Саломея. Танец для царя Ирода Валерия Евгеньевна Карих
        Тайна этой библейской драмы, развернувшейся всего через несколько лет после распятия Христа, на протяжении столетий не оставляет выдающихся художников, писателей, режиссеров. Новозаветный сюжет известен, наверно, каждому: танец юной девушки Саломеи настолько нравится ее отчиму - правителю Галилеи Ироду Антипе,  - что он готов дать ей в награду все, даже половину своего царства! Но по наущению матери Саломея попросила у Ирода голову его противника - пророка Иоанна Крестителя…
        Однако все ли было так в реальности и как случилось, что имя Саломея, на древнееврейском означавшее «мирная», теперь ассоциируется с кровожадностью и пороком? Кто же она на самом деле - холодная и расчетливая femme fatale, своей порочной обольстительностью волновавшая не только титанов Возрождения - Дюрера, Тициана, Рембрандта, Караваджо, но и Оскара Уайльда, а в XX веке ставшая прототипом образа роковой женщины в мировом кинематографе, или же - несчастная жертва обстоятельств, вовлеченная в водоворот придворных интриг? Этот роман полностью разгадывает тайну Саломеи, ставя окончательную точку в истории ТАНЦА ДЛЯ ЦАРЯ ИРОДА.
        Валерия Карих
        Саломея. Танец для царя Ирода
        Пролог
        Бездонная черная ночь опустилась на Галилею. Такая же черная бездна поглотила душу Ирода Антипы - тетрарха Галилеи и Галаада. Безумие давно владело его разумом. В последнее время приступы душевной болезни повторялись все чаще. Когда они начинались, пространство вокруг Ирода теряло очертания, становилось зыбким и расплывчатым. И уже не мог он различить, что это: то ли прекрасный, но страшный сон, то ли явь…
        Так было и на этот раз. В его воображении одно за другим рождались кровавые видения. Как каменное изваяние, стоял он на балконе дворца в Тивериаде и мрачно смотрел вниз. Ирод Антипа дожидался прихода жены Иродиады, которая просила не начинать казнь без нее.
        По периметру парадного плаца горели сотни огромных факелов. Их багровые отсветы выхватывали из темноты и делали медными лица людей, придавая им зловещий вид. В центре плаца была сооружена плаха, возле которой, держа в руках меч, стоял полуголый палач. Суровые и молчаливые стражники в металлических доспехах плотным строем окружали небольшую группу мужчин, сгрудившихся возле плахи. Еще утром они были солдатами, как остальные. Теперь же, по воле тетрарха - объявлены предателями. С тоской ожидали они казни.
        В стену около тетрарха был воткнут факел, с помощью которого он объявлял находившимся внизу принятое решение. Опущенный вниз, факел означал смерть приговоренного. Но поднятый вверх - дарил надежду на продолжение жизни, которая, впрочем, могла быть потом отнята в любой миг… Обреченный на смерть и слышащий чутким ухом ее неотвратимую поступь человек до последнего вздоха надеется на чудо, избавление и возвращение к жизни. Разве может живая душа смириться с тем, что ей предстоит уйти во мрак и небытие?..
        Внезапно поведение тетрарха изменилось. Он стал беспокойным и начал быстро ходить взад-вперед по балкону, разговаривая сам с собой: «Кровь и огонь… Я всюду вижу кровь…» Предметы вокруг него преобразились, а позади предметов и людей возникли какие-то меняющие их форму тени. «О ужас! О негодование! Я знаю: эти жалкие предатели пытались убить меня. Никому из окружающих людишек нельзя доверять! Я хорошо слышу, о чем они разговаривают между собой. Вон же - отсюда хорошо видно, как они безобразно насмешничают надо мной и гримасничают, показывая на меня пальцами».
        На самом деле приговоренные к смерти солдаты, раздетые почти догола, окровавленные, с многочисленными глубокими ранами, в этот момент едва стояли на ногах или сидели с поникшими головами. Некоторые были вовсе без сил и лежали на каменном плацу, не смея пошевелиться, чтобы бросить последний отчаянный взгляд наверх, где метался тетрарх.
