольд обнюхивал ее ладонь, Медведев пересказывал сыну историю про старушку и дрожащую от страха Варю, только теперь к отсутствию забора прибавилось привидение, которое - как мерещилось, разумеется, Варе - бродит в сумерках среди кустов малины и смородины. Отсутствие преграды подчеркивалось - как будто призраку помешал бы забор… Павлик таращился на Варю с живым интересом, а Марина незаметно поправила брату воротничок курточки и шепнула что-то отцу, который остановил поток своих фантазий и хлопнул себя по лбу:
        - Точно, пирог-то! Пойдемте скорей!
        В доме Варя сразу почувствовала, что ей становится все лучше и лучше. Мрачных мыслей не осталось в помине. Наверное, оттого, что здесь было хорошо протоплено. А может, мягкие диваны в большой комнате с телевизором так и приглашали на них завалиться, подоткнув под бок разных размеров подушки, валики, а под голову положить вон ту «косточку», упругую на вид. Но Павлик - или лучше Пал Палыч? - тащил ее дальше, осмотреть дом. Варя успела на ходу заглянуть в огромную напольную глиняную вазу, больше похожую на горшок, и увидела в ней… тоже какую-то вазу, а в той еще что-то. Но задержаться было невозможно, потому что Медведев хотел показать какие-то витражи наверху.
        - У нас гости, Пал Палыч?
        В одной из дверей стояла маленькая, кругленькая, очень уютная женщина с глазками-вишенками.
        - А, ну да, наш пирог! - оживился Медведев. - Это наша Дарья Васильевна, помощница по хозяйству. Какой печет пирог со щавелем - ешь и обо всем забываешь!
        - Как это - со щавелем? - удивилась Варя. С зеленым луком и яйцом - это понятно, это классика, а щавель ведь трава.
        - А пойдемте покажу, расскажу! - гостеприимно указала на кухню Дарья Васильевна, и девушке ничего не оставалось, как проследовать теперь уже за ней.
        Но ни рецепт, ни технология приготовления, слава богу, так и не были озвучены. Сам же пирог только что вынули из духовки, и он должен был отдохнуть и, как и всякий сладкий пирог, немного остыть - иначе, если разрезать прямо сейчас, вся вкуснота просто вытечет. Зато Дарья Васильевна предложила Варе кофе, да такой ароматный, горячий, как будто сваренный буквально только что, для нее. Или Варя подоспела как раз к тому моменту, когда здесь готовят хороший молотый кофе?
        А Пал Палыч, тоже прихлебывая из дымящейся чашечки, уже рассказывал Дарье Васильевне об убитой ужасом Варе, о погибшей старушке, о привидении и о том, что в соседском доме засела засада, милиция собирается накрыть бандитов, которые непременно вернутся, чтобы найти сокровища, которые не удалось вынести сразу. Оставаться рядом с таким ужасным местом для Вари просто немыслимо, опасно для жизни, пояснил Павел. Дарья Васильевна реагировала так искренне, словно не сомневалась, что Медведев говорит чистую правду: ахала, всплескивала руками, жалостливо смотрела на Варю. А когда Пал Палыч отошел к телефону - с большим сожалением, ведь он только начал рассказ, - домработница подхватила тему:
        - Кошмар какой! Прямо на нашей улице! А вы как об этом узнали? Да что вы говорите! Прямо туда пошли?! А зачем? За мальвами? Хотите, я вам зверобоя с липой заварю, сама в том году собирала? Ну, так с собой потом дам… А к Нюре Веретенниковой лучше было и не соваться, ничего бы не получили. Она, не тем будь помянута, из тех, у кого зимой снегом не разживешься. Еще и разоралась бы на всю улицу… Она, знаете, совсем одна жила, родню не жаловала, да и они к ней без надобности не заходили. Захворает разве что. Да она здоровая была как лошадь…
        Тут Дарья Васильевна пояснила, что работает медсестрой и прекрасно знает и завсегдатаев поликлиники, любителей полечиться, и тех, кто не ходит туда никогда. Надо же, какую ценную помощницу по хозяйству откопал Павлик! Медсестра в доме с детьми - просто находка. По крайней мере, сама пирогов напечет, сама же и помощь окажет, если кто-нибудь ими объестся или отравится… Варя только хотела порадоваться, что переменили тему, как Дарья Васильевна вспомнила:
        - Ах да, Нюра-то! И кто ж ее так и за что? Ну, сварливая была, ну, жадная - но не убивать же за это, в самом деле! Хотя, может, и хотелось кому - да той же родне. Племянник ее на той неделе так и сказал - убить тебя мало, старая грымза! Да мало ли чего скажешь в сердцах. Это они ссорились опять, на весь двор горланили, я сама слышала…
        Племянник? Неужели Игорек? - вяло удивилась Варя, прислушиваясь к веселым голосам, доносящимся из большой комнаты. Но в гостях как в неволе. Все, наверное, считают, что она и должна торчать на кухне с пожилой домработницей, что им вдвоем интересно - обмениваться рецептами, сплетничать… Придется терпеть и слушать.
        - …Он, видимо, опять денег приходил занимать, племянник-то, - предположила Дарья Васильевна.
        Нет, на Игорька не похоже. Должно быть, кто-то другой, про себя не согласилась с ней Варя.
        - Он вечно к ней за деньгами таскался, только не получал ничего, алкаш несчастный.
        - Да откуда же у бабульки деньги? - усомнилась Варя, чтобы поддержать разговор. - Пенсия, что ли, огромная?
        - Как откуда? Какая пенсия! Она же на рынке торговала. Садом-огородом не больно занималась, а все, что само вырастет, тут же на базар тащила. И грибы осенью - знала места, где собирать, да никому не говорила, конечно. Даже своим. В могилу и унесла свои тайны… И чернику, и клюкву продавала. Они дорого идут, если стаканом. Даже бутылки собирала, не брезговала! Да еще шила фартуки и мочалки вязала и носила по электричкам. Это уже зимой - ее никакой холод не брал! Копейку к копейке складывала. Деловая. Сама хвасталась - сорок тыщ накопила на похороны. Памятник хотела с портретом. А племянник-то знал про сорок тыщ!..
        Варю спас Павлик-младший. Он влетел на кухню с криком:
        - Начинается! Начинается «Рекс»! Готовы булочки?
        - «Комиссар Рекс», что ли? - переспросила Варя. - Сериал? Про полицейскую собаку? Он вроде лет десять назад шел.
        Оказалось, тогда Медведевы сериал пропустили, а сейчас его повторяют как нельзя более кстати. Павлик, которого невозможно ничем накормить и который выглядел поэтому как Кощей, вдруг начал есть булочки с колбасой, как Рекс на работе. Они ему не надоедают, он их ест и ест, и душа теперь всегда спокойна насчет ужинов, пояснила Дарья Васильевна, она начала было с умилением рассказывать про Павлика, как растила его с годовалого возраста, когда Пал Палыч переехал сюда с детьми из Москвы, но Павлик перебил ее, обращаясь к Варе:
        - А вы хотите «Рекса» с нами смотреть?
        Варя не заставила себя упрашивать и тут же закивала.
        - И булочки с колбасой будете? Или вы за фигурой следите?
        - Буду! - решительно заявила Варя. - Чего за ней следить? Это все глупости. Колбаса «Докторская»? Сам тарелку понесешь или помочь?
        Горка маленьких круглых булочек дразнилась розовыми колбасными языками с довольно вместительного блюда.
        Дарья Васильевна провожала Варю и мальчика растроганным взглядом: гостья не только не чинилась и не кривилась от детской бестактности - она пожертвовала интересным времяпровождением ради чужого ребенка! А когда Варя с непритворным аппетитом умяла булочки, а потом сладкий пирог, не ссылаясь на свою пышную фигуру и всякие там диеты и отдавая честь стараниям домработницы, та была окончательно побеждена.
        Варя же наслаждалась сердечностью этого дома. Павлик-старший хотел показать ей свои витражи во время рекламной паузы, но дети их не отпускали: все равно не успеть за две минуты, да и к тому же без солнца никакого вида нет. Павлик-младший окончательно принял Варю за свою, активно обменивался с ней комментариями по ходу фильма, и скоро она уже вместе с ним ахала, вскрикивала и подсказывала героям, что делать. Мальчишка был живчик - по дому носился, как по улице, а во время рекламы прыгал, катался по дивану, скатывался с него на ковер, снова залезал, вскакивал на диванную спинку и съезжал с нее вверх ногами, опять пикировал на пол, тормошил собаку… На экране Рекс радостно кидался обнимать хозяина, валя его с ног, - Рольд делал то же самое. Старшие, однако, на них не цыкали, и вся эта суета почему-то не раздражала, а вызывала невольное желание тоже покувыркаться, Варя поймала себя на этой мысли, но сочла возможным лишь усесться вместе с новыми приятелями на ковре. Марина взирала на них слегка снисходительно - она, должно быть, ощущала себя здесь единственным взрослым человеком: Дарья Васильевна ушла,
у нее было ночное дежурство в больнице, а Пал Палыч уже тоже сидел на ковре с тарелкой в руках.
        Фильм закончился, и только Медведев повернулся к Варе, как Павлик подлетел к ней с шахматной доской:
        - Вы играете? Ну все равно, я уже фигуры расставил и первый ход уже сделал - у меня белые!
        - А это что за львы и зайцы? - присмотрелась Варя. - Из киндер-сюрпризов, что ли?
        - У нас несколько пешек и фигур куда-то закатились, - объяснил Павлик. - Давным-давно. Вот папа устраивает ремонт - найдутся, наверное. А не найдутся - и не надо!
        Почему «и не надо», Варя поняла сразу же, когда фигурка львенка, вместо того чтобы чинно передвинуться на два поля вперед и там остановиться, рванулась прямо в ее ряды и сожрала пешку.
        - Ты куда?! Ты чего?! - возмутилась Варя. - Думаешь, я совсем уж чайник, совсем уж ничего не понимаю в шахматах!
        Одно дело - чуть-чуть подыграть балованному мальчишке, да ей бы и подыгрывать не пришлось, она только элементарные правила знает, но терпеть откровенную наглость - нет уж, не дождется! Но дело оказалось не в наглости.
        - Это же лев, - растолковал Павлик. - Он при всем желании не может ходить, как пешка. Рванулся из засады на свою добычу, разогнался, прыгнул - и готово! Если в игре есть слон и есть конь - почему не может быть льва? Он у нас давно уже постоянная фигура и ходит по своим правилам. Прыгает на сколько хотите полей вперед, но только вперед. Запомнили?
        - Ну ладно, - пробормотала Варя.
        Она заметила среди своих черных фигур симпатичного бегемотика в поварском колпаке. Профессия, конечно, у него мирная, но сейчас она тоже придумает, как его использовать в военных целях… Однако прыгать бегемоты не умеют, ломиться, давя своих, нельзя, и Варя пока выставила его на передние позиции, чтобы следующим ходом протаранить армию Павлика. Но противная акула на водных лыжах налетела и бегемота сожрала - Варя только заморгала. Так она за одну минуту с пустой доской останется! Марина и Пал Палыч с азартом наблюдали за сражением, которое становилось нешуточным.
        Варя нахмурилась. Великолепным щелчком сбила с доски собственную пешку - та полетела под шкаф. Ничего, при ремонте отыщется! Или при генеральной уборке. Потом еще пару пешек. И заменила их дракончиком, пингвином и лягушкой - присмотрев их в коробке для «съеденных» фигур. Усилив таким образом армию, подняла в воздух дракона - захлопали перепончатые крылья - и обрушилась на Павликова слона.
        - Это моя авиация, - хладнокровно пояснила она. - Видишь, дракону под силу справиться со слоном. И не вздумай наслать на него какого-нибудь жалкого кролика - вмиг спалит, он у меня огнедышащий.
        Павлик зааплодировал и в восторге завалился на ковер.
        - Ура! Вы по-настоящему играете, не как другие взрослые! Другие только злятся или хотят скорее отделаться!
        - Это какие еще другие? - заинтересовалась Варя. Здесь, значит, всех гостей проверяют на вшивость?
        - Майор Фольц всегда проигрывает и всегда сердится! Дядя Алик тоже проигрывает и возмущается, что у него разряд по шахматам, - перечислял Павлик. - Дядя Георгий сразу вынимает какой-нибудь подарок, когда я начинаю к нему приставать. Он ими заранее запасается, когда к нам идет. А дядя Боря, который доктор, любит наши шахматы, только он в Москву переехал…
        - Так вы собираетесь, как раньше? - повернулась Варя к Медведеву, услышав знакомые имена одноклассников.
        - Еще как, - подтвердил Павлик-младший и очередным ходом вернул Варино внимание к доске.
        Через минуту он выиграл, и во второй раз тоже.
        - А теперь, - вмешался Медведев-старший, - пойдем покажем Варе витражи!
        Варя прыснула.
        - В «Незнайке в Солнечном городе», - объяснила она, - архитектор Кубик, кажется, все время хотел показать Незнайке, Кнопочке и Пестренькому какие-то необыкновенные дома архитектора Арбузика. И все время им что-то мешало! То они сначала на швейную фабрику попали, потом еще куда-то.
        - В Солнечный парк! - подсказала Марина. - Где шахматные автоматы! С ними бы Павлику сыграть, а не Незнайке! А потом сразу ветрогоны начались.
        - А до этого инженер Клепка таскал их еще по всяким фабрикам - где книжки делают, мебель, телевизоры? А бедный Кубик все спрашивал: а когда же дома Арбузика?
        Пока Варя с Мариной вспоминали последовательность событий в любимой книжке, из прихожей прибыл Павлик, держа в одной руке пакет, а вынутую из него папку с матерчатыми завязками - в другой.
        - А это что? А посмотреть можно?
        Тут уже ему было сделано замечание строгим голосом насчет чужих вещей, но Варя махнула рукой:
        - Это не чужие, это мои… Вынимай, если интересно. Только осторожно, они там хрупкие.
        Но Павлику оказалось это не очень интересным, а вот Марина так и прилипла к Вариным листам.
        - Картины из цветов? А как их делают? А это что будет? А правда, что из этих трав варили приворотное зелье? Разве чистотел и одуванчик - колдовские? Вот не знала… И обыкновенная рябина? И обыкновенный лютик? Вот это да! А вы только картину хотели составить - а сам напиток не собирались варить?
        Ответы требовались подробные, и Варя отвечала, и про зелье, что его все равно нельзя было варить, потому что она упустила время и не смогла собрать молочай и чернобыльник. Редкостную аралию раздобыла, в чьем-то саду выпросила, а паршивый сорняк пропустила, думала, с ним всегда успеется - и вот осталась без молочая. И еще жемчужницу не нашла, уже без нее собиралась начать. Но все казалось, что еще чего-то недостает, какого-то важного, центрального элемента, на котором строилась бы композиция…
        - А у меня есть в саду! - обрадовалась Марина. - Есть жемчужница! Это многолетник такой, да? Мелкие белые корзиночки? Хотите посмотреть?
        И они переместились в сад. Павлик-старший обреченно вздохнул и пошел к себе, поняв, что витражи Арбузика до темноты показать не успеет.

* * *
        К жемчужницам они продвигались медленно, потому что Варя то и дело останавливалась - то у тонкоствольных акаций с резными перистыми листьями, которые - подумать только! - с наступлением темноты складывались и засыпали, то перед цветником, который представлял собой лабиринт, большой и затейливый. Павлик с Рольдом носились по нему, а когда оказывались в тупике, то просто перемахивали на соседнюю дорожку. Марина поглядывала на них, но без особой тревоги: должно быть, все в доме давно смирились с тем, что эти двое - стихийное бедствие.
        - Это настоящий цветник елизаветинской Англии, я его срисовала с книжки и цветы такие же подобрала или похожие, - похвалилась Марина, когда Варя восхитилась лабиринтом.
        Ну, наконец-то хоть чуть-чуть похоже на отца! Внешнее сходство, которое сразу бросалось в глаза, потом только оттеняло контраст характеров. Насколько Медведев заполнял собой пространство, настолько его дочь умела быть незаметной, и любому другому его качеству тут же находилось противоположное: говорливости - молчаливость, фамильярности - тактичность, артистизму - естественность. Но поначалу Варя только удивлялась, до чего же дети Павлика похожи на него, особенно младший - точная копия, а еще тому, где же в них хоть что-нибудь от Поляковой. Она всегда была незаметной, но должна ведь была отразиться как-нибудь!
        Полякова была в их классе серой мышкой. В науках она не блистала, от общественной жизни отползала по возможности, красота ее тоже так и не расцвела. Потому все так и сели, когда в девятом классе она стала ходить с Павликом. Она и с Павликом! Да никто бы не удивился, если бы с ней вообще никто не согласился ходить! Конечно, она смотрит ему в рот, а Медведеву всегда нужна благодарная публика, но разве у него когда-нибудь был в ней недостаток? Потрясенная Варя пыталась обсудить это событие с Леной, но та только плечами пожимала: настоящая любовь, обыкновенное чудо. Да что он в ней находит, в этой бледной моли? - спорила Варя. А Лена улыбалась немного покровительственно - все-таки она была постарше и говорила совсем уж ерунду - что в Поляковой есть какая-то особенная чуткость и легкость. Легкое дыхание, как у Бунина. Они так подходят друг другу, разве не видишь? Варя не видела и была уверена, что чудо скоро закончится.
        Но Медведев и Полякова ходили за ручку, в школу и из школы вместе, и она ему все не надоедала. Тогда и все остальные тоже решили, что это настоящая любовь. Кроме педагогов. Когда романтика продолжилась и в десятом классе, они забили тревогу. Собственно, волновалась только классная руководительница Рахиль Исаковна, но она сумела взбаламутить всех и отравить жизнь влюбленным. Варя помнила бесконечные собрания, комсомольские и классные, где разбирали поведение влюбленных и бичевали их, угрозы исключить из школы и написать какие-то такие ужасные характеристики, с которыми ни в одно ПТУ не возьмут. Для Вари это было увлекательное зрелище - борьба отцов и детей, весь класс разделился на защитников Ромео и Джульетты и тех, кто боялся за собственную характеристику, а из учителей на «детской» стороне был только один историк Иван Платонович. Но каково же было Поляковой, только сейчас подумала Варя. Она вспомнила, как Рахиль орала про коляску, которую та якобы покатит, когда все пойдут на выпускной бал, и поежилась, представив, что это на нее так орут. Но Полякова сидела молча, как всегда, - она никогда не
оправдывалась, она вообще ничего не говорила, - а потом шла с Павликом за руку домой.
        Самое удивительное, что вытравить любовь не удалось. Опасности, подстерегавшие несовершеннолетних на этом гибельном пути, почему-то так их и не настигли. Самое интересное, собственно, и заключалось в их героической школьной борьбе. А потом Медведев и Полякова уехали в Москву, куда-то поступили, поженились, и больше ничего интересного для публики в обыкновенной студенческой семье уже не было. Кажется, родители их поддерживали и снимали квартиру. Периодически до Белогорска доходили слухи о том, что у них родилась девочка, что Павлик стал хорошо зарабатывать, и о том, что Полякова хочет второго ребенка, а ей, кажется, нельзя. Потом она все-таки родила, но умерла в родах, а Павлик с детьми вернулся в Белогорск.
        Конечно, хорошо, что дети получились яркие, подумала Варя. Но все-таки что же в них от Поляковой? Она десять лет видела ее изо дня в день, сидя за соседней партой, - неужели не разглядит хоть какой-нибудь черточки? Но не было ничего. Незаметная Полякова просто растворилась. Как такое может быть? За нее было даже как-то обидно. Хотя сама она, пожалуй, вряд ли обиделась бы - а только радовалась, что они так похожи на ее драгоценного Павлика…
        - Такие вам нужны? - Марина показывала на жемчужницы.
        - Да, да, это они самые! - спохватилась Варя. - Вот только дождик закапал не вовремя - от дождя или росы они потом бурыми становятся. Сейчас нельзя срезать.
        - Ну так я вам в сухую погоду срежу! - тут же предложила Марина. - И акацию, да? Мне показалось, она вам понравилась. А молочай я могу у соседей попросить на огороде! Только скажите, что с ними сразу сделать, пока не завяли, - в книжку положить?
        Вон оно что! Чуткость, та самая! Конечно! Варя была так счастлива, что все же разглядела в Марине Полякову, что прямо просияла. Они шли к дому, и Марина приостановилась, вопросительно глядя на нее, - поняла, что это не благодарность, а что-то другое.
        - Марина, ты на свою маму похожа! - выпалила Варя объяснение. - А я как раз о ней думала.
        Теперь уже Марина просияла. Варя не ожидала от сдержанной девочки такой реакции.
        - Правда? - переспрашивала та, пока они шли до крыльца, и все заглядывала Варе в лицо. - Мне такого никто не говорил! Всегда все говорят, что я похожа на папу, и папа тоже! И на фотографиях… Значит, я чем-то другим похожа? А вы никуда не торопитесь? Вы правда у нас сегодня останетесь? Оставайтесь, пожалуйста! Я сейчас для вас комнату приготовлю… Расскажите мне о ней хоть немного! А когда устанете, я сразу уйду, хорошо?
        Варя ощущала непонятную неловкость. Хотя чего тут непонятного - она не знает, хоть убей, что рассказать о Поляковой! О невзрачном существе, с которым никогда не происходило ничего запоминающегося! А девочка ждет с благоговением каких-нибудь историй о школьной дружбе, забавных, трогательных! Черт дернул ее за язык с этим сходством!
        - Да тебе, наверное, папа все уже давно пересказал, - попыталась вывернуться Варя.
        - Папа всегда рассказывает какие-нибудь смешные школьные истории. - Марина глядела на нее серьезно и печально. - Я их действительно знаю наизусть. Он просто боится меня расстраивать. Я же все-таки помню маму - мне семь лет было, когда… Павлик родился. И я потом долго тосковала. Но это же очень детские воспоминания! И я не знаю главного! А папины друзья, которые к нам приходят, - взгляд Марины стал недоуменным, - почему-то никогда ничего не рассказывают. Хотя все любят поговорить, кроме Фольца… Так странно - как будто не знают, что сказать! Я сначала к ним приставала, а потом стало как-то неудобно…
        Теперь совсем нельзя было уйти! Варе было совестно за то, что она по-прежнему не знает, что рассказать о Поляковой! Куда бы провалиться? Свернуть разговор о ночлеге и все-таки спастись бегством домой? Но ей представились пустые стены без папы, мамы, бабушки… Она, Варя, два года живет без мамы, и она уже взрослая, а эта девочка - почти всю жизнь! Что же это за жизнь, даже с самым хорошим отцом!
        - А давай посуду помоем! - громко предложила Варя, заметив, что к ним приближается Павлик и что Марина чуть сдвинула брови. - А Павлик поможет!
        Павлик тут же круто поменял траекторию. С улыбкой переглянувшись, Марина с Варей по шли на кухню.
        - А про то, как их в школе травили, папа ужасно любит рассказывать, - тут же продолжила Марина, которой жаль было каждой минуты, потраченной не на главное.
        Ну, еще бы! Кто бы сомневался! Героическая роль - вот где можно реализовать свой артистизм на сто процентов! Варе казалось, что она даже видит, как Павлик разыгрывает это в лицах.
        - …Я и от Рахили Исаковны об этом наслушалась, - неожиданно добавила Марина - лицо у Вари изменилось, словно появилось привидение, - и пояснила: - Она у нас классная руководительница.
        - Да ты что?! - Варино потрясение было неподдельным. - Ее разве на пенсию еще не прогнали?! По-прежнему детей… э-э-э… воспитывает?
        - По-прежнему, - с чуть заметной иронией кивнула Марина. - Учителя же теперь на пенсию совсем не уходят.
        Затем последовал живой обмен сведениями о прошедших временах и о нынешних - в родной Вариной школе, как оказалось, мало что изменилось, даже форму опять ввели, и любая любовь преследуется все так же, с той же энергией. А ведь любовь, пожалуй, и была в Поляковой главным! Она ни разу не отличилась, отвечая у доски, ни разу не сморозила ничего такого, что застряло бы в памяти, не шлепнулась на физкультуре под общий хохот. Вера ничем не привлекала внимания! Не отрезала косу, когда все их отрезали, не стала блондинкой с помощью перекиси водорода - и внешность, и жизнь ее оставались бесцветными. До тех пор, пока не поразила всех своей необыкновенной любовью, о которой и сейчас вспоминают - вон даже Рахиль не может забыть. Любовь поистине стала ее звездным часом! Ведь она, в конце концов, не свалилась на Полякову, как на Ньютона яблоко. Полякова ее выстрадала, а до этого сумела как-то вызвать, а потом поддержать - значит, не так уж она была проста, как казалась. Значит, она знала о ней что-то очень важное - о той настоящей любви, которая не гордится, не превозносится, не завидует, все переносит… Если
Медведев до сих пор остается отцом-одиночкой и никого не приводит в дом, кроме пожилой дом работницы, хотя от желающих наверняка, как и прежде, отбою нет…
        - Конечно! - перебила Варя саму себя. - Она умела любить! Марина, твоя мама, умела любить - это в ней было главное! Они все тебе этого не говорили не потому, что этого не знают, а потому, что им это кажется естественным! Так всегда бывает, когда человек и то главное, что в нем есть, настолько соединены, что их не разделить, и главное не видно в отдельности, потому что без него и человека вроде нет. - Девочка смотрела напряженно и молча, из крана текла вода, а Варя торжествовала - она поняла, и это было важно не только для Марины. - Мне когда-то бабушка пыталась объяснить, как это - по-настоящему любить. Это было так красиво, что я слово в слово запомнила, мне же мама память тренировала! Я только не думала, что это может относиться к обычным живым людям - а так, что-то книжное. Да ты сама, наверное, знаешь, из апостола Павла… - И Варя медленно повторила: - Любовь долго терпит, милосердствует, любовь не завидует, любовь не превозносится, не гордится, не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла, не радуется неправде, а сорадуется истине. Все покрывает, всему верит, всего надеется,
все переносит… Это же точь-в-точь про твою маму, я только сейчас поняла! А если все так совпадает, значит, бывает такая любовь! Не только в книжке, даже если эта книжка - Библия!
        Варя выдохнула и победоносно взглянула на Марину, а та не сводила сосредоточенного взгляда с текущей из крана воды.
        - А ведь вы с ней связаны, и раз к тебе перешли какие-то ее черты - не сразу уловимые, но главные… Может, заодно перешло и ее загадочное умение любить - то, чего я до сих пор не понимаю! - весело завершила Варя. - Когда разберешься, поделись со мной, а то до меня так все долго доходит! И три тарелки как следует мы уже час как моем!
        Фонарь с улицы немного подсвечивал витраж - синий, узкий, длинный. Варя разглядела лопасти каких-то растений и то ли острова, то ли спины дельфинов или китов. При электрическом свете фигуры вообще сливались, и их было не разобрать - пока Марина с Павликом размещали ее в комнате, пока болтали, перебивая друг друга, прощались, и снова начинали разговор, и снова спохватывались и говорили «спокойной ночи», и опять застревали в дверях… А если всмотреться сквозь цветные стекла, то проступает Маринин цветник-лабиринт - сверху он еще интереснее. Но когда перестаешь напрягать зрение, он сразу же исчезает, и возникает собственное отражение - Варя похлопала ресницами, повертела головой, причесалась перед витражом, а потом еще раз - перед зеркалом.
        Надо же, а ведь она ни разу за весь вечер не вспомнила о Зотове! Когда возвращалась домой, впечатления от встречи с ним так переполняли, что не было сомнений - они не отпустят и весь вечер, и всю ночь. А теперь кажется, что она познакомилась с Олегом Александровичем вечность назад, а не сегодня перед обедом. Еще пришло в голову, что они два часа смотрели друг на друга, а волшебные картины счастья, которые вспыхивают всегда моментально, на этот раз вообще не возникли. Ну, не до картин, наверное, было, тут же упрекнула себя Варя. Главное как раз в том, что он не сон и не мираж, и он ей понравился, и она хочет снова с ним встретиться! Он так же реален, как его белые цветы, которые сейчас стоят дома! Но, представив одинокий букет в пустой темной комнате, Варя поежилась и тут же полезла в постель.
        На покрывале лежал развернутый журнальчик - там тоже изображен лабиринт, из которого надо помочь выбраться какой-то зверушке.
        И куча ребусов и кроссворд, который они только что разгадывали с Павликом. Дети никак не хотели с ней расставаться! Марине нужны были подробные инструкции, как правильно заготовить для Вари растения, потом она возвращалась и предлагала что-нибудь нужное вроде молочка для снятия макияжа и пилки для ногтей, а Павлик вертелся рядом и показывал, какие штуки умеет делать Рольд и какие фокусы с картами - сам Павлик, а потом приволок этот журнальчик с юмористическим кроссвордом, и они его втроем разгадывали еще полчаса. Когда там детям положено спать ложиться? В любом случае раньше чем в двенадцать?
        Но Павлик-старший ни о каком детском режиме не напоминал, он вообще ни разу после ужина не появился. А может, он обиделся, сообразила Варя. Она с таким удовольствием переключилась на молодежную компанию, что совсем о нем забыла. Хотя чего обижаться? Она же случайная гостья, а день будний, и завтра тоже. Какие могут быть церемонии? Может, Медведев просто рано спать ложится, он же в Москве работает.
        А с чего это он ее к себе пригласил? Когда они вместе учились, Варя ни разу в его доме не была, ни на какой-нибудь вечеринке, ни на дне рождения, ни просто так не заходила, с подружками например. Общались они в школе на уровне «привет» и «дай списать», как с большинством одноклассников. Тогда на этом месте стояла скромная избушка, а когда разбогатевший буратинка воздвиг виллу с витражами, Варя уже была занята своими замужествами и разводами и только замечала, пробегая по улице, то золотой флюгер в виде кораблика, то цветные стеклышки в окнах верхнего этажа.
        А что, если она ему нравится? Варя чуть не рассмеялась, так это было наивно. Да неужели бы она за столько лет этого не заметила! Медведев никогда ею не интересовался. А впрочем, бывает же, что встретишь человека спустя годы - и посмотришь на него совсем иначе. Может, он увидел в ней что-то такое, чего не мог разглядеть тогда, в детстве, когда они каждый день мозолили друг другу глаза? Варя подошла к витражу, уселась на подоконник и напряженно уставилась в цветные стеклышки. Может, он увидел, что она - та самая, кого ему так не хватало в этом доме с множеством комнат - ему и его детям? Они ведь сразу же с ней подружились, а детки чудесные, но непростые, кого попало к себе не подпустят!
        И Варя погрузилась в блаженное оцепенение, которое словно лилось на нее с волшебным светом фонаря.
        …Она сидит в своей комнате, знакомой до мельчайших завитушек на узорах покрывала и обоев, после длинного и радостного дня, в котором, как всегда, было много суматохи, собачьего лая и домашних хлопот. Она совсем не умеет быть строгой с детьми, а ведь, наверное, иногда надо, иначе они сядут на голову! Но так приятно заниматься баловством вместо воспитания! К тому же основные детские обязанности они выполняют - учатся нормально, в комнатах порядок. У Павлика, правда, это случалось раз в неделю, когда он его только что навел, но для него и это - подвиг. Чего еще требовать от детей? От себя бы лучше потребовала сознательности - ведь опять они смотрят этих тупых «Симпсонов», а она не только разрешает, а еще и пристраивается рядом и хохочет, вместо того чтобы заставить их смотреть что-то познавательное. Но они же все вместе смотрят, и так здорово устроиться на диване с чем-нибудь вкусненьким! Неужели правильнее было бы сидеть, как сычи, по своим комнатам, где у каждого - свой телевизор, и здороваться не глядя, и есть вместе только по выходным, и еще дуться друг на друга за что-нибудь?
        А от Павлика-старшего педагогического толка еще меньше, они ну никак не могут составить идеальную пару, руководствуясь классическим, проверенным веками принципом воспитания «кнут и пряник». Одни сплошные пряники… Да кто бы мог подумать, что они вообще составят пару! Бывшие одноклассники так и ахнули, узнав об этом, и мусолили тему без устали. Но их жизнь за разноцветными окнами, куда не проникают любопытные чужие взгляды, идет своим чередом, и сейчас Павлик закончит бесконечные дела и телефонные разговоры и откроет дверь в ее комнату…
        - Варька, не спишь?
        Варя вздрогнула.
        Перед Павликом, вошедшим в ее комнату одновременно со стуком, были такие огромные, такие невероятные глаза-магниты, глаза-ожидание, что он смутился - чего в его жизни бывало, наверное, считаные разы.
        - Я думал, хохотальщики уже ушли, а уснуть ты еще не должна, я и… хоть и свет не горит…
        - А я на Маринин лабиринт смотрела, - оправдывалась Варя.
        - Хочешь, кофе принесу? - уже справился с ситуацией Медведев. - Или ты потом не заснешь? А мне он, наоборот, вместо снотворного.
        - Того кофе, чудесного? Тогда неси, - разрешила Варя вполне обычным голосом.
        - Так интересно, о чем вы с Маринкой секретничали, - заявил Павлик, непринужденно усаживаясь с чашкой на подоконник - а Варя переместилась в кресло, закутавшись в покрывало, как в плед.
        - О любви, конечно, - отозвалась она. - У вас тут бедной девочке совсем не с кем о любви поговорить! Только и остается с цветочками беседовать!
        - Да, она же без лучшей подружки осталась, - подхватил Павлик. - Это Жанна была, Борькина дочка. А теперь он в Москву переехал, дом наконец продал, знаешь? А лютики-цветочки - это ничего, она ими всегда любила заниматься…
        - Могла бы еще чем-нибудь интересоваться! - не сдавалась Варя. - Неужели у нее поклонников нет? Такое впечатление создается. Не родись красивой, что ли?
        - Как же нет, - слегка обиделся Медведев, - всегда были, только, по-моему, ей цветочки все же интереснее. Как их понять, с их детскими делами… За ней одно время Лены Берестовой сын ухаживал! - как-то особенно значительно похвастался он.
        Варя оживилась:
        - Николушка? Ну и ну! Значит, нас уже следующее поколение подпирает? А я-то в отстающих по всем статьям…
        - Твое дело молодое, - отмахнулся Павлик и оживленно продолжал рассказывать про детские дела: - Я даже думал, она в старшие классы гимназии перейдет, где он учится. Там профильные классы, химбио есть, как раз под ее цветики. Но она не захотела что-то, в нашей школе осталась. А жаль! Я так размечтался! С Ленкой на родительских собраниях встречались бы! Варь, - немного помедлив, продолжил он, - а как у нее дела? Ну, вообще? Мы, конечно, периодически видимся, но все как-то на бегу, из машины помашешь - и дальше поехал. А на всякие посиделки бывших одноклассников, сама понимаешь, времени нет. Первые годы после выпуска еще собирались, а теперь всем некогда…
        Варя застыла. Так вот из-за чего радушие и гостеприимство! Весь этот вечер - незабываемый, суматошный, дурашливый, теплый, чудесный - был только прелюдией для главного вопроса. О том, как поживает Елена Прекрасная. Вот балда! Могла бы с самого начала догадаться! До того как на горизонте появилась Полякова, Медведев вовсю демонстрировал расположение к Лене Берестовой. Почему она его тогда мягко, необидно отстранила, как всех прочих? Они даже и не говорили об этом - настолько, должно быть, Павлик был для Лены неинтересен.
        - Я два года в другом городе живу, - ровным голосом напомнила Варя. Она уже полностью освободилась от волшебного наваждения, но все равно не могла понять, почему так кипит в ней обида на Павлика, который никогда не был ей нужен и сейчас попал в ее фантазии совсем случайно и всего на несколько минут!
        - Да ведь и я - как будто в другом, - с незнакомыми, просительными нотками проговорил Павлик.
        - Павлик, она поживает, как в девятом классе, - сжалилась Варя. - Не понял, что ли? У нее никого нет, и ей никто не нужен.
        - Ну да! Сейчас поверил! Своя фирма, клиентов вагон, подъезжают-отъезжают, из городской администрации подкатывать начали!
        - Из администрации - это ко мне, - холодно отрезала Варя. - А у Лены, повторяю, нет ни мужей, ни любовников, ни кандидатов на эти роли. Не знаю, куда ты смотришь. Вот сын в институт поступит - и собой займется! - припугнула она. - Останешься сидеть тут и вздыхать! Ладно, спать пора, меня на завтра делами нагрузили.
        Утром солнце так било в окна, что таинственный морской мир на витраже превратился в искрящийся пляж. Но разглядывать его было некогда - Варя подскочила, вспомнив про немцев и переводчицу. В одиннадцать надо быть на набережной, где назначена встреча! А еще - успеть зайти домой, переодеться, увидеть папу, отзвонить Лене, найти, в конце концов, эту набережную, которую недавно построили, а перед этим - поблагодарить гостеприимных хозяев и распрощаться поскорее!
        Она колобком скатилась по лестнице, на ходу опять заглянув в огромную глиняную вазу. Или кувшин.
        - Этот горшок, - пояснила Марина, протягивая Варе кофе и булочку, - папа умудрился купить на ярмарке. Недавно был День славянской письменности, и в парке устроили праздник с хороводами и город мастеров…
        - Там свистульки расписывали и по дереву резали! - вклинился в разговор Павлик, который обрушился с лестницы в бейсболке задом наперед и в курточке, надетой наизнанку. - И горшки лепили на гончарном круге! Глина мокрая, руки грязные! Здорово!
        - Да, прямо на глазах и лепили, и расписывали. И все можно было покупать, и самим лепить попробовать. Их одна женщина делает, дачница, каждое лето сюда приезжает… Так вот, а огромный горшок у нее был выставочный, просто стоял, чтобы внимание привлекать, и он так поразил папино воображение, что папа загорелся непременно его купить!
        Марина переодевала брату куртку, а он, не замечая этого, захлебывался словами:
        - Он эту тетю уговаривал-уговаривал! Вокруг уже народ собрался. Целое представление было! И наконец уговорил! И как мы потом его домой волокли, горшок! И как потом по всей комнате катали, место ему искали, чтобы не выпирал! А он отовсюду выпирал!
        - А вазу-то, вазу зачем в него засунули? - Варя заглядывала в горшок-гигант, совсем забыв, что торопится, и машинально уплетая булку.
        - А видите, как удачно получилось! Эта вазочка такая страшная, такая безвкусная. Но мы никак не могли от нее отделаться, потому что ее папа купил. Мы ее все время прятали, а он отовсюду вытаскивал и ставил на виду. И вот мы ее в горшок спровадили, а он до сих пор не нашел! Вы ему только не говорите! Тсс, вон он! Павлик, тише!
        Медведев за окном с кем-то разговаривал. Варя испытала неловкость, вспомнив о вчерашнем, но только на секунду.
        - Ой, милые мои, мне пора! Я уже убегаю! Спасибо за все, у вас потрясающе здорово! Можно я не буду мыть свою чашку?
        - А вы насовсем уходите? - опечалился Павлик. - А может, опять придете ночевать? У нас одна тетя в позапозатом году чуть ли не месяц жила! Только она была ужасно скучная.
        Ну вот, а она-то думала, что Медведев хранит верность Поляковой! Конечно, тети должны появляться регулярно - вот только зачем в дом их тащить? Какая в этом-то необходимость? Девочка взрослая, все понимает…
        Но Марина и не думала смущаться, наоборот, охотно разъяснила по пути в прихожую:
        - Это он про Еву. Вы же ее знаете? Она тоже из вашего класса, Эвелина, а у нее еще дочка Клара. Она не скучная, она была в страшной депрессии, когда ее первый муж погиб, а еще проблемы всякие с жильем, с работой. И папа пригласил ее у нас пожить. И она вместе с Кларой долго у нас жила, даже не месяц, а все два или еще больше. Папа же такой, никогда человека в беде не оставит, сами знаете!
        - Это точно, - механически подтвердила Варя.
        Вот черт! Медведев - добрый самаритянин. Действительно, сама знает. Зубы вперед нее лечить пошел, когда стоматологи в школу приезжали и была Варина очередь, а Варя не могла сдвинуться с места. Это же еще одна любимая роль, после героической! А она совсем с ума съехала, сначала приписала ему небывалое вожделение, потом - дьявольские козни! А он самаритянин. А о Лене просто по ходу спросил, потому что как было не спросить, раз уж Варя тут оказалась. У него же все спонтанно, и самаритянство в том числе.
        Бежать, бежать! Уже половина десятого.
        Тополиный пух
        Акации расправили резные ладошки и пушистые розовые цветы - неужели солнце настоящее, не спрячется, согреет наконец? Неужели можно надевать голубой сарафан и соломенную шляпку?
        На ходу набрасывая плащик, с пакетом под мышкой, Варя поспешила обогнуть ярко-красный медведевский «опель», только что прибывший из ремонта, - о чем Медведев на всю улицу сообщал, видимо, соседу. Быстро глянув на себя в боковое зеркальце, она хотела помахать Павлику на ходу, а поблагодарить подробно как-нибудь потом, без посторонних глаз, но его собеседник повернулся и проговорил:
        - Привет. А ко мне не могла обратиться, когда напугалась? Не нужен тебе никакой адвокат. Зачем глупости городишь?
        Прозвучало это отрывисто и сердито. Но Варя тут же узнала Фольца - они не только учились в одном классе, но и ходили в один садик, и Роберт всегда такой был - с коротко стриженной головой, круглой, как футбольный мяч, сросшимися бровями, которые придавали ему сердитый вид, и обрывочной, почти бессвязной речью, из-за которой учителя снижали ему отметки, а некоторые вообще считали недоразвитым. Если Варю отправили учиться почти на два года раньше, то Фольца - на год позже, и он выглядел заметно крепче остальных мальчишек. Его главным достоинством был отменный аппетит, и Фольца с незапамятных времен все звали Робин - Робин-Бобин-Барабек скушал сорок человек… Он безо всякого неудовольствия проглатывал на школьных завтраках и синее застывшее пюре, и похожую на подсохший коржик кашу, и кисель с сопливой пенкой. Вся эта еда, видимо, считалась особенно питательной для детей. Причем Робин съедал не только свою порцию! Он охотно отправлял в рот все, что ему предлагали соседи по столу, в любых количествах - и Варя всегда старалась садиться к Робину поближе.
        Сейчас на Фольце была милицейская форма с майорскими погонами, ну да, для маленького Павлика все прочие были «дядями», и только Робина он называл уважительно - «майор Фольц»… О чем это он? Чего там большой Павлик ему наболтал? Наверняка вчерашняя песня про привидение и Варю в обмороке, только с вариациями и каким-нибудь новым куплетом.
        - Робин, а ты опять уши развесил! - рассмеялась Варя. - Какой еще адвокат?
        Впрочем, если она выходит из дома этого самого адвоката, да еще поутру, что тут могут подумать! Особенно прямолинейный Робин, который всегда попадался на медведевские подначки и особо ценился в этой роли Павликом и всей его развеселой компанией. Как же он в конце концов в эту компанию попал? Вундеркинд Борька, эрудит Алик, музыкант Гошка - и футбольный мяч Фольц. Ах да, он же в открытую выступил за Медведева и Полякову, Рахили нагрубил, сам чуть из школы не вылетел. Тогда, наверное, суровая мужская дружба и вскочила на ровном месте…
        - Ну, мне пора, - быстренько ретировался Павлик. - Вас подвезти? Нет? Тогда топайте, вам по пути. А Робин всегда свежим воздухом дышит, он у нас демократ!
        - А чего тут идти, пять минут, - буркнул Робин. - Машину гонять. Варя, ты домой? Правда по пути. Пошли.
        Варя немного удивилась приказному тону Фольца. Наверное, Робин теперь всегда так говорит. В начальство выбился.
        - Ты, я слышала, теперь большая шишка. Охраняешь наш покой? - улыбнулась она - солнышко пригревало, становилось веселей, и жалкие ночные страхи вместе с неправдоподобным одиночеством отползли куда-то за край сознания.
        К ее удивлению, Робин все так же отрывисто, но довольно складно начал рассказывать о своей работе, об интересных делах, о том, за что получил звездочки, - надо же, говорить-таки научился! Ну да, он же должен как-то командовать подчиненными, объяснять им, что делать. А может, его оценили не за речи, а за дела? Всегда ведь одни лучше работают, а другие лучше докладывают, и эти умения не обязательно совпадают. А может, он и всегда был дельным? А в школе ставили отметки совсем не за те способности, которые в нем потом открылись - или, может, были всегда…
        Но тут Робин заговорил о той самой старушке, и Варя приуныла. Она не хотела ничего об этом знать! Ей было физически неприятно вспоминать и испорченное новоселье, и страшноватый дом с перевернутой мебелью. Лучше бы все шло, как будто ничего и не было! Но Павлик, должно быть, и правда наплел Робину с три короба, не забыв расписать, как она тряслась перед грозным милиционером, как робко отвечала на его вопросы, и Робин теперь поучал ее: бояться нечего, соседние дома не представляют никакого интереса для грабителей, да и дело почти раскрыто. А если ей стало страшно, она могла бы ему позвонить - неужели номер забыла, он все тот же. Начальник городской милиции, наверное, знает побольше, чем рядовой, с которым она сочла нужным поговорить…
        - А что, убийства так сразу и раскрываются? - нехотя, из вежливости спросила Варя. - А в детективах расследование всегда ведется долго, шаг за шагом… Племянник, что ли, укокошил?
