Господин 3. Госпожа Мари Князева
        Господин и его госпожа #4
        "Сколько бурь и трудностей пережили наши с мужем отношения - все не перечесть. Но, к сожалению, и по сей день покой нам только снится. Слишком много на свете людей, завидующих чужому счастью, жаждущих власти, жаждущих отмщения. За что? О, это очень старая история… если хотите узнать, следуйте за мной - на таинственный и загадочный Восток…"
        Мари Князева
        Господин 3. Госпожа
        Глава 1. Ева
        Утро началось чудесно - с горячих объятий моих любимых, очень больших и сильных рук. Я тонула в этих руках вот уже пять с лишним лет, и всё равно никак не могла насытиться ими. Руки обнимали и гладили, прижимая меня к твёрдому, как камень, мужскому торсу, тщательно проверяя, все ли мои припухлости и округлости остались на месте с прошлой нашей встречи. Я хрипло вздохнула, слегка потянулась и покрутилась вокруг своей оси, чтобы обнять моего господина.
        Терджан вернулся из командировки ночью и, конечно, не успел выспаться, но показать мне, как он соскучился и как по-прежнему сильно любит и желает меня, для него всегда было важнее. Его сильные тёплые твёрдые губы встретились с моими, борода приятно щекотала и покалывала мне лицо, горячая рука скользнула под шёлковую ночную сорочку.
        Мой господин не торопился, тщательно, последовательно нацеловывая мою шею, плечи, грудь, дразня меня и только щекоча пальцами чувствительные места. Желание скручивалось во мне в тугой комок, требуя выхода. Мне хотелось, чтобы он сделал хоть что-нибудь решительное - хотя бы ущипнул или шлёпнул меня, чтобы немного сбросить напряжение, но Терджан всё тянул, кажется, наслаждаясь моим нетерпением. И вот, наконец, когда он оказался уже меж моих пылающих огнём бёдер, тишину комнаты, до сих пор овеваемой лишь нашими тихими вздохами, разрезал задорный детский крик:
        - Папааа! Наконец-то ты вернулся!! - причём Хаджит произнёс это на чистом русском, потому что последние несколько дней мы с ним почти не разлучались.
        Мой сын всегда ужасно скучал по папе, и во время его отсутствия лип ко мне, как банный лист. Вот и теперь, проскользнув в нашу спальню, он с диким восторженным визгом бросился прямо в кровать, с разбега напрыгнул отцу на спину, и они вдвоём чуть не раздавили меня насмерть. Терджан крякнул, стараясь сохранить мою целостность, и принялся увещевать сына, чтобы тот вёл себя поспокойнее.
        - Это ты его избаловал! - сказала я мужу с широкой улыбкой. Жаль, конечно, что нам не удалось предаться супружескому удовольствию, но ничто на свете так меня не радовало, как возможность наблюдать за общением двух моих любимых мужчин.
        Терджан коротко поцеловал меня в губы и в них же пробормотал:
        - И правильно сделал. Кто и когда ещё даст ему возможность побыть беззаботным?
        Он встал, аккуратно прихватив одной рукой нашего детёныша, и поднял его высоко над собой. Для подбрасывания Хаджит стал уже тяжеловат. Я сама года два, как перестала брать его на руки, но мужу это ещё удавалось. До чего же это красиво - сильный мужчина…
        Мягкие волнистые русые волосы Хаджи подпрыгнули, осенив счастливое голубоглазое мальчишеское лицо.
        - Ну рассказывай, как ты тут шалил и хулиганил! - потребовал у него Терджан.
        Малыш очень серьёзно покачал головой, мгновенно переключаясь на язык отца:
        - Я охранял маму. Некогда было шалить.
        - Вот как? - нахмурился муж. - От кого охранял?
        - От врагов! - прошептал Хаджи папе на ухо, но так громко, что я тоже услышала.
        - И кто же у нас враги?
        - Те, кто не верит в Господа, и нарушает Его законы, - старательно произнёс заученную истину наш сын. - Когда тебя нет, я должен сам защищать маму от плохих.
        Сразу видны следы воспитания Зойры. Она не питала большой привязанности к моему сыну, но с ранних лет начала проводить с ним теософские беседы, чтобы он, не дай бог, не превратился в заблудшую овцу. Надо отдать ей должное: она никогда не сообщала Хаджи, что я тоже отношусь к той самой категории злодеев, которые не верят в её Бога, а воспитывала в нём почтение к обоим родителям, в соответствии со своей идеологией.
        А Хаджи с лихвой получал свою дозу любви от остальных членов семьи - даже сердце второй своей мачехи Айши он напрочь покорил и часто получал от неё ласки и маленькие подарки. Другие дети Терджана тоже его обожали, и мой сын купался в этом море всеобщей симпатии и нежности, какой часто окружают младшего ребёнка в семье.
        Зойра порой заводила в моём присутствии разговоры на тему того, что негоже замужней женщине "праздной" ходить, пока молода. Мол, оглянуться не успеешь - а фертильность уже не та. Но мне отчего-то всё казалось, что Хаджи маленький, и я не готова разделить своё внимание между ним и ещё одним ребёнком, а Терджан меня не торопил. У него ведь уже было много детей, и даже один внук - годовалый Амир Дахиевич, как я его про себя величала. Лайла тоже была уже беременна, и мы ожидали появления её первенца примерно через полгода.
        Я аккуратно напомнила Хаджи о лягушке, пойманной в саду на пару с младшим из его братьев.
        - Ох! Да! - хлопнул он себя по лбу маленькой исцарапанной ладошкой. - Совсем забыл, пап! Мы с Тагиром устроили охоту на гигантскую ядовитую жабу Лахчи, пришлось нам с ней разобраться, ведь она не захотела перейти на нашу сторону…
        - Опасно принимать ядовитого союзника в свои ряды, - согласился Терджан. - Так что ты и Тагир с нею сделали?
        Хаджи опять стал шептать папе на ушко - видимо, чтобы не травмировать мою нежную женскую психику. Тот хмурился, качал головой, посмеивался, но в конце обнял сына, поцеловал его в русую макушку и сказал:
        - Будь милостив к поверженным врагам, Хаджи. Так велит Господь. А теперь беги к братьям и больше никого не убивайте без острой на то необходимости.
        Наш сын с готовностью кивнул и галопом умчался на женскую половину.
        - Острая необходимость - понятие относительное, - пробормотала я, выбираясь из постели, чтобы отправиться в душ.
        - Он мужчина, - ответил Терджан, поймав меня на полпути, - ему нужно уметь убивать, - и начал стаскивать сорочку.
        Всё моё вожделение разом вернулось, внезапно накрыв меня с головой и перехватив дыхание.
        - А вдруг он опять вернётся..? - прошептала я, запуская руку под рукав мужниной рубахи.
        - Я закрыл дверь на ключ, - ответил он так же тихо, ухватил меня под попу и усадил к себе на бёдра, а потом прижал к ближайшей стене. - Ох, как же я по тебе соскучился, Ева…
        Терджан ночью привёз с собой старшего сына и его семью. Я была, как всегда, очень рада увидеть Эвелину: не так часто мне приходилось встречаться с соотечественниками, а эта девочка, к тому же, неизменно умиляла меня своими забавными ужимками и добрым, наивным, почти детским нравом. Они с Дахи были прекрасной парой: души друг в друге не чаяли и демонстрировали такую трогательную привязанность…
        Эвелина, конечно, как и все юные мамочки, излишне беспокоилась за своего первенца, и нам со старшими жёнами и служанками стоило немалого труда оторвать от неё похожего, как две капли воды, на папу Амирчика, чтобы дать ему возможность познакомиться с реальным миром без тревожной гиперопеки. Забавно, что этот милый чернявый малыш приходился мне в некотором смысле внуком, пусть и не кровным - мало кому в наше время удаётся стать бабушкой в 30 лет.
        - У меня постоянно сердце не на месте, - жаловалась мне невестка. - Амир такой подвижный - с тех пор, как он начал ходить, я не знаю покоя. Так хорошо, что мы приехали к вам и можно немного выдохнуть… мне кажется, я маловато внимания уделяю Дахи в последнее время… он как будто заскучал.
        - Это, конечно, нехорошо, - согласилась я, - Нужно стараться не забывать о потребностях своего мужчины. Но, поверь мне, Дахи понимает, что тебе непросто: он всю жизнь наблюдал за воспитанием детей. И не грех иногда устать и объяснить любимому всё как есть, вместо того чтобы искусственно изображать страсть. У вас в России есть няня?
        Эвелина покачала головой:
        - Я боюсь доверять такого маленького ребёнка чужому человеку… Но Дахи сам мне помогает: ходит после работы гулять с Амиром на площадку, играет с ним дома. И он так это делает… у меня сердце от счастья замирает, когда я на них смотрю. Дахи так любит нашего сына… я никогда нигде не видела, чтобы отец так общался с ребёнком.
        Я улыбнулась, умиротворённо разглядывая её светящееся радостью личико и благодаря Бога за то, что он послал этих двоих друг другу. Вряд ли Дахи нашёл бы себе жену лучше Эвелины - она такая милая, искренняя, нежная. А ей вряд ли удалось бы встретить другого такого же заботливого, доброго мужчину, воспитанного на моральных ценностях и опытного в семейной жизни. Я была по-настоящему счастлива, что Дахи познакомился в России с Линой и она помогла ему забыть мальчишеское чувство ко мне, в котором было больше стремления подражать отцу, чем реальной страсти.
        После завтрака Терджан со старшими сыновьями отправились по делам, дети - на женскую половину, Эвелина - спать (видимо, её мужчины тоже не дали ей как следует отдохнуть), а я - к своему новому тайному увлечению.
        Дело в том, что несколько месяцев назад скончалась тётка Терджана по отцу Феруза - она овдовела ещё в молодости, не имела детей и жила в доме своего брата, в маленьком флигеле. После её смерти, прибирая в доме, слуги обнаружили несколько коробок со старыми книгами и журналами, подписанные именем моего покойного свёкра - "Джадир" - и так как никто из родственников не проявил к ним интереса, их прислали мужу. И я возблагодарила Небеса за этот подарок. Ибо среди древней макулатуры на малознакомом языке (с чтением у меня было не очень) я обнаружила толстую общую тетрадь в кожаной обложке, заполненную… прописными латинскими символами. Язык был мне незнаком, хотя я могла предположить, что это что-то из Восточной Европы, но, к счастью, с помощью компьютера и интернета я имела доступ практически ко всем языкам мира.
        Так я получила посвящение в личную историю незнакомой мне женщины из прошлого. И чем больше я расшифровывала эти таинственные письмена, тем в большее изумление меня повергало это повествование. Я словно собирала пазл, складывая из маленьких кусочков удивительную и невероятную картину, которая открывала мне глаза на то, что случилось в доме моего покойного свёкра много лет назад, и одновременно заставила взглянуть иначе на события моей собственной жизни и жизни моего мужа Халиба Терджана Насгулла. Возможно, наши отношения не были такой уж случайностью…
        Глава 2. Дневник пани Беаты
        17 апреля 1968г
        Число поставила почти наугад, потому что никакого календаря у меня тут, конечно, нет. Примерно прикинула, сколько я уже здесь - и ужаснулась. Почти два месяца, чёрт меня раздери! Самое время впадать в отчаяние.
        Ну, то, что меня никто не ищет, - это понятно. Потому и не находят. А кто меня будет искать? Кому я нужна? Мамочке моей, что ли? Ей давно ничего не интересно, кроме пива - она и младшую Мартину-то под градусом рожала. Многочисленные братья и сёстры тоже заняты своими делами - в основном, выживанием. Честно говоря, я вообще не уверена, что кто-то из них заметил мою пропажу. Разве только Ядвига - так как я заняла у неё денег на билет. Это же надо быть такой дурой - поплыть в Америку на корабле! Фантастический идиотизм! Ну что мне стоило сесть в самолёт, выпить снотворное, а через полдня очнуться в новом мире? Так нет же, панна Беата боится высоты - она поплывёт на кораблике по морям-океанам, в которых, как оказалось, ещё не перевелись пираты, попадёт к ним в плен, после чего её продадут в рабство здоровенному, отвратительному, чернущему, как чёрт, кабану, и он… Боже, я никогда в жизни не забуду тот вечер, когда впервые увидела, а точнее, услышала пана Насгулла. Напишу об этом завтра, сейчас нет сил пережить всё это заново…
        18 апреля 1968г
        В сауну меня загоняли с криками и пинками. Я сопротивлялась изо всех сил: царапалась, как кошка, и орала, как дурная. Намаявшись со мной, служанки позвали какого-то важного мужика в богатом кафтане, и он хорошо пару раз приложил меня плёткой. После этого желания сопротивляться значительно поубавилось, хотя до этого я воображала, будто предпочту смерть каким-либо непотребствам. Одевали меня в полупрозрачный костюм уже почти без скандала - я только время от времени нервно дёргала руками и ногами, но сильно выступать опасалась. А потом тот самый толстый мужик отвёл меня в роскошно убранную спальню и, придвинувшись к самому лицу, стал угрожающе рычать что-то непонятное - впрочем, всё было ясно по интонации: не дёргайся, детка, будь послушной - и всё будет хорошо. Впрочем, это не факт. Я слыхала, будто богачи с наложницами такое делают, что нормальному человеку и в кошмарном сне не привидится - просто от большой и больной фантазии. И тут уж слушайся - не слушайся - получишь по полной программе.
        Меня всю сжимало и передёргивало, как от удара током. Дело в том, что я - девственница. Вовсе не от моральных устоев или религиозных запретов. Честно говоря, я в бога не особенно верю. Просто я берегла себя для хорошей жизни. Многие мои знакомые - и сёстры в том числе - начинали жить взрослой жизнью в 15 - 16 лет. Очень быстро беременели и дальше всё сводилось к двум вариантам: нищая беспросветная семейная жизнь - дети, нескончаемые скандалы, подработки уборщицей, пока вся эта голодная орава дома, и тому подобное. Или одинокое материнство - не особенно лучше. У таких женщин появляется возможность доучиться и найти нормальную работу тогда, когда молодость уже прошла, куча времени потрачена на тупое выживание, и красота поблёкла.
        Я поняла, что мужчинам доверять нельзя - и потому смогла сохранить себя "нераспечатанной" до восемнадцати лет. А потом выправила документы, заключила договор с фирмой и купила билет на корабль в страну своей мечты.
        Конечно, я влюблялась, да и сама нравилась парням - внешностью бог не обидел, и характер мой бойкий нравился многим мужчинам. Но я хотела большего, чем эти игры в любовь. Я хотела чего-то достичь, получить образование, выбиться в люди - а там уже можно и замуж за какого-нибудь респектабельного американца. Воображение рисовало мне дом в пригороде Лос-Анджелеса, с гаражом и бассейном. Лужайку для барбекью, большую лохматую собаку и трёх счастливых ребятишек - сытых, чистеньких и в целой незалатанной одежде. Мне до чёртиков надоело выживать в Восточной Европе.
        20 апреля 1968г
        Но оказалась я здесь, полураздетая, в богатой спальне с кроватью под балдахином, и это отчаянно терзало мне сердце. Что я сделала не так? Вела себя честно, никого не обманывала, всего собиралась добиться сама, своим трудом - и куда это меня привело? Как тут можно верить в бога? Нет-нет, мир отнюдь не создан кем-то мудрым и добрым. Это хаотическое нагромождение трагических случайностей, и в нём нет места наивной вере в чудеса.
        Мне вдруг стало так грустно, так паршиво на душе (если только она у меня есть), что я снова задумалась о смерти. Меня не станет - и всё закончится. И пусть эти дурацкие случайности громоздятся на кого-нибудь другого.
        Послышались шаги в коридоре, и тоска вперемешку со страхом сжали моё сердце. Захотелось убежать, спрятаться - куда угодно, только не принимать на себя ответственность за происходящее. Даже вернуться домой теперь казалось не так страшно. Там я, по крайней мере, была свободна. Безумное детское желание спрятать голову в песок вдруг овладело мной, и я, недолго думая, залезла под кровать. Какой в этом смысл? Никакого. Просто отсрочить то, что собиралось произойти. Просто отогнать на минуту страх, сковавший льдом все внутренности. Не то чтобы под кроватью было не страшно - но это хоть какое-то действие. Просто стоять и ждать, как овца на заклание - это невыносимо.
        Громко щёлкнула ручка двери - этот звук раздался в моей голове, словно выстрел. Шаги из коридора переместились в комнату, и тут их хозяин обескураженно замер. Ха-ха! Что, рабовладелец, удивлен? А где девчонка-то? Пропала? Куда она могла деться? А вот поищите-ка! Мысль о том, что сейчас из-за моей детской выходки все ответственные за меня слуги получат по первое число, даже немножко согревала. Особенно сильно хотелось, чтобы наказали толстяка, который огрел меня плёткой. Да, пусть его тоже отхлещут! За то, что недоглядел.
        Хрипловатый низкий спокойный голос забубнил неразборчиво. Ему отвечал более молодой и бодрый - растерянно, испуганно. Моё взволнованное сердце отплясывало злую, торжествующую и нервную чечётку в груди.
        21 апреля 1968г
        Случился переполох. Забегали слуги, захлопали двери. Ищут меня. Ну, пусть побегают. От поднявшихся в комнате вихрей, видимо, поднялась пыль там, где я лежала. Она принялась щекотать мне нос, да так активно, что я не удержалась и чихнула. Аккуратно, в кулачок, но всё-таки слышно. Наконец кто-то догадался заглянуть под кровать. Выругались, дёрнули меня за ногу, вытащили на свет, всю в клочках пыли, злую, чихающую и в слезах. Поставили на колени.
        Кое-как справившись с дыханием, я стала отряхиваться, но глаз так и не подняла. Не хочу на него смотреть. Узурпатор, тиран, рабовладелец!
        Стоявшие рядом со мной мужские ноги в кожаных туфлях и прикрывавший их богатый кафтан изрыгали что-то гневное - пан Насгулл отвечал спокойным басом - даже посмеивался как будто. Любопытство потихоньку начинало меня терзать: что же такого забавного нашёл в моём поведении хозяин? Но я упорно сдерживала себя и глаз не поднимала. Он не достоин даже моего взгляда!
        Я всё ждала, когда остальные уйдут и мы останемся наедине. Всерьёз подумывала о том, чтобы вцепиться этому деспоту ногтями в лицо - вряд ли он тогда пожелает предаваться со мной постельным утехам - но негодующий пан в кафтане вдруг схватил меня за руку и потащил прочь. Как? Почему?! Я ничего не понимала…
        Меня переодели в простую одежду: длинное закрытое тёмное платье, на голову - платок. Посадили в фургон и куда-то повезли. Дорога продолжалась бесконечно. Мне кажется, что я провела в том грузовике несколько суток, хотя это маловероятно, так как мне ни разу не довелось уснуть. Условий для этого особо и не было: лишь узенькие деревянные лавочки вдоль стен - но, как говорится, было бы желание. Голода я тоже не ощущала - видимо, сказалось сильное нервное возбуждение. И хотя меня вполне могли отвезти в какое-то более жуткое место, чем то, где была до этого, я утешала себя тем, что честь всё ещё при мне, а значит, и эти люди не лишены человечности.
        23 апреля 1968г
        Дом, куда меня доставили, оказался чудесным. Он стоял на берегу моря, его окружал роскошный парк, а горизонт со стороны суши состоял из живописных горных пиков, среди которых были даже покрытые снегом. Я и не знала, что в этой пустынной стране встречаются такие красоты. На следующее утро после приезда суровая восточная женщина выдала мне веник и тряпку, очень строго взглянула в глаза своими жгучими чёрными очами и погрозила пальцем: мол, смотри мне, я знаю о твоих дурацких фокусах, но со мной этот номер не пройдёт!
        Она представилась Хафизой и сама придумала мне имя - Амиля, не пожелав слушать возражения, что меня зовут Беата. Хафиза стала моей начальницей - она загружала меня физической работой так, что к ночи я просто валилась с ног, не в состоянии даже думать, не то что любоваться пейзажами за окном.
        Проходило время, я приспосабливалась, тело моё привыкало к нагрузкам, а окружала меня такая красота - природная и рукотворная - что я чуть ли не благодарила судьбу за это тихое пристанище, где никто не покушался на мою честь. Оставалось лишь одно но: я была совсем одна. Не с кем было поговорить, некому поплакаться. Другие слуги в доме нет-нет да перекидывались парой слов, а порой вечером я видала, как они беседуют вполне вальяжно. И только я оставалась отщепенкой, не знающей языка, коротающей дни в вопиющем одиночестве. В какой-то момент я поняла, что начинаю сходить с ума от этой пустоты и тишины и придумала вести дневник. Хотя бы делить свои переживания с бездушной бумагой, хотя бы выливать их из себя наружу. Оставалось только найти бумагу и ручку. А, как известно, кто ищет, тот всегда найдёт. Эту тетрадь я обнаружила на чердаке, куда Хафиза отправила меня наводить порядок. Она была почти пустой, только пара первых листов исписана непонятными закорючками - я просто вырвала их, положила обратно в коробку, где взяла тетрадь - и дело с концом. Ручку стащила у начальницы - у неё в кабинете, где она
заполняет свои толстые хозяйственные книги, целый букет стоит в стаканчике. Авось не обеднеет. И вот, пишу. И мне, правда, легче. Конечно, разговор с человеком был бы приятнее, но тут все меня чураются, как больной.
        28 апреля 1968г
        Долго не садилась за дневник - Хафиза совсем меня загоняла! Заставила делать генеральную уборку во всём доме чуть не в одиночку. По крайней мере, за другими слугами я такого рвения, как у себя, не замечала. Ох, как болят руки! И что за дьявол в неё вселился?! Наверное, её бесит, что я стала справляться, что уже не выгляжу такой загнанной и замученной. Надо будет взять муки и угля на кухне. Набледнить лицо и натемнить круги под глазами, а то эта фурия загонит меня в могилу из-за своего садизма.
        29 апреля 1968г
        Боже Всемогущий! Хоть я в тебя и не верю, больше мне не к кому обратиться! Спаси меня, пожалуйста, если только ты есть, умоляю, спаси! Обещаю каждое воскресенье ставить по большой свече в храме!
        Сегодня я узнала, к чему была эта безумная масштабная уборка в доме, и чем занимались остальные слуги. Они чистили всё, начиная столовым серебром и заканчивая дорожками в парке. Потому что сегодня приехал хозяин. Но меня никто об этом не предупредил. Потому что я не знаю языка! Сюрприз!!! Чёрт, как же мне выучить этот их дурацкий кудахчущий язык?!
        Сегодня утром я начищала щёткой пол в малой гостиной - ну и напевала, как обычно. Есть у меня такая привычка. Мне часто говорили родственники и знакомые, что у меня очень красивый голос, но я никогда не задумывалась об этом всерьёз. Что это за профессия - певица? Ни один уважающий себя мужчина не свяжет свою жизнь с певицей. Мне нужно стать адвокатом, учителем или хотя бы медсестрой…
        Но сейчас не об этом. Сейчас об уборке. Я тёрла и пела, пела и тёрла. А потом повернулась - и увидела Его. Огромный, чёрный, бородатый мужчина. Я сразу узнала его, хотя и не видела толком ни разу - зато ощущала, улавливала габариты там, в его спальне, где он чуть не стал для меня первым - и, держу пари, последним. Он смотрел на меня молча, пожирая тёмным огненным взглядом. Моё сердце трепыхалось в горле.
        Пан Насгулл сделал жест, как бы прося меня продолжать - то ли уборку, то ли пение, но я подхватила щётку и умчалась из комнаты со скоростью реактивного самолёта.
        Глава 3.ХАЛИБ ТЕРДЖАН
        Мы с Дахи много времени проводили вдвоём в стенах моего главного офиса. Сын стал намного активнее и с бОльшим энтузиазмом интересоваться тонкостями ведения бизнеса с тех пор, как обзавёлся собственным (я переоформил на него СПА-центр в России), а также женой и ребёнком. По правде говоря, я ещё никогда не видел Дахи таким оживлённым и вдохновлённым. Конечно, мы с Евой предполагали, что ему понравится быть мужем и отцом, но мой старший сын превзошёл все наши ожидания. Он стал таким степенным, внимательным, сосредоточенным. Веселье и кутёж с друзьями совсем перестали интересовать его, хотя раньше - это мне достоверно известно - он не пропускал ни одной их разбитной вечеринки. И, Господь свидетель, о нравственном облике их участников лучше умолчать. Я смотрел на это сквозь пальцы, понимая, как бурлит кровь в теле молодого человека - сам там бывал - ждал, когда Дахи остепенится, и сам старался ему помочь, подыскивая подходящих невест. Но мой сын проявил недюжинное упрямство, отвергнув их всех. Он желал самостоятельности в этом вопросе - и проявил её в полной мере. Уехал в Россию, нашёл там девушку,
которую полюбил, и поставил нас с Зойрой перед фактом: женюсь и точка. Я видел в его глазах решимость устроиться грузчиком в порту, если понадобится, - но сделать эту милую маленькую девочку своей навсегда. Эвелина нам с Евой понравилась, в отличие от Зойры. Моя первая жена и под угрозой расстрела не призналась бы, что ей по душе русская девушка - этот союз казался ей катастрофой для всего традиционного уклада нашей семьи. А Зойра мало что так ценила, как традиции. Однако и ей пришлось смириться. В качестве компромисса Эвелина приняла нашу веру и пообещала помогать Дахи воспитывать детей в той же идеологии. На этом Зойра вполне успокоилась и преисполнилась благостного равнодушия к невестке.
        С каждым днём пребывания в моём доме мой сын и его жена выглядели всё веселее, счастливее, расслабленнее - поэтому, когда я получил неожиданное, но обрадовавшее меня известие, то предложил Дахи задержаться ещё немного, и он с готовностью согласился. А новость заключалась вот в чём: мой старший брат Рустам, с которым мы не общались более десяти лет - со смерти отца - вышел на связь и выразил желание увидеться. Я точно не знал, чем была вызвана его неприязнь ко мне, из-за которой он так резко прекратил общение, но воссоединение семьи - это безусловно радостное событие, какие бы разногласия ни существовали между её членами. Отец всегда говорил, что сила семьи - в её единстве и сплочённости. Он любил собирать родственников в своём доме, закатывать пиры, вести задушевные беседы и философские споры. Никогда не отказывал в помощи просящим, даже если они были сами виноваты в своём бедственном положении.
        - Это семья, - говорил он. - Сегодня я помогу племяннику, завтра он выручит меня - и так наш род будет жить и процветать в веках.
        Поэтому, получив сообщение от брата, я попросил сына остаться ещё на несколько дней, чтобы он смог повидать дядю, с которым встречался в последний раз на похоронах деда - тогда Дахи было 17.
        У нас с Рустамом была разница в 10 с лишним лет. Сколько я себя помню, старший брат всегда держался со мной несколько пренебрежительно, свысока. Его манеры не шли ни в какое сравнение с тем, как обращается с младшими Дахи. И они отвечают ему взаимностью. При всей своеобразности характера Зойры, она смогла воспитать наших детей более чем достойно, и я льщу себя надеждой, что и сам приложил к этому руку. Я не терплю ханжества, высокомерия и самодовольства и считаю, что близкие люди имеют право выражать друг другу любовь, а не только уважение и подчинение. Рустам же, как мне казалось, придерживался иного мнения. Но теперь всё это в прошлом. Я искренне желал забыть все наши взаимные недоразумения ради мира в семье и укрепления родственных связей.
        Мы с братом созвонились, и я пригласил его к себе в гости - выпить чарку мира, познакомиться с моими домашними, поговорить о семейных делах.
        Рустам прибыл скромно, без помпы, совсем один (водитель и охрана не в счёт). Привёз подарки моим жёнам и детям. Крепко обнял меня, Дахи и Карима.
        Он заметно сдал за то время, что мы не виделись: постарел, располнел, облысел… но, тем не менее, выглядел вполне довольным - или, по крайней мере, старательно это изображал. С его губ не сорвалось ни одного извинения, ни одного упрёка, ни одного презрительного слова в мой адрес, и хотя я поддерживал такой подход - оставить всё плохое в прошлом - выглядело это немного странно. Как будто не было никакой причины, чтобы игнорировать друг друга десять лет, но тогда отчего же мы не общались?
        ЗОЙРА
        Я сразу поняла, что шурин пожаловал не с добром - у меня нюх на такие вещи. Его постаревшее лицо - всё в морщинах, обрамлённое редкими седыми волосами - сочилось ядом, несмотря на то, что Рустам улыбался. Это была отнюдь не дружеская улыбка - скорее хищный оскал. Я видела этого скунса насквозь, он явно что-то задумал против Халиба, и это было что-то гадкое и подлое.
        Поэтому мне пришлось отвлечься от детей и внуков, чтобы внимательно следить за ним - новым врагом, пришедшим, чтобы разрушить мой дом.
        Одному Господу известно, сколько душевных сил я приложила ради спасения своей семьи. Сколько порывов задушила в себе, со сколькими вещами смирилась. Чтобы моя семья продолжала жить. Чтобы в ней царил мир и покой. Чтобы дети и внуки росли в счастье, любви и достатке. Я никому не позволю разрушить мой дом.
        Думаю, никто из моих домашних даже не представляет, как сильно я дорожу ими. Всеми вместе и каждым в отдельности. Я и сама бы себе не поверила ещё пять лет назад, но даже эта глупая белая куропатка, являясь частью этой семьи, нужна. Мы все нужны друг другу.
        Поэтому от меня не ускользнуло выражение, с которым Рустам посмотрел на Еву. Конечно, она ему понравилась внешне. Такими уж Господь создал мужчин: даже на смертном одре они остаются самцами до мозга костей. Но эта симпатия в глазах шурина совсем не похожа на то, как на Еву смотрит Халиб. Она низкая, животная, мерзкая. Рустам вполне способен сочетать её с презрением и отвращением к Еве как к человеку, хотя совсем её не знает. Думаю, с него довольно её национальности и вероисповедания - скорее всего, в этом всё дело. Потому что я не увидела в его глазах тех же чувств ко мне. Откровенно говоря, меня даже удивило, с какой теплотой и уважением взирал он на меня и Айшу. Непонятно, чем мы заслужили это отношение, так как являлись жёнами столь нелюбезного его сердцу брата.
        Я не стала прямо говорить Рустаму о своих подозрениях - рассудила, что для меня будет полезнее, если он станет чувствовать себя привольно, думая, будто никто его не раскусил. Прохладно приняла его приветствия, заверения в почтении и подарки. Хорошие подарки: дорогие ткани, благовония и книги - но всё это давно перестало быть ценностью для меня.
        На самом деле, Рустам заявился совершенно не вовремя. Я довольно редко вижу своего первого внука - это беспокоит и печалит меня ужасно. Надо же было Дахи жениться на русской, да ещё поселиться с нею на её родине! Конечно, Эвелина - девушка неплохая. Приняла нашу веру и ведёт себя, вроде бы, прилично, но жить в такой дали от меня… Это разрывает мне сердце! Я как раз потихоньку начала внушать старшему сыну мысль, что негоже его ребенку расти так далеко от родной культуры, что здесь им будет намного легче и приятнее бывать наедине с женой… И тут явился шурин, джинн его раздери! Как будто нам своих проблем не хватает!
        ЕВА
        Какой странный человек нынче приехал к Терджану - не описать словами. Честно говоря, когда муж сказал, что пригласил брата, я представила кого-то вроде него самого: мужчину среднего возраста (а именно так я воспринимала супруга, хотя ему и исполнилось уже 50), высокого, сильного, бодрого… Но к нам явился настоящий старик. Седой, морщинистый, обрюзгший. В принципе, тут нет ничего удивительного: у них ведь с Терджаном целых десять лет разницы, но мне не хотелось верить, что мой муж через десять лет превратится в нечто подобное. Мне-то будет только сорок…
        Взгляд у моего шурина был дикий, совсем не такой, как у его младшего брата. Мне даже показалось, что в нём присутствует злоба, как будто я сделала нечто дурное ему или его семье. А когда Рустам увидел нашего с Терджаном сына… Бог мой, клянусь, в этих чёрных очах полыхнула настоящая ненависть. Однако шурин быстро взял себя в руки, фальшиво улыбнулся и спрятал дурные чувства в многочисленных складках на лице.
        Мне показалось, что Зойра не слишком рада появлению Рустама. Она держалась холодно, несмотря на то, что сам он, встретившись с нею, впервые за время пребывания в нашем доме улыбнулся вполне искренне. Он называл её королевой, истинной главой семьи и вообще, всячески умасливал. Но Зойра оставалась невозмутимой и от лести странного человека не таяла.
        За столом братья беседовали о семейных делах: о смерти тёти Ферузы, о её воспитаннице Диле - взрослой, но нездоровой, недееспособной женщине, которую нынче сообща содержала вся семья, оплачивая её проживание в специализированном учреждении. Мой муж говорил, что это богоугодное дело - помогать слабым, а шурин утверждал, будто бы Господь не любит увечных, потому что ему нужно войско, а не горстка хромых инвалидов. Я старалась особенно не прислушиваться к разговору, потому что этот человек начал вызывать во мне серьёзное отвращение.
        После обеда Терджан повёз брата и старших сыновей к себе на предприятие, а я отправилась посмотреть новое чудо: у нас в городе недавно открылся католический костёл. Это, конечно, не православный храм, но для меня уже большой праздник и радость. Так или иначе, я верила, что это тоже дом Христа.
        Хаджи пришлось оставить дома: Зойра, конечно, категорически запретила мне водить его в иноверческий храм. Как только она услыхала о том, что за учреждение строится в одном из живописных районов города, то сразу провела со мной беседу в категорическом тоне.
        - Брось, Зойра, - уговаривала её я. - Что дурного случится, если ребёнок посмотрит на необычный памятник современной европейской архитектуры?
        - Даже не надейся, что проведёшь меня при помощи таких незамысловатых уловок, Ева! - замахала крыльями старшая жена. - Ты знала, на что шла, когда соглашалась воспитывать ваших с Халибом детей в нашей вере! Эти глупые метания по чужим храмам не приведут ни к чему хорошему! Только запутают мальчика и в итоге он вовсе разучится верить! Хочешь поклоняться своему распятому богу - поклоняйся, а Хаджи оставь мне!
        На самом деле, я понимала, что она права. Что не стоит вносить сумятицу в голову такого маленького мальчика - это действительно чревато проблемами. Поэтому я сдалась и пообещала Зойре, что буду посещать костёл исключительно одна.
        Проводив мужа на работу, я переоделась, села вместе со своим личным охранником Микдадом в автомобиль и отправилась на встречу с настоящим чудом.
        Глава 4.
        Мне и в голову не могло прийти, насколько удивительным и невероятным станет этот день - почти наравне с тем, когда я впервые ступила в дом моего господина или когда познакомилась с ним.
        Поэтому я спокойно, с приличествующим благоговением, вошла в католический храм, с большим интересом и удовольствием осмотрела его убранство, помолилась возле статуи Девы Марии. Я специально посетила костёл не во время службы: мне хотелось познакомиться с этим пространством в как можно менее официальной обстановке, прочувствовать, стоит ли мне иногда сюда приходить. Я села на деревянную полированую и лакированую лавку, ближайшую к алтарю, и молитвенно сложила руки, но сама не молилась, а прислушивалась к себе. Покой и тишина были разлиты в величественном зале. Кроме меня, в храме находилась ещё пара прихожан - молчаливых и малоподвижных. Все мы словно погрузились в транс и долгое время пребывали в нём, настраиваясь на общение с возвышенным.
        Выходя из здания, я с удивлением обнаружила, что провела там целых два часа. Солнце начало клониться к закату, я уже села в свой тонированный автомобиль, как вдруг обнаружила, что оставила в храме молитвенник. Микдад дёрнулся было вслед за мной, но я заверила, что только быстро схожу туда и обратно и меня незачем провожать. Вошла в костёл… и обомлела. На одной из последних лавок, рядом с мужчиной, у которого было видно лишь светло-русую голову, сидел мой новоявленный шурин. Он чуть повернул голову, о чём-то вещая своему соседу, и поэтому я смогла безошибочно узнать его. А вот сам европеец (он явно не был одним из местных, судя по цвету волос) оставался для меня невидим. Я глядела на него со спины, а он смотрел прямо перед собой, не поворачиваясь к собеседнику. Рустам говорил быстро и увлечённо, вздрагивая и покачивая головой, европеец оставался неподвижен.
        Всё это было ужасно странно. Что брат моего мужа забыл в католическом храме? Почему он беседует с белым иностранцем? Судя по реакции Рустама на меня, он терпеть не может европейцев-иноверцев - как иначе можно было объяснить эту внезапную неприязнь, если мы с ним даже не знакомы толком? И тут - такой невероятный сюрприз! Однако это было только начало неожиданностей.
