Под гипнозом Джорджия Ле Карр
        Марлоу Кейн.
        Два года назад у меня была идеальная жизнь.
        И… БУМ… В один жуткий миг всё исчезло, оставив внутри лишь черную пустоту.
        Сейчас я провожу сеансы гипноза на знаменитой Харлей Стрит. Я помогу вам отвыкнуть от дурных пристрастий, избавиться от безрассудного страха, скинуть лишний вес или познать ваше прошлое…
        Мой новый клиент Оливия Свонсон — невероятно красивая, таинственная и проблемная молодая женщина, потерявшая память. Когда наши сеансы пробуждают в ней глубокие тёмные желания, я понимаю, что она вовсе не та, кем кажется.
        То, что я познаю, настолько пьянит, что начинаю терять свои профессиональные навыки. Я знаю, что должен отказаться от наших еженедельных встреч… Я знаю, что должен остановиться…
        Но не могу…
        Оливия Свонсон.
        Марлоу Кейн отличается от всех мужчин, которых я когда-либо знала. У него внешность кинозвезды, совершенное тело и очень сексуальный американский акцент.
        Но иногда, когда он думает, что его никто не видит, я замечаю боль в его глазах.
        Я разрешаю ему копаться в самых темных закоулках моего подсознания, чтобы выудить оттуда похороненные воспоминания, но сейчас они стали возвращаться.
        Проблема в том, что я не узнаю в себе эту женщину.
        Но я ничего не говорю ему. Боясь, что он может вдруг остановиться, я не могу позволить ему уйти. Я живу ради его тлеющего взгляда и запретных ласк.
        Он понятия не имеет, что чем дальше он зайдет, тем глубже мы увязнем…
        Джорджия ле Карр
        ПОД ГИПНОЗОМ
        «Запретные отношения… Беспощадная страсть… Раскрыв её сознание… Высвободит свои тёмные желания…»
        Пролог
        В романах так злоупотребляли силой взгляда, что, в конце концов, люди перестали в неё верить. Теперь нужна смелость для того, чтобы сказать, что он и она полюбили друг друга, потому что их взгляды встретились. И, однако, именно так начинают любить, и только так.
    Виктор Гюго. «Отверженные».
        Марлоу
        Тёлка за стойкой мне улыбнулась и облизнула губы. Дерьмо. Это было приглашение, я это уже видел. Извини, сладкая, я женат. Эй, я не только женат, я нахрен влюблен. У меня была идеальная жизнь. Красавица жена, два мелких террориста, успешная карьера. Фактически, я был готов доминировать в своей отрасли. Результаты моих исследований будут вскоре опубликованы, и я собирался стать звездой.
        — Сдачу оставь себе,  — сказал я ей.
        Её улыбка стала шире, и в глазах мелькнуло разочарование. Я усмехнулся и пожал плечами.
        — Если б я не был женат, то обязательно пригласил тебя на свидание. Ты великолепна.
        — Я не ревнива,  — ответила она непринужденно.
        — Зато моя жена да,  — сказал я и забрал пакет с напитками: капучино для меня, латте для моей жены и два горячих шоколада моим монстрам.
        Вдруг я услышал мужской возглас: «Да чтоб меня!!!» И эти слова не имели ко мне никакого отношения. Лично к телу — нет. Но каждой своей клеточкой я чувствовал. Они касались меня.
        Я обернулся, стиснув зубы, всё ещё сжимая пакет, будто это было последней ниточкой, связывающей меня с нормальной жизнью.
        В эти драгоценные секунды. Я был настолько ошеломлен. Я замер. Не мог поверить в то, что вижу. И тут инстинкт самосохранения дал мне пинка.
        Пакет выпал из моих рук. Один капучино, один латте и два горячих шоколада — моя последняя связь с нормальной жизнью разорвалась навсегда. И я кинулся к горящей машине. Моей машине, с моей семьёй, запертой внутри. Я мог видеть, как мои прекрасные детки кричали, стуча по стёклам.
        — Вылезайте, вылезайте из ебаной машины!!!  — кричал я им на бегу.
        Я мог видеть, как они тянули ко мне свои ручки, отчаянно стуча по стеклу. Я мог видеть, как их маленькие ротики кричали мне:
        — Папа, папа, помоги!
        Это было душераздирающе, насколько бледными были их лица. Только не мог видеть мою жену. Где она была?
        Я бежал так быстро, насколько мог. Но это было как в замедленной съёмке. Время замедлило свой ход. В тот момент мысли неслись со скоростью звука, но катастрофа происходила в реальном времени, медленно. Вдруг моя жена подняла голову, и я заметил её. Она смотрела через окно прямо на меня. Я был от них в двадцати футах, но видел это, продолжая бежать. Всё происходило словно во сне, где твоя мама вдруг превращается в зеленого слоника.
        Этого не может быть. Какого хрена?
        Ты просто ведешь себя как обычно, хотя твоя мать только что превратилась в зелёного слона. Я продолжал бежать. И больше не смотрел на детей. Мой взгляд был прикован к образу моей жены. Я был в десяти футах от машины, когда она взорвалась. БУМ!!!
        Взрывной волной меня отбросило назад. Подлетев в воздухе, я приземлился на жесткий асфальт, но не почувствовал боли от удара. Кашляя и задыхаясь от гари, пробуя на вкус густой, едкий дым, вырывающийся из-под обломков, я упал на локти и смотрел, как огонь пожирает мою семью.
        Горящие обломки посыпались вниз. Небольшой розовый ботинок приземлился на расстоянии вытянутой руки. Он был обуглен и дымился. Я почувствовал, как моё тело сковывает паралич. Этого не может быть. Этого не может быть. Может.
        Это было не печалью, даже не ужасом. Это был просто шок и неспособность осознать. Потеря, взрыв, трагедия, зеленый слоник.
        Подошли люди, чтобы помочь мне встать. Меня трясло. Они думали, что мне холодно, поэтому завернули меня в одеяло. Нет, я не замерз — я на пожаре. Меня, на скорой отправили в больницу.
        Я не говорил, но все это время пытался выяснить: зеленый слоник. Почему? Как? Я был в смятении. Он разрушил мою жизнь — прошлое, настоящее и будущее.
        Глава 1
        Был ясный, солнечный апрельский день и часы пробили тринадцать.
    Джордж Орвел.
        Спустя два года. Лондон.
        Марлоу
        — Леди Свонсон ожидает в приемной, по записи,  — сообщила Берилл по интеркому впечатляюще деловитым голосом.
        — Пригласи её,  — сказал я и встал из-за стола.
        Дверь открылась, и в кабинет вошла элегантная женщина. Её очень бледная, безупречная словно фарфор, кожа, сильно контрастировала с темными, до плеч, волосами. И, насыщенно-голубыми глазами. Она была одета в платье и длинный плащ кремового цвета. Тщательно подобранные туфли в тон коже завершали невероятно богатый и элегантный образ. Такой женщине самое место в фильмах и журналах, а никак не в кабинете у опального гипнотизёра.
        — Леди Свонсон,  — сказал я.
        — Доктор Кейн,  — прошептал она, её акцент был безупречен.
        — Пожалуйста, присаживайтесь,  — я указал на кресло. Она прошла вперёд и села, и, глядя мне прямо в глаза, скрестила ноги. Они были длинными в прозрачных колготках.
        Я улыбнулся.
        Она улыбнулась мне в ответ.
        — Ну, я полагаю, вы отказались назвать Берилл причину вашего визита ко мне.
        — Так будет лучше.
        — Чем я могу быть полезен вам, леди Свонсон?
        — Это не для меня, для моей дочери. Хорошо, она моя приемная дочь, но мне прямо как родная. Я воспитываю её уже двадцать лет, с тех пор как ей исполнилось пять.
        Я кивнул, и оценка её возраста несколько повысилась. Ей, должно быть, было, по крайней мере, за сорок, но выглядела она не старше двадцати восьми.
        — Год назад с ней произошел несчастный случай,  — на мгновение леди Свонсон задержала дыхание.  — И она чуть было не умерла. У нее были обширные внутренние повреждения, и она находилась в больнице в течение нескольких месяцев. Когда пришла в себя, она потеряла память. Нет, ну конечно она помнит некоторые вещи, как готовить, или краситься и, даже как ни странно, определенные места и людей. Но не может вспомнить свое прошлое,  — на её прекрасном лице проступила печаль.  — Она даже не помнит своей семьи.
        Я кивнул.
        — Я надеялась, что гипноз может помочь ей,  — она наклонилась вперед, её губы слегка приоткрылись.  — Как думаете, вы могли бы… загипнотизировать её?
        Наблюдая за ней, я думал о мужчинах в её жизни. Должно быть, для такой красивой женщины получить от мужчины всё, что она хотела, было довольно легко.
        — Леди Свонсон, я не уверен, что являюсь тем человеком, который вам нужен. Обычно ко мне обращаются, чтобы похудеть, бросить дурные привычки или если кто боится пауков.
        — Да я понимаю, но вы уже восстанавливали воспоминания, не так ли? Вы только открыли новый экспериментальный метод, когда ваши исследования были прерваны этой ужасной трагедией.
        Я застыл на месте.
        Она мгновенно утратила прежний энтузиазм.
        — Надеюсь, вы не думаете, что я сую свой нос в вашу личную жизнь. Я всего лишь была заинтересована в вашем профессионализме.
        Даже сейчас упоминание о моей семье, было словно нож в сердце. Изо всех сил стараясь не показывать никаких эмоций, я широко улыбнулся. После аварии моя личная жизнь и карьера неразрывно переплелись, даже интернет-поисковики выдавали все одновременно.
        — Конечно, нет. Прежде чем встретиться со специалистом, целесообразно всё проверить.
        — Я просто хочу лучшего для дочери, и думаю, что это вы.
        Такая давняя, застарелая гордость проявилась за открытый мною метод, в котором я был первопроходцем, и стал надеяться на возобновление исследований. Мои кулаки сжались, слегка касаясь поверхности стола.
        — Я клинический психиатр, но вы должны понять, что мой метод не имеет под собой никакого научного обоснования. На самом деле я считаю своим долгом предупредить вас, что нет практически никаких доказательств, подтверждающих эффективность возврата подавленных воспоминаний. В результате проведения многочисленных исследований, доказано, что регрессивный гипноз с целью восстановить память, на самом деле может привести к созданию совершенно нового материала, так называемой ложной памяти. В некоторых штатах США, доказательства собранные с помощью гипноза, являются недействительными.
        — Но как думаете, смогли бы вы помочь ей?  — она была настойчива.
        В секунду гордость за мои первые успехи вспыхнула во мне. Волнение захлестнуло меня. Как удивительно возвращаться к чему-то важному.
        — Честно говоря, у меня еще не было пациентов, кроме моей дочери, конечно.
        — Тогда я думаю, что ей стоит попробовать,  — она неуклонно продолжала настаивать на своем.
        — Но вы должны учитывать — что не каждый поддается гипнотическому влиянию.
        Вместо того чтобы слушать, она расплылась в широкой улыбке. Будто луч солнца проник сквозь грозовые облака. Да, она явно была из тех женщин, которые свистом заставляли облетать кроны деревьев. Но, у меня был иммунитет. Я два года бродил кругом в поисках искры, способной разжечь во мне пламя жизни, которая текла прежде по моим венам. Всё, что я находил, было, пеплом. Даже сейчас эта красивая, очаровательная женщина ничего во мне не вызывала.
        — Так вы примите её?  — её голос дрожал.
        Я знал, что она мной манипулирует, но я был также профессионально заинтересован в их случае и глубоко впечатлен её сильным желанием исцелить падчерицу. Я принял её за мелочную и коварную, когда она вошла в мой офис. Но она относилась к ней с глубокой и искренней заботой. Редкая и драгоценная вещь. Я согласился.
        — Ах, это чудесно,  — всхлипнула она.
        — Я попытаюсь. Но ничего не обещаю.
        Её улыбка была торжествующе благодарной. Она добилась успеха.
        — Я уверена, что лучше вас с этой работой никто не справится. Я знаю, вы сможете помочь ей.
        — А ваша падчерица знает, что вы здесь?
        Она откинулась назад и посмотрела в окно.
        — Крылья бабочки — это чудо, составленное из тысячи мелких, слабо прикрепленных пигментированных чешуек, которые ловят свет и вместе создают глубину цвета и переливаются, не имея равных в природе. Наша сущность подобна им — тысячи и тысячи маленьких, слабо связанных воспоминаний. Без них мы теряем цвет и переливчатость. Оливия, сейчас как ребенок. Мы принимаем сейчас за неё все важные решения. Мир для неё пугающее место.
        Я кивнул.  — Ладно, Берилл даст вам некоторые бланки, которые необходимо заполнить. И также, вам следует записать её ко мне на прием.
        Она улыбнулась мне снова. И вдруг, я представил её в постели с дряхлым мужем. Она была не только той, что делала запрос в Google. Не каждый день леди из Великой династии Свонсон являлась ко мне в офис.
        На мгновение наши глаза встретились, я что-то в них заметил. Интерес. Желание. Я быстро отвел взгляд.
        — Спасибо, доктор Кейн.
        — До свидания, леди Свонсон.
        Я прошел к двери, и, приоткрыв её, проводил свою посетительницу. Выходя, она окутала меня шлейфом своих дорогих, свежих, но в тоже время интенсивных духов. Вблизи её тщательно напудренное лицо выглядело еще более безупречным.
        Я закрыл дверь и подошел к своему столу, взяв оттуда, бутылку Джек Дэниелс, налил себе огромную порцию. Выпил, сглотнул и закрыл глаза.
        Блять. Было ли нечто, способное излечить меня.
        Затем я подошёл к окну и смотрел, как леди Свонсон садится в свой Ролс-Ройс Фантом, которым управлял водитель. Она смотрела прямо перед собой. Далёкие, неприступные, из другого мира. Это было, словно сон, что она пришла ко мне в кабинет и села в кресло.
        Зажужжал интерком.
        — Можно войти,  — спросила Берилл.
        — Да,  — выдохнул я.
        Дверь открылась раньше, чем я убрал палец с кнопки.
        — Ну?  — спросила она.  — Этот сеанс был очень коротким. Что она хотела?
        — Она хочет угостить меня своей падчерицей.
        Её глаза стали огромными.
        — Что? Она хочет, чтобы ты лечил леди Оливию?
        — Откуда ты знаешь?
        — Это было во всех газетах. Она попала в аварию, потеряла память. Это будет для вас сложным делом.
        — Почему ты так решила?
        — Леди Оливия известна в таблоидах, как «леди О». Она никогда не давала интервью и ее личная жизнь строго конфиденциальна. В отличие от «таких» девушек, она никогда не попадала под объективы камер в компрометирующих ситуациях. Никогда.
        Берилл вышла из кабинета направилась к своему компьютеру. Набрав в поисковике несколько слов, повернула в мою сторону монитор. Её лицо светилось желанием посплетничать.
        — Вот. Так она выглядит.
        Я прошел в сторону монитора. Картинка была не очень хорошего качества. И, даже черно-белой. Зернистой. Но мой член дернулся, проснувшись после глубокой спячки.
        Глава 2
        Марлоу
        Я беспокойно взглянул на часы: до прихода леди Оливии оставалось десять минут. Все мои внутренности были странно сжаты, а сердце бешено колотилось. Я вытащил из ящика стола бутылку Джек Дэниелс и сделал большой глоток прямо из горла. Огненная жидкость обжигала все на пути в мой желудок. Тепло разлилось по венам, согревая и успокаивая. Взяв мятный спрей, освежил свое дыхание. Ужасное ощущение.
        Встал и подошёл к окну. Время подходило к обеду и тротуары уже были полны людей, спешащих домой. Прошло меньше минуты, прежде чем Ролс-Ройс Фантом рванул вверх по улице. Хоть мне действительно очень хотелось взглянуть, как она выйдет из автомобиля, всё же я отошел от окна. Поправив галстук и манжеты сел в кресло и стал вертеть ручку. Мой пульс участился.
        Какого черта с тобой происходит? Ведёшь себя как, блять, перевозбуждённый, ополоумевший подросток.
        Прозвенел звонок. Отложив ручку, прислушался к циркуляции крови в ушах, в то время как её пропустили в здание, попросили заполнить некоторые формы и посетить уборную до начала сеанса. Я бросил взгляд на часы. Четыре минуты. Мне очень хотелось сделать ещё один глоток виски. Я сопротивлялся и ждал мягкого стука Берилл. Он прозвучал через три минуты.
        — Войдите,  — крикнул я.
        Открылась дверь и она предстала в сшитом на заказ бронзово-сером платье, плотных черных колготках и балетках. Как мне описать её? Миниатюрная. Светлые волосы, туго стянутые в хвост. Лицо в форме сердца. Прямой нос. Огромные, сияющие серо-зеленые глаза. И полный маленький рот, обведённый откровенно красной помадой. Она не была классически красивой, как ее мачеха, и никоим образом не напоминала симпатичную соседскую девчонку. Но она была интригующей. Очень.
        — Добрый день,  — я поздоровался привстав.
        — Здравствуйте, доктор Кейн,  — сказала она и сделала шаг в комнату. Её голос был сдержанным, без агрессии, обладал аристократичностью Британского высшего общества. С вежливым видом закрыла дверь, но ее сексуальность протянула свои длинные щупальца и коснулась меня. Не могу вам сказать, что это мне не понравилось. Это было холодно, чувственно… убедительно и неоспоримо.
        Животная похоть сковала мои грёбаные яйца! Я никогда не испытывал такого. Эти ощущения, можно было уподобить с тем, когда молодой человек впервые обнаруживает, что его привлекают другие мужчины. Есть грусть и сожаление, что он не похож на остальных, и тревога — как отнесутся родители к «плохой» новости.
        Замаскированное под трепет интенсивное любопытство, внушающее ужас запретное возбуждение… и ни грамма отвращения. Прямо там и тогда я знал, что ни при каких обстоятельствах не мог лечить леди Оливию. Я был слишком сексуально возбужден, чтобы быть беспристрастным и объективным. И мог только наблюдать, что чем ближе она подходила, тем сильнее обострялась проблема в моих штанах. Последняя вещь в мире, которая была мне нужна — ещё один скандал. Ничего хорошего для неё и меня из этого не получится. Я решил провести с ней один сеанс, и, получив полное представление о её проблеме, порекомендовать ей пару отличных экспертов, которым доверял.
        Приглашаю её, указав рукой на стул перед моим столом:
        — Присаживайтесь.
        — Благодарю вас,  — ответила она, подходя к нему.
        Пройдя вперед, и протягивая документы Оливии, Берилл одарила меня чопорным взглядом.  — Я буду у себя, если вам что-нибудь понадобится,  — лукаво предложила она.
        — Спасибо, Берилл,  — сказал я сухо, но она лишь подмигнула и тихо закрыла дверь.
        Я вновь переключил свое внимание к Оливии. Она только дошла до кресла и устроилась в нём. На несколько секунд, я замер, и просто смотрел на неё, околдованный, беспомощный под властью её сексуальности. Её движения были настолько чувственными и полностью не вязались с ее холодностью, тактичным приветствием и мрачной одеждой.
        Она реально напоминала мне тех насекомых, у которых нет голоса и общающихся посредством вибрации своих тел. Её тело общалось с моим. Вид недотроги, созданный амнезией, был ложным. За фасадом пряталось исключительно сексуальное существо. Разгадка была в поразительно красной помаде. Я отвел взгляд в сторону и, бросив документы на стол, опустился в кресло. Повернулся к ней. Она смотрела на меня как кошка, достойно, независимо и не моргая.
        Вблизи, преломляя свет от окна, её глаза были непроницаемы, словно два пятна жидкой ртути. Я не понимал этого тогда, но был уже обречен, как краснокожие индейцы при осаде Форт Пит. Они были обмануты, приняв зараженные оспой одеяла и простыни от своих белых врагов.
        — Леди Оливия.
        — Зовите меня Оливия. Леди Оливия — это слишком,  — она очаровательно сморщила нос.  — Это заставляет меня чувствовать себя жутко пафосно.
        Я ей улыбнулся.  — Нервничаете, Оливия?
        — Очень,  — она улыбнулась мне в ответ. Отличная улыбка.
        — Очень.
        — Не надо. Это не больно.
        — Ах! Хорошо.
        — Ну, тогда давайте посмотрим, что тут у нас,  — бегло взглянул на её анкету.
        Возраст: 25.
        Лекарства по рецепту: нет.
        Употребление наркотических веществ: нет. Может просто скрывала.
        Светочувствительная эпилепсия: нет.
        Каких-либо нервных расстройств нет.
        Не курит.
        Употребление алкоголя: 2 -5 бокалов вина в неделю.
        Аллергии нет.
        Фобий нет.
        Короче, образцовая гражданка.
        — Похоже, всё хорошо,  — сказал я, глядя на неё. Она снова смотрела на меня как кошка — разгадайте меня.
        — Это чудесно. Так вы сможете ввести меня в состояние гипноза?
        — Я попробую. Как уже я ранее говорил вашей мачехе, не все поддаются гипнозу.
        — Ох!  — лишь один этот маленький звук, был целым миром разочарования.
        Я откинулся назад в кресле, глядя на неё дружелюбным взглядом.
        — Скажите мне Оливия, чего вы ожидаете от нашего сеанса.
        Её руки дрогнули.
        — Мне хочется вспомнить свое прошлое или, по крайней мере, хотя бы некоторые обрывки.
        Я кивнул.
        — Вы хоть что-нибудь помните, из своего прошлого?
        — Почти ничего.  — Я поймал её взгляд, он был рассеян, кожа бледной и говорила она с трудом.
        — Что вы помните?
        — Мое самое первое воспоминание — моя бабушка. Она курила сигареты с ментолом в гобеленовой комнате. Открыв серебряный портсигар, сунула мне между губ одну сигарету и я притворилась, что курю. Помню ощущения от того, как мятный воздух вышел из фильтра, и ее это забавляло. Помню ее взгляд на меня, сверху вниз. Знаю — она любила меня, также любила её и я.
        — Как вы думаете, сколько лет вам тогда было?
        Она пожала плечами.  — Не знаю, может быть семь.
        Но после этих слов, её губы остались приоткрытыми и влажными. Между ними, поблескивали идеальные белые зубы. И вдруг, у меня возникло совершенно безумное желание увидеть её голой и сосущей мой член. Я откашлялся.
        — Как скоро после аварии ваша память стала поверхностной?
        — Это случилось в больнице, сразу после наркоза. После этого, чётких воспоминаний уже не было. Только мутные впечатления, обрывки.
        Ощущение, что я знала этого человека или место, и несвязанные дезориентирующие вспышки образов.
        — Дезориентирующие?  — переспросил я.
        — Да. Выбрав одну вспышку, пытаюсь вспомнить больше, но в итоге, остаюсь только лишь с сильнейшей головной болью. Мой врач полагает, что это нечто посттравматическое. А иногда, я дохожу до точки, когда мой разум становится, словно чистый лист бумаги или будто вижу пустую кирпичную стену.
        Снова киваю.  — Понимаю. А что насчет снов? Вы видите его во сне?
        Она нахмурилась.  — Не совсем. Но, я вижу, повторяющийся сон. В нём, я иду вниз по темному коридору. Думаю, что это восточное крыло зала Мальборо, нашего семейного дома, но не уверена. Мне кажется, что во сне я много моложе, потому что мои босые ноги очень малы, а ногти на пальцах покрыты розовым лаком, но они грязные и накрашены кое-как.
        Неосознанно она обняла себя.  — Подойдя к двери, я неожиданно начинаю испытывать чувство обреченности. Хочу развернуться и уйти, но не могу. Всё моё тело пронизывает страх — я дрожу. Боюсь, что меня стошнит, но поворачиваю ручку и открываю дверь.
        Она поднимает дрожащую руку и потирает затылок, будто приглаживает вставшие дыбом волоски на задней части шеи.
        — Я оказываюсь в неокрашенной, с голым полом, пустой комнате. В ней ничего нет, кроме кресла-качалки, которое раскачивается само по себе. Так если бы ее кто-то только что качнул. Я чувствую немой ужас, витающий в воздухе, что-то очень плохое случилось в этой комнате. В этот момент, я просыпаюсь в холодном поту, испуганная, растерянная, и создается ощущение, что я в страшной опасности.
        Я удивленно уставился на неё. Все было вовсе не так, как казалось мне сначала.
        — Посещаете ли вы психиатра?
        — Да. Я вижусь с доктором Гринхолф раз в неделю.
        — Ясно. И последний вопрос. Как вы себя почувствовали, когда впервые увидели свою семью?
        Она смущенно заерзала в кресле.  — Не знаю. Я едва могла поверить, когда они сказали, что были моей семьей.
        — Почему?
        — Это покажется странным.
        — В каком смысле?
        Непонятное выражение промелькнуло на ее лице. Она сцепила руки на коленях.
        — Боюсь, вы сочтете меня жутко неблагодарной.
        — Доверьтесь мне.
        Она облизнула губы и, глядя мне прямо в глаза, сказала:
        — Потому что я не чувствовала любви к ним вообще… и не имело значения, что они говорили мне или делали.
        Глава 3
        — Я бы не назвал это неблагодарностью, Оливия,  — сказал я мягко.  — Травма может иметь абсолютно непредсказуемые последствия для мозга и психики.
        Она как-то неуверенно улыбнулась.  — Доктор Гринхолф говорит точно также.
        — Хорошо. Давайте поиграем в ассоциации. Я называю вам слово, а вы мне первое, что придет в голову.
        Она нахмурилась.  — Ассоциации? А это, как-то связано, с гипнозом?
        — Мы хотим, чтобы при погружении в гипнотический транс вы были спокойны и расслаблены. Важно избегать любых слов, которые могут вызвать негативные и противоречивые реакции от вас. И поскольку, вы не можете рассказать мне о каких-то фобиях, или болезненных воспоминаниях из прошлого, игра в ассоциации — самый простой способ обнаружить ваш нежелательный «спусковой крючок». Имейте в виду, что некоторые слова, которые я буду называть, совершенно не будут связаны с происходящим, так что, советую вам освободить свой разум.
        Её глаза блестели.  — Всё в порядке.
        — Как только мы установим нужные рамки, то сможем открыть следующую дверь и проведем сеанс гипноза.
        Она нервно повернула голову в сторону двери. Но я сразу же успокоил её, так же как и всех своих клиентов.  — Это звукоизоляционная комната. Все наши сеансы, будут записываться, чтобы защитить как вас, так и меня от любых обвинений в нечистоплотности. Готовы?  — я спросил, взяв ручку.
        — Думаю да,  — вздохнув, ответила она.
        Я перевернул страницу в своем блокноте.  — Небо.
        — Буря,  — ответила она.
        — Бежать.
        — Прочь.
        — Картина.
        — Дверной проем,  — ответила она.
        Странный ответ.  — Дверной проем,  — сказал я, глядя на неё.
        — Зазеркалье,  — бросил я очередное слово.
        — Опасность,  — сказала она, не сбиваясь с ритма.
        Я почувствовал себя несколько неловко. Её ассоциации, казались несвязанными и бессистемными. Таких ответов я еще не слышал. Она была не совсем обычным пациентом, которые обычно посещали меня. Что-то было не так. Но, было совершенно ясно, что я должен идти дальше, и мое профессиональное любопытство, было сильнее всякого благоразумия.
        — Вода,  — моя подача.
        — Чистая,  — она отбила. Это была её первая положительная ассоциация. Я вздохнул с облегчением.
        — Земля.
        — Грех,  — она отклонилась назад.
        Вау! Земля и грех! Откуда это взялось?  — Собака,  — сказал я.
        — Рычащая,  — её голос постепенно становился мягче и смущеннее. Как будто её собственные неосознанные ответы оказались неожиданными для нее.
        — Лестница,  — моя ручка зависла в воздухе.
        — Падение,  — пробормотала она.
        Я сохранял спокойное выражение лица, но знал, что нужно быть аккуратным, рекомендуя её кому-либо. Она нуждалась в помощи.
        — Деньги,  — сказал я тихо.
        — Смерть,  — прошептала она.
        Мои руки замерли, сжав блокнот. Я взглянул вверх. Её ответ слишком напугал её, нижняя губа задрожала. И я почувствовал укол жалости к ней. Леди Оливия, ты ненормальная. И все же, меня тянет к тебе так, как ни к кому другому. Я знал, дальше двигаться нет смысла. Но, оставлять всё, на такой негативной ноте… Мне нужно было как-то разрядить атмосферу, которая сгустилась вокруг нас, словно темное облако.
        — Шелк,  — сказал я.
        — Простыни,  — ответила она.
        — Хорошо, дело идет,  — объявил я и ободряюще улыбнулся. Она наклонилась немного вперёд и посмотрела на меня взглядом из-под полуопущенных ресниц.  — Со мной, что-то не так?
        — Нет,  — уверенно соврал я. Её ответы, открывали передо мной бездонное озеро, с тайнами и сильно пошатнувшимся внутренним миром. Отодвинув в сторону стул, я встал.  — Пойдемте в другую комнату.
        Я подошел к двери, открыл её и ждал, когда она присоединится ко мне. Как только она подошла ко мне, я отметил про себя две вещи. Во-первых: она оказалась гораздо меньше, чем я предполагал. Во-вторых: неуместность ее духов — девичий, цветочный и сладкий аромат. Она вошла, и остановилась, дожидаясь меня внутри, осматривая помещение — слабый запах лаванды от арома-лампы, мерцающее освещение, антигравитационное кресло для нее, и неподалеку, кресло для меня. Я закрыл дверь и указал ей на её кресло.
        — Присаживайтесь.
        Она подошла и осторожно устроилась на черной коже.
        — Удобно?  — спросил я.
        — Очень,  — ответила она с напряженной улыбкой.
        — Давайте посмотрим, можем ли мы сделать его еще комфортнее,  — сказал я и, взяв пульт, нажал на кнопку. Спинка кресла медленно откидывалась и Оливия начала слегка извиваться. Движение остановилось, как только кресло достигло наиболее удобного положения, когда ноги клиентки были чуть выше тела. В этой практически невесомой позиции не было абсолютно никакого напряжения на спину, шею, плечи или предплечья. Я активировал функцию лечебного массажа и её тело начало слегка вибрировать.
        — Ах, это так мило,  — прокомментировала она, вращая плечами. Я протянул ей пульт.  — Можете свободно контролировать силу массажа.
        Она забрала его у меня. Пальцы у неё были очень белые и тонкие с бледно-розовым, тщательно сделанным маникюром. Видимо в жизни, ей, ещё не приходилось работать. Наши руки не соприкоснулись.
        Я перешел к аппаратуре и включил звукозапись. Затем щелкнул выключателем и установил метроном, который начал опускаться с потолка. Я остановил его в нескольких футах от её лица. Несколько минут возился с датчиками разных аппаратов. Когда всё было готово, я вернулся в свое кресло и выключил функцию массажа. В комнате, стало очень тихо. Активировал легкий подогрев спинки её кресла, и с нейтральным выражение лица спросил.  — Готовы?
        Она кивнула.  — Отлично. Давайте начнем.
        Я сел в кресло рядом с ней и нажав на кнопку, выключил свет. Комнату освещало лишь мерцание светодиодов и разного оборудования. В небольшом стерильном пространстве, её близость вдруг показалась мне более мощной, а дух сильнее. В темноте, я мог слышать её дыхание. Странный холодок прошёлся по мне, и я сделал глубокий вдох. Это просто один сеанс, сказал я себе и переключил свое внимание на неподвижный метроном над её головой. Узкая полоска синего света стала тикать словно маятник.
        — Свет, который вы видите, мерцает, но настолько быстро, что человеческий глаз не может уловить это. Его частота установлена и точно соответствует Альфа-ритму головного мозга в расслабленном состоянии. Когда вы смотрите на него, он захватывает ваш разум так же, как телевидение.
        — ТВ нас не гипнотизирует,  — мягко сказала она.
        Я взглянул на неё. Её лицо светилось в темноте подобно голубой маске.
        — Это делается довольно просто. Вы попадаете в полу гипнотическое состояние каждый раз, когда смотрите телевизор, особенно если вы делаете это в темноте. Чем дольше смотришь, тем больше подвержены влиянию.
        — В самом деле? Тогда для чего они установили эту частоту?
        — Наверное, поэтому вы будете верить всему, что видите и покупать всё, что они продают. Ну что, начнем?
        — Да,  — её рука легла на бедро.
        — Пожалуйста, старайтесь не двигаться,  — попросил я. Акцент на расслаблении мышц — помощь в дезориентации. Человек дольше остается в твердом сознании, когда сориентирован где руки, а где ноги. С неподвижностью, эти узы теряются, и гипнотическое состояние достигается легче.
        Я подождал несколько секунд, затем включил свой «гипнотический» голос: монотонный, глубокий и усыпляющий.
        — Оливия, я хочу, чтобы вы сосредоточились на мерцающем свете.
        Она сделала глубокий вдох и сосредоточила свой взгляд на полоске света.
        — Не отрывая взгляда от света, вы заставите расслабиться мышцы шеи. Почувствуйте, как утекает напряжение… Чувствуйте, как эти мышцы полностью расслабляются… как вы входите глубже и глубже в транс.
        Я повторил тоже самое, словно двигался вниз по её телу, плечи, руки, запястья, пальцы, грудь, живот, бедра, колени, икры, лодыжки, ступни, а затем обратно на лицо, лоб, щеки, нос, подбородок. Она, всё ещё замерев, не сводила свой пустой взгляд с метронома, но её тело словно расплывалось в кресле и становилось всё тяжелее.
        — Сейчас вы очень спокойны, ваше тело настолько тяжело и так приятно расслаблено, что даже ваши веки становятся слишком тяжелыми. Становится просто невозможно держать их открытыми, и они начинают закрываться сами по себе.
        Её веки начали потихоньку смыкаться. Я подождал, пока глаза не сомкнулись совсем.
        — Теперь вы находитесь в очень, очень приятном состоянии, вы полностью отключены от тела и осознавать нечего, кроме вашего сознания, которое плавает в темноте настолько сильной, имеющей осязание, обоняние и свой собственный вкус. Ничто не может разбудить или потревожить вас. Вы в безопасности. И ничто не имеет значения, только мой голос, который погружает вас мягко, глубже и глубже в свой сказочный отдых, нужно всё полностью отпустить и идти еще глубже.
        Я остановился и позволил пройти нескольким секундам.
        — Ваша правая рука теперь настолько легкая, что поднимается сама по себе.
        Смотрю, как её правая рука медленно начала подниматься. Когда она поднялась так высоко, насколько могла, я сказал.  — Ваша рука возвращается обратно на колени так, как вам приказывает мой голос. Её рука потянулась к коленям, и я продолжил.  — Когда я задаю вопросы, ответы вам будут даваться легко, без особых усилий. Вы полностью расслаблены?
        Её губы двигались сначала беззвучно, после открылись и закрылись снова.  — Да,  — прошептала она. Голос её был, как шелест крыльев бабочки.
        — Узнаете ли вы своё тело?
        — Нет.
        Я прикоснулся к её руке.  — Ничего не трогает вас?
        — Нет.
        В луче синего света её лицо стало бледным, смягчилось, и форма лица стала немного сплющенной, рот приоткрылся, а выражение напоминало личность с низким уровнем интеллекта. Дыхание было медленным и стабильным. Руки всё ещё вяло лежали на бедрах. Это был взгляд и положение человека, находящегося в состоянии глубокого гипноза.
        Я осторожно приподнял веки. Её глаза сильно закатились и были совершенно белыми. Я лег в свое кресло, мои мышцы расслабились, а дыхание стало глубоким и ровным. Это конечно не общеизвестный факт, но во время сеанса гипнотизер тоже впадает в параллельный транс. Аналогичное явление существует и у групп женщин, живущих вместе и начинающих кровоточить в одно и то же время каждый месяц. Не думаю, что это плохо, поскольку это означало, что гипнотизер помогает увлекать субъекта в глубоком трансе.
        Начинаю снова говорить.  — Это темнота, в которой вы плывете, в ней нет власти денег, солнца, машин, вращающихся механизмов, нефти, Бога или всего того, что вы знаете. Она питается только вами… Она вечна… Независима. Здесь нет часов, потому что время здесь работает не в хронологическом порядке. Время текуче. Ваши воспоминания живы. Ничто не может быть потеряно здесь. Вы можете найти всё, что потеряли. Всё, что вы видели, слышали, делали и чувствовали, всё это уже ждет вас. Они ждали дни, недели, месяцы, годы. Здесь главная вы. Ничто не может причинить вам боль.
        Я помолчал, прежде чем продолжить.  — Теперь я хочу, чтобы вы вернулись назад во времени и нашли то место, которое любили. Место, где вы были счастливы в прошлом.
        Улыбка ребёнка появилась на её лице.
        — Теперь вы счастливы?
        — Да,  — ответила она монотонно.
        — Где вы?
        — Я нахожусь в лесу… во Франции… Мой отец, собственник этой земли.
        — Опишите всё, что вы видите и делаете.
        — Это… конец лета… возможно даже осень. Я не очень уверена, но дождя не было много дней. Тут жарко и сухо, а в желтеющей траве полно кузнечиков и сверчков. Они общаются друг с другом. Всё здесь живет и развивается. Стрекозы, летающие над моей головой… они настолько красивы. Всё так красиво… Даже смертоносные скорпионы прячутся под камнями. Антон говорит, что я должна быть с ними осторожной, но я их не боюсь. Они никогда мне не вредили. И я чувствую себя такой счастливой,  — она тихо хихикнула.
        — Кто такой Антон?
        — Он заботится о земле.
        — Что происходит?  — спросил я.
        — Сквозь оранжевые листья дует ветер, пытаясь их сорвать, и прямо на меня падает дождь. Я подставила ладонь, и дубовый лист упал прямо в неё. На нём был красный муравей, он бегает в панике, но я ему не наврежу. Я положила его на землю и наблюдаю, как муравей быстро побежал к себе в муравейник… Антон, вчера, сказал мне, что под нашими ногами есть грибы, которые с нетерпением ждут, когда же пойдет дождь… земля станет влажной… грибы смогут прорасти,  — выражение её лица было довольным.
        — Я хочу, чтобы вы оставили эту красивую сцену и вспомнили, что произошло с вами за два дня до катастрофы. Вы можете это сделать?  — она кивнула,  — Что вы видите?
        Она продолжала молчать.
        — Скажите мне, что вы видите,  — повторил я.
        Её лицо изменилось — окаменело. Лоб нахмурился.  — Я в салоне красоты, мне делают прическу и маникюр. Сегодня вечером будет вечеринка.
        — Но, вы не счастливы?
        — Нет. В животе словно узел.
        — Почему ваш живот не в порядке, Оливия?
        — Потому что это вечеринка Тайного Общества.
        Я нахмурился.  — Что за Тайное Общество?
        — Это секретный клуб… для миллиардеров,  — её голос был ровным и приглушенным.
        — И вы состоите в нём?
