Невеста-обманщица Кэтрин Коултер
        Невеста #1
        Молодой граф Дуглас Шербрук собирается жениться. Он сделал предложение красавице Мелисанде, но обманным путем его женили на другой девушке — Александре. Дуглас взбешен и собирается развестись с самозванкой. Невеста-обманщица, с детства влюбленная в графа, всеми силами старается добиться его расположения. Удастся ли ей покорить его? Как сложатся их отношения?
        Кэтрин КОУЛТЕР
        НЕВЕСТА-ОБМАНЩИЦА
        Посвящается Дэвиду, доброму, веселому, умному, настоящему мужчине. Надеюсь, ты повеселишься, читая эту книгу, как веселилась я, когда писала ее. Прошу тебя, покажи ее прекрасной Лори.
        Глава 1
        Нортклифф-холл, окрестности Нью-Ромни, Англия. Май, 1803 год
        — Я видела ее прошлой ночью. Это была Новобрачная Дева!
        — Нет, правда? Ты видела привидение, Синджен?
        — Клянусь тебе, я ее видела! Последовали взволнованные возгласы, в которых смешивались страх, удивление и восторг.
        — Конечно, это была Новобрачная Дева.
        — Она сказала тебе об этом? Ты очень испугалась? Она была вся в белом и стонала? А похожа она на живого человека?
        Голоса, обсуждавшие подробности этого упоительного события, стали удаляться и наконец стихли.
        Дуглас Шербрук, граф Нортклифф, плотно закрыл дверь и подошел к письменному столу. Проклятый призрак! Интересно, скольким еще поколениям Шербруков предстоит слушать эти небылицы о несчастной молодой леди, погибшей во цвете лет?
        Он посмотрел на аккуратные стопки бумаг на своем столе, вздохнул и сел, обуреваемый мрачными мыслями.
        Уже много недель эти мысли не давали ему покоя, не отпуская ни на один час. Со всех сторон его атаковали пока мягкими, но все более настойчивыми напоминаниями на опостылевшую ему тему. Ему необходимо жениться и произвести на свет продолжателя рода. С каждой минутой он становится старше, он тратит впустую отпущенные ему годы на недостойных его положения особ, в то время как его способности к воспроизводству должны быть направлены на сотворение законного наследника. Так гласила Библия. Однако он сомневался в правильности подобного толкования.
        В этом году, в день Святого Михаила, ему исполнится тридцать, говорили ему тетушки и дядюшки, кузены и кузины, и старшие родственники, помнившие его с пеленок, об этом твердили ему друзья, даже те, которые предавались разгулу, забыв о выполнении собственного фамильного долга,  — и все они, словно сговорившись, каждый на свой манер, пели одну и ту же песню. Он должен жениться! Боже, ему хотелось заткнуть уши и никого не слушать. Ему хотелось сказать им, что в день Святого Михаила в этом году ему исполнится вовсе не тридцать, а только двадцать девять. Не говоря уже о том, что сейчас, в эту самую минуту, ему двадцать восемь, а сейчас, слава Богу, еще только май, а не сентябрь. Он едва успел привыкнуть к тому, что ему уже двадцать восемь.
        Он с трудом научился выговаривать, что ему двадцать восемь, а не двадцать семь лет. Да и в конце концов у него еще уйма времени! Что им всем от него надо?
        Граф посмотрел на бронзовые часы, стоявшие на камине. Черт возьми, куда запропастился Райдер? Ведь он прекрасно знает, что каждые три месяца, в первый вторник, ровно в три часа они встречаются в парадной гостиной Нортклифф-холла. И конечно же, то, что граф сам явился инициатором этих встреч, когда девять месяцев назад, сразу после за подписания Амьенского мира, оставил армию, не извиняло его брата за то, что он опаздывает на их третью встречу. Да, хорош братец! При этом граф обходил вниманием тот факт, что сам он и не вспомнил бы об этой встрече, если бы его камердинер Лесли Дэнверс, чья пунктуальность временами была несколько утомительной, не напомнил ему о ней час назад.
        Шумное вторжение улыбающегося Райдера, который принес с собой запахи ветра и моря, кожи и лошадей, и почти вовремя — было только пять минут четвертого,  — заставило графа забыть свой гнев. К тому же Райдеру было почти двадцать шесть, а это значило, что скоро у них будут общие проблемы. Так что лучше уж держаться вместе.
        — Боже, какой чудесный день, Дуглас! Я катался с Дороти по утесам. Ничего подобного я еще не испытывал, клянусь тебе, ничего подобного!
        Райдер сел, скрестив ноги в сапогах из оленьей кожи, и подарил Дугласу свою знаменитую улыбку, открывающую ряд белоснежных зубов.
        — Ты умеешь держаться в седле?
        Райдер улыбнулся еще шире. В его глазах появилось знакомое графу выражение человека, который добился предмета вожделения, и потому он только вздохнул.
        — Ну, хорошо,  — сказал Райдер после некоторого молчания,  — если ты настаиваешь на этих встречах, я признаю, что должен выполнять твои условия как следует.
        — А Дороти Блэлок?
        — Вдова Блэлок такая женственная и соблазнительная, братишка, и знает, как доставить удовольствие мужчине. При этом моя Дороти достаточно умна, чтобы не попасться.
        — Ее посадкой в седле я просто восхищен.
        — В ней многое достойно восхищения.
        Лишь усилием волн Дугласу удалось сдержать улыбку. Все-таки он был граф, глава старинного рода Шербруков.
        — Ну что ж, давай приступим к делу.
        Его серьезный тон не обманул Райдера, который заметил, как изогнулись уголки губ Дугласа, и рассмеялся.
        — Ну что ж, давай приступим.
        Райдер наполнил свой стакан бренди, жестом приглашая брата присоединиться.
        — Нет, спасибо,  — отказался Дуглас и продолжил:
        — Итак, в этом квартале на твоем счету четверо совершенно здоровых сыновей и четыре такие же здоровые дочери. Бедный малыш Дэниел умер минувшей зимой. Падение Эми не нанесло ей серьезных повреждений. Я ничего не упустил?
        — Отметь у себя, что в августе я жду появления еще одного младенца. Мать чувствует себя хорошо, и, надеюсь, все будет в порядке.
        Дуглас вздохнул:
        — Очень хорошо. Ее имя?  — Он записал ответ и поднял голову: — Теперь все правильно?
        Улыбка сошла с лица Райдера. Он медленно пил бренди.
        — Нет, не все. Бенни умер от лихорадки на прошлой неделе.
        — Почему ты не сказал мне раньше?
        — Ты уезжал в Лондон по делам военного министерства, и я не стал тебя беспокоить. Похороны были скромными. Так захотела его мать.
        — Мне очень жаль.  — Дуглас встал, налил себе немного бренди и вернулся к столу.  — Если ребенок должен родиться в августе, то почему ты не сказал мне об этом в нашу прошлую встречу?
        — Его мать молчала до тех пор, пока беременность не стала очевидной. Она боялась, что я оставлю ее сразу же, как только узнаю. Пришлось объяснить ей, что Шербруки не бросают своих детей на произвол судьбы и я позабочусь, чтобы обеспечить будущее своего сына. Кстати, я надеюсь, что она подарит мне близнецов.  — Райдер отвернулся от окна и отхлебнул еще глоток.  — Да, совсем забыл. Еще Нэнси.
        — Что Нэнси?  — выронил листок Дуглас.
        — Нэнси Арбьюкл, дочь торговца мануфактурой на Хай-стрит в Рае. Она тоже ждет моего ребенка. Я рассчитываю, что он родится в ноябре. Она замучила меня слезами и стенаниями, хотя я уверял ее, что ей не о чем беспокоиться. Более того, не исключена возможность, что на ней женится капитан корабля. Ему все равно, чьего ребенка она носит.
        — Ну, это уже кое-что.  — Дуглас закончил свои записи и поднял голову.  — На твоем содержании находятся семеро детей и их матери. И еще две женщины должны родить от тебя детей до конца этого года.
        — Да, все так. Не забудь про вероятность близнецов и про Нэнси, которая может выйти замуж за капитана.
        — Господи, неужели ты не можешь развлекаться, не плодя детей на каждом шагу? Ты что, не знаешь, что для этого нужно делать?
        Райдер покраснел, что было для него большой редкостью, и обиженно ответил:
        — У меня не получается. Я никак не могу удержаться. В конце концов, не все же такие ледники, как ты, Дуглас! Господи, неужели ты всегда контролируешь себя? Неужели ты ни разу не был в состоянии, когда думаешь только о наслаждении и тебе плевать на все последствия?
        — Нет.
        Райдер вздохнул.
        — Я не такой дисциплинированный, как ты. У тебя по-прежнему только двое детей?
        — Нет. Мальчик умер, когда я был в Лондоне. Осталась только Синтия, прелестная девочка четырех лет от роду.
        — Мне очень жаль.
        — Это не было неожиданностью, доктора давно предупреждали об этом его мать. У малыша были недоразвиты легкие. Элизабет написала мне, что состояние ребенка ухудшилось, и я отправился в Лондон. Так что посещение военного министерства было только одной из причин моей поездки.
        Дуглас взял чистый лист бумаги и занялся подсчетами расходов в текущем квартале.
        — Твои любовные похождения обходятся слишком дорого. Чертовски дорого, я бы сказал.
        — Только не надо читать мне мораль. Ты такой же молодой и здоровый мужчина, как я. И наш знаменитый дядюшка Брэндон только порадовался бы, видя, что его любвеобильная натура нашла свое воплощение в его потомках. Любовный пыл не покидал его до восьмидесяти лет, во всяком случае, так он мне рассказывал. И очень может быть, что он не хвастал. Ты всегда говорил, что мы должны нести ответственность за своих незаконнорожденных детей, и тут я с тобой согласен. Я также согласен с твоим планом вести строгий учет, так как он дает нам уверенность в том, что мы ничего не упустим из виду. Ты такой замечательный стратег, что, думаю, из тебя вполне мог бы выйти генерал. Как жаль, что тебе пришлось оставить армию всего лишь в чине майора.
        Райдер продолжал смеяться, когда дверь гостиной отворилась, и в комнату заглянул их младший брат.
        — О, Тайсон, входи, мы почти закончили. Дуглас уже сообщил мне, что страсть к похождениям скоро проделает дыру в моем кармане. Он уделит нам с тобой внимание, как только закончит подсчеты моих грандиозных расходов. Они кажутся ему еще больше оттого, что, по его мнению, я мог бы потратить их на более серьезные занятия. Он полагает, что существует иное поле деятельности, которое можно было бы вспахать, засеять и потом ждать урожая.
        — О каких это подсчетах и полях ты тут болтаешь?  — поинтересовался Тайсон Шербрук, входя в комнату.
        Райдер игриво покосился на Дугласа, который лишь неодобрительно пожал плечами, не поддержав его тона. Но Райдер слишком хорошо знал своего брата и догадывался, что в душе он тоже забавляется.
        — Послушай, Дуглас, Тайсон собирается стать викарием. Поэтому ему необходимо знать о мужских слабостях, а главное, если уж говорить прямо, об основном мужском инстинкте. Сегодня, Тайсон, ты попал как раз на одну из наших встреч, которые мы устраиваем раз в три месяца, чтобы подсчитать количество незаконнорожденных Шербруков, которые появляются благодаря моему непосредственному участию.
        — Подсчитать кого?..  — Тайсон ошеломленно перевел взгляд на Дугласа.
        — По-моему, я ясно выразился. Тебе уже двадцать один, Тайсон. Пора и тебе приходить на наши встречи. Как ты думаешь, Дуглас? А то в один прекрасный день нам свалится на голову его отпрыск и начнет предъявлять свои требования. Мы должны держать ситуацию под контролем. Подумай о нашей репутации. Ну, Тайсон, признавайся: есть ли у кого-нибудь из местных девиц ребенок от тебя?
        Тайсон был на грани обморока.
        — О Боже, конечно, нет! Я не способен на такие низкие поступки! Я слуга Господа, будущий викарий, пастырь, который поведет свою паству…
        — Умоляю тебя, остановись!  — закатив глаза, прервал его Райдер.  — Мне страшно подумать, что Шербрук может произносить такие вещи и сам верить в то, что говорит. Господи, Тайсон, неужели ты не можешь жить, как все нормальные люди? Нет, все-таки, несмотря ни на что, я верю в тебя. Как говорится, надежда умирает последней.
        Тайсон сидел потрясенный, не в силах поддерживать разговор. Он знал, что его братья были светскими людьми, что им были известны стороны жизни, о которых он боялся даже подумать, но шутить над такими вещами? Устраивать подобные встречи, вести учет незаконнорожденных детей? Все это было омерзительно и низко. И это его родные братья! Он молча направился к двери.
        — Ну хотя бы улыбнись, Тайсон,  — попросил Дуглас.  — Ведь викариям позволено иметь чувство юмора.
        — О нет,  — попытался объяснить Тайсон,  — просто… конечно, я могу улыбнуться, но дело в том, что…
        — Ты не в состоянии закончить ни одного предложения,  — усмехнулся Райдер.  — Да и ни к чему. Вряд ли мы услышим от тебя что-нибудь новое.
        — Человек, посвятивший себя Богу, тоже может любить женщину, но особенной любовью. И у меня тоже есть возлюбленная, и вам это прекрасно известно!
        — Господи Иисусе!  — Райдер отвернулся, пытаясь скрыть душивший его смех.  — Еще по глоточку, Дуглас?
        — Нет, уволь, не знаю, откуда у нас взялось такое отвратительное бренди.  — Он с сожалением посмотрел на Тайсона. Похоже, они переборщили со своими шутками. Бедняга воспринимает все слишком серьезно. Впалые щеки Тайсона стали пунцовыми от смущения. Дуглас попытался разрядить обстановку.  — И кто эта девушка, Тайсон? Исходя из того, что ты — будущий викарий, я полагаю, что она не может быть ни актрисой, ни продавщицей.
        — Нет.  — Тайсон почувствовал, что ступил на твердую почву, и голос его окреп.  — Ее зовут Мелинда Беатрис, она — дочь сера Томаса Хардести.
        Райдер выругался.
        — Знаю я ее, Дуглас, у нее водянистые глаза, фальшивая улыбка и костлявая фигура. К тому же, у нее два имени, и родители настаивают, чтобы к ней именно так и обращались. Два имени! По-моему, это уже слишком!
        — Она станет прекрасной женой для служителя Божьего!  — начал яростно защищать свою избранницу Тайсон, но резко остановился, увидев на лице Дугласа выражение, столь хорошо знакомое ему по покойному батюшке.
        — Я правильно тебя понял,  — голос Дугласа стал очень мягким,  — что ты в свои двадцать лет пленился девушкой, которая подходит тебе по своему рождению и общественному положению, и намерен сделать ее своей женой? Мы говорим о Хардести из Блэстон Мэнор?
        — Да,  — ответил Тайсон,  — и мне уже скоро двадцать один.
        — Ты молод и глуп,  — сказал Райдер бесстрастно, отряхивая пыль с рукава.  — Через месяц он уже забудет о ней, Дуглас. Помнишь, как это было с тобой, когда ты влюбился в дочь герцога? Когда же это было? Да, три года назад. Ты просто с ума по ней сходил! Тебя тогда ранило в плечо, и ты приехал домой. Постой, как же ее звали? Мелисанда, точно, теперь вспомнил. Ты помнишь, Дуглас?
        Дуглас поднял руку, приказывая ему замолчать, и спросил:
        — Ты уже говорил с сэром Томасом, Тайсон?
        — Конечно, нет. Ведь ты глава семьи, Дуглас. Я должен был с тобой посоветоваться.
        — Приятно, что ты об этом помнишь. А сейчас, пожалуйста, пообещай мне, что не станешь делать предложение сразу, как только твоя возлюбленная тебе улыбнется или на дюйм приоткроет свою ножку. Женщинам известна уйма способов поймать мужчину в свои сети, поэтому ты должен быть начеку. Договорились?
        Тайсон кивнул, но тут же добавил:
        — Мелинда Беатрис не такая, Дуглас. Она — добрая и честная девушка. Она распространяет вокруг себя такую чистоту и благонравие, что, я уверен, она станет замечательной помощницей своему мужу. Она никогда…  — Тут он заметил, что оба брата еле сдерживают смех. Глаза его сузились, спина выпрямилась, и он перешел на подчеркнуто официальный тон.  — В сущности, я пришел сюда совсем по другому поводу. Тетя Милдред и дядя Альберт приехали и хотят говорить с тобой, Дуглас.
        — Ха! Полку проповедников прибыло. Полагаю, что ты приказал слугам проводить их в комнаты, а сам тут же вызвался поискать меня, дабы ускользнуть от их расспросов.
        — Ты правильно понял причину их визита. Я слышал, как они обсуждали дочь маркиза Дэкре, Джульетту. Тетя Милдред сказала, что это бриллиант чистой воды и лучшей партии для тебя не найти.
        Дуглас чувствовал, как в нем закипает раздражение, и потому счел за лучшее молчать.
        — Господь наградит тебя долгими летами,  — в голосе Райдера зазвучал пафос,  — я очень уважаю тебя и всей душой благодарен Господу за то, что именно ты являешься четвертым графом Нортклиффом, шестым виконтом Хаммерсмит и девятым бароном Сэндерлей. Благодарю тебя. Господи, что меня миновала чаша сия.
        — Я тоже уважаю тебя, Дуглас,  — сказал Тайсон.  — Из тебя получится прекрасный граф, виконт и барон, и я думаю, тетя Милдред и дядя Альберт придерживаются того же мнения. Вся семья сходится на том, что тебе следует жениться и…
        — О, ну хоть бы ты оставил меня в покое!  — Дуглас встал со стула.  — Помолись за меня, братишка. Райдер, наша встреча была плодотворной. Я поговорю с твоим портным и попрошу его, чтобы он зашил тебе одно место в штанах.
        — Смотри, не напугай бедного Тинкера до смерти.
        — Но не могу же я просить об этом горничных. Готов поклясться, что ты нарушишь наш договор, если кто-нибудь из них попытается сделать это, особенно, если она будет молода и хороша собой.
        — Бедный Дуглас,  — сказал Райдер вслед удаляющемуся брату.
        — О каком это договоре он говорил?  — спросил Тайсон.
        — Мы поклялись, что не тронем ни одной женщины из тех, кто нанимается работать к нам в дом. Когда ты избавишься от своей любви и твои мозги встанут на место, мы просветим тебя по всем этим вопросам.
        Тайсон предпочел больше не вступать в спор.
        Надо быть выше этого. Скоро он станет викарием, его дела и помыслы должны быть возвышенными. К тому же он не мог припомнить ни одного случая, когда бы он победил в споре со своими братьями. Поэтому он только сказал:
        — Кажется, эта девушка, которую хотят ему сосватать, действительно замечательная.
        — Все они замечательные, пока не станут женами,  — ответил Райдер, покидая гостиную.
        В холле, облокотившись на испанский столик черного дерева, с невинным видом стояла Синджен и что-то насвистывала. Она умолкла, увидев, что Райдер ее заметил.
        — Ну, как прошла встреча?  — безразличным голосом поинтересовалась она.
        — Держи свой язык за зубами, детка.
        — Послушай, Райдер, мне и правда еще мало лет, но я ведь не глупая.
        — Ну ладно, не обижайся.
        — Как поживают твои возлюбленные?
        — Прекрасно поживают, благодарю за заботу. Но тебя это не касается.
        — Все, молчу. Не бойся, я не проболтаюсь.  — Она послала ему воздушный поцелуй и направилась в сторону кухни, продолжая насвистывать. «Если ее переодеть,  — подумал Райдер,  — то ее вполне можно принять за мальчишку».
        Глава 2
        Граф перестал хмуриться. Но на душе у него было все же неспокойно, и его не отпускало предчувствие, что вот-вот что-то произойдет, и это что-то вряд ли станет для него приятным сюрпризом. Он ненавидел такие предчувствия, так как он начинал ощущать свою незащищенность и уязвимость, но и совсем отмахнуться от них тоже было бы глупо. Поскольку в правительстве царил разброд и этот чертов Эддингтон дергался, как обезглавленный петух, он приписывал свое волнение событиям, связанным с Наполеоном.
        Как и всякий англичанин, живущий на южном берегу острова, он опасался вторжения французов. Конечно, это было маловероятно с тех пор, как англичане контролировали канал, но надо быть полным дураком, чтобы пренебречь военным гением Наполеона и его намерением во что бы то ни стало захватить туманный Альбион.
        Дуглас слез со своего жеребца Гарта, рассеянно потрепал его по холке и подошел к обрыву. Прибой с шумом разбивался о скалы, и пенистые брызги разлетались на добрых тридцать футов вокруг. Он с наслаждением впитывал в себя морской воздух. Дул сильный порывистый ветер, он разметал его волосы и швырял в лицо песок и соленые брызги, от которых слезились глаза. День был облачным и серым, и потому сегодня отсюда нельзя было разглядеть французский берег, как это случалось в ясные дни. Тогда он мог видеть со своего наблюдательного пункта Булонь и бледную береговую линию, тянущуюся к северо-востоку в направлении Кале. Прищурившись, он всматривался в серую даль. Облака клубились, перегоняя одно другое, и сплошной завесой закрывали небо. Он не стал оборачиваться, услышав приближающийся стук копыт, и даже когда лошадь встала за его спиной, не проявил интереса.
        — Я так и думала, что найду тебя здесь, Дуглас. Все знают, где ты любишь прогуливаться, когда тебе надо что-то обдумать.
        Он улыбнулся, обернувшись, чтобы поприветствовать сестренку, лихо сидевшую верхом на своей кобылке Фанни.
        — Боюсь, мне не следует быть таким предсказуемым. Тебя что-то не было видно за завтраком, Синджен. Мама в очередной раз наказала тебя за нарушение этикета?
        — Нет, я просто забыла о времени. Я изучала свою…  — Она замолчала, легко соскользнула с седла и подошла к нему: высокая тонкая девушка с еще детскими чертами лица и пышными светлыми волосами, которые по утрам обычно были перехвачены лентой, но к обеду лента, как правило, была потеряна. Даже в такой серый мрачный день ее ясные глаза не утратили своей голубизны и отражали быстрый ум и мягкий юмор. В роду Шербруков все дети имели голубые глаза и густые светлые волосы, хотя у Синджен они были несколько светлее и казались наполненными солнечным светом.
        Блондинами были все, кроме Дугласа. Он был совершенно другого типа. У него была внешность кельта — смуглый, темноволосый, с глазами черными как грех, по определению его старой няньки. При взгляде на него в голову начинали приходить мысли о рогах, раздвоенных копытах и прочей дьявольщине.
        Когда-то, еще будучи ребенком, он случайно подслушал, как отец обвинял его мать в измене. Ему и в самом деле не передались родовые черты, если судить по портретам и семейным записям. Дуглас помнил, как мать извинялась за то, что по прихоти природы она произвела на свет такого невероятного для Шербруков наследника. По словам Райдера, это именно его необычная внешность заставляет всех беспрекословно подчиняться ему и создает вокруг него ореол сурового и грозного хозяина.
        Но сейчас, когда Дуглас смотрел на сестру, выражение его лица вовсе не было суровым. На ней были такие же, как у него, штаны из оленьей кожи, просторная белая блуза и жилет из тонкой светло-коричневой кожи. Их мать опять будет стонать, подумал Дуглас, если увидит свою дочь в таком наряде. Впрочем, у их матери всегда достаточно поводов для вздохов и стонов.
        — Так что ты изучала?
        — Неважно. Ты, кажется, снова чем-то обеспокоен?
        — Всякий мыслящий человек будет обеспокоен, когда его правительство не заботится о безопасности, он намерен разгромить нас.
        — Это правда, что Фоке возвращается и может разбить Эддингтона?
        — Я слышал, он болен, к тому же еще не пришло его время, чтобы занять позиции Эддингтона. Но намерения такие имеются, а решительности ему не занимать, а ты, я вижу, разбираешься в ситуации не хуже меня.
        Дуглас давно уже заметил, что по интеллектуальному развитию его сестра намного опережает сверстниц, но в последнее время он начал понимать, что она куда образованнее большинства людей их круга. Чаще всего ее можно было найти в библиотеке. Главным увлечением Синджен была история. Она часами сидела над тяжелыми фолиантами в кожаных переплетах, а когда уставшие глаза переставали различать расплывающиеся строчки, вставала и, подойдя к окну, начинала мечтать. Место действия и эпохи менялись в зависимости от времени года и погоды за окном. Зимними вьюжными вечерами перед ее взором вставали величественные корабли викингов, отправляющихся в дальнее путешествие, веселая зеленая весна оживляла картины Древней Эллады — пение сирен, Олимпийские игры, смеющиеся боги, в жаркие летние дни она ощущала прохладу таинственных индийских храмов, а когда в саду загорались грозди рябины, в ушах у нее стоял рев трибун на испанской корриде и стук кастаньет. всех.
        — Ты ошибаешься,  — отвечала она ему сейчас. Ты столько всего повидал в Лондоне на прошлой неделе и говорил со столькими людьми. К тому же ты еще не рассказал мне, какие сейчас настроения в военном министерстве. Интересно, там знают, что ты вооружил всех наших арендаторов на фермах и большинство мужчин в деревне? И что ты постоянно проводишь с ними боевые учения?  — Тут она сорвалась с вершин своей взрослой оценки и засмеялась совсем как девчонка, какой она, в сущности, и была.  — Я чуть не умерла со смеху, когда мистер Далтон изображал, как он побьет лягушатников своей здоровенной дубиной!
        — Лучше всего у него получалось отступление и маскировка. Я бы с большим удовольствием занялся обучением его жены. Думаю, из нее получился бы неплохой солдат.
        Внезапно Синджен сказала, отведя свои светлые голубые глаза:
        — Прошлой ночью я видела Новобрачную Деву.
        — Я слышал, как ты рассказывала подружкам. У тебя была очень благодарная аудитория, настолько доверчивая, что мне стало просто неловко за тебя. Моя дорогая девочка, я просто не могу поверить, что ты всерьез веришь в эту чепуху. Наверно, ты объелась репы за ужином и тебе привиделся кошмар.
        — Я не спала. Я читала в библиотеке.
        — Да? Если ты наткнулась на мои греческие пьесы, то мне остается только молиться, чтобы об этом не узнала мама. Мне страшно подумать о ее реакции.
        Она снисходительно улыбнулась:
        — Я прочитала их все еще два года назад, Дуглас.
        — О Боже, мне следовало подумать об этом.
        — Самой интересной была «Лисистрата», хотя я не понимаю, как женщины могли ожидать, что смогут заставить своих мужей прекратить войну, угрожая…
        — Да, да, я знаю,  — быстро перебил он, несколько смущенный, не зная, как себя вести дальше. Может быть, ему следует по-братски пожурить ее, но в конце концов он сам виноват, что позволил ей читать все подряд. Прежде, чем он собрался с мыслями, Синджен задумчиво продолжила:
        — Когда я поднималась по лестнице где-то около полуночи, я увидела свет под дверью графини, соседней с твоей. Потихоньку открыв дверь, я увидела ее. Она стояла у кровати, вся в белом, и жалобно плакала. Она выглядела именно так, как я ее себе и представляла. Настоящая красавица, ее длинные прямые волосы, словно сотканные из лунного света, спускались почти до талии и светились в темноте. Она повернулась, посмотрела на меня и почти сразу исчезла. Но я готова поклясться, что прежде, чем исчезнуть, она хотела что-то сказать мне.
        — Да, конечно, все дело в репе. Очень похожие признаки. Пойми, дорогая, я не допущу никаких привидений в своем замке. Ни один разумный человек не может верить этим россказням.
        — Это потому, что ты не видел ее сам, и к тому же считаешь, что словам женщины не стоит доверять. Ты предпочитаешь все объяснять овощами.
        — Уточняю — репой.
        — Очень хорошо, но я действительно видела ее, Дуглас.
        — Интересно, почему это ее видят только женщины?
        Синджен пожала плечами:
        — Не знаю, в действительности ли она является только женщинам. Все предыдущие графы писали о ней и говорили, что видели ее только женщины, но кто знает? Что касается моего опыта, то мужчины не желают признавать ничего, что выходит за рамки обыденного. Я думаю, они просто боятся выставить себя в глупом свете.
        Дуглас вложил в свой голос весь сарказм, на который был способен:
        — Что касается твоего опыта? Значит, ты утверждаешь, что Новобрачная Дева стояла у кровати, плача и проклиная свою нетронутую девственность и убиваясь по своему погибшему жениху? И ропща на судьбу за то, что так никогда и не стала женой и матерью?
        — Возможно.
        — Я думаю, что все обстояло иначе. Девица преспокойно снова вышла замуж, как только истек траур, и нарожала дюжину детей, как и полагалось в шестнадцатом веке, и умерла в положенный срок, беззубая и седая.
        — Господи, в тебе нет ни капли романтики, Дуглас!  — Синджен отвернулась, заметив кружившего над ними ястреба. Широко расправив крылья, он парил над утесами, высматривая добычу. Она снова повернулась к нему, на ее изогнутых губах блуждала рассеянная улыбка. В это мгновение в ней проступила будущая женщина, и Дуглас подумал, что через два-три года его сестренка разобьет немало сердец.
        — И все-таки я видела ее, Дуглас, и другие тоже. Одли Шербрук, первый граф Нортклифф, записал ее историю. Ей было всего восемнадцать лет, когда она вышла замуж. Но не прошло и трех часов после венчания, как ее муж был убит. Она любила его так сильно, что, когда ей принесли эту печальную весть, она не смогла вынести мысли о жизни без него и покончила с собой. С тех пор ее стали видеть в замке. И даже отец писал о ней, ты же знаешь.
        — Знаю, но можешь быть уверена, что я не напишу о ней ни строчки. Это все галлюцинации истеричных женщин. Можешь не сомневаться, что на мне эта история прекратится. А наши предки просто не знали, чем занять себя долгими зимними вечерами, вот и рассказывали всякие небылицы, чтобы развлечь себя и своих соседей.
        Синджен только покачала головой и дотронулась до рукава его пальто.
        — Тебя не переубедить. Да, я тебе не говорила? Мои подруги — Элеонора и Люси Уигтинс — обе безумно в тебя влюблены. Они все время шепчутся о тебе и клянутся, что упадут в обморок, если ты хотя бы улыбнешься им.
        Потом, после этого девчоночьего признания, она добавила:
        — Я очень уважаю тебя, Дуглас, и знаю, что с твоим мнением считались в армии, а твой авторитет у нас дома не вызывает сомнений, но все-таки я видела Новобрачную Деву.
        — Хотелось бы верить, и все же я склоняюсь к репе. Возможно, что свою роль сыграли и греческие пьесы. Ну а что касается Элеоноры и Люси, то еще немного, и предметом их вздохов и секретов станет Райдер.
        Синджен с притворной серьезностью сдвинула брови:
        — Дорогой, ты должен обещать мне, что Райдер не станет соблазнять их, ведь при их глупости это не будет для него трудной задачей.
        Дуглас был сражен этим замечанием. Да, теперь очевидно, что он слишком халатно относился к ее воспитанию. И вообще ему следует больше думать о своих обязанностях. Его предки проявляли чудеса изворотливости, лавируя в хитросплетениях политических интриг, чтобы сохранить и приумножить свои фамильные богатства. Они зарекомендовали себя истинными патриотами, проявили себя в дипломатии, верно служили королевскому трону, и поговаривали даже, что королева Анна была влюблена в младшего сына генерала Шербрука. И все они вместе способствовали процветанию и сохранению графства Нортклифф.
        Оторвавшись от своих мыслей, он отошел от края обрыва, который был предательски скользким после недавнего шторма, и присел на холодный камень.
        — Они не оставят тебя в покое, Дуглас.
        — Я знаю,  — ответил он, не пытаясь изображать безразличие.  — Но, черт побери, они правы, а я — просто упрямый осел. В армии я хорошо усвоил одну вещь — сегодня ты есть, а завтра тебя может не стать. А потому мне нужно жениться и произвести на свет наследника. Я не вправе ставить свою свободу выше долга. Все, я наконец принял решение.
        — Это было неизбежно, ведь именно твой сын должен стать следующим графом Нортклиффом. Я очень люблю Райдера, но он совершенно равнодушен к графскому титулу. Единственное, чего он хочет, это всю жизнь смеяться и любить, а корпеть над счетами и разбираться с арендаторами не его стихия. Серьезным его не назовешь.  — Она покачала головой, подбрасывая камешек носком ботинка.  — Но это касается лишь дел графства. В остальных вещах на него можно положиться.
        — Что, черт возьми, ты имеешь в виду?
        В ответ она только улыбнулась и пожала плечами.
        В голове у него вдруг сложился четкий план дальнейших действий, который явился плодом размышлений всех последних недель. Он вдруг понял, на ком он женится. Райдер, сам того не ведая, случайно натолкнул его на эту мысль во время их последней встречи. Девушка, которой он был очарован три года назад, прекрасная и несравненная леди Мелисанда, дочь герцога Берсфорда. Она надеялась выйти за него замуж и в мечтах уже видела их имена, записанные рядом в церковной книге, как вдруг он внезапно покинул ее. Она была страшно оскорблена и расценила это как предательство. Но три года назад он был призван в армию, призван на войну с Наполеоном, призван спасти Англию.
        Теперь он был призван спасти Нортклифф и сохранить род Шербруков.
        — Я уже решил, кто станет моей невестой. Ее имя — Мелисанда, ей двадцать один год, она — дочь Эдуарда Чэмберса, герцога Берсфорда. Я встретил ее, когда ей было восемнадцать, но вскоре сбежал, так как не имел тогда желания жениться. Это было как раз тогда, когда меня ранили в плечо и я приехал домой в отпуск. Ах, Синджен, она была такой красивой, веселой и беззаботной, что я был без ума от нее. К тому же за ней стояло старинное и знатное имя Чэмберсов, хотя и несколько подмоченное во времена ее деда и репутацией ее брата, который прославился на весь Лондон своим распутством и умением в мгновение ока спускать все деньги, оказавшиеся у него в кармане. Похоже, что линия Чэмберсов закончится на нем. Но Мелисанда унаследовала все лучшие черты своих предков. Конечно, приданого за ней почти не было, но мне тогда было все равно, я бы женился на ней, даже если бы она пришла ко мне в одной рубашке, но потеря свободы меня пугала.
        — Я думаю, ты не должен так легкомысленно относиться к приданому, Дуглас. Мама всегда повторяет, что это главное основание для женитьбы. Возможно, что твоя Мелисанда и ждет тебя до сих пор. Я бы на ее месте ждала. Возможно, что никто так и не женился на ней из-за отсутствия денег, несмотря на ее красоту и происхождение. А может быть, она вышла замуж и теперь — вдова? Ее мужа вполне могли призвать на военную службу, где он погиб. Это решило бы все твои проблемы.
        Дуглас кивнул и улыбнулся такому решению проблем. Он чувствовал себя с сестрой очень легко, радуясь возможности поделиться с ней своими планами. Да, Мелисанда ему нравилась, он находил ее красивой, неглупой и обворожительно беззаботной. Она была изумительно сложена, и не было ни одного мужчины, который не мечтал бы заполучить ее в любовницы. Охотников жениться, как всегда, было меньше.
        Синджен вывела его из задумчивости.
        — Если Мелисанда все еще свободна, то тебе необязательно ехать в Лондон на поиски подходящей невесты.
        — Ты, как всегда, права, малышка. Сегодня же напишу герцогу Берсфорду, и если Мелисанда до сих пор не замужем, я немедленно отправляюсь в Хэрроугейт и женюсь. Тратить время на приготовления не будем. Надеюсь, она понравится тебе, Синджен.
        — Если она нравится тебе, то понравится и мне. Мама, конечно, будет против, но это не имеет значения.
        — Да, мама наверняка воспротивится. Ты заметила, что она — единственная, кто никогда не изводил меня разговорами о женитьбе?
        — Ей просто не хочется никому уступать свое место хозяйки дома. И хотя второе поместье Шербруков просто чудесное, она считает ниже своего достоинства переезжать туда.
        — Иногда ты просто ужасаешь меня.  — Он погладил ее растрепавшиеся на ветру волосы.  — И все-таки ты хорошая девочка.
        Она пропустила это замечание мимо ушей, возвращаясь к занимавшей ее теме.
        — Ты знаешь, Дуглас, я все думала, почему Новобрачная Дева появилась именно сейчас, но теперь я понимаю. Мне кажется, она появилась потому, что знала о том, что ты собираешься жениться. Возможно, это предзнаменование, может быть, она пытается предупредить тебя или Мелисанду о чем-то, что может расстроить ваши планы, если вы не будете осторожны.
        — Чепуха,  — ответил он.  — И все же ты хорошая девочка, даже если ты веришь в такую чепуху.
        — Есть многое на свете, друг Горацио, что и не, снилось вашим мудрецам.
        — Ax, Синджен, в таком случае мой ответ: «Уймись, уймись, смятенный дух».
        — Иногда с тобой бывает очень трудно.
        — Это оттого, что я тоже знаком с Шекспиром?
        — Ты слишком приземленный, Дуглас, но, может быть, женившись, ты переменишься.
        Дуглас подумал, что Мелисанда, конечно, может внушить пылкую страсть, но вряд ли стоит надеяться, что рядом с ней он воспарит душой. Но говорить об этом Синджен он не стал, пусть остается со своими иллюзиями. Вместо этого он сказал:
        — Я думаю, вскоре ты сможешь проверить это на практике. А теперь нам пора домой.
        Домой он вернулся в приподнятом настроении. Пока он стоял в холле, отдавая приказания дворецкому, на лестнице показалась леди Лидия, которая метала громы и молнии, требуя, чтобы Джоан немедленно поднялась к себе в комнату и сняла с себя все это в высшей степени несовместимое с ее полом одеяние и попыталась, хотя бы попыталась, выглядеть так, как полагается выглядеть молодой леди. А ее братья, вместо того чтобы пристыдить девчонку, только подначивают ее. И Дуглас, который должен быть примером…
        — Насколько я понимаю, мы ждем гостей, мама?  — спросил Дуглас, посылая Синджен соболезнующий взгляд.
        — Да, и если Алджерноны… ты знаешь, как Алмерия строга к правилам хорошего тона — если она увидит этого несносного ребенка в этих штанах, да еще с волосами, как у…  — она задохнулась, и Синджен быстро договорила за нее:
        — Как у Медузы Горгоны, да?
        — Как у ведьмы, про которых пишут в твоих пыльных книгах! Ступай к себе, Джоан. И прошу тебя, Дуглас, не называй ты ее этим дурацким именем хотя бы при Алджернонах!
        — Кстати, ты знаешь, мама, что Алджернон означает «человек с бакенбардами»? Это было прозвище Уильяма Перси, который носил бакенбарды в то время, как все джентльмены ходили гладко выбритыми, и он…
        — Довольно!  — властно приказала вдовствующая графиня Нортклифф, устав от этих пререканий.  — Хватит умничать, юная леди. Сколько можно тебе повторять, что мужчины стараются держаться в стороне от умных женщин. Образованная женщина подавляет их собственные способности, а это, в свою очередь, заставляет их тянуться к бутылке, игорным домам и прочим порокам. И чтобы я больше не слышала этого имени — Синджен. Тебя зовут Джоан Элен Уинтроп Шербрук.
        — Но мне больше нравится Синджен, мама. Райдер придумал так меня называть, когда мне было десять лет.
        — Замолчи. Тебя зовут не Сент Джон и не Сент Джоан, Синджен — уменьшительное от мужского имени. Боже, тебе досталось это нелепое имя только потому, что Тайсон вообразил тебя Жанной д'Арк…
        — А следовательно, мученицей, следовательно, она стала Сент Джоан [1 - Сент Джоан — Святая Джоан.] и, наконец, Синджен.
        — Я не позволю ей носить это имя!  — повысила голос графиня, но Синджен уже убежала в свою комнату.
        Дуглас тоже любил имя Синджен, но не стал спорить с матерью. В чем-то, возможно, она и права.
        Дуглас поднялся в библиотеку, быстро написал письмо герцогу Берсфорду и тут же отправил его с посыльным. До тех пор пока он не получит положительный ответ, он не станет никому говорить о своих планах. На Синджен можно положиться, она никому не расскажет. Дуглас поймал себя на мысли, что доверяет сестре больше, чем братьям. Они, конечно, тоже умеют держать язык за зубами, но когда выпьют, могут выболтать что угодно. Матери он тоже ничего не скажет. У них никогда не было душевной близости. Он готов был простить ей почти полное отсутствие интеллекта, но ее эгоизм, черствость, постоянная раздражительность и жестокость по отношению к слугам и даже к собственным детям сделали их совсем чужими людьми. Он догадывался, как тяжело было его отцу прожить жизнь рядом с такой женщиной, и отчасти пример его собственных родителей отталкивал его от женитьбы. Но что толку мучить себя этими мыслями, раз он не в силах ничего изменить.
        Неужели Синджен права? Неужели и впрямь его мать была так тиха посреди этого натиска родственников, требующих наследника, оттого, что боялась уступить бразды правления другой женщине? Он попытался представить Мелисанду, требующую ключи от дома у его матери, но этот образ никак не складывался в его голове. Он пожал плечами: в конце концов, это не имеет значения.
        И чем ей не нравится имя Синджен?
        Глава 3
        Клейборн-холл, Уэзерби, окрестности Хэрроугейта, Англия
        — В это просто невозможно поверить, папа,  — сказала Александра зазвеневшим от волнения голосом. Она никак не могла оторвать взгляд от простого листка бумаги, лежавшего на письменном столе ее отца.  — Граф Нортклифф хочет жениться на Мелисанде? Ты уверен? Это Дуглас Шербрук?
        — Да, это он,  — ответил лорд Эдуард, герцог Берсфорд.
        Он расправил письмо и еще раз вслух прочитал его младшей дочери. Когда он закончил и снова посмотрел на нее, в какое-то мгновение ему показалось, что ей нехорошо. Она выглядела страшно бледной, но, возможно, это объяснялось игрой ярких лучей солнца, заливавших светом всю библиотеку.
        — Твоя сестра будет на седьмом небе от счастья,  — сказал он,  — особенно принимая во внимание то, что Оглеторп исчез четыре месяца назад, так и не сделав решительного шага. Это предложение прольет бальзам на ее раненую гордость. Что до меня, то я готов хоть сейчас раскрыть объятия графу и плакать на его груди. Силы небесные, деньги, которые он предлагает, спасут меня от долгов. Сверх этого, он обещает еще солидное обеспечение.
        Александра опустила взгляд на свои стиснутые руки с побелевшими костяшками пальцев.
        — Мелисанда мне рассказывала, как он ухаживал за ней три года назад. Она сказала, что он ей нравился, но на свое предложение получил решительный отказ. Он умолял ее, но она считала, что его будущее слишком неопределенно. Хотя он и был главным наследником, но его отец был тогда еще жив. К тому же Дуглас не собирался отказываться от армии, а это означало, что его могут убить и тогда наследником после смерти отца станет его брат. Если это случится, она останется ни с чем. Лучше уж быть красивой дочерью бедного отца, чем бедной женой погибшего мужа — таково было ее решение.
        — Она действительно так сказала тебе, Аликс?  — брови герцога поползли вверх.
        Александра кивнула и отвернулась к окну. Это окно никогда не закрывали шторами, в любую погоду, так как отец находил замечательным вид, который открывался отсюда. Это было постоянной причиной жалоб матери, убеждавшей его, что от прямых солнечных лучей выгорают ее абиссинские ковры, и Бог знает, сколько денег стоит заменить их, а он сам все время говорит, что денег нет, и все в том же роде. Но герцогу легче было терпеть нападки жены, чем отказаться от такого чудесного пейзажа.
        Аликс медленно произнесла:
        — Значит, теперь Дуглас Шербрук — граф Нортклифф и хочет приехать сюда и жениться на ней.
        — Да, и я готов дать ему согласие немедленно. Брачный контракт, полагаю, тоже не займет много времени. Слава Богу, что он так богат. Шербруки всегда умели распорядиться деньгами, никогда не расточали их на излишества и всегда заключали браки, которые пополняли их казну и укрепляли положение. Конечно, женитьба на Мелисанде не принесет ему ни пенни, наоборот, он сам выплатит мне за нее солидные деньги. Но, видно, он и вправду не на шутку влюблен в нее. К счастью для нас, несмотря на все ее совершенства, она так до сих пор и не вышла замуж. А ты меня удивила своим рассказом о ней. Похоже, она рассудительней, чем я думал.
        — Полагаю, что так. Я помню, как он приезжал к нам. Он добрый и очень милый.
        — Горячая голова. Он был наследником Нортклиффа и отказался откупиться от армии. Теперь-то это не имеет значения. Он остался жив, стал графом, и отныне все будет совершенно по-другому. Все Шербруки были за тори, по-моему, аж со времен всемирного потопа, и этот граф, скорее всего, тоже. Говорят, он весь в отца — у него такой же трезвый ум и блестящие способности. Ну, да все это неважно. Я думаю, мне следует поговорить с твоей сестрой.
        Он помолчал немного, глядя на тонкий профиль дочери. «Чиста и невинна,  — подумал он,  — но в гордой посадке головы и ясных серых глазах чувствуется незаурядная сила воли». У нее был прямой тонкий нос, высокие скулы и нежно очерченный подбородок. Весь ее облик производил впечатление податливости и покорности, но герцог по своему опыту знал, что это впечатление обманчиво. Странно, но, казалось, она сама не осознавала своей силы, даже когда спорила с ним. Ее густые волосы любимого Тицианом оттенка были зачесаны назад, открывая маленькие уши и стройную шею. Не обладая необычайной красотой Мелисанды, она была тоже по-своему очень мила, а природные доброта и ум сделали ее любимицей всего дома. В отличие от своей сестры, Александра была более ответственной и никогда не требовала от отца больше, чем он мог ей дать. И снова герцога кольнуло чувство, что она чем-то расстроена, и он задался вопросом, что могло послужить тому причиной.
        После некоторого молчания он сказал:
        — Я сообщил тебе об этом первой, Аликс, потому что хочу знать твое мнение. И хотя твоя мать полагает, что ты должна быть тихой и незаметной тенью Мелисанды, я считаю иначе, и хочу знать, что ты думаешь по поводу этого предложения.
        Заметив, как задрожали ее руки, он подумал, что герцогиня, наверное, опять расстроила ее своими нелестными сравнениями со старшей дочерью. Он пристально всмотрелся в ее лицо.
        — Что тебя беспокоит, моя дорогая?
        — Ничего, папа. Это просто…
        — Что?
        — Я не уверена, что Мелисанда захочет выходить сейчас замуж. Она хочет насладиться предстоящим сезоном, ведь мы собирались на следующей неделе в Лондон. Возможно, она предпочтет подождать, не подвернется ли ей кто-то еще. Когда Оглеторп оставил ее, она сказала, что даже рада этому, что пусть он лучше держится за юбку своей матери, чем за ее. И в этом сезоне она рассчитывает взять реванш.
        — Да, твоя сестра права, этот парень не стоил ее,  — вздохнув, сказал герцог.  — Но ты же знаешь, Аликс, деньги играют огромную роль в любом деле. Наша семья еще никогда не была в таких стесненных обстоятельствах, а расходы на содержание дома на Карлион-стрит в Лондоне, на платья для твоей сестры и матери во время сезона могут нас просто разорить. Я собирался пойти на это, считая это вложением денег, которое окупится замужеством твоей сестры. Но тогда я не видел другого выхода. Теперь все меняется. Предложение графа Нортклиффа избавляет нас от необходимости ехать в Лондон на предстоящий сезон. И мне не придется нести все эти непомерные расходы.
        Конечно, герцог понимал, что, отказавшись везти в Лондон Мелисанду, он также лишает и Александру ее первого выхода в свет. Но во что это обойдется? Он спрятал лицо в ладонях. Что делать? Он снова заговорил, скорее для самого себя, чем для дочери.
        — Ведь есть еще твой брат Реджинальд, мой двадцатипятилетний наследник, который не пропускает ни одного злачного места в Лондоне, пускает на ветер все деньги, которые я ему посылаю, задолжал всем лучшим лондонским сапожникам, портным, галантерейщикам, и в то же время дарит драгоценности своим бесчисленным любовницам. Боже, ты не представляешь, сколько денег он заплатил за рубиновый браслет, который подарил какой-то оперной певичке!  — Он покачал головой.  — Ах, Аликс, я так долго сводил концы с концами, что больше не могу нести этот груз на своих плечах. Ты знаешь, как я пытался убедить твою мать быть экономнее, но она и слушать ничего не хочет. Каждый раз, как я завожу об этом разговор, она заявляет, что мы просто не можем себе позволить экономию, если не хотим, чтобы с нами перестали считаться. Она говорит, что в каждом порядочном доме за обедом должно быть как минимум три перемены блюд. То же и с Мелисандой. Ты, конечно, всегда понимала трудность нашего положения, но, к сожалению, от тебя здесь ничего не зависит. А Реджинальд — шалопай, и, по правде говоря, у меня мало надежды на то, что он
исправится.
        Он снова замолчал, и слабая улыбка тронула его губы. Бог наконец услышал его молитвы. Он спасен. У него появилась надежда, и он не собирался позволить Мелисанде покачать своей прекрасной головкой и заявить, что это предложение ее не интересует. Если она станет противиться, нескольких дней под замком на хлебе и воде будет достаточно, чтобы сделать ее послушной.
        — О чем ты задумалась, Аликс? Ты очень расстроена из-за предстоящего сезона? Ты ведь разумная девушка и должна понимать, что у нас нет денег…
        — Все правильно, папа,  — сказала Александра, улыбнувшись.  — Мелисанда такая красивая, блистательная и веселая, такая естественная в своем веселье. В любом случае рядом с ней на меня вряд ли кто-нибудь обратил бы внимание, так что неважно, что я не поеду в Лондон. Я говорю правду, папа. Меня пугает мысль оказаться вдруг под пристальными взглядами стольких людей. Я все время буду бояться сделать что-то не так. Мама говорит, что никакими белилами не замазать моего румянца, а насколько я поняла, здоровый цвет лица в высшем свете вызывает в лучшем случае недоумение. Так что лучше уж мне остаться. И не беспокойся за меня. Я и здесь смогу неплохо провести время. Существует масса других занятий, помимо светских раутов, балов и венецианских завтраков.
        При этом Александра умолчала, как ужасающе короток был список этих «других занятий» в их глуши.
        — Как только Мелисанда выйдет замуж за графа, она, конечно, сразу постарается выполнить свой долг по отношению к тебе и будет вывозить тебя повсюду. Графиню Нортклифф будут приглашать на все светские мероприятия, и там ты сможешь познакомиться с молодыми людьми. Так должно быть, и так будет. У тебя появится прекрасная возможность выбрать себе достойного мужа.
        — Меня не очень-то привлекают молодые джентльмены, папа.
        — Ерунда. Просто у тебя здесь слишком маленький круг знакомых, да и те, что есть, смотрят только на твою сестру, и из их голов вылетает даже то немногое, что в них было. Но его не значит, что ты должна недооценивать себя. Ты очень привлекательная девушка и думаешь не только о лентах и побрякушках…
        — Поскольку я не красавица, мне приходится взращивать другие сады, папа.
        — Ты, кажется, перефразировала Вольтера?
        — Это не игра слов, папа. Все так и есть на самом деле.
        — Говорю же, тебе, Аликс, ты и вправду очень мила. Надеюсь, ты не имеешь ничего против своих великолепных волос? Они в точности того же оттенка, что у меня в молодости.
        Она улыбнулась на это, и герцог подумал, что не стоит все усложнять. Теперь все должно пойти прекрасно. Граф Нортклифф предложил спасти его от неминуемого финансового краха и одновременно избавить от старшей дочери. Такое стечение обстоятельств могло порадовать любого отца.
        — Надеюсь, на этот раз Мелисанда не откажет Дугласу Шербруку,  — сказала Александра.  — Граф — очень хороший человек, и я буду рада, если он получит то, что хочет.  — Ее пальцы нервно перебирали складки бледно-желтого муслинового платья, когда она, опустив глаза, тихо добавила: — Он заслуживает счастья. Дай Бог, чтобы Мелисанда позаботилась о нем и сделала его счастливым.
        «Ну, вот уж на это не стоит надеяться»,  — подумал про себя герцог. Он мог представить, как Мелисанда будет радовать своим присутствием будущего мужа, но только до тех пор, пока он не выразит в чем-либо несогласие с ней или, не дай Бог, откажет в чем-то. Мысль о том, что за этим последует, заставила его вздрогнуть. Ну, его это не должно волновать. Теперь это будет заботой графа. А он может только помолиться за него.
        — Я скажу Мелисанде, чтобы она зашла к тебе, папа.
        Герцог посмотрел вслед удаляющейся дочери.
        И все-таки что-то здесь не так. Он хорошо изучил ее, она была его любимицей, с ней он отдыхал душой и сердцем. Ему вспомнилась ее внезапная бледность и дрожание рук. Неожиданная догадка вдруг пронзила его мозг — неужели ей самой небезразличен Дуглас Шербрук? Он покачал головой, припоминая, что они познакомились три года назад. Тогда Александре было только пятнадцать, и она была застенчивой толстушкой с туго заплетенными косичками. Нет, она была слишком мала. Если у нее и возникли тогда какие-то чувства к графу, это было не больше, чем детское увлечение. И все же ему в голову закралось сомнение в правильности того, что он делает.
        Но выбора нет. Само небо послало ему спасение, и было бы глупо отказаться от него из-за каких-то смутных подозрений. Если у Александры действительно сохранились какие-то чувства к графу, что ж, ему очень жаль, но он не может и не станет менять свои планы. Если граф хочет жениться на Мелисанде, он получит се. Герцог сел за стол и приготовился к разговору со старшей дочерью.

