Смертельное танго Татьяна Владимировна Корсакова
        Данила был самым красивым парнем, которого Селена когда-либо видела. Сама она на фоне подруг долгое время казалась бледной молью: слишком хрупкая и худая, слишком блеклые, будто выцветшие, волосы — на такую два раза не взглянешь. К тому же девушка страдала лунатизмом. Разве может из нее и Данилы получиться пара?! Селена и не надеялась. Просто следила за ним издали, но, вместе с тем, никогда не выпускала из виду. И как раз в тот момент, когда девушке показалось, что у нее появилась надежда на счастье, ее жизнь оказалась под угрозой.
        Татьяна Корсакова
        Смертельное танго
        Можно ли быть круглой сиротой и чувствовать себя при этом вполне комфортно? Если бы об этом спросили Данилу, он бы, скорее всего, ответил удовлетворительно. Может, оттого, что родителей своих он никогда не видел, может, ему просто повезло с детским домом, а может, он и в самом деле был счастливчиком.
        Данила рос очень красивым ребенком. Его красота была нестандартной, даже немного дикой. Воспитательница Лариса Семеновна говорила, что это от особого смешения крови, а сам Данила искренне недоумевал, из-за какого смешения могло получиться такое безобразие. Кожа смуглая, глаза раскосые, по-кошачьи зеленые, скулы высокие, волосы черные и жесткие, как проволока.
        Волосы не нравились Даниле особенно. Он всегда просил, чтобы их стригли как можно короче, потому что возиться с ними — сплошная морока. А парикмахерша возмущалась, говорила, что грех портить такую красоту, и всякий раз оставляла волосы намного длиннее, чем ему хотелось. И приходилось-таки с ними возиться, расчесывать каждый день, точно он не пацан, а какая-нибудь девчонка.
        А девчонки, к слову сказать, Даниле завидовали. Ни у одной девочки в детдоме не было таких длинных ресниц, как у него. Ерунда какая! Что хорошего в длинных ресницах?! А ну как одна такая ресница в глаз попадет? Это же больно! Данила их однажды постриг, чтобы не мешали, а они выросли еще длиннее. Не станешь же теперь постоянно стричь! Да ну их…
        В общем, красавчик он был еще тот, сам на себя лишний раз в зеркало смотреть не хотел. Что же это за красота такая девчачья?! Вон у Васьки Прохорова голова квадратная, волосы белые, нос картошкой и половина переднего зуба отбита — вот где настоящая мужская красота! Вот кому нужно завидовать!
        Данила и завидовал, особенно белым волосам и щербине между зубами. Это ж как здорово через такую плеваться! Он даже пытался сотворить себе что-нибудь похожее, но по всему выходило, что очень уж это больно. Воспитательница Лариса Семеновна любила повторять, что красота требует жертв, а Данила оказался к жертвам совершенно не готов. И не важно, что говорилось это не ему, а вечно хнычущим девчонкам в процессе заплетания косичек и завязывания бантов. Вот не готов он к жертвам, и все тут…
        Зато у него всегда были самые красивые болячки на коленках. Лариса Семеновна, непререкаемый для шестилетнего Данилы авторитет, однажды сказала, что шрамы украшают мужчину. Он не был до конца уверен, что ссадины на коленях — это и есть шрамы, но выглядели они круто. Даже Прохор со своей щербиной ему завидовал. И было чему! Прохор-то своего зуба лишился по счастливой случайности. Просто Селенка Савицкая, та еще растяпа, распахнула дверь, когда за ней стоял Прохор,  — вот тебе и щербина. И нет в этом никакой Прохоровой заслуги, просто повезло человеку. А Данила себя украшал целенаправленно. Голыми коленками по гравийной дорожке проехаться — не у каждого силы воли хватит, а у него хватало, потому что он настоящий мужик, пусть даже и с длинными ресницами. Ресницы, кстати, еще можно попробовать поджечь, может, они тогда медленнее отрастать будут…
        Но настоящие проблемы начались лет в тринадцать-четырнадцать, когда в организме забурлили и зафонтанировали гормоны. Сначала появились прыщи… Участь эта не минула почти никого. Особенно страдал Прохор, которого обсыпало так, что страшно смотреть. Даже легендарная щербина не спасала положения. Даниле с кожей, можно сказать, повезло, а вот с голосом дела обстояли хуже: говорить получалось то басом, то фальцетом. Когда басом — это еще ничего, даже солидно, а вот фальцетом…
        Странно, но девчонок метаморфозы, происходящие с его голосом, не смущали. Их смущало его лицо. Что-то они такое находили в его лице. Данила уже привык к их взглядам: откровенным, любопытным, смущенным. Даже научился пользоваться теми преимуществами, которые давала ему внешность. Он вообще очень рано научился извлекать пользу из маленьких женских слабостей. Нельзя сказать, что Данила злоупотреблял особенным к себе отношением, но пользовался, чего уж там…
        Даже переход во взрослую жизнь не застал Данилу врасплох. Он знал, что в большом мире полно женщин, которые не дадут ему пропасть. Он поступил в строительный техникум и из детдома переселился в студенческую общагу. Вообще-то, должен был переехать в коммуналку, но что-то там не срослось. Сказать по правде, Данила не особо переживал, потому что не видел большой разницы между коммуналкой и общагой. В общаге, наверное, даже лучше, привычнее.
        Его новая жизнь практически ничем не отличалась от жизни в детдоме. За исключением одной, но весьма существенной детали. Теперь Даниле приходилось самому заботиться о хлебе насущном. Нет, голодным он никогда не был — в общаге умереть с голоду не дадут,  — но, помимо всего прочего, нужно было еще во что-то одеваться, требовались деньги на всякие мелочи вроде зубной пасты, пены для бритья и сигарет… А где их взять бедному студенту?..

* * *
        День выдался ненастным, под стать настроению. Данила сидел на скамейке в сквере и наблюдал, как ветер гоняет по аллейке опавшие кленовые листья. Было холодно и сыро. Парень поднял воротник куртки, засунул озябшие руки поглубже в карманы куртки. В животе заурчало, громко и заунывно, едва ли не громче, чем воющий в ветвях старых кленов ветер.
        Именно сегодня Данила твердо решил начать наконец жить своими силами. Он еще не знал, как реализовать эту свою решимость, но уже с неотвратимой ясностью понимал, что в жизни нужно что-то менять. Не приспосабливаться, а именно менять. Возможно, даже ломать, потому что по-другому уже никак, по-другому можно запросто стать альфонсом, с легкостью перекладывающим бремя собственных проблем на хрупкие женские плечи.
        Их и сейчас было много — девушек, искренне желающих ему помочь, поддержать в трудную минуту, но Данила решил ни за что на свете не становиться на эту скользкую дорожку, понял вдруг с неотвратимой ясностью, что он мужик и должен справляться с невзгодами исключительно своими силами.
        И вот они, плоды его решимости: уши и руки мерзнут, желудок воет от голода, а сам он, вместо того чтобы завалиться к какой-нибудь сердобольной девчонке и наесться от пуза в тепле и уюте, сидит на пронизывающем ветру и ждет с моря погоды. Данила почти с ненавистью посмотрел на газету, прижатую куском кирпича к скамейке. Во всем виновато это чертово объявление.
        «Приглашаем к сотрудничеству молодых людей, не старше двадцати пяти лет, артистичных, с хорошими внешними данными. Достойную оплату гарантируем…»
        Вот на эту «достойную оплату» Данила и польстился. Хорошие внешние данные у него имелись, спасибо особому смешению крови. А что касается артистизма, так в детдомовской хореографической студии он всегда был на первых ролях.
        Данила собирался с духом почти неделю, а потом все-таки позвонил по указанному в объявлении телефону. Приятный женский голос тут же предложил встретиться, и вот он, как последний дурак, уже сорок минут мерзнет в этом продуваемом всеми ветрами сквере. Даже газетенку рядом с собой положил для надежности, чтобы обладательница приятного голоса, не дай бог, его с кем-нибудь не спутала. Хотя с кем его можно спутать?! В сквере ни единой живой души, все нормальные люди сидят в тепле. Эх, были бы деньги, назначил бы встречу в каком-нибудь уютном кафе. Вести деловые переговоры за чашечкой кофе — оно как-то солиднее и респектабельнее, только вот денег нет… Скорее бы она пришла, эта чертова баба!
        — Это ты Данила?  — Голос доносился из-за спины, тот самый, приятный женский голос.
        Не вынимая озябших рук из карманов, Данила обернулся и едва не присвистнул от неожиданности. Обладательница приятного голоса была не совсем женщиной. Вернее, совсем даже не женщиной…
        Добела осветленные волосы до плеч, серьга в ухе, подведенные глаза и губки «бантиком» кокетливо намекали на то, что принадлежат они даме, но брутального кроя кожаный плащ, кадык и щетина были куда убедительнее. От недоброго предчувствия желудок заныл еще сильнее. Что это за чудо пожаловало?!
        — Ну, я Данила,  — сказал он не слишком приветливо.  — А ты что такое?
        — Я не «что такое», пупсик.  — Чудо заправило за ухо осветленную прядь.  — Я «кто такой». Позволь представиться, Эдуард Феоктистов — арт-директор клуба «Основной инстинкт». Если мы с тобой подружимся, а у тебя есть для этого все шансы, сможешь называть меня просто Эд.
        — Шел бы ты отсюда, Эд,  — буркнул Данила и украдкой осмотрелся в поисках свидетелей его нечаянного позора.
        — Как это — шел бы отсюда?!  — усмехнулся собеседник и, грациозно перемахнув через спинку скамейки, уселся рядом. Даже слишком рядом…
        Данила поморщился и с многозначительной гримасой отодвинулся на максимально возможное расстояние.
        Эд понимающе усмехнулся, подобрал со скамейки мертвый кленовый лист, посмотрел на Данилу со смесью интереса и жалости.
        — Может, все-таки поговорим о деле, пупсик, а уже потом я пойду?
        — Еще раз назовешь меня пупсиком, и я тебе что-нибудь сломаю,  — пообещал Данила, разглядывая ободранные носки своих ботинок.
        — Ой, какие мы грозные! Я уже трепещу!  — На размалеванной роже насмешливо блеснули по-цыгански черные глаза.  — Ты меня, пупсик, не пугай. Я, видишь ли, пуганый. Ну, будем разговоры разговаривать?
        И было в его враз лишившемся мягких женских ноток голосе что-то такое, что заставило Данилу остаться.
        — Ну?  — с вызовом спросил он.
        — Курточка-то дерматиновая.  — Двумя пальцами Эд брезгливо взялся за рукав Даниловой куртки.
        — Ты пришел мою одежду обсудить?
        — И одежду в том числе. Обрати внимание на мой плащ — мэйд ин «не наше». Стоит две тыщи баксов. Хочешь себе такой же?
        — Не хочу!  — Данила уже собирался встать, когда на плечо легла неожиданно тяжелая ладонь.
        — Не кипятись, парень.  — У Эда были твердые как камень пальцы, а во всем его облике не осталось и следа от былой мягкости. Даже губки «бантиком» вытянулись вдруг в жесткую, совсем не кокетливую линию.
        — Убери руку,  — процедил Данила.
        — Уберу, не волнуйся.  — Эд хищно улыбнулся, блеснув идеально ровными, какими-то неестественно белыми зубами.  — Я хочу предложить тебе работу, очень хорошо оплачиваемую работу. У тебя прекрасные внешние данные, ты будешь иметь успех.
        — Что за работа?  — Данила уже десять раз пожалел, что ввязался в этот разговор, но раз уж ввязался…
        — О!  — Эд закатил глаза.  — Работа просто супер! Когда-то я тоже так начинал…
        — Все, я пошел…
        — «Основной инстинкт» — это элитный ночной клуб.  — А руку этот козел так и не убрал, наоборот, сжал Данилово плечо еще сильнее, почти до боли.  — Скажем так, клуб с несколько специфическим уклоном…
        — Я уже понял.  — Данила решительно стряхнул с плеча цепкие пальцы.
        — Понял, да не так. «Основной инстинкт» — это не гей-клуб.  — Эд снова усмехнулся.  — Это клуб для дам, очень состоятельных дам, которые после утомительных трудовых будней желают расслабиться…
        — Пошел к черту!
        — Стоп! Ты снова все неправильно понял. Научись слушать, Дан.
        — А что тут слушать?  — Ветер сделался совсем уж колючим и неприветливым, Данила поежился, встал со скамейки. Все, пора в общагу, пока никто не заметил, с кем он тут…
        — Слышал про мужской стриптиз?  — неожиданно спросил Эд.
        — Это когда мужики раздеваются догола?
        — Ну, раздеваться догола совсем не обязательно, я бы даже сказал — нежелательно. Твоя задача — бабу завести, а уж как ты это будешь…
        — Это не моя задача!  — К щекам прилила кровь, обдала жаром не то стыда, не то злости.
        — Хорошо,  — кивнул Эд,  — скажем так, это не твоя задача, а задача стриптизера. И заметь, спать с клиентками вовсе не обязательно. То есть если хочешь, пожалуйста. Кто ж тебе запретит?
        — Мне эта работа не подходит.  — Данила уже все для себя решил, разговор его больше не интересовал. Надеялся на нормальную мужскую работу, а тут такое…
        — А ты не пори горячку.  — Эд мотнул головой, смахивая с высокого лба пергидрольную прядь.  — Зарплата от пяти сотен зеленых. И это, прошу заметить, нижняя планка. Верхняя ограничена только твоими принципами, ну и фантазией.  — Он тоже встал, сунул в карман Даниловой куртки яркий картонный прямоугольник.  — Подумай, Дан, пятьсот баксов… нижняя планка.
        — Не о чем тут думать!  — Данила едва удержался от того, чтобы порвать визитку в клочья.  — Мне не нужна такая работа!
        Он шел по продуваемой всеми ветрами аллейке и злился сам на себя. Вот дурак! Захотелось самостоятельной жизни! Пожалуйста, работай проститутом! Данила в сердцах подфутболил пустую пивную банку. Та подпрыгнула, с противным дребезжанием покатилась по дорожке. Конечно, пятьсот баксов — очень хорошие деньги, но он не настолько голоден, чтобы согласиться прислуживать всяким озабоченным старухам. В конце концов, есть другие способы заработать…

* * *
        Прошло три месяца. Данила успел поработать продавцом в «Макдоналдсе», разносчиком пиццы, ночным сторожем в детском саду и пришел к неутешительному для себя выводу: вся эта канитель так же далека от настоящей мужской работы, как и стриптиз. Без квалификации и образования, да еще учась на очном отделении, рассчитывать на что-то стоящее и хорошо оплачиваемое не приходилось. Он уставал не так чтобы очень сильно, но и зарабатывал не так чтобы очень много. Вернее, очень немного. Зарплаты едва-едва хватало на прокорм, а в ботинках отваливаются подошвы, и единственная пара джинсов на ладан дышит, и свитер протерся на локтях, и перчаток Данила так и не купил. А на дворе зима, и морозы совсем нешуточные. Хорошо хоть волосы густые, можно на шапке сэкономить. А вот в дерматиновой куртке, которая на холоде становится колом, ходить просто невозможно. Ну как жить?..
        Данила все чаще брал в руки визитку, оставленную Эдом. Яркий кусочек картона — пропуск в другую жизнь. В жизнь, где пятьсот баксов и не деньги вовсе, а так, нижняя планка, где можно позволить себе кожаный плащ за две тысячи долларов. Ну что такого ужасного в том, чтобы раздеться перед парочкой баб?! Ведь не догола же! Да, унизительно, а ходить в рваных носках и протертых до дыр джинсах не унизительно?! А не иметь возможности сводить понравившуюся девушку в кафе или кино не унизительно?! А отираться на общаговской кухне в обеденное время в надежде, что кто-нибудь сердобольный угостит тебя жареной картошкой или домашним салом?..
        …Эд его помнил, даже странно.
        — Ты Дан, да? Ну что, созрел?
        — Созрел.
        — Это хорошо, что созрел. Ну, приезжай.
        — Куда? Когда?
        В трубке помолчали.
        — Давай встретимся в том самом сквере, в тот самый час. Это будет даже романтично.
        Плевать было Даниле на романтику. Ему вообще на все было плевать, так его достала жизнь.
        — Договорились,  — сказал он.
        — Мы с тобой, пупсик, еще ни о чем не договорились.  — В трубке послышались короткие гудки, а сердце сжалось от недобрых предчувствий.
        Данила добрался до места вовремя, не опоздал ни на секундочку, но Эд его уже ждал, стоял возле той самой скамейки, у которой они встречались в прошлый раз. Вместо брутального плаща за две тысячи баксов на нем была длинная шуба из неведомого зверя, на голове — лохматая шапка, на ногах — унты. Посмешище, а не мужик…
        — Привет, пупсик!  — Он весело махнул рукой.
        — Я не пупсик,  — огрызнулся Данила.
        — А, ну да! Ты же мне за «пупсика» собирался что-нибудь сломать.
        — И сломаю, если не прекратишь.
        — Ладно, Дан, не стану я тебя больше пупсиком называть, раз уж тебе это так неприятно. Поехали!
        — Куда?
        — Знакомиться с новым местом работы.
        Эд ездил на «Фольксвагене» ядовитого канареечного цвета. Легкомысленная какая-то машинка, честное слово. Но стоило только громко и совсем не легкомысленно взреветь мощному мотору, Данила понял, что машинка очень даже ничего. Зверь, а не машинка. Это только с виду она как игрушечная. У этого Эда вообще все обманчиво. Сам выглядит как кисейная барышня, а хватка железная. И машинка с виду ерунда, а на самом деле зверь…
        В салоне было тепло и уютно. Данила не заметил, как задремал.
        — …Хватит дрыхнуть! Приехали!  — послышалось над ухом.
        Парень вздрогнул, открыл глаза. «Фольксваген» стоял перед двухэтажным зданием, сияющим огнями, как новогодняя елка.
        — Вот это и есть клуб «Основной инстинкт», твое новое место работы,  — с гордостью сказал Эд.  — Нравится?
        Данила пожал плечами.
        — Что? Не нравится?!
        — Поживем — увидим.
        — А ты, как я погляжу, парень осторожный, осмотрительный.  — Эд хитро зыркнул цыганским глазом.  — Ладно, выметайся из машины, осмотрительный!
        Данила с сожалением выбрался из «Фольксвагена», вслед за Эдом поднялся по невысокой гранитной лестнице, в нерешительности остановился перед сияющей хромом и стеклом дверью.
        — Что стал?!  — Эд больно ткнул его локтем в бок.  — Нечего тут пугалом торчать, клиенток отпугивать.
        — Это чем я их отпугиваю?  — обиделся Данила.
        — Да прикидом своим убогим! Чем же еще? Над твоим гардеробчиком еще предстоит очень серьезно поработать. «Основной инстинкт» — солидное заведение. Нам это реноме нужно поддерживать.
        — Что поддерживать?
        — Ох, темнота!  — Эд страдальчески закатил глаза и втолкнул Данилу в уютный, залитый мягким светом холл.
        Внутри было почти так же тепло, как в канареечном «Фольксвагене» Эда, вкусно пахло кофе и духами. Данила шмыгнул носом и, поймав на себе насмешливый взгляд охранника, нахмурился.
        — Пойдем, не стой столбом!  — Эд уже тащил его сначала вверх по мраморной лестнице, а потом по узкому гулкому коридору мимо закрытых дверей.
        Они остановились у предпоследней двери. «Арт-директор» — прочел Данила на золоченой табличке. Пару секунд Эд повозился с замком, а потом отвесил шутовской поклон и сказал:
        — Прошу!
        Будуар… Не кабинет, а самый настоящий будуар. Округлые линии, карамельные цвета, зеркальный столик перед заваленным подушками диванчиком, фривольные фотографии на стенах. Данила даже покраснел от такого обилия обнаженной натуры, большей частью мужской.
        — Присаживайся!  — Эд кивнул на диван, сам подошел к рабочему столу, заваленному всякой ерундой. Песочные часы, статуэтка ангела, хрустальная пепельница, какая-то странная железная конструкция с мельтешащими внутри шариками. Полезным и нужным здесь был лишь один предмет — компьютер.
        — Нравится?  — Эд проследил за взглядом гостя.
        Данила молча кивнул.
        — Мне тоже нравится. Очень полезная в хозяйстве штука. Вся документация теперь в нем. Опять же, игр много разных забито. Можно расслабиться в свободное от работы время.  — Эд сунул шубу в шкаф, шапку небрежно швырнул на диванчик, с нежностью погладил выключенный монитор, задумчиво посмотрел на Данилу, а потом вдруг велел: — Скидывай-ка свое барахло.
        — Не понял?  — Данила, заподозрив недоброе, попятился.
        — Раздевайся, говорю.  — Эд плюхнулся в кресло, закурил тонкую папиросу. По будуару поплыл терпкий дымок.
        — Зачем это?
        — Экстерьер твой буду оценивать.
        — А без экстерьера никак? Ты знаешь что… ты не думай, я не по этой части…  — Получилось глупо и как-то совсем уж по-детски.
        — Ох, грехи мои тяжкие!  — вздохнул Эд.  — Сплошные гомофобы кругом! Не стану я покушаться на твою честь, пупсик. Больно надо! Мне другое требуется, я должен рельеф оценить и вообще… может, ты блохастый какой.
        — Сам ты блохастый!  — обиделся Данила.
        — Вот что мне в тебе нравится, так это твоя наглость,  — усмехнулся Эд.  — Ты чего грубишь своему будущему работодателю? А ну как я обижусь? Раздеваться-то будешь?
        Данила еще колебался, а будущий работодатель уже командовал:
        — Порты скидывай!
        Скрепя сердце и настороженно косясь в сторону Эда, Данила сбросил куртку, расстегнул ремень, стянул свитер. С джинсами расстаться было нелегко, но парень справился.
        — Так-так,  — разглядывая его с ног до головы, задумчиво сказал Эд.  — Ну-ка, задом повернись. Что опять? Не хочешь? Да не бойся ты! Видишь, я со своего места даже не встаю. Так-так! Плечи расправь. Какого хрена сутулишься? А позу посексуальнее принять можешь?
        — Задолбал,  — буркнул Данила и принял позу посексуальнее.
        — Отпад!  — Эд вяло поаплодировал его потугам.  — А под музыку?
        — Что — под музыку?
        — Под музыку так можешь?
        — Понятия не имею.
        — А мы сейчас посмотрим.  — В кипе валяющегося на рабочем столе барахла Эд откопал пульт дистанционного управления, крутнулся вместе с офисным креслом, и из спрятанных под потолком колонок на Данилу обрушилась громкая музыка.  — Ну, давай, подвигайся!
        — Как?!  — Он не хотел двигаться, он хотел бежать из этого чертова будуара со всех ног.
        — Ну, бедрами там посексуальнее… задницей. И не сверкай на меня очами! На баб будешь так смотреть, а меня это не заводит. О, кстати, хорошая ж мысль!  — Эд достал из кармана мобильный, набрал номер, сказал после небольшой паузы: — Алекс, загляни-ка ко мне.
        — Это еще кто такой?  — Данила с отчаянием приговоренного к смертной казни покосился на свою сваленную на диване одежду.
        — Это независимый эксперт. Да ты расслабься! Прими-ка еще раз ту позу…
        Данила, чертыхаясь и матерясь про себя, как раз пытался принять «ту самую позу», когда дверь бесшумно распахнулась, пропуская в кабинет сногсшибательной красоты блондинку.
        — Bay!  — сказала блондинка восхищенно.
        Данила испуганно ойкнул, метнулся к своей одежде, попытался прикрыться свитером, но с неотвратимой ясностью поняв вдруг, как все это глупо выглядит, безнадежно махнул рукой и замер посреди будуара.
        — Ну как — нравится?  — Эд довольно усмехнулся, прошелся пилкой по длинным ногтям с таким усердием, что у Данилы свело скулы от отвращения.
        — Фактурная особь!  — Девица не сводила с Данилы восхищенного взгляда.  — Где нашел?
        — Где нашел, там уже нет.
        — А чего он у тебя такой пугливый?
        — Так от неопытности и душевной незамутненности. Вот ты лучше, Алекс, скажи, тебя, как бабу, такой бы завел?
        Девушка усмехнулась, уселась на стол перед Эдом.
        — Меня, как бабу, он уже завел.
        — Вот и я думаю — перспективный экземпляр. Только мышечной массы маловато.
        — Ну, это дело поправимое!  — Алекс выхватила у него из рук пилку, точно дирижерской палочкой взмахнула ею в воздухе.
        Данила скрипнул зубами, схватил свои джинсы. Эти двое говорили о нем так, словно он был и не человеком вовсе, а каким-нибудь рабом или жеребцом. Надо же было так вляпаться! Он не заметил, как девица подошла вплотную, просто ноздри защекотал сладкий запах незнакомых духов.
        — Как тебя зовут, красавчик?  — спросила она, обвивая его шею унизанными кольцами руками. Один из перстней больно царапнул кожу, Данила поморщился.
        — Слушай, отвали, а?  — рыкнул он, пытаясь разжать цепкие пальцы.
        — Норовистый!  — почему-то обрадовалась девица.
        — Ты посмотри, какие у него глаза,  — усмехнулся Эд.
        — Красотища!  — Девица и не думала отставать. Наоборот, прильнула к несчастному Даниле всем своим роскошным телом.  — Ну, так как тебя зовут?
        — Данилой меня зовут.  — Все ж таки ему удалось высвободиться, только вот выглядело это как-то совсем по-детски.
        — Данила.  — Она мечтательно прикрыла глаза, точно пробуя его имя на вкус.  — Красиво, но нам не подходит. Будешь Вервольфом.
        — Кем?!
        — Вервольф — это по-немецки оборотень. Всегда хотела, чтобы в клубе был кто-нибудь с таким именем. Только оно никому не шло, а тебе идет. Вервольф,  — повторила девица.  — Кто ты по национальности, Вервольф?
        — Русский я.
        — Так прямо и русский? А мне кажется, тут без азиатской крови не обошлось. Такие красавчики рождаются только от смешанных браков. Ну да неважно.  — Девица призывно улыбнулась Даниле, обернулась к арт-директору.  — Эдик, ты ему уже клуб показал?
        — Не успел еще.
        — Ну и не трудись, сама покажу. Пошли, Вервольф, знакомиться с местом работы.
        Они начали с центрального зала: приглушенный свет, круглые столики, помост в центре, две блестящие клетки в человеческий рост по бокам от помоста. Клетки-то зачем?..
        — Вот здесь,  — Алекс обвела широким жестом зал,  — мальчики в основном и работают. Гостьи — за столиками, мальчики — на помосте. Выход в зал не возбраняется, даже в некоторых случаях приветствуется. Особенно когда публика вялая. Все, что заработаешь на зале, твое. Так что в твоих же интересах работать хорошо. У особо талантливых левые часто в разы превышают зарплату. Вот и считай.
        — А зарплата какая?  — спросил Данила, испуганно и недоуменно косясь на клетки.
        Алекс окинула его долгим, изучающим взглядом, а потом сказала:
        — Месяц, как новичок, поработаешь за триста плюс чаевые, а там видно будет. В тебя еще очень много придется вкладывать: стилист, солярий, тренажерный зал…
        — Зачем мне все это?  — Ну ладно тренажерный зал, ну бог с ним, с солярием, а стилист-то зачем?!
        — Как это зачем?! Мальчик, хорошее тело и смазливая мордашка — это теперь твои орудия производства. И ты в первую очередь должен быть заинтересован в том, чтобы постоянно находиться в тонусе. В противном случае клиентки на тебя не поведутся, они у нас дамы с претензиями.
        — Только имей в виду, спать я с ними не буду.  — Данила не хотел, но, кажется, снова покраснел. Хорошо хоть, что кожа смуглая, не так заметно.
        Алекс звонко рассмеялась, по залу прокатилось эхо.
        — А это, Вервольф, твое личное дело. Только не зарекайся. Много тут таких зарекалось, а потом ничего, втянулись. Некоторым даже понравилось. Некоторые даже свою судьбу нашли.
        — За меня не волнуйся.
        — А я и не волнуюсь. Повторяю, ты сам все решишь. Лично мне важно, чтобы наши гостьи хотели увидеть Вервольфа снова и снова.
        — А кто ты вообще, такая деловая?  — Смущение плавно перетекло в раздражение. Ходит тут, понимаешь ли, команды раздает, издевается.
        — Я?!  — Алекс удивленно выгнула бровь.  — Я хозяйка этого клуба.
        Это был удар. Данила просто не мог поверить. Какая-то девчонка, немногим старше его самого, и вдруг хозяйка роскошного заведения! Как такое вообще может быть?! Откуда у нее такие деньжищи?!
        Только много позже он узнал, что Алекс не девчонка, что ей уже тридцать, что деньги на клуб ей достались от бывшего мужа в качестве отступных при разводе. Он много чего узнал про Алекс и от Алекс. Можно сказать, она стала его первой учительницей. Благодаря Алекс он научился чувствовать женщин, угадывать их настроение и желания, научился их не бояться. Это позже, а пока Данила позволил себе снисходительный взгляд и недоверчивую ухмылку. Надо же — хозяйка!
        — Ладно,  — Алекс нетерпеливо махнула рукой,  — пойдем, Вервольф, покажу тебе приват-комнаты.
        Он не стал спрашивать, что это такое. Он и без того чувствовал себя полным идиотом и деревенщиной. Зачем усугублять?
        Они вошли в небольшую комнату без окон. Из мебели в ней был только диван, застланный белым искусственным мехом, и стеклянный журнальный столик. Освещение, как и в центральном зале, было приглушенным. В этом элитном клубе, похоже, предпочитали именно приглушенное освещение.
        — Ну вот,  — сказала Алекс тоном экскурсовода,  — это комната для индивидуальной работы. Да что ты так напрягся, Вервольф? Нет тут ничего ужасного. За дополнительную плату гостья может пригласить понравившегося ей мальчика вот сюда. Ты работаешь, она смотрит. Кстати, в приват-комнатах установлены видеокамеры, так что никакого интима. Впрочем, кому я это говорю?! Ты же у нас сама чистота и невинность!
        Вообще-то Данила не был так уж невинен, как виделось Эду и Алекс, он даже считал себя достаточно опытным в любовных делах, но одно дело быть опытным и совсем другое — вот так запросто об этом рассказывать. По всему выходило, что он и в самом деле парень закомплексованный и темный… Вот так-то, Вервольф!
        — Тут все ясно?  — спросила тем временем Алекс.
        Данила молча кивнул.
        — Тогда пойдем познакомлю тебя с мальчиками. Да поторопись, скоро выступление, и им станет не до тебя.
        «Мальчикам» в принципе было не до него. В просторной комнате, похожей одновременно на гримерку и спортивную раздевалку, царил хаос. Полуголые, накачанные парни переодевались, переобувались, перебрасывались репликами. Кто-то намазывался какой-то блестящей дрянью, кто-то поудобнее прилаживал микроскопические плавки, а один тип, неожиданно субтильный по сравнению с остальными, кажется, пудрился… Охренеть!
        — Мальчики! Мальчики!!!  — Алекс несколько раз громко хлопнула в ладоши.
        В комнате не сразу, но наступила относительная тишина.
        — Это Данила.  — Алекс подтолкнула его вперед.  — Сценический псевдоним — Вервольф. Теперь он вместо Атланта. Пусть кто-нибудь объяснит ему, что и как. Ну, Вервольф, счастливо оставаться!  — Она подмигнула Даниле и вышла из раздевалки, оставив его один на один с «мальчиками».
        На него смотрело десять пар глаз: кто равнодушно, кто доброжелательно, кто пренебрежительно, кто настороженно…
        — Вон твой шкафчик,  — сказал наконец здоровый детина в меховой набедренной повязке и кивнул на ряд узких, похожих на спортивные, шкафов.  — Херувим, где ключ от Атлантова шкафа?
        Субтильное существо с пуховкой равнодушно взмахнуло рукой:
        — Там где-то.
        — Где?!  — рявкнул детина.
        — Ну, пусть на столе посмотрит, кажется, я его туда бросил.  — Херувим подмигнул Даниле и спросил без особого, впрочем, любопытства: — Надолго к нам?
        Данила пожал плечами, сел на длинную скамью.
        — Ты вообще откуда сам?  — спросил рыжий патлатый парень, втирая в бицепс остро пахнущую мазь.
        — В смысле?
        — Ну, ты чем раньше занимался? Вот я, например, брейк-дансом. Херувимчик фигурным катанием. Жеребец,  — он махнул рукой в сторону длинноволосого атлета,  — плаванием. А Зверь у нас профессиональный бодибилдер.
        Здоровенный, наголо бритый мужик, выглядящий самым старым и самым страшным из всей честной компании, поправил блестящие плавки и приветливо улыбнулся Даниле.
        — Ну а ты чем отличился?  — не унимался рыжий.
        — Отстань от него, Тигра,  — подал голос детина в набедренной повязке.  — Рожей он отличился, не видно, что ли? Держись, Херувим, у тебя теперь появился конкурент.
        — Ай, брось, Конан,  — отмахнулся пуховкой Херувим.  — Ты посмотри на него и посмотри на меня. Ну какой он мне конкурент?! Я интеллигент, кандидат наук, а он деревня неотесанная.
        — Знаем мы, каких наук ты кандидат,  — усмехнулся Конан, усаживаясь на скамейку рядом с Данилой.  — Откуда ты, новенький?
        Данила задумался.
        — Да я так, сам по себе,  — наконец сказал он.
        — Удивил! Тут каждый сам по себе. Закон бизнеса!  — Рыжий закончил втирать в кожу мазь и теперь придирчиво изучал свое отражение в зеркале.  — Конан спрашивает, местный ты или лимита.
        Данила пожал плечами:
        — Я вообще-то детдомовский, но вроде как с городской пропиской.
        — Детдомовец, значит,  — протянул Херувим.  — А я-то все думаю, чего это ты так убого выглядишь!
        — Сейчас ты у меня будешь убого выглядеть!  — Данила многозначительно сжал кулаки. Хватит с него унижений на сегодня, и оскорбления спускать он больше не намерен. Особенно каким-то крашеным педикам.
        — Остынь, парень.  — На плечо легла тяжелая ладонь.  — Хочешь жевательной резинки?  — Конан протянул ему пластинку «Орбит».
        — Не хочу!  — огрызнулся Данила.
        — Ну, дело хозяйское.  — Конан с невозмутимым видом сунул пластинку за щеку.  — Мы тут все не из аристократических семей,  — он выразительно посмотрел на Херувима.  — Так что не тушуйся.
        — Ну, ты за всех-то не говори!  — Херувим обиженно поджал губы.
        Конан состроил страшную рожу, но ничего не ответил, энергично заработал тяжелыми челюстями.
        Похоже, официальная часть знакомства подошла к концу, каждый занялся своим делом, и у Данилы появилась возможность перевести дух. Он уже почти взял себя в руки, когда в раздевалку впорхнула рыжая девица с по-детски наивными хвостиками на голове. Одета она была в ядовитозеленые брючки и малиновую кофтенку и ловко балансировала на высоченных каблуках. Девица обвела присутствующих неодобрительным взглядом и поморщилась:
        — Фу, мальчики! У вас тут воняет, как в конюшне! Вы бы хоть изредка носки меняли.
        — Так это от Жеребца!  — заржал Тигра.  — Лично мы, кошки, существа чистоплотные.
        — Не знаю, какие там кошки существа, а проветрить помещение не помешает.  — Девица плюхнулась на скамейку рядом с Данилой, бросив на него быстрый, полный жгучего любопытства взгляд.
        — Новенький?  — спросила с плохо скрываемым превосходством.
        Тот лишь молча кивнул в ответ.
        — Ну, значит, я по твою душу. Я — Рита, хореограф.  — Девица протянула руку.
        Данила с сомнением посмотрел на узкую ладошку и осторожно пожал самые кончики наманикюренных пальчиков.
        — Данила.
        — А псевдоним?  — Она рассматривала его с нескрываемым удовольствием.
        — Вервольф он,  — с непонятной завистью в голосе сказал Тигра.
        — О, Вервольф — это круто! В нашем зверинце пополнение.  — Рита задумчиво посмотрела на носки своих туфель.
        — А почему сразу зверинец?  — оскорбленно фыркнул Херувим.
        — Херувимчик, я ж не про тебя,  — миролюбиво усмехнулась она.  — Я про Тигров там разных, про Жеребцов.
        — Ну, что поделать!  — рассмеялся Тигра.  — Любит наша Алекс зверушек…
        — Ладно, хватит рассиживаться!  — Рита вскочила на ноги, покачнулась на высоченных каблуках, и на мгновение Даниле показалось, что она непременно с них свалится. Не свалилась, требовательно хлопнула в ладоши: — Работаем, мальчики! Кстати, Жеребец, твоя поклонница уже здесь, я ее тачку видела.
        Жеребец поморщился, с тоской посмотрел в окно.
        — Да ты не кисни.  — Девчонка, доходящая Жеребцу до подмышки, успокаивающе и даже как-то покровительственно похлопала его по бицепсу: — Ее и так давненько не было. Мог уже и отдохнуть. И потом, мадам щедрая сверх меры…
        — Да ну ее щедрость!  — отмахнулся Жеребец.  — От нее потом воняет.
        — Ну,  — Рита пожала худыми плечиками,  — это, дорогой мой, издержки производства. От вас, между прочим, тоже не всегда «Армани» пахнет. Особенно после тренировки. Но я же терплю.
        — А ты ее к себе в бассейн затащи,  — посоветовал Тигра.  — Типа случайно, в порыве страсти. Заодно и искупаешь.
        — Да ну вас!  — отмахнулся Жеребец.
        — Все, ребята, труба зовет!  — Рита распахнула дверь.  — Выметайтесь! А ты, Оборотень,  — она подмигнула Даниле,  — со мной пойдешь. Посидим с тобой в засаде, понаблюдаем, как работают настоящие профессионалы.
        Они сидели в засаде в крошечной комнатке, в которой и одному-то тесно, не то что двоим: Данила — в продавленном кресле, Рита — на подлокотнике.
        — Видишь, Оборотень, какой класс?!  — шептала она ему на ухо.  — Ты только посмотри!
        Он и смотрел, во все глаза смотрел. Посмотреть действительно было на что. Данила даже про неудобное кресло забыл.
        На помосте, или сцене, или подиуме — он до конца не решил, что это такое,  — под зажигательную латиноамериканскую музыку танцевал Тигра. Просто танцевал, поначалу в его танце не было ничего эротичного, но потом…
        Данила, разумеется, не был знатоком, а уж тем более ценителем мужского эротизма, но на чисто интуитивном уровне понимал: то, что вытворяет Тигра, это круто. Попробуй-ка так станцуй! Когда из одежды на тебе только блестящий в свете прожекторов крем, а причинное место всякий раз нужно прикрывать чем-то, похожим на тигриную шкуру. Да еще делать это нужно сексуально и многообещающе и с ритма при этом не сбиваться…
        — Класс, да?  — не отставала Рита.  — Он — моя гордость. Видишь, как я его натаскала! А ведь сначала был чурбан чурбаном. Не танцевал, а ломался. Брейк-данс, видишь ли! Пришлось переучивать. А переучивать намного труднее, чем учить с нуля. Ну, ты дальше смотри. Они у меня все особенные, каждый со своей изюминкой.
        Данила просидел в засаде больше часа, не отрывая взгляда от сцены, не обращая внимания на затекшие мышцы и болтовню Риты. «Мальчики» выступали и вместе, и соло. Похоже, у каждого был свой коронный номер. Даже Херувим удивил: из махрового педераста он каким-то чудом трансформировался в этакого белокурого мачо, страстного любителя женского пола. Самое интересное — дамочки-то велись! И рукоплескали, и повизгивали, и деньги, в плавки Херувиму совали, и по тощей заднице погладить норовили. Дамочки вообще вели себя странно, даже распутно. Куда только смотрят их дружки и мужья?! Зачем отпускают в этот рассадник порока?
        Завершал программу Жеребец. Вот уж кто отличился! Он не скакал по сцене, как остальные, а плескался в огромной лохани из прозрачного пластика, заполненной водой и пеной, изредка поворачиваясь к не на шутку разошедшейся публике спиной, поигрывая накачанными ягодицами, обдавая особо неистовых поклонниц, облепивших лохань, брызгами пены. Среди почитательниц его таланта особо выделялась дородная тетка неопределенного возраста. Несмотря на дорогой брючный костюм и бриллианты, выглядела она скорее как базарная торговка, решившая оторваться после наполненного тяготами и руганью дня, а не как бизнес-леди. Расталкивая локтями своих тщедушных соперниц, она прорвалась к лохани, обвила пухлыми руками мокрую шею Жеребца, что-то страстно зашептала ему на ухо. Что именно, Данила, разумеется, не расслышал, но, судя по мученической гримасе, скользнувшей по лицу несчастного танцора, ничего хорошего тому не светило.
        — Вот она — поклонница,  — прокомментировала и без того очевидную ситуацию Рита.  — Видишь, как она его лапает?
        — Вижу, не слепой,  — проворчал Данила, которому вдруг стало обидно за Жеребца.  — А кто она вообще такая?
        — Королева бензоколонки,  — хихикнула Рита.  — В смысле, хозяйка сети автозаправок. Эта мадам нашего Жеребца уже больше года обхаживает-оглаживает, по приват-комнатам таскает. Предлагала ему содержание, по слухам, весьма приличное. Отказался.  — Рита вздохнула так, словно это ей предлагали весьма приличное содержание, а она, дура такая, отказалась.
        — Ну и правильно сделал,  — поддержал Данила будущего коллегу по цеху.
        — А мне кажется, зря. Больно уж он идейный. У него мать — инвалид, две малолетние сестрички на иждивении, а он из-за каких-то глупых принципов отказывается от дополнительного заработка. Ну что ему стоит ради семьи?! И вообще, может, мадам его так активно домогается именно потому, что он такой неприступный? Может, уступи он один разок, она бы и отстала?
        Данила скептически хмыкнул. Отстанет такая, как же!
        — А что ты тут хмыкаешь?!  — нахмурилась Рита.  — Молодой ты еще, чтобы вот так хмыкать. Что ты вообще в жизни понимаешь?!
        — Да уж понимаю.
        — Так просвети меня, темную! Может, и я пойму.
        — Если мужик продается за деньги, это проституция.
        — Очень свежая мысль!  — Рита побарабанила пальчиками по подлокотнику кресла.  — А если женщина?
        — Тоже проституция.
        — А проституция — это плохо?
        — Ну, ясен перец.
        — А если твои близкие с голоду пухнут, а ты можешь, но не хочешь им помочь?
        — Так уж и пухнут?
        — Ну, по-всякому бывает. Кому-то еда нужна, кому-то лекарства дорогостоящие, кому-то за квартиру платить нечем. И вот от тебя зависит их будущее…
        — Можно по-другому деньги заработать.
        — Это как?  — ехидно поинтересовалась Рита.
        — Сейчас были бы руки,  — сказал Данила не слишком, впрочем, уверенно.
        — Тогда объясни мне, Оборотень, почему ты здесь? У тебя же руки на месте.
        Вот так: не в бровь, а в глаз. И чем тут крыть, когда у самого рыльце в пушку?! Он же сам предпочел вкалыванию в «Макдоналдсе» работу в стриптиз-клубе.
        — Да не расстраивайся ты так,  — усмехнулась Рита.  — Мы тут все не святые. Это я к тому, что не суди, да не судим будешь. Каждый выживает как умеет.
        — Вот и ты не берись судить,  — поддел он.
        — А я и не сужу. Просто на его месте я поступила бы иначе.
        — Ты не на его месте.
        — Да, это верно подмечено.  — Рита вдруг утратила интерес к разговору, уставилась на свои узкие ладошки.
        — Ты чего?  — осторожно спросил Данила.
        — Не обращай внимания, Оборотень. Что-то меня занесло.
        — Бывает,  — сказал он,  — меня тоже иногда заносит.
        — Хочешь сказать, что ты не такой безупречный, каким выглядишь?  — Рита хитро сощурилась.
        — А разве я выгляжу безупречно?  — улыбнулся Данила.
        — Скажем так, ты выглядишь потенциально безупречно. С тобой только поработать.
        — И кто будет со мной работать?
        — На первых порах я,  — девушка спрыгнула с подлокотника, по-кошачьи выгнула поясницу, разминая затекшие суставы.  — Давай выбираться отсюда, Оборотень. Предлагаю продолжить нашу беседу в более комфортных условиях.

* * *
        Они сидели в маленькой, но уютной комнатке, которую Рита не без гордости называла своим кабинетом.
        — Хочешь кофе?  — спросила она.
        Данила пожал плечами. Вообще-то к кофе он был равнодушен. Если, конечно, можно было называть кофе те помои, что продавались в столовке их техникума.
        — Ну так как? Или ты, как Херувим, кофе не пьешь, бережешь кожу?
        — Я не как Херувим.  — Сравнение Данилу расстроило и даже немного обидело. Если для того, чтобы отличаться от таких вот… с пуховками, нужно пить кофе, он будет пить кофе!
        Кофе в Ритином исполнении был просто замечательный. Выходило, что то, что раньше пил Данила, и не кофе вовсе, а так, не пойми что. К кофе прилагался шоколадный батончик, под завязку нашпигованный лесными орехами, и, кажется, самодельное песочное печенье.
        — А ты?  — спросил Данила, вгрызаясь в шоколадку.  — Почему сама не ешь?
        — Фигуру блюду.
        Данила окинул скептическим взглядом ее по-детски хрупкую фигурку, усмехнулся. Чего там блюсти?! Ее кормить да кормить.
        — И тебе толстеть тоже не советую. Алекс очень не любит, когда мальчики теряют форму. Она их почти сразу увольняет.
        — Да я как бездонная бочка!  — Данила похлопал себя по впалому животу.  — Знаешь, сколько в меня может влезть еды?
        — Это пока. У тебя организм еще молодой и растущий, а некоторым приходится себя ограничивать. Я закурю, ты не возражаешь?
        Данила покосился на тонкую коричневую сигаретку, потянулся за своей пачкой.
        — Я тогда тоже.
        — Не советую,  — пробубнила Рита с зажатой в зубах сигаретой.  — Курение тоже не поощряется.
        — А сама куришь.
        — Мне можно. Я обслуживающий персонал, с клиентками не работаю. А тебе, дружок, нужна поджарая фигура, чистая кожа, белые зубы и свежее дыхание. Так что с курением завязывай, пока не втянулся.
        — Да я, по ходу, уже втянулся.  — Данила растерянно повертел в руке пачку сигарет.
        — Это плохо.  — Рита сделала глубокую затяжку, отхлебнула кофе.
        Ну что же, назвался груздем, полезай в кузов. Он сунул сигареты обратно в карман.
        — Умный Оборотень,  — одобрила Рита.  — Давай теперь о деле. Алекс возлагает на тебя большие надежды. Велела выдать тебе штуку баксов в качестве аванса. Это, конечно, крохи, но на первое время должно хватить.
        Данила присвистнул. Для него штука баксов была запредельной суммой, а Рита называет такие деньжищи крохами.
        — Для начала сменишь гардеробчик. Много вещей не покупай. Впрочем, много и не получится. Джинсы, обувь, свитер. Курточку приличную не мешало бы прикупить, но это уже с настоящей зарплаты.  — Рита окинула его задумчивым взглядом, сказала после недолгих колебаний: — В магазин вместе пойдем, а то еще накупишь всякой ерунды.
        Даниле стало обидно. За последние пару часов только ленивый не прошелся по его внешнему виду.
        — Я сам в состоянии,  — буркнул он, доставая из кармана запрещенные сигареты. Да ну их к черту, эти запреты!
        — Не обижайся,  — примирительно сказала Рита.  — Я ничего такого не имела в виду. Просто я знаю парочку вполне приличных магазинчиков с умеренными ценами и хорошим ассортиментом. Я там постоянный клиент, у меня скидки есть.
        Данила закурил, посмотрел в окно. На улице уже было совсем темно, а ему еще часа полтора до общаги добираться…
        — Оборотень, да не дуйся ты!
        — Я не дуюсь, я думаю, как до дома доехать.
        — Сегодня у тебя счастливый день,  — Рита улыбнулась.  — Я тебя подвезу.
        — Я далеко живу.
        — Да и я не близко. Ничего страшного. Сегодня Димон у бабушки, так что я — свободная женщина.
        — А Димон это кто?  — спросил Данила.
        — Димон — это мой сын.  — На ее нескладном веснушчатом личике зажглась улыбка.  — Ему уже четыре года, взрослый мужик.
        Данила с удивлением посмотрел на эту хрупкую девочку, у которой сын — «взрослый мужик». Сколько же ей лет?
        — Что смотришь?  — усмехнулась Рита.  — Гадаешь, сколько мне годков? Двадцать один. Залетела по малолетству да по глупости.
        — Да ничего я не гадаю,  — соврал Данила.
        — Гадаешь, гадаешь! Все гадают. А ты чем хуже? Ладно, поехали! Подброшу тебя до дома.
        Она так стремительно меняла тему разговора, эта девочка-женщина, что Данила никак не мог подладиться под ее манеру общения. Тут все такие — стремительные и непонятные, каждый со своими тараканами…
        Рита ездила на старом разбитом «Опеле», который во время движения дергался как паралитик, чихал и плевался выхлопными газами. Данила даже немного удивился, когда они без приключений добрались до его общаги.
        — Ну все, Оборотень! Завтра в половине третьего я за тобой заеду. Будем менять гардеробчик,  — сказала Рита и на прощание чмокнула его в щеку.  — До встречи!

* * *
        Почти всю ночь Данила провел без сна. Впервые в жизни он принял самостоятельное решение и теперь терзался сомнениями. В голове, точно в калейдоскопе, кружились обрывки образов и картинок: Эд в своем будуаре, Алекс посреди пустого зала, Рита, покачивающаяся на высоченных шпильках, залитый светом прожекторов подиум, Тигра на помосте, Жеребец в лохани с водой, его фанатка, ее толстые, унизанные перстнями пальцы на шее стриптизера, потрепанный Риткин «Опель»…
        Данила вырубился только под утро. Благо был выходной, и не было нужды идти на занятия. Проснувшись в двенадцатом часу, он первым делом пошарил под подушкой, проверяя, на месте ли аванс. Все было в порядке, деньги, хрустящие зеленые бумажки, никуда не делись, и американские президенты ухмылялись ему хитро и доброжелательно, точно старому приятелю. Аванс за работу, к которой он даже не знает, как подступиться…
        Рита сказала, что пару месяцев его к клиенткам не выпустят, что за это время ему придется: первое — подкачаться, второе — подзагореть, третье — научиться красиво двигаться и четвертое — подготовить сольный номер. Пункты первый и второй реализовывались за средства клуба. Забота о третьем и четвертом пунктах ложилась на хрупкие Ритины плечи. Выходило, что два месяца бояться ему нечего. Никто не будет на нем виснуть и лапать…
        Данила вышел из общаги ровно в половине третьего. «Опель» Риты уже стоял у крыльца.
        — Привет, Оборотень!  — Она распахнула дверцу, помахала рукой.
        — Не ори ты так,  — проворчал он, усаживаясь на пассажирское сиденье.
        — Стесняешься?  — Тонкие брови Риты насмешливо взметнулись вверх.  — Боишься засветиться в компании старой тетки?
        — Ничего я не боюсь. Просто незачем орать.
        — Хорошо, не буду орать,  — согласилась Рита.  — Деньги не забыл?
        — Все свое ношу с собой.  — Данила выразительно похлопал по нагрудному карману куртки.
        Кто ж думал, что поход по магазинам — это такое страшное испытание! На покупку всего нескольких вещей они потратили больше четырех часов! От блеска витрин и разноцветных тряпок у Данилы уже рябило в глазах. Он устал примерять джинсы, пуловеры, фуфайки и футболки. Устал по команде Риты поворачиваться влево-вправо, устал от оценивающих взглядов продавщиц. Итогом его страданий стали вытертые синие джинсы, белоснежный свитер ручной вязки, пара футболок и ботинки с высокой шнуровкой. Ботинки нравились Даниле больше всего. Никогда в жизни у него не было таких классных ботинок. К слову, и стоили они почти столько же, сколько вся остальная одежда, вместе взятая.
        — Все, Оборотень, успех тебе гарантирован,  — сообщила Рита, с удовольствием рассматривая плоды своих трудов.  — Ух, как хорош, стервец! Настоящий оборотень, в смысле — непредсказуемый и загадочный.
        — Да не зови ты меня так.  — Данила сунул руки в карманы джинсов.
        — А что — красивое имя, инфернальное. Вервольф как-то пафосно, а вот Оборотень — то, что надо. Да и принято у нас так. Я уже настоящие имена мальчиков и не помню. Сколько там еще золотого запасу осталось?  — спросила без всякого перехода таким тоном, точно тратили они не его, а ее собственный золотой запас.
        Данила пересчитал наличность. По его разумению, оставалось достаточно, но ведь и жить еще целый месяц.
        — Мало,  — соврал он исключительно затем, чтобы остудить Риткин шопоголический запал.  — Больше не хватит ни на что.
        — Дай-ка посмотрю!  — Рита проворно выхватила баксы, пересчитала, беззвучно шевеля губами, а потом радостно сообщила: — Да нормально еще осталось. Поехали!
        — Куда?  — насторожился Данила.
        — Парфюм тебе покупать.
        — Не нужен мне никакой парфюм!  — Вот уж действительно пустая трата денег, ладно бы куртку какую или перчатки…
        — Нужен!  — Рита решительно притопнула ногой.  — Если ты Вервольф, значит, и пахнуть от тебя должно соответственно.
        — Это как же? Псиной, что ли?
        — Не псиной, а дорогим парфюмом.
        — Насколько дорогим?  — Сердце кольнула жадность.
        — Достаточно дорогим, но главное — эксклюзивным. Не тем барахлом, которым завалены прилавки, а чем-то совершенно особенным, селективным…
        — Каким?  — не понял Данила.
        — Селективным. Считай, таким, который в народе не в ходу, которым не пахнет от первого встречного. Особенным.
        — Сколько?  — спросил он обреченно.
        — Думаю, долларов в двести пятьдесят уложимся.
        — Двести пятьдесят долларов!  — взвыл Данила.  — Рита, ты в своем уме?! Да там всего триста. А жить я, по-твоему, на что буду?
        — Это нормальная цена, Оборотень, вполне вменяемая. Если на прокорм не хватит, я тебе одолжу, не проблема. Да ты пойми, глупый, когда ты останешься без одежды,  — Рита поймала настороженный взгляд Данилы и успокаивающе улыбнулась,  — ну, почти без одежды, аромат станет твоей визитной карточкой. Понимаешь?
        — Нет!  — Он и в самом деле не понимал, как можно платить такие деньжищи за какой-то там запах. Да за двести пятьдесят долларов на рынке он мог одеться с ног до головы, и еще бы осталось на сигареты.
        — Ничего, потом поймешь, еще и благодарить станешь. Ты знаешь, Оборотень, а ведь это идея — с эксклюзивным запахом! У меня даже есть кое-что на примете: кожа, дым, дорогой табак, приключения…
        — Кожа — это в каком смысле?  — Данила еще сопротивлялся, но они оба уже знали, что победа останется за Ритой.
        — Ну как тебе объяснить?!  — Рита прикрыла глаза, задумалась.  — Вот представь себе новый кожаный ремень, или нет, лучше крутую байкерскую куртку, такую… обветренную, пропитанную дымом костров. Представил?
        Данила тоже закрыл глаза, призывая на помощь если не жизненный опыт, то хотя бы воображение.
        — Понимаешь, какой это запах?  — Голос Риты упал до едва различимого шепота.  — Это не запах в чистом виде, это свобода, приключения, драйв!
        Свобода и драйв подкупили его окончательно, вдруг захотелось плюнуть на экономию и узнать наконец, как же пахнет настоящая свобода.
        — Там не только кожа, Оборотень,  — продолжала искушать Рита,  — там такая гремучая смесь! Я знаю, о чем говорю, и знаю, как это действует на женщин. Уверена, Алекс понравится.
        — А что, Алекс у нас не только клички выбирает, но и парфюм?  — Данила мотнул головой, стряхивая наваждение.
        — Клички, парфюм, сценические костюмы, цвет загара и сорт зубной пасты,  — очень серьезно сказала Рита.
        — Да ну?!
        — С пастой я, пожалуй, погорячилась, а вот со всем остальным…  — Рита улыбнулась.  — Мальчики у нее все вот здесь.  — Она сжала кулачок, помахала им перед носом у Данилы.
        — Прямо железная леди,  — сказал он скептически.
        — А то! Очень даже железная и очень даже леди. В этом бизнесе без стального характера никак. Хотя у нашей Алекс есть добрая фея-крестная.
        — Это кто?
        — Это Эдик.
        — Странный он какой-то,  — хмыкнул Данила.
        — Странный в смысле голубой?  — уточнила Рита.
        — Странный в смысле странный. Сверху — рюшечки-финтифлюшечки, а под всем этим — кремень.
        — А ты наблюдательный, Оборотень. Чуешь в человеках суть. Неспроста тебе Алекс это имя дала. У Алекс тоже чутье есть. И у Эда есть.
        — А у тебя?
        — А у меня так — не чутье, а чутьишко.  — Рита беззаботно усмехнулась, потянула Данилу за рукав куртки.  — Пойдем, Оборотень, покупать тебе свободу, драйв и приключения. Тут недалеко, в квартале всего.
        Он не хотел больше ничего покупать, яркая и призывная картинка уже давно выветрилась из головы, уступив место куда более практичным и разумным мыслям.
        — Может, ты сама, если недалеко?  — спросил он.  — А я тут пока… машину покараулю.
        — И понюхать даже не хочешь?  — В голосе Риты послышалось разочарование.  — А вдруг не понравится?
        — Я доверяю твоему вкусу.
        — Он доверяет моему вкусу!  — сказала она раздраженно и сунула баксы в сумочку.  — Ну, смотри, Оборотень, потом чтобы не жаловался, если что…
        Данила дождался, когда Рита скроется за поворотом, и только потом нырнул в уже успевший выстыть салон «Опеля». Парень потянулся, погладил себя по обтянутым плотной джинсой коленям, забросил ногу за ногу, любуясь рифленой подошвой ботинок. Классные боты, куда как круче какого-то там парфюма! И свитер тоже классный. Интересно, почему у него никогда раньше не было белых вещей? Наверное, потому, что белое красиво, но непрактично, а вся его прошлая жизнь подчинялась исключительно соображениям практичности. Одежда, пусть мрачных расцветок, но зато немаркая. Еда, пусть невкусная, зато питательная. Специальность, пусть непрестижная, зато востребованная… Данила криво усмехнулся своему отражению в зеркальце заднего вида, потеребил ворот снежно-белого свитера. Все, больше никакой серости! Теперь его жизнь никогда не будет двухцветной. Теперь только яркое, пусть даже непрактичное. И кожаный плащ он со временем себе купит, или даже не плащ, а ту самую, пахнущую свободой, дымом и еще чем-то там байкерскую куртку, и дорогую машину…
        Когда дверца «Опеля» с грохотом распахнулась, задумавшийся Данила вздрогнул от неожиданности.
        — Вот, зацени!  — Рита плюхнулась рядом с ним на заднее сиденье, поймала руку, подтянула вверх рукав свитера, обнажая смуглое запястье.  — Да не дергайся ты!  — сказала строго.  — Будем тест-драйв проводить, чтобы понять.
        Флакончик был небольшой и незатейливый: прямоугольная форма, черное стекло, черная с позолотой наклейка. До чего же обидно отдавать за такую мелочь большие деньги.
        — Сейчас-сейчас, Оборотень,  — бормотала Рита, свинчивая с флакончика крышку.  — Сейчас ты сам поймешь.
        Он не понял. Внюхивался в щедро сбрызнутое парфюмом запястье, морщился от одуряюще резкого, ничего общего со свободой не имеющего запаха, и не понимал, как мог пойти на такую авантюру. Гадость гадостью. Мало того, гадость, которая стоит больше двух сотен баксов…
        — Ну как?  — спросила Рита, уткнувшись носом в его запястье.  — Что скажешь, Оборотень?
        Что он скажет? А что сказать, когда она предлагала выбрать вдвоем, а он отказался?! Сам виноват. Что уж теперь…
        — Ну, ничего так… наверное. Неожиданно.
        — Врешь!  — усмехнулась Рита и, оттолкнув его руку, ящеркой юркнула на водительское место.  — Сказал бы правду. Это не неожиданно, Оборотень, это резко и не слишком приятно.
        Вот тебе номер! Сама же нахваливала ему свободу и драйв, а теперь что получается?
        — Подожди, Оборотень.  — Рита не дала ему возможности ответить.  — Сначала будет ужасно, а потом он раскроется.
        — Кто раскроется?  — пробормотал Данила, одергивая рукав свитера, чтобы хоть как-то заглушить запах.
        — Аромат раскроется. Это же тебе не лосьон после бритья, который зимой и летом одним цветом. Это селектив! Просто подожди, пока он раскроется. Вы подружитесь, я думаю.  — Она повернула ключ в замке зажигания, и «Опель» громко чихнул, наполняя салон выхлопными газами.
        Они подружатся… Данила втянул ноздрями с детства знакомый и понятный запах машинного масла и старой резины. Ладно, подружатся так подружатся…
        «Опель» резво мчался по вечернему городу, и задумавшийся Данила не сразу понял, что Рита везет его вовсе не к общаге.
        — Куда мы едем?  — вяло поинтересовался он, вглядываясь в проплывающие за окном желтые огни.
        — Хочу показать тебя Алекс.  — Рита чуть дернула рыжей головой.  — Она просила.
        — Что я, обезьяна дрессированная, чтобы меня всем показывать?  — Даниле вдруг стало неловко, почти так же неловко, как в кабинете Эда, когда он стоял перед Алекс в одних трусах.
        Его никто не слушал. Вместо ответа Рита на максимум врубила радиоприемник, и в салон прокрался сначала томный, с хрипотцой, голос известного диджея, а потом и какой-то новомодный хит.
        Алекс произошедшие с Данилой метаморфозы одобрила, ласково потрепала по колкой и сизой из-за отросшей щетины щеке, довольно зажмурилась, сказала с придыханием:
        — Вервольф… Чем от тебя пахнет?
        — Плохо?  — Он едва удержался от того, чтобы не уткнуться носом в помеченное чертовым парфюмом запястье. Теперь, по прошествии времени, он свыкся с этим чертовым запахом настолько, что перестал его ощущать. Он перестал, а Алекс вот унюхала…
        — Плохо?! Почему плохо? Божественно!  — Алекс открыла глаза, посмотрела удивленно.  — Это что-то…  — она прищелкнула пальцами, подбирая правильные слова,  — что-то очень мужское и хищное. Тебе идет, Вервольф…
        Вот и пойми этих женщин! Словно кошки на валерьянку ведутся на какую-то вонючую ерунду. Неужели Рита и в самом деле была права? Он потер все еще горящую от чужих прикосновений кожу, отступил на шаг, от греха подальше. Мало ли как она еще отреагирует.
        Алекс поймала его настороженный взгляд, а может, даже прочла мысли, потому что усмехнулась с чувством легкого превосходства и все же лишь самую малость растерянно, сказала после недолгой паузы:
        — Все, детство закончилось, Вервольф! Объявляю тебя настоящим мужиком!
        Это прозвучало так серьезно и так многозначительно, что Данила так и не понял, как правильно отреагировать, растерялся, проявил несвойственную настоящему мужику слабость, а уже дома, стаскивая с себя свитер, вдруг почувствовал запах… Новенькая, еще скрипучая кожа, дым осенних костров, сдержанный янтарь коньяка, ветер в лицо, свобода, драйв и приключения — все, как и обещала Рита. Вот, значит, каково это, вот, значит, на что они реагируют…

* * *
        — …Все, не могу я больше!  — Данила со стариковским кряхтением сполз с тренажера, потянулся за бутылкой минералки.
        — Еще два подхода,  — твердо сказал Зверь, взявший над ним негласное шефство в тренажерном зале.
        — У меня еще сегодня с Ритой занятия.  — Краем майки Данила вытер мокрое от пота лицо.  — Может, хватит, а?
        — А у меня сегодня выступление.  — Зверь смотрел на него без всякой жалости.  — Еще два подхода, и можешь быть свободен.
        — У-у-у, Зверь,  — простонал Данила, потирая гудящие мышцы.
        — Цыц, волчонок,  — беззлобно проворчал тот.  — Тебе кто-то говорил, что будет легко?
        — Ну, вообще-то я сам так думал.
        — Забудь. Это только со стороны все кажется простым и красивым.
        Это Данила и сам давно понял. Прошло уже больше месяца с тех пор, как он впервые переступил порог «Основного инстинкта». За это время в его жизни много чего произошло. Теперь парень вел двойную жизнь. Первая половина дня — учеба в техникуме, вторая — изматывающие тренировки и занятия по хореографии. Данила ложился спать в третьем часу ночи, просыпался в половине восьмого, и все начиналось сначала: учеба, тренировки, занятия с Ритой, иногда солярий, иногда стилист, однажды даже психолог.
        Что от него хотела строгая тетенька в уродливых очках, Данила так и не понял. Просто отвечал на ее глупые вопросы, и все. Тетенька, кажется, осталась довольна, даже улыбнулась ему целых два раза. Уже позже Тигра рассказал по большому секрету, что это была не просто бесполезная беседа, а тест на профпригодность. И коль уж тетенька-психолог улыбнулась Даниле аж два раза, значит, он просто супер, ибо самому Тигре она улыбнулась всего однажды, и это тоже было очень даже хорошо, это значит, что он настоящий мачо.
        Данила Тигре не поверил. Какой из него мачо?! Вот и Рита постоянно чем-то недовольна. Что бы он ни сделал, все не так. Двигается он как автомат, и бедрами вихляет, как дешевая проститутка, и морда у него при этом как у человека, идущего на казнь, никакой страстности, никакой чувственности, никакого полета души…
        Каждый вечер Данила наблюдал за выступлениями ребят — учился чувственности… Учился и понимал — у него так никогда не получится. В одетом виде он еще мог изобразить что-нибудь этакое, но как только в интересах дела требовалось снять штаны — все! Какая там чувственность?! Какой эротизм?! Рита закатывала глаза и хваталась за голову.
        — Оборотень! Что это за телодвижения?! Ты что, герой порнофильма?! Изящнее, артистичнее! Ну что ты ресницами хлопаешь?! Клиентки твоих ресниц со сцены не увидят.
        Неизвестно, как долго продолжались бы его мучения, если бы не Эд, забредший однажды на репетицию. Минут пятнадцать он просто стоял, привалившись плечом к стене и скрестив на груди ухоженные руки, а потом сказал:
        — Ритуля, а ты не то делаешь. О какой чувственности ты говоришь? Да ты посмотри на него.  — Он небрежно кивнул на запыхавшегося от эротических потуг Данилу.  — Он же Оборотень! Его сила не в чувственности, а в агрессии. Он не обязан никому нравиться. Он должен позволять себя любить. Чувствуешь разницу?
        Рита скептически хмыкнула. Данила промолчал, решил не встревать в споры титанов.
        — Да ему и раздеваться не обязательно. Достаточно вот так, исподлобья посмотреть — и все! Клиентки будут умолять его снять хотя бы галстук.
        — Какой еще галстук?!  — удивилась Рита.  — Ему волчья шкура полагается.
        — Фу, шкура!  — поморщился Эд.  — Во-первых, волчья шкура для Вервольфа — это пошло и банально, а во-вторых, шкура уже есть у Тигры.
        — И что ты предлагаешь?  — В голосе Риты послышалась растерянность.
        — Если ты об имидже, то предлагаю строгий черный костюм, белую крахмальную сорочку, галстук. Он же у нас городской Оборотень, цивилизованный и в некотором роде лощеный.
        — А шляпа?
        — Шляпа — это лишнее. Со шляпой получится не Оборотень, а гангстер. Ну а ты что молчишь?  — Эд посмотрел на Данилу.
        — Костюм определенно лучше, чем шкура,  — проворчал тот.
        — Вот и я о том же. Ты, кстати, у стилиста уже был?
        Данила молча кивнул, вспоминая адовы муки, которые ему довелось пережить в кресле этого чертова стилиста.
        — Значит, так, волосы больше не стриги, пусть отрастают. С длинными волосами оно как-то импозантнее.
        — Как?  — переспросил Данила.
        — Ох, не хватает хлопцу образования!  — Эд неодобрительно покачал головой.  — Не бойся, Оборотень, импозантный значит стильный, элегантный, загадочный. Так что отращивай хаер.
        — Кто с Алекс будет согласовывать изменения в программе?  — раздраженно поинтересовалась Рита.
        — Согласую, не переживай,  — отмахнулся Эд и, сделавшись вдруг совершенно серьезным, сказал: — А теперь, Ритуля, оставь-ка нас одних.
        Рита обиженно фыркнула, забрала с подоконника сигареты, вышла в коридор, задев Данилу плечом.
        — Да не парься ты, Оборотень!  — усмехнулся Эд.  — Я тебя не съем, просто покажу, как нужно двигаться. Смотри и учись…
        Это нельзя было назвать танцем. Это было Действо. Данила смотрел во все глаза, точно загипнотизированный. Он пришел в себя, только лишь когда галстук Эда пестрой змеей обвил его шею, а в уши вполз ставший вдруг незнакомым голос:
        — Вот примерно так, Оборотень…
        Он все еще стоял, превратившись от увиденного в соляной столб, а Эд, ничуть не запыхавшийся, подобрал с пола сброшенную рубашку и сдернул со взмокшей Даниловой шеи свой галстук.
        — Теперь ты понимаешь, в каком направлении нужно двигаться?
        Данила молча кивнул.
        — Тогда давай сам.  — Эд уселся на стул, привычным жестом скрестил руки на груди.
        …У него получилось! Не сразу, не хватало техники и опыта, но суть он уловил. Одобрительный кивок Эда стал для него лучшей похвалой.
        — Молодец, Оборотень! Супер!  — Он и не заметил, когда вернулась Рита.  — Эд, как тебе удалось?
        — Вот такой я экстраординарный человек.  — Арт-директор снисходительно улыбнулся, взмахнул рукой и вышел из комнаты.
        — Ну что, Оборотень, лед тронулся! А я тебя уже чуть было не списала.  — Рита озорно улыбнулась, потрепала Данилу по щеке.  — Пусть Алекс еще посмотрит, но скоро, думаю, можно выпускать тебя на большую сцену.
        — Когда?  — Сердце испуганно ухнуло куда-то вниз живота.
        — А хоть и в следующую субботу.
        — Так быстро?!
        — А чего тянуть? Ты уже достаточно подготовлен. Осталось отшлифовать кое-какие моменты, и все — новая звезда мужского стриптиза готова!