        Но Робин стал говорить о каких-то молодчиках, которые специализируются на артефактах, о старинных книгах и монетах, о коллекции холодного оружия, с которой два года назад тоже было связано то ли убийство, то ли нападение, и что не всех грабителей тогда посадили.
        - А баба-то Нюра тут при чем, с ее мочалками? - фыркнула Варя. - Неужели ее Святой Георгий и правда подлинный? Выходит, я угадала?
        - Ты видела эту икону? Где? - Взгляд майора стал цепким, и Варя поняла и что с иконой угадала, и что в ней, кажется, все дело. Упавшим голосом поведала о позавчерашней стычке с бабкой и заверила, что не совершала злодеяния, хотя алиби никакого у нее нет.
        Но Робин несколько обидно отмахнулся от того, что беспокоило Варю больше, чем опасный дом поблизости.
        - А про племянника ты почему?.. - продолжал он допытываться. - У нее их три родных и два внучатых. Ты о каком?
        И Варя, тут же забыв, что не хочет впутываться в это дело никаким боком и что ей оно совсем неинтересно, принялась горячо убеждать, что Игорек тут ни при чем, хотя ей даже неизвестно, племянник он или не племянник - все равно ни при чем! У него у самого чуть машину не угнали! И без перехода тут же вспомнила про машины, ревущие по ночам, - вот в эту ночь опять ревели. Но Робин снова махнул рукой:
        - Это ерунда. Стритрейсеры. Пора опять их погонять.
        - Кто-кто?
        Видимо, Робин услышал по делу старухи все, что нужно, либо понял, что не услышит ничего важного, либо посчитал, что Варю уже успокоил, и к криминальному событию больше не возвращался, а пояснил, что по ночам гоняют самодеятельные спортсмены-автомобилисты. Гонки на деньги привлекают много зрителей, иногда получается настоящее шоу. Есть постоянные участники и постоянные болельщики, и наезженная трасса проходит как раз через их улицы, поэтому так слышно. А автогонщики как раз считают, что упражняются почти за городом и никому не мешают. Вот здесь, у дерева, у них как раз место старта - финиша.
        - Дураки. Молодежь. Мы их гоняем. Но сложно - приличные люди интересуются. Популярность. - И вдруг прибавил с улыбкой, кивая на Уважаемое Дерево, под которым они остановились: - Пух. Не собираешь?
        Уважаемое Дерево было тополем, и с него, хоть и позже обычного, полетели пушинки.
        Чудесные свойства пуха Варя обнаружила в конце восьмого класса. Тут даже не требовался клей - пушинки сами собой держались на бархатной бумаге, особенно эффектно смотрясь на черной. И их можно было сколько угодно перемещать, добиваясь тончайших оттенков и создавая метель, неистовые вихри, в которых проступают очертания Снежной королевы, ледяных дворцов, заснеженных елей, кораблей с парусами, коней с развевающимися гривами - всего того, что может мерещиться в настоящей метели. Проступают - и тут же размываются, завихряясь во вьюгу, пургу, поземку.
        Правда, действовать приходилось тонким пинцетом - а мама решила, что Варя взяла его брови дергать, - и еще иглой, пригодилась и старая кисточка, облезлая, один волосок торчит - как раз то, что нужно. Варя попробовала - и сразу загорелась и начала предвкушать звездно-космические композиции из звездочек-пушинок одуванчиков, которые пока желтеют, но ведь скоро… а чертополох, а пушица!.. а иван-чай, а камыш!..
        Но надо было насобирать побольше тополиного пуха, пока он летит, и Варя в перемену выбежала в школьный двор, окаймленный старыми толстыми тополями, - прямо в сменной обуви. Пух залеплял лицо, глаза, и все чертыхались и отплевывались, и только счастливая Варя хватала на лету это богатство обеими руками и запихивала в карманы фартука. Ей был нужен только такой пух - первозданно чистый, прямо из воздуха, и она кружилась, и подпрыгивала, и летала по двору, и вместе с ней летал ее белый фартук (их класс дежурил по школе, и полагалось быть при параде) и черные локоны (коса была недавно отрезана).
        За этим танцем с крыльца наблюдал Робин. Его пост был как раз у входных дверей, и он уже решил сделать вид, что не замечает, как Воробьева нарушает все правила, пачкая сменную обувь и опаздывая на урок. Но не наблюдать за всеми этими пируэтами он не мог и стоял, не в силах отвести взгляд, и сам забыв про звонок.
        Варенька, как ни была увлечена ловлей пуха, все же видела, что Фольц на нее уставился, и душа ее так и запела: конечно, давно надо было отрезать эту косу, ради этого стоило выдержать целую войну с мамой - зато теперь у озера, где они прогуливаются с Леной по вечерам, все будут на нее оборачиваться! Она сразу повзрослела! А это самое важное, поскольку почти всем девчонкам в классе уже по пятнадцать - и она теперь на столько же выглядит! И, спохватившись, побежала на урок.
        Опоздания ее никто не заметил, потому что учительница пришла еще позже. Сегодня вообще был везучий день. Во-первых, за сочинение «Край родной, навек любимый» поставили пятерку - Варе пригодились и малоизвестные факты о Благовещенской усадьбе, о которых Лариса Ивановна говорила на кружке, и бабушкины истории, и рассказы мамы, когда-то облазившей всю округу с фотоаппаратом.
        Во-вторых, не давали новый материал - учительница зачитывала образцовые работы, вроде Вариной, целиком, а также куски неудачных, и урок прошел весело. Триумфальным стало произведение Робина - он, не слишком напрягаясь, переписал статью из местной газеты, не пропустив ни одного штампа вроде «жемчужины Подмосковья» и «русской Швейцарии» и кое-где пересказывая своими словами: «По моему родному краю прошлась нога Левитана, Чехова и Чайковского». Как было дружно не похохотать над ногой!
        - Одна на всех! - скорбела учительница.
        - Тяжкая поступь гениев! - комментировал Павлик.
        В-третьих, удалось отвертеться от физкультуры. Варенька, дрессированная на шведской стенке, этот предмет не ненавидела и без усилий справлялась и с упражнениями в зале, и с лыжами, и игры с мячом любила, и по канату ловко взлетала до потолка, да еще раскачивалась, как обезьянка - обезьянка полненькая, но подвижная и прыгучая. А обезьяны, кстати, все время жуют, и животы у них толстые… Себя ей стесняться было нечего, но она вдруг стала стесняться физкультурной формы. Какой дурак это придумал для взрослых девушек - трусы и майка! А если кто-то придет в спортивных штанах - выгоняют с урока и пишут в дневник!
        Перелом в Варином сознании наступил после той, подсмотренной медведевской клоунады, когда Павлик изобразил ее, засунув под рубашку два воздушных шарика… Своими пышными формами Варенька как раз была довольна - они приближали к долгожданной взрослости, у многих одноклассниц размеры были куда скромнее. Но на физкультуре то, что являлось предметом гордости, становилось позорным, и Варя стала отчаянно прогуливать физкультуру.
        А сегодня у малышей заболела учительница, и надо было посидеть с ними урок, почитать им что-нибудь - мобилизовали дежурных, и Варя тут же вызвалась. Физкультуру удалось пропустить. Везучий день!
        На следующей перемене к невкусному завтраку дали выпечку - аппетитные, еще теплые слойки с повидлом. Варя, пыхтя, тащила в класс тяжеленный поднос, когда на нее почти налетел этот несносный Робин-Бобин. Конечно, никому нельзя носиться на переменах, а дежурному - можно! И если коридор - это футбольное поле, а Робин - мяч, то Варя с подносом - ворота! Румяные треугольнички чуть не посыпались на пол. Но Робин резко свернул и грохнулся сам. Тут же вскочил и, сердито глянув на Варю, дернул к себе поднос:
        - Давай понесу!
        Варя не отдала, но он не отступал, и оба боком пошагали по коридору, неся поднос четырьмя руками и не глядя друг на друга.
        А мимо шествовала еще пара дежурных - Павлик Медведев, Маленький принц, и Гошка Мдивани, черноглазый и чернокудрый. У него даже ресницы были кудрявые. Маленьким он напоминал херувимчика, а теперь становился похож на витязя в тигровой шкуре. К тому же все знали, что Гошкин отец - потомок самого настоящего грузинского князя. Принц и княжич, проследив за манипуляциями с подносом, переглянулись, сделали козлиные лица и хором сказали: «У-у».
        А везучий день продолжался - вместо злой Рахили математику вел практикант, которого так и звали - Практикант, и он дал простенькую самостоятельную, сам стал читать какую-то книжку, а все вдохновенно списывали. Варя списала так быстро, что осталось время помечтать - как они с Леной гуляют у озера. Легкое платье, локоны по плечам! Молодые люди и взрослые мужчины смотрят не только на Лену! Звездочки сирени… вечерние звезды… свидание… мороженое… Мороженое - необязательно… Чего Робин пялится? Оглянулся и уставился. Списать, что ли, не у кого? Все равно у нее другой вариант.
        А что, если взять на озеро Робина? Это была ошеломляющая мысль. Варя посидела немного, пытаясь к ней привыкнуть. Ошеломляющая, но удачная. Когда еще ее кто-то позовет на свидание! Сколько времени даром теряется. А Робина если позвать, он пойдет обязательно, это понятно. Выглядит он - Варя посмотрела оценивающе - очень даже ничего. Никто же не читал его сочинений, все будут видеть крепыша, с которым спокойно можно идти по самой темной улице. И потом, он, скорее всего, будет молчать, и можно прогуливаться, мечтая и глядя по сторонам, - уверенная в себе девушка с кавалером, но такая привлекательная для всех остальных…
        То ли образ пушкинской Татьяны пронесся у Вари в голове, то ли она решила не откладывать со свиданием, - выдрала лист и быстро настрочила: «Приходи к озеру к 19 ч.», без обращения и без подписи. Замешкалась - стоит ли передавать через сидящего впереди Медведева, с ним еще в историю попадешь, как тот сам вдруг обернулся - но Варя тут же закрыла листок. А по рядам шел Практикант:
        - Ну что, успели списать?
        Последнего слова он не говорил, но и так было понятно. Практикант хотел собрать листки с самостоятельной до звонка, чтобы не задерживаться на перемене.
        - Давай-давай! Перед смертью не надышишься! Мало вам было времени? - и выхватил на ходу Варин листочек.
        Она похолодела - самостоятельная осталась на столе. Записка Робину уплывала в неизвестность. Впрочем, в какую же неизвестность? Почерк у нее заметный - крупный, круглый, как в первом классе, ничего не стоит вычислить. Практикант зачитывает вслух, класс дружно ржет… Перед глазами поплыли маленькие цветные круги. Девушка не могла пошевелиться. Ей в голову не пришло подойти к Практиканту и попросить поменять листочки. Везучий день! Конечно, он должен закончиться, слишком уж много для одного дня - но чтобы так!
        Звонок давно прозвенел, Лена окликала ее, но Варя не слышала. Она даже Лене ничего не стала рассказывать. Это было позорнее, чем в трусах на физкультуре, - в тысячу раз. Жизненный опыт в этот момент так увеличился, что ощущалась вся его тяжесть, и оказалось, что физ-ра - еще не самое страшное.
        На следующий день Варя решила заболеть, но мама погнала в школу - на носу были экзамены. И она пошла со страшным ожиданием математики. Но удар настиг ее совсем с другой стороны. Математика как раз прошла спокойно. Практикант оказался настоящим мужчиной - ни о какой записке речи не шло, за самостоятельную Варе была поставлена четверка. Тогда она стала ждать, что Практикант велит ей остаться после урока или нажалуется Рахили, а уж та своего не упустит, - но и этого не случилось.
        Зато весь класс взирал на нее с превеликим вниманием, словно Варя пришла в карнавальном наряде, но девчонки на ее вопросы - что-то не в порядке, измазалась, что ли? - только фыркали. Лена, быстро выяснив, в чем дело, вышла из себя:
        - Что за ерунда! Варька, все говорят, что ты ходишь на свидания с Практикантом! Не может быть! Ты бы мне сказала! Или, может, я чего-то не знаю? Они говорят, вы с ним какие-то записочки друг другу пишете!
        Значит, Медведев все-таки успел прочитать! Понял по-своему и всем растрезвонил! Варя ходила весь день густо-красная, а после уроков плакала так отчаянно, что Лена испугалась.
        - Конечно, все навыдумывали! Дуры! Сплетницы! Конечно, ты не можешь не переживать, но надо сделать хотя бы вид, что тебе все равно! Тогда скорее отстанут.
        Но Варя продолжала рыдать. Даже Ленины резоны, что роман с учителем, наоборот, может поднять ее авторитет в глазах одноклассниц, что те наверняка ей завидуют, надо только держаться с достоинством, а еще лучше - немного загадочно, не действовали.
        Она даже боялась, что теперь не сможет работать с пухом - сразу всплывет в памяти проклятый «везучий» день. Но странно - день не всплывал, наоборот, он бледнел, терял яркость. Варя накладывала пушинки друг на друга затаив дыхание, чтобы не сдуть летучий материал, и чем сложнее вырастали узорчатые переплетения, тем более отдалялся отвратительный день…
        - Ой, Робин, мы уже полчаса стоим тут и болтаем! - Варенька кокетливо взглянула на часики. - А я же ужасно спешу! К твоим родственникам, между прочим. Может, ты сам с ними справишься, если к мэру уже не торопишься?
        Робин так стремительно вскинул руку с часами, что Варя сразу поверила - о планерке, или что там у них, он в самом деле забыл. Вот какое она производит впечатление! Есть еще порох в пороховницах!
        - Павлик говорил, вы никак всем классом не соберетесь на посиделки - некогда всем, видите ли. А зря! Давайте в эти праздники соберемся, кто сможет. - Варя прекрасно прожила бы и без посиделок, просто приятно было осознавать, что Робин и теперь пойдет, куда она позовет. Это было ясно так же, как двадцать лет назад. - Хочется же пообщаться, правда?
        - Правда, - честно ответил Робин. - Варь, спасибо! Гарольд так доволен. Тогда, в Переславле. Они оба. Я тебе позвонить хотел… Не получилось… А я с ними сам - пока никак. Язык не знаю. Предок сюда еще при Петре - аптекарь был. Это Гарольд написал. У него древо есть. Прислал по электронке. Какой тут язык - двести лет прошло. А в школе - сама помнишь… Я пойду? Ладно? Мы соберемся! Посидим! Пока ты здесь!
        Последние фразы он договаривал уже на ходу, пятясь и все еще глядя на Варю, а Варя с удовлетворением прослушала такую длинную речь. Неужели и Робин видит какие-то свои картины счастья, где кружится метель из тополиного пуха, кудрявые облака, кудрявые деревья, кудрявая Варина головка?..
        Кривая ромашка
        Родственники Фольца - пожилая чета, Гарольд и Марта, одинаково долговязые и веснушчатые, только Марта - более замкнутая, а Гарольд - разговорчивый. Причем он по-русски очень даже сносно объясняется, зря Робин боится общения. Обо всем этом Варя сообщила девушке-экскурсоводу, с которой они встретились на набережной. Когда-то это была просто хорошо утоптанная поляна, где гуляла по вечерам молодежь, а теперь - надо же, дорожки, клумбы, новый причал, новое кафе! Разноцветными флажками все украшено. К Дню города расстарались. Да неужели это здесь они с Ленкой бродили по шишкам? Кстати, вон тысячелистник на обочине - в композициях из него получаются замечательные маленькие елочки. И Варя, недолго думая, перемахнула через изгородь и начала щипать траву.
        - А зачем же им тогда переводчица? И куда они запропастились? - озиралась ее новая знакомая.
        Дались ей эти немцы! Солнышко, музыка, белый песочек - да такой день надо специально запоминать, чтобы в горький час выгрузить из памяти - и рассеять мрак.
        - Не волнуйся, они своим ходом добираются, на машине, - авторитетно заявила Варька, засовывая травинки в пакетик. - Прямо сюда подъехать должны. У них карта есть, они по ней отлично ориентируются. Переводить им, по большому счету, не надо, могли бы вообще без провожатого обойтись - но с гидом все-таки надежней. Время экономится, в кафе и сувенирных лавках не так обдирают. А то я там, в Переславле, на секунду отвернулась - и они чуть стаканчик черники за пятьсот рублей не купили… Появятся - я их сразу тебе покажу!
        Переводчица согласно кивнула, не стала дергаться и хвататься за часы или мобильник. Варя придирчиво ее оглядела: кареглазая блондинка, довольно яркая, да и моложе ее, но тут же смилостивилась - какая-то рассеянная, под глазами тени - она, Варя, куда эффектнее! И сразу оживилась. Через пять минут она уже угощала новую знакомую конфеткой, заинтересовалась ее колечком, вспомнила новый анекдот. Гарольд и Марта опаздывали, время тянулось, переводчица внимательно слушала Варю, а сама почти ничего не говорила, и Варя незаметно поведала ей все о немцах, о подруге Лене, о других одноклассниках, которые сделали неплохие карьеры: один стал юристом, другой - начальником городской милиции, третий - местным министром культуры. Вспомнила даже, как она в этот раз добиралась в Белогорск - с приключениями, проворонив последнюю электричку. Спасибо, попутчик попался нормальный мужчина, не воспользовался ее одиночеством и беззащитностью. Они так замечательно поговорили - только в поезде можно раскрыть душу незнакомому человеку, с которым потом никогда не встретишься, правда? Блондинка молча кивала, и Варя увлекалась
все больше и больше.
        - Да вон же они! - вдруг перебила она сама себя.
        - Немцы?
        - Какие немцы! Мои однокашники-карьеристы, я же только что рассказала! Они все в оргкомитете по подготовке к Дню города состоят, а сегодня генеральная проверка. Это они новый объект осматривают!
        Несколько человек, что-то обсуждая, шли вокруг стеклянного кафе, и Варя с увлечением называла каждого:
        - Вот это Лена, за ней идет Георгий-музыкант, дальше Фольц-милиционер, родственник наших немцев. А вон тот, рядом с мэром, - спонсор, колбасный завод… А это кто, который спиной стоит, оглянулся…
        Варенька хлопала глазами, словно не могла узнать. Оживление постепенно сползало с ее лица. Вдруг, резко развернувшись, она предложила своей спутнице:
        - Пойдем на пляж!
        - Что, немцы там?
        - Да нет, к празднику конкурс песочных фигур готовится, пойдем посмотрим, интересно, а чего тут стоять? - бормотала Варя, снова перемахивая через изгородь и таща блондинку подальше от набережной и кафе.
        Та спешила за ней, оглядываясь и пожимая плечами, но вот сосны расступились - и тут действительно можно было забыть и об одноклассниках, и о немцах. Посреди поляны стоял дворец со стрельчатыми башенками и кружевными лесенками, затейливо изукрашенный, со множеством окошек, в которые так и тянуло заглянуть. Вокруг расположились сказочные персонажи - Белоснежка, бородатые гномы, дракон, сфинкс и разные зверюшки - мишка, сова, большие черепахи. Но самым впечатляющим был, конечно, дворец. Варенька всплеснула руками:
        - Ой, а это правда все из песка? И арки? И башенки? Как же они не обвалятся?!
        - Песок, вода и клей, - пояснила блондинка. - Я сама видела, как их начинали строить. И внутри никаких штырей, никаких конструкций. По условиям конкурса не положено.
        Варя словно невзначай оглянулась на набережную и важную комиссию, которая все еще там маячила, - ее взгляд из изумленного сделался напряженным. Она поспешила к сказочному дворцу, как будто хотела осмотреть его с другой стороны, но тут же выглянула из-за него и снова спряталась, надвинув на лицо соломенную шляпку. Блондинка уже с трудом делала вид, что ничего не замечает. Варя выглянула из-за башенки еще раз и упавшим голосом сообщила:
        - Это он.
        - Кто? Второй муж, из-за которого пришлось уехать в Переславль? - участливо спросила новая знакомая - Варя среди прочего успела рассказать и об этом.
        - Нет, - отвечала Варя чуть слышно, - хуже.
        Это был тот самый попутчик, с которым она никогда больше не должна встретиться. Который должен был, не успев появиться, исчезнуть, увозя в неведомую даль все ее откровения. Теперь он стоял в десяти шагах и о чем-то говорил с Леной. Может, уже пересказывал ей все и смеялся?! В состоянии стресса Варя могла думать только вслух, а блондинка, выслушав, рассудительно сказала:
        - Но ведь Лена и так о тебе все знает, значит, он ничем ее не удивит.
        - А остальные? - Варенькины глаза увеличивались и почернели еще больше. Казалось бы, она давно уже могла стать автором пособия для наступающих на грабли - так нет, сама все продолжает наступать и наступать! - А вдруг он другим что-нибудь расскажет? Ой, что же они обо мне подумают! Тут только одно можно подумать - что я доступная женщина! Я, кажется, и о соседе с пятого этажа рассказала, как он мне розетку чинил… И о водителе маршрутки, который всегда меня ждет на остановке, такой черненький… И как я познакомилась в Турции с Костиком… А Гошка и еще один из наших - такие сплетники! Нет, лучше сразу утопиться или уехать в Переславль!
        - Только немцев давай дождемся… А с чего ты взяла, что он вообще распустит язык? Сама же говорила, что на редкость нормальный человек, - продолжала успокаивать блондинка. - Который из них?
        - Да-а, нормальный! - плаксиво протянула Варя. - А кто его на самом деле знает! Сейчас выйдут из кафе - покажу…
        Праздничная музыка продолжала греметь, и разноцветные флажки все так же развевались, но Варе казалось, что яркий летний день теперь навсегда будет связан с самым невообразимым ужасом в ее жизни. Когда же она, наконец, повзрослеет? Когда перестанет быть болтливой доверчивой дурой? Неужели поздно и придется всю оставшуюся жизнь быть героиней дурацких историй?
        Блондинка все-таки взглянула на часы:
        - Мне надо позвонить. Я буду рядом, не волнуйся! - и отошла за песочный вигвам с индейцами у входа.
        Умолкнув, Варя немного пришла в себя. И чего она ударилась в панику, в самом деле? Бывший попутчик и правда нормально себя ведет, говорит явно о делах - вся компания склонилась над какой-то схемой или картой. Хоть он на набережной и взглянул в ее сторону, но, может, не узнал. Может, обойдется!
        Команда переместилась на причал, а повеселевшая Варенька направилась к дракону с изогнутой шеей, из пасти которого торчали ножки наполовину проглоченной жертвы и ручка с бесполезным уже топориком. Юмор называется, таким только детишек пугать! И на чем все-таки эта шея держится?
        Бывший попутчик отстал от своих и, прислонившись к сосне, разговаривал по мобильному. Нет, не может человек, который так улыбается, оказаться сплетником, подлецом и шантажистом! - подумала Варя. До нее доносился его голос - низкий, обволакивающий. Варя смотрела неотрывно и даже начала жалеть, что так говорят - и не с ней. А собственно, почему он не должен ее узнать? Они в поезде два часа смотрели друг на друга! Ее - и не узнать! Это еще никому до сих пор не удавалось. А может, она ему понравилась тогда? А может, это судьба свела их сегодня так неожиданно! И она сдвинула соломенную шляпку на затылок.
        Ее попутчик положил мобильник в карман и пошагал к поляне с фигурами, прямо на Вареньку, так стремительно, что та попятилась, и фантазии тут же рассеялись. Она уже сама не знала, чего хочет: чтобы он прошел мимо или чтобы остановился. Машинально сорвала маленькую кривую ромашку - к сердцу прижмет, к черту пошлет… Но когда мужчина уже почти проскочил мимо, Варя вышла из-за дракона и брякнула:
        - Здравствуйте! А мы с вами в поезде вместе ехали!
        Точно так же она в третьем классе бухнулась в бассейн на глубокую дорожку, когда их учили плавать в лягушатнике.
        - Здравствуйте, - кивнул тот, не сбавляя ходу.
        Варенька обмякла и чуть было не облокотилась на скульптуру. Вовремя спохватилась: ведь это тоже чьи-то фантазии, и она не будет жестоко их разрушать. Машинально дошла до края поляны, остановилась у фигуры сидящего Дарта Вейдера из «Звездных войн», державшего на коленках маленького ушастого магистра Йоду. Неужели и правда песок и вода, без всяких хитростей? Потихоньку поскребла пальцем. Что же судьба - избавила ее от напасти или опять обманула, обделила?
        За стволами сосен виднелась другая поляна с фигурами. Чего они все находят в этих бесцветных блондинках? Бывший попутчик и переводчица хохотали, словно старые друзья, разглядывая противного трехметрового циклопа с овечками.
        - Девушка, лучше вот здесь попробуйте!
        Голос был молодой и веселый. Варя встрепенулась. Рядом с ней стоял мужчина, скорее всего, студент - высокий, с растрепанными светлыми вихрами. Взгляд его был непонятный, но Варя быстро сообразила отчего: один глаз серый, спокойный, а другой - ярко-зеленый и хитрющий. Молодой человек взирал на нее словно с разных сторон и с разным настроением.
        - Вот здесь надо пальчиком трогать, специально для интересующихся поставили!
        Он указывал на большой ровный песочный куб, не превращенный ни во что художественное - видимо, один из мастеров не смог приехать, и заготовка осталась как есть. А может, и правда сделали для любопытных зрителей, чтобы фигуры не портили? Крупная надпись на табличке гласила: «Можно трогать руками! А все остальное - НЕЛЬЗЯ!!!»
        - Видите, материал точно такой же, - продолжал объяснять глазастый.
        - Молодой человек, - немного уныло сказала Варя, - если вы объект охраняете, то я уже все поняла. А если познакомиться хотите, то знакомьтесь, в конце концов, или идите уже!
        - Конечно, хочу познакомиться! - не сморгнув, ответил молодой человек. - Девушка, а как вас зовут?
        В этот момент с набережной одновременно замахали двое, причем один что-то кричал по-русски, а второй - по-немецки.
        - Эх, не успели! - огорчился студент. - Надо бежать. А вы телефончик не дадите?
        - Вы что же, думаете, что я завожу знакомства на улице? Или, может быть, в транспорте? - гордо обернулась к нему Варя, помахав в ответ Гарольду. - А может, мы с вами уже где-то встречались?
        Сказано это было довольно ехидно, и молодой человек, огорченно протянув: «Ну, вот так всегда!» - ретировался. А может, зря она так с ним? Подумаешь, студент, зато какой симпатичный, подумала Варя.
        Гарольд и Марта встретили Варю очень сердечно, извинялись за опоздание, предлагали посидеть где-нибудь, но она постаралась повежливее и поскорее от них отвязаться. Три дня в родном городе, а сил уже никаких. Уезжать пора! Немцы с переводчицей ушли, а Варю догнала Лена.
        - Варь, ты чего такая? - спросила она. - Не заболела? Или это Зотов на тебя так угнетающе подействовал? К черту его тогда! А я вчера тебе допоздна домой звонила, но никто трубку не брал. Ну, я и подумала, что ты с ним, хоть и удивилась, что так быстро… Но на мобильный не стала перезванивать, чтобы не помешать… Ты куда плетешься-то? Пошли пообедаем?
        Варя опять удивилась тому, что совершенно забыла о Зотове, и чуть не переспросила Лену, а кто он такой.
        Кружевная «капуста»
        Духовой оркестр вышагивал по улице, и ноги сами шли следом за ним. Но в толпе зрителей едва возможно было пошевелиться - и тогда сердце выпрыгивало вслед за музыкой, Варя даже руки к груди прижала. Ощущения были точно такие же, как в детстве, на демонстрации, когда она вместе с родителями шагала вместе со всеми в колонне по этой же самой площади - хотя тогда не было никакого духового оркестра, только песни и приветствия из динамиков. Варя хотела поделиться этой ассоциацией с Зотовым, но он все равно бы ее не услышал сквозь трубы и барабаны - музыканты в красных костюмах с золотым шитьем и эполетами проходили как раз мимо них. Князь Георгий, предводитель оркестрантов, маршировал впереди и задавал ритм нарядным шестом с кисточками.
        Сегодня вообще не удавалось поговорить. И парад духовых, и открытие праздника были такими шумными и такими зрелищными, что полностью переключали на себя внимание, оставалось только время от времени переглядываться и улыбаться. Тем не менее казалось, что Зотову это не мешает: тот же интерес, который был направлен на Варю еще позавчера и затягивал ее в свое мощное поле, сменился ровным дружелюбием. И Варя гуляла по праздничному Белогорску, как когда-то мечтала гулять с Робином по набережной: при кавалере, но думая о своем, свободно глядя по сторонам и приветствуя знакомых.
        Зотов тоже то и дело здоровался и сквозь шум представлял Варю. «Та самая», «известная», «талантливая художница» - доносилось до нее. Так непривычно слышать это из посторонних уст. Для себя-то она, разумеется, «той самой» и была - но еще для кого-то, и вслух… Варя доверчиво и немного смущенно улыбалась, знакомые Зотова смотрели на нее с возникающим на глазах почтением, и сам он выглядел все более счастливым. А когда повстречавшаяся Мурашова четко, по-военному отрапортовала Варе, что она ею гордится как одной из своих лучших учениц, что друзья-музейщики прекрасно о ней отзываются и что Варя вообще правильно выбрала дело жизни, - Олег Александрович совсем расцвел. Сама же Варенька выслушала речь, немного втянув голову в плечи, словно Лариса Ивановна после похвалы могла взять и взгреть, по своему обыкновению, и вообще ей казалось, что это говорят о ком-то другом…
        А выгоды от знакомства со служащим мэрии нельзя было не оценить: они заняли места для гостей и открытие Дня города смотрели, сидя на специальных пластиковых стульчиках - никто не загораживал сцену головами, не наступал на ноги. И даже когда началось праздничное шествие и Варя с Олегом Александровичем смешались с толпой, то смотрели его из передних рядов.
        А передние ряды были рядом с газонами и пышными клумбами, которые накануне поспешно засаживали цветами, - декоративные ромашки, маргаритки, ноготки - такие, как надо, свеженькие, с желтыми серединками. Душистый табак, серебристая кружевная «капуста»! И Варенька, пока Зотов махал кому-нибудь рукой и раскланивался, роняла то платочек, то колпачок от помады и быстро наклонялась за ними, надеясь по пути что-нибудь отщипнуть. Но Зотов наклонялся еще быстрее - и она не успевала. Только платок стал зеленым от сока свежеподстриженной травки, перебивающей своим ароматом запах цветов. А вон еще какая «капуста», свекольная! Но как до нее добраться - ронять, кажется, ничего уже нельзя, неудобно. Что ж, потом когда-нибудь…
        Тут Олег Александрович наклонился к самому Вариному уху:
        - Сейчас по программе концерт начнется! Мы можем уже уходить, торжественная часть кончилась! Зачем нам эта самодеятельность!
        После первой фразы Варя хотела обрадоваться и вернуться на привилегированные сиденья - она когда-то, кроме кружка Мурашовой, успевала еще и на бальные танцы и сама несколько раз выступала на городской сцене на таких праздниках. Но если Зотов не любит самодеятельность… Ее же действительно не все любят… Конечно, они ведь еще не все обошли, а праздник везде, не только на площади - и в парке, и на всех центральных улицах.
        Те же люди, что обычно заточены в помещениях, в офисах и квартирах, вдруг одновременно оказались по другую сторону стен - нарядные, с детишками, совершенно освобожденные от ежеминутных обязанностей. И город вдруг увидел сам себя, и удивился, и ощутил, как здорово от этого столпотворения, от свободы передвигаться по проезжей части улицы, где перекрыто движение, - посередине, не по обочинам. А кругом воздушные шарики, сладкая вата на палочках! Варя только головой успевала вертеть: там расхаживают огромные ростовые куклы, там продают в палатках всякие прикольные штуки, и народ уже ходит в светящихся рожках, разноцветных париках и развесистых ушах, там катают на лошадках и осликах.
        - А куда пойдем? - спросила Варя, с сожалением оглянувшись на «капусту». - Ой, смотрите, экипаж!
        Мимо процокала лошадка, вычищенная, с расчесанной гривой и яркими лентами на ножках, а в коляске смеялись взрослые - значит, не только детишек катают! Конечно, верхом на лошадь надо еще суметь взобраться, она же высокая, громоздиться на ослика совсем неприлично - а вот в коляске…
        - Народное гулянье! - развел руками Зотов, словно извиняясь за то, что приходится предлагать такой даме такое мало утонченное развлечение. - Возьмите меня под руку, Варенька, а то потеряемся! Пойдемте перекусим? Это исполнение общественных обязанностей ужасно аппетит нагоняет!
        Варя тут же усмотрела летнее кафе под полосатыми тентами, но Олег Александрович едва заметно поморщился:
        - Там шум один! И чем накормят, еще неизвестно. Давайте лучше в «Три пескаря», не будем больше экспериментировать.
        Конечно, подумала Варя, он выбирает для нее самое лучшее, и в грязь лицом боится угодить, и поговорить, наверное, хочет как следует, чтобы не мешали, и Варя активно закивала.
        Прямо перед ними бросали дротики - в маленькие воздушные шары, расположенные на стенде с ячейками. Стенд был буквально в одном шаге от игрока, и шарики лопались один за другим, и весь асфальт был засыпан их разноцветными шкурками. Да так кто угодно сможет! Даже она! А этому вон уже приз выдают, мягкого зайца! Какой хороший приз! И Варя всю дорогу до кафе оглядывалась на дротики и на лошадку, как в детстве - на диван с игрушками.
        «Три пескаря» сохраняли свой традиционный интерьер - уютные столики на двоих за перегородками, негромкая мелодия, мерцающие аквариумы во всю стену. Варя поначалу была рада, что ничего не изменилось, но затем, увидев изменения - дверь в соседний зальчик с вывеской «Интернет-кафе», - вспомнила Игорька и еще больше обрадовалась. Хотела сообщить Зотову, что хозяин зальчика ее хороший знакомый и приглашал заходить, но промолчала. К Игорьку можно заскочить когда-нибудь позже. Олег Александрович широким жестом, похожим на давешнее рукопожатие, пригласил Варю за столик.
        Было тихо, спокойно, и голод уже утолен, а они все перебрасывались ничего не значащими фразами, в основном о празднике и о еде. Зотов ни о чем ее больше не расспрашивал, и Варя начала волноваться: это было похоже на необязательный перекус с каким-нибудь Павликом, встретились-простились - и можно еще три года не видеться. Может, она от усталости, проявившейся вместе с сытостью, чего-нибудь не понимает? Пропускает мимо ушей? И стала вслушиваться в реплики Олега Александровича - может быть, он что-то хочет ей дать понять, а она по простодушию не улавливает? Но во всех его словах был ровно один смысл, как она ни напрягалась.
        Чем же она успела его разочаровать? Глупостей не говорила, это точно - вообще молчали весь день. Ходили только туда, куда велели его общественные обязанности. Может, голубой сарафан, прозрачный, невесомый, показался ему слишком открытым? А что в этом плохого? И выглядит она как будто ничего, выспалась прекрасно. Варя быстро посмотрела в фужер, но там и оказалось такое толстомордое отражение - вот если бы она действительно была такой, тогда конечно…
        И стресс давно прошел, Лена вчера за обедом ее совершенно успокоила. Даже журить за болтливость в поезде нисколько не стала. Прослушав описание бывшего Вариного попутчика, тут же просветлела лицом и сообщила, что это Володя Головин, молчун и нелюдим. Светскую жизнь он не любит, сплетни презирает, и с таким же успехом Варя могла повествовать о своих романах стене или сосне. К тому же он не просто Володя, а директор какого-то там научного предприятия, и делать ему больше нечего, как только помнить о Варе с ее болтовней. Он в это время, скорее всего, думал о заказчиках и подрядчиках. Варенька тут же почувствовала такую легкость, такую нежность ко всем вокруг! Чудесно, как в Белогорске! Надо остаться еще на недельку, решила она.
        А теперь совершенно непонятно, что здесь делать дальше…
        - Варенька, а на завтра у вас какие планы?
        - Маму с бабушкой хотела навестить, - вздохнув, ответила Варя. Хватит уже шумных сборищ, так гостевание и пробежит незаметно, а родные ее все дожидаются.
        - Это днем, наверное? - быстро спросил Зотов.
        Варя удивилась:
        - Конечно, - и хотела уже уточнить, куда именно пойдет, но Олег Александрович еще быстрее предложил:
        - А может, вечером ко мне заглянуть согласитесь? Я бы вам показал свой загородный дом. Он, правда, еще не полностью отделан, но я уже перебрался - хотелось поскорей… Там теперь, знаете, только хозяйки не хватает!
        - Это вашей мамы, да? - опять забыв о втором плане, проговорила Варенька. Она просто вспомнила о досье, собранном Леной. - Она, наверное, попозже переедет, когда совсем все будет готово?
        - Нет, что вы, мама привыкла быть хозяйкой в городской квартире! - улыбнулся Олег Александрович так понимающе, словно услышал тонкую шутку.
        Варя спохватилась - вот ведь момент, которого она ждала! А Зотов продолжал непринужденно:
        - Знаете, все время себя на этом ловлю - кажется, что мы с вами давным-давно знакомы!..
        - …так, что уже друг другу надоели? - глядя на него в упор, осведомилась Варя.
        Зотов расхохотался громко, искренне:
        - Ну, разве что я вам! Тогда уж лучше сразу скажите! А я, наоборот, думаю, что нам пора познакомиться поближе, - добавил он значительно. - Так найдете время завтра вечером?
        Вечером? Поближе? Загородный дом? Пока все эти мысли мелькали у Вари в голове, Зотов пояснил:
        - Понимаете, мне действительно не хватает хозяйки в доме. Я не делаю секрета из того, что пережил развод. Именно пережил - сначала это было просто какое-то сумасшествие. Вплоть до того, что я готов был заключить еще один брак, в отместку. Представляете?
        Варя представляла.
        - А потом, года через два, пыль улеглась, и я смог смотреть на эту ситуацию и на себя в ней более взвешенно. Кстати, психолог на курсах упоминал, что человек после развода обычно становится адекватен как раз по прошествии двух лет.
        «И у меня прошло два года, - подумала Варя. - Значит, это я не мечусь, а становлюсь адекватной и взвешенной?» А вслух спросила:
        - Что за курсы?
        - Вообще-то это был тренинг по эффективности менеджмента, руководство проплатило для нас очень опытного специалиста. А в перерыве как-то зашла речь о личном, и все так заинтересовались… - Зотов немножко замялся. - Столько нерешенных вопросов оказалось у всех, и такие мы все безграмотные! В профессии все успешны, в себе уверены, у всех движение, рост. А в личной жизни, оказывается, на каком-то подростковом уровне застряли, со всеми соответствующими комплексами - именно потому, что все время на работу уходит, да и не привыкли этой сферой осознанно и целенаправленно заниматься…
        Очень уж похоже на Ленкины рассуждения, подивилась Варя. Не на одних ли курсах они занимались?
        - Ну и как, - поинтересовалась она, - удалось что-нибудь исправить?
        - Какое там, - махнул рукой Зотов, - так, ликбез, элементарные вещи немного прояснили. Чтобы исправить - это отдельный тренинг надо проходить. Я, по крайней мере, понял, что мне нужно.
        - Действительно, понять, что нужно, - это непросто, - согласилась Варя, опять вспомнив Лену. - Но это, наверное, очень личное…
        - Наоборот! - оживился Зотов. - Мне кажется, вам тоже будет интересно! Психолог предложил классификацию - по каким признакам люди определяют свою половинку. Существует пять уровней - магнит, родной, ровня, нужный и семейник. Это, если коротко, вот что означает. Магнит - человек, влекущий душевно или физически. Родной - это тот, кто живет на той же струне, с кем легко ужиться, гармоничный, свой. Ровня - человек одного с тобой круга, того же социального уровня. Это важно, не правда ли? А то в семьях часто «моя твоя не понимает» - просто потому, что воспитание разное, на разных языках говорят… Кто еще остался? Нужный? Ну, тут то, что обычно называют браком по расчету - когда нужен не сам партнер, а возможности, которые он предлагает. Квартира, деньги, социальный статус. Для кого-то - ребенок. И наконец, семейник - тот, кто хочет и может создать семью. Человек, уже чего-то в жизни достигший, понявший ценность стабильности, которую дают семейные отношения, и потому к ним готовый…
        - И кто же вам подходит? - с интересом спросила Варя. - Уже определили?
        - Мне? - удивился Зотов. - Я себя определил по этой классификации! Я сразу понял, что я - семейник! Полностью сложившийся, дозревший, так сказать! Ну и пара мне, стало быть, нужна такая же. Потому мне, Варенька, и кажется, что мы с вами удивительно друг другу подходим! Уровень понимания жизни у нас общий достигнут!
        Варя не сомневалась, что у нее-то уровень понимания жизни как раз нулевой, но кивнула, чтобы Олег Александрович продолжал. Это было что-то невиданное! Она думала, что все только начинается либо сворачивается, так и не начавшись, а все фактически пришло к концу - вернее сказать, к цели. Зотов, оказывается, уже успел понять, что она - это то, что ему надо, и делает предложение. На втором свидании! И не приходится сомневаться, правильно ли она его понимает, - у его слов опять ровно одно значение. Конечно, Варя не будет спорить, что она - дорогой подарок для мужчины, но все-таки стремительность какая необычная…
        - Вы, может быть, думаете, что я спешу? - тут же спросил Зотов - и сам же ответил: - Ничуть, поверьте мне. Я очень хорошо разбираюсь в людях, чтобы сразу понять, что мы буквально созданы друг для друга - уж простите за избитые слова. Но потеряться в нашей круговерти так легко! Хоть и считается, что у нас, в провинции, течет какая-то идиллическая неторопливая жизнь… Вот погостите вы, и я оглянуться не успею, как уедете, и я буду сам виноват, что приз достанется кому-то другому!
        Подарок, приз? Неужели на курсах и мысли учили читать, поежилась Варя.
        - …именно стабильность: определенный семейный уклад сам ведет тебя в правильную сторону, так что экономится время на разных мелочах - и тут нужна рука именно женская. Семейному человеку легко быть собранным, он не задумывается, что делать дальше, - он всегда это знает. И успешная работа по-настоящему возможна, только когда есть эта надежная база. Думаете, я прописные истины повторяю? Но я это все, можно сказать, выстрадал…
        Как же она сможет кого-то куда-то вести, растерянно думала Варенька. Из всего потока общих мест она услышала только это - только главное. Это не ее рука! Направляющая рука, о которой мечтает Олег Александрович, - скорее рука ее мамы! Женщины, которая твердо знает, кто, что и когда должен делать в жизни, и знает это наперед, нисколько в своем знании не сомневаясь. Такая женщина ему нужна! С ней ему будет легко двигаться вперед, не задумываясь о мелочах, заботу о которых возьмет на себя уверенная партнерша, а поскольку вся жизнь состоит из мелочей… Что же делать? Сразу объявить о своей профнепригодности?
        - Вы только ничего сейчас не говорите, - попросил Зотов. - Я понимаю, что обрушил на вас кучу собственных проблем и взглядов, в которых сам-то еле разобрался. Давайте завтра просто увидимся, потому что мне очень хочется вас видеть! Вы и завтра можете ничего не говорить. Главное, что я набрался духу вам сказать…
        Действительно, куча-мала, да так внезапно. А по сути Варя не знает о нем даже той малости, что он успел узнать о ней. И вообще ничего не знает! Ставит ли он ботинки аккуратно рядышком или разбрасывает в разные стороны, держит ли домашних животных, любит ли гостей, привязан к маме или, наоборот, скорее хочет от нее отвязаться, есть ли у него братья и сестры и любимые друзья детства… Ничего она пока не знает о человеке, с которым, если пожелает, может прожить всю оставшуюся жизнь! Как тут можно что-то решать? Конечно, то, что он предлагает, разумно - встретиться не где-нибудь в кафе, на глазах у всех, а в спокойной домашней обстановке. Тут она сможет задать ему все вопросы, какие захочет…
        - Так я заеду за вами часов в восемь - не поздно и не рано. Вы к тому времени и маму с бабушкой успеете навестить, - определился Зотов, и Варя, слегка удивившись упоминанию о своих родных, но не пускаясь в объяснения, дала согласие.
        Огненный цветок папоротника
        Законсервированная долгими холодами сирень наконец-то расцвела - к середине июня. Варя сидела на скамеечке, и со всех сторон на нее свешивались махровые грозди, со звездочками, состоящими из пяти, шести, восьми, десяти лепестков, хоть объешься. Такую сирень под окошками дома посадила бабушка - и такую же Варя с мамой потом высадили рядом с бабушкиной могилой. На скамейке было хорошо - пригревало солнышко, вокруг белели березы, скрашивая смиренный пейзаж с крестами и памятниками и делая его почти веселым, - и Варя сидела, никуда не торопясь и отдыхая от суеты и шума предыдущих дней.