        Я спряталась в нише у входа в основную часть храма и замерла, получше закутавшись в платок. Мне казалось, что нужно хотя бы выяснить, с кем разговаривал шурин, если удастся - сфотографировать их. Потому что всё это крайне подозрительно, и чем больше будет у Терджана информации, тем ниже вероятность, что он пострадает от козней брата. Неспроста ведь тот столько лет отказывался от общения, а потом вдруг явился как ни в чём не бывало…
        Наконец, Рустам и его спутник поднялись - последний перекрестился на католический манер, всей ладонью - и пошли на выход. И когда я увидела лицо этого белого мужчины, то чуть не рухнула без чувств. Это был мой бывший жених Петя! Тот самый, с которым мы пять лет назад плыли на корабле в кругосветном путешествии, где на нас напали бандиты и взяли в плен. В результате я стала рабыней моего нынешнего мужа и господина Халиба Терджана Насгулла, а он… попал в услужение к Рустаму?!
        Петя немного изменился внешне: ещё больше повзрослел (теперь ему было уже 33), отпустил бороду и усы, как будто стал шире в плечах и даже немножко выше, но это могло мне только показаться на контрасте с более низкорослым шурином. И всё равно я узнала бы лицо бывшего жениха из тысячи похожих людей. Мы были вместе два года, а до этого долго дружили, он стал моим первым мужчиной и сделал мне предложение, на которое я ответила согласием… кажется, всё это было в прошлой жизни или полузабытом сне…
        Я снова юркнула в нишу, чтобы Рустам меня не заметил, а когда они вышли, осторожно двинулась следом за странной парочкой. Как я и ожидала, покинув храм, мужчины направились в разные стороны. К счастью, Петя двинулся не туда, где меня поджидала охрана - в противном случае не удалось бы избежать шума и выяснений, а они сейчас были бы некстати. И Терджану ни к чему знать, что я встретила бывшего жениха, пока я не разобралась, что здесь к чему.
        Мы с Петей какое-то время молча шли по мостовой. Я не спешила окликать его, боясь привлечь лишнее внимание прохожих - что, если Рустам как-нибудь по-хитрому следит за нами? Нужно было отойти на безопасное расстояние… Но через пару минут Петя сам оглянулся. Вздрогнул, покачнулся и остолбенел. Я тоже остановилась. Взгляд его выражал крайнее изумление и недоверие. Я сделала шаг ему навстречу, но он выставил вперёд руку с раскрытой ладонью, останавливая меня, а потом еле заметно махнул головой и сам двинулся в указанном направлении.
        Мы свернули в проход между зданиями и несколько минут петляли по узким дворам. Наконец, Петя свернул в очередной темный тесный проулок, и там я чуть не налетела на него. Бывший жених поймал меня и крепко сковал руками - одной прижал к себе за талию, другой закрыл рот. В этих объятиях не было ни нежности, ни интимности, и мне впервые за всё время этого необдуманного приключения стало страшно. Господи, о чём я думала, когда шла за ним?! Если я не ошиблась и это действительно Петя, одному Богу известно, через что он прошёл за эти пять лет и как это его изменило. Я ведь даже не знаю, какие отношения связывают его с моим шурином… а что, если он предан ему душой и телом? Если готов умереть за него, как многие в этой стране слуги за своего господина… А я для него в прошлом…
        Но перед моими глазами вдруг вспыхнул экран смартфона, на котором латинскими буквами, транслитом было написано:
        "Ни звука, Ева! Меня прослушивают!"
        Ну конечно, ничего удивительного! Я постаралась кивнуть, и державшие меня руки ослабили хватку. Тогда пришёл мой черёд обнимать. Я вложила в этот жест всю свою тоску и отчаяние, которые владели мной в тот момент, когда нас с Петей разлучили пять лет назад, и которую я хранила в своём сердце долгие годы, отказываясь верить в то, что его больше нет на свете. Господи, какое же это было счастье - обнять его! Живого и невредимого. Ведь это настоящее чудо!
        Разговаривать вслух мы не могли, и время поджимало: если мои охранники ещё не устроили панику на тему моего долгого отсутствия, то устроят с минуты на минуту. Я достала свой телефон с выключенным звуком - так и есть, 5 пропущенных от Микдада. Петя отобрал у меня устройство, вбил свой номер телефона, обозвал его "Брат Кирилл", показал мне значок приложения, которое следовало установить для общения, и отправил прочь, предварительно проверив, чист ли путь. Выбравшись из дворов, я позвонила Микдаду и наврала, будто заблудилась - он чуть не обругал меня, это чувствовалось по тембру голоса, который вибрировал от гнева и облегчения одновременно. К счастью, он не успел настучать Терджану, что я пропала…
        Пока шла навстречу охраннику, установила указанное Петей приложение и написала коротко:
        "Как ты, где ты, кто ты теперь?" - а приехав домой, обнаружила несколько объёмных аудиосообщений. Странно, как он их записывал, если его прослушивают… Впрочем, то была не моя забота.
        Рассказ Пети
        Здравствуй, Ева! До чего же странно было увидеть тебя возле храма… Веришь ли, я до сих пор не до конца убеждён, что это была ты, а не игра моего воображения. Я так искал тебя, так ждал встречи… Помнишь, как в той сказке? Стёр три пары железных башмаков и посохов… Но потом утратил надежду и смирился. Меня заставили меня поверить, что тебя больше нет. Что такие, как ты… не живут долго в рабстве. Клянусь, моё сердце обливалось кровью и до сих пор обливается от этих мыслей, хотя я и вижу, что с тобой всё в порядке. Пожалуйста, скажи, что так и было на протяжении этих пяти лет. Что тебя не коснулась грязь и жестокость, сопутствующие бесправному положению рабыни…
        У меня тоже всё нормально. Понимаю, в это слабо верится, учитывая то, как мы встретились, но честное слово, я просто стараюсь защитить тебя и… других своих близких людей от лишнего риска. В целом же, моему положению можно даже позавидовать. Особенно если вспомнить, в каком качестве я впервые оказался в этой стране. Но обо всём по порядку.
        Став рабом господина Насгулла, поначалу я попал на стройку, где в первую же неделю чуть не умер от чрезмерной нагрузки. В конце дня я падал замертво, и не мог нормально есть - настолько организм был непривычен к такому тяжёлому физическому труду. Это привело к тотальному истощению, и я даже заболел: поднялась температура, всё тело ломило. Не знаю, может быть, ещё и вирус какой-то прицепился - сил бороться с ним у моего организма явно не было. Я бы так и помер там: с больными рабами особенно не церемонятся. Лазарета как такового нет, никто не хочет возиться. Как по мне, то, это конечно, странно: деньги уалачены, и подозреваю, что немаленькие. Всё-таки живые люди. А то, что незаконно, не может стоить дёшево. Но факт остаётся фактом: если бы не мои товарищи по несчастью, которые по очереди отпаивали меня своей похлёбкой, так бесславно и закончилась бы моя жизнь, не успев толком начаться.
        Но когда я начал отходить от болезни и понемногу помогать товарищам, то стал замечать экономические несообразности, на которые никто не обращал внимания. Это касалось хранения и использования стройматериалов, распределения рабочей силы и тому подобного. Я пытался говорить об этом с непосредственным начальником, но он не понимал по-английски, а жестов не хватало. В конце концов, он позвал главного прораба, который владел международным языком со словарём, и ему очень понравилось то, что я придумал. Меня стали меньше загружать физическим трудом и больше спрашивать советов. Начали подсовывать чертежи и схемы, но я не знал языка, на котором там всё было подписано… В конце концов, меня представили управляющему строительной компании, я рассказал ему про своё образование и опыт работы - и началась совсем другая жизнь…
        С языком проблем не возникло. Ты знаешь, что технический язык много в каких сферах в любой стране почти не отличается от английского. То же касается финансов и бизнес-аналитики. К тому же, в моём активе были лингвистические способности и огромный стимул - ты. Моя карьера развивалась стремительно, но даже этого было недостаточно: время уходило, а я всё ещё не имел никаких возможностей заняться твоими поисками, потому что сам сидел на цепи.
        Глава 5. ЕВА
        Пока я слушала первое сообщение, от Пети пришло несколько коротких текстовых:
        "А ты-то сама как?"
        "Ты вышла замуж? За кого?"
        "Знаю, тебе ещё долго слушать, поэтому сразу напишу: я женат, у меня двое детей"
        Прочитав это, я прикрыла рот ладошкой. Как?! Как это возможно? Он женился… здесь? И даже обзавёлся бОльшим количеством отпрысков, чем я! Страшно чесались руки продолжить слушать его аудио-сообщения, но нужно было идти на ужин. Обязанности жены хозяина дома - прежде всего.
        "Я замужем за братом твоего господина, Халибом Насгуллом", - написала я Пете. Ответа ждать не стала - отправилась в столовую.
        Шурин вёл себя так же, как накануне, никак по-особенному взглядом меня не сверлил, из чего я сделала вывод, что он не в курсе нашей с Петей встречи. Ужин прошёл мирно, мужчины беседовали о делах - я не прислушивалась. Мои мысли были заняты бывшим женихом. Меня поразил тот факт, что Петя женат, несмотря на то, что я сама пребывала в замужнем состоянии вот уже почти пять лет. Я так переживала из-за его мнимой гибели, столько внутренней работы провела, чтобы свыкнуться с этой мыслью… что теперь вернуть все эти потраченные нервы обратно даже не представлялось возможным. Впрочем, мне это и не нужно. Мы с ним теперь чужие, у каждого своя жизнь, своя семья. И всё-таки он взволновал меня своим появлением… Но самое главное: он связан с Рустамом, и связь эта скрывается, иначе зачем моему шурину приходить в католический храм на разговор с Петей? Мне совершенно необходимо узнать, что на самом деле происходит и не навредит ли это моему мужу и всем членам нашей семьи. Возможно, ответ на этот вопрос уже дан Петей в одном из его аудиосообщений, и мне нужно только прослушать их все до конца, но выходя из-за стола,
Терджан спросил меня:
        - Сегодня ты почитаешь мне дневник пани Беаты перед сном?
        Мы с ним завели маленькую традицию: за день я переводила с польского 1 - 2 записи, а вечером читала мужу, опуская фразы, которые могли его смутить. Моему господину были очень интересны записи европейской наложницы его отца - я видела, что так он чувствует некую общность с ним, будто прикасается к его жизни, утерянной десять лет назад, что стало для Терджана настоящей трагедией. Я не могла лишить его этой скромной радости, и потому кивнула, хотя сегодня даже не садилась за перевод. Он нежно поцеловал меня в щёку, а потом удалился с братом в кабинет, пообещав прийти ко мне в спальню через 1,5 - 2 часа.
        Я вернулась к себе и села за компьютер, возле которого меня мирно ждала общая тетрадь в кожаной коричневой обложке. В телефон даже не стала заглядывать - знала, что засосёт. Но мне сначала нужно сделать перевод…
        Дневник пани Беаты
        30 апреля 1968г
        С той минуты, как застала хозяина подслушивающим моё пение, я ждала, что он пожелает… увидеть меня снова, но уже в принудительном порядке. Так и случилось. Едва миновало время обеда, как явилась ещё одна служанка Мадина и потянула меня за руку, что-то бормоча на своём непонятном языке. Она привела меня в гостиную, где в гордом одиночестве на троне из подушек восседал пан Насгулл. Он царственным движением руки отправил Мадину прочь (терпеть не могу эти его высокомерные замашки! Тоже мне, властелин всех и вся!), а потом жестом приказал мне петь. Как сейчас вижу его глупые потуги: он касается крупными мясистыми пальцами, усыпанными драгоценными кольцами, своих губ, потом горла. А я нарочно смотрю на него выпученными глазами, делая вид, что я - круглая дура и не в состоянии понять такую элементарную команду.
        Дальше - ещё смешнее: пан Насгулл сам пытается петь. Я чуть не повалилась на пол с истерическим смехом - до того это было забавно! Этому человеку не медведь, а слон на ухо наступил. У пана Насгулла, вообще-то приятный голос (если забыть о том, что я его ненавижу), такой низкий хрипловатый бас. Но для пения он использует совсем другой диапазон - выходит фальшиво и противно, будто кто-то ножом по стеклу водит. К счастью, продлилась эта пытка недолго - пан Насгулл замолчал и сделал приглашающий жест рукой. Я продолжала пучить глаза, но попыталась сымитировать его пение - вплоть до тональности и дребезжания в голосе. Хозяин поморщился и покачал головой. Принялся махать руками, пытаясь указать на событие в прошлом. Потом слез с трона, опустился на пол и изобразил, будто трёт пол щёткой, одновременно отвратительно подвывая. Я внутренне покатывалась со смеху, но внешне держала на лице невозмутимую, всё ту же глупейшую маску. Пусть попрыгает, рабовладелец, пусть поймёт, что не всё на свете можно получить силой или деньгами.
        Минут через пять хозяин отчаялся, поднялся обратно на трон, устало вздыхая, и махнул мне рукой. Мол, свободна. На выходе меня встретил его охранник - здоровенный усатый мужик с таким злым лицом, что, кажется, у него не осталось никаких человеческих чувств, кроме гнева и бесконечной преданности господину. Он показал мне свою плеть - чёрную, большую, с металлическими шариками на многочисленных концах - и прошипел сквозь зубы что-то очень злое, думаю, ругательства или угрозы. Холодок ужаса вдруг пробрался в мой живот и пощекотал в районе солнечного сплетения. Он прав - я совсем забыла, кто я здесь, заигралась в гордое неповиновение, увлеклась прогулками по острию ножа. Надо быть осторожнее: вряд ли мне понравится, если пан Насгулл прикажет этому ассасину приласкать меня плёткой. Я решила, что в другой раз стану петь, но похуже: буду завышать и подфальшивливать - я прекрасно умела имитировать дурной голос - и тогда господин отстанет от меня, получив своё и решив, будто в прошлый раз ему послышалось. А в прочее время следует перестать дразнить судьбу.
        ЕВА
        Надо признать, пани Беата оказалась мудрой женщиной. Я не во всём её понимала (например, меня возмущало то, насколько она не ценит доброе и снисходительное к себе отношение). Ведь это уму не постижимо: отец Терджана пальцем её не тронул, несмотря на то, что, по собственному мнению, имел на это полное право: деньги-то плочены! Отправил служить в тихое красивое место (тут моё сердце сладко содрогнулось при воспоминании о моём собственном аналогичном уединении в охотничьем домике у моря), а потом просто попросил спеть… И чем отвечает она? Издевается, смеётся, обманывает. На самом деле, я, конечно, её понимала, так как тоже побывала в таком положении. Беата права, в клетке петь не хочется, но возможно, моя предшественница упускала из виду кое-что важное: именно этот талант мог стать её путём к свободе. Тогда я и представить не могла, насколько оказалась права.
        Было очень любопытно, что происходило с гордой полячкой дальше, но план минимум я на сегодня уже выполнила, и оставалось всего 10 - 15 минут, чтобы хоть немного распутать клубок по имени Петя. Я схватила смартфон и открыла переписку с ним. Хорошо, что в этот момент я сидела в кресле, потому что иначе был высок риск рухнуть на пол. Сердце бешено и тревожно забилось. Вот что написал мой бывший жених:
        "Нет, Ева, пожалуйста, скажи, что это неправда, что ты пошутила. Это катастрофа. Тебе нужно… срочно выбираться из этого дома и этой проклятой страны. Ты можешь улететь к маме с сыном?"
        Меня окатила волна протеста.
        "Я никуда не поеду без мужа!"
        Я ждала ответа пару минут, которые показались мне часами.
        "Да, пожалуй, может, так и будет лучше… Уезжайте вместе. И Дахи с его семьёй прихватите"
        Сердце отбивало в моей груди чечётку. Я набрала:
        "Ты не понимаешь! Он никуда не поедет! Он ни за что не бросит своих детей и первых жён! Это исключено!"
        "Тогда вы все обречены"
        Я зажала рот рукой, чтобы не закричать от обуявшего меня ужаса, но сдавленный всхлип всё равно вырвался из горла. В этот момент открылась дверь в комнату и вошёл мой возлюбленный супруг.
        - Что такое, Ева? - спросил он с мягкой улыбкой. - Ты чем-то расстроена?
        Я помотала головой. У меня язык не поворачивался передать ему то, что я узнала. Слишком всё расплывчато, слишком неясно, кто что задумал и чем это нам грозит. Я всё ещё не разобралась в происходящем.
        Мой господин с интересом прослушал очередное откровение пани Беаты в моём исполнении, а потом, как обычно, стал обнимать и целовать меня. А вот я не могла реагировать как обычно, не могла выбросить из головы бывшего жениха. Я отвечала мужу на автомате, а сама перебирала в голове жуткие фразы: "Бери сына и уезжай к маме", "Нужно покинуть эту проклятую страну", "Вы все обречены"…
        - Что с тобой, Ева? - вдруг спросил Терджан, видимо, отчаявшись дождаться от меня взаимности. - Ты так задумчива сегодня… Ты хорошо себя чувствуешь?
        - Да, - смущённо, неискренне улыбнулась я. - Все в порядке, просто устала немного. Пани Беата меня тоже не радует…
        - Разве ты с ней не солидарна?
        - Наверное, была раньше, - согласилась я, - а теперь она кажется мне неблагодарной.
        Терджан громко рассмеялся:
        - Кажется, мы с тобой поменялись местами! Когда я перевёз тебя в свой дом в городе, окружил красотой, комфортом и вниманием, а ты… продолжала меня отталкивать… я просто не понимал, что ей ещё нужно?! Я ведь чуть ли не на коленях перед ней, а она продолжает изображать из себя оскорбленную гордость..!
        Щёки мои вспыхнули, я уткнулась лицом в грудь мужа, он обвил одной рукой мою талию, пальцы другой запустил в волосы. Я потянулась к его губам, нежно поцеловала, лаская и одновременно извиняясь за своё неблагодарное поведение. А потом решила резко сменить тему:
        - Как твой брат?
        - Странно. Со мной он, вроде бы, нормально общается, а вот Карим сказал, что Рустам стал говорить с ним про Хаджи и Амира. Будто бы они полукровки… не такие, как мы… порождения греховной страсти, понимаешь? Рустам не одобряет моего союза с тобой и того, что Дахи женился на русской девушке, да ещё отказывается вступать в брак повторно. Он просил Карима не передавать мне этот разговор, но, ты понимаешь, мой сын не мог так поступить - он воспитан в уважении к родителям.
        Моё сердце упало. Не зря я чувствовала неприязнь во взгляде шурина… Но мне хотелось отвлечь мужа от печальных и тревожных мыслей, поэтому я приняла душ и легла в постель обнажённой. Это действовало безотказно. Уже через несколько мгновений большие горячие руки Терджана коснулись моего тела. Он притянул меня к себе, прижал к пылающему огнём животу и неожиданно прошептал:
        - Не пора ли нам обзавестись дочерью, моя госпожа? Сколько можно откладывать?
        Я испуганно вздрогнула. Наверное, ещё несколько дней назад такое предложение подняло бы во мне бурю возбуждения и радости. Я и сама в последнее время, глядя на подросшую Суфию и её младшую сестру, задумывалась об этом… Но теперь, в такой неподходящий момент…
        - Чего ты боишься, глупая? - пророкотал Терджан. - Доверься мне, Хаджи будет только счастлив…
        Я прикрыла глаза и на мгновение задержала дыхание. Нужно как можно скорее разобраться со всем и рассказать мужу. А сейчас - подчиниться ему, дабы усыпить бдительность. Сегодня точно не мой день, чтобы зачать дочку…
        Глава 6.ЭВЕЛИНА
        Дахи полночи не выпускал меня из своих объятий, а я и не желала оттуда выбираться. Мы словно обезумели ненадолго, забыв об окружающем мире и слившись в одно целое, как это случалось с нами на заре семейной жизни. Давно у нас не было такого страстного и продолжительного секса, и мой муж всячески выражал свой восторг по поводу того, что он случился.
        - Я всё понимаю, любимая: что тебе непросто в твоей новой роли, что наш сын требует много сил и внимания, но ты же видишь, как легко это решается!
        Дахи расслабленно лежал на огромной кровати в нашей комнате отцовского дома и обнимал меня, нежно поглаживая то обнажённое плечо, то растрепанную голову.
        - Нет, Дахи, прости, но я не соглашусь. Это совсем не легко. Там твоё дело, моя бабушка, наши друзья… неужели тебе так легко всё это бросить?
        - Эва, я хочу этого для тебя… чтобы тебе было легче… Ну, может, временно, пока Амир не подрастёт… скажем, пойдёт в школу.
        - Ага, конечно! - у меня вырвался нервный смешок. - Тогда твоя мама и подавно не отпустит его в русскую школу. И потом, не забывай, что через шесть лет у нас уже будет ещё ребёнок, а может, и не один…
        Сильные руки мужа мгновенно напряглись и прижали меня к нему покрепче.
        - Ты хочешь ещё детей? - спросил он с придыханием и усилившимся акцентом - такое всегда случалось с ним, когда он волновался или возбуждался, а я от этого возбуждалась в ответ.
        - Ну конечно, любимый, мы ведь собирались заводить много детей, помнишь?
        - Но мне показалось, что… воспитание первенца умерило твой пыл.
        - Бабуля сказала, что со вторым уже легче, - беспечно махнула я рукой. - И потом, когда это меня останавливали трудности?
        - И что же ты молчала? - рыкнул мой вконец разгорячённый супруг. - Предлагаю заняться вторым прямо сейчас! Я уже горю энтузиазмом!
        Я от души рассмеялась. Потому что Дахи очень забавно произносит сложные русские слова. Потому что он горит желанием поселить во мне ещё одного своего отпрыска - и я ощущаю это непосредственно. Физически. Потому что я люблю его. Очень сильно. До какого-то помешательства…
        Изготовлением наследника мы всё-таки не занялись. Потому что, хоть я и не боюсь трудностей, всё же мне нужна передышка между младенцами. И потому что нам обоим пора было спать. Мы давно не предавались супружеским обязанностям с таким энтузиазмом и рвением, и теперь порядком устали. Но Дахи попросил меня перед сном принести ему немного еды, чтобы подкрепиться после активного акта любви. Точнее, он уже потянулся к кнопке вызова прислуги, но я остановила его: зачем поднимать с постели служанку, если я всё равно не сплю? И мне приятно услужить мужу, особенно после всех тех ласк, что он дарил мне, не скупясь.
        - А ты точно найдёшь кухню? - с сомнением спросил Дахи, и я уверенно кивнула, хотя и знала лишь примерное направление.
        Мы же не в катакомбах, в конце концов! Как-нибудь найду…
        Я тщательно оделась - в целомудренное платье, убрала волосы и даже накинула на них платок. Мало ли, вдруг встречу кого-то из прислуги… а охрана и вовсе смотрит в камеры целыми днями. Странно, что у них такой строгий Бог, а они всё равно опасаются людей…
        Я вышла из комнаты и уверенно двинулась по коридору направо. Поплутала немного, пару раз свернув наугад, и вдруг увидела в открытом дверном проёме слабый свет. Подошла поближе и разглядела… Еву! Она металась по полутёмной комнате, заламывая руки, сама не своя от беспокойства и волнения.
        - Ева, ты в порядке? - шёпотом спросила я её, осторожно ступив внутрь.
        Женщина вздрогнула, оглянулась и посмотрела расширенными, немного безумными глазами, будто видела не меня, а каких-то страшных призраков.
        - Лина… что ты здесь делаешь?
        - Кухню ищу… - виновато пробормотала я, хотя и не была ни в чём виновата.
        - Она совсем в другой части дома… Пойдем, я тебя провожу…
        - А ты почему не спишь? - поинтересовалась я, оглядывая весьма домашний, даже можно сказать, комнатный наряд младшей свекрови. Она была в длинном, но тонком и полупрозрачном пеньюаре, накинутом на шелковую ночную сорочку и завязанном лишь на маленькие завязочки посередине тела.
        - Я… мне надо было подумать… И, кажется, сама судьба привела тебя сюда… Лина, послушай, я скажу тебе очень важную вещь, а ты пообещай мне отнестись к нашему разговору серьёзно и хранить его в тайне.
        - О-обещаю, - я даже заикаться начала от волнения. Да что ж такое случилось-то?
        - Вам надо ехать домой. В Россию. Тебе, Дахи и вашему сыну. Немедленно, как можно скорее.
        - Почему?
        - Я не могу тебе этого сказать, это не моя тайна. Просто поверь мне на слово.
        - Я верю, но в таких вопросах последнее слово всегда за Дахи…
        - Скажи, что тебе срочно нужно к бабушке. Придумай что-нибудь, соври, будто она плохо себя чувствует…
        - Разве можно так делать? Это же чистой воды призвание беды на свою голову…
        - Поверь, в данном случае это малая жертва…
        Я хотела воскликнуть: "Да что происходит, чёрт побери?!" - но вовремя вспомнила, что уже задавала этот вопрос и Ева отказалась на него отвечать.
        Мне осталось только кивнуть, взять несколько пиалок из холодильника и отправиться в спальню к мужу. В этих восточных интригах сам чёрт ногу сломит - вот и Еву уже окончательно поглотил этот странный, загадочный, но на мой вкус, слишком сложный мир. Нет уж, лучше я буду страдать от недосыпа и усталости, но воспитывать своих детей сама, вместе с Дахи. А они тут пусть продолжают плести свои любимые интриги и строить козни. Я - пас. Моё место в России. Когда я благополучно вернулась к мужу, он уже глубоко и сладко спал.
        ЕВА
        Искренне надеюсь, что мне удалось убедить сноху бежать отсюда сломя голову. Поскольку то, что я узнала, не оставляло других шансов спастись. Пусть хоть кто-то из этой ветви рода Насгулл останется жить и процветать в этом мире. На себе, своём муже, сыне и его многочисленных братьях и сёстрах я уже почти поставила крест.
        Рассказ Пети
        Как только я более-менее освоил язык, то сразу попал к самому главному хозяину - господину Насгуллу, и он принял меня довольно благосклонно, несмотря на то, что вообще белых не жаловал (я уже рассказывал, как в его компании обращались с рабами), расспросил о работе, о моих навыках и возможностях. Я сразу понял, что это человек с ясным и острым разумом: он так вёл разговор, будто препарировал меня, делая разрезы исключительно в нужных местах, с хирургической точностью.
        Каким-то шестым чувством я ощутил, что не надо рассказывать ему о тебе. Что он не станет помогать мне в поисках пропавшей невесты - скорее уж сделает всё, чтобы она больше никогда не появилась в моей жизни. Этот человек лишён сентиментальных чувств - считает их слабостью и признаёт лишь холодный расчёт, строгие правила, неуклонное и безжалостное следование цели. И ему были интересны мои возможности в холодных расчётах, а я решил, что займусь твоими поисками, как только мне дадут чуть больше свободы.
        Тогда я ещё не знал, что одно чувство у господина Насгулла всё-таки осталось - ненависть - и оно поглотило его с головой.
        Поначалу мы с ним просто делали бизнес - вполне законный и не противоречащий никаким моим моральным убеждениям. У меня действительно появилось немного свободного пространства и денег, я стал подбирать всяких-разных подходящих людей: совершенно посторонних, нуждающихся в деньгах и не боящихся попасть в переделку. Отправлял их то в одну часть страны, то в другую. Узнавал, не могла ли ты попасть в иное государство. Меня заверяли, что это исключено, но - тебя не находили.
        От имени и фамилии не было совершенно никакого толку. Никто не обращается к рабам так, как их звали на воле. Придумывают свои клички или вообще ограничиваются "Эй, ты!" Меня, вот, например, поначалу нарекли Муфидом.
        Время шло, я начал впадать в отчаяние, а мой хозяин - наоборот, в восторг. Ему очень нравилось то, что я делал. Ты знаешь, я владею многими современными инструментами. Точнее, я рассказывал тебе об этом, но слушала ты или нет - не уверен… В общем, здесь такого специалиста, как я, днём с огнём не сыщешь. Поэтому господин Насгулл следующим шагом решил меня женить. Не буду утомлять тебя доводами и угрозами, которые он применял, чтобы добиться своего - скажу результат: я прошёл обряд инициации в его религии и получил в распоряжение живую и настоящую женщину. Супругу. Надию. Это была молодая девушка (на момент нашей свадьбы ей стукнуло всего лишь 19) здешней национальности, из небогатой, но приличной и набожной семьи.
        Я бы не сказал, что она красива - только стройна, да ещё, пожалуй глаза - огромные влажные глаза, задумчивые и печальные, как у лани. Я ничего к ней не чувствовал, абсолютно ничего, кроме жалости. Несчастная! Выйти замуж в столь юном возрасте за нелюбимого мужчину старше себя на 10 лет и до конца жизни оставаться его рабыней без надежды когда-нибудь освободиться до того, как чья-либо смерть разлучит их…
        НАДИЯ, 5 лет назад
        Странно этот белый мужчина смотрит на меня. Как будто виноват предо мной в чём-нибудь. Глупый, смешной европеец! Не зря подруги говорят, что все белые мужчины - чокнутые. Позволяют женщинам управлять собой, слушаются их вместо отца и священника.
        Никогда меня не ждала лучшая участь. Отец всю жизнь планировал устроить старшую дочь как можно выгоднее, главным образом для себя. Чтобы получать пожизненные "доходы" с зятя, в том числе материальную помощь и протекцию. Для этого меня и берегли как зеницу ока - я даже с подругами встречалась только под строгим надзором матушки или тетушки Джабиры. Правда, со мной папе не повезло: я не вышла красавицей, как мои младшие сестры, зато была чиста, словно майский бутон. Но богатые женихи не особенно на меня засматривались. Шестнадцатилетняя Лазиза - и то притягивала больше взоров. Ничего удивительного: в детстве я сломала нос, упав во время катания по двору на самокате - и он вырос с горбинкой. Фигурой не вышла. Имела дурной аппетит, и даже когда меня насильно пичкали едой, чтобы хоть немного округлилась, это не шло мне впрок. В итоге - в 19 я выгляжу максимум на 17 из-за своей подростковой, почти мальчишеской худобы. Лучшая подруга Фахрия утверждает, будто у меня красивые глаза, но я не особенно верю, чтобы не разочаровываться потом. Да и сама не вижу в них ничего особенного.
        Тем не менее, женихи приходили посмотреть на меня довольно часто, особенно в последнее время. Возраст подошёл: ещё немного - и я стала бы старой девой, и тогда плакали бы батюшкины амбициозные планы.
        Я всегда вела себя послушно на этих смотринах: подготавливала и надевала нарядное платье, улыбалась, подносила напитки и закуску, вежливо отвечала на вопросы. Несмотря на то, насколько ужасны были эти люди. Один - огромный, как слон. Толстый, потный, с самодовольным лицом и высокомерным взглядом. Другой - злой, как чёрт. Ещё хуже батюшки. Смотрю на него и вижу: не даст он мне жизни. Будет давить и унижать, пока не заболею. Третий - просто омерзительный. Старый и… сама не знаю, откуда у меня это понимание, но он раздевал меня взглядом. Распаковывал, как запечатанный продукт, который он собирается жрать, чавкая, облизывая пальцы и причмокивая. Меня чуть не стошнило прямо на его дорогой костюм, когда он попросил подсесть поближе, чтобы налить ему напиток, а сам положил свою сморщенную старческую лапу мне на коленку…
        Я рыдала почти всякий раз после этих смотрин, воображая в своей голове, как стану жить с омерзительным мужчиной, который получит право раздевать меня и лапать своими отвратительными ручищами - и это я ещё не знала толком, что ждёт меня в супружеской постели!
        Мама утешала меня, гладя по голове и бормоча, что, мол, стерпится-слюбится, и всё не так страшно, и я выйду замуж за богатого, у которого уже есть другие жёны или появятся в ближайшее время. Что главное - уповать на Господа и его милость, что он всё управит… я не особенно верила ей, видя, как она мучается с папой…
        Моя мама - очень добрая и смиренная женщина. Отец не смог больше жениться: финансы не позволили - и мне кажется, он в обиде на неё за то, что она не родила ни одного мальчика. Я вообще не помню, когда в последний раз видела отца довольным - его ничто и никто не в состоянии удовлетворить. Но мама принимает его характер и вечно дурное настроение с бесконечным терпением.
        И вот, в один из страшных дней отец объявил за обедом, что дело почти справлено, что тот самый сластолюбивый старик весьма заинтересовался мной, что он готовит выкуп. Я не смогла проглотить ни ложки. Еле дождалась, когда отпустили из-за стола, и бросилась в спальню - молиться. Чтобы Господь отвёл от меня этого человека. Чтобы что-то случилось и свадьба расстроилась. На крайний случай, если ничего нельзя сделать, чтобы я покалечилась. Да что там, лучше умереть, чем оказаться в его лапах…
        Но в тот же день вечером отцу позвонили от господина Насгулла, у которого он был в пожизненном долгу, как шепнула мне матушка, и пригласили на беседу. Там и решилась моя судьба. Рассказ Пети
        Как только я более-менее освоил язык, то сразу попал к самому главному хозяину - господину Насгуллу, и он принял меня довольно благосклонно, несмотря на то, что вообще белых не жаловал (я уже рассказывал, как в его компании обращались с рабами), расспросил о работе, о моих навыках и возможностях. Я сразу понял, что это человек с ясным и острым разумом: он так вёл разговор, будто препарировал меня, делая разрезы исключительно в нужных местах, с хирургической точностью.
        Каким-то шестым чувством я ощутил, что не надо рассказывать ему о тебе. Что он не станет помогать мне в поисках пропавшей невесты - скорее уж сделает всё, чтобы она больше никогда не появилась в моей жизни. Этот человек лишён сентиментальных чувств - считает их слабостью и признаёт лишь холодный расчёт, строгие правила, неуклонное и безжалостное следование цели. И ему были интересны мои возможности в холодных расчётах, а я решил, что займусь твоими поисками, как только мне дадут чуть больше свободы.
        Тогда я ещё не знал, что одно чувство у господина Насгулла всё-таки осталось - ненависть - и оно поглотило его с головой.
        Поначалу мы с ним просто делали бизнес - вполне законный и не противоречащий никаким моим моральным убеждениям. У меня действительно появилось немного свободного пространства и денег, я стал подбирать всяких-разных подходящих людей: совершенно посторонних, нуждающихся в деньгах и не боящихся попасть в переделку. Отправлял их то в одну часть страны, то в другую. Узнавал, не могла ли ты попасть в иное государство. Меня заверяли, что это исключено, но - тебя не находили.
        От имени и фамилии не было совершенно никакого толку. Никто не обращается к рабам так, как их звали на воле. Придумывают свои клички или вообще ограничиваются "Эй, ты!" Меня, вот, например, поначалу нарекли Муфидом.
        Время шло, я начал впадать в отчаяние, а мой хозяин - наоборот, в восторг. Ему очень нравилось то, что я делал. Ты знаешь, я владею многими современными инструментами. Точнее, я рассказывал тебе об этом, но слушала ты или нет - не уверен… В общем, здесь такого специалиста, как я, днём с огнём не сыщешь. Поэтому господин Насгулл следующим шагом решил меня женить. Не буду утомлять тебя доводами и угрозами, которые он применял, чтобы добиться своего - скажу результат: я прошёл обряд инициации в его религии и получил в распоряжение живую и настоящую женщину. Супругу. Надию. Это была молодая девушка (на момент нашей свадьбы ей стукнуло всего лишь 19) здешней национальности, из небогатой, но приличной и набожной семьи.
        Я бы не сказал, что она красива - только стройна, да ещё, пожалуй глаза - огромные влажные глаза, задумчивые и печальные, как у лани. Я ничего к ней не чувствовал, абсолютно ничего, кроме жалости. Несчастная! Выйти замуж в столь юном возрасте за нелюбимого мужчину старше себя на 10 лет и до конца жизни оставаться его рабыней без надежды когда-нибудь освободиться до того, как чья-либо смерть разлучит их…
        НАДИЯ, 5 лет назад
        Странно этот белый мужчина смотрит на меня. Как будто виноват предо мной в чём-нибудь. Глупый, смешной европеец! Не зря подруги говорят, что все белые мужчины - чокнутые. Позволяют женщинам управлять собой, слушаются их вместо отца и священника.