* * *
        Вот он и настал — час «X»…
        Сказать, что Данила нервничал, значит не сказать ничего. Да он буквально умирал от страха!
        — Не волнуйся, Оборотень,  — успокаивала Рита, поправляя ему галстук.  — Все будет замечательно. Ты, главное, следи за ритмом.
        — Плевать на ритм!  — вмешался Эд.  — Оборотень, доверься своим инстинктам и держи зал.
        Легко сказать — держи зал. А как это сделать, когда от страха подгибаются колени, а голова предательски кружится? И даже парфюм, тот самый, с которым он уже почти сроднился, больше не помогает.
        — Дрейфишь, Оборотень?  — В уши вполз ехидный голос Херувима.
        — Отвали!  — рыкнул Данила.
        — Ой-ой! Какие мы страшные!  — В притворном ужасе Херувим закатил глаза.
        — Отстань от него.  — Конан ободряюще похлопал Данилу по плечу.  — Ничего, парень, мы все через это проходили.
        — Все, Оборотень! Ни пуха ни пера!  — торжественно и немного испуганно сказала Рита и подтолкнула его в направлении сцены.
        Он смутно помнил, как это начиналось. Помнил раздражающий яркий свет, помнил ухающий гул в ушах, помнил тяжелый запах незнакомых духов и табака. А остальное…
        «Выбери в зале одну женщину и работай для нее»,  — учил Эд.
        Данила выбрал.
        Алекс сидела за столиком прямо у сцены. В шикарном вечернем платье она больше не казалась девочкой-подростком. Она выглядела как роскошная зрелая женщина, знающая цену своей красоте. Надменный прищур, внимательный взгляд, снисходительная улыбка, словно она не на его стороне, словно она одна из этих… клиенток. Волнение и нерешительность вдруг отступили, пропуская на передовую злость, дремавшую все это время и вдруг поднявшую голову звериную суть.
        Он двигался так, как учил его Эд. Он слушал свой собственный ритм и не слушал музыку. Он сразу начал с зала. Начал с Алекс…
        Она не ожидала. Когда он рывком сдернул ее со стула, она растерялась, оступилась, покачнулась на высоченных каблуках и наверняка упала бы, если бы он позволил ей упасть. Но он не позволил. Для танца Оборотню нужна партнерша. Этим вечером он сделал свой выбор…
        Алекс была легкой, почти невесомой. И она прекрасно чувствовала его внутренний ритм.
        — Я убью тебя, Оборотень,  — шептала она, срывая с него галстук.
        — Уволю,  — стонала она, расстегивая пуговицы на его рубашке.
        — Уничтожу,  — рычала она, обжигая его шею жарким дыханием…
        Все оказалось так просто. Эд был прав…
        Данила оттолкнул Алекс, разгоряченную, возбужденную, потерявшуюся в его объятиях, в тот самый момент, когда ее пальцы тянулись к ремню его брюк. С приглушенным стоном она упала обратно в кресло, и все присутствующие в зале женщины вздохнули с ней в унисон. Это был вздох неудовлетворенности и обманутых надежд…
        Вот так-то, милые дамы! Вы платите деньги, но главные тут не вы…
        — Оборотень! Ты с ума сошел!  — после представления набросилась на него Рита.  — Что это за самодеятельность?!
        Данила равнодушно пожал плечами, отмахнувшись от ее возмущенных воплей, побрел в раздевалку. От навалившейся вдруг слабости ноги дрожали, словно после тяжелой работы.
        — Эй, я с кем разговариваю?  — Рита не собиралась отставать.  — Алекс тебе голову открутит. И мне заодно.
        — А что, все так плохо?  — Данила остановился, привалился влажной спиной к стене.
        — Вообще-то круто. Неплохая импровизация, но, Оборотень, скажи, чем ты думал, когда вовлекал в свои игры Алекс?! Тебе что, других баб мало?!
        — Алекс у нас персона неприкосновенная?
        — Алекс хозяйка этого клуба, если ты забыл!
        — И что?
        — А то, что с ней так нельзя.
        — Как — так?
        — Ну, ты же ее…  — Рита осеклась.
        — Что?  — вкрадчиво поинтересовался Данила.
        — Ты ее завел и остановился на полпути!
        — А нужно было не останавливаться, довести все до конца?
        — Нет, ну ты нахал!  — задохнулась Рита.  — И брюки ты, между прочим, так и не снял. Что это за стриптиз такой, в брюках?!
        — А где Эд?  — Ему надоело препираться с Ритой. Захотелось услышать авторитетное и, самое главное, непредвзятое мнение.
        — Не знаю,  — обиженно буркнула она.  — Ушел куда-то.
        — Он видел?
        — Видел.
        — И что сказал?
        — Ничего не сказал! Ушел, и все!
        — …Не парься, Оборотень, для первого раза очень даже неплохо.  — В запале спора они не заметили, как в коридоре появился Эд.
        — Неплохо?  — нарочито равнодушно спросил Данила. В том, что мнение Эда для него что-то значит, не хотелось признаваться даже самому себе.
        — Более чем неплохо, Оборотень. Более чем.  — Арт-директор плотоядно улыбнулся.  — Ты примерный ученик — ухватил самую суть. Думаю, на этом поприще тебя ждет большое будущее, если…
        — Если что?
        — Если после сегодняшней выходки Алекс тебя не уволит.
        Эд не успел договорить, как зазвонил его мобильный. Они с Ритой многозначительно переглянулись.
        — Легка на помине,  — усмехнулся Эд, поднося телефон к уху.
        С минуту он молча слушал, а потом весело посмотрел на Данилу:
        — Иди, Оборотень.
        — Куда?
        — Вымаливать прощение.
        …Он ожидал, что Алекс будет рассержена, он даже приготовил покаянную речь, но она была не просто рассержена, она пребывала в ярости. Пунцовые пятна гнева на щеках не скрывал даже тщательно наложенный макияж. Когда Данила вошел, хозяйка клуба не сидела за столом, как положено боссу, а разъяренной фурией металась по кабинету.
        — Привет,  — сказал он, в нерешительности застывая у двери.
        — Уже виделись!  — Голос Алекс был громкий, с непривычными истеричными нотками.  — Что ты себе позволяешь?! Щенок! Мальчишка! Я тебе не какая-нибудь… Я твой босс! Или ты еще не понял, кто платит тебе деньги?!
        — Ты меня увольняешь?  — Вот и конец его карьере стриптизера. Кому нужны такие… неуправляемые?
        — Что?!  — Алекс перестала метаться, подошла вплотную. Пятна на ее щеках сделались еще заметнее.
        — Теперь ты меня уволишь?  — повторил Данила.
        Очень долго, наверное, целую вечность, она гипнотизировала его яростным, немигающим взглядом, а потом сказала уже спокойнее:
        — Расцарапать бы тебе рожу, Оборотень, да жалко портить товар.
        — Значит, не увольняешь.  — Он удовлетворенно кивнул.
        — А ты забываешься…
        — Извини.
        — Раньше нужно было извиняться.
        — А теперь?
        — А теперь…  — Ногтем указательного пальца Алекс прочертила линию у него на щеке.  — А теперь, Оборотень, заканчивай то, что начал…
        Он считал себя разумным и рассудительным, он никогда не шел на поводу у женщин, но сейчас под насмешливо-требовательным взглядом Алекс с ним что-то такое случилось, что-то неправильное, обрушивающее мироздание, превращающее заурядного детдомовского мальчишку в ненасытного зверя. Может быть, она и в самом деле была права, когда назвала его Оборотнем. Особое чутье…
        — …Алекс, то, что произошло…  — Данила застегивал рубашку и старательно не смотрел в сторону кожаного дивана, на котором, забросив руки за голову, лежала обнаженная Алекс. Из одежды на ней были только чулки, да и те порванные. Что же это на него нашло?..
        — То, что случилось, ровным счетом ничего не значит.  — Хозяйка клуба усмехнулась, потянулась, точно сытая кошка.
        — То есть ничего как бы и не было?  — Все-таки он на нее посмотрел: сначала на задумчивое лицо, потом на порванные чулки.
        — Да, ничего как бы и не было.  — Алекс улыбнулась. Это была улыбка победительницы, женщины, сделавшей сознательный выбор и нисколько о нем не сожалеющей. А он-то, дурак, считал победителем себя…
        — А теперь я уволен?
        — Уволен?! С чего бы?  — Она перекатилась на бок, приподнялась на локте, сказала теперь уже совсем другим, деловым тоном: — Ты не уволен, Оборотень. Ты оштрафован на сотню баксов за непозволительное поведение.
        — А когда я вел себя непозволительно, тогда или сейчас?  — Наверное, Данила мог мы обойтись и без сарказма, если бы не был так уязвлен ее многоопытностью и таким очевидным равнодушием.
        — Ты нарушил субординацию.  — Алекс встала, совершенно не смущаясь своей наготы, прошлась по кабинету, уселась на рабочий стол, задумчиво поболтала в воздухе ногами.  — Я босс достаточно либеральный, но у всего должны быть свои пределы.
        Легкомысленный и в некотором смысле неприличный вид никак не вязался со стальными нотками в голосе Алекс. Голосу Данила доверял больше.
        — А кто устанавливает эти пределы?  — спросил он осторожно.
        — Конечно, я.  — Алекс достала из портсигара тонкую сигаретку, закурила.  — В этом клубе я царь и бог. А ты что подумал, Оборотень?
        — Примерно так я и подумал.
        — Вот и молодец. Теперь, когда ты знаешь все о субординации, можешь быть свободен. Хотя нет, постой!  — Она взмахнула рукой, отгоняя от лица сизое дымное облачко, а потом сказала совсем уж неожиданное: — Оборотень, ты был великолепен. И не спеши ухмыляться, я не о том, что случилось здесь.  — Алекс небрежно кивнула в сторону дивана.  — Потенциал у тебя неплохой, но над техникой еще работать и работать. Я о том, как ты завел публику. Клиентки в восторге, на тебя уже выстроилась очередь, мой маленький волк. Я пока держу оборону, блюду твою профессиональную невинность, но со следующего месяца в крейзи-меню ты значишься первым блюдом. А пока милым дамам придется ограничиться танго с Оборотнем. Так теперь будет называться твой сольный номер. И кстати, брюки тебе придется снимать. У нас здесь стриптиз-клуб, а не институт благородных Девиц…

* * *
        Селена была невезучей с самого рождения. Начать с того, что росла она без родителей. Вернее, родители у нее наверняка имелись, но Селена о них ничего не знала. Да и не хотела знать, если честно, потому что нормальные родители никогда в жизни не оставят своего грудного ребенка умирать от холода и голода на парковой скамейке, а ее вот оставили…
        Как ей жилось в доме малютки, Селена не помнила, и стылая парковая скамейка, и чужие неласковые руки начисто выветрились у нее из головы, оставив лишь тень от воспоминаний. Она начала осознавать себя лишь годам к четырем. Примерно тогда же научилась реально оценивать свои шансы.
        Шансов не было…
        Селена была некрасива той особенной некрасивостью, которая заставляет окружающих сначала растерянно морщиться, а потом недоуменно пожимать плечами и отводить взгляд. Девочки, даже очень маленькие, хорошо разбираются в таких вещах. Наверное, это часть генетической программы. Селена оказалась не просто некрасива, она казалась настоящей уродиной. Бледная кожа, блеклые, точно выцветшие волосы, нескладная фигура, тонкие, непомерно длинные руки и ноги. Из-за них она была похожа на водомерку — маленькую несчастную водомерку.
        А еще глаза… Глаза у Селены были разноцветные: один изумрудно-зеленый, второй небесно-голубой. Каждый из них по отдельности смотрелся очень красиво, но вместе… Сколько Селена натерпелась из-за этих своих глаз! Сколько выслушала насмешек и унизительных комментариев! Но даже не уродливая внешность и разноцветные глаза являлись ее главной проблемой. Ее главной проблемой была луна. Именно луну она винила во всех своих бедах…
        Необычное слово «сомнамбулизм» Селена впервые услышала в пять лет, когда детсадовский сторож Саныч обнаружил ее разгуливающей в одной ночной сорочке по карнизу второго этажа. Происшествие это вызвало настоящий переполох. Здание старое, еще дореволюционной постройки, карниз шириной в один кирпич, только кошке пробежать, а тут маленькая девочка. Одно неверное движение — и поминай как звали. Ей тогда повезло: Саныч не растерялся, позвонил директрисе, вызвал пожарных, «Скорую» и на всякий случай милицию. Так и не проснувшуюся Селену аккуратно сняли с карниза, вернули в спальню под присмотр насмерть перепуганной нянечки.
        Но не успел забыться этот волнительный эпизод, как за ним последовал другой. По карнизам Селена больше не ходила, потому что окно спальни предусмотрительно заколотили гвоздями, оставив для проветривания лишь узкую форточку. Просто одной особенно лунной ночью Селену, босую, одетую в пижаму, выловили на шоссе в километре от детского дома. Она брела по разделительной полосе, не обращая внимания на пролетающие мимо автомобили. Вот тогда-то девочка и стала лунной рецидивисткой, а у администрации детского дома появились новые причины для головной боли.
        Уследить за ночными походами Селены было практически невозможно. Иногда о том, что ночью она где-то гуляла, узнавали лишь постфактум, по перепачканным в земле ногам или порванной ночнушке. Оставалось загадкой, как ей удается, обходя все препоны, совершать свои вылазки. Селену пробовали привязывать за ногу к кровати, но всякий раз, каким бы сложным ни был узел, утром веревка оказывалась развязанной, а девочка не могла объяснить, где была ночью. Все это попахивало мистикой и чертовщиной. Ее, еще совсем маленькую девочку, стали побаиваться и сторониться. Тем более что ночные прогулки совпадали с полнолунием. Тем более что звали ее Селеной.
        Кто дал русской девочке такое экзотическое имя, уже не помнили, но о связи ее имени с луной знал каждый. Девочка по имени Луна превращается в зомби аккурат в полнолуние — жуть!
        Войну мракобесию объявила директриса Эмма Яковлевна. Это именно она решила показать Селену психиатру. Консультация длилась долго, наверное, целый час, но никакой патологии врач не нашел. Нельзя же навешивать на ребенка ярлыки исключительно из-за его повышенной стеснительности и скрытности. Это скорее особенности характера, чем психическое отклонение. А сомнамбулизм… Ну, с кем не бывает?! Любой хоть однажды, да гулял во сне. Неприятно, конечно, но с возрастом это должно пройти…
        Психиатр оказался прав: с возрастом это прошло. То ли Селена переросла свою болезнь, то ли помог-таки рецепт кастелянши, утверждавшей, что лунатика может остановить только мокрая тряпка, расстеленная на ночь у кровати. Года два Селена спала с этой самой мокрой тряпкой, пока наконец консилиум в составе директрисы, кастелянши, воспитательницы Ларисы Семеновны и медсестры не постановил, что пациентка совершенно здорова. Выздороветь Селена, может, и выздоровела, но позорное клеймо лунатички осталось с ней на всю жизнь и изрядно эту жизнь отравляло.
        В неокрепших умах Селениных сверстников лунатизм считался едва ли не сумасшествием, и ей каждый день приходилось доказывать свою нормальность. Годам к четырнадцати она изрядно в этом поднаторела. Если в детстве, когда аргументов не хватало, в ход шли кулаки, то теперь Селене не было равных в словесных перепалках. Попасть к ней на язычок стало смерти подобно, таким он был острым. Ее не любили, ее сторонились и побаивались. У нее не имелось друзей среди сверстников. Кто же станет дружить с такой уродиной и язвой?!
        Селена не переживала. Вернее, переживала, конечно, но где-то очень глубоко в душе. Зачем друзья, когда в ее распоряжении вся детдомовская библиотека? Выдуманная чужая жизнь с успехом заменяла ее собственное серое и неинтересное существование. Еще можно было пофантазировать перед сном, представить себя красивой и популярной. Если фантазировать с душой, то персонажи из фантазий перемещались в сновидения, и ночь проходила не зря.
        Ее размеренная, давно устоявшаяся жизнь изменилась не внезапно, но достаточно неожиданно. Селена твердо верила, что не нуждается в понимании и заступничестве, что со всем можно справиться самостоятельно, без посторонней помощи. Может быть, поэтому она оказалась не готова к обычному человеческому участию.
        Это случилось летом. С легкой руки физрука Ивана Петровича, здорового добродушного дядьки, старшие воспитанники интерната отправились в поход, в самый настоящий поход, с палатками, спальниками и тушенкой «Завтрак туриста». Целых три часа они ехали на электричке, а потом вышли на затерянной в лесу станции. Приключение началось!
        Многие из подростков никогда не были в настоящем лесу, большинство не знали, с какой стороны подходить к рюкзаку, но абсолютно все были уверены, что поход — это здорово. Оказалось, они ошибались. С непривычки все быстро устали, особенно девчонки. Но усталость — это только полбеды. Кто бы мог подумать, что в лесу живет столько комаров! Огромных, голодных, гудящих над ухом, словно истребители! Через полчаса все, включая Ивана Петровича, уже чесались и размахивали руками, как ветряные мельницы. Только Селена чувствовала себя прекрасно — комары и мошки почему-то облетали ее стороной. Эту странную особенность заметила не только она.
        — Селенка, ты чем-то намазалась втихаря? Что-то тебя комары не кусают,  — спросил Иван Петрович.
        Она пожала плечами, виновато улыбнулась, точно то, что ее не кусают комары,  — это преступление.
        — Зараза к заразе не липнет,  — хихикнула Яна Васильева, признанная красавица класса.
        Селена не стала спорить, лишь метнула в Васильеву раздраженный взгляд.
        — Ой, мамочки!  — Признанная красавица вдруг зацепилась за невесть откуда взявшийся корень, пронзительно взвизгнула и растянулась посреди тропинки.
        — Упс,  — сказала Селена и сунула в рот сорванную травинку.  — Осторожнее надо, Яночка. Под ножки надо смотреть.
        — У, ведьма!  — прошипела Яна, отряхивая джинсы.
        — Да, Васильева, это тебе лес, а не город,  — назидательно сказал физрук.  — Смотри под ноги, а то, не ровен час, сломаешь себе что-нибудь. Что потом с тобой делать?
        Яна обиженно поджала губы, одарила Селену полным ненависти взглядом, сунула и без того почти пустой рюкзак своему обожателю Ваське Прохорову и с гордо поднятой головой пошагала дальше. Прохор прижал драгоценный Яночкин рюкзак к груди, многозначительно зыркнул на Селену, но связываться не рискнул.
        Спустя три часа прогулки по лесу народ запросил пощады, и Иван Петрович объявил, наконец, привал. Юные туристы как подкошенные попадали в траву.
        — Двадцать минут отдыхаем, оправляемся и идем дальше,  — совершенно бодрым голосом сообщил жестокосердный физрук.  — И не ныть мне! Я в поход силой никого не тащил. Сами захотели.
        Как показало время, двадцати минут оказалось достаточно, чтобы прийти в тонус. За это время девчонки успели не только отдохнуть, но и переложить на сильные плечи парней свою поклажу. Благо, парней оказалось в два раза больше, да и груз был не так чтобы очень тяжелым. Только Селена осталась со своим рюкзаком. Помощи ей никто не предложил, а самой напрашиваться — больно надо. В конце концов, она не кисейная барышня, как-нибудь справится…
        К той злополучной речушке они вышли ближе к вечеру. Не речушке даже, а так — глубокому ручью. Воды в нем было по пояс. Такой вброд перейти — раз плюнуть. Народ решил купаться. Жара и комары порядком всех вымотали, самое время окунуться в прохладную воду. Парни в считаные секунды посбрасывали одежки, ринулись к ручью.
        — Стоять!  — заорал Иван Петрович.  — Сначала я дно проверю, а потом уж вы полезете.
        — Да какое тут дно?! Воды по колено!  — проворчал Прохор, с ожесточением расчесывая искусанный комарами бок.
        — Цыц, я сказал!  — прикрикнул физрук, стаскивая футболку.
        Минут пять он исследовал дно, а потом разрешил:
        — Ладно, запрыгивайте, только не беситесь.
        Не успел он договорить, как пацаны с воплями и гиканьем бросились в воду. Девочки не спешили, в нерешительности топтались на берегу.
        — Ну, что же вы?!  — заорал Прохор, по-щенячьи бестолково и радостно барахтаясь в ручье.  — Вода — просто супер! Давайте!  — Растопырив руки, он ринулся к берегу с явным намерением затащить кого-нибудь в воду, но девчонки с визгом бросились врассыпную.
        Парень замер на берегу, спросил со смесью растерянности и гордости:
        — Эй, я че… страшный такой?
        — Прохор, у тебя пиявки на пузе!  — Яна Васильева брезгливо поморщилась и отступила еще на шаг.
        — Да ну?!  — Он удивленно глянул на свой живот, где на уровне пупа извивались сразу две пиявки. Несколько секунд парень разглядывал мерзких тварей с видом биолога-любителя, а потом оторвал одну и швырнул в траву.
        — Во блин!  — сказал со смесью облегчения и восхищения, примеряясь ко второй пиявке.
        — Ну-ка, ребята, выйдите из воды!  — скомандовал Иван Петрович.
        Оказалось, что пиявок в этой с виду безобидной речушке полным-полно. Парни быстро сориентировались и принялись пугать ими истошно визжащих девчонок. Минут пять на берегу творился настоящий тарарам, а потом физруку криками и угрозами наконец удалось угомонить подопечных.
        Когда страсти поутихли и последняя пиявка была выброшена обратно в ручей, встал вопрос о том, как перебираться на другой берег. Девчонки заходить в воду отказывались наотрез, брезгливо фыркали, испуганно закатывали глаза. Выход из ситуации нашел Прохор.
        — Не дрейфьте!  — сказал он и подмигнул Яне Васильевой.  — Мы вас на руках перенесем! Что нам, кабанам?! Подумаешь, пиявки!
        — Замечательная идея, я буду первой!  — Яна снисходительно улыбнулась Прохору, но направилась не к нему, а к стоящему поодаль Даниле Алексееву.  — Ну?  — спросила кокетливо.  — Ты готов служить прекрасной даме?
        Надо же — прекрасная дама! Селена едва удержалась от саркастической усмешки. Самомнения Васильевой было не занимать, ей бы еще ума…
        Алексеев пожал плечами, не говоря ни слова, подхватил Яну на руки. Та обвела девчонок победным взглядом, означавшим только одно: Данила лишь бы кого на руках носить не станет, только первых красавиц, а всякие там белобрысые уродины могут нервно курить в сторонке…
        Воодушевленные примером, активизировались остальные ребята. Смущенно хихикающих девчонок расхватали как горячие пирожки. Больше всех повезло толстушке Оле Севрюк: ей досталось сразу два кавалера, потому что в одиночку с ней не справился бы даже Иван Петрович. Меньше всего повезло Селене. Вернее, ей не повезло вовсе. Желающих перенести ее на другой берег не нашлось. Вообще-то, она и не ожидала увидеть очередь из галантных кавалеров, но хоть бы один…
        Селена испуганно замерла на берегу речки, кишащей пиявками. Если бы в этой чертовой речке водились аллигаторы, она перешла бы ее не задумываясь. Но пиявки! Скользкие, противные кровососы… Справиться с этим невесть откуда взявшимся страхом никак не получалось. Девушка растерянно переступила с ноги на ногу, исподлобья посмотрела на боевых товарищей.
        — Ну что же ты, Селенка?! Не дрейфь! Зараза к заразе не липнет!  — С того берега послышались улюлюканье и смех.
        «Стая,  — зло подумала Селена, расшнуровывая кроссовки.  — Жалкая, трусливая стая. Ничего, я вас поодиночке достану…»
        Она сознательно культивировала в себе злость. Может, так будет легче избавиться от ядовито-липкой смеси страха и отвращения, может, хоть так удастся войти в воду. У нее получится, у нее получалось и не такое. Подумаешь, какие-то пиявки! Мерзкие, скользкие кровососы…
        — Обувь можешь не снимать,  — послышалось вдруг над ухом.
        Селена резко выпрямилась — Данила Алексеев, самый красивый парень детдома — да что там!  — самый красивый парень города, смотрел на нее с доброжелательным интересом.
        — Без обуви оно, знаешь ли, сподручнее,  — огрызнулась она, еще не осознав, что он делает здесь, на этом берегу отверженных и брошенных.
        — Я тебя перенесу.
        — В смысле?  — Впервые в жизни Селена растерялась. Она научилась огрызаться, защищаться и показывать зубы, но понятия не имела, как вести себя вот в таких, экстремальных ситуациях. Это же экстремальная ситуация… или и вовсе галлюцинация, потому что Данила Алексеев никогда раньше не обращал на нее внимания. Вполне вероятно, что он только сейчас узнал о ее существовании…
        Медленно, очень медленно Селена завязала шнурки, исподлобья посмотрела на Алексеева, сказала хмуро:
        — Я не боюсь пиявок!
        — Ясное дело! Ты вообще ничего не боишься.  — Он белозубо улыбнулся, подхватил с земли и перекинул через плечо ее рюкзак.  — Давай, Селена, не заставляй коллектив ждать.
        Ее никто и никогда не носил на руках. Мальчишки ее даже за руку брали только по приказу воспитательницы. Селена перестала дышать. Кажется, она даже зажмурилась. Дура! Глупая дура! Данила ей что-то говорил, а она не услышала ни единого слова. Что же он ей говорил? Вдруг что-то важное?
        Селена пришла в себя лишь когда ее аккуратно поставили на землю.
        — Вот и все,  — сказал Данила и дружески похлопал ее по плечу, точно она и не девушка вовсе, а так… какой-нибудь пацан.
        — Спасибо,  — Селене вдруг захотелось заглянуть ему в глаза. Если бы она осмелилась, то наверняка смогла бы прочесть его мысли, но она не осмелилась и так и не узнала, чем руководствовался Данила Алексеев, самый красивый парень детдома, когда решил помочь уродине с разноцветными глазами Селене Савицкой. Робкое «спасибо» — вот единственное, на что она отважилась.
        — Да не за что.  — Он уже не смотрел в ее сторону, вытирал босые ноги отраву.
        — Рюкзак,  — прошептала она вместо того, чтобы сказать громко и требовательно.
        — Что?  — рассеянно переспросил он.
        — Мой рюкзак у тебя.
        — Ерунда! Он же совсем легкий!
        Это означало только одно: Данила Алексеев не собирается отдавать ей рюкзак, а понесет его сам, как будто они… Дальше мысль никак не думалась, натыкалась на веское и неумолимое «этого не может быть», испуганно откатывалась назад, поверженной падала к Селениным ногам. Но вот ведь ее пустые руки, вот ее рюкзак, переброшенный через его загорелое плечо…
        — Браво, Алексеев!  — Голос Яны звенел от раздражения.  — Настоящий герой! Не бросил нашу Селенку в беде! Пожалел убогую!
        — Ты что, Васильева?  — Данила удивленно нахмурился.
        — Яна, ну разве так можно?!  — укоризненно покачал головой Иван Петрович.  — Мы же тут одна семья.
        Ну, про семью это он загнул. Селена уже давным-давно не питала иллюзий на этот счет. И в защитниках она не нуждалась. Что-что, а защищаться она умела очень хорошо. Если действовать быстро, можно проредить волосы этой гадине еще до того, как вмешаются остальные…
        Раньше, до того, как Данила перенес ее «на тот берег», Селена так бы и поступила. Но то раньше… А сейчас получится, что она затеяла драку из-за парня. Нет уж! Она сунула сжатые кулаки в карманы джинсов, обвела внимательным взглядом притихших в предвкушении скандала ребят. Стая, настоящая стая… Ну да ей не привыкать!
        При ее приближении Васильева попятилась.
        — Чего тебе?! Чего уставилась?!  — взвизгнула она.
        — Да так,  — Селена рассеянно улыбнулась, скользнула взглядом по идеальному Яниному лицу.  — Я убогая, ты прекрасная.
        — Дальше что?!
        — У тебя красивая кожа. Такая нежная, бархатистая.
        — И что?!
        — Ничего.
        — Не смотри на меня так! Слышишь?! Иван Петрович, скажите ей, чтобы не смотрела!  — В голосе Васильевой билась и рвалась наружу истерика.
        — Савицкая, отойди от нее!  — велел физрук.
        — Как скажете.  — Селена легко, на носочках, развернулась, помахала Васильевой рукой.
        — Ведьма!  — послышалось вдогонку.
        — Нежная и бархатистая,  — повторила она, не оборачиваясь.
        Больше к Селене никто не цеплялся. Только Васильева бросала в ее сторону задумчиво-неприязненные взгляды. В ответ она улыбалась, шептала одними губами «нежная и бархатистая», и рука обидчицы непроизвольно тянулась к лицу.
        Глупая курица! Верит в сглаз и прочую мистическую чепуху. Ну и пусть себе верит, может, теперь оставит ее в покое. А Селене нужно спокойно подумать, разобраться с тем, что творится в душе.
        Что-то такое с ней произошло. И конфликт с Васильевой тут ни при чем. К конфликтам ей не привыкать, она вообще конфликтный человек. Тут что-то другое. И это «что-то» не дает ей дышать, заставляет сердце биться часто-часто, а руки дрожать мелкой дрожью. Это «что-то» похоже на болезнь, на самое начало болезни, когда ты еще вроде бы здорова, но по едва уловимым признакам уже понимаешь — еще чуть-чуть, и сляжешь. Точно незримый вирус поселился в крови и бродит, ищет выхода. Странный вирус… Странная болезнь…
        Селена так углубилась в самоанализ, что не заметила, как увлекательное приключение под названием «поход» подошло к концу. Отряд вернулся домой в пятницу вечером, а в ночь с субботы на воскресенье Селене устроили «темную». Она не могла видеть своих обидчиков, но каким-то шестым чувством знала каждого из них. Четыре девчонки и два парня. Впрочем, парни только держали. Били девчонки — жестоко, в полную силу…
        Она потеряла сознание, не от боли даже, а из-за панического страха задохнуться под пыльным одеялом. Утром ее, избитую, в синяках и кровоподтеках, нашел дежурный воспитатель, а днем директриса учинила старшеклассникам допрос с пристрастием.
        Никто не сознался. Селена тоже молчала: ничего не видела, ничего не слышала, ничего не помню. Ей не поверили, но в покое оставили. Чтобы наказать хоть кого-то, наказали дежурного воспитателя, за недосмотр. Васильева ходила с видом победительницы. Прохор при встрече с Селеной старательно отводил взгляд. Данила Алексеев улыбался ей вежливо-сочувственной улыбкой. А она зализывала раны и прислушивалась к творящимся в душе переменам.
        Прошло уже несколько дней, и Селена внезапно поняла, какой болезнью заболела. Поняла и испугалась. Ее болезнь обещала стать тяжелой и неизлечимой, она это чувствовала.
        А потом начались перемены… Спустя неделю после учиненной над Селеной расправы первую красавицу Яну Васильеву сразил странный недуг: за одну ночь все ее тело обсыпало гноящимися, невыносимо зудящими язвами. Сначала решили, что это такая нетипичная форма ветрянки, за последний месяц уже добрая половина детдомовской малышни успела переболеть этой заразой. Васильеву с ног до головы перемазали зеленкой и отправили в изолятор. Время шло, а ветрянка не проходила. Не помогали ни зеленка, ни подключенные к лечению противовирусные препараты. Васильеву спешным порядком переправили в инфекционную больницу. Там спустя еще неделю обследований было решено, что причина странной болезни не в инфекции, а в аллергии. Противовирусные препараты заменили сначала на противоаллергические, а вскоре и на гормональные. Безрезультатно. Врачи беспомощно разводили руками. Пациентка билась в истерике и требовала, чтобы позвали Селену Савицкую.

* * *
        Ехать в больницу к Васильевой не хотелось. Ну что она будет там делать?! Чем поможет этой глупой курице? И вообще, если на то пошло, почему она должна помогать своему врагу? С какой стати?
        — Селена, ты должна, это твой товарищеский долг!  — Директриса Эмма Яковлевна была непреклонна.
        — Нет у меня никаких долгов! Тем более перед этой…
        — Селена!
        — Что?!
        — Васильевой очень плохо. Врачи переживают за ее психическое здоровье.
        — Нашла проблему! Какие-то прыщи!  — Селена презрительно фыркнула.  — Устроила истерику из-за ветрянки!
        — Это не ветрянка. Это что-то другое.  — Эмма Яковлевна устало потерла глаза.
        — Да? А я тут при чем?! Пусть с ней врачи разбираются!
        — Она хочет видеть именно тебя.
        — Прекрасно! Она хочет меня видеть, а кто-нибудь спросил, хочу ли я ее видеть?!
        — Все, Савицкая, я тебя поняла.  — Эмма Яковлевна резко встала из-за стола, отошла к окну.  — Можешь быть свободна, ты никуда не едешь.
        Она мучилась полдня, а потом решилась. Если все считают, что от нее что-то зависит, так и быть.
        Палата была одноместной. Синие стены, коричневый пол, забранное решеткой окошко, пылинки в солнечных лучах и удушливый запах гниющей плоти.
        Васильева сидела на больничной койке, натянув на голову одеяло. Холмик старой ветоши, а не первая красавица.
        — Привет.  — Селена остановилась у окна, не решаясь подойти ближе.
        — Ты пришла!  — послышался из-под одеяла придушенный, совершенно незнакомый голос.  — Спасибо!
        — Ну, пришла…
        — Помоги мне!  — Холм из одеяла зашевелился, в недрах его, кажется, мелькнуло что-то белое, наверное, лицо.  — Я знаю, ты можешь! Только ты и можешь.
        — Я?! Как я тебе помогу?  — Подоконник больно впился в поясницу, но отклеиться от него, отойти на пару шагов не было сил. Пара шагов от подоконника означала пару шагов к этому… существу.
        — Помнишь, в походе ты говорила про мою кожу? Ты говорила, что она гладкая и бархатистая.
        — Ну говорила. И что? Я пошутила…
        — Пошутила? Ты пошутила?! Посмотри на меня!
        Одеяло упало на пол, и Селена зажала рот рукой, чтобы не закричать. Лицо Яны Васильевой, первой красавицы класса, превратилось в страшную, сочащуюся гноем маску.
        — Видишь, на кого я похожа?! Гладкая и бархатистая!  — Она рассмеялась истеричным, полусумасшедшим смехом.  — Гладкая и бархатистая, да?!
        — Ты думаешь, это из-за меня?  — шепотом спросила Селена.
        Васильева перестала смеяться, медленно, по-старушечьи, сползла с кровати, тихо всхлипнула.
        — Да, это ты. Ты меня прокляла.
        — Я тебя не проклинала! Глупости какие!
        — Ты сказала «чистая и бархатистая».
        — Ну и что? Я просто хотела тебя напугать. Я не думала…
        — Что это сработает и я превращусь в уродину?!  — Яна вдруг рухнула на колени, схватила Селену за подол юбки, зашептала жалобно и требовательно одновременно: — Помоги мне… ну пожалуйста!
        — Как?!
        — Я не знаю. Это ты должна знать как! Это же твое… колдовство. Помоги мне, помоги мне, помоги…  — Яна теребила подол ее юбки и тихо поскуливала.
        Колдовство, проклятье… Бред какой-то! Не желала она этой дуре ничего такого. Ну, может быть, парочку прыщей… Это не колдовство. Это какая-то неизвестная науке болезнь. При чем тут она?
        Яна перестала скулить, скрючилась на полу у ее ног. Надо что-то делать, нельзя же так… Селена: присела на корточки, погладила Васильеву по спутанным волосам, сказала:
        — Я тебя прощаю и забираю свое проклятье обратно.
        — Эти язвы… они пройдут?  — Яна подняла голову, с надеждой заглянула ей в глаза.
        — Пройдут, и от них не останется никаких следов.
        — Ты не обманешь?
        — Я обещаю.
        Что она могла обещать?! Она сама не верила в происходящее, но Васильева-то верила…
        — Спасибо.  — Яна всхлипнула, подобрала одеяло, снова укрылась им с головой.
        — Не надо сидеть на полу, ложись.  — Селена помогла ей подняться, довела до кровати.
        — Спать хочу.  — Голос Яны сделался слабым, точно и в самом деле сонным.
        — Спи. Это хорошо.
        — Это что-то значит?
        — Да, это значит, что проклятье на тебя больше не действует.
        — Селена, прости меня.
        — Я тебя уже простила.
        — Темная… это моих рук дело.
        — Я в курсе.
        — Мне жаль.
        — Все в порядке.
        — Простишь?
        — Прощу.
        — Спать хочу.
        — Спи.
        Через неделю Яну Васильеву выписали из больницы. От ее странной болезни не осталось и следа. Оказывается, самовнушение способно творить чудеса.
        Девушки не стали враз закадычными подругами. Они по-прежнему старались, чтобы их пути не пересекались, но конфронтация, выматывающая обеих, прекратилась. Даже причина, по которой все началось, почти забылась. Во всяком случае, Селена очень хотела ее забыть, исцелиться от собственной странной и, кажется, неизлечимой болезни под названием «любовь».
        Данила Алексеев о ее страданиях ничего не знал. Он жил своей собственной мужской жизнью. К осени, с появлением в детдоме нового преподавателя и по совместительству тренера по карате, парень ожидаемо увлекся восточными единоборствами, а к зиме неожиданно переключился на информатику и программирование. Иногда он заговаривал с Селеной и всегда улыбался ей при встрече. Впрочем, точно так же, отстраненно-вежливо, Данила улыбался всем девочкам, и, наверное, посмотри он на какую-нибудь из них по-особенному, неизлечимая болезнь Селены стала бы смертельной…

* * *
        Это случилось в самый канун Нового года. Когда Селене сказали, что в кабинете директора ее ждет родная тетка, она решила, что это глупый розыгрыш, и никуда не пошла. В свои почти полные шестнадцать девушка перестала верить в чудеса. Стылая скамейка в стылом парке… Она — никому не нужный найденыш. У нее нет родственников.
        — Савицкая, это еще что за фокусы?!  — Дверь комнаты с грохотом распахнулась, на пороге, тяжело дыша от быстрой ходьбы, стояла сама Эмма. Яковлевна.  — Тебя уже давно ждут!
        — Кто ждет?  — Селена сползла с кровати, сунула босые ноги в тапки.
        — Тетушка твоя. Тебе не передали, что ли?
        — Нет у меня никого: ни тетушек, ни дядюшек…  — Как же ей хотелось поверить, до слез, до истерики, но она себе запретила. Стылая скамейка в стылом парке — вот о чем нужно думать, вот о чем никогда нельзя забывать.
        — Выходит, есть.  — Директриса окинула ее цепким взглядом, покачала головой в такт каким-то своим мыслям, а потом сказала с нарочитой строгостью: — Поторопись, Савицкая. Некогда мне. И волосы причеши, а то ходишь лахудра лахудрой…
        Эмма Яковлевна, громкая, грубоватая, строгая иногда до деспотичности, проявила неожиданную деликатность, стоило только Селене переступить порог директорского кабинета.
        — Вот, я ее привела,  — сказала она зычным басом и подтолкнула воспитанницу к сидящей спиной к двери женщине.  — Оставляю вас наедине. Думаю, вам есть о чем поговорить.
        Селена не успела опомниться, как дверь за Эммой Яковлевной захлопнулась, отрезая последний путь к отступлению.
        — Здравствуй, девочка.
        Она была красива необычной, даже какой-то пугающей красотой. Седые волосы, уложенные в замысловатую прическу. Лишенное возраста аристократическое лицо. Взгляд угольно-черных глаз пристально-внимательный и одновременно какой-то расфокусированный. Его невозможно выдержать, этот странный взгляд…
        — Вы кто?  — спросила Селена, игнорируя приветствие. Спросила нарочито грубо, чтобы за грубостью скрыть то зябкое, никогда раньше не испытанное чувство, которое под взглядом незнакомки рождалось где-то в животе.
        Женщина понимающе улыбнулась, сплела унизанные перстнями пальцы на набалдашнике изящной трости. Зачем ей трость?..
        — Меня зовут Элеонора. Я твоя тетя.
        Вот так просто — здравствуйте, я ваша тетя! И где она была все эти годы — тетя?!
        — У меня никого нет!
        — Теперь есть. Я старшая сестра твоей матери.
        — Матери у меня тоже нет.
        — Да, ты права, матери у тебя нет. Она умерла вскоре после твоего рождения.
        — Я тоже чуть не умерла вскоре после своего рождения.
        — Не суди ее строго, девочка. Твоя мама была очень больна. Подойди-ка поближе.  — Незнакомка, назвавшаяся ее тетей, вытянула вперед правую руку, точно пыталась нашарить что-то в пространстве перед собой.
        Вместо того чтобы подойти, Селена попятилась. Только сейчас она поняла, что женщина слепа. Вот откуда этот странный взгляд, вот зачем ей трость…
        — Ну же!  — В голосе Элеоноры послышалось нетерпение, но не злое и раздраженное, а то особенное, которое идет рука об руку с ожиданием чуда.  — Я хочу посмотреть на тебя.
        Как она, слепая, может на нее посмотреть?.. Зачем на нее вообще смотреть? Шестнадцать лет не смотрели…
        Захотелось уйти. Вот прямо сейчас развернуться и тихонько, на цыпочках, выйти из директорского кабинета. Селена даже сделала шаг к двери, но в самый последний момент остановилась. Родная тетя… ее тетя…
        …Длинные пальцы, унизанные диковинными перстнями, нежно пробежались по ее лицу, задержались на скулах, губах, подбородке. Девушке не были неприятны эти прикосновения. В них даже сквозило что-то ласкающее, успокаивающее.
        — Такая же, как она,  — сказала наконец Элеонора.  — Моя лунная девочка.
        — Почему лунная девочка?  — Оттаявший было желудок снова сковало холодом.
        — Тебя тоже зовет луна?  — Женщина прикрыла слепые глаза, сложила руки на набалдашнике трости. Вызывающе алый лак удивительным образом гармонировал с кроваво-красной помадой, не опошлял, а добавлял шарма и благородства. Даже странно.
        — Не зовет меня никакая луна!  — буркнула Селена, уже в открытую, без опаски, рассматривая незрячее лицо женщины.
        Элеонора ничего не сказала, только уголки алых губ чуть дрогнули в намеке на улыбку.
        — Почему она умерла?  — неожиданно для себя спросила Селена.
        — Это очень долгая и очень грустная история, девочка.
        — У меня есть время.
        Элеонора улыбнулась, теперь уже по-настоящему, широко и открыто. Ее лишенное возраста лицо вдруг стало молодым-молодым.
        — Здесь неподалеку есть кафе. Проводишь Меня туда?
        Наверное, было бы разумным отказаться, стряхнуть это болезненное очарование, уйти прочь, но вместо этого Селена сказала:
        — Да, я провожу.
        — Ты любишь кофе?  — спросила Элеонора, когда официант проводил их к уединенно стоящему столику.
        — Не знаю,  — Селена пожала плечами.  — Может, лучше чай?
        — Можно и чай.
        Пока Элеонора делала заказ, Селена исподтишка изучала интерьер кафе: маленькие столики, застеленные до хруста накрахмаленными скатертями, удобные стулья, тихая музыка, официанты. А она-то думала, что в кафе не бывает официантов.
        — Я закурю, не возражаешь?  — Элеонора положила на стол портсигар.
        Селена не возражала. Ей просто казалось удивительным, что можно так вот запросто курить в общественном месте, да еще в таком респектабельном. В детдоме тоже курили: посудомойки, нянечки, кастелянша, даже кое-кто из воспитателей, но все прятались по углам и подсобкам, опасаясь крутого нрава Эммы Яковлевны.
        Элеонора достала из портсигара сигарету, щелкнула зажигалкой, глубоко и с удовольствием затянулась. Селена принюхалась — дым пах как-то по-особенному, очень приятно.
        Принесли заказ: чай для Селены, кофе для Элеоноры, тарелочки с пирожными, коробку шоколадных конфет.
        — Угощайся, девочка,  — Элеонора приглашающе взмахнула рукой, на тонком запястье тихо звякнули браслеты.
        Селене казалось, что браслеты — это как-то по-цыгански, вульгарно и вызывающе, но на руке Элеоноры они выглядели более чем уместно. Она взяла конфету, аккуратно развернула золотистую обертку, обвела зал испуганным взглядом, точно находилась здесь на птичьих правах, а не на совершенно законных основаниях. А вдруг так оно и есть? Что она вообще знает о сидящей напротив женщине, как может ей доверять? Элеонора, словно почувствовав ее взгляд, ободряюще улыбнулась и снова стала молодой-молодой. А может, она и в самом деле была молодой, а это странное ощущение застывшего возраста из-за седых волос?
        Конфета была очень вкусной: сладость молочного шоколада, горечь миндаля. На мгновение Селена забыла, что она уже взрослая шестнадцатилетняя девушка, что ей не пристало, как маленькой, радоваться сладостям. Она даже забыла, какой разговор ее ждет…
        — Я тоже люблю шоколад,  — напомнила о себе Элеонора.
        Селена поперхнулась, торопливо запила миндальную горечь обжигающе горячим чаем. Что это с ней?! Купилась на какие-то дурацкие конфеты! Перед ней сидит женщина, называющая себя ее тетей, собирающаяся рассказать ей о маме…
        — Почему она меня бросила?  — Слова сами сорвались с губ. У них тоже был горький вкус.
        Очень долго Элеонора не реагировала на вопрос: молча курила и пила кофе.
        — Думаю, ты имеешь право знать,  — сказала она наконец и загасила сигарету.  — Твоя мама была хорошей девочкой, очень доброй, очень чуткой. Ей исполнилось семнадцать, когда это случилось.
        — Что случилось?
        — Ты ходишь по ночам?  — неожиданно спросила Элеонора и уставилась на девушку своими невидящими глазами.
        Селена побледнела, мотнула головой, словно Элеонора могла видеть этот отчаянный жест.
        — Сейчас уже нет. В детстве ходила.
        — И твоя мама ходила. Я звала ее лунной девочкой.  — Слепая грустно улыбнулась.  — Эта ее особенность никому не доставляла хлопот. Мы жили на первом этаже, на окнах стояли решетки, так что случайно покалечиться во сне она не могла.
        — Как ее звали?
        — Вита. Твою маму звали Вита.  — Элеонора помолчала, а когда заговорила, голос ее упал до едва различимого шепота: — В том, что случилось, была и моя вина. Я забыла запереть на ночь дверь, и Вита ушла. Ее нашли утром на пустыре недалеко от нашего дома. Она была вся в крови, в разорванной ночной сорочке.  — Элеонора прикрыла глаза, точно собираясь с мыслями.  — Ее изнасиловали. Мы писали заявление в милицию, но тех подонков так и не нашли. Люди во всем обвиняли Виту, говорили, что она сама спровоцировала преступников. Твоя мама была открытой, светлой девочкой, но после того, что с ней произошло, она изменилась: бросила институт, перестала общаться с друзьями, не принимала помощь даже от меня, родной сестры, целыми днями сидела, запершись, в своей комнате. Когда я узнала, что Вита беременна, было уже поздно. Прости, девочка, но она ненавидела тебя с того самого момента, когда узнала о своей беременности.
        Селена вцепилась в край крахмальной скатерти, вкус шоколада исчез, во рту осталась только горечь. Это страшно — вот так, одним махом, потерять и прошлое, и будущее, и веру в людей. Неспроста, выходит, она такая уродина… Наказание за чужие грехи…
        — Я знаю, это трудно, но попробуй понять свою мать.  — Руку девушки накрыла прохладная ладонь Элеоноры.
        — Она мне не мать,  — отчеканила Селена.
        — Она не могла думать о тебе как о своем ребенке. Она думала о тебе как о ребенке одного из тех подонков.
        — А я виновата, да?! В том, что мой отец один из тех подонков? Как можно ненавидеть маленького ребенка за грехи, совершенные кем-то другим?!  — Селена выдернула свою руку, с яростью посмотрела в угольно-черные глаза.
        — Ты еще слишком молода,  — Элеонора грустно улыбнулась.  — Тебе еще многое предстоит узнать.
        — Не хочу я больше ничего знать!  — Она порывисто встала.  — Все, я ухожу…
        — Твоя мать покончила с собой, бросилась с моста в реку,  — сказала Элеонора, глядя в пространство перед собой.  — Она загубила свою бессмертную душу. Мне кажется, это достаточное наказание. Сядь, девочка, мы еще не договорили.
        Селена послушно опустилась на стул. Было во взгляде Элеоноры что-то такое… гипнотическое.
        — Зачем вы ко мне приехали?  — спросила она.
        — Я хочу забрать тебя из детдома.
        — Зачем?
        — Ты моя племянница, моя родная кровь.
        — Во мне еще есть кровь того ублюдка.
        — Очень мало.
        — Но она есть!
        — Это ничего не значит.
        — Для кого?
        — Для меня.
        — А для меня значит. Мне теперь нужно будет с этим жить.
        — Ты научишься.
        — Да уж, никуда не денусь.
        — Я оформлю опекунство, если ты не будешь возражать.
        — А почему вы не сделали этого раньше? Почему вспомнили обо мне только сейчас?  — Вот она и задала второй мучавший ее вопрос. Осталось дождаться ответа…
        — Я считала, что тебя тоже нет в живых. На мосту нашли детское одеяльце. Все решили, что Вита забрала тебя с собой.  — Элеонора закурила новую сигарету.
        — Нет, она не забрала меня с собой. Она бросила меня на скамейке в парке умирать от голода и холода.
        — Но ты же не умерла.
        — Только чудом.
        — Чудеса в нашей жизни не случайны.
        — Это было первое и последнее чудо в моей жизни.  — Селена невесело усмехнулась.
        — Как знать? Возможно, у тебя еще все впереди,  — задумчиво сказала Элеонора.
        — А когда вы узнали, что я жива?
        — Пять лет назад.
        — И что помешало вам забрать меня сразу?
        — Вот это.  — Собеседница провела ладонью по своим невидящим глазам.  — Я попала в аварию. На то, чтобы восстановиться, ушло много времени. На то, чтобы собрать все необходимые для оформления опекунства документы, времени понадобилось еще больше. Никто не хотел отдавать сироту под опеку инвалида.
        — А сейчас?
        — Сейчас все формальности улажены. Дело за тобой.  — Элеонора подалась вперед.  — Ты согласна жить со мной?
        Селена задумалась. Случись все это пять лет назад, она бы не раздумывала ни секунды, а сейчас… Сейчас в ее жизни появился Данила, ее невидимая постороннему глазу неизлечимая болезнь. Сейчас уйти из детдома означало расстаться с ним навсегда. Нет, «расстаться навсегда» слишком громко сказано. Они ведь никогда не встречались. Ей придется расстаться не с человеком, а с мечтой о нем. И как она будет жить?..
        — Тебя что-то держит?  — спросила Элеонора, нахмурившись.
        Селена неожиданно для себя покраснела.
        — Не что-то, а кто-то.
        Элеонора понимающе улыбнулась.
        — Он красивый?
        — Очень! Очень красивый и очень добрый. Он самый лучший.  — Девушка покраснела еще сильнее.
        — Девочка, жизнь странно устроена.  — Элеонора протянула ей еще одну конфету.  — Через год ваши пути все равно разойдутся.
        — Но у меня в запасе будет целый год.  — Селена развернула блестящую обертку.
        — А что изменится, если ты переедешь ко мне? Я не стану запрещать тебе встречаться со своим мальчиком. Вы сможете видеться.
        — Он не мой мальчик.  — Селена надкусила конфету.
        — Но тебе бы этого хотелось.  — Элеонора не спрашивала, она утверждала.
        — Да.
        — И какие у тебя шансы?
        — Шансы?  — Селена запила конфету остывшим чаем, сказала очень серьезно: — У меня нет шансов.
        — Покажи-ка мне свои руки,  — вдруг попросила Элеонора.
        — Зачем?
        — Я попробую заглянуть в твое будущее.
        — Вы гадаете по руке?! А как? Вы же…  — она хотела сказать: «Вы же слепая», но вовремя прикусила язык. Впрочем, Элеонора все поняла, улыбнулась задумчиво и чуть загадочно.
        — Девочка моя, для некоторых вещей зрение не нужно.
        — И вы можете сказать, буду ли я встречаться с Данилой?
        — Если ты позволишь взглянуть на свои ладони.
        Селена колебалась совсем недолго, протянула руки ладонями вверх. Женщина глубоко затянулась сигаретой, коснулась пальцами сначала одной из них, потом другой, покачала головой.
        — Что-то не так?  — Это было странное ощущение, как будто ей пообещали чудо, но в самый последний момент передумали.
        — Я не могу прочесть твою судьбу, девочка.  — Элеонора загасила сигарету.
        — А так бывает?
        — Бывает, но крайне редко. Наверное, это из-за кровного родства. Твоя покойная мама тоже была для меня закрытой книгой.
        — И ничего нельзя сделать?  — спросила Селена разочарованно.
        — Молодой человек!  — Элеонора сделала знак проходящему мимо официанту. И как только догадалась, что он рядом?!  — Принесите, пожалуйста, еще кофе.
        — Пей,  — сказала она, когда официант поставил перед Селеной дымящуюся чашку.  — Попробуем зайти с другой стороны.
        Кофе был густым и горьким. Селене совсем не понравился его вкус, но если нужно для дела… Она сделала осторожный глоток, потом еще один.
        — До дна,  — велела Элеонора.
        Селена поморщилась, выпила кофе залпом.
        — Теперь переверни чашку вверх дном.
        — Зачем?
        В ответ Элеонора лишь нетерпеливо взмахнула рукой.
        Все больше укрепляясь в мысли, что это всего лишь не слишком умная шутка, Селена опрокинула на блюдце содержимое чашки.
        — Ну-ка.  — Элеонора осторожно провела указательным пальцем сначала по периметру блюдца, потом по периметру темно-коричневой кофейной кляксы, нахмурилась, задумчиво посмотрела в пустоту.
        — Ну, что там?  — Селена изо всех сил старалась, чтобы ее голос звучал небрежно. Гадание на кофейной гуще — то еще предсказание.
        — У твоего мальчика странный образ,  — сказала Элеонора.
        — Это как?
        — Посмотри сама, он похож на волка.
        Селена посмотрела на кофейную кляксу. Да, действительно напоминает оскаленную волчью морду. Или собачью. И что с того?
        — Ерунда,  — убежденно сказала она.  — Данила совсем не похож на волка.
        — Внешне не похож, но суть…
        — Это все, что вы можете рассказать мне о моем будущем?  — Селене совсем не понравилось, что Данилу сравнили с каким-то там волком.
        — Нет.  — Элеонора отодвинула от себя блюдце.  — Тебе ведь хочется знать, будете ли вы встречаться? Будете, через девять лет.
        — Так нескоро?!  — Ей не удалось скрыть разочарования.
        Элеонора улыбнулась:
        — Девочка, я тебя понимаю. Когда тебе шестнадцать, девять лет кажутся вечностью, но поверь мне, время летит очень быстро. Иногда намного быстрее, чем нам хотелось бы.
        — И мы действительно будем встречаться?  — Селене очень хотелось поверить. Она даже готова была забыть про здравый смысл.
        — Будете. А что тебя смущает?
        — Смущает. Он такой необыкновенный, такой красивый, а я уродина.
        — Ты не уродина. Ты тоже очень…
        — Вот только не надо мне врать.  — Селена болезненно поморщилась.  — Я прекрасно знаю, какая я.
        Элеонора вздохнула, оперлась подбородком на сцепленные в замок пальцы.
        — Ты говоришь об оболочке.
        — Да, я об оболочке, а вы о душе. Прошу вас, не нужно проповедей!
        Они надолго замолчали. Элеонора закурила еще одну сигарету. Селена съела еще одну конфету. Просто так, из вредности. Через девять лет они с Данилой будут встречаться… Фантастика! Нет, не фантастика даже, а глупая детская сказочка. Сколько ей исполнится? Двадцать пять? Ну конечно, станет Данила встречаться с двадцатипятилетней старухой!
        — Лучше скажите, чем закончится наше с ним, э… общение?  — осторожно спросила она.
        — Я не знаю.  — Элеонора пожала плечами.
        — То есть там,  — Селена кивнула на кофейную чашку,  — об этом ни слова?
        — Да, там об этом ни слова.
        — А вы меня не обманываете?
        — Зачем мне тебя обманывать?
        — Ну, довольно просто сказать «вы будете встречаться через девять лет», а как это проверить?
        — Тоже довольно просто, нужно лишь прожить девять лет,  — улыбнулась Элеонора.
        — Девять лет — это очень долго. Я не смогу ждать так долго.
        — Это только кажется, что долго. Скажи, ты подумаешь над моим предложением?
        — Ну, если в ближайшие девять лет мне все равно ничего не светит…  — Селена из последних сил старалась быть по-взрослому ироничной, боялась показать свою слабость перед этой роскошной и по виду совершенно несгибаемой женщиной. А еще она хотела узнать, наконец, как это — быть частью не коллектива, а семьи.
        — Это означает, что ты согласна?  — Серебряные браслеты на запястьях Элеоноры тревожно звякнули.
        Селена рассеянно потерла переносицу и задала третий самый важный вопрос:
        — Вы же меня совсем не знаете. А вдруг я вам не понравлюсь?
        — Я знаю о тебе достаточно.
        — Из этого?  — Селена постучала по столу кофейной чашкой.
        — Из этого в том числе.
        — У меня очень сложный характер.
        — У меня тоже. Ты согласна?
        Да, она была согласна. Что-то там такое говорила Элеонора про родную кровь?.. Кажется, это не пустые слова. Пусть они знакомы всего пару часов, но ей необъяснимо комфортно в обществе этой странной женщины. Не нужно делать над собой никаких усилий, чтобы признать в ней родного человека. Или родственную душу. Может, это и есть зов крови?..
        — Когда вы меня заберете?  — спросила девушка вместо ответа.
        — Теперь уже очень скоро. Осталось уладить лишь кое-какие формальности.  — Элеонора облегченно вздохнула. Или Селене это только показалось…