        С бабушкой всегда было легко. Она умела быть неназойливой, в то же время оставаясь самостоятельной - дома никогда не мельтешила, не вмешивалась в мамины хозяйственные дела, уходя то на совет ветеранов, то в библиотеку, то на самодеятельный концерт, когда мама начинала развивать бурную деятельность - генеральную уборку, большую стряпню или подготовку к празднику. Точно так же не вмешивалась она в мамины порядки на участке, никогда не говорила, что лучше посадить не то, а это, и не тут, а там - только воткнула под своим окошком сирень: мол, и красиво, и ухода особого не требует. К телевизору по вечерам бабушка выходила, только когда шел какой-нибудь хороший фильм - все интересные ей программы обычно показывали днем, когда мама, папа и Варя были на работе и учебе. Варя не помнила, чтобы бабушка когда-нибудь предложила переключить телевизор - если ей не нравилось то, что смотрела семья, оказывалось, что в это время по радио как раз передают интересный радиоспектакль, и она уходила в свою комнату.
        В воспитание Вари бабушка тоже не вмешивалась и мамин научный подход не критиковала - ни программу раннего развития, ни запрет на сладкое до пяти лет. Зато в воскресенье - суббота тогда была еще рабочая и учебная - она уходила с Варей гулять, чтобы дать маме отдых, - и как это было здорово! Они бродили по окрестностям Белогорска - просто так, без цели, без маршрута, и каждый раз натыкались на что-нибудь особенное: красивую полянку, полуразрушенную церковку, усадьбу, превращенную во что-то хозяйственное, но сохранившую усадебную осанку, или просто нестандартный дачный дом. В этом воскресном хождении не было ничего поучительного, ничего познавательного - просто бабушка считала, что время от времени человек должен отпускать себя на свободу и бесцельно блуждать. Мама бесцельного времяпровождения не одобряла, но, должно быть, полезность свежего воздуха в ее сознании перевешивала. А Варя больше всего боялась плохой погоды, которая могла отменить их поход, и заранее слушала прогноз на воскресенье.
        От бабушки она узнала множество необходимых вещей, о которых можно было узнать только у нее: что с Уважаемым Деревом надо здороваться, в порог дома втыкать иголку острием наружу - от недоброго человека, а с собой следует носить неразменный пятак - его и к шишке тут же можно приложить, если вскочит. Старый медный пятак был прыгучий, Варя много раз подхватывала его на лету, но все же он не потерялся и до сих пор лежал в сумочке.
        Бабушка читала Варе Ветхий и Новый Заветы по своим особенным книгам с узорчатыми буквами, больше похожими на орнамент, а истории из этих книг напоминали сказки с приключениями. Мама относилась к этим чтениям очень неодобрительно, но бабушкин аргумент, что девочка изучает искусство и должна познакомиться с Библией, чтобы разбираться в сюжетах великих картин, ее смирял.
        А вот о конфетах, которые Варя время от времени находила в своих карманах, мама так и не узнала. Варя и бабушке не сообщала об этих находках - обе хранили благоразумное молчание, как будто ничего не происходило.
        А еще бабушка собирала фантики от конфет, старые открытки, журналы и фотографии и мастерила собственные открытки, которые дарила по праздникам друзьям и родным. Это были веселые коллажи или целые истории в картинках. Однажды к дню рождения Варя получила почти плакат, на котором все персонажи, которые могли ее порадовать, собрались, чтобы ее поздравить - от Чебурашки и Волка с Зайцем до Рембрандта, Леонардо да Винчи и Репина. Причем все поздравители на картинке утопали в цветах, а сама именинница потрясала огромными ножницами и баночкой с клеем. Каждый раз, вытряхивая из почтового ящика ворох ярких рекламных листков с картинками, Варя сожалела: уж бабушка нашла бы применение этому богатству, которое она отправляет прямиком в пакет с мусором…

* * *
        Варя нехотя поднялась со скамеечки - она бы еще посидела с бабушкой, но день подходит к концу, а надо успеть и к маме.
        Мама и бабушка лежали на разных концах кладбища. Почему так получилось, папа толком не мог объяснить. Когда мама умерла, он был совершенно растерян, к тому же ему пришлось заниматься похоронами одному - у Вари был тяжелейший грипп с температурой под сорок, и она приехала уже позднее. Половина семьи оказалась разбросана по довольно большой территории - белогорское кладбище находилось в лесу, да и само напоминало лес с высоченными, необычными деревьями. Варя довольно долго шла среди берез, сосен и лиственниц сначала по боковой дорожке, потом по центральной аллее, усаженной кипарисами и елями. А может быть, это и ничего, подумалось вдруг ей. Может, так даже лучше. Очень уж разными были мама и бабушка - может, врозь им спокойнее.
        На новой территории было больше дорогих помпезных памятников, ухоженных, с цветами. Варя проходила мимо фотографий и портретов, были обозначены имена, даты и прочерки между датами, а иногда просто пробелы. И у бабушки прочерк. Кто это придумал? Отмечают только две крайние точки, а вся жизнь - целая жизнь, прожитая, продышанная, состоящая, как матрешка, из вставных жизней-эпох со множеством разнообразных событий - обозначена короткой черточкой. А у мамы, кажется, пробел… А где же те годы, когда человек влюблялся, учился, воспитывал детей, радовался, разочаровывался, делал открытия? Ушли в этот пробел, в пустое место? Всосались в него, как в воронку, как в черную дыру? А что надо было делать? Выписывать даты столбиками, одернула себя Варя. И на что это было бы похоже?
        Долой пустые мысли, за дело! Мамина могила совсем заросла. Повсюду растопырилась гордая кустистая крапива, и бурьяна полно. Его Варя быстро повыдергала, а крапива взглянула на нее так осмысленно, так строго, что невольно пришлось притормозить. Невдалеке послышались голоса, причем негромкие, как требует того место вечного упокоения. Варя обернулась - молодые люди переговаривались и кидали окурки на землю, без всякого почтения к покойникам, мимо которых шагали гурьбой. А не пора ли домой? - подумала Варя. Надо еще успеть подготовиться к свиданию… Лучше было не спать до обеда, а прийти сюда пораньше, чтобы не сталкиваться со всякими подозрительными личностями! Но компания удалилась, не обратив на нее внимания, и Варя успокоилась. Может, местная братва идет навестить усопшего авторитета. Хотя - мелковаты, до братвы не дотягивают…
        Она еще немного поборолась с сорняками, ловя себя на том, что просто работает, как работала бы на огороде. Не было ни малейшего ощущения, что этот памятник с маминой фотографией имеет какое-то отношение к маме - Варя не была на похоронах и представляла маму только живой. А приводить в порядок это место - это просто так полагается…
        Опять послышались нестройные голоса и выкрики. Наверное, та же компания. Нет, они явно пришли не к родственникам на могилку, хулиганье какое-то, насторожилась девушка. Совсем она припозднилась, пора уходить! Варя быстро стянула рабочие перчатки, бросила их в пакет и поспешила обратно. Но это легко сказать - поспешила, из самого дальнего угла кладбища до центральных ворот - топать и топать. Вот когда по-настоящему начинаешь понимать, что мертвых на земле гораздо больше, чем живых. За двадцать-то веков сколько скопилось… А еще были века до нашей эры…
        Лучше бы уж мама и бабушка все-таки вместе лежали! Уживались же в одном доме, посетовала Варя.
        Голоса сзади продолжали раздаваться, и Варя невольно попыталась определить расстояние между ней и компанией. Кто ее гнал под вечер на кладбище, скажите, пожалуйста? И почему было не пойти вместе с папой? Но он в Тучкове днюет и ночует с погребом со своим, попробуй его отлови…
        Варя ускорила шаги. Очень хотелось оглянуться, но трусость не позволяла, хотя в какой-то статье она прочитала: если кажется, что вас преследуют, никогда не стесняйтесь оглянуться, чтобы убедиться в этом, оценить степень опасности и вовремя принять меры… А может, срезать угол? Так скорее выйдет. Пока по центральной аллее будешь бежать, сердце выскочит.
        Но, начав лавировать между оградок, Варя тут же пожалела об этом решении. Это был старый и почти заброшенный участок, могилы здесь располагались беспорядочно, и приходилось пробираться по настоящему лабиринту, то и дело утыкаясь в тупики… Она уже хотела вернуться на главную аллею, но насторожилась: громкие голоса больше не доносились, зато отчетливо слышались шаги. Тропинка была узкая, заваленная сухими прошлогодними листьями, ветками, сучьями - и Варя слышала треск этих веток под чьей-то ногой. По моему родному краю прошлась нога… Маньяки-убийцы бродят по кладбищу… Мертвые с косами стоят…
        Она побежала бы, если бы могла, но не давал настоящий бурелом. А там, где, видимо, начали наводить порядок, было еще хуже - тропу стали перегораживать высокие кучи собранного хвороста и распиленные бревнышки, аккуратно сложенные друг на друга. Никогда еще Варя не была более легконогой! Никогда не перелетала через препятствия, почти не касаясь ни их, ни земли! На лету все-таки оглянулась вполоборота - да! идет за ней! высокая мужская фигура! Наполняясь ужасом, сообразила: кому нужно было следовать тем же маршрутом, что и она?! Хаотичным, путаным? И еще больше ужаснулась. Потом отметила про себя: когда она попадает в очередной тупик, шаги позади смолкают - преследователь словно знает, что там тупик, и ждет, когда она из него выберется, чтобы продолжить преследование.
        Варя почувствовала дурноту и уже готова была безнадежно опуститься на землю - и бесславно сгинуть здесь, посреди бесконечного поля крестов, в самой трясине кладбища, куда она так глупо и упорно забиралась и где ее никто никогда не найдет… Хотя один бандит - ведь это не куча… А может, они послали за ней одного, а остальные дожидаются?
        Все, силы иссякли. И Варя действительно уселась, но не на землю, а на бревно, машинально подстелив пакет, как будто самое главное сейчас было - не испачкать джинсы. Хруст под ногами раздался совсем рядом и смолк.
        - Решили передохнуть? Ну, наконец-то. Здравствуйте.
        Варя медленно подняла голову.
        - Вы всегда так летаете? За вами и не угнаться.
        Прозрачные, как небо в просвете между деревьями, совсем не злодейские глаза смотрели на нее из-под кепки. И голос был спокойный и явно где-то слышанный.
        - А зачем за мной угоняться? - сердито спросила Варя, представляя, как она сейчас выглядит: задохнувшаяся, красная, и слышно, как сердце колотится. То еще зрелище!
        - Ну как же, - мужчина неопределенно кивнул на пространство позади себя, - сатанисты опять бродят, я и подумал - надо присмотреть немного. Если не возражаете…
        - Кто бродит? - Варя привстала.
        - Сатанисты, - будничным голосом повторил человек в кепке. - Видели, наверное - варлаганы прошли. Да вы не волнуйтесь, они на людей не кидаются. Не из преисподней повылезли - свои, доморощенные. Все больше петушков, кошечек в жертву приносят. Иногда и не черных, а просто какие попадутся. Да вы сидите, отдыхайте спокойно! Ну и памятники могут попортить, повалить. И ничего им за это особо не будет. Доказать еще надо, что это сатанисты со своими ритуалами - осквернение могил или жестокое обращение с животными. Несовершеннолетние ведь почти все. Развлекаются… Их главное вовремя прогнать, пока не хлебнули для храбрости.
        Повествование было неторопливым, с небольшими паузами - словно рассказчик хотел убедиться, успокоилась ли Варя. А она действительно успокаивалась - понятно уже, что гибель ей не грозит, а непрошеный провожатый - кто-то знакомый. Только кто? Может быть так, что она его не видела, а голос слышала? Мужские голоса действовали на Варю совершенно особенным образом - один Андреев чего стоит. А как-то раз ее покорил голос из телефонной трубки, такой мужественный, с такими богатыми, гибкими интонациями - и потом никак не могла поверить, что плюгавый замухрышка и есть его обладатель. И человека из поезда она неожиданно оценила, когда нечаянно услышала его разговор с другой женщиной, и тоже по телефону…
        - …А у вас тут много дел запланировано, ходите из одного конца в другой. Давно не были, наверное. Мне показалось, что вы на выход пошли, - потом вижу, опять свернули, да еще в такой глухой угол, куда давно никто и не ходит. Я, пока за вами шел, все голову ломал: папоротник вам понадобился или все-таки здесь кто-то из родственников похоронен? Тут такие захоронения древние, никто за ними не ухаживает, их уже решено срыть и землю повторно использовать, земли не хватает…
        Говорит, как будто он весь день тут сидит и наблюдает, кто пришел и куда пошел! И про глухие углы… Но не кладбищенский же он сторож - молодой, в белых штанах, как Остап Бендер, и такой же белой кепке. Странная публика для погоста! Может, тоже за могилками родных пришел поухаживать? В белых-то штанах? Так ни в чем и не разобравшись, Варя, столько раз дававшая зарок поменьше болтать со знакомыми и с незнакомыми, вдруг стала рассказывать о маме и бабушке, которые неожиданно разлучились, оказавшись уже в мире ином.
        Человек в кепке слушал внимательно и даже как-то виновато, а затем стал быстро объяснять, что следовало сделать Вариному отцу, куда идти и с кем говорить, чтобы бабушку и маму похоронили рядом или хотя бы поближе друг к другу. Варя, не любившая советов, тем более запоздалых, прервала его:
        - А что вы там сказали про папоротник?
        - Он здесь растет под соснами, целая поляна. Роскошный такой, выше колен. Есть, знаете, любители - собирать приходят. Накануне Ивана Купалы.
        - И что, он перед ними расцветает? - фыркнула Варя. - Это же разрыв-трава, которая клады открывает! А они потом добывают один за другим, а вы ходите вокруг и посматриваете?
        - Нет, они рвут его просто как атрибут, - без улыбки объяснил непонятный человек. - Раздеваются, жгут костры неподалеку, на берегу озера, прыгают через них, поют и размахивают вениками папоротника. - Он рассказывал об этом так же буднично, как и о деяниях доморощенных сатанистов. - А потом устраивают ночь любви. Тоже развлекаются по-своему. Играют в древних славян. Может, это какой-нибудь клуб, исторической реконструкции, вроде тех, где кольчуги надевают и мечами машут. Или неоязычники. А мне чего на них смотреть - они же на нейтральной территории, к моим покойникам не лезут - и ладно.
        - Так я, по-вашему, с пучком травы через костер скакать собралась?! - изумилась Варя, пропустив подробность про покойников. Есть же в Белогорске одна городская сумасшедшая, которая ходит по городу и кормит бродячих животных, и всех предупреждает: «Не обижайте моих собачек! Не трогайте моих кошечек!»
        - Нет, конечно, - опять без малейшего намека на улыбку ответил странный мужчина. - Вы тогда на букет - который вам из вазы вынули - взглянули с таким ужасом. Я еще подумал - вам, наверное, нужно самой собирать, на рассвете там, или на закате, или еще по каким-то правилам…
        Папоротник! Конечно! Густо-зеленый, древний как мир, цветущий легендарными огненными цветами, которых никто никогда не видал, - он должен быть в центре! И как самое высокое дерево на поляне группирует вокруг себя другие деревца и кустики, так и он собирает в композицию все другие приворотные травы! Это без него все рассыпaлось и не находило себе места! Но картинка мелькнула в сознании и тут же исчезла, сменившись другой, уже из жизни: незадавшееся новоселье, разговоры о цветах, потом о подаренной иконе, она, Варя, пулей вылетает из дверей, хозяйка с букетом несется следом… Разумеется, кепка - один из гостей, который видел весь этот позорище! И теперь забыть не может!
        - Знаете, мне пора, - недовольно проговорила Варя, быстро поднимаясь. - Всего хорошего.
        - Только вам в обратную сторону, - отозвался ее провожатый, никак не реагируя на резкую перемену в ее поведении. Он даже смотрел не на Варю, а куда-то в пространство прозрачным рассеянным взглядом - какой бывает, когда говорят об одном, а мысли на самом деле далеко. - Так вы в забор упретесь, а за ним - лес. Показать вам, как короче выйти к воротам? Пакетик не забудьте.
        Варя подобрала пакет, помолчала. Наконец спросила, глядя в другую сторону:
        - А этот папоротник - он далеко?
        Любой мужчина возликовал бы! И не каждый смог бы сдержать самодовольную улыбку! Но улыбки опять не было никакой - Варя, демонстративно смотревшая тоже вдаль, на самом деле зорко наблюдала за своим провожатым. Тот ответил обычным голосом:
        - Да нет, недалеко. Идите, как и собирались - к забору. Прямо и чуть правее - не заблyдитесь.
        А вот это - как знать. Если он сейчас скажет, что ему пора, она тут до темноты плутать будет. Но в самом деле, не может же он без конца за ней и вместе с ней ходить по этому невеселому месту, да еще в праздничный день! И Варя передумала:
        - Нет уж, давайте лучше к выходу! Я вообще на кладбище боюсь к растениям прикасаться. Все кажется, что они на самом деле - люди, и могут заговорить.
        - А папоротник есть и не на кладбище. Есть еще заросли среди сосен за воротами - если надо, конечно.
        - Надо, - решила Варя. - Покажите, я схожу, если недалеко. А сатанисты как же? - вспомнила она.
        - Растворились, наверное. Но я на всякий случай милицию вызвал. Сейчас приедут пугнут. Да вон - уже приехали.
        Милицейская машина стояла рядом с маленькой часовней, которую Варя раньше здесь не видела… А у машины - не кто иной, как сам начальник городской милиции. Робин, насупившись, смотрел на них в упор, но, словно не увидев Варю, проговорил без всяких приветствий:
        - Чего ты тут, Боярин? Погулять захотелось? Не сидится? В праздник?
        - Решил прогуляться, - согласился Варин спутник. - В праздник глаз да глаз нужен, опять сатанисты пожаловали, вне графика. А ты чего сам ездишь? Тоже не сидится?
        - Не сатанисты. Нарушители, - поправил Робин. - Кому ехать - все на дежурстве. Посидишь тут. Ложные вызовы! - Голос его не предвещал ничего доброго, Варя даже заволновалась.
        Но ее знакомец ничуть не смутился и уточнил:
        - Значит, сатанистов у нас нет? Перевернутых крестов на памятниках никто не рисует? Черной краской из баллончиков?
        - Что, уже нарисовали? - просверлил его взглядом Робин.
        - А что, ждать? Говорю, опять ходят. Все те же самые. Не могу же я их выгнать, пока они ничего такого не сделали. И ворота закрыть не могу - люди приходят по выходным. - Он кивнул на Варю. - И перелезут они через ворота, сам знаешь.
        - Вот когда перелезут… - начал Фольц, но Варя не выдержала:
        - Робин, да там и правда хулиганье слоняется! Я еле ноги унесла! Хоть и светло, но все равно страшно!
        Робин наконец-то повернулся к ней и сердито - по-настоящему сердито! - заговорил:
        - Одна почему ходишь? Ничего не случилось? Давай домой подвезу!
        Варя так растерялась, что только и ответила, что она не одна - она ведь и правда была не одна - и что сама прекрасно дойдет, не стоит из-за нее беспокоиться. Но Робин почему-то рассердился еще больше и опять повернулся к ее провожатому:
        - А ты, Боярин, опять за старое? Опять тебя на трассе видели! Все под статью загремите! Завязывал бы уж с развлечениями! Не маленький! А если услышу, что сам за руль сел…
        Варя захлопала глазами. Это та самая трасса, о которой Робин говорил вчера утром? Машины, мешающие спать по ночам? Робин снова уставился на нее:
        - Варя! Ты точно сама дойдешь? Я пройдусь по кладбищу, гляну, раз приехал… А ты сразу звони, если что! - Звучало это значительно, а следующие слова - еще значительнее: - И ты, Боярин, смотри!
        И чего Робин взъерепенился? Наверное, не хочет в праздник работать.
        - Послушайте… - повернулась Варя к своему спутнику, не зная, как к нему обращаться.
        Он ей помог:
        - Меня зовут Виктор. - И предупредил возможную неловкость: - Это ничего, что вы забыли. И что я вас чуть не задавил, надеюсь, тоже не вспоминаете.
        Точно! Она вспомнила новоселье Игоря, голос с балкона, толкующий студенткам о философии, и вопросы автомобилиста, остановившегося в сантиметре от нее, о том, все ли с ней в порядке!
        - Так это вы!
        - Зря сознался.
        Фразы эти прозвучали одновременно, но рассмеялась одна Варя - спутник ее оставался серьезен. Продолжение разговора и возможность пофлиртовать его явно не интересовали. Похоже, он разговаривает с ней, лишь поскольку им пока по пути - сейчас укажет в сторону папоротниковых зарослей и повернет в своем направлении. А у Вари столько вопросов готово сорваться - о его отношении и к кладбищу, и к гонкам, и к непонятно враждебному Робину, - и она поскорее открыла рот, чтобы успеть…
        За воротами, на опушке леса, выступало огромное старое дерево, и Варин спутник на ходу коснулся ладонью ствола. И Варя замерла с приоткрытым ртом: она хорошо видела, что этот жест был явно осознанный - в нем чувствовалась отчетливая неслучайность. Как в осмысленном взгляде крапивы или вздохе сухого листа, подобранного в парке.
        - Ну да, с лесом всегда надо поздороваться и попрощаться, - подтвердил Виктор ее догадку. - Сначала попросить разрешения войти, потом - выйти.
        Оказывается, о неназываемых вещах можно говорить словами!
        - С лесом? - машинально переспросила Варя.
        - Русское кладбище - это всегда русский лес, в отличие от европейских лужаек, - пояснил Виктор, но так, словно Варя и сама давно это знала. - А этот лес огромный, две трети района занимает, и так и не кончается - переходит в соседний. Масштаб приличный, целый отдельный мир. Уважения требует. Всегда надо отдавать себе в этом отчет, когда переходишь его границу.
        - А вы разве не привыкли к нему, если все время ходите туда-сюда? - Варя успела проглотить предыдущие вопросы, и не только потому, что праздное любопытство следует подавлять. Просто ответы стали не нужны, как будто она их уже знала. - Это ведь все ваше… хозяйство? - Она кивнула на оставшиеся позади ворота.
        - Хозяйство, - впервые усмехнулся Виктор. - Ну да. Хозяйство… Нет, в привычку не входит, наоборот, обостряется восприятие. Кто-то сюда попадает раз в жизни. А мои родители ходили на кладбище каждый день, на работу, как родители одноклассников - на хлебозавод или в автопарк. И я сам вел себя по-другому, когда с ними здесь оказывался, - не смеялся, рожи не корчил, не носился как угорелый. Словом, как в музее или в театре…
        - Тоже уважение - к иному миру? К отдельному? - тихонько спросила Варя. Действительно, кто-то же должен каждодневно сталкиваться с этой стороной жизни… или, наоборот, не жизни… Но так странно, что чья-то молодость может проходить на территории вечной печали, где нельзя улыбаться. Или к этому как раз легко привыкнуть, если это семейное ремесло? Кажется, она подумала это все-таки вслух, потому что собеседник опять усмехнулся:
        - Ремесло? Слова подбираете как бережно. Обычно выражаются яснее: семейный бизнес. А еще: золотое дно. А еще: вот повезло-то!
        Варя рассмеялась, хотя и не была уверена, что собеседник хочет ее рассмешить. Просто не удержалась.
        - Ой, правда! Есть ведь профессии, которые всегда нужны, независимо от прогресса или там всяких кризисов! Пекари, сапожники… И ваша тоже!
        - Дворники, ассенизаторы, - подсказал Виктор, и теперь уже Варя не могла не заметить смешинки в его почти закрытых кепкой глазах, которые все время были какие-то осенние, с естественной рассеянной печалью, а теперь становились приветливо-летними.
        - А вам никогда не хотелось сбежать от ваших покойников? - поинтересовалась она с дружеской бесцеремонностью - но быстро оглянувшись на всякий случай.
        - Не бойтесь, если даже услышат - не догонят, - успокоил Виктор. - Там уже на ночь ворота заперли… А я и не собирался им жизнь посвящать! Семейное дело наследует, как полагается, старший сын, а я - второй.
        - А я-то думала, как институт называется, где по вашему профилю готовят? Ведь есть такой, наверное?
        - Есть МАИ, куда почти весь Белогорск поступает, кто в Москве хочет учиться. Потому что ехать легко - прямиком на электричке, и ни метро не надо, ни автобусов. Еще пищевой. Я окончил МАИ…
        Об институте он говорил оживленно, вспомнил товарища - парня из-под Волоколамска, который жил в лесничестве и до электрички каждый день шел через лес несколько километров.
        Они дружили, наверное, еще и потому, что лес у них был общий. Потом практику в Белогорском НИИ, диплом, который там ему посоветовали защищать, так называемый реальный дипломный проект, один из первых в те времена, написанный по заказу предприятия и имеющий практическое применение…
        Варя уже успела набрать охапку папоротника, и они шли дальше без дороги, опушкой леса, потому что еще не договорили - нельзя же взять и оборвать разговор.
        - А что это я говорю и говорю? - остановился Виктор и даже кепку еще ниже на лоб надвинул. - А вы меня не останавливаете?
        - Потому что мне интересно, - пояснила Варя. - Мы, если так будем дальше идти, ведь в парк выйдем, да? Лес ведь в каком-то месте с парком смыкается?
        - Да! - откровенно обрадовался он - чем дальше они шли и дольше разговаривали, тем ярче становился у него взгляд, отчетливее интонации. Наверное, профессиональная маска исчезала. - И мне как раз в парк!
        И оба оживленно пошагали дальше.
        - Так что же ваш брат? - напомнила Варя. - Почему уступил младшему? Как это вы после МАИ на кладбище-то угодили?
        - Я не младший. Я второй. Младшая у нас сестра. А угодил - проще не бывает. Брат за границей счастье ищет, в Европе дело открыл. Не такое, другое… Успешно вроде бы. Ну и куда было деваться - кто-то должен продолжать… семейный бизнес. Родители тоже занимаются, но силы уже не те.
        Была Варина очередь подавать реплику, и она не стала задавать вежливый вопрос, нравится ли ему его работа. Только этого не хватало. Любая работа может нравиться и не нравиться. Какую угодно можно выполнять и механически, и добросовестно, и с огоньком. Работа есть работа. И просто терпеть, в конце концов, тоже можно что угодно. А почему это вдруг ей пришло в голову? Бесстрастное лицо еще ничего не значит, должно быть, все-таки специфика обязывает. А на самом деле человек, может, удовольствие от своей деятельности получает больше, чем от любой другой…
        - Стерпится - слюбится, - подтвердил Виктор. Но ведь она на этот раз не вслух думала, а про себя, как положено!
        А он, словно для того, чтобы отогнать то ли ее, то ли свои невеселые мысли, начал травить байки из склепа. Варя чего только не узнала - и что уже открыто виртуальное кладбище, где каждый может поместить собственную эпитафию и получить от интернет-сообщества отклики и советы, как ее улучшить - дело-то серьезное. И что в ближайшее время все желающие смогут организовать похороны своих близких на Луне. Одна американская компания предлагает доставить туда щепотку праха за десять тысяч долларов уже в начале следующего года. А на подводном кладбище можно хоть сейчас хоронить - оно уже устроено на дне океана неподалеку от Майами. Глубина приличная - четырнадцать метров, и вообще красота - окрестности рифа украшены подводными сооружениями в стиле античных развалин. И цены доступнее, чем на Луне, - самая скромная могилка обойдется всего в 995 долларов. А в Копенгагене недавно выделили отдельную территорию для гомосексуалистов, которые хотят быть погребенными исключительно среди своих «единомышленников»…
        Варя смеялась без передышки до самого парка.
        Лес кончался у подножия склона, у большого озера, с одной стороны которого располагался город, а с другой - дачи. Парк поднимался уступами, и Варя с Виктором дошли до самого верха, до обрыва над озером, и перевели дух под деревом любви. Две березы росли, обнявшись, на самом краю. Все их ветви, до самых верхних, были увешаны разноцветными ленточками, тряпочками, даже носовыми платками и шнурками. Традиция эта не угасла ни в советские атеистические времена, ни позже, в религиозные. Привязывали все, что у кого найдется.
        - А это небось ваши неоязычники навязали! - весело указала Варя. - Из клуба которые. А я с девчонками тоже всегда лоскутки к деревьям привязывала, хоть голышом через костры и не прыгала.
        - И как - помогло? - серьезно спросил Виктор.
        Варя поскучнела, отрицательно покачала головой, но тут же опять оживилась:
        - Надо еще раз привязать! Только что? У меня теперь ни кос, ни ленточек. Перчатку, что ли? Только она грязная…
        А ее новый знакомый вдруг точным, мгновенным движением оторвал хлястик от рукава ветровки, вместе с пуговицей:
        - Вот, подойдет? Не надо перчатку.
        - Ой, что вы наделали! Одежду испортили! - Варя даже руки к щекам прижала.
        - Ничего не испортил, - ответил Виктор. - Я вообще не знаю, зачем эти штуки к рукавам пришивают, вечно они за все цепляются. Давайте привязывайте - на бантик тут не хватит, а на хороший крепкий узел - да.
        Но Варя никак не могла выбрать место, где расположить хороший крепкий узел. Все лучшие ветки сплошь были заняты, особенно внизу.
        - Вы так тянетесь, что еще в озеро упадете. Давайте я. - И Виктор быстро привязал обрывок прямо на березовую макушку. - Успели желание загадать? Или этого не требуется?
        Варя опять прижала руки к щекам:
        - Ой, что же вы наделали! Ой, что же получается? Получается, что вы свою тряпочку сами и привязали! А я? Я тут совсем ни при чем! Придется все-таки перчатку доставать, вы второй рукав не вздумайте портить!
        - То есть я перестарался, что ли? На вас это не будет работать? - Виктор указывал на березу, а Варя привязывала к сучку рабочую перчатку.
        - На меня это будет работать, - деловито отозвалась она, привязывая и вторую - для верности.
        В кармане у Виктора запиликал мобильник, и Варя провозилась подольше: теперь и не уйдешь, не попрощавшись, невежливо, а стоять, развесив уши, неудобно. Но разговор быстро завершился, и Варя заметила, что взгляд под кепкой опять становится размытым, далеким.
        - Я ведь в парк со своими ежиками… с детьми пойти собирался, - пояснил Виктор. - Я обещал, мы заранее договаривались, они так ждали. А теперь теща звонит, что не надо - тут шум и гам, и их спать потом не уложишь.
        Варю слова «теща» и «дети» вернули в реальность, хотя она вроде бы из нее сегодня и не выпадала. Ни картин-фантазий, ничего подобного… И что тут особенного - дети, у кого их нет в таком возрасте. Разве что у нее. Виктора, конечно, было жаль. Это ведь он, наверное, для похода с детьми нарядился, вряд ли на работу так ходит. И детей, лишенных праздника, тоже жалко - они, скорее всего, маленькие и мечтали о пони и сахарной вате, и чтобы как раз сегодня подольше не ложиться спать…
        - И куда вы теперь? - сочувственно спросила она.
        - Теперь? - Он пожал плечами. - Вас провожу. Вы ведь здесь все уже закончили?
        Варя отчаянно покраснела. Ей ничего не надо было в парке! Она шла сюда, только чтобы не прерывать разговор! Но она же просто так, она ничего не выдумывала, не затевала! И хоть убей, не знала теперь, как выкрутиться, что же быстро сказать прилично-убедительное? Но оказалось, что можно ничего не говорить. Ее знакомый не собирался делать каких-нибудь двусмысленных выводов. Он просто уточнял:
        - Ведь можно вас еще проводить?
        - Конечно, можно, - с облегчением сказала Варя. - Мне до дома недалеко, на Научную.
        - А я на Зеленой! - обрадовался Виктор. - Почти соседи, да?
        - А, так это вы по ночам гоняете, спать не даете? - вспомнила Варя. - Я первый раз думала - дом развалится от грохота! Или Робин что-то напутал? Он ведь из-за этого вас стращал?
        - У майора работа такая - стращать. - Виктор отмахнулся - но не от Вари, а от Робина. - А я свое отгонял уже, это двадцатилетние гоняют. А что, вы только на шум в милицию жалуетесь или вам, может быть, интересно? На трассе много молодых дам интересуются, болеют…
        - Ни на что я не жаловалась! - возмутилась Варя. - Я сначала вообще не поняла, что происходит - космический корабль, что ли, упал. И что там может быть такого интересного? Ночью же не видно ничего.
        - Ну да, в Голландии разметка светящаяся, а у нас дай бог, чтоб хоть один фонарь горел, - заметил Виктор, но все же начал понемногу объяснять, что же в этом интересного, и на Варю как из мешка посыпались сведения о скоростях, динамике разгона, о «заряженных» версиях автомобилей, о том, чем стритрейсинг, ночные гонки, отличается от дрэгрейсинга, гонок на ускорение…
        Девушка замахала руками:
        - Ой, не надо! Я все равно ничего этого не запомню! А половины слов вообще не понимаю! Я ведь сама машину не вожу. Лучше объясните на пальцах, что же люди от этого получают, ради чего ночью не спят.
        Но понять то, о чем говорил Виктор, можно было лишь в общих чертах, потому что главное заключалось в технических терминах и автомобильном жаргоне. Варя выхватывала отдельные фрагменты, невольно вызывающие улыбку, - о том, что нарастание и прекращение ускорения следует запоминать спиной и шеей, а работать педалью надо так плавно и нежно, как будто она крепится на хрустальной ножке. Но следила она не столько за ходом рассказа, сколько за увлеченностью, проявляющейся в лице, словах, жестах Виктора, перед Варей был совсем не тот человек, с которым она познакомилась, а скорее Павлик Медведев в апогее своего красноречия. Даже козырек кепки сдвинулся кверху, словно забрало приподнялось.
        - Вы так красочно описываете, - вставила она, - как будто сами ездите. Неужели и болельщики все так яростно воспринимают? Хотя мой папа тоже подпрыгивает перед телевизором, когда передают футбол… Ой, а вы не обиделись?
        - А я чередую, - не обидевшись, отозвался Виктор. - Редко, но сажусь за руль.
        - А говорили только что, что свое отгоняли!
        - Профессионально я уже не езжу, но возрастная планка пока позволяет. Так, иногда, чтобы «сделать» соперника и настроение поднять. Или когда деньги нужны. Ставки очень приличные.
        - Значит, Робин… - тревожно заговорила Варя, но Виктор опять отмахнулся:
        - Майор и прав и не прав. Он сам бы, я думаю, погонял с большим удовольствием! Но погоны не позволяют, вот он и злится. И ничего он никому не сделает! Потому что давно бы гонщиков прижал, если бы мог! Больше солидность изображает. Кто ставки делает, знаете? - Варя тут же вспомнила ссылки Робина на каких-то «приличных людей». - И вообще, этот вид спорта почти легализован. В Москве официальные гонки проводятся, Лужков постановление когда еще подписал. Спортивная федерация есть… Чего нас так уже преследовать, мы же людей не давим.
        Они как раз подходили к Уважаемому Дереву, где Виктор в свое время чуть не наехал на Варю, и оба, переглянувшись, засмеялись. Варя с удовольствием отметила этот смех, такой хороший, дружный.
        - Но ведь это жутко опасно, наверное? - тут же возразила она. - Как это ваши родные вас отпускают? Не из-за денег же? А если вы ставки делаете и проигрываете, неужели не жалко? Лучше бы детям что-нибудь купили…
        - Типично женский взгляд, - прокомментировал Виктор с какой-то обидной снисходительностью.
        Варя вознегодовала:
        - Это почему же? Вы мне, может, еще объясните, чем мужчины отличаются от женщин? А женская логика - от нормальной человеческой?
        - Если хотите, - приветливо согласился он. Варя собиралась парировать какой-нибудь ядовитой фразой, но Виктор и в самом деле начал объяснять: - У женщин всегда есть готовые знания, как из компьютера. Ответы на любые вопросы. А мужчина всю жизнь что-то ищет, учится, пытается понять. Видите, это совсем не обидная разница - это просто разница. И у каждого подхода - свои слабые стороны. У женского, например, - то, что готовый ответ может оказаться просто общим местом. Непригодным к конкретному случаю.
        Варя сосредоточенно молчала. В теории готовых знаний было что-то такое, о чем она и сама вроде бы думала, и об этом обязательно надо было договорить - Виктор опять переводил неназываемые вещи в понятные слова, и упускать такую возможность не хотелось. Но все заслонила нахлынувшая обида. И на что? На то, что человек с кладбища поставил на ней крест, записав в число банальных предсказуемых баб - с ходу, ни за что! И она от этого по-настоящему расстроилась! Как будто ей есть дело до того, что думает о ней первый встречный! Варя продолжала молчать, но обида никак не проходила, наоборот, росло желание тоже как-то обидеть того, кто так задел ее за живое.
        - А мужчины часто маскируют общие места за пресловутым поиском истины, - наконец выговорила она, тщательно подбирая слова. - Вот вы, должно быть, мечтаете вырваться с кладбища, на котором себя заживо хороните, но подменяете это гонками с реактивными скоростями. Так и волки сыты, и овцы целы - золотое дно то есть. Очень по-мужски.
        Договаривая, она уже жалела, что сейчас придется холодно проститься с тем, с кем прошла такой долгий причудливый путь через весь город. Неужели придется высказать незнакомому человеку злые, хлесткие слова о том, о чем и близкие обычно говорить остерегаются? Кто там писал, что потемки чужой души следует чтить, независимо от того, скрывается там какая-нибудь дрянь либо сокровища?
        Но Виктор, пропустив эмоции, заинтересовался:
        - Метко! И как вы это все заметили?
        - Да вы сами - готовый ответ. У вас в глазах такая серая тоска! - с упавшим сердцем сказала Варя - но ведь ничего другого не оставалось, как договорить. - То есть раньше была, вначале! - прибавила она поспешно - и с удивлением заметила, как взгляд под кепкой веселеет.
        - Надо же, а до сих пор все меня убеждали, как мне хорошо и как я должен быть счастлив! Я и сам почти поверил… Я вас, кажется, немного рассердил - ну, зато теперь-то, в третий раз, вы меня запомните! - сделал Виктор неожиданный вывод. - А то я иду и все думаю - вот сейчас простимся, а в следующий раз опять не узнаете, мимо посмотрите.
        А ему это не все равно? Какой еще следующий раз? А ведь они о чем-то не договорили!
        - Смотрите, это не вас дожидаются? - подал голос Виктор.
        - Почему меня? - не поняла Варя.
        - Ну, вы красивая женщина, а там человек с букетом.
        На стороне «птичника», у дома Воробьевых стояла сверкающая иномарка, а рядом с ней - Олег Александрович Зотов, при полном параде, действительно с букетом, и держал он его не как веник, а прямо перед собой - внушительно и торжественно. Варя ахнула. Восемь часов! Мистика какая-то - она опять забыла про Зотова! Она же не успеет переодеться? Что ему сказать? Мысли неслись, а сама Варя впала в ступор. Сейчас их с Виктором не видно из-за зарослей трехэтажной сирени, но еще несколько шагов… Но главное, необходимость куда-то ехать вместе с Зотовым кажется сейчас полнейшим абсурдом, как бывает, когда внезапно проснешься.
        - Я вас совсем заговорил? И сильно задержал? Вам надо ехать? - Виктор глядел на нее испытующе, наверное, не знал, что лучше - исчезнуть, чтобы не подставлять Варю, или остаться. Должно быть, на ее лице сменялись и страх, и растерянность, и досада, и он вдруг утвердительно сказал: - Вам же не хочется ехать! Давайте я что-нибудь придумаю?
        Варя опомнилась и испуганно взглянула на него:
        - Нет! Я хочу! Мне надо ехать! Не нужно ничего придумывать!
        И они сделали еще шаг вперед.
        - Ой, а я и на часы совсем не смотрю! - заторопилась Варенька - она знала, что самое лучшее сейчас - непринужденно защебетать, но щебеталось как-то нервно и не совсем естественно.
        Олег Александрович, однако, приветствовал ее очень любезно, заверил, что подъехал сию минуту и времени у них еще навалом, а потом повернулся к ее спутнику, поднял бровь и спросил - точно так же, как Робин:
        - А ты что, Боярин? Гуляешь?
        И нотки угрозы были в голосе те же самые! Варя замерла.
        А Виктор, глядя ему в глаза, отвечал:
        - Гуляю.
        И оба продолжали смотреть друг на друга, не мигая, словно в игре, и довольно долго, потому что Варя успела вспомнить: «Петушки распетушились, но подраться не решились…»
        Наконец Олег Александрович сказал:
        - Ну что же, Варенька, поехали?
        Поняв, что теперь не до переодеваний, не глядя по сторонам, Варя полезла в машину, держа перед собой громоздкий букет. Красные розы означали пламенную, страстную любовь. Красные розы ничего другого означать не могут.
        Варя расположилась на сиденье и сунула руку в карман плаща, чтобы проверить, не выронила ли в гонках по кладбищу ключи от дома, где ей теперь почему-то больше всего хотелось оказаться. В старых стенах, и пусть даже совсем одной. В кармане лежал какой-то хрустящий пакетик. Она медленно вытащила руку - конфеты. Жевательные мармеладные лягушки. Медленно засунула обратно. Она что же, сходит с ума?
        Красные розы
        - Куда мы так несемся? - немного придя в себя, спросила Варя. - Вы же говорили, торопиться некуда. Или пирог в духовке горит? - Но шутка была машинальной, а голос - вялым.
        Олег Александрович, словно опомнившись, сбавил скорость.
        - А сейчас попробуйте угадать, который дом - мой, - предложил он со слегка наигранным оживлением и поехал совсем медленно - видимо, чтобы поберечь колеса, дорога стала грунтовой. Поселок Сосновый Бор прирос целым кварталом, и асфальт здесь пока не проложили.
        Варя послушно завертела головой. В начале улицы, где сохранилась старая застройка, хозяева расширяли жилье, пристраивая к деревянным избушкам каменные новоделы. Выглядело это трогательно - словно молодой дом заботливо брал под крыло старенький, но Зотов прокомментировал:
        - Что натворили, только поглядите! Ведь одной бы спички хватило! Ну, завелись деньги - так срой до основания, а затем - делай как положено! А если жалко родных пенат - оставь как есть, не мучай, и возводи рядом с ним хоть небоскреб! - И Варя поняла, что они еще не доехали.
        Дальше пошли ряды одинаковых кирпичных коттеджей, стоящих почти вплотную, и Варя испугалась: морды, то есть фасады, у них были тупые и самодовольные, и каждый говорил: и я собакевич, и я собакевич! Что, если один из них и есть предмет гордости Олега Александровича? Как бы сделать так, чтобы восторг при виде новостроек выглядел понатуральнее? - подумала Варя. Господи, а какими словами похвалить шедевр архитектуры? Ведь, наверное, нельзя не похвалить…
        Но Зотов иронично произнес:
        - А здесь у нас груды кирпича! Кирпичный завод переехал.
        Варя вздохнула с облегчением и вдруг почувствовала такую усталость, что даже глаза захотелось закрыть. Ну да, сначала бурьян ведь пропалывала, а потом еще шли долго… Но усталость была не физической, а какой-то мимической - она устала быть любезной! А ведь еще даже до дома не доехали! Осознав это, Варя тут же «подтянула» мышцы лица, изобразив улыбку и внимательный взгляд, пока Олег Александрович не успел ничего заметить. А он уже припарковал машину, распахнул перед Варей дверцу и, наконец, с уже знакомым широким гостеприимным жестом объявил:
        - Приехали!
        Увидев симпатичный, словно с журнальной картинки домик, обшитый серебристым сайдингом, Варя еще раз с облегчением вздохнула и похвалила его от души. Ну, может, с несколько излишним жаром - кирпичные чудища сгрудились неподалеку, не давая о себе забыть, - но Олегу Александровичу так не показалось. Он и сам не скрывал восторга и, ведя Варю к дверям, увлеченно толковал о стройке и стройматериалах. Кажется, тут можно ничего не вставлять и даже не вслушиваться, достаточно просто кивать с внимательным видом. Слава богу!
        Двор был еще не благоустроен и оставался стройплощадкой, и внутри дома не все доделано - в коридоре из стен торчали провода, под лестницей валялись стружки. Островком благополучия оказалась гостиная, как будто только что обставленная к Вариному приезду. Даже запах мебельного магазина витал здесь. И дело было не только в запахе и не в безукоризненной новизне - кресла, журнальный столик, тумбочка с телевизором выглядели словно образцы в торговом зале, имитирующем жилое пространство: тут поставлена ваза, там полка украшена цветастой конфетной коробкой, чтобы скрыть пустоту, там пара книжек поставлена с этой же целью - и все это, наоборот, выдает, что пространство нежилое, потому что в настоящем доме вещи ведут себя иначе. Кажется, Варя подумала об этом вслух и ужасно смутилась, забормотала, что комната, конечно, скоро станет обжитой, настоящей. Еще не хватало, чтобы хозяин счел это за издевку. Но странное дело, Олег Александрович воспринял ее слова как комплимент. И он не притворялся!