        Никогда меня не ждала лучшая участь. Отец всю жизнь планировал устроить старшую дочь как можно выгоднее, главным образом для себя. Чтобы получать пожизненные "доходы" с зятя, в том числе материальную помощь и протекцию. Для этого меня и берегли как зеницу ока - я даже с подругами встречалась только под строгим надзором матушки или тетушки Джабиры. Правда, со мной папе не повезло: я не вышла красавицей, как мои младшие сестры, зато была чиста, словно майский бутон. Но богатые женихи не особенно на меня засматривались. Шестнадцатилетняя Лазиза - и то притягивала больше взоров. Ничего удивительного: в детстве я сломала нос, упав во время катания по двору на самокате - и он вырос с горбинкой. Фигурой не вышла. Имела дурной аппетит, и даже когда меня насильно пичкали едой, чтобы хоть немного округлилась, это не шло мне впрок. В итоге - в 19 я выгляжу максимум на 17 из-за своей подростковой, почти мальчишеской худобы. Лучшая подруга Фахрия утверждает, будто у меня красивые глаза, но я не особенно верю, чтобы не разочаровываться потом. Да и сама не вижу в них ничего особенного.
        Тем не менее, женихи приходили посмотреть на меня довольно часто, особенно в последнее время. Возраст подошёл: ещё немного - и я стала бы старой девой, и тогда плакали бы батюшкины амбициозные планы.
        Я всегда вела себя послушно на этих смотринах: подготавливала и надевала нарядное платье, улыбалась, подносила напитки и закуску, вежливо отвечала на вопросы. Несмотря на то, насколько ужасны были эти люди. Один - огромный, как слон. Толстый, потный, с самодовольным лицом и высокомерным взглядом. Другой - злой, как чёрт. Ещё хуже батюшки. Смотрю на него и вижу: не даст он мне жизни. Будет давить и унижать, пока не заболею. Третий - просто омерзительный. Старый и… сама не знаю, откуда у меня это понимание, но он раздевал меня взглядом. Распаковывал, как запечатанный продукт, который он собирается жрать, чавкая, облизывая пальцы и причмокивая. Меня чуть не стошнило прямо на его дорогой костюм, когда он попросил подсесть поближе, чтобы налить ему напиток, а сам положил свою сморщенную старческую лапу мне на коленку…
        Я рыдала почти всякий раз после этих смотрин, воображая в своей голове, как стану жить с омерзительным мужчиной, который получит право раздевать меня и лапать своими отвратительными ручищами - и это я ещё не знала толком, что ждёт меня в супружеской постели!
        Мама утешала меня, гладя по голове и бормоча, что, мол, стерпится-слюбится, и всё не так страшно, и я выйду замуж за богатого, у которого уже есть другие жёны или появятся в ближайшее время. Что главное - уповать на Господа и его милость, что он всё управит… я не особенно верила ей, видя, как она мучается с папой…
        Моя мама - очень добрая и смиренная женщина. Отец не смог больше жениться: финансы не позволили - и мне кажется, он в обиде на неё за то, что она не родила ни одного мальчика. Я вообще не помню, когда в последний раз видела отца довольным - его ничто и никто не в состоянии удовлетворить. Но мама принимает его характер и вечно дурное настроение с бесконечным терпением.
        И вот, в один из страшных дней отец объявил за обедом, что дело почти справлено, что тот самый сластолюбивый старик весьма заинтересовался мной, что он готовит выкуп. Я не смогла проглотить ни ложки. Еле дождалась, когда отпустили из-за стола, и бросилась в спальню - молиться. Чтобы Господь отвёл от меня этого человека. Чтобы что-то случилось и свадьба расстроилась. На крайний случай, если ничего нельзя сделать, чтобы я покалечилась. Да что там, лучше умереть, чем оказаться в его лапах…
        Но в тот же день вечером отцу позвонили от господина Насгулла, у которого он был в пожизненном долгу, как шепнула мне матушка, и пригласили на беседу. Там и решилась моя судьба.
        Глава 7. НАДИЯ
        Я не видела своего жениха до свадьбы и очень сильно волновалась. Родители тоже не могли сообщить мне о нём ничего толкового. Человек как человек. Белый, молодой. Я боялась, хотя и не так сильно, как того жуткого старика, сама не знаю почему. Европеец мог оказаться в три раза хуже: это ведь другая культура, другой менталитет, к тому же, все белые мужчины - чокнутые. Он запросто мог оказаться извращенцем… но я отчего-то не дрожала от ужаса. А когда увидела его - чуть не расхохоталась. Мы встретились сразу на церемонии, в полном облачении жениха и невесты, и этот… павлин выглядел в наших одеждах до того нелепо - не описать словами! У него оказалось очень смиренное лицо, тихий голос и такие спокойные манеры, что я сразу поняла: мне не грозит никакая опасность, кроме опасности помереть со скуки. Но это нестрашно, это я переживу.
        Господин Насгулл поселил нас в своём комплексе, в отдельном домике, где было всё необходимое: удобства, кухня, две спальни - я никогда не жила в таких роскошных условиях, даже когда гостила с матушкой у более обеспеченных родственников. Признаюсь, богатая обстановка удивила меня: выходит, хозяин очень ценит своего белого слугу, раз держит так близко и с такими почестями.
        Муж приказал мне называть его Петером, почти совсем не разговаривал со мной, а нашу первую брачную ночь просто проигнорировал - ушёл спать в другую комнату. Утром я встретила его на кухне - он очень удивился, что я встала раньше него - и уведомила о возможных последствиях его поступка.
        - Я… обязан с тобой спать? - переспросил он с забавным акцентом.
        Я кивнула. Супружеский долг есть супружеский долг… Конечно, может быть, господин Насгулл устроил наш брак для одной только видимости (одному Господу известно, что бывает на уме у этих мужчин), но если нет, я вполне могла навлечь беду на свою голову, как моя прежняя подруга Шахия, простынь которой после первой брачной ночи оказалась девственно белой. Точнее, наоборот, недевственно…
        Я как могла объяснила это мужу Петеру, ужасно смущаясь и с трудом подбирая слова. Он нахмурился, задумался, а потом пошёл в нашу спальню и окропил простынь собственной кровью… из пальца.
        - Вы не станете спать со мной… никогда? - с недоверием и внезапным расстройством спросила я его.
        Конечно, я знала, что не очень-то привлекательна, но наивно предполагала, будто это не так уж важно в темноте супружеской спальни. Теперь же выходило, что я выгляжу слишком дурно, отталкивающе. Мой новобрачный муж не желает делить со мною постель. Это буквально убило меня.
        Я целый день, пока он был на работе, думала об этом, переживала, но в конце концов решила, что просто так не сдамся, не опущу руки. Я приготовила питательный, вкусный обед и, так как Петер не пришёл на него с работы, съела почти всё сама: мне надо поправляться, а то ему меня, поди, граблями придётся в постели искать… Недоеденное снесла на скотный двор хозяина и на ужин приготовила всё свежее. Европейские блюда, которые, по моему разумению, должен был любить муж. Крем-суп из грибов, ризотто с говядиной и овощами, греческий салат, белый соус из йогурта с зеленью, штрудель с яблоком. Придя поздно вечером и увидев всё это, Петер скривился, посмотрел на меня неодобрительно:
        - Зачем столько?
        - Вам не нравится? Не угодила?
        - Нет, Надия, это всё очень хорошо и вкусно, ты молодец, но зачем тратить столько сил и времени? Я… дома-то не бываю… и мне не съесть столько, даже если по ложке всё попробовать.
        Я поникла, поняв, что он меня обманывает. Ему не понравилось или он вообще не хочет есть ничего приготовленного мной. Я убирала нетронутую еду со стола, глотая слёзы.
        Ночь муж так же, как и вчера, провёл в другой спальне. Это было просто ужасно. Я-то думала, что не может быть ничего хуже, чем оказаться в одной постели с абсолютно незнакомым, чужим человеком, а теперь вдруг поняла: оказаться там одной, отвергнутой, словно бракованная вещь, намного тяжелее. Хотя, конечно, откуда мне это было знать? Я ведь не пробовала первое, зато сполна вкусила второе.
        Всю следующую неделю этот сценарий повторялся в точности, кроме одного: я готовила единственное блюдо на ужин и его же ела на обед на следующий день - пару-тройку ложек, махнув рукой на свою тощую фигуру и благое намерение понравиться мужу. Петер приходил поздно вечером, тоже не ахти как ужинал, ложился спать отдельно, а рано утром сбегал на работу. Я занялась вышиванием, делала тщательную уборку в доме каждый день, хотя там некому было пачкать, и даже как-то со скуки сходила в господский дом спросить, не нужна ли там дополнительная пара рук для помощи по хозяйству. Зря я это сделала.
        На следующий день ко мне явился господин Насгулл собственной персоной, обошёл с неясной мне проверкой все помещения и удалился. А вечером с работы пораньше примчался мой муж - я даже не успела доготовить ему хашламу. Петер был зол и взвинчен, я его ещё таким не видела.
        - Господин приходил сюда сегодня? - спросил он таким тоном, как будто я прячу наркотики или ворую детей на органы.
        - Д-да.
        - Что спрашивал?
        - Ничего.
        - А что делал?
        - Зашёл во все комнаты и осмотрел.
        Петер гневно топнул ногой.
        - Послушай, Надия, - зашипел он, - я не могу спать с тобой, по причинам, которые с тобой не связаны. По моим внутренним причинам. Но никто не должен этого знать.
        - Вы любите другую женщину? - вдруг пронзила меня догадка, а следом за ней в сердце воткнулась отравленная стрела ревности.
        - Да. Люблю. Любил. Я не знаю, жива ли она, но не могу…
        - Я понимаю… Никто больше не узнает. Я стану каждое утро переносить ваши вещи в свою спальню и перестилать постель в гостевой…
        - Нет, так не пойдёт. Насгулл теперь станет следить за мной намного строже. Я буду спать в твоей комнате.
        - Но вы же сказали…
        - Я буду просто спать, понимаешь?
        - А как ещё..? - я глупо захлопала глазами, а уже через секунду залилась краской стыда.
        - Ты не знаешь… - потрясённо прошептал муж. - Это невероятно… Господи, что за безумие…
        - Я знаю… - попыталась оправдаться я. - И ещё я знаю, что наш обман рано или поздно раскроют, потому что я не стану беременеть.
        - Такое бывает, - отмахнулся Петер, - что женщина не может иметь детей.
        Меня словно со всей силы ударили бревном в грудь, как при взятии крепости - тараном.
        - Вы… хотите, чтобы все думали, будто я бесплодна? - у меня даже не хватило сил, чтобы произнести это в голос.
        Муж скривился, как от зубной боли:
        - Ох уж мне эти восточные традиции… У нас многие и не переживают из-за такого. А некоторые даже радуются. В Европе женщины вообще не думают о детях до тридцати.
        Я согласно покачала головой:
        - Я слышала об этом. Это так странно. В нашей стране, если женщина бесплодна, это такое горе для всей семьи… знаете, у нас редко разводятся, но отсутствие детей - уважительная причина для развода. И этой разведённой бесплодной женщине не видать личного счастья. Это ужасный позор.
        - Но ведь это дикость! Она же не виновата!
        Я пожала плечами:
        - Может, и виновата. Господь не наказывает без причины.
        Петер протяжно выдохнул и, похожий на сдувшийся шарик, понуро сел на стул.
        - Что же мне делать? - спросил он печально. Вроде бы, не меня, но кого же ещё?
        - Делайте то, что велит вам долг. А я подстроюсь.
        Он вскинул голову и посмотрел на меня.
        - Ты мудрая женщина, Надия. Давай ужинать.
        Он стал спать со мной в одной постели, и это волновало очень сильно - так, что первые несколько дней я по полночи не могла уснуть. Потом привыкла и подскакивала, только если соприкасались наши ноги и руки под одеялом. Одеяла были отдельные, но всё равно иногда части нас встречались во сне. Меня будто током било от этих соприкосновений с горячим мужским телом, а потом я ещё долго дрожала, как в лихорадке, отчаянно гадая, что же это такое делают супруги в постели, когда "не просто спят". Но постепенно и это стало привычным.
        Вообще, мы с Петером привыкали друг к другу. Я не докучала ему с разговорами, принимая участие лишь в беседах, которые он сам инициировал, а чтобы не чувствовать себя совсем одиноко, завела дружбу с одной из наложниц хозяина Ясмин - она часто гуляла в господском саду, и мы непринуждённо болтали, встречаясь там время от времени.
        Когда муж был дома, я старалась вести себя незаметно: уходила делать уборку или вышивать в другую часть дома. Готовила только те блюда, которые Петер хвалил, часто пекла немецкие пироги и по его просьбе научилась варить русский борщ. А он стал больше времени проводить дома, особенно на выходных. Читал книги, тыкал в телефоне, иногда рассказывал мне что-нибудь любопытное. Правда, я почти ничего не понимала, потому что мысли, которые он пытался выразить, были слишком сложными для моего неискушённого ума, а языком он владел пока ещё не очень хорошо.
        Имела я такую слабость - принимать ванну. Дома мне нечасто это удавалось: матушка и три сестры часто занимали уборную, а отец требовал, чтобы мы экономили воду. Здесь же у меня был неограниченный доступ к ванной, бесконечное количество воды и куча свободного времени. И вот, примерно через месяц семейной жизни произошёл странный случай. Муж был на работе, время раннее - я даже ещё не начинала готовить ужин. Нежилась в ванне с пеной, слушала музыку по радио - как раз пел мой любимый певец. И вдруг я услышала, что кто-то ходит по дому, хлопая дверьми, затем различила голос мужа, зовущий меня, но ответить не успела - зато успела встать из ванны. Хотела по-быстрому завернуться в халат и выскочить, но в этот момент дверь распахнулась, и Петер замер на пороге, увидев меня в чём мать родила, со сползающими по телу вниз островками белой мыльной пены. Я ужасно смутилась и была уверена, что муж моментально отвернётся, а следом сразу выскочит вон, но он просто остолбенел, заворожённо глядя на моё обнажённое тело. И в его глазах было такое необыкновенное выражение, какого я там никогда не видела - а видела в
глазах другого человека, того потенциального жениха, старого, но порочного. Конечно, Петер смотрел не так грязно, не так омерзительно. Но в его глазах совершенно точно вспыхнул огонь, которого прежде не было. И этот огонь в его светлых глазах заворожил меня. Так мы и стояли, оба заворожённые, глядя друг на друга, пока я не вспомнила, где нахожусь и в каком виде, и не смутилась, а муж смутился в ответ и поспешно вышел. Вообще-то, Господь не запрещает супругам смотреть на обнажённые тела друг друга, но у нас с Петером такая странная семейная жизнь…
        Глава 8.
        Прошло несколько месяцев моей странной семейной жизни. Мы с Петером, можно сказать, подружились, если только возможно женщине дружить с мужчиной. Муж утверждал, что можно, что у них в Европе такое случается сплошь и рядом.
        Наша близость достигла таких масштабов, что Петер даже перестал стесняться рассказывать мне о сопернице - той, что украла его сердце и исчезла где-то на просторах моей родины. Муж искал её долго и упорно, но абсолютно безуспешно - даже следов не нашёл. Те люди, что похитили его невесту, проворачивали свои дела очень осторожно, с соблюдением строжайшей тайны. Но Петер продолжал хранить верность своей возлюбленной. Это трогало меня и печалило безмерно.
        Однажды моя новая подруга Ясмин спросила, не беременна ли я, и, снова наивно не разглядев в этом любопытстве руку хозяина, я честно ответила нет. Гнев господина не заставил себя ждать. Петер пришёл с работы напряженным, нахмуренным и… смущённым.
        - Надия, - сказал он, не глядя на меня, и надолго замолчал. - Послушай… похоже, что нам придётся… хм… стать мужем и женой… по-настоящему.
        Хорошо, что я сидела, потому что ноги точно не удержали бы меня в этот момент. Господь всемогущий, я об этом даже не позволяла себе мечтать…
        - Время идёт, я не могу найти её… - муж никогда не называл имя своей возлюбленной. - Это не может продолжаться вечно. Если господин узнает, что ты… так и не стала моей, он будет очень разгневан, и я боюсь, что его гнев затронет и тебя, а этого мне хотелось бы меньше всего…
        - Вы думаете, - перебила я его, - что я боюсь и не хочу этого? Вы ошибаетесь. Сейчас моё положение намного более двусмысленное, чем если бы наша семейная жизнь проходила как положено.
        - Но ведь ты… не любишь меня?
        - Из моих подруг и родственниц, сколько я себя помню, ни одна не вышла замуж по любви, но это вовсе не значит, что ни одна из них не счастлива. Вы там в своей… Европе слишком много значения придаёте сентиментальным чувствам.
        Я лукавила. Но мне не хотелось признаваться ему в том, что я, на самом деле, очень сильно люблю его. Казалось, что если признаюсь, он воспылает одной лишь жалостью - и тогда не видать мне взаимности во всю оставшуюся жизнь.
        Петер очень сильно смущался, входя ко мне в спальню тем вечером. А я ждала. Пока ещё сама не зная, чего, но ждала, с замиранием сердца и содроганием тела. Я тщательно вымылась, натёрлась духами и маслами, распустила волосы. Если у моей внешности и есть какое-то богатство, то это не глаза, а волосы. Длинные, чёрные, шелковистые. Ни разу за всю мою жизнь меня не подстригали. Шевелюра была не слишком длинной - всего лишь до бёдер, но укладывать её в причёску - целое дело. Особенно теперь: раньше-то сестры помогали…
        Я прикрыла мягкими волнами прядей своё худощавое обнажённое тело, присела на постель, посмотрела на мужа. Он был в халате, кажется, на голое тело. От этого понимания у меня почему-то темнело в глазах.
        - Ты очень красивая, - почти шёпотом пробормотал Петер.
        - Я?! - мне показалось, что он издевается, но лишь на секунду: глаза моего мужа не могли лгать, он смотрел на меня с неподдельным восхищением.
        - Ты. Моя жена. Красавица, умница, добрая душа.
        Я встала, подошла к нему, обняла за талию и прижалась щекой к его груди, замирая от страха. Мне ведь можно… теперь, да? Уже можно?
        Сердце Петера билось часто и гулко, он погладил меня по спине, и там, где его горячие пальцы, раздвинув волосы, касались кожи, оставались пылающие следы. Меня словно било током, я вздрагивала и только судорожно выдыхала, забывая вдыхать, пока в груди не закончился воздух. А потом Петер отстранился, провёл слегка трясущейся рукой (кажется, он нервничал не меньше моего) по груди, освобождая её от водопада волос, наклонился и захватил губами сосок. Я вскрикнула, потому что ощущение было настолько острым… Я не испытывала раньше ничего подобного.
        Петер обхватил меня двумя руками за талию, приподнял над полом и понёс в кровать. Что он там со мной вытворял, я даже в самых смелых фантазиях не могла себе представить. Гладил всей ладонью - везде-везде, не пропуская ни сантиметра, ни одного стыдного места. Некоторые я прятала даже от сестёр, только мама их видела - и то, в далёком детстве, а тут - мужчина!.. трогает!.. Мне было трудно удерживаться от того, чтобы вскрикивать и выгибаться дугой. А что я при этом чувствовала, вообще не возьмусь описать словами.
        После нежных поглаживаний ладонью Петер вдруг принялся тонко, щекотно водить пальцами, и это выворачивало меня наизнанку почище предыдущей ласки. Муж смотрел на меня с пламенем в глазах, ожиданием, удовлетворением… кажется, ему нравилось, что я так реагирую. Кажется, ему нравилось мучить меня. Потому что я мучилась в неясном для меня предвкушении чего-то большего, чего-то настолько приятного и всепоглощающего, после которого я смогу уже не томиться этой иссушающей смутной тревогой…
        Петер целовал меня… всюду, даже в такие места, что, не завещай Господь женщинам слушаться мужа во всём, я бы не позволила. Это же… нечисто. Нет, конечно, я очень тщательно вымылась… везде, но всё равно… это слишком. А Петеру нравилось. Он довёл меня до полного исступления, а потом навалился сверху всем телом - даже странно, насколько приятно может быть, когда тебя с такой силой придавливают к кровати…
        Глава 9.
        То, что случилось дальше, было похоже на настоящее безумие. Такая невероятная смесь боли и наслаждения, что я на самом деле теряла связь с реальностью. Источник обоих ощущений - к слову, оглушающе сильных - находился в одном месте: в центре моего тела, там, где начинаются ноги. Теперь я наконец поняла, что это было за смутное томление, которое я ощущала, когда Петер обнимал меня (такое редко, но случалось) или смотрел этим загадочным темнеющим взглядом. Вот чего мне, оказывается, хотелось. Удивительно, что тело может испытывать подобные желания в обход сознания. Но вот сейчас, несмотря на боль, я почувствовала себя полной. Завершённой. В нужное время в нужном месте. Моё тонкое хрупкое тело, если можно так выразиться, пело от счастья, лежа распластанным под большим и тяжёлым телом супруга, и даже минорные ноты боли в этой песне не были лишними - они оттеняли удовольствие, захлёстывавшее меня с головой.
        Через некоторое время Петер стал двигаться судорожнее, резче, плотнее прижался ко мне там. И это усилило одновременно удовольствие и боль… а потом он замер, затих, лишь тяжело дыша в мою шею. Незаметно протекло несколько минут - или часов, мне трудно сказать точнее. Я наслаждалась этой близостью с мужем, прислушивалась к тому, как бьётся его сердце - словно в моей груди, - блаженно наполняла лёгкие его запахом. Настолько полно, насколько позволяли эти крепкие объятия.
        - Больно было? - с сочувствием спросил Петер, наконец отдышавшись, приподнявшись на локтях и заглянув мне в глаза.
        Он смотрел на меня с такой нежностью, что я не верила своим глазам и просто задыхалась от счастья. Промямлила:
        - Немножко.
        Побоялась соврать, вдруг он сам знает.
        - Это только в первый раз, - пообещал муж, чем очень меня удивил.
        - А потом?
        - А потом… приятно будет. Ну, я надеюсь, что у меня получится… сделать тебе приятно…
        - Сейчас мне тоже было приятно, хоть и больно.
        Он улыбнулся снисходительно, словно в ответ на глупость, сказанную маленьким ребёнком. Пробормотал:
        - Ну вот и хорошо, - и встал с постели.
        Я тоже подскочила следом, стала судорожно искать одежду и тут увидела красные пятна на простыни. Изумлённо спросила у мужа:
        - Так это… оттуда… кровь?
        Он кивнул, прикусывая губы, чтобы не улыбаться, и ушёл в ванную.
        Я поменяла постельное бельё, потом сама вымылась, облачилась в ночную сорочку и легла на кровать. Петер уже ждал меня там. Я собиралась, как обычно, укрыться своим одеялом и, отвернувшись от мужа, сделать вид, что уснула. Конечно, было ясно, как день, что после такого потрясения засыпать я буду долго, бесконечно прокручивая в голове воспоминания о том, что сейчас произошло. Но тут Петер вдруг приподнял рукой край своего одеяла в приглашающем жесте, и я, робко улыбнувшись, подползла к нему под бок. Меня обняли сильные мужские руки, я удобно уложила голову так, что шея оказалась на его плече, и внезапно очень быстро провалилась в небытие.
        Утро было волшебным, словно сон, навеянный джинном. Проснувшись, я обнаружила себя в объятиях мужа, а стоило мне пошевелиться, как он открыл глаза и ласково поцеловал меня в разные части лица и шеи. Моё сердце пело, я прикрывала глаза и прикусывала щёки, чтобы не улыбаться так уж счастливо, чтобы не пугать Петера своим излишним восторгом.
        - Тебе правда кажется, что я красивая? - спросила я у мужа, задумчиво глядя в зеркало, когда мы уже встали с кровати.
        - Нет, - небрежно бросил он, безжалостно разбив мне сердце, а потом тут же склеил его так, что даже трещин не осталось: - Мне не кажется, это так и есть. Ты очень красивая. Женственная. Сексуальная.
        Я вспыхнула, как соломинка от пожара, и закрыла лицо руками. Значение последнего слова понималось довольно смутно, но достаточно, чтобы смутиться. Петер подошёл ко мне, убрал мои руки от лица и нежно провёл тёплыми пальцами по щеке.
        - С чего ты взяла, что ты некрасива? Кто тебе это внушил?
        - Я худая, как палка! - начала с самого главного.
        - Просто стройная, - возразил муж. - До худобы фотомоделей тебе далеко, а ведь многие считают их эталоном красоты!
        - Лицо невыразительное.
        - Чушь какая! Никогда не видел более выразительных глаз, чем у тебя. А глаза - это главное. Это зеркало души. И душа у тебя… добрая, чистая, прекрасная.
        Ужасно, ужасно хотелось спросить, неужели мои глаза более выразительные, чем у его бывшей невесты?! Но я понимала, что нельзя.
        - У меня нос с горбинкой! - выдала я наконец самое сокровенное, чего стеснялась больше всего.
        - Ну и что? Да это же ерунда, пустяк. Он тебя совсем не портит, даже придаёт изюминку. Надия, ты нравишься своему мужу, очень сильно. Любые другие мнения не должны тебя волновать. Ни мамы, ни подруг, ни врагов. Понятно?
        Я кивнула, обняла его за шею, прижалась к широкой груди.
        - Но даже не это главное, - сказал он мягко, поглаживая меня по голове. - Ты удивительный человек, Надия, и ещё более удивительная женщина. Я таких никогда не встречал.
        - Что ты имеешь в виду? - встрепенулась я.
        - Ты относилась к моим поискам прежней невесты с таким пониманием, спокойствием и терпением, будто я тебе безразличен, но заботилась обо мне так, словно любишь меня. Обычно у людей всё происходит с точностью до наоборот.
        Я пропустила часть его речи, уловив одно: он знает, что я его люблю! О, Господь, не позволяй ему жалеть меня! - думала я. Смешная, наивная, неопытная Надия. У меня не было совершенно никакого представления о том, как ведёт себя влюблённый мужчина. Но муж скоро восполнил этот пробел в моём воспитании.
        Глава 10.
        Поначалу некоторое время Петер ещё вздыхал по утраченной чести из-за того, что не смог даже увидеть свою бывшую невесту и поговорить с ней, честно объявив, что теперь станет мужем другой женщины. Но что здесь можно сделать? - успокаивала его и себя я. Она пропала, а он ведь не обязан ждать вестей от неё всю оставшуюся жизнь. Прошло катастрофическое количество времени, полтора года - даже траур по близким родственникам столько не длится. Я уверяла мужа, что если только та девушка не погибла, то с нею должно быть всё хорошо. Возможно, она попала в дом милостивого господина, который заботится о ней, насколько это уместно, и вполне вероятно, что её даже выдали замуж за какого-то приличного человека. Для женщины-рабыни найти тихий приют намного проще, чем для мужчины-раба, а ведь даже Петеру это удалось. Я тогда не знала, что в той далёкой северной стране, из которой муж был родом, девушки не хранят целомудрие до свадьбы, и потому легко допускала, что она замужем за кем-нибудь. А Петеру было невдомёк, что эти две вещи так строго связаны между собой на моей родине.
        Муж стал приходить с работы пораньше, а выходные целиком проводил дома. Я готовила его любимые блюда, делала ему массаж стоп, служила ему душой и телом. То, что происходило между нами в спальне по ночам, вообще не поддаётся никакому описанию. Уже на второй раз было совсем не так больно, а на третий или четвёртый неприятные ощущения и вовсе сошли на нет. А вот удовольствие росло. И чем нежнее, внимательнее, ласковее вёл себя Петер, тем больше наслаждения я получала от нашего тайного занятия. Он научил меня таким вещам, которые прежде даже в голову не могли мне прийти. Заставил отказаться от многих убеждений о том, что чисто, а что нет. И я умирала от блаженства в его руках, а через пару месяцев вдруг обнаружила, что уже ношу ребёнка. Долго не могла сказать мужу, потому что была просто не в состоянии подобрать слова. Такое счастье разрывало мне грудь, что та отказывалась производить звуки на эту тему. Смешно: сколько я знаю бесплодных женщин? Лично - ни одной. Но тот наш разговор с Петером об обычности такой ситуации произвёл на меня очень тягостное впечатление, так что теперь было ощущение, будто я
чудом избежала страшной участи. Я беременна. От любимого мужа. Разве может быть что-то прекраснее, чем это?
        Когда живот стал заметен, господин Насгулл выделил служанку мне в помощь. Он, вообще, отчего-то очень ратовал за наше с Петером семейное благополучие и был со мною благодушен и добр, несмотря на всю его суровость, о которой в доме среди слуг и наложниц ходили легенды.
        Первенца я родила легко. Мы назвали его Рауфом. Он был крошечным, черноволосым, но со светлыми глазками, почти как у папы, и это радовало меня безмерно. Моя служанка Юмна, с которой мы очень сдружились, сильно помогала мне по хозяйству. Я могла наслаждаться своим материнством, практически ни на что не отвлекаясь. Успевала и высыпаться, и ухаживать за собой, и даже принимать ванну. Беременность и грудное вскармливание хорошо повлияли на мою фигуру: округлились бока и бёдра, значительно выросла грудь. Кажется, со временем я нравилась мужу всё больше и больше, и когда Рауфу не было ещё и года, я уже вновь была беременна. С гордостью и счастливым блеском в глазах сообщила я об этом Петеру - а он почему-то обеспокоился.
        - Разве твоему организму не нужен отдых? - спросил он с озабоченным выражением лица.
        Я отчаянно замотала головой, так что косы взлетели в воздух и стали шлёпать меня по бокам. На глазах накипали глупые слёзы. Мне казалось, что муж больше не хочет детей от меня, но увидев, как я расстроена этим, он отвёл меня в спальню и доступно объяснил, что по-прежнему любит и желает, со всеми вытекающими отсюда последствиями. Просто европейские врачи убедили там всех, будто бы нельзя рожать одного ребёнка за другим - нужно отдыхать, иначе тело "износится". Я посмеялась над таким утверждением и заявила, что счастья много не бывает и что я от детей становлюсь только здоровее и радостнее.
        Однако на вторых родах мой организм в самом деле дал какой-то сбой. Всё закончилось благополучно и без больших потерь, но доктор посоветовал мне не беременеть как минимум три года. Тогда я впервые узнала о предохранении.
        Второй наш малыш - Марзук - получился больше похожим на меня. Большие карие глаза, длинные чёрные ресницы - его взгляд умилял меня безмерно.
        Мы жили вчетвером (или впятером, если считать Юмну) очень мирно, в любви и согласии, пока хозяин не перевёл Петера работать в другой город. А нас с детьми туда не отпустил. Мазруку был год с небольшим, когда его отец уехал на долгий-предолгий год в соседнюю провинцию. Он возвращался по праздникам и выходным, однажды ему даже выделили отпуск на целую неделю, но этого было невозможно мало. Я страшно тосковала по своему супругу. Так я узнала, какую сильную боль может причинять любовь…
        Глава 11.
        Рассказ Пети
        Но всё пошло не так, как я рассчитывал. Я искал тебя, хранил тебе верность, несмотря на женатое состояние, но со временем всё больше и больше отчаивался. Никаких следов, понимаешь? Совершенно никаких. Многие мировые разведки позавидовали бы такой тайне кооперации.
        С другой стороны, мой хозяин, господин Насгулл, очень трепетно относился к моему семейному счастью. Понимаешь? Хотел, чтобы я побольше привязался к этому месту, к этой женщине, чтобы у нас появились дети. Не раз он прямо мне заявлял, что не спать со своей женой - грех, по местным законам. Даже грозил наказанием. Правда, я понимал, что сильно он меня наказывать не станет: я нужен ему - но даже эти регулярные конфликты на тему моей личной жизни ужасно раздражали и мешали жить.
        В общем, вся эта ситуация с отсутствием вестей о тебе и одновременно давлением хозяина на меня привела к тому, что я отчаялся и принял свою судьбу. Хотя отчаялся - это не совсем подходящее слово. Ты тоже нашла своё счастье, поэтому теперь я могу быть честен с тобой. За то время, что мы прожили с Надией вместе, я искренне полюбил её. Она очень благочестива, женственна, заботлива. Признаюсь, она даже стала казаться мне красивой. Естественным следствием нашей уже настоящей семейной жизни стало появление детей. Представляешь, у меня есть два сына: Рауф Петрович и Мазрук Петрович. Сам себе не верю, когда думаю об этом. Мои мальчишки очень хорошие, Надия прекрасно воспитывает их, и я ужасно скучаю по ним всем, находясь вдали.
        Но мы подошли к главному, особенно для тебя. Примерно год назад хозяин отправил меня в другой город - в ваш. Работать на предприятии своего брата Халиба. Я устраивался на должность на общих началах, никто не знал, что я был рабом Рустама. Он, разумеется, сделал мне поддельные документы, будто я в прошлом - гражданин Германии, ныне проживающий здесь. Так же я обзавёлся дипломом о высшем образовании европейского образца. Ты знаешь, что английский я знаю лучше, чем немецкий, но тут никто не проверял мои навыки, как и предполагал господин Насгулл.
        Моей целью было заслужить доверие твоего супруга. Я должен был стать, если не его правой рукой (ибо на эту должность он предпочитает брать своих сыновей), то одним из ценнейших сотрудников. И я старался для этого изо всех сил. Применял все свои знания и опыт, чтобы увеличивать доходы твоего господина. Сейчас я на хорошем счету. Можно сказать, у нас с Рустамом всё готово для того, чтобы обратить богатства Халиба в прах и самого его низвергнуть туда же.
        Прежде чем продолжать эту тему, я должен предупредить тебя: если что-то пойдет не по плану моего хозяина, мне конец. Он не погнушается убить меня как нерадивого раба и вряд ли пощадит мою жену и детей. С другой стороны, если ввести в курс дела твоего господина, маловероятно, что он захочет помогать твоему бывшему жениху. Скорее всего, два брата начнут рубить друг друга, а мы (я, моя семья, а вероятно, и ты со своим сыном-полукровкой) полетим, как щепки. Ева, заклинаю тебя, трижды подумай, прежде чем сообщать что-либо своему супругу.
        Откровенно говоря, я пока боюсь сообщать тебе подробности нашей операции по разрушению империи Халиба Насгулла. Зато могу поведать немного о её причинах.
        Ты, наверное, знаешь, как сильны семейные традиции здесь, на Востоке. Я тоже кое-что слышал об этом, поэтому очень удивился, когда Рустам поведал мне свой план, - так сильно, что даже позволил себе поинтересоваться у господина, чем ему так насолил родной младший брат. Хозяин ответил, что он никакой не родной и вообще - полукровка. Мать Халиба была не местной уроженкой и приняла "истинную веру" только номинально (впрочем, как и я, но это не беспокоит хозяина, пока я приношу стабильный доход). Поэтому неудивительно, что он пошёл по стопам отца и женился на европейке. Не стану передавать, в каких выражениях он высказывался о третьей жене младшего брата, но они были абсолютно непечатными и недостойными культурного, а тем более религиозного человека. Это наследие передаётся дальше: вот и старший племянник Дахи выбрал себе русскую жену. В общем, этот порочный круг пора разорвать - так говорит Рустам.
        Но мне, честно говоря, кажется, что все эти рассуждения о правильной и неправильной вере, о неблагочестивости белых женщин - это всё только повод. Думаю, истинная причина зарыта чуть глубже. Возможно, Рустам просто…
        На этом последняя аудиозапись Пети обрывалась.
        ЕВА
        Видимо, что-то отвлекло его, и он забыл договорить. Меня снедало любопытство по поводу его незаконченного предложения, я написала бывшему жениху сообщение с просьбой закончить начатое, но было уже поздно - вряд ли он ответит раньше утра.
        Я вынула наушники, осторожно выдохнула и огляделась. Терджан безмятежно спал в нашей с ним кровати, его грудь мерно вздымалась, мне было почти больно смотреть на эту мирную картину. Что же задумал этот подлый брат против моего любимого мужа? Как спасти обе семьи: мою и Петину? И что же, Боже милостивый, случилось тут пятьдесят лет назад, чего Рустам никак не может забыть и простить?
        Было решительно невозможно уснуть, и чтобы не разбудить Терджана, я встала и отправилась бродить по дому. Встретила в гостиной заблудившуюся Лину, проводила её на кухню и настоятельно посоветовала уезжать поскорее. На душе стало немножко легче. Пусть хоть кто-то спасётся! Надеюсь, у Рустама руки коротки, чтобы дотянуться до России.
        Я вернулась в гостиную, выглянула в широкое окно на двор. Там горели фонари, время от времени проходил охранник, шевелили ветками деревья. Чудесная картина! Дом, милый дом! Я так привыкла к этим местам, людям - даже Зойра стала казаться мне родной.
        - Госпожа Насгулл! - вдруг прозвучал за моей спиной неприятный скрипучий голос.
        Так неожиданно, что я чуть не подпрыгнула от испуга. И чего это сегодня всем не спится?
        - Что это вы бродите ночью по дому? - осведомился тот же голос. - Аль ожидаете кого?