* * *
        На урегулирование формальностей ушла неделя. Все это время Селена жила как во сне. Слух о том, что ее забирают, мгновенно разнесся по детдому. На целую неделю она стала центром всеобщего внимания. Такие знаменательные события, как внезапное появление чьих-то родственников, происходили крайне редко. На памяти Селены такое случалось лишь дважды.
        Четыре года назад к Зойке Леговской аж из самой Сибири приехала бабушка. Бабушка была еще молодой и очень энергичной. За несколько дней она расположила к себе и персонал, и воспитанников. Притихшая, не верящая в свое счастье, Зойка ходила за ней хвостом, точно боялась, что бабушка может исчезнуть так же внезапно, как и появилась.
        Бабушка погостила недельку, а потом, расцеловав внучку и всех, кто подвернулся под руку, уехала обратно. В тот же день Зойка заболела. Медсестра Алла Федоровна сказала, что это ОРВИ, но все знали — никакое это не ОРВИ, это страх, панический страх, что только что обретенный родной человек больше никогда не вернется.
        Зойкина бабушка не подвела. В течение полугода почти каждую неделю Зойка получала от нее письма, ежемесячно — посылки со сладостями и домашним вареньем. А потом бабушка вернулась и забрала Зойку с собой. Насовсем. Как же ей тогда все завидовали! И Селена тоже завидовала. Завидовала и мечтала оказаться на Зойкином месте.
        Вторым счастливчиком был Витька Машковский, застенчивый, щупленький восьмилетний мальчик. Вернее, это сначала все считали его счастливчиком. У Витьки нашелся родной дядя. Он приехал на большом сияющем джипе, засыпал племянника подарками, оказал спонсорскую помощь детдому — купил новенький телик в комнату отдыха.
        Дядя был из новых русских, простой, грубоватый, добродушный — мечта любого мальчишки. В отличие от Зойкиной бабушки, ему на урегулирование бюрократических формальностей понадобилось меньше недели.
        …Витька вернулся в детдом через одиннадцать месяцев. Конечно, не сам вернулся, а дядя «из новых» вернул: высадил из джипа, выгрузил из багажника ворох игрушек и одежек, подарил детдому новый компьютер и уехал…
        Витька молчал полгода, его даже хотели переводить в специнтернат, а потом добрый, застенчивый мальчик вдруг исчез. Его место занял сорвиголова и хулиган. Он дрался, ломал игрушки, портил мебель. Он разбил подаренный дядей телевизор — стянул у дворничихи лопату и лупил ею по экрану, пока тот не разлетелся на мелкие осколки, а потом забился в угол и долго плакал.
        Странно, но строгая и ратующая за жесткую дисциплину Эмма Яковлевна Витьку не наказала. Заперлась с ним в своем кабинете, и они о чем-то долго-долго беседовали. О чем, Витька так и не признался. Только после этого разговора он стал приходить в себя, начал понемногу выздоравливать. Уже спустя год кто-то из воспитателей проговорился, что Витькин дядя оказался сволочью и подкаблучником. Что забрал мальчика из детдома, не посоветовавшись с молодой женой. А молодая жена «приблудыша» не хотела. Она хотела своего собственного ребенка. Дядя сначала за мальчика заступался, а потом как-то самоустранился: бизнес и все такое… Дядя самоустранился, а у новой Витькиной «мамы» оказались развязаны руки, издевалась она над «приблудышем» день-деньской, уже почти не таясь. Витька терпел и молчал — не хотел расстраивать любимого дядю. А потом «новая мама» объявила, что ждет ребенка, и Витька в одночасье стал не нужен даже дяде…
        Вот такие истории — хоть книгу пиши, хоть фильм ужасов снимай. А теперь еще и Селена со своей странной теткой-инвалидкой. Как они там будут жить вдвоем? Небось, тетке нужна прислуга, чтобы еду готовила, в доме прибиралась. Сама-то немощная. Если так, то просчиталась дамочка. Селенка — это тебе не Витька безответный. Эта еще та язва. На ней где сядешь, там и слезешь. Интересно, чем дело кончится…
        Ее прощание с детдомом получилось коротким и скомканным. Эмма Яковлевна выступила с напутственной речью. Воспитательница Лариса Семеновна всплакнула. Селена почему-то решила, что это слезы скорее облегчения, чем горечи. Старшеклассники, ребята, с которыми она прожила бок о бок не один год, в растерянности топтались на крыльце детдома, очевидно, тяготясь этим обязательным ритуалом прощания. Селену он тоже тяготил. Тем более что среди провожающих не было того единственного человека, которого ей хотелось видеть. Данила Алексеев не пришел…

* * *
        Элеонора жила в красивом, недавно отремонтированном пятиэтажном доме с уютным двориком, цветочными клумбами и дорогими автомобилями на стоянке. Таксист высадил их у последнего подъезда, вытащил из багажника нехитрые Селенины пожитки, уместившиеся в одну-единственную дорожную сумку, и, получив деньги, уехал. Ступеньки, ведущие в подъезд, были крутыми. Селена осторожно взяла тетю под руку. Та благодарно улыбнулась, сказала весело:
        — Не волнуйся, девочка. Тут я на своей территории, знаю каждый камешек. Совсем не обязательно мне помогать.
        Селена молча кивнула, но руку не убрала — мало ли что. Элеонора легко поднялась по ступенькам — никогда и не скажешь, что она слепая,  — распахнула тяжелую металлическую дверь, сказала приветливо:
        — Ну, Селена, прошу!
        В подъезде было светло, тепло и очень уютно. Пахло духами и свежей выпечкой. Разве может так пахнуть в подъезде? На подоконниках стояли цветы в красивых горшках. Настоящие живые цветы. И никто их не обрывал и не использовал горшки в качестве пепельниц. Странный какой-то подъезд.
        — У меня очень хорошие соседи,  — сказала Элеонора, неторопливо поднимаясь по лестнице на второй этаж.  — Дом старый, все друг друга знают, и люди все исключительно порядочные. Так что не удивляйся, девочка.
        Хлопнула входная дверь, по лестнице вслед за ними взбежал высокий, импозантный мужчина.
        — Здравствуйте, Элеонора,  — сказал он и широко улыбнулся.
        — Добрый день, Андрюша.  — Элеонора приостановилась, обернулась на звук голоса.
        — А кто эта очаровательная барышня?  — Мужчина озорно подмигнул Селене.
        — Это моя племянница.
        — Надо же — племянница!  — почему-то обрадовался он.  — А как вас зовут, прелестное создание?
        — Прелестное создание зовут Селена.  — Элеонора улыбнулась, ободряюще погладила племянницу по руке.
        — Селена?  — удивился мужчина.  — Необычное у вас имя, барышня.
        — Имя как имя,  — сказала она смущенно.
        — Имя необычное, а характер серьезный.
        — Да, серьезность — это наша фамильная черта,  — усмехнулась Элеонора.  — Девочка,  — она обернулась к Селене,  — это Андрюша, мой любимый сосед.
        — Приятно слышать, что любимый.  — Андрюша приосанился, посмотрел на Элеонору с обожанием.  — Можно я к вам на секундочку заскочу?  — спросил заговорщицким шепотом.
        — Что, Наталья снова пирогов напекла?
        — Напекла, все утро у плиты крутилась. Сейчас я вам их принесу, горяченьких, с пылу с жару.
        — Балуете вы меня,  — отмахнулась Элеонора.  — Я Натальиными стараниями уже забыла, когда в булочной была.
        — Так и не нужно в булочную, домашнее же вкуснее!
        — Вот в том-то и беда. От Натальиной выпечки оторваться невозможно, фигура страдает.
        — Ай, не кокетничайте!  — сосед Андрюша взял Элеонору под руку.  — У вас фигура как у балерины. Ну так я заскочу к вам?
        — Разве могу я вам отказать? Несите уж свои пироги!
        Сосед Андрюша счастливо улыбнулся, точно не было для него большей радости, чем одаривать соседку пирогами, сказал торопливо:
        — Я сейчас! Одна нога здесь, другая там.
        Мужчина ускакал вверх по лестнице, Селена посмотрела ему вслед с легким недоумением.
        — А мы уже пришли.  — Элеонора остановилась у массивной железной двери, загремела ключами.  — Вот ты и дома, девочка!
        Никогда раньше Селена не видела такого необычного интерьера, даже по телевизору. Прихожая просторная, просто огромная. Темно-коричневый, почти черный паркет. Яркая циновка на полу. На стенах — черные лакированные дощечки, инкрустированные перламутром. Картинки на дощечках восточные: изящные дамы в кимоно и с зонтиками. В углу — большая ваза, стоящая на спине у расписного керамического слона. И запах… древесный, горьковато-пряный. Все это вместе навевало мысли о путешествиях и дальних странах.
        — Ну как? Нравится?  — Элеонора поставила трость в подставку для зонтиков.
        — Здорово,  — выдохнула Селена.  — А все эти вещи — откуда они?
        — Ну, кое-что мне подарили друзья, а кое-что я покупала сама. Вот, к примеру, эти картины,  — тетя махнула рукой в сторону лакированных дощечек,  — они из Вьетнама. Красивые, правда? Я больше не могу их видеть, но зато хорошо чувствую фактуру.
        — Вы бывали во Вьетнаме?  — спросила Селена и осторожно погладила керамического слона по расписному хоботу.
        — Во Вьетнаме, Южной Корее, Лаосе, Индии,  — начала перечислять Элеонора.  — Правда, это было давно, еще до того, как я ослепла. А теперь я путешествую исключительно в своих фантазиях, иногда во сне.
        — Я тоже,  — шепотом сказала Селена.
        — У тебя еще все впереди. Уверена, очень скоро весь мир будет у твоих ног.
        — Вы так считаете?
        — Убеждена в этом.
        Селена с сомнением покачала головой. Ей хотелось верить, но маленькая детдомовская девочка внутри нее лишь скептически усмехалась — чудес не бывает, а путешествия — это тоже чудеса…
        — Ладно!  — Элеонора хлопнула в ладоши.  — Раздевайся, и идем пить чай. У тебя еще будет время, чтобы осмотреться.
        Она сбросила сапоги, сняла шубу, уверенно направилась в глубь квартиры. Селена в нерешительности потопталась на пороге, расшнуровала ботинки, свою старую, видавшую виды куртку пристроила на вешалке рядом с роскошной тетиной шубой, смущенно улыбнулась перламутровым красавицам и на цыпочках пошла вслед за Элеонорой.
        — Ты пока вымой руки, а я заварю чай,  — послышалось из кухни.
        Ванная комната поразила Селену даже больше, чем прихожая. Выложенные изумрудно-зеленой мозаикой стены, огромная круглая ванна, прозрачный умывальник, сияющие краны, к которым и прикасаться-то страшно, аккуратная стопка разноцветных полотенец на полке, два банных халата на вешалке. После секундной внутренней борьбы Селена все-таки решилась: открыла горячую воду, намылила руки вкусно пахнущим мылом, посмотрела на свое испуганное отражение. Испуганное?! Интересно, чего она боится? Тут радоваться нужно. Девушка плеснула в лицо воды. Отражение из испуганного сделалось жалким.
        Конечно, она боится! Боится не прижиться в этом изысканном великолепии. Боится что-нибудь сломать или сказать что-нибудь невпопад. Боится чем-нибудь разочаровать Элеонору. Боится, что та наиграется и вернет ее обратно в детдом. Это были только самые очевидные страхи. А сколько их было скрытых, подспудных. Тех, о которых она даже не догадывается…
        — Чай готов!
        Селена вздрогнула, торопливо вытерла лицо и руки полотенцем, вышла из ванной.
        Кухня Элеоноры тоже оказалась выдающейся. Только поражала воображение она скорее не отделкой, а обилием всевозможной бытовой техники. Огромный, до потолка, холодильник, микроволновка, посудомоечная машина, тостер — и это только то, что неискушенной в подобного рода вещах Селене удалось идентифицировать.
        Элеонора, точно прочтя ее мысли, сказала с улыбкой:
        — В моем положении бытовая техника — это не роскошь, а жизненная необходимость. И, раз уж мы об этом заговорили, я хотела бы тебя кое о чем попросить.
        Селена вся сжалась. Начинается… сейчас Элеонора скажет, чтоб она ничего не трогала, потому что техника дорогая, а она детдомовка и обращаться с таким роскошными вещами не приучена.
        — В моем доме есть одно незыблемое правило. Вещи всегда должны оставаться на своих местах. Поверь, девочка, это не прихоть. В жизни незрячего человека порядок — основа стабильности. Если я поставила свою чашку на верхнюю полочку слева, то оттуда я ее и возьму. И если ты переставишь ее в другое место, мне будет очень сложно ее найти. Понимаешь?
        Липкие тиски страха разжались, Селена кивнула. Тетя хочет от нее только порядка, а к порядку ей не привыкать.
        — Понимаю.  — Она присела на край стула, потом встрепенулась, вскочила на ноги: — Давайте я вам помогу.
        — Спасибо, девочка. Я уже практически управилась. И вот еще что, обращайся ко мне на «ты». Ведь мы же не чужие друг другу. Хорошо?
        — Я попробую.  — Обращаться на «ты» к такой женщине, как Элеонора, казалось немыслимым. Вряд ли у нее получится вот так сразу, но она постарается.
        В дверь деликатно постучали, на пороге появился сосед Андрюша с плетеной корзинкой в руках.
        — А вот и пироги!  — Он аккуратно поставил корзинку на стол.  — Наталья велела кланяться.
        — Спасибо, Андрюша, ей тоже привет. Все-таки балуете вы меня,  — вздохнула Элеонора.
        — Да бросьте, мадам,  — отмахнулся он.  — Если вам вдруг понадобится помощь, тут же очередь выстроится из желающих помочь. А так я ваш фаворит.  — Он хитро подмигнул Селене. Та смущенно улыбнулась в ответ.  — Ну, не буду вам мешать. Приятного аппетита!  — Сосед еще раз подмигнул девушке и растворился в полумраке прихожей.
        — Странный он какой-то,  — не удержалась Селена.
        — Он не странный.  — Элеонора выложила аппетитно пахнущие пироги на большое блюдо.  — Просто он писатель, а писатели — натуры импульсивные.
        — И такие добрые-добрые…
        — По-всякому бывает.
        — Он вам, то есть тебе, чем-то обязан?
        — Так, по мелочи,  — Элеонора небрежно взмахнула рукой.  — Обычное соседское участие.
        — И полподъезда по мелочи обязано?  — спросила Селена, откусывая большой кусок от еще теплого пирожка.
        — Давай-ка лучше чай пить.  — Элеонора поставила на стол чашки и вазочку с вареньем.  — А про то, кто и чем мне обязан, мы с тобой обязательно потолкуем, только в другой раз.
        Чай у тети был особенный, с каким-то экзотическим фруктовым вкусом. Селене он очень понравился. И пироги незнакомой мастерицы Натальи ей тоже понравились. Единственное, что ей не понравилось, это то, что Элеонора уходит от ответа на простой, в общем-то, вопрос. Это что же такое нужно сделать, чтобы заставить другого человека служить тебе чуть ли не с собачьей преданностью? Чем таким занимается ее загадочная тетя? И где берет средства к существованию? Немалые, надо думать, средства. Что-то тут нечисто.
        Селена так задумалась, что даже забыла про чай. Может, тетя занимается чем-нибудь незаконным? Нет, ерунда это! Элеонора и криминал — уж больно невероятно. Лучше не гадать, а дождаться объяснения.

* * *
        Данила неожиданно легко и быстро выбился в профессионалы. «Танго с Оборотнем» в одночасье сделало его безусловным фаворитом, стало его визитной карточкой. Он всегда сам выбирал себе партнершу по танцу. Это было его правилом, его неоспоримой привилегией. Он мог стоять первым пунктом в крейзи-меню какой-нибудь толстой похотливой бабы, мог танцевать исключительно для нее, но когда дело доходило до Танго, выбор оставался только за ним. Не было женщины, которая не мечтала бы стать добровольной жертвой Оборотня, закружиться с ним в этом диком, на грани фола, танце. Некоторых он не приглашал никогда. С некоторыми танцевал не единожды. Его прихоть, его право. Язвительный Эд назвал это правом первой ночи. Данила не возражал. Ему было все равно, за свое право он уже заплатил.
        Его исключили из техникума. Конечно, Данила не являлся примерным учеником, учиться и работать сутками напролет было тяжело, но дело даже не в этом. Дело в Танго… Директриса появилась в клубе вскоре после его дебюта. Данила даже сбился с ритма, когда в первом ряду увидел ее — чопорную, напряженную, с брезгливо поджатыми тонкими губами и хищным блеском в глазах. В тот вечер он мысленно попрощался с учебой и приготовился к вызову на ковер.
        Вызов состоялся на следующий день. Кабинет на третьем этаже, в административной части учебного корпуса, обшитые деревянными панелями стены, чахлый куст герани на подоконнике, портрет президента в красном углу, неряшливая кипа бумаг на массивном столе, а за столом она — улыбающаяся директриса. Улыбка на ее вечно недовольном лице казалась дикой и совершенно чужеродной.
        — Присаживайся, Алексеев.  — Слова сопровождались небрежным и одновременно по-матерински ласковым кивком в сторону единственного в кабинете стула.  — Ну же!
        Данила опустился на стул, вдохнул пропитанный приторно-сладкими духами воздух и едва не закашлялся.
        — Я видела тебя вчера, Алексеев.  — Скрипучий голос директрисы вдруг пошел трещинами, упал до едва слышного шепота.
        Данила молчал. Видела так видела. Что ж теперь отпираться!
        — У тебя, оказывается, есть определенные таланты.  — Директриса подалась вперед, в неожиданно глубоком декольте хищно блеснула золотая подвеска.  — Жаль только, что эти таланты могут серьезно помешать твоей дальнейшей учебе.
        Запах духов усилился, окатил Данилу удушливой волной. Парень едва удержался, чтобы не отодвинуться.
        — Твое счастье, Алексеев, что я женщина прогрессивная, а не какая-нибудь старая ханжа.  — Теперь в ее треснувшем шепоте слышалось… неужели кокетство?!  — Понимаешь, о чем я?
        Он понимал. Не хотел верить, но понимал. Его пресловутое звериное чутье теперь всегда было начеку.
        — Ты очень красиво двигаешься.  — Директриса вздохнула и полуприкрыла глаза, ее белесые, чуть тронутые тушью ресницы вздрогнули. Данила тоже вздрогнул.  — Я еще никогда не видела, чтобы мужчина так двигался. Я, знаешь ли, неравнодушна к красоте. И только поэтому, исключительно из любви к прекрасному, я готова не давать ход этому делу.
        — Не давать ход, если — что?  — Всегда должно быть «если», бесплатного сыра не бывает. Это был урок, который Данила усвоил на всю жизнь. За все нужно платить.
        — Ничего особенного.  — Директриса вздохнула, прошлась пальцами по своим уложенным в многодневную халу волосам.  — Я просто хочу, чтобы следующий раз ты пригласил на танец меня. Это для начала…
        — А потом?
        — Что — потом?  — Тонко выщипанные брови удивленно взлетели, а голос утратил недавнюю надтреснутость, сделался властным и требовательным.
        — Для начала я должен пригласить вас на танец, а что потом?
        — Ты же умный парень, Алексеев.  — Она с неожиданной порывистостью встала, уперлась руками в стол, нависла над Данилой ожившей глыбой. В декольте, точно маятник гипнотизера, колыхнулся золотой кулон.  — Ты должен сам все прекрасно понимать.
        — А если я откажусь?
        — Откажешься?  — переспросила директриса таким тоном, словно Данила только что сказал какую-то нелепицу.  — Ты не откажешься, Алексеев, потому что в противном случае тебя ждут очень большие проблемы. Из техникума тебя погонят поганой метлой за аморальщину. Это я тебе гарантирую. Сначала из техникума, а потом и из общежития. Где ты собираешься жить, Алексеев?
        — Выселите?  — уточнил он, уже зная, каким; будет ответ.
        — Если мы с тобой сейчас не придем к консенсусу!  — Она лучезарно улыбнулась и даже похорошела от осознания своей власти над ним, Данилой Алексеевым.  — Так что подумай, хорошенько подумай.
        — Я подумаю,  — пообещал он.
        — В следующую субботу я планирую заглянуть в клуб. Надеюсь, к тому времени ты уже примешь правильное решение.
        — Я тоже надеюсь.
        — Вот и чудесно!  — Директриса плюхнулась обратно в кресло, душная парфюмерная волна с неохотой схлынула вслед за своей хозяйкой. Данила наконец решился вздохнуть полной грудью…
        Это было неожиданно и странно, но, как только с легкой руки Алекс он стал Оборотнем, что-то странное случилось с его обонянием. Окружающие запахи стали намного острее. Даже партнершу по танцу он все чаще выбирал, руководствуясь обонянием, а не зрением.
        Каждая женщина пахла уникально: кто-то притягательно, кто-то нейтрально, кто-то отталкивающе. С последними он не танцевал никогда. Просто не мог побороть свою волчью суть.
        Директриса не пахла. Эту дикую смесь похоти и дешевого парфюма даже запахом нельзя было назвать. Может, если сделать над собой усилие, можно пережить танец с ней? В конце концов, ему же надо где-то жить…

* * *
        Суббота обещала быть горячей. Гостей в клуб набилось под завязку. В зале не осталось ни одного пустого места. Данила до последнего надеялся, что директриса не придет.
        Пришла… Затянутая в нелепое, расшитое стеклярусом платье, с новой укладкой, с вечерним макияжем и голодным блеском в глазах.
        Теперь Данила очень хорошо понимал Жеребца с его страстным нежеланием отдаваться на растерзание обезумевшей обожательнице. Теперь он понимал, что значит ежедневно перешагивать через собственное «я». Каждый из них был на крючке. Каждый должен был чем-то жертвовать.
        До сегодняшнего дня Даниле удавалось отделаться малой кровью. От условий, оговоренных в крейзи-меню, он отказываться не имел права, но на близость с клиентками не соглашался никогда. Алекс не настаивала, но и не запрещала, смотрела на «шалости» своих мальчиков сквозь пальцы. Только бы клиентки оставались довольны. Лишь бы почаще заглядывали в «Основной инстинкт». Не таясь «левым» сексом промышляли лишь Тигра и Херувим. Тигра исключительно из спортивного интереса. Херувим исключительно из-за денег.
        Первый предпочитал молоденьких и привлекательных. Второй «окучивал» немолодых, но состоятельных дам. А Даниле досталась директриса…
        — Что это с тобой, Оборотень?  — спросила Рита, взявшая за правило собственноручно повязывать ему галстук перед выступлением.
        — Ничего.  — Он даже нашел в себе силы улыбнуться.
        — Дерганый ты какой-то.
        — Просто не выспался.
        — А я уже подумала, случилось что. Ну, ни пуха ни пера!  — Она легонько толкнула его в спину.
        — К черту,  — буркнул Данила и шагнул на залитый кроваво-красным светом помост.
        …Его больше не пугала сцена и не смущали жадные женские взгляды. Он научился раздеваться и не чувствовать себя при этом идиотом. Он научился относиться к своей работе философски. Как, впрочем, и все остальные.
        Выступление как-то сразу не заладилось. Данила искал и никак не мог нащупать свой внутренний ритм. Что-то было не так. И дело вовсе не в директрисе, с томлением юной девы ждущей танго с Оборотнем. Дело даже не в нем самом.
        Дело в запахе — едва уловимом горьковато-древесном аромате.
        Аромат вел себя нагло — щекотал ноздри, флиртовал с до предела обострившимся обонянием, отвлекал и нервировал. Черт побери, где же его хозяйка?! Где та ненормальная, посмевшая выпустить такой аромат гулять без поводка и намордника?!
        …Она сидела за самым дальним столиком. Если бы не аромат, Данила бы ее даже не заметил. Она не была постоянной клиенткой. Постоянные клиентки так не одеваются — простые джинсы, черная маечка, кепка, солнцезащитные очки. Черные очки в полумраке ночного клуба — это сильный ход. Интересно, что она в них видит? А может, как и он сам, полагается не на зрение, а на обоняние?
        Скорее всего. Эта безликая девочка в дурацких черных очках знает, как заарканить уже просыпающегося в нем зверя. Точно знает, коль привела с собой этот нахальный и дерзкий аромат…
        Его номер подходил к концу. Дамы в зале напряглись. Танго с Оборотнем, кого он выберет на сей раз? Кому будут завидовать и кого станут ненавидеть все остальные? Директриса подалась вперед, в девичьем порыве сложила ладошки на груди, в нетерпении закусила нижнюю губу. Какой ужас…
        Данила знал, что совершает большую ошибку, понимал, что сегодняшний проступок будет дорого стоить, но ничего не мог с собой поделать. Директриса разочарованно всхлипнула, когда он прошел мимо. А он шел, не оборачиваясь, не отвлекаясь. Он шел вслед за горьковато-древесным запахом, который, как верный пес, вел к своей хозяйке.
        Данила остановился перед незнакомкой в черных очках, требовательно протянул руку. Девушка испуганно мотнула головой, вжалась в кресло. Ему еще ни разу не отказывали. Это был его Танец. У него было право первой ночи. Во всяком случае, он привык так думать…
        Данила усмехнулся, склонился над строптивой незнакомкой. Аромат завертелся между ними растревоженным смерчем, защищая свою драгоценную хозяйку. Данила отмахнулся от него, поймал девушку за тонкое запястье, выдернул из кресла.
        Что делать, если она не захочет, станет сопротивляться, он не думал. У него есть право первой ночи, и это право он никому не уступит!
        …Она не сопротивлялась. Она как-то сразу поймала его внутренний ритм. Дурманящий аромат успокоился, нежно обвил Данилову шею, на время изменив хозяйке.
        …У нее были острые плечи и тонкая талия, Данила смог бы обхватить ее двумя ладонями. Когда в танце она запрокидывала голову, на алебастрово-белой шее нервно вздрагивала голубая жилка. И сердце ее стучало часто-часто, и ладошки были чуть влажными, и длинные пальцы дрожали, когда она развязывала узел его галстука. Справиться с пуговицами она уже не смогла — пришлось самому.
        Даниле вдруг захотелось увидеть, какие у нее волосы, захотелось заглянуть в глаза. Он начал с кепки — волосы оказались пепельно-русыми. Странно, он почему-то был уверен, что они черные, как вороново крыло. Незнакомка испуганно вздрогнула, оплела его шею руками, прижалась всем телом.
        Теперь очки, к черту эти дурацкие очки, он хочет видеть…
        Аромат снова заволновался, превратился в удавку, обвился вокруг шеи тугими змеиными кольцами, Данила уже почти слышал его предупреждающее шипение.
        — Не надо,  — прошептала незнакомка одними губами.
        Он понял — пришло время остановиться, потому что если он ослушается, то умрет от удушья. Ее запах — ревнивый слуга…
        — Как тебя зовут?  — Данила притянул девушку к себе, в черной глади очков увидел отражение своих полубезумных глаз.
        Она не ответила, выгнулась дугой под последний аккорд, скользнула губами по его пылающей коже. Данила проводил свою загадочную партнершу обратно к столику, с не присущей оборотням галантностью поцеловал узкую ладошку. Аромат, уже успокоившийся окончательно, почти утративший магию, лениво стек с его шеи на запястье хозяйки. Девушка робко улыбнулась.
        — Мы еще увидимся?  — Он нарушал свои собственные правила, но плевать ему было на запреты.  — Увидимся?
        Улыбка тут же померкла, в запахе прибавилось горечи. Он так и не дождался ответа…
        — Оборотень! Да ты просто охренел!  — набросилась на Данилу Рита, стоило только уйти с помоста.  — Это уже не стриптиз! Это какая-то порнография! Я уже подумала, что все закончится безудержным сексом прямо на глазах у почтенной публики.
        — Ритуля, ты просто ревнуешь,  — вступился за Данилу Тигра.  — Признайся, хотела бы оказаться на месте той девчонки?
        — Вот еще!  — Рита презрительно фыркнула.  — Просто у нас тут ночной клуб, а не бордель. Хорошо еще, что Алекс не видела этого безобразия.
        — А по-моему, здорово.  — Тигра ободряюще ткнул Данилу кулаком в грудь.  — Может, и мне так? А, Оборотень? Сейчас как завалю какую-нибудь красотку прямо посреди номера. Ритусь, это ж какие у нас с Оборотнем будут рейтинги!
        — Идиоты,  — буркнула Рита и отвернулась.
        — Точно ревнует.  — Тигра снова ткнул Данилу в грудь, а потом спросил совершенно другим, серьезным, тоном: — Что ты в ней нашел, Оборотень?
        — В ком?
        — Да в девчонке этой. Она ж никакая… в смысле, нефактурная совсем.
        Данила пожал плечами. Не станешь же всем подряд рассказывать про запах?.. Рита бы его, наверное, поняла, но Рита ушла, а Тигра из породы прагматиков.
        Когда вместо того, чтобы выпить заслуженную чашку кофе в Ритином кабинете, Данила украдкой выглянул в зал, девушки в солнцезащитных очках уже не было. Сердце что-то кольнуло. Разочарование?..

* * *
        — Извини, Алексеев, но Анна Савельевна велела тебя не пущать.  — Вахтерша баба Груня жалостливо и одновременно решительно покачала седой головой.
        Вот и начинаются обещанные директрисой неприятности…
        — А еще тебе нужно в учебный отдел зайти, документы какие-то забрать. Что ж ты такое натворил, хлопец?
        — Да так, баба Груня, натворил кое-что.
        — А жить-то теперь где будешь, горемычный?
        — Где-нибудь.
        — А то, может, сходи покайся, прощения попроси. Анна Савельевна женщина хоть и строгая, но отходчивая.
        — Отходчивая,  — согласился Данила.  — Баба Груня, дай хоть вещи забрать, что ли.
        — Да забирай ты, непутевый. Ночевать-то есть где?
        Данила усмехнулся. Где провести ночь — это как раз и не проблема, а вот куда податься днем?..
        Впрочем, и это лишь временные трудности. Данила и так рано или поздно собирался съезжать на съемную квартиру. Шило в мешке не утаишь, о его ночной работе в общаге не судачил только ленивый, и он уже устал быть объектом обсуждений и осуждений. Гораздо хуже то, что поперли из техникума. Наверное, теперь его в армию заметут. Ну и пусть! В армию так в армию! Что он, не мужик, что ли?!
        На работе к его злоключениям отнеслись с пониманием. Алекс даже милостиво разрешила несколько дней перекантоваться в клубе, а Рита, краснея и хмурясь, предложила переночевать у нее. Тигра обещал показать в парке «очень уютную скамейку», а Эд просто положил перед Данилой связку ключей…
        — Это что?  — спросил Данила, недоверчиво косясь на связку.
        — Ключи от моей квартиры. Да не парься ты, Оборотень, я нынче проживаю в другом месте. Квартирка пока пустует.
        — И сколько ты за нее хочешь?
        — С тебя, как с коллеги по цеху, возьму пятьсот баксов.  — Эд придирчиво изучил свое отражение в карманном зеркале, удовлетворенно кивнул, а потом спросил: — Потянешь?
        — Потяну.
        — Ну и хорошо. Да, кстати, коммунальные платежи тоже твои, уж не обессудь.
        Данила мысленно прикинул, во сколько ему обойдется квартира Эда — по нынешним временам получалось не так уж и дорого.
        — А метро далеко?  — спросил на всякий случай.
        — А метро в пяти минутах ходьбы.
        — Что-то больно дешево.
        — Хочешь, цену подниму?  — усмехнулся Эд.
        — Не хочу.
        — Тогда забирай ключи и не морочь мне голову.  — Эд пригладил волосы, захлопнул зеркальце.
        Квартирка у Эда была такой, что Данила поначалу даже потерял дар речи. Двухкомнатная, полностью меблированная, нашпигованная бытовой техникой. Но даже не это главное — в квартире имелся компьютер. Конечно, не такой навороченный, как в Эдовом кабинете, но, судя по всему, тоже очень даже ничего.
        Компьютеры еще с детдомовской поры были слабостью и любовью Данилы. Тянуло его к ним с неведомой силой. И не только то невероятно-необъятное, что таилось в их недрах, но и то, как они устроены, как работают и как могут работать. Данила прикупил спецлитературы для самообразования и даже кое в чем научился разбираться. Не на уровне настоящего профи, конечно, но на уровне очень продвинутого юзера. А компьютерные игры он вообще щелкал как орехи. Бродилки, стрелялки, стратегии — без разницы. Но мечтал Данила не о новой игре и не о новом компе. Его мечты шли намного дальше. Он хотел стать не геймером, пусть даже очень продвинутым. Он хотел собственными руками создавать виртуальную реальность, а для этого одной только спецлитературы мало, для этого нужно учиться. Только вот возможности учиться он лишился…
        Данила задумчиво посмотрел на выключенный монитор, взъерошил порядком отросшие волосы. Тигра летом получает диплом инженера. Даже Конан, с виду простой как линейка, учится в каком-то вузе с труднопроизносимым названием. Зачем им это? Зачем учиться, не спать ночами, недосыпать Днями, корпеть над учебниками, трястись перед сессиями? У них же все есть — деньги, независимость, женщины. Или все гораздо сложнее? Сколько можно продержаться в их бизнесе? Десять, двадцать лет? Десять — легко. Двадцать — уже гораздо сложнее. Конкуренция высока, клиентки требовательны. Да и сможет ли он в сорок лет скакать по сцене, как двадцатилетний? Нет, неправильный вопрос. Захочет ли? Данила точно знал ответ — не захочет. Не то что через двадцать, даже через пять не захочет. Выходит, о будущем нужно думать уже сейчас, организовывать надежный тыл. Конечно, можно попробовать, как Эд, остаться в бизнесе, но уже в другом амплуа. Только вот Эд уникум, а он, Данила Алексеев, простой любитель. Не светит ему карьера шоумена. Да и нужна ли ему такая карьера?
        Данила провел пальцем по пыльному монитору, нежно погладил клавиатуру. Какие-то странные мысли стали посещать его в последнее время: слишком серьезные, слишком взрослые…

* * *
        Селена узнала, чем занимается ее тетя, только спустя несколько месяцев. Поговорить по душам все никак не получалось. Новая жизнь, новый дом, новая школа — есть от чего голове пойти кругом. Она очень долго приспосабливалась к этой своей новой жизни. Говорят, к хорошему привыкнуть легко. Ерунда! Как привыкнуть к морепродуктам, коллекционному чаю и швейцарскому шоколаду, если всю жизнь питался безвкусными кашами и котлетами, которые лишь условно можно назвать мясными? Нет, привыкнуть, конечно, можно. Сложнее свыкнуться с мыслью, что все эти разносолы — нормальная человеческая еда, а не экзотика и роскошь. И как можно привыкнуть к хорошей одежде: дубленке, сапожкам из натуральной кожи, фирменным джинсам и двум десяткам свитеров, когда всю сознательную жизнь проходил в незатейливых, но практичных одежках и мерзко пахнущей дезинфектантами «гуманитарке»?
        А кровать с ортопедическим матрасом и подушкой, набитой гречишной шелухой. Как спать на этой твердой и шуршащей «экологии»?
        А ванна. Как привыкнуть к тому, что душем можно пользоваться когда захочешь, а не по расписанию? И шампунь при этом пахнет головокружительно вкусно, и волосы после него становятся блестящими и послушными.
        И белье не нужно стирать хозяйственным мылом. И депиляцию можно делать специальным кремом, а не изначально тупым китайским станком. И французский дезодорант — это не роскошь, а всего лишь средство гигиены. И над порванными колготками не нужно рыдать в голос, а можно пойти и купить новые.
        Все это так восхитительно и необычно, но это не главное. Главное другое. Общение. Она привыкла быть парией, чокнутой Селенкой Савицкой. Она знала, как жестоки люди. Она не спала ночами, гадая, как к ней отнесутся в новой школе. Кто она такая? Бывшая детдомовка, трава подзаборная…
        Насчет школы Селена ошиблась. Господи, какое счастье, что она ошиблась! Школа приняла ее если не с распростертыми объятиями, то уж точно терпимо. К ней отнеслись всего лишь настороженно, как ко всякому новичку. И не косился на нее никто особо, и не насмехался, и придурочной не называл. Странная какая-то школа… Конечно, Селена не стала своей в доску — не с ее характером,  — но и отверженной она себя не чувствовала. И глаза ее разноцветные никого особо не шокировали, и фигура нескладная…
        Она знала, кого должна благодарить за такое гладкое вливание в незнакомый коллектив. Элеонора сделала все возможное, чтобы облегчить племяннице переход из одной жизни в другую. Мудрая женщина знала, что в тинейджеровской среде встречают по одежкам. Селена была экипирована по полной программе. Оказывается, Элеонора разбиралась в тонкостях молодежной моды, во всех фишках и примочках. Селена не разбиралась, а ее слепая тетя могла работать консультантом по стилю в каком-нибудь подростковом журнале. И все это при том, что из дому Элеонора выбиралась нечасто, телевизором не интересовалась, модные журналы читать не могла. Впрочем, отшельницей ее тоже нельзя было назвать. Не было и дня, чтобы к ним в дом кто-нибудь не приходил.
        Они были странные — гости Элеоноры. Одни производили впечатление людей интеллигентных и образованных, другие выглядели как самые настоящие бандиты. Одни были одеты бедно. Другие — вызывающе богато. Лица некоторых гостей, казались Селене смутно знакомыми. Конечно, маловероятно, чтобы Элеонору навещали известные политики и эстрадные знаменитости, но все же…
        Девушку терзали невысказанные вопросы и догадки, одна фантастичнее другой. Кто все эти люди? Что им нужно от Элеоноры?
        А им определенно было что-то нужно. У них были такие лица… На их лицах читалась смесь неверия, испуга и надежды. Во что они не верили? Чего боялись? На что надеялись?
        Селена не решалась спросить. Элеонора сказала, что все объяснит в свое время, и девушка терпеливо ждала. Пряталась в своей комнате, когда приходили гости, включала плеер и старалась не думать, что происходит за закрытой дверью Элеонориного кабинета. Она не выдержала лишь однажды.
        Гость выглядел солидно: строгий костюм, дорогой одеколон, холеное лицо. Он бы сошел за успешного бизнесмена, если бы не глаза. Достаточно было заглянуть в них, чтобы понять, все остальное — всего лишь неудачная маскировка. А суть, она вот, на самом дне бесцветных, будто выгоревших, глаз. Гость не был бизнесменом. Селена даже подумать боялась, кем он являлся на самом деле. Он пришел не один, а в сопровождении двух неприметных мужчин. У этих двоих глаза были такими же бесцветными, как и у их босса. Селене стало страшно.
        Наверное, Элеонора тоже почувствовала исходящую от гостей опасность, потому что нетерпеливым взмахом руки отослала племянницу из комнаты. На сей раз Селена не стала включать плеер, прижалась спиной к закрытой двери, превратилась в слух. Довольно долго ничего не происходило. Она уже начала понемногу успокаиваться, когда тревожную тишину квартиры вспорол отчаянный крик. Девушка, забыв о запрете Элеоноры, выскочила из комнаты. Навстречу метнулись две безмолвные тени — телохранители гостя.
        Она так до конца и не поняла, что тогда произошло, как ей удалось нейтрализовать двух крепких, подготовленных мужиков. Еще секунду назад она тщетно пыталась вырваться из их железных объятий, и вот раз — ее обидчики корчатся на полу…
        Дверь оказалась не заперта, Селена влетела в кабинет, больно стукнулась плечом о косяк, едва не упала. Несколько мгновений она бездумно трясла головой, пытаясь прийти в себя, а потом взгляд сфокусировался на госте.
        Селена думала, что кричала Элеонора. Она ошибалась. Гость сидел с закрытыми глазами, расслабленно откинувшись на спинку кресла. Его лицо было мокрым не то от слез, не то от пота. Побелевшие от напряжения пальцы сжимали подлокотники. Носы до блеска начищенных ботинок мелко вздрагивали.
        — Выйди, немедленно!  — Жесткий голос Элеоноры ожег точно кнутом.
        Селена шумно вздохнула, попятилась.
        Гость открыл глаза. Теперь это были глаза не битого жизнью, на все готового мужчины, а маленького, смертельно испуганного ребенка. Он с заметным усилием разжал пальцы, точно прилежный ученик, сложил руки на коленях, улыбнулся неуверенной улыбкой.
        — Селена, иди в свою комнату,  — повторила Элеонора уже спокойнее.
        Улыбка гостя сделалась шире, он попытался встать, пошатнулся, рухнул обратно в кресло.
        — Что это было?  — спросил удивленно.
        Селена не стала дожидаться ответа Элеоноры, опрометью бросилась из кабинета, прошмыгнула мимо приходящих в себя телохранителей, заперлась в своей комнате, рукавом свитера вытерла покрывшийся испариной лоб.
        Что же это такое? Что сделала Элеонора с тем мужчиной? И что теперь сделает с ней?..
        Девушка просидела в своей комнате до вечера. Гости давно ушли, а она все не решалась выйти, боялась гнева Элеоноры. А тетя была зла, иначе давно бы уже позвала ее пить чай. Раньше они все время пили чай после ухода гостей. Это уже стало ритуалом. И вот сегодня ритуал отменен. Элеонора больше не хочет ее видеть, не хочет с ней разговаривать. Она нарушила одно из незыблемых правил этого дома — не мешать, когда тетя работает. И не имеет значения, что сделала она это не из праздного любопытства, а из страха…
        В дверь постучали.
        — Выходи.  — В голосе Элеоноры не было ни злости, ни раздражения — только усталость.
        Селена вскочила на ноги, бросилась к двери.
        Не только голос, но и лицо Элеоноры было уставшим. Под глазами залегли глубокие тени, черты заострились.
        — Прости, я не хотела.  — Селена прижалась спиной к дверному косяку, не решаясь выйти из комнаты.
        — Чаю хочу. Заваришь?  — Не ожидая ответа, тетя направилась на кухню.
        Они пили чай молча. Элеонора о чем-то напряженно думала, а Селена боялась нарушить ее раздумья.
        — Тебе давно пора все знать.  — Жестом смертельно уставшего человека женщина потерла виски.  — То, что ты сегодня сделала, недопустимо, но простительно. В этом есть большая доля и моей вины. Видишь ли, девочка, у меня несколько необычная профессия,  — она невесело усмехнулась.  — В широких кругах то, чем я зарабатываю на хлеб, называется экстрасенсорикой, или ясновидением.
        От удивления Селена поперхнулась чаем, посмотрела на тетю так, словно видела впервые в жизни. Ну ладно гадание на кофейной гуще — невинное хобби одинокой женщины, но ясновидение…
        — Люди, которые приходят в наш дом,  — это мои клиенты. Они источник наших с тобой доходов. Я помогаю им по мере своих возможностей.
        — А как ты им помогаешь?
        Элеонора задумчиво повертела в руках ложечку.
        — Это всегда индивидуально. Кому-то нужна информация. У кого-то проблемы с родными или партнерами по бизнесу.
        — Ты предсказываешь будущее?  — Это было так странно, так неожиданно и так увлекательно. Это было гораздо круче, чем гадание на кофейной гуще.
        — Да, если есть что предсказывать.
        — А бывает, что предсказывать нечего?
        — Не часто, но бывает, что я ничего не вижу.
        — От чего это зависит?
        — Не знаю,  — Элеонора пожала плечами.  — Я не знаю даже, где исток моего дара. Я просто использую его и не пытаюсь познать непознанное. Мне так проще.
        — И давно у тебя это… этот дар?  — Селена подалась вперед, с жадным любопытством посмотрела на тетю.
        — Озарения случались и в детстве, но видеть я начала лишь после аварии.
        — Ты думаешь, это как-то связано?
        — Я не думаю, я знаю. Для того чтобы паранормальные способности проявились в полной мере, нужен толчок. У твоей мамы тоже был этот дар. Не такой, как у меня, немного другой.  — Элеонора задумалась, а когда заговорила, голос ее сделался тихим, едва слышным: — Она умела исцелять. У нее могло быть блестящее будущее… Тебе, наверное, интересно узнать, унаследовала ли ты от нее эти способности?
        Под невидящим взглядом черных глаз Селена поежилась.
        — Ты знаешь, разноцветные глаза с давних времен считаются признаком магической силы. Думаю, тебе дано многое. Гораздо больше, чем мне или твоей несчастной маме. Тебя зачали в момент пробуждения силы, и львиная доля этой силы досталась тебе.
        — Что-то я не чувствую в себе никакой силы.
        — Что ты сделала с охранниками?  — Элеонора чуть наклонила голову, точно прислушиваясь к чему-то неслышному простым смертным.  — Что ты сделала с ними, девочка?
        — Не знаю.  — Она и в самом деле не знала. Хуже того, она уже почти забыла…
        — В тебе есть сила.  — Тетя уверенно кивнула.  — Просто тебя еще не разбудили.
        Селена представила, как именно «будили» ее маму. Ладони тут же взмокли от ужаса и отвращения.
        — Упаси Боже от такого пробуждения,  — прошептала она.  — Лучше я поживу без всякого дара. Тихо так, мирно поживу. Не нужна мне никакая сила.
        Элеонора тяжело вздохнула, потянулась за портсигаром.
        — К сожалению, девочка, в нашей жизни многое предопределено,  — сказала, закуривая сигарету.
        — Неужели?! И что именно предопределено в моей жизни? Ну, скажи мне! Ты же ясновидящая!  — Селена злилась и бравировала своей злостью, но на самом деле ей было страшно. Заглядывать в глаза своей судьбе оказалось куда страшнее, чем заглядывать в глаза каких-то там незнакомцев.
        Элеонора грустно улыбнулась, покачала головой:
        — Твоя судьба для меня — закрытая книга. Я не вижу ничего.
        — Но ты же мне гадала! Или это был розыгрыш?
        — Нет, не розыгрыш. Я сказала тебе правду, все, что смогла тогда увидеть.
        — А если попробовать погадать мне прямо сейчас?
        — Ничего не выйдет.
        — Почему?
        — Я уже пробовала несколько раз. Я не вижу даже того, что видела раньше.
        — Это что-то значит?
        — Думаю, это из-за кровного родства. Говорят, лечить и предсказывать будущее родным людям нельзя.
        — И что же мне теперь делать?  — растерянно спросила Селена.
        — Живи. Учись. Влюбляйся…
        — Ага, а потом мне на голову свалится эта твоя сила! И что я стану с ней делать?
        — Вот когда свалится, тогда и будешь переживать.  — Кончиками прохладных пальцев Элеонора коснулась ее щеки.
        — А может, со мной вообще ничего такого не случится?  — Селена даже не удивилась, что воспринимает все сказанное тетей всерьез.
        — Может, и не случится. А ты не хочешь?
        Девушка задумалась. С одной стороны, обладать паранормальными способностями, уметь исцелять болезни — это здорово, совсем как в книжках про ведьм и колдуний. А с другой — какую цену придется заплатить за этот дар?
        — Я не знаю,  — сказала она наконец.  — Все слишком сложно. А этот мужчина, твой клиент… Что ты с ним сделала?
        — Ничего сверхъестественного. Я показала ему его прошлое.
        — Прошлое?!
        — Да, иногда прошлое гораздо важнее будущего.
        — Он не помнил своего прошлого?
        — Скажем так, он не хотел его помнить.
        — А там было что-то важное?
        — Да, очень важное.
        — Он вспомнил?
        — Вспомнил.
        — Мне показалось, он был в трансе.
        — Тебе не показалось.
        — Ты владеешь гипнозом?!  — Отчего-то способности к гипнозу показались Селене гораздо важнее и интереснее ясновидения. Гипноз — это хотя бы научно доказанный факт.
        Элеонора улыбнулась:
        — Это часть моей работы, самая легкая часть. Иногда достаточно помочь человеку разобраться со своими внутренними демонами. Селена,  — она вдруг стала очень серьезной,  — обещай, что больше никогда не станешь заходить в мой в кабинет во время сеанса. Человек, находящийся в гипнотическом трансе, очень уязвим. Ты могла все испортить.
        — Я больше не буду. Просто, когда он закричал, я подумала…
        — Что мне нужна помощь,  — закончила за нее тетя.  — Не волнуйся, девочка, я могу за себя постоять.

* * *
        Год пролетел незаметно. Они с Элеонорой, не сговариваясь, решили, что Селена будет поступать в мединститут. Проснувшееся в ней желание лечить людей было внезапным и одновременно очень сильным. Может, именно поэтому девушка и поступила так легко, без страха, без терзаний и сомнений.
        И училась она легко, схватывала все на лету, с ходу запоминала ненавистную для большинства студентов латынь. Ее даже выбрали старостой группы. Подумать только, она, Селена Савицкая,  — староста группы!
        В ее новой жизни все складывалось удачно. Она уже почти забыла, что значит быть парией. Даже с собственной внешностью ей удалось примириться. Правда, после небольших корректировок.
        Волосы, от природы русые, замечательным образом окрашивались как в светлый, так и в темный цвет. После нескольких экспериментов разной степени удачности Селена остановилась на оттенке с элегантным названием «нордический блонд». С фигурой вообще не пришлось ничего делать. В свете последних тенденций ее тощее тело можно было считать эталоном красоты. И даже проблема с разноцветными глазами решилась довольно просто — цветными контактными линзами. Теперь по собственному желанию Селена могла быть как голубоглазой, так и зеленоглазой. И парни вдруг стали оказывать ей знаки внимания. Ну, может, и не вдруг, а постепенно, но стали ведь! Но как только дело доходило до чего-то большего, чем совместный поход в кино, в Селене просыпалась девочка-изгой с разноцветными глазами, просыпалась и принимала боевую стойку. Снежная королева — так ее называли за глаза, а иногда и в глаза тоже. Надменная, холодная, равнодушная, но при этом весьма привлекательная. Наверное, в жизни все-таки бывают исключения, и даже из уродин иногда вырастают если не красавицы, то уж точно вполне симпатичные барышни.
        Но все это, и холодность, и невесть откуда взявшаяся уверенность, являлось наносным, касающимся только лишь внешних проявлений ее жизни. Сердце девушки было несвободно и неспокойно. Время оказалось плохим лекарем. Селена не виделась с Данилой почти два года, но глупое сердце не позволяло ей благосклонно смотреть на других парней. Глупое сердце не давало ей спать спокойно, заставляло просыпаться посреди ночи и подолгу смотреть в окно, в тысячный раз воскрешая в памяти лицо, забыть которое не было никаких сил.
        Все изменил случай. Именно случай привел Селену в тот ночной клуб. Позади — успешно оконченный первый курс, впереди долгожданные каникулы, вокруг ошалевшие от свалившейся свободы однокурсники. Сердце радостно ухает в унисон льющейся из динамиков музыке, в крови закипает шампанское. Почти счастье, почти настоящая жизнь…
        Яну Васильеву Селена узнала сразу. Та совсем не изменилась. Ну разве что стала краситься чуть ярче и одеваться чуть более вызывающе. Ну разве что раньше ее не окружали мальчики-мажоры с одинаково равнодушными и одинаково пресыщенными лицами. Раньше, два года назад, Селена ни за что не заговорила бы с Васильевой первой. Но то раньше, а теперь она изменилась.
        Яна разглядывала ее целую вечность, задумчиво хмурила высокий лоб, называла чужими именами, силилась вспомнить.
        — Савицкая,  — Селена пришла ей на помощь.
        — Савицкая?  — Яна удивленно тряхнула головой.  — Савицкая?!
        У нее был плавающий взгляд, широкие зрачки и бессмысленная, намертво приклеенная к лицу улыбка. Экстази. Экстази или кокаин… Глупая Яна. Наркотики, мальчики-мажоры, торопливый секс, хорошо, если безопасный…
        — Ну, ты, Савицкая, даешь!  — Васильева со смесью нежности и зависти погладила ее по рукаву дорогого замшевого пиджачка.  — Выглядишь отпадно, ни за что бы тебя не признала. Хорошо устроилась? Папика денежного нашла? Или, может быть, мужа?
        — Тетю.  — Селена улыбнулась широко и безмятежно, взяла Яну под руку, уводя подальше от разрывающих барабанные перепонки динамиков.  — Сама-то ты как? Учишься? Работаешь?
        — Учишься!  — Яна раздраженно дернула плечом.  — За какие бабки, Савицкая?! Пашу я, подруга. Вот как из детдома вышвырнули, так и пашу с первых дней. Сначала на кондитерской фабрике горбатилась, потом в «Макдоналдсе», будь он неладен. А сейчас ничего, сейчас нормально устроилась.  — Она помахала рукой своим спутникам.  — Мир, оказывается, не без добрых людей. Вот они помогают красивой девушке не пойти на дно. Хочешь, тебя познакомлю?
        — Не нужно.
        — До сих пор, что ли, от мужиков шарахаешься? А как же тогда…
        — Заказать тебе что-нибудь?  — Селена не дала ей договорить.
        — Коктейль какой-нибудь, если бабок не жалко.
        Разговор не клеился: слишком мало у них было общего, слишком много «дури» приняла Яна.
        — Остальные-то наши как?  — Селена отважилась наконец на самый важный, самый волнующий вопрос.
        — А кто конкретно тебя интересует?  — Васильева хитро сощурилась.  — Уж не Алексеев ли? Ты смотри, как тебя зацепило. Я о нашем красавчике уже и думать забыла, а ты все страдаешь.
        — Я не страдаю,  — соврала Селена.
        — Вот и хорошо, что не страдаешь.  — Яна отхлебнула из высокого бокала, щелкнула зажигалкой, прикуривая.  — Даник наш, между прочим, тоже неплохо устроился. Я бы даже сказала, очень хорошо. Клуб «Основной инстинкт» знаешь?
        — Кажется, слышала.
        — Кажется, слышала!  — передразнила Яна.  — Ты слышала, а я своими глазами видела. Наш Данила там гвоздь программы.
        — В каком смысле?
        — Стриптизер он, раздевается за бабки. Вот в каком смысле.
        — Стриптизер?..
        — А чего ты так удивилась? С его-то внешностью прямая дорога в стриптиз или в постель к какой-нибудь богатенькой бабенке. Хотя, можно и совместить…  — сказала Яна и зашлась дребезжащим, каким-то старушечьим смехом…

* * *
        Данила — стриптизер. Мужчина, раздевающийся за деньги… Продажный…
        После первого шока пришло решение. Она должна все увидеть своими глазами. Может быть, тогда ей станет легче. Вот убедится в продажности Данилы, и ее отпустит.
        Стриптизер… Кто угодно, только не стриптизер! Он же такой умный, такой красивый. Зачем ему?..
        Решиться на поход в стриптиз-клуб было нелегко. Слишком уж специфичное заведение этот «Основной инстинкт».
        Селена готовилась к этому вечеру, как альпинист-новичок готовится к покорению своей самой первой вершины. Обычно у нее не было секретов от Элеоноры, но на сей раз посвящать тетю в свои планы Селена не стала, сказала, что идет на вечеринку.
        Элеонора, хоть и не могла видеть ее будущего, но что-то определенно почувствовала.
        — Когда вернешься?
        — Не знаю.  — Селена не стала врать.
        — А во что нарядилась?  — Элеонора пробежалась рукой по ее «шпионской» экипировке, покачала головой.  — Что-то больно просто для вечеринки.
        — Не одежда красит человека,  — усмехнулась Селена.
        — Все верно, только женственность еще никто не отменял. Ох уж мне этот унисекс! Подожди-ка.  — Элеонора скрылась в своей комнате.
        Вернувшись, она поставила на стол перед Селеной пузырек из темно-зеленого стекла.
        — Что это?
        — Это то, что еще никто не отменял. Хотела подарить тебе на день рождения, но, думаю, сейчас они будут кстати.
        Селена взяла пузырек в руки, посмотрела на свет.
        — Это духи,  — объяснила Элеонора.  — Когда-то, очень давно, привезла их из Индии. Мне кажется, тебе пойдет этот запах. Там есть сандал…
        Селена знала, как пахнет сандал,  — в их квартире было много статуэток из сандалового дерева. Ей безумно нравился этот запах.
        — Ну же, попробуй!  — поторопила Элеонора.
        Девушка осторожно открыла пузырек.
        …Это был ее запах. Стопроцентно ее. Это оказалась любовь с первого взгляда. Нет, любовь с первого вдоха! Теперь ей будет проще, теперь у нее есть надежный спутник…
        Ночной клуб выглядел вызывающе дорого даже для привычной к роскоши столицы. Наверное, Селена не решилась бы зайти в него вот так, запросто. Наверное, если бы не жгучее желание поскорее увидеть Данилу, она бы прошла мимо, проигнорировала гостеприимно распахнутые стеклянные двери. Но там, в клубе, был он — парень, похитивший ее сердце и, кажется, душу, и Селена решилась.
        Она понимала, что черные очки в полумраке ночного клуба смотрятся по меньшей мере странно, но снимать их не стала. Данила вряд ли ее узнает, но лучше не рисковать. Она только посмотрит, узнает, правду ли сказала Яна Васильевна, а потом уйдет.
        Наверное, то, что происходило на подсвеченной разноцветными прожекторами сцене, было зрелищно, может, даже красиво. Селена не знала. Она не наблюдала, не наслаждалась и даже не интересовалась, она ждала. Ждала и все равно упустила момент, когда на сцену вышел Данила.
        Он изменился — повзрослел, возмужал. И длинные волосы ему безумно шли, и строгий костюм… И это не было вульгарно — то, что он делал. Неоднозначно, красиво, завораживающе, но не вульгарно.
        Оборотень. Ему шел этот псевдоним. Он умел перевоплощаться, трансформироваться. И двигался он как хищник — порывисто и уверенно.
        Зря она пришла… Исцеление не случится. Ее глупое сердце теперь никогда не позволит ей забыть. Теперь по ночам ей будет сниться Оборотень, хищник, у которого не осталось почти ничего общего с тем Данилой, которого она знала, но который навсегда взял в плен ее глупое сердце.
        Из раздумий, из этого почти гипнотического транса Селену вывели звуки музыки. Танго?! Неужели кто-то еще танцует танго?!
        Данила спрыгнул со сцены. Пришло его время. Время Оборотня. Наверное, по такому случаю и луна на небе стала полной. Он трансформировался, значит, и луна должна трансформироваться…
        Селена слишком поздно поняла, кого он решил выбрать себе в партнерши…
        …У него были горячие ладони, такие горячие, что она испугалась, что ее кожа начнет плавиться под его пальцами. От него пахло тайной, дымом костров и полной луной. Он смотрел на нее удивленно и… страстно.
        Вот, оказывается, что это такое — танго с Оборотнем! Красивый, чувственный и смертельно опасный танец. Глупое сердце забывает биться, его глупая хозяйка забывает дышать, а тело танцует…
        Сколько она еще продержится?
        — Как тебя зовут?  — Едва различимый шепот, требовательный взгляд.
        Зачем ему? Зачем Оборотню знать, как зовут одну из сотен, нет, одну из тысяч?..
        — Мы еще увидимся?
        Голова кружится, в ушах звенит. Интересно, что будет, если коснуться его кожи губами? Какая она на вкус?
        Соленая… Пахнущая дымом костров и полной луной…
        Танго с Оборотнем. Вот он — ее наркотик. Куда там ЛСД и героину…
        Глупая, она думала, что умрет во время танца. Она умрет БЕЗ танца…

