Любви навстречу Мари Клармон
        Безумные страсти #2 Отец юной Мэри, герцог Даннкли,  — чудовище в человеческом обличье. Этот жестокий негодяй не только убил свою жену, но и объявил дочь, единственную свидетельницу случившегося, безумной и заточил ее в сумасшедший дом. Однако Мэри чудом удалось бежать и найти приют в доме благородного молодого герцога Эдварда Фарли, который способен поверить ей, ведь он и сам в детстве стал свидетелем ужасного преступления. Постепенно дружба и доверие между Мэри и Эдвардом перерастают в любовь — страстное чувство, которое дает им силы вместе бросить вызов ужасному герцогу, объявившему на беглянку настоящую охоту…
        Мари Клармон
        Любви навстречу
        Глава 1
        Лондон, 1865
        Леди Мэри, единственная дочь герцога Даннкли, стояла перед задней дверью одного из лондонских публичных домов, одного из многих, но для нее — совершенно особенного. Здесь, только здесь она могла получить последний шанс на спасение.
        Конечно, нормальному человеку вряд ли пришло бы в голову искать спасение в столь гиблом месте, как бордель. Очевидно, такая мысль показалась бы ему дикой и даже кощунственной. Однако благодаря стараниям собственного отца Мэри давно не принадлежала к числу нормальных людей.
        Ледяные капли косого дождя больно ударяли по костяшкам пальцев, а яркий газовый фонарь освещал неестественную белизну ее рук. Годы, проведенные в заточении, лишили Мэри всех красок жизни, так что осталась только мертвенная бледность. Несколько дней на воле тоже оказались непростым испытанием. От изнурительно долгой ходьбы и ночевок в придорожных канавах у Мэри невыносимо ныло и болело все тело. Едва держась на ногах, она взялась за начищенный до блеска медный молоток и ударила по красной отполированной двери.
        Из-за нее почти тотчас же послышались шаги. Затем тихо скрипнули металлические петли, и дверь распахнулась.
        Темноволосая девушка в белоснежном чепце молча оглядела Мэри с ног до головы. При виде убогого существа в замызганной юбке, грязном лоскутном покрывале вместо накидки да еще и с короткими кое-как обрезанными волосами карие глаза служанки чуть не вылезли из орбит. Она брезгливо скривила пухлые губы и с характерным выговором уроженки лондонского Ист-Энда произнесла:
        — Послушайте-ка, шли бы вы отсюда, да поскорее. У нас тут не ночлежка для нищих попрошаек.
        Мэри со вздохом прислонилась к дверному косяку. Теперь, когда она почти добралась до заветной цели, остатки сил предательски покинули ее.
        — Пожалуйста, позвольте мне войти.
        Холодный дождь перерос в настоящий ливень, который с ожесточением набросился на короткие темные пряди бедняжки — словно задался целью превратить их в сосульки.
        Мэри съежилась под натиском ледяной атаки. Вход в теплый дом казался ей райскими вратами, никак не меньше.
        Девушка же, скорее всего судомойка или помощница кухарки, брезгливо поморщилась и собралась закрыть дверь.
        О нет, только не это! Мэри рванулась вперед, пытаясь втиснуться в сужавшуюся щель дверного проема. Ей показалось, что служанка вот-вот грубо оттолкнет ее или вовсе прищемит дверью, но девушка, к счастью, замешкалась, и Мэри удалось упереться обеими руками в скользкую дверь, по которой стекали струи дождя.
        — Умоляю вас…  — прошептала она.
        Служанка энергично тряхнула головой, приводя в движение оборки чепца, и проворчала:
        — Сколько раз повторять?.. У нас тут приличное заведение. У нас только леди самого высокого пошиба.
        Мэри заставила себя выпрямиться.
        — Я и есть леди. Самая настоящая. И по рождению, и по воспитанию.  — Она старалась говорить как можно убедительнее.  — Но даже истинные леди порой переживают нелегкие времена.
        Мэри сказала чистейшую правду. Когда-то на всем белом свете не было более изнеженного создания, чем дочь герцога Даннкли. Но те времена канули в Лету, а избалованная юная леди, изменившаяся до неузнаваемости, была всеми — или почти всеми — забыта.
        — Я пришла издалека и… Прошу вас, позвольте мне увидеться с мадам Ивонн.
        Служанка в нерешительности переступала с ноги на ногу и наконец пробурчала:
        — А вы и впрямь говорите, как образованная… Но я не могу вас пустить. Мне не хочется потерять работу.
        — Вы ее точно потеряете, если откажетесь меня впустить,  — заявила Мэри; она чувствовала, что выдержка ей изменяет. Вместе с остатками сил ее стремительно покидало самообладание. После стольких бед не хватало еще тратить время на препирательства с прислугой у черного хода!
        Мэри попыталась сделать глубокий вдох, чтобы успокоиться, и надсадно закашлялась. Каждый вдох давался ей с трудом, отзываясь острой болью в груди.
        — Тогда я постучу в парадную дверь,  — пригрозила она, сдерживая кашель.
        Служанка побледнела.
        — Вы не посмеете!..
        Мэри пристально посмотрела на нее, стиснув зубы.
        — Мне нечего терять,  — проговорила она, едва шевеля окоченевшими губами.  — В отличие от вас, не так ли?
        Упрямая девица собралась возразить, но затем, очевидно, что-то взвесив про себя, лишь фыркнула. Однако промолчала.
        — Вы намерены и дальше держать леди под проливным дождем?  — Мэри с вызовом вскинула подбородок.
        Служанка покачала головой и отступила.
        Мэри тотчас же переступила порог и оказалась в просторной кухне. Здесь было так светло, тепло и чисто, что она едва не вскрикнула от радости. Господи, как прекрасно! Словно она вдруг снова попала в родной дом. Родного дома у нее больше не было, но живое воспоминание о нем стоило дорогого,  — даже если оно воскресло на кухне в борделе.
        Мэри осмотрелась. В огромном очаге ярко пылал огонь. На плите красовались разнообразные горшки, кастрюли и сковородки. И там же посвистывал кипящий чайник.
        А на длинном дубовом столе лежали морковь, картошка, репа, лук и другие овощи, приготовленные для чистки. Это было восхитительное зрелище, лучшее из того, что Мэри случалось видеть в последние годы. В те годы, которые прошли со дня смерти ее матери.
        Широко раскрыв глаза, Мэри боялась моргнуть. Что, если это великолепие вдруг исчезнет как опиумный сон — яркий и мимолетный, существующий лишь в воспаленном воображении?
        У огня, в мягком темно-коричневом кресле, свернулся клубком полосатый кот. Его шерсть лоснилась и блестела, а сам он тихо мурлыкал во сне. Мэри не могла припомнить, когда в последний раз видела обычного домашнего кота. Она куда больше привыкла к диким зверюгам, которые охотились на крыс и отчаянно шипели и царапались, если к ним пытались прикоснуться.
        — Ну вот, мисс, а теперь…  — Держась на безопасном расстоянии от Мэри, служанка пригладила шершавыми красными руками свой белый накрахмаленный фартук.  — В общем… у меня полным-полно работы. Садитесь вон туда,  — она указала на жесткую скамью в дальнем углу,  — а я пошлю кого-нибудь наверх.  — Девушка подозрительно взглянула на Мэри.  — Какое имя назвать хозяйке?
        — Никакое.  — Мэри судорожно стиснула край мокрого лоскутного покрывал, заменявшего ей накидку. Никто не должен был знать ее имя. Даже ей самой не хотелось вспоминать его.  — Просто передайте… что здесь дочь Эзме.
        Служанка в недоумении пожала плечами.
        — Что-то вы темните, мисс… Мадам Ивонн не нужны неприятности.
        Мэри собралась с духом, припомнила, как когда-то обращалась к отцовским слугам, и с холодной любезностью осведомилась:
        — Как вас зовут?
        — Нелл.
        Мэри кивнула.
        — Так вот, Нелл, мадам Ивонн непременно захочет встретиться со мной. Извольте найти слугу и послать его с докладом к хозяйке.
        Властность тона Мэри произвела должное впечатление, и Нелл, живо повернувшись, побежала вверх по узкой лестнице.
        Очень медленно, словно слабая больная старуха, Мэри добрела до дальнего угла и опустилась на жесткую скамью с прямой спинкой и без подлокотников — не слишком удобное сиденье, но можно хотя бы просто сесть и не шевелиться. Хотя, конечно, было бы куда лучше устроиться рядом с котом, поближе к огню… платье и тонкое покрывало, украденные с веревки на какой-то ферме, промокли насквозь, и Мэри страшно замерзла, так что никак не могла унять дрожь. Ее глаза жгло от усталости, и она, сомкнув веки, тихонько вздохнула. Как все изменилось… Ведь эта девушка, Нелл, смотрела на Мэри словно на видение из потустороннего мира. А раньше слуги, глядя на нее, почтительно улыбались, ловили каждое ее слово и всячески пытались ей угодить.
        Наверное, Мэри и прямь стала похожа на привидение. Но скорее на ведьму или огородное пугало. Во всяком случае — не на восемнадцатилетнюю дочь герцога.
        Сквозь полудрему Мэри уловила какой-то шум. На лестнице, ведущей в кухню, раздавались приглушенные голоса и стук каблуков по ступеням.
        Может, это шли слуги, чтобы вышвырнуть ее за порог?
        Открыв глаза, Мэри вскочила и, забыв о стертых в кровь ногах, приготовилась к бегству. Могла ли Ивонн прогнать дочь своей ближайшей подруги? Наверное, да. Жизнь научила Мэри: от людей можно ждать чего угодно. Никому нельзя полностью доверять. Достаточно вспомнить, как поступил с ней родной отец.
        — Мэри!  — раздался хорошо поставленный женский голос. Даже не голос, а дивный инструмент — глубокий, чарующий, предназначенный для того, чтобы ласкать слух мужчин и возбуждать в них греховные фантазии.  — Мэри?..  — прозвучало снова, и превосходно настроенный инструмент дал едва заметный сбой от неподдельного душевного волнения.
        Из груди Мэри вырвался прерывистый вздох. В ее душе внезапно возродилась надежда — давно забытое, бесплодное, запретное чувство.
        — Ивонн?  — произнесла она, теребя дрожащими пальцами свои мокрые грязные лохмотья.
        Хозяйка стремительно вошла в кухню — и все вокруг будто померкло; в просторном помещении, казалось, едва хватало места для пышных юбок темно-лилового платья. Ивонн сверкала словно роса в лучах утреннего солнца. Тысячи радуг переливались у нее на запястьях, на шее и в волосах, украшенных брильянтами и аметистами. Мэри никогда еще не видывала такой торжествующей красоты. В отцовском доме она рассматривала с балкона нарядных светских дам, но ни одна из них не производила на нее столь оглушительного впечатления. Мэри казалось, что перед ней возник сияющий ангел, посланный ей во спасение.
        Придержав широкие юбки, Ивонн остановилась в дверях и пришла в изумление; ее светло-зеленые глаза расширились, а лицо исказила скорбная гримаса.
        — Боже милостивый!..  — Прикрыв изящной ладонью ярко накрашенные губы, она смотрела на Мэри полными слез глазами. Потом тихонько вздохнула и сказала:  — Как ты похожа на Эзме…
        В детстве Мэри все с умилением называли точной копией матери, но она полагала, что с годами это сходство уменьшится. А уж теперь, когда она и вовсе превратилась в жалкую тень себя самой… «Как странно слышать такие слова»,  — подумала Мэри.
        — Правда?..  — У нее перехватило дыхание. Мгновенно нахлынувшие воспоминания о матери согревали лучше всякого огня.  — Неужели я действительно похожа на маму?
        Ивонн кивнула и, не побоявшись испачкать платье, которое наверняка стоило целое состояние, приблизилась к девушке и заключила ее в объятия, благоухавшие розами и тонким ароматом пудры.
        Мэри оцепенела, намертво вцепившись в свою мокрую «накидку». Ах, как ей хотелось откликнуться на ласковый порыв Ивонн, хотелось припасть к ней, обнять и разрыдаться. Но у нее уже не оставалось слез — все они были выплаканы в темной холодной каморке приюта для умалишенных, где всемогущий герцог Даннкли решил сгноить свою дочь. В результате все чувства Мэри умерли, вернее их уничтожили, но не смогли уничтожить главное — отчаянное желание уцелеть, выжить, спастись. И вот теперь, стоя в объятиях Ивонн, Мэри боялась пошевелиться. А вдруг все это — только сон, вдруг она сейчас очнется в придорожной канаве где-нибудь между Йоркширом и Лондоном? Но было бы еще хуже, если бы она проснулась в приюте, на грязном кишащем клопами соломенном тюфяке, под бдительным присмотром надзирателя…
        Кроме того, Мэри боялась, что не выдержит и закричит. При любом прикосновении ее охватывал ужас. Три года к ней прикасались только гнусные жестокие чудовища…
        — Чарлз!  — Тут Ивонн отстранилась и жестом подозвала слугу. Ее плавные движения завораживали не меньше, чем прекрасное лицо.  — Чарлз, Мэри очень слаба. Отнесите ее в мои апартаменты. Воспользуйтесь задней лестницей и позаботьтесь, чтобы вас никто не увидел.
        Слуга опустил глаза, с грустью посмотрел на свои белоснежные перчатки и нахмурился.
        — Но ведь я…
        — Чарлз, сейчас же,  — перебила Ивонн с царственным спокойствием Мадонны, сошедшей с живописного полотна.  — И передайте кухарке, чтобы подала наверх бульон и бутылку вина. Доброе крепкое вино пойдет Мэри на пользу.  — Она отошла в сторону, уступая слуге дорогу, и добавила:  — Побыстрее, Чарлз. Действуйте.
        Слуга почтительно кивнул и шагнул к Мэри.
        В облике этого молодого человека не было ничего угрожающего — приятное добродушное лицо, аккуратно подстриженные светлые волосы, спокойные движения, но при мысли о том, что он может взять ее на руки, у Мэри потемнело в глазах. Не владея собой, она дико вскрикнула и прошипела:
        — Не прикасайтесь ко мне…
        Чарлз остолбенел, залился краской и дернулся — словно получил пощечину.
        — Прошу прощения, мисс, но я всего лишь выполняю поручение мадам.
        — Подождите, Чарлз.  — На выразительном лице Ивонн тревога сменилась задумчивостью, а затем сочувственным пониманием.  — Что ж, очевидно, Мэри хочет идти сама,  — сказала она.  — Полагаю, это вполне естественно, ведь Мэри — взрослая разумная девушка, не правда ли, дорогая?
        Красивый голос Ивонн звучал ровно и вкрадчиво. Точно таким же тоном надзиратели в приюте говорили с новыми пациентками. Надзиратели… Мэри на секунду зажмурилась, отгоняя мысли об этих мерзавцах — воспоминания и о том, как они почти сразу же переходили от увещеваний к зверскому насилию.
        — Так как же, Мэри?  — Ивонн понизила голос почти до шепота.  — Что для тебя лучше?
        Мэри с трудом сосредоточилась. Что для нее лучше? Лучше всего было бы навсегда забыть о проклятом приюте! Но ее сейчас спрашивали совсем про другое…
        — Я пойду сама. У меня хватит сил. Я справлюсь.
        — Конечно, справишься, дорогая. А я буду рядом, и ты сможешь опереться на меня.  — Ивонн снова к ней подошла и протянула руку, обильно украшенную драгоценностями.  — Ну как, согласна?
        Мэри в смятении опустила глаза. Она хотела ответить «да»,  — хотела, но понимала, что не стоило даже и пытаться. Люди причинили ей слишком много зла. Три года она не доверяла никому, кроме Евы — девушки из соседней каморки в их приюте.
        Покачав головой, Мэри ответила:
        — Нет, я сама.
        Ивонн опустила руку и печально улыбнулась.
        — Что ж, хорошо. Тогда я пойду первая, а ты за мной.
        Мэри молча кивнула и тут же подумала: «Интересно, послушаются ли меня сейчас ноги?»
        — Чарлз, и еще нужно принести наверх горячую воду,  — сказала Ивонн. Взглянув на Мэри, она добавила:  — Много горячей воды, чтобы приготовить хорошую ванну для нашей дорогой гостьи.
        Покончив с распоряжениями, хозяйка вынула из стоявшего на столе канделябра розетку с зажженной свечой и стремительно направилась к лестнице. «Дорогая гостья» осторожно, словно ступая по раскаленным углям, двинулась следом. Израненные ноги горели огнем. Кроме того, ей приходилось следить за каждым своим шагом, чтобы не задеть необъятный подол великолепного лилового платья Ивонн.
        Они поднимались в полном молчании. И чем дольше они шли, тем сильнее сердце Мэри сжималась от безысходного одиночества. Тайны — одна опаснее другой — кружили над ней точно смертоносные фурии и не давали ей забыть, что ее жизнь висела на волоске. Они грозили оборвать этот волосок, если она их выдаст.
        Поднявшись на верхний этаж, Ивонн, по-прежнему молча, повела Мэри по широкому коридору, где решительно все отливало золотом — золотые узоры вились по стенам, разбегались по потолку и отражались в зеркалах. Большие зеркала в золоченых рамах тянулись по обеим сторонам коридора; в полумраке они напоминали череду стертых временем фамильных портретов, поверх которых зачем-то нарисовали одну и ту же картину: огонек свечи, статная дама в роскошном платье и какая-то маленькая скрюченная фигурка.
        Стоп! Мэри остановилась, осторожно повернула голову и невольно ахнула, увидев в зеркале узкую маску с темными провалами вместо щек и глаз.
        Ивонн резко повернулась, и свет свечи, упавший на лицо девушки, выхватил из темноты ее отражение.
        — Нет,  — прошептала Мэри. И в смятении повторила еще несколько раз:  — Нет, нет, нет!
        Она выглядела в точности так, как выглядела ее мать незадолго до смерти — исхудавшая, измученная, сломленная, с потухшим затравленным взглядом. Не отрываясь от зеркала, Мэри медленно провела ладонью по лицу, словно проверяя, ее ли оно. Да, все верно. И все совпадало. Такие же темные волосы, только короткие, такие же высокие скулы — наследство прабабки, французской виконтессы,  — и такие же миндалевидные фиалковые глаза — подарок от другой прабабки, уроженки Кашмира. И это значило… О, выходит, ей только казалось, что она сильнее матери и может спастись вопреки злой воле отца. На самом деле он уже победил. Партия сыграна — дамы биты. Одна давно лежит в могиле, другая превратилась в живой труп.
        — Мэри, дорогая…  — послышался ласковый голос Ивонн.  — Скажи, когда ты в последний раз смотрелась в зеркало?
        Мэри вздрогнула, опустила руку и попыталась сосредоточиться.
        — Я думаю…  — Она внезапно умолкла. Ей вспомнились просторные комнаты лондонского особняка на Уолсли-стрит. Там было множество зеркал — даже больше, чем в этом золотом коридоре. И те зеркала застали то счастливое время, когда перед ними кружилась и прихорашивалась мать Мэри. А отец, вальяжно расположившись в кресле, курил сигару, потягивал французский коньяк и любовался своей прелестной женой.
        Ивонн пристально посмотрела сначала на Мэри, потом — на ее отражение.
        — Наверное, с тех пор прошло немало времени, правда?
        — Да, немало,  — ответила Мэри, по-прежнему не сводя глаз с зеркала.
        — Ну… идем.  — Ивонн отвернулась и прикрыла ладонью свечу.  — Нам с тобой необходимо поговорить, но только не в коридоре.
        Мэри осмотрелась и молча кивнула. Откуда-то доносился приглушенный смех, и слышались чьи-то шаги, тихим эхом разносившиеся по пустынному коридору. Мэри судорожно сглотнула. Она прежде никогда не бывала в «Шатрах Эдема», но знала от матери, что сюда часто наведывались богатейшие мужчины Лондона. И многие из них наверняка были знакомы с ее отцом.
        Ошеломленная этой мыслью, Мэри последовала за хозяйкой, и вскоре они добрались до высокой двери в конце коридора. Дубовые створки украшал искусно выполненный рельеф — на лоне природы обнаженные мужчина и женщина сплелись как две виноградные лозы.
        Ивонн распахнула двери и прошлась по просторной комнате, зажигая расставленные повсюду канделябры.
        Мэри осторожно переступила порог, с трудом затворила за собой массивные дверные створки и остановилась, подавленная великолепным убранством синего с золотом будуара.
        — Садись ближе к огню,  — сказала Ивонн, указывая на расшитые золотом кресла перед большим узорчатым камином из светлого камня.
        Разумеется, тут тоже висели зеркала. Дабы вновь не столкнуться со своим отражением, Мэри опустила глаза, торопливо пересекла комнату и опустилась в мягкое кресло. В последний раз она грелась у камина три года назад. Тогда это казалось ей чем-то вполне обыденным, теперь же воспринималось как немыслимая роскошь.
        Несколько минут Мэри сидела, впитывая драгоценное тепло. Уловив тихий скрип дверных петель, затаила дыхание и вжалась в кресло. В будуаре появился Чарлз с большим подносом, а следом за ним вошли три слуги, тащившие ванну и ведра с водой.
        Осмотревшись, Чарлз опустил поднос на мраморный стол с золотой окантовкой и подождал, когда остальные управятся со своей работой. После чего все четверо выстроились в ряд, поклонились и покинули комнату, плотно закрыв за собой двери.
        Наполнив красным вином два бокала, Ивонн протянула один из них Мэри и расположилась в кресле напротив — села столь ловко и грациозно, словно под юбками у нее не было жестких обручей кринолина.
        Мэри приготовилась к неизбежному. Она знала, что будет дальше. Будут вопросы. Пытка вопросами.
        — Пей же,  — сказала Ивонн.
        Девушка послушно поднесла бокал к губам и с наслаждением сделала несколько глотков благородного напитка, немного терпкого на вкус.
        — Три года назад герцог Даннкли объявил о кончине своей единственной дочери,  — сказала Ивонн.  — Ты восстала из гроба, чтобы извести нас, грешных?
        Мэри поперхнулась, выпустила фонтан винных брызг и закашлялась.
        — Нет, дорогая, так не годится. Тебе надо выпить все до последней капли.
        Поборов приступ кашля, Мэри вытерла губы, и на руке у нее появились красные разводы. Красные, как кровь. Как кровавые ручейки на каменном полу…
        Только на сей раз это было вино. Всего лишь вино. Просто вино. И никакой крови.
        — Похоже, ты шокирована известием о собственной смерти,  — заметила Ивонн.
        — Да, признаться, для меня это новость.  — Мэри издала хриплый звук, отдаленно напоминавший смех.  — Возможно, меня похоронили, а Господь снизошел и воскресил меня, как Лазаря. Но я что-то не припоминаю ничего такого…
        — Знаешь, когда слуга доложил, что внизу меня ждет дочь Эзме, я сразу поверила. Как будто давно ждала тебя.  — Ивонн ненадолго задумалась, перебирая кончиками пальцев грани хрустального бокала.  — Мне всегда казалось странным, что вы с твоей матерью умерли практически одновременно. Конечно, все мы смертны, но в этой внезапной двойной трагедии было что-то противоестественное. Следует учесть и то, как герцог обращался с Эзме. Она успела посвятить меня в некоторые подробности. Незадолго до конца.
        Услышав эти слова Ивонн, Мэри чуть не проговорилась, но вовремя прикусила язык. Никаких откровений. Ни с кем. Это слишком рискованно. Еще неизвестно, согласится ли Ивонн приютить ее.
        — Мы непременно сходим на кладбище. Положим свежие цветы на твою могилу,  — с горечью продолжала Ивонн.  — Я там часто бываю. Ты похоронена рядом с матерью.
        — Мой отец — чудовище,  — буркнула Мэри.
        — Господи, какое счастье, что ты жива и пришла именно ко мне.
        — Мама доверяла вам, как никому другому.
        Ивонн печально улыбнулась.
        — Эзме Даррелл умела дружить. Герцог запрещал ей встречаться со мной, но она приходила сюда тайком.
        У Мэри болезненно сжалось сердце. Точно так же, тайком, мать говорила ей про Ивонн, про ее доброту и великодушие. Говорила так, словно предвидела страшное будущее и объясняла дочери, к кому следовало обратиться за помощью.
        Ивонн вдруг резко подалась вперед и сказала:
        — Дорогая, объясни, что же все-таки произошло?
        — Я…  — Мэри ужасно хотелось выложить всю правду — от начала до конца. Но она преодолела искушение и проглотила слова, уже готовые сорваться с губ.  — Я не могу…
        Ивонн шумно вздохнула.
        — Тогда хотя бы скажи, где ты была все это время.
        — На севере Англии,  — хрипло пробормотала Мэри и быстро сделала большой глоток вина, на сей раз не расплескав ни капли.
        Ивонн явно не удовлетворил такой ответ.
        — Понятно,  — кивнула она, откинувшись на спинку кресла.  — А твой отец знает, что ты жива?
        Знает ли отец? Конечно, знает. И он будет охотиться за ней, чтобы вернуть в ад, из которого она чудом вырвалась.
        — Он сам отправил меня туда,  — прошептала Мэри.
        — Куда именно?  — Ивонн с силой сжала свой бокал, так что побелели костяшки пальцев.  — Куда он тебя отправил?
        Мэри молча покачала головой и отвернулась. Ей не хотелось воспоминать о пережитых ужасах.
        — Поверь, я не сделаю тебе ничего плохого,  — сказала Ивонн.  — И другим не позволю.
        Мэри смотрела в камин, но не видела огня. Перед ее мысленным взором возникли невыносимо отчетливые картины. Приют… Надзиратели… Искалеченное тело матери у подножия лестницы… и отец — невозмутимый и беспощадный.
        — Вы хотите знать, куда он отправил меня?  — глухо произнесла она.  — В сумасшедший дом, Ивонн. Он отправил меня в сумасшедший дом.
        Глава 2
        Эдвард чувствовал себя разбитым и опустошенным. Он устал от бесконечных ночных эскапад и хотел просто сесть в уютное мягкое кресло и отдохнуть — ничего более. Вероятно, ему не стоило приезжать к мадам Ивонн.
        А куда стоило? Он уже везде побывал, перепробовал все возможные развлечения, но так и не смог избавиться от призраков прошлого. И сейчас у него в ушах снова зазвучал полный ужаса девичий крик. Крик этот вот-вот поднимется до пронзительной верхней ноты — и утихнет. Но потом непременно вернется. Как же спастись от наваждения? Неужели оно никогда не кончится?
        Пытаясь избавиться от мрачных мыслей, Эдвард взял со стола бокал, сделал глоток бренди и обвел взглядом обитую кремовым шелком гостиную. У дальней стены на диване сидела белокурая молодая особа в шафрановом платье с глубоким декольте. Перехватив взгляд Эдварда, она выпрямилась и расправила плечи, демонстрируя пышный бюст. Когда-то такое зрелище не оставило бы его равнодушным, но теперь, увы, навевало скуку и не сулило ничего, кроме очередной потерянной ночи.
        Эдвард вздохнул. Его не покидало ощущение, что он двигался по замкнутому кругу от одного разочарования к другому. Тем не менее он не настолько разуверился в жизни, чтобы стать затворником. Остаться наедине со страшными воспоминаниями? Нет, это не выход.
        Его мать выбрала такой путь и теперь медленно, но верно гибла в опиумном дурмане. Эдвард не собирался идти по ее стопам. Слава богу, у него хватало ума не повторять ошибок хотя бы одного из родителей.
        Блондинка направилась к нему, шелестя шафрановыми юбками. Ее светлые локоны задорно подрагивали у нарумяненных щек в такт походке.
        — Вы позволите составить вам компанию, ваша светлость?

«Ваша светлость»? Интересно, по каким признакам она определила, кто он такой? Решительно все здешние девицы моментально узнавали Эдварда, даже если никогда раньше его не видели. Словно у него на лбу было клеймо — точно такое же, как на его репутации. Но с клеймом или без — он очень щедро платил за услуги, чем обеспечивал себе радушный прием.
        Блондинка остановилась перед Эдвардом, и тут рядом с ней словно из-под земли возникла еще одна жрица любви — жгучая брюнетка. Она томно улыбнулась и с хрипотцой в голосе спросила:
        — Может быть, ваша светлость желает провести время с нами обеими?
        Раньше он, конечно, ответил бы «да». Но сейчас пожал плечами и пробормотал:
        — Боюсь, я не в настроении.
        — Ваша светлость почувствует себя гораздо лучше, если воспользуется вот этим превосходным средством,  — мечтательно произнесла блондинка и с явным нетерпением взяла одну из разложенных на столе опиумных трубок.  — Позвольте, я раскурю ее для вас.
        — Мы раскурим,  — поправила брюнетка.
        Эдвард не употреблял опиум ни в каком виде и ни при каких обстоятельствах. Он слишком хорошо знал, какие опасности таит в себе пристрастие к этому зелью. Оно превращало людей в рабов, лишало их воли, отнимало жизненные силы и в конце концов убивало душу.
        Нет-нет, боже упаси! Такой участи не то что себе — врагу не пожелаешь!
        Между тем девицы сделали по затяжке и заулыбались, ожидая, что Эдвард последует их примеру. Но он отрицательно покачал головой и отступил на шаг, отворачиваясь от струек дыма, плывших по комнате и извивавшихся в отвратительно бесовской пляске.
        — Ваша светлость…  — Блондинка кокетливо надула пухлые губы.  — Неужели вы собираетесь покинуть нас?
        — Мы этого не вынесем,  — жеманно проворковала брюнетка.
        Эдвард почувствовал, что больше не в силах находиться здесь ни минуты. Не в силах вдыхать тошнотворный дым опиума. Не в силах слушать фальшивые речи. Не в силах притворяться спокойным и безмятежным.
        Хотя, если вдуматься, вся его жизнь — сплошное притворство. Театр одного актера. Спектакль для всякого, кто, глядя на него, думает о его отце. То есть для всех — включая его самого. Глядя на себя в зеркало, Эдвард вспоминал отца, поэтому терпеть не мог зеркала.
        — Милые дамы…  — Он прикоснулся губами к щеке блондинки, затем поцеловал руку брюнетки.  — Дамы, вы очаровательны, но я устал. Мне остается только пожелать вам всяческого благополучия.
        В его словах не было притворства. Он искренне желал им добра, надеясь, что однажды они найдут достойных покровителей и покинут публичный дом. Конечно, вряд ли такое случится, но ему очень хотелось, чтобы им улыбнулась удача.
        — Мы всегда рады исполнить любое пожелание вашей светлости,  — сказала блондинка и с игривой улыбкой добавила:  — Надеюсь, вы скоро навестите нас, чтобы убедиться в этом.
        Эдвард вежливо поклонился, вышел из гостиной и зашагал по увешанному зеркалами коридору, опустив глаза — чтобы случайно не столкнуться со своим отражением. Он шел очень быстро, почти бежал. Ему смертельно наскучил Лондон, наскучил бессмысленный калейдоскоп пустых развлечений, наскучили кутежи, карты и женщины. Все приелось и казалось невыносимо однообразным и пресным. Может, то же самое чувствовал и отец? Может быть, именно жажда новизны подтолкнула его к краю пропасти?
        Чтобы успокоиться и разобраться в себе, Эдварду следовало выговориться, излить душу благожелательному собеседнику, точнее — собеседнице, поскольку имелась в виду блистательная мадам Ивонн. Конечно, лучше всего было бы побеседовать с ней в постели, но мадам перестала лично обслуживать клиентов задолго до знакомства с Эдвардом.
        Впрочем, его это не очень расстраивало. Куда больше женских прелестей ценил он ее цепкий проницательный ум, трезвость суждений, а также отзывчивость и человеческую порядочность — редкие качества для хозяйки борделя.
        На правах постоянного посетителя и особо важной персоны Эдвард без стука открыл резную двустворчатую дверь и вошел в будуар. Здесь царили мир и покой. В канделябрах мягко мерцали зажженные свечи, а на просторной кровати живописно поблескивали красные и белые шелковые подушки.
        Неожиданно в тишине раздался плеск воды. Эдвард повернулся и увидел картину, от которой не смог бы оторваться даже праведник.
        У камина, в янтарном круге света, принимала ванну прелестная юная нимфа. И все в ней было удивительно: короткие темные волосы, белая кожа, узкое лицо с безупречными чертами, тонкая длинная шея и изящные плечи, маленькая, но удивительно красивая грудь и острые, как у подростка, колени.
        Однако самое удивительное заключалось в том, что от этой хрупкой фигурки исходила некая сила, магию которой Эдварду очень хотелось бы разгадать. В конце концов, надо же было чем-то заняться в ожидании Ивонн…
        — Добрый вечер, дорогая,  — негромко произнес он.
        Девушка вздрогнула, пронзила его настороженным взглядом и стиснула пальцами края ванной.
        — Я вам не дорогая.
        Эдвард слегка опешил от такого ответа. Где это видано, чтобы в шикарном доме свиданий девица грубила мужчине? Вероятно, она тут совсем недавно, и мадам успела отмыть ее, но еще не успела как следует выдрессировать.
        Но, с другой стороны, она говорила резко, отрывисто, но очень правильно. То есть явно происходила не из какого-нибудь провинциального захолустья и не из трущоб лондонского Ист-Энда.
        И она смотрела на него своими огромными фиалковыми глазами, в которых отражался страх. Да-да, в ее прекрасных глазах был животный страх и вызов.
        Эдвард не помнил, когда ему случалось пребывать в такой растерянности. Оно и понятно — не каждый день входишь в комнату и видишь голую, насмерть перепуганную и чрезвычайно враждебную дикарку.
        — Уходите,  — процедила она, едва разомкнув бледные губы.
        — Как вам будет угодно,  — сказал Эдвард. И вдруг обнаружил, что не может пошевелиться.
        Эта девушка словно околдовала его. Впервые за долгие годы, глядя на женщину, он испытывал живой и неподдельный интерес без примеси плотского желания.
        — Уходите!  — повторила она и резким движением поднялась на ноги. Очевидно, он был не первый мужчина, видевший ее обнаженной. Она даже не пыталась прикрыть наготу или отвернуться. Только опустила глаза и замерла как натянутая струна, звенящая от яростного напряжения.
        Эдвард не имел привычки навязывать свое общество кому бы то ни было, тем более беззащитной женщине. Он понимал, что должен немедленно удалиться. Понимал — и продолжал стоять как вкопанный. Он твердо решил, что не уйдет, пока не узнает, кто она и откуда. Ему надо было это знать — не просто надо, а необходимо.
        И еще ему хотелось бы знать, что за мерзавец довел бедняжку до такого состояния. Черт побери, ее явно морили голодом! И не только. На истощенном теле повсюду расплывались синяки, видимо — следы побоев. При мысли о такой жестокости Эдвард на секунду зажмурился, чтобы унять вспышку охватившего его гнева.
        Между тем худосочная нимфа проворно выбралась из ванны и устремилась к камину. Она попыталась схватить кочергу, но поскользнулась на мраморном полу и потеряла равновесие. Сорвавшись с места, Эдвард поймал ее — и очень вовремя. Еще немного, и она ударилась бы виском о каминную решетку. И тогда, скорее всего, погибла бы.
        Он осторожно обнял девушку и не торопился выпускать, чтобы дать ей время отдышаться. А она прижала ладони к груди, защищаясь от соприкосновения с ним. Ее плечи поникли, а фиалковые глаза потемнели от безысходного отчаяния.
        — Вы собираетесь мучить меня?  — прошептала она, глядя на него, словно раненая лань на охотника.
        Эдвард чувствовал, как билось ее сердце, и видел, как пульсировала голубая жилка на ее тонкой шее. У него перехватило дыхание от волнения, жалости и… робкой надежды. Может, она послана ему самим провидением? А может, ему удастся помочь ей? Может, с ее появлением его жизнь наконец-то обретет смысл?
        — Нет,  — прошептал он, не узнавая собственного голоса,  — я не буду вас мучить. Никто не будет. Никто и никогда.
        — Я вам не верю,  — ответила она с горечью.
        Эдвард вздохнул. Нимфа не верила ему, потому что боялась. Ему хотелось вечно держать ее в объятиях, но еще больше хотелось завоевать ее доверие. Чтобы продемонстрировать чистоту своих намерений, он опустил руки и отпустил на шаг.
        Более того, Эдвард Томас Уильям Барронс, герцог Фарли, циник до мозга костей, скромно отвернулся и устремил взгляд на узорчатый персидский ковер.
        — Поверьте, я не сделаю вам ничего дурного.
        Вместо ответа он услышал короткий металлический звон, а затем — быстрые легкие шаги и шуршание ткани. После чего воцарилась тишина.
        Эдвард терпеливо ждал. Неужели она полагала, что от него так легко отделаться? Нет, вряд ли она была настолько наивна.
        — Можно мне повернуться?  — спросил он наконец.
        Такая формулировка вопроса далась ему с некоторым трудом. Герцоги, как правило, сами решают, что им можно, а что нет. Но он нарушил правило. Ради нее. Ради нее он готов был на многое.
        — Нет.
        — А что можно?  — осведомился он.
        — Вы можете выйти вон,  — ответила нимфа, не повышая голоса.
        Несколько мгновений Эдварду казалось, что он ослышался. Его поразили не сами слова, а интонация. Такую манеру речи нельзя перенять — ее впитывали с младенчества отпрыски самых знатных семейств Англии. Каким же злым ветром юную леди благородного происхождения занесло в публичный дом?
        — Если вам угодно, я уйду. Только сначала вы скажите мне, как вас зовут.
        — Нет,  — отрезала девушка.
        Он с напускным безразличием пожал плечами.
        — Что ж, тогда я останусь здесь.
        — Зачем вам знать, как меня зовут?
        — Мне хочется это знать. А я всегда получаю то, чего хочу,  — с усмешкой пояснил Эдвард.
        Нимфа молчала.
        — Так как же?  — спросил Эдвард. Не дождавшись ответа, он медленно повернулся и посмотрел на прекрасную незнакомку. В своем импровизированном одеянии из пурпурной шелковой простыни она стояла перед ним, словно воин, готовый к бою; горделиво вскинутый подбородок, в руке — кочерга, а во взгляде — отчаянная решимость не сдаваться на милость победителя.
        — Я не намерена удовлетворять ваше любопытство,  — процедила она сквозь зубы.
        — Но как же я смогу вам помочь, если не знаю даже вашего имени?  — мягко возразил Эдвард.
        — Я не нуждаюсь в вашей помощи.  — Нимфа насупилась и приподняла увесистую кочергу.
        Эдвард не на шутку встревожился — уж не надорвется ли хрупкий воин под тяжестью своего оружия?
        — Скажите, а как вы собираетесь использовать этот инструмент?  — Он кивком указал на кочергу.  — Хотите раскроить мне череп?
        Губы девушки побелели. По лицу ее пробежала судорога.
        — Если…  — Она запнулась.  — Если понадобится, то да.
        Эдвард понял, что нечаянно затронул какую-то больную струну, но сделал вид, что ничего не заметил.
        — Не понадобится. Я обещаю,  — заявил он.
        Дрожащей рукой девушка подняла кочергу еще выше.
        — Я не верю обещаниям!
        — Я тоже,  — признался Эдвард.
        — Тогда зачем только что дали мне обещание?  — с вызовом спросила нимфа.
        Эдвард поморщился. В самом деле — зачем? Впрочем, ответ был очевиден.
        — Чтобы убедить вас сделать то, что я хочу.
        — Почему вы так откровенны?
        — Потому что ложью от вас ничего не добьешься.
        Она еще крепче сжала кочергу и утвердительно кивнула:
        — Вот именно.
        Эдвард устало вздохнул. Ему прежде не приходилось сталкиваться с подобным ожесточением. Эта девица напоминала животное, забитое до такой степени, что его уже невозможно приручить.
        — Что ж, если вы отказываетесь назвать себя, я сам придумаю вам имя.
        Девушка взглянула на него с подозрением:
        — И тогда вы оставите меня в покое?
        Эдвард любезно поклонился.
        — На сегодня — да.
        — В таком случае придумывайте и уходите!
        Она говорила с ним, как с нерадивым слугой. Что было бы забавно, если бы не панический ужас, застывший в ее прекрасных глазах.
        А ее имя… Оно снизошло на него словно озарение — само сорвалось с языка.
        — Калипсо!  — выпалил Эдвард.
        Нимфа медленно опустила кочергу и замерла, в изумлении распахнув фиалковые глаза и беззвучно шевеля губами.
        Эдвард слегка улыбнулся. Он всегда улыбался слегка, если уж улыбался, но на сей раз улыбка вышла чуть теплее обычной. Превосходное имя! Оно явно запало ей в душу. И теперь, чтобы закрепить успех, надо было уйти — именно в тот момент, когда она заинтригована.
        Эдвард не знал, каких богов благодарить, но он, наконец, нашел, чем ответить на преследовавший его девичий крик. Теперь у него появилась Калипсо. Спасая ее, он освободится от призраков прошлого и обретет самого себя.
        Глава 3
        Калипсо… Дочь титана. Проклятая богами отверженная пленница пустынного острова. Но кто же он, этот высокий необыкновенно красивый человек? Как он догадался? Как понял, что ее прокляли и отвергли? И неужели она, подобно Калипсо, обречена страдать до конца своих дней?
        — Пусть будет Калипсо,  — сказала Мэри, с замиранием сердца вглядываясь в незнакомца.
        Темные волосы в живописном беспорядке падали ему на лоб. Прямые черные брови почти сходились на переносице. Сумрачные глаза напоминали окна давно опустевшего дома. Дома с привидениями,  — возможно, такими же зловещими, как те, что преследовали ее, Мэри.
        Она подумала об этом, когда он едва заметно улыбнулся. Улыбнулся вымученно, как глубоко страдающий человек. Человек, опустошенный душевной болью…
        А может, именно поэтому он дал ей такое точное имя? И расскажи она ему, что творилось в ее душе, он, возможно, ее понял бы.
        Нет-нет, такого просто быть не могло. Никогда! Ни один мужчина не в состоянии понять чувства униженной растоптанной женщины. Мужчины — хозяева жизни. Сила всегда на их стороне. Так уж устроено общество… И даже самый последний бедняк — царь и бог в своей семье, поэтому волен творить что угодно с женой и детьми.
        Однако мужчина, стоявший в нескольких шагах от нее, не был бедняком. Напротив, безупречный костюм выдавал в нем человека весьма состоятельного. А манера держаться и властный тон указывали на знатное происхождение. И все-таки за внешним благополучием угадывалась какая-то личная драма… и почти детская уязвимость.
        Мэри невольно прониклась к нему сочувствием и неожиданно для самой себя спросила:
        — А вас как зовут?
        Он склонил голову к плечу и, внимательно глядя на нее, прищурился.
        — Вам это интересно?
        Мэри тотчас пожалела, что задала ему этот вопрос. Пусть оставит свое имя при себе. Оно ей совершенно без надобности. Хотя…
        — Меня зовут Эдвард,  — сказал он и тут же добавил:  — Эдвард Барронс.
        Имя как имя… Ничего особенного. Но в его устах оно звучало как музыка. В его устах все звучало как музыка. Потому что у него был изумительный голос — глубокий, низкий и словно обволакивающий…
        Он галантно поклонился — чуть иронично, но без тени издевки.
        — За сим, Калипсо, позвольте поблагодарить вас за терпение и удалиться. Я слишком долго обременял вас своим присутствием.
        И тут Мэри вдруг поняла: ей вовсе не хотелось, чтобы он уходил. Да, конечно, она требовала, чтобы он оставил ее в покое, но теперь передумала. Потому что никакого покоя не будет. Она просто останется в одиночестве. Как всегда — одна в окружении чудовищных призраков прошлого.
        Но она на собственном опыте убедилась, что от мужчин следовало держаться подальше. От всех без исключения. Поэтому Мэри не просила его остаться. Напротив, вскинула подбородок и сказала:
        — Прощайте.
        Он молча развернулся и вышел из будуара — так же стремительно, как и вошел.
        Тихонько вздохнув, Мэри проводила его взглядом. Как странно… С ним она чувствовала себя не слабым забитым существом, а сильной энергичной женщиной. Он действовал на нее как эликсир жизни.
        Эликсир? Боже милостивый, уж не померещилось ли ей все это? Что ж, вполне возможно, если учесть ее зависимость от опиума. Хотя… Ведь в последние дни она не пила настойку. Так что Эдвард Барронс — вовсе не плод болезненного воображения.
        Да-да, он здесь был. Пробыл всего несколько минут, но эти несколько минут казались Мэри чрезвычайно насыщенными.
        Сначала он до смерти напугал ее. Потом спас от смерти, удержав от удара виском о каминную решетку. Затем придумал для нее поразительно точное имя. И, наконец, заворожил своим таинственным обликом и дивным голосом. При этом, вопреки ее опасениям, он был вежлив, предупредителен и даже держался на почтительном расстоянии, явно не рассматривая ее как объект для плотских утех.
        Тем не менее он определенно заинтересовался ею. Но что могло его заинтересовать? На этот вопрос мог ответить только сам Эдвард Барронс. Но он ушел. Однако казалось, что его присутствие все еще витало в воздухе…
        — Мэри?..  — раздался из-за двери тихий голос Ивонн.
        Мэри метнулась к камину и повесила кочергу на крюк. К счастью, это оружие ей не понадобилось.
        Ивонн же проскользнула в будуар и, плотно закрыв за собой тяжелые резные двери, спросила:
        — Все в порядке?
        В порядке?.. У кого? Мэри подтянула повыше шелковую простыню, которой все еще прикрывалась, и пробурчала нечто невразумительное.
        Заметив лужи около ванны и мокрое пятно на ковре, Ивонн покачала головой и вновь взглянула на девушку.
        — Я имею в виду знакомство с герцогом,  — пояснила она.
        — С герцогом?  — переспросила Мэри в полном недоумении. Неужели Небеса решили поглумиться над ней, наслав на нее еще одного герцога? Как будто ей отца мало.
        Ивонн выгнула золотистую бровь и проговорила:
        — С Эдвардом Барронсом, герцогом Фарли. Разве он не заходил сюда?
        — Заходил,  — пробормотала Мэри, мысленно сравнивая Эдварда Барронса со своим отцом. Между ними имелось что-то общее — внушительные манеры и уверенный тон. Но на этом сходство заканчивалось. Барронс держался с достоинством, но без презрительного высокомерия. Он не демонстрировал своего превосходства, и в его сумрачном взгляде не было тлеющего огонька беспощадной жестокости. Того огонька, который ярким пламенем вспыхивал в глазах ее отца при малейшем неповиновении.
        Ивонн подошла к Мэри и протянула руку. Но, видимо, вспомнив, что Мэри уклонялась от прикосновений, ограничилась неопределенным жестом.
        — Надеюсь, герцог не…  — Она замялась.  — Он ничем не обидел тебя?
        Этот человек вызвал в израненной душе Мэри множество переживаний. Но они не имели ничего общего с обидой.
        — Нет,  — коротко ответила она.
        — Вот и хорошо,  — с облегчением произнесла Ивонн.  — Я встретила его, когда шла сюда. Он сам заговорил о тебе.
        Не зная, куда девать глаза от смущения, Мэри отвернулась и уставилась на огонь, пылавший в камине.
        — Неужели?  — пробормотала она.
        — И он назвал тебя чрезвычайно привлекательной молодой особой,  — продолжала Ивонн.
        — Меня?..  — Мэри вспомнила свое отражение в зеркале. Ее можно было назвать ночным кошмаром, привидением, огородным пугалом или ведьмой. Но чтобы такой мужчина, как Эдвард Барронс, нашел ее привлекательной?..  — Наверное, он пошутил,  — предположила она.
        — Нет, он говорил вполне серьезно,  — возразила Ивонн.  — И мне кажется… Теперь я знаю, как выйти из нашего затруднительного положения.
        — Вы о чем? Не понимаю…  — пробормотала Мэри, невольно поежившись.
        — Дорогая, тебе нельзя здесь оставаться.
        Пошатнувшись словно от удара, Мэри в панике вглядывалась в лицо Ивонн. Может быть, она передумает? Может, возьмет свои слова обратно? Ведь ей больше некуда идти, только на улицу…
        — Прошу вас,  — взмолилась она,  — я сделаю все, что вы…
        — Милая, я не собираюсь бросать тебя на произвол судьбы. Ты очень дорога мне. Мое сердце принадлежит тебе — так же, как принадлежало когда-то твоей матери. Но твой отец… Ему ведь известно, что мы с Эзме были ближайшими подругами. Поэтому в первую очередь он явится за тобой именно сюда.  — Ивонн ненадолго умолкла.  — Насколько я понимаю, он будет искать тебя, верно?
        У Мэри подогнулись ноги, и она осела на пол. То, что сказала Ивонн, было не просто верно, а очевидно. Но, решаясь на побег, Мэри об этом не думала. Ею владела лишь одна мысль — вырваться из приюта и добраться до «Шатров Эдема». Ей казалось, что в конце долгого и опасного пути ее ждет спасение. А то, что этот путь приведет ее прямиком в лапы дражайшего папочки, герцога Даннкли,  — такое ей даже не приходило в голову.
        Как глупо… Как ужасно, как непоправимо глупо! Конечно, отец будет ее искать. Узнав о побеге, он ринется в погоню с упорством маньяка. И ему не потребуется много времени. Он быстро найдет ее и отправит обратно. Отправит туда, где нет жизни, а есть только беспросветное мучительное существование.
        — Какой же тут может быть выход?  — прошептала Мэри, зябко кутаясь в шелковую простыню.
        Ивонн направилась к розовому мраморному столу с напитками и вскоре вернулась с двумя бокалами, наполненными янтарным бренди. Наклонившись к девушке, она протянула ей бокал:
        — Держи.
        Мэри послушно взяла бокал.
        — Ивонн, у вас есть план? Что вы предлагаете?
        Ивонн опустила глаза.
        — Дорогая, я понимаю, что на твою долю выпали тяжкие испытания, но я вынуждена задать тебе вопрос…  — Она сделала глоток бренди и уже без колебаний спросила:  — Ты могла бы лечь в постель с мужчиной?
        Мэри вздрогнула и постаралась отогнать жуткие тошнотворные воспоминания, пока они не захватили ее целиком.
        — Я вижу, тебя заставляли ублажать мужчин, верно?
        Заставляли? Нет, это слишком мягко сказано. Ее избивали, насиловали, унижали. С ней обращались как к с вещью. Но Мэри не желала об этом говорить. Никогда, ни с кем. Не говорить, не вспоминать, не думать! Тогда, возможно, настанет день, когда она, наконец, поверит в то, что все это был лишь кошмарный сон.
        Мэри поднесла к губам бокал и сделала глоток бренди. Потом — еще несколько больших обжигающих глотов.
        — Да,  — сказала она. И тут же добавила:  — Там так наказывали, и это было…
        — Не продолжай. Мне тоже приходилось сталкиваться с насилием и жестокостью.  — По лицу Ивонн пробежала тень, а губы изогнулись в горькой усмешке.  — В моем ремесле невозможно избежать… нежелательных притязаний. Особенно — на первых порах, когда находишься во власти сутенера.
        Мэри сосредоточенно сдвинула брови. Неужели Ивонн была уличной проституткой?
        — Тогда как же вы смогли стать владелицей этого дома?
        Ивонн провела ладонью по губам, словно стирала отвратительный привкус прошлого.