        - Как это вы всё угадываете, не перестаю удивляться! Вот, посмотрите.
        Он достал какой-то журнал и, усадив Варю в кресло, развернул перед ней. Это был каталог крупного мебельного магазина, и Варя увидела в нем… комнату Олега Александровича. Она переводила взгляд со страниц на гостиную и обратно - и видела одинаковые спинки и подлокотники, одинаковую бежевую обивку и даже те же самые гардины. Хозяин с удовольствием наблюдал.
        - Да, да, - подтвердил он, - и занавески такие же! И диванные подушки!
        Варя посмотрела на диван.
        - И ковер!
        Она посмотрела под ноги.
        - И торшер, и люстра!
        Варя задрала голову, а потом с оторопью стала сравнивать надписи на корешках книг в каталоге и в комнате, хотя об этом Олег Александрович ничего не говорил. Но в каталоге буквы были слишком мелкие, не разобрать… Даже соломенные салфеточки под бокалами, в которые Зотов уже разливал белое вино, были точь-в-точь как на столике в каталоге!
        - Я все до мелочей велел подобрать, - перехватил он Варин взгляд. - Надо отдать им должное - постарались, ничего не упустили, что значит профессионалы. Сначала оттенок был другой, слегка золотистый, но я сказал - чтобы все точно как в журнале. Правда, пришлось немного подождать…
        - Значит, вы сами так хотели? - уточнила Варя и замерла, сравнивая картины. Вытянутый узкий эстамп на стене изображенной в журнале гостиной - вытянутый узкий эстамп на стене зотовской гостиной. Пролет резной ограды - пролет резной ограды, кленовые листья - кленовые листья…
        - А картину как искали! - охотно подхватил Олег Александрович. - Таких уже не было, но я настоял, и для меня…
        Ну ладно, подушки, занавески - человек может быть не уверен в непогрешимости своего вкуса, к тому же мужчины редко зациклены на том, чтобы подбирать один к одному элементы уюта и получать от этого удовольствие… Но чтобы и картину скопировать? - рассуждала Варя. Она вспомнила этот гигантский сетевой магазин, где однажды покупала себе скромную полочку, и отдел в нем с десятками репродукций любых размеров, форм, сюжетов. Неужели ничто другое не бросилось в глаза, не приглянулось? Или главное - чтобы все было как в журнале? Образце благосостояния и красоты?
        Но тут же себя одернула: а сама сколько раз, листая подобные каталоги, мысленно переселялась на глянцевые страницы и воображала, что там живет! И в каждом интерьере была еще одна, непохожая жизнь, только листай - и они на тебя прямо падают, бесчисленные возможности, неосуществленные варианты… А Зотов, может, день за днем и месяц за месяцем мечтал над этим каталогом, который стал точкой устремления всех его жизненных сил, оправданием рутинных будней, переработок, авралов, выволочек у начальства! Сколько должен копить на такую обстановку чиновник средней руки? Каренин… Боже мой, при чем тут Каренин! Возможно, для Олега Александровича это не просто стандартная журнальная картинка, а волшебная, вглядевшись в которую можно увидеть на этих креслах и диване силуэты будущих членов семьи, в том числе и ее, Варин… Или ее опять заносит, и это только фантазии?
        - Да что же вы не кушаете? Все свежайшее, только что из магазина…
        «…по каталогу заказал», - мысленно продолжила Варя и, наконец широко улыбнувшись, принялась за готовые закуски. После парково-лесного маршрута у нее обнаружился волчий аппетит. Варя быстро все перепробовала и очень удивилась, поймав себя на мысли: хоть поем, раз вечер пропадает. То есть как пропадает?! Это же тот самый вечер, ради которого… Ее судьба… Твердое решение определиться… Уже сделанное предложение… Годы безнадежных пустых вечеров - и, наконец, триумф, апофеоз… И вдруг как ляпнет полную ложку салата на стол! Как будто судьба наказала ее за преступное пренебрежение!
        Они с Зотовым чуть не сшиблись лбами - оба ринулись с салфетками к месту катастрофы, перебивая друг друга - одна с извинениями, другой с оправданиями. «Жалко ковер», - констатировала Варя, потерянно глядя на Олега Александровича, склонившегося над ковром, которому тоже попало, - и имея в виду, что это ему, Зотову, жаль испорченной новой покупки. Он так долго тер пятно, что она успела подумать: а дети? Куда их девать, если они появятся, они же постоянно все проливают, разбивают, опрокидывают… Потом всмотрелась в каталог, так и оставшийся лежать развернутым, словно отыскивая там две фигурки - себя и Олега Александровича. Не может быть, чтобы их там не было, если все остальное есть. А их - все-таки нет. Хотя она, Варя, наверное, из какого-нибудь другого каталога…
        Может, пора уже поблагодарить за ужин и прощаться? Осталось сладкое, но есть теперь Варе совершенно не хотелось…
        - Чего-чего не хватает? - переспросил Зотов, давно поднявшийся с четверенек и даже успевший помылить руки, и кивнул на каталог. - Вы сказали, чего-то…
        Проклятая привычка думать вслух!
        - Комнатных растений, - быстро нашлась Варя. - Ни одного горшка с цветком - ни здесь, ни у вас.
        - А вот этим, - почему-то значительно произнес Зотов, - займется моя будущая хозяйка.
        И Варя неожиданно почувствовала его дыхание прямо над своим ухом - и поняла, что, кажется, сразу ретироваться не получится. В комнате был уже полумрак, горел только матовый тускловатый торшер, а в бокалах пузырилось шампанское.
        - А во дворе? - попыталась она отстраниться, делая вид, что поправляет прическу, и припомнив, как увлеченно Зотов рассказывал про стройку. - Кстати, каким он будет, каким вы его видите? Есть уже план? Или еще не продумали?
        Трюк удался.
        - Как же, продумал! - Олег Александрович радостно побежал куда-то в другое помещение - и принес журнал по ландшафтному дизайну.
        Варя уже не удивлялась, она ожидала чего-то подобного и стала рассматривать выбранный Зотовым вариант почти что с живым интересом: пусть говорит - может, каким-то образом все разговорами и обойдется? А потом можно будет непринужденно встать, глянуть на часы, всплеснуть руками - и в прихожую, и только ее и видели…
        - Как вы думаете, Елена Николаевна сможет сделать все как здесь? И альпийскую горку, и это маленькое озерцо? С ее талантом, с ее опытом…
        И Варя энергично кивала: конечно, и горку, и озерцо - и вдруг опять почувствовала дыхание на шее и горячие ладони на плечах. Неужели не отвертеться? Но она же, в конце концов, не обязана! Она в любой момент может встать и уйти!
        - …мы же собирались узнать друг друга получше, - донеслось до нее среди прочих зотовских нашептываний - и Варя поняла, что не отвертеться и что узнавание друг друга получше имеет только один смысл - не продолжение вечера вопросов и ответов, а… Ну, наверное, заполнение графы «Сексуальная совместимость».
        Варя смотрела на Олега Александровича, который был теперь совсем близко - а ведь привлекательный мужчина, рослый, ухоженный, мускулы ощущаются под тонкой праздничной рубашкой - должно быть, фитнес-клуб посещает или просто качается - очевидно, что следит за собой, стремится быть в форме. Женщинам такой мужчина просто обязан нравиться! Что же она все это рассматривает так отстраненно, если оно уже фактически ей принадлежит?!
        Варя чуть было не почувствовала себя виноватой из-за того, что никак не может настроиться на нужную волну и ответить на поцелуй как полагается - за что человека обижать, когда уже обо всем договорились? Ведь его-то никто не заставлял ее в ресторан приглашать - мог же он в нее просто взять и влюбиться! Подумаешь, знакомы три дня! Бывает же, когда все моментально происходит - у нее самой только так и бывает! Но, подняв взгляд, Варя поняла, что ни в чем не виновата: глаза у Олега Александровича были ясными, как всегда: никаких неконтролируемых чувств и ровно одна мысль - о заполнении этой самой графы.
        Но это же логично, в конце концов! И почему, черт возьми, она, вместо того чтобы радоваться, думает о том, что, может, еще не поздно смыться, хотя и поцелуи его ей нисколько не неприятны, и парфюм такой тонкий, и вообще - чего она хотела?!
        Даже с Боголюбовым, за которого она вышла замуж назло первому мужу, такого не было! Пусть и задыхающейся, ненасытной любви, как с Андреевым, тоже не было - но была летучая нежность, и сердце билось, и невозможен был вопрос - чего же она хочет… «Обманите меня… но совсем, навсегда… чтоб не думать зачем, чтоб не помнить когда… чтоб поверить обману свободно, без дум, чтоб за кем-то идти в темноте наобум… А очнувшись, увидеть лишь ночь и туман… Обманите - и сами поверьте в обман…» - выскочили вдруг откуда-то неуместные строчки - наверное, из юношеской романтики, вспоминать о которой теперь просто смешно. Варя еще раз посмотрела в глаза Олегу Александровичу - это был самый честный мужчина в ее жизни. Он ни на волос ее не обманывал. Он предлагал ей конкретные вещи, на которых основана жизнь.
        - Варенька, не хочешь посмотреть, как я обставил спальню? Можно еще в ванную заглянуть - как тебе там понравится?
        Передышка. И Варя использовала ее, чтобы взять себя в руки, хотя первая мысль была все-таки - улизнуть. Впервые за вечер взглянув на себя в зеркало, она с удивлением увидела, что выглядит на редкость привлекательно, хотя и почти без макияжа, и волосы хорошо лежат, хотя их никто не укладывал, - но удивилась как-то вскользь, без всякого интереса, и мысли тут же опять переключились на другое. Уже стоя под душем, Варя прикидывала, что Зотов сейчас наверняка тоже в какой-нибудь ванной комнате, их же здесь минимум две, и выйти ей, наверное, удастся совершенно свободно, не рискуя быть тут же обнаруженной… А потом можно позвонить…
        Но тут же прикрикнула на себя: что это еще за детский лепет! Куда бежать? А что потом? Куковать в одиночестве? Мало куковала? Зачем вообще поддаваться эмоциям в такой момент? Ясно же, что ни о какой любви речь изначально не шла и идти не могла! Они ведь с Леной это проговаривали! Речь шла об устройстве стабильной личной жизни, о серьезной, осознанной работе над ее строительством! О взвешенном подборе кандидата! И стало быть, она неплохо до сих пор справлялась, если мужчина сделал ей предложение, привел в свой дом! Чем она недовольна - это не так, то не эдак! Дома одно старье, а здесь магазин прямо в доме - опять не угодили? Да любая женщина была бы счастлива на ее месте! Можно, в конце концов, снять со временем типовой пейзаж и повесить свой, оригинальный! Как будто это главное! Главное сейчас - заполнить графу «Сексуальная совместимость»! Зотов, черт возьми, не дурак и понимает, как важно это проверить! А ей что, все равно? Нет уж, нельзя бросать все на полпути. Надо заканчивать истерику и идти проверять!
        Совместимость оказалась почти идеальной. Варя машинально клала в рот какие-то ягоды в шоколаде, не ощущая их вкуса, и чувствовала себя до того пристыженной, словно кого-то обманула или что-то украла, и радовалась только одному - что свечи догорели, а фонарей под окнами здесь еще нет. Хотя, наверное, ее пылающие щеки легко было принять и за огонь любви…
        Насколько все было бы проще, если бы ничего не получилось! Физиологию не обманешь, стало быть, этот мужчина не для нее, а она, соответственно, не для него. Еще одна неудача, ну что же, жизнь не кончается, лучшее, конечно, впереди, никаких претензий, всего доброго…
        А что теперь? Когда Олег Александрович в восторге? Называет ее на «ты» и все говорит, говорит о каких-то планах на будущее, кажется, опять про дом и двор, и про какую-то вечеринку… Наверное, правда то, что девяноста девяти процентам мужчин нравятся полненькие женщины, а оставшийся процент это скрывает… Для совместной жизни препятствий нет, кроме вот этого обвального стыда и ощущения чудовищности содеянного, против всех доводов разума. Но ничего понять - здесь и сейчас - невозможно, а потому…
        - Ой, а время-то! - всплеснула руками Варенька, глянув на часы, и вскочила, сама подивившись собственной непринужденности.
        Олег Александрович, которого у нее язык не поворачивался назвать просто «Олег», остановился на полуслове:
        - А что? Разве мы…
        Но Варя тут же погасила недоумение в его глазах, сообщив, что привыкла спать исключительно в своей постели, и дав понять, что такой вечер, как сегодня, для нее отнюдь не правило, а исключение. Зотов, встревоженный тем, что все шло по плану, как по маслу - и вдруг случилось что-то непонятное, успокоился и отвез ее домой, правда нехотя. И ее красные розы заботливо прихватил.
        А Варенька выглядела счастливой - садясь в машину, она думала о том, что вот сейчас окажется дома и что все уже позади и можно будет больше не улыбаться и не следить ни за своими словами, ни за выражением лица…
        Оказавшись, наконец, в родном «птичнике», она стремительно выскочила, хлопнула дверцей - должно быть, слишком сильно хлопнула, потому что Зотов заметно дернулся. Но, может, не поэтому. Может, ему просто жаль с ней расставаться…
        Поцеловав Варю на прощание, Олег Александрович, виноватый только в том, что ищет хозяйку в свой дом, обставленный по собственному вкусу, напомнил про вечеринку:
        - Так завтра я за тобой заеду, хорошо?
        И Варенька кивнула, так никак его и не назвав.
        Ветка, вьюнок, цветочный узор
        Она надеялась, что проспит до обеда, а там будет уже другой день и другие мысли, - проспит до обеда, потому что не спала полночи.
        Нелогичное, нелепое, но пронизывающе острое ощущение, что она сотворила с собой что-то ужасное, становилось только отчетливее и скоро заполнило ее целиком. Не помогла коротенькая болтовня с папой, который хоть и видел и букет, и кавалера, но ни о чем Варю не расспрашивал, а, мигая из-под очков своими большими доверчивыми глазами, предложил попить с ним чаю и за чаем сообщил, что погреб в Тучкове решено таки копать, и вот завтра… Не помог душ, который она принимала почти целый час - все стояла, стояла под струями теплой воды, которые никак не смывали эту неправильность происшедшего, намертво прилипшую к ней, - хотя она все, все делала правильно! Потом Варя увидела выглядывавшие из пакета увядшие листья папоротника - и чуть не расплакалась, прекрасно понимая, что ничего не стоит сходить на уже известную поляну и нарвать новых, и плакать тут абсолютно не над чем.
        Она поскорее нырнула в постель, но, как ни упиралась лбом в тумбочку, сон не шел - только тумбочка, кажется, сдвинулась с места. Варя пожалела, что не покупает снотворного - так, на всякий случай, - как бы хорошо сейчас проглотить таблетку и выключить все мысли, как свет в комнате. Откуда оно, это отчаяние, с чего оно взялось? С каких это пор романтические ужины при свечах доводят до отчаяния? Может, у нее гормональный сбой? Может, неврастения? Не с девственностью же она рассталась, не изнасиловали же ее! А то, что она сама учинила над собой насилие - это как назвать? Во имя здравого смысла, во имя счастливого будущего…
        Что ж, выходит, все банальнее некуда: кто-то может спокойно и счастливо жить с нелюбимым человеком - а ей это противопоказано. Физически, возможно, и переносимо, а морально - нет. Или она просто срезанный букет, от которого уже не будет никакого толку? Для картины не годится, остается только выбросить… В любом случае это не ее вариант, и придется от него отказаться. «Не понравится - никто тебе его насильно не всучит… Плановое знакомство… Все сворачивай и просто наслаждайся выходными», - вспомнились вдруг с раздражением Ленины слова. Легко это говорить! Наслаждайся! Спит небось спокойно!
        Спит - и правильно делает, тут же возразила себе Варя с еще большим раздражением. И ей самой сейчас самое лучшее - уснуть, и покрепче. Что и когда путного было от бредовых ночных мыслей? Утром потом просто непонятно, откуда они взяться-то могли. И ни к каким прозрениям они не приводят, а только жаль потом оторванного от отдыха времени…
        Но уже в полудреме Варя вдруг увидела себя в глянцево-журнальном интерьере зотовского дома, - с перекошенной улыбкой, поспешно кивающую - словно в зеркале, - и мигом проснулась, скорчившись от новой волны мучительного стыда. Конечно, она так рада была ему - Лениному «сюрпризу», так готовно отвечала на все его вопросы тогда, в ресторане - как ученица у доски! - так была заранее согласна со всем, что он предложит, - от мероприятия на свежем воздухе до посещения его загородного дома! Конечно, он мог принять это за ее готовность соответствовать всем его ожиданиям, требованиям, привычкам, вкусам… За готовность подстраиваться, подлаживаться, притираться, потому что, потерпев в личной жизни крах, Варя уже должна была понять ценность стабильности, которую приносят семейные отношения, и потому быть к ним готовой… «Семейник»… Это еще трусы, кажется, есть такие…
        Но даже трусы не насмешили Варю. Она с тоской подумала: ведь начала было уже засыпать! Ведь уже почти получилось! Переключиться бы на что-нибудь с этого кошмара при свечах! Странно, а ведь картины-фантазии - не цветочные, а те, с условным названием «счастье», - последние два дня совсем не появляются… Наверное, мозговые центры, которые за них отвечают, не реагируют на Зотова - Варя первый раз за это время назвала его в мыслях по имени и даже вздрогнула, словно он мог ее услышать.
        Надо волевым усилием заставить себя думать о чем-то приятном, плавно перетекающем в сон. И Варя начала перебирать самое-самое: вот их семья на озере, мама расстилает коврик и выкладывает вкусности… они с Леной сбежали с физкультуры и гуляют в парке, поскрипывают зимние, засыпанные снегом карусели… поездка в Чехию - крыши, мосты, движущиеся фигурки в часах на башне… она колдует над чешуйками луковиц гладиолуса, и получаются причудливые деревья и птицы, похожие на хохломскую роспись - там, на неведомых дорожках… Нет, нет, все не то! В приятных мыслях ощущалась отчетливая принудительность, с которой никакой плавный переход в сон невозможен. И если хоть на миг прекратить волевые усилия, плотину прорвет и все приятное снесет теми, другими мыслями!
        Сцепить зубы, головой - в тумбочку, ночь продержаться… До утра… И вдруг она увидела не гладиолусовый лес, а настоящий сосновый, и себя в нем, и сегодняшнего знакомого Виктора, и свежий, незавядший папоротник по колено. Они с Виктором шли и разговаривали - о том же, о чем разговаривали наяву, - и это было так хорошо, что все «зотовские» симптомы исчезли, как от сильнейшего обезболивающего. И Варя всё шла, шла среди сосен и папоротника, и ей хотелось только одного - идти дальше, и одновременно удивлялась: как это похоже на «картины счастья», которые можно смотреть раз за разом, и не надоедает, и не требуется продолжения… должно быть, потому, что дело не в событиях, а в состоянии подлинности… неподдельности этого счастья… Но ведь то, что проплывает сейчас в голове, - не фантазия, а простая реальность, пусть и бывшая - воспоминание… а воспоминания никогда раньше так на нее не действовали…
        Но разбираться было лень, анализировать - невозможно. Единственное усилие, которое смогла предпринять Варя, - это приподняться, дотянуться до кармана плаща, висящего на спинке стула, и извлечь оттуда мармеладных лягушек - чтобы блаженство было полным, и заснуть с лягушкой за щекой.
        Едва проснувшись, Варя кинулась к телефону, чтобы отменить сегодняшнее свидание и какую-то вечеринку - а значит, отменить и все вчерашнее, и вообще - все это удачное, перспективное знакомство. Покончить с ним сразу - и успокоиться, и по возможности не вспоминать. Взгляд скользнул по часикам, лежащим на столе: ой, неужели восемь утра? В самом деле? А чего же она вскочила? А собиралась спать до обеда! Но спать не хотелось совершенно. Но и звонить в такую рань в выходной - неприлично. Все (называть имя Зотова ей по-прежнему не хотелось) еще спят. Надо после девяти. Или десяти. А самое надежное - после одиннадцати.
        Да, это был другой день, но мысли поползли прежние - продолжение ночных. Опять эта брезгливость к собственному телу, которое ее постыдно предало, насладившись близостью с первым встречным, - или это она его предала - или саму себя - если начать разматывать, только умом тронешься!
        Варя выглянула в окно: надо поскорее идти на свежий воздух, чтобы проветрить, провентилировать дурную головушку. Но за окном одиночные капли ударяли по листьям сирени - и отдельные листья проваливались, как клавиши под невидимыми пальцами. Только этого не хватало! Варя заметалась, почувствовав себя запертой. Нет, нет, сейчас она выпьет кофе, почистит зубы - а дождик тем временем перестанет, и она сможет выйти на волю, на вольный воздух! Но когда она привела себя в порядок, на сирени играли уже все листья, быстро-быстро, и это немое кино озвучивала водосточная труба, льющая в бочку воду.
        Заточили. Не выйти. Опять то же самое! Ночь продержалась - теперь день простоять. Весь день - здесь, одной?! И не весь день, а каждый - какая разница, здесь ли, в Переславле… Теперь Варя знала, о чем спрашивали старые стены дома, робко заглядывая ей в глаза, - будет ли все как прежде? - и знала убийственный ответ, что не будет. То есть не будет, как прежде, хорошо: вся семья вместе, и все, словно приближение выходных, торопят будущее, от которого ждут только самого лучшего - как будто листочки отрывают от толстого календаря, и все они интересные… А будет, как прежде, плохо: половины семьи уже нет, и ни прежние ее члены не войдут сюда, ни новые не появятся, все будет ветшать, все будут стареть, а она, Варя, находить интерес днем - в работе, а по вечерам - в цветочных картинах, и только. Потому что никакого счастья ей не полагается, ни настоящего, ни рукотворного. А полагается только сидеть одной по вечерам и забываться в своих картинах, и тех и других…
        Надо на работу в музей позвонить и сказать, что она во вторник возвращается и никакого отпуска догуливать не будет.
        Еще можно позвонить Лене и отчитаться о проделанной работе, но ведь и Лену не годится будить - если у нее выходной. А если не выходной - тем более, какие разговоры.
        И Варя вытащила из книжного шкафа альбом с репродукциями старых мастеров - большой, тяжелый, страшно дорогой - такой, какой дала ей в день знакомства Мурашова. Родители заметили, что Варе жалко его возвращать, и купили точно такой же, специально в Москву ездили, починку баяна в очередной раз отложили…
        Помимо понятного удовольствия, которое Варя получала от хорошей живописи и хорошего текста, в этой книге заключалась еще тайная Варина игра. Или задание, которое она дала сама себе, но так до конца и не выполнила? Или загадка, которую кто-то загадал или которая сама загадалась? Начало каждой главы предваряла заставочка - маленький квадратик с фрагментом одной из картин. И Варя отыскивала целое по этому фрагменту. Это могло быть что угодно - кусочек пейзажа, лица, мелкие фигурки второстепенных, неразличимых персонажей, малозаметная деталь, элемент орнамента. Иногда картина-источник находилась сразу, иногда - после упорного, сосредоточенного всматривания и долгого перелистывания туда-обратно. А иногда не находилась вообще.
        Варя снова начала листать альбом, хотя знала его уже наизусть, в мельчайших подробностях. Она знала и такой фокус, что заставка могла быть фрагментом картины, рассматриваемой не в этой главе, а в следующей или предыдущей - словно неведомый шутник нарочно усложнял ей задачу. Но трех кусочков она так и не нашла. Вьюнок с розовыми цветками-граммофончиками - к живым таким притронуться нельзя, сразу съежатся и поникнут, складка на дорогой тяжелой материи с плотным цветочным узором и изогнутые ветви дерева с серебристым отливом - этих трех фрагментов нигде не было. Не было вьюнка, складки и ветвей. Она изучила все картины в альбоме вдоль и поперек - не было!
        Сейчас Варя надеялась на свежий взгляд - все-таки два года не прикасалась к альбому, может, раньше глаз был замылен от долгого упорства. А вдруг сейчас все легко так и непринужденно отыщется и настанет логический конец… Может, на картине эти фрагменты выглядят малюсенькими - или, наоборот, слишком большими, потому и затрудняется поиск… Для чего он нужен, этот поиск, и что будет означать логический конец, если он когда-нибудь наступит, Варя не знала - нужно, и все. Хотя со стороны, наверное, это занятие выглядело нелепо. А мама, видя напряженный Варин взгляд, была довольна: дочка занята серьезным делом - изучает великое художественное наследие, обдумывает, вникает. Варя фыркнула и сама этому обрадовалась: кажется, сейчас она оживет. Только бы на воздух!
        А вообще, это разгадывание альбома хорошо тем, что сосредоточивает на поисках решения здесь и сейчас, в настоящем, без прошлого и будущего, в которых неизбежно вязнешь, ища ответы на другие вопросы - на самом деле имеющие только один ответ, которого не хочется видеть…
        Кажется, музыкальная бочка уже не поет. Или это кажется?
        Варя подошла к окну.
        Полнеба занимала туча, а полнеба - солнце, ослепительное, победительное, специально для нее!
        Скорее! Сарафан, шляпка с незабудками!
        Цветы из пластмассовой вазочки
        Двухметровый верблюд важно вышагивал по аллее парка. Он был бежевый, плюшевый, и его хотелось погладить - и в то же время такой огромный, что Варя посмотрела на мощные ножищи и посторонилась. Между горбами сидел малыш и взирал сверху вниз с той же важностью, что и верблюд. Никто, кроме них двоих, не видит мир в таком ракурсе! Варя успела побыть малышом и увидеть мир с высоты верблюда, потом мамой малыша, идущей рядом и гордой оттого, что может подарить ребенку такое счастье, потом…
        Побыть самим верблюдом она не успела, потому что услышала дурашливый крик в мегафон:
        - Ну, у кого еще есть монетка? Выворачивай карманы! Какой чудесный приз вас ждет! Или вас! Девушка в шляпке, а может, вас?
        На площадке (такие повсюду были в городе в праздничные дни - с певцами, танцорами, фокусниками) - пестрый клоун с красным носом на резиночке собрал вокруг себя народ. Черно-белая пятнистая игрушечная собака, которой он размахивал, привлекала и детей, и молодежь, и все действительно выворачивали карманы в поисках мелочи.
        - У кого найдется самая старая монета - тому сегодня повезло! Предъявляй хоть копейку - и забирай такую красоту! - надрывался клоун, и к нему тянулось несколько рук одновременно.
        Варя подивилась, сколько же неплатежеспособного старья таскает с собой народ. Клоуну протягивали вышедшие из употребления металлические рубли девяностых годов и даже советские хорошо забытые медяки.
        - 1975 год! Двушка! Надо же! Хоть по телефону звони! Помните, умельцы сверлили в таких дырки и опускали на ниточке, а потом вытягивали обратно? Я-то помню, сам так делал! Ба, три копейки! 1953-й! До сих пор не израсходовали?! Хоть бы водички с сиропом в автомате купили, пока возможность была! Кто больше? У кого старее? Что у вас, юноша? Пятак? 1987-й - где мои семнадцать лет! Пятак против трех копеек - три копейки старше! У кого еще? Что вы мне, барышня, цент суете? Цент, конечно, доллар бережет, но валюта нынче не котируется! День России отмечаем! Русские деньги давайте! Что, больше нет?
        Варя с удовольствием следила за торгом, прекрасно зная, что она уже выиграла, - так надо же дать людям поиграть, поволноваться. Наивные, суетятся и не знают, какое у нее есть сокровище, бабушкин пятак! Ничего, они в другой раз победят, или им повезет еще в чем-нибудь… И только когда владелец трех копеек уже нацелился на роскошную собаку, Варя протиснулась, сунула руку в сумочку…
        - Ну и ну! - Клоуну даже не пришлось изображать потрясение - он был и вправду потрясен. - Земляки, граждане, смотрите, что творится! 1860 год! Вот деньжища-то! Большая, тяжелая! Кто же тогда правил, дай бог памяти… Александр, что ли? Ну да, Второй, Освободитель! Батюшки, восемьсот шестидесятый год! Крепостное право еще не отменили! «Войну и мир» с «Анной Карениной» никто еще и не читал, и не писал! Девушка в шляпке, я же говорил - приз ждет именно вас! Граждане, поздравим победительницу! Вот пятак так пятак! Всем пятакам пятак!
        Варя сияла, все тянули шеи, разглядывая ее счастливый пятак из рук клоуна, - и вдруг еще кто-то из-за публики протянул ладонь.
        Клоун ахнул. Монета была такая же большая и тяжелая, как у Вари, и он приблизил ее к своему красному прицепленному носу, чтобы то ли лучше разглядеть, то ли обнюхать. Наконец возвестил:
        - Дорогие мои! Вы становитесь свидетелями небывалого зрелища, о котором расскажете потомкам! Неужели сегодня все нумизматы Белогорска вышли в парк? Смотрите внимательно! Перед нами - монета достоинством две копейки, год - 1799-й! Знаменательный год - родился Пушкин! Если бы я не был так поражен, то непременно вспомнил бы еще что-нибудь интересное! Видите, на обороте - большая буква П в короне - это же Павел, дедушка того Александра, который…
        Варя растерянно воззрилась на потемневший медяк с редкими насечками по краю, потом перевела взгляд на конкурента. Откуда он только вылез? Толпа заслоняла молодого мужчину в видавшей виды майке и джинсовой бейсболке - в поход собрался, что ли, только рюкзака не хватает. И шел бы в свой поход!
        - Что же делать? - развел руками клоун, явно извиняясь перед Варей.
        Но турист быстро подхватил:
        - Как что? Вручайте девушке приз. Я же опоздал, вы уже успели объявить победительницу.
        Все это он говорил каким-то очень знакомым голосом, с небольшими запинками, а клоун обрадовался и завопил:
        - Девушка в шляпке с незабудками стала победительницей нашего конкурса! Да здравствует мужское благородство!
        - Целую комедию разыграли, - проворчал кто-то в передних рядах, ему охотно поддакнули:
        - Конечно, все подстроено! Разве так бывает? Наверняка это его родня. И пятаки заготовили!
        Варя дернулась было, чтобы запротестовать, но большущий приз с лапами, торчащими во все стороны, не давал развернуться в толпе, а конкурент очень естественным жестом взял ее под руку, вывел на свободное место и радостно сообщил:
        - Кажется, вчера я был слишком самоуверен - вы опять меня не узнали!
        - Виктор! - сердито воскликнула уже узнавшая его Варя. - Ну что вы вечно прячетесь под всякими козырьками! Лужков номер два! Приз почему не взяли? Он же ваш! Две копейки старше! Зачем тогда в конкурсе участвовать - ради эффектных жестов? Все подумали, что мы - тоже клоуны, со сценарием.
        - Ну, давайте возьму - понесу, - согласился Виктор, чуть-чуть сдвинул бейсболку и взял собаку под мышку. - Вы честно победили, я правда позже подошел. А когда подошел, то просто не удержался - захотелось поучаствовать.
        Варя вспомнила дартс с воздушными шариками - и поверила. Еще бы не захотеть, с такой-то монетой.
        - А без эффектных жестов зрителям было бы не так интересно, клоун нам наверняка спасибо говорит.
        Возразить и тут было нечего.
        Они вышли на аллею, уставленную вереницей лавочек, вокруг которых толпились люди, но явно не для того, чтобы просто на них посидеть, в воздухе ощущался сильный запах краски.
        - Ой, сегодня же скамейки раскрашивают! - вспомнила Варя.
        Они попытались рассмотреть произведения искусства, возникающие прямо на глазах, но из-за спин и голов мелькали только разноцветные фрагменты: звериные головы с большими глазами, крылья - то ли птичьи, то ли ангельские, звезды в небе, рыбьи хвосты в волнах… А потом Варя заметила, что они до сих пор сжимают в кулаках свои старинные медяки.
        - Лучше убрать, а то еще потеряется. - Она поместила пятак в кармашек сумочки и звонко щелкнула замком. - А у вас тоже неразменная, чтобы деньги водились?
        - И правда неразменная - нигде не разменяешь. - Виктор сунул монету запросто в карман, Варя тут же подумала о возможной дыре, но ничего не сказала. - Мне ее сто лет назад приволокли, когда я руку сломал, чтобы пилил и опилки проглатывал. Настоящая медь потому что. Кости якобы лучше срастутся.
        - И вы глотали опилки? - Варины глаза округ лились от ужаса. - Ой, а это вы тогда в аварию попали? На своей супермашине?
        - Да нет, - успокоил Виктор, - я на машине никогда не бился. - Это было сказано с оттенком гордости. - Так, ерунда, на банановую шкурку наступил… А пилить не пилил - может, жалко стало. Все равно само срослось. А ваш пятак, значит, прибавлению капитала способствует? И как, успешно?
        С таким же любопытством он спрашивал об эффективности тряпочек на дереве любви. Варя вспомнила свою музейскую зарплату, беспечно рассмеялась и махнула рукой.
        - Понятно. Значит, надо усилить знаете чем? - деловито спросил Виктор и начал рыться в карманах. - Жуком-скарабеем. Не живым, конечно, из зеленого камешка. Народ в них верит. У меня полно было, всем знакомым раздал. Кажется, кончились - жалко. Дома поищу.
        - Это из Египта? - уточнила Варя - она видела что-то похожее у своей начальницы, когда та вернулась из отпуска. - В отпуск ездили?
        - По делам. В основном в Малую Азию, в Турцию.
        Варя живо вообразила эту картину; пески, старинные гробницы, обмен опытом… Видимо, все это тут же нарисовалось на ее лице, потому что Виктор рассмеялся:
        - Я на философском факультете диплом писал о мировоззрении древних хеттов - может, помните хеттеян из Библии. Ну и захотелось побывать в тех местах. И в Египте тоже, они же с ним успешно воевали, Рамзеса Второго в ловушку заманили… Я вам поищу скарабея, - еще раз пообещал он, но Варя возмутилась:
        - И это - всё?! Нет уж, рассказывайте, раз начали! Про своих хеттеян! Как это вы после МАИ - да к ним перекинулись? - Только она привыкла связывать его с лесом и вечным покоем, потом - с ночным ревом машин на улицах, как опять приходится перестраиваться! - Или скажете сейчас, что торопитесь? - добавила Варя не без иронии.
        - Нет, не скажу. - Сегодняшний джинсовый турист был нисколько не похож на себя вчерашнего - с невеселыми неведомыми Варе мыслями, скользящими в глазах отдельно от произносимых слов. Отвечал он быстро и охотно, глядя не на дорогу, а на Варю, и в то же время лавировал среди множества людей, движущихся по аллее, так безошибочно, что Варю ни разу никто не толкнул. - Неудобно только. Я вчера и так… Старый Мазай разболтался в сарае. Вспомнил - стыдно стало. А вы хотите, чтобы снова…
        - Хочу, - подтвердила Варя, - и можете не стесняться: про хеттов - это еще не про вас. Хотя про вас мне тоже интересно, и я тоже себе удивляюсь: обычно это я болтаю о своей личной жизни со всеми подряд.
        - Ну, если так - болтаем дальше. - Кажется, сегодня Виктор улыбался не переставая. - Надо только примоститься где-нибудь. Только не на крашеных шедеврах.
        Варя перехватила его взгляд в сторону ресторанчика через дорогу - снова замкнутое пространство, духота вместо свежего воздуха, подсветка вместо солнца! - Виктор заметил этот взгляд, полный ужаса - и круто свернул к столикам под полосатыми тентами. Собственно, пустовал только один столик, и то потому, что стулья от него растащили, но Варин знакомый тут же где-то углядел свободный стул, перенес его через головы посетителей и поставил перед Варей с той же быстротой и точностью, с какой оторвал вчера хлястик от рукава. Так же явился второй стул, и Варя засмеялась, словно ей показали фокус. Нет, сегодня все так замечательно - и неожиданный приз, и летающие стулья, и наивные цветочки в пластмассовой вазочке - синий, белый, красный, в честь праздника, - и слегка шершавые, посыпанные шоколадной крошкой шарики мороженого. А всё, конечно, погода: выглянуло солнышко - и жизнь наладилась. А не то сидели бы все дома, и она тоже…
        Про хеттов Варя вспомнила и сама: монументальные каменные ворота со львами, суровые рельефы, изображающие процессии богов в виде воинов - фотографии из очередного альбома Ларисы Ивановны. Все-таки Мурашова прекрасно давала им историю искусства, что-то задержалось в голове, хотя период до нашей эры Варю мало интересовал. Кажется, у этого народа был настоящий культ камня, и даже небесный свод они считали каменным. И старались свои храмы и прочие постройки гармонично вписывать в природу, за две тысячи лет до понятия «органическая архитектура»… А этот странный человек, вместо того чтобы спокойно загорать на побережье, для чего все и приезжают в Турцию - как раз на ее современной территории жили хеттеяне, - выходит, лазил по этим камням, пытаясь что-то понять и почувствовать в их истории…
        - А почему вдруг хетты? - Варя даже плечами пожала.
        - Я думал, вы начнете спрашивать - зачем. Все начинают…
        - Да нет, это-то понятно - человек живет-живет и выдыхается, и ему кажется, что надо еще чему-то учиться… Но ведь философии немерено - античной, например. Вы еще на всяких Платонов и Сократов ссылались - помните, на новоселье, на балконе с девочками. А с этих доисторических чего взять? Какая там у них могла быть философия? И источников наверняка кот наплакал. Они хоть писать умели?
        - Ну да, на глиняных табличках. - Виктор сидел напротив, откинувшись на спинку стула, солнце светило ему в лицо, и теперь не было понятно, улыбается он или щурится от света. - Вы что так экономите свое мороженое? Ешьте, ешьте, еще закажем… Кстати, их язык родствен славянским, индоевропейская семья. Ватар - вода, небиш - небо. Наверное, во мне родственные чувства пробудились… И вот они появляются неизвестно откуда среди арабов и семитов, громят сильнейшие царства, разрушают Вавилон, получают контроль над Египтом - и процветают почти шестьсот лет в своих горах. И никто им не нужен, и ни от кого они не зависят, все у них свое, что нужно для жизни: древесина, металлы, колесничное войско… И представление о благородстве близкое к нашему. А их царям удавалось сделать знать опорой трона и соблюсти единство интересов царского рода и свободных хеттов - этого и сейчас не умеют! А вы говорите - какая там философия. Кое-кому, может, наизусть надо учить эти таблички, чтобы понять, как это у них получалось… Интереснейший народ! А потом он просто исчезает, в воздухе растворяется. Без треска и грохота и без долгой
агонии. Приходят какие-то народы моря с Балкан - и всё. Остались только таблички и камни. Понимаете - появились ниоткуда, исчезли в никуда, фантом, опущенное звено истории…
        Прочерк между датами, вспомнила Варя. Ну да, зачем-то же они были. Именно это и хочется понять, когда видишь прочерк…
        - А что вы отвечаете на вопрос «зачем»? - спросила она, забыв про мороженое, которое начало подтаивать на солнце. - Только не чтобы отвязаться, а по-настоящему? - И поспешно прибавила: - Ведь люди сейчас получают второе образование в основном для того, чтобы в должности повыситься или профессию сменить на более доходную. А хеттеяне ведь вряд ли…
        - Вряд ли, - кивнул Виктор, придвинувшись к столику и подперев ладонями подбородок. Теперь его лицо оказалось совсем рядом, и видно было, как в сощуренных глазах пляшут солнечные искорки. - Да вы же сами знаете зачем. Лучше всяких прочих. Помните, у Игорька вас о картинах из цветов выспрашивали, и вы так о них говорили, что… Ну, представьте - нет у вас ваших картин, отняли. И что? Пустота. - Виктор говорил быстро, обычные полувопросительные паузы исчезли.
        - Пустота, - неуверенно согласилась Варя - не в пустоте сомневаясь, а в том, что картины могут отнять и что жизнь без них вообще возможна. - Но как же дальше-то? - вырвалось у нее совсем горестно. - Ну, запихнули вас на кладбище, семейный долг и все такое, - торопилась уже и она, - пустота вас чуть не пожрала, и вы нашли эту отдушину… эту философию свою… к хеттам съездили… Время от времени уезжаете на большой скорости от себя самого… А потом опять ведь обратно на кладбище! И опять рано или поздно - пустота? Куда вы от нее денетесь? Получается, просто на экскурсию сходили? Вы изменились, а ваша жизнь - нет! Или вы не бросите свою философию? Преподавать будете, я не знаю… труды писать? Без отрыва от производства?
        - Пожалуй, не буду, - опять кивнул Виктор, неотрывно глядя на нее из-под козырька. - Сами философы советуют пораньше завязывать с философией и делами заниматься, чтобы не выглядеть смешно. Эта часть жизни была необходима, но теперь она прошла. Вот видите, как я вас неважно развлек. И занятного мало, и скарабеев не осталось…
        В толпе промелькнули Аня Семенова с мужем и сынишкой - тот, широко разинув рот, пытался откусить сахарную вату, которая, нанизанная на палочку, опасно скособочилась.
        Часть аллеи отгородили красными пирамидками, и там начались соревнования - гонки на трехколесных велосипедиках.
        И правда, все «почему» и «зачем» должны казаться такими неуместными в этом царстве лета, безделья, потешных рожек и сахарной ваты. Но Варе разговор не казался неправильным. Он словно продолжал предыдущий или какие-то ее собственные мысли, которые обычно не бывает времени додумать, и хотя он был совсем не о ней и ее делах - для нее как будто что-то прояснялось, и мир вокруг перестраивался, становясь долгожданно-упорядоченным - только не предсказуемым, а живым, подобно удачной картине.
        - А дома, наверное, были не в восторге, что вы на это время тратите? - предположила она, вспомнив свою маму домурашовской эпохи, но Виктор неожиданно вскинулся:
        - А что? Я ведь свои и время, и деньги тратил, взаймы ни у кого не брал! Кому какая разница, на что - на скачки, на казино, на поросячьи бега!
        Варенька вдруг заливисто рассмеялась - даже шляпку пришлось придержать, чтобы не упала, - и сама на себя замахала руками:
        - Ой, не обижайтесь! Просто обычно так же гордо говорят: а я пью на свои!
        Виктор тоже улыбнулся и продолжал уже менее напряженно:
        - Да ведь таких, как я, на самом деле много. Когда я документы подавал, передо мной был дяденька с седой бородкой, он спросил: это у вас будет второе высшее? Ну да, говорю, какое же еще. А он: ну не скажите, вот у меня - третье, а вон у того - четвертое! А другие в домино стучат или с алкодрома не вылезают - это ничего, понятные, традиционные занятия!
        Разговор запрыгал по совершенно непредсказуемым кочкам. От кого он так защищается? От нее? А что она такого сказала?
        - Да, конечно, мужчины дома никогда не сидят, - заговорила Варя быстро, чтобы дать понять, что она не враг. - У них же от этого или характер портится, или аппетит. Мой папа всё участки возделывает, хотя там урожая с гулькин нос… А муж бывший по подработкам постоянно бегал, машину мечтал купить…
        О том, что половина подработок потом оказалась банальными супружескими изменами, как и половина авралов на основной работе, она не упомянула, но Виктор неожиданно заинтересовался:
        - Это вы его посылали? На подработки?
        - Да вы что! - Варя так тряхнула головой, что опять чуть не стряхнула шляпку. - Мне был нужен муж, а не машина! Который бы не бегал неизвестно где, а со мной дома сидел…
        - …картошку чистил, - иронично продолжил Виктор и, встретив непонимающий взгляд Вари, совсем уж издевательским тоном пояснил: - Идеальный муж. - И тут же спохватился: - Да что это я? Давайте шашлык возьмем - очень даже приличный. Или еще мороженого? Совсем жарко становится. Какое - клубничное? - И немного передвинулся вместе со стулом к ней поближе.
        - Конечно, клубничное… - Варя продолжала морщить лоб. Опять он говорил как будто не с ней, а еще с кем-то, и искорки его в глазах таяли одна за другой, размывались, и оставалась только прозрачная, пугающая пустота. Та самая?
        Так, может, пустота не на кладбище? Не в семейном бизнесе? Опять потемки чужой души! Не получается их чтить - так хотя бы не влезать! Что в самом деле происходит? Сидят двое чужих, посторонних людей, второй раз в жизни встретились - и второй раз говорят о том, о чем и близкие предпочитают помалкивать! Варя попробовала вернуться к нейтральным хеттам, но Виктор словно отодвинул их:
        - Да что все о них? Вы же видите, что они могут быть только эпизодом. А главным в жизни - не могут. И если результат отрицательный, то это не тоже результат - а просто блажь. Типа кружка в доме пионеров. Вы ходили в кружок? Я выпиливал лобзиком.
        - Я ходила в кружок по истории искусств в нашем музее, - задумчиво сказала Варя. - И хотя это плавно перешло в профессию, не уверена, что это не был просто кружок. А вы, значит, знаете, как главное отличить от неглавного? И не промахнуться? Может, и мне сейчас скажете?