* * *
        Данила проработал в клубе уже больше года. За это время в его жизни произошло много всяких вещей. Благодаря его номеру «Основной инстинкт» стал мегапопулярен, а гонорары Данилы выросли на порядки. Конкуренты Алекс пытались переманить его в другие клубы, но он оставался верен «Основному инстинкту» и его хозяйке. Это как первая любовь…
        Данила продолжал жить в квартире Эда, хотя уже давно мог позволить себе более представительное и комфортабельное жилье. Зато он купил машину. И компьютер. И поступил в институт на заочное отделение. Вот что было у него в активе!
        В актив можно было занести и то, что Алекс больше не смотрела на Данилу как на глупого мальчишку. Теперь она смотрела совсем по-другому: не страстно, но удивленно, не насмешливо, но уважительно. Можно считать, жизнь Данилы удалась, но в этой, в общем-то, благополучной жизни был момент, вызывающий если не раздражение, то легкое неудовлетворение.
        Про себя он называл ее просто Незнакомкой. А как еще называть дурочку, которая делает тайну из всего, даже из собственного имени?!
        Незнакомка приходила в клуб один раз в месяц, занимала дальний столик и никогда не снимала своих дурацких очков. Ее запах всегда вертелся поблизости, оповещал Данилу о появлении своей хозяйки.
        В такие дни он танцевал только с ней. Ему хотелось поговорить с ней, узнать о ней хоть что-нибудь, но во время танго он обо всем забывал, а после танго незнакомка исчезала.
        Наверное, он смог бы ее отыскать. По запаху, как верный пес. Нет, как верный волк… Но что дальше?
        В ней была тайна. Данила не хотел заниматься препарированием тайны. Пусть все идет своим чередом. Время терпит. Придет черед, и его незнакомка сама все расскажет. А пока пусть бы приходила почаще…
        Привычную и устоявшуюся жизнь изменила одна-единственная ночь. Эта женщина сразу привлекла внимание Данилы. Красивая, ухоженная, стильная. Когда пришло время танго, он выбрал именно ее.
        Данила не ошибся в выборе — она оказалась одной из тех немногих, кто великолепно чувствовал его внутренний ритм. Она двигалась как профессиональная танцовщица, легко и напористо. Даниле даже приходилось прилагать усилия, чтобы не упустить инициативу.
        Удивительная женщина! Кажется, на нее совершенно не действовали его пресловутые чары. Это удивляло и даже немного злило.
        Когда последние аккорды истаяли в вибрирующем от напряжения воздухе, незнакомка заговорила:
        — Меня зовут Арина Джалая. Я буду ждать вас после выступления в черном «Порше».
        Наверное, это заявление что-то значило. Наверное, это было такое странное приглашение к более близкому знакомству. Данила вежливо улыбнулся. Он знал, что продолжения не будет. Не в его правилах близко сходиться с клиентками…
        Когда Данила вышел из клуба, на парковке почти не осталось машин — только его «Ниссан» и черный «Порше», который при его приближении ожил, приветственно мигнул фарами.
        А она настойчивая женщина, эта Арина. Данила устало усмехнулся, остановился напротив распахнувшейся дверцы.
        — Вас подвезти?  — послышалось из недр салона.
        Как банально… А с виду такая оригинальная мадам.
        — Спасибо, я на машине.  — Данила дежурно улыбнулся, вытащил из кармана ключи зажигания.
        — В таком случае позвольте я сразу перейду к делу.
        А вот это уже нестандартно.
        — К какому именно?  — вежливо поинтересовался он, подбросил в воздух связку ключей.
        — Я хозяйка модельного агентства «Гелиос». Вот моя визитка.  — Из салона «Порше» вынырнула затянутая в лайковую перчатку рука.
        Данила забрал визитку, не глядя сунул в карман куртки.
        — У меня к вам деловое предложение. Позвоните мне завтра ближе к обеду.
        Дверца захлопнулась, в ночной тишине мотор взревел оглушительно громко. «Порше» рванул с места.
        Той ночью Данила почти не спал. Деловое предложение Арины Джалой могло означать только одно — у него появился реальный шанс сменить не только работу, но и профессию, расстаться с клубной жизнью, сбросить наконец шкуру оборотня.
        Хочет ли он этого?
        Еще год назад на этот вопрос Данила, не задумываясь, ответил бы утвердительно, а сегодня… У него есть работа, приличный заработок, друзья.
        Модельное агентство «Гелиос». Из Интернета Данила многое узнал и о нем, и о его владелице. Выходило, что агентство весьма солидное, с филиалами по всему миру. Выходило, что едва ли не каждая десятая модель с мировым именем — протеже всесильной Арины. Выходило, что желающих попасть под крыло «Гелиоса» хоть отбавляй, а вот тех, с кем подписывают контракт, единицы. Он, должно быть, везунчик, коль на него обратила внимание сама госпожа Джалая.
        Наступившее утро прошло в муках и терзаниях, а к обеду Данила решился, позвонил по одному из указанных в визитке телефонов. Арина узнала его не сразу, а когда узнала, пригласила поужинать.
        Их разговор оказался коротким. Директор агентства предложила такой контракт, от которого отказался бы лишь сумасшедший. Данила не был сумасшедшим и прекрасно понимал, какие перед ним открываются перспективы…
        В клубе к его решению отнеслись по-разному.
        Алекс пришла в ярость, бушевала, обзывала его подонком и предателем. Потом, немного поостыв, сказала, что с самого первого дня чувствовала, что Данила у них надолго не задержится, слишком уж он, мерзавец, приметный.
        Эд к новости отнесся философски, дружески похлопал Данилу по плечу, пожелал удачи, велел «не забывать».
        Рита вообще очень долго отказывалась с ним разговаривать, прятала глаза, помногу курила, больше не повязывала ему перед выступлением галстук. Данила ходил за ней хвостом, пытался шутить, гладил по волосам, а она шипела на него как рассерженная кошка и не шла на контакт. Парень и раньше подозревал, что Рита в него влюблена, но даже подумать не мог, что все настолько серьезно, что она отреагирует на его уход так болезненно, гораздо острее, чем Алекс.
        Пока Данила разбирался со своими женщинами, друзья устроили в его честь прощальный вечер. Это был странный вечер, вечер «наоборот». Парни сидели за столиками, а на сцене под аккомпанемент их восторженных воплей зажигали девочки-стриптизерши. Впервые в жизни Данила видел женский стриптиз.
        А потом «по многочисленным просьбам трудящихся» Данила выступил со своим коронным, теперь уже прощальным номером. На танго он пригласил Риту.
        Она его простила. Не до конца, конечно, но все же. Она даже улыбалась, и обзывала его всякими смешными кличками, и забрала на память его галстук…
        Тигра потребовал, чтобы Данила дал клятвенное обещание похлопотать о нем перед госпожой Джалой. Данила обещание дал и даже заверил, что пристроит в модельный бизнес и всех остальных, включая Алекс. Алекс заявила, что стара для модельного бизнеса, и они, всем дружным мужским коллективом, долго убеждали ее в том, что она молода и свежа, как утренняя роса.
        Это был чудесный вечер, легкий, почти не замутненный горечью расставания. Все, он раздал долги и со всеми простился. Почти со всеми…
        Данила надеялся, что таинственная незнакомка придет на его последнее выступление, но она так и не пришла…

* * *
        Селена опоздала всего на сутки. Девочка-официантка сказала, что Оборотень у них больше не работает.
        Не работает. Уволился, уехал, перевернул страницу… Без нее. А она уже привыкла, жизни не мыслила без таких вот редких и томительных вечеров. В предвосхищении танго тело пылало и болело, как в ломке. Бедное ее тело, бедная она…
        Уже на выходе из клуба Селену остановил высокий мужчина в черном кожаном плаще с ежиком добела осветленных волос и серьгой в ухе. У него было красивое, породистое лицо. Это лицо не портил даже макияж.
        — Уже уходите?  — спросил мужчина…
        — Ухожу.
        — Да уж, без Оборотня все не так.  — Он смотрел на нее с насмешливым пониманием, ощупывал взглядом лицо, пытался заглянуть за черные стекла очков. Или, может, ей просто казалось?  — Он просил передать вам вот это.  — На узкой ладони блеснул серебряный медальон.
        — Мне?!
        — Вам. Ну берите же! У меня слишком мало времени!  — Нетерпение в голосе, равнодушие во взгляде. Она неинтересна этому странному блондину, он просто выполняет данное Даниле обещание. Да и разве имеет это значение, когда в ее жизни появилось маленькое чудо?!
        Подарок… Данила оставил ей на память подарок! Медальон — волчица, выгравированная на серебряном диске. Именно волчица, поджарая, тонкая, с изящно запрокинутой головой. Прощальный подарок Оборотня…

* * *
        Данила стартовал стремительно, с контрактов, в которых стояли суммы с пятью нулями.
        Сказочные цифры! Предел мечтаний для бывшего детдомовца и бывшего стриптизера. Но он знал, чувствовал, что это только начало. У него еще все впереди. Весь мир скоро будет у его ног…
        Теперь Данила знал о мире не понаслышке. Это только сначала Париж, Рим и Нью-Йорк поражали и очаровывали, но теперь они уже не казались ему недосягаемыми и привлекательными. Перелеты и переезды стали рутиной. Иногда Данила просыпался в гостиничном номере и не мог сразу вспомнить, в какой он сейчас стране. Гонорары приходилось отрабатывать потом и кровью. На нормальную жизнь времени практически не оставалось. Его холостяцкие будни скрашивали лишь встречи с Ариной.
        Они не были любовниками в общепринятом понимании этого слова, но в те редкие моменты, когда удавалось побыть вдвоем, им было хорошо друг с другом. В их отношениях доминировал не секс, а дружба. А еще деньги. Арина заставляла Данилу работать на износ, не щадила и не церемонилась, но в то же время она делала все возможное и невозможное, чтобы продвинуть его вперед, в первый эшелон, максимально приблизить к контрактам с суммами с шестью нулями. И за это Данила был ей благодарен.
        Деньги не стали для него самоцелью, скорее приятным дополнением к жизни. Теперь он мог позволить себе многое из того, о чем раньше не смел даже мечтать. Он купил двухкомнатную квартиру в Москве, не слишком большую, но в хорошем районе. Дома он жил едва ли несколько месяцев в году, но это не имело никакого значения. Для Данилы, бывшего детдомовца, было важно знать, что где-то на Земле есть место, куда он может вернуться в любой момент, его приватная территория, его крепость.
        Арина, однажды побывавшая у него в гостях, предлагала купить что-нибудь более респектабельное и масштабное. «Привыкай к своему новому статусу, Оборотень. Ты больше не мальчик-попрыгунчик. Ты — супермодель. Привыкай окружать себя красивыми вещами, красивыми автомобилями, красивыми женщинами. Эта дыра тебе не подходит».
        Данила не спорил, по опыту знал, что спорить с Ариной бессмысленно. Он просто делал так, как считал нужным. С Ариной они совпадали лишь по одному пункту — автомобили! Машины Данила менял ежегодно, относился к ним с любовью и нежностью, радовался каждому новому «железному коню» как ребенок. Не было большего счастья в его напряженной, до отказа заполненной работой жизни, чем сесть за руль и вдавить в пол педаль газа. Скорость и драйв были его самыми любимыми, самыми верными подружками. Куда более любимыми, чем девушки.
        Арина знала об этой его страсти. Знала и не приветствовала. «Оборотень, если ты попадешь в аварию и порежешь морду, можешь сразу прощаться с бизнесом».
        Данила по привычке отмалчивался и продолжал гонять по ночным автострадам, точно чувствовал, что от машин беды не будет.
        Беда поджидала его совсем в другом месте…
        Это был первый отпуск за пять лет. Данила так привык работать, что теперь не мог вспомнить, как нужно отдыхать. На помощь пришла Арина.
        — Куршевель!  — сказала она тоном, не терпящим возражений.  — Оборотень, едем кататься на горных лыжах и развлекаться на полную катушку!
        Данила не хотел в Куршевель. Он не любил горы и не любил «развлекаться на полную катушку», но согласился. Он не заметил, когда отношения с Ариной стали его тяготить, просто, проснувшись однажды в ее постели, понял, что устал от этого странного служебного романа. У каждого из них была своя собственная жизнь, и встречаться они продолжали исключительно по инерции. Пришло время поставить точку. Пусть Арина развлекается, получает удовольствие, а он осмотрится, выберет подходящий момент для объяснений. Данила понимал, любовница не воспримет их разрыв как трагедию, легко найдет ему замену, но с какой-то мальчишеской самоуверенностью продолжал считать, что расставание с ним может причинить ей душевную боль.
        Лыжи не шли ни в какое сравнение с автомобилем! Скучно, неинтересно, предсказуемо. Возможно, если попробовать трассу покруче…
        Ему понравилось! Скорость, драйв, ветер в лицо и ощущение свободы! Нет только рева мотора, но это уже не важно. Важно, что дыхание сбивается от восторга, а сердце бьется часто и радостно. Важно, что остались еще непокоренные вершины…
        Все изменилось в одночасье. Данила упустил момент, когда стремительное скольжение перешло в падение…
        Беда ждала его у подножия так и не покоренного склона. Она выглядывала из-за плеча белой, как альпийский снег, Арины. Она посылала Даниле воздушные поцелуи…
        — Оборотень! Что с тобой?!  — Хриплый голос Арины едва пробивался сквозь стрекот внезапно возникших в голове помех.
        — Я в порядке…
        Он попытался сесть.
        Ничего не вышло… У него больше не было позвоночника, только добела раскаленный железный штырь…
        Настоящий мужчина не должен плакать. Настоящий мужчина умеет терпеть боль. Данила это знал. Знал и продолжал захлебываться криком…
        Он кричал, а изо рта вырывались облачка пара — это остывал раскаленный штырь, его новый позвоночник…

* * *
        Селена очень скоро узнала, куда исчез ее Оборотень. Уже через три месяца она увидела его лицо на обложке ведущего мужского журнала. Еще через два он появился на экране телевизора. Еще через год стал «лицом» крупнейшей автомобилестроительной компании.
        Ее Оборотень стильно смотрелся за рулем спортивного «Порше». Они подходили друг другу: «Порше» и Оборотень. Оба казались совершенными и недосягаемыми…
        Пока Данила завоевывал мир, Селена жила обычной, ничем не примечательной жизнью: училась, сдавала выпускные экзамены, устраивалась на работу.
        Она долго не могла определиться со специализацией. Ей не давал покоя дар Элеоноры и собственный скрытый потенциал. Хотелось докопаться до самой сути, понять, как устроено, а главное как функционирует чудо. Можно ли подвести научную базу под их «ненормальность», объяснить все с точки зрения анатомии и физиологии? Весь последний курс девушка мечтала о клинической ординатуре, но когда пришло время делать выбор, как-то внезапно поняла, что докопаться до сути ей никогда не удастся.
        Ей повезло, далеко не каждого вчерашнего студента примут на работу в один из самых известных и самых передовых медицинских центров. Центр носил имя профессора Ильинского, нейрохирурга с мировым именем. Руководил им Сергей Полянский, ученик и преемник профессора. Он и сам был нейрохирургом от Бога, и команду подобрал замечательную. В центре трудились не просто высококвалифицированные специалисты, но фанаты своего дела. Селена почувствовала эту особенную атмосферу сразу, стоило лишь ей переступить порог реабилитационного отделения, в котором ей предстояло работать. Почувствовала и еще раз утвердилась в правильности принятого решения.
        Ей повезло дважды: сначала с местом работы, потом с заведующей. Анна Павловна Белоцкая, реабилитолог высшей категории, была из той самой когорты врачей-подвижников, на энтузиазме и профессионализме которых держится вся медицина. Отработав полгода под ее началом, Селена поняла, как важно иметь наставника и идейного вдохновителя.
        «Знания за плечами не носить!» — это был девиз Анны Павловны. Именно с ее легкой руки Селена после специализации по реабилитации дополнительно прошла курсы усовершенствование по рефлексотерапии и лечебной физкультуре.
        — В нашем деле нельзя оставаться узким специалистом,  — любила повторять Анна Павловна.  — В нашем деле нужно быть подкованным и в смежных отраслях. А иначе никак, иначе рискуешь стать не врачом, а ремесленником.
        Она сама была живой иллюстрацией своей идеи, прекрасно разбиралась и в терапии, и в реабилитации, и в акупунктуре, и в физиотерапии. Селене до нее было ох как далеко, но она старалась.
        Считается, чтобы постичь тонкости восточной медицины, нужны даже не годы, а десятилетия. И учиться нужно у настоящих мастеров, которых в Европе можно пересчитать по пальцам. Селена, разумеется, всех тонкостей не постигла, но получалось у нее все равно очень даже неплохо. И дело здесь было не в профессионализме и опыте. Какой может быть опыт у вчерашней студентки?! Ее вело что-то другое, непостижимое, но неизменно точное и эффективное. Возможно, тот самый дар, о котором говорила Элеонора. Она просто чувствовала, как нужно поступить в каждом конкретном случае, действовала по наитию, иногда игнорируя медицинские протоколы, но всегда четко знала, каким будет результат.
        А начиналось все, можно сказать, с баловства. В двери одинокой и бездетной Анны Павловны вдруг постучалась почти забытая, но до конца не изжитая из сердца юношеская любовь. Поклонник был настойчив, безмерно терпелив, днями напролет клялся в любви и верности. Под его натиском Анна Павловна как-то враз превратилась из железной леди, живущей исключительно работой, во влюбленную и наивную девчонку, страшно комплексующую из-за нескольких десятков лишних килограммов. Даже клятвенные заверения поклонника в том, что она чудо как хороша, не могли повлиять на пошатнувшуюся самооценку женщины. Правда, переживала Анна Павловна недолго, и с присущим ей энтузиазмом взялась за создание своего нового облика. Диеты, массаж, тренажерные залы, чудодейственные дыхательные практики… Время шло, а ожидаемый эффект так и не наступал. К предложению Селены подключить курс иглорефлексотерапии заведующая отнеслась как к не слишком эффективному, но и не обременительному подспорью. Помочь не поможет, но и не навредит. Да и вообще, баловство это — использовать акупунктуру в таком несерьезном, далеком от профессиональной
медицины деле!
        Акупунктура помогла. Очень скоро лишние килограммы начали таять на глазах, а уже спустя месяц Анне Павловне пришлось почти полностью менять гардероб из-за стремительно уменьшающихся объемов. После произошедших с ней чудесных метаморфоз заведующая стала самым активным популяризатором и поклонником Селены. Именно ее стараниями Селена приобрела в центре определенную известность. На сеансы к ней стали записываться не только пациенты, но и коллеги. Кто-то, воодушевленный достижениями Анны Павловны, мечтал стать стройным как лань, кто-то избавиться от радикулита, кто-то бросить курить.
        Селена помогала всем. Но самых потрясающих результатов она достигала в лечении болевого синдрома. Под ее руками уходили самые жестокие, не снимаемые даже лекарствами боли. Ее хвалили коллеги. Ее боготворили те пациенты, которых она избавила от страданий. Анна Павловна загорелась идеей организовать ей стажировку в Китае. Но сама Селена знала — стажировка ничего не изменит. Это дар. Тот самый дар, о котором говорила Элеонора. Или не сам дар, а лишь его отголоски… Девушка чувствовала, ее потенциал намного выше. Наверное, она действительно унаследовала способности своей матери. Оставалось надеяться, что развивать их можно постепенно, без особых встрясок и душевных потрясений. Потрясений ей совсем не хотелось.
        Озарения начали случаться на третьем году практики. Селена не могла предсказывать будущее, как Элеонора, но могла видеть болезнь. Не видеть даже, а чувствовать, знать наверняка. Иногда ее диагноз совпадал с официальным, а иногда расходился с ним кардинально. В таких случаях Селена шла к Анне Павловне. Заведующая никогда не отмахивалась от ее предположений и после проведения дополнительных обследований диагноз Селены почти всегда подтверждался. Она не афишировала и не популяризировала свои способности. Кое-кто из коллег считал ее успехи в диагностике всего лишь удачными совпадениями, кое-кто — поразительной клинической прозорливостью, и только Анна Павловна с присущей ей прямотой называла вещи своими именами. Она была уверена, что Селена обладает экстрасенсорными способностями, которые ей непременно нужно развивать. «Девочка, это же невероятная удача — сочетание медицинского образования и такой вот гиперчувствительности! Да любой врач об этом может только мечтать. Я бы душу заложила, чтобы видеть то, что видишь ты».
        Наверное, это правильно. Наверное, таланты, даже такие странные, нужно развивать, но до чего же страшно! Слишком высокую цену заплатили мама и Элеонора за свой дар…
        Это был первый рабочий день после двухнедельного отпуска. Элеонора организовала Селене отдых на Гоа. Жаркое лето посреди промозглой московской зимы — маленькое чудо! Селена ненавидела холод. Зимой и осенью на нее наваливалась апатия. Сорокаградусная жара и Индийский океан стали для нее лучшим средством от сезонной депрессии. Девушка вернулась загоревшей, отдохнувшей, зарядившейся энергией если не на всю зиму, то на большую ее часть. Душевную гармонию нарушало лишь легкое сожаление, что отдых уже позади, но и оно прошло, стоило только переступить порог родного отделения.
        — А мы тут тебя ждем не дождемся!  — сообщила Анна Павловна после бурных приветствий и вручения привезенных из Индии сувениров.
        — Кто-то хочет успеть похудеть до Нового года?  — Селена улыбнулась, полюбовалась на кружащиеся за окном снежинки. Первый настоящий снег, предвестник новогодних праздников.
        — Если бы!  — От недавней расслабленности заведующей не осталось и следа.  — Пациент у нас появился неделю назад. Молодой парень — спинальник. У него страшные боли. Болит даже то, что в принципе болеть не должно. И не купируется это дело ничем. Я уже думала, аггравирует, но дежурные сестры говорят, что парень кричит во сне. Сама понимаешь, во сне не поаггравируешь. Обезболивающие почти не помогают. ЛФК и физиотерапия — вообще глухой номер. Я лично пробовала.
        — Так если вы пробовали,  — Селена уже знала, к чему клонит ее заведующая,  — чем я могу помочь?
        — Теперь ты попробуй! Одно дело — я, другое — ты. Мальчика жалко. Хороший ведь мальчик. Мало того, что на всю жизнь останется инвалидом, так еще такую боль терпит. Попробуй, Селена. Попытка не пытка!
        Попытка не пытка… А вот тут как посмотреть. Об этом не знал никто, даже Элеонора, но у дара Селены была и обратная сторона. Сеансы целительства не причиняли ей боль, но жизненных сил отнимали очень много. Чем сложнее случай, тем больше уходило сил. Отстраиваться приходилось долго, литрами пить зеленый чай, съедать как минимум плитку горького шоколада. К тому, что в таких ситуациях помогает горький шоколад, Селена пришла эмпирическим путем. Перепробовала и белый, и молочный, но остановилась на горьком. От него ей сразу становилось легче: переставало трепыхаться сердце, исчезало головокружение и дрожь в руках.
        — Мне начинать прямо сегодня?  — спросила Селена.
        — Начинай прямо сейчас. Шоколадку я для тебя уже приготовила, чай заварила,  — Анна Павловна улыбнулась.  — Везет тебе: ешь, как землеройка, и не толстеешь.
        — Такой вот у меня чудесный обмен веществ.
        — Да уж, у тебя вообще много всяких чудесных особенностей.
        — Анна Павловна…  — Когда о ее способностях заговаривали вслух, Селене становилось неловко. В конце концов, она же дипломированный врач, а тут такое…
        — Молчу!  — Заведующая понимающе кивнула.  — Вот его история болезни.
        Сначала Селена увидела диагноз. Увидела и поняла, что пациенту не помогут даже ее чудесные способности. Ходить после такой травмы он вряд ли сможет. И ведь еще совсем молодой, ее ровесник…
        А потом она прочла имя и фамилию… Внутри стало холодно и пусто. История болезни Алексеева Данилы Владимировича выпала из ослабевших пальцев, спланировала на пол…
        — Селена, ты что это так побледнела?  — озабоченно спросила Анна Павловна.  — Тебе нехорошо?
        Да, ей нехорошо, ей очень нехорошо… Оставалась еще крохотная надежда, что это совпадение, что этот искалеченный, сходящий с ума от боли Данила Алексеев и ее Данила — два разных человека. На Земле полно однофамильцев, а Алексеев — очень распространенная фамилия.
        — Да, и так в жизни бывает.  — Заведующая подняла с пола историю болезни.  — Сегодня ты знаменит, и весь мир у твоих ног, а потом раз — и все заканчивается, и ты больше никому не нужен. Красивый мальчик, жалко…
        — Это тот самый Данила Алексеев?  — Холод расползался по всему телу, выстуживал кончики пальцев, вырывался изо рта парными облачками.
        — Тот самый.
        Селена отошла к окну, потрогала медальон с волчьей головой.
        Ее Данила, ее Оборотень…
        Перелом позвоночника…
        Боли такие, что невозможно терпеть…
        — В какой он палате?  — Селена сняла медальон, положила в карман халата.
        — В тридцать пятой. Ты уже идешь? Историю смотреть не будешь?
        — На месте посмотрю.
        Сохранять невозмутимость было тяжело, но она старалась. Она должна быть сильной. Теперь ей понадобится много сил…

* * *
        Почти год… Год в компании отчаяния и адской боли. Мысли о самоубийстве уже не пугают.
        Ему никто не обещал, что все будет хорошо. Перелом позвоночника — шутка ли?! Но он надеялся. Медицина ведь творит чудеса, а он молодой и крепкий. Вернее, был крепким, в прошлой жизни, до того, как его позвоночник превратился в раскаленный штырь…
        Перед первой операцией Данила еще верил в благополучный исход. После второй вера начала таять с каждым прожитым — вымученным днем. Может, если бы он смирился, принял все как данность, стало бы легче, но он не мог. За это нежелание покориться неизбежному жизнь наказывала его болью. Врачи говорили, что после операций и проведенного лечения боли быть не должно. Но она была! Нестерпимая, не проходящая ни днем, ни ночью, превращающая мысль о самоубийстве в желанную гостью.
        Данила уже почти решился. Да, он трус и слабак. Ну и пусть! Больше нет сил терпеть. Своим уходом он никому не причинит боли. Наоборот, Арина, наверное, вздохнет с облегчением. Данила не ожидал от Арины такой самоотверженности, но она боролась за него с первого дня. Его лечили лучшие нейрохирурги и травматологи Австрии. Его операции стоили огромных денег, и все это оплачивал «Гелиос». Сама владелица агентства навещала Данилу редко. Со временем все реже и реже. Данила ее не винил. Теперь он не просто бывший любовник. Теперь он уже бывший человек. Недочеловек, не способный даже помочиться самостоятельно. Овощ. Интересно, овощи чувствуют боль?..
        Уже здесь, в Москве, его навещали ребята из «Основного инстинкта». Не все, только Рита, Тигра, Эд, Жеребец и Конан. Рита рыдала в голос у него на груди. Мужики смущенно отводили глаза. Улыбался только Эд.
        — Что, Оборотень, вдарила жизнь?  — Арт-директор заглянул ему в глаза, удовлетворенно кивнул.  — А ведь не доломала…
        — Доломала, Эдичка.  — Данила тоже попытался улыбнуться.
        — Не парься, Оборотень, все наладится.  — Эд говорил, а Данила не понимал, шутит он или нет. Он никогда не мог понять Эда до конца.
        — А где Алекс?  — спросил он. Лучше говорить о друзьях, чем о будущем, которого больше нет.
        Рита громко всхлипнула, вытерла мокрое от слез лицо носовым платком.
        — Алекс не смогла… у нее дела…
        Рита не умела лгать. Данила нежно погладил ее по руке, сказал успокаивающе:
        — Я понимаю.
        — Алекс думает, что ты сломался, Оборотень,  — снова заговорил Эд.  — Ей больно смотреть на поломанные вещи. Я разрешил ей не ходить…
        — Вещи?!  — взвизгнула Рита.  — Да что ты такое говоришь?! Ну как можно?!
        Данила болезненно поморщился, просительно посмотрел на Конана. Тот молча кивнул в ответ, обнял рыдающую Риту за плечи, вывел из палаты.
        — Алекс хочет, чтобы ты остался в ее памяти красавчиком Оборотнем,  — сказал Эд, отходя к окну.  — Не суди ее строго. Она всего лишь слабая женщина.
        — Не парься, Эдичка, я никого не сужу,  — Данила криво усмехнулся, подмигнул Тигре.
        Тот вымученно улыбнулся в ответ и промолчал. Впервые болтун и весельчак Тигра не нашел, что сказать.
        — А Зверь на пенсию ушел,  — подхватил затухающий разговор Жеребец.  — Открыл свой собственный фитнес-клуб, стал большим человеком.
        — И не фитнес-клуб вовсе,  — оживился Тигра,  — а тренажерный зал. Готовит в Серпухове юных качков. Ты лучше своими успехами похвастайся!  — Он толкнул Жеребца в бок.
        — Да какие там успехи?!  — тот счастливо улыбнулся.  — Жениться я надумал, Оборотень. Девочка хорошая такая, бухгалтером работает.
        — Поздравляю,  — Данила изо всех сил старался, чтобы голос звучал искренне.  — А с фанаткой своей разобрался?
        — Разобрался! Слава тебе, Господи! Она решила, что я постарел и утратил былую привлекательность.
        — Повезло.
        — А вот Херувиму нашему не повезло,  — подал голос Эд.  — Даже, может, больше твоего не повезло. У него рак. Допрыгался наш попрыгунчик. Так что не одного тебя жизнь ломает.
        Данила устало прикрыл глаза, прислушался к раздирающей тело боли. Да, жизнь — странная штука, ей все равно, кого ломать…
        Они поболтали еще минут пять ни о чем, а потом расстались. Ребята обещали его навестить в ближайшее время, но Данила знал — «ближайшее время» отодвинется на неопределенный срок. И не потому, что они такие плохие и бездушные, а потому, что сопереживать безнадежно больному человеку — тяжелый труд. Для многих — просто непосильный. Данила их понимал и не винил. Неизвестно, как бы он сам поступил, оказавшись на их месте…
        Дверь палаты приоткрылась с тихим скрипом, отвлекая Данилу от нелегких мыслей.
        Врач была худенькой и трогательно молодой. Он даже сначала принял ее за медсестру. В этом центре было много молоденьких медсестер, вышколенных, приветливых, постоянно улыбающихся. Данила предпочел бы, чтобы за ним ухаживали женщины постарше — молодых он стеснялся, смущался своей беспомощности и никчемности. И вот теперь эта девочка…
        — Привет,  — сказала она.  — Я — реабилитолог.
        — Привет.  — Данила отвернулся к окну, чтобы не видеть жалости в ее взгляде. Они все его жалели, эти молоденькие, двадцатилетние девочки…
        — Анна Павловна сказала, что вас мучают боли.
        — Я привык,  — соврал он.
        — К этому невозможно привыкнуть. Давайте посмотрим, что можно сделать.
        Неожиданно он разозлился. Все эти долгие, наполненные непрекращающейся болью месяцы молчал и терпел, а теперь вдруг сорвался…
        — А разве тут можно что-нибудь сделать?! Вы можете поставить меня на ноги? Не можете! Так какого хрена вы сюда приперлись?! Для галочки? Вам начальство ваше велело…
        — Хватит, Данила!  — Девочка-врач опустилась на придвинутый к его кровати стул.  — Не будь слабаком!
        Это оказалось так неожиданно, что даже боль удивленно отступила.
        — Это такой новый метод психотерапии?  — спросил Данила насмешливо.  — Обзывать пациента слабаком?
        — Да, если тот ведет себя неадекватно.  — Она не смотрела в его сторону, рассеянно листала историю болезни.
        — А как должен вести себя адекватный пациент?
        — Для начала он не должен мешать лечению.
        — А давайте поступим иначе!  — Злость снова вернулась, еще более лютая, чем боль.  — Давайте вы для начала представитесь, чтобы я знал, на кого жаловаться администрации!
        — Мы знакомы,  — сказала она и захлопнула историю болезни.  — Меня зовут Селена Савицкая. Помнишь?
        Данила знал только одну девочку с таким редким именем. Бунтарка с разноцветными глазами из его детства. Но та Селена была нескладной дурнушкой, а эта выглядела… хорошо выглядела. Если не сногсшибательно, то уж точно стильно. И глаза…
        — Цветные контактные линзы,  — она предвосхитила его вопрос.  — У меня по-прежнему разноцветные глаза.
        — Ты изменилась.  — Он попытался улыбнуться.
        — Ты тоже.  — Она улыбнулась в ответ.
        — Да уж, меня теперь не узнать.  — Лучше бы он злился, потому что вот эта мучительная, бросающая в пот неловкость еще страшнее.
        — Ну почему же?! Я сразу тебя узнала. Теперь можно я тебя осмотрю?
        Он не желал никаких осмотров, и в сто раз сильнее он не желал, чтобы его осматривала вот эта девочка из его почти забытого прошлого.
        — Я врач.  — Теперь Селена смотрела прямо ему в глаза, внимательно и просительно одновременно.
        — Я в курсе…
        — Не бойся, больно не будет.
        Смешная. Больнее, чем есть, уже точно не будет…
        Это оказался странный осмотр. Ее руки медленно скользили по его коже. Прикосновения тонких пальцев были иногда легкими, едва ощутимыми, иногда довольно сильными.
        Она изучала его тело, а он изучал ее лицо: маленькую морщинку на переносице, ямочки на щеках, родинку на подбородке… Он так увлекся, что не заметил, как боль, терзавшая его почти год, ушла…
        — Вот и все.  — Селена заправила за ухо длинную челку, улыбнулась какой-то странной, вымученной улыбкой.  — На сегодня достаточно.
        — Это был осмотр или лечение?  — спросил Данила, прислушиваясь к разливающемуся внутри теплу, ожидая, когда исчезнувшая боль заявит о себе с новой силой.
        — И то и другое. Как ты себя чувствуешь?
        — Лучше, а ты?  — У нее было такое лицо… серое, с губами в синеву, с бисеринками пота на лбу. Как будто вся его боль ушла к ней.  — Может быть, позвать кого-нибудь?
        — Все нормально!  — Она небрежно взмахнула рукой.  — До завтра, Данила.
        — До завтра, Селена.

* * *
        Селена держалась до конца — потеряла сознание только в ординаторской…
        — …Ну ты нас напугала, мать!  — Голос Анны Павловны доносился словно издалека.  — Почти пятнадцать минут в отключке. Я уже собиралась анестезиологов звать… Ты как вообще?
        Как она?.. Не пытаясь сесть, Селена открыла глаза. Ординаторская тут же «поплыла», к горлу подкатил горький ком.
        — Плохо, наверное.  — Сил не осталось даже на то, чтобы соврать.  — Дрожит все, и слабость.
        — Дрожит все, и слабость?  — переспросила заведующая задумчиво.
        — Может, мне шоколадку?
        — У меня есть кое-что получше!  — Анна Павловна помахала перед Селеной пустым шприцом.  — Уже ввели, сейчас подействует.
        — Что ввели?
        — Сорокапроцентную глюкозу. Мне уже давно эти твои симптомы казались подозрительными. Сама-то не догадываешься, что с тобой?
        Она не догадывалась. Ей хотелось лишь одного — лежать вот так, с закрытыми глазами, и ни о чем не думать.
        — Это гипогликемия, девочка моя!  — сообщила Анна Павловна.  — Банальная гипогликемия! Когда ты отключилась, я специально сгоняла постовую сестру за глюкометром, чтобы проверить. Низкий у тебя был сахар, Селена. Я бы даже сказала, критически низкий. Давай-ка, сейчас проверим!
        Боли от укола Селена даже не почувствовала, по телу разливалось успокаивающее тепло и даже голова, кажется, больше не кружилась.
        — Теперь уже почти в порядке!  — сказала заведующая и сунула в руку Селене тест-полоску.  — Хочешь, сама посмотри.
        Она не стала смотреть, лишь согласно кивнула.
        — Ты не перестаралась там, случайно, с этим парнем?  — осторожно поинтересовалась Анна Павловна.  — Что-то не нравится мне это все. Плохо, понимаешь ли, когда вот так… бесконтрольно. Мне врачи в отделении требуются живыми и здоровыми. Мне такие жертвы не нужны.
        — А ему лучше?  — Селена не хотела слушать про жертвы, она хотела знать, как там Данила.
        — Медсестра сказала, что лучше, но не такой же ценой, девочка моя!
        Любой ценой, если понадобится. Особенно сейчас, когда она знает, что с ней происходит и как с этим бороться. Надо только научиться себя контролировать, вовремя останавливаться. С обычными пациентами у нее получалось, внутренний фильтр всегда срабатывал четко. Но то обычные пациенты, а это Данила, ее Оборотень!
        — Выпей!  — Анна Павловна протянула ей чашку зеленого чая и плитку шоколада.  — И знаешь что, проконсультируйся на всякий случай с эндокринологом. Как говорится, береженого и бог бережет.
        — Проконсультируюсь,  — пообещала Селена.
        Вот она и научилась давать невыполнимые обещания. Зачем ей эндокринолог, когда она и так знает причину своей болезни!
        Силы возвращались медленно. Гораздо медленнее, чем ей этого хотелось бы. Даже чай и шоколад не помогали. Наверное, придется последовать примеру Элеоноры и всерьез заняться йогой. Тетя говорит, что йога помогает очиститься и пополнить запасы энергии. Энергии ей как раз и не хватает. Энергии, а еще веры…

* * *
        С тех пор как в его жизни появилась Селена, мысли о самоубийстве отошли на второй план, приобрели статус запасного варианта. Данила сам себе дал отсрочку.
        Что-то она такое особенное сделала, эта девочка с разноцветными глазами! Не жалея и не утешая, сумела вселить в него робкую надежду. Нет, не в окончательное выздоровление, но возможность приспособиться к новой жизни.
        Общаться с Селеной было легко. Данила не мог до конца понять, что именно ею движет, но точно знал, что это не жалость. Жалостью тут и не пахло. Иногда ему казалось, что Селена относится к их зарождающейся дружбе как к научному эксперименту, возможности проверить собственные силы и его резервные возможности. Именно на эти мифические резервные возможности она и делала основную ставку. А он делал ставки исключительно на ее способности. Уже после третьего сеанса Данила понял: то, что делает Селена, далеко от официальной медицины. Селена умела убивать боль одним лишь только прикосновением. Нет, не так! Селена умела забирать его боль, и это было уже гораздо хуже. Он видел, какой она становится после этих сеансов. Видел дрожащие руки, испарину на лбу, точно пеплом припорошенную кожу. Но было и другое, главный индикатор того, что Селене физически плохо…
        На вторую их встречу она пришла без контактных линз. С разноцветными глазами, она оказалась похожа на ту Селенку Савицкую, которую он помнил. Это было неожиданно и красиво. До того момента, пока по-прежнему сильная, но уже усмиренная боль не начала покидать тело Данилы. Глаза Селены изменились, цвет уходил из них с той же стремительностью, с которой уходила боль, а когда все закончилось, перед Данилой сидела серолицая и сероглазая незнакомка…
        Если бы он был настоящим мужиком, он отказался бы от этих сеансов. Данила уже почти было решился, но ночью боль вернулась и утром решимость его оставила. Не мужик… Жалкий беспомощный овощ, питающийся чужой энергией… Слабак!
        Однажды Данила спросил, есть ли хоть крошечный шанс, что он сможет ходить, пусть не сейчас, пусть в отдаленном будущем. Селена долго молчала, даже не смотрела в его сторону, и молчание это было красноречивее любых слов.
        — На сегодняшний день нет методик, способных поставить тебя на ноги.  — Наконец она заговорила, осторожно подбирая слова.  — Но медицина не стоит на месте. Каждый день совершаются новые открытия. Понимаешь, Данила?
        — Понимаю,  — усмехнулся он, запихивая отчаяние в самый дальний уголок души.  — Ты говоришь о том, что нельзя терять надежду.
        — Надежда нужна обязательно, но это не все. Ты не должен терять форму!
        Данила кивнул, сдернул с ног больничную простыню, спросил, теперь уже язвительно:
        — Тебе не нравится моя форма?
        Селена залилась краской. Странная реакция для практикующего врача.
        — У тебя замечательная форма,  — наконец, сказала она.  — Но если ничего не делать, есть большая вероятность, что все изменится.
        — В какую сторону изменится?
        — В худшую. От длительного бездействия твои мышцы начнут атрофироваться, связки утратят эластичность.
        — Веселенькие перспективы.  — Он посмотрел на свои пока еще мускулистые ноги.
        — Это реальные перспективы, Данила. Чаще всего именно так и происходит.
        — А в моем конкретном случае?
        — В твоем случае возможны варианты. Это очень тяжело, я понимаю. Многие, оказавшись в такой же ситуации, предпочитают махнуть на себя рукой, уйти в болезнь.
        — И что же я должен делать?  — спросил Данила.  — Как держать себя в форме?
        — Прежде всего, не отлынивай от занятий лечебной физкультурой.
        — Я не отлыниваю.
        — Отлыниваешь, я сама видела!  — Селена нахмурилась.  — Данила, если ты сам не захочешь, тебе никто не сможет помочь. Никто тебе ничего не должен.
        — Это я уже понял,  — усмехнулся он, пытаясь усмирить рвущееся наружу отчаяние.  — Хорошо, не отлынивать от лечебной физкультуры — это раз.  — Он загнул указательный палец.
        — Массаж — это два. Физиотерапия — это три. И сила воли — это четыре.
        — И как долго я должен заниматься всей этой… всеми этими мероприятиями?
        — Постоянно.
        — Постоянно?! Ты хочешь сказать, что ради какой-то там призрачной перспективы я должен изо дня в день истязать себя?! А есть ли смысл?
        Селена заправила за ухо длинную челку, сказала жестко:
        — Мы уже решили, что никто никому ничего не должен. Тебе не нужны призрачные перспективы? Ну что же, это твое право.
        Ему вдруг стало очень обидно за эту ее холодную отстраненность. Обидно понимать, что ты не друг, а всего лишь подопытный кролик.
        — Так зачем же ты со мной возишься, если никто никому ничего не должен?
        — А у меня есть долг,  — она вдруг улыбнулась.
        — Ага, клятва Гиппократа и прочая ерунда…
        — Клятва Гиппократа — это не ерунда, но у меня есть еще один долг. Однажды ты меня спас от пиявок.
        — От кого я тебя спас?!
        Селена покраснела, а ее разноцветные глаза от смущения засветились ярким, ну точно неоновым, светом.
        — От пиявок. Я их боюсь до ужаса, а ты перенес меня через речку.
        Даниле понадобилось время, чтобы вспомнить этот свой подвиг, таким незначительным и таким детским он был.
        — О да! Это действительно неоплатный долг! Шутишь, Селена?
        — Не шучу. Я очень ответственная.
        — Я бы даже сказал, гиперответственная.
        — Ну, так что ты решил?
        — Насчет чего?
        — Насчет призрачных перспектив.
        — А прогресс действительно не стоит на месте?
        — Честное пионерское.
        — Тогда я, пожалуй, попробую. Кстати, в твоем списке панацей нет иглоукалывания.
        — Ну, это само собой.
        — А что будет, когда меня выпишут?
        — Мы что-нибудь придумаем.
        — А если дома боль вернется?
        — Не вернется.
        — Откуда такая уверенность?
        — Я за этим прослежу.
        — Значит ли это, что ты будешь меня навещать?  — От этого простого, в общем-то, вопроса спина вдруг покрылась испариной. Точно от ответа Селены зависела его дальнейшая жизнь.
        — Буду, если ты не станешь возражать,  — сказала она и отвернулась.
        Конечно, он не станет возражать! Эта девочка стала едва ли не единственным человеком, в обществе которого он чувствовал себя относительно комфортно. Селена врач, а врачи проще смотрят на многие вещи. К тому же она видела его историю болезни, знает все его диагнозы. Знает, на что еще способно его тело и на что больше никогда не будет способно. С ней можно оставаться самим собой…

* * *
        Селена волновалась так, словно собиралась не просто в гости, а на романтическое свидание. Данила выписался больше двух месяцев назад. Выписался и пропал. Она оставила ему номер своего мобильного, но он так и не позвонил. Можно было позвонить самой, напомнить о своем существовании, но Селена не решалась. Кто она такая, чтобы навязываться? Вдруг Данила о ней уже и думать забыл?
        Оказывается, не забыл, позвонил тогда, когда она уже почти перестала надеяться.
        — Привет!  — Телефон искажал голос. Если бы не имя, высветившееся на дисплее, Селена не узнала бы звонившего.
        — Привет!  — Ее собственный голос дрогнул от радости.  — Как твои дела?
        — Нормально. Вот, решил узнать, не забыла ли ты о своих обязательствах.
        — Не забыла.  — Селена переложила трубку в другую руку, вытерла вспотевшую ладонь о джинсы.
        — Тогда, может быть, заглянешь ко мне в гости?
        — Когда?  — Конечно, она заглянет! Как можно отказываться, когда все эти долгие недели только о том и мечтала?!
        — В субботу, часам к пяти вечера. Приедешь?
        — Приеду.
        — Тогда записывай адрес…
        Селена спрятала записную книжку в карман, невесело улыбнулась. Ну вот, она идет в гости к Оборотню! Могла ли она о таком мечтать? Если бы Данила не стал инвалидом, у нее не было бы ни единого шанса. Впрочем, шансов и сейчас нет, лишь зыбкая надежда на то, что он впустит ее в свою жизнь в качестве личного врача, в лучшем случае — друга…
        Данила жил в хорошем районе — тихом, уютном, всего в нескольких минутах ходьбы от метро. Дверь открылась сразу, не успела Селена нажать на кнопку звонка.
        — Привет! А я увидел тебя в окошко! Извини, встретить не успел!  — Он с отчаянной многозначительностью похлопал себя по коленям.
        У него была очень хорошая и очень дорогая инвалидная коляска: стильный дизайн, электропривод, уйма всяких дополнительных опций.
        — Классная штука.  — Селена кивнула на коляску.
        — Да, неплохая.  — Данила улыбнулся.  — Тут есть даже вертикализатор. Теперь могу без посторонней помощи дотягиваться до верхних полок на кухне. Очень удобно!  — Он снова улыбнулся, но совсем невесело, а потом торопливо, даже как-то суетливо добавил: — Да ты не стой на пороге! Раздевайся, проходи! Покажу, как я тут устроился. Хорошо, что ты пришла, а то совсем я одичал за последнее время.
        — А что ж так долго не звонил?  — Селена сбросила сапоги, пристроила куртку на вешалку.
        — Да вот, переоборудовал свою берлогу. Оказалось, что мне теперь в ней не слишком удобно. Пришлось порожки убирать, дверные проемы расширять, в ванной специальные поручни устанавливать. Зато теперь уже лучше стало, теперь можно жить…
        С ее Оборотнем что-то было не так. С каждой минутой Селена убеждалась в этом все больше и больше. Эта несвойственная ему разговорчивость и суетливость… Эта немотивированная жизнерадостность…
        — Что ты принимаешь, Алексеев?  — спросила она.
        — Не понял?  — Он улыбнулся растерянно и одновременно виновато.
        — Я спрашиваю, какую дрянь ты принимаешь?  — повторила она.  — Что это: крэк, кокаин, кислота?
        — Все намного прозаичнее, детка!  — Его улыбка померкла.  — Это виски.
        — Зачем?..
        — Хочешь кофе?
        — Я не люблю кофе.
        — Тогда чай…
        — Данила, зачем ты это делаешь?
        — Значит, я пока заварю нам чай, а ты тут осмотрись.  — Он развернул коляску, покатился в сторону кухни.
        — Я не хочу чаю.  — Селена направилась следом.  — Я хочу с тобой поговорить.
        — А еще я заказал очень вкусный торт. Знаешь, в Интернете, оказывается, можно купить абсолютно все.
        — Данила, ну будь же ты мужиком! Давай поговорим!
        Инвалидная коляска замерла, Селена не видела его лица, только напрягшуюся спину.
        — Сейчас я заварю тебе чай, и мы поговорим,  — сказал Данила, не оборачиваясь.
        Его кухня была в хайтековском стиле, не слишком уютная, но очень функциональная. Картину портила лишь гора немытой посуды в раковине.
        — Все никак руки не дойдут.  — Данила поймал ее взгляд.  — Я и раньше не любил мыть посуду, а теперь и подавно.
        — Купи посудомоечную машину.
        — Точно! Странно, что я сам до этого не додумался. Вот что значит свежий взгляд.
        — Давай, я пока тут приберусь,  — предложила Селена, чтобы хоть что-нибудь сказать.
        — Если тебе не трудно.  — Данила уже возился с заварочным чайником, в ее сторону не смотрел.
        Чай пили в молчании. Беседа не клеилась, заказанный в Интернете расчудесный торт казался пресным и невкусным.
        — Данила, может быть, теперь поговорим?  — Селена отодвинула чашку с недопитым чаем.
        — Как скажешь.  — Он беззаботно улыбнулся. В этой его улыбке было столько фальши, что Селене стало больно.
        — Зачем ты пьешь?
        Данила пожал плечами:
        — Сложный вопрос. Боюсь, у меня нет на него однозначного ответа. Скажем, мне так проще.
        — Что проще?
        — Проще привыкнуть вот к этому.  — Он со злостью похлопал по подлокотникам инвалидной коляски.
        — Так ты не привыкнешь.  — Селена покачала головой.  — Так ты просто сопьешься.
        — Тоже вариант. А ты пришла читать мне мораль?  — неожиданно зло спросил Данила.
        — Я пришла, потому что ты меня позвал. Я думала, что тебе нужна моя помощь.
        — Так ты не ошиблась! Мне действительно нужна помощь! Помощь, а не нравоучения. И если тебя что-то не устраивает…  — Он замолчал, отвернулся к окну. Пальцы, сжимающие черный пластик подлокотника, побелели от напряжения.
        Кажется, он ее прогоняет. Можно уйти прямо сейчас, и все закончится, Данила больше никогда ее не позовет. Она уйдет, а он останется совсем один и потихоньку сопьется. К черту гордость!
        — Я помою посуду.  — Не дожидаясь ответа, Селена встала из-за стола.
        Тревожную тишину, воцарившуюся в кухне, нарушало лишь журчание воды. Сейчас посуда закончится, и что ей тогда делать — предложить убраться в квартире?..
        — Вообще-то я не пью,  — послышалось за спиной.  — Это только сегодня. Честно, не знаю, что на меня нашло…
        — Бывает,  — сказала она, не оборачиваясь.
        — Ты не обижайся, ладно?
        — Я не обижаюсь.  — Селена вытерла мокрые руки полотенцем, посмотрела на Данилу.  — Как ты себя чувствуешь?
        — Да так…  — Он неопределенно махнул рукой.
        — Боль есть?
        — Терпимая.
        — Я тебя осмотрю?
        — Если хочешь…
        Прошло всего два месяца, а Данила словно отвык от ее рук. Селена кожей чувствовала его неловкость и смущение. Она и сама смущалась, здесь, вне стен больничной палаты, все было по-другому. Им просто нужно к этому привыкнуть. Обоим.
        — Ну что? Пациент скорее жив, чем мертв?  — спросил Данила после осмотра.
        — Похоже на то.  — Селена кивнула.  — Ты занимаешься?
        — Нерегулярно,  — признался он.  — Сама же видишь, ремонт затеял.
        — Тогда приступим.  — Она решительно поддернула рукава свитера.
        — Я ж сегодня не совсем трезв. Разве это не противоречит канонам медицины?
        — Противоречит, но мы рискнем. Жалко же время терять. И так два месяца псу под хвост.
        — Как скажете, доктор.  — Данила откинулся на спинку кресла.  — С чего начнем?
        — С массажа.
        — А ты и массаж делать умеешь?
        — Умею.
        Курсы массажа она окончила лишь пару недель назад, специально ради Данилы…

* * *
        Ох, как же это было здорово!
        За время болезни Данила неоднократно проходил курсы массажа, но то, что делала Селена, не шло ни в какое сравнение с работой пусть профессиональных, но чужих людей. Под ее руками его тело пело — все, от макушки до кончиков пальцев. Даже парализованным ногам было хорошо, наверное…
        У нее, такой маленькой и хрупкой, оказались на удивление сильные руки. Она вообще была сильнее, чем казалась. Славная девочка. Ему повезло.
        А он боялся ей звонить. Думал, забыла. Мало ли у нее таких, как он? Да полклиники!
        А еще нахамил ей, дурак. Другая бы давно обиделась и ушла. Хорошо, что она вот такая — необычная.
        — Вот и все.  — Селена устало присела на край кровати.
        Данила перевернулся на спину, заглянул в ее глаза, не совсем серые, но уже изрядно поблекшие.
        — Устала?
        — Немного.
        Она врала. Это было не просто заметно, это уже стало очевидно.
        — Селена, тебе плохо?  — Впервые за долгие месяцы он испугался не за себя, а за кого-то другого. Это было непривычное, странное чувство.
        — Я забыла дома шоколадку.  — Селена прикрыла глаза, заправила за ухо непослушную челку.
        — Тебе нужна шоколадка?  — Данила сел, чертыхаясь и путаясь в штанинах, принялся натягивать джинсы.
        — Не волнуйся, со мной иногда так бывает,  — сказала она, не открывая глаз.  — Падает сахар в крови…
        — У меня есть шоколадные конфеты. Пойдут?
        — Неси.
        Наверное, ей было не просто плохо, а очень плохо, если она не могла сходить за конфетами сама, а отправляет его, немощного инвалида. Данила перебросил непослушное тело в коляску, покатился на кухню. Коробка немецких шоколадных конфет осталась у него еще с незапамятных времен. Он и не помнил толком, как она к нему попала.
        Когда Данила вернулся в спальню, Селена уже не сидела, а лежала.
        — Принес?  — спросила она голосом наркомана, находящегося на пике ломки.
        — Вот.  — Он встряхнул коробку.
        Селена съела сразу половину конфет. Граммов сто пятьдесят, не меньше. Такое чудо Данила видел впервые.
        — Сделаешь еще чаю?  — спросила она, отодвигая от себя изрядно опустевшую коробку.
        — Сделаю! А тебя уже отпустило?
        — Отпустило.  — Селена кивнула.  — Извини, что уничтожила почти все твои конфеты. Обычно я ношу шоколад в сумочке, а сегодня вот забыла.
        — Буду иметь в виду,  — усмехнулся Данила.  — Что?
        — Что ты любишь шоколад.
        — Люблю,  — сказала она очень серьезно.  — Черный шоколад и зеленый чай.
        Они пили чай с остатками шоколадных конфет. Селена, смущенно улыбаясь, прикончила еще штук пять. Нет, ему не было жалко, просто любопытно, как такое хрупкое с виду создание может за раз съесть столько шоколада.
        — Уф, хорошо!  — Селена откинулась на спинку стула, похлопала себя по плоскому животу.
        — Может, еще?  — спросил Данила.
        Она посмотрела на почти пустую коробку, отрицательно мотнула головой. Наверное, шоколад ей и в самом деле помог, потому что разноцветные глаза ее уже сияли с прежней неоновой яркостью. До чего ж красиво…
        — Достаточно! И так, кажется, уже перебор.
        — Может, с собой заберешь?
        Селена звонко расхохоталась:
        — Благодарствуйте, барин! Сытые мы!
        Данила улыбнулся в ответ. Славная девочка. Такая смешная.
        — Мне уже пора.  — Селена собрала со стола чашки.  — Завтра вставать рано.
        — А ты еще придешь?  — осторожно спросил он.
        — Приду.  — Она включила кран, и кухню заполнило умиротворяющее журчание льющейся воды.
        — Селена, сколько я тебе должен?  — Ему было неловко, но он должен спросить. В этом мире ничего не бывает бесплатно, а у него пока, слава богу, нет проблем с деньгами.
        — За что?  — Она выключила воду, обернулась.
        — Ну, за все, что ты делаешь для меня. Ты только не обижайся. Я же вижу, какой это труд.
        — Ерунда!  — Селена махнула рукой.  — Давай не будем.
        — А давай будем!  — Данила подъехал к ней вплотную. Он никак не мог привыкнуть к тому, что теперь приходится смотреть на людей снизу вверх. Наверное, он никогда к этому не привыкнет.  — Я просто не знаю, сколько стоят такие услуги…
        — Услуги?!  — Селена уперлась ладонями в подлокотники инвалидной коляски, заглянула ему в лицо.  — Алексеев, давай сразу расставим все точки над i, хорошо?  — Разноцветные глаза потемнели не то от злости, не то от обиды.  — Я не оказываю тебе никаких услуг. Я оказываю тебе дружескую поддержку. Если тебя что-то не устраивает, найми профессионального массажиста.
        — Я не хочу профессионального массажиста, я хочу тебя.
        — В таком случае не говори больше о деньгах.
        — Но ведь это нормально! Я обеспеченный человек…
        — Мои поздравления!  — сказала Селена ехидно.  — Только, знаешь, я тоже не бедствую.  — Она ненадолго замолчала, а потом широко улыбнулась: — Будешь расплачиваться со мной шоколадом!
        — Шоколадом?
        — Черным.
        — Черный шоколад — так и запишем.
        — И чтобы какао было не меньше семидесяти процентов.
        — Договорились!
        — Ну, раз договорились, тогда я пошла!
        — Подожди, я сейчас переоденусь.
        — Зачем?  — Во взгляде Селены читалось удивление.
        — Провожу тебя.
        — Проводишь?
        — А что тебя удивляет? Сама же внушала мне, что я не убогий инвалид, а самодостаточная личность, полноценный член общества. Ну вот, самодостаточная личность желает проводить барышню до остановки. Или ты стесняешься появляться со мной на людях?  — Он не хотел злиться, не хотел выпускать наружу это застоявшееся мутное чувство собственной ущербности. Кажется, у него даже получилось.
        — Я стесняюсь?!  — Ее удивление было таким искренним, что у Данилы отлегло от сердца. Конечно, она не такая, как Алекс, которая не любит смотреть на поломанные вещи. Но одно дело смотреть, а совсем другое — прогуливаться с поломанной вещью по улице под прицелом любопытно-брезгливых взглядов обывателей…
        — Я не стесняюсь, глупости какие! Ну, давай провожай меня! Только как ты потом вернешься обратно?
        — Легко,  — усмехнулся Данила.  — Маршрут проверенный, а транспорт у меня, ты сама видишь, покруче внедорожника.
        — А лестница в подъезде?
        — А ты, оказывается, совсем ненаблюдательная! Я провел реконструкцию не только в квартире, но и в подъезде. Не заметила сходни и поручни? Бабульки-пенсионерки и мамаши с колясками теперь передо мной в неоплатном долгу. Подожди, я сейчас!
        Вечер был замечательно тихий. В такой вечер гулять бы да гулять. Селена неспешной походкой шла рядом с мерно жужжащей Даниловой коляской. В сгустившихся сумерках Данила не мог видеть ее лица. Это даже хорошо. Значит, она его тоже не видит. Не прочитает по глазам, как сильно он волнуется.
        Его первая самостоятельная вылазка во внешний мир. Теперь он как сталкер… И напился он ведь исключительно для храбрости. Нелегко пережить два знаковых события в один день: приход Селены и вот эту прогулку…
        Они остановились у ярко освещенной автобусной остановки.
        — Ты как?  — Селена внимательно и тревожно всматривалась в его лицо. Наверное, хреновый из него конспиратор.
        — Я нормально.  — Данила улыбнулся.  — Можно даже сказать, замечательно. А ты?
        — И я замечательно. Позвонишь, как вернешься домой?
        — Зачем?
        — Чтобы я не волновалась.
        — Тогда и ты позвони, когда вернешься.
        — Зачем?
        — Чтобы я не волновался…

* * *
        Весь следующий день был отмечен давно забытым, но от этого не утратившим актуальность чувством радости и ожидания. Может, оттого, что Даниле удалось преодолеть свой страх перед внешним миром. Может, оттого, что внешний мир не проявил к нему особой агрессивности, ну разве что легкое любопытство. А может, оттого, что вечером должна прийти Селена.
        Теперь он приготовился к встрече как следует: заказал в интернет-магазине зеленый чай и сразу десять плиток горького шоколада. Самого горького из всех имевшихся в наличии. Подумал было приготовить ужин, но решил, что Селена может подумать, что он специально готовился к ее приходу, и не стал.
        Селена пришла, как и обещала — ровно в шесть вечера. В куртке, джинсах, с переброшенным через плечо рюкзачком она была похожа на подростка.
        — Привет, Алексеев!  — Девушка чмокнула его в щеку.
        — Привет, Савицкая!  — Как же давно его никто не целовал! Пусть даже вот так, по-дружески…
        — Сегодня, надеюсь, не пил?
        — Нет, сегодня у меня по плану травка.
        — И вовсе не травка! Сегодня у тебя по плану иголки. Много длинных, острых иголок.
        — А ты, оказывается, садистка!  — Он улыбнулся так широко, точно не было в его жизни большей радости, чем акупунктурные иголки.
        — Как быстро ты меня раскусил!  — усмехнулась Селена, перетряхивая содержимое своего рюкзачка.
        На свет божий появилась коробка со всякими медицинскими штуками, аромалампа, компакт-диск и в самом конце шоколадка.
        — Шоколадом я уже запасся,  — сообщил Данила.  — Горьким, как ты и заказывала.
        — Оперативно!  — Селена смахнула шоколадку обратно в рюкзак.
        — А это зачем?  — Он кивнул на выложенные на кухонном столе безделушки.
        — Это для работы.
        — Курительница для работы?  — усомнился Данила.
        — Про ароматерапию что-нибудь слышал?
        — В общих чертах.
        — В общих чертах!  — передразнила она.  — Ароматерапия — это знаешь какая сила?!
        — Не знаю, но, думаю, ты мне расскажешь.  — Данила взял в руку пузырек темного стекла.
        — Не разбей,  — предупредила Селена.
        — Так у меня вроде бы только ноги парализованы, а с руками все в порядке,  — усмехнулся он.
        — Лучше бы тебе язык парализовало,  — буркнула Селена, но по-доброму, так, что он даже не подумал обижаться.  — Где у тебя CD-плеер?
        — В спальне. А мы и музыку будем слушать? Музыка — это тоже часть лечения или так, для антуража?
        — Музыка — часть лечения. Лечиться будем по полной программе. Ты сегодня гимнастику делал?
        — Делал.  — Данила кивнул на лежащие в углу гантели.
        — Гантели — это не совсем то,  — сказала Селена задумчиво.  — Нет, с эстетической точки зрения это, конечно, прекрасно, а вот с практической…
        — Все остальные упражнения я тоже сделал,  — поспешил он ее успокоить.  — Может, чайку?
        — Чаек после работы. Делу — время, а потехе — час. Не мешай мне пока, Алексеев.
        Данила наблюдал за ее действиями, как ребенок наблюдает за приготовлениями к новогодним праздникам. Принюхивался к наполняющему комнату незнакомому аромату, прислушивался к льющемуся из плеера перезвону колокольчиков и журчанию воды и с легкой опаской поглядывал на жестянку с акупунктурными иглами.
        — Ну как?  — спросила Селена, закончив приготовления.
        — Полный релакс, сейчас усну,  — честно признался он.
        — Не уснешь. Я не дам тебе уснуть.
        — Звучит многообещающе.
        Она покраснела. Как же легко ее смутить! Вроде бы врач, ко всему привычный человек…
        Данила горько усмехнулся. Он, небоеспособный инвалид, который лишь совсем недавно стал чувствовать, что у него есть задница и хм… все остальное, заставляет краснеть девушку, которая априори не должна смущаться и краснеть. А еще говорят, что нет больших циников, чем врачи.
        Словно угадав его последнюю мысль, Селена выразительно похлопала ладонью по кровати, сказала язвительно:
        — Алексеев, раздевайся и укладывайся на живот. Посмотрим, что ты запоешь через пять минут.
        — А что ты собираешься со мной делать?  — поинтересовался он, стаскивая за ворот свитер.
        — Ничего особенного. Для начала воткну в тебя десяток-другой иголок.
        — Операция «дикобраз».  — Данила аккуратно сложил свитер, положил его на край кровати.  — Штаны снимать?
        — Ну а как же!  — Она больше не смущалась, деловито перебирала свои орудия пыток, на Данилу не смотрела.
        — Больно-то хоть не будет?
        — Конечно, будет! Что же это за лечение без «больно»?
        — Ох, и жестокая ты девушка, Савицкая!  — вздохнул Данила, перебрасывая свое тело из коляски на кровать.  — Не дам я тебе больше шоколадку!