        — Мне повезло. Я встретила джентльмена, который полюбил меня. Он заботился обо мне, многому научил и подарил мне «Шатры Эдема».  — Лицо Ивонн просветлело. Глаза ее потеплели от прилива нежности.  — С ним было очень хорошо. Он вернул в мою жизнь радость. Освободил от страха и боли.  — Ивонн поправила прическу и, внимательно глядя на Мэри, проговорила:  — Мне кажется, герцог Фарли может стать твоим освободителем.
        Не опустись Мэри на пол несколькими минутами раньше, непременно упала бы сейчас. Может, Ивонн сошла с ума? Во всяком случае, ее слова сильно напоминали бред сумасшедший. Да и как она, Мэри, могла бы освободиться от страха? Он ведь возник не на пустом месте и был вполне обоснованным… Она твердо знала: мужчины — опасные, жестокие и коварные существа, которых надо бояться и избегать.
        — Мне никогда не будет хорошо рядом с мужчиной.
        — Конечно, дорогая, сейчас ты не можешь думать иначе, но…
        — Я всегда буду думать именно так,  — заявила Мэри, с силой сжав кулаки,  — так, что ногти вонзились в ладони.  — Почему вы считаете, что именно этот человек способен, как вы выражаетесь, «стать моим освободителем»? Он производит довольно мрачное впечатление.
        — С его семьей связан грандиозный скандал, а суровая внешность — защита от косых взглядов и сплетен в обществе. Но он — герцог, понимаешь?  — Ивонн выдержала многозначительную паузу, затем добавила:  — И богат как Крез. Он ни в чем не уступает твоему отцу…
        — И сможет защитить меня от него,  — подхватила Мэри, начиная понимать, в чем заключался план Ивонн.
        — Да, сможет. Ведь если твой отец явится сюда, я не сумею помешать ему и спасти тебя. Но если ты отправишься к герцогу Фарли, то получишь могущественного покровителя и надежную защиту.
        Мэри зажмурилась. Отправиться к герцогу Фарли… То есть снова оказаться во власти мужчины. До чего же несправедливо устроен мир! Вырвется ли она когда-нибудь из этого порочного круга? Или так и будет всего лишь жалкой игрушкой в руках мужчин?
        Впрочем, что толку задаваться бессмысленными вопросами? От ее сетований мир не изменится. Мэри не в силах защитить себя сама. Ей нужна помощь. Помощь мужчины. Эдварда Барронса.
        — Почему вы думаете, что он захочет стать моим покровителем?
        — Я знакома с ним много лет и никогда не видела, чтобы его настолько заинтересовала какая-нибудь женщина.
        — Вы объясните мне, что я должна делать?
        — Разумеется.
        — Не знаю, смогу ли я…  — Мэри поморщилась и со вздохом закончила:  — Спать с ним.
        — Будь спокойна, когда придет время, сможешь. Герцог не будет торопить тебя. Это не в его характере.
        — Хорошо, я согласна,  — сказала Мэри. А что еще ей оставалось делать? У нее не было выбора. Хотя…
        Мэри вдруг поняла, что даже если бы у нее был выбор, все равно ей очень бы хотелось познакомиться с Эдвардом Барронсом поближе. Но вот идти к нему в содержанки…
        — Прекрасно,  — кивнула Ивонн.  — Я все устрою. Надо договориться с герцогом и подобрать тебе подходящее платье. Но все это потом. А сейчас давай выпьем. Пусть плохое останется в прошлом.  — Ивонн подняла свой бокал.  — За твое благополучие. За тебя. И за Эзме, на которую ты так похожа.
        Мэри невольно вздрогнула. Из глубин памяти вырвался крик отца: «Ты вся в мать и пойдешь по ее стопам! Ты будешь шлюхой, такой же шлюхой, как она»!
        Что ж, так и вышло. Только мать тут ни при чем. Мэри стала шлюхой по воле отца.
        Глава 4
        Миссис Палмер терпеливо ждала, когда ее соизволит принять герцог Даннкли, но ожидание давалось ей с огромным трудом. Хозяйка «Приюта Палмер» привыкла, чтобы любое ее требование исполнялось неукоснительно и молниеносно.
        Разумеется, она не равняла себя с герцогом. И ей еще повезло, что ее впустили в особняк через парадную дверь, а не с черного хода. Однако его светлости все же стоило поторопиться… Он мог бы догадаться, что она приехала не просто так, а с новостями о его единственной дочери.
        Миссис Палмер яростно сжала кулаки. Новости и в самом деле имелись — очень важные и очень неприятные. Исключительно неприятные. Прямо-таки отвратительные. Такого в истории «Приюта Палмер» еще не случалось. Два удачных побега! И оба — с участием Мэри. Сначала эта мерзавка помогла сбежать своей подружке Еве, а потом исчезла сама.
        Миссис Палмер вонзила ногти в ладони. Три года из дрянной девчонки выбивали спесь и своеволие — и все напрасно! Надо было давно прикончить ее и закопать рядом с другими упрямицами, лелеявшими мечту вырваться на свободу.
        Да, наверное, лучше было бы действовать более решительно. Но как узнать, что лучше, когда имеешь дело с дочерью всемогущего герцога?
        Где же он? Черт бы его побрал! Сколько можно ждать?
        Устав сверлить взглядом закрытую дверь, миссис Палмер оглянулась по сторонам. Огонь, пылавший в камине, отбрасывал зловещие тени на кроваво-красные стены. Мрачная и тревожная обстановка вполне соответствовала настроению миссис Палмер. Неужели все, чего она добилась, пойдет прахом? А добилась она немалого… Долгие годы ее приют напоминал превосходно отлаженный механизм — там надежно хранились секреты тех, кто желал спрятать от мира своих жен, матерей, сестер и дочерей. Надежность и умение все держать под контролем — вот на чем держалась репутация и, следовательно, благополучие хозяйки приюта.
        И что же? Чем она могла похвастаться теперь? Скоро, совсем скоро все джентльмены, доверившие ей свои тайны, услышат о двух побегах. И тогда… Нет, этого нельзя допустить. Нельзя.
        Тут дверь распахнулась, и на пороге возник герцог Даннкли в вечернем костюме с орхидеей в петлице.
        — Итак?  — коротко спросил он.
        Миссис Палмер стиснула зубы. Она бы с удовольствием плюнула в его надменную физиономию, но, к несчастью, не могла позволить себе такую роскошь. Сила и власть на его стороне.
        Даннкли же прошелся по комнате, затем остановился и проговорил:
        — Скажите же, наконец, что она умерла. Ведь именно для этого вы явились в мой дом, не так ли?
        Миссис Палмер посмотрела в глаза герцога и отрицательно покачала головой.
        — Нет, ваша светлость.
        — Нет?  — переспросил он, и его красивое холеное лицо заметно побледнело.
        Хозяйка приюта злобно прищурилась и отчетливо произнесла:
        — Ваша дочь сбежала.
        Глава 5
        Мэри тонула в восхитительных объятиях сна. Нет, не тонула, а плыла, качаясь невесомой пушинкой на ласковых волнах — вверх и вниз, вверх и вниз… Какое блаженство — раствориться в царстве грез, где нет места страданиям и страхам.
        — Мэри…  — позвал прекрасный женский голос, похожий на голос матери.
        Она поджала ноги, свернулась клубочком и зарылась лицом в пухлую подушку. Не надо! Ничего не надо — ни мыслей о матери, ни воспоминаний. Они приносят боль, невыносимую боль. Пусть продлится безмятежное забытье.
        — Мэри!  — на сей раз голос прозвучал резко и строго. Таким тоном мать говорила, когда в детстве Мэри случалось перепачкаться или порвать платье.  — Просыпайся же!
        — Нет-нет…  — пробормотала Мэри. Во сне ей было легко и спокойно, и она не испытывала ни малейшего желания возвращаться в жестокую реальность.
        С нее сдернули одеяло. Мэри ахнула, открыла глаза и поежилась от холода. Она попыталась обхватить себя руками, но смогла только вяло пошевелить пальцами.
        — Хлоя у меня сегодня попляшет,  — пригрозил красивый голос.
        — Хлоя?  — Мэри понятия не имела, кто такая Хлоя.
        — Да, Хлоя. Я объясню ей разницу между моим домом и притоном для курильщиков опиума.  — Женские руки взяли Мэри за плечи и мягко, но настойчиво вынудили ее сесть.
        — Я не ку-курила…  — произнесла она, едва ворочая языком.
        — Оно и видно,  — пробурчала… Ивонн? Да-да, конечно, это Ивонн! Лучшая мамина подруга!
        Боже милостивый! Ивонн застала ее в таком состоянии и теперь считает лгуньей. Какой позор! В приюте Мэри изо дня в день «лечили» опиумом, но тогда ее заставляли, и поэтому она не испытывала чувства вины, а сейчас…
        — Простите, пожалуйста, простите… Мне так стыдно…  — пробормотала она.
        Ивонн ласково погладила ее по волосам:
        — Успокойся, моя хорошая. Тебе не за что просить прощения. Я все понимаю.
        — Я не курила опиум. Настойка. Я… я выпила настойку,  — призналась Мэри.
        Ничего не поделаешь, что было, то было. Два дня Мэри честно боролась с собой и старалась даже не думать про опиум. Но сегодня утром увидела на туалетном столике одной из девушек знакомый пузырек и, не удержавшись от искушения, взяла его с собой. Поэтому сейчас чувствовала себя… как мешок с песком. И примерно так же соображала.
        Чтобы разогнать дурман, она крепко зажмурилась, потом открыла глаза и отчетливо увидела бледное лицо встревоженной Ивонн. Эта тревога тотчас передалась Мэри.
        — Он приехал?  — в панике спросила девушка, не зная, то ли бежать сломя голову, то ли хвататься за кочергу, то ли достать припрятанный пузырек с опиумом. Хотя, конечно, все это было бы бесполезно и бессмысленно.  — Отец здесь?
        Ивонн сдвинула брови.
        — Нет. Пока нет.
        Пока? Будь проклято это «пока»! Будь проклят отец, безжалостное чудовище, из-за которого она обречена жить в вечном страхе! Даже если случится невозможное и этот человек будет молить ее о прощении, Мэри никогда не простит его. Никогда!
        — Дорогая, у нас мало времени. Нужно привести тебя в божеский вид, прежде чем ты отправишься к герцогу Фарли.
        — Так скоро?  — в испуге пролепетала Мэри. Столь стремительное развитие событий повергло ее в шок. Она видела Эдварда Барронса один-единственный раз. Всего несколько минут. И было это позавчера. А уже сегодня она станет его содержанкой.
        — Мэри, чем скорее, тем лучше. Ты сама это знаешь.  — Ивонн взяла ее за руки и заставила встать с кровати.  — Оставаясь здесь, ты подвергаешься опасности. Я говорила с Эдвардом. Он согласен быть твоим покровителем и готов принять тебя немедленно.
        Мэри слушала вполуха. У нее все расплывалось перед глазами, и она едва держалась на ногах. Что ждет ее сегодня ночью? Вдруг Эдвард не захочет ждать и попытается сразу вступить в свои права? Она вздрогнула и зажмурилась. При мысли о близости с мужчиной ее охватывал ужас.
        — Только не садись,  — предупредила Ивонн, выпуская руки девушки.  — Я сейчас принесу одежду. Надеюсь, корсет и платье тебе подойдут. Впрочем, в любом случае с таким щедрым покровителем ты не будешь испытывать недостатка в роскошных нарядах.
        Мэри замерла в напряженном молчании. Да и зачем говорить, когда и так все ясно? Да, он, наверное, обеспечит ее всем необходимым. Но ей придется за это платить. Платить собственным телом.
        — Мэри, ты меня слышишь?  — с подозрением глядя на нее, спросила Ивонн.  — Не вздумай снова заснуть. Пройдись по комнате, посмотри в окно. В общем, делай что угодно — только не садись и не ложись. Обещаешь?
        — Обещаю,  — ответила Мэри, уставившись на стену.
        — Вот и хорошо.  — Ивонн кивнула и поспешила к выходу.  — Я вернусь через минуту.
        Мэри мечтательно взглянула на кровать, борясь с желанием опуститься на белоснежную простыню, накрыться одеялом и вновь погрузиться в сон. Но обещание есть обещание. Преодолев соблазн, она выпрямилась и сделала несколько шагов, сначала — робко, потом более уверенно.
        Солнце уже зашло, поэтому в комнате горели свечи. И уютно гудел жаркий камин. Чья это спальня? Вероятно, ничья. Мэри осмотрелась. Ни картин на стенах, ни безделушек на каминной полке, ни книг, ни забытой корзинки с рукоделием. Только широкая кровать, два стула и лакированный стол черного дерева в нише у окна. А на столе, на серебряном подносе,  — графин с красным вином и два бокала.
        Превосходно! Мэри обещала не спать, но не обещала не пить. Поэтому выпьет. Обязательно выпьет. И утопит в вине мысль о том, что ей предстояло лечь под Эдварда Барронса, герцога Фарли. Рано или поздно он этого потребует, и ей придется подчиниться. Чтобы спастись от преследований отца. Чтобы не попасть обратно в приют. Чтобы выжить. Главное — выжить. Мэри уже так много вытерпела. Вытерпит и это.
        Мэри подошла к столу, вынула круглую пробку и взяла хрустальный графин. До краев наполнив бокал, она поднесла его к губам и принялась пить — жадно, большими глотками.
        Тихо скрипнула дверь. Шурша сапфировыми юбками, в комнату вошла мадам в сопровождении горничной. Мэри смутилась и опустила бокал на поднос. Ивонн печально посмотрела на нее и со вздохом сказала:
        — Налей мне тоже, пожалуйста.
        Глядя на лучшую подругу матери, Мэри вдруг почувствовала себя ребенком. Она порывисто обняла Ивонн и прошептала:
        — Спасибо. Спасибо за все. Не знаю, что бы я делала без вашей помощи.
        — Ты всегда можешь рассчитывать на мою помощь,  — ответила Ивонн.  — Я сделаю для тебя все, что в моих силах.
        Мэри молча кивнула и разжала объятия. Ей отчаянно хотелось допить вино, а потом налить еще и еще… но нет, только не сейчас. Не при Ивонн.
        Она подождет, когда все уйдут. Когда никто не сможет увидеть, во что она превратилась.
        Глава 6
        Боже, как он устал… Все тело ныло и болело, а в голове — свинцовая тяжесть. У Эдварда впечатление, что он пробежал полторы сотни миль до Дувра и обратно. А на самом деле всего лишь провел несколько часов у матери. И, как обычно, возвращался от нее в полном изнеможении. Правда, в фамильном особняке возле Грин-парка его поджидали дурные воспоминания и тягостное одиночество, но тут уж ничего не поделаешь. Зато дома можно как следует выспаться, а сейчас ему только это и требовалось.
        Кучер остановил лошадей у парадного входа. Эдвард выбрался из кареты в промозглый сумрак ночи и зашагал по гранитным ступеням. Высокие массивные двери красного дерева плавно открылись, и яркий газовый свет потеснил густую пелену тумана. Дворецкий Гривз застыл у порога — невозмутимый и торжественный, как королевский мажордом.
        Войдя в просторный холл и сняв плащ, шляпу и перчатки, герцог вручил все это Гривзу и распорядился:
        — Бренди и горячую ванну.  — Ему не терпелось поскорее смыть с себя запах матушкиного опиума, хорошенько выпить и лечь спать.
        — Будет исполнено, милорд,  — с почтительным поклоном ответил дворецкий и добавил:  — Гостья вашей светлости уже приехала и ожидает наверху.
        Гостья? Какая гостья? Боже милостивый, Калипсо! Точнее — Мэри, как называет ее Ивонн. Но дело не в имени, а в том, что она здесь.
        Эдвард устремился к лестнице, ведущей на второй этаж. Уму непостижимо! Как он мог забыть, что сегодня вечером Калипсо приедет сюда — и вовсе не в качестве гостьи?
        Приняв предложение стать ее покровителем, он решил, что она будет жить у него дома, в комнатах, смежных с его спальней. Вообще-то эти комнаты предназначались для супруги герцога (если таковая когда-нибудь появится), и селить в них содержанку никак не следовало. Но Эдвард желал, чтобы она постоянно находилась с ним рядом. Ему хотелось видеть ее, говорить с ней, сидеть с ней за одним столом, потчуя изысканными блюдами. Кроме того, Ивонн дала понять, что Мэри угрожала какая-то опасность. А раз так — ее тем более не следовало выпускать из поля зрения.
        Перепрыгивая через ступени, Эдвард поднялся на второй этаж, едва ли не бегом прошел по длинному коридору и, взявшись за дверную ручку, на секунду остановился. Он уже не помнил, когда так волновался перед свиданием с женщиной.
        Наконец он открыл дверь — и оцепенел. Ему в нос ударил густой запах опиума. Приторный, сладковатый запах смерти и тлена…
        Герцог обвел взглядом ярко освещенную гостиную. Никого. Диван пустовал, кресло у камина — тоже. Холодный фазан и прочие блюда на столе, накрытом парчовой скатертью, не тронуты. А вот вина в графине явно поубавилось.
        Силы небесные! Вино и опиум! О чем думала эта женщина? Ей жить надоело? И вообще, где же она?
        — Калипсо!..  — позвал Эдвард.
        Не получив ответа, он прошел в смежную комнату. Там, на широкой кровати под лазоревым балдахином, лежала хрупкая фигурка в фиолетовом платье. Тонкая рука безвольно свесилась вниз. На полу — осколки хрустального бокала и красное пятно. К счастью, не кровь, а бордо — любимое вино Эдварда.
        — Мэри!
        Она не отозвалась и не пошевелилась. Глядя на ее мертвенно бледное лицо, Эдвард похолодел. Он слишком хорошо знал, что такое этот беспробудный сон.
        Его мать пыталась покончить с собой, приняв слишком большую дозу опиума. Неужели Калипсо решилась на самоубийство?
        В ужасе Эдвард кинулся к ней и схватил ее за плечи. Слава богу, она пока дышала. Пока…
        Он выпустил ее, выбежал из спальни и вихрем пронесся по коридору, чудом не поскользнувшись на шелковой ковровой дорожке.
        — Гривз!  — Эдвард перегнулся через перила и еще раз крикнул:  — Гривз!
        Старый дворецкий вышел в холл и запрокинул седую голову:
        — Что угодно вашей светлости?
        — Пошлите за доктором! И принесите мне воды с содой.
        Гривз, явно озадаченный, сощурил подслеповатые глаза.
        — Живо, черт вас возьми!  — рявкнул Эдвард.
        В испуге заморгав, дворецкий торопливо направился в помещение для прислуги.
        Вернувшись к Мэри, Эдвард склонился над ней и прислушался. Ее дыхание стало слабее, и каждый вдох явно давался ей с огромным трудом.
        Что же делать? А вот что! Он перевернул девушку, уложив ее на живот, одним движением разорвал шелковое платье сверху донизу и расшнуровал корсет.
        Оставшись в нижней сорочке, Мэри прерывисто вздохнула и застонала.
        — Ничего-ничего,  — пробормотал Эдвард, сбросив остатки фиолетового наряда на пол.  — Без этого легче дышится, правда?
        В спальню вошел Гривз с бокалом на серебряном подносе.
        — Идите сюда,  — приказал Эдвард.
        Дворецкий наморщил и без того морщинистый лоб.
        — Что случилось, ваша светлость?
        — Не задавайте лишних вопросов. Делайте, что я скажу.
        Гривз молча кивнул.
        — Я буду держать ее.  — Эдвард сел на кровать, приподнял Мэри и прижал к себе, удерживая в таком положении.  — А вы возьмете бокал и вольете ей в рот все до последней капли, ясно?
        Подойдя к кровати, Гривз опустил поднос на пол, взял бокал и поднес его к плотно сжатым губам девушки.
        — Пей,  — прошептал Эдвард ей на ухо.  — Открой рот и пей.
        Разумеется, она его не услышала.
        Дворецкий в растерянности переступил с ноги на ногу.
        — Зажмите ей нос,  — сказал герцог.
        Гривз сжал пальцами изящный носик Мэри и влил в приоткрывшийся рот порцию шипучей воды с содой.
        Мэри дернулась, судорожно сглотнула и закашлялась.
        — Подождем и продолжим,  — распорядился Эдвард.
        Как только Мэри откашлялась, Гривз снова зажал ей нос и поднес бокал к ее губам. Она пила, мучительно вздрагивая при каждом глотке. Но все-таки пила.
        — Готово,  — сказал Гривз и поставил пустой бокал на поднос.  — Что теперь, ваша светлость?
        — Теперь еще подождем. Возьмите ночной горшок и держите его наготове.
        Им не пришлось долго ждать. Через минуту Мэри стошнило, что, собственно, и требовалось.
        — Ну вот, Калипсо,  — тихо сказал Эдвард, вытирая ей рот носовым платком.  — Мы очистили твой желудок от ядовитого зелья.
        — Принести юной леди еще воды, ваша светлость?  — спросил Гривз, сочувственно глядя на девушку.
        — Да, конечно. Ей нужно пить как можно больше, хочет она того или нет.
        Дворецкий кивнул, взял поднос и направился к выходу.
        — Постойте, Гривз,  — сказал Эдвард. Немного помедлив, произнес:  — Спасибо, вам. Большое спасибо.
        — Всегда рад помочь, ваша светлость,  — смутившись, ответил дворецкий и с поклоном вышел из спальни.
        Осторожно прижимая к себе Мэри, Эдвард тяжело вздохнул. Выходит, не зря он так волновался перед свиданием с ней. Хороший сюрприз она ему приготовила…
        Любой нормальный мужчина немедленно отправил бы ее обратно к мадам Ивонн. Кому нужна содержанка, которую приходится вытаскивать с того света? Никому. Никому, кроме него.
        Эдвард закрыл глаза и впервые за долгие годы обратился с истовой молитвой к Богу, в существовании которого сомневался. Сомневался — и все же молил о том, чтобы Мэри выжила, и о том, чтобы ей хотелось жить.
        Глава 7
        — Не могли бы вы сообщить ее фамилию?
        Мэри медленно возвращалась из небытия. Ее разбитое тело терзала боль, а едва слышные мужские голоса усиливали охватившую ее панику.
        Боясь пошевелиться, она пыталась понять, не чудился ли ей этот разговор.
        Мэри не знала, где находилась. И не знала, что с ней произошло. Она изо всех сил старалась дышать ровно — иначе мужчины поняли бы, что она очнулась. А ей требовалось время, чтобы выяснить все и решить, что делать дальше. Но она была точно не в приюте — там говорили по-другому.
        — Я не знаю ее фамилию.
        Хм… кажется, она уже где-то слышала этот голос. Сильный и выразительный. Хотя очень может быть, что эти голоса — всего лишь плод ее воображения. Возможно, скоро они исчезнут, и она сможет спокойно прийти в себя.
        Все ее тело буквально горело от боли. И нестерпимо болела голова. А то, что творилось в животе… Ох, такое даже невозможно описать.
        — Эта настойка очень плохо приготовлена,  — послышался другой голос — твердый, но скрипучий, похожий на голос старика.  — Она почти целиком состоит из опиума.
        Последовала долгая пауза, а потом снова раздался знакомый голос, теперь уже слегка дрожащий:
        — А вы не думаете, что она пыталась свести… свести счеты с жизнью?
        Судя по боли, жалившей ее тело, это был все-таки не сон. Но неужели кто-то пытался покончить с собой? Как глупо… Ведь глупо же отказываться от такого дара, как жизнь. Трудно представить, кто мог бы решиться на такое… За все три года, что Мэри провела в приюте, только одна несчастная повесилась, сделав петлю из простыни. С тех пор там запретили не только простыни, но и даже ложки.
        — Нет, я так не думаю,  — ответил скрипучий голос.  — Хотя об этом следует спросить у нее. Но того, кто приготовил это зелье, стоило бы им же и напоить. Это просто преступление.
        Мэри вздрогнула — и не смогла сдержать стон. Ведь она тоже пила настойку! Не о ней ли они говорили?..
        — Мэри!..  — позвал знакомый голос.
        С трудом приоткрыв веки, сквозь пелену, застилавшую глаза, она разглядела потолок цвета слоновой кости с изображенными на нем золотыми листьями.
        Золотые листья и лепнина? Где же она? Изысканное убранство казалось ей знакомым — как и один из голосов. Но она не могла ничего вспомнить.
        — К… кто вы?  — пробормотала Мэри.
        На постель тотчас же кто-то сел. Борясь с болью, терзавшей тело, Мэри вцепилась в одеяло и попыталась отодвинуться. Нужно бежать! Нужно вырваться на свободу!..
        Тут чья-то теплая рука коснулась ее пальцев, и снова послышался знакомый голос.
        — Это я, Эдвард.
        Мэри подавила инстинктивное желание отдернуться от прикосновения и вместо этого медленно и очень осторожно повернулась к мужчине, сидевшему рядом с ней на широкой кровати.
        Черные как смоль волосы падали ему на лоб. Темные глаза, пылавшие неистовым, почти пугающим огнем, напряженно смотрели на нее. На щеках же проступала едва заметная щетина, а ворот рубашки был расстегнут.
        Мэри охватило смятение. Этот человек взял ее под свое покровительство, а она…
        Она даже не знала, что натворила. Просто стояла у камина и ждала его, со страхом думая, сможет ли перенести неизбежное… а потом вдруг все куда-то исчезло.
        — Простите меня,  — сказала Мэри с отчаянием в голосе. Когда-то она была любима всеми и могла позволить себе все, чего хотела, а теперь вынуждена просить прощения за любую свою слабость… При этой мысли отчаяние сменилось ненавистью к отцу, виновному во всех ее бедах, решившему унизить и уничтожить ее.
        — Вам не за что просить прощения, дорогая. Вам никогда больше не следует извиняться.  — В словах Эдварда не было сострадания — только глубокая печаль. И это успокоило Мэри, подействовав лучше, чем любые сочувственные банальности.

«Не за что просить прощения». Так говорила и Ивонн. Но они вряд ли утверждали это искренне. Ведь она теперь стала существом, которому не место в обществе.
        Ох, как же Мэри хотелось бы заплакать! Но нет, глаза ее оставались сухими.
        — Вы не заслуживаете… такого…  — пробормотала она.
        — Вы не знаете, чего я заслуживаю,  — ответил Эдвард, и его рука осторожно сжала ее пальцы.
        Мэри была ошеломлена: ей не захотелось вырваться! Наоборот, прикосновение оказалось таким приятным…
        А Эдвард вдруг помрачнел и тяжело вздохнул.
        — Дорогая, я должен вас кое о чем спросить. Вы пытались…  — Он неожиданно умолк, отвел глаза и снова вздохнул.
        — Пыталась ли я — что?..  — пробормотала Мэри.
        И тут она увидела еще одно лицо — все покрытое морщинами. Это было лицо пожилого мужчины, чьи седые волосы отливали серебром при свете свечей.
        — Я доктор Каррингтон, дорогая. А герцог… Он желает узнать, не пытались ли вы покончить с собой,  — пояснил пожилой мужчина.
        Мэри в изумлении смотрела то на доктора, то на Эдварда. Она уже собралась решительно опровергнуть это предположение, но тут вспомнила о выпитом ею вине и настойке… Естественно, они опасались худшего. О чем же еще можно было подумать на их месте?
        Осторожно высвободив свою руку из пальцев Эдварда, Мэри посмотрела на узорчатые занавески, закрывавшие окно, и проговорила:
        — Нет, я никогда бы не рассталась с тем, что действительно принадлежит мне.
        Эдвард шумно выдохнул. От облегчения? Мэри снова взглянула на него. В его глазах больше не было тревоги.
        — Я так и думал,  — заявил доктор Каррингтон.  — Настойка, которую вы выпили, состояла на три четверти из чистого опиума. Кто дал вам ее?
        Мэри закрыла глаза. Ее тошнило.
        — Это не важно.  — Ей не хотелось говорить о настойке. Вообще не хотелось говорить,  — настолько плохо она себя чувствовала.
        — Нет, важно,  — решительно возразил Эдвард.  — Вы чуть не умерли. А кто-то другой может умереть, если выпьет такую настойку.
        Сердце Мэри болезненно сжалось. Ох, какое унижение! Ведь Эдвард увидел в ней нечто большее, чем жалкое существо, нуждавшееся в спасении. Он увидел в ней красоту и очарование, достойные восхищения. Теперь же он просто выбросит ее на улицу, больную и измученную.
        Мэри села, осторожно опираясь на руки, и с трудом преодолевая тошноту, проговорила:
        — Думаю, мне пора уйти.
        Эдвард наклонился к ней:
        — Простите, вы о чем?
        — Я не обладаю тем, чего вы могли бы возжелать,  — заявила Мэри.  — Я не обладаю ни умом, ни силой воли, ни привлекательным телом. У меня нет того, что вам требуется.
        — Доктор Каррингтон, оставьте нас,  — приказал герцог.
        — Да, ваша светлость.  — Тотчас же раздались шаркающие шаги, за которыми последовал хлопок двери.
        Мэри осмотрелась. Одеяло почти сползло с нее, так что еще немного — и обнажилась бы грудь. Где же ее платье?
        Она же снова осмотрелась. На полу лежали корсет и кринолин, а под ними виднелась какая-то ткань. Ее платье…
        Воспоминания постепенно возвращали ее к действительности. Да, она едва не погибла. И осознание этого было еще хуже, чем унижение, которое она чувствовала. Мэри могла погибнуть, но не от рук слуг из приюта для умалишенных и не от холода темных йоркских ночей. Она чуть сама себя не убила, находясь в безопасности и тепле герцогского особняка.
        Мэри с трудом подняла на него глаза.
        — Вы спасли меня,  — прошептала она.
        Зрачки Эдварда расширились.
        — Я..?  — Казалось, он был искренне удивлен. И во взгляде его вдруг появилась какая-то странная уязвимость — как будто он превратился в маленького беззащитного мальчика.
        И тут Мэри решилась на то, чего давно уже не совершала,  — собрав волю в кулак, взяла Эдварда за руку.
        — Благодарю вас,  — сказала она.
        Герцог посмотрел на бледные тонкие пальцы, легонько сжимавшие его кисти.
        — Будет достаточно, если вы поправитесь. Мне не нужна другая благодарность.

«Неужели я встретила идеалиста, романтика?»  — думала Мэри не в силах поверить, что такие люди существовали.
        — Эдвард, как бы печально это ни было, но я не думаю, что когда-нибудь приду в себя и полностью оправлюсь. После всего того…
        — Вы оправитесь. Должны оправиться. Я заставлю вас…  — В его темных глазах сверкнул гнев, и это немного обескуражило Мэри.
        — Но почему? Зачем вам это?..
        — Я так хочу.
        — Ваши желания всегда исполняются?
        — Всегда,  — ответил герцог без промедления. Но в темных глазах таилась печаль, словно все его желания уже давно были забыты.
        Мэри разжала пальцы и выпустила его руку.
        — Я знаю человека, похожего на вас,  — прошептала она.
        — Похожего на меня?..
        — Вы очень добры, Эдвард, пока все ваши желания неукоснительно исполняются.  — В ее памяти всплыли глаза отца, полные ярости. Он был таким добрым и щедрым… пока все ему подчинялись. Но при малейшем неповиновении благодушие превращалось в холодную злобу, и он не ограничивался словами. Пока Мэри была его бриллиантом и жемчужиной, она этого не понимала. Бриллиант и жемчужина — так герцог называл жену и дочь. То были две его драгоценности, которые надлежало бережно хранить, а при малейшем недовольстве ими — сопротивлении — безжалостно ломать.
        — Я тоже знавал таких людей, Калипсо. Но я не такой.
        — Не жестокий?
        — Могу быть,  — без колебаний ответил Эдвард.  — Человек в моем положении временами должен быть жесток.
        Мэри вздохнула.
        — Значит, вы не можете сделать меня лучше, Эдвард.
        Он смерил ее пронзительным взглядом и проговорил:
        — Я не стану принуждать вас к чему-либо. Наоборот, буду обращаться с вами вежливо, с добротой, и вы поймете, что заслуживаете гораздо большего, чем думаете.
        Мэри криво усмехнулась.
        — Я забыла, что такое вежливость, так что могу ее не оценить.
        — Почему?
        — Поговорим лучше о вас, Эдвард.
        — Согласен,  — кивнул он в ответ.  — Так вот, я не получаю удовольствия от чужих страданий.
        Как же ей хотелось ему верить! Но он явно чего-то недоговаривал… Казалось, герцог пытался убедить Мэри в том, что вовсе не похож на тех мужчин, которые ей встречались, но было ясно, что он причинял людям боль. И будет причинять. Именно поэтому она ни за что не скажет ему, какая из девиц мадам Ивонн дала ей настойку опиума. Было очевидно, что он кипел от гнева. И на всякого, кто навредил бы ей, Мэри, обрушилась бы его ярость — точно так же, как обрушивалась на нее ярость отца. Никто не смел обижать ни его «бриллиант», ни его «жемчужину»  — только он сам.
        — Позвольте мне помочь вам,  — мягко настаивал Эдвард.
        Мэри невольно вздохнула. Она вдруг поняла, что герцог Фарли так заботился о ней лишь по одной-единственной причине — им руководила сила, исходившая из глубин его томившегося сердца.
        — А если позволю, будете ли вы готовы к тому, что вам не удастся добиться желаемого?
        — Нет, Калипсо. В таких случаях я никогда не признаю поражения.  — С этими словами он осторожно коснулся ее впалых щек.
        В душе Мэри боролись два желания. Ей хотелось полностью отдаться мимолетному ощущению безопасности. А безопасность эта обязательно окажется мимолетной — отец научил ее тому, что человек может носить маску, скрывающую его истинную сущность, и лишь вопрос времени, когда и в какой момент он снимет эту маску. И еще ей хотелось бежать от неминуемых несчастий — их всегда приносили подобные люди.
        Мэри пыталась отбросить сомнения, и ей на несколько мгновений действительно удалось почувствовать себя в безопасности. Закрыв глаза, она погрузилась в воспоминания о том времени, когда она полностью отдавалась радости и веселью. Тогда она была счастлива с момента пробуждения и до самого сна, да и сами сны были светлые, как и ожидавшее ее будущее любимой дочери герцога.
        Но со временем она узнала, что каждая секунда той жизни была чудовищной ложью, готовой раскрыться по команде отца. И Мэри со вздохом вернулась в настоящее. Да-да, Эдвард будет решительно настаивать на том, что сможет сделать ее счастливой,  — как бы она ни пыталась переубедить его. Так случалось, когда ее мать пыталась в чем-то убедить отца.
        Мэри отстранилась от герцога и пробормотала:
        — Мне нужно отдохнуть…
        — Да, хорошо,  — Он поднялся с постели.  — Если вам что-нибудь понадобится, вызовите горничную. Я буду иногда приходить к вам, чтобы убедиться, что… что с вами все порядке.
        Мэри с трудом изобразила благодарную улыбку. В конце концов, она действительно была ему благодарна.
        — Спасибо,  — прошептала она.
        Герцог направился к двери.
        — Эдвард!..  — вдруг позвала Мэри.  — Вы уверены, что поможете мне?
        Его рука лежала на позолоченной ручке двери. На лице же появилась улыбка.
        — Да, уверен.
        — А вы сами?  — Боже, каждое слово, которое она произносила, казалось ужасной глупостью. Но Мэри не могла остановиться.  — Вы сами, Эдвард, нуждаетесь в помощи? Позволите ли вы кому-нибудь помочь вам?
        Мэри уже знала ответ, но ей хотелось его услышать.
        Герцог долго смотрел на нее, и огоньки, мерцавшие в его глазах, постепенно угасали.
        — Доброй ночи вам, Калипсо,  — сказал он наконец и тотчас же вышел из комнаты.
        Глава 8
        Пробуждение приносило с собой горечь. Когда Мэри открывала глаза после дурмана, она страстно желала, чтобы у нее хватило сил в следующий раз выплюнуть опиум в лицо надзирателям. Пусть лучше изобьют ее до смерти! Но она все равно глотала зелье, и со временем оно стало ей необходимо. Она даже предвкушала дурман — и только после того, как опиумное опьянение проходило, ненадолго раскаивалась…
        А сейчас она в задумчивости смотрела в потолок с замысловатой позолоченной лепниной. Мэри осторожно повернулась на бок, пытаясь побороть боль, терзавшую ее тело. Боль не отступила, но стала немного слабее.
        Мэри откинула пуховое одеяло и села. Ступни не касались пола — до него оставалось несколько дюймов.
        Эта обширная постель была достойна великих лордов из старинных легенд. В кентском особняке ее отца таких было несколько. Когда-то Мэри играла на них, воображая себя королевой Елизаветой, отправляющей верного сэра Уолтера Рэли на поиски несметных сокровищ. А теперь могла вообразить себя разве что королевой безумия.
        Тут Мэри вдруг поняла, что на ней не было никакой одежды. Она посмотрела на дверь. В висках громко отдавалось биение сердца. Вцепившись в одеяло, она попыталась прикрыться. Видел ли Эдвард ее в таком виде?
        Конечно, видел. Кто-то же ее раздел… Мэри перевела взгляд на пол. Ее корсет и платье уже унесли.
        Как ни странно, она не чувствовала унижения. Наоборот, явился неожиданный вопрос: понравилось ли Эдварду то, что он увидел?
        И самое странное: Мэри надеялась, что понравилось. Да, действительно странно… Ей впервые захотелось быть желанной.
        Ее губы растянулись в усмешке. Разве можно увидеть красоту в столь изувеченном теле? Вряд ли его светлость мог найти такое зрелище привлекательным.
        Мэри встала с постели и, пытаясь прикрыть наготу роскошным одеялом, подошла к окну. Приподняв штору из кремовой парчи, она выглянула наружу.
        Парк перед особняком был освещен тусклыми лучами солнца, кусты и трава казались не зелеными, а совсем темными, почти черными.
        Шаги в коридоре заставили Мэри вздрогнуть. Она резко обернулась к двери, уже приоткрытой герцогом.
        Мэри крепко вцепилась в одеяло и вскинула подбородок. Эдвард не должен был заметить, что она чуть ли не дрожала от страха.
        — Я уже очнулась, ваша светлость.
        После этих ее слов он распахнул дверь и вошел в комнату. Черный утренний костюм подчеркивал широкие плечи и великолепную фигуру. Герцог Фарли выглядел безупречно.
        Увидев Мэри у окна, он оглядел ее с ног до головы. Во взгляде его не было ни намека на вожделение. Просто внимательный взгляд.
        — Вам стало лучше? В смысле физически…
        — Физически?  — в недоумении переспросила Мэри.
        — Душевно, боюсь, вы все еще в плачевном состоянии,  — сочувственно сказал Эдвард.
        Она уже раскрыла рот, чтобы опровергнуть подобное предложение, но ложь отказалась сорваться с ее языка.
        — Зачем вам знать, как я себя чувствую?
        Герцог едва заметно пожал плечами.
        — Я много раз просыпался, сгорая от стыда. Неприятное ощущение, но его можно перенести.
        — Вы больше не испытываете стыда?
        — Не испытываю. Так гораздо проще.  — Он сделал шаг в сторону Мэри.  — Увы, правила, предписываемые обществом, заставляют нас заниматься самоуничижением и постоянно чего-нибудь стыдиться.
        — А вы эти правила забыли?
        — После долгих упражнений я смог отбросить практически все законы и ограничения, предписываемые обществом.  — Еще один осторожный шаг. Сквозь тонкую материю его брюк проступали мощные крепкие мышцы.  — Я настоятельно советую вам сделать так же.
        Мэри не могла оторвать взгляд от его фигуры.
        — Почему же?
        — Потому что тогда вы никогда больше не будете переживать то чувство, которое мучит вас сейчас.
        Сама мысль о том, что можно не испытывать к себе неприязнь, казалась Мэри невероятной. Это было бы прекрасно. Но об этом нельзя даже мечтать.
        — Никогда?  — переспросила она.
        — Да, никогда. Потому что стыд лишен всякого смысла. Следует учиться на своих ошибках и гордиться тем, что они не повторяются.
        Хриплый смех вырвался из груди девушки.
        — Полагаю, вы хотите сказать, что в будущем мне не следует пить вино одновременно с опиумной настойкой.
        — Думаю, вы выпили слишком много вина. Что же касается опиума, то от этого стоит воздерживаться отнюдь не из нравственных побуждений. В конце концов, вы же не избавились от чувства самосохранения?
        — Оно при мне.
        — Замечательно.  — Эдвард уже был совсем рядом с ней.  — Возможно, тогда вы скажете мне, кто дал вам настойку, которая чуть не убила вас.
        Мэри подавила желание отступить. «Нельзя бежать»,  — сказала она себе и еще выше подняла подбородок, словно бросая вызов.
        — Ради чего мне следует об этом говорить?
        — Ради моего удовольствия.
        Мэри смело встретила взгляд черных глаз, будто выточенных из обсидиана. Интересно, каково это, доставлять ему удовольствие?.. И получит ли удовольствие она?
        — Вы предоставляете мне защиту, и, наверное, именно поэтому ждете от меня полной откровенности, не так ли?
        — Да,  — кивнул герцог.
        Такой ответ ужасно разозлил Мэри. Она сбежала из сумасшедшего дома вовсе не для того, чтобы ею снова командовали! Если бы она хотела, чтобы кто-то имел над ней полную власть, она просто осталась бы в приюте.
        Тут Эдвард осторожно поднял руку и откинул с ее лба короткие локоны. Мэри вздрогнула. Сначала ей показалось, что ее реакция была продиктована страхом, но затем… Оказалось, что в его прикосновении было что-то успокаивающее и… возбуждающее? Ей вдруг ужасно захотелось снова почувствовать, как он дотрагивается до нее.
        И он дотронулся. Кончики его пальцев легонько коснулись ее щеки.
        — Как ваш покровитель, я…
        — Как мой покровитель, вы можете претендовать только на мое тело и почтительность, не более того.
        Его пальцы замерли около ее щеки. А брови нахмурились.
        — На данный момент это еще не так.
        — Нет, именно так,  — возразила Мэри, делая ударение на последнем слове.
        — Вы хорошо знаете кредо куртизанок, дорогая. Скажите, ваш последний любовник издевался над вами?  — Немного помолчав, Эдвард заявил:  — Я могу позаботиться о том, чтобы из него сделали отбивную, если вам угодно.
        Мэри поджала губы. Как она могла рассказать ему о том, что пережила, о том, кто был ее последним «любовником»,  — точнее «любовниками»? Ведь об этом даже думать было больно.
        — Вам не стоит опасаться моего осуждения, дорогая,  — добавил герцог.
        Его поистине безграничная доброта казалась странной. Холодный и расчетливый,  — но готовый спасти ее и заботиться о ней? Нет-нет, ничто не заставит Мэри рассказать ему обо всем, иначе он с отвращением выбросит ее на улицу.
        Но Эдвард ведь все равно со временем узнает, что ее упрятали в приют, и тогда… эта мысль приводила Мэри в смятение.
        — Скажите, кто вы?  — вкрадчиво проговорил Эдвард, осторожно приподняв подбородок.  — Ивонн сказала мне только то, что вы нуждаетесь в покровителе.
        — Зачем вам это знать?
        Он погладил ее по щеке.
        — Я смог бы тогда оградить вас от опасностей прошлого. Я желаю обеспечить вам безопасность.
        — И благополучие?
        — Да, и благополучие.
        — Если бы вы знали обо мне больше, ваша светлость, вы бы этого не желали.  — Мэри хотелось отойти от него, но, с другой стороны, ей не хотелось терять связь, возникавшую между ними. Она напомнила себе, что теперь стала его любовницей,  — а если так, то и вести ей себя следовало подобающим образом.  — Гораздо лучше, когда любовники далеко не все знают друг о друге, разве не так?
        Глаза Эдварда, казалось, пронизали ее насквозь.
        — Значит, не расскажете?
        Мэри со вздохом покачала головой:
        — Нет.
        Он положил руку ей на плечо, и ее сердце забилось еще быстрее. Нет, Мэри не чувствовала страха,  — наоборот, с нетерпением ждала, что будет дальше.
        — Почему не расскажете?
        — Вам незачем об этом знать,  — ответила Мэри.
        Она прижала ладонь к груди герцога и тотчас же почувствовала исходившее от его тела тепло, приятное и успокаивавшее.
        — А если я желаю знать о вас все?  — спросил он.
        Мэри уже твердо решила, что будет ублажать его, но ни за что не расскажет о своем прошлом. Никогда. Ему не следовало знать, как ею пользовались в приюте.
        — Тогда, боюсь, вы будете крайне разочарованы, ваша светлость.
        В его глазах вспыхнул огонь страсти.
        — Калипсо, вы никогда не сможете меня разочаровать. И не важно, что вы сотворите, не важно, чего вы наговорите,  — я до конца дней своих буду преклоняться перед вашей душой, совершенной даже в своем несовершенстве.
        Мэри с удивлением смотрела на герцога. Ее душа «совершенна даже в своем несовершенстве»? Она никогда не думала об этом. Но почему же он вдруг… Поддавшись внезапному порыву, Мэри прижалась к нему всем телом.
        — Позвольте мне познать глубины вашего сердца, позвольте быть их стражем.
        Все ее существо буквально кричало: «откройся ему, откройся!» Но три года непрерывного ужаса, от которого кровь стыла в жилах, воздвигли неприступные стены на пути к ее сердцу. Увы, Мэри просто не могла рассказать о своем заточении, поэтому прикрыла глаза и пробормотала:
        — Мое сердце непостижимо и для меня самой. Но вы можете познать меня с другой стороны…  — Ради всего святого, пусть он примет ее предложение и оставит прошлое в покое. Пусть ужасные воспоминания о приюте таятся в глубинах памяти — так, чтобы ничто не тревожило их.
        Тут герцог наклонился и поцеловал ее. Мэри в страхе оттолкнула его и воскликнула:
        — Остановитесь! Умоляю вас!
        — Что случилось? Что-то не так?..
        Мэри охватила паника. Теперь она видела перед собой жирное обрюзгшее лицо с налитыми кровью глазами. Видела на том самом месте, где совсем недавно было лицо Эдварда.
        — Нет-нет-нет! Мне нельзя!  — Она толкнула его еще раз. И, покачнувшись, обвела взглядом комнату.  — Нет, пожалуйста, нет!  — Теперь она увидела мозолистые руки другого надзирателя — руки, покрытые грязью вплоть до треснувших ногтей.  — Стойте же, стойте!  — задыхаясь, прохрипела она.  — Остановитесь!..
        — Мэри!..  — позвал чей-то голос, полный отчаяния. А по телу ее шарили грубые, толстые пальцы.  — Мэри, вы меня слышите?!
        Она покачала головой и попыталась отцепить от себя эти ужасные пальцы, но тщетно. Мэри вдруг обнаружила, что не может избавиться от них — эти мерзкие руки были повсюду, и они все крепче сжимали ее. Вот-вот они бросят ее на пол, а затем поднимут и…
        Из горла Мэри вырвался крик. Она закрыла лицо ладонями и зажмурилась. Но надзиратель по-прежнему маячил перед ней, пожирая ее своими тусклыми свиными глазками.
        Мэри задыхалась от запаха грязной, немытой плоти, и ей казалось, что эта мука никогда не кончится. Да-да, ей никогда не убежать, никогда не скрыться — теперь она знала это точно.
        Глава 9
        — Мэри!  — Эдвард в ужасе замер; он боялся дотронуться до нее.
        А она отступила от него на несколько шагов и, всхлипывая, пробормотала:
        — Стойте, стойте…
        Герцог тяжко вздохнул. Ему хотелось обнять Мэри и успокоить, но он знал, что от этого ей станет только хуже.
        — Мэри…  — снова позвал он.
        Она плакала, закрыв лицо тонкими пальцами. Потом, содрогаясь от рыданий, упала на колени и, прижав руки к груди, закричала:
        — Пожалуйста, остановитесь! Я буду хорошо себя вести! Обещаю!
        Сердце Эдварда болезненно сжалось. От такого зрелища холодела кровь, и мурашки по спине пробегали.
        Господь милосердный, что случилось с его Калипсо? Ее чуть не лишили рассудка! В груди Эдварда закипела ярость; он готов был разорвать на куски того, кто издевался над Мэри.

«Но что же делать?  — думал он, сжимая и разжимая кулаки и пытаясь справиться с волнением.  — Ведь нельзя же просто стоять и смотреть».
        Герцог медленно подошел к девушке и опустился рядом с ней на колени. А она, глядя в потолок, что-то тихо шептала.
        — Мэри, кто так напугал вас?
        Ответа не последовало. Его Калипсо даже не посмотрела на него.
        — Мэри, вы в безопасности. Все будет хорошо. Я рядом.
        Мэри вдруг замерла, потом взглянула на него с удивлением. Воодушевленный такой реакцией, герцог прошептал:
        — Это я, Эдвард. Я ваш друг, ваш защитник.  — Теперь уже не было сомнений: Мэри довел до такого состояния мужчина, действовавший почти так же, как его, Эдварда, отец, когда-то жестоко убивший ту несчастную девушку. Поэтому он обязан защитить свою Калипсо. Его душа жаждала этого. Он ждал этого шанса всю жизнь.
        В растерянности моргая, Мэри снова посмотрела на него и тихо прошептала:
        — Эдвард, да?
        — Да, это я, Эдвард. Не бойся меня, дорогая.
        Она опустила голову и пробормотала:
        — О, Эдвард, а я думала…
        Волна облегчения захлестнула его. Она пришла в себя! Наконец-то!
        — Я… Я прошу прощения…  — с трудом произнесла Мэри.
        — Не стоит просить прощения. Вы абсолютно ни в чем не виноваты.  — Наоборот, это у нее следовало просить прощения. Всем следовало просить прощения за то, что с ней сделал этот мир, почти уничтоживший ее.
        Да, почти. Эдвард знал, что еще есть надежда. Даже сейчас в ее глазах светились ум и невероятная сила воли. Разве мог кто-нибудь другой пережить то, что перенесла она?
        Мэри взглянула на него, потом снова опустила глаза.
        — Я не знаю, что с этим поделать.
        Эдвард улыбнулся и проговорил:
        — Сейчас важно только одно: вы со мной, Калипсо.
        Он хотел дотронуться до нее, но она вздрогнула и обхватила плечи руками, словно защищаясь. Эдвард снова улыбнулся и тихо сказал:
        — Я просто хочу успокоить вас.
        Мэри молча кивнула, и он медленно, очень медленно потянулся к ней, потом взял за руки.
        — Дорогая, вы расскажете мне, что с вами только что произошло?
        — Нет.
        — Но почему? Я ведь хочу помочь вам, вот и все.
        Мэри поморщилась и пробормотала:
        — Вы не в силах помочь мне. Наверное, никто не в силах. Даже Господь.
        — Не верю,  — заявил герцог.
        Она вдруг улыбнулась.
        — Вы всегда верите в лучшее?
        — Я не оставлю вас в беде, Мэри. Я принял решение — и никогда не отступлюсь от него.
        Улыбка исчезла с лица его Калипсо.
        — Вы не будете счастливы со мной, Эдвард.
        — Я не ищу счастья.
        — Тогда чего же вы ищите?
        — Свободу,  — ответил он совершенно искренне.  — Свободу от прошлого. Свободу от воспоминаний.
        Несколько секунд спустя, глядя в бледное лицо девушки, Эдвард понял, что она искала того же.

* * *
        Ее светлость Клэр Даррелл, урожденная Эдерли, вышла из собора Святого Павла под прекрасный перезвон серебряных колоколов. Убранную цветами карету герцога окружала гигантская толпа зевак — такая собирается только на самых блистательных великосветских свадьбах.