        Она улыбнулась медленно странной, понимающей улыбкой.  — Нет. Вам бы пришлось быть паразитом или падальщиком, чтобы присоединиться к нему.
        Это было первым предупреждением, что не надо заходить дальше, докуда хотел зайти я с леди Оливией.
        — Если вы в нём не состоите, то почему идете туда, Оливия?  — мой голос был спокоен.
        — Мне заплатили за присутствие.
        Я испытал чувство неловкости. Но это было моей обязанностью — войти за ней в темное зеркало и увидеть, что прячется там, забытое временем.
        — Где пройдет вечеринка, Оливия?
        — Подземелье. Она всегда проводится в подземелье… в одном из домов айсбергов.
        — Что такое дом айсберг?
        — Это дом, в котором много этажей под землей. В них имеются потайные комнаты под домом. Вы никогда об этом не подумаете, увидев дом снаружи.
        — Идите на вечеринку,  — я подождал несколько секунд.  — Вы пришли?
        Медленный кивок.  — Скажите мне, что происходит.
        — Я сижу в круге света, в тёмном, похожем на пещеру помещении. Я голая, но на мне пара блестящих черных сапог на шпильках. В тени находятся люди. Они располагаются по кругу вокруг меня.
        Сука!  — Кто эти люди, в тени?
        — Я не могу видеть их лица. Мне не разрешено,  — она тихо дышала.
        — Что вы делаете в круге?
        — Я жду,  — её голос сделался похожим на скрип.
        — Чего?
        — Когда один из них, потянет меня за зажимы для сосков. Когда это случится, я должна идти к нему сразу, или, будут… ненормальные последствия.
        Я пригляделся к ней, удивленный. Какого черта? Она что, притворяется? Однажды, женщина сделала вид, что находится под гипнозом. Это был её способ, познакомить меня, с её сексуальными фантазиями, типа сценарий, где я играл главную роль. Но, это был простой случай, с которым я имел дело в своем кабинете, и это был сеанс легкого гипноза.
        Было почти невозможно противостоять беззвучному метроному.
        Я изучал её в течение нескольких секунд. Она была спокойна, дыхание глубокое. Нет, она не притворялась.
        — Зачем вы на вечеринке, Оливия?  — на мгновение в воздухе повисло молчание.
        Затем.  — Здесь я не Оливия. Я отзываюсь на имя Вельвет.
        Я резко вдохнул. Я зашел туда, куда не стоит. Я не должен толкать её или вести, но ничего не мог уже поделать. Слова сами вырвались из моих уст:
        — За что вам заплатили, Вельвет?
        Она что-то прошептала.
        — Я не слышу вас. Скажите мне это снова, приказал я аккуратно.  — Она открыла рот, и я подался вперед. Её голос был еле слышен, но на этот раз, я услышал всё.
        — Мне заплачено за унижение,  — пробормотала она.  — Любой из этих мужчин, может делать со мной всё, что пожелает.
        Глава 4
        Марлоу
        Леди, грёбаная Оливия, была, первоклассной проституткой!
        Это, не имеет никакого смысла. Почему? С чего бы, наследнице огромного состояния Свонсонов, продавать себя за немалые деньги. Я откинулся в кресле, потрясенный и раненый в самое сердце этими откровениями. И всё же, это имело смысл. Игра в ассоциации, обнажила её фарфоровую хрупкость и наполненный тайнами внутренний мир.
        Следующие несколько секунд я раздумывал, что делать дальше. Ответ был очевиден. Сеанс гипноза прошел успешно. Хоть и не без неприятных моментов, но всё же, её воспоминания нашлись. Мой долг — не судить или разгадывать тайны. Всё, что мне следовало сделать — это свести Оливию с её воспоминаниями и направить по её же пути. Я проложил дорогу и любой другой гипнотизер сейчас со всем справится.
        Я посмотрел на неё сверху вниз. Её волосы в свете метронома отливали серебристо-голубым. В моей голове промелькнула мысль, что, если я, никогда её больше не увижу — меня вдруг стало распирать от любопытства. Возможно, это было и неправильно, поддаваться импульсу, но я не мог себя остановить. Это было так, если бы я тоже был беспомощен, и в трансе, обнаружил её тайное альтер-эго Вельвет.
        Что с ней случилось? Что она сделала дальше?
        — Что было дальше, Вельвет?
        — Я ползу к мужчине,  — её голос ровный, словно механический, лишен эмоций, удовольствия или радости.  — Когда я оказываюсь перед ним, ложусь на спину, опираясь на локти, и раздвигаю ноги. Он вставляет в меня палец и я…
        — Стоп,  — сказал я, и она остановилась на полуслове.
        Я вырвал себя из собственного транса, резко поднявшись. Это было неправильно, неправильно, неправильно. Я чересчур перегнул палку, но мой член в штанах был твердым, эрекция была настолько мощной, что пульсировала, до боли сдавленная тканью брюк. Я немного сдвинулся, чтобы ослабить натяжение.
        В первый раз за всю мою карьеру я сделал что-то, что было невыгодно моему клиенту. Это было в первый раз. Я только что злоупотребил оказанным мне доверием. Мои низменные инстинкты оказались на первом месте — ни при каких обстоятельствах, я не должен был к ней так относиться. С ней происходили перемены. Ей было тяжело. Особенно после такого. Я не могу быть объективным. И никогда не смогу.
        Решив провести её ещё через одно воспоминание, приятное, я выведу её из гипноза и прекращу наши отношения. Я больше не хотел. Не мог позволить себе ввязаться в это.
        — Теперь, оставьте это место, Оливия,  — сказал я тихо, но мой голос дрогнул от волнения.  — Вернись назад, обратно в детство. Давайте отправимся туда, где вам было пять лет. Это ваш день рождения. Что вы делаете?
        Её лицо изменилось — то же жуткое, детское выражение лица снова возникло перед моими глазами.
        — Мой день рождения. Здесь есть надувной замок-батут и клоун. Вокруг много детей, но большинство из них мне незнакомы. Ухожу из сада, открываю кухонную дверь. Там Бланка. Она радостно мне улыбается.
        — Кто это, Бланка?  — спросил я.
        — Она домработница.
        — Что дальше?
        — Она протягивает мне красиво завёрнутую коробку. «У меня для тебя подарок»,  — говорит она. «Что это?» — спросила я. «Я не могу позволить себе что-то дорогое, но принесла тебе это»,  — отвечает она с широкой улыбкой и дарит мне свой подарок. Я должна его открыть. Это кукла со светлыми волосами. Я ничего не чувствую внутри себя, но улыбаюсь ей и раскрываю объятия, чтобы обнять ее.  — «Спасибо, Бланка. Я уже люблю ее». Она обнимает меня крепко и счастливо улыбается. «Ну, можешь идти и наслаждаться праздником»,  — говорит она. Я поднимаюсь вверх по лестнице для слуг и прохожу вдоль по коридору. На улице темно и холодно.
        — Куда вы, Оливия?  — спросил я.
        — Я иду к себе в комнату в башне.
        — Ваша комната находится в башне?  — спросил я недоверчиво.
        — Да. Мне так захотелось, чтобы комната была в башне, а я была принцессой.
        Её лицо вдруг изменилось.  — О, нет,  — выдохнула она.  — Кто-то вошел в коридор. Это снова произойдет,  — простонала она. Её веки задрожали и она испуганно захныкала. Уголки её рта дернулись в гримасе ужаса.
        — Вы в безопасности, Оливия. Здесь абсолютно безопасно. Ничто не может причинить вам боль. Вы не там. Можно наблюдать за всем с безопасного расстояния. Нет никакой опасности сейчас. Сохраняйте спокойствие. Оставайтесь в расслабленном состоянии.
        Она выдыхает через рот.
        — Вы одна?
        — Нет,  — она вздохнула.
        Я уставился на неё.  — Кто там, с вами?
        Она вздрогнула.  — Я могу вернуться?
        — Просто скажите, кто там?
        — Я не хочу смотреть,  — слабо воскликнула она.
        — Нечего бояться. Я хочу, чтобы вы расслабились и углубились в темноту. Ничто не может причинить вам боль. И когда будете готовы, просто взгляните один раз.
        Её нижняя губа дрожала, а ноги стали дергаться, как будто она пыталась выплыть из ситуации. Я понял, что она могла выйти из гипнотического транса и это было опасно. Это могло ввести её в глубокую депрессию, но я не мог это оставить просто так.
        — Ничто не может причинить вам боль,  — гнул я, мой голос дрожал.  — Скажите мне, что вы видите.
        — Я не хочу. Я не хочу этого,  — затем она замерла. Её лицо стало похоже на маску.
        — Белая сова — она здесь,  — закричала она, её голос был настолько тонким и жутким, что я почувствовал, как по моей спине побежал холодный пот.
        — Что, делает белая сова?
        Её веки дернулись и она начала задыхаться.  — Наблюдает за мной. Всегда, наблюдает за мной,  — её пальцы дрожали.
        Что, черт возьми, происходит? Я знал, что воспоминания были слишком травмирующими и пугающими, они были спрятаны и засыпаны, менее пугающими образами. Даже в состоянии гипноза, разум до конца защищал человека от травм и подавленных воспоминаний. Тайна, которая должна быть сохранена, любой ценой. Для того, чтобы избежать встречи со злоумышленником, пациент вызывает в воображении образы вещей или животных.
        — Всё в порядке. Вы не должны идти вперед. Вы можете вернуться в темноту, где сова не может видеть вас.
        Я подождал, пока она не перестала дрожать.
        — Может ли сова видеть вас сейчас?  — Она покачала головой.  — Хорошо. Опишите мне, как она выглядит.
        — Она большая и белая, с выпученными глазами. Она всё видит… Всё,  — обнажив зубы, её рот растянулся в странной гримасе.  — Она ненавидит меня.
        — Почему она ненавидит вас?
        — Потому что я существую.
        Я застыл, ошеломленный. Это не совсем то, что я ожидал. Здесь было, что-то ужасно неправильное. Все мои предположения, оказались ложными. Мир тайн, скрытый за фасадом богатства, гламура и респектабельности — она жила в нем.
        Это было больше, гораздо больше, чем мое роковое влечение к пациенту. Я бросил взгляд на часы. Наше время почти истекло. Я стоял на распутье. Взяться за неё, или бросить на произвол судьбы? Она была проституткой — в этом сомнений не возникало, и она всё ещё взывала к моей помощи. Если я совершу ошибку, с наследницей Свонсон, меня снова будет ждать ошеломляющий позор. Но я выжил однажды, и смогу это сделать снова. Во всяком случае, моя жизнь уже была разрушена и это был мой шанс, чтобы всё исправить. Это был злой рок, окутавший и её, и меня. Это горе коснулось меня, и если я не сделаю хоть что-то, то буду ответственен за полную деформацию её личности. Не случайно, что она пришла ко мне. Прежде, я не замечал перед собой ничего, но на этот раз я не облажаюсь.
        Разум хоронит воспоминания, которые оказались для неё слишком болезненными, чтобы справиться с ними. Это был механизм самосохранения. Позволить ей узнать, что она видела под гипнозом, означало нанести ей вред сразу с двух сторон. Во-первых, она столкнется с тем, о чём и понятия не имела. Её проституция. Второе, и возможно более важное, меня бы сразу обвинили в создании ложных воспоминаний. Мне было нужно время, чтобы сделать всё правильно. И я знал, что делать.
        — Уходите из коридора, Оливия. Вернитесь на вечеринку. Идите туда, где есть сладости и надувной замок.
        Улыбка появилась на её лице. В голубом свете лампы она вновь превратилась в ребенка.  — На счёт пять вы проснетесь расслабленной и будете прекрасно себя чувствовать, гораздо лучше, чем до этого. И вы не будете помнить ничего из своего путешествия в прошлое. Запомните, когда я досчитаю до пяти, вы проснетесь не помня, что происходило во время сеанса гипноза.
        Я сделал паузу, чтобы она поняла и снова заговорил:
        — Один… Вы возвращаетесь в свое тело… Два… Ощущения возвращаются… Три… Чувствуете, что полностью возвращаетесь… Четыре… Вы чувствуете себя пробужденной, счастливой и бодрой… Пять.
        Она открыла огромные глаза и посмотрела прямо на меня, и я почувствовал электрический ток, пробежавший сквозь меня. Несколько бесконечных секунд мы молча смотрели друг на друга. Я не мог оторвать от нее глаз. В моих ушах загудело. И вдруг я опомнился и отвел свой взгляд в сторону.
        — Как вам наш первый сеанс?  — спросил я, вставая и касаясь выключателя света. Резкий жёлтый свет заполнил маленькую комнату. В пространстве больше не было ни интимности, ни острого сексуального напряжения.
        Она моргнула от резкого света и облизнула нижнюю губу.
        — Думаю, что это не сработало. Мне кажется, что я задремала,  — сказала она медленно. Когда её глаза привыкли к свету, она посмотрела на меня испытующим, озадаченным взглядом. Я мгновенно понял, что беспокоило её. Клиентки всегда западали на меня. Это было естественно для пациента, перепутавшего чувство благодарности с любовью. То, что удерживало их, было полным отчуждением с моей стороны. Но глядя ей в глаза, я позволил увидеть, что она повлияла на меня. Что-то проскочило между нами. Я должен соблюдать дистанцию. Если я хочу помочь ей, мне придётся установить рамки, либо я совершенно всё испорчу.
        — Важно то, какие ваши ощущения после первого сеанса. Как вы себя чувствуете?  — мой голос звучал профессионально, с заботой о клиенте.
        — Я чувствую себя прекрасно. Гораздо лучше, чем раньше, на самом деле,  — согласилась она, след замешательства и возбуждения промелькнул в её глазах.
        — Хорошо,  — сказал я решительно и двинулся к двери.  — Когда почувствуете, что вам это необходимо, приходите ко мне снова.
        Я сел за стол и притворился, что делаю пометки в своём блокноте. На самом деле я записывал бессмыслицу. Когда клиент был рядом, я никогда ничего не писал. Особенно, когда у меня имелась запись всего сеанса.
        Она вышла и села напротив меня.  — Скажите мне правду. Это был провал, не так ли?  — спросила она.
        Я посмотрел на неё.  — Вовсе нет. Это было то, чего я ожидал. Я закладывал основу. Мы ещё не заглядывали в прошлое. Мы будем это делать в следующий раз. Важно то, как на вас это действует.
        — Действует, великолепно,  — сказала она медленно.
        — Значит, сеанс прошел успешно,  — сказал я и вежливо улыбнулся. Неловкость тонкой нитью протянулась между нами.  — Это будет окончанием нашего первого сеанса,  — сказал я и, встав, пошел к двери. Это должно быть выглядело странным, но просто, я хотел, чтобы все поскорее закончилось.
        Она последовала за мной на выход.
        — Разрешите подать ваше пальто,  — сказала Берилл, вскочив со своего места. Она вернулась, держа в руках длинное чёрное пальто из шелка и кашемира — о чем гласила надпись на бирке.
        — Благодарю вас,  — руки леди Оливии проскользнули в рукава пальто.
        — Ну, желаю вам доброй ночи,  — сказал я.
        — Доброй ночи и вам, доктор Кейн,  — ответила она мягко.
        Я кивнул и, развернувшись, пошел обратно в свой кабинет.
        Я закрыл за собой дверь и на секунду замер, прислонившись к ней. Блять! Какого черта со мной происходит? Почему я так подвержен её влиянию? Подойдя к ящику стола и взяв из него бутылку, я налил себе большую порцию алкоголя. Поднес стакан к губам. Жидкость полилась в желудок, как бензин, под напором из пистолета.
        Блять! Я нуждался в этом.
        Глава 5
        Марлоу
        Берилл постучала и открыла дверь. Её глаза ярко блестели. Очевидно, она надеялась, что я расскажу ей маленькие грязные сплетни.
        — Даже и не думай!  — сказал ей, прежде, чем она собралась войти.
        — Она красивая, правда, правда?  — сказала она, входя и усаживаясь в углу моего стола.
        Я вздохнул.  — Да.
        — У вас все получилось?  — попробовала она снова.
        — Берилл!  — сказал я Пуаро.
        Она сложила руки на груди.  — Это же я, Берилл. Я не собираюсь бежать и продавать эту историю таблоидам.
        — Нет,  — сказал я твердо.
        — Тебе и не нужно ничего говорить. Просто кивай или качай головой.
        Я тупо уставился на неё.
        — Ну и ладно. Как хотите,  — нахмурившись она выплыла из кабинета. Затем снова сунула голову в дверь с извиняющимся видом.  — Упс, оказывается, от волнения я забыла упомянуть, что звонила ваша уборщица. Она не смогла прийти сегодня, у неё что-то экстренное. Ей нужно поехать в Брайтон, чтобы увидеться с сестрой. Вернётся завтра.
        — Хорошо. Спасибо.
        — Ну, тогда я пошла. До завтра.
        — Да, до завтра.
        Я услышал, как хлопнула входная дверь, и это место поглотила тишина, свойственная заброшенным зданиям. Налил себе на три пальца виски и сделал большой глоток. Скорее бы полегчало. Я откинулся на спинку стула, развернув его к окну. Люди, сгорбившись в своих пальто, спешили по домам. Сколько раз, сидя здесь в одиночестве, я наблюдал эту картину. Прежде чем опустели улицы, мне бы собраться и пойти поесть в одиночестве. Обычно это «итальянец» за углом. Ил американо-американо, звали они меня. Я всегда заказывал одно и то же. «Пенне Арбьятто» для начала, а затем Франко приносил блюдо дня, обычно ими были рыба, кролик, свиные ножки или сладкое мясо.
        После нескольких ужинов Франко сказал.  — Вы всегда едите в одиночестве. Такой большой, красивый мужчина как вы. Почему?
        — Никто не хочет меня,  — пошутил я.
        Он отдернул голову с преувеличенной силой, как будто отпрыгнул от атакующей змеи.
        — Неееееет!  — закричал он. Это был самый долгий и ужасный крик, который мне приходилось слышать.  — Такой большой, красивый мужчина как вы. Это невозможно. Он поставил стул и сел возле меня, сказав с заговорщическим видом.  — У меня для вас есть красивая девушка.
        — Только это будет «Пенне Арбьятта» сегодня ночью, я думаю.
        Он ушел в сторону кухни с оскорбленным видом. Это было за несколько недель до того, как он простил меня и я стал снова ил американо (тот американец — прим. переводчика). Но мне нравятся итальянцы. Всё так драматично — ведут себя, словно оперные гастролеры. Всё решается пылким признанием в любви.
        Бывали дни, когда я не ходил к Франко, а предпочитал пойти в спортзал и позаниматься там, в течение пары часов, чем быть в местах по гламурнее. Но одна вещь никогда не менялась. Я всегда обедал в одиночестве. Я всегда ходил домой один.
        Сегодня вечером, мой член был твердым и набухшим. Настроения есть не было. Я позвонил Дженни. Это, кстати, было её не настоящее имя. Её имя от рождения было труднопроизносимым.
        — Марлоу,  — ответила она сразу, её голос был хриплым и полным надежд. Но меня это никогда не впечатляло, каждый раз, когда я слышал её по телефону, это было обманчиво. На самом деле она была простой и незамысловатой девушкой, с которой так чудовищно жестоко обошлась жизнь.
        — Можно я зайду?  — спросил я.
        — Конечно,  — ответила она.  — Сможешь подъехать, скажем… в час?
        — Увидимся через час.
        Положив телефон на стол, я наблюдал за проходящими мимо пешеходами, при этом опустошая бутылку виски. Это расслабило меня после ужасного дня в офисе. Всё это время я держал свой разум абсолютно чистым, больше не позволяя себе думать о ней.
        Когда зазвонил телефон, я уже ополовинил бутылку и чувствовал себя довольно пьяным, поэтому я проигнорировал его. Щелкнул автоответчик. Женщина оставила сообщение. Она хотела записаться на прием к штатному гипнотизеру.
        — Им буду я, дорогая,  — невнятно пробормотал я в пустоту кабинета. Она оставила свой номер и имя.
        За двадцать минут до моей встречи с Дженни, я надел пальто, и, пройдя сквозь сумрак кабинета, спустился по лестнице. Вышел в коридор, который делил с другими практикующими специалистами. Было тихо, как в морге. Все, стоматолог на первом этаже, мастер-массажист в джиу-джицу и мануальный терапевт, наряду с их персоналом — все уехали по домам. Я запер свой кабинет и прошёл короткое расстояние до насыщенно-черной двери. Вышел на улицу, и мне в лицо ударил порыв холодного ветра. Я улыбнулся — как раз то, что мне нужно.
        Я оставил машину на подземной парковке и в Паддингтон поехал на метро.
        Дженни открыла дверь, одетая в тесную с v-образным вырезом розовую блузку и белые трусики с потёртыми швами.
        — Привет, незнакомец,  — протянула она, соблазнительно облокотившись на косяк двери. Я приветливо улыбнулся.
        — Входи,  — пригласила она, распахивая дверь шире. Я вошёл в дом и снял ботинки в коридоре. В этом было что-то азиатское. Всем приходилось разуваться, прежде чем войти.
        — Ты не был у меня довольно-таки долго. Был в отъезде?
        — Нет. Ты знаешь, просто был занят.
        — Я скучала по тебе,  — сказала она.
        Ах, Дженни, бедненькая. Я ходил в носках по её идеально чистому дому, по комнате, где она вела свой бизнес. Здесь была кровать, комод, удобное кресло с ванночкой и блок бумажных салфеток, закрепленный на стене.
        — Цена все та же?  — спросил я.
        — Ты не должен платить,  — улыбнулась она.
        — Дженни,  — сказал я устало.
        — Она всё та же,  — быстро ответила она. Я вынул бумажник, отсчитал пятьдесят фунтов и положил в ящик её комода. Потом снял пальто, пиджак, брюки, носки и трусы, после уселся в кресло. Я положил голову на спинку и закрыл глаза. Почувствовал, как напряженно моё тело и стянуты мозги. Мне нужно было выпустить пар.
        — Как ты, Марлоу?
        — Хорошо,  — ответил я кратко.  — А ты?
        — У меня все хорошо.
        Возникла пауза. Её квартира была тёплой, а в кресле комфортно. Я хотел отдохнуть.
        — Ты сегодня какой-то другой,  — заметила она.
        Мои глаза, моргая, открылись.  — Да?
        — Да,  — сказала она с грустью и вышла из комнаты. Она вернулась с ванночкой воды и ароматическими каплями. Лепестки цветов плавали на поверхности. Она поставила её на пол и окунула мои ноги в теплую воду. Ощущение было райским. После того, как вымыла ноги, она стала массировать их теплым маслом. И не пыталась снова завести разговор.
        Затем, она оттолкнула ванночку подальше и её теплый рот обхватил головку моего члена. Она мастерски провела губами вверх вниз по стволу. Я не хотел этого.
        Я действительно не хотел думать об Оливии, но она промелькнула в моей голове, запретная, чрезвычайно реальная и обнажённая в блестящих черных сапогах на шпильках. Это она находится между моими ногами, её пухлые, красные губы широко раскрыты, чтобы обхватить толщину моего члена. Она посмотрела на меня своими как ртуть глазами, не невинно и беспокойно, как тогда в моем кабинете, а полными грязных сексуальных знаний.
        В своей фантазии я позвал её так настойчиво, как если бы потянул за зажимы для сосков. Её рот скользил вверх и вниз по моему члену. Я кончил так быстро, что Дженни издала небольшой звук удивления.
        Глава 6
        Твоя роза так дорога тебе, потому что ты отдавал ей всю душу.
    Антуан де Сент-Экзюпери. Маленький Принц.
        Оливия
        Я заметила на чулке огромную дыру, размером с 5-пенсовую монету, только тогда, когда мы уже почти доехали до офиса доктора Кейна. Нахмурившись, я уставилась на стрелку, идущую вдоль всей ноги, пытаясь вспомнить, где я зацепилась, тем самым подвергнувшись внезапному, крупномасштабному приступу паники.
        Моё горло сжалось, словно в нём застрял шарик. Я стала задыхаться, дыхание стало быстрым и неглубоким. Мою кожу начало подозрительно покалывать — недостаток кислорода. В одно мгновение меня осеняет, я умру на заднем сиденье этого автомобиля. Моё сердце разогналось достаточно быстро, чтобы разорваться. Меня охватил абсолютный ужас. В крайней необходимости и сильном страхе, которые заполнили мое существо, в действительности, не было никаких оснований.
        Ничего не произошло, и всё же это было настолько реально, что на моих глазах стало причиной ступора. Было бы трудно объяснить тому, кто не испытывал панических атак, таких, как эта. Возможно, они бы поняли, если бы представили, что находятся в углу горящей комнаты без возможности выйти и наблюдают, как огонь все ближе и ближе подбирается к ним.
        Это чувство было реальным. Беги! Сейчас!
        Но, конечно, я замерла. Не в состоянии двинуть ни одной мышцей. Вскоре я поняла, что, если вспотею как лошадь или у меня может даже собьется дыхание и я всё брошу. Это означало бы отмену встречи и возвращение домой.
        Нет!
        Этого я не хотела. Больше всего на свете мне хотелось попасть на прием. Вид затылка водителя вызывал у меня головокружение, но игнорируя это, я последовала совету доктора Гринхолф. Первое, что нужно было сделать, это отбить, затягивающий тебя, каскад негативных эмоций. Первой линией обороны было притормозить мысли, дыхание, чувства. Осознанно я начинаю совершенно иной внутренний диалог. Медленное дыхание. Это не спусковой крючок. Ну и что с того, что поползли чулки. Делаю ещё один глубокий вдох. Никто этого не увидит. Это ничего, абсолютно ничего. Всё идёт хорошо.
        Я посильнее откашлялась и почувствовала, как ком в горле исчез. Молча, я повторяла все хорошо, все хорошо, как мантру до тех пор, пока проблема не отступила и мои мышцы медленно расслабились.
        Глубоко вздохнув, я выглянула в окно. Внешний мир никак не изменился. Мы были менее чем в десяти минутах езды. Я открыла свою сумочку и, взяв зеркальце, взглянула на себя. Мои зрачки были все еще расширены, а лицо слегка бледным, но в остальном было всё нормально. Закрыв зеркальце, убрала его обратно в сумочку.
        Эти приступы, случались все чаще и чаще, и всё по менее и менее важным причинам. Последний произошел вчера в душе, когда вода ударила мне в лицо и стало невозможно дышать.
        Я посмотрела вниз, на дыру в чулке. Она всё ещё была там. Я провела рукой вдоль стрелки на чулке и отрицательно покачала головой. Глупая, глупая Оливия. Затем просто перевернула чулок так, что стрелка оказалась с внутренней стороны моей ноги. Гораздо менее заметно. Возможно, даже прикрыться пальто. Не обязательно, что кто-то заметит. Берилл была словно пришибленная звездой. Она подумала бы, что я сделала что-то важное или сделала так специально. А доктор Кейн был слишком профессиональным и отчуждённым. Его взгляд никогда не опускался ниже моего скромного выреза.
        Внимание отчуждённого доктора Кейна было подобно ласке для моего рассудка. Хотя он и признал, что становится немного навязчивым со мной. Я не могла перестать думать о нём. Он привлек меня, как пламя привлекает мотыльков. И пламенем был он. Красивый, яркий, но трогать нельзя. Наша первая встреча стала для меня шоком. Возможно, если бы я не так боялась сеанса, если бы его приемная не была бы столь простой и обыкновенной, или если б Берилл не была так жутко впечатлена моим титулом, он не был бы столь потрясающим, когда она открыла дверь и я увидела его.
        В свете окна он стоял у стола, руки по швам, пиджак его темно-синего костюма приоткрывал чёрную рубашку под ним. Без галстука. Его плечи были широкими и мощными, ноги на ширине плеч. Я никогда еще не видела человека, который выглядел в костюме таким крупным и впечатляющим.
        Его волосы были прямыми и иссиня-черными, касались его воротника, а брови были густыми и прямыми. Хоть и не возможно было разобрать цвет его глаз, взгляд был суровым и настойчивым, и вместе с его напряженной позой, на долю секунды он представился мне стрелком готовым к выстрелу в любой момент.
        Мою кожу покалывало от предчувствия опасности, но он вышел вперёд, и его успокаивающие манеры помогли мне собраться, и первое впечатление растворилось в игре света.
        Отбросив все эмоции, его взгляд стал чётким и проникновенным. Как будто я смотрю в зеркальное стекло. Вы не можете видеть, кто есть на другой стороне, но знаете, что кто-то на вас смотрит и оценивает. Когда он подошел ближе, я увидела, что его глаза были цвета виски с золотыми вкраплениями, мерцающими в них, его нос и линия челюсти были столь идеальными, что казались выточенными из стекла. Он был совершенно потрясающим экземпляром мужского вида.
        Я почувствовала трепет, проходящий сквозь меня. Это было безумием, чтобы так тронуть человека, который даже и не прикоснулся к тебе, о боже! Я хотела его. Я почувствовала, что краснею. С тех пор как вернулась из госпиталя, я не могла вспомнить такое мощное и мгновенное влечение к кому-либо. Хотя моя жизнь и без того была слишком сложной. Мне совершенно не нужно увлекаться моим гипнотизером.
        Он вышел вперёд, словно хотел пожать мне руку, но вместо этого лишь указал ею мне на кресло. Как только я направилась ему навстречу, я остро стала ощущать на своем теле, как он двигался, инстинктивно, чувственно, как змея, совершенно не похож на меня.
        Но он был профессионалом, аккуратным и отчужденным, и через некоторое время мое тело перестало дрожать от странного желания ощутить его кожу, его рот, его губы. Только однажды, когда я вышла из гипноза, он посмотрел на меня, и между нами промелькнуло желание. Это было, словно его тело общалось с моим. Я ощутила, как между моих ног всё запульсировало.
        И снова он был тем, кто холодностью разорвал эту нить. После этого, подобного не происходило. Он соблюдал дистанцию и дал понять, что между нами здесь, не может быть ничего, кроме стерильной вежливости профессиональных отношений. Мы должны быть двумя людьми, которые не имеют ничего общего и не особо нравятся друг другу.
        И ещё, мне казалось, что как будто он был единственным в мире человеком, которому я могу доверять. Он был моим проводником в прошлое. Единственным, кто мог оживить мои воспоминания. Когда другие люди говорят о том, что произошло, я не чувствую с этим связи. Словно всё это было злой шуткой. Помните, как вы с братом положили в сумку лошадиный навоз и оставили её на улице, чтобы нашли другие люди.
        — Нет.
        — Не помните?
        — Ни капельки.
        Я обратилась к доктору Кейну и попросила его помочь мне вспомнить тот случай с сумкой и навозом. Он ввёл меня в состояние гипноза, и чертов эпизод ожил. Сено щекочет мне ноги, запах какашек, безудержное хихиканье, едем по обочине, прячемся в кустах, тссс… тсс…, смысл всей шутки в том, как мы смеялись, катаясь по земле в буквальном смысле. И бежать, как от дьявола. Так быстро, что ребра болят, и дыхание сбилось. В итоге, стоим перед Иваной, и её глаза блестят, от притворства, что наказывает нас.
        Он также подарил мне и другие воспоминания. Случай с собакой по кличке Фрейя. Я увидела, как она бежит сияющая в лучах солнца и снова ощутила ту глубокую любовь, которую к ней испытывала. Выйдя из гипноза, я была в шоке от того, что смогла забыть такое глубокое чувство.
        В следующий раз я пережила момент, когда спрятавшись за диваном, услышала, как моя мама сказала отцу, что умирает. Дело в том, как она это сказала. И папа был так потрясен, что из него вырвалось рычание от боли. Я помню, была настолько ошеломлена, что не могла пошевелиться.
        И я вспомнила первый день Иваны, когда она пришла наниматься сиделкой моей мамы. Мне было пять лет. Она была одета очень скромно, но сквозь неё сияла красотой. Я подумала, что она кинозвезда. Мы встретились в коридоре. Она уже собиралась уходить. Я уставилась на неё.
        — О, Боже мой! Какая ты милая девочка,  — воскликнула она. Я покраснела и опустила взгляд на туфли.
        Она опустилась на корточки и сказала, что у неё есть мальчик, чуть младше меня.
        — Когда-нибудь я приведу его познакомиться с тобой,  — сказала она. И затем, вынув из сумочки леденцы, предложила их мне. Её глаза были добрыми.
        Я думаю, она уже тогда, наверное, жалела меня. И когда все эти месяцы я лежала в госпитале в корсете, потому что мои ребра были очень сильно повреждены, Ивана была тем, кто посещал меня каждый день. Она приходила каждый день в обязательном порядке. Всегда радостная и улыбающаяся.
        Уотсон, наш водитель, остановил машину. Мы были возле офиса доктора Кейна.
        — Спасибо. Я сообщу, как только освобожусь,  — сказала я и вышла.
        Остановившись лишь на секунду на тротуаре, мужчины и женщины оборачивались, проходя мимо меня. Богатство. Оно всегда притягивает взгляд. Я позвонила в колокольчик, и Берилл впустила меня. Поднявшись по лестнице, я вошла во владения Берилл. Она улыбнулась мне и резко вскочила на ноги.
        — Добрый день, леди Оливия.
        Я улыбнулась. В первый день встречи, клянусь, я подумала, что она сделала реверанс.
        — Добрый день, Берилл.
        — Здесь все ещё предыдущая клиентка,  — её голос упал до шепота, и она скорчила гримасу.  — Она пришла так поздно, что её время пересеклось с вашим. Я надеюсь, вы не против подождать несколько минут.
        Я улыбнулась.  — Хорошо.
        Она обошла вокруг стола.  — Позвольте взять ваше пальто.
        — Я лучше побуду в нем немного,  — она остановилась и неуверенно замерла.  — Сегодня как-то холодновато,  — я вежливо улыбнулась.
        Она переминалась с ноги на ногу.  — Моя сестра испекла торт. Не хотите ли кусочек? Он очень вкусный.
        — Ах да. Спасибо.
        Она широко улыбнулась.  — И чашку чая к нему?
        — Это было бы чудесно, Берилл.
        Она исчезла во тьме, и я уставилась на обрамленную картинку на стене, которая гласила: «Не позволяйте вашему прошлому определять вас. Позвольте ему вас улучшить».
        Сначала, когда я видела её, то смотрела с некоторым чувством отрешенности. Я чувствовала себя грустной и опустошенной. Словно призрак. Настоящая я умерла некоторое время назад. Я не имела ничего, чтобы определить или улучшить себя. От моих воспоминаний меня отделяла только лишь занавесь. Иногда она выглядела настолько тонкой, словно фата. И всё, что мне нужно было сделать, лишь немного отодвинуть завесу. Но я испугалась, того, что за ней скрывалось.
        Глава 7
        Марлоу
        Я заметил, что она не оставила в приёмной своё пальто.
        — Вы позволите мне взять ваше пальто?  — спросил я её.
        — Нет,  — сказала она с улыбкой.  — Я в порядке.
        — Я могу сделать потеплее, если вы замерзли.
        — Нет, нет,  — ответила она быстро, слабый румянец пополз вверх по шее и по щекам.  — Я действительно в порядке,  — она одарила меня долгим взглядом.
        — Всё в порядке. Так как вы?  — вежливо спросил я.  — Появились ли новые воспоминания?
        — Нет. Но я хотела бы вспомнить тот день, в который умерла моя мама.
        Я нахмурился, но кивнул. Я не знаю, что преподнесёт тот день, я не смог бы оберегать её постоянно. В конце концов, однажды я узнаю, кто был белой совой, и почему она была так напугана, я планировал ей позволить все вспомнить, и хорошее, и плохое.
        Мы пошли в следующую комнату, и она удобно устроилась в антигравитационном кресле, пока я возился с нужными мне кнопками и переключателями.
        — Готовы?  — спросил я её. Она согласно кивнула, и я вдохнул аромат её духов.
        Сев рядом с ней, я провел с ней вводную процедуру. Этот путь сейчас был уже много короче, так как я уже проложил дорожку для её погружения в гипнотическое состояние. Когда она уже была в глубоком трансе, я приказал ей отправиться снова в её особое место. Выждал несколько секунд.
        — Вы здесь?
        — Да.
        — Хорошо,  — сказал я, собираясь забрать её в следующий день. И по какой-то неизвестной мне причине, мой взгляд скользнул по её телу и наткнулся на дырку на чулке. Я смотрел на неё. Её кожа была очень бледной в голубом свете. Я обнаружил, что дрожу. А затем случилось то, что я никогда прежде не делал. Я кладу палец на её открытую кожу. Дыхание стало прерывистым и судорожным. Какого черта?
        Я не мог поверить во власть и силу своего желания к ней и был бессилен в этом порыве. Чем больше я отрицал это, тем сильнее оно становилось. Я касался её, пока она лежала в моём кресле совершенно беспомощная, но мой палец не отрывался. Вместо этого он слегка подрагивал. Мой палец гладит её! Её кожа была словно изысканный шелк. Мой палец оставался до замирания сердца, будто не в состоянии, или, что более вероятно, не хотел разлучаться с её кожей. Затем я отдернул его и закрыл глаза. Я вздёрнул руки и прошелся пальцами по волосам. Я вцепился ногтями в голову, пока мой мозг дико охреневал.
        Блять! Блять! Блять!
        Все, что я знал наверняка, полетело в мусорный ящик. Мороз пробежал по коже. Очень медленно я поворачиваю голову влево. Немигающая точка красного цвета светила мне прямо в лицо, что свидетельствовало об устойчивом процессе видеозаписи. Я записывал это. Всё это было задокументировано. Я был сконфужен, и мне стало стыдно. Почувствовав себя извращенцем, я встал и отправился к записывающему устройству, стоял, держа палец наготове.
        Всё, что я должен был сделать — нажать «стереть». Я должен стереть это. Здесь было достаточно доказательств, чтобы меня посчитали сексуальным маньяком. И никогда снова не смогу работать, если уж на то пошло. Если я сотру это, ничего существенного потеряно не будет. Мы ещё не начали её путешествие. Я подождал ещё мгновение. И нажал на кнопку.
        Затем я нажал на «запись» и пошёл к своему креслу. И вспомнил слова священника из нашей церкви, его влажные глаза, блуждающие по приходу: «дух бодр, но плоть немощна». Я сел в кресло.
        — Я хочу, чтобы вы отправились в тот день, когда умерла ваша мама.
        Её глаза двигались под веками.  — Вы здесь?
        — Да,  — её голос был мягким и расстроенным.
        — Что вы видите?
        — Я в коридоре. Он слегка подсвечен. И холодно. Здесь очень холодно. Я не хочу идти вперёд.
        Я уставился на неё — мои собственные прегрешения забыты.
        — Почему?
        — Должно случиться что-то страшное. Я боюсь,  — она всхлипнула. Её дыхание стало прерывистым, губы беззвучно двигались с тревогой и беспокойством.
        — Оливия, слушайте меня. Здесь нечего бояться. Ничто не может навредить вам. Обращайте внимание только на мой голос. Сделайте только ещё один маленький шаг вперёд.