        Она пыталась припомнить, кто же именно - Анна Каренина или госпожа Бовари - думала, что мужчина должен знать все тайны бытия и раскрывать их женщине. Но в ее собственных словах не было ни иронии, ни шутливости, потому что ей казалось, Виктор действительно что-то знает - или вот-вот узнает - и это будут не знакомые, многоразового использования истины… не готовые ответы… а взгляд с какого-то нового ракурса - почти с верблюда - и, возможно, правильный…
        - Если хотите, - согласился Виктор. - Но я только теоретически знаю, а на практике, видите, применить не удается. Наверное, когда почувствуешь, что это, как у Сократа, и прекрасное, и вечное - не знающее ни рождения, ни гибели, ни роста, ни оскудения, - значит, оно и есть главное. Всегда было и должно быть. Без малейших сомнений.
        - И вы хотите сказать, что никогда этого не ощущали? - Варя смотрела с недоверием. - Но ведь у вас все, чем бы вы ни занимались, получалось, и получалось хорошо - так? Ваш настоящий… или реальный диплом в МАИ, и второй диплом, хеттский, тоже настоящий, и эти ваши гонки, и даже семейное дело - ведь все всегда получалось? И как же тогда…
        - Действительно - получалось. - Взгляд Виктора стал недоуменным. - Вы на это как-то непривычно посмотрели, я так никогда… Но это же само собой разумеется. А ощущения, о котором я говорил, все-таки не было. Или было, но очень быстро проходило.
        - Что-то невеселый разговор выходит, - недовольно заметила Варя. - Если полжизни ищешь ощущение и не находишь, то оставшаяся половина совсем безнадежна.
        Но Виктор засмеялся и еще немного передвинулся вместе со стулом - и Варя вдруг поняла почему. Солнце постепенно перемещалось, и он вместе с ним - чтобы лучше ее видеть. Варя спохватилась: сама она так увлеклась разговором, что даже ни разу не взглянула на свое отражение, нигде, даже в витрине киоска напротив! Но в витрине отражалась барышня в голубом, вся в улыбках и ямочках, глаза удивленно расширены, блестящие пряди волос сбегают змейками из-под кокетливой шляпки… Варя с облегчением вздохнула, а Виктор добавил успокаивающе:
        - Да, вы правы. Наверное, безнадежна. Главное чаще всего вообще не узнается, потому что идет опущенными звеньями.
        - Как-как?
        - Ну, прячется в глубине души, и мы сами боимся его узнать и назвать по имени. Ищем, где светлее, под красивым фонарем, а оно, может, совсем иначе выглядит - может, оно на кладбище, потому что там все хорошо получается, как вы очень верно заметили. И вообще плевать на него! Кто-то сказал, что надо понять, что у тебя получается лучше всего, для того чтобы не делать именно этого. А по большому счету - нет ничего лучше, чем есть, пить и веселиться, - минералку будете? Это наша местная, у Благовещенского недавно источник нашли, говорят, целебный - жуть!..
        - Да вы опять смеетесь! - запротестовала Варя.
        - Ничего подобного.
        - Нет, я же вижу!
        - И что именно? Что я несу всякую чушь, только чтобы подольше посидеть с красивой девушкой? Ну, раз уж вы меня раскусили, прекращаем все разговоры обо мне и говорим теперь только о вас!
        - А что обо мне? - растерялась Варя. - Мне скоро уезжать, на работу выходить…
        Напротив, на небольшом помосте, вроде того, на котором выступал клоун, закончили чествование победителей конкурса «Веселая скамейка», и теперь там устраивались музыканты. Среди них мелькнул Гошка, заметил Варю, помахал, она ответила.
        - И вы там собираетесь провести всю жизнь? - между тем спрашивал Виктор.
        - Где - в Переславле или в музее?
        - И там и там. Это для вас - главное? - В его словах звучало сомнение.
        - Своего главного не знаете, а мое - знаете? - сладким голосом возразила Варя.
        - Кажется, знаю, - невозмутимо согласился Виктор. - Ваше главное - сидеть и делать картины из цветов. Когда одна закончена - начинать другую, потом - следующую, и так всегда. Летом - ничего не делать, только цветы собирать. А в музейные залы заходить исключительно на выставки, в основном на свои…
        Варенька даже в ладоши захлопала - до того все это было здорово. Одни цветочные картины - это как будто бы всегда только хорошая погода. Она даже в фантазиях такого не представляла. Ведь этот порядок вещей возник еще в детстве - что за возможность отдавать себя самому-самому главному непременно приходится расплачиваться, занимаясь куда менее интересным. Неужели такое возможно - одни картины, без компенсаций, без барщины! Даже холодок по коже! Да как же управляться с такой сказочной жизнью? С чего начинать? Но тут же остудила собственные восторги:
        - А кто бы в это время деньги зарабатывал?
        - Муж, конечно, кто же еще?
        Шляпка из-за активной жестикуляции все-таки слетела, и Варя уже из-под стола уточнила:
        - Который?
        - А их что… разве… - растерянно вымолвил Виктор тоже из-под стола, и Варя наблюдала эту растерянность с удовольствием - приятно же обескуражить, хоть и невольно, человека, который думает, что знает все - или почти все.
        Когда оба вылезли, она прояснила ситуацию, и Виктор довольно потер руки:
        - Ну, стало быть, у нас ничья. Два ваших мужа против моих двух институтов…
        И тут у них одновременно зазвонили мобильники.
        Варя увидела номер Зотова, который успела внести в телефонную книгу, и поспешно отключилась. Боже мой, она так ему и не позвонила! Не отменила! Но сейчас это невозможно, она позвонит попозже…
        А Виктор вскинул руку с часами так же, как когда-то Робин:
        - Да? Уже бегу! - и повернулся к Варе: - Варенька, я…
        - …уже бежите, - договорила Варя печально. И тогда они не закончили разговор, и сейчас… Или это только так кажется? Она тоже взглянула на часы. Ого! Конечно, кажется! Два с лишним часа - как одна минута! Сколько можно! Конечно, дома у него, мягко говоря, недоумевают - куда пропал… - Может, вы собаку возьмете? Наш приз? Для детей? Мне она зачем…
        …если вы уходите, чуть не сказала она. Но Виктор покачал головой:
        - Я не домой. Мне сейчас ехать по делам.
        Что, кто-то умер? - чуть не спросила Варя, вообразив аврал на кладбище.
        Виктор опять качнул головой:
        - По общественным. По личным - я бы здесь остался.
        На горизонте поднималось облако на ножке, и кто-то за соседним столиком сказал:
        - Шампиньон.
        Еще кто-то:
        - Дерево.
        А кто-то:
        - Атомный взрыв.
        Все трое засмеялись, и Варя вместе с ними. Она осталась сидеть в летнем кафе под полосатым тентом и никуда не собиралась уходить. Так хорошо, как здесь, ей, кажется, никогда еще не было. И лица вокруг замечательные, и музыка играет как раз такая, какую хочется слушать, и рядом покачиваются крылышки липового цвета и кисти сирени - одновременно май и июнь, как в сказке про двенадцать месяцев. И она словно покачивается вместе с ними, как в гамаке.
        Парк с праздником, как альбом с картинами, точно так же удерживал в настоящем, вырывая из постоянного цепкого плена прошлого и будущего, которые привычно распоряжались и способами жить и решать, и решениями. И таким необычным было это настоящее, больше похожее на предвкушение праздника - легкое, скользящее по краю сознания, в нем и не надо было напрягаться и что-то решать…
        Варя взглянула на цветочки в пластмассовой вазочке - незатейливое украшение стола - и, не раздумывая, вынула их. Не для картины, конечно. Просто так. Для себя. На память об этом дне. Бережно вложила в маленькую папку, которая, как и неразменный пятак, всегда лежала в сумке.
        - Варя! Добрый день! Как приятно вас видеть!
        К столику пробирались Гарольд и Марта, одинаково долговязые, веснушчатые и довольные жизнью.
        - Присядьте передохните, - предложила Варя, заметив, что они запыхались, и убрала собаку со стула. - Торопитесь куда-то?
        Ей тоже было приятно их видеть - как всегда бодрых и куда-то стремящихся. Переводчицы с ними уже не было. Наверное, совсем освоились за эти дни. Поговорили о погоде, о празднике, о том, откуда у Вари взялась эта чудесная игрушка, - говорили в основном по-русски, Гарольд лишь время от времени переводил жене отдельные фразы, а общий смысл та уже сама улавливала, - и о том, что скоро в обратный путь, а им не хочется уезжать. Марта, раскрыв бумажник, доверительно показала Варе фотографии тех, кто ждет их дома, - пышный рыжий кот на одной и веснушчатый очкарик на другой, взрослый сын Марк. Один присматривает за другим, пока они путешествуют, пояснила Марта. Потом они с Гарольдом заговорили по-немецки так быстро, что трудно было разобрать, и Гарольд перевел этот разговор теперь уже для Вари, трогательно смущаясь:
        - Он много времени работает и пока не имеет семья. Марта говорит - ему надо знакомиться с такой девушкой, как вы. Варя, приезжайте к нам в гости.
        Варя без всякого смущения поблагодарила и стала расспрашивать про кота, сама удивляясь: раньше бы она тут же примерила к себе и очкарика, и Гамбург - а теперь вдруг это оказалось неинтересным и ненужным. Затем она пожелала Гарольду с Мартой счастливого пути - немцы должны были бежать на какую-то экскурсию. И они расстались.
        Но едва они ушли, как Варе снова пришлось здороваться и рассказывать про свой приз.

* * *
        Дарья Васильевна нарядилась и сделала прическу, но не узнать ее было невозможно - глазки-вишенки так же ласково улыбаются, и вся она такая же уютная, как на кухне, в доме Павлика Медведева.
        - Ну, теперь все спокойно у вас, - обнадежила она Варю, - поймали ведь этих-то - ну, бандитов, которые иконы у старушек воруют. Или не знаете?
        Должно быть, увидев Варю, домработница Павлика сразу вспомнила о криминальном происшествии, которое казалось теперь таким давним. Но это не испортило Варе настроения, и она ответила, что ничего не знает, прекрасно понимая, что на нее сейчас обрушится лавина информации. Но Дарья Васильевна была такая милая, так искренне за нее волновалась и так торопилась поделиться этой самой информацией! Всплеснув руками, со словами «да вы что!» она уселась на тот же самый стул, на котором только что сидел Виктор, и солнце так же светило ей в лицо, гладя нежный абрикосовый пушок на щеке.
        - Икону ведь у нее искали, поэтому и разворотили все - ту самую, чудотворную, - сразу же доложила она. - Как какую? И этого не знаете? Ну, тут целая история. Икону эту еще Нюрина бабка нашла. Веретенниковы тогда на Бору у самого озера жили и белье там полоскали на мостках, теперь такое только в телевизоре показывают… Ну, пошла она - Нюркина бабка, только молодая еще, - с бельем, и нашла в воде икону. Приплыла неизвестно откуда. Может, по ручью - он тогда глубокий был и быстрый, может, с того берега, где церковь в усадьбе. Все сбежались глядеть. Одни говорят - благословение Божье, других сам лик смутил - грозен Победоносец-то. Там же Георгий со змеем и с копьем изображен. Подсказывали даже - отдайте в церковь. Но бабкина мать, конечно, домой унесла…
        - А чего чудотворного-то? - не выдержала Варя неторопливости повествования. Хотя она и родилась, и выросла в Белогорске, всех местных былин не знала - ее родители приехали сюда по распределению, как и почти все с Научной улицы. И конечно, больше знали о бывших владельцах Благовещенской усадьбы, о которых можно было прочитать в «Белогорских вестях», и о прочих выдающихся личностях, чем о простых старожилах.
        - Как чего? - Глазки-вишенки еще больше округлились. - Охранная икона-то оказалась. Все их мужики, кто на войну уходил, все домой вернулись, все живые! - И Дарья Васильевна перечислила, загибая пальцы, все войны - и Первую мировую, и Гражданскую, и Великую Отечественную, не забыв даже Русско-японской и финской, и всех мужиков Веретенниковых, стараясь не перепутать, кто чей муж, сын или брат. - Все! Тогда и поверили! А война с фашистом когда шла - так все к ним ходили, чтобы помолиться перед этой иконой за своих.
        - И что, помогало? - спросила Варя.
        - Это уж как Бог даст, а все же лучше помолиться… А в сорок первом, когда досюда фронт дошел и бомбить начали, к ним в дом снаряд упал - и не разорвался! Представляете? Крышу только прошиб. Конечно, Георгий сохранил! Весь город был разрушен, и все деревни вокруг, один дом только уцелел, и тот в лесхозе - и еще их дом, веретенниковский! - Она торжествующе взглянула на Варю, предлагая оценить чудо по достоинству. - А после войны, когда город восстанавливали, Нюрка эта давай семью позорить. Влюбилась в пленного немца, их тогда много на стройку согнали. И комсомольцы тоже там работали. Вот ее и угораздило. Ну, пятнадцать лет, дурочка совсем. И ведь как влюбилась-то! Совсем про стыд забыла! Разговаривать они, понятное дело, почти не могли - и слов мало знают, и кто ж им разрешит. А только так друг на друга глядели, что и без слов все ясно - и ведь не только им одним. Все ее пытались образумить! Мать иконой этой своей трясла - что никогда не благословит, что глаза б ее такую дочь не видали… Ну и не увидели - уехала Нюрка и вернулась, уж только когда старухой стала, в этот свой дом. Старая, злая да
жадная. А замуж она никогда не выходила! - сообщила Дарья Васильевна словно самое главное. И, вдруг пригорюнившись, добавила: - Видать, и правда любовь была.
        Варя представила влюбленного военнопленного немца почему-то с лицом веснушчатого Марка, а вот вообразить пятнадцатилетнюю девочку вместо Бабы-яги не смогла. Напомнила:
        - А икона-то?
        - Ну да, - спохватилась Дарья Васильевна, - а икона-то так и осталась в родительском доме. И все-таки, Варенька, она чудотворная, никак тут иначе не скажешь - продолжает охранять мужиков Веретенниковых. Нюрин племянник, у него еще сын Игорек, из Афганистана вернулся - здоровый, нормальный, безо всяких синдромов. Это ведь только кажется, что все чудеса в старину высыпались, как горох из мешка… А убили ее точно из-за иконы - те самые, которые за границу наши древности продают. Им же чудотворная или нет - наплевать, а вот старая да темная - это как раз то, что нужно. А она небось вцепилась. Уж лучше бы отдала, да сама жива осталась! Я бы - так всё отдала!
        Варя в это время подумала, что не спросила у Дарьи Васильевны, откуда та узнала о поимке бандитов, и что Игорек, выходит, Нюре не племянник, а скорее внучатый племянник, и что иконы, возможно, в тот день в веретенниковском доме и не было, потому она и не защитила владелицу - может, она все-таки у Игорька завалилась куда-нибудь. Но Дарья Васильевна уже поднималась из-за столика - пора к Медведевым.
        - А вот, возьмите для Павлика! - Варя протянула игрушечную собаку. - Я уже наигралась.
        - Ну что вы! - засмущалась Дарья Васильевна, как будто это ей дарили.
        - Берите-берите. Он на вашего Рольда похож - такой же пятнистый.
        - И точно, похож! Вот наши обрадуются! Спасибо!
        Варе стало совсем хорошо - правильно пристроенный приз добавил еще один, незаметный, но необходимый кусочек гармонии в картину мира.
        А к ее столику уже шагал ослепительный красавец, небрежно встряхивая черными кудрями, и даже ресницы у него были кудрявые.
        - Привет, Гошка! - запросто поздоровалась с ним Варя, потягивая холодную минералку под легкие джазовые мелодии. - Решил передохнуть? А музыка там без тебя не умолкнет?
        Но Гошка даже не оглянулся на своих музыкантов и так же небрежно махнул рукой:
        - Нас сейчас затейники сменят. А вечером опять играем - ретро, на танцевальном пятачке. Приходи.
        - Так это ж для пенсионеров! - засмеялась Варя. - Пригласил! А ты правда теперь министр культуры?
        Гошка важно кивнул.
        - Так в Белогорске вся культура - в одном Дворце культуры! Не тесновато?
        - Нет, - отозвался он с достоинством. - Поселок Сосновый Бор присоединили к городу, а там свой ДК, так что культуры теперь - завались. Капремонт только нужен.
        Варя вспомнила развалюху напротив пельменной - они бегали туда в кино после или вместо уроков. Но, наверное, когда это твое собственное хозяйство, то воспринимаешь его иначе. И спросила о другом:
        - Я недавно детей Павлика видела - большие совсем. А у тебя сын или дочка, я забыла?
        Тут князь оживился и сообщил, что сын, Рафаэль, и тоже музыкант.
        - А почему не художник? - фыркнула Варя. Она и раньше слышала, что Гошкиного ребенка обозвали как-то чуднo. - Ну и имечко! Кто это его так - ты, что ли?
        - Жена захотела. Обычное грузинское имя.
        Варя знала, что жену Георгию выбирали всей семьей или, точнее сказать, целым кланом и наконец привезли с родины предков, и тоже какую-то непростую - только она оказалась невзрачной, как курочка при павлине. Раньше бы Варя непременно подумала: «Не то что я», но сейчас безмятежность не покидала ее, она словно плыла среди липовых крылышек, сиреневых звездочек, разрисованных скамеек - и ей дела не было ни до каких невзрачных курочек. Они больше ничего не отнимали у нее в этом мире, мир и так полностью принадлежал ей.
        А Гошка с юмором повествовал о своем Рафаэле, который в нарушение семейной традиции строчит стишки и прячет, читать не дает, а за инструментом заниматься не хочет, и вообще играть стал из рук вон плохо, как будто заколдовали. А один раз он, Гошка, просто заслушался под дверью - как у мальчишки пальцы бегают! какая легкость! расколдовали! - и в щелку заглянул. А подлец сидит за пианино, на подставку роман поставил и читает - а пальцы бегают сами по себе…
        - А ты что, замуж выходишь? - осведомился Гошка. Наверное, решил из вежливости, что пора поговорить и о ней. - За нашего Зотова из мэрии, да?
        Варя проглотила язык, и мысли ее разбежались в разные стороны: срочно позвонить Зотову, и - откуда Гошка знает? Неужели Зотов уже всем рассказал?! Как посмел?! Иначе откуда…
        - Вы в «Золотом роге» обедали. - Гошка для убедительности изобразил пальцем рог. - А мои ребята там играют…
        - Так ты там был? А что ж не подошел? - строго спросила Варя.
        Нет, в этом Белогорске невозможно жить - куда ни пойди, везде тебя увидят!
        - Ну, я пытался привлечь твое внимание, - пожал плечами Гошка, - чтобы ты сама подошла. Мы так наяривали! Сами чуть не оглохли. А ты и не посмотрела, все себя разглядывала в зеркалах, да старалась понравиться этому гладкому жэкэхашнику…
        - Георгий, если я с кем-нибудь обедаю, - покраснев, еще строже проговорила Варя, - то я не обязательно потом выхожу за него замуж. Вот с тобой я тоже сейчас сижу за одним столом…
        - Понял! - Гошка поднял кверху обе руки. - Понял! А что я такого сказал? Свободный мужик с домом… А за кого тогда? Кто-то тут два часа с тобой рассиживал, я только не разобрал со спины…
        - Гошка, - очень приветливо заговорила Варя, - скажи, пожалуйста, а почему вы играете джаз? Ты разве раньше любил джаз? Вроде всегда играл что-то другое…
        И Гошка принялся объяснять почему и увлекся, а Варя начала смотреть по сторонам, потому что он завелся и стал рассказывать о технологии извлечения звука, совсем уж непонятно, - и заметила у киоска Ларису Ивановну Мурашову. Та тоже увидела Варю и кивнула.
        - …Тут не как в классике, играются не все ноты подряд, которые есть в партитуре. Некоторые надо пропускать - но так, чтобы они тоже были услышаны. В этом вся штука…
        - Как-как? - вскинула голову Варя.
        - Ну да, пропускать - для достижения полетности и динамики…
        Конечно! Это опять они, опущенные звенья! Или пропущенные ноты! Конечно, их надо услышать! Конечно, именно в них - главное! Надо было тут же, несмотря на необходимость поддерживать беседу, срочно что-то понять, и оно еще было как-то связано с ее теперешним безмятежным блаженством, с объяснением его сущности и причин… Но Гошка перебил:
        - Побегу. Пора. Мы тут с ребятами собирались посидеть все вместе - в «Трех пескарях», например. Кто сможет, пока выходные. Робин, что ли, идею подал или Павлик… Ты как? Давай я твой мобильный запишу, или тебе домой звякнуть?
        Варя кивнула:
        - Домой.
        Лариса Ивановна была не одна, а с каким-то молодым человеком и что-то ему довольно громко втолковывала, педагогически помахивая пальцем. Наверное, кто-нибудь из учеников, настоящих или бывших. Сейчас подойдут, поняла Варя.
        И правда, Мурашова - стремительная, с короткой асимметричной стрижкой, из-за которой она выглядела еще энергичнее, - остановилась на полном ходу у Вариного столика, не прекращая разговора, и тут же вовлекла в него Варю - без всяких излишних церемоний и расшаркиваний.
        - Вот, пожалуйста, - она указывала на Варю как на наглядное пособие, - абсолютно цельный, состоявшийся человек! С детства понявший, что ему надо, и идущий своей собственной дорогой! Варвара Воробьева - имя тебе должно быть знакомо, известный флорист - и наш брат, музейщица. И флористика, заметь, эту ее цельность не раскалывает, а является полноправной составной частью!
        Два глаза смотрели на Варю: серый - внимательно, а зеленый - с прищуром и хитрецой. Она сразу узнала молодого человека с набережной, который пытался с ней познакомиться. Конечно, он - все такой же растрепанный. Надо же, как забавно - она тогда готова была знакомиться со всеми подряд, кто только обратит на нее внимание!
        - …А этот юноша бледный со взором горящим, - Лариса Ивановна указывала уже на молодого человека, - талантливый дизайнер, реставратор от Бога, и даже, как оказалось, арт-менеджер, с неплохими задатками - расписные лавки это он нам организовал. И при всем при том - бродяга! Слоняется по жизни, просто бомж какой-то! Не успел из Германии приехать - собрался в Южную Америку. Ну зачем тебе, скажи на милость, Южная Америка! - Ответа она не ждала. - Ищу, говорит! Все нормальные люди, говорит, ищут! Так вот тебе нормальный человек, который уже нашел!
        Отчеканив три последних слова, Мурашова еще раз указала на Варю, словно пригвоздила ее взмахом руки к отведенному месту в истории, и, круто повернувшись, продолжала путь. А молодой человек, так и оставшийся безымянным, обезоруживающе улыбнулся и слегка пожал плечами: приходится молчать и слушать. Варя быстро, воровски шепнула ему вдогонку:
        - Езжайте! Обязательно езжайте в Южную Америку!
        Он улыбнулся, кивнул и поспешил за Мурашовой, насвистывая: «А в солнечной Бразилии, Бразилии моей…»
        Еще один фрагмент дополнил гармоничную картину мира. Варю щекотало давно забытое ощущение школьницы, сбежавшей с урока. Сегодня все эти кусочки поразительно точно встают на свои места! Грозной Ларисе Ивановне невдомек, что она сейчас говорила о Варе вчерашней. А Варя сегодняшняя - совсем не тот нормальный человек, с которого надо брать пример. Нет, она действительно чувствует себя цельной, только дорога, выбранная с детства, как раз откололась или отшелушилась прямо на глазах.
        Эта часть жизни была необходима, но теперь она прошла.
        Варя прекрасно может прожить без всяких музеев! Это только для Ларисы Ивановны они - главное и неизменное, но никак не для нее!
        Стоило Варе сказать это самой себе, как ее затопила небывалая свобода, и оставалось только удивляться, что она ведь - свобода - и всегда была рядом. Почему не хватало смелости назвать навязанное главное неглавным? Возможно, нужна была индульгенция для мамы, чтобы не мешала колдовать над цветами, - а потом? Привычка, инерция? Пропустила тот момент, когда стала отдавать музею больше, чем он - давать ей? Или духу не хватало в этом себе признаться, потому что тогда надо же что-то с этим делать - сразу хлопоты, беспокойство, перемены?
        А может, она просто-напросто всю свою жизнь не стремилась к собственным целям, а старалась оправдывать чужие ожидания? Мамы, Ларисы Ивановны, учителей, бывших или возможных мужей, Зотова? Все уже научились писать письменными буквами - а ты всё печатными… Все уже выучили таблицу умножения… Все уже вышли замуж… Все уже завели детей… Ее подгоняют, а она торопится соответствовать! Делать то, что говорят, вместо того чтобы делать то, что сама считает нужным! Должно быть, и Боголюбов рассчитывал, что она, с ее бьющей в глаза готовностью понравиться и быть хорошей, пойдет за ним и примет его взгляды, его веру, образ жизни… Совсем как Зотов сейчас!
        Но думать об этом было не противно, как прошлой ночью, а легко, с продолжающимся чувством освобождения. Кажется, она все-таки поняла какую-то часть главного - хоть и не ту, что собиралась, пока Гошка мысль не сбил. Но это тоже очень важно! Она в самом деле не обязана киснуть в Переславле или даже возвращаться в музей-усадьбу, если переедет сюда! Мало ли перспектив, и не только в качестве мужней жены небедного чиновника! Что там Лена говорила о своей фирме? Ей же помощница нужна по букетам… Прекрасно как складывается! Как все легко! И как это перемены в жизни могут пугать? Да жизнь благодаря им только начинается!
        Скорее - звонить на работу и договариваться, что догуляет отпуск, а потом…
        Черт, а ведь сначала надо позвонить Зотову. Только по-прежнему не хочется! Но ведь чем раньше, тем лучше! Варя уже набралась было духу, как вдруг заметила за соседним столиком…
        Да, это он, ее попутчик из поезда. Человек, который поступил по отношению к ней порядочно - и сам этого не заметил. Сидит - одинокий, нахохленный, глядит куда-то в одну точку. Нет, невозможно, чтобы в такой день кто-то ощущал тоску, безысходность, даже просто был в плохом настроении!
        И Варя первый раз в жизни подсела к мужчине не для того, чтобы ему понравиться. Точнее, она просто повернулась вместе со стулом, поздоровалась и стала болтать. Бывший попутчик кивал, отвечал на вопросы - с вежливостью очень выдержанного человека, не привыкшего демонстрировать, что он не в духе, - а сам смотрел все так же в одну точку. И Варя, повернувшись на стуле к своему столику, немного поникла. Ни развеселить, ни отвлечь этого человека ей не удалось.
        Знакомый голос, громкий, звучный, со множеством ноток - от веселой до развязной - раздался над самым ухом. Только этого не хватало. Андреев, со скрежетом двинув стулом по асфальту, усаживался прямо перед ней.
        - Наконец-то и я могу воткнуться! Привет! Я тут в парке с утра - и ребятенка выгулял, и жену, а к тебе как ни соберусь подойти - ты все с кем-то кокетничаешь! Пора и мне внимание уделить, все ж не чужие люди! А лучше бы в гости пригласила, к себе домой! Так и помню твой уютный диванчик! Не надумала?
        Варя начала подниматься. Досиделась.
        - Чужие мужья меня не интересуют, - процедила она, словно надеялась, что если сама понизит голос, то и Андреев перестанет орать.
        - Ничего подобного! - Он тоже встал, и опять со скрежетом. - Так уж и не интересуют! А с Витькой Бояриновым кто тут два часа болтал?
        Варя автоматически села. С готовностью уселся и Андреев, решив, что она все-таки не против пообщаться.
        - А у него и детей в два раза больше, чем у меня, - двое! - продолжал он, обводя ее взглядом. - Ты похудела, что ли, чуток? Это зря! Было лучше! Так я говорю, двое детей-то!
        Сама знаю, подумала Варя. Конечно, это выяснилось еще в первом разговоре. Теща, дети. Ежики. Семейник. Хорошо, что не поторопилась со звонком на работу. Может, и не стоит никакой отпуск продлять. И вообще ничего не стоит. И Ленкины букеты - это всё восторженные глупости под влиянием момента. Настроение у Вари упало, как столбик термометра, засунутого в холодильник, но показывать это Андрееву было нельзя - надо изо всех сил постараться…
        Пусть связывает ее плохое настроение только с собственной персоной.
        - Андреев, мы уже поговорили, - холодно сказала она, снова поднимаясь. - Можешь уже проваливать.
        - Всем можно, и только я - проваливай! - оскорбился Андреев и тоже полез из-за стола. Его развязный голос становился скандальным и звучал уже на все кафе. - И Витьке добро пожаловать, и Зотову, и даже нашему директору - за соседним столиком сидел, видел, ты у нас и с ним знакома, оказывается! Ночуешь каждый раз на новом месте, а как я - так проваливай!
        Услышав о Зотове, Варя села. Опять та же песня. От людей на деревне не спрятаться. Плюхнулся и Андреев, сверля ее не на шутку обиженным взглядом.
        - Опять набрался, - удостоверилась она, поведя носом. - Это ж сколько надо пива выпить?
        - Одного не пойму, - Андреев не обратил на ее реплику никакого внимания, - за которого ты замуж-то собралась? Слишком уж их много! Однокласснички эти еще! Никогда они мне не нравились! Правильно делал, что ни на какие посиделки тебя не отпускал! Так за кого? За свободного? Или того надеешься переженить? Сама не знаешь, ха! А они-то хороши! Опять сцепились! Из-за бабы теперь! Ну, комедия! - И, заметив, что Варя не понимает, охотно разъяснил: - Они же депутатское кресло делили в прошлом году!
        - Чего-чего? - не выдержала Варя.
        - Ну, избирались по одному участку в городской совет. Народные депутаты, блин! Конкуренты. Зачем им это надо? Ну, Зотову - для престижа, социальный имидж наращивать. Может, в мэры метит, я не удивлюсь. А Боярину всегда все надо, натура такая, везде лезет, - повествовал Андреев, довольный, что все-таки привлек Варино внимание. - Эх, и борьба была - жаль, ты пропустила! Как в Госдуму! Это только кажется, что в деревне тишь да гладь… Чиновник твой, слышь, думал, что все под его знамена валом повалят - у него и административный ресурс, и галстук красивый! А Боярин переплюнул - все бабульки за него проголосовали, им же - ха! - скоро к нему отправляться! Микрорайон-то ваш, Сосновый Бор бывший, - одни бабульки! Теперь эти двое - как бобик с мурзиком! А ты чего, не знала? А может, Бояринов нарочно тебя кадрит, чтобы Зотыча совсем свалить, еще разок самоутвердиться? - Варя невольно вспомнила: «сделать» соперника и настроение поднять… - Ну, пошли провожу - еще расскажу чего-нибудь! Давай шляпку понесу!
        Он схватил шляпу, лежащую на столе, Варя стала ее вырывать - и победила. Для этого пришлось-таки вскочить и даже отпрыгнуть от столиков с шляпой в руках. Андреев окончательно обиделся и решил наконец уйти.
        - Вредная ты, Варька, - сказал он вместо прощания. - Это характер от возраста портится. Вовремя я от тебя избавился! Ты бы меня в гроб свела, как Боголюбова! Чего глазищами сверкаешь? И этого не знала? Совсем одичала там в своей Чухломе! Или знать не хочешь? Главное - побольше мужиков нацеплять…
        Варя молчала, не понимая, пьяный ли это бред, или она в самом деле чего-то не знает?
        - Не знаешь! - восторжествовал бывший муж. - Зимой еще коньки отбросил! Операции какой-то не перенес! У меня жена - медсестра хирургическая! Ему переливание крови надо было делать! А он же у тебя этот… свидетель Иеговы! Им Иегова эти штуки запрещает! Отказался! И все! - Андреев, пробираясь между столиками, надул щеки и громко чпокнул. Оглянулся последний раз, с превосходством: - А на самом деле не Иегова виноват! Это ты у него всю кровь выпила! Всем только несчастья приносишь!
        Варя не замечала любопытных взглядов и продолжала стоять с горящими щеками - среди липовых крылышек и сиреневых звездочек, шариков и флажков, улыбок и музыки.
        Она вспоминала о Боголюбове попутно, походя и по большей части с досадой - а его уже не было! Надеялась, что он ей не встретится - и он больше не встретится, как по щучьему веленью… по ее хотенью. Словно Андреев прав и ее мысли материализовались!
        Можно было сколько угодно повторять себе, что выпивший дурак наболтал ерунды и обращать на это внимание глупо, - но поздно. Весь волшебный сегодняшний день уже лопнул, как шарик, и она физически чувствовала, как его пустая шкурка повисла и готова упасть и превратиться в мусор.
        - Ой, Варь, извини!
        Журналистка Катя чуть не сбила ее с ног, длинные каштановые волосы хлестнули Варю по плечам и зацепились за незабудки на шляпке, которую она еще все держала в руках.
        - Куда летишь? - машинально спросила Варя, осторожно освобождая густые пряди, в то время как сама Катя нетерпеливо и резко их дергала.
        - Как куда! В Тучкове бомба! Колодец кто-то рыл, представляешь, или огород копал! Саперы из МЧС уже едут! Надо к ним успеть прицепиться! А я тут с тобой застряла…
        - Бомба? Где-где? В Тучкове?
        Еловый тоннель
        Варя первый раз ехала в открытом кузове грузовика, но не ощущала ни тряски, ни жесткого сиденья. Не видела угрюмых елей, двумя стенами зажимающих узкую дорогу, Катю и веселых эмчеэсовцев не слышала. Перед ней были папины глаза, растерянные и немного удивленные, такие же, как у нее, только увеличенные толстыми очками, с преувеличенной удивленностью.
        Они смотрели и смотрели на нее, переливаясь, расплываясь, снова возникая. Мир, который еще недавно был чудесным гамаком, волшебной колыбелью, снова жестко поменялся и даже не был больше сдутым шариком, на который глядишь со стороны, - он перешел в другое измерение, где можно только застыть в немом ужасе, не ощущая ничего внешнего.
        - Варь, да ведь известно только, что нашли снаряд… или бомбу, - успокаивала Катя Варю. - Она ведь не взорвалась! Ну что ты! Я уверена, что все обойдется! Вон какие бойцы с нами едут! Вернее, мы с ними… Да эти бомбы у нас до сих пор находят, каждый год! И ничего! Правда?
        Саперы дружно подтвердили, что правда, что земля здесь просто нашпигована железом, которое со временем само лезет наружу, и их то и дело вызывают что-нибудь обезвреживать. Редкие земляные работы не преподносят сюрприза - дом ли кто возьмется строить или перестраивать, огород ли копать. Даже просто в лесу находят заодно с грибами мины, снаряды, патроны от крупнокалиберных пулеметов. Иногда они находятся в отличном состоянии, а иногда не представляют никакой опасности.
        Но от всех этих подробностей, которые должны были Варю успокоить, она только вздрагивала. Удовольствие получали сами саперы да Катя, хватавшаяся то за блокнот, то за диктофон. Бойцы перед ней, само собой, красовались.
        - А помнишь бабку, которая лет шестьдесят дверь погреба «небельверфером» подпирала? Ха-ха-ха! Это, девушки, немецкий снаряд системы минометного залпового огня… А помнишь, мужик огород под картошку пахал? Двенадцать противотанковых снарядов, калибр пятьдесят миллиметров, как новенькие! Мы их сутки выковыривали один за другим, а мужик страдал: когда же пахать, когда же сажать, когда ж вы уйдете, выходной пропадает…
        Но байки Варю не забавляли, она на них просто не реагировала. Катя попыталась переключить ее мысли:
        - А помнишь бабу Нюру, Веретенникову? Которая на новоселье пришла с иконой? Представляешь, до сих пор никого не нашли! Была одна версия - провалилась. Насчет любителей артефактов. Эти шустрые ребята как раз в соседнем районе запалились, так что, выходит, не они. Из милиционеров наших ничего не вытянешь, заладили - тайна следствия, а самим, по-моему, просто нечего сказать. - Но, перехватив безумный Варин взгляд, махнула рукой: - Ладно, извини, я просто хотела тебя отвлечь. Помнишь, ты сама просила: держи меня в курсе…
        У Вари мелькнуло в голове, что кто-то вроде говорил все наоборот, что злодеев поймали, - но кто, когда, чья информация свежее… Папины глаза опять смотрели на нее доверчиво и часто-часто моргали, словно за что-то извинялись. А она даже насчет починки баяна ничего не узнала! До сих пор в коридоре стоит! Хотя могла бы у Гошки спросить! И вообще, приехав домой, меньше всего думала о папе, который копошится там где-то в своей пенсионерской жизни, схлопнувшейся до размеров огорода, - и пусть себе копошится… За столом вместе всего один раз посидели - прошлой ночью, чаю попили десять минут!
        Но Варе представлялись не разговоры, которые могли бы у них быть, а почему-то сценки из детства - вроде выяснения отношений, которое она случайно застала, когда из школы отпустили пораньше. Родители при ней никогда не ссорились - это непедагогично, но без нее, оказывается, могли быть и недружными, и непедагогичными, и мама могла нападать с обвинениями, не давая отцу вставить ни слова в ответ. А папа и не пытался оправдываться - и Варя прекрасно знала, какое у него при этом лицо, хотя и не могла этого видеть из прихожей, - и эти его безучастность и слабость тоже были неправильными! Варе было двенадцать, она в последнее время и так стала какой-то плаксивой и взвинченной - а тут ей и вовсе захотелось не просто всплакнуть, а зареветь в голос и руками и ногами колотить, чтобы все испугались и сразу забыли, чего там наговорили друг другу. Но было понятно, что это бесполезно, все равно ничего не изменится.
        И Варя, не обнаружив своего присутствия, шмыгнула в комнату к бабушке. Та сидела с книжкой в руках и, увидев Варю, сообщила радостно:
        - А я, Варенька, слушала сейчас радио. Литературные чтения. Но не с начала включила, а там читали такой замечательный отрывок - и я все гадала, кто же автор, и все мне казалось, что Толстой - Лев Толстой. А что именно - слушаю и никак не пойму! Потом, как передача закончилась, пролистала собрание сочинений - и что бы ты думала? Правда Толстой - «Семейное счастие»! Вот читаю и не могу оторваться…
        За стенкой происходит что-то ужасное, а она может сидеть и читать, возмутилась про себя Варя. Какого-то Толстого! Да как же это так! Не слышит, что ли, ничего, совсем глухая? Они все ненормальные, все! Все нечестно и неправильно! Варя почувствовала, что все-таки сейчас разрыдается, но из последних сил сдержалась и спросила ненатуральным и злым голосом:
        - А ты что, раньше этого не читала?
        Это тоже было удивительно, потому что бабушка все время что-нибудь перечитывала - а прочитала в незапамятные времена все, что только можно. Разве что толстые журналы, которые приносили родители, ей чаще всего не доставались - их надо было быстро возвращать - ну, так бабушке совсем не обязательно читать литературные новинки. Она и не обижалась - ей хватало классиков из шкафа…
        - Нет, Варенька, именно это я почему-то пропустила. - Бабушка говорила ровно, как ни в чем не бывало, а глядела на Варю очень внимательно. - И хорошо, что пропустила. Представляешь, теперь - настоящий подарок! И кажется, что если б раньше прочитала, то не все бы поняла.
        Варя дернула плечом - очередные глупости. Как будто она, читая тех же классиков, меньше понимает! Хотя там все герои взрослые!
        Сейчас, в подпрыгивающем грузовике, ей пришло в голову, что бабушка, оказывается, прекрасно знала, что такое опущенные звенья, и умела их отыскивать, а значит, восстанавливать самое существенное в жизни…
        Но что же было дальше тогда, много лет назад? Кажется, мамин голос из соседней комнаты взлетел на новую высоту, и Варя не выдержала:
        - А это у нас… А это у нас - что? Семейное счастье?!
        И готова была дать волю слезам, когда бабушка неожиданно и твердо сказала:
        - Да.
        И слезы исчезли.
        И дальше Варя быстро спрашивала, почему папа не защищается и не нападает и не должен ли настоящий мужчина вести себя как-то иначе, а бабушка так же твердо отвечала, что настоящий мужчина должен вести себя именно так, и в том, чтобы не сорваться и не дать скандалу разгореться, как раз и заключается настоящая сила воли. И раскрыла свою узорчатую книгу, которую мама терпела только ради сюжетов великих картин. Именно тогда Варя это и услышала.
        «Любовь долготерпит, милосердствует, любовь не завидует, любовь не превозносится, не гордится, не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла, не радуется неправде, а сорадуется истине; все покрывает, всему верит, всего надеется, все переносит. Любовь никогда не перестает, хотя и пророчества прекратятся, и языки умолкнут, и знание упразднится».
        «Любовь не скандалит, не злится, не рвется давать сдачи, не думает, как выглядит со стороны», - продолжала потрясенная Варька переводить на домашний язык и, забыв о бабушке, побежала здороваться с родителями, уже не обращая внимания на их разговоры, и так радостно, как будто сто лет их не видела…
        Грузовик вынырнул из елового тоннеля, как из погреба. Слева и справа пошли поля и дачные поселки - значит, Тучково близко, они уже подъезжают. Тройная радуга стояла над дорогой. Катя затормошила Варю:
        - Смотри, как здорово, какой хороший знак!
        Но, по-прежнему глухая и незрячая, Варя не обрадовалась радуге. Последняя фраза из апостола Павла продолжала вертеться в голове: «…никогда не перестает, хотя и пророчества прекратятся, и языки умолкнут, и знание упразднится». Куда-то она просилась, что-то хотела еще сказать Варе - только что?
        И все же то измерение ужаса, в которое попала Варя, съежившаяся, зажатая, не отсекало окончательно предыдущую жизнь - если уж впустило детские воспоминания - и потихоньку просочилось еще одно, еще одни слова: «…наставляемый на пути любви, достигнув его конца, увидит нечто удивительно прекрасное, нечто вечное - то есть не знающее ни рождения, ни гибели, ни роста, ни оскудения». Да ведь это то же самое, что и «любовь никогда не перестает»! Христианин и язычник - об одном и том же! Это то самое, что ищет Виктор Бояринов, только со многих концов сразу, и ученик Мурашовой, собравшийся в Южную Америку, и она сама, и, по словам того же студента, «все нормальные люди». Вот они, толпа ищущих. А вот человек, который уже нашел, - ее отец, не кричащий об этом на всех углах, как об открытии, а живущий постоянно с этим пониманием, и воспринимаемый - в своей же семье - с точностью до наоборот… В моей душе лежит сокровище, и ключ поручен только мне…
        И все это в любой момент может взлететь на воздух!
        На тучковских огородах уже стояла милицейская машина. Пиротехников из МЧС пропустили сразу же, а Катю с Варей деревенский участковый попытался оттеснить. Но Катя начала размахивать журналистским удостоверением, заявляя, что имеет право находиться в местах стихийных бедствий и всяческих происшествий, а Варя просто побежала к папе, который, живой-невредимый, стоял поодаль с еще одним мужчиной - должно быть, копальщиком погреба. Папа гладил хлюпающую Варю по голове и виновато повторял:
        - Ну, ничего же не случилось. Надо же, а этот огород у нас с девяносто первого года. И ничего.
        Участковый, видя, что выставить посторонних не удается, позвал на помощь начальство, и вездесущий Робин, хмуро поздоровавшись, предложил расходиться:
        - Варя, твой папа уже дал показания. Уезжайте. Тут нельзя. И вы все тоже.
        Но Варя еще не пришла в себя, у нее дрожали и губы, и руки, и папа ее успокаивал. Копальщик завелся насчет того, что это надо еще выяснить - нельзя или можно, в смысле копать, он взял деньги, и он честный человек, а там, может, груда старого металлолома, которую пусть вывозят поскорее… А Катя продолжала размахивать удостоверением, повторяя, что представляет стотридцатитысячное население района, которое имеет право знать, что здесь произошло. А сзади послышалось:
        - Ну и мне тоже можно. Привет, майор. Мы тут рядом оказались.
        Варя обернулась на знакомый голос. Виктор в своей походной экипировке быстро приближался, с тревогой поглядывая на нее, а за ним спешили почему-то Гарольд и Марта - тоже одетые по-походному. Впрочем, они и всегда так одеты.
        - Дед Гарольда где-то здесь воевал, - пояснил Виктор, и слова его относились ко всем, но смотрел он только на бледную Варю. - В сорок первом пропал без вести. Вот они и решили, раз в этих местах оказались, проехаться посмотреть. Меня проводить попросили - я в местном поисковом отряде работаю. Это и есть мои общественные дела. А тут вдруг кричат - бомба…
        Варя переваривала услышанное - еще одна ипостась этого неординарного человека, сколько же их? - а Катя между тем заявила:
        - Мой дед тоже здесь воевал. В ополчении. Сразу погиб. Он уже немолодой был, на фронт его не брали. Он, наверное, в своих очках не отличал человека от дерева. А второй дед был как раз молодой, немного старше меня. Он тоже пропал без вести, только не здесь, а под Воронежем. Но мы думаем, что он погиб, потому что был в тот момент в полевом госпитале, а немцы ведь бомбили и госпитали, и санитарные поезда.
        Катя говорила отчетливо, без всякой политкорректности, нисколько не смущаясь присутствием немцев.
        - Was sie spricht?[1 - Что она говорит? (нем.)] - спрашивала мужа Марта.