        Губы Клэр растянулись в ликующей улыбке, а сердце переполнилось гордостью — ведь она спасла свою семью от ужасного будущего. Конечно, ее муж был почти в три раза старше ее, но это обстоятельство не имело никакого значения, так как муж был герцогом и безупречным джентльменом.
        Клэр окинула взглядом толпу, состоявшую из людей самых разных сословий и достатка. И ведь все они пришли посмотреть на новую герцогиню! Клэр давно уже не испытывала такого удовольствия. Раньше она жила под жестким надзором отца, но теперь была свободна. Теперь она могла стать такой же законодательницей мод, как Джорджиана Кавендиш, герцогиня Девонширская, муза Гейнсборо и подруга Марии Антуанетты.
        — Почему вы не надели бриллианты, любовь моя?
        Клэр оторвала взгляд от восторженной толпы и посмотрела на своего статного мужа.
        — Моя мать попросила, чтобы я надела жемчуга, которые украшали ее во время свадьбы.
        — Очень мило с вашей стороны,  — улыбнулся герцог.
        Клэр улыбнулась ему в ответ. Поистине мир не видывал более послушной дочери, чем она, Клэр.
        — Но теперь вы замужем, поэтому должны полностью посвятить себя своему супругу,  — добавил герцог с некоторым упреком.
        — Конечно, ваша светлость. Прошу у вас прощения…
        — Прощаю вас.  — Его пальцы сильно сжали ее руку.  — Всегда делайте так, как я сказал, и вы познаете величайшее счастье на свете.
        — Безусловно, мой супруг,  — ответила Клэр со сладчайшей улыбкой. Пожилому мужчине легко угодить улыбками и добрым нравом. Мать уверяла, что герцог осыпал свою предыдущую жену несметными богатствами. Вне всякого сомнения, он не обделит подарками и ее, Клэр. Она едва сдерживала волнение в предвкушении этого.
        — А теперь — свадебный завтрак,  — заявил муж, глядя на нее с ласковой улыбкой.  — Мы не должны заставлять королевскую семью ждать.
        Клэр чуть не рассмеялась от радости. Ей с трудом верилось, что на ее свадьбе присутствуют принц Уэльский и его супруга! Все подруги наверняка просто умрут от зависти. Наконец-то она поймала свое счастье! Теперь она претворит в жизнь все свои мечты.
        Глава 10
        Ах, какая огромная библиотека — гораздо больше, чем у отца. Сотни, тысячи томов в прекрасных кожаных переплетах. И целый шкаф романов.
        Чего здесь только не было: «Гордость и предубеждение», «Отверженные», «История Тома Джонса», «Грозовой перевал», «Городок»… Беззвучно шевеля губами, Мэри читала знакомые и незнакомые названия. Три года она не видела книг даже издали. Три долгих, проклятых, вычеркнутых из жизни года. Ей очень хотелось взять с полки одно из этих великолепных изданий и хотя бы просто полистать страницы. Но сначала нужно было спросить разрешения у Эдварда.
        Мэри забрела в библиотеку совершенно случайно. Несколько дней она провела в постели, но теперь окрепла и, воспользовавшись относительной свободой, вышла из спальни, открыла первую попавшуюся дверь и оказалась в этом святилище.
        Да, в святилище, по-иному не скажешь.
        Мэри прошлась по мягкому турецкому ковру, кутаясь в длинный шелковый халат. Это был халат Эдварда, но она чувствовала себя в нем на удивление уютно.
        Оторвав взгляд от книг, Мэри посмотрела в окно. За стеклами темнел непроглядный зимний вечер, а здесь ярко горели свечи и царили тишина и покой. Покой, которого ей так не хватало…
        Мэри с тревогой думала о том, что ждало ее впереди. Надолго ли она задержится в этом доме? Что, если Эдвард узнает всю правду о ней? Как он тогда поступит?
        — Ты любишь читать?
        Мэри вздрогнула и обернулась.
        Эдвард стоял на пороге, прислонившись к дверному косяку.
        — Люблю,  — ответила она, скрестив руки на груди.  — Если книга хорошая.
        Герцог подошел ближе и, остановившись, склонил голову к плечу.
        — А что такое, по-твоему, хорошая книга?
        Мэри растерялась. Не так-то просто говорить о литературе после трех лет, проведенных в сумасшедшем доме.
        — По-моему,  — нерешительно начала она,  — по-моему, хорошая книга — это особый мир, интересный и захватывающий. Мир, населенный яркими, запоминающимися персонажами, с которыми не хочется расставаться.
        — И за которых переживаешь всем сердцем,  — подхватил Эдвард.
        — Ты всем сердцем переживаешь за вымышленных героев?  — удивилась Мэри.
        — Да,  — кивнул он.  — Вымысел трогает меня куда больше, чем реальность. К людям из плоти и крови я отношусь в лучшем случае безразлично.
        — Я тебе не верю.
        Герцог в изумлении приподнял брови.
        — Почему?
        — Хотя бы потому, что я видела, как ты переживал за меня.
        — Ты — особенная. Не такая, как все.
        — Да уж, не такая…  — пробурчала Мэри.

«Особенная»? Что ж, точнее не скажешь. Что она натворила, явившись к нему в дом? Чуть не умерла и доставила ему уйму хлопот. Стыд и позор!
        — Мэри, ты себя недооцениваешь,  — мягко произнес Эдвард.  — Придет время, и ты поймешь, что достойна восхищения.
        Из коридора донеслись звуки шагов, и Мэри насторожилась.
        — Не волнуйся,  — успокоил ее Эдвард.  — Я увидел, что ты вошла в библиотеку, и распорядился, чтобы ужин подали сюда.
        Дверь открылась, и вошел слуга с большим серебряным подносом. Мэри на всякий случай отступила на несколько шагов назад. Молодой человек в зеленой ливрее поставил поднос на ореховый стол у окна и спросил:
        — Что-нибудь еще, ваша светлость?
        Эдвард отрицательно покачал головой. Слуга поклонился, быстро вышел из библиотеки и закрыл за собой дверь.
        Мэри отвернулась, чтобы не смотреть на тарелки и не вдыхать божественный аромат розмарина.
        — Я не голодна…  — пробормотала она.
        — Очень хорошо,  — сказал Эдвард.  — Но я прошу тебя составить мне компанию.
        Мэри не выдержала и краем глаза взглянула на поднос. Там стояли две изящные фарфоровые тарелки, а в них… Лосось, спаржа и картофель под соусом из петрушки и розмарина.
        — Вероятно, с моей стороны будет крайне невежливо ответить отказом на твою просьбу.
        — В высшей степени невежливо,  — ответил Эдвард с нарочитой серьезностью.
        Мэри скрыла улыбку и, придерживая полы халата, неторопливо подошла к столу, затем чинно уселась в массивное ореховое кресло.
        Глядя на нее, Эдвард широко улыбнулся, весело сверкнув глазами.
        — Оказывается, ты умеешь улыбаться,  — заметила Мэри.
        — Умею… что?
        — До сих пор ты если и улыбался, то одними губами, как будто через силу. А сейчас улыбнулся по-настоящему.
        — Пожалуй, ты права.  — Герцог ненадолго задумался и добавил:  — Наверное, я изменился под твоим влиянием.
        — Теперь ты еще и шутишь…
        — Нет, Мэри, я не шучу. Видишь ли, я… Рядом с тобой я действительно становлюсь другим.
        Не зная, что на это ответить, Мэри молчала. Возможно, они и в самом деле влияли друг на друга. Во всяком случае, ей казалось, что между ними возникло некое подобие духовной связи. Иначе как объяснить тот факт, что она очень быстро привыкла к Эдварду и чувствовала себя в его присутствии легко и свободно? Ну, почти легко и свободно…
        Эдвард сел за стол, поставил перед Мэри тарелку, разложил приборы и наполнил бокалы водой из хрустального графина.
        — Вот, прошу отведать. Это лосось из моих владений в Шотландии. Вежливость требует, чтобы ты его попробовала.
        Мэри взяла тяжелую серебряную вилку, посмотрела на тарелку и поняла, что страшно проголодалась. В течение трех лет изо дня в день ей давали омерзительную похлебку в кошмарной грязной миске. А тут — такая красота и изобилие!
        Она отправила в рот кусочек нежнейшего лосося и прямо-таки застонала от восторга.
        Эдвард рассмеялся:
        — Вкусно?
        — Изумительно!  — ответила Мэри и принялась с энтузиазмом опустошать тарелку. Ей ужасно хотелось знать, будет ли десерт, а если будет, то какой, но она постеснялась спросить об этом.
        — Я очень рад, что ты нашлась,  — неожиданно сказал Эдвард.
        Все еще размышляя о десерте, Мэри с улыбкой спросила:
        — Нашлась? А ты думал, что я сбежала?
        Герцог нахмурился.
        — Не обнаружив тебя в спальне, я именно так и подумал.
        — Почему?
        — Мне кажется, ты постоянно от чего-то бежишь. От чего-то или от кого-то.
        Мгновенно потеряв аппетит, Мэри отложила вилку.
        — Эдвард, давай не будем говорить на эту тему.
        — Но ты сама ее затронула,  — напомнил он.
        — Да, сама. И уже пожалела об этом.
        — Тем не менее я хотел бы знать, кто ты и что тебя тревожит.
        Мэри вздохнула. До чего же он упрямый…
        — Эдвард, не надо, прошу тебя. Я не люблю погружаться в воспоминания. Что было, то было. Пусть прошлое останется в прошлом.
        Он в задумчивости кивнул.
        — Значит, ты предпочитаешь настоящее?
        — Да,  — решительно кивнула девушка.  — Я предпочитаю настоящее.
        Герцог внимательно посмотрел на Мэри и с самым серьезным видом спросил:
        — В таком случае ты, наверное, не откажешься от настоящего яблочного пирога, не так ли?
        К Мэри тотчас вернулись аппетит и хорошее настроение.
        — Как ты догадался?!
        — О чем?
        — О том, что я мечтаю о десерте.
        Эдвард наклонился к ней и шепнул:
        — Магия.
        Мэри рассмеялась.
        — О, Эдвард, с тобой не соскучишься!
        — Приятно слышать. А не почитать ли нам после ужина? Какую книгу возьмем?
        — Я…  — Мэри в растерянности моргнула.  — Не знаю…
        — Тогда пусть будет «Гордость и предубеждение». Обещаю читать с выражением,  — заявил Эдвард.
        Мэри в изумлении вытаращила на него глаза.
        — Ты собираешься изображать сестер Беннет, Кэролайн Бингли и леди Кэтрин?
        — Почему бы и нет?
        — И даже миссис Беннет?
        Он лукаво прищурился.
        — Особенно миссис Беннет.
        Мэри вдруг почувствовала себя счастливой. Впервые за долгие годы. Благодаря Эдварду. Ему удалось добиться невозможного. Магия? Что ж, может быть, он и впрямь волшебник.
        — А сейчас воздадим должное десерту,  — сказал герцог, потянувшись к звонку.

* * *
        Холодный ветер гонял по дорожкам сухие листья, безжалостно трепал чахлую траву, клонил к земле голые ветви дубов и свирепо набрасывался на неподвластные ему надгробия.
        Тяжелая бархатная накидка давила на плечи и не спасала от холода. Мрачно глядя под ноги, Мэри шла рядом с Эдвардом. Никакой он не волшебник. Предатель, коварный и жестокий — как все мужчины! Две недели всячески опекал ее, кормил, поил, читал вслух, мило улыбался, а потом вдруг привез сюда, на то самое кладбище.
        Впрочем, она тоже хороша. Забыла, как он при первой встрече сказал, что всегда добивается того, чего хочет. Вот и добился!.. Наверное, расспросил Ивонн. Еще одна предательница. Никому нельзя доверять. Решительно никому.
        Она подняла голову.
        — Ивонн тебе все рассказала?
        — Нет, она не сказала мне ровным счетом ничего. Кроме того, что тебе следовало бы посетить одну из здешних могил.
        — Зачем?
        — Ты прекрасно это знаешь, не так ли?
        Да, она знала. То есть знала, что думала Ивонн. Но она-то сама не желала это видеть. Не желала видеть то, что оживит страшные призраки прошлого. То, что причинит ей невыносимую боль.
        Мэри остановилась и сквозь зубы процедила:
        — Увези меня отсюда.
        — Не сейчас.  — Эдвард протянул ей руку.  — Идем.
        Мэри отрицательно покачала головой.
        — Лучше я сама.
        Пройдя несколько шагов, она искоса взглянула на герцога. В его темных глазах светились нетерпение и… надежда? Да-да, надежда! Очевидно, он надеялся узнать что-то хорошее. В таком случае его ждало разочарование.
        — Ты отдаешь себе отчет в том, что сейчас делаешь?  — спросила Мэри.
        — Я всегда отдаю себе отчет в том, что делаю.
        Какая самоуверенность… Он не привык сомневаться в правильности своих поступков. В этом его светлость герцог Фарли ничем не отличается от его светлости герцога Даннкли, будь он трижды проклят.
        Мэри остановилась перед массивным надгробием. То была плита из зеленого мрамора с белыми прожилками, а по бокам — два гранитных ангела.
        Мэри замерла — словно окаменела. Она не могла заставить себя подойти ближе и прикоснуться к мрамору, на котором было начертано:
        Эзме Женевьева Даррелл
        Герцогиня Даннкли
        Любящая жена и мать

1830 —1862
        Незабвенная дочь, последовавшая за матерью
        Леди Мэри Элизабет Даррелл

1847 —1862
        Спите спокойно,
        Обожаемые бриллиант и жемчужина
        Герцог с удивлением посмотрел на Мэри.
        — Не понимаю,  — сказал он, приблизившись к ней.
        — Чего ты не понимаешь?
        — При чем здесь ты?
        — Читай имена.
        Он нахмурился и пробормотал:
        — Мэри — твое имя. И что же?..
        — Леди Мэри Элизабет Даррелл,  — поправила она.
        — Ты дочь герцога Даннкли?
        — Да.
        — Но я…  — Эдвард замялся.  — Я был на твоих похоронах.
        — Неужели? Очень любезно с твоей стороны.
        Надежда в его темных глазах сменилась растерянностью.
        — Боже милостивый, что все это значит?  — пробормотал герцог.
        — Я умерла,  — ответила Мэри, с мстительным удовольствием наблюдая за ним.  — Умерла, но тем не менее стою перед тобой.
        — Но что же это значит?
        Мэри криво усмехнулась.
        — Я восстала из мертвых.
        — Прекрати! Ты не умирала!..
        — Со мной случилось кое-что похуже.
        — Похуже?  — в недоумении переспросил Эдвард.
        Мэри собиралась с силами; она больше не могла скрывать правду. Пусть Эдвард все узнает — и будь что будет. Хотя, если он прогонит ее… Нет, об этом лучше не думать.
        — Я сошла с ума, понимаешь? Сошла с ума окончательно и бесповоротно.
        — Дорогая, побойся Бога, что ты говоришь?!
        — Три года назад отец объявил, что я ненормальная,  — продолжала Мэри.  — Точно такая же, как моя мать. И сказал, что меня надо изолировать, иначе я стану шлюхой.  — Мэри неожиданно для себя самой рассмеялась — громко и визгливо. Поспешно прикрыв рот ладонью, она несколько секунд помолчала и со вздохом закончила:  — Надеюсь, ты уже понял, куда он меня отправил?
        — В сумасшедший дом? Тебя три года держали в сумасшедшем доме?
        — Да, представь себе, держали. И вовсе не собирались выпускать.
        — Но ты не сумасшедшая, Мэри!  — Он почти кричал.  — Нет, и еще раз нет.
        — Откуда ты знаешь?
        Эдвард смотрел на нее в полном отчаянии. Человек, который привел ее на ее собственную могилу, властный и самоуверенный герцог Фарли сейчас совершенно растерялся.
        Мэри снова усмехнулась.
        — Что с тобой, Эдвард? Ты лишился дара речи? Очевидно, это случилось с тобой впервые в жизни.
        Он тяжело вздохнул и опустил глаза.
        — Я не испытывал ничего подобного с того дня, когда повесили моего отца.
        Мэри охватил жгучий стыд. Она считала себя самой несчастной на свете — и вдруг услышала такое… Должно быть, это жуткое событие случилось, когда она была совсем маленькой, и поэтому она ничего об этом не слышала.
        — Эдвард, пожалуйста, прости меня. Я не знала…
        Герцог посмотрел на нее и печально улыбнулся.
        — В каком-то смысле мы с тобой друзья по несчастью. Приятно встретить человека, который способен тебя понять, не правда ли? Кстати, я так и не понял, как ты оказалась на свободе. Ведь ты сказала, что тебя не собирались выпускать…
        Она молча стиснула зубы.
        — Мэри…
        Мэри крепко зажмурилась и прошептала:
        — Я сбежала.
        — Как тебе это удалось?
        Мэри открыла глаза и рассказала герцогу почти все. А потом настал черед последнего, самого страшного признания.
        — Я подкараулила надзирателя и напала на него. Скорее всего, убила. И сбежала.
        Она думала, что Эдвард осудит ее. Разве можно найти оправдание убийству?
        Но он вдруг шагнул к ней и, взяв ее лицо в ладони, проговорил:
        — Я восхищаюсь тобой. Ты не позволила себя сломить, не опустила руки и не смирилась. Ты боролась за жизнь и победила.
        На глаза Мэри навернулись слезы.
        — Значит, ты не прогонишь меня?
        — Конечно, нет. Ни за что на свете.
        И в этот момент она простила его. Да, он привел ее сюда и расспрашивал Ивонн. Но он не предатель. Совсем наоборот. Он понимает ее и готов принять такой, какая она есть.
        — Что мы будем делать дальше?  — тихо спросила Мэри.
        — Не мы. Ты, Калипсо. Ты сделаешь это сама.
        — Что ты имеешь в виду?
        В глазах Эдварда вспыхнуло что-то зловещее…
        — Ты уничтожишь того, кто пытается уничтожить тебя. Он должен получить по заслугам.
        Глава 11
        Грохот выстрела прорезал густой и холодный утренний туман. Мэри почувствовала тупую боль в руке от неожиданно сильной отдачи пистолета. На противоположной стороне росистого луга, украшенного живописными крокусами, еще можно было заметить постепенно рассеивавшееся облачко — прямо над нарисованной на мешке мишенью.
        Весьма довольная собой, Мэри мрачно улыбнулась. Всего сутки назад Эдвард дал слово обучить ее самозащите и уже исполнял свое обещание. А она, сама того не ожидая, с жадностью, принялась за дело! До сих пор Мэри умела лишь убегать и прятаться. Но теперь она начинала верить в свои силы, верить в то, что сможет постоять за себя. Более того, именно здесь и сейчас, одетая в темно-синие бриджи и льняную рубашку, принадлежавшие кому-то из слуг герцога, Мэри чувствовала себя как никогда живой. Ей нравилась просторная мужская одежда — серый жакет, надетый поверх рубахи, доходил до подбородка, а высокие черные сапоги скрывали ноги почти полностью.
        Необходимость носить одежду дамского покроя показалась ей теперь жестокой несправедливостью, придуманной мужчинами. Разве можно изобрести более изощренную пытку, чем сдавливающий ребра корсет с металлическими обручами и тяжелое платье с воланами, в котором невозможно двигаться?
        — Замечательный выстрел,  — похвалил ее Эдвард.
        Не скрывая приятного возбуждения, Мэри повернулась к нему с пистолетом в вытянутой руке.
        — В самом деле?
        При виде направленного на него оружия на лице Эдварда промелькнула тревога, и он поспешил отскочить в сторону. Не спуская глаз с пистолета, герцог поднял руку в черной перчатке и аккуратно отвел в сторону кисть своей спутницы.
        — Да. Только не надо практиковаться на мне.
        Мэри поджала губы и кивнула.
        — Было бы досадно застрелить такого хорошего учителя.
        — Приятное чувство, не так ли?  — спросил Эдвард.  — Когда жизнь и смерть зависят от одного твоего выстрела.
        Сердце Мэри гулко забилось от волнения. Она снова посмотрела на пистолет, а затем скользнула взглядом по руке Эдварда. Если бы не замшевая ткань перчатки, можно было бы почувствовать его тепло.
        — Да, приятное чувство,  — согласилась она.  — Но я по-прежнему не понимаю, какова цель нашего занятия. Я ведь не собираюсь никого убивать.
        — Цель нашего занятия в том, чтобы тебе никогда больше не пришлось уповать на чью-либо милость. Ты всегда должна уметь дать отпор.
        От этих слов на душе у Мэри потеплело. К чувству благодарности примешивалось и другое — ощущение перерождения, небывалый подъем сил. Ей не терпелось заглянуть в бездонные глаза Эдварда и увидеть в них… себя новую, себя нынешнюю.
        Собравшись с духом, Мэри встретила взгляд — до того пронзительный и полный горячей нежности, что даже трудно было поверить в происходящее.
        Мог ли Эдвард по-настоящему желать ей счастья? До сих пор жизнь не щадила Мэри — чаша страданий была выпита ею до дна, а отчаяние давно выжгло в сердце всякую надежду.
        Видит бог, ей очень хотелось снова доверять людям — хотелось забыть ужасы прошлого, отринуть страх и найти в себе силы начать новую жизнь.
        — Эдвард, я…
        Он с ласковой улыбкой покачал головой.
        — Не надо ничего говорить, Мэри. Еще не время.
        Не выпуская ее руки, Эдвард опустился на влажную от росы траву, сорвал темно-лиловый цветок и протянул его своей спутнице. Нежный едва распустившийся бутон крокуса источал тонкий аромат свежести. Завороженная чудесным оттенком фиолетового венчика, Мэри смотрела на цветок как на символ своей будущей жизни и зарождавшегося между ними доверия.
        — Нам предстоит еще научиться взаимопониманию.
        Эдвард не произнес более ни слова, но Мэри и без того прекрасно все поняла. Он видел в этом хрупком весеннем цветке, только выбравшемся из-под снега и робко приветствовавшем солнце, ее, Мэри, образ. Так поэтично и так тонко…
        Мэри трепетно приняла хрупкий цветок из руки герцога и осторожно поднесла его к щеке.
        Тут Эдвард выпустил ее руку, поднялся на ноги и взял пистолет. Достав из кармана маленькую серебряную пороховницу, он открутил крышку и принялся снова заряжать оружие.
        — Ведь приятно сознавать, что ты, владея этим навыком, владеешь чужой жизнью, верно?
        Мэри молчала, бережно перекатывая цветок в пальцах и размышляя над словами своего спутника — верными, но жестокими. Но правда именно такова. И ужасно одинока была душа человека, только что произнесшего эти слова…
        Мэри по-прежнему молчала, пристально наблюдая за точными и размеренными движениями герцога — он засыпал крошечные черные пули в блестящий граненый ствол.
        — Но всегда можно промахнуться,  — заметила она наконец.
        — Только если ты сама этого пожелаешь.
        Щелкнул курок, и Мэри невольно задумалась: многих ли убил тот, чьи слова столь уверенны, а движения отточены до совершенства? К собственному удивлению, она отметила, что теперь подобные мысли внушали ей не страх, а ощущение безопасности.
        Словно натянутая струна, Эдвард стоял безупречно прямо, всем видом выражая спокойствие и хладнокровие. Затем он не спеша поднял руку и, практически не целясь, нажал на курок. Облако порохового дыма вырвалось из дула пистолета. Мэри же не могла оторвать глаз от лица герцога — даже не взглянула на мишень. Впрочем, у нее не было не малейших сомнений в том, что он попал точно в цель. И лицо его в этот момент казалось особенно красивым. Более того, глядя на него сейчас, Мэри была уверена: этого человека никто на свете не сможет одолеть.
        Ей тотчас же захотелось самой испробовать этот дивный эликсир смелости. Заправив стебель цветка за пояс, она протянула руку.
        — Хочу еще раз.
        Эдвард раскатисто рассмеялся. Опустив пистолет, он шагнул к девушке, и ей на секунду показалось, что он собирается поцеловать ее. Но эта мысль отнюдь не вызвала у Мэри отвращения. Напротив, она, скорее всего, не возражала бы.
        Однако герцог вдруг заявил:
        — У меня есть идея получше.
        Едва сдерживаясь, чтобы не зарыться пальцами в копну его иссиня-черных волос, она просила:
        — Какая же?
        Герцог убрал пистолет за пояс и нагнулся, чтобы подобрать свой плащ с мокрой травы.
        — Пришло время попробовать кое-что новое.
        Очевидно, речь шла вовсе не о поцелуях. Мэри нахмурилась и пробурчала:
        — Но я хочу попрактиковаться в стрельбе.
        — Еще успеешь. А сейчас…  — Эдвард встряхнул свой плащ.  — Сейчас у меня есть для тебя другое занятие.
        Он поднес пальцы к губам и громко свистнул.
        Мэри в тревоге вздрогнула.
        — Что это значит?
        Из расползавшихся клочьев тумана на краю дубовой рощи внезапно появилась мужская фигура, и этот силуэт в черном как ночь облачении казался устрашающе огромным — даже с такого расстояния Мэри чувствовала исходившую от незнакомца угрозу.
        — Что вы задумали?  — в растерянности пробормотала Мэри.
        — Хочу сделать из тебя женщину, с которой будут считаться,  — спокойно ответил Эдвард.
        И тут на нее вдруг снова нахлынул до боли знакомый страх. Как же так? Почему именно теперь, когда она вернула себе толику свободы, кто-то собирался все у нее отнять? Ведь она не готова к выходу в общество. Особенно в общество незнакомых мужчин.
        Твердо решив не сдавать позиций, Мэри прошептала:
        — Мне нужен пистолет.
        — Не сомневаюсь. Но не могу же я позволить тебе застрелить виконта…
        Мэри еще больше растерялась.
        — Ты ведь не сказал ему, кто я такая?  — прошептала она, почувствовав биение крови в висках. Столько усилий было приложено, чтобы найти надежное укрытие от посторонних глаз, а что в итоге? Она разоблачена! Да еще перед виконтом! Человек из высшего света непременно узнает ее — вылитую копию матери.
        — Миледи прекрасно обращается с пистолетом,  — манерно растягивая слова, произнес высокий незнакомец, быстро приближаясь.
        Мэри в растерянности заморгала. Теперь она могла лучше рассмотреть виконта. Вблизи от его силуэта не осталось ничего демонического,  — скорее наоборот; подобную внешность принято называть ангельской. Он был невероятно высок и превосходил ростом даже Эдварда. Его льняные волосы, перетянутые на затылке черной лентой, падали на спину, а длинный черный плащ для верховой езды облегал мускулистую фигуру. Глаза же его… Они были почти прозрачные, светло-голубые, и от них веяло ледяным холодом. А орлиный нос и острый подбородок в сочетании с царственным выражением лица придавали его внешности что-то неземное. Во всяком случае, именно таким Мэри всегда представляла себе архангела Михаила.
        И тут Мэри вдруг заметила его необычайно сузившиеся зрачки. Неужели ей показалось?.. Или он действительно так безрассуден, что появился перед ними сразу после курения опиумной трубки?
        Виконт пристально смотрел на нее.
        — Господи, Эдвард, ты что, совсем ее не кормишь? Кожа да кости.
        Неприглядная правда этого замечания больно ударила по самолюбию Мэри. Эдвард тщательно следил, чтобы она побольше ела, но силы возвращались к ней медленно. Однако же… Настоящий джентльмен никогда не опустился бы до подобного замечания!
        Мэри нахмурилась и заявила:
        — А вы, милорд, не находите ли, что раннее утро — не время для опиума?
        Брови виконта приподнялись, а ноздри расширились. Но эмоции вырвались из-под контроля лишь на долю секунды. На лицо его тотчас же вернулось бесстрастное выражение, и он проговорил:
        — Надо полагать, мадам и сама не прочь побаловаться опиумом, раз так хорошо разбирается в признаках.
        Мэри поежилась, сознавая, что выдала себя. Она взглянула на Эдварда, рассчитывая на его поддержку. Но тот молчал, и стало ясно, что этот поединок ей придется выстоять самой.
        Собравшись с духом, Мэри холодно бросила:
        — Не буду отрицать.
        Виконт нагло усмехнулся.
        — Неудивительно для дочки шлюхи…
        Подобное обвинение, хотя и небеспочвенное, было ударом ниже пояса. У Мэри зазвенело в ушах. Какая возмутительная наглость! Но самое страшное в том, что тайна ее была раскрыта…
        — Прошу прощения, вы о чем?
        — Я назвал тебя дочкой шлюхи, потому что так оно и есть,  — медленно, словно пережевывая слова, проговорил виконт.
        Волна гнева обожгла лицо Мэри. Никто, кроме ее отца, не позволял себе таких выражений в адрес Эзме.
        — Вы… Как вы смеете?..
        — Неужели тебе есть что возразить?  — спросил виконт, наклонившись к ней, так что прядь длинных светлых волос выбилась из-под черной ленты, стягивавшей их на затылке. Взгляд же его был безжалостен.  — Неужели будешь отрицать, что она раздвигала ноги перед всяким, готовым заплатить? Разумеется, до того, как стать герцогиней,  — язвительно усмехнувшись, добавил он.  — А если я готов был заплатить… Хм… не сомневаюсь, что и ты на ее месте уже бросила бы его светлость и исполняла мои прихоти.
        Ярость переполняла Мэри; ей хотелось уничтожить этого наглеца. Не в силах совладать с гневом, она бросилась на обидчика, вскинув руки и явно намереваясь расцарапать ему лицо. Но руки виконта оказались быстрее и сильнее — запястья Мэри были скованы мертвой хваткой. Тогда Мэри, охваченная бешенством, пустила в ход зубы и вцепилась прямо в грудь негодяя.
        Виконт взвыл от боли и выпустил руки маленькой дикарки. Однако тотчас же обхватил ее за талию.
        — Чертовка!  — зарычал он и одним движением отбросил девушку в сторону. Его черная шелковая рубашка была разорвана на месте укуса, что немало порадовало Мэри.  — Сумасшедшая…  — добавил виконт. Он яростно буравил ее глазами, в которых читалось удивление и… одобрение?
        — Вот именно,  — прошипела Мэри.  — А в следующий раз я откушу вам всю руку целиком, если посмеете сказать хоть одно дурное слово о моей матери.
        Внезапно за спиной ее послышались звуки, очень напоминавшие аплодисменты. Мэри резко обернулась. Взглянув на Эдварда, проговорила:
        — А вы просто стояли и наблюдали, как он…  — Она осеклась, так как вдруг поняла: ее покровитель ничуть не был смущен происходившим.
        — Я не собираюсь смягчать для тебя удары судьбы, Мэри,  — ответил герцог.  — Я хочу научить тебя давать отпор и нападать самой. Тебе еще нужна моя помощь?
        Мэри перевела взгляд с одного мужчины на другого. От них обоих так и веяло опасностью. Во взгляде Эдварда она всегда видела решимость и жажду острых ощущений. Но только сейчас, в лесу, в обществе ужасного незнакомца, Мэри наконец заметила искры безумия в глазах герцога. И еще в них были… мстительность и непреклонность; глядя в эти глаза, всякий понимал: горе тому, кто навлечет на себя гнев герцога Фарли.
        — Да, нужна,  — ответила наконец Мэри. Впервые за долгое время она почувствовала себя самой собой — только не прежней, а новой Мэри, той, которую еще никто не видел.
        — Вот и хорошо,  — кивнул Эдвард и указал ей на блондина.  — Познакомься с виконтом Пауэрзом.
        Сила привычки вынудила ее сказать:
        — Как поживаете, сэр?
        Пауэрз же внимательно разглядывал ее. Наконец с усмешкой ответил:
        — Да уж лучше, чем ты.
        — Пауэрз!  — в голосе Эдварда прорезались нотки недовольства.
        — Да-да, слушаю.
        — Не запугивай ее… слишком.
        — Запугивать?  — переспросил виконт и сделал шаг в сторону девушки.  — Ты ведь не боишься меня, маленькая хищница?
        Мэри выпрямилась, словно желая стать выше и сильнее. Вскинув подбородок, она процедила:
        — Бояться вас? Позвольте заметить, что вы не смогли бы даже дотронуться до моей матери или до меня. Не говоря уж о раздвигании ног…
        Виконт запрокинул голову и расхохотался.
        — Прирожденная лгунья, Фарли! Ты нашел прирожденную лгунью!  — И тут Пауэрз вдруг протянул ей руку.
        Мэри медлила лишь несколько мгновений. Со смелостью, которой на самом деле не чувствовала, она приняла руку виконта. По сравнению с ее изящной ручкой его ручища казалась огромной.
        Пауэрз поклонился.
        — Я люблю сложные задачи и принимаю ваш вызов,  — произнес он бархатным голосом.
        Подумав о том, сколько женщин, должно быть, пали жертвами его чар, Мэри отдернула руку и проговорила:
        — Поразительно, что вы способны что-то любить, милорд.
        — Полагаю, мы говорим не о физической стороне любви.  — Виконт в очередной раз усмехнулся.
        — И этого человека вы считаете своим другом, ваша светлость?  — Мэри внимательно посмотрела на герцога, решившего, по всей видимости, что Пауэрз очень нужен ему для каких-то целей…
        — Другом?  — Эдвард взглянул на виконта.  — Скорее уж сообщником.
        — Мы братья по духу,  — пояснил Пауэрз.
        — Верно,  — кивнул Эдвард. Он отвернулся и быстро зашагал к ожидающему их на обочине дороги экипажу.
        Виконт помедлил немного, затем протянул руку и коснулся лица Мэри. Она в ужасе замерла. А он прижал ладонь к ее щеке и, чуть наклонив голову девушки, обнажил ее шею.
        — И как у всех братьев…  — пробормотал виконт, глядя на ее губы.
        У Мэри перехватило дыхание.
        — Что?.. О чем вы?..  — пробормотала Мэри, стараясь не выдать своего страха. Нет, ее больше не заставят подчиняться. Никогда!
        Тут виконт вдруг прикусил нижнюю губу и наклонился к ней так близко, что она почувствовала его дыхание.
        — У нас все общее,  — прошептал он.
        В следующее мгновение его рука в перчатке соскользнула с ее щеки, и виконт, резко развернувшись, зашагал следом за Эдвардом. Со спины Пауэрз выглядел настоящим рыцарем.
        Мэри же осталась стоять посреди поля, и в глаза ей теперь било восходящее солнце, разгоняющее туман. Тяжко вздохнув, она подумала о том, что ее прекрасные «рыцари» вовсе не были благородными джентльменами и не имели никакого желания спасать ее.
        Но хотели они того или нет, им придется ей помочь. Любые средства хороши, чтобы выбраться из ада. Мэри чувствовала, что сможет стать сильной, сможет выжить и отвоевать то, что по праву принадлежало ей. И никто ее не остановит.
        Глава 12
        — Мадам, сопротивляться в вашем положении неблагоразумно.
        Дрожащие отблески свечей, горевших в гостиной, плясали на огромной фигуре рыжеволосого мужчины, возвышавшегося над Ивонн. Несмотря на дорогой костюм, человек этот походил на портового грузчика, проматывающего свои деньги в тавернах. Подобные субъекты встречались ей и раньше, а когда-то она даже работала у одного из них.
        Ивонн изобразила самую чарующую улыбку, тряхнула пышной копной кудрей и изумленно воскликнула:
        — Мистер Харгрейв, сопротивление — не мой метод! Любой вам скажет, что я больше известна своей уступчивостью и умением доставлять наслаждение.
        Мистер Харгрейв снисходительно улыбнулся, обнажив пожелтевшие, но ровные зубы.
        — Я слышал о вашей репутации,  — произнес он насмешливо и склонил голову.  — И не сомневаюсь, что вы честно заслужили ее.  — Он смерил Ивонн тяжелым сверлящим взглядом и добавил:  — Полагаю, вы располагаете информацией об особе, которую я разыскиваю.
        Ивонн похолодела от страха. Черной змеей в ее сознание проскользнула отвратительная эгоистичная мысль. Ах, зачем только Мэри пришла к ней за помощью? Этого человека так просто не обмануть. Давно уже Ивонн не приходилось иметь дел с подобными людьми — с тех самых пор, когда она продавала свое тело на улицах. Продавала ради мужчины, который клялся, что любит ее.
        Но нет, несмотря ни на что, нужно защитить бедную девочку. Ведь Эзме доверяла ей и всегда поддерживала ее в трудные минуты. Когда-то Ивонн с Эзме были куртизанками; они работали вместе и заботились друг о друге как сестры. Эзме всегда утешала ее и залечивала как раны душевные, так и телесные — клиенты частенько были грубы и оставляли на память синяки.
        Да-да, необходимо спасти Мэри от этого злодея. Бог знает, что он собирался сделать с бедняжкой. Только следовало быть предельно убедительной…
        Ивонн пожала плечами и заявила:
        — Под моей крышей находили приют десятки милых девушек, сэр. Если вас не затруднит еще раз хорошенько описать ее, я, возможно, смогу понять, о ком идет речь.
        Харгрейв покачал головой, и взгляд его стал явно угрожающим.
        — Ваша судомойка, кажется, знакома с этой особой, мадам. И она уверена, что вы прекрасно понимаете, о ком идет речь.
        У Ивонн пересохло во рту. Она подумала о потайном черном ходе за стенной панелью. Но ей ни за что не опередить негодяя.
        — Что-то я не очень вас понимаю…  — пробормотала она, пытаясь выиграть время.  — Нельзя ли поподробнее?..
        Мистер Харгрейв медленно стянул перчатки. Руки у него были грубыми, а на костяшках пальцев виднелись ссадины — видимо, совсем недавно он пускал в ход кулаки.
        — Позвольте освежить вашу память, мадам. По словам судомойки, особа, подходящая под данное мной описание, была принята в этом самом заведении и отведена в эту самую комнату.
        Из груди Ивонн вырвался высокий неестественный смешок.
        — Силы небесные! Ну и фантазия у этой глупышки!  — Она взмахнула рукой в сторону учинившего ей допрос наглеца. В этом доме такого жеста было довольно, чтобы прислуга повиновалась. Даже самые неотесанные дикари, работавшие у нее вышибалами, не смели противиться воле хозяйки.
        Но мистер Харгрейв был не просто дикарем, а дикарем опасным. Сомневаться не приходилось: он состоял на службе у герцога Даннкли. А перед этим его, наверное, вытащили из какой-нибудь сточной канавы в трущобах Ист-Энда — видимо, кому-то из аристократов потребовалось найти человека для грязной работы. Теперь же он приоделся и отчаянно пытался сойти за джентльмена. Значит, требовалось воззвать к его мнимой респектабельности, не так ли?
        Придерживая подол изумрудно-зеленого шелкового платья, Ивонн будто машинально выставила на обозрение розовую ленточку подвязки на изящной ножке. Затем направилась к подносу с вином, взяла хрустальный графин и наполнила темно-рубиновой жидкостью два изящных бокала.
        — Вы, должно быть, заплатили моей судомойке?  — спросила Ивонн. Не услышав ответа, она поцокала языком и добавила:  — Если так, то потратили деньги зря. За полпенни она скажет любому, будто видела запорожского казака.
        — Ничуть не сомневаюсь. Но у меня есть веские причины верить словам девчонки. Видите ли, в моем арсенале имеются более действенные методы, чем подкуп.
        Ивонн похолодела от ужаса, но не подала виду. С восхищением взглянув на Харгрейва, она проворковала:
        — Ну разумеется… У такого важного джентльмена, как вы…
        Он чуть наклонил голову, принимая комплимент скорее как констатацию факта, нежели лесть.
        — К счастью для нее, мадам, мне не пришлось усердствовать. Стоило только взглянуть на девчонку — и она выложила мне всю историю.
        Ивонн взяла фужеры из тонкого хрусталя и, стараясь придать своим движениям как можно больше естественности, вскинула голову, отчего ее рыжие кудри водопадом рассыпались по шее.
        — Верно подмечено, сэр. Именно «историю»,  — заявила она с беззаботной улыбкой.  — Почему такой умный человек, как вы, верит молоденькой глупой служанке?
        Ивонн неторопливо приблизилась к незваному гостю. Зеленоватый шелк платья обтягивал ее фигуру, и складки ткани волнами ниспадали вниз, что придавало всему ее облику особую изысканность. Ножкой в изящной туфельке она поправила шлейф платья — так, чтобы ткань струилась по белоснежному ковру. Улыбнувшись, Ивонн предложила мистеру Харгрейву вина.
        Поколебавшись, он все-таки ответил улыбкой и взял бокал. В его смеющихся глазах зажглись дьявольские огоньки.
        — Попробуйте же вино,  — настаивала Ивонн.  — Насколько я могу судить, букет просто изумительный.
        Харгрейв медленно поднес бокал к губам, потом вдруг втянул носом терпкий аромат и проворчал:
        — Не принимайте меня за дурака.
        Ивонн сделала глоток и сразу ощутила насыщенный вкус изысканного напитка. Она слизала капельки рубиновой жидкости, оставшиеся в уголках губ, и снова улыбнулась.
        — Ни в коем случае, сэр.  — Она игриво провела ладонью по отвороту его коричневого сюртука.  — Видите, я готова к сотрудничеству.
        Харгрейв резким движением плеснул вино ей в лицо. Ивонн машинально отклонилась и зажмурилась. Вино струйками стекало по ее щекам и тяжелыми красными каплями падало с ресниц прямо на платье. Обжигающая глаза терпкая жидкость сделала Ивонн абсолютно беспомощной. Оцепенев от ужаса, она едва могла вздохнуть.
        Не видя ничего перед собой, она попыталась отступить, но, запутавшись в длинных юбках, упала на пол.
        Схватив ее за руку, Харгрейв нанес первый удар, а потом — еще и еще. Тончайший шелк платья не мог защитить ее от этих страшных ударов. А затем огромная обезьянья рука вцепилась в горло Ивонн. Рывком подтащив ее к себе, Харгрейв разорвал кружевной лиф платья и заявил:
        — Сперва я хочу взглянуть, что покупаю.
        В широко распахнутых глазах Ивонн застыл ужас. С трудом шевеля губами, она дрожащим голосом проговорила:
        — Что ж, если вы настаиваете…
        — А ты готова на многое, не так ли?  — Харгрейв буравил ее взглядом.  — Лишь бы сбить меня с толку, да?..
        — Я готова на все,  — ответила она, стараясь не заплакать.
        — Я бы мог пожалеть тебя. Но такие, как ты, не заслуживают жалости,  — прошипел Харгрейв.
        Ивонн предприняла слабую попытку вырваться, но в ответ его пальцы еще сильнее вонзились в ее горло.
        — Сэр, я не понимаю…
        — Сейчас объясню. Так вот, я работаю не на королеву, и я не констебль. Поэтому мне плевать, какие законы я нарушу ради достижения своей цели. Теперь ясно?
        Ивонн вздрогнула. Она никак не смогла бы дать ему отпор. Если, конечно, не представится удобный случай.
        — Но я не знаю, я… Я ничем не могу вам помочь, сэр.
        Харгрейв внезапно разжал пальцы, и Ивонн тут же отползла в сторону. Затем молниеносно вскочила на ноги и бросилась к камину, чтобы схватить кочергу.
        За спиной у нее раздались тяжелые шаги — Харгрейв нагнал ее быстрее, чем она ожидала. Он вцепился в густые волосы Ивонн и рывком потянул на себя. Острая боль пронзила ее затылок, и она громко вскрикнула. Харгрейв выбил из ее руки бокал, который Ивонн все еще машинально сжимала. Хрустальный фужер упал на пол, и остатки вина кровавыми ручейками растеклись по белому ворсу ковра.
        Намотав ее локоны на кисть, Харгрейв заставил Ивонн опуститься на колени и ткнул лицом в ковер.
        — Видишь? Если не начнешь говорить, то вместо вина здесь будет твоя кровь.
        К ее горлу подступила тошнота. Стоило лишь рассказать правду о Мэри — и кошмар закончится, а это чудовище уберется из ее дома. В первую очередь, следовало позаботиться о собственной безопасности. А если упорствовать… Кто знает, сколько еще страданий ей предстояло пережить, прежде чем она потеряет сознание от боли?
        — Я… я…
        Харгрейв резко развернул ее лицом к себе, затем, крепко держа одной рукой, изо всей силы ударил по лицу. Ивонн снова вскрикнула от боли, и в ушах у нее зазвенело. А после второго удара комната погрузилась во тьму.
        Когда же Ивонн пришла в себя, Харгрейв все еще нависал над ней. Она тихо застонала. Во рту чувствовался солоноватый привкус крови, а по подбородку ее стекала тонкая алая струйка.
        — Будешь отвечать?  — В грубом голосе своего мучителя Ивонн слышала пугающие нотки возбуждения.
        Слезы потоком хлынули из ее глаз.
        — Нет.
        — Ну, что ж…  — Харгрейв сжал кулак и размахнулся.
        Ивонн закрыла глаза. В жизни ей пришлось пережить немало боли — переживет и это. Она будет терпеть. Ради Эзме. Ради всех женщин, отчаянно веривших в любовь, но вместо счастья нашедших ад. Она будет терпеть.
        Глава 13
        — О, вы такая юная и такая прелестная… Больше всего вам пойдет коралловый цвет. У меня есть прекрасный шелк подходящего оттенка.
        Мэри коснулась синего подола какой-то юбки и улыбнулась. Мягчайшая ткань на ощупь была восхитительной.
        — Нет, благодарю вас,  — ответила она.
        — А может, вам понравится цветочный узор?  — спросила модистка.
        Мэри покачала головой.
        — Нет-нет.
        Модистка же порхала вокруг нее, не переставая щебетать и удивляться, что юной леди нравились только темные тона. Мэри вспомнила свой первый выход в свет. Вспомнила свое пышное светлое бальное платье и ту милую наивную девочку, которой была когда-то. Но к чему воскрешать прошлое? Ей уже не стать прежней.
        — Мадам Соланж!..  — подал голос Эдвард, сидевший на красном бархатном диване в углу комнаты.  — Мадам, оставьте ее в покое.
        — Но, ваша светлость, ведь это в высшей степени необычно,  — не унималась модистка.
        — А наша подопечная — в высшей степени необычная леди. Разумеется, в самом лучшем смысле. И не пристало ей одеваться как бестолковой дебютантке.
        Лицо Мэри украсила широкая улыбка. Герцог читал ее мысли.
        — Что ж, давайте перейдем к кружевам.  — Мадам Соланж пожала плечами и поспешила к столику с лентами, бахромой и бисером.
        — У вас изысканный вкус, Мэри,  — заметил Эдвард.
        — Он достался мне от матери.
        Ей до сих пор с трудом давались доверительные разговоры. Но в то же время отчаянно хотелось сохранить в памяти ускользающий светлый образ матери.
        — Расскажите о ней,  — попросил Эдвард.
        Мэри украдкой взглянула на мадам Соланж, подбиравшую оборки к платью. «Вероятно, салон — не лучшее место для разговоров на подобные темы,  — подумала она.  — А впрочем…»
        — Мама была красавицей, а ее наряды всегда были великолепны.  — Тут Мэри обернулась, посмотрела на свое отражение в высоком зеркале — и у нее перехватило дыхание. Она сейчас очень походила на свою мать. То есть они с ней были как две капли воды. Вот только короткая стрижка…
        Отражение в зеркале уже не пугало ее. Под бдительным присмотром Эдварда Мэри потихоньку набирала вес, округлялась и с каждым днем становилась все больше похожей на мать, а та… Своей прекрасной фигурой и неизбывной душевной добротой ее мать когда-то покорила умы и сердца всего лондонского высшего общества — даже несмотря на свое беспутное прошлое.
        — Вы очень ее любили?  — спросил герцог.
        — Да, очень. У нее была не только прекрасная внешность, но и необыкновенно красивая душа.
        Сердце Мэри болезненно сжалось, а перед глазами смутным воспоминанием возникла картина счастливого детства: она, маленькая девочка, стоит посреди гостиной, а мама радостно подбегает к ней и начинает кружить в танце. Мать всегда называла ее «самой чудесной малышкой на свете».
        — Вам повезло.  — В голосе Эдварда прозвучали печальные нотки.
        — Не думаю.  — Мэри рассматривала мягкие складки синей юбки.
        — По крайней мере, ваша мать вас любила,  — прошептал Эдвард.
        Мэри замерла на мгновение. Затем, чтобы не услышала модистка, очень тихо спросила:
        — А ваша вас разве нет?
        Герцог нахмурился и коротко бросил:
        — Нет!
        — О, простите меня за невольную бестактность.
        — Ничего. Никакой бестактности.
        Мэри в смущении замолчала. А мадам Соланж по-прежнему суетилась вокруг стола с оборками.
        — Ах, у меня нет здесь нужной тесьмы!  — воскликнула она.  — Я вернусь к вам через минуту.
        Мэри кивнула. Как только модистка удалилась, она подошла ближе к Эдварду.
        — Неужели никто тебя не любил?
        Герцог побледнел.
        — Какой странный вопрос…
        — Прямой вопрос. Разве мы не можем обсуждать такие вещи?
        Его пальцы стиснули бархатный подлокотник дивана.
        — Полагаю, можем.
        Мэри внезапно захотелось присесть на диван с ним рядом, обнять его и утешить. Но разве это было возможно? Нет, она все еще боялась проявлений близости.
        — Так что же ты ответишь?  — спросила она.
        Эдвард пристально посмотрел ей в глаза.
        — Меня никто никогда не любил. По-настоящему, во всяком случае. Ты ведь это имела в виду?
        Мэри поджала губы. Она привыкла считать Эдварда сильным и стойким. Теперь она увидела его в новом свете — ранимым, чувствительным, душевно надломленным. Неужели он всю жизнь страдал от отсутствия любви?
        — Не надо меня жалеть,  — процедил он.
        — Я не жалею тебя. Я наконец-то тебя понимаю. Сколько бы всего плохого ни случилось в моей жизни, меня-то по крайней мере когда-то любили. К сожалению, моей мамы больше нет в живых, но раньше я была для нее смыслом жизни.
        — Это замечательно.  — На лице Эдварда заиграли желваки.  — Каждый ребенок должен чувствовать себя любимым.
        Мэри опустилась на пол рядом с диваном и положила ладонь на его колено. Она пристально смотрела в лицо герцога, жалея, что не могла унять его боль и залечить раны того маленького мальчика, которым он был когда-то. Интересно, каким человеком стал бы Эдвард, если бы родители его любили?
        — Да, каждый ребенок заслуживает любви,  — прошептала Мэри.
        Тут дверь распахнулась, и мадам Соланж быстро вошла в комнату с тесьмой и кружевами в руках.
        — Думаю, я нашла то, что вам понравится.  — Нисколько не удивившись представшей перед ее глазами картине — Мэри на коленях рядом с герцогом,  — модистка начала разворачивать тесьму.
        Эдвард сказал Мэри, что мадам Соланж можно доверять. Сказал, что к ней можно прийти, не опасаясь сплетен. В любом другом салоне им появляться не следовало — это могло бы породить массу слухов.
        Мэри нежно погладила Эдварда по колену. Его признание очень много значило для нее. Ах, если бы только их судьбы сложились иначе…
        Она поднялась на ноги и протянула модистке руку для замеров.
        Мадам Соланж приложила отрез мягкой ткани к плечу девушки. Насыщенный темно-синий цвет с мелкими белыми бусинками полностью поглотил внимание Мэри.
        — Превосходно,  — пробормотала она.
        — Вам очень пойдет,  — ласково сказала модистка.
        — Мадам Соланж права.  — Глаза Эдварда сияли.  — Мэри, вы прекрасны.
        На щеках Мэри заиграл румянец. Внезапно она поняла, каким дивным оказался этот день.