        Глубокие борозды появились на её лбу, и тело начало дрожать.
        — Пожалуйста, не заставляйте меня идти,  — умоляла она.
        К моему ужасу, слёзы хлынули из её глаз и полились вниз по её вискам. Я знал, если я буду двигаться дальше, то есть риск произвольного выхода из её гипнотического состояния.
        — Всё хорошо, Оливия,  — успокаивал я. Мой голос спокойный и размеренный.  — Вы не должны идти вперёд. Вам нужно отбросить чувство страха и волнения. Должны остаться только спокойствие и контроль. Я сделал паузу, чтобы дать ей время поглотить мои слова, чтобы на неё снизошло успокоение.
        — Сейчас я хочу забрать вас подальше отсюда. Вернитесь назад во времени. Вернитесь на один час ранее. Можете ли вы это сделать?
        Она, молча кивнула.
        — Что вы делаете?
        — Я иду в кровать. Ивана со мной в комнате. Она укладывает меня в постель. «Спи спокойно, милое дитя», - говорит она, гладя меня по голове и волосам. Она приятно пахнет. Я люблю её. Она хорошо заботится о моей мамочке. «Ночи, ночи, Ивана», - говорю я, а она выключает свет и выходит из комнаты. Я засыпаю.
        — Вернитесь еще на час назад. Что вы делаете сейчас?
        — Я в комнате моей мамы. Я улеглась рядом с ней, и она читает мне книгу «Очень голодная гусеница». Мамочка пахнет лекарствами, и у неё совсем не осталось волос на голове, она носила шарф, который папа купил для неё в Париже. Тот самый с лошадками. Она была настолько худой, что я чувствовала, как её кости тычутся в меня. А вокруг глаз были тёмные круги. Она притворяется счастливой. Для меня. У её постели поднос с едой. Съедено немного. В комнату входит папа. Он, словно не в своей тарелке, стоит в дверях. Что- то в его поведении заставляет мою маму вцепиться в меня крепче. Её выпирающие кости впиваются в мою плоть. «Как ты сегодня, старушка?» — неуклюже спрашивает он из дверей. «В целом хорошо», - резко отвечает мама. «Замечательно», - говорит папа. В его голосе облегчение, но он всё равно чувствует себя здесь некомфортно. «Ну, хорошо. Думаю, мне стоит зайти пожелать спокойной ночи чуть позже». Мама печально улыбается: «Конечно». Папа отступает и разворачивается к маме. «Мамочка, ты скоро умрешь?» — мама повернулась ко мне, широко улыбаясь: «Не сегодня», - сказала она и щелкнула своим тонким пальцем
по моему носу.  — «Но завтра ты снова можешь спросить меня». «Я могу спрашивать тебя каждый день»? «Отличная идея», - ответила она. А затем за мной пришла Ивана. Пора спать. «Спокойной ночи, мамочка». «Увидимся утром, дорогая», - сказала она и поцеловала меня в макушку. «Я уложу ее в постель», - сказала Ивана. «Да, сделай это», - сказала мамочка ровным, невыразительным голосом. У двери я обернулась, и мама уставилась на меня. На лице появилось обеспокоенное выражение. Когда наши глаза встретились, она ярко улыбнулась. «Сладких снов», - пожелала она.
        Я посмотрел на часы. Её время подходило к концу. Я приказал ей забыть первый эпизод и вывел её из гипноза. Она открыла свои прекрасные глаза и направила их на меня.
        — Спасибо, что помогли мне восстановить это воспоминание. Оно для меня очень дорого,  — она тронула свои виски.  — Я плакала?
        — Да,  — ответил я, вставая.
        — Не помню этого.  — её глаза сверкали.
        — Всего лишь случайные эмоции,  — сказал я, растягивая время, но чёрт, она мне нравилась. Как же она мне нравилась.
        Глава 8
        Берилл
        Тем, кто не знают доктора Кейна, со стороны может показаться, что он совершенно не заинтересован в леди О. Даже можно подумать, что он по ней не скучает, и не может дождаться, как расстаться с ней поскорее… Но мне-то гораздо виднее. Всё, то время, что я знаю доктора Кейна, а мы знакомы с ним около 18 месяцев, я ещё никогда не видела, чтобы он так смотрел на кого-либо, как на леди О. Он смотрел на неё с такой тоской, словно сходил с ума от чего-то запретного. Касаемо неё, она вспыхивала каждый раз, когда он смотрел в её сторону. Но прошло уже больше месяца, а они все ещё не сблизились.
        На сцену выходит Берилл-сваха.
        Я добралась до ящика своего стола и выудила оттуда косметичку. Порывшись в её содержимом, изъяла компактную пудру и открыла её. Прошлой ночью я плохо спала и теперь выглядела тускло и бледновато, и мне нужно подчеркнуть себя цветом. Я снова покопалась в сумочке, выкрутила помаду и нанесла свеженький слой «Ягодного Поцелуя».
        — Так-то лучше,  — сказала я себе и побросала всё обратно в косметичку. Закрыв её, сунула в ящик и захлопнула сильным нажатием. Затем я сложила руки на столе и снова взглянула на часы. Сеанс должен закончиться в любой момент. Окинула взглядом поднос, красиво сервированный чаем и тарелочкой с нарезанным лимонным тортом. Доктор Кейн, а я это знала, был неравнодушен к пирожным. Мои глаза обратились к красному свету на моей консоли, это означало, что используется кабинет со звукоизоляцией. Я смотрела, пока он не погас. Сеанс леди О. закончился, и они вернулись в его кабинет. Точно. Больше никаких колебаний.
        Я привела себя в вертикальное положение, расправила плечи и подошла к двери доктора Кейна. Решительно постучала и ждала. Услышав его голос, повернула дверную ручку и влетела внутрь с широкой улыбкой. Они оба, а особенно доктор, вопросительно посмотрели на меня.
        — Моя сестра вчера приготовила лимонный торт. Не хотите ли по кусочку с чайком?  — предложила я радостно.
        Доктор Кейн с недоверием уставился на меня. Он точно знал, что я задумала.
        Не в состоянии выдержать его откровенного взгляда, я развернулась к леди О.
        — Вы должны попробовать кусочек. Я вам обещаю, что вы никогда не попробуете ничего вкуснее,  — я лепетала, слова вылетали одно за другим. Честно говоря, выражение лица моего работодателя меня нервировало. Быть может это плохая идея.
        Леди О. улыбнулась, искренне радуясь.  — Это было бы прелестно… если это не сложно,  — она сделала паузу и повернулась в сторону доктора Кейна.  — И если, конечно, доктор Кейн не против.
        — Ах, доктор Кейн любит торт,  — сказала я быстро. И это не проблема. Всё готово. Я просто пойду и принесу его.
        Избегая его взгляда, я повернулась на каблуках и вышла из кабинета. Поставила чайник, налила в заварник кипятка, поставила на поднос и понесла в офис доктора Кейна. Не спрашивая, куда бы они желали, я поставила поднос на журнальный столик перед диваном. Повернувшись, обратилась к леди О.:
        — Я немного опаздываю к моему парикмахеру, быть может, тогда вы сами нальете чаю, не возражаете, леди Оливия?
        — Конечно, нет. Спасибо, Берилл,  — вежливо ответила она своим совершенно шикарным акцентом.
        — Ну, я пойду,  — сказала я в никуда и быстро убежала.
        Оливия
        Вы могли бы услышать, как пролетит муха в тишине, которую оставила после себя Берилл. За несколько довольно неудобных секунд никто из нас не пошевелился. Затем я встала. Внезапность моего маневра побудила невольно скользнуть его взгляд вниз по моему телу и зависнуть на изгибе бедра.
        — Как это любезно со стороны Берилл,  — прокомментировала я, двигаясь к дивану.
        — Да, очень мило,  — согласился он сухо. Бедняжка Берилл. Завтра её ждёт нагоняй.
        Я сидела со сведёнными вместе коленями и начала наливать чай. Он не торопился присоединяться ко мне и наблюдал из-за своего стола. Мои движения ощущались неуклюжими и дергаными, и я была бы рада ничего не разлить. Поставив чайник обратно на поднос, я посмотрела на него.
        — Молока?
        — Ага,  — сказал он и, встав, направился в сторону дивана. У него реально очень сексуальная походка. Скорее крадется, чем просто идёт. Я отвела от него глаза, а он опустил свое твёрдое мужское тело рядом со мной и откинулся назад, широко расставив ноги. Его обтянутые брюками колени находились в паре сантиметров от моей ноги. Аромат, тёплый мужской. Так странно, мне захотелось закутаться в него. Каждая клеточка в моей голове загорелась от осознания. Его близость, в социальном контексте, заставляла меня нервничать, выбивая из колеи, как в том самом мультфильме, какое-нибудь животное получает удар током, лопаются глаза, а шерсть встает дыбом.
        — Сахар?  — мой голос сделался писклявым от переживаний.
        — Два. Спасибо.
        Я бросила в чашку два кусочка и передала её ему. Я омертвела от дребезжания чашки о блюдце. Мой взгляд столкнулся с его, и Боже милостивый, его глаза были произведением поэтов о пронзительно-насыщенном, расплавленном золоте. Он взял предложенный мной чай. Мой взгляд упал на скромные, неброские часы, которые выглядывали из-под манжеты его рубашки, и его руки с большими элегантными пальцами и ухоженными ногтями. Не сделав ни одного глотка, он поставил чашку с блюдцем обратно на стол. Боковым зрением я могла видеть, как он задумчиво потирал свою челюсть. Я неуклюже наклонилась вперёд, подхватив порцию торта, и подала ему.
        Он взял кусок и откусил. Я наблюдала… И сглотнула… Вау! В моих ушах забился пульс. В голове забегало множество мыслей. Я представляла его рот на кончиках моих грудей, на внутренней стороне моих бёдер, между моих ног, где началась бешеная пульсация. Моя реакция на этого человека была необыкновенно сексуальной и непонятной. Я хотела бы знать, что скрывалось под всей его одеждой. Хотела попробовать его своим языком. Я нахмурилась. Мне хотелось понять, откуда брались эти наглые и неуместные мысли. Они пришли из-за завесы? Я была настолько сексуальным существом?
        — Вы в порядке?  — он смотрел на меня. Одинокая борозда пролегла, нахмурив его лоб.
        — Да, абсолютно,  — растерявшись, я задохнулась. Я отвернулась от него и поспешно взяла кусочек торта, откусила его, совершенно не почувствовав никакого вкуса. С тем же успехом можно было пожевать и опилки. Я отчаянно пыталась придумать, о чём можно было поговорить, но на ум совершенно ничего не приходило. Я проглотила безвкусный комок и потянулась за своей чашкой чая. Сделав глоток, я осмелилась на него покоситься.
        — Этот торт невероятно вкусный,  — сказала я.
        — Абсолютно,  — спокойно согласился он, заталкивая оставшийся кусочек десерта в свой рот.
        Я отставила свою чашку, облизнув нижнюю губу.
        — Вам нравится быть гипнотерапевтом?
        Он снова нахмурился.
        — Это то, чем я занимаюсь в данный момент.
        Я была любознательной и одновременно снедаемая диким любопытством по отношению к нему:
        — Так вам не нравится?
        — Давайте просто скажем, что это временные меры,  — его тон буквально отрезал все дальнейшие расспросы.
        Я разгладила подол юбки, словно это помогло бы сгладить мои мысли. Когда я подняла свои глаза, он смотрел на мои руки.
        — Что?  — спросила я.
        — У вас такие нежные маленькие ладони. Я уверен, что все парни готовы защищать вас,  — сказал он мягко.
        — Я не припомню ни одного парня, который бы желал меня защитить,  — ответила я, нервно перекатывая между пальцами жемчужины своего ожерелья.
        Его глаза вспыхнули. Он подался вперед и неожиданно уперся локтями в колени.
        — Честно говоря, я не очень большой любитель чая. Если вы не возражаете, то я выпью виски.
        — Совсем нет.
        Он встал и подошёл к своему столу. Я наблюдала, как он наливает себе щедрую порцию алкоголя и, будучи всё ещё у стола, делает глубокий глоток. Он осторожно пробрался обратно к дивану и сел к подлокотнику, подальше от меня.
        Я откинулась на спинку и повернула к нему голову. Он смотрел в стакан, и было всего лишь одно подходящее слово, чтобы описать его ресницы — пышные. Их ангельский вид перечеркивал все его усилия не вести беседу. Он был болезненно уязвимым, словно вскрытая улитка. Это вызывало во мне желание прикоснуться к загорелой коже на его лице. Он вдруг посмотрел вверх. Тишина затягивалась, удерживая внутри себя больше, чем слова, которые мы могли бы произнести. Воздух казался каким-то густым. Наши тела общались друг с другом.
        Но мы оба знали. Наша вежливость и недосказанность были леденящими, словно горох об стену. Как если бы всё было в порядке вещей, что мы были двумя людьми, которые могли быть никем, чужими, не в состоянии даже вести нормальную беседу.
        Чувство крайней необходимости охватило меня. Вскоре, даже этот момент мог бы уйти, рассеяться проч. Все было уже практически кончено. Я повернулась к нему, решившись не позволить этому вот так просто закончиться.
        — Моя сестра рассказала мне сегодня анекдот,  — сказала я. Его брови поползли вверх.  — Он такой неприличный.
        Один уголок его губ приподнялся, чувственно и невероятно привлекательно.
        — Хотите послушать?  — спросила я с вызовом. Отчего его красивая улыбка стала ещё шире.
        — Конечно.
        — Ок. Немецкая овчарка и терьер встречаются у ветеринара. Терьер выглядит очень грустным, поэтому немецкая овчарка его спрашивает, почему он здесь находится. Терьер говорит: «Я здесь после того, как моя хозяйка вышла из ванной, она наклонилась вытереть ноги полотенцем, и половинки ее задницы выглядели так гладко и заманчиво, так что я подскочил и укусил одну из них». Немецкая овчарка покачала головой от удивления: «Ей богу, почти тоже самое случилось и со мной, моя хозяйка наклонилась после ванны, в моём случае, я запрыгнул ей на спину и отымел её». Терьер в шоке: «Боже мой,  — говорит он.  — Так тебя тоже привели усыплять»?
        Также, как моя сестра, я подогнула пальцы к ладоням, чтобы они выглядели как собачьи лапы и смотрела на них, пока произносила финальную фразу:
        — Немецкая овчарка говорит: «О нет, меня привели, чтобы просто подпилить когти».
        Я обернулась посмотреть на него, он смеялся. Действительно смеялся. Тело расслабилось. Рот открылся. Обнажились красивые ровные зубы. Тепло и радость лились из него. Я тоже засмеялась. И внезапно я поняла, что это может быть с нами так по-разному. Так отличаться.
        Наши глаза встретились и зацепились. Он перестал смеяться. Несколько секунд мы молча смотрели друг на друга, между нами проскакивали супер-заряженные искры. Его глаза немного расширились. Затем он встал. Его движения были резкими и завершающими.
        — Уже поздно. Я провожу вас.
        Глава 9
        Оливия
        Двумя днями позднее мне позвонила женщина.
        — Виви,  — по линии хлынул поток слов.  — Это я, Куки.
        Куки оказалась леди Крессидой Драммонд-Уиллоби. Мы вместе учились в школе, и она «умирала» как хотела встретиться. Доктор Гринхолд посоветовал мне как можно больше общаться с разными людьми из моего прошлого. «Никогда не знаешь, кто станет спусковым крючком возврата памяти», - говорил он.
        Поэтому я сказала Куки, конечно, я хотела бы с ней встретиться, но предупредила, что по всей вероятности, не смогу узнать её, и ей самой придётся подойти ко мне. Мы договорились встретиться в восемь, в баре Бьюфорт.
        Я приехала раньше на десять минут и зашла в недавно отремонтированный отель «Савой» и направилась в бар Бьюфорт. Это было весьма нескромное место с гламурными, в стиле арт-деко, люстрами, старинными зеркалами, роскошными мохеровыми подвесами и отделанными сусальным золотом черепаховыми стенами Люсите (премиум бренд отделочных материалов.  — Прим. переводч.). Это место просто было создано для соблазна. В то время как я неуверенно застыла у входа, у меня возникло чувство дежавю, что я была здесь раньше.
        Куки сказала мне занять одну из кабинок, но я решила подождать её в баре. Я повернулась к эффектно подсвеченному бару и повнимательнее пригляделась. Мгновение я не могла поверить своим глазам, доктор Кейн сидел в одиночестве за барной стойкой и медленно потягивал довольно-таки приличную порцию янтарной жидкости.
        Он меня не увидел, и первой моей мыслью было оставить его в покое. Его поза была нарочито отстранённой и замкнутой. Но тогда я рассудила, что не поздороваться было бы невежливо. Что, если он повернётся и увидит меня? Подумает ещё, что я его оскорбила. Кроме того, мне жуть как хотелось пообщаться с ним в этом месте созданном для соблазнения. На самом деле, мои ноги понесли меня к нему еще раньше, чем это решение было осознанно принято.
        — Привет,  — сказала я.  — Так забавно встретить вас здесь.
        Он медленно поднял голову, его тело оцепенело.  — Забавно,  — в его голосе и следа «Добро пожаловать» не было.
        — Вы должны позволить купить вам выпить,  — напирала я на него, решив не откладывать на потом свою миссию. Я с улыбкой забралась на соседний стул, поставив свою сумочку на стойку.
        — В этом нет необходимости. Я просто делаю то, за что мне заплатили.
        Я посмотрела на него.  — Я вам совсем не нравлюсь, не так ли?
        Его глаза прикрыты, голос ровный.  — Не принимайте это близко к сердцу, но я не связываюсь с клиентками.
        Меня выручила моя гордость.
        — Не буду. Я пришла сюда встретиться с подругой. Она опаздывает и мне нужно убить время. Принимая напиток, вы едва ли свяжитесь со мной, я права доктор Кейн?
        Он поднес свою руку с бокалом ко рту.  — В таком случае спасибо.
        Я широко улыбнулась сквозь боль разочарования. Бармен переместился ко мне. Я попросила его повторить для доктора Кейна, а себе сухой Мартини. Он вежливо сообщил мне, что марка джина будет Бомбейский Сапфир, но для более мягкого Мартини выбрать привычнее Танкерей (классический ароматный напиток, изготовленный по рецепту Чарльза Танкерея, одного из тех, кто стоял у истоков производства лондонских сухих джинов.  — Прим. переводч.). Я охотно согласилась и он одобрительно кивнул. Я повернулась к доктору Кейну.
        — Вы часто приезжаете в «Савой»?  — спросила я.
        — Нет.
        — Верно,  — сказала я. Это было похоже на выдирание зубов.  — Просто пришли выпить или тоже поужинать?
        — Ужинать,  — сказал он.
        Бармен прибыл с нашими напитками, и я установила с ним зрительный контакт.
        — Не могли бы вы показать, где кабинка леди Крессиды?
        Его взгляд изменился. Я больше не была женщиной, которая притащилась в бар за американской выпивкой.  — Буду рад показать вам, миледи.
        — Наслаждайтесь напитком,  — небрежно бросила я доктору Кейну и уже переставила колено, чтобы спрыгнуть со стула, когда он выкинул руку, обхватив мое запястье. Ощущение от его пальцев на коже, было словно разряд электричества. Мои губы раскрылись от удивления. Его маневр был настолько неожиданным, мои глаза перемещались от его руки к лицу, широкому и удивленному.
        — Простите, я был груб,  — он извинился, убирая руку.
        Я могла чувствовать исходящее от него тепло, а на месте его прикосновения моя кожа будто обгорела. Я еле сдерживалась, чтобы не потереть его. Он улыбнулся.  — Я прихожу сюда ради омлета Арнольда Беннетта на гриле,  — я уставилась на него, не зная уйти мне или остаться.  — А еще мне нравятся стейк и эль пудинг с устрицами,  — добавил он.
        Я решилась. Вернула свое колено обратно в исходное положение и посмотрела на бармена.
        — Пожалуй, я просто подожду здесь, пока не приедет леди Крессида.
        Он вежливо кивнул.  — Хорошо, миледи.
        Я подхватила высокий, классический бокал Мартини, с изящно нарезанными, длинными кусочками лимонной цедры, и приподняла его над головой.
        — Ваше здоровье.
        — И ваше.
        Он поднес свой стакан к губам. Милый Боженька! Он же был почти съедобным, с его американским духом, сочившимся из каждой его поры.
        Я пригубила свой напиток. Он был прекрасно охлажденным, с легким привкусом джина за ароматом лимона.
        — Абсолютно прекрасен,  — пробормотала я, косясь на него. К моему удивлению, он смотрел на меня. Я почувствовала, что заливаюсь краской.
        — Я никогда не видел вас с распущенными волосами,  — заметил он.
        Я специально прикоснулась к волосам.
        — Боюсь, что это единственная вещь, которую я унаследовала от матери. Волосы слишком тонкие, чтобы с ними что-нибудь сделать.
        Его глаза ласкали мои волосы.  — Нет,  — не согласился он мягко.  — Я думаю, что они красивые. При таком освещении они выглядят, как золотые нити.
        Взволнованная, не привыкшая к комплиментам, я аккуратно поставила свой бокал.
        — Вы очень милы, когда захотите.
        — А вы плохо на меня влияете.
        Я нахмурилась.  — Каким образом?
        — Вы вынуждаете меня вести себя с вами, таким образом, который вряд ли считается правильным.
        — Не соглашусь с вами. Я думаю, что вы вели себя вполне по-джентльменски.
        Он откинул назад голову и рассмеялся — звук был довольно резким.
        — Кажется, вы меня просто недостаточно хорошо знаете,  — пробормотал он.
        — Почему? Что же вы сделали такого неправильного?
        — Не спрашивайте меня, Оливия.
        Я нервно облизнула губы. Я знала, чем всегда были чреваты наши отношения. Мы всегда будем противостоять друг другу.
        — Вы что, неподалеку здесь живете?
        Его голова немного наклонилась, это действие было почти что печальным, и я поняла, что ему, должно быть, пришлось довольно много выпить.
        — На Руперт Стрит.
        — Я знаю эту улицу. Думаю, мне должно быть известно, кто живет там. В каком конце улицы?
        — Вы спрашиваете мой адрес?  — спросил он.
        Я почувствовала, что меня топят и напряглась.
        — Нет, я просто поддерживаю разговор.
        — Номер 34, - устало сказал он и проглотил остатки своего напитка. У меня сложилось впечатление, что он собирается уйти и оставить меня здесь.
        — Доктор Кейн, почему вы так жестоки со мной?
        Его голова дернулась в мою сторону, глаза дикие, рот перекосило. Я в оцепенении уставилась на выражение его лица. Он чуть ли не рычал, но что именно это означало, я точно сказать не могла.
        Я полагаю, что это было подобно прикосновению чего-то, и за долю секунды был не в состоянии сказать, то ли это горячо или холодно. Не могу сказать, что он был так рассержен или что-то в этом роде. А через пару мгновений я увидела его таким, какой он был. Это было безумным желанием. Настолько сильным, что он едва ли мог сдерживать его. Я открыла рот и ничего не сказала.
        — О, привет,  — сочный голос прощебетал рядом.
        Я не могла отвести от него глаз, но он прервал связь и повернулся в сторону голоса.
        Куки. Говорит о пробках. Неохотно повернулась к ней. Очень элегантная женщина стояла рядом с нами. Я бегло окинула её взглядом, привлекательное лицо, обрамленное стрижкой под пажа, в образе стильной наездницы, сшитой на заказ божественной одежде. Она мне лучезарно улыбнулась, и о боже, я признаюсь, это была далеко не единственная вещь. Я тяжело вздохнула внутри себя. Ну да ладно, это будет долгая ночь.
        — Ну, разве ты не супер выглядишь!  — вскричала она, прежде повернув свои глаза обратно к доктору Кейну, с намеком на улыбку, подобной прелестному соблазну, играющей на её губах.
        — Я скажу, ты шустрая. Кто это тут у нас? Тебе лучше нас познакомить.
        Я без энтузиазма их представила.
        — Приятно с вами познакомиться,  — сказал вежливо доктор Кейн, предлагая свою руку. Его глаза вмиг снова превратились в односторонние зеркала.
        — Здравствуйте?  — заливаясь от смеха, ответила Куки. Я смотрела, как её рука исчезла в его крупной ладони и оставалась там несколько секунд, прежде чем довольно неприлично выскользнуть. Боже мой, она с ним флиртовала… Маленькая двуличная сучка.
        Эта свирепость приводила меня в ужас и шок. Это было подобно ножу для колки льда прямо в сердце. Я опустила глаза, чтобы не выдать, как я была безумно ревнива.
        Конечно, она пригласила его присоединиться к нам, но, к моему большому облегчению, он отклонил её предложение. Я бы не смогла сидеть и видеть, как она сидит и флиртует с ним даже мгновение. Пожелав нам спокойной ночи, он отправился ужинать.
        Когда мы направлялись к нашей кабинке, Куки повернулась ко мне с сияющими глазами.
        — Извини, что прервала такую трогательную сцену.
        — Ты нам совсем не помешала,  — отрицала я.
        Она одарила меня покровительственным взглядом.
        — Тогда все в порядке. Все-таки он довольно привлекательный для ННУД.
        — ННУД?  — озадаченно переспросила я.
        Она забавно посмотрела на меня, как будто до неё только что дошло, что это будет тяжелая ночка.
        — Не наш уровень, дорогая,  — пояснила она со снисходительной улыбкой.
        Глава 10
        Оливия
        Я проснулась рано утром лёжа в своей постели. Запиликал мобильник. Я подняла его — сообщение от Иваны. «Привет, дорогая. Могу я отправить Уотсона, чтобы он забрал тебя сегодня?»
        Я убрала телефон обратно на прикроватную тумбочку и прислушалась. В квартире было очень тихо и спокойно. И здесь было тепло. В Мальборо Хол никогда не было тепло. Я с наслаждением потянулась. Как же это хорошо вернуться в свою квартиру. После выписки из больницы это был первый раз, когда я провела здесь ночь, и я поняла, что это был, вероятно, самый лучший сон из всех, которые я могла вспомнить. Никаких снов. Никаких кошмаров.
        Я свернулась калачиком в тепле простыней и подумала о прошлой ночи. Это было в первый раз, когда я вышла в свет самостоятельно. Ни папа, ни Ивана, ни даже водитель не нянчились со мной. Я просто вызвала такси и пошла гулять, сама по себе. Это чувствовалось хорошо. И в тоже время, я встретила доктора Кейна. Я покрепче сжала подушку, представляя, что это Куки.
        Конечно, остаток ночи развалился в невыносимой скуке, но всё же, ничто не смогло унести тот пожар от неожиданной стычки с доктором Кейном. Куки потратила всю ночь, болтая о людях, которых я не помнила и не имела ни малейшего представления. Она говорила о них на повышенных тонах всю ночь, словно я не страдала от амнезии, а была абсолютно глуха, и каждый раз, я трясла головой и признавалась что я кого-то не помню.
        — Ах, ну ты должна помнить Пип, или Бобо, или…
        — Я ничего из этого не помню. Извини,  — сказала я, когда мы расставались.
        Куки скривила рот.
        — Не думай об этом. Всё вернется, я уверена.
        А потом, мы расстались без обещаний, когда-либо снова встретиться.
        Я скатилась с кровати и пошла в ванную. Встала перед зеркалом. Волосы были растрепаны. Я провела по ним пальцами и повторила очень особенный секрет: доктор Кейн сказал мне, что у меня прекрасные волосы. Я никогда не считала свои волосы красивыми. Они были такими шелковистыми, что если б я не использовала пол флакона лака для волос или не завязывала их в хвост, то они были бы на моем лице. Но он думал, что они выглядели как золотые нити.
        А позже он уставился на мой рот. Я смотрела на свои, все еще припухшие ото сна губы, и вдруг, я больше не находилась в своей ванной, а была где-то еще. Где-то, но не понимала где. Это не выглядело как старая фотография, безжизненная, промытая от цвета и выцветшая, а кристально чистая, живая и реальная.
        Я возвращалась в прошлое, я вспоминала!
        Я увидела себя, сидящую в кресле, времен Людовика XIV, с обивкой из красного бархата и позолоты, обнажённая, но в паре блестящих черных сапожек на шпильках. Мои волосы были длиннее, и носила я их по другому, а на глазах были накладные ресницы. Видение висело передо мной, как потерянный город, но было настолько реальным, что я могла бы протянуть руку и прикоснуться к нему. Мое сердце колотилось в груди. Я вспомнила маленький кусочек из своего прошлого, а это была еще одна часть головоломки.
        И тогда возникла мысль: как это могло случиться, что я сидела в бархатном кресле, голая, но в паре сапог. Я побежала из ванной в гардеробную, где хранились все мои туфли. Некоторые были всё еще в коробках, и я в спешке, открыла их все. Но это была нормальная обувь, та которую обычно носят. Лакированных сапог на шпильках нигде не было. Я сидела на пятках в замешательстве. Это действительно воспоминание или плод моего воображения? Но это было так реально. Быть может, я запуталась из-за гипноза? Я встала на колени перед открытым шкафом, чувствуя онемение и пустоту. Образ меня, обнажённой в красном с позолотой кресле, кружился у меня в голове. Это была другая я. В другой комнате. Но это, была я.
        Я не хочу отказываться от этого. Это было моим. Я была готова вернуться к своему прошлому.
        Я хотела позвонить доктору Кейну и рассказать ему о моем видении, но, была суббота, и его офис был закрыт. Возможно, это было и хорошо. Я вспомнила, что Ивана предупреждала меня остерегаться ложных воспоминаний.
        Было ли это ложным воспоминанием? Ложью.
        Я встала и побежала к ящику с косметикой. Лихорадочно обыскивала его аккуратно разложенное содержимое. Я знаю, это должно быть здесь. Нашла, дрожь пробежала вдоль позвоночника. Пара накладных ресниц: 100 % норка. Я открыла пурпурную велюровую коробочку и пробежалась пальцами по перистым краям, и я узнала. У этой моей версии было имя — «Безумная девчонка», и его я носила раньше. Когда я сидела в красном бархатном кресле. Воспоминание не было ложным. Это было на самом деле. А что случилось с блестящими сапогами?
        Я закрыла глаза и попыталась заставить видение вернуться, но пелена развеялась. Вся целостность, звук, вкус и запах исчезли из поля зрения. Это стало лишь другим воспоминанием в моей голове. Я почувствовала себя странно обделённой, и по моей щеке скатилась слеза. Она жгла, словно кислота. Под спокойствием и смирением я всё ещё была подавленной и неопытной. С трудом сглотнула. Я не должна плакать. Ивана была бы сильно разочарована, если бы узнала, что я предалась истерике и жалости к себе в первый день, вдали от своей семьи.
        Я вспомнила слова нейрохирурга.
        — Это всё ещё там. Здесь не вопрос в памяти, а всего лишь в доступе. Со временем… Она может вернуться. Может быть не всё. Большинство. По крайней мере, некоторые.
        Я вытерла слезы. А после, пошла принять ванну. Затем я оделась, открыла холодильник и улыбнулась. Ивана набила его всем, что я, возможно, могла бы захотеть. Молоко, апельсиновый сок, яйца, бекон, толстые ломтики хорошей ветчины, домашние блины, баночки оксфордского мармелада и протёртый джем с кусочками ягод. Я уселась за миску каши. Медленно прожёвывая и наслаждаясь одиночеством.
        После, убрав посуду, я позвонила Иване. Она беспокоилась и хотела, чтобы я вернулась в Мальборо Хол. Но я наслаждалась ощущением свободы с тех пор, как была в детском возрасте. Это была хорошая перемена: от отца, обращающегося со мной, как с психбольной, которой требуется смирительная рубашка; и от моих сводных брата и сестры, одаривавших меня сочувствствующимими взглядами, когда думали, что я их не вижу.
        — Я в порядке,  — успокоила я её, но она взяла с меня обещание быть дома в среду.
        После звонка я положила трубку и побродила по квартире. Заглядывала в шкафы, трогала одежду, книги и вещи, которые я уже приобрела, но не помнила. Открыв ящик, я нашла открытки — открытки на день рождения от семьи и от друзей. Прошел час. Я попыталась представить себе, что бы я делала в этой квартире до аварии, но не могла этого сделать. Папа сказал, что я была занята в компании, некоторой работой по связям с общественностью. Но, очевидно, это было чем-то не очень важным, так как мое отсутствие не заметили.
        И всё это время я непрерывно думала о докторе Кейне и о взгляде, который промелькнул между нами. За те несколько секунд, я не ощущала ни холода, ни онемения. Я почувствовала себя живой. Знала, что мне не показалось. Прошлой ночью он хотел меня также сильно, как и я его. В гостиной пробили часы. Был почти уже обед. Снаружи был довольно неплохой день, и я решила прогуляться, свежий воздух пошел бы мне на пользу. Я тепло оделась и покинула квартиру.
        К тому времени, как я повернула на Нью Бонд Стрит, погода несколько изменилась. Над городом нависли тёмные дождевые тучи. Я прошла дизайнерские бутики, куда Ивана потащила меня за покупками сразу после выписки из больницы. У нее был безупречный вкус, а я была так растеряна, что полностью ей доверила выбрать всю одежду и парфюм. Но теперь, когда я почувствовала себя более собранной, мне хотелось других вещей.
        Только после того, как я повернула налево на Берлингтон Стрит и продолжала спускаться к Виго Стрит, я осознала, куда мне нужно было идти все это время. Я была на Регент Стрит, когда начался дождь. Огромные капли дождя падали на мою склоненную голову, плечи, грудь и руки. Мгновение я не двигалась, просто чувствовала их. Холодно.
        И тогда я подняла лицо к каплям и позволила им бить по моей коже. Открыла рот, и они стекали по языку вниз и дальше в горло. Я начала смеяться. Это был смех сумасшедшей женщины. Люди, спешащие под зонтами, испуганно смотрели на меня. Очень быстро я стала промокать. Моя одежда прилипла ко мне, и я, пока шла вниз по Шафтсбери Авеню и поворачивала на Руперт Стрит, дрожала от холода. Идти было недалеко. Я подошла к двери номер тридцать четыре и позвонила в колокольчик. Пожалуйста, будь там, молилась я.
        — Да?  — его голос из динамика был приглушен, но узнаваем.
        — Это Оливия,  — ответила я.
        Поражающая пауза, затем прозвучал зуммер. Дверь в его квартиру открылась рывком, он стоял в дверном проёме и свысока смотрел на меня. Он был одет в серую футболку и выцветшие синие джинсы, облегающие его бедра. Его глаза расширились, когда он увидел меня. Я отжала руками свои волосы.
        Ручейки воды скатились по моему телу. Я стиснула зубы, чтобы остановить их от дрожи и поднялась к нему по лестнице. Я знала, что должно быть я напоминала мокрую крысу.
        Неопределённое выражение перекосило его лицо. Это мог быть гнев, разочарование или даже просто раздражение.
        — Входите,  — сказал он и быстро затащил меня в свою квартиру.
        Инстинктивно я попыталась вжаться в удивительный жар его крепкой фигуры. Но он закрыл дверь, отпустил мою руку и направился от меня прочь. Это был отказ, честный и простой. Но я знала, от чего мне спалось прошлой ночью.
        — Снимайте всё с себя, и я засуну одежду в сушилку. Вы можете принять душ в ванной. Пойдемте, я покажу вам, где он.
        Он было уже отвернулся, когда моя окоченевшая, вялая рука потянулась и дотронулась до его руки. Он развернулся так быстро, как будто я обожгла его. Я вздрогнув, посмотрела на него.
        — Подождите,  — выпалила я сквозь онемевшие губы.
        Наши глаза встретились.
        Как изумленный человек, он протянул руку, и его длинные, как у пианиста, пальцы очертили мою челюсть и нежно погладили меня по щеке. Как будто он не вполне уверен, что я настоящая. Я прильнула щекой к живительному теплу его ладони.
        — Оливия,  — он резко остановился.  — Вы не должны даже быть здесь,  — пробормотал он, качая головой.
        — Почему нет?  — спросила я.
        — Примите душ, и вам придется уйти.
        — Почему мне нужно уйти?  — настаивала я на своем.
        — Я не могу,  — он отвернулся, подошел к окну и стоял, глядя на улицу. Его спина была прямой и напряженной.
        — Доктор Кейн?
        — Примите душ, Оливия. Вторая дверь справа,  — холодно осадил он, не поворачиваясь. Он даже не хотел смотреть на меня.
        На несколько мгновений наступила тишина. Тогда я подошла к нему и прикоснулась к его спине. Он развернулся, его челюсти сжались крепче.
        — Пожалуйста,  — его голос был измучен.
        — Я хочу вас.
        Золото ушло из его глаз. Они сверкали подобно влажному янтарю. Дикие, древние и могущественные. Вдруг, как будто это было уже слишком, чтобы сопротивляться, он протянул руку и схватил в кулак мои волосы на затылке. Мой рот высох. Я могла чувствовать его запах. Мыло. Алкоголь.
        В это время дня? И что-то еще. Его собственный запах. Невозможно передать. Тем не менее, интригующий.
        Другую руку грубо, с нетерпением обернул вокруг моей талии. Горячая, твердая и собственническая. Его губы путешествовали вниз. Наверное это продолжалось всего секунду, а казалось, что целую вечность. Затаив дыхание, я ждала, когда его губы найдут мои. Я почувствовала его вздох, прежде чем наши губы соприкоснулись. И затем весь ад вырвался на свободу, а я потеряла всякое чувство времени и пространства.
        Зверское тепло его рта было невероятным. Везде, где было холодно и пусто внутри меня, всё разгорелось, как щепки в сухую ночь. Я запутала свои пальцы в его густых волосах и застонала. Его язык пылал огнем. Неотразимый. Безумие, которое прокатилось по моей нижней губе. Я задохнулась от смеси боли и удовольствия, когда он достаточно сильно укусил мою нижнюю губу, его язык осторожно пробирался в мой приоткрытый рот, сильный, дерзкий и невероятно вкусный.
        Прилив тепла разгорелся между моих ног. Я стояла на цыпочках, словно ребенок, который тянется за лакомством на высокой полке, и всасывала горячую и шелковистую плоть подобную тянучке. Я бы могла сосать его вечно. Жадность, вспыхнувшая внутри меня, была такой ужасной, такой нетерпеливой, что буквально изливалась из меня.
        Я изголодалась по нему.
        Мои руки двигались по собственной воле. Конечно, они были очень уверенными. Они точно знали, что делали. Они делали это раньше. Наверняка. С тем, о ком я не имела ни малейшего понятия. Но, наверняка, мои руки, знали что делали.
        Они двинулись к поясу джинсов и расстегнули его с таким умением, которого я не ожидала. Молния скользнула вниз, как будто так было задумано дизайнером. Моя ладонь гладила его эрекцию, выпирающую сквозь ткань. Я чувствовала огромную головку его члена, выступающую через пояс нижнего белья. Мои пальцы подцепили верхний край его боксеров.