* * *
        Год прошел незаметно. Во многом благодаря тому, что в жизни Данилы появилась Селена. Данила определенно добился значительных успехов за этот год. Наблюдающие его врачи в один голос утверждали, что процесс восстановления идет с поразительной скоростью, называли чудом то, что происходило с его организмом. И только сам Алексеев знал, как называется это чудо, как знал и его настоящую цену.
        Селена занималась с ним практически ежедневно и строго следила за тем, чтобы он не отлынивал от лечебной физкультуры. Это она заставила его купить парочку тренажеров и какой-то чудной аппарат для электростимуляции мышц, и теперь спальня Данилы была похожа на филиал реабилитационного центра. Зато и результаты были налицо. Боль ушла окончательно. Парализованные ноги не «сохли», а оставались по-прежнему мускулистыми, и Даниле не нужно было стыдливо прикрывать их пледом. А еще — и это, наверное, самое главное!  — он снова почувствовал себя мужчиной. К Даниле вернулись и желание, и возможность.
        Селена делала ему массаж, когда это случилось в первый раз. Гремучая смесь возбуждения, юношеского ликования и юношеской же неловкости. Селена ничего не заметила. Или сделала вид, что не заметила. Умная девочка и… красивая.
        Ему повезло. Теперь он не чувствовал себя одиноким. Ну разве что в те вечера, когда Селена оставалась в центре на ночные дежурства. Данила ненавидел эти дни лютой ненавистью. За год он успел привыкнуть к тому, что она всегда рядом. Происходящие перемены они оба воспринимали как что-то само собой разумеющееся. Как-то незаметно квартира Данилы наполнилась вещами Селены: одеждой, книгами, всякими женским финтифлюшками. Данила даже подарил ей банный халат и смешные лохматые тапки. Ему нравилось, что в ванной рядом с его шампунем стоит ее шампунь, что его зубная щетка соседствует с ее зубной щеткой, что на кухне есть ее персональная чашка, а его байковую рубашку она еще полгода назад прибрала к рукам.
        Тогда, полгода назад, Селена первый раз осталась у него ночевать. Гроза разразилась внезапно. Не гроза даже, а настоящая буря. Во дворе ветром повалило старый тополь, а оставленные на улице автомобили то и дело истерично взвывали от раскатов грома.
        — Мне пора.  — Прижавшись лбом к стеклу, Селена наблюдала за беснующимся за окном ураганом.
        — Тебе жить надоело?  — спросил Данила.  — Видишь, что творится?! Тебя же унесет!
        — Значит, нужно вызвать такси.  — В ее голосе слышалась нерешительность.
        — Звони Элеоноре!  — Данила протянул ей телефон.  — Предупреди, что не придешь домой ночевать.
        — А где я буду ночевать?  — Она отвернулась от окна, растерянно посмотрела на Данилу.
        — У меня.
        — У тебя?
        — А что такого? Боишься, Элеонора заругает?
        — Не заругает, просто это как-то…
        — Неприлично?  — усмехнулся он.  — Не переживай, твоей репутации ничто не угрожает.
        — Дурак!  — фыркнула Селена.
        — А знаешь, лучше я сам!  — Данила набрал знакомый номер.
        У него уже имелся опыт телефонных разговоров с тетушкой Селены, и Элеонора казалась ему женщиной во всех отношениях замечательной. Наверняка ее жизненной мудрости хватит, чтобы понять, что для племянницы намного безопаснее провести ночь в его обществе, чем добираться домой в такую бурю.
        Элеонора выслушала Данилу молча, а потом, не задавая лишних вопросов, велела вести себя по-джентльменски и не обижать ее девочку. Он поклялся в чистоте своих намерений и помыслов, пожелал Элеоноре доброй ночи и заговорщицки подмигнул Селене.
        Определенно, Элеонора была уникальной женщиной. Не многим тетушкам придется по душе, что их племянницы так тесно общаются с калекой, а эту, похоже, такие отношения совершенно не смущали. Или причина в том, что она сама инвалид и может понять его как никто другой?..
        — Есть хочу!  — заявила Селена, стоило только Даниле положить трубку.
        — Ты же только что съела целую шоколадку!
        — Шоколадка — это не еда, это лекарство.
        — Хорошее ты себе прописываешь лекарство.  — Данила покатился на кухню, открыл холодильник, внимательно изучил его содержимое.
        — Могу предложить тебе жареное мясо и салат из помидоров. Идет?
        — Идет.
        — Тогда я строгаю салат, а ты жаришь мясо.
        Селена с сомнением посмотрела на свой костюм.
        — Мне бы во что-нибудь переодеться.
        — Сделаем.  — Данила достал из холодильника продукты.
        — А еще я привыкла спать в пижаме!  — добавила она с ехидной усмешкой.  — Алексеев, у тебя есть запасная пижама?
        — Слушай, дорогуша, иди-ка ты лучше домой. Уж больно ты хлопотная гостья, как я посмотрю.
        — Поздно, Алексеев, теперь тебе до утра со мной мучиться…
        Славный у них тогда получился вечерок. Сначала они долго выбирали Селене домашнюю одежду. После жарких споров выбор пал на старую Данилову рубашку, которая была велика ей на пять размеров. Благодаря этой рубашке Алексеев выяснил, что у Селены красивые ноги. Выяснил и тут же сообщил ей о своем открытии, а она жутко смутилась и второй раз за вечер обозвала его дураком.
        Потом они ели жареное мясо и запивали его красным вином. А после выбирали в интернет-магазине дежурный халат. Селена хотела белый, но Данила настоял на ультрамариновом.
        Потом они резались в «Assassin's Creed» и улеглись далеко за полночь. Да, славный выдался вечер…
        Утром Селена проснулась первой. Пока Данила нежился в постели, она успела принять душ, приготовить завтрак, заварить себе зеленый чай, а ему — кофе. Она никогда не пила кофе, но готовила его отменно.
        — Вставай, соня! Царствие небесное проспишь!  — Она пощекотала его босую пятку. Смешная, знает ведь, что он ничего не чувствует…
        — Кофе пахнет,  — сказал он, открывая глаза и потягиваясь.  — В постель подашь или как?
        — Обойдешься, Алексеев! Вставай и топай на кухню, я уже и так на работу опаздываю.
        Вот опять — топай! Как это он потопает? Смешная…
        С тех пор Селена начала оставаться у него на ночь все чаще и чаще. И этот факт уже никого не смущал. Может быть, только соседей, которые никак не могли взять в толк, что такая красавица, как Селена, нашла в нем, беспомощном инвалиде. А плевать! Главное, что им хорошо вместе! Главное, что в обществе Селены он чувствует себя нормальным здоровым мужиком.
        Это был один из тех вечеров, когда Селена осталась у него ночевать. Они ужинали и смотрели телевизор. С экрана пирсингованный-татуированный тинейджер превозносил достоинства новомодной компьютерной игры.
        — Фигня!  — не удержался Данила от раздраженного комментария.
        — Что фигня?  — Селена посмотрела на него удивленно и лишь самую малость озабоченно.
        — Да игра эта — полная фигня! То есть идея как раз и ничего, а вот разработка…
        — А что не так с разработкой? Не понимаю.
        Конечно, она не понимает! Он ведь тоже ничего не смыслит в медицине, но это не медицина, это его мир! Мир, на который он потратил целый кусок своей жизни. Да, он учился в институте заочно, да, многие предметы интересовали его постольку-поскольку. Многие, но не те, которые касались непосредственно программирования. И вот этот год, первый относительно спокойный год после травмы, Алексеев тоже прожил не зря — получил диплом, перелопатил уйму литературы, побывал на виртуальных мастер-классах российских и американских мэтров, самообразовывался. Время, которого теперь было в достатке, работало на него…
        Данила взялся объяснять, углубился в технические подробности, но, поймав растерянный взгляд Селены, остановился.
        — И сейчас не понимаешь?  — спросил, уже заранее зная ответ.
        — Нет,  — призналась она,  — для меня твое «железо» — все равно что для тебя моя акупунктура. Но суть я, кажется, уловила.
        — И в чем же суть?
        — Суть в том, что ты можешь не только играть в компьютерные игры, но и создавать их. Ведь можешь же, Алексеев?
        Сложный вопрос. Сложный и уже давно требующий ответа.
        — Теоретически могу,  — сказал он после долгих раздумий.
        — А практически?
        — А практически все это очень сложно. Нужна идея… Ладно,  — Данила взмахнул рукой,  — идея у меня как раз уже есть. Нужна хорошая команда и немалые инвестиции. Создание компьютерных игр — недешевое удовольствие. Опять же конкуренция.
        — Алексеев, а можно нескромный вопрос?  — От возбуждения разноцветные глаза Селены загорелись неоновым светом.  — Нет, даже два вопроса!
        — Боюсь даже представить, что тебя так заинтересовало,  — усмехнулся он, еще не до конца понимая, куда она клонит.
        — Как у тебя с финансами?  — Она на мгновение смутилась, а потом продолжила: — Я в том смысле, что ты ведь был очень известным и очень востребованным. Я не знаю, сколько платят в модельном бизнесе…
        — Неплохо у меня с финансами,  — Данила решил положить конец ее мучениям.  — Я хорошо зарабатывал, разумно тратил и удачно вкладывал деньги. Теперь я могу не заботиться о дне насущном и припеваючи жить на проценты.
        — И тебе нравится такая жизнь на проценты?
        — В каком смысле?  — Все он прекрасно понимал! Понимал, но хотел, чтобы Селена озвучила свою мысль.
        — Тебе не скучно? Не хочется как-нибудь реализоваться?
        — К чему ты клонишь, Савицкая?
        — Нет, ты сначала ответь!
        — Конечно, мне хочется реализоваться. Конечно, мне не нравится сидеть в четырех стенах.
        — Тогда следующий вопрос.
        — Это уже будет третий.
        — Не важно! Ты можешь собрать хорошую команду?
        — Для чего?
        — Алексеев!  — Селена раздраженно поморщилась.  — Ты ведь давно все понял!
        — Понял,  — улыбнулся Данила.  — Ты толкаешь меня на авантюру, Савицкая?
        — Толкаю!  — кивнула она.  — Ну попробуй, а?! Что тебе стоит?!
        Что ему стоит?! При самом плохом раскладе он потеряет полмиллиона долларов. Сущие пустяки…
        — Нет.  — Он мотнул головой.  — Ты просто не понимаешь, о чем говоришь.
        — Я не понимаю, но ты-то ведь понимаешь!
        — Вот потому что я понимаю, я и говорю — нет. Это нереально!
        — Почему?  — Селена вскочила с дивана, закружила по комнате.  — Что в этом такого нереального? Российский рынок компьютерных игр уже переполнен? Или ты тупой? Или у тебя нет денег и нет свободного времени? Или нет знакомых программистов?
        — Савицкая, не мельтеши!  — Данила поймал ее за свитер, усадил к себе на колени.  — Посиди спокойно, дай подумать.
        — Думай, Алексеев, думай!  — Она заерзала, устраиваясь поудобнее, и Данила пожалел о своем опрометчивом поступке: проснувшиеся после более чем годичной спячки инстинкты внезапно дали о себе знать…
        — А свари-ка мне кофе,  — сказал он, поспешно спихивая Селену с коленей.
        — Я-то сварю. Чего ж не сварить?  — Она замерла в дверном проеме, требовательно посмотрела на деморализованного Данилу.  — А ты в это время будешь думать? Обещай!
        — Я уже думаю, не отвлекайся.
        Да, ему срочно нужно о чем-то подумать. О чем-то, что не связано с Селеной…
        — Что ты решил?  — спросила она, возвращаясь в комнату с подносом.
        — Ничего. Это вопрос не одного дня.
        — А скольких дней это вопрос?
        — Не знаю, возможно, это вопрос не дней, а месяцев.
        — Но он решаем?
        — Не знаю. Мне нужно переговорить кое с кем, съездить в банк, уточнить свое финансовое положение.
        — Переговори, уточни,  — Селена пробежалась пальцами по его волосам, и утихшее смущение снова вернулось…
        В ту ночь Данила так и не уснул, все думал над идеей, подброшенной Селеной. Авантюра! Чистой воды авантюра! Проще и безопаснее вести жизнь рантье, но вот только будет ли это настоящая жизнь?! Селена права — надо попробовать. Он уже даже знает, кого пригласит в команду…

* * *
        Рабочий день у Селены выдался заполошный. Анна Павловна вышла наконец замуж за любовь всей своей жизни и укатила в свадебное путешествие, оставив Селену исполняющей обязанности заведующей отделением. Оказалось, что у заведующей обязанностей выше крыши: и связанных непосредственно с лечебным процессом, и чисто административных. К вечеру девушка чувствовала себя выжатым лимоном. Чай и шоколад не помогали.
        Наверное, было бы разумным не ездить сегодня к Даниле, а отправиться прямиком домой, расслабиться, полежать с книгой в горячей ванне, поболтать с Элеонорой. Она бы так и сделала, если бы не любопытство.
        Что решит Данила? Прислушается ли к ее совету? Да и разумный ли это совет? Как она может распоряжаться чужими финансами, учить тому, в чем сама совершенно не разбирается?! Может, зря все это?..
        Гомон голосов Селена услышала еще на лестничной клетке. Голоса доносились из-за неплотно прикрытой двери, ведущей в квартиру Данилы. У Данилы были гости!
        Она толкнула дверь, по-шпионски, на цыпочках, вошла в прихожую.
        — …Не, блин, идея, конечно, кульная! Но, сам понимаешь, Оборотень, затратная!  — доносился из кухни возбужденный фальцет.  — Пару сотен тысяч гринов выложить точно придется. И это при самом рачительном подходе.
        — И еще не факт, что бабки быстро отобьем,  — вторил ему хриплый баритон.  — А может, вообще не отобьем. Тогда ты останешься в конкретных минусах.
        — Привет!  — Селена остановилась на пороге кухни, обвела присутствующих внимательным взглядом.
        Картина вырисовывалась живописная. За столом, заставленным пивными бутылками, по большей части пустыми, сидели трое. Уже изрядно подвыпивший Данила задумчиво вертел в пальцах пивную пробку. Щуплый субъект с огненно-рыжими дредами энергично вгрызался в бок вяленой воблы. Высокий, бритый наголо парень с хмурым лицом и затейливыми татуировками на черепе флегматично покачивался на стуле.
        — О, Савицкая, привет!  — Данила пьяно улыбнулся, попытался было встать, но рухнул обратно в инвалидное кресло.
        Селена поморщилась, неодобрительно покачала головой.
        — Познакомьтесь, мужики! Это Селена, моя… моя идейная вдохновительница!
        — Селена… классный ник!  — Рыжий расплылся в идиотской улыбке.  — А в реале тебя как зовут?
        — Вот в реале меня так и зовут!  — Она вошла в кухню, присела на стул рядом с Данилой.
        — Не обращай внимания.  — Данила протянул ей бутылку пива.  — Лемонтий живет в Интернете, вылезает из него только по большим праздникам.
        — Я — гроза виртуальной нечисти Лемонтий Третий!  — Рыжий подмигнул Селене и, точно мечом, взмахнул воблой.
        Она хотела спросить, что стало с Лемонтием Первым и Лемонтием Вторым, но передумала, побоялась, что парень ударится в пространные объяснения.
        — Повезло тебе, Оборотень, у тебя такая симпатичная идейная вдохновительница.  — Бритоголовый перестал раскачиваться на стуле, пристально посмотрел на Селену.
        У него были светло-серые, почти прозрачные глаза, белая кожа и ярко-красные, точно накрашенные помадой губы. Колоритный тип. А потом он улыбнулся, и Селене стало нехорошо от вида его неестественно длинных, заостренных клыков.
        — Дакер,  — Данила погрозил бритоголовому пальцем,  — прекрати пугать девушку!
        — Не бойтесь, Селена.  — Дакер улыбнулся еще шире.  — Клыки не природные, я их нарастил. Впечатляет, правда?
        — Впечатляет.  — Она едва удержалась от желания осенить себя и Дакера заодно крестным знамением.
        — Это здорово, когда во внешности есть что-то неординарное. Не находите?
        — Боюсь, Дакер, Селена с тобой не согласится,  — усмехнулся Данила.  — Вот, к примеру, у нее самой разноцветные глаза, а она упорно скрывает эту свою неординарность под контактными линзами.
        — Алексеев!  — Она раздраженно ткнула его локтем в бок.
        — Разноцветные?  — Дакер оживился, ощупал лицо Селены жадным взглядом.  — А какого они цвета?
        — А какая разница?  — Как же ей были несимпатичны эти двое! Зачем они здесь? Что делают в привычном и устоявшемся мире Данилы?
        — Мне просто интересно. Я же вам рассказал про свои клыки.
        — А я вас не просила.
        Наверно, Данила уловил настроение Селены, потому что сказал примирительно:
        — Знаешь, я обдумал твою идею.
        — Вижу!  — Она окинула скептическим взглядом батарею пустых бутылок.
        — Оборотень, а твоя идейная вдохновительница всегда ведет себя так?  — Лемонтий Третий хитро сощурился.
        — Как — так?  — мрачно уточнила Селена.
        — Как сварливая жена или мамочка. Вот как!
        Сварливая жена или мамочка… Что может быть обиднее, чем вот такая неприкрытая правда?..
        — Помолчи, Лемонтий!  — Данила хлопнул ладонью по столу. Теперь он смотрел только на Селену.  — Ты, наверное, думаешь, что эти двое — парочка придурков?
        — Думает, думает! По глазам видно!  — Лемонтий закивал рыжей башкой.  — А Дакера небось еще и сатанистом считает. Или обдолбанным вампиром.
        Дакер склонил татуированную голову в галантном поклоне.
        А ведь они и были парочкой придурков — эти двое странных типов! Не похожи они на нормальных людей. Ну ни капельки!
        — Это только на первый взгляд,  — улыбнулся Данила.  — А на самом деле они высококлассные программисты. Компьютерные гении.
        — Пока, к сожалению, непризнанные.  — Лемонтий Третий закатил глаза к потолку.
        — И я подбиваю их на авантюру.
        — Уже подбил.  — Дакер провел языком по полимерным клыкам. Язык у него оказался пирсингованным. Брр…
        Селена отвела глаза. Инфернальный Дакер с его вампирскими замашками нравился ей еще меньше, чем Лемонтий Третий.
        — Нам нужно подыскать подходящее помещение под студию, найти толкового сценариста, закупить аппаратуру.  — Данила сделал глоток из бутылки, которую еще несколько минут назад предлагал Селене.
        — А давайте избавим прекрасную даму от скучных подробностей нашего будущего бизнеса,  — неожиданно предложил Дакер.  — Время позднее. Девушка с работы, устала, наверное. Вы устали, Селена?  — Он посмотрел на нее своими стылыми рыбьими глазами.
        В ответ она молча кивнула.
        — Ну вот, девушка устала!  — Дакер широко улыбнулся, потянул товарища за руку.  — Пойдем, Лемонтий, пришло время бить виртуальных тварей. Мировая паутина в опасности!
        — Забыл! Совсем забыл про мировое зло!  — Лемонтий, точно чертик из табакерки, выпрыгнул из-за стола, завертелся по кухне, размахивая воблой и подвывая: — Трепещите, демоны! Лемонтий Третий уже в пути!  — Он поднырнул под руку попытавшегося его поймать Дакера, ринулся к открытому окну: — Люди! Человеки! Лемонтий Непобедимый спасет ваши трусливые душонки!
        — Может, «Скорую»?  — Селена многозначительно посмотрела сначала на Данилу, потом на Дакера.  — Так, на всякий случай…
        — Не надо «Скорую».  — Дакер аккуратно снял Лемонтия Третьего с подоконника, сказал беззлобно: — Пойдем уж, Непобедимый. Не пугай мою добычу.
        — Ух ты, мой Дракулито!  — Лемонтий нежно подергал Дакера за пирсингованное ухо и послал вконец деморализованной Селене воздушный поцелуй.  — Вот за что я тебя люблю, так это за дар убеждения!
        Эта странная парочка уходила минут двадцать, а когда наконец ушла, в комнате воцарилась непривычная, разрывающая барабанные перепонки тишина.
        — Сумасшедший дом какой-то!  — Селена плюхнулась на стул, с тревогой посмотрела на Данилу.  — Ты уверен, что они не того?  — Она выразительно покрутила пальцем у виска.
        — Да нормально все с ними! Просто дурачатся ребята.  — Похоже, Данила был слишком пьян, чтобы заметить очевидные симптомы. Это тоже плохо.
        — Дурачатся?!  — осторожно переспросила Селена.  — Слушай, Алексеев, а ты их давно знаешь?
        — Достаточно давно. В универе на одном курсе учились, потом еще пару раз пересекались.
        — Ну и как эти двое учились?
        — Лемонтий так себе, а у Дакера красный диплом.
        — Красный диплом?! У этого упыря?  — Селена даже присвистнула от удивления.
        — Упыря!  — передразнил Данила.  — Да у него, если хочешь знать, аспирантура за плечами и отец — профессор.
        — А что же его тогда так развернуло — аспиранта, профессорского сына?
        — А ты язва, Савицкая.  — Данила нахмурился.  — Развернуло и развернуло. Каждого из нас по-своему развернуло. Его так, меня этак. Терпимее нужно быть к людям.  — В его голосе послышалось раздражение.
        — А я, значит, нетерпимая?  — Ох, зря она сегодня пришла. Наверное, она даже зря предложила ему идею с компьютерной игрой. Не пришла бы, не предложила — не услышала бы вот такое…
        — Не обижайся, но ты в самом деле нетерпимая. Ты всегда хочешь, чтобы все было по-твоему.  — Данила оттолкнулся руками от стола, инвалидное кресло налетело колесом на пустые бутылки, вышибая из них жалобный звон.  — Алексеев, надо то, надо это! А я, между прочим, уже давно не твой пациент и не мальчик, чтобы меня поучали! Подкинула хорошую идею — низкий тебе за это поклон! А дальше не вмешивайся. Что ты вообще понимаешь в мужской дружбе?!
        — В мужской дружбе я действительно ничего не понимаю.  — Селена встала из-за стола.  — Пойду я, Алексеев. Мне завтра на работу рано. Ничего, если я не стану тут прибираться?
        — Сам приберусь, не переживай.  — Он не смотрел в ее сторону, сосредоточенно поднимал упавшие бутылки.
        И провожать он ее не вышел. Всегда выходил, а сейчас остался в кухне. Наверное, это плохо. Нет, наверняка это очень плохо… А иначе откуда взяться слезам?! Таким колючим, что ни вдохнуть, ни выдохнуть. А иначе почему так больно?..
        В прихожей стояла пара мужских туфель, у Элеоноры был поздний посетитель. Селена осторожно прикрыла входную дверь, прошла в свою комнату, не раздеваясь, упала на кровать, включила музыку, достала из кармана джинсов медальон. Серебряная волчица недобро скалилась, наверное, обиделась за хозяина.
        — Ты тоже считаешь, что я нетерпимая?  — спросила Селена, стирая с лица слезы.  — Я действительно влезаю не в свое дело и мешаю Оборотню двигаться вперед?
        Волчица ничего не ответила, но скалиться перестала. Наверное, оттого, что Селена тоже была ее хозяйкой.
        Поздний посетитель наконец ушел, и Элеонора заглянула в комнату Селены.
        — Вернулась? А я думала, ты сегодня останешься у Данилы,  — сказала без особого, впрочем, удивления.
        — Не осталась.  — Селена отвернулась, словно тетя могла увидеть ее красное от слез лицо.
        — Ну, не осталась и не осталась! Давай чай пить.
        Они пили чай с булочками соседки Натальи. Элеонора курила, а Селена рассказывала о настигших их с Данилой переменах и плакала. Надо же ей иногда и поплакать…
        — Не ходи к нему пока, девочка,  — сказала Элеонора, когда остыл чай и закончились слезы.
        — Совсем не ходить?  — Она не понимала, как можно хоть день прожить без Данилы. Как же можно не ходить, сознательно обрекать себя на такие муки?!
        — Вам нужно отдохнуть друг от друга.  — Лишенное возраста лицо Элеоноры было печально.  — Так иногда случается, и разлука в этом случае лучшее средство.
        — Он без меня пропадет.  — Селена громко всхлипнула, совсем по-детски. Только с тетей она могла позволить себе быть слабой.
        — Так уж и пропадет?  — Тетя иронично приподняла бровь.  — Я вот долгое время жила одна и, как видишь, не пропала. Селена, твой Данила не беспомощный паренек. Он уже научился жить со своей бедой, приспособился, смирился. Теперь ему хочется обычной человеческой жизни, а ты изо дня в день напоминаешь ему о болезни. Не со зла, конечно!  — Она предупреждающе взмахнула рукой, и серебряные браслеты на запястье тихо звякнули.  — Но это так.
        — Я?!  — Селена думала, что больнее, чем уже есть, быть не может. Она ошибалась.
        — Ты! Не обижайся, девочка, но кто-то ведь должен сказать тебе правду. Каждый день ты отдаешься своему Даниле без остатка. Да, ты поддерживаешь его, помогаешь оставаться в форме, но этой своей непрекращающейся заботой ты не позволяешь ему забыть. Понимаешь, о чем я?
        — Понимаю.  — Селена отставила чашку с недопитым чаем.  — Я его ограничиваю, не даю развиваться. Но ведь я хочу как лучше…
        — Благими намерениями вымощена дорога в ад,  — заметила Элеонора с невеселой усмешкой.
        — И что мне теперь делать?
        — Я тебе уже сказала, что нужно делать. Дай своему Оборотню возможность принимать самостоятельное решение, не души своей заботой. Пройдет время, и он сам тебя позовет.
        — А вдруг не позовет?  — Ладони взмокли, стоило только подумать о том, что случится, если она больше никогда не понадобится Даниле.
        Тетя пожала плечами, сказала неожиданно жестко:
        — Если не позовет, значит, он — не твоя судьба.
        — Он — моя судьба!
        — В таком случае тебе нечего бояться.

* * *
        Прошел месяц. Месяц ожиданий и жестокой борьбы с самой собой. Данила не звонил, и Селена не находила себе места. Как он там? Как он может жить без нее? Кто варит ему кофе, убирается в квартире и делает массаж? Она сходила с ума, а он не звонил…
        Значит, Элеонора, как всегда, права: ее Оборотень не маленький мальчик, со всеми проблемами может справиться сам. Может, и справляется. Пришло его время принимать решение и делать выбор, а ее выбор — не мешать ему. Сложный выбор, мучительный, но по-другому никак.
        Селена и не мешала. Работала как каторжная, отдыхала как могла, медленно, день за днем, приучала себя к мысли, что Данила больше не позвонит никогда, заставляла себя привыкать к постоянной боли. Душа может болеть так же сильно, как и тело,  — теперь она это точно знала. И жить без Оборотня тоже можно: продираясь через череду серых дней, словно от паутины, отмахиваясь от тоски, заставляя себя не думать и не вспоминать, пытаясь научиться смирению…
        Она смирилась. Заставила себя смириться. Она сделала все, что от нее зависело. Пусть дальше сам… Надо только отдать ключи… И забрать свои вещи… Потом когда-нибудь… когда не будет так больно…
        — Я уеду,  — сказала она однажды Элеоноре.
        — Куда?
        — Куда-нибудь, где тепло. Может, снова в Индию.
        — Поезжай.  — Элеонора не стала ее отговаривать, она всегда знала, что нужно ее любимой племяннице.
        К месяцу жизни без Оборотня прибавилось еще две недели. Селена отогрелась, загорела, убедила себя, что забыла…
        Теперь об Оборотне напоминал только медальон. Медальон нагревался на солнце, немилосердно жег кожу, но она его не снимала. Зачем? Кто его теперь увидит?..
        Родина встретила Селену холодом и слякотью. Хоть не сходи с трапа, хоть снова убегай в вечное индийское лето. Она бы и сбежала, если бы не Элеонора. Тетя приехала встречать ее в аэропорт. Элеоноре было плевать на ненастье. В отличие от Селены, она была по-настоящему сильной женщиной.
        — Привет!  — Селена поцеловала тетю в холодную щеку, поздоровалась с соседом Андрюшей.  — Ну, зачем ты приехала в такую погоду?
        — Да вот решила развеяться, а Андрюшенька любезно согласился отвезти меня в аэропорт.  — Кончиками пальцев Элеонора коснулась ее лица.  — Как отдохнула, девочка?
        — Хорошо отдохнула. Наверное…
        — Вот и замечательно!  — Тетя проигнорировала это ее неуверенное «наверное». Может, нарочно, а может, и в самом деле не придала ему значения.  — А тебе звонил Данила.
        — Данила?..  — Дорожная сумка выпала из рук, прямо в лужу. Ее тут же подхватил сосед Андрюшенька, стряхнул грязные капли.  — Когда?  — Ненастье больше не казалось мучительным и враждебным, и Индийский океан не манил белоснежными пляжами. Ей звонил Данила!
        — Вчера вечером. Я сказала, что ты сегодня прилетаешь.
        — А он?
        — А он обещал перезвонить попозже.
        — Когда?
        — Девочка, ну откуда же мне знать?  — Элеонора многозначительно усмехнулась.  — Может, сегодня, а может, завтра…
        Данила не позвонил ни в тот день, ни на следующий, ни неделю спустя. Мобильный, с которым Селена не расставалась ни на минуту, молчал. Элеонора тоже ничего не говорила, словно и не было этого разговора-обещания, словно никогда и не было в Селениной жизни Оборотня. Может, и так. Она не станет звонить сама. Она его отпустила…
        Свой день рождения Селена решила не отмечать. Так, посидели на работе в конце рабочего дня в узком профессиональном кругу, выпили шампанского, закусили тортом и привезенными из Индии сладостями, поговорили о жизни и разошлись. Кажется, и сидели-то недолго, но в хорошей компании время летит быстро. Когда Селена вышла на крыльцо центра, часы показывали уже половину десятого вечера. Всего на мгновение, на какую-то долю секунды, она задумалась, как бы сложился этот вечер, если бы она не послушалась Элеонору, если бы не отпустила Оборотня.
        Не знала она, как бы он сложился, не случалось в их с Оборотнем жизни совместных праздников. Совместные будни случались, а вот с праздниками как-то не выходило. Наверное, это тоже один из показателей неправильности их отношений. Или показатель отсутствия отношений…
        Порыв ветра швырнул в лицо горсть колючего снега, волчком завертелся у ног. Холодно. Да и поздно. Нужно вызвать такси…
        Селена еще не успела набрать номер, как мобильный в ее руке ожил. Звонил Данила, и она тут же забыла и о холоде, и о ветре, и о такси.
        — Привет!
        Девушка снова не узнала его голос, словно разделяли их не два месяца, а целая вечность. Словно и не было его в ее жизни.
        — Привет.  — Ей бы радоваться, а сил нет…
        — Мерзнешь?
        — Мерзну, а откуда ты…
        — Тогда беги быстрее к парковке.
        — К какой парковке?
        — К той, что у реабилитационного центра.
        Вот так все просто. Она умирала, боролась с собой и с миром, а он появился, сказал «привет», и боль прошла.
        На парковке стояло пять машин. Ближайший к ней автомобиль приветственно моргнул фарами. Селена замерла в нерешительности.
        — Ну что же ты?!  — послышалось в трубке.  — Иди сюда!  — Дверца машины распахнулась.
        За рулем сидел Данила…

* * *
        Когда Селена ушла, Данила даже не сразу понял, что чувствует. Досаду? Облегчение?
        Она обиделась. Возможно, в первый раз за все время их знакомства. Обиделась по-настоящему, так сильно, что ушла.
        А и пусть! Так даже лучше. Он наконец сказал все, что думал. Вернее, не все, далеко не все, но она же умная девочка, она обязательно поймет, что он смертельно устал от опеки, даже от такой ненавязчивой. Он хочет жить нормальной жизнью, общаться с друзьями, заниматься любимым делом, предаваться маленьким мужским слабостям. Хотя бы время от времени. А она всегда рядом, и он всегда должен оставаться мистером Совершенство, рыцарем в сияющих доспехах.
        Надоело. Хочется без доспехов…
        Да, она ему помогла. Да, заставила поверить в себя, вернула желание жить. И если бы не Селена, у него, скорее всего, вообще не осталось бы никаких желаний. Может быть, и его самого сейчас уже не было бы. Данила все понимал и злился еще сильнее. Оттого, что повел себя не по-мужски, оттого, что радуется этой невольной свободе, как мальчишка.
        А Селена вернется. Пообижается немного и вернется. Завтра обязательно позвонит или даже приедет. Разве это ссора? Так, ерунда…
        Селена не позвонила и не приехала, зато прибыли Дакер с Лемонтием и приволокли с собой бумажку, которую с благоговейным трепетом именовали бизнес-планом. Все трое просидели над этим бизнес-планом всю ночь. Сначала обсуждали технические и организационные моменты, потом строили планы на будущее, потом просто молча пили водку.
        Селена не позвонила и на следующий день, но Данила не расстроился. Как-то так случилось, что ему вдруг стало не до нее. Он приступил к реализации своей неожиданной мечты. Теперь мечта отнимала у него все силы и время. Теперь Лемонтий и Дакер практически не вылезали из его квартиры, на время превратившейся в штаб.
        Наверное, бизнес-фортуна ему благоволила. Дело завертелось и стало набирать обороты. Дакер занялся поисками аппаратуры и подходящего помещения. Лемонтий покинул своих виртуальных монстров и вышел в реал, где развернул не менее активные действия по подбору толковой команды. Данила, как самый свободный из троицы, занимался координацией работы и решением финансовых вопросов, возникающих едва ли не ежечасно.
        Жизнь забурлила, забила ключом. В ней не нашлось места идейной вдохновительнице Селене Савицкой. Зато в ней неожиданно нашлось место другим женщинам…
        Где Дакер и Лемонтий нашли этих девчонок, Данила не знал, да и не хотел знать. Главное — девчонки легко шли на контакт. Главное — их совсем не смущало его увечье. Во всяком случае, одну, рыженькую и смешливую, точно не смущало.
        Она осталась на ночь. Данила волновался как мальчишка, боялся, что ничего не получится.
        Получилось! Рыженькая довольно улыбалась, смотрела на него со смесью удивления и уважения. Славная девушка и простая. С ней не нужно быть рыцарем в сияющих доспехах…
        Утром они пили кофе. На рыженькой был халат Селены…
        — А ты неплохо устроился!  — Она обвела взглядом кухню в стиле хайтек.  — Кучеряво живешь.
        Данила улыбнулся в ответ. На халат Селены он старался не смотреть.
        — А это правда, что ты тот самый Оборотень? Внешне похож, такой же красавчик.  — Рыженькая озорно подмигнула, пробежалась пальчиками по его щеке.
        — Тот самый.  — Даниле не хотелось говорить о прошлом, хотелось думать только о будущем. Вот об этой рыжей говорунье, к примеру.
        — Ты, наверное, богатый?
        — Что?  — не понял он.
        — Говорю, ты, наверное, не бедствуешь?  — Девушка вопросительно приподняла тонко выщипанную бровь.  — А хочешь, я буду к тебе приходить? Твои друзья мне вчера сотню баксов заплатили, чтобы я с тобой… ну, ты понимаешь. Я ж думала, что ты калека, а ты ничего так, нормальный мужик. Ты подумай, для постоянных клиентов у меня хорошие скидки. Тем более для таких красивых…
        Рыженькая все говорила, но Данила ее уже не слышал. Отвращение и разочарование взяли его в стальные тиски, сжимали, сжимали, того и гляди грозясь задушить.
        Проститутка… Не милая девушка-альтруистка, а жрица любви, расчетливая профессионалка со скидками для постоянных клиентов. Как же он раньше не догадался?! Кто еще с ним согласится? С таким только за деньги… Сто баксов — не так уж и много. Может, и не стоит отказывать себе в маленьких мужских радостях?..
        — Оставь номер своего телефона.  — Данила опрокинул в себя ставший вдруг горьким кофе.
        — Я тебе понравилась?  — Рыженькая достала из сумочки губную помаду, написала номер на краю газеты.  — Ты тоже ничего. Даже не верится, что…  — она не договорила, красноречиво взмахнула рукой.  — Звони! Я всегда на связи!
        Она ушла. Впервые за эти дни Данила не сел за компьютер. Сварил себе новый кофе, плеснул в него коньяку, зашвырнул газету с телефонным номером в мусорное ведро — все равно не пригодится. Больше он с этой… с профессионалкой все равно не сможет. Ни за деньги, ни просто так.
        На полу в спальне валялся халат Селены. Данила поднял его, рассеянно погладил пушистый ворс, сунул халат в стиральную машину…
        Вечером пришли Лемонтий и Дакер. Данила хотел набить им морды, каждому по очереди, но передумал. Это ничего не изменит. Друзья хотели как лучше, для него, дурака, старались.
        — Больше никаких шлюх,  — сказал он вместо мордобоя.
        — Не понравилась?  — удивился Лемонтий.
        — Отстань от него.  — Дакер оказался более деликатным.
        — Ну, вольному — воля!  — Лемонтий развел руками.  — Так, может, ему и про тачку ничего не говорить? А то мало ли что…
        — Про тачку нужно сказать обязательно.  — Дакер улыбнулся, хищно сверкнув белоснежными клыками.  — Оборотень, ты же, помнится, скорость любил?
        — Я и сейчас люблю! Вот эта штука,  — Данила невесело усмехнулся, похлопал по колесам инвалидной коляски,  — развивает вполне приличную скорость. До десяти километров в час, я думаю.
        — Десять километров — это ерунда!  — сообщил Лемонтий.  — Настоящему мужику для полного счастья нужно как минимум двести десять!
        — Такую коляску японцы еще не изобрели, мой наивный друг.
        — Зато японцы изобрели такую машину!  — снова улыбнулся Дакер.  — Знаешь, что Лемонтий нарыл в Сети в перерывах между боевыми действиями? А нарыл он одну очень интересную статейку про специальные авто для инвалидов-колясочников. В принципе установить ручное управление сейчас можно на любую тачку, наши кустари и не с такими задачами справлялись, но потом замучаешься такую машину в ГИБДД регистрировать. А есть, оказывается, уже готовые «японцы» с заводскими опциями и всякими разными полезными примочками. Мы даже фирму нашли, которая эти машинки к нам поставляет. Только, сам понимаешь, Оборотень, там цены кусучие, но для тебя, я думаю, скорость важнее.
        — Конечно, скорость важнее, показывайте!  — За такую информацию он был готов простить друзьям все, что угодно, даже историю с проституткой.  — Лемонтий, ты адрес помнишь?
        — Обижаешь, Оборотень!  — Лемонтий скорчил недовольную рожу.  — Ну-ка, пусти короля Интернета к компу!
        Лемонтий бубнил что-то себе под нос, а его пальцы с поразительной скоростью порхали над клавиатурой, сказывалась многолетняя жизнь в Сети.
        — Вот, полюбуйся!  — На экране появилась серебристая «Хонда», внешне ничем не отличающаяся от своих соплеменниц.  — Ну, как тебе девочка?
        — Это она?  — выдохнул Данила.
        — Она, родимая! Ты только посмотри, какие опции! Чудо, а не машинка! Сам бы на такой катался, если бы деньги были. Мы с Дакером уже и в салон смотались. Дакер все там осмотрел. Полный ажур. Только вот цена…
        — Я хочу на нее посмотреть.  — Возможно, впервые после аварии жизнь заиграла и заискрилась настоящими, полноценными красками. У него снова будет машина! Это ли не чудо?!
        — Так поехали! Чего сидим!  — Лемонтий, нетерпеливо побарабанил по клавиатуре.  — Мы ж затем к тебе и пришли!
        Он влюбился в нее с первого взгляда, с первого вдоха. Ему всегда нравились «японки». А эта девочка была просто чудом. Конечно, придется переучиваться и привыкать к ручному управлению, конечно, предстоит волокита с регистрацией, но все это такие мелочи по сравнению с тем кайфом, который она обещает ему подарить!
        Если бы не Дакер с Лемонтием, Данила забрал бы машину сразу, не осматривая, не пытаясь даже сесть за руль. Это же настоящее чудо — такой автомобиль! И скорость, как же он соскучился по скорости!
        Но друзья, безалаберные во многих других вещах, тут проявили неожиданную осмотрительность, оттеснили обалдевшего от счастья Данилу в сторону, взяли на себя урегулирование всех формальностей.
        — Оборотень, с тебя бутылка!  — заявил довольный собой Лемонтий.  — Нет, две бутылки! Нет, даже три…
        — Лемонтий, да за эту красавицу,  — Данила с нежностью погладил серебристый бок машины,  — я тебе душу продам.
        — На хрен мне твоя душа?!  — отмахнулся друг.  — По душам у нас вон Дакер специалист, а мне хватит трех бутылок коньяка.
        С появлением автомобиля в жизни Данилы начался новый этап. Он быстро уладил проблемы с регистрацией и так же быстро освоил ручное управление. Японцы, черти узкоглазые! Что за машина! Зверь, игрушка, конфетка… Его б воля, он бы и спал в ней. Нет, все-таки жизнь прекрасна! Любимое дело, верные друзья, супермашина…
        В этой складной схеме не хватало только одного. Не хватало Селены. Данила прожил без нее два месяца. Он отдохнул, вошел в силу, почувствовал себя настоящим мужиком и вдруг, однажды натолкнувшись на ее лохматые тапки, понял — без Селены все это не имеет смысла. Иногда даже у настоящих мужиков случаются вот такие озарения. Иногда им вдруг с невероятной силой хочется снова примерить сияющие доспехи…
        А что захочет она? И захочет ли вообще?..
        Они не общались почти два месяца. За это время он ни разу ей не позвонил. Да что там позвонил — он о ней практически забыл.
        Селена тоже не звонила. Обиделась? Нашла новый объект для спасения?.. Она такая, ей всегда нужно кого-нибудь спасать. Славная девочка, а он — урод и неблагодарная скотина.
        Надо позвонить. Даже если она не ждет звонка, даже если ей больше не нужен ни он сам, ни его звонки. Услышать голос, может быть, договориться о встрече, попытаться все исправить, стать настоящим мужиком теперь уже не для самого себя, а для нее.
        Мобильный Селены не отвечал. Данила промучился день и позвонил на домашний телефон. Трубку сняла Элеонора. Он уже приготовился к отповеди, он уже почти забыл, какая она необычная женщина.
        — Ну, здравствуй, Данила!  — У нее был звонкий, совершенно девичий голос. И в голосе этом слышалось… Что — удивление, любопытство?..
        Он собрался с духом, поздоровался и сказал, что ему нужна Селена. Вот просто жизненно необходима!
        — Если жизненно необходима, можешь слетать за ней на Гоа.  — А теперь в голосе Элеоноры слышалась насмешка.
        Он был готов лететь на Гоа. Да что там — на Гоа! На край света готов! Но ему не дали такой возможности.
        — Или подожди один день, она завтра вернется. А если подождешь еще две недели, то как раз успеешь решить, что подарить ей на день рождения. Девушки любят подарки, правда, Данила?
        Да, девушки любят подарки. Наверное, любят… И Селена тоже их, наверное, любит. Да вот беда — он общался с ней больше года, считал себя ее другом, но даже не потрудился узнать, когда у нее день рождения. Спросить сейчас и окончательно дискредитировать себя в глазах Элеоноры?..
        — Селена родилась девятнадцатого ноября. Это на тот случай, если ты случайно забыл.  — Он не был уверен на все сто, но, кажется, Элеонора улыбалась. Потрясающая женщина! Теперь совершенно понятно, в кого удалась Селена.
        Он подготовится! Обязательно подготовится. Он даже знает, что подарит своей девочке с разноцветными глазами. Тут и думать нечего…
        …Селена еще не успела сесть в машину, а Данила уже почувствовал аромат. Это был тот самый Аромат. Он не мог ошибиться…
        — У тебя новые духи?
        Он должен был извиняться, вымаливать прощение, а начал вот так — неправильно.
        — А у тебя новая машина.  — Селена улыбнулась робко, неуверенно, но от этой ее улыбки сковывающий сердце лед дал трещину и начал таять.
        — Да, теперь я на колесах.
        …у его незнакомки были светлые волосы…
        — Рада за тебя, Данила.
        …и она была худенькой…
        — Покатаешь?
        …и у нее была родинка на подбородке. Точно такая же родинка…
        — Что ты сказала?
        — Я спрашиваю, покатаешь ли ты меня на своей новой машине?
        …и Аромат, дразнящий, на всю жизнь врезавшийся в память…
        — Я именно за этим и приехал. Пристегнись, Селена!
        Она улыбнулась чуточку грустно, защелкнула ремень безопасности, сложила руки на коленях.
        — Все, я готова.
        …Аромат вел себя фамильярно, как старый приятель: щекотал ноздри, трепал по затылку, мешал сосредоточиться…
        — Красивые духи. Как они называются?
        — Я не знаю.  — Селена пожала плечами.  — Элеонора привезла их из Индии. Я искала такие же, но не нашла.
        — Они у тебя давно?
        — Давно. Осталась, наверное, пара капель. Я пользуюсь ими лишь в особых случаях.
        Данила хотел спросить, были ли ее визиты в стриптиз-клуб особыми случаями, но вместо этого спросил:
        — А сегодня какой случай?
        — Да так, корпоративная вечеринка.  — Врушка! Ни слова о дне рождения…  — Так куда мы едем?
        — Скоро узнаешь. Я рад видеть тебя, Селена.
        — Я тоже рада, Данила… И все-таки, куда ты меня везешь?
        — К себе.  — Вот он и случился — поворотный момент. Сейчас Селена скажет, что не собирается ехать к нему, и чудо умрет, так и не родившись.
        — Уже поздно.  — Это было похоже на обещание. Или не на обещание, а на призрак надежды. Не важно, главное, что она не сказала «нет».
        — Переночуешь у меня.  — И сразу второй поворотный момент… Все изменилось, и они оба это знают. От старой дружбы не осталось и следа, а то чувство, что всходило на ее руинах, еще слишком хрупкое, слишком нереальное.
        — Элеонора будет волноваться.  — Это был даже не аргумент, это была лишь слабая попытка избежать неизбежного. Они на правильном пути. Наверное…
        — Элеонора не будет волноваться, я предупредил ее, что ты останешься у меня.
        — А если я не захочу?  — Все поворотные моменты, все надежды в одночасье полетели в тартарары. Она ведь просто может не захотеть…
        — А ты не захочешь?
        Селена ничего не ответила, молча отвернулась к окну. Кажется, еще один вираж пройден…

* * *
        — Я приготовил нам ужин!  — Данила предупредительно распахнул перед Селеной дверь квартиры, включил свет.  — Запеченная форель, морской салат, белое вино — все, как ты любишь.
        Кажется, она удивилась. Или испугалась? Он так и не понял, не успел уловить это непривычное, ускользающее выражение ее лица. Два месяца изменили Селену до неузнаваемости, превратили в незнакомку.
        — Раздевайся, а я накрою на стол. В кухню пока не заходи, хорошо?
        Идея с ужином уже не казалась ему такой замечательной, как раньше. Лучше бы он отвез Селену в ресторан. Так было бы спокойнее и, наверное, безопаснее. Особенно сейчас, когда все изменилось.
        — А в гостиную можно?
        Селена стояла на пороге, не решаясь сделать и шага, наверное, тоже чувствовала эти перемены.
        — В гостиную можно и нужно! Я сейчас закончу накрывать на стол.
        Вообще-то, стол был уже накрыт, осталось только достать форель из духовки и зажечь свечи. Изначально свечи не планировались — дружеский ужин не предполагает особых атрибутов,  — но теперь, когда он привел в свой дом не только Селену, но и Аромат, когда смутные подозрения вот-вот станут реальностью…
        — По какому поводу праздник?  — Селена обошла стол, поправила неровно лежащую салфетку, посмотрела настороженно.
        — Я сейчас. Хорошо?  — сказал он вместо ответа.  — Секундочку!
        Корзина роз ждала своего часа на кухонном столе. Шоколадная корзина с шоколадными розами. Он объездил полгорода, пока нашел то, что хотел, но оно того стоило! Только бы не уронить…
        — Вот, это тебе!  — Данила поставил корзину перед Селеной.
        Она долго рассматривала розы, а потом улыбнулась удивленно и неуверенно.
        — Мне?..
        — С днем рождения, Селена.  — Он тоже улыбнулся.  — Они из горького шоколада, как раз такого, какой ты любишь.
        — Красота какая!  — Она осторожно коснулась шоколадного лепестка.  — Такую красоту нельзя есть…
        — А мы будем! Что на них смотреть?
        — Жалко.
        — Любишь розы?
        — Люблю.
        — Тогда подожди, я сейчас.
        Живые розы были такие же красивые, как и шоколадные. А может, и еще красивее. Белоснежные, изысканные, пахнущие летом — верные союзники мужчин в борьбе за женское сердце.
        — Вот на эти можешь смотреть и даже нюхать!  — Он протянул букет Селене.
        — Это тоже мне?  — У нее было такое лицо… Данила вдруг испугался, что она расплачется. Неужели союзники обернулись врагами?
        — Тебе не нравится?  — Он хотел взять ее за руку, но не рискнул. Не готов он оказался к переменам: ни к тому, что творилось с Селеной, ни к своей собственной вдруг перевернувшейся с ног на голову жизни.
        — Очень нравится.  — Наконец она улыбнулась, светло и счастливо. И от улыбки ее по позвоночнику поползли мурашки.
        — Тогда в чем дело? Почему ты до сих пор меня не поблагодарила и не поцеловала?
        — Спасибо!
        Селена склонилась над ним, не выпуская роз из рук. Длинные волосы занавесили ее лицо, но губы были совсем близко. В этот момент Данила понял, что никогда больше не согласится на дружеский поцелуй. Теперь ему нужно совсем другое…
        Она вздохнула, как путник, нашедший наконец кров, обвила его шею руками. Ставшие вдруг ненужными розы посыпались на пол…
        Он не помнил, как это случилось. Помнил лишь, что был неловок и нетерпелив. Помнил, что Селена была неловка и нетерпелива. Помнил, что долго не мог справиться с пуговицами на ее блузке. Помнил, как ее золотистая от загара кожа покрывалась мурашками от его поцелуев. Помнил неоновый свет, выплескивающийся из ее широко распахнутых глаз. Помнил улыбающуюся с серебряного медальона волчицу. Помнил, как Селена называла его Оборотнем. Помнил жгучую, стирающую все на своем пути радость обладания…
        И только потом, когда все закончилось, понял, вот она — его судьба, тихо лежит рядом, улыбается уголками губ. Он сам ее выбрал, еще несколько лет назад. Он пометил ее медальоном, чтобы не потерять, и потерял… А она нашла его, негодница, нашла и не призналась. Больше года его судьба была его сиделкой, а он не знал, не догадывался, не чувствовал… Дурак!
        — Почему ты молчала?  — спросил он, касаясь губами ее виска.
        — Не хотела тебе мешать.  — Она уже не улыбалась, смотрела серьезно и даже настороженно. Ждала.
        — Селена,  — медальон под его пальцами казался горячим,  — мы потеряли так много времени…
        — А разве мы что-то потеряли, Оборотень?
        Вот оно — счастье, настоящее, безграничное. Оно улыбается и задает каверзные вопросы, и полжизни хочется отдать за право владеть им безраздельно!
        — Я затащил бы тебя в постель намного раньше, если бы знал, что ты — это она.
        — А она лучше?
        — Она?  — Данила улыбнулся.  — Она необычная, очень красивая. Она чувствует мой внутренний ритм, и у нее потрясающий аромат.
        — А я?
        — А ты — это она, только еще лучше…

* * *
        Июнь выдался непривычно жарким, с южным зноем, ярким солнцем и редкими вечерними дождями. Настоящее лето, почти индийское!
        Жизнь Селены наполнилась счастьем до краев. Элеонора оказалась права, она никогда не ошибалась. То девятилетней давности гадание сбылось. Теперь они с Данилой вместе, и ей больше нечего желать. Она самая счастливая женщина на Земле. И у Данилы все идет просто замечательно. Его дело перестало быть только хобби, и, кажется, оно вот-вот начнет приносить прибыль. Удачные контракты, неожиданные инвестиции, рекламная кампания — все и сразу, на первый взгляд почти без усилий. Но она-то знала, какой каторжный это труд. Помнила бессонные ночи, все до единой. Помнила посиделки на их хайтековской кухне и жаркие, до хрипоты, споры. Помнила нескончаемые переговоры и внезапные авралы, когда Данила срывался с места и не появлялся дома сутками, а потом возвращался смертельно усталый, с ввалившимися от бессонницы глазами, с дрожащими от кофеина руками, но бесконечно счастливый.
        Июнь стал наградой им всем. В муках, спорах и творческих метаниях родилась их игра. Замечательная, интересная, необычная, в чем-то похожая на каждого из своих создателей: инфернальная, как Дакер, сумасшедшая, как Лемонтий, ошеломляющая, как Оборотень.
        А они оказались хорошими ребятами — Дакер и Лемонтий! Пусть они были немного странными, безбашенно-гениальными и неформатными, но они были настоящими профессионалами и верными друзьями. Теперь, спустя полгода общения, Селена это понимала очень хорошо. Понимала и была им безмерно благодарна.
        И остальные друзья Данилы, те, которых Селена помнила еще по «Основному инстинкту», тоже оказались неплохими ребятами. Старые друзья появились в их жизни не сразу, Данила позвал их на презентацию игры.
        Клуб назывался «Тоска зеленая». Жертва, владелец клуба, был старинным приятелем Дакера. У Дакера имелось много таких вот странных приятелей, тех, кого Элеонора называла людьми с двойным дном. Жертва не был исключением. Высокий, болезненно-бледный, худой, со взглядом Безумного Шляпника. Встретишь такого ночью — испугаешься. А на самом деле милейшей души человек, лишь самую малость занудный. Так ведь он хозяин «Тоски», должен соответствовать.
        Клуб был под стать хозяину: готический антураж, красно-черный интерьер, психоделическая музыка, официанты с лицами наемных убийц. Будь на то воля Селены, она бы выбрала место повеселее, но для их новорожденной игры, квеста с мрачным, мистическим сюжетом, «Тоска» подходила как нельзя лучше.
        Старые знакомые Данилы появились ближе к ночи. Семеро человек. Высокий крашеный блондин, тот самый, который когда-то передал Селене медальон. Рыжий парень с открытым лицом и задорной улыбкой — Тигра. Длинноволосый брюнет под руку с миловидной, испуганно оглядывающейся по сторонам девушкой. Кажется, его сценический псевдоним — Жеребец. Бритоголовый мужчина атлетического сложения — Зверь. Незнакомая Селене брюнетка: худенькая, нервная, курящая сигарету за сигаретой. Седьмого гостя Селена узнала не сразу. В этом болезненно худом парне с землистым лицом и погасшими глазами было невозможно узнать Херувима. Что же с ним случилось?.. Селене вдруг захотелось коснуться его тонкого запястья, попытаться понять, может быть, даже помочь, но, натолкнувшись на стылый взгляд, она отшатнулась. Ему не нужна ее помощь, он убивает себя сам…
        Пока мужчины обменивались приветствиями и рукопожатиями, женщины мерили друг друга настороженными взглядами. Миловидная девушка оказалась женой Жеребца. Нервную брюнетку Данила представил как Риту, свою старую знакомую. Возможно, они нашли бы общий язык и даже подружились, если бы не Оборотень… Нужно быть слепой, чтобы не заметить, что Рита в него влюблена. Рита любит Оборотня, а Оборотень любит ее, Селену. Вот такой треугольник… Какие уж тут теплые чувства?! Сохранить бы нейтралитет.
        Крашеный блондин оказался администратором «Основного инстинкта».
        — Эд.  — Он пожал протянутую руку, скользнул взглядом по медальону, понимающе усмехнулся: — А мы, похоже, уже встречались?
        — Встречались.  — Селена еще не определилась, нравится он ей или нет.
        — Приручили Оборотня?
        — Предприняла попытку.
        — Вижу — успешно.
        Селена пожала плечами, их отношения с Данилой — не та тема, которую следует обсуждать с малознакомым человеком.
        — Для женщины вы слишком немногословны.
        — А вы слишком любопытны для мужчины.
        — А я не мужчина, я гей.
        — У каждого свои недостатки.  — После тесного общения с Дакером и Лемонтием ее было непросто смутить.
        Эд смерил девушку долгим, изучающим взглядом, а потом неожиданно расхохотался.
        — Оборотень сделал правильный выбор,  — сказал он, отсмеявшись.
        — Рада, что вы его одобрили.  — Селена холодно улыбнулась. Все-таки он ей не нравился. Человек себе на уме, шкатулка с двойным дном.
        Остальные друзья Данилы приняли ее без лишних вопросов. Лишь рыжий Тигра досадливо поцокал языком и поинтересовался, почему этому стервецу Оборотню всегда достаются самые красивые девушки. Вот он, Тигра, и умен, и чертовски привлекателен, а в личной жизни — полная неустроенность. Тигре посоветовали поменьше болтать и задвинули на задний план. А зря, славный парень, такой смешной…
        Презентация шла своим чередом. Ближе к утру гости уже забыли, по какому, собственно говоря, поводу собирались.
        — Так и должно быть.  — Дакер поймал растерянный и немного расстроенный взгляд Селены.  — Это нормально. Главное, что пришли нужные люди, будут хорошие релизы и статьи на геймерских сайтах и в профильных журналах. Все будет, Селена. Все у нас получится!
        — Все у нас получится,  — повторила она как заклинание и потерла слезящиеся от сигаретного дыма глаза. Нужно снимать линзы, сил больше нет это терпеть. Черт с ними — с разноцветными глазами! Оборотень любит ее и такой.
        Данила заметил сразу, притянул к себе, поцеловал в шею:
        — Не носи линзы, Селена. Ты без них очень красивая!
        Она счастливо улыбнулась, потерлась носом о его щеку, прошептала:
        — Я люблю тебя, Оборотень. Мы уже можем ехать домой?
        — Можем, давай только попрощаемся с гостями…