        Но скоро отец спохватится и начнет ее разыскивать. Более того, миссис Палмер уже, должно быть, отправила своих ищеек по ее следу. И бог знает, какие еще опасности подстерегали ее впереди. Но здесь и сейчас все было просто чудесно! Восхитительное вечернее платье и одобрительный взгляд Эдварда — чего же еще желать?

* * *
        Ее светлость герцогиня Даннкли начинала понимать, что совершила ужасную ошибку. Она не могла оторвать взгляд от появлявшегося у нее на плече багрового синяка. Удастся ли скрыть его под слоем пудры? Ведь у специально заказанного к балу у леди Каспер платья были модные рукава-крылышки, отороченные венецианским кружевом. Что ж, впредь ей следует быть более осмотрительной при выборе нарядов.
        А его светлость по-прежнему сидел в углу комнаты. Трудно поверить, что столь апатичный сейчас человек только что бушевал в приступе ярости. Слезы крупными бусинами свисали у герцогини с ресниц, но она не осмеливалась заплакать — муж не терпел женских слез.
        И не только слез. Ее муж не терпел много чего.
        Но откуда ей было знать, что он терпеть не мог цветы в прическе? Ведь это — крик моды. По его велению она украсила волосы бриллиантовыми звездочками, но подумала, что можно добавить в прическу и одну маленькую белую розочку.
        — Позови горничную!
        В громком рокочущем голосе герцога звучали властные нотки, заставлявшие холодеть ее сердце. Она уже научилась выталкивать из сознания звуки этого голоса, ночью, в постели, зовущего ее чужим именем. Эзме… Его бывшая жена, скончавшаяся после падения с лестницы.
        Клэр судорожно сглотнула. Была ли случайностью смерть этой женщины? Увы, на всем свете не нашлось бы человека, знавшего, каким был настоящий герцог Даннкли. А если бы такой человек существовал, то он наверняка подтвердил бы ее догадки. Эзме не упала! Скорее всего, она стала несчастной жертвой одного из приступов ярости своего мужа.
        — Позови горничную,  — повторил герцог. В его голосе уже звучала угроза.
        Клэр потянулась через туалетный столик и дернула за шнурок звонка. Теперь супруг уйдет и оставит ее наедине со служанкой. Так что у нее будет несколько минут покоя и безопасности.
        Почему же он не уходит?
        Герцог все еще сидел в своем углу, впившись взглядом в жену. Руки его при этом спокойно лежали на подлокотниках кресла цвета слоновой кости. Выдержав мучительно долгую паузу, он произнес:
        — Вижу, ты в замешательстве.
        Клэр отвела глаза и дрожащими руками принялась расчесывать волосы серебряной щеткой.
        — В замешательстве, ваша светлость?  — переспросила она.
        — Да. Ты ждешь, что я уйду и оставлю тебя за туалетом. Но мы уже убедились, что тебе нельзя доверять даже в таком простом деле, как выбор наряда. Придется мне самому внимательно проследить, чтобы все было сделано надлежащим образом. Ты должна быть признательна мне за заботу.
        — Я очень признательна.
        Он улыбнулся и спросил:
        — Неужели?
        Клэр похолодела от страха, но все же сумела внятно произнести:
        — Конечно, милорд. Вы гораздо умнее и опытнее меня. Без вашей опеки и руководства я была бы совсем беспомощна.
        Муж откинулся на спинку кресла. И теперь вид у него был самый доброжелательный и благосклонный.
        — В таком случае нам нужно обсудить твои планы на завтра.  — Он вдруг нахмурился, и все лицо его тотчас помрачнело.  — Я не желаю, чтобы ты общалась со своими прежними знакомыми. Эти люди имеют на тебя дурное влияние. Да и не подходят тебе по статусу.
        Горячие слезы — она с огромным трудом их сдерживала,  — вновь обожгли глаза. Клэр отвернулась от супруга и посмотрела в зеркало на свое бледное лицо. Когда-то игравшие здоровым румянцем щеки были впалыми — сказывалось недоедание. Герцог говорил, что ей следовало ограничить себя в еде и вине, и строго следил за ее питанием. Цветущую женскую красоту он считал вульгарностью.
        Жизнь ее рассыпалась с бешеной скоростью, и что-либо исправить было уже невозможно.
        — Но я обещала леди Хэтфорд присутствовать на благотворительном ужине,  — пробормотала Клэр.
        Тут герцог поднялся с кресла и медленно пересек комнату. Теперь его огромная фигура угрожающе возвышалась за ее спиной. Он поднял руки и опустил их на обнаженные плечи жены. Его ладони были теплыми, но жесткими. Это были ладони человека, который фехтовал, боксировал и избивал свою жену. Но сейчас он нежно поглаживал ее шею.
        — Я прикажу своему человеку передать ей солидное пожертвование. На этом твое общение с ней прекратится. Передай мне щетку. Мне нравятся твои волосы.
        Клэр подала мужу щетку, и он принялся расчесывать ее локоны. При этом он ласково говорил:
        — Ты так прекрасна… И я знаю, что в будущем буду гордиться тобой.  — Он словно извинялся за свое недавнее поведение. Как будто просто вспылил и сказал жене что-то обидное, а вовсе не поднял на нее руку.  — Ты бы этого хотела, не так ли? Стать предметом моей гордости?
        Клэр поспешно кивнула.
        — Ничто не сделало бы меня более счастливой.
        Герцог улыбнулся ее отражению в зеркале и, наклонившись, запечатлел на ее лбу нежнейший поцелуй.
        — Благодарю тебя, дорогая.
        Клэр в отчаянии сцепила руки у себя на коленях. Изо всех сил сдерживая рыдания, она молилась. Молилась, чтобы не разрыдаться. Молилась, чтобы скрыть омерзение, вызванное прикосновениями мужа.
        Ей хотелось поделиться с кем-нибудь своим горем. Но кому же довериться? Родителям? Так они ведь сами устроили этот брак. Бедняжка не могла рассказать о своих муках ни одной живой душе.
        Одна в целом мире. Совсем одна. Тихонько вздохнув, она решила испробовать последнее остававшееся средство — шутку. А если не попытаться… Тогда жизнь превратится в настоящую муку.
        — Вам не кажется странным, что я, в сущности, потеряла всякий контроль над своей жизнью? Стала женой и герцогиней. Совсем как взрослая,  — с улыбкой проговорила Клэр.
        Герцог продолжал расчесывать ее волосы, но взглядом впился в ее глаза, отражавшиеся в зеркале. Улыбаясь ей в ответ своей мягкой чарующей улыбкой, когда-то завоевавшей ее сердце, он спросил:
        — Что ты имеешь в виду?
        — Ну… я же не могу сама выбирать платья и украшения. А также подруг, служанок и еду…  — Клэр снова улыбнулась, но ее губы при этом задрожали.  — Я ничего не решаю.
        — Зачем тебе что-то решать? Теперь мое мнение для тебя намного важнее. Возможно, со временем, когда твои вкусы станут более изысканными…
        — Но я скучаю по моим подругам.
        — Единственный, по кому тебе должно скучать,  — твой муж,  — заявил герцог.
        Клэр невольно вздохнула. На любой ее аргумент герцог находил ответ. Причем отвечал так, чтобы унизить ее.
        — Конечно, вы мой муж и повелитель, милорд. И я пытаюсь угождать вам. Но мне хотелось бы иметь хоть какое-то…
        Рука герцога внезапно взметнулась вверх. Отблеск свечей сверкнул на серебряной щетке, тяжелая твердая ладонь впечаталась в щеку Клэр, и все лицо словно взорвалось от боли. Удар был так силен, что она вылетела из кресла и упала на пол. К счастью, упала на мягкий ковер, но сильно ударилась локтем о ножку туалетного столика, так что громко вскрикнула.
        Кринолин же у нее под юбкой перекрутился и сбился, и Клэр лихорадочно пыталась поправить его, чтобы встать. Но тут герцог схватил ее за волосы и рывком поднял на ноги. Клэр почувствовала ужасную боль, будто сотни иголок впились ей в голову. Взглянув на мужа, она увидела в его глазах бешеный гнев, а губы изогнулись в презрительной усмешке:
        — Ты научишься послушанию. Ты — моя жена и должна исполнять мои желания. Я не собираюсь терпеть неуважение.
        — Простите меня!  — Клэр зарыдала от обиды и ненависти к самой себе. Никогда еще ей не приходилось чувствовать себя такой слабой и униженной. Она закрыла глаза, зная, что ее ждет. Будучи замужем за исчадием ада, она могла только молиться о спасении.

* * *
        Эдвард не решался заговорить с Мэри, и они ехали домой в полном молчании. В голове же герцога роились не самые приятные мысли. Положение Мэри — очень непростое. Она находилась под его опекой, жила в его доме. Одного этого было достаточно, чтобы общество сочло ее проституткой на содержании. Кроме того, ему не давал покоя еще один вопрос… «Готова ли Мэри продаться другому мужчине?»  — спрашивал он себя раз за разом.
        Стиснув зубы, Эдвард уставился в окно. Скорее всего, она могла бы сделать это, но только ради собственной безопасности. Как же несправедлив мир, в котором несчастные женщины вынуждены прибегать к таким средствам ради защиты и крыши над головой. От одной этой мысли становилось тошно…
        И нельзя забывать, что Мэри осталась с ним вовсе не из-за великой любви или чувственного влечения. Просто она нуждалась в помощи. Потому и согласилась стать его любовницей. Эдвард не мог ее за это винить и никогда не стал бы упрекать. Жизнь порядком потрепала бедняжку, и необходимость продавать свое тело стала самой последней ступенью, отчаянным криком о помощи.
        Эдвард сосредоточил взгляд на предмете своих дум. Густые тени ложились на бледный овал ее лица, походивший на сияющую луну. Загипнотизированный этим зрелищем, он подумал о том, что безумно хотел бы дотронуться до нее, прижать к себе… и никогда не отпускать.
        До сих пор Эдварду не доводилось испытывать ничего подобного. Но ведь Мэри не походила на других женщин… Она была особенной. А может, стоило сделать так, чтобы она увидела в нем не только покровителя, но и мужчину? Возможно, тогда бы она захотела его именно во втором качестве.
        — Эдвард…  — позвала Мэри и нежно коснулась пальцами его руки.  — Все в порядке?
        Прикосновение было приятным, но Эдварду хотелось большего. Но он напомнил себе, что нельзя ее торопить. Ему не хотелось, чтобы Мэри была с ним лишь из чувства признательности.
        Шумно вздохнув, герцог ответил:
        — Все хорошо.
        — Но тебя что-то угнетает…
        — У всех есть призраки прошлого.
        Эдвард вовсе не хотел раскрывать перед ней душу. Он уже и так рассказал о себе слишком много — о детстве и о родителях. Никогда еще герцог Фарли не говорил кому-либо о том, что в его душе до сих пор жил несчастный маленький мальчик, которого не любили родители. Однако Мэри удалось пробиться сквозь его броню и узнать тайну. И теперь он сожалел о сказанном. Нельзя было допускать такой глупой ошибки.
        — Да, ты прав.  — На лице Мэри играла загадочная улыбка. Она расправила складки своего нового платья сапфирового оттенка.  — Спасибо тебе. Приятно снова носить вечерние платья, а не старое тряпье.
        — Я рад за тебя.  — Эдвард помолчал.  — Знаешь, я смотрел на тебя, когда мы были у модистки, и не верил своим глазам. Выбирая платья, ты словно излучала уверенность.
        В груди Эдварда рождалось новое, неведомое ему ранее чувство — не радость покупки платья для очередной куклы, но удовольствие, которое он испытывал, наблюдая, как его новая кукла оживает и сама выбирает себе наряд. И Мэри лично выбирала каждый отрез тесьмы и каждую пуговку. В результате выяснилось, что она обладала превосходным вкусом. Такой вкус и внимание к деталям прививаются с детства. Очевидно, ее мать была не только известной куртизанкой и светской львицей, но вдобавок и тонкой артистичной личностью и прекрасным образцом для подражания.
        Лицо Мэри осветилось веселой задорной улыбкой, мгновенно покорившей Эдварда, уже и так терявшего самообладание.
        — Я люблю выбирать себе платья,  — ответила она.  — Когда выбираешь сама, чувствуешь себя особенной…
        Его сердце замерло на секунду — такой ошеломляюще красивой была сейчас Мэри.
        — Ты и есть особенная. А платья — лишь одежда. Но я очень рад, что они поднимают тебе настроение. О, вот и приехали…
        Экипаж остановился у парадного входа. В следующее мгновение кучер ловко спрыгнул с козел и опустил миниатюрную лесенку у выхода из кареты. Затем дверца кареты открылась, и Мэри увидела перед собой протянутую руку слуги. Она тотчас подала ему руку, обтянутую новой белоснежной перчаткой с жемчужными пуговицами, и, спустившись, зашагала к ступенькам.
        Эдвард посмотрел ей вслед, любуясь ею. Мэри была великолепна. И какой же мерзавец этот Даннкли, упрятавший ее в приют, причинивший ей столько боли и страданий. Но теперь Мэри вновь обретала уверенность в себе и была прекрасна как возродившаяся феникс.
        Улыбнувшись, Эдвард последовал за своей спутницей. В доме уже горели огни, но здесь, на подъездной дорожке к особняку, было темно. Обычно над входной дверью мерцал газовый фонарь, но сейчас он не был зажжен, и все вокруг утопало во тьме. Через минуту-другую глаза Эдварда привыкли к темноте, и он, догнав Мэри, схватил ее за локоть. Она вздрогнула от неожиданности и резко повернула голову.
        — Пожалуйста, никогда так не делай. Ты так меня…
        — Подожди,  — перебил Эдвард. Теперь он отчетливо видел, что на ступеньках что-то лежало.  — Быстро в карету! Сейчас же!
        — Но что…  — Мэри замерла, всматриваясь в темноту.  — О боже!  — воскликнула она и бросилась к дому.
        — Стой!  — закричал герцог.
        Но девушка уже его не слышала. Ни секунды не думая о собственной безопасности, она подбежала к лестнице и взлетела вверх по ступенькам к чему-то… издали напоминавшему кучу тряпок. Мэри замерла на мгновение, а затем…
        Сдавленный вопль раздался в вечернем воздухе. За ним последовал хриплый женский стон, но второй.
        Голос принадлежал не Мэри.
        — Вызовите доктора. Срочно,  — приказал слуге Эдвард.
        Слуга побледнел, молча кивнул и тут же удалился. А Эдвард, осмотревшись, побежал к крыльцу; теперь он уже точно знал, кого найдет у дверей своего дома. Через несколько секунд он опустился на колено рядом с Мэри, осторожно убиравшей рыжие локоны с изувеченного лица лежавшей у двери женщины.
        Лицо же было неузнаваемо — распухшее и все в пурпурно-зеленых синяках; на нем не оставалось совершенно никаких следов былой красоты.
        Волосы Ивонн… Когда-то прекрасные, отливавшие золотом, теперь они были склеены запекшейся кровью так, что трудно было узнать эту женщину.
        Кто-то уже знал о бегстве Мэри из приюта. Кто-то начал поиски. И нашел ее.
        Глава 14
        Мэри не могла отвести взгляд от лица несчастной. На обеих щеках Ивонн кровоточили ссадины. Нижняя губа была порвана. Кровь черными ручейками запеклась на лбу и на подбородке. А вместо платья на ней был лишь обрывок ткани, напоминавший саван. И даже в тусклом свете, падавшем на крыльцо из окон особняка, Мэри отчетливо разглядела уже посиневшие отпечатки пальцев на плечах Ивонн.
        Мэри стиснула зубы и покосилась на герцога.
        — Ивонн!  — резко произнес Эдвард, надеясь привести женщину в сознание и боясь прикасаться к израненному телу.
        Ивонн не ответила. И не шелохнулась. Едва заметно приподнимавшаяся грудь была единственным признаком теплившейся в ней жизни.
        Мэри тяжело вздохнула. Она никак не могла отогнать терзавшие ее мысли. Во всем была виновата только она. Именно из-за нее Ивонн избили до полусмерти.
        Эдвард сохранял поразительное в этой ситуации спокойствие.
        — Доктор прибудет с минуты на минуту,  — сообщил он.
        Мэри с отсутствующим видом кивнула. Но времена, когда ей нечего было противопоставить надвигающейся беде, прошли.
        — Помоги мне!  — сказала она решительно, и, наклонившись, подхватила Ивонн за плечи.
        Эдвард коснулся ее руки.
        — С ней все будет в порядке. Не беспокойся.
        Мэри вздохнула.
        — Но как же я могла допустить, чтобы такое случилось?  — пробормотала она.
        — Это не твоя вина,  — с уверенностью в голосе ответил герцог.
        Мэри пожала плечами, понимая, что сейчас — не время для споров о мере ее ответственности; перед ними лежала истерзанная женщина.
        — Ивонн?  — Она легонько коснулась лица несчастной.  — Мы перенесем тебя в дом.
        — Нет…  — прохрипела женщина.
        — Хвала небесам!  — выдохнула Мэри. Теперь они знали, что сознание не покинуло Ивонн.
        Мэри осторожно приподняла ее и помогла ей сесть. Рыжие локоны склеились от запекшейся крови. Из груди страдалицы вырвался мучительный вопль:
        — Оставьте меня!
        — Ни за что!  — отчаянно крикнула в ответ Мэри.
        — Я вас не оставлю,  — решительно добавил Эдвард.
        Мэри покосилась на своего спутника. Эдвард порой пытался скрывать свои лучшие качества, но она видела его насквозь и точно знала: он не даст Ивонн погибнуть, не бросит ее на произвол судьбы.
        Тут герцог шагнул к несчастной и бережно подхватил ее на руки. Ивонн снова застонала и на этот раз потеряла сознание. Эдвард же ударил в дверь ногой и крикнул:
        — Гривз!
        В окне соседнего особняка, находившегося на другой стороне площади, блеснул свет. Мэри бросила полный ненависти взгляд на любопытных соседей, совершенно ничего не сделавших, чтобы помочь Ивонн. Впрочем, едва ли их можно было винить… Скорее всего, они не заметили, как к дому герцога Фарли подкатила карета, из которой вышвырнули безжизненное тело. Но даже если и заметили,  — кто станет беспокоиться из-за какой-то нищенки?
        За дверью послышался стук каблуков по мраморному полу.
        — Открывай, Гривз!  — прогремел Эдвард.
        Дверь тотчас распахнулась, и на них хлынул поток янтарного света. Дворецкий замер с раскрытым ртом, но тут же, взяв себя в руки, спросил:
        — Что случилось, ваша светлость?
        — Не стой столбом. Дай мне пройти.
        Гривз мгновенно отскочил от двери и пробормотал:
        — Ваша светлость, чем я могу помочь?
        — Проводи доктора в красную гостиную сразу, как только он появится.
        Мэри наблюдала за хозяином и слугой с нескрываемым интересом. Должно быть, пожилому дворецкому еще не приходилось видеть в доме женщин в подобном состоянии.
        — Конечно, ваша светлость,  — ответил Гривз, в ужасе глядя на изувеченное лицо Ивонн.  — Она поправится?
        Мэри тронула дворецкого за плечо.
        — Конечно, поправится.
        Старик тут же закивал и пробормотал:
        — Вот и хорошо, вот и хорошо…
        Мэри повернулась к Эдварду, но тот уже шагал к широкой лестнице. Она посмотрела на него с нежностью. Герцог Эдвард Барронс — воистину благородный мужчина, небезразличный к судьбе женщин, зависевших от него.
        Мэри стояла посреди кабинета и смотрела на огонь в камине. Сейчас ее место было рядом с Ивонн, но слишком многое предстояло обдумать…
        Итак, вместо того чтобы сидеть у постели своей благодетельницы и держать ее за руку, она ждала Эдварда в его кабинете. И в голове ее мысли проносились одна за другой. Нужно было решить, куда и как ей бежать, где спрятаться, пока ее отец не разрушил и жизнь Ивонн. И еще…
        И еще ее терзала жажда опиума. В последние дни Мэри удавалось обуздывать свою привычку; приходилось безропотно терпеть тупую боль во всем теле. Теперь же боль стала необычайно резкой, и Мэри ужасно хотелось найти утешение…
        Мэри в отчаянии зажмурилась. О, как же она ненавидела своего отца! Впрочем, слово «ненависть» уже не могло выразить ее чувства, оно было слишком слабым для того, что обозначить ее отношение к этому ужасному человеку.
        — Он скоро объявится,  — сказал герцог, входя в кабинет.
        Мэри невольно сжала кулаки. Она тотчас поняла: Эдвард имел в виду не доктора — тот уже давно прибыл, начал лечение, а потом дал Ивонн настойку опия, чтобы она могла забыть кошмар минувших часов и спокойно заснуть.
        Эдвард говорил о ее отце. Скоро он приедет, заявит свои права на дочь и вновь отправит ее в приют для душевнобольных.
        Мэри молчала. К чему было озвучивать то, в чем оба они отдавали себе полный отчет? Герцог Даннкли отправил ей свое кровавое послание, использовав близкую подругу ее матери в качестве посыльного.
        И было ясно: этот злодей не остановится ни перед чем. И, конечно же, он рано или поздно ее найдет, и тогда… Ох, об этом Мэри даже думать не хотелось. Ей оставалось лишь молиться, чтобы смерть была быстрой.
        Но как же так? Неужели ей не спастись? Наверное, должен быть какой-то способ остановить отца. Нельзя жить в вечном страхе смерти или в ожидании нового заключения в аду сумасшедшего дома.
        Что ж, возможно… Возможно, удастся убить его! В конце концов, на руках Мэри уже была кровь. Ей смутно вспоминалась стычка с надзирателем, и она помнила тот острый железный штырь, который ей удалось в него вонзить. Наверное, даже следовало как-нибудь избавиться и от герцога Даннкли, разве не так?
        — Мэри…
        Она по-прежнему молчала, глядя в камин ничего не видящими широко распахнутыми глазами. Языки пламени жадно лизали черный уголь.
        — Мэри, тебе нельзя здесь оставаться.
        Она провела рукой по мрамору каминной полки, украшенной резными птицами и растениями. Пальцы приятно скользили по гладкому теплому камню.
        — Значит, снова бежать?  — пробормотала Мэри, обращаясь скорее к самой себе. Но куда? Ведь ей некуда больше идти…
        Эдвард тяжело вздохнул.
        — Да, снова. Я не вижу иного выхода. Он знает, где ты. Видишь, в каком состоянии Ивонн? Но это ничто по сравнению с тем, что он сделает с тобой.
        Мэри хотелось кричать от отчаяния. Но что толку кричать? Ей следовало взять себя в руки и не впадать в истерику — только так можно было выжить. Все это время она стремилась стать сильнее, и вот теперь, в решающий момент… Увы, душевные силы покинули ее, а инстинкт подсказывал: надо забиться в угол и ждать.
        С минуту помолчав, она спросила:
        — Но куда мне бежать?
        — Куда нам бежать — ты ведь это хотела сказать, не так ли?
        Мэри в растерянности заморгала:
        — Не понимаю…
        Эдвард прошелся по комнате; ее элегантное убранство удивительно подходило его благородному и мужественному облику. Он уже избавился от сюртука и галстука, а в расстегнутом вороте белой рубашки виднелся треугольник бронзовой кожи. Закатанные же до локтя рукава открывали взору сильные мускулистые руки, покрытые темными волосами.
        Остановившись посреди кабинета, герцог проговорил:
        — Мэри, ты прекрасно знаешь, что я не отпущу тебя одну.
        Ей очень хотелось верить ему. При мысли о том, что она действительно нужна этому великолепному мужчине, сердце Мэри учащенно забилось. А от пристального взгляда его темных глаз в ее груди начал разгораться огонь. Но с какой же легкостью ему далось это признание… Она не знала, что и думать. Можно ли доверить ему свое сердце? Или риск обжечься слишком велик? Может, Эдвард действительно хотел узнать ее настоящую? Или его пьянило ощущение власти над жизнью других людей, а спасение несчастных для него такой же наркотик, как для нее — опиум?
        Шагнув к Мэри, он вдруг сказал:
        — Но бегство — лишь временное решение. Потом ты встретишься лицом к лицу со своим отцом, и мы его уничтожим. Однако сначала… Я отправил записку Пауэрзу. Мы найдем для тебя безопасное место.  — Эдвард сделал паузу и с яростью добавил:  — Твоему отцу не выйти сухим из воды!
        — Нет, я не позволю ему издеваться над близкими мне людьми, пока я трусливо прячусь,  — решительно возразила Мэри.
        — Тогда нам нужен план. Затаимся на какое-то время и все продумаем.
        До нее не сразу дошел смысл его слов. Выходит, Эдвард не только не бросит ее перед лицом опасности, но и поможет отомстить? С трудом оторвав от него взгляд, Мэри вновь повернулась к каминной доске с выточенными на мраморе птицами. Немного помолчав, она пробормотала:
        — Я никогда не смогу тебя отблагодарить, Эдвард.
        — Ты прекрасно знаешь, что мне не нужна твоя благодарность.
        Она хмуро смотрела на огонь. Тепло камина, наконец, проникло сквозь плотную ткань ее платья и теперь приятно согревало.
        — Я до сих пор не знаю, что именно тебе нужно.
        — Я уже говорил,  — ответил герцог.  — Я желаю твоего благополучия. И хочу, чтобы ты освободилась от отца.
        Мэри прикусила губу. Слова его были предельно просты, но их истинный смысл… Он ускользал от нее. Эдвард явно что-то скрывал. Но как добиться от него правды?
        — Ты правда меня не бросишь?
        — Никогда. Не веришь?
        Мэри пожала плечами. Любые слова не значили ровным счетом ничего. Только поступки имели значение. Ее горький опыт подсказывал: всегда и во всем следовало искать подвох. Почему Эдвард так настойчиво предлагает свою помощь? Уж точно не из-за любви. Ни один человек в здравом уме не мог бы полюбить такую, как она. Эдвард никогда не удостоит ее своей любви. К тому же, он неохотно признавал свои слабости.
        — И, конечно, нам нужно взять с собой Ивонн,  — неожиданно добавил герцог.
        Мэри пристально посмотрела ему в глаза.
        — Ты действительно пойдешь на это?
        Он тут же кивнул:
        — Разумеется. Не можем же мы оставить ее здесь…
        То, что почувствовала Мэри после этих его слов, совершенно не походило на обычную признательность. Ее вдруг охватила горячая волна необыкновенно приятного чувства, прежде ей незнакомого.
        — А я так боялась за нее…  — пробормотала Мэри. В груди ее по-прежнему трепетало неведомое ей прежде чувство. Еще совсем недавно все мужчины казались ей безжалостными негодяями, и вот теперь судьба подарила ей Эдварда… Красивый и благородный, он был само совершенство.
        — А я боялась… так боялась, что ты избавишься от Ивонн.
        — Мэри, я ни за что на свете не причинил бы тебе боль,  — тут же ответил Эдвард.
        Она взглянула на него с удивлением.
        — Что ты имеешь в виду?
        — Я видел твое лицо, когда мы нашли Ивонн,  — пояснил герцог.  — Оно было искажено болью и чувством вины.
        У Мэри вдруг защипало в глазах от нахлынувших чувств. Попытавшись сделать глубокий вдох, она обнаружила, что ее тело содрогается от беззвучных рыданий.
        — Да, это моя вина… Ее чуть не убили из-за меня,  — тихо прошептала она.
        — Мэри, не смей так говорить!
        Она всхлипнула и пробормотала:
        — Мне нельзя было идти за помощью к Ивонн. Я прекрасно знала, на что способен мой отец, и все равно привела беду прямо к ее дому.
        — Успокойся!  — Строгость его голоса привела ее в чувство.  — Скажи, что бы случилось с тобой, не приди ты к Ивонн?
        Мэри отчаянно пыталась найти подходящий ответ, но перед ней возникал лишь один-единственный образ: умирающая от голода и холода молодая женщина, лежавшая в канаве.
        — Скажи, куда бы ты пошла?  — требовал ответа Эдвард.
        — Куда угодно.  — Мэри вспомнила непрестанно хлеставший холодный дождь, свои старые тряпки вместо одежды, а также ужасную слабость и боль во всем теле.  — Куда угодно, лишь бы не к Ивонн. Я поставила на карту ее жизнь. Ее жизнь!..
        — Успокойся, Мэри,  — повторил Эдвард.  — Неужели ты хотела бы умереть на улице?
        С ее губ рвалось слово «да»,  — но к чему лгать? Сколько бы мучений ни выпало на ее долю, жажда жизни всегда побеждала.
        — Нет.  — Мэри покачала головой.
        — Почему?  — Эдвард явно пытался нащупать самое страшное из ее воспоминаний — то, от которого она никак не могла освободиться.
        — Потому что…  — По ее щеке покатилась слезинка, и Мэри снова всхлипнула.  — Я не хочу умирать, вот и все.
        — И правильно, Мэри. Потому что твоя жизнь бесценна. Ты не должна расплачиваться за чужие грехи.
        — Но в душе моей столько гнева…  — пробормотала Мэри со вздохом.
        — У тебя есть на это право. Ты ведь столько всего пережила… Не каждому человеку за целую жизнь выпадает столько страданий.
        Мэри судорожно сглотнула.
        — Ох, я задыхаюсь от ярости… Меня душит злоба…
        — Тогда выплесни ее. И избавишься от нее.
        — Я хочу убить его,  — прошипела Мэри.  — Уничтожить! Хочу лишить его уверенности в себе, заставить его пресмыкаться, как он заставлял мою мать. Я хочу избить его до смерти! И мне нет дела, раскается он или нет. Важно только одно — заставить его заплатить сполна!
        Эдвард кивнул с невозмутимым видом.
        — Вот и хорошо, Мэри. Обещаю, он дорого заплатит за все содеянное.
        — Правда? Ты уверен?..
        Мэри очень хотелось верить в торжество справедливости, но жизнь ее этому не научила. Каждый раз, впуская в сердце надежду, она оставалась ни с чем. Глупые мечты об идеальном мире принесли больше вреда, чем пользы.
        — Эдвард, не стоит искать в мире справедливость. Ох, если бы я только могла избавиться от своих воспоминаний… Как же мне хочется избавиться от ненависти к самой себе, избавиться от боли… Но больше всего я хочу увидеть отца мертвым.
        Эдвард осторожно дотронулся до ее руки.
        — Мэри, успокойся.
        — Знаешь, каково это?!  — Ее вновь захлестнула ярость.  — Знаешь, что чувствует человек, которого держат взаперти?!  — Герцог молчал, решив дать ей выговориться.  — А знаешь, что чувствует женщина, которую связывают и насилуют? И не имеет значения, как громко она кричит! Потому что она в конце концов все равно теряет силы и замолкает!..  — Слова рвались из нее бурным потоком, так что Мэри едва успевала сделать вдох.  — Понимаешь, Эдвард? Я хочу, чтобы моему отцу было так же плохо. Теперь ты готов повторить свое обещание?
        Герцог молча стоял под яростным взором Мэри. Он не стал жалеть ее и притворяться, что понимает ее чувства. И она была ему за это благодарна, ибо ничто не могло ее утешить и утолить жажду мести.
        — Я так устала…  — Гнев Мэри иссяк, и плечи ее поникли.  — Я ужасно устала от него и от того, что он сделал с мамой, со мной, с Ивонн…  — Страшный образ возник в ее воображении, и Мэри прошептала:  — А вдруг он сделает то же и с тобой?
        Эдвард быстро приблизился к ней и нежно обнял.
        — Мэри, не нужно бояться за меня. Твой отец не посмеет меня тронуть. Никто не посмеет. Я буду рядом с тобой. Да, я не могу представить тот ужас, через который ты прошла. Но я рядом. Слышишь меня?
        Она улыбнулась.
        — Да.  — Тепло его объятий успокаивало. Ей нравилось чувствовать его ладони у себя на спине.  — Поэтому ты и взял меня к себе? Чтобы защитить, да?
        Их взгляды встретились.
        — Да, поэтому. Но теперь все изменилось.
        — Изменилось?.. Что именно?
        — Ты стала слишком дорога мне.
        — Но почему?
        Сам того не осознавая, Эдвард крепко прижал Мэри к груди.
        — Я совершил множество ошибок. Достаточно для того, чтобы погубить сотни жизней, но с тобой…  — Он коснулся подбородком ее волос.  — Не знаю, как сказать, но…
        Мэри тихонько вздохнула. Ей хотелось бы всю оставшуюся жизнь чувствовать тепло его рук и слышать его ласковый голос. А тела их сейчас сливались так, будто стали одним целым.
        — Благодаря тебе, Мэри, я понял: как ни ломала нас жизнь, мы всегда восстаем из пепла.
        Она медленно подняла руки и положила ладони ему на плечи. Коснувшись пальцами ворота его рубашки, она прошептала:
        — Значит, теперь я не только Калипсо, но и феникс?
        — Да, разумеется.
        — Нет, Эдвард.  — Ее пальцы скользнули к завиткам волос у него на затылке.  — Увы, я еще не восстала из пепла. И я не могу летать,  — добавила она, приподнявшись на носочках и потянувшись к его губам.
        — Но сможешь.  — Эдвард медленно опустил голову.
        — Наверное, смогу,  — шепнула она, отдаваясь охватившему ее желанию.
        Глава 15
        Никогда еще прежде Мэри не испытывала подобного наслаждения. Запустив пальцы в волосы Эдварда, она, казалось, тонула в его нежном поцелуе. Ах, какое же несравненное удовольствие — делать это по собственной воле! Без условий и без расчета.
        И сейчас Мэри казалось, что это удивительное чувство вознесло ее столь высоко, что ей уже никогда не опуститься обратно на землю — так и будет вечно парить в облаках с ощущением поцелуя на губах.
        Мэри крепко прижималась к мускулистому телу Эдварда, и ни сбившийся подол платья, ни перекрутившиеся кольца кринолина ее не волновали. А если и были в голове мысли об одежде — то скорее о том, как бы от нее избавиться, чтобы лучше почувствовать жар его тела.
        Ее охватило пьянящее возбуждение и одновременно — чувство свободы; хотелось отдавать себя ради взаимного удовольствия, а не по чьему-то требованию. Мэри положила руку на грудь Эдварда и, ощутив под пальцами частое биение сердца, немного отстранилась.
        — Прости меня…  — прерывисто дыша, пробормотал герцог.
        — Но ты ведь сам всегда учил меня не извиняться.  — Он уже хотел отступить от нее, но Мэри, схватив его за руку, добавила:  — Мне бы хотелось сделать кое-что.
        Эдвард пристально посмотрел ей в лицо.
        — Все, что хочешь, Мэри.
        Душу терзали сомнения, но она приказала себе не робеть.
        — Ты можешь обнять меня в постели,  — выпалила Мэри на одном дыхании.
        Эдвард внимательно посмотрел ей в глаза.
        — Ты уверена, что хочешь этого?
        — Абсолютно уверена,  — ответила она без колебаний. Мэри твердо знала: Эдварда не следовало бояться. Он отличался от других мужчин.  — Но я не могу обещать большего,  — добавила она, немного смутившись.
        Хотя его тело изнывало от возбуждения, он сдержанно произнес:
        — Твое счастье — единственная награда для меня. И так будет всегда.
        Мэри была почти уверена, что за его помощью и покровительством скрывалась какая-то тайна, но у нее не было сомнений в том, что Эдвард искренне желал ей добра — это читалось в его нежном взгляде.
        — Тогда пойдем,  — сказала она.
        Герцог тотчас же обнял ее за плечи и увлек к двери. Минуту спустя они уже приближались к кровати в его спальне. Но в это мгновение в сердце Мэри вдруг вселился прежний страх. Она замедлила шаг и в нерешительности пробормотала:
        — Подожди.
        — В чем дело?  — Эдвард взглянул на нее с удивлением.
        — Я хочу… хочу…  — Не решаясь облечь свои мысли в слова, Мэри опустила руку и выправила из брюк его сорочку.
        Не решаясь пошевелиться, Эдвард молча следил за происходящим.
        — Подними руки,  — попросила она.
        Он тотчас повиновался, и Мэри стащила с него рубашку. Обнажившиеся живот и мышцы торса привели ее в такое восхищение, что она невольно раскрыла рот, уставившись на стоявшего перед ней красавца. Наконец, вспомнив про рубашку, которую до сих пор держала в руках, она решительно отбросила ее в сторону и снова принялась любоваться мощным торсом Эдварда. «А эти сильные мускулистые руки,  — внезапно подумала Мэри,  — они ведь могут быть не только необыкновенно нежными, как, например, сейчас, но и причинять невыносимую боль…»
        Опустив глаза, Мэри скользнула взглядом по животу Эдварда и дорожке темных волос, скрывавшейся в брюках. И тотчас же перед ней невольно всплыли воспоминания о надзирателях — грязных животных, чьи тела были словно созданы для насилия и потворства плотским желаниям. В них не было ни капли красоты. Эдвард же был прекрасен.
        Мэри потянулась к пуговицам на его брюках. Ее руки дрожали, когда она их расстегивала, сердце бешено стучало в груди, а в ушах звенело. И где-то в глубине души все еще таился страх: вот сейчас он схватит ее, разорвет на ней одежду и бросит ее на кровать. Но Эдвард покорно стоял перед Мэри, глядя на нее с нежностью.
        От собственной смелости у Мэри даже голова закружилась, когда она принялась стаскивать с Эдварда его безупречно отглаженные брюки. Но она все еще не решалась взглянуть на ту часть мужского тела, которая в прошлом причиняла ей столько боли. Уж лучше любоваться его могучей грудью, широкими плечами и сильными ногами…
        Когда брюки были спущены до коленей, ей, чтобы снять их совсем, следовало опуститься на корточки. Но при мысли об этом из горла ее вырвался нервный смешок.
        — Смеешься надо мной, милая?  — послышался бархатный голос Эдварда.
        Подавив смех, Мэри пробормотала:
        — Нет, разумеется. Однако…  — Чуть отступив, она многозначительно посмотрела на озадаченного герцога.  — Было бы логичнее сначала снять сапоги.
        — Милая, к черту логику! Давай я сам все побыстрее сниму.
        Мэри с улыбкой покачала головой.
        — Нет, не согласна. Вот только… я была бы очень тебе признательна, если бы ты сел на кровать.
        Герцог с сомнением посмотрел на свои спущенные до коленей брюки, затем — на стоявшую чуть поодаль кровать. После улыбнулся и сказал:
        — Как пожелает моя леди.
        Неловко развернувшись, он поковылял к кровати.
        Глядя на него, Мэри с трудом удерживалась от смеха. Эдвард Барронс, герцог Фарли, полуобнаженный, со спущенными брюками, шел, переваливаясь как гусь. И все равно умудрялся выглядеть достойно!
        Мэри зажала ладонью рот, чтобы не расхохотаться. Но затем она взглянула на его ягодицы — и тут ей уже стало не до смеха. На смену веселью пришло жгучее желание, от которого, казалось, забурлила кровь.
        Эдвард тем временем уже уселся на белоснежное покрывало и немного откинулся назад.
        — Так подойдет?  — спросил он, внимательно глядя на Мэри.
        Она с улыбкой кивнула:
        — Да. Не двигайся.
        — Слушаюсь, миледи.
        Мэри быстро подошла к кровати. Только на этот раз, рассматривая мускулистую грудь Эдварда, она, не удержавшись, бросила взгляд пониже. И уже не смогла отвести глаз… Причем чем дольше она смотрела, тем больше становилась восставшая мужская плоть — будто бы слушала ее команды. В этом не было ничего пугающего, скорее — наоборот, мужское тело словно молило о ласке. Мэри охватило любопытство, уже не оставлявшее места страху.
        — Ты не обязана ничего делать, если не хочешь,  — неожиданно сказал Эдвард.
        Она, наконец, подняла голову и взглянула ему в лицо.
        — Ты неправильно понял мое замешательство.
        — Неправильно?  — переспросил он.
        Мэри с улыбкой кивнула:
        — Да. Мне любопытно, но вовсе не страшно.
        — Рад, что не вызываю у тебя отвращения или страха.
        — Видишь ли, мне ни разу не доводилось ложиться с мужчиной на моих условиях. Со мной никогда не считались.
        Лицо Эдварда багровело от бешенства: он тотчас же понял, что речь шла о надзирателях в приюте, издевавшихся над беззащитной девушкой. Встреть он их сейчас — убил бы на месте.
        С трудом обуздав свою ярость, герцог проговорил:
        — Я не трону тебя, не сделаю ни одного движения, пока ты сама не попросишь.
        — А если я попрошу тебя стать на голову?
        Эдвард опустил ноги с кровати.
        — Я выставлю себя посмешищем, но если тебе так угодно…
        Мэри уперлась рукой в его плечо и толкнула обратно на постель.
        — Не нужно!  — рассмеялась она.  — Но мне приятно знать, что ради меня ты готов на такой подвиг.
        — На любой подвиг — лишь бы видеть тебя счастливой.
        — О, Эдвард…  — Ее взгляд задержался на его губах — ужасно хотелось приникнуть к ним снова.  — Эдвард, ну что за глупости?..
        — Чистейшая правда,  — заявил он с усмешкой.  — Правда, которой не так-то просто от меня добиться.
        Мэри удивилась, заметив в его глазах огоньки мальчишеского озорства. Только с ней Эдвард позволял себе весело шутить. Но неужели он… Об этом даже страшно было подумать.
        Уже давно Мэри привыкла к мысли, что никогда не будет достойна любви. Более того, после всех унижений она просто не верила в любовь. Но вот и сейчас… Эдвард вновь пробудил у нее надежду на счастье. И сердце тотчас заныло от тоски по любви.
        Но мог ли герцог Фарли полюбить ее такой, какая она была — со всеми ужасами ее прошлого и туманным будущим? Абсурдность такого предположения все же не убила робкую надежду.
        Заставив себя улыбнуться, Мэри сказала:
        — Что ж, начнем с сапог. Сэр, не могли бы вы вытянуть ноги?
        Эдвард тут же приподнял ноги.
        — Ты уверена, что моя помощь не понадобится? Знаешь ли, сапоги могут быть дьявольски коварными.
        Мэри усмехнулась.
        — Думаю, я как-нибудь справлюсь.
        — Как пожелаешь.
        Собравшись с духом, Мэри ухватилась обеими руками за герцога и с силой потянула на себя. Безрезультатно. Нахмурившись, она удвоила усилия — ведь сапоги были последним препятствием на пути к полному разоблачению Эдварда.
        — Господь всемогущий!  — воскликнула она, чуть не упав.
        — Корсеты — проклятие женщин, сапоги — мужчин,  — подтрунивал над ней Эдвард.
        — Неудивительно, что джентльмены нанимают камердинеров,  — пробурчала Мэри со вздохом.
        — Так как же, помочь тебе?
        — Нет,  — решительно заявила Мэри. Она должна справиться! Она сумела сбежать из сумасшедшего дома, в одиночку пересекла половину Британии и научилась неплохо управляться с пистолетом, так что теперь вполне могла с приличного расстояния застрелить кого-нибудь. И, уж конечно, она справится с какими-то сапогами!
        Сделав глубокий вдох, Мэри прибегла к крайней мере — приподняла юбки и зажала ногу Эдварда между коленями. Несмотря на сбившиеся кольца кринолина, угрожавшие вот-вот опрокинуть ее, она умудрилась найти равновесие, упереться носком в пол и ухватиться за сапог. Стиснув зубы, она потянула сапог на себя. Тот соскользнул с ноги, а сама Мэри свалилась на пол.
        — Вот видишь!  — победно закричала она, держа сапог в руке.
        Эдвард смотрел на нее, широко улыбаясь.
        — Ты справилась, проявив при этом восхитительную невозмутимость и присутствие духа.
        Мэри отбросила сапог в сторону и скомандовала:
        — Теперь второй!
        Герцог покорно кивнул, понимая, что предлагать ей помощь было бы бессмысленно.
        Вскоре Мэри, уже вполне уверенно, стащила второй сапог.
        — Могу я теперь опустить ноги?
        — Разумеется.  — Она отбросила сапог и рассмеялась, радуясь одержанной победе.  — И теперь я могу беспрепятственно…
        — Еще остались брюки,  — перебил Эдвард.
        — Ах да, конечно!  — Как она могла забыть про болтавшиеся на его коленях брюки? И тотчас же ожили неприятные воспоминания, грозившие уничтожить захлеставшее ее желание. Пришлось напомнить себе, что Эдвард не был одним из тех мерзавцев.
        Мэри снова сделала глубокий вдох и стала на колени. Голова немного кружилась, а в глазах туманилось, когда она опускалась на мягкий ковер. Собравшись с духом, она стянула с Эдварда брюки, и теперь на уровне ее глаз находились его колени и пах. Ах, как же ей хотелось провести кончиками пальцев вверх по его ноге, а затем…
        — Только если сама захочешь,  — внезапно проговорил Эдвард хрипловатым голосом.
        О, она хотела! Ужасно хотела!
        Мэри улыбнулась про себя и попросила:
        — Ляг, пожалуйста.
        Герцог улегся и, закинув одну руку за голову, полностью расслабился — будто лежать нагим перед женщиной было для него самым обычным делом.
        Мэри прикусила губу, пытаясь сосредоточиться. Весь ее прошлый опыт соприкосновения с мужским органом был столь омерзителен, что ужасала одна лишь мысль об этом.
        — Мне хотелось бы дотронуться до тебя, но я не хочу, чтобы ты трогал меня,  — пробормотала она со вздохом.
        — Да, конечно,  — отозвался Эдвард. В глубине его глаз мерцал огонь.
        Стоя у кровати, Мэри медленно протянула руку и положила ладонь на горячее бедро Эдварда. Почти тотчас же его возбужденная плоть начала подрагивать — словно просила к себе внимания. Мэри в смущении пробормотала:
        — Почему так происходит?
        Из груди герцога вырвался гулкий смех.
        — Потому что прикосновение твоих рук сильно возбуждает и заставляет жаждать продолжения. Только не спрашивай меня про анатомию — я об этом ничего не знаю. Ты уверена, что хочешь продолжить?
        С сомнением в сердце, не в силах решить, чему довериться — любопытству или осторожности,  — Мэри призналась:
        — И да, и нет.
        — А почему нет?
        Ох, как же объяснить? Не хотелось сейчас говорить о тех гадких образах, что всплывали в ее памяти.
        — Слишком неприятный опыт,  — ответила наконец Мэри.
        — Глупо бояться всех собак на свете только потому, что одна из них тебя укусила.
        Эти слова герцога вызвали у Мэри вспышку гнева. Да как смел он низводить ее страдания до банальнейшей поговорки? Но, с другой стороны, он был прав. Эдвард ни разу не дал ей повода усомниться в его честности.
        — Что ж…  — Она резко положила ладонь на его чресла.
        Эдвард от неожиданности вздрогнул и прохрипел:
        — Осторожней!..
        Ослабив давление, Мэри сосредоточилась на ощущении возбужденной мужской плоти — одновременно и мягкой, и твердой. Да еще и горячей. «Хм… как странно…»  — подумала она. И, немного осмелев, начала ласкать Эдварда. Он вздрогнул и, судорожно схватив ртом воздух, вцепился в простыни.
        — Я сделала тебе больно?  — спросила Мэри, убрав руку. Как мало ей было известно о мужском теле! По сути, только то, что оно могло доставить женщине невыносимые страдания.
        — Нет, приятно. Очень приятно,  — добавил Эдвард с улыбкой.
        — Правда?  — Мэри взглянула на него с удивлением.
        — Да, правда…  — Дыхание Эдварда участилось, а по телу пробежала дрожь удовольствия. Бедра же стали немного приподниматься навстречу ее руке.
        И тут недостойная мысль закралась в сознание Мэри — ревность к его удовольствию. Никогда ей не испытать такого же удовольствия от рук мужчины, даже от рук Эдварда. Ведь ее тело узнало столько боли, а душа — унижения… И теперь ей уже никогда не освободиться от гнета прошлого, каким бы заманчивым ни казалось будущее.
        — Я не уверена, что хочу…  — пробормотала она со вздохом.
        Герцог ласково улыбнулся ей.
        — А хочешь, просто полежим рядом?
        Его слова принесли Мэри огромное облегчение и изгнали зародившуюся неуверенность. Удивительно! Он понимал ее с полуслова! И сейчас она вдруг почувствовала, что ей очень не хватало тепла его тела.
        — Да, хочу.  — Мэри тоже улыбнулась.
        Указав на ее платье, Эдвард заметил:
        — Тебе стоит избавиться от кринолина.
        Мэри взглянула на длинный подол и море складок. Конечно, он был прав. Во всех этих кольцах и юбках ей даже не лечь на кровать. Она поспешно освободилась от кринолина и нижней юбки.
        — Теперь отдыхай.  — Эдвард протянул ей руку и чуть отодвинулся, освобождая для нее место.
        Не раздумывая больше ни секунды, Мэри забралась на постель. Герцог тотчас же натянул на себя одеяло, затем накрыл им и девушку, после чего прошептал:
        — Я хочу, чтобы ты чувствовала себя в безопасности.
        Мэри крепко прижалась к его обнаженному телу, а он обнял ее мускулистой рукой, словно укрывая от всего мира и защищая…
        Тихонько вздохнув, Мэри наконец почувствовала себя в полной безопасности — такого она уже давно не испытывала.
        Глава 16
        — Черт возьми! Давно пора вставать!
        Эдвард приоткрыл глаза. Яркий солнечный свет ослепил. Мгновенно узнав голос человека, разбудившего его, герцог немного поморщился. Он многое бы отдал за то, чтобы это был сон.
        Тотчас же вихрем пронеслись воспоминания о минувшей ночи и о бесценном даре, который вручила ему Мэри. Много дней он старался завоевать ее доверие, а в ответ получал лишь холодную настороженность. Но вчера он увидел ее совсем другой — гордой и довольной собой, с улыбкой державшей в руке его сапог. Она сама захотела близости, и это была победа — их общая победа.
        Шорох отдергивавшихся штор окончательно вывел его из сладкой полудремы. Бесцеремонно нарушивший их покой гость явно не собирался уходить.
        Тяжко вздохнув, герцог взглянул на человека, стоявшего у окна — тот казался расплывающейся безликой тенью.
        — Пауэрз, какого черта? Что тебе надо в моей спальне?!  — Эдвард решил не вставать, иначе нежданный гость еще больше обнаглел бы.
        — Но я ведь бывал здесь уже раз сто,  — ответил Пауэрз.  — Почему бы и не теперь?
        Эдвард нахмурился.
        — Потому что теперь я не один.
        Подвязывая тяжелые шторы широкой лентой, виконт с усмешкой проговорил:
        — Но я бывал здесь уже много раз, когда у тебя также была компания. Что же изменилось?
        Эдвард почувствовал, как Мэри отстранилась от него. Все это время ощущение тепла ее тела успокаивало его, а теперь… Боже, как велик был соблазн поддаться искушению и снова прижать ее к себе — невзирая ни на что!
        Снова нахмурившись, Эдвард пробурчал:
        — Ты идиот, Пауэрз.
        — Идиотом был мой отец,  — с беспечным видом изрек виконт.  — И хвала Небесам, это не передалось мне по наследству.
        — Я бы не была так уверена, милорд.
        Ироничность этих резких слов, казалось, повисла в воздухе. А Мэри, не откидывая покрывала, подвинулась на край постели — то ли готовясь к бегству, то ли собираясь напасть на Пауэрза (по выражению лица трудно было понять, что больше соответствовало ее намерениям).