        «Они смеются надо мной! Предатели и враги! Как они смеют покушаться на идеальный мир, окружающий меня?!»  - в гневе вопрошал небеса тетрарх. А гримасничающие бегущие образы все плотнее заполняли собой его измученный и воспаленный мозг, искажая реальность. Душа тетрарха корчилась от ненависти и страха, вызванного возможным предательством и ужасом смерти.
        На самом деле предательства, которого он так опасался, не было.
        Сегодня утром он, четвертовластник Ирод Антипа, скакал впереди отряда вместе с самыми преданными ему друзьями Кастулом и Закарией из Галилеи в Галаад - дикую и бесплодную область, доставшуюся ему в наследство от отца Ирода Великого. Ирод Антипа намеревался осмотреть ее границы.
        Они проскакали уже много миль по жаркой каменистой пустыне, как вдруг услыхали позади гневные крики и звон вынимаемых из ножен мечей. Оглянувшись, Ирод увидел, что сопровождающий его отряд остановился, разделившись на две группы. Воины приготовились к бою.
        Не раздумывая, тетрарх с гиканьем развернул коня и ринулся назад. Быстрее молнии врезался он в гущу всадников и, не разобравшись, обнажил свой меч и стал рубить им направо и налево, нанося смертельные удары.
        - Вы все предатели и грязные собаки!  - яростно кричал Ирод обезумевшим от ужаса воинам, размахивая окровавленным мечом.  - Смерть вам, подлые гиены!
        Белая пена хлопьями летела с его губ, а горящие глаза дико вращались. Тетрарх был грозен и ужасен и казался ошеломленным воинам воплощением смерти.
        Стоны раненых и отчаянные вопли о пощаде разносились далеко вокруг. Но беснующийся в припадке безумия Ирод уже не мог остановиться. Он видел перед собой только предателей и врагов, желающих его погубить…
        Некоторые воины, чудом увернувшись, не выдержали. В страхе поскакали они обратно в Тивериаду, тем самым приговорив себя к смерти. А те, кто остался, отвели лошадей как можно дальше от безжалостного меча. Спешившись, они пали ниц на песок перед обезумевшим правителем и взмолились о пощаде.
        - Остановись, Ирод! Что ты творишь? Именем Тиберия и римского закона я призываю тебя остановиться!  - громко выкрикнул Закария.
        Последовавшие за Иродом друзья ничего не могли поделать. Оказавшись позади тетрарха, Закария попытался запрыгнуть к нему в седло, чтобы силой удержать его руки, однако потерпел неудачу. Кастул, отчаявшись помочь бессмысленно погибающим воинам, поскакал прямо на безумца, обрекая себя на неминуемую гибель. Увидев это, Закария не придумал ничего лучше, как выкрикнуть про императора и закон. Он был другом Ирода и знал о его почтительном отношении к Тиберию и римским законам.
        Услышав крик друга, Ирод вздрогнул и остановил смертельную сечу. Потом, не сказав ни слова, он с силой вонзил шпоры в бока взмыленного коня, резко натянул поводья и поскакал назад в Тивериаду.
        Оставшись одни, друзья спешились и подбежали к стонущим воинам. О том, чтобы продолжить путь к границам Галаада, речь не шла. Они бросились помогать раненым, стали думать, как доставить их обратно во дворец, и попытались разобраться, что же случилось.
        - Скажи мне, Плиний, что произошло? Зачем вы обнажили мечи и собрались драться?  - расспрашивал Закария воина, перевязывая тому глубокую рану на груди - его легкое было насквозь проткнуто мечом тетрарха. Тот в ответ только захрипел. Кровавая пена пошла у него изо рта. Спустя мгновение несчастный воин был уже мертв.
        «Господи! За что? Как ты допустил столько крови и смерти?»  - в ужасе вопрошал Закария небеса. Из пятнадцати раненых ему и Кастулу удалось привести в чувство только шестерых человек. Остальные скончались на месте. Но раны тех, кто остался жив, были настолько тяжелы и глубоки, что было ясно: им не выжить.