        Резко и со стоном разочарования он оторвал от себя мои неугомонные руки. Крепко держа меня за плечи, и сделал шаг назад. Его глаза были остекленевшими.
        — Это бред,  — проворчал он сурово.  — Я не могу этого сделать. Это неправильно.
        Волшебство разбилось. Мое сердце начало побаливать.
        — Меня не волнует, даже если и неправильно!  — воскликнула я отчаянно.
        — Меня это волнует. Я мог бы навредить вам, Оливия,  — сказал он жёстко.
        — Так навреди мне,  — бросила я вызов.
        Он посмотрел на меня с болью в глазах. Он поклялся воздержаться… Но, как же он хотел меня. Он сделал ещё один шаг в сторону, и я увидела некую затравленность в его глазах. Уязвимость, образ открытой души. Невыносимо больно. Вид боли, от которой никак не восстановиться. Я узнала это, потому что уже видела то же самое в зеркале. Сплошь осколки и острые края потерянной души.
        — Нет,  — сказал он, его голос грубый, с похотью.  — Это слишком сложно. Вы не понимаете.
        — Я не животное, или полагаете, что можете наблюдать и контролировать меня издалека,  — кричала я.
        — Вы думаете, что я это знаю?  — выплюнул он мне.
        — Тогда трахни меня,  — воскликнула я.
        Он изменился в лице от моего тона. Словно я дала ему пощечину. Как будто я заставила его вспомнить, где его место и что он должен делать. Как близко он подошёл к тому, о чём после будет сожалеть. Он застегнул джинсы.
        — Вы промокли насквозь. Нам нужно доставить вас в горячий душ,  — сказал он бодро, по-деловому.
        Это был отказ. Он отвергает меня. Я начала дрожать, и зубы вдруг застучали.
        — Пойдемте,  — сказал он, беря меня за руку.
        Он отвел меня в ванную, где включил душ и раздел меня. Я видела его глаза, когда он бегло оглядел мои шрамы. Когда я была уже голой, он поставил меня под горячие струи. Температура была приятная. Я перестала дрожать и посмотрела на него сквозь воду, льющуюся мне в глаза. Он, молча, пристально смотрел на меня.
        — Сейчас, я собираюсь покинуть вас,  — сказал он сквозь стиснутые зубы.  — Халат там. Воспользуйтесь им.
        Я слушала звук его удалявшихся шагов по плиточному полу, дверь закрылась. Я стояла в пару и тепле в течение длительного времени, мои молчаливые слезы смешивались с водой. Я чувствовала себя такой опустошённой. Такой, потерянной. Я предлагала ему себя, а он, меня отшил. И тут я вспомнила выражение его глаз, когда он оглядывал мои шрамы, мне пришлось положить руки на плитку, чтобы не дать подогнуться моим вдруг ослабевшим коленям.
        Боже! Как же я была слепа. Так слепа.
        Глава 11
        Марлоу
        На заднем плане играл Hearse — сладостно-горькая песня в стиле Gutter Folks. Вступили ударные и резкий звук электрогитары заполнил пространство. Мужской голос пел: «Будешь здесь всю ночь».
        Она стояла в дверях завернутая в мой халат. Рукава были закатаны, но он был для неё слишком велик и волочился по полу. Её кожа была раскрасневшейся, а глаза опухшие. Мы уставились друг на друга. Она пошевелила рукой, и я мельком увидел изгиб бледной мягкой кожи.
        Она была обнаженной под моим халатом! Музыка кружила вокруг нас. Похоть бушевала внутри меня. Вот что делает один только вкус одержимости. Он делает тебя свирепым. О чем она думала? Придя сюда и говоря мне, чтобы я продолжил и навредил ей. Я хотел её раздеть и трахать до крика мольбы о пощаде голосом недотроги. Стало тяжело дышать. Возьми же себя в руки! Мои кулаки сжались. Это не про меня.
        — Я сварил кофе,  — сказал я.
        — Спасибо, но нет,  — её голос был напряженным.
        — Ваша одежда будет готова в ближайшее время.
        — Что вы скрываете, доктор Кейн?
        Я замер. Вот что вы делаете для собак в жару? Выливаете ведро холодной воды. Ты остался со стояком, а желание пропало.
        — Что вы имеете в виду?  — спросил я.
        — Вы знаете про меня какой-то секрет, не так ли?  — обвиняла она. Я ощутил на себе холодные руки страха за неё.
        — Так это правда,  — она заплакала, её глаза были огромными и испуганными.  — Вы что-то обо мне узнали и не позволили мне это вспомнить.
        — Послушайте…
        — Как вы можете? Как вы смеете?  — ахнула она в недоумении.
        — Погодите…, - я пытался объяснить, но она меня оборвала.
        — Я вам доверяла,  — прошептала она, пятясь от меня. Я придвинулся к ней, и она остановила меня движением руки. Я немедленно остановился.
        — Я защищал вас,  — пояснил я. Даже для моих ушей это звучало слабовато.
        — Защищали меня? От чего?  — рявкнула она.  — Думаете, если вы американец, то все понимаете. Чушь собачья. Просто скажите мне правду. Что это?
        — Спросите себя, для чего я всё это сделал,  — сказал я самым безэмоциональным голосом, какой только смог изобразить.
        Это несколько охладило её пыл, её гнев прошел также внезапно, как и начался. Она обхватила себя руками и в замешательстве нахмурилась.
        — Почему?  — спросила она подозрительно.
        — Я ничего не выиграю оттого, что все вам расскажу, но вы можете все потерять. Пожалуйста, Оливия.
        — О Боже! Что же это?  — всхлипнула она, прижав свои ладони к лицу. Её колени подогнулись, и она упала на пол. Я шагнул к ней и отнес её на диван. Положив её, подсунул ей под голову несколько подушек. Она смотрела на меня испуганно.
        — У моих воспоминаний есть когти?
        — Проблема не является непреодолимой. Мне просто нужно немного времени, чтобы действительно вам помочь. Доверитесь ли вы мне?
        — Я доверяю вам, доктор Кейн.
        — Благодарю вас, Оливия.
        Она прикусила нижнюю губу.  — Я действительно сделала что-то не так?
        Моё сердце ёкнуло.  — Нет. Вы не сделали ничего плохого.
        — Кто-то сделал мне что-то плохое?
        Я посмотрел ей в глаза.  — Похоже, на данный момент это так.
        — Так поэтому я не могу это вспомнить?
        — Может быть. Физически нет никаких причин, по которым вы не можете это вспомнить. Ваш разум не хочет этого.
        Она нахмурилась.  — Если бы с вами что-то случилось, вы хотели бы помнить это?
        Я думал о горящем автомобиле, об этом запахе, и грустно улыбнулся.  — Нет. Нет, я бы не хотел.
        Она кивнула.  — Случилось что-то плохое, не так ли?
        — Да,  — сказал я, и чтоб меня, почувствовал, как глаза наполняются слезами. За все эти годы я не проронил и слезинки. Я был в ступоре от ужаса — сейчас мне угрожали слезы. Я моргнул. Больше от шока, чем от всего остального.
        Она подняла руку и пробежалась большим пальцем вдоль моих ресниц, а затем положила его себе в рот.
        — Я съела твои слезы,  — сказала она. И это звучало так по-детски.
        Мошенница, но я думаю, что влюбляюсь в неё. Я недоверчиво посмотрел на неё, правда всей ситуации осенила меня. Я, блять, влюблялся в нее. С каждой нашей встречей всё больше и больше. А сейчас уже по уши.
        — Ага, ты их съела,  — сказал я медленно, в то время как еще одна моя покатившаяся слеза была снята. Она приподнялась и, приблизившись к моему лицу, лизнула мои щеки. Это действие произвело на моё тело нежелательный эффект. Словно наполовину дрессированный хорек, мой член приподнял свою уродливую головку. Я попытался отойти от нее, но она схватила меня за предплечья обеими руками. Я посмотрел на них: такие маленькие и нежные, а вместе с тем удивительно сильные. Я снова посмотрел ей в глаза.
        — Не отталкивай меня,  — умоляла она. Я закрыл глаза. Музыка стихла, и густая, тяжелая тишина повисла между нами. Всё то, что я хотел сказать и всё то, что было погребено внутри неё. Она вовсе меня не знала. Я хотел раздавить её в своих объятиях и держать её рядом с собой вечно. Я не хотел, чтобы она покидала меня. Было такое удовольствие от её близости. Чувствовать её дыхание, трогать её нежную кожу, вдыхать чистый аромат её волос. Я стиснул зубы.
        — Вам нужно идти. Ваша одежда должно быть уже готова,  — слова вываливались из меня: суровые и злые.
        Она всё ещё молчала. Затем её руки оторвались от моих. Проигрыватель включился, и заиграла Last Mistake. «Пока ты спала, я пил», ворковал мужской голос.
        Я поднялся и посмотрел на неё сверху вниз. Её волосы были мокрыми и прилипли к её голове, нос покраснел, а мой старый халат бесформенно обернулся вокруг неё, но она была самой красивой женщиной в мире.
        — Кстати,  — вяло сказала она.  — Ивана приглашает вас провести выходные в Мальборо Хол. Вы можете взять с собой того, кто вам нравится.
        Глава 12
        Рыба, даже в рыбацкой сети, все еще несёт запах моря.
    Марван Баргути.
        Марлоу
        Мальборо Хол был построен для того и ради того, чтобы ослеплять. И в этой миссии каждый камень в нём был бесконечно этому предан. В то время как мы проезжали сквозь пару внушительных каменных простенков, увенчанных бронзовой крылатой химерой, он был распластан перед нами, возвышался и взлетал своей огромной массой неотёсанного гранита.
        — О, мой Бог. Вы только поглядите!  — закричала Берилл, резко обмахивая себя руками. Я остановил «Ягуар», и мы мгновение сидели, глядя на подсвеченное великолепие, которое являлось резиденцией семьи Свонсон последние триста лет.
        Я подумал о нём, как о показушной крепости и самом недружелюбном месте, которое когда-либо видел, но когда взглянул на Берилл, то понял, в каком диком восторге она пребывала и была очарована открытой демонстрацией могущества и богатства — как крыса перед атакующим змеем. Всё, о чём я мог тогда думать, что где-то в этой враждебной груде камней бледное растение под названием Оливия борется, чтобы расцвести.
        — Ок, я готова,  — уже более спокойно произнесла Берилл.
        Я завел машину, и мы проехали вниз по широкой, усыпанной гравием дорожке. Прохрустев, остановились рядом со старинным Ролс-Ройсом.
        — Разве это не чудесно?  — прошептала возбужденно Берилл.
        — Это мы ещё посмотрим,  — сухо сказал я.
        — А что насчет корзины? Мы берём её?  — спросила она, имея в виду корзину с лакомствами, которую она заказала в «Фортнум и Мейсон». Она была уверена, что это то место, где богатые люди покупают себе продукты.
        — Я уверен, что кто-нибудь придёт и заберёт её вместе с нашими дорожными сумками.
        — Конечно, какая я глупая. У них есть слуги, не так ли? Я надеюсь, что не буду выглядеть сегодня полной дурой, обеспокоенно произнесла Берилл.
        — Всё будет в порядке. Если ты нервничаешь, просто представляй их сидящими на унитазах.
        Берилл от души рассмеялась.  — Это очень полезно.
        — Идём?  — спросил я, взявшись за ручку автомобильной двери.
        Она дотронулась до моего рукава.  — Прежде чем мы войдем, я просто хочу ещё раз поблагодарить вас за то, что попросили меня поехать с вами.
        — Без тебя я бы не выжил, Берилл.
        Она сияла от удовольствия.
        — Пойдём,  — сказал я, вынимая ноги из машины.  — Давай посмотрим, как живут сливки общества. В кратчайшие сроки массивные двери дома были открыты, и ливрейный лакей вышел, чтобы помочь нам. Я отказался от его предложения о помощи мне с моей дорожной сумкой, поэтому он сделал себя полезным, перенося небольшой чемодан и корзину Берилл.
        Мужчина в униформе дворецкого и в безупречно белых перчатках почтительно поздоровался с нами, откликаясь эхом в холодной, серой, каменной прихожей. С явным северным акцентом он сообщил нам, что напитки будут подаваться в Зеленом зале через час. Лакей оставил корзину на ближайшей подставке и повёл нас коротким путем с развешанными большими гобеленами к огромной двухэтажной спальне. Им оказалась галерея, окружённая с четырёх сторон перилами, а её стены были завешаны полнометражным портретами семьи, без сомнения, выполненные великими мастерами.
        — Боже мой, я чувствую себя, в самом деле, тронутой золотым жезлом,  — прошептала Берилл. Её глаза широко раскрылись.
        — Хммм…
        Мы последовали за лакеем вверх по парадной мраморной лестнице с красной ковровой дорожкой, и далее по узкому коридору. Он остановился возле двери и почтительно сказал:
        — Вот, пожалуйста.
        Открыв её и войдя в комнату, встал в стороне, чтобы позволить нам в полной мере оценить размер жилища. Это была большая филенчатая комната, которая была подготовлена к нашему приезду. Лампы были зажжены, вспыхнул огонь, ревущий в камине, а на столе ваза с цветами. Пахло свежим постельным бельем. Полотенца и куски мыла были выложены на старинной с балдахином кровати.
        — Завтрак подаётся с семи до девяти, или, если вы предпочитаете, можете позвонить и попросить принести наверх.
        Затем он открыл другую дверь, являющуюся смежной. Открыл, и Берилл шагнула в комнату, предназначенную для неё.
        После ухода лакея, Берилл постучала в смежную дверь.
        — Входи,  — крикнул я.
        — Разве это не удивительно? Вы можете поверить, что люди на самом деле так живут?  — спросила она и села на обитый зелёной парчой диван.
        — Мир, в котором мы живем, несправедлив,  — мягко сказал я и скрылся в ванной.
        Когда я вышел со стаканом для полоскания рта, Берилл подскочила:
        — О, хорошо. Пьём одеваясь? Я буду то же самое,  — сказала она и убежала в свою комнату, а после вернулась со своим стаканчиком. Я открыл свою сумку и налил нам обоим по хорошему глотку виски. Берилл не осталась надолго. Она хотела выглядеть за ужином лучше всех. Я сидел в одиночестве, наблюдая, как прогорают в огне поленья. Опустился вечер и принес с собой ощущение отсутствия времени. Я был поглощен им вместе с остальными людьми, кто жил здесь до этого.
        Я чувствовал себя спокойно и умиротворенно, и мог просидеть так сколько угодно, пока Берилл не постучала в дверь сорока минутами позднее.
        — Как вы думаете? Это слишком мало или слишком много?  — спросила она.
        Она была одета в длинное голубое платье, слегка мерцающее ожерелье с гармоничными цветными камнями. Я знал, что она купила это специально для этого вечера. Я улыбнулся, чувствуя большой прилив нежности к ней.
        — Ты выглядишь чудесно.
        — Вы действительно так считаете?
        — Ты не знаешь меня, чтобы утверждать, что я так не думал.
        — Действительно.
        Встав из кресла и пожав плечами, я надел пиджак, в котором сюда приехал.
        — Разве вы не будете переодеваться к обеду?
        — Неа.
        — Вы же один будете таким. Так?
        Она широко раскрыла глаза.  — Ок, босс.
        Глава 13
        Марлоу
        — Они не слишком тратятся на отопление, не так ли?  — стуча зубами сказала Берилл, когда мы шли вдоль промерзшего коридора.
        Чтобы попасть в Зеленый зал, мы должны были пересечь Мраморный зал. Большую комнату, наполненную изысканной французской мебелью, драгоценными коврами из стран Ближнего Востока и набитую бесценными произведениями искусства. Она производила впечатление непревзойденной роскоши, но в очередной раз у меня сложилось отчетливое ощущение, что этот дом наполнен ужасающим одиночеством.
        Нас встретил лакей, не тот, который был ранее, державший открытыми ряд высоких двойных дверей и сопровождавший нас в Зеленый зал. Это было ещё одно роскошное помещение с ещё много большим количеством произведений искусства и дорогого антиквариата, но здесь было уже гораздо теплее. Официант шагнул нам навстречу и спросил, что бы мы хотели выпить. Берилл заказала бокал белого вина, а я попросил по-американски двойной Джек Дэниелс. С точки зрения Британцев, идея удвоения смехотворна.
        — Сию секунду, сэр,  — сказал он и исчез.
        Здесь было примерно 12 -15 человек, столпившихся вокруг и беседующих в небольших группах, но при нашем приближении, большинство прекращали разговор, замечая нас, без разницы, открыто или тайком. Быть может, я выпил виски гораздо больше, чем хотел, но мне показалось, что все мужчины были одеты в одежду от одного и того же дизайнера.
        Почти сразу же мой взгляд столкнулся со взглядом Оливии. Она беседовала с немолодой парой и послала мне застенчивую улыбку. Я кивнул и отвернулся, а мой взгляд упал на нашу хозяйку. Леди Свонсон стояла возле супер большого мраморного камина, прислушиваясь к высокому, лысеющему мужчине. Я наблюдал, как она отошла и приблизилась к нам, улыбаясь так, будто видя нас, сбылась её мечта.
        — Привет, это так ужасно мило, что вы проделали весь этот путь из Лондона,  — пропела она.
        — Было очень приятно, что вы нас пригласили, леди Свонсон,  — я кивнул в сторону Берилл.  — Это Берилл Бейкер, моя помощница.
        Она очаровательно улыбнулась.  — Ну конечно, я помню вас.
        — У вас такой красивый дом.  — разразилась потоком слов Берилл.
        — Да,  — сказала она со смешком,  — нам он, по правде говоря, нравится, хотя, вы знаете, здесь бывает довольно таки скучно. Нет приличных ресторанов или театров и замерзающих всю зиму труб.
        — Я была бы не против. Он такой красивый,  — сказала Берилл. Её маленькое личико стало совсем красным от возбуждения.  — Ох, и большое спасибо, что пригласили меня.
        — Не за что. Я счастлива, что вы оба здесь,  — леди Свонсон наклонилась вперед, её глаза сверкали, как будто она не брала во внимание остальное пространство, и поделилась очень личным секретом, в который были посвящены только она и Берилл. Она была, очевидно, экспертом по особям из высшего общества.
        — Движение на дорогах в пятницу было интенсивным?
        — Нет. Все было прекрасно,  — сказал я, скрывая свое веселье.
        Берил по-прежнему энергично кивала в согласии, когда я бросил взгляд в поисках официанта. Он шёл мне навстречу с прямой спиной и подносом уставленным бокалами вина, а мой виски располагался на квадратной салфетке.
        Берил и я взяли свою выпивку, и леди Свонсон сказала:
        — Позвольте мне представить вам моего мужа.
        Мы последовали за ней в сторону больших, позолоченных напольных часов, где пухлый, лысеющий, краснолицый мужчина стоял навытяжку, рядом с дородной, с розовым лицом и курносым носом женщиной, с жирными руками, обильно украшенными драгоценностями. Её помада подчеркивала складки кожи вокруг ее рта.
        — Дорогой,  — сказала леди Свонсон.  — Это доктор Кейн, гипнотерапевт, я тебе о нём рассказывала. Тот который лечит Виви.
        Она повернулась ко мне.  — Доктор Марлоу Кейн, мой муж, лорд Эллиот Уильям Свонсон.
        Так вот какое прозвище было у маленькой Оливии. Совершенно неподходящее.
        — Ах,  — сказал он, и его кустистые брови приподнялись, когда он взял меня за руку и от души её потряс. Я мог представить его в вощёной куртке с пистолетом в руке, насвистывающим своим собакам.
        — Привет,  — сказал я и услышал, как леди Свонсон представила женщину с жирной помадой. У неё была двойная фамилия, которую я не удосужился запомнить. Она посмотрела на меня отсутствующим взглядом — тонкий способ намекнуть мне, что я принадлежал к низшему классу.
        — А это Берилл Бейкер, его помощница,  — сказала леди Свонсон. В этой части поступившей информации глаза женщины окончательно остекленели. В этот момент дворецкий поймал взгляд леди Свонсон. Она кивнула и извинилась. Лорд Свонсон безучастно кивнул Берилл и повернулся ко мне.
        — Вам не доставило проблем добраться сюда?
        Я тяжело вздохнул.  — Нет. Все было хорошо.
        — Нет движения? Люди не покидают Лондон на выходные подобно леммингам?  — прогудел он.
        — Не в эти выходные.
        — Хорошо.
        На этом разговор был окончен. Он нам широко улыбнулся, хотя это выглядело довольно скучно, и кивнув нам удалился.
        Я увел Берилл подальше. Отец Оливии был блеклым и не особо ярким, но его первородство, как наследника богатства Свонсон, означало, что он прислушивался к такому подхалимству, что и понятия не имел, каким неинтересным и глупым он был на самом деле. Все эти люди, которые кланялись и вели себя так, как будто из его задницы светило солнце, были счастливы идти вместе с иллюзией своего величия, потому что это означало их важность в системе незыблемых вещей.
        Мы медленно перемещались к высоким сводчатым окнам, когда знакомый голос произнес:
        — Привет. Рада, что вы смогли это сделать.
        Мы повернулись в сторону Оливии. Она была одета в чёрное бархатное платье с большим вырезом и чёрными кружевными рукавами. Её гладкие волосы были словно какой-то шиньон, вызвавший видение, в котором я тяну его вниз, намотав на свой кулак, вдалбливаясь в неё.
        — Привет,  — усмехнулась Берилл.
        — Я вижу, вы познакомились с папой,  — сказала она мягко, её серебристые глаза блуждали от меня к Берилл.
        — Он кажется… очень милым,  — пробормотала Берилл.
        Выражение лица Оливии говорило, что она не поверила Берилл, думая о других вещах, но она лишь сказала:
        — Я хочу вас познакомить с моими братом и сестрой.
        Первой была её сестра, леди Дафна. Она унаследовала красивые глаза своей матери, и у неё была хорошая кожа. Иначе, к сожалению, она выглядела бы как её отец. Ей было всего лишь девятнадцать лет, но она была уже воспитана разборчивой, расчетливой, наделенной высокомерием престарелой дамы с аристократическими манерами. Её голос был язвительным, определенно растягивая слова, а золотистый взгляд отклонился и ушел далеко от нас как только она сказала:
        — Как поживаете?
        Неловкое молчание воцарилось, как только с представлением было покончено. Оливия быстро отогнала нас прочь и представила нас элегантному мужчине, стоящему рядом с портретом сурового предка, его взгляд остекленел от скуки. Он был одет в двубортный, темно-синий шерстяной костюм в тонкую полоску, квадратным карманом — ничего не положишь, и галстук с неким рисунком, но всё равно в сочетании смотрелось превосходно. Узел галстука был джентльменским, небольшим, плотным, завязывающимся свободным узлом, с двумя длинными концами и заломом. Очевидно, игрок в поло, любитель шампанского, городской мальчик.
        Берилл что-то тихо сказала на ухо Оливии, и обе дамы извинившись, отошли. Я предположил, что они отправились в дамскую комнату. Провожая их взглядом, я наблюдал за тем как, как они удалялась.
        — Так вы гипнотизер?  — протянул Джейкоб Гот Свонсон, с любопытством разглядывая меня поверх края своего бокала шампанского.
        — Боюсь, что так.
        — Мамочка, похоже, считает вас весьма чудесным.
        — Не уверен, что это её посмертное убеждение.
        — Я не сомневаюсь, что вы сделаете все очень хорошо,  — сказал он вкрадчиво, но промелькнувшее беспокойство в его глазах, заставило меня задаться вопросом, что если Оливия имела в нем тайного врага.  — Надеюсь, вы не охотитесь?  — спросил он.
        — Собственно говоря, да,  — но не на лис, добавил я про себя. Его губы неприятно сжались.
        — Хорошо. Вы можете присоединиться к нам завтра.
        — Спасибо, но сразу после завтрака мы уедем.
        — Тогда возможно в следующий раз.
        — Конечно, почему бы и нет.
        — Так каково это — быть гипнотизером?  — спросил он с самодовольным смешком.
        — Я полагаю, что это мало чем отличается от продажи столетних мексиканских гособлигаций, номинированных в евро, или десятилетних швейцарских облигаций при отрицательной доходности,  — сказал я тихо.
        Его глаза сузились. Я только что выбил у него почву из-под ног.
        — Означает ли это, что дела Оливии так плохи?  — спросил он холодно.
        Я посмотрел ему прямо в глаза.
        — Дело Оливии сложное. И я не вправе обсуждать это с вами.
        Его это внезапно позабавило.
        — Значит ли это, что моя сестра помешанная?
        Так он завидовал своей сводной сестре.
        — Нет. Это может быть, что-то вроде: не верьте всему, что вам говорят.
        Он насмешливо-презрительно расширил глаза.
        — Как забавно! Загадка.
        Я отказывался быть наживкой. Я холодно улыбнулся. Мне знаком такой тип людей. Он был неприятным, эгоистичным мальчишкой, и он мне не понравился, поэтому было странным, что именно он должен был мне указать на самую большую улику в разгадке тайны под названием Оливия.
        — Вы думаете, она все это не выдумала?  — спросил он.
        — Почему вы так считаете?
        — Ну, это немного беспечно потерять память два раза за всю жизнь, вам так не кажется?
        Я нахмурился.  — О чём вы говорите?
        — Так никто вам не рассказывал?  — он торжествующе презрительно усмехнулся.  — В первый раз моя сестра потеряла память, когда ей было пять лет.
        В моем животе чуть не сработала сигнализация.
        — При каких обстоятельствах?
        — Она упала с лестницы, ударилась головой, и пять лет воспоминаний полностью улетучились. Пришлось начинать с нуля. Конечно, мне известно не так уж и много. Мне было всего лишь три года,  — он произнес свою речь с отстраненным, невозмутимым выражением, его рот двигался с трудом, верхняя губа была очень жесткой.
        Я в потрясении уставился на него. Почему мне никто об этом не сказал.
        — Вы знакомы с последствиями закрытой травмы головы?  — спросил он сердечно, словно спрашивал, читал ли я прогноз погоды на завтра. Я коротко кивнул.
        Депрессия, искажение личности и психиатрические проблемы.
        Глава 14
        Марлоу
        Болтовни было больше, чем я мог вынести, я взглянул в сторону и увидел приближающихся Берилл и Оливию.
        — Мы будем ужинать через минуту,  — сказала Оливия.  — И Иване было бы интересно, не хотите ли вы сопроводить к столу леди Кэлтроп.
        Я тайком проследил её взгляд — худощавая женщина за шестьдесят присела на один из диванов.
        — Конечно,  — согласился я, как только объявили, что ужин подан.
        Я подошёл к леди Кэлтроп, и она подняла на меня бледно-серые глаза.  — Вы хотите сопроводить меня к столу?  — спросила она.
        — Разве, что вы не против,  — улыбнулся я.
        Она властно подняла тонкую, с голубыми прожилками руку. Взяв её, я помог ей подняться. Она, смело глядя на меня, немного помедлила.  — Так вы Американский гипнотизер?
        — Да.
        Она, взяв меня под локоть, и без малейшей тени смущения сказала:
        — Вот и хорошо. Я побаивалась, что вы могли быть одним из тех противных американцев.
        Мне нечего было на это ответить, так что мы под руку проследовали ужинать. Парадная столовая была именно такой, какой и следовало быть Парадной зале: смесовые, клубничных тонов обои семнадцатого века, росписи на потолке, обеденный стол, тянувшийся от одного конца комнаты до другого, массивные люстры, тяжелые позолоченные зеркала, картины музейных размеров и потрясающий резной мраморный камин. Мы, на фоне цветов и канделябров, заняли свои места.
        Я, взглянув на официанта, кивнул ему. Он тотчас вернулся с моей американской порцией виски.
        Леди Кэлтроп сидела слева от меня, и это означало, что я должен был говорить с ней пока не уберут первое блюдо. Не просто обмен банальностями, это больше походило на приступы боли тупой травмы со смещённым вывихом. Между переменами блюд я взглянул на Берилл, а она, приподняв брови, улыбнулась мне через стол, и я быстро понял, что она сидит рядом с человеком, который решил, что с ней вообще не может быть никакого разговора. После нескольких неудачных попыток завязать с ним беседу, бедной Берилл пришлось вылавливать свой лук-порей в масле из супа Стилтон в гнетущей тишине.
        Хотя я и был осведомлен о том, что Оливия сидела левее от меня на три человека, я ни за что бы не позволил себе задержать на ней взгляд. Когда всё убрали, как требовал того обычай, я повернулся, чтобы поговорить с гостем по правую руку.
        Баронесса Вентворт была женщиной с прямой осанкой, пронзительными голубыми глазами и с бледной помадой на губах. Она мягко мне улыбнулась:
        — Так вы гипнотизер?
        — Да,  — ответил я вежливо и поймав официанта взглядом, кивнул.
        Она покосилась на меня.  — Опасно смотреть вам в глаза?
        — Я бы не советовал,  — сказал я серьезно.
        Она хихикнула.  — Не хотите ли вы мне сказать, что те ужасные гипнотизеры со сцены — фальшивки?
        Я пожал плечами.  — По-разному. Если вы видите нестыковки, то это лицемерие. Если не видите — это не так.
        — Несоответствий, таких как…?
        — Если загипнотизированный человек берёт в руки стакан с водой, когда ему уже сказали, что это аккумуляторная кислота, и пьёт её, значит, он не загипнотизирован. Он либо притворяется, либо подставное лицо. Или он отказывается это пить, потому что искренне считает, что это аккумуляторная кислота и это будет ему во вред.
        Она полностью повернулась ко мне.  — Как интересно. И как стать гипнотизером?
        — Я не всегда был гипнотизером. Я начинал в качестве невролога.
        — Я люблю умных людей и всегда иду им навстречу.
        Я взглянул на Берилл. Она по-прежнему игнорировалась джентльменом сидящим сбоку. Её фигура была пропитана разочарованием и унижением. Всё вокруг меня были частями водоворота чуждых бесед. Холеный парнишка рассказывал о том, как напился в Клубе Биллингдон; женщине подали отличное красное Мерло накануне за ланчем; кто-то еще обсуждал свой запас редких органических удобрений на органической ферме; другой потратил пятьдесят тысяч фунтов на аукционе, но не мог вспомнить, что купил. Высокомерия и хамства в этом сборище было предостаточно. Берилл была милым человеком, прибывшим в слишком приподнятом настроении, слишком взволнованной, чтобы находиться в окружении «сливок общества». Но тщательно игнорировалась власть имущими. Я был в ярости за неё, и будь я проклят, если позволю этим надменным занудам относиться к ней, словно она вовсе и не человек.
        Я поднял свой стакан, извинился перед баронессой, сидящей в ужасе с открытым от удивления ртом и, встав, побрел туда, где сидела Берилл. Все за столом были в шоке и погрузились в тишину.
        Я посмотрел на человека справа от Берилл:
        — Я хотел бы поменяться с вами местами. Я думаю, что предлагаю вам гораздо более выгодное место за столом. Вы будете сидеть рядом с баронессой, не меньше.
        Одна дама слева от меня в ужасе ахнула. Мужчина разевал рот, как пойманная рыба. Он осмотрелся вокруг, а после, недоверчиво глянул на меня:
        — Вы, конечно же не предлагаете мне пересаживаться в середине ужина?  — спросил он, как если бы это было равносильно смертному греху.
        Вида моих глаз и подбородка было достаточно для ответа.
        Без лишних слов и с окаменевшими от обиды глазами, он оттолкнул свой стул назад и прошел к своему новому месту. Я занял своё место и подмигнул Берилл:
        — Я подумал, что тебе было немного одиноко.
        Она усмехнулась, её лицо засветилось. Вокруг нас слуги были заняты тем, что переносили тарелки и столовые приборы с целью разместить поменявшихся местами.
        Я поднял глаза, чтобы встретиться взглядом с официантом, но вместо этого встретил взгляд Оливии. На мгновение мы уставились друг на друга, потом я перевел взгляд дальше и столкнулся взглядом с Иваной. Эмоции на ее лице были тщательно завуалированы. На виду осталась лишь маска светской учтивости. Она слегка приподняла брови. Что она хотела передать этим изысканным жестом, сказать было невозможно.
        После ужина мужчины и женщины были разделены, как если бы мы все ещё застряли в Эдвардианских временах. Без предоставляемого Оливией сексуального напряжения и теплоты Берилл мне стало невыносимо скучно. Я проглотил очередную дозу отличного скотча лорда Свонсон и ушёл. Я не мог выносить запаха сигар или их прозрачных попыток превратить меня в изгоя, постоянно общаясь с узким кругом людей, которых все знали. Я был аутсайдером. Боже, я был рад, что я не был членом эксклюзивного клуба.
        Я пробрался обратно в свою комнату. Кто-то приходил, задернул шторы и добавил в огонь свежих поленьев. Всё выглядело уютно, но на самом деле было довольно зябко. Неизвестно откуда, совершенно отчетливо тянуло сквозняком. Достав стаканчик для полоскания рта, я налил в него себе виски. Я пил его у огня, глядя на танцующие оранжевые языки пламени и обдумывал события вечера. То, о чем мне сообщил брат Оливии, составило в целом совершенно другую точку зрения на её амнезию. Мне нужно было в кратчайшие сроки выяснить причину. Оставалось слишком мало времени, до того как Оливия, не зная, что происходит, соберётся дожать меня.
        Я чувствовал, как выпивка просачивается в мой мозг, расслабляя меня. И уже начал засыпать, когда кто-то постучал в мою дверь. Удивившись, я пошел открывать.
        Юная, надменная, пренебрежительная не по годам Дафна стояла в пустынном коридоре. Я поднял брови. Она была последней, кого я ожидал увидеть за своей дверью. Она была такой стервой.
        — Всё хорошо?  — спросил я.
        — Можно войти?
        — Конечно,  — я открыл дверь шире.
        Она вплыла вовнутрь. Я закрыл дверь и прислонился к ней.
        — Ужин был довольно мерзким,  — сказала она спиной ко мне.
        — А мне он показался превосходным.
        Она развернулась как танцор, на одном каблуке.
        — Ты спишь с ней?
        — Кого вы имеете в виду?  — я дёрнулся от двери, моё лицо непроницаемо.
        — Мою сводную сестру, разумеется,  — ответила она с приятной улыбкой.
        И вот тогда я понял, без тени сомнения, что она ненавидела Оливию лютой ненавистью из-за невыносимой зависти.
        Я скрестил на груди руки.  — Не то, чтобы это не ваше дело… но нет.
        Она застенчиво улыбнулась, но ее глаза были наполнены злобным восторгом.  — Я видела, как она смотрит на тебя.
        — Не в моих привычках спать со своими клиентами. Слишком сложно для меня, давайте это оставим.
        Она снова улыбнулась, на этот раз в холодной, отчужденной манере.
        — А как насчет их сестер? Ты спал с кем-нибудь из них?
        Я уставился на нее. Она совершенно отличалась от девушки с которой я встретился в Зеленом зале. Это была Дафна Свонсон, с характерным для благовоспитанного человека поставленной осанкой, без притязаний или ауры фальшивого высокомерия, которое осознанно культивируется её социальным положением, с целью отделить её от простых смертных. Здесь была настоящая Дафна, центральная фигура в её личной драме.
        — Не могу сказать, что такое было,  — сказал я мягко.
        Она прикусила нижнюю губу.  — Это стало бы слишком ужасным началом для этой ночи?
        Мои брови взлетели, но прежде чем я успел ей ответить, в мою дверь раздался еще один стук.
        Она побледнела, и в одночасье забежала в один из шкафов, закрыв за собой дверь.
        Ошеломленный, я открыл дверь. Снаружи стояла Берилл. На её щеках румянец, а взгляд бы остекленевшим. Причина в том, что она была пьяна как скунс.
        — О, хорошо, что вы ещё не спите,  — пробубнила она.  — А я надеялась, что спите.
        Она продолжала раскачиваться, пошатываясь в центре комнаты, прямо там, где до этого стояла Дафна. Повернувшись, она почти потеряла равновесие.
        — Ты в порядке?
        Она взмахнула рукой и доброжелательно улыбнулась.
        — Я чувствую себя прекрасно. Просто хотела поблагодарить вас за то, что вы сделали сегодня вечером за обеденным столом,  — она подняла указательный палец, помахав им мне.  — Вы спасли меня.
        — Ничего,  — сказал я быстро.
        — Нет, нет, нет,  — возразила она, покачав головой.  — Никто другой не сделал бы такого. Вы хороший человек, доктор Кейн. По-настоящему хороший человек. И красавец тоже. Вы очень красивый, вы знаете? Если бы я была лет на двадцать моложе…
        Я с изумлении посмотрел на нее. Утром она будет подавлена. Если конечно же еще все это вспомнит.
        — Счастливая женщина, которой вы достанетесь,  — продолжала она.
        Я отошел от двери.
        — Где ты была все это время?
        Мне было трудно поверить, что она была принята в клуб и пьянствовала с ними всё это время.
        Она счастливо улыбнулась.
        — Вы не поверите, но я узнала, что повар родом из одной маленькой деревни в Девоне, что и я. Ну и дела! Я была на кухне мило болтая по-старинке всё это время. Было весело. Она такая славная. Она открыла бутылку водки из ягод терна, которую она сделала сама, и мы выпили пару стаканчиков. Фух! Крепкая штука.
        — Я вижу.
        — Правильно. Пол качается. Мне, пожалуй, надо ложиться спать.
        Я пошел к своей сумке и выдавил из блистера две таблетки от головной боли и бросил ей в ладонь.
        — Завтра, жизнь ничего не будет стоить, если ты не примешь это прямо сейчас.
        Она мечтательно улыбнулась.  — Вы на самом деле такой прекрасный принц.
        Я открыл смежную дверь.
        — Увидимся за завтраком,  — сказала она и споткнулась через открытый проем. Я закрыл её и дверь шкафа открылась.
        Дафна невозмутимо вышла, как будто прятаться в шкафах было вещью, которую она проделывала каждый день. Она подошла ко мне.
        — Она совершенно права. Вы идеальный принц,  — сказала она, расстегивая молнию на своем платье и давая ему соскользнуть на пол. В этой прохладной комнате она стояла такой обнаженной, как в день, в который родилась. Признаю, что у неё было хорошее тело, очень хорошее тело.
        Изогнув один из уголков своих губ, она очень уверенно стала подходить ко мне. Я был убежден, что она была бы хороша в постели. Напориста и невероятно ненасытна, но в ней было что-то ядовитое, это и заставило меня задуматься, что мне пришлось бы жить, сожалея о всём времени, проведённом в ее киске.
        Как вежливо отшить Слоун Рейнджера с трастовым фондом на Багамах? И к тому же мстительного. К счастью, мне этого делать не пришлось. Раздался стук в дверь, и леди Дафна стала вспышкой бледной кожи, когда ринулась к своему платью, схватила его и вернулась в шкаф.
        Всё быстро становилось комическим фарсом. Я открыл дверь и увидел Оливию стоявшую в пальто.
        Она улыбнулась.