        — Хм… прекрасно!  — Виконт хлопнул в ладоши.  — Наконец-то она проснулась!
        — И я не в восторге от происходящего,  — побурчала Мэри.
        — Зато я в восторге. Особенно от того, что вы наконец-то вступили в…
        Мэри отбросила одеяло, открывая взору гостя синее шелковое платье, которое она так и не сняла.
        — Сэр, держите свои мысли при себе!
        Пауэрз уставился на нее с удивлением и, взяв себя в руки, с усмешкой проговорил:
        — О, какой кошмар, миледи… Вы сами не знаете, что упустили.  — Он перевел взгляд на Эдварда, все еще укрытого одеялом.  — Как же так, милорд?
        Герцог крепко вцепился в одеяло.
        — Пауэрз, какого дьявола?!
        — Пора вставать!  — Гость сдернул с него одеяло — и замер в изумлении. Потом расхохотался и проговорил:  — Прошу прощения, Эдвард. Вижу, что у тебя все в порядке.
        — Прекрати болтать!  — Герцог выхватил одеяло из рук насмешника и прикрылся им.
        Пауэрз же с восхищением взглянул на Мэри.
        — Какую игру ведет наша маленькая хищница?
        — Идите к черту!  — прошипела она.
        Ее растрепанные после сна короткие волосы и хрупкая фигурка, утопающая в ворохе складок платья,  — этот образ окончательно покорил сердце Эдварда.
        — Я там уже был, девочка,  — ответил виконт.  — Разузнал кое-что и отправился обратно на землю, дабы и дальше развращать человеческий род.
        Мэри презрительно фыркнула, отвернулась от наглеца и поднялась с кровати.
        — Тогда просто идите вон!
        — Прежде чем отправиться в изгнание, буду рад вам сообщить: я узнал, кто до потери сознания избил нашу гетеру.
        Эти слова заставили Эдварда умерить свой гнев.
        — Кто же?  — спросил он.
        — Человек по имени Харгрейв.  — Виконт подошел к столику из красного дерева и, взяв хрустальный графин с виски, налил себе в бокал. После чего осушил полбокала одним глотком.
        Эдвард хмуро смотрел на него, гадая, как долго тот собирался прожигать жизнь, не щадя ни души, ни тела. Подобный образ жизни явно изматывал, и было совершенно очевидно: совсем скоро его приятель снова окажется на дне, откуда ему с таким трудом однажды удалось выбраться. Удастся ли еще раз?
        — Не слишком ли рано для выпивки, милорд?  — осведомилась Мэри.
        — Дорогая, никогда не бывает слишком рано,  — протянул Пауэрз, покачивая в пальцах бокал с остатками виски.  — Вам ли не знать…
        Мэри поджала губы, а гость добавил:
        — Или вы уже стали эталоном воздержания?
        Мэри на сей раз не ответила.
        По настоянию Эдварда она снижала дозы опиума, и уже было ясно: еще несколько дней, и она окончательно освободится от пагубной привычки.
        Эдвард никогда не мог понять несчастных, ставших рабами губительного зелья. Но, к сожалению, знал об этом слишком много — благодаря своей дорогой матери.
        Пауэрз усмехнулся и сделал еще глоток янтарной жидкости.
        — В отличие от вас, дорогие, я еще не ложился. А это,  — он кивнул на бокал,  — моя порция на сон грядущий.
        Мэри невольно поежилась.
        — Вы на ногах всю ночь? Ради меня?
        Пауэрз закатил глаза.
        — Разумеется, нет, дорогая. Ради вас я и пальцем не пошевелю.  — Он указал на Эдварда.  — Только ради него.
        Мэри с раздражением кивнула.
        — Понятно, сэр. Ведь я — чума, катастрофа, конец света! А теперь поскорее скажите: что вы узнали за время своих ночных скитаний?
        Пауэрз приподнял бровь, изображая удивление.
        — О, как вы побледнели… Что ж, мне это по душе. Куплю вам белого коня и буду величать Смертью. Или светло-серого? Хм, что-то не припомню, какой масти была лошадка из той доброй старой книжки…
        — Помолчи!  — перебил Эдвард. Всякий раз, когда приятель увиливал от прямого ответа, ему хотелось хорошенько встряхнуть его за плечи. Хотя вряд ли подобное обращение возымело бы результат. Виконт не так-то легко расставался с информацией, если только сам этого не хотел.
        Прищекнув языком, Пауэрз проговорил:
        — Ох, как вы нетерпеливы…  — Он подошел к окну и приподнял тяжелую портьеру. Затем поднес свой бокал ближе к солнечному свету и добавил:  — В такой прекрасный день — и так нетерпеливы…
        — А вы порочны!  — воскликнула Мэри.  — Заставляете нас томиться в ожидании ответа ради своей забавы!
        — Нет-нет.  — Пауэрз тряхнул волосами.  — Я всего лишь растягиваю удовольствие.  — Он бросил на Мэри лукавый взгляд.  — Уверяю, это вовсе не порок. Мне или Эдварду не составит труда продемонстрировать вам разницу.
        Мэри стояла как вкопанная, с красным от ярости лицом. Однако Эдварду удалось разглядеть в буре ее эмоций и еще кое-что, а именно — любопытство.
        Судорожно сглотнув, герцог отогнал тревожные мысли. Да-да, в глазах Мэри определенно читалось любопытство, так что следовало остановить Пауэрза прямо сейчас. Но разве мог он осуждать того за пороки, которым и сам был подвержен? Оба они прекрасно знали женщин и являлись опытными соблазнителями.
        Сможет ли Мэри справиться, сможет сама противостоять Пауэрзу?
        Эдвард откашлялся и не терпящим возражений тоном произнес:
        — Говори — или убирайся. Я не готов играть с тобой в кошки-мышки.
        Виконт скривил губы, изображая обиду.
        — Но я обожаю играть, и ты прекрасно об этом знаешь.  — Он сделал вид, что задумался, потом вдруг воскликнул:  — Мэри, поцелуй-ка хорошенько Эдварда! И тогда я расскажу вам все новости.
        — Что?!  — Мэри вспыхнула.
        Пауэрз ухмыльнулся:
        — Миледи, хотите глоток виски? Это поможет вам побороть отвращение, если моя идея кажется вам такой ужасной.
        — Но зачем? Я не понимаю, зачем…  — пробормотала Мэри.
        — Это меня позабавит.  — Пауэрз поднес бокал к губам и сделал еще один глоток.
        Мэри в растерянности перевела взгляд на Эдварда. Тот молчал, и она снова посмотрела на виконта.
        — А вы тогда не станете тянуть?  — спросила она.  — Тогда сразу все расскажете?
        Пауэрз ударил себя кулаком в грудь:
        — Даю слово!
        Мэри сделала шаг к Эдварду, но внезапно, охваченная гневом, остановилась, затем медленно развернулась в сторону Пауэрза. Ее поза выражала неумолимую решимость и холодную непреклонность. Впившись взглядом в виконта, она проговорила:
        — Моя жизнь — не игра, и вы должны относиться ко мне с уважением.
        Пауэрз взглянул на нее насмешливо.
        — Неужели?
        — Да, сэр,  — кивнула Мэри.  — И вы не так бессердечны, чтобы использовать меня для забавы. Вы прекрасно осведомлены о моем прошлом и знаете, в какой я опасности. Знаете, что сейчас не время для игр. Вы выше этого.
        Пауэрз поджал губы и молча отвел взгляд.
        Эдвард не верил своим глазам. Что за выражение появилось на лице у его приятеля? Гнев? Нет, это был стыд. Виконт Пауэрз устыдился своих слов! Невероятно!
        Мэри же, легонько прикоснувшись к плечу виконта, тихо сказала:
        — Сэр, давайте прекратим глупые игры и перейдем к делу.
        У Эдварда перехватило дыхание. Неужели это Мэри, слабая, беззащитная Мэри? И неужели ей удалось поставить на место этого наглеца? Интересно, как отреагирует Пауэрз?
        Эдвард терпеливо ждал дальнейшего развития событий.
        — Ну, что ж…  — пробормотал виконт.  — К делу так к делу…
        Отступив от него на шаг, Мэри кивнула.
        — Благодарю вас, сэр.
        Пауэрз на мгновение прикрыл глаза, затем с невозмутимым видом произнес:
        — Ваш отец снова женился. На дочери графа Клэр Эдерли. И она совсем молоденькая. Даже моложе вас. Ей всего семнадцать.
        — Бедняжка обречена,  — со вздохом пробормотала Мэри.
        Пауэрз хмыкнул, как бы выражая согласие. Затем взялся за графин и налил себе еще одну порцию виски.
        Бросив взгляд на Эдварда, Мэри проговорила:
        — Я думаю, что мой отец — сумасшедший.
        Виконт присвистнул и с усмешкой сказал:
        — Все мы по-своему сумасшедшие, моя милая. Он просто немного… перегнул палку.
        — Немного?
        — Ну… не совсем так. Но ведь тысячи мужчин ежедневно бьют своих жен, а потом выходят на улицу с благонравной улыбкой на лице. Разве этим кого-нибудь удивишь? Всем плевать.
        — А мне не плевать,  — произнесла Мэри с надрывом.
        В комнате воцарилась напряженная тишина.
        Минуту спустя Пауэрз пробормотал:
        — Вот это женщина…
        — Прошу прощения, вы о чем?  — Мэри нахмурилась.
        — Он говорит о женщине, достойной восхищения,  — пояснил герцог.  — То есть о тебе.
        — О женщине, которая не идет на поводу у страха,  — заметил Пауэрз.
        — И верит в себя,  — добавил Эдвард.
        — Все равно не понимаю…  — Мэри смутилась.
        Эдвард ласково ей улыбнулся.
        — Поймешь позже.
        — Так что там насчет Харгрейва?  — герцог повернулся к Пауэрзу. Было совершенно очевидно, что Мэри сейчас очень нуждалась в защите.
        — Опасный малый. Откуда-то из Ист-Энда. Состоит на службе у миссис Палмер. Полагаю, Мэри, вы знакомы с миссис Палмер?
        Девушка невольно вздрогнула.
        — Да, конечно. Она хозяйка приюта, в котором я провела много лет. Слишком много…
        Пауэрз кивнул и вновь заговорил:
        — Харгрейв имеет репутацию отпетого негодяя, но дело свое знает. Именно поэтому ему поручают грязную работенку. Поручают люди, не желающие сами пачкать руки.  — Виконт поставил графин на серебряный поднос, не потрудившись его закрыть.  — Так вот, у этого Харгрейва стальная хватка. Если вцепится, то уже не отпустит.
        — И с ним будет не просто,  — со вздохом подытожил Эдвард.
        — Вот именно, мой любезный друг. А с нашей гетерой он только разминался. Так что надо быть начеку.
        — Нужно уезжать немедленно,  — заявил герцог, уже прикидывая, как лучше подготовить отъезд.
        Пауэрз же молча наблюдал за игрой света на хрустальных гранях бокала.
        — Мы будем готовы через несколько часов,  — добавил Эдвард. Он решительно подошел к камину и потянул за шнурок звонка.
        Виконт со стуком поставил бокал на стол.
        — Как ни прискорбно портить такой торжественный момент, но нам пора, дорогая. Я провожу вас, нашу раненую гетеру и его светлость в мое поместье.
        Мэри насторожилась.
        — В ваше поместье? Но я вам не доверяю, сэр, какой бы сладкой лести вы тут ни наплели. Нет-нет, я с вами не поеду!
        Пауэрз пристально взглянул на девушку.
        — Не поедете? Какая удача для Харгрейва!
        Мэри побледнела, но не сдалась.
        — Сэр, вы о чем?.. Вы, должно быть, шутите.
        Виконт многозначительно промолчал и перевел взгляд на приятеля. Эти двое имели много общего — пагубные привычки, например,  — и будь герцог фаталистом, то непременно решил бы, что судьба свела их вместе не случайно. Какое-то время оба молчали. Наконец Эдвард проговорил:
        — Пауэрз прав. Его поместье — наилучший выход.
        — Но почему?!  — воскликнула Мэри.
        Эдварду ужасно не хотелось везти ее к виконту, но, увы, обстоятельства вынуждали…
        — Таким образом мы исчезнем из Лондона,  — пояснил он.  — К тому же, Харгрейв не сразу разнюхает, что именно Пауэрз укрывает тебя.
        Мэри вскинула подбородок.
        — Я не стану прятаться!  — заявила она.
        — Тебе и не придется,  — поспешно проговорил Эдвард.  — Это очень уединенное поместье. Как раз такое нам и требуется, чтобы подготовить тебя.
        — К мести?  — спросила Мэри.
        — И даже больше,  — сказал Пауэрз, направляясь к двери. Осторожно приоткрыв ее, он обернулся и бросил взгляд на девушку.  — Будьте готовы через час. Оба. Надеюсь, вам хватит времени, чтобы закончить начатое.  — Виконт саркастически улыбнулся.  — Давно я не видел тебя таким счастливым, Эдвард. Весьма странное зрелище…
        С этими словами Пауэрз удалился, оставив дверь открытой настежь. По коридору разносилось эхо его шагов.
        Значит, счастливым?.. Герцог пожал плечами. Он всегда считал, что не знаком с этим душевным состоянием. А впрочем… Как ни странно, но сейчас он действительно чувствовал себя счастливым — таким его сделала Мэри. И если так, то нельзя потерять ее. Она стала слишком ему дорога.
        Эдвард дождался, когда затихнут шаги виконта, и спросил:
        — Так ты поедешь?
        — Да,  — кивнула Мэри с выражением решимости на лице.  — Я поеду, но он мне не нравится.
        — Пауэрз мало кому нравится,  — заметил герцог с усмешкой.
        Мэри поморщилась и сквозь зубы процедила:
        — Он очень опасный человек.
        — Да, верно. Но сейчас он нам нужен.
        Глава 17
        — Ты уверена, что хочешь ехать именно на нем?  — Эдвард тщетно пытался скрыть тревогу в голосе.
        Мэри смерила его ироничным взглядом и погладила Вихря по шее.
        — Думаешь, не справлюсь?
        Герцог, стоявший посреди огромного конного двора, держал под уздцы свою лошадь.
        — Но Вихрь — конь с норовом.
        — Такой мне и нужен,  — усмехнулась Мэри.
        — И ты не боишься?
        Не удостоив герцога ответом, Мэри ловко взобралась в седло. Бриджи выгодно подчеркивали стройность ее ног. Хлестнув коня, она стремительно выехала со двора.
        — Черт побери…  — пробурчал Эдвард. Вскочив в седло, он помчался следом за девушкой.
        Когда же он добрался до вершины холма, Мэри была уже на вересковой пустоши. Внезапно всадница осадила жеребца и подняла его на дыбы. Одной рукой Мэри держалась за луку седла, а второй, обернувшись, помахала своему спутнику.
        Изумленный подобной выходкой, Эдвард сначала нахмурился, затем весело рассмеялся. И, пришпорив своего скакуна, бросился в погоню за девушкой.
        Когда ему наконец удалось нагнать лихую наездницу, ее конь уже бежал рысью. Прохладный воздух и быстрая скачка разрумянили щеки Мэри. Глядя на нее с восхищением, герцог заметил:
        — Ты превосходно держишься в седле.
        И действительно, Мэри с необыкновенной ловкостью управлялась с огромным норовистым жеребцом.
        — У меня не было братьев, а отцу хотелось обучать кого-то верховой езде. Полагаю, именно поэтому меня посадили в седло, как только мне исполнилось три года.
        — И все же не каждая леди смогла бы обуздать такого своенравного коня.
        — Да, он такой.  — Мэри улыбнулась и погладила Вихря по лоснившейся от пота шее. Как прирожденная наездница, она держалась в седле с небрежной грацией и с любопытством поглядывала по сторонам, словно наслаждалась окружающей природой.  — Ах, видел бы ты лица окружающих, когда я как-то раз отправилась на охоту с гончими.
        Эдвард усмехнулся.
        — Оказывается, ты была азартной.
        Мэри кивнула и тут же со вздохом пробормотала:
        — То был единственный раз, когда отец позволил мне быть безрассудной. Он сказал, что истинная англичанка должна знать толк в лошадях.
        — Да, конечно,  — согласился Эдвард, нисколько не удивившись. Герцог Даннкли, контролировавший каждый шаг жены и дочери, вроде бы не должен был поощрять подобное своеволие, но ведь он знал, что навыки верховой езды во все времена считались признаком аристократизма, визитной карточкой принадлежности к высшему обществу. Разбирающаяся в лошадях молодая леди могла составить прекрасную партию. Отбросив мысли о Даннкли, герцог сказал:  — А вот я уже давно не ездил верхом.
        На лице Мэри появилась печальная улыбка.
        — Я тоже,  — пробормотала она.
        Эдвард мгновенно понял свою оплошность. Как мог он быть столь бестактным?! Но Мэри, к счастью, не рассердилась, и Эдвард добавил:
        — Нужно срочно это исправить.
        — Замечательная мысль!  — просияла девушка.
        Улыбнувшись, герцог проговорил:
        — Хорошо, что прогулки верхом тебе по душе.
        Какое-то время они ехали по зеленой холмистой равнине, а затем их взорам открылся восхитительный вид на море и живописный пляж — там волны бились о прибрежные камни, и ветер доносил до них соленые морские брызги. Окруженные великолепием природы, они наконец-то могли без помех наслаждаться обществом друг друга и хотя бы ненадолго забыть о грозившей опасности.
        Подставив лицо солнечным лучам и прикрыв глаза, Мэри проговорила:
        — Верховая езда дарит чудесное ощущение свободы.
        Герцог пожал плечами.
        — Никогда раньше об этом не думал, но, пожалуй, соглашусь.
        — Да-да, абсолютная свобода! Есть только я и конь!
        — Да еще, полагаю, твой спутник, не так ли?
        Мэри ослепительно улыбнулась.
        — Но я в любой момент могу послать коня галопом и оставить тебя позади.
        — Ну, если ты этого действительно желаешь, то я не буду препятствовать…
        — Нет-нет, Эдвард. Мне нравится твое общество, и я рада, что провожу этот прекрасный день с тобой. А теперь я поскачу к морю. Постарайся не очень отставать.
        Мэри легонько хлестнула Вихря, тот рванулся к берегу — из-под его копыт летели комья земли, а радостный смех наездницы эхом разносился по долине.
        Герцог посмотрел ей вслед. Как замечательно, что он встретил эту женщину! Он попытался угнаться за уносившейся вдаль Мэри, но тщетно. «Как удивительно, как чудесно, что судьба свела нас с ней»,  — мысленно повторял Эдвард.
        Добравшись до пляжа, он увидел, что Мэри уже спешилась.
        — Вы ползли как черепаха, милорд,  — съязвила она.
        Ловко спрыгнув с коня, Эдвард взял его под уздцы.
        — Вовсе нет, миледи. Это вы неслись во весь опор.
        Мэри гладила Вихря, а тот, обыкновенно такой независимый и капризный, уткнулся мордой ей в грудь.
        Девушка весело рассмеялась и ласково прошептала:
        — Какой ты красавец, Вихрь.
        — Привяжем их здесь?  — предложил Эдвард, посматривая на обласканного жеребца даже с некоторой ревностью.
        — Да, хорошо.
        Мэри привязала поводья к суку дерева, выброшенного волнами на берег. Вихрь тихо заржал и начал спокойно пощипывать высокую сочную траву. Взглянув на него с удивлением, герцог последовал примеру своей спутницы.
        Верховая прогулка заметно подняла настроение Мэри — с лица исчезли печаль и тревоги недавних дней, и теперь она прыгала по песку, гоняясь за лизавшими берег волнами.
        Внезапно она замерла, глядя в сторону моря.
        — Что произошло?  — спросил Эдвард, приблизившись к ней.
        Сделав глубокий вдох, Мэри пробормотала:
        — Я кое о ком вспомнила…
        — О ком же?
        — О другой беглянке.  — Ее взгляд был прикован к белым барашкам волн.  — Надеюсь, она нашла свое счастье.
        При мысли о том, что герцог Даннкли сделал со своей дочерью, Эдвард невольно сжал кулаки. А та, другая?.. Еще одна несчастная пленница… Кто виновен в ее страданиях? Что же касается Мэри… Ведь если бы она не попала в приют, разве они бы встретились?
        Тут Мэри снова зашагала вдоль берега. Эдвард посмотрел на отпечатки ее сапожек на сыром песке. Теперь он вновь благодарил судьбу за их встречу — и не важно, какими тернистыми тропами они друг к другу шли.
        Догнав Мэри, он какое-то время молча шагал с ней рядом. Потом тихо сказал:
        — Поверь, все будет хорошо.
        Она покосилась на него и так же тихо ответила:
        — Я должна в это верить.
        Эдвард взял ее за руку.
        — Я обещаю, что так и будет.
        Мэри прикусила губу, а ее пальцы выскользнули из его руки.
        — Слишком уж мы серьезны,  — сказала она, внезапно усевшись на песок.
        — Что ты делаешь?
        — А ты как думаешь?  — лицо Мэри осветилось озорной улыбкой, когда она, вытянув перед собой ноги, заявила:  — Услуга за услугу.
        — Ты о чем?
        — Теперь ты снимай с меня сапоги.
        — Ах, вот оно что!..  — рассмеялся Эдвард. Не теряя попусту времени, он осторожно обхватил обеими руками маленькую ножку Мэри и дернул сапог на себя.
        Мэри расхохоталась и упала навзничь на песок.
        — О боже! И у тебя не вышло!
        Эдвард ухмыльнулся.
        — Возможно, выйдет, если ты будешь сидеть спокойно.
        — Слушаюсь, сэр.  — Она зарылась пальцами в песок.
        Он снова потянул сапог на себя, и тот легко соскользнул, так что обнажилась нога в толстом шерстяном чулке. У Эдварда перехватило дыхание — Мэри не только позволяла ему прикасаться к ней, но и сама этого хотела.
        — Что, замечтался?  — спросила она с лукавой улыбкой.
        — Нет, просто восхищаюсь.
        — Моей ногой?
        — Прекрасным узором на чулке из великолепной шерсти,  — ответил Эдвард, поглаживая ее по щиколотке.
        — Ты дьявол во плоти!  — воскликнула Мэри.
        — Весьма вероятно. А теперь — замри!
        Герцог быстро справился и со вторым сапогом, хотя втайне надеялся, что сможет найти предлог, чтобы и не отпускать ножку Мэри еще какое-то время.
        — Теперь чулки,  — заявила она.
        — Что? Чулки?..
        — Не стану же я бегать по воде в чулках.
        Сердце Эдварда гулко застучало. Мэри позволяет ему раздевать ее! Пусть не совсем, но даже такая малость кое-что значила… Расплывшись в улыбке, герцог проговорил:
        — Как пожелаете, миледи.  — Скользнув пальцами под чулок, Эдвард начал осторожно стаскивать его, то и дело прикасаясь обнаженной ножке Мэри.
        Ее грудь начала вздыматься все выше, она прошептала:
        — А потом второй.
        Через несколько секунд Эдвард взялся за другой чулок, изредка поднимая голову и вглядываясь в лицо Мэри — на случай, если что-то вызовет ее неудовольствие. Однако, к его удивлению, ее щеки раскраснелись, а губы раскрывались в томных вздохах.
        Когда он наконец стащил чулок, Мэри на мгновение замерла. И казалось, что весь мир сейчас вращался вокруг них, а глухо рокочущее море их приветствовало.
        — Спасибо, Эдвард,  — прошептала Мэри.
        Ее слова эхом отозвались в его сердце, ибо он понимал: она благодарила его вовсе не за помощь с сапогами. И было ясно, что теперь их связывало какое-то новое чувство. Едва осознав это, Эдвард подумал: «О, Мэри, маленькая хрупкая Мэри, мое бесценное сокровище, как же я раньше не понял, чего тебе не хватало? Ведь ясно же, что тебе не хватало детских забав и прогулок. А также заботы и ласки…» Он должен был заставить ее забыть о пережитых страданиях и сделать так, чтобы она постоянно радовалась жизни.
        — Не стоит благодарить меня,  — ответил Эдвард с улыбкой.
        — А теперь посмотрим, поймаешь ли ты меня.  — Мэри стремительно поднялась на ноги и побежала к воде; Эдвард же прыгал то на одной ноге, то на другой, пытаясь стащить с себя сапоги.  — Смотри не упади!  — закричала она, обернувшись.
        Герцогу пришлось изрядно потрудиться, прежде чем он избавился от сапог.
        — Вы, миледи, скоро поплатитесь за то, что бросили меня одного — совершенно беспомощного!  — закричал он, бросившись за девушкой.
        Снова обернувшись, Мэри крикнула:
        — И что же вы сделаете?  — Она бежала вдоль берега, разбрызгивая вокруг себя холодную соленую воду.
        Наконец Эдвард догнал ее и заключил в объятия — впервые он позволил себе такую вольность. Мэри на мгновение замерла. Потом, положив руки ему на плечи, прошептала:
        — А дальше?
        Вместо ответа он чуть наклонился и накрыл ее губы своими. А Мэри прижалась к нему покрепче и, запрокинув голову, обвила руками его шею. Помедлив секунду-другую, она ответила на его поцелуй со всей страстью.
        Эдвард же едва не застонал от переполнявших его чувств. Никогда еще он не испытывал ничего подобного, хотя в его жизни было немало женщин.
        Наконец прервав поцелуй и чуть отстранившись, Мэри тихо прошептала:
        — Никогда не думала, что это может быть так прекрасно…
        — Я тоже,  — ответил Эдвард.
        В следующее мгновение их губы снова слились в поцелуе.
        Глава 18
        Обливаясь потом, Мэри бежала до тех пор, пока не почувствовала, что вот-вот задохнется. Когда же она наконец остановилась и обернулась, поместье Пауэрза, оставшееся по ту сторону тщательно ухоженной лужайки, показалось ей каким-то сказочным. Тени от старых дубов и огромных валунов падали на фасад особняка времен Тюдоров, придавая дому атмосферу таинственности. Да и все поместье хранило отпечаток личности хозяина — представлялось соблазнительно загадочным, наполненным зловещими тайнами… А ярко-желтая юбка Ивонн казалась маяком среди зеленого моря трав.
        Потягивая вино из запасов виконта, Ивонн сидела в кресле перед столиком, сервированным к чаю, и Мэри решила проскользнуть в дом незаметно, чтобы избежать встречи с ней. Но она тут же поняла, что ей необходимо поговорить со старшей подругой.
        Мэри медленно подошла к столику. События этого дня оставили в ее мыслях полнейший беспорядок, и она понятия не имела, как справиться с противоречивыми чувствами, бушевавшими в ее груди.
        — Мэри, моя дорогая!..  — Ивонн с некоторым усилием подняла руку и приветственно помахала. От ужасных кровоподтеков на лице у нее остались лишь едва заметные синячки, а от порезов — только крошечные шрамы. Но невидимые глазу повреждения были куда серьезнее — два сломанных ребра. И ей еще предстояло научиться ходить без трости — та стояла рядом, у подлокотника кресла. Держалась же эта женщина с достоинством герцогини.
        Потянувшись к корзине, где покоилась во льду бутылка с французским шампанским, Ивонн наполнила пенящимся напитком хрустальный бокал и спросила:
        — Не желаешь ли?..
        Мэри улыбнулась. Интересно, сколько уже успела выпить Ивонн? Уж в слишком приподнятом настроении она пребывала.
        Девушка бросила взгляд под столик, но Ивонн, словно прочитав ее мысли, проговорила:
        — Нет-нет, еще слишком рано, чтобы самозабвенно предаваться пороку.  — Она протянула подруге бокал с шампанским.  — Для тебя, дорогая.
        Взяв бокал, Мэри опустилась в кресло подле Ивонн. Им предстояло обсудить все, связанное с негодяем Харгрейвом. Эдвард уже пытался поговорить об этом с Ивонн, но та разразилась рыданиями. И теперь ни Эдвард, ни Пауэрз не осмеливались снова затрагивать эту тему.
        — Как здесь хорошо!  — воскликнула Ивонн.  — Я уже так давно живу в Лондоне, что забыла, как прекрасно на лоне природы.
        Для Мэри же жизнь на лоне природы завершилась бесконечными скитаниями по грязным размытым дождями дорогам в поисках крова и, конечно, опиума (прошло уже несколько дней с тех пор, как она сумела преодолеть болезненное влечение к опиуму, но мысли об этой отраве не покидали ее даже в такой прекрасный день).
        Ивонн откинулась на спинку кресла и, прикрыв глаза, проговорила:
        — Разве сам воздух здесь не чудесен?
        Мэри кивнула. Она тоже наслаждалась запахами весенних цветов.
        — Да, конечно.
        И действительно, в наступающем вечере все было чудесно, и портила его только тревога, неотступно следовавшая за Мэри и никогда ее не покидавшая. Но именно сейчас, в этот момент, у нее было множество причин для радости. Солнце медленно садилось, рисуя тени на синем ковре, лежавшем у столика, а искусно сервированные подносы с клубникой, сандвичи с лососем, а также свежий хлеб, масло и икра обещали несколько чудесных часов на свежем воздухе.
        В некотором отдалении, в тени дома, стоял слуга в ливрее, готовый немедленно удовлетворить любой из капризов дам. Да, Пауэрз привык жить на широкую ногу.
        — Я провела день с Эдвардом,  — нерешительно начала Мэри.
        — Я видела вас издали.  — Ивонн сделала глоток из своего бокала.  — За тобой трудно угнаться.
        — Не понимаю…
        Ивонн закатила глаза.
        — Все ты прекрасно понимаешь, моя дорогая девочка. Поэтому спрошу напрямую: ты готова отдаться герцогу?
        Мэри смутил столь откровенный вопрос — она по-прежнему испытывала страх перед мужчинами. Но ведь Эдвард не походил на других мужчин, не так ли? Он о ней заботился и понимал ее. Когда же Мэри вспоминала о его прикосновениях, она не вздрагивала в ужасе. Более того, Эдвард пробудил у нее совершенно новые чувства — любопытство… и желание. А поцелуй на пляже… О, он обещал так много!.. Так что ответ был очевиден. Разумеется, она могла бы отдаться Эдварду. Вернее — хотела! К тому же, Мэри точно знала: Эдвард никогда ее не обидит.
        Мысленно улыбнувшись, Мэри ответила:
        — Да, готова.
        — Я знаю, что тебе нелегко было это сказать,  — заметила Ивонн.  — Я видела твое смятение. Надеюсь, ты не обиделась на мой вопрос. Но тебе ведь приятно находиться рядом с ним, верно?
        Мэри молча кивнула.
        — И единственное, что удерживает тебя от этой близости,  — это ты сама,  — добавила Ивонн.
        Мэри по-прежнему молчала. Но Ивонн была права. Она достаточно страдала в прошлом, так что глупо было бы отказывать себе в удовольствии в настоящем. Долгие месяцы страх преследовал ее на каждом шагу, но ведь с Эдвардом ей нечего бояться, не так ли? Да-да, глупо было бы бежать от того, чего они оба так жаждали.
        Ивонн улыбнулась.
        — Я по твоему лицу вижу, что ты окончательно решилась. Обещаю, ты не разочаруешься.
        Мэри улыбнулась. Теперь, когда она, по выражению Ивонн, «окончательно решилась», ей было трудно сидеть на месте. Будь ее воля,  — побежала бы к Эдварду. Но она не могла оставить Ивонн. Та все еще была слишком слаба.
        Мэри наклонилась и подвинула поднос с клубникой на край стола.
        — Вам нужно больше есть. Так мне при каждом удобном случае твердит Эдвард. Нам обеим нужно есть,  — добавила Мэри с улыбкой.
        Ивонн вздохнула и, оглядев подносы, пробормотала:
        — Я и рада была бы чувствовать голод, но ничего не выходит…  — В последние дни Ивонн сильно похудела, и черты ее лица болезненно заострились.  — Знаешь,  — продолжала она дрожащим голосом,  — я постоянно думаю о том, что наделала, и от этих мыслей мне становится дурно. Даже поесть не могу.
        Мэри накрыла ладонью ее руку.
        — Но вы же ни в чем не виноваты…
        По щеке Ивонн соскользнула слезинка и упала в бокал.
        — О, моя дорогая… Спасибо за твои слова, но на самом деле я совершила ужасный поступок.  — Плечи Ивонн содрогнулись от рыданий, и она, высвободив свою руку, прижала ладонь к губам.
        Мэри невольно вздохнула. Она не знала, что сказать. Ей были хорошо знакомы душевные муки — в такие минуты весь мир кажется холодным и несправедливым и не хочется, чтобы тебя утешали. Поэтому сейчас она могла лишь молча сочувствовать женщине, сделавшей для нее так много добра.
        — Ох, Мэри, я… Я рассказала ему… Сказала, где ты. Я не смогла терпеть боль. Я была уверена, что у меня получится, и после первых ударов поклялась, что буду молчать. Но я… не смогла.
        — Ивонн, дорогая, я никогда не смогу забыть ваше лицо в ту ужасную ночь. На вашем месте любая бы заговорила.
        Женщина всхлипнула.
        — Было так глупо предполагать, что я чем-то отличаюсь от всех остальных…
        — Если кто и глуп, то это я,  — поспешно возразила Мэри, чувствуя цепкую хватку собственного чувства вины.  — Я ведь втянула вас в неприятности. И если кто-то заслуживает порицания, то именно я.
        Ивонн замерла, и лицо ее теперь казалось каменной маской.
        — Нет, виноват твой отец,  — прошептала она.  — твой отец и люди, подобные ему.
        — Я бы хотела…  — Мэри проглотила свои слова вместе с глотком шампанского; она не осмеливалась высказать свои мысли вслух.
        — Чего бы ты хотела?  — вкрадчиво спросила Ивонн, вопросительно глядя на девушку.
        Та молча помотала головой.
        — Ну, говори же…
        Мэри сделала глубокий вдох. Ей отчаянно хотелось быть такой же сильной, как мужчины.
        — Я хотела бы не нуждаться в Эдварде,  — выпалила она.
        — Но мне казалось, он тебе нравится.  — Ивонн с любопытством взглянула на собеседницу.
        — Да, верно, он… он мне очень нравится.  — Разве она могла это отрицать? После каждой их встречи Мэри чувствовала, как ее сердце теплело по отношению к этому суровому на вид мужчине.  — Да, нравится,  — продолжала она,  — но я хотела бы другой жизни — хотела жить, зная, что мне не нужен опекун и защитник.
        Ивонн взглянула на нее в задумчивости и с легкой грустью в голосе проговорила:
        — Какая же женщина не мечтает об этом? А у тебя, полагаю, больше оснований для подобных мыслей, чем у большинства из нас.
        Мэри, потупившись, перебирала складки юбки.
        — Я бы хотела стать равной Эдварду, но как такое может произойти, если я постоянно рассчитываю на то, что он спасет меня? Я как будто… использую его.
        — Но дорогая моя,  — возразила Ивонн,  — ведь он, в свою очередь, рассчитывает на то, что ты спасешь его.
        Мэри не отводила взгляда от своего подола.
        — Что ж, возможно. Но как могу я, женщина, сделать за него то, чего он сам сделать не в состоянии?
        Ивонн со вздохом откинулась на спинку кресла.
        — Ты же знаешь, что произошло с его отцом, знаешь, и что Эдварда до сих пор терзает чувство вины. Он жаждет обрести душевный покой, и возможно, именно ты, женщина, сумеешь помочь ему.
        Мэри сжала бокал с такой силой, что чуть не сломала тонкую ножку. Как она могла принести кому-то душевный покой? Ведь ее собственная жизнь все последние годы была переполнена страданиями…
        — А что, если я не смогу? Что, если и он не сможет? Да, знаю, он заботится обо мне, но сможет ли он дать мне еще больше?
        — А нужно ли тебе больше?
        Мэри со вздохом отвернулась. Трудно было признать, что она нуждалась в любви Эдварда — это казалось ей проявлением слабости. Благодарности за его помощь вполне достаточно.
        — Да и зачем тебе больше?  — продолжала Ивонн.  — Ведь он дает тебе то, чего ты хочешь.
        Мэри и на сей раз промолчала. Но ей стало не по себе. Неужели все действительно так просто? Два человека, использующие друг друга в собственных нуждах… А ведь чувство, зарождавшееся в ее сердце, было куда теплее подобных отношений. Но, с другой стороны…
        Ее собственная мать прекрасно понимала тонкости человеческих отношений, а в итоге потеряла все, отдав свое сердце мужчине.
        И Мэри поклялась, что сделает все возможное, чтобы помочь Эдварду так же, как он помог ей,  — но она ни за что не попадется в ловушку, погубившую ее мать.
        Мэри пристально рассматривала маленький коричневатый пузырек, снова и снова повторяя про себя, что она пришла сюда за порошком от головной боли для Ивонн. Но ведь в руках у нее сейчас было совсем другое вещество…
        Когда она шла сюда, голос этот утверждал, что мысли об опиуме — чрезвычайно опасны. А затем послышался второй голос, звучавший куда убедительнее. Он тихим, но настойчивым шепотом уговаривал Мэри принять настойку опия — совсем немного, чуть-чуть. «Сделаешь это,  — шептал голос,  — и все тревоги исчезнут, останется только блаженное ощущение покоя».
        Хотя Мэри не принимала опиум уже несколько дней, ей все равно было непросто смотреть на него, ощущать в руке приятную прохладу пузырька, вдыхать знакомый запах… И казалось, будто в душе ее поселился злобный двойник, когтями впившийся ей в горло, умолявший лишь об одном спасительном глоточке.
        Еще по дороге сюда Мэри напомнила себе, что опиум для нее — вовсе не избавление, а тюрьма. Но затем, заметив ящичек с лекарствами, она не смогла воспротивиться болезненному влечению. Не помня себя от пьянящей жажды, Мэри открыла дверцу, пробежалась пальцами по бутылочкам с различными лекарствами — и вот она уже держит в руках заветный пузырек с опиумом.
        Мэри медленно поднесла его к лицу — и тотчас же почувствовала нестерпимое желание откупорить бутылочку и прильнуть губами к горлышку. Так невыносим был зов второго голоса, что хотелось внять ему — лишь бы не слышать больше этого тихого, но отчаянного шепота. «Ну,  — подумала Мэри,  — я так долго сдерживалась, что, уж конечно, могу отпить совсем немного…»
        Но тут снова вмешался голос разума, напомнивший, что в последний раз она чуть не умерла. Да, конечно, но сейчас все будет иначе, сейчас Мэри выпьет чуть-чуть и не станет запивать опиум вином. Сейчас все будет хорошо, а главное — утихнет боль в душе, по телу разольется приятное тепло, и можно будет погрузиться в блаженство забытья…
        Дыхание Мэри участилось, когда ее пальцы нащупали пробку. Стоило сделать один глоток, и ей не придется больше терзаться из-за любви к Эдварду и из-за случившегося с Ивонн — все это забудется, как страшный сон.
        Выдернув пробку из горлышка, Мэри поднесла пузырек к губам. Сейчас она искренне верила, что сможет контролировать свои дозы. И если так, то к чему же отказывать себе в удовольствии? Просто нужно быть умеренной, вот и все. Ведь глупо отказывать себе в удовольствии, не так ли? Чтобы иногда расслабиться, она будет пить опиум в малых дозах — гораздо меньших, чем прежде. Ведь человек, который перенес столько страданий, сколько перенесла она, без труда найдет в себе силы, чтобы остановиться, когда захочет.
        — Не получится,  — послышался вдруг чей-то голос.
        Мэри быстро опустила руку с пузырьком, надеясь спрятать его в полах юбки. Обернувшись, она увидела Пауэрза; он стоял на пороге кладовой, прислонившись к дверному косяку.
        — Сэр, вы о чем?  — пробормотала Мэри, пытаясь унять сердцебиение.
        — Не получится выпить немного,  — пояснил виконт.  — Ты выпьешь не меньше половины пузырька. И тогда кто-нибудь — Эдвард или я, возможно, кто-то из слуг… В общем, тебя найдут на полу в весьма плачевном состоянии. Может, ты и не умрешь.  — Пауэрз промолчал.  — Хотя… кто знает?..
        Мэри нахмурилась и проворчала:
        — Не говорите глупости.
        — Это я?  — с улыбкой переспросил виконт.  — Я говорю глупости?
        Мэри вздохнула, охваченная щемящим чувством вины. Горячие слезы навернулись на глаза, когда она наконец осознала, что собиралась сделать. Еще недавно ей казалось, что она разучилась плакать, но сейчас слезы жгли глаза… и душу. И эти слезы словно очищали ее, возвращая к жизни.
        Тут Мэри всхлипнула и, содрогнувшись в рыданиях, отбросила пузырек как можно дальше от себя.
        — А вы… откуда вы знаете?..  — пробормотала она.
        Виконт медленно подошел к ней и проговорил:
        — Мне часто приходилось это наблюдать, поэтому я знаю, в какой именно момент раз и навсегда пересекается граница между умеренным употреблением спиртного или опиума и нестерпимым желанием проглотить такое количество, которое может привести к смерти.  — Пауэрз посмотрел на девушку без осуждения, посмотрел так ласково, что его глаза, казалось, засветились.  — Ты дошла до этой границы, милая.
        Плечи Мэри содрогнулись от рыданий, и впервые с тех пор, как она сбежала из сумасшедшего дома, ей захотела умереть — умереть тут же, на месте, только бы не слышать ужасную правду о себе.
        — Тише-тише, милая…
        Изумлению Мэри не было предела, когда холодный, бесчувственный, расчетливый Пауэрз прижал ее к своей широкой груди. И еще больше поражало то, что она позволила ему это сделать. После чего вдруг почувствовала себя в его объятиях как за каменной стеной — защищенной от всех ужасов этого мира.
        — Что же мне делать?..  — Мэри снова всхлипнула.
        — Все довольно просто, милая. Не пить опиум. Я также не рекомендовал бы вино. Таким, как мы с тобой, следует быть с этим осторожнее.
        Мэри с удивлением взглянула на виконта.
        — Мы?..
        — Разумеется,  — ответил он, прижимаясь подбородком к ее волосам.  — В отличие от тебя, я борюсь со своими демонами уже много лет, но все равно порой проигрываю им. Я не хочу видеть тебя блуждающей в такой же тьме.
        — Но ведь вы никогда…  — Мэри умолкла, пытаясь подобрать нужные слова.  — Никогда не пытались по ошибке покончить с собой — как я, например.
        Виконт негромко рассмеялся, прижимая ее щеку к своей груди.
        — Однажды ночью, милая, после изрядного количества опиума я проснулся в собственной моче и рвоте. И был ужасно напуган, весь дрожал… Я валялся в грязи, в какой-то подворотне Ист-Энда, и был абсолютно один. Потом выяснилось, что какие-то мерзавцы обчистили мои карманы.  — Пауэрз тяжко вздохнул.  — Полагаю, я должен был умереть.
        — Вы?..  — изумилась Мэри.  — Но ведь вы такой сильный. Такой неуязвимый…
        — Очень лестно слышать, но эти слова можно отнести и к тебе.
        — Нет-нет.  — Мэри покачала головой.  — Если бы это было так, я бы никогда не стала пить настойку опия.
        Пауэрз расхохотался.
        — Неужели?! Поверь, наркотики сокрушают нас, они — наш повелитель, и мы верно им служим. Думаешь, они отпустят нас так легко?
        — Но я не хочу… поклоняться им.
        — Тогда ты должна остановиться — обязательно! И каждый раз, когда тебе захочется поддаться соблазну, ты должна сначала поговорить со мной. То же касается и меня. Может быть, вместе мы сможем остановиться. Я пытался много раз… и каждый раз заканчивал в опиумном притоне, высасывая через трубку остатки своей души. Но, возможно, у нас получится… Возможно, мы сумеем спасти друг друга.
        Слова Пауэрза звучали как волшебная музыка, но вместе с тем — слишком уж откровенно.
        — А как же Эдвард?  — прошептала Мэри.
        — Эдвард — славный малый, и он никогда не осудит тебя. Но ему никогда не понять ту власть, которую имеет над нами опиум. Ему не приходилось слышать раздирающий душу голос, требующий принимать наркотик до тех пор, пока в тебе не останется ничего человеческого. Эдвард вряд ли способен понять таких, как мы.
        — Но он…
        — Он добрый и сильный, но его обуревают демоны совсем иного рода. Он боится собственных пороков.
        Мэри нахмурилась. Мысли Пауэрза настолько совпадали с ее собственными, что это даже пугало. Если уж Пауэрз, так хорошо знающий Эдварда, сомневался в его способности любить…
        — Вас когда-нибудь любили?  — спросила она.
        Печальная улыбка появилась на лице виконта.
        — О да. Я был женат когда-то, знаешь ли…
        Мэри ахнула.
        — Непросто представить такое, правда?  — Пауэрз язвительно усмехнулся, но в его глазах по-прежнему была печаль.  — Она умерла… какое-то время назад. Как и наша дочь.
        — Я не знала…
        Виконт пожал плечами.
        — Все мы — лишь щепки в океане, послушные воле волн и ветра. Но я бы не стал рассчитывать на то, что Эдвард сможет стать для тебя маяком. Или ты — для него.
        — Почему вы так говорите?  — Прошептала Мэри, внезапно ощутив ужасную пустоту в груди.
        — Потому что я не хотел бы, чтобы кто-то из вас страдал. Всю жизнь Эдвард прятался от своей боли, делая вид, что не чувствует ее, однако же…
        Пауэрз неожиданно умолк — словно задумался о чем-то. Потом вновь заговорил:
        — Именно поэтому мы с Эдвардом никогда не называем друг друга друзьями. Он всегда готов прийти ко мне на помощь, как и я к нему, но он никогда не посвящает меня в свои переживания, в свои гнетущие воспоминания. Мы не делимся подобными чувствами, потому что он не может допустить, чтобы кто-то увидел его настоящего. Он пытается убежать от себя самого с тех самых пор, как его отец умер. Ты понимаешь?
        — О боже…  — прошептала Мэри. Да, она понимала. Эдвард иногда становился на удивление откровенным, но потом внезапно замолкал, словно сожалея о сказанном. Вспомнив о пузырьке с опиумом, она вдруг осознала, что тоже постоянно пыталась убежать от своей боли.  — Но разве мы не можем… не убегать?
        — У меня нет ответа на этот вопрос, моя милая.
        Мэри сжала кулаки и сделала глубокий вдох, отчаянно пытаясь справиться с приступом паники. Тихонько всхлипнув, она пробормотала:
        — Значит, я нужна Эдварду, чтобы он смог сбежать от боли, а не для того, чтобы справляться с ней? Только для того, чтобы сбежать?..  — Она снова всхлипнула.
        — Тише-тише, милая.  — Пауэрз погладил ее по спине.
        — Вот теперь я по-настоящему хочу опиума,  — внезапно заявила Мэри.
        — Что ж, это вполне естественно. Долгое время ты употребляла его по любому поводу — будь то радость, горе или боль — и даже при отсутствии всякого повода. С чего бы тебе вдруг измениться? Во всяком случае, ни сегодня, ни завтра изменений не жди. Рим построили не за день, моя дорогая.
        Мэри нервно рассмеялась.
        — Да, вы правы.
        — Но ты достойна любви,  — продолжал Пауэрз.  — Не забывай об этом.
        Она уткнулась лицом в его плечо.
        — Милая, ты слышишь меня? Поверь, только ты сама можешь заставить себя поверить в это. Никто другой — ни Ивонн, ни я, ни даже Эдвард. Только ты.
        Тихонько вздохнув, Мэри пробормотала:
        — Я поняла. Спасибо вам.
        — Тебе стало лучше?
        Мэри подняла голову и внимательно посмотрела на виконта. Сейчас она увидела перед собой сурового, сдержанного и несчастного человека, пытавшегося освободиться от своих страданий.
        — По крайней мере, теперь я не чувствую себя одинокой в своей слабости,  — ответила она.
        Пауэрз улыбнулся, но в его улыбке по-прежнему были грусть и меланхолия.
        — Ты не одинока, Мэри, и никогда не будешь одинокой, потому что я точно такой же, как ты. Внешние различия не имеют значения, так как все наши поступки определяет лишь одна безумная жажда…
        И тут Мэри, к собственному изумлению, крепко обняла виконта, пытаясь в полной мере насладиться столь очевидным проявлением дружеских чувств.
        — Вместе мы все сможем преодолеть,  — прошептала она.
        — Вот именно,  — подтвердил Пауэрз, и глаза его вспыхнули.
        Мэри улыбнулась.
        — Спасибо вам огромное.
        — Милая, нет нужды благодарить меня. Ты ведь, в свою очередь помогаешь мне…
        — Какой вы загадочный…
        — Как и ты, маленькая бестия.
        Мэри вдруг нахмурилась и осмотрелась, ощутив укол вины из-за того, что чуть не забыла про Ивонн.
        — Мне нужно забрать то, за чем я пришла,  — пробормотала она.
        Виконт приподнял бровь.
        — Что же это?
        — Порошок от головной боли.
        Пауэрз кивнул и повернулся к шкафчику с лекарствами. Порывшись в нем, он извлек небольшую бутылочку. Мэри взяла ее кончиками пальцев, ощущая, как снова гулко забилось сердце.
        — А теперь иди.  — Пауэрз медленно отошел от нее.  — Будь добра сама к себе. Никто не заслуживает этого больше, чем ты.
        Мэри шагнула к двери, затем вдруг остановилась и оглянулась. Виконт убирал пузырек с опиумом в шкафчик.
        — Вы тоже этого заслуживаете. Заслуживаете, чтобы вас любили.  — Она прикусила губу, потом добавила:  — Надеюсь, вы простите себя и позволите другим любить вас.
        Пауэрз молча кивнул, и Мэри, переступив порог, отправилась на поиски Эдварда. Теперь она всем сердцем сочувствовала виконту и очень жалела, что только сейчас узнала о нем всю правду — это был вовсе не скучающий повеса, а несчастный человек, прошедший все круги ада. И теперь она знала: у нее появился друг — удивительная новость!
        Глава 19
        Эдвард не верил своим глазам и не решался даже моргнуть, опасаясь, что прекрасное видение исчезнет. Мэри стояла в дверном проеме, облаченная лишь в легкий шелковый халат, а ее бледное лицо обрамляли короткие локоны.
        Это зрелище настолько ошеломило его, что он невольно задал нелепейший вопрос:
        — Где ты была?
        Сказав это, Эдвард тотчас уловил в своем голосе собственнические нотки.
        Но герцог не понимал, что с ним происходило, не понимал, откуда взялась эта внезапная требовательность. «Вероятно, все дело в Мэри»,  — решил он, поразмыслив.
        И действительно, ей удалось пробудить в его душе древний инстинкт — жажду обладания. Если раньше Эдвард просто заботился о ней, искренне хотел помочь, то сегодня на пляже он вдруг понял, что хочет владеть ею. И это незнакомое ему до сих пор чувство вселяло ужас — перед глазами тотчас возникли его родители с их трагической судьбой.
        А Мэри медленно вошла в комнату — вошла, словно богиня, сошедшая с небес. И теперь она действительно выглядела как Калипсо — величественная и безупречная. Короткие черные как смоль кудри вполне соответствовали этому образу, а фиалковые глаза казались слишком большими для изящного личика.
        — Я могу спросить тебя о том же,  — ответила Мэри, улыбнувшись.  — Тебя не было весь вечер. Ты пропустил ужин.
        Герцог передернул плечами.
        — Мне нужно было пройтись. Кроме того, я не смог найти тебя после нашей прогулки верхом.  — Теперь в его голосе сквозила обида. Уж не потому ли, что он боялся потерять ее?