        Со слов раненых Закария выяснил, что ссора произошла из-за пустяка. По дороге один из молодых воинов по имени Кассиан случайно задел лошадь другого воина, с которым постоянно враждовал. Между всадниками завязалась словесная перепалка, которая переросла в оскорбления. Одно из них затронуло Саломею - дочь жены Ирода Антипы от первого брака, в которую юноша был влюблен. Отпустивший шутку, порочащую девичью честь, был тотчас окружен верными товарищами Кассиана, преданными семье тетрарха. Согласные же с шутником вступились за него. После чего все воины остановили лошадей и обнажили мечи.
        Бросим же взгляд на безумца, который столь стремительно отнял жизни у множества людей.
        К тому моменту Ироду Антипе исполнилось сорок лет. Он был красив и хорошо сложен, с характерным для рода эдомитов высоким ровным лбом, аккуратно постриженной бородкой, прямым орлиным носом и выпуклыми черными глазами, приковывающими к себе внимание живым блеском. Взгляд Ирода говорил о проницательности, пытливом и глубоком уме, но одновременно выдавал в нем человека неуравновешенного, эмоционального и вспыльчивого. Черты холеного лица, правильные, но резкие, не отличались гармонией, присущей счастливым и спокойным людям. Углы его крупных губ почти всегда были опущены вниз, словно ему было трудно держать их надменными и твердо сжатыми, как подобает правителю. Очевидно, именно это и придавало иногда его лицу мягкое и почти безвольное выражение.
        Пока он в беспокойстве метался по балкону, в спальных покоях в другом крыле здания находилась его жена Иродиада - женщина с сильным, противоречивым и страстным нравом. Всякий впервые увидевший жену тетрарха не мог отвести от нее взгляд, настолько притягательной была ее демоническая красота. Больше всего поражали выразительностью глаза. Они казались бездонными синими озерами, в которых отражалась вся гамма страстей, на которые только была способна их обладательница. Когда Иродиада гневалась, взгляд ее становился испепеляющим и острым, подобно дамасскому кинжалу, и цвет глаз напоминал грозовое небо. Когда же она чему-то радовалась, ее глаза блестели обворожительно и лучезарно.
        Столь же прекрасной была ее дочь Саломея. Но красота юной девы напоминала красоту свежей розы, которая только-только распустилась ранним утром в саду и нежно благоухает под ласковыми лучами солнца, радуя взгляд и наполняя воздух чарующим ароматом.
        Иродиада собиралась отправиться к мужу, чтобы вместе посмотреть на казнь. Подобные зрелища необычайно притягивали ее своей остротой и диким первобытным ужасом, всякий раз, будто острая игла, безжалостно вонзавшимся в ее давно зачерствевшее сердце, утоляя нездоровое любопытство.
        Она надела длинное платье вишневого цвета, отороченное на груди и рукавах золотой парчовой тканью, расшитой драгоценными камнями. Свои густые черные волосы она собрала на затылке в высокий узел, отпустив струиться вниз вольным водопадом по спине и плечам. А сверху обвила волосы повязкой, сплетенной из золотых и серебряных нитей, со вставками из маленьких жемчужин. Представила, как загорятся глаза мужа, когда он увидит ее, и торжествующая улыбка скользнула по ее губам. Размышления Иродиады прервал возглас дочери, вошедшей в спальню:
        - Милая матушка, ты собираешься идти смотреть на казнь? Неужели тебе не страшно и не противно смотреть на подобные зрелища?  - с любопытством спросила Саломея.
        - Нет!  - ответила Иродиада и, воткнув в локоны последнюю заколку, со снисходительным видом обернулась к дочери:  - Ты слишком юна, дитя мое, и у тебя впереди целая жизнь. Поэтому пока ты не можешь понять, насколько это захватывающее и таинственное действо.
        - О моя милая матушка! Но смерть не может притягивать человека ни в каком возрасте. В юности ли, в старости, она вызывает только ужас и отторжение. Посмотри, как цепляется за жизнь какой-нибудь старик! В его слабом сердце теплится надежда, что она - явление бесконечное, а те признаки старения и угасания, которые отпечатались на его теле, не имеют к нему никакого отношения. Ему кажется, что это просто дурной сон и достаточно очнуться, чтобы почувствовать себя молодым и полным сил. Когда старый человек глядит на себя в зеркало, вместо ужасных глубоких морщин он видит молодое лицо. И он намеренно избегает мыслей, что его тело явно подвержено тлению, а смерть поджидает его каждую минуту.