        - Да у нас в любую сторону ехать можно - везде шли бои, - охотно вступил в разговор копальщик. - Бабка моя рассказывала - зимой сорок первого все эти поля были трупами покрыты. Сплошь сибиряки лежали, двухметровые, крепкие! Она на работу потом мимо них бегала, транспорт не ходил - сначала плакала, потом привыкла. У женщин и детей своих сил не хватало хоронить, не то что фашистов. А вот те не забывали о порядке - рядом со школой сделали свое кладбище, когда в школе госпиталь разместили. По секторам хоронили, не абы как. Там теперь спортплощадка. Ходим по костям. А наших солдатиков сколько до сих пор в лесах лежит - у-у! - вон Витя знает. Сколько вы подняли?
        - За двадцать лет - десять тысяч. Имена только у четырехсот удалось восстановить, - кратко ответил Виктор.
        Варя тихо сказала копальщику, кивнув в сторону Гарольда:
        - Он по-русски хорошо понимает.
        - Вот и отлично! - отвечал копальщик гостеприимно. - Они же по местам боевой славы хотели проехать, ну и пусть смотрят и слушают! Жалко, что ли? Упокой души и все такое, понятно же. А вон та церквушка - видите, в той стороне - уцелела, даже и с колокольней, ее взорвать не успели. Немцы, когда отступали, собрали жителей - и городских, и с деревень, всех подряд, колонной построили и с собой погнали, прикрываться ими хотели. А потом передумали и в эту церковь загнали и продержали всю ночь. Мороз был, дети грудные замерзали. А потом двери заколотили и хотели поджечь - да не успели, слава богу. И бабка моя там была…
        - Was er spricht?[2 - Что он говорит? (нем.)] - все спрашивала Марта.
        Гарольд молчал.
        Робин тоже молчал и хмурился. Варя вдруг вспомнила, как в школьные времена они с Леной зашли к нему домой. В серванте за столом стояла черно-белая фотография, и Робин сказал, что это его отец, еще мальчик, с родителями. Они были сняты на фоне каких-то экзотических кибиток, поэтому Варя и запомнила. А когда сообщила дома, что отец ее одноклассника - настоящий путешественник, мама с папой переглянулись. А бабушка потом, когда они подумали, что Варя пошла в ванную, сказала, что Фольц-дедушка в войну был выслан в Казахстан, хотя он и какой-то крупный специалист, и что вся их семья так давно живет в России, что немецкой крови в них, наверное, совсем не осталось, одна фамилия, и что они вернулись в Белогорск уже в семидесятых годах.
        Только теперь то, что тогда сразу забылось, стало понятным. Надо же, а в школе они с детской беспечностью не обращали внимания, кто какой национальности - Робин, Гошка… По крайней мере, Робину, как Гошке, немецкую княжну не привозили, чтобы породу сохранить…
        А теперь они собрались здесь все вместе - внуки своих дедов - и между ними повисла неловкая пауза, и на Гарольда с Мартой - еще пять минут назад просто милых туристов - глаза не поднимаются. Не поднимаются, и все. Нет никакого покоя ничьим душам! Да и возможен ли он? «Сидели бы они лучше дома, - внезапно подумала Варя со злостью, которая поразила ее саму. - И дед их - тоже. Не пришлось бы нам сейчас мчаться как угорелым! И трястись за папу! И гадать: взорвется - не взорвется! И ходить по костям!» Она всей душой была вместе с Катей и ее неполиткорректностью и, невольно шагнув к ней, крепко сжала Катино плечо. Господи, да неужели эта война будет длиться, пока не выроют последнюю железку?! Тут ей вдруг вспомнилось, что недавно археологи выкопали в их же краях пуговицы и штыки наполеоновской армии. Двести лет понадобилось, чтобы не думать с ненавистью о французах, воевавших на этих же полях…
        Сапер возвратил всех в сегодняшний день. Он отвел в сторонку Робина, но Варе удалось услышать:
        - Немецкая авиабомба, пятьсот килограммов… Со взрывателем… Радиус поражения…
        Робин быстро вернулся:
        - А теперь все ушли. Живо.
        Сказано это было так, что никто и не подумал задержаться. Кроме Кати, щелкавшей фотоаппаратом.
        - Варя, пойдем, я вас отвезу, - распорядился Робин, направляясь к своей машине, но Виктор указал на сиротливо стоящих немцев:
        - Нет, я. А ты вези своих.
        К удивлению Вари, Робин не возразил и только кивнул.
        Варю же бомба, со взрывателем или без, больше не волновала: поняв, что папа жив и ему не грозит опасность, она совершенно успокоилась.
        - Они сейчас будут решать, можно ее перевозить или надо уничтожать на месте, - говорил Виктор, разворачиваясь и отъезжая от злополучных огородов. - Если на месте - жаль ваши грядки.
        - Да уж бог с ними, - отозвался папа - он сел впереди, а Варя устроилась сзади и с удивлением взирала на приветливые домики и поля, бегущие за окном, которые совсем недавно, по дороге сюда, казались безжизненным, почти загробным миром. - Значит, нечего здесь больше делать, не судьба. Вот и дочка все говорит, что давно пора бросить это земледелие, а я… Выходит, это старческая блажь, из-за которой теперь столько хлопот, столько народу на ноги подняли…
        - Ну, не скажите, - возразил Виктор, а Варя вертела головой, пытаясь поймать его отражение в зеркале заднего вида. - Я, когда смотрю на наших пенсионеров, поражаюсь, насколько сильна в человеке связь с землей - на генетическом, наверное, уровне. Ведь у большинства дачников пахали и сеяли совсем далекие предки, а радость от общения с землей все жива. Даже когда стало очевидно, что эти огороды экономически невыгодны, что выращенный помидор чуть ли не вдвое дороже магазинного…
        - Зов предков? Власть земли? - улыбнулся папа.
        - Что угодно, только не блажь, - убежденно заявил Бояринов.
        «А я когда смотрю на наших пенсионеров, как они в автобусы лезут и давятся, чтобы добраться на эти свои участки, думаю, что лучше бы они дома сидели», - пронеслось у Вари в голове.
        - Виктор, а как вас Гарольд с Мартой нашли? - неожиданно спросила она.
        - Да меня майор попросил - свозить их… на экскурсию, - отозвался Бояринов. Заметил Варино удивление, пояснил: - А вы думали, мы с ним на ножах? Он просто иногда бывает формалистом…
        - А вы давно в поисковом отряде? - подал голос папа. - Я, извините, слышал, что многие сейчас занимаются этим ради денег, а на вас это непохоже… А работа не из легких и не из приятных…
        Нашел о чем спрашивать! Варя тревожно переводила взгляд с одного затылка на другой и одновременно вспомнила почему-то про хеттов.
        - А, ну да, я ведь идейный, - весело согласился Виктор. - За деньги - это немцев откапывают, у них там есть и международная ассоциация, и народный союз по уходу за военными захоронениями. Они платят добровольцам. Поисковики же вообще многие на профессиональной основе работают - а я так, по мере сил и возможностей. У нас в школе учитель истории был - типичный чудак-ученый, вроде Паганеля. Он, собственно, и собрал поисковый отряд из старшеклассников. А до того мы воспоминания старожилов записывали, вроде тех, какими ваш помощник поделился. По лесам тоже ходили, по старым блиндажам лазили, железки собирали. Один раз солдатский медальон нашли - ну и пошло. Имя в Книгу Памяти занесли. Внуки этого бойца потом отыскались, приезжали, благодарили… А учитель - Иван Платоныч, он и сейчас в школе работает…
        - Иван Платоныч? Как же! - обрадовался папа. - Он же и у Вареньки историю преподавал! Вы, значит, в одной школе учились?
        - Только я - двумя классами младше, - кивнул Бояринов. - Я Варю отлично помню - всегда на нее смотрел на переменках.
        - Ой, а я не помню, - растерялась Варя. Он, стало быть, ее ровесник, просто пошел в школу как положено, в семь лет. А она на младшие классы и внимания никогда не обращала…
        Они снова въезжали в еловый тоннель. Впереди была узенькая ленточка дороги, а наверху - такая же узенькая голубая ленточка неба. И никаких лужаек и опушек, сразу вплотную к асфальту подступали высоченные ели, которые сплетаются ветвями так, что сквозь них нельзя было пробраться. А ведь из папоротника и тысячелистника можно сложить такой же плотный узор, прикинула Варя. Так, что за живой зеленой стеной будут угадываться непролазность и дыхание чащобы, а не плоскость бумажного листа! Она сумеет! У нее получится! Стена, наглухо закрывающая тот самый мир, входить в который можно только с разрешения, который видим, но недоступен, и тянется на много километров, и уходит в другие края…
        - Да, тот самый, вековечный лес, - подтвердил Виктор, немного обернувшись. А на слова, сказанные Варей вслух, ответил: - Да там и помнить нечего. Я был тощий, долговязый и с дурацким выражением лица. Кто на таких смотрит…
        Как это у него выходит - опять фокус какой-то - одновременно говорить и с ней, и с папой, и на мысли отвечать, и на дорогу смотреть! И все слова попадали в разговор вовремя и точно, словно стулья в кафе - на свои места, не задев ничьих голов и стаканов… Безмятежный мир-колыбель незаметно вернулся и легонько покачивался вместе с машиной. Варя хотела спросить, тот ли это самый автомобиль, на котором… Но папа отозвался первым.
        - Да вы и сейчас не очень растолстели, - возразил он. - Чаю не хотите? С булочками? Мы вам так благодарны, что вы нас прямо до дома…
        И это не звучало как формально вежливая фраза, которая на самом деле никаких визитов не предполагает и на которую надо отвечать подобной любезностью. Выходит, папа тоже ощутил это редкое состояние, когда все слова к месту и всем друг с другом хорошо! И не будет ничего удивительного, ничего неловкого, если они и вправду сейчас все вместе пойдут домой, и в голову не придет стесняться старых стен, и из тонкой ткани понимания продолжит ткаться разговор, когда почти не важно, какие произносятся слова…
        Не успела Варя обрадоваться, а Виктор - что-нибудь ответить, как папа заметил:
        - А кто это там у нашего дома?
        Варя схватилась за сиденье и сглотнула. Наползла дурнота. У калитки красовалась длинная блестящая иномарка, а рядом с ней выхаживал - немного обреченными шагами, словно давно уже мерит ими тротуар, - Олег Александрович Зотов. С букетом сочных пунцовых роз. Настолько сочных, словно они крови напились. Словно это те цветы, которые поглощают на лету насекомых и маленьких птичек.
        Что за невозможное дежавю?!
        Но она же так и не позвонила, хотя могла…
        - У вас, наверное, вечеринка запланирована, а тут форс-мажор, - спокойно высказал предположение Виктор. - Но, может, вы еще не опоздали.
        - Да, да, Варенька, - встрепенулся папа, - ты иди, куда собиралась, не нужно из-за меня портить вечер! Я, главное, до дома добрался, я теперь никуда не уйду. Таблетки проглочу и спать пораньше лягу, а сидеть со мной абсолютно ни к чему…
        Но Варя уже не слышала папу. А в прошлый раз совсем другое говорил, подумала она о Викторе с внезапной обидой. Почему он сейчас, как тогда, не предложит что-нибудь придумать, не выручит ее из очередного кошмара? Ведь ей не просто не хочется ехать с Зотовым - сегодня это совершенно невозможно! Или с переднего сиденья не видно?
        Но нельзя же забаррикадироваться в машине. Надо выйти и объяснить человеку с букетом, что она никуда с ним больше не поедет. Хотя момент для этого - самый худший из всех возможных. Лучше было позвонить в восемь утра.
        - Я сейчас, - только и сказала Варя, опустив голову.
        И тихонько закрыла за собой дверцу. А может, надо было хлопнуть сильнее? Или, наоборот, нельзя хлопать с размаху, это же не маршрутка? Иномарки все какие-то нежные… Варя замешкалась, робко заглянула в машину - но увидела только низко надвинутый козырек.
        Пунцовый букет
        Она приблизилась, потерянная, сконфуженная, и не успела заговорить, как Олег Александрович, который не мог не заметить эту сконфуженность, подчеркнуто миролюбиво произнес:
        - В пути расскажешь, что стряслось, хорошо? - и мягко подтолкнул Варю к распахнутой дверце. Пунцовый букет проследовал туда же и загромоздил пространство, преграждая дорогу назад. На Виктора и на Вариного отца Зотов не взглянул.
        Как же она должна ему нравиться, чтобы вот так изображать, что все в порядке! Чтобы так ничего не замечать! Что же она с человеком сделала? Что она натворила?! Но Варя тут же разозлилась на собственную виноватость. Ничего она не натворила! И он ничего не замечает не тактично и смиренно - а вызывающе, демонстративно! Просто нагло!
        - Подождите… Подожди! - попыталась она освободиться, но машина тронулась, а Зотов пошутил:
        - Так ведь я и ждал! Все собрались уже, наверное, и тоже ждут - нас с тобой.
        Варя сбивчиво сообщала о бомбе, о том, в какой папа был опасности, а она - в каком ужасе, и из этого, как ей казалось, могло следовать только то, что она никуда ехать не в состоянии. Но Зотов сделал противоположный вывод:
        - И замечательно, что все обошлось! Папа теперь будет спокойно отдыхать дома, а мы с тобой - в «Трех пескарях». Тебе просто необходимо расслабиться!
        - Да нет же! Послушай, мы можем остановиться и поговорить?
        Она не с того начала! Зачем было лепетать что-то про бомбу, как будто оправдываться за опоздание! Надо было сразу сказать, что она никуда не поедет! Но он ее совершенно не слушает! Придется выпалить единым духом - и будь что будет. Только пусть машину сначала остановит, а то не вписался бы в первый встречный столб…
        - Ну, наконец-то! А мы уже думали, что-то случилось!
        Едва машина затормозила, с крыльца «Трех пескарей» сбежали навстречу несколько человек - они смеялись, пожимали руку Зотову, здоровались с Варей, Зотов начал всех представлять. Некоторые из собравшихся в кафе оказались Варе знакомы. Так, она узнала молодых гостей Игорька, веселившихся у него на новоселье.
        Варю тоже узнали, обрадовались, стали хвалить ее цветущий вид и голубой сарафан и спрашивать о творческих планах. Это были коллеги Олега Александровича, сотрудники мэрии. По их словечкам, шуточкам и дружно выбранным из меню блюдам понятно было, что компания давно сдружилась и часто собирается.
        Популярность Вари обрадовала Зотова, и он начал деятельно за ней ухаживать - придвигать салаты, предлагать напитки, спрашивать, предпочитает она жюльен или копченые крылышки. Варя же, втиснутая за стол, застыла, не реагируя на разнообразные ароматы и выжидая, когда наступит пауза в разговоре, чтобы незаметно выбраться и исчезнуть.
        Крошечный грибочек невинно выглядывал из сметаны, словно знать не знал, что таких, как он, едят. Петрушка сползла с салата и обвила хрустальную ножку бокала, словно змея - медицинскую чашу с ядом. У девушки напротив - красивые бирюзовые серьги, такого же цвета, как Варин сарафан. Варя тупо смотрела на все эти ненужные вещи, которые можно было разглядывать во всех подробностях и сколько угодно, потому что нельзя встать и уйти прямо сейчас, и приходится сидеть между Зотовым и рыжим мужчиной в белой рубашке, который, кажется, задает какие-то вопросы - и ее словно оглушили второй раз за этот день…
        - А слышали про бомбу в Давыдовке? - спросил рыжий мужчина в белой рубашке, сидящий рядом с Варей.
        - Да не в Давыдовке, а рядом, в Тучкове!
        - А Варенька только что оттуда, представляете! - подхватил Олег Александрович, словно этого и ждал, и принялся рассказывать во всех деталях о том, что пришлось пережить Варе и ее отцу.
        Варя удивилась - оказывается, ему это все-таки интересно, это не просто досадная заминка, из-за которой они опоздали к ужину.
        Компания дружно ахала, охала, встали вспоминать подобные случаи, еще пуще потчевали Варю едой, чтобы снять стресс. А рыжий в белой рубашке высокопарно, но искренне заявил, что ничего худого и не могло случиться, потому что сам Бог ведет талантливых людей, поскольку они должны выполнить свою задачу в этом мире, и предложил за Варю тост. Следующий тост был за ее новую выставку, которую непременно следует устроить. Зотов на это кивал - да, без проблем, он уже прикидывал, где и с кем надо договориться…
        - А вы знаете, как я первый раз увидел Вареньку? - Его начальственный голос без напряжения перекрывал болтовню и звон посуды. - Думаете, в таком вот бальном наряде? - В его вопросе прозвучало пренебрежение к банальным бальным нарядам. - Ни за что не догадаетесь! Да я и сам такого в жизни не видал! Представьте - фартук, как кольчуга, весь в карманах, кармашках, а из них ощетинилась куча железок - всякие ножницы, щипчики. Штуковины разные для сбора растений - как у хирурга, ей-богу, не сразу и поймешь, что для чего. На самих картинах все такое нежное, легкое, как по воздуху прилетело - а на самом деле это таким тяжелым трудом дается…
        И Варя с еще большим удивлением слушала о сложностях и тонкостях своего искусства - откуда Олег Александрович все это знает?! И как ярко рассказывает! На что-то похоже… Может, на Павлика Медведева - он уроки всегда отвечал так же вдохновенно, по принципу «не читал, но могу рассказать». Ее это всегда изумляло - достаточно было подсказать ему всего чуть-чуть, шепнуть одну только фразу - а дальше он сам развивал и расцвечивал мысль… А может, Олег Александрович чувствует ее внутреннее состояние и выручает?.. Или ему просто хочется поговорить?
        - А вот, Варенька, какой салат интересный, попробуй обязательно, - обратился он к ней, не переставая делиться с собравшимися впечатлениями о ней же.
        Вот оно что, поняла Варя, он угощает Варю едой, а гостей - Варей. Это просто заполнение графы «одобрение приятелей». Конечно, она, Варенька, не из каталога, она - эксклюзивная штучка для выхода в свет. Разумеется, супруга публичной персоны должна быть не просто красивой, а с изюминкой, с бантиком, чтобы все завидовали и восхищались. Обычный вариант не подойдет. Надо, чтобы было чем тщеславиться.
        Наконец, Варя с легким сердцем поднялась. Наступил долгожданный момент, когда все потянулись покурить или глотнуть свежего воздуха. Она никогда бы не подумала, что будет так радоваться тому, что мужчина в нее все-таки не влюбился - не возлюбил, не прикипел, не присох, не потерял голову, не втрескался по уши! Значит, она ни в чем не виновата!
        Олег Александрович поспешил следом. Направо был дамский туалет, и Варя поймала себя на недостойном желании улизнуть туда и спрятаться - но вместо этого прошла налево. В интернет-клуб, где было тихо, малолюдно и где никто не помешает ей наконец сказать Зотову то, что следовало сказать еще утром. Худенький мальчик в шортах - нет, это же Игорек! - помахал Варе из-за компьютера, и она опять ощутила эту свою странную, непривычную неуязвимость - ей было все равно, что милый Игорек принадлежит не ей и никогда не будет мужчиной ее жизни - так же как и Олег Александрович.
        А Олег Александрович шагнул следом за ней и тревожно огляделся, не понимая, зачем Варя сюда идет.
        - Я - сейчас - пойду - домой, - раздельно, отчетливо, как ребенку или больному, сказала Варя, так никак и не называя Зотова. - Можно объяснить всем, что я устала - все поверят и извинят. И пожалуйста, не надо меня провожать. И не надо мне звонить. Мы больше встречаться не будем.
        И, не переводя духа и не дожидаясь ответа, пошла к выходу.
        На крыльце курили рыжий и девушка в бирюзовых серьгах. А вдруг Олег Александрович сейчас закатит сцену - здесь, на крыльце?! При собственных знакомых? Вдруг сорвется? Кто его знает, как он реагирует на подобные выверты?
        Но Олег Александрович молча шел следом, и Варя забеспокоилась - неужели не понял и надо повторить? Они поравнялись с машиной, Зотов сделал к ней движение, и Варя отскочила, словно ее могли опять затолкать в эту машину и повезти на очередное пыточное мероприятие. Взгляд Олега Александровича на мгновение стал беспомощным.
        - Конечно, у тебя был трудный день, я понимаю. Но могу же я хотя бы довезти тебя до дома? А завтра…
        Варя чувствовала, что начинает дрожать, несмотря на теплый вечер. Какое завтра?! Он что, честь мундира сохраняет? Для кого? Для тех, на крыльце? Или сам себя уговаривает, что ничего не произошло? Или ее, чтобы опомнилась?
        - Конечно, завтра последний выходной, тебе надо на работу, - быстро, не давая вставить ни слова, говорил Зотов. - Я об этом постоянно помнил - и вот, представь себе, забыл! Конечно, придется ехать, и одним днем тут все не решить, тебе же надо там заявление написать, потом сюда - вещи…
        - Я не собираюсь ничего писать, - не своим голосом заговорила Варя. - Я не собираюсь уезжать из Переславля. Ведь можно ничего не объяснять?!
        Она вскинула на Зотова глаза, и тот смешался - оттого, что вдруг она все же начнет объяснять, - и даже попятился. И Варя поняла, чего он боится услышать: что же в нем оказалось не так. Он тоже старался все делать правильно, как и она! По правилам, по науке, по готовым рецептам. По уму. И тоже ничего не вышло! Что-то не сработало, и жизненный путь, гладкий, ровный и предсказуемый - а еще лучше, со светящейся разметкой, как в Голландии! - светлый путь не открылся. Но она не виновата, что он так промахнулся с выбором! Ей самой нужен этот светлый путь, в котором нет ничего смешного, а в хотении его - ничего постыдного! Но откуда ей знать, как на него выйти? Она никогда ничего не знает! Стояла бы она здесь, как на сцене, под любопытными взглядами зрителей с крыльца, если бы знала!
        Но ведь для Зотова главное - не правду услышать, а чтобы все выглядело, словно ничего не случилось, иначе самолюбие его доконает.
        - Олег Александрович, - наконец твердо выговорила Варя. - У меня нет планов относительно возвращения в Белогорск. Рада была нашему знакомству. Всего хорошего.
        И опешила - Зотов вытаскивал из машины шуршащий букет, правда, как-то хаотично - ничего общего с обычными широкими уверенными жестами. Но говорил как ни в чем не бывало:
        - Вот, не забудь! И для картин пригодится…
        - Не пригодится. - Варе не верилось - она говорила уже не сдавленным, слабеньким, незнакомым, а своим собственным голосом. Но тоже непривычным - решительным. - Спасибо. Не надо. Цветы из букета для картин не подходят.
        Серебристые ветви
        Варя приоткрыла окно и, впустив свежий запах дождя, облокотилась о подоконник. Может, страсти этого сумасшедшего дня сейчас улягутся? А то получается, что конца ему нет. Она уже уняла волнение быстрой ходьбой. Уже заварила и выпила чаю с мятой. Осталось только улечься спать с сознанием исполненного долга. Но облегчения как раз и нет! А она думала, стоит только разделаться с этим обременительным знакомством - и все встанет на свои места, и можно будет наконец-то отдохнуть, хоть в последний день. Выходит, объяснение с Зотовым - не самое страшное? Что же ее так гложет? Постоянное ощущение виноватости словно прилипло к Варе! Перед Зотовым, который красовался перед ней, перед папой, который выкопал этот ужасный погреб… Перед кем она еще виновата?!
        И тут же ахнула, увидев, как широко распахнулись ее собственные глаза, отраженные в темном окне.
        Низко сдвинутый козырек. «Может, вы еще не опоздали». - «Я сейчас…»
        Боже мой! Только сейчас в сознании отчетливо обозначилось, что нельзя было уезжать вместе с Зотовым на глазах у… Непонятно почему, но нельзя было, нельзя! Почему-то вчера то же самое - еще можно, но сегодня это уже что-то нарушило, и Варя, даже не пытаясь разобраться, только качала головой, сдавив виски ладонями. Сползла с подоконника на маленький стульчик. Тот еще, который остался от вундеркиндовского детства и служил теперь подставкой для ног. На нем можно было сидеть, только сжавшись в комочек и уперев коленки в батарею, а лоб - в подоконник.
        Откуда такой ужас при мысли, что она может больше никогда не встретиться с этим человеком? Которого она видела два с половиной раза и каждый раз не узнавала? С которым они начинали разговаривать так, словно этого всю жизнь и ждали - с разбегу, взахлеб, обо всем вперемешку? И каждый раз оставалось ощущение, что не договорили?
        Ни плеск дождя, ни рев машин не могли помешать тому, что вдруг ей открылось - но с таким запозданием, что и смысла, наверное, уже не имело. Конечно, мир, превратившийся в волшебную колыбель, в котором одном только и стоит жить, в котором назойливые знакомые становятся такими славными, что хочется их выслушивать, и вникать в их суету, и за все прощать, мир, в котором возможно поймать утраченные смыслы, - он возник одновременно с его появлением! Он без него и невозможен, наверное! В этом мире так же сложно увидеть главное, но оно само вдруг идет навстречу - и если становится недопустим приблизительный Зотов, то тут же невозможен и приблизительный музей, и вообще все ненастоящее или изжитое.
        Она могла бы просто провести в Белогорске несколько дней, поскучать во время дождя, погулять на празднике - и вернуться в привычные будни. Или выйти замуж за Каренина и считать, что крупно повезло. А вместо этого вдруг получила мир, где христиане и язычники исповедуют любовь как высшую ценность, мир, в котором хочется жить, - и отплатила за это, эх и отплатила!
        А удивительный иммунитет ко всем подряд мужчинам - он взялся ниоткуда? Или это только следствие того, что ей нужен теперь единственный человек - на глазах которого она взяла и укатила с идиотским манекеном, размышляя о возможных тонких чувствах последнего…
        Варя вскочила, не зная, что делать. Куда теперь бежать? Она ведь не знает, где его искать? И что она вообще о нем знает? Машину его - и то не помнит. А ведь сегодня на ней ехала! Где ее хваленая тренированная наблюдательность? А какого цвета волосы под кепкой? Кто он - блондин, брюнет? Бритый наголо? Кудрявый?
        А ему надо, чтобы она опять возникла? Что-то, помимо случайных встреч, - ему это надо? Это ее жизнь, вместе с правильными планами, перевернули эти случайные встречи - а его жизнь, возможно, как ровно текла, так и дальше течет…
        Ревущий ураган опять пронесся по соседней улице, даже стекла задребезжали. Варя прикрыла раму, но потом открыла снова и вслушалась. Через какое-то время машины пронеслись в обратном направлении. Их рев перестал быть фоновым и пытался ей что-то сказать, так же как в последнее время пробивались к ее сознанию обрывки воспоминаний или чьих-нибудь слов. Варя внимательно вслушалась и замерла, но буквально на секунду - потому что потом уже мчалась, все в том же своем голубом сарафане, без зонта, к двери, потом к калитке…
        В голове бурлили шепоты, выкрики.
        …А ты, Боярин, опять за старое? Опять тебя на трассе видели!.. Нет, я на машине никогда не бился… Все под статью загремите!.. Так, иногда, чтобы «сделать» соперника… Смотри у меня!…И настроение поднять… А если услышу, что сам за руль сел!.. Редко, но сажусь… Пора опять их погонять!.. Редко, но…
        Дождь утих, но ветер размахивал мокрыми ветвями плакучих берез, словно банными вениками, то и дело окатывая частыми каплями голые Варины плечи. А она, спотыкаясь на тонких каблучках, бежала от дома точно так же, как только что - домой. Сюда, к Уважаемому Дереву. «Здесь у них как раз старт - финиш»…
        Какая разница, какие у него волосы! Какая разница, нужна она ему или нет!

* * *
        У Дерева в самом деле была толпа, мало чем отличающаяся от дневной праздничной публики. И припаркованные машины выглядели как обычно - сколько их в городе ночует целыми стаями, особенно летом. Варя сбавила шаг, заметив нескольких накачанных молодых людей, явно обходящих территорию, - но они улыбнулись ей довольно приветливо, не то что охранники в супермаркете. Наверное, просто за порядком следят. И она, не забыв прикоснуться к шершавой коре Дерева, вошла в этот запретный ночной мир и стала пробираться поближе к дороге.
        - Пива желаете? - окликнул ее подросток с банками в руках, должно быть совмещающий приятное с полезным, зрелище с подработкой.
        Варя, отказываясь, покачала головой - и тут же, повернувшись в другую сторону, сделала то же самое - еще один подросток протягивал ей видеокассету с записями гонок, а другой - предлагал делать ставки. Пока она крутилась на месте, раздался рев моторов, и машины пронеслись на большой скорости. Варя обернулась и уже ничего не увидела. Девчонка на краю тротуара визжала, прыгала и размахивала чем-то вроде флага. А здесь не только молодежь, прохаживаются и вполне солидные люди, подумала она. Наверное, это их качки охраняют.
        Варю удивило общее радостное возбуждение. Никаких безумствующих фанатов, сплошные доброжелательность и энтузиазм. От незаконного зрелища можно было ожидать куда больше зловещего напряжения и ощущения опасности. Впрочем, ей хватало собственных перекрученных нервов и жутких предчувствий. Она даже не всматривалась в лица - очевидно было, что его среди них нет, словно сама Варя, вся целиком, была распознающим устройством. Она подошла наконец к самой дороге, и девчонка в желтой майке фамильярно попросила закурить. Варя, растерянно озираясь, в очередной раз огляделась.
        - Первый раз, что ли? - спросила девчонка и, не дожидаясь ответа, продолжила: - Круто, да? Я у себя в Москве была пару раз, со своим парнем. А сюда так пришла, глянуть только, как это в деревне делается. Я здесь на даче. Теперь специально приезжать буду!
        Как только заслышался оглушающий рев, она ловко сдернула свою майку и, раскручивая ее над головой, завопила, приветствуя гонщиков. Лифчика под майкой не было. Неизвестно, заметили ли красотку спортсмены - разглядеть сами машины было невозможно, хоть Варя и смотрела теперь на дорогу во все глаза. Только тени пронеслись.
        - Какая же это скорость? - вырвалось у нее.
        - За двести пятьдесят, наверное, - отвечала девчонка, как ни в чем не бывало натягивая майку. - Сейчас серийные автомобили поехали, иномарки дорогущие. А до них тюнингованные гонялись - ну, доработанные, самоделки гаражные. Вон та, думаешь, простая «десятка»? Ракета! Двигатель ручной сборки! Четыреста метров за восемь секунд пролетает, мужик говорил. Я уж молчу, сколько стоит!
        Варя присмотрелась к «десятке» - и не увидела в ней пассажирских сидений.
        - Поснимал, чтоб облегчить максимально, - со знанием дела объясняла болельщица.
        Варя обратила внимание на машины, стоящие рядом с ней: кроме привычных по форме «девяток» и «лад», здесь были автомобили с хищными силуэтами, злобные даже в состоянии покоя. Оранжевый «форд» сразу привлекал внимание - наверное, и на дороге тоже. Вряд ли кто-нибудь решится такой подрезать в общем потоке… И тут же примостилась добродушная «победа», словно бабушка в платочке. Заметив Варин взгляд, новая знакомая засмеялась и с удовольствием продолжала просвещать:
        - Да у нее только кузов от «победы», все остальное - от БМВ! И на «пежо» не смотри, что малютка - в этом деле размер не главное! Мой парень своими глазами видел, как ушастый «запорожец» спортивную «мазду» обошел, вот! А эти, что сейчас гоняют, две «вольво», «заряженные» версии, а от обычных их вообще не отличишь. Только буква R на радиаторе и на руле. А кроме спортивного режима у них есть щадящий, хоть детишек вози, наизнанку не вывернет. Можно без бумажных пакетов обойтись… Эх, а я бы на экстремальном прокатилась режимчике! - И мечтательно закатила глаза. - Может, кто и прокатит!
        А перед Варей промелькнул обратный путь сквозь еловый тоннель - нет, ничего она не помнит, никакой буквы R! Она только ловила его лицо в зеркале…
        Как они все могут болтать и благодушно прохаживаться, потягивая пиво и тоники! Кто-то даже на складном стуле расселся, будто на пляже! Нашли развлечение! Нашли чем развеять свою сытую жирную скуку! В то время как любая выбоина в асфальте, внезапно выскочившая кошка… это же представить немыслимо, что может быть на такой скорости! Варю заполнял ужас. То же самое она пережила сегодня в Тучкове. Да, тогда она точно знала, что родная душа в опасности, - но и теперь было ровно то же самое чувство! Не было никакой разницы! Та же сила, что тогда к Тучкову, теперь несла ее прямо на дорогу, и Варя уже стояла на бордюре, а девчонка в желтой майке продолжала, захлебываясь, что-то рассказывать.
        Вдруг она дернула Варю:
        - Сейчас финиш, не пропустить бы! Кто кого сделает, а? Ноздря в ноздрю ведь шли!
        И, заранее схватившись за майку, громко запела на мотив старой песни:
        Там, где рев стоит
        Над ночной Москвой,
        Повстречались мы
        Как-то раз с тобой!
        Синева огней
        Освещала нас,
        Ты шутила все,
        Я давил на газ.
        Я давил на газ!
        Я давил на газ!
        Я давил на газ,
        Потому что ас!
        Варя замерла и подалась вперед. Две тени промелькнули одна за другой и исчезли далеко за финишной чертой. Вот теперь болельщики орали, как положено. А Варя, не глядя ни на кого, не слушая шуточек типа «тут главное - вовремя остановиться» и забыв про свою новую знакомую, помчалась следом за машинами.
        Но гонщики уже возвращались.
        Прижав руки к груди, медленно переставляя ноги, вдруг ставшие чужими, Варя неуверенно приближалась к двум силуэтам в шлемах, которые уже вышли из своих ракет, но еще от них не отделились. Один из них захлопнул дверцу - тем точным движением, не слабо и не чересчур, которое ей самой никогда не давалось и которое невозможно было спутать ни с чьим другим, - и Варя обрадовалась, встрепенулась и полетела. И летела так, как могла только она - обогнав всех, в том числе шагающих по-хозяйски, важных дядек, наверное спортивных судей или спонсоров.
        - Варенька! - встретил ее знакомый голос с едва заметной запинкой, и она, зажмурившись, с разбегу обхватила Виктора обеими руками, прижалась к нему щекой и прошептала:
        - Это я. - И, подняв голову, выдохнула: - Зачем? Зачем ты поехал?! - Его сердце, которое, как и машина, только что работало на пределе, колотилось так неистово, что Варя вздрогнула. - Ой, Вить, я глупости говорю, да? Но я так перепугалась. Мне показалось, что случится что-то страшное. И чем дальше, тем страшнее!
        - Но ничего ведь не случилось… Да днем по городу ездить опаснее… - Виктор ее успокаивал, вместо того чтобы удивляться, откуда она взялась. Дыхание его выравнивалось, но сердце продолжало стучать так сильно, что Варе казалось - она слышит его всем телом.
        Одновременно она видела со стороны плачущую дуреху в мокром платье и не знала, как объяснить свое появление, какой серьезный довод привести.
        - И еще мне надо знать… Тех лягушек в карман - это ты тогда подсунул? - ляпнула она.
        Он так расхохотался, что даже выпустил ее, правда совсем ненадолго - и тут же притянул к себе, приглаживая разметавшиеся цыганские, влажные от дождя пряди. Объяснил:
        - Ты была такая несчастная. Чем еще можно было тебе помочь? А мармеладки я для своих ежиков обычно таскаю. Они их потом находят в карманах и думают, что это волшебник принес. Радуются. Ни о чем пока не догадались.
        - А я догадалась. - Она подняла руку, чтобы тоже прикоснуться к его лицу - помешал шлем. Улыбнулась наконец: - Ты не волшебник. Ты космонавт.
        - А ты в своих голубых шелках - красавица из индийского фильма, - живо отозвался он, снимая шлем и передавая его кому-то сзади. - Я как увидел утром в парке - дух перехватило! Стоишь рядом с клоуном - он как будто сейчас исчезнет, а ты запоешь таким тоненьким голосом и начнешь танцевать прямо на помосте! Что смеешься? Правда, так и было!
        А Варя, встав на цыпочки, кончиками пальцев потрогала его перепутанные волосы - светло-русые, словно выгоревшие, несмотря на постоянные кепки. Вот он какой, настоящий, без доспехов. Сразу выглядит моложе на десять лет. Как школьник, который не стригся все каникулы.
        И сразу стало не нужно оправдываться и что-то объяснять. Стало так легко, будто все слова были уже сказаны. Это сюда она бежала всю предыдущую жизнь - в эту ненастную ночь, в этот миг, который ни за что не должен промелькнуть и исчезнуть. Варя ощущала это с той же точностью, как только что чувствовала притяжение еще не найденного, но уже близкого Виктора. Хотелось только переместиться куда-нибудь - немедленно, одномоментно, чтобы скрыть его от множества этих глаз - праздных, восхищенных, бесцеремонных чужих глаз. Чтобы только ее глаза могли смотреть на него!
        Возможно, он чувствовал что-то похожее, потому что, еще теснее прижав ее к себе, тут же двинулся вперед, - разгоряченный и немного опасный, как его машина, и шагал стремительно, словно неизрасходованная энергия требовала продолжить движение. Варя поспевала за ним, радостно отмечая, какие они оба одинаково быстроногие, и не сразу спохватилась:
        - Ой, я же мешаю? Тебе, наверное, надо идти приз получать? Ты же победил?
        Он коротко кивнул:
        - Потом. Никуда мне не надо. Куда захочешь, туда и пойдем.
        Варя не знала, куда хочет, - только бы идти и идти, вот так, не разлучаясь, ухватившись за его руку. Болельщики расступались и наперебой поздравляли его, а девица в желтой майке, не скрывая восторга, - Варю. Они поравнялись с Уважаемым Деревом, и Варя подпрыгнула: чуть ли не под ногами начал шипеть и выстреливать фейерверк, а с другой стороны приближалась машина с мигалкой.
        - Облава! - ахнула она. - Робин же обещал!
        - Да это не он. - Виктор глянул краем глаза и немного сбавил шаг. - Это гаишники. Ну и что они сделают? Штраф за превышение скорости выпишут? Только и всего. А машины за город отъедут, и гонки все равно продолжатся, хоть там дорога и похуже. Жители вряд ли жаловались - сейчас праздники, все равно никто не спит. И болеют здесь культурно, ты же видишь. И мордобоя никогда не бывает. Все спорные моменты на колесах выясняются - кто быстрее, тот и прав…
        Он словно заговаривал этот ненадежный мир, чтобы сделать его для Вари безопасным, внушающим только доверие - таким же, как на словах. Но Варя и не думала не верить, потому что верить было так разумно, так легко.
        Листья на деревьях зашуршали сильнее, и стало понятно, что опять пошел дождь.
        - Да ты же и так вся мокрая, - забеспокоился Виктор. - Пойдем под крышу куда-нибудь? Сейчас ночной клуб открыт, этот, новый… «Золотой рог» какой-то - пойдем? Говорят, там то ли джаз необыкновенный, то ли утка.
        - А до моего дома - ближе, - быстро придумала Варя. - Он тоже под крышей. И папа тебя приглашал…
        И тут перед ней дважды мелькнул призрак Олега Александровича - при упоминании «Золотого рога», где они отмечали знакомство, и воспоминании о том, чем завершилось папино приглашение. Варя встревоженно взглянула на Виктора, поняв, что и он мог вспомнить то же самое, и заспешила:
        - Забудь о Зотове! Тут совершенно ничего серьезного! У меня нет перед ним никаких обязательств!
        - Да не нужно ничего объяснять, - прервал ее Виктор, и невозможно было смотреть в его словно все наперед понимающие глаза, - но ведь он неправильно понял, не так!
        - Нет, нужно! - настаивала Варя - ей хотелось как можно скорее покончить с персонажем, который все никак не хотел уходить из ее жизни и продолжал цепляться и мешать. И с ужасом услышала свой непоправимо фальшивый голос. - Я с ним знакома всего три дня, и это ничего не значит, мы уже раззнакомились! Я потому и поехала с ним вечером, чтобы это объяснить…
        И, помертвев, сообразила, что и с Виктором знакома всего три дня… И, не зная, как выбраться из словесной путаницы, потерянно замолчала.
        - Вот видишь, я же говорил, что ничего не надо говорить. - Виктор смотрел мимо нее своим «далеким» взглядом, но сразу же вернулся. - Лучше пойдем скорее отсюда!
        Вокруг метались лучи и отсветы многочисленных фар - спугнутая спортивная тусовка разъезжалась. Через несколько минут рядом с ними остались только одинокое Уважаемое Дерево, фонарь и пустая дорога - безлюдье, тишина. И так же могла исчезнуть короткая июньская ночь, и надо было спешить, и никакому Зотову места здесь не было.
        - Ну, как же я заявлюсь в «Рог» в таком виде? - проговорила счастливая Варенька. - И кстати, мы с тобой уже слышали этот необыкновенный джаз!
        - Да нет, я там еще ни разу…
        - Они же днем играли прямо рядом с нами! Когда мы ели мороженое!
        - Правда? А почему я не помню ничего?
        Дождь перестал - и сразу грянул фейерверк, и всю дорогу до «птичника» в небо взлетали разноцветные букеты, повисали золотые гроздья, рассыпались огненные пунктиры. Отражаясь в сплошных лужах, они вычерчивали светящийся путь, долгий, размытый и словно уходящий насквозь через дальний бесконечный лес.
        На крыльце Варя растерялась:
        - Ой, я, кажется, ключ… А дверь захлопнула! А замок с «собачкой»… А папа спит, конечно…
        - А окно вы никакое на ночь не открываете? - спросил Виктор. - Жуликов не боитесь? - спросил он зловещим шепотом, забираясь в окно Вариной комнаты и подавая руку. - Вот уж никогда не думал, что буду к девушкам лазить таким способом!
        - Почему? - удивилась Варя, раздумывая, включать ли свет. Можно не включать - в комнате совсем светло от фонаря напротив, если занавески не задергивать. - Ты разве не нравился девушкам?
        - Нравился. Но я же был идейный, всё книжки читал - а они мешали, иногда сильно.
        - Книжки у меня вот здесь, можешь читать, пока я переодеваюсь, - показала Варя. - Я быстро!
        И замерла в дверях, оглядываясь на своего ночного гостя и не веря, что он здесь и не исчезнет.
        - Нет уж, спасибо, - тихо засмеялся Виктор. - А где же твои картины? А то я о них только слышал.
        Варя вслед за ним окинула взглядом голые стены с незаметными в темноте птичками. Надо же, а ведь ей, щедро раздаривавшей свои работы, и в голову не приходило украсить собственный дом. Ее картины обретали стекла, рамки и выставочный лоск только в чужих людях. А здесь, казалось, могли висеть только таблица умножения и неправильные глаголы.
        И то, что сейчас в ее комнате стоял тот, о ком совсем недавно, вылетая отсюда, она думала с таким отчаянием, казалось невероятным. И Варя все медлила, не решаясь оставить его хоть на минуту, хотя от мокрого, холодного, противно облепившего сарафана хотелось избавиться как можно скорее, - и еще раз взглядывала, и опять узнавала: это он! Это его она, школьница, надеялась встретить у озера, это его она искала в каждом новом лице - в каждом, во всех подряд, потому что боялась пропустить и не найти.
        - Я быстро, - еще раз шепнула она. В коридоре наткнулась на баян, ойкнула.
        - Я тоже там споткнулся сегодня, - сообщил Виктор, когда она вернулась.
        Варя застыла с чайником в руках.
        - Да, я сегодня второй раз у вас в гостях, - продолжал он как ни в чем не бывало. - Твой папа меня все-таки накормил булочками. Так что не удивляйся, что их нет, - я все съел, кажется. И не суетись с чайником! Иди лучше сюда…
        - Мы так хорошо с ним поговорили. Редко удается поговорить с нормальным человеком, их же почти нет, - возразил Виктор, пытаясь забрать у нее чайник, но Варя не отдавала, и драгоценные минуты терялись, убегали сквозь пальцы.
        - Да у нас же нет ничего, кроме чая! Только кофе… Обязательно надо чего-то горячего! После дождя… После этих твоих гонок… Господи, как можно так рисковать! - вырвалось у нее. - Зачем?
        - Ты хочешь, чтобы я сказал, что из-за тебя сегодня поехал? - спокойно спросил Виктор, все-таки отставляя чайник на подоконник и внимательно глядя на Варю. - Так это совсем не тайна. Из-за тебя.
        Варя покраснела и не знала, что сказать. Ей совсем не хотелось услышать, как человек, оскорбленный в своих надеждах, кидается очертя голову туда, где ее можно запросто снести - только чтобы не думать о ней. Никаким тщеславием это Варю вовсе не наполняло, только ужасом.
        - Нет уж, лучше бы я умерла! - вырвалось у нее.