* * *
        Он не обманулся в своих ожиданиях. Разговор с Мелисандой протекал в точности так, как он и предполагал. После оглашения содержания письма она в течение двух минут изображала высшую степень возмущения. Ее щеки вспыхнули, а глаза, голубые, как озерная вода в Патли Бридж поздним летом, гневно сверкали. Обрамлявшие ее лицо природные локоны, черные, как ночное беззвездное небо, вздрагивали в такт ее прерывистому дыханию. Она сделала еще один глубокий вдох, еще раз тряхнула локонами и почти закричала:
        — Немыслимо! Он думает, что ему достаточно поманить меня пальцем после трех лет — трех лет!  — полного молчания, и я как ни в чем не бывало помчусь к нему и позволю ему делать со мной все, что он хочет!
        Герцог понимал ее возмущение. Он знал, что ее гордость была задета, а гордость Чэмберсов была их фамильной чертой. Он также знал, что с ней можно поладить, если отнестись с пониманием к ее чувствам.
        — Мне очень жаль, дорогая, что он так обидел тебя три года назад. Но прошлого не изменишь. Я знаю правду, и она очень сильно отличается от той трогательной истории, которой ты одурачила свою наивную сестру. Но теперь это не имеет значения, и я не собираюсь раскрывать твоей тайны. Перед своим отъездом три года назад граф говорил со мной, предельно ясно объяснив мне мотивы своего поступка. Но, как видишь, последнее слово в конце концов осталось за тобой. Именно ты, а никакая другая женщина, завладела его сердцем, и теперь он предлагает тебе руку и сердце, и в твоей власти принять эту руку или разбить это сердце.
        Глядя на Мелисанду, герцог в который раз подивился, что это его родная дочь. Бесспорно, она была самым красивым существом человеческого рода, которое он когда-либо встречал. Ее исключительная красота была заметна уже в детстве, и Мелисанда росла страшно избалованной. Герцог понимал, что домашние, балуя ее и потакая ей во всем, только портят девочку, но и сам был не в силах противиться ее обаянию. Он не мог возразить жене, когда она спрашивала, почему бы девочке не иметь все, что она хочет. И правда, она была так красива, так совершенна, что заслуживала всего. Юдит также считала, что Мелисанды достоин лишь герцог, а не какой-то граф, хотя бы и самый богатый во всей Англии. Но герцогов было не так много — один стоял на краю могилы, а другой еще не достиг совершеннолетнего возраста.
        Герцог смотрел на дочь, подыскивая слова, которые залечили бы ее оскорбленное достоинство и потешили тщеславие.
        — Ну так вот,  — сказала она после нескольких минут молчания.  — Ну так вот, он хочет слишком многого. Я не выйду за него, папа. Ты должен написать ему и поставить в известность его высочество, что я нахожу его отталкивающим, таким же отталкивающим, как жаба, каким был и Оглеторп. Я не выйду за него, я выйду замуж за другого.  — Она остановилась, переводя дыхание и прижимая свои нежные руки к щекам.  — О, папа, а что, если он думает, будто разбил мне сердце три года назад и именно поэтому я до сих пор не вышла замуж? Что, если он решил, будто все эти годы я страдала по нему? О, я не перенесу этого, папа, просто не вынесу! Боже, что мне делать?
        «Проклятая гордость,  — думал тем временем герцог.  — Нечего упрекать теперь девочку, раз я сам так воспитал ее». Неожиданно его осенило, и он улыбнулся про себя.
        — Бедняга,  — сказал он с горечью, покачав головой.
        — Кто бедняга?  — резко повернулась к отцу Мелисанда.
        — Как кто? Граф, конечно. Человек, который мечтал о тебе целых три года и страдал гораздо больше, чем ты. Он безумно хотел жениться на тебе, Мелисанда, но он понимал свой долг перед Англией и не мог отказаться от него даже ради тебя. Это было делом чести. И ты не должна винить его за это. Он так страдает по тебе, он склонился перед тобой, умоляя о прощении. Он будет просто убит, если получит от тебя отказ. Ты не можешь отказать ему, девочка.
        Герцог не собирался говорить дочери, что граф покинул армию десять месяцев назад и все это время и не вспоминал о ней. Она вправе задуматься, что же это за любовь, узнав, что он свободен уже целый год.
        — Он тогда словно обезумел,  — медленно сказала Мелисанда.  — Даже если и допустить, что он посвятил себя выполнению этого абсурдного долга перед родиной, все равно он вел себя очень странно.
        — Он — граф Нортклифф, и его поместье — одно из самых больших в Англии.
        — Да, это правда.
        — У него есть богатство и положение. С его мнением считаются в правительстве. Я слышал, он до сих пор является консультантом в военном министерстве и дает советы даже Эддингтону. Человеку с таким положением просто необходима жена с твоей грацией и умом, чтобы помочь ему в выполнении светских обязанностей. К тому же его считают красивым мужчиной, и, насколько мне известно, он пользуется большим успехом в лондонских гостиных.
        — У него слишком черные волосы. И могут быть волосатыми руки. Мне не нравятся такие мужчины.
        — Три года назад он тебе нравился.
        — Возможно, но я была в то время еще слишком молода. Он выглядел очень суровым тогда, а сейчас, наверное, еще больше. Я никогда не видела его смеющимся, он даже улыбался редко. Я не люблю таких серьезных мужчин.
        — У него было ранение, если ты помнишь, и он страдал от сильных болей.
        — Да нет, в любом случае в нем нет ни проблеска юмора. Странно, что тогда я не придала этому значения.
        — Прости, дорогая, но я не могу поверить, что он был так уж суров. Я прекрасно помню, как он восхищался тобой. Да он просто дня не мог прожить, не увидев тебя. Никто не мог этого не заметить.
        Это было правдой, но герцог также знал, что, пробудь граф в обществе его дочери чуть дольше, очень скоро шоры упали бы с его глаз. Герцог всей душой надеялся, что они успеют пожениться прежде, чем это случится.
        — Его любовь была не столь заметна, как его преданность стране!
        — Теперь он предан только тебе, своей будущей жене. Ты умная девушка, Мелисанда. И я не сомневаюсь, что с таким преданным мужем ты сможешь устроить свою жизнь так, как тебе нравится. Ах, вообрази, как ты будешь блистать в лондонском обществе под именем графини Нортклифф!
        Герцог остановился, чувствуя, что семена брошены в землю и как следует обработаны. Осталось только ждать, когда они дадут всходы. Возможно, он даже несколько переусердствовал. Если же все его старания не принесут желанных плодов, то, как это ни грустно, придется применить более решительные меры.
        Она выглядела очень задумчивой. Это обстоятельство насторожило герцога, так как на то должны были быть достаточно веские причины. Опасаясь нанести малейший ущерб своей внешности, она обычно избегала умственного напряжения, от которого на ее мраморном лбу могли появиться морщины. Слава Богу, скоро все ее страсти, вздохи, обиды и доводившие его до изнеможения вспышки гнева станут предметом забот другого мужчины. Это, конечно, нелегкий груз, но зато этот человек получит в жены самую прекрасную женщину в Англии.
        Герцог задумался, достаточно ли этого для счастья. Он симпатизировал графу Нортклиффу и считал его неплохим человеком. Он не находил графа таким уж серьезным и суровым, как характеризовала его дочь. Напротив, время от времени до него доходили слухи, что граф не чужд никаких человеческих радостей и умеет неплохо повеселиться в компании повес, хотя и не афиширует этого, как всякий умный человек.
        Нет, такой шанс выпадает только раз в жизни, подумал герцог. И он его не упустит. Его дочери не на что жаловаться. Она выйдет замуж за молодого, красивого и богатого графа, а семья будет спасена от разорения.
        Глава 4
        — Ну, что ты скажешь на это, Аликс? Выходить мне за Дугласа Шербрука?
        Зачем, думала, глядя на сестру, Александра, люди всегда притворяются, будто интересуются чужим мнением? Почему-то она располагала людей к тому, чтобы поверять ей свои самые сокровенные тайны и спрашивать ее мнение, но, конечно же, она никогда не ожидала, что кто-нибудь станет следовать ее советам.
        Подняв голову, она произнесла ясным чистым голосом:
        — Я думаю, Дуглас Шербрук достоин самой красивой женщины в мире.
        Мелисанда, носившаяся по своей спальне, будто молодой жеребенок, встала как вкопанная.
        — Что ты сказала?
        — Я сказала, что Дуглас Шербрук…
        — Это я уже слышала! Значит, если бы я решила выйти за него, ты была бы этому рада?
        Александра задумчиво смотрела на сестру.
        — Надеюсь, Дуглас Шербрук не обманется в своих ожиданиях.
        Мелисанда уже почти убедила себя в том, что предложение графа — это как раз то, что ей нужно, как в комнату, словно маленький смерч, влетела их мать. Леди Юдит, с красными пятнами на впалых щеках, всплескивала руками и кричала:
        — Твой отец только что сказал мне, что выдает тебя замуж за графа Нортклиффа на следующей неделе, если успеет все устроить. И это означает, что мы не поедем в Лондон! Ах, он просто невозможен! Что же нам делать?
        — Ты же знаешь, мама,  — мягко вступилась за отца Александра,  — у нас не так много денег. Мы не можем позволить себе провести этот сезон в Лондоне.
        — Чушь! У него вечно одни и те же жалобы. Я хочу поехать в Лондон. А что касается тебя, моя девочка, то ты должна подыскать себе мужа, а надеяться, что кто-нибудь, слоняясь вдоль ограды нашего сада, увидит, как ты поливаешь свои цветочки, и влюбится в тебя, пустая затея. Но как только твоя сестра сделает свой выбор, молодым людям придется смириться с тем, что Мелисанда теперь для них недоступна, и тогда их взгляды обратятся на тебя. Твой отец вечно жалуется, что у него нет денег, и тем не менее они всегда находятся. Их нет только для вашего бедного брата, которому ваш отец не желает выплачивать содержание, позволившее бы ему вести образ жизни, соответствующий его положению. Это просто позорно, и именно так я всегда говорю его милости.
        — Что пала сказал?  — спросила Александра, когда леди Юдит остановилась передохнуть.
        — Он сказал, чтобы я занималась своими делами и не вмешивалась.
        Александра удивилась тому, что отец поделился с матерью своими планами насчет замужества Мелисанды, но решила, что его вынудили к этому какие-то новые обстоятельства. Заметив, что мать и сестра полностью погрузились в обсуждение предстоящих событий, она тихо вышла из золотисто-кремовой спальни сестры. Ее уход был оставлен без внимания.
        Александра не сомневалась, что Мелисанда согласится выйти за графа. Она знала, что в тот день, когда это случится, ей бы хотелось оказаться на другом конце света, чтобы не видеть, как они вместе войдут в церковь и встанут перед алтарем. Ей не вынести этого. Но не было никакой надежды этого избежать, ей придется быть здесь, улыбаться и приветствовать графа в качестве мужа своей сестры. Ей предстоит смотреть, как они стоят у алтаря и граф произносит слова, которые навсегда отнимут его у нее.
        В свои восемнадцать лет Александра поняла, что жизнь далеко не всегда преподносит то, что хотелось бы, и смирилась с этой мыслью.
        НОРТКЛИФФ-ХОЛЛ
        Дуглас никак не мог в это поверить, это просто не укладывалось у него в голове. Он переводил взгляд с письма от герцога Берсфорда на коротенькую записку, только что доставленную посыльным. Записка была отправлена сегодня утром лордом Эйвери, и посыльный ждал сейчас на кухне ответа графа, отдавая должное старому элю из его подвалов.
        Он снова перечитал письмо герцога. Разумеется, ответ был положительным, герцог поздравлял его с вступлением в должность жениха, но за церемонными фразами граф без труда угадал безумную радость отца, удачно пристроившего дочь. В письме содержалось предложение обвенчаться на следующей неделе в Клейборн-холле в старинной Норманнской церкви, которая находилась в деревушке Уэзерби. Через семь дней герцог станет его счастливым тестем. Естественно, источником счастья будет не сознание бесспорных достоинств будущего зятя, а количество гиней, которое перетечет в карман герцога в результате этой сделки.
        Граф отложил письмо и вновь перечитал записку лорда Эйвери. В ней ему предписывалось немедленно выехать во Францию, в Итапль, под видом простого французского солдата. Там ему следовало ожидать инструкций Джорджа Кадоудэла и в дальнейшем действовать в соответствии с ними. От него требовалось освободить французскую девушку, которую против ее воли удерживал один из французских генералов. Больше в записке ничего не было, никаких имен и подробностей. Лорд Эйвери также добавлял, что если Дуглас откажется от этого задания, для Англии будет потерян ее лучший шанс уничтожить Наполеона, так как мозговым центром всей операции является Джордж Кадоудэл. Лорд Эйвери рассчитывает на Дугласа. Англия рассчитывает на Дугласа. Чтобы до конца прояснить этот вопрос, в заключение лорд Эйвери писал: «Если Вы не освободите эту несчастную девушку, Кадоудэл откажется от руководства операцией. Он настаивает на Вашей кандидатуре, Дуглас, но не хочет объяснить почему. Возможно, Вы сами знаете ответ. Мне известно, что в прошлом вы встречались. Вы должны согласиться, и я уверен, что Вы добьетесь успеха, Нортклифф, иначе и быть
не может. Судьба Англии в Ваших руках».
        Дуглас опустился на стул и рассмеялся. «Одновременно я должен жениться и ехать во Францию». Он засмеялся еще громче.
        Так как же все-таки быть? Ехать во Францию и освобождать любовницу Кадоудэла, коей она, несомненно, являлась, или счастливым женихом отправляться в Клейборн-холл?
        Дуглас ударил кулаком по столу. Господи, ну почему в жизни всегда все так непросто? Он несет ответственность за судьбу Англии? Да, черт возьми.
        Он подумал о Джордже Кадоудэле, радикальном лидере королевских шуанов. Его последняя попытка разгромить Наполеона была предпринята в декабре 1800 года, за ней последовали взрывы в Париже, в результате которых погибло двадцать два человека, было ранено больше пятидесяти, но ни один из этих взрывов не принес ни малейшего вреда самому Наполеону или кому-либо из его окружения. Джордж Кадоудэл был опасным человеком, который страстно, всей душой ненавидел Наполеона и жаждал возвращения Бурбонов на французский трон, ради достижения этой цели он не стоял за ценой, будь то чья-то жизнь или деньги. Но, очевидно, жизнь этой девушки он ценил очень высоко, так высоко, что готов был отказаться от сотрудничества с Англией, если она не поможет ему в ее освобождении.
        Дуглас был действительно знаком с Кадоудэлом, тот видел, как несколько лет назад он выдавал себя за француза в Париже, выполняя секретное задание, и знал, что свою миссию он выполнил тогда весьма успешно. Но почему он так настаивал именно на его кандидатуре, оставалось для Дугласа загадкой, по крайней мере то тех пор, пока он не прибудет в Итапль. Главное сейчас заключалось в том, что вся операция была поставлена под угрозу из-за того, что любовница Кадоудэла находилась в заключении.
        Когда Холлис бесшумно, вошел в библиотеку, Дуглас не сразу обратил на него внимание. Холлис был дворецким Шербруков вот уже тридцать лет. Выглядел он настолько респектабельно, что вполне мог сойти за какого-нибудь пэра. Однажды, много лет назад, когда Дуглас был еще молодым и гордым как петух и страшно ревниво относился ко всему, что касалось его особы, один из друзей пошутил, что он больше похож на своего дворецкого, чем на собственного отца. Дуглас в ответ сровнял шутника с землей.
        Холлис слегка покашлял. Граф обернулся, приподняв бровь в немом вопросе.
        — Только что прибыл ваш кузен, милорд, лорд Рэтмор. Он просил вас не беспокоить, но, зная, как его милость не любит ждать, я все-таки решился доложить вам.
        — И правильно сделал. Он не выдержит в одиночестве и пяти минут. Сидеть тихонько в уголке и ждать, пока кто-то покончит со своими делами, может кто угодно, только не Тони. Я сейчас спущусь к нему. Интересно, зачем он приехал? Ведь не за тем же, чтобы тоже заняться моим сватовством.
        — Возможно, и нет, милорд. Позволю себе заметить, что его милость выглядит несколько удрученным. Возможно, он болен, я имею в виду не физическое недомогание, а некую расстроенность чувств. Зная наклонности его милости, осмелюсь предположить, что это связано каким-то образом с прекрасным полом,  — отведя глаза в сторону, сказал дворецкий и тихо добавил: — С женщинами всегда все связано, даже не будь этих наклонностей.
        — Дьявол,  — в сердцах произнес Дуглас, вставая из-за стола.  — Я увижусь с ним.
        Он снова задержал взгляд на двух листках бумаги. Посыльный может немного подождать. Ему надо еще подумать, взвесить все «за» и «против», в конце концов, ему просто необходимо какое-то время, чтобы на что-то решиться. А сейчас ему нужно повидаться с Энтони. Дуглас был очень привязан к своему кузену. Энтони Колин Сент Джон Пэриш, виконт Рэтмор, был сыном двоюродного брата его матери. Со времени их последней встречи прошло уже как минимум полгода.
        Едва бросив взгляд на своего дорогого кузена, Дуглас понял, что у того неприятности. Вид его явно оставлял желать лучшего. Похоже, он находился в страшной депрессии, как и говорил Холлис.
        Дуглас пересек маленькую гостиную, осторожно прикрыл дверь и запер ее на ключ.
        — Ну, Тони,  — сказал он, без всякого вступления,  — выкладывай. Что стряслось?
        Тони Пэриш, виконт Рэтмор, оторвал взгляд от окна и посмотрел на брата. Он машинально расправил плечи и попытался улыбнуться. Попытка вышла не особенно удачной, но Дуглас оценил его усилие и мягко повторил:
        — Так что случилось, Тони?
        — Холлис уже доложил о своих впечатлениях?
        — Да. Расскажи мне.
        — Ему следовало пойти в священники.
        — Только слепой не заметит твоего состояния. К тому же он тебя очень любит. Ну, не тяни, Тони, рассказывай.
        — Ну хорошо, если тебе так хочется знать, в чем дело, то я больше не помолвлен. У меня больше нет невесты. Меня предали. Я остался один и поплыл по течению. И вот я здесь.
        Неужели Холлис никогда не ошибается? Дуглас не мог поверить в такую проницательность.
        — Ты хочешь сказать, что Тереза Карлтон расторгла вашу помолвку?
        — Конечно, нет. Не прикидывайся простаком. Инициатива была моей. Я обнаружил, что она спит с одним из моих друзей. Ха! Друзей! Проклятье! Ты можешь такое представить, Дуглас? Женщина, которая собиралась замуж за меня — за меня!  — которая должна была стать моей женой и родить моих детей. Я выбирал ее с такой тщательностью, я оберегал ее как драгоценный бутон, который расцветет под моим присмотром, я был так внимателен к ней, так уважал ее, я не позволял себе с ней ничего, кроме невинных поцелуев, и все это время она была любовницей моего друга. Это немыслимо, Дуглас, непереносимо.
        — Ты не должен быть к ней так суров, Тони,  — спокойно заговорил Дуглас,  — ведь она была замужем и осталась вдовой. Осмелюсь предположить, что ты тоже все это время не постился, и я не уверен, что какая-нибудь из твоих любовниц не была подругой Терезы.
        — Это совсем другое дело, и ты знаешь об этом, черт тебя подери!
        — Другое для тебя, но…  — Дуглас не стал продолжать.  — Так, значит, все кончено? И ты теперь свободный мужчина? Ты окончательно разорвал помолвку или собираешься зализать свои раны и после долгих размышлений простить неверную?
        — Нет, к прошлому возврата не будет. Изменщиц следует убивать за их коварство! Наставить мне рога, Дуглас, мне!
        — Вы еще не были женаты, Тони.
        — Это почти одно и то же. Я до сих пор не могу прийти в себя, Дуглас, до меня просто не доходит, что такое могло произойти. Как она могла так поступить со мной?
        Его кузен, подумал Дуглас, слишком высокого мнения о себе, впрочем, как и все мы. Насколько он помнил, еще ни одна женщина не обманывала Тони. Как правило, это он оставлял их как ни в чем не бывало, беспечно смеясь. Так же поступал и его родной брат Райдер. Но все изменилось, когда Тони встретил Терезу Карлтон, которая по одному Богу ведомым причинам так околдовала его, что не прошло и недели, как он сделал ей предложение, забыв все свои холостяцкие убеждения. Затем она стала играть по тем же правилам, что и Тони. Удар по его самолюбию был страшным. Неудивительно, что земля закачалась у него под ногами.
        — Я не могу сейчас вернуться в Лондон, потому что там я снова увижу ее, и тогда я за себя не ручаюсь. Мне нужно немного пожить в деревне, чтобы обрести душевное равновесие, до тех пор, пока ко мне не вернется мое обычное хладнокровие. В Лондоне за это время тоже слегка позабудется вся эта позорная история. Не возражаешь, если я поживу у тебя немного?
        Решение всех его проблем пришло к Дугласу столь неожиданно, приезд Тони оказался настолько кстати, что он не выдержал и рассмеялся.
        — Тони, ты можешь здесь оставаться хоть до скончания века. Ты можешь выпить весь мой французский коньяк, можешь даже спать в моей кровати. Ты можешь делать здесь все, что пожелаешь.
        Дуглас схватил Тони за руку и крепко сжал ее, продолжая глупо улыбаться:
        — Ты почти спас мне жизнь, Тони. Бог не оставит тебя за то, что ты сделал для меня.
        Тони Пэриш в недоумении смотрел на кузена, потом улыбнулся с игривым любопытством:
        — Ты меня заинтриговал. Похоже, ты затеял какую-то игру?
        — Давай прокатимся верхом, и я обо всем расскажу тебе. Согласен?
        Тони попытался было снова надеть на себя маску унылого страдальца, но вдруг увидел свое отражение в зеркале, и усмехнулся:
        — Почему бы и нет?
        КЛЕЙБОРН-ХОЛЛ
        «Действительно, почему бы и нет»,  — думал Тони Пэриш пять дней спустя, ослепнув от видения, которое стояло в пяти футах от него. Это было самое прекрасное существо, которое он когда-либо встречал. Ни одна из его бывших или теперешних любовниц, ни его бывшая невеста не годились ей в подметки. Он всегда считал, что только блондинка может быть по-настоящему красивой, женственной и обольстительной. Боже, как он ошибался. Ее длинные пышные волосы были настоящего черного цвета, без малейшего проблеска рыжины. Ее невероятно голубые глаза в обрамлении длинных черных ресниц могли кого угодно довести до греха. На белоснежной алебастровой коже ее губы смотрелись как лепестки цикламена. Совершенство линий ее грациозного тела окончательно добило Тони, и он молча стоял, бледный и потрясенный.
        Вся его ловкость в обращении с женщинами куда-то улетучилась, и, заставив себя наконец посмотреть ей в лицо, он увидел, как легкая улыбка тронула ее губы.
        — Виконт Рэтмор? Полагаю, вы и есть кузен графа,  — сказала она, протягивая ему руку.
        Он кивнул, чувствуя себя полным дураком, медленно перевернул ее руку и поцеловал мягкую ладонь. Конечно, она знает о том эффекте, который произвела на него, думал он, продолжая удерживать ее руку. И конечно же она попытается манипулировать им. Странно, но он не чувствовал ни малейшего желания сопротивляться. Вдруг он почувствовал, как ее пальцы слегка напряглись в его руке в ответ на его улыбку. Может быть, и она оказалась под впечатлением его обаяния? Скоро будет видно. Ему нужно вернуть себе уверенность, так сильно поколебленную Терезой Карлтон. Он может, если захочет, заставить эту великолепную женщину покориться ему. Он может и он добьется этого…
        Услышав ее имя, он похолодел. Ее звали Мелисанда, и он приехал сюда, чтобы жениться на ней в качестве уполномоченного графом лица. Она должна стать женой его кузена, Дугласа Шербрука.
        ИТАПЛЬ, ФРАНЦИЯ
        Дуглас находился в сердце укрепления Наполеона, где велась усиленная подготовка к морскому вторжению, хотя в принципе любое место от Булони до Дюнкерка и от Дюнкерка до Остенда можно было рассматривать как часть этого грандиозного проекта. Это было, безусловно, одно из самых безопасных на данный момент мест во Франции, особенно для английского шпиона. Хотя безопасности как таковой не было нигде, люди тем не менее приезжали и уезжали, говорили, слушали, выполняли свою обычную работу, а художники даже делали зарисовки всего, что происходило вокруг. Дуглас был поражен тем, сколько людей работало сутки напролет во всех этих гаванях и доках, на пляжах, сооружая средства передвижения всех видов. Кое-где на работах были заняты солдаты, но, насколько он мог заметить, работали они хуже гражданских рабочих. Всюду, куда ни падал взгляд, бурлила человеческая деятельность.
        Дуглас был одет в форму рядового, три дня назад она еще была новенькой и блестящей, но сейчас уже заметно поблекла и помялась. В ожидании связного с инструкциями Кадоудэла он понемногу приглядывался к обстановке, выуживая информацию у болтливых офицеров и вербованных солдат в ближайших распивочных. Ожидание было пока его единственным занятием. Его французский был безупречен, манеры такие, какими им и следовало быть. Он принимал участие в жалобах и сплетнях вербованных солдат и, соблюдая почтительную дистанцию, выслушивал офицеров, выказывая им должное внимание и уважение. Все разговоры крутились вокруг предполагаемого вторжения. Предположения эти основывались на том лишь факте, что Наполеон посетил две недели назад многие войсковые расположения на берегу, заверяя людей, что скоро, теперь уже очень скоро, они пересекут этот маленький пролив и покажут всем этим английским банкирам и купцам, кто правит морем и землей. Замечательные слова, подумал Дуглас. Неужели и сам Наполеон верит в то, что английское крестьянство выйдет ему навстречу и будет приветствовать его как освободителя, если ему все-таки
удастся пересечь канал и, сметя английскую оборону, высадиться в Дувре?
        Прошло два дня. Дуглас уже устал от ожидания. Совершенно неожиданно он получил инструкции от какого-то одноногого попрошайки, смердящего, как гнилая капуста, который сунул толстый пакет ему в карман, когда он проходил мимо. Прежде чем Дуглас успел спросить его о чем-то, он скрылся в подворотне.
        Дважды прочитав письмо и выучив инструкции, он тщательно изучил все вложенные в пакет бумаги и документы. План был чертовски дерзким и сложным. Джордж Кадоудэл всегда имел склонность к рискованным предприятиям, в последнее время его преследовали неудачи, хотя когда-то он знавал и успех. Но на этот раз он превзошел самого себя. План был одновременно великолепным и безрассудным.
        He вызывало сомнения, что он провел долгие часы, продумывая освобождение этой проклятой девицы, Жанин Доде. Несмотря на беспардонность его требования, английское правительство вынуждено было пойти ему навстречу. Англия уже вложила миллионы франков в операцию похищения Наполеона и поднятия восстания в Париже, которое должен был возглавить граф д'Артуа, младший брат Людовика XVIII. Не исключалось и восстановление монархии. И мозговым центром всего этого плана был Джордж Кадоудэл. Конечно, он не мог сам освободить девушку. Это было слишком рискованно и вряд ли принесло бы успех. Зато Дуглас, как никто, подходил для этой задачи. Кадоудэл в свое время не раз видел его в деле и знал, что, при всех его блестящих способностях, ему еще сопутствует и везение, а сейчас оно было просто необходимо. Интересно, подумал Дуглас, известна ли ему также его репутация в отношении женщин?
        На следующее утро Дуглас пришивал пуговицы к новым брюкам и гладил новое черное пальто. Достигнув Булони, он станет официальным функционером из Парижа, отправленным лично Бонапартом для проверки готовности войск к вторжению. Он горячо молился, чтобы его бумаги оказались в полном порядке и не вызвали никаких подозрений. Располагая английскими деньгами, Кадоудэл мог прибегнуть к услугам лучших специалистов по подделке. Дугласу вовсе не улыбалось, чтобы его разоблачили и расстреляли как шпиона.
        Ровно в двенадцать часов, войдя в требуемый образ до кончиков ногтей, он отправился в Булонь, в резиденцию генерала Оноре Белесьена, найти которую не представляло большого труда. Здание принадлежало мэрии и было самым большим в городе. Генерал считался гостем мэра. Сам мэр отбыл три месяца на зад в неизвестном направлении.
        Теперь Дугласу было известно о Белесьене практически все. Вряд ли генерал сможет чем-либо его удивить. Это был прекрасный тактик, очень толковый администратор, хотя следить за выполнением своих распоряжений на местах он предоставлял своим помощникам. Проявлял жестокость не только к пленным, но и к собственным подчиненным. Не пропускал ни одной юбки. Считал себя отличным знатоком как в военных, так и в любовных делах. Свою многострадальную жену и четверых детей сплавил в Лион, чтобы избежать нареканий и скандала. В сравнении с обычными людьми мнил себя чуть ли не богом. Легко терял над собой контроль, и любой попавшийся ему под горячую руку мог поплатиться жизнью. В любовных делах не отличался галантным обхождением, даже будучи в прекрасном настроении. Покинув постель очередной любовницы, как правило, напивался до бесчувствия.
        Мэрия находилась в стороне от основной дороги, к ней вела аллея раскидистых дубов, которые в жаркое время года радовали глаз своей яркой зеленью, а воспаленную кожу — тенистой прохладой. Само здание было трехэтажным, из желтого кирпича, потемневшего от времени. До самой крыши тянулись кудрявые плети плюща. Похоже, у мэра есть вкус, подумал Дуглас. Или был. Он насчитал как минимум дюжину солдат, патрулирующих двор и охраняющих вход в здание. Посмотрел вверх, пытаясь угадать, в какой из комнат третьего этажа прячут Жанин Доде. В том, что генерал переспал с ней, не было сомнений. Можно было только надеяться, что он хотя бы не мучил ее своими извращенными фантазиями. Оставалось также загадкой, было ли ему известно, кем была эта девушка.
        Адъютант генерала Грильон спустился в просторный холл, чтобы поприветствовать важного гостя. В своей великолепной алой форме со всеми регалиями он выглядел очень внушительно, хотя Дуглас заметил на его лице следы переутомления. Адъютант был явно смущен его прибытием и чувствовал себя не в своей тарелке, не зная как себя вести. Дуглас насчитал еще четверых солдат в холле. Отступать было некуда, представление началось.
        — Месье Лапалисс. Вы, разумеется, знаете обо мне. Мне нужно немедленно повидать генерала.  — Дуглас сделал вид, что оглядывает дом, предоставляя лейтенанту возможность как следует себя изучить.
        — Месье Лапалисс,  — наконец заговорил Грильон,  — если вы подождете немного, я доложу о вас генералу, и узнаю, может ли он…
        — Я не привык ждать!  — Дуглас высокомерно вскинул голову, пристально разглядывая лейтенанта.  — Мы пойдем с вами вместе, и вы доложите обо мне немедленно.
        Грильон заколебался, затем быстро повернулся на каблуках. Генерал сейчас мучился страшной головной болью. Он перебрал прошлой ночью и сегодня расплачивался за это. Идиот. Точное время прибытия этого проклятого бюрократа не было известно никому, но он мог бы предположить, что тот заявится именно тогда, когда его меньше всего хотели бы видеть. Этот визит заставил генерала беспокоиться, тем более что никто из высшего руководства не предупредил его о нем. Черт бы побрал все их интриги!
        Генерал Белесьен стоял с застывшим взглядом, вцепившись в свой письменный стол, как в спасательный круг. Когда Дуглас вслед за Грильоном вошел в комнату, генерал попытался выпрямиться во весь рост, но его маневр никого не обманул. Тогда он решил изменить тактику и принял вид усталого и обиженного человека. «Отлично»,  — подумал Дуглас, по-хозяйски расхаживая по широкому салону. Ограничившись легким кивком головы, он произнес на чистейшем французском:
        — Какой сегодня чудесный день.
        — Да, чудесный,  — ответил генерал, обретая равновесие.  — Э, мне сообщили, что вы из военного комитета Наполеона, хотя мне и непонятны причины вашего визита. Совсем недавно он посетил нас лично и остался очень доволен тем, как мы подготовились к вторжению.
        — Сейчас нет ничего постоянного, обстоятельства меняются каждый день,  — пожав плечами, ответил Дуглас и надменно улыбнулся.  — Меня направил не комитет, а сам Бонапарт для проведения расследования.
        Генерал застыл, захлопнув челюсть, в то время как мозги его лихорадочно заработали.
        — Расследования?
        Неужели до Наполеона дошли слухи о гибели двух солдат, которых он запорол до смерти на прошлой неделе? Или ему пожаловались родственники той девчонки, которую ему пришлось немного побить? Она сопротивлялась как бешеная, хотя он видел, что нравится ей. Пришлось немножко поучить ее хорошему поведению. Ему не пришлось бы быть таким грубым, если бы она сумела его оценить и уступила, поддавшись его обаянию, как это сделала малышка, которую он поселил в комнате, смежной со своей спальней.
        Белесьен преклонялся перед гением Наполеона на поле битвы, но недолюбливал его великосветские замашки. Приходилось проявлять осторожность. Этот человек, стоявший перед ним, был не более чем бюрократ, ничтожество с куриными мозгами. Но эта бумажная крыса облечена такой властью, что надо попробовать с ним поладить. Если же это не удастся, придется его убрать. Дороги полны грабителей и бандитов.
        — Да,  — сказал Дуглас,  — вам должно быть известно, что Наполеон всегда считал первостепенной задачей постоянную перепроверку как самих планов, так и подготовки к их выполнению. Нескончаемый круг, не правда ли?
        — У вас, конечно, есть документы.
        — Разумеется.
        В три часа дня Дуглас шагал по булонскому пляжу в сопровождении генерала Белесьена, осматривая лагерные укрепления. Генералу было тошно от всего этого — проявлять предупредительность к этому жалкому бюрократу и изображать этакий дух сотрудничества с ним, с человеком, которого он одновременно и презирал, и боялся. Дуглас про себя усмехался, видя, как генерал бросается из крайности в крайность. Сначала он попытался запугать Дугласа, потом притворился равнодушным, дав понять, что знает в своем хозяйстве все до мелочей и прекрасно владеет ситуацией.
        Белесьен устроил ужин в честь гостя в бывшей столовой мэра, пригласив на него еще с дюжину офицеров высших рангов. К концу затянувшегося застолья почти все они были в доску пьяны. Около полуночи троих унесли адъютанты. В час ночи, когда, казалось, уже сам воздух стал хмельным, Дуглас чувствовал себя бодрым, как никогда, выжидая свой шанс.
        Он молил Бога, чтобы никто не обнаружил, кем он является в действительности. Он не хотел умирать. В Англии его ждет молодая жена. Мелисанда. Как сладко было произносить ее имя! Вернувшись, он не выпустит ее из своих объятий, пока она не объявит, что скоро он станет отцом.
        Когда генерал предложил ему сыграть партию в пикет, он кротко улыбнулся, чувствуя, как его сердце забилось сильнее.
        — На что будем играть?  — спросил он, снимая с рукава соринку.
        Генерал предложил франки.
        Дуглас выразил легкое неудовольствие от такой банальности. Ему казалось, что такой остроумный человек, как генерал, мог бы придумать что-нибудь более интересное… какое-нибудь соблазнительное пари…
        Генерал напряг свои одурманенные мозги, потом криво улыбнулся. Он стиснул руки, и глаза его заблестели.
        — Хорошо. Победитель нашей маленькой игры, месье, получит в награду лакомый кусочек, который живет здесь со мной. Ее зовут Жанин и она сумеет разжечь даже святошу.
        Дуглас с безразличием согласился.
        Глава 5
        Клейборн-холл
        Александра в десятый раз перечитала записку. Она стояла у итальянского столика Мелисанды, уставленного множеством флаконов, бутылочек и шкатулок. На ней все еще был утренний пеньюар, а длинные рыжие волосы были заплетены в толстую косу. Глаза ее на мгновение закрылись.
        Ты надеялась, что это случится.
        Возможно, да, возможно, и нет. Догадываясь, что происходит, она молчала. И наблюдала. Наконец это случилось. Мелисанда и Энтони Пэриш, виконт Рэтмор, сбежали прошлой ночью в Гретна Грин. Александра медленно подняла листок, на котором сестра второпях нацарапала несколько строчек. Слова, круто изменившие жизнь стольких людей, были написаны с ошибками — Мелисанда не сильно утруждала себя учением. Вдруг на Александру снизошло странное спокойствие. У нее появилось предчувствие, что вскоре должно произойти нечто еще более важное.
        Нужно пойти рассказать отцу. Придется признаться, что она догадывалась о том, что происходит между молодыми людьми, и все-таки промолчала. Она ненавидела себя в эту минуту, мысленно называя себя ревнивой девчонкой, низкой, малодушной и не заслуживающей ничьего уважения.
        Прочитав письмо, герцог молча положил его на стол и подошел к широкому окну, вперившись взглядом в садовника, который методично подрезал деревья. Стайка воробьев громко переговаривалась между собой на восточной лужайке. Казалось, прошла целая вечность, прежде чем отец обернулся к ней. Задумчиво посмотрев на дочь, он улыбнулся. Услышав его спокойный, с некоторым оттенком иронии голос, Александра была поражена.
        — Ну что ж, что сделано, то сделано, моя дорогая? Не такой уж большой сюрприз, не такое уж потрясающее открытие. Ты удивлена? Дело в том, что Тони мне тоже оставил письмо, правда, более грамотное и с большим числом извинений. Он обещает, что поступит с ней по чести. Так что нам остается только ждать.
        — О, папа, я знала, знала, но я хотела…
        Отец покачал головой и погрозил ей пальцем:
        — Ты тоже догадывалась о том, что собирается сделать лорд Рэтмор?
        — Я не знала, что они собираются бежать в Гретна Грин, но понимала, что Мелисанда, скорее всего, откажется от свадьбы с графом… Я не могу лгать тебе, папа. Но я и представить не могла, что ты тоже…
        Александра стояла совершенно подавленная, ее раскаяние могло растопить сердце любого отца. Сознание своей вины все усиливалось. Какое-то время герцог смотрел на нее, потом заговорил снова.
        — Да, я знал, что Тони влюблен в Мелисанду и что она отвечает ему взаимностью. По правде говоря, я еще никогда в своей жизни не видел, чтобы люди за столь короткий промежуток времени так полюбили друг друга. Тони — неплохой малый, умный, ловкий и большой мастер по женской части. Я думаю, что для твоей сестры именно последнее достоинство явилось решающим фактором. Более того, он очень богат. Не так, как граф Нортклифф, но в письме он меня заверяет, что сумма, которую он обязуется мне выплатить за дочь, будет не меньше той, что обещал граф. Уж если кто и должен страдать из-за своей вины, так это виконт, а вовсе не ты, моя дорогая девочка. Ведь он предал своего кузена и отнял у него женщину, которую тот выбрал для себя. О да, конечно, он пишет, что презирает себя за свой поступок, но ведь он сделал это, и теперь уже ничего нельзя изменить. Я давно заметил, что совесть, как правило, просыпается слишком поздно, когда обратного пути уже нет. Но все-таки, если закрыть глаза на этот неприглядный поступок, я думаю, что виконт — честный человек. Он обещает вернуться с Мелисандой обратно, и очень скоро. Эта
кокетка, разумеется, не хочет никого из нас видеть, понимая, что обманула доверие матери, и опасаясь ее гнева. Но виконт пишет, что привезет ее, даже если она будет сопротивляться и сердиться.  — Герцог улыбнулся.  — Тони Пэриш не из тех мужчин, что пляшут под дудку женщины, даже если она так красива, что при одном взгляде на нее начинают болеть зубы. Так вот, главное, что он привезет ее, не считаясь с ее слезами и пожеланиями.
        — Но я ведь догадывалась, папа, я действительно догадывалась.  — Александра стояла с несчастным видом, ожидая справедливого выговора.
        Герцог поднес руку дочери к губам и поцеловал.
        — Я сожалею только о том, что все произошло таким недостойным образом. Ни один отец не обрадуется, узнав, что его дочь заключила брак в Шотландии. А дочь герцога в особенности должна заботиться о соблюдении приличий,  — сказал герцог и вдруг, без всякого перехода, спросил: — Ты так хочешь сама заполучить этого графа?
        Вопрос был задан настолько неожиданно, что на какое-то время Александра утратила способность говорить.
        — Но как… как ты догадался? Боже, неужели это так заметно? А еще кто-нибудь знает?
        — Конечно, нет. Просто ты моя дочь, и я люблю тебя. Значит, я не ошибся?
        — Это правда, папа. Все эти три года я любила его, но теперь он будет от меня еще дальше, чем когда-либо.
        Она подняла глаза, и он прочитал в них боль и опустошенность. Герцог решил переменить тему.
        — Я только что получил письмо от твоего брата. И я должен рассказать тебе всю правду, Александра. Твой брат с позором покинул Англию, оставив за собой громадные долги, и теперь он на пути в Америку. Даже обеспечение Тони, очень щедрое, надо признать, не сможет покрыть эти долги. С той минуты, как я получил это письмо, я постоянно думаю, как нам выкарабкаться из этой ситуации. И сейчас, мне кажется, наконец забрезжил свет. Больше пока я тебе ничего не скажу.
        С этими словами он вышел из библиотеки. Александра молча смотрела ему вслед.
        Ровно через час Тони Пэриш и новоявленная виконтесса должны прибыть в Клейборн-холл. Тони безапелляционно заявил ей, что они должны вернуться в дом ее отца и на этот раз сделать все как следует. Она умоляла его не делать этого, говорила, что родители ее не простят и что она не вынесет их упреков. Она даже поплакала у него на плече. Тони назвал ее слезы крокодиловыми, чем привел ее в неописуемую ярость. Увидев, что он смеется, она окончательно вышла из себя и запустила в него расческой, которая тут же полетела обратно в нее, Мелисанда растерялась от такого обращения с собой. А Тони покинул комнату, сказав ей, чтобы она была внизу через десять минут. Еще одна расческа полетела в захлопнувшуюся дверь.
        Когда через одиннадцать минут она спустилась вниз. Тони выразительно посмотрел на часы, но промолчал. Она послушалась его. Скоро она научится ему подчиняться, не устраивая сцен и не тратя лишних минут.
        Они ехали в коляске, которую Тони нанял в Хэрроугейте, когда они направлялись в Гретна Грин. Шел второй день их женитьбы, и через час он встретится со своим тестем, который наверняка с радостью придушил бы его. Но вернуться все-таки нужно. Так будет правильно. К тому же он уже написал герцогу, что приедет, чтобы обсудить брачный контракт и постараться исправить то, что можно.
        Он улыбнулся, в который раз восхитившись точеным профилем жены, почувствовав, как в нем опять поднимается желание. Он загорался, как спичка, стоило ему прикоснуться к ее руке или хотя бы услышать ее голос из соседней комнаты. Для него не имело значения, в хорошем она настроении или сердится и кричит. Сейчас же, находясь так близко от нее, он совсем потерял голову.
        — Сними-ка свою пелерину,  — тихо сказал он.
        Мелисанда в этот момент произносила длинный монолог о том, как ее мучают стыд и чувство вины, как она страдает от его невнимательного отношения к ней, подчас невыносимого… Он даже посмел запустить в нее расческой!..
        — Что ты сказал?
        — Я сказал: сними свою пелерину.
        — Но мне совсем не жарко.
        — Ладно.
        Она состроила недовольную гримаску и начала расстегивать пелерину. Он помог ей снять ее и аккуратно положил на другое сиденье. Потом начал целовать ее, взяв ее голову в свои ладони.
        — Тони!
        — Тише. А теперь, дорогая, сними эту шляпку. Она мешает мне целовать тебя как следует. К тому же под ней не видно твоих чудесных волос. Я так люблю, когда они струятся у меня между пальцами.
        Поскольку приказ был облечен в форму комплимента, Мелисанда, смилостивившись, сняла шляпку, положив ее на пелерину.
        — Ну а теперь…  — Тони начал расстегивать лиф ее платья. Она ахнула и ударила его по руке.
        — Мы в коляске. Тони! И это посреди дня! Боже, ты должен остановиться, ты не сделаешь этого, ты…
        Он заставил ее замолчать, закрыв рот поцелуем. Потом прошептал ей в самое ухо:
        — Тебе лучше вести себя тихо. Ты моя жена, Мелисанда, и очень скоро ты поймешь, что должна слушаться меня. Прошлой ночью ты вряд ли получила удовольствие, но сейчас я постараюсь это исправить. Только молчи и делай, что я тебе говорю.
        Какое-то время она недоверчиво смотрела на него, не находя слов. Прошлой ночью она чувствовала себя страшно неловко от того, чем они занимались. Когда она сбежала с Тони из дома, она совсем не думала об этой стороне отношений. Ей просто хотелось доказать отцу и этому графу Нортклиффу, что они не могут управлять ею, как им хочется. Тони был очень милым, галантным и обходительным. Но очень быстро она распознала в нем незаурядный ум и силу и настоящее мужское упрямство. Но ей казалось, что приручить его не составит большого труда. По крайней мере до сих пор ей удавалось приручать любого, кто заплывал в ее сети.
        Прошлой ночью Тони был очень нежен с ней. Она сумела понять, что он обладает большим опытом в этой области, но оценить его по достоинству не смогла. Вся процедура показалась ей страшно неловкой, и она была рада, что все это происходит в темноте. О том, что это могло доставить какое-то удовольствие, не могло быть и речи. Получать комплименты, поцелуи и подарки гораздо приятнее.
        И вот теперь он собирается заняться этим средь бела дня в коляске и раздевает ее, в то время как сам полностью одет!
        — Нет,  — отрезала Мелисанда.  — Я не сделаю этого.
        Тони только улыбнулся, продолжая расстегивать пуговицы.
        Она побледнела, потом вскрикнула, с силой оттолкнув его. В его голосе послышалось раздражение.
        — Ты моя жена. Сколько раз я должен напоминать тебе об этом, Мелисанда? Я знаю, что прошлой ночью ты осталась недовольна. Но так бывает со всеми в первый раз. Сейчас все будет иначе, поверь мне. Так что сиди тихо и прекрати строить из себя невинность.
        Эти слова только усилили ее сопротивление. Тони старался заглушить ее возгласы поцелуями, надеясь, что кучер их не услышит.
        — Моя замечательная, прекрасная, непослушная женушка,  — говорил он, убирая с ее лба выбившиеся из прически волосы.  — Так вот на ком я женился. Нет, я не жалуюсь. У меня не было иллюзий насчет твоего характера с самого первого дня нашей встречи. Но если ты будешь вести себя так и дальше, то мне придется бить тебя.
        — Ты не посмеешь! Я не допущу этого! Прекрати, черт тебя подери, прекрати, тебе говорят!
        — Как жаль, что приходится применять силу… И я не собираюсь ничего прекращать. Меня ничто не остановит, если я что-то решил. Вот увидишь.
        По правде говоря, Тони уже не был так уверен в правильности того, что он делает, и продолжал лишь из чистого упрямства. Стоит один раз уступить женщине, и потом этому не будет конца. Он резко стянул платье с ее плеч.
        — Предупреждаю тебя. Тони, мой отец вызовет тебя на дуэль, он отрежет тебе уши, он…
        — Дорогая, что может твой отец сказать мне, твоему законному мужу, хозяину и повелителю? Так что закрой свой распрекрасный ротик и помолчи хотя бы минуту.
        В ответ она громко закричала, но вдруг поняла, что кучер наверняка все слышит. Эта мысль настолько шокировала ее, что она ослабила сопротивление. Внезапно экипаж остановился. Тони продолжал улыбаться, помогая ей расправить одежду. Лицо кучера показалось в окошке. Он обратил взгляд на Мелисанду, и она поняла, что он догадывается о том, что происходило между ними.
        — Поезжайте!  — воскликнула она.  — Вы слышите меня?
        — Да,  — спокойно сказал Тони, скрестив руки на груди.  — Простите, что моя жена побеспокоила вас. С женщинами иногда случается… вы понимаете меня.
        «Черт бы побрал этих господ»,  — выругался про себя кучер, забираясь обратно на козлы.
        — Н-но!..
        Минут через пять Мелисанда пришла в себя и успокоилась. И только тут она заметила, что Тони все это время молчит. Она привела себя в порядок, надела шляпку, пелерину, и все это при полном безразличии Тони. Ей стало обидно. Сидит, молчит, смотрит в окно, и на лице его написана скука. Скука!
        Увидев, что она не правильно застегнула пуговицы, Тони наконец улыбнулся.
        — Ты знаешь, Мелли…
        — Мелли! Не называй меня так, это звучит слишком простонародно.
        — Закрой рот, дорогая.
        — Но я…  — посмотрев ему в глаза и увидев в них странный огонек, Мелисанда решила не продолжать и отвернулась. За окном мелькали деревья.
        — Так вот, Мелли, ты знаешь, что ради тебя я предал своего кузена. Однако это не то предательство, которое может погубить душу. Вы с Дугласом не так уж хорошо знали друг друга. Не сомневаюсь, что он избавился бы от иллюзий, пообщайся он с тобой хотя бы несколько дней. Возможно, он даже попытался бы сбежать от тебя под покровом ночи. Дуглас не стал бы увозить тебя в Гретна Грин. Думаю, что и ты не питала к нему каких-то чувств. Даже три года назад он, скорее всего, был для тебя не более чем приятный мужчина, который умеет говорить комплименты. Он оставил тебя тогда, так как долг перед родиной был для него выше сердечных дел. Ему запомнилась твоя красота, твоя беспечная веселость и твое кажущееся простодушие. И не более. Но он никогда не любил тебя. Все его родственники по очереди пытались уговорить его жениться, и все безуспешно. Но не так давно он и сам пришел к мысли, что графству необходим наследник. Поэтому ты просто подвернулась ему в нужный момент. Ты — красивая женщина, женившись на тебе, он хотел доставить удовольствие и себе, и своим родственникам. И, кроме того, это избавляло его от
посещения лондонских салонов и просмотра возможных кандидаток на роль его жены. Что же касается меня, то я готов принять тебя любую, со всеми твоими капризами и претензиями. И я убежден, что через некоторое время Дуглас еще будет благодарить меня за ту услугу, которую я ему оказал, женившись на тебе. Когда-нибудь наступит такой день. Его ты просто свела бы с ума.  — Тони повернулся к жене. Вид у него был самый серьезный.  — Дуглас гораздо в большей степени джентльмен, чем я, Мелли. Он никогда не стал бы бить тебя или провоцировать на скандал. Он просто стал бы тебя избегать, и вы оба были бы несчастны.
        Мелисанда пристально глядела на Тони.
        — Я не верю тебе. Дуглас Шербрук любит меня. Он любил меня три года назад и любит до сих пор. Ему не удастся излечиться от этой любви до конца жизни. Я буду его последней любовью. Ты разбил его сердце, женившись на мне, и он навсегда возненавидит тебя за это.
        — Надеюсь, что нет,  — тихо ответил Тони.  — Надеюсь, что я задел только его гордость. Но, думаю, он быстро оправится, увидев, каких трудов мне стоит удерживать тебя под контролем. Он с благодарностью пожмет мою руку и облобызает меня тысячу раз.
        — Ты говоришь так, словно меня не за что любить или уважать,  — грустно разглядывая свои руки в светлых перчатках, сказала Мелисанда.  — По твоим словам выходит, что ты женился на мне только, чтобы спасти своего кузена. Я думала, что ты действительно любишь меня, раз отчаялся на такой поступок.
        — Ты не ошиблась, я люблю тебя. Но при этом я трезво оцениваю твой характер. Не бойся, твой брачный контракт от этого не пострадает. Я внесу в него ту же сумму, что обещал тебе Дуглас. Твой отец также знает об этом из письма, которое я оставил ему.
        — Что ты хочешь этим сказать?
        — Вряд ли стоит рассказывать об этом, Мелли, до тех пор, пока все окончательно не определится.  — Он улыбнулся ей.  — Надеюсь, твой отец оценит мою пунктуальность, когда мы прибудем в Клейборн-холл минута в минуту. Кстати, дорогая, тебе не идет такой строгий вид. Советую тебе немного расслабиться ближе к дому.
        Мелисанда презрительно промолчала, но через минуту не выдержала и полезла в ридикюль за зеркальцем. Привычными движениями подправив все, что она сочла нужным, и почувствовав себя во всеоружии, Мелисанда убрала зеркало и уже снисходительно посмотрела на мужа. Тони вздрогнул. Господи, сам дьявол сделал ее такой красивой! Он до сих пор не мог до конца поверить в то, что это его жена. Когда она так смотрела на него, он был готов как дурак позволить ей вить из него веревки. Ему приходилось подавлять это в себе всеми силами, иногда даже срываясь на грубость. Он ни о чем не жалел. К черту условности, к черту Дугласа, к черту все, он хотел эту женщину и он получил ее.
        А теперь надо научиться с ней жить. И сделать так, чтобы эта жизнь была приятна им обоим. Но самым трудным будет добиться прощения Дугласа.
        Как странно, вдруг подумал Тони, с той самой минуты, как он встретил Мелисанду, он ни разу не вспомнил о Терезе, своей бывшей невесте. Он посмотрел на жену. Она была бледна, задумчива и нервно теребила ленты своей шляпки. Надеюсь, ее отец не станет устраивать скандал, размышлял он. А если станет, то ему придется вступиться. Теперь она под его защитой, и уж он постарается, чтобы она не пожалела об этом.
        БУЛОНЬ, ФРАНЦИЯ
        Дуглас выиграл партию в пикет. Ему даже не пришлось подтасовывать карты. Белесьен был настолько пьян, что даже если бы ему удалось выиграть, его способность воспользоваться своим выигрышем вызывала сомнение. Он отдал Дугласу ключ и сказал, что ему надо будет объяснить девице, что она должна развлечь его. Генерал еле держался на ногах, но вдруг решил сопровождать его в комнатку девицы. «Потому что,  — говорил он,  — она может не разобраться в ситуации сама. Надо ей помочь».
        Он открыл дверь и ввалился в комнату. Дуглас молча проследовал за ним. В комнате ничего не было, кроме кровати, вешалки и маленького круглого коврика посредине. На этом коврике стояла молодая женщина и испуганно смотрела на вошедших. Белесьен пьяно ухмыльнулся и взмахнул рукой.
        — Раздевайся.
        Женщина немного поколебалась, потом подчинилась. Дуглас почему-то ожидал, что она будет моложе, хотя и сам не знал, почему. Нет, подумал он, это уже не юная девушка, приглядываясь к ней внимательней, скорее всего, ей около двадцати пяти лет. Несмотря на бледность, темные круги под глазами и худобу, она была, безусловно, красива.
        Белесьен молча ждал, пока она не осталась в нижнем белье. Тогда он подошел к ней, грубо схватил за подбородок и поцеловал ее. Потом резким движением сорвал с нее рубашку. Смеясь, кивнул через плечо Дугласу:
        — Мне хотелось, чтобы вы оценили ее. Хороша, не правда ли? На мой вкус, правда, немного тонковата, но по-своему тоже неплоха.
        Он подтолкнул ее к кровати:
        — Ты видишь этого человека? Если ты не сделаешь все, что он пожелает, то будешь наказана. Ты помнишь, какое тебя ждет наказание? Я бы с радостью остался и понаблюдал, как вы тут развлекаетесь, но уж очень устал.
        — А что это вы все молчите?  — сказал Белесьен и повернулся к Дугласу: — Она вам не нравится? Конечно, не девственница, но ведь вы ее не в жены берете. Я дарю ее вам, но только на эту ночь. Желаю приятно провести время.
        С этими словами он вышел из комнаты. Дуглас подошел к двери и послушал, как его шаги удаляются, потом услышал, как на втором этаже открылась и захлопнулась дверь. Только после этого он обернулся к девушке.
        Она стояла возле кровати, пытаясь закрыться руками. «Неужели мой план удастся»,  — подумал Дуглас, боясь спугнуть удачу.
        Когда он заговорил, его голос звучал быстро и четко.
        — Ваше имя Жанин Доде?
        Она молчала. Ее голова едва доходила ему до плеча. У нее были прямые светлые волосы, которые спадали почти до талии. Да, она очень хорошенькая, подумал он, глядя в ее бледно-голубые глаза, опушенные такими же светлыми ресницами.
        — Я задал вам вопрос.
        Девушка покачала головой, слегка отступив от него.
        — Не бойтесь меня. Я здесь по поручению Джорджа Кадоудэла.  — Дуглас старался не смотреть на нее. У него уже очень давно не было женщины, но сейчас нельзя было терять ни минуты.  — Вам известно, о ком я говорю?
        Она кивнула, все еще не решаясь поверить ему, хотя в душе у нее затеплился огонек надежды.
        — Я хочу, чтобы вы оделись, и побыстрее. Нам нужно торопиться. Я должен отвезти вас к Джорджу.
        — Но у меня нет здесь никаких платьев.
        Дуглас огляделся.
        — Наденьте какой-нибудь плащ, ну хоть что-нибудь. У нас нет времени.
        — Я не верю вам.  — У нее еще сохранились остатки самообладания. Она была на грани обморока, но пока держалась.  — Я знала, что он отдаст меня вам на эту ночь, он сам сказал мне об этом, и знаю почему.
        — Я выиграл вас в карты.
        — О нет.  — Ее бледность стала еще сильнее. Покачав головой, она вдруг быстро заговорила: — Он хотел, чтобы я разузнала у вас, что вы собираетесь доложить Бонапарту, вернувшись в Париж. Он боялся также, что вы можете оказаться шпионом. Я думаю, он предпочел бы, чтобы вы были шпионом, чем инспектором Бонапарта. Он ужасно боится, что тому станут известны его дикие выходки, и велел мне любыми средствами выведать у вас правду. Иначе он убьет мою бабушку.
        — Ах вот что.  — Дуглас улыбнулся ей и взял ее руки в свои. «Так, значит, генерал был вовсе не пьян. Партия в пикет, пари, его уход — все это было хорошо разыгранным спектаклем. Неплохо».  — Теперь вы можете не волноваться,  — успокоил он ее.  — Где находится ваша бабушка?
        — Она живет на ферме в двух милях на юг от Итапля. Он сказал, что держит там человека, который по первому его приказу убьет ее.
        — Насколько я знаю Джорджа, о вашей бабушке уже наверняка позаботились. Так что сейчас речь идет о вашем спасении. Поэтому оденьтесь, и двинемся. Я отвезу вас и вашу бабушку в Англию.
        — В Англию,  — протянула она удивленно,  — но мы не говорим по-английски.
        — Это неважно. В Англии многие владеют французским языком, и вы скоро научитесь. Джордж проводит там большую часть времени, и я думаю, что он лично займется вашим образованием.
        — Но…
        — Больше я ничего не могу сказать. Джордж хочет, чтобы я привез вас в Лондон. Там вы будете в безопасности, ожидая, пока он приедет за вами. А сейчас у него есть дела, которые он не может оставить. Ну, вы наконец поверили мне?
        Она подняла к нему сияющее лицо и просто ответила:
        — Да.
        — Вот и хорошо. А теперь слушайте, что нам нужно сделать.
        Ее взгляд светился восхищением и обожанием. Обычно так смотрят на икону, с неудовольствием отметил Дуглас. Интересно, почему большинство людей, с которыми он сталкивается, и в особенности женщины, считают его чуть ли не Святым Георгием? Это его и злило, и забавляло одновременно.
        Глядя на ее доверчиво поднятое к нему лицо, он вдруг подумал: «А ведь она уже забыла Кадоудэла. Не будь я уже женат, можно было бы…» Но перспектива возвращения в Англию с обезумевшей от страсти женщиной его не привлекала.
        — Вы готовы?
        Через пять минут они покинули здание мэрии.
        Глава 6
        Нортклифф-холл, пять дней спустя
        Дуглас открыл дверь библиотеки, увидел своего кузена за маленьким столом с зажженной свечой и, широко улыбаясь, вошел в комнату.
        — Тони! Боже, как я рад снова быть дома и видеть тебя. Вдвойне приятно оказаться дома при теперешних обстоятельствах. Ты понимаешь, о чем я говорю?
        — Дуглас,  — Тони поднялся. Он подошел к кузену и пожал ему руку.  — Насколько я понимаю, твоя миссия прошла успешно?
        — Более чем благодаря Господу Богу и одному тупому генералу, который думал, что сможет перехитрить меня. О, твой домашний халат очень элегантен, но когда ты делаешь резкие движения, он открывает твои волосатые ноги.  — Он облокотился на подоконник — Предлагаю выпить отличного французского коньяка. Надеюсь, ты тут не стеснялся и как следует опустошил мои винные подвалы?
        — Спасибо, Дуглас, но мне не хочется пить.
        Дуглас налил себе коньяка и залпом выпил его, чувствуя, как тепло разливается по телу.
        — Холлис сказал, что тебе нужно поговорить со мной, и это так важно, что не может подождать до завтрашнего утра. Мне даже на секунду показалось, что он вот-вот заплачет, но это, конечно, ерунда. Холлис никогда не плачет, не кричит и вообще старается не высказывать свои чувства. Но сейчас уже полночь, а я так устал, что могу просто свалиться у твоих ног. Конечно же, я обязательно повидаю свою невесту, надеюсь, она прогонит мою усталость. Но меня удивило поведение Холлиса. В чем дело?
        — Я пытался уговорить Холлиса лечь в постель, сказав, что сам буду дожидаться тебя в холле, но ты же его знаешь. Он отказался.
        Дуглас налил себе еще и забрался с ногами в большое глубокое кресло.
        — Ты мне скажешь в конце концов, в чем дело?  — Повисло тягостное молчание, и Дуглас понял, что Тони должен сообщить ему что-то, что вряд ли его обрадует.  — Ты сделал то, что я тебя просил? Ты женился на Мелисандс?
        — Да, я женился на ней,  — ответил Тони, посмотрев ему прямо в лицо. Зная, что скрывать дальше правду не имеет смысла, он набрал в грудь побольше воздуха и выпалил: — Я также женился на ее младшей сестре.
        — Ты что?  — Дуглас поперхнулся и закашлялся.
        — Я сказал, что женился на двух женщинах.  — Энтони Пэриш отвернулся к камину и стал смотреть на пылающие угли, от которых разлетались янтарные искры. Он столько раз репетировал свое объяснение с Дугласом, но сейчас все заготовленные слова вылетели у него из головы. Он чувствовал себя таким же усталым, как и кузен, и готов был провалиться сквозь землю, лишь бы не слышать его упреков.  — Ты можешь вызвать меня на дуэль, Дуглас. Это твое право. Но, клянусь, я не стану стрелять в тебя.
        — Что за чертовщину ты там несешь?  — Дуглас не хотел понимать, о чем ему говорит кузен. Ему хотелось сию же минуту убежать отсюда и подняться в свои огромные апартаменты и на широчайшей графской кровати найти Мелисанду, которая встретит его с распростертыми объятиями. Он не хотел больше слушать про то, как Тони женился на двух женщинах.
        — Я женился на Мелисанде не как твое доверенное лицо. Мы уехали с ней в Гретна Грин и там обвенчались, затем обвенчались еще раз в доме ее отца. А потом я женился на ее младшей сестре Александре в качестве твоего доверенного лица.
        — Да…  — только и смог сказать Дуглас. Он поднялся, осторожно поставил коньяк на стол, взял свечу и, кивнув на прощанье кузену, вышел из библиотеки.
        — Дуглас! Подожди! Ты не понял. Ради Бога, вернись сюда!
        Но Дуглас и не думал возвращаться. Он услышал, что Тони последовал за ним, и ускорил шаги. Это ошибка, какая-нибудь ужасная ошибка, что-нибудь из дурацких шуточек Райдера… или что-то в этом роде. Он услышал, как Тони поднимается за ним по ступенькам, и свернул в восточный коридор. Здесь он уже просто побежал в конец длинного коридора, где располагались графские комнаты. Он распахнул двойные двери, влетел внутрь и, захлопнув их за собой, быстро повернул ключ.
        Высоко подняв свечу, Дуглас посмотрел на кровать. Она была пуста. Было очевидно, что здесь никого не было с самого его отъезда. Господи, как он мечтал прийти сюда и увидеть посреди этого огромного ложа Мелисанду, прекрасную, как Афродита, в пене из кружев. Он видел в мечтах, как она обрадуется и протянет к нему руки…
        Потеряв способность соображать, он в бешенстве обернулся. И вдруг, увидев дверь в примыкающую к спальне комнату, понял, что ведет себя как дурак. Конечно же, она должна быть здесь, а не в его кровати. Они мало знают друг друга, и ей неловко спать в его кровати, во всяком случае, до тех пор, пока он, ее муж, сам не принесет ее сюда.
        Открыв дверь в соседнюю комнату, он вошел туда. Эта комната была меньше, и вся ее обстановка говорила о том, что она предназначалась для женщины. Именно здесь появлялся призрак, который никогда не существовал, разве что в разыгравшейся фантазии женщин. Покрывало на кровати было слегка смято, но и здесь никого не было. И тут он увидел ее. Девушка стояла в тени, на ней было длинное белое платье, которое закрывало ее от подбородка до кончиков пальцев на ногах. Ему не удалось разглядеть ее как следует, но он заметил, что она очень бледна и испугана. Кого она боится? Его?
        «Черт, конечно, она боится»,  — подумал он, шагнул вперед и остолбенел. Это была не Мелисанда. Это была совершенно незнакомая ему девушка, и она посмела находиться в спальне его жены, словно имеет на это право, и смотреть на него как на преступника или даже на убийцу. Он остановил поток своих мыслей.
        — Кто вы такая, черт вас возьми?  — Его самого удивило спокойствие, с каким он задал этот вопрос. У него тревожно забилось сердце в предчувствии беды, ему пришлось поставить свечу на прикроватную тумбочку, чтобы скрыть дрожание своих рук.  — Я спросил, кто вы такая? И какого дьявола вы здесь находитесь? И где Мелисанда?
        — Мелисанда находится этажом ниже, в западном крыле. Ее спальня, кажется, называется Зеленой.
        У нее был испуганный голос — высокий, тонкий и дрожащий.
        — Я не знаю вас. Как вы здесь оказались?
        Девушка шагнула вперед, и он увидел, что она пожимает плечами. При тусклом свете свечи было видно только, что она небольшого роста, хорошо сложена и что у нее густые темно-рыжие волосы, длинными локонами спадающие по спине и плечам.
        — Я спала здесь.
        — Но вы не Мелисанда.
        — Нет,  — сказала она,  — я — Александра, и я ваша жена.
        Услышав такую нелепость, Дуглас рассмеялся:
        — Вы не можете быть моей женой, дорогая, потому что я никогда в своей жизни не видел вас. Скорее всего, вы — или жена Тони, или одна из его многочисленных любовниц.
        — Мы встречались, милорд, просто вы не помните меня. Мне было тогда всего пятнадцать лет, и вы не замечали никого, кроме моей сестры.
        — Да, и я женился на ней.
        Из спальни Дугласа донесся громкий стук в дверь. Было слышно, как Тони пытается взломать замок. Дуглас усмехнулся, услышав его крики:
        «Дуглас, открой эту чертову дверь! Александра, с тобой все в порядке?»
        — Со мной все в порядке. Тони,  — отозвалась она, повернувшись к Дугласу, уже тише спросила: — Могу я открыть ему, милорд?
        — Почему нет? Похоже, он женился на ком только можно, так что теперь у него законное право посетить любую женскую спальню в этом доме.
        Девушка прошла в спальню Дугласа, чтобы открыть Тони дверь, а Дуглас — к двери ее спальни. Когда Тони наконец ворвался в комнату, Дуглас был уже в коридоре и мчался по направлению к западному крылу.
        — Дуглас, черт тебя побери, вернись! Куда это ты направляешься? Стой!..
        Но Дуглас бежал, не останавливаясь, до самой Зеленой спальни. Там, в маленькой уютной кровати, лежала его жена, его новобрачная, его Мелисанда. Увидев его, она села, больше удивленная, чем испуганная. Ее лицо колебалось в неверном свете свечей. Натянув на себя одеяло, она спросила:
        — Дуглас Шербрук?
        — Почему вы здесь? Что вы делаете в этой кровати?
        — Потому что она вышла за меня замуж, черт возьми! Дуглас, пожалуйста, уйди отсюда и позволь мне все тебе объяснить.
        — Нет, я хочу забрать свою жену к себе в спальню. Я хочу, чтобы она была в моей кровати. Черт возьми. Тони, ты хочешь заполучить всех женщин. В таком случае поезжай в Турцию, там это разрешено законом. Там ты сменишь веру и станешь каким-нибудь Муслимом. Пожалуйста, а эту женщину я забираю себе.
        — Это не твоя жена! Я женился на ней сам, и вовсе не для тебя. Я уже спал с ней, Дуглас! Теперь она моя жена, и я не отдам ее.  — В начале своей речи Тони дико орал, но закончил уже довольно миролюбиво.
        Дуглас, страшно бледный, смотрел на Мелисанду. Господи, это самая красивая женщина, которую он когда-либо видел. Блестящие черные волосы мягко обрамляли нежное лицо, огромные темно-синие глаза таили такое искушение, что Дугласу стало трудно дышать. Господи, за что? Он так спешил к ней, он весь день мчался, нигде не останавливаясь, чтобы поскорей увидеть ее. Ему вспомнилась Жанин, и он подумал, как бы она здесь смотрелась в качестве третьей жены.
        Сердце его глухо билось. Его предали. Он снова посмотрел на свою невесту. Но невесты не было.
        Нет, не совсем так. У него была невеста, ее звали Александра, и он никогда в жизни ее не видел, что бы она там ни говорила.
        Он медленно повернулся к кузену:
        — Я все жду, когда ты скажешь, что это одна из твоих неудачных шуток.
        — Нет. Пожалуйста, Дуглас, пойдем ко мне, и я все тебе объясню.
        — Это можно объяснить?
        — Да, если ты дашь мне только ш…
        — Скотина!  — Дуглас нанес Тони страшный удар в челюсть. Тот отлетел на несколько футов и упал. Он быстро перевернулся, встал и встряхнул головой, пытаясь прийти в себя, но был сбит новым ударом. На этот раз Тони схватил его за ноги и, падая, увлек за собой. Обхватив друг друга руками, они катались по полу и боролись, издавая глухое рычание.
        Мелисанда вскрикивала.
        Александра стояла в дверях, высоко подняв свечу, и молча смотрела. Тони удалось подмять под себя соперника и тоже наградить его хорошим тумаком в челюсть. Дуглас взвыл от боли и, согнув ноги в коленях, скинул его с себя. Но Тони обладал прекрасной реакцией и успел ударить Дугласа еще раз так, что у того запрокинулась голова.
        Александра ахнула. Потом быстро поставила свечу на столик и стала оттаскивать Тони от Дугласа, колотя его по спине и дергая за волосы.
        — Прекратите! Оставьте его!  — кричала она. Тони был так удивлен столь неожиданным натиском этой хрупкой и кроткой девушки, что на какое-то мгновение ослабил хватку. Дуглас тотчас воспользовался этим и подмял его под себя, сильно ударив кулаком в солнечное сплетение. Тони охнул и, задохнувшись, согнулся пополам, обхватив себя руками. Вдруг Мелисанда как фурия набросилась на Дугласа, вцепилась ему в волосы и оглушительно закричала в самое ухо:
        — Отпустите его, негодяй! Отпустите его!
        У Дугласа зазвенело в ушах от этого крика. Кожу головы саднило, предметы вокруг него расплывались. Но тут другая жена — маленькая незнакомка — словно сумасшедшая прыгнула на Мелисанду и отдернула ее от него. Обе женщины в белых ночных одеждах метались по комнате будто два привидения, и различить их можно было только по облаку волос: у одной — черному как уголь, у другой — красному как пламя.
        Тони все еще стоял согнувшись и хрипел. У Дугласа было ощущение, что он после атаки Мелисанды остался лысым. Маленькая незнакомка подбежала к нему с белым от ужаса лицом, тяжело дыша и вздрагивая. Он не проронил ни слова, когда она начала ощупывать его руки и плечи, чтобы убедиться, что с ним все в порядке.
        — Он очень сильно вас ударил? Пожалуйста, скажите мне, если вам где-то больно.  — Она дотронулась рукой до подбородка, и он вскрикнул, отдернув голову.  — О, простите меня, я не хотела причинить вам боль. Челюсть не сломана, но ушиб очень сильный.
        Дуглас взял ее за руки и отодвинул от себя со словами:
        — Со мной все в порядке. Оставьте меня. Лучше позаботьтесь о своем втором муже.
        Его взгляд скользнул в сторону Тони, рядом с которым стояла Мелисанда. Она нежно обнимала его, лицо ее было спрятано за черными кудрями.
        Он подошел к открытой двери и позвал:
        — Входи, Холлис.
        Дворецкий, ни на унцию не уронив своего достоинства, вступил в это царство хаоса и неторопливо прошел через комнату.
        — Милорд,  — мягко обратился он к своему хозяину,  — не соблаговолите ли пройти со мной, я приготовлю вам бренди в гостиной. Остальные тогда смогут сменить одежду на более подходящую и присоединятся к вам, когда пожелают. Пойдемте, милорд. Все хорошо. Пойдемте со мной. Все будет хорошо.
        Дуглас позволил себя увести. Звон в ушах еще не прошел, голова продолжала болеть, и весь он пребывал в каком-то странном оцепенении. У Мелисанды были сильные руки и еще более сильные легкие. Ему захотелось стать кем-то другим. Этот парень, Дуглас Шербрук,  — просто осел, болван, тупица. Он чуть не потерял все свои волосы и уж точно потерял невесту. Собственный голос показался ему чужим, когда он обратился к дворецкому.
        — Но, Холлис, эта девушка набросилась на Тони. Почему? Ведь он сказал, что женился на ней. А меня она видит первый раз в жизни. Почему она была на моей стороне?
        — Постарайтесь сейчас не думать об этом, милорд,  — попытался перевести разговор в другое русло Холлис.  — Просто радуйтесь тому, что нашлась женщина, которая постаралась защитить вас.
        — Защитить меня! Черт, да она просто билась насмерть!
        — Да, милорд. Собственно, так и должно быть. Ведь она ваша жена, милорд, и наша графиня. Она живет здесь уже два дня и всем очень понравилась.
        — Нет, это не моя жена,  — стараясь сохранить спокойствие, возразил Дуглас.  — Это совершенно невозможно. Говорю же тебе, я первый раз вижу ее. Моя жена — Мелисанда. Ее я узнал. А Тони я просто убью за это идиотское представление.
        Он остановился, чувствуя, как в нем нарастает желание вернуться и продолжить драку.
        — Не думайте сейчас ни о чем, милорд. Утром все будет выглядеть в несколько ином свете. Идемте же.
        — Но я не могу спать в одной постели с этой девушкой, Холлис. В конце концов я — джентльмен. Я вообще не понимаю, как ей позволили оказаться в моих комнатах, когда она не является хозяйкой дома. Мне это не нравится, и я не могу допустить этого. И хотя она защищала меня и чуть не убила Тони, я не могу спать в одной комнате с ней.
        — Да, милорд. Я прекрасно понимаю ваши чувства и нахожу их весьма похвальными. Я думаю, ее милость будет с вами полностью согласна. А теперь пойдемте. Вам нужно отдохнуть и привести свои мысли в порядок. А завтра все разъяснится.
        Некоторое время посидев в молчании и выпив кофе вместо бренди, Дуглас наконец смог собраться с мыслями и трезво оценить свое положение. Но осознание того, что произошло, снова привело его в ярость.
        — Я все-таки убью его, Холлис.
        — Пожалуй, не стоит, милорд. Сперва послушайте, что он вам скажет. Ведь вы любили его, да и сейчас любите как брата.
        В комнату вошел Тони:
        — А, вот и ты, дорогой кузен!.. Речь как раз о тебе.  — Дуглас попытался было встать, но Холлис обнял его за плечи и усадил обратно. Но он не хотел оставаться здесь. Ему хотелось лечь в постель, проспать часов двенадцать, проснуться и обнаружить, что все так, как и должно быть. «Ох, так и убил бы его на месте». А вместо этого ему пришлось взять себя в руки и спокойно спросить:
        — Ну, так почему же ты меня предал?
        Тони был все в том же ночном халате, только теперь один рукав был наполовину оторван и одна пола свисала ниже другой. Он постарался держаться от Дугласа на расстоянии.
        — Ты можешь выслушать меня спокойно, не размахивая кулаками?
        — Я слушаю. Но предупреждаю, что рано или поздно, однажды на рассвете, я убью тебя.
        — Господи, Дуглас, перестань! Черт, я не хотел, чтобы так вышло, но что теперь поделаешь?
        Холлис осторожно прочистил горло и вступил в разговор:
        — Достаточно иносказаний, милорд. Его милости нужны факты. А все эти эмоции не вызывают у него сочувствия, да и не к месту.
        — Я полюбил Мелисанду с первого взгляда, и она меня тоже. Я знаю все ее недостатки, Дуглас, недостатки, о которых ты даже не догадываешься, смею сказать. Я понимаю ее и знаю, что смогу с ней поладить. Мы бежали. А когда вернулись в Клейборн-холл, то решили с герцогом выдать за тебя Александру. Она была согласна, и я женился на ней как твое доверенное лицо. Герцог решился на этот шаг, так как был в отчаянии. Его сын бежал из Англии, оставив отцу громадные долги. Ты обещал дать ему большое обеспечение за Мелисанду, и если его добавить к тому, что обязался выплатить я, то вместе эти деньги покроют долги и спасут его семью от позора. Видишь ли, Дуглас, я бы не сделал этого, если бы знал, что ты любишь Мелисанду. Но ты женился просто потому, что пришла пора. Мы подумали и решили, что женитьба на Александре и тебя избавит от многих хлопот. Она недурна собой, леди и умная девушка. И тебе не придется ехать в Лондон и пройти через горнило светских приемов в поисках невесты. А сейчас у тебя уже есть жена, она подходит тебе по всем статьям, ты скоро привыкнешь к ней, и все будет прекрасно. Возможно, все это
злит тебя, возможно, ты думаешь, что я сделал это просто, чтобы попытаться умилостивить тебя, возможно, все это звучит фальшиво в моих устах, но клянусь тебе, я долго думал, прежде чем решиться на этот шаг. Я тщательно приглядывался к ней и могу поклясться, что она достойна тебя. Она действительно хорошая девушка — добрая, умная, спокойная, терпимая и…
        — Ты словно кобылу продаешь, Тони. Или охотничьего пса. Она — не Мелисанда, и этим все сказано.
        — Да, она — не Мелисанда, к счастью для тебя. Вспомни, как она тебя защищала, да она чуть не убила меня! Уверяю тебя, ты очень скоро пожалел бы, что Мелисанда — твоя жена.
        — Ха! Ну ты и тип! Тебя послушать, так ты просто спас меня! Ты хочешь заставить меня поверить, будто отвел от меня беду и подставил себя под пули. Ты украл у меня жену, Тони! Черт тебя побери, это уже слишком, я достаточно долго слушал твои дурацкие объяснения и…
        — Милорд,  — Холлис по-отечески положил руку на плечо Дугласу,  — мы должны обдумать эти факты. Эмоции могут захватить вас и опять привести к насилию. А я не могу больше допустить насилия в Нортклиффе.
        — Где моя сестра, Холлис? Где находятся Райдер, Тайсон и моя мать?
        — Мистер Тайсон настаивал на отъезде из Нортклиффа, пока здесь все не утрясется. Он очень сообразительный молодой человек. Как только стало известно о том, что произошло, он собрал всю семью и убедил всех уехать в Лондон. Через два часа они уже выезжали из ворот Нортклифф-холла. Сейчас они в лондонском доме Шербруков и ждут от вас вестей.
        Господи, он чуть не отвез Жанин в их городской дом. Слава Богу, лорд Эйвери нашел для нее комнаты. Дуглас обернулся к Холлису:
        — Значит, я остался один в доме с этим несчастным женокрадом?  — Он скрестил руки и улыбнулся.  — Отлично! Значит, я смогу убить его без свидетелей, и Тайсон не будет виснуть у меня на руках и грозить адскими муками, и Райдер не станет смеяться надо мной, и мать и сестра не будут пугать меня своими обмороками. Нет, неужели все это правда, Холлис? Это случайно не идея Райдера, а? Нет, я думаю, что именно ты испугался, что начнется неразбериха, и уговорил Райдера увезти всех отсюда. Да нет, я не возражаю, я даже рад. Я благодарен тебе за то, что ты их отослал. Ну а теперь я могу спокойно убить своего несчастного подлого кузена!  — Он вскочил.
        — Пожалуйста, не надо, милорд.
        Дуглас остановился и посмотрел на девушку, которая появилась в дверях и опять вмешивалась. Похоже, она и правда считает, что имеет на это право. Он пожал плечами, находя создавшееся положение странным. Это просто абсурдно, нелепо. Он никогда не согласится с этим.
        — Назовите хотя бы свое имя,  — сказал он, уже с трудом сдерживаясь.
        — Меня зовут Александра Габриэла Чэмберс. Я младшая дочь герцога Берсфорда, и я уже не ребенок, а взрослая девушка восемнадцати лет.
        Она замолчала, а он смотрел на ее лицо, которое оказалось очень хорошеньким, ее серые глаза сияли, как драгоценные камни. На щеке у нее была царапина. Волосы были убраны назад и перевязаны лентой. У нее были высокие скулы, нежный рот, красиво изогнутые брови и прелестные маленькие уши. И она действительно производила впечатление разумной девушки. Но все это ничуть не тронуло его и не расположило в ее пользу. Она поправила пояс своего бледно-голубого пеньюара и снова подняла к нему лицо.
        — Вы совсем не помните меня, милорд?
        — Нет.
        — Наверно, я с тех пор переменилась. Тогда я была ниже ростом и полновата. Иногда, когда нужно было что-то прочитать, я надевала очки, а волосы заплетала в тугие детские косички, поэтому неудивительно, что вы меня совсем не замечали, но теперь…
        — Мне абсолютно все равно, насколько вы были полны и были ли вообще у вас волосы. Возвращайтесь в постель. Можете быть уверены, что я не потревожу вас этой ночью. У меня нет привычки делить постель с незнакомыми женщинами.
        Она постаралась скрыть свою обиду, мельком взглянула на Тони и кивнула в знак согласия:
        — Как вы пожелаете, милорд. Если вы не возражаете, я буду спать в комнате, примыкающей к вашей спальне.
        — Спите хоть в коридоре! Или с Тони, ведь он тоже ваш муж.
        — Дуглас…
        Александра больше не сказала ни слова и вышла из комнаты. В холле она взяла свечу с испанского столика и медленно стала подниматься по широкой лестнице. А чего она ожидала? Что он посмотрит на нее и придет в восторг от сюрприза, который преподнес ему Тони? Что, сравнив ее с Мелисандой, он предпочтет ее? Что он страстно полюбит ее с первого взгляда? Что он пропоет аллилуйю и до конца жизни будет прославлять Тони за его заботу? Или ее отца за то, что он убедил ее сделать это?
        Она точно вспомнила, что она говорила, когда отец умолял ее согласиться, как он настаивал, используя против нее ее же чувства, как… Александра покачала головой. Нет, нечего сваливать вину на других. В конце концов ее согласие было решающим. Если бы она действительно захотела отказаться, отец не смог бы принудить ее выйти за Дугласа таким способом. Но он так отчаянно нуждался в этих деньгах и так надеялся, что сможет выручить Реджинальда с помощью денег Тони Пэриша и Дугласа Шербрука, сможет вернуть его в Англию и наконец заставить его взяться за ум.
        Ах! Она снова пытается найти какие-то разумные доводы, чтобы убедить себя в правильности того, что сделала. В то время как никаких оправданий нет. Дугласа предали. Его предал кузен, предала Мелисанда, предал ее отец. И она сама тоже. Она надеялась, отчаянно надеялась, что он не отвергнет ее вот так сразу, даже не сделав попытки узнать ее поближе. Но вот он приехал, и она оказалась лицом к лицу с реальностью. Все будет хорошо. Ты не должна отступать. Все будет хорошо. Какой же самонадеянной она была! Ей казалось, она сумеет доказать ему, что из нее получится прекрасная хозяйка дома. Но откуда она знает, что ему нужна хозяйка? Может быть, ему действительно нужна просто красивая женщина, с которой весело, на которую приятно смотреть и которой можно гордиться на людях. Именно такая, как Мелисанда…
        Мелисанда стояла наверху, томясь ожиданием.
        — Ну?  — взволнованно окликнула ее она.  — Они больше не дерутся? Они не хватались за пистолеты и шпаги? Они будут стреляться из-за меня?
        — Ты трепещешь от этой мысли?
        — Не будь дурочкой. Что ты хочешь этим сказать?
        В ответ Александра лишь покачала головой.
        Какое право она имеет упрекать сестру за то, что та оказалась яблоком раздора?
        — Он велел мне идти в постель,  — сказала она самым бесстрастным голосом, на который была способна.
        — Ты должна была предполагать, что так случится, Аликс. Я предупреждала тебя, я предупреждала папу, чтобы он не втягивал тебя. Я предупреждала Тони. Все вы прекрасно знали, что Дуглас хочет жениться на мне, и только на мне. Да и как он мог думать о ком-нибудь другом с тех пор, как увидел меня? Ведь он даже не вспомнил тебя, признайся!
        Александра снова покачала головой.
        — Ты только не подумай, что я не хочу, чтобы ты стала графиней, Аликс. Просто мне не хочется видеть тебя несчастной. Как можно быть счастливой, когда твой муж ненавидит тебя, когда он не выносит одного твоего вида, когда он покидает комнату, как только ты входишь в нее? Ты не сможешь так жить, Аликс. Да, сестренка, человек предполагает, а Бог располагает. Мне бы тоже следовало быть графиней или герцогиней, а я всего лишь виконтесса. Но я сама сделала выбор, не так ли? Я выбрала Тони, тем самым не оставив выбора ему. Бедная Аликс! Бедный Дуглас! Так ты уверена, что Дуглас больше не сделает попытки убить Тони?
        — Холлис там присматривает за ними. Мелисанда состроила гримаску.
        — Дворецкий, который отдает приказания. Я бы тут же пресекла это, если бы стала здесь хозяйкой. Это более чем странно.
        — Да,  — согласилась Александра, проходя мимо сестры, и тихо добавила через плечо:
        — Конечно, он хочет именно тебя, Мелисанда, и возможно, так будет всегда.
        Мелисанда улыбнулась:
        — Я говорила Тони, что граф не простит его. Я говорила ему, но он, как всегда, остался при своем мнении. Я заметила, что мужчины иногда предпочитают не замечать правды, даже если она совершенно очевидна. Они всегда надеются, что смогут все исправить.  — Она сделала паузу, потом наморщила свой мраморный лобик: — Мне уже начинает казаться, что я совершила ошибку. Мне не надо было выходить за Тони. Он пытается командовать мной и обращается со мной как с собственностью. Он даже сказал мне, что он не джентльмен в отличие от Дугласа. И вообще он позволял себе вольности со мной, когда мы ехали домой, и все это при свете дня, всего в часе езды от Клейборн-холла! Ты представляешь? Он вел себя как какой-то неотесанный мужлан! Надеюсь, Дуглас не такой черствый и бестактный в отношении женщин. Да, теперь я вижу, как я ошиблась. Ты знаешь, он мне угрожал…
        Мелисанда вдруг умолкла, наконец осознав, как отражаются ее излияния на сестре.
        Александра в ужасе смотрела на сестру. Мелисанда уже жалеет, что вышла за Тони? Но как такое возможно? Тони и правда не всегда уступал ей и был довольно насмешлив, но ей казалось, что Мелисанде это даже нравится. О Боже!
        — Тогда почему же ты не встала на сторону Дугласа, когда они дрались?
        — Потому что ты накинулась на Тони. И мне показалось, что я должна его защитить. Прежде, чем Тони ушел от меня, чтобы снова поговорить с Дугласом, он сжал меня в объятиях и сказал, что я могла бы сразиться с драконом. Ему понравилось, что я вела себя, как простая деревенская девица, что я оглушила Дугласа и чуть не выдрала ему все волосы. Все это очень странно. Никогда не знаешь, чего хотят эти мужчины.
        — Тони сумеет поладить с Дугласом,  — сказала Александра.  — Холлис говорит, что они очень близки и всегда хорошо понимали друг друга.
        Мелисанда пожала плечами:
        — Я думаю, Тони очень страдает от всей этой истории.
        — Ты говоришь так, словно ты тут ни при чем.
        — Тони — мужчина, поэтому вся ответственность лежит на нем.
        — Какая чушь,  — возмутилась Александра и ушла, оставив сестру стоять, облокотившись на перила лестницы, в ожидании мужа.
        Александра быстро шла по коридору, на стенах которого висели портреты Шербруков прошлых поколений, по лицам и костюмам на этих портретах можно было легко догадаться о времени, в которое они были написаны. Она вошла в свою комнату, примыкавшую к спальне графа, и встала посреди нее, пытаясь унять охватившую ее дрожь. В этой комнате кровать была намного уже и короче, чем в соседней. Она вспомнила, как Холлис показывал ей графские комнаты и как она стояла в его спальне, глядя на огромную кровать. Тогда она впервые поняла, что мужья и жены иногда должны спать вместе, если они хотят иметь детей, и что именно на этой кровати должен появиться наследник. Она плохо представляла себе, как все это должно происходить, но мысль о том, чтобы раздеться перед мужчиной, приводила ее в ужас. Холлис, добрая душа, тогда сказал ей:
        — Я думаю, будет лучше, если граф сначала попривыкнет к вам. Прежде чем он признает вас своей невестой, миледи, он должен признать вас как жену.
        В тот день эта спальня показалась ей страшно пустой и холодной, но приехал Дуглас, и комната сразу стала другой.
        Александра задула свечу и забралась в кровать, все еще дрожа под холодными простынями. Она подумала, что в этой кровати она, возможно, будет спать всю свою оставшуюся жизнь. На минуту она утратила свой оптимизм в отношении этого замужества. А что, если Мелисанда окажется права? Что, если она будет для Дугласа пустым местом или он станет плохо обращаться с ней?
        Для него это не было даже браком по расчету. Ведь ему самому придется платить за нее. Заплатить такие огромные деньги он обещал за Мелисанду, а взамен получил ее. И ничего больше.
        Тони часами ходил за ней, рассказывая ей о Дугласе и забавляя ее светскими анекдотами. Она понимала, что он проводит с ней столько времени, чтобы решить для себя, достойна ли она его драгоценного кузена. В конце концов она выдержала экзамен. В глазах Тони появился радостный блеск, который так обожала Мелисанда, и он заявил, что согласен взять ее в жены для графа.
        — Я так прочно введу вас в нашу семью,  — сказал он,  — что вы уже не сможете от нас ускользнуть.
        Снова и снова он убеждал ее, что Дуглас не любит по-настоящему Мелисанду, что это брак по расчету, в котором приданым является красота, что он совсем не знает ее и что, женившись на ней, вскоре проклинал бы себя за это. А вот он, Тони, очень хорошо знает, на ком женился, и не жалеет об этом. Но все это не имело значения, потому что Тони — это Тони, а Дуглас — это Дуглас. Боже, как ей стыдно за все эти интриги!
        Так, значит, Дуглас не любит Мелисанду и хотел жениться на ней только из-за ее красоты. Ха! Теперь он женат на дурнушке без приданого и также не любит ее.
        Александра еще глубже зарылась в простыни, вспомнив, как Дуглас ворвался в спальню. Она не видела его целых три года. В последние два дня она все думала, как он изменился за это время — возможно, он растолстел и поседел или у него поредели волосы. Но когда он появился в ее спальне, она окаменела, не в силах сказать ни слова от нахлынувших на нее чувств. Да, он стал старше, думала она, черты лица стали несколько резче, но в остальном он был все такой же — темные волосы, еще более темные глаза, нос с легкой горбинкой, который придавал ему такой высокомерный и неприступный вид, стройная подтянутая фигура и выражение превосходства на лице. Он был по-прежнему красив, этот мужчина, ставший теперь ее мужем.
        Увидев его, она страшно разволновалась, но, как ни странно, по-настоящему не осознавала силы своего чувства, пока он не запрокинул голову, взвыл как сумасшедший и налетел на кузена.
        Как она хотела быть рядом с этим человеком! Ее природный оптимизм опять взял верх. «Все будет хорошо»,  — повторяла она снова и снова.
        Через шесть часов Александра проснулась, услышала его шаги в соседней комнате и вспомнила все, что произошло вчера.
        Что ей готовит новый день? Посмотрим. Пора вставать.
        Глава 7
        — Какого черта вам здесь нужно?
        Было семь часов утра, действительно слишком ранний час для того, чтобы оказаться именно здесь, в громадной шербрукской конюшне. Утро — туманное, мокрое и облачное — как нельзя более подходило к их мрачному настроению… В помещении стояли любимые Дугласом запахи — сена, льняного масла, кожи и лошадей. Она огляделась в полумраке и не увидела никого из работавших здесь конюхов. На Дугласе были штаны из оленьей кожи, темно-коричневое пальто и высокие ботфорты, которые не мешало бы почистить. «Усталый, небритый и страшно раздраженный»,  — отметила про себя Александра. Тому, кто его не знал, он мог сейчас показаться неряшливым и не умеющим себя вести грубияном. Но на ее пристрастный взгляд он смотрелся замечательно.
        — Я хотела прокатиться, милорд.
        — Быть может, после яркого света зрение обманывает меня, но что-то я не вижу в стойлах ни одной новой лошади. Где же та лошадь, на которой вы хотели прокатиться? Или это не лошадь? Однако, хоть я и показал себя ослом во всей этой истории, на мне ездить не удастся.
        Помолчав с минуту, Александра ответила довольно спокойным голосом:
        — Мистер Мак-Колэм разрешал мне кататься на Фанни, пока вас здесь не было.
        — Фанни — кобылка моей сестры.
        — Я знаю. Она очень послушная лошадка, и ездить на ней — одно удовольствие. Я умею обращаться с лошадьми, милорд. Вы можете не беспокоиться за Фанни. Может быть, вы предпочитаете, чтобы я каталась на другой лошади?
        Он хмуро глядел на нее:
        — То есть своих лошадей вы сюда не привели?
        — Нет.
        Отец продал большинство их лошадей два месяца назад, чтобы как-то выкрутиться. Это было еще до предложения Дугласа и до того, как он узнал, что и обеспечения зятя не хватит для спасения Клейборн-холла.
        — Я вижу, вы в костюме для верховой езды, хотя он и не новый, и даже не по моде последних лет. Но тем не менее ваш отец и этот низкий ворюга, по-видимому, снабдили вас необходимым гардеробом на некоторое время, до тех пор пока вам не удастся вытянуть из меня побольше. Я не ошибся?
        — Не знаю. Я не думала об этом.
        Дуглас только фыркнул, и в ответ раздалось ответное фырканье из ближайшего стойла.
        — Это Гарт,  — сказал бесстрастно Дуглас.  — Так, значит, вас не волнуют меха, ленты, кружева и прочие женские штучки?
        — Нет. Разумеется, за исключением тех случаев, когда это необходимо.
        — Не представляю, чтобы Мелисанда не интересовалась красивой одеждой, украшениями и другими побрякушками, которыми женщины завлекают мужчин, чтобы потом обвести их вокруг пальца. Не думаю, чтобы вы отличались от остальных представительниц вашего пола.
        — Мелисанда — красивая женщина. Ей нужны красивые вещи и она нужна им…
        — Ха! Да ей ничего не нужно! Она будет прекрасна даже если только прикроется своими волосами.
        От этих слов у Александры сжалось сердце, но лицо ее по-прежнему выражало безмятежную приветливость.
        — Наверно, вы правы. Так как бы вы хотели, чтобы я поступила, милорд?
        — Я бы хотел, чтобы вы уехали отсюда, и чтобы все, что происходит здесь, оказалось ночным кошмаром, от которого я завтра очнусь.
        Александра изо всех сил продолжала держать улыбку на лице. Ей хотелось закричать или ударить его, или упасть на колени и разрыдаться.
        — Я имела в виду другое. Хотите ли вы, чтобы я каталась на Фанни, или чтобы я ваяла другую лошадь, или чтобы я не каталась вовсе на ваших лошадях?
        Дуглас провел рукой по волосам. Он с удивлением смотрел на эту маленькую особу, про которую все говорили, что она его жена. На ней была довольно безвкусная шляпка, из-под которой выбился длинный непослушный локон. Лицо было очень бледным, зато осанка была гордая, как у королевы. Какого необычного оттенка у нее волосы, подумал он. Цвета старинной розовой меди. Да, в общем, ему-то не все ли равно. Он не знает ее и не хочет знать.
        Дуглас длинно выругался.
        Аликс продолжала молча смотреть на него.
        — О, черт, да идите же! Садитесь на Фанни, и я посмотрю, как вы ездите и можно ли вам ездить на ней и дальше.
        Мистер Мак-Колэм, пятидесятилетний мужчина, стройный и ловкий, как двадцатилетний юноша, с лицом цвета крепкого чая от постоянного пребывания на солнце, стоял у входа в конюшню и отдавал приказания младшим конюхам, когда граф и Александра вышли из конюшни. Недавно Мак-Колэм женился на хорошенькой двадцатидвухлетней вдовушке, и потому все последнее время пребывал в прекрасном расположении духа.
        — Доброе утро, милорд,  — весело приветствовал он графа.
        Дуглас ограничился едва заметным кивком головы. Все кругом предатели, распалял себя он. Вот и этот тоже. Разрешил какой-то самозванке разъезжать на кобылке Синджен. Даже Холлис, его старый друг, похоже, благоволит к ней. Не говоря уже про Тони, которого просто надо пристрелить.
        — У ее милости прекрасная посадка и легкая рука,  — похвалил Аликс Мак-Колэм, не ведая, что навлекает на себя еще больший гнев.  — Вы можете не беспокоиться, что Фанни пострадает от неопытной наездницы.
        Дуглас недовольно отвернулся. Да какое ему дело, как она ездит? Ведь до него тоже никому нет дела! Никому. Никому во всем этом огромном доме.
        Он подсадил Аликс на лошадь и направился к Гарту. Огромный красавец-жеребец, на котором не позволялось ездить никому, кроме графа, застоялся в конюшне за эти две недели. Конечно, конюхи выводили его на воздух, но он тосковал по долгим прогулкам среди холмов и вересковых зарослей. И сейчас ему не стоялось на месте, он пританцовывал, вставал на задние копыта и радостно фыркал, приветствуя хозяина.
        Дуглас громко засмеялся, любуясь этим представлением. Он что-то тихо проговорил ему в ухо, похлопал по загривку, мгновенно вскочил на него и рванул с места в галоп.
        Аликс с минуту смотрела им вслед, потом сказала:
        — Ну, Фанни, давай покажем им, на что мы способны. Пусть не думают, что мы годимся только на то, чтобы глотать пыль из-под их копыт.
        Она помахала на прощанье Мак-Колэму и последовала за мужем по длинной аллее, обсаженной толстыми липами и буковыми деревьями. Их раскидистые ветви сплелись над дорогой, и густая зеленая листва не пропускала солнечных лучей.
        Дуглас ждал ее за старой каменной оградой. Глядя, как она приближается к нему, он смог оценить ее умение. Мак-Колэм был прав, ездит она прекрасно. Но эта мысль порадовала его только тем, что Аликс не поранит нежный рот Фанни. Он кивнул ей и снова пустил Гарта в галоп. Перескочив ограждение северных угодий Нортклиффа, он краем глаза покосился на Аликс. Она слегка пригнулась и так же легко взяла барьер. Тогда он поскакал в западном направлении в сторону извилистой узкой речушки. В детстве они с Райдером иногда убегали туда и играли в пиратов. Аликс догнала его и поехала рядом. Она с удовольствием оглядывалась вокруг.
        — Какое чудесное место. У нас в Чэмберсе тоже есть похожий ручей. Когда я была девочкой, то провела там много счастливых беззаботных дней. Ловила рыбу, купалась, хотя там так мелко, что плавать невозможно. Зато можно как следует вымокнуть и поплескаться. Мне так хочется иногда вернуться в то время!
        Ее попытка поддержать беседу не удалась. Дуглас отстранение смотрел на Смизерстоунскую пустошь.
        — Скажите, зачем вы сделали это?
        Аликс почувствовала, как ее сердце забилось медленными сильными толчками. Господь знает, как много причин у нее было для этого. Она начала с первой, с той, о которой Тони уже говорил ему прошлой ночью.
        — Дело в том, что мой брат покинул Англию, оставив отцу огромные долги. Отец был в отчаянии, не зная, как спасти семью от разорения. Даже обеспечения Тони было недостаточно, чтобы… Неужели вы не понимаете, милорд? Если бы я не сделала этого, мы потеряли бы наш дом и…
        Дуглас разрубил воздух рукой. Для Гарта этот жест был необычен, и он взбрыкнул, развернулся и слегка укусил Фанни за шею. Фанни дернулась и поднялась на дыбы. Аликс вскрикнула от неожиданности, попыталась восстановить равновесие, но не удержалась и соскользнула с лошади на узкую тропинку.
        Она лежала, боясь пошевелиться, ощущая тупую боль во всем теле. Дуглас успокаивал своего жеребца. Потемневшими глазами он посмотрел на нее, потом спрыгнул на землю, чтобы помочь. Фанни снова взбрыкнула, закружилась на месте и помчалась в направлении к дому.
        — Ну, как вы?
        — Не знаю.
        — Ваше счастье, что на вас столько юбок. Они смягчили удар. Вы сможете стоять?
        Аликс кивнула. Она встала на колени, но вдруг почувствовала головокружение и покачала головой, чтобы прогнать его. Дуглас подхватил ее за талию и помог подняться. «Какая она легкая,  — подумал он, продолжая поддерживать ее.  — И очень женственная». Под платьем был жесткий корсет, и ему стало ясно, почему она так прямо держалась.
        Аликс высвободилась из его рук, слегка пошатнулась, но тут же обрела равновесие.
        — Уже прошло. Теперь со мной все в порядке.  — Она оглянулась на дом. До него было около двух миль.  — Фанни бросила меня.
        И это была его вина, подумал Дуглас, и чуть не взвыл от этой мысли, потому что теперь ему придется посадить ее перед собой, да еще и придерживать, чтобы она опять не свалилась. Он оглянулся. «А до дома целых две мили». Ему и смотреть-то на нее не хочется, не то что прикасаться. Но бросить ее здесь все же нельзя, ведь это из-за него она упала.
        — Не нахожу, чтобы вы были такой уж прекрасной наездницей, как заявляли. Будь вы поопытней, вы бы знали, что нельзя расслабляться, когда сидишь на лошади.
        Это было уже слишком. В Александре заговорила природная гордость. Усомниться в ее умении править лошадью! Да она не просто умеет ездить на лошади, она делает это в сто раз лучше, чем кто бы то ни был! Она села на лошадь, как только научилась ходить. Она — прекрасная наездница! Ей просто нет равных!
        Дуглас даже вздрогнул, таким холодом повеяло от ее голоса.
        — Если принять во внимание, что ваш жеребец настолько плохо вышколен, что взбрыкивает, стоит вам слегка покачнуться у него на хребте, то да, вы, безусловно, правы. Находясь рядом с вашим Гартом, расслабляться нельзя.
        Очень довольная своим ядовитым ответом, она повернулась и пошла к дому.
        Дуглас смотрел ей вслед. «Наверно, надо извиниться. Наверно, надо посадить ее на Гарта. Черт, ладно уж»,  — пронеслось у него в голове.
        Она слегка прихрамывала, но упрямо продолжала идти. Ее амазонка была вся в пыли, один рукав наполовину оторван. Кайма платья тоже оторвалась и тащилась за ней по земле. Шляпка лежала посреди дороги, забытая своей хозяйкой.
        Дуглас выругался, подобрал шляпу и поехал за ней.
        Аликс слышала, как он приближается, но продолжала идти, мысленно желая ему слететь со своего жеребца. Не останавливая лошади, он на скаку подхватил ее и усадил в седле перед собой.
        — Черт, я прошу вас простить меня.
        — Как романтично вы меня поймали. Миссис Рэдклифф, и та не смогла бы придумать лучшей сцены.
        — Просто мне не хотелось снова спешиваться и спорить с вами… опять слушать какую-нибудь чепуху…
        — Я могла бы дойти пешком,  — мягко сказала она.  — Здесь не так уж далеко.
        — У вас вид оборванки. Не боитесь, что крестьяне забросают вас камнями?  — Не удостоив его ответом, она отвернулась и безразлично уставилась на дорогу.  — Ну что ж, я чувствую себя обязанным купить вам новую амазонку.
        — Какая удача, что мне не пришлось особенно стараться, чтобы выманить ее у вас.
        — Ну, поскольку ваше падение произошло в какой-то степени по моей вине, я готов взять на себя возмещение убытков. Тем не менее я остаюсь при своем мнении, что если бы вы были лучше подготовлены ко всяким неожиданностям, ничего бы не случилось.
        Вообще-то у Аликс был очень мягкий характер. Она обладала редким умением избегать конфликтных ситуаций, сдерживать раздражение и придерживать язык, чтобы погасить ссору, и не выносила скандальных сцен. Она никогда не выходила из себя. Когда мать и Мелисанда особенно донимали ее своими требованиями и упреками, она просто улыбалась и уходила по своим делам. Но сейчас, когда Дуглас, когда ее муж… как он смеет так оскорблять ее? Что ж, придется преподать ему урок. Аликс вдруг резко выгнулась, всем своим весом навалившись на Дугласа. Застигнутый врасплох Дуглас съехал набок. Уже через секунду ему бы удалось спасти положение, если бы Гарт, возмущенный, что с ним обращаются как с обычной лошадью и сажают на него второго седока, опять не взбрыкнул, изогнулся и встал на дыбы. Аликс, которая ожидала этого, удержалась, крепко вцепившись ему в гриву. Дуглас же с глухим стуком упал на землю, только и успев чертыхнуться. Видя хозяина в таком плачевном состоянии, Гарт виновато топтался рядом.
        Теперь уже Дуглас лежал на земле, ощупывая себя на предмет целости костей.
        — Вы поплатитесь за это.
        — Тони говорил, что вы — джентльмен. А джентльмены никогда не угрожают дамам и тем более не бьют их.
        — Я перестаю быть джентльменом, когда со мной играют против правил. Я не намерен считаться с женщиной, которую никогда не знал, которая обманом стала моей женой и которая совершенно не умеет и не желает управлять своими эмоциями.
        Он остановился, чтобы перевести дыхание и продолжить свой замечательный монолог, но вдруг оказался окутанным облаком пыли. Когда облако рассеялось, он увидел, что Аликс бросила его и отъехала уже довольно далеко. К счастью, они были еще в пределах слышимости, и Дуглас громко свистнул. Гарт услышал призыв, развернулся и поскакал к распростертому на дороге хозяину.
        Аликс стиснула зубы. Раздосадованная, она смотрела на Дугласа, который как ребенок радовался своей победе.
        — Ах, милорд,  — съязвила она,  — думаю, вам придется купить новый костюм и для себя.
        — Этот костюм не предназначен для верховых прогулок. Это моя обычная одежда. А вы, я смотрю, отличная притворщица.
        — Я? Притворщица? Вовсе нет!
        — И все-таки почему вы сделали это? Аликс открыла было рот, чтобы начать все сначала, но передумала. Она спешилась, чтобы дать себе время немного подумать. Теперь уже очевидно, что версия Тони его не устроит. Ему безразлично, что они могли потерять свое родовое поместье, что ее брат был вынужден бежать в Америку, что ее отец был бы опозорен и, будучи не в силах расплатиться с долгами, мог пойти даже на самоубийство. Она вздрогнула от этой мысли.
        Конечно, была и другая причина, но она не может, не хочет, чтобы он узнал о ней.
        — Значит, больше вам нечего сказать. Что ж, я не удивлен. Нужно обладать незаурядным воображением, чтобы придумать что-то более трогательное. Эту историю я уже слышал вчера от Тони.
        Он встал, потянулся, расправил плечи и подошел к Гарту. Подобрал вожжи и стал медленно перебирать гриву своими длинными красивыми пальцами.
        — Итак, я должен поверить в то, что вы принесли себя в жертву, потому что вы такая преданная дочь и так боитесь, что ваш отец потеряет свою честь. И что ваш отец убедил Тони, что так будет лучше и для меня, так как избавит от утомительных поисков невесты в Лондоне. И что все это было сделано для, моей же пользы. И что вы как истинная леди, конечно же, сперва воспротивились этому. Но затем вас все-таки заставили. Я правильно излагаю?
        Как мог Тони сказать такое? Это просто нелепо! Конечно, она сначала отказывалась, во всяком случае, в первый момент. Но потом… Прежде чем у нее нашлись слова для ответа, Дуглас продолжил, фыркнув в точности, как его жеребец.
        — Простите, дорогая, но мне что-то не верится в это. Времена, когда отцы могли принудить своих дочерей к нежеланному браку, канули в прошлое.
        Говоря это, он и сам понимал, что его слова звучат фальшиво. Тони вовсе не говорил ему, что отец заставил ее пойти на это. Но он прощупывал почву, и не похоже, что эта леди собирается его опровергать.
        — Нет, нет. Меня никто не заставлял. Папа очень любит меня, и я сама не могла допустить, чтобы…
        — Не повторяйтесь. Вы спасли его и принесли себя в жертву. Вы должны радоваться, что так удачно себя продали, ведь я дорого заплатил за жену, хотя и получил вместо нее кота в мешке.
        Аликс выпрямилась в седле во весь свой небольшой рост.
        — Я могла бы стать очень хорошей женой, милорд, если бы вы дали мне шанс и не унижали все время своим презрением.
        Ей наконец удалось заставить его взглянуть на нее. Увидев ее бледное лицо, он подумал, что, возможно, при падении она пострадала больше, чем он предполагал.
        — Тони говорил мне, что вам легче вырвать зуб, чем провести сезон в Лондоне. Он говорил, что вы погибаете от одной только мысли, что вам придется посещать светские балы и рауты, знакомиться с дебютантками и рассматривать их в качестве кандидатур на роль вашей жены. Он сказал, что вы чувствуете себя как загнанный зверь, окруженный охотниками.
        — Да? Он так говорил? И вы ему поверили? А вам не приходила в голову мысль, что Тони скажет все, что угодно, лишь бы найти какие-то извинения для себя? Просто чтобы оправдать собственное предательство!
        — Тони очень страдает оттого, что все так произошло. Он очень любит вас.
        — Еще больше он любит вашу сестру.
        — Да, он любит ее.
        — Он — Иуда, и я не хочу больше его знать.
        — Это случилось против его воли. Неужели вы думаете, что он женился на Мелисанде просто вам назло? Даже если вы очень огорчены, вы не должны так думать о нем. И я не думаю, что он лгал, когда говорил, как вам не хочется ехать в Лондон.
        Дуглас рассматривал свои сапоги. «Нужно будет заказать новые, эти скоро выйдут из моды».
        — Как бы там ни было, он не имел права принимать за меня решения. Все это было сказано лишь себе в оправдание.
        — Мне очень жаль.
        «Ей жаль. Да что она в самом деле о себе думает!»
        — А вы знаете, что я могу аннулировать этот брак и потребовать обратно все деньги, которые заполучил ваш очень ловкий отец по брачному контракту?
        — Не смейте говорить о моем отце в таком тоне!  — вспылила она и замахнулась, чтобы дать ему пощечину.
        Дуглас не шелохнулся. Он замер, не сводя с нее взгляда.
        — Так чему и кому я в конце концов должен верить?
        Аликс искала и не находила себе извинений. Они не имели права так поступить с ним.
        — Мне правда очень жаль, милорд, но, может быть, вы позволите мне какое-то время побыть вашей женой? Вы сказали, что можете аннулировать брак. Это значит, что вы отошлете меня домой и венчание будет объявлено недействительным?
        — Именно так. Наш недолгий союз будет расторгнут.
        — Прошу вас, не делайте этого сразу. Я умоляю вас, подождите. Может быть, уже очень скоро вы не станете возражать против моего пребывания в Нортклиффе. Я не буду ни во что вмешиваться и постараюсь сделать все для вашего удобства…
        — Ох уж эти женщины! Они считают, что мужчинам необходимо, чтобы кто-то виснул у них на шее и подавал сигары и бренди.
        — Я просто хотела сказать, что не буду навязчивой и сумею как следует вести дом.
        — За домом и сейчас есть кому присмотреть. Или вы не знаете, что у меня есть мать и слуги, на которых я могу положиться в этом вопросе?
        Она совсем забыла, что есть вдовствующая графиня. Ей говорили, что у него есть два брата и младшая сестра, но никто не упомянул про мать. Холлис просто сказал, что семья уехала в Лондон навестить друзей и скоро вернется. О Боже! Неужели они тоже возненавидят ее и будут презирать так же, как Дуглас? Неужели они тоже попытаются избавиться от нее?
        Ей нечего было ему возразить, поэтому она просто призналась.
        — Я забыла об этом. Простите.  — Подойдя ближе, она бессознательно подалась к нему: — Прошу вас, пожалуйста, позвольте мне остаться у вас хотя бы ненадолго. Вы даже не заметите меня. Я умоляю вас, не отвергайте меня, не узнав как следует.
        — Не отвергать вас? В ваших устах это звучит как акт насилия.  — Вдруг в голове у него мелькнуло подозрение, и он нахмурился:
        — О, я кажется разгадал ход ваших дальнейших действий. Вы собираетесь забраться ко мне в постель? Вы прекрасно понимаете, что в этом случае я уже не смогу аннулировать брак. Именно этого вы и добиваетесь, так? Как только я получу вашу драгоценную девственность, так тут же ваш дражайший отец будет спасен и все мои деньги останутся при нем. Это он вам посоветовал меня соблазнить?
        Аликс не находила слов и только медленно качала головой.
        — Нет, мне и в голову не приходило ничего подобного, и никто не советовал мне этого.  — На лице его ясно читалось насмешливое недоверие.  — Я говорю правду, милорд, я даже не знаю, что это такое. Но я догадываюсь, что соблазнение не может происходить между мужем и женой. Когда я спрашивала маму, что такое «соблазнить», она говорила, что это делают испорченные молодые люди, когда хотят погубить невинность юных леди.
        — Да? А ваша мать не просветила вас более детально?
        — Ну, она говорила, что если молодой человек говорит много-много комплиментов, или придвигается ко мне слишком близко, или дольше обычного задерживает мою руку после поцелуя, мне следует держаться от него подальше. На таких нельзя положиться, говорила она.
        Дуглас не смог удержаться от смеха. Аликс вспыхнула. Господи, он не способен воспринять серьезно ничего из того, что она говорит.
        — Я сделаю все, что в моих силах, чтобы понравиться вам, милорд, и стать вам хорошей женой. У меня очень спокойный характер…
        — Ха! Очень спокойный… Да у вас совершенно несносный, неуравновешенный, прямо-таки буйный характер, и вы абсолютно не соответствуете моему представлению о хорошей жене. О каком спокойствии вы говорите? Ведь вы скинули меня с собственной лошади!
        Аликс смутилась.
        — Да,  — ответила она с удивлением в глазах и в голосе,  — кажется, я действительно сделала это, но это совершенно непохоже на меня. Я всегда очень сдержанна и терпима к людям. Не знаю, что на меня нашло.
        Верхние пуговицы на вороте ее платья расстегнулись, и Дуглас увидел в открывшемся вырезе нежную белую кожу. Продолжая как бы между прочим разглядывать ее, он ответил:
        — Возможно, что я просто предубежден против вас. Возможно, что, узнав меня поближе, вы сами потребуете аннулировать брак и так захотите покинуть Нортклифф, что не сможете дождаться, когда же за вами приедет экипаж, чтобы увезти домой.
        — О нет, милорд, я очень хочу, чтобы вы были моим мужем…
        — Ладно, посмотрим. Не могли бы вы расстегнуть остальные пуговицы? Я бы хотел рассмотреть вас получше.  — Аликс решила, что ослышалась.  — Вы, кажется, потеряли дар речи? Ваша хваленая невинность оскорблена? Меня это радует. Значит, все-таки есть способ заставить вас замолчать.
        «Да, тут он прав, от такого бесстыдства отнимется язык у кого угодно».
        — Сколько вам лет?
        — Вы же знаете — восемнадцать. Я уже говорила вам ночью.
        — Достаточно взрослая, чтобы стать женщиной и женой. Вы и сами вчера сказали мне об этом. О, черт, только молчите, ладно?
        — Но я не говорила…
        — Молчите или я заставлю вас раздеться догола и продемонстрировать мне все, за что я так дорого заплатил!  — Аликс окаменела под его взглядом. Дуглас удовлетворенно улыбнулся и вскочил в седло.  — Я сам буду править Гартом. Хорошая прогулка — лучшее лекарство для израненного сердца. Садитесь.
        Слава Богу, он оставил ее в покое. Интересно, почему он вдруг решил сменить гнев на милость? Однако у нее хватило ума не задавать лишних вопросов. Она застегнула пуговицы и расправила платье. Потом легко вскочила в седло и уже всю дорогу до дома молчала, упершись взглядом в спину своего мужа.
        Мысль о том, что их брак можно аннулировать, раньше не приходила ей в голову. Надо будет порасспросить об этом Тони. Сама она слабо разбиралась в брачном законодательстве. Все, что она знала о девственности и девственницах, было то, что сама она являлась таковой. И еще то, что прежде, чем она перестанет ею быть, она должна побывать в постели мужа.
        Конечно, естественнее всего было спросить об этом у мужа, но она опасалась, что он только запутает ее.
        Неожиданно Дуглас остановил Гарта и отпустил вожжи.
        — Я устал. И Гарт тоже. Слезайте и идите вон к тому дубу. Мы отдохнем там немного.
        Аликс безмолвно повиновалась. Дуглас оставил Гарта пастись у дороги и подошел к ней. Опустившись на траву и прислонившись к толстому стволу дерева, он скрестил ноги, вздохнул и закрыл глаза.
        — Мне очень жаль, что вы так устали,  — сказала Аликс. Ответом было спокойное ровное дыхание.  — Тони рассказывал мне, что вы должны были выполнить какое-то важное задание, поэтому вам пришлось уехать и попросить кузена жениться вместо вас.
        — Я нашел прекрасного заместителя, да? Я ошибся в выборе. Я ошибся в выборе человека, которому могу доверять. Господи Иисусе, вся моя жизнь разбита из-за того, что…
        — Вы сумели выполнить свое задание?
        — Да.
        Он открыл глаза и посмотрел на нее. Ему захотелось сказать что-нибудь шокирующее.
        — Как было бы здорово, если бы вместо вас здесь оказалась та девушка, которую я освободил во Франции. Ее звали Жанин и она была настоящей женщиной, а не девственницей, разыгрывающей из себя женщину. И я интересовал ее сам — как человек, как мужчина, а не как выгодная сделка. Она предложила мне себя так просто, так искренне, без всяких уловок и хитростей. Но я-то, дурак, считал, что я женатый мужчина, не сомневался, что здесь меня ждет не дождется Мелисанда. И отказался от нее. Господи, зачем я это сделал. Он снова закрыл глаза.
        — Но вы и в самом деле женаты.
        — Да, но вы — не Мелисанда.
        — Та девушка была француженкой?
        — Да, это была любовница одного важного государственного лица.
        — Я не верю, что вы хотели сделать своей женой чью-то любовницу.
        — Почему нет?
        — Потому что это в высшей степени глупо! Вы говорите все это только для того, чтобы сделать мне больно. Вы никогда не поступили бы так, потому что ни один мужчина не согласится делить свою женщину с кем-то другим. Потому что может возникнуть спор о наследнике. Я слышала, как мой отец говорил об этом с нашим соседом.
        — Хотя вы и подслушали их разговор, но, судя по всему, пользы извлекли из него немного.
        — Вы аннулируете брак?  — Он не ответил.  — Дайте мне хотя бы шанс!
        — Тише! Я хочу отдохнуть.
        Аликс умолкла и стала смотреть на Гарта, который мирно пощипывал густую траву. Если огреть Дугласа чем-нибудь по голове, то он не сможет свистнуть Гарту, и тогда она сама доберется до Шербрукской конюшни. Господи, какие мысли ей приходят в голову. Тучи на небе рассеялись, и воздух потеплел. Скоро солнце начнет палить вовсю. Она вздохнула и тоже закрыла глаза. Через некоторое время она сказала:
        — Я видела очень странный сон в первую ночь в вашем доме. Я спала в той же самой комнате, что и вчера. Здесь все ее называют комнатой графини. Мне приснилось, что возле моей кровати стоит юная девушка и разглядывает меня. Мне показалось, что она хочет мне что-то сказать, но она не проронила ни слова. У нее было такое печальное и красивое лицо. Когда я проснулась, то в комнате, конечно, никого уже не было. Но сон был таким реальным, что казалось, я видела все это наяву.
        Дуглас открыл глаза, повернулся и, пристально глядя на нее, медленно проговорил:
        — Черт возьми…
        — Сны бывают очень странными, правда? Иногда кажется, что видишь и ощущаешь все так явственно, но, конечно…
        — Да, конечно. Это был просто сон и ничего больше. Забудьте о нем. Вы поняли меня?
        «Почему он ведет себя так странно из-за какого-то сна?» — подумала она и кивнула:
        — Конечно, я поняла.
        Глава 8
        — Да, Холлис, это действительно тот самый Шербрук, которого ты не ожидал и не хотел бы видеть. Да, я знаю, ты предпочел бы, чтобы я находился в Джерайхо, но, как видишь, я вернулся. Больше не смог вынести этой неизвестности. Я сказал маме, Тайсону и Синджен, что поеду на скачки в Ньюмаркет. Все, кроме Синджен, поверили. Ее мне провести не удалось, она — сообразительная девчушка, временами даже слишком… Зато не проболтается. Ну да Бог с ней. Мне не терпится познакомиться с женой Дугласа.
        Холлис расстроенно смотрел на него. Он любил этого ветреного юношу как сына и переживал, что он, такой красивый и жизнерадостный, слишком циничен для своего возраста.
        Выдавив из себя улыбку, Холлис постарался быть приветливым.
        — Да что вы, господин Райдер, входите. Я просто очень удивился, ведь в Джерайхо так чудесно в это время года. Проходите. Давайте ваш плащ. Вы увидите, что новая графиня — очень милая молодая леди. Правда, графу потребуется некоторое время, чтобы привыкнуть к ней. Ведь вы знаете, что для графа она явилась в некотором роде неожиданностью.
        — Да, и ты решил, что Дугласу необходимо побыть одному, чтобы разобраться во всем без вмешательства семьи. Я не завидую его жене. Мама готова разорвать ее на кусочки, когда вернется. Выходит, Дуглас не особенно оценил подарок, который преподнес ему Тони? Странно, я всегда считал, что у Тони исключительный вкус в том, что касается женщин, за исключением этой Карлтон, которой каким-то чудом удалось заставить его сделать ей предложение. Это происшествие навеки останется в анналах холостяков как самое загадочное и таинственное. Да, так, значит, наш непостоянный Дуглас рвет и мечет.
        — Я не думаю, что непостоянством стоит так уж гордиться, господин Райдер, да это и не в характере его милости. Просто все дело в подмене. Такой резкий поворот в жизни разозлит даже лучшего из людей. Но мое мнение, как я уже сказал, что лучшей жены, чем наша новая графиня, джентльмен и желать себе не может.
        — Ах-ха! Я начинаю понимать. Девица, видно, не особенно аппетитная и, наверное, не идет ни в какое сравнение с Мелисандой. Я прав, Холлис? Ты так завуалированно выражаешься, что не сразу и поймешь, что же ты хочешь сказать.
        Мелисанда в это время завтракала в соседней комнате и через открытые двери слышала весь разговор. Услышав слово «аппетитная», она с минуту раздумывала, можно ли принять его за комплимент, не будучи уверенной в точном его значении, но потом все-таки сочла, что это не могло быть сказано не в ее пользу, и решила показаться. Она встала в дверях, некоторое время оставаясь незамеченной и разглядывая этого напористого молодого человека, потом прочистила горло и пропела:
        — Здравствуйте. Я — леди Мелисанда. А вы кто, сэр?
        Райдер повернулся на незнакомый голос и посмотрел на молодую женщину. К совершенному изумлению Мелисанды, этот джентльмен, в отличие от всех знакомых ей мужчин, не окаменел от одного взгляда на нее, не упал к ее ногам, выражаясь метафорически, и не замер там как бездыханный пес. Гораздо более опытные мужчины, чем этот белокурый юноша, не могли устоять перед ее красотой. А он словно и не замечает, кто перед ним стоит. В чем же дело? С ней что-то не так? Разве у нее растрепались волосы? Или расплылась фигура? Или лавандовый цвет ее утреннего пеньюара невыгодно оттеняет ее белоснежную кожу? Или что-то случилось с ее лицом?
        Но она точно знает, что с ней все в порядке. И лицо ее по-прежнему прекрасно. И тем не менее он стоял как ни в чем не бывало, слегка наклонив голову набок. Впервые в жизни она не видела никаких признаков умственного затмения, внезапной бледности или остолбенения, ни намека на душевное смятение в этих красивых голубых глазах. Ах, может быть у него просто отнялся язык — такая своеобразная реакция на ее появление. Тут он улыбнулся и ответил ей голосом ленивым и тягучим, как разогретый мед:
        — Я Райдер Шербрук, брат Дугласа. А где наша новая графиня? И что вы здесь делаете?
        — Она здесь со мной, Райдер.
        — О, привет. Тони.  — Райдер приветствовал кузена, который появился из той же комнаты вслед за женой. Они пожали друг другу руки.
        — Рад видеть тебя живым и здоровым. Или это еще под вопросом? Дуглас все еще наступает тебе на горло, или ты уже убедил его, что ему же будет лучше от того, что ты преподнес ему?
        — Послушай, Райдер, я…
        — Нет, Тони, Холлис не выдал мне никаких ваших секретов, именно поэтому я и приехал сюда, чтобы увидеть все своими глазами. Чертовски рад тебя видеть, Тони.
        — А я — Мелисанда.
        — Да, я знаю. Очень приятно.
        — Но что я вижу?  — Райдер снова повернулся к кузену.  — У тебя, кажется, распухла губа, Тони? А под левым глазом, это что, синяк? Значит, твой номер все-таки не прошел. Надеюсь, ты получил, как того заслуживаешь.
        — А я — жена Тони.
        — Да, я знаю. Очень приятно.
        — Ну а ты?  — не отставал от Тони Райдер.
        — Что я?
        — Ну ты-то наставил ему синяков?
        — Я дал ему несколько раз, но недостаточно. На меня набросилась его жена.
        — А я — Мелисанда. Я набросилась на Дугласа.
        Райдер прекрасно понимал, что это дивное существо сбито с толку, и забавлялся этим. Да, Тони просто атлант, если способен управляться с ней. Наверно, нелегко контролировать такое красиво упакованное тщеславие, которое называлось его женой. Но если он справляется с этим, то держать небо на своих плечах для него должно быть просто безделкой. Слава Богу, что это не его забота.
        — Пойдем, Тони, я хочу услышать от тебя все подробности. Дуглас здесь?
        — Нет, по-моему, они с Аликс поехали кататься.
        — С Аликс?
        — С Александрой.
        — А я — Мелисанда, сестра Александры.
        — Да, я знаю. Очень приятно познакомиться, мадам. Ну, пошли, Тони.
        Они ушли, а Мелисанда осталась стоять в большом холле, недоуменно глядя на них. Похоже, у ее свояченника не все в порядке с головой. Холлис, наблюдавший всю сцену, решил наконец обратить на себя внимание.
        — Могу я чем-нибудь быть вам полезен, миледи?
        — Нет,  — ответила Мелисанда упавшим голосом, все еще не придя в себя после пережитого шока,  — мне нужно подняться наверх и посмотреть, в чем же дело.
        Холлис улыбался, глядя на ее удаляющуюся фигуру, не сомневаясь, что зеркало поможет ей восстановить хорошее настроение.
        Но пять минут спустя ему было уже не до улыбок. Граф с женой вернулись с прогулки, и Холлис ужаснулся. Лица их были угрюмы. Рваная пыльная одежда наводила на мысль, что их протащили по какой-то грязной канаве.
        — Боже мой! Милорд! Силы небесные! Миледи, с вами все…
        — Нет, не волнуйся, Холлис,  — сказал Дуглас и обернулся к Александре:  — Поднимитесь к себе и приведите себя в порядок.
        Его замечание возмутило Аликс. Сам он выглядит ничем не лучше, да и не ее вина, что ока оказалась в таком виде. Молча проглотив обиду, она пошла к себе в комнату.
        Дуглас решил как-то объяснить Холлису происшедшее.
        — Нам не повезло, и мы оба упали с лошади. Но все кости целы.
        — Да, но ее милость, кажется, прихрамывает.
        — Это послужит ей… Ну, разве самую малость, завтра уже пройдет. Не беспокойся за нее.
        Узнав, что его брат приехал почтить родные пенаты, Дуглас долго ругался и проклинал все на свете, потом в бешенстве выскочил из холла и помчался в библиотеку. Холлис заметил, что прислуга с любопытством следила за происходившим. Три горничные делали вид, что стирают пыль в Золотой гостиной, а два лакея бесцельно бродили под лестницей. Холлис, как это умел только он, спокойно и строго сделал им внушение и разослал по своим делам.
        — Ax,  — Райдер только что сел в кресло перед приходом Дугласа.  — Позволь взглянуть на тебя. Тони заявил, что ты сделал из него отбивную, а сам покинул поле битвы без единой царапины. Правда, он сказал, что и не пытался ударить тебя как следует, а просто защищался.
        — Его жена чуть не убила меня,  — раздался голос Тони.  — Я считал ее своей невесткой, но она, по-видимому, не считает нужным проявлять ко мне лояльность. Это не правильно. Она просто предала меня.
        — Предала! Ты, проклятый щенок!.. Да я тебя…  — Дуглас остановился. Довольно слов. Все уже сказано. Что ему действительно нужно сейчас решить, так это вопрос с расторжением брака. Вот уже и Райдер приехал. Он недовольно посмотрел на брата: — Ну хорошо, почему ты здесь, Райдер? Как мама? Тайсон? Синджен?
        — Мама все сетует на твою доверчивость. Синджен, как всегда, запоем читает романы, а Тайсон с утра до вечера читает им проповеди. Синджен, наконец, не выдержала и пригрозила запустить в него романом, если он не прекратит. В общем, все как всегда, Дуглас. Они думают, что я в Ньюмаркете. Ну а меня разбирало любопытно, и я приехал. Но покажут мне, наконец, эту красотку, на которой женил тебя Тони? Или она такая страшная, что ее прячут? У нее что, горб? Или она толстуха с тремя подбородками? Беззубая? Плоскогрудая?
        — Не будь ослом, Райдер,  — Тони почти кричал.  — Аликс — очень хорошенькая девушка с чудным характером и…
        — С чудным характером! Ха! Конечно, что тебе еще остается сказать после того, как ты женил меня на ней! Она — не Мелисанда.
        — Я видел Мелисанду, Дуглас,  — медленно произнес Райдер, посмотрев на брата.  — Тони стоял на страже возле нее. Кажется, он боится, что любой мужчина, как только взглянет на нее, сразу попытается ее отобрать.
        — Значит, ты видел ее. И оправдал его.
        — Что-то я этого не заметил,  — задумчиво сказал Тони Райдеру.  — А почему, собственно?
        Райдер только пожал плечами.
        — Все женщины, в сущности, одинаковы. В постели они все мягкие, теплые и нежные, так какая разница — одна или другая? Прости, я не хотел оскорбить твою жену. Тони, просто… Я постараюсь поладить с ней, договорились?
        Тони обдумывал это предложение. Они с Райдером всегда симпатизировали друг другу, но сейчас он его не понимал. Такой цинизм, такое полное безразличие к женщинам в целом, и в то же время ненасытная плотская страсть. И хотя ни одна женщина не могла привязать его к себе надолго, он считал необходимым обеспечивать их самих и детей, которых они от него рожали. Он никогда не винил женщину, если она беременела. Женщины были для него чем-то вроде спорта, и он был готов дорого заплатить за это развлечение и отвечать за последствия. Но по крайней мере он может быть спокойным за Мелисанду. Судя по всему, Райдер не собирается ее отбивать. Но Дуглас… Тони повернулся к кузену и сказал:
        — Вы с Аликс, кажется, ездили кататься верхом. Она — прекрасная наездница.  — Дуглас пробормотал что-то невнятное.  — Ты какой-то всклокоченный, Дуглас. Что случилось?
        — Я упал с Гарта, если быть точнее, то эта проклятая женщина, на которой ты женил меня, столкнула меня с него. А до этого она упала сама, и теперь мне придется купить ей новую амазонку. Ты видел, в какой она ездила? Это просто кошмар. Наверняка все, что она привезла с собой, отличается таким же безвкусием. Не сомневаюсь, что ее отец сделал это специально, чтобы мне пришлось купить ей полностью новый гардероб. Она похожа на пугало, Тони, черт тебя побери.
        — Странно,  — нахмурился Тони,  — у Мелисанды прекрасные платья из отличного шелка и весь набор разных женских штучек.
        Райдер громко оборвал его:
        — Дуглас, у тебя проявляется синяк под левым глазом и за ухом. Ты что, выдержал еще один бой?
        Дуглас ничего не ответил и налил себя бренди. Медленными глотками он выпил его, потом махнул бокалом в сторону Тони:
        — Я собираюсь убить этого негодяя на дуэли. Ты будешь моим секундантом, Райдер?
        — Нет, Дуглас, я не могу. Я прекрасно отношусь к Тони. Мы с детства знаем друг друга, а теперь он стал нам даже родственником. Не можешь же ты убить свояка. И потом, Дуглас, ведь Тони первый раз оступился. Он же всегда был тебе верным другом. Разве не так? Ты не можешь отрицать это. Ну да, в этот раз он подвел тебя. Но ведь один-единственный раз, Дуглас. Помни, прощение есть…
        Дуглас запустил в Райдера бокалом, но тот успел увернуться. Стекло звякнуло, ударившись о кирпичную кладку камина.
        В дверь библиотеки постучали.
        — Войдите,  — крикнул Тони.
        Вошел Холлис, неся в руках тяжелый серебряный поднос с изображением нортклиффского герба — лев вполоборота, поставивший передние лапы на щит.
        — Я тут принес кое-что, милорд.
        — Ах, Холлис, не притворяйся. Ты пришел, потому что испугался, что я опять попытаюсь убить Тони.
        — Бдительность не самое плохое качество, милорд. Миссис Тэннер испекла ваши любимые ячменные лепешки. А для вас, господин Райдер, я принес клубничное варенье, которое вы так любите. Идите-ка сюда.
        — А мне, Холлис?  — спросил Тони.
        — А для вас я захватил несколько отличных кусков кекса.
        — О, ты просто король среди дворецких, Холлис.
        — Да, милорд.
        Дуглас чертыхнулся про себя, Тони потянулся за кексом, а Райдер поставил поближе вазочку с вареньем.
        «Кажется, гроза прошла мимо»,  — с облегчением подумал Холлис. Но тут он услышал чьи-то шаги, приближающиеся к библиотеке, и побледнел. О Господи, не хватало только, чтобы сюда пришли их жены. Но тут уж он ничего не мог поделать.
        Обе женщины одновременно вошли в библиотеку. Мелисанда легко скользила по натертому полу, шаги леди Александры звучали четко и ясно, пока она не ступила на абиссинский ковер. Леди Мелисанда уложила великолепные волосы чудесными естественными волнами вокруг своего прелестного лица, у леди Александры волосы были гладко зачесаны назад и туго перевязаны лентой. «Ей не мешало бы подольше постоять перед зеркалом»,  — подумал Холлис с огорчением. Платье леди Мелисанды из легкого шелка персикового цвета изящно драпировало ее точеную фигуру. На леди Александре было бледно-голубое платье, единственной примечательной деталью которого был высокий, наглухо застегнутый ворот.
        Когда эти две женщины встали рядом, Райдер наконец понял возмущение своего брата. Он усиленно задвигал челюстями, дожевывая огромный кусок лепешки с клубничным вареньем. Он слишком быстро проглотил его и закашлялся.
        Александра подождала, пока он справится с кашлем, и подошла к нему. Райдер быстро вскочил со стула, некоторое время молча смотрел на нее, затем медленно кивнул. Потом взял ее руку и поцеловал узкое запястье.
        — Я — Райдер, теперь ваш деверь. А вы — Александра?
        — Да. Приятно познакомиться.
        — Добро пожаловать в семейство Шербруков. Это правда, что вы скинули Дугласа с лошади?
        — Это было просто неудачное стечение обстоятельств,  — покачала головой Аликс.  — Я сделала это не нарочно.
        — Ха! Я был с ней таким терпеливым, можно сказать даже кротким, а она взяла и спихнула меня на землю!
        — О, она такая большая и сильная, правда?  — засмеялся Райдер. Он слегка пощупал ее предплечье.  — Да, сильная, как амазонка, и мускулистая, как гладиатор. Я даже побаиваюсь ее, Дуглас. Нет, правда.
        — Вы вовсе не были терпеливым и кротким,  — сказала Александра Дугласу.
        — В точности как я,  — вступила в разговор Мелисанда.
        — Никому в здравом уме не придет в голову назвать тебя кроткой, моя дорогая,  — засмеялся Тони.
        — А почему ты никогда не называл меня аппетитной?
        На лице Тони появилось странное выражение, и он сразу же согласился:
        — Хорошо, я буду, но никто другой не смеет говорить тебе такие вещи.
        — Ax,  — кокетливо улыбнулась Мелисанда, провоцируя Тони нежным взглядом.
        Дуглас не мог отвести от нее глаз. Райдер же постарался отвлечь Александру и заговорил с ней, сразу усвоив приятельский тон.
        — Подсаживайтесь к нам и расскажите что-нибудь о себе. Ведь мы вас совсем не знаем.
        — Я тоже присоединюсь к вам,  — объявила Мелисанда. Она была в замешательстве и мрачно поглядывала на сестру. Это уже более чем странно, думала она, глядя, как Райдер суетится вокруг Аликс. Зеркало не лжет. Наверное, у этого Райдера страшная близорукость, ей сразу это показалось. Она посмотрела на мужа, увидела в его глазах насмешливые искорки и уже вне себя отвернулась к Дугласу.
        Тут на ее израненную душу пролился бальзам. В его глазах отражалась такая сердечная мука и такое страстное томление, что Мелисанда расцвела. Она ласково улыбнулась ему и кивнула:
        — Пожалуйста, простите меня за вчерашнее.
        Дуглас в ответ покачал головой, не сводя с нее страстного взгляда.
        — Налей-ка мне чаю, Мелли,  — не выдержал Тони.
        — Я же просила тебя не называть меня этим именем!
        Дуглас удивленно посмотрел на нее.
        — Ну же, Мелли,  — повторил Тони.
        — А что, по-моему, неплохое имя,  — сказал Райдер, с любопытством наблюдая за прекрасной фурией, которая взглядом пыталась испепелить своего новоиспеченного мужа.  — Мне нравится, как оно звучит. Мелли… Так по-домашнему, уютно, словно надеваешь старые шлепанцы после тяжелых сапог и протягиваешь ноги к огню.
        — Во всяком случае это лучше, чем Аликс,  — засмеялась Александра.  — По крайней мере никто не спутает с мужчиной.
        — Что касается вас, то я не представляю, чтобы можно было допустить такую ошибку,  — галантно сказал Райдер.
        Дуглас и Мелисанда нахмурились.
        — Зато ваше платье не выдерживает никакой критики,  — сказал Дуглас жене.  — Его фасон настолько устарел, что я вообще сомневаюсь, было ли оно когда-нибудь в моде.
        Аликс вздернула подбородок и выпрямилась:
        — Оно — голубое, а этот цвет очень приятный.
        — Вы в нем похожи на школьницу.
        — Тогда, может быть, вы купите мне другое? Или даже целую дюжину? У меня достаточно вымогающий тон, милорд?
        Дуглас понял, что зря затеял сейчас перепалку. Он взял себя в руки и постарался перейти на обычный светский тон, которым владел в совершенстве еще двадцать четыре часа назад. Из-за этой девицы у него начинают сдавать нервы. Несмотря на показную самоуверенность, он чувствовал себя беззащитным и загнанным в угол.
        — Райдер, передай мне, пожалуйста, варенье,  — попросил он, оставив выпад Аликс без ответа.
        — Вы катаетесь на Фанни?  — спросил Райдер у Аликс, передавая брату вазочку с вареньем.
        — Да, мне так легко с ней. Но, к сожалению, его милость считает, что я недостаточно хорошая наездница, чтобы доверить ее мне.
        — Но ведь ты и правда упала,  — сказала Мелисанда.  — Это говорит не в твою пользу, Аликс.
        К удивлению Дугласа, в голосе Александры появились извиняющиеся нотки.
        — Мне просто не повезло, но в будущем я буду внимательней.
        «Будущее будет зависеть от моего решения,  — подумал Дуглас.  — Мне нужно уйти и в одиночестве серьезно обдумать этот вопрос. Похоже, аннулирование брака — самый разумный выход. Единственное логичное решение». Он посмотрел через стол на Александру. Она открыто встретила его взгляд, и он увидел в нем такой страх и настороженное ожидание, что ему стало не по себе. Она боится его? Еще бы, после всего, что она сделала. Вот и пусть боится, черт подери.
        Он быстро поднялся и откланялся компании.
        — Мне очень жаль, но скоро придет почта, а мне нужно подготовить кое-какие бумаги. Прошу меня извинить.
        Закрыв за собой дверь, он услышал смех Райдера. Господи, неужели он тоже умел когда-то смеяться?