        - Саломея, тобой движет страх, который присущ всякому юному созданию. Но я хочу объяснить тебе, почему меня привлекают столь ужасные с твоей точки зрения зрелища. Я тоже не хочу умирать, как и ты. И как твой старик. Но я должна во всеоружии встретить смерть, когда она придет за мной.
        - Ах, мама!  - воскликнула Саломея и умолкла, не зная, что возразить. Задумавшись, она наблюдала, как мать разглядывает себя в большом, во весь рост, овальном зеркале в золоченой раме. По бокам зеркала горели факелы. Причудливая игра огня неожиданно внушила ей необъяснимый ужас. Но отражение матери в зеркале беззаботно улыбнулось, и, поймав эту улыбку, девушка успокоилась.
        В этот момент они услышали в отдалении душераздирающий крик. Иродиаде показалось, что это голос мужа. Прошло время, и в коридоре раздался топот. Кто-то остановился возле дверей спальни и громко постучал. Мать и дочь настороженно переглянулись. Саломея замерла, а мать сделала ей знак оставаться на месте.
        Иродиада быстро достала из-за шелкового пояса маленький кинжал, с которым никогда не расставалась, подошла к двери и решительно ее распахнула. На пороге стоял Закария, из-за его плеча выглядывали два стражника в доспехах. Вид у Закарии был встревожен:
        - Госпожа, прости, что я нарушил твой покой! Дело срочное. И требует твоего присутствия,  - воскликнул он.
        - Говори. Но помни, если то, что ты скажешь, не заслуживает внимания, я велю закрыть тебя в клетке с тиграми.
        - Наш уважаемый господин и твой супруг… с ним происходит что-то странное! Он все время зовет тебя. Прошу тебя, госпожа, поспеши за мной. Боюсь, кроме тебя, никто во дворце не сможет его успокоить!
        Голос Закарии был полон тревоги и беспокойства. Иродиада поняла: воин не лжет. Очевидно, с ее супругом действительно что-то происходит, если его друг столь взволнован. Она оглянулась на дочь и тоном, не терпящим возражений, приказала:
        - Ступай к себе и дожидайся меня.
        Приказав стражникам сопроводить Саломею в ее покои и охранять, она поспешила вслед за Закарией.
        Глава 1
        Дворец Ирода в Тивериаде напоминал крепость. Массивное сооружение с широкой дворцовой площадью и многочисленными хозяйственными постройками стояло на высоком пологом холме, по всему периметру его окружала толстая стена. Наверху от центрального дворцового здания отходили два боковых крыла, соединенные широкими балконными пролетами, заканчивающимися прямоугольными террасами. С одной стороны террасы в правом крыле как раз и открывался вид на парадный плац, на котором в данный момент разворачивались трагические события. За плацем шли в ряд четыре двухэтажные казармы, в которых жили солдаты отряда дворцовой охраны. Командовал отрядом Закария Димитракис, который жил вместе с подчиненными в одной из таких казарм.
        С огороженной невысокой белой балюстрадой обзорной террасы на плоской крыше дворца с высоты птичьего полета открывался великолепный вид на окрестности Тивериады.
        Чтобы пройти на балкон, на котором в приступе безумия метался Ирод Антипа, им нужно было подняться по широкой и мрачной лестнице наверх и пройти по длинному извилистому коридору в другое крыло здания.
        Закария и Иродиада миновали множество огромных и темных комнат, подпираемых арочными сводами. Вдоль коридора пылали факелы, воткнутые на одинаковом расстоянии в закопченные стены. Закария на ходу объяснял госпоже, что тетрарх крайне возбужден и не понимает, что с ним происходит. Поэтому необходимо решить - отложить казнь или нет? Этот жизненно важный вопрос больше всего волновал Закарию.
        - Почему ты сразу не доложил, в каком состоянии господин вернулся из Галаада?  - гневно расспрашивала Иродиада.
        Она не видела мужа с утра. Когда тот вернулся, то сразу заперся в своих дальних покоях. Идя по коридору, Иродиада подумала, что если бы сразу узнала о случившемся в Галааде, то, возможно, смогла бы предотвратить приступ. Однако сейчас уже было не до разбирательств. Надо было спешить туда, откуда раздавались дикие крики безумного.