        Я медленно, с достоинством повернулась. Рустам. Ну конечно, кто же ещё?
        Глава 12. ЕВА
        Старший Насгулл приблизился ко мне, переваливаясь, как бочонок на ножках, и омерзительно улыбаясь.
        - Не меня ли вы ждёте? - спросил он, очевидно, намекая на какую-то гадость, но я даже не могла понять, на какую.
        - Что за странные предположения! Мне просто не спится.
        - Вижу-вижу, - он оглядел меня с головы до ног, и мне стало одновременно стыдно и противно, будто этот человек пачкал меня своим взглядом. - Странные, однако, у вас привычки, сударыня. Если не спится, следует принимать успокоительный отвар, а не шастать по комнатам в исподнем. Или, повторюсь, у вас здесь назначена встреча? С кем, позвольте поинтересоваться, вы общаетесь ночью в столь непотребном виде?
        - Что за оскорбительные намёки! Я ни с кем не встречаюсь, просто вышла на минутку, не подумав о костюме.
        Противно было оправдываться, но неужели я оставлю эти обвинения без опровержения?
        - Благочестивой женщине всегда следует думать о своём одеянии.
        - Мне показалось или вы в самом деле только что назвали меня неблагочестивой? Я непременно поговорю об этом с мужем, а сейчас - прощайте, этот допрос мне неприятен.
        Я уже дёрнулась вперёд, но Рустам схватил меня за руку своей клешнёй - очень крепко, до боли.
        - Да брось! Всем известно, насколько "благочестивы" белые женщины! Бордели по всему миру битком набиты твоими соотечественницами!
        - А вы, должно быть, посетили их немало, что так разбираетесь в вопросе!
        - Не смей мне дерзить, маленькая рыбьеглазая дрянь! Я могу раздавить тебя одним ногтем, п**шивая ш**ха!
        Огонь гнева полыхнул в моей груди. Что за мерзавец!
        - Я вас не боюсь! Идите к чёрту! - изо всех сил дёрнула руку и освободилась, но было больно.
        - Никуда ты не пойдёшь, по**скуха! - на этот раз он схватил меня за талию, уже на бегу.
        Я чуть не упала носом вниз. Цепкие липкие большие лапы повернули меня на 180 градусов, в лицо пахнуло гнилым запахом изо рта.
        - Ты будешь делать, что я говорю! - шипел подлец, одной рукой дергая завязки на халате.
        И тут, как гром среди ясного неба, прозвучал бас моего мужа:
        - Что здесь происходит?
        Рустам вздрогнул, вытянулся в струнку - руки по швам - и залепетал елейным голоском:
        - Халиб, как хорошо, что ты пришёл! А я как раз объяснял твоей супруге, что негоже ходить по дому в таком виде! Это недостойно хозяйки…
        - Не думаю, что тебе следует заниматься подобными консультациями с моей женой, - недовольно проворчал Терджан, но в его голосе не было угрозы.
        Наверное, он не разглядел в темноте, что со мной делал его брат. Очень хотелось обличить наглого гостя, но я решила, что прежде стоит остыть, а уж затем принимать решение. Чтобы мы с мужем не скатились в уготованную нам пропасть раньше времени.
        - Ева, что это было? - недовольно осведомился Терджан, когда мы с ним вернулись в нашу спальню.
        - Наш дом стал небезопасным для одиноких прогулок, - задумчиво пробормотала я.
        - И часто ты так гуляешь… по ночам?
        - Почти никогда. Сегодня меня мучила бессонница, и я вышла… немного пройтись.
        - Тебя что-то беспокоит?
        Я отрицательно покачала головой, но не очень уверенно, и муж переспросил:
        - А на самом деле?
        - Твой брат, - нехотя призналась я. - Меня беспокоит твой брат. Он странный. Ты знаешь, он был так недоволен мной, даже за руку схватил…
        Могу ведь я хоть часть правды мужу сказать?
        - Да, он бывает слишком строг к окружающим порой.
        Вот именно. К окружающим, но не к себе. Самовлюблённый хам и подлец.
        - Я поговорю с ним, Ева. Чтобы он сдерживал свои эмоции в разговоре с моими домашними.
        - Хорошо. Спасибо.
        - А теперь ложись спать.
        Но сон не шёл. Я, конечно, больше не осмелилась бродить по дому. Дождалась, когда муж уснёт покрепче, включила компьютер и села за перевод с польского.
        Дневник пани Беаты
        1 мая 1968г
        Как, однако, мало своих порывов и действий контролирует человек! Ведь решила же я вчера не петь во время работы. Твёрдо решила: больше никогда! И что? В тот же вечер меня отправили протирать хрусталь - и нате, пожалуйста. Я даже не заметила, как запела. Зато заметила его. В зеркале. Стоит, прислонившись к проёму двери, смотрит своими чёрными глазами и слушает заворожённо, будто ничего прекраснее на свете не слышал. Что тут у них, не поёт никто больше?
        Я оглянулась, нахмурилась, руки в бока упёрла - ну, надо же мне ему как-то показать, что это не публичное выступление и зрители не приветствуются. Языка-то я не знаю.
        А он вдруг сунул руку в карман и достал оттуда цветок. Небольшой, красный, на короткой ножке. На мак похож или что-то в этом роде. Я опешила. Не ожидала от него такого чисто европейского джентельменства. Протянула руку и взяла цветок. Поднесла к лицу, вдохнула аромат. Сладкий-сладкий.
        А боров мой машет руками: то на цветок покажет, то на меня. Мол, это я - цветочек. Ха-ха! Да уж, знал бы ты, господин, какой из меня подарочек… Ну, я и рассмеялась в ответ на этот комплимент, а хозяин опять замер и глядит на меня, как на восьмое чудо света. Потом рукой потянулся к моей руке, но я не дала. Спрятала за спину. А потом мак этот на стол бросила и вернулась к своему хрусталю. Нечего ему надежду подавать. Ишь, рыцарь нашелся! Без страха и упрёка, зато с рабами. К чёрту его, к чёрту!
        Глава 13.
        Я уснула прямо сидя за столом. Ближе к утру, когда за окном уже были серые предрассветные сумерки, большие сильные руки мужа подняли меня со стула и перенесли в кровать.
        - И что тебе не спится по-человечески, любовь моя? - проворчал он хрипло, крепко обнял и укрыл нас обоих одеялом.
        Меня окутали блаженное тепло и мой любимый пряный аромат - и я снова сладко уснула, проспав почти до обеда. Разбудил меня сын - Хаджи прискакал в нашу с его отцом спалью с деревянной шашкой наголо и сообщил, что матушка Зойра недовольная моим разгильдяйским образом жизни, а тётя Лина ищет меня, очень расстроенная.
        Пришлось спешно подниматься, приводить себя в порядок и идти разбираться со всеми претензиями, не забывая по пути с новой силой предаться тревоге за наше с Терджаном будущее.
        - Что с тобой происходит, Ева? - огорошила меня гневным тоном Зойра. - Ты не являешься на завтрак, а прислуга говорит мне, что ты полночи ходишь по дому, как привидение? Это недостойно положения жены господина, и ты выбрала неудачный момент для этих прогулок!
        - Момент? - непонимающе переспросила я.
        - Ты встретила ночью Рустама? Он разговаривал с тобой?
        - Откуда ты знаешь?! - ещё больше изумилась я.
        - Не забывай, пожалуйста, что я хозяйка этого дома, - зашипела старшая жена. - Всегда была, есть и буду. Здесь каждое окно - мой глаз, и каждая стена - моё ухо! Признавайся, что он тебе сказал?
        От неё веяло такой непоколебимой уверенностью, такой твердостью, каких отчаянно не хватало мне - и мои нервы вдруг сдали: я упала на колени перед креслом, в котором она сидела, и схватила её за руки.
        - Зойра, этот человек пугает меня до дрожи! Я вчера была в гостиной - просто мучилась бессоницей и вышла ненадолго, чтобы не мешать мужу спать. А Рустам застал меня там, начал оскорблять, хватать за руки, обзывать… - я нервно всхлипнула. - Женщиной лёгкого поведения! Потом пришёл наш господин, он спас и увёл меня, но сам, кажется, ничего не понял. А мне почему-то страшно ему рассказывать… Про это всё. Зойра, что же делать? Что мне делать? Чем я провинилась?
        Она вдруг успокаивающе погладила меня по руке и произнесла мягко:
        - Ничего не бойся, ты под защитой мужа… до тех пор, пока благочестиво служишь ему.
        - Да, конечно, я…
        - А вот болтаться ночью по дому совершенно ни к чему! Этим ты его только провоцируешь.
        - Я? Его? Но что ему нужно?
        - Это мне пока неизвестно, но явно ничего хорошего. Так что будь добра, сиди ночью в своей комнате, а ещё лучше - спи и утром приходи на завтрак. А если Рустам опять станет докучать тебе, сразу иди ко мне, я найду на него управу.
        Я склонила голову, внезапно чувствуя себя в безопасности под защитой этой сильной женщины. Даже мелькнула мысль, не рассказать ли ей всё остальное, что поведал мне Петя, но зная её резкий характер, было страшно доверять ей его жизнь и семейное благополучие. А вот кое в чём другом она, возможно, могла мне помочь…
        - Зойра, не знаешь ли ты, кто была мать нашего господина?
        Она тяжело вздохнула:
        - Я знала, что рано или поздно ты это спросишь, Ева.
        Я молча ждала дальнейших объяснений.
        - Да, она была не местной, но больше мне ничего не известно, она ведь умерла, когда нашему супругу было 5 лет, и в семье не принято говорить о ней. Вот Рустам может знать больше - ему было пятнадцать, когда её не стало. Но я не советую тебе говорить с ним об этом.
        - Вряд ли я когда-нибудь о чём-нибудь стану с ним говорить. Но скажи, могла ли она быть славянкой? Скажем, полячкой?
        - Понятия не имею. А что? Зачем тебе эти подробности?
        - Да так, пытаюсь разгадать одну тайну прошлого…
        - Лучше займись рождением и воспитанием детей!
        Зойра резко поднялась из кресла и пошла куда-то вглубь покоев, бормоча себе под нос:
        - Ох уж эти мне белые женщины…
        Я тоже встала и отправилась искать Лину. Она действительно была расстроена: бродила по комнате из угла в угол, сжимая руки и кусая губы.
        - Ева, он не хочет уезжать! - воскликнула девушка. - Сегодня утром я поговорила с ним, попросила поскорее вернуться домой. В принципе, он не был против, но сказал, что ему надо посоветоваться с отцом. Ушёл в офис и уже оттуда прислал сообщение, что пока рано уезжать.
        - Рустам… - прошипела я сквозь зубы. - Держу пари, это его рук дело. Значит, так: звони бабуле и сговаривайся с ней на ложь во спасение. Пусть она сама созвонится с Дахи и потребует, чтобы вы немедленно отправлялись домой. Как она умеет.
        Лина смущённо улыбнулась. Да, бабуля у неё кремень, ей палец в рот не клади. Думаю, благодаря ей, Дахи чувствует себя в России, как дома, под маминым крылом.
        Аппетит у меня пропал, я только для приличия поковыряла блюдо из говядины. Признаться честно, за эти пять лет я изрядно соскучилась по свинине и давно всерьёз обдумывала возможность навестить родителей вместе с сыном и мужем, когда закончится вся эта дикая история. Мне жизненно необходимо было верить, что она закончится хорошо. Мой муж молод, по сравнению со своим братом, и очень силён. К тому же, Петя на моей стороне, иначе он не стал бы рассказывать мне о пугающих планах своего хозяина. И ещё у нас есть Зойра - мудрая и храбрая женщина, которая всех видит насквозь. Мы справимся.
        На этой позитивной мысли я отправилась переводить дневник пани Беаты, в надежде найти там разгадку нынешних событий.
        Глава 14.
        Но в комнате меня ждал ещё и мигающий сообщениями телефон. От Пети.
        "Я хотел сказать, что мне показалось, будто мой господин обижен на младшего брата, и больше всего эта обида похожа на ревность. Просто я сам лично знаком с подобными эмоциями: когда мне было шесть, у моей мамы родился второй сын, и мне казалось, что про меня забыли. Чего я только не творил, чтобы обратить на себя внимание! Кажется, даже подростковый кризис не был таким тяжёлым. У нас всё выправилось потом, ты знаешь, я очень дружен с Колей, ну а у них другие обстоятельства. Матери разные. Наверное, Рустам ревновал отца и к той женщине тоже.
        Нет, к сожалению, я не знаю её имени или ещё каких-либо подробностей. Если бы ты видела, в какое состояние приходит господин Насгулл, когда говорит об этом, то поняла бы, почему я не задавал вопросов.
        Да, я расскажу тебе подробности нашей афёры, но прежде мне нужно сообразить, как выйти из неё с наименьшими потерями. Я уже голову сломал, но пока не могу ничего придумать так, чтобы не пачкать руки кровью.
        Пока лишь скажу, что у тебя есть несколько дней, чтобы попытаться увезти отсюда свою семью в безопасное место."
        Прослушав это аудиосообщение, я закрыла лицо руками. Боже милостивый, спаси и помоги нам… Я даже не представляла, имею ли право молиться за мужа-иноверца и всех остальных членов нашей семьи, но у меня просто не было выбора. Что ещё я могла тут сделать?
        Чтобы немного отвлечь голову, готовую разорваться от горя и тревоги, я всё же села за польский.
        Дневник пани Беаты
        1 мая 1968г
        Забавную картину я наблюдала сегодня в библиотеке! Хотя картина - это неподходящее слово. Скорее, концерт. Хафиза после ужина отправила меня проверить, не горит ли где в доме свет. Однако, неплохо мы с ней научились понимать друг друга, используя язык жестов!
        Так вот, я зашла в библиотеку и прислушалась, нет ли здесь кого… И не поверила своим ушам! Кто-то пытался напевать одну из моих песенок низким хрипловатым голосом. Ну, конечно, сразу понятно, кто - мой единственный слушатель и поклонник. Но вот что меня удивило: он пел - не фальшивил, не скрежетал. Его бас с лёгкой хрипотцой звучал приятно, ласкал слух, и меня не коробило даже то, что он совсем не знает слов, безобразно коверкает их - и получается белиберда. Я позволила себе ещё ненадолго задержаться, чтобы послушать это неожиданно милое исполнение, а потом тихонько вышла и прикрыла за собой дверь.
        2 мая 1968г
        Я испугана намного сильнее, чем раньше. Он подбирается всё ближе, подыскивает ключики, а я не знаю, как это остановить.
        Сегодня утром меня отправили в библиотеку - хозяин уже ждал там. Он объяснил мне жестами, что видел вчера, как я подслушиваю его пение. Полно, да человек ли он? Может быть, демон? Хоть я и не верю во всю эту мистику…
        Дальше - ещё забавнее. Господин попросил меня научить его словам моей песни. Я задумалась, а потом спросила жестами: мол, вы накажете меня, если я откажусь? Насгулл отрицательно покачал головой, но лицо у него при этом было такое грустное - я даже сжалилась.
        Вообще-то, он не из тех, кто нуждается в сострадании. Огромный, как скала: высокий, массивный, но не толстый. Нет этого огромного пуза, какое часто бывает у мужчин его возраста и какое я наблюдала у папаши с самого моего детства. Иссиня чёрные волосы - намного чернее, чем мои, хоть и подёрнуты слегка сединой - такая же пышная курчавая борода и усы. Может быть, он даже и красив немного, но не в моём вкусе. Слишком широкое лицо, и заросший, как обезьяна в Варшавском зоопарке. А глазищи сверкают, как два агата. И пожирают меня своей чернотой.
        Я подозреваю - и не безосновательно - что все эти игры с пением - просто предлог… Но вот что странно: этому человеку ни к чему предлог, чтобы залезть мне под юбку - он может сделать это в любой момент, никого не спрашивая, в том числе меня. Тогда это предлог, чтобы залезть мне в душу? И на кой чёрт этому борову сдалась моя душа? Ведь у него, поди, душ в распоряжении - можно пруд прудить и ещё над ним мост мостить. И вот, какая-то мелкая глупая шавка… Смешно!
        А ещё я вспомнила угрозу его страшного усатого охранника с плетью и бросила ломаться.
        Мы с Насгуллом просто проговаривали вслух каждое слово, повторяли помногу раз - и выучили первый куплет. А потом спели его дуэтом. И мне казалось, что я или улечу сейчас в небо, или меня втопчут в землю мои же мурашки. Не знаю, как по-другому описать мои ощущения… Это было что-то необыкновенное.
        А вот та самая песня:
        Ах, зачем ты меня целовала,
        Жар безумный в груди затая,
        Ненаглядным меня называла
        И клялась: «Я твоя, я твоя!»
        В тихий час упоительной встречи
        Только месяц в окошке сиял,
        Полный страсти, я смуглые плечи
        Без конца целовал, целовал.
        Одинок я, не знаю отрады,
        Ты в вертепе на сцене поешь,
        За брильянты, цветы и наряды
        В жертву чувства мои отдаешь.
        А теперь беспредельные муки
        Суждены мне злодейкой судьбой,
        И не слышу я милые звуки:
        «Милый, как я счастлива с тобой!»
        Глава 15. Дневник пани Беаты
        2 мая 1968г
        Больше всего пугает то, что из-за совместного пения я перестаю ненавидеть этого деспота. Он так смиренно слушает мои поучения, так старательно повторяет за мной… и его голос - он оказался удивительно приятным и буквально завораживает меня. Ближе к вечеру я снова была приглашена в покои господина. Он встретил меня за накрытым столом и предложил угоститься барскими яствами. Но я гордо отказалась. Во-первых, слуг здесь кормят, может, и не так изысканно, но досыта. А во-вторых, я помнила из "Графа Монте-Кристо", что нельзя есть со стола своего врага. Нельзя забывать, кто такой этот человек для меня. Правда, я регулярно забывала…
        Господин обращался со мной мягко, ни разу не наказал физически, хотя я и дерзила, насмехаясь над ним почти без утайки. Из-за этого начинало казаться, что я здесь не рабыня, а просто служанка. Правда, я бы предпочла сама выбирать место работы и должность.
        Когда я отказалась от еды, хозяин сделал жест руками, который я поняла как "Чего ты хочешь?" Ну надо же, гляньте, ему интересно, чего хочет вещь! Я с тоской посмотрела в окно, глядящее на море. Изумрудные волны с белыми барашками на гребнях.
        Господин вдруг подошёл ко мне, взял за руку и куда-то потащил. Я не посмела упираться. Мы миновали несколько дверей, возле которых стояли охранники, прошли множество коридоров и в конце концов оказались в приёмной. Хозяин махнул рукой - массивная входная дверь распахнулась усилиями двух привратников. Ещё миг - и мы оказались во дворе, щурясь от слепящего солнца.
        Охранник, стоявший на крыльце, что-то спросил у господина, но тот только отмахнулся. Мы пересекли двор, вышли через калитку на мощённую камнями дорогу и замерли у начала широкой лестницы, ведшей вниз, к морю. А может быть, это был океан. Красота - необыкновенная. Хозяин отпустил мою руку и сделал приглашающий жест. Вот оно что! Он всё неправильно понял, глупый рабовладелец. Он думает, что прогулкой к морю можно заменить свободу? Смешно! Но не воспользоваться такой возможностью было бы опрометчиво с моей стороны.
        Я стала спускаться, не в силах отвести глаз от сверкающей изумрудно-голубой ряби. И в этом была моя ошибка: когда идёшь по лестнице, нужно под ноги смотреть. На одной из ступеней я споткнулась и чуть не полетела носом вниз, но пан Насгулл вовремя подхватил меня за талию. Его большие горячие руки сомкнулись на ней с жадным сладострастием. Я оказалась прижата спиной к его твёрдому торсу. Посмотрела вниз, на его огромные лапы, закрывавшие почти весь мой живот, и даже испугалась на мгновение. Но следом, убедившись, что я твёрдо стою на ногах, хозяин нехотя разомкнул руки и отпустил меня. Я выдохнула с облегчением, пошла дальше.
        Прибой добегал почти до самой скалы, жадно облизывая мокрую от этих ласк гальку. Оставалась совсем узкая полоса сухих камней - они были довольно крупными, неудобными для прогулок по ним. Господин пошёл вперёд, держа меня за руку, но я то и дело спотыкалась, соскальзывая с одного булыжника на другой, больно подворачивая ноги. Хозяин покачал на это головой и вдруг так легко подхватил меня на руки, будто всю жизнь только тем и занимался, что таскал неуклюжих девиц.
        Ещё несколько минут он шёл вдоль кромки воды со мной на руках и остановился на небольшой каменной "лужайке": скала здесь отступила немного, и получился маленький полукруглый пляж, усеянный мелкой галькой. Посередине лежало старое сухое бревно без коры, видно, выброшенное морем.
        Господин аккуратно поставил меня на камни, ненадолго задержав руки на спине, коротко огладив её как бы невзначай. Я сделала шаг от него, огляделась. Присела на бревно и задумчиво уставилась на морские воды. Да, здесь было определённо приятнее находиться, чем в четырёх стенах, от которых уже хотелось выть волком. Море приятно шумело, пенясь и катая мелкие камешки, лёгкий ветерок обдувал лицо, опаляемое горячими солнечными лучами.
        Хозяин смотрел на меня некоторое время, а потом вдруг снял обувь и пошёл в море - как был, в одежде. Я смотрела на него во все глаза. Постояв немного по щиколотки в воде, он обернулся и поманил меня к себе. Я не стала долго думать: кто знает, когда ещё я окажусь в таком месте? Скинула туфли и побрела вслед за паном Насгуллом. Идти было непросто: вода прохладная, камни скользкие, нога то и дело норовит подкоситься или удариться. Господин протянул мне руку, помог приблизиться к нему. И когда я встала рядом, не отпустил её. Вместо этого тихо запел, а потом погладил пальцами другой руки меня по щеке. Он возвышался надо мной огромной мрачной горой, и было страшно противиться. Да что там, даже пошевелиться было страшно. Видимо, приняв моё оцепенение за согласие, хозяин обвил руками мою талию и выдохнул прямо мне в рот что-то непонятное, хриплое, пугающее. И стал целовать. Я не сразу поняла, что это поцелуй. Нет, я, конечно, целовалась прежде, но это… больше было похоже на то, как будто меня пытаются съесть. Он даже прикусывал мои губы - не больно, но чувствительно. И язык. Ещё никто никогда не
обследовал мой рот языком так основательно и бестактно. Я и не думала, что этот тиран, похожий на черную скалу, вытворяет такое с женщинами.
        Однако, наконец сообразив, что меня целуют, я принялась вырываться, как дикая кошка, толкаясь и царапая всё, что попадало под руку. От неожиданного напора хозяин выпустил меня из рук, и я рухнула прямо в воду. Не с головой, конечно: там было слишком мелко - но вымокла насквозь.
        Глава 16.
        ЕВА
        Я поставила локти на стол и прикрыла лицо ладонями. Просто невероятно, до чего похоже на нашу с мужем историю! Этот дом у моря, её должность и даже купание в море… Терджан, правда, не решился меня тогда поцеловать - его отец оказался смелее в этом вопросе. И всё-таки череда совпадений изумительная, на грани чуда.
        Я всё больше увлекалась этой историей, мне не терпелось поделиться ею с мужем и узнать, что было дальше.
        Дневник пани Беаты, продолжение того же дня
        Господин кинулся меня поднимать, недовольно бормоча себе под нос, а я, едва оказавшись на ногах, заорала на него благим матом. По-польски, разумеется. Чтоб не смел тянуть ко мне свои мерзкие грязные руки и другие части тела тоже держал подальше. И всё в таком роде. Хорошо, что он не понимал мои слова, иначе, наверное, не избежать бы мне плётки. Однако общее настроение этой речи хозяин явно улавливал. Хмурился и молчал, мрачно, темно глядя из-под густых седовато-чёрных бровей.
        Я напоследок скривила рожу, развернулась и гордо потопала к берегу, по пути пару раз оступившись так, что пришлось опереться руками о дно, чтобы не упасть туда плашмя. Представляю, что за вид у меня был! Вся мокрая, в облепившем тело платье, с сосульками волос, выбившихся из-под платка… Гордая панночка, ничего не скажешь!
        Хозяин пытался мне помогать, но я высокомерно отвергала его помощь, отдёргивая руки и продолжая карабкаться вперёд сама. Даже смешно, как это он позволил мне так заиграться, забыть, что я тут… никто. Ведь ему стоит только щёлкнуть пальцами - и меня приструнят и образумят и ещё подержат, чтоб не навредила господину, пока он меня… Брр! Да лучше умереть, чем такое унижение!
        Я сама выбралась на сушу, сама миновала узкое место (не знаю, как только ноги не переломала!), сама поднялась по лестнице и через открытую калитку проникла во двор. Хозяин следовал за мной на небольшом расстоянии. В доме наши дороги разминулись: я отправилась в комнату для прислуги - высушиться и переодеться, господин пошёл в свои покои.
        3 мая 1968г
        Дом внезапно опустел. Так неожиданно, что я даже почувствовала какую-то смутную тоску. Интересно, с чего бы? Вдруг исчезли слуги, которых господин привёз с собой из основного имения. Стало тихо, будто миновала буря и нашу местность охватило гробовое безмолвие. Я бродила по коридорам, как потерянная, прислушиваясь и принюхиваясь, не появится ли кто-то из-за поворота. Но никто не шёл.
        А потом я вдруг поняла, в чём дело. Я скучаю вовсе не по хозяину. То есть, дело не в конкретном человеке и моей симпатии к нему (которой нет! Ненавижу этого деспота!), а в том, что он разбил клетку моего бескрайнего одиночества, в котором я прожила долгое время. Я не самая общительная девушка на свете, но и интровертам иногда нужна компания. Хотя мы не могли нормально разговаривать, не зная языка друг друга, всё же то, что происходило между нами, было больше похоже на общение, чем мои записи в дневнике или получение инструкций от Хафизы.
        Но это очень хорошо, что он уехал: меня начало пугать его излишнее внимание и то, что у меня не получается оставаться равнодушной к нему. Да ещё этот дикий поцелуй… А всё-таки странно, что он поцеловал меня и сразу уехал. Почему не поцеловал снова? Хотя бы на прощание… Неужели я напугала его своей гневной польской речью? Пугливы, однако, нынче падишахи…
        6 мая 1968г
        Я ощущаю какое-то неясное смутное томление. Не понимаю, к чему бы это. Сегодня помогала садовнику наводить порядок в парке: сгребать сухие листья, собирать их в мешки и носить на хозяйственный двор. И всё нет-нет да замирала задумчиво, глядя на траву, покрытую этими сморщенными вестниками увядания природы.
        Я всегда любила осень, особенно недождливую. Или любую, если в наличии имелась подходящая не прохудившаяся обувь. Гулять с зонтом под дождём, а потом греться дома с чаем под одеялом - это чудо, как приятно. И осень навевает такую тихую грусть… даже не знаю, как её описать. Возможно, это сродни старости - как бы ожидание смерти. Смерть неизбежна и ничего страшного в этом нет: всякому, кто родился на свет, суждено его покинуть. Но в то же время эти смутные страх и тоска неизбывны в человеке.
        Здесь нет осени, просто листья высыхают и падают с деревьев, но мне приятно воображать, будто они прилетели оттуда - из моей прошлой свободной осени, когда я собирала вещи, строила планы, грезила о блестящем будущем…
        Теперь я стала петь, не стесняясь, даже если рядом трудились другие слуги. Почему-то мне казалось, что, хоть никто и не понимает слов, всё равно это такая специфическая форма общения. А жить, постоянно молча, стало вдруг невыносимо.
        Странно, что в этом большом и богатом доме нет ни одной картины, ни одной фотографии, на которой были бы изображены люди. Натюрморты и пейзажи - есть, интерьеры, вообще, оформлены исключительно искусно, но вот про обитателей - ни слова. Точнее, ни образа. Было бы интересно посмотреть на семью господина - его жену, детей… наверняка у него всё это есть, не может же такой важный и богатый человек быть холостым в столь почтенном возрасте? Но почему ни одной картинки, даже самой маленькой?
        Глава 17.
        Дневник пани Беаты
        15 мая 1968г
        Мне пришла в голову гениальная мысль: надо начать учить здешний язык. Это же элементарно! Больших способностей к языкам, как у Ядвиги, у меня нет, но я вполне способна запомнить пару сотен слов, чтобы быть в состоянии хоть немного поговорить с окружающими. Я придумала, как это сделать, и уже протестировала метод. Сегодня утром, во время раздачи указаний, я указала Хафизе на диван и назвала его по-польски:
        - Kanapa.
        Начальница какое-то время непонимающе смотрела на меня, а потом её взгляд просветлел, и она ответила своим непонятным словом. Я несколько раз повторила его, пока моё произношение не стало удовлетворительным, что Хафиза подтвердила кивком. В течение дня я выяснила ещё несколько слов: стол, стул, окно, занавеска - и даже записала их латинскими буквами примерно на слух. Это воодушевляет меня. Потому что за последнюю неделю я серьёзно приуныла. Странно: до этого жила несколько месяцев спокойно в полнейшей изоляции и даже иногда радовалась, что жизнь и честь при мне. А с тех пор, как уехал мой буйволоподобный господин, не могу сладить со своим настроением. Так хочется хоть с кем-нибудь хоть о чём-нибудь поговорить - сил нет. Но теперь, я надеюсь, жизнь начнёт потихоньку налаживаться.
        16 мая 1968 г.
        Сегодня должен быть мой девятнадцатый день рождения, если бы только быть уверенной, что это точно 16 мая. Я очень много мечтала о том, как встречу этот новый год своей жизни. Думала, что за это время пребывания в США уже отложу немного денег, подучу язык и смогу поступить в какой-нибудь колледж. На любую специальность, на какую получится: хоть на бухгалтера, хоть на медсестру. У меня появятся друзья - молодые, весёлые и интересные - и мы вместе отметим мой день рождения в каком-нибудь американском баре или съездим в интересное место вроде Лас-Вегаса.
        Но почему-то сейчас я не испытываю уныния от того, что всё это не сбылось. Моими чувствами овладела апатия, словно их накрыли чёрным саваном, и я внезапно разучилась расстраиваться и радоваться.
        16 мая 1968 г, вечер
        Произошло что-то невероятное. Подарок ко дню рождения… или наоборот, наказание - я что-то никак не могу разобраться со своими чувствами. В общем, сегодня утром, уже после того, как я сделала первую запись, за мной приехали. И увезли к хозяину. Я, конечно, сначала не поняла, куда, хотя фургон знакомый… Но этот дом я ни с чем не спутаю. Пан Насгулл - он, похоже, соскучился по мне. Это так… трогательно (слово зачёркнуто) странно.
        По прибытии меня отвели в отдельную комнату, простую, для слуг, но без соседок, и я сразу села писать…
        ЕВА
        Я оторвалась от мерцающего экрана и потёрла уставшие глаза. До чего удивительная история, почти мистика! Только писем не было, по вполне понятной причине языкового барьера, а в прочем - один к одному! А пани Беата всё-таки типичная женщина… Бегает и прячет свои чувства от самой себя. Хитрит, но всё равно не может скрыть. Я тоже так делала во времена своей рабской жизни. Мы с мужем потом вместе решили, что я уже любила его тогда, просто упрямилась. И ведь надо же было дойти до такого абсурда, чтобы между постелью любимого мужчины и смертью выбрать последнее… А может, я просто подсознательно была уверена, что Терджан не причинит мне зла.
        Постучала служанка и позвала на ужин, добавив шёпотом, что старшая госпожа в гневе из-за того, что я опять игнорирую семейный приём пищи. Боже милостивый! Зойра! Из-за этих волнений и путешествий в прошлое я уже второй раз за день нарушаю порядок, а именно этого она ох как не любит! Пришлось бежать в чем была, не переодеваясь.
        За столом все были хмурые, даже мой супруг, отчего-то явившийся в столовую в обход спальни, и только его старший брат излучал какое-то издевательское довольство жизнью. Я тихо извинилась за задержку и заняла своё место по левую руку от мужа. Он смерил меня мрачным взглядом. Что такое? Рустам наплёл ему чего-то обо мне?! Скорее всего, так и есть, судя по самодовольным взглядам, которые он бросал на Терджана с заметным чувством превосходства. От них муж мрачнел ещё больше. Я попыталась успокаивающе погладить его большую горячую руку, но он отдёрнул её и даже не посмотрел на меня. Моё сердце сжала ледяная рука дурного предчувствия.
        - Любимый, в чём дело? - спросила я супруга, когда мы наконец остались одни в нашей спальне. - Тебя что-то беспокоит?
        - Нет, - буркнул он неискренне, совсем как я накануне.
        - А на самом деле? - переспросила я его же словами.
        - Ты меня беспокоишь, Ева. Ты странно ведёшь себя: ходишь ночью по дому в неглиже, спишь за компьютером, вместо моих объятий, потом не являешься на завтрак, опаздываешь на ужин… Что с тобой происходит?
        В моей груди полыхнул огонь, но это была не злость.
        - Ты хочешь знать, не разлюбила ли я тебя, мой господин? - спросила я его с улыбкой и осторожно погладила по мощному плечу.
        Терджан смотрел на меня молча, но на дне его глаз мерцала невысказанная мольба.
        - Люблю, - прошептала я ему в губы. - Люблю так, что лучше умру вместе с тобой, чем останусь жить одна. Моё сердце принадлежит тебе безраздельно с тех самых пор, как я жила в твоём доме в качестве рабыни. Ни на одного мужчину, кроме тебя, я не смотрела как на мужчину с тех самых пор…
        Глава 18.
        Терджан прижал меня к себе, смял в кулаках моё платье так, что тонкая ткань затрещала. Я почувствовала, как тяжелеет живот, как слабеют ноги. Обняла мужа за шею и выгнулась, подставляя шею и грудь для его поцелуев. Он запустил пальцы в мои волосы, судорожно, рывками вдыхая их запах, как наркоман, дорвавшийся до вожделенного зелья. Потом он стал расстёгивать молнию на платье, но та заупрямилась и была нетерпеливо разорвана. Одежда послушно упала к ногам, я осталась в одном нижнем белье, и Терджан оглядел моё почти обнажённое тело абсолютно чёрными, полыхающими желанием глазами.
        Я попыталась расстегнуть его рубашку, но он мне не дал - почему-то решил остаться одетым. Уложил меня на кровать и стал целовать всё тело, постепенно освобождая его от остатков ткани всё тем же варварским способом. Клочки кружев, пробегая по коже, вызывали невыносимые волны мурашек и приливы желания. Я корчилась чуть не в судорогах, умоляя мужа взять меня поскорее, но он медлил, будто хотел помучить, и только проводил пальцами по особенно горячим, жаждущим прикосновения местам. От этого я вздрагивала, стонала, пыталась удержать ладони Терджана там, но он всякий раз отводил мои руки за голову и взглядом приказывал держать их там. Я старалась быть послушной, но надолго меня не хватало. Непонятно, что на него нашло: то он сердится безо всякой серьёзной причины, то ласкает меня безудержно, но будто бы с жестокостью.
        В конце концов он, так и не раздевшись, подтащил меня к краю ложа, чуть приспустил брюки и овладел мной. Грубо, быстро, с силой. Было очень непривычно чувствовать прикосновение его тела только там. Обычно во время соития муж обнимал меня, гладил, целовал везде, где дотягивался. А тут - ничего, только поддерживает за бёдра и прижимается с яростными толчками. Губы сжаты в узкую полоску, брови нахмурены… он словно наказывал меня, а не любил. Я снова попыталась прикоснуться к нему - дотронулась до увитых венами рук, мускулистого живота, но он опять схватил меня за запястья и припечатал их к постели над головой.
        - Любимый, что с тобой? - прошептала я, чувствуя, как комок подкатывает к горлу.
        Он не ответил, но внезапно выдохнул, лицо его расслабилось, движения стали мягче. Он даже немного наклонился ко мне, опираясь на ладони - я смогла обнять его руками и ногами, а через несколько секунд по моему телу растеклась сладкая волна судорог. Как только наслаждение перестало пульсировать во мне, Терджан отстранился, переложил меня подальше и избавился от своей одежды. И снова слился со мной в одно целое. Теперь он был спокойнее, неторопливее, нежнее. Я испытывала непередаваемое удовольствие от того, что наши обнажённые тела соприкасаются по всей длине, и шёпотом сообщила об этом мужу. В ответ он поцеловал меня в губы - глубоко, горячо, страстно. А потом сам задрожал от охватившего его наслаждения.
        - Что это было? - с кокетливой улыбкой спросила я Терджана, удобно устроившись на своей любимой мускулистой груди.