* * *
        Днем прошел дождь, недолгий и сильный, оставив после себя чисто умытое небо и запах мокрой листвы. Александра нашла Райдера Шербрука в глубине сада с западной стороны дома. Он сидел, прислонившись к огромному дубу и, казалось, о чем-то думал. Как следует разглядеть выражение его лица она не могла, так как солнце, пробивавшееся сквозь густую крону дерева, освещало его лицо неровными пятнами.
        — Райдер?
        — Ах, моя маленькая невестушка. Вы случайно наткнулись на меня или искали с какой-то определенной целью?
        Она его совсем не знала, но почему-то чувствовала, что может ему доверять.
        — Я спросила у Холлиса, где вас можно найти. Он всегда все про всех знает.
        — Да, это точно. Садитесь. Можете прислониться к этой полнотелой нимфе. Как вам нравятся все эти статуи? Их вывез из Флоренции наш дед в период увлечения итальянским искусством, как мне рассказывал его друг лорд Уайтхевен. Он еще успел покачать меня на коленях.
        — Я их пока не осмотрела,  — сказала Александра, удивленно глядя на длинный ряд обнаженных женщин в довольно откровенных позах.  — Я первый раз вышла в сад.
        — В глубинах нашего сада можно найти множество различных скульптурных изображений обнаженных мужчин и женщин в самых разных вариантах. Правда, их придется долго поискать, так как они надежно упрятаны дедом от любопытных детских глаз,  — объяснил Райдер, а затем спросил: — Вам нравится в Нортклиффе?
        — Пока не знаю.
        — Зачем вы так перетягиваете грудь?
        От неожиданности Аликс прикусила язык. Она хотела встать, но Райдер остановил ее:
        — Простите. Я не хотел вас обидеть. Просто у меня что на уме, то и на языке. Это всем известно.
        — Как вы догадались?
        — Я хорошо знаю женщин. Еще ни одной женщине не удавалось меня провести. Вы вообще не умеете скрывать свои мысли. Взять, например, вашу сестру. Она думала, что в браке ее ждет одна сладкая клубника, а оказалось, что там есть и кислые сливы. Она собиралась управлять Тони как марионеткой, а вышло, что это муж приручил ее, хотя он, совершенно очевидно, от нее без ума.
        — Вы не любите женщин?
        На лице Райдера отразилось крайнее удивление.
        — Не люблю? Да я просто жить без них не могу! Сомневаюсь, что на свете есть что-то, что могло бы сравниться с тем удовольствием, которое женщина дарит мужчине.
        Александра предупреждающе подняла брови.
        — Ох, простите, я опять болтаю что придет в голову. Хотя вы и молоды, Александра, но вы отнюдь не ребенок. В вас чувствуется крепкий стержень, и мне кажется, очень скоро это станет ясно всем. Так зачем вы искали меня?
        — Я пришла спросить вас, верите ли вы в то, что Дуглас разведется со мной. Может быть, вы посоветуете мне, как уговорить его хотя бы подождать с этим, чтобы дать мне шанс.
        — Мне кажется, он весьма решительно настроен на развод,  — ответил Райдер и внимательно посмотрел на нее: — Я скажу вам, что я думаю по этому поводу, раз уж вы сами спросили. Я хорошо знаю своего брата и знаю, что он не выносит лжи. Вы обманули его, и он не хочет даже думать о вас как о своей жене. Сейчас его обуревают злость и жажда мести. Я не смогу замолвить за вас словечко, потому что в своих решениях он всегда руководствуется только собственным мнением. К тому же после того, как я увидел сегодня вашу сестру и заметил, как смотрит на нее Дуглас, думаю, что времени у вас совсем немного. Если вы хотите его удержать, советую вам забраться к нему в постель и соблазнить его. И не вылезайте оттуда, пока не окажется, что вы беременны. Тогда вопрос о разводе отпадет сам собой.
        Аликс слушала его очень внимательно, пытаясь понять, что же он говорит.
        — Я сомневаюсь, что у Дугласа сейчас кто-нибудь есть,  — продолжал Райдер,  — так что вполне возможно, что он не устоит перед вами. Попробуйте, Аликс. Времени у вас мало, так что ждать вам нечего, да и терять, собственно, тоже.
        У нее тряслись руки. Она спрятала их в складках платья.
        — Но я не знаю, как это делается.
        Райдер засмеялся:
        — Все женщины — прирожденные соблазнительницы, моя дорогая. Просто разденьтесь перед ним. Для начала этого будет достаточно. Вы вообще имеете обо всем этом хоть какое-то представление? Хотя бы в общих чертах?
        Со стороны дома послышался крик:
        — Райдер! Иди сюда! Скорее!  — Это был Дуглас.
        — Ах, лорд и хозяин требует меня к себе. Наверное, решил отправить меня обратно в Лондон.
        Задержавшись, он подбодрил Аликс:
        — Вы мне нравитесь. И послушайтесь моего совета: не теряйте времени. Вы должны действовать быстро. Постарайтесь сделать так, чтобы Тони и Мелисанда задержались здесь еще на какое-то время. У Дугласа будет возможность постоянно сравнивать вас с ней, и, кто знает, может быть, в конце концов сравнение окажется в вашу пользу. Ведь мой брат совсем не глуп. Идите к нему сегодня же ночью. Не раздумывайте особенно, а просто сделайте это. Иногда страсть заслоняет разум мужчины.
        Райдер не был уверен, что так случится с Дугласом, но ему не хотелось лишать Аликс надежды.
        Он ушел, а Аликс раздумывала над его предложением. Неужели нет никакого другого способа переубедить Дугласа? Райдер сказал, что нужно торопиться. Господи, если бы она знала, как это сделать!
        За ужином Дуглас объявил:
        — Сегодня пришло письмо с Ямайки от нашего управляющего плантациями. Он сообщает, что в Кимберли-холле начались беспорядки. Завтра утром Райдер отправится туда для разбирательства.
        — А какого рода беспорядки?  — спросила Александра.
        — Грэйсон пишет о странных происшествиях, которые участились в последнее время. Что-то про черную магию и какие-то видения, которые он и сам наблюдал, и недовольство среди рабов.
        — У Грайсона склонность к преувеличениям,  — сказал Райдер.  — Если у него над ухом пролетит муха, он назовет ее гигантской осой и скажет, что она пыталась напустить на него порчу. Все, что он пишет, звучит довольно занимательно, но зная эту его слабость, можно предположить, что виновниками всех этих загадочных событий окажется пара мяукающих котов.
        — Не наговаривай на него, Райдер,  — возразил Дуглас.  — Грэйсон — неглупый человек и прекрасный управляющий.
        Райдер вспомнил о своих детях и нахмурился. Он сделал все необходимое, чтобы они ни в чем не нуждались, пока его не будет, но все равно он будет скучать по маленьким дьяволятам. Почувствовав, что его молчание затянулось, он громко сказал:
        — Рано утром я выеду в Саутгемптон. Поэтому сегодня последний вечер, который я могу провести со своей невесткой. Вам очень идет это розовое платье, Александра. Я всегда говорил, что розовое прекрасно сочетается с различными оттенками рыжего цвета.
        — Да, действительно,  — согласился Тони, посмотрев на Аликс, словно впервые.
        — Сразу видно, что платье старое и шилось для какой-нибудь пожилой тетушки. Оно ничем не лучше голубого, что было на вас с утра,  — не выдержал Дуглас, но, увидев, что Аликс воинственно выпрямляется, он быстро поднял руку:
        — Нет, нет, я не говорил, что собираюсь заменить на лучшее хотя бы одно из ваших платьев, так что не нужно ваших комментариев по поводу вымогательства. Я просто отметил, что вы совершенно не умеете себя преподнести.
        — Да, умение подать себя очень важно для женщины,  — вступила в разговор Мелисанда.
        Дуглас перевел на нее взгляд. Она была такой женственной и утонченной, что Аликс на ее фоне показалась ему еще ужаснее.
        — Твое умение подать себя, Мелли,  — сказал Тони, поглаживая ее руку,  — собьет с ног самого принца Джорджа.
        — Хотелось бы мне посмотреть на это зрелище,  — засмеялась Аликс.  — Вы поедете с Мелисандой в Лондон, Тони?
        — В другое время,  — ответил Тони,  — в более подходящее.
        — А я бы хотела поехать прямо сейчас,  — мечтательно произнесла Мелисанда.  — Ведь я еще не видела твоего городского дома. Мы могли бы дать бал и пригласить всех знакомых.
        — В другое время,  — повторил Тони.  — Сначала я покажу тебе Стробери-хилл, наше фамильное поместье в Котсуолдсе. Помнишь, Дуглас, как мы раскачивались на ветвях старого клена над ручьем, когда были детьми, и распевали во все горло?
        — Помню и как ветка под тобой подломилась и чуть не утопила, свалившись на голову, когда ты упал в воду.
        — Я бы все-таки предпочла Лондон,  — настаивала Мелисанда.
        — Ты предпочтешь то, что захочется мне, Мелли,  — отрезал Тони.
        Пытаясь спасти положение, Райдер быстро заговорил:
        — Я согласен, что Лондон — более подходящее место для Мелисанды, но она не сможет по-настоящему там веселиться, если рядом с ней не будет Тони. Ну а раз Тони предпочитает Стробери-хилл, то почему бы ей и не порадовать мужа? Ведь Мелисанда понимает, что для жены должно быть радостью выполнять желания своего мужа и выказывать ему постоянное уважение и словом, и делом. Вы согласны с этим, Александра?
        Александра кивнула с легкой улыбкой:
        — На ее месте я предпочла бы увидеть своими глазами ручей, в который он свалился мальчишкой.
        — Я тоже,  — быстро согласилась Мелисанда, почувствовав опасность,  — но потом я бы поехала в Лондон. Конечно же, вместе со своим мужем.
        Дуглас молча пил вино, прислушиваясь к разговору.
        — Да, так вот я говорю,  — продолжал Райдер.  — Стробери-хилл — чудесное место, чтобы растить детей. Я слышал, как Тони говорил, что хотел бы завести полдюжины ребятишек и воспитывать их в доме своего детства.
        Тони, который никогда в жизни не высказывал подобного желания, глуповато улыбнулся, словно любящий родитель. Покосившись краем глаза на Райдера, он перевел взгляд на жену. Та покраснела и смутилась.
        — Предлагаю,  — заговорил Тони громким шепотом, который был слышен на всю гостиную,  — заняться произведением потомства сразу после ужина, Мелли.
        — Не называй меня так!
        — Но остальные имена, которыми я тебя называю, вряд ли подойдут для чужих ушей. Но если ты так освоилась со всеми за этим столом, я готов. Как насчет моей сладкой…
        Мелисанда ладошкой захлопнула мужу рот. Он обхватил своими длинными пальцами ее тонкое запястье и отвел от своего лица.
        — Так на чем я остановился?
        — Пожалуйста, Тони.
        — Я не ослышался?  — пристально посмотрел он на нее.  — Ты сказала «пожалуйста»?
        Она кивнула.
        Посмотрев на нее еще с минуту, он наконец решил, что достаточно.
        — Ты очень порадовала меня. А теперь займись зеленой фасолью, пока она не остыла.
        Александра, с интересом наблюдавшая всю сцену, повернулась к своему мужу. Тот тоже задумчиво смотрел на Тонн с Мелисандой, глубокая складка залегла у него на лбу. Райдер на протяжении всего разговора улыбался, не отрывая взгляда от тарелки с черепаховым супом.

* * *
        Двумя часами позже Александра стояла в нерешительности посреди своей спальни, глядя на дверь в соседнюю комнату. Райдер посоветовал ей соблазнить Дугласа. Он сказал, что все женщины с рождения интуитивно знают, как это делается. А что, если она попытается, а Дуглас посмеется над ней? Райдер сказал, что у нее мало времени и нужно торопиться. Что ж, хорошо. Она сделает это, и сделает сейчас, пока решимость не покинула ее.
        Аликс взяла в руки свечу, подошла к двери и медленно открыла ее.
        Глава 9
        Аликс медленно вступила в огромную графскую спальню. Ее взгляд сразу метнулся к кровати и замер там. Она была пуста, покрывало не смято. Дуглас сидел у догорающего камина. Угли тускло вспыхивали оранжевыми искрами, наполняя комнату пляшущими тенями. Возле кресла на столике стоял массивный канделябр с зажженными свечами.
        Дуглас полулежал в кресле, скрестив босые ноги, протянутые к огню. На нем был темно-голубой парчовый халат. Одной рукой он оперся на подлокотник кресла и положил на нее голову.
        Аликс почувствовала себя здесь лишней. Но ей нужно быть посмелее. Возможно, сегодня, в этой комнате, решится все ее будущее.
        — Милорд?
        — Да,  — сказал Дуглас, не двигаясь и не поворачивая головы.  — Я слышал, как вы вошли в комнату. Никогда не думал, что придется запираться от женщины. Чего вы хотите?
        — Я хотела… вы думаете о том, как со мной поступить?
        — Да, и о многом другом. Меня очень беспокоит вояж Райдера в Вест-Индию. Это очень дальнее и опасное плавание. Но он настоял, чтобы поехать туда самому.  — Дуглас повернулся и посмотрел на нее: — Райдер сказал, что я должен остаться здесь и разобраться с самим собой и своей женитьбой. Могу вас обрадовать — вы ему очень понравились.
        Она никак не прореагировала на это. Дуглас сменил позу, скрестив руки на груди, и сказал:
        — Ваша ночная рубашка какая-то детская — длинная, белая и закрывает шею.
        — У меня нет других.
        — Просто с ума можно сойти, если подумать, сколько денег потребуется для смены вашего гардероба.
        — Меня вполне устраивает эта. Она — теплая и приятна для тела.
        — Это одеяние девственницы.
        — Да,  — ответила она просто.  — Я и есть девственница.
        — Ни одна уважающая себя женщина не надела бы такое.
        Аликс вздохнула.
        — Чего вы хотите? А, понимаю. Вы опять собираетесь меня уговаривать. У вас появились новые доводы, чтобы убедить меня, как вы мне необходимы. Я уже слышал, что вы — великолепная хозяйка. Умоляю вас, не обещайте услаждать мой слух по вечерам своим пением и игрой на фортепьяно. Господи, зачем вы заплели эту косу? Она же просто нелепа. Неужели вы не понимаете этого?
        Аликс продолжала смотреть на него. Мысль о том, что волосы надо расплести, не приходила ей в голову. Наверное, и правда так она выглядит не очень соблазнительно. Мелисанда никогда не заплетала свои волосы. Ей многому придется научиться. Поставив свою свечу на столик, она подняла руки и медленно начала расплетать свою нелепую косу. Разобрав волосы на пряди, она встряхнула ими, чтобы они рассыпались по спине. Дуглас молча наблюдал за ней, а когда она покончила с этим, сказал:
        — Перекиньте немного волос на плечо.
        Она сделала, как он сказал.
        — Да, так лучше. Они хоть как-то скрывают это ужасное белое одеяние. Вам когда-нибудь говорили, что у вас — красивые волосы?
        Она промолчала.
        — Итак, зачем вы пришли?
        Он не оставляет ей никакой надежды. Неважно, скажет она ему что-нибудь или просто уйдет. Он не может дождаться, когда же она оставит его в покое. Это ужасно.
        — Ну? Говорите же. Если это не связано с нытьем и уговорами, я выслушаю вас.
        Она расправила плечи, вскинула подбородок и сказала:
        — Я пришла, чтобы соблазнить вас.
        — А-а, в ход пошли тяжелые орудия,  — недобро усмехнулся Дуглас.  — Я ничуть не удивлен, тем более, что сам подал вам эту мысль сегодня утром. Мне следовало догадаться, что вы предпримете такую попытку. Когда все остальное не дает результата, женщина выставляет на торги свое тело.
        — Все дело в том, что я не очень хорошо представляю, как это делается.
        — Не смешите меня.
        — Если бы вы хоть немножко помогли мне, может, я и справилась бы с этим.
        — Пожалуй, я действительно вам кое-что растолкую, то, что вы, похоже, не учли в своем плане. Дело в том, что весь этот фарс с нашим браком не будет иметь силы даже в том случае, если я возьму вашу девственность. Вы понимаете, о чем я говорю? Да и кто об этом узнает? Неужели вы сами или ваш отец станете трубить на весь мир, что вы являетесь подпорченным товаром?
        — Вы говорите обо мне, как о какой-нибудь сломанной шляпной картонке. Это разные вещи.
        — О нет, девушка, утратившая свою девственность вне брака, куда хуже сломанной шляпной картонки. Вообразите, как отнесется к этому ваш отец. Он будет возмущен, но ему придется молчать, так как он знает, что стоит ему открыть рот и заявить о том, что я с вами сделал, как ваша репутация будет погублена раз и навсегда, и вы станете всеобщим посмешищем. Что же касается меня, то ни один человек не посмеет обвинить меня в этом.
        — Но почему? Это не правильно, это совершенно несправедливо.
        — Справедливость вообще очень редко встречается. В нашем обществе вам придется смириться с фактом, что муж будет уважать свою жену и считаться с ней только в том случае, если она придет к брачной постели чистой и нетронутой. Так что если женщина совершит ошибку, то ей лучше молчать об этом, пока она не окрутит какого-нибудь простака так, что он не сможет вырваться из ее пут. Из всего этого следует, что вам не стоит распространяться о том, что я с вами сделал или не сделал. Если бы я захотел, я уже давно лишил бы вас невинности независимо от вашего собственного желания.
        — Я не могу поверить, что мужчины могут быть настолько равнодушны и бессердечны по отношению к женщинам, которых они любят.
        — Наконец-то вы вспомнили о любви! Но ведь в нашем-то браке речи об этом не идет, не так ли?. Вы для меня — незнакомая женщина, совершенно чужая и…
        — Да, а еще, когда мне удастся соблазнить вас, мне нужно сделать так, чтобы у меня был ребенок. Тогда уж вам точно не добиться развода. Но я опять же не знаю, как это сделать.
        Дуглас подобрался и уже заинтересованно посмотрел на нее. Он говорил с ней совершенно искренне, обращаясь к ее здравому смыслу, но, кажется, без малейшего успеха. Она стояла перед ним в одной своей девичьей рубашке, с босыми ногами, посиневшими от холода, и смотрела на него так, словно приносила себя в жертву. Было видно, что она страшно испугана, но она все же пришла к нему и решительно настроена привести свой план в исполнение. Да, в смелости ей не откажешь. Так что же она из себя представляет? Действительно ли она делает это ради отца или есть и другая причина?
        — Кто же это вас надоумил насчет ребенка?
        — Райдер.
        — Ах, мой любезный братец. Черт его побери, что за натура, во все ему надо вмешаться.
        — Только он не успел объяснить мне, как надо соблазнять. Послушайте меня, милорд. Я — ваша жена, и я хочу стать вашей женой и спать с вами в одной кровати. Я хочу спать в этой кровати до тех пор, пока все не узнают, что я беременна. Ведь вы хотели наследника? Разве не это — главная причина, по которой вы хотели жениться?
        — Да, только вы — не та женщина, на которой я хотел жениться. И хватит об этом, я устал повторять одно и то же.
        — Я дам вам наследника. Я молода и здорова и смогу родить вам хоть полдюжины наследников.
        — Никогда в жизни не слышал, чтобы женщина предлагала себя мужчине в качестве племенной кобылы. Почему, Александра? Еще одно соглашение с вашим злодеем-отцом? Черт вас возьми, идите-ка спать. Вы еще не доросли до таких вещей, и я не собираюсь вам ничего объяснять и тем более брать вашу девственность. Я устал. Уходите.
        Аликс наклонилась, взялась за подол своей рубашки, быстро стянула ее через голову и бросила на пол. Совершенно нагая, она стояла перед ним, подняв голову и глядя ему прямо в глаза.
        Дуглас застыл. Он и представить себе не мог, что она так прекрасно сложена. Ее грудь… О Боже, кто бы мог подумать…
        — Вы перетягиваете грудь. Зачем?
        — Моя няня говорила, что она слишком велика. Она говорила, что мальчишки станут глазеть на меня и говорить всякие глупости. Потому что для леди неприлично иметь такую большую грудь. И она научила меня перетягивать ее.
        — Ваша няня — старая глупая гусыня. Такая грудь — украшение любой женщины. Не вздумайте ее больше перетягивать. Ну теперь, поскольку я знаю, что у вас есть, я хотел бы посмотреть на вас.
        — Вы и смотрите.
        — Сегодня утром, когда мы катались, я понял, что вы носите ужасно жесткий корсет.
        Он опять замолчал, не в силах отвести от нее взгляда. Господи, какой дурак, он чуть не прогнал ее.
        Аликс не догадывалась о произведенном впечатлении, но это обсуждение ее груди было отвлеченным, словно разговор о погоде, и она успокоилась. Она видела, что он продолжает смотреть на нее глазами, ставшими еще темнее, но никак не могла понять, о чем он думает.
        — Теперь я и сам вижу, что розовое прекрасно сочетается с рыжим. Ваша розовая кожа очень гармонирует с медным оттенком волос. В таком виде вам лучше откинуть их назад.
        Ей захотелось свернуться в маленький шарик и побыстрее укатиться из этой комнаты. Но она не сделает этого. От этой минуты зависит вся ее дальнейшая жизнь. Этот человек — ее муж, и она принадлежит ему, что бы он ни говорил.
        Дуглас попытался взять себя в руки. Подумаешь, эка невидаль! Можно подумать, он никогда не видел обнаженных женщин. Конечно, у него их было меньше, чем у Райдера, так как он был очень разборчив, но зато все они были безупречными красавицами. И ни одна из них не затронула его сердца. Почему же сейчас он не может унять его бешеный стук и сказать ей, чтобы она убиралась? О Боже, что ему делать? Наверняка она рассчитывала на это и потом посмеется над ним. Наконец, не в силах совладать с собой, он сказал:
        — Подойдите ко мне.
        Она сделала несколько шагов вперед и встала рядом, дрожа от мысли, что он прикоснется к ней.
        Но он не трогал ее, а только смотрел и смотрел. Такое пристальное изучение ее тела было мучительным. Даже она сама никогда так не смотрела на себя, как сейчас это делает он.
        Дуглас не знал, сколько прошло времени, когда он наконец поднял голову и посмотрел ей в лицо.
        — Ну что ж, должен признаться, я не остался равнодушным к вашим достоинствам. Без платья вы оказались куда более женственной, чем это можно было предполагать. Я жду продолжения. Что там у вас дальше по плану?
        Аликс молчала.
        — Вы молчите? Интересно, как далеко вы собирались зайти, если я ничего не буду делать?
        Он отвернулся к огню.
        — Я уже подсказал вам, чтобы вы подошли ближе. Вы собираетесь что-нибудь делать сами?
        Аликс попыталась закрыться руками. Она понимала всю бесполезность этого жеста, но стоять перед ним голой и слушать его издевательства было невыносимо.
        — А вы знаете, Аликс,  — сказал он, поворачиваясь к ней опять,  — ведь я могу взять вас, и множество раз, и при этом сделать так, что у вас не будет никакого ребенка. Только не делайте вид, что не понимаете, о чем я говорю! Я просто возьму то, что мне предлагают, а потом аннулирую весь этот фарс с женитьбой. Но вы можете быть спокойны. К счастью для вас, сейчас, в эту самую минуту, когда вы стоите возле меня, прикрытая лишь своими чудесными волосами, я не чувствую к вам ни малейшего интереса. Вы — не Мелисанда. Вы не та жена, которую я хотел. Уходите.
        Такое унижение было выше ее сил. Она ничего не видела перед собой, кровь стучала у нее в висках. Стоя рядом с ним, на расстоянии не больше вытянутой руки, она уже не чувствовала смущения, а только страшную, опустошающую боль в груди и отчаяние. Он отверг ее, безнадежно. И даже не был особенно жесток с ней, просто совершенно безразличен. И предельно ясно выразил свое отношение к ней. В какой-то момент ей показалось, что он готов принять ее, но этого не произошло. Он не хочет ее. Райдер не правильно судил о чувствах своего брата. Больше она ничего не сможет сделать.
        Она отступила от него и, уже не думая о том, как выглядит, выбежала из комнаты. Дуглас услышал, как тихо закрылась дверь. Он долго сидел в кресле у погасшего камина, время словно замерло для него. Потом встал, поднял с пола брошенную рубашку и посмотрел на дверь соседней спальни. Затем осторожно положил ее в кресло.
        Он отдавал себе отчет в том, что сделал. Он обидел ее, и очень больно обидел. Но черт возьми, он вовсе не хочет, чтобы она забралась к нему в постель, воспользовавшись его слабостью, а потом шантажировала его этим и загоняла в угол. Он не допустит, чтобы женщина заставила его потерять голову, и не позволит диктовать себе условия. Но как странно она смотрела на него, когда он говорил все это.
        Сняв халат, он выругался и положил его рядом с ее ночной рубашкой на кресло. Забрался в пустую холодную кровать и зарылся в подушки. На душе у него было неспокойно, его не отпускало смутное ощущение своей не правоты. Нельзя поддаваться этому чувству, он сделает то, что собирался, и никто не заставит его отказаться от задуманного, тем более какая-то восемнадцатилетняя девчонка.
        Глухой ночью Дуглас проснулся в холодном поту. Он сел и прислушался. Где-то послышался голос. Сон слетел с него окончательно. Странный голос послышался снова. Кажется, женский. Она плакала тихо и печально, где-то невдалеке. Нет, теперь это не плач, а стон, глубокий и леденящий душу. Она стонала от боли. Он не знал, откуда к нему пришло это знание, но это было так. Его взгляд упал на дверь в соседнюю спальню. Не может быть…
        Это была Александра. Она плакала, потому что ее поставили на место. Пусть поплачет. Ей не удалось поймать его в ловушку, и теперь она пытается разжалобить его. Крокодиловы слезы, не больше. Он — мужчина, и его сердце можно тронуть слезами, но не тогда, когда это слезы стыда потерпевшей неудачу соблазнительницы. Не так-то просто заставить его потерять голову.
        Но это был не плач. Это были стенания… За ними чувствовалась глубокая, изнуряющая боль.
        Он чертыхнулся и отбросил одеяло. Подойдя к двери, осторожно взялся за ручку. Наверняка это она. Дверь бесшумно отворилась, и он вошел в спальню. Лунный свет узким лучом проникал сквозь окно, освещая кровать. Она была пуста.
        И тут он увидел ее. Она стояла по другую сторону кровати и смотрела на нее. От ее стонов у него защемило сердце, хотя он мог поклясться, что она не открывала рта, и, казалось, не издавала ни звука. Но он слышал и плач, и стоны, они явственно звучали у него в голове. Звуки были такими тихими, что он не мог понять, как вообще мог их услышать из своей спальни. Девушка медленно раскачивалась в такт своим стонам и вдруг подняла голову и увидела его.
        Теперь она не двигалась. Он открыл рот и не смог ничего произнести. В следующее мгновение она исчезла, медленно растаяв, как бледная тень, в узком луче лунного света.
        — Нет,  — громко и внятно сказал Дуглас, опомнившись.  — Нет, черт возьми! Я не верю в это!
        Он обежал кровать. Александры не было. Черт возьми, ему привиделось все это, все. Просто он чувствовал себя виноватым, и под влиянием этого чувства в его мозгу родились такие странные видения.
        Но где Александра? Черт возьми, как же ловко и быстро она спряталась! В спальне было немного мест, где можно было укрыться. Он поискал в гардеробе, потом опустился на колени и заглянул под кровать.
        Ее там не было. Ее не было нигде. Сейчас — середина ночи. Где, черт возьми, она может быть?
        Перед его мысленным взором снова встало ее лицо. Оно было бледным, в глазах стояли слезы боли и унижения от его слов, резких и безжалостных, слов, которые могли ранить очень глубоко. И зачем он опять швырнул ей в лицо это сравнение с ее сестрой, когда она стояла перед ним совершенно обнаженная и беззащитная, и ужасно, ужасно одинокая. Она убежала от него, собрав остатки своего достоинства, в полном отчаянии. И он позволил ей уйти. Да, черт возьми.