        - Я не посмел тревожить твой покой, госпожа. Когда я прискакал обратно во дворец и навестил господина, он был здоров, весел и ничего не помнил. Ничто не выдавало болезни. А вечером он неожиданно вызвал меня и приказал немедленно казнить виновных,  - оправдывался Закария.
        И хотя слова воина были не лишены логики, Иродиада решила, что завтра же прикажет наказать его палками. Она сразу обвинила его в измене, потому что была так же подозрительна, как и муж. Иродиада не верила наемникам из Себастии и Кесарии. А Закария Димитракис был греком из Александрии. Кастул и вовсе был вавилонским евреем. «Зря Ирод полагается на идумеев и вавилонских евреев. Среди них не может быть надежных и преданных людей!»  - подумала она, бросая раздраженный взгляд на взволнованное лицо идущего рядом воина.
        Тем временем, не подозревая о том, что уже приговорен к мучительному наказанию, Закария продолжал рассказывать о том, что происходит с Иродом, интонацией, мимикой и жестами выражая искреннее сочувствие безумцу. Они приблизились к балконному пролету, на котором тот находился. Внезапно крики замолкли, и воцарилась нехорошая, почти зловещая тишина. Иродиада приказала стражникам оставаться на месте, а сама решительно направилась на балкон.
        Ирод застыл возле мраморной колонны. В черной накидке он практически слился с ней. Иродиада бесшумно приблизилась к мужу и, стараясь говорить как можно мягче, промолвила:
        - О мой Ирод. Посмотри на меня. Это я, твоя Иродиада,  - женский голос звучал тихо и успокаивающе.  - Ты звал меня, и я пришла.
        Она осторожно прикоснулась к его руке. Ирод вздрогнул, словно его ужалила змея, и, дико озираясь, отскочил. Бросив исподлобья подозрительный взгляд на жену, он хрипло спросил:
        - Зачем ты лжешь, злобный дух? Ты не Иродиада. Ее здесь нет! Разве ты не знаешь, что она уже давно покинула меня и вернулась к моему брату? Говори правду, кто ты? Или я тебя убью,  - пригрозил он и, приблизившись, крепко и больно сжал ее руку. Глаза безумца дико блестели. Он не узнавал жену.
        - Успокойся, Ирод. Это я, твоя Иродиада. Я принадлежу только тебе,  - ласково повторила Иродиада, понимая, что противоречить упрямству безумца - значит подвергать жизнь смертельной опасности. Тем не менее она незаметно свободной рукой нащупала кинжал, приготовившись в случае необходимости вынуть его и отразить его нападение.
        - Нет, ты не она! Так кто же ты? У тебя за спиной трепещут черные крылья, лицо подобно оскаленной маске. Ты смерть, и ты пришла за мной… О! Я знаю, я очень грешен!.. Но прошу тебя… Уходи, смерть! Пощади. Дай мне еще пожить,  - умоляюще пробормотал безумец и разжал цепкие пальцы. Голос его осекся и ослаб. Он задыхался. Отшатнувшись от жены, он прислонился спиной к колонне, потому что ноги не держали его. Обильный пот выступил на мертвенно-бледном лице, губы были красными и сухими. Казалось, что все свои силы он истратил на мольбу о пощаде.
        Страх сковал сердце Иродиады.
        - Позволь мне поддержать тебя, любимый супруг! Я хочу отвести тебя в наши покои, чтобы ты отдохнул и набрался сил,  - вскричала она и подбежала к дрожащему, как в лихорадке, Ироду. Обняв его, она гладила его по всклоченным, влажным от пота волосам, целовала безвольные холодные руки, умоляла очнуться. Услышав ее отчаянные возгласы, ожидающие сигнала солдаты поспешили на помощь. Подхватив тетрарха под руки, они повели его прочь в спальные покои.
        Иродиада в смятении стояла на балконе и застывшим взглядом провожала мужа. Холодный ветер усилился. Он завывал и стонал. Огни горящих факелов колебались под его резкими порывами, и от этого стоявшим внизу людям казалось, что смерть и вправду исполняет свою зловещую пляску рядом с ними в предвкушении жертв.