        - Это было зачатие нашей дочери, - ответил он спокойно, но без нежности. -
        Я очень надеюсь на это.
        Мне показалось, что лучше никак не комментировать его заявление и уж тем более не усмехаться. Я знала, что сегодня мы не сможем никого зачать, но решила не сообщать об этом мужу. Он явно не в подходящем настроении для подобных дискуссий.
        - Ева, пожалуйста, никуда не ходи сегодня ночью, - сказал Терджан и выключил лампу на своей тумбочке у кровати.
        Комната погрузилась во тьму, а я - в дурное предчувствие. Всё это неспроста. Эти слова, произнесённые спокойно, но с немалым усилием. Этот странный, жестокий, будто наказывающий секс - или намеренно напоминающий мне о том, кто здесь главный и кому приеадлежит всё, в том числе я. Это напряжение, недовольство, неуместные сомнения в моих супружеских чувствах. Тут чувствуется рука умелого интригана.
        Уснуть я, разумеется, не могла. Мало того, что проспала до обеда - ещё такие нервы… Поэтому я лежала в руках своего господина тихо, глядя в темноту, пока не поняла по его дыханию, что он крепко уснул, и отправилась в душ. А когда вернулась, то телефон мигал сообщением от неизвестного абонента:
        "Слышал, ты интересуешься прошлым родителей мужа. Я могу много чего рассказать о них. Приходи в полночь в сад во внутреннем дворике. Р. Н."
        Я схватилась за голову и сердце одновременно. Нет-нет-нет, я не пойду туда, ни за что. Ведь не пойду, правда? Наплевать на тайны моей покойной свекрови, потому что муж напрямую запретил мне покидать пределы нашей спальни этой ночью. Это просто ловушка. Даже если Рустам действительно знает что-то об отношениях родителей Терджана, ему нет никакого смысла рассказывать мне о них. Единственная его цель - разрушить нашу большую и дружную семью. Он ненавидит своего брата и меня и просто хочет поссорить нас.
        Я взглянула на часы - половина двенадцатого. Глубоко вдохнула и выдохнула. Надела ночную сорочку. Нет, я совершенно точно не поддамся на эту дурацкую провокацию! Чтобы укрепить своё и без того твёрдое намерение, ответила на незнакомый номер:
        "Я не приду, и не надейся. Я не попадусь на твою удочку, мерзкий обманщик и предатель!"
        "ПРИДЕРЖИ ЯЗЫК, ЖЕНЩИНА! КОГО ТЫ НАЗЫВАЕШЬ ПРЕДАТЕЛЕМ?!"
        Глава 19
        "То, как ты вёл себя со мной прошлой ночью, не лезет ни в какие рамки приличий! Насколько бы белой, красной или оранжевой я не была, это не даёт тебе права хватать меня руками. Я жена твоего брата, верна ему и такой же буду оставаться впредь!"
        "Именно в этом я и хотел убедиться вчера ночью. Теперь мне ясно, что ты достойная женщина и тебе можно доверить тайну".
        "Тогда доверь мне её днём".
        "Днём она перестанет быть тайной. Будто ты не знаешь, как прослушивается и просматривается весь дом тайными и явными агентами Зойры".
        "У меня нет секретов от Зойры".
        "Именно об этом ей лучше не знать".
        "Она всё равно узнает о нашей встрече, как узнала о вчерашней".
        "Предоставь это мне. Никто не узнает, если только ты сама не станешь кричать".
        "Я не могу. Муж запретил мне, и если он, как вчера, увидит нас - перестанет доверять".
        "Тебе нужно капнуть ему в рот снотворное. Всего одну каплю, я оставлю бутылёк под твоей дверью".
        Я мысленно рассмеялась. Ну конечно! Я возьму неведомую химию из рук нашего злейшего врага и вылью в рот мужу! Я же вчера родилась… Телефон снова мигнул:
        "Хорошо, если тебе не интересно, кем была твоя свекровь, оставлю свои тайны при себе".
        "Лучше сообщи их своему брату".
        "Ему тоже лучше об этом не знать".
        Я стиснула зубы и едва не застонала. Да что же это такое?! А потом меня вдруг осенило: как я проверю его слова? Никак. Он может наговорить мне любых гнусных выдумок: что мать Терджана была проституткой, наркоманкой или ещё что-нибудь в этом роде, а у меня нет никакого другого достоверного источника информации, кроме дневника пани Беаты (и то, пока неизвестно, была ли она той, кем я предполагаю).
        "Откуда мне знать, что ты не соврёшь?" - зачем-то решила я поделиться с шурином своими сомнениями.
        "У меня есть документ".
        Моё сердце радостно и одновременно тревожно трепыхнулось.
        "Какой?"
        "Письма отца. Я знаю, ты нашла дневник его наложницы. Будет, с чем сравнить детали".
        Некоторое время я сидела молча и, кажется, даже не дышала. Возможно, он врёт, и нет никаких писем. Вообще, какие могут быть письма? Кому? Возлюбленной, на языке, которого она не знает? Или третьему лицу, о ней? Смешно. Я никак не могла себе представить, что такой человек, как Джадир Насгулл стал бы рассказывать о своих сентиментальных чувствах кому-либо. Но если всё-таки письма существовали, то прочесть их мне хотелось бы до умопомрачения. Что думал и чувствовал этот "черный страшный человек", глядя на непокорную 18-летнюю девушку, взиравшую на него с ужасом, но не утратившую при этом свою гордость…
        Рустам, похоже, понял, что я сомневаюсь в подлинности его "документа", и прислал мне фото одной страницы, исписанной суровым, размашистым мужским почерком. Сердце скакнуло в горле, потому что текст начинался со слов:
        "Ты никогда не прочтёшь это письмо, но я больше не могу оставаться со своими мыслями наедине - они разрывают меня на части и сводят с ума…"
        Рустам добавил от себя:
        "Таких страниц у меня очень много. Как будешь готова к встрече, просто напиши мне…"
        Я вся передёрнулась, представив, что вновь окажусь лицом к лицу с этим ужасным человеком, но следом жадно припала к письму покойного свёкра - благо, переводить его было не нужно, кроме редких отдельных слов. Я уже достаточно бегло читала на языке мужа.
        Письмо Джадира Насгулла к своей возлюбленной
        "… Милая моя Амиля (я вспомнила, что так назвала Беату Хафиза), одному Господу известно, как сильно мне хотелось бы выразить всё, что я чувствую к тебе, но, увы, в моём распоряжении весьма скудный запас английских слов, с помощью которых у меня выходит только простое и банальное "Поцелуй меня" или "Я скучаю по тебе". Может быть, когда-нибудь, через много лет, ты сможешь прочесть это письмо и умилиться тому, как такой пугающий тебя человек мог испытывать такие сентиментальные чувства. Я бы хотел в это верить. Меня радует мысль, что ты через много лет будешь рядом. Конечно, я был бы рад вдвойне, если бы ты выбрала такую судьбу сама, а не потому, что я удерживаю тебя своей волей. Но пока мне не хватает духу предложить тебе подобный выбор.
        Признаюсь честно, ты привлекла меня поначалу исключительно своими физическими данными. Я был сражён твоей молодостью и необычной красотой в самую первую нашу встречу, но видел, как далека ты от симпатии ко мне. Не было в тебе и покорности, как в других женщинах, попавших ко мне не по своей воле. Больше всего ты была похожа на воробушка, нахохленного, злого и настроенного по-боевому: или свобода, или смерть. А я никогда в жизни не насиловал женщин. Конечно, в мою спальню порой попадали девушки, не пылавшие желанием оказаться со мной в одной постели, но почти никто из них не выражал активно эту позицию (а тех, кто выражал, я отпускал, как и тебя). Как я понимаю, те пассивные страдалицы думали, что их станут наказывать физически за неповиновение или даже казнить, и предпочитали терпеть. Ты же не собиралась обменивать свою честь на безопасность, и это достойно уважения.
        Честно говоря, отправив тебя в качестве служанки в дальнее поместье, я совершенно забыл о тебе, но ты напомнила мне о себе весьма необычным способом. Я никогда раньше не слышал такого красивого пения…"
        На этом первая страница письма обрывалась, и я буквально схватилась за голову в сильнейшем волнении. Всё сходится, это письмо выглядит очень правдоподобным, но мне по-прежнему нельзя покидать нашу с Терджаном спальню…
        Глава 20
        Стоит ли тайна из прошлого моих теперешних доверительных отношений с мужем? Я посмотрела на спящего Терджана. Лицо его было нахмурено, губы напряжённо сжаты. Мелькнула безумная мысль, не разбудить ли его и не рассказать ли всё как есть: про Петю и коварный план Рустама, про его грязные намёки и попытки выставить меня непристойной женщиной, тогда как я совершенно невинна и честна перед мужем…
        Но я не могла оценить последствий. А что, если тогда всё рухнет в одночасье и погребёт под собой и нас с Терджаном, и Петю с его семьёй? Ах, если бы только знать, на что Рустаму нужны эти несколько дней! Может быть, мой любимый супруг смог бы остановить его за это время и спасти всех…
        Я забралась в постель, удобно устроилась в сильных горячих руках Терджана. Мне необходимо было согреться, успокоиться, почувствовать себя в безопасности… И тут зажужжал будильник. Сердце подскочило в груди и оборвалось. У моего мужа был заведён будильник на полночь! Это могло означать только одно: ловушка. Рустам заранее предупредил младшего брата о нашей с ним предполагаемой встрече и предложил проверить меня. Я вздрогнула, но сразу следом замерла, плотно закрыв глаза. Терджан пошевелился, выключил вибрирующий будильник, приподнявшись на локте, заглянул мне в лицо - всё это я чувствовала осязанием. Притворилась спящей. Муж облегчённо выдохнул, лёг обратно, прижал меня к себе покрепче и снова уснул.
        Вот вам и доверие. Пять лет мы живём в счастливом браке, я примирилась с его первыми жёнами и детьми, сама родила ему сына… Но он всё равно готов поверить наветам брата, которого не видел десять лет! Это было обидно, даже в горле засаднило, но я решила подумать об этом завтра, на свежую голову. А теперь - спать. Кто его знает, сколько таких будильников ещё разбудит моего любезного супруга среди ночи…
        Утром мы с мужем поменялись местами: вчера вечером он был рассержен и обижен неизвестно на что, а сегодня я решила надуться из-за того, что он доверяет жестокому и коварному брату больше, чем мне. Едва проснувшись, Терджан принялся обнимать и целовать меня, широко оглаживая моё полуобнажённое тело своими большими горячими руками.
        - Ты можешь объяснить мне, что происходит? - недовольно осведомилась я, не особенно успешно уклоняясь от его активных ласк - главным образом потому, что они мне были приятны. - Вчера ты был груб, как голодный тигр… а сегодня ластишься, как домашний котик.
        - Иногда мне не хочется… сдерживать свою звериную натуру, - признался Терджан, и щёки его потемнели румянцем. - Я сделал тебе больно, любовь моя?
        - Нет, но…
        - Тебе не нравится моя грубость? Тебя не возбуждают такие игры?
        Я тоже вспыхнула, лицо запылало огнём. Он прав, ещё как возбуждают, просто…
        - Мне бы понравилось намного больше, - проворчала я, - если бы ты предупредил меня, что это игра. А так мне показалось, что ты сердишься и… как будто наказываешь меня. Но я даже не знаю, в чём провинилась.
        - Ни в чём. Ты идеальная женщина. Я обожаю тебя, Ева. Ни одна женщина на свете не делала меня таким счастливым, как ты. Вот почему я хотел бы завести в своём доме ещё одну такую. Похожую на тебя.
        У меня буквально отпала челюсть, но Терджан так хитро улыбался, что я быстро сообразила: это шутка. Муж же принялся освобождать меня от сорочки, а потом пробормотал:
        - Давай же поскорее займёмся её изготовлением… Мне так нравится любить тебя, ничем не предохраняясь.
        Я засмеялась от души и потому не смогла сопротивляться раздеванию. Терджан избавил от одежды меня, а потом себя, и мы с наслаждением, неторопливо занялись любовью, лаская и целуя друг друга. Разве можно обижаться на такого нежного, романтичного и сексуального мужа? Интересно, я когда-нибудь перестану забывать обо всём на свете, увидев его обнажённым?

* * *
        За завтраком тоже всё переменилось, по сравнению со вчерашним ужином. Рустам сидел хмурый и недовольный, что, впрочем, ничуть не испортило ему аппетит. Он активно поглощал всевозможные яства со стола, в том числе жирные и сладкие. Но я не слишком засматривалась на шурина: у меня был намного более приятный объект для наблюдения - мой муж, выглядевший влюблённым, как мальчишка. Глаза его сияли, когда он смотрел на меня, и несмотря на полное отсутствие волос на макушке, Терджан казался всклоченно-счастливым. Он, в отличие от брата, ел немного, и я мысленно восхищалась этой его сдержанностью, позволившей мужу в пятьдесят выглядеть лучше многих сорокалетних мужчин. Его крепкая, но стройная фигура безумно нравилась мне как с эстетической, так и с сексуальной точки зрения. Мой муж - самый красивый из всех мужчин, которых я когда-либо знала в своей жизни.
        Зойра тоже выглядела благодушно, а с ней и остальные домочадцы. Сегодня всё было прилично: младшая жена вышла к завтраку вместе со всеми, а господин взирает на неё влюбленными глазами, как и предыдущие пять лет. Всё на своих местах.
        Но мои злоключения на этом отнюдь не закончились - скорее, они только начинались.
        Дахи и Эвелина вместе со своим отпрыском наконец благополучно отбыли в аэропорт. Хотя бы за них у меня будет спокойна душа.
        Глава 21. ХАЛИБ ТЕРДЖАН НАСГУЛЛ
        Меня давно начало утомлять ощущение, что в моём доме происходит нечто неизвестное и непонятное мне. Ещё в ту ночь, когда я застал Еву почти в объятиях собственного брата, в совершенно неподзодящем для прогулок по дому костюме. Тогда я не стал устраивать сцен: не хотел ссориться ни с женой, ни с братом - и потому сделал вид, будто всё в порядке.
        Честно признаюсь, меня несколько обеспокоил тот факт, что она снова покинула нашу постель после того, как я уложил её туда в завершение ночной прогулки по дому. Да, она была в нашей комнате, но отдельно от меня. Не хотелось думать, что это неспроста, и особенно - что она могла и снова выходить куда-то, пока я спал.
        Утром решил её не будить, чтобы дать возможность выспаться, хотя знал, что Зойра будет недовольна.
        - Есть только одна уважительная причина для женщины не спуститься к завтраку, - безапелляционно заявила моя старшая жена. - Это ночные роды. Всё прочее не достойно прощения.
        - Успокойся, Зойра, - осадил я её. - Ева дурно спала ночью, ей нужно отдохнуть.
        - Да уж, - усмехнулась она. - Слыхала я, кто ей мешал спать этой ночью…
        Я вспылил, потому что и сам беспокоился на эту тему:
        - И что же ты слыхала?
        - Что у шурина подозрительно похожая бессонница и склонность бродить по коридорам по ночам.
        - Зойра, твои намёки просто ни в какие ворота не лезут…
        - Я очень надеюсь, что мне не о чем волноваться, Халиб, и очень надеюсь, что ты предпримешь для этого все возможные меры и убедишь свою любимую жену, что так себя вести не следует.
        - Я непременно так и поступлю, но уверен, что тебе в любом случае не о чем беспокоиться.
        Уверенность мою, однако, значительно пошатнул старший брат. Даже не хочется вспоминать, в каких выражениях высказывался он о Еве, но общий смысл его речи был такой, что она типичная белая женщина лёгкого поведения, падкая на богатых мужчин и удовольствия. Уж кому, как не мне было знать, что это неправда, но ведь я в самом деле видел их там вдвоём собственными глазами. Всё же я с гневом отверг его наветы, но Рустам предложил мне убедиться в неверности Евы собственными глазами, и я не нашёл аргументов против. На самом деле, такие проверки - это глупо, бесчестно и само по себе является предательством. Тот, кто копает подобную яму своим близким, весьма рискует сам в неё свалиться. Но я не смог отказать старшему брату, каюсь в своей слабости. Мне хотелось доказать ему, что он не прав. Что моя жена любит меня и верна мне. Поэтому я согласился. И поставил будильник на без пяти полночь.
        А в назначенный братом час проснулся и обнаружил любимую жену в своих объятиях безмятежно спящей. Испытал огромное облегчение, несмотря на то, что верил в неё. Хотел верить. Вот и удостоверился. А теперь нужно разбираться, что к чему и почему Рустам был так уверен, что ему удастся выманить Еву ночью на свидание. Поэтому я снова проснулся около двух и разблокировал телефон жены. И прочёл сообщения, которыми с нею обменивался Рустам. И страшно разозлился на брата. Он уверял меня, что моя жена легко и с радостью обменяет меня на первого попавшегося мужчину - главное, чтобы он был побогаче. А сам пытается торговать с нею письмами нашего отца, о которых я, кстати, никогда ничего не слышал. Я буквально пришёл в бешенство от этих его интриг, но затем сам себя успокоил: зачем мне волноваться из-за этого недалёкого, злобного обманщика, пусть даже между нами и есть кровная связь? Самое главное - что мои по-настоящему близкие люди любят меня, верны мне и честны со мной. Сам не знаю, зачем я рассказал Рустаму про дневник пани Беаты, но теперь мне стало совершенно очевидно, что любые мои родственные чувства и
дружеская откровенность абсолютно неуместны в отношениях с этим человеком.
        - Во имя всего святого, Рустам, скажи честно, чего ты добиваешься? - спросил я, когда мы остались наедине.
        Он тронул меня рукой за плечо:
        - Я беспокоюсь за тебя, брат. Ты даже не представляешь, на что способны эти женщины…
        - А ты представляешь? - гневно перебил я его. - У тебя богатый опыт общения с европейками? Почему ты считаешь, что знаешь Еву лучше меня? Мы с ней не первый день знакомы, это просто смешно…
        - Ты живёшь с ней пять лет - и думаешь, что знаешь её, как свои пять пальцев, но мне достоверно известно, что люди живут и по десять, а потом оказывается, что катастрофически заблуждались…
        - Я читал вашу переписку, - перебил я его, и он слегка побледнел, но затем взял себя в руки:
        - А ты думаешь, что всё так просто? Что она кинется мне в объятия, стоит только прямо предложить? Конечно, сначала она должна убедиться, что я не обману её… а для этого нужен благовидный повод для встречи…
        Коварный змей!.. Ведь это немыслимо, какая змея чуть было не пригрелась на моей груди…
        - Если помнишь, - процедил я сквозь зубы, - мы договаривались только проверить, придёт ли она на свидание…
        - И я не стал бы тебя обманывать по его результатам, брат!..
        - По каким результатам? Ты назначил нам встречу на одно и то же время!! - я невольно сорвался на крик, потому что уже не мог сдержать себя от омерзения.
        Рустам молчал, не снимая высокомерного выражения с лица, но я всё равно видел, как сильно он нервничает.
        - Почему ты пропал на десять лет, а теперь явился? - выдохнул я последний вопрос, на который хотел получить от него ответ.
        Больше мне от этого человека ничего не нужно, он может катиться на все четыре стороны.
        Глава 22.
        Рустам судорожно сглотнул и выдавил напряжённо:
        - Я умираю, Халиб.
        Я вздрогнул. Мне не хотелось верить, что мой брат способен на такую чудовищную ложь во имя каких-то тёмных целей.
        - Ты болен?
        - Да. Смертельно.
        - Чем?
        Он пожал плечами:
        - Рак. Бич нашего времени.
        - А твои домашние - они знают?
        - Нет. Я ещё никому не говорил, кроме тебя.
        Я молчал, пытаясь переварить сказанное им.
        - Поэтому я и приехал. Решил, что нельзя дальше откладывать примирение: мы всё-таки одна семья.
        - Кто может подтвердить твою болезнь? У тебя есть справки, результаты обследований?
        Рустам нахмурился и даже рот открыл от возмущения:
        - Ты мне не веришь?
        - Ты много лгал в последнее время. Я больше не могу слепо доверять тебе.
        Брат задрал подбородок, но вместо высокомерного вида стал смешным, потому что его шея сплошь состояла из жировых складок.
        - Хорошо, - процедил он сквозь зубы и быстро покинул мой кабинет.
        А я вдруг ощутил, как сильно мне хочется, чтобы он покинул не только эту комнату, но и мой дом, и мою жизнь. Даже если он действительно болен. Эти не вовремя проснувшиеся родственные чувства рождали только напряжение и дурное настроение у членов моей семьи.
        Но Рустам вернулся. И принёс заключение врача из частной клиники в своём городе. Там значилось: "Рак почки второй степени". Я нахмурился ещё сильнее.
        - Когда операция? Какой прогноз? Почему ты раньше не сказал?
        - Я не хотел, чтобы вообще кто-то знал, и тебя прошу не распространяться.
        - Но какой в этом смысл? Ты хочешь сделать им сюрприз, просто умерев, не дав даже проститься?
        - Если лечение не поможет, то в какой-то момент я всё равно уже не смогу это скрывать, а устраивать панику раньше времени не хочу.
        - Я никому не скажу, можешь не волноваться, это не моё дело. Но подумай хорошенько.
        - Разумеется, Халиб, я постоянно думаю об этом. Даже в случае успешного лечения я вряд ли проживу больше пяти лет. Впрочем, я и так стар…
        - Не говори глупости! Шестьдесят лет - это ещё вполне благополучный возраст. Так… ты решил наладить отношения со мной, чтобы снять тяжесть с души, но расскажи, что заставило тебя водрузить её туда?
        - Это старая и глупая история, с которой я никак не мог примириться, но перед лицом смерти вдруг осознал, насколько это мелко… Ты ведь самый младший из моих братьев, а я - самый старший. Я должен был получить всё, абсолютно всё, что принадлежало отцу, по закону. Но он, если помнишь, решил распорядиться несколько иначе. Подарил тебе на первую свадьбу самую богатую свою вышку, которая по традиции должна была достаться мне. А когда я устроил скандал на эту тему, желая получить хотя бы извинения или компенсацию в виде такого же щедрого подарка, то в ответ услышал только насмешки и упрёки в собственной жадности. Небеспочвенные, конечно, но от этого не менее обидные. Я затаил эту обиду на долгие годы, и когда между нами исчезло связующее звено в виде отца, то вычеркнул тебя из своей жизни.
        - Господи, Рустам, это же… недостойно человека твоего возраста и достатка. Тебе было пятьдесят, когда умер отец - неужели какая-то несчастная вышка стоила того, чтобы двадцать лет носить в себе обиду, которая больше вредит тебе, чем другим?
        - Может быть, и глупо, - согласился Рустам, но в голосе его явно звучал сарказм. - Если бы это был единственный случай, когда отец отдал тебе предпочтение.
        Вот теперь в голосе брата звучали настоящие эмоции. Похоже, он до сих пор злился на меня, и та вышка была только вершиной айсберга его обид. Однако Рустам быстро взял себя в руки и принял невозмутимый вид:
        - Но, как говорится, кто старое помянет… Глупо нам с тобой теперь, на пороге… старости сводить какие-то счёты.
        - Я рад, что ты готов забыть прошлое. Но теперь… объясни, зачем ты пытался выставить мою третью жену передо мной в дурном свете?
        - Да потому что хотел предупредить тебя… уберечь… Белые женщины - они… им нельзя доверять! Они коварны, беспринципны, злонамеренны.
        - Все? Все, как одна?
        - Я не встречал среди них благочестивых.
        - Может быть, ты не там искал? Моя Ева очень благочестива. Я прожил с ней пять лет, и она не дала мне ни одного повода усомниться в этом. Да что далеко ходить? Она смогла ужиться с Зойрой, а на это способен только настоящий ангел. С добрым характером и бесконечным терпением.
        Рустам покачал головой:
        - Ты просто ослеплён. Она ведьма. Джинири.
        - Ты говоришь глупости, Рустам, и я настоятельно прошу тебя их не повторять. И больше не провоцировать мою жену. Оставь её, пожалуйста, в покое.
        Брат опустил взгляд, но ноздри его гневно подрагивали.
        - Кстати, о провокациях, - вспомнил я, - что это за письма отца, одно из которых ты прислал Еве? Где ты его взял?
        - Нашёл в его вещах после смерти, - недовольно отозвался Рустам.
        - И почему мне лучше не знать их содержание?
        - Я не знаю, так решила вся семья. Моя мать, наши сёстры и брат… ещё тогда, когда вы с Амрой были детьми. На самом деле, там всего одно письмо, но оно длинное…
        - Отдай мне его, пожалуйста. Думаю, что смогу справиться с содержанием этого опуса самостоятельно. Я уже не мальчик.
        Рустам вздохнул:
        - Возможно. Но прежде я обязан посоветоваться с Шурук.
        Он протянул мне руку, а потом вдруг притянул к себе и похлопал по плечу. Кажется, Рустам никогда в жизни так не делал. Но отчего-то у меня всё равно осталось ощущение недоговоренности после этой встречи.
        Глава 23. ЕВА
        После завтрака я написала Пете, изнывая от мучающего меня горестного ожидания:
        "Пожалуйста, скажи, что наметился какой-то проблеск надежды! Если нет, то хотя бы расскажи, что задумал Рустам. Умоляю! У меня просто нет сил дальше жить в неизвестности!"
        Петя ответил не сразу. Я походила по комнате, наведалась в ванную, умыла пылающее лицо, а когда вернулась, то телефон уже мигал сообщением:
        "Я работаю над этим. Пока не время распространяться".
        Я вздохнула. Села за компьютер, открыла тетрадь в кожаной коричневой обложке, и вдруг в комнату вошёл мой муж. Я встала и бросилась к нему в объятия с необъяснимым облегчением, будто давно его не видела или не чаяла уже, что он вернётся. Терджан погладил меня по голове, на удивление не задав ни одного вопроса, а потом оторвал от себя и заглянул в глаза:
        - Ева, нам нужно серьёзно поговорить.
        Моё сердце бухнуло в грудной клетке.
        - О чём?
        - О честности и доверии. Мне кажется, они несколько пошатнулись в последнее время между нами.
        - Терджан… - я вознамерилась просить прощения и оправдываться, но он остановил меня жестом, выставив ладонь вперёд:
        - Я знаю.
        Я похолодела.
        - Знаешь..?
        - Что мой брат пытался выманить тебя этой ночью из комнаты. И какие методы он для этого использовал. Ева, это никуда не годится. Почему ты мне ничего не сказала?
        Я выдохнула и опустила глаза. Значит, он не знает про Петю, иначе его реакция была бы намного более бурной.
        - Я боюсь его, любимый. До дрожи боюсь, как кролик - удава.
        - Что он может сделать тебе? Ты под моей защитой.
        - А ты уверен, что тебе не стоит его опасаться? - осторожно спросила я.
        Мой господин нахмурился:
        - Что ты имеешь в виду?
        - Что он неизвестно зачем явился после стольких лет, настраивает тебя против меня, а Карима против Дахи и его семьи.
        - Да, - вздохнул муж, - у Рустама есть странное предубеждение против белых женщин, которое я не разделяю, но не могу выгнать его из своего дома. Он… открыл мне новые обстоятельства. В общем, придётся потерпеть его присутствие ещё немного.
        - Сколько? Он не говорил, когда собирается уезжать домой?
        - Нет, точно я не знаю. Он приехал на несколько дней.
        - А чем он здесь занимается? Ты возишь его на свои предприятия?
        - Да, и это тоже. Мы общаемся, делимся опытом, он с интересом вникает в мои дела…
        - Думаешь, стоит посвящать его во все тонкости?
        - Что за паранойя, Ева? Он всё-таки мой брат… К тому же, есть то новое обстоятельство… Тебе не стоит беспокоиться, любовь моя. Единственное, на что я прошу тебя обратить внимание, это твоя откровенность. Пожалуйста, не скрывай от меня ничего, что связано с тобой или нашей семьёй. Хорошо?
        - Да, конечно, - кивнула я, с ужасом чувствуя, как горят мои щёки.
        - Ева, есть ещё что-то, чего я не знаю, хотя следовало бы?
        - Нет, - пискнула я, надеясь, что не слишком надолго задумалась, прежде чем ответить.
        - Хорошо, - с расстановкой сказал Терджан. - Но если появится, то ты сразу поделишься со мной, не так ли, любовь моя?
        Я кивнула, внутренне сгорая от стыда. Но что я могла сказать? Твой брат задумал против тебя что-то ужасное, но я не знаю что, а мой бывший жених помогает ему это осуществить? Что ж, возможно, так мне и следовало поступить, но я промолчала.
        Он ушёл, а я бросилась к телефону. Набрала Пете:
        "Даю тебе время до завтрашнего утра, а потом рассказываю мужу всё, что знаю. Я не могу больше жить на пороховой бочке, а твой господин - настоящее исчадие ада. Он изо всех сил роет мне яму и выдумывает какие-то небылицы, чтобы оправдать себя перед Халибом".
        Петя ответил очень быстро:
        "Ева, пожалуйста, не делай резких движений, не предупредив меня. Ты сразу всех погубишь. Поверь, если бы я заботился только о себе, а на тебя плевал, то не стал бы вообще ничего рассказывать. Возьми себя в руки, я постараюсь всё уладить".
        Я глубоко вздохнула и обратилась к своему любимому лекарству от тревог - дневнику пани Беаты.
        16 мая 1968 г (поздний вечер)
        Честно признаться, хозяин меня удивил. Я ожидала много чего от этой встречи, но уж никак не спокойного равнодушия, с каким меня встретил пан Насгулл. И не английского языка. Прежде он не пытался разговаривать со мной на нём…
        - Sing (пой), - приказал он, когда мы обменялись приличествующими случаю поклонами.
        Я бы не сказала, что хорошо говорю по-английски, но кое-что, конечно, понимаю - в противном случае было бы безумием с моей стороны переезжать в англоговорящую страну. Но я была бы не я, если бы не захотела немного подразнить своего господина. Выпучила глаза и уставилась на него будто бы в непонимании. Хозяин недовольно нахмурился, поманил меня к себе, а когда я приблизилась, схватил за плечо - не больно, но крепко - и прошипел:
        - What you want?
        В глазах его снова полыхало то самое пламя, что и прежде. Он злился, нервничал, желал… чего он желал, я предпочитала не думать. Но он заставлял. Тем, что почти прижимал меня к себе, заставлял смотреть себе в глаза - в эти страшные омуты - так близко, что я чувствовала его дыхание.
        - To be free, - ответила я, глядя ему в лицо, как зачарованная.
        - I want kiss, - прошептал пан Насгулл и накрыл мои губы своими.
        Глава 24
        ЕВА
        Ох уж эти мужчины! Всё-то у них одно на уме! Никакого, понимаешь, чувства такта… Нет, чтобы поухаживать за барышней… Хотя, конечно, я понимала, что Джадир и так проявил намного больше такта и терпения в ухаживании за своей собственной наложницей, учитывая то, что по законам своей страны имел полное право просто опрокинуть её на кровать и взять всё причитающееся. Так же, как и мой муж. Видно, терпение и обострённое чувство справедливости у него в крови… Я разнеженно вздохнула и вернулась к переводу.
        Дневник пани Беаты
        Да, он поцеловал меня. Опять. Не менее страстно, чем в море, а может, и более. Он хотел поглотить меня, стереть с лица земли, чтобы и следа не осталось - это точно. Он делал мне больно, изо всех сил сжимая меня своими лапами, словно желал переломать все косточки от поясницы и до шеи. Он так тяжело и горячо дышал, будто пытался сжечь, расплавить своим огненным дыханием. Не знаю, чего больше ко мне испытывает этот мужчина - похоти или злости.
        А что же я? Я ведь ненавижу его. Презираю. Боюсь. Но не настолько, чтобы сдаться узурпатору и рабовладельцу… Тогда почему я обмякла в его наглых жестоких руках, как тряпичная кукла? Почему не делала даже попытки освободиться? Понятно, что ей не суждено было увенчаться успехом. Что у меня нет ни единого шанса выбраться из этих подчиняющих тисков… но ведь это не снимает с меня ответственности! Надо бороться до конца, надо сражаться изо всех сил, надо…
        У меня кружилась голова от его запаха - на это я списываю свою слабость, потому что больше не на что. От моего господина пахло очень необычно, пряно, приятно… Все те юноши, что когда-либо пытались меня поцеловать - ни от одного из них не исходил такой чудной аромат. На губах пана Насгулла не было ни привкуса табака, ни алкоголя, ничего другого привычного и мерзкого. Чем больше я думаю об этом, тем страшнее мне становится. Я не могу, мне нельзя испытывать к нему симпатию, я должна ненавидеть его!
        Наконец оторвав жадные губы от моего рта, хозяин посмотрел на меня совсем ошалело. Ноздри его раздувались, всклокоченная борода и усы торчали во все стороны, на щеках проступил тёмный румянец. Я не знала, куда деть взгляд, главным образом потому, что сильные мужские руки по-прежнему крепко прижимали меня к твёрдому мужскому торсу, между мной и паном Насгуллом не было и сантиметра пространства.
        Я всерьёз опасалась, что он сейчас воспользуется моей слабостью и утащит в какой-нибудь тёмный уголок, но господин вдруг перехватил меня за плечи, отстранил от себя, пристально оглядел и… отпустил. Я так растерялась, что даже подняла взгляд, хотя перед этим упорно отказывалась смотреть ему в лицо.
        - Go, - сказал мой повелитель своим низким, чуть хрипловатым голосом.
        Я помедлила ещё секунду (чего ждала?! Сама не знаю), а потом подхватила юбку и убежала в свою комнату.
        Глупая, глупая Беата… что же это с тобой такое происходит?
        ЕВА
        Я улыбалась, перечитывая сделанный перевод. Уж мне ли не знать, что это такое происходит с глупой Беатой… Я ждала и побаивалась прочесть окончание этой истории. А вдруг она не мать Терджана - просто наложница, одна из многих, или дневник оборвётся раньше, чем это станет очевидно, и мне так и не откроется тайна его рождения? Исписанных листов оставалось не так много, но что-то мне подсказывало, что это ещё не конец, и впереди Беату и её зарождающееся чувство ждут новые испытания: гордая польская кошечка с острыми коготками явно не из тех, кто так легко сдаётся. Гордости в ней - хватит на всех Насгуллов вместе взятых.
        Однако сидеть дальше за компьютером я не могла: приближалось время обеда, и чтобы не сердить Зойру, следовало поскорее переодеться и привести себя в порядок.
        А после трапезы я решила съездить в храм. Мне хотелось помолиться за мужа и немного подпитаться уверенностью, что высшие силы берегут нашу семью.
        Костёл встретил меня всё той же величественной тишиной и прохладой: мощная каменная кладка не пускала внутрь зной, который царил снаружи. В этой стране никто, включая католиков, не скупился на религиозные учреждения.
        Здесь было хорошо. Отпустили тревоги, в душе и уме воцарилась приятная пустота. Где как не в храме вспоминать, что земная жизнь - это лишь начало пути.
        Вдоволь напитавшись духовной энергией, я вышла из храма и… не обнаружила у входа Микдада. Это было странно. Испуганно оглядываясь, я направилась в сторону автомобиля, который привёз меня сюда. К счастью, он оказался на месте. Не тратя более ни секунды, я шмыгнула внутрь и захлопнула дверь - замки мгновенно щёлкнули, и, не успела я спросить водителя, куда же запропастился мой личный охранник, автомобиль резко тронулся с места. Я даже ударилась головой, к счастью, всего лишь о мягкую спинку сиденья, иначе, держу пари, сотрясение мозга мне было бы обеспечено. Я была так растеряна и дезориентирована, что когда из темноты ко мне протянулась рука, даже не дёрнулась защитить свою сумку, и та со свистом улетела в неизвестность.
        Глава 25.
        А потом прозвучал скрипучий голос, заставивший мой желудок подпрыгнуть примерно до горла:
        - Не бойся, Ева, с тобой всё будет хорошо. Нам просто нужно поговорить, но попасть к тебе на аудиенцию чрезвычайно сложно…
        Рустам отодвинул плотную занавеску от своего окна, и я наконец смогла его рассмотреть. Он вальяжно сидел рядом со мной на заднем сиденье, положив руку на его спинку, и хищно скалился.
        - Нам с вами не о чем разговаривать, - прошипела я, - а вам лучше вернуть мне сумку. Клянусь, если со мной что-то случится, вам придется ответить перед мужем!
        Рустам как-то устало усмехнулся:
        - Я ведь сказал, что тебе ничего не угрожает!
        - Вы слишком много хитрите и обманываете, чтобы я могла доверять вашим словам!