* * *
        Слава Богу, было еще не так поздно, как он думал. Совсем недавно пробило полночь. Прошло всего несколько минут с того времени, как он заснул, когда непонятные звуки разбудили его. Дуглас быстро оделся и тихо спустился по лестнице. Зажигать лампу он не стал, так как знал в Нортклиффе каждую пядь земли. А она — нет. Здесь был миллион мест, куда можно было спрятаться, но она не знала о них. Да нет, она и не захочет здесь оставаться. Он не стал задавать себе вопроса: почему?
        Массивная парадная дверь захлопнулась за ним, и его обступила темная холодная ночь. Луна больше не освещала окрестности, закрытая набежавшими облаками. Скоро должен был пойти дождь, холодный и затяжной. Воздух был тяжелый и влажный.
        Выходя на улицу, он не подумал, что нужно надеть пальто, и сейчас дрожал от холода. На нем была одна рубашка, легкие штаны из оленьей кожи и ботинки. Поднимался ветер, предвещающий бурю.
        — Александра!
        Ветер пробежал по листьям, которые ответили ему дружным шорохом. Где-то на верхнем этаже хлопнули ставни. Вдруг его начала охватывать паника. Он побежал к конюшням. Там тоже все было тихо, все лошади мирно спали в своих стойлах. Приближаясь к стойлу Фанни, он убавил шаг. Неслышно подойдя к нему, он зажег лампу, поднял ее и огляделся.
        Аликс уронила седло и заметалась в ярком круге света, ослепившем ее. После полной темноты ей нужно было какое-то время, чтобы ее зрение адаптировалось.
        — Кто здесь?
        Ее голос звучал испуганно. Так ей и надо. Он был в ярости: среди ночи подняла его с постели из глубокого сна, потом ему привиделся какой-то кошмар, и опять же по ее вине, а теперь еще сбежала и заставляет себя искать! Вынуждает его волноваться, страдать и даже сумела внушить ему чувство вины!
        — Пожалуйста, ответьте, кто вы?
        Он опустил фонарь.
        — Если пошевелитесь, я применю силу,  — сказал он и подошел к месту, где она стояла. Гарт узнал своего хозяина и заплясал. Фанни затрясла головой и тоже заплясала в ответ.
        — Снимите уздечку.
        — Нет,  — твердо ответила Аликс. До его прихода она собиралась оставить седло, но сейчас почему-то схватила его и прижала к груди.
        — Вы собирались похитить лошадь моей сестры?
        — Нет, просто одолжить ее на время. Я — не воровка. Я вернула бы ее.
        — Бросьте седло, пока у вас не отсохли руки.
        Вместо этого она стала прикреплять седло на спину Фанни. Та взбрыкнула и наклонила голову, чтобы укусить Аликс за плечо. Ей чуть не удалось это, но Аликс вовремя увернулась.
        — Могу я спросить, куда вы собираетесь поехать?
        — Домой. Может быть, теперь вы оставите меня в покое? Я уезжаю. Вы можете со мной развестись, мне все равно. Вы слышите? Мне все равно! Все, что я хочу теперь — это уехать!
        Дуглас прислонился к двери в стойло Гарта и скрестил руки на груди.
        — Я предполагал в вас множество недостатков, но только не глупость. Но сейчас, когда вы продемонстрировали мне, что обладаете ею в полной мере, я склоняюсь перед фактом. Вы непроходимо глупы. Обычная пустоголовая «леди». Вы собирались проехать верхом весь путь до Хэрроугейта?
        — Да, правда, очень медленно, и только по ночам. Должна еще признаться, что взяла немного денег из вашего стола.
        — В высшей степени бесчестно и глупо.
        — Но мне же нужно что-то есть. Потом я бы все вам вернула.
        — Ах да, ваш отец, который владеет всем золотом мира, потом заплатил бы мне. В детстве вас, наверно, мало били, а я, пожалуй, этим займусь.
        Аликс умела распознать гнев мужчины и сейчас видела, что он не шутит. Он не остановился перед тем, чтобы унизить ее. Теперь заговорил о побоях. Интересно, до каких пор он будет ее бить? До тех пор, пока она не будет истекать кровью и потеряет сознание? И чем он ее будет бить? Может быть, даже кнутом.
        — Как вы проснулись? Я ушла совсем бесшумно.
        Он нахмурил брови:
        — Просто проснулся и все. Я служил в армии, поэтому у меня очень чуткий сон.
        Это было ложью, но для нее сойдет. На самом деле он спал как мертвый, и два раза чуть не поплатился за это жизнью, когда служил в Италии. Слава Богу, его спас тогда Финкл, его денщик.
        — Да, я сплю очень чутко. И я слышал каждое ваше движение.
        Аликс не могла представить, как такое было возможно, ведь она делала все настолько тихо, что едва сама себя слышала. Но факт оставался фактом, он действительно проснулся и последовал за ней. Почему — оставалось загадкой.
        — Какое вам дело до того, что я уезжаю? Ведь вы не хотите, чтобы я оставалась здесь. Я — чужая для вас и такая же предательница, как и Тони. Поэтому я уезжаю и никогда не вернусь и не побеспокою вас больше. Разве не этого вы добивались?
        — Я скажу вам о своих намерениях тогда, когда захочу это сделать. А до тех пор вы не предпримете никаких действий.
        — Ну уж нет! Вы хотите, чтобы я, будто какая-нибудь рабыня, безропотно ждала, когда вы вышвырнете меня за дверь? Черт вас возьми, милорд, да вы сами заслуживаете хорошей трепки!
        Дальше все произошло очень быстро. Дуглас больше удивился, чем испугался, когда она схватила грабли, лежавшие у стойла Фанни, и держа их обеими руками над головой, стала надвигаться на него. Потом, словно рыцарь на средневековом турнире, в последний момент резко опустила их и со всей силы ударила его в живот. Дуглас отлетел на несколько шагов и упал на спину. Аликс быстро затушила лампу, погрузив конюшню в полную темноту.
        Дугласу показалось, что у него вспорот живот. Но он тут же вскочил на ноги, почувствовав у себя на лице фырканье Фанни, которая чуть не наступила на него. Он быстро отскочил в сторону с ее дороги. Развернувшись, увидел, что проклятая девчонка умчалась на Фанни, вплотную прижавшись к ее спине и руками вцепившись в гриву. Ее волосы плащом развевались за спиной. Дуглас осмотрелся и увидел, что седло осталось лежать на соломе. Дьявол, она умчалась так, точно сам черт гонится за ней.
        И правильно сделала. Потому что скоро ее действительно догонит сам дьявол. Дуглас был взбешен ее поступком. Он испытывал еще и стыд оттого, что он, мужчина, не смог управиться с только вышедшей из пеленок девчонкой. На какой-то миг от ярости у него помутилось в глазах. Он глубоко вдохнул, вывел Гарта из стойла, набросил на него уздечку и, взлетев ему на спину, с места пустил в галоп.
        Ну теперь, когда догонит, он просто убьет ее.
        Аликс гнала свою Фанни в бешеном темпе. Она была прекрасной наездницей и без седла ездила даже лучше, чувствуя каждое движение лошади и сливаясь с нею в одно целое. Крепко прижавшись к ее холке, она нашептывала ей на ухо разные ласковые слова. Фанни еще ускорила бег, выдавая все, на что была способна.
        Прошло добрых пять минут, прежде чем Аликс задалась вопросом, что же она собирается делать дальше. Ярость, унижение, необходимость признания своего поражения и невозможность что-либо исправить обдали ее холодным душем. В голове у нее не осталось ни одной мысли, и она продолжала ехать просто так. Через минуту послышался стук копыт приближавшегося Гарта.
        Жеребец был быстр как ветер и очень силен, силен, но не жесток, как его хозяин. Зачем он гонится за ней? Скорее всего, это просто задетое мужское самолюбие. Желание утвердиться в том, что никто не смеет ослушаться его высочайшего повеления.
        Аликс отмахнулась от этих мыслей. Для нее неважно теперь, что побудило его поехать за ней. По правде говоря, ей вовсе не хотелось скакать ночью совершенно одинокой и беззащитной, подвергаясь риску стать легкой добычей какого-нибудь разбойника, которых множество на английских дорогах.
        Нет, она поступила так не потому, что была глупа. Она действительно собиралась передвигаться только по ночам, днем отсиживаясь в безопасных местах, она действительно взяла у него десять фунтов, чтобы как-то перебиться три с половиной дня, которые ей потребуются, чтобы добраться до дома. И она собиралась быть очень осторожной. Но мужчинам трудно представить, что женщина в состоянии позаботиться о себе как следует и разработать четкий план действий. Видимо, поэтому Дуглас и последовал за ней. Но скорее всего, он представил ее в окружении разбойников — грубых, жестоких и беспощадных. Возможно, он подумал, что его репутация может быть запятнана, если с ней что-нибудь случится — все-таки пока она еще его жена. Да, конечно, он представил удивленные взгляды своих друзей и знакомых, когда они услышат, что его жена сбежала и оказалась во власти негодяев.
        Дождь обрушился неожиданно, холодные струи низверглись с неба сплошным потоком, в одну минуту унося все тепло ее тела и насквозь промочив одежду. Она была посреди поля, где негде было укрыться и переждать ливень. Возглас отчаяния вырвался из ее груди. Дождь не входил в ее планы. Она не предусмотрела такой вероятности. Может быть, Дуглас и прав — она действительно глупа.
        Александра упрямо покачала головой. Разве это дождь? Ничего страшного, с ней будет все в порядке. За всю свою восемнадцатилетнюю жизнь она не проболела ни одного дня. И теперь все обойдется, если она сможет оторваться от Дугласа.
        Он был уже совсем рядом. Было слышно тяжелое дыхание и стук копыт Гарта. Она оглянулась, чтобы посмотреть, как они повернут за поворот, который только что проехали они с Фанни. Это был ее шанс, возможно единственный. Она быстро свернула с дороги, направив Фанни к небольшой купе кленовых деревьев. Соскользнув с ее хребта, плотно закрыла ей ноздри пальцами, чтобы та не смогла ответить на призыв Гарта. Затаив дыхание, они ждали.
        Дуглас проехал мимо. Гарт тяжело скакал по раскисшей дороге. Ей показалось, что ожила древняя легенда — всадник на черном скакуне, мрачный и решительный, под покровом ночи мчится вперед навстречу ветру и буре — рыцарь, достойный восхищения и преклонения. И она восхищалась бы им, если бы они не были врагами.
        Дуглас проехал мимо. Теперь можно вздохнуть свободнее. Дождь под деревьями не был таким сильным, широкие кленовые листья сдерживали его потоки. Аликс с облегчением похлопала Фанни по шее.
        — Все хорошо, моя девочка. Не бойся, тебе не будет со мной плохо. И хотя я впервые путешествую в одиночку, я думаю, у меня это прекрасно получится. С нами ничего не случится. Тебе понравятся наши клейборнские конюшни — там некому будет тебя стеснять, и назойливые жеребцы не будут докучать тебе своим вниманием.
        Аликс снова вскарабкалась на лошадь, уцепившись за ее густую гриву. Им нужно соблюдать осторожность. Дуглас может повернуть обратно, и тогда они наткнутся прямо на него. Она старалась держаться ближе к обочине, чтобы можно было в любое мгновение укрыться в спасительной чаще деревьев.
        Дождь хлестал по размытой дороге, с каждой минутой становясь все неистовее и холоднее.
        Фанни устала, и Аликс пустила ее шагом.
        Глава 10
        Как мрачный призрак, с дикими криками, он появился из-за деревьев на своем огромном жеребце, который устрашающе храпел и бил копытами.
        Довольный произведенным эффектом, Дуглас в несколько секунд успокоил коня и картинно перегородил дорогу. На лице его играла злорадная улыбка.
        — Ну вот вы и попались,  — сказал он со сдерживаемой яростью в голосе.
        Аликс натянула поводья и продолжала сидеть, просчитывая шансы на отступление.
        — Да, я пыталась спрятаться,  — тихо сказала она.  — Но невозможно же вечно прятаться за деревьями и мерзнуть под дождем. Я старалась ехать очень тихо, чтобы заранее услышать ваше приближение и свернуть с дороги. Но вы оказались хитрее, чем я предполагала. Очень умно придумано. Гораздо проще было устроить мне засаду, чем рыскать в потемках.
        Улыбка победителя не сходила с его лица. Аликс опять вскинула подбородок.
        — Я не вернусь назад, Дуглас.
        — Вы в точности выполните то, что я сочту нужным потребовать от вас, мадам.
        — Ваше требование не имеет смысла. Я не нужна вам. Или вам доставляет удовольствие унижать меня? Вы хотели бы набросить веревку мне на шею и привезти в Клейборн-холл, чтобы лично сдать на руки моему отцу? И самому объявить ему, что такое жалкое невзрачное создание не годится в супруги вашей сиятельной особе? Такой жестокости я от вас не ожидала.
        Дуглас нахмурился. Не ей читать ему мораль. Его гнев совершенно справедлив. Она вечно умудряется вывернуть все наизнанку, так что в результате он же еще и оправдывается. Послушать ее, так он просто монстр какой-то. В то время как он — совершенно светский человек, образованный, умный и доброжелательный. Но из-за нее он сам на себя стал непохож. Ей удалось сделать то, что до сих пор не удавалось ни одной женщине, причем ей даже не пришлось прилагать к этому особые усилия. Все это уже слишком. Пора положить этому конец.
        — Трогайте,  — сказал он.  — Мы едем в Нортклифф-холл.
        — Нет.
        — Каким образом вы собираетесь помешать мне притащить вас обратно? Опять воспользуетесь граблями? Здесь их нет. Впрочем, мне безразлично, что вы изберете своим оружием на этот раз. Больше я не потерплю никакого насилия с вашей стороны. Хватит демонстрировать свою независимость. Вы будете тихой и покорной. А теперь поехали.
        — Нет.
        Аликс ударила пятками по упитанным бокам Фанни. В следующее мгновение раздался страшный удар грома, от которого задрожала земля и покачнулись деревья. Следом за ним ослепительная вспышка молнии расколола небо, разорвала темноту и осветила низвергающиеся на землю потоки воды. Удар молнии пришелся в стоявший неподалеку клен.
        Аликс обхватила Фанни за шею и крепко прижалась к ней, зажмурив глаза. Зрелище разбушевавшейся природы потрясло ее. Молния ударила в основание толстой ветки, которая упала не дальше фута от передних копыт Гарта и теперь тлела, дымясь и шипя под струями дождя. Жеребец Дугласа испуганно захрапел и заметался, натыкаясь на деревья.
        У Дугласа не оставалось никаких шансов. Слетев с Гарта, он упал на обочину и лежал, не подавая признаков жизни.
        Аликс страшно закричала и затряслась всем телом от охватившего ее ужаса. Через секунду она уже стояла подле него на коленях и пыталась укрыть его собою от дождя.
        Он не двигался. Она пыталась прощупать пульс и наконец ощутила слабое биение. Оно было медленным, но ровным. Аликс отодвинулась.
        — Вставайте, черт вас возьми! Дуглас!  — Она потрясла его, потом похлопала по щекам.  — Вставайте, слышите! Я вам не верю! Хватит притворяться, вы делаете это слишком неумело. Когда вы поняли, что не сможете заставить меня вернуться, вы решили удержать меня таким способом. Это нечестно. Я не могу бросить вас в таком состоянии. Да очнитесь же вы наконец!
        В нем не шевельнулся ни один мускул. Глаза были по-прежнему закрыты. Вдруг она заметила у него рану за левым ухом, из нее сочилась кровь. Упав с Гарта, он ударился о камень.
        Еще никогда в жизни ей не было так страшно. Через некоторое время она обнаружила, что раскачивается взад и Вперед над телом Дугласа и тихонько подвывает.
        Аликс попыталась говорить спокойно.
        — Возьмите себя в руки, Дуглас. Вам нельзя оставаться здесь лежать.
        При звуках своего на удивление ровного голоса к ней вернулось чувство реальности, и она осознала необходимость что-то предпринять. Дугласу нужна ее помощь. Она подняла глаза. Лошади куда-то умчались, скорее всего, домой. Они остались одни на безлюдной дороге.
        Дождь не стихал. Дуглас был без сознания, и, возможно, умирал.
        Что же делать?
        Она снова наклонилась к нему, пряча его лицо от дождя. Если бы он только пришел в сознание. А если нет? Что, если он так и будет лежать как мертвый, пока и в самом деле не умрет?
        Нет, этого не должно случиться. Она должна что-то сделать. Но делать было нечего. Она не сможет поднять и нести его. Возможно, она смогла бы тащить его по земле, но куда?
        Она подложила ему под голову ладонь и сильнее наклонилась, чтобы лучше укрыть от непогоды. Сама она совсем закоченела, и все ее тело ломило от неудобной позы.
        — О Боже, ты хочешь задушить меня, женщина?
        Она застыла, не веря своим ушам. Его голос звучал издевательски. Медленно подняв лицо, она посмотрела на него, встретив смеющийся взгляд широко открытых глаз. Ее волосы упали ему на лицо — плотная занавеска из мокрых прядей.
        — Дуглас! Как вы себя чувствуете?
        — Прекрасно! А вы поверили в мою слабость? Голова, правда, раскалывается, но в остальном — чудесно.  — Он помолчал, потом ухмыльнулся: — Я не стану возражать, если вы снова накроете меня своей обольстительной грудью.
        Аликс не ответила. Пусть говорит все, что хочет. Он не умрет. Он слишком низок, неблагороден и зол, чтобы умереть.
        — Наши лошади убежали,  — сказала она, заставив себя улыбнуться.  — Дуглас, мы застряли здесь надолго. Даже не представляю, как далеко от дома мы находимся. А дождь все не кончается. У вас кровь за левым ухом. Вы упали на камень, поранились и на несколько минут потеряли сознание.
        Она замолчала, не зная, что еще сказать. Дуглас пошевелился. Голова отозвалась тупой болью, но не такой сильной, как можно было ожидать. «Вставай»,  — сказал он сам себе. Сел, слегка покачнулся, но тут же выпрямился и огляделся вокруг.
        — Видите вон ту тропинку? Мы находимся неподалеку от домика моего лесника. Его зовут Том О'Мэлли, и он единственный из тех, кого я знаю, кто не станет охать и ахать и задавать вопросы, если мы заявимся к нему глухой ночью, насквозь мокрые, в самом плачевном виде. Пойдемте, Александра. Помогите мне встать, и мы пойдем к нему. Возвращаться отсюда домой слишком далеко.
        До него вдруг дошло, что Александра тоже назвала Нортклифф-холл «домом». Глупая мысль. Она не должна была так говорить. Это не ее дом и, возможно, никогда им не будет.
        С ее помощью он поднялся и покачнулся, ощутив легкое головокружение. И даже не очень легкое. Дуглас постарался сдержать раздражение.
        — Мне придется опереться на вас. Хватит у вас сил, чтобы выдержать мой вес?
        — Да, конечно,  — сказала она, наклоняя голову и обнимая его за талию. Потом посмотрела на него сквозь пелену дождя.  — Я готова, Дуглас. Обопритесь на меня, я не уроню вас.
        У него страшно болела голова, и перед глазами все расплывалось. К тому же он промерз до костей. Александра шла рядом, согнувшись под его тяжестью. Вдвое ниже его, она тем не менее пыталась его поддержать. Дуглас пошутил:
        — Да вы — настоящий Геркулес. Кто бы мог подумать, что в вас столько силы. Сюда, Александра.
        Один раз по дороге к дому он упал, повалив заодно и ее.
        — Надеюсь, это не жгучая крапива,  — сказала она, отодвигая от себя подозрительные листья.  — Как вы, Дуглас? Простите, что не удержала вас, я споткнулась о корень.
        Дуглас не мог ответить, он боролся с подступившим приступом тошноты. Его страшно мутило, но он знал, что ни за что на свете не может так унизиться перед ней. Нужно встать. Крепко сжав зубы, он заставил себя подняться.
        — Это была не ваша вина. Я первым упал, а уж потом вы зацепились за корень. Я не ушиб вас?
        — Нет-нет,  — быстро ответила она, тоже вставая на ноги. Похлопала себя по плечам, пытаясь согреться.
        — Слава Богу, это кажется все-таки не крапива, а то мы уже покрылись бы волдырями. Давайте-ка прибавим ходу. Здесь уже недалеко.
        Дом Тома О'Мэлли стоял посреди небольшой полянки. Сразу было видно, что этот человек дорожит своей собственностью. Его жилище радовало глаз своей опрятностью. Одноэтажное здание было свежевыкрашено и покрыто двускатной крышей из крепкого дуба, дорожка от калитки до дома была обсажена розами, а сам дом окружали ухоженные кусты жимолости. Дом казался богатым поместьем в миниатюре.
        Александра посмотрела на темные окна. Конечно, в это время он уже спит.
        — Мне бы не хотелось, чтобы он застрелил нас,  — тихо сказал Дуглас и начал постукивать в дверь, приговаривая: — Том, Том О'Мэлли.  — Затем постучал сильнее.  — Это лорд Нортклифф! Выходи, приятель, и впусти нас к себе.
        Александра и сама не знала, кого она ожидала увидеть, но, во всяком случае, совсем не того, кого увидела. Перед ними стоял очень высокий представительный мужчина, полностью одетый и ничуть не удивленный появлением в своем доме среди ночи хозяина. У него был длинный тонкий нос и низкий мягкий голос.
        — О, милорд, и правда это вы. А это, надо понимать, наша новая графиня. Ну, конечно же, это она. Вилли из ваших конюшен рассказывал мне о ней, какая она приветливая и милая и как она прекрасно ездит на лошади.  — Его простая речь сразу выдала его происхождение, несмотря на респектабельный вид.  — Прошу вас, миледи. Сейчас я разведу огонь, и вы сможете согреться. Не беспокойтесь, что с вас льет вода. Полы высохнут, ведь это всего лишь дерево. Входите, входите. Не стойте под этим дождем.
        Когда они вошли, Дуглас повернулся к Александре:
        — Ну вот это и есть Том О'Мэлли. Двадцать пять лет назад его мать переехала сюда из Каунти Корка и привезла с собой в Нортклифф его, за что я ей очень благодарен.
        — Я и сам рад этому, милорд. Только это случилось двадцать шесть лет назад. Ой, да у вас кровь на лице, милорд. Похоже, вы поранили где-то голову.
        Том освободил Александру от ее ноши и сам усадил Дугласа в большое кресло с высокой спинкой и пододвинул его к огню.
        — Пусть ваши косточки отдохнут и согреются, милорд. Миледи,  — он повернулся к Александре, которая разглядывала пестрый коврик ручной работы.
        — Он прелестен, мистер О'Мэлли,  — восхитилась Александра.
        — Да, миледи, моя мать выткала его своими руками. Она была самой замечательной женщиной на свете. Подходите ближе, миледи, вам тоже необходимо согреться. Особого комфорта я не предлагаю, но могу высушить вашу одежду.
        — Это чудесно, мистер О'Мэлли. Его милость и я очень благодарны вам за все.
        Она посмотрела на Дугласа, который застывшим взглядом уставился на горящие поленья, и спросила:
        — У вас все еще болит голова?
        Он отвел глаза от огня:
        — Добавьте еще поленьев.
        Она выполнила его распоряжение и вытерла руки о мокрый подол платья.
        Дуглас безразлично наблюдал за ней.
        — Я все пытаюсь понять, как меня угораздило очутиться с вами вдвоем посреди ночи в домике моего лесника. Это превосходит всякое воображение. Мне и в кошмарном сне не могло такое привидеться.
        Александра тут же вскинула голову и сузила глаза:
        — Вас не угораздило бы здесь очутиться, не будь вы так упрямы. Или умей вы хотя бы управляться со своей лошадью.
        Неплохой контрудар. Дугласу хотелось ответить чем-нибудь не менее колким, но он слишком устал. Поэтому сказал только:
        — Давайте на время прекратим словесные баталии. Двигайтесь поближе к огню. И не смотрите на меня так, словно я нахожусь при последнем издыхании, только потому, что не ответил вам грубостью.
        Вошел Том с сухой одеждой.
        Александра продолжала сидеть, и Дуглас первым отправился в спальню, чтобы переодеться. Когда он снова появился, она улыбнулась. Ему очень шел этот наряд — простые домашние брюки и белая льняная рубаха. Узкие брюки красиво обтягивали его стройные ноги, и Аликс почувствовала, что недостаточно быстро для воспитанной леди отвела от них взгляд. Широкий ворот рубахи открывал его шею, но Дуглас не стал застегивать его, видно решив, что в подобных обстоятельствах это необязательно. На несколько секунд Аликс даже забыла, как выглядит она сама — мокрая, трясущаяся от холода, со спутанными волосами.
        — Теперь ваша очередь, Александра. Думаю, нет нужды говорить, что у Тома нет платьев. Так что вам придется стать моим близнецом.
        Через десять минут хозяин и хозяйка Нортклифф-холла сидели на грубо сколоченной лавке в доме своего лесника одетые в его одежду и пили его же чай, который казался им сейчас просто божественным напитком. Их собственная одежда сушилась, развешанная на чем только можно. Какое-то время они сидели молча, наслаждаясь теплом, потом граф сказал:
        — Спасибо тебе. Том, что приютил нас. Если бы у тебя нашлись два лишних одеяла, то мы с леди прилегли бы здесь, у камина.
        Том О'Мэлли в ужасе отшатнулся.
        — Нет, ни за что милорд, ни за что! Как вы можете такое говорить? Да моя бедная мать спустится с небес и задаст мне хорошенькую взбучку, если я соглашусь на такое.
        Граф запротестовал. Александра с интересом ждала, чем это кончится, не сомневаясь, что Дуглас в конце концов уступит.
        Том мерил шагами комнату, твердя снова и снова:
        — Нет, нет, милорд, прошу вас, милорд, не уговаривайте меня. Пожалуйста. Моя бедная умершая мать сейчас, в эту самую минуту, смотрит на нас, и я слышу в своих ушах ее голос. Она кричит мне, чтобы я не соглашался.
        Дуглас сдался. Эта головная боль вконец измотала его, да и Александра, казалось, вот-вот свалится без сил. Они прошли в спальню Тома О'Мэлли.
        — Эта рубаха доходит вам до колен,  — сказал Дуглас Александре, стоя по другую строну узкой кровати.  — Думаю, вы можете остаться в ней вместо ночной рубашки.
        — Разумеется, я так и сделаю? Вы что, боитесь, что я сниму ее и опять начну вас соблазнять? Или, может быть, в прошлый раз мне все-таки удалось вас заинтересовать?
        Дуглас с сомнением покачал головой:
        — Не думаю, что сейчас вы способны на подобные действия.  — Не глядя на нее, он пожал плечами.  — Хотя все может быть, никогда не знаешь, чего от вас ожидать.
        — Не беспокойтесь, милорд, на этот раз я не преподнесу вам никаких сюрпризов. Я постараюсь избавить вас от моего присутствия как можно скорее. И больше никогда не буду пытаться привлечь ваше внимание таким неприятным для вас способом.
        — Мне не было неприятно.
        Она фыркнула в ответ, что прозвучало довольно странно в этих стенах. Дуглас засмеялся.
        — Так что можете не переживать,  — продолжала бушевать Александра.  — В случае необходимости я буду ходить в рубашке Тома до тех пор, пока она не сгниет на мне.
        — Надеюсь, такая жертва не понадобится.
        — Я тоже надеюсь на это.
        Она тряхнула головой и оглядела комнату. Здесь казалось даже чище, чем в ее спальне в Клейборн-холле, обстановка была небогатой, но все было прочным и удобным. Мягкое бледно-голубое покрывало, наброшенное на кровать, украшала очаровательная вышивка.
        Она развязала пояс на талии и начала откатывать брючины штанов.
        — Если бы Том не был такого высокого роста, они были бы мне как раз,  — сказала она, искоса поглядывая на Дугласа. Он стянул через голову рубаху и собрался расстегивать брюки. Аликс помимо воли ахнула.
        — Ради Бога, только без сцен,  — с раздражением сказал он и задул единственную свечу.  — Я не собираюсь последовать вашему примеру и шокировать вас. Или вы полагаете, что мужчинам не знакомо чувство стыда? Так вот, в отличие от вас я разденусь в темноте.
        Когда они уже улеглись в кровать, на расстоянии двух дюймов друг от друга, Аликс вдруг сказала:
        — Том, кажется, совсем не удивился, когда увидел нас.
        — Все О'Мэлли были флегматиками, и Том не исключение. Он, конечно, отличный парень, но вот кровать у него неудобная. Ведь он не ниже меня ростом, а спит на таком обрубке. Придется подарить ему другую кровать. Хоть чем-то отблагодарю его за гостеприимство.  — Дуглас заворочался, устраиваясь поудобнее, наткнулся локтем на ее голову и чертыхнулся: — Черт возьми, женщина, у вас все еще мокрые волосы. Вы что, хотите умереть от жуткой простуды? Разложите-ка их по подушке, чтобы они быстрее высохли.
        Он продолжал ругаться и что-то бубнить про беспечность глупых женщин, пока Аликс вытаскивала шпильки из волос.
        — Не нужно оттачивать на мне свои плохие манеры.
        — Лучше лежите спокойно, а я распущу ваши волосы. Похоже, вы даже этого не можете сделать как следует.
        Она почувствовала его теплое дыхание на своей щеке и как его длинные пальцы перебирают ее волосы, осторожно вытягивая мокрые пряди.
        — Ну вот,  — сказал он через некоторое время,  — все. А теперь давайте спать. Я устал. Вы совсем вымотали меня своими выходками.
        Аликс долго не могла уснуть. «Что же делать?» — мучилась она, ворочаясь под одеялом. Так и не найдя ответа на этот вопрос, она наконец заснула.
        Дуглас неожиданно проснулся среди ночи, весь в поту, и несколько минут не мог вспомнить, где он находится. Увидев Аликс, он вздрогнул. Его пробудило страшное желание овладеть этой женщиной. Это желание было мучительным и непонятным.
        Он вспомнил, как она пришла к нему ночью и стояла возле его кресла, совершенно нагая, в ожидании его приговора. А он так унизил ее тогда. Это было слишком жестоко с его стороны. Он не должен был так с ней поступать. Но что ему оставалось делать? Принять то, что она ему предложила, и тем самым признать ее своей женой и признать, что она победила. Она и ее отец. Признать, что его можно поймать на такой дешевый трюк: ей достаточно было раздеться и дать ему взглянуть на себя.
        И все-таки ему хотелось, чтобы она снова предложила ему себя. Он выругался, но это не помогло. Он хочет эту женщину. Разве можно упрекать себя за это? Это нормальная реакция нормального мужчины. Что может ему помешать? Здесь темно, на улице хлещет дождь, и они совершенно одни.
        Все, что казалось таким важным в обыденной жизни, все отношения и условности, все это утратило свою реальность и уже не имело никакого значения. Он осторожно придвинулся и положил руку ей на грудь. Она тихо застонала, и от этого звука у него дико заколотилось сердце. Осторожными мягкими движениями он начал гладить ее тело. Кожа была нежной и шелковистой. Почему она не просыпается? Ему хотелось прижаться к ней каждой клеточкой своего тела, чтобы она обняла его своими теплыми руками. Прикосновение ее горячей щеки обжигало ему плечо. Он просто умирал от желания поцеловать ее. В темноте нашел горячие сухие губы и жадно припал к ним. В порыве страсти не сразу заметил, что она не отвечает на его поцелуй. Он поднял голову. Аликс опять застонала. Он поцеловал ее в шею. Она застонала громче и откатилась в сторону. Он притянул ее и вновь поразился тому жару, которым пылало ее тело. Мысль, что ему удалось разбудить в ней такую страсть, польстила его мужскому самолюбию. И снова она застонала в его объятиях. Дуглас чувствовал, что вот-вот утратит контроль над собой. Но почему она не просыпается? «Помоги мне
снять с тебя эту рубашку». Снова стон. Дуглас приподнялся и в недоумении посмотрел на нее. Было что-то странное в ее поведении.
        — Александра,  — тихо позвал он, погладив ее по щеке.
        Он ощутил жар и какое-то мгновение не хотел этому верить. Она стонала вовсе не потому, что изнемогала от страсти, и не потому, что хотела его соблазнить. Она горела в лихорадочном жару.
        Дуглас сжал голову руками. Какое же он низкое животное, его душил дикий стыд за то, что он чуть было не сделал. Это ж надо, возомнил себя неотразимым любовником. А она была просто больна, очень больна.
        На войне ему приходилось видеть раненых, метавшихся в горячке. Слишком многие из них умирали. Слишком многие. Он прекрасно осознавал серьезность положения. Нужно взять себя в руки. По крайней мере он знает, что надо делать. Пока не кончится дождь, нет никакой возможности послать за доктором. Значит, доктором станет он сам.
        Дуглас быстро встал и вышел в соседнюю комнату.
        — Том,  — тихо позвал он.
        — Милорд, что-то случилось?
        — Да. Ее милость серьезно больна. Мне нужно, чтобы ты приготовил ей какой-нибудь подходящий отвар из трав. А я тем временем попытаюсь сбить жар холодной водой. У тебя есть какие-нибудь снадобья для таких случаев?
        У Тома не было никаких снадобий, зато был великолепный чай с травами, приготовленный по рецепту его дорогой матушки.
        Когда Дуглас вернулся к Александре и поставил на столик зажженную свечу, он вдруг заметил, что выходил к Тому совершенно голым. Смущенно покачав головой, быстро натянул штаны. Потрогал лоб Александры, провел рукой по щеке. Лицо было мокрым от пота. Он стянул с нее влажную льняную рубаху. Том принес бадью с холодной водой и мягкое полотенце.
        Дуглас распрямил ей руки и ноги и медленными, размеренными движениями начал методично обтирать ее тело полотенцем, смоченным в холодной воде. Когда мокрое полотенце коснулось ее лица, она попыталась увернуться, но он удержал ее, мягко приговаривая:
        — Нет, Александра, лежи тихо. Ты сейчас очень больна. Поэтому не должна двигаться.
        Он понимал, что она не может слышать его, и говорил это скорее для себя. Стерев пот с лица, положил полотенце ей на лоб и задержал там на несколько секунд. Она попыталась зарыться в него лицом.
        — Да, я знаю, девочка, тебе жарко. Оно будет все время холодным, я обещаю. Тебе будет хорошо. Я знаю, ты вся горишь. Но я помогу тебе, поверь мне, я помогу тебе выкарабкаться из этого состояния.
        Полотенце сползло ей на плечи. Он хотел поправить его, но оно уже было горячим и он вновь окунул его в воду. Жар усиливался.
        Он перевернул ее на живот. И снова и снова опускал полотенце в холодную воду и накрывал ее им.
        — Послушай меня, Александра,  — говорил он.  — Ты сейчас больна, но я сделаю все, чтобы ты поправилась, и как можно скорее. Ты слышишь меня? Ну приди же в себя.
        Дуглас начал приходить в отчаяние.
        — Открой глаза и посмотри на меня. Ну хоть на мгновение, посмотри на меня!
        Она открыла глаза. Посмотрела на него прояснившимся взглядом:
        — Привет! Как твоя голова, Дуглас?
        — Черт, причем здесь моя голова и как ты себя чувствуешь?
        — Мне плохо.
        — Я знаю. Так лучше?  — Он провел по ее телу мокрым полотенцем.
        — Да,  — ответила она и снова впала в забытье.
        Он продолжал обтирать ее, пока не пришел Том с чашкой целебного чая.
        Дуглас набросил на нее покрывало и подложил под голову подушки. Сел рядом с ней, поднес к ее губам чашку и стал будить.
        — Просыпайся, Александра. Ты должна выпить этот чай. Сейчас очень важно для тебя пить как можно больше, так как ты теряешь много воды. Ну же, открывай рот.
        Она послушалась. Он понемножку вливал чай ей в рот, и она глотала. Дело двигалось очень медленно, но он был терпелив. Наконец она выпила всю чашку. Потом снова застонала и начала метаться. Он убрал подушки, уложил ее и опять принялся за обтирание.
        Примерно через час жар начал спадать. А еще через некоторое время она начала трястись от холода.
        Не колеблясь, Дуглас забрался в постель и прижался к ней всем телом. Она обхватила его руками и зарылась лицом в плечо. Через несколько минут он весь взмок. «Как странно,  — подумал он,  — что она мерзнет, когда снаружи ее тело горит огнем. Длинные волосы наконец высохли. Черт возьми, вряд ли она захочет лежать вот так в его объятиях, когда придет в себя».
        Он проснулся на рассвете. Было серое бледное утро, и дождь по-прежнему стучал по крыше, хотя уже не так яростно, как ночью. Скорее всего, ему не удастся пока перевезти ее в поместье. Повозка не сможет подъехать к домику Тома, а нести ее на руках через поле было слишком рискованно. Она еще слишком слаба.
        Ему удалось заставить ее выпить еще чашку чая, то уговаривая, то угрожая. Том ушел в Нортклифф, чтобы принести им одежду и лекарства от миссис Пичем.
        Дуглас снова занялся холодными обтираниями. Приступы жара и холода чередовались, каждый раз пугая его до смерти. Впервые в жизни он начал молиться.
        Он очень надеялся, что вместе с Томом придет миссис Пичем, она была бессменной сиделкой и нянькой всех Шербруков. Но она не пришла. Явился только Финкл, его денщик и камердинер в одном лице. Ему было уже далеко за тридцать, он был отличным помощником в любом деле и сильным, несмотря на маленький рост. Финкл обошелся без приветствия.
        — Этот идиот доктор лежит в постели со сломанной ногой. Но вы можете рассчитывать на меня, милорд. Я принес все лекарства, какие только можно получить от миссис Пичем. Мы в три дня поставим на ноги ее милость.
        Дуглас опять ушел к Александре. Весь день он провел, отпаивая ее чаем, заставляя есть густую кашу, сваренную Финклом, и купая ее в теплой воде. К концу этого самого длинного дня в его жизни стало ясно, что кризис наконец миновал. Все это время он совсем не вспоминал о своей голове и очень удивился, обнаружив у себя за левым ухом шишку и ссадину.
        Он склонился над Александрой, всматриваясь в ее лицо. Слава Богу, за ее жизнь уже можно не опасаться, скоро она пойдет на поправку.
        — Только попробуй теперь не выздороветь,  — сказал он ей.  — А не то мне придется тебя отшлепать.
        Она тихо застонала и повернулась на бок. Он помог ей и укутал одеялами.
        — Она поправится,  — бесстрастно сказал Финкл, появившийся в дверном проеме.  — Она крепкая, как и все Шербруки.
        Дуглас вышел и прикрыл за собой дверь. Потом повернулся к своему камердинеру.
        — Будь любезен, избавь меня от своих идиотских сравнений. Она носит имя Шербруков временно, получив его хитростью и обманом, и то, что сейчас она больна, вовсе не означает, что я признаю ее своей женой.
        Финкл, находившийся на службе у его милости уже одиннадцать лет, позволял себе иногда вольности.
        — Вы пока не в состоянии ясно мыслить, милорд. Ведь вы спасли ей жизнь. А когда человеку спасаешь жизнь, его потом не выбросишь, как старый башмак.
        — Я могу сделать с этой бессовестной обманщицей все, что посчитаю нужным. Неужели ты уже забыл, как она и ее отец обошлись со мной? И мой дражайший кузен Тони?
        — Да, кстати, ее сестра, леди Мелисанда, сказала, что ее милость, та, которая лежит сейчас здесь в кровати, что она никогда и ничем не болела. Она предположила, что ее сестра просто притворяется, чтобы вызвать ваше сочувствие и симпатию. Но тем не менее она посчитала своим долгом прийти сюда и самой убедиться во всем.
        — О Боже,  — сказал Дуглас, поворачиваясь к двери, ожидая, что в нее сейчас войдет Мелисанда.
        — Ее здесь нет, милорд.
        — Как тебе удалось остановить ее?
        — Я сказал ей, что ее милость не притворяется, и что, скорее всего, ее болезнь заразна и может пагубно отразиться на внешности. Я сказал, что эта лихорадка на всю жизнь оставляет пятна на лице.
        Дуглас в немом восхищении взирал на своего денщика.
        — Господи, какой же ты молодец, Финкл.
        — Лорд Рэтмор согласился со мной, он сказал, что сам наблюдал подобные случаи, и неоднократно. Но он сказал, что леди Мелисанду не должны удерживать подобные соображения. Это было бы эгоистично. И очень любезно вызывался сам отвезти жену к сестре, чтобы она могла ухаживать за ней, если та действительно серьезно больна и не притворяется. Леди Мелисанда закричала. Очень громко. А лорд Рэтмор смеялся.
        — Ты — молодец, Финкл, и кузен мой — молодец, хотя и негодяй. Ну а я не собираюсь уклоняться от своего долга, а потому пойду-ка посмотрю, как там наша маленькая притворщица. Да, а почему не пришла миссис Пичем?
        — Они с Холлисом почему-то решили, что не стоит этого делать.
        — Ха! Так и скажи, что так решил Холлис, черт бы его побрал, вечно он во все вмешивается! Почему он так хочет, чтобы эта девчонка стала графиней Нортклифф, для меня загадка. А тебе не мешало бы напомнить ему, где его место.
        — Вы разочаровываете меня, милорд,  — только и сказал Финкл, посмотрев на хозяина, и вышел, оставив Дугласа наедине с собой.
        Дуглас вернулся к Александре и, увидев, как она свернулась клубком и обхватила себя руками, быстро забрался в постель, зная, что она опять дрожит от холода.
        Через некоторое время, когда она мирно спала у него на плече, согретая его теплом, он задумался об их будущем. Вопрос об аннулировании брака так до конца и не был решен. Если он согласится признать ее, она, безусловно, будет рада. В этом нет никаких сомнений. Она будет просто бесконечно счастлива. Ведь ради этого она даже пыталась его соблазнить. А ведь она — леди, воспитанная в самых строгих традициях. И эта леди решилась раздеться перед ним. Вообще-то он мог бы тогда ее и удержать. В конце концов она могла оказаться не хуже любой другой женщины. А уж как был бы рад ее отец! Он упал бы на колени и возблагодарил небеса. И все остались бы довольны, за исключением разве что его самого. Да, но ведь она могла оказаться не хуже любой другой женщины.
        Как жаль, что она не так красива, как ее сестра. Но на свете нет женщины, которая была бы так же прекрасна, как Мелисанда. Пытаться найти женщину, которая могла бы с ней сравниться, бесполезно.
        Но, с другой стороны, ему не придется все время следить за Александрой, зная, что любой мужчина, в поле зрения которого она попадет, сразу же начнет за ней ухаживать. И ему не надо будет опасаться, что она с удовольствием примет эти ухаживания. Эта мысль заставила его нахмуриться, потому что Мелисанда не просто принимала ухаживания — она отчаянно флиртовала. Она просто купалась в комплиментах, дождем осыпавших ее прекрасную головку. Первый раз он задумался, каково приходится Тони, знавшему, какое впечатление производит его жена на любого мужчину от десяти до восьмидесяти лет. Может быть, когда-нибудь он и спросит его об этом. Хотя вряд ли. Ему до сих пор хочется убить его.
        Александра тихо вскрикнула. Дуглас поцеловал ее в лоб и притянул поближе.
        Что же делать?
        Ему нужно как следует все обдумать. Он представил себе облегчение и радость на ее лице, когда он сообщит ей, что решил признать ее своей женой.
        А почему бы и не сделать ее бесконечно счастливой?
        Глава 11
        Это ощущение было и в самом деле приятным. Она жива, действительно жива.
        Александра глубоко вздохнула и с облегчением отметила, что это было не так уж больно. Правда, она была крайне слаба, так слаба, что не могла удержать стакан с водой, стоявший на прикроватном столике, так слаба, что не могла даже дотянуться до него.
        Ей удалось повернуться на бок и протянуть руку к стакану. Она была уже близка к тому, чтобы расплакаться от бессилия, когда дверь спальни отворилась и в нее заглянул Дуглас.
        — О, ты проснулась. Как ты себя чувствуешь?
        Она посмотрела на воду и ответила низким хрипловатым голосом:
        — Очень хочется пить. Пожалуйста, дайте мне воды.
        В одну секунду он оказался рядом с ней. Сел рядом, приподнял ее за плечи и поднес стакан к ее губам.
        — Почему ты не позвала меня? Я все время неподалеку на случай, если тебе что-то понадобится.
        Она прикрыла глаза от удовольствия. Вкус воды был замечательным. Дуглас вливал ее по каплям, но все равно это было приятно.
        Когда она выпила стакан почти наполовину, он отставил его, продолжая поддерживать ее голову. Он повторил вопрос:
        — Почему ты не позвала меня? Дом Тома не такой уж большой, ты же знаешь. Я бы везде услышал тебя.
        — Я просто не подумала об этом.
        — Почему? Ведь ты не можешь сама о себе позаботиться. Все это время я ухаживал за тобой, и у меня это неплохо получалось. Ведь ты помнишь об этом, правда?
        — Какой сегодня день?
        Он нахмурился, но ответил:
        — Сегодня — среда, около полудня. Полтора дня тебе было очень плохо. Но теперь, благодаря моему прекрасному лечению, ты быстро поправишься.
        — Как ваша голова?
        — Моя голова вновь полна сознанием собственной значимости.
        — Мы все еще в домике Тома О'Мэлли?
        — Да, я уже сказал тебе, и ты должна звать меня всякий раз, как тебе что-то понадобится. Финкл отправился в Нортклифф за экипажем. Так что скоро ты будешь лежать в собственной постели.
        — На мне нет никакой одежды.
        — Я знаю.
        — Мне не нравится это. Вы одеты, а я — нет.
        — Если хочешь, я могу искупать тебя и одеть. Здесь есть твое платье, в котором ты пришла сюда. Его высушили и почистили.
        — Я смогу справиться с этим сама.
        — Злость не способствует быстрому выздоровлению.  — Он поднял руку.  — Ну хорошо, упрямство. Я уже понял, что вы никогда не злитесь. Нет, прошу вас, не перебивайте меня. Это даже не упрямство, каждым вашим словом руководит сознание своей девичьей невинности. Думаю, проще всего будет просто завернуть вас в одеяла и в таком виде доставить в усадьбу.
        Через час графский экипаж с гербом, запряженный парой серых лошадок, подкатил к воротам Нортклифф-холла. Лошади встали, радостно фыркая и греясь в теплых лучах дневного солнца. Граф с Александрой на руках ступил на землю и замер, пораженный представившимся ему зрелищем. Вся прислуга высыпала во двор, чтобы поприветствовать графа с графиней. Холлис довольно улыбался. «Старая хитрая лиса,  — подумал Дуглас,  — наверняка это его рук дело. Не исключено, что он даже приплатил людям, чтобы устроить этот спектакль. Я скажу ему несколько ласковых слов, как только отнесу Александру в ее спальню».
        Она никак не выказала своего отношения к происходящему. Он увидел, что ее глаза закрыты, а лицо покрылось испариной. Наклонившись к ее лицу, он прошептал:
        — Все хорошо. Ничего удивительного, что вы чувствуете слабость. Так всегда бывает после болезни. Через несколько минут вы будете лежать в тишине и покое.
        — Чему так радуются ваши люди?
        «Да потому что Холлис их заставил».
        — Ну, просто они радуются, что вы живы и вернулись домой.
        Она снова погрузилась в молчание. На верхней ступеньке он заметил Мелисанду и непроизвольно сглотнул. Ее прелестное лицо было бледно от тревоги за сестру, а руки страдальчески заломлены. В ее невыразимо прекрасных глазах стояли слезы, но непохоже было, чтобы она собиралась приблизиться.
        — Аликс? С тобой все в порядке? Ответь мне, дорогая.
        Александра приподняла голову с плеча Дугласа.
        — Да, Мелисанда, скоро я смогу ходить сама.
        — Очень рад,  — сказал Тони, вставая рядом с женой.  — Финкл сказал нам, что Дуглас оказался замечательной сиделкой и не отходил от тебя ни на минуту.
        Мелисанда громко перебила его,
        — Я так рвалась ухаживать за тобой, Аликс, но Тони не пустил меня. Он очень боится подвергать меня малейшей опасности, но я действительно очень хотела быть рядом с тобой. И всей душой молилась за тебя.
        — Это правда,  — подтвердил Тони.  — Каждый вечер, на коленях.
        — Спасибо,  — сказала Александра, повернув лицо к Дугласу.
        — Ты больше не заразна, Аликс?
        — Нет, Мелли, она уже не заразна. Можешь не бояться заполучить пятна на лице,  — поспешил успокоить ее муж.
        — Перестань называть меня этим ужасным именем!
        В лучших традициях героев миссис Бердсли, Тони намотал на руку великолепные черные волосы Мелисанды, тем самым заставив ее выгнуться, и припал к ее губам долгим поцелуем, длившемся до тех пор, пока она не замерла в его руках. Потом он поднял голову и, ухмыльнувшись, посмотрел на нее, затем на Дугласа, который, еле сдерживая бешенство, наблюдал эту сцену.
        Стараясь унять огонь в жилах, вспыхнувший от поцелуя, Тони спокойно проговорил:
        — Я избавил тебя от многих огорчений и разочарований, Дуглас. Через несколько лет ты поймешь это. Она никогда не станет преданно ухаживать за кем бы то ни было. Она требует постоянного внимания к своим нуждам, которые многочисленны и разнообразны. Поверь мне, Дуглас.
        Мелисанда возмущенно ахнула и уперлась кулаками в грудь Тони.
        Он засмеялся и еще раз крепко поцеловал ее.
        — Это был комплимент, дорогая.
        — Что-то непохоже,  — сказала она голосом, полным подозрения.  — Ты в этом уверен?
        — Более, чем в цвете щетки моего жеребца.
        — В таком случае ты прощен.
        — Как мило с твоей стороны, Мелли. Ты — прелесть.
        Дуглас, не в силах выносить дальше это воркование, удалился в направлении спальни.
        — Проклятый мерзавец,  — сказал он, когда смог наконец перевести дыхание.
        — Как ловко он с ней управляется,  — произнесла Александра с удивлением в голосе.  — Это выглядит очень забавно.
        Дуглас длинно выругался и опустил ее на кровать.
        — Не представляю, с чего это мой отец вообразил, будто вы можете оказать благотворное влияние на моего брата Реджинальда. Услышь он хотя бы половину из вашего лексикона, его мнение сразу бы изменилось.
        — А вам, кажется, уже намного лучше. Это является для меня большим облегчением, так как из-за вас я забросил дела поместья. Надеюсь, теперь вы будете спокойно лежать в своей кровати, а я наконец буду предоставлен самому себе.
        Почувствовав, как напряглось ее тело, он сразу пожалел о своих словах, но что сказано, то сказано, и брать их назад он не собирался. Тем более что она их заслужила. Она опять нападала на него, заставляя защищаться, и это одновременно удивляло и злило его.
        Но Александра не удостоила его ответом.
        У нее будет горничная, ее зовут Тэсс, сообщил ей Дуглас, она позаботится обо всем, что ей нужно.
        — К тому же,  — продолжил он,  — миссис Пичем, без сомнения, заглянет к вам, чтобы попотчевать своими советами, снадобьями и специальными блюдами для больных. И даже если она утомит вас своими заботами, не забывайте, что она делает это исключительно с добрыми намерениями.
        Он ушел. Весь оставшийся день Аликс проспала. Миссис Пичем принесла ей красивый серебряный поднос не меньше, чем с полудюжиной различных блюд, специально для нее приготовленных.
        — Его милость велел мне проследить, чтобы вы как следует поели,  — объявила она, усаживаясь в кресло возле ее кровати. Аликс показалось, что она считает каждую ложку, съеденную ею.
        — А где он сам?
        Миссис Пичем слегка замялась, но только на секунду, затем кивнула:
        — Знаете, миледи, джентльмены ведь не любят сидеть у постели больных. Они чувствуют себя рядом с ними неуютно, теряются, не знают, куда себя девать, и все такое прочее.
        — По-моему, он не был растерянным, когда мы были в домике у Тома. И прекрасно знал, что нужно делать.
        — Ну, там было совсем другое дело.
        — Да, наверное,  — согласилась Александра и принялась за следующее блюдо — жареную картошку с горошком, тарелку с которым предупредительно пододвинула ей миссис Пичем.
        Вечер она провела в одиночестве. Ни муж, ни сестра не пришли повидать ее. Ей было ужасно жалко себя.
        Спала она беспокойно. Ей вновь пригрезился сон, уже виденный раньше. Прекрасная молодая леди стояла возле нее, не двигаясь и глядя прямо на нее. Видение то расплывалось, то становилось четким, очень красивое и пугающее в то же время. Все это было как-то странно. Казалось, она хотела заговорить с ней, но не могла. Каким-то внутренним чувством Александра понимала это. Она понимала, что ее предупреждают о чем-то, хотя и не знала, откуда к ней идет это понимание. Девушка подошла к ней ближе, склонилась так низко, что Аликс могла дотронуться до ее лица, и вдруг неожиданно отступила к самой двери. Словно моля о чем-то, подняла руки вверх. Очень странно. Видение тревожило ее до рассвета, когда она наконец заставила себя проснуться. Сон был таким ясным, таким реальным, что ей показалось, будто она видела все наяву. И через какое-то время Аликс с удивлением обнаружила, что обшаривает углы комнаты. И конечно же, комната была пуста.
        От пережитого страха ей захотелось пить. Она хотела позвонить горничной, но передумала, решив не беспокоить ее из-за такой мелочи. Она знала, что буфетная находится совсем недалеко, она вполне может преодолеть такое расстояние.
        Аликс спустила ноги с кровати. На ней была всего лишь ночная рубашка, но в этот час ей вряд ли кто-нибудь встретится. Она встала и схватилась за резную спинку кровати. Почему она все еще так слаба?
        Она сделала шаг, остановилась, потом еще шаг.
        Еще три шага, и ей пришлось отпустить спинку кровати. Расстояние, которое казалось таким небольшим несколько минут назад, стало теперь непреодолимым.
        Сделав еще шаг, она встала, покачиваясь из стороны в сторону, не находя равновесия.
        — Я все-таки дойду,  — упрямо сказала сама себе.
        Проходя мимо стула, ухватилась за него как за спасательный круг. Он заскользил по натертому полу, ударился о письменный стол, от удара с него слетела чернильница, заливая чернилами паркет и великолепный абиссинский ковер. Одновременно с грохотом упала на пол стопка книг. Александра, готовая закричать от отчаяния и ярости, только стояла, дрожащая и слабая, со слезами на глазах.
        Фигура, которая не замедлила появиться из соседней спальни, несомненно, ощущала себя жертвой. Это был Дуглас. Он подбежал к ней, на ходу завязывая халат.
        — Что здесь происходит? Какого черта вы встали с постели?
        Ей хотелось, чтобы у нее в эту минуту была пушка. Или нож. Или хотя бы лук со стрелами.
        — А как вы думаете, что я делаю? Я занимаюсь своим утренним туалетом. Разве это такое необычное занятие?
        — Черт побери, вы разгромите весь мой дом!
        Она проследила за его взглядом. Чернила тонкой струйкой вытекали из чернильницы и ужасающе быстро впитывались в ковер. Аликс вскинула подбородок и заявила:
        — Да, можете не сомневаться, я так и сделаю. Я ненавижу Нортклифф-холл и полна решимости разрушить все, что только успею, прежде чем покину этот дом. Это только начало.
        Дуглас, видя, что она вот-вот упадет ничком на пол, подхватил ее под мышки, удерживая в вертикальном положении.
        — Я спрашиваю, для чего вы вылезли из кровати?
        Она не знала, как избавиться от него.
        — Я хотела пройти на кухню и согреть немного молока.
        — Чушь! Вы не сможете пройти и полкомнаты.
        — Прекрасно смогу. К тому же я хотела поговорить с миссис Пичем по поводу постельного белья. Я хочу, чтобы его заменили, от него пахнет нафталином.
        — Александра, может быть, вы прекратите молоть всякую чепуху и скажете наконец…
        — Черт возьми, оставите вы меня когда-нибудь в покое?
        — Вам так неприятно меня видеть?
        — Да. Я вас ненавижу. Уйдите, прошу вас.
        Дуглас, сдвинув брови, задумчиво смотрел на нее. Он уже почти решил осчастливить ее, объявив, что готов признать ее своей женой, но, кажется, у нее сейчас не совсем подходящее настроение для этого сюрприза. Вчера вечером он не стал беспокоить ее, потому что хотел, чтобы она как следует отдохнула и набралась сил, прежде чем он сделает ее самой счастливой женщиной на земле. И вот она ведет себя как какая-то грубиянка, словно сам дьявол явился к ней в его обличье, и похоже, совсем не рада его видеть. А ведь он ее муж и так заботился о ней. Совершенно непредсказуемое существо.
        Невзирая на отчаянное сопротивление, он поднял ее на руки и понес к кровати.
        — Молчите и ведите себя тихо. Нет, закройте рот и не произносите ни слова.
        — Вы немедленно уйдете отсюда.
        — Непременно, как только уложу вас в кровать.
        Она притихла, поскольку сомневалась, что сможет добраться до нее самостоятельно. Лучше бы она позвонила Тэсс. Молча он уложил ее в кровать и укрыл одеялом.
        — Вы сможете заснуть или мне дать вам снотворное?
        — Уйдите.  — Она метнула в него ненавидящий взгляд, сознавая, что он не заслужил такого обращения, и ответила ледяным тоном: — Благодарю за оказанную помощь. Мне очень жаль, что я потревожила ваш сон. Я также сожалею, что сломала стул, поцарапала письменный стол и пролила чернила, испортив тем самым ваш чудесный абиссинский ковер. Я куплю вам новый. У меня осталось немного собственных денег.
        — Да что вы? Что-то с трудом верится. У вашего драгоценного отца не осталось ни гроша. Ни за вами, ни за вашей сестрой не дали приданого. И наверняка вы не имеете представления о том, сколько денег вашему отцу отстегнул Тони, верно? И не знаете, собираюсь ли я дать вам какие-нибудь деньги в качестве отступного. И даже если вы что-то получите от меня и любезно замените мой ковер, все равно выходит, что за него заплатил я сам.
        — Вы ошибаетесь. У меня есть собственные тридцать фунтов. Мне удалось скопить эти деньги за четыре года.
        — Тридцать фунтов! Ха! На эти деньги можно купить чернильницу, может быть, даже две, но отнюдь не такой ценный ковер.
        — Может быть, его удастся отчистить.
        Дуглас снова посмотрел на ярко выделявшееся черное пятно.
        — Да, это так же вероятно, как и то, что кто-нибудь из министров Наполеона швырнет ему в лицо пирожное.
        — Все возможно.
        — Вы еще очень молоды и не знаете, что в этой жизни чаще всего выживают идиоты. А теперь спите. Вы до глупости самолюбивы, и это утомляет.
        Это уже слишком, думал Дуглас, широким шагом удаляясь к себе в спальню. Слишком для того, чтобы сделать ее самой счастливой женщиной. Почему она так обращается с ним? Какой дьявол в нее вселился? Он так безупречно вел себя с ней, черт возьми, да он просто спас ее от смерти своими заботами! И это награда? Она, кажется, ненавидит его. Она сказала, чтобы он оставил ее в покое. И испортила один из самых любимых ковров его матери.
        С горьким чувством Дуглас погрузился в сон.

* * *
        Было утро пятницы. После купания Александра приказала Тэсс одеть себя. Она была еще слабой, но не настолько, чтобы оставаться в постели. Пора уезжать из этого дома. Она приняла правильное решение и молилась, чтобы на этот раз ей удалось навсегда покинуть Нортклифф-холл.
        Он отказался от нее. Он обращался с ней, как с какой-то надоедливой мухой, словно она бесполое существо.
        Как жаль, что она испортила такой дорогой ковер.
        Он посмеялся над ее тридцатью фунтами. Он и понятия не имел, чего ей стоило скопить эти тридцать фунтов, пенни к пенни, целых четыре года.
        Мало того, что он отверг ее, когда она была так глупа, чтобы соблазнять его, но он и заботился о ней только потому, что у него не было выбора. Не мог же он позволить ей умереть у него на руках.
        Она молилась про себя, чтобы забыть все, что произошло с ней за последние дни. Специально разжигала в себе возмущение и злость, чтобы заглушить боль, страшную боль от мысли, что никогда больше не увидит его, пусть и равнодушного, взгляда.
        Она потерпела поражение, теперь уже окончательное. Ей так и не удалось доказать ему, что из нее получилась бы замечательная жена и что она могла бы любить его, как ни одна женщина на этой земле, до последнего вздоха. О каких это деньгах он там говорил? Она отбросила эту мысль, наверное, сказал это просто так, не задумываясь.
        Он так и не смог излечиться от своей страсти к Мелисанде. Всем, до самого маленького ребенка в доме, было известно, что он сохнет по жене своего кузена. Даже вызвал Тони на дуэль, и неважно, что из этого ничего не вышло. Александра слышала, как об этом сплетничали слуги. И как они при этом удивлялись и забавлялись.
        После их стычки на рассвете Дуглас больше ни разу не появлялся. И она была рада этому. Мелисанда приходила дважды, достаточно бледная для такого случая, но не приближалась больше чем на десять шагов. Александра вспомнила, как Тони целовал жену, когда Дуглас привез ее в Нортклифф, и сказала:
        — Мне кажется, тебе нравится, когда Тони целует тебя.
        К ее удивлению, Мелисанда опустила голову и забормотала что-то невразумительное.
        — Ах, иногда он чересчур нетерпелив. Мне не всегда удается контролировать его. Просто не знаешь, что делать в таких случаях.
        Контролировать его! Ха! Похоже, она заговаривается.
        — Но тебе, кажется, нравится это.
        — Ax, ты ничего не знаешь, Аликс! Ты и представить себе не можешь, что он вытворяет.
        — Так расскажи мне.
        — Надо понимать, граф еще не переспал с тобой. А Тони очень надеялся на это. Тогда все было бы законно и мы могли бы спокойно уехать в Лондон.
        — Нет, в этом нет ничего законного. Дуглас сказал, что мог бы спать со мной сколько угодно и при этом расторгнуть брак.
        — Но если бы ты забеременела…
        — Дуглас сказал, что сумел бы предотвратить это.
        — О…  — Такого поворота Мелисанда не ожидала.  — Но Тони настаивал на том, чтобы…  — Она оборвала себя на полуслове. Ее сверкающие глаза сузились в щелочки, что сделало ее еще более соблазнительной.
        — Так что вытворяет с тобой Тони?
        Мелисанда нетерпеливо взмахнула ручкой:
        — Боюсь, тебе не стоит знать этого. Тони иногда ведет себя как сумасшедший и заставляет меня делать такие вещи… и сам делает то, что не следовало бы делать, но делает это так… ну… в общем…
        Она опять умолкла, не найдя подходящих выражений, и заинтригованная Александра терялась в догадках, что же такое происходит между мужем и женой, о чем невозможно рассказать. Но предпочла больше не задавать вопросов. Мелисанда ушла, взволнованная разговором, и Александра пришла к мысли, что она получила в мужья человека, который подходит ей идеально. Интересно, как сложились бы их отношения, выйди она за Дугласа, подумала Александра. Вряд ли он был бы так же груб с ней.
        Но теперь это уже неважно. Ей здесь больше нечего делать. Она уже поправилась, но не собиралась сообщать об этом Дугласу. Она не хотела предоставлять ему возможность самому отвезти ее к отцу. Она не позволит ему оказать ей эту последнюю «услугу».
        Этого она не заслужила. Она, конечно, виновата в том, что стала участницей заговора против него, но такого унижения она не заслужила. Она сама вернется к отцу, без его помощи. Аликс представила, каким будет лицо отца, когда она приедет в Клейборн-холл, в полном одиночестве, с известием, что ее вышвырнули и брак будет расторгнут. Картина была удручающей, но все же это лучше, чем если рядом с ней будет стоять Дуглас, который как ни в чем не бывало сообщит отцу, что такая жена ему не подходит и никогда не подойдет. Ей не хотелось думать о том, что будет означать это решение для ее отца. В любом случае ничего уже не изменишь. Она сделала все, что могла.
        Все утро она оставалась в своей комнате и ждала, когда Дуглас уедет по делам вместе со своим управляющим, которого звали Тафс. Как только затих стук копыт, она спустилась вниз. Там разговаривали Холлис и Тони. Она остановилась, пережидая, пока уйдут.
        — Жаль, что Райдер уехал до того, как они пропали. Он бы вправил Дугласу мозги,  — говорил Тони.
        — Согласен,  — ответил Холлис.  — Но господин Райдер уехал, и некому поддержать его милость в трудную минуту и спасти вас от его гнева. Он еще не передумал поднять вас на вилы?
        — Нет.  — Тони чертыхнулся.  — Мне надоело доказывать ему, что Мелисанда — совсем не та женщина, которая ему нужна. Упрямый слепец! Неужели он не видит, сколько эгоизма и вздорности стоит за ее красивым личиком? Я думаю, нам пора уезжать отсюда, Холлис. Мы уедем в Стробери-хилл.
        — Насколько я понял, леди Мелисанда предпочла бы Лондон.
        — Так и есть, но она изменит свои предпочтения, когда узнает о моих.
        В свое время Аликс показалось бы странным, что пэр может свободно обсуждать с дворецким такие интимные вопросы, но пребывание в Нортклифф-холле многому научило ее и она уже не удивлялась.
        — Возможно, вам и правда лучше уехать, милорд. Но намерения его милости пока так неопределенны. Я опасаюсь за нашу молодую графиню.
        — Я тоже. Но не могу избавиться от мысли, что ее болезнь в домике О'Мэлли пришлась как нельзя кстати. По-моему, Дуглас привязался к ней за это время, он очень нежно заботился о ней. Ты здорово придумал, когда решил никого больше туда не посылать.
        Александра отступила назад. Она больше не хотела ничего слушать о проделках его слуг. И не исключено, что Тони попытается задержать ее отъезд до возвращения Дугласа. Или Холлис. Или миссис Пичем. Впрочем, какая разница, кто из них это сделает. Она кусала губы, планируя свои дальнейшие действия.
        Вдруг ей пришло в голову, что никто из них не смеет удерживать ее силой. Они могут уговаривать ее, и только. Разве что Тони. Но даже он, хотя и позволял себе некоторую вольность в обращении с ней на правах мужа ее сестры, а также учитывая его активное участие в заговоре против Дугласа, все равно он не посмеет запереть ее в комнате. А большего ей и не требуется, потому что никакие уговоры на нее не подействуют и она не останется здесь ни за что.
        К тому же пока еще за ней сохраняется статус графини Нортклифф. Она может поступать, как ей заблагорассудится. Только Дуглас может помешать ей, но он уехал. Все-таки, чтобы не искушать судьбу, она подождала, пока Тони с женой уедут кататься. Ей было слышно, как Мелисанда радостно сообщила миссис Пичем, что Тони отвезет ее в Рай, в город, где происходили знаменательные исторические события.
        — Да, Мелли,  — ласково проговорил Тони, целуя ее в висок.  — Рай был образован в 1285 году Эдвардом Первым, если не ошибаюсь. Очень живописное место. Я поцелую тебя на тропинке, ведущей к знаменитому утесу.
        В час дня, в пятницу, леди Александра, которая должна была вскоре сложить с себя титул графини Нортклифф, с тридцатью фунтами в кармане и небольшим саквояжем в руках спустилась с парадного крыльца Нортклифф-холла.
        Холлис с открытым ртом вышел вслед за ней. Все его доводы, казавшиеся ему такими убедительными, так и не достигли своей цели. Александра была непреклонна.
        Миссис Пичем не отставала от нее, шелестя своими черными юбками.
        Граф объезжал восточные границы своих владений, выясняя, какая помощь потребуется его арендаторам, дома которых пострадали во время недавней бури.
        «Как же ее остановить?» — мучительно раздумывал Холлис и предпринял еще одну попытку.
        — Пожалуйста, миледи, вы должны подождать. Вы еще недостаточно окрепли для путешествия. Пожалуйста, дождитесь возвращения графа.
        — Я отправлюсь пешком, если вы сию же минуту не дадите мне экипаж, Холлис.
        Холлис был близок к тому, чтобы отпустить ее пешком. Она не сможет отойти далеко, и граф легко ее перехватит. Чертов мальчишка! Холлис не был так уж уверен, что он захочет догонять ее. В прошлый раз захотел, но теперь? Почему он до сих пор не принял окончательного решения? С того времени, как они вернулись из домика Тома О'Мэлли, Дуглас был не в себе. Холлис не винил в этом графиню. Он полностью возлагал вину на графа. Ему не повредила бы хорошая порка.
        — Ну хорошо, миледи,  — наконец согласился Холлис, хотя его душила горечь поражения.
        Он приказал лакею подать из конюшен экипаж для графини и уже тише добавил, чтобы послали кого-нибудь из конюхов разыскать графа.
        — И если он сделает это недостаточно быстро,  — сказал он,  — скажи ему, что его уши окажутся в жарком, которое подадут сегодня на ужин.
        Через десять минут Александра устраивалась в экипаже, кучеру было сказано, чтобы он отвез ее домой. Ее саквояж лежал на сиденье напротив нее. Она уезжала с тем же багажом, что и приехала сюда. Судьба не баловала ее.
        Кучер резко хлестнул лошадей и рванул с места, и в ту же секунду раздался крик из другого экипажа, подъехавшего к дому. Александра высунула голову из окошка, чтобы посмотреть, что случилось.
        Она столкнулась лицом к лицу с немолодой женщиной, с первого взгляда было ясно, что она принадлежит к семейству Шербруков. Она в упор разглядывала Александру.
        Рядом с ней появилось лицо красивой, совсем юной девушки, которая с восторгом спросила:
        — Ведь это вы — невеста Дугласа? Как чудесно, конечно, это вы! А я — Синджен, его сестра. Ах, как это замечательно! Вы — Мелиса… нет, нет, конечно же, вы — другая сестра! Добро пожаловать в семью Шербруков.
        Александра возвела глаза к небу. Удача, которая, казалось, вот-вот ей улыбнется, опять отвернулась от нее, и скоро она опять будет втоптана в грязь.
        Другая женщина, которая, несомненно, была несостоявшейся свекровью Александры, устрашающе громко засопела и подала голос.
        — Не понимаю, почему вы все еще здесь. В ваши обязанности не входит посещение арендаторов. Вынуждена отметить, что вы не идете ни в какое сравнение со своей сестрой, если верно то, что мне о ней говорили. Вы не представляете из себя ничего выдающегося. Мой сын никогда не выбрал бы вас себе в жены.
        Александра чувствовала себя так, словно ей дали пощечину, но взяла себя в руки и спокойно ответила:
        — Вы совершенно правы. Ваш сын действительно не хочет, чтобы я была его женой. Я уезжаю не для того, чтобы навестить арендаторов. Я уезжаю совсем. Нет, не говорите больше ничего. Я буду рада доставить вам удовольствие своим отъездом.
        Она уже собралась сказать кучеру, чтобы он трогал, как вдруг дверь другого экипажа отворилась, и юная девушка спрыгнула на землю.
        — Пожалуйста, прошу вас, возьмите меня с собой!
        Александра прикрыла на мгновение глаза, до боли стиснула зубы и выругалась про себя, употребив одно из любимых выражений Дугласа. Вторая женщина закричала.
        — Джоан, вернись немедленно, слышишь? Она уезжает, и не вздумай останавливать ее! Вернись сию же минуту!
        Девушка не обратила на нее никакого внимания, быстро открыла дверь экипажа и ловко забралась на сиденье. Теперь Александра оказалась лицом к лицу со своей несостоявшейся золовкой.
        — Куда едем?  — спросила Синджен, ослепительно улыбаясь Александре.
        Глава 12
        Александра сурово, без улыбки, смотрела на свою золовку.
        — Пожалуйста, покиньте мой экипаж. Вы слышали, что я сказала: я не собираюсь посещать арендаторов и вообще кого бы то ни было. Я уезжаю из Нортклифф-холла и никогда сюда не вернусь.
        Синджен сидела скромно, как монашка.
        — Конечно же, я поеду вместе с вами. Мне все равно, куда вы едете. Прошу вас, не выгоняйте меня. Теперь я ваша сестра по мужу, и я не такая уж плохая, правда, и…
        — Я вовсе не думаю о вас плохо, но я уезжаю от вашего брата, что полностью соответствует желаниям вашей матушки и его самого, а также всех обитателей этого дома, включая приходящую прислугу. Я не могу ваять на себя ответственность за вас. О Господи, в конце концов я просто совсем не знаю вас, а вы — меня! Вам следует заняться своими собственными делами. Не окажете ли вы наконец мне любезность, покинув мой экипаж?
        Синджен это новое осложнение показалось ужасно интересным. Так вот что такое брак. Это, оказывается, гораздо занимательнее всех греческих пьес вместе взятых, которые она тайком читала по ночам при слабом свете свечи в библиотеке Дугласа. Это было несколько ближе к сочинениям времен Реставрации, например Драйдена или Уичерли. Хотя она и не всегда понимала диалоги в этих пьесах, тем не менее она понимала достаточно, чтобы глупо хихикать над ними. К тому же у нее хватало ума понять, что Дугласу не следует знать, что она читает их. Почему-то ей казалось, что если он узнает об этом, то ему будет совсем не смешно.
        — Почему вы уезжаете от Дугласа?
        — Прошу вас, выйдите.
        Вместо этого Синджен помахала кучеру второго экипажа, и он укатил. Свекровь Александры продолжала оглядываться на нее. На ее лице отражались смущение и безнадежность. Она не сделала попытки остановить экипаж.
        — Ну вот, теперь у вас не осталось выбора, если только вы не хотите, чтобы я шла пешком. Но я не думаю, что вы так жестоки. Давайте лучше поболтаем.
        «С меня довольно всего этого»,  — подумала Александра. Она только покачала головой, открыла дверь, схватила свой саквояж и соскочила на землю. Посмотрев на изумленного кучера, она сказала:
        — Можете отвезти ее домой, если хотите.
        — Я не могу,  — кучер не знал что делать.  — Его милость скормит мои потроха скотине. Я не могу! Пожалуйста, миледи, не просите меня об этом. Я не могу бросить вас. Хозяин перережет мне горло и четвертует!
        — Не преувеличивайте, ваш хозяин не настолько жесток и несправедлив. В любом случае мне все равно. Все это больше меня не касается. По правде говоря, мне совершенно безразлично, что с вами станет. Можете оставаться или вернуться в Нортклифф. А я ухожу.
        Она быстро зашагала прочь. Саквояж оказался тяжелее, чем она думала. Все равно надо идти. Ей нельзя останавливаться, и она не позволит своим плечам согнуться до тех пор, пока не скроется из виду.
        Очень скоро ее догнала Синджен, с трудом переводившая дыхание. Она держалась так, словно ничего не произошло, просто они отправились на утреннюю прогулку, и единственное, что занимало их мысли, это разнообразные бабочки, летающие повсюду. Экипаж медленно тащился за ними.
        — Это абсурдно,  — не выдержала Александра, выведенная из себя бессмысленностью происходящего. Она была готова взвыть от бессилия.  — Почему вы так поступаете со мной?  — Она резко повернулась к Синджен: — Насколько я знаю, я не сделала вам ничего плохого. И как я уже сказала, мы даже не знаем друг друга.
        Синджен склонила головку набок и просто ответила:
        — Ведь вы — моя сестра. У меня никогда не было сестры, только трое братьев, а это не одно и тоже, должна вам сказать. Совершенно очевидно, что Дуглас чем-то расстроил вас. Он и правда иногда злоупотребляет своей властью, и тогда становится чересчур суровым и даже отталкивающим. Но на самом деле он очень добрый. И он ничего не сделает кучеру, поверьте мне.
        — Я допускаю, что к вам он очень добр, но я для него — абсолютно пустое место. Так что оставьте меня.
        — Нет-нет, я не уйду. Тогда Дуглас и мои потроха скормит скотине. У него очень строгие воззрения относительно безопасности молодых леди. Немного старомодные, но он — глава семьи Шербруков и относится к своим обязанностям очень серьезно. Нас ведь бесчисленное множество, если вам что-то об этом известно.
        — Он не воспринимает эту женитьбу серьезно. Уходите.
        — Да, я слышала, что вы явились для него полной неожиданностью, но не обратила на это внимания. Я знаю, что Тони не мог бы подложить ему свинью, вы понимаете, о чем я говорю. Никогда не видела Мелисанду, но все говорят, что она самое прекрасное существо в южной Англии, а может быть, и в западной тоже. Но я почти уверена, что Дуглас очень скоро пожалел бы, если бы Тони и в самом деле женился на ней для него. Я вовсе не хочу оскорбить вашу сестру, но Дуглас не выносит женщин, которые кичатся своей красотой и жаждут, чтобы все вокруг это признавали и говорили об этом. Я рада, что Тони так решил, и от души надеюсь, что сам он знал, на что идет. Но вот чего я не понимаю, так это…
        Александра остановила ее. Ее голос звучал очень четко и спокойно.
        — А теперь выслушайте меня. Ваш брат не хочет, чтобы я была его женой. Он хочет мою сестру. Потому что он любит ее. И ни о чем он не пожалеет. Его совершенно не волнует, что она знает о своей красоте. Он будет счастлив восхвалять ее совершенства еще как минимум пятьдесят лет. Он так зол, что готов убить Тони. И ужасно несчастен. А я уезжаю одна просто потому, что не хочу, чтобы он выбросил меня у крыльца Клейборн-холла, как ненужную тряпку. Разве вы сами поступили бы иначе, Синджен? Неужели вы не захотели бы избежать такого унижения?
        Невестка назвала ее по имени. Синджен улыбнулась.
        — Мне еще только пятнадцать, поэтому я не совсем понимаю, что, собственно, произошло. Но я согласна с вами. Такое унижение ужасно. А вы уверены, что Дуглас собирался вас унизить и именно таким способом? Мне как-то не верится, что он способен на такое. Он никогда не отличался жестокостью.
        — По отношению к вам.
        Синджен только покачала головой.
        — В прошлом году Дуглас наказал меня розгами. Он считал, что я заслужила это, хотя я, конечно, была не согласна. Уж не помню, что я такого сделала. Странно, правда? Послушайте, я все равно не оставлю вас одну. Я твердо намерена идти вместе с вами. Могу я называть вас по имени? Александрой или, может быть, Аликс? Правда, так обычно называют мужчин, но у меня тоже мужское имя. У вас есть какие-нибудь деньги? Наверняка они нам понадобятся.
        Александра почти с благоговейным страхом взирала на девушку. Эти Шербруки выходили за пределы ее понимания и опыта. Она почувствовала дурноту. Ей приходилось слышать о морской болезни, но она и представить себе не могла, что когда-нибудь испытает ее симптомы, находясь так далеко от моря.
        Синджен приняла ее молчание за положительный ответ.
        — Вот и хорошо, потому что мама дарит мне деньги только на Рождество, и даже тогда я должна отчитываться за каждый шиллинг, каждое пенни, даже за то, что я заплатила за подарок ей самой. И она всегда критикует мой выбор. К примеру, на прошлое Рождество я вышила шесть носовых платков для Дугласа, а она сказала, что полотно стоило слишком дорого, что стежки я кладу неровно, и что лучшее, что с ними можно сделать, это выбросить. Дуглас, конечно, оставил их у себя и сказал, что они ему нравятся. И пользуется ими. Все это было тоже довольно унизительно для меня. Так что я могу вас понять. Я хочу, чтобы со мной обращались, как с разумным существом.
        — Да,  — ответила Александра. Синджен стиснула руки.
        — Я выше вас и крупнее, поэтому мне вряд ли подойдут ваши платья, но, может быть, мы купим что-нибудь по дороге к вам домой? Как далеко это отсюда? Наверное, нужно ехать несколько дней. Мне так хочется испытать приключение. Я думаю, вам тоже понравится. Может быть, на нас даже нападут разбойники. Это было бы так романтично! Вы не согласны со мной?
        Уже потом Александра поняла, как ловко ее спутала по рукам и ногам эта хитрющая девчонка, которой всего-то было пятнадцать лет.
        — Ах, я так люблю гулять и любоваться природой,  — продолжала щебетать Синджен.  — Я также знаю тысячу разных историй, чтобы убить время. Если я надоем вам, только скажите, и я сразу замолчу.
        Александра, вконец растерянная и сбитая с толку, смогла только кивнуть в ответ.
        — Дуглас обычно не церемонится со мной, он просто говорит, чтобы я закрыла рот. И Райдер тоже. А вот Тайсон — он у нас собирается стать викарием,  — ему хочется сказать то же самое, но он боится гнева Божьего и огненных мук ада. Его стремление всегда быть честным иногда ужасно раздражает, но Дуглас говорит, что мы должны быть с ним терпеливыми, потому что он еще очень молод и не научился думать как следует. И что в голове у него полнейшая неразбериха. Тайсон убедил себя, что влюблен в некую девицу, которая просто подавляет меня, настолько она вся хорошая и правильная. Это она так думает. А на мой взгляд, просто самодовольная и ограниченная пустышка. Райдер все время поддразнивает Тайсона за то, что у его возлюбленной два имени — Мелинда Беатрис,  — как у корабля, и за то, что она глупо скалит зубы и не имеет никаких признаков женского бюста.
        Александра остановилась и оглянулась на эту восторженную девочку с кукольным личиком. Потом повернулась к экипажу и помахала кучеру рукой.
        — Что вы делаете, Александра?
        — Возвращаюсь. Мы обе едем домой.
        — О, дорогая, значит, приключение отменяется. Я страшно разочарована. Может быть, когда-нибудь мы все-таки выберемся вдвоем на прогулку и поедем собирать морские ракушки. Это довольно увлекательное занятие. Ну что ж, пойдемте, я помогу вам забраться в экипаж.
        И только когда они уже минут пять как ехали в направлении к дому, Александра заметила на лице Синджен довольную ухмылку. Весь ее вид говорил о том, что она чувствует себя победительницей.
        Этой девчонке удалось обыграть ее. Господи, какая же она дура! Боже милостивый, какой нечистой силой ее занесло в это кошмарное семейство?
        Так легко дать себя провести какой-то девчонке, прикинувшейся наивной. Господи, до чего же обидно! Еще обиднее, чем свалиться с лошади на глазах у Дугласа.