* * *
        Работа засасывала. Стоило только включить компьютер, как Данила проваливался в виртуальный мир с головой, уходил так далеко, что переставал чувствовать время, полностью отключался от реальности. Селена знала об этой его особенности, знала и никогда не отвлекала во время работы. Умная девочка.
        У них было все хорошо, даже отлично. Первый же проект принес такие дивиденды, на которые никто не смел и надеяться. О них заговорили, за них боролись самые лучшие компании страны, им предлагали невероятные гонорары и привлекательные контракты, от них ждали очередной проект, а Данила уже замыслил новую авантюру. Да, пока еще только авантюру, но, возможно, когда-нибудь он рискнет отправиться в самостоятельное плавание. Своя собственная компания, свои собственные правила игры…
        В животе громко заурчало — верный признак того, что пора возвращаться из мира виртуального в мир реальный. Данила выключил компьютер, откинулся на спинку кресла, потер уставшие глаза, глянул на наручные часы.
        Двадцать минут десятого! Десятый час вечера, за окном тьма, а Селены до сих пор нет. Задержалась на работе? Решила заглянуть к Элеоноре? Тогда почему не позвонила?
        Сердце сбилось с ритма, предчувствуя беду, и мобильный едва не выскочил из вспотевшей ладони. Он позвонил раз, потом еще и еще раз. Телефон Селены не отвечал…
        Элеонора сняла трубку сразу, как будто ждала звонка.
        — Что случилось, Данила?  — спросила, не здороваясь.
        Он растерялся. Тот ли это случай, чтобы беспокоить Элеонору? Может, все нормально? Может, Селена задержалась на работе? Может, случилась корпоративная вечеринка: шумно, а мобильник в сумочке…
        — Все в порядке.  — Данила сжал наливающиеся свинцовой болью виски.  — Просто решил узнать, как ваши дела.
        — В десятом часу вечера? Данила, что происходит? Где Селена?
        Ее невозможно было обмануть, эту проницательную, видящую больше остальных женщину. Не нужно было звонить, ясно, что Селены у нее нет…
        — Селена на работе. Наверное…
        — Наверное?  — То ли на линии начались помехи, то ли это голос Элеоноры пошел трещинками.  — Ты ей звонил?
        — Звонил. Она не берет трубку. Элеонора, не волнуйтесь. Думаю, она просто забыла мобильник на работе.
        — Ты ведь позвонил мне не просто так?  — спросила Элеонора после секундной паузы.  — Ты позвонил, чтобы узнать, у меня ли она?
        Да, затем он и звонил. Только вот зря…
        — У меня ее нет…
        — Элеонора, вы не переживайте. Всего половина десятого — детское время. Как только Селена придет, я вам сразу перезвоню.
        Кого он обманывал — себя или Элеонору? Время, может, и детское, а вот времена дикие…
        — Данила, с ней что-то случилось.  — Голос Элеоноры упал до шепота.  — Я знаю…
        — Я перезвоню вам сразу, как только Селена вернется.  — Он не стал дожидаться ответа, выключил телефон, аккуратно положил его на край стола, подкатился к окну.
        Темнота. Темнота и полная луна на полнеба. От остановки метро до дома — семь минут быстрым шагом. Пять минут по хорошо освещенной улице, две — вдоль заброшенной стройки. Селена обещала, что будет обходить стройку стороной, а это изрядный крюк и двадцать минут потерянного времени. Селена дорожила их общим временем. Могла ли она не сдержать обещание?.. Данила знал ответ.
        Все, нельзя сидеть вот так, сложа руки. Нужно действовать, выдвигаться ей навстречу. Вот только как выдвигаться? Вокруг стройки непролазные дебри, коляска не пройдет.
        Напряжение и беспокойство росли с каждой секундой. Данила снова потянулся за телефоном. Мобильный Селены по-прежнему не отвечал. Нужно звонить Дакеру. Дакер живет всего в паре кварталов, он здоровый, как буйвол, поможет перебраться через строительные завалы.
        Или стройка ни при чем? С чего он вообще решил, что Селена пошла той дорогой? Может, она вообще еще никакой дорогой не ходила! Может, она на работе осталась на незапланированное дежурство, а мобильник украли… а остальные телефоны сломались…
        Черт! Черт!! Черт!!!
        Самообман! При любом раскладе Селена нашла бы и время, и способ его предупредить. Она очень ответственная девочка. Она знает, как он за нее переживает.
        Телефон Дакера тоже молчал. Да что же это за вечер сегодня такой?! Одна домой не идет, второй трубку не берет…
        Данила выкатился в прихожую, сунул ноги в ботинки, набросил куртку. Он поедет сам, не сможет пробраться через стройку, подождет Селену на остановке.
        В дверь позвонили. Сердце радостно екнуло — нашлась!
        На пороге, привалившись плечом к стене, стоял Лемонтий.
        — Куда собрался на ночь глядя? Полная луна поманила? А, Оборотень?
        Не нашлась… Данила замотал головой, прогоняя тревогу и липкий страх.
        — Пойдем со мной!  — велел, выкатываясь из квартиры.
        — Куда?  — Лемонтий растерянно посторонился.
        — Селена до сих пор не вернулась с работы. Пойдем, поищем.  — Он отчаянно громыхнул дверью.
        — А с чего ты взял, что ее нужно искать? Может, она просто на работе задерживается?
        — Ночь на дворе! Какая работа?! И телефон ее молчит.
        — Телефон молчит — это плохо.  — Лемонтий запустил пятерню в дреды, зажмурился, что-то обдумывая, а потом спросил: — Где будем искать?
        — Не знаю…
        Они выкатились из подъезда. Данила поежился под порывом холодного ветра, дернул вверх молнию на куртке. Лемонтий нетерпеливо пританцовывал возле коляски, бормотал что-то себе под нос.
        — Поехали к стройке!  — Данила запрокинул голову к скалящейся с черного неба луне.  — Начнем искать оттуда.
        — А как же ты по стройке на своем луноходе?  — Лемонтий пнул колесо инвалидной коляски.  — Ты ж не пролезешь.
        — Зато ты пролезешь, посмотришь…
        — Что я там посмотрю, Оборотень?
        — Лемонтий,  — сказал Данила устало,  — Селена уже давно должна быть дома, а ее нет. Телефон не отвечает. Я волнуюсь, понимаешь? Я хочу убедиться, что с моей женщиной все в порядке. Стройка — неспокойное место, я должен знать наверняка, что ее там нет.
        — Не волнуйся, Оборотень.  — Лемонтий мгновенно сделался серьезным.  — Ничего с твоей Селеной не случится. Давай, если хочешь, поищем ее на стройке.
        — Хочу,  — Данила потер глаза.  — Поехали, что ли?
        — А на работу ты ей звонил? Я имею в виду, на рабочий телефон,  — спросил Лемонтий, бодро рыся рядом с инвалидной коляской.
        — Не звонил…  — Данила резко остановился.
        — Ну так позвони! Может, она на работе осталась, а мы с тобой будем по стройкам шастать.
        — Она бы сама меня предупредила.
        — А ты позвони. Хотя бы узнаем, во сколько она с работы ушла.
        После короткого разговора с дежурным врачом выяснилось, что Селена ушла домой больше трех часов назад…
        Полная луна глумливо осклабилась, покатилась по небу наливающимся кровью шаром. Что-то случилось. Пока Данила разбирался с программой, с его девочкой что-то случилось, а он даже ничего не почувствовал…
        Они медленно продвигались вдоль потемневшего от времени и непогоды забора. Лемонтий подсвечивал дорогу карманным фонариком и то и дело чертыхался.
        — Где-то тут должен быть пролом,  — сказал, задумчиво постукивая по отсыревшим сосновым доскам.
        — Может, заделали?
        — Да кто заделал?! Кому это нужно? Вот, нашел!  — Лемонтий кивнул на зияющую в заборе дыру.  — Я же говорил, должен быть пролом,  — он присел на корточки, посветил в пролом фонариком. В безжизненном электрическом свете валяющийся на земле шарф казался бесцветно-серым, но Даниле не нужно было видеть цвет, чтобы сердце перестало биться от предчувствия беды.
        — Это ее шарф. Слышишь, Лемонтий, это шарф Селены!
        — Уверен?  — Лемонтий перешел на шепот.
        — Я сам ей его подарил.
        — Во, блин!  — приятель осмотрелся, достал из-за пазухи резиновую дубинку.  — Купил по случаю. Незаменимая вещь для ближнего боя. Похоже, она мне скоро пригодится. Все, Оборотень, жди меня здесь!
        — Я с тобой!  — Данила поймал его за рукав куртки, сжал так, что побелели костяшки пальцев.
        — Куда, блин, со мной?! Звони лучше Дакеру, вызывай подмогу.
        — Дакер не берет трубку.
        — Хреново.  — Концом дубинки друг почесал затылок.  — Ладно, тогда просто жди. Если начну орать, вызывай ментов, что ли…
        — Помоги мне перебраться на ту сторону.
        — Оборотень! Ты совсем плохо соображаешь?!  — зашипел Лемонтий.  — Там,  — он кивнул на провал,  — неизвестно что и неизвестно кто. Прости, друг, но без тебя мне будет сподручнее.
        — Просто помоги мне перебраться на ту сторону!  — Луну заволокло кровавым туманом. Туман этот изменил мир до неузнаваемости. Данилу он тоже изменил…
        — Чего ты орешь, Оборотень?!  — Лемонтий со злостью врезал ногой по торчащим из земли обломкам досок.  — Теперь нас не слышал разве что глухой!  — Он еще раз пнул забор, отшвырнул в темноту искореженные доски.  — Смотри, пройдет тут твой луноход? И руку отпусти! Вцепился…
        Данила разжал онемевшие пальцы, въехал в образовавшийся пролом.
        — А дальше, ты уж извини, я пойду один,  — Лемонтий снова перешел на шепот.  — Некогда мне тут, понимаешь…

* * *
        На стройке было тихо, даже звуки извне сюда не проникали. Аномальная зона!
        Лемонтий вполголоса выругался, поудобнее перехватил дубинку и заскользил вдоль забора.
        Классная получается бродилка, атмосферная! Сюда бы еще дробовичок для полноты картины и десяток-другой зомби.
        В красноватом свете луны недостроенное полукруглое здание было похоже на Колизей — такое же величественное и унылое. Что это вообще такое? Спорткомплекс? Торговый центр?
        Невдалеке ухнула какая-то птица. Лемонтий даже присел от неожиданности. Жуть какая… прости, Господи. Надо было не геройствовать, а сказать Оборотню, чтобы сразу вызывал ментов. И охотников за привидениями заодно. Уж больно место гадостное. Да, дробовичок бы сюда. С дробовичком он бы…
        Лемонтий так и не успел додумать, как бы он развернулся, будь у него дробовик…
        …Бетонный блок, похожий на алтарь для языческих жертвоприношений, стоял в самом центре недостроенного «Колизея». Лунный свет вырывал его из темноты, заливал расплавленным золотом. Его… и то, что на нем лежало…
        — Мамочки…  — Программист как-то сразу забыл и про бродилки, и про дробовик, и про свою антирелигиозность, перекрестился размашисто и торопливо.  — Что же это, мамочки?..
        Волосы на загривке встали дыбом, дубинка заскользила во вспотевшей ладони, пришлось ухватить ее двумя руками.
        Это было похоже на завернутое в саван тело. Лемонтий сделал осторожный шаг к «алтарю», замер, прислушиваясь и оглядываясь, сражаясь с налившимися свинцовой тяжестью ногами, пытаясь унять дрожь. Лучше бы он остался с Оборотнем, лучше бы никогда не ходил на эту чертову стройку…
        …Тело было накрыто простыней. Женское тело. На белоснежной ткани проступал рисунок, что-то похожее на черный иероглиф. Лемонтий не сразу понял, что черное — это кровь, взялся за самый край простыни, потянул…
        Обнаженное тело — на стылом алтаре… Это было красиво. В этой лунной наготе не было ничего пошлого. Даже спиральный лабиринт, вырезанный на алебастрово-белом животе женщины, казался произведением искусства…
        Лемонтий облизал пересохшие губы. Он и представить себе не мог, что смерть может быть такой прекрасной. Как античная статуя…
        Нет! Она была бы прекрасна, если бы не обмотанные окровавленной колючей проволокой запястья, если бы не черный мешок на голове женщины…
        Это Селена? Это Лунная девочка Оборотня? Бедный, бедный Оборотень… Смерть очень ревнивая поклонница, она не терпит конкуренции.
        Лемонтий подошел вплотную к «алтарю», со странным благоговением пробежался кончиками пальцев по черной шершавой ткани. Пальцы что-то больно царапнуло. Он поднес руку к лицу, слизнул выступившую каплю крови…
        Наваждение спало, рассеялось, как морок. Не было никакого Колизея и лунного алтаря. Не было античной статуи. Была Селена, Лунная девочка Оборотня. Какой-то нелюдь надругался над ней, затянул на шее колючую проволоку, оставил на теле свой автограф. Скотина…
        Лемонтий больше ничего не боялся, ненависть сделала его бесстрашным. Царапая в кровь руки, не обращая внимания на боль, он распутывал проволоку, виток за витком…
        Бедная девочка…
        — Лемонтий!!!  — Крик, почти вой, разорвал тишину на мелкие черные клочья. Инвалидная коляска Данилы стояла всего в нескольких метрах от «алтаря», путь ей преграждала куча строительного мусора.  — Лемонтий, это она?!
        Теперь он знал, как выглядит отчаяние. Отчаяние — это калека в инвалидной коляске, который может видеть свою мертвую подружку, но не может к ней прикоснуться из-за гребаной кучи строительного мусора…
        — Это она?!
        — Подожди, Оборотень! Только не ходи сюда! Я сейчас…
        Лемонтий отшвырнул проволоку, сделал глубокий вдох, сдернул черный мешок…
        …Это была она — Селена. Как он скажет? Как он скажет своему другу, что его Лунная девочка мертва?
        — Лемонтий!!!
        Он зажмурился, зажал руками уши, словно это могло что-нибудь изменить, исправить непоправимое.
        Холодно. Черт, как же холодно! А она совсем голая. Или мертвым все равно?.. Лемонтий стянул с себя пальто, прикрыл им тело.
        — Лемонтий, это она?!
        Данила полз к «алтарю», цепляясь руками за землю, отталкиваясь непослушными ногами. Спицы перевернутой коляски хищно поблескивали в лунном свете.
        — Не нужно! Подожди…  — Лемонтий вытер ставшее вдруг мокрым лицо, погладил мертвую Селену по щеке.  — Что ж ты наделала?..
        Он считал себя очень храбрым. Он, Лемонтий Третий, истребитель виртуальной нечисти… Но, когда вздрогнули серебристые, точно припорошенные инеем ресницы, программист закричал.
        У нее были черные глаза. Черные-черные! Чернее ночи… Она смотрела на наливающуюся кровью луну и улыбалась…
        — Лемонтий!  — Оборотень был уже рядом, изодранными в кровь пальцами цеплялся за край плиты, силился встать.
        Лемонтий перестал кричать, ухватил друга за талию, привалил к алтарю, сказал срывающимся шепотом:
        — Я думал, она мертвая, а она видишь какая?..

* * *
        Ее разбудили прикосновения. Кто-то гладил ее по лицу. Она не хотела просыпаться. После того что с ней сделали, она больше не хотела жить…
        Холодно…
        И темно…
        И голос…
        Что же ты наделала?..
        Что она наделала? Не послушалась Данилу, пошла короткой дорогой, слишком поздно поняла, что за ней кто-то крадется. Слишком поздно поняла, что все бесполезно: и кричать, и сопротивляться, и молить о пощаде…
        Лучше бы она умерла…
        Холодно…
        И темно…
        И луна, огромная, красная луна. Почему она красная?..

* * *
        У нее были такие глаза… Черные провалы, а не глаза. Такие, что не видно зрачков. И улыбка… Лучше бы она плакала, лучше бы кричала, чем улыбалась вот так… страшно.
        — Селена?  — Опираясь левой рукой о плиту, правой Данила погладил ее по волосам.  — Селена, это я.
        — Оборотень.  — Серебристые ресницы дрогнули, взгляд незнакомых глаз сделался чуть более осмысленным, и его сердце, которое не билось целую вечность, ожило.  — Оборотень, холодно…
        — Сейчас, девочка… Ты потерпи…  — Он обернулся, заорал во все горло: — Лемонтий!
        Друг, клацая зубами не то от холода, не то от волнения, возился у изголовья бетонной плиты.
        — Надо сначала руки развязать,  — с присвистом сказал он, отшвыривая в сторону окровавленную проволоку.  — Вот, теперь все!
        Селена рывком села, натянула до подбородка пальто Лемонтия.
        — Оборотень, давай сюда свою куртку!  — Друг окончательно пришел в себя.  — Спину ей укрой. Да не стой столбом, позвони Дакеру, пусть на машине подъедет. Черт! Куда же они ее одежду дели?
        — Он был один.  — Селена всхлипнула.
        — Так, стоп! Никто не плачет, никто не истерит!  — Лемонтий замахал руками.  — Плакать будем дома, в тепле, в уюте. Оборотень, блин! Хватит на нее таращиться, звони Дакеру, пока мы все тут не околели!
        На сей раз Дакер ответил сразу, точно ждал звонка.
        — Оборотень, куда ты подевался? Я у твоего дома стою.
        — Дакер, мы на старой стройке.  — Он старался не смотреть на расцарапанные в кровь голые колени Селены.  — Подъезжай сюда.
        — А что вы там делаете?
        — Дай-ка!  — Лемонтий выхватил трубку, заорал во все горло: — Дакер, твою мать! Подъезжай к воротам стройки! Вопросы потом задавать будешь!
        Лемонтий умел быть убедительным, а Дакер — расторопным и тактичным. Он врубился в ситуацию с ходу: без лишних слов, без лишних вопросов. Помог Даниле перебраться в инвалидную коляску, подхватил на руки Селену.
        Они были уже на полпути к машине, когда обнаружили, что Лемонтий исчез.
        — Где этот чумовой?  — спросил Дакер.
        — Не знаю.  — Сейчас Данила мог думать только о Селене.
        — Тут я!  — Лемонтий вынырнул из темноты.  — Отлить ходил.
        — Нашел время,  — проворчал Дакер, не сбавляя шаг.
        — А сам где шастал? Мы тебе с Оборотнем, между прочим, звонили. Почему не отвечал?
        — Мобильник в студии забыл…

* * *
        Вода была горячей-горячей. Много воды и целый флакон пены, чтобы не видеть розовые потеки от кровоточащего лабиринта на ее животе. Ей теперь никогда не отогреться. Не отогреться и не отмыться. И не найти в себе сил, чтобы выйти из ванной к тем троим, что закрылись на кухне на «военный совет». Они стараются, делают вид, что ничего не случилось, но они все знают. И Данила знает… Как ей теперь с этим жить?..
        В дверь постучали.
        — Селена, можно мне войти?
        Она вытерла полотенцем мокрое от слез лицо, молча кивнула, точно он мог ее видеть.
        Данила вкатился в ванную, аккуратно прикрыл за собой дверь.
        — Ты как?  — Он осторожно коснулся ее волос, словно тоже боялся запачкаться…
        — Прости.  — Она давала себе клятву быть сильной, держаться, но не удержалась. Слезы были горячее воды, слезы выжигали огненные бороздки на ее щеках.
        — Не надо, ты ни в чем не виновата!  — Данила поцеловал ее в макушку.  — Я больше никогда не оставлю тебя одну. Я буду каждый день встречать тебя с работы. Забудь! Ничего не было, слышишь?!
        Забыть? Как же ей хотелось забыть! Только ничего не получится. Это останется с ней навсегда. Это станет между ней и Оборотнем. Уже стало… просто он пока отказывается в это верить.
        — Хорошо, я забуду.  — Вот оно и наступило — время лжи.
        — Можно я сейчас задам тебе несколько вопросов, а потом мы навсегда закроем эту тему?  — Данила не смотрел ей в лицо, стряхивал с пальцев налипшую пену, как будто пена была важнее…
        — Спрашивай!  — Она научится врать и научится быть сильной.
        Он молчал долго. Слишком долго…
        — Селена, ты хочешь, чтобы мы дали этому делу ход?
        — Нет!  — Она замотала головой, и брызги с ее мокрых волос упали на его футболку.  — Я не хочу. Его все равно не найдут.
        — Почему? Ты его видела?
        Нет, она его не видела… Слышала его дыхание, чувствовала каждое его движение, но не видела.
        — Я не смогу его опознать, Данила.
        — Ладно,  — он вымученно улыбнулся.  — Давай поговорим о другом. Тебе нужна медицинская помощь, твои раны нужно обработать и вообще…  — Он запнулся…
        — Раны неглубокие,  — Селена провела рукой по животу.  — А остальное… Завтра я сдам все необходимые анализы. Не волнуйся, все будет хорошо.  — С каждым разом ложь давалась все легче. Может, она и в самом деле привыкнет?  — Где Лемонтий и Дакер?
        — Ушли.
        Хорошо, что ушли. Они славные ребята, и Селена им очень благодарна, но сегодня ей было бы невыносимо их общество.
        — Хочешь чаю с шоколадом?  — спросил Данила.
        — Хочу.
        — Тогда ты выходи, а я его сейчас заварю.  — Данила еще раз поцеловал ее в макушку, выкатился из ванной, аккуратно прикрыв за собой дверь.

* * *
        Хорошо, что Дакер и Лемонтий ушли. Они, конечно, классные ребята, но сейчас им с Селеной нужно побыть наедине.
        Данила еще не знал, как они справятся со всем этим, как будут жить дальше. Но понимал, что случившееся с Селеной не повлияет на его к ней отношение. Зато это уже повлияло на его самооценку…
        Он — беспомощный калека, неспособный защитить свою женщину, неспособный разобраться с тем подонком… Да что там разобраться?! Он даже найти его не в состоянии!
        Данила включил чайник, скользнул взглядом по забытым Лемонтием сигаретам. Захотелось курить, сильно, до дрожи в пальцах. Он открыл окно, закурил, наблюдая, как бледнеет и уходит за тучи луна, молчаливая подружка убийц и насильников. Луну он ненавидел так же сильно, как и самого себя.
        Закипела вода. Данила выбросил недокуренную сигарету, заварил зеленый чай. Селена хочет оставить все как есть, а что хочет он сам? Сделать вид, будто ничего не произошло, не спать ночами, зная, что тот выродок ходит безнаказанным, что, возможно, Селена не первая и не последняя его жертва? Он не знал…
        Хлопнула дверь ванной. Данила закрыл форточку, разлил чай по чашкам, положил на стол плитку черного шоколада.
        Селена в банном халате, с чалмой из полотенца на голове, выглядела почти нормально. Если не принимать во внимание багровые следы на шее. Если не смотреть на содранную на запястьях кожу. Если не знать про кровавый знак на ее животе…
        Трель дверного звонка нарушила затянувшееся молчание. Селена вздрогнула, испуганно посмотрела на Данилу.
        — Я сейчас.  — Он выкатился в прихожую.
        На пороге стояла Элеонора. Данила совсем забыл о своем обещании позвонить.
        — Где моя племянница?
        — На кухне.
        Элеонора молча покачала головой, не то расстроенно, не то сердито.

* * *
        — Что случилось?  — Тетя выложила на стол пачку сигарет, закурила, коснулась сначала запястья Селены, потом ее щеки.
        Нужно ответить, нет смысла скрывать от тети то, что она и так узнает, но как же тяжело!
        — Я знаю, с тобой что-то произошло.  — Голос Элеоноры сделался настойчивым.  — Чувствую.
        — Оставь нас, пожалуйста, одних.  — Селена перевела взгляд на Данилу.
        Он молча кивнул, выкатился из кухни.
        — Я закурю?  — Селена потянулась за тетиными сигаретами.
        — Кури.
        У нее получилось не сразу, руки дрожали, зажигалка не срабатывала, сигареты падали. Где же взять силы на жизнь, когда сил не хватает даже на такую вот мелочь?..
        — Я повторяю судьбу своей мамы.  — Она наконец прикурила, глубоко затянулась горьким дымом.
        Пальцы Элеоноры дрогнули, серебряные браслеты тревожно звякнули, но голос остался спокойным, почти будничным:
        — Ты знаешь, кто это сделал?
        — Нет, я ничего не видела.  — Рукавом халата Селена вытерла слезы. Это от сигаретного дыма, не от боли…  — Знаешь, он действовал так… так поэтапно, точно настраивался на что-то. И все время что-то шептал. Что-то непонятное, похожее на латынь. Мне достался очень образованный маньяк, владеющий латынью.  — Она усмехнулась, сделала еще одну затяжку.
        — Он тебя изнасиловал?  — спросила Элеонора, закуривая еще одну сигарету.
        — Да. А потом… я думала, он меня убьет, а он вырезал какую-то спираль у меня на животе. Скажи, это что-нибудь значит? В этом… есть какой-то смысл?
        — Не знаю, девочка. Ничего не знаю.
        — Я тоже не знаю. Я знаю только одно — мне от этого никогда не отмыться.
        — Ты справишься. Ты сильная.
        — А моя мама была сильной?
        — Нет!  — Элеонора покачала головой.  — Твоя мама была совсем другой. И рядом с ней не было такого мужчины, как твой Данила.
        Да, ей повезло, у нее есть Данила… Селена встала из-за стола, подошла к окну, прижалась лбом к холодному стеклу.
        — Мне кажется, луна сегодня красная. Или я схожу с ума?  — Она обернулась к тете.
        — С тобой все в порядке. Сегодня лунное затмение. Луна, наверное, и в самом деле красная.
        — А это что-нибудь значит?
        — Не знаю, может быть, значит, а может быть, нет. Селена, а в тебе самой что-нибудь изменилось? Ты что-нибудь чувствуешь? Что-нибудь необычное?
        — Я чувствую себя так, словно меня окунули в бочку с дерьмом. А больше — ничего. Мой дар, если ты о нем, не проснулся, иначе тот ублюдок не слез бы с меня живым!  — Впервые за этот страшный вечер Селена ощутила еще что-то помимо боли.
        — Это пройдет. Все рано или поздно проходит, любая боль.
        — Это не пройдет!  — Селена загасила сигарету, вернулась к столу, спросила срывающимся шепотом: — Ты можешь сказать, что будет дальше? Можешь мне погадать?
        — Я уже пробовала — ничего не выходит.
        — Видений тоже не было?
        — Нет, было дурное предчувствие, но в этом нет ничего необычного, твой Данила тоже очень волновался. Он хороший парень, тебе с ним повезло.
        — Да, мне с ним повезло,  — повторила Селена.  — Жаль только, что ему со мной не повезло.
        — Не говори так. Он тебя любит и примет тебя любую.
        — Откуда ты знаешь? Ты же не можешь читать наши судьбы.
        — Для того чтобы это понять, не нужно быть ясновидящей.

* * *
        Утро не принесло облегчения. Его женщины разъехались: Элеонора к себе домой, Селена на работу. Данила пытался работать. Не получилось. Кофе казался безвкусным, работа не двигалась, голова была занята одним-единственным. Часам к одиннадцати он не выдержал, позвонил Лемонтию.
        — Можешь приехать?
        — Уже еду, Оборотень. Сам хотел с тобой поговорить.
        Они сидели на кухне, молча пили кофе.
        — Мне нужна твоя помощь,  — сказал Данила.
        — Я понимаю,  — Лемонтий кивнул.  — Будем искать эту сволоту?
        — Хочу попробовать. Давай еще раз осмотрим то место. При свете дня.
        — А я уже вчера кое-что нарыл.  — Лемонтий сделал большой глоток, поморщился, сказал с тоской в голосе: — Эх, сейчас бы пивка!
        — Что ты нарыл?  — Данила в нетерпении подался вперед, налетел колесом коляски на ножку стола. Чашки тихо звякнули.
        — Давай для начала на месте осмотримся, а потом я тебе расскажу. Идет?  — Оказывается, Лемонтий мог быть немногословным.  — Собирайся, Оборотень!
        При свете дня заброшенная стройка казалась самой обыкновенной. В городе таких сотни. В нагромождении строительных плит и мусора не было ничего пугающего. Они потратили час на поиски, но почти ничего не нашли. На промерзшей земле — никаких следов, только на «алтаре» — нарисованный чем-то черным спиральный лабиринт. Такой же, как на животе у Селены, только более тщательно и детально прорисованный.
        Лемонтий потрогал холодный камень, брезгливо поморщился:
        — Что за хрень такая? А, Оборотень? Может, он оккультист какой?
        — Надо узнать, что означает этот символ. Сможешь?  — спросил Данила.
        — Надо — узнаем. В Интернете поищем, у людей поспрашиваем.  — Лемонтий пожал плечами.  — Это не проблема, я думаю. Меня другое волнует. Куда этот урод дел ее одежду?
        — С собой унес?
        — Тогда он не оккультист, а фетишист.
        — Подонок он в первую очередь.
        — Ну, это само собой.
        — А что ты хотел мне показать?  — спросил Данила, когда осмотр был закончен.
        — Вот это.  — Лемонтий порылся в кармане пальто, выложил на бетонную плиту плоскую коробочку из черного картона.
        — Что это?
        — Сразу видно, что ты не куришь.  — Лемонтий подтолкнул картонку поближе к Даниле.  — Это спички. И непростые спички. Видишь логотип?
        Данила взял коробок в руку — на черном фоне алела надпись «Тоска зеленая».
        — Это фишка Жертвы — печатать рекламу своего клуба на спичечных коробках,  — пояснил Лемонтий.  — Вернее, не только его, многие так делают, но не это главное.
        — А что?
        — Знаешь, где я нашел эту штуку? Вот на этом камешке!  — Лемонтий похлопал ладонью по «алтарю».  — Делай выводы, Оборотень.
        — Думаешь, это он потерял?
        — Ну, если не я и не ты, то, скорее всего, он. Наверное, спички выпали, когда он…  — Лемонтий неожиданно покраснел.  — Но даже не это главное,  — добавил после секундного замешательства.  — Переверни коробок. Видишь? Это реклама нашей игры. По просьбе Дакера Жертва заказал такую партию к презентации. Отсюда еще один вывод…
        — Он был на презентации,  — выдохнул Данила.
        — Скорее всего.
        — Тогда получается, что Селена не случайная жертва. Он мог увидеть ее в клубе, а потом просто выследить. Но почему только теперь? Прошло уже полгода…
        — Да, полгода — это срок, но согласись, хоть какая-то зацепка!
        — Только что она нам дает, эта зацепка?  — Данила повертел коробок в руке.  — На презентации была тьма народу. Нам эту тварь не вычислить.
        — Ты уже сдаешься, Оборотень?
        — Нет, я просто думаю, за что тут можно ухватиться.
        — Давай исходить из того, что он был в «Тоске» во время презентации, что у него есть определенные садистские наклонности, что он не курит, но неравнодушен к безделушкам.
        Данила скептически усмехнулся.
        — Из всего вышеперечисленного я согласен только с первым пунктом. Садистские наклонности точно никто афишировать не станет.
        — Ну почему же? Вот, к примеру, Жертва…  — Лемонтий осекся, ошалело посмотрел на Данилу.  — А ведь Жертва под наш психологический портрет очень даже подходит! Во-первых, он хозяин «Тоски», во-вторых, довольно известная личность в уютном мирке садо-мазо. И вообще, он странный. Ты хоть раз его с девушкой видел?
        — Да я его вообще только пару раз видел.
        — Знаешь что, Оборотень!  — Лемонтий хлопнул ладонью по бетонной плите.  — А давай-ка смотаемся к нашему другу-извращенцу, устроим ему допрос с пристрастием!
        Допроса с пристрастием не получилось. У Жертвы было железное алиби. Он уже неделю валялся на больничной койке с приступом холецистита.
        — Жалко,  — с тоской в голосе сказал Лемонтий.  — Очень хороший был подозреваемый.
        — А почему ты решил, что тот урод не курит и любит безделушки?  — спросил Данила.
        — Элементарно, Ватсон! Чистая дедукция. Разверни коробок. Видишь — все отрывные спички на месте. Если бы он курил, то хотя бы одной да воспользовался, а так он просто забрал себе коробок. Вот ты не куришь, стал бы ты зариться на всякую мелочь?
        — Честно говоря, я на эти спички вообще внимания не обратил.
        — Вот именно! А наш урод обратил и даже взял себе на память. И таскал с собой все это время. Спрашивается, зачем некурящему человеку спички?
        — Не знаю. Знаю только, что мы так никуда и не продвинулись.
        — Не продвинулись?!  — возмутился Лемонтий.  — Да мы уже много всего нарыли. У нас практически готов психологический портрет.
        — Лучше бы у нас был фотографический портрет.  — Данила посмотрел на наручные часы.  — Ладно, Лемонтий, мне пора Селену с работы забирать.
        — Теперь так и будешь встречать — провожать?  — спросил друг сочувственно.
        — Буду.
        — Уважаю. Только это все равно не выход. Пока всякие твари…
        — Я его найду,  — пообещал Данила,  — дай только срок.
        Лемонтий ободряюще улыбнулся, похлопал его по плечу:
        — Найдешь, Оборотень. Нужно будет, мы этого гада из-под земли достанем…

* * *
        — Пришли результаты анализов.  — Анна Павловна положила перед Селеной несколько листков.  — Не все, конечно. Только те, что лаборатория успела сделать. Пока все, слава богу, нормально. Считай, повезло.
        — Да, повезло.  — Селена не глядя положила анализы в карман халата.  — Спасибо, я вам очень благодарна.
        — Да ладно тебе,  — заведующая сочувственно покачала головой.  — В таком деле грех не помочь. И вот еще что, ты антибиотики на всякий случай попей. Как говорится, береженого и бог бережет. И на ВИЧ кровь через полгода пересдай для очистки совести и окончательного спокойствия. Хочешь шоколадку?
        — Нет, спасибо.  — Селена мотнула головой.
        — А Данила твой что говорит?
        — Говорит — забудь.
        — Золотые слова! Хороший тебе мужик достался. Вот и я говорю — забудь. Обошлось все, и слава богу! Главное — жива, а остальное…  — Анна Павловна снова вздохнула.  — Может, тебе с нашим психологом поговорить?
        — Попробую пока без психолога.
        — Ну смотри. Может, так даже и лучше. О таких вещах думать лишний раз не хочется, не то что разговаривать.
        Они немного помолчали, а потом заведующая спросила:
        — Селена, а что если тебе отпуск взять? Побудешь дома, отдохнешь.
        — Нет!  — Она боялась даже подумать, что станет с ней дома, наедине с собственными воспоминаниями, наедине с Данилой.  — На работе проще.
        — Тогда хочешь, я тебя до дома подброшу?
        — Спасибо, не нужно. Данила меня заберет.
        — Вот и хорошо! Ты, главное, не зацикливайся. Ни к чему это. Жизнь продолжается.
        Да, жизнь продолжается. Селена коснулась своего живота — лабиринт до сих пор кровоточил…

* * *
        Лемонтий пришел в первом часу ночи, пьяный в дым.
        — Привет, Оборотень!  — заорал он с порога.
        — Тихо, Селена уже спит.  — Данила покосился на закрытую дверь спальни.
        — Все, молчок!  — Лемонтий кивнул, выписывая затейливые дуги, прошел на кухню.
        — Что это ты так набрался?  — спросил Данила.
        — Я его вычислил!  — Лемонтий оперся ладонями о стол, пьяно улыбнулся.  — Понимаешь, Оборотень? Я вычислил этого козла. Вот ты за своей Селеной поехал, а я все думал, думал…
        — И что?
        — Думал, думал, а потом плюнул, решил немного поработать. Приехал на студию, а там Дакер!  — Лемонтий выпучил глаза, состроил страшную рожу.
        Данила поморщился. Лемонтий — хороший парень, но во хмелю становится невменяемым.
        — Ясное дело, там Дакер. Почему бы ему там не быть?
        — Да, там Дакер,  — Лемонтий перестал гримасничать, сказал почти трезвым голосом,  — а у Дакера все руки исцарапаны. Сечешь?
        — Пока нет,  — признался Данила.
        — Вот смотри!  — Лемонтий уперся ладонями в стол.  — Видишь?
        — Вижу.
        — И что ты, блин, видишь?
        — У тебя тоже руки поцарапаны.
        — Правильно, а знаешь, почему?
        Данила отрицательно мотнул головой.
        — А потому, что вот этими самыми руками я распутывал колючую проволоку, которой та скотина связала Селену. Теперь догоняешь? Я проволоку разматывал и поцарапался, а тот, кто заматывал?
        — Тоже должен был поцарапаться…  — Сердце ухнуло вниз, от недоброго предчувствия спина покрылась испариной.
        — Вот именно! А теперь смотри, что получается. Дакер был на презентации в «Тоске». Он задвинут на всякой чертовщине. Он не брал трубку, когда мы пытались ему дозвониться. У него поцарапаны руки. И еще он нам соврал!  — Лемонтий врезал кулаком по столу.  — Он не забывал телефон в студии и не возвращался за ним. Я сегодня у ребят порасспрашивал — его никто не видел в тот вечер. Понимаешь?
        — Думаешь, это он?  — Данила до боли в пальцах сжал подлокотники инвалидного кресла.
        — Сейчас не важно, что думаю я,  — Лемонтий икнул.  — Сейчас важно, что думаешь ты.  — Он с тоской посмотрел на Данилу.  — А я чувствую себя Иудушкой. Гадостное это чувство, можешь мне поверить. Дакер мне как брат. Думаешь, чего я так нажрался? Это чтобы было легче друга сдавать! Я бы и не сдавал, терпел бы, блин, мучился, если бы твою Селену тогда не увидел, на той гребаной стройке. А ты помнишь, Оборотень, какие у нее глаза были? Это же космические дыры, а не глаза. Или мне показалось?..  — Лемонтий перешел на шепот.
        — Собирайся!  — Данила направился к двери.
        — Куда?  — спросил Лемонтий испуганно.
        — Дакера навестим.
        — Ты хочешь у него сам спросить?
        — Да, я хочу у него спросить.
        — Оборотень, а если это действительно он? Что мы тогда будем делать? Мы же с ним голыми руками не справимся.  — Лемонтий замолчал, а потом кивнул каким-то своим мыслям и недобро улыбнулся.
        Уйти незамеченными не удалось. Пьяный Лемонтий шумел как стадо бизонов. Селена проснулась.
        — Вы куда?  — спросила она, выходя в прихожую и щурясь от электрического света.
        — В студию,  — соврал Данила.  — Там комп завис, нужно срочно реанимировать.
        — Ночью?!  — Она не поверила, по лицу было видно.  — Куда вы собрались, Данила?
        — Я же говорю — в студию. Звонил Дакер, просил нас подъехать. Ты же знаешь, он часто работает по ночам.
        Вот это было чистой правдой, и Селена поверила, спросила уже спокойнее:
        — Когда вернетесь?
        — Не знаю. Может, через час, а может, под утро. Ты иди спать, не жди нас.
        — А почему Лемонтий такой пьяный?
        — Лемонтий не пьяный! Лемонтий слегка выпимши!  — взвился программист.  — Иди спать, женщина! Не отвлекай нас от великих свершений!  — Он махнул рукой, покачнулся, едва не упал.
        — Осторожнее, вершитель!  — Данила перевел взгляд с Лемонтия на Селену, сказал виновато: — Ты не волнуйся. Я его сейчас домой отвезу отсыпаться, а потом поеду в студию к Дакеру.
        — Я не волнуюсь.  — Она присела перед инвалидной коляской, заглянула Даниле в лицо.
        Все-таки она очень красивая — его Лунная девочка. Данила осторожно коснулся губами ее запястья. Селена вздрогнула, но не отстранилась. Это хорошо. Еще вчера она шарахалась даже от случайных прикосновений. Данила все понимал, ждал, терпел и боялся, как бы этот период «оголенных нервов» не затянулся надолго. Нельзя так думать, нужно идти вперед, не оглядываясь…
        — Береги себя,  — прошептала Селена, касаясь пальцами его подбородка.  — И возвращайся скорее.
        — Иди спать, Селена. Со мной все будет в порядке. Это штатная ситуация…
        — Ну, блин, просто какие-то проводы на войну!  — Лемонтий воздел глаза к потолку.  — Ничего не случится с твоим Оборотнем! Я за ним присмотрю.
        — Да, он присмотрит.  — Данила усмехнулся, потянулся за курткой…

* * *
        — А ты уверен, что мы поступаем правильно?  — На холоде Лемонтий немного протрезвел, и теперь ему приходилось бороться не только с совестью, но и с просыпающимся чувством самосохранения.
        — Не уверен.  — Данила мотнул головой, нажал на кнопку домофона.
        Целую вечность ничего не происходило, а потом из динамика послышался раздраженный голос Дакера:
        — Кого там еще черт принес?
        — Отворяй ворота!  — заорал Лемонтий.  — А лучше сам спустись, я Оборотня к тебе один не допру.
        — А что с ним?  — в голосе Дакера послышалась тревога.
        — Да так, ерунда! Парализованный он, если ты забыл!  — Лемонтий вполголоса выругался, бросил виноватый взгляд на Данилу.
        — Остряк, мать твою… Сейчас спущусь…
        — Сейчас спустится,  — повторил Лемонтий упавшим голосом.  — Ты готов, Оборотень?
        Данила не ответил. Он собирался с мыслями и силами…
        Что он вообще знает о Дакере? Что тот классный программист, что немного с сумасшедшинкой. А что еще? Вот Лемонтий — вечный мальчишка, болтун и дебошир, любитель пива и компьютерных бродилок. Он открытый, спрашивать не нужно — сам все расскажет. А Дакер другой, из него слова лишнего не вытянешь. Черт знает, что у него в голове…
        Распахнулась подъездная дверь, на улицу, зябко ежась, вышел Дакер. Он был в шлепанцах и полосатом шелковом халате, из-под которого выглядывали голые волосатые ноги.
        — Чего приперлись?  — спросил не слишком приветливо.
        — И мы рады тебя видеть!  — расплылся в недоброй улыбке Лемонтий.
        — Поговорить нужно.  — Данила сжал кулаки.
        — А до утра подождать не могли?  — приятель зевнул, поскреб босую пятку.  — Ну, говорите, чего надо?
        — А что это ты в дом старых друзей не пригласишь?  — Лемонтий подозрительно сощурился, сунул руки в карманы пальто, глубоко, по самые локти.
        — Тут поговорим.
        — Замерзнуть не боишься?  — спросил Данила.  — Чай, не май месяц на дворе.
        — Я закаленный.  — Дакер поплотнее запахнул халат.  — Ну, чего хотели?
        Данила посмотрел на его исцарапанные руки. Сердце заныло. Прав Лемонтий, все одно к одному…
        — Что у тебя с руками?
        Дакер поднес к глазам ладони, сказал после секундной заминки:
        — А, это так… ерунда. Поцарапался.
        — И где это ты поцарапался?  — встрял Лемонтий.
        — А тебе зачем?
        — Да так, интересуюсь. А мобильник больше нигде не забывал?
        Дакер со свистом втянул в себя воздух, свирепо посмотрел на Лемонтия.
        — Не забывал!  — Он улыбнулся, в темноте зловеще блеснули вампирские клыки.
        — А в тот вечер, ну… когда мы до тебя дозвониться не могли, ты его точно забыл? Ты подумай, Дракулито! Напряги мозги.
        — Слушай, а что это ты ко мне пристаешь? Выспрашиваешь, вынюхиваешь…  — И без того мрачное лицо Дакера сделалось темнее тучи.
        — Да я так, я ничего…  — Лемонтий попятился.  — А вот ты ведешь себя странно. Врешь, выкручиваешься, в квартиру нас не пускаешь. Может, ты там с очередной жертвой развлекаешься? А, маньяк-извращенец?!
        — Что ты сказал?!  — Дакер разъяренным зверем ринулся на Лемонтия.
        — Стоять!  — взвизгнул тот и вытащил руки из карманов. В скудном свете фонаря тускло блеснул ствол пистолета.  — Что?! Съел, маньячина?!  — Лемонтий подпрыгивал на месте от возбуждения, ствол опасно дергался из стороны в сторону.
        — Что это с ним?  — Дакер замер, перевел растерянный взгляд на Данилу.
        — Где ты был в тот вечер, когда напали на Селену? Только не ври, что ездил в студию за мобильником. Никуда ты не ездил.
        — А ты проверял?
        — Проверял.
        Дакер покачал головой, сплюнул себе под ноги, спросил внезапно севшим голосом:
        — Ну и что ты узнал?
        — Может, лучше ты сам нам расскажешь?  — Данила не сводил взгляда с напряженного лица Дакера.
        — Почему я вообще должен вам что-либо рассказывать? Вы мне кто?  — Дакер с вызовом скрестил на груди руки.
        — Раньше я бы сказал, что мы друзья…
        — Значит, так, да? А теперь, значит, мы уже не друзья?! Теперь вы ко мне с допросами и пушкой?.. Ну и валите отсюда!  — Дакер сделал шаг к двери.
        — Стоять!  — заорал Лемонтий.  — Мы с тобой еще не договорили!
        Медленно, очень медленно, Дакер развернулся, сказал с угрозой:
        — Убери пушку, Лемонтий. Убери пушку и иди проспись.
        — Ты мне не это!..  — Ствол угрожающе дернулся.  — Не командуй мне! Сейчас шмальну!..
        — Шмальни! Ну, шмальни, придурок!
        — Лемонтий!  — закричал Данила.  — Убери пистолет!
        — Да ты что, Оборотень?! Это же он! Видишь, как он выкручивается?  — Лемонтий всхлипнул, рукавом пальто вытер покрасневший от холода нос.
        Никто из них не заметил, как хлопнула дверь подъезда, выпуская на улицу растрепанную, кутающуюся в тонкий халатик девушку.
        — Андрюша!  — Не обращая внимания на пистолет, она повисла на шее у Дакера.  — Андрюшенька, что случилось? Чего они от тебя хотят?
        — Ничего страшного, солнышко!  — Дакер поцеловал ее в лоб.  — Это мои друзья просто так шутят. Выпили лишнего и шутят…  — Он недобро зыркнул на ошалевшего Лемонтия.  — Ты иди домой, я сейчас тоже приду.
        — Никуда я не пойду!  — Девушка продолжала цепляться за Дакера, испуганно косясь то на Данилу, то на Лемонтия.
        — Аня!  — Дакер силой оторвал ее от себя, легонько встряхнул.  — Иди домой!
        — Лемонтий, опусти ствол,  — устало сказал Данила.
        — А она кто вообще такая?  — спросил Лемонтий растерянно.  — Очередная жертва?
        — Сам ты жертва!  — Дакер тяжело вздохнул, сказал, обращаясь исключительно к Даниле: — Это Анна, моя девушка. В тот вечер я был с ней. Еще вопросы?
        — А зачем ты нам врал про мобильник?
        — Ну не мог я тогда к телефону подойти! Очень занят был!  — Даже в темноте стало видно, как бледное лицо Дакера заливает румянец.
        — Не мог — это понятно, но врать-то зачем?  — ошарашенно спросил Лемонтий.
        — А что, я должен был вам все как есть рассказать?!
        — А что тут такого?!
        — Не знаю,  — Дакер с нежностью погладил подругу по голове,  — считайте, что я стеснялся.
        — А почему у тебя руки поцарапаны?  — Лемонтий не собирался сдаваться, но взгляд его уже светился надеждой.
        — Кота завел.  — Дакер пожал плечами.
        — Какого кота?..
        — Обыкновенного: четыре лапы, один хвост.
        — Это кот тебя так?!
        — Ты бы видел этого кота в деле!
        — Вот, блин! Кот его уделал!  — Лемонтий покачнулся, а потом с радостным воплем повис на шее у Дакера.  — Что ж ты молчал, балда?! Я же себя уже в Иуды записал! Осину подходящую уже начал присматривать! Дай-ка я тебя, Андрюшенька, расцелую!
        Морщась и отплевываясь, Дакер оторвал от себя распоясавшегося Лемонтия.
        — Пушку убери, дурень,  — сказал беззлобно.  — Еще пристрелишь кого на радостях.
        — Какую пушку? А, эту! Так это не пушка, это зажигалка! Как в американских боевиках. Это я так блефовал. Откуда ж у меня настоящий ствол?!
        — Я когда-нибудь твою рыжую башку отвинчу,  — пообещал Дакер.
        — А может, вы бы в дом прошли?  — послышался за их спинами робкий девичий голосок.
        — Золотые слова, Аннушка!  — просиял Лемонтий.  — Дайте я вас тоже расцелую…
        — Куда?!  — Дакер поймал его за шиворот, легонько встряхнул.  — Заведи себе девушку и целуй сколько хочешь…
        Они сидели на кухне Дакера за накрытым расторопной Аннушкой столом. Лемонтий отключился после первой же рюмки и сейчас дрых на диване в гостиной в обнимку с котом. Данила и Дакер еще держались.
        — И вы на полном серьезе думали, что это я?  — уже в который раз спросил Дакер.
        — Сам виноват.  — Данила с легкой тоской посмотрел на почти пустую бутылку.  — Мог же сразу правду сказать.
        — Объяснял ведь уже — стеснялся я. Ты же видел Анюту мою. Она ж простая совсем, обыкновенная.  — Дакер счастливо улыбнулся.  — У нее даже ни одной татуировки нет. А вы все такие продвинутые, а я весь из себя такой неформальный. Мезальянс…
        — Тогда и у нас с Селеной мезальянс. Она вся такая красивая, умная, а я — инвалид. Даже постоять за нее не могу.  — Данила разлил по рюмкам остатки водки.  — Вот где мезальянс…
        — Перестань, Оборотень, от такого никто не застрахован. Вон Анюта моя тоже одна по вечерам шастает. Но я теперь за ней присматриваю, с работы встречаю. Лемонтию хорошо, ему не за кого бояться…

* * *
        Селена не хотела верить до последнего, списывала происходящее на последствия стресса, на переохлаждение.
        Это неправда.
        Она не может быть беременна.
        Только не теперь… Только не от этой мрази!
        Ее тошнило дни напролет. Привычные запахи вызывали отвращение. А еще каждую ночь ей снилась луна. Большая, в полнеба… Луна звала, заманивала в мерцающие сети, и сопротивляться этому зову с каждым разом становилось все труднее. Это было похоже на пружину, которая скручивается, скручивается… Как спиральный лабиринт на ее животе…
        Лабиринт до сих пор кровоточил. Две недели прошло, а рана не заживала.
        Может, это все из-за беременности?
        Нет никакой беременности! Нет и не может быть…
        Четыре положительных теста? Ерунда! Тесты не дают стопроцентной гарантии. Это все из-за стресса…
        Тревогу забила Элеонора, приехала к Селене, когда Данилы не было дома, и спросила в лоб, не беременна ли она. Нет, даже не спросила, а сказала с уверенностью и болью в голосе. Элеонора всегда знала все ее тайны. Ясновидящая…
        — Беременна.  — Признаваясь тете, Селена признавалась в случившемся и самой себе, смирялась с этой страшной мыслью.  — Но скоро я с этим разберусь.
        — Как ты собираешься с этим разбираться?  — Элеонора достала сигареты, потянулась было за зажигалкой, но в последний момент передумала.
        — Радикально.
        — Селена…
        — Что — Селена?!  — Она сорвалась на крик.  — У тебя есть другое предложение?
        Элеонора молчала очень долго, а потом сказала:
        — Когда такое случилось с моей сестрой, было поздно делать аборт. Тогда я страшно переживала из-за этой беременности. А потом родилась ты, наша Лунная девочка, и я поняла, как ошибалась.
        — Я родилась, а моя мама покончила с собой!
        — Ты другая. Ты намного сильнее.
        — Не сильнее! Я уже ненавижу то, что во мне. Это мучает меня, отравляет…
        — Это твой ребенок!
        — Это не мой ребенок! Это ребенок того выродка!  — Селена до крови закусила губу.  — Я его не хочу. Не отговаривай меня, я уже все решила.
        — А Данила знает?  — тихо спросила Элеонора.
        — О чем?  — Селена вытерла мокрое от слез лицо кухонным полотенцем.  — О том, что я беременна? О том, что собираюсь избавиться от ребенка? Нет, он ничего не знает. Ему и не нужно этого знать. Это только моя проблема.
        — Он твой мужчина, и он имеет право знать,  — твердо сказала Элеонора.  — Такие решения должны приниматься обоими. Подумай, что, если отец твоего ребенка Данила? Что, если ты уже была беременна, когда это случилось? Ты думала об этом, Селена?
        — Думала. Я целыми днями только об этом и думаю.
        — И что?
        — Шансы невелики.
        — Шансы пятьдесят на пятьдесят.
        — Не важно, я не могу рисковать.
        — Чем? Чем ты не можешь рисковать? Ради любви мужчины ты готова принести в жертву своего ребенка? Делай аборт, Селена. Из тебя не получится хорошей матери…
        Впервые в жизни они поссорились. Элеонора уехала, не прощаясь. Селена осталась одна со своими проблемами и со своим… с этим ребенком. Она не стала ничего решать, отложила на «потом». Время терпит…
        Время шло, перетекало из марта в апрель, стучало в окна капелью, пело птичьими голосами. Ждало…
        Селена решила оставить ребенка. Вот просто однажды утром проснулась и поняла, что не сможет сделать аборт. Элеонора была не права, она станет хорошей матерью. Даже если ради этого придется расстаться с Данилой…
        Думать так было больно, но Селена заставляла себя думать, приучала себя к мысли, что Данила уйдет, готовилась рассказать ему правду.
        Данила ее опередил. Оказалось, он уже все знает.
        — Элеонора.  — Она не спрашивала, она утверждала, но ответ был ей важен как никогда.
        — Элеонора приезжала ко мне в студию и все рассказала.  — Данила сжал ее запястье, ласково, но крепко, так, что не вырваться. Она и не хотела вырываться. Он сам ее отпустит, когда узнает о ее решении.
        — Данила… Данила, выслушай меня.  — Он был красив, ее Оборотень. Даже сейчас, осунувшийся и за несколько недель повзрослевший на несколько лет, он был очень красив. Сердце предательски дрогнуло, заныло…  — Данила, я хочу оставить этого ребенка.
        — Я тоже.  — Он смотрел ей прямо в глаза, внимательно и тревожно, точно пытался понять про нее что-то очень важное. Про нее или про самого себя…
        — Шансы пятьдесят на пятьдесят.  — Селена зажмурилась, чтобы не видеть этот его взгляд, чтобы найти в себе силы продолжить разговор. Если она не скажет сейчас, потом будет поздно.  — Я не знаю, чей это ребенок…
        — А я знаю.  — Данила разжал пальцы, но лишь затем, чтобы обнять ее за плечи, прижать к себе.  — Это наш ребенок, наш с тобой.
        — Данила, есть и другая вероятность.  — Она боялась поверить, сопротивлялась своему счастью.  — Ты понимаешь, о чем я?
        — Я понимаю.  — Он кивнул, коснулся губами ее виска.  — Даже если так… Все равно это наш с тобой ребенок, у него не будет другого отца, кроме меня. Селена, ты выслушай меня. Выслушай, а потом мы вместе решим…
        Данила говорил, а она плакала у него на плече. Какое счастье, что он все решил за них обоих. Так решил…
        Они ошибались. Оба… Селена думала, что после разговора с Данилой все изменится, станет легче и лучше.
        Не стало… Невидимая пружина у нее внутри закручивалась все туже и туже, причиняла почти физическую боль. Днем у Селены все валилось из рук. Вещи падали, разбивались. Иногда она до них даже не дотрагивалась, а они все равно разбивались…
        У нее выпадали волосы и суставы болели так, что по утрам было трудно встать с постели. А глаза из разноцветных вдруг сделались серыми, почти бесцветными. И вырезанный на животе лабиринт время от времени принимался кровоточить. И сил не оставалось ни на что, даже на домашние дела, не говоря уже о работе.
        Наверное, с этим можно было мириться, найти хоть какое-нибудь разумное объяснение. Стресс, переутомление, нехватка витаминов, токсикоз, в конце концов! Но самое страшное происходило не днем, а ночью…
        Сомнамбулизм. Селена уже почти забыла, что это такое. Она думала, что переросла эту болезнь, избавилась от нее раз и навсегда.
        Не переросла и не избавилась. Все вернулось. Иногда она ложилась спать в пижаме, а просыпалась полностью одетой, даже в туфлях. Иногда брала утром недочитанную с вечера книгу и понимала, что уже знает сюжет. А однажды за ночь она связала двухметровый шарф. Связала и не помнила, как…
        Это было необъяснимо и очень страшно. И это, несомненно, было связано с луной. Первое полнолуние Селена кое-как пережила, но неумолимо приближалось второе, и Селена чувствовала — что-то случится. Рано или поздно пружина выстрелит. А пока она боролась с кошмарами, болью, тошнотой и страхом. Боролась с тем, что росло где-то в самой глубине ее существа…

* * *
        …Данила проснулся как от толчка, словно кто-то невидимый сдернул его с кровати. Проснулся, но еще долго лежал, не открывая глаз, прислушиваясь к себе и миру. В комнате царила тишина. Глубокая, не нарушаемая посторонними звуками тишина. Он рывком сел, нашарил в темноте выключатель ночника, включил свет. Кровать была пуста. Даже подушка Селены казалась непримятой.
        Где она? Может, решила почитать книгу и вышла в гостиную, чтобы ему не мешать. Она могла, у нее бессонница. Бессонница и еще кое-что необъяснимое, странное…
        — Селена!  — Данила перебрался в инвалидную коляску, выкатился из спальни.
        Никого! Даже свет не горит, а на часах четыре утра…
        Обыск квартиры ничего не дал — Селены нигде не было. Вся одежда и обувь остались на месте. В чем она ушла? В пижаме?..
        Нет, неправильный вопрос! Куда она ушла?!
        В груди заныло, желудок свернулся в тугой узел. Сам виноват! Видел же, что в последнее время с Селеной творится что-то неладное. Видел, какой она стала неловкой, раздражительной, как побледнела и подурнела. Видел, но списывал происходящее на беременность. Он где-то читал, что беременность может изменить женщину до неузнаваемости. Он даже приготовился к переменам. Но не таким же, Господи!
        В окно заглянула полная луна, большая, в полнеба, и дурное предчувствие вдруг сразу же превратилось в уверенность. Что-то происходит! Что-то происходит с его Лунной девочкой, а он до сих пор остается в стороне.
        Данила торопливо оделся, прихватил с собой плащ Селены, выкатился из квартиры. На улице было очень тихо и очень тепло. Непривычно тепло для начала мая. На небе ни единого облачка, яркие звезды и нахально ухмыляющаяся луна. Он знал, где искать Селену, чувствовал своим переломанным хребтом.
        Заброшенная стройка в лунном свете казалась призраком канувшего в небытие города. Данила вытер выступивший на лбу пот. Когда-то Алексеев был реалистом до мозга костей, но сейчас, когда в его жизни все так стремительно меняется, когда даже Селена изменилась почти до неузнаваемости…
        Земля под колесами коляски вздрогнула. Или это ему только показалось? В небе громыхнуло. Данила запрокинул голову — звезд больше не было, лишь обрывки луны в прорехах тяжелых туч. Откуда взялись эти тучи?
        …Селена лежала на «алтаре». В пижаме, босая… Длинные волосы трепал невесть откуда налетевший ветер. Кажется, она спала. Данила очень надеялся, что это сон.
        «Алтарь» был теплый на ощупь. Даниле показалось, что камень вибрирует.
        — Селена,  — позвал он шепотом и коснулся ее руки.
        Ее ладошка тоже была теплой, гораздо теплее, чем камень, на котором лежала девушка. В небе снова громыхнуло, на землю упали первые, пока еще редкие капли. От «алтаря» пошел пар.
        — Селена!  — Данила уже не шептал, он пытался перекричать гром.  — Селена, проснись!
        Она открыла глаза, села, смахивая с лица каплю дождя, спросила скорее удивленно, чем испуганно:
        — Данила? Где мы, Данила?
        …И опять эта чернота вместо глаз. Снова не видно зрачков… Что там говорил Лемонтий про космические дыры?..
        — Селена, иди ко мне,  — позвал он.  — Слезай с этой чертовой плиты. Мне до тебя не добраться.
        Она моргнула, растерянно провела ладонями по лицу, посмотрела на него теперь уже прежними неоново-разноцветными глазами. А он уже почти забыл, какими красивыми бывают ее глаза. Не заметил, когда они успели выцвести, до краев заполниться серой мутью, потерять свет.
        Беременность. Все то странное и страшное, что происходит сейчас с Селеной, из-за нее. Вот такая необычная у нее беременность. Нетривиальная… Это нужно просто пережить. Если понадобится, перетерпеть. Родится ребенок, и все станет на свои места. Данила очень на это надеялся. А пока нельзя подавать даже виду, что ему самому страшно, потому что ей во сто крат страшнее…
        — Селена,  — Данила потянул ее за руку,  — иди ко мне! Сейчас начнется ливень!
        Они все-таки попали под дождь, сильный, по-летнему теплый. Селена бежала впереди. Данила видел, как мелькают в предрассветном полумраке ее босые пятки. Она скакала по лужам, как молодой козленок. Впервые за долгое время она казалась счастливой и свободной.
        Они вымокли до нитки, пока добрались до дома. Им надо было бы принять горячий душ, высушить одежду, а они занялись любовью. Прямо в прихожей, на ковре, влажном от стекающей с их тел воды. Они любили друг друга неистово, точно в последний раз. Они открывали друг друга по новой, словно в первый раз. Они были счастливы и свободны. От их тел шел пар, над их головами потрескивали электрические разряды, но они не замечали ничего вокруг.