        Он неожиданно кивнул:
        - Согласен, святым меня не назовёшь. Но кто из нас свят? - я метнула на него гневный взгляд, и он быстро продолжил, чтобы замять неуместный намёк: - Давайте забудем наши прежние разногласия и… как бы начнём знакомство с начала.
        - С какой стати? - продолжала кипеть я.
        Мне очень хотелось сказать, что я в курсе всех его "добрых" намерений и поэтому не собираюсь пить с ним на брудершафт, но страх сдерживал меня. Всегда лучше хранить важную информацию при себе - так я нахожусь в более сильной позиции.
        - С такой, что мы принадлежим к одной семье. К чему эти склоки?
        - Я и под пытками не соглашусь, что вы - часть моей семьи! И о каком новом начале можно говорить, если вы похитили меня?
        - Это вынужденная мера. У меня не получается вступить с вами в диалог мирным путём.
        - Если помните, вы сделали всё, чтобы так сложилось…
        - Я ведь уже признал, что вёл себя не лучшим образом, - с лёгким раздражением, как родитель, выговаривающий ребёнку, произнёс он. - И хочу исправить это.
        - Тогда зачем вы отобрали у меня телефон?
        - Я поместил его в специальный конверт, не пропускающий волны. Наверняка мой брат отслеживает ваше местоположение по смартфону, и наша автопрогулка создаст ему лишнее беспокойство.
        Я чуть не улыбнулась, вспомнив, как мой господин вживил мне GPS-чип, когда отпускал от себя, чтобы следить за моими перемещениями. В свете этого факта предположение Рустама звучало вполне правдоподобно.
        - А то, что я исчезну с радаров, вы полагаете, не создаст ему беспокойство?
        - Я не задержу вас надолго.
        - Лучше совсем отпустите. Я не в настроении общаться.
        - Ева, вы напрасно упрямитесь! - с угрозой в голосе сказал Рустам. - Клянусь Господом, мы можем быть весьма полезны друг другу, а вот иметь меня в качестве врага - удовольствие на любителя.
        - Я бы предпочла быть вам просто чужим человеком.
        Я ожидала взрыва гнева, но он вдруг задумчиво пробормотал:
        - Вы очень хорошо говорите на нашем языке. Младшей мачехе так и не удалось освоить его в достаточной степени.
        - У всех разные способности к языкам, - ответила я уже совсем спокойным тоном и, немного помедлив, всё-таки задала свой заветный вопрос: - Беата - так её звали?
        Рустам покачал головой:
        - Я не знаю. Мы все называли её Амилей. Но понятно, что это не её изначальное имя.
        Жадность до информации быстро охватила меня:
        - Вы хорошо помните её? Какой она была?
        - Глупой. Пугливой. Красивой. Но всё это ничто в сравнении с её голосом. Мне нечасто доводилось слышать, как она поёт, и с тех пор прошло много лет, но эти звуки запомнились на всю жизнь. Я никогда больше не слышал ничего подобного. И отец… - в голосе Рустама послышалось явное напряжение, как будто ему тяжело было говорить, - кажется, он готов был душу отдать за голос своей младшей жены…
        - Он женился на ней? - восторженно воскликнула я.
        - Да, - нехотя, со скрытой злобой ответил Рустам. - Разумеется. Она вынудила его, шантажируя своим демоническим даром.
        - Почему вы уверены, что он демонический, а не ангельский?
        - Потому что это был богопротивный союз, но отец был околдован, порабощён её чарами…
        - Что дурного в любви? Разве Беата толкала вашего отца на плохие поступки?
        - Смотря что называть плохим… - процедил Рустам сквозь зубы, но потом сделал над собой усилие и снова принял благодушный вид. - Вот мы и приехали. Выходите.
        Одновременно с его словами щёлкнули замки в дверях, я тут же схватилась за ручку и выскочила из автомобиля на… траву. Должна заметить, это крайне редкое явление в наших краях - чтобы на траву можно было заехать колёсами автомобиля. Обычно все зелёные насаждения ценятся на вес золота, и по ним можно разве что пройтись босиком, и то не везде. Но тут был настоящий фонтан щедрости природы и человека, приручившего её. Незнакомый мне оазис (а я думала, что муж показал мне все, в окрестностях нашего города), с изящными строениями, фонтанами и подстриженными деревьями. В стоявшей рядом беседке был накрыт лёгкий стол: напитки и закуски на низеньком столике, подушки вокруг него, чтобы усесться с удобством.
        Глава 26.
        - Я не стану пировать с вами, - упрямо топнула я ногой, когда Рустам приблизился ко мне из-за автомобиля.
        - Боитесь, что я попытаюсь вас отравить? - с иронической ухмылкой поинтересовался он.
        - Я вас не боюсь! - вру напропалую. Боюсь до одури. А он видит меня насквозь:
        - Я вижу, что боитесь. Зря. Ах, Ева, если бы вы только знали, что мне на самом деле от вас нужно…
        - Этот вопрос меня очень сильно интересует!
        - Всему своё время. Присаживайтесь, пожалуйста. Можете ничего не есть, просто выслушайте меня.
        - Даю вам пятнадцать минут!
        На самом деле, я прекрасно понимала, что у меня нет никакого рычага, чтобы ставить ультиматумы, но в этом деле главное - сохранять лицо.
        Рустам уселся за стол напротив меня, развалившись на подушках, и молчал несколько драгоценных секунд, а потом выдал неожиданное:
        - Интересно, Ева, вы хотя бы примерно представляете, насколько привлекательны для мужчин?
        Краска бросилась мне в лицо. Вот уж с кем бы мне хотелось обсуждать подобные вопросы в последнюю очередь.
        - Я настаиваю, чтобы вы высказывались исключительно по делу! - потребовала я.
        Рустам цыкнул языком:
        - Извольте! - и достал откуда-то из-под подушки длинную плоскую бархатную коробочку.
        На секунду сердце моё всполошилось: я вообразила, будто там могут быть письма моего покойного свёкра, но уже через мгновение поняла: это что-то ювелирное. Когда Рустам распахнул крышку и сверкание сапфиров с блиллиантами наполнило пространство в беседке, у меня невольно вырвался вздох разочарования. Рустам пробормотал, глядя больше на камни, чем на меня:
        - Я не подарил вам ничего по приезду и вот, хотел бы исправить свою оплошность…
        - Вы ведь вручили Зойре подарки для всех жён, - напомнила я, не собираясь принимать драгоценность. - Благодарю, этого было вполне достаточно.
        - Вы не любите ювелирные украшения? - недоверчиво уточнил Рустам.
        - Я к ним равнодушна.
        - Вы лукавите! - ухмыльнулся шурин. - Просто не хотите принимать от меня подарок…
        Это правда. Но и я честна.
        - Уверяю, я сказала истинную правду. Пожалуйста, уберите это и подарите лучше собственной жене.
        - Оно не подойдёт к её глазам!
        - Весьма сожалею.
        Я поднялась на ноги, не в силах больше выносить этот фарс. Во имя всего святого, чего он добивается?! Но я знала, что прямой вопрос будет проигнорирован.
        - Погодите! - воскликнул Рустам. - Вы обещали мне пятнадцать минут, а прошло только пять!
        - Но мне уже всё вполне понятно.
        - Успокойтесь, Ева, сядьте, никто здесь не собирается вас обижать!
        - Или говорите прямо, что вам от меня нужно, или я больше рта не раскрою и вас слушать не стану! Хоть пытайте!
        От моей последней фразы в глазах шурина вспыхнул жуткий огонёк, но он тут же потушил его усилием воли и разочарованно вздохнул:
        - Хорошо. Я скажу. Садитесь.
        - Нет, не сяду. Говорите.
        - Тогда я тоже встану. Не могу говорить, когда женщина стоит.
        Подъём удался ему не без труда: мешало и пузо, и слабость пожилого человека, не склонного к физическим упражнениям. Выглядело всё это довольно жалко. Однако Рустам всё же встал, отдуваясь, сделал шаг ко мне и крепко схватил за руку - я не успела её отдёрнуть.
        - Ева, послушайте, я должен… хмм… извиниться перед вами. Дело в том, что я предвзято отнёсся к вам, зная типичный нрав белых женщин и не зная лично вас. Я был абсолютно уверен в вашей порочности, безнравственности, коварстве. Теперь же я убедился в том, насколько вы благочестивы и… прекрасны во всех отношениях. Я хотел бы получить ваше прощение и доброе отношение, чтобы мы смогли полностью воссоединиться как семья…
        Я слушала его, не перебивая, хотя во мне оглушительно клокотал гнев. Каков подлец! Знает он типичный нрав! Мерзавец! Да среди самых последних белых потаскух нет такой гадюки, как он! Я даже ответить ничего не могла - так меня душила ярость. Только попыталась вырвать у него руку, но он внезапно перехватил меня другой клешнёй и попытался обнять. Точнее, это у него получилось, потому что хоть он и старше меня вдвое, хоть и находится в плохой форме, всё равно он мужчина - и весьма крупный - и мне с ним не совладать. Резкий, слишком терпкий запах его парфюма ударил мне в нос.
        - Отпустите меня! - зашипела я, изо всех сил упираясь ладонями в его плечи. - Немедленно отпустите!
        - Ева, прекратите сопротивляться! - одновременно уговаривал и угрожал Рустам. - Вам так или иначе не избежать моего общества! Мы всё равно… будем… рядом..!
        - Лучше я умру! - пискнула я и была выпущена из объятий с раздражённым рыком:
        - Глупости! Ни один человек на свете не предпочтёт смерть жизни!
        - Я! Я предпочту! Спросите у моего мужа! Уже предпочла и сделаю это снова!
        - Что это за история? - нахмурился Рустам.
        - Я не продаюсь! Ни за бриллианты, ни за комплименты, ни даже за помилование! Думаю, мы поняли друг друга, а ваши пятнадцать минут истекли! Будьте добры доставить меня домой!
        Домой я, к счастью, ехала в одиночестве. Смотрела в окно, думала о шурине и случившемся в оазисе. Это странно, конечно. Если он просто хочет уничтожить брата, зачем ему моя поддержка? Чтобы я помогла? Смешное предположение… В любом случае, я не намерена была замалчивать перед мужем это происшествие. Сколько можно терпеть эту мерзкую жабу у нас дома да ещё жить в ожидании его подножки?!
        Глава 27.
        К сожалению, мой телефон, пролежавший всё это время в неведомом конверте, полностью разрядился и пришлось подождать несколько минут, прежде чем я смогла позвонить Терджану. Пока я гипнотизировала взглядом аппарат, дверь в мою комнату распахнулась без стука и вошла… Зойра! Я поняла, что случилось нечто ужасное: старшая жена никогда не приходила ко мне сама, всегда присылая служанку, чтобы вызвать меня к себе. Её исключительная бледность тоже подтверждала это предположение.
        - Ева, где ты была? - чуть не завопила она. - Твой телефон не отвечает! Халиб звонил мне раз пятнадцать, весь на нервах, потребовал перевернуть дом вверх ногами, но найти тебя!
        Я разволновалась от её криков, не зная, стоит ли рассказывать ей про похищение меня Рустамом или сначала лучше обсудить это с мужем…
        - Я… ездила в храм… католический. И… телефон разрядился.
        Бледность немного схлынула с её лица и сменилась какой-то пугающей чернотой:
        - Ты сведёшь меня в могилу, женщина! Сколько можно испытывать моё терпение и нервы мужа? Всё! Хватит! Ты больше не выйдешь из дома! Поняла? Ты - под домашним арестом! И из комнаты выходишь только в столовую, всё прочее - в сопровождении мужа! О Всемогущий Господь, взрослая женщина, мать, а ума, как у неразумного дитя!
        - Что? - опешила я.
        Домашний арест?! Да ещё в комнате?! Что за средневековье? Я ведь не рабыня..!
        - Что слышала! Ты слишком легкомысленна, я больше не могу позволить тебе перемещаться бесконтрольно, куда заблагорассудится! И да, это приказ нашего господина!
        - Понятно, - процедила я сквозь зубы, проводила её за дверь и наконец набрала мужа: - Терджан, это невозможно, несправедливо, так нельзя!
        - Ева! - выдохнул он с облегчением. - Наконец-то! Ты ведёшь себя недопустимым образом!
        - Это не я, любимый, клянусь! Но… мне кажется, нам лучше поговорить наедине. Я всё тебе расскажу, приезжай скорее!
        - Скоро буду.
        Он отключился, а я сбегала в душ и снова схватилась за телефон. Там было новое сообщение от Пети:
        "Ева, я сделал всё, что мог. Перевёл часть денег в безопасное место и приложил все возможные усилия, чтобы твоего мужа…"
        Дочитать я не успела - распахнулась дверь, и в комнату ворвался тот самый мой супруг. Он налетел на меня, как тайфун, и принялся тискать, сжимать, даже, кажется, обнюхивать…
        - Где ты была? - рычал он, перемежая эти стоны раненого животного с такими же звериными поцелуями - жадными, неистовыми, почти грубыми.
        Я отвечала ему. У меня тоже было ощущение, будто мы не виделись целую вечность, будто я уже потеряла его и вдруг нечаянно нашла, или вот-вот потеряю… Но Терджан был намного активнее, ненасытнее, можно сказать - злее. Он терзал мои губы, шею, ключицы - всё, до чего мог дотянуться жадными губами.
        - Ты даже не представляешь, как мне страшно, что я тебя потеряю, Ева! Не понимаешь, я… от одной только мысли об этом будто бы умираю. Не исчезай так, я теряю разум и покой…
        - Я не буду, любимый, не буду больше…
        - Что случилось? Почему ты не брала трубку?
        Я немного отстранилась от мужа, успокаивающе погладила его по плечам:
        - Пожалуйста, не нервничай. Помни, что со мной всё в порядке и так и было всё это время.
        - Говори уже! - меж бровей супруга залегла гневная складка.
        - Я ездила в костёл, а когда вышла из него, то… Рустам увёз меня в одно место.
        - Силой?
        - Я бы сказала, обманом…
        - Где твой охранник?
        - Он здесь, но… не знаю, пришёл ли уже в себя…
        - Это неважно. Он уволен. А на прощанье не мешало бы назначить ему сотню плетей..!
        - Прошу, не наказывай его!
        - С какой стати?
        - Ради меня. Микдад служил мне верой и правдой всё это время. Он не виноват…
        - Нет, он виноват! Он не выполнил свою функцию - ту, ради которой его нанимали!
        - Но Рустам…
        - Куда он тебя увёз и зачем?
        - Недалеко, я не знаю это место, но кажется, куда-то на запад.
        - Что вы там делали?
        - Разговаривали.
        - О чём?
        - Он извинялся.
        - И всё? Ради этого он похитил тебя и увёз в неизвестном направлении?
        - Сказал, что ему трудно поговорить со мной в домашней обстановке.
        - Этот вопрос можно было решить через меня, а не похищать мою жену, как вор! Это всё или там ещё что-то происходило?
        Мне внезапно стало неловко и страшно рассказывать Терджану о том, как Рустам пытался меня обнять - пугал его гнев. Но поразмыслив ещё немного, я решила, что с меня хватит тайн. Я больше не могу и не хочу носить это в себе - да и чего ради?
        - Нет, не всё, - сказала я с мрачной решимостью. - Рустам хотел подарить мне драгоценное ожерелье, но я не взяла. Он сказал, что мы с ним должны помириться и найти общий язык во что бы то ни стало, потому что мы одна семья. Что мы будем вместе, хочу я этого или нет, а потом… он попытался меня обнять. Я сопротивлялась, но… - говоря это, я всё ниже опускала голову, будто мне было чего стыдиться в этой истории. В конце концов я уставилась на рисунок своей юбки, совсем потеряв мужа из поля зрения, поэтому хлопок двери стал для меня неожиданностью. Я огляделась - Терджан исчез. Я не успела рассказать ему самое главное.
        Глава 28.
        Я попыталась догнать мужа, но - безуспешно. Когда он торопится, никому за ним не угнаться. Терджан вихрем промчался по дому и вылетел из него, как пуля из нарезного оружия. В коридоре недалеко от приёмной меня поймала служанка и жалобно запричитала:
        - Госпожа, прошу вас, пожалуйста, вернитесь в свою комнату! Если госпожа Зойра узнает, накажет всех. Смилуйтесь!
        Я тяжело вздохнула, но затем кивнула и ушла к себе.
        Домашний арест, кто бы мог подумать? Я. Я могла и думала, ещё когда только пыталась представить, как стану жить со своим господином в его доме в качестве жены-невольницы. И всё равно не смогла устоять - так что ж вздыхать об этом?
        Опомнилась, схватила телефон:
        "… не посадили в тюрьму".
        В тюрьму?! Ради всего святого, как можно сделать так, чтобы благочестивого и законопослушного человека посадили в тюрьму?! Задала этот вопрос Пете - он не ответил, сделала кругов двадцать по комнате и опустилась на стул перед компьютером. Я знаю, что поможет мне успокоиться и взять себя в руки. Зная счастливый исход истории, стало ещё интереснее и приятнее переводить сюжет.
        Дневник пани Беаты
        17 мая 1968 г, утро
        Ну конечно, наивная Беата, так он и оставил тебя в покое! Поверить не могу, что я оказалась столь доверчивой и глупой!
        Очевидно, что хозяин просто не мог надругаться надо мной прямо там и в тот момент - он пришёл в мою комнату ночью.
        Я уже успела уснуть и поначалу не могла понять, что происходит. Огромная глыба уселась на краешек моей постели и позвала по здешнему имени - Амиля. Крупные горячие пальцы коснулись моих волос, а затем - губы - виска. Щеку пощекотала курчавая борода.
        Я вздрогнула и чуть не подскочила в постели. Подскочила бы, если б эта громада не помешала мне подняться.
        - Чщщщ, - прошептал пан Насгулл и продолжил гладить мою голову и лицо.
        - Что вы себе вообразили?! - гневно спросила я по-польски, а он забормотал в ответ что-то успокаивающее на своём языке.
        Замечательно! Разговор немого с глухим!
        Господин явно не намеревался отступать, несмотря на мой тон и безуспешные попытки его оттолкнуть. Его губы стали смелее, напористее, борода уже щекотала не только мою щеку, но и подбородок, и шею, и ключицы, и даже грудь в вырезе ночной сорочки.
        Что я чувствовала? Страх. Одуряющий, испепеляющий, лишающий воли. К боязни этого человека примешивался ужас осознания, что вот сейчас я лишусь девственности. Уж об этом-то я довольно наслушалась от сестёр и подруг и знала, что ничего хорошего меня не ждёт. Некоторые, правда, утверждали, что потом, в следующий раз уже будет приятно, но так бывало не у всех… Да и вообще, хотелось бы, чтобы это событие произошло со мной по доброй воле, а не вот так, в виде изнасилования. В нём и без того довольно негатива…
        Я пищала, толкалась и брыкалась, и в конце концов, пан Насгулл заметил моё копошение. Он приподнялся надо мной и глухо спросил:
        - You want (ты хочешь)?
        Я отчаянно замотала головой:
        - No (нет)!
        Огромный мужчина нахмурился - я скорее почувствовала это, чем увидела.
        - I kiss you… today (Я целовать тебя сегодня).
        Я снова отрицательно покачала головой и усилила нажим ладошек на массивные плечи. Пан Насгулл сел на кровати, устало потёр лицо и разочарованно вздохнул. А потом вдруг встал и вышел из комнаты. До поры до времени. Я так думаю.
        17 мая 1968г
        Странно, очень странно. Я просидела весь день в своей комнате, мне не дали никакой работы, и господин ни разу не позвал меня к себе, даже спеть. Скучаю ужасно, уж лучше бы протирать стаканы…
        20 мая 1968г
        Ещё несколько дней в такой же тоске. Единственный человек, которого я вижу - безмолвная служанка, что приносит мне еду. Становится всё жарче, но клянусь мамиными башмаками, я готова работать на самом солнцепёке, лишь бы покинуть эту ненавистную пустую комнату, в которой я схожу с ума!
        21 мая 1968г
        Даже не верится! Сегодня у меня был почти праздник. Господин вызвал вечером в большую комнату, со столами, уставленными яствами. Там было множество гостей - всё сплошь мужчины, от молодых до совсем старых. Все они осматривали меня жадными чёрными взглядами - я чувствовала это так, будто меня трогали руками. Омерзительно.
        Хозяин приказал петь, и я исполнила свой любимый романс, стараясь в полную силу: мне так осточертело сидеть взаперти, что даже это непотребство уже казалось манной небесной. Тёмные взгляды мужчин стали ещё темнее, а некоторые слуги порой замирали, засматриваясь на меня в изумлении. Вот так. Мой локальный успех в неволе. Что ж, и на том спасибо судьбе.
        22 мая 1968г
        Этой ночью он опять пришёл ко мне, но - не будил. Я сама не спала (у меня ужасная бессонница от безделья), только притворялась.
        Пан Насгулл опустился возле моей кровати на колени (какая честь!) - я поняла это по его дыханию на моём лице и безмятежно-неподвижной постели. Меня снова окутал приятный пряный аромат - казалось, что само его дыхание так пахнет. Внезапно захотелось протянуть руку и потрогать курчавую бороду, но я сдержала порыв. Ещё вообразит опять что-нибудь… Откуда взялся этот порыв, я предпочла не думать.
        Мой господин же свои не сдерживал - или, по крайней мере, не все: потрогал мои волосы и даже провёл пальцем по щеке. Осторожно, еле ощущаемо. Я бы даже сказала, нежно. И откуда взялась нежность в таком здоровенном буйволе?
        Глава 29.
        ХАЛИБ ТЕРДЖАН НАСГУЛЛ
        Сказать, что я был в бешенстве - это ничего не сказать. Кажется, встреться сейчас на моём пути армированная бетонная плита - я пробил бы её кулаком - столько во мне было ярости.
        Я же сказал ему, я всё объяснил: не надо пугать мою жену, надо оставить её в покое! А он… И что это за история с объятиями? Какого чёрта?! Ни один мужчина на свете не имеет права обнимать мою жену, кроме меня и нашего сына!
        Рустам больше не беспокоил меня, я понял, что с этим человеком бесполезно разговаривать и лучше не иметь с ним вообще никаких дел. Однако, чтобы сообщить ему об этом, пришлось потратить немало времени. Трубку он не брал, в моём доме и офисе не появлялся. Знал, подлец, что я его ищу далеко не с лучшими намерениями. Как не знать, если насильно обнимаешь жену брата? Понимал, на что идёт… Честное слово, если бы не заветы Бога и отца, я, наверное, придушил бы этого негодяя.
        Наконец, мы встретились на пороге моего дома, и только огромная выдержка спасла моего старшего брата от возможности быть оттасканным за ухо, как нашкодивший щенок.
        - Нам нужно поговорить, - процедил я сквозь зубы, проходя мимо него и даже не глядя ему в лицо. Меня одолевало отвращение.
        Я проследовал без остановок в свой кабинет, а он уныло поплёлся следом. Мне не сразу удалось начать говорить: душила ярость и ещё какой-то комок в горле. Было омерзительно сознавать, что этот человек - мой кровный родственник.
        - Рустам, я хочу договориться с тобой раз и навсегда. Твоя нога не должна больше ступать на порог моего дома и я не желаю видеть тебя рядом ни с одним из членов моей семьи - я имею в виду своих жён, детей и внуков. Твоё поведение не может оправдать никакая болезнь. Я даже описать не могу, до чего оно мне неприятно.
        Говоря это, я был вынужден смотреть ему в лицо и с отвращением наблюдать, как поддельное сожаление преобразуется на нём в презрительную самоуверенность. Рустам задрал свой жирный подбородок, выпятил губу, а взгляд его налился презрением.
        - Не будь истеричной бабой, Халиб! Что такого ужасного я натворил, что ты забыл всякое почтение к больному старшему брату и выгоняешь его и своего дома, как бродягу?
        - А ты не строй из себя дурака! Я предупреждал, чтобы ты больше не докучал моей младшей жене…
        - Кажется, я не сделал с ней ничего предосудительного.
        - То есть, насильные объятия ты не считаешь предосудительными?
        - Они не были насильными!
        Бешенство снова закипало во мне, выплёскиваясь через край. Сколько можно лгать?!
        - В таком случае, я думаю, она не стала бы жаловаться! - заорал я, не в силах более сдерживать ярость.
        - Жаловаться? - с презрением переспросил Рустам. - Прости, Халиб, но мне кажется, что твоя младшая жена - просто дура!
        Я сжал кулаки и прошипел сквозь зубы:
        - Убирайся вон!
        Рустам кивнул:
        - Ухожу. Но я тебе обещаю, ты очень скоро пожалеешь, что был так груб со мной. Хорошо смеётся тот, кто смеётся последним, - с этими словами он вышел из моего кабинета, хлопнув дверью.
        Почти сразу после этого туда вбежала Ева, белая, как мел.
        - Т-Терджан… я должна рассказать тебе что-то… ужасное!
        ЕВА
        Муж не высказал мне ни единого упрёка, хотя я видела, что он крайне расстроен моим умалчиванием. Я передала Терджану Петины заверения в том, что он сделал всё возможное, дабы отвести удар от своего директора, но муж всё равно остался крайне обеспокоенным. Он сказал, что от Рустама теперь следует ожидать чего угодно, и уж точно это не конец истории. Приказал мне безвыходно сидеть в своей комнате и уехал опять в офис.
        Невозможно описать словами, как я была истерзана всеми этими навалившимися несчастьями. Конечно, хорошо, что карты вскрыты, но отчего-то мне ничуть не легче. А что, если семья Пети всё-таки пострадает? Конечно, муж пообещал мне, что постарается защитить их, но Рустам так коварен и изворотлив…
        Есть не хотелось - от нервов я совсем потеряла аппетит. Попыталась уснуть, но и это мне не удалось. В конце концов, я сдалась и села за компьютер.
        Дневник пани Беаты
        23 мая 1968г
        Сегодня я опять пела для пана Насгулла. Он на меня не смотрел и вообще выглядел грустным и задумчивым. Но слушал внимательно, я точно знаю. Сфальшивила в одном месте намеренно - он-таки удостоил взглядом. Посмотрел недолго. А потом опять отвернулся. Как-то мне от этого не по себе.
        30 мая 1968г
        Пела хозяину всю неделю по вечерам. Он то, светлел, то мрачнел, но со мной не заговаривал.
        Не смотрит почти, но как взглянет - душа в пятки уходит. Отчаянный какой-то взгляд. Пугающий.
        Ночью больше не приходил - я подолгу ждала, не в силах заснуть.
        Опять сильно истосковалась по людям. Порой кажется, лучше бы прибил, чем такой жизнью жить… сил нет…
        3 июня 1968г
        Пару дней я просидела взаперти совсем одна. Чуть с ума не сошла. Наверное, хозяин уезжал куда-то. А сегодня вечером пригласил. За руки взял и посмотрел прямо в глаза - будто ножом по сердцу. Сама не знаю, почему так реагирую. Наверное, одичала совсем от одиночества. Мне совсем перестали быть отвратительны его прикосновения. У пана Насгулла такие большие и горячие руки…
        Он пожелал сегодня спеть вместе со мной, и я чуть не умерла от счастья, ведь это пение было почти как общение с лучшим другом. Господин тоже остался доволен дуэтом и после спросил:
        - What you want (Чего ты хочешь)? No free (кроме свободы).
        Я долго вспоминала нужное слово, но в конце концов разродилась:
        - Talk (Разговаривать).
        Он кивнул, улыбнулся мне. Я поразилась. Эта улыбка преобразила его суровое кустистое лицо. Он стал похож на Святого Николая*, только моложе. Сам пан Насгулл тоже помолодел от радости, озарившей его лицо, и стал выглядеть намного приятнее.
        Глава 30.
        Дневник пани Беаты
        4 июня 1968г
        Сегодня был чудесный день! Господин прислал ко мне девушку, Фанию которая принялась обучать меня языку, показывая и рассказывая, как называются те или иные предметы и действия. Это было так увлекательно, так чудесно. Мы с ней и обедали вместе, изучая заодно названия блюд…
        А вечером хозяин экзаменовал мои знания и пытался добавить новые в и так распухшую от незнакомых слов голову. Потом мы пели дуэтом и пан Насгулл даже угощал меня каким-то замысловатым напитком. Я почти забыла о своём истинном положении в этом доме…
        10 июня 1968г
        Фания приходит ко мне каждый день, обучение языку идёт так интенсивно, что даже моя тугоумная голова сдаётся на милость победителя. Господин тоже приободрился. Он приглашает меня к себе не каждый день, но всякий раз разговаривает, улыбается и ласково смотрит в глаза. И почти каждый раз прикасается. А я невольно вздрагиваю, будто меня ударяет током. И не могу понять, приятно мне или наоборот.
        11 июня 1968г
        Этой ночью случилось что-то очень-очень странное. Я видела сон, в котором мой господин обнимал и целовал меня и гладил так… и мне, кажется, даже нравилось это. А потом я проснулась и пошла в уборную и на обратном пути встретила его. До сих пор не могу понять, было ли это очередным сном или происходило на самом деле.
        Хозяин прижал меня к стене, что-то шептал и рычал и стонал, целуя и трогая за такие места, что у меня голова шла кругом. Я совсем не могла сопротивляться ему, прямо как во сне. Даже не знаю, что вернее: не могла или не хотела?
        Раззадорившись, пан Насгулл схватил меня за запястье и потащил в комнату, уронил на постель и накрыл сверху своим огромным, невыносимо тяжёлым телом - и вот тут я испугалась по-настоящему. Заверещала, забилась, как воробушек в лапах ястреба. Было безумно страшно, что вот сейчас всё произойдёт, что он сделает мне больно, не потому что ОН, а потому что ЭТО больно. Я была совершенно не готова к этому, потому и расплакалась от испуга. А господин зарычал ещё страшнее, но через секунду я испытала невероятную лёгкость: придавившее меня тяжёлое тело исчезло, и пан Насгулл вылетел из моей комнаты, громко хлопнув дверью.
        А я осталась гадать, что же это было и почему вместо облегчения я чувствую… разочарование?
        ЕВА
        Я взглянула на часы и ужаснулась: три ночи! Где мой муж?! Схватила телефон и стала звонить ему, но абонент был недоступен. Ледяная рука дурного предчувствия сдавила мне сердце. Почти не помня себя от ужаса, я переоделась - руки дрожали и получалось очень медленно, но выбежать, как тогда, в халате, я не решилась. Наконец, торопливый туалет был окончен. Я дёрнула дверь и с ужасом обнаружила, что я… заперта? Но как? Когда? Кто посмел? Я даже не слышала звука закрываемого замка. К тому же, с моей стороны была щеколда, поэтому запирать на ключ - бессмысленно. Я повертела крутилку - никакого эффекта. Мне в буквальном смысле стало дурно. Пол зашатался под ногами, в глазах потемнело, живот скрутило какой-то режущей болью. Я прислонилась к двери и попыталась собрать все силы, чтобы успокоиться и придумать, как действовать дальше. Первое, что пришло в голову - позвонить Зойре. Это ведь к ней я собиралась бежать за помощью, хотя не исключено, что она же меня и заперла. Но больше не к кому.
        Я схватила телефон и набрала старшую жену. Бесполезно. Она, конечно, выключает на ночь звук. Я села на кровать, по-прежнему чувствуя дурноту, но стараясь её перебороть и хоть что-нибудь сообразить. В голову, однако, по-прежнему лезли дурацкие, неуместные мысли, вроде того, что это Бог наказывает меня за непослушание. Нужно было сразу, не откладывая ни на секунду, обо всём рассказать мужу. А я… Я всех погубила! Теперь мы все погибнем… из-за меня, из-за моей глупости, самонадеянности и упрямства. Как я могла пойти на поводу у бывшего жениха, когда у меня есть настоящий муж?! Сильный, мудрый и ответственный. О, горе мне, горе!
        Я разревелась, а потом принялась молиться, чтобы Господь послал мне разумение, как дальше быть. И он послал. Стоило мне только умыться и успокоиться, как голову молнией пронзила спасительная мысль: Дальхот! Вот кто мне нужен! Он всегда выручал меня в сложных ситуациях. Я советовалась с ним не очень часто, но и не однократно, и его советы были неизменно великолепны.
        Я набрала на телефоне нашего необыкновенного слугу - того самого, по чьей милости оказалась в этом доме примерно шесть лет назад (и с тех пор от ненависти к этому человеку пришла чуть ли не к поклонению). Он ответил через несколько секунд - таким тоном, будто и не спал вовсе:
        - Слушаю, моя госпожа.
        - Дальхот, мне очень нужна твоя помощь! - сказала я, стараясь не допускать в голосе истеричных нот.
        - Разумеется. Мне прийти к вашей комнате?
        - Да. Я заперта здесь. Нужно выпустить меня для начала…
        - Одну минуту, моя госпожа.
        Он положил трубку, а через названное время и впрямь возник на моём пороге. Я вздохнула с облегчением и чуть не кинулась его обнимать, но когда сама подошла ближе, то ужаснулась: у ног Дальхота лежал охранник - здоровенный детина, из шеи которого торчала ампула с иглой. Одет он был не так, как наёмники моего мужа…
        Глава 31.
        - Д-Дальхот, кто это? - дрожащим шёпотом спросила я слугу.
        - Очевидно, вражеский солдат, мадам, - так же тихо, но спокойно ответил он. - Не волнуйтесь за него, он просто поспит немного, а к утру проснётся. Однако у него, возможно, скоро будет перекличка по рации - нам надо спешить, если мы не желаем быть обнаруженными.
        Я поспешно ухватилась за предложенную мне руку и торопливо зашагала вслед за Дальхотом. Мы отправились на женскую половину. Возле двери стоял точно такой же охранник, и мой помощник обезвредил его точно таким же способом, как моего: у Дальхота был маленький пистолет, стрелявший вот этими снотворными пулями. Как предусмотрительно!
        - По телефону сразу стало ясно, что дело нечисто, - пояснил слуга, - и нужно вооружаться против неизвестного врага.
        Я не удержалась и благодарно пожала его руку.
        - После, - бесстрастно ответил он и подтолкнул меня внутрь.
        У нас ушло немало времени на то, чтобы разбудить Зойру. Она спала очень крепко, бездвижно, наполняя воздух басовыми трелями. Мы с Дальхотом несколько минут пытались растолкать её, в конце концов он принёс из ванной воды в пригоршне и вылил на лицо своей старшей госпоже. Зойра вскинулась, захрипела, закашлялась и почти мгновенно села на постели.
        - Что происх… - закричала было она, но слуга ловко закрыл ей рот рукой, поразив меня своей смелостью. Вряд ли кто-то другой из подчинённых осмелился на такое, но он прав - сейчас не до церемоний.
        - Моя госпожа, - быстро, но чётко заговорил Дальхот на ухо Зойре, - в доме чужие, мы в осаде. Происходит что-то нехорошее…
        Она резко оттолкнула его руку и спустила ноги с постели. Я думала, старшая жена всё равно станет отчитывать слугу за непочтительное поведение, но она отёрла лицо рукавом, встала на пол и пошла к стулу, деловито бросив на ходу:
        - Кто они? Люди Рустама?
        - Возможно, - развёл руками Дальхот. - Мы не знаем точно.
        - Зойра, - невольно срываясь на виноватый тон, заговорила я, - господина нет, он не вернулся и телефон не отвечает…
        - Понятно, - ядовито ответила она, натягивая платье прямо на ночную сорочку. - Вряд ли этот змей позволил бы себе подобное, будь хозяин в доме.
        - Я должна рассказать вам что-то ещё, - обречённо заявила я, садясь на стул, ибо силы оставляли меня.
        Зойра и Дальхот уставились на меня в ожидании. Моё сердце колотилось, как бешеное, а ладони покрыл липкий пот. Мне было едва ли не страшнее признаться во всём старшей жене, чем собственному мужу, и не зря.
        - Дура! - возопила Зойра, забыв об осторожности, выслушав мой рассказ. - Господь Всемогущий, какая же ты дура! И вы ещё все называете меня тираном! А как быть, если вокруг одни инфантильные идиоты?! Но ты, Ева… Разве ты не знаешь, что у тебя куриные мозги? Как ты могла не сказать мужу об этом?! Как ты посмела скрыть то, что касается его напрямую? До каких же пределов может простираться человеческая глупость?
        Я слушала её молча. Муж не пожелал высказать мне прямо всё, что думает об этом - рупором правды стала его старшая жена.
        - Ты права, - усталым, безжизненным голосом ответила я. - Но что нам теперь делать?
        - Тебе - ничего! - злым, саркастичным тоном проговорила Зойра. - Ты уже натворила достаточно. Отправляйся в свою комнату и ложись спать. И не дай Бог, ты начнёшь что-нибудь предпринимать без моего ведома - клянусь Господом, Ева, не сносить тебе головы!