* * *
        Дуглас стоял на нижней ступеньке крыльца, уперев руки в боки. Он мрачно наблюдал за подъезжающим экипажем, который миновал широкую арку и остановился в шести футах от него. Лицо кучера светилось триумфом. Усталая улыбка выдавала безмерное облегчение. Дуглас порадовался, что отправил мать в дом и велел ей оставаться там, пока все не вернутся. Ее первое впечатление от Александры было малообещающим. Он старался разжечь в себе гнев, но против воли вздохнул. Плечом к плечу рядом с ним стоял Тайсон и рассказывал о выходке Синджен, жаловался на ее неуправляемость и требовал, чтобы Дуглас применил к ней дисциплинарные меры, на что тот только улыбнулся. Девочка могла рассчитывать на его благодарность.
        Он хорошо знал сестру. И не ошибся в ней. Она действительно привезла его непокорную жену, и гораздо быстрее, чем можно было ожидать. Ей следовало родиться мужчиной, из нее получился бы превосходный генерал.
        Дверь экипажа открылась, и из нее выскользнула Синджен. Дуглас не пошевелился, он напряженно ждал, когда появится следующий пассажир. Выдержав паузу, Александра покинула свое убежище и, с поникшей головой, опустив плечи, предстала перед ним. Судя по всему, она признала свое поражение, и его разозлило его еще больше.
        — Я вижу, вы вернулись,  — приветствовал он ее ледяным тоном.
        — Да,  — ответила Александра, не поднимая глаз.  — Мне очень не хотелось этого делать, но как выяснилось, мне не по силам справиться даже с самой младшей из Шербруков.
        Она с трудом удерживала свой саквояж, чем окончательно взбесила его. Не успела оправиться от болезни, а уже решила сбежать, да еще тащит сама этот чертов саквояж!
        — У большинства из нас есть голова на плечах.
        — Могу я уехать теперь, милорд?  — говоря это, она подняла голову и смело посмотрела ему в лицо.  — Я хочу уехать. Могу я получить августейшее позволение вашей милости?
        — Нет.  — Дуглас подошел к ней и забрал у нее саквояж.  — Идемте со мной.
        Аликс не двинулась. Дуглас не сомневался, что все слуги пристально следят за этой идиотской мелодрамой, свидетелями которой они стали, и что сейчас он дает богатейшую пищу для сплетен, которой хватит на долгие зимние вечера.
        Придвинувшись ближе, он тихо заговорил.
        — Я до смерти устал от ваших необдуманных поступков. Вы не даете себе труда хоть немного подумать, прежде чем сделать что-то. Я больше не намерен терпеть ваше безрассудство. Вы сейчас пойдете со мной, и ради Бога, перестаньте вздрагивать при каждом моем слове, словно я собираюсь ударить вас!
        Она расправила плечи и прошла за ним в дом. Ее свекровь стояла в холле и, казалось, сейчас начнет изрыгать огонь на нее. Александра непроизвольно отпрянула назад. Ее заставили вернуться сюда. Она посмотрела на молодого человека, стоявшего рядом, и догадалась, что это Тайсон, младший брат, влюбленный в девушку с двойным именем и без признаков бюста. Синджен нигде не было видно, но Аликс не сомневалась, что она прячется где-то поблизости и наблюдает за происходящим. Истинная Шербрук, она не могла пропустить такой захватывающий спектакль.
        Заметив, что она встала, Дуглас обернулся:
        — Ну, что еще?
        — Когда вы собираетесь отвезти меня к моему отцу?
        — Что вы, черт вас возьми, имеете в виду?
        — Вы отлично знаете, о чем я говорю, ведь вы не хотите, чтобы я здесь осталась. Я уехала сама, чтобы сберечь ваше драгоценное время и избавить себя от дальнейших издевательств, которые вы мне уготовили. Спектакль под названием «Укрощение строптивой» окончен. Если вы только позволите мне уехать, то больше никогда не увидите меня.
        Она остановилась, чтобы сдержать горькие нотки, появившиеся в ее голосе.
        — Ведь я не ошибаюсь, вы решили вернуть меня отцу? Или вы еще недостаточно насладились моим унижением? Вам хочется лично сообщить моему отцу, что я — неудачное приобретение, а потому вы хотите получить свои деньги обратно?
        — Дьявол, говорите тише!
        — Отчего же? По-моему, для вашей матери я так же желанна в этом доме, как чума! Полагаю, мои речи должны быть ей приятны.
        — Тише, вам говорят!
        — Нет, я не буду говорить тише! И я отказываюсь считать вас своим мужем! И больше не буду вам повиноваться.
        — Вы находитесь в моем доме! Я здесь хозяин, и никто другой. И вы будете делать то, что я вам скажу, и довольно об этом! Ни слова больше, мадам.
        И тут Александра, такая мягкая и спокойная от рождения, такая разумная и кроткая, налетела на своего мужа и ударила его в грудь кулаком.
        Он позволил ей ударить себя только потому, что совершенно опешил от удивления и внезапности ее натиска. Ее лицо пылало, глаза сверкали недобрым огнем. Осторожно сжав тонкие запястья, он отвел от себя ее руки.
        — Все, Александра, успокойтесь. А теперь нам надо с вами поговорить.
        — Нет.
        Дуглас всегда свято верил в силу рассудка. До сих пор ему удавалось в любых ситуациях держать себя в руках. И он привык к тому, что является хозяином в этом доме, ему никогда не приходилось это кому-то объяснять, это и так было для всех неоспоримым фактом. Его никогда не считали ни деспотом, ни злобным самодуром. Но его слово для всех было законом, а его решения не подвергались сомнению. И вот эта несчастная женщина осмелилась пойти против него. Это было возмутительно и недопустимо. Но, впервые столкнувшись с подобной ситуацией, он не знал, как поступить. В армии, если бы перед ним стоял солдат, оказавший неподчинение, он знал бы, что делать. Но как заставить подчиниться жену, да еще на глазах у всей прислуги и семьи? Да еще если она ударила его?
        — Нет,  — повторила она снова, приободренная его молчанием.
        — Позволь ей уехать,  — вступила вдовствующая графиня в разговор.  — Она хочет уехать, так разреши ей, Дуглас.
        Дуглас ответил ей взглядом, какого она еще никогда у него не видела.
        — Мама, я предпочел бы, чтобы вы не вмешивались.
        Она застыла с открытым ртом. Дуглас опять повернулся к жене:
        — Если вы не пойдете со мной сейчас же, я просто перекину вас через плечо и понесу.
        Если это и было угрозой, то довольно необычной. Тем не менее Аликс сомневалась, что Дуглас захочет устраивать еще одну сцену перед слугами. Нет, он слишком горд для того, чтобы допустить такое безобразие в своем доме, в своей семье. Она повернулась на каблуках и пошла к выходу, высоко держа голову и распрямив спину.
        В то же мгновение раздался дикий крик Синджен, от которого у всех побежали по спине мурашки, и все внимание переключилось на нее. Аликс тоже остановилась.
        Синджен прыгала и бесилась и кричала диким голосом.
        — Черт побери, Синджен,  — прикрикнул на нее Дуглас.  — Прекрати это!
        — Крыса, Дуглас, ужасная огромная волосатая крыса! Вон там, смотри! Рядом с Александрой! О Боже, она взбирается у нее по юбке!
        Александра подхватила юбки и убежала в ближайшую комнату, которая здесь называлась Золотой гостиной. Захлопнув дверь, остановилась посреди комнаты и только тут поняла, что никакой крысы не было и в помине, что Синджен опять провела ее. Девочка не могла смириться с тем, чтобы Александра оказала неповиновение ее брату на глазах у всех, и в то же время не хотела, чтобы он снова унизил ее. Но весьма вероятно, что Дуглас на этот раз не стал бы ее удерживать и она смогла бы беспрепятственно уйти. Хлопнула дверь, но Аликс не обернулась. И даже когда услышала звук поворачивающегося в замке ключа, не изменила своего положения.
        — Ваша сестра просто опасна.
        — Если бы вы были более осторожны, то смогли бы избежать многих неприятностей. Ну а поскольку этого нет, то вы должны быть благодарны Синджен за то, что она пришла вам на выручку.
        Александра медленно подошла к дивану и села, сложила руки на колени. Она продолжала хранить молчание.
        — Может быть, выпьете бокал вина? Бренди? Наливки?
        Она отрицательно покачала головой. Он стоял напротив нее, скрестив руки на груди.
        — Как вы себя чувствуете? Это удивило ее, и она подняла голову и посмотрела вверх.
        — Благодарю вас, прекрасно. Во всяком случае, достаточно хорошо, чтобы совершить путешествие в Клейборн-холл. Самостоятельно, без сопровождения в лице вашей высочайшей особы.
        — Сомневаюсь.
        — Даже если меня хватит по дороге удар, вам-то что за дело? Это все равно ничего не изменит.
        — Ошибаетесь. Я не собираюсь возвращать деньги, выплаченные вашему отцу.
        Александра встала и протянула к нему руку:
        — Дайте мне ключ от двери. Какой глупой я была, оставаясь здесь так долго и выслушивая ваши оскорбления и насмешки. Наивно было надеяться, что мне удастся убедить вас в том, что я буду вам хорошей женой и вы признаете меня. И мои чувства к вам… теперь это неважно. Сейчас я просто презираю вас, почти так же сильно, как вы меня. И не останусь здесь больше ни минуты. Давайте сюда ключ.
        Дуглас задумчиво запустил пальцы в волосы:
        — Вы не правильно поняли меня. Я собирался поговорить с вами, а не оскорблять вас и тем более не выслушивать ваши оскорбления. И я не думаю, что вы в самом деле презираете меня. Точно так же, как и я не испытываю презрения к вам. И в мои намерения никогда не входило сделать ваш отъезд к отцу таким унизительным.
        — Я уже не верю вам.
        — Сядьте, пожалуйста.
        — Отдайте мне ключ, и я уеду.
        Дуглас положил руки ей на талию и приподнял над полом. Отнес ее к креслу и усадил в него.
        — А теперь послушайте меня. Уж не знаю, как так вышло, что мы настроились друг против друга. Мне казалось, вы более разумны, более…
        — Податлива? Покорна? Глупа?
        — Да перестаньте вы, черт! Ничего из того, что вы сказали. Просто вы вели себя ужасно нелепо и сердили меня.  — Он начал ходить взад и вперед по комнате, Александра ждала продолжения, не зная, на что надеяться.
        Дуглас сел перед ней на колени и положил руки на подлокотники, загораживая путь к отступлению. Потом близко придвинулся к ее лицу:
        — Выслушайте меня, мне осталось сказать вам совсем немного. Дело в том, что я наконец решил, как быть с нашим браком, я принял решение, когда мы были в домике Тома О'Мэлли.
        Александра не выразила никакого интереса, Дуглас встал и посмотрел на нее с высоты своего впечатляющего роста:
        — Мое решение состояло в том, чтобы признать вас своей женой. Я не буду аннулировать брак. И эти проклятые деньги останутся у вашего отца. Я думаю, вы устроите меня не хуже любой другой женщины. Вы были правы, наверное, из вас и в самом деле получится хорошая жена. В ваших жилах течет хорошая кровь, вы получили отличное воспитание, по крайней мере я на это надеюсь. Согласившись на этот брак, я буду избавлен от необходимости ехать в Лондон и подыскивать новую невесту, сама мысль об этом для меня невыносима. Тони оказался прав в конечном итоге, чтоб его черти забрали. Конечно, вы не совсем то, на что я надеялся. И вам придется придерживать свой язычок. Я окажу вам посильную помощь в улучшении ваших манер, а также расскажу о своих правилах и привычках. Разумеется, вы должны будете в точности соблюдать их. Так что, Александра, как видите, вам нет нужды уезжать. И нет причин вести себя так неразумно. Теперь вы — моя жена, я признаю вас ею, отныне вы — графиня Нортклифф.
        Он поклонился ей.
        Очень медленно Александра встала. Дуглас отступил с сияющим лицом, очевидно ожидая, что она, расплакавшись, кинется к нему и припадет к его мужественной груди, чтобы поблагодарить за его великодушное решение, целуя его руки и обещая вечную благодарность и послушание.
        Так же медленно она развернулась, подняла маленький круглый столик на высоких ножках и изо всех сил бросила в него. Не веря своим глазам, он остался стоять на месте, лишь слегка отклонившись в сторону, благодаря этому столик угодил не в голову, а в плечо. Ключ выскользнул у него из руки и упал на пол. Дуглас потряс головой, ненадолго утратив ориентацию. Его реакция была быстрой, но недостаточно. Схватив ключ, она в три прыжка достигла двери и уже в следующее мгновение захлопнула ее у него перед носом и быстро повернула ключ в замке.
        Эта проклятая женщина заперла его в Золотой гостиной. Не в силах смириться с этим, он смотрел на дверь. Дверь была старинной, очень красивой и очень толстой. Потребуется не меньше пяти мужчин, чтобы выбить ее. Он был в свое время солдатом. Благодаря своей силе и быстроте ума ему редко приходилось проигрывать. И вообще, он прекрасно говорил по-французски и по-испански. А тут какая-то женщина сумела обмануть его. Пора положить конец этим выходкам.
        Ударив в дверь, он закричал:
        — Откройте эту чертову дверь! Александра, откройте дверь!
        За дверью раздался топот ног, потом послышались чьи-то голоса, но дверь не открывалась.
        — Эй, там, откройте дверь!
        Наконец шум голосов перекрыл голос Холлиса, который попытался его успокоить:
        — Одну минуту, милорд. Ее милость куда-то забросила ключ, кажется, под лестницу, и мы сейчас его ищем.
        — Остановите ее, Холлис! Не отпускайте ее!
        — На этот счет не беспокойтесь, милорд. Леди Синджен перехватила ее, пока мы разговаривали.
        Только этого не хватало. Дуглас стоял как дурак, просто стоял, ничего не говоря, беспомощный, не способный к каким бы то ни было действиям. Дверь открылась. Он попал в объятия родственников и слуг. Откуда-то появились дядя Альберт и тетя Милдред. Все шумели и кричали, и от этой какофонии у него зазвенело в ушах.
        Поискав глазами сестру, он увидел, что она сидит верхом на Александре, распростершейся на итальянском мраморном полу в черную и белую клетку.
        Дуглас откинул голову я расхохотался.
        — О, Господи,  — раздался знакомый протяжный голос со стороны двери.  — Что здесь происходит, Дуглас? Почему это Синджен уселась на Аликс? И откуда взялись все эти люди? Похоже, здесь собрались все Шербруки от Лондона до Корнуэла.
        Тони и Мелисанда вступили в холл и быстро присоединились к общему бедламу.
        Глава 13
        Чуть позже все семейство собралось в столовой за обеденным столом. Глядя на чопорные лица друг друга, в душе все посмеивались, вспоминая бедлам, который они устроили пару часов назад. Невозмутимый Холлис был на посту и ненавязчиво руководил переменой блюд. Лакеи бесшумно выполняли его указания.
        Дуглас сидел во главе длинного стола, Александра, неподвижная как статуя, сидела по правую руку от него. Едва она вошла в столовую, как ее мягко, но настойчиво препроводил туда Холлис. Вдовствующая графиня Нортклифф сидела в конце стола.
        «Ax,  — думал Дуглас, оглядывая присутствующих,  — как все чертовски перепуталось».
        Он взял ломтик тонко нарезанной ветчины и задумчиво жевал его. Его мать предусмотрительно заняла свое место еще до прихода Александры. Дуглас заметил ее маневр, когда было уже слишком поздно. Заметил, но промолчал. Довольно недоразумений и сцен, хотя бы на сегодняшний день. Он не мог себе представить, что скажет его мать, когда ей сообщат, что она больше не является хозяйкой дома и что ее место за столом ей больше не принадлежит. В настоящий момент она казалась очень довольной, и это его беспокоило. Было ли тому причиной явное смущение его молодой жены?
        Конечно же, Александра, эта упрямица, «забыла» о своих обязанностях хозяйки и «не заметила», что вдовствующая графиня сидит на ее законном месте. Когда же, наконец, ему удастся все расставить по своим местам?
        Он бросил неодобрительный взгляд на ее склоненную голову. Она получила от него все, о чем только можно мечтать, да еще его самого в придачу, и вместо благодарности налетела на него как фурия, запустила в него столом, а потом заперла в Золотой гостиной. Она должна была прыгать от счастья и благодарить его за редкостное великодушие и незлопамятность, за то, что он сумел простить ей тот заговор, который они устроили вместе с ее отцом и Тони. Нет, решительно в ее действиях не было никакого смысла. Разве не она сама раздевалась перед ним и предлагала отказаться от развода? С другой стороны, можно было обойтись с ней тогда и помягче, не отвергать ее так холодно и бесповоротно. Но что бы там ни было, теперь-то все это уже не имеет значения. После этого он спас ее, выхаживая во время болезни. Все следовало оставить в прошлом — и хорошее, и плохое. Единственное, что было важно сейчас — это то, что он решил признать ее перед всеми своей женой.
        Дуглас не мог поверить в то, что еще сегодня мог смеяться. Сейчас он не смог бы выдавить из себя даже улыбку. Будущее рисовалось ему в самых мрачных тонах.
        Его жена еще не оправилась от болезни, но почти ничего не ест. Он собирался сказать ей, что ей нужно лучше питаться, чтобы скорее восстановить силы, когда перед его глазами мелькнул этот чертов столик, летящий прямо ему в голову. На то, чтобы кидаться столами, у нее хватает сил. Со вздохом он перевел взгляд на Мелисанду, такую красивую, что все сидящие в этой комнате бледнели на ее фоне. Его мрачность усиливалась с каждой минутой.
        Наконец Синджен нарушила молчание и жизнерадостно защебетала:
        — Ну не чудесно ли! Мы все вместе, и нас так много. Я так рада познакомиться с тобой, Мелисанда. Надеюсь, ты разрешишь мне к тебе так обращаться, ведь мы теперь породнились?
        Мелисанда подняла свою прекрасную головку, безразличным взглядом скользнула по восторженному личику напротив и с легким кивком ответила:
        — Да, конечно, да.
        — Зови ее Мелли, Синджен,  — сказал Тони.  — Дорогая, Синджен — моя самая любимая кузина.
        — Я — твоя единственная кузина, Тони!
        — А вот и нет, у меня есть еще три кузины, все три — старые девы, с ними живет еще двадцать кошек, и на каждое Рождество они дарят мне шлепанцы.
        — Ах, ну в таком случае, я полагаю, что должна тебя благодарить,  — ответила Синджен.  — Мелли. Хорошее имя.
        К удивлению Александры, ее сестра вдруг улыбнулась и произнесла:
        — Если мне не изменяет память, Александре еще никогда не приходилось лежать на полу. Я просто не могла поверить своим глазам. Это было очень зрелищно, дорогая.
        Александра удивилась еще больше, когда Синджен, с которой они познакомились каких-то два часа назад, в ответ на это замечание опустила голову, бросив на нее виноватый взгляд.
        В воцарившемся молчании раздался резкий голос тетушки Милдред, седой леди с острыми глазками и сухой как палка:
        — Должна сказать тебе, Дуглас, что мы не привыкли к подобным сценам.
        Дуглас понял, что этой фразой будет положен конец какому бы то ни было спокойствию за столом. Он мысленно поаплодировал тете Милдред, готовясь к атаке, и она не разочаровала его.
        — Я и твой дядя прибыли сюда с письмом маркиза Дэкре, где он уведомляет тебя о скором визите его дорогой дочери Джульетты, которая, как тебе должно быть известно, обладает незаурядной красотой и мягким нравом, и, конечно, прекрасно воспитана. И что же мы видим по прибытии? Эта девушка распростерта на полу, и все вокруг кричат и галдят. А Джульетта, между прочим, приедет уже завтра. И конечно же, я уверена в этом, она ни секунды в своей жизни не провела на полу, и уж тем более на ней никто не сидел. В твоем доме и делах — полная путаница, Дуглас. Мы обнаруживаем, что ты уже женат через доверенное лицо на ней. Нам также сказали, что на той девушке, которую ты выбрал для себя, не той, что сидит рядом с тобой, женился Тони. Это уже более, чем странно, Дуглас. И обо всем этом мы узнаем постфактум. И видя все это, я начинаю опасаться, что ты можешь стать таким же, как твой дед.
        Дядя Альберт прочистил горло:
        — Э-э, Дуглас, тетя Милдред имеет в виду отца твоего отца, но никак не дорогого отца твоей матушки. Тот, если ты помнишь, погиб во время охоты, когда ему было семьдесят девять лет.
        — Все мы слышали о поклявшемся своей головой Чарлзе,  — сказал Тони.  — Но не могло случиться так, что лиса выследила своего охотника и до того напугала его, что он свалился с лошади и сломал себе шею?
        — Конечно же, нет, Тони,  — ответил дядя Альберт.  — Лошадь вовсе не была испугана. Просто ему не повезло, вот и все. Скорее всего, Чарлз по обыкновению задумался о своих химических опытах и утратил бдительность. И, прошу тебя, не будь таким легкомысленным. Тебе это не идет.
        Тетя Милдред развернулась на стуле с неожиданной для ее возраста быстротой:
        — Возможно, что причиной его смерти и стал несчастный случай на охоте, но надо сказать, он был не в себе уже задолго до этого. Его разговоры и поведение были совершенно неприемлемы — чего стоила только эта троица говорящих попугаев, которых он вечно таскал с собой! А эти его бесконечные эксперименты в восточном крыле! От них по всему дому распространялись какие-то удушливые запахи, от которых у всех слезились глаза.
        Дуглас слушал, не перебивая. Все они выросли на рассказах об эксцентричном дедушке. Но со временем часть этих ужасных историй стерлась из его памяти. Когда тетя Милдред замолчала, он невозмутимо спросил:
        — Так вы говорите, тетя, что дочь маркиза Дэкре должна вот-вот приехать?
        — Конечно. Мы с твоим дядей пригласили ее. Мы решили, что пора, наконец, взять под контроль это недопустимое положение вещей. Ты вел себя неподобающим образом, Дуглас. Но то, что ты сделал сейчас, уже вряд ли можно исправить. Ты женился на ней вместо этой обворожительной девушки, на которой женился Тони, и в довершение всего сюда с минуты на минуту должна приехать Джульетта. Ума не приложу, что теперь делать. Единственное, что меня утешает во всей этой истории, это то, что я тут ни при чем. Тебе придется самому как-то выкручиваться из всего этого, Дуглас.
        «Интересно, как,  — подумал Дуглас,  — как я могу выкрутиться из всего этого?»
        Тетя Милдред с чувством выполненного долга выпрямилась и угрюмо пододвинула к себе тарелку.
        Вдовствующая графиня Нортклифф произнесла громким ясным голосом:
        — Я согласна с тобой, Милдред. Все это просто ужасно. Но Дуглас ни в чем не виноват. Это все Тони и эта девушка. Тони взял себе Мелисанду, а Дугласу оставил эту… эту…
        — Мама,  — остановил ее Дуглас, наклоняясь вперед, его голос звучал глухо, но четко.  — Мама, ты должна следить за своей речью. Я здесь хозяин и мне решать, кому в этом доме быть или не быть.
        — Ах,  — засмеялась Синджен,  — вот в чем вопрос, да?
        Дуглас пропустил это мимо ушей. Похоже, никто в этом доме ему уже не подчиняется, даже его пятнадцатилетняя сестра.
        Вдовствующей графине потребовалась всего минута, чтобы прийти в себя от его отповеди. Сделав вид, что ничего не произошло, она ласково обратилась к Мелисанде.
        — Леди Мелисанда, давайте я положу вам кусочек яблочного торта. Он очень вкусный, это предмет гордости нашего повара.
        Мелисанда отрицательно покачала головой и тихонько спросила своего мужа:
        — Кто такая эта Джульетта?
        — О, моя любовь, она вторая красавица Англии после тебя. Но ты — первая, клянусь тебе.
        — Хотелось бы посмотреть на нее,  — сказала Мелисанда.  — Звучит очень интригующе.
        «О, Боже,  — подумал Дуглас,  — это как раз то, о чем я мечтал. Две изумительные женщины под моей крышей, женщины, от которых все мужчины сходят с ума и теряют дар речи».
        — Ну,  — после некоторого молчания снова подала голос леди Милдред,  — по-видимому, сейчас уже невозможно предотвратить ее приезд, разве что на нее нападут разбойники с большой дороги.
        — А что, это — мысль,  — сказал Тони, с улыбкой взглянув на Дугласа, который в это время смотрел на Александру.  — Что ты на это скажешь, Тайсон? Что-то ты очень тихий сегодня. Хотел бы поухаживать за этой Джульеттой?
        — О нет,  — ответила за него Синджен.  — Тайсон влюблен в Мелинду Беатрис, хотя все мы надеемся, что он скоро избавится от этого наваждения.
        Синджен словно в молитве сложила руки. Тайсон, казалось, готов был надрать сестрице уши. С усилием взяв себя в руки, он со всей серьезностью, на какую был способен, сказал:
        — Совсем скоро я должен вернуться в Оксфорд. Чтобы завершить мое духовное образование. Так что, как бы ни была очаровательна эта Джульетта, я все равно не смогу остаться. Мне очень жаль, Тони.
        На этом беседа закончилась. Дуглас посмотрел на Александру.
        Она очень ловко отгородилась от всех своим молчанием. Спряталась в свою ракушку и закрылась там. О, она очень тихо сидела на своем стуле, опустив глаза. Но когда она поднимала их, у него каждый раз тревожно сжималось сердце от полыхавшего в них огня. Для остальных она была просто бледной, холодной и неприступной.
        Дуглас больше не мог ждать. Он бросил салфетку в тарелку, резко отодвинул стул и встал:
        — Александра, я прошу вас оказать мне любезность и пройти со мной в библиотеку.
        На этот раз он не вышел из столовой, предоставив ей следовать за ним, а в ожидании стоял за ее стулом. Она подняла на него глаза и вздохнула. Обойдемся без сцен, подумала она, зная, что все в этой комнате, включая Холлиса и двух лакеев, затаили дыхание и ждали, какой еще номер выкинет новобрачная Дугласа.
        — Конечно, милорд,  — сказала она и поднялась, позволив лакею отодвинуть свой стул. Встав, она положила руку на предложенный ей локоть.
        — Прошу нас извинить,  — обратился Дуглас к остальным.  — Пожалуйста, продолжайте без нас. Тони, я поручаю тебе следить, за беседой. И больше не испытывай моего терпения, как ты уже сделал это однажды.
        — Я расскажу какой-нибудь анекдот времен нашей веселой юности,  — ответил Тони, не сводя глаз с Александры.
        — О да, пожалуйста,  — поддержала Синджен.  — Я точно помню, у Райдера и Дугласа была очень веселая юность.
        Уже в дверях Дуглас и Александра услышали, как вдовствующая графиня с сожалением в голосе сказала:
        — Бедный Дуглас. И что он будет с ней делать? Все-таки очень нехорошо с твоей стороны, Тони, подсунуть ему такую, как она, а для себя оставить такой бриллиант, как Мелисанда.
        Мелисанда удивила Дугласа резкостью, с которой она одернула графиню.
        — Александра — моя сестра, мадам. И я просила бы вас воздержаться от подобных замечаний в ее адрес.
        — Хммм…  — было ответом.
        — Отлично, дорогая,  — прошептал Тони в маленькое ушко.
        — Да,  — сказала Мелисанда,  — я так и подумала, что ты это одобришь.
        — Ты — способная ученица,  — медленно сказал он.  — Может быть, когда-нибудь это войдет у тебя в привычку. И ты будешь действовать, не сверяясь со мной.
        Александра вышла, не сказав ни слова. Об руку с Дугласом она прошла через просторный холл, стараясь не смотреть на то место, где его сестра повалила ее на пол.
        Она чувствовала себя совершенно беззащитной перед всеми этими людьми и ужасно одинокой. Полное поражение. Покинув столовую, она вздохнула с облегчением, но тут же осознала, что теперь осталась наедине с Дугласом, который мог обидеть ее сильнее, чем вся эта компания за столом.
        Он привел ее в библиотеку, захлопнул дверь и запер ее. На этот раз он сам предложил ей ключ.
        — Дабы предотвратить очередное насилие с вашей стороны,  — сказал он.  — К тому же я не вижу здесь предметов мебели, поднять которые было бы вам под силу. Даже это кресло. Что же касается вон той подушки для моления, то пусть вас не обманывает ее кажущаяся легкость. Она весит побольше вас самой.
        Она покачала головой, быстро отошла от него и встала за кушеткой, обитой мягкой коричневой кожей, которую Дуглас выбирал самолично.
        Он надеялся, что она что-нибудь скажет, но напрасно. Он бросил ключ на стол. Потом сделал глубокий вздох и пригвоздил ее к месту тяжелым взглядом:
        — Хорошо, Александра, я думаю настало время, чтобы прояснить наконец некоторые вещи.
        Она посмотрела на него, по ее бесстрастному взгляду он не мог угадать, о чем она думает.
        — Вы сделали из меня посмешище. Должен сказать, мне это не особенно нравится. Однако что сделано, то сделано. Отчасти я готов признать и свою вину в том, что произошло.  — Она молчала.  — Вы совсем ничего не хотите мне сказать?
        — Это из меня сделала посмешище ваша семья. И мне тоже это не особенно нравится. То, что случилось, не должно было произойти, но так вышло. И если вам так уж хочется, чтобы я что-нибудь сказала, я скажу, что ваша роль была главной во всем, что произошло. Вот что я скажу.
        — Вы правы в том, что моя семья поступила с вами не лучшим образом. Больше этого не повторится. Но давайте вернемся к вам и к вашим поступкам.  — Она, молча ждала продолжения.  — Будь я на вашем месте, я бы тоже ничего не говорил. Любые извинения звучали бы подозрительно, учитывая то, как вы себя вели,  — слишком распущенно, чтобы называться графиней.
        Дуглас остановился, чтобы передохнуть и опять не наговорить лишнего. Эта утомительная дискуссия, безусловно, была необходима, но вряд ли она что-то даст, судя по ее настроению. Если бы ее физические силы совпадали с ее склонностями, она бы не остановилась перед тем, чтобы швырнуть в него кушеткой. Он решил несколько смягчить резкость своих последних слов.
        — Но, как я уже сказал, что сделано, то сделано,  — повторил он и заключил с примирительной улыбкой: — Теперь мы должны смотреть в будущее.
        — Какое будущее?
        — Это как раз то, что мне хотелось бы обсудить.
        — Я не возлагаю особых надежд на свое будущее. Ваша мать пребывает в полном расстройстве от вашей женитьбы на мне. Совершенно очевидно и то, что она с радостью приняла бы Мелисанду, окажись та ее невесткой. Но поскольку Мелисанда для вас потеряна, теперь на первый план выходит персона этой Джульетты, которая, хотя и уступает пальму первенства Мелисанде, все же оценивается весьма высоко на предмет миловидности. Ну а меня, похоже, не поставили бы даже на самую низкую ступеньку. Ваша мать никогда не примет меня. Да я и сама не собираюсь терпеть унижения от вас обоих.
        Не дав себе времени подумать, Дуглас быстро ответил:
        — Я знаю, чем Мелисанда так понравилась моей матери. В ней она не усмотрела никакой опасности для себя как хозяйки этого дома. Вы же сделаны совсем из другого теста, и она сразу поняла, что ей не приходится рассчитывать на то, что вы все свое время будете посвящать балам и нарядам. Вы, скорее всего, захотите сами вести дом и следить за поместьем.
        Он замолчал, сам удивляясь тому, что только что сказал.
        Александра заметила это и прищурилась:
        — Осторожней, милорд, а не то я могу принять это за комплимент, что вряд ли соответствует вашим намерениям.
        — Я не совсем то имел в виду,  — возразил он.  — Я не сомневаюсь в том, что Мелисанда будет прекрасно справляться со своими обязанностями.
        Александра хотела сказать на это, что Мелисанда никогда в глаза не видела ни одного счета и ни одной расходной книги, да и увидев, вряд ли поняла бы, что там написано. Но вместо этого сказала:
        — А еще Мелисанда рисует чудесные акварели. Она действительно очень талантлива и оставляет такое прозаическое занятие, как просматривание счетов, для тех, кто не обладает ее дарованиями.
        Дуглас не нашелся, что ответить на это.
        — Правда, я могу петь. Конечно, я не претендую на успех великолепной мадам Орзински, но мне не раз говорили, что у меня очень приятный голос. Я также хорошо разбираюсь во всем, что касается цветников и сада. Нортклиффские сады находятся в ужасном состоянии.
        Его темные глаза заблестели, когда он сказал очень тихо и вкрадчиво:
        — Вы убеждаете меня в том, что могли бы стать хорошей женой, Александра? Может, расскажете еще о каких-нибудь ваших скрытых достоинствах?
        Ему доставила удовольствие ее внезапная бледность. Совершенно ясно, что она не ожидала такого толкования своим словам.
        — Нет,  — сказала она.  — Я больше не хочу быть вашей женой. Я хочу уехать домой. Вы не можете принудить меня остаться здесь, милорд.
        — Я могу заставить вас делать все, что захочу. В ваших же интересах не забывать об этом.
        Вместо того, чтобы разразиться обвинениями, Александра вдруг глубоко вздохнула. Она старалась быть очень сдержанной и спокойной с ним, старалась не терять над собой контроля и не отступать от своей природной мягкости под его грубым напором, и наконец доказала это — и ему и себе самой. Она подняла на него непроницаемый взгляд:
        — Вы хотели о чем-то говорить со мной. О чем?
        «Вот это выдержка»,  — подумал он.
        — У вас царапина на правой руке. Либо вы поцарапались об стол, который кинули в меня, либо получили ее в схватке с Синджен.
        — Если я сделаю попытку вымогательства, вы купите мне новое платье?
        — Возможно.
        — Да я ничего не возьму от вас! Ведь вы бесконечно будете напоминать мне об этом, и каждый раз, как я вызову ваше неудовольствие, будете швырять мне в лицо обвинение, что я вымогательница.
        — Очень жаль, но получив меня, вы получили и все мои плохие привычки. А также всех моих ненавистных вам родственников, таких бесчувственных и толстокожих. Да еще две дюжины слуг, которые вечно во все вмешиваются и путаются под ногами. Нет, не нужно осыпать меня ругательствами. Ваша сдержанность очень приятна, хотя и необычна. Так вот, я говорю вам, что не стану аннулировать наш брак. Я говорю вам, что признаю вас своей женой. Хотите вы что-то сказать на это?
        — Вы порочны.
        — Не более, чем вы.
        Аликс с ногами забралась на кушетку, изящно скрестив их, и облокотилась на спинку, закинув руки за голову.
        — Кажется, я понимаю. Вы делаете это, чтобы избежать скандала.
        — Нет, хотя это тоже достаточное основание. Это действительно могло бы вызвать скандал, последствия которого были бы весьма неприятны. Но это не главная причина. Я вижу, вам удалось взять себя в руки и успокоиться, значит, мы можем теперь поговорить спокойно.
        Он предложил ей то, о чем она мечтала целых три года. Отчаявшись получить это, она даже попыталась его соблазнить, раздевшись и придя к нему в спальню. Но он оскорбил ее и отослал обратно. И вот теперь она перед ним совершенно одетая, исцарапанная, и именно теперь он готов принять ее. Она не понимала его. Но с другой стороны, был ли у нее в действительности выбор? Разве это не то, чего она хотела больше всего на свете?
        После долгого молчания она подняла на него глаза и сказала:
        — Хорошо.
        Дуглас улыбнулся. Внутри у него что-то отпустило. До этой секунды он не осознавал в таком напряжении находился, с каким трепетом и страхом ждал ее ответа.
        — Когда вы улыбаетесь то кажетесь совсем другим человеком.
        — Боюсь, что это произошло в первый раз с тех пор, как мы встретились.
        — Да. Полагаю я тоже была не особенно приветлива с вами.
        — Да.
        — Что вы теперь собираетесь делать?
        Он склонил голову набок:
        — Что вы имеете в виду? Мы можем прокатиться верхом. Поскольку Синджен вернулась, то вы теперь можете спрашивать у нее, когда захотите взять Фанни. В самом ближайшем времени я куплю вам собственную лошадь. Может быть, я возьму вас с собой, чтобы вы могли выбрать ее сами. Обычно я покупаю лошадей на ферме Брандерлей, у них отличные крови.
        — Я говорила о Джульетте.
        — Ах да, вторая красавица.
        — Да! Специально отправленная на ваше рассмотрение. Я не могу вынести этого, Дуглас!  — Александра вскочила и начала ходить.  — Я больше не вынесу сравнений с кем бы то ни было. Правда. Эта Джульетта…  — о Боже, имя-то какое, прямо из шекспировской пьесы!  — Она приедет сюда, и все ваши родственники будут переводить глаза с нее на Мелисанду, потом на меня, и всячески показывать, как неприятно то, что случилось. И не думаю, что они будут делать это молча. Я не вынесу этого, Дуглас.
        — Я думаю, это будет неприятно для всех. Положитесь в этом на меня. Поскольку мне теперь не нужно направлять свои мысли на то, чтобы вас удержать, то почему бы и не подумать над решением других проблем? Например, этой. Договорились?  — Она кивнула.  — Ведь вы больше не убежите, правда?
        — Нет. Сомневаюсь, что смогу перехитрить вашу сестру.
        — Тогда можете вы в доказательство отдать мне свои тридцать фунтов?
        — Нет, никогда.
        — Значит, вы по-прежнему не доверяете мне. Ну что ж, придется мне поверить вам. Вы мало ели за обедом. Может быть, вы голодны? Я распоряжусь. Или хотите прилечь и отдохнуть? Не бойтесь, вас никто не побеспокоит.
        — Да,  — сказала она с отчаянием в голосе.  — Пожалуй, я прилягу.
        Он пристально посмотрел на нее, но ничего не сказал.
        Глава 14
        Пробило одиннадцать часов вечера. Александра сидела в постели, обложившись подушками, и смотрела на угасающий в камине огонь. Рядом лежал раскрытый томик пьес Мольера. У нее никак не выходили из головы только что прочитанные строчки из «Мизантропа». «Такие женщины, как я, не для таких мужчин, как вы». Она повторяла их про себя снова и снова. Бедный Дуглас. Мало того, что он упустил бриллиант первой величины, ему еще придется отказаться и от второго. А с каким камнем можно было бы сравнить ее? Может, с топазом? Да, пожалуй, с ним: он всего лишь полудрагоценный, стоит немного, но смотреть на него приятно. Цельный кусок камня, устойчивый и надежный. Она снова взяла в руки книгу и перевернула страницу, пытаясь вникнуть в то, что читает.
        «Придет он ко мне сегодня ночью?»
        На страницу упала чья-то тень, и Александра вздрогнула. Около ее кровати стоял босой Дуглас в синем парчовом халате, расшитом золотом. Она подняла глаза и встретила взгляд его черных как ночь глаз.
        — Что вы здесь делаете?
        Он только улыбнулся и забрал у нее книгу.
        — А, «Мизантроп». Жаль, что в английском переводе. Вы не читаете по-французски? В переводе он очень много теряет, поверьте мне.
        — Может быть,  — ответила она.  — Но я хорошо знаю пьесу и очень люблю ее, даже в английском переводе.
        Он пролистал еще несколько страниц и, найдя нужное место, прочитал:
        — «Плут процветает в наше время…» Что вы об этом думаете, Александра?
        Ах, ну, конечно, он опять о ней и о Тони. Дуглас никогда не простит им обмана, никогда. Ей стало тоскливо.
        — Я думаю, что в этой пьесе, где буквально каждая фраза блещет остроумием, вы могли бы выбрать какие-нибудь другие строчки.
        — Напрасно вы отнесли это на свой счет. Я думал о проделках своей сестры. У меня до сих пор звенит в ушах ее вопль, будто вам под юбку забралась огромная крыса… Мне не хватало вас за ужином, Александра.
        — Не представляю, почему.
        — По правде говоря, было довольно скучно. Мишень для упражнения в злословии, которой вы являетесь для моих родственников, отсутствовала, поэтому все, что им осталось — это говорить о погоде и есть больше, чем следует. Потом играли в вист, я был партнером тети Милдред. Кстати, вы играете в вист?
        — Да.
        — В следующий раз я буду вашим партнером. Ведь не будете же вы прятаться здесь вечно. Вы играете так же хорошо, как ваша сестра?
        — Да.
        Дуглас в задумчивости отвел глаза.
        — Вообще-то я не уверен, что она так уж хорошо играет. Думаю, что просто, глядя на нее, забываешь о том, какие у тебя карты на руках и какую стратегию собирался применить.
        — Если вы будете играть со мной, то ваша стратегия останется при вас.
        — Возможно. Тем более я настаиваю на вашем присутствии, Александра. Как хозяйка Нортклифф-холла вы просто обязаны занимать моих гостей и присматривать за домашними.
        Все с тем же безразличным выражением лица она ответила:
        — Я — умна, миловидна, любезна, у меня тонкая талия и крепкие белые зубы. Да?
        Дуглас засмеялся:
        — Еще одна цитата из моей любимой пьесы. Но вам не нужно перечислять ваши достоинства, они очевидны. Может быть, мы уберем Мольера обратно на полку? Вот так.
        Он поворошил угли в камине и спросил, не оборачиваясь:
        — Вы не ожидали, что я приду к вам сегодня?
        — Ну, я была не уверена.
        — Но вам хотелось, чтобы я пришел?  — поглядел на нее Дуглас и подумал, что с таким выражением лица обычно встречают прокаженных.
        — Я не знаю. Мне как-то не по себе от всего этого.
        — От чего всего? От того, чему я собираюсь вас научить?
        — Да.
        — Странно. Мне казалось, что у женщины, осмелившейся прийти к мужчине в спальню и раздеться перед ним донага, не должно быть и тени беспокойства. И конечно же, я поспешил сюда в надежде, что вы повторите представление. Да и потом, куда же идти мужу в первую брачную ночь, как не в спальню новобрачной? Ведь сегодня — наша первая брачная ночь. Будет вам, Александра, я не верю, что в вашей душе, которая прячется за этим красивым телом, осталась хоть капля скромности. Вам не по себе? Отчего? Вы боитесь, что я стану вас бить?
        — Нет, я боюсь, что вы снова не захотите меня, когда увидите.
        Дуглас онемел от такого простодушия. О Господи, ну неужели она не может быть хоть чуточку похитрее? Ее наивность просто пугала его: нельзя же не понимать, что прямой ответ — не всегда самый лучший.
        — Ну что ж, я — ваш муж. И это последний раз, когда я говорю вам, что согласен на этот брак. А теперь наш брак следует подтвердить действием.
        Ее охватила дрожь от страха перед неведомым. Казалось, ему не доставляет удовольствия находиться в ее спальне. Видно, он воспринимает это как неприятную обязанность.
        — Я совершенно не представляю, что вы будете делать. Вы непредсказуемы. Но мне кажется, вам неприятно быть здесь со мной.
        Он отмахнулся:
        — Не беспокойтесь за меня. Я сумею доставить себе удовольствие. А что касается моей непредсказуемости, то в одном вы можете быть совершенно уверены: с этой ночи я буду приходить к вам регулярно. Вы понимаете, что я должен быть здесь? Вы понимаете, что такое — супружеские обязанности? И чем мы будем заниматься?
        Он стоял возле нее, высокий и стройный, взирая на нее с высоты своего внушительного роста.
        — Ну?
        — Я знаю, что вы восхищаетесь моим бюстом. Вы говорили как-то об этом. Я уверена, что вы не лгали.
        — Бюст — чисто женское выражение. Мне нравятся ваши груди, Александра. Большие белые груди, достаточно полные, чтобы не поместиться в мужских ладонях. Да, они очень приятны. И я думаю, в них будет достаточно молока, чтобы выкормить моего сына. Ну а пока не появится мой сын, они выкормят меня.
        — Вас? Но вы не ребенок.
        — Придется вам показать,  — его губы растянулись в улыбке.  — Так вы понимаете, что должно произойти, Александра? Я спрашиваю потому, что вы — девственница, а у меня нет желания вас оттолкнуть или шокировать.
        — Разве это возможно? Вы можете разозлить меня, Дуглас, но не оттолкнуть.
        — Возможно, вы найдете отталкивающим мое тело. Я смугл и мое тело покрыто волосами. Говорят, что юных девушек может шокировать обнаженное мужское тело.
        — О нет.
        — Вам не кажется странным весь этот разговор?  — спросил он, глядя в огонь.  — По-моему, дискуссию пора закрыть. Вы согласны закрепить наш брак, Александра?
        — Кое-что я все-таки знаю. Я спрашивала у Мелисанды, но она…
        Она умолкла, увидев, как у Дугласа перехватило дыхание, и ощутила болезненный толчок в сердце, глубокий и долгий. Он подумал о том, как Тони и Мелисанда занимаются любовью, и снова расстроился. А чего еще она могла ожидать?
        — И что она вам сказала?
        Он попытался овладеть собой, и она помогла ему.
        — Совсем немного. Сказала только, что это было несколько необычно, но потом замялась, покраснела и ушла. А я так и осталась, не зная, что думать.
        Дуглас вытащил золотую нить из рукава:
        — Ни для кого не секрет, что Тони — великолепный любовник.
        — А кто входит в круг посвященных?
        — В первую очередь женщины. Потом они рассказывают об этом своим любовникам и мужьям, таким образом мужчины узнают, кто из них пользуется успехом.
        — Значит, чем искусней любовник, тем больше женщин об этом знает? И женат он или нет, не имеет значения? И замужем ли она?
        Дуглас нахмурился. Таков был общепринятый порядок вещей, но он не знал, как ей об этом сказать. Он ответил только:
        — Полагаю, что так.
        — А что это значит — великолепный любовник? Это значит, что он добр? Или очень нежен? Или это мужчина, который хорошо умеет целовать?
        — Да, все это и многое другое.
        — Я подозреваю, что «все это и многое другое» подразумевают постоянную практику и богатый опыт.
        — Вы совершенно правы. Тони практиковался годами.
        — А вы?
        — Я тоже.
        — И Райдер?
        Дуглас засмеялся.
        — Ах, мой младший братец уже родился отличным любовником. Стоит ему только показаться, как все леди, точно так же как и женщины, которые ими не являются, начинают крутиться вокруг него, всячески его обхаживать и добиваться его внимания. Однако он, как правило, стремится получить удовольствие сам, а не доставить его женщине.
        — Что вы имеете в виду?
        — Да так, ничего. Позднее, когда узнаете обо всем этом побольше, вы поймете.
        — А то, что вы являетесь великолепным любовником, тоже «ни для кого не секрет»?
        — Надеюсь. Я никогда не был эгоистичной свиньей и всегда заботился о том, чтобы женщина также получила удовольствие.
        — В таком случае вряд ли вы можете получить его сами.
        — Ошибаетесь. Природой так устроено, что мужчина получит удовольствие в любом случае, независимо от обстоятельств. Это необходимо для продолжения рода. Для женщины же удовольствие не является обязательным условием, так как она всего лишь принимает в себя мужское семя и ее роль пассивна. Природа обделила ее в этом. Но мужчина, если он хороший любовник, может исправить эту несправедливость. И я счастлив думать, что мне это удается.
        — Даже если эта женщина вам безразлична?
        — Я редко вступаю в близость с женщинами, которые мне безразличны. Хотя бывают исключения.
        Ну что ж, она спросила — он ответил. Возможно, чересчур откровенно, зато правду.
        — Да,  — продолжал он,  — женщина требует большего внимания, так как она…  — он остановился, потом добавил: — Мне нравится смотреть, как женщина достигает удовлетворения.
        Он замолчал, увидев боль в ее глазах, боль и обиду. Черт побери, что такого он сказал? Наверное, это просто девичий страх. Она ничего не поняла, но поймет прежде, чем закончится эта ночь.
        Она закрыла глаза:
        — Я навечно приговорена к тому, чтобы меня сравнивали со всеми прекрасными женщинами, которых вы знали, любили и которыми наслаждались. И поскольку я вам безразлична и далеко не бриллиант, то, возможно, никогда не испытаю этого удовлетворения, и вы будете мной недовольны. Мне предстоит разочарование, а вам — сожаление, что вы женились на мне.
        — Не вы ли только что заявили, что у вас чудесная тонкая талия и белые зубы? Да, и еще, что вы красивы,  — он помолчал с минуту и очень тихо сказал: — Вы испытаете удовлетворение. Я дам вам такое наслаждение, что вы будете стонать от удовольствия. А все остальное сказанное вами — чепуха.
        — Не знаю, Дуглас. Боюсь, что когда вы начнете заниматься этим со мной, то пожалеете, что вам приходится растрачивать на меня свое великолепное умение. Вы будете чувствовать, что впустую тратите свой талант.
        — Не думаю. Я видел вас, дотрагивался до вашего тела, ухаживал за вами, и мне было приятно, Александра. Очень приятно. Я мужчина, а не мальчик. Вы должны поверить мне, что я все сделаю правильно, так как это и должно быть сделано, и вы получите от этого удовольствие.
        — Это звучит как-то очень… во всем этом нет настоящего чувства.
        «Так оно и есть, но зачем говорить ей об этом?» Он лишь пожал плечами:
        — Вы знаете, наверное, это самая странная беседа между мужем и женой в их первую брачную ночь. Правда, и сам брак у нас не такой, как у всех. Ну что, начнем?
        — Нет, подождите, Дуглас. Я хочу знать, вы сами хотели прийти ко мне сегодня ночью?
        — Черт возьми, Александра, достаточно того, что я здесь! Это само собой разумеется, раз уж я признал вас своей женой. Нет, не смотрите на меня так, словно я собираюсь вас убить.  — Он взял ее за руки и стянул с кровати.
        — А теперь сядьте,  — сказал он, потом слегка подтолкнул ее, чтобы она села на край кровати.
        Она не доставала ногами до пола. Он посмотрел на ее узкие босые ступни с ровными пальцами. Ее ночная рубашка опять была слишком скромной: в ней ей нельзя было дать больше шестнадцати. На этот раз ее волосы были распущены и красиво спадали на грудь густыми волнами, отливающими медью. Она как следует расчесала их, значит, все-таки ждала, что он придет. Это было уже кое-что. Дуглас на шаг отступил и начал развязывать пояс своего халата.
        — О Боже, что вы делаете?
        — Я собираюсь показать вам, как выглядит мужчина,  — ответил он и бросил пояс на пол. Потом очень медленно, движением плеч скинул халат на пол и отшвырнул его в сторону. Не отрывая взгляда от ее глаз, выпрямился и встал перед ней, обнаженный.
        — О Боже,  — ее глаза тут же метнулись к его паху.
        — Я сильно отличаюсь от вас, правда?  — он пристально следил за ее реакцией и увидел, что ее глаза расширились и заблестели.  — Видя, с каким интересом вы меня рассматриваете, я начинаю относиться к предстоящему с большим энтузиазмом. Мой мозг не в состоянии с этим справиться.
        — О Боже,  — снова повторила она. Он стоял, позволяя ей разглядывать себя. Наконец, к его облегчению, она кивнула, словно придя к какому-то решению. Он и сам не знал, как поступил бы, продолжай она смотреть на него как на потенциального убийцу.
        — Очередь за вашей ночной рубашкой. Давайте-ка избавимся от нее.
        Он не стал ждать, а просто стянул ее с кровати и поставил перед собой. Потом наклонился и, взявшись за подол, снял рубашку через голову.
        — Теперь,  — сказал он,  — мы с вами в одной лодке, как это принято говорить.
        — Вы очень смуглый, волосатый и большой.
        — Да, а у вас — гладкая белая кожа. Исключение составляет лишь маленький треугольник внизу живота. Очень красиво.
        — О Боже.
        — Дотронься до меня, Александра. Мне будет это приятно.
        — Где дотронуться?
        — Где хочешь, в любом месте от груди до бедер.
        Она прижала свои ладони к его груди. Черные волосы щекотали ей кожу. Она чувствовала медленные, ровные удары его сердца. Медленно, очень медленно ее руки продвинулись вниз. У него перехватило дыхание. Его член начал утолщаться. С трудом он заставил себя стоять, не двигаясь, отдав всю инициативу ей. Если он будет действовать слишком быстро, то испугает ее. Когда ее руки коснулись живота, его член задрожал, и он стал молиться про себя, чтобы она до него не дотронулась.
        — Ты очень большой, Дуглас.
        Он вымученно улыбнулся:
        — Это правда, но скоро ты поймешь, что мужчина создан для того, чтобы дать женщине наслаждение. Это его обязанность, так же как извержение семени в женское лоно.
        — Не могу понять, как это действует.
        Прежде, чем он успел подумать над ответом, ее пальцы легонько дотронулись до него. Он рванулся и застонал.
        — Я сделала больно?
        — Да, и это было замечательно. Не трогай больше здесь, Александра, это мешает мне.
        Дуглас не мог в это поверить. Он, которого Райдер называл ледышкой, он, который мог контролировать себя даже с самим ангелом, сейчас еле сдерживается. Первый раз в жизни ему приходится бороться с желанием. Стоило ей дотронуться до него, и он уже сходит с ума. Просто у него слишком давно не было женщины. Но сомнение оставалось.
        — Но ты так…
        — Что так?  — спросил он сквозь стиснутые зубы. Ее руки блуждали по его телу, она склонила лицо и пристально смотрела на него. Потом вдруг упала на колени, и он понял, что сейчас она возьмет его в рот. Он уже чувствовал на нем ее теплое дыхание. Мысль о том, что она может взять его в рот, заставила его дрожать, его терпение было на пределе. Он молился, чтобы к нему вернулась хоть капля его самообладания, которым он так хвастал. Это было какое-то помешательство. Он резко поднял ее и крепко прижал к себе.
        — Я хочу тебя,  — сказал он прямо ей в рот.  — Раздвинь губы, да, так, так, правильно.
        Ее рот наполнился его теплым дыханием, его руки дико блуждали по ее спине и сжимали ягодицы. Потом он проник в ее рот, дотрагиваясь до ее языка своим, и прижимал ее все крепче, так что она чувствовала, какой он твердый и горячий, его руки лежали на ее обнаженных ногах, лихорадочно поглаживая их, его пальцы трогали бедра, пытаясь раздвинуть их. Она сделала движение, чтобы уклониться, и в это мгновение до него дошло, что она испугана. Ее тело напряглось и одеревенело.
        Дуглас пришел в себя. Слишком быстро, он действовал слишком быстро. На него это не похоже. Обычно такой осторожный, медлительный, очень раскованный, он сейчас просто обезумел. Он, великолепный любовник, боится дьявола, который таится в этой женщине. Ах, но ему хочется раздвинуть ее женскую плоть и войти в то же самое мгновение, глубоко и сильно, но ведь он сам сказал ей, что никогда не ведет себя как свинья. Черт, и зачем он только хвастался. Он должен взять себя в руки. Она — девственница, а он — отнюдь не новичок. У него большой опыт, и он знает, как все должно происходить. Это беспорядочное хватание, трепет и дрожь не к лицу опытному мужчине. Он сделал глубокий вздох. Потом отпустил ее и сделал шаг назад. Поднял халат, набросил его на плечи. Он не допустит, чтобы семяизвержение произошло раньше времени, тогда она с полным правом посмеется над его славой непревзойденного любовника.
        — Извини, я испугал тебя,  — сказал он глухим низким голосом и тут же засмеялся над собой: — Нет, мне просто не верится, Александра.  — Он взял ее за руки и начал поглаживать их сверху вниз и снизу вверх, просто для того, чтобы как-то дотрагиваться до нее.  — Никогда прежде, поверь мне, никогда прежде я не испытывал такого неистового желания, такого страшного нетерпения. Это правда, и я потрясен тем, что не смог сохранить контроль над собой. Мне это совсем не нравится. И это вовсе не похоже на меня. Ты всего лишь женщина, если уж говорить начистоту, такая же, как любая другая, невзирая на то, что ты — моя жена. Я не лгу тебе, Александра. Нет, пожалуйста, не смотри на меня как на какого-то монстра. Я вовсе не отвергаю тебя. В тот раз я был совершенным дураком и сегодня все будет по-другому. Я не хочу ни пугать тебя, ни причинять тебе боль. Боже, как хороши твои груди.
        Он тяжело дышал, так, словно пробежал по Нортклиффской пустоши туда и обратно. Его мужское естество требовало выхода. Александра прижала ладонь к его сердцу. Быстрые толчки. Он хочет ее. Если она будет вести себя, будто глупое дитя, он охладеет к ней.
        — Пожалуйста, Дуглас, прости, что я испугалась. Я больше не буду вести себя, как девственница.
        — Ты и есть девственница,  — засмеялся он, восхитившись ее признанием. У нее был все еще настороженный вид, но она готова принять его, а он сгорает от желания научить ее.  — Иди сюда.
        Она подошла и встала перед ним.
        — Ты видишь, я очень хочу тебя и не в силах контролировать себя. Хочешь остаться здесь или перейдем в мою спальню?
        — Я хочу пойти к тебе.
        Не говоря ни слова, Дуглас поднял ее на руки и крепко прижал к себе. Ощутил на своей щеке ее теплое дыхание и поцелуй, неумелый поцелуй сомкнутыми губами. Так может целовать только девственница, невинный поцелуй, которым девушка награждает своего дядю. Но все равно он понравился ему и еще больше распалил его. Он опустил ее на кровать и развернул к себе лицом. Она снова поцеловала его, теперь поцелуй пришелся куда-то в ухо, а потом слегка укусила его за мочку.
        Он лег в кровать. Прерывистое дыхание выдавало его нетерпение.
        — Теперь послушай меня,  — сказал он, делая над собой усилие, чтобы не дотрагиваться до нее, а только смотреть на ее тело, распростершееся посреди кровати.  — Я больше не хочу, чтобы ты дотрагивалась до меня или целовала. Не знаю, что со мной происходит, но я не смогу вынести этого, Александра. Ты понимаешь?  — Он снова вспомнил, как Райдер назвал его ледышкой. Ха!
        Ее глаза расширились от удивления, не мигая, она смотрела на него.
        — Я знаю, что ты ничего не понимаешь. Дьявол, ну хотя бы просто скажи, что поняла. Хорошо?
        — Я понимаю, Дуглас,  — ответила она, потянулась и обхватила его руками за шею, притянув к себе. Он упал на нее, припав ртом к ее губам, и целовал и целовал ее, шепча, чтобы она раздвинула губы, и когда она сделала это, он со стоном завладел ее ртом, не переставая ласкать ее тело.
        — Александра?  — Он произносил ее имя снова и снова, ему хотелось целовать ее вечно, до тех пор, пока у него хватит дыхания, до тех пор, пока он не умрет, и только тогда он остановился бы, может быть. Он сумел скинуть с себя халат, не отрываясь от нее, но прикосновение к ее плоти было таким пронизывающим, что ему чудом удалось сдержаться. Он лежал на ней, и ему хотелось пристроиться у нее между ног. Откинувшись, резким движением раздвинул ей ноги. Потом снова упал, упираясь в нее своим членом, и подумал, что умрет, если в эту же самую секунду, прямо сейчас не войдет в нее. Он сдержался, но его язык безумствовал у нее во рту, проникая все глубже, трогая ее язык, когда он ощутил жар ее плоти, его сердце заколотилось, и стук его становился все сильнее и сильнее. Он поднял голову и посмотрел па нее.  — Мне просто не верится.  — И поцеловал ее снова. Ее руки обнимали его спину, пальцы вцепились в его плечи, и она двигалась под ним, он приподнялся и посмотрел на ее тело, открытое для него, готовое ему отдаться, и увидел, что она страшно бледна, ее лицо было таким же белым, как ее мягкий гладкий живот,
посмотрел на ее раскинутые ноги, и его тело вновь напряглось и задрожало, и опять он не мог этому поверить. Он сел у нее между ног, глядя на нее.  — Ты — необыкновенная,  — сказал он, а его руки обхватили ее груди, лаская их. Потом он наклонился и взял ее сосок в рот. Александра закричала, испуганная и потрясенная.
        Ее спина выгнулась, и это заставило его окончательно потерять голову. Его руки были везде, где он только мог достать, он был рад, что она такая маленькая, он мог одновременно накрыть рукой ее живот и раздвигать темно-рыжие волосы, которые покрывали ее женский холмик. Он облегченно вздохнул, ощутив его влажность, и тут же почувствовал такой прилив страсти, что больше не мог ждать, чтобы подготовить ее. Он приподнял ее на кровати и прижался ртом к ее женской плоти.
        Александра не успела оттолкнуть его. Его язык был горячим и влажным, все, что она успела подумать, это: «Боже, что-то должно со мной произойти». И это случилось, очень быстро, и она стонала и вздрагивала от сладкого жара, разлившегося у нее между бедер, его язык проникал все глубже, а пальцы осторожно вошли в нее, и она рванулась вверх, ее руки вцепились ему в волосы, потом ее затрясло, и она закричала, ей показалось, что она унеслась куда-то далеко, но он был рядом, и она услышала его голос, который, казалось, шел откуда-то изнутри нее самой:
        — Да, иди ко мне, Александра, иди, иди…, да. Ты моя теперь и это есть наслаждение женщины… иди ко мне.
        Мощное напряжение и жар немного ослабели, и в следующее мгновение его пальцы уже поглаживали ее там, раздвигая ее. Потом она почувствовала, как он вошел, и хотела сказать, чтобы он не делал этого, потому что ей больно и этого нельзя делать, потому что он слишком большой и порвет ее, но его пальцы снова заскользили по ее влажной плоти, лаская ее, и она всхлипнула, когда он вошел в нее еще глубже.
        — Александра, посмотри на меня!
        Она открыла глаза. Его лицо было напряженным, на лбу выступил пот, он смотрел на нее так, словно страдал от боли, и тяжело дышал, его спина выгнулась над ней, потом он мощно двинулся вперед, и она вскрикнула от страшной боли внутри. Эта боль разрывала ее, наполняя все ее существо. Приподнявшись на локтях, он продолжал двигаться над ней, и не мог остановиться. Ничто на свете не смогло бы его остановить в эту минуту, разум покинул его, осталась только бешеная, всепоглощающая страсть. Он продолжал двигаться в ней, все глубже, сильнее и быстрее, она уже забыла о только что испытанном наслаждении и плакала.
        Потом он замер над ней. Ее удивило, что он так неожиданно остановился. Она посмотрела ему в лицо — оно было совершенно спокойным и удовлетворенным. Потом раздался долгий и глубокий стон, его темные глаза стали неистовыми и дикими, и она почувствовала влагу на своем лоне. Она текла и текла, ее тело стало скользким и липким, и боль понемногу отступила.
        Он лег на нее, дыша тяжело и прерывисто, вдавливая ее в матрас. Все кончилось, и она думала над тем, что же произошло и что должно произойти дальше. Через некоторое время Дуглас приподнялся на локтях. Он посмотрел ей в лицо. Как, долго он смотрит на нее. Потом нахмурился.
        Наконец она услышала его голос, резкий и сердитый:
        — Боже мой, я не верю этому. Это не должно было случиться. Никогда со мной такого не происходило. Это совсем не то, чего я так ждал и хотел. Проклятье!
        Он отстранился от нее, стараясь не дотрагиваться до ее тела, которое задрожало, как только он отодвинулся. Он постоял с минуту, глядя на нее.
        — Я иду спать,  — сказал он и, к ее ужасу, повернулся и ушел в ее спальню, захлопнув за собой дверь.
        Глава 15
        Страшный визг, громкий и высокий, разбудил Александру. Он доносился из спальни графини. Она выскочила из кровати Дугласа совершенно обнаженной, схватила одеяло, завернулась в него и, подбежав к двери в смежную комнату, распахнула ее.
        Ее горничная Дора, глупенькая пятнадцатилетняя девчушка, вопила, спрятав лицо в ладонях и глядя на кровать сквозь пальцы.
        Дуглас сидел в постели и в некотором смущении смотрел на свою обнаженную грудь, по которой стекал горячий шоколад. Белая простыня закрывала его только до пояса.
        Александра застыла в нерешительности.
        Дуглас поднял голову и прикрикнул на горничную:
        — Ради Бога, замолчи, глупое создание!
        Дора плотно сомкнула челюсти, но тут же начала ломать руки. Александра быстро прошла через комнату, и Дора обрадованно воскликнула:
        — О, миледи! О, дорогая! Это его милость, а я думала, что это вы, и я осторожно потрясла вас… то есть его за плечо, и оказалось, что это он, и на нем совершенно ничего нет, и он так испугал меня, что я облила его шоколадом и, кажется, обожгла. О, миледи!
        Александра посмотрела на Дугласа. Шоколад стекал по густым волосам на его груди на белые простыни. Со спутанными волосами и темными бакенбардами вдоль смуглого лица он показался ей таким красивым, что она никак не могла понять, почему Дора так кричит. Было бы более естественно, если бы она забралась к нему в постель и целовала его до тех пор, пока хватило бы дыхания.
        — Все в порядке, Дора. Ты можешь идти. Принеси немного теплой воды, мочалку и полотенца. И поторопись. Его милости не очень-то приятно лежать, залитому шоколадом.  — Отослав горничную, она повернулась к мужу: — Вам больно? Она обожгла вас?
        Дуглас казался ужасно разозленным.
        — Нет, черт побери, но эта истеричка орала так, словно на нее набросился дьявол…
        — Возможно, ее испугали не столько вы сами, сколько то, что она нашла вас в моей постели.
        Ей стоило больших трудов сдерживать смех, пока Дора была в комнате, но как только девушка вышла, Александра расхохоталась. Она так смеялась, что у нее потекли слезы.
        — Черт побери! Успокойтесь!
        — Да, милорд,  — сказала она, продолжая смеяться. Наконец она вытерла глаза краем одеяла и посмотрела на мужа.
        Дуглас, выведенный из себя тем, что его разбудили, потом облили шоколадом, а теперь еще и насмехаются над ним, откинул простыню и встал с кровати. Александра затихла при виде его обнаженного тела. Сейчас он выглядел совсем по-другому, чем ночью.
        — Господи, женщина, перестаньте пялиться на меня!
        Он посмотрел на себя и затаил дыхание. Его член был в крови.
        Он перевел взгляд на закутанную в одеяло женщину со спутанными рыжими волосами, которая стояла, уставившись на него как полоумная, на женщину, которую он взял прошлой ночью, и хрипло спросил:
        — Я сделал вам больно?
        Она машинально запахнулась получше, продолжая смотреть на него.
        — Да.
        — Сейчас еще болит?
        Она ужасно смутилась оттого, что он стоит абсолютно голый и задает ей вопросы, от которых она краснеет до корней волос.
        — Немного. Так, совсем чуть-чуть. Немного странное ощущение.
        Он вышел в свою спальню и на дел халат. Потом посмотрел на нее и сказал:
        — Идите сюда.
        Александра, вопросительно наклонив голову, медленно подошла к нему. Без всякого предупреждения он взял ее на руки и положил на кровать. Потом стал разворачивать одеяло.
        — Перестаньте! О Боже, что вы делаете! Дуглас!
        Она отталкивала его, но безуспешно. Вскоре она лежала обнаженная и он смотрел на нее.
        — Раздвиньте ноги.
        Она откатилась в сторону, но он поймал ее и вернул в прежнее положение.
        — Черт, лежите тихо, говорят вам!
        — Нет, это ужасно. Не надо, Дуглас! Может быть, я уже и не девственница, но все равно мне ужасно стыдно.
        Он придерживал ее.
        — Лежите тихо. Я видел кровь на своем члене, это ваша кровь, кровь вашей девственности, и я должен посмотреть, все ли с вами в порядке. Много крови у вас вытекло? Я забыл предупредить вас. Вы испугались? Черт, мне очень жаль.
        Она недоуменно смотрела на него.
        — Я не знаю.
        — Не знаете? Что вы хотите этим сказать?
        — Я почувствовала что-то липкое, но не посмотрела. Было темно, и вы ушли от меня.
        — Сейчас не темно. Лежите тихо, Александра.  — Он раздвинул ей ноги.  — Черт, вам действительно понадобится теплая вода. Все это нужно смыть.
        Она чувствовала себя такой униженной, что лежала, крепко зажмурив глаза. Она чувствовала, как его большие руки трогают ее бедра, знала, что он смотрит на нее, понимала, что сейчас утро и комната залита ярким солнечным светом. Как ей хотелось сейчас, чтобы она смогла открыть глаза и ей снова было десять лет, и она ждала бы свою няню, которая должна принести ей завтрак. А все, что на самом деле происходит, оказалось бы ночным кошмаром.
        Матрас приподнялся и она поняла, что он встал рядом с кроватью и смотрит на нее.
        — Не двигайтесь. Я принесу воды и вымою вас.
        Услышав, как открылась дверь, она быстро зарылась в простыни.
        — Милорд?
        Это был Финкл, денщик Дугласа.
        — Уходите!
        — Миледи? Это вы? О Боже. Простите меня. О Боже.
        — Финкл, это ты?
        — О, милорд, простите меня, но я думал, что здесь вы, а оказалось, что она…
        — Неважно. Ты здесь ни при чем. Лучше принеси мне воды для купания. И не забудь постучаться, когда вернешься. Ее милость еще не разобралась, где ее кровать. Она пока плохо ориентируется в расположении наших комнат, и я заверил ее, что все прекрасно это понимают и не придают никакого значения.
        Когда дверь закрылась, Дуглас посмотрел на вновь закутанную фигуру в глубине постели. Теперь была его очередь смеяться, что он и сделал. Она забилась еще дальше.
        — Можете вылезать,  — весело позвал он ее.  — Финкл уже ушел. Теперь представляете, что я почувствовал?
        — Это еще хуже. Мужчинам все равно, увидят их или нет. Они не страдают застенчивостью.
        — Я полагаю, вы сделали это заключение, основываясь на своем богатом опыте? Ну ладно. Привыкайте к тому, что я буду смотреть на вас, когда пожелаю. Ну а что до бедного Финкла с этими его «о Боже», то вы с ним могли бы петь дуэтом. Вылезайте, ваша горничная принесла воду.
        Она вылезла и пошла в свою комнату, одеяло тащилось за ней, как шлейф подвенечного платья. В дверях она остановилась:
        — Я буду мыться сама, Дуглас.
        — Ну уж нет, я должен сам убедиться, что с вами все в порядке. Моя вина в том, что вам было больно. И пусть это неизбежно при расставании с девственностью, я все равно несу ответственность за это. И позабочусь о вас.
        — Лучшее, что вы можете сделать, это уйти. Я все равно не позволю вам этого. Это уж слишком.
        Дуглас нахмурился:
        — Неужели вы так скоро забыли, что я сделал с вами прошлой ночью, мадам? Вы уже забыли, как вскрикивали от наслаждения? Я и тогда наблюдал за вами. Сейчас другое дело. Ведите себя тихо.
        — Нет,  — воспротивилась она.  — Ночью было темно. Вы сказали, что кровь — это естественно?
        Он уловил страх в ее голосе и постарался успокоить:
        — Да. Мне следовало предупредить вас, но… виноват.
        Он нахмурился, вспоминая свое поведение прошедшей ночью. Все было не так. Вместо того чтобы сделать все спокойно, последовательно и не теряя рассудка, он вконец обезумел, думая только о том, чтобы скорее получить собственное удовлетворение. А потом, не в силах остаться с ней после такого провала, убежал от нее.
        — Уходите, Дуглас.
        Он набрал тазик воды и поставил его на тумбочку возле кровати. Положил рядом мочалку. Потом обернулся к ней. Александра попыталась убежать, но запуталась в одеяле и упала прямо ему на руки. Он опять отнес ее в кровать и стал разматывать одеяло.
        — Вам нравится, когда я вас раскутываю? Я словно Цезарь, раздевающий Клеопатру. Только мне это надоело. И я устал говорить вам, чтобы вы молчали и лежали тихо. Предупреждаю вас в последний раз.
        Она легла, отвернув голову и крепко закрыв глаза в то время, как он раздвигал ей ноги и смывал кровь, смешанную с его семенем.
        Дуглас порадовался своему спокойствию, когда его пальцы раздвинули ее плоть и она задрожала. Он вспомнил, как был спокоен, когда ухаживал за ней во время болезни. Никаких похотливых мыслей в нем тогда не возникало, так же как и сейчас. Слава Богу, он избавился от этого наваждения. Он снова в пришел в норму. Когда он решит взять ее снова, то сделает это с присущими ему логикой и разумом и с минимальной долей влечения. Сдержанно, без безумства. Ей больше не удастся заставить его забыться.
        Он насухо вытер ее полотенцем и отложил его в сторону. Повернулся, чтобы сказать ей, что она может вставать, и не смог отвести от нее взгляда. Все его самообладание улетучилось в один миг. Водная процедура закончилась, и вместе с ней пришел конец его спокойствию. От его сдержанности осталось слабое воспоминание. Он не мог не смотреть на нее, его пальцы свело судорогой от близости ее тела. Ее плоть была мягкой, розовой и теплой, и он почувствовал, что снова начинает дрожать. Господи, можно подумать, он никогда не видел обнаженной женщины! Никогда раньше вид женского тела не вызывал у него дрожи. Он легко дотронулся пальцами до внутренней стороны бедер. Ему хотелось погладить ее, поласкать своими пальцами и ртом. И сжать ее груди, взять в рот ее соски и потереться щекой о мягкую плоть, чувствуя биение ее сердца напротив своего лица.
        Его дыхание стало хриплым. Это было еще хуже, чем прошлой ночью, эта изматывающая страсть, это дикое нетерпение, от которого он терял голову, он просто не узнавал себя, и его разум отвергал это безумие. Кровь застучала у него в голове, мышцы напряглись. Его член стал твердым и дрожал от мучительного желания. Он попытался обратиться к своему разуму, но тот не откликнулся.
        — Черт возьми,  — проговорил он и упал на нее, раздвигая ее ноги еще шире и втискиваясь между ними.
        — Приподними бедра,  — сказал он и сам поднял их своими большими руками. Он задыхался, чувствуя, что больше не может сдерживаться, и не понимал, что с ним происходит, не мог объяснить себе этого, и резко вошел в нее.
        Александра закричала от неожиданности. Дуглас замер над ней, но только на мгновение. Она была очень узкой и горячей, поэтому он чувствовал, как плотно обхватывает его ее плоть, она принимала его, и это вселило в него надежду, что она тоже испытывает хоть немного желания. Она принимала его очень мягко, и он ощущал каждое ее движение, наслаждение было таким сильным, что все мысли оставили его, он выгнул спину и входил в нее все глубже и глубже. Он весь вошел в ее лоно и языком ласкал ее рот. Ему хотелось как можно сильнее прижаться к ней и сдавить ее груди.
        — Александра.
        Она открыла глаза.
        — Пожалуйста, лежи очень тихо. Тебе не больно?
        — Нет, но я не знаю, как будет дальше, и это меня пугает.
        — Обещаю тебе, в следующий раз я сделаю это очень медленно. Клянусь тебе, но не в этот раз. Пожалуйста, не двигайся. Если ты пошевелишься, я сойду с ума. Ты понимаешь?  — Она подняла на него удивленные глаза.  — Просто скажи, что понимаешь.
        — Понимаю.
        — Вот и хорошо. Не знаю, что со мной такое. Такого никогда не случалось. Так не должно быть или…  — он почувствовал, как ее мышцы плотно обхватили его, застонал, напрягся и тяжело задышал. Чертыхнулся и закрыл глаза. Глубоко вошел, потом вышел из нее, но только затем, чтобы потом снова мощно войти, руками он упирался в ее бедра, приподнимая их.
        Он закричал, достигнув пика своего наслаждения, закричал как сумасшедший, закричал так, как никогда не кричал в своей жизни. Потом упал на нее, целуя и шепча слова утешения, пробуя на вкус ее слезы, тепло ее рта, ему не хотелось выходить из нее и он продолжал двигаться в ней и просто не верил, что такое могло с ним случиться, и никак не мог остановиться.
        Наконец он успокоился и затих. Он снова сделал это. Полностью утратил над собой контроль и забыл, кто он и что он. Эта женщина забирает у него всю его волю. С этим нельзя примириться. Он нахмурился. Она плакала, лицо, окруженное спутанными волосами, было бледным.
        — Мне очень жаль.  — Он оторвался от нее.  — Клянусь, что в следующий раз я сделаю все очень медленно и не напугаю вас. Мне правда очень жаль.  — Он встал, его грудь тяжело вздымалась.  — Мне очень жаль,  — повторил он, глядя на ее раскинутые ноги,  — но я не могу…
        Он потянулся за халатом, но был остановлен тихим, но очень злым голосом:
        — Если вы снова сейчас убежите, Дуглас Шербрук, то клянусь вам, я уеду из Нортклиффа в Лондон и там расскажу всем, что вы свинья и как любовник — ничто. Все женщины в Лондоне узнают, что вы совершенно не умеете владеть собой и вообще буйно помешанный, и что вы не в состоянии думать ни о чем, кроме собственного удовольствия. И еще, что вы слишком волосаты и много потеете!
        — Черт возьми, это вы виноваты! Если бы вы не были такой…
        — Какой такой? Такой невероятно красивой? Такой совершенной?
        — Ну, нет, конечно, вы не… то есть не совсем… просто… это вы во всем виноваты. Еще ни одна женщина не доводила меня до подобного состояния, до такого помешательства, и Господь знает, что вы — совсем не то, что ваша сестра и…
        — Да, черт возьми, я — не моя сестра! Я — это я, и тем не менее вы не можете даже посмотреть на меня спокойно.
        — Возможно, я выразился не совсем точно. Просто дело в том, что стоит мне посмотреть на вас, как я начинаю сходить с ума, ну, может быть, не от вашего лица, но от всего остального… но, в общем, все равно от вас. Вы, наверно, колдунья. Так унизить меня. Это все ваши груди. Но ваши бедра и живот и… Господи, что вы сделали со мной?
        — Ничего я с вами не сделала, но говорю вам, что поднесу нож к вашему жалкому горлу…
        — Не смейте угрожать мне! Проклятье! Господи, ты знаешь, что я был лучше до тех пор, пока в мою жизнь не вторглась эта женщина! По крайней мере я знал, что и почему делаю.
        По крайней мере на этот раз, думала она, глядя на захлопнувшуюся за ним дверь, он ушел в свою собственную комнату, а не в ее.
        Она сдвинула ноги вместе. Где-то глубоко внутри спряталась тянущая боль, которая давала о себе знать при малейшем движении, мышцы бедер сводило от непривычного напряжения. Отныне она не девственница. Если бы она смогла забыть наслаждение, испытанное предыдущей ночью, то сейчас проклинала бы его за то, что он вел себя как животное. Александра вздохнула и поднялась с кровати. Потом взяла в руки колокольчик и позвонила.