        - Прошу тебя,  - отвлек Иродиаду Закария.  - Смилуйся над несчастными воинами и прикажи отложить казнь, пока наш господин не выздоровеет. Палач не может долго ждать. А люди измучены ожиданием смерти.
        - Нет! Приказываю казнить их. Немедленно. Это они виноваты в его болезни и страданиях. А если ты посмеешь еще раз за них заступиться, я и тебя буду считать виновным. А может, ты уже в сговоре с предателями? Тогда тебя следует казнить вместе с ними.  - И она с ненавистью посмотрела в лицо начальника отряда охраны, осмелившегося заступиться за своих солдат.
        Закария отшатнулся. Его мужественное лицо исказила гримаса негодования из-за столь несправедливого обвинения.
        - Клянусь, госпожа, в моих действиях нет измены. Я предан тетрарху и тебе. И отдам свою жизнь за господина и вашу семью. Верь мне,  - пылко воскликнул он и, припав перед ней на колено, склонил голову в поклоне.
        Иродиада с высокомерным торжеством смотрела на коленопреклоненного грека. Подумав, она решила, что сейчас не готова принимать столь ответственное решение. К тому же еще неизвестно, как к этому отнесется Ирод Антипа, когда очнется. Как бы не навлечь на себя его гнев… Помиловав же Закарию, она обретет в его лице обязанного ей жизнью человека. А это, возможно, пригодится ей в будущем.
        - Так и быть. Пока я прощаю тебя. Но отныне мои глаза всегда будут пристально следить за каждым твоим шагом. И помни: я не верю ни одному твоему слову,  - холодно произнесла она и добавила:  - Ступай и исполни решение господина. Казнь должна свершиться немедленно.
        Сказав так, она приблизилась к краю балкона и застыла подобно изваянию.
        Закария Димитракис пришел в страшное волнение. Он понял, что жена тетрарха не собирается никуда уходить, желая досмотреть страшное действо казни до конца.
        Жажда мести запылала в его сердце. Среди обреченных на смерть находились его товарищи, молодые и здоровые юноши, которые вместе с ним ходили в дальние военные походы, разделяя все тяготы. Они сражались бок о бок с ним и много раз спасали его и тетрарха от гибели своими телами. И то, что сейчас палач должен безжалостно отнять их жизни по надуманному и несправедливому обвинению, казалось ему противоестественным.
        На лице Закарии отразилась вся гамма захвативших его чувств. Что ему сделать, чтобы не допустить торжество смерти? Только одно: выхватить кинжал и точным ударом поразить Иродиаду. Однако, сжав кулаки, он остался неподвижно стоять и в беспомощном гневе смотрел на жену тетрарха, стоявшую к нему спиной и не обращавшую на него никакого внимания. Потом, глухо застонав, Закария развернулся и пошел прочь.
        В душе он давно ненавидел Иродиаду. Будучи греком, приверженным эллинским традициям и вере, провозглашавшей целостность внешней и внутренней красоты человека, Закария не видел в жене тетрарха никакой гармонии. Натура Иродиады казалась ему жестокой и разрушительной, лицо - воплощением гримасничающей смерти, а душа (если она у нее была)  - порождением тьмы. И то, что в такую драматическую минуту она, не раздумывая, отдала приказ завершить казнь, лишний раз убедило его в собственной правоте. Он не понимал, как мог Ирод полюбить такую женщину, как Иродиада.
        Пока шла казнь, Закария, закутавшись в темный плащ, стоял под аркой ворот, сжимая рукоять кинжала и от отчаяния до крови кусая губы. Он изнемогал от душевной боли, но был не в силах отвести взгляд от разворачивающейся драмы на плацу. Невыносимо сознавать, что внезапный приступ безумия тетрарха и женский каприз обрекли на смерть столько молодых и здоровых воинов, надежных товарищей.
        И вновь, в который уже раз, он усомнился в необходимости своей службы тетрарху. Находясь в непосредственной близости от Иродова семейства, изучив изнутри изнанку их праздной жизни, наблюдая жестокость, черствость, презрение и высокомерие к плебеям, слугам, рабам, бесконечную череду казней, сопровождающую пресыщенную удовольствиями жизнь обоих супругов, Закария часто испытывал к ним мучительную ненависть. Но если же ему, пользуясь личной благосклонностью тетрарха, удавалось защитить кого-либо из приговоренных к смерти или отговорить Ирода Антипу от постыдного поступка, благородный воин тешил себя слабой надеждой, что принес людям пользу, которая оказалась ему по силам. И это было единственным обстоятельством, которое удерживало его на службе. Но то, что он видел сейчас, сводило с ума и наполняло сердце отчаянием.