        Мэри снова улыбнулась.
        — Ты искал меня? Неужели я так хорошо спряталась?
        Резкое «да» едва не сорвалось с его губ, но Эдвард вовремя опомнился — роль ревнивца не для него. Он вдруг понял, что превращается в деспота, и тут же возненавидел себя до глубины души.
        — Полагаю, тебе нужно было провести какое-то время наедине со своими мыслями,  — сказал он, пытаясь успокоиться.
        Мэри кивнула и проговорила:
        — Но я была не одна. Мы немного поговорили с Ивонн, а потом…
        Молочно-белая ножка Мэри выглянула из-под полы халата и тотчас же приковала к себе внимание герцога. Его раздражение как рукой сняло, и он, пытаясь угадать, спросил:
        — Ты отправилась к Пауэрзу?  — Это была первая мысль, пришедшая ему на ум. Самая страшная. Неужели правильная?
        Судорожно сглотнув, Эдвард отвернулся. Боже, в кого он превратился? В домашнего тирана? Но он ничего не мог с собой поделать, так как прекрасно знал о способностях Пауэрза. И знал, что если Мэри попадется на его удочку и решит, что виконт станет ей лучшим покровителем, то непременно переметнется под его крыло. Подобные опасения разрывали его сердце.
        Герцог снова вздохнул. Что ж, если и так… В конце концов, Мэри не присягала ему на верность. Нельзя об этом забывать.
        — Эдвард…
        — Да, слушаю.
        — Мне кажется, в тебе пробуждается Отелло.
        Проклятье, как ей удалось прочесть его мысли?!
        — Душить тебя я не собираюсь, если ты об этом…  — протянул он.
        Мэри побледнела и Эдвард тут же пожалел о своих словах.
        — Прости меня, пожалуйста,  — взмолился он.  — Прости, Мэри…  — сначала он хотел подойти к ней, но потом передумал, решив, что мог ее напугать.  — Ты ведь знаешь, я не хотел тебя обидеть.
        — Откуда мне знать?  — Мэри сделала шаг назад. Но страха в ее глазах не было — в них полыхал гнев.  — Чего я только не натерпелась в последние годы. Я видела разных мужчин, и все они были способны на ужасные вещи. К примеру, мой отец. До свадьбы он и пальцем не тронул мою мать, а потом… Увы, потом было уже слишком поздно.
        Эдвард с досадой подумал, что его слова поставили под угрозу самое драгоценное его достояние — доверие Мэри. Никогда еще он не ощущал такой пропасти между ними.
        — Мэри, милая Мэри, ты ведь знаешь, что я ни за что тебя не обижу.
        — Но я тебя совсем не знаю, Эдвард. Знаю только, что у тебя есть тайны, в которые ты никого не решаешься посвятить, даже меня.
        Герцог понял намек, но предпочел проигнорировать его — он не собирался выкладывать свои секреты. Однажды он уже имел глупость довериться ей, сказав, что мать его не любила, и потом пожалел об этом.
        — Я бы хотел быть откровенным с тобой, но не могу. Просто не могу, вот и все.
        — Понимаю,  — со вздохом кивнула Мэри.
        Герцог был страшно зол на самого себя. Он не видел выхода из этого тупика.
        — Не уверен, что понимаешь.
        — О, Эдвард, я пытаюсь понять тебя,  — но разве это возможно, когда ты скрываешь от меня свои мысли и чувства? Думаю, что на самом деле ты просто не хочешь открываться, потому и говоришь, что не можешь.
        В ее словах была доля истины. Ему действительно не хотелось говорить о своем прошлом.
        — Я всего лишь человек, Мэри. Самый обычный.
        Мэри взглянула на него с удивлением и покачала головой:
        — Нет, для меня ты никогда не будешь «всего лишь человек». Я хочу знать о тебе все.
        Эдвард невольно вздрогнул — его охватила паника. Он вдруг почувствовал себя абсолютно беззащитным под пронзительным взглядом Мэри. Казалось, она видела его насквозь — жалкого, не заслуживавшего любви, обреченного вечно страдать, не имея возможности искупить вину своей семьи.
        Мэри медленно приблизилась к нему и тихо сказала:
        — Ты, Эдвард, настоящий мужчина, храбрый и нежный. Лучший из всех, кого я встречала.
        С этими словами она решительно потянула за пояс своего халата и развязала его. Затем посмотрела герцогу прямо в глаза и одним движением распахнула полы. Ее тело сияло белизной, представляя резкий контраст с темно-синей тканью.
        Эдвард судорожно сглотнул. Желание вспыхнуло тотчас же, огнем разливаясь по жилам. Нежные холмики грудей с отвердевшими розовыми сосками так и манили его, и казалось, они требовали ласк и поцелуев. Взгляд его скользнул ниже, к темному треугольнику волос, скрывавшему бесценное сокровище.
        Но самым большим для него сокровищем было доверие Мэри. Обнажившись перед ним, она в очередной раз доказала, что действительно ему доверяла.
        — Что ты делаешь?  — прохрипел Эдвард.
        Мэри вскинула подбородок и отбросила пояс в сторону.
        — Я собираюсь отдаться тебе. В конце концов, мы оба заслуживаем шанс на счастье.
        Герцог судорожно сглотнул.
        — Ты уверена, что хочешь этого?
        Мэри обнажила плечи, и халат соскользнул на пол, к ее ногам. Теперь она стояла посреди комнаты совершенно нагая, украшенная отблесками пламени, пылавшего в камине.
        — Так хочешь?  — снова спросил Эдвард.
        Мэри молча кивнула.
        — Скажи это,  — прошептал он.
        — Я хочу тебя, Эдвард.
        С его губ сорвался стон; он не понимал, чем заслужил такое счастье. Стремительно шагнув к девушке, Эдвард заключил ее в объятия и крепко прижал к себе. Она была горячей и нежной, а кожа ее была как шелк. Он хотел быть с ней таким же нежным — чтобы она, наконец, могла познать упоительное наслаждение близости.
        Сдерживая неистовое желание, Эдвард принялся покрывать поцелуями ее шею. Через несколько минут, отстранившись, он отступил на шаг, как бы давая ей понять, что можно и не спешить, если она не вполне готова. Взяв со столика у камина бокал с недопитым бренди, Эдвард сделал глоток. Затем, повернувшись к Мэри, снова обнял ее, и губы их слились в страстном поцелуе. Мэри крепко прижималась к нему, словно не желая отпускать от себя; когда же поцелуй их прервался, Эдвард взял ее за руку и подвел к кровати. Сев на край, он заглянул ей в глаза и прошептал:
        — Мы должны дарить друг другу удовольствие, а не причинять боль.
        Мэри молча кивнула, а Эдвард добавил:
        — К сожалению, некоторые превращают в пытку то, что должно быть высочайшим наслаждением.
        Снова кивнув, Мэри наклонилась и накрыла его губы своими; при этом ее язычок легонько скользил по губам Эдварда. В какой-то момент этот нежный поцелуй превратился в страстный и неистовый, и теперь Эдварду было еще труднее сдерживать себя. Через несколько минут он улегся на кровать, уложив Мэри рядом с собой.
        Затем, взяв лицо девушки в ладони, поцеловал ее в кончик носа и тотчас же почувствовал небывалый прилив нежности. Он хотел отдать ей всего себя без остатка и был готов сделать для нее абсолютно все — мог бы даже остановиться, если бы она попросила.
        Но Мэри об этом вовсе не просила; взглянув ей в лицо, Эдвард увидел, что на ее губах играла улыбка, и ему стало ясно: его задача — сделать так, чтобы улыбка на ее лице никогда не сменилась страхом. Да-да, он превратит для нее каждую проведенную с ним секунду в настоящее наслаждение, он отдаст ей всю свою страсть.
        Мэри не могла дать названия растущему в ней чувству, но ей казалось, что горячие поцелуи Эдварда вдыхали в нее жизнь, наполняя ее тело желанием и трепетом. В очередной раз заглянув ему в лицо, она увидела в его глазах пылающий огонь страсти и тотчас же, словно заразившись его возбуждением, всецело отдалась новому для нее чувству. Ведь Эдвард не просто хотел ее, он готов был дарить ей наслаждение — это читалось в его глазах и в каждом его жесте.
        Осторожно коснувшись пальцем его брови, она прошептала:
        — Люби меня, Эдвард.
        Он улыбнулся и нежно поцеловал ее. Затем, чуть отстранившись, сорвал с себя одежду и бросил на пол. После чего привлек ее к себе и крепко обнял. Мэри тотчас же почувствовала его тепло, его силу и нежность. Сейчас ей казалось, что вся ее прежняя жизнь была лишь сном, страшным кошмарным сном, а вот только теперь она пробуждалась, приветствуя прекрасный мир удовольствия. Ее переполняло чувство восторга, согревавшее и тело, и душу. Всем своим существом она отзывалась на каждую ласку Эдварда, на каждое его прикосновение. И ей чудилось, что в груди у нее просыпалась какая-то неведомая сила, быстро менявшая ее, преображавшая, делавшая совершенно другой…
        Охваченная пламенем желания, в то же время боясь его, Мэри стремилась ему навстречу, безоглядно погружаясь в томную негу. Почувствовав, как участилось ее дыхание, Эдвард прервал очередной поцелуй и, заглянув ей в глаза, тихо проговорил:
        — Если что-то придется тебе не по душе, скажи мне, и мы прекратим.
        Не в силах сказать что-либо членораздельное, Мэри лишь кивнула, и тотчас же руки Эдварда начали ласкать ее груди, от которых волны наслаждения разносились по всему телу.
        — Милая…  — шепнул он.  — Посмотри на меня.
        Мэри распахнула глаза, лишь сейчас сообразив, что, оказывается, уже успела их закрыть.
        — Я хочу, чтобы ты смотрела на меня. Чтобы думала только обо мне.  — Он провел языком по ее набухшему соску.  — И чтобы знала, что ты со мной.
        Тут Эдвард снова принялся ласкать ее, доводя до исступления, и сейчас Мэри не хотела, да и не могла думать о прошлом. Своими пылкими поцелуями и ласками Эдвард возвращал ее к прекрасному настоящему.
        Через несколько минут он вдруг отстранился от нее и теперь, когда на его тело не падали блики от камина, внезапно превратился в рельефную темную фигуру, в таинственное переплетение могучих мускулов.
        Мэри замерла в волнующем ожидании.
        И тут Эдвард провел ладонью по ее животу, а затем осторожно раздвинул ее ноги. Мэри же по-прежнему не шевелилась. Этого момента она боялась больше всего. Момента, когда удовольствие могло превратиться в боль.
        — А теперь я тебя поцелую,  — прошептал Эдвард. В следующее мгновение его губы коснулись ее лона.
        Мэри вскрикнула от неожиданного наслаждения. А Эдвард, чуть отстранившись, спросил:
        — Хочешь, чтобы я остановился?
        Мэри молча перевела взгляд на балдахин над кроватью. Хотела ли она, чтобы он прервал свое бесстыдное вторжение? Нет, конечно же! Вместо ответа она запустила пальцы в волосы Эдварда и привлекла его к средоточию своей чувственности.
        Он снова принялся ласкать ее, и Мэри, откинув голову, громко застонала. Ей стало почти страшно от того, как ее тело реагировало на ласки Эдварда. А он вдруг дотронулся пальцем до ее трепещущей плоти и тихо спросил:
        — Ты доверяешь мне?
        Она хотела бы ответить «да», но не смогла.
        — Я боюсь,  — призналась она.
        — О, Мэри, как же так?  — пробормотал он с огорчением. И, снова отодвинувшись, посмотрел на нее вопросительно.
        Мэри нахмурилась и прошептала:
        — Но я же не сказала, что…
        — Положи свою руку на мою,  — перебил Эдвард.
        Мэри взглянула на него с удивлением.
        — Зачем?
        Он ласково ей улыбнулся.
        — Милая, доверься мне хоть раз. Договорились?
        Она едва заметно кивнула.
        — Хорошо. Полагаю, я не пожалею.
        — Нет, разумеется. Спасибо, милая.
        Тут Эдвард поднес их руки к лону девушки, и она снова едва не задохнулась от неожиданной ласки.
        — Теперь направляй мою руку как пожелаешь,  — сказал он.
        Мэри понятия не имела, что именно следовало сделать, поэтому решила действовать наугад. И, как ни странно, с первой же попытки сделала все правильно. Пальцы Эдварда мгновенно нащупали нужную точку, так что через несколько секунд наслаждение стало почти невыносимым.
        Из груди Мэри вырвался сладострастный стон, а Эдвард, целуя ее в щеку, прошептал:
        — Растягивай удовольствие, милая.
        Теперь Мэри уже уверенно направляла его руку круговыми движениями со все возрастающим нажимом. Внезапно бедра ее оторвались от постели, и она громко простонала:
        — О, Эдвард, я… О господи!..  — Мэри содрогнулась всем телом; волны наслаждения накатывали снова и снова, одна за другой, и она не могла сдерживать крики удовольствия, раз за разом вырывавшиеся из ее груди.
        — Хочешь еще?  — спросил Эдвард через несколько минут.
        Мэри кивнула. Оказалось, что рассказы некоторых женщин, которые она слышала в приюте, были чистейшей правдой,  — а ведь Мэри никогда им не верила.
        Тут Эдвард осторожно лег на нее сверху, и она замерла, вцепившись в простыни,  — ей снова стало страшно.
        Взглянув на нее, Эдвард прошептал:
        — Милая, обещаю: если ты захочешь, чтобы я остановился, я так и сделаю, клянусь.
        Мэри молча кивнула. Она была почти уверена, что действительно захочет остановиться, но точно знала, что не сможет сказать об этом Эдварду. А он прижался к ней своей твердой плотью, но не спешил, давая ей время привыкнуть.
        Прошло несколько секунд, и Мэри вдруг поняла, что вместо ужаса ее охватило нечто совсем иное — это было странное стремление податься всем телом навстречу Эдварду. Неожиданно ее руки как бы сами собой обвили его шею, а ноги раздвинулись еще шире.
        В следующее мгновение он вошел в нее и замер на секунду. Потом начал осторожно двигаться, и с каждым его толчком все тело Мэри словно вспыхивало, а из горла ее вырывались хриплые стоны. В какой-то момент, уловив ритм его движений, она стала приподниматься ему навстречу. Потом вдруг громко вскрикнула и содрогнулась. Эдвард же вонзился в нее последний раз и, глухо зарычав, тоже вздрогнул и затих.
        С улыбкой, расслабившись, Мэри взглянула на Эдварда. Слезы безграничного счастья стояли в ее глазах. Наконец-то она больше не боялась ни силы мужского тела, ни хрупкости своего собственного. Но что же теперь будет с ее сердцем?..

* * *
        Болезненный крик вырвался из горла Эдварда. И в тот же миг чья-то нежная рука погладила его по спине, и тихий ласковый голос произнес:
        — Все хорошо, Эдвард, все хорошо…
        Он сделал несколько глубоких вдохов и приподнялся на постели. Мэри тут же обняла его и стала поглаживать его по плечам, стараясь успокоить.
        А он никак не мог прийти в себя; перед глазами у него все еще стояла жуткая картина — его отец, раскачивающийся на веревке. Эдвард помнил, как схватил старика за ноги и потянул вниз, чтобы сломать ему шейные позвонки. А затем были душераздирающие вопли матери, тоже тянувшей герцога за ноги. Страшнее всего было то, что им пришлось сломать ему шею, чтобы избавить, наконец, несчастного от страданий (ведь повешенный часто умирает не сразу, а в страшных муках — умирает, конвульсивно дергаясь на веревке).
        Это была ужасная смерть. В ней не было ни капли достоинства. В тот день позор правил бал на радость толпе, выкрикивавшей оскорбления в адрес герцога. Не так уж много герцогов было повешено за всю историю Англии, и он, Эдвард, поспособствовал увеличению их числа.
        Старик мог выйти сухим из воды. И вышел бы, если бы не Эдвард. Присяжные не смогли проигнорировать его исчерпывающие показания. Старый герцог изнасиловал и избил до смерти четырнадцатилетнюю девочку в их особняке. Высокопоставленные лица пытались уговорить Эдварда не давать показаний в суде, но тот был непреклонен.
        Все последующие годы ему постоянно вспоминались те ужасные моменты — предсмертные хрипы отца и отчаянные крики девочки. И вспоминалось, как он обнаружил старика, стоявшего над ее телом с окровавленным подсвечником.
        — Расскажи,  — попросила Мэри.  — Что тебе приснилось?
        Эдвард вздрогнул, услышав ее голос, прозвучавший так неожиданно. Он взглянул в темное окно, пытаясь избавиться от ощущения, что их с Мэри чуду вскоре наступит конец — как и всему хорошему в его жизни. Нет, он не мог об этом рассказать. Сейчас не мог. Потому что она станет презирать его и никогда больше не сможет ему довериться. В его жилах текла дурная кровь. Боже, да ведь ее отец — просто расшалившийся мальчишка по сравнению с его отцом. И если он сейчас расскажет ей об этом… Тогда ее доверие превратится в отвращение.
        Наверное, Эдварду следует выждать некоторое время, а уж потом, когда Мэри привыкнет к нему, все ей рассказать.
        — Так как же, Эдвард?  — Мэри снова погладила его по спине.
        — Ничего особенного,  — ответил он, пытаясь унять дрожь.  — Просто сон, вот и все.
        Мэри тихо вздохнула.
        — Я знаю, что такое кошмар. Прекрасно знаю.
        Эдвард поморщился и пробормотал:
        — Мне приснилось, что твой отец разыскал тебя, а я ничего не смог сделать.  — По крайней мере, это была не совсем ложь. Возможно, он действительно ничего не мог бы сделать.
        Мэри испытующе взглянула на него и проговорила:
        — Надеюсь, когда-нибудь ты станешь доверять мне, как я, по твоему мнению, должна доверять тебе.
        Не сказав больше ни слова, Мэри увлекла Эдварда обратно на постель и уткнулась лицом в его плечо. «А ведь она, такая недоверчивая, мне-то безусловно доверяет,  — внезапно промелькнуло у него.  — Но что, если она обманулась, доверившись мне?» И действительно, ведь он так и не смог примириться с прошлым, не смог простить себя и свою семью. И вот теперь, толкая Мэри на путь справедливой мести, не обрекал ли он ее на такое же душевное опустошение? Увы, справедливость не принесла ему ни счастья, ни покоя, и долгие годы до встречи с Мэри Эдвард не верил, что когда-нибудь сможет радоваться жизни. Да-да, было совершенно очевидно, что месть не принесла ему счастья.
        Глава 20
        — Неправильно,  — с усмешкой сказал Пауэрз.  — Еще раз.
        Мэри досадливо поморщилась — ей никак не удавалось совладать с деревянным ножом. Да, конечно, Пауэрз был значительно выше ее и сильнее, но это — не оправдание. Любой из головорезов, отправленных ее отцом на поиски, также превосходил ее физически.
        Немного помедлив, Мэри снова подняла руку с ножом, пытаясь задеть нападавшего на нее «противника». Но у нее и на сей раз ничего не получилось. А виконт даже не вспотел. Более того, его прическа была в идеальном порядке — аккуратно уложенные светлые пряди, отливавшие серебром, нисколько не растрепались.
        Мэри внимательно посмотрела на Пауэрза. Его черная шелковая рубашка была расстегнута на груди, так что отчетливо были видны могучие мышцы. Что же касается его характера…
        Интерес, которой он у нее пробуждал, все сильнее ее тревожил. Они с виконтом действительно были очень похожи, и если бы Эдвард умел читать мысли… Мэри невольно вздохнула. Увы, она ничего не могла с собой поделать. Пауэрз умел приковывать к себе внимание. А вот Эдвард… Ах, она никогда не будет достойна его. И он ни разу не обмолвился о возможности серьезных отношений между ними. Их отношения были временными — герцог помогал ей отомстить отцу, а дальше их пути расходились…
        А Пауэрз — настоящий дьявол. Да и она, Мэри, вовсе не была невинной овечкой. И, конечно же, их обоих ждали в аду с распростертыми объятиями.
        Тут виконт приблизился к ней вплотную, и теперь он громадой возвышался над ее хрупкой фигуркой. Пристально посмотрев Мэри в глаза, Пауэрз схватил ее руку, державшую нож, и, презрительно хмыкнув, резко потянул ее на себя. Затем, развернув Мэри спиной к себе и обхватив ее сзади, он еще раз продемонстрировал, как наносится удар.
        — Ты должна держать нож лезвием от себя. Твоя вытянутая рука выходит из-за спины, когда ты делаешь шаг вперед. И следи за корпусом.
        Жар его тела обжигал даже через платье, и Мэри могла бы поклясться, что Пауэрз обнимал ее на несколько секунд дольше, чем было необходимо. Когда же он наконец отстранился, Мэри поспешно развернулась, поправила выбившийся из прически локон и снова приготовилась к защите.
        — Почему меня учит не Эдвард?  — пробурчала она.
        И в тот же миг из конюшни вышел герцог, ответивший на ее вопрос.
        — Потому что Пауэрз лучше обращается с холодным оружием.
        Виконт приподнял брови и подмигнул ей — эта его привычка ужасно ее раздражала.
        — Милая, если нужно перерезать кому-то горло или распороть брюхо, то я — лучший в этом деле.
        — Потрясающе остроумно.
        — Можешь не притворяться, Мэри, ты от меня без ума,  — с усмешкой протянул Пауэрз, и эта дьявольская усмешка делала его не только загадочным и таинственным, но и немного потусторонним.
        А вот Эдвард обладал исключительной, почти неземной красотой, и в этом Пауэрз не мог с ним тягаться. Но будет ли Мэри когда-нибудь достойна его любви? Впустит ли он ее в свое сердце?
        Густые запахи весеннего дерна, лошадей и сена вернули Мэри к реальности, она вновь сосредоточилась на их с виконтом занятиях. Солнце все сильнее пригревало, и она с огорчением подумала: «Ну почему мужчины могут свободно разоблачаться, а мне приходится мучиться в наглухо застегнутом платье?» Невольно вздохнув, Мэри бросила взгляд на Эдварда.
        Герцог стоял в десяти шагах от нее, а его плащ висел на двери конюшни. Опираясь на дверной косяк и скрестив руки на груди, Эдвард наблюдал за ее тренировкой. А на Мэри вдруг нахлынули воспоминания о минувшей ночи, и ей захотелось, чтобы такие ночи повторялись снова и снова. Увы, даже столь приятные мысли привели ее к печальному заключению — она явно не смогла заслужить доверие Эдварда. Даже после всего, что было между ними, герцог не открыл ей свое сердце и не поделился своими страхами. Ночью он солгал, когда сказал, что боится появления ее отца,  — Мэри сразу почувствовала ложь в его словах, поняла все по его голосу. Возможно, он так никогда и не расскажет ей о своем прошлом, и Мэри придется довольствоваться лишь физической близостью. А может, дело вовсе не в нем, а в ней? Да, наверное… Будь на ее месте достойная леди, Эдвард уже посвятил бы ее во все свои тайны. Ведь одно дело — быть любовницей герцога, совсем другое — быть спутницей жизни, другом. Поэтому она, Мэри, ему не ровня. Горечь переживаний ядом разлилась по ее душе.
        — Дорогая, если ты будешь витать в облаках, то ничему не научишься,  — сказал Эдвард.
        — Мне не нравятся ножи,  — заявила Мэри.  — Лучше дайте мне пистолет.
        — Да-да, мы уже знаем, что ты можешь подстрелить любую пташку с пятидесяти шагов,  — съязвил Пауэрз.  — Только это не поможет тебе, когда придется сделать все тихо, дабы не заработать пожизненное заключение или быструю смерть на виселице.
        — Далеко не всегда мгновенную,  — проворчал Эдвард, нахмурившись.
        Виконт с тревогой взглянул на приятеля. А Мэри, потупившись, уставилась себе под ноги; она очень жалела, что не понимала истинного смысла слов Эдварда.
        Снова вздохнув, Мэри вскинула ножи и сказала:
        — Что ж, продолжим?
        Тяжелые юбки сковывали ее движения, но Пауэрз не разрешал ей тренироваться в бриджах, справедливо полагая, что нападать на нее станут, не дожидаясь, когда она переоденется. Поэтому она училась защищаться в платье.
        Пауэрз медленно приближался к ней, и его грациозные движения напоминали танец.
        — Ты должна найти его слабое место,  — посоветовал Эдвард.
        Мэри подавила презрительный смешок. Слабое место? В таком случае лучше целиться ниже пояса.
        — Тогда мне понадобится бутылка виски,  — проворчала она.
        Виконт ухмыльнулся.
        — Даже после двух бутылок я смогу отправить тебя на тот свет, милая.
        Боже, как ей был ненавистен его пренебрежительный тон! Даже после их душевного разговора ему нравилось насмехаться над ней. В его устах все слова, обращенные к ней, звучали как оскорбление.
        — И это многое о вас говорит,  — съязвила Мэри.
        — Только то, что одолеть меня ты сможешь только мертвого.
        Переступая с ноги на ногу, Мэри готовилась к атаке. Но Пауэрз, опередив ее, молниеносно бросился вперед, уклонился вправо, проскользнул у нее под рукой и обхватил Мэри за шею. Его деревянный нож прижался к ее горлу.
        Мэри привстала на цыпочки и пробурчала:
        — Благодарю вас за очередную демонстрацию своего превосходства, милорд.
        — Всегда к вашим услугам.  — Виконт снова ухмыльнулся.
        — Послушай, Мэри,  — вмешался Эдвард,  — тебе нужно сменить тактику. Очевидно, тебе не превзойти его в силе и быстроте. Но что-нибудь ты сможешь этому противопоставить.
        Мэри подалась назад, тщетно пытаясь уклониться от ножа виконта. Должно быть, она выглядела весьма комично, потому что Пауэрз рассмеялся. Ну что она могла противопоставить этому дьяволу?!
        — Немедленно отпустите меня!  — закричала Мэри, когда виконт опять обхватил ее за шею.
        Его пальцы пробежались по ее ключице, а затем он отпустил ее. Причем во взгляде его промелькнуло… желание? Да-да, именно так, потому что Пауэрз тотчас отвел глаза и уставился в землю. И Мэри вдруг поняла: он хотел ее, пусть даже и сам не готов был это признать. Он хотел ее и стыдился этого! Следовательно, его желание и было его слабостью!
        Уже предвкушая победу, Мэри сказала:
        — Еще раз.
        — С удовольствием, дорогая.  — Пауэрз вернулся на исходную позицию.
        И тут Мэри, вскинув голову, одарила виконта чарующим взглядом. Для этого ей пришлось вспомнить вчерашнюю ночь и представить, что сейчас она смотрит в глаза Эдварду.
        — Сэр, неужели нам обязательно сражаться?  — пропела она.  — Нет ли другого выхода?
        Пауэрз передернул плечами и проворчал:
        — А что ты могла бы предложить?
        Не отводя от него глаз, Мэри нарочито медленно облизала губы.
        — Кое-что могу, сэр.
        — Неужели?  — буркнул виконт.
        — Но прежде чем мы продолжим, не могли бы вы сказать мне…  — Мэри сделала шаг ему навстречу, чтобы дотронуться до него.
        Пауэрз же наблюдал за ней с нескрываемым любопытством.
        — Продолжай.
        Снова улыбнувшись, Мэри сказала:
        — Мы могли бы потренироваться по-другому. Я имею в виду… Не могли бы мы провести наши занятия в спальне?
        Ошеломленный словами, Пауэрз судорожно сглотнул. И было очевидно, что он окончательно утратил бдительность. В следующее мгновение Мэри сделала выпад и нанесла ему удар ножом, после чего, стремительно развернувшись, ударила его ногой в живот, так что Пауэрз, пошатнувшись, отступил на шаг.
        Мэри злорадно улыбнулась, виконт побагровел от ярости, а Эдвард рявкнул:
        — Все, довольно!
        — Просто я нашла его слабое место,  — пояснила Мэри, отходя в сторону и поигрывая тренировочным ножом.
        — Да уж…  — протянул Эдвард, невольно сжимая кулаки.
        — А заодно показала нам свою истинную натуру.  — Пауэрз со злостью отбросил нож.  — Твое место в подворотне, девочка.
        — То есть рядом с вами, сэр,  — парировала Мэри.
        Пауэрз пристально взглянул на нее.
        — Не играй со мной, милая.
        — Она права,  — заявил Эдвард, приблизившись к ним. Положив руку на плечо Мэри, он добавил:  — Она бы не преуспела, если бы не была права.
        На скулах Пауэрза заиграли желваки, и он процедил:
        — Эдвард, ты уверен?..
        Герцог кивнул.
        — Да, абсолютно. Думаю, на сегодня достаточно.  — Он развернул Мэри лицом к себе и нарочито медленно и явно демонстративно приблизил свои губы к ее губам.
        Мэри наслаждалась его страстным поцелуем, и ей хотелось раствориться в нем, однако она прекрасно понимала: Эдвард целовал ее сейчас лишь потому, что хотел поставить на ней свое клеймо — клеймо собственника. И впервые его поцелуй оставил у нее на губах вместо привычной сладости горечь отравы.
        Глава 21
        Эдвард нервно мерил шагами комнату. Все это время он был уверен, что Мэри жаждала только одного — справедливой мести. Когда-то, много лет назад, он стремился к тому же. Но вскоре выяснилось: справедливое отмщение привело его к одиночеству. И воспоминания о прошлом делали его с каждым годом все более замкнутым и нелюдимым.
        Сегодня на лице Мэри он заметил выражение, которого прежде не видел,  — заметил в ее глазах холод и ожесточение. Увы, с этим он и сам жил все последние годы. А ведь поначалу Мэри желала не только мести, но и новой жизни — хотела стать счастливой и свободной. Еще совсем недавно ее лицо лучилось восторгом; в тот день они катались верхом, подтрунивали друг над другом и как дети носились по песку, гоняясь за пенными волнами.
        Но он не хотел видеть на лице Мэри то выражение, что появилось сегодня во время тренировки с Пауэрзом, когда она задалась одной-единственной целью — нанести смертельный удар.
        Эдвард в ярости ударил кулаком о каминную полку. Острая боль на секунду принесла ему облегчение, заставив отвлечься от неприятных мыслей.
        Рана на руке кровоточила, и он нахмурился, увидев разбитые костяшки пальцев.
        — Чем тебе так досадил камин?
        Эдвард вытер окровавленную руку о брюки и улыбнулся — он не мог скрыть радость при появлении Мэри.
        — Он совсем не дает тепла.
        Мэри молча приблизилась к камину, опустилась на колени и протянула руку к латунным щипцам для угля. Эдвард снова улыбнулся. Казалось, одно ее присутствие наполняло его жизненной силой. Аромат, источаемый ее короткими черными волосами, сводил с ума, а запах розового мыла и нежной кожи разжигал желание. Причем желание это было не только плотским позывом, но еще и стремлением оберегать ее и заботиться о ней. Хотя герцог привык считать Мэри хрупкой и беззащитной, она уже давно не была такой и могла бы в любой момент спокойно покинуть его.
        Эдвард же с каждым днем все больше к ней привязывался и теперь был уверен, что не сможет жить без нее. В прошлом у него не было никаких трудностей при расставании с очередной дамой — но только не с Мэри.
        Она подбросила в камин углей, повесила щипцы на место и наконец проговорила:
        — Рискну предположить, что мой способ — более надежный и не такой болезненный.
        Эдвард подал ей руку и помог подняться.
        — Ты безусловно права.
        — Эдвард, я сегодня…
        — Да, понимаю,  — перебил герцог.
        У него не было никакого желания выслушивать ее объяснения по поводу флирта с Пауэрзом. Виконт должен был обучать ее искусству обращения с холодным оружием. Ради этого Эдвард и вовлек его в процесс подготовки. Или подсознательно он рассчитывал испытать Мэри на верность? Ведь он знал, что Пауэрз постарается ее соблазнить. От этих мыслей герцогу стало тошно.
        Пальцы Мэри легонько сжали его руку.
        — Значит, понимаешь?
        — Да.  — Он накрыл ее руку своей. Сейчас ее маленькая изящная ручка покоилась в его огромных ладонях, и ему не хотелось выпускать ее.  — Но тебе, Мэри, тоже нужно понять кое-что.
        Она нахмурилась.
        — Что именно, Эдвард?
        — Думаю, нам нужно положить этому конец.
        Мэри побледнела.
        — Ты хочешь, чтобы я уехала?
        — Нет-нет,  — поспешно ответил Эдвард, не понимая, как в ее голову могла закрасться такая мысль.  — Вовсе нет. Я хочу, чтобы ты осталась со мной, но… на других условиях.
        — О чем ты?
        — Мэри, я считаю, что тебе следует отказаться от мести.
        Едва Эдвард произнес эти слова, как понял, что давно уже должен был их сказать. Он провел пальцем по щеке девушки, страстно желая запечатлеть на ее губах поцелуй и тем самым поставить точку в их разговоре.
        Мэри снова нахмурилась.
        — Но ты же сам говорил…
        — Да, помню. Но я был не прав.
        — А Пауэрз согласен с тобой?
        — Пауэрз — очень опасный человек. И очень несчастный. Сомневаюсь, что он печется о твоих интересах. И мне не нравится, как он смотрит на тебя.
        Мэри вздрогнула и отстранилась. Герцог вздохнул и проговорил:
        — Поверь, я желаю тебе счастья.
        — Но твои слова вовсе не делают меня счастливой,  — пробормотала Мэри.  — Возможно, мне лучше пойти к Ивонн.
        Эдвард снова вздохнул. Как же заставить ее понять?..
        — Мэри, разве ты не видишь, что мы совершаем ошибку? Жажда мести опустошит твою душу и оставит тебя ни с чем.
        — Но ты же сам направил меня на этот путь!
        Его захлестнуло чувство вины.
        — Ты должна забыть об этом. Разве ты не могла бы быть счастливой в роли моей любовницы? Мы бы ездили верхом к морю, а вечерами сидели бы вдвоем в библиотеке…
        — Значит, твоей любовницы?  — Ее лицо исказила гримаса отвращения, и сердце герцога болезненно сжалось.  — Эдвард, я согласилась стать твоей любовницей несколько недель назад лишь потому, что вынуждена была скрываться от своего отца.
        — Но как же…
        Мэри взмахнула рукой, призывая его помолчать.
        — Эдвард, я должна сказать тебе это. Так вот, ты прекрасно осведомлен о нашей договоренности. То есть я предоставляю тебе свою верность в обмен на…  — В ее глазах появился странный блеск, и казалось, Мэри смотрела сейчас в какую-то бездну.  — В обмен на покровительство и деньги.
        Эдвард понял, что упустил свой последний шанс. Ему не приходило в голову, что идея стать его любовницей покажется Мэри отвратительной. Увы, он не умел уважать чужие чувства, потому что рядом с ним не было человека, чьи чувства он считал бы важнее своих собственных.
        — Да, но…
        Мэри снова взмахнула рукой, останавливая его. Потом проговорила:
        — Если ты хочешь, чтобы я была с тобой на правах любовницы, не имея шанса самой о себе позаботиться и отомстить за себя, то скажи, что я буду делать, когда ты устанешь от меня? Прикажешь мне пойти по рукам? А ведь я только недавно вырвалась из тюрьмы, вернее — из ада. И я вовсе не собираюсь туда возвращаться.
        Герцог тяжко вздохнул; его взгляд блуждал по комнате.
        — Мэри, у нас все будет хорошо. Поверь, я найду способ сделать тебя счастливой.
        — Нет, Эдвард,  — прошептала она так тихо, что он едва расслышал ее слова. Немного помолчав, Мэри продолжила:  — Я уверена: ничего у нас не получится. Думаю, нужно разорвать наш договор. Сейчас же…
        Эдвард невольно поморщился. Они ведь ни о чем не договаривались! И, уж конечно, он не стал бы оскорблять Мэри составлением каких-нибудь бумаг, прописывающих их отношения.
        — Какой договор? Что ты имеешь в виду?
        Мэри поежилась словно от холода, хотя в комнате ярко пылал камин.
        — Ты даешь мне защиту, а я тебе — себя. Разве это не договор?
        Эти ледяные слова казались необыкновенно жестокими, и Эдвард не мог поверить, что их произнесла Мэри. Увы, они исходили именно от нее, и он чувствовал, что она все больше отдалялась от него. Было ясно: он ее терял.
        — Мэри, но ведь нас так много связывает…
        — Знаю. Я перед тобой в неоплатном долгу. И я всю жизнь буду тебе благодарна.
        Благодарность? Неужели это все, что осталось от их отношений?
        — Мне не нужна благодарность,  — процедил герцог сквозь зубы.
        Глаза Мэри вспыхнули гневом.
        — Нет, нужна! Иначе ты бы со мной так не разговаривал! Ты мне небезразличен, Эдвард. Но я всегда хотела большего. Возможно, я этого не заслуживаю, но мне приятно думать, что иногда мечты сбываются.  — Мэри судорожно сглотнула; казалось, она пыталась найти в себе силы, чтобы продолжить.  — Я обязана тебе жизнью, Эдвард. Но я осмелилась думать, что…
        — Что, Мэри? Говори же…
        — Больше я так не думаю,  — прошептала она, покачав головой.
        Эдвард не знал, что происходило в ее душе, но по-прежнему чувствовал, что Мэри отдалялась от него.
        — Мэри, я беспокоюсь за тебя.
        Ее лицо исказилось от гнева, и она закричала:
        — Тогда как ты можешь отнимать у меня мою месть?! Ты знаешь, о чем просишь?! Я не могу простить человека, который запер меня в приюте, обрекая на годы страданий и боли. Который убил мою мать! Ты хочешь, чтобы он остался безнаказанным?
        Эдвард оцепенел от ужаса. Затем схватил девушку за руку и пробормотал:
        — Мэри, я не знал этого. Ты не говорила…
        Смертельно побледнев, Мэри отвернулась и тихо сказала:
        — Они поссорились, и он толкнул ее. Мама упала с лестницы… и уже больше не поднялась.
        — О, милая моя… Но ты должна понимать, месть не вернет твою мать.
        — Хватит, Эдвард.
        — Я сделаю все, что в моих силах и…
        — Ты можешь гарантировать, что душа моей матери найдет покой?  — перебила Мэри.
        Его сердце болезненно сжалось.
        — Нет. Но и ты этого не можешь.
        На ее лице застыла маска боли.
        — Я могу попытаться.
        — Я не позволю тебе разрушить свою жизнь.
        — Не позволишь? Ты полагаешь, что я твоя собственность?
        Примерно так ему и казалось. И Эдвард хотел заявить на нее свои права.
        — Нет, не собственность. Но ты — моя. И я буду тебя оберегать.
        Она взглянула на него с мольбой.
        — Пожалуйста, не делай этого.
        — Я тебя не понимаю…
        — Не заставляй меня выбирать между тобой и местью за смерть матери.
        — Я бы проиграл, не так ли?
        Мэри склонила голову, не в силах смотреть ему в глаза.
        — Ты не любишь меня, Эдвард. Я не достойна твоей любви. Не достойна,  — ее голос задрожал,  — быть твоей женой.
        Женой? Хм… он никогда не рассматривал такую возможность. Более того, даже помыслить не мог о вступлении в брачный союз. Его вполне устраивало сложившееся положение вещей. Да и репутация его семьи не позволяла бы ему связывать себя брачными узами. Не с его дурной кровью…
        — Милая, ты более чем достойна.
        В сердце Мэри вспыхнул огонек надежды, но герцог тут же добавил:
        — Но я не смогу стать твоим мужем. Я никогда не женюсь.
        — Понятно…  — вздохнула Мэри.  — Что же нам делать?
        — Оставайся со мной. Время исцелит твою душу.
        Она подняла на герцога взгляд своих бездонных фиалковых глаз и заявила:
        — Нет, Эдвард! Нет, если ты не поддержишь мое решение.
        Вот они — плоды его действий! Впрочем, Эдвард всегда сомневался в преданности Мэри, но думал, что потеряет ее из-за другого мужчины, а не из-за слепой жажды мести. Увы, месть оказалась весьма серьезным соперником. Черт возьми, он же сам бросил Мэри в ее цепкие объятия!
        Ему очень хотелось прижать Мэри к себе… и не говорить больше ничего — слова всегда подводили его. Но теперь было слишком поздно.
        — Твой голос, Мэри, звучит так, будто ты прощаешься со мной.
        Она пожала плечами.
        — Да нет, не прощаюсь. Но я не позволю тебе обращаться со мной так, словно я тебе принадлежу. Я сама решила прийти к тебе. Ты ведь тоже сделал свой выбор, верно?
        Герцог невольно сжал кулаки и проворчал:
        — Впервые увидев тебя, я сразу понял, что ты должна быть моей. Вот все, что я не могу сказать.
        — Расскажи мне, что тебя мучит, Эдвард.
        Он со вздохом отвел взгляд и пробормотал:
        — Это очень плохая история, Мэри.
        — Но ты же знаешь мою… Про сумасшедший дом и про моего отца. Думаю, тебе полезно было бы выговориться.
        Даже при мысли о том, что Мэри могла бы узнать его тайну, у Эдварда кровь стыла в жилах.
        — Я не рассказываю о своем прошлом. Никому.
        — А мне расскажи,  — сказала она так, будто от этого зависела судьба всего человечества.
        Герцог пристально посмотрел на девушку. А может, действительно обнажить перед ней душу? Тогда, наверное, тяжкий груз свалится с его плеч. Но ведь он не за тем впустил Мэри в свою жизнь… Он решил ей помочь. А если во всем признаться, то она в ту же секунду возненавидит его и всю его семью. Но как иначе оградить ее от той ошибки, что совершил он сам много лет назад?
        — Ну что, Эдвард?  — спросила Мэри, сделав шаг в его сторону, словно делая маленький шаг к их прежней близости.
        Герцог мысленно приоткрыл дверь в прошлое — и его лицо исказила гримаса боли. За этой дверью его всегда ждали одни и те же образы — его отец, висевший в петле, и девочка, изнасилованная и избитая его отцом до смерти, распростертая на полу гостиной… Тошнотворный страх вцепился когтями ему в горло, и Эдвард, помотав головой, захлопнул дверь. Он не мог рассказать об этом Мэри. Просто не мог, и все.
        Она прикоснулась ладонью к его щеке и прошептала:
        — Эдвард, что бы ни приносило тебе столько страданий, расскажи мне об этом, и тебе станет легче, ты освободишься от прошлого.
        Секунду герцог колебался, желая поддаться искушению и обо всем рассказать. Но страх потерять Мэри был слишком велик, и он молча отвернулся к камину.
        — Чего ты так боишься?  — шепотом спросила Мэри.
        — Я ничего не боюсь,  — проговорил он, ухватившись за мраморную полку.
        — Мы со страхом — давние друзья, Эдвард, но я вижу, что у тебя с ним даже более близкие отношения.
        Слова эти острым ножом резанули его по сердцу, и Эдвард еще крепче вцепился в каминную доску.
        — Послушай меня, Эдвард…  — Мэри подошла к нему сзади.  — Поверь, нельзя всю жизнь жить в страхе. Ты же сам учил меня этому.
        — Я не боюсь!  — прорычал он, не оборачиваясь.
        — Ты боишься моего осуждения. Разве не так?
        Герцог со вздохом пустил голову. Тяжесть бремени стала почти невыносимой.
        — Мэри, что ты знаешь обо мне?
        — Я знаю, что ты сильный, стойкий, хотя ты и пытаешься этого не показывать. И ты очень добрый…
        Громкий протяжный стон вырвался из горла Эдварда. Неужели она считала его добрым? Он повернул голову и бросил на Мэри взгляд, переполненный страданием.
        Она побледнела и отшатнулась. В его глазах был ужас, которого она не могла вынести.
        — Эдвард, что так мучит тебя?
        Повернувшись к девушке, он в ярости закричал:
        — А что ты хочешь услышать?! Что мой отец был чудовищем?! Что моя мать была настоящей ведьмой?! Что я — дитя дьявольского союза, человек, обладающий всеми пороками моих гнусных предков?! Что я всю жизнь сражаюсь с собой, чтобы не стать таким, как они?!
        — Успокойся, Эдвард…  — Мэри протянула к нему руку.
        — Ты хотела знать обо мне все?  — усмехнулся герцог.  — Так слушай же. Не страх останавливает меня, но стыд. Мне стыдно за свое прошлое и за свое настоящее.
        — Но однажды ты сказал мне, что не способен стыдиться чего-либо,  — заметила Мэри.
        Эдвард действительно произносил эти слова и верил в них, но теперь отчетливо понял, что обманывался и просто отгонял своих демонов подальше, так как не мог от них освободиться.
        Герцог мочал, и Мэри тихо продолжала:
        — Твоя душа прекрасна, я знаю это. И я хочу, чтобы ты доверился мне.
        — Ты переменишь свое мнение, если я открою тебе то, что ты так отчаянно стремишься узнать.
        Мэри промолчала, глядя вопросительно на него. И Эдвард понял, что зашел слишком далеко и что уже нельзя останавливаться. Каким-то образом ей удалось надавить на него так, что он уже не мог скрывать правду. Что ж, она выиграла. Он устал бороться с собой.
        Тяжело вздохнув, герцог проговорил:
        — Мой отец изнасиловал четырнадцатилетнюю девочку и убил ее.
        Мэри по-прежнему молчала. Но и не отступила от него. В комнате воцарилась напряженная тишина, и Эдвард, не в силах смотреть в глаза девушки, крепко зажмурился. Перед ним тотчас же вновь возник жуткий образ — окровавленное тело несчастной.
        — Моя мать сама привела в дом ту девочку. Она отчаянно пыталась удержать отца и готова была потакать любым его желаниям, даже самым низменным.
        Эдвард долгие годы мучился вопросом: удалось ли его матери добиться своего и сохранить любовь отца? Он нервно кусал губу, пока не почувствовал во рту привкус крови. Когда же герцог вновь заговорил, перед ним опять возникли все те ужасные образы.
        — Я тогда только начал обучение в Итонском колледже и вернулся домой на праздники. Как я понял, мать обещала той девушке место служанки в нашем доме. Но наняли ее для совсем иных услуг.
        Погрузившись в воспоминания, Эдвард начал рассказывать о тех давних событиях совершенно безучастно — как будто читал книгу о каких-то незнакомых ему людях.
        — Я не должен был находиться дома в тот вечер, но пришел раньше и, услышав крик, побежал в гостиную.
        Эдвард снова прикрыл глаза. Худенькая светловолосая девочка лежала на полу полунагая, в разорванной сорочке. Ее бедра были исполосованы ранами, а огромное пятно крови растекалось по полу от ее виска, окрашивая серебристые локоны в красный цвет.
        — Там было очень много крови. Ужасно много. Помню бессмысленный лепет матери,  — мол, на сей раз отец зашел слишком далеко, и теперь их ждали неприятности.
        Пальцы Мэри поглаживали его плечо, но любая ласка была Эдварду сейчас невыносима — перед ним все еще стояла эта картина, и казалось, он даже чувствовал запах смерти. Отстранившись от руки Мэри, он продолжал:
        — Я подбежал к девочке. Она еще дышала, но совсем слабо. Тут отец схватил меня за плечи и вытолкнул из комнаты. Я не знал, что делать, куда пойти, кому рассказать, и поэтому… Я не рассказал никому. Но история на том не кончилась.
        На глаза Эдварда навернулись предательские слезы — признак слабости. И он понял, что если не возьмет себя в руки, то горе потоком вырвется наружу, сметая все на своем пути. Нервно сглотнув, герцог добавил:
        — Отец девочки пришел искать ее, но мой отец от него… избавился.
        Не в силах вынести бремя воспоминаний, Эдвард снова умолк, уставившись в пылавший камин. Ему отчаянно хотелось верить, что всего этого на самом деле не было, что это — лишь страшный сон.
        — Когда констебль, расследовавший исчезновение двух человек, пришел к нам домой, я уже знал, что должен делать. Я рассказал ему все.  — Герцог криво усмехнулся.  — До сих пор помню лицо отца. Он не мог поверить в происходившее. В конце концов, я был его единственным сыном и наследником. Какой сын способен на такое предательство? В итоге именно мои показания забили гвоздь в крышку его гроба. Даже газеты не написали обо всех ужасах…  — Эдвард содрогнулся, вспомнив о сцене повешения — вывалившийся изо рта язык и налившиеся кровью глаза навыкате. В жутких кошмарах это видение до сих пор навещало его, и ничто не могло изгнать его из памяти.
        — А что твоя мать?  — спросила Мэри.
        — Пыталась покончить с собой, но не вышло.  — Герцог пожал плечами.  — Сейчас живет в поместье под присмотром слуг.
        Что еще он мог сказать? Увы, исповедь не изменила прошлого и не примирила его с самим собой. Но сейчас нужно было решиться и сказать последние слова. Возможно, самые страшные.
        — Я их сын. Я тоже чудовище.
        — Нет, Эдвард, ты совсем другой,  — решительно возразила Мэри, и ее голос был словно благодатный ливень для опаленной зноем почвы.
        Но ничто не могло его утешить, и герцог, горестно вздохнув пробормотал:
        — Однако во мне течет их дурная кровь…
        Мэри прижалась к нему всем телом, пытаясь обнять покрепче.
        — Эдвард, не говори так.
        — Я ведь не спас ее. Я бездействовал,  — простонал он. Одинокая слеза скатилась по его щеке, но он тут же утер ее, опасаясь, что за ней последуют другие.  — Я позволил отцу вытолкнуть меня из комнаты. И если бы не констебль, то я не проронил бы ни слова. Позволил бы отцу остаться безнаказанным и… возможно, убить снова…
        Оттолкнувшись от каминной полки, Эдвард отстранил Мэри и тихо проговорил:
        — Как же я это допустил?..
        — Ты тогда был почти ребенком,  — заметила Мэри.
        Он покачал головой, как бы отметая столь невнятное оправдание.
        — Я должен был остановить его.  — Увы, ему не было оправдания, и прошлое было адом.  — Мне следовало взять пистолет или же… Да хоть кочергу! Но я должен был остановить отца. А я ничего не сделал. Ничего!
        Мэри схватила его за руку и властно проговорила:
        — Послушай меня, Эдвард Барронс! Ты не больше виноват в смерти той бедной девочки, чем я — в смерти моей матери!
        Но Эдварду не стало легче — напротив, только тяжелее, ведь раньше эти леденящие душу воспоминания навещали его лишь в кошмарах, а теперь ему пришлось заново пережить тот черный день.
        — Я погубил ту девочку,  — прохрипел он.  — А теперь… Боюсь, я погублю и тебя.
        Мэри поглаживала его по плечу, пытаясь успокоить.
        — Эдвард, ты не должен винить себя.
        — Не могу…  — пробормотал он со вздохом.
        — Но если ты не простишь себя, то чувство вины испепелит все, что осталось от твоей души. Ты понимаешь?..
        Герцог промолчал.
        Разумеется, он погубит Мэри. Теперь у него не было в этом ни малейших сомнений.
        — А разве ты можешь простить своего отца и забыть о случившемся?  — спросил Эдвард неожиданно.
        Мэри решительно покачала головой.
        — Нет-нет, не путай наши истории. Ведь мой отец не заплатил за свои грехи.
        — А когда заплатит? Ты уверена, что сможешь забыть?  — Сказав это, Эдвард тут же пожалел о своих словах.
        — Да, конечно!  — с горячностью воскликнула Мэри.