        - Варенька, - перешел Виктор на шепот, - ну что ты такое говоришь? Ты единственный человек, который так к этому относится. Разве что мама еще… Ей-богу, ведь это не опаснее, чем кататься на горных лыжах или заниматься дайвингом - а сейчас почти каждый катается или ныряет. Я же о другом! Я просто не собирался сегодня участвовать, хотел поболеть. А потом понял, что ехать надо, что сегодня мой день. Потому что, когда чувствуешь, что тебя везут не туда, ты должен сам сесть за руль. Понимаешь? Ну, это же совершенно необъяснимое состояние - скорость, тут не в адреналине только дело. Некий деятель выразил это так: если молитва означает общение с божеством, то передвигаться на большой скорости - это молитва.
        - Знаю я этих деятелей, - проворчала Варя. - Футуристы со своей религией скорости бегущих собак с десятью ногами рисовали.
        - Вот что значит общаться с образованной девушкой, - проговорил Виктор, опускаясь вслед за ней на ковер.
        Она прислонилась головой к его плечу:
        - Так ты веришь в высшие силы? И что они ответили? Приняли молитву?
        - Еще как, ты же пришла, - просто ответил он.
        - Пусть я - всего только предмет вознаграждения, пусть кто-то - самодовольно-самовлюбленно-самонадеянный, - начала Варя, - только не езди ты больше, ради бога, на это даже смотреть невозможно!
        За стенкой что-то упало, скрипнула кровать.
        Варя растерялась:
        - Это папа. Неужели проснулся? Ночь же еще… Может, плохо стало?
        Они замолчали и прислушались - но и на помощь никто не звал, и тишина не восстанавливалась. Наоборот, раздавались бодрые шаги, открывались то окно, то одежный шкаф, вполголоса заговорило радио. Наконец, папа пошагал на кухню. Наверное, он, как и собирался, лег вчера пораньше и теперь просто выспался.
        Варя с Виктором, обнявшись, замерли и продолжали прислушиваться к каждому шороху.
        - Чайник ищет. А я его унесла, - шепнула Варя. И добавила, извиняясь: - Надо было идти в «Рог». Сидим тут, как подростки, которых сейчас застукают.
        - Варенька, я бы так сидел и сидел, - серьезно ответил Виктор. - Зачем мне этот джаз? Я опять его не замечу.
        Он и сидя был настолько выше ее, что Варя говорила ему в плечо, а он отвечал ей в макушку и нагибался еще ниже, к уху, и она опять слышала его всем своим телом. И глаза его, в которые все-таки удавалось заглянуть, казались такими же черными, как у нее, а сердце снова стучало, как после гонок. И хотя шевелиться по-прежнему было нельзя - тонкие стены вибрировали даже от шепота, - Варя чувствовала то же самое: сидеть бы и сидеть.
        Нет, это только в романах герои сразу же оказываются на территории, свободной от чьего-либо присутствия, - от роскошного особняка до уютной однокомнатной квартирки! Где ничто не мешает проявлению их чувств! Наличие пожилых, да еще бодрствующих родителей категорически исключается! И только она, Варя, могла выбрать и предложить такой вариант…
        И все-таки - сидеть бы вот так и сидеть!
        А бросив взгляд за окно, за которым уже начинало светать, она оторопела: ветви клена, росшего за забором, изогнутые, тонкие, серебристые под бледным фонарем, были теми самыми ветвями из альбома! Из картины, которой там не было. Она всматривалась и не верила, но зрительную память не обмануть, заставка из альбома давно в нее впечаталась - это они, серебристые ветви!
        - На картину похоже, где ночь и медведь на дереве, да? - проследив за ее взглядом, заметил Виктор. - Я один раз в гостях видел. Хозяин - грузин, и картина грузинская. Как будто детский рисунок, только таинственная такая, ветви серебристые и шерсть на медведе - тоже. Ну, ты-то наверняка знаешь. А художник - как его - о нем еще Пугачева пела «Миллион алых роз»…
        - Пиросмани, - механически ответила Варя.
        Конечно, когда подсказали, все так просто.
        Как ей только раньше не пришло в голову, что картин на свете больше, чем в альбоме? Что искать можно не только у себя под носом? Что в этом мире все - фрагменты общего замысла? И что идти туда, не знаю куда, и искать то, не знаю что, - стоит, потому что находишь еще и приз, посланный теми же высшими силами, и такой, что больше уже ничего не надо.
        Они сидели на ковре не шелохнувшись.
        Папа энергично путешествовал по дому, умывался, собирался, то и дело перешагивая через баян, и, наконец, щелкнула «собачка» в прихожей.
        А Варя с Виктором продолжали смотреть в окно, словно, пошевелившись, спугнули бы эту ночь - которая и сама уже уходила.
        Наконец фонари погасли, и обозначились обыкновенные деревья. И вместе с небом светлели глаза Виктора, которые Варя видела уже не вплотную, - ночной гость превращался в будничного человека, который нес в себе то ли привычную печаль, то ли преодоление забот и тягот.
        - Твой папа не в Тучково удрал - проверять, как оно там? - все еще негромко спросил он. - Может, нам надо за ним?
        - Нет, он на работу, - отозвалась Варя. - Ой, Вить, а как же твоя машина? Мы взяли и ушли! А она там так и осталась?
        - Да нет, я брату ключи отдал, он отогнал, наверное… Брат же вчера приехал. - Виктор словно проснулся. - Помнишь, я рассказывал? Старший - умный был детина, занялся бизнесом… Но ему, похоже, надоело в своей Голландии. Говорил, домой хочет… Варенька! Если это так, моя жизнь может перемениться. Он семейное дело возьмет на себя. А просто бросить я же не мог, не на сестру ведь - она бы не потянула. И у нее еще дети маленькие и муж дурак, еле от него отвязались. Ее поддерживать надо, а не переваливать со своей больной головы… А теперь - это же свобода, понимаешь? - И без перехода быстро заговорил: - Я хоть завтра могу развестись. У нас давно все развалилось, уже два года. Давно стало ясно, что не склеишь. Не оформляли только, потому что наплевать обоим… Я раньше все это терпел, а теперь… Ты меня слышишь? Если ты…
        Он так же резко замолчал и, схватив Варю за плечи, заглянул ей в лицо - ее губы дрогнули, но ответить она могла одним только счастливым взглядом. Верить Виктору было по-прежнему естественно, легко и разумно, и даже тягостное слово «развод» ничего не изменяло. Виктор улыбнулся в ответ и, продолжая в нее всматриваться, наконец добавил:
        - Все получится, да? Я бы так этого хотел… Варенька, а можно я обнаглею? Ну, попрошу, чтобы ты сама мне позвонила - вечером? Давай я тебе прямо в мобильник свой номер запишу, а то бумажки теряются…
        Варя машинально достала мобильник из сумочки. А у нее и в мыслях не было, что они теперь могут расстаться, пойти каждый по каким-то своим делам. Как такое возможно? Но ведь действительно начинается новый день - уже другой день…
        Виктор подтвердил:
        - Светло совсем. Я сейчас пойду, ладно? А ты ложись поспи, ты совсем измучилась и с бомбой, и со мной…
        Варя сердито затрясла головой:
        - Ничего я не измучилась!
        Но он, не глядя на нее, продолжал:
        - А потом, если захочешь меня видеть, если вспомнишь все, что я сейчас говорил, - позвони, хорошо? Я услышу твой звонок и пойму, что мне ничего не приснилось и не померещилось.
        Варя хотела возмутиться - кто же так прощается! - но помедлила, заметив, что Виктор не поднимает головы. Что же это - нет козырька, чтобы надвинуть его пониже и спрятаться? С какой стати, как можно в ней сомневаться?!
        - Варенька!
        Виктор сказал это так ласково и грустно, словно опять не знал, чем утешить, и оставалось только подсунуть ей мармеладных лягушек. Теперь он смотрел на нее - смотрел своими понимающими, осенними глазами, словно знающими все наперед - Варя не выносила этот взгляд, уж лучше кепка!
        - Варенька, - настоятельно продолжал он, - ты не обижайся, ты послушай. Сейчас еще не утро. Это только кажется, что утро. А когда наступит настоящее утро, многое может оказаться не таким, как вчера. Но если ты поймешь, что все по-прежнему, - просто позвони, хорошо?
        Теперь Варя молчала, потому что совершенно не знала, что сказать.
        - А если не позвонишь - тогда я сам позвоню. - Это прозвучало неожиданно и без вопросительных интонаций.
        Цветущие пеньки
        Алые маки покачивались на гибких ножках в колодах из пустого березового ствола, который превратился то ли в большие цветочные горшки, то ли в маленькие клумбы. А довольная Варя смотрела на них из окна Лениного офиса:
        - Хорошо получилось! Я так себе и представляла.
        Лена, расставлявшая чашки и только что отпустившая секретаршу, чтобы спокойно поговорить, отозвалась:
        - Да, пеньки расцвели, как в сказке «Морозко», и дворик наш сразу преобразился! А еще что-нибудь попридумывать и повоплощать не захотелось? Ведь зашиваюсь совсем, сама видишь! Ни одного свободного дня - это как? Второй раз за всю неделю видимся, не верится даже! А казалось, приедешь - будем целыми днями болтать…
        - Так ты и на городском празднике не была? - посочувствовала Варя. - А тут, на работе, вы разве не отмечаете? Нет? Вроде же принято всякие корпоративные мероприятия устраивать…
        Лена отрицательно покачала головой.
        - У нас, видишь ли, народ в основном семейный, и все обычно торопятся по домам. А молодежь - в свои компании. Ну а я так вообще не хотела бы видеть своих коллег иначе, чем в рабочем состоянии. Не хочу лицезреть веселья без границ, своих подчиненных на четвереньках и морды в салате… Не смейся, не хочу - и все, и могу себе это позволить.
        - Откуда же на тебя эта работа сваливается? Разве ты сама не можешь ее как-то планировать?
        - А что поделать - сейчас самый сезон. Кто-то именно в эти длинные выходные решил участки-садики оформить, кто-то юбилей подгадал, а кому-то свадьбу играть приспичило. И не одному - с десяток свадеб! Хоть разорвись. Хорошо кто-нибудь букетами бы занялся - не будем показывать пальцем!
        Палец, однако, указывал, естественно, на Варю, но Лена при этом светилась от радости, что они наконец-то встретились, - а Варя сияла еще больше и тут же многозначительно пообещала:
        - А может, кто-то и займется!
        Лена перестала разливать чай и поймала ее восторженный взгляд:
        - Варька! Да ты что? Неужели предложение сделал? Вот так Зотов!
        У Вари, улыбавшейся и торжественно, и загадочно, после этой фразы брови подпрыгнули. Их с Леной разделяла целая геологическая эпоха. Она ведь ничего, совершенно ничего не знает! И начинать надо с нулевой отметки - с того, как они с Зотовым из этого же кабинета отправились в «Золотой рог», а подруга суеверно желала ей ни пуха ни пера.
        Лена слушала внимательно, не сводя с Вари глаз и словно добывая из ее мимики и жестикуляции уточняющую информацию. Иногда она останавливала повествование и требовала пересказать чью-нибудь прямую речь слово в слово. Истории с психологом посочувствовала, над описанием зотовского интерьера беззлобно посмеялась. А когда очередь дошла до принудительной проверки на совместимость, ужаснулась:
        - Варь, ну зачем же? Да разве можно так над собой издеваться?! Если уж так это было опричь души, почему не уйти, не…
        - Но мы ведь все уже распланировали, - развела руками Варя, которой пришлось еще раз все пережить, чтобы передать Лене с полной достоверностью, и снова ощутила себя раздавленной.
        - В таких случаях планы меняют на ходу! - возмутилась Лена. - И вообще, плевать на эти планы! Нормальное настроение дороже! Да мне бы мой выходной дороже был! А в «Три пескаря» на банкет с его друзьями зачем потащилась, когда уже все было ясно? Ничего не понимаю! И почему ты тогда так сияешь? Только оттого, что все кончилось?
        Варя поняла, что придется еще раз начать сначала. Но теперь вспоминать каждую подробность было так радостно, что Лене не приходилось переспрашивать. Она слушала так же сосредоточенно, только уже не смотрела на Варю неотрывно - словно сразу что-то поняла и этого не требовалось, и даже начала прихлебывать остывший чай.
        - Варь, - начала она, когда та остановилась, чтобы перевести дух. И столько непривычной осторожности было в ее голосе, что Варя не обеспокоилась - нет, просто слегка отвлеклась от счастливых мыслей, которые самопроизвольно блуждали в голове, появляясь ниоткуда. Лена с немного обидной небрежностью все это обобщила: - Я вижу, что ты влюбилась. Тут нельзя не увидеть или перепутать. И замечательно. - Но во все еще осторожной и вместе с тем напряженной интонации не было ни радости, ни одобрения. - Витя Бояринов - человек как человек. Не бандит, не выскочка непонятно откуда. Семья нормальная, в смысле родители, все их знают. Но у меня такое странное ощущение от твоего рассказа. Я даже сама не сразу поняла…
        - И что же ты поняла? - благожелательно, почти снисходительно спросила Варя, просто чтобы что-нибудь сказать и чтобы Ленка перестала напрягаться.
        - Ты говорила как будто о ком-то другом, - с удивлением отметила Лена. - Как будто о совершенно другом человеке.
        Варя же нисколько не удивилась, вспомнив, как сама она все это время знакомилась по очереди с разными Бояриновыми, и каждый из них действительно не был похож на другого. Может, их, как фигурок в матрешке, много, и она еще не все видела - что же в этом плохого? Варя Воробьева - это тоже несколько вариантов. Варя, которую видят все. Варя, которая колдует над своими картинами и которую не видит никто. Варя с Леной. Варя на работе. Варя с папой. И это только начало…
        - А ты разве знаешь Виктора?
        - Ну да. Нет, когда я хоронила родителей, в ритуальной службе еще его родители сидели. Тогда мы не сталкивались. Мне приходилось с ним встречаться по работе. Он в прошлом году центральную аллею у себя в порядок приводил - ну, где с одной стороны елки, с другой - кипарисы. И все старые, что-то засохло, что-то повалилось, пару елок хулиганы спилили под Новый год. Да еще тогда было нашествие жука-короеда - даже здание лесхоза сгрызли деревянное, смех один… В общем, он советовался, как все в порядок привести. Мы тогда подсадки сделали, повесили ловушки от жука - не в этом суть. Варь, это делец. Обыкновенный, достаточно жесткий, в меру хитрый. Не то чтоб за копейку удавится - но разбрасываться деньгами не будет, никакой сентиментальности. Когда бабки себе места на кладбище покупают, думаю, тут его тоже на жалость не возьмешь. Поэтому все эти речи о благотворительности, о поисковом отряде даже как-то странно слушать. Нет, ты дай договорить! Ну, блажь, как у многих, - кто-то крестиком вышивает, кто-то в кактусы влюблен. Кто-то детишкам из детдома мячик подарит - и радуется…
        Варя дернулась на стуле, но Лена только быстрее заговорила:
        - Погоди, а то я потеряю мысль. Я же не хочу никак его очернить или принизить! Хоть это он и испортил тебе все с Зотовым! Влез и испортил! Наоборот, я настаиваю, что это обычный деловой человек, какие сплошь и рядом. И совершенно ни к чему его идеализировать… Нет, ты именно идеализируешь! А я же не говорю, что все, что ты рассказала, - неправда. Просто попробуй на эти факты чуть-чуть иначе посмотреть. Вся эта гонка на ускорение - и то успеть, и это, и пятое-десятое - это обычный нормальный инстинкт хозяев жизни: побольше под себя подгрести, постоянно расширять сферу влияния. Сегодня землица хорошо идет, а завтра, может, философия пригодится… какой дурак сейчас книжек не пишет… Не подумала, что и ты просто попала под эти жернова? Ну, положим, Зотову нужен выставочный экземпляр - а Бояринову что нужно? Почему не то же самое? И это ладно бы! Варенька, а если к тебе завтра будет потерян интерес, как к надоевшей жене или устаревшей философии, - или наоборот… Уж слишком быстро расширяется эта вселенная! Может, завтра и тебя ему будет мало, - вот что меня беспокоит!
        Этот делец, хитрый, жесткий и далекий от сентиментальности, полночи сидел с ней рядом и только глядел на нее, почти не дыша, подумала Варя.
        Сама Лена тоже может показаться и хитрой, и жесткой, и расчетливой - тому, кто видит, как она ведет дела, и кто не знает, какая она на самом деле.
        Варя молчала. Если раньше ее мысли выскакивали наружу, то теперь ответы и реплики звучат про себя - что толку их произносить. Но в ее молчании было столько возмущения и упрямства, что Лена могла не сомневаться - подруге абсолютно все равно, что будет завтра. Никакому завтра в ее жизни сейчас места нет. И с какой стати ее тут поучают, как несмышленыша! Очень похоже на наставления Рахиль Исаковны - стоит только нагрянуть любви, как отовсюду поползут неисчислимые опасности, и жизни конец. Да к тому же непременно окажется, что это и не любовь вовсе - «найдешь, а вдруг она ложная, ложная!»…
        Варя продолжала глядеть исподлобья, но Лена вдруг улыбнулась, поднялась и потянулась в шкафчик за каким-то особенным рахат-лукумом.
        - Ах, Варенька, - мечтательно проговорила она, прижимая к себе коробку, и теплые огоньки в ее глазах, как свечи за замерзшими окнами, мягко улыбались Варе. - А я-то так хотела, чтобы ты перестала наконец перебиваться на свои музейские копейки и чтобы вернулась домой! Ты только не обижайся, но мне всегда казалось, что ты никогда не мечтала ходить по унылым залам и повторять одно и то же. А на самом деле с удовольствием сидела бы дома и делала свои картины из цветов! И вот предоставилась такая сказочная возможность: выходи за Зотова, сиди и делай. Он же не погонит тебя на хлеб зарабатывать. И в душу лезть не будет - соблюдай приличия и занимайся своими делами. Спокойная жизнь, творческая, светская, какая захочешь - мечта ведь, а? Еще и продвигаться поможет, выставки организовывать, с его-то возможностями… Ну неужели он совсем безнадежный зануда?!
        Последние слова были просто криком души, и Варя рассмеялась.
        - Да нет, он, может, и не зануда совсем, - попыталась она объяснить. - Так, знаешь: не ходите по ковру - вы протрете в нем дыру… А картины, боюсь, в его доме ни одной и не получилось бы. Нас с ним, наверное, просто нельзя в одну вазу ставить, как розы с гвоздиками. Будут терпеть друг друга и медленно убивать… А ты сама забирай его, если хочешь! - неожиданно предложила она. - Может, тебе подойдет?
        Теперь рассмеялась Лена, даже рахат-лукумом подавилась и закашлялась, и Варя бросилась стучать ее по спине.
        - А с Бояриновым тебе про свои картины вообще придется забыть, - заявила Лена, - одними его фантазиями будешь заниматься. Да, да, тут спокойной жизни не дождешься, это не такой человек! Ты вот представляешь, чем он займется, если удерет-таки с кладбища? Нет? И я не представляю… И еще не пойму - как тебе удалось ему язык развязать? Из него же слова не вытянешь не по делу… Тоже мне, Пьер Безухов с духовными метаниями! Заморочил бедную головушку.
        - Да никаких метаний, Лен, - запротестовала Варя, - мы только и делали, что хохотали как ненормальные…
        - Слушай, а Зотов больше тебе не позвонил? - перевела разговор Лена. - Не подумал, что утро мудренее и что вчера у тебя был просто нервный срыв? Папа, бомба. Все-таки такое не каждый день…
        - Звонил, - пожала плечами Варя. - Я не ответила.
        - А ты Бояринову звонила?
        - Тоже нет пока. Еще не вечер, но сейчас от тебя выйду - и позвоню. Я если бы сразу ему позвонила, то до тебя бы просто не дошла, и мы бы с тобой так и не встретились!
        - А что с работой? Будешь отпуск догуливать или нет?
        - Вот видишь, еще и на работу надо звонить! Я и забыла совсем! Ничего, завтра понедельник, у нас все равно выходной, так что еще один день есть в запасе…
        - Ва-аренька, - просяще и беспомощно протянула Лена, уже провожая подругу, - ты, конечно, все уже решила, с этим, видно, ничего уже не поделаешь… Только подумай еще как следует, ладно? У тебя же есть время. Ведь твой звонок не для того нужен, чтобы сообщить, что ты его любишь без памяти, это и так видно. Это же будет означать, что ты готова принять его целиком, со всеми его тараканами в голове, и с бывшими женами, и с детьми, к которым он всегда будет рваться. Все-таки варианты с женатыми мужчинами, которые то ли разведутся, то ли нет, мне всегда казались безнадежными… Кстати, а ты этим вечером как - придешь посидеть с нашими? Решили наконец собраться. Робин всех обзванивал и меня обзвонил. Просил тебе передать.
        - В «Пескарях», конечно? Может, забегу на минуточку. - Варя готова была всем делать одолжение и никого не хотела расстраивать. - Не огорчайся, Лен! Мы еще букеты с тобой пособираем! Нет, не надо меня подвозить, я лучше прогуляюсь.
        Лену, такую щемяще красивую и так упорно оберегающую свое одиночество, свою независимость, не ждущую ни от кого ничего хорошего, было как никогда жаль. Самозащита это все-таки или самодостаточность, как у… одуванчика, размышляла Варя, пересекая лужайку, полную ярко-желтых пушистых головок на приземистых - из-за долгих холодов - ножках. А ведь правда, семена у них образуются без опыления, и эти лучащиеся корзиночки, и нектар, и пыльца, от которой нос становится желтым, - все это растению на самом деле не нужно. Самодостаточный одуванчик.
        И все равно самый радостный, самый любимый!
        Колоски и метелки
        Короткие гудки. Занято или отключено.
        Не убирая мобильника - через несколько минут опять можно попробовать, - Варя шла по узкой тропе. Берестовский питомник вместе с офисом недалеко, но за городом, и до дома можно добраться и душным автобусом, и электричкой, и вот так пешком - среди деревьев и одуванчиков. Трава уже вытянулась и зацвела колосками и метелками, и идущая впереди девушка то и дело метелки подхватывает и, оборвав быстрым движением снизу вверх, смотрит: «петушок» или «курочка». Видимо, результат выходит не такой, как загадано, и она проверяет снова и снова. Длинные каштановые волосы блестели так же шелковисто, как волны травы под ветром. Варя давно ее узнала, но не хотела мешать и наконец потеряла терпение.
        - Катя, что ты там загадываешь такое невозможное? - спросила она, поравнявшись с ней. - Со свидания или на свидание?
        - Какое там свидание! - махнула рукой Катя. - Вот сбегала в Пятницкий колхоз - ну, бывший колхоз, теперь ЗАО какое-то. Они, представляешь, кроликов задумали выращивать. Все бройлерных цыплят, а они - кроликов. Что за дела? До директора не дозвонишься, вот рискнула совершить гусарский налет. Видишь, какой у нас тут разброс - от космического НИИ до мясных зайцев… А тут еще экзамен завтра, я же поступаю. - И подцепила новую метелку.
        Неожиданно вышел «петушок».
        - Вот видишь - сдашь, и нечего было нервничать, - обрадовалась Варя, успевшая набрать букетик и из метелок, и из колосков. Хотела спросить о кроликах, но рассудила, что будущая учеба сейчас для Кати важнее, и спросила об экзаменах - сколько их всего и сколько осталось, и зверствуют ли преподаватели, и занималась ли она на подготовительных курсах.
        Катя оказалась прилежной девочкой, какой и выглядела, занималась и на курсах, и с репетиторами, и самостоятельно. Ну, новичкам и полагается стараться. А курсы были что-то уж очень серьезные, со множеством промежуточных зачетов, письменных работ. И непонятно, чему тогда в самом вузе будут учить, если абитуриентам прочитали уже и страноведение, и основы философии и культурологии.
        - С языками я сама справлялась, - увлеченно перечисляла Катя, - кое-что мне братец Алешка из Интернета накомпилировал - я за это за него по дому отдежурила. А с рефератом по философии Витя Бояринов помог - и совершенно бесплатно. А то я зашивалась совсем…
        Варя невольно вскинула глаза, и Катя поняла это по-своему:
        - Ну, это же его настоящая специальность. Он в нашем Белогорском институте даже курс читал в этом году - мама его уговорила, она декан… Так с его лекций не только не сбегали, а специально с других курсов приходили послушать - брат рассказывал. Он там учится, так он тоже ходил, и я за компанию - только в конце года уже, жаль, не все слышала. И правда, здорово…
        - Ну, брат - технарь, ему, может, и в новинку, и в интерес. А ты-то, Кать, неужели лекциями не сыта? И сама ведь читаешь вагонами? - осторожно спросила Варя, чтобы как-нибудь зацепиться за эту тему и почти не замечая, что вместе с Катей поднимается на платформу, садится в электричку…
        - Да дело не в лекциях, - отозвалась Катя. - Постоим в тамбуре, да? Мы ж без билета… Можно вообще дома сидеть и читать книжки, и не хуже выучишься. Но ведь не только информация главное, главное - влияние личности!
        - Харизма, что ли? - улыбнулась Варя - Катина увлеченность невольно захватывала.
        - Ну да, - кивнула Катя. - И если вдруг таковая обнаружилась, то и на провинциальные лекции побежишь, чтобы своими глазами увидеть. Я вообще была раньше уверена, что в наших серых пятиэтажках могут жить только обыкновенные люди. Тоже серые такие, стандартные. Как будто этот стандарт сама застройка диктует. А когда начала в газете работать, обнаружилось, что ученые со светлыми головами, мастера с золотыми руками, музыканты с консерваторским образованием, писатели даже - всех не перечислить! - все там же обретаются, в наших серых хрущобах! Я тебе даже окошки могу показывать, одно за другим, мимо едем. Я сама теперь на наш город иначе смотрю… Потрясающие люди! И не только те, кто уже чего-то добился, а сколько молодых и талантливых…
        Тут Катя запнулась, и Варя уже хотела как-нибудь повернуть разговор в нужное русло, как та сама к нему вернулась:
        - Ну, Бояринов, положим, не в хрущобе живет - но все равно, исключение только подтверждает правило… А материала у него сколько! И он так его преподносит, что все это удивительным образом начинает иметь отношение к тебе самому. И об отвлеченных вещах умеет ясно говорить, человеческими словами. Представляешь, в голове у меня все клочки, обрывки и путаница в систему выстроились, не безупречную, но все же…
        Варя ловила каждое слово. Но Катя уже перешла на другое:
        - Жаль, он в клуб творческой интеллигенции не ходил - был такой в городе, интересные люди собирались, о литературе говорили, об истории…
        - Да, я знаю, мои родители в молодости постоянно там бывали! - опять обрадовалась Варя.
        - И я успела - буквально за год до того, как все распалось. Такое там было мощное энергетическое поле, такие люди яркие. Я одним скачком из зародыша во взрослого человека превратилась за этот год. И очень жаль было, когда все кончилось, такая пустота… Так что Витя стал просто подарком! Не говоря уже о реферате. С моей работой если еще и реферат писать… Выходим, да? Удачно остановку проехали, и контры не зашли!
        - Кать, а тебе бы не только книжки надо читать, - вздохнула Варя, вдруг пожалев Катю, как только что - Лену. И тут же встретила такой взрослый взгляд, что оторопела.
        - Разумеется, Варенька. Только это уже пройденный этап. У меня уже был пробный брак, или гражданский, без разницы. В Белогорске это ни для кого не секрет. Так что я решила пока все-таки поучиться, поработать и книжки почитать.
        Варя поразилась, как быстро и с каким достоинством сумело столь юное существо отразить непрошеное вторжение - должно быть, это одно из качеств, которое Катя приобрела, превратившись из зародыша во взрослого человека. Вместе с умением не выглядеть несчастной, а, наоборот, уверенной в себе, не потерявшей интерес к жизни…
        Но еще больше Варю поразило, кто это в здравом уме мог расстаться с такой девушкой - динамичной, современной, по-настоящему красивой, по-настоящему умной? Если очевидно, что такую, раз уж повезло, надо хватать и никуда не отпускать?
        И поторопилась сменить тему:
        - Ну а что же эта твоя личность с харизмой? Собирается и дальше преподавать?
        Катя пожала плечами:
        - Мама его уговаривает, конечно. Но мне кажется, вряд ли уговорит. Бояринов и так себе в убыток работал, из чистого интереса. А совсем переходить на эти копейки - ради чего? В Москве преподаватели по нескольким вузам бегают, чтобы заработать на жизнь, а у нас один-единственный институт. В чудака профессора превращаться? Блуждающий взгляд, нечищеные ботинки, девушки-студентки вокруг, жаждущие одного - зачет получить… Что он, с ума сошел? А жаль!
        У Вари зазвонил мобильный, она кинулась шарить в сумочке, потом в кармане, наконец сообразила, что сжимает телефон в другой руке, - и Катя, улыбнувшись, помахала ей и пошла вперед.
        Крохотные жемчужницы
        Звонила Марина Медведева, дочка Павлика, с сообщением, что насобирала для Вари обещанных приворотных трав, недостающих для картины, а заодно и разных других, тоже красивых. Варя заставила себя ответить заинтересованно и изо всех сил радостно, но девочка тут же спросила:
        - Я не вовремя?
        - Да нет же, Марин, я ничем не занята, - уверила ее Варя. - Наоборот, все дела закончила и домой иду.
        - А может, вы тогда к нам заскочите, заберете? И еще, у меня жемчужницы как-то криво засохли - может, вы их еще раз сорвете, своей рукой? Сейчас как раз сухо с самого утра…
        Голосок звучал с надеждой, и Варя пообещала зайти. Надо же, кто-то для нее старается, помнит о ней…
        А абонент опять недоступен. Но ведь Виктор и говорил про вечер - наверное, предполагая, что весь день будет занят…
        Золотой флюгер-кораблик и цветные окошки встретили Варю как старые друзья. Она сразу узнала морской пейзаж в окне своей бывшей спальни - оно как раз смотрело в садик, где ждала ее Марина. Варя ахнула при виде аккуратных папок с заготовленными растениями - гораздо более аккуратных, чем у нее самой, к тому же педантично подписанных. Кажется, девочка вошла во вкус, и по-хорошему надо бы потратить время и показать ей несколько приемов, как превратить этот гербарий в картину. Но как его потратить, когда его нет! Надо бежать домой и успеть до вечера привести в порядок одежду, и еще на работу сообщить, чтобы не ждали, и главное - дозвониться, дозвониться!..
        - Кофе выпить не зайдете? - Марина все-таки попыталась заманить ее в свой гостеприимный дом, хоть и видела, что Варя спешит - подпрыгивает, как на пружинках. - Павлика как раз нет - можно посидеть спокойно. А мы вас все время вспоминаем! Спасибо вам за собаку! Она теперь с нами телевизор смотрит, а Рольд к ней ревнует… В другой раз? Жалко! Ну, тогда пойдемте к жемчужницам.
        Пробираясь за ней по уже знакомому цветочному лабиринту, Варя подумала, что опять она видит Марину в этом зачарованном саду, словно в картине с рамкой, - одну, без друзей, даже в праздник. Какой контраст с Катей, решительной, быстрой, взрослой - а ведь та старше всего на год. Однако Варя с самого начала воспринимала Катю как ровесницу, а Марину - как дитя, печальное, одинокое, обращенное в глубь себя и в прошлое, не давшее ей материнской любви… Того самого мира-колыбели, который она будет все время искать, который даже Павлик со своим чудесным домом не смог ей создать. Который сама Варя обрела буквально вчера… И с внезапной жалостью спросила:
        - Мариночка, а на праздник тебе совсем не с кем пойти? Там все эти дни так весело было…
        - А я была на празднике, - прозвучал ответ. - И с папой, и с Павликом, и с друзьями, и с моим молодым человеком.
        Легкая улыбка скользнула по Марининому лицу и была тут же спрятана - чтобы ее не обидеть, поняла потрясенная Варя. Кажется, она получает второй щелчок по носу. Навыдумывала тут!
        - У меня действительно много друзей, - сочла нужным объяснить Марина, - иногда даже своими делами заняться некогда. Мы впятером чуть ли не с детского садика дружим. Но сейчас подруга переехала, и остались одни мальчишки. И знаете, это так осложнило жизнь! Хотя она еще раньше осложнилась, классе в восьмом. Трудно точные слова подобрать, потому что мы в разговорах между собой вообще этого не касаемся, - но я как будто все время должна делать выбор. Вы не представляете, как это давит! У моих родителей и их друзей, которые тоже рано создали семьи, все было просто: влюбились - поженились. А я не хочу ничего выбирать! Я хочу, чтобы все оставалось по-прежнему.
        - Они хотят, чтобы ты в них увидела мужчин, а ты видишь только друзей, - посочувствовала Варя в большей степени мальчишкам. - А что же молодой человек? Ведь если он есть, то все в порядке?
        - Не совсем, - опять с тенью улыбки ответила Марина. Снова ощутила, что ее жизненный опыт, возможно, в подметки не годится опыту начинающих, который не просто, оказывается, есть, но еще и какой-то мудреный, запутанный. - С ним я опять-таки все время должна делать выбор. Это просто пытка какая-то! Сначала, когда он только появился, была безобразная ревность между ним и моей компанией…
        Еще бы, подумала Варя.
        - …Потом часть жизни была потрачена на то, чтобы не потерять ни его, ни их, чтобы они смирились друг с другом.
        - Но они не смирились, - предположила Варя. В самом деле, пусть не рухнувший гражданский брак, но тоже ситуация тупиковая. Она совсем забыла, как непросто живется в этом возрасте.
        - Вот видите, вы же сами все понимаете. - Марина остановилась рядом с крошечными белыми цветами, окаймлявшими клумбу, и Варя, взяв протянутые ножницы, стала машинально срезать их. - Я могла перейти в другую школу - в гимназию, где учится мой друг. Он так этого ждал, мы бы могли все время быть вместе. В гимназию в старшие классы многие переходят, у нее считается выше уровень. Но я не стала - ведь тогда бы получилось, что я совсем друзей детства бросаю, я бы с ними тогда почти совсем не виделась. Это было бы предательство, правда?
        Варя промолчала, не решившись ничего сказать.
        - А теперь получается, что я своего молодого человека предала, что те мне дороже. Он не говорит, но так и думает. И знаете, я уже стараюсь поменьше с ними со всеми видеться! Потому что постоянно чувствуешь себя как на вулкане - все время какие-то подземные толчки. От такой жизни больше досады, чем радости. Тут надо или кокетничать налево и направо, или все время оправдываться, тоже в обе стороны. А я терпеть не могу ни того ни другого! Наверное, я все-таки от мамы никакого ее дара любви не унаследовала… А если в конце концов потерять терпение и сделать выбор, то он - любой - будет ненастоящим, правда? По-моему, выбор - это вообще что-то надуманное или вынужденное. Ведь правильное решение - всегда единственное, когда нет ни сомнений, ни вариантов.
        Ну да, так и узнается главное. Всегда было и должно быть. Без малейших сомнений.
        Вот тебе и дитя. И какие тут могут быть советы? Но она, кажется, их и не ждет - просто поделилась. Ну вот: две юные красавицы подряд - и у обеих «пройденные этапы» и стойкое желание учиться, работать или затвориться дома. А она-то, Варя, надо же - до сих пор считает, что все впереди!
        И тут Варя заметила в заборе, увитом розовыми вьюнками-граммофончиками, самую настоящую козью морду.
        - Ой!
        Белая рогатая голова, жидкая бороденка, что-то жующие оттопыренные губы.
        - Это соседская Белочка, - засмеялась Марина. - Она к нам часто в гости приходит - вот так, в виде одной только головы. Вы не бойтесь, дальше она не пролезет. Ее можно даже за ухом почесать. - И двинулась к забору, чтобы продемонстрировать.
        Шагнув за ней, Варя увидела чуть подальше, за забором, в просторном соседнем дворе, копошащихся кур. Среди них вышагивал породистый петух с черно-зеленым хвостом, пышный, мохнатый, словно поросший шерстью, а не перьями. Еще подальше носились двое детишек с пушистыми светлыми головками и пытались растормошить рыжую собаку. Они бросали ей палку и сами же за ней бегали, потому что собака не шевелилась. Кот на солнечном крылечке тоже хотел только спать.
        Варя не сразу поняла, что же задержало ее внимание, заставляя взгляд убегать все дальше в чужие владения, и возвращаться, и снова убегать. Наконец сообразила: за забором не было той деревенской обстановки - сарая, грядок, бочки, какого-нибудь корыта посреди двора, к которым в точности бы подходили куры, коза и кошка с собакой. А вместо этого были подстриженные газоны, дорожки, посыпанные песком, цветники не хуже медведевских, и в довершение всего - деревянный дом, настоящий терем, словно вырастающий на глазах, весь в резьбе - сквозной, веселой, затейливой, с цветами и птицами.
        - Здорово, да? Мне тоже так нравится! - сказала Марина, бесстрашно поглаживая козу. - Коза у них - это не необходимость, а образ жизни. Хозяин на кладбище работает, а жизнь любит, по-моему, как никто другой.
        Варя замерла.
        - И считает, что его дети тоже должны любить все, что живет и дышит, а не только игрушки, обычные и виртуальные, - продолжила Марина, заметив, что гостья уже не подпрыгивает на невидимых пружинках. - У них и поросенок есть, представляете? Смешной, детишки сами его кормят. Мы тоже с Павликом ходили как-то раз…
        Дети наконец отстали от собаки и примчались к козе. Варя смотрела не мигая. Мальчик и девочка. Годика по три-четыре. Ежики. В волшебника верят. Оба с отцовскими глазами. Тянут Белку за веревку, смеются, за забор и не глядят. И не знают, что за ним стоит она, Варя, и собирается отнять у них их собственный мир-колыбель - и козу, и терем, и отца. Боже, а ведь это так и есть. Что же это такое?!
        - А дом - красота, правда? - спрашивала Марина. - Его по какому-то особенному проекту строили. А резьбу Бояринов - это хозяин, наш сосед, - заказывал у одного известного художника, который раньше жил неподалеку. Если как следует смотреть, то можно и Жар-птицу увидеть, и Серого Волка, только без Ивана-царевича, и сову, и лягушку. Мы с Павликом иногда из своего окна разглядываем на спор, кто еще что-нибудь найдет, там столько завитушек…
        На крыльцо вышла молодая женщина, чуть не наступила на кота, засмеялась, позвала детей. У Вари упало сердце - это не была стерва, истеричка, неряха - жена, от которой хочется убежать. Обыкновенная женщина с приветливым лицом, на первый взгляд - вполне довольная жизнью. Тоже не подозревающая, что извлечение козы из чужого забора - еще не самая большая ее проблема.
        Вот кто незримо присутствовал в их разговорах, вот кому Виктор пытался что-то объяснить, доказать - хотя, когда все развалилось, бывает все равно. Все развалилось? Уже два года? И все эти два года она продолжает жить под этой крышей с таким приветливым лицом? Такое возможно? Разве что если не подозреваешь, что все развалилось…
        Помертвевшая Варя и жизнерадостная Марина проследили за поимкой Белки до самого конца.
        - Вы же торопились, - виновато пробормотала Марина, заметив перемену в лице своей гостьи. - А я болтаю и не могу остановиться! Прямо как…
        Она не договорила, но Варя поняла и слабо улыбнулась. Еще раз поблагодарила за цветы.
        А уже на улице увидела, что мобильник разрядился, - и помчалась домой. Напрямую, через заброшенный веретенниковский дом с привидением, через заросли в малине.
        Репейник и чертополох
        Воткнув зарядное устройство в розетку и сделав очередной безрезультатный звонок, Варя с отчаянием уставилась на мобильник: его так ненадолго хватает, приходится каждый день заряжать! Конечно, давно пора купить новый! Ведь Виктор мог позвонить, пока она тратила время на козу, на Марину! Идиллическая картинка с детьми и их счастливой матерью уже не переворачивала Варе душу. Самым важным сейчас было услышать его голос, удостовериться, что и ей этой ночью ничего не приснилось и не померещилось.
        И ругать старый телефон не следовало - он был сейчас единственным, кто мог ей помочь. А ведь как хрупка, как зыбка эта связь. И все равно не сравнить с недавним временем, когда люди были привязаны к громоздким стационарным аппаратам, а еще до того - к письмам, к гонцам. И эти виды связи не менее хрупки и не более надежны! Еще когда Варя читала, а потом смотрела «Ромео и Джульетту», то не переставала удивляться, на какой тонкой сюжетной ниточке все болтается: послали кого-то с сообщением, а оно не дошло - в результате два трупа… Но ведь в жизни и правда все так часто зависит от пустяков, которые могут сыграть роковую роль. Вот бы им туда по хорошему мобильному телефону! Хотя и тут может быть сколько угодно накладок: аккумулятор разрядился, деньги кончились, абонент недоступен… Нет, нет, к чему эти мрачные мысли! Она глаз не сведет с мобильника и больше ничего не пропустит!
        Поставив звонок на максимальную громкость и не переставая прислушиваться, Варя бегала по дому: пристраивала под пресс жемчужницы, включала утюг, приводила в порядок голубой сарафан. Вот это Лена и называет - перебиваться на музейские копейки! Вечно умирающий мобильник, единственное приличное платье! За этот небесный крепдешин ползарплаты было отдано, и, кроме него, действительно не в чем выйти из дому, не считая джинсов…
        Но каждое прикосновение к теплым невесомым шелковым волнам было прикосновением к счастью - тому самому, которое переплывало из вчера в сегодня, как облако, подхватывало и кружило Варю, и она, напевая, танцевала с утюгом вокруг своего голубого сарафана.
        Мелодия звонка грянула чудовищно громко, утюг проехался по пальцу, но Варя, ничего не чувствуя - успеть, успеть! - кинулась к трубке. И, мельком глянув на экран, отдернула руку. Это был Олег Александрович, еще не удаленный из списка. Варя быстро нажала отбой, но почти сразу снова раздался звонок - опять Зотов. Разумеется, этого следовало ожидать - он не хочет так просто сдаваться. Что же теперь? Выключить звук? Очень кстати! Можно заблокировать зотовский номер - есть, кажется, такая функция, но сейчас ей некогда с этим разбираться… И Варя раз за разом нажимала на кнопку с красной трубкой - должен же он понять, что с ним не хотят разговаривать. Наконец наступило молчание - и тут же зазвонил городской телефон. Варя приблизилась к нему, но не снимала трубку, не веря, подозревая врага. Звонит, звонит, звонит - какая настырность!
        И вот - невыразимая долгожданная тишина. Заболел обожженный палец. Ой, утюг скорее выдернуть! Не хватало еще сжечь гладильную доску…
        А когда Варя, успокоившись, стала наряжаться - уже ведь вечер скоро наступит, надо быть готовой заранее! - послышался шум приближающейся машины. Варя выглянула в окно - и отпрянула, узнав зотовский автомобиль. Кажется, Олег Александрович решил методично перепробовать все способы услышать ее или увидеть. А калитка не заперта! Они даже на ночь ее не всегда запирают. Да и что в этом толку, если можно просунуть руку и открыть… Присев на корточки, чтобы ее нельзя было увидеть в окно, Варя давилась от нервного смеха и прислушивалась: вот настойчивый поклонник поднимается на крыльцо, вот начинает стучать, вот нашел кнопку звонка… А вдруг входная дверь открыта? Да нет, не станет он без спроса входить…
        Взревел мобильник, и Варя, как была, кинулась к нему на четвереньках.
        - Варь, ты как, пойдешь в «Три пескаря» или у тебя другие планы? - спрашивала Лена. - Ну, так пойдем посидим немного, я в кои-то веки собралась… Да чего ты шипишь? Я не слышу ничего, скажи нормально!
        Когда же Варя отползла в самую дальнюю комнату и, чуть повысив голос, описала свое положение, ее серьезная подруга начала хохотать и никак не могла остановиться.
        - Да я сама уже на грани истерики, - недовольно заговорила Варя. - Ты лучше скажи, что делать? Вот я перемещаюсь по-черепашьи к окну и вижу, что он сел в машину, но никуда не уезжает. Может, он решил до ночи меня сторожить! Ну, не хочу, не хочу я сейчас заниматься выяснением отношений! Я все, что могла, уже сказала! И не до «Трех пескарей» сейчас, сама понимаешь. Но выйти-то мне будет нужно! И как это сделать, чтобы он не заметил? А если Виктор подъедет, что начнется? Кажется, это уже не смешно.
        Они переговаривались, Варя время от времени выглядывала в окно, убеждалась, что машина никуда не делась, нервничала, что занимает телефон. Лена предлагала подъехать и увезти ее, не вдаваясь в объяснения с Зотовым, но и этот вариант не исключал ненужной нервотрепки.
        - Слушай, а ты ведь можешь огородами выбраться? - сообразила Лена. - Ну, на соседнюю улицу? А я там уже буду ждать. А потом из «Пескарей» будешь дозваниваться - какая тебе разница, откуда звонить.
        Пришлось признать, что это единственный выход. Сидеть в осаде, совсем одной, и ждать неизвестно чего? Ну уж нет! И Варя, накинув поверх своего заметного голубого сарафана серенький плащик и не переставая смеяться над собой и всем этим водевилем, полезла из окна бабушкиной комнаты, которого с улицы не было видно.