        Глава 2
        Тетрарх не вставал с постели больше месяца. Решили не объявлять о его болезни во всеуслышание, чтобы не вызвать в народе смуту и панику. Однако скрыть правду не удалось - слухи быстро распространились по Галилее и Галааду. Иудеи считали болезнь Ирода Божьим наказанием, ниспосланным Господом за прелюбодеяние тетрарха с женой собственного брата. Подобные поступки осуждались всегда, и народ открыто выражал недовольство. Ищейки тетрарха старательно вылавливали злонамеренных смутьянов, нещадно избивая их палками, но остановить распространение слухов не удавалось.
        Иродиада ухаживала за мужем. Ей помогали немая рабыня и Саломея, которая часто сидела возле него и меняла отчиму холодные уксусные повязки на лбу, подавала еду и питье.
        Влажный душный вечер опустился на Галилею. Странная тишина, не колеблемая даже легким дуновением ветерка, застыла в воздухе. Обычно ясное в это время года небо затянула серая дымка, закрывшая солнце. Казалось, природа замерла в ожидании дождя. Но в этих местах он был редкостью.
        Из окон супружеских покоев Ирода Антипы и Иродиады открывался превосходный вид на фруктовый сад, разбитый во внутреннем дворе. Возле террасы росло много персиковых и апельсиновых деревьев, их ветки сгибались под тяжестью спелых и сочных плодов. Небольшие брызжущие в разные стороны фонтаны в саду щедро дарили влагу растениям. Окна и двери, выходящие на террасу, были распахнуты настежь. Решетчатые стены террасы обвивали крепкие виноградные лозы, создающие естественную тень и дарящие прохладу.
        Супружеское ложе, на котором возлежал Ирод Антипа, стояло в глубине покоев, в просторном алькове, занавешенном прозрачной и светлой тканью. Иродиада сидела на скамье, поглядывая на спящего мужа. Грудь его спокойно и равномерно вздымалась. Решив воспользоваться передышкой и сходить в баню, она велела позвать Саломею и приказала посидеть возле больного, пока ее не будет. Отдав распоряжения прибежавшей на зов рабыне, Иродиада ушла.
        Саломея осталась одна. Приблизившись к ложу, девушка с любопытством стала рассматривать распростертого тетрарха. Легкое шелковое покрывало облегало мужской торс, не пряча ни одного мускулистого изгиба. Саломея залюбовалась его стройными и крепкими ногами, руками. Затем ее взгляд переместился на его плечи. Их разворот показался ей мощным и широким. Неожиданно мужская рука судорожно дернулась, лицо спящего исказилось, и он перевернулся на бок. Покрывало соскользнуло на пол. И Саломея замерла, очарованная представшим перед ней зрелищем.
        Хотя она была еще совсем юной, никаких загадок относительно строения мужского тела для нее давно не существовало. Тем не менее открывшийся вид поразил ее неискушенное воображение. Она не могла оторвать от лежащего глаз, позволив себе смотреть туда, куда заблагорассудится. Некоторое время она предавалась созерцанию, и вдруг ей неудержимо захотелось большего - прикоснуться к тому, что она видит.
        Затаив дыхание, она подняла с пола покрывало и остановилась в нерешительности. Страх, что спящий проснется, удерживал ее.
        Тихо вздохнув, она накрыла покрывалом ноги спящего. Однако не удержалась и дотронулась до его руки. Легко провела по ней пальцами от кисти до локтя. Девушка была настолько поглощена своим занятием и испытываемыми ощущениями, что даже не заметила, как у Ирода дрогнули веки. Отдернув руку, словно обжегшись о горячий сосуд, Саломея заставила себя отвернуться и, смущенная, пошла на террасу.
        Сорвав с ветки персик, она с мечтательным выражением лица надкусила его. Потом присела на скамью и призадумалась. Для нее не явилось тайной то, что она