* * *
        Примерно через час Александра вышла из своей комнаты и тут же увидела Дугласа, стоявшего у противоположной стены между портретами Шербруков.
        — Что-то вы долго,  — приветствовал он ее и отделился от стены.  — Надеюсь, теперь вы полностью готовы для того, чтобы спуститься к завтраку.
        — Что ж, я не возражаю. Боюсь только, что если будут подавать яйца всмятку, ваша мать может подсыпать мне крысиного яду.
        — Ну, раз уж я провел ночь в вашей постели, то готов пойти дальше и есть с вашей тарелки. Я лично буду пробовать все ваши блюда, как будто вы — королевская особа. Жаль только, что ваше платье не гармонирует с именем графини Нортклифф.
        — За чем же дело, я сейчас же займусь вымогательством.
        — Нет-нет, вам не придется этого делать. Теперь все заботы о вашем гардеробе я полностью принимаю на себя. И я лично займусь подбором ваших туалетов, так как не уверен, что вы сможете справиться с этим сами. Особенно мне не нравится, что все ваши платья стягивают грудь. Мало того, что вы скрываете одно из лучших своих украшений, это еще и вредно для здоровья. Не то чтобы я собирался выставить ее напоказ, но легкий намек на то, что она у вас есть, будет вполне уместен. Не могу же я все время зависеть от своего воображения…
        — Что вы здесь делали?
        Он улыбнулся и взял ее под руку.
        — Я подумал, а вдруг вы убежите. Вы были в таком негодовании, когда я видел вас в последний раз. Вот я и решил предотвратить ваш побег в Лондон и тем самым уберечь себя от клеветы, которую вы собирались распространить среди столичных дам.  — Он улыбнулся еще шире.  — Вам все равно никто не поверит. Скажут, что вы просто ревнуете и наговариваете на меня. А мне не хочется, чтобы над вами смеялись.
        Она не смотрела на него.
        — Я уеду в Лондон при первой возможности и уж сумею раскрыть всем глаза на ваш истинный облик. Я жду только случая, чтобы поблизости не было вашей сестры.
        — Вы не уедете,  — опять улыбнулся он.
        — Прекратите скалить зубы,  — разозлилась она.  — Вам это не идет. И я буду поступать так, как мне захочется.
        — А если вы уже ждете ребенка?  — очень тихо сказал он.
        Она посмотрела ему в лицо, обдумывая эту возможность.
        — Да нет, это невозможно. Вы недостаточно опытны для этого. К тому же это неразумно. Нет, вы сказали это просто для того, чтобы остановить меня. Ведь так?
        — Это возможно, и даже очень.  — Он приложил ладонь к ее животу.  — Мы были близки с вами дважды. Неужели вы хотите убедить меня, что это событие было столь малозначительным, что вы успели о нем забыть?
        — Конечно, нет! В первый раз вы сделали мне больно, а в другой раз вообще вели себя как дикарь.
        Дуглас нахмурился и убрал руку:
        — Вы правы, но это случилось против моей воли. А что касается первого раза, то тут вы грешите против истины. Вы вскрикивали, как…
        — Замолчите! Если вы надеетесь, что это вас извиняет, то напрасно. Единственное, что меня радует, это то, что вы перестали обвинять меня во всех своих грехах.
        Он посмотрел на нее исподлобья и упрямо ответил:
        — Но я действительно был другим до вас.
        В конце коридора появился Тони.
        — Ах, кажется, это мой верный дружок, мой кузен Тони. Уж хоть бы не попадался мне на глаза. А где же твоя жена?
        Тони сонно, как наевшийся кот, улыбнулся.
        — Все еще спит и видит в снах меня.
        Ухмылка Дугласа превратилась в гримасу. Александру настолько взбесило это явное предпочтение ее сестры ей, что она со всей силы ударила его кулаком в живот.
        Восстановив дыхание и пересиливая боль, он снова заулыбался.
        — Ты должна была ударить Тони, а не меня, своего мужа, который доставил тебе столько удовольствия сегодня ночью.
        — А-а,  — протянул Тони, оглядывая красную от смущения и злости Александру.  — Давно пора, Дуглас.
        Аликс нечего было противопоставить такому бесстыдству. Неужели у него нет ни капли скромности, элементарной порядочности по отношению к женщине?
        — Я полагаю, что опять сама виновата в том, что вы позволяете себе вольности, милорд? Все, молчите, вы оба.
        — Все-таки хорошо иметь жену,  — сказал Тони, стараясь держаться от нее на расстоянии.  — Всегда есть кого поцеловать, приласкать и погладить.
        — Не путайте жену с комнатной собачкой.
        — Конечно, жена — это нечто гораздо большее. Как ты думаешь, Дуглас?
        Аликс показалось, что Дуглас размечтался о чем-то и не слышит вопроса Тони. Наверняка думает о Мелисанде, негодяй. Неожиданно Дуглас спросил:
        — Дядя Альберт и тетя Милдред все еще здесь?
        — Наверное,  — Тони зевнул.  — Это же твой дом. Ты здесь хозяин. Поэтому твоя обязанность — знать, кто находится под твоей крышей.
        — Ну, я знаю, что ты находишься под моей крышей, и видит Бог, как мне этого не хочется.
        Если это жалоба, то ей не хватает пыла, подумал Тони. Поэтому он великодушно пропустил это замечание мимо ушей и протестующе замахал руками.
        — Нет-нет-нет, кузен, я так надеялся, что сегодняшним утром все плохое будет забыто. Ведь ты и Александра стали в конце концов настоящими мужем и женой, и глядя на вас обоих, я бы сказал…
        — Ничего не говори, Тони!
        — Прости, Аликс, ты права. Ну, Дуглас, я рад, что наконец могу увезти Мелисанду в Стробери-хилл. Я собираюсь покинуть тебя в пятницу. Тебя это радует?
        — Еще целых три дня в твоей компании!!!
        — И в компании моей сестры,  — добавила Александра.  — Ради этого стоит потерпеть Тони. Вы сможете сидеть рядом или встать перед ней на колени и грустно вздыхать.
        — Мне было бы очень приятно, если бы вы придержали свой язычок, мадам.
        — Я никогда не видел, чтобы Дуглас вставал на колени перед какой-либо женщиной. Он слишком горд для этого.
        — Привет, Александра, доброе утро. О Боже, как ты бледна! Ты что, плохо спала? Дуглас опять на тебя нападает? Доброе утро, джентльмены.
        Александра взглянула на свою юную жизнерадостную золовку, такую здоровую, энергичную и уверенную, и вздохнула.
        — Привет, Синджен.
        — Доброе утро, детка,  — ответил Тони. Дуглас поцеловал сестру.
        — Ваша мать уже спустилась к завтраку?  — спросила у него Александра.
        — О нет, для мамы еще слишком рано. Обычно она не встает до полудня. Идемте, Александра, а то мы опоздаем. Тетя Милдред уже там. Ее вы можете не опасаться. Она много ест, поэтому ей некогда разговаривать. Как ни странно, она совсем не толстеет.
        Александра снова вздохнула.
        — Дуглас, я так рада, что ты дома и что ты женился на Аликс,  — заговорила Синджен с братом.  — Может, покатаемся верхом после завтрака?
        — Почему бы и нет?  — откликнулась Александра.  — Мне как раз нужно узнать, где находится кратчайшая дорога в Лондон.
        Тетя Милдред и в самом деле очень ловко управлялась с пшеничными лепешками, намазывая их маслом и поливая медом. Заметив среди вошедших Александру, она нахмурилась, но ничего не сказала.
        Александра почувствовала, как Дуглас подталкивает ее к креслу графини. Она неуверенно взглянула на него.
        — Ты должна занять место, которое по праву принадлежит тебе.
        Она посмотрела на кресло и пожала плечами.
        — Но в этом нет необходимости и…
        — Не продолжай. Это твое место. Садись и приступим к завтраку.
        — Ты прекрасно смотришься на этом месте,  — сказала Синджен.  — Мама, конечно, рассердится, но ведь это правильно, у жены Дугласа преимущественное право на это место. Теперь ты здесь хозяйка, Аликс. И так же, как Дуглас, должна придерживаться традиций и исполнять свои обязанности.
        — Да. Мой кузен, к сожалению, не считает себя обязанным соблюдать знаменитые принципы Шербруков.
        Тетя Милдред громко заявила:
        — Она слишком мала для этого кресла.
        Дуглас улыбнулся через стол своей маленькой жене:
        — Можно подложить подушку. Хочешь?
        — А по-моему, тетя,  — встала на защиту золовки Синджен,  — кресло в самый раз подходит Александре. А вот маме оно было маловато. Поэтому подушки убрали. Теперь их положат обратно, и все встанет на свои места.
        — Ты права, Синджен,  — согласился Тони.
        — Твоего мнения никто не спрашивал, Энтони,  — холодно оборвала его тетя Милдред.  — Твой поступок просто возмутителен. Нет, в самом деле! Жениться на двух девушках и присвоить себе как раз ту, которую выбрал для себя Дуглас!
        — Какие вкусные лепешки,  — Синджен протянула тете блюдо.  — Возьмите еще, тетя.
        — Только не говорите этого при моей жене, тетя,  — взмолился Тони.  — Она дышит со мной одним воздухом, она страдает, когда расстается со мной даже на минуту, она…
        — Ты купишь сегодня Александре лошадь, Дуглас?  — спросила Синджен, передавая Тони лепешку.  — Не смотри так на Тони, все равно здесь вам не удастся устроить драку. Я видела Тома О'Мэлли, он рассказал мне, как вы пришли к нему ночью, и про то, как ты за ней ухаживал. Ему ужасно понравилась кровать, которую ты ему прислал. Он говорит, что первый раз в жизни у него кровать длиннее его самого. А, вот и Холлис.
        Холлис, его милость считает, что пора подавать кофе.
        — Да, я и сам это вижу.  — Холлис начал разливать кофе из серебряного кофейника.  — Ваша светлость будет пить кофе?  — спросил он Александру.
        Аликс подпрыгнула. Ваша светлость! Она посмотрела на доброе лицо Холлиса:
        — Спасибо, Холлис, лучше чай. К кофе я пока не привыкла.
        — Мне кажется, юная леди, вы заняли не свое место!
        — О, мама,  — воскликнула Синджен,  — мы не ожидали тебя увидеть, ведь еще так далеко до полудня.
        Вдовствующая графиня Нортклифф возмущенно смотрела на невестку.
        — Помолчи, Синджен, если не хочешь просидеть в своей комнате до следующего Нового года. Я видела, как ты подстрекала ее. А что касается вас, то вы немедленно покинете это место.
        Глава 16
        Внезапное молчание повисло в комнате. Аликс, ища поддержки, посмотрела на Дугласа. Он сидел очень прямо, держа вилку в правой руке и сохраняя полнейшую невозмутимость. Он слегка кивнул ей. Таким образом, ей предоставлялось действовать самой. Никто не собирается вмешиваться. Она проглотила кусок, повернулась к свекрови и, придав своему голосу как можно больше мягкости, заговорила:
        — Вы, должно быть, знаете, что меня зовут Александра. Более точно — леди Александра. Я — дочь герцога. Это может показаться странным, но при дворе мой титул был бы старше графского. Но даже сейчас у меня есть перед вами преимущество. Однако, поскольку вы значительно старше меня, к тому же доводитесь мне родственницей, мне, видимо, следует относиться к вам с почтением. Хотя я никогда не понимала, почему преклонный возраст сам по себе заслуживает уважения. Тем не менее я готова следовать заведенному порядку вещей. Так как вам будет удобнее меня называть — Александра или леди Александра?
        Вдовствующая графиня Нортклифф была не из тех людей, которых легко сломить, но в этой девочке чувствовалась стальная воля, и она сидела в ее кресле и, кажется, решила занять его навсегда. И ее сын не препятствует этому. Он не сделал ни малейшей попытки защитить свою мать. Она набрала в грудь побольше воздуха, но не успела ничего сказать, так как ее опередил Холлис, тихонько зашептавший ей на ухо:
        — Миледи, сегодня утром кухарка специально для вас испекла ореховый кекс с миндалем и корицей. Она говорит, это что-то необыкновенное, и с нетерпением ждет, когда вы попробуете. Прошу вас, миледи, сядьте вот сюда, посмотрите, какой удобный стул. Отсюда прекрасный вид на восточную лужайку. Вы сможете наблюдать, как на ней резвятся воробьи. Я всегда считал, что это самое лучшее место за столом.
        Вдовствующая графиня колебалась. За нее приняла решение ее бессовестная невестка. Александра захлопала в ладоши и быстро воскликнула:
        — О, мне так хочется посмотреть на воробьев, Холлис. Как они забавно нахохлились! Мадам, вы не будете возражать, если сегодня утром я займу это место, чтобы посмотреть на воробышков? Мне еще раньше показалось, что это самое выгодное место.
        — Нет,  — категорически возразила графиня.  — Я сама хочу посмотреть на них сегодня утром. Они очень забавны. Ну, Холлис, я жду, когда ты поможешь мне сесть и подашь ореховый кекс.
        На Дугласа эта сцена произвела большое впечатление. Он посмотрел на Александру, но она сидела, склонив голову. Это поразило его еще больше. Она ничем не проявила своего торжества от этой маленькой, но такой важной победы. Ей удалось, не без помощи Холлиса, сохранить за завтраком спокойствие и не превратить столовую в поле брани.
        Он кивнул Синджен.
        — После завтрака мы с Александрой собираемся в Брандерлей-фарм, чтобы купить ей лошадь. Хочешь поехать с нами?
        Синджен с восторгом согласилась.
        — О, это замечательно, я тоже хочу!  — радостно закричала Мелисанда, появляясь в дверях столовой.  — Тони, ты купишь мне лошадь? Я хочу белую, чисто белую, с длинной белой гривой.
        При ее появлении вилка застыла в руках у Дугласа. На ней было бледно-голубое платье, довольно простое, но элегантное. Длинные черные локоны были перехвачены голубой лентой под цвет глаз. И вся она была такая красивая, изящная и дьявольски соблазнительная.
        — Это что, новая мода, Мелисанда?  — спросила Синджен.  — Чисто белую. Если ты еще воткнешь в шляпу ярко-зеленое перо, то станешь похожа на сказочную принцессу.
        — Когда она в белом, ее лицо приобретает лимонный оттенок,  — сказал Тони как бы между прочим, подливая себе кофе.  — Для меня было большим облегчением, когда Мелисанда сняла свадебное платье. Надеюсь, ты больше никогда не будешь носить белое.
        — Лимонный оттенок! Да что ты такое говоришь, Тони? Это совершенная нелепица! Мое лицо никогда не бывает лимонного оттенка. Никогда.
        — Разве, Мелли? Ну, в таком случае зеркало тебя обманывает. Тебе лучше положиться на мнение своего мужа. У меня исключительный вкус. Я собираюсь выбросить все твои вещи белого цвета. Мы накупим тебе зеленого и голубого, все шелковое и атласное, конечно. Ты согласна, дорогая?
        — И все-таки ты ошибаешься,  — немного смягчившись, сказала Мелисанда,  — хотя против обновок я не возражаю.
        — Я так и думал. После того как мы поживем в Стробери-хилл столько, сколько я захочу, мы можем отправиться в Лондон. Там ты будешь разбивать мужские сердца своей несравненной красотой, еще больше подчеркнутой атласом и шелком.
        — Но мне хочется в Лондон сейчас, Тони!
        — Хотите кекса, дорогая?  — спросила ее вдовствующая графиня Нортклифф.
        Синджен увидела, как задумчиво смотрит брат на Мелисанду, и спрятала лицо за чашкой, скрывая улыбку.
        — Мелли, ты должна всем показать свои акварели,  — сказал Тони, любуясь тонкими белыми пальцами жены, которая отламывала кусочки кекса и медленно отправляла их в рот.  — Дуглас, она сделала несколько зарисовок в вашем саду. Тебе должно понравиться.
        Мелисанда перестала жевать и, засияв, посмотрела на мужа.
        — Ты правда считаешь их хорошими. Тони? Правда? Ты себе не представляешь, как его трудно, когда освещение все время меняется, особенно на кленовой лужайке. Может, мне попробовать написать этих воробьев, на которых всем так хочется посмотреть?
        — Не знаю,  — ответил он.  — Думаю, тебе лучше начать с лошади, которую я тебе куплю. Только не белую, Мелли, может быть, гнедую в белых чулках. Я не хочу, чтобы ты смотрелась банально.
        — Банально? Что ты хочешь этим сказать?
        — Я хочу сказать, что ты утратишь оригинальность. Будешь выглядеть провинциальной простушкой.
        — Хорошо, Тони,  — согласилась Мелисанда, одарив мужа солнечной улыбкой,  — выбери мне лошадь сам. Только оригинальную.
        — Не сомневайся, дорогая. Все, что я делаю, для твоей же пользы.
        Вдовствующая графиня церемонно обратилась к тете:
        — Мне бы хотелось обсудить с вами после завтрака, что же нам делать с приездом леди Джульетты. Полагаю, мы должны устроить в ее честь небольшой прием, как вы думаете? Важность ее титула обязывает нас оказать ей соответствующий прием, и поскольку Дуглас не женился на ней, то…
        «О дорогой»,  — думала Александра, глядя на Дугласа, который в бешенстве смотрел на мать.
        — Мне будет очень приятно познакомиться со всеми соседями,  — опередив мужа, быстро сказала она.  — Приезд леди Джульетты как раз подходящий случай для того, чтобы мы все могли познакомиться друг с другом.
        — Прием будет устроен в честь моей жены,  — отрезал Дуглас ледяным тоном.  — Леди Джульетта, будучи нашей гостьей, разумеется, тоже будет приглашена. Но этот прием я устрою для того, чтобы представить всем мою жену, мама. Ты поняла меня?
        — Какие забавные эти воробьи.  — Вдовствующая графиня поднялась из-за стола. Ее выход из столовой сопровождался полным молчанием.
        Тони подавился своим кофе.
        Примерно через час, когда Александра, Дуглас и Синджен уже собирались уезжать в Брандерлей-фарм, состоялся торжественный въезд леди Джульетты.
        Синджен громко застонала за спиной Александры. Поскольку Александра была хозяйкой и к тому же старше, она лишь глубоко вздохнула и распрямила плечи. Послышался едва заметный хруст.
        — Опять в корсете,  — сказал подошедший сзади Дуглас, вставая рядом с ними на широкое парадное крыльцо. От крыльца до въездных ворот тянулась широкая прямая аллея.
        — Что-что?  — спросила Синджен. Он отмахнулся, сосредоточив все свое внимание на подкатившем экипаже с гербом, который сопровождали два лакея в белых с золотом ливреях. Один из них подал руку молодой женщине, помогая ей выйти из экипажа, другой быстро подставил ей маленькую лесенку, чтобы ей было удобнее спускаться. Потом из экипажа выбралась горничная с сердитым лицом, крепко прижимавшая к своей обширной груди шкатулку с драгоценностями.
        — Леди Джульетта, дочь маркиза Дэкре,  — громко объявил лакей.
        — Мы что, должны сделать реверанс?  — сквозь зубы спросила Синджен.
        — Помолчи,  — приказал Дуглас. Вдовствующая графиня всеми силами изображала радушие. Очень скоро стало ясно, что леди Джульетта не только необычайно красива, но также преисполнена сознанием собственной значительности. Она тоже постаралась выразить удовольствие оттого, что оказалась в Нортклнфф-холле, и ей это неплохо удавалось, но только до тех пор, пока она не увидела Мелисанду. Она во все глаза смотрела на это нежданное и нежеланное видение, в то время как мать Дугласа путалась в объяснениях:
        — Видите ли, моя дорогая Джульетта, наш Дуглас, оказывается, уже женился. Вот такой сюрприз, но, я надеюсь, вы поймете, что…
        Леди Джульетта непонимающе уставилась на графиню:
        — Женился? Даже не взглянув на меня?
        — Да,  — ответила графиня.
        В первую минуту леди Джульетта хотела уехать немедля. Она чувствовала себя униженной. Этот несчастный граф женился, даже не познакомившись с ней, Джульеттой, самой красивой девушкой на целых три графства. Сейчас Мелисанда стояла к ней ближе, давая ей возможность разглядеть себя получше. Будучи честна сама с собой, Джульетта была вынуждена признать, что эта Мелисанда, новоявленная жена графа, возможно, самая красивая женщина во всей Англии. Но чувство справедливости тут же уступило место враждебности и глубокой ненависти. Все это нестерпимо. У этого человека ужасные манеры. И он заслуживает того, чтобы болтаться на кончике шпаги ее отца.
        — Где же Дуглас с вами познакомился?  — спросила она, глядя на Мелисанду в упор.
        — Ну, мы познакомились около трех лет назад, когда он вернулся в Англию после ранения в какой-то битве. В какой именно, я уже не помню.
        — О, так вы поженились по семейному сговору? Это связано с каким-то недоразумением в прошлом?
        Мелисанда вопросительно склонила свою хорошенькую головку набок:
        — Нет, мы поженились, потому что прекрасно подходили друг другу.
        — Но это же невозможно!
        Дуглас и Тони одновременно выступили вперед. Тони прояснил ситуацию:
        — Боюсь, моя дорогая леди Джульетта, что вы пришли к поспешному заключению. Мелисанда — моя жена, а Александра, ее сестра,  — жена графа.
        Повисло тягостное молчание, потом все разом заговорили. Наконец Дуглас перекрыл голоса:
        — Да замолчите же все! Леди Джульетта, позвольте мне представить вас моей жене Александре.
        Джульетта посмотрела на Александру и почувствовала себя значительно лучше. Она нервно засмеялась и сказала:
        — О, ваша жена очаровательна, милорд. Но мне кажется, что вы слишком поспешно нашли себе жену. Иногда неторопливость в принятии решений — проявление мудрости. Должно быть, это все-таки какой-то старинный семейный сговор. Но все равно мне очень приятно посетить Нортклифф.
        — Да,  — произнесла Синджен негромко, но так, чтобы всем было слышно,  — действительно, Тони прав. Джульетта очень мила, но явно уступает Мелисанде.
        Дугласу захотелось надрать сестре уши. Александра поняла, что с приездом этой гостьи спокойствия в доме не прибавится. Тони с Мелисандой направились в дом, и Александра улыбнулась, услышав их разговор.
        — Ну разве это не странно. Тони! Почему она так невзлюбила меня? Ведь она меня совсем не знает! Я прекрасно понимаю, что я красива, но, возможно, красота — не самое важное… но даже если и так, все равно есть другие вещи, например, характер. Ведь его тоже надо принимать в расчет, правда?
        — Ты — замечательная,  — Тони на виду у всех поцеловал жену,  — и я надеюсь, что через некоторое время твой характер будет соперничать с красотой.
        Синджен обратилась к Александре:
        — Хорошо, что Дуглас этого не слышал. Я смотрю, Тони очень осторожен и знает, где, когда и что можно сказать. У него это отлично получается.
        — От тебя никогда ничто не ускользает?
        Синджен казалась сильно удивленной.
        — Конечно, но ведь это важно, Аликс, очень важно. Кто-то же должен помогать Дугласу следить за всеми.  — Она хихикнула, будто маленькая девочка.  — По-моему, эта Джульетта непроходимо глупа. Интересно, чего в ней больше, тщеславия или глупости? Наверное, Дугласу хочется надрать ей уши еще больше, чем мне.
        — Не рассчитывай на это,  — возразила Александра.  — Он большой ценитель красивых женщин.
        Синджен сурово посмотрела на нее:
        — Нет, пожалуй, это ты непроходимо глупа. Не говори такой чепухи. Как ты думаешь, мы можем оставить Джульетту на маму и тетю Милдред, а сами уехать в Брандерлей-фарм?
        — Хотелось бы надеяться.
        Но уехать в этот день им так и не удалось. В течение двух нескончаемых часов Александра слушала рассказы о бесчисленных победах Джульетты в последнем сезоне. Наконец она переключилась на Мелисанду, которая исследовала один из пальцев Тони.
        — Насколько я поняла, леди Рэтмор, вы не примете участия в нынешнем сезоне. Вам повезло, что вы наконец нашли себе мужа после стольких неудачных попыток.
        — Да, это правда,  — с жалостью в голосе произнес Тони.  — Вы только взгляните на нее. Такая страшная, такая старая. Каких трудов мне стоило стащить ее с полки, где она пылилась, на самом верху, в дальнем углу. Потребовалась вся моя решительность, чтобы сделать этот шаг. Да, я женился на ней из жалости. Я думаю, что любой другой мужчина на моем месте тоже почувствовал бы жалость, так как всякий, кто посмотрит на нее с тридцати шагов, тут же теряет весь свой ум и становится дурачком.
        Александра с удивлением заметила, как Мелисанда потерлась щекой о ладонь мужа. Потом она взглянула на Дугласа. Тот представлял собой великолепный образчик светского джентльмена, стоя с невозмутимым видом у камина и скрестив руки на груди. Он переводил взгляд с Джульетты на Мелисанду, а от нее к Александре. Его лицо было бесстрастно, по крайней мере ей оно ничего не говорило. Чувствуя себя неуютно под этим оценивающим взглядом рядом с двумя признанными красавицами, она встала.
        Улыбнувшись, протянула руку Джульетте:
        — Если позволите, я пойду распоряжусь насчет обеда. Если вам что-то понадобится, не стесняйтесь, говорите. Вы — наша гостья, добро пожаловать в Нортклифф.
        Она покинула комнату, зная, что лицо ее свекрови от злости стало красным как кирпич. Александра лукавила, она вовсе не собиралась идти к миссис Пичем. На кухне и без ее указаний все будет в порядке.
        Она направилась в сад, в ту его часть, где были расставлены греческие статуи. Она еще в первый раз обратила внимание, что клумбы и лужайки находятся в ужасно запущенном состоянии. Нужно будет поговорить с Дугласом, чтобы он разрешил ей руководить нортклиффскими садовниками, раз уж он сам не может заставить их работать как следует. Она остановилась у необычайно красивого розового куста, который со всех сторон душили сорняки. «Платье на мне старое,  — подумала Александра,  — к тому же Дуглас назвал его не возбуждающим аппетита, так что о нем можно не беспокоиться». Она, не колеблясь, опустилась на колени и начала выпалывать сорняки. Вскоре она так увлеклась этим занятием, что совсем позабыла о Джульетте и даже о свекрови. Теперь она уже совершенно успокоилась.
        Начал накрапывать мелкий дождик. Земля стала мягкой, и рвать сорняки стало легче. Не обращая внимания на капли, стекающие у нее по лицу, Аликс копала, полола и заново утрамбовывала землю вокруг куста.
        Наконец он был свободен. Омытые дождем красные бутоны стали еще ярче, а листья казались более сочными и зелеными. Аликс села на землю и улыбалась, любуясь плодами своего труда.
        — О Боже.
        Она обернулась, все еще улыбаясь, и увидела Дугласа. Глаза его сузились в щелочки.
        — А, это ты. Ну разве он не красив? Теперь ему будет намного лучше, и он станет счастливее.
        Дуглас поглядел на розовый куст и признал, что это правда. Потом посмотрел на свою жену, на влажные от дождя завитки, упавшие ей на лоб, и забыл про куст.
        — Пойдем со мной, тебе пора переодеваться к обеду.
        — Как ты нашел меня?  — спросила она, поднимаясь и вытирая черные от грязи руки о платье, решив, что все равно больше его не наденет.
        — Мне подсказала Мелисанда. Она сказала, что ты любишь копаться в саду, в то время как она рисует. Но должен тебе сказать, что у нас достаточно садовников. И у тебя нет необходимости выполнять их работу.
        Глядя на строгое лицо Аликс, он не выдержал и улыбнулся.
        — Эти ваши садовники вконец распустились, милорд. И уже давным-давно перестали выполнять свои обязанности. Конечно, сам по себе сад чудесный, но его состояние меня просто ужасает.
        — Хорошо, я поговорю с Дэнверсом.
        — Он — старший садовник?
        — Нет, это мой адъютант. Его сейчас здесь нет. Он в Костмосе, навещает больного отца.
        — Но, по-моему, ответственность за состояние сада должен нести старший садовник, милорд.
        — Хорошо, ты можешь сама в любое время поговорить со Стрейсом. Скажешь ему, что я тебе разрешил. А теперь идем, ты должна привести себя в порядок.
        — Это не займет много времени.
        Дуглас нахмурился:
        — Каждый раз, когда я вижу твою сестру, я задаю себе вопрос, почему она всегда одета в такие потрясающие платья, а у тебя их нет.
        — Если бы мы поехали в этом сезоне в Лондон, папа купил бы мне новые платья. Но поскольку Тони женился на мне для тебя, в этом отпала необходимость. И не думай, что Мелисанда такая уж избалованная и испорченная. Почти все ее платья остались с прошлого сезона.
        — Понятно,  — ответил Дуглас, и Александра задумалась, что же ему понятно.
        Обед этим вечером, когда за столом сидели такие блистательные красавицы, стал для Аликс настоящим испытанием. Джульетта говорила о лорде Мелбери, который был очарован ею, и при этом свысока улыбалась Мелисанде. Та в ответ лишь пожала плечами, заметив, что беседа с этим лордом всегда казалась ей слишком утомительной.
        Затем стали обсуждать сочность винограда, который подали на десерт, и обсуждение затянулось на целых десять минут. Потом Джульетта рассказала, как отвергла предложение лорда Даунли и как сильно ранил его этот отказ. Мелисанда на это рассмеялась и сказала, что лорд Даунли делает предложение каждой женщине, за которой дают приданое больше тысячи фунтов. И так далее, и так далее.
        В конце концов Александра была готова встать и предложить обеим леди удалиться из комнаты. Свекровь бросала на нее недовольные взгляды, но она их не замечала. Чтобы хоть как-то отвлечься от этих разговоров, Александра встала и подошла к фортепьяно. Сыграла несколько французских баллад, стараясь не прислушиваться к голосам у себя за спиной.
        — Родители меня просто обожают,  — щебетала Джульетта.  — Они дали мне красивое имя. Лорд Блейсток говорит, что, должно быть, они уже тогда знали, что я стану красавицей.
        Леди Джульетта остановила взгляд своих серых глаз на Александре, которая заиграла энергичнее. Леди Джульетта заговорила громче:
        — Ваши родители, похоже, не догадывались о том, что из вас получится. И потому дали вам мужское имя. Вы согласны, миледи?
        — Которая из леди?  — спросила Синджен.  — Их здесь так много.
        — Мне кажется, вы еще слишком молоды, чтобы находиться среди взрослых. Конечно же, я обращалась к леди Александре. Я спросила, почему ей дали мужское имя.
        — Ну и что? У меня был приятель, лошадь которого звали Джульеттой.
        — Джоан! Прекрати и извинись перед леди Джульеттой!
        — Да, мама. Простите меня, леди Джульетта. Но это была очень хорошая лошадь, точнее — кобыла. У нее был мягкий нос и длинный пушистый хвост, которым она отмахивалась от мух и жеребцов.
        При этих словах Дуглас, который молчал на протяжении почти всего вечера, засмеялся. Оказывается, его сестра — самое мощное оружие в его арсенале, а он до сих пор об этом не догадывался. Он порадовался, что разрешил ей сегодня вечером спуститься в гостиную.
        — Джоан! Дуглас, поговори со своей сестрой.
        — Да. Синджен, будь добра, налей мне чаю. А ты продолжай играть, Александра. Я нахожу твою игру очень приятной.
        Тони подошел к жене и сел рядом с ней.
        Графиня, видя, что беседа направилась в нежелательное русло, предложила сыграть в вист. Дуглас улыбнулся и попросил Александру быть его партнершей. Против них должны были играть Тони и Джульетта.
        «Интересно будет посмотреть,  — подумал Дуглас,  — так ли уж хорошо Александра играет, как говорила». Он не долго оставался в неведении. Считала она не очень хорошо, но в ее игре были яркость и воображение, а стратегия очень походила на его собственную. Это его и задело, и порадовало одновременно. Они сыграли несколько партий, и большинство из них выиграли Дуглас с Александрой. Игра Джульетты временами была успешной, но как только удача ей изменяла, она начинала жаловаться, что ей сдали плохие карты. Тони только добродушно вздыхал.
        Дуглас поднес свои карты к самому лицу, чтобы скрыть злорадную усмешку, когда Аликс в очередной раз обыграла Джульетту. Вместо того чтобы благоразумно промолчать, на этот раз Джульетта громко запротестовала. Бросив карты на стол, она встала и топнула ножкой.
        — Откуда вы могли знать, что у меня на руках король пик? Ведь это невозможно. Почему вы зашли с козырного туза, а не с другой карты? Конечно же, все это объясняется везением. А может быть, и зеркалом, которое я у вас заметила.
        Это было уж чересчур. Дуглас поднялся и ледяным тоном произнес:
        — Я думаю, вы просто устали. Ничем иным я не могу объяснить столь необдуманные слова.
        Джульетта задержала дыхание и, сочтя за лучшее промолчать, позволила дяде Альберту увести себя из гостиной.
        — Она красива,  — беспристрастно отметила Синджен,  — но непроходимо глупа. Жаль.
        — Чего тебе жаль, малышка?  — спросил Тони, улыбаясь.
        — Какой-нибудь несчастный женится на ней, околдованный ее красотой, но в один прекрасный день проснется и поймет, что женат на неумной женщине, в которой к тому же нет ни капли доброты.
        Мелисанда подошла к мужу и встала рядом с ним. Она положила руку ему на плечо и сказала:
        — А мне жаль тебя, потому что против тебя играла Аликс. Она же просто убийца. Папа научил ее играть. А Реджинальд пробовал учить ее блефовать, но это у нее плохо выходило. Она всегда начинала краснеть.
        — Ей не мешает подучиться считать,  — заметил Дуглас.
        — Должен тебе сказать, что обучение Александры — теперь всецело твоя обязанность, кузен,  — произнес Тони, поднимаясь. Затем он отвесил ей поклон и, пожелав всем спокойной ночи, покинул компанию.
        Поднимаясь с Дугласом к себе в спальню, Александра вздохнула.
        — Вечер был очень долгим, но я отблагодарю тебя за него,  — сказал Дуглас.
        — Да,  — ответила Александра, и голос ее неожиданно осип. О Боже, подумала она, неужели он будет настаивать на том, чтобы провести эту ночь с нею? Она замедлила шаги.
        Дуглас остановился посреди длинного коридора и, взяв ее за плечи, отчеканил:
        — Я хочу, чтобы ты уяснила себе одну вещь и в дальнейшем уже не вздыхала. У тебя есть только один выбор. Чью кровать ты предпочитаешь, свою или мою?
        И все-таки даже в этом он не оставил ей выбора. Он мягко направил жену в свою спальню и, закрыв дверь, запер ее на ключ. Потом встал и задумчиво посмотрел на Аликс. Слабый свет от камина освещал комнату.
        — Я не напугаю тебя сегодня. Я буду спокойным и нежным. И ты получишь от этого такое же удовольствие, как и я. У меня большой опыт, очень большой. Я буду таким же неторопливым и медленным, как этот огонь. Ты веришь мне?
        Она молча посмотрела на огонь, потом на него.
        — Скажи «да», черт возьми.
        — Да.
        Она протянула к нему руки, и уже в следующее мгновение он подхватил ее и понес к кровати. Он положил ее и как сумасшедший начал стягивать с нее платье, с каждой секундой теряя терпение и, наконец, устав от этих застежек и завязок, просто сорвал его.
        — Черт с ним, не имеет значения!
        Больше он уже не сказал ни слова, так как целовал и целовал ее, и не мог остановиться. Когда он оголил ее грудь, глаза его затуманились, и он со стоном припал к ней. Весь дрожа, накрыл ее своим телом, пытаясь охватить всю ее своими руками и ртом и продолжая при этом срывать с нее остатки одежды.
        Потом, когда она лежала перед ним совершенно нагая, он встал, чтобы раздеться самому. Ему было все равно, как он выглядит, лишь бы быстрее сбросить с себя эту одежду.
        — Какой ты красивый, Дуглас,  — восхитилась она, когда он разделся и встал перед ней обнаженный.
        — О нет, нет,  — сказал он, но не упал сразу на нее, как в прошлый раз, а раздвинул ей ноги и припал ртом к ее женской плоти.
        — Нет, на этот раз все будет как следует. Тебе нравится, Александра? О Боже, какая ты горячая. Да ты дрожишь. Пожалуйста, скажи мне, что ты чувствуешь.
        Она застонала и вцепилась ему в волосы, прижимая к себе сильнее. Потом спина ее выгнулась и она закричала.
        От этого крика Дуглас совсем потерял самообладание и, не помня себя, глубоко вошел в нее. Александра доводила его до исступления своими стонами. Она припала к его рту и обхватила ногами вокруг талии, помогая ему входить в нее все глубже и глубже. Наконец его наслаждение достигло высшей точки, и с громким стоном он упал на нее. Она ощутила теплую влагу у себя на животе.
        — Я люблю тебя, Дуглас. Я всегда тебя любила,  — непроизвольно вырвалось у нее.
        Он лег рядом с ней и обнял ее. Она чувствовала тепло его тела и его горячее дыхание у себя на плече. Но в следующее мгновение, осознав, что она сказала, Аликс похолодела. Дуглас молчал. Поняв, что своим признанием дала ему власть над собой, Александра попыталась отодвинуться.
        — Нет,  — сказал он низким и глухим голосом.  — Нет.
        Он укрыл ее простынями и потеснее придвинулся к ней. Все так же молча обнял ее и вскоре заснул. Его дыхание было тихим и ритмичным.
        В следующий раз она будет умнее, подумала Аликс. Во всяком случае, он не убежал из комнаты. Она поцеловала его в ключицу и закрыла глаза.
        Глава 17
        — Что ты делаешь?
        Дуглас повернулся к Александре, застывшей в дверях.
        — Да вот смотрю, насколько бедственно твое положение.
        — Но ты роешься в моей одежде!
        — А как иначе я могу узнать, что тебе нужно? Черт побери мою вечно во все вмешивающуюся сестру. Она сказала, что у нее должно быть новое платье, если ей разрешат присутствовать на ужине. Потом она покачала своей головкой и заявила, что «нет, этого не будет». Ты не представляешь, каким жалобным голосом она это говорила. И ведь до чего хитра: она сказала, что, конечно же, это будет не правильно: ведь у тебя тоже нет ни одного нового платья. При этом посмотрела на меня так, словно я какой-то злодей. Это я-то, который заявил, что ты можешь тянуть из меня деньги, сколько захочешь!
        — Ну, хватит, Дуглас! Мне не нужны никакие новые платья, это глупо, а Синджен следует просто отшлепать.
        — Да нет, девочка была права. Успокойся, Александра, и, пожалуйста, будь благоразумной.
        — Ну хорошо, возможно мне понадобится одно бальное платье, но у меня есть собственные деньги, Дуглас, и я не хочу, чтобы ты…
        — Что? Опять я слышу о пресловутых тридцати фунтах? Дорогая, да этих денег не хватит даже на корсет для самой худенькой девушки. Силы небесные, расходы на одну только верхнюю одежду для тебя опустошат мои карманы. Нет, не шуми. Успокойся. Я послал за портнихой в Рай, и скоро она должна приехать. Она снимет с тебя мерки, а потом я подберу фасон платья для этого приема. Я просмотрел твою одежду и пришел к выводу, что придется взять тебя в Лондон, чтобы заказать у мадам Джордан остальные туалеты.
        Дуглас открыл шкафчик для обуви и вытащил оттуда шлепанцы.
        — Так я и думал, тебя нужно одевать с головы до ног.
        — Дуглас,  — сказал она с отчаянием,  — мне совсем не нужно, чтобы ты покупал мне вещи, правда. Все эти разговоры о вымогательстве, это просто так, глупость, и ничего больше. Синджен действительно вмешивается не в свое дело, как ты сказал. Бальное платье мне, правда, понадобится, и я благодарю тебя, но больше ничего не нужно. Я не думаю…
        — Довольно.
        — Нет, не довольно! Я тебе не прислуга, которой ты можешь командовать. Послушай, я не хочу быть обузой для тебя, я не…
        — Ах так, ты предпочитаешь позорить меня, донашивая старые тряпки. Черт возьми, женщина! Я не хочу, чтобы меня называли скрягой, я не хочу, чтобы все думали, будто я держу тебя в черном теле. О нас и так уже наверняка болтают Бог весть что. Не хватает только, чтобы моя жена выглядела точно пугало.
        — Мне казалось, тебя не особенно волнует, что подумают люди,  — медленно сказала она, взглянув на него.  — И я вовсе не пугало. Я могу показаться пугалом только тогда, когда имею несчастье стоять рядом с Мелисандой. Да и мои платья, по правде говоря, не идут ни в какое сравнение с ее туалетами.
        — Ну, вероятность того, что ты будешь стоять рядом с ней, довольно велика. Поэтому мы должны что-то сделать. Я решил, что мы не будем прятать твою грудь, и не посчитаемся с ценой. Мы не будем ее ни перетягивать, ни укутывать, а просто слегка прикроем, но так, чтобы оставить намек на твои совершенства. Или чуть больше, чем намек. Я еще подумаю над этим, так как здесь важно чувство меры. Может оказаться немало охотников смущать тебя своими нескромными взглядами. Да, и учти: я не потерплю никаких возражений с твоей стороны в этом вопросе. Ты знаешь, что если у платья слишком низкий вырез, то мужчина, который значительно выше ростом, сможет увидеть в него всю тебя, до кончиков пальцев на ногах?
        — Какая чушь!
        — Вовсе нет, у тебя небольшой рост, а это значит, что большинство мужчин смогут беспрепятственно глазеть на тебя. Я не собираюсь демонстрировать твою грудь всем этим нахалам, так что не спорь со мной.
        — Да я и не спорю!
        — Да, а как это называется? Ты все время перечишь мне и кричишь.
        — Ну хорошо! Вези меня в Лондон, вези меня к этой мадам Джордан и потрать на меня все свои деньги!  — В ответ Дуглас усмехнулся.  — Черт тебя побери, ты такой же невозможный, как Синджен!
        — Вовсе нет. А ты, я вижу, уже освоила любимое ругательство всех Шербруков. Я старался не употреблять его при тебе, но ты все равно переняла. Ладно, я не буду допытываться, от кого. Мы отправимся в Лондон сразу после приема, хорошо? Нет, не спорь со мной. Ведь ты уже согласилась, и я ловлю тебя на слове. К тому времени нас покинет, наконец, мой проклятый кузен с Мелисандой.
        — Ну, конечно же, если ее не будет, тебе тоже нет смысла здесь оставаться.
        — Ты берешься судить о том, о чем не имеешь ни малейшего представления. А сейчас, если ты так и будешь стоять тут передо мной, выпятив свои прелести, я порву твое платье на клочки и мы опоздаем на встречу с портнихой.
        Он ушел, оставив ее стоять посреди спальни, задумчиво глядя в пустоту. «Все-таки он необыкновенный человек»,  — пронеслось у нее в голове.
        Если у Александры и была надежда на то, что Дуглас позволит ей остаться наедине с миссис Плэк, портнихой из Рая, то она быстро улетучилась. Синджен развалилась в глубоком кресле, а Дуглас тихонько сел на стуле, закинув ногу на ногу и скрестив руки на груди.
        — Прошу вас, начинайте, миссис Плэк,  — обратился он к портнихе.
        Она подавила в себе желание выставить их обоих из своей спальни, так как по недолгому, но уже богатому опыту знала, что если Дуглас что-то решил, переубедить его невозможно. Поэтому без возражений предоставила миссис Плэк снимать с себя мерки. Она подняла руки и вытянулась во весь рост, потом попробовала ссутулиться, чтобы грудь не выпирала так сильно, и тут же услышала резкий голос Дугласа: «Выпрями спину!»
        Она повиновалась. Затем ее ненадолго оставили в покое, пока Дуглас рассматривал модные журналы, выбирая фасон. Наконец одно из платьев ему понравилось.
        — Вот это,  — сказал он, поглаживая подбородок,  — только эту оборку нужно убрать. Она здесь лишняя. Да, эти мягкие линии и завышенная талия сделают ее выше ростом. И поднимите линию выреза на один дюйм.
        — Но, милорд, ее светлость будет выглядеть как провинциалка! Это же последняя парижская мода!
        — На дюйм,  — повторил Дуглас.  — Поднимите его на дюйм.
        — Можно взглянуть?  — осторожно спросила Александра.
        — Конечно. Ты согласна, что оно должно тебе подойти?
        Она посмотрела на платье и сглотнула. Оно было изумительным.
        — Какой цвет ты выберешь для него?
        — Зеленый. Нежно-зеленое платье и накидка потемнее.
        — Я не хочу выглядеть провинциальной.
        Миссис Плэк вздохнула с облегчением.
        — Вот и хорошо. Оставим вырез как есть.
        — Нет,  — отрезал Дуглас.  — Я хочу, чтобы ею восхищались, но не хочу, чтобы на нее глазели.
        Александра улыбнулась, но промолчала. Она посмотрела на него долгим взглядом, и глаза ее потемнели. Она любила этого мужчину, любила его руки, его рот, которые доставляли ей столько наслаждения, ей нравились его дикость и необузданность в любви, когда для него не существовало ничего на свете, кроме нее.
        — Прекрати,  — сказал он охрипшим голосом.
        — Ох-хо-хо,  — широко зевнула Синджен.  — По-моему, ты сделал прекрасный выбор, брат. Ну а теперь, как ты думаешь, мы можем наконец поехать за лошадью для Александры?
        — Ты останешься здесь, Синджен. С тебя тоже снимут мерки для нового платья. Я уже выбрал фасон, и мама одобрила его. Нет, не надо меня благодарить…
        — Наоборот, я собиралась выразить несогласие с тем, что ты принимаешь решения за других. Мне самой хотелось выбрать себе платье.
        — Нет, ты еще слишком молода для этого. И не спорь со мной. Мы с Александрой поедем одни. Благодарю вас, миссис Плэк. Не забудьте: на дюйм.
        — Тебя обвинили в излишней властности, и это правда,  — сказала Александра мужу по дороге к конюшням.
        Он согнал муху с ноги.
        — Властность необходима, когда общаешься с такими женщинами, как ты и моя непослушная сестра.
        Через некоторое время он снова заговорил, очень тихо, не глядя на нее.
        — Когда мы вернемся, я снова отвезу тебя к этому чудесному ручью. Я пришел к выводу, что эта спальня и эти огромные кровати так действуют на меня, что я теряю разум и контроль над собой. Да, это просто место, а вовсе не ты, превращает меня в человека, который совершенно не владеет искусством любви и не разбирается в его тонкостях. Мы отправимся к ручью, и там я наконец стану самим собой. Мы разденемся, и я буду целовать и ласкать тебя, оставаясь при этом совершенно спокойным. Возможно, мы даже сможем говорить о чем-нибудь постороннем, например, о ситуации в Напле, и обсудим ее сначала с точки зрения Наполеона, а потом роялистов. И все будет прекрасно, потому что я смогу наконец сосредоточить свое внимание на словах, а не на твоем теле. Я буду полностью владеть собой, рассудок будет руководить всеми моими действиями. В результате ты сможешь оценить мою опытность, а я буду рад доставить тебе удовольствие.
        При этих словах он повернулся, чтобы взглянуть на нее. Она смотрела на него недоверчиво и удивленно, на щеках горел лихорадочный румянец.
        Он засмеялся.
        Она ударила его, но он засмеялся еще громче. Ей хотелось сказать ему, что он может быть диким и безрассудным сколько захочет, но она не осмелилась.
        — Ты станешь лучше ко мне относиться, когда узнаешь, какой я великолепный любовник.
        «Посмотрим»,  — подумала она.
        В Брандерлей-фарм им приглянулась трехлетка из потомства Барба, чьим отцом был Пэндер из Фоксхол Стад. Она была спокойной, с нежными губами и длинным крупом. Черная как ночь, с белой звездочкой на носу. Она попыталась было куснуть Александру за плечо, но та вовремя увернулась и лошадь уткнулась мордой ей в подбородок. Это была любовь с первого взгляда.
        — Нужно придумать ей имя,  — сказала Александра, нежно прислонившись к Дугласу после того, как сделка была оформлена. Новая лошадь стояла привязанная позади их кабриолета.
        — Чернушка? Ночка?
        — О нет, это слишком банально.
        Он помог ей сесть в кабриолет, потом обошел его, чтобы влезть самому, и тронул поводья.
        — Ну?  — спросил он, некоторое время спустя.
        — Я назову ее Колин.
        — В ней нет ирландской крови.
        — Я знаю. Зато в ней есть оригинальность.
        Дуглас ухмыльнулся. Настроение у него было замечательным. Он пустил лошадь быстрее. Ему не терпелось добраться до ручья и показать ей, какой он умелый любовник. По дороге он обдумывал положение в Напле и аргументы за и против вторжения. Он так задумался, что почти забыл, что она сидит рядом с ним. Это было чудесно. Он снова стал самим собой.
        Когда они подъехали к ручью, он помог ей выбраться из экипажа. Но как только она обвила его шею руками, он забыл обо всем на свете и опомнился только тогда, когда все уже произошло. Он лежал и проклинал себя. Проклятье, он опять не смог ничего с собой сделать. Господи, да куда же подевались его хладнокровие и рассудок? Ну за что ему такие страдания?
        Александра лежала на траве и думала, сможет ли она когда-нибудь пошевелиться. Он взял ее очень быстро, как и всегда, но сначала доставил ей такое наслаждение, что она потеряла контроль над собой и закричала. Лучи солнца пробивались сквозь густые кроны дубов и играли у нее на лице. На ее крик отозвалась ее новая кобыла. Дуглас что-то говорил ей, но она не понимала и половины из того, что он говорит.
        — Нет,  — сказал он,  — это больше, чем я могу вынести.
        Он снова прижался к ней и стал ее целовать. Она приоткрыла рот, и все началось сызнова.
        — Проклятье!  — глотнув свежего воздуха, он снова припал к ее губам.
        — Я люблю тебя,  — повторяла Александра, целуя его подбородок, горло, плечи, и обнимая его горячими руками.
        — Нет,  — вдруг сказал Дуглас и отодвинулся. Его взгляд стал жестким.  — Нет, его не так. Пойми меня правильно, Александра. Женщина говорит мужчине, что любит его, просто потому, что ей нужно как-то оправдать свою страсть. Если она дрожит от страсти, если она получает огромное наслаждение, тогда его может быть и любовь, а не просто похоть. А ты еще очень молода и романтична, и для тебя очень важно замаскировать свои плотские желания возвышенными чувствами. Так уж устроены женщины. К тому же ты наверняка начиталась этих глупых женских романов, но если ты как следует подумаешь над тем, что я сказал, то в конце концов поймешь, что я прав.
        — Да ты просто дурак!  — Александра нанесла ему резкий удар в челюсть. Он покачнулся на локте и, удивленный ее неожиданным выпадом, упал на спину.  — Ты тупой грубиян! Похотливый самец!
        — Что касается последнего, я согласен. Я и сам все время заявляю тебе об этом.
        — Иди ты к черту!
        Она вскочила на ноги и начала одеваться, тяжело дыша. От ярости ее заколотила дрожь.
        — Александра, ну будь благоразумной. Перестань.
        Ну нет. Она с остервенением натягивала на себя одежду, отрывая пуговицы, не захотевшие застегиваться.
        Он приподнялся на локте,  — совершенно спокойный, расслабленный и удовлетворенный.
        — Ну, Александра, почему ты так расстроилась, услышав правду? Любовь и прочую чепуху придумали поэты, и она не стала более реальной оттого, что они излагают все эти глупости, рифмуя слова. Любовь так же эфемерна, как мечта, и так же незначительна, как дождь, который струится у тебя между пальцами. И не пытайся использовать ее в качестве оправдания или извинения за то, что ты получаешь удовольствие и даришь его мне. Не делай этого. Нам хорошо с тобой вместе. Ты прекрасно устраиваешь меня, настолько, что я даже превращаюсь в похотливого самца, когда вижу тебя. И не переживай, что не можешь завуалировать это какой-нибудь романтической чепухой.
        Она уже почти оделась, осталось только надеть чулки и ботинки. Подбоченясь, она сказала очень медленно и спокойно:
        — Я знала, что не нужно говорить тебе этого. Я знала, что не вызываю в тебе ответного чувства, и боялась, что, сказав об этом, дам тебе слишком большую власть над собой. Но, оказывается, бояться было нечего. Я так мало значу для тебя, что тебе и не нужна эта власть. Я не понимала, что ты посмеешься над моими словами И чувствами и что ты так извратишь их. Твой цинизм мне противен. И если тебе легче жить с такими мыслями, если ты считаешь, что это оправдывает твои наклонности, я больше не люблю тебя, Дуглас. Я с радостью как следует наподдала бы тебе, но я накажу тебя другим способом.
        Она подобрала его штаны и ботинки и побежала с ними к ручью. Размахнувшись, она забросила их как можно дальше.
        Дуглас вскочил, чтобы перехватить ее, но было слишком поздно.
        — Черт!
        Он прыгнул в ручей, пытаясь поймать свои вещи. Тем временем Александра отвязала лошадь, забралась в экипаж и в следующее мгновение умчалась, оставляя за собой клубы пыли. Его рубашка и куртка лежали рядом с ней на сиденье.
        Она слышала, как он кричал ей вслед, но вместо того, чтобы остановиться, только подгоняла лошадь. Он был босиком и не мог догнать ее, и сколько он ни свистел лошадям, они не обращали на него никакого внимания. Александра улыбалась. Циничный нахал. Месть была очень сладкой.
        Через полчаса Дуглас набрел на тисовое дерево, на котором, как белый флаг, развевалась его рубашка. Он подивился, когда она успела стащить и рубашку. Проклятье. Ему было жарко, он обливался потом и мечтал, чтобы ее шея оказалась в его руках, хотя бы на мгновение, чтобы он смог свернуть ее.
        Чертова девчонка. Как и все женщины во все времена, она пытается скрыть нормальную здоровую похоть за чем-то возвышенным и не существующим на свете. Можно не сомневаться: если бы он поддержал ее, она пошла бы дальше и добралась до духовного единения и родства их душ. А такого уже никто бы не вынес.
        Рубашка прилипла к потной спине. Полуденное солнце жгло его кожу. Еще четверть мили, и он нашел свою куртку свисающей с нижней ветки клена.
        Когда он достиг ступеней парадного крыльца Нортклифф-холла, то был готов убить ее.
        Холлис невозмутимо приветствовал его:
        — Ах, ваша милость вернулись с прогулки. Ее милость рассказала нам, как вас восхитили тюльпаны, склоняющиеся над ручьем, и высокие тополя, растущие вдоль дикой тропинки, и благоухание сирени, и про то, как вам захотелось слиться с природой и как вы решили искупаться в ручье, чтобы ощутить себя в одной стихии с рыбами, населяющими этот водный поток. Она сказала, что вы были очень добры и разрешили ей покинуть вас и уйти домой, так как у нее разболелась голова. Вас утомила жара, милорд? Может, выпьете лимонада?
        Дуглас видел, что Холлис лжет, стараясь отвести удар от Александры. Ну почему все так опекают ее? Почему никто не думает о нем? Ведь это ему, а не ей пришлось лезть в холодный ручей и доставать с илистого дна свои ботинки. Ведь это ему пришлось целых три мили добираться до дома по жаре. Лимонад?
        — Где сейчас ее милость?
        — Она сливается с природой здесь, в Нортклиффе, милорд. Кажется, она ушла в сад.
        — Ты же сказал, что у нее страшно разболелась голова.
        — Наверное, ей уже лучше.
        — Так-так,  — пробормотал Дуглас. Мысль о том, что она сидит себе в плетеном кресле, такая прохладная и свежая, вывела его из себя. Дуглас потряс головой. Господи, до чего ж это все нелепо.
        Всего месяц назад он был свободным человеком.
        Две недели назад он думал, что женат на самой красивой женщине Англии.
        А сейчас он повязан с этой женщиной, которая только и знает, что над ним издеваться. Из-за нее он превратился в какого-то дикаря. Она испортила всю его жизнь.
        В это время Александра была в восточной части сада вместе с Тони. Тони сидел, привалившись к тонкому стволу лиственницы, и поглядывал на свояченицу. Ее одежда была грязной, волосы потемнели от пота, руки были черными от грязи. Она выпалывала сорняки и что-то бормотала себе под нос.
        — Ну что ж, мне кажется, твои дела совсем неплохи,  — сказал он.
        Александра остановилась и подняла лицо к Тони.
        — Ты ошибаешься, Тони. Он не любит меня.
        — Ты смешиваешь разные понятия, дорогая. Он признал тебя своей женой. Кроме того, я видел, как он смотрит на тебя. В его взгляде было неистовое желание и ожидание наслаждения.
        — Он злится из-за этого. До сегодняшнего дня он обвинял меня в том, что теряет над собой контроль, стоит ему дотронуться до меня. Всего два часа назад он начал обвинять в этом спальню и кровати. Он собирался вести со мной философские беседы или обсуждать войну либо еще что-нибудь в этом роде, в то время как будет заниматься со мной любовью.  — Она вздохнула.  — Но когда из этого ничего не вышло, он… ну, теперь, я думаю, он собирается найти меня и свернуть мне шею.
        — То, что ты сделала с ним,  — просто чудесно, Аликс. Жаль, что я не видел, как он носится в этом ручье и ловит свои штаны и ботинки. Насколько я помню, там полно камней, которые здорово колют ноги.
        — Я понимаю, что не должна об этом с тобой говорить. Тони, но у меня больше никого нет. Я поступила глупо, сказав, что люблю его. Это как-то само собой вырвалось у меня. А он уверял, будто все, что я чувствую, и все, что чувствует он — это похоть, будто любовь — это чепуха и что от одного упоминания о духовном единении он становится больным.
        — Прямо так и сказал?
        — Ну не совсем такими словами. Я просто выразила его мысль. У него это вышло еще более оскорбительно и цинично.
        — Но как ни крути, теперь он все равно — твой муж, и я клянусь тебе, Александра, что если мужчина находит с женщиной удовольствие в постели, то за этим удовольствием последуют и другие, если оба они проявят достаточно благоразумия. Ты любишь Дугласа. Половина битвы выиграна. Даже больше половины, потому что он сходит с ума от одного прикосновения к тебе. Вот увидишь. Завтра будет прием. Сразу после него мы с Мелисандой уедем. И ты сможешь больше не беспокоиться из-за моей прекрасной колдуньи. Да и вообще, мне кажется, Дуглас уже начал задаваться вопросом, каким образом он смог бы с ней поладить.
        — Я до сих пор не могу поверить, что она позволяет тебе называть себя Мелли.
        — Да я и сам терпеть не могу это имя. Мелли! Оно вызывает ассоциации с какой-нибудь тяжеловесной рябой девицей. Но важно, чтобы она научилась слушаться меня. И если бы мне захотелось называть ее «кошечкой», то она и с этим должна была бы согласиться, потому что это исходит от меня, ее мужа и повелителя.
        Александра, пораженная, смотрела на него.
        — Ты ужасаешь меня, Тони.
        Тони оскалил зубы:
        — Да нет, не так уж я страшен. Просто как бы я ни любил твою сестру, я никогда не позволю ей быть главной. Ах, кажется, я вижу твоего жестокого мужа, и он идет к нам. Любой нормальный человек остановился бы хоть на минутку, чтобы посмотреть на эти статуи, но не таков Дуглас. У него такой вид, словно он собирается кого-то убить. Это должно быть интересно. Хочешь, я уведу его отсюда?
        — Нет, а то еще вызовет тебя на дуэль или опять затеет драку.
        Она покачала головой:
        — И тогда мне придется встать на его сторону, Тони.
        — Очень даже возможно. О, кажется, мы спасены. Мелисанда, она приближается к нему со своими акварелями. Вот она остановилась, чтобы посмотреть на статуи, и вовсе не для того, чтобы нарисовать их. Вот они встретились с Дугласом и о чем-то разговаривают. Он вынужден сдерживаться и быть любезным, невзирая на страшное желание убить тебя. Ага, кажется, он перестал скалить зубы. Слушай, Аликс, у меня появилась потрясающая мысль.
        Посмотрев ему в лицо, она сразу поняла, о чем он подумал, и быстро сказала,
        — О нет, Тони. Ничего не получится, это не…
        Дуглас и Мелисанда обошли раскидистое тисовое дерево, и глазам их предстал коленопреклоненный Тони, обнимающий Александру за талию и целующий ее волосы.
        Дуглас застыл на месте.
        Мелисанда отпрянула назад, точно ее ударили. Потом она бросила свои акварели на землю и, истошно крича, ринулась к парочке, схватила Тони за волосы и изо всех сил отдернула от Александры. Он упал на спину, улыбаясь ей, но Мелисанда не смотрела на него. Она впилась взглядом в свою сестру.
        — Ты, жалкая воровка чужих мужей!  — закричала она и бросилась к Александре, сбив ее с ног.  — Как ты смеешь, Аликс! У тебя есть свой муж, и у тебя хватило совести отбивать моего!
        Мелисанда вцепилась ей в волосы.
        — Прекрати! Ради Бога…
        Дуглас схватил Мелисанду на руки и перебросил Тони, который поймал ее и крепко прижал ее руки к бокам.
        — Я выдеру ей все волосы, я ей расцарапаю все лицо!
        — Ну, Мелли, успокойся.
        Мелисанда повернулась и закричала на расстоянии не больше дюйма от его носа:
        — Прекрати называть меня этим ужасным именем! Чем это ты здесь занимался? Целовал ее волосы? У меня прекрасные волосы. И если тебе так уж этого хочется, ты будешь целовать мои! Бессовестный обманщик, я и у тебя вырву все волосы, и тогда ты… Как ты смеешь целовать меня после всего этого, несчастный предатель!
        Дуглас слышал крики у себя за спиной, но не пошевелился. Он опустился на корточки перед своей женой. Она трясла головой, словно пытаясь убедиться, что она все еще держится у нее на плечах. Лицо и одежда ее были заляпаны грязью, а глаза слезились.
        — Ну, как ты?
        — Ужасно, голова вся горит. Не думала, что у Мелисанды столько силы.
        — Может быть, это чему-нибудь тебя научит.
        — Да, очень может быть.
        — Наверное, Тони не ожидал, что она набросится на тебя. Сразу видно, что он не продумал свой план.
        Она посмотрела на него и поняла, что он обо всем догадался.
        — Действительно, не ожидал,  — подтвердила она.  — Представляю, как он удивился. И в то же время обрадовался.
        — Да. Ну, идем, у тебя жуткий вид, еще хуже, чем у меня. Ванну мы примем поврозь, а то мытье затянется до утра.
        Они встали и увидели, что Тони страстно целует свою жену.
        Голос Дугласа потеплел.
        — Да, Тони удалось доказать кое-что. Правда, не совсем то, на что он рассчитывал. И сейчас он необычайно доволен.
        Когда они ушли, Тони с женой занялись любовью в окружении греческих статуй, и страсть так захватила Мелисанду, что она перестала заботиться о том, что их могут увидеть, и о том, что станет с ее платьем.
        — Я люблю тебя, Тони,  — сказала она.  — И если какая-нибудь женщина захочет отнять тебя у меня, я убью ее.
        Тони расплылся в блаженной улыбке:
        — Я тоже люблю тебя. И мне нравятся твои ревность и ярость. Я очень люблю тебя, Мелли.
        Дуглас тем временем отмокал в медной ванне, его денщик склонился над ним, ломая руки и оплакивая безнадежно испорченные штаны и ботинки.
        Глава 18
        Тайсон Шербрук, высокий и гордый как петух, с благоговением во взгляде, подошел к Александре представить свою невесту.
        — Позвольте представить вам Мелинду Беатрис Хардести. Моя невестка, леди Александра.
        Так вот она какая, эта плоскогрудая набожная девушка, о которой говорила Синджен. Аликс улыбнулась ей.
        — Очень приятно, мисс Хардести. Тайсон так много рассказывал нам о вас. Надеюсь, вы приятно проведете у нас вечер.
        Мелинда Беатрис очень хорошо знала себе цену и ничуть не смутилась, оказавшись представленной графине. Они были примерно одного возраста, но и это не поколебало мисс Хардести. Она присела в грациозном реверансе и чопорно произнесла:
        — Благодарю вас, мадам.
        — Вы, конечно же, будете танцевать с Тайсоном.
        — Мистер Шербрук спрашивал у моей мамы, может ли он танцевать со мной. Естественно, она отказала, потому что я еще не выезжаю на балы.
        — Жаль,  — сказала Аликс.  — Тогда, может быть, вы поиграете в карты?
        — О нет, мадам. Мне не следует этого делать, потому что мама ужасно бы расстроилась, узнай она, что я играла в карты. Она говорит, что в карты играют только девушки, за которыми некому присмотреть.
        — Ну,  — Аликс бросила на убитого любовью Тайсона тревожный взгляд,  — тогда, может быть, вы прогуляетесь по саду с мистером Шербруком? Сегодня теплый вечер, поэтому я не думаю, чтобы ваша дорогая мама возражала, тем более что кругом так много взрослых, которые проследят, чтобы ваша репутация осталась незапятнанной.
        — Да, пожалуй,  — согласилась мисс Хардести.  — Если мама не будет возражать.
        — Ну и девица,  — заметил Дуглас, наблюдая за удаляющейся парой.  — Надеюсь, что Тайсон все-таки переболеет ею. Слава Богу, скоро он возвращается в Оксфорд.
        Он обернулся к жене и нахмурился, увидев, что вырез ее платья поднят всего на полдюйма. Он слышал, как Синджен уже смеялась по этому поводу. Дуглас промолчал, потому что раньше, когда она пришла ему показаться, залюбовался ею и не обратил на это внимания. В зеленом ее кожа приобрела нежный сливочный оттенок, густые рыжие волосы были уложены в высокую прическу, из которой спускалось на плечо несколько длинных локонов. Когда он заглянул в вырез ее платья, кровь зашумела у него в голове, и он быстро сказал:
        — Пойдем танцевать, дорогая, а то я могу не справиться с искушением и прижать руку к твоему бюсту.
        — Хорошо.
        — Что хорошо?
        На ее лице появилась русалочья улыбка.
        — То, что ты хочешь, Дуглас.
        Дуглас боролся с собой. Александра перебарывала душивший ее смех. Она отвернулась и с гордостью и облегчением оглядела бальную залу, затянутую голубым, белым и золотым крепом. Повсюду были зелень и огромные букеты цветов, восхитительные ароматы разливались в теплом вечернем воздухе. По крайней мере пятнадцать пар танцевали и около тридцати стояли и сидели по периметру зала. Все разосланные приглашения были приняты. Исключение составлял сэр Джеймс Эвертсон, который оказался настолько невежливым, что умер сегодняшним утром. Все было великолепно подготовлено, и она принимала в этом непосредственное участие. Столы были уставлены разнообразными блюдами, а шампанское, выбранное тетей Милдред, должны были одобрить даже самые разборчивые матроны. Впервые Александра почувствовала себя настоящей хозяйкой Нортклифф-холла. Это было новое чувство, и оно ей нравилось. Ее свекровь хотя и возражала против некоторых распоряжений, но сказать об этом прямо в лицо не осмелилась. Да, ей удалось доказать, что она может поладить со свекровью, хотя бы в этом вопросе.
        Она поискала глазами Мелисанду и увидела, что та, похожая на сказочную принцессу, танцует с молодым человеком, и он уже готов упасть к ее ногам.
        Дуглас наконец справился с собой и несколько озадаченно спросил:
        — Ты что, пытаешься меня соблазнить, Александра?
        Она улыбнулась:
        — О чем мы с тобой говорили? Ты так долго не отвечал, что я забыла предмет. Ах, да, ты настаиваешь на том, что все, что я чувствую к тебе, это похоть. Поскольку ты значительно старше меня и гораздо опытнее, то, думаю, ты прав. Теперь я готова его признать.
        Александра протянула ему руку и с дразнящей улыбкой произнесла:
        — Так мы будем танцевать, милорд?
        Ему захотелось отшлепать ее. Он представил, каким мучением будет танцевать с нею, держать ее в своих объятиях, чувствовать, как ее руки обнимают его, и отрывисто бросил:
        — Я иду в карточный зал.
        Коротко поклонился и ушел.
        Александра улыбалась. Пусть помучается. Она позволит ему думать, что не чувствует к нему ничего, кроме его драгоценной похоти.
        Леди Джульетта явно получала удовольствие на этом балу, заметила Александра. Расположившись подальше от Мелисанды, она собрала вокруг себя поклонников. Она слишком много и громко смеялась, но Александру это не беспокоило. Все равно завтра она уезжает.
        Когда Холлис шепнул ей на ухо, что пора начинать обед, она поразилась, как быстро пролетело время. Ее сопровождал к столу Тони, а Дуглас вел Мелисанду. Джульетта опиралась на нетвердую руку местного помещика, который жаловался всем на донимавшую его подагру до тех пор, пока не увидел Джульетту.
        — Дуглас по-прежнему стоит на своем,  — поделилась Александра с Тони, отрезая кусочек нежнейшего пирога с семгой.  — И я согласилась с ним, но только потому, что я действительно начала к нему остывать.
        — Значит, только похоть? Хм…
        — Да. Он принял ужасно неприступный вид и улизнул в карточный зал. Даже его мать недовольна его поведением. И конечно же, во всем обвиняет меня. Я еле сдерживаюсь, чтобы не открыть ей действительную причину его поведения. Тогда Дуглас предстал бы перед ней в несколько ином свете.
        — А заодно и ты.
        Аликс засмеялась.
        — Да, но я согласна на это, лишь бы увидеть выражение ее лица.
        — Ты еще не беременна?
        Аликс уронила вилку:
        — О Боже. Понятия не имею. О, Тони, дорогой, я совсем забыла об этом. Беременна. А почему ты спрашиваешь об этом?
        — Да так, услышал, как графиня говорила об этом с тетей Милдред. Она надеется, что ты хотя бы родишь наследника в этом году, потому что ведь именно по этой причине Дуглас женился на тебе. Ну, ты же знаешь, продолжение рода и все такое.
        Она задумчиво посмотрела на него:
        — Надо полагать, что если в течение года я не произведу на свет этого драгоценного наследника, Дуглас сможет вышвырнуть меня и взять для этой цели другую женщину?
        — Ну, у тебя это звучит так, словно речь идет о разведении скота на ферме. Нет, я думаю, Дуглас сделает все, чтобы наследника родила именно ты.
        Тони прожевал тонкий ломтик хлеба и продолжил:
        — Тебе трудно будет в это поверить, но это правда. Я знаю, что Дуглас ни разу в жизни не терял над собой контроля. На войне он был хладнокровен как никто, никогда не колебался, не упускал из виду не только главной цели, но и ни одной мелочи, которая могла повлиять на исход дела. Нет, Аликс, он никогда не терял головы. Его подчиненные преклонялись перед ним, так как знали, что ему можно доверять. Он никогда не бросал их в беде. Мне приходилось видеть его таким разозленным, что любой другой взорвался бы на его месте, но только не он. Что касается любви, то, конечно, я никогда не видел его в постели, но мужчины есть мужчины, и они делятся друг с другом своими победами, и всегда — я говорю о том, что было раньше — для него это было чем-то вроде игры. Ему нравилось, когда жен-шины теряли от него голову, но сам он всегда был выше этого. Ты потрясла его до глубины души, Аликс. У него голова пошла кругом, и меня это ужасно забавляет. К тому же, Аликс, я думаю, что сегодняшний вечер даст еще одно очко в твою пользу. Ах, как бы мне хотелось остаться и посмотреть, как он проиграет.
        — Проиграет. Мне не нравится это слово.
        — Ну хорошо, выиграет, потому что это будет признанием того, что он любит тебя, любит не только в постели, а по-настоящему, и что вовсе не так уж плохо — быть без ума от своей собственной жены.
        — Если нас сейчас кто-нибудь подслушивает, то нас могут отправить в этот ужасный Ботани-Бей [2 - Место ссылки, каторги в Новом Южном Уэльсе (Австралия).]. Я раньше и помыслить не могла о таких вещах, которые сейчас совершенно открыто с тобой обсуждаю,  — усмехнулась она и добавила: — А у Дугласа вообще нет ни капли сдержанности, ни капли стыда.
        Тони, смеясь, схватил ее руку и поцеловал. Потом он быстро взглянул на Дугласа, чтобы посмотреть на его реакцию, и прочитал в его глазах смертный приговор. Что же касается Мелисанды, то в ее взгляде он смог прочитать и способ казни — четвертование, если его не обманула интуиция. Он был чрезвычайно доволен. Никогда в жизни ему не забыть, как они любили друг друга в нортклиффском саду. Хорошо бы она была беременна.
        — Ах, как не хочется упустить ни одной сцены из этой драмы,  — сказал Тони, обращаясь к свояченице.
        Александра засмеялась.
        — Если ты будешь продолжать в том же духе, то не доживешь до конца этой драмы.
        Прием закончился в два часа ночи. Александра была так возбуждена, что не чувствовала усталости, но остальные домочадцы были явно утомлены. Перо цвета лаванды на тюрбане ее свекрови уже утратило свою первоначальную дерзость, тетя Милдред перестала танцевать в такт музыке, дядя Альберт тихонько посапывал под оранжерейной пальмой.
        Дуглас вышел из карточного зала на пятьсот фунтов богаче и занял место рядом с женой, чтобы проводить гостей.
        — Ты имела успех,  — заметил он между прочим,  — но я все равно не одобряю такой глубокий вырез на платье.
        — Я думаю, ты тоже пользовался успехом, Дуглас, особенно благодаря этим черным бриджам, так плотно облегающим твои стройные ноги и все остальное. Не сомневаюсь, что все женщины обратили внимание на предмет твоей мужской гордости.
        Чтобы не дать ему ответить, она немедленно отвернулась к сэру Томасу Хардести с женой и начала делать комплименты их прелестной дочери, Мелинде Беатрис, подмигивая воспарившему от радости Тайсону. Она несказанно удивилась, заметив, что сэр Томас задержал ее руку в своей, весьма недвусмысленно улыбаясь. Дуглас держался очень чопорно до самого их отъезда.
        — Черт бы побрал этого старого распутника. Как он смел так таращиться на тебя!
        — Он не таращился,  — возразил Тайсон.  — Просто у него близорукость, вот и все.
        — Ты глупеешь с каждым часом, и мне это поднадоело. Надо было отослать тебя вместе с Райдером. Может, ему удалось бы выбить из тебя эту наивность.
        — Ну,  — сказала Александра после того, как Тайсон ушел,  — леди Хардести тоже слишком пристально смотрела на тебя.
        — Ты дорого заплатишь за свои наблюдения, Александра.
        На ее губах засияла солнечная улыбка.
        — Почему ты не зовешь меня Аликс?
        К ним присоединились Мелисанда и Тони. Дуглас с интересом посмотрел на двух сестер, стоящих рядом. Одна была так красива, что у любого мужчины пересыхало в горле от одного взгляда на нее, а другая… О Боже, от одного звука ее голоса его бросало в жар, и он тут же начинал представлять ее обнаженной. Сейчас она не выглядела так ужасно рядом с сестрой. Ему захотелось поцеловать ее блестящий носик.
        Дуглас не мог дождаться минуты, когда наконец сможет стащить с нее этот проклятый корсет и прижать к своему телу. Он прошел за ней в ее спальню, отпустил горничную, но не выпустил из своих объятий Аликс до тех пор, пока они оба не обессилели.
        Когда она смогла восстановить дыхание, Аликс спросила:
        — Как ты думаешь, я беременна?
        — Несомненно,  — ответил он, не задумавшись ни на секунду,  — ты беременна с того самого момента, как я первый раз овладел тобою.
        — Ну, если это так, это значит, что я оправдаю твою женитьбу на мне. Ведь именно этого все хотят, не так ли? Наследника Шербруков?
        — Да, и насколько я помню, ты сама вызвалась произвести на свет наследника.
        — Конечно,  — подтвердила она с готовностью,  — я подарю тебе полдюжины наследников, если ты пожелаешь. Мне бы хотелось родить мальчика, который был бы как две капли воды похож на тебя, Дуглас.
        Ее слова почему-то ему не понравились. Он зевнул и сказал:
        — Я устал. Ты отнимаешь у меня все силы. Давай спать.
        — Если ты можешь контролировать свою похоть, то должен быть в состоянии говорить со мной.
        — Давай спать, черт тебя побери.
        Она повиновалась с улыбкой на губах. На следующее утро, когда она проснулась в своей постели, Дугласа рядом с ней уже не было. Она встала с кровати, чувствуя, что скучает по нему, потому что обычно он будил ее своими поцелуями и ласками. Но сегодня она была одна. И ей это совершенно не нравилось.
        Ты беременна с того самого момента, как я первый раз овладел тобою.
        Нет-нет, он не может знать этого наверняка. Правда, недавно у нее появились некоторые подозрения, но до конца она не была уверена.
        Она поспешно приняла ванну и оделась. Тони с Мелисандой сегодня уезжают. И дядя Альберт с тетей Милдред тоже. И вместе с ними леди Джульетта, слава Богу.
        Леди Джульетта отбыла первая, в два часа дня, в ужасном настроении, не переставая бранить свою горничную даже во время прощания с хозяевами.
        Графиня нахмурилась.
        — Эта девушка меня ужасно разочаровала, Милдред. Мне бы не понравилось, если бы Дуглас женился на ней.
        — Она оказалась сварливой,  — согласилась тетя Милдред.
        — Все равно она божественна,  — заступился за Джульетту дядя Альберт.  — Она молода и потому у нее слишком высокие запросы.
        — Она страшно избалованна и с годами будет становиться только хуже,  — возразила его обожаемая жена.
        Тони склонился к Александре и на прощанье шепнул ей:
        — Я горжусь тобой. Оставайся такой же и придерживайся прежней тактики. Все будет хорошо.
        Мелисанда долгим взглядом посмотрела на сестру и протянула:
        — Я не возражаю против того, что тебе достался титул графини, а мне всего лишь виконтессы. Но я буду очень сильно возражать, если ты захочешь отнять у меня Тони. Ты никогда не получишь его, Аликс, так что забудь об этом.
        Александра взглянула на свою необычайно красивую сестру и чуть не рассмеялась от нелепости ее предположений.
        — Клянусь тебе, что больше никогда не буду пытаться украсть его у тебя.
        — Смотри! Ты хотела Дугласа Шербрука, и ты получила его. И если ты уже не рада этому, тебе придется смириться. Попытайся все же поладить со своим мужем, потому что Тони — мой.
        — Я попытаюсь,  — ответила Александра, подавляя смех.
        Дуглас слышал большую часть разговора и, хотя и с трудом, сохранял невозмутимость. Ему даже удалось довольно любезно спросить Тони:
        — Наверное, увидимся в Лондоне?
        — Возможно. Если да, то, пожалуйста, Дуглас, окажи мне услугу: подготовь там всех к тому, что они увидят,  — я имею в виду мою жену. Надеюсь, это предотвратит дуэль. Я был бы очень благодарен тебе за это.
        — Ну, ее же видели там в прошлом сезоне. Так что все давно подготовлены.
        — Нет, сейчас совсем другое дело. Она стала более… человечной теперь, более чувствительной, и значит, более уязвимой. Подготовь их, Дуглас. Это божество превратилось в человека. Посмотри, как она морщит лоб.
        — Хорошо, я расскажу всем, что ты — прекрасный учитель.
        — Не забывай и сам предмета, приятель.
        Дуглас засмеялся и легонько толкнул кузена в плечо. У него наконец проснулось чувство юмора, в котором не было и тени той горечи, которая переполняла все его существо неделю назад. У Александры появился проблеск надежды. Хорошо, что Мелисанда не слышала этой беседы, а то она сломала бы Тони руку.
        Они стояли на широких ступенях парадного крыльца Нортклифф-холла до тех пор, пока последний экипаж не скрылся из виду.
        — Ну,  — вздохнула вдовствующая графиня Нортклифф,  — мы снова в тесном домашнем кругу, и, как ни жаль это сознавать, опять погрузимся в уныние.
        — Я — нет,  — возразил Дуглас, глядя на жену.
        — О дорогой,  — обратилась к брату Синджен,  — перестань так смотреть на нее, Дуглас. Мне так хотелось покататься верхом, не лишай меня надежды.
        — Нет, я никуда не поеду,  — отказался Дуглас,  — по крайней мере еще какое-то время.
        — Нет, никогда,  — сказала любящая мамочка Дугласа, глядя, как он схватил за руку жену и потащил ее в холл.
        Дуглас слышал, как тетя Милдред говорила:
        — Теперь, Лидия, всем нам нужен наследник. Дуглас просто выполняет свой долг. Он — хороший сын.
        Дуглас привел Аликс в свою спальню и исполнил свой долг дважды, вовсе не думая при этом о наследнике. Потом он тряхнул головой, молча оделся и отправился кататься верхом.
        Александра смотрела в потолок и не двигалась. Минут через пятнадцать она поднялась, приняла ванну и оделась, потом вспомнила изумление на его лице, когда она ему сказала перед уходом:
        — Ах, Дуглас, я так сильно хочу тебя.
        Он зарычал и ничего не ответил.

* * *
        Этой ночью он не пришел к ней. Александра подозревала, что он размышляет над ее словами и сидит в библиотеке. По крайней мере она надеялась на это. Она уснула, так и не дождавшись его. Посреди ночи, когда темнота легла плотным густым облаком, какое-то странное ощущение разбудило ее. Она боялась пошевельнуться, не понимая, что происходит. Единственное, что она знала точно, это то, что она была не одна.
        Потом она увидела ее. Молодая женщина, которую она видела раньше, вся в белом, с льющимися по спине светлыми волосами, обрамляющими изумительное лицо. Ее фигура колыхалась в воздухе. Она была очень печальна и протягивала к ней руки.
        — Кто вы?
        Господи, неужели его ее голос, такой высокий и прерывистый от страха?
        Фигура не двигалась. Она просто стояла возле кровати, даже скорее парила, так как ее ноги не касались пола, и протягивала к ней руки.
        — Чего вы хотите? Почему вы здесь?
        И снова никакого ответа.
        — Я знаю, что вас называют Новобрачной Девой, потому что ваш муж был убит сразу после венчания и вы не успели по-настоящему стать его женой. Но я — не девственница. Мой муж не умер. Почему вы здесь?
        Фигура издала тихий глубокий звук, и Александра чуть не выпрыгнула из кровати от страха.
        Неожиданно ей все стало ясно, так ясно, как будто призрак заговорил с ней.
        — Вы хотите предупредить меня о чем-то, да?
        Фигура немного поднялась, и свет и тени стали более четкими.
        Фигура слабо колыхалась в темноте, и Александра уже начала сомневаться, она это или нет, нет, не она… да и есть ли она на самом деле? Она теряла рассудок, гадая о намерениях призрака. Это было какое-то сумасшествие.
        — Что здесь происходит, черт возьми? Александра, с кем ты разговариваешь?
        Фигура вздрогнула, при этом на мгновение ее одежда заблестела, и исчезла в стене.
        Из своей спальни вошел Дуглас.
        — Все нормально. Я просто развлекала беседой своего любовника. Но ты его спугнул.
        Она не сознавала, что ее голос дрожит, что он звучит так, точно она стоит на краю пропасти, но Дуглас тут же заметил это. Он пересек комнату и, взглянув на нее, тут же забрался к ней в постель, крепко прижал к себе, чувствуя, как дрожит ее тело, и заговорил:
        — Все хорошо, это просто ночной кошмар, тебе все это приснилось, забудь об этом.
        — Это не был сон, клянусь тебе,  — сказала она наконец, уткнувшись ему в плечо.  — Господи, Дуглас, я не просто видела ее — я говорила с ней. Мне кажется, я начала читать ее мысли.
        — Это был сон,  — успокаивал он ее.  — Этот проклятый призрак уже стал коллективным видением. Тебе приснилось все это просто потому, что я не пришел к тебе сегодня ночью.
        — Но ты-то видел ее, правда?
        — Естественно, нет. Я ведь не какая-нибудь пустоголовая особа женского пола.
        — Ты видел ее, не лги мне, Дуглас. Когда? При каких обстоятельствах?
        Он поцеловал ее и крепче прижал к себе. Когда она заговорила снова, ее теплое дыхание ласкало ему кожу.
        — Я сказала ей, что я не девственница и что ты не умер, потом я спросила ее, почему она здесь. Она хотела предупредить меня, но я не уверена, что именно мне грозит опасность… может быть, и не мне… но тут вошел ты, и она исчезла.
        — Да, могу себе представить. Она растаяла в воздухе, оставив за собой романтический мерцающий шлейф.
        — Я хочу знать, когда ты видел ее.
        Дуглас снова поцеловал ее, но мысли его унеслись в ту ночь, когда Александра сбежала от него, он слышал тогда плач из ее спальни, вошел туда и увидел ее… нет, не Александру, а ее, этот проклятый призрак. Он покачал головой.
        — Нет,  — сказал он.  — Нет.
        Внезапно он отстранился от нес и голос его стал холодным.
        — Бог ты мой, ты хотя бы заметила, что я до сих пор не набросился на тебя? Что ты лежишь себе спокойно, как и лежала? Мы разговариваем уже целых три минуты, ты полностью обнажена и…  — Она повернула к нему лицо, и он с готовностью поцеловал ее.  — О, черт,  — только и смог он сказать, понимая, что его хладнокровию приходит конец.
        Снова весь мир перестал существовать для него, не было ничего, кроме ее мягкого податливого тела, ее нежных губ и теплых ласковых рук. Они не могли оторваться друг от друга, и ему хотелось, чтобы это никогда не кончалось. Никогда, ни с одной женщиной он не получал такого наслаждения, и ни одна женщина не будила в нем такого неутолимого желания.
        Когда он упал рядом с ней, обессиленный, Александра тихо прошептала:
        — Она действительно растаяла в воздухе, Дуглас.
        — Проклятье. Говорят тебе, ее здесь не было. Не придавай значения глупым снам. У тебя разыгралась фантазия, потому что рядом с тобой не было меня. Ты не получила положительного заряда перед сном. Больше тебе не будут мерещиться призраки по ночам. Успокойся.  — Он заботливо укрыл ее одеялом.  — Ты будешь думать только обо мне. Понятно?
        — Да,  — ответила она, целуя его щеки, шею, плечи.  — Только о тебе и о наслаждении, которое ты даришь мне. Замечательно, что завтра утром мы уезжаем в Лондон. Может быть, его как раз то, о чем она хотела мне сказать. Там у меня будет гораздо больше мужчин для того, чтобы удовлетворить свою похоть.
        — Не смешно.
        Она засмеялась и снова поцеловала его.
        Дуглас хмуро смотрел в темноту, обдумывая ее слова. Под утро он уснул, их сердца ровно бились рядом.