        - Возможно, не стоит выпускать её отсюда, - всё так же невозмутимо предположил Дальхот.
        - Ты прав, - кивнула Зойра и обратилась ко мне: - Ложись на мою кровать и спи. Отдай мне телефон.
        Она забрала прихваченный мной аппарат и, как ребёнка, уложила меня в постель, а сама вместе с Дальхотом удалилась из спальни - очевидно, на совещание.
        Я на секунду прикрыла глаза, но открыть уже не смогла. Веки внезапно стали такими, будто к ним привязаны килограммовые гири. Я провалилась в тяжёлый, глубокий сон.
        Он, однако, не принёс мне сил и облегчения. Я проснулась всё такой же измученной - переполненной тревогами, сожалениями и дурными предчувствиями. Никто меня не будил, но я сама не смогла проспать дольше пяти часов. Огляделась - вокруг ни души. Тихо и пусто. Сходила в ванную, наспех умылась, а когда вернулась в комнату, краем глаза выхватила мужскую фигуру в углу возле двери. Сердце радостно скакнуло, в безумной надежде на то, что это мой муж - что он вернулся и с ним всё в порядке. Но это, конечно, был не он. Рустам.
        - Вот ты где, моя птичка! - отвратительным, гадким, ядовитым тоном проблеял он. - А я тебя ищу везде…
        - Ч-что вы здесь делаете? - нервно спросила я, всё ещё надеясь, что ничего не кончено, что он просто… снова пытается втереться в доверие.
        - Я же сказал, ищу тебя. Чтобы пригласить на завтрак. Пойдём, тебе надо поесть. Ты так бледна…
        - Я не стану есть с вами за одним столом. Где мой муж?
        - Я здесь, перед тобой.
        - Что за чушь? Я спрашиваю про МОЕГО мужа, Халиба. Где он?
        - Знаешь, есть такая старинная традиция… Сейчас ею пренебрегают, но мне она кажется очень здравой: когда мужчина умирает, все его жёны достаются его брату, чтобы он позаботился о них и племянниках…
        - У…мирает? - в ужасе переспросила я, чувствуя, как темнеет в глазах, а все внутренности скручиваются в тугой узел.
        - Ну, он, конечно, ещё жив, но твоему нынешнему супругу грозит очень скорая смертная казнь.
        Глава 32.
        - За что?!
        - Уверена, что ты знаешь его вдоль и поперёк? Да тебе неизвестна и половина, чем он занимается в своей обширной организации. Вот и затесалась туда незаконная деятельность. Немножко, как бы невзначай. Лёгкие деньги, понимаешь? А Халибу нужны деньги: молодая жена, да и первые две требуют заботы. Это я уже молчу о десятерых детях, и, держу пари, мой брат не планировал останавливаться на этом…
        Сальный взгляд Рустама скользнул по моему телу, и несмотря на то, что я была упакована в закрытое платье, почувствовала себя испачканной этим взглядом.
        - Вы лжёте! Вы всё время лжёте, я не верю вам! Это вы подставили его!
        Лицо шурина мгновенно преобразилось: из слащаво-подлого оно стало ледяным и беспощадным:
        - Нельзя бросаться такими утверждениями безосновательно, моя дорогая невестка - это называется клевета и карается Законом Божьим.
        - Так вы… - вскрикнула я, но Рустам жестом приказал мне молчать и резко перебил:
        - Мы поговорим об этом позже, Ева. А сейчас идём завтракать!
        Он подал мне руку, но я проигнорировала её и удалилась в свою комнату, чтобы переодеться и причесаться.
        Моя служанка помогала мне, и, кажется, у неё дрожали руки.
        - Что происходит, Сария? - не выдержав напряжения, спросила я у неё.
        - Я не знаю, госпожа, - всхлипнула девушка. - В доме полно незнакомых чужих мужчин. Они грубят, распускают руки и ведут себя, как хозяева. Мы с другими служанками стараемся обходить их десятой дорогой, но они повсюду.
        Сария шмыгнула носом, и я схватила её руку, придерживавшую прядь моих волос.
        - Не плачь. Господин вернётся и всё станет опять хорошо. Не волнуйся и передай другим.
        Когда я вошла - с опозданием, конечно, - в столовой царила гнетущая тишина. Но, к моему удивлению, Зойра вовсе не возражала Рустаму и даже не косилась на него гневно. Неужели они договорились!? Каким же беспредельным может быть человеческое коварство!
        Рустам сидел во главе стола, на месте моего мужа. Я, разумеется, не пожелала сесть рядом с ним и примостилась на детской половине.
        - Ваше место здесь, младшая госпожа! - тоном, не терпящим возражений, заявил шурин, указывая на стул по левую руку от себя.
        Я в ужасе бросила вопросительный взгляд на Зойру - она еле заметно кивнула и на секунду прикрыла глаза. Невероятно! Я обязана сидеть рядом с ним, как ни в чём не бывало, когда мой муж, которого он предал и оклеветал, сидит в тюрьме в ожидании смертного приговора?! Но ослушаться старшую жену я не посмела, помня её вчерашний гнев. Она права, при моём попустительстве случилось всё это, сейчас не время своевольничать.
        Я послушно села слева от Рустама, он победительно улыбнулся мне и положил на тарелку булочку с вареньем. Как собаке. Было тошно от этого омерзительного спектакля.
        Однако я заставила себя поесть: мне и в самом деле нужны были силы, которых явно не хватало.
        Рустам прикасался ко мне: говорил что-нибудь ничего не значащее, вроде: мой повар готовит это блюдо лучше - и трогал меня как бы невзначай то за предплечье, то за волосы, то за спину. Я вздрагивала всякий раз от отвращения, но покорно молчала, видя, как Зойра взглядом приказывает мне поступать именно так.
        Все дети ели молча, глядя только в свои тарелки - никто не видел моего позора, кроме Зойры и Айши - но последняя тоже старалась не поднимать взор лишний раз.
        Наконец, мучительный завтрак закончился. Я надеялась, что мне позволят побыть одной, успокоиться, связаться с мужем, хотя бы по телефону, но этим мечтам не суждено было сбыться. Рустам повёл меня вслед за собой в кабинет Терджана и, когда мы вошли, запер дверь на замок. Страх липким холодом растёкся по моему телу.
        - Ева, я надеюсь, ты понимаешь, в каком тяжёлом положении сейчас находится вся семья из-за того, что твой муж вёл недостойные дела…
        Я решила не отвечать на эти гнусные лживые обвинения. Молча смотрела себе под ноги.
        - Я вижу, что понимаешь, - удовлетворённо кивнул Рустам. - Но… я мог бы помочь ему. Так сказать, смягчить удар, отменить смертную казнь, возможно, даже освободить. У меня есть связи…
        Я невольно подняла взгляд, но продолжила молчать.
        - Однако взамен я хотел бы кое-что получить…
        Он приблизился ко мне, обошёл со спины, провёл руками по плечам снизу вверх и обратно. Меня замутило с такой силой, что казалось, ещё чуть-чуть - и я упаду в обморок.
        Но я убедила себя, что этого не может быть, что это просто глупость и бред: не мог Рустам затеять такую масштабную, противозаконную и греховную акцию ради… меня? Чтобы заполучить меня в свою постель… это просто смешно!
        - Что вам на самом деле нужно? - спросила я его почти спокойно. - Скажите…
        Рустам оставил в покое мои плечи и опять принялся за своё глупое лицедейство:
        - Ну конечно, справедливость! Чтобы преступление было наказано, а добродетель восторжествовала.
        - И что вы в данной ситуации называете добродетелью? Переспать с женой брата?
        - Как пошло это звучит в твоих устах! Однако мы здесь не для споров об эстетике, Ева. Я даю тебе один день на раздумья. Либо ты станешь моей, либо Халиб отправится на эшафот.
        - Я никогда не стану вашей! - прошипела я, до боли стиснув челюсти.
        - Один день! - самоуверенно хмыкнул Рустам, щёлкнул замком и вышел из кабинета.
        Из моей груди вырвалось рыдание, я упала на маленький диванчик и надолго замерла в трагическом оцепенении. Мне казалось, что жизнь моя окончена.
        Глава 33.
        Через целую вечность тёплые и сильные руки мягко потянули меня за плечи, и сердце вновь прострелила надежда. Я резко обернулась, в тайне уповая увидеть мужа, но это был всего лишь Дальхот. Хотя почему "всего лишь"? Он тоже помогал мне с оптимизмом смотреть в будущее.
        - Пойдёмте, моя госпожа, - негромко сказал он и подал мне руку, чтобы помочь подняться.
        Я приняла её, а затем послушно засеменила за слугой по коридорам. Он привёл меня в зимний сад, усадил на мраморный бортик маленького фонтана и внимательно всмотрелся в моё лицо.
        - Как вы себя чувствуете, моя госпожа?
        - Ужасно, Дальхот! - вздохнула я. - Хуже не придумаешь!
        - Вы испытываете тошноту, слабость, головокружение?
        - Д-да… что со мной? Думаешь, завтрак был отравлен..?!
        Дальхот еле заметно улыбнулся уголком губ:
        - Вряд ли, моя госпожа. Мадам Зойра чувствует себя нормально. Думаю, это временное недомогание, возможно, из-за нервов.
        - Да, наверное, ты прав. Но это не самое страшное… Дальхот, мне стыдно говорить об этом, но я должна рассказать тебе, о чём беседовал со мной Рустам в кабинете господина…
        - Я знаю, - мягко перебил меня слуга. - Не мучайте себя.
        - Ты… знаешь? Откуда?
        - Не забывайте, что знать обо всём, что происходит в доме - не только обязанность госпожи Зойры, но и её насущная потребность. И так уж вышло, что временно я сделался её ближайшим помощником и конфидентом. Но даже если бы я не знал дословно весь ваш разговор, нетрудно догадаться, для чего весь этот спектакль за завтраком и повышенное внимание старшего господина Насгулла к вам.
        Несмотря на слабость, мои щёки налились краской. Какой позор!
        - Вы совершенно напрасно переживаете из-за этого, моя госпожа, - заверил меня Дальхот. - Вы красивая женщина, я бы сказал даже больше, но увы, не владею словами настолько, - поэтому оба брата Насгулла очарованы вами. Просто примите это как данность, здесь нет никакой вашей вины.
        Я вздохнула. Больше. Чего там такого больше? Чёрт бы побрал эту красоту, если она приносит столько несчастий! Однако Дальхот огорошил меня новым утверждением, противоричащим моим мыслям:
        - На самом деле, моя госпожа, ваша красота - это дар, который может спасти всех нас. Не будь её, не будь Рустам порабощён ею, возможно, мы уже не смогли бы спасти нашего господина. А так у нас есть отсрочка до завтра. Завтра Рустам будет ждать от вас ответа, и наша общая задача - ввести его в заблуждение относительно этого ответа и заставить расслабиться…
        - Ввести… в заблуждение? - глупо переспросила я. - Как?
        - Нет никаких сомнений, что сегодня вам придётся ещё получить не одну порцию внимания от старшего Насгулла…
        Я вздрогнула. Дальхот аккуратно взял меня за плечи и принялся гипнотизировать своими бездонными чёрными омутами:
        - Держитесь, моя госпожа. Вам надо собрать в кулак все свои силы, терпение и отвагу. Я не прошу вас изображать тёплые чувства к нему, но сделайте вид, будто склоняетесь перед долгом спасти мужа. Изобразите печальную покорность судьбе. Может быть, не полную, но сомнения… Не будьте так категоричны, как сегодня после завтрака…
        Я слушала его и наполнялась ужасом.
        - А что потом? - прошептала внезапно пересохшими губами.
        - Потом мы с госпожой Зойрой сами разберёмся. Уверяю, вам не придётся по-настоящему принимать ухаживания Рустама. Всё это нужно нам, чтобы спасти нашего господина…
        Я обернулась к фонтану, зачерпнула воды и отёрла лоб мокрой рукой. Мне было бесконечно жаль себя, мужа и его детей… Но сейчас не время раскисать. Я кивнула Дальхоту:
        - Да. Я всё сделаю, как ты говоришь. Только… верните мне телефон.
        Слуга неожиданно, как фокусник, вытащил аппарат из рукава и протянул вперёд:
        - При условии, что вы не станете заниматься самодеятельностью! Никому звонить, ни с кем ни о чём разговаривать, кроме меня и госпожи Зойры.
        - Да. Обещаю.
        - Даже этому… молодому человеку.
        Я вспыхнула:
        - Ты не понимаешь! Он рисковал своей жизнью и жизнью своих родных, чтобы спасти Халиба! Я должна знать, что с ним всё в порядке!
        Дальхот намертво зажал телефон в руке, а потом и вовсе убрал за спину:
        - Вы сейчас ничем не сможете ему помочь, только испортите всё дело!
        - Хорошо, я не стану звонить, только напишу. У нас есть секретный канал связи, обещаю не нарушать его границ!
        Дальхот тяжело вздохнул, но всё-таки отдал мне телефон. Я схватила его и убежала к себе в комнату.
        ПЕТЯ
        В принципе, я знал, на что иду. Вероятность того, что это сойдёт мне с рук, стремилась к нулю, но я счёл себя не вправе бросить Еву в беде, да ещё нажать на курок. Это ведь я повёз её в то путешествие, по моей вине она оказалась пленницей в чужой стране. Я не смог её спасти, а когда она кое-как сама выбралась из пучины на твёрдую землю, то предам? Нет, это было бы слишком…
        Моя задача состояла в том, чтобы втереться в доверие к директору (на это Рустам отвёл целый год), зарекомендовать себя как уникальный специалист в области финансов (что на самом деле является правдой) и получить генеральную доверенность на управление счетами и прочие операции. Дальнейшее уже не представляло трудностей: я открыл на Халиба Насгулла подставные фирмы, которые занимались такими махинациями, что если бы мой хозяин действительно верил в бога, уже давно сгорел бы со стыда. Но его вера - избирательна. Он, похоже, искренне полагает, что если кто-то заслужил его ненависть, то этого подлеца можно карать самостоятельно, не дожидаясь руки господа.
        Большую часть денег Халиба, попавших мне в руки, я перевёл на счета Рустама, оформленные на его родственников и ещё каких-то подставных лиц. Мы фактически обанкротили младшего Насгулла, а сам Рустам активно занимался тем, что отвлекал внимание брата от дел на фирме…
        Глава 34.
        ПЕТЯ
        Помимо банального ограбления, я ещё должен был от имени Халиба провернуть несколько очень тёмных делишек, за которые его можно было бы привлечь к суду. Взаимодействие с контрабандистами, игорный бизнес, махинации с наркотиками и тому подобное…
        Чтобы спасти мужа Евы, я потихоньку откладывал часть суммы на другой счёт, а некоторых нелегальных субподрядчиков сдал властям накануне сделки. Но всё это было впустую: я катастрофически недооценил предусмотрительность своего шефа. Он ведь злодей и предатель. И, естественно, судит всех остальных людей по себе. Он предвидел, что я могу слить операцию, несмотря на предпринятые им меры.
        Накануне того дня, когда всё должно было случиться, вечером я пришёл с работы в свою съёмную конуру, а через несколько часов мне позвонили от Халиба Насгулла и попростли вернуться в офис. Но я не успел. Во дворе здания стояло, наврное, с десяток полицейских машин. Сновали люди в форме и штатском, с оружием, с собаками, выла сирена, мелькали прожекторы.
        Я хотел незаметно уйти, но в последний момент кто-то большой и сильный схватил меня за руку…

* * *
        - Ты разочаровал меня, Питер, - сказал Рустам и нарочито медленно отпил из бокала какой-то напиток.
        Я облизнул пересохшие губы с запёкшейся на них кровью. Ужасно хотелось пить, но Рустам, конечно, не собирался меня поить. Он собирался меня мучить, выбивать информацию, а потом скармливать собакам.
        - Я думал, ты умнее, - продолжал тем временем мой хозяин. - Что ты выше оцениваешь мои способности к стратегическому мышлению. Неужели ты, червь, думал, что я сложу все яйца в одну корзину? Поставлю всё на тебя одного? Идиот! И думаешь, что вокруг все такие же идиоты! - он возбудил этими криками сам себя, после чего поднялся из кресла и с ожесточением пнул меня в живот.
        Я сложился пополам от адской боли, упал на пол, закрыл глаза. Мне не было страшно. Только неизвестность пугает, а у меня всё было предельно ясно. Я умру в ближайшее время, и моя любимая жена и дети, скорее всего, тоже. Зачем они этому исчадию ада?
        Я понял свой просчёт: у Рустама был не один агент внедрения, а два, а может, и больше. И они отработали свою роль чётко, в отличие от меня. Я не прошёл испытание боем.
        - Сколько он тебе предложил? - отрывисто спросил Рустам, видимо, запыхавшись от того усилия, которое ему пришлрсь приложить, чтобы пнуть меня.
        Я промолчал. А нужно было соврать.
        - Дело не в деньгах? - нахмурился Рустам, мгновенно прочитав меня. - А в чём? Ради чего ты предал меня, мерзкое насекомое? Отвечай!
        Он махнул рукой, из угла просвистел бич и полоснул меня по спине, оставив огненный след. Надо же, раз десятый за последний час, а всё так же больно. Должно же когда-то онеметь… Говорить я не собирался. Что толку? Это никого не спасёт. Ни меня, ни Надию, ни наших сыновей.
        - Грязный шакал! - взревел Рустам. - Говори, если не хочешь, чтобы я начал пытать твоих детей у тебя на глазах!
        Я сдержал горькую усмешку: пытать детей! И этот человек называет себя верующим. Не знаю ни одного бога, который прощал бы такое своей пастве… Однако ответить нужно, пока мой хозяин окончательно не слетел с катушек от своей слепой ярости:
        - Какой смысл говорить? Ты всё равно убьёшь их…
        - Но если ты перестанешь упрямиться и расскажешь всё как есть, я убью всех вас быстро и без мучений.
        - Чего стоит твоё слово, негодяй? Предатель, братоубийца!
        - Ах ты, облезлая крыса!
        Снова пискнул бич и огрел меня по искромсанному боку. Я невольно застонал сквозь стиснутые зубы и снова прикрыл глаза, чтобы не видеть эти малиновые круги, но они, к сожалению, никуда не делись.
        - Говории! - зарычал Рустам, но я лишь покачал головой в ответ.
        Даже если бы он смог дать мне гарантию, что Надия и дети не пострадают, я всё равно ничего не сказал бы ему. Я просто не смог бы дальше с этим жить. К счастью, тело не выдержало, и сознание моё померкло, а вместе с ним и невыносимая боль.
        ЕВА
        Дальхот оказался прав. Рустам вернулся в дом ещё до обеда и немного повременив, вызвал меня в кабинет.
        Я всё утро думала над просьбой Дальхота и пришла к выводу, что не вправе отказаться выполнять приказ Зойры. Нам нужно объедениться, действовать вместе. Петя не отвечал на мои сообщения. К мужу меня не пускали. Сказали, что ему запрещены контакты с родственниками.
        Всё это был словно один нескончаемый кошмарный сон. Невероятный, необъяснимый… Мой Терджан и я - мы никому не мешали, никого не трогали. Просто были счастливы вместе. За что нам такое наказание? Я готова буквально на всё, чтобы вызволить его из этой беды…
        Вдобавок ко всем печалям меня одолевало дурное самочувствие: постоянная тошнота, головокружение, и в животе будто поселился маленький червячок, что грыз меня нещадно. Я решила, что это присутствие Рустама так отрицательно влияет на меня. Отравляет.
        Чтобы хоть немного выдохнуть и отвлечься от мрачных мыслей, я села за перевод с польского.
        Дневник пани Беаты
        12 июня 1968
        Со мной произошло нечто абсолютно невероятное. Если бы в моей пустой башке осталась хоть капля мозгов, я бы не писала сейчас в этот дневник, а… летела домой. К маме, папе и многочисленным сёстрам. На родину. В Польшу.
        Но, похоже, эта пустая бессмысленная жизнь в плену полностью лишила меня разума…
        Сегодня утром господин пришёл ко мне сам - нет, не целовать и обнимать. Лицо его было так… мрачно. Не знаю, чего в нём было больше: гнева или печали, но он взял меня за руку и вложил в неё какие-то бумажки. И повёл по коридорам к выходу. Я увидела солнце и зелень впервые за долгое время. Чуть не ослепла, но меня вовремя усадили в автомобиль и повезли по улицам. Я никогда не видела улиц этой страны, а она оказалась красивой. Вычурные здания, деревья и цветы, бездонное сияющее небо…
        Мы остановились у большого представительного здания с английским флагом над входом. Английское посольство? Загадка.
        Господин вышел из машины, обогнул её и открыл мою дверь. Подал мне руку, помог вылезти. А потом сделал приглашающий жест на лестницу.
        Я? Туда? Но зачем? Однако, почуяв запах свободы, я послушно поднялась на крыльцо и вошла внутрь. Там меня встретили, забрали бумаги - те, что дал пан Насгулл. И уже через несколько минут всё объяснили, пользуясь английским языком, польским словарём и активной жестикуляцией.
        Польского посольства в этой стране нет, но английское готово помочь мне вернуться на родину. Я поняла, что больше никогда не увижу своего хозяина. Своего мучителя. Рабовладельца и ценителя вокального искусства. Пана Насгулла.
        Я кивнула сотруднице посольства и побежала назад - хотя бы проститься, хотя бы поблагодарить, хотя бы обнять его на прощание.
        Он всё ещё стоял там, внизу лестницы, у автомобиля. Я быстро сбежала по ступенькам и так вышло, что угодила прямо ему в руки. Ударилась о его большое твёрдое тело, прижалась к нему, непроизвольно обвила мощную шею руками. Пробормотала:
        - Thank you (Спасибо), - и зачем-то поцеловала.
        Это была моя стратегическая ошибка. Может быть, не сделай я этого, так никогда и не поняла бы, что люблю его. Уехала бы домой и когда-нибудь забыла этого странного медведя, вышла замуж, нарожала детей… А теперь, боюсь, придётся нарожать их ему…
        Он обнял меня так, так ответил на мой поцелуй, что невозможно было отстраниться. Я просто растворялась в нём, а он во мне. Мы стояли на лестнице английского посольства и целовались, как дураки. Как подростки. И я не могла уйти. Просто не было сил…
        Глава 35.
        ЕВА
        Я так увлеклась переводом, что почти совсем отключилась от реальности и даже не сразу заметила, что в дверь стучат.
        - Войдите! - крикнула, наконец осознав, что это за раздражающий звук мешает сосредоточиться на чувствах моей покойной свекрови.
        Дверь открылась, на пороге возникла служанка:
        - Госпожа, господин Рустам просит вас прийти в кабинет…
        Отчего-то Сария казалась напуганной.
        - Хорошо, я сейчас приду, - тяжело вздохнув, обронила я.
        А моя служанка, похоже, испытала огромное облегчение и быстро выскочила за дверь.
        Я глянула в зеркало - проверить, всё ли тело закрыто как следует от сальных взглядов шурина, и двинулась в указанном направлении.
        Рустам поджидал в кабинете, сидя в кресле моего мужа. Это возмутило меня безмерно, но я ничего не сказала, помня наставления Дальхота. Выражение лица шурина было нечитаемо, что странно: обычно Рустам с трудом прятал сильные эмоции. Я занервничала.
        - Вы хотели меня видеть? - холодно спросила я, не выдержав его молчаливого тёмного взгляда.
        - О да, Ева, признаюсь, я всегда желаю видеть тебя, не только сегодня.
        Я поджала губы и уставилась в угол. Его заигрывания были столь омерзительны мне, что приходилось подавлять физические спазмы в животе.
        - Чем я так неприятен тебе? - невозмутимо принялся выяснять Рустам.
        Он шутит? А чем он может быть мне приятен? Это намного более простой вопрос, на который есть элементарный ответ: ничем. Я молчала, борясь с приступами тошноты. Рустам не унывал:
        - Всё дело в той моей попытке выставить тебя в дурном свете перед Халибом? Я ведь всё объяснил и извинился. Это был досадный промах с моей стороны, некрасивый и обидный, но просто ошибка. Понимаешь?
        Гнев кипел во мне и прорывался наружу:
        - А своё предложение стать вашей любовницей в обмен на жизнь мужа вы не считаете предосудительным?
        - Это предложение я сделал тебе сегодня утром, а до того?
        - Что - до того? - растерянно захлопала я глазами.
        - Зачем ты нажаловалась мужу на нашу с тобой вчерашнюю встречу… в оазисе?
        - Похищение, вы хотели сказать?
        - Я сделал что-то предосудительное там?
        - Вы меня обнимали…
        - Серьёзно?
        - …Насильно!
        - И всё? - в его глазах вдруг появился стальной блеск.
        - Я не понимаю, чего вы добиваетесь…
        - Проверяю, как хорошо ты умеешь врать и изворачиваться. Развлекаюсь, так сказать.
        Я ещё не знала, к чему он клонит, но в животе уже похолодело.
        - Врёшь ты весьма посредственно, - усмехнулся Рустам, продолжая развлекаться. - Ну давай, Ева, скажи мне правду. За что ты меня так презираешь?
        У меня просто не было сил бороться с ним и держать лицо. Оно всё искривилось от спазма, а по щекам потекли слёзы.
        - Ну-ну… - забормотал шурин, доставая из кармана платок. - Вот этого не надо, я этого не люблю.
        Он подал мне платок, но я не взяла - отёрла лицо рукавом.
        - Ладно, - смилостивился Рустам, - не буду тебя мучить, раз ты такая нежная. Я знаю, что ты всё знаешь. Точнее, ты знаешь не всё, но важную часть. Скрывать остальное нет смысла. Питер был не единственным.
        Показалось, что он выстрелил мне в сердце. Я покачнулась, и Рустам вскочил из кресла, чтобы меня подхватить.
        - Вы с ним сильно недооценили меня, - прокряхтел он, усаживая меня на диван. - Но тебе это простительно, ты женщина, а от Питера я не ожидал такой детской наивности.
        Он налил из графина воды в стакан и подал мне. Я сделала один глоток, а потом закрыла глаза. Вот теперь точно - всё кончено. Мой муж погиб, и Петя, и его семья. Правда, выходит, что Терджану в любом случае была уготована смерть, независимо от действий моего бывшего жениха, и его жертва оказалась напрасной. Слёзы текли по моим щекам уже без остановки. Я всех сгубила и ничего нельзя исправить…
        - Но всё можно исправить, Ева, - вкрадчиво сказал Рустам, промакивая мои щёки платочком. - Они все останутся жить, если ты захочешь. Халибу я устрою побег, а Питер с семьёй просто поселятся в безопасном месте под моим строгим присмотром.
        Слёзы перестали течь, а душу стала заливать ледяная пустота. Она медленно накрыла ноги, живот, грудь. Это я их всех погубила, и теперь их жизни в моих руках.
        Я просидела в обессиленном безмолвии несколько минут. Нужно было ответить ему, нужно сказать, что я согласна, но голос пропал, да и энергии на то, чтобы открыть рот, не хватало. Она внезапно покинула меня вся разом.
        Рустам не торопил - он вернулся в кресло хозяина дома, налил себе чего-то из графина, выпил одним глотком. А потом спросил:
        - Почему ты ничего не сказала мужу?
        Я вздрогнула от звука его голоса, попыталась прокашляться, но это не помогло.
        - Не мучайся, - усмехнулся Рустам. - Я сам отвечу. Пожалела Питера? Это похвально. Он, кстати, тоже повёл себя по-геройски. Не сказал о тебе ни слова. Это всё его телефон и то хитрое приложение, через которое вы общались. И отдельное спасибо за то, что написала Питеру сегодня - иначе мы бы не нашли его.
        Мне казалось, что он добивает меня. Что я сейчас умру от отчаяния. Если бы это решило проблему! Но боюсь, станет только хуже.
        - В общем, вы с ним два сапожка пара, с твоим бывшим женихом, - подвёл итог Рустам. - Но это вам не поможет. Только одно всех спасёт. Твоё согласие стать моей. Если тебя смущает статус любовницы, могу на тебе жениться.
        - Я замужем, вообще-то, - хрипло напомнила этому старому извращенцу.
        - Это не не проблема, моя кошечка. После такого приговора и побега Халиба вас разведут очень легко.
        - Но как же божья кара, Рустам! - у меня внезапно прорезался голос. - Ведь это же страшный грех - то, что вы творите! Неужели вам не страшно?
        Его одутловатое лицо приняло холодное, высокомерное выражение:
        - Я просто восстанавливаю справедливость.
        Я безнадёжно покачала головой. Рустам подошёл вплотную к дивану и навис надо мной, оперевшись рукой на подлокотник:
        - Так что передать Питеру, Ева? Что ты всё исправишь, или обрубки пальцев его детей?
        - Я всё исправлю, - прошептала одними губами и откинула голову на спинку.
        Ничего. Я всё равно скоро умру: долго мне так не выдержать.
        Глава 36.
        Из кабинета меня снова забирал Дальхот. Ему даже пришлось взять меня на руки, потому что я не могла идти. Он донёс меня до моей спальни очень легко, будто целыми днями только тем и занимается, что носит 55-килограммовых женщин по дому. Уложил на кровать, присел рядом на корточки, заговорил своим успокаивающим тоном, на самое ухо:
        - Держитесь, госпожа, осталось совсем немного. Мы всё решим сегодня.
        - Я уже всё решила, - прошептала я, и по виску снова скатилась горячая слеза. Странно, я думала, что выплакала все. - Он знает, Дальхот. Остался только один выход…
        - Я знаю, госпожа, я всё слышал. Но этого не будет, даже не сомневайтесь. Я и госпожа Зойра всё решим, он к вам не прикоснётся.
        Я открыла глаза и повернула голову. Нахмурилась:
        - Что?
        Дальхот аккуратно промакнул мои щёки и виски бумажной салфеткой.
        - Не волнуйтесь, отдыхайте. Я прикажу принести вам немного супа сюда.
        Он стремительно вышел, а я, кажется, впервые за долгое время вдохнула полной грудью. Это правда? Он ведь всё слышал, и тем не менее, утверждает, что… У меня не было причин не доверять Дальхоту: он никогда не бросал слов на ветер и имел безупречную репутацию, в том числе и в моих глазах.
        Я полежела ещё немного, напоняясь силами и надеждой, потом сходила умыться и как раз принесли суп. Мир потихоньку восстанавливался в моей душе.
        ЗОЙРА
        Время от времени на меня находили приступы ярости, но я не позволяла себе поддаваться эмоциям. Сейчас нужно собраться как никогда и сыграть безупречно. Не только перед Рустамом, но и перед Дальхотом. Я всё решила сама и не собираюсь это ни с кем обсуждать.
        Готовясь к вечерней встрече с шурином, я старалась не думать о том, какой же он подлец и мерзавец - от этих мыслей никакого толку, один вред.
        Мы с Дальхотом разработали прекрасный сценарий, который, благодаря моей предусмотрительности, у нас были все шансы разыграть безупречно.
        Дело в том, что за время пребывания здесь Рустам не раз заводил со мной разговор о том, в каком тяжёлом и неприятном положении я и Айша оказались в собственном доме, благодаря появлению Евы. Видя, что намерения его отнюдь не благи, я соглашалась, дабы держать врага ещё ближе, чем друзей. Кончилось всё это накануне трагедии заявлением шурина:
        - Лучше бы она исчезла отсюда вместе со своим выродком, не так ли, Зойра?
        С тяжёлым сердцем я подтвердила, уже понимая, что это не просто слова.
        А потом Рустам вернулся в мой дом, чувствуя себя всевластным падишахом. Он пришёл ко мне и сказал, что теперь всё будет иначе. Что я смогу стать полноправной хозяйкой, не считаясь ни с чьим мнением, а он заберёт только Еву, чтобы нам всем стало легче дышать. Я, конечно, понимала, что это жадное чудовище не удовлетворится одной женщиной, прихватит и половину - иди больше! - денег и имущества, но даже Еву я ему отдавать не собиралась. Я уже говорила, что в нашей семье нет никого лишнего: ни Хаджи, ни его мать, ни тем более отец, а теперь ещё и их новый ребенок (Дальхот уверен, что младшая госпожа беременна). До чего странно, что Рустам этого не понимает! А впрочем, все ведь судят по себе…
        Дальхот успел за день раздобыть всё необходимое, и мне оставалось только напоить шурина розовой водой и разговорить его - а дальше дело техники. Я немного нервничала: Рустам, конечно, очень напряжён сейчас и из осторожности может отказаться пить что-либо в моих покоях, но мы надеялись на лучшее.
        После ужина я лично пригласила шурина на женскую половину, где у меня был прекрасно обставленный кабинет для важных встреч.
        Рустам пребывал в отличном расположении духа. Ещё бы! Всё у него идёт по плану… Мерзавец!
        Я старательно изображала радостное предвкушение.
        - Зойра, не волнуйся, всё будет в лучшем виде! - Рустам даже улыбался, отчего его второй и третий подбородок становились ещё заметнее. - Мы с Евой всё уладили, она согласна, и даже Халиб останется жить, как ты и хотела.
        - Но где? - изображаю тревогу.
        - Не здесь, не беспокойся. Я устрою ему побег, и он до конца своих дней останется изгнанником на родине.
        Великолепно! Добрый братец…
        - Когда ты увезёшь Еву?
        - Не терпится сбыть её с рук?
        - Столько мороки с ней… - дёргаю плечами, а у самой сердце сжимается: отдать этому монстру нашу овечку, да ещё беременную. Он её мигом сожрёт и не подавится!
        - Скоро, - кивает Рустам и довольно щурится. Ну конечно, с*кин кот, давно мечтает уложить жену брата в свою постель… И для чего Господь создал мужчин такими похотливыми?!
        Не выдерживаю и наливаю розовую воду в стаканы: себе и Рустаму. Надеюсь, что мой пример его заразит (а у меня под языком лежит "противоядие"), но шурин не спешит приложиться к напитку.
        - Как поживает твой старший сын со своей русской женой? - нехорошим тоном интересуется Рустам, и я впервые благодарю Бога за то, что он увёл Дахи так далеко от родного дома.
        Отмахиваюсь:
        - Нормально. Пусть живут, пока она удовлетворяет его в постели. Надоест - подыщу ему нормальную невесту.
        Мне противно это говорить, но нужно втереться в доверие.
        - Это правильно, - снисходительно кивает Рустам. - И Дахи я, конечно, тоже понимаю, в плане постели. Но зачем жениться?
        - Ты же знаешь, отец поддержал его…
        - Знаю! Конечно, дело ясное, яблоко от яблони…
        В этот момент у меня слегка сдают нервы, и я ляпаю:
        - Рустам, если только один волос упадёт с головы моего сына…
        - Не упадёт. Я его не трону. Это твой сын, и я уважаю тебя, Зойра. Если кто и достоин уважения в этом доме, то это ты.
        Под моим испепеляющим взглядом Рустам потянулся к столу и взял в руку бокал с розовой водой. Кажется, я очень вовремя зарядила обстановку…
        Глава 37.
        Дневник пани Беаты
        13 июня 1968г
        Этой ночью наконец всё случилось. И я поняла, какой дурой была всё это время. Наверное, мои подруги просто не в курсе, что такое настоящая боль.
        Не то чтобы было совсем не больно, но это длилось недолго, в одном небольшом месте, и просто тонуло, как камешек, в океане совсем других ощущений. Что творил со мной этот мужчина - трудно описать словами. Он словно пытался меня съесть, но не больно, а так… сладко. По телу разливалось ощущение… даже не знаю, с чем его сравнить. Приятное до невыносимости. И такая дрожь, и жар, и расслабление одновременно с напряжением - и непонятно, чего больше.
        Он целовал меня без остановки - лицо, руки, грудь, живот и даже ноги. Подумать только, господин целовал ноги своей рабыни… да с таким сладострастием, будто я богиня, или самое вкусное на свете блюдо, или сделана из чистого золота. Кажется, на мне не осталось ни одного сантиметра, где не побывали бы его губы… И руки от них не отставали.
        Боль промелькнула короткой вспышкой, а потом меня изнутри заполнило чистое наслаждение. Его было, прямо скажем, многовато для моего неискушённого тела, но я всё равно стонала только от удовольствия, а мой господин каждый такой звук собирал с моих губ губами, попутно шепча что-то горячее и непонятное.
        Джадир брал меня в своей спальне - очень богато и красиво обставленной комнате. Правда, рассмотреть её толком мне вчера не удалось - столько неудовлетворённой страсти скопилось в моём господине, что он просто утопил меня в ней. А сегодня утром жестами и словами на двух языках объяснил, что я теперь живу здесь. Так что у меня есть предостаточно времени, чтобы как следует освоиться.