        — Нет, не забудешь,  — заявил герцог.  — Поверь, я не жалею о том, что дал показания против отца. Но я так и не смог простить себя и забыть о случившемся. И ты не сможешь,  — что бы потом ни делала. Ты до самой смерти будешь видеть его в кошмарах, потому что месть оставит тебя мертвой внутри, опустошенной и одинокой.
        — Поверь, Эдвард, у меня получится. Я смогу об этом забыть.
        — Я страстно желаю, чтобы так и вышло, но от прошлого таким образом не освободиться. Я был глупцом, когда пошел этим путем, и прошлое до сих пор довлеет надо мной. Пожалуйста, послушай моего совета.
        Лицо девушки исказилось гримасой.
        — Эдвард, после всего, о чем ты рассказал, я снова спрашиваю: зачем ты отговариваешь меня сейчас?
        — Ты хотела знать правду — я ее рассказал. А если бы ты так не настаивала, то не рассказывал бы. И сейчас ты стоишь на том же скверном пути, что и я, и выбираешь погоню за справедливостью и мщением, хотя это никогда не даст тебе покоя!
        Тихо застонав, Мэри закрыла уши ладонями и проговорила:
        — Теперь я всегда буду слышать эти твои слова. Неужели я навеки останусь несвободной?
        — Прости меня,  — прошептал Эдвард, потупившись.
        — О боже!..  — воскликнула Мэри, и из глаз ее хлынули слезы.  — Сначала ты подарил мне надежду, а теперь отбираешь ее.
        Эдвард не знал, что на это ответить. И действительно, почему он так сказал?.. Наверное, потому, что думал только о себе, а не о том, какое действие окажут на Мэри его слова. Он протянул к ней руки.
        — Милая, не надо, прошу тебя…
        В ужасе отшатнувшись от него, Мэри попятилась к двери.
        — В этот вечер, Эдвард, ты преподал мне хороший урок. Впрочем, я всегда знала, что ты скрывал свои истинные мотивы. Ты никогда не хотел исцелить меня и хотел лишь одного — исцелиться самому. Боже, как же я ошибалась! Я нуждалась в тебе ради защиты, а ты… Вот видишь, оказывается, мы всего лишь используем друг друга. Этому нужно положить конец.
        Глава 22
        У самой двери Мэри остановилась; она ждала, что Эдвард, быть может, опровергнет ее слова. Но он не мог этого сделать, ибо в глубине души боялся, что им никогда не удастся справиться со своими демонами, как бы они ни старались. Конечно, Мэри была права — они просто использовали друг друга.
        Ее щеки, начавшие в последние недели округляться, покраснели, а в фиалковых глазах, от взгляда которых его сердце, казалось, разрывалось на части, застыла тоска.
        — Я думала, ты увидел во мне что-то… достойное любви, возможно — какую-то красоту. Долгое время я была уверена, что не достойна любви. Когда же отец избавился от меня, я поняла, насколько дурна, и мне казалось, я заслужила все то, что произошло со мной. А годы в сумасшедшем доме и вовсе лишили меня надежды на любовь. Но теперь все изменилось, теперь мне нужно больше, чем просто место в твоем доме и в твоей постели. А ты, по собственному признанию, никогда не сможешь предложить мне ничего другого.
        Эдвард и на сей раз не знал, что ответить. Ведь он раскрылся перед ней, рассказав о своем прошлом. Ему было не так-то просто это сделать, но он выполнил ее просьбу. А любовь… Она всегда означала страдания — разве его родители не доказали это наглядно?
        — Мэри, прости меня,  — пробормотал он наконец.
        Это было совсем не то, что она так жаждала услышать. Из груди ее вырвался вздох, и она проговорила:
        — Я не могу оставаться здесь, не могу…  — Слова давались ей с невыносимой мукой.  — Мы перестали понимать друг друга.
        — Но, Мэри, поверь, мне все равно, даже если ты как-то… используешь меня.
        Она минуту молчала, затем вдруг выпалила:
        — Тебе не должно быть все равно! Ведь если мы всего лишь используем друг друга, то мы просто-напросто эгоисты.
        Эдварду отчаянно хотелось обнять ее и не отпускать до тех пор, пока мир между ними не будет восстановлен. Но он лишь пробормотал:
        — Это не имеет значения, Мэри.
        Она прижала пальцы к вискам.
        — Эдвард, слышишь ли ты себя?
        — Пойми, нравится тебе это или нет, согласна ли ты забыть о мести или нет, но одно неизменно — твое место рядом со мной. Ты, Мэри, принадлежишь мне. И не важно, та ли это любовь, о которой ты мечтала, или что-то другое.
        — Нет,  — всхлипнула она,  — это очень важно.  — Взяв себя в руки, Мэри уже со спокойной уверенностью добавила:  — Единственный человек, которому я принадлежу,  — это я сама.
        И с этими словами женщина, без всяких сомнений принадлежавшая только ему, стремительно вышла из комнаты.
        — Не стану благодарить вас, Пауэрз,  — пробормотала Мэри. Ее охватило чувство горького сожаления, и в то же время она была уверена в правильности своих действий. К горлу подкатывала нервная тошнота, когда она думала об Эдварде. Несомненно, он видел, как они вошли в конюшню. Но Мэри не собиралась возвращаться в дом.
        Их с виконтом окружали запахи соломы и лошадей, и Мэри с наслаждением вдыхала эти запахи, одновременно ужасаясь своему побегу и восхищаясь своей решимостью. Теперь ей оставалось лишь избавиться от Пауэрза, сесть на коня и покинуть поместье.
        Виконт возвышался над ней точно скала, и лунный свет серебрил его светлые волосы.
        — Не могу избавиться от гнетущего чувства, что я совершаю непоправимую ошибку,  — проговорил он вполголоса.
        Мэри сейчас хотелось только одного — вскочить в седло и унестись отсюда побыстрее. Но все же она ответила:
        — Вы же никогда не совершаете ошибок, милорд.
        Холодные глаза Пауэрза взглянули на нее с какой-то странной тоской, и он вдруг сказал:
        — Позволь мне отправиться с тобой. Пожалуйста, Мэри.
        Она взглянула на него с удивлением. Неужели виконт произнес слово «пожалуйста»?
        — Но, Пауэрз, ведь вы…
        — Я никогда не прощу себя, если ты поедешь одна,  — перебил виконт.
        Мэри внимательно посмотрела на него.
        — Сэр, вы способны на угрызения совести? Такого я даже представить не могла.
        Он поднес руку в перчатке к ее щеке.
        — Я способен на очень многое, только предпочитаю никому об этом не говорить.
        Мэри невольно поежилась от его пристального взгляда. Сейчас он смотрел на нее так, что было совершенно ясно: этот человек готов на все — мог бы даже броситься в пропасть.
        — Я должна сделать это одна, милорд.  — Мэри осторожно отвела его руку в сторону.  — К тому же, вы нужны Эдварду.
        Тут Пауэрз вдруг приблизился к ней почти вплотную и, наклонившись, тихо сказал:
        — Он возненавидит меня.
        — Неправда, милорд. Я должна ехать. Так будет правильно,  — с трудом выговорила она.
        Взяв ее за руку, виконт проговорил:
        — Я сейчас с тобой вовсе не потому, что это правильно.
        — Почему же?
        Тут губы Пауэрза приоткрылись, на его лице отразилась борьба чувств.
        — Потому что если вы не можете быть вместе, то тогда, возможно…  — Не договорив, он вдруг опустил голову, и Мэри обдало ароматом каких-то экзотических специй.
        Она замерла на мгновение, отказываясь верить в происходившее. Когда же почувствовала его губы на своих губах, тотчас отступила на шаг. Виконт крепко схватил ее за плечи, но она мотнула головой, и его губы поцеловали ее щеку.
        Неудавшийся поцелуй немного охладил пыл Пауэрза, и он, прерывисто дыша, пробормотал:
        — Что-то невероятное случилась со мной, Мэри.
        Ей ужасно хотелось дать ему пощечину за предательство по отношению к Эдварду, но она, сдержавшись, прошептала:
        — Сэр, вы сошли с ума…
        — Просто я попытался соблазнить тебя… с целью доказать Эдварду, что это возможно.
        Если бы Мэри была утонченной романтичной натурой, то могла бы, наверное, услышать, как только что разбилось ее сердце. Но она не являлась наивной девочкой, поэтому, пристально взглянув на Пауэрза, деловито спросила:
        — Эдвард знает?
        Виконт пожал плечами.
        — Скорее всего нет. Но полагаю, ему было бы любопытно об этом узнать.
        Мэри понимала, что душа Эдварда была сильно искалечена, но все-таки считала, что он не усомнился бы в ее преданности.
        — Послушай, милая…  — горячее дыхание Пауэрза обдавало ее щеку.  — Ты стала мне небезразлична.
        — Довольно нелепо звучит, учитывая ваше предыдущее заявление,  — заметила Мэри.
        Виконт поднял голову. В его холодных глазах была безнадежность.
        — Я считал, что одержать над тобой победу будет просто. Но сейчас я все более отчетливо сознаю, что заблуждался. И все же я чувствую наше с тобой сходство, и иногда мне кажется, что мы — одно целое.
        Одно целое? Мэри было знакомо это чувство, и она понимала виконта даже слишком хорошо — потому и прикусила язык. Помолчав, тихо сказала:
        — Сэр, я никогда не смогу отплатить вам тем же.
        — Позволь мне поехать с тобой.  — Ледяные глаза, казалось, пронзали ее насквозь.  — Я смогу защитить тебя. Я знаю тебя как никто другой. И когда-нибудь это сможет превратиться в любовь.
        Если бы Мэри могла вырваться, то сделала бы это немедленно, но виконт держал ее слишком крепко. К тому же… Невероятно, но он предлагал ей намного больше, чем когда-либо предлагал Эдвард.
        Голова Мэри шла кругом, а кровь леденела в жилах от происходившего. Как же так случилось, что ее жизнь пошла по этому пути? И как получилось, что для собственного спасения ей придется предать человека, которого она любила? Но, увы, Эдвард никогда бы не полюбил ее. А ей по-прежнему нужно было отомстить, и Пауэрз мог стать идеальным союзником в этом деле.
        Мэри сделала глубокий вдох, собираясь с духом. Она готовилась совершить самый вероломный поступок в своей жизни.
        — Сэр, если вы согласны отвезти меня к моему отцу, я позволю вам сопровождать меня.
        Пауэрз крепко сжал ее руку.
        — Нет, ни в коем случае.
        — Тогда я еду одна,  — заявила Мэри.
        Виконт отступил на шаг и провел ладонью по растрепавшимся волосам.
        — Черт возьми, Мэри!
        — Сэр, пожалуйста, сделайте так, как я хочу. Мужчина, оказавший мне помощь, никогда не останется без моей благодарности.
        Мэри сейчас ненавидела себя за каждое сказанное ею слово — она становилась женщиной, которая пойдет на все ради достижения своей цели. Но сейчас было не время из-за этого сокрушаться. Произнося слова, в которые не верила, Мэри преследовала одну-единственную цель — отомстить за годы, потерянные в сумасшедшем доме, и за свою мать, затравленную и жестоко убитую.
        Пауэрз кивнул и молча, чуть наклонившись, выставил перед собой ладонь. Упершись в нее коленом, Мэри ухватилась за гриву коня и ловко запрыгнула в седло.
        — Подожди меня,  — попросил Пауэрз.
        Виконт прошелся по конюшне и выбрал себе гнедого жеребца. Сбросив с него попону и закрепив седло, он повел коня к выходу. Внезапно помрачнев, взглянул на девушку и тихо пробормотал:
        — Вероятно, мы оба сумасшедшие.
        Сказав это, он тоже запрыгнул в седло. Слово «сумасшедшие» покоробило Мэри, но она промолчала, решив не обращать на слова внимания. Сейчас ею владело одно-единственное чувство — жажда мести, и ради этого она готова была на все. И даже готова была оставить Эдварда, что, собственно, и сделала. Более того, своим побегом она хотела сделать пропасть между ними еще шире, чтобы он никогда больше не потревожил ее. Она не могла допустить еще одну встречу с ним, так как вовсе не была уверена, что сможет снова дать ему отпор.
        В последний раз обернувшись, Мэри взглянула на дом. Огонь свечи дрожал в окне как свет маяка в этом печальном и холодном мире. Хотя Эдвард никогда бы ее не полюбил, он всегда был бы рядом, до последнего вздоха,  — Мэри знала это и нисколько в этом не сомневалась.
        Она взглянула на темное небо, обещавшее проливной дождь. И, подстегнув жеребца, помчалась во весь опор — подальше от того, кто, возможно, разбил ее сердце.
        Глава 23
        Огонь фонаря, висевшего на воротах постоялого двора, тускло мерцал во мраке ночи, и казалось, что пламя его отчаянно сражалось за жизнь с порывистым ветром и проливным дождем.
        В очередной раз вздохнув, Мэри посмотрела на размытую дождем дорогу, ведущую к Эдварду, и на бесконечные болота, окружавшие Йоркшир. Сокрушительное чувство утраты встало комом в горле. Поместье Пауэрза находилось довольно далеко от Лондона, а они только недавно выехали за Дарема, так что впереди был долгий путь.
        Но сейчас они были у гостиницы, и Пауэрз, поехавший вперед, наверное, уже договаривался о ночлеге. Откровенно говоря, Мэри предпочла бы не останавливаться, но вряд ли их кони вынесли бы столь непростой путь в скверную погоду (к счастью, Пауэрз прихватил с собой и ее коня).
        Теперь, когда Мэри точно знала, чего хочет, любое препятствие, приводило ее в ярость — она уже достаточно долго ждала и сейчас была готова встретиться с отцом лицом к лицу. Но ничего не ведавший о ее планах дождь все лил и лил…
        Осмотревшись, Мэри невольно вздрогнула. В такую ночь гостиница, вероятно, была переполнена. Но в столь поздний час большинство постояльцев, наверное, уже отправились ко сну. Она напряженно прислушивалась. Стук дождя по крыше приводил ее в замешательство.
        За спиной вдруг послышались чьи-то тяжелые шаги. Ей хотелось оглянуться, но она заставила себя смотреть прямо перед собой, хотя по спине пробежал холодок, а сердце оглушительно застучало в груди.
        Ускорив шаг, Мэри приказала себе не оглядываться, хотя теперь уже было очевидно, что кто-то преследовал ее. «Может, побежать и позвать на помощь Пауэрза?»  — подумала она. Но он мог не услышать ее криков из-за шума дождя.
        Собравшись с духом, Мэри резко развернулась лицом к преследователю. Догонявший ее мужчина тоже остановился. Широкоплечий и светловолосый, он стоял посреди прохода, ведущего к гостинице, освещаемый лишь янтарным светом настенного факела. С его длинного плаща стекали ручейки дождевой воды. Усмехнувшись, он коротко поклонился.
        Но Мэри не собиралась отвечать на приветствие. Молча развернувшись и продолжив свой путь к гостинице, она вновь услышала за спиной шаги незнакомца. Чуть замедлив шаг, она положила ладонь на рукоятку ножа, висевшего у нее на поясе.
        — Ты ведь думала, что тебе удастся убежать,  — послышался голос преследователя.
        Мэри охватил гнев, придававший ей уверенности. Остановившись, она решительно развернулась и заявила:
        — Я вовсе не убегаю.
        — О, это очень упрощает дело,  — сказал незнакомец. Рукой в перчатке он извлек из кармана белый носовой платок и стал медленно приближаться к девушке.
        — Харгрейв?  — спросила она.
        Он утвердительно кивнул.
        — Нам с тобой было суждено встретиться, Мэри.
        — Неужели?  — Она приготовилась к нападению.
        — Пойдем со мной.  — Харгрейв улыбнулся.  — И тогда все будет хорошо.
        — Хорошо?  — усмехнулась Мэри, незаметно перенеся вес тела на носки.  — Видно, вы никогда не жили в приюте для умалишенных.
        — Я жил в лондонских трущобах, и мне думается, разница невелика.
        Харгрейв стремительно бросился к ней с платком в руке. Но Мэри была готова к нападению и ловко увернулась, молниеносно вытащив из-за пояса нож, который дал ей Пауэрз. В следующее мгновение она сделала выпад и нанесла удар ножом в грудь нападавшего. После чего резко отскочила в сторону.
        Харгрейв вскрикнул от боли и отшатнулся. В изумлении уставившись на разорванный на груди костюм, он побагровел от возмущения. А Мэри тотчас же сделала ложный выпад и метнулась в другую сторону, целясь в живот своего врага.
        Сообразив, наконец, с кем имеет дело, Харгрейв ловко откинулся назад и, уклонившись от удара, нанес девушке сильный удар в бок.
        Из горла вырвался пронзительный крик, и она, согнувшись пополам, рухнула на колени. От жгучей боли ее зубы крепко сжались, и ей казалось, что все вращается вокруг нее с бешенной скоростью.
        — Мэри!..  — послышался вдалеке вопль виконта.
        — Пауэрз, убей его!  — закричала она.
        Раздался оглушительный грохот выстрела, и резко запахло порохом. Ледяной ужас охватил Мэри. Кто это стрелял? Превозмогая боль, она пыталась подняться, но дрожащие ноги ее не слушались. Когда же ей наконец удалось встать, она сразу запуталась в юбках и едва удержалась на ногах. И тут же, вынырнув из темноты, рука, обтянутая кожей перчатки, зажала ее нос и рот платком. А другая рука обхватила за талию и куда-то потащила.
        Девушка изо всех сил сопротивлялась, яростно отбиваясь. Но Харгрейв крепче прижал носовой платок к ее лицу, и Мэри внезапно почувствовала, что голова ее пошла кругом. Сделав над собой усилие, она попыталась отыскать взглядом Пауэрза. Где же он?
        Мэри чувствовала, что впадает в забытье; казалось тело ее погружалось в морскую пучину, а ноги запутывались в скользких водорослях… И даже паника, еще минуту назад владевшая всем ее существом, теперь уступала место хорошо знакомому ощущению всепоглощающего забвения. Ей дали… что-то вроде опиума.
        Тут Мэри с усилием приоткрыла глаза и вдруг заметила Пауэрза. Пряди его волос, казалось, светились в полутьме на фоне грязной соломы, устилавшей проход. А черный плащ прикрывал могучее тело — абсолютно неподвижное.
        Мэри отказывалась верить своим глазам. Нет, виконт не мог умереть! Не чувствуя онемевших пальцев вокруг рукоятки ножа, она собралась с силами и ударила лезвием Харгрейва. Тот хрипло зарычал и, сжав ее запястье, с силой ударил руку девушки о стену. Пальцы тотчас разжались и выпустили нож. Мэри не почувствовала боли, хотя видела кровь на руке и подозревала, что от удара кости могли раздробиться. Но теперь Мэри уже ничего не чувствовала. Теряя сознание, она подумала о том, что из-за нее погиб Пауэрз. И она была уверена, что никогда больше не увидит Эдварда.
        Глава 24
        — Дорогая, мы так рады, что ты вернулась к нам в целости и сохранности.
        Мэри поежилась от холода и прислонилась к сырой каменной стене. Она почти ничего не могла разглядеть в этом тускло освещенном помещении без единого окна. Еще несколько недель назад, когда она была пленницей в приюте миссис Палмер, здесь, в этой же самой комнате, пытались подавить ее волю. И тогда у них почти получилась. Но теперь она уже не была той слабой беззащитной девочкой.
        Мэри прекрасно понимала, что ее ждали недели одиночества и всевозможные наказания, наихудшим из которых была тоска по Эдварду. Но все же она гордо вскинула подбородок и заявила:
        — Ах, а я-то как рада…
        Брови миссис Палмер поползли на лоб, и она с удивлением пробормотала:
        — В самом деле?..
        Мэри скользнула босой ногой по сырому полу с уверенностью хищного животного, которое не боится никого и ничего.
        — Да, потому что теперь мне не нужно разыскивать вас, чтобы убить.
        Миссис Палмер громко расхохоталась.
        — Милочка, твои бредни просто смехотворны.  — Она бросила взгляд через плечо Мэри и позвала:  — Эй, Мэтью!
        В душу Мэри закралось мерзкое чувство страха. Она в растерянности заморгала, не понимая, как такое может быть. Ведь она же убила этого надзирателя собственной рукой! Ржавый металл вонзился в его мясистое тело, и он упал на пол прямо к ее ногам!
        Миссис Палмер усмехнулась и, скрестив на груди руки, спросила:
        — Ты же помнишь Мэтью?
        Тут дверь распахнулась, визгливо скрипнув несмазанными петлями, и в комнату ввалился Мэтью. Крепкий увалень неуклюже повернулся и впился в девушку зловещим взглядом, предвкушая расплату.
        Мэри невольно вздрогнула. Ах, если бы только ей было куда бежать! Но, увы, ее окружали лишь толстые каменные стены, делавшие любую попытку побега нелепой. Она заставила себя повнимательнее посмотреть на Мэтью. За последние несколько недель он нисколько не изменился — такой же огромный, зловонный и омерзительный. Его сальные волосы свисали на лоб, а тусклые светло-карие глаза не выражали ничего, кроме похоти, и он явно намеревался рассчитаться с ней за свое ранение.
        Мэри с усмешкой присела в реверансе и проговорила:
        — Выходит, даже дьявол не захотел забрать тебя к себе.
        Мускул под глазом Мэтью задергался, и он с угрозой в голосе проворчал:
        — Дьявол велел мне сначала поразвлечься с тобой.
        Мэри расправила плечи и пальцем поманила к себе надзирателя.
        — Подойди же поближе, Мэтью. Посмотрим, как у тебя это получится.
        В глазах негодяя промелькнуло удивление. Обычно его жертвы дрожали от страха — никто не рискнул бы бросить ему вызов. Смятение надзирателя передалось и миссис Палмер — оба видели, как сильно изменилась их пленница.
        — Дорогая Мэри, у тебя было достаточно времени, чтобы обдумать свое положение.  — Миссис Палмер опустила руку в карман своей широкой юбки и извлекла из него какой-то небольшой предмет цилиндрической формы с иглой на конце.  — У нас есть для тебя подарок.
        — Подарок?  — переспросила Мэри, настороженно поглядывая на непонятную вещь.
        — Вот именно,  — кивнула миссис Палмер. Она щелкнула по цилиндру пальцем и надавила на него снизу, у основания.  — Это поможет тебе осознать свое место в мире.
        — Я и так знаю свое место!  — закричала Мэри, давая волю накопившемуся гневу.  — Оно не здесь!
        Из иглы на конце цилиндра вырвалась струйка жидкости, и миссис Палмер сказала:
        — Разумеется, оно здесь. Мы поможем тебе вспомнить об этом.  — Она нахмурилась и злобно добавила:  — Ты опозорила меня, Мэри, поэтому…
        — Думаю, вы меня поймете, если я не стану извиняться,  — перебила Мэри.
        Ноздри миссис Палмер раздувались от гнева, когда она вновь заговорила:
        — Вижу, ты научилась дерзить. Что ж, мне очень жаль, но тебе придется провести остаток своей жалкой жизни, какой бы короткой она ни была, в этой тесной комнатке.
        Мэри невольно осмотрелась, и ей почудилось, что стены вокруг нее начали сдвигаться. А миссис Палмер тем временем продолжала:
        — Я написала твоему отцу, выразив глубочайшие соболезнования по поводу твоей преждевременной кончины. Несомненно, эта новость его порадует, а мне даст полную свободу распорядиться твоей жизнью по своему усмотрению. Надо сделать из тебя пример для других девочек.
        Мэри устремила взгляд на «подарок», гадая, каким образом он поможет «сделать из нее пример».
        — Что это?  — не выдержав, спросила она.
        — Новейшее изобретение медицины. Специально для таких темпераментных особ, как ты. Это шприц. Видишь ли, он помогает вводить в тело одно из самых восхитительных лекарств, известных миру. Морфий.  — Миссис Палмер усмехнулась и добавила:  — Он значительно лучше опиума.
        — Лучше?  — прошипела Мэри. Ей хотелось наброситься на хозяйку приюта и влить ей в глотку столько настойки опия, чтобы она захлебнулась.
        — И знаешь,  — продолжала миссис Палмер, обворожительно улыбаясь,  — после того, как я вколю тебе это, Мэтью сможет делать с тобой все, что ему заблагорассудится.
        Перед глазами Мэри возникли жуткие воспоминания о беспощадной жестокости Мэтью, но если раньше она бы в ужасе задрожала, то теперь эти мысли вызывали у нее лишь отвращение. Однако кое-что ее все-таки очень тревожило. Ведь если это средство действительно походило на опий…
        — Я не хочу!  — закричала Мэри. Она изжила свою пагубную привычку и никогда больше не притронется к наркотику, как бы ни молили о том ее демоны. Но что, если она не справится с надзирателем? В ярости сжав кулаки, Мэри снова закричала:  — Не хочу, не хочу, не хочу!
        — Речь идет не о том, чего ты хочешь, а о том, что тебе необходимо,  — промолвила миссис Палмер.  — А сумасшедшим девочкам морфий просто обязателен.
        Мэри еще крепче сжала кулаки так, что ногти вонзились в ладони.
        — Я не сумасшедшая!
        — О, милочка, еще какая… Но мы не позволим тебе усложнять нам жизнь. Мэтью позаботится о том, чтобы ты стала покорной.
        — Боишься сражаться на равных?  — крикнула Мэри, взглянув на надзирателя.
        Мэтью разразился громогласным смехом, от которого у него затрясся живот.
        — Мне только по душе, когда девчонка брыкается! Но тебя…  — Его круглые глаза сощурились и стали напоминать змеиные.  — Тебя я хочу взять полумертвой. Хочу напомнить тебе, что твое место — подо мной.
        Миссис Палмер внимательно посмотрела на Мэри и проговорила:
        — Дорогая, ты же знаешь: если будешь противиться, станет еще больнее. Пожалей себя, милочка. Протяни руку, и ты сразу сможешь забыться.
        Мэри скрестила руки на груди и заявила:
        — Идите к черту!
        Миссис Палмер вздохнула и, шагнув к девушке, приказала:
        — Мэтью, подержи ее.
        Мэри перевела взгляд на надзирателя, приближавшегося к ней с некоторой опаской. А вот миссис Палмер явно ее не боялась, иначе не подошла бы так близко. Хозяйка приюта привыкла к запуганным беззащитным узницам. И тут Мэри, собравшись с силами, резко ударила миссис Палмер по кисти. Та громко вскрикнула, а девушка стремительно выхватила шприц у нее из рук. Мэтью уже протянул свою огромную лапу, чтобы схватить ее за плечо, но Мэри ловко увернулась и тут же всадила шприц ему в руку, а затем инстинктивно надавила на поршень.
        Глаза надзирателя расширились, и из горла его вырвался рев. Он все же сумел поймать Мэри и подтащил ее к себе своей волосатой лапищей. Но Мэри и сейчас не прекращала сопротивляться; она нащупала дубинку, которую надзиратель всегда носил у пояса, и изо всех сил рванула ее на себя. Через несколько секунд хватка Мэтью стала ослабевать. А миссис Палмер замерла в изумлении; не веря в происходящее, она по-прежнему стояла с вытянутой перед собой рукой.
        Отцепив дубинку от ремня надзирателя, Мэри крепко сжала ее в руке. В тот же момент Мэтью покачнулся — и с грохотом повалился на каменный пол. Шевельнись он — и Мэри непременно воспользовалась бы дубиной. Но надзиратель, казалось, уснул.
        Мэри бросила свирепый взгляд на миссис Палмер. Лицо женщины исказилось от ужаса, и она пробормотала:
        — Мэри, не надо. Не поступай так.
        — Не убивать вас? Но именно это вы собирались сделать со мной.
        — Я смогу тебе помочь.
        — О, и еще как…  — улыбнулась Мэри. Теперь она наконец-то была по-настоящему свободна от сковывавшего ее когда-то страха. И она знала, что ничто ее не остановит — ни Мэтью, ни миссис Палмер и, конечно же, ни страх.
        Лицо миссис Палмер приобрело синюшный оттенок, и она прошептала:
        — Я нужна тебе для побега, понимаешь?..
        Девушка перевела взгляд со своей тюремщицы на кованую дверь. Мэтью, распростершийся на полу, все еще находился без сознания. Но за коридорами внизу следили другие надзиратели. Выбраться наружу было невозможно.
        Мэри невольно содрогнулась от сознания безвыходности своего положения. А миссис Палмер вкрадчиво проговорила:
        — Милая, отдай мне дубинку. Я вижу, ты прекрасно понимаешь, что тебе некуда бежать.
        Мэри еще крепче сжала свое оружие.
        — Не искушайте меня, мадам, а не то я все-таки выбью вам мозги. Или вы забыли, что я — сумасшедшая?!
        Миссис Палмер не отреагировала на угрозу и заявила:
        — Тогда пойдем вниз.
        Нет, только не вниз! Именно там обрывались все пути к побегу. Но возможно, Мэри могла бы спуститься с миссис Палмер по боковой лестнице к черному ходу…
        Прежде чем Мэри успела как следует обдумать свой план, в коридоре послышались чьи-то шаги.
        Миссис Палмер просияла.
        — Вот видишь, Мэри? Тебе не сбежать.
        Эдвард стремительно шагал по сырому коридору приюта с пистолетом в руке. Крупные капли крови стекали с костяшек его пальцев и, падая на каменный пол, превращались в алые лужицы. В груди же герцога бушевала первобытная ярость.
        Добравшись до двери в конце длинного коридора, он с силой впечатал в нее свой тяжелый сапог. Замок с лязгом вылетел из своего гнезда, а от следующего удара треснувшая дверь сорвалась с петель и с грохотом упала на пол.
        Крохотная полутемная комната без окон напоминала камеру заключенного, и казалось, что здесь, как и во всем приюте, в воздухе витали запахи боли и отчаяния. Когда же глаза Эдварда привыкли к полутьме, он, наконец, увидел знакомую женскую фигурку.
        Мэри стояла посреди комнаты — дикая и воинственная; волосы ее были растрепаны, тонкая ткань сорочки едва прикрывала тело, а в руках она крепко сжимала массивную дубину. И было очевидно, что она напряженно ожидала… чего-то ужасного.
        Внезапно лицо ее прояснилось, и она с облегчением воскликнула:
        — О Эдвард, ты здесь?!
        Ему ужасно хотелось кинуться к ней и прижать к груди, но прежде всего следовало подумать о безопасности. Герцог взглянул на стоявшую напротив Мэри женщину, а затем — на человека, лежавшего на полу. Направив на даму дуло пистолета, он произнес:
        — Миссис Палмер, не так ли?
        У дамы были золотисто-каштановые волосы и довольно красивое лицо — такое мог бы написать на одном из своих полотен Рафаэль. И, уж конечно, лицо это соответствовало ее дьявольской натуре.
        — Сэр, у вас нет законных оснований находиться здесь,  — заявила хозяйка приюта.
        Готовый уже спустить взведенный курок, Эдвард замер на мгновение, потом проговорил:
        — Законных? Как смеете вы говорить о законе?
        У хозяйки хватило наглости вскинуть подбородок и спокойно заявить:
        — Это мое заведение, и все здесь находящееся на моем попечении. С согласия их опекунов и Короны!
        Кровь в жилах Эдварда вскипела от ярости; его ненависть к этой женщине превратилась в жажду убийства.
        Герцог медленно пересек комнату, и в каждом шаге его чувствовалась угроза. Наконец, остановившись перед миссис Палмер, он приставил дуло пистолета к ее лбу.
        — Позвольте мне кое-что вам объяснить. В то время как у других ваших пленниц нет друзей на свободе, у Мэри они есть.
        Хозяйка вздрогнула в испуге, но тут же проговорила:
        — Ее отец — очень влиятельный человек, и его слово всегда будет весить больше вашего, кем бы вы ни были.
        — Тогда, вероятно, мне следует представиться. Эдвард Барронс, герцог Фарли.
        Миссис Палмер судорожно сглотнула.
        — Ну… это не имеет значения. Она здесь по воле своего отца, который, являясь ее законным опекуном…
        — Я никогда не бил женщин, но, клянусь Богом, вы вынуждаете меня нарушить это мое правило.
        — Эдвард, я…  — Мэри умолкла.
        Не отводя взгляда от лица миссис Палмер, герцог спросил:
        — Что, милая? Говори.
        — Я… я хотела бы уйти отсюда прямо сейчас,  — пробормотала девушка.
        — Да, конечно.  — Эдвард кивнул.  — Но сначала нужно связать миссис Палмер.  — Он покосился на Мэтью, лежавшего на полу.  — А это кто?
        — Надзиратель,  — прошептала Мэри с ненавистью в голосе.
        Снова взглянув на Мэри, Эдвард сразу же все понял. И вспомнил, как тогда, в его лондонском особняке, обнаженная и беззащитная Мэри, лежавшая на полу, умоляла его не насиловать ее.
        Герцог медленно отступил от миссис Палмер и протянул девушке пистолет.
        — Возьми!  — прорычал он.
        Ее пальцы скользнули по прохладному металлу ствола, затем обхватили рукоятку. Но стоило Мэри взять в руки пистолет, как Эдвард почувствовал, что не может сдержать себя — он ощутил неуемное желание заставить насильника заплатить за содеянное. Бросившись на надзирателя, герцог начал наносить ему сокрушительные удары, сыпавшиеся один за другим — Эдвард, не зная усталости, никак не мог остановиться, все бил и бил, пока лицо негодяя не превратилось в кровавое месиво.
        Мэтью, очнувшись, попытался его оттолкнуть, но Эдвард не знал пощады — так же, как этот ублюдок когда-то не желал щадить несчастную Мэри.
        Окровавленные кулаки герцога работали без остановки — левый, правый, левый — снова, и снова, и снова. Сбившееся надрывистое дыхание. Бессильные руки надзирателя, тянувшиеся к нему, его не останавливали, ибо одна лишь мысль владела им сейчас — наказать мерзавца, пытавшего и насиловавшего его Калипсо. Она ведь чуть не погибла из-за этого подлеца!
        Тут Эдвард вцепился пальцами в толстую шею насильника и сдавил что было силы. Когда же лицо надзирателя начало приобретать синеватый оттенок, мощный удар внезапно свалил герцога с ног. Ошеломленный, он заморгал. Потом приподнялся, готовый броситься на нового врага.
        — Довольно, Эдвард,  — прозвучал над его плечом спокойный голос Пауэрза.
        Глава 25
        Мэри не могла отвести взгляд от ужасной сцены. Эдвард прихрамывал, поддерживаемый Пауэрзом, и его лицо было забрызгано кровью, багряными ручейками стекавшей на плащ и шейный платок. А Мэтью…
        Надзиратель лишь отчасти походил на человеческое существо,  — впрочем, в этом смысле мало что изменилось. И, как ни странно, Мэтью был еще жив. Но Мэри думала сейчас совсем о другом. «Он пришел, Эдвард пришел!»  — мысленно ликовала она.
        Рука ее дрожала, и она заставила себя успокоиться, чтобы случайно не нажать на курок. Мэри перевела взгляд на Эдварда, а затем — на Пауэрза. Вся одежда виконта забрызгана грязью, и по его болезненно бледному лицу струились крупные капли пота.
        — Пауэрз, как?  — прошептала Мэри, не в силах вымолвить больше ни слова.
        — Стрелок из Харгрейва никудышный,  — ответил виконт, помогая приятелю подняться на ноги.
        — Но выглядите вы… ужасно,  — пробормотала Мэри.
        — Выглядеть ужасно — не значит быть покойником.
        Невольная улыбка тронула губы девушки.
        — Вы правы, сэр. Мертвецы выглядят значительно хуже.
        — В самом деле?..  — осведомился виконт.
        Эдвард нахмурился и проворчал:
        — По-прежнему соревнуетесь в остроумии?
        Мэри прикусила язык, чтобы не съязвить в ответ. Она была безумна рада видеть Эдварда. И вообще, он имел все основания для недовольства. Ведь она сбежала с Пауэрзом!
        Тут Эдвард снова направился к миссис Палмер. Не обращая внимания на ужас в ее глазах, он схватил ее за руку и швырнул к изуродованному телу Мэтью. Затем прижал голову дамы к полу — всего в нескольких дюймах от окровавленного месива — и отчетливо проговорил:
        — Если вам не хочется стать обладательницей такого же разукрашенного лица, то в ваших интересах уступить.
        Миссис Палмер энергично закивала.
        — Да-да, милорд, все что пожелаете.
        На губах Эдварда заиграла зловещая улыбка.
        — Вот и хорошо, мадам. Так вот, я знаю, где вы сможете скоротать время до прибытия властей, которые будут, уж не сомневайтесь, уведомлены о деятельности вашего заведения.
        — Эдвард, что ты задумал?  — спросила Мэри.
        Герцог взглянул на нее с удивлением,  — мол, неужели его план не кажется совершенно очевидным?
        — Разумеется, я помещу ее в комнату с ее же «подопечными»,  — ответил он с усмешкой.
        Зрачки миссис Палмер расширились от ужаса, и она, забившись в истерике, завизжала:
        — Вы не можете так поступить! Не можете!..
        Эдвард встряхнул ее за плечо, будто тряпичную куклу.
        — О, ошибаетесь, очень даже могу.
        С этими словами герцог поднял женщину на ноги и подтолкнул к двери. Миссис Палмер шла очень медленно — ноги едва держали ее. Эдвард вывел хозяйку за дверь и повел по длинному коридору. Когда они скрылись из виду, Мэри повернулась к Пауэрзу:
        — Но как же я…
        — Он любит тебя,  — перебил виконт.
        Мэри помотал головой:
        — Не верю!
        Пауэрз вздохнул и поморщился.
        — Эдвард готов отправиться хоть в ад — только бы спасти тебя. Я не мог бы вытащить тебя отсюда один. Боже мой, да видела бы ты его лицо, когда я сказал, что тебя похитили!
        Мэри не осмеливалась поверить словам виконта, но на ее губах все же появилась робкая улыбка.
        — Вы замечательный человек, Пауэрз.
        — Лгунья!  — фыркнул он.
        — Пьяница!  — парировала Мэри.
        — Да, это правда.  — Пауэрз ухмыльнулся.  — Прости, что мы с Эдвардом задержались.
        — Главное — вы оба приехали. Остальное не имеет значения.
        — Пришлось сначала отправить ему записку, а потом…
        — Я уже в полном порядке,  — перебила Мэри. Она погладила виконта по плечу.  — Вы ведь не умираете?
        — Бог мой, не стоит так беспокоиться!  — Пауэрз драматично закатил глаза.  — Какая-то жалкая пуля не может меня убить.
        Мэри откинула с его лба влажные спутанные волосы.
        — О, простите, милорд. Какая же я глупая…
        — Хм… Возможно, я прошу тебя, если ты меня поцелуешь.
        — Только не говори мне, что веришь, будто поцелуй исцелит тебя,  — проговорил Эдвард, внезапно появившийся в дверях.
        Пауэрз пожал плечами.
        — Но ведь можно попытаться…
        Герцог вопросительно взглянул на Мэри.
        — С тобой все в порядке?
        Она молча кивнула.
        — Тогда, может быть, поцелуешь меня?  — спросил Эдвард.  — Полагаю, мне тоже было бы полезно исцелиться.
        Мэри с робкой улыбкой подошла к нему. Его сильные руки тотчас же обняли ее, и она, запрокинув голову, прошептала:
        — Надеюсь, это поможет.
        Эдвард помедлил секунду-другую, думая о том, что едва не потерял эту удивительную женщину. Когда же его губы приблизились к ее губам, раздался тихий голос виконта.
        — Простите, я не сильно вам мешаю?
        Мэри покраснела. Ей не терпелось запечатлеть на губах своего спасителя нежный поцелуй, но пришлось ответить:
        — Ему нужен доктор, вот я и лечу его.  — Волей-неволей Мэри прониклась симпатией к светловолосому негоднику. Если бы у нее был старший брат, ей бы очень хотелось, чтобы он походил на Пауэрза.
        — Зачем ему доктор, когда у него есть ангел?  — отозвался виконт.
        Мэри улыбнулась:
        — Сэр, вы предстанете перед ангелами скорее, чем того желаете, если мы не позаботимся о вашей ране.
        — Перед дьяволом, моя дорогая. Только перед дьяволом,  — прохрипел Пауэрз.
        Эдвард нахмурился и пробурчал:
        — Я лично отправлю тебя к дьяволу, если не замолчишь.
        Виконт хотел что-то ответить, но вместо этого лишь скринул зубами — его бил озноб.
        Взглянув на приятеля, Эдвард заметил:
        — Похоже, его лихорадит.
        Мэри всплеснула руками и воскликнула:
        — Нужно увозить его отсюда! Немедленно!
        Эдвард со вздохом кивнул:
        — Да, верно. Мне не следовало брать его с собой в таком состоянии. Но разве ему возразишь?..
        — Он знал, что нужен тебе,  — тихо шепнула Мэри.
        — «Он» все слышит,  — пробормотал Пауэрз, медленно опускаясь на пол.
        — «Он» должен быть благодарен Небесам за то, что я еще не убил его. Просить Мэри о поцелуе!.. Каков наглец!  — Эдвард подхватил виконта под мышки и поднял на ноги.
        Мэри не могла скрыть восхищения, когда увидела, как легко, будто пушинку, герцог поднял могучее мускулистое тело друга. Он осторожно подставил плечо под руку виконта и, стараясь не задевать его рану, медленно повел его к двери.
        — Мэри, пойдем?  — Он обернулся.
        Она кивнула, но помедлила. Мэтью был еще жив, хотя находился без сознания. Мэри ненавидела мерзавца всей душой, но если бросить его здесь… Он ведь непременно умрет.
        — Быть может, попросим кого-нибудь вызвать сюда доктора?
        — Но дорогая…
        — Пожалуйста!  — взмолилась Мэри, прекрасно понимая, как неразумна ее просьба. Сохранить Мэтью жизнь? Какая глупость! Но однажды она уже чуть не убила его, и второй раз — это было бы слишком.  — Я не смогу простить себя, если мы этого не сделаем.
        Эдварда вздохнул.
        — У тебя слишком доброе сердце.  — С этими словами он вышел из комнаты, и других слов уже не требовалось, поскольку и так было ясно: сейчас Эдвард отправился за доктором для Мэтью, а потом наведет порядок в приюте.
        Доброе сердце? Как же ей хотелось, чтобы Эдвард понял, насколько доброе сердце у него самого. Пока он этого не сделает, любовь не войдет в его жизнь.
        Нечаянная слеза, скатившаяся по щеке Мэри, упала на ее сорочку. Ох, сколько раз Эдвард освобождал ее, но сам оставался пленником своего страха.
        — Я поеду к Даннкли сегодня,  — пробормотал Пауэрз, пытаясь приподняться на массивной дубовой кровати.
        Эдварду ужасно хотелось оглушить виконта ударом по голове. Но он, сдержавшись, сквозь зубы проворчал:
        — Никуда ты не поедешь.
        — Но я нужен вам,  — упорствовал Пауэрз; он снова попытался приподняться.
        Герцог невольно вздохнул. Его дворецкий сошел бы с ума, если бы узнал, что виконт пытается встать с постели. Прислуга Эдварда уже вернулась в лондонский особняк, но все слуги были крайне обеспокоены происходящим; им приходилось ухаживать за Пауэрзом, за Мэри и, конечно же, за Ивонн.
        Эдвард вздохнул и задумался. Судьба, казалось, смеялась им в лицо — или же, напротив, давала шанс; герцогу пришло приглашение на один из самых престижных балов сезона. Даннкли довольно часто приглашал его на балы и званые ужины, и Эдвард полагал, что теперь сможет воспользоваться очередным приглашением в своих целях. Разумеется, Пауэрз тоже изъявил желание поехать.
        — Ты не сможешь даже надеть брюки, не потеряв при этом сознания,  — проворчал герцог.
        Лицо виконта исказила гримаса. Не желая повиноваться своему недугу, он сдернул с себя одеяло и, сделав несколько глубоких вдохов, спустил ноги с кровати. Увы, он по-прежнему был очень слаб. К тому же лихорадка не прекращалась.
        — Никуда ты не поедешь,  — повторил Эдвард и снова вздохнул. Как же уговорить друга остаться? Казалось, что единственный способ образумить Пауэрза — стукнуть его по голове крикетной битой. Или лучше дать ему бутылку бренди? С бренди было бы проще, ибо Эдвард не мог вспомнить, когда в последний раз держал в руках биту для крикета. Ему не стоило брать с собой даже и Мэри, но, к сожалению, выбор был за ней.
        — Ты просто не хочешь, чтобы я находился рядом с Мэри,  — заявил Пауэрз, явно ревнуя.
        Эдвард запустил пятерню в волосы и пробормотал:
        — Между мной и Мэри все кончено.
        Пауэрз громко фыркнул, а его друг, в очередной раз вздохнув, тихо добавил:
        — У нас бы все равно ничего не получилось. Ох, что же я с ней сотворил? Ты-то помог ей, а я ее бросил. Так что теперь она твоя.  — Ему почудилось, что после этих слов его сердце вот-вот разорвется от боли, но он тотчас же почувствовал завывание холодного ветра в своей пустой груди — там, где раньше было сердце, уже ничего не оставалось.
        — Моя?  — безучастно переспросил виконт.
        Эдвард кивнул и тут же пояснил:
        — Я не могу быть с ней.
        Пауэрз покачал головой и пробормотал:
        — Я тебя не понимаю. Ты что же, считаешь, она — вещь, которую можно передать из рук в руки?
        — Нет!  — вспыхнул Эдвард, невольно сжав кулаки; ему хотелось выместить на чем-нибудь свою злость, и, находись он в одиночестве у себя в комнате, стене бы не поздоровилось. Взяв себя в руки, он продолжал:  — Понимаешь, я… Видишь, в какую ярость я прихожу, когда речь заходит о Мэри?
        — Прости мне мою слепоту… но к чему ты клонишь?
        — Я думал, что знаю, как лучше, но, увы, я совершил множество ошибок. И в итоге только навредил ей. Поэтому я должен предоставить Мэри полную свободу.
        Пауэрз приподнял брови.
        — Не пойми меня превратно, Эдвард, но мне кажется, что ты бредишь.
        — Нет-нет. Более того, возможно, впервые в жизни я точно знаю, о чем говорю.
        Виконт усмехнулся, а его белесые брови поползли еще выше.
        — Продолжай, Эдвард.
        Герцог молча потупился. Собравшись с духом, он проговорил:
        — Я вынудил ее бежать, тем самым подвергая смертельной опасности. И я пытался заставить ее поступать так, как хочу я. Такой уж у меня характер… Более того, с самого первого дня я был уверен, что делаю все правильно — то есть ей во благо. И что вышло? Она оказалась в том же проклятом доме. А я не смог ей помочь. Я никому не в силах помочь.
        Виконт взглянул на друга с сочувствием.
        — Старина, ты говоришь глупости.
        — Разве?
        — Эдвард, пойми…
        — Взгляни на мою семью,  — перебил герцог.  — Все мы умеем лишь разрушать чужие жизни.
        — Но ты бы никогда…
        — Я был непреклонен и жесток, когда Мэри больше всего нуждалась в моей поддержке. Я показал ей путь мести, а потом отнял надежду на справедливость. Когда же она решила ехать одна, я отпустил ее. Кто же я после этого?
        Пауэрз пристально смотрел на друга, не произнося ни слова. Спустя минуту, он моргнул — и отвел взгляд.
        — Эдвард, не знаю, что и сказать…
        Герцог передернул плечами — словно пытался сбросить с них тяжкий груз.
        — Не надо ничего говорить. Несмотря на все твои недостатки, коих не счесть… В общем, ты сумеешь лучше о ней позаботиться.
        — Я?..  — Пауэрз замер с открытым ртом.
        — Да, ты. Потому что ты позволишь ей быть самой собой.
        Виконт со вздохом признался:
        — Ты знаешь, она мне очень дорога…
        — Понимаю…  — Подавив нараставшую ревность, герцог коротко кивнул, хотя ему ужасно хотелось избить друга до полусмерти за то, что тот посмел полюбить Мэри.  — Так что давай покончим с разговором о поездке на бал. Договорились?
        — Но я все-таки…
        — Я предоставил ей свободу! Неужели тебе этого не достаточно?
        — Нет, полагаю, не достаточно,  — послышался вдруг тихий голос Мэри.
        По спине Эдварда пробежали мурашки. Не осмеливаясь обернуться и встретиться с ней взглядом, он отчаянно пытался понять, как долго она стояла в дверях. И действительно, как много она успела услышать?
        Мэри медленно вошла в комнату, осторожно прижимая к груди свою перевязанную руку. Приблизившись к кровати, она проговорила:
        — Благодарю тебе за мою свободу, Эдвард.  — Она окинула его долгим взглядом из-под полуопущенных ресниц.  — Хотя ты никогда не мог ею распоряжаться, ибо она, моя свобода, тебе не принадлежала, не так ли?
        Ему ужасно хотелось возразить ей, хотелось закричать, что она, Мэри, действительно принадлежала ему. Но он кивнул и пробормотал:
        — Разумеется, ты права. Мои слова — всего лишь фигура речи.
        Улыбка, появившаяся на лице Мэри, была холодной и жесткой.
        — Очень благородно с твоей стороны взять меня с собой. Знаю, ты не обязан был говорить мне о приглашении.
        — Я по-прежнему думаю лишь о твоей безопасности, Мэри. Но при этом я уважаю твое решение, каким бы оно ни было.
        На губах Мэри появилась лукавая улыбка, и она заметила:
        — Безопасность всегда казалась мне иллюзией, но все же я благодарна тебе. И я по-прежнему рассчитываю на твою помощь в деле мщения.
        — Ты твердо намерена придерживаться своего плана?  — спросил Эдвард, надеясь, что она передумает, но при этом отчетливо понимая, что едва ли такое произойдет. Разумеется, его искушала мысль скрыть от Мэри приглашение, но пойти на подобное предательство он не мог. Мэри заслуживала свободы — свободы выбирать свой путь в жизни и совершать ошибки. И он просто обязан был ей помочь,  — что бы она ни решила.
        — Да,  — ответила Мэри, вскинув подбородок.
        — Тебе пригодится и моя помощь.  — Пауэрз в очередной раз попытался подняться с постели. Но стоило виконту принять вертикальное положение, как он покачнулся — замер, смертельно побледнев. Мэри с удивлением посмотрела на него, затем легонько толкнула в плечо. Раскинув руки, он упал обратно на подушки, а девушка, подбоченившись, заявила:
        — Я так не думаю, милорд. Поэтому вы останетесь здесь.
        — Это несправедливо,  — проворчал Пауэрз, вздыхая.
        Мэри пристально взглянула на него.
        — Конечно, я могла бы подождать, когда вы поправитесь. Но я и так слишком долго ждала. Приглашение же — как нельзя кстати. Полагаю, сегодня самый подходящий вечер для того, чтобы разоблачить моего отца. Верно, Эдвард?
        Но тот хмурился в задумчивости. Хотя отец Мэри сам нанял миссис Палмер и, соответственно, Харгрейва, казалось, старый герцог считал, что его дочь действительно умерла. Иначе никогда бы не пригласил к себе человека, в доме которого она скрывалась.
        — У меня есть опасения…
        — Тогда, Эдвард, я поеду одна. Ясно?
        — Мэри, ради бога…  — простонал Пауэрз.
        — Нет, ради себя! Я делаю это ради себя, понятно? И мне ужасно хочется увидеть лицо своего отца.
        Эдвард кивнул. Что еще ему оставалось? Только надеяться, что сегодня Мэри обретет покой, которого так долго искала.