        — Возьмите ваш пиджак и пойдемте со мной. Я хочу показать вам кое что.
        — Из ваших уст это звучит опасно,  — сказал я.
        — Я буду охранять вас,  — улыбнулась она.
        — Ах, но кто же тогда будет вас оберегать?
        Она покраснела, и я осознал, что, должно быть, пьян гораздо больше, чем мне казалось. Я флиртовал с ней! Каждая трезвая клеточка моего мозга знала, что мне не следует идти с ней. Это было неблагоразумно. Но вдруг, алкоголь начал бешено разгоняться по моим венам. Я был окружен дерзким запахом её духов, который реально стал врастать в меня, и мне чертовски хотелось быть с ней.
        К чёрту!
        Глава 15
        Марлоу
        Я стянул свой пиджак со спинки дивана и, накинув его, вышел в коридор к Оливии. Спустя несколько шагов по коридору, я её настиг.
        — Ты можешь подождать меня здесь пару секунд? Мне нужно кое-что уладить. Правда, я быстро.
        — Ладно,  — сказала она, окинув меня мягким взглядом.
        Я развернулся и пошел обратно в свою комнату. Какого-либо иного приличного способа сделать это, не было. Закрыв дверь, я подошел к своему гардеробу и резко его открыл. Дафна, прижимая к себе платье, стояла внутри. Она ошалело взглянула на меня. Именно такой реакции я от нее и добивался — дезориентации рассудка. Я дотянулся до нее и правой рукой, взял её за левое запястье.
        — Оставьте ваши руки расслабленными,  — приказал я, глядя ей в глаза. Я поднял свою руку выше уровня её глаз так, чтобы её дезориентированный взгляд смог автоматически подчиниться, перемещаясь выше. Я плавно двигал своей рукой перед её лицом, зная, что это заставило бы её инстинктивно слегка раскачиваться назад, то есть действие, вызывающее ощущение легкого головокружения.
        Именно так вскоре и произошло. Моя рука коснулась её лба, начав гладить его, создавая одновременно замешательство и благоприятный прилив серотонина в её мозг. Как только её глазные яблоки стали закатываться, я четко выдал указание:
        — Спи.
        Её голова, как только я подхватил её безвольно обмякшее тело, когда оно скользнуло вниз, сразу откинулась назад. Я осторожно прислонил её к задней стенке шкафа.
        Когда вы видите тех телевизионных евангелистов, роняющих людей волнами, этот применяемый ими прием, сопоставимый с ловкостью рук, называется методом «быстрого ввода», его можно выполнить рукопожатием или даже простым взмахом руки, если вы специалист уровня «гипнотизер-эксперт». Эффект впечатляет, но длится не долго. Но в моем случае, этого было достаточно.
        — Вы слышите меня, Дафна?  — спросил я.
        Она медленно кивнула.
        — Хорошо. Вы простоите так твердо на ногах в течение минуты. Затем вы проснетесь с желанием спать, оденетесь и немедленно пойдете в свою комнату, где уснете глубоким и спокойным сном. Вы совершенно не будете помнить произошедшее здесь, и наш с вами разговор.
        Я оставил дверь шкафа приоткрытой и вышел из комнаты, чтобы в коридоре присоединиться к Оливии.
        — Готовы?  — прошептала она.
        — Да, готов.
        Трепет восторга пробежал по моим венам. Вместе, мы были Отверженными в ночном приключении.
        Мы, молча шли по пустым коридорам вниз по деревянной не застеленной коврами лестнице в задней части, которая, как я предполагал, была лестницей для слуг. Мы миновали голые стены и простые изразцы, резкое отличие от богатства и роскоши того места, откуда пришли. Потом прошли большую кухню, темную и очень чистую, а после мы вышли на свежий ночной воздух. На нас подул холодный ветер. Завернув за угол, мы оказались сбоку от большого викторианского зимнего сада.
        Она повернулась ко мне, в темноте её глаза блестели.
        — Мы могли бы пойти в дом, но мне больше нравится это место.
        Она открыла дверь, и мы вошли в самый красивый сад, который я когда-либо видел. Я имею в виду то, что я не люблю растения в любом виде и форме, но это надо было видеть. Млечный лунный свет лился сквозь окна, превращая внутреннее убранство в прекрасный сказочный сад.
        На самом деле, у меня сложилось ощущение таинственного леса. Там должно быть были сотни растений, они, переплетаясь, поднимались вверх по стенам, свисали с потолка и покрывали всё свободноё пространство, котороё не было приспособлено под дорожки для прогулок, или маленького пятачка, где стоял небольшой металлический стол и навес с качелями. Папоротник щекотал мне ноги.
        Я потер руки. Здесь было действительно тепло, чуть туманная атмосфера и аромат с запахом земли и мха. Нежный звук капающей воды умиротворял.
        Она щелкнула выключателем, и скопления круглых, белых ламп ожили, осветив своим рассеянным светом растения, стены, геометрически-узорчатый пол и её прекрасное лицо.
        — Не правда-ли, это совершенство?
        — Да. Это напоминает мне место культа, наподобие часовни — прохладно, темно, тихо.
        Она удивленно посмотрела на меня.
        — Вы ходите в церковь?
        — Будучи ребенком, был служкой, но я отрёкся от Бога.
        — Что произошло?
        Я не стал ей рассказывать о своих детях, сгоревших в нескольких метрах от меня, про маленький ботинок, упавший рядом со мной, как будто прямо с неба.
        — Правда в том,  — осторожно сказал я.  — Я мог бы не противиться Христианству, если бы история закончилась с «Почему ты меня оставил?», но хэппи энд сделал бы её менее интересной.
        Она нахмурилась.  — Это довольно болезненно.
        — Думаете?  — я пожал плечами.  — Это реальное положение человечества. Наши жизни — одни сплошные одиночества. Где-то, по вселенной ходят триллионы, так и не получившие ответа на свои молитвы, но всё ещё ищущие Бога.
        Она прикоснулась к краю зеленого керамического кашпо и провела пальцем вдоль кромки, в луче от ламп ноготь блеснул перламутром.
        — А мне нравится идея о Боге. Некоторые обращаются к нему, когда дела идут действительно плохо.
        — Да, это хорошая идея,  — согласился я.
        — И это было тем местом, которое спасло меня. В первый раз выйдя из госпиталя, я была словно зверёк в клетке. Каждый раз я ходила назад и вперед в пределах своей клетки и бросалась на её прутья в одном и том же месте, будучи не в состоянии понять, почему не могу двигаться дальше.
        Она огляделась вокруг.
        — Но однажды, Ивана отвела меня сюда, и я нашла это место таким умиротворяющим и успокаивающим, что хотела проводить здесь всё больше и больше времени. И тогда я поняла, что его можно сделать более прекрасным. Тут было не так много растений, и я всё переделала. Здесь я нахожусь большую часть своего времени. Когда твои руки в земле, ты не думаешь — ты становишься частью земли.
        Я уставился на неё. Боже! Она была душераздирающе прекрасна. Её личико засветилось от великолепия растений. Представить её в секс-клубе было просто невозможно. Я вспомнил опьяняющее, подобно наркотику ощущение и её вкус. И как фантастически наши тела подходили друг другу, и вожделение забурлило в моей крови. Я был на опасной территории. Очень опасной территории. О чём я, чёрт возьми, думал, придя с ней сюда, один на один.
        — Это такая мелочь,  — она разговаривала так нежно, совершенно не осознавая, как действовала на меня.  — Но это делает меня совершенно счастливой, и я хочу, чтобы ты увидел это.
        Она всплеснула руками, как ребенок, ожидающий моего одобрения.
        Чёрт, леди Оливия, моё решение было принято еще в тот момент, как ты вошла в мой офис.
        Я знал, что должен выбраться отсюда. Здесь слишком тесно. Здесь она была слишком соблазнительна. Я представлял её. Я хотел видеть свой член у неё во рту. В моей фантазии она пыталась взять его целиком. Почувствовал, что моё тело накаляется. Мне надо свалить отсюда. Это было результатом встречи покрышек с дорогой.
        — Спасибо, что показала мне это место. Оно прекрасно. Но мне нужно возвращаться.
        — Подожди,  — тихо вскрикнула она и схватила меня за руку. Она потянула меня к пруду. В мутных кругах плавали золотые рыбки.
        — Дафна говорит, что держать рыбок это несколько буржуазно, но мне они нравятся.
        Она наклонилась, чтобы опереться о бортики пруда, и платье натянулось вокруг ее мальчишеских бедер. Неуместные мысли о том, как мой член медленно исчезает в ее теле, ворвались в мой разум. Эрекция без всякого предупреждения болезненно уперлась в ширинку. Мать твою. Это было как раз вовремя. Я хотел её так сильно, что она могла ощутить это по моему дыханию.
        Мне немедленно нужно было вернуться в свою комнату. В блаженном неведении того, что твориться в моей голове и теле, она показала на несколько железных колонн.
        — Видите это там? Это Викторианская система сбора дождевой воды. На самом деле это очень умно. Она отводит воду от стеклянной крыши в подземный накопительный резервуар.
        Я уставился на колонны, пораженный своим желанием к ней.
        — Мне нужно идти,  — мой голос был хриплым и напряженным.
        — Почему?
        Я взглянул на её прекрасное лицо, с большими, сияющими глазами обращёнными ко мне и таким сладким приоткрытым ртом.
        — Думаю, мы оба знаем, что так будет лучше.
        — С чего бы это?
        — Мы проходили через это раньше, и с моей стороны все выглядело бы так, словно я профессионально непригоден.
        — Это единственная причина?  — Я тяжело вздохнул.  — Но ты хочешь…  — она позволила своему голосу сорваться.
        Внезапно я почувствовал прилив гнева.
        — Черт возьми, Оливия, какого хрена ты от меня хочешь? Я сдерживаюсь из последних сил.
        Она вымученно улыбнулась.
        — Рада это слышать.
        — Доброй ночи, Оливия.
        — Доктор Кейн?
        — Да?
        — Думаю, что за ужином вы были безупречно нецивилизованным.
        Я засунул руки в карманы брюк.
        — А. Случай с Берилл.
        — Конечно, вы осознаете, что вас больше никогда не пригласят,  — сказала она с улыбкой.
        — Ну и хрен с ними.
        Она хихикнула.  — Забавно слышать это от вас.
        — Спите спокойно, Оливия.
        — Сладких снов, доктор Кейн.
        Я развернулся, оставив её посреди растений. Загадочная нимфа, которая будет преследовать меня во сне.
        Глава 16
        Оливия
        Позвонила моя сестра.
        — А не сходить ли нам куда-нибудь поесть сырой рыбы?  — спросила она.
        Я рассмеялась, такое счастье слышать знакомые слова. Они пришли из-за завесы. Я не знаю, в каком смысле, когда и где она произносила их раньше, но я точно знаю, что это было. Так она описывала японскую кухню.
        — Зачем? Ты на диете?  — спросила я.
        — Немного,  — призналась она.
        Мы договорились встретиться за обедом в «Нобо» в районе Мэйфеир. Я приехала пораньше, поэтому заказала бокал светлого хереса и ждала её наверху.
        Она влетела выглядя очень гламурно в винтажном брючном костюме Харди Эмис и пальто из верблюжьей шерсти. Я улыбнулась и махнула ей рукой, чтобы она увидела меня.
        — Движение на дорогах просто кошмар — пожаловалась она, роняя свою сумочку от Гуччи, и сняла пальто, небрежно бросив его на сидение рядом. Элегантно устроившись на сидение вдоль стены, она резко повернулась ко мне.
        — Хорошо выглядишь. Поедешь куда-нибудь?
        — Нет. После этого я собираюсь домой.
        Она томно подняла палец в сторону проходящего мимо официанта, и он, улыбаясь, направился к нам. Очевидно, она была ему знакома.
        — Я буду тоже, что и она,  — сказала она ему, и он исчез с почтительным кивком.
        В этом была вся моя сестра. Она была похожа на свою мать. Неважно, куда бы она ни пошла, ей сразу же и без особых усилий удавалось вызывать к себе подхалимское внимание. Она так сильно от меня отличалась, когда я впервые встретилась с ней после амнезии. И меня удивило, что у меня с ней общие гены.
        Я пригубила свой напиток. Когда она повернулась ко мне, я сказала:
        — Я видела на днях Мориса,  — Морис был её другом.
        — В самом деле? Где?
        — У мясника.
        — Как он?
        — Осмелюсь сказать, до сих пор не оправился после разрыва. Он спрашивал о тебе.
        — Неужели? Я не удивлена. Он законченный идиот,  — бездушно отмахнулась она.
        Подошел официант с бокалом, и мы сделали наши заказы. Она решительно повернулась ко мне.
        — Так как проходят твои сеансы гипноза?
        Я пожала плечами.  — Полагаю, что всё хорошо.
        — Какого чёрта всё это значит? Либо ты вспомнила ещё что-нибудь, либо нет.
        Я нерешительно засмеялась:
        — Немного.
        Она удивленно вскинула брови:
        — Что именно?
        — Ну, я вспомнила несколько случаев. День рождения, когда мне было пять лет, мама говорила папе, что у неё рак. О, и я вспомнила, как поймала Джейкоба в постели с его порнушечными немецкими журналами с транссексуалами, когда ему было пятнадцать.
        Мы улыбнулись друг другу.
        — Ну,  — сказала она с озорным взглядом.  — Сейчас он откровенный трансвестит.
        — Что?  — воскликнула я.
        — Да,  — она кратко подтвердила и неожиданно сменила тему.  — Что ещё ты вспомнила?
        — Другие воспоминания не столь значительны. Маленькие кусочки большой головоломки.
        — Что это? Маленькие кусочки большой головоломки? При его расценках?
        Я покраснела.
        — Мы добиваемся прогресса, но доктор Кейн остерегается, чтобы не возникла проблема ложных воспоминаний.
        Она уставилась на меня.
        — Не могу себе представить, что там могут быть какие-то ложные воспоминания. А ты?
        — Я не знаю. Мне снится странный, тревожный сон.
        — Какой такой тревожный сон?
        Я прикусила губу.
        — Всего лишь странные вещи, не имеющие смысла.
        Она рассмеялась.
        — Сны не должны иметь смысл. Тебе следует видеть нечто, вроде тебя самой. Это не повод для затягивания твоего… выздоровления.
        Этой крошечной паузой, предназначенной для меня, она не слишком уж думала о моём выздоровлении.
        — Он не затягивает моё выздоровление. Он просто осторожничает. Считает, что мне может навредить, если всё не будет сделано должным образом.
        Она странно взглянула на меня.
        — Наподобие того, что случилось с его женой?
        Он был женат! Я в шоке смотрела на неё.
        — Его жена?  — прохрипела я, чувствуя себя такой дурой.
        Она наклонилась вперед, в её глазах светились какие-то эмоции, которых я не могла распознать.
        — А ты не знала? Она покончила с собой самым ужасным способом. Заперлась в машине на парковке «Старбакс» с двумя детьми и несколькими газовыми баллонами, и выдернула чеку гранаты. Насколько я поняла, дети были совсем малышами.
        Мир накренился под неестественным углом, и мой рот раскрылся от ужаса.
        — Что?
        В этот момент принесли еду, и Дафна переключила свое внимание с меня на двух официанток, стоящих возле нас.
        Я с резким звуком захлопнула свой рот. Мой заказ креветки в кляре был старательно поставлен передо мной, а большое блюдо с ледяными устрицами Кумамото, увенчанные икрой и тройным соусом Нобу по краю, подано Дафне. Я тупо смотрела на свою еду. А когда я подняла голову, Дафна мне улыбалась.
        — Ты помнишь, что всегда заказывала здесь темпуру?  — спросила она, и я снова почувствовала, будто из-под моих ног вытащили ковер. Я не помню, чтобы я когда-либо заказывала темпуру. В самом деле, я не могла вспомнить, что когда-нибудь приезжала в этот ресторан.
        — Неужели?  — спросила я.
        — Да, всегда,  — весело подтвердила она, вытащила устрицу из раковины и аккуратно проглотила её. Она скривилась:
        — Икра не очень…
        Я взяла вилку и нож, стремясь выглядеть проще.
        — Дафна, ты рассказывала мне о докторе Кейне.
        — Да, это был ужасный позор. Ему с позором, полностью разрушившим его карьеру, пришлось покинуть Штаты.
        — Почему?  — прошептала я.
        — Я думаю, что она спланировала всё так, чтобы ему пришлось увидеть всё сожжение. Очевидцы говорили, что она смотрела на него и улыбалась,  — Дафна содрогнулась.  — Это был суицид из мести.
        — Это так ужасно.
        Она взяла себе ещё одну устрицу.
        — Да, ужасно. Особенно, если учесть, что он лечил её с помощью нового экспериментального метода, который помог ей восстановить воспоминания о сексуальном насилии в детстве.
        Она вытерла рот и медленно сделала глоток вина.
        — Я полагаю, что он разрушил её, и она ненавидела его и хотела, чтобы он знал, чего добился. А детей она взяла с собой, чтобы он не мог сделать с ними тоже самое.
        От испуга мой разум очистился.
        — Какой ужас,  — тупо повторяла я.
        — Наверное поэтому он не хочет с тобой спешить. Он боится повторения истории,  — мой аппетит пропал, откинувшись назад, я смотрела на Гайд Парк сквозь всю высоту окна.
        — Я не самоубийца,  — я перевела свой взгляд к ней,  — ведь так?
        Она рассмеялась беззаботно, как птица, и принялась за следующую устрицу.
        — Конечно нет, глупая. Но с моей точки зрения — пуганая ворона, куста боится и всё такое. Я бы была осторожнее, кстати, ты не собираешься влюбиться в него? Он привлекательный,  — она замолчала с заговорщической полуулыбкой.  — Очевидно, я надеюсь, как обычно.
        Моллюск бесшумно проскользнул в её горло. Замечание было настолько ехидным, что у меня перехватило дыхание, и остаток обеда прошел, как в тумане сплетен о людях, которых мы знали. Я автоматически отвечала на все её вопросы, или кивала и качала головой в случае необходимости.
        Вскоре подали чёрную треску, маринованную в сладком соусе, и я проглотила всё без малейшего удовольствия, наблюдая как Дафна деликатно откусывала по чуть-чуть, резала овощи и поедала Нобо сашими желтохвоста поджаренного с ломтиком халапеньо в соусе Юзу. Официант пытался уговорить нас взглянуть на десертное меню.
        — Я не осилю пудинг, но от кофейного с виски Сантори, не отказалась бы,  — сладко проговорила Дафна.
        Я оплатила счёт и мы поцеловались на прощание. Парковщик подогнал её машину и передал в руки ключи. Она же дала ему десять фунтов чаевых. Казалось, что от этого он был совершенно счастлив.
        — Тебе нужно ехать в квартиру?  — спросила она.
        Я покачала головой.
        — Сегодня чудесный день. Мне бы хотелось немного пройтись, прежде чем вернуться туда.
        Мы быстро поцеловали друг друга в обе щеки.
        — Не унывай, милая. Может это никогда и не случится.
        Я слабо улыбнулась.
        — Приедешь домой на выходные?
        Под словом «дом» она подразумевала Мальборо Холл. Хотя у нас обеих были квартиры в Лондоне, и большую часть времени проводили в них, мы никогда не называли их домом. Домом назывался только Мальборо Холл.
        — Думаю, я приеду,  — сказала я тихо.
        — Ну, я пошла. Увидимся на выходных,  — объявила она и бодренько запрыгнула в свою Ауди. Проводив её взглядом я отправилась на прогулку.
        Был свежий, холодный день, и я, подняв воротник, зашагала мимо автосалона. За окном была видна ярко-желтая Ламборгини. Я прошла вниз Лейнарк-Шейн, пересекла проезжую часть и вошла в парк.
        После обеда из-за облаков вышло солнце. Трава выглядела сияюще-четкой, словно драгоценность. Я подошла к скамейке и села. В парке было спокойно, за исключением нескольких спешащих людей. Посмотрев на голые деревья, ожидающие весну, которая снова их оденет, я ощутила внутри себя непонятное изумление.
        Почему меня так беспокоит то, о чем разоткровенничалась Дафна?
        И тогда я поняла — мне больно думать о его страданиях. Больше всего на свете я не могла вынести мысли о его горе.
        Солнце снова нырнуло за густые облака и температура воздуха начала стремительно падать.
        Я встала и покинула наполненный длинными тенями парк. Сделав вокруг него широкий круг, я вышла к защищенным рифлеными ионическими колоннами воротам Эспли. В то время как я поспешила прочь, последние лучи слабого вечернего солнца напоследок сверкнули в окнах, находящегося через дорогу Хилтона. Затем оно пропало.
        Ухватившись за края пальто, я пронеслась мимо станции метро Грин Парк. Многим далее перешла через дорогу и зашла в Риц.
        Тепло внутри помещения придало моим замерзшим конечностям ощущение приятной истомы. Сжимая пальцы, чтобы они скорее согрелись, я подошла к стойке консьержа.
        — Привет,  — сказала я.  — Боюсь, я не сделала бронь, но…
        — Леди Оливия,  — он поздоровался так громко и раболепно, что человек рядом обернулся посмотреть.  — Ну конечно, у нас есть для вас столик.
        Он подозвал проходившего мимо официанта, который сопроводил меня во впечатляюще роскошный Палм Корт (ресторан отеля Rits London — прим. переводчика) с его закругленными зеркалами на стенах, трельяжами и мраморными колоннами, в абрикосовой и кремовой палитре. Он подвел меня к столику, слева от искусно созданного позолоченного центрального фонтана — на самом деле, любимый столик Иваны. С чрезмерной улыбкой и лёгким движением запястья, он убрал табличку, гласившую ЗАБРОНИРОВАНО, со стола, отодвинул стул с овальной спинкой и усадил меня на него.
        Несколько знакомых мне людей кивнули и помахали мне руками. Я ответила им тем же и заказала чай. Это было наименьшим, что я могла сделать после того, как они отдали мне чужой столик. Чай был подан в серебряном чайничке с серебряным ситечком. Я отхлебнула чай, ощущая как обжигающий напиток вливается в моё тело. Я планировала оставаться под величественным потолком, слушая игру квартета, пока окончательно не согреюсь. Лорд Мерриуэзер и его жена остановились у моего столика.
        — Привет, дорогая. Ты здесь одна?  — спросил он, тяжело опираясь на свою трость.
        — Да, вот решила себя побаловать,  — сказала я, глядя на них с улыбкой. Они в ответ мне тепло улыбнулись.
        — Как Вомбат (роющее норы, травоядное, сумчатое животное, внешне напоминающее медведя.  — прим. переводчика) и Поппет?  — спросила леди Мерриуэзер.
        — Они в порядке,  — ответила я.
        Вомбат и Поппет — прозвища моего отца и Иваны. В нашем кругу у нас у всех имелись инфантильные прозвища. Мы все были Вау-Bау (как гав-гав), Куки (печенька), Пип (зернышко) или Сквик (пискля), или просто что-то глупое. Всё это было взято из детства и бережно хранилось до старости.
        Так отец был Вомбат, потому что его звали Уильям и, когда его в детстве свозили в Австралию, он стал называть себя Вилли Вомбат. Ивана была Поппет (крошка). Она не родилась леди, а встретила моего отца, когда была сиделкой моей мамы. И это было для него её прозвищем. Поэтому, когда он на ней женился после смерти мамы, все стремясь угодить ему, быстренько это прозвище переняли.
        Эта незрелость, как правило служит двум целям. Во-первых, не каждый объявит вас чужаком в своем кругу. На самом же деле, использование настоящего, другого первого имени означало бы отсутствие интимности. Указание на то, что вы встретились после того как были детьми, растворяется, и исходя из этого вы принадлежите к разным кругам. Вторая, и гораздо более важная цель означает, что аутсайдер никогда не станет частью определенного круга.
        — Я позвоню ей в выходные,  — сказала леди Мерриуэзер.
        — Она будет в восторге, Лилибет,  — поскольку не могла произнести Элизабет, когда была ребенком.
        После того, как они убрались, я съела канапе из копчёного лосося, огурца и курицы на серебряных шпажках. Они были очень вкусными. Я была голодна. Действительно голодна. Затем я набросилась на теплые, мягкие булочки, которые щедро намазала нежнейшим кремом и джемом. За ними последовало розовое миндальное печенье, и в конце немножко греховно сладкого шоколадного слоеного торта.
        Когда я уже больше не смогла съесть ни крошки, я была готова. Я точно знала, что хотела и меня никто не остановит. Неблагонадежного, опозоренного, ужасно несчастного, с шелковистыми волосами доктора Кейна.
        Глава 17
        Если вы хотите поразить мужчину в грудь — цельтесь в его пах.
    Бэт Мастерсон.
        Марлоу
        Берилл только что ушла, а я сидел, глядя в стакан с виски, когда вдруг открылась входная дверь. Я поднял взгляд — и вот она, прекрасная богиня.
        Мгновение мы просто пристально смотрели друг на друга. Я вздрогнул и из-за своего волнения, и из-за её странного блеска в глазах.
        — Как вы сюда попали?
        Она пожала плечами.
        — Берилл. Надеюсь, вы не против. Мне бы не хотелось, чтобы у неё были неприятности.
        «Что ты здесь делаешь?» хотел я спросить, но не смог. Весь мир растворился в никуда. Здесь были только я, она и этот кабинет, и мы висели на волоске, на краю Вселенной. Я уставился на неё, как будто находился во сне.
        Она двигалась ко мне не спеша и извилисто: каждый шаг был как движение танца семи покрывал. Развязав пояс мехового пальто, она небрежным движением подвигала плечами. Оно сползло, упав на пол с мягким стуком.
        Под ним на ней было надето простое чёрное платье. Её руки двинулись к затылку. Я услышал звук растегивающейся молнии. Она взялась за ткань платья на плечах, приподняла и позволила ему лужицей упасть вокруг её ног.
        Я резко вздохнул. В полумраке моего кабинета её тело было настолько бледным, что светилось на фоне её чёрного нижнего белья. Всё в ней словно кричало. Драгоценно. Сексуально. Таинственно. Запретно. В самом деле, она не казалась реальной. Как будто после того как я оставил её в зимнем саду, она действительно превратилась в своего рода водяную нимфу из мифов.
        Она завела обе руки себе за спину и расстегнула бюстгальтер, позволив ему упасть в сторону. Её грудь была округлой с красноватыми ореолами. Как только я их увидел, то сразу захотел прикоснуться к ним губами.
        Пальцами она подцепила трусики. Какими бы маленькими они ни были, но они были последним бастионом между мной и способом трезво мыслить. «Не делай этого» я хотел закричать, но моё горло было намертво запечатано. Я хотел видеть, что скрывал этот клочок ткани.
        Её руки замерли, а глаза переметнулись к моим. Она посмотрела на меня. И смотреть в её глаза было так же, что смотреться в зеркало. Они были переполнены похотью. Именно чистой, неподдельной, непримиримой, абсолютно нуждающейся в трахе.
        Эту женщину нельзя было назвать «динамо». Она не знала, как состроить из себя недотрогу. Её сущность заполнила пространство, а затем её руки стали двигаться вниз. Как бы сильно мне ни хотелось следовать взглядом за ними, чтобы сойти с ума ещё сильнее, я не мог отвести от её глаз. Они были так прекрасны.
        Я удерживал её взгляд, пока она не подошла ближе. Лишь до тех пор, пока я не смог противиться этому безумию. Затем я посмотрел вниз. И я, блядь, задохнулся оттого, что увидел. Прекрасная. Мои глаза ласкали её белокурые завитки в средоточие её бёдер. Полностью обнажённая она подошла ко мне, ногой отодвинув стул. Затем проскользнула между столом и мной, и уселась на него. Она расставила ноги по обе стороны от меня и, положив ладони на стол, раздвинула колени. Широко.
        Мои глаза раскрылись, как у школьника в кондитерской. Я уставился, прикованный к виду её прекрасной маленькой киски, раскрывшейся и предлагающей все свои секреты, каждый изгиб розовой плоти был моим: смотреть, пробовать, и… обладать. Я смотрел, как густой мёд собирался и медленно скатывался вниз по её лону. Внутренние стороны её бёдер от этого словно мерцали. Подобно человеку в трансе, я протянул руку и поместил свой палец в её влажную норку. Со сдавленным звуком она откинула голову назад, обнажив длинный белоснежный изгиб своей шеи. Мой палец изогнулся и стал гладить прекрасно увлажнённые мышцы, в ответ они сладко сжимались. Я извлёк палец. Оливии это совсем не понравилось. Захныкав, она заёрзала, поддаваясь бёдрами немного вперёд, как бы давая шанс моему пальцу.
        Я наклонил голову, и уткнувшись в её белоснежные кудряшки, вдохнул. От этого сквозь мой пах прошёл разряд тока. О да. Настоящий аромат леди Оливии. Я провёл языком вдоль щели. Она ощущалась точно так, как я и думал — как небеса. Посасывая её губки и почувствовал, как её плоть начинает сочиться мне в рот.
        Она мурлыкала от удовольствия. Я отодвинулся и взглянул на её киску. Покрасневшая. Блестящая. Умоляющая.
        — Я люблю твоё тело,  — прошептал я в её манящую плоть.
        — Трахните меня… Доктор Кейн.
        Ей и не нужно было просить. Мой член пульсировал и стоял навытяжку как памятник Нельсону. Я расстегнул брюки и позволил им упасть на пол. Стащил боксеры и вышел из них.
        После, я открыл ящик и вытащил пачку презервативов. Я разорвал пластиковую упаковку, вынул один, раскатал по всей длине и выкинул упаковку. Я посмотрел на неё. Она пялилась на мой член, её рот красиво подрагивал.
        — Ложись,  — приказал я.
        Она незамедлительно легла на стол, её светлые волосы рассыпались по поверхности. Мне хотелось сосать её сиськи как только она сняла лифчик. Я наклонился вперёд и лизнул напрягшийся сосок. Её плоть была мягкой и гладкой, а сосок твёрдым. Она застонала и выгнулась. Да, именно такая, как я и думал. Я с силой ртом втянул её сосок. Она открыла глаза и уставилась на меня.
        — Да, мне так нравится,  — шокировано прошептала она.
        — Я знаю,  — пробормотал я.
        Я взял её сосок в рот, сосал его и ввёл в неё два пальца. Она извивалась подо мной.
        Я поднял голову, вытащил из неё свои пальцы и сунул их ей в рот. Она послушно их сосала.
        Я посмотрел на неё сверху вниз. Вся моя, сделает всё, что я попрошу. И я точно знал, что хотел с ней сделать. Я притянул её к себе, пока её попка не свесилась с края стола. В её пользу то, что она никогда не протестовала и не выказывала никакого страха. Она позволяла мне делать так, как мне нравится. Я взял её за лодыжки и скрестил их, а она смотрела на меня огромными, широко раскрытыми глазами. Я подтянул скрещённые ноги к её лицу, пока её киска не раскрылась покрасневшим выступающим бугорком манящей плоти между её бёдер. Она была невероятно гибкой. Я толкнул её лодыжки так далеко вперёд, зная как нужно подтолкнуть её к самому краю дискомфорта, если даже не боли, но она без возражений вынесла это.
        Я хотел подождать. Я хотел смотреть на её выразительное, сосредоточенное лицо немного дольше. Я хотел играть с опухшей плотью, между её бёдер, но мой член нетерпеливо дёргался. Мне нужно было бушевать внутри неё, долбить и наблюдать, как она кричит от удовольствия. Я хотел заявить свои права на её киску.
        Я хотел уничтожить все мысли о других мужчинах, которые использовали её.
        Её поза подразумевала, что мне придётся постараться втолкнуть свой член в плотно сжатые стеночки её лона. Её рот приоткрылся в виде широкой буквы «О». Её пальцы на ногах поджались.
        А я всё глубже своим членом погружался в её киску. Её «О» перешло в резкий вздох. Я вошёл ещё глубже. Она поморщилась.
        Но там было ещё куда входить. Я вошёл ещё на два дюйма, а из её рта вырвался вскрик, именно тогда она пододвинулась ко мне, глубже насаживаясь на мой жезл. Господи, она была ненасытна! Неудивительно, что она была в моей крови: прекрасная, избалованная, богатая, грёбаная леди Оливия. В тот момент она отвратила от меня всех других женщин.
        Можно было продвинуться ещё на дюйм, но я вышел из неё, в то время пока она своими мышцами плотно сжимала мой член. Я кружил по губкам её киски, а затем без предупреждения резко вошёл в неё. Она закричала, её руки вцепились в край стола так сильно, что побелели костяшки пальцев.
        — Это то, чего ты хотела?  — прорычал я.
        — Больше!  — кричала она.
        Это было самое удивительное из всего, того, что она могла ответить. Как она могла просить большего? Я вдалбливался в её жадное, влажное лоно, наши лобковые кости с силой бились друг о друга, пока я с рёвом не кончил. Оргазм разорвал меня с ужасающей грубой силой. Сначала, первое, что я услышал, был стук крови в моих ушах, а затем это стало похоже на лаву, льющуюся вниз с горы: огненную, уничтожающую, неразрушимую. Никто и ничто не могли удержать меня.
        Должно быть, она сдерживалась, поэтому кончила несколькими секундами позже. Я наблюдал за ней: смесь удовольствия и боли на её лице, а потом она достигла оргазма, подобного которому я прежде никогда не видел. Все её тело содрогнулось и затряслось так сильно, что мне пришлось усилить хватку на ней. Как только она расслабилась, её дыхание успокоилось, её глаза остекленели и выглядели потрясёнными. Я вышел из неё и снял презерватив. Натянул боксеры и брюки, застегнул их, затем немного отошёл. Её ноги коснулись ковра.
        Я выглянул в окно. В стекле можно было видеть наши отражения. Две призрачные фигуры. Блять! Я только все испортил. Всё очень плохо. Я слышал, как она уходит, и как я ни старался, мне пришлось повернуться, чтобы посмотреть.
        Её ноги чуть дрожали, когда она направлялась к своей одежде. Она наклонилась, чтобы взять её, и я увидел её киску набухшую и перезрелую. Я почувствовал своё беспокойное, неудовлетворённое состояние.
        Мой член был мучительно тяжёлым и набухшим. Это казалось невероятным, но мне хотелось её ещё больше. Гораздо больше. Невозможно было понять, почему моя страсть к ней была настолько сильна и неутолима, но отрицать этого больше было нельзя. Этот эксперимент был обречён на провал, ещё прежде, чем был задуман. Она надевала трусики, стоя ко мне спиной.
        — Прекрати,  — пробормотал я.
        Она медленно обернулась и посмотрела на меня, трусики остались на бёдрах.
        — Я ещё не закончил,  — сказал я негромко.
        Она улыбнулась.
        — Хорошо. Меня мучает жажда.
        Она спустила трусики обратно вниз и двинулась ко мне. Она остановилась напротив меня, её умелые руки стали делать свою работу. Пуговицы на брюках расстегнулись. Какие ловкие руки. Молния расстегнулась с поразительной сноровкой. Она быстро расстегнула мою рубашку и сняла её, потянув за рукава. Её взгляд бегло пробежался по плечам, груди и животу.
        Затем она встала на колени передо мной, глядя вверх, обнажённая, с почти кающимся выражением на лице. Она слегка наклонила голову так, что головка моего члена упёрлась в её розовую нижнюю губу, своей массой делая её пухлее. Казалось, она ждала от меня действий. Схватив в горсть её волосы, я аккуратно потянул их назад, чтобы её горло стало почти идеально ровным. Прямой проход ото рта до желудка.
        Инстинктивно она открыла рот, и мой член скользнул внутрь и расположился на её языке. У неё был маленький рот, и мне показалось, что она сомневается, поместится ли он, пока полностью не оказался у неё во рту.
        Её губы вытянулись.
        Двигая бёдрами, я стал потихоньку входить в её тёплый шелковистый рот, скользя по её языку. Это было ужасно возбуждающе смотреть, как мой член медленно исчезает, пока она смотрела на меня в позе полного подчинения. Это было наивысшее чувство контроля. Как только я достиг задней части её горла, я нажал на гланды и почувствовал, как её горло сдавило головку, так что она подавилась. Я отодвинулся назад, но это была лишь небольшая передышка, потому что я снова вошёл вовнутрь, на этот раз, не довольствуясь скольжением у неё во рту, а продвигаясь дальше уровня её гортани, втискивая себя в неё.
        Она снова подавилась и инстинктивно попыталась сопротивляться, но покорная поза делала её попытки вялыми, и я вряд ли их заметил.
        Я сильнее притянул её голову и с силой толкнул свои бедра вперёд. Её глаза расширились от удивления. И тогда это случилось. Мне не пришлось её учить. Она уже была хорошо обучена. Горло сдалось, и гортань раскрылась. Мой член беспрепятственно и победоносно проскользнул вовнутрь. Примерно в дюйме от меня был восхитительно тугой, нежно-атласный проход.
        Тщательно я входил в неё по дюйму зараз, чувствуя восхитительное сдавливание её горла. Каждый глоток был нежной лаской. Приятным массажем. Шесть дюймов. Семь дюймов. Она не издала ни звука. Её глаза застыли широко раскрывшись. Когда она давилась, я останавливался, вытаскивал головку и ждал, пока её горло перестанет сжиматься и снова расслабится.
        В ней не было ничего, что могло бы оказать сопротивление. Остановить меня. Я мог продвигаться все глубже и глубже, так как мне нравится. Восемь дюймов. А я все ещё продолжал неторопливо заталкивать толстого змея, пока её лицо не прижалось к моему паху. Мне было известно, что с членом, находящимся глубоко в её глотке, дышать ей было совершенно невозможно, я стал отступать, наслаждаясь тем, как сжималось её горло, пытаясь вытолкнуть чужеродный предмет.
        Я держал свой член в тёплой пещерке её рта, в то время как она восстанавливала своё дыхание. А когда решал, что она восстановилась, снова погружался в неё. Быстрая капитуляция, глубина моего проникновения и полный контроль над ней, поддавался ощущениям, разве что сравнимым с чистым удовольствием. Что-то раскалённое, запульсировало вдоль всей моей длины. Я уже был готов кончить, и полон решимости во что бы то ни стало удержать свой член в её глотке, пока длится мой оргазм.
        Как только я стал кончать, высвобождаясь прямо в её желудок, она стала делать глотательные движения. Каждая струя была новой волной, пробегающей вниз по члену. В последние несколько импульсов я освободился из её горла и наполнил её рот остатками своего семени.
        Прежде чем она проглотила, я использовал свою сперму как смазку для глубокого проникновения в её горло. Трахая её в глотку, чтобы продлить эякуляцию. Капли спермы и слюны стекали с её рта на подбородок. Её губы были липкими, а прекрасные волосы из-за моей спермы приклеились к щекам. Грудь вздымалась. Слёзы от удушья были драгоценными камнями на её ресницах.
        Она была сбывшейся мечтой всех мужчин.
        Я вышел из её рта и смотрел, как она облизывала губы. Она встала, нижняя часть её лица была покрыта моей спермой.