        У «Трех пескарей» уже стояли Робин, Павлик и Гошка - точнее, милицейская машина с голубой полосой и мигалкой, красный пижонский «опель» и нечто зеркально-элегантное.
        Варю с Леной встретили одобрительными возгласами и скорее усадили за стол - тот же самый, за которым она страдала вчера, даже место оказалось то же. И уже не приходилось удивляться, что почти тот же самый грибочек невинно выглядывает из сметаны, и так же обвивает салат петрушка, подобно змее на аптечной эмблеме, и так же поблескивают бокалы - в конце концов, ведь и меню прежнее, с теми же жюльенами и копчеными крылышками. Варя весело улыбнулась грибку и подцепила его вилкой. Осознание того, что она избавилась от Зотова, согревало вместе с хорошим вином. Мобильник был у нее под рукой, и она в любой момент готова выпорхнуть из ресторана.
        А одноклассники болтали непринужденно, без всякой натянутости: пришли только свои и жен-мужей с собой не взяли - в противном случае неизбежно началась церемония знакомств, разглядываний. Явилась лишь одна половинка, кажется, Робина - и сидит молчит, бедняжка. Почему-то она показалась Варе знакомой - а может, у нее просто такая же круглая, напоминающая футбольный мяч, голова, как у Фольца. Кто-то пригласил ее танцевать, и толстые ножки в черных туфельках, похожих на копытца, засеменили на середину зала… Павлик с Леной трещали без остановки о детских экзаменах и ЕГЭ. Гошка охотно откликнулся на вопрос о починке баяна:
        - Ну да, это же не скрипка Страдивари, этот инструмент от времени лучше не становится. Там постоянно что-то трется, стучит, изнашивается. Безусловно, надо чинить, и он еще поиграет. Вот я дам тебе телефон одного мастера…
        А Робин, насупив сросшиеся брови, перебил его:
        - Варь! Потанцуем?
        И Варя поднялась из-за стола под всевидящим прищуром Павлика и смешливым взглядом Лены - ничего, сами сейчас до танцулек доболтаются… Робин, видимо осознавая свои медвежьи ухватки, держит ее за талию осторожно, кончиками пальцев, как пойманную стрекозу. Только бы не завел разговор о старушке из соседского дома! Ведь сейчас развлекать примется, видно же по напряженному лицу, что ищет тему разговора. Не надо о старушке! Варя, пристально глядя на Робина, попыталась передать мысль на расстоянии, раздельно произнося про себя: не надо о старушке. И Робин, видимо, что-то понял: улыбнулся широко, тут же насупился и, продолжая улыбаться одними глазами, так ничего и не сказал и не заметил, когда смолкла музыка - все продолжал танцевать, а Варя смеялась и тянула его к столу. Он наконец очнулся и, провожая ее на место, вдруг указал:
        - Смотри, Варь. Все платье у тебя. Давай соберу.
        Варя взглянула на свой подол и ойкнула: бравая сиреневая голова чертополоха, маленькие серенькие колючки. Конечно, у бабы Нюры насобирала, когда лезла через ее участок! А все из-за Зотова, хоть так ее достал! А эта дрянь такая цепкая - сейчас вся ткань испортится, нитки полезут!
        Робин, присев на корточки, отцеплял один репей за другим, бережно складывая их в ладонь, словно собирался потом вручить ей или взять на память. А Варя вынуждена была стоять и ждать, привлекая все больше любопытных взглядов. Лена, Павлик и Гошка хохотали и острили явно на ее счет. Наверное, дошли до той кондиции, когда покажи палец… Надо выскользнуть из зала и проверить мобильник, подумала Варя, ничего не слыхать в этом шуме.
        Робин побежал куда-то выбрасывать колючки, а к Варе, четко стуча копытцами, подошла его жена:
        - Не хочешь подышать? - и, едва они вышли на крыльцо, без вступления заявила: - Оставь его в покое. Поняла? - Варя, думавшая о своем, поняла не сразу, и майорша жестко повторила:
        - Роберта в покое оставь.
        Слышать, как она называет Фольца его нормальным именем, было странно и отчего-то неприятно. Еще более странным было ее требование - она что, не понимает, что это посиделки одноклассников и эти танцы и разговоры никого ни к чему не обязывают? Не ходи тогда на эти сборища, если они тебя раздражают. Варя смотрела на жену Роберта с недоумением, ничего не произнося и ожидая, что нелепость обернется какой-нибудь шуткой.
        Но майорша не собиралась шутить и отрезала:
        - Нечего невинность изображать. Ты прекрасно знаешь, что делаешь. Он всю неделю, как ты приехала, ненормальный ходит! Я руку на пульсе держу, и я не дура. И сюда я специально пришла, чтобы тебе это сказать: оставь в покое чужого мужа! У него двое детей! Я тебе не дам морочить ему голову! Это, конечно, проблема - где в твоем возрасте свободного мужика найти, но мне на твои проблемы плевать. - И, не обращая внимания ни на кого вокруг, продолжала выкрикивать Варе в лицо: - Это ты ждала его с ночных дежурств? Ты тряслась, что его все наркоманы в лицо знают? Тебе его с огнестрельными ранениями привозили? Чтоб я больше не видела тебя рядом с ним! - заключила она и резко развернулась, а Варя вспомнила: парк, детская площадка, женщина в майке с безапелляционными надписями. Да, там она ее и видела.
        Окружающие поглядывали на них с любопытством, словно Варя снова была вся в репьях, а она, оглушенная, оскорбленная, сумела только сделать шаг в сторону, в зальчик интернет-кафе, подальше от этих взглядов. Все произошло настолько внезапно, что она ничего и не сказала майорше в ответ, и это мучило больше всего. Позволила отчитать себя, как девочку, позволила так унизить! Проглотила, промолчала! И теперь уже ничего не исправить!
        - Добрый вечер! Вы в прошлый раз так быстро ушли, что я вас и кофе не успел угостить! А вот сейчас так не получится - держите чашку, - раздался за плечом голос - такой доброжелательный, такой откровенно довольный и вечером, и появлением Вари, и собственной расторопностью.
        Игорек, уже не в шортах, а в стильном полотняном костюме, благодаря которому он казался солиднее, протягивал ей чашечку на блюдце. Варя ее приняла, стараясь, чтобы рука не дрожала, а посуда не дребезжала. Такой голос - как большое подогретое полотенце после ледяной проруби. Что он там говорит? Надо же ответить - заведение похвалить, наверное, компьютерами поинтересоваться…
        Но Игорек сам, с тем же удовольствием, с каким нахваливал когда-то свою новую квартиру и машину, принялся рассказывать о компьютерах и мониторах, о том, с чего все начиналось и что он хочет в перспективе. Прикинул на ходу: а не оформить ли зальчик Вариными картинами? Делает она что-нибудь в стиле хай-тек? Это пока так, мысли вслух, но вы все же подумайте… И коротких Вариных кивков ему вполне хватило. Она же, постепенно приходя в себя, сжала висевший на шнурке мобильник и стала пятиться к выходу. Поблагодарив за кофе, наконец придумала, что спросить: нашелся ли тогда его «лексус», - и тут же вспомнила, что еще при ней нашелся. Но Игорек охотно подхватил:
        - Представляете, это Сережка оказался, брат моей жены, чучело малолетнее! Сам сознался потом. Просто подшутить хотел надо мной, подлец. Шампанское, что ли, в голову ударило? Потому охранник и внимания не обратил - он же всех своих знает… Просто прикольнулся мальчишка, и сам перепугался до смерти, когда мы шум подняли. А мы-то навыдумывали, дураки: для отвода глаз машину угнали, чтобы в квартиру забраться… Спасибо, Варя, что заглянули, приходите еще!
        Варя медленно вышла, остановилась у входа в кафе. Майорша на копытцах там, и, похоже, делает теперь внушение Робину, подумала она. Лены за столом нет. Надо найти ее, сказать, что уходит. Варя забрала в гардеробе свой плащик, заглянула в женский туалет, окликнула - Лены не было и там.
        Зато из курительной комнаты раздавался громкий голос Павлика:
        - Сейчас она его здесь попилит-попилит и домой допиливать уведет!..
        Варя сжалась. Стало быть, устроенная майоршей сцена не осталась незамеченной, и общество теперь ее смакует. Прекрасный развлекательный вечер: немного ностальгии, вкусный ужин и занимательный оживляющий скандальчик! Те, кто не пришел, будут потом завидовать!
        - А может, зря мы их тогда разлучили навек? - донесся вдруг медлительный, бархатистый голос Гошки, который наверняка сейчас прижмуривался, развалясь на диване и выпуская клубы дыма. - Может, они были созданы друг для друга?
        - Чего-чего вы сделали? - переспросил третий голос, кажется, Борьки Лончинского. - Это когда?
        - Да классе, кажется, в восьмом, - подключился Павлик. - Да ты сам сейчас вспомнишь: экзамены на носу были, по математике вместо Рахили - практикант. А эти двое все друг на друга пялились - слепой бы заметил…
        Варя застыла перед зеркалом с помадой в руке.
        Рассказ набирал обороты, Павлик входил во вкус. Сквозь щелку было видно, что он стоит посреди курилки, как на сцене, спиной к двери и лицом к публике, покачиваясь по привычке с пятки на носок.
        Невозможно представить, что будет сказано дальше, но Варя отчетливо сознавала: надо уйти, прямо сейчас, и ничего не слушать. Потому что, как говорила Лена, это как раз то самое состояние, в котором категорически не стоит видеть своих знакомых. И не могла двинуться с места, как много лет назад - от дверей школьного кабинета, где Павлик точно так же устраивал представление.
        - Вспомнил, что ли? А записку Варькину, о которой тогда весь класс говорил? Так она ее не практиканту писала, а Фольцу! А чего там понимать? Я сразу просек, она же писала и на него глядела. А дальше - это было уже дело техники… И здорово же он приуныл, когда узнал, что Воробьева к учителю на свидания бегает! Прикинь, а если б она и Робин все-таки начали тогда встречаться?
        - Быть бы Воробьевой майоршей с выводком детей, - неторопливо, с неподражаемыми интонациями вставил Гошка - и раздался дружный смех.
        И в этом общем хохоте Варя, как разные инструменты в оркестре, слышала их каждого в отдельности: галантного Борьку, который только что, провожая к столику, продемонстрировал прекрасные манеры, отодвинув ее стул; вальяжного Гошку, который не поленился полезть в записную книжечку за телефоном музыкального мастера; Павлика, который точно так же заливисто хохотал, когда они вместе смотрели Рекса и ели булочки с колбасой. Это был тот же самый Павлик - обожающий сына и дочку, мгновенно замечающий человека, находящегося в затруднительном положении, и спешащий ему на помощь, Павлик, так трогательно спрашивавший о Лене. И вопроса не возникало, как же все это в нем умещается, потому что видно было - умещается прекрасно. И тем более было понятно, что и сейчас, и полжизни назад все говорилось и делалось не со зла - а так просто, для смеха.
        Одноклассники веселились.
        Момент, чтобы уйти, оказался пропущен. Теперь было уже все равно.
        - Ну, все прямо как раньше - над кем еще поржать, если не над Варькой? - риторически восклицал Борька с оттенком упрека расшалившимся взрослым школярам - упрека, которого не было.
        - А то? - подхватывал Павлик. - Она же младше всех была. Помните, расскажешь анекдот, все смеются, и она тоже - хотя видно, что совсем не догоняет…
        - Ну да! - Это уже Гошка. - Глазищи наивные, как у олененка Бемби, и хлопает ими, хлопает…
        Они вытащили из памяти несколько тех самых анекдотов.
        Варя посмотрела на свою руку, сжимающую помаду, - рука мелко тряслась, словно собираясь истыкать зеркальную поверхность мелкими красными точками.
        Одноклассники продолжали веселиться.
        - Эх, а я же совсем недавно видел совсем другие глаза, какой там Бемби! - Павлика, должно быть, осенило, и он требовал тишины.
        Варя похолодела. А из курилки лилось захватывающее повествование о том, как великодушный Павлик спас беспомощную Варьку, как щедро накормил и обогрел, и спать уложил, и вдруг вспомнил, что забыл о чем-то спросить, и заглянул к ней в комнату - рассказчик замер на самой эффектной ноте, - а ему навстречу такой жар очей! Едва, братцы, не накинулась! Спасайся кто может! Надо поскорей ее замуж выдавать третий раз, хоть за первого встречного!
        Она выбежала на улицу под очередной взрыв хохота.
        Березовый листик
        Длинная аллея парка, дерево любви, обрыв… Варя не отдавала отчета, куда бежит. Это волевые люди вроде Кати могут, переживая внутреннюю трагедию, казаться внешне спокойными, уверенными и даже счастливыми, а она - не может! Она может только бежать, по-детски, по-дурацки, туда, где никто ее не найдет и где нет ни души. И хорошо, что нет. Варя перевела дух и понеслась дальше, ощущая, что скорость действительно изменяет сознание - не приводит его в равновесие, но хотя бы унимает мечущиеся мысли.
        Наконец стало понятно, что она выбрала самый долгий путь, чтобы добраться домой, - вокруг всего города, ноги ее уже подгибаются и сами переходят на шаг. А дорога уходила в гору. Все выше, все круче. Где-то здесь должен быть родник, а рядом с ним - скамеечка. Варя уже еле плелась. Если скамейку сломали, она сядет просто на землю, решила она.
        Но прочная широкая скамейка оказалась на месте, и родник журчал из-под белого камня, и можно опустить горящее лицо в полные пригоршни ледяной воды. Весь день здесь толпился народ с пластиковыми бутылками, а сейчас было совершенно безлюдно. Варя опустилась на скамейку и плотнее завернулась в плащик: от озера поднимался туман. Ночь и туман - как будто это уже было…
        Такая же пустота заполонила и ее душу при мысли о веселящихся одноклассниках, хотя мысль о них должна была обжигать. Но Варя с удивлением ощущала, что почему-то их не ненавидит. Они все - такие же, какими были всегда, и Павлик все такой же. Это его взрослая дочь затрачивает труд души, разбираясь в тонкостях предательства, - а ему бы и в голову не пришло, что это может иметь отношение к нему, такому замечательному. Просто он так ходит, когда его ход. По игровой доске. Можно разобидеться и расшвырять фигурки. А можно пожать плечами: дракон летает, заяц прыгает.
        Однако негодование бурлило в Варе, только куда оно направлено? Все перемешалось в ее душе… Но в тишине и неподвижности постепенно проявилось, кто виноват - она сама, конечно, и никто, кроме нее. Она все это заслужила - и сегодняшние оскорбительные нападки, и насмешки, которые шлейфом тянутся из детства.
        Майорша была в своем праве, защищая себя и своих детей, младший из которых еще сидит в коляске. Она просто назвала вещи своими именами, обнажила неприглядную сторону того волшебного флера, которым Варя привыкла окутывать все, к чему прикасалась, - и это была настоящая, земная сторона жизни. Не тронь чужого - какая разница, от чьей жены она это услышала.
        И мальчишки веселились, как всегда. А тот, кто не видит, что на самом деле происходит и как к нему на самом деле относятся, потому что смотрит на жизнь наивными глазами, когда-нибудь все-таки увидит все как есть. Пора увидеть и перестать воображать, что тебя все любят, что тебе все рады, - и понять, что такую дуру невозможно любить, дурами обычно только пользуются или, в самом безобидном случае, смеются над ними…
        Наверное, это Виктор и имел в виду, говоря, что утром многое может показаться иным. Вот он и проснулся со свежей головой, и посмотрел на нее другими глазами, и понял, что погорячился, что такое собрание нелепостей, как она, - никакой не приз и не подарок. Просто маленький ночной эпизод - а он, как сон, легко стирается в памяти.
        И даже если Виктору ничего не показалось, и волшебная ночь была, и он разрывается сейчас между ней и своим сказочным теремом - это ничуть не лучше. Легко ли, вся предыдущая жизнь - против нескольких дней! И ведь, уже прощаясь и ссылаясь на какое-то зыбкое завтра, он давал понять, что сегодня, по сути, ему нечего ей предложить. Поэтому он весь день и не отвечает. И разговоры ни к чему в таких случаях, это даже Зотов понял наконец и отстал и больше не звонит. Ну, Зотов умный человек - а она, дуреха, неудавшийся вундеркинд, не понимает, не оставляет Виктора в покое…
        Мобильник резко зазвонил, Варя подскочила и чуть его не выронила. И не сразу поняла, кто это, откуда.
        - Варя, не поздно? Ты что-то пропала, о планах о своих ничего не сообщаешь - кто же так делает? Ну, теперь уже не важно - я попрошу тебя выйти со следующей недели, в другой раз догуляешь. Все в отпусках, а Лапшина заболела, у Василенко что-то с детьми - в общем, мы тебя ждем…
        - Да, да, - кивала Варя начальнице, возвращаясь в ту часть реальности, где существовали работа и обязанности и где дела не было до ее переживаний и внутреннего мира. Внешний мир, как обычно, жесток до цинизма - у тебя ни семьи, ни детей, значит, будем затыкать тобой дыры, все равно тебе больше делать нечего.
        Но сейчас, как ни странно, этот звонок принес облегчение: голос внешнего мира встряхнул Варю, она почувствовала, что уже не расползается, как оттаявшая снежная баба, и скоро будет в состоянии прикинуть, на какой электричке завтра выехать. Отправила эсэмэску Лене: «Все в порядке, срочно вызвали на работу, завтра уезжаю». Ведь Лена наверняка сейчас ее ищет - если не бросилась на поиски раньше, после сцены с майоршей. В интернет-кафе заглянуть не догадалась и, скорее всего, решила, что рыдающая Варька побежала домой. А сейчас не знает, что и думать. Но разговаривать не хотелось ни с кем, даже с ней - достаточно эсэмэски, чтобы больше не беспокоилась. Папе, который ушел на сутки на дежурство и должен смениться только завтра утром, Варя тоже написала сообщение. Потом можно поговорить, с городского телефона - а сейчас она поднимется и пойдет домой.
        И продолжала сидеть, глядя на мобильник, как на живое существо, словно ожидая от него подсказки, как быть. Он почти весь день провел у нее в руках и стал почти что теплокровным. Виктору тоже можно послать эсэмэску. Только теперь она не знает, что писать. Хотя за последние дни узнала очень много.
        Она точно знает, что встретила человека, чувство к которому оказалось таким же настоящим, как ее цветочные картины или картины-фантазии, которыми она жила до сих пор и которые были единственно подлинными в этой жизни. И оно не имеет ничего общего ни с ликованием от долгожданной взрослости, как в первом браке, ни с самоутверждением, как во втором, ни с повышением социального статуса, ни с устройством личной жизни, ни с компромиссом - чтобы все как у людей, - ни с чем, что раньше без сомнений называлось любовью.
        А еще она знает, что приносит всем только несчастья и неприятности - хоть это сформулировал фигляр Андреев, это действительно так. Мужей побросала - одного уже на свете нет, другой измельчал и опустился. Зотов ее сейчас проклинает. Бедолага Робин не знает, как жену успокоить. Что еще? Осталось только разрушить идиллию в тереме, ежиков осиротить?
        Но еще она знает, что можно понять, что для тебя главное, чтобы отойти от него и не прикасаться - если считаешь, что так будет лучше. Главным оно от этого быть не перестанет. Не отнимет же никто. Возвращайся в обжитой мир иллюзий, перебирай свои сокровища - встречи, минуты, слова, - засушивай, раскладывай. Создавай феерические картины. По крайней мере, несчастных будет не так много, ровно ты одна.
        Варя еще раз внимательно, вопросительно посмотрела на свой мобильник - и отключила его.
        Теперь все-таки надо подняться.
        Угрюмый, непроглядный ночной мир не давал ответов, он был сам по себе, и тот, кто случайно пробирался по нему, тоже должен полагаться только на себя.
        Вдруг что-то невесомое опустилось на рукав. Варя машинально коснулась пальцами - листик. Тоненький, как блесточка, березовый, с кружевными зубчиками. Хотела стряхнуть, помедлила.
        Не сразу поняла, почему помедлила, почему продолжает его теребить. Наконец закрутила головой во все стороны - и словно еще раз очнулась, как после звонка начальницы.
        Вокруг родника - ни одного дерева. Только чуть выше - сосна с раздвоенной макушкой. И вверх по склону, и дальше, во всю даль и ширь - сосновый бор, один из краешков лесного океана. Хоть и темно, но Варя отлично знает это место, отсюда до их улицы недалеко. Здесь никогда не росло ни одной березы. Только сосны.
        Но взялся же он откуда-то! Вот же он, на ладони.
        Конечно, это знак того, что все хорошо, что все правильно!
        И Варя легко поднялась со скамейки.
        Летний букет
        Белогорск, заспанный, серенький, съежился за вагонным окном, а потом неохотно пополз назад. Не было никакой необходимости выезжать на шестичасовой электричке. Хоть бы и к полудню выехать - какая разница, если на работу только завтра. Но что еще можно придумать, если все равно не спишь.
        - А я специально пораньше встала - потом набьется полный состав, и не сядешь.
        Маленькая, сухонькая, похожая на птичку старушка, сидящая напротив, выжидающе смотрела на Варю глазками-бусинками. Варя вежливо кивнула и попробовала сделать вид, что дремлет. До чего же любят поговорить некоторые пассажиры. Если никто из знакомых не едет за компанию, привяжутся к незнакомым - и все равно поговорят.
        - Вот и я говорю - раньше электрички и ходили гораздо точнее, и до Москвы доезжали не за два часа, а за час сорок - а это разница! - Стоило Вариным ресницам дрогнуть, как старушка тут же разразилась ответной тирадой, словно Варя ей что-то сказала.
        Пришлось открыть глаза, а потом выслушивать, что попутчица едет в гости в Москву, что недавно она похоронила своего старичка, что дети, слава богу, устроены, что погода вроде бы налаживается, а в городе что творится…
        - …убили и ограбили - ну, вы, конечно, слышали, об этом весь Белогорск говорил. А мы у нее клюкву постоянно покупали и еще чернику, а то на рынке, знаете, скажут, что владимирская, а на самом деле из-под Чернобыля привезли. Местная надежнее… Ну так вот, сначала-то думали, что банда орудует и что из дома ценную икону украли, а оказалось - ничего подобного!
        Варя подавила невольный стон.
        - Никакая не банда, а собственный племянник ее уговаривал эту икону продать через его посредничество, за хорошие будто бы деньги, - торопилась попутчица. - А она все сомневалась. И потом, икона семейная, из поколения в поколение переходила, так она все-таки посовестилась продавать. Решила подарить другому родственнику. И подарила уже - это все тот племянник потом рассказал, - и тут же пожалела: у них валяться будет, никакие они не верующие, а если бы она продала, то ей деньги на старость. Между нами говоря, особа была прижимистая, мы с ней никогда и не торговались - бесполезно… И главное, не сказала никому, а просто унесла назад потихоньку. Те потом обыскались, не знали, что и думать. А она опять с тем племянником завела разговор о продаже, только они взяли и повздорили - да, впрочем, они всегда ругались, - тут-то беда и случилась. Потом обнаружилось, что в комнате всю мебель покрушили, и подумали, что это за старушкой гонялись, а она пыталась спастись. А на самом деле это она гонялась за племянником! Хотела выгнать его - в цене не сошлись, она решила, будто он ее обмануть хочет. Она гонит - он не
уходит, распалились оба, тут ее удар и хватил. Инсульт. Переволновалась. Племянник испугался - и бежать, а икона рядом с ней так и осталась валяться, уж ему не до иконы было, ноги бы унести. Нелепая смерть, правда? Интересно, будут теперь родственники друг у друга эту реликвию оспаривать и кому достанется…
        Варя механически кивала. «Достойный» конец. Отказаться от любви - и умереть от жадности! Наверное, это сильнее войны, так что никакой намоленный образ не поможет, никакой чудотворец…
        А старушка толковала теперь о будущем урожае. Еще и о смородине и яблоках выслушивать?!
        Как же получилось, что книжка осталась на тумбочке? Лена дала почитать новый роман Анны Берсеневой, как бы он сейчас пригодился! Лучше сесть в электричку без билета, чем без книги! Уткнешься в нее - и никто не пристает… Варя с надеждой заглянула в сумочку, потом в пакет - может, все-таки не забыла?
        Нет, только папка с файлами, в которых - каждый день ее недолгих выходных. Все события, все встречи.
        Сухой полуистлевший лист из парка.
        Ряска из самостийного прудика.
        Лепестки мальвы из сада с привидениями.
        Приворотные травы от Медведевых.
        Тополиный пух с Уважаемого Дерева.
        Кривая ромашка с набережной.
        Кружевная сиреневая «капуста», которую все-таки удалось потом раздобыть.
        А папоротника нет, он завял…
        Цветы со столика летнего кафе - белый, синий, красный.
        Колоски и метелки.
        А в кармане плаща, кажется, лежит тот самый березовый листик.
        - …А вы в Белогорске живете или в Москве? К родителям в гости, наверное, ездили? - По-птичьи склонив головку набок, старушка продолжала изучать Варю своими живыми, совсем не сонными бусинками и в два приема выяснила, что та действительно приезжала на выходные, что у нее остался один папа, а потом - как папу зовут.
        И тут оказалось, что старушка всю жизнь проработала с мамой и папой в Белогорском НИИ, да еще в одном отделе. Стало понятно, что теперь точно будет о чем поговорить - теперь-то оно и начнется. По-настоящему, до самой Москвы. И из уважения к родителям придется терпеть и кивать.
        И в самом деле потекли воспоминания. Варя сглотнула зевоту. Раз в жизни ей потребовались одиночество, и тишина, и покой, чтобы укрепиться в сознании того, что она все делает правильно и все идет как надо, чтобы сердце перестало щемить и поминутно вздрагивать. Нет, не судьба - не на то сиденье села… Сзади пищало чье-то радио: «В лужах разлетаются птицы с облаками…» Как жаль, что она до сих пор не купила плеера, можно было бы заткнуть им уши! За окном по все еще не проснувшемуся небу плыло облако, похожее на домик, с окошком таким печальным, словно оттуда кто-то на Варю глядел, провожал, догонял ее электричку…
        - Как жаль, как жаль! Ваша мамочка ведь совсем была молодая, я гораздо раньше ее вышла на пенсию. А похороны - это такое испытание, и для души, и для кошелька. Вот когда мой бедный Иван Сергеич… - Дальше пошли излияния, на которые не знаешь, что отвечать, - сантименты вперемешку с прейскурантом. - Если бы не Витя, я не знаю, как бы пережила! Так помог, так помог…
        Варя насторожилась. Заметив это, старенькая птичка зачастила еще вдохновеннее:
        - Он вообще замечательный человек! О нем болтают всякое, но это ведь люди не разобравшись, а я всегда и всем говорю: замечательный человек, уж я-то знаю. А какой на кладбище порядок навел! Такого и в советские времена не было, хоть я и о его родителях ничего не хочу сказать… А забор какой сделал! А часовня появилась - может быть, видели! Верующим есть куда заглянуть, свечку поставить. Если человек только о своем кармане заботится, станет он так душу вкладывать, а? Тем более что сам-то он ведь совершенно не для кладбища!
        - Это как? - Варя услышала свой сдавленный голос как будто со стороны.
        - Это я неловко выразилась, - засмеялась ее собеседница сухоньким, шелестящим смехом. - Я хотела сказать, что Виктор Васильевич несколько не вписывается в круг своей семьи, не этим делом ему следовало бы заниматься. Хотя все, что я перечислила, - его несомненные личные достижения. Он ведь только потому, что родители упросили… А это разве не показатель - стремление делать то, что приходится, не просто добросовестно, а как можно лучше! А какой он депутат авторитетный, как много людям помогает, если бы вы знали! А кругозор какой, не то что у этих теперешних: если сидит на заправке - то только о бензине и думает, если магазин открыл - то дальше прилавка не видит ничего… Мне кажется, что для него все то, что для других является предметом вожделения и конечной точкой, - для него это только как бы ключики, чтобы открыть очередную дверь и выйти на новый уровень понимания… Знаете, мне Виктор Васильевич всегда казался эдаким универсальным человеком эпохи Возрождения, которому всего мало, а дано много, и он так стремится все охватить, все успеть…
        Варя слушала не дыша, вытянувшись, подавшись вперед, не касаясь спинки сиденья.
        - Я сама, видите ли, всегда сожалела о тех временах, когда возможно было прочитывать все книги, которые выходят, - старушка мелко, снисходительно засмеялась, - и всю текущую периодику. Когда была отчетлива роль личности в движении науки и возможны индивидуальные открытия. Не то что мы сидели в своих отделах - коллективный разум, кто кофе пьет, кто рыбок кормит. Вот все и размылось и обезличилось… А когда я с Виктором Васильевичем познакомилась, как будто надежда всколыхнулась: есть еще люди, стремящиеся и понять этот мир, и устроить его разумно. Не боящиеся брать на себя ответственность. А то обычно или уж одно, или другое… И так его, понимаете, жаль, так жаль!
        - Почему же жаль? - прошептала Варя.
        - Да как раз потому, что добросовестный да совестливый! Я же говорю! Одним недостаток этих качеств мешает, а другим - наличие. Ведь чтобы свой потенциал реализовать, изрядный эгоизм нужен, иначе с места не сдвинешься! И я бы защитила кандидатскую, если бы не двое детей и не Иван Сергеич с его кандидатской! А Виктору Васильевичу то родителям приходится навстречу идти, то брату, то сестру устраивать - когда тут для себя жить, если он для всех как золотая рыбка. А плохая жена если попалась - так тут вся жизнь может под откос пойти и все двери разом захлопнутся, какие уж там ключики, предназначения. Вот и получается печальное зрелище, когда человек больше собственной судьбы…
        - А при чем тут плохая жена? Откуда вы знаете? - выскочило у Вари - и она тут же испуганно смолкла: сейчас старушка обидится, замолчит… Но та, склонив головку на другую сторону, со смешным высокомерием проговорила:
        - Это я-то откуда знаю? - И тут же с достоинством произнесла: - Люди в наши времена вынуждены использовать любые возможности, чтобы выжить, насколько вы знаете. И молодые в том числе, не говоря уже о тех, кто в нашем возрасте. По крайней мере, мы с Иван Сергеичем на рынке никогда не торговали - китайскими там всякими трусами. А помощница по хозяйству - это очень востребованная специальность. Сейчас кого только нет, а вот хороших, надежных помощниц найти не так просто - люди ведь в дом тебя впускают, доверяют свое имущество, подробности собственной жизни… - И тут же заторопилась: - Я никогда никого не посвящаю в подробности жизни своих нанимателей! Сплетни, видите ли, - это не по моей части! Мне это ни к чему, мне дороже моя репутация и доверие таких людей, как Виктор Васильевич… Хотите пирожок? Домашний, вкусный, не стесняйтесь! Два часа в дороге - пора перекусить…
        Варя взяла пирожок. Сладкий, с клубникой. Но с какой начинкой - она понимала отдельно, носом, а то, что вкусный, - тоже отдельно, головой. Это, наверное, и есть умственное восприятие жизни. Которого ей всегда не хватало, и о чем сокрушалась мама. Значит, так вот они все и живут. Есть пирожок совершенно не хотелось.
        - …Так ни один же нормальный человек не выдержит глядеть на такое! Ну, не печешь пирогов, не любишь с малышами возиться, даже со своими собственными, - так мужа, по крайней мере, люби. Который для тебя и домработницу нанял, и няню… - Старушка зорко всмотрелась в Варю, но, поняв, что та больше не выражает сомнений в ее компетентности, и не осуждает за болтливость, и готова слушать дальше, воодушевилась: - Так нет, всегда все не так, всегда всего мало. Я просто замучилась притворяться глухой! Прямо телевизора никакого не надо с мыльными операми!
        Варя не сомневалась в достоверности повествования. Понимала она и то, что старушка не сплетничает, чтобы распустить свои сплетни по всем направлениям, не злобствует - просто Варя для нее идеальное Большое Ухо, которое живет где-то далеко, сейчас поедет дальше и обо всем забудет, - но понимала, совершенно об этом не думая.
        - Чего же мало? - опять почти шепотом спросила она.
        - Ну да, вы скажете - они обеспеченные люди. Но это же, милая, растяжимое понятие! - поучительно проговорила старушка. - Вот я считаю себя обеспеченным человеком, потому что вовремя за квартиру плачу, и покупаю лекарства, и зубы вставить смогла, и тряпки времен своей молодости не донашиваю. - Она довольно оглядела свое очень приличное платье с плотным цветочным узором, совсем не допотопного фасона, и разгладила складочки. - А вы, наверное, считаете себя обеспеченной, потому что разок съездили в отпуск в Чехию или там в Турцию.
        Варя покраснела.
        - А вот у некоторых планка намного выше и аппетиты всё растут… Как чего, все денег не хватает, и на помощников по хозяйству казалось, что слишком много уходит, - мы, представляете, столько не стоим, и лучше бы он сам ей помогал - смех просто, как будто она сама когда-то что-то делала. И на машину бы столько не тратил - просто помешательство на почве экономии, причем на собственных нарядах ей экономить грех. И в депутаты зря пошел - если не можешь из этого деньги извлекать, как другие, лучше бы в это время еще где-нибудь зарабатывал. В общем, золотая рыбка должна только непрерывно исполнять желания. - Интеллигентная помощница по хозяйству не скрывала язвительности, которую сдержанность изложения только подчеркивала. - А на эти гонки сумасшедшие, жуткие как она его отправляла, я забыть не могу! Я все могу понять, и то, что деньги в дом нужны - я и сама Иван Сергеича в садовники определила, - но это… На такой риск! Нет чтоб, наоборот, запретить это мальчишество! Ведь он отец твоих детей! А она - давай-давай! Там же, знаете, огромные ставки…
        - Значит, он ее очень любит, - еле выговорила Варя пересохшими губами.
        Но старушка лишь махнула костистой лапкой:
        - Какая там, деточка, любовь. Это как в наваждение человек попадает. И не выбраться - дети же ни в чем не виноваты. Вот мальчишек он любит по-настоящему…
        - А разве не мальчик и девочка? - быстро спросила Варя - и залилась краской, но ее собеседница не обратила внимания:
        - Да нет, это у его сестры, Лёлечки, мальчик и девочка, а у Витюши - мальчишки… Ну так и доскандалились! Он говорит: найди кто больше будет приносить - а она взяла и нашла, представляете! Диву даюсь, что на таких принцесс да столько охотников! Ну да ладно бы расстались, как это бывает - не сложилось, что поделаешь, - и себе, и ему бы руки развязала. Так любовнику, видимо, ее в замужнем статусе выгоднее держать, или ей, как это… запасной аэродром иметь неплохо. Так и идет жизнь - ни то ни се, третий год уже… Я, видите ли, на два дома теперь к ним хожу - к нему и к теще, - поторопилась она предупредить возможное недоверие и показать, что все ее слова - не выдумка, а чистая правда из первоисточников. - Сама попрыгунья в Москве, а дети-то у ее матери, в Белогорске. А тещеньку помощница по хозяйству еще как устраивает, тем более что Виктор Васильевич оплачивает… Только еще жальче теперь глядеть, как она к малышам его не пускает - ну, разве что в те дни, когда деньги приносит. А то вечно что-нибудь выдумает… А он прекрасно понимает, что входной билет нужен, - я боюсь, как бы опять не начал с этими
гонками. Вместо молодой ведьмы - такая же старая… А я-то ведь его не бросила! Я ведь и к нему, на Зеленую улицу… Может, видели, такой заметный дом? У него сестра сейчас живет - ну да, я говорила, у нее мальчик и девочка, и так не повезло, так не повезло с мужем! Такой попался хулиган и проходимец! Линия, что ли, такая у Бояриновых - не ладится у них с семейной жизнью… Хотя родители их дружно живут, люди почтенные… Вот видите, сколько жизнь на него навесила - еще и сестру корми и племянников. Это то, о чем мы с вами только что говорили, - эгоистичные люди себя устраивают, а такие, как Витя, - всех вокруг, кроме себя…
        Облако в виде домика все плыло за поездом - Варя, взглянув на него, даже не поверила: облака ведь не живут так долго, а почти сразу размываются, разносятся ветром. А у этого скособочило и крышу, и трубу снесло, а оно все-таки держится, и голубое окошко глядит и глядит…
        - Я почему так волнуюсь - я же к нему как к родному. Мне кажется, я одна его и жалею, и понимаю. А родные, для которых это, казалось бы, святая обязанность, - просто железные люди! Вот вчера вся семья собралась… Да что же вы пирожок-то не кушаете? Не стесняйтесь, у меня еще есть… Приехал же старший брат из-за границы, европеец, и был в обиде, что Витя на весь день в Москву уехал и вернулся только к ночи. А он к своей вертихвостке помчался, вольную требовать. Давно пора! А потом к брату: дела ему передавать. Видать, до предела дошел, захотел свободы и там, и там. А братец: да я еще не решил, вернусь - не вернусь, насовсем - не насовсем, да я еще подумаю. Представляете, так человека держать в подвешенном состоянии! А семья, что бы вы думали? Родители?
        Варя не знала, что думать.
        - А они, удивительное дело, и не собираются его поддерживать! Ни отец, ни мать, ни сестра. Молчат, выжидают. Заняли потребительскую, эгоистичную позицию. Им же удобнее, чтобы все оставалось как есть. Жаль терять золотую рыбку. Сестре с ним комфортно, а родители спокойны, что дела в надежных руках. А то, что человек все подставляет и подставляет плечо, уже воспринимается как должное, и этого начинают чуть ли не требовать. Причем под предлогом, что это лучше как раз для него. Все вывернули наизнанку! Собственная семья, самые близкие люди! Потрясающе! Никому и в голову не приходит, что он мог бы как-то иначе распорядиться своей жизнью, в том числе личной… Полночи сидели, так ни к чему и не пришли. А он так нервничал, так хотел наконец определенности, и еще за мобильный телефон хватался без конца - все ждал звонка, у него же куча дел, и депутатских, и всяких…
        Радио сзади пело тихонько: «Глаза словно неба осеннего свод, но нет в этом небе огня…» Варя вздрогнула. Боже мой, да ведь кого в первую очередь нельзя было делать несчастным - так это его! А она, как и все остальные, думала только о себе, тонула в собственной истерике, громоздила в воображении небылицы и фальшивые картинки… Конечно, во время московских разборок он был недоступен, а она названивала именно тогда! А как раз в то время, когда он просил звонить, взяла и отключила телефон. И укатила ни свет ни заря. И еще вообразила, что поступает правильно и благородно! Чуть ли не собой жертвует!
        Попутчица, поблескивая глазками-бусинками, с удовольствием описывала семейный совет, слышанный, вероятно, из кухни, и продолжала анализировать, а Варя словно видела это своими глазами - и видела только Виктора, его одного. Она опять утратила умственное восприятие жизни и ощущала его всей собой, целиком - глазами, сердцем, нервами, кончиками пальцев, перехваченным дыханием, шестым чувством - как той сумасшедшей ночью с гонками. Вот он сидит, положив подбородок на сцепленные руки, и смотрит на них, на всех по очереди - сильный человек, не понимающий, как это - бороться с собственной семьей, умеющий до сантиметра рассчитать движение, помноженное на бешеную скорость, - и не знающий, как управиться с собственной жизнью.
        Ну, пусть она оказалась не умной, а просто талантливой, к затаенному огорчению мамы, потому что интеллект - это несомненно лучше, - и самый убедительный показатель череды наделанных ею глупостей - это то, что она сидит сейчас и едет в этой электричке. И судьба, замучившись посылать ей подсказки в виде намеков и березовых листиков, вынуждена уже старуху усадить напротив, чтобы до Вари наконец дошло… Но он настоящий умница - и точно так же не в состоянии прекратить оправдывать чужие ожидания и начать жить своей истинной жизнью в полную силу! И когда, наконец, он на это решился, то сразу сдачи получил: все выразили укоризну, и осудили эгоизм, и воззвали к семейной солидарности.
        И сидят, окружив его, со своими готовыми ответами! И их больше!
        И ее в тот момент не было рядом, наоборот, он должен был все больше убеждаться, что и не будет!
        Варя сидела, сцепив пальцы и уронив на них голову, с застывшим взглядом - и старушка была довольна эффектом от своего рассказа.
        - …Они, разумеется, сами во всем разберутся, я только потому так близко к сердцу принимаю, что он в самом деле стал мне как родной…
        Ну да, родной, точнее не скажешь. Вспомнилась зотовская психологическая классификация, и промелькнуло: магнит - это Андреев когда-то, в былые времена, нужный - Зотов в совсем еще недавние, ровня - какой-нибудь Павлик. И только он, один, - и магнит, и ровня, и нужный - и по-настоящему родной!
        Запиликал телефон.
        - Варька! - кричала Лена. - Не спишь? Что, в самом деле уехала? Бог ты мой, даже проститься не успели! А я тебя бегала искала вчера по всему городу! Где же ты была? До твоего дома доехала - там тебя нет, нигде нет - кошмар какой-то!
        - Лен… - только и смогла выдохнуть Варя жалобно и виновато.
        - Ты забыла сказать «ой», - подсказала Лена и продолжила: - Я назад в «Пескари», всех переполошила, и мы с Павликом еще раз весь город объехали! Он тоже перепугался! Все ерунду какую-то повторял, про какую-то собаку и что не успел тебя поблагодарить… А Робина ребята вообще отлупить хотели, чтобы лучше жену воспитывал, только некогда было… Так он сам весь извелся и все просил меня какие-то извинения тебе передать, когда ты найдешься, нужны они тебе очень! Я говорю - сам звони и извиняйся, а он - что ты, я не смогу…
        Бедная Ленка! Посидела в кафе! Выбралась раз в жизни отдохнуть!
        - …еще Зотов мне звонил, - докладывала Лена. - Еще один ищущий. Вот ведь возьмешь на себя роль посредника - изворачивайся потом! Ну, я ему чистую правду выложила - что тебя срочно на работу вызвали - он вроде успокоился, даже обрадовался. Тому, что ты от него, значит, не прячешься, а все в рамках… Варька, мы же совсем ничего не успели! Так жалко! Что они на этой работе, дня без тебя не могут прожить? Бросай их к черту, надоели они мне!
        - Вот возьму и брошу, - улыбалась Варя. - И сразу к тебе - готовь мне место в своем кабинете.
        - Правда, что ли? А то ведь я приготовлю! Хочешь - место, хочешь - другого жениха! Я тебе и хвоинки надергала - ну, те, двухцветные, зеленые с белым, помнишь, тебе понравились?..
        Когда Варя попрощалась с Леной, старушка с птичьей головкой уже раскрыла рот, чтобы продолжить беседу, как мобильник зазвонил снова.
        - Варь, не разбудил? Привет! - В голосе Павлика подрагивали какие-то не свойственные ему нотки - чуть ли не смущения, что ли. Может, из-за раннего звонка? - А мы тебя вчера искали-искали! Потом Робину, болвану, внушение, чтобы свою кошелку дома держал… А я тебе и спасибо не успел сказать за собачищу! Такая обалденная! Павлик верхом на ней сидит вместо кресла! А Маринка - так просто влюбилась в тебя, цветы теперь тоже сушит…
        - Павлик, я ведь тебе тоже должна была сказать что-то важное. - Варя нахмурилась, вспоминая. - Ну да - твоя девочка много думает о Марине. - Она почему-то назвала Полякову по имени. - Не знаю, знаешь ты или нет. И твоих стандартных воспоминаний ей не хватает. А мать ведь нужна не только в младенческом возрасте, особенно девчонкам. Ты бы ей какую-нибудь Маринину памятную вещь, что ли, дал, какое-нибудь украшение, чтобы оно могло быть все время при ней. Женщинам дороги эти сентиментальности…
        - Точно! - ликовал Павлик. - Есть! А я и сам дошел, представляешь, своими мозгами! Даже подсунул уже, чтобы она сама нашла! В здоровый такой глиняный горшок, ну, ты видела! А в нем - одна дурацкая ваза, они от меня ее прячут! А я в вазу Маринин кулон положил, теперь жду, когда Маринка или Павлик заглянуть догадаются! Варь, а ты не пропадай! Приезжай еще, что ли!
        Следующим позвонил папа, опять не дав Вариной попутчице продолжить свою речь:
        - Едешь уже, не опоздала на электричку? Все собрала, ничего не забыла? Доченька, приезжай еще, когда сможешь, ты совсем мало побыла…
        - Ну, тогда как приеду в Переславль, сразу напишу заявление - и обратно теми же ногами, - смеялась Варя, с аппетитом откусывая пирожок - такой сочный, такой ароматный.
        - Как же все вас любят, - кивала ей старушка, понявшая, что продолжить рассказ, кажется, уже не получится. - Не успели вы уехать - и уже соскучились!
        От облака осталось одно окошко. Но оно упорно цеплялось за свой путь, вслед за поездом, и заглядывало, и смотрело на Варю.
        А Варя смотрела на мобильник. Она знала, что сейчас он опять зазвонит.
        notes
        Примечания
        1
        Что она говорит? (нем.)
        2
        Что он говорит? (нем.)