* * *
        Городской дом Шербруков представлял собой трехэтажный особняк на углу Пэтнэм-плейс. Он был построен шестьдесят лет назад, чтобы потешить тщеславие нортклиффского графа, который вложил в него куда больше денег, чем хорошего вкуса. Хотя колонны в греческом стиле некоторые нашли бы величественными, так же как и многочисленные ниши для статуй, которые в настоящее время были заполнены книгами и цветами. Греческие скульптуры, раньше в изобилии наполнявшие дом, теперь были составлены в мансарду. Их накупил все тот же граф, который наводнил скульптурами сад Нортклифф-холла.
        — А это мне уже нравится,  — сказал Дуглас, заметив парчовые малиновые портьеры в огромной главной гостиной. Потом он нахмурился: — Возможно, ты захочешь произвести какие-нибудь перемены. В твоей комнате я ничего не менял.
        — Хорошо,  — согласилась Александра, настолько ошеломленная их пребыванием в Лондоне, в этом городе изящества и богатства, бедности и волнующих событий и запахов, что была готова согласиться с чем угодно. Когда они въехали в Лондон, она внимательно рассматривала город из окна экипажа, а Дуглас подробно рассказывал ей обо всем, что попадалось им на пути.
        Дуглас со смехом посмотрел на нее:
        — Лондон потряс тебя?
        Она кивнула, легонько притронувшись к маленькому испанскому столику.
        — Ты привыкнешь к нему, и довольно скоро. А что касается нашего дома, то миссис Гудгейм познакомит тебя с ним. Боргес, наш лондонский дворецкий, в своей компетентности не уступает Холлису. Ты можешь полностью положиться на него. Я рассчитываю пробыть в Лондоне две недели, думаю, этого будет достаточно, чтобы приобрести тебе новые платья, шляпки и прочие мелочи, без которых нельзя появиться в свете. Что бы ты сейчас предпочла: прилечь отдохнуть или посетить мадам Джордан?
        Мадам Джордан была француженкой, она родилась и выросла в Реннесе. Она держала очень солидную мастерскую в самом сердце Пиккадилли и шестерых продавщиц. Мадам Джордан обожала графа Нортклиффа. Когда Александра приехала к ней, то почувствовала себя незначительным приложением к Дугласу, слушая, как муж обсуждает с мадам ее будущие туалеты. Ее обмерили, и когда Александра уже собралась зарычать на Дугласа и напомнить ему, что она не пустое место и тоже обладает некоторым вкусом, как мадам указала ей на грудь и разразилась каскадом быстрой французской речи. «А,  — подумала Александра, глядя на замкнутое и хмурое лицо Дугласа,  — она хочет, чтобы мой бюст соответствовал последней моде».
        — Я согласна с мадам,  — объявила она. Дуглас резко оборвал ее:
        — Помолчи, Александра, или тебе придется дожидаться меня в экипаже! Наши разговоры тебя не касаются!
        — Ха! Ты хочешь нарядить меня как монашку, и мадам возражает, так же как и я. Не будь таким упрямым, Дуглас, и не устраивай скандала. Я ничем не отличаюсь от других женщин и естественно, что и сложением тоже. Никто не обратит на его внимания. Если ты закроешь меня до самого подбородка, люди начнут подозревать, что у меня есть что скрывать!
        — Графиня права,  — сказала мадам Джордан на чистейшем английском.  — Вы слишком собственнически относитесь к своей жене, милорд. То, что вы предлагаете, полностью идет в разрез с современной модой.
        — Отнюдь,  — упорствовал Дуглас, тыча пальцем в картинку с изображением женщины, закутанной в тонкую ткань, придававшую ее высокой фигуре гибкость и воздушность и даже некоторую бесплотность.  — Вот,  — сказал он,  — это как раз то, что нужно. Она выглядит в нем слишком невинной, чтобы понимать намерения мужчин и…
        Он остановился. Его злило ощущение собственной беспомощности. Он понимал, что ничего не может им возразить. По-своему они были правы. И его разумные доводы звучали бы здесь нелепо. Он решил уступить на этот раз.
        — Черт возьми! Делайте что хотите!
        Он пошел к выходу, бросив напоследок:
        — Я подожду тебя в экипаже. И можешь декольтировать все свои платья хоть до талии, мне все равно!
        — Ах, люблю страстных мужчин! А вы?  — спросила мадам, провожая графа нежной улыбкой.
        — О да,  — быстро ответила Александра.  — Ваш английский выше всяких похвал, мадам.
        Мадам кивнула, ничуть не смущенная сценой, невольной свидетельницей которой она стала.
        — Я также говорю по-немецки и итальянски и немного по-русски. Вы слышали, что у меня любовник — русский граф? В любви он так же необуздан и такой же собственник, как ваш муж, его страстность заставляет мое сердце биться сильнее.
        Александра осталась довольна их беседой. До вечера было еще далеко, а Александра уже выбилась из сил. Она стала обладательницей шести новых платьев, двух амазонок, бесчисленных ночных рубашек и изысканного белья. И список вещей все пополнялся. Как только они уехали от мадам Джордан, к Дугласу вернулось его обычное расположение духа. Он купил ей шляпки, обувь, носовые платки, ридикюли и даже зонтик.
        Он все еще был полон энергии, когда, объездив все магазины, наконец помог Александре сесть в экипаж и забросил кипу коробок на сиденье. Александра так устала, что ей было уже все равно, где она находится: в Лондоне или па Гебридских островах. Она уронила голову ему на плечо, и он обнял ее, поцеловав в макушку:
        — Это был очень долгий день. Ты держалась молодцом. Я горжусь тобой. Но мое мнение относительно твоего декольте не изменилось.
        Александра не собиралась развивать эту тему. Некоторое время она покусывала нижнюю губу, потом не выдержала:
        — Ты прекрасно разбираешься в женских туалетах. И ты очень хорошо знаком с мадам Джордан. Хотела бы я знать, скольких женщин ты осчастливил новыми платьями.
        Глава 19
        Дуглас задумчиво смотрел на нее какое-то время, потом пожал плечами.
        — Вообще-то муж не обязан объяснять жене свои поступки, но в данном случае я не вижу причин, почему бы мне не просветить тебя на этот счет. Да, женщины очень ценят мужчин, разбирающихся в их туалетах. Это я понял, когда был еще девятнадцатилетним юнцом. И тогда же я поставил себе цель научиться разбираться в вопросах моды и разных женских принадлежностях. И преуспел в этом. Если мужчина хочет пользоваться неизменным успехом у женщин, он должен уметь приспособиться к их маленьким слабостям.
        — Очень уж расчетливый подход.
        — Ты испытываешь хоть малейшее чувство благодарности за мою щедрость к тебе? Все-таки шесть новых платьев… две амазонки. Более того, я пошел на поводу у тебя и мадам Джордан и разрешил тебе поступить по-своему. Ты вознаградишь меня по заслугам?
        «Как странно,  — подумала Александра,  — почему люди всегда воспринимают одни и те же вещи по-разному?» Она вздохнула:
        — Я бы с удовольствием это сделала, но ты никогда не даешь мне возможности поблагодарить тебя, Дуглас. Ты набрасываешься на меня прежде, чем я успеваю прийти в себя, и в результате все награды достаются мне, хотя я ничего тебе не покупаю.
        — Интересная точка зрения. Большинство мужчин и женщин сочли бы ее странной или неискренней.
        Он нахмурился, как бы колеблясь, стоит ли об этом говорить, и спросил:
        — У тебя все еще при себе эти тридцать фунтов?
        — Да. Видишь ли, чтобы пользоваться неизменным успехом у мужчин, нужно уметь приспособиться к их маленьким слабостям.
        — Для женщины это ни к чему. Они и так имеют успех. С мужчинами вообще проще. Они никогда не притворяются, не дразнят попусту и не оправдываются.
        — Ну, Дуглас, у меня, конечно, не так много опыта, но тот, который есть, убеждает меня в том, что это проистекает не от широты натуры, а скорее от небольшого ума. С тридцатью фунтами особенно не разгуляешься. Как бы ни был мужчина увлечен, такая сумма кого угодно разочарует. Хотя можно, конечно, накупить какой-нибудь мелочевки и раздаривать любовникам, чтобы оставить им что-нибудь на память. Как ты думаешь?
        — Я думаю, что не очень дальновидно с твоей стороны отталкивать меня. Еще я думаю, что порка пошла бы тебе на пользу. Твой юмор не веселит, а раздражает своей дерзостью. Я не позволю тебе так разговаривать. Так что лучше молчи, Александра.
        — Может, кармашки для часов?  — все так же беспечно продолжала она.  — Я могла бы вышить на них свои и их инициалы, чтобы внести в подарок личностную нотку… Ты понимаешь, что я имею в виду?
        Дуглас ответил холодно и очень спокойно:
        — Если ты сумеешь родить мне наследника, то я буду считать все свои затраты оправданными.
        «О Боже,  — подумала она.  — Я оттолкнула его, и его реакция была незамедлительной и резкой».
        — Если ты откажешься от этих слов, то я тоже обещаю забыть о кармашках для часов и своем дурацком юморе.
        — Я ни собираюсь больше с тобой разговаривать. Должен тебе сказать, что в это время года в Лондоне почти никого нет. Однако кое-какие развлечения остались. Например, сегодня состоится бал у Рэнлеев, и я думаю, он вполне подойдет для твоего дебюта. Ты наденешь платье, в котором была на балу в Нортклифф-холле. Я попросил миссис Гудгейм помочь тебе.
        Этим вечером, вскоре после того, как пробило одиннадцать часов, в великолепном особняке Рэнлеев на Карлайл-стрит, Александра столкнулась лицом к лицу с женщиной, которая, очевидно, знала Дугласа, знала хорошо и была не прочь продолжить знакомство.
        Она попыталась подслушать их разговор, стараясь подавить в себе чувство стыда, которое вскоре заглушила дикая ярость. Они говорили по-французски, и она не могла разобрать ни одного распроклятого слова.
        На ее взгляд, женщина была слишком хорошенькой, стройной и очень женственной, с большими глазами, примерно двадцати пяти лет. Она положила свою белую руку на плечо Дугласу. Она стояла к нему достаточно близко и наклонялась все ближе, несомненно, он чувствовал ее теплое дыхание на своей щеке. У нее был низкий, дрожащий от волнения голос. Дуглас поглаживал ее руку и говорил тихим голосом, его французская речь лилась непрерывным потоком.
        И почему папа так хотел, чтобы она выучила итальянский? От него никакого толку. Ах, эта женщина выглядит такой серьезной, настойчивой и такой заинтересованной в Дугласе. Знать бы, кто она такая. Интересно, ей он тоже покупал одежду? И получал ли он за это награду?
        В этот момент Дуглас повернулся в ее сторону. Александра юркнула за занавеску, скрывающую небольшой альков, наткнулась там на страстно целующуюся парочку и с возгласом: «О, простите меня» — убежала.
        На балу ее познакомили со множеством людей, которых она не запомнила даже по имени, и ей было здесь очень одиноко. Она хотела подойти к леди Рэнлей, но та была занята беседой с каким-то важным и уже изрядно подвыпившим джентльменом в парике.
        У нее не оставалось другого выбора, кроме как стоять у стены бального зала и наблюдать за танцующими менуэт парами. Исполнение было превосходным, все они были красивыми, богатыми и интересными, она чувствовала себя среди них чужой провинциалкой с этим ее декольте на полдюйма выше положенного. Она ждала, что сейчас кто-нибудь из них повернется и, указав на нее пальцем, громко скажет: «Ей здесь не место! Пусть убирается!»
        — Смею ли я надеяться, что вы та самая заблудшая овечка, которая потеряла своего пастуха?
        Такое приветствие показалось ей оригинальным, и она повернулась, чтобы взглянуть на того, кто его произнес. Он был высок, строен и белокур. Скорее всего, не старше двадцати пяти лет, но в его темно-голубых глазах читались умудренность жизнью и закоренелый цинизм. Надо отдать ему должное, он красив, подумала она, он действительно выглядел блестяще в вечернем костюме, но этот всезнающий взгляд приводил в замешательство. Так он предлагает стать ее пастухом?
        — Я вовсе не заблудшая, тем не менее очень мило с вашей стороны предложить мне свою помощь.
        — Вы — младшая сестренка Мелисанды. Я угадал? Так мне сказала одна из присутствующих здесь дам.
        — Да. Вы знакомы с моей сестрой?
        — О да. Она — совершенно бесподобное, очаровательное существо. Это правда, что она вышла замуж за Тони Пэриша, лорда Рэтмора?
        Александра кивнула:
        — Это была любовь с первого взгляда. Они скоро тоже приедут в Лондон.
        — Думаю, Тереза Карлтон не обрадуется, узнав, кто перебежал ей дорогу. О, вы, наверное, не знаете? Тони был помолвлен с ней, потом помолвка была неожиданно расторгнута. Он никому ничего не сказал и уехал из Лондона. Тереза постаралась внушить всем, что это она не захотела, чтобы он стал ее мужем, потому что при ближайшем рассмотрении он оказался самодовольным, ограниченным и слишком отсталым в своих взглядах. Ах, простите меня, дорогая, я не представился. Меня зовут Хезерингтон, вы, наверное, знаете.
        — Нет, не знаю. Приятно познакомиться, сэр. А что касается слов этой леди о Тони, то, если вы познакомитесь с ним поближе, поймете, что это чистейшая клевета. Тони — самодовольный и ограниченный? Это же абсурд. Вы знакомы с моим мужем, Дугласом Шербруком?
        — Так, значит, это правда. Все знают Шербрука, или Норта, как называет его большинство друзей по армии. Его трудно не заметить. Я бы не хотел видеть его в числе своих врагов. А Терезе никто особенно не поверил. Нет, конечно. Тони не такой.
        — Тони — очень приятный и веселый, и они прекрасно ладят с моей сестрой. Они любят друг друга.
        Он пожал плечами, пристально глядя на нее:
        — Вы очень занимаете меня, дорогая. Вы вышли за Дугласа Шербрука. Вы производите впечатление теплоты и веселья, в то время как ваш муж холоден, суров и довольно труден в общении, если уж говорить начистоту.
        — Мой муж холоден? По-моему, мы говорим о разных людях, сэр. Холоден? Это просто смешно.  — И Александра засмеялась.
        — Бичем, рад тебя видеть.  — Дуглас бесцеремонно втерся между ними.
        При появлении мужа Александра нахмурилась:
        — Я думала, вас зовут Хезерингтон.
        Дуглас был страшно зол, что обнаружил рядом со своей женой известного волокиту. У этого кота хватает наглости флиртовать с его женой. Он ответил за него:
        — Это лорд Бичем.
        — Хезерингтон — моя фамилия,  — ответил молодой человек, бросая на Аликс интимный взгляд.  — Поздравляю тебя, Нортклифф. Она прелестна. И совсем непохожа на сестру. Я бы сказал, что в ней есть оригинальность. О, я вижу, составляются пары на кадриль, а я обещал ее мисс Дэнверс, которая тешит себя мыслью, что является образцом обаяния и скромности. Тебе не стоит тратить на нее время, Нортклифф.
        — Да, пожалуй.
        Хезерингтон изобразил некое подобие усмешки:
        — Я тоже сомневаюсь, что мне стоит тратить на нее время.
        — Держись подальше от этого человека,  — сказал Дуглас Александре, глядя вслед барону Бичему, который пробирался к мисс Дэнверс.  — Он известен как человек, который умудряется задрать женщине юбку на голову прежде, чем узнает ее имя.
        — Он так молод.
        — Он всего на два года моложе меня. Но у него темное прошлое. Держись от него подальше.
        — Должно быть, у него прекрасное чутье на моду и тугой кошелек, если он сумел добиться успеха в столь юном возрасте.
        — Это не смешно, Александра. Мне не нравится, как он смотрит на тебя. Держись от него подальше.
        — Очень хорошо, я согласна, если ты будешь держаться подальше от этой нахальной француженки, которая весь вечер висела у тебя на рукаве и говорила прямо тебе в рот.
        — Какой француженки…  — он вдруг замолчал и зверски посмотрел на нее.  — Не размахивай так руками. Когда ты так машешь, тебя видно всю до самой талии. Ты больше не наденешь это платье, пока я не уменьшу тебе это чертово декольте.
        — Не увиливай, Дуглас? Кто эта несчастная француженка?
        Он посмотрел на нее, изумление и радость отразились в его глазах, которые стали еще темнее, если такое было возможно.
        — Господи, да ты ревнуешь!
        Это было правдой, и она почувствовала себя униженной оттого, что он поймал ее на этом.
        — Если бы я знала здесь хоть кого-нибудь, то ушла бы от тебя и поддерживала благовоспитанную беседу с этим человеком. Но сейчас, если я уйду от тебя, мне придется стоять одной, а это не очень-то приятно.
        — Ее имя ничего тебе не скажет. Это просто знакомая, не больше.
        — О чем она рассказывала тебе?
        — О своей больной бабушке.
        Он лгал, и ложь была шита белыми нитками.
        — Вздор,  — сказала Александра.
        — Ну хорошо. Я ездил во Францию, чтобы освободить ату девушку, и уезжая, послал Тони в Клейборн-холл. Результат оказался далек от того, на что мы оба рассчитывали.
        — Ах, так это та самая Жанин, о которой ты мне рассказывал. Эта та самая проклятая женщина, которая предложила тебе стать ее любовником.
        — У тебя жуткая память. Я больше не буду тебе ничего рассказывать. Умоляю тебя, забудь о том, что я наговорил тогда. Теперь это не имеет значения. Лучше займись собой, Александра. Ну тогда иди и потанцуй со мной, я больше не хочу понуждать тебя к признаниям, да и те, что ты сделал, все равно были очень скудными.
        Он танцевал с нею, потом сопровождал ее на ужин, потом представил ее молодым женщинам, которые, на его взгляд, должны были понравиться ей. И все это время он искал глазами Джорджа Кадоудэла. Черт, этот маньяк Джордж был последним человеком на земле, которого Дуглас выбрал бы себе во враги.
        Какого черта он не во Франции, где ему самое место? А может быть, и там, и Жанин — просто истеричка. Потому что та особа, с которой он говорил, была Жанин Додэ, женщина, из-за которой он ездил во Францию.
        — Я бы хотела познакомиться с Терезой Карлтон.
        — Так, этот Бичем уже рассказал тебе о ней, да? Он обожает сеять раздоры. Я буду ничуть не удивлен, если он и сам спал с этой леди.
        — Она расторгла помолвку с Тони?
        — Она — нет. Он обнаружил, что она спит с одним из его друзей. Его чуть не хватил удар от шока и злости. Он приехал в Нортклифф, чтобы восстановить душевное равновесие, и я считал его своим спасителем. Потом он поехал в Клейборн-холл и женился на моей невесте.
        — Тебе не кажется, Дуглас, что ты мог бы выразиться несколько иначе?
        — Зачем? Это правда. И то, что появилась ты, как черт из табакерки, не меняет существа дела.
        Она вздохнула:
        — Ты прав, конечно. Однако, если бы ты немного изменил свои слова, я вознаградила бы тебя за это, когда мы вернемся домой, если только ты не вознаградишь меня первый, как ты всегда это делаешь. Ты не даешь мне шанса, Дуглас.
        — Лет в пятьдесят, возможно, и дам.
        Для Александры это было чудесным признанием, и ее лицо осветилось улыбкой. Дуглас, со своей стороны, переосмыслил сказанное и уже жалел о своих словах. Весь оставшийся вечер он много ругался, увлекался бренди, потом протрезвел. Слишком много алкоголя может слегка замедлить его действие. В экипаже у него закружилась голова. Поднимаясь по лестнице в спальню, он рассеянно насвистывал. Да, может быть, бренди сделает свое дело.
        Этого не случилось, но попытаться все же стоило. Когда он наконец упал рядом с нею и перевернулся на спину, подложив руки под голову, он сосредоточил все свое внимание на том, чтобы восстановить дыхание.
        — Ты убьешь меня когда-нибудь,  — сказал он.  — Так не может дальше продолжаться. Это неестественно. И вредно для здоровья.
        — А как насчет меня?
        Он положил руку ей на грудь. Сердце бешено стучало. Дуглас довольно ухмыльнулся:
        — Нас похоронят рядом на фамильном кладбище Нортклиффов.
        — Мне не нравится, как это звучит.
        — Сначала ты должна подарить мне наследника.
        — Мне всегда казалось, что женщины должны плохо себя чувствовать, когда они беременны.
        — Да, как правило, насколько мне известно.
        — Я чувствую себя прекрасно.
        — А как насчет других признаков?
        Аликс смутилась, несмотря на темноту. Ее молчание слишком затянулось, и Дуглас повторил вопрос.
        — Ну так что? У тебя было что-нибудь с тех пор, как мы поженились?
        Она покачала головой, и он уловил в темноте ее движение.
        Он легонько прижал ладонь к ее животу:
        — Ты довольно вместительная. Маленькая, но не слишком, надеюсь, чтобы не выносить моего ребенка. Но я действительно очень крупный мужчина, Александра. Моя мать всегда с ужасом вспоминает, как я чуть не убил ее при рождении. Нет, боюсь, ты недостаточно большая. Нужно пригласить врача, чтобы он осмотрел тебя.
        — Ты не сделаешь этого!
        — Только подумайте, она еще разговаривает,  — сказал Дуглас.
        — Дуглас, послушай меня.  — Она приподнялась на локте, и ее волосы упали к нему на грудь.  — Я — женщина, и именно женщины всегда рожали детей. И я не позволю дотрагиваться до себя ни одному мужчине, кроме тебя. Понимаешь?
        — А кто будет принимать ребенка?
        — Повитуха. У моей матери принимала роды повитуха. И обошлись без всяких мужчин.
        В ответ на это он засмеялся и обнял ее. Его руки стали ласкать ее тело. У нее перехватило дыхание.
        — Ты можешь и без меня обойтись, Александра? Ведь я мужчина.
        — Я знаю, что ты — мужчина, Дуглас. Чего я не понимаю, так это почему все считают тебя холодным. Видели бы они тебя сейчас, и слышали бы какой теплый у тебя голос. Холодный! Ха!
        — Кто это тебе сказал такое?
        — Тот молодой человек, от которого ты советовал держаться подальше. Хезерингтон.
        — Ах, этот. Возможно, он просто пытался выведать, насколько ты счастлива со мной. Он провоцировал тебя на признание.
        — С какой стати его должно интересовать, счастлива ли я с тобой? Ах, Дуглас, если ты не перестанешь меня трогать, я забуду, о чем мы говорили.
        — Привыкай к тому, что я буду трогать тебя, когда и сколько захочу. Ты должна была заметить, что я холоден только тогда, когда ты холодна. Мне все-время приходится прилагать усилия, чтобы не оказаться в дураках из-за чьей-либо хитрости или притворства. Я — человек, который живет по законам логики и рассудка, а не…
        Он остановился, чтобы поцеловать ее, потом неожиданно чертыхнулся и навалился на нее всем телом. Его страсть, как всегда, была бурной и безрассудной, несмотря на все его заявления. Но Александре это нравилось, ничего другого она не хотела и не понимала, почему он каждый раз испытывает неловкость за свое неистовство и поспешность. Они доставляли друг другу огромное удовольствие, и неважно, как это должно было происходить по законам любовной науки.
        Александра вошла в гостиную, где стоял стройный лысеющий джентльмен средних лет. Он стоял у окна, покачиваясь на каблуках и глядя на свои часы, вместо того чтобы любоваться парком, который начинался через улицу. Увидев ее, он быстро убрал часы в карман и поклонился. Она вопросительно склонила голову набок.
        — Дворецкий сообщил мне, что в гостиной меня ожидает какой-то джентльмен. Мне показалось это странным, так как я почти никого не знаю в Лондоне. В первый момент я подумала, что это может быть Бичем, но потом решила, что он не может быть столь нескромным. Это не в его стиле. Тогда кто вы, сэр?
        — Я?  — Он уставился на нее, пораженный.  — Я? Не может быть, чтобы его светлость не сообщил вам о моем визите. Я уверен, что вы меня знаете.
        Он изумлялся ее неведению совершенно искренне, и она улыбнулась.
        — Нет, Боргес просто сказал, что здесь какой-то джентльмен. Может быть, вы драматург или актер, который нуждается в покровительстве? Или викарий, ищущий приход? Если это так, то я с сожалением должна сообщить вам, что младший брат его светлости, несомненно…
        — Нет! Я — Джон Мортимер! Я — врач! Я один из известнейших врачей Лондона! Его светлость просил меня навестить вас. Вам должно быть известно, что он беспокоится в связи с тем, что вы ожидаете наследника и, по его словам, слишком малы для того, чтобы справиться с этим. Он просил меня осмотреть вас, чтобы выяснить, так ли это на самом деле.
        Она смотрела на него, не веря своим ушам. Дуглас, черт бы его побрал, успел вызвать его с утра пораньше, а сам до сих пор не вернулся. Значит, его он устроил его визит. Хорошо. По крайней мере, его сейчас нет, а это значит, что ей не придется с ним спорить в присутствии доктора Мортимера.
        — Доктор Мортимер,  — сказала она, продолжая улыбаться, но уже более натянуто,  — боюсь, что вы пришли зря. Мой муж беспокоится напрасно. Кроме того, если я и ношу ребенка, все равно ничего уже нельзя сделать, даже если я действительно слишком мала.
        Доктор Мортимер, хорошо знавший себе цену, а она была довольно высока, не привык к тому, чтобы женщины разговаривали так дерзко. Встретив женщину, которая ведет себя с такой самонадеянностью, он приготовился к нелегкому разговору и ласково улыбнулся ей. Она смущена, вот в чем дело. Только этим можно было объяснить ее поведение, хотя она ничем не обнаружила этого. Он решил взять с ней домашний отеческий тон, который всегда действовал успокаивающе на нервных женщин и, улыбнувшись про себя ее твердому отпору, заговорил:
        — Многоуважаемая леди Нортклифф, женщины, независимо от их представлений или того, что они считают своими представлениями, которые в действительности внушены им более старшими родственниками, тем не менее не могут самостоятельно определить, что является для них необходимым, а что нет. Собственно для этого у них есть мужья. Я пришел сюда, чтобы осмотреть вас, миледи. После этого я смогу сказать вашему мужу, какой вам требуется уход для произведения на свет наследника. Его беспокойство относительно ваших размеров похвально. Как врач я приму во внимание все факторы и буду последовательно руководить вами до самого рождения ребенка. А сейчас, миледи…
        Александра никак не могла поверить, что этот претенциозный, вызывающий раздражение человек, врач он там или кто другой, пришел к ней в гостиную и обращается с ней так, словно вместо головы у нее кочан капусты. Но винить в этом приходилось не его, а Дугласа. Она приветливо улыбнулась:
        — Может, выпьете чашечку чаю, сэр?
        — Нет, благодарю вас, миледи,  — улыбнулся он в ответ, обнажив зубы, и сложил руки, изобразив притворную скромность: — К сожалению, я не хозяин своего времени, миледи. Через час я должен быть у леди Аберкромби для осмотра. Она — кузина королевы, знаете ли, и я являюсь ее личным врачом. Мне было непросто выкроить время, чтобы посетить вас сразу же, но я так хорошо знаю вашего мужа, что решил оказать ему эту любезность. А сейчас, миледи, нам пора подняться в вашу спальню. Было бы желательно, чтобы при этом присутствовала ваша горничная.
        — Нет, сэр, мы никуда не отправимся. Мне очень жаль, что вы напрасно проездили. Как я уже сказала, тревога моего мужа безосновательна.
        С этим словами Александра подошла к колокольчику и сильно дернула за него. Сердце ее испуганно колотилось, а лицо стало красным. Как ни странно, она не испытывала особенной злости к этому маленькому снисходительному человечку. В конце концов, он выполняет свою работу. Но Дуглас… это уже совсем другое дело.
        — Миледи, действительно…
        Она подняла руку, чтобы остановить его:
        — Нет, сэр, пожалуйста, не извиняйтесь. Поезжайте к леди Аберкромби, королевской кузине, которая, несомненно, с нетерпением ожидает вашего визита.
        — Я и не собирался извиняться! Ваш муж уговорил меня прийти сюда и…
        — Прошу прощения, сэр, но мой муж не стал бы уговаривать самого короля. Ваши слова говорят о том, что вы плохо его знаете. Ах, Боргес, пожалуйста, проводите доктора. Он очень спешит. Он должен повидать королеву.
        — Нет, нет, всего лишь ее кузину — леди Аберкромби. Неужели вы действительно хотите, чтобы я ушел?
        — Не сомневаюсь, что королева тоже с радостью вас повидает, доктор Мортимер. А сейчас, уважаемый сэр, если позволите…
        Боргес находился в необычайном затруднении. Граф известил его о визите доктора. Он также знал, что графиня не была предупреждена, и это его беспокоило. Он знал ее совсем мало, но уже достаточно, чтобы понять, что ей вряд ли понравится поступок его светлости. И вот ее светлость выпроваживает доктора за дверь. Боргес хорошо знал свои обязанности и понимал, что в трудных ситуациях лучше всего строго их выполнять. Поэтому он вытянулся на все свои пять футов и четыре дюйма и спокойно сказал:
        — Доктор Мортимер, не соблаговолите ли пройти вот сюда, прошу вас. До свидания, сэр. Очень любезно с вашей стороны, что вы зашли.
        Мортимер предпочел бы, чтобы его оскорбили, по крайней мере в этом была бы какая-то определенность, но то, что произошло, заставило его растеряться. Он не мог понять, каким образом этой молодой женщине, графиня она там или кто, удалось выставить его, и как это он сам позволил увести себя этому дворецкому, который скорее походил на конюха — лысый, с брюшком, которое просило, чтобы на него повязали передник. Да еще такого маленького роста. Такой дворецкий, на взгляд Мортимера, совершенно не подходил для графского дома. Он постоял с минуту у парадного, недоуменно глядя на дверь.
        Дуглас торопился как только мог, чтобы успеть застать врача. Он догадывался, что Александра будет не очень довольна его приходом, но очень тревожился за нее и хотел, чтобы врач осмотрел ее немедленно. Ему хотелось услышать от него лично, что все будет в порядке. Тот факт, что пока не было точно известно, беременна она или нет, не имел значения. Если не сейчас, то вскоре будет. Нет, он волновался и хотел, чтобы его тревоги были рассеяны специалистом. Мортимера ему порекомендовал его собственный врач, который лечил его три года назад после ранения.
        Поэтому когда он увидел врача, стоявшего на крыльце его дома и растерянно смотревшего на закрытую дверь, приветствие замерло у него на губах, и он нахмурился. О Боже, что-то произошло. Она слишком мала, он так и знал, она беременна и умрет, и все это из-за него. Хриплым голосом он нетерпеливо спросил:
        — Доктор Мортимер, с моей женой все в порядке?
        — О милорд! С вашей женой? Она предложила мне чай, да. У вас чудесная жена. Совсем не то, что я ожидал. Она совершенно другая, чем женщины, которых я знаю. Правда, она молода, возможно, в этом все дело. И очень странная. Мне сейчас нужно идти, милорд. Ах, ваша жена, да, милорд, ваша жена. Желаю вам всего наилучшего, милорд. Удачи вам. Осмелюсь предположить, что она вам понадобится.
        Он продолжал в том же духе, спускаясь по ступенькам и залезая в экипаж. Дуглас смотрел ему вслед, взявшись за дверной молоток. Доктор, казалось, не понимал чего-то и бессвязно бормотал, в общем, он совсем не походил на человека, с которым он договаривался сегодня утром. С другой стороны, если бы у Александры что-то было не так, он бы сказал ему. Разве нет?
        Он нашел ее в гостиной. Она стояла у окна, придерживая тяжелую портьеру, и смотрела на улицу, куда-то в парк. Когда он вошел, она оглянулась, но ничего не сказала и снова сосредоточила внимание на парке.
        — Я встретил доктора Мортимера на крыльце.
        Она не откликнулась.
        — Он показался мне каким-то странным. Сказал, что ты чудесная, если я правильно его понял. Должно быть, он пришел очень рано.
        Она продолжала его игнорировать. Корсет придавал ее фигуре еще большую надменность.
        — Послушай, Александра, я просто хотел убедиться, что у тебя все нормально. Ведь не можешь же ты злиться из-за того, что я беспокоюсь о тебе. Я знаю, что он — мужчина, но женщины не бывают врачами, поэтому у меня не было выбора. Я очень торопился, чтобы успеть к его приходу, но все равно опоздал. Я собирался быть с тобой рядом. Ну, успокойся, все было не так уж ужасно, правда?
        — О нет, в этом не было ничего ужасного.
        — Но тогда почему ты стоишь здесь и не замечаешь меня? Ведешь себя так, словно меня не существует? Я не привык, чтобы моя жена так со мной обращалась. Ты забыла? Ведь ты любишь меня.
        — Уверяю тебя, нет, Дуглас. Это всего лишь похоть и ничего больше. Ты убедил меня в этом. А что касается твоего драгоценного доктора, я очень надеюсь, что этот напыщенный дурак свалится в канаву и захлебнется.
        Дуглас запустил пальцы в волосы.
        — Мне очень жаль, если его обращение с тобой отличалось от моего. Нет, нет, беру свои слова обратно. Это действительно страшная мысль. Он не понравился тебе? Был недостаточно любезен? Он смутил тебя больше, чем следовало?
        Теперь она повернулась к нему лицом, взгляд ее был отчужденным.
        — Я же сказала тебе вчера ночью, что не позволю себя осматривать ни одному мужчине…
        — Кроме меня.
        Попытка обратить разговор в шутку не удалась.
        — Совершенно верно. Когда ты захочешь, у тебя очень хорошая память. Я была с ним вежлива, Дуглас, но мы не покидали гостиной…
        — Ты позволила ему осмотреть тебя здесь? Где, на диване? Нет? Тогда, может быть, на том кресле? О Боже, тебе не стоило этого делать, Александра. Это неделикатно и довольно опрометчиво. Ведь могла зайти миссис Гудгейм. Мог войти Боргес с подносом для чая. Наконец, могла войти горничная, чтобы стереть пыль в кои-то веки. Я считал, что надо щадить твою скромность, и что по крайней мере три горничных должны стоять на страже. Нет, это не…
        — Он не дотронулся до меня. Я сказала тебе вчера ночью, что не допущу этого. Ты не поверил мне?
        — Черт возьми, ты — моя жена! Сначала ты не была ею, но с тех пор как я решил сделать тебя женой, твоей обязанностью стало оказывать мне любезность своим послушанием. Нет, черт, это звучит нелепо. Твоей обязанностью стало мне повиноваться! Ты обязана мне повиноваться! И я хочу, чтобы тебя осмотрели. Я не хочу, чтобы другой мужчина дотрагивался до тебя, но он не совсем то, что ты называешь мужчиной, он — доктор, что-то вроде евнуха, и ему платят деньги за то, что он трогает тебя и знает, что он трогает. Черт возьми, Александра, что ты ему сказала?
        — Ну да, твой обожаемый доктор Мортимер — мужчина, Дуглас. Он молол здесь обычную чепуху, которую мелют все мужчины. Он обращался со мной как с ребенком, с глупым ребенком. И потом, как он может знать наверняка, что он делает? Он же не женщина, он устроен совсем по-другому. Так откуда же ему знать, как устроена женщина, и как он может определить, если у нее что-то не так?
        — Я не буду спорить с тобой на эту тему, Александра. Я попрошу прийти его снова. Если хочешь, я могу остаться с тобой и следить за ним, если тебя это волнует. Я и сегодня собирался это сделать. А теперь довольно об этом. Не хочешь прокатиться в Ричмонд? Мы могли бы устроить пикник. Правда, там я не смогу наброситься на тебя, чтобы вознаградить, там будет слишком много народу. Ну, что ты скажешь?
        Она пристально смотрела на него.
        — Дуглас, неужели ты не понимаешь, что ты сделал?
        — Я понимаю, что меня начинает раздражать этот разговор.
        — Ты пошел наперекор моим желаниям. Ты даже не посоветовался со мной. Я не потерплю подобных вещей, Дуглас.
        Он сделался красным и заорал на нее:
        — Черт тебя побери, ты — моя жена! Пойми наконец, что если ты беременна, ты можешь умереть! А я не хочу убивать тебя!
        — Почему?  — ее голос стал мягким как масло,
        Дуглас сразу почувствовал перемену и уже был готов побить себя.
        — Не советую вам хитрить со мной, мадам. Иди переоденься в амазонку. У тебя всего пятнадцать минут. Если опоздаешь, я брошу тебя в лабиринте.
        «Это уже что-то,  — думала Александра, поднимаясь наверх.  — Довольно обнадеживающее начало».
        Однако уже через полчаса ей хотелось ударить его. Обнадеживающее начало рассыпалось в прах.
        Глава 20
        — Дуглас, кто вызвал тебя так рано сегодня утром?
        Она задала вопрос из обычного любопытства. Однако Дуглас сразу как-то напрягся. Его жеребец, которого он держал в Лондоне, Принц — огромный пегий мерин, почувствовав нервозность хозяина, заплясал на месте. Немного вздорная каштановая кобылка Александры решила, что это ее хозяйка виновата в том, что жеребец занервничал, повернула голову и укусила ее за ботинок. Александра подпрыгнула от неожиданности. Дуглас резко сказал:
        — Я предупреждал тебя, что она — совсем не та лошадь, на которой ты ездишь дома. Будь внимательна, Александра.
        Она хмуро смотрела ему в затылок. Они ехали легким неторопливым галопом по Роттен Роу. Дуглас посчитал, что им не хватит времени, чтобы успеть в Ричмондский лабиринт. Александра была довольна, что в это раннее время здесь почти не было модной публики. Был чудесный ясный день, время приближалось к полудню, легкий ветерок растрепал ее локоны. Она спросила снова, теперь уже настойчивей:
        — Так кто вызывал тебя в такую рань сегодня утром? Заболел кто-то из твоей семьи? У кого-нибудь неприятности?
        — Моя семья теперь и твоя семья. Пожалуйста, не забывай об этом. И о том, что тебя не должно касаться, куда я иду и что я делаю. Жена не должна вмешиваться в дела мужа. Следи за своей лошадью и…
        — Дуглас,  — сказала она, как ей казалось, очень уравновешенным тоном,  — ты дуешься из-за того, что я не пустила этого несчастного доктора в свою спальню. Я и в дальнейшем не собираюсь пускать его, и если ты не хочешь устроить безобразную сцену, ты не будешь принуждать меня к этому. И все-таки, почему была такая срочность? Я — твоя жена. Пожалуйста, скажи мне, что случилось.
        Он все так же упрямо молчал, и ее воображение начало рисовать ей самые драматические картины.
        — Это никак не связано с вторжением? О, дорогой, ведь в министерстве не собираются опять призвать тебя в армию? Ты ведь не пойдешь, правда? Пожалуйста, подумай как следует, Дуглас. В Нортклиффе так много дел, которые требуют твоего постоянного присутствия. Поэтому я не думаю…
        — Помолчи! Это дело никак не связано с тем, что ты думаешь. Это связано с этим сумасшедшим, которого зовут Джордж Кадоудэл!
        — Кто он такой?
        Он смотрел в затылок своей лошади и удивлялся, как ей удалось заставить его произнести это имя.
        — Это совершенно тебя не касается. Хватит об этом. Оставь меня в покое. Я больше ничего не скажу.
        — Хорошо,  — согласилась она.
        Джордж Кадоудэл. Он был французом, и Дуглас хорошо говорил по-французски, так хорошо, словно знал его с рождения. Ей вспомнилась настойчивость той француженки на балу у Рэнлеев, и она сказала:
        — Он имеет какое-то отношение к этой девице, которая пыталась соблазнить тебя на вчерашнем балу?
        Дуглас удивленно посмотрел на нее. Она не знает. Это было просто догадкой, а он — дурак. Меньше всего на свете ему хотелось взволновать или испугать ее. Еще меньше ему хотелось втягивать ее в это дело. Он вонзил шпоры Принцу в бока, и жеребец вырвался вперед.
        Александра пожалела, что у нее в руках нет камня, а то бы она запустила им ему в спину. Ее охватило беспокойство. Узнать бы, кто этот Джордж Кадоудэл и что его связывает с Дугласом. Она вспомнила записку, которую принес ему Финкл, приехавший в Лондон вместе с ними. Возможно, записка и сейчас еще где-нибудь лежит. Она решила найти ее. Он сказал, что его семья — теперь и ее тоже. Очень хорошо. Она — его жена, и надо дать ему понять, что пора ему расставаться со своими секретами. Она может помогать ему, и он должен научить ее, как это сделать.
        Она нашла записку. Финкл оставил ее вместе с остальными бумагами на письменном столе в библиотеке. Прочитав записку, Александра нахмурилась. Она была от лорда Эйвери. В послании, написанном крупным почерком черными чернилами, Дугласа просто извещали, что Джордж Кадоудэл, по всей вероятности, находится в Англии, а не в Париже, как они предполагали. Лорд Эйвери был обеспокоен этим фактом и хотел переговорить с Дугласом немедленно.
        Александра тщательно расправила письмо и положила его обратно в стопку, стараясь сделать незаметным, что ее трогали. В ту же секунду, как она закончила с этим, в комнату неожиданно вошел Дуглас. Она покраснела до корней волос и быстро убрала руку со стола.
        — Добрый день, сэр,  — приветствовала она его и помахала ему рукой.
        Дуглас нахмурился и загородил ей проход:
        — Что ты здесь делаешь, Александра?
        Она вздернула подбородок:
        — Разве это не мой дом? Здесь есть комнаты, в которые мне не позволено входить? Если это так, то будет очень хорошо, если ты скажешь мне, где они находятся, чтобы я могла выполнить твое пожелание.
        Дуглас бросил взгляд на стол, продолжая хмуриться:
        — Твои попытки перечить мне еще ни разу не имели успеха. Так же как и то, что ты ни разу не выполняла мои пожелания. А теперь изволь ответить мне, что так заинтересовало тебя на моем столе?
        Он шагнул вперед, но она попыталась обойти его. Он поймал ее за руку. Она сразу обмякла, и он отпустил ее.
        — Не двигайся,  — сказал он,  — а то тебе придется заплатить мне за свой интерес к моим делам.
        «Интересно, что он предпримет, если я сейчас убегу»,  — подумала Александра. Решив, что угроза недостаточно страшная, она упорхнула из комнаты.
        Дуглас не сделал попытки остановить ее. При желании он легко сможет ее найти. Он подошел к столу и начал перебирать бумаги. Наткнувшись на записку лорда Эйвери, он чертыхнулся. Черт бы побрал Финкла, как он мог быть таким неосмотрительным? В любом случае, она и сейчас знает не намного больше, чем до этого. Тем не менее все это ему не нравилось. Действия Джорджа Кадоудэла было трудно предсказать. Но по опыту Дуглас знал, что если тому чти засело в голову, это уже из него ничем не выбить. Это было одновременно и хорошо, и плохо. Как сейчас, например.
        Дуглас чертыхнулся снова. Что же делать? План действий был разработан тем же вечером. Он отвез Александру на небольшой прием к лорду и леди Марчпейн, приятным немолодым людям, которые питали глубокую любовь к Дугласу и были признательны ему за то, что тот опекал их сына в армии. Они очень тепло приветствовали их обоих.
        Александра была настороже, так как Дуглас пока еще ни разу не упомянул об инциденте в библиотеке. Он был полностью погружен в свои мысли и даже не заметил глубокого декольте на ее платье, в котором она пришла к нему показаться перед выходом. Только кивнул и все. Краем глаза она все время наблюдала за ним. Александра предпочла бы провести сегодняшний вечер вместе с ним дома. Наверное, ей следовало извиниться за свое любопытство. Она прикоснулась пальцами к его рукаву. Он посмотрел на нее пустым взглядом и ничего не сказал.
        — Я сожалею, Дуглас.
        — О чем именно?
        — О том, что лезла в твои дела. Но ты так разозлил меня своей скрытностью. Я ведь твоя жена. И я могла бы стать твоей помощницей, если бы ты разрешил мне.
        Его взгляд стал еще более отстраненным.
        — Я принимаю твои извинения, тем более что они так же редки, как терновник в степи. Что же касается твоего предложения, то я считаю, мне нужно быть еще более осторожным, потому что именно ты — моя жена. Ты находишься со мной постоянно. Сомневаюсь, что я могу расслабиться с тобой, когда ты все время требуешь от меня отчета, куда я хожу и чем занимаюсь. О, здесь Тедди Саммертон. Он хорошо танцует. Я передам тебя на его попечение. Нет, не спорь со мной. Ты сделаешь так, как я скажу. Ты поняла меня?
        — Поняла,  — ответила она.
        Она послушно станцевала с Тедди Саммертоном народный танец. Он оказался очень милым молодым человеком, немного болезненного вида, с большими ушами и таким же большим уважением к ее мужу. Когда танец закончился, Дуглас куда-то исчез.
        «Уж не отправился ли он опять к этой француженке?» — подумала Александра. Она медленно обошла бальную залу, некоторые уже узнавали ее и приветливо кивали. Она кивала в ответ и улыбалась. Где же Дуглас?
        Был теплый душный вечер, в воздухе пахло грозой. Александра вышла на балкон и прислонилась к каменной балюстраде, вглядываясь вниз, в глубину сада. Там повсюду были развешаны фонарики, они придавали ему романтичность, но почти не давали света, сад был полон теней и темных уголков. Александра почувствовала, как к ней медленно подступает страх.
        Она тихо позвала:
        — Дуглас?
        Никакого ответа. Ей показалось, что она слышала хруст в кустах где-то слева, но не была уверена. Она снова позвала его по имени, потом быстро сбежала по ступенькам в сад. Снова стала звать его. Потом замолчала. Она быстро шагала по узкой вымощенной камнем тропинке, чутко прислушиваясь к звукам. Ничего. Вдруг она услышала низкий свистящий мужской голос, но слов было не разобрать. Проклятье, он говорит по-французски. Она чуть не застонала от досады, как вдруг узнала голос Дугласа. Он что-то отвечал, тоже по-французски, и голос его звучал холодно и зло.
        Потом раздались звуки, явно свидетельствовавшие о потасовке. Она не раздумывая побежала к месту драки. Выбежав из кустов, увидела, что двое мужчин нападают на Дугласа. Окаменев, она смотрела, как Дуглас развернулся на каблуках и резко ударил одного из них кулаком в живот, потом повернулся ко второму и локтем ударил его по шее. Все произошло так быстро, что она ничего не успела сделать, а просто стояла, замерев, как кролик. Один из нападавших схватился за горло, прокричал Дугласу что-то по-французски, и в следующее мгновение оба они растворились в темноте.
        Дуглас стоял не двигаясь, потирая ушибленную руку, и смотрел на кусты. Она подбежала к нему и стала ощупывать его руки, плечи, лицо.
        — Как ты, Дуглас? Ты такой молодец. Так быстро раскидал их, просто не верится. Тебе даже не понадобилась моя помощь. С тобой все в порядке? Ты не можешь говорить? Пожалуйста, Дуглас, ответь мне.
        Говоря это, она продолжала гладить его плечи, но он стоял без движения, глубоко и ровно дыша.
        Наконец он взял ее руки в свои и склонился к ее лицу.
        — Как черта ты здесь оказалась?
        Ее руки замерли, но она ни на дюйм не отодвинулась от него.
        — Я беспокоилась о тебе. И не могла найти тебя. Потом подумала, что, может быть, я нужна тебе.
        — Нужна мне? О Боже, мадам, увольте меня от вашей помощи! Мы сейчас уезжаем.
        — Но кто были эти люди? Почему они напали на тебя? Я слышала, как ты с ними спорил, но ничего не понимала. Как назло, вы говорили по-французски. Почему…
        Не говоря ни слова, он встряхнул се и потащил по тропинке к дому. Он страшно боялся за нее, потому что угроза, которую выкрикнул напоследок Джордж Кадоудэл, относилась к ней. Так же, как он поступил с Жанин, он, Джордж Кадоудэл, обещал поступить и с его молодой женой.
        В экипаже он молчал, и она заговорила первая:
        — Я ни разу не видела, чтобы кто-нибудь так дрался, как ты сегодня. С Тони ты дрался по-другому.
        — Я хотел проучить Тони, но не убить.
        — Где ты научился так драться? Он повернулся к ней, вглядываясь в ее лицо в полумраке экипажа. Потом улыбнулся, вспоминая:
        — Это было в Португалии, там я познакомился с несколькими членами банды из Опорто, которые научили меня самым опасным и аффективным приемам борьбы. Во время учебы мне приходилось нелегко, но я выжил.
        — О-о. Но кто были эти люди, которые напали на тебя?
        Он взял ее руку и задержал в своей.
        — Послушай, Александра. Ты больше никуда не должна выходить без меня, понимаешь? Не смотри на меня так, просто верь мне. Скажи, что ты поняла.
        — Да, я поняла.
        — Конечно, ничего ты не поняла, но это не имеет значения. Послезавтра мы возвращаемся в Нортклифф.
        — Почему?
        — Ты сделаешь так, как я скажу, не задавая никаких вопросов.
        Она решила на время оставить эту тему. Она уже изучила его достаточно хорошо, чтобы понять: если он замкнулся и не подпускает ее к себе, ничто не заставит его открыться. Он был самым упрямым человеком из тех, кого она знала. Александра прислонилась головой к мягкой кожаной спинке сиденья, закрыла глаза и задремала.
        В голове у нее тем временем зрел план. Не очень далеко идущий, но по крайней мере хоть какие-то действия. Может быть, они принесут свои плоды.
        На следующий день, ровно в одиннадцать часов утра, Дуглас вошел в холл своего городского дома. Их совещание с лордом Эйвери было коротким и по существу. Да, Джордж Кадоудэл действительно здесь, в Лондоне, а не в Париже, где, по их расчетам, он должен был находиться вместе с деньгами английского правительства, и нет сомнений, что в Англию он приехал потому, что жаждет крови, крови Дугласа.
        Дуглас вздохнул, вручил Боргесу свою трость и спросил:
        — Где ее светлость?
        Боргес постарался спрятать свое огорчение за бодрым тоном:
        — Она беседует с некой персоной, милорд.
        — С персоной, говоришь? Эта персона — мужского пола?
        — Да, милорд. Это — французская персона мужского пола.
        Первая его мысль была о Джордже Кадоудэле, и он побледнел. Но нет, Джордж не пришел бы сюда. Черт бы ее побрал. А что, если она пытается шпионить за ним и подобрала для этой цели какого-нибудь француза с улицы?
        — И где же она беседует с этой французской персоной мужского пола?
        — В столовой рядом с кухней, милорд.
        — А почему ты не спросил о цели визита этой французской персоны мужского пола, Боргес?
        — Ее светлость сказала, что это не мое дело. Ее слова и тон были очень похожи на ваши, милорд.
        — Не припоминаю, чтобы когда-нибудь это заставило тебя замолчать!
        — Ее милость также поинтересовалась, как обстоят дела с больным горлом моего племянника, милорд. Вы никогда не проявляли такой заботливости, поэтому я решил доставить ей удовольствие и не раздражать своими вопросами.
        — Черт тебя побери. Я понятия не имел, что у тебя есть племянник!
        — Да, милорд.
        Дуглас, заинтригованный еще больше, быстро пошел по коридору в заднюю часть дома. Столовая рядом с кухней выходила в сад. Там было светло, просторно и много воздуха. Приятная комната. Правда, сам он бывал там нечасто. Синджен сказала, что эта комната считается женской. Он не стал стучаться, а просто тихонько открыл дверь. Напротив Александры сидел молодой человек, весь в черном, с длинным бледным лицом. Он молчал. Говорила она.
        — Je vais a Paris demain. Je vais prendre mon man avec moi.
        Молодой человек выразил явное удовлетворение.
        — Отлично, мадам! Et maintenant…
        Дуглас резко оборвал его:
        — Я не собираюсь везти тебя завтра в Париж, Александра. И не нахожу ничего отличного в этом предложении.
        Под его гипнотизирующим взглядом она покраснела, судорожно сглотнула несколько раз и обратилась по-французски к мужчине напротив:
        — Je crois que c'est ici mon man.
        — Ты всего лишь думаешь, что я — твой муж?
        Дуглас кивнул французу, который уже был на ногах и, переводя взгляд с него на Александру, нервно теребил в руках кармашек для часов. Кармашек для часов!
        — Что он здесь делает, Александра?
        Она тоже встала и легко подбежала к нему, широко улыбаясь.
        — Ах, он просто очень милый молодой человек, с которым я познакомилась… ну, да, я познакомилась с ним у Гантерсов и попросила его навестить меня здесь и… ну, мы можем поговорить с ним о чем-нибудь.
        — О чем-нибудь французском?
        — Я так и думала, что ты это скажешь.
        — Ты платишь ему?
        — Ну да.
        — Он шпионит для тебя? Ты хотела, чтобы он следил за мной, подслушивал мои разговоры, а потом докладывал обо всем тебе?
        Она устало посмотрела на него:
        — Ты правда считаешь, что я способна на такое?
        — Нет,  — быстро ответил он.  — Нет, нет, по крайней мере при обычных обстоятельствах. Но я действительно считаю, что ты можешь сделать нечто подобное, чтобы помочь мне, даже если я не просил тебя об этом и вовсе не нуждаюсь в этом, и кстати говоря, если такое произойдет, я побью тебя.
        Она склонила голову набок:
        — Ты столько всего наговорил, Дуглас, что я не совсем уверена…
        — Черт возьми, женщина, кто этот парень и что он здесь делает?
        Она вздернула подбородок:
        — Очень хорошо. Его зовут месье Лессаж, и он дает мне уроки французского.
        — Что?
        — Ты слышал меня. Лучше, если ты оставишь нас сейчас, Дуглас, мы еще не закончили.
        Дуглас выругался по-французски так длинно и замысловато, что молодой француз не удержался и расплылся в одобрительной улыбке. Он что-то быстро сказал Дугласу, а Дуглас чуть ли не еще быстрее ответил. Потом оба они заговорили на этом проклятом языке, забыв о ней, и она чувствовала себя покинутой.
        — Дуглас,  — сказала она очень громко,  — месье Лессаж — мой учитель. Ты прервал наши занятия. S'il vous plait, пожалуйста, оставь нас.
        Дуглас что-то сказал месье, и тот улыбнулся.
        — Извини, Александра, но месье только что вспомнил, что у него сегодня еще урок, очень скоро, а ехать туда нужно через весь Лондон.
        Дуглас пожал молодому человеку руку, и деньги перешли из руки ее мужа к французу в карман.
        Александре хотелось его убить. Она жалела, что не может выругаться по-французски так же легко, как это делал он. Нет, все, что ей нужно, это одно-единственное французское слово, всего одно. Она подождала, пока закроется дверь, потом топнула ногой.
        — Как ты посмел! Он — мой учитель, и он не подчиняется тебе! Ах, как бы мне хотелось сказать тебе по-французски, как я зла на тебя!
        — Какое-нибудь ругательство, да?
        — Да. Oui!
        — Merde.
        — Что?
        — Ты можешь сказать «merde». Это значит… ну, неважно, это — ругательство, и оно даст выход твоему гневу. Поверь мне.
        — Merde!
        Он засмеялся:
        — Ну как, лучше?  — Она ничего не ответила, и он спросил:
        — Почему ты решила выучить французский?
        — Чтобы выяснить, что эта девица говорила тебе и почему этот человек, Джордж или как там его, хотел убить тебя прошлой ночью!
        — Ax, значит, я не ошибся. Ты ведешь себя как Святая Джорджина.
        Он подошел к балконной двери, которая вела прямо в сад. Открыл дверь и вдохнул свежий утренний воздух.
        — Александра, ты собиралась выручить меня снова? На этот раз с помощью французского на школьном уровне?
        — Если ты объяснишь мне, в чем дело, почему бы и нет, я тоже могу что-то сделать. Такой уж у меня характер, и я ничего не могу с собой поделать. Мне бы не хотелось, чтобы ты расценивал это как вмешательство в твои дела.
        — Жаль,  — сказал он, не оборачиваясь.  — Жаль, что ты совсем непохожа на свою сестру — леди, которая, я думаю, предпочла бы подождать и выяснить, хочет ли ее муж, чтобы она влезала в его дела, тем самым доставляя ему еще большие хлопоты. В дела, я заостряю твое внимание на этом еще раз, которые никоим образом ее не касаются.
        — Мне бы хотелось, чтобы ты выражался яснее, Дуглас.
        — А что тебе, собственно, неясно?
        — Например, любишь ли ты до сих пор Мелисанду?
        Он обернулся, чтобы посмотреть ей в лицо, и увидел в ее глазах боль. Это расстроило его. Сегодня ночью он не приходил к ней, вот в чем дело. Он хотел. Господи, очень хотел прийти к ней, в этом не было ничего нового — он всегда желал ее,  — но он решил показать ей, что не будет рядом с ней, когда бы она ни пожелала, что это только его право — решать: где, когда и как. Кроме того, тем самым он выразил свое недовольство ее поведением. Ну вот, он сделал как задумал, и теперь хочет ее как дьявол. Ее утреннее платье было не таким уж соблазнительным — обычный бледно-желтый муслин, но оно будило в нем дикое желание, так как под ним скрывалось ее божественное тело. Ему хотелось сжать ее в объятиях и зарыться лицом в упругую грудь.
        Он удивился, услышав свои слова:
        — Нет, я не люблю Мелисанду. Я никогда не любил ее, но хотел ее как женщину. Наверное, она была для меня мечтой о женской красоте, я воспринимал ее не как реальную живую женщину, а как некое прекрасное видение, которое сделает мои ночи не такими одинокими. Нет, я не люблю ее. Боюсь, Тони был прав, когда говорил мне об этом.
        — Тони любит ее.
        — Да, любит.
        Ей отчаянно хотелось спросить его, сможет ли он когда-нибудь полюбить хоть немного ее. Но она промолчала.
        — Я — такая, какая есть, Дуглас. И мне невыносима мысль, что тебе грозит опасность. Я не могу поверить, что тебе будет приятно, если я буду спокойно попивать чай, в то время как враг подбирается, чтобы вонзить нож тебе в спину.
        — Если такое случится, ты можешь кричать во всю мощь своих легких и звать на помощь кого-нибудь из мужчин.
        — Ну а если никого не окажется поблизости?
        — Хватит пустых предположений, Александра. Я не хочу, чтобы ты совершала поступки, которых я не одобряю. Я хочу всегда знать, где ты находишься и что ты делаешь. Я не хочу, чтобы ты задавала мне вопросы о моих делах и тем более — вмешивалась в них.
        — Тебе нужна бесчувственная жена.
        — Бесчувственная? Ха! Я никогда не поверю в это, если только не перестану посещать твою спальню.
        Он посмотрел на нее долгим взглядом. Она была так близко от него.
        — Я хочу, чтобы ты оставалась здесь, в доме. Никуда не выходи. Проследи за приготовлениями к отъезду, мы уедем рано утром. Тебе хватит времени?
        Она встала. Нет, он неисправим, подумалось ей. Скорее всего, он никогда не изменится. Она улыбнулась ему через силу, кивнула на прощание и вышла из комнаты.
        Она подошла к широкой лестнице, ведущей наверх, услышав, как миссис Гудгейм позвала ее, она не обернулась. Прошла в свою спальню и заперла дверь. Она не знала, сколько времени простояла посреди комнаты, потом медленно опустилась на колени. Обхватила себя руками и заплакала.
        Она так углубилась в свое горе, что не услышала, как тихо открылась дверь соседней спальни. Приказание, готовое вырваться у Дугласа, замерло у него на губах. Он смотрел на нее, ничего не понимая. Ведь он почти не бранил ее, не сказал ничего такого, что могло бы ввергнуть ее в такое состояние. Это было невыносимо. Он быстро подошел к ней, взял на руки и отнес на кровать. Потом лег рядом с ней, сцеловывая слезы с ее лица до тех пор, пока она не забыла о них, забыла об обиде, о боли, забыла все, кроме наслаждения, которое он дарил ей. Она изголодалась по нему и страстно отвечала на его поцелуи, доводя его до неистовства.
        Потом, когда они, умиротворенные, лежали рядом, он приподнялся над ней и сказал:
        — Больше никогда не плачь. Мне это не нравится. У тебя нет причин плакать. Ведь я пришел к тебе, так? Разве я не доставил тебе удовольствие?
        — Да,  — ответила она,  — конечно.
        Он почувствовал, как желание нарастает в нем снова. Подходило время ленча. Кошмар: середина дня, а он не может от нее оторваться. С трудом он заставил себя встать.
        — Больше не плачь,  — повторил он и натянул штаны.
        — Почему ты не можешь довериться мне, Дуглас?
        — Ты говоришь чепуху.
        — Помнишь, как я защищала тебя от Тони?
        — Здесь ты ничем не поможешь.
        Она села, подтянув к себе платье. Посмотрела на свои босые ноги, свисавшие с кровати, не доставая пола.
        — Хорошо, Дуглас, я сделаю, как ты хочешь. Я больше не буду влезать в твои дела. Если с тобой что-то случится, мне будет очень жаль, но… как говорится, ничего не попишешь. Ты этого хочешь?
        Он нахмурился. Нет, он не хочет этого, но, кажется, именно так он сказал.
        — Я хочу, чтобы ты привела себя в порядок. Я голоден. Скоро позовут на ленч.
        Он ушел в свою спальню и закрыл за собой дверь. Она смотрела ему вслед.
        — Merde,  — сказала она.
        Глава 21
        Пробуждение было внезапным. Дуглас не знал, что его разбудило. Мгновение назад ему снилось тяжелое сражение под Пеной, французы подступали все ближе и ближе к его флангу — и вдруг он уже смотрит в темноту, сердце его гулко бьется. Он помотал головой и машинально похлопал рядом с собой рукой, ища Александру.
        Рядом с ним было пусто. Он провел рукой по подушке, по простыням и наконец вскочил с кровати. Ее здесь нет. Она ушла. Его охватил панический ужас. О Боже, Джордж Кадоудэл похитил ее.
        Нет, это абсурдно. Джордж не смог бы пробраться в его дом, сюда, в спальню, и схватить ее, не разбудив его. Нет, это невозможно.
        Дуглас быстро спустился по ступенькам в холл, на ходу завязывая свой голубой бархатный халат, его босые ноги бесшумно ступали по мягкому ковру. Куда, черт побери, она могла уйти?
        Он заглядывал в комнаты, попадавшиеся по пути, зашел в комнату для завтраков, потом в большую официальную столовую. Вернулся в центральный холл и задумался. Потом быстро пошел в сторону библиотеки. Он остановился, заметив полоску света под дверью.
        Очень тихо он приоткрыл дверь и стал смотреть.
        Александра сидела за столом, слева от нее стояла свеча, перед ней лежала книга. Она напряженно думала над чем-то, наморщив лоб.
        Он уже хотел войти и спросить, что она здесь делает, как вдруг услышал ее тихий голос:
        — Так вот что значит merde. Ну что ж, это вполне подходящее слово, Дуглас был прав. Оно дает выход гневу, и очень быстро.
        Она повторила слово несколько раз, потом громко добавила:
        — Конечно, от многократного повторения его воздействие не усиливается. Ну, давай, девочка, приступай.
        Дуглас с усилием сдержал смех, стоя за дверью, потому что сейчас она начала громко повторять на очень плохом, но тем не менее узнаваемом французском:
        — Я не уйду. Je ne vais pas. Он не уйдет. II ne va pas. Они не уйдут. Us ne vont pas.
        Она смотрела перед собой. Что за черт?
        Она пытается самостоятельно выучить французский. И все для того, чтобы помочь ему.
        Дуглас стоял и смотрел на свою жену, медленно покачивая головой, пытаясь осмыслить то, что он увидел. Какая-то теплота и нежность разливались у него внутри — чувства, которых он раньше не испытывал. Это ощущение было новым для него и очень сильным, он и не подозревал о его существовании просто потому, что никогда не чувствовал ничего подобного и не догадывался, что ему чего-то не хватает.
        Он продолжал смотреть на нее. Она сидела в своей девичьей белой рубашке, закрывающей ее от шеи до пят, рыжая коса была переброшена через правое плечо. Повторяя французские слова, она постукивала в такт руками. Свет от свечи отбрасывал тени на ее лицо, глаза ее светились, на волосах играли блики. Она повторяла одни и те же фразы снова и снова.
        Он хорошо понимал по-французски, если хотел.
        — Я помогаю ему. Je l'aide. Ax, что это?
        Она замолчала, потом очень нежно произнесла:
        — Я люблю его. Je l'aime. Я люблю Дугласа. J'aime Douglas. Я люблю моего мужа. J'aime mon man.
        Он продолжал стоять, потрясенный нахлынувшими на него чувствами. На губах его засветилась нежная улыбка, он чувствовал себя невероятно счастливым, счастливым оттого, что именно она — его жена, счастливым от осознания того, что она значит для него и будет значить всегда.
        Очень тихо он закрыл дверь и в задумчивости вернулся в спальню. Там он долго лежал без сна, весь во власти нового для него чувства, и ждал ее.
        Когда она проскользнула в комнату, примерно через час, и легла рядом с ним, он притворился спящим. Его хватило на десять минут. Потом он повернулся к ней, обнял и начал целовать.
        Александра вздрогнула от неожиданности, потом с энтузиазмом ответила ему. Но на этот раз в их поцелуях не было обычного безумия и нетерпеливости.
        Когда Дуглас убедился в том, что она заснула, он осторожно поцеловал ее в висок и тихонько сказал:
        — Je t'aime aussi.
        Семь часов спустя, за завтраком, Дуглас так стукнул кулаком по столу, что ломтик бекона на его тарелке подпрыгнул и упал на белоснежную скатерть.
        — Я сказал — нет, Александра. Если Синджен попросила тебя принести ей книгу от Хукэма, тем хуже. У меня нет времени, чтобы сопровождать тебя, а без меня ты никуда не пойдешь. Ты поняла?
        Она молчала.
        — Скажи мне, что ты поняла.
        — Поняла.
        — Ладно. Надеюсь, ты проследишь за сборами. К сожалению, уехать сегодня утром не получится, так как у меня еще осталось одно дело. Я вернусь позже.
        В дверях он на секунду остановился, услышав, как она сказала: «Merde!»
        Он сделал вид, что ничего не слышал, и ушел. Александра смотрела на яйца и удивлялась, как она могла возомнить, что те высокие слова, которые он сказал ей ночью, могли означать больше, чем просто страстный порыв.
        Все оставшееся утро она была очень занята, хотя миссис Гудгейм видела мало пользы от хозяйки, которая была рассеянна, и, похоже, ей было все равно, будут ли ее платья тщательно проложены оберточной бумагой или их просто покидают в чемодан.
        К ленчу Дугласа все еще не было. Александра сходила с ума от тревоги и страха за него. Почему она не заставила его пообещать, что он никуда не пойдет без нее? Она попыталась заняться французским, но была так рассержена на него, что большую часть времени занималась тем, что искала в словаре различные ругательства.
        — По-моему, вы засиделись в комнатах,  — не выдержала наконец миссис Гудгейм, устав от ее беспорядочной суеты.  — Почему бы вам не прокатиться в экипаже? Я прекрасно управлюсь одна, уверяю вас.
        Так, значит, Дуглас ничего не сказал прислуге о том, что его жену нужно держать под замком. Она сжала губы. Она привезет Синджен ее роман, а Дуглас пусть идет к черту. Однако из соображений безопасности она сходила в библиотеку и вытащила из письменного стола Дугласа небольшой пистолет, который обнаружила ночью, когда занималась французским. Не имея представления, заряжен он или нет, она убрала его в ридикюль. На самом деле ей было страшно даже смотреть на него, и она молила Бога, чтобы в случае, если ей придется применить его, человек, на которого он будет направлен, также испугался бы одного его вида. Она попросила одного из лакеев сопровождать ее и отправила его на сиденье рядом с кучером. Дугласу этого должно быть достаточно. С ней едут двое слуг, а сама она вооружена пистолетом.
        Боргесу было известно, что ее милость не должна покидать дома, но в тот момент, когда Александра прошмыгнула в дверь, прихватив лакея Джеймса, его не было на посту.
        Их карета прокатилась по Пиккадилли и на углу Гайд-парка свернула на Сент-Эдвард-стрит. Кучер остался с, каретой, а Джеймс проследовал за Александрой в магазин к Хукэму. Магазин представлял собой довольно унылое помещение, все пространство от пола до потолка занимали полки, уставленные книгами. В воздухе пахло пылью, проходы между рядами полок были очень узкими, тем не менее приходить сюда считалось признаком хорошего тона, а потому недостатка в посетителях не было. По рядам ходили богато одетые джентльмены и леди, время от времени останавливаясь, чтобы посмотреть заинтересовавшую их книгу. Горничные И лакеи ожидали своих хозяев у дверей в магазин.
        Александра тоже оставила Джеймса у дверей, предоставив ему возможность полюбоваться чьей-то хорошенькой горничной, а сама позволила назойливому служащему магазина проводить себя к полке, где лежал интересующий Синджен роман. Ах да, вон там, на третьей полке. Она потянулась за «Таинственным графом» и оцепенела, услышав мужской голос, зашептавший ей в правое ухо:
        — Ах, маленькая голубка покинула свое гнездышко, да?
        «Это не Хезерингтон,  — подумала она.  — Нет, тот бы выдал что-нибудь про пастуха и овечку». Она вздохнула и, не оглядываясь, ответила:
        — Ваше поведение мне неприятно, сэр. Ему не хватает оригинальности. Впрочем, как и любезности и шарма. А также ума. Вам следует поучиться хорошим манерам. Мне определенно нравится ваш французский акцент, но он как-то не вяжется с вашим отличным английским. Вы очень грамотно построили фразу. Это не приходило вам в голову?
        — Черт вас возьми, в мои намерения не входило вам нравиться! Я прекрасно владею тремя языками!
        — Ну и какова же ваша цель?
        Она наконец повернулась, чтобы увидеть своего собеседника. Перед ней стоял высокий худой человек, темноволосый, черноглазый, в костюме для визитов. Она вдруг поняла, что перед ней Джордж Кадоудэл. О Боже, неудивительно, что он говорит с французским акцентом.
        — Моя цель? Что ж, я отвечу вам. Моя правая рука держит в настоящий момент маленький, но очень опасный пистолет, который направлен прямо вам в грудь. Я предлагаю вам, мадам, пройти вместе со мной, сохраняя все ту же милую улыбку на лице. Считайте меня своим любовником, и мы знатно проведем с вами время. Идемте.
        Александра прочитала в его глазах холодную решимость, но вместо того, чтобы пойти вместе с ним к выходу, неожиданно крикнула изо всех сил:
        — Je ne vais pas!
        Одновременно она стукнула его «Таинственным графом» по физиономии, от души надеясь, что сломала ему нос. Увидев, что он поднял руку для удара, она закричала:
        — Merde! Merde! Je va a Paris demain avec mon man! Aidez-moi!
        Он ударил ее сбоку по голове, не забыв при этом выругаться, все это происходило на глазах застывших в шоке управляющего магазина и посетителей.
        — Джеймс, на помощь! Aidez-moi!
        — Черт тебя побери,  — засвистел у ее лица шепот Кадоудэла, и в следующее мгновение он вышел из магазина. Джеймс был рядом с ней, до смерти напуганный, что не смог уберечь хозяйку от нападения какого-то неизвестного злодея.
        — Миледи, с вами все в порядке? О, прошу вас, скажите мне, что с вами ничего не случилось.
        Александра потрясла головой, чтобы она прояснилась. От удара у нее потемнело в глазах.
        — Да, со мной все в порядке.
        Она перевела взгляд на роман, который все еще держала в руках, и расправила помявшиеся страницы.
        — Я врезала ему по носу, Джеймс. Ты слышал, как я говорила по-французски?
        — Merde, миледи?
        На этот раз это был Хезерингтон, человек, о котором Дуглас сказал, что он задирает женщинам юбки прежде, чем узнает, как их зовут, и вот он здесь и улыбается ей. Не сардонической улыбкой ловеласа, а очень искренне. Странно, но она почувствовала теплоту в его улыбке.
        — О да, я слышал ваш великолепный французский. Кто был этот несчастный, осмелившийся поднять на вас руку?
        — Он ушел,  — не стала уточнять Александра и гордо посмотрела по сторонам.  — Мой французский лишил его смелости.
        Хезерингтон долго взирал на нее, потом рассмеялся. Смех получился хриплым, ведь он давно уже так не смеялся, считая, что смех не вяжется с его имиджем, который он так тщательно создавал. Он смеялся все громче и никак не мог остановиться.
        — Merde,  — повторял он,  — merde.
        Наконец он успокоился и ушел из магазина. Александра какое-то время смотрела ему вслед, потом расплатилась за роман, не обращая внимания на шепчущихся и разглядывающих ее посетителей магазина. Джеймс не отходил от нее ни на шаг, пока не усадил ее в карету. Через двадцать минут они подъехали к дому. Уже на ступеньках Александра повернулась к Джеймсу и, положив руку ему на рукав, просительно сказала:
        — Пожалуйста, Джеймс, я не хочу, чтобы его милость узнал о том маленьком э-э… происшествии, хорошо? Оно было совершенно незначительным. Этот человек, несомненно, принял меня за кого-то другого, и ничего больше.
        Джеймс был в этом не уверен. Он волновался, и не без оснований, так как первым, кого он увидел, войдя в холл, был его милость, и он смотрел на него так, будто сейчас убьет. Определенно, у него чесались руки, чтобы убить его.
        Джеймс никогда не слышал, чтобы люди рычали, и вот теперь ему пришлось услышать. Его милость выпрямился во весь свой рост и заорал на жену, которая только что подошла к нему:
        — Куда, черт побери, ты ездила? Как ты посмела ослушаться меня? Ну, Александра, на этот раз ты очень далеко зашла! Слишком далеко!
        Джеймс отступил назад и врезался в Боргеса, который торопился к месту ссоры. На лице его была написана полнейшая невозмутимость.
        — Миледи, с возвращением. О, я вижу, вас тщательно оберегают Джеймс и кучер. Конечно, его светлость волновался, даже несмотря на…
        — Черт возьми. Боргес! Замолчи! Поверь мне, она прекрасно обойдется без твоего вмешательства! Нечего ее выгораживать.
        Дуглас схватил Александру за руку и утащил в гостиную. Ударом ноги он захлопнул дверь.
        — Тоже мне, еще защищает ее,  — говорил Дуглас, встряхивая ее как грушу. Она молчала, только смотрела на него. Испуг от неожиданной встречи с Джорджем Кадоудэлом прошел, пока они ехали в карете. Сейчас она была совершенно спокойна перед разъяренным Дугласом.
        — Я купила Синджен роман,  — сказала она, когда он на мгновение успокоился.
        — Будь проклят этот ее роман!
        — Дуглас, твоя речь становится все беднее. Пожалуйста, успокойся. Ничего не случилось, правда…
        Он снова встряхнул ее:
        — Мало того, что ты не слушаешься, ты еще и лжешь. Как ты смеешь, Александра? Как ты можешь лгать мне?
        «Нет,  — подумала она,  — нельзя, чтобы он узнал о том, что произошло в книжном магазине».
        — Я встретил Хезерингтона,  — сказал он и приготовился услышать очередную ложь, которую исторгнут ее уста.
        — О-о,  — только и смогла сказать она, сделав робкую попытку улыбнуться.  — Хезерингтон не мог знать в точности, что произошло. Просто это был человек, который…
        — Это был Джордж Кадоудэл, и он собирался увести тебя.
        — Как ты узнал?
        — О, Господи, спаси меня от глупых женщин. Александра, твои крики на французском были слышны по всему Лондону. Я встретил и другого человека, которого ты даже не видела, и он тоже рассказал мне о твоем оглушительном «merde». Об этом уже знают все, и я почти уверен, что в самом скором времени на меня посыпаются визиты людей, жаждущих поведать мне про в высшей степени странное поведение моей жены.
        — Я говорила не только это, Дуглас.
        — Да, знаю. Завтра ты уезжаешь в Париж вместе со своим мужем.
        — На помощь я звала тоже по-французски.
        — И еще кое-что,  — сказал он, уже начиная оттаивать, но вдруг остолбенел, так как в этот момент она вытащила из ридикюля пистолет.
        — Я взяла его с собой. Не так уж я глупа, Дуглас. Этот человек не смог бы причинить мне вреда. Я тщательно подготовилась, прежде чем уйти из дома. Мне наскучило здесь сидеть, пойми, Дуглас, пожалуйста. Мне было скучно и хотелось развлечься. Все прошло как нельзя лучше. Его попытка не удалась. Я тоже хорошенько ударила его романом Синджен. У него не было шансов.
        Дугласу только и оставалось, что смотреть на нее. Она так гордится собой, маленькая негодница. Она полностью убеждена в своей правоте. Она — сама бесхитростность и невинность. Против такого человека, как Кадоудэл, у нее было не больше шансов, чем у цыпленка. Он забрал у нее пистолет, ужаснувшись от мысли, что эта штуковина могла быть направлена против нее, и тихо, не сказав больше ни слова, вышел из комнаты.
        Александра смотрела на закрытую дверь.
        — Ему стоит немалых усилий держать себя в руках,  — сказала она, ни к кому в особенности не обращаясь.
        К обеду он не пришел. И ночью она была тоже одна.