        — Спасибо за угощение, было вкусно, и…,  — она взяла мои пальцы в свою маленькую руку и провела ими у себя между ног.  — Ты делаешь меня мокрой.
        Она действительно была влажной. Она была истекающей.
        Я должен был почувствовать боль от стыда и вины. Как я мог? Я никогда не вёл себя раньше так непрофессионально. Я открыл рот. Я не знал, что говорить дальше, возможно, собирался извиниться, зная, что все будет только ещё хуже, но она прижала указательный палец к моим губам.
        — Тсс… Ничего не говори,  — сказала она, медленно качая головой.  — Ничего не изменилось. Увидимся в среду, в назначенное время.
        Затем она ушла.
        О нет, леди Оливия, ВСЁ изменилось.
        Глава 18
        Земля смеется цветами.
    Ральф Уолдо Эммерсон.
        Оливия
        После того как я покинула доктора Кейна, я сочла, что оставаться в Лондоне просто невыносимо.
        Все, что мне хотелось сделать, это отправиться к нему домой и дать ему трахнуть себя, но я боялась, что он решит будто я преследую его. В итоге, когда Ивана сообщила мне, что отправила за мной машину, чтобы отвезти меня обратно в Мальборо Холл на ужин, я с готовностью согласилась.
        У меня было десять свободных минут до того, как нужно было идти переодеваться к ужину, так что я пошла в оранжерею проверить кашпо, в которых прорастали семена цветов. Я надевала садовые перчатки, когда вошла Ивана.
        — Привет, дорогая. Я не видела, как ты приехала,  — она горячо расцеловала меня в обе щеки.  — Как ты?  — её взгляд был изучающим.
        — Всё хорошо,  — спокойно сказала я.
        — Я имела в виду, как проходят твои сеансы с доктором Кейном?
        Вдруг я почувствовала себя под пристальным наблюдением. Я никому не могла позволить узнать, что произошло между доктором Кейном и мной. В любом случае это была моя вина. Я практически вынудила его. Сняв перчатки, взглянула на неё и улыбнулась.
        — Хорошо.
        Её лицо засияло.
        — Это значит, что ты начинаешь вспоминать?
        — Немного.
        Её улыбка дрогнула.
        — Что это значит?
        — Просто это означает, что доктор Кейн не хочет давить на меня.
        Легкие морщинки попытались сформироваться на её гладком лбу, но инъекции ботокса держались стойко.
        — Что именно ты вспомнила?
        — Немного. Ничего по-настоящему важного. День рождения. Прогулка на колокольню. Занятия в танцевальной школе.
        Она смотрела на меня с невозмутимым выражением.
        — Это незначительные воспоминания,  — сказала я.  — Я знаю, что для тебя они не так важны, потому что они у тебя есть, но для меня их значение огромно, потому что у меня ничего нет.
        — Я понимаю,  — медленно проговорила она.
        — Главное, что я чувствую себя действительно хорошо.
        Она зажмурилась.
        — Он не действовал, как бы это сказать, безответственно?
        Я почувствовала, как мое лицо вспыхнуло, но я распахнула глаза, словно в шоке.
        — Конечно, нет.
        — Надеюсь, что нет. Я буду в ярости, если он что-то сделает с тобой. Я изучила его прошлое и дала ему презумпцию невиновности хотя мне и советовали не обращаться к нему, а я ему доверилась.
        — Ивана, я взрослая женщина. Ты не должна защищать меня, как ребенка.
        Она выглядела слегка обиженной.
        — Ты конечно же, права, мне жаль. Я не хочу давить на тебя. Просто я не могу помочь в этом. Ты всегда была такой хрупкой. Я всегда чувствовала себя ответственной за тебя.
        Я протянула руку и коснулась её руки.
        — Я так тебе благодарна. Знаю, что ты хочешь для меня только лучшего, но, пожалуйста, не переживай. Доктор Кейн хороший человек.
        Она вдруг улыбнулась своей самой широкой улыбкой. Ею можно было растопить айсберги.
        — Между прочим, Уилс придет сегодня на ужин.
        Я внутренне насторожилась. Неудивительно, что она так хотела заманить меня сюда. Уилс или Уильям Генри Асквит седьмой был тупорылым сыном нищего герцога, который жил за три мили отсюда. Она всегда надеялась, что мы поженимся. У него был титул, а у меня деньги. Честно говоря, я подозревала, что он был латентным гомосексуалистом, но мне было известно, с каким трудом Ивана организовала этот ужин, и мне не хотелось её расстраивать. Кроме того, там обещала быть моя сестра, и я всегда могла рассчитывать на её помощь скрасить скучный вечер.
        — Вот и прекрасно,  — сказала я вежливо.
        — Почему бы тебе не надеть свое синее платье? То с милым декольте, от Браун. В нём ты выглядишь просто потрясающе.
        — Хорошая идея. Я его надену.
        Она удовлетворенно улыбнулась.
        — Правильно. Лучше я пойду. Это был кошмарный день, и так много еще нужно сделать. Одна из лошадей ожеребилась прошлой ночью. Нужно проверить, как там мама с сыночком. Увидимся позже.
        Отвернувшись, она стала уходить.
        — Ивана,  — окликнула я.
        Она обернулась.
        — Да, дорогая?
        — Спасибо за всё, что ты для меня сделала. Я действительно ценю это.
        Ее взгляд затуманился.
        — Мне хотелось бы сделать больше. Ты моя дочь. Не от плоти, но по духу.
        Мы улыбнулись друг другу, а затем она ушла.

* * *
        Ужин был тоскливым мероприятием. Выяснилось, что Даффи решила, в конце концов, не приходить. Вместо этого, она пошла на вечеринку в Фулхем. Конечно, Ивана была замечательной хозяйкой, но папа не мог перестать говорить о новом жеребёнке. А Уилс одаривал меня щенячьими взглядами, которые в лучшем случае только раздражали. Возможно, даже, что он набирался смелости назначить мне свидание. Я выдумала головную боль, чтобы уйти пораньше.
        — Ты хочешь, чтобы я отправила к тебе Берти с горячим шоколадом?  — с обеспокоенным видом спросила Ивана.
        — Нет,  — сказала я, чувствуя себя действительно виноватой.  — Не переживай, пожалуйста. Это пустяк. Я буду в норме, после того как приму пару таблеток.
        — Спокойной ночи, дорогая,  — сказала она с таким чувством, что мне почти уже захотелось ляпнуть ей правду. Я трахалась с доктором Кейном, и мне его так сильно не хватает, что я не могу вынести того, чтобы сидеть рядом с Уилсом и мириться с его жалкими попытками поухаживать за мной, зная, что всё, что ему на самом деле хотелось сделать, так это заползти к мужику в койку.
        Но я этого не сделала. Я знала, она не поняла бы этого. Ивана и все люди нашего круга ставили положение в обществе и статус выше глупых мелочей, таких как любовь и эмоции.
        — До свидания.
        Я пошла в свою комнату и улеглась в темноте. В течение нескольких часов я ворочалась, и, в конце концов, поняла, что должна пойти и увидеть доктора Кейна. Я встала с кровати, оделась, покинула Мальборо Холл и, нервничая, поехала в Лондон. После аварии я почти никогда не водила.
        Марлоу
        Когда раздался звонок в дверь, я лежал на диване, выключив музыку, и мечтал об Оливии, На секунду мой мозг отключился. Я взглянул на часы. Кто бы это мог позвонить в два часа ночи. Дети? Пьяный ошибся адресом? Он снова зазвонил. Я даже не думал и ожидал любого ответа, когда произнёс:
        — Да?
        — Доктор Кейн,  — сказала она, и я замер. На несколько секунд повисла тишина, а затем её голос снова прозвучал.  — Доктор Кейн?
        Я очнулся, словно лунатик, которого разбудили во сне.
        — Да, поднимайся,  — сказал я.
        Я стоял у двери, слушая стук её каблуков по лестнице. Она остановилась на второй ступеньке и посмотрела на меня своими огромными глазами.
        — Ну, иди же,  — позвал я тихо, и она подошла ко мне. Я стоял в стороне, чтобы позволить ей войти. Она сменила парфюм. Он был тонким, дорогим, таинственным. Именно то, что я бы выбрал для неё.
        Я закрыл дверь, схватил её за руку и закружив, прислонил к двери. Она посмотрела на меня большими глазами.
        — Что ты здесь делаешь?
        Её соблазнительные губы приоткрылись. Я почувствовал, как моя кровь закипает. Член возбуждается, твердеет. Я смотрел на неё как зачарованный.
        — Я не могла уснуть,  — промолвила она. Мы уставились друг на друга. Мне тоже не спалось.
        — И я не мог,  — сказал я, мои глаза метались от её рта к её глазам и обратно ко рту. Её грудь вздымалась.
        — Какого хрена я сопротивляюсь!  — воскликнул я, и схватив её за обе руки, скрутил их у неё над головой.
        Она приоткрыла пухлые губы, чтобы что-то сказать, но я смял их своими. Она издала сдавленный стон. Я проскользнул в её рот языком. Свободной рукой нашел застежку молнию на её юбке. Скользнул рукой по трусикам к её промежности.
        — Ты такая чертовски мокрая.
        Я отодвинул ткань в сторону и погрузил палец глубоко в её киску. Она застонала и прогнулась так, что её грудь прижалась к моей.
        Я втиснул два пальца.
        — Это то, зачем ты пришла сюда?
        Она закрыла глаза и вздрогнула.
        — Да.
        Я снял с неё топ. Чашечку бюстгальтера я просто оттянул вниз. Я наклонил голову и укусил за розовый сосок.
        — Доктор Кейн,  — всхлипнула она.
        — Меня зовут Марлоу.
        Её полуприкрытые веки трепетали. Зрачки расширены и с поволокой желания. Я добавил в киску третий палец.
        Она откинула голову к двери и застонала. Я вытащил пальцы и домашние брюки соскользнули с моих бедер. Член выскочил твердый и готовый. Я поднял её правую ногу и закинул вокруг своих бедер, так что её киска вся опухшая, мокрая и голодная раскрылась. Её клитор набух и увеличился. Я сжал его капюшон, отодвинул и раскрыл его центр, маленький, белый, суперчувствительный и мой. Я хотел к нему присосаться. Но не сейчас, я был слишком возбужден. Отчаянно нуждаясь быть внутри неё.
        Я схватил её правое бедро и удерживал, чтобы она не смогла двинуться, и насадил её на себя. Это было резко, беспощадно и без предупреждения. Она вскрикнула. Я не останавливался. Я продолжал входить в неё по самые яйца.
        Я трахал её так жестко, что её тело дергалось словно марионетка. Видеть Оливию абсолютно беспомощной, то, как она извивалась и стонала и билась об меня, было завораживающе. Мне нравилось видеть её в таком положении. Полностью открытую для меня. Уязвимую. Полностью доминировать. Я чувствовал себя исполином.
        — О чёрт,  — прорычал я.
        Я почувствовал, как оргазм приближается, поэтому нехотя вышел из неё и кончил на её золотистые завитки. Всё ещё тяжело дыша, я посмотрел на дело своих рук. Подобно капелькам воды, пойманным в паутину, молочно-белые капли были на ней повсюду. Своей рукой я пометил её кожу, собрал немного пальцами и поднес практически к её рту.
        Мы смотрели друг на друга. Её губы дрожали. Она подалась вперед и поймала мои пальцы своим ртом. Мы не отрываясь смотрели друг на друга, пока она дочиста не обсасала их.
        — Моя очередь,  — сказал я и встал на колени. Я закинул её бедро себе на плечо и уткнулся лицом в её киску, мой язык скользнул в неё, вылизывая влажные складочки. Она впилась в мои плечи и отчаянно толкнулась вперед. Я откинул голову назад.
        — Да, так, детка! Объезжай меня,  — призывал я с вожделением, прежде чем погрузить язык в её пульсирующая глубину. И я, блять, пожирал её плоть, а она двигала своими бедрами по моему рту, пока не кончила с пронзительным криком и потоком мурашек.
        Оливия
        Мы пошли в его комнату. Больше похожую на монашескую келью. Голые стены, простая кровать, дешёвые шершавые простыни, комод и две тумбочки. Он вонзал в меня свой такой невероятный член и трахал, пока я стояла в коленно-локтевой позе. Он был диким, несдержанным и величественно-красивым. Я пыталась перевести дух, но оргазм втянул нас в водоворот экстаза. Я безудержно вздрагивала. И когда это прекратилось, мое дыхание было сбивчивым. Я мысленно пыталась отогнать слезы счастья, но они были неконтролируемыми. Плотский запах нашего совокупления окутал нас словно туман. Он озадаченно коснулся слезинки, блестящей на моих ресницах.
        — Ты так прекрасна.
        Я не могла сказать ему, что сожалею о том, что он не оставил своего семени в моём чреве. Что оно не покрыло мои внутренности и не переросло в нечто большее.
        И тогда я это поняла. Он был моим путем домой. Он вышел из меня.
        — Нам нужно поговорить.
        — Нет, не нужно. Пусть это будет просто секс без обязательств. Я знаю, это всё, наверное, раскроется, когда ты скажешь мне, что скрываешь от меня, но прямо сейчас я довольна. Я не прошу большего, чем то, что есть сейчас.
        — О, Оливия. Какой бардак я сделал из всего этого.
        — Это не твоя вина. Я вынудила тебя на это. И не жалею об этом. Что бы ни случилось, я никогда не буду об этом сожалеть.
        Он снял футболку и я увидела то, чего не заметила тем вечером в офисе. На его потрясающем торсе, прямо над его сердцем, были две белые татуировки в виде слезинок. Они не были красивыми. Нисколечко. Они напоминали мне шрамы, продольные, белые, рожденные в боли. Я протянула руку и дотронулась до одной из них. Он вздрогнул, но потом успокоился. Я взглянула на него, моя рука застыла в воздухе. Его глаза ничего не выражали.
        — Кто они?  — спросила я, и еще даже не успев услышать ответ, я знала, что он скажет.
        — Мои дети,  — он посмотрел на них.  — Это Рокси, а это Рик.
        — Прости. Я так о них сожалею,  — свет буквально потух в его глазах.  — Они были маленькими, не так ли?
        — Да, Рокси было пять, а Рику четыре.
        И он выглядел таким мрачным и сломленным, что мне захотелось держать его крепче.
        — О, Марлоу!
        Он покачал головой.
        — Всё хорошо,  — вымолвил он.  — Это было в другой жизни. Я научился жить с этим. Со мной все в порядке.
        А затем он опустился на кровать, вздохнул и провел рукой по волосам.
        — Всё хорошо,  — сказал он снова, как будто он не со мной разговаривал, а успокаивал себя, хотя и знал, что никогда уже не будет прежним.
        — Ты хочешь об этом поговорить?  — спросила я.
        Он посмотрел на меня, в его красивых глазах плескалась боль.
        — Я не могу. Я просто не могу. Не сейчас.
        Глава 19
        Марлоу
        После того, как Оливия ушла на следующее утро, я полез на верхнюю полку своего шкафа и достал конверт, который там лежал. Ему было всего лишь два года, но он был серым и потрепанным. Я читал его содержимое так много раз, что знал текст почти наизусть. Каждое слово врезалось в моё сознание и ещё догорало в нём спустя все это время. В письме было четыре страницы. Я открыл его. Заломы на бумаге были такими укоренившимися, они были мягкими и чернила с них стерлись.
        Я вгляделся на первую страницу.
        Её почерк: аккуратный, контролируемый, компактный и знакомый. Такой знакомый. О! Мария. Я помню, она писала мне любовные записки и складывала их в ланч боксы, настаивая на том, что заботилась обо мне. Они были немногословными…
        На мне нет трусиков. Когда придешь домой, найди меня и не сказав ни слова, трахни меня.
    Мина.
        Или:
        Перекусывая этими сэндвичами с солониной, просто помни, что я думала о тебе, пока разводила горчицу, и я буду думать о тебе весь день, пока ты не вернешься ко мне и не раздвинешь мне ноги.
    Мина.
        Но она не оставила последнее письмо, чтобы оно нашло меня. Она уже успела его отправить. Оно пришло на следующий день после происшествия. В то время я был так потрясен, прочитав всё два раза, но ничего не мог понять.
        Позже я смотрел на него без какого-то ни было понимания. Хотя я понял смысл каждого слова и каждого предложения, но в целом это выглядело: «Какого хрена происходит? Какого черта она имела в виду?»
        Тогда должно быть я думал о её покупке гранаты. Я имею в виду, кто так делает? Кто себя взрывает гранатой? Задохнуться в своем собственном гараже, принять снотворное, перерезать вены или что по-настоящему страшное, спрыгнуть с небоскреба, но граната? Вау! И потом, покупая все эти канистры с горючим только чтобы быть уверенной в том, что ничего из того, что стоило бы спасать исчезнет в пожаре.
        И если её целью было полное публичное уничтожение, то оно удалось. Я видел как всё произошло, словно в замедленной съемке: взрыв, сначала красная, а после оранжевая вспышка, следом белая и возврат к оранжевой и красной. Затем был дым: густой, чёрный, едкий дым. Я лежал на земле и смотрел на разлетающиеся двери в стороны и ввысь, звон стекла, в то время как вокруг меня сыпались обломки. Обувь Рокси была самой жуткой частью. Кстати она приземлилась рядом со мной, обугленная и душераздирающе маленькая.
        Как издевка. Посмотрим, насколько я силен.
        Я смотрел на дно стакана виски и прокручивал в голове её образ, как она за день до смерти, жуя яблоко, смеясь, с почти надменным выражением лица, наблюдала, как я играю с детьми. Как женщина может быть с таким выражением лица, зная, что завтра все закончится?
        Там ничего не было. Ничто мне не говорило о том, что она была расстроена или на грани самоубийства, и о намерении забрать с собой детей. Это было самым загадочным, шокирующим. В конце концов, я созвонился с её подругой.
        — Тебе известно, что Мария думала, будто у нас был роман?
        — Что?  — она почти кричала в трубку.
        — Она думала, что у нас с тобой роман,  — ответил я.
        — С чего она это взяла?
        — Я не знаю.
        — Тогда почему ты так решил?
        — Она оставила письмо.
        — Письмо? Обвиняя нас в связи. Не могу в это поверить. Мне бы хотелось увидеть его.
        — Нет,  — я отказал ей. Мне бы не хотелось, чтобы она знала, о том, как Мария передала ей, что она двуличная, с отвисшими сиськами, безсосковая, тощезадая хуесоска и ведёрко со спермой.
        Она замолчала.
        — Она тебе не казалась холодной, по отношении к тебе или изменившейся каким либо образом?  — настаивал я.
        — Нет. Мы были лучшими подругами. Мы всё друг другу рассказывали,  — отрицала она с закравшимся в её голосе подозрением. Видимо начала сомневаться в существовании этого письма. Она была, как и все человеческие существа — скорее поверит в ложь, чем признает, что её основательно одурачили.
        Наш разговор закончился не очень приятно.
        Я позвонил ещё нескольким её близким друзьям. Не говорила ли она им что-либо. Их ответ был всегда одним и тем же. Нет-нет-нет-нет. Позвонил её брату. Он с отвращением бросил трубку, едва услышав мой голос.
        Мне часто снились мои дети. Мы были в саду или в школе. Там же с ними играли и другие дети. Я позвал, и они подбежали ко мне. Подхватив, я крепко держал их, облегчение разливалось по моим венам.
        — Спасибо, Господи! Спасибо, Господи. Это был всего лишь ночной кошмар. Мне приснилось, что вы умерли.
        — Как бабушка и дедушка?  — спрашивали они меня.
        — Как бабушка и дедушка,  — отвечал я им, смеясь и плача одновременно.
        — Но мы не настоящие,  — с серьезным видом говорили они мне. А после я проснулся со слезами, стекающими по моему лицу. Мне не хотелось просыпаться. Уверен, что они живы в другом измерении.
        Несколько недель спустя фурор спал, и медицинский фонд стал употреблять выражения «к сожалению», «неприемлемо», «подмоченная репутация» гораздо реже. Вместе с этим пришла ярость. Как я проклинал её. Сука. Ёбаная тупая пизда.
        Мне было так плохо, что от гнева становилось невыносимо дышать. Пришлось прекратить видеться с друзьями. Я серьёзно рисковал абсолютно сбрендить, если бы кто-нибудь сказал мне: «Богу было угодно забрать обратно к себе своих маленьких ангелочков», либо что-то вроде подобной херни.
        Плевать я на них хотел.  — «Ах, да! Именно поэтому он решил сжечь их дотла? Бог не делал этого, чёртов ты дебил!» В то время открывал его так часто, что в конце концов, шарахнул по столу кулаком и сломал эту чертову штуку. Я был так взбешен, что однажды решил сжечь письмо в камине, но руки дрогнули, когда я попытался бросить его туда: «Я не смогу уничтожить то, в чём ещё не разобрался.» Спустя столько месяцев, тщательно развернув её письмо снова, пытаюсь понять свою роль во всем этом.
        Я больше не злился на неё или её обидчиков, превративших её в монстра. Пришло чувство вины. Это было хуже гнева. Гораздо хуже. Ах, эта вина. Как она съедала меня изнутри! Это всё моя вина, что я был настолько слеп и был поглощен своим собственным успехом, что ничего не заметил. Ни разу.
        Когда-нибудь видели, как банда термитов может полностью уничтожить дерево, пока не останется одна лишь кора?
        Я был как раз тем, чем сделала меня моя вина. Я бродил будучи пустой оболочкой. Ходил, разговаривал, ел, но внутри я был мёртв. Не было ни единого способа искупить то, что я сделал. Она ушла и забрала моих невинных детей с собой.
        Оливии не было, но её запах всё ещё оставался на моей коже. Я держал в руке письмо и вдруг стало легче. Потому что я впервые понял.
        Я взял страницу:
        Когда я уйду, я буду смотреть на тебя и буду нас помнить. Наши тела слились вместе. В комнате косой луч света. Чашки с кофейной гущей. На тарелке крошки от круассана. Одна тарелка. Мы разделили её, помнишь?
        Твое дыхание на моей коже. Твоя рука на моей груди. Твоя нога перекинута через мою. Твоя плоть. Моя плоть. Соединены. Приклеены. Навсегда. Навсегда.
        Ты слышишь, доктор, большая шишка, Марлоу Кейн?
        Навсегда. Неважно кто касается тебя. Кто трахается с таким твоим великолепным, большим, грязным хуем.
        Я знаю, что нравится длинному херу большого папочки. Я знаю все твои секреты.
        Ты думаешь я не знаю сколько пизд было у тебя. Они такие же гладкие, как у меня? Они выкрикивают твоё имя, когда ты трахаешь их в задницу?
        Тебе это нравится, не так ли?
        Сначала в рот, затем, когда твой ненасытный хер хорошенько поработает в пизде, ты разворошишь задницу. И после ты приносишь этот дерьмовый хуй домой и кладешь его в мой рот.
        Ты мудак, вот ты кто! Я до сих пор насквозь пропитана твоей гребаной спермой.
        Там было гораздо больше, четыре страницы всё той же ревнивой, грубой, абсолютно беспочвенной бредятины — я всегда был ей верен — и не хочу продолжать. Вы получили представление. Я был беспечным, слепым глупцом, который так и не понял, насколько сильно она любила меня. А я не чувствовал, и даже не догадывался. Я любил её, но не так, как любила меня она.
        Дерево понимает, что горит, только лишь когда встречается с пламенем. Оливия была моим пламенем. Она подожгла меня. Она заставила меня осознать, что чувствовала бедная, сломленная Мария: всепоглощающее желание обладать кем-либо настолько огромно, что лучше выбрать смерть, чем потерять всё это. Я никогда никого не терял. До сих пор. Сейчас я потерял её в тот же самый момент, как я лишился её присутствия.
        С грустью вспоминаю те времена, когда Мария говорила мне: «Пойдем спать». Я, легонько поцеловав её лоб спешил вновь погрузиться в свою работу. Совершенно справедливо ею это было истолковано, как отсутствие эмоций. Если бы Оливия попросила меня вернуться в постель, я ни при каких обстоятельствах не направился бы в противоположную сторону.
        Я так долго хранил это письмо. Как будто я заслуживал все эти страдания. Заслуживал читать её сумасшедшую ложь. Сейчас же я подошел к камину, включил газ и наблюдал, как разгорается пламя. Бросил в него письмо и смотрел, как его оранжевые языки лижут по краям бумажек. Поджариваются, скручиваются и в конце поглощаются им, до полного превращения в чёрный пепел, который проваливается сквозь решётку. Это было поэтично.
        Кремация письма Марии.
        Я смотрел, как пепел вылетел в комнату и впервые за всё это время не ощущал ни вины, ни ярости, только лишь затянувшееся чувство огромной потери своих детей и их потерь: они не пойдут в детский сад, не научатся отлично кататься на велосипеде, не влюбятся, не женятся и не познают радости иметь собственных детей.
        «Время — лучшее лекарство. Со временем станет легче», - говорят все, но время ничего не значит. Я всю ночь ещё видел языки пламени в их глазах, пока бежал к ним, как в замедленной съёмке.
        Мне сегодня было так больно, как никогда не было раньше и, надеюсь, никогда не будет.
        Глава 20
        Оливия
        Несмотря на то, что прежде чем уйти от доктора Кейна, утром мы дважды занимались сексом, мне весь день его ужасно не хватало; и даже зная о нашей с ним запланированной на следующий день встрече, я сочла невозможным ждать ещё одну ночь, ещё одно утро и ещё один день, когда снова с ним увижусь. Поэтому я позвонила Берилл и она сообщила мне, что если я приду до ухода его последнего пациента в 5-30, то она сможет записать меня.
        Я долго собиралась. Нанесла мои новые духи. Потому что знала, как нравится Марлоу играть с моими волосами, гладить их, наматывать их на кулак, вымыла их и расчесала до блеска. Затем убрала их от лица, надев синий бархатный ободок.
        Надела красное платье, которое я купила в тот же день. Не то чтобы оно мне нравилось, но его было удобно снимать: молния шла от глубокого декольте, вплоть до нескромного подола. Обулась в туфли на высоких каблуках, того же цвета, что и ободок, их я купила вместе с платьем, и была готова для удовольствия Марлоу Кейна.
        Под дешёвым красным платьем я была голой.
        Когда я прибыла на место, Берилл присвистнула, заставив меня покраснеть. Мы поболтали немного, затем она взяла сумку и ушла. После того как она закрыла дверь, я сняла пальто и открыла дверь в его кабинет. Закрыв её за собой, я прислонилась к ней. Я прервала его глубокие размышления, потому что в одно мгновение его взгляд ожил, и его заволокло желанием. Я быстро расстегнула платье, его глаза не покидали меня ни на секунду. Я позволила ему упасть на пол и двигалась медленно, демонстративно покачивая бедрами, прямо к окну. Скинула туфли и наклонилась вперёд, положив руки на подоконник. Я могла видеть улицу. Там были люди, и любой из них мог, подняв глаза, увидеть меня голой. Мне было пофиг. Широко расставив ноги, я призывно вильнула своим голым задом и повернула голову, чтобы взглянуть на него.
        Он был всего в нескольких шагах, его лицо полно чистой похоти. Он встал, вышел вперед и склонился надо мной. Я чувствовала его дыхание, горячее и учащённое, оно ударялось мне в шею, а затем его кулак намотал мои волосы… и потянул. Моя голова дернулась назад. Я уставилась на него. Его лицо потемнело, а глаза горели от необходимости. Рука ласкала изгибы моей задницы. Он шлепнул по ней.
        — Что вы хотите, леди Оливия?  — спросил он тихо.
        Я почувствовала волнение, словно покалывание на моей коже. Глядя в его глаза я сформулировала своё желание.
        — Мне нужен ваш большой член в моей заднице, доктор Кейн.
        Марлоу
        Моя реакция была совершенно противоположна ожидаемой.
        Её лицо побледнело, а затем покраснело от стыда. Её податливое тело напряглось.
        — Извини, я перегнула палку? Это настолько отвратительно?  — её голос дрогнул. Бедняжка, она пыталась отшутиться, но была унижена.
        Моя рука всё ещё была в её волосах. Слова Марии были пеплом во рту. Она всё ещё дразнит меня. «Сначала в рот, затем, когда твой член хорошенько поработает в пизде, ты разворошишь задницу. И после ты приносишь этот дерьмовый хуй домой и кладешь мне его в рот. Ты мудак, вот ты кто! Я до сих пор насквозь пропитана твоей гребаной спермой.»
        Но это совершенно не соответствовало действительности. Я не поступал с ней так. Для начала, я не изменял ей никогда. Не то что секс, а уж тем более анальный. Я не достаточно до этого спятил.
        Пару раз за четыре года у нас был анальный секс. И оба раза инициатором была она. Думаю, мне не особо хотелось с ней анального секса. Я посмотрел на Оливию, на неё, бедняжку с поникшим лицом и невинным предложением, разнёсшим всё вокруг неё.
        И я улыбнулся. Медленной улыбкой. Вся разница в том, что я не хочу твою задницу, Мария, но, о Боже, как я хочу быть в её, Оливии.
        Я хотел это так грязно, насмешка Марии была практически правдой. Я никогда больше не позволю ей разрушить то, что было у меня с Оливией.
        Вот мой ответ на твоё мерзопакостное письмо, Мария. Хрен тебе! Как ты смеешь обвинять меня, ты — эгоистка, убийца-психопатка, а? Ты убила моих детей. Я никогда не пытался намеренно причинить тебе вреда, и это не моя вина, что я не любил тебя так, как любила меня ты. Это жизнь. Жестокая. Прими её.
        И угадай, что ещё? Когда я кончу в попку Оливии, я планирую раскрыть её ягодицы, чтобы моя сперма вытекала. И знаешь что ещё? Может я даже слизну её языком. Потому что я грязный. Гораздо грязнее, чем ты могла себе представить.
        Оливия
        — Без смазки?  — Его голос был скорее рыком.
        На секунду я испугалась, что он был зол или того хуже, испытывал отвращение. Он определенно был в шоке, но потом желание вернулось в его глаза, пламенея сильнее, чем раньше, и я толкнулась задом к его твердости, сказав:
        — Я смазана и готова.
        — Ну хорошо. Встань на цыпочки.
        Я мгновенно повиновалась. Его руки схватили меня за бедра и грубо наклонили так, что моя киска торчала кверху, крича «внимание — провалишься». Он встал на колени и поддерживая мои ягодицы, раздвинул их и спрятал лицо в киске. Я чувствовала своими складками его нос, в то время как его язык истязал мой клитор. Поза была настолько грязной и сексуальной, что кровь бросилась мне в голову.
        — Ах,  — застонала я, когда его толстый палец, смоченный моими соками, нашел свой путь в мою попку. Медленно он поворачивал его, растягивая и подготавливая меня.
        — Поверти бедрами,  — велел он, и я могла чувствовать его дыхание, задевающее клитор. Я объезжала его язык. Это двойное ощущение было невероятным, почти… гипнотическим.
        — Быстрее,  — приказал он.
        Я мгновенно повиновалась, покачиваясь и судорожно трахая его рот и язык, до тех пор пока каждая клеточка в моём теле не растаяла, как масло в горячей духовке, и я уже была не странной девушкой, потерявшей память, а жидкостью в бассейне непередаваемого удовольствия. Я никогда еще не чувствовала себя настолько наполненной. Совершенно удовлетворенной. Я практически вернулась на стадию «прежняя Оливия», как только он отошёл от меня.
        — Жди здесь,  — приказал он. Я наблюдала за ним, пока он взял подушку с длинного дивана в другом конце комнаты и вернулся с ней. Он держал её передо мной, ведя меня вперед, пока подушка не оказалась зажатой между моим пахом и подоконником. Было слышно, как его брюки упали на пол, а его твёрдый член вошёл в мою скользкую киску.
        — О, доктор,  — выдохнула я, содрогаясь от удовольствия и толкая себя на восхитительный толстый ствол. Не спеша, полностью контролируя, без какой либо срочности, он трахал меня некоторое время, затем вышел и потерся головкой члена, густо смазанной моими соками, об узенький вход моей попки.
        — Это моя прекрасная попка,  — сказал он.  — Я в этом эксперт! Мне не нужно твоего разрешения от тебя или кого бы то ни было. Я буду входить в неё и оставаться там так долго, как мне захочется. Ты поняла?
        — Да,  — стонала я.  — О Боже, да.
        Мне до боли хотелось быть заполненной им. Позади себя я ощущала его содрогающееся тело. Меня не нужно уговаривать. Я расслабилась и ждала, пока он медленно, сантиметр за сантиметром, каждый раз останавливаясь, чтобы дать мне привыкнуть к вторжению, принуждая меня и растягивая узкий проход, где не следовало бы быть человеку, пока не оказался настолько глубоко, что я не могла уже ни о чём думать.
        Когда он достиг этого, я с облегчением выдохнула. Он использовал эту возможность, чтобы протолкнуть себя ещё глубже в моё тело. Мои ноги дрожали, а мышцы напряглись. Ощущать его так глубоко во мне было странно, но жутко интересно. Я могла чувствовать как он пульсирует и трепещет внутри меня.
        Я обернулась и посмотрела на него. Его глаза были прикрытыми и тёмными, а челюсть крепко сжатой с чистой похотью.
        — Ты такой чертовски огромный,  — захныкала я.
        Его ответом было отступить и вбиться обратно. Я закричала от пронизывающей меня боли, но она тут же сменилась буйной радостью от того, как он продолжал двигаться во мне. Я ощутила себя растворившейся вокруг него. В окне уже не было видно отражения, оно запотело от моего дыхания. Его член дарил мне множество ощущений, от которых начинала кружиться голова. Это было единственным, что имело значение. Я дарила ему удовольствие.
        Я сжала его ствол внутри себя настолько сильно, как только могла, так что он зарычал. Он чувствовал, отлично зная, что я могла бы сделать с ним. Это заставило меня почувствовать себя сильной. Он увеличил свой темп. Эти движения заставили тереться мой клитор о маленькую подушечку зажатую между мной и подоконником.
        Его толчки становились всё более безумными, и налитый кровью клитор терся о подушку всё сильнее и сильнее. Я снова начала приближаться к кульминации. Моё тело напряглось. Его член как будто понял меня, он увеличился внутри меня. Но я больше не могла концентрироваться на этом — ощущения которые зарождались во мне, пронеслись сквозь меня ураганом.
        Меня закрутило в водоворот чистого удовольствия. Соки хлынули из меня и стекали вниз по моим ногам. Я кричала снова и снова, в то время как он кончал во мне, извергаясь внутри меня.
        Разбитая вдребезги, как если бы я упала с высокого моста, я удерживала его своими мышцами, прислушиваясь к ощущениям своего тела. Они все были едва различимыми. Они не хотели его покидать.
        Он медленно вышел. Я вздохнула.
        Он наклонился и облизнул мои липкие бедра. И это было только началом того, что он облизывал той ночью.
        Глава 21
        Не подходи слишком близко — это темная сторона, здесь прячутся мои демоны.
        Марлоу
        Она умиротворенно лежала в моем антигравитационном кресле. Я смотрел на её лицо, невинное и ужасно доверчивое, и почувствовал пронзившее меня яростное желание защитить её. Я ранее это испытывал, но только не по отношению к женщине.
        В первый раз это было, когда родился мой сын, и медсестра дала его мне завернутого в одеяло, всего в морщинках, пятнах, красного, и откровенно говоря уродливое маленькое существо — скорее подменыш (вещь ребенок, оставленный эльфами взамен похищенного.  — прим. переводчика), чем человек. Его глазки и кулачки были плотно сжаты, и первым ощущением, нахлынувшим на меня были не радость и счастье, а сильный страх.
        Смогу ли я защищать его от этого жестокого мира достаточно долго, до тех пор, пока он не сможет позаботиться о себе сам? Это чувство пропало также быстро, как и появилось, но я никогда его не забывал. Удушающая паника. Сейчас это вернулось. Этот страх того, что не смогу защитить её, пока она сама не будет в состоянии это делать. Я отпустил это. Я знал, что смогу добраться до разгадки этой тайны. Я знал, что Ивана выбрала меня неслучайно.
        Сегодня моей целью было вернуть её в тот день, когда умерла её мать, но для начала мне хотелось отвести её в безопасное воспоминание. Что-то, что она могла бы рассказать и показать, как и другие успешные путешествия в прошлое.
        — Ты в абсолютной безопасности, Оливия,  — сказал я тихо.  — Нет ничего, что могло бы причинить тебе вреда. Тебе сегодня исполнилось шесть лет, и пора спать. Где ты?
        — В башне,  — пробормотала она.  — У меня был чудесный день. Подарки лежат по всему полу. Ивана говорит, что они могут полежать здесь сегодня, но завтра всё нужно будет аккуратно убрать.
        — Она сейчас там?  — Она по-детски улыбнулась.  — Что она делает?
        — Ивана читает мне сказку. «Почему мачеха такая жестокая?» — спрашиваю её я. «Именно так чаще всего изображаются в сказках мачехи»,  — говорит она. «Почему?» «Потому что она не в силах прекратить ревновать свою падчерицу, я полагаю». Я хмурюсь. «Но ты не такая?» «Конечно же нет»,  — говорит она и расплывается в наглой ухмылке. «Но могла бы, если бы не любила тебя так сильно». Я киваю. Это кажется для меня совершенно логичным. «Ивана?» «Да, дорогая». «А почему Золушка не расскажет своему папе о том, как её мачеха и сестры с ней поступают?» «Быть может, потому что Золушка была слишком хорошей, чтобы сплетничать о ком либо. И, я считаю, она могла подумать, что если бы её папа узнал об этом, то ему было бы очень, очень трудно сделать выбор между ней и мачехой, так как он любил их обеих». Я хмурюсь и думаю о том, что она говорит. Это довольно шокирующая для меня информация, что отец Золушки любил их одинаково. «Ты думаешь, что он мог бы выбрать злую мачеху, а не хорошую, добрую Золушку?» — спрашиваю я. Ивана скрывает улыбку. Взрослые всегда так делают. «Наверное, нет»,  — говорит она и закрывает книгу.
Я вжалась спиной в подушки. «Если бы я была им, то выбрала бы Золушку»,  — говорю я. «Я бы тоже»,  — шепчет она и целует меня на ночь, переключая лампу на синий ночник, и тихо выходит из комнаты. Я слышу эхо от её туфель, пока она спускается по ступенькам башни. А после я смотрю в ночноё небо, полноё звезд, гадая при этом, где моя мама. Начинаю чувствовать себя всё более и более сонной. И засыпаю.
        Она замолчала и я уже собирался отвести её в тот день, когда умерла её мать, как вдруг она снова заговорила, и я понял, что здесь есть больше воспоминаний, гораздо больше.