        Она сделала глубокий вдох.
        — Но прежде, Эдвард, мне потребуется твоя помощь.
        — В чем?
        — Я хочу повидать кое-кого…  — Она вздохнула.  — Я не знаю, чем все закончится сегодня, поэтому сначала хочу увидеть ее.
        — Как пожелаешь.  — Эдвард пожал плечами.  — А потом?
        Мэри стиснула зубы.
        — Сегодня вечером моему отцу придется признать перед всем лондонским обществом, что я жива. В этом и будет заключаться моя месть. Весь город увидит, какое он на самом деле чудовище. А я посмотрю, как он попробует выкрутиться.
        Герцог внимательно смотрел на Мэри, тщетно пытаясь отыскать на ее лице хотя бы тень нерешительности. Но ее лицо превратилось в свирепую маску, а сердце, казалось, совсем очерствело. И Эдвард понял, что никогда не сможет простить себе.
        Глава 26
        — Это неблагоразумно,  — заметил герцог, но Мэри проигнорировала его слова.
        Они стояли в одном из коридоров в особняке Эдварда, и Мэри смотрела на закрытую дверь — смотрела, тяжело дыша, собираясь с мыслями.
        — Я обязательно должна увидеть ее.
        — Но зачем? Да, я привез ее сюда, потому что ни в чем не могу тебе отказать, однако… Он провел пальцами по щеке девушки.  — Объясни, зачем?
        Мэри вздохнула.
        — Ну… мне нужно знать, что у нее все в порядке. Потому что она — еще одна потерянная душа в океане жизни.
        — Понимаю.
        — Спасибо тебе, Эдвард.
        Герцог взялся за дверную ручку и осторожно приоткрыл дверь. Потом рывком распахнул ее. Мэри невольно вздрогнула, и по ее спине пробежал холодок. Но она тут же взяла себя в руки и решительно шагнула в полутемную комнату, освещенную лишь пламенем в камине.
        В первый момент Мэри ничего не заметила — лишь огромный восточный ковер да резную дубовую мебель, лакированная поверхность которой отражала блики огня. Но затем она разглядела смутную тень в углу комнаты — там стояла женщина, погруженная в молчание, а лицо ее закрывала густая вуаль.
        — Подойди ближе к свету,  — сказала женщина.  — Я хочу убедиться, что это действительно ты.
        Этот голос невозможно было спутать ни с каким другим. Этот голос согревал Мэри и успокаивал тысячи раз в холодной, промозглой комнате в их проклятой тюрьмы.
        Мэри сделала шаг к полукругу янтарного света.
        — Поговорим о Брайтоне и поездках к морю?
        Темная фигура в углу едва слышно произнесла:
        — Мэри, да?..
        — Конечно же, я.  — Сердце Мэри наполнилось радостью.
        В следующее мгновение Ева выпорхнула из угла комнаты, и ее черная вуаль взметнулась вверх как крылья огромной бабочки, летящей на свет. Она изящным движением откинула вуаль, открывая сияющее лицо фарфоровой белизны, обрамленное темными локонами. Красивая и нежная, словно Мадонна, она порывисто схватила Мэри за руку и сжала ее изо всех сил.
        — Мы искали тебя… Боже мой, Виндхэм сказал, что тебя не было в приюте…
        — Кто такой Виндхэм?
        — Друг моего мужа.
        Мэри моргнула.
        — Ты замужем?
        — Да!  — На лице Евы появилось восторженное выражение.  — Ты помнишь Йена?
        Йен… Высокий брюнет, явившийся спасителем в ночи. Мэри закрыла глаза, припоминая тот вечер. Она бросилась вниз под колеса экипажа, а потом, упав на землю, услышала крик Евы и увидела страх на лице Йена. Тогда Мэри сочла его единственным благородным мужчиной на всем свете — единственным, кто попытался спасти ее.
        — Он оправдал твои надежды?
        Ева улыбнулась одними только глазами, но затем широкая улыбка расцвела на ее губах.
        — О да…
        Мэри сглотнула, пытаясь избавиться от горького привкуса во рту. Ах, если бы ей повезло так же, как ее подруге…
        — Ева, я очень рада за тебя.
        Ева погладила ладонью немного выдававшийся живот и шепнула:
        — Я жду ребенка.
        Мэри вскрикнула от радости.
        — О, как все удачно сложилось! Даже не верится…
        — Есть еще кое-что…  — Ева снова улыбнулась.  — Мой сын, Адам,  — он, оказывается, жив.
        — Дорогая, неужели?
        — Да, жив. Добрые и великодушные слуги… Они не бросили его.  — Улыбка Евы померкла.  — Но, Мэри, я очень беспокоилась за тебя. Мы думали, ты погибла. Виндхэм приложил все силы, пытаясь найти тебя, но ты не оставила следов…  — На глаза женщины навернулись слезы радости.  — Ах, какое счастье! Знаешь, я отказывалась верить в твою смерть…
        Мэри ласково улыбнулась подруге.
        — Как видишь, я жива и здорова и вовсе не умерла. Хотя есть люди, считающие иначе.
        — Твой отец?
        Мэри тяжело вздохнула.
        — Ты знаешь?
        — Нам удалось выяснить кое-что. Впрочем, совсем немного. Мы с Йеном знали, что ты — единственная дочь очень влиятельного человека. И нам удалось сравнить даты рождения и смерти с архивами. Мы также узнали о том, что твое тело якобы покоится в фамильном склепе…
        — Ева, ты умница. И ты настоящая подруга.
        — Разве ты во мне сомневалась?
        — Ни на секунду!
        Ева внезапно нахмурилась.
        — Я была там, на кладбище. Отнесла цветы твоей матери.
        Сердце Мэри сжалось от боли, а к горлу подступили слезы.
        — Спасибо тебе, дорогая. Спасибо за все.
        — Теперь расскажи о своих планах. Ты уезжаешь, не так ли? Далеко?..
        Мэри со вздохом отвернулась к камину.
        — Ох, не знаю…
        — Ты должна.  — Ева решительно шагнула к подруге.  — Ведь если отец найдет тебя…
        Уставившись на пламя камина, Мэри пробормотала:
        — Именно к нему я и собираюсь ехать сегодня.
        — Что?..
        — Видишь ли, Ева, он пригласил Эдварда на бал и…
        — Герцога Фарли?
        — Да. И я поеду с ним туда, чтобы встретиться с отцом лицом к лицу.
        Ева долго молчала, затем спросила:
        — А Эдвард… он одобряет твой план?
        Мэри поежилась, не решаясь признать, что Эдвард был против.
        — Мне необходимо это сделать,  — прошептала она.
        Ева положила руку на плечо подруги.
        — Я хочу видеть тебя счастливой, дорогая.
        Мэри отвернулась от камина и взглянула Еве прямо в глаза.
        — Это и сделает меня счастливой.
        — Но если с тобой что-нибудь случится… Мэри, я этого не перенесу. Ведь твой отец, он…
        — Сумасшедший?
        Ева тяжело вздохнула.
        — Да, самый настоящий сумасшедший. Совсем не такой, как мы с тобой были когда-то.
        Мэри промолчала, и подруга спросила:
        — Ты доверяешь герцогу Фарли?
        — Да, конечно.
        — Ты любишь его?
        Искушение соврать было велико, но Мэри всегда была честна с Евой и не собиралась притворяться и теперь. Да-да, особенно теперь, когда у них обеих появился шанс на нормальную жизнь за стенами приюта.
        — Люблю.
        — А он тебя?
        Мэри вздохнула.
        — Нет.
        Ева с сомнением взглянула на подругу.
        — Ты уверена?
        — Да, уверена.  — Мэри почудилось, что ее сердце разбилось на миллион осколков, но ей пора было уже привыкнуть к правде и принять ее.
        — Видишь ли, Мэри, когда он отыскал меня… В общем, я сразу поняла, что он очень заботится о тебе. Только поэтому я и приехала. Я поверила ему, потому что искренность его слов не могла быть поддельной.
        — Но я…
        — Он стоит сейчас за дверью, готовый прийти на помощь в любую секунду.
        — Да, но…
        — Никакие возражения не смогут изменить ваших чувств,  — снова перебила Ева.  — Да, конечно, препятствия могут возникать у вас на пути, но он любит тебя.
        Мэри тихонько вздохнула. Ей очень хотелось верить подруге, но она не могла жить ложной надеждой. Ошибка стоила бы слишком дорого…
        — Ева, мне нужно было повидаться с тобой, потому что… Ох, не знаю, чем все это кончится.
        — А если тебе все-таки придется уехать, ты не сможешь отправить мне весточку?
        Мэри кивнула:
        — Да, разумеется.
        Подруга заключила ее в объятия и проговорила:
        — Спасибо, что дала знать о себе. Дня не проходило, чтобы я не думала о тебе с тех пор, как покинула приют. Мне важно знать, что ты в безопасности, иначе у меня сердце будет не на месте.
        Мэри опустила голову на плечо подруги; она знала, что та понимала ее как никто другой. Ни Ивонн, ни Пауэрз, ни даже Эдвард, который был ей дороже всех на свете,  — никто из них по-настоящему не понимал, что ей пришлось пережить. И только Ева знала о ней все, ибо она тоже была там и прошла через те же пытки, но, к счастью, выжила.
        — Твой отец — очень опасный человек,  — продолжала подруга.  — Но ты должна быть храброй.
        — Да, знаю,  — прошептала Мэри.  — Но что, если… Что если я проиграю?
        — Ты не можешь проиграть, моя дорогая, потому что ты уже свободна.
        Глава 27
        Клэр сделала глоток опиумной настойки и вздрогнула. Жидкость была горькой на вкус и оставляла… как бы ощущение растерянности. Настойку эту прописал ей доктор по просьбе мужа.
        Сначала Клэр пыталась разбавлять раствор, боясь пристраститься к лекарству. Она добавляла к настойке воду, но герцог почти сразу же об этом догадался — возможно, заметил разницу в цвете раствора. После этого слуга по его приказу стал тщательно следить за дозировкой, и Клэр не решалась ослушаться. Да и риск был слишком велик, так как муж часто угрожал отправить ее на медицинское освидетельствование — говорил, что «двуличные женщины весьма подвержены безумию».
        За то короткое время, что длился их брак, Клэр уже успела познать все оттенки ненависти. Оказалось, что герцог был ужасным человеком, и она с каждым днем все больше его боялась. Поэтому Клэр уступала мужу во всем, отчетливо осознавая, что ее душа угасает… И было ясно: вскоре она и вовсе не сможет себя узнать.
        Опиум погружал Клэр в странное состояние головокружительной бестелесности, и теперь ее совсем не волновал бал, хозяйкой которого ей предстояло стать сегодня вечером,  — пусть даже ей снова придется лгать всему свету о своем идеальном браке.
        Клэр оглядела свое серебристо-лавандовое платье на висевшем в зале портрете его первой жены, но никак не могла понять, зачем герцог заставлял ее надевать такое же. Ей это платье шло совсем не так, как той восточной красавице, чьи глаза пронзительно смотрели на нее с холста — смотрели, словно заглядывая в душу…
        Гости несомненно заметят сходство между их нарядами. Не подумают ли они, что Клэр отчаянно стремится копировать первую жену герцога Даннкли?
        Выскользнув из комнаты, Клэр стала осторожно спускаться по лестнице, на всякий случай держась за стены. Впрочем, возможность падения не очень-то ее тревожила — она уже погружалась в полудрему, а глаза застлал странный мерцающий туман. Ох, зачем она противилась приему лекарства? Ведь жизнь с мужем казалась не столь ужасной после употребления опиума. Более того, казалась… даже приятной, пожалуй… Да-да, приятной — уже хотя бы потому, что во всем теле появилась какая-то необыкновенная легкость. Пусть даже тело казалось… каким-то чужим.
        Войдя в зал, Клэр сразу заметила мужа, который, как она уже знала, был настоящим хищником в человеческом обличье, а его обворожительная улыбка в любую секунду могла превратиться в звериный оскал. Костюм же, как всегда, сидел на нем безукоризненно, и со стороны казалось, что его статная фигура была настолько идеальной, что никак не могла принадлежать простому смертному.

«Что ж, возможно, он вовсе не человек,  — размышляла Клэр, чуть пошатываясь.  — Возможно, под внешностью человека скрывается кровожадное исчадие ада, чья единственная миссия на земле — пытать и уничтожать женщин. И вообще всех тех, кто осмеливается ему не подчиняться…»
        — Ты готова?  — раздался голос мужа.
        Клэр кивнула, протягивая ему руку, усыпанную бриллиантами и опалами, которые он подарил ей предыдущим вечером. С притворной нежностью он накрыл ее руку ладонью и повел в зал. Глядя прямо перед собой, герцогиня сосредоточилась на шелесте своего подола и движении колец кринолина. Сегодня вечером все сливки лондонского общества соберутся у них в доме. При этой мысли Клэр едва не рассмеялась. Все же забавно!.. Эти люди приедут посмотреть на ее золотую клетку. Но ни у кого из них не возникнет даже мысли о том, что она здесь не более чем пленница.
        Кроваво-красное шелковое платье облегало фигуру Мэри, и этот цвет как нельзя лучше подходил случаю. Сегодня она сорвет со своего отца маску и покажет всем, какое безжалостное чудовище под ней скрывается.
        Мэри дотронулась до ножа в потайном кармане, скрытом в складках платья. К счастью, Пауэрз научил ее пользоваться оружием. Конечно, Эдвард на всякий случай будет находиться рядом, но если вдруг она останется одна, то сможет за себя постоять.
        — Обещай держаться подле меня,  — шепнул Эдвард, крепко сжав ее руку, обтянутую белоснежной перчаткой.
        Мэри молча кивнула. Люди же расступались перед ними, и молодой герцог и его спутница без помех прошли через вестибюль с черно-белым мраморным полом, не замедлив шага. Эдвард выгодно отличался от всех остальных гостей. Вне всяких сомнений, его величественные манеры были здесь весьма уместны. Но эти манеры и непоколебимая уверенность в себе лишь отчасти объяснялись его положением в обществе — казалось, он держался так лишь потому, что уже при рождении был именно таким. И, конечно же, все дамы бросали на него страстные взгляды. Мужчины же смотрели на него с завистью, прекрасно понимая, что им никогда не сравниться с ним по положению, богатству и внешности. А Мэри невольно улыбалась, чувствуя себя его избранницей.
        Тут Эдвард привлек ее поближе к себе и прошептал:
        — Ты обещаешь не отходить от меня и слушаться?
        Мэри кивнула, чуть качнув красным шелковым тюрбаном с золотой оторочкой, скрывавшим ее слишком короткие волосы.
        — Да, обещаю.
        И она действительно собиралась сдержать слово, так как знала, что Эдвард поддержит ее в решающий момент, когда она публично разоблачит злодейства герцога Даннкли. Но Мэри опасалась, что, возможно, не сумеет ограничиться только словами. Она не могла в точности предсказать свое поведение при встрече с отцом. Впрочем, какое это будет иметь значение? Ведь намерения Эдварда были абсолютно ясны, как бы он ни пытался их скрыть. Как только ее отец будет справедливо наказан, Эдвард сможет спокойно жить дальше. Без нее.
        Но сейчас Мэри испытывала к нему огромную признательность — несмотря на все свои возражения, он все же сопровождал ее. И его присутствие придавало сил.
        Сейчас они поднимались по главной лестнице, окруженные самыми известными и влиятельными людьми Лондона, и сердце Мэри, казалось, пело от предвкушения расправы. Каждый шаг воскрешал в ее памяти злосчастный день смерти матери, и даже ослепительный свет хрустальных люстр не мог рассеять эти ужасные и мрачные воспоминания.
        Когда они поднялись по первому пролету, Мэри вдруг заметила то, чего здесь не было во времена ее детства. То был огромный портрет — выше человеческого роста, в широкой позолоченной раме, висевший на стене прямо над пролетом первого этажа.
        Мэри тотчас раскрыла веер и спрятала за ним лицо. На портрете была изображена леди в платье цвета лаванды; ее иссиня-черные локоны обрамляли миниатюрное личико, а фиалковые глаза ласково смотрели на Мэри и, казалось, манили к себе.
        От зовущего взгляда матери у Мэри перехватило дыхание. Эдвард же взглянул на портрет и в нерешительности остановился.
        — Невероятно,  — произнес он шепотом.
        Мэри почти прижала веер к лицу, не желая быть узнанной раньше времени. Многие из присутствовавших могли знать ее мать.
        — Пожалуйста, пойдем дальше,  — пробормотала она.
        Снова взяв Мэри под руку, Эдвард повел ее дальше, и вскоре они поднялись на второй этаж, также заполненный дамами в бальных платьях и офицерами в парадных мундирах.
        И снова толпа расступилась, пропуская молодого герцога к дверям бального зала. А он, не обращая внимания на окружающих, назвал церемониймейстеру свое имя и титул, и их тут же огласили на весь зал (причем сопровождавшая его в этот вечер дама была просто «мисс Смит»).
        Когда они миновали арочный проход, Мэри чуть замедлила шаг, пытаясь осмотреться в доме, где провела детство. В этот момент они уже стояли в очереди гостей, приветствовавших хозяев.
        — Ты готова?  — спросил Эдвард так тихо, что она едва расслышала его голос среди шума толпы.
        — Я готова с того самого дня, когда он убил мою мать,  — ответила Мэри; ей не терпелось сбросить отца с его Олимпа — сбросить на растерзание высшего света.
        Они шли за другими парами, и вскоре Мэри наконец увидела отца. Все вокруг словно исчезло, и теперь она слышала только стук собственного сердца. Пытаясь справиться с приступом паники, Мэри сделала глубокий вдох.
        За последние годы отец почти не изменился — те же угольно-черные волосы были зачесаны назад и напомажены, а лицо… Ох, когда-то, в далеком детстве, она так любила это лицо!
        Герцог Даннкли благосклонно улыбался стоявшей перед ним паре — будто был щедрым благотворителем, одаривавшим несчастных своими милостями. Но он мог сколько угодно притворяться перед гостями — Мэри-то видела его насквозь!
        Дама же, стоявшая рядом с отцом, была миниатюрной блондинкой в платье, как две капли похожем на платье с портрета. Но лицо ее представляло собой застывшую маску страха, а глаза… В этих глазах Мэри увидела до боли знакомое выражение, и чувство жалости к юной герцогине прибавило ей отваги.
        Тут оркестр заиграл вальс, и голоса гостей зазвучали еще громче. А затем…
        Отец приветствовал Эдварда сдержанной улыбкой, и тот ответил ему легким кивком — то есть согласно этикету держался с пожилым герцогом на равных. После чего представил хозяину вечера свою спутницу.
        Кровь прилила к лицу Мэри, когда она шагнула к отцу.
        Намеренно непринужденно Мэри опустила веер, присев в реверансе, и почти тотчас же деланая улыбка отца словно превратилась в болезненную гримасу. Несколько мгновений он смотрел на нее черной бездной своих холодных глаз, а потом… Внезапно глаза его словно ожили, и в них появилось чувство, которое Мэри никак не ожидала увидеть,  — любовь, безумная любовь.
        — Эзме!  — воскликнул отец. Он схватил Мэри за руку, крепко вцепившись в нее и ощупывая ткань перчатки — словно пытался убедиться в реальности образа.
        Но это продолжалось только несколько секунд, а затем произошло нечто пугающее… В глазах Даннкли не было больше ни любви, ни даже здравого смысла — был лишь один ужас.
        — Прости меня,  — с трудом произнес он. В следующее мгновение Энтони Даррелл, герцог Даннкли, упал на колени перед своей дочерью, моля о прощении.
        Веселый смех и голоса гостей тотчас смолкли, и бальная зала погрузилась в тишину. Словно по команде взгляды всех присутствующих обратились к ним, и даже оркестр затих, оборвав вальс на высокой ноте.
        — Ты должна простить меня,  — умолял отец.
        Мэри молчала, спрашивая себя: продолжать ли пытку, используя образ призрака матери, или открыть истину, ради чего она сюда и пришла. Но она ведь жаждала справедливости, жаждала правды, не так ли?
        — За что мне прощать вас… папа?
        Старый герцог вздрогнул и замер на мгновение.
        — Ты — не Эзме!  — Он судорожно сглотнул, но с коленей не поднялся.  — Конечно, нет, моя драгоценная жемчужина!  — Слезы заструились по его щекам, а лицо побледнело и осунулось, словно постарело лет на двадцать.  — Ох, я так скучаю по твоей матери…
        И это — весь его ответ? После стольких лет страданий? После заточения в сумасшедшем доме? Выходит, он скучал по ее матери…
        С губ Мэри рвалось обвинение — мол, если он так сильно любил ее мать, то, быть может, не стоило толкать ее с лестницы? Но она сдержалась; ей надо было сказать отцу еще кое-что.
        — Но мне сообщили о твоей смерти, Мэри.
        — Ложь,  — процедила она.
        Невероятно, но на губах старого герцога заиграла теплая улыбка.
        — И я благодарю за это Бога.  — Тут он наконец поднялся на ноги и привлек дочь к себе. Прижав к груди, поцеловал ее в лоб.  — Как хорошо, что ты вернулась, Мэри.
        Она оттолкнула отца — его близость вызывала у нее омерзение и почти физическую тошноту.
        — Зачем вы это сделали? Как вы могли так поступить?
        — Я был вынужден, так как… Герцог сделал глубокий вдох.  — Я сделал это ради твоего же блага.
        — Блага?  — переспросила Мэри, пытаясь понять, была ли в его словах хоть толика правды.  — Но вы ведь отправили меня в сумасшедший дом!
        Герцог молча кивнул и, казалось, погрузился в воспоминания. Минуту спустя со вздохом проговорил:
        — Я боялся, что оно передалось тебе от матери… Ее безумие.
        Тихие восклицания и перешептывания наполнили зал, но Мэри не обращала на это внимания — сейчас она думала лишь о том, как вытащить всю правду из лживого старика.
        Тут герцог Даннкли крепко схватил ее за руки и, наклонившись к ней, прошептал:
        — Скажи, что прощаешь меня, и мы начнем все сначала. Когда мне сообщили, что ты умерла… Поверь, сердце мое словно разбилось на тысячи осколков. Ведь я так и не попрощался…
        Руки отца были холодными, сухими и шершавыми. А глаза… Ей было ужасно трудно смотреть в эти глаза.
        — Значит, ты понял, каково это — не иметь возможности попрощаться?  — Мэри пришлось собрать все свои силы, чтобы в порыве негодования не отдернуть руки. Или же не влепить негодяю пощечину.
        — О, конечно, я все знаю,  — ответил старый герцог.  — И я думаю, что ты меня понимаешь, не так ли?
        Мэри прищурилась и процедила сквозь зубы:
        — Еще как понимаю. Ведь я так и не смогла попрощаться со своей матерью.
        Отец побледнел, но не проявил ни капли раскаяния.
        — Как и я,  — сказал он, пожав плечами.
        — Потому что вы, милорд, столкнули ее с лестницы!  — в ярости закричала Мэри.
        И снова по залу прокатились тихие возгласы. Но Мэри не обращала на гостей внимания; сейчас важно было лишь одно — раскрыть правду и показать всем истинное лицо этого чудовища.
        Но герцог Даннкли, холодный и расчетливый негодяй, не собирался так просто отказываться от своей безукоризненной репутации. Изобразив душевные страдания, произнес:
        — Я не толкал ее. Разве ты не помнишь, как все было?
        Мэри отдернула руки и крикнула:
        — Толкнули!
        — Нет-нет,  — возразил герцог с выражением неподдельного ужаса на лице.  — Я… я лишь пытался ее поддержать. Я умолял ее не пить столько вина. Умолял!..  — Теперь в его голосе звучала скорбь безутешного вдовца.  — Но она не слушала. Не желала вести себя как должно жене.
        Мэри на несколько мгновений вернулась в прошлое. И увидела свою мать с хрустальным бокалом в одной руке и пузырьком опия — в другой. Ее мать почти не выпускала из рук бокал с шампанским или красным вином. И все же… Она решительно покачала головой:
        — Нет, это неправда!
        Отец тяжко вздохнул.
        — Увы, правда. Я пытался спасти ее. Сделал все, что было в моих силах. А потом поклялся, что спасу хотя бы нашу дочь, которой тоже грозило безумие.
        — Поэтому отправил меня в преисподнюю?  — спросила Мэри с таким спокойствием, что сама себе удивилась.
        — Вероятно, это было ошибкой,  — начал оправдываться герцог.  — Вероятно…
        — Ошибкой?  — эхом отозвалась Мэри.  — Моя жизнь стала сущим кошмаром из-за вашей ошибки. Вы, сэр, не человек, вы чудовище.
        — Не смей так говорить!  — гневно крикнул отец, обретая свою обычную самоуверенность.  — И ты, как послушная дочь…
        — Вы жалкий ничтожный человек,  — процедила Мэри,  — и я никогда не прощу вас. И моя мать никогда не простит. Никто и никогда вас не простит!
        Сдержанность, обычно присущая «парадному» облику герцога Даннкли, мгновенно превратилась в ярость. Он сжал кулаки и уже занес руку для удара, когда в его глазах вдруг вспыхнули странные огоньки. И тотчас же левая сторона лица перекосилась, рот открылся и закрылся несколько раз, но он не издал ни звука. После чего плечи герцога затряслись, и он начал медленно оседать на пол.
        — Нет!  — закричала Мэри, глядя на отца, уже лежавшего на полу.  — Нет!  — снова крикнула она, не веря, что отец все-таки уйдет от справедливого суда.
        Старший герцог лежал без движения, лежал с открытым ртом и молящими о помощи глазами.
        А Мэри, охваченная чувством ярости, наклонилась к отцу и, приблизив к нему лицо, выкрикнула:
        — Я никогда вас не прощу! Никогда!
        — Мэри, успокойся!  — окликнул ее Эдвард.  — Он схватил ее за плечи и попытался оттащить, но она, упираясь, продолжала сыпать проклятия.
        — Я никогда не прощу вас!  — кричала она, задыхаясь от ненависти.
        Герцог Даннкли по-прежнему был недвижим; парализованное тело замерло в одном положении, и лишь глаза его то и дело моргали. Когда же губы отца вдруг зашевелились, Мэри пожалела, что не могла разобрать слов — ведь он, возможно, хотел сказать что-то очень для нее важное…
        И тут Мэри с громкими рыданиями бросилась к отцу и вцепилась в его черный фрак — словно пыталась вытрясти из него какие-то признания, объяснившие бы его жестокость. Внезапно из груди ее вырвался отчаянный вопль, и она прижалась лбом к шейному платку старого герцога. Теперь Мэри плакала от тоски по матери, а также по тому отцу, который у нее был когда-то, много лет назад. Плакала она и по своей искалеченной жизни, так как была уверена, что ничто не заполнит зияющую пустоту у нее в сердце.
        Тут сильные мужские руки подхватили ее и унесли от неподвижного, но все еще дышавшего герцога. Но она по-прежнему не могла успокоиться, и слезы потоками струились из ее глаз. Эдвард прижимал ее к груди, пытаясь утешить, но все было тщетно, ибо Мэри знала: вскоре они с Эдвардом расстанутся, и на сей раз — навсегда. Ведь он же сам так сказал, не так ли?
        Глава 28
        — Я не смогу удержать вас, если вы начнете падать, милорд,  — сказала Ивонн Пауэрзу, когда они пробирались по задворкам Ист-Энда.
        — Я частенько падал в грязь, так что ничего страшного.  — Виконт усмехнулся.
        Ивонн взглянула на покрытые какой-то слизью булыжники мостовой и с отвращением в голосе пробормотала:
        — Могу представить…
        Пауэрз снова усмехнулся.
        — Перестаньте, мадам. Не стоит делать вид, что вы совершенно не знакомы с подобными местами.
        Ивонн промолчала. Когда-то она прекрасно знала такие закоулки с притонами, заполненными грубыми и вечно пьяными мужчинами, от которых всего можно было ожидать. О, хвала Небесам, что она все-таки вырвалась оттуда, иначе давно была бы мертва…
        Но Ивонн пришла сюда вовсе не для того, чтобы предаваться воспоминаниям. Нет-нет, она вернулась в Ист-Энд по более важному делу.
        Они молча продолжали свой путь по узкому темному переулку. Несмотря на удушливое зловоние смерти, наполнявшее каждый тупик и проулок, Ивонн не собиралась отказываться от намеченного плана.
        На очередном перекрестке они свернули в боковую улочку, и Ивонн крепко сжала рукоятку пистолета, не вынимая его из кармана. Ее очень беспокоила слабость спутника — виконт, еще не оправившийся после ранения, оказался настолько слаб, что от него, наверное, было больше вреда, чем пользы. Но Ивонн не могла отправиться сюда одна. К тому же виконт также заслуживал право на месть.
        Наконец они вышли на широкую освещенную газовыми фонарями улицу, и Ивонн с беспокойством осмотрелась. Потом снова взглянула на Пауэрза, побледневшее лицо которого уже почти сливалось с пепельными волосами. Любой грабитель, заметивший его слабость, посчитал бы их обоих легкой добычей и моментально обчистил бы карманы — если не хуже…
        Тяжело вздохнув, Ивонн схватила виконта за руку и заставила его опереться на ее плечо.
        — Давай-ка найдем нам комнату. Что скажешь, а, милый?
        То и дело глядя по сторонам и поддерживая своего спутника, Ивонн шагала по улице, миновав стайку проституток и их сутенера, державшего в руке бутылку виски, к которой он прилежно прикладывался. Здесь же шатались и пьяные клиенты, от которых разило дешевым джином.
        Внезапно твердая походка виконта превратилась в походку пьянчуги, едва державшегося на ногах. Покосившись на своего спутника, Ивонн невольно усмехнулась. Как ни омерзительна была ей эта мысль, но притвориться уличной девкой, ведущей нетрезвого клиента в комнату на втором этаже дешевой гостиницы было все же безопаснее, чем идти под руку с раненым лордом — прекрасной добычей для нищих грабителей, коих здесь было великое множество.
        Минуту спустя они вошли в заведение под вывеской «Хвост русалки». Черные от грязи туфли Ивонн легко ступали по сырому дощатому полу, устланному соломой. Остановившись, она прищурилась и в облаках табачного дыма разглядела лохматого одноглазого хозяина заведения.
        — Любезный, нам бы комнатку,  — сказала Ивонн, вспомнив свой прежний выговор, от которого так долго избавлялась.
        — На сколько?  — спросил одноглазый, неторопливо развернувшись и открыв ящик с ключами.
        — Полчаса.  — Ивонн запустила руку в карман, чтобы достать монету.
        Но тут Пауэрз легонько шлепнул ее по руке и заплетающимся языком прохрипел:
        — Погоди, милочка. Я заплачу.
        Хозяин ухмыльнулся, показав гнилые желтые зубы.
        — Да, милая, тебе попался настоящий джентльмен.
        — Вот так удача!  — Ивонн подмигнула хозяину, зная, что тот ждал свою долю от ее выручки.
        — А теперь дай нам чертов ключ, дружище,  — пробормотал Пауэрз.
        Грязные пальцы владельца заведения пробежались по медным ключам, лежавшим в ящике.
        — Шестая комната, милочка. Самая подходящая для твоего кавалера.
        Ивонн с ухмылкой кивнула.
        — Вот спасибо!
        — Поторопись, крошка!  — прикрикнул на нее Пауэрз, изображая нетерпение.
        — Не беспокойся, милый, ты в хороших руках,  — успокоила его Ивонн.  — Повеселимся на славу!
        — Так-то лучше…  — Пауэрз сплюнул на пол.
        Ивонн взглянула на него с удивлением; она никак не ожидала, что виконт так прекрасно справится с ролью подвыпившего клиента. Хотя… Кто знает, сколько раз ему приходилось бывать в подобном положении?
        Ивонн потащила его вверх по лестнице. Осмотревшись, прошептала:
        — Можете держаться на ногах?
        — Что за глупости?  — усмехнулся Пауэрз. Увы, испарина на лбу и слипшиеся от пота волосы портили ему всю игру.  — Я буду стоять на страже, чтобы никто не побеспокоил вас во время «свидания».
        Они поднялись по узкой лестнице на второй этаж. Потолки здесь были низкими и скошенными. Краска отходила от них слоями, напоминая разлагавшуюся человеческую плоть. А половицы скрипели под ногами при каждом шаге. Направилась же Ивонн вовсе не в ту комнату, ключ от которой вручил ей хозяин. Снова осмотревшись — коптившая свеча была единственным источником света в коридоре,  — она замедлила шаг, пытаясь ступать бесшумно. Посмотрев на Пауэрза, Ивонн изумилась: оказалось, что шорохом своего шелкового платья она создавала больше шума, чем огромный виконт. Как, черт возьми, ему это удавалось?!
        Остановившись где-то в середине коридора, они увидели крашеную черную дверь. Ивонн нервно сглотнула.
        — Вы уверены?  — шепотом спросил Пауэрз.  — Я могу…
        Ивонн решительно покачала головой. Нет, она должна была сделать это сама.
        Пауэрз убрал руку с ее плеча, затем вытащил из потайного кармана кинжал и вложил его в ладонь своей спутницы.
        — Не теряйте времени,  — сказал он.
        Ивонн молча кивнула, удивленная тем, как приятно кинжал лег в ее руку. Сунув лезвие в щель, она осторожно приподняла внутренний крючок на двери и тихо проскользнула в комнату, освещенную лишь огнями улицы.
        Прислушавшись, она услышала дыхание спавшего на узкой койке мужчины. Предвкушение мести было сладостным, и Ивонн невольно улыбнулась — такого действия на нее не оказывали ни вино, ни опиум.
        Подкравшись к изголовью кровати, она устремила взгляд на мужчину, мучившего ее и терзавшего, а затем оставившего умирать. Черты его лица оставались жесткими даже во сне, а медно-рыжие волосы имели цвет запекшейся крови. Глядя на него сейчас, Ивонн вспоминала, как он бил ее по лицу, а затем… Нет, она не могла допустить, чтобы такое безжалостное чудовище и дальше ходило по земле. К счастью, она избежала смерти от его рук,  — но сколько женщин он убил и еще убьет?
        Ивонн наклонилась над ним и прижала лезвие кинжала к его шее.
        — Мистер Харгрейв!..  — пропела она нежным голоском.
        Для человека, нажившего столько врагов, он спал слишком уж крепко — вероятно, сознание собственной неуязвимости притупило бдительность. Потому-то Пауэрзу не стоило особого труда отыскать мерзавца.
        Тут Ивонн надавила лезвием на его шею — совсем чуть-чуть, пока не появилась рубиновая капля крови. И тотчас же глаза Харгрейва открылись, и он заморгал в недоумении.
        Ивонн же, заглянув ему в глаза, сказала:
        — Здравствуйте, мистер Харгрейв.
        Он молчал, лихорадочно пытаясь сообразить, что происходит. Наконец пробормотал:
        — Подождите, не делайте этого. Уверен, мы сможем как-нибудь договориться.
        Ивонн с улыбкой смотрела на алую кровь, стекавшую по его шее.
        — Договориться?
        — Наверняка я могу предложить вам что-нибудь…
        — Припоминаю похожую ситуацию. Тогда я пыталась договориться…
        Внезапно лицо Харгрейва исказилось от ужаса, и он пролепетал:
        — Мадам, это всего лишь моя работа…
        Ивонн приподняла бровь и, еще ниже наклонившись над ним, шепнула ему прямо в ухо:
        — А это — мое удовольствие.
        В следующее мгновение она резким движением перерезала ему горло. Кровь забрызгала ее лицо, но Ивонн даже не вздрогнула.
        Тихий булькающий звук донесся из разрезанной глотки, и тело Харгрейва задергалось. Он протянул к Ивонн руки, инстинктивно пытаясь схватить ее, но она метнулась в сторону. И затем, стоя в углу комнаты, терпеливо ждала, когда жизнь вытечет из его тела вместе с потоком крови, уже пропитавшим насквозь подушку и тюфяк.
        Ивонн не мучили угрызения совести. Она знала, что права, и радовалась, что этот мерзавец больше никого не тронет. Но главное — наконец-то она отомстила!
        Когда последние гости покинули дом герцога Даннкли, Эдвард остановился посреди вестибюля и попытался понять, как вечер превратился в такой кошмар. Его строгого голоса оказалось недостаточно, чтобы быстро выпроводить из дома всех собравшихся. Любопытству лондонского общества не было предела, и Эдвард понимал, что уже к утру весь город будет говорить о леди Мэри, которая оказалась жива, несмотря на усилия ее отца герцога Даннкли, упрятавшего бедняжку в приют для умалишенных.
        Он взглянул на портрет женщины, чья нелегкая судьба привела их с Мэри сегодня в этот дом. Эзме Даррелл смотрела на него, чарующе улыбаясь. Как жаль, что ему не довелось с ней познакомиться. Что ж, теперь, по крайней мере, она могла покоиться с миром. Все еще не в состоянии оторвать взгляд от портрета, он вдруг заметил удивительно печальное выражение ее фиалковых глаз — как у Мэри в этот вечер, и у него болезненно защемило в груди. Эдвард вспомнил, как Мэри рыдала над своим отцом, лежавшим без движения. Она так долго ждала шанса отомстить, что совсем не думала о жизни после этого. И сейчас Эдвард в который раз уже проклинал себя за то, что внушил ей мысль об исцелении справедливостью.
        Он продолжал смотреть на портрет Эзме, словно надеялся получить от нее совет. Как правильно поступить? Как все наладить? Увы, загадочный взгляд фиалковых глаз не выдавал никаких тайн. Однако же…
        Эдварду вдруг показалось, что глаза эти смотрели на него с упреком. И он понял, что сделал далеко не все. Сделал не все, что мог бы, действовать нужно было немедленно.
        Не теряя больше ни секунды на размышления, Эдвард резко развернулся и, мысленно поблагодарив Эзме за подсказку, быстро зашагал к приемной старого герцога. В эту комнату ему удалось привести Мэри, когда ее отца унесли наверх, в его покои. И сейчас с каждым шагом Эдвард все острее чувствовал, как страх отнимает у него надежду. Неужели мщение навсегда изгнало из их сердец любовь?
        Нет! Он любил ее!
        Любовь… Она была последним прибежищем, последней надеждой. Только любовь могла помочь ему искупить свои грехи.
        Не колеблясь ни секунды, Эдвард распахнул резную дубовую дверь. Приемная герцога поражала воображение. Строгие панели из тикового дерева украшал причудливый орнамент из слоновой кости.
        Мэри же сидела на диване, скрестив руки на груди и пристально глядя на огонь в камине.
        — Я не должен был позволять тебе это,  — выпалил Эдвард.
        — Ты прекрасно знаешь, что не мог ничего мне запретить.
        — Если бы я знал, чем все кончится…
        — Встреча с ним была моим выбором.  — Мэри по-прежнему смотрела на огонь.
        — Но я должен был найти… иной выход.
        — Я жаждала отмщения больше, чем спасения, и неоднократно повторяла это. Поэтому я не стала слушать ни тебя, ни Еву.  — Мэри откинула голову на подушки и уставилась в потолок, словно обращала взор к небесам.
        Чувствуя, что любовь заполнила все его сердце, Эдвард решительно подошел к Мэри и, взяв ее за руки, заставил взглянуть ему в глаза.
        — Все это больше не имеет значения,  — заявил он.  — Месть? Одиночество? С ними покончено!
        Мэри смотрела на него с изумлением.
        — Но как ты можешь…
        — Пока я не встретил тебя, душа моя была мертва,  — перебил ее Эдвард. Но рядом с тобой я оживал, познавал счастье.
        На глаза Мэри навернулись слезы.
        — Эдвард, ты…
        — Я чуть не уничтожил тебя своей…  — Он задыхался от стыда.  — Своей страстью к справедливости и своей глупостью.
        — О Эдвард, не надо об этом…
        — Нет, надо! Увы, я не мог предложить тебе ничего, кроме своей горечи и ненависти.
        Мэри всхлипнула. Слезы переполнили ее глаза и теперь ручейками стекали по бледным щекам.
        — Эдвард, ты не должен так говорить.
        — Должен. Милая, ты только посмотри, куда я тебя завел из-за своего панического страха любви! Но теперь я понимаю, что я — не мой отец. Я не несу ответственности за его поступки и не должен за них расплачиваться своей жизнью. Я должен радоваться каждой секунде жизни. Жизни с тобой, Мэри.
        По-прежнему всхлипывая, она пробормотала:
        — Я хотела освободиться от своего отца и от всего…  — Мэри опять всхлипнула.  — Я твердо верила, что встреча с ним мне поможет.
        — Я пытался найти свободу всю свою жизнь. Свободу от отца, от воспоминаний, а прежде всего — от себя самого. Но только ты дала мне свободу.
        Мэри с робкой улыбкой покачала головой:
        — Я бы никогда не смогла дать тебе это.
        Эдвард прижал ее к груди и прошептал:
        — Ты научила меня любить. Я полюбил тебя, Мэри, и люблю всем своим сердцем.
        — Я никогда не смела верить…  — Она поцеловала его в висок.  — О Эдвард, я так тебя люблю… Я поняла это уже давно. С первой нашей встречи, когда ты назвал меня Калипсо.
        Он немного отстранился, чтобы заглянуть ей в глаза.
        — Мэри, ты сможешь простить меня?
        Она прижалась к нему — и снова расплакалась. Но на этот раз заплакала от радости.
        — Эдвард, не спрашивай. Все сделанные нами ошибки и вся боль, которую мы причинили друг другу,  — то был всего лишь путь к нашей любви.
        — Милая, обещай, что если я снова поведу себя недостойно, то ты скажешь мне об этом.
        С ее губ слетел беззаботный смех, а глаза вспыхнули радостью.
        — Разумеется, любимый. Если ты пообещаешь сделать то же самое.
        — Тогда поцелуй меня.
        Губы Мэри тотчас же прильнули к его губам, и только сейчас Эдвард почувствовал истинную свободу. Впервые в жизни он был по-настоящему счастлив.
        Глава 29
        Клэр недоумевала: как ее падчерица смогла так бесшумно войти в комнату? Сидя в дальнем углу, она наблюдала, как эта красивая юная леди, точная копия своей матери, подошла к кровати и положила руку на плечо отца. А затем, когда она наклонилась к лицу герцога, Клэр отчетливо услышала ее шепот:
        — Я тебя прощаю,  — сказала она. Коснувшись щеки отца, добавила:  — Прощаю за все. И теперь… мы оба свободны.
        Не бросив больше ни единого взгляда в сторону старого дьявола, Мэри выпрямилась, оправила свое темно-красное платье и тихо вышла из комнаты, снова оставив Клэр наедине с мужем.
        Герцогиня Даннкли с трудом поднялась со стула, обитого шелком. Серебристо-лавандовое платье казалось ей ужасно тяжелым — как будто в подол была вшита железная цепь. Клэр не переоделась даже после ухода доктора. Герцог находился между жизнью и смертью. Врач дал понять, что эта ночь решала все — решала, выживет ее муж или отправится в мир иной.
        Чуть помедлив, Клэр направилась к постели больного. Удивительно! Оказалось, что присутствие падчерицы на балу помогло ей освободиться и вырваться из золотой клетки.
        Приблизившись к кровати, Клэр почувствовала характерное жжение в груди — тело явно требовало новой дозы опия. Но она решительно покачала головой. Нет, нет, и нет!
        Стоя у изголовья широкой кровати, юная герцогиня с удивлением обнаружила, что глаза мужа открыты, а дыхание у него было ровное и спокойное.
        — Ваша светлость…  — прошептала она.
        Он моргнул, но сказать, конечно же, ничего не мог.
        Клэр наклонилась и взяла с кровати одну из подушек.
        — Хочу, чтобы вам было удобнее, ваша светлость.
        Взгляд герцога выражал доверие и полную уверенность в послушании комнатной собачки. Собачки, которая любит своего хозяина вне зависимости от того, как часто бывает им бита.
        С глухим яростным криком Клэр резко наклонилась, накрыв лицо мужа подушкой. Тот почти не сопротивлялся — его парализованное тело дрожало, но он не мог отбиваться. Навалившись на подушку, Клэр уставилась на спинку кровати и смотрела на нее до тех пор, пока ее муж не перестал вздрагивать.
        После этого она сняла подушку с его лица. В мертвых глазах застыли ярость и недоумение — было очевидно, что такого герцог никак не ожидал от всегда покорной жены. В конце концов, он просто не оставил ей выбора. Так думала Клэр, машинально подкладывая подушку под голову покойного герцога.
        Нисколько не сожалея о содеянном, Клэр опустила веки мужа и неторопливо вышла из комнаты. Вышла из клетки на свободу.
        Она сомневалась, что Мэри сильно огорчится из-за смерти отца. Проходя мимо портрета первой жены герцога Даннкли, Клэр задержалась. Возможно, все дело было в падавшем на портрет свете свечи, но она могла бы поклясться, что глаза Эзме повеселели.
        — Не стоит благодарности,  — ответила Клэр красавице на портрете и спустилась по лестнице словно на крыльях — наконец-то свободная и счастливая.
        — Мне очень жаль,  — тихо сказала Мэри.
        Пауэрз стоял у стола красного дерева, в задумчивости поглаживая пальцами лакированную поверхность.
        — Ты любишь его?  — пробормотал он.
        Мэри искренно сожалела, что не могла утешить виконта, который стал ей так дорог. Удерживая себя от дружеских объятий, она стояла у окна, наблюдая за проникавшими в комнату лучами весеннего солнца.
        — Да, люблю,  — ответила она.
        — А он любит тебя.  — Виконт ухмыльнулся. Казалось, он собирался выдать очередную шутку, но в конце концов все же промолчал. Затем отвернулся и налил себе виски из стоявшего на подносе графина. Сделав большой глоток, он спросил:  — Но даже если бы он не любил тебя… то ты все равно не выбрала бы меня?
        Как ни больно было признать правду, но Мэри кивнула:
        — Да, все равно. Я бы никогда так с вами не поступила.
        Сухой смешок вырвался из горла виконта.
        — Как именно не поступила бы?
        Мэри со вздохом пояснила:
        — Вы достойны взаимности.
        Пауэрз с усмешкой присвистнул.
        — Моя удача в любовных делах столь смехотворна, что мне уже пора лезть в петлю.
        Мэри побледнела.
        — Пожалуйста, не говорите так.
        Виконт допил остатки виски из бокала и с нежностью посмотрел на Мэри.
        — Разумеется, я не всерьез, дорогая. Я слишком тщеславен, чтобы обрывать свою жизнь так рано.
        — Как вы себя чувствуете?
        — Ты спрашиваешь, прошла ли лихорадка? Прошла. Чувствую себя великолепно.
        — Рада слышать,  — улыбнулась Мэри. В последнее время улыбка почти не сходила с ее губ.  — Вы были мне замечательным другом.
        — Нам стоит всегда оставаться друзьями. Разве нет?
        — О, разумеется! Кому же еще под силу понять моих демонов?
        — Разве любовь не исцелила тебя от них?  — Пауэрз снова усмехнулся.
        — Вы лучше всех знаете, что бороться с демонами не так-то просто.
        — Ты стала так мудра, что это начинает раздражать,  — съязвил виконт.
        — У меня был прекрасный учитель!  — со смехом парировала Мэри. Но именно так она и думала.
        — Хм…  — Виконт поставил бокал на стол.  — Что ж, желаю тебе счастья. Ты ведь знаешь, что в этом мире лишь Эдвард будет любить тебя сильнее, чем я?
        — Да, конечно.
        — Но мне, пожалуй, стоит ненадолго вас покинуть.
        Мэри хотела возразить, но промолчала, так как прекрасно понимала, что не отговорит Пауэрза.
        — Только не уезжайте слишком надолго,  — сказала она, помолчав.
        — От тебя?  — Виконт внимательно посмотрел на нее, будто пытался запомнить каждую черточку ее лица, чтобы забрать ее образ с собой.  — Это просто невозможно.
        Мэри шагнула к нему и взяла его за руки. Затем, поднявшись на цыпочки, поцеловала его в щеку. Не сказав больше ни слова, Пауэрз отвернулся, стремительно вышел в коридор и покинул дом.
        А Мэри, тихонько вздыхая, стояла посреди комнаты. Она была еще долго уверена, что Пауэрз найдет свое счастье — и очень скоро. Ведь человек, столько испытавший, был по-настоящему достоин великого дара любви.
        — Думаешь, у него все будет в порядке?  — Герцог, вошедший в комнату, приблизился к Мэри.
        Она молча кивнула, а Эдвард коснулся ладонью ее щеки и проговорил:
        — Только подумать… Ведь я чуть было не отдал ему тебя.
        Мэри изобразила негодование.
        — Отдал? Что за слово?!
        Герцог лучезарно улыбнулся.
        — Но все равно ты бы поступила так, как сама бы захотела.  — Она тоже улыбнулась и прижалась щекой к его руке.  — А чего ты хочешь сейчас?
        — Любить тебя, пока дышу.
        Эдвард опустил голову и в предвкушении поцелуя приблизил губы к ее губам.
        — А после?  — спросил он.
        — И после.  — Мэри обхватила его шею руками и крепко прижалась к нему.  — Всегда.
        Эпилог
        Поразительно, как все может измениться за один только год.
        Благодаря влиянию Эдварда заведение миссис Палмер закрылось, а сама хозяйка была приговорена к тюремному заключению после того, как обществу стали известны ужасные подробности жизни приюта.
        Мэтью также пришлось поправлять здоровье в стенах тюрьмы.
        Ивонн, прекрасная хозяйка борделя, оставила древнейшую в мире профессию и открыла школу для бывших жриц любви, чтобы те могли найти более достойные способы заработка. Поскольку же хозяйка школы была женщиной с богатым жизненным опытом, ее заведение пользовалось большим успехом.
        Клэр, молоденькая мачеха Мэри, удивила многих, возглавив комитет по борьбе с домашним насилием. Причем надо отметить, что она стала довольно влиятельной особой.
        А что же Мэри?
        Она лежала в постели с улыбкой на лице, а заботливый муж протягивал ей чашку горячего шоколада. Ласково улыбнувшись, он сказал:
        — Кажется, наша дочь будет сладкоежкой.
        Мэри взяла чашку и спросила:
        — Почему ты так уверен, что наш ребенок не будущий герцог Фарли?
        — Потому что у меня сердце поет. Ее зовут Эзме. Она сама мне сказала.
        — Сама сказала?
        Эдвард энергично кивнул, от чего его волосы по-мальчишески растрепались. Он лег рядом с женой, нежно погладил ее уже немного выдавшийся живот и добавил:
        — Она будет проказницей, но очень милой.
        Мэри тихо рассмеялась, почувствовав новый прилив любви к своему чудесному мужу и еще не рожденному ребенку. Казалось, она уже не помнила о тех временах, когда ее жизнь была сплошным мучением.
        — Думаю, мы этого заслуживаем,  — сказала она.
        — Ее будут любить так сильно, как еще не любили ни одного ребенка на свете.
        Мэри осторожно поставила чашку на столик у кровати.
        — Эдвард, я сегодня уже говорила, что люблю тебя?
        — Три раза.  — Он расплылся в улыбке.
        — Но я все-таки скажу еще раз.
        Тут герцог приблизил губы к губам жены, а она шепнула:
        — Я тебя люблю.
        — А я тебя.  — Он прильнул к ее устам нежным поцелуем.
        Тут Мэри раскрыла мужу объятия, и они закружились в водовороте страсти, зная наверняка, что какой бы густой ни была тьма вокруг, где-то всегда светит маяк под названием «Любовь».