        Признаюсь честно, мне страшно. Я не знаю, что меня ждёт в этом доме и буду ли я счастлива с паном Насгуллом, но я сама сделала этот выбор - мне с ним и жить.
        20 июня 1968г
        Всё не так уж плохо. Я живу, как настоящая госпожа: за мной ухаживают служанки, и мне позволено перемещаться по дому, в сопровождении огромного охранника. Я хожу гулять в сад, каждый день принимаю ванну со всякими ароматическими маслами, а вечером пою для моего господина - иногда мы составляем дуэт. А после он ведёт меня в спальню и доставляет там массу удовольствия. Честно признаться, я не ожидала, что он такой… внимательный и нежный. Что ему есть дело до того, что я чувствую во время нашей близости.
        Фания продолжает обучать меня языку, а ещё - вышиванию и рисованию. Мне не приходится скучать в доме господина.
        27 июня 1968г
        Сегодня Джадир, при помощи английского словаря и других ухищрений сообщил, что хочет жениться на мне. Я не ожидала такого, это просто удивительно. Для того, чтобы провести законную процедуру, мне нужно вступить в его веру. Я никогда не была религиозной и впредь вряд ли стану, но господин утверждает, что это и не нужно. Думаю согласиться. Что уже мне терять?
        2 июля 1968г
        Подготовка к свадьбе идёт полным ходом, а я… похоже, беременна. Месячные задерживаются уже больше, чем на неделю. Ох, похоже, мне суждено родить Джадиру законного наследника…
        14 июля 1968г
        Сегодня пан Насгулл представил меня другим своим жёнам, и они совершенно определённо ненавидят меня, хотя и видели в первый раз. И это они ещё не знают, что я жду ребёнка. Теперь уже точно, меня даже врач осмотрел. Джадир очень доволен, улыбается мне постоянно, и просто чудо, как идёт улыбка моему косматому медведю…
        30 июля 1968г
        Ну вот и всё, я официально стала панной Насгулл, а мой малыш будет законнорожденным ребенком Джадира. Это не может не радовать: представляю, как в этой стране относятся к бастардам, рождённым белой рабыней.
        Мы с мужем научились более или менее сносно объясняться друг с другом на его языке, но я точно никогда не стану говорить на нём хорошо - уж больно сложный и странный, не похож по строению ни на польский, ни на английский. Впрочем, последний я тоже так и не выучила толком.
        Сегодня я ясно и чётко почувствовала отношение старших жён к себе. Они якобы поздравляли меня со свадьбой, но при этом одна чуть не сломала мне плечо, обнимая, а другая шепнула на ухо: "дрянь", - и ещё что-то, чего я, к счастью, не поняла. Мне ведь нельзя волноваться.
        Мой господин стал намного сдержаннее в постели, что даже немного огорчает меня, но он очень бережёт своего нового отпрыска - кажется, уже любит его больше, чем я. Это так мило…
        ЕВА
        Я пропустила несколько записей, в которых Беата описывала свою беременную жизнь в доме мужа: мелкие конфликты со старшими жёнами, знакомства с другими родственниками - и остановилась на интересовавшей меня дате.
        16 апреля 1969г
        Сегодня у меня родился сын. Халиб Терджан Насгулл. Подумать только, этот крошечный комочек со скрюченными ручками и ножками, слегка припорошенный темным пушком на голове, зовётся так гордо - аж двойным именем! Смешно. Но у меня сердце сжимается, когда я на него гляжу. И кажется, я заметила слёзы в глазах мужа, когда он смотрел на нашего с ним первенца. Поверить не могу, что Джадир может плакать. Да и сыновья у него уже есть…
        Но я не представляю лучшего зрелища, чем мой косматый медведь с нашим маленьким медвежонком на руках! Халиб родился настоящим богатырём - 3,5 кг, 56 см, и орал на всю больницу так, что уши закладывало. Крепыш и красавец - так сказал мне доктор, который принял моего первого ребёнка. И я, кажется, действительно люблю его. Не доктора, а сына, конечно. Мой родной малыш…
        ЕВА
        У меня тоже заслезились глаза, прямо как у Джадира, от представления этой душещипательной сцены. Мой любимый супруг был когда-то новорождённым младенцем. Жданым, любимым. И сейчас ничего не изменилось. Я так жду его, так жду…
        Глава 38.
        Дело шло всё быстрее: я стала узнавать многие слова и фразы на польском - но меня всё больше охватывало нетерпение. Беата писала в дневник нечасто, однако я всё равно пролистывала страницу за страницей, словно ища чего-то. И нашла.
        13 сентября 1974г
        Меня с утра одолевают предвестники и, как назло, рядом нет ни мужа, ни Фании. Он в отъезде, а она сама на сносях, уехала к родителям. Время рожать, по словам доктора, - только через пару недель, но мне так больно…
        Я не выдержала, открыла дверь, чтобы позвать на помощь и увидела Рустама. Смотрит на меня так странно, будто ждёт чего-то. Попросила его вызвать доктора - он куда-то убежал. Надеюсь, вызовет…
        Пот течёт градом, а в глазах мутнеет…
        умоляла со слезами уже саму старшую жену вызвать скорую. Она обругала меня и замахала руками. Непонятно, вызовет или нет, а у меня больше сил нет терпеть…
        Это были последние строки. Она написала их накануне своей смерти. Смерти, в которой поучаствовал и Рустам, и его мать. Сердце моё сжалось от сострадания к бедной Беате, которую просто оставили умирать, а потом грудь залила холодная ярость. Я набрала на телефоне Дальхота. Зашипела в трубку:
        - Я должна увидеть его! Мне нужно посмотреть этому мерзавцу в лицо!
        - Слушаюсь, моя госпожа, - коротко ответил Дальхот и положил трубку.
        А через несколько минут явился за мной лично. Мы миновали несколько коридоров, прошли на женскую половину и вскоре оказались в маленькой комнатке наподобие кладовки. Там находилось несколько мониторов, разделённых на кадры - съёмки с камер наблюдения. Один был развёрнут на весь экран - он показывал Рустама, сидящего в кресле и оживлённо жестикулирующего. Дальхот подал мне наушники, что лежали на столе, и я услышала, что говорил шурин:
        - Эта дрянь заняла всё место в доме и сердце отца! Она, как чума, опутала его тело и ум - он попросту помешался, понимаешь? Не желал никого видеть, перестал посещать покои моей матери и другой жены, забыл, что у него есть от них дети! Ты даже представить себе не можешь, как мать его любила, как она переживала всё это…
        - Почему она не жаловалась? - услышала я голос Зойры.
        - Жаловалась, но он не обращал на это ни малейшего внимания. Говорю же, сошёл с ума! Отвечал ей, что, мол, если тебе что-то не нравится - уходи! Мать плакала ночами, я просто не мог на это смотреть. А потом у этой дряни начались преждевременные роды. Она попросила меня вызвать скорую, я передал эту просьбу матери, а та… попросила меня повременить немного.
        У меня сжались кулаки. Повременить, значит, да? Негодяй..! Он оправдывает убийство!
        - В общем, когда она умерла, нам показалось, что проблема решена, но эта коза оставила после себя потомство. Две полукровки, в которых внезапно сосредоточился весь мир отца. Особенно он любил Халиба, был буквально одержим младшим сыном. Всё ему позволял, во всём потакал. Отец так и не вернулся в спальню матери - сосредоточился на воспитании младших детей. Он постоянно ущемлял меня в правах, передавая Халибу то, что принадлежало по закону мне, уделяя ему больше внимания, заботы, любви. Я возненавидел младшего брата точно так же, как моя мать возненавидела эту белую шлюху, но не собирался мстить ему. Просто прервал общение, когда отец умер и перестал принуждать меня изображать родственные чувства. Но женитьбы Халиба на ещё одной белой шлюхе я терпеть не стал. Я сразу понял, что он в точности пошёл по стопам отца, и вот-вот развалит семью из-за своей низменной похоти. Я понял, что если не прервать этот порочный круг, всё кончится плохо для тебя, Айше и ваших детей, чья кровь чище, чем кровь моего брата. Я начал готовиться. Подбирать людей, проверять их, строить планы. Как раз мне в руки попал один
очень перспективный белый юнец. Он подходил идеально: невозможно узнать, что он мой раб, у него потрясающие способности в плане бизнеса и наконец его не жалко пустить в расход, если что-то пойдёт не так.
        Рустам принялся истерически смеяться и долго не мог успокоиться.
        - Ты не поверишь, как глупо я просчитался! Но и согласись, какова вероятность, что он окажется бывшим женихом жены моего брата? Что они встретятся и сговорятся… Один к миллиону! А то и меньше. Конечно, я не такой идиот, чтобы поставить всё, что имею, на одну тёмную лошадку. Ещё два моих надёжных проверенных человека осуществляли аналогичную подрывную деятельность в конторе брата - и они меня не подвели. Как только отношения с Халибом зашли в тупик, я просто нажал "тревожную кнопку".
        - Но зачем тебе Ева? - снова подала голос Зойра, которую не было видно на экране.
        - Она мне нравится, - пожал плечами Рустам, будто объясняя что-то очевидное. - Я хочу эту женщину, оказалось, что я сильно недооценил её привлекательность. Не рассчитал силы. Впрочем, это ничему не мешает, даже наоборот. Я хотел, чтобы Халиб умер, хотел прервать таким образом порочный круг, но теперь понимаю, что мне намного приятнее будет отобрать у него самое дорогое, как он и его мать когда-то отняли у меня, и оставить жить с пониманием, что он ничего не может изменить. Что я тр*хаю его жену, и он, шайтан его раздери, ничего не может с этим поделать!
        Я резко сбросила с себя наушники и встала из кресла. Грудь мою стянул стальной обруч, я была не в силах слушать это дальше.
        - Не волнуйтесь, моя госпожа, - спокойно сказал Дальхот, положив тяжёлую руку мне на плечо, - это не просто злобная болтовня - это материалы для суда. Мы подсыпали Рустаму в напиток специальный препарат, развязывающий язык. Он говорит, а мы записываем.
        Глава 39.
        Вдруг взгляд Дальхота скользнул по экрану - и его лицо, до этого бывшее непроницаемым и неподвижным, отразило сильную тревогу - он бросился к монитору, нахмуренно вглядываясь в движущееся там изображение, а уже мгновение спустя резко развернулся и вылетел из кабинета, не сказав мне ни слова. Я тоже обратила своё внимание на экран и сразу поняла, что с Рустамом что-то не так. Он схватился правой рукой за грудь и содрогался всем своим грузным телом, не то кашляя, не то задыхаясь. Лицо его налилось кровью, глаза испуганно выпучились. Я ахнула и побежала вслед за Дальхотом.
        - Что ты наделала?! - забыв всякое уважение к старшей госпоже, орал слуга, попутно набирая в телефоне службу спасения.
        Рустам по-прежнему задыхался, а Зойра хранила невозмутимое высокомерное молчание.
        - Господь Всемогущий, ну что за безумие?! - бормотал Дальхот, поднося трубку к уху. Ответили ему сразу, и он быстро, в двух словах описал ситуацию и назвал адрес.
        Я в ужасе обхватила ладонями лицо Рустама, пытаясь понять, как ему помочь. Он, словно рыба, хватал ртом воздух и уже начал синеть. Я поспешно расстегнула и расслабила его воротник, а потом, наплевав на все свои страхи и неприязнь, попробовала сделать ему искусственное дыхание. Судя по тому, как Дальхот ругал Зойру, в этом дурном самочувствии шурина была виновна она, но ведь мы не можем допустить, чтобы старшая жена попала в тюрьму в попытке защитить нас всех от этого злобного монстра! Да и сам монстр - ему только Бог судья. Нельзя уподобляться чудовищу, даже чтобы победить его!
        Кажется, моими усилиями немного кислорода попало в лёгкие Рустама: цвет его лица опять стал меняться с синего на красный. В этот момент Зойра схватила меня за запястье:
        - Дура! Оставь его, иначе он сожрёт тебя, твоего мужа и твоих детей! - в отчаянии закричала она.
        - Зойра очнись! - взмолилась я. - А как же Господь? Ведь он накажет тебя, а прежде - власти и народная молва…
        - Лучше я отправлюсь в ад, чем стану спокойно смотреть, как эта тварь уничтожает мою семью!
        - Мы справимся с ним законными методами!
        Зойра горько усмехнулась и покачала головой:
        - Наивная! Он выпутается из любых законных капканов - и вернётся ещё более злым и безжалостным!
        Я зажмурилась, понимая, что её слова могут быть верны, но всё равно не желая участвовать в убийстве. В этот момент заметила, что Рустам опять начал синеть, и снова стала оживлять его. Не успело его лицо принять нормальный оттенок, как в комнату ворвались парамедики во главе с Дальхотом, и меня оттеснили в сторону. Я мгновенно лишилась всех сил и упала на кресло, а Зойра покинула кабинет, позже прислав ко мне служанку.
        Сария проводила меня в мою комнату и уложила в постель, перед этим дав выпить ароматного отвара. Сердце моё было неспокойно, но я так устала морально, что мгновенно провалилась в сон.
        Меня разбудили осторожное поглаживание по плечу и тихий шёпот:
        - Госпожа! Проснитесь! Я должен отвезти вас в больницу…
        - Что? - захлопала я глазами, ничего не понимая спросонья.
        - Рустам желает вас видеть, - своим обычным спокойным ледяным тоном произнёс Дальхот. - Он сказал, что это вопрос жизни и смерти, правда, не уточнил, чьей.
        Я медленно поднялась и села на постели, потирая усталые глаза. Кажется, я поспала совсем мало и чувствовала себя разбитой.
        - Который час?
        - Два ночи. Я дежурил у постели старшего господина Насгулла - он недавно пришёл в себя и потребовал привести вас.
        - Хорошо, - Я кивнула и попыталась встать, но голова закружилась, и мне пришлось лечь обратно.
        - Позвольте помочь вам, - предложил Дальхот и, не дожидаясь разрешения, подхватил меня на руки и понёс прочь из комнаты.
        На мне было домашнее платье - впрочем, вполне приличное, только не нарядное. Хотя это, наверное даже кстати…
        Рустам выглядел очень слабым, даже в приглушённом свете ночника. Он лежал на белой постели и почти сливался с ней по цвету лица и рук, выглядывающих из больничной сорочки.
        - Ева! - тихо, но отчётливо произнёс он, стоило мне войти.
        - Да, это я.
        Подошла к его постели и даже не отвела взгляд, хотя смотреть на шурина совсем не хотелось. Он потянул ко мне волосатую руку с толстыми пальцами, но я отшатнулась.
        - Спасибо, - хрипло выдохнул Рустам, - что пришла. Мы можем поговорить наедине?
        Его глаза нашли Дальхота, всё ещё стоявшего у двери, и посмотрели на него с презрением - возможно, это мне только показалось из-за того, что даже веки поднимать Рустаму было трудно. Я оглянулась и кивнула слуге. Он кивнул в ответ и вышел, шепнув одними губами: "Я рядом".
        - Ты очень красивая и… сильная, Ева, - сделал мне неожиданный комплимент Рустам. - Я сейчас говорю не про тело, а про душу. Я не встречал таких женщин, как ты. Теперь я понимаю, почему Халиб так помешался на тебе. Пять лет в браке, а он влюблён, как мальчишка. Я смеялся над ним, наблюдая за тем, как меняется его лицо, когда он говорит о тебе. 50-летний мужчина влюблён в свою 30-летнюю жену. Белую. Глупую. Христианку. А теперь… я его понимаю.
        Все эти красивые слова не трогали меня, хотелось поскорее уйти и увидеть мужа.
        - Спасибо, - ответила я вежливо, но холодно. - Ты что-то ещё хотел сказать или я могу идти?
        - Нет, не уходи, пожалуйста. Мне нужно ещё немного времени. Я хочу провести его с тобой.
        Ему плохо, - твердила я себе, но никак не могла смягчиться. Беате тоже было плохо, очень плохо! Я родила ребёнка без осложнений и проблем - и всё равно было трудно, а каково ей - одной, в тяжёлом состоянии и без помощи?! Я покачала головой:
        - А ты не думаешь, что твоя младшая мачеха тоже хотела поддержки? Что бросить рожающую женщину на произвол судьбы - это худшее преступление, какое только можно вообразить! Как ты мог, Рустам? - слёзы против воли брызнули из моих глаз.
        - Моя мать меня попросила, - замогильным голосом ответил он.
        - Значит, просьба матери оправдывает любое преступление? Разве не служение Господу превыше всего?
        - Амиля не была дочерью нашего Господа.
        - Разве она не крестилась в вашу веру?
        - Да, но лишь номинально.
        - Значит, и меня бы ты убил, если бы твоя мать попросила?
        Он помолчал немного, потом вздохнул и ответил:
        - Нет. Тебя нет.
        - Отчего же?
        - Ты ангел, Ева. Нельзя убивать ангелов, даже если они приходят на землю в обличии женщины-христианки.
        - Какая чушь! Я обычный человек!
        - Ты спасла мне жизнь, несмотря на то, что моя смерть решила бы все твои проблемы раз и навсегда.
        - Я спасала не тебя, а Зойру.
        - Нет, ты её погубила, разве ты этого не понимаешь?
        Я даже не стала вдумываться в это утверждение - мне было мерзко.
        - Прости меня, - вдруг выдал очередной перл шурин.
        Глава 40.
        - Что? - переспросила я, не веря своим ушам.
        - Мне нужно твоё прощение.
        - О, не смеши меня, Рустам! Это твоя очередная коварная ложь? В отличие от предыдущих, она не умна!
        - Нет, я говорю абсолютно серьёзно.
        - Ты приехал сюда, чтобы погубить моего мужа, и это тебе удалось. С какой стати я должна тебя прощать?
        - Я приехал сюда, чтобы отомстить брату за то, что он забрал у меня всю любовь и внимание отца, и избавить семью от очередной паразитки, отравляющей всё вокруг своим ядом. Но я узнал тебя, и теперь единственное, чего мне хочется - это твоё прощение.
        Я содрогалась от его жестоких слов и ещё больше - от нелепых признаний. Таких неуместных, таких странных. Зачем? Зачем ему моё прощение? На что он надеется?
        - Рустам, не лги мне, пожалуйста, снова - у меня нет никакого желания обсуждать эти глупости. Я несколько часов назад своими ушами слышала, как ты… - говорить было тяжело, в горле застрял комок и меня тошнило от той мерзости, с которой мне пришлось соприкоснуться, но я не собиралась отступать: - Как ты намерен тр*хать меня, пока мой законный и любимый муж скитается где-то изгнанником.
        - Это было до.
        - До чего?
        - До моего прозрения. Я почти умер, Ева. Это ты не дала мне уйти. Я уже видел разверзающуюся передо мной пасть ада и пляшущих от нетерпения чертей…
        - Я очень сожалею, что ты прожил жизнь не так, как велит твой Господь. Что обменял душу на ненависть и зависть, но здесь я ничем не могу тебе помочь.
        - Ты можешь простить меня.
        - Не могу. Мой муж в тюрьме, под угрозой казни. Мой бывший жених… Даже представлять не хочу, что ты с ним сделал… И это только те жертвы, о которых я знаю.
        - Значит, не простишь? - обречённо переспросил Рустам. Его лицо было не просто бледным, а каким-то серым, губы - синими почти до черноты. Он действительно напоминал человека, который заглянул смерти в лицо.
        Сердце моё дрогнуло, но я вспомнила Беату и не пожелала смягчиться, поэтому лишь покачала головой в ответ.
        - Тогда нажми, пожалуйста, на эту кнопку, - он указал пальцем на какую-то красную кнопку на большой и сложной панели, находившейся рядом с его кроватью и соединённой с ним проводами.
        - Зачем? - нахмурилась я. - Что это за кнопка и почему ты не нажмёшь её сам, ведь расстояние позволяет..?
        - Это кнопка выключения кардиостимулятора. Я до сих пор жив только благодаря этому прибору. Нажмёшь - и всему конец. Всем твоим мучениям, а заодно и Халиба, и Питера, и его маленькой некрасивой жены. Я хочу, чтобы её нажала ты. Уверен, Господь не накажет тебя за это, а мне будет немножко легче умереть от твоей руки.
        - Ты безумен, Рустам! Я спасала тебя в кабинете Зойры, чтобы сейчас нажать на кнопку? Ни за что!
        - Тогда прости меня, если не хочешь убивать. Это простой выбор: если я не достоин прощения, убей меня.
        Я закрыла лицо руками и тяжело вздохнула. Что за сумасшествие!
        - Это просто бессмыслица! Что за детские игры? Я… я ведь могу просто уйти, не прощая тебя и не нажимая кнопку!
        - Будь я прежним, сейчас предложил бы тебе выкуп за своё прощение. Письмо отца к Амиле. Но смертный порог - не место для торговли. Возьми его просто так, - он махнул рукой в сторону тумбочки, где я только теперь заметила папку с документами. - Там же всё имущество твоего мужа, что я украл у него, и прочие расписки… Пожалуйста, Ева, я в последний раз прошу тебя, облегчи моё бремя хоть немного..!
        - Хорошо, - прошептала, внезапно потеряв голос. Я вдруг поняла, что всё это не обман и не позёрство - Рустам на самом деле готовится к смерти и хочет… покаяться. Он выбрал меня для последней исповеди, и я не вправе ему отказать, хоть и не имею полномочий отпускать грехи. - Но для этого тебе тоже нужно простить. Отца, Беату, их детей. Никто из них не хотел причинить тебе боль.
        Рустам горько усмехнулся:
        - Да, им было просто наплевать.
        - Зачем тебе испытывать эмоции по поводу чужого равнодушия? Ты сам посадил себя в эту темницу, вместо того, чтобы забыть про тех, кому нет дела до тебя, и наслаждаться обществом тех, для кого ты важен. Твоя жена, дети, внуки… У тебя есть внуки?
        - Разумеется! - бросил Рустам так, будто это ничего не значащая ерунда.
        - Тебе очень повезло. Не у всех есть такая семья, как у тебя, и возможность обеспечить ей жизнь без нужды.
        - Это всё понятно! - раздражённо отмахнулся Рустам. - Скажи, ты прощаешь меня?
        - А ты прощаешь своих родственников?
        - Ты предлагаешь мне перечеркнуть всё, чем я жил, последние пятьдесят лет? Это почти вемь мой земной срок!
        Я вздохнула и опустилась на стул, потому что устала стоять, но продолжать этот разговор всё равно было тяжело.
        - Как можно обвинять человека в том, что он родился? Полюбил?..
        - …Возненавидел! - закончил за меня Рустам.
        - Если ты не простишь, я тоже не смогу тебя простить.
        - Хорошо. Иди. Ты свободна. И не забудь документы.
        - Рустам…
        - Мне нужно подумать. В одиночестве.
        - Каждый человек рождён хорошим и каждого Господь любит. Всё, что тебе нужно - стряхнуть с себя шелуху бессмысленной, уничтожающей тебя ненависти.
        - Но ты, Ева! Ты не сделала, как она! Ты стала частью семьи, а не вырвала из неё главный кусок и забрала себе…
        - Ты уверен, что Беате позволили бы так сделать?
        - Было бы желание!
        - Знаешь, мне иногда кажется, что настоящий центр и сердце этой семьи - вовсе не мой муж, а Зойра. Это она строит и оберегает эту семью, это она готова защищать её ценой своей жизни и свободы, это она приняла меня и позволила стать частью. А мы с Халибом просто полюбили друг друга - вот и все наши "заслуги". Я скажу тебе больше: я прочла дневник Беаты - и ты понимаешь, что ей не было смысла лгать дневнику, который никто никогда не прочтёт, потому что он на польском. Так вот, твоя мать не позволила ей стать частью вашей семьи - она сама прогнала новую жену и сама пострадала из-за своей жадности. Не позволяй этому чувству окончательно поглотить твою душу.
        Я поднялась, чувствуя бесконечную усталость.
        - Не знаю, когда мы увидимся снова и увидимся ли вообще: муж вряд ли разрешит мне навещать тебя. Поэтому помни: как только ты простишь их, значит, и я простила тебя. А сейчас мне надо идти, я больше не могу… - в этот момент ноги мои подкосились, а в глазах стало стремительно темнеть.
        Глава 41.
        Очнулась я уже в своей спальне, хотя и поняла это не сразу. Долго лежала, рассматривая расписные стены с узорами в восточном стиле, подсвеченные ярким, далеко не раннеутренним солнечным светом, и приходила в себя. Вспоминала вчерашний день, думала о его событиях, пыталась почувствовать своё тело. Оно было, как ни странно, в неплохом состоянии - только голова немного побаливала да было жарко: меня укрывало тёплое одеяло по самый подбородок. Не тошнило, не кружило, не немело.
        Наконец я окончательно проснулась и попыталась перевернуться с боку на спину - и уткнулась ею во что-то большое и твёрдое. Твёрдое внутри, мягкое снаружи. За мной возвышалась громада человеческого тела, и я знала только одного такого большого человека.
        - Терджан! - простонала я, припадая губами к седой щетинистой щеке любимого мужа. - Господи, какое счастье, что ты здесь!
        Он поморгал спросонья, а потом притянул меня и подмял под себя, накрыв невыносимо тяжёлым массивным телом. И как же мне была приятна эта тяжесть! Честное слово, я бы не обиделась, даже если бы он совсем меня раздавил.
        Горячие мужские губы принялись покрывать моё лицо поцелуями, по-прежнему не производя ни звука, кроме тихого чмоканья, а крупные мускулистые руки - ощупывать тело, будто проверяя, не пропало ли что-нибудь важное.
        - Моя госпожа, - прошептал он наконец, когда я уткнулась ему в шею, изо всех своих воробьиных сил сжав её руками.
        Я потянула на себя его рубашку, желая убедиться, что с ним всё в порядке, что его не били, не мучили в тех страшных местах, где он скрывался от меня больше суток. Суток, а мне казалось, что прошёл месяц - не меньше! Терджан тихонько протестующе засмеялся - как человек, который уже и не думал, что ему придётся когда-нибудь хотя бы улыбнуться:
        - Ева, может, не надо? Ты так истощена, тебе бы отдохнуть…
        Я всё равно стащила с него рубаху и, как всегда, мгновенно разомлела от вида широких грудных мышц и твёрдого, плоского, рельефного пресса.
        - Отдохнуть?! От собственного мужа? Благодарю покорно, уже наотдыхалась!
        Несколько раз поцеловала его лицо, особо остановившись на губах, нежно погладила плечи и грудь и почти простонала:
        - Пожалуйста, любимый, возьми меня, мне это необходимо!
        Я действительно хотела этого - получить толику его силы и энергии, зарядиться от него спокойствием и уверенностью - и на такие просьбы Терджан никогда не отвечал мне отказом. Он легко и быстро освободил меня от платья, уложил на бок к себе спиной, обнял за живот и плечи…
        В меня будто вливался раскалённый поток лавы, в которой я плавала обнажённой, и это было настоящее блаженство. Я очень громко дышала и стонала, обжигаясь и сама загораясь всё ярче. Муж покрывал поцелуями мои волосы и плечи, не переставая двигаться, и я растворялась в нём и в этом движении.
        - Любовь моя, - шептал он мне на ушко, - жизнь моя…
        Когда всё закончилось - сладко и остро - Терджан лёг на спину, а я разместилась прямо на нём, не желая отрываться от него ни на минуту.
        - Как тебя выпустили так скоро? - с легкой тревогой спросила я, рисуя пальцем узоры на волосатой груди мужа.
        - Дахи прилетел ещё вчера, подключил всех адвокатов и прочих… кого мог. Но решилось всё только ночью, когда Дальхот привёз аудиозаписи и документы из больницы.
        Терджан пристально посмотрел на меня.
        - Ты спасла нас всех, Ева.
        - Где там! Я всех погубила… Это из-за меня он…
        - Нет, любовь моя. Это он из-за себя. Но у меня есть подозрение, что ты и его умудрилась спасти. Хотя, конечно, это не точно.
        - Ты был у него?
        - Нет, - Терджан как-то странно засопел.
        - Что?
        - После. Сейчас тебе нужно поесть и отдохнуть.
        - А ты останешься со мной?
        - Мне нужно ехать в полицию. Зойра побудет с тобой.
        - Её не посадят в тюрьму за попытку отравления?
        - Я приложу все силы, чтобы этого не случилось.
        - А Петя? Его нашли? С ним всё в порядке?
        - Да, да… всё хорошо, не волнуйся. Тебе вредно волноваться.
        - Да что за глупости? С чего ты взял?
        - Так сказал Дальхот. Он уверен и очень сожалеет, что пришлось подвергнуть тебя таким испытаниям…
        - Подожди… Уверен в чём?
        Лицо любимого растянулось в улыбке. Это была восхитительная улыбка - добрая, нежная, полная любви.
        - Похоже, мы всё-таки зачали маленькую госпожу… ну, или ещё одного господина.
        Я ахнула и попыталась вспомнить, когда у меня должны были начаться женские дни… И похоже, что срок прошёл. Но как это возможно, ведь мы занимались незащищённым сексом всего несколько дней назад?!
        Терджан поцеловал меня в губы и погладил по волосам.
        - Я очень счастлив, что ты моя жена. Без тебя моя жизнь была бы пустой.
        Я обвила его шею руками и прижалась щекой к щеке.
        - И я люблю тебя, Терджан. Очень сильно.
        Наше сладкое уединение нарушил настойчивый стук в дверь.
        - Мама, папа, сколько можно спать? - обиженно завопил Хаджи.
        Я усмехнулась, слезла с груди мужа и отправилась на поиски халата, а Терджан быстро накинул валявшуюся рядом с кроватью рубаху и открыл дверь.

* * *
        В тот день больше никто нас так и не посетил, если не считать Дахи, который вернулся домой вечером вместе с отцом. Зойра хранила пасмурное молчание. Я была уверена, что она злится на меня, так как я нарушила её планы в отношении Рустама, да ещё сделала её жертву напрасной, но после ужина старшая жена пригласила меня в свою гостиную и села вместе со мной на диван, держа за руку. Это было так необычно для неё - ни разу она не прибегала к физическому контакту в общении со мной.
        Зойра грустно улыбнулась, глядя мне в глаза, и тихо заговорила:
        - Ева, что бы ни случилось, нужно помнить главное: внутри тебя растёт новая жизнь, ты не должна позволять себе расклеиваться. Но я не хочу держать тебя в неведении, как неразумное дитя.
        Я внутренне напряглась в ожидании дурных новостей. Неужели что-то с Петей?! Но нет.
        - Рустам был давно болен. Сердечная недостаточность. Мы не знали об этом, он скрывал… Ему предстояла операция по замене чего-то там… В общем, в результате этого отравления, которое я устроила, операция стала невозможна. Рустама спасла бы только трансплантация сердца, весьма рискованная, учитывая возраст и другие проблемы со здоровьем, а до тех пор он был бы прикован к аппарату кардиостимуляции… В общем, он решил не ждать.
        Я замерла, с тревогой глядя на Зойру и не произнося ни звука.
        - Он отключил аппарат сегодня ночью после того, как ты ушла от него.
        Непрошенная слеза скатилась по моей щеке.
        - Прощаю, - прошептала я еле слышно. - Я прощаю тебя! Прощаю, прощаю… Господи… - я уронила лицо в руки и зарыдала.
        Зойра погладила меня по голове немного, а потом сказала:
        - Помнишь, о чём я тебя просила? Не расстраивай, пожалуйста, нашего малыша…
        Глава 42.
        На следующий день ко мне привели Петю. Просто не смогли отвертеться: я требовала этого так настойчиво, что даже начала топать ногами. Увидев его, я поняла, почему они тянули, в свете моего интересного положения и того, что все носятся с ним, как с писаной торбой. Петя выглядел ужасно: его лицо представляло собой почти один сплошной отёк, щедро сдобренный ссадинами и царапинами, но эта живописная физиономия выражала настоящую эйфорию всеми доступными ему способами.
        - Ты даже не представляешь, как я за тебя волновался! - воскликнул мой бывший жених, бережно обхватив мои плечи руками. - Я боялся, что этот дьявол, мой хозяин, причинит тебе боль… У этого человека нет ни души, ни сердца!
        - Зря ты так, - печально откликнулась я, разрывая физический контакт. - О мёртвых людях нельзя высказываться дурно, да и вообще, Рустам был просто искалеченным человеком. У него была душа, но больная…
        - Это точно, - кивнул Петя, не вняв моей просьбе. - Душевнобольной. Так и есть. Я ещё ни в ком не видел столько ненависти…
        - Всё это в прошлом. Не будем больше об этом.
        - Да, - Петя загадочно улыбнулся. - Ты права, будем о хорошем. У меня как раз есть для тебя приятный сюрприз.
        Он отошёл к двери, заглянул за неё и махнул кому-то там рукой. Уже через несколько секунд в комнату вошла худая женщина, полностью закутанная в платье и платок, с некрасивым, но добрым и милым лицом. Следом за ней, робко пятясь бочком, явились моему вниманию двое мальчишек с очаровательными чёрными кудряшками на головах.
        - Это Надия, Рауф и Марзук, - с гордостью представил мне свою семью Петя уже на местном языке. - Любовь моя, это Ева. Та самая. Жена господина Халиба Насгулла.
        Надия тепло улыбнулась мне и протянула узкую ладонь с тонкими пальцами:
        - Я очень рада с вами познакомиться! - сказала она с искренним чувством.
        - Две самые важные женщины в моей жизни, - пробормотал Петя как бы себе под нос. - Я рад, что вы познакомились.
        - Очень надеюсь, что мы и подружимся! - воскликнула я, и у меня защипало в носу. - Мой муж ведь может взять тебя обратно на работу, вам незачем возвращаться в тот город! - восторженно затараторила, не отпуская Надину руку.
        - Нет, - Петя с улыбкой покачал головой. - Прости, Ева, но я не могу остаться. Все эти годы я мечтал о возвращении на родину, и теперь, когда путь открыт… Мои родители уже ждут…
        - А как же Надия? - испуганно ахнула я.
        Петя усмехнулся:
        - Надия - моя жена, и, разумеется, поедет со мной.
        Я перевела удивлённый взгляд на светящуюся счастьем женщину:
        - И ты не боишься переезжать в чужую страну, с такой чуждой культурой?
        - Нет, - улыбнулась она. - Вы ведь не побоялись…
        - Я ужасно боялась!
        - Ну вот и я примерно так же. Но у меня с Петером одна судьба на двоих, как и у вас с господином Насгуллом.
        Я ещё раз крепко пожала её тонкую тёплую ладошку, а потом обняла, прошептав:
        - Дай вам Бог счастья и удачи!
        - Спасибо, госпожа, - губы Надии дрогнули, она отвернулась чуть в сторону и часто заморгала.
        - Называй меня Евой, пожалуйста, - попросила я её.
        Мы вместе пообедали, а потом торжественно проводили эту замечательную семью до машины. Они уехали на ту квартиру, где Петя жил уже год. Он пока не мог уехать из-за следствия, но планировал сделать это в ближайшее время, и Терджан обещал ему в этом поспособствовать.
        После ужина мы с мужем уединились в спальне и долго лежали в обнимку, не желая отрываться друг от друга, пытаясь насытиться этой близостью и ощущением счастья, которое она нам дарила. Терджан гладил мой плоский живот, бормоча ему всякие нежности, прежде времени называя нашего малыша принцессой и госпожой.
        - Я чувствую, что это девочка! - поведал он мне с неприкрытым умилением на лице.
        - В нашей жизни глупо что-то загадывать, - вздохнула я. Терджан притянул меня к своей груди и крепко обнял:
        - Всё прошло, любовь моя. Теперь всё будет хорошо.
        Мне очень хотелось верить ему, хоть я и понимала, что жизни без тревог и проблем не бывает. Но это уже совсем другая история…
        PS Зойра принимала участие в следствии только как свидетельница. Тот яд, который она подсыпала Рустаму, по счастливой случайности, не обнаружили в его крови.
        Когда закончилось следствие, мы с мужем и сыном уехали в отпуск на две недели в наш чудесный домик у моря. Терджан предлагал мне слетать во Вьетнам, где мы отдыхали накануне свадьбы, но, помня, с какими приключениями мы оттуда выбирались, я решила, что с меня довольно испытаний, и вполне удовольствовалась шестичасовым путешествием в автомобиле вместо самолёта.
        Первую неделю мы наслаждались абсолютной тишиной, отключив телефоны и прочую технику, а когда наконец нашли в себе силы выйти на связь, Дахи сообщил нам, что они с Линой ждут ещё одного ребёнка. Я со своими гормонами умилилась до слёз, а мой муж… было понятно, что он гордится своим старшим сыном. И любит его не меньше, чем младшего.