* * *
        Они выехали из Лондона следующим утром в восемь тридцать. Летний туман, точно холодным одеялом, плотно окутал весь город и отпустил их только, когда они выехали на дорогу, ведущую на юг.
        Дуглас молча сидел рядом с женой. Она как ни в чем не бывало читала этот проклятый роман Синджен. Таинственный граф. Какая несусветная чушь. Он вспомнил, как Синджен рассказывала ему про его греческие пьесы, и вздрогнул. Здесь, скорее всего, героини не раздеваются, а падают в обморок.
        — Зачем ты читаешь эту чушь?  — раздраженно спросил он.
        Александра подняла голову и улыбнулась ему.
        — Ты не хочешь разговаривать со мной, пейзаж за окном самый обычный, а спать мне не хочется. Ты можешь предложить что-нибудь получше, чем чтение? Возможно, у тебя есть при себе свод моральных заповедей, чтение которых сделает мои мысли более возвышенными?
        — Я могу поговорить с тобой,  — сказал он.
        Она поняла по его голосу, что он вот-вот вспылит.
        — Ах, это было бы очень мило с твоей стороны, Дуглас.
        Внимательно прислушавшись к тону, которым были сказаны эти слова, и не уловив в нем иронии, он успокоился и вздохнул:
        — Очень хорошо. Я беспокоился о тебе. Ты не должна давать мне повод для беспокойства, особенно если известно, что существует опасность, которая может затронуть и тебя. Хорошо, я готов извиниться за то, что оставил тебя одну, но ты все равно должна меня слушаться.
        — Приятно это слышать. Я очень ценю твою заботу. Я оценила бы ее еще больше, если бы ты объяснил мне, в чем заключается опасность.
        — Мне бы не хотелось этого делать. Я хочу, чтобы ты доверяла мне. Неужели ты не понимаешь, что должна доверять мне? Скажи, что понимаешь.
        Она посмотрела на его точеный профиль и, сказав: «Да, понимаю»,  — вернулась к роману.
        Дуглас выдержал в молчании еще целый час. Потом крикнул кучеру в окно, чтобы тот остановился. Они находились в самом сердце страны. Поблизости никого не было видно — ни домов, ни коров, ничего, что могло бы привлечь их внимание, только кусты черной смородины да живая изгородь.
        Александра посмотрела на него, в ее глазах был испуг.
        — Нет, я просто подумал, что, может быть, ты захочешь поразмяться или уединиться ненадолго на лоне природы.
        Он помог ей выйти из экипажа, задержав в объятиях чуть дольше, чем того требовала необходимость.
        — Можешь сходить вон к тем кленам. Если я тебе понадоблюсь, позови. Не обязательно на французском, но если хочешь, можно и на нем.
        Александра улыбнулась и, помахав ему рукой, отправилась в ту сторону, куда он указал. В роще было тихо, широкие кленовые листья не пропускали солнечного света. Ей стало не по себе, и она уже хотела вернуться, как вдруг чья-то рука закрыла ей рот и какой-то человек крепко прижал ее к себе.
        — Наконец-то я тебя поймал,  — сказал мужчина, и она узнала голос Джорджа Кадоудэла.  — На этот раз тебе не уйти.
        Действительно, на этот раз при ней не было ни пистолета, ни кучера, ни лакея Джеймса. Правда, есть Дуглас, если только ей удастся освободиться хотя бы на секунду, чтобы позвать его.
        Она укусила его за руку, и на миг он ослабил хватку. Крик уже был готов вырваться из ее груди, как послышался треск и что-то тяжелое ударило ее по виску. Она упала как подкошенная.
        Дуглас ходил взад-вперед по тропинке. Прошло уже добрых десять минут, как она ушла. Уж не больна ли она часом? Он постоял еще с минуту, потом чертыхнулся и быстро зашагал к кленам.
        — Александра,  — позвал он.  — Отзовись! Александра! Молчание.
        Он закричал:
        — Aidez-moi! Je veux aller a Paris demain avec ma femme!
        Выкрикивая эти шутливые слова о том, что он хочет завтра же отправиться в Париж вместе со своей женой, он чувствовал, как напрягаются его мускулы и стремительно накатывает страх.
        Тишина стала еще глубже. Тишина. Тишина.
        Он вбежал в рощу. Она ушла. Он внимательно осмотрел место и наконец увидел следы двух мужчин, стоявших рядом. Следов борьбы не было. Ни звука. Джордж похитил ее, и теперь она или убита, или находится без сознания. Нет, если бы он убил ее, то бросил бы лежать здесь. Дуглас продолжил поиски. Он быстро обнаружил дерево, к которому была привязана лошадь. Потом нашел следы лошади, когда она скакала туда и обратно, и последние следы были глубже, так как теперь ей пришлось нести двоих седоков.
        У него не было лошади. Только карета. Ему не догнать их. Прошел еще целый час, пока наконец он въехал в Терктон-он-Байн, где смог получить мало-мальски приличную лошадь, которая не хрипела и не заваливалась на бок, трогаясь с места.
        Он был страшно зол и напуган. Через полчаса он снова был в кленовой роще и еще через десять минут нашел следы второй лошади.
        Он молил Бога, чтобы не полил дождь, но тяжелые серые тучи, наползавшие с юга, не вселяли надежды. Кадоудэл поскакал на юг, в направлении Истборна, к побережью. Господи, да он собирается увезти ее во Францию! Кровь застыла у него в жилах.
        Через два часа полил дождь. Дуглас страшно ругался, но это не помогло. Дождь вскоре размыл все следы. Дуглас подозревал, что Джорджу, этому блестящему стратегу, сейчас приходится ох как нелегко с Александрой. Она не из тех, кто падает в обморок, она сделает все возможное, чтобы сбежать от него, и это-то и пугало его больше всего. Кадоудал не выносил, чтобы ему оказывали сопротивление, в противном случае он был способен на самые дикие и невероятные поступки. Дуглас взял курс на Истборн.
        Когда он добрался до города, весь вымокший и продрогший до костей, он уже знал, что в одиночку ему не найти Кадоудэла. На этот раз ему будет мало одного везения, ему потребуется помощь. Нужно много людей, чтобы обшарить все гостиницы, доки и корабли.
        Он устал до изнеможения и извелся от мысли, что ничего не может поделать. И все-таки он доскакал до города и на всякий случай обошел несколько гостиниц. Никого похожего на его описание там не встречали, если только Джордж не заплатил им за молчание. Наконец он был вынужден признать свое поражение, влез на коня, который устал не меньше его, и проскакал еще пятнадцать миль до Нортклифф-холла.
        Холлис бросил на хозяина только один взгляд и тут же подозвал Финкла. Вместе они довели Дугласа до спальни и помогли переодеться в домашний халат. После чего Холлис, ощущавший себя членом семьи, счел, что может обсудить с графом сложившееся положение.
        — Кучер сообщил нам обо всем,  — сказал он.  — Я бросил по округе клич, и тридцать человек вызвались вам помочь. Все, что от вас требуется, это дать мне необходимые инструкции.
        Дуглас посмотрел на своего дворецкого, и ему захотелось обнять его. Но вместо этого он устало и без выражения произнес:
        — Она в руках Джорджа Кадоудэла, Холлис, и скорее всего, он уже отправил ее во Францию. Я проследил его путь почти до самого Истборна, но потом пошел дождь и смыл все следы. Я заходил в местные гостиницы, но безуспешно.
        Холлис похлопал его по плечу так, как будто Дугласу было десять лет:
        — Не волнуйтесь, милорд. Вы дадите мне описание этого Кадоудэла, а я передам его нашим людям. Они могут пуститься на поиски уже через час. А вы должны немного отдохнуть.
        Дуглас хотел было воспротивиться, но был настолько обессилен, что смог только кивнуть.
        — Я принесу вам поесть и немного доброго бренди. И ваша голова станет такой же ясной, как всегда.
        И вот через тридцать минут двадцать два человека под предводительством такого опытного генерала, как Холлис, выехали из ворот Нортклифф-холла и двинулись в сторону Истборна.
        Перед отъездом Холлис доложил Дугласу:
        — Я известил о случившемся лорда Рэтмора. Думаю, он вскоре подъедет. Его светлость никогда не бросал вас в беде, вы же знаете.
        Дуглас что-то проворчал и отпил бренди. Приятное тепло разлилось по его телу. Он отлично пообедал, затопленный камин быстро нагрел комнату. Откинувшись на спинку кресла, он закрыл глаза. Около часа он крепко спал, никем не потревоженный, потом проснулся, чувствуя себя полностью отдохнувшим и посвежевшим.
        Рядом с ним стояла Синджен.
        — Привет, сестренка. А где Александра?
        Внезапно он вспомнил, что произошло, и Синджен со страхом увидела, что он побелел как полотно.
        — Мне очень жаль, Дуглас. Что бы там ни говорила мама, я все равно поеду искать ее вместе с тобой. Как ты думаешь, нужно сообщить Тайсону?
        — Нет, пусть остается в Оксфорде.
        Он встал и потянулся.
        — Не могу поверить в это,  — сказал, обращаясь сам к себе.
        — Уже поздно, Дуглас. Слишком поздно, чтобы ехать сейчас. Уже почти полночь.
        — Двадцать два человека занимаются поисками. Я должен быть с ними, Синджен.
        Он помолчал, потом нежно взял ее лицо в свои руки:
        — Спасибо, что хочешь поехать вместе со мной, но я прошу тебя остаться и следить, как будут развиваться события. Ты же знаешь маму… и потом, я должен быть уверен, что здесь все будет готово, когда я привезу Александру.
        Второй раз за этот день Дуглас ехал этой дорогой. Дождь уже перестал, и яркий месяц освещал ему путь. В гостинице «Мокрая утка» он нашел своего старшего конюха Мак-Колэма.
        — О, я думаю, вашей милости не повредит немного выпивки. Садитесь, и я расскажу вам, что мы узнали. Я обосновал в этой гостинице штаб, и каждые тридцать минут сюда приходит группа наших ребят и докладывает мне обстановку. Так вот. Да вы сядьте, выпейте эля. Ну, слушайте, милорд. В два часа дня сюда в распивочную пришла наша группа из пятерых человек и рассказала, что этот Кадоудэл и ее милость сели на почтовый пароход, идущий в Кале. К несчастью, ребята не смогли пуститься в погоню, так как из-за встречного ветра на море поднялись сильные волны. Им ничего не оставалось, кроме как ждать, когда уляжется шторм и переменится ветер.
        Дуглас велел Мак-Колэму отправить людей домой, а в четыре часа утра вернулся в Нортклифф и сам.
        Он поймал себя на том, что его тянет зайти в спальню Александры. Он вошел туда и долго в темноте лежал на ее кровати без сна и смотрел в потолок. Никогда он не думал, что ему будет недоставать ее. Сейчас ему вспомнилось каждое грубое слово, которое он когда-либо сказал ей, вспомнилась боль в ее глазах, когда он говорил о Мелисанде и учил ее, как должна вести себя леди, и требовал, чтобы она подчинялась ему, своему мужу.
        Теперь эти воспоминания причиняли боль ему самому, эта боль была глубокой, опустошающей и неожиданной, к нему наконец приходило осознание того, что он не может жить без своей жены.
        Вот она сидит за его столом и говорит по-французски своим чистым и ясным голосом, с таким неподражаемым прелестным акцентом.
        Он найдет ее, должен найти. Он уже не представляет себе жизни без нее.
        На следующий день шторм превратился в настоящую бурю. Уже не было речи о том, чтобы куда-то отправляться. Ветер рвал ставни, пригибая деревья средней толщины до самой земли. Земля сотрясалась от грома. Дуглас помолился, чтобы Джордж с Александрой добрались до Франции благополучно. После молитвы его обуял истерический смех.
        Его мать, леди Лидия, была вынуждена признаться себе, что ее сын уже не променяет ни на какую другую женщину эту выскочку, о которой он никогда и слыхом не слыхивал до того, как она обманом ворвалась в его жизнь.
        Мать Дугласа была достаточно умна, чтобы держать подобные мысли при себе, так же как и надежду на то, что Александра никогда не вернется.
        Синджен старалась не оставлять Дугласа одного, но он, казалось, никого вокруг себя не замечал. Чем сильней бушевала буря за окнами, тем сильней бушевала ярость в его сердце. Даже Холлис ходил по комнатам с поджатыми губами. Весь дом пребывал в напряженном молчании.
        Эту ночь Дуглас провел в спальне Александры. На этот раз ему удалось заснуть, потому что Холлис потихоньку подсыпал ему в вино снотворного. Во сне он видел Александру, она стояла в конюшне и похлопывала по спине свою кобылку, потом она говорила Дугласу, что любит его, любит, любит…
        Потом он проснулся, и рядом с ним, возле кровати, стояла Александра и говорила с ним.
        Глава 22
        Он уставился на нее, потом быстро заморгал глазами. В спальне было довольно светло, и это было странно, потому что когда он ложился, стояла кромешная тьма. Но нет, вот она стоит у его кровати, и он может ясно видеть ее, слишком ясно, чтобы это было правдой, и она нежно улыбается ему и говорит:
        — С ней все в порядке.
        Или ему показалось, что она это сказала. Но эти слова четко запечатлелись в его мозгу.
        Это была не Александра. Он протянул к ней руку, и она быстро отступила назад, хотя он даже не заметил движения. Он точно знал, что дотронулся до ее рукава, но ничего не почувствовал, кроме воздуха.
        Его охватил глубокий, неподвластный разуму страх, страх перед неизвестным, страх перед призраками, гоблинами и прочими сказочными злодеями, которые живут в буфете и выходят оттуда по ночам, чтобы пугать маленьких мальчиков.
        — Нет,  — сказал Дуглас.  — Нет, тебя нет, черт возьми. Я страшно переживал за нее и потому мой мозг нарисовал мне тебя, чтобы я мучился. Ты — плод моего воображения, и больше ничего, ничего, черт тебя побери!
        Ее волосы были прямыми и длинными, и совершенно белыми, платье колыхалось вокруг ее фигуры, хотя воздух, пропитанный дождем, был тяжелым и плотным. Конечно же, он видел ее раньше, и теперь снова его воображение с готовностью нарисовало ему ее. Она приходила к нему той далекой ночью, когда Александра пыталась сбежать от него. И ей бы это удалось тогда сделать, если бы его воображение не сыграло с ним эту штуку.
        Неожиданно, без всякого перехода, перед мысленным взором Дугласа предстала Александра. В мятом изорванном платье она лежала на узкой кушетке в маленькой комнате, связанная по рукам и ногам. Волосы в беспорядке падали на бледное лицо, на котором не было страха. Она не спала, и он практически мог читать ее мысли. Она обдумывала план спасения. Дуглас улыбнулся: «Аликс — молодчина». Потом он увидел так же ясно маленький домик, где она находилась, а потом и все селение. Это был Итапль.
        Джорджу Кадоудэлу нельзя отказать в чувстве юмора.
        Дуглас громко произнес:
        — Это невозможно. Это не может быть реальностью. Но как…
        «Шторм уляжется рано утром». Эти слова плясали и кружились у него в голове. Теперь она уходила, медленно и бесшумно отдаляясь от него, продолжая улыбаться и кивать ему. Отдаляясь и все время колеблясь в воздухе, она таяла и наконец совсем исчезла.
        Разум Дугласа отказывался принять это. Он выскользнул из кровати и побежал к тому месту, где она исчезла. Ничего. Он зажег свечу и оглядел комнату. Никого. Он тяжело дышал от пережитого страха.
        — Эй, ты, пустое место, а ну покажись еще раз! Боишься! Тебя нет, ты — нелепый фантом воспаленного ума!
        В полной тишине был слышен только звук дождя за окном, да изредка ветки деревьев, раскачиваемые ветром, стучали по мокрому стеклу.
        Дуглас долго стоял посреди комнаты, пытаясь найти разумное объяснение этому призраку, пока у него не разболелась голова.
        На рассвете дождь начал стихать и теперь мелко моросил. К семи часам утра в плотной облачной завесе появились просветы и выглянуло солнце.
        Дуглас оделся и спустился в комнату для завтраков. Там его ждал сюрприз. За столом сидел Тони Пэриш и поедал яичницу с беконом и плюшки, запивая все это дымящимся кофе.
        Он поднял голову от тарелки и улыбнулся кузену.
        — Садись, поешь. Потом поедем. Мы найдем ее, Дуглас, не волнуйся.
        — Я знаю,  — ответил Дуглас, присаживаясь к столу.
        Тони выждал несколько минут, чтобы Дуглас как следует приступил к еде. Потом спросил:
        — Что ты хочешь сказать этим «знаю»?
        «Сказать ему правду? Ах нет, только не это, даже ради удовольствия посмотреть, как выражение лица Тони станет как у пациента из Бедлама». Он улыбнулся этой мысли.
        — Джордж Кадоудэл увез ее в Итапль. Мы отправимся через несколько минут. Пересечем пролив и будем во Франции при удачном стечении обстоятельств через восемь часов. Там мы возьмем лошадей и прибудем в Итапль ранним утром.
        — Как ты узнал, что она — там, Дуглас? Он что, оставил тебе записку с требованием выкупа?
        — Да,  — ответил Дуглас и принялся за тосты: — Да, это было некое послание. Я бы выехал раньше, но из-за бури не смог. Ты один или с Мелисандой?
        — С Мелисандой. Она сейчас спит.
        — А-а.
        — Пока ты ешь, расскажи мне, что за тип этот Кадоудэл и зачем ему понадобилась Александра.
        Дуглас рассказал ему правду, теперь не было причин ее скрывать. Конечно, он не рассказал ему о плане Кадоудэла и о деньгах английского правительства, выделенных ему, чтобы низвергнуть Наполеона, поднять восстание в Париже и возвести графа д'Артуа, брата Людовика XVI, на французский престол. Он рассказал ему только о Жанин Додэ и о том, что эта женщина заявила своему любовнику, Джорджу Кадоудэлу, что Дуглас — отец ее будущего ребенка. Она побоялась признаться, что отцом скорее всего был генерал Белесьен или кто-нибудь из людей, которым тот одалживал ее время от времени. Ей и в голову не приходило, что Джордж захочет отомстить Дугласу, а когда она узнала об этом, было уже слишком поздно что-либо исправлять.
        — Эта женщина — ненормальная! Как она могла отплатить тебе такой черной неблагодарностью, Дуглас? Ведь ты же спас ее!
        Дуглас положил себе в тарелку толстый ломоть ветчины. В голове у него прокручивались сцены из прошлого.
        — Все очень просто. С ее точки зрения, я оскорбил ее тем, что пренебрег ею как женщиной.
        — Ничего не понимаю. О чем ты говоришь?
        Дуглас, отодвинув стул, встал:
        — Я расскажу тебе обо всем по дороге в Истборн.
        Они вышли из дома и направились к конюшням. Воздух был свежим и холодным, легкий ветерок обвевал их лица. Гарт нетерпеливо топтался на месте и радостно заржал, приветствуя Дугласа. Мужчины взяли с собой ножи и пистолеты. Оба были в плащах, штанах из оленьей кожи и высоких сапогах.
        Когда они проехали уже несколько миль, Дуглас вернулся к оставленной теме.
        — Она решила, что я не хочу переспать с ней, потому что генерал Белесьен сделал из нее шлюху. Но это не правда. Конечно, я допускаю, что Белесьен использовал ее именно таким образом, допускаю также и то, что время от времени он предлагал ее своим гостям, друзьям, да кому угодно. Поскольку он предложил мне поразвлечься с ней, я со всем основанием могу предположить, что он поступал так и раньше. В любом случае она была страшно оскорблена и разгневана моим отказом. Поэтому, узнав, что ждет ребенка, она решила насолить мне подобным образом. Однако я не думаю, что она до конца понимала, чем это может для меня обернуться.
        Тони покачал головой и выругался. Потом задумчиво сказал:
        — Не понимаю, зачем Кадоудэл послал тебе записку. Разве не проще было просто увезти Александру, ничего тебе не говоря? Что ему нужно, деньги?
        — Нет. Ему нужно кое-что еще.
        Тони хотел было расспросить, чего же хочет этот человек, но, увидев плотно сжатый рот Дугласа, сдержался и молча продолжил путь.
        В Истборн они приехали, как и рассчитывали.
        Дуглас нанял видавший виды, но все еще крепкий одномачтовый корабль. Капитан был чем-то недоволен. Команда занималась своими делами и почти не интересовалась пассажирами. Через два часа они отплыли. Течение было быстрым, и через семь с половиной часов они достигли Кале.

* * *
        Она дралась и вырывалась, когда он усадил ее перед собой на лошадь. Чтобы заставить замолчать, ему пришлось ударить ее по голове пистолетом. Удар был таким сильным, что она потеряла сознание. Когда она пришла в себя, то ощутила пульсирующую боль в затылке, от которой ее замутило. Она лежала, переброшенная через дубовое бревно. Руки и ноги ее были связаны и она не могла хорошенько осмотреться. Не успела она собраться с мыслями, как рядом оказался он и влил ей в рот какую-то жидкость. Прежде чем снова потерять сознание, она почувствовала, что пахнет морем.
        Проснувшись через какое-то время, обнаружила, что ее куда-то тащат. Сколько времени прошло? Где она теперь? Она лежала в маленьком домике, крепко связанная, и изнывала от голода и жажды.
        В комнате никого не было. Если и была какая-то охрана, то за дверью. В голове у нее все перемешалось, и она закрыла глаза, чтобы собраться с мыслями.
        — Итак, вы проснулись. Я очень надеялся на это, так как в мои намерения не входило убивать вас. К сожалению, я плохо разбираюсь в лекарствах, и поэтому не знал точно, какое количество снотворного можно вам дать, не опасаясь за жизнь. Разумеется, во всем остальном,  — добавил он поспешно,  — я разбираюсь прекрасно.
        Она открыла глаза. Он стоял, склонившись над ней. Как он сумел так тихо войти в комнату? У него был усталый вид, глаза запали, щеки ввалились. Черные волосы слишком отросли и просили воды и мыла. Одежда на нем была дорогая, по английской моде, но видно было, что за ней довольно долго не ухаживали. Выражение лица было недобрым. Как ни странно, она не испытывала страха, по крайней мере сию минуту, зная, что Дуглас сейчас в безопасности.
        — Я тоже рада, что вы меня не убили. Я не слышала, как вы вошли. У вас, должно быть, кошачья походка.
        Он пожал плечами:
        — Да, у меня много талантов, и мстительность — один из самых серьезных. Я довел ее до настоящего искусства. Можно даже сказать, что я — гений. К сожалению, до вас вряд ли когда-нибудь дойдет слава обо мне, потому что еще одним моим достоинством является благоразумие. Я не оставил ни одного следа, ни одной ниточки, которая могла бы привести к вам вашего мужа. Ваш муж никогда не найдет вас, так что можете оставить свои глупые надежды, как это уже сделал он.
        И все же она не чувствовала страха, даже несмотря на то, что лежала здесь связанная, наедине с этим ужасным человеком.
        — Я скажу вам правду, месье. Единственное, чего я хочу, это чтобы мой муж был в безопасности. Больше ничто не имеет для меня значения.
        Джордж злорадно засмеялся, глаза его загорелись сатанинским огнем.
        — Ах, как трогательно! Какая романтичная крошка! Воображаю, как бы утешила сейчас лорда Нортклиффа эта ребяческая преданность. Как раньше утешали ваша довольно приятная внешность и молодость. Только мужчины его склада не останавливаются на одной женщине, даже если это маленькая девственница с героическим обожанием в глазах. Он бы изменил вам, и возможно, раньше, чем кончилось бы лето.
        Александра нахмурилась. Этот человек не видит разницы между любовью и детским обожанием? Ей хотелось возразить ему, что она не какая-нибудь глупая девчонка, но вместо этого она сказала:
        — Вы думаете о Жанин.
        Джордж Кадоудэл вздрогнул:
        — Откуда вам известно о ней? У него что, хватило бесстыдства рассказать вам, что он с ней сделал? Он хвастался перед вами? Перед своей женой?
        — Он сказал мне, что помог ей бежать из Франции и добраться до Англии.
        — Ха! Я верил Дугласу Шербруку так же, как и всем этим безжалостным англичанам. А он предал меня. Он изнасиловал ее. Это животное, этот генерал, держал ее у себя в заключении, а потом проиграл ее Дугласу в карты, и тот изнасиловал ее, избив и унизив. Потом он предложил ей сотрудничество, так как моя Жанин достаточно сильная и сумела вес выдержать. Он сказал, что такова будет ее плата за то, чтобы уехать в Англию, ко мне.
        — О нет, Дуглас не мог сделать этого. Он — джентльмен, человек чести. Вы ошибаетесь. Ваша Жанин солгала вам. К несчастью, я не знаю, почему она его сделала, я плохо знаю французский и не смогла понять, что она говорила Дугласу. Я спросила у него, но он сказал, что это не мое дело.
        Джордж Кадоудэл планировал держать у себя эту девчонку, пока она не забеременеет, а потом вернуть ее Дугласу. В том, что ему это удастся, он не сомневался ни на минуту. Это не потребует много времени. Все будет происходить с глазу на глаз, а потом он сможет вернуться к операции похищения Наполеона. Но она оказалась совсем другой, чем ему представлялось.
        Он покачал головой, вспоминая, как она повела себя с ним в книжной лавке, раскричавшись как сумасшедшая на своем ужасном французском. Да еще чуть не сломала ему книжкой нос. Нос остался в целости, но сам факт был в принципе унизительным. Он смотрел на нее и размышлял. Почему она не кричит, не плачет, не умоляет его о пощаде?
        — А что вы хотите сказать, говоря, что слышали ее разговор с Дугласом?
        — Это было на балу. Я увидела, что она висит у Дугласа на руке. Мне показалось, что она хочет соблазнить его. Я попыталась прислушаться, или подслушать, если вам так больше нравится, но, как я уже сказала, я не знаю французского. Я сочла это подозрительным и попыталась расспросить Дугласа, но он замкнулся, и мне пришлось отступить. В любом случае Дуглас слишком уважает себя, чтобы нарушить свое обещание. Мне очень хочется пить. Не могли бы дать мне воды?
        Он выполнил ее просьбу просто потому, что своим простодушием она сразу обезоружила его. Он развязал ей руки и подал кружку. Он понимал, что делать этого не стоило, но было уже поздно вырывать кружку у нее из рук. Она залпом выпила всю кружку, не заботясь о том, что вода стекает у нее по подбородку. Потом вытерла рот тыльной стороной руки и блаженно закрыла глаза.
        — Хотите еще?  — услышал он свой голос.
        — Да, пожалуйста. Вы так добры.
        — Черт возьми, я вовсе не добр.
        Он вышел, хлопнув дверью, и она услышала, как ключ повернулся в замке. Александра могла поклясться, что он проклинает все на свете сейчас за дверью. И ей удалось уловить по крайней мере один раз «merde». Значит, и правда, Дуглас выучил ее одному из самых употребимых во Франции ругательств.
        Оставшись одна, она вдруг почувствовала, как на нее обрушился холодный, липкий, отвратительный страх. Боже, что она наделала? Она исповедовалась ему, как будто он священник, добрый и всепрощающий. Какая же она дура. Он сейчас, наверное, придумывает план, как бы отомстить Дугласу и сделать с ней то же, что, как он полагает, сделал Дуглас с его Жанин. Бессовестная лгунья. Зачем она наговорила все это на Дугласа? Ведь он освободил ее. Чтобы заставить ревновать? Не слишком ли дорогой ценой?
        Александра легла и закрыла глаза. Ну почему Дуглас не рассказал ей обо всем откровенно? Сейчас это было так важно. Прошла еще минута, пока она вдруг осознала, что он забыл связать ей руки. Она не могла поверить в это. Подняла руки к лицу и посмотрела на них.
        Она ощутила прилив сил, и энергия забила в ней ключом. Прежде всего надо освободить затекшие ноги. Она развязала их и подождала, пока восстановится кровообращение и можно будет ходить. Потом неслышно подошла к двери и попробовала ее открыть. Заперта. Оставалось окно. Оно было узким, и нельзя было сказать наверняка, сможет ли она пролезть в него, несмотря на узкие бедра и плечи. Но попытаться стоило.

* * *
        Дуглас и Тони выехали из Кале и двинулись по направлению к Итаплю. День был теплым, светило солнце. Сегодня был базарный день, и дороги были забиты повозками, тележками и прочими средствами передвижения, а также людьми, несущими на себе свои товары. Может быть, такое скопление народа и к лучшему для них, в случае бегства среди толпы будет легко затеряться. В базарные дни никогда не бывает порядка. Кроме того, им попадались французские солдаты, французские плотники, ремесленники и судостроительные рабочие. Со стороны Кадоудала было безумием привезти ее сюда. Это было страшно опасно. Это было трудно вообразить, и это было как раз то, чего можно было ожидать от него. Это было все равно что рассмеяться дьяволу в лицо, все равно что дернуть его за раздвоенный хвост. Тони подъехал к Дугласу поближе:
        — Он что, дал тебе такие точные инструкции, Дуглас? Ты, похоже, точно знаешь, куда ехать.
        — Да,  — сказал Дуглас,  — я точно знаю, куда ехать.
        — Ничего не понимаю. Чего он все-таки хочет от тебя?
        Дуглас в ответ покачал головой. Он никак не мог выбросить из головы этот чертов призрак. И все же это был лишь сон. Просто он очень много думал над тем, куда мог Кадоудэл увезти Александру, и во сне его мозг сам подсказал ему правильный ответ. И для большей убедительности представил его в виде пророчества призрака.
        Да, все совпадает. Все, в том числе и то, что Кадоудал увез ее во Францию. Даже домик, где он спрятал ее. Это была ферма его бабушки, и Дуглас видел раньше это место. Оно идеально подходило для намерений Джорджа. Да, все совпадает.
        Но его логический ум не мог принять за реальность саму Новобрачную Деву, привидение, над которым он столько смеялся. И зачем это привидению понадобилось рассказывать ему о том, что случилось с Александрой?
        Он отмахнулся от этих мыслей, им нужно выработать план и решить, какая стратегия будет здесь наилучшей. Он понимал, что следует ответить на вопрос Тони, но не мог заставить себя рассказать ему обо всем.
        Через час они были в Итапле, а еще через десять минут — неподалеку от фермы.

* * *
        Александре удалось по пояс протиснуться в окно. С бедрами пришлось тяжелее, но наконец она пролезла и упала ничком, уткнувшись лицом во влажную землю. С минуту она полежала, тяжело дыша, потом подняла голову и осмотрелась.
        Перед ней был огород, весь заросший сорняками, среди которых изредка пробивались чахлые овощи. Она находилась на заднем дворе. Неподалеку располагалась заброшенная конюшня, куски старой дранки причудливой формы свисали с ее крыши. Где-то кудахтали куры. Она увидела козу, которая медленно жевала нечто напоминающее старый ботинок и смотрела на Александру с полным безразличием.
        Человеческих голосов не было слышно. Никаких признаков жизни. Интересно, сколько у нее времени до возвращения Кадоудэла?
        Эта мысль подстегнула ее. Низко пригибаясь, она стала передвигаться между грядками, потом быстро пробежала до деревьев, которые росли шагах в тридцати от огорода. Она тяжело дышала, у нее кололо в боку. Она упала на колени, оглядываясь на дом. Там по-прежнему никого не было видно, только коза все так же медленно жевала ботинок.
        Где же она находится? От палящего полуденного солнца мысли путались у нее в голове. Нужно пробираться на север к Английскому каналу. Куда же он ее завез, черт возьми? Но ясно, что не очень далеко от моря, так как она недолго была без сознания. Или все-таки долго?
        Пробежав еще минут пять, она поняла, что деревья скоро закончатся. Дальше, насколько хватало взгляда, простирались луга, не было даже редких кустиков, за которыми можно было бы укрыться.
        Все равно, здесь ей нельзя оставаться. Сейчас или никогда. Она встала и побежала на север.
        Солнце палило немилосердно. Александра была без шляпы, и вскоре у нее закружилась голова от перегрева и голода. Дыхание ее стало хриплым. Ей казалось, что сильнее устать уже невозможно, но она заставляла себя бежать, превозмогая боль в боку, от которой она согнулась пополам, как старушка.
        Услышав у себя за спиной стук копыт и разлетающихся из-под них комьев земли, она чуть не закричала от отчаяния, но вместо этого побежала еще быстрее.
        — Стойте, коварная вы женщина!  — раздался над ней громкий грубый голос.
        В следующее мгновение он подхватил ее за талию и перебросил через круп лошади.
        Александра выворачивалась и изловчилась ударить его по лицу. Она здорово двинула его в челюсть и, воодушевленная успехом, размахнулась еще, но на этот раз он увернулся, и удар скользнул по его щеке. Он с силой встряхнул ее и прижал лицом к седлу, уперевшись руками ей в спину, чтобы она не смогла вывернуться.
        Александра почувствовала, как тошнота подступила к самому горлу. Она поняла, что сейчас ее вырвет, и она ничего не может с этим поделать. Ее отчаянные усилия сдержать рвоту не возымели успеха, и ее вырвало — прямо в седло, ему на штаны и на лошадь.
        Жеребец вышел из-под контроля, напуганный ее резкими движениями и странным рычанием. Он дико заржал и рванулся, вырвав из рук Кадоудэла вожжи и сбросив их обоих на землю. Александра приподнялась и снова согнулась, мучимая спазмами. Через некоторое время спазмы утихли и она застыла, стоя на коленях и спрятав лицо в ладони.
        Наконец она подняла голову и увидела, что Кадоудэл смотрит на нее.
        — Простите. Я пыталась сдержаться, но ничего не получилось. Лошадь успокоилась?
        Он смотрел на нее, удивляясь про себя, что не сломал шею, приземлившись так стремительно. Он потряс головой, убеждаясь, что все мозги на месте.
        Лошадь переминалась с ноги на ногу в нескольких ярдах от них так, словно ничего не случилось.
        — Похоже, что да, но вашей заслуги в том нет.
        У нее снова свело живот, и она тихо застонала. Тяжело дыша, она сказала:
        — Я рада, что вы не дали мне поесть. А то было бы еще ужаснее.
        — Вы что, больны? Ведь я даже не бил вас!
        — Не знаю.
        Джордж Кадоудал встал и отряхнулся. Потом наклонился, взял ее под мышки и поставил на ноги. Он хмуро смотрел на нее.
        — Вы чертовски извозились. Выглядите просто ужасно. Я не могу жить с женщиной, которая так выглядит.
        Александра зло прищурилась:
        — А вы выглядите как человек, который вот уже два дня не расстается с бутылкой бренди. Ха! Он еще говорит про мой вид!
        Джордж Кадоудэл рассмеялся:
        — Идемте. Я отвезу вас обратно на ферму.
        У нее не оставалось другого выбора, и она последовала за ним. Когда они подошли к лошади, животное замотало головой, настороженно глядя на них.
        — Я не могу,  — сказала она, отходя в сторону.  — Меня опять стошнит.
        Она повернулась к нему и заглянула в лицо.
        — Ведь вы не будете так жестоки, правда? Вы не заставите меня снова лезть на эту лошадь?
        — Я не стану вас перебрасывать через нее, если вы обещаете хорошо себя вести. Я посажу вас перед собой, и мы поедем медленно.
        — Хорошо.
        Им понадобилось несколько минут, чтобы вернуться на ферму. А у Александры было ощущение, что она пробежала не меньше ста миль, может быть, и больше.
        Он спрыгнул с лошади первым и помог спуститься ей.
        — Идите в дом. Выпейте воды. Сидите тихо. И если вы еще раз высунете свой нос за дверь или в окно, ручаюсь, вы горько пожалеете об этом.
        Если бы эта угроза исходила от Дугласа, Александра не обратила бы на нее внимания. Однако Джорджа Кадоудэла она не знала и не знала, чего можно от него ожидать. Он был безжалостен и жесток и зарекомендовал себя как человек решительный. Очень возможно, что он собирается убить ее. Правда, он дал ей напиться. А убийство с этим как-то не вяжется.
        Она прошла в дом, выпила немного воды и села на стул, который показался ей наименее шатким.
        Какое-то время спустя он тоже вошел в дом. Было видно, что он обмыл водой свои кожаные штаны, чтобы отбить рвотный запах. Она решилась спросить:
        — Вы собираетесь убить меня?
        — Нет.
        — Тогда что вы намерены со мной сделать?
        Он молча смотрел на нее.
        — Вы будете просить за меня выкуп? О, только не это!
        Ее лицо, и без того бледное, стало белым как бумага. Он догадывался, о чем она сейчас думает. Он отправил графу Нортклиффу письмо, тот приедет сюда, и тогда Кадоудэл сможет его убить. Никогда в своей жизни Джордж не видел такой боли в глазах. Но нет, он не позволит ей разжалобить себя. Он видел столько смертей за свою жизнь, сколько эта изнеженная девчонка не увидит за дюжину жизней. И сам он лично отправил на тот свет народу побольше, чем целый полк английских солдат.
        Она быстро заговорила:
        — Нет, Дуглас не приедет за мной, нет, я могу поклясться вам в этом. Он любит мою сестру — Мелисанду. Он был вынужден жить со мной, потому что его кузен обманул его, женившись на мне как его доверенное лицо. Все это было ужасной ошибкой. Дуглас будет рад избавиться от меня. Пожалуйста, месье, поверьте мне, ему все равно, что со мной случится.
        — Надо полагать, готовить вы не умеете? Могу поспорить, что вы как раз из тех совершенно никчемных английских леди, которые никогда в своей жизни не замарали ручек.
        — Я не никчемная! Умею ухаживать за садом, например.
        Она умолкла, потом сказала:
        — Приготовить что-нибудь съедобное я и правда не смогу, но, по правде говоря, мне и не хочется есть.
        Он зевнул, потом пошел в маленькую кухню, расположенную в нише в самом дальнем углу комнаты. Уходя, он бросил ей через плечо:
        — Не двигаться.
        Она послушно сложила руки на коленях и осматривала комнату, на всем лежала печать запустения.
        — Где мы?  — спросила она.
        — Помалкивайте.
        — Я знаю, что мы во Франции.
        — Откуда вы это знаете?
        Вообще-то она не была до конца уверена, но его реакция подтвердила ее догадку. Ей запомнился запах моря, и где-то в глубине сознания сохранилось воспоминание о морской качке.
        Несколько минут прошло в молчании, Джордж вышел из кухни, неся в руках две тарелки. На одной был хлеб, нарезанный толстыми ломтями, на другой — тушеное мясо, сильно сдобренное чесноком. Александра опять почувствовала дурноту.
        Заметив это, он посоветовал:
        — Поешьте хлеба. От него вам точно не станет хуже.
        Она вяло пожевала кусочек хлеба, стараясь не смотреть, как он поглощает это жаркое с невыносимым запахом. Долго глядела на маленький кусочек масла, но так и не решилась намазать его на хлеб. Джордж уплетал за обе щеки.
        Не в силах выносить дальше это зрелище, она спросила:
        — Как вы намерены поступить со мной?
        Он поднял на нее глаза, не переставая жевать:
        — Сначала я намерен снять с вас одежду и искупать. Потом я собираюсь изнасиловать вас так же, как это сделал ваш муж с моей Жанин. Вы останетесь со мной до тех пор, пока не забеременеете. И тогда я отошлю вас к Дугласу.
        Она смотрела на него. У мужчин странная логика.
        — Но послушайте,  — сказала она, склоняя голову набок,  — ведь в этом нет никакого смысла!
        Он отшвырнул от себя ложку, встал и наклонился к ней через стол, положив свои огромные ладони на деревянную столешницу.
        — Оставьте при себе свои дурацкие соображения по этому поводу! Мне они не нравятся. Они раздражают меня. Вам понятно?
        — Нет, не понятно. Это кажется страшно глупым, и я считаю, что даже сама мысль о том, чтобы совершить такую низость, недостойна джентльмена. Взять меня силой? Держать здесь как узницу и унижать таким способом? Нет, это просто неразумно. Кроме того, Дуглас говорил мне, что для того, чтобы произвести на свет ребенка, нужно очень много времени. Вы что, собираетесь держать меня здесь пять лет?
        Он зарычал от бешенства:
        — Молитесь, черт вас возьми, чтобы этого не случилось!
        Она смотрела на него.
        — Все, хватит!
        Она молчала.
        Он продолжил:
        — Сейчас я принесу вам воды для мытья. Я хочу, чтобы от вас исходил приятный запах, когда я овладею вами.
        Она не может позволить ему этого. Она знала совершенно точно, что не позволит ему сделать это с ней. Трудность была в том, чтобы остановить его. Он был сильнее, он помешался на мысли о мщении, а она уже знала, что если мужчина что-то забрал себе в голову, ничто не заставит его свернуть с намеченного пути. Мысль о том, чтобы провести с ней целых пять лет, похоже, ему тоже не доставляет удовольствия.
        Что делать?

* * *
        Вдоль главной улицы Итапля тянулись торговые ряды, где тесно стояли люди и продавали все, что только можно, от картошки до черной смородины. Тони и Дуглас слезли с лошадей и повели их в поводу, проталкиваясь вперед.
        Дуглас чертыхался. Им нужно было обогнуть Итапль, но нет же, ему пришло в голову, что неплохо было бы осмотреться, вдруг им придется здесь прятаться. Как он мог забыть, что по ярмарочным дням здесь страшная сутолока и неразбериха?
        Не меньше двадцати минут ушло на то, чтобы выбраться из этой толчеи, к тому времени Тони уже жевал яблоко, а Дуглас грыз морковку.
        — Должны же мы что-то есть,  — сказал Тони.
        Дуглас снова чертыхнулся.
        — Да ведь это недолго. Эй, Дуглас, а ты уверен, что она именно на этой ферме?
        — Должна быть там.
        Дуглас подошел к торговцу и купил у него еще яблок. Бросил одно Тони:
        — Давай наедайся, кузен.
        Они продолжили путь.

* * *
        — Если не снимете одежду сами, я изорву ее. Другой у вас нет, насколько мне известно.
        У нее не было оснований не поверить его угрозе, но она также не могла представить себе, как это она разденется перед ним догола. Он не Дуглас.
        Из корыта с водой, которое он поставил рядом с ней, поднимался пар, он не поленился подогреть воду. На это у него ушло не меньше получаса, но ей так и не удалось что-то придумать за это время.
        — Лицо умойте, оно все в грязи.
        — Я зарылась носом в землю, когда выпрыгнула из окна.
        — Снимайте одежду, вам говорят.
        Она покачала головой.
        Он тяжело вздохнул. У него был и в самом деле несчастный вид. Казалось, его мучают сомнения. Потом он навалился на нее, и она боролась с ним. Она дралась, как дикая кошка, кусаясь, царапаясь, заставляя его вскрикивать от боли, но все равно, через несколько минут она осталась совершенно обнаженной, клочья ее порванной одежды валялись по всей комнате.
        — Ну вот.  — Он усадил ее в корыто с водой, взяв под мышки, дал ей в руки мочалку и кусок мыла и сказал: — Купайтесь. Да мыльтесь как следует.
        Казалось, она совершенно не интересует его. Она почувствовала такое облегчение, такую радость, смешанную с удивлением, что только молча смотрела на него, не находя слов. А мама ей говорила, что стоит мужчине увидеть женщину обнаженной, как его захлестывают животные инстинкты и он перестает владеть собой. С Дугласом все так и происходило, однако ему потребовалось несколько раз увидеть ее обнаженной, прежде чем у него появилась такая реакция. Возможно, чтобы привыкнуть к ней, мужчинам требуется несколько больше времени, чем обычно. Она молила Бога, чтобы это произошло с Джорджем Кадоудэлом позже, как можно позже. Раз на десятый, желательно.
        — Лучше промывайте волосы. Они у вас стали как у ведьмы. Мне вообще не нравятся рыжие женщины.
        «Слава Богу»,  — подумала она и сказала:
        — Хорошо.
        Он посмотрел на нее, этот задумчивый взгляд породил в ее голове больше вопросов, чем ответов на них, потом он ушел, ругаясь себе под нос.
        Александра искупалась.
        К несчастью, она была так измучена, что тут же крепко заснула. Она проснулась от его голоса:
        — Черт возьми, вода почти остыла. Вы что, спите? Вы какая-то ненормальная. Могли бы проявить хоть немного стыда, хоть чуть-чуть страха передо мной, должны были бы покричать, призывая на помощь. Вы уже закончили?
        Она отрицательно помотала головой и глубже погрузилась в воду.
        Он строго, как на ребенка, посмотрел на нее. Потом схватил мочалку, хорошенько намылил ее и яростно начал тереть ей лицо.
        Она было закричала, но только наглоталась мыла. Потом почувствовала его руки на своей груди и оцепенела от страха.
        И вдруг…
        Глава 23
        — О чудо!  — сказал Джордж, уставившись на ее грудь. Он потряс головой, без особых усилий сдерживая ее сопротивление, и посмотрел на нее так хмуро, точно заставлял себя это делать.  — Да, Бог вас не обидел. Забавно, что я раньше не заметил такую грудь. Меня немного беспокоит собственное безразличие, но я так устал, так озабочен своими делами, а вы были для меня просто увесистой ношей, и все же…
        Он снова покачал головой, недовольный сам собой. Но тут же, кажется, взял себя в руки. Он встал и отдал ей мочалку.
        — Заканчивайте сами и не вздумайте опять заснуть — вам же будет хуже.
        Она быстро домылась. Он кажется, подсматривал за ней, хотя ей казалось, что сделать это из соседней комнаты было невозможно, тем не менее, когда она закончила, торопясь так, как будто он был все еще здесь, он тут же появился в комнате и подал ей старое истончившееся полотенце. Она поспешно завернулась в него.
        — И волосы.  — Он дал ей еще одно полотенце и сказал:
        — Разве я не говорил вам, что мне не нравятся рыжие женщины?
        — Да, да, вы высказались вполне определенно. Вы не могли бы оставить меня одну, месье?
        — Нет, я должен вдосталь насмотреться на вас. Это разожжет во мне страсть или по крайней мере должно разжечь. Я хочу побыстрее покончить с этим.
        — Я бы предпочла, чтобы вы этого не делали.
        Он пожал плечами, этот жест сам по себе не значил ничего, она поняла, что он хотел этим сказать.
        Ей удалось завернуться в полотенце, что позволило ей более менее свободно двигаться. Другое полотенце она намотала на голову.
        — Идите в другую комнату,  — сказал он, когда она закончила.  — Я зажег там очаг. В доме прохладно даже летом. Я подумал, что огонь согреет мою кровь так же, как согрел комнату. Я должен попытаться, я ведь дал себе клятву, что сделаю это.
        Она прошла за ним в другую комнату и задержала там взгляд на входной двери.
        — Даже если вам удастся сбежать,  — бесстрастно прокомментировал он ее взгляд,  — я все равно не представляю, как вы пойдете по дороге с босыми ногами, прикрытая одним этим старым полотенцем.
        — Вы правы,  — согласилась она и подошла к очагу. От него исходило расслабляющее тепло. Она стояла у огня и терла полотенцем волосы, терла и терла, точно хотела их выдрать.
        — Достаточно,  — сказал он наконец, стараясь, чтобы его голос не звучал так, словно он хочет схватить ее. Его голос звучал устало, холодно и зло.
        Она медленно повернулась, устремив на него немигающий взгляд. Он тоже смотрел ей в глаза не двигаясь. Открыл рот, намереваясь что-то сказать, и закрыл его. Потом произнес несколько слов по-французски и запустил пальцы в волосы.
        — Ну,  — сказал он уже по-английски,  — черт бы вас побрал. Почему именно вас? Да потому что Дуглас должен заплатить за все, что он сделал, будь он проклят, но я не могу… я…
        Она хотела защитить своего мужа, но вдруг из ее рта вырвался дикий крик боли. Она прижала руки к животу. Спазм все усиливался и сводил ее тело судорогой, так что она повалилась на стул. Боль накатывала на нее приступами, давая ей лишь короткие передышки.
        — Да что это с вами за чертовщина такая? Вы не можете быть больны, мне это совершенно ни к чему.
        Лицо ее побелело, губы кривились от боли.
        — Да сколько же будут продолжаться эти приступы! Нелепость какая! Ведь вы уже не на лошади. Ели вы только хлеб. Прекратите, слышите вы меня? Говорю вам, мне это не нравится.
        Боль немного ослабела, и она почувствовала, как между ног у нее стекает что-то липкое. Она опустила голову и увидела струйки крови. Боль снова начала нарастать.
        Она упала на пол, схватившись за живот и согнув ноги, плача, крича, не зная, как унять эту боль, которая становилась все острее.
        Джордж опустился на пол рядом с нею. Он приподнял полотенце и увидел кровь. Он сглотнул. Господи, что же делать?
        Дверь неожиданно распахнулась, и на пороге возник Дуглас с пистолетом в руке.
        — А ну отойди от нее, подонок! Я убью тебя, грязная свинья!
        За ним появился Тони. Он увидел полуобнаженную Александру, Кадоудала над ней, и в глазах у него потемнело от ярости. «Неужели этот подонок уже изнасиловал ее? О Боже, она истекает кровью, сколько крови. Господи, сколько крови! Что он с ней сделал?»
        Джордж Кадоудэл встал с колен, посмотрел на вошедших, и на лице его отразились бесконечное облегчение и надежда. Но ему не дали ничего сказать, потому что Дуглас подлетел к нему и нанес ему страшный удар в челюсть. Джордж вскрикнул. Дуглас стал избивать его, ломая ему ребра. Джордж почти не сопротивлялся, пытаясь просто защититься от ударов.
        — Дуглас, подожди!
        Дуглас ударил его еще раз, прежде чем призыв Тони дошел до него.
        — Дуглас, сейчас не время! Александра, ей плохо!
        Дуглас перевел взгляд на жену, все еще не отпуская Кадоудала. Она лежала на спине, в луже крови, и корчилась от боли.
        Он опустил занесенный кулак, и Джордж тут же быстро заговорил:
        — Нет, нет, не надо больше меня бить. Я — мужчина и не могу защищаться так долго, не отвечая вам тем же. Слава Богу, что это вы, Дуглас. Быстрее, быстрее! Кажется, у нее случился выкидыш. Черт, я не знаю, что делать. Я не хочу, чтобы она умерла. Ax, mon Dieu! Помогите мне!
        — Что у нее случилось?  — Дуглас снова поднес кулак к самому его носу.
        Александра застонала и попыталась сдвинуть ноги.
        — Посмотрите на нее, Дуглас. Я не насиловал ее. Клянусь, что я не стал бы этого делать в любом случае. Да посмотрите же вы, черт вас возьми! Она теряет ребенка!
        Дуглас наконец-то осознал серьезность положения. Отпустив Кадоудэла, он кинулся к жене и встал рядом с ней на колени.
        — Джордж, горячей воды и чистое полотенце, быстро! Тони, иди в другую комнату и принеси с кровати матрац. Мы положим ее здесь, у огня.
        Тони и Джордж немедленно принялись выполнять его указания, хотя Джордж еще немного пошатывался. Оба были счастливы хоть что-то делать, а не смотреть на нее бездействуя.
        Дуглас сидел рядом с женой. Она стонала, мотая головой из стороны в сторону, когда на нее накатывал очередной приступ. Когда боль отступала, она лежала, закрыв глаза, и тяжело и прерывисто дышала.
        — Александра,  — позвал он, взяв ее лицо в свои руки,  — Александра.
        Она открыла глаза и посмотрела на него. Он был потрясен, увидев, что она улыбается ему.
        — Я знала, что ты придешь. Пожалуйста, помоги мне, Дуглас. Мне так больно. Пожалуйста, избавь меня от этой боли.
        — Я помогу тебе, любовь моя.
        Он взял ее на руки и осторожно переложил на матрац, расстеленный Тони у очага.
        — А теперь послушай меня. Ты теряешь ребенка. Пока это еще не зашло слишком далеко, я думаю, мы сумеем что-нибудь сделать. Обещаю тебе. Держись, любовь моя. Сейчас я крепко перетяну тебя этими полотенцами, чтобы остановить кровь. Не надо, не старайся перетерпеть боль. Просто держи меня за руку и сжимай ее, сколько хочешь, и все будет хорошо.
        Он почувствовал, как боль снова пронзила ее тело, так сильно она сжала ему руку.
        Он молился, чтобы это побыстрее закончилось. Он знал о выкидышах очень мало, чтобы не сказать — вообще ничего, этот предмет никогда не обсуждался в присутствии мужчин.
        Вдруг она вытянулась, потом выгнулась дугой и закричала. Он почувствовал, как из нее полилась горячая кровь, заливая полотенца и его руки.
        Она посмотрела на него блуждающим взглядом, потом голова ее откинулась назад. Она потеряла сознание.
        Дуглас потуже затянул полотенца.
        — Вот горячая вода,  — сказал Джордж Кадоудал.  — О Боже, что с ней, Дуглас?
        — Все будет хорошо. Если кровотечение не прекратится, я перетяну ей вены.
        Джордж удивленно посмотрел на него:
        — Она сказала, что вы не приедете за ней, что вы любите ее сестру. Она не сомневалась, что вам будет все равно, что я сделаю с нею.
        — Она иногда сильно ошибается,  — ответил Дуглас, не отводя взгляд от лица жены.
        — Похоже на то. Она не такая, как все,  — вздохнул Джордж и запустил пальцы в волосы: — Черт, я не стал бы насиловать ее, я говорю вам правду. Проклятье! Да я могу убить сотню мужчин, не моргнув и глазом, но ее… Простите, что я похитил ее, Дуглас. Я был не прав. Ведь вы не насиловали Жанин, правда?
        — Нет.
        — Эта малышка тоже не сомневалась в этом. Сказала, что вы человек чести.
        Дуглас только улыбнулся.
        Тони принес одеяло и укрыл Александру. Прижал ладонь к ее лбу. Он был холодным на ощупь.
        Джордж Кадоудэл отвернулся. Дуглас поразился, видя, что он искренне переживает за нее. Джордж постоял так какое-то время, потом вдруг сказал, точно исповедуясь:
        — Это с ней случилось из-за меня.
        Дуглас стиснул зубы:
        — Расскажите мне, что произошло.
        — Она сбежала от меня. Я дал ей воды и забыл заново связать ем руки. Она задурила мне голову. Уж не знаю, как ей это удалось, но она протиснулась в узенькое окошко в спальне, вы видели его. Упала ничком на землю. Потом побежала. Бежала очень долго, но я все равно поймал ее и положил поперек седла. Тогда ее стошнило.
        Тони вмешался:
        — Я, кажется, слышал, что выкидыш вполне естественная вещь. Это со многими случается.
        — Нет, если бы я не похитил ее, этого бы не произошло.
        — Вот именно,  — согласился Дуглас, отводя взгляд от бледного лица жены.  — Я еще вытрясу из тебя душу за это.
        — Ради Бога, Дуглас,  — взмолился Тони,  — нельзя же сказать с уверенностью, кто в этом виноват. Ты уже побил его. Того, что случилось, это не изменит. Александра поправится, и у тебя со временем будет наследник. К тому же, если Кадоудэл действительно виноват, то пошли его к черту, и тот накажет его вечными муками.
        — Сомневаюсь, что у дьявола найдется время, чтобы наказать Джорджа за этот конкретный поступок. На нем еще столько всего висит,  — возразил Дуглас и, помолчав, добавил: — И вообще, Тони, не очень-то мне и нужен этот драгоценный наследник.
        Дуглас мрачно посмотрел на Джорджа:
        — Если она умрет, я убью тебя. А там уж пусть дьявол разбирается как хочет.
        — Да, наверное, его будет правильно,  — произнес Джордж, вздрогнув. Его левый глаз почти закрылся от удара, которым наградил его Дуглас.
        Тони ничего не сказал на это. Джордж отошел к грязному окну. Несколько минут прошло в молчании. Вдруг Джордж начал страшно ругаться. Тони и Дуглас удивленно посмотрели на него. Джордж побежал к двери и распахнул ее.
        На пороге стояла Жанин Додэ, вся в пыли, растрепанная, с пистолетом в руке.
        Она вцепилась в Джорджа и стала его трясти, что-то крича ему по-французски.
        — Скажи, что ты не изнасиловал ее, скажи мне…  — ее голос упал до шепота. Она вдруг увидела остальных: — Дуглас, вы здесь?
        — Да.
        — А кто этот мужчина?
        — Мой кузен, лорд Рэтмор.
        — Ах, эта женщина, ваша жена. Что с ней случилось? Вся эта кровь… О Боже, Джордж, ты убил ее?
        — Нет,  — спокойно ответил за него Дуглас.  — У нее выкидыш.
        Тони наблюдал, как эта женщина заплакала, тихонько причитая, как Джордж Кадоудал обнял ее, пытаясь успокоить. Он осторожно забрал у нее пистолет и незаметно опустил себе в карман. Женщина все причитала и причитала:
        — Это я во всем виновата, я виновата, я.
        — Прекратите сию же секунду это нытье!  — заорал на нее Дуглас.  — Успокойтесь, Жанин. Конечно же, это ваша вина, что Александра очутилась здесь, до смерти перепуганная.
        — Ха,  — сказал Джордж.  — Она не была напугана, Дуглас. Она сделана из стали. И она ведет себя так, как ни одна женщина из тех, что до сих пор мне попадались. Она заставила меня почувствовать себя мальчишкой, школьником, которого следует высечь розгами.
        На самом деле он знал, что напугал ее, но просто не смог сознаться в этом вслух. Он сомневался, что ему будет по силам выдержать тяжесть той вины, которая тогда падет на него. Он ничего не понимал. В прошлом он стольких убивал, не морщась, да и впредь был готов убивать, если это будет необходимо для возведения на престол Бурбонов. Но что касается этой женщины, то тут было совсем другое.
        — Что вам здесь нужно, Жанин?
        Услышав вопрос Дугласа, она подняла голову:
        — Я приехала, чтобы остановить Джорджа. Я поняла, что должна рассказать ему правду.
        — Ив чем заключается правда, cherie?
        Жанин отодвинулась от него, опустив глаза на свои пыльные ботинки для верховой езды.
        — Он изнасиловал меня — нет-нет, не Дуглас,  — генерал. Много раз, и он унижал меня, и отдавал другим мужчинам, и сам приходил посмотреть на это, и всегда, всегда, Джордж, он угрожал, что убьет мою бабушку, если я буду сопротивляться. Ребенок, которого я ношу, никогда не узнает имени своего отца, потому что я сама его не знаю. О Боже!
        Повисло тягостное молчание, нарушаемое ее всхлипываниями.
        — Зачем же вы обвинили во всем лорда Нортклиффа?  — спросил Джордж. Тони вздрогнул от его неожиданно официального и презрительного тона.
        — Он был добр ко мне.
        — Очень веская причина!
        — Она боялась, что вы не примете ее, узнав, что сделал с ней генерал Белесьен,  — мягко сказал Дуглас.  — И она сочла, что лучше уж назвать отцом меня, чем кого-нибудь из этих подонков.
        Джордж присвистнул:
        — Все эти люди умрут.
        — Очень может быть,  — согласился Дуглас. Прошла еще минута напряженной тишины. Тони нарушил молчание:
        — Все его очень интересно, но вам не приходит в голову, что мерзавец, на котором лежит ответственность за все эти несчастья, в эту самую минуту вовсю наслаждается жизнью? Все эти подонки нам неизвестны. Но почему бы нам хотя бы этому Белесьену не преподать урок, который он запомнит на всю оставшуюся жизнь? В конце концов, должен же он заплатить за мучения этих женщин!
        Джордж Кадоудал редко улыбался. Обычно он бывал безжалостен в достижении своих целей. Он не мог позволить себе быть добрым, веселым и легкомысленным, юмор перестал быть частью его натуры, когда он стал свидетелем гибели своих родителей и сестер, убитых Робеспьером. Он приговорен, приговорен к тому, чтобы не улыбаться.
        — Господи Иисусе,  — воскликнул он, широко улыбаясь.  — Как же мне убить его? Ведь есть так много способов убийства, очень много. Не так-то просто сделать выбор. Пусть он медленно умирает? Или мы заставим его стонать, мучиться и умолять сказать ему, когда же оборвется его несчастная жизнь? Или использовать казнь удушением?
        Он потирал руки, глаза его горели, он с воодушевлением излагал все новые планы.
        — Вы забываете,  — прервал его Дуглас,  — что Белесьен постоянно пребывает в окружении солдат, и солдат этих больше, чем я могу сосчитать. Живет он в крепости. Телохранители сопровождают его повсюду. Меня, вас и Жанин он знает в лицо.
        Они снова погрузились в молчание.
        — Меня он никогда не видел,  — сказал вдруг Тони.
        — О нет,  — возразил Дуглас,  — ты здесь ни при чем. Тони.
        — Я плохо понимаю, о чем речь, но…
        Александра тихо застонала, открыла глаза и увидела Дугласа, с нежной улыбкой склонившегося над ней. Она ощутила на себе его руку.
        — Дуглас, я буду жить?
        Он поцеловал ее и ответил так спокойно, как только мог:
        — О да. Я соскучился по вашему острому язычку, мадам. И по вашим патетическим взлетам французского. Но больше всего я скучал по тебе самой.
        Она плакала. Ей хотелось сдержаться, но слезы сами лились у нее из глаз и стекали по щекам. Он вытер ей глаза тыльной стороной ладони:
        — Ну что ты, любимая, я не хочу, чтобы ты расхворалась. Ну, не надо. Просто лежи тихонько. Тебе тепло?
        Она кивнула, всхлипнув.
        — Я еще подержу полотенца на всякий случай. Потом я тебя выкупаю, и все будет в порядке.
        — Я потеряла нашего ребенка. Потеряла твоего наследника, Дуглас, а ведь это все, чего ты хотел от меня как от жены. Я обещала стать племенной кобылкой, да вот не получилось. Мне так жаль, но…
        — Помолчи. Что случилось, то случилось. Я хочу, чтобы с тобой все было в порядке. Самое важное для меня — это ты. Понимаешь? Я не лгу тебе. Это правда.
        Ему было невыносимо видеть эту боль в ее глазах, боль от потери того, что она считала самым главным для него. Рано или поздно он все равно ее переубедит. Он хотел сказать еще что-то, как вдруг заметил, что она уже не плачет, и глаза ее гневно сузились. Поразительно: только что она, казалось, не сознавала ничего, кроме своего горя, и вдруг уже обо всем забыла и зла как черт.
        — Что здесь делает эта французская шлюха? Она опять потащилась за тобой? Ну знаешь, это уж слишком. Подскажи мне, что я должна произнести по-французски.
        — Хорошо. Скажи: «Je suis la femme de Douglas e je l'aime. II est a moi».
        Взгляд у Александры был очень подозрительный.
        — Это значит: я жена Дугласа и люблю его. Он принадлежит мне.
        — Скажи-ка еще раз.
        Он медленно повторил фразу. Александра выкрикнула эти слова Жанин Додэ. Наступила гробовая тишина, потом Джордж задумчиво произнес:
        — Боюсь, что мне больше понравилось «merde». В книжной лавке Хукэма это произвело эффект пушечного выстрела.
        Дуглас непроизвольно улыбнулся. Александра не отрывала презрительного взгляда от француженки.
        — Переведи ей, Дуглас, что если она еще когда-нибудь вздумает оклеветать тебя, я заставлю ее сильно пожалеть об этом.
        Дуглас не колебался. На беглом французском он передал ее слова Жанин. Та посмотрела на них обоих и медленно кивнула.
        Джордж потирал ушибленный подбородок.
        — Спасибо, что хоть не сломали мне его,  — обратился он Дугласу.
        — Вы заслуживаете большего,  — ответил он.  — Однако я согласен с Тони. Мне тоже хочется, чтобы Белесьен заплатил за свои злодеяния.
        — У тебя глаз совсем заплыл,  — сказала Жанин Джорджу.  — Это она тебя так?
        — Нет, хотя от нее вполне можно было этого ожидать. Уж она постаралась бы, чтобы у меня заплыли оба глаза.
        Был час ночи. Тяжелые тучи спрятали луну и звезды, которые могли бы осветить три фигуры, перебегавшие от дерева к дереву, низко пригибаясь.
        Ни в одном окне роскошного особняка не было света. Четверо охранников патрулировали двор. Им было скучно, они устали и негромко переговаривались между собой, чтобы не заснуть.
        Трое неизвестных теперь уже были не далее, чем в пятнадцати ярдах от них. Дуглас тихо сказал:
        — Тони, твой будет тот, который справа. Ты, Джордж, возьмешь на себя вон того, на углу.
        — Но остаются еще двое,  — резонно заметил Тони.
        — Этих двоих я беру на себя,  — ответил Дуглас, потирая руки, но заметив, что Джордж собирается возразить, он быстро произнес: — Нет, я лучше ориентируюсь в темноте. Положитесь на меня. Когда мы покинем Францию, можешь перебить хоть целый батальон, Джордж.
        Джорджу это не нравилось. Он привык командовать сам, а не подчиняться кому бы то ни было. Но он доверял Дугласу, уважал его как военного специалиста и потому придержал язык. Тем более что из-за ушибленной челюсти ему все еще было больно разговаривать. Да и заплывший глаз не придавал уверенности в себе.
        В полном молчании они ждали, когда охранники разойдутся как можно дальше друг от друга, потом бесшумно побежали, прячась за деревьями.
        Дуглас решил, что возьмет своих, когда они будут вместе. У него пока есть время. Засохшая грязь на лице стягивала кожу, но он не обращал на это внимания. Ему было видно, как Тони подкрался к своему охраннику. Он с удовольствием наблюдал, как Тони прижал его к земле и надавил на горло. Джордж тоже не терялся. Он заломил своему противнику руки и согнул пополам. Убивать его он не стал, хотя Дуглас знал, что ему очень этого хочется. Что ж, он честно выполняет соглашение.
        Настал его черед приготовиться. Патрульные подошли совсем близко. Дуглас услышал, как они переговаривались:
        — Эй, а где Жак?
        — Наверное, отошел в кусты. Он сегодня слишком много выпил дешевого вина.
        Теперь они почти рядом с ним. Дуглас бесшумно выступил перед ними из темноты. Оскалив зубы, произнес на чистейшем французском:
        — Добрый вечер, джентльмены!
        Потом одного из противников он ударил локтем в живот, а кулаком левой руки нанес мощный удар второму в горло. Отступил на шаг и каблуком ударил первого в челюсть, а второму нанес сокрушительный удар в грудь. Оба упали как подкошенные. Дуглас быстро оттащил их в кусты и положил рядом. Условным сигналом подозвал Тони и Джорджа.
        — Отлично сработано,  — прошептал Тони.  — Послужит мне напоминанием, что лучше тебя не сердить, дорогой кузен.
        Дуглас ухмыльнулся. Они быстро связали остальных и заткнули им рты кляпом. Потом Дуглас, Тони и Джордж обошли вокруг дома, Дуглас подвел их к окну гостиной, где он с Белесьеном играл когда-то в карты. Окно было заперто. Дуглас разбил его, тихонько надавив ладонью.
        Тони помог Дугласу подтянуться, и тот протиснулся в окно и спрыгнул на пол, покрытый толстым ковром. Через минуту в комнату спрыгнул Тони, за ним — Джордж.
        В молчании они прошли по коридору к центральной лестнице.
        Спальню Белесьена охранял всего один человек. Да и тот крепко спал, привалившись к стене. Дуглас вытащил у него из руки пистолет и ударил по виску. Не издав ни звука, тот сполз по стене на пол.
        — Ну вот,  — сказал Дуглас.
        Тихо-тихо он повернул ручку двери. Дверь не издала ни звука. Очень медленно он открыл дверь и ступил в спальню. Посмотрел на кровать и не увидел на ней генерала. Сделал еще шаг вперед и оцепенел.
        — Ах, прекрасно,  — раздался тихий голос генерала над самым его ухом. Он прижал дуло пистолета к спине Дугласа.
        — Кто ты? Взломщик? Нет, скорее просто дурак. Ну, сейчас увидим. Я услышал тебя, так как страдаю бессонницей. Ты не знал? Я слышал тебя, я все слышу.
        Дуглас не шевельнулся. Тони и Джордж в коридоре, стоя в двух футах от них, не, издали ни звука. Белесьен зажег свечу и поднес ее к самому лицу Дугласа.
        — Вы…  — Белесьен был поражен.  — Не могу поверить в это. Зачем? Какой смысл? Почему вы здесь?
        Дуглас ничего не ответил.
        — А впрочем, неважно, все равно вы умрете. Нет смысла сохранять вам жизнь только для того, чтобы услышать от вас какой-нибудь малозначительный факт. Дом охраняют четыре человека. Не может быть, чтобы вам удалось всех их вывести из строя.
        — Так и есть,  — сказал Тони и хлопнул дверью по руке Белесьена. Пистолет отлетел в сторону. Дуглас развернулся на сто восемьдесят градусов и ударил Белесьена в солнечное сплетение. На нем была белая ночная рубашка, которая делала из него отличную мишень в ночной темноте.
        Джордж тоже прошел в комнату и перехватил руку Дугласа, занесенную для следующего удара.
        — Теперь моя очередь,  — сказал он и ударил генерала в челюсть. Белесьен упал на четвереньки, издав тихий стон.
        — Он еще больше растолстел со времени нашей последней встречи,  — отметил Дуглас.
        — Он может быть тонким, как лист бумаги, и все равно останется свиньей,  — произнес Джордж и снова ударил генерала.  — А теперь послушай меня, старина. Я — Джордж Кадоудэл, и я пришел сюда, чтобы отомстить. Ты издевался над моей Жанин. Ты не просто держал ее взаперти, ты изнасиловал ее и позволил другим сделать с ней то же самое.
        — Кадоудэл,  — повторил Белесьен глухо, поднимая голову.  — О Боже… это вы.
        — Да.
        Тони с холодным безразличием смотрел, как от страха перед Джорджем лицо генерала стало белее его ночной рубашки.
        — Тебе решать, Джордж,  — сказал он.  — Что ты думаешь с ним сделать?
        Дуглас нахмурился. Он очень надеялся, что Джордж не забудет свое обещание и не станет убивать этого подонка. Но похоже, на его рассчитывать не приходится. Джордж был в таком бешенстве, что вряд ли его удовлетворят обычные тумаки.
        — Ваша Жанин, Кадоудал?  — с издевкой спросил генерал.  — Должен вам сказать, что она отнюдь не была вашей женщиной. Мне не пришлось ее насиловать. Я подарил ей деньги, драгоценности, внимание, и она сама пришла ко мне, по собственной воле. Так же было и с другими. Они хорошо платили ей, и она…
        Джордж озверел и нанес ему страшный удар по ребрам, повалив его на бок.
        — Это было уж совсем глупо, генерал,  — вмешался Дуглас.  — Дай ему прийти в себя, Джордж.
        Генерал не двигался.
        Тони увидел при тусклом свете свечи, что Джордж улыбается. Его ужаснула эта улыбка.
        — Ты знаешь, что делают со свиньями, Дуглас?
        — Нет,  — ответил Дуглас,  — но с удовольствием узнаю.
        Генерал задрожал и сделал попытку отползти.
        — Потише, старина, а не то я прострелю тебе левую ногу.
        Генерал остановился. Каким же идиотом он был, что издевался над этой Жанин. Тяжело дыша от испуга, он быстро заговорил:
        — Я знаю, вы убежденный роялист. Я знаю, что вы добиваетесь свержения Наполеона. Я могу помочь вам. У меня есть информация, которая будет вам полезна. Я могу…
        — О нет, ничего ты не можешь, генерал,  — прервал его Джордж.  — У тебя ничего нет для меня. Я слишком хорошо знаю тебя. Ты — толстый бесталанный бюрократ, но, к сожалению, обладаешь некоторой властью. Ты — ничтожество, паразит. Это правда — я действительно ненавижу Наполеона, но еще больше я ненавижу таких, как ты, которые почем зря проливают кровь и издеваются над людьми просто для собственного удовольствия. Ты уже достаточно сказал. Я и мои друзья не намерены здесь задерживаться.
        Они протащили генерала по ступенькам и покинули особняк мэра.
        На ферму они вернулись к пяти часам утра. Сцена, которую они там застали, была поразительной. Александра сидела, завернувшись в одеяла и пила мелкими глотками обжигающий крепкий кофе. Напротив нее, на полу, сидела крепко связанная Жанин, сверкая глазами и громко ругаясь. Мужчины замерли на пороге. Увидев Джорджа, Жанин что-то крикнула ему по-французски.
        — Как вы смогли это сделать?  — спросил Джордж у Александры, которая выглядела не правдоподобно хорошо для женщины, которая всего несколько часов назад была при смерти.
        — Я обманула ее,  — ответила Александра. Она отпила еще.  — Я сказала ей, что мне плохо, и она подошла помочь. И тогда я ударила ее, а потом связала. Это ей за то зло, что она причинила тебе, Дуглас. Надеюсь, что ты меня понимаешь.
        — Я понимаю,  — расхохотался Дуглас. Жанин продолжала ругаться.
        — Она не умолкает с тех пор, как я ее связала. Но я же не знаю французского. Понятия не имею, что она там говорит. Она оскорбляет меня, Дуглас?
        Дуглас весело посмотрел на жену:
        — Возможно, начинала она с тебя, но сейчас она уже оскорбляет твоих внуков.
        — Это правда,  — подтвердил Джордж, глядя на свою любовницу,  — сейчас она проклинает всех твоих потомков и ныне здравствующих родственников.
        — Слушайте,  — обратился к присутствующим Тони,  — по-моему, мы должны ее развязать. Как ты считаешь, Александра, она уже достаточно наказана за свои грехи?
        Александра сделала еще один глоток.
        — Ну хорошо,  — согласилась она наконец.  — Я не хочу совсем ее уморить, то есть в принципе можно было бы, но сейчас я не в состоянии этим заняться всерьез. И тем не менее она должна знать, что я способна на многое и впредь не потерплю, чтобы так обращались с моим мужем. Она больше никогда не посмеет причинить вред Дугласу. Никогда.
        Дуглас повернулся к Джорджу и что-то быстро произнес по-французски.
        — Что ты ему сказал?  — спросила Александра голосом, полным подозрений.
        — Я сказал,  — медленно ответил Дуглас, улыбаясь ей,  — что как только ты овладеешь французским, тебя нужно будет напустить на Наполеона. Джордж согласился со мной, что в этом случае корсиканским повстанцам не поздоровится.
        — Не уверена,  — возразила Александра, нахмурив брови, с беспокойством в голосе,  — видишь ли, я не очень хорошо себя чувствую, во всяком случае, в данный момент. А сколько времени может потребоваться на изучение этого проклятого языка?
        Она вдруг умолкла, посмотрев на Дугласа остановившимся взглядом.
        — О, дорогой,  — вымолвила она и упала в обморок.
        Чашка выпала у нее из рук, и кофе пролился на пол. Жанин замолчала. Тони и Дуглас подскочили к Александре и опустились на колени.
        — Я думаю, месяца через три она сможет ругаться на французском как на родном,  — сказал Тони, прощупав у нее на горле устойчивый пульс.  — Перестань трястись, Дуглас. С ней все будет в порядке. Это просто от волнения, обычный обморок.
        Глава 24
        На следующее утро ровно в шесть часов трое мужчин и Жанин Додэ прибыли на судостроительную верфь. Кого там только не было: рабочие, солдаты, моряки, повара, проститутки, торговцы всеми мыслимыми товарами. Они спрятались и стали ждать.
        Они простояли в укрытии до тех пор, пока не услышали крики, что на резиденцию генерала Белесьена напали неизвестные, охранники были ранены и связаны, а сам генерал исчез.
        Им были слышны обрывки разговоров проходивших мимо них людей. Все обсуждали происшествие. Вдруг наступила мертвая тишина.
        Сначала «это» увидело человек пятьдесят мужчин и женщин, через несколько минут их количество выросло до нескольких сотен, и все молчали и смотрели. Потом раздалось хихиканье, затем взрыв смеха. Народ все прибывал и прибывал. Смех становился все громче. Постоянная ругань генерала и его угрозы всем и каждому всегда вызывали неприязнь у людей, и теперь они с полным правом воздавали ему по заслугам.
        Вдруг кто-то из мужчин выкрикнул:
        — Господи, да ведь это же свинья, из большой жирной генеральской породы свиней! Все закричали наперебой:
        — Какое огромное пузо он себе наел, отнимая наш урожай! Вор и свинья, эгоистичная свинья!
        — Свинья! Свинья! Посмотрите на свинью!
        Джордж взглянул на Дугласа, потом на Тони. Теперь им уже можно было не прятаться и говорить свободно. Шум толпы заглушал все. Они стали смеяться и хлопать друг друга по плечам. Жанин Додэ от избытка радостных чувств обняла Тони.
        Генерал Белесьен стоял на высоком деревянном ящике, привязанный к столбу, руки были заломлены так сильно, что огромный живот выдавался вперед еще сильнее. Он был совершенно голый, к голове у него были привязаны свиные уши, которые Джордж стащил у местного мясника, на нос ему Привязали свиное рыльце. Тело его было таким же розовым и жирным, как у свиньи, и потому не нуждалось в дополнительных уточнениях.
        Его подчиненные сделали попытку освободить его, но толпа отбросила их назад. Она еще не насладилась зрелищем.
        Наконец Дуглас дал знак уходить. Жанин несколько удивленно сказала Джорджу:
        — Ты смеешься? Не могу в это поверить. Ты же никогда не смеешься.
        Он сразу посерьезнел:
        — Я не собирался смеяться. Я знаю, что не должен этого делать.
        — Каждый человек должен смеяться,  — не согласился с этим Тони.  — Смех делает сильным, он помогает переносить любые невзгоды, позволяет легче и проще смотреть на жизнь.
        Дуглас не сказал ничего. Ему хотелось поскорей увидеть жену. Александра так рвалась пойти вместе с ними, но он ей не разрешил. Она еще слишком слаба. Он твердо стоял на этом, как она его ни уговаривала. Сейчас же он пожалел, что не взял ее с собой, можно было принести ее на руках, зато как бы она порадовалась.
        Теперь, думал он, им нужно суметь выбраться из Франции целыми и невредимыми.

* * *
        Через три дня Дуглас с Александрой на руках и с Тони за спиной въехал в Нортклифф-холл.
        Здесь была такая же суматоха, как во Франции в день исчезновения генерала Белесьена, только она была радостной и веселой. Дуглас поднял глаза и увидел Мелисанду, быстро спускающуюся с парадного крыльца. Она была так красива, как не может быть красива женщина из плоти и крови, красива так, что при взгляде на нее перехватывало дыхание, но он с удивлением обнаружил, что всего лишь приветливо улыбается ей. Она искала глазами Тони и, увидев его, подхватила свои юбки и помчалась к нему со всех ног. Она упала к нему на руки с криком:
        — Господи, ты жив! Как я волновалась за тебя, как..
        Больше она ничего не сказала, так как Тони закрыл ей рот звучным поцелуем.
        Дуглас снисходительно улыбался.
        Он посмотрел на жену и увидел слезы в ее глазах. Его тут же охватила паника.
        — Ты больна? Тебе плохо? Где болит?
        Она покачала головой и вытерла глаза тыльной стороной руки.
        — Александра, через две минуты на нас набросятся пятьдесят слуг, Синджен и моя мать. Скажи мне, в чем дело.
        — Ах, просто она так красива.
        — Кто? А-а, Мелисанда. Ну да. Ну и что?
        Она одеревенела в его руках. Он разулыбался.
        — Ну, ты опять ревнуешь.
        — Нет, черт тебя возьми!
        — Да, да, ревнуешь, глупышка. А скажи-ка мне, Аликс, Мелисанда говорит по-французски?
        — Нет, ей очень плохо даются языки, и акцент у нее еще ужасней моего. Зато она хорошо рисует.
        — Она не стала бы учить французский, чтобы спасти меня.
        — Это абсолютно ничего не значит.
        Дуглас продолжал с ласковой усмешкой:
        — Интересно, как бы это звучало по-французски. Послушай, Аликс…
        — Ты назвал меня Аликс?
        — Ну да, конечно. Если ты предпочитаешь «возлюбленная», ты, несомненно, услышишь и это. И упрямая, и ненаглядная, и желанная, и замечательная. Теперь же послушай меня. Я думаю, что твоя сестра красива. В этом нет ничего нового. Но она — не ты. Нет, это неважно сейчас. Что важно, для Тони, так это то, что она становится лучше под его непосредственным влиянием. Тони сказал мне вчера, что он надеется, что когда-нибудь ее характер станет таким же прекрасным, как она сама.
        — Правда, Дуглас?
        — Что именно?
        — Ненаглядная?
        Он поцеловал ее. Услышав смех, он медленно поднял голову и увидел на ступеньках Синджен, которая глупо улыбалась. За ней, поджав губы, стояла вдовствующая графиня. Она засыпала сына градом вопросов:
        — Где ты был все его время, Дуглас? И что здесь происходит? Я требую, чтобы мне объяснили. Почему ты несешь ее на руках?
        — Хорошо, мама, я объясню тебе все, но попозже. А что касается этой малышки, то она болела.
        — По-моему, она прекрасно себя чувствует. А почему она завернута в одеяло?
        — А потому,  — ответил Дуглас, подходя к матери,  — потому что, кроме него, на ней ничего нет.
        — Дуглас! Ты же знаешь, что это не правда,  — возмутилась Аликс, когда они вошли в холл.
        На самом деле на ней было уродливое платье, подаренное ей Жанин Додэ. Подарок красноречиво говорил, что француженка тщательно выбирала его из своего гардероба. Ноги Александры были босыми и высовывались из-под одеяла. Дуглас не хотел останавливаться, чтобы купить ей обувь. Она не спорила. Так приятно, когда муж носит тебя на руках.
        — Просто мне легче было увильнуть от расспросов, сказав, что ты голая.
        — Что случилось?  — догнала их Синджен.
        — Мы все потом расскажем.
        Дуглас повернулся к слугам и громко сказал:
        — Мы все живы, здоровы и вернулись домой. Благодарим вас всех за внимание и заботу.
        Слуги приветливо улыбались. Холлис стоял, горделиво скрестив руки на груди. Александра почувствовала неимоверное облегчение. Может быть, все будет хорошо. Может быть, даже ее свекровь смягчится и полюбит ее. Может быть, она и правда стала ненаглядной для Дугласа. Может быть.
        Дуглас отнес ее в спальню и положил на кровать. Потом поцеловал ее и стянул с нее одеяло.
        — Мама теперь, наверное, думает, что ты — распущенная женщина, и что ты, должно быть, сама сожгла свою одежду, чтобы скомпрометировать меня. Придется ей сказать, что я и так полностью скомпрометировал себя, потому что ты бесконечно меня соблазняла, и я настолько привык к этому, что уже просто не могу без тебя обходиться. Я оказался бессилен против тебя.
        Александра облизнула сухие губы.
        — Я правда для тебя ненаглядная, Дуглас? Может быть, лишь чуть-чуть?
        — Может быть,  — согласился он. Он прошел в свою спальню и вернулся оттуда с ее ночной рубашкой.  — Вот, переоденься. Тебе нужно сейчас отдохнуть.
        Он стянул с нее платье через голову, задержал на мгновение взгляд на ее груди и поспешно надел на нее рубашку.
        — Ну вот.
        Он укрыл ее простынями и сел рядом, расправляя ее волосы по подушке. Потом задумчиво проговорил:
        — До сих пор наш брак был постоянным противостоянием друг другу. Как ты думаешь, ты сможешь быть не такой строптивой? Может быть, ты научишься думать, прежде чем предпринимать какие-то действия, которые могут меня взбесить? Как, например, то, что ты сбежала и заболела. Или как то, что ты позволила себя похитить и увезти в другую страну? И больше не будешь спасать меня, в то время как опасность грозит тебе самой?
        Она молчала и слушала. Дуглас продолжал с любовью расправлять ее волосы на подушке.
        — Не знаю,  — ответила она наконец.  — Ты очень много значишь для меня, Дуглас.
        Ему было приятно это слышать. Он наклонился и запечатлел поцелуй на кончике ее носа.
        — Я теперь буду держать тебя в постели хотя бы три часа в день (ночью тоже, разумеется), и в остальное время ты, возможно, будешь сильно занята тем, чтобы оправиться от занятий любовью со мной. Поэтому у тебя просто не останется времени на то, чтобы прибавлять мне седых волос.
        — А ты тоже будешь так сильно занят, оправляясь от занятий любовью со мной?
        — Никогда настолько, чтобы не думать, когда же наконец я снова смогу этим заняться. Это странно, но ты полностью завладела моими мыслями. Скажи, что ты любишь меня, Александра.
        — Я люблю тебя, Дуглас.
        — Ты согласна, что мужчине необходимо это слышать каждый день?
        — Полностью согласна.
        — Хорошо. Ну а теперь тебе нужно отдохнуть. Я пойду повидаюсь с семьей и поведаю им нашу историю, сделав купюры для Синджен, если только она уже не выудила все у Тони. Потом я приду и расскажу тебе мелкие домашние сплетни.
        Он наклонился, намереваясь легонько чмокнуть ее на прощанье. Но она обхватила его руками и не отпускала, пока он чуть не задохнулся.
        — Ты приехал за мной,  — сказал она.  — Ты волновался за меня.
        — Естественно,  — согласился он, целуя ее нос, щеки, губы, шею.  — Ты моя жена, я люблю тебя, и я уже договорился до того, что назвал своей ненаглядной. Ну что, теперь ты удовлетворена?
        — Ты знаешь, что жене необходимо слышать это каждый день?
        — В общем-то, догадываюсь.  — Он поцеловал ее, поправил сползшее одеяло и вышел из комнаты.
        Через две недели, как-то днем, Дуглас вошел в их спальню. Александра подняла глаза от своего рукоделия, машинально улыбаясь ему. «Боже, как я люблю тебя»,  — подумала она.
        — Зачем ты пришел сюда?  — спросила она, стараясь не выдать глазами своего обожания. Он хмуро посмотрел в окно.
        — Просто мне нужно было узнать кое-что,  — ответил он, обращаясь больше к самому себе,  — и поэтому я пошел в спальню Синджен.
        Он положил ей на колени предметы, которые обнаружил в комнате сестры, в самой глубине гардероба.
        Александра ахнула:
        — Да это же парик! В точности такие волосы были у Новобрачной Девы! И это газовое платье! Дуглас, ведь не думаешь же ты, что… нет, конечно же, нет, я…
        — Не можешь поверить, что нашим призраком была Синджен? Очевидно, так оно и есть. Да теперь я просто уверен в этом. Доказательства налицо.
        Но Александра лихорадочно вспоминала, при каких обстоятельствах она впервые увидела призрак. Она вспомнила достаточно быстро. Нет, Синджен тогда была в Лондоне. В этом нет сомнения. Она начала рассказывать об этом Дугласу, как вдруг до нее дошло, что он не слушает ее и думает о чем-то своем, застывшим взглядом уставившись в окно. Лицо его несколько побледнело, и весь он казался мрачным и напряженным. Она умолкла.
        Наконец после долгого молчания он обернулся к ней и сухо произнес:
        — Это всегда была Синджен. Просто моей маленькой сестричке захотелось поиграть в призраки, чтобы внести разнообразие и остроту в нашу скучную обыденную жизнь.
        Александра качала головой. Она открыла рот, чтобы ответить, но Дуглас поднял руку.
        — Да, это была всего лишь Синджен, и никто другой, ничего необычного, ничего загадочного. Настоящее живое существо из плоти и крови, а не порхающее привидение, существо, которое говорит по-настоящему, а не так, что в полной тишине ты слышишь у себя в голове его голос. Нет, ничего такого. И это правда. Для меня это очень важно. Теперь мы все знаем. Скажи мне, что понимаешь это, Александра.
        — Понимаю.
        Он поцеловал ее, потом снова выпрямился, устремив взгляд на платье и парик.
        — Я решил ничего не говорить об этом Синджен. Не хочу выслушивать ее возражения и протесты. Пусть остается все как есть. Нет, не спорь со мной. Я так решил. Ты понимаешь?
        — Понимаю.
        — В отличие от моих досточтимых предков, я никогда не напишу об этой проклятой Новобрачной Деве. Даже невзирая на то, что она оказала мне большую помощь, правда, не как материальное существо, а как видение, нарисованное моим воображением. С той минуты, как я сожгу этот костюм, призрак этой юной леди перестанет появляться в нашем доме. Навсегда. И больше никто никогда не напишет о ней ни слова в своих дневниках. Вот как это должно быть. И я не приму никаких возражений на этот счет. Ты понимаешь, Александра?
        — Понимаю.
        — Вот и хорошо,  — сказал он, поцеловал ее и вышел из комнаты. Она улыбнулась, покачав головой, и снова взялась за свое рукоделие.
        notes
        Примечания
        1
        Сент Джоан — Святая Джоан.
        2
        Место ссылки, каторги в Новом Южном Уэльсе (Австралия).