        — Меня будит царапающий звук. Я хочу спать. Я не хочу просыпаться, но звук становится громче. Я открываю глаза и прислушиваюсь… и вдруг я просыпаюсь. Это не царапание, которое мне послышалось, а звук когтей, звук собачьих когтей поднимающихся по каменным ступеням башни. Вместе с собачьей, есть ещё одна поступь. Гораздо тяжелее и устойчивей. Шаг за шагом они идут вверх. Я прижимаю своё одеяло к подбородку и задерживаю дыхание. Дверь открывается.
        Её конечности начали беспокойно вздрагивать.
        — Кто пришел к тебе в комнату?
        — Садовник Том и его питбуль Тигр,  — сказала она. Дрожь проявляется в её голосе.  — Я боюсь их. Я хочу, чтобы они ушли.
        — Ничто не может навредить тебе, Оливия. Ты просто наблюдаешь за этой сценой из очень безопасного места.
        — Тигр заходит в комнату, его шаги шумные. Этот звук заставляет меня леденеть. У него мощные челюсти, а также он очень сильный. Я видела, как Том тренировал его в саду. Под его блестящим, черным мехом извиваются и бугрятся мускулы. Его широкая, квадратная голова поворачивается в мою сторону, а его маленькие свинячье глазки находят меня. Я боюсь Тигра. «Внимание»,  — говорит Том, и Тигр выходит на середину комнаты. Он не сдвинется с этого места, пока Том не даст ему команду уйти. Его жёлтые глаза не мигают. Он открывает пасть и начинает шумно дышать. Слюни капают на пол. «Я не хочу»,  — говорю я Тому.  — «Пожалуйста. Это всё ещё мой день рождения, и папа говорит, что мне дозволено делать всё, что я хочу на мой день рождения». Том смеется.  — «У меня есть для тебя подарок на день рождения». «Я не хочу»,  — говорю я. Тигр начинает рычать. Этот звук пугает меня. Я начинаю плакать. «Прекрати»,  — ругает меня Том.  — «Я не могу выносить, когда ты так делаешь». Рычание Тигра становится всё более свирепым. Из пасти начинает выступать пена. Том заставляет снять меня штанишки. Затем он наклоняется своим
ртом ко мне между моих ног… и лижет, и сосет мне… там внизу…., а потом моя голова начинает кружиться, и через некоторое время моё тело словно плывет.
        Я вскочил со своего места, ошеломленный начал ходить по комнате, прижав руки ко лбу. Я не мог в это поверить. Я обнаружил белую сову. И ею был чертов садовник! Шипение чистой ненависти вырвалось из моего горла. Отвращение, подобно пальцам, впившимся в мои кишки, царапало, рвало и кололо. Педофилия никогда не переставала ошеломлять меня, неважно сколько бы раз я не слышал об этом. Как эти больные люди могут разрушать невинных маленьких детей.
        Ублюдок. Больной, больной ублюдок.
        Мои глаза наполнились слезами ярости. Если бы я был там, то я убил бы его голыми руками, клянусь. Меня начало рвать, но в желудке было пусто — абсурдная вещь, ничего не вышло. Я закрыл лицо руками, и пальцы поползли вверх и сквозь волосы. Я не мог позволить ей идти дальше. Не мог больше слышать ни слова. Я разозлился до дрожи.
        — Прекрати,  — выкрикнул я.
        Звук был настолько громким в совершенно тихой комнате, что её тело дернулось. Я повернулся и уставился на неё, прищурив глаза. Её тело задрожало, а затем она замерла. Блять! Это было глупо. Я мог бы шокировать её в состоянии гипноза, и сделал тем самым бы ещё хуже.
        Я чувствовал отчаяние, покидая комнату и выпивая залпом полбутылки Джек Дэниелс. Всё, что мне хотелось сделать, это избавиться от этого поганого, уродливого образа, который намертво, как гниющая плесень, засел в моем мозгу. Я просто не хочу иметь с этим дело. Я чувствовал, что не способен на это. Сначала Мария, теперь она.
        Я сделал глубокий вдох. Тем самым заставив себя успокоится. Теперь мне ясно, почему она ответила «рычит», когда я играл с ней в ассоциации. И это объясняло, почему она позволила быть униженной Тайным обществом. Обществом, которое ей было отвратительным.
        Всё это было результатом того, что этот червь с ней сделал. Доводя её до оргазма в присутствии рычащего пса, он перекроил мозг ребенка, соединив секс с пугающими обстоятельствами. Будучи уже взрослой, она нуждалась в опасности, чтобы получать удовольствие. Поэтому она шла на риск в своей сексуальной жизни. Подвергая себя опасности, она получала то сексуальное удовлетворение, которое испытывала будучи невинным ребенком.
        Я подошел и встал над Оливией, посмотрел на неё. Она лежала с закрытыми глазами и её лицо ничего не выражало, совершенно не замечая, что происходит вокруг неё.
        Моя грудь поднималась и опускалась с каждым вздохом, который я делал. Я испытывал сильное желание прижаться щекой к её макушке с золотистыми волосами. Я всё ещё смотрел на неё со смесью тоски и жалости, когда меня поразило следующее. Из-за шока и ужаса от того, что садовник с ней сделал, я все упустил. Полностью. Я к ней повернулся.
        — Где находится белая сова, Оливия?
        И она стала дрожать от абсолютного ужаса. Тогда я понял, что тот, кто был белой совой, был вовсе не садовник. Ужас маленькой девочки был настолько сильным, что она снова оказалась в опасности быть вырванной из транса.
        — Всё в порядке, Оливия. Ты молодец. Сейчас ты можешь пойти в безопасное место. Я хочу, чтобы ты помнила счастливые моменты. Можешь ли ты сделать это?
        — Да,  — прошептала она, теплота вернулась в её голосе, и вспомнила пикник с её матерью. Я дал ей установку забыть всё, кроме пикника.
        Она повернулась ко мне и улыбнулась.
        — Я чувствую себя очень хорошо.
        Внезапно я почувствовал себя настолько подавленным, что едва ли мог двигаться. Сколько же других детей в мире подвергшихся насилию, и которым был нанесен непоправимый ущерб.
        — Здорово,  — сказал я и вышел из комнаты.
        Она медленно вышла.
        — Всё в порядке? Что-то случилось?
        Я отвернулся от окна и улыбнулся.
        — Всё хорошо.
        Она подошла к дивану и села на него. Я не планировал этого. Я даже не думал об этом. В один момент она оказалась сидящей на моем диване и следом приподняла свою юбку, показав мне свою блондинистую киску и сказала:
        — Трахни меня, если осмелишься.
        И прежде чем осознать это, я шагнул к ней. Я сидел на краю дивана с высунутым из штанов членом, а она была кверху ногами. Её щека была прижатой к полу, рядом с моим ботинком, её локти были согнутыми, ладошки на полу, а ноги были раскрыты, словно ножницы. Я держал её за бедра и погружался в неё, как бешеный бык. Толчки в её стройное тело были яростными, безжалостными и по настоящему жёсткими. Возможно я изгонял её демонов, но её тело не признавало ничего, кроме удовольствия. Она начала неистово содрогаться, как только её тело изогнулось в оргазме. Я не мог больше сдерживаться ни секунды. С рычанием я позволил себе взорваться внутри неё.
        Приподняв её так, чтобы она лежала поперек моих коленей, я откинулся в изнеможении. Закрыл глаза, моя рука рассеянно поглаживала плавный изгиб её ягодиц, в то время, как наши пульс и дыхание приходили в норму.
        — Я голодна. Ты собираешься кормить меня чем-либо кроме члена и спермы?  — подколола меня она.
        Показать, что меня что-то беспокоило я не мог. Мне нужно было оставаться спокойным. Открыв глаза, я ей улыбнулся.
        — Чего бы ты хотела?
        — Я бы хотела пойти в такое место, где подают коктейли в банках для варенья. Ты знаешь такое место?
        — Конечно.
        И я не смог удержаться, проскальзывая пальцем внутрь её прелестной киски.
        Она хихикнула.
        Мой палец все еще был внутри неё, когда нас прервал звонок её телефона. Она вскочила с виноватым видом.
        — Это должно быть Ивана. Мне лучше не отвечать ей. Я не хочу врать ей где я и с кем,  — она закусила губу.  — она не знает о нас.
        Всё мое нутро сжалось!
        Я вытащил из неё палец, и она, поднявшись, села и стала одергивать вниз юбку. Моим первым порывом было крикнуть: «Не говори ей, не говори никому. За завесой еще столько всего.»
        Мой ужас, должно быть отразился на моем лице.
        — Не беспокойся,  — сказала она с улыбкой.  — Я не собираюсь никому рассказывать. Я знаю, что они сделают. Они не одобрят и запретят нам с тобой видеться.
        Я почувствовал облегчение, сродни тому, как будто приговорённому человеку подарили ещё один день.
        Зная, что передышка будет недолгой, мне нужно было обнаружить Белую Сову, прежде чем кто-либо догадался бы о нас. Мы не были незаметными. Что-то говорило, что у меня очень мало времени.
        Я отвел её в Карамбас, и как влюбленный дурак смотрел, как она ела и пила много Маргариты. Я знал, что другие мужчины глядят на неё с желанием. Ей была присуща холодность снежной королевы. Так непознаваема. Так загадочна.
        Мои руки обернулись вокруг её талии, по собственнически потянули её ко мне. Она была моей. Она засмеялась и потянула меня на маленький танцпол, чтобы потрясти задами, делая вид, что это самба, меренге или румба. Она была пушинкой, и было так легко поддерживать её, обернуть ее ноги вокруг моей талии или протащить её у меня между ногами. Делая меня твердым, она казалась такой счастливой, за что позже ей придется заплатить. Я смотрел на её покрасневшее лицо, а её сияющие глаза отливали серебром, и мне захотелось, чтобы так было всегда.
        Оливия пригладила ткань своей юбки, и я вспомнил первый раз, когда она сделала при мне это. Тогда Берилл подстроила наше с ней чаепитие в моем кабинете. А затем я наблюдал за её руками, белыми и хрупкими, борясь с сильным желанием прикрыть их своими, чтобы защитить её от всех демонов своего прошлого. Сейчас же я подался вперед и положил свои руки поверх её. Они были настолько малы, что полностью исчезали под моими. Она удивленно посмотрела на меня.
        — Что?  — спросила она.
        — Ничего. Совсем ничего.
        Молодая девушка, быть может, ещё подросток, подошла к нашему столику. Она была всего лишь симпатичной пустышкой.
        — Вы леди О, не так ли?  — громко спросила она, пытаясь перекричать музыку.
        Я почувствовал, как по Оливии пробежала дрожь страха. Она обернулась ко мне словно ребенок. Я ободряюще улыбнулся, как будто был её отцом. Она повернулась к девушке.
        — Полагаю, да,  — ответила она.
        Девушка сказала:
        — Я так рада, что вы в порядке. Имею в виду — после аварии.
        — Спасибо.
        — О, и мне очень понравилось то зелёное платье, которое было на вас на гонках Эскот в прошлом году.
        — Ок, тогда покааа…, - протянула девушка, когда кто-то из ее друзей вытянул её на танцпол.
        Оливия повернулась ко мне.
        — Ты молодец,  — похвалил я её.
        Она улыбнулась.
        И вау! Солнечный свет внезапно ворвался в моё сердце. Я был шокирован интенсивностью и силой этого ощущения, и тогда я смирился со своим разумом. Я собирался уничтожить все записи. Я никогда не хотел ей рассказывать об оскорблениях и о Тайном обществе. Была причина по которой её мозг все это спрятал. Она была счастлива. Она больше не была тем человеком. Почему я должен вернуть ей все это? Я помог вспомнить Марии, и где она теперь? В центре пламени — вот где.
        Возможно, было бы лучше, не будить спящую собаку. Пусть Белая сова останется в прошлом. Быть может, Белой совы больше не существовало. Наверное она была плодом воображения другой Оливии.
        Глава 22
        Оливия
        Это правда, я выпила слишком много, но чувствовала себя по-настоящему счастливой. Даже не могла припомнить, когда ещё была настолько счастливой. Я смотрела в лицо Марлоу и с трудом верила, что нашла такого великолепного мужчину. Невероятные ощущения радости и блаженства наполняли меня. Пока мы ждали наши пальто, я облокотилась на Марлоу, его теплое тело, надёжное, как древний дуб. На улице он остановился и поднял мой воротник. Я посмотрела на него, и весь мир вокруг нас просто исчез. Были только он и я. Так много о нём мне было не известно. А этот мир был нашим маленьким убежищем.
        В такси, по дороге в его квартиру, я пыталась разрядить обстановку:
        — Я вчера смотрела документальный фильм о гипнотизере,  — рассказала я ему.
        — О, да?
        — Да, того гипнотизера попросили избавить целую футбольную команду от привычки курения. Он всего лишь прикасался к их лбам, а они падали на землю, словно мухи. Минуту спустя они просыпались, полностью излеченные от тяги курить. А когда он подкурил сигарету и подал её им, они буквально физически почувствовали себя плохо,  — я сделала паузу.  — Он был подозрительно похож на тебя.
        Он усмехнулся:
        — Да, это был я.
        — Как же так вышло, что ты не смог сделать этого со мной?
        — Потому что телевидение, к твоему сведению, делает высококлассный монтаж. У меня ушли часы, на то, чтобы поднять этих ребят.
        Я дотронулась до его руки.
        — Я почти ничего не знаю о тебе.
        Он крепко сжал мою руку.
        — Что ты хочешь узнать?
        — Не знаю,  — я пожала плечами.  — У тебя есть семья?
        — Да, у меня все еще есть семья, на родине. Просто я больше не вижусь с ними.
        — Почему?
        Он вздохнул.
        — Это было моей ошибкой — отстраниться от них. Они просто пытались помочь. Все пытались. Но только не знали как.
        — Вы всегда можете помириться.
        Он сжал мою руку сильнее.
        — Я сделаю это. Теперь я вижу, как был неправ. Мне было больно и я сорвался на самых близких.
        Я моргнула. Пока он говорил, у меня мелькнуло воспоминание. Я с удивлением посмотрела на него:
        — Я сейчас кое-что вспомнила.
        Он встревоженно посмотрел на меня.
        — Что?
        — Я вспомнила, что у меня был домашний павлин, которого звали Эндрю. Он летал по моей комнате и клювом стучал по оконным ставням, а когда видел, что я проснулась, спускался вниз и ждал, пока я приду к нему. И мы гуляли в саду, моя рука была на его шее.
        Я повернулась к Марлоу и засмеялась. Восторг от этого воспоминания переполнял меня. Это было первое четкое воспоминание с тех пор, как я вышла из больницы.
        В голове промелькнули слова доктора Гринхолфа: «Воспоминания никогда не уходят бесследно. Они бродят в ожидании появления зазора в двери разума. И когда этот зазор появится, они выскочат из неизвестного в известное.»
        — Ты думаешь, мои воспоминания вернулись?  — спросила я Марлоу.
        — Может быть,  — он сказал это так тихо, что я почти не расслышала его.
        — Ты похоже не слишком этому рад.
        — Я просто не хочу, чтобы ты испытывала напрасные надежды. Ведь они могут никогда и не вернуться, Оливия.
        Когда мы приехали к нему, он исчез в ванной, а я достала крошечную бутылочку из своей сумочки и поставила её на обеденный стол. Потом я сняла с себя всю одежду и села на стол, ожидая его. У меня был сюрприз для доктора Кейна.
        Марлоу
        Когда я нашел её, она сидела на моем столе абсолютно голая. Глядя на меня, она широко развела ноги. Затем она подняла маленький стеклянный пузырек, который должно быть принесла с собой, и опустила в него свои пальцы. Он был наполовину заполнен какой-то белой пудрой.
        Я нахмурился. Что за…?
        Она размазала этот порошок по всей своей киске, тщательно нанося его на все складочки, щели и изгибы. Затем она толкнула один вымазанный белым палец внутрь.
        Я в шоке уставился на нее. Я не хотел иметь ничего общего с наркотиками. Это был единственный скользкий путь, на который я не хотел вступать, но, черт меня побери, мои брюки чуть ли не лопались по швам, так я хотел её трахнуть. Было что-то чертовски горячее в женщине, которая так скрупулезно натирала свою киску неизвестной субстанцией.
        — Это то, о чем я подумал?  — спросил я осторожно.
        Она игриво подняла брови:
        — Как ты думаешь, что это?
        — Кокаин,  — ответил я строго. Я хотел её киску. Я, блядь, хотел сожрать её, но ни за что не ввязался бы в это дерьмо. Ей придется для начала сходить в душ, прежде чем я погружу свой язык в её аппетитную дырочку.
        Она медленно потрясла головой:
        — Неа, это не кокс. Подойди и посмотри, что это.
        Я с подозрением нахмурился.
        — Давай же, будь дьяволом,  — призвала она.
        Я подошел к ней. Она раздвинула ноги еще шире, выставляя свой пах, так что её выпачканная белым плоть буквально молила о том, чтобы её съели или оттрахали до потери сознания.
        Я посмотрел в её знакомые, смеющиеся глаза и понял. Я был в безопасности, как младенец у материнской груди. Опрокинув её на стол, я зарылся в её киске.
        Сахар.
        Чертова сахарная пудра.
        Но, эй! Как это чертовски заводит. Она нарочно добавила этот нелегальный запрещенный элемент в и без того взрывоопасный микс. Я вылизал каждую его частичку. Кружа языком вокруг её клитора, легонько касаясь языком его крошечной белой вершины до тех пор, пока Оливия не стала извиваться в экстазе.
        Я вспомнил, что немного она припрятала внутри. И сунул язык так глубоко, как только смог, и вылизал все оттуда. Только когда весь сахар кончился, и остался только её собственный вкус, я сжал свой рот на её клиторе и задал ей за её выходку. Я сосал и сосал, и сосал, до тех пор пока она не закричала и не попыталась оттолкнуть мою голову, но я не останавливался.
        Будет знать, как размазывать сахар по своей киске! И вот, посмотрите-ка, она снова кончила. К тому времени, как я уложил её на кровать, она была совершенно вымотана, так что я трахнул её и наполнил своим соком. Я заснул, обвив рукой её талию. Мне было так хорошо. Последней моей мыслью было то, что я сделаю её своей.
        Оливия
        Не знаю, что именно меня разбудило, но внезапно я проснулась. И единственной картиной в моей голове было лицо Марлоу, когда он говорил, что, возможно, мои воспоминания никогда не вернутся. Даже не смотря на то, что я была пьяна, я почувствовала это. Он не хотел, чтобы мои воспоминания возвращались. В моем прошлом было что-то настолько ужасное, и он не хотел, чтобы я узнала об этом.
        Его ладонь распласталась на моем животе. Очень медленно я подняла её, так тихо и нежно, как только могла, и выскользнула из-под его руки. Я откатилась и замерла, затем откатилась ещё и медленно опустила ноги на пол. Двигаясь так плавно, как только было возможно, я спустилась с кровати и вышла из комнаты. У зеркала обнаружила связку ключей. У меня был шанс сделать это сегодня ночью. Он оставил все оборудование в звукоизолированной комнате и вышел после моего сеанса, это значит, что мои записи будет легко достать.
        Я быстро оделась и, закрывшись в кухне, позвонила в такси, которым всегда пользовалась. Шепотом я назвала адрес и попросила их прислать мне смс, когда они подъедут. Затем я отключила звук телефона и зажала его в руке. Меньше, чем через десять минут мобильный завибрировал. Я взяла ключи и, осторожно открыв входную дверь, спустилась по лестнице и вышла в ночь.
        Ночь была прохладной, а небо полночно-синим, без единой звёздочки на нём.
        Глава 23
        Оливия
        Ехать до офиса Марлоу было недалеко, но мне показалось, что прошло ужасно много времени. Я так нервничала, что уронила деньги, когда пыталась расплатиться с таксистом, и мне пришлось собирать их по всему полу машины.
        Водитель оказался порядочным человеком.
        — Вы уверены, что мне не следует подождать, пока вы дойдете до двери? Осторожность в наше время не помешает.
        — Уверена, всё будет в порядке,  — сказала я.
        После того, как он отъехал, я задумалась, не следовало ли мне попросить его остаться и подождать меня. Улица была абсолютно пустынна, царила жуткая тишина, к тому же первые несколько ключей оказались неподходящими.
        Я пробовала все большие ключи на двери, пока, наконец, замок не повернулся.
        С облегчением, я распахнула дверь и тут же крепко закрыла её за своей спиной. Сигнализация начала пищать. Берилл дала мне код в прошлый раз, когда проскользнула ко мне, и я ввела его. Пищание прекратилось. Я не включила ни одну лампу. Единственный свет исходил от аварийных огней на лестничной площадке, но этого было достаточно. Я чувствовала себя подобно вору, когда осторожно поднималась по деревянным ступенькам. С третьей попытки я нашла ключ от офиса Марлоу. Я вошла и остановилась в темноте. Какая-то часть меня страшилась того, что я собиралась сделать.
        Но уже слишком долго вызывающие любопытство видения, подсказки и всплывающие образы застают меня врасплох и иногда даже пугают. Глубоко внутри моего разума было осознание некоторой затенённости, некоей расплывчатой беспорядочности, которую было необходимо выпустить из моего прошлого в будущее. Я плавно двигалась в тени, медленно, словно призрак, позволяя своим пальцам путешествовать по стене, столу, серому кабинету. Я видела перед собой пар от своего дыхания.
        Мне нужно было это сделать. Я менялась. Каждый день я все сильнее становилась частью чего-то, но пока все мои воспоминания остаются иллюзией, все, которые принадлежат мне, я не смогу по-настоящему стать собой. Всё всегда упиралось в мои воспоминания. Это было важно. И я хотела получить их назад. Какими бы они не были, они были моими.
        Я заглянула в звукоизолированную комнату. Там было совершенно темно. Поэтому пришлось включить свет, после чего я подошла к звукозаписывающему оборудованию. От сильного волнения всё моё тело пробирала дрожь. Отступив назад, я уставилась на него. Пробежала пальцами по гладкой черной панели, она казалась такой запретной и опасной. Экран загорелся. В верхнем левом углу значилось:
        Свонсон, Оливия.
        В кнопках разобраться было легко. Все мои сессии были датированы, с ними можно было ознакомиться, нажав нужную клавишу. Я кликнула по квадрату с заголовком «Сессия 1».
        Экран заполнился белым шумом. А потом на экране выскочило изображение Марлоу и меня в ночном видении, я вдруг почувствовала воодушевление. Мой живот сжался от нервного волнения. Наконец-то. Наконец, я собиралась встретиться со своим прошлым.
        Я подошла к стулу, на котором обычно сидел Марлоу, и смотрела на себя. Сначала это было шокирующе, видеть себя безвольную, как кукла. Но потом моё тело справилось с шоком, и я подалась вперед в изумлении. Сессию за сессией, я таращилась в экран до тех пор, пока мне не показалось, что он вот-вот завертится у меня перед глазами.
        Мой собственный голос издевался надо мной.
        Что? Как это может быть? Я — проститутка? Это нелепо. Тайное Общество? Я не могла в это поверить. Отказывалась поверить в это. Это должно быть синдром неправильных воспоминаний. Да, вот что это было. Даффи была права все это время. Это была ошибка подвергнуть меня гипнозу. И Марлоу верил во всю эту гниль! Я разозлилась. В моем животе образовался твёрдый и тяжелый ком.
        На записи Марлоу спрашивал у загиноизированной меня:
        — Сколько мужчин в комнате?
        — Двенадцать,  — отвечала странная я.
        — О, мой Бог!  — Мой голос вышел звуком удушья. Как он мог поверить в такое обо мне? Я — шлюха? Почему? Зачем я это делала? Я не нуждалась в деньгах. Это всё было так глупо, так смехотворно. Я закрыла глаза и увидела себя, сидящую на красном с позолотой стуле, одетую лишь в блестящие черные сапоги. И накладные ресницы. Я через силу открыла глаза. Видение исчезло. Я снова была в кабинете клиники, с записью камеры ночного видения, которая всё ещё шла. У меня заболела голова. Я была так смущена. Мне нельзя было приходить сюда. Я поднялась, чтобы уйти. Но подойдя к двери, услышала свой голос, который монотонно произнес: «Они поднимаются по лестнице.»
        Меня вдруг начало трясти. Мурашки поползли по коже со скоростью лесного пожара. Что-то начало затуманивать мой разум. Я тряхнула головой. Нет. Нет. Я вышла из звуконепроницаемой комнаты, но всё ещё слышала свой собственный голос. Я подошла к двери. Нет. Нет. Я открыла дверь. Что они со мной сделали? О, мой Бог! Я не могла как следует видеть. Мои глаза наполнились слезами. Я старалась сморгнуть их, но их стало еще больше. Я подошла к лестнице, сделала один шаг вниз и оступилась, пытаясь зацепиться за перила, я размахивала руками, и в те несколько секунд моего падения у меня возникло очередное видение.
        Это было почти как электрошок. Звуки были слишком громкие, цвета слишком яркие. Образы — острые, как иглы. На этот раз я не была наблюдателем. Я была участником этого. Это было более реалистично, чем то, что происходило в комнате, где я сидела. Холодная кожа стула под моими ногами, холод и твердость перил, боль в моем колене, которое я ушибла о стену, холод ступеньки под моей ступней, когда я потеряла свою туфлю.
        Я не смотрела видение. Я его переживала.
        Я шла по коридору из моих повторяющихся снов. Было холодно. Только сейчас я узнала его совершенно точно, это было восточное крыло Мальборо Холла. Мы с мамой там жили. Я была напугана странным сном, в котором вороны звали меня, и я шла к маме. Пока я шла, мне становилось все страшнее и страшнее. Я подошла к маминой двери, повернула ручку и увидела это.
        Я увидела Ивану. А она увидела меня. Медленно она повернула свою голову и посмотрела на меня. Казалось она не спешила. Она держала подушку над маминой головой, и её глаза — её глаза были холодными. Она ненавидела меня. Я уставилась в изумлении. Не знала, что делать. Мамины руки сжимали простынь. Я не могла даже закричать. Она оставила маму и двинулась ко мне. Я развернулась и побежала. Я бежала в конец коридора, к лестнице. Она добралась до лестницы одновременно со мной.
        Я почувствовала, как её руки толкнули меня, и я стала падать. Я падала и падала, и падала. До тех пор пока пол не открылся подо мной, и всё не провалилось в черную дыру: ступени, боль, голос Бланки, выкрикивающей моё имя из кухни, мои воспоминания — всё провалилось туда.
        Какое-то время я не могла перевести дух, потом задышала вдвое быстрее и меня вырвало. Запах ужаснул меня. Я схватилась за поручень и сбежала вниз по лестнице из офиса Марлоу. Я открыла дверь и выбежала на улицу. Я выбежала с криком. На мне не было обуви, но я не чувствовала холода.
        Марлоу
        Крик был душераздирающим. Волосы на затылке встали дыбом. Это был её голос. Я побежал на этот крик и нашел ее на дороге. Её ступни были босые и грязные. Она развернулась при моем приближении, её руки поднялись, как будто она хотела ударить. При свете уличных фонарей её глаза казались дикими и безумными, как у кровожадного хищника. Её губы были практически синими на фоне поразительно белого лица. На одной щеке у неё был синяк. Она открыла свой рот в громком реве и набросилась на меня. Но не в атаке.
        Она хотела укрыться в моих объятьях.
        Я поймал её слабую, беззащитную и напуганную, и крепко прижал к своей груди. Её трясло, тело было холодным, как у трупа. Я увел её с дороги на обочину.
        — Я вспомнила. Я знаю, кто такая белая сова,  — её голос был тонким, высоким, почти как визг. Она начала рыдать так, как будто сердце её было разбито вдребезги и его никогда уже не склеить. Я ощутил волны сожаления и злости в груди. Не знаю, что она вспомнила, но мне было все равно. Я не был её гипнотизером. Я был её мужчиной. Мне не важно, что она сделала в прошлом — она была моей женщиной, и я любил её каждой клеточкой своего существования. Я бы умер, прежде, чем позволил бы кому-либо причинить ей боль. Она пришла в себя, и этого достаточно. Она выбралась из лабиринта собственного разума. Этот лабиринт не привел её к минотавру. Он привел её ко мне.
        Я нежно провел по ее волосам.
        — Ты все знаешь?  — спросила она.
        Я нахмурился.
        — Нет,  — сказал я.  — У тебя никогда не получилось раскрыться полностью.
        — Это слишком ужасно, чтобы рассказывать,  — прошептала она в мою грудь.
        — Всё в порядке. Всё в порядке,  — повторял я снова и снова.
        Она посмотрела на меня. Её глаза были полны слез. Я снял куртку и накинул ей на печи.
        — Я отведу тебя домой,  — сказал я.
        Глава 24
        Оливия
        Я пыталась стоять, но ноги подкосились, и я упала бы на землю, если бы он не поддержал меня. Он подхватил меня своими сильными руками и отнес в машину.
        Оказавшись внутри я отвернулась, не решаясь посмотреть на него. Всё это время он знал. Я была запятнана и ненависть к себе переполняла меня. Стыд был как рана от занозы, засевшей глубоко в груди. Проникающей глубже, вызывающей воспаление, намеренно ранящей, беспечно проливающей кровь.
        Я вспомнила его шелковистый, успокаивающий голос: «Ты избавилась от клетки. Расправь свои крылья. Лети.»
        Может, однажды, я скажу ему спасибо за то, что он показал мне всё это. Но не сегодня. Сегодня я была просто вывернута наизнанку. Я поверила, что принадлежу ему, понимаете? Я поверила, что принадлежу ему. Я была подобно татуировке на его теле.
        Казалось, поездка завершилась слишком быстро. Он открыл дверь с моей стороны и привлек меня к себе. Он держал меня так близко, что я слышала биение его сердца. Стабильное, как швейцарские часы. Он понес меня вверх по лестнице.
        — Ты замерзла,  — сказал он.  — Давай я уложу тебя в постель.
        — Нет, мне нужно в душ. Я грязная.
        — Ты не грязная. Ты самый чистый человек, которого я знаю.
        — Мне нужно в душ,  — мой голос надломился.
        Он понёс меня прямо в душ. Когда он поставил меня на ноги, я слегка покачнулась, и его хватка на моём теле усилилась. Плитка под моими ступнями была холодной. Я задрожала без тепла его тела. Он быстро меня раздел. Кожу покрыли мурашки.
        — Я знаю, я знаю, тебе холодно,  — прошептал он успокаивающе. Всё ещё поддерживая меня, он отклонился в сторону. Я услышала плеск воды, а затем он мягко подвел меня под струю. Я вздохнула. Не в силах пошевелиться, я закрыла глаза. Он всё ещё придерживал меня за предплечья. Сила буквально просачивалась из его рук в меня сквозь кожу. Я почувствовала себя в безопасности. Впервые за долгое время я почувствовала безопасность. Абсолютную безопасность.
        Слезы начали выкатываться из глаз. Я думала, он не заметит. Не подо всей этой водой, стекающей по моему лицу, но он нежно произнес:
        — Не плачь, принцесса. Больше никаких слез. Теперь я здесь.
        От этого я заплакала только сильнее. Моё тело содрогнулось в рыданиях. Он обнимал меня, пока я не выплакала все глаза. Я рыдала целую вечность, до полного истощения и припала к его груди. Он начал было выводить меня из под душа.
        — Мыло. Я все еще не чиста,  — прошептала я.
        Он прижал меня к своему телу:
        — Ты не нечиста,  — рыкнул он.
        — Мыло,  — выдохнула я слабо.
        Он стиснул челюсти, но поставил меня обратно на плитку и потянулся за мылом. Оно пахло яблоками. Чистотой.
        Свежестью. Кристальной чистотой. Всем, что не имело ко мне отношения. Нежными круговыми движениями он вымыл мои выпачканные плечи, мою грязную шею, мои отвратительные руки, мои непотребные предплечья, мои похотливые ладони, мои не чистые пальцы. Все эти безнравственные мужчины… Я позволила им жестоко обращаться с собой. Я была влажной и липкой от их извращенных желаний.
        Я позволяла им трахать себя. Я позволяла им кончать в меня. Грязная, грязная Оливия. Я не заслужила этого чистого, прекрасного мужчину.
        Нежно, он вымыл мои груди, позволив куску мыла скользнуть по моим соскам. Я хотела податься навстречу его движениям, но была слишком смущена, слишком загрязнена, чтобы прикасаться к такому мужчине, как он. Мыло скользило к моим подмышкам, вниз к моим ребрам, моему животу, моим бедрам.
        Когда он достиг невыносимо грязной, отвратительной области у меня между ног, он начал скользить мылом по завиткам. Медленно, он водил рукой по холмику, пока тот не покрылся пеной, будто взбитыми сливками. Он мягко помыл между складочек. Мои бедра раскрылись сами собой. Это была та часть, которая воняла всеми этими мужчинами. Самая грязная часть моего тела. Он должно быть понял это, потому что уделил особенно много времени на её мытье. Его ладонь коснулась моего клитора, и, будто от электрического разряда, я подпрыгнула от шока.
        Его руки двинулись дальше вниз по моим бедрам, моим икрам, ступням, уделив отдельное внимание моим запачканным подошвам. Вода стала мутной. Он развернул меня и вымыл спину и отвратительную расщелину между моих ягодиц. Безымянные мужчины хорошенько мною попользовались. Как же я не замечала этого раньше? Медленно, он развернул меня обратно.
        — Закрой глаза,  — я сделала, как он просил.
        Он вымыл мое лицо, а затем мои волосы. Я почувствовала мягкое скольжение мыльной пены по своему телу.
        — Открывай глаза,  — и я посмотрела на него.
        — Теперь ты абсолютно чиста,  — сказал он тихо.
        Я скользнула вниз на плитку и широко развела колени:
        — Вымой меня внутри. Это самое грязное место,  — попросила я.
        Он присел на корточки. Его волосы были влажными и прилипали к телу. В обрамлении густых черных ресниц, его глаза сердито блестели.
        — Ты чистая внутри, Оливия,  — сказал он сквозь зубы.
        — Ты не понимаешь. Ты должен вымыть меня,  — умоляла я.
        — Мне жаль, детка. Мне так жаль, что они сделали это с тобой. Но ты не грязная.
        — Ты не понимаешь.
        — Нет, это ты не понимаешь. Для меня не имеет значения, что ты сделала и со сколькими мужчинами была. Меня не волнует, даже если ты получала от этого удовольствие. Мне глубоко насрать на всё это. Я просто хочу тебя такой, какая ты есть. Ты чистая, детка.
        Я содрогнулась. Мне казалось, что изнутри я истекаю кровью. Все эти слова, которые он произнес — это ничего не значило. Я просто знала, что мне нужно снова стать чистой.
        — Пожалуйста,  — умоляла я.
        Жесткость покинула его взгляд. На его лице появилось какое-то другое выражение. Это было похоже на глубокую жалость или даже дикое страдание. Он закрыл глаза на секунду. Когда он открыл их, взгляд изменился. Его глаза были, как выветрившийся каменистый лик горы. Которая веками стояла на своем месте и которая останется неизменной и неподвижной на многие века.
        Он поднялся и намылил свои пальцы. Он присел на пятки и нежно ввел два намыленных пальца внутрь. Я судорожно вздохнула. Я вздохнула от того, что мы делали. Я вздохнула от этого мужчины. От его доброты. Определенно он не мог быть моим.
        Его взгляд не дрогнул. Очень нежно его пальцы двигались внутри меня, вымывая дочиста. Он вытащил пальцы, позволив воде омыть пену, прежде чем погрузить их обратно в меня. Я видела пену и поток нечистотной жидкости, моей и всех этих других мужчин, вытекающих из этой дьявольской дыры. Он делал это до тех пор, пока его руки не стали чистыми. Я заметила, что подушечки его пальцев сморщились от воды.
        — Сделано,  — сказал он.
        Я кивнула. Положила руку на пол и попыталась оттолкнуться, но оказалось, что моих сил для этого слишком мало. Он подхватил меня под руки, подтянул и облокотил о кафель.
        — Одна последняя вещь,  — сказал он и снова сел на бедра. Было так много пара, что казалось, его голова была обрамлена белым облаком. Как в сказочном сне.
        — Не надо,  — возразила я, но моему голосу не хватило силы.
        — Все в порядке,  — сказал он.  — Я люблю тебя.
        Он раздвинул мои нижние губы и, склонившись вперёд, погрузил свой длинный, ищущий язык так глубоко в меня, как только мог. Шокирующее тепло взорвало мое естество, пульсация разлилась по кровотоку. Это было безумие, но этот инстинкт — хотеть его — был за гранью моего сознания, несмотря ни на что. Я опустила свои руки на его голову и, запутавшись пальцами в его влажных волосах, откинула свою голову на плитку. Вода стекала по моему лицу. Я так устала, передо мной всё поплыло. Мой мозг как будто завернули в вату. Боже мой, что он такое сказал? Конечно, я ослышалась. Глупая Виви, конечно, ты ослышалась.
        Что-то во мне сломалось от этой мысли.
        То, что он делал у меня между ног…, казалось, это происходит с кем-то другим. Это пламя, лижущее мой живот, это не может происходить со мной. Я закрыла глаза, пока вода стекала по мне, и он накрыл мой клитор своим теплым бархатным ртом и начал сосать. Это было так чертовски хорошо. Новая кровь начала циркулировать по моим усталым, ноющим конечностям. Желание начало растекаться по всему телу. Мои соски заныли от желания ощущать его пальцы.
        Я посмотрела на него вниз. Движение заставило его открыть глаза. Их заволокла дымка желания. Его язык, не прекращая ласкал меня, дразнил и терзал вершинку моего клитора до тех пор, пока мне не захотелось закричать. Я притянула его лицо к себе и потерлась о него своей киской.
        — Я кончаю,  — предупредила я, затаив дыхание, и он открыл рот, чтобы принять все мои соки. Я сползла вниз по стене, обмякшая и изможденная.
        Он закрыл воду, вытер меня насухо. Я чувствовала его член, трущийся о меня, такой толстый, такой массивный и неудовлетворенный. Я должна была что-то сделать для него. Мои мысли были слишком сбивчивыми. Он отнес меня в свою кровать и я почувствовала запах лаванды, исходящий от простыней. Я сидела, завернувшись в его халат, пока он сушил мои волосы. После этого он взбил подушки и уложил меня. Опустошенная и истощенная, я легла и посмотрела на него. Он целовал корону моих волос снова и снова, и каждый раз обещал заботиться обо мне до самой смерти. Затем он смотрел на меня полным спокойствия взглядом, пока я не провалилась в глубокий сон.
        Глава 25
        Ты единственное, к чему я хочу прикасаться.
        Оливия
        Я открыла глаза и поняла, что уже утро. Казалось, будто прошло лишь какое-то мгновение с тех пор как я уснула. Я моргнула, глядя на простые белые обои, массивные шоколадные шторы, свет пробивающийся по краям. Квартира Марлоу. Я была обнажена под шуршащей простынью — надо не забыть зайти в «Либертиз» и купить себе несколько таких же хлопковых.
        А потом всё вернулось — падение, скольжение, боль. Разрушающие мой мир. Вопросы, как лавина, накатили на меня.