* * *
        Утро постучалось в вымытые ночным ливнем окна, ворвалось птичьим гомоном в распахнутую форточку, рассыпало по комнате солнечных зайчиков.
        Селене не нужно было смотреть на часы, чтобы понять — они безнадежно проспали. Нет, не на работу, сегодня суббота, и на работу, слава богу, можно не ходить. Они опаздывают в гости к Элеоноре, а тетя не выносит опозданий. Значит, нужно спешить! Или не спешить, а просто позвонить, предупредить, что они задержатся? Селена посмотрела на спящего Данилу, улыбнулась счастливо и беззаботно.
        Господи, как же хорошо! Та пружина, которая все сворачивалась и сворачивалась, которая душила ее своими стальными объятьями, вдруг исчезла. Тело сделалось легким, почти воздушным. Впервые она не чувствовала ни тошноты, ни боли, ни отчаяния. Только безграничное счастье и любовь. Этой ночью они с Данилой сломали наконец тот невидимый барьер, который мешал им снова стать счастливыми. Или этот барьер смыло дождем, так же как смыло кровавый лабиринт с ее тела?..
        Элеонора заметила произошедшие с ними перемены сразу. Она всегда замечала самое главное. Вот такая замечательная у нее тетя.
        Данила возился на кухне с забарахлившей вдруг посудомоечной машиной, а Селена с Элеонорой уединились в кабинете. У Селены было много вопросов. Она не знала, получит ли на них ответы, но задать их была просто обязана.
        Тетя молча слушала ее сбивчивый рассказ, задумчиво постукивала Пальцами по столешнице.
        — …А теперь я как заново родилась!  — Селена откинулась на спинку кресла, сложила руки на своем пока еще плоском животе, пристально посмотрела на тетю: — Это что-то значит, да?
        Элеонора кивнула, серебряные браслеты на ее запястье зазвенели радостно и ободряюще.
        — Подозреваю, что это значит только одно. Она просыпается…
        — Кто просыпается?
        — Сила. Рано или поздно это должно было произойти. Не в нашей власти остановить то, что предначертано судьбой.
        Значит, причина ее мучений не токсикоз и не авитаминоз, а сила. Ну что же, примерно так Селена и думала, но сейчас ее волновало другое.
        — Элеонора, почему мне было так плохо?
        — Потому что ты еще не научилась ею управлять. Пока твоей силой управляет кто-то другой. И до тех пор, пока это будет продолжаться, тебе будет плохо.
        — Другой? Кто другой?
        Элеонора посмотрела на лежащую на столе пачку сигарет, сказала просительно:
        — Я закурю. Можно?
        — Кури.  — Селена кивнула, повторила нетерпеливо: — Кто другой? Тот… тот человек?..
        — Не думаю.  — Элеонора щелкнула зажигалкой, прикуривая.  — Эти твои приступы как-то связаны с луной. Неспроста же ты Селена — Лунная девочка. Я думаю, ты можешь аккумулировать силу, но еще не научилась избавляться от ее излишков. Энергия накапливается, не находит выхода, тебе становится хуже и хуже. А потом срабатывает защитный механизм, и ты спонтанно сбрасываешь часть энергии.
        — Куда она уходит, эта энергия?
        — Не знаю.  — Элеонора покачала головой.  — Может, в землю, может, в воздух. Это не главное, важно, что тебе стало лучше.
        — А почему меня так тянет к тому месту?  — Селена оглянулась на запертую дверь, перешла на шепот.  — Я ненавижу эту проклятую стройку всем сердцем, но все равно думаю только о ней.
        — Наверное, это оттого, что именно там тебя разбудили. Место силы, понимаешь? Для тебя стройка — место силы. Там тебе проще всего сбрасывать лишнюю энергию.
        — Ты так думаешь?
        — Я так предполагаю. Не зря же Данила говорил, что камень, на котором ты лежала, был теплым. Скорее всего, он послужил проводником.
        — А гроза?
        — Гроза — это совпадение,  — Элеонора усмехнулась.  — Поверь мне, девочка, ты не настолько сильна, чтобы управлять погодой.
        — Ну, слава богу! А то я и с тем, что есть, не знаю, как управляться.  — Селена облегченно улыбнулась, но тут же нахмурилась.  — А мой ребенок? Ему вся эта свистопляска со сбросом энергии не повредит?
        Незрячий взгляд Элеоноры потеплел.
        — Не волнуйся, девочка, у твоего ребенка есть очень сильная защитница.
        — Кто?
        — Ты.

* * *
        Все вранье!!!
        Ритуал не сработал! Он сделал все, как было написано, не допустил ни единой ошибки. Даже настоящий нож для жертвоприношений раздобыл, старинный, не раз побывавший в деле. Чтобы уж наверняка, без подвоха… И заклинания читал правильно, ни разу не сбился. И момент подобрал нужный. И сам осечки не дал, несмотря на волнение…
        Девчонка беременна. Раньше он это только чувствовал, но теперь знает наверняка.
        И что толку?!
        Все идет не так, как должно было. И время уходит… убегает, как вода сквозь пальцы…
        Что будет, если он не успеет?..

* * *
        Элеонора, как всегда, оказалась права. Все мучения Селены были каким-то образом связаны с перераспределением энергии и фазами луны. Понять бы еще, как управлять теми процессами, которые медленно, капля за каплей, меняли не только ее сущность, но и внешний облик…
        В новолуние уже почти исчезнувший лабиринт снова проступил кровавым рисунком на ее животе, а невидимая спираль начала закручиваться с новой силой. Это было по-прежнему больно, но теперь, когда Селена знала причину, жить с этим стало немного легче. Она не собиралась сдаваться, не собиралась позволять какой-то там силе ломать себя. Она начала с самого очевидного, с акупунктуры. Человечество еще не придумало лучшего способа влиять на перераспределение и гармонизацию жизненной энергии. Врач, исцели себя сам!..
        К полному исцелению сеансы акупунктуры не привели, но хотя бы ненадолго приостановили ее трансформацию.
        Трансформация — мысленно Селена называла это именно так. Трансформация звучит правильнее и научнее, чем какая-то неведомая сила. Так проще смириться с происходящим.
        Трансформировалась не только сама Селена, но и ее целительский дар. Ее лечение по-прежнему помогало многим. Возможно, она даже вышла на новый, более высокий уровень, но и последствия от ее воздействия стали менее предсказуемыми. Иногда у пациентов бесследно исчезали хронические болезни, в то время когда она всего лишь пыталась излечить банальный насморк. Иногда во время сеанса они впадали в эйфорию, улыбались, как блаженные, а иногда заливались слезами. Это было странно, неправильно и неподконтрольно. Настолько неподконтрольно, что Селена решила остановиться. Ей нужно время, чтобы во всем разобраться, а иначе она рискует навредить и себе, и другим.
        А еще ей больше не нужен был шоколад для восстановления сил. Зачем восстанавливать то, чего и так избыток, от чего нужно учиться избавляться! Понять бы еще как.
        …Как Селена ни готовилась, как ни настраивалась, а третье полнолуние все равно застало ее врасплох.
        …Она проснулась от боли в спине, открыла глаза и тут же снова зажмурилась от солнечного света.
        Утро. Она не дома. Она снова на стройке, на той самой бетонной плите, которая стала для нее местом силы. Вот отчего ноет спина. Оттого, что полночи она проспала на голом камне.
        Селена села, коснулась земли босыми ногами, осмотрела свою одежду. На сей раз выглядела она вполне прилично. Футболка и спортивные штаны. Очень предусмотрительно — лечь спать, не раздеваясь. Она задрала футболку, осмотрела свой уже наметившийся живот — спирального лабиринта, кровоточившего все предыдущие дни, больше не было. Даже намека. Зато уже почти забытая легкость и беззаботность снова вернулись. Селена улыбнулась, погладила себя по животу. Жаль, что она не додумалась лечь спать в тапочках, не пришлось бы топать домой босиком. Хорошо, что недалеко, да и время, судя по всему, раннее. Данила, наверное, еще спит…
        Данила не спал, в спешном порядке собирался на ее поиски.
        — Слава богу!  — вздохнул он, стоило Селене переступить порог.  — Опять?
        — Опять.  — Она виновато улыбнулась, присела перед коляской, обвила руками его шею.
        — Как ты себя чувствуешь?  — Он все еще тревожился, заглядывал в глаза, пытался понять, что с ней происходит.
        — Замечательно! Я легкая, как воздушный шарик! Только поясницу ломит. Не слишком удобно спать на камнях.
        — А я проспал.  — Данила потянул ее за футболку, усадил к себе на колени.  — Знал же, что нужно тебя караулить, и все равно вырубился.
        — Зато выспался,  — она беззаботно улыбнулась, поцеловала его в кончик носа.
        — Ну и что мне с тобой делать?  — Данила покачал головой не то расстроенно, не то досадливо.  — Может, тебя привязывать в полнолуние?  — Он вдруг расплылся в улыбке.  — И вообще, это неправильно! Кто из нас Оборотень?
        — Ты.  — Она тоже улыбнулась, прислушиваясь к наполняющей тело легкости.
        — Тогда почему я в полнолуние дрыхну без задних лап, а ты гуляешь по ночам неизвестно где? Нет, следующий раз я тебя обязательно привяжу.
        — Не выйдет!  — Селена покачала головой.
        — Почему?
        — В детстве меня уже пробовали привязывать.
        — И что?
        — Я как-то развязывалась.
        — А если попробовать наручники?
        — Оборотень, что за фантазии?!  — Она рассмеялась задорно и звонко, как не смеялась уже давно.
        — И вовсе это не фантазии. Я просто пекусь о твоей безопасности.  — Данила обхватил ее за талию, прижал к себе так сильно, что стало трудно дышать.
        — Нет, Оборотень, наручники — это слишком радикально!
        — Тогда не буду спать в полнолуние.  — Теперь Данила говорил очень серьезно. Под его внимательным взглядом Селене вдруг стало не по себе.

* * *
        Его Лунная девочка потопала в ванную, а Данила глубоко задумался. С одной стороны — хорошо, что Селена стала вот такой, безрассудно-легкомысленной, точно все забыла, точно и не было в ее недавнем прошлом никаких ужасов. А с другой, безрассудство — это тоже крайность.
        Они с Лемонтием и Дакером, как ни старались, не могли вычислить того выродка, а значит, успокаиваться еще рано. Пусть Селена и уверяет, что ей больше ничего не угрожает, что снаряд дважды в одну воронку не попадает, он знает: его Лунная девочка боится. Не в такие дни, как сегодня, когда на время отступают проблемы с энергообеспечением, еще неделю-другую Селена будет порхать как мотылек, а потом все начнется сначала: и страх, и боль, и отчаяние.
        Когда это закончится, Данила не знал. Элеонора сказала, нужно время. Сколько еще? И что случится потом, когда время придет? Станет Селена прежней или трансформируется в новую, незнакомую ему женщину.
        Она уже меняется. Возможно, другие этого не замечают, но он-то видит! Даже волосы… Раньше они были русыми, а сейчас отчетливо видно, как сильно они потемнели. На три тона как минимум. Один месяц — один тон. К моменту родов его девочка рискует стать брюнеткой. Нет, он не имеет ничего против брюнеток, Селене пойдут черные волосы, но все-таки как странно…
        И глаза меняются, выцветают, теряют неоновую яркость, становятся блекло-серыми, чтобы в одну из таких вот сумасшедших ночей засиять с новой силой. Кажется, она даже становится выше ростом. Один месяц — один сантиметр…
        Данила надеялся, что все закончится с рождением ребенка. Ему бы очень этого хотелось. А пока нужно быть настороже. То, что он проспал ее ночную прогулку, непростительно. Бог знает, что может с ней случиться, когда она в таком состоянии. Бог знает, с кем она может столкнуться ночью. В полнолуние нельзя спать ни в коем случае. Несколько дней можно потерпеть, пожить на кофе и энерготониках. В конце концов, он же Оборотень. Что ему полнолуние?..

* * *
        Данила, наверное, очень сильно удивился, если бы узнал, чего на самом деле боится Селена. Она больше не боялась маньяков, полной луны и проблем с энергообеспечением. Теперь больше всего на свете она боялась, что однажды ночью он придет за ней на стройку и увидит во всей неприглядности. Она не знала, как именно покидают ее излишки энергии, но была уверена, что зрелище это не для посторонних глаз, даже Даниловых. Это что-то очень интимное…
        Проблему решило снотворное. Теперь Селена могла не волноваться, что Данила пойдет за ней следом…
        Ее четвертый лунный месяц подходил к концу. Пружина свернулась почти до упора. Еще день-другой, и произойдет сброс. Ей сразу станет легче, а пока — кожа сорвана, нервные окончания оголены. Она ходячая бомба, готовая взорваться в любую минуту.
        Утро выдалось туманным. В молочном мареве не было видно даже собственной вытянутой руки. Спешащую на работу Селену окружали только звуки. Город просыпался, готовился к трудовым будням. Городу не было дела до этого почти сказочного тумана. Где-то слева истошно взвизгнули тормоза, раздался возмущенный звук клаксона. Только сумасшедший может сесть за руль в такую погоду, но Москва полна сумасшедшими, вечно торопящимися людьми. Им даже бояться некогда…
        Селена уговорила Данилу поехать сегодня в студию попозже, переждать туман. Он обещал, хотя и видно было, что ему не терпится приступить к работе. У Данилы сейчас новый проект — сложный и очень перспективный. Теперь он сутками напролет пропадает в студии, а когда возвращается, выглядит смертельно уставшим, но довольным. Это хорошо. Ей нравится, что ее мужчина занят любимой работой…
        Селена свернула на липовую аллею, шум города стал тише, отдалился. Теперь, чтобы добраться до метро, ей приходилось делать большой крюк, проходить по вот этой старой аллее. Данила настаивал, чтобы она никогда больше не ходила одна вдоль стройки, даже в светлое время суток. Учитывая регулярные ночные прогулки, это было странно и даже наивно, но Селена дала слово и слово свое держала.
        …Шаги за спиной были не громкими, но достаточно отчетливыми. Странно, что она услышала их только сейчас. Селена обернулась — никого, только грязно-серая вата тумана.
        …И тишина. Она вслушалась в эту враз утратившую умиротворенность тишину — ничего, если за ней кто-то и шел, то он тоже остановился.
        Выжидает? Или, может быть, это паранойя? Обычный прохожий свернул на боковую дорожку, а она навыдумывала бог весть что. Селена сделала глубокий вдох, сжала кулаки. Живот от страха свело судорогой. Или это не судорога?..
        Все, хватит стоять столбом, надо уходить.
        Перестук ее собственных каблуков набатом отзывался в голове. Почему так громко? Так ей никогда не уйти от того человека. Селена снова остановилась, прислушалась, успела уловить эхо чужих шагов, а потом снова наступила тишина. Ее преследователь тоже остановился, затаился в ожидании.
        В ожидании чего? Что она сдвинется с места и выдаст себя?
        Селена погладила себя по ставшему вдруг каменно-твердым животу, сделала глубокий вдох.
        Кошки-мышки… Она — мышка. А кто же кошка?..
        Это он — тот человек со стройки?! Решил не оставлять ее в покое? Вернулся, чтобы закончить начатое?..
        Целую вечность ничего не происходило. Селена уже почти успокоилась, решила, что нет никакого преследователя, что всему виной ее оголенные нервы, та самая, свернувшаяся до упора пружина. Сейчас она соберется с силами и пойдет своей дорогой, забудет про туман и шаги.
        Она уже почти решилась, почти договорилась с собственным беспомощно трепыхающимся сердцем, когда услышала музыку… Орган, торжественные мужские голоса, тревожный, царапающий душу голос молитвы. Музыка была тихой, едва различимой, она растворялась в тумане. Нет, она словно сама была порождением тумана…
        А следом шаги — крадущиеся, приближающиеся, парализующие волю. И шепот громче, а в переплетении молитвы и музыки ее собственное имя.
        — …Се-ле-на.
        Туман вдруг уплотнился, приобрел объем и очертания.
        — Се-ле-на…
        То, что к ней приближалось, не было человеком…
        — Се-ле-на…
        Не человек, а монстр из самых кошмарных снов протягивал к Селене когтистые лапы, скалился разверстой окровавленной пастью.
        Ее отчаянный крик уничтожил тишину, в клочья разорвал туман. Она кричала и не могла остановиться…
        — …Дамочка! Эй, дамочка, ты в порядке?  — Кто-то тряс ее за плечи, хлопал по щекам.  — Что это с ней? Может, она припадочная?
        — Сам ты припадочный! Подвинься-ка лучше. Тихо-тихо, милая, открывай глазки…
        Ее больше никто не тряс, ее ласково гладили по голове.
        Открывать глаза было страшно, намного страшнее, чем лежать, зажмурившись.
        — Вставай, дочка. Ну что ты лежишь? Тебе ж на сырой земле нельзя. Сама простынешь, ребеночка своего застудишь.
        Селена открыла глаза, попыталась сесть. Ей помогла пожилая женщина, поддержала за плечи.
        — Вот так. Вот и умница.  — Носовым платком она коснулась щеки Селены, стерла слезы и капли тумана.  — Мы с Мишкой идем, а ты тут посреди дороги лежишь.  — Женщина перевела взгляд на стоящего чуть поодаль рослого парня.
        — Очухалась?  — хмуро поинтересовался тот.  — Мать, пошли уже! Опоздаем ведь.
        — А ну цыц! Ишь, опаздывает он! Твоя ж Ленка тоже беременная?
        — Ну…
        — Баранки гну! А вот если бы она так лежала, а вокруг одни нетерпеливые?.. Давай-ка, милая, поднимайся!
        Придерживая рукой каменно-твердый живот, опираясь на руку сердобольной женщины, Селена встала с земли. Мокрое, местами грязное платье противно липло к ногам, вызывало озноб.
        — Где он?  — Она обвела взглядом сквер. Туман стал реже, прозрачнее. Старые липы теперь не выглядели бесплотными силуэтами, обрели плотность и цвет.
        — Ты о чем, дочка?  — Женщина тоже огляделась.  — Потеряла что? Если сумочку, так вон она, на дорожке лежит.
        — Вы никого не видели?  — Селена перешла на шепот.
        — А кого мы должны были видеть? Тебя напугал кто?
        — Здесь был человек. Такой… страшный.
        — Человек страшный?  — женщина посмотрела на нее с жалостью.  — Нет, не видели мы никого. Померещилось тебе. Туман вон какой, померещилось…
        …Данилы не было дома. Все-таки не сдержал обещания, уехал в студию, не дожидаясь, пока туман рассеется окончательно. Так даже лучше, у нее есть время прийти в себя, все хорошенько обдумать.
        Селена приняла спазмолитик, позвонила на работу, отпросилась у Анны Павловны и только потом сбросила мокрую одежду, погладила себя по утратившему уже былую каменную твердость, но все еще ноющему животу, набрала воды в ванну.
        С происходящим нужно было что-то делать. Если не сию минуту, то как можно быстрее. Сегодня она рисковала не только собственным здоровьем, но и жизнью своего ребенка. Нет ничего хорошего в том, что его бестолковая мамаша ежемесячно испытывает стрессы и энергетические встряски. Так ли уж надежно он защищен? Не чувствует ли он тот же ужас и панику, что и она сама?
        Селена забралась в ванную, добавила горячей воды. Что с ней сегодня произошло? Кто напал на нее в тумане? Монстр или плод ее воображения, порождение измученной психики? Или галлюцинация? Может, та женщина была права и ей все примерещилось?
        Селена прикрыла глаза, прислушалась к себе. Если не считать тянущей боли в пояснице, чувствовала она себя прекрасно. Невидимая пружина свернулась до упора и выстрелила. Наверное, это случилось, когда она потеряла сознание. Или она потеряла сознание, когда это случилось…
        Не важно. Главное понять, преследовали ли ее на самом деле или она все выдумала. Селена открыла глаза, потянулась за шампунем.
        Плохо при любом раскладе. В первом случае за ней кто-то охотится, кто-то очень страшный и опасный. Во втором — она медленно сходит с ума…
        Шампунь пах фиалкой, ей всегда нравился этот запах, нежный и успокаивающий. Селена пробежалась пальцами по волосам и зашлась немым криком, нащупав обрезанную прядь…
        Ей ничего не примерещилось, тот человек был на самом деле. Или не человек, а монстр с восковым лицом и когтистыми лапами… И он, человек или монстр, срезал у нее прядь волос. Зачем?! Почему это происходит именно с ней?!
        Элеонора говорит, нет никакой мистики и чертовщины. Есть судьба, предопределенность, потоки энергии, а мистики нет. Тогда что же это такое?! Почему кто-то стремится превратить ее жизнь в ад. Уже который месяц кровоточащий лабиринт, проблемы с энергообеспечением, срезанные волосы. Зачем ему понадобились ее волосы? Почему он не убил ее ни тогда, на стройке, ни сейчас, в сквере?
        Вопросы. Сплошные вопросы и ни одного ответа, даже намека…

* * *
        Удачный день! Наконец подвернулся подходящий случай. Конечно, темнота была бы предпочтительнее, но девчонка больше не ходит одна по вечерам. Он это точно знает, он следил за ней две недели. Он уже начал терять надежду, а тут такой туман! Подарок судьбы, правосудие в чистом виде.
        Он подготовился, две недели не вынимал из сумки купленный в лавке приколов карнавальный костюм. Черный балахон, маска упыря, перчатки с когтями. Незачем ей видеть его лицо, еще не время… И пусть боится! Пусть испугается смертельно, до дрожи в коленях, до остановки дыхания. Пусть боится ежесекундно.
        Девчонка почувствовала его приближение, почувствовала и затаилась. Он запаниковал, испугался, что не сможет отыскать ее в этом тумане. Зря боялся. Это был его день. День охотника.
        Маска сработала. Девчонка испугалась, зашлась криком. Нет, он не был монстром, ему не доставляло удовольствия видеть ужас в ее разноцветных глазах, но так нужно для дела.
        А потом что-то пошло не так. Разноцветные глаза вдруг потемнели, налились космической чернотой. Вот оно — доказательство того, что все идет правильно. Но до чего ж страшно!
        …Она упала к его ногам поломанной беременной куклой. Обычная кукла, никакого колдовства. Время уходит, нужно спешить.
        Руки дрожали, когда он срезал прядь ее волос. Туман тоже дрожал, вздыхал, шел рябью. Ритуальный нож раскалился до красноты, оплавил резину перчатки, намертво прикипел к ладони, вырывая из глотки звериный вой.
        Боль — это не страшно. Главное — он успел сделать то, за чем пришел…

* * *
        Стоило лишь переступить порог, чтобы понять — что-то случилось. Селена не вышла его встречать. Лежала на диване, свернувшись калачиком, несмотря на тепло, с головой укрывшись пледом. Сначала Данила решил, что его Лунная девочка спит. До того момента, пока плед не сполз на пол… До того момента, пока не увидел ее лицо…
        — Селена, ты в порядке?
        Глупый вопрос. Он уже и сам видел, что не в порядке. Что-то с ребенком?..
        Она села, спустила босые ноги на пол, зябко поежилась.
        — Оборотень, мне страшно,  — сказала шепотом.  — Что-то происходит, а я не могу понять, что.
        — Что происходит?  — он накрыл ладонями ее голые коленки.
        — Я его видела. Того человека,  — Селена сжала его запястья.  — Он шел за мной в тумане. Необычный туман, странный. Правда?  — Она всхлипнула.  — Прямо Сайлент-хилл. Сайлент-хилл и я в главной роли…
        — Селена, ты пила?  — Данила расцепил ее пальцы, встряхнул за плечи.  — Ты с ума сошла!
        — Еще не сошла,  — она замотала головой,  — но скоро сойду…
        — Так нельзя. Перестань. Ну пожалуйста!
        На смену раздражению пришла жалость. Да, ему сейчас тяжело, он боится за Селену и за ребенка. Он боится неизвестности и тяжело переживает собственную несостоятельность. А что чувствует она? Каково ей?
        — Расскажи мне. Я послушаю, а потом мы вместе решим, что делать.
        — Это странно. Это так странно, что мне проще поверить в то, что я схожу с ума. Безопаснее. Понимаешь?
        — Понимаю,  — он кивнул, накрыл ладонями ее холодные ладошки.  — Расскажи мне…
        Селена говорила, быстро, сбивчиво, иногда надолго замолкая. Данила слушал и с каждой секундой убеждался, что нет никакой мистики. Есть чудовищная, очень жестокая мистификация, а мистики нет. Его Лунную девочку кто-то целенаправленно запугивает, медленно, но настойчиво подталкивает к самому краю.
        Страшная рожа? Когтистые лапы? Ерунда! Маскарад! Может, есть какая-нибудь зацепка? Ну хоть что-нибудь…
        — Он звал меня по имени. Получается, он знает, кто я такая. Получается, он следит за мной.
        — Ты уверена? Селена, ты не ослышалась?
        Она долго молчала, сосредоточенно всматривалась в лицо любимого. Глаза ее были неоново-яркими, ни следа не осталось от утренней грязно-серой мути. Это могло означать только одно — сброс энергии уже произошел.
        — Я могла ошибиться,  — сказала она наконец.  — Сначала я услышала шаги, а потом музыку. Странную, необычную. Может, мне примерещилось…
        — Что за музыка?  — Он пытался сосредоточиться на ее словах, не отвлекаться на свечение разноцветных глаз.
        — Такая… необычная, как григорианские хоралы, но другая. Еще мрачнее, если ты понимаешь, о чем я…
        Он не понимал, но где-то на задворках подсознания зародилась еще не оформившаяся, но очень важная мысль.
        — Шаги, музыка…  — Селена зажмурилась.  — А потом шепот. Он звал меня по имени, и у него было такое лицо… Данила, ты веришь в призраков?
        — Нет. Я не верю в призраков, но я знаю, на что способен человек. Может, ты еще что-нибудь запомнила? Одежда, рост?..
        Селена покачала головой.
        — Ничего не помню, только рожу эту страшную и лапы. Лапы с когтями, как у вампира.
        — Маска и перчатки,  — сказал Данила мягко, но твердо.  — Карнавальный костюм и туман — идеальное сочетание.
        — А я подумала…
        — Ты была напугана, ты подумала именно то, что он хотел тебе внушить. Ты подумала, что сходишь сума.
        — Но зачем?! Для чего все это? И волосы… Данила, он срезал у меня прядь волос. Зачем? Я ничего не понимаю…
        Он тоже пока мало что понимал, но появилась зацепка, пусть даже и призрачная.
        Даниле хотелось действовать немедленно, однако он решил дождаться, когда Селена уснет. Ждать пришлось недолго: стресс сделал свое дело. Он оставил записку, на всякий случай, чтобы она не испугалась, если вдруг проснется до его возвращения, аккуратно укрыл Селену пледом. У него появились вопросы, и он знал, кому их следует задать.
        Данила остановил машину у «Основного инстинкта», набрал знакомый номер.
        — Соскучился, Оборотень?  — послышалось в трубке.
        — Поговорить нужно,  — сказал он, не здороваясь.
        — Давай поговорим. Что ж не поговорить-то с хорошим человеком?
        — Не по телефону, с глазу на глаз.
        — Прямо тайны мадридского двора! А ты где?
        — На стоянке у клуба. Спускайся.
        — А то давай поднимись к нам? С ребятами пообщаешься, с Ритулей поболтаешь.
        — В другой раз. Спускайся, Эд!
        Ждать пришлось недолго.
        — Клевая тачка!  — Эд, отдуваясь, плюхнулся на пассажирское сиденье.  — И ты, Оборотень, тоже ничего.  — На колено легла его наманикюренная, затянутая в кокетливую кожаную митенку лапа.
        — Отвали!  — Данила невесело усмехнулся.  — Я все равно не чувствую, как ты меня лапаешь.
        — А если бы чувствовал?  — Эд многозначительно приподнял брови.
        — А по роже?
        — Каким ты был, таким ты и остался!  — Эд вздохнул, скрестил руки на груди, спросил теперь уже абсолютно серьезно: — Что случилось, Оборотень? Ты ж не просто так приехал?
        — Не просто так.  — Данила рассеянно побарабанил пальцами по рулю.
        Что он может спросить? «Скажи-ка, Эдичка, а это не ты, часом, изнасиловал мою женщину?» Что у него из доказательств? Только странные хоралы, похожие на григорианские? Да и какое это доказательство? Он может лишь предполагать, чьи они. «Черная готика» — английская группа, музыку которой, он точно это знает, Эд слушает последние несколько лет днями и ночами. Это и не музыка даже, а мировосприятие, вероисповедание. Сложная, неоднозначная, доступная очень узкому кругу. Шедевральное исполнение и специфические тексты. Настолько специфические, что «Готику» предал анафеме сам Папа Римский, а в терпимом британском обществе разразился настоящий скандал. Очевидно, что и скандал, и анафема послужили катализатором популярности группы, но «Готика» не пошла по проторенной дорожке. Закрытые и, по слухам, безумно дорогие концерты для избранных, полуконспиративные фан-клубы в Интернете, почти полное отсутствие в свободной продаже альбомов и целый сонм фанатично преданных поклонников по всему миру…
        — Оборотень, не томи!  — Эд никогда не отличался терпением.  — Зачем приехал?
        — Хочу тебя спросить кое о чем.  — Данила оставил руль в покое, посмотрел в нетерпеливо-насмешливые глаза Эда.
        — Ну, спрашивай!
        — Ты до сих пор увлекаешься «Черной готикой»?
        — Обижаешь! Она у меня даже рингтоном в мобилу забита. Оборотень, это не музыка, это философия. Наркотик, если хочешь. Такой наркотик, с которого так просто не соскочишь. А ты зачем спрашиваешь? Решил пополнить ряды преданных фанов? Если так, милости просим! Мы рады любой нечисти. А ты же типа чистопородный оборотень. Могу даже диск презентовать. Новинка, прямиком из старушки Британии. Настоящая контрабанда, даже в Сети еще нет. Серьезная вещь, я тебе скажу, не для слабаков и не для сопляков. Для таких, как мы с тобой, Оборотень.  — Эд вроде бы и иронизировал, но лицо его оставалось отстраненно-серьезным.
        — А кому ты его уже давал?  — спросил Данила.
        — Кому?  — Эд нахмурился.  — Да кому я его только не давал! Это раньше все плевались — отрыжка общества, дешевая провокация, подрыв устоев! А сейчас «Готика» — самое то! Нынче увлечение черными хоралами стало признаком незаурядного мышления и утонченного вкуса. Даже обидно как-то, пропадает эксклюзив…
        — Так кому ты давал диск?  — повторил Данила.
        — Ну, так сразу и не упомнишь. Жеребцу давал, Тигре, Херувиму, Алекс, кажется. Еще тому чудику, хозяину «Тоски» давал и дружку твоему, на всю голову отмороженному.
        — Это ты о ком?
        — Это я о том, который со вставной челюстью, татуированной башкой и рогами.
        — О Дакере?
        — О нем самом! Гомофоб противный! Я его по заднице погладил, из самых чистых побуждений, между прочим, а он мне пообещал руки выдернуть и сам знаешь куда засунуть.
        Данила представил эту битву титанов и невольно усмехнулся.
        — А что же ты ему, гомофобу противному, диск дал?
        — Дурак потому что! Знал бы, что он такой урод необразованный, хрен бы дал.
        — Нет ничего плохого в том, что юноша защищает свою честь.
        — Честь он защищает! Да кому она нужна, его честь?!  — Эд придирчиво осмотрел свои покрытые бесцветным лаком ногти.  — Я, может, просто пошутил.
        — Не всем доступен твой тонкий юмор, Эдуард. Лучше скажи, больше «Готику» никому не давал?
        — Далась тебе эта «Готика»!  — Эд достал из кармана пилочку для ногтей. Данила невольно поморщился.  — Не давал я ее больше никому. И так тьму народа обратил и облагодетельствовал. А что это ты меня допрашиваешь, Оборотень?  — Он подозрительно сощурился.  — Я имею дело только с совершеннолетними людьми с устойчивой психикой. Твой дружо-упырь не в счет. Уверен, эти люди могут самостоятельно решить, слушать им «Готику» или «Руки вверх».
        — А со мной поделишься?
        — Сказал же, поделюсь.  — Эд отложил пилку, критически осмотрел ногти, вытащил из кармана пиджака мини-диск.  — Вот он, родимый. Мой подарочный вариант. Пользуйся, Оборотень, безвозмездно, то есть даром. Я тут знаешь что подумал? Хочу под «Готику» номер поставить. Только пока исполнителя с подходящей внешностью не нашел. Ты бы вот точно подошел. Жаль, что ты ушел из большого спорта. А прикинь, как было бы стильно! Ты выходишь в черном инквизиторском плаще с капюшоном, с зажженной свечой в руке, а потом — тра-та-та! Плащ падает в толпу ошалевших баб, а ты — в чем мать родила…
        Нет, это не Эд. Зачем Эду, с его ярко выраженной нетрадиционной ориентацией, насиловать женщину? Женщина для него скорее конкурентка, чем объект сексуального влечения. Да и с «Готикой» все совсем неоднозначно. Надо включить диск Селене, вдруг узнает. Опять же, Эд точно не дурак, позволить жертве услышать такую специфическую музыку — это все равно что оставить на месте преступления свою визитную карточку. Нет, это не Эд, но возможно, кто-то из тех людей, которым он давал диск.
        Тигра? Несерьезно. Трудно представить обласканного женским вниманием Тигру в роли маньяка-насильника…
        Зверь? Степенный отец семейства, бизнесмен…
        Херувим? Херувим отпадает сразу. Когда у тебя терминальная стадия рака, уже не до секса…
        Алекс? Алекс — женщина…
        У Дакера железное алиби. Когда во второй раз напали на Селену, Дакер был с ним в студии.
        У Жертвы алиби на ту, другую, ночь…
        Что же получается? А ничего не получается! Какой-то у него несерьезный список подозреваемых. А сердце чует — это кто-то из своих. Кто-то, кто хоть однажды побывал в «Тоске». Кто-то, кто слушает или хотя бы имеет представление о «Черной готике». Кто-то достаточно крепкий физически. Кто-то, у кого есть определенная, только ему известная цель…
        Данила все больше и больше склонялся к мысли, что в том, что случилось с Селеной, секс — далеко не ведущий фактор. Слишком много оккультных атрибутов: полнолуние, плита, похожая на алтарь для жертвоприношений, черный лабиринт на плите, кровавый лабиринт на коже Селены, черные хоралы, срезанные волосы… Чертовщина какая-то! Бессмысленная чертовщина. Или не бессмысленная? Смысл есть наверняка, его только нужно найти. Время есть, впереди целая ночь.
        Поиски в Интернете ничего не дали. Данила набирал в поисковике поочередно «оккультизм», «черная месса», «ритуальные жертвоприношения». Он побывал на сайтах доморощенных колдунов, магов и сатанистов. Он узнал уйму бесполезной информации о приворотах, отворотах, наведении порчи и сглаза. В поисках описаний лабиринтов он даже попал на сайт ландшафтных дизайнеров. Поиск не дал ничего. Ничего из того, что могло бы пролить свет на происходящее с Селеной и вокруг Селены. Даже единственный в России форум, посвященный «Черной готике», оказался приватным. Регистрация не помогла, новичков эти ненормальные не жаловали…
        Данила искал, а в наушниках фоном звучали черные хоралы, гениальные, тревожные, похожие одновременно на молитвы и на заклинания…

* * *
        …Прядь волос вспыхнула точно порох, затрещала, заискрила. Зрелище было завораживающим. На мгновение он даже забыл слова заклинания.
        Непростительно! Он уже допустил одну ошибку. Больше не должно быть никаких осечек. В манускрипте сказано, что ритуал ускорит процесс.
        Скорее бы! Времени осталось совсем мало…

* * *
        «Прошу предоставить мне очередной отпуск…»
        Селена отложила ручку и задумчиво посмотрела в окно. Все, с понедельника она уйдет в отпуск, а потом сразу в декретный. Какое счастье!
        В последнее время она чувствовала себя хуже некуда. Внутренняя пружина все скручивалась и скручивалась. Каждый новый день Селена думала, что больше ей не выдержать, а пружина неумолимо делала новый виток.
        Прошло уже три полнолуния с того, самого последнего сброса энергии. Что-то не то творилось с ее системой энергообеспечения. Сила накапливалась, концентрировалась, искала и не находила выхода. Селене было очень плохо. Вместо того чтобы набирать вес, она худела. Рос только ее живот, а сама она становилась тенью себя прежней. Она разваливалась на куски. Она больше не боялась никого и ничего. У нее просто не было сил бояться. Теперь она желала только одного — освобождения. Неважно отчего, неважно, каким образом…

* * *
        Они готовились ко сну, когда зазвонил телефон. Данила бросил быстрый взгляд на Селену. Она никак не отреагировала на звонок, так и осталась сидеть, обхватив свой кажущийся огромным на фоне общей худобы живот. Где-то в глубине души мелькнуло раздражение. Данила ненавидел себя за это чувство, выжигал его каленым железом, а оно все равно возвращалось. Сначала каждый месяц, потом каждую неделю и вот теперь каждый день. Его Лунную девочку точно подменили. Теперь он жил с незнакомкой, молчаливой, замкнувшейся в себе…
        Телефон не умолкал. Данила встрепенулся, снял трубку.
        — Оборотень, приезжай в студию! Я тут кое-что нарыл!  — Голос Лемонтия звенел от возбуждения.
        — До утра не подождешь?  — Данила самому себе боялся в этом признаться, но сердце радостно екнуло. Только бы повод уйти из дома оказался достаточно серьезным, чтобы не чувствовать себя совсем уж бездушным подлецом.
        — Какое, на хрен, утро?!  — завопил Лемонтий.  — Приезжай немедленно! Я тебе кое-что покажу. Это касается Селены,  — добавил он шепотом.
        — Еду.  — Данила выключил телефон, посмотрел на Селену: — Мне нужно уехать, там у Лемонтия какие-то неприятности.
        Она молча кивнула в ответ.
        — Я вернусь через пару часов,  — сказал он чуть громче.
        Снова молчаливый кивок в ответ.
        Подавляя раздражение, Данила поцеловал Селену в щеку:
        — Не скучай, девочка, я быстро.
        Она едва заметно поморщилась, и ему вдруг стало до слез обидно: за себя, за нее, за то, как у них все разладилось…
        — Ну наконец-то!  — Лемонтий нервно пританцовывал у распахнутых настежь дверей студии.
        — Что там?  — устало спросил Данила, у которого на душе скребли кошки.
        — Поехали, покажу!  — Лемонтий подтолкнул его инвалидную коляску к двери.
        В студии царил полумрак, у включенного компьютера с сосредоточенным лицом сидел Дакер.
        — Привет, Оборотень,  — сказал он, не отрывая взгляда от монитора.  — Похоже, наш Лемонтий действительно нарыл что-то очень странное. Вот сам посмотри!  — Вместе со стулом Дакер отъехал в сторону, освобождая место за компьютерным столом.
        Данила впился взглядом в монитор. На экране был сайт, посвященный «Черной готике», тот самый, прорваться на который Алексеев безуспешно пытался несколько месяцев назад. Качественное оформление, мистический антураж — все очень добротно, по-своему даже стильно, но, увы, бесполезно…
        — Я там уже был.  — Он устало потер глаза.  — Зарегистрировался, но ничего стоящего не нашел. Тайное общество, мать их…
        — Так и я там уже был!  — Лемонтий оттер его от монитора.  — И тоже ничего не нашел. А потом друг наш Дакер подкинул хорошую идею.
        — Какую?  — Он не хотел слушать про «Черную готику», он хотел обратно к Селене. Сердце ныло, горло перехватывало от недоброго предчувствия. Тогда, после разговора с Эдом, он дал Селене прослушать диск. Лучше бы не давал. Никогда раньше, даже в самые тяжелые дни он не видел свою Лунную девочку такой напуганной. Горели бы они гаром, эти черные хоралы вместе с их ненормальными авторами и поклонниками!
        — Сайтик-то я взломал.  — Лемонтий в нетерпении потер ладонь об ладонь.  — Я ж Лемонтий Третий, а не хухры-мухры. Только это ничего не дало. Ничего эксклюзивного — одни лишь понты и желание выпендриться. Это я про российский сайтик, если что.
        — А какой еще есть?
        — Правильный вопрос. Жаль только, несколько запоздалый.  — Тонкие пальцы Лемонтия забегали по клавиатуре.  — Хорошо, на Дакера снизошло озарение, а то б и сидели до сих пор в этой готической песочнице.
        — Есть оригинальный сайт «Черной готики»,  — подал голос Дакер,  — английский, аутентичный, я бы сказал.
        — Ага, аутентичный!  — поддакнул Лемонтий, любуясь развернувшейся на экране картинкой.  — Хреново, конечно, что по-аглицки все, но вы ж с Дакером типа полиглоты, вам его перевести — раз плюнуть. А я и с онлайн-переводчиком могу, я не гордый.
        — Этот английский сайт наш Лемонтий тоже хакнул,  — не без гордости сообщил Дакер.  — Никакие иностранные языки не понадобились. Гений, понимаешь ли.
        — Как есть гений!  — Лемонтий величественно кивнул.  — Разделал под орех, все что нужно взломал, проверил. У них тут все гораздо серьезнее, чем у наших. У них тут прямо масонская ложа! Ты, Оборотень, вот по этим ссылочкам сходи. Очень занимательные, я тебе скажу, ссылочки. Ритуальчики там всякие странные…
        — Разберусь!  — Данила в нетерпении подался вперед.
        Он прочел страницу, сходил по ссылкам, вернулся, прочел все внимательно еще раз, вытер о джинсы вспотевшие ладони. Ему даже показалось, что от волнения зачесались бесчувственные ступни…
        — Сечешь, Оборотень?!  — послышался над ухом голос Лемонтия.
        — Что это?  — спросил Данила, хотя уже сам прекрасно понимал, что это.
        — Это Ритуал Замены!  — ответили в один голос Дакер и Лемонтий.  — Жизнь еще нерожденного в обмен на жизнь умирающего,  — прошептал Лемонтий.  — Посмотри, все сходится! Тот, кто проводит ритуал, называется вершителем-детоубийцей. Ну или как-то так… В строго определенное время он вступает в связь с женщиной, в процессе читает эти чертовы заклинания. Лабиринт на животе — это для нерожденного. Лабиринт на алтаре — для умирающего. Ребенок, зачатый во время ритуала, обречен. Женщине не выносить беременность. И как только нерожденный погибает, тот, кому грозила неминуемая смерть, обретает жизнь — замена произошла…
        Данила потянулся за лежащими у компьютера сигаретами, спросил потрясенно:
        — Почему именно Селена?
        — Оборотень, ты невнимательно читал,  — с жалостью в голосе сказал Дакер.  — Для Ритуала Замены не подходит первая встречная. Иначе все было бы слишком просто. Главное условие — у женщины должны быть разноцветные глаза…
        Данила закурил. Вслед за ним закурили Дакер и Лемонтий.
        — Ерунда какая-то.  — Он закашлялся от едкого дыма, но сигарету не выбросил.  — Неужели кто-то может верить в такое?!
        — А тут, по ходу, все очень серьезно. «Черная готика» использует не случайные тексты, а вот такие — древние, с тайным смыслом. Думаешь, Ватикан этих ребят просто так анафеме предал?! Было за что! Потому что вмешиваются они в такое, во что нормальному человеку лучше вообще не соваться. Мы тут поискали с Лемонтием, пока тебя ждали. Упоминается этот ритуал еще пару раз на профильных магических сайтах, но не детально, а так… пунктирно. Вроде есть, а вроде и нет его… Вроде бесполезный, а вроде очень даже эффективный, только вот текста дословного ни у кого нет. Ни у кого нет, а у готов этих черных есть!
        Данила курил, мрачно всматриваясь в монитор, собирался с мыслями.
        — А там что-нибудь есть про отрезанные волосы?  — спросил наконец.
        — Не понимаю тебя, друг.  — Лемонтий растерянно моргнул.
        — Этот выродок напал на Селену дважды. Первый раз тогда, на стройке, а второй — пару месяцев назад. Он срезал у нее прядь волос. Для чего? Что это значит?
        — Я не знаю, но можно поискать. Мы ж не все там просмотрели. Посторонись-ка!  — Лемонтий уселся за компьютер.
        — Я только одного не понимаю,  — сказал Дакер задумчиво.  — Это ж все полная фигня. Чушь собачья!
        — А не скажи, брат,  — отозвался Лемонтий.  — Тут фотки есть этих манускриптов, или как их там, и комментарии историков и эзотериков.
        — Ага! И переводные инструкции по применению этих гребаных заклинаний. Да ни один человек в здравом уме и светлой памяти не поверит в такую ерунду!
        — А может, он как раз не в здравом уме и не в светлой памяти?  — запальчиво возразил Лемонтий.
        — Или хватается за соломинку…  — тихо сказал Данила.
        — Ты тоже в это не веришь, Оборотень?!  — обиженно спросил Лемонтий.
        — Не важно, верю я или не верю. Важно, что верит тот, кто все это затеял.
        — И кто же, по-твоему, это затеял?
        — Тот, кому больше нечего терять.
        — Хотелось бы побольше конкретики,  — хмыкнул Дакер.
        — Будет тебе конкретика,  — пообещал Данила.
        — И какие у нас на эту ночь планы?  — Во взгляде Дакера читалось сочувствие и уважение.
        — Ищем все, что хотя бы отдаленно связано с этим… Ритуалом Замены, и думаем.
        — Поиски я беру на себя,  — пробубнил Лемонтий, не отрываясь от монитора.  — Дакер, свари-ка мне еще кофе!
        — Позвоню Селене, предупрежу, что не приеду сегодня ночевать.  — Данила достал мобильный.
        — Скажешь ей?  — спросил Дакер.
        Данила отрицательно покачал головой.
        — Не о чем пока говорить, ей и без того несладко.
        Дакер понимающе кивнул, налил воды в электрочайник.
        Домашний телефон не отвечал. Мобильник Селены был отключен. Данила взъерошил волосы, сказал потерянно:
        — Ребята, кажется, что-то случилось…

* * *
        Все началось в половине первого ночи. Живот свело судорогой. От боли и неожиданности Селена сложилась пополам, вцепилась пальцами в простыню. Ее внутренняя пружина, кажется, начала раскручиваться. Медленно, виток за витком… Новый виток приносил с собой новую волну боли…
        Ей не нужно было быть врачом, достаточно было быть женщиной, чтобы понять — начались схватки.
        Ну и что, что еще не время! Ну и что, что она еще не готова! У ее внутренней пружины свой собственный ритм. Этой ночью она родит…
        Очередная схватка принесла с собой новый приступ боли. Селена застонала, одной рукой обхватила ставший каменным живот, второй попыталась нашарить мобильный телефон в наполнившем комнату кровавом тумане. Телефон вспыхнул подсветкой еще до того, как она до него дотронулась. Вспыхнул и погас, может, разрядился, а может, не выдержал этого страшного искрящегося электрическими разрядами напряжения.
        Она, наверное, тоже не выдержит. Она думала, что справится, но теперь точно знает — то, что происходит с ней и вокруг нее, не поддается контролю. Если бы рядом находился Оборотень, все было бы совсем иначе, но Оборотня нет, он уехал, и она даже не поняла куда. Не спросила, не поинтересовалась, а теперь уже поздно. Придется самой. Как-нибудь…
        В окно заглянула полная луна, ее свет разогнал кровавый туман, но лишь затем, чтобы превратить привычные вещи в затаившихся чудовищ, чтобы глянуть на Селену пустоглазой незнакомкой, прильнувшей к мерцающей глади зеркала, чтобы тут же покрыть зеркало паутиной трещин…
        Мир менялся, рушился, шел трещинами, тонул в кровавом тумане. Селена тоже тонула, захлебывалась собственной болью и собственным криком, сражаясь с тем неведомым, чему нет ни названия, ни объяснения.
        Под потолком взорвалась и просыпалась тысячей колючих осколков лампа, заискрил включенный в сеть компьютер Оборотня, забурлила, вскипая, вода в аквариуме. Проблемы с энергообеспечением принимали необратимый характер, грозили уничтожить не только Селену, но, возможно, и их с Оборотнем дом.
        Решение пришло внезапно. Спасительное и, как ей казалось, единственно верное. Есть лишь одно место на Земле, где ей непременно станет легче. Место силы… Только бы добраться туда вовремя. Нет, только бы суметь туда добраться…
        Селена набросила плащ прямо на ночную сорочку, сунула босые ноги в туфли, стиснула зубы, пережидая очередную схватку, вытерла рукавом мокрое от слез лицо. Она сильная, у нее все получится. Может быть…
        Дорога до стройки, казалось, была бесконечной. Перебираясь через груды строительного мусора, Селена тихо поскуливала. От нестерпимой, совершенно неконтролируемой боли хотелось выть в голос, но она держалась, пока…
        Как же больно! Если каждая женщина проходит через такое во время рождения ребенка, то почему человечество до сих пор не вымерло?!
        Плита была теплой на ощупь. Это хорошо, потому что Селена продрогла до костей. Тонкий плащ не защищал от холодного октябрьского ветра, а туфли она потеряла… Не важно. Теперь, когда она дошла, все будет хорошо: и с ней, и с ее ребенком.
        Селена сделала глубокий вдох, положила ладони на камень. Ее место силы…

* * *
        — Мне нужно ехать.  — Данила обвел друзей испуганно-растерянным взглядом.  — Если Селена не отвечает на звонки, значит, что-то случилось. Может, она снова пошла…  — Он осекся, тихо застонал.
        Дакер аккуратно поставил электрочайник на стол, сказал твердо:
        — Я с тобой.
        Данила молча кивнул.
        Они уже были в коридоре, когда очнулся Лемонтий:
        — А я?
        — А ты оставайся. Поройся в Интернете. Если что-то найдешь, звони мне на мобильник,  — велел Дакер.
        — Я бы лучше с вами…
        — Лемонтий!  — заорал Данила.  — Найди мне все, что возможно, про этот чертов ритуал!
        Лемонтий обиженно засопел, отвернулся к компьютеру, забарабанил по клавиатуре.
        — Куда?  — спросил Дакер, когда они уселись в машину.
        — Сначала домой. Может, она просто спит и не слышит звонка.  — Данила бросил быстрый взгляд на приборную панель. Час ночи, плохое время…
        — А как она вообще?  — спросил Дакер.
        — Вообще плохо.
        — Понятно…
        Они молчали до самого дома.
        — Давай я один сбегаю,  — предложил Дакер, многозначительно поглядывая на инвалидное кресло.
        Данила отрицательно мотнул головой.
        — Быстрее же будет.
        — Вместе пойдем.  — Данила открыл дверцу машины.
        Дакер молча пожал плечами, выбрался следом.
        …Селены дома не было, Данила почувствовал это, уже когда вставил ключ в замок. Квартира выглядела так, словно по ней пронесся ураган. Разбитая посуда, осколки зеркала, залитый водой из аквариума ковер, выбитые пробки…
        — Во дела…  — Дакер обвел растерянным взглядом творящийся вокруг хаос, сказал осторожно: — Оборотень, может, ее похитили?
        — Ее не похитили…  — Данила выдернул из розетки оплавившийся шнур компьютера.  — Это началось…
        Дакер не стал спрашивать, что началось, молча стоял в дверях, скрестив на груди руки, ждал.
        — Пойдем!  — Данила направился к выходу.
        — Куда?
        — На стройку.
        На Земле было лишь одно место, куда могла пойти его Лунная девочка. И если тот выродок, который превратил Селену в ходячую бомбу, встанет сейчас у нее на пути, ему не поздоровится. Сейчас главное, чтобы Селена не навредила себе и ребенку.
        Они с Дакером были уже на улице, когда зазвонил мобильный Данилы.
        — Я нашел!  — заорал в трубку Лемонтий.  — Нашел про волосы. Это что-то вроде катализатора. Ритуал Ускорения. Там какая-то абракадабра на латыни, я не разобрал ни хрена, но понял одно — нужно сжечь прядь волос той женщины, которая носит под сердцем нерожденного.
        — Зачем?  — спросил Данила.  — Зачем жечь волосы?
        В трубке повисло молчание, наконец, Лемонтий заговорил:
        — Тут написано, чтобы нерожденный умер вместе с матерью…
        Данила застонал.
        — Что?  — спросил Дакер, который во время разговора не проронил ни слова, так и стоял с каменным лицом.
        — Давай на стройку! Быстрее!
        …Снова полная луна! Будь его воля, он бы на хрен отменил эти чертовы полнолуния.
        — Думаешь, она там?  — шепотом спросил Дакер, помогая Даниле объехать кучу строительного мусора.
        — Я надеюсь.
        — А если ее там нет? Что тогда?
        — Заткнись, Дакер…
        Он не ошибся — на «алтаре», залитом молочно-белым светом, лежала его Лунная девочка. Нет, не лежала, корчилась, точно в судорогах…
        — Селена!  — заорал Данила и рванул вперед.
        Коляска задела колесом обломок кирпича, перевернулась. Данила упал в кучу щебня, в кровь разодрал кожу на ладонях.
        — Тихо, Оборотень, ну что же ты так?  — В голосе Дакера слышалась паника.
        — Помоги мне!  — Не обращая внимания на боль, Данила уперся ладонями в землю.  — Нет! Помоги сначала ей!
        — Как?!  — Дакер в нерешительности замер у «алтаря».  — Что с ней, Оборотень? У нее кровь…
        Послышался стон, слабый, едва различимый. А потом стон перешел в крик…
        Данила зажмурился, затряс головой.
        — Оборотень, может, она рожает?  — Дакер вышел наконец из ступора, бросился к Селене.  — Селена,  — позвал шепотом.
        Если она и услышала, то никак не отреагировала, лишь подтянула к животу босые колени. Она дышала часто-часто, из полуоткрытого рта вырывались облачка пара. Даниле показалось, что они розовые. И луна на небе уже не была привычно-белой, наливалась кровью.
        — Селена, тебе плохо?  — Дакер в нерешительности топтался у плиты.  — Оборотень, тут кровь. Мамочки, Оборотень, что нам делать?..
        — Дакер, не стой столбом, ей нужно в больницу!  — Данила, матерясь, размазывая по лицу слезы и грязь, полз к плите.  — Отвези ее в больницу!
        — Как?! Я же не умею управлять твоей тачкой!
        — Тогда помоги мне, переверни коляску! Дакер, быстрее!!!
        …Никогда в жизни он не водил машину с такой отчаянной решимостью. Он пролетал перекрестки и повороты, не сбрасывая скорость. Хорошо, что ночь, днем бы они уже давно разбились или сбили бы кого-нибудь…
        Селена больше не стонала, потеряла сознание. Дакер сначала пытался привести ее в чувство, хлопал по щекам, а потом беспомощно затих.

* * *
        Дежурство выдалось на редкость спокойное. Тьфу, тьфу, тьфу, чтобы не сглазить. Второй час ночи — и до сих пор тишина. Одно плохо — от безделья клонит в сон.
        Дежурная медсестра, симпатичная рыжеволосая девушка с лицом, усыпанным веснушками, широко зевнула, потянулась за журналом. Чтобы не развезло окончательно, нужно срочно что-нибудь почитать. Взгляд зацепился за стоящую в углу у входной двери метлу. Девушка усмехнулась. Похоже, от заговоренной метлы Афанасьевны и в самом деле есть толк.
        Афанасьевна работала в роддоме санитаркой, а в свободное от основного занятия время подрабатывала гаданиями, заговорами и прочими шаманскими штучками. Заговоренная метла в приемном покое была ее ноу-хау. Персонал поначалу посмеивался над этими старушечьими закидонами, но практика показала, что во время дежурств Афанасьевны ночи в приемном проходят гораздо спокойнее. Коллеги смеяться перестали и к заговоренной метле стали относиться с должным уважением. Кому ж не хочется во время дежурства вздремнуть парочку лишних часов?
        Журнал не помог, сон подкрался на мягких лапах, муркнул на ухо что-то успокаивающее. Медсестра уже спала, когда со стороны улицы донесся визг тормозов. Девушка встрепенулась, поправила колпак, поспешно сунула журнал в ящик стола. Кого еще принесла нелегкая?! «Скорая» так не ездит…
        Она уже вставала из-за стола, чтобы выглянуть в окно, когда дверь с грохотом распахнулась, пропуская в приемный странную компанию. Высокий бритоголовый мужчина с пирсингованным лицом, бритым татуированным черепом и, кажется… рогами держал на руках завернутую в окровавленный плащ женщину. По безвольно свисающей руке было ясно — женщина без сознания. Взгляд у бритоголового был безумным, а выражение лица таким страшным, что рука медсестры невольно потянулась к тревожной кнопке. Следом за бритоголовым монстром вкатился удивительной красоты парень в навороченной, сияющей хромом инвалидной коляске. Его одежда и лицо были перепачканы землей, а взгляд был едва ли не безумнее, чем у его спутника.
        — Врача нам! Срочно!  — рявкнул бритоголовый.
        — А что случилось?  — Она как-то враз забыла о должностных инструкциях, так и застыла с зависшей над тревожной кнопкой рукой.
        — Что случилось?! Человек вон беременный умирает! Зови врача!
        Человек беременный умирает… Настороженно косясь на длиннющие, ну точно вампирские клыки, медсестра сняла телефонную трубку.
        — Сейчас-сейчас. Уже звоню. Вы только не волнуйтесь, пожалуйста.
        Вот и не помогла заговоренная метла…
        — Почему так долго?  — в сто первый раз спросил Данила у молоденькой рыжей медсестрички.  — Уже больше двух часов прошло…
        — Вы не волнуйтесь,  — в сто первый раз ответила она.  — Это же операция, а операции за пять минут не делаются. Вашу жену оперирует очень хороший доктор. Вам повезло, что сегодня дежурит именно он. Все будет хорошо.
        Девушка все говорила, говорила, но Данила больше ничего не слышал, всматривался в ее симпатичное веснушчатое личико и думал, что хорошо уже больше никогда не будет. Слишком ранние роды, слишком много крови, слишком поздно… Ритуал замены… ритуал ускорения… черт бы их побрал! Данила не сможет жить, если с его женщиной и его ребенком что-нибудь случится.
        — Оборотень, пошли покурим.  — В поле зрения появилось бледное лицо Дакера, его левое веко нервно подергивалось.
        — Да, не нужно тут сидеть, Оборотень. Поехали на свежий воздух,  — поддакнул Лемонтий, примчавшийся в больницу час назад, сразу, как только узнал о случившемся.
        Они молча курили под старой полуоблетевшей яблоней, когда на крыльцо приемного покоя вышла все та же рыжая медсестра и призывно помахала рукой.
        Первым встрепенулся Лемонтий:
        — Оборотень, нас, кажись, зовут.
        — Может, закончилось уже?  — робко предположил Дакер.
        В приемном покое их уже ждал врач, молодой, едва ли не моложе их самих, с осунувшимся мрачным лицом.
        — Кто из вас муж?  — спросил он почти равнодушно.
        — Я.  — Данила выкатился вперед, усилием воли заставил себя посмотреть в глаза своей судьбе. Глаза были темно-карими и очень уставшими, они прятались за толстыми стеклами очков.
        — У вашей жены началась отслойка плаценты и, как следствие, кровотечение. Мы сделали кесарево сечение,  — врач замолчал, сдернул с переносицы очки, протер их краем хирургической робы,  — но, к сожалению, остановить кровотечение терапевтическими мерами не удалось, пришлось прибегнуть к радикальным мерам.
        — Насколько радикальным?  — Его собственный голос сделался едва ли не таким же бесцветным, как у врача.
        — Ваша жена больше не сможет иметь детей.
        Данила зажмурился, со свистом втянул в себя воздух.
        — Но ее жизни уже ничто не угрожает.
        — А ребенок? Что с нашим ребенком?!
        Врач, уставший и, казалось, равнодушный ко всему и вся, вдруг по-мальчишески широко улыбнулся и стал наконец похож на нормального человека.
        — С ребенком тоже все будет хорошо. Конечно, он недоношенный и нуждается в серьезном уходе, но в целом — все очень неплохо. Поздравляю вас, папаша!  — Его улыбка сделалась еще шире.
        Папаше следовало бы сказать спасибо, но он не смог, он из последних сил сдерживал слезы. Кошмарная ночь закончилась чудом.
        — А родился-то кто?  — нарушил тишину Лемонтий.
        — А родилась у вас девочка!
        Девочка! Девочки — это такие маленькие ангелочки с бантами и кудряшками. Девочки — это тебе не мальчики с их вечно разбитыми коленками, машинками и пистолетами. Девочки — это совсем другой мир, мягкий, как плюшевая игрушка, золотисто-розовый, пахнущий карамелью. Теперь у него есть дочка, и очень скоро ему предстоит стать частью этого удивительного плюшево-карамельно-розового мира…

* * *
        Когда улеглись страхи и эмоции, когда силы вдруг разом покинули их всех, Данила вдруг заявил, что ему нужно подумать.
        Дакер и Лемонтий переглянулись. Они устали и продрогли до костей, уже который час сидя на стылой скамейке в больничном саду под полуоблетевшей яблоней. Конечно, можно было перекантоваться в машине, отогреться, послушать музыку, но чувство мужской солидарности заставляло их оставаться рядом с Оборотнем. Оборотень думал: рассеянно ворошил прутиком опавшие листья и не обращал никакого внимания ни на холод, ни на друзей.
        — Долго еще мы будем так сидеть?  — громким шепотом спросил Лемонтий.  — Я уже всю задницу отморозил.
        — Встань и походи,  — предложил Дакер.
        — А может, ты меня это… обнимешь?
        — Обниму… потом…  — Зрачки Дакера недобро сузились.
        — Да что ты на меня так смотришь?!  — Лемонтий демонстративно отодвинулся подальше.  — Я ж просто погреться хотел. Я ничего такого и в мыслях не имел.
        — Лемонтий, а может, ты заткнешься?  — Дакер достал из кармана полупустую пачку сигарет, закурил.
        — А что, уже и с тобой поговорить нельзя? Ладно Оборотень думу думает, а ты-то чего?  — обиженно зашипел Лемонтий.  — Кстати, что это за дума такая, что ее нельзя в тепле подумать?! Может, я хоть в ночник сгоняю за пол-литрой?
        — Иногда и в твоей рыжей башке рождаются стоящие мысли.  — Дакер щелкнул зажигалкой.  — Пол-литра нам точно не завредит. Надо же как-то стресс снять.
        — Ну так я полетел?  — Лемонтий вскочил на ноги.
        — Куда?  — не поднимая головы, спросил Оборотень.
        — Так за пол-литрой, чтобы стресс снять.
        — Потом будешь стресс снимать.  — Оборотень отшвырнул прутик.  — Есть еще одно дело…
        Тем подонком мог быть только один человек. Теперь Данила знал это совершенно точно.
        Херувим. Больше некому.
        А ведь он отмел этого урода сразу. Во-первых, из-за того, что Херувим не особо интересовался женщинами, во-вторых, из-за терминальной стадии рака.
        Как опрометчиво! Гей не перестает быть мужиком в физиологическом смысле. И Херувим, кстати, неоднократно это доказывал, за деньги ублажая богатых теток. А рак?! Так он как раз и есть первопричина, основание для проведения этого дьявольского ритуала. Теперь все становится на свои места. У Херувима есть мотив, очень веский мотив. Херувим слушал «Черную готику» и знал английский. Он вполне мог отыскать в Сети эти треклятые заклинания, и врубиться в их смысл, и поверить в их действенность. Почему бы и нет?! Утопающий хватается и за соломинку. А «соломинка» вот она — Селена, женщина с разноцветными глазами. Мог ли Херувим знать, что у нее разноцветные глаза? Мог! На презентации в «Тоске» Селена была без контактных линз. И Херувим был в «Тоске»…
        А дальше? Дальше совсем нетрудно проследить, подгадать подходящее время…
        Скотина!
        Он рассчитал все, но просчитался в главном. Не учел, что Селена уже может быть беременной, не учел, какая она сильная девочка.
        Ритуал Замены! Лабиринт на алтаре. Лабиринт на животе. А колючая проволока на шее?..
        Скотина! В заклинаниях не было ни слова про колючую проволоку, про изодранную в кровь кожу.
        Зачем? К чему такая неоправданная жестокость?
        Неоправданная жестокость! Можно подумать, все остальное — жестокость оправданная! Можно подумать, у жестокости есть оправдание!
        Теперь уже бесполезно об этом думать. Теперь нужно думать о другом. План Херувима сорвался. Нерожденный готовится к долгой жизни, а умирающий — к смерти. И вот он — новый ритуал. Катализатор… преждевременные роды…
        Мистика? Чертовщина? Случайное совпадение?
        Не важно. Главное, с его девочками все нормально.
        Стоп! Кровотечение и сложнейшая операция — это нормально?! Недоношенный ребенок — это нормально?!
        А что они пережили за эти семь месяцев? Что пережила Селена? Чего стоили ей ее проблемы с энергообеспечением?..
        У Херувима, у этого выродка, рак. Его дни сочтены, он умирает, возможно, в страшных муках.
        Мстить? Нет, Данила не станет мстить умирающему. Жизнь сама расставит все по своим местам. Но он хочет взглянуть в глаза человеку, чуть не сломавшему их с Селеной жизнь. Может, даже врезать по морде… но сначала посмотреть в глаза.
        — Поехали, есть еще одно дело.
        — В шесть утра?!  — взвыл Лемонтий.  — Оборотень, побойся бога!
        — Правильно.  — Данила кивнул.  — Вы отдыхайте… и спасибо вам…
        — Не за что. Помогать ближнему — это наш человеческий долг.  — Лемонтий нетерпеливо пританцовывал у скамейки, предвосхищая скорую встречу с вожделенной пол-литрой.
        — Далеко собрался, Оборотень?  — вдруг заговорил молчавший до этого Дакер.
        — Хочу навестить одного знакомого.
        — Ты его вычислил, да? Ты знаешь, кто это сделал?
        — Знаю.
        — Кто?
        — Потом расскажу.
        — Мы с тобой.  — Дакер отшвырнул сигарету, решительно встал со скамейки.
        — Не нужно.  — Данила покачал головой.  — Сам справлюсь.
        — А если не справишься? Не забывай, Оборотень, у него перед тобой есть одно существенное преимущество.
        — Понимаю,  — Данила криво усмехнулся,  — но думаю, что справлюсь.
        — А мы уравняем шансы,  — вдруг сказал Лемонтий.  — Вот тебе, Оборотень, на всякий пожарный случай.  — На колени к Даниле лег пистолет.  — Только ты поосторожнее с ним. Этот настоящий травматический.
        — Где взял?  — нахмурился Дакер.
        — Где взял, там уже нет. Тебя что-то смущает, мой клыкастый друг?
        — Меня смущает. Лемонтий, это тебе не игра, это жизнь! Тут не принято решать проблемы с помощью пушки. Хочешь Оборотня под монастырь подвести со своим стволом?
        — При чем тут монастырь?!  — возмутился Лемонтий.  — Я просто хочу поддержать друга.
        — Хорошая поддержка! А если он кого угрохает ненароком?
        — Пусть лучше он угрохает, чем его угрохают!
        — Я возьму это.  — Данила сунул пистолет за пазуху.
        Дакер неодобрительно покачал головой:
        — Может, лучше я с тобой? Не доверяю я оружию.
        — Сам справлюсь. Езжайте по домам, отсыпайтесь. Ночь была жаркая.
        — Ну, это кому как.  — Лемонтий зябко поежился.  — А может, мы в самом деле с тобой поедем? Ты ж сам нас звал. Давай наконец доведем это дело до конца!  — Он выхватил из рук Данилы прутик, взмахнул им как саблей.
        — Ты похож на Бибигона,  — хмыкнул Дакер.
        — А кто такой этот Бибигон?  — насторожился Лемонтий.
        — Да так, одна героическая личность.
        — Полководец, наверное? Вообще-то я в истории не силен.
        — Да ты, как я посмотрю, не только в истории, ты еще и в литературе не силен, мой златокудрый друг.
        — А что, Бибигон — это литературный перс?
        — Скорее сказочный. Тебе мама в детстве Корнея Ивановича Чуковского читала?
        — Нет, только про репку и Колобка.
        — Невосполнимый пробел в образовании.  — Дакер тяжело вздохнул.
        — Так кто он такой, этот Бибигон? Звучит как Наполеон.
        — Ну, в чем-то похож, у него тоже есть треуголка.
        — Вот чувствовало мое сердце!  — Лемонтий приосанился, еще раз взмахнул прутиком.  — Всегда подозревал в себе задатки полководца.
        — Ладно, ребята, пора мне,  — сказал Данила.  — Хотите, я вас по домам развезу?
        — Не нужно.  — Дакер мягко отодвинул попытавшегося было что-то возразить Лемонтия.  — Такси поймаем. Ты езжай, Оборотень…
        — Да что ж ты за изверг такой?!  — взвыл Лемонтий, как только в предрассветных сумерках исчезли габаритные огни Даниловой машины.  — Что бы случилось, если бы Обо…
        — Заткнись,  — буркнул Дакер и едва ли не за шиворот поволок Лемонтия к стоящему невдалеке бомбиле.  — Шеф, трогай вон за той тачкой!  — рявкнул он, запихивая брыкающегося Лемонтия в салон.  — Только осторожненько так, не светись.
        Водитель, молодой мужик с заспанным лицом, молча кивнул, тронул машину с места.
        — Да что ты себе позволяешь, урод татуированный?!  — продолжал вырываться Лемонтий.  — Клешни убери!
        — Тихо ты,  — зашипел Дакер.  — Оборотень, сам видел, в каком состоянии, может таких дел натворить. А тут еще ты со своей пушкой влез.
        — Так мы что, следить за ним будем?  — Лемонтий перестал брыкаться, удивленно посмотрел на друга.
        — Не следить, а подстраховывать.
        — А что ж сразу не сказал? Зачем было так… неуважительно, с человеком, похожим на Бибигона?  — обиделся Лемонтий.
        — Да некогда мне было объяснять, и так чуть его не упустили.
        — Как думаешь, к кому он поехал?
        — Не знаю, помолчи.
        Машина Данилы покрутилась по спальному району и остановилась у панельной девятиэтажки.
        — Притормози-ка, шеф,  — скомандовал Дакер, наблюдая, как друг выбирается из авто.
        — Ну и что дальше?  — жарко зашептал ему в ухо Лемонтий.  — Следом пойдем?
        — Подожди.
        — А что ждать-то?! Ведь уйдет же!
        — Не уйдет, он вообще не ходит…
        — Ну вот, смотри — ушел!  — Лемонтий кивнул на захлопывающуюся за Оборотнем подъездную дверь.
        — Теперь пошли!  — Дакер выбрался из машины.
        — Ну и что теперь? Куда «пошли»?  — бубнил Лемонтий.  — Ты что, ясновидящий? Ты нужную квартиру можешь на глазок определить?
        — Пошли, я сказал!  — Дакер расплатился с водителем, выдернул приятеля из машины.
        — Да что ты меня сегодня весь день шпыняешь?!  — взвизгнул тот.
        — Лемонтий, если ты сейчас же не заткнешься, я съезжу по твоей рыжей болтливой морде,  — с угрозой в голосе сказал Дакер.
        — Серьезно, что ли? И рука поднимется на лучшего друга?
        — Не только рука, но и нога,  — пообещал Дакер, быстрым шагом направляясь к подъезду, в котором минуту назад скрылся Данила.
        На их счастье, дверь оказалась самой обычной, без домофона и кодового замка.
        — И что дальше? Куда теперь?  — продолжал бубнить себе под нос Лемонтий, с брезгливым выражением рассматривая загаженное нутро подъезда.
        — Не знаю,  — признался Дакер.
        — Вот, что и требовалось доказать! Эх ты, сыщик! Пришло время подключать дедуктивный метод.
        — Подключай,  — разрешил Дакер.
        Лемонтий наморщил невысокий лоб, зажмурился, а потом энергично закивал каким-то своим мыслям.
        — Есть!  — сказал торжествующим шепотом.
        — Что?
        — Он где-то здесь, на первом этаже.
        — Почему?
        — Да потому, что лифт в доме обычный, а не грузовой. Коляска Оборотня в него не войдет. По лестнице он тоже не смог бы проехать. Значит, остается только первый этаж.
        Дакер обвел задумчивым взглядом четыре одинаковых двери. За которой из них Оборотень?
        — А мы сейчас послушаем.  — Лемонтий на цыпочках подошел к одной из дверей, приложил ухо к дерматиновой обивке. Спустя несколько мгновений отрицательно покачал головой, переместился к соседней квартире.
        — И долго мы будем так…  — Договорить Дакер не успел. Одна из дверей распахнулась, на лестничную площадку выкатился Данила.
        — Привет.  — Похоже, он совсем не удивился.
        — Ну что?  — шепотом спросил Лемонтий.
        В ответ Данила устало махнул рукой, сказал, потирая глаза руками:
        — Нет его дома, поехали.
        — Куда поехали? И вообще, о ком ты говоришь?  — спросил Дакер.
        Данила посмотрел на него долгим взглядом, едва заметно поморщился:
        — Пошли в машину, по дороге расскажу.
        — Это Херувим,  — сказал он, включая зажигание.
        — Херувим?!  — в один голос переспросили Дакер и Лемонтий.
        — Не, Оборотень, что-то ты не то говоришь!  — Лемонтий покачал головой.  — Херувим же педик.
        — И что?
        — Так у них же на баб не стоит! Им же совсем другую развлекуху подавай!
        — А кто говорит о развлекухе?  — сказал Данила сквозь стиснутые зубы.  — Считаешь, то, что он сделал с Селеной, похоже на развлекуху?
        — А что же?  — смутился Лемонтий.  — Мир полон извращенцами…
        — Херувим не извращенец. Во всяком случае, не в том смысле, который ты вкладываешь в это слово. Он всегда был очень практичным. Он шага не делал, если это не сулило ему выгоды.
        — И какая ж ему была выгода от всей этой истории?
        — У Херувима рак,  — опередил Данилу Дакер.  — Для него этот сраный ритуал мог значить очень много. Даже если это всего лишь сказки, даже если его придумал кто-нибудь из «Черной готики». Правильно я говорю, Оборотень?
        Данила кивнул.
        — Так ведь это ж все полная ерунда! Абракадабра какая-то! В наш просвещенный кибервек…
        — Для кого-то ерунда, а для кого-то последний шанс.
        Лемонтий поерзал на сиденье, нервно почесал заросший редкой щетиной подбородок.
        — Ну допустим,  — сказал наконец.  — У меня только один вопрос, где сейчас этот гребаный чернокнижник?
        — В больнице,  — ответил Данила.  — Вчера вечером ему стало плохо, мать вызвала «Скорую».
        — Мы едем в больницу?  — уточнил Дакер.
        Данила молча кивнул.
        — А зачем?  — встрял Лемонтий.  — Хочешь прибить этого убогого?
        — Хочу в глаза ему посмотреть…
        — Посмотришь, а дальше что?
        — Не знаю.
        — Так, может, и ехать никуда не стоит? Ну посуди сам, Оборотень, что тебе его глаза, если ты решил не мараться?
        — Отстань от него,  — тихо, но твердо сказал Дакер.  — Надо довести все до конца, нельзя останавливаться на полпути.
        — Хорошо, до конца, так до конца,  — без особой охоты согласился Лемонтий.  — Только ты это… пушку мою верни. Передумал я.
        Данила достал из-за пазухи пистолет, не глядя швырнул его на заднее сиденье.
        Оставшийся путь ехали молча. Несколько раз Лемонтий порывался что-то сказать, но под тяжелым взглядом Дакера замолкал.
        …Он не успел. Не успел взглянуть Херувиму в глаза. Херувим умер той же ночью. Жизнь сама расставила все по своим местам. Каждый получил по заслугам. Нерожденный родился. Умирающий умер. Ритуал Замены оказался детской страшилкой. Даже странно, что кто-то мог относиться к нему серьезно…
        Теперь наконец можно расслабиться. Они все заслужили отдых. А то, что на душе скребутся кошки,  — это пройдет… со временем. Что-то там такое говорил Лемонтий про пол-литру?..

* * *
        Они напились. В хлам. Одной пол-литрой дело не обошлось. У них был повод. Нет, даже два повода. В прошлом остался мир, залитый призрачным лунным светом, озвученный григорианскими хоралами, заполненный болью и страхом. Им распахивал объятия новый мир, плюшево-карамельно-розовый. Данила должен подготовиться как следует, отмыть душу от черноты и грязи, наполнить себя радостью.
        Они начали пить в восемь утра. Продрогшие, смертельно уставшие, они набросились на несчастную пол-литру с азартом и трепетом законченных алкашей. Не только Даниле хотелось побыстрее забыть прошлое. Дакеру и Лемонтию тоже хватило. Хорошие они ребята. Ему с ними повезло. Он вообще везунчик…
        Они пили за здоровье Селены и Даниловой новорожденной дочки, они пили за мир во всем мире и за тех, кто в море. Они говорили о жизни, женщинах и сексе. Они обсуждали политическую обстановку в стране и до хрипоты спорили, выбирая имя новорожденной.
        Единственное, чего они не касались,  — прошлое. Пусть прошлое хоронит своих мертвецов, а у них — праздник.
        Они угомонились только к вечеру. Данила уснул прямо в своем кресле. Лемонтий — в кухне, за неубранным столом. И только у Дакера хватило сил и предусмотрительности доползти до дивана.
        …Даниле снилась Селена и их новорожденная девочка. Они обе были такие красивые. Он держал свою дочку на руках и…
        …Настойчивая трель звонка нарушила гармонию сна, спугнула пасторальную картинку. Данила разлепил глаза. От неудобного сидения затекли спина и шея. Он потянулся, тряхнул головой и болезненно поморщился. Голова гудела набатом. А звонок все не умолкал.
        Нет ничего хуже, чем ранние гости. Или поздние? Который там час? Половина седьмого утра. Значит, гости скорее ранние, чем поздние. И кого принесла нелегкая? Данила выкатился в прихожую, распахнул дверь.
        — Элеонора…  — Угрызения совести были хоть и запоздалыми, но очень сильными. Вчера он забыл сообщить Элеоноре, что она стала бабушкой. Сейчас она его убьет…
        — Я тебя сейчас убью,  — сказала Элеонора неожиданно ласково. Ее красивое, лишенное возраста лицо светилось от счастья.
        — Вы уже знаете?  — спросил он и расплылся в улыбке.
        — Знаю.
        — Откуда? Предвидели?
        — Да, я предвидела, что ты можешь слететь с тормозов и повести себя как глупый мальчишка, но на самом деле все гораздо прозаичнее — мне позвонила Селена. А мы так и будем разговаривать на пороге?  — Она иронично усмехнулась.
        — Прошу!  — Данила коснулся руки Элеоноры, помогая ей переступить порог и одновременно лихорадочно соображая, в каком состоянии находится квартира после вчерашней попойки.
        По всему выходило, что квартира так себе: на кухне — разгром, пустые водочные бутылки и пьяный Лемонтий. В гостиной — не менее пьяный Дакер. Конечно, Элеонора не может видеть, но у нее потрясающее чутье, ей и видеть-то ничего не нужно, чтобы понять, во что они превратили квартиру. И запах, опять же…
        — А давайте в спальню!  — сказал он, торопливо прикрывая дверь на кухню и отсекая заливистый храп Лемонтия.
        Элеонора понимающе усмехнулась, направилась в спальню. Данила покатился следом. Странно, они знакомы уже несколько лет, а он до сих пор испытывает неловкость и смущение в обществе этой похожей на античную богиню женщины. Его всегда волновал вопрос, как она справляется со своей болезнью: смирилась — не смирилась, мучается ли до сих пор, чувствует ли свою неполноценность так же остро, как он сам. Впрочем, какая неполноценность?! Назвать Элеонору инвалидом ни у кого язык не повернется. Она настолько неординарна и органична, что о ее увечье как-то сразу забываешь. Может, это оттого, что она сама забывает?.. А вот ему никак не удается смириться с болезнью. У него есть все: любимая женщина, любимая работа, деньги, верные друзья, теперь вот ребенок. Ему недостает только одного — ног. Ему хочется носить своих девочек на руках. Именно носить…
        — Напились?  — спросила Элеонора, останавливаясь напротив окна.
        — Напились,  — покаянно сказал Данила.
        — Иногда и напиться не грех,  — усмехнулась женщина,  — особенно по такому поводу, как рождение нового человека.
        — А вы давно с Селеной разговаривали?
        — Час назад.
        — Как она? Как себя чувствует?
        — Как может чувствовать себя человек после тяжелой операции?  — Элеонора пожала плечами.  — Она еще слаба, но в целом все более или менее нормально.
        — А девочка?
        — С девочкой тоже все хорошо,  — Элеонора тепло улыбнулась.  — Я разговаривала с врачами. Они заверили меня, что малышка, несмотря на свою незрелость, на удивление крепкая. Уже решили, как ее назовете?
        Данила смущенно улыбнулся:
        — Мне нравится имя Настя, но решать Селене.
        — А Селена сказала, что решать тебе.
        — Тогда Настя. Анастасия Даниловна! Звучит?
        — Звучит. Красивое имя. Я гадала… у вашей дочки будет замечательная жизнь, только…  — Элеонора достала из сумочки сигареты, закурила.
        — Что — только?  — насторожился Данила.
        — Первые полгода надо малышку поберечь.
        — Как именно поберечь?
        — Нельзя оставлять ее одну, никогда, даже на пару минут.
        — Почему?
        — Не знаю, но поверь мне, Данила, так будет лучше. Ваша с Селеной дочка не должна была родиться живой, а она родилась.  — Элеонора задумчиво выпустила колечко дыма.  — Первые шесть месяцев своей жизни она будет очень уязвима.
        — Вы уверены?  — спросил Данила потрясенно.
        — Я никогда не ошибаюсь в таких вещах. Я могу видеть или не видеть, но если я вижу…  — Элеонора развела руками.
        — А вы что-нибудь слышали про Ритуал Замены?  — неожиданно спросил он.
        — Ритуал Замены?  — женщина ненадолго задумалась.  — Я знаю, что в древних оккультных науках есть такие ритуалы, но они очень опасны для всех без исключения участников и редко дают стопроцентный результат. А почему ты спрашиваешь?
        — Можно я вам кое-что прочту?  — сказал Данила, включая компьютер.
        Элеонора молча кивнула, подошла к компьютерному столу, нашарила рукой кресло, села.
        — …Это сделали с Селеной?  — спросила она, когда Данила закончил читать.
        — Да.
        Элеонора тяжело вздохнула.
        — Тогда все понятно.
        — Что вам понятно?
        — На момент совершения ритуала Селена уже была беременна. Но это очень сильный ритуал, и часть заклятья легла на вашего ребенка.
        — Вы во все это верите?! Во всю эту чертовщину и ахинею?!  — изумленно спросил Данила.
        — Во всяком случае, это многое объясняет.
        — Да? Тогда, возможно, вам будет небезынтересно узнать, что тот, кто провел этот чертов ритуал, умер сегодня ночью.
        Элеонора удивленно вскинула бровь, с сомнением покачала головой, а потом, после долгого молчания, сказала:
        — Еще одно доказательство того, что ритуал очень опасен.
        — Так, может, теперь нашей девочке ничего не угрожает?
        — Может быть, но я бы все равно перестраховалась. Береженого и бог бережет.
        — А вы не хотите узнать, кто этот человек?  — спросил Данила.
        — Очень хочу,  — Элеонора отложила погасшую сигарету.  — Ты мне все обязательно расскажешь — потом. А пока собирайся, нам нужно ехать.
        — Куда?
        — К твоим девочкам. Ты в состоянии вести машину? Я отпустила водителя.
        — Подождете пару минут? Я приму душ и переоденусь.
        — Поторопись, а я пока сварю нам с тобой кофе.
        — Там э…  — замялся Данила.
        — Не беспокойся, Оборотень,  — усмехнулась Элеонора,  — я не потревожу твоего друга.

* * *
        Селене наконец-то разрешили увидеть дочку. Она в равной мере желала и боялась этой их самой первой встречи. Пусть она уже давно все для себя решила, пусть твердо знает, что любит своего ребенка, но ведь это же самая первая встреча!
        Ее девочка спала в прозрачном пластиковом коробе, аппарате для выхаживания недоношенных детей, она была такой маленькой. Крошечные ручки, крошечные ножки, крошечное личико. Говорят, новорожденные похожи на стариков. Неправда! Она такая красивая, ее девочка. Она вырастет настоящей красавицей, как ее папа.
        Сомнений больше не осталось, они развеялись как предрассветный туман, стоило только Селене увидеть своего ребенка. Данила тоже это поймет, когда его наконец пустят к ним.
        Она осторожно коснулась розовой щечки. Малышка открыла глаза, широко зевнула. Селена разревелась. Бедная ее мама, какого счастья она себя лишила…

* * *
        — Она такая маленькая.  — Данила растерянно посмотрел на сидящую на больничной койке Селену.  — Знаешь, медсестра сказала, что она очень на меня похожа.
        — Так и есть,  — Селена счастливо улыбнулась,  — наша девочка очень на тебя похожа.
        — А как ты?  — Данила погладил ее по узкой ладошке. Его Лунная девочка была очень бледной, почти прозрачной. Врач говорил что-то про низкий гемоглобин из-за большой кровопотери. И глаза ее до сих пор бесцветно-серые. Может быть, тоже из-за кровопотери?..
        — Мне уже намного лучше, не волнуйся и… прости меня, пожалуйста.
        — За что?
        — За ту ночь…
        — Та ночь уже в прошлом,  — сказал он после недолгого раздумья.
        — Я пыталась позвонить, но телефон отключился. И электричество, и зеркала…
        — Я видел. Проблемы с энергообеспечением.  — Данила даже попытался улыбнуться.  — А сейчас как?  — Он ждал и боялся ответа. Боялся, что с рождением дочери проблемы не закончились, что впереди у них еще не одно энергопотрясение…
        — Я не знаю.  — Селена пожала плечами.  — Я чувствую слабость, а больше ничего.
        — И горького шоколада больше не хочется?
        — Кормящим женщинам нельзя есть шоколад, Оборотень.
        — Да, кормящим женщинам нельзя есть шоколад,  — повторил он, а потом сказал: — Ты меня тоже прости.
        — За что?
        — За то, что оставил тебя тогда одну.
        — Ты не оставил…
        — Оставил! Я же видел, что с тобой творится, и все равно уехал.
        — Ты не виноват. Никто не виноват. Просто у нас тогда были трудные времена, но теперь все наладится.
        — Наладится,  — убежденно подтвердил Данила.  — Селена, я должен тебе что-то рассказать.
        Она мгновенно напряглась, ладошка в Даниловых руках сделалась влажной.
        — Ты только не волнуйся, нет повода для волнения… больше нет.
        — Ты его нашел?  — спросила она шепотом.
        Данила кивнул:
        — Нашел, и теперь я знаю, почему он это сделал.
        — Почему?
        — Только обещай мне, что не будешь волноваться.
        — Оборотень!
        — Обещай!
        — Хорошо, обещаю, что не буду волноваться.
        Он уже и сам был не рад, что затеял этот разговор. Конечно, Селена будет волноваться, а ей нельзя… Но, с другой стороны, страх перед неизвестностью может быть еще хуже…
        Рассказ получился короткий. Никаких шокирующих подробностей, только голые факты. Селена слушала молча, а ее серая радужка, кажется, наливалась цветом. Он был прав — она сильная, его Лунная девочка.
        — …Я хотел поговорить с ним, но опоздал. Селена, он умер. Все, теперь тебя больше никто не будет преследовать. Тебе и нашей дочке больше ничто не угрожает.
        — Когда он умер?
        — Позапрошлой ночью.
        — Тогда, когда родилась Настя?
        — Да, но я думаю, что это простое совпадение.
        — Наверное…
        — Есть еще кое-что…  — Данила замолчал, подбирая правильные слова.  — Элеонора считает, что первые полгода жизни наша девочка будет уязвима.
        — Для чего уязвима?  — спросила Селена, и радужка ее снова сделалась серой.
        — Не знаю. Иногда мне кажется, что твоя тетя придает слишком большое значение всякой мистической ерунде.
        — А ты в это не веришь?
        Данила взъерошил волосы, сказал очень серьезно:
        — Не знаю, во что я верю, а во что нет. В последнее время в нашей жизни происходили странные вещи. Твои проблемы с энергообеспечением… Они прошли?
        Прежде чем ответить, Селена долго прислушивалась к чему-то внутри себя.
        — Я не чувствую ничего особенного,  — сказала она наконец.
        — Это хорошо, я почти уверен, что все уже в прошлом. Селена, понимаю, что это нелегко, но давай попробуем все забыть.
        — Давай.  — Она согласилась слишком быстро, подозрительно быстро.  — А что делать с предупреждением Элеоноры?
        — Ты считаешь, это все серьезно?  — В груди вдруг сделалось холодно и пусто.
        — Элеонора никогда не шутит такими вещами.
        — Она не сказала ничего конкретного, просто велела не оставлять Настену одну. Так мы и не будем оставлять ее одну!
        — А сейчас она не с нами…
        — Сейчас за ней постоянно наблюдают врачи и медсестры. Не волнуйся, это же больница. Что ей тут может угрожать? И вообще, не стоит воспринимать слова твоей тети так буквально, может, речь идет о банальных детских инфекциях, а мы уже паникуем. Давай лучше поговорим о приятном.
        — Давай.  — Селена улыбнулась чуть веселее, но Данила видел — до конца она так и не успокоилась. Эх, дурак он! Не нужно было говорить о предупреждении Элеоноры. Теперь еще полгода покоя не жди.
        — Вообще-то я не ожидал, что стану отцом так рано.  — Он постарался выбросить из головы дурные мысли.  — Селена, я не готов.
        — К чему?  — спросила она. Ее голос шелестел опавшей листвой, а в глазах плескалось отчаяние. Ох, как-то неправильно он начал разговор…
        — Ну, в принципе не готов. Мне нужен список всего, что я должен буду купить к вашему возвращению домой. Коляски, кроватки, памперсы, пеленки, распашонки, погремушки…  — А она что подумала? Как она вообще могла такое подумать?!
        Селена снова улыбнулась, на сей раз радостно и безмятежно, погладила Данилу по волосам:
        — Покупками займется Элеонора. От тебя требуется только техническая поддержка.
        — Техническая поддержка — это всегда пожалуйста!
        Карамельно-плюшевый мир — это чудесно и замечательно, только вот не разбирается он пока в этом дивном девичьем мире. Хорошо, что у них с Селеной есть Элеонора!

* * *
        — Девочки, карета подана! Ну что вы там возитесь?  — послышался из-за полуприкрытой двери голос Данилы.
        — Мы уже почти готовы, одну минуточку!  — Селена застегнула на дочке комбинезончик, погладила по редким волосенкам, сказала с нежностью: — У тебя, Настена, сегодня особенный день.
        Вообще-то, они хотели окрестить дочку весной, когда потеплеет, но обычно лояльная ко всем их решениям Элеонора проявила неожиданную настойчивость:
        — Крестить нужно как можно раньше. Настеньке и так уже три месяца. Незачем тянуть до весны. В Липовке есть чудесная церквушка, и отец Иннокентий — прекрасный человек.
        — А почему именно в Липовке?  — спросила Селена.
        — А почему бы и нет? Крещение — это таинство, а в столичных храмах все уже давно поставлено на поток, а в Липовке тишина, благодать. И, кстати, это наша с тобой малая родина, мой отец и твой дед оттуда родом. Там наши корни. И у Настеньки должны быть корни. Я уже и с батюшкой разговаривала, он нас ждет. Так что решайте вопрос с крестными и — вперед.
        В крестные мамы единогласно решили взять Анну Павловну, а вот с крестным возникли неожиданные проблемы. На эту почетную и ответственную роль претендовало сразу двое, Дакер и Лемонтий, но выбрать нужно было кого-то одного. Каждый из этого дружного тандема считал себя в некотором смысле сопричастным к рождению Настены и уступать полномочия крестного отца не желал. Они даже пошли на определенные жертвы. Лемонтий обошелся малой кровью — просто срезал свои и без того уже давно неприглядные дреды. А вот Дакеру пришлось «пострадать за идею», он убрал пирсинг, подпилил свои знаменитые «вампирские» клыки и даже отрастил короткий ежик волос, чтобы не смущать татуированным черепом батюшку и прихожан. Теперь эта парочка выглядела вполне пристойно, а Данила и Селена не спали ночами, думая, как выбрать одного, не оскорбив другого.
        Неизвестно чем бы все это закончилось, если бы буквально в последний день не выяснилось, что Лемонтий некрещеный. В крестные отцы был назначен Дакер, а опечаленному Лемонтию было присвоено почетное светское звание «второго папы». Поворчав немного для приличия, он тут же озадачился новой целью — выбором улетного подарка для своей Настюхи, такого, чтобы дядька Дакер обзавидовался.
        Селена вышла из спальни, передала дочку Даниле:
        — Подержи-ка, а я пока смесь приготовлю. Может, покушает в дороге.
        Молоко у нее пропало в первый же месяц. Плохо, но с этим можно было как-то мириться. Гораздо хуже другое — с рождением дочери проблема с «энергообеспечением», к несчастью, не утратила своей актуальности. Наоборот, стала еще острее. Энергия накапливалась, накапливалась, искала выхода и… не находила. Однажды ночью, примерно месяц назад, Селена не выдержала, поцеловала крепко спящую дочку в щечку и выскользнула за дверь.
        …Строительная плита была холодной и бездушной. Ее места силы больше не существовало. Во всяком случае, если оно где-то и было, то точно не на этой заброшенной стройке. Что же делать?..
        Даже мудрая и всезнающая Элеонора не могла помочь племяннице:
        — Пора взрослеть, девочка. Ищи силу в себе, а не в окружающем мире.
        — В себе?! Да во мне этой силы хоть отбавляй! Знать бы вот только, как ею управлять.
        — Значит, ищи внутренние силы для управления тем, что дано тебе Господом.
        — Господом?! Ой ли…
        — Ты слишком порывиста, Селена. Ты не умеешь слушать себя, не понимаешь, что тебе нужно.
        — Зато я очень хорошо понимаю, что мне не нужно. Мне не нужна эта сила!
        — Не говори так.
        — Почему?! Что хорошего она мне дала, кроме лишних пяти сантиметров роста и постоянного чувства страха?
        — Все оттого, что ты не хочешь принять этот дар, противишься ему.
        — Это не дар, это наказание!
        — Плохо, что ты так считаешь.
        — Нет, плохо, что ЭТО не оставляет меня в покое…
        Разговор не получился. Возможно, впервые в жизни Элеонора отказалась ее понимать. А сила, или энергия, или черт знает что, продолжала накапливаться и искать выход…
        Селена приготовила смесь, поставила бутылочку в термос, решительно тряхнула головой. Сегодня особенный день, она не станет думать о плохом. У нее есть Настена и Оборотень. У нее есть все, что нужно женщине для счастья.

* * *
        День выдался чудесный, под стать настроению Данилы. Он вел машину, поглядывал в зеркальце заднего вида и улыбался. Настена спала в своем детском кресле, она всегда практически сразу засыпала в машине. Селена тоже дремала. Его спящие девочки казались такими красивыми и беззащитными…
        …Черный «мерс» вынырнул точно из-под земли. Он летел на бешеной скорости по встречной полосе, и он не собирался тормозить…
        Данила вывернул руль влево, с невероятной отчетливостью понимая — слишком поздно…
        …Селену разбудил визг тормозов. Еще плохо соображая, что происходит, она вцепилась в кресло, в котором спала дочка, поймала в зеркальце заднего вида сосредоточенно-обреченный взгляд Оборотня…
        Ее швырнуло вперед. Ремни безопасности больно впились в грудь, вдруг стало нечем дышать. Теряя сознание, она продолжала цепляться за креслице дочери…
        Со стороны произошедшая на пустынной трассе авария выглядела жутко и красиво одновременно. Черный «Мерседес» на огромной скорости впечатался в серебристую «Хонду».
        У водителя «Мерседеса» было время для маневра, но он не стал ничего предпринимать…
        Водитель «Ланцера» попытался уйти от лобового столкновения, но не успел…
        Тишину вспорол сначала визг тормозов, потом звук удара, потом скрежет сминающегося, как картон, металла. Вверх мерцающим в лучах солнца фонтаном взлетели осколки стекла. «Мерседес» сделал в воздухе кульбит и, высекая сноп искр, приземлился на крышу.
        Потерявшая управление «Хонда» закрутилась волчком и слетела в кювет…
        Наступила тишина, пронзительная после недавней какофонии звуков…
        Водитель «Мерседеса» истекал кровью, но продолжал улыбаться…
        Сердце водителя «Хонды» остановилось в момент столкновения…
        Женщина, сидевшая на заднем сиденье «Хонды», потеряла сознание…
        Трехмесячная девочка проснулась и заплакала…
        Селена очнулась от плача дочери, дрожащими руками отстегнула ремень безопасности. Грудь жгло огнем, каждый вдох отзывался болью. Наверное, сломаны ребра… Не важно, главное — Настя.
        Дочка посинела от крика, но Селена уже знала — с ней все в порядке.
        — Тише, маленькая, тише.  — Она успокаивающе погладила Настену по головке.  — Все хорошо, не плачь, солнышко. Просто мы попали в аварию, но папа сейчас все испра…  — Слова колючим клубком застряли в горле.
        Данилы не было в машине… и лобового стекла тоже не было…
        — Данила!
        …Он лежал на обочине, ее Оборотень: руки раскинуты, глаза закрыты. Казалось, что он спит, но Селена уже знала, что это не сон… и не обморок…
        — Оборотень!!!
        Глаза застилало слезами. Колючий гравий впивался в колени, она ничего не чувствовала и не видела. Даже плач дочери не прорывался сквозь окружившую ее вдруг пустоту.
        — Оборотень!!!
        Он не должен был умереть, не имел права… Как он мог оставить их с Настей одних?!
        Злость и отчаяние — вот что она испытывала в этот момент. Точно слепая, шарила руками по груди своего мертвого мужчины и выла в голос…
        Она выла, а где-то глубоко внутри что-то росло и набирало силу. Ту самую силу, от которой она так тщетно пыталась избавиться. Ей вдруг стало больно. Так больно, что позвоночник выгнуло дугой, а лопатки свело судорогой, но она все равно продолжала цепляться за своего Оборотня. Его мертвое тело было последним, что связывало ее с реальностью.
        Как давно он мертв?.. Почему он мертв?..
        Она не хочет, чтобы он умирал… не позволит…
        Боль стала нестерпимой, превратилась в белое пламя. На кончиках пальцев заплясали синие искры…
        Галлюцинация… какая красивая…
        Что там говорила Элеонора про управление силой?..
        Она знает, куда нужно направить эту силу…
        Одну ладонь — на грудь Оборотню, туда, где сердце… вторую — сверху…
        Господи, как же больно!..

* * *
        — Дакер, да что же ты ползешь как черепаха?! Такими темпами мы только к вечеру доберемся!  — Лемонтий, в строгом костюме, причесанный, гладко выбритый, нервно заерзал на пассажирском сиденье.
        — Успеем.  — Дакер поправил узел галстука, чуть сильнее нажал на педаль газа.
        Новый «Форд», недавнее его приобретение, радостно заурчал.
        — Нет! Мы опаздываем, я сердцем чувствую!  — не унимался Лемонтий.  — Клыкастый, пусти меня за руль!
        — У тебя нет прав.
        — Есть у меня права!
        — Опыта нет.
        — Опыт — дело наживное. Пусти, я покажу тебе класс!
        — Купи свою тачку и на ней показывай,  — отмахнулся Дакер.
        — У-у-у, жадина-говядина клыкастая!  — обиженно взвыл Лемонтий.  — Да что ж ты снова тормозишь-то?! Опоздаем! Ну точно, на Настенины крестины опоздаем…
        — Заткнись,  — оборвал его Дакер. Голос у него странный, от недавней невозмутимости не осталось и следа.
        — Что?  — Лемонтий завертел головой, осматриваясь по сторонам.  — Дакер, это же машина Оборотня! Дакер, тормози!!!
        …На месте аварии они оказались не первыми. На обочине в растерянности стояла молодая пара, парень и девушка. Девушка неловко прижимала к груди орущего ребенка.
        — Настена!
        Лемонтий на ходу вывалился из машины, выхватил ребенка из рук девушки. Та ойкнула, беспомощно посмотрела на своего приятеля.
        — Эй, мужик,  — сказал парень не слишком уверенно,  — что ты…
        — Где ее родители?  — заорал Лемонтий.
        — Там.  — Парень махнул рукой в сторону от дороги.  — Мы «Скорую» вызвали. Они приехали, ребенка нам дали подержать, а туда не пустили…
        — Куда не пустили?
        — К этим… к трупам…
        — К трупам?..  — Лемонтий смертельно побледнел, прижал к груди заходящуюся плачем Настену.  — Дакер, ты слышишь, что говорит этот чудик?!
        — Пойдем.  — Дакер больно сжал его локоть, потащил с обочины.
        — К трупам,  — бормотал Лемонтий.  — Разве к трупам вызывают «Скорую»?..
        — Ребенка не урони,  — прошептал Дакер, обходя искореженную инвалидную коляску и борясь с подступающей тошнотой. Он видел, что стало с машиной Оборотня и тем «мерсом», а теперь вот эта коляска… К трупам «Скорую» не вызывают — вертелось в голове.
        …Оборотень лежал на носилках: руки по швам, лицо в синяках и порезах, на шее какая-то дурацкая пластмассовая штука. Что-то похожее Дакер видел в кино, точно такие же штуки надевали пострадавшим в автокатастрофах. Значит, Оборотень жив!
        — Эй, сюда нельзя!  — набросилась на него врач, совсем еще молоденькая девушка, почти девочка. Она стояла на коленях перед лежащей на стылой земле Селеной.  — Уходите, не мешайте! Нет, стойте! Поможете их в машину перенести!  — Девушка в отчаянии отшвырнула фонендоскоп, прильнула ухом к груди Селены.
        — Я их друг.  — Дакер опустился рядом, сжал тонкое запястье Селены — никакого пульса… Ну и что с того?! Он же не врач! Может, он не так и не там проверяет…  — Что с ними?  — спросил враз охрипшим голосом.
        — Да не знаю я!  — девочка сорвалась на крик.  — У парня сердечная аритмия и на груди метки тока!
        — Что?
        — Такие следы, как от поражения электрическим током. Откуда тут, в чистом поле, взяться электричеству?..  — она вдруг всхлипнула.
        — Он жив?
        — Жив.
        — А она?  — Дакер погладил Селену по спутанным волосам.
        — А она в коме.
        — Почему?
        — Не знаю! Из видимых повреждений у нее только перелом ребер. Марья Ивановна!  — девушка вскочила на ноги, замахала рукой.  — Идите скорее сюда!
        — Уже бегу,  — к ним неспешной походкой приближалась немолодая женщина в мятом, не слишком чистом халате. Наверное, фельдшер.
        — Марья Ивановна, пусть вот он,  — девушка кивнула на Дакера,  — поможет Петровичу погрузить пострадавших в машину, а я к третьему… Господи, как же мы их разместим-то всех?! Вы еще одну бригаду вызвали?
        — Вызвала, только третьему вы, Алла Федоровна, уже вряд ли чем поможете.  — Женщина покачала головой.  — Парень — не жилец…
        Девушка тихо всхлипнула, подняла с земли фонендоскоп, бегом бросилась к искореженному «Мерседесу».
        — Молодая, только первый год у нас работает, не привыкла еще,  — со смесью теплоты и досады сказала Марья Ивановна.  — За каждого переживает, как за родного. Разве ж так можно, при нашей-то работе?
        — Тетя!  — рявкнул Дакер.  — Зови своего Петровича, поехали в больницу!
        — А ты кто такой выискался?  — обиделась женщина.  — Раскомандовался тут! Петрович! Петрович, иди сюда!
        Дакер еще раз погладил Селену по волосам, встал с земли, огляделся и только сейчас вспомнил про Лемонтия и девочку. Что-то их давно не слы…
        Лемонтий сидел на обочине и баюкал уснувшую Настену. Вид у него был пришибленный, подбородок мелко подрагивал.
        — Все?..  — спросил он шепотом и громко икнул.
        — Ничего не все! Живы они, понимаешь? Живы!
        — Живы?  — свободной рукой Лемонтий вытер мокрое лицо.  — А говорили — трупы… я идти боялся…
        — Лемонтий!  — прикрикнул Дакер.  — Хватит сопли распускать, вставай, помоги мне. Их нужно в «Скорую» перенести.
        — А Настену куда?
        — Вон ей отдай.  — Дакер кивнул на фельдшера.
        — А что случилось-то?  — спросил Лемонтий, передавая ребенка женщине.
        — Авария случилась! Непонятно, что ли?  — проворчала та, баюкая Настену.  — Летают по встречной, а потом разбиваются.
        — Кто по встречной?
        — Да вон тот, на «Мерседесе». Пьяный, наверное, или обколотый.
        — Лемонтий,  — позвал Дакер.
        Вдвоем они перенесли носилки с Оборотнем в «Скорую». Дакер хотел было взять Селену на руки, но вмешалась фельдшер:
        — Куда? Не трогай ее! На носилки аккуратно переложите, мало ли что…
        — А что?  — испуганно спросил Лемонтий.
        — Вдруг у нее травма какая серьезная, тогда нужно только на носилках транспортировать, чтобы не усугубить. Вы ее лучше вдвоем поднимите: один за плечи, второй за ноги, и аккуратненько…
        Они уже задвигали носилки с Селеной в машину, когда послышался испуганный крик:
        — Мария Ивановна! Идите сюда! Ну, быстрее же!
        — Господитыбожемой,  — скороговоркой пробормотала фельдшер, передала Настену обратно Лемонтию и потрусила к «Мерседесу».
        Дакер как зачарованный двинулся следом.
        — Он не дышит! И пульса нет!  — Девочка-врач чуть не плакала.  — Давайте адреналин!
        — Я же говорила, что не жилец,  — проворчала Марья Ивановна, раскрывая саквояж.  — Не поможет тут никакой адреналин.
        — Марья Ивановна!
        — Даю, даю…
        Смотреть на человека, ставшего виновником этой жуткой аварии, не хотелось, но Дакер заставил себя посмотреть.
        …Щегольские остроносые туфли, залитые кровью джинсы, черный кожаный плащ, добела осветленные волосы…
        Эд! Черт побери, это же Эд!..

* * *
        …У него опять ничего не получилось. Он упустил свой самый последний шанс. Как обидно!
        Адреналин?!
        Зачем ему теперь адреналин? Эта женщина в грязном халате права, а глупая девочка еще на что-то надеется, пытается вдохнуть жизнь в его оболочку, переживает… Ничего, с возрастом это пройдет, она нарастит толстую шкуру, как та тетка в грязном халате. А по-другому никак, уж он-то знает. Без толстой шкуры в этом жутком мире нечего делать.
        Вот и у него не получилось. Все думали, что он бездушный, самовлюбленный эгоист. Он и был эгоистом, только не самовлюбленным, а смертельно влюбленным…
        Он даже не подозревал, что способен на такое сильное чувство, порхал по жизни мотыльком и горя не знал. Пока не повстречал Пита.
        Тоненький, точно стебелек, волосы черные как смоль, и глаза черные, цыганские, а ресницы длинные-длинные. Джинсы не по размеру, майка застиранная, драные кроссовки. Поцарапанные руки с обгрызенными ногтями, живот, от хронической голодухи прилипший к позвоночнику, воровато-затравленный взгляд. Беспризорник…
        Он подобрал Пита на улице, где парнишка торговал своим телом. Питу было все равно, кому отдаваться: мужчинам, женщинам… Он изначально был порочным, его маленький мальчик. Он никого не любил, даже самого себя. Он тоже порхал по жизни. Только его жизнь была похожа на вонючую помойку…
        Душ два раза в день, чистое белье, чистая постель, набитый жратвой холодильник — Пит привыкал к новой жизни с трудом, воровал мелочь, делал заначки и тайники, а потом привык. К хорошему рано или поздно привыкаешь.
        И сам он привык: к этим вечно поцарапанным коленкам, к острым локтям, к непослушному ежику черных как смоль волос, к вороватому взгляду и горячим, обветренным губам. Сначала просто привык, а потом влюбился. Смертельно влюбился. Его не останавливала даже мысль, что Пит его не любит. Не любит — полюбит. Рано или поздно… А пока он был готов довольствоваться малым, просить, уговаривать, унижаться…
        Два года. Американские горки — два года, изо дня в день. Пит уходил, возвращался избитый, больной, но все с тем же воровато-шальным блеском в глазах. Несколько раз он сам его выгонял, а потом ходил по помойкам и притонам, искал, на коленях вымаливал прощение, уговаривал вернуться.
        Смертельная любовь…
        Она и оказалась смертельной, только не для него, а для Пита. Острый лейкоз в восемнадцать лет. Приговор…
        Он не жалел денег на лечение. Гематологический центр в Германии, один из лучших в мире. Пересадка костного мозга. Радость, надежда, а потом шок от того, что ничего не получилось. Курсы химиотерапии для Пита. Курсы психотерапии для него…
        Его мальчик умирал, медленно и мучительно, а он ничем не мог ему помочь.
        Они умирали вместе: один от лейкоза, второй от горя. От горя тоже можно умереть, теперь он знал это наверняка.
        На те заклинания он наткнулся совершенно случайно и сразу понял — это знак судьбы.
        Ритуал Замены! Он поверил в него с первой секунды. Ведь вера — это главное. И даже женщина с разноцветными глазами уже была в его окружении. Это тоже знак судьбы. Разноцветные глаза — уникальное природное явление. В Средневековье за такую невинную генетическую мутацию сжигали на кострах. Возможно, поэтому таких женщин остались единицы. И вот одна из них рядом — только руку протяни. Что же это, как не знак судьбы?
        Он приготовился, он все сделал правильно. Ему не было жаль девчонку. Она молодая, что с ней станется? А у него смертельная любовь…
        Что-то пошло не так. Сначала Питу стало легче, и они воспряли духом. Им оставалось лишь дождаться, когда нерожденный умрет, но что-то пошло не так…
        Он чувствовал — все дело в девчонке. Материнские инстинкты, будь они неладны! Она боролась за своего выродка, а ведь должна была просто сделать аборт и обо всем забыть. Дура! У него оставалось совсем мало времени, Питу становилось хуже с каждым днем, и тогда он решился на ритуал Ускорения…
        На сей раз все прошло без сучка без задоринки. Теперь нерожденный должен был умереть вместе с ней. Так обещало заклинание. Вот во что он хотел верить.
        А она родила! Раньше времени, но живого ребенка. Жи-во-го!
        Нерожденный вошел в эту жизнь, а Пит умирал…
        Третий ритуал он придумал сам. Он больше не доверял заклинаниям. Он знал, как все исправить. Больше никаких глупых ритуалов. Теперь будет жертвоприношение — четыре жизни в обмен на одну. Он все рассчитал, осечки быть не должно.
        Крестины. Они собирались окрестить ребенка. Они и его пригласили…
        В лобовом столкновении шанс выжить стремился к нулю. Ему не было жалко ни чужих жизней, ни своей собственной. Когда нога втапливала в пол педаль газа, он думал о Пите, о своем порочном, смертельно больном мальчике…
        …Жертвоприношения не получилось. Его жизнь не в счет.
        На ребенке ни единой царапинки, заговоренный он, что ли? Оборотень и девчонка с разноцветными глазами останутся жить. А Пит? Пит скоро присоединится к нему. Теперь он точно это знает. Теперь ему дано видеть истину…
        — …Умер.  — Девочка-врач закрыла лицо руками и расплакалась.
        Он был ее первым неспасенным пациентом. Хорошая девочка, жаль, что пришлось ее расстроить.
        Все, ему пора. Он должен быть рядом с Питом, когда придет его срок…

* * *
        — …Уровень глюкозы в крови был критически низким. Ваша племянница не страдает сахарным диабетом?
        — Нет, как она сейчас?
        — Состояние стабильное, но в плане прогноза… необходимо более детальное обследование. У здоровых людей не случаются гипогликемические комы.
        Селена открыла глаза. Кафельные стены, кафельный пол, аппаратура для мониторирования — она в реанимации. А где Настя? Где Оборотень?
        — Кажется, наша пациентка приходит в себя.  — Все тот же голос.
        Селена повернула голову — палата закружилась.
        — Вы можете говорить?
        Может ли она говорить? Наверное, может. Надо попробовать…
        — Что с моей семьей?  — Слова царапали пересохшее горло.
        — Все хорошо, с Настей все в порядке.  — Над ней склонилась Элеонора, пробежалась тонкими пальцами по ее лицу, чуть заметно улыбнулась.
        — А Данила?
        — С ним тоже все хорошо, не волнуйся.
        — Но он…
        — Это просто чудо, что вы остались живы после такой страшной аварии,  — вмешался врач.  — У вашей малышки ни единой царапины. Наглядный пример эффективности детских кресел безопасности. Муж тоже легко отделался — перелом трех ребер, ушиб грудины. Есть, правда, небольшая нестабильность сердечного ритма, но она хорошо поддается терапии. Признаюсь честно, мы опасались худшего, но сердечный ритм удалось восстановить довольно быстро. Так что можете считать, что он родился в рубашке. На данном этапе нас больше беспокоит ваше состояние. Гипогликемическая кома — это не шутки. У вас раньше случалось что-то подобное?
        Селена облизнула пересохшие губы. Хотелось пить и… плакать.
        — Случалось,  — сказала она,  — я спасалась шоколадом.
        — Нужно полное обследование и консультация эндокринолога.  — Врач озабоченно покачал головой.  — Да что я вам говорю, вы же врач, сами все прекрасно понимаете. С такими вещами не шутят.
        Да, она понимала, как понимала и то, что ни один врач в мире не сможет ей помочь. Придется самой…
        — Обследуюсь,  — пообещала Селена и тут же спросила: — Скажите, когда я смогу увидеть дочку и своего… и Данилу?
        — Завтра. Сегодня отдыхайте, набирайтесь сил, а нам пора.  — Врач деликатно кашлянул.
        — Еще одну минуту,  — сказала Элеонора, не оборачиваясь.  — Оставьте нас, пожалуйста, наедине.
        — Он меня не обманывает?  — шепотом спросила Селена, когда за доктором закрылась дверь.  — С ними на самом деле все в порядке?
        — Да, девочка, все хорошо.  — Элеонора присела на стоящий у больничной койки стул.  — Твой Оборотень умирал. Верно?
        — Откуда ты знаешь?
        Элеонора пожала плечами. Глупый вопрос, когда ты ясновидящая.
        — Я не могла его отпустить.  — Селена сжала кулаки.
        — Все хорошо, девочка. Ты поступила правильно. А что ты сейчас чувствуешь?
        Селена прислушалась к звенящей пустоте внутри, сказала удивленно:
        — Ничего. ЭТОГО во мне больше нет. Совсем нет!
        — Я так и думала.  — Элеонора кивнула.
        — Что?
        — Ты перегорела.
        — Как перегорела?
        — Как электрическая лампочка от перепадов напряжения. Ты истратила всю свою силу, до последней капли.
        — Я спасла Данилу.
        — Да, ты спасла Данилу и потеряла силу.
        — Да гори она гаром,  — выдохнула Селена.
        — Она и сгорела гаром.
        — Теперь я такая, как все?
        — Думаю, да.
        — Самая обыкновенная?
        — Да.
        — И ЭТО больше никогда не вернется?
        — Не вернется,  — Элеонора грустно улыбнулась.
        Селена расплакалась. У нее больше не было сил сдерживать слезы. Счастье тоже нужно оплакать. Только бы ЭТО больше никогда не вернулось, пусть бы все осталось так, как сейчас…
        — Ты во мне разочаровалась?  — спросила она, наплакавшись вдоволь.
        — Нет, девочка, ты сделала свой выбор. У меня нет права судить тебя. Отдыхай.  — Элеонора встала.  — Мне пора, я и так слишком надолго оставила Настеньку в компании этих оболтусов. Боюсь, что в мое отсутствие они научат ее курить и ругаться матом.
        — Они не ругаются матом и уже не курят,  — вступилась Селена за Дакера и Лемонтия.
        — Я знаю,  — улыбнулась Элеонора.  — Они хорошие ребята, просто немножко бестолковые.
        — Женить их надо.  — Селена устало прикрыла глаза.  — Особенно Лемонтия.
        — Не волнуйся, думаю, они оба скоро женятся.
        — Видение было?
        — Нет, девочка, жизненный опыт.

* * *
        Июнь выдался очень жарким. Тридцать пять градусов в тени — виданное ли дело для средней полосы?! И на работе настоящая запарка. Очередная игра почти готова, скоро начнется самое интересное и самое сложное. В студии сейчас душегубка, кондиционеры не справляются. Хорошо, что он босс и может работать дома. А еще, вовремя они купили загородный дом. За городом, даже несмотря на жару, хорошо. Настоящая благодать! От деревьев тенек, птички поют, цветочки цветут, вода в бассейне теплая-теплая.
        Вот на бассейн они с Селеной и запали. Плавание — лучший способ поддерживать мышцы в тонусе, и для позвоночника хорошо. Теперь он совершал заплывы по несколько раз в день. Благо, погода позволяла. Может, от этого, а может, еще от чего, он и чувствовал себя лучше. Не хотел говорить Селене, боялся сглазить, но, кажется, в его парализованных ногах начала восстанавливаться чувствительность. Недавно он «не вписался в поворот», ударился коленом о дверной косяк и целую минуту рычал от боли. От боли! Чудеса! Надо будет обязательно обследоваться. Вот закончится эта свистопляска с проектом, и он ляжет в клинику. Конечно, надежда на выздоровление минимальна, но вдруг…
        Эх, все-таки жизнь — классная штука! Поверх ноутбука Данила посмотрел на копошащуюся в песочнице дочку. Вот вернется из города Селена, и можно будет окунуться всем вместе.
        Настена тоже любила купаться. Они с Селеной загорелись целью научить дочку плавать. Это ничего, что она и ходить-то еще не умеет. В умных книжках написано, что «водоплавающие» дети развиваются лучше, чем их сухопутные сверстники.
        А на выходных можно пригласить к себе друзей. Дакер обещал привезти свою Анюту и даже намекнул, что созрел для семейной жизни. И Лемонтий неожиданно для всех тоже созрел. До недавнего времени они и не догадывались, что он встречается с той самой рыженькой медсестрой из приемного покоя. Просто невероятная скрытность для такого болтуна, как Лемонтий. А девочка, чувствуется, с характером. Так этому оболтусу такая и нужна. И цвет волос у них одинаковый — оба рыжие. Интересно, какие у них получатся дети?
        Данила выключил ноутбук. В голову сегодня почему-то лезли мысли, никак не связанные с работой. Дакер вон женится. Лемонтий тоже скоро сподобится. А у них с Селеной уже и ребенок есть, а штампа в паспорте до сих пор нет. И Селена ни разу не заводила разговор о свадьбе. Ждет, когда он сделает первый шаг? Так он-то уже давно готов, но, положа руку на сердце, страшно. Не хочется связывать Селену обязательствами. Она такая красивая, такая умная, а он, как ни крути, инвалид. А с другой стороны, у них дочка растет, и обязательств хватает у обоих. Может, стоит рискнуть, сделать своей Лунной девочке предложение?..
        Из задумчивости его вывел тихий всплеск и смех дочери. Настена выбралась из песочницы, переползла к бассейну…
        — Настя,  — позвал Данила севшим от страха голосом.  — Настя, подожди папу…
        Еще один всплеск — и с бортика в воду упала резиновая утка, дочка радостно засмеялась, потянулась ручонками к надувному лягушонку.
        — Настенька, не трогай! Настя, нельзя!
        …Инвалидную коляску заклинило — ни туда ни сюда. Пропади оно пропадом, хваленое немецкое качество!
        Надувной лягушонок заскользил по бортику к краю. Настена заскользила следом…
        Их разделяли каких-то несколько метров. В тот момент Данила не думал о том, что у него парализованы ноги. Он просто швырнул свое беспомощное тело вперед. Шаг, второй, третий — он даже не понял, что идет.
        Лягушонок шлепнулся в воду. В самый последний момент Данила успел поймать дочку за тесемки комбинезона…
        Эпилог
        На новогодней елке весело поблескивали разноцветные огоньки. В этом году Селена поставила елку рано — в середине декабря. Решила продлить праздник. Настена была в восторге, даже в ладоши хлопала от удовольствия. Еще бы, новая игрушка, да такая большая, да такая яркая! В первый же день Настена елочку повалила, хотела снять с ветки хрустального ангелочка. Почти все стеклянные игрушки тогда разбились. Селена оставила на елке только гирлянду, а уцелевшие игрушки убрала подальше от шкодливых детских ручек. Дочка сначала протестовала, но быстро переключилась на подаренную дядей Лемонтием куклу.
        Это была замечательная кукла, она умела смеяться, говорила «мама» и плакала, когда Настена делала ей укол. Дядя Лемонтий всегда очень обстоятельно подходил к выбору подарков для «своей Настюхи»: советовался с Селеной, изводил расспросами продавцов в детских отделах, придирчиво изучал гигиенические сертификаты на каждую игрушку. Зато результат всегда был предсказуем — Настена своего дядю Лемонтия обожала. Впрочем, своего второго дядю, дядю Дакера, она любила не меньше.
        Дакер, в отличие от друга, в выборе подарков не мудрствовал, гигиенических сертификатов не требовал. На первый день рождения он подарил крестнице живую золотую рыбку. На прошлый Новый год — Кузю, персидского котенка. На этот грозился принести щенка. Селена уже даже думать боялась, что будет дальше. Что-то такое дядя Дакер говорил про лошадку…
        С улицы донеслись взрывы петард и веселый смех — соседи уже начали праздновать Новый год. Селена посмотрела на настенные часы — без четверти двенадцать, надо хоть шампанского налить. И Дакер, и Лемонтий с семьями приглашали их с Настеной в гости, но Селена решила встречать Новый год дома.
        Это был очень тяжелый и одновременно очень счастливый год. Ее Оборотень начал ходить. Не сразу, далеко не сразу…
        Врачи не верили, что такое возможно, а он смог. Каждый шаг давался ему ценой нечеловеческих усилий и дикой боли. Селена не раз видела, как ее муж плачет, иногда от боли, иногда от отчаяния. Она помогала как могла — массаж, иголки, физиопроцедуры. Она верила в него безоговорочно, и он победил.
        Полгода на костылях: спотыкаясь, падая, теряя сознание от напряжения. Однажды встав на ноги, он больше не желал возвращаться в инвалидную коляску, даже просто для того, чтобы передохнуть.
        В реабилитационный центр он пришел уже с тростью. Посмотреть на него сбежался весь медперсонал. Его называли медицинским феноменом, чудом. И только Селена знала настоящую цену этому чуду. Комплекс специальных упражнений по три часа в день, пятикилометровые заплывы в бассейне в любую погоду. Мышцы, сведенные судорогой от боли и нагрузки. Бессонные ночи.
        Ее Оборотень добился всего сам, но считал виновницей своего выздоровления ее.
        «Я начал отстраиваться после аварии, после того, как ты «перегорела», спасая меня. Ты тогда что-то такое сделала с моим позвоночником…»
        Она знала, что не делала ничего такого, но он все равно продолжал так думать.
        Данила боролся с болезнью и продолжал работать. Его последний проект неожиданно стал очень популярным. Конечно, вся его команда рассчитывала на успех, но результаты превзошли даже самые смелые ожидания. Игрой заинтересовались за границей. Неделю назад Данила улетел в Нью-Йорк.
        Селена очень волновалась, как он со своей травмированной спиной перенесет многочасовой перелет.
        «Не волнуйся, девочка. Возьму билет в бизнес-класс, приму горизонтальное положение. Все будет хорошо».
        Она надеялась, что все будет хорошо, но продолжала нервничать, пока Данила не позвонил уже из Нью-Йорка. Муж не знал, когда справится с делами, и она решила никуда не уезжать, не хотела, чтобы ее Оборотень возвращался в пустой дом.
        До Нового года оставалось десять минут, когда в дверном замке повернулся ключ. Кот, подарок дяди Дакера, спрыгнул с коленей Селены, потрусил в прихожую. Она тоже встала, сердце забилось часто-часто…
        Он был таким красивым, ее Оборотень! В кашемировом пальто, с элегантной тростью в руках, с искрами снежинок в черных волосах.
        — С Новым годом, девочка!
        У него были холодные с мороза пальцы, от их прикосновений кожа покрывалась мурашками. У него было горячее дыхание, от его дыхания она сама забывала дышать.
        — Как хорошо, что ты вернулся, Оборотень!
        …Они танцевали танго в гостиной, освещенной только разноцветными огоньками новогодней елки. Как же давно это было! Она уже почти забыла, что это такое — танго с Оборотнем. Когда сердца бьются в унисон, колени подгибаются, а голова кружится, как от шампанского.
        Вот оно — реальное воплощение счастья. Танго с Оборотнем…