        Двенадцать мужиков одновременно!
        Подкатывающие слёзы обожгли моё горло. Я инстинктивно закрыла глаза, как будто это могло остановить ужасающие мысли и образы. И тут сильные руки сжали мои запястья и убрали мои ладони от лица. Марлоу присел передо мной, абсолютно голый, его глаза сияли. В утреннем свете он выглядел таким загорелым, таким большим и таким надежным. Таким полным энергии. Я смотрела на него в благоговении. Это было почти как во сне.
        — Я люблю тебя, Оливия.  — Сказал он мягко, его голос был ласкающим, как бархат.  — И в тебе нет ничего такого, черт побери, что я хотел бы изменить.
        Я приоткрыла рот. Он был таким добрым, таким удивительным. Но как он мог видеть во мне кого-то ещё, кроме ппроститутки? В этот момент мне захотелось просто исчезнуть. Я чувствовала себя такой недостойной его. Мои глаза наполнились слезами.
        — Ничего, черт побери, не изменил бы,  — повторил он.
        — Но… я… была шлюхой.  — Я задохнулась, слёзы покатились из моих глаз.
        — Да, была. Но всё же, скажи мне, почему я не могу любить тебя?  — Я уставилась на него. У меня не было ответа.
        Он нежно улыбнулся.
        — Ты красивая, утонченная и сломленная, самая ужасная комбинация для большинства людей. Они не знают, как любить тебя. А я знаю.
        — Но…
        — Есть только одно но.
        — Какое?  — прошептала я, внезапно напуганная. Даже слезы высохли.
        Он заглянул мне в глаза.
        — Ты всё ещё хочешь оставаться рабыней в Тайном Обществе?
        Я отпрянула, как от удара. От одной мысли об этом меня затошнило.
        — Нет. Абсолютно нет.
        — Тогда ни о каких других но нечего и беспокоиться, правда?  — он пожал плечами, подтверждая свои слова.
        — Я не знаю, смог бы я влюбиться в ту несчастную, жалкую женщину, нуждающуюся в ядовитой смеси секса и опасности, чтобы кончить, которой ты была, прежде чем потерять память и начать все сначала. Но я знаю, что боготворю тебя такую, какая ты сейчас. Для меня не существует другой тебя. Это и есть настоящая ты. И эта ты — всё, о чем я могу мечтать.
        — Это не твоя вина. Ты была ребенком, ни в чем не повинным, непорочным ребенком, когда он развратил тебя, что ты могла поделать?
        Я нахмурилась.
        — Так ты не против?
        — Не против?  — рыкнул он, его челюсть клацнула, а сбоку на его шеё запульсировала вена.  — Я против так, что весь горю. Я хочу убить этого извращенца, который сделал такое с тобой. И раз уж я обо всем знаю, я хочу отрубить члены всех тех ублюдков из этого больного общества.  — Он потряс головой.  — Но я не могу. И не должен погрязнуть в ненависти. Я просто люблю тебя ещё больше.
        Я нервно облизнула губы.
        — Что если… мы окажемся там, где будет кто-нибудь, кто… ээ… кто знает, чем я занималась, появится и скажет тебе что-нибудь отвратительное?
        — Посмотри на меня. Разве я похож на одного из твоих трусливых английских франтов? Я без шляпы и сапог, но я вырос на ранчо, на востоке скалистых гор. Мы никому не позволяем неуважительно относиться к нашим женщинам.
        — Я буду только тянуть тебя вниз,  — прошептала я.
        — О, милое дитя. Ты так ничего и не поняла, не так ли? Пока ты не вошла в мою жизнь, я топил вину на дне бутылки виски каждый вечер. У меня не было ничего, никакого смысла в жизни.
        — Я была полна сомнений, которые были внутри моей головы, как скрученная в узлы верёвка. Я видела узлы, но не могла их распутать. Я боялась.
        — Чего?
        — Единственное, что я вспомнила вчера ночью, это то, что случилось в день смерти моей матери, но всё остальное я узнала только из записей. Я боюсь, что буду постепенно вспоминать всё больше и больше, но я просто не хочу вспоминать ничего, что связано с тем ужасным обществом.
        — Если ты вспомнишь что-нибудь, что тебя расстроит, обязательно расскажи об этом мне, и мы вместе справимся с этим.
        — Мы?
        — Да, мы. Теперь мы одно целое, Оливия. То, что причиняет боль тебе, причиняет боль мне. Нет никакой разницы между твоей кожей и моей.
        Я всхлипнула.
        — А после того, как мы поговорим об этом воспоминании, ты сможешь оставить его в памяти, если захочешь, или мы можем спрятать его. Зависит от тебя. Окей?
        — Окей.  — Я остановилась.  — Но что, если это что-то непростительное?
        — Всё простительно, мой ангел. Я не представляю себе жизни без тебя.
        С неожиданным рывком он сдернул с меня пододеяльник. Моя первая реакция была странной и непредсказуемой. Из моего рта вырвался задушенный крик, полный ужаса, и я порывисто прикрыла руками свои грудь и интимное местечко между ног. Неестественный страх поразил меня и я внезапно устыдилась своей наготы. Я опустила подбородок к груди, и волосы покрывалом завесили меня со спины. Всё моё тело задрожало от утренней прохлады.
        Несколько секунд он ничего не делал. Потом он положил палец на ямочку на моем подбородке и приподнял его, чтобы мы встретились глазами.
        — Почему ты прячешься?  — спросил он.
        Я молча уставилась на него.
        — Ты совершенна,  — прошептал он.
        Его слова отозвались в моем сердце. Он зацепил меня, как рыбку на крючок. Его палец прочертил линию от моего подбородка до самого горла.
        — Так чертовски совершенна…  — он улыбнулся внезапной, триумфальной, собственнической улыбкой.  — …что я хочу предъявить на тебя свои права.
        Я услышала свирепое удовольствие в его голосе. Он убрал свой палец и моя кожа затрепетала в том месте, где он был.
        — Вся, блять, моя. До последнего миллиметра. Сегодня я ставлю на тебе клеймо моей частной собственности. С этого дня и впредь ты будешь только моей. Никто другой не может ни смотреть, ни прикасаться, ни брать то, что теперь моё.  — Он сделал паузу.  — Кому ты принадлежишь, женщина?
        — Тебе.  — Прошептала я хрипло.
        Он кивнул.
        — Хорошо. Убери руки за голову.  — Это определенно был приказ, а не просьба. Мои глаза широко распахнулись от удивления, рот открылся, чтобы запротестовать, но никакие слова не шли. Только странное возбуждение забурлило в моей крови. Мне стало жарко и зябко одновременно. Его глаза были темными, повелевающими, полными желания и совершенно завораживающими. Я не могла отвести от него глаз. Медленно мои руки поднялись от треугольника волос между ног и моих грудей и сомкнулись у меня за головой.
        Он позволил своему взгляду лениво скользнуть вниз по моему телу. Я сглотнула. Еще никогда я не чувствовала себя такой уязвимой и раскрытой.
        — Ты влажная?  — спросил он, прекрасно зная ответ.
        — Да,  — призналась я и устыдилась своей сексуальности, своего распутства, отсутствия благопристойности и этого отчаяния, с которым я его хотела. Я даже захотела спрятаться от него и осознания самой себя. Я закрыла глаза.
        — Открой свои глаза, Оливия.  — Его голос был низким и глубоким, требовательным. Я подчинилась.
        — Раздвинь ноги, чтобы я мог видеть мягкую сладкую плоть моей сучки.  — Он говорил мягко, но его глаза сверкали по-собственнически.
        Я прикусила губу и уставилась в его жаркие глаза. Они пожирали меня. В них была страсть. Сильнейшая страсть. Никто и никогда так не смотрел на меня. Мой клитор инстинктивно отреагировал, яростно запульсировал, желая, умоляя. Медленно, я развела свои бедра.
        Его глаза опустились к моей киске.
        — Шире.  — Скомандовал он.
        Звенящие волны прокатились по мне, сосредоточившись в самом центре, заставляя меня чувствовать себя воском, плавящимся под жаром его взгляда. Простая неприкрытая правда была в том, что я хотела быть заполненной им. Я нуждалась в нём, чтобы унять боль. Я была полностью готова для его члена. Мои ноги медленно раздвинулись, когда мои ступни разошлись в стороны, простынь запуталась вокруг одного из моих коленей и натянулась, доставляя мне сладкую боль между ног, и греховное возбуждение разлилось вдоль всего позвоночника. Первоначальный порыв прикрыться исчез без следа. Теперь я хотела, чтобы он смотрел на меня. Я хотела видеть в его глазах блеск и алчность от того, на чём стоит клеймо его собственности.
        Я решила устроить небольшое шоу. Я выгнула спину, так что моя грудь подалась вперед, соски изнывали без его рта, его зубов, его пальцев, всего.
        Из его горла вырвался низкий стон.
        Когда я уже не могла раскрыться еще сильнее, его глаза прошлись по моему телу, как по своей частной собственности, так смотрит человек, купивший призовую лошадь или картину, за которую ему пришлось хорошенько поторговаться на аукционе.
        — Так-то лучше,  — сказал он, медленно проведя пальцами по внутренней стороне моего бедра. Его глаза ни на секунду не оставляли мои. Я была такая влажная, что боялась потечь на его постель.
        Он провел пальцами снизу вверх по пухлым складочкам моей киски. Я задохнулась от удовольствия. Нежно, его большой палец стал кружить по моему клитору, и я судорожно вздохнула.
        — Верно,  — сказал он хрипло.  — Твоя киска, как очень очень спелый и сочный фрукт, и я могу трахать её днями и ночами напролет. Это так же верно, как то, что я хотел трахнуть тебя с тех пор, как ты вошла в мой офис, нет, черта с два, с того самого момента, когда Берилл показала мне твою фотку в интернете. И также верно, что ввиду … ээ… сложного характера наших отношений, я никогда не давал тебе чего-то большего, только трахал тебя. Но даже не сомневайся, у тебя будут и цветы, и конфеты, кино, свидания — весь этот чертов комплект.
        Всё это время он не прекращал свои движения.
        — Мы всё начнем сначала.  — Уверил он и, как ни в чем не бывало, втолкнул в меня свой палец.
        Я застонала.
        Он наклонился вперед и взял в свой тёплый рот мой сосок.
        — О!
        Он начал сосать его, пока пальцы играли с моей киской.
        Он поднял голову, его лицо было таким искренним, что я чуть не разрыдалась.
        — Ты не в чистилище прошлого. Ты здесь, со мной. Ты моя женщина. Моя детка. И никакое прошлое не сможет этого изменить. Ты летишь под моими крыльями. Любой кто захочет причинить тебе боль, будет прежде иметь дело со мной. Ты поняла это?
        — Да,  — прошептала я, потрясенно глядя в его прекрасное лицо.
        — Я буду целовать тебя повсюду, но этого будет недостаточно. Я вылижу тебя всю, но и этого будет мало.  — Он внезапно ухмыльнулся.  — Я просто затрахаю тебя до потери сознания.
        И он схватил меня, его большие пальцы надавили на плоть у основания моих бедер, а его ладони обхватили снизу мои ягодицы, и дернул меня вперед. Я взвизгнула от неожиданности. Одним эффектным выпадом своего большого мощного тела, он подвел свой толстый, длинный член к моему входу.
        — Я люблю тебя, Марлоу Кейн,  — сказала я.
        На секунду он замер, словно окаменел.
        — Я это знаю,  — хрипло сказал он и утопил себя глубоко во мне. Он затих и подождал, пока мои мышцы растянутся и примут его размер. Когда я выдохнула от удовольствия, он начал двигаться во мне, его сильные руки сжимали мою плоть так сильно, что была уверена, на ней останутся следы в форме кончиков его пальцев. Но я хотела, чтобы он оставил отметины на мне. Это первобытный инстинкт — оставлять клеймо на коже того, кто принадлежит тебе. Когда он увидит на мне эти отметины, он поймет: я принадлежу ему. Когда я увижу их, я буду знать: я принадлежу ему.
        Прижатая его мощным телом, с его членом, засаженным глубоко в меня, я посмотрела ему в глаза и попросила:
        — Жестче.
        Его член врезался в меня.
        — Да!  — закричала я.
        Толчки стали дикими и безжалостными. Его плоть шлепками ударялась о мой клитор. Когда я почувствовала приближение оргазма, с моих губ сорвался надорванный крик. Его тело надо мной стало таким твердым. Я впилась в стальные мышцы его предплечий и мы взорвались одновременно. Он кончал снова и снова внутри меня, волны удовольствия раскачивали нас обоих. Наконец все завершилось. Наши лбы соприкоснулись, а наше смешанное дыхание было горячим и тяжелым.
        — Я очень очень очень очень люблю, когда ты насаживаешь меня на свой член, Марлоу Кейн,  — прошептала я застенчиво.
        Он ухмыльнулся:
        — Я собираюсь наполнить тебя своей спермой до краев, так что она будет течь из тебя вечность.
        Несколько часов спустя я внезапно уставилась на него.
        — Ты же знаешь, кто Белая сова, да?
        Он изменился в лице.
        — Я не вполне уверен, но могу догадываться.
        — Ужасно любопытно,  — спросила я.  — Как ты догадался?
        — Помог первый закон войны — держи своих друзей близко, а врагов — еще ближе.
        Я задумалась обо всей её шелковой лжи. Предательство было как рана в груди. Я потрясла головой. А затем другая мысль, совершенно не связанная с предыдущей, обрушилась на меня: мои пропавшие блестящие черные сапоги на шпильках.
        — Мой Бог, она знала, что я…  — я помедлила, было так тяжело произнести это слово.  — … проститутка.
        — Почему ты так думаешь?
        — Потому что она тайком пришла ко мне в квартиру и убрала все, что могло сработать как спусковой крючок и заставить меня вспомнить о той части моей жизни. Я не знаю, в чём состоял ее план, но думаю, она хотела использовать эту информацию, чтобы скомпрометировать меня. Все мои воспоминания стали казаться слишком абсурдными, чтобы быть реальными. Господи! Я не могу поверить, какая же она коварная и изворотливая! Я была такой дурой. Никогда не догадывалась. До этого момента.
        — Не будь так строга к себе, Оливия. Ты была одурачена виртуозной актрисой,  — утешил он.
        — Она не только виртуозная актриса, она еще и убийца,  — выплюнула я с яростью.
        Он вытаращился на меня:
        — Убийца?
        — Она убила мою мать. Я видела её. Я видела, как она задушила маму подушкой,  — мой голос задрожал при воспоминании той ночи.
        Что-то сверкнуло в его глазах.
        — Но в этом нет смысла. Я думал твоя мать была при смерти. Почему бы ей было просто не подождать?
        Он был прав. Почему? Почему она пошла на такой риск? Потом меня осенило.
        — Даффи. Она уже спала с моим отцом и была беременна Даффи. Она не хотела, чтобы её ребенок родился ублюдком. Она-то надеялась, что будет мальчик, который унаследует титул и имущество. Даффи родилась через семь месяцев после смерти мамы, Ивана заявила, что она родилась недоношенной. Ну конечно, все знали, но никто ничего не говорил.
        Я внезапно засмеялась, но в этом звуке не было ни капли юмора и удовольствия.
        — С тех пор карма слилась с ней в французском поцелуе. После рождения Даффи она обнаружила, что больше не может иметь детей. Она так и не смогла родить наследника моему отцу.
        — Что ты будешь делать?
        — Я хочу наказать её. Хочу заставить её страдать.
        Глава 26
        Оливия
        Мой отец смотрел скачки по ящику. Он поставил на Penny Turns Up Again(кличка лошади, дословный перевод: Пенни Появится Снова, прим. переводчика.).
        Я подошла к нему.
        — Папа,  — позвала я.
        Он нетерпеливо взглянул на меня.
        — Привет, принцесса.
        — Папа, я вспомнила кое-что о своем прошлом.
        — Тогда входи,  — нехотя произнес он. Он не стал выключать телевизор, но убрал звук, ожидая, видимо, что надолго я не останусь.
        Я села в соседнее кресло, разгладила юбку и посмотрела ему в глаза.
        — Я вспомнила день смерти мамы.
        Он неловко уставился на меня. Бедный папочка. На него накатил ужас этих эмоциональных сцен. Был ли какой-то резон в том, чтобы рассказывать ему? Да. Мама это заслужила. Всё остальное у неё отняли.
        Он прочистил горло:
        — Что ты вспомнила, утёночек?
        — Я проснулась ночью, потому что мне приснился плохой сон, и я пошла в мамину комнату. Я открыла дверь и увидела там Ивану. Она душила маму подушкой.
        Глаза моего отца выпучились от недоверия.
        — Вздор!  — выплюнул он.  — Вздор.  — Повторил он. Его лицо покраснело от злости:
        — Это всё этот полоумный американец гипнотизер, который вбил эти бессмысленные идеи тебе в голову.
        — Доктор Кейн не делал ничего подобного,  — спокойно сказала я.
        Он посмотрел на меня с разочарованием.
        — Ты говоришь об Иване ужасную несправедливость. Как ты можешь даже в мыслях допускать такую бессмысленную ложь о ней, после того как она относилась к тебе, как к собственной дочери?
        — Она хотела убрать с дороги маму, чтобы выйти за тебя замуж.
        Он потряс головой.
        — Не могу поверить, что ты можешь даже подумать о таком. Что ты такое говоришь? Опомнись. Ивана отлично заботилась о твоей матери. Твоя мать поистине любила её.
        — Ивана была одета в зелёное платье с жёлтым поясом и большими круглыми пуговицами, отделанными тем же материалом, что и платье.
        Рот моего отца открылся. Мы посмотрели друг на друга. Язык мог скрыть правду, но глаза — никогда. В эти секунды неприкрытая правда выскользнула из глубин его души и на мгновение отразилась в его глазах, и всё было кончено. Он попался, как рыбка на крючок.
        Он опустил глаза:
        — Я не смогу без неё, утеночек. Она заботится обо всем… о доме… имении… нашем распорядке… я не смогу без неё.
        Я кивнула.
        — Я знала, что ты это скажешь, но я должна была тебе рассказать, ради мамы.
        Он кивнул, всё ещё глядя в пол.
        — Тогда мне лучше убраться.  — Я поднялась и пошла к двери.
        — Принцесса?
        Я обернулась.
        — Ты ведь не поступишь жестоко?
        — Конечно нет.
        — Ты никому не расскажешь?
        — Кто мне поверит, папочка? Сумасшедшей падчерице. Они просто назовут это ложными воспоминаниями. Вот почему она отправила меня к доктору Кейну в первую очередь. Она знала, что я начала вспоминать кое-что, и это могло бы помочь дискредитировать все мои воспоминания.  — Я улыбнулась.  — Ты недооценил мамину сиделку. Она превосходно использовала нас всех.
        После непродолжительной паузы он вновь посмотрел на меня. Я еще никогда не видела, чтобы мой отец смотрел так напряженно или потерянно. Он потряс головой, как будто для того, чтобы опровергнуть то, что я говорила.
        — Она выбрала доктора Кейна именно потому, что она знала, он был дискредитирован, к тому же она выяснила, что у него проблемы с алкоголем. Если бы всё провалилось, она бы просто сказала, что он был пьян, а если бы всё получилось, она бы заявила, что это ошибка.
        Мой отец пошевелился, его глаза умоляли:
        — Ты поймешь, все это очень сложно для меня. Твоя мать ушла и я… эмм очень люблю Поппет.
        В конце концов мой отец всегда мог поступиться своими личными интересами. Выше всего остального было то, что хорошо для Уильяма Элиота Свонсона.
        — Я прекрасно понимаю,  — сказала я и снова намеревалась уйти.
        — Подожди.
        Я ещё раз обернулась.
        — Я составлю новое завещание, согласно которому старшая дочь сможет унаследовать и титул, и имение.
        Я грустно улыбнулась.
        — Я не хочу этого. Отдай их Джакоби. Это осчастливит его мать.
        Он поднялся и умоляюще сложил руки.
        — Не ломай эту семью. Всё это, молю тебя.
        Я пошла.
        Мой отец резко выкрикнул:
        — Пожалуйста, Виви!
        Я обернулась и посмотрела. Он встал со своего кресла. Одинокая слеза катилась по его щеке. Никогда раньше не видела его плачущим. Я знала, что эта единственная слеза выдала его ужасную боль, которая стоила ему гордости. Возможно, его любовь к ней все-таки была сильной и чистой.
        — Я не стану вредить тебе, папа. Я люблю тебя.  — Сказала я и ушла из Мальборо Холла. Когда я подошла к машине, я обернулась и посмотрела на спальню на втором этаже. Ивана смотрела на меня. В сумраке окна она выглядела бледной и прозрачной, как призрак. Мы смотрели друг на друга несколько мгновений. Она не шелохнулась, как и я.
        Мы обе знали правду. Она планировала и замышляла, лгала и крала, и убивала, но не было никакой нужды наказывать ее. Её настоящей трагедией было застрять в браке без любви. Быть замужем за человеком, который так сильно уступает ей в интеллекте, что она будет умирать с ним от скуки с того самого момента, как он откроет утром глаза.
        Я видела множество раз в её глазах страсть к другим мужчинам, а не к моему отцу — но она контролировала её железной волей. Она выбрала великолепие публичной жизни, и зависть своих друзей, без правды и радости жизни от внутреннего удовлетворения, но она глубоко ненавидела свой выбор.
        Слабое утреннее солнце освещало Мальборо Холл. Он всегда лучше всего выглядел в солнечные дни. Я отвернулась и села в машину, и уехала без оглядки. Я буду скучать по моей оранжерее, но иначе не останется ничего, о чем я могла бы мечтать, не расставшись с этим. Скоро весна. А потом лето.
        Глава 27
        Всегда прощайте своих врагов. Ничто не раздражает их сильнее.
        Оскар Уайльд
        Ивана
        Я стояла у окна и видела своё отражение в стекле. На мне было кремовое платье из шелка и шерсти. Кремовый цвет очень идет к моим темным волосам и бледной коже. За моим призрачным отражением виднелись прекрасные ухоженные сады. Скоро здесь будет доктор Кейн. Мой муж хотел тоже присутствовать при этой встрече, но я переубедила его. Это было гораздо лучше, что я могла в одиночку решить этот вопрос.
        В любом случае было намного проще отправить его в конюшню. Прошлой ночью я делала все эти вещи, которыми уже очень долго не занималась. Я почти забыла, как отвратительно его белое, дряблое, потное тело, когда он делает это. Словно мешок влажного песка он пыхтел и трясся на мне, пока я делала вид, что получаю от этого удовольствие. Я даже взяла в рот его сморщенный красный пенис.
        Я сдержала накатившую волну отвращения и сделала глубокий вдох. Это была расплата за всё. Этот дом, зависть всех людей, которых я знаю, блеск известности и отношения, как к важной персоне, за всё это пришлось заплатить. Он нежился в свете нашей возобновившейся страсти этим утром. Я восстановила свою власть. Так что оно того стоило.
        Я убрала его подальше в своих мыслях. Он сейчас не так важен. Я смотрела, как подъезжает машина Доктора Кейна. Змея внутри меня свернулась в клубок и впрыснула свой яд в мои вены. Эффект от этой кислоты появился незамедлительно. Мои руки начали дрожать. Я сжала их в кулаки.
        Господи, я ненавидела эту суку. Как же я её ненавидела.
        Она должна была погибнуть в той автокатастрофе. Кто-нибудь другой просто сдался бы и погиб, но она? Нееет. Как ненужный, отвратительный сорняк, она проросла снова. А теперь она ещё и пустила корни, став сильнее. Шлюха, она нашла себе мужика, который защищает её. Я недооценила всё коварство своей падчерицы. Маленькая дешёвая шлюшка сделала то, что делают все маленькие дешёвые шлюшки. Раздвинула свои ноги и заполучила его. Теперь она сделала на него ставку.
        Яд забурлил. Он как будто пожирал меня изнутри.
        Я сжала зубы.
        Каким ужасным просчётом оказалось послать её к нему. Как я жалела об этом. Осознание того, что я сама организовала их встречу, не давало мне спать по ночам. Мне следовало подготовиться получше. Я ни в коем случае не должна была выбрать физически привлекательного мужчину, мужчину, которого даже я могла бы полюбить. Я думала, что трагедия переполняла его, делала его лишь сломленной тенью его самого, но я ошибалась.
        Слишком поздно я вспомнила о том, что говорила мне мать. Она говорила, что всех мужчин можно описать, как коробку со сладостями, подвешенную за веревки к ветке. Есть три вида коробок. Пустые, почти пустые и полные. Почти пустые коробки очень легко распознать. Они много гремят. Они всегда показушничают, сколько у них денег и какие они замечательные любовники. Проблема только в том, как распознать пустая коробка или полная? Ведь и та, и другая — бесшумные, оба типа говорят очень мало.
        Я подумала, что Доктор Кейн — пустая коробка. Но я ошиблась. Он был той самой полной коробкой, о которой говорила мне мать.
        Я услышала дверной звонок.
        Если бы только эта маленькая сучка погибла в аварии. Я закрыла глаза и сделала глубокий успокаивающий вдох. Я ещё не проиграла. Ещё не все потеряно. Я изобретательна. Я могла бы приручить Доктора Кейна. Я всегда умела приручать мужчин. Все мужчины поддаются моему влиянию.
        Она не так красива, как ты. Но мое отражение в оконном стекле было омрачено гримасой обиды. Правда в том, что я не была уверена, смогу ли я подчинить его своим желаниям.
        Он держался в стороне от других мужчин. Я сама увидела это во время обеда, когда нарочно пригласила самых высокомерных и едких членов нашего общества. И они вели себя так, как я и предполагала — намеренно старались заставить его почувствовать себя маленьким и ничтожным. Но их завуалированные оскорбления и унизительные комментарии были бесполезны. Его нисколько не заботило их «доброе» мнение. Он не только не признал, что они лучше его, он отказался подчиняться правилам этикета, установленных ими. Вместо этого он установил свои собственные правила, без какого-либо страха того, что подумает о нём общество. Мужчины, которые не собираются терпеть искусственные правила общества, более опасны, чем мужчины с ножами. Их невозможно контролировать.
        И теперь такой мужчина был моим врагом. Я не хотела иметь его в качестве врага, но теперь он был моим противником, точно также, как я была противницей Оливии.
        Марлоу
        Она стояла, когда слуга проводил меня к ней в гостиную. Она была одета так, чтобы подчеркнуть свою прекрасную фигуру, а её волосы свободно рассыпались по плечам. Её лицо выглядело идеально.
        — Здравствуйте, Доктор Кейн,  — сказала она просто с идеальным количеством теплоты в голосе.
        — Леди Свонсон,  — приветствовал я с легчайшим акцентом на слове Леди.
        Она колко посмотрела на меня, несмотря на то, что её голос источал мед:
        — Могу я предложить вам выпить?
        Она была твердо убеждена, что я был алкоголиком. Что ж… первая ошибка.
        — Нет, спасибо,  — отказался я.  — Это не визит вежливости.
        — Надеюсь, вы не возражаете, если выпью я.  — сказала они и заказала своему лакею порцию бренди.
        Дверь тихо затворилась за ним.
        — Присядете?
        — Не беспокойтесь, я не задержусь.
        Она выпрямилась.
        — Хорошо, пора покончить с этим.
        — Я собираюсь жениться на Оливии и я приехал сказать вам, чтобы вы устроили самую грандиозную фантастическую свадьбу для неё.
        Медленная улыбка скривила её лицо.
        — Ваш замысел понятен. Не стоит так нетерпеливо стремиться к деньгам. Чуть менее очевидный подход наверняка поставит вас в более выгодное положение.
        Остановив на ней свой взгляд, я шагнул к ней навстречу. Я заметил, что она тотчас заволновалась. Но ох, как она вынуждала себя оставаться на месте. Я сделал еще один шаг и увидел, как она сглотнула. Так что я сократил дистанцию еще немного.
        — Не приближайтесь,  — выпалила она.
        Я улыбнулся. Медленно. Она плохо меня знала.
        — Почему же, Леди Свонсон, ваш замысел понятен. Вам не следует выглядеть такой виноватой.
        Она покраснела.
        — Это неправда. Что бы там моя падчерица не думала, всё, что она вспомнила — это неправда.
        Я поднял бровь.
        Она хорошо знала, какой линии защиты придерживаться.
        — Никто не поверит подобному гнилью.  — ледяным тоном произнесла она.
        Я улыбнулся.
        — Складывается впечатление, что вы лучше, чем толпа, от которой бежите. Все поверят в это. Толпа носит кольцо истины, не вы ли это говорили? Кроме того, разве правда когда-нибудь останавливала хорошую порцию сплетен?
        — Вы считаете у меня нет власти? Я могу уничтожить эту маленькую проститутку в одно мгновенье. У меня есть фотографии.
        Я не удивился. Я ожидал от неё не меньшего, но ей придется потерять больше, чем мне.
        — Я к этому и веду. Если вы используете свои фотографии, то я использую свои.
        Её глаза сузились.
        — Да что у вас есть?  — засомневалась она. Её акцент уже не был таким демонстративно мужественным, растягивающим слова, она говорила с трудом и в нос. Это открывало её настоящие корни. Она была родом из Лондонского Ист Энда.
        — Что для вас самое ценное?  — спросил я мягко.
        Её лицо превратилось в ужасную маску.
        — Вы не посмеете!  — выплюнула она.
        — Вы знали меня под маской гипнотизера, поэтому думали, что я такой же цивилизованный, как вы. Но это не так. Когда вы думаете обо мне, Леди Свонсон, думайте о медведе. О медведе гризли. А ещё лучше думайте обо мне, как о матери медведице.  — Я остановился и жёстко посмотрел на неё.  — Если я поймаю вас на том, что вы подрываете авторитет Оливии или хотите причинить ей боль любым другим способом, даже если это всего лишь взгляд. Я обещаю, я сделаю ему больно. Не забывайте, как легко найти его в одном из тех анонимных клубов, куда он ходит, ко всему прочему ещё и принаряженному, как женщина.
        Она всё ещё продолжала.
        — Это угроза?
        — Это предупреждение, но оно содержит угрозу помочь вам понять, насколько серьезно я это воспринимаю.
        Послышался мягкий стук в дверь. Вошел лакей с подносом и направился к ней. Она схватила стакан и сделала огромный глоток. Дверь снова закрылась.
        — Чего вы хотите?  — спросила она быстро.
        — Я хочу, чтобы у Оливии была свадьба её мечты. Полный комплект. Платье, фата, церковь, подружки невесты, цветы. Только вы знаете её достаточно хорошо, чтобы устроить всё это для меня.
        — Что ещё?  — строго спросила она.
        — Я хочу знать, где мне найти садовника Тома.
        — Тома Харди? Он умер несколько лет назад. Рак, я полагаю.
        — Повезло ему.  — Сказал я тихо.
        Что-то проскользнуло в её глазах. Оно исчезло в мгновение ока, но я успел заметить. Я в шоке уставился на неё.
        — Вы все знали, не так ли?
        — Знала что?  — вызывающе спросила она.
        Я почувствовал ненависть, сковывающую живот.
        — Что же вы за женщина такая? Вы позволили ему надругаться над беззащитным ребенком.
        Она вздохнула.
        — Я не знаю, что за ложь она вам наговорила, но я не могла ничего поделать с тем, что происходило между ней и Томом.
        — Но свою собственную дочь вы защитили.
        — Я не несла за неё ответственность.  — выкрикнула она.
        Меня тошнит от таких людей, как она.
        — Есть и хорошая новость — я забираю Оливию с собой обратно в Америку. Поэтому вам будет сложно увидеться с ней снова, но я буду привозить её сюда так часто, как она этого захочет, поэтому я хочу, чтобы у неё был прекрасный дом в Лондоне. Я надеюсь, вы и ваш муж позаботитесь об этом.
        Она кивнула. Дымка зависти скользнула по её лицу.
        — Вы увозите её?
        — Да, я собираюсь обратно в Штаты. Я возвращаюсь к практике неврологии.
        — Понятно.
        — Есть еще одна вещь, которая, как я хотел бы, была у Оливии. Но это должен быть сюрприз.
        — И что это?  — спросила она настороженно. И я рассказал ей.
        Эпилог
        Оливия
        Моя свадьба была грандиозным светским событием, организованным и прекрасно исполненным Иваной. Нет, это не было неуклюже помпезным. Это был настоящий триумф. Все так сказали. Все, кто видели это, могли бы позавидовать нашей семье, нашей красоте, нашей удачливости, нашему богатству, нашему счастью. Они бы увидели гордого отца, прекрасную, блестящую, очаровательную, абсолютно преданную мачеху и невесту, которая с обожанием смотрела на жениха, как будто он был богом, сошедшим на землю. И только этот обожающий взгляд невесты на своего жениха, не был постановочным.
        Больше всего мне запомнилось, как я заходила в церковь и увидела Марлоу, во фраке, который просто идеально сидел на нём. Как он смотрел на меня, на каждый сантиметр моего тела. Ни улыбки, ни молчаливого подбадривания, ни застенчивых жестов любви, только сильный взгляд, говорящий — я здесь, можешь на меня рассчитывать. Ты навсегда останешься великой ценностью. Мои шаги замедлились, и рука отца сжала мою руку. Я почувствовала, как он посмотрел на меня. И тоже взглянула на него. Его лицо было идеальной пародией на гордого отца. Он никогда не заботился обо мне, но сегодня он отдает меня тому, кто будет.
        Я снова перевела взгляд на Марлоу. Он не шевелился. Он стоял неподвижно, как статуя с руками по швам, и я вспомнила свое первое впечатление от него: растягивающий слова, словно вооруженный бандит на пыльной улице в полдень, готовый сорвать куш. Напряженный, словно готовый к бою, и вооруженный до зубов, сконцентрировавший всё свое внимание. Я смотрела на него, и внезапно кроме меня и него в церкви никого не осталось. Когда я сделала головокружительный вдох, я поняла, что навсегда в безопасности.
        И потом я помню поцелуй. О, этот поцелуй. Это была самая прекрасная вещь, которая когда-либо случалась в моей жизни. Всё что было потом, я помню, как в тумане. Его рука, похлопывающая меня по спине, конфетти из розовых лепестков, добрые пожелания от гостей, музыка, вкусная еда, разрезание восьми ярусного торта, шампанское…
        Были и речи тоже. Не помню ни одну из них. Только от Марлоу. Когда он посмотрел мне в глаза перед всеми людьми, которые пытались причинить мне столько боли, и заговорил:
        — Я был не человеком, а раковиной, когда ты вошла в мой офис.
        Мне пришлось смахнуть накатившие слезы, и не только потому, что это было абсолютно тоже самое, что чувствовала я сама. И я тоже была раковиной, пока не вошла к нему в офис. Но из-за ощущения триумфа и подтверждения своей правоты: никто из вас не сумел меня уничтожить.
        Даффи подошла поцеловать меня в щеку после приема.
        — Ты выиграла в лотерею. Не растрать всё на скачки.  — Сказала она и засмеялась.
        Я уставилась на неё. И ты Брут? Но это осознание не причинило боли. Я выиграла в лотерею, но у меня не было ни малейшего желания разбазаривать свой выигрыш на скачки.
        Отец и Ивана приготовили для меня подарок-сюрприз — дом в Белгравии. Марлоу был в курсе, конечно же. Нас привезли туда в карете. У него был белый оштукатуренный фасад с колоннами у входа и блестящая чёрной дверь. Мы поднялись по ступенькам. Он взял шелковый шарф.
        — Что?  — спросила я со смехом.
        — Повернись,  — сказал он.
        Всё ещё смеясь, я повернулась, и он завязал мне шарфом глаза. Я стояла, отвернувшись от него, пока слушала, как он вставляет ключ в дверь, открывает замок, а затем его сильные руки обвили меня, и я с хихиканьем взмыла в воздух. Он со смехом перенёс меня через порог, но не сразу поставил на ноги. Он даже не понес меня наверх в спальню, как я ожидала. Вместо этого он прошел, по моим ощущениям с закрытыми глазами, по прямой, направившись к задней части дома. Я повисла у него на шее и уткнулась в его шею.
        В этот момент я была самой счастливой женщиной на земле.
        Он поставил меня на ноги, и я почувствовала его движения сзади. Ещё до того как он снял с меня шарф, слезы уже катились по моему лицу. Я чувствовала их, понимаете. Я чувствовала их, как мать чувствует свое новорожденное дитя. Шарф упал с моих глаз и я задохнулась. Мои глаза перебегали от одного ребенка к другому, и обратно. Каждый из них вернулся ко мне. Все мои детки прибыли, чтобы жить со мной. Я повернулась с сияющими глазами.
        — Спасибо тебе, любовь моя.  — мой голос перешёл в дрожащий шепот.
        Он посмотрел на меня с такой любовью, что в моей груди вспыхнул пожар.
        — Это не моя заслуга. Я хотел попросить садовников твоего отца восстановить твое счастливое местечко здесь, но Ивана настояла на том, чтобы переместить сюда всё из оранжереи. Она даже уладила вопрос с садовниками, на тот случай когда нас не будет рядом.
        — Да, дорогая Ивана,  — сказала я саркастически.
        — Ты такая красивая,  — сказал он мягко, отказываясь заглатывать наживку. Однажды он сказал мне, что таким полным ненависти, как Ивана, он не будет никогда, благодаря ей. Непреднамеренно, но всё же она осуществила его самую невероятную мечту.
        — О, да?  — сказала я, имитируя его акцент.
        — Да,  — сказал он, как неотразимый мачо.
        Он скосил на меня свой взгляд.
        — Ну, ты ведь не горишь желанием полить растения или что-то в этом роде?
        Я ухмыльнулась.
        — Я горю кое-каким желанием. Посмотрим, сможешь ли ты угадать, каким именно.
        Он рассмеялся.
        — Это слишком, черт подери, легко.  — Сказал он, подходя ко мне сзади и начиная расстегивать моё платье.
        — Будь с ним поосторожнее. Я сохраню его для моей дочери.  — Предостерегла я, мой пульс застучал под кожей.
        — Нашей дочери,  — прошептал он мне в ухо.  — Наша дочь, наш сын, наша семья.  — Я чувствовала его рот на своем затылке, как легкое прикосновение бабочки.
        Я закрыла глаза, счастливая, такая невероятно счастливая. Это мой реванш, Ивана. Видеть меня особенно счастливой. Я немного склонила голову. Его глаза были сосредоточены на застежке, его ресницы тенями лежали на его щеках, и моё дыхание замерло от красоты этого мужчины. Я мысленно сфотографировала его. Хочу запомнить его таким, как в этот момент, навсегда.
        — Теперь, я думаю, тебе не стоит волноваться о платье. Я слышал, у них тут, в Белгравии, отличные химчистки.  — послышался его смех, приглушенный прикосновением к моей плоти. Этот звук смешался с шорохом моего платья, упавшего на серую сланцевую плитку. Если они не спасут его, она сможет хорошенько повеселиться, покупая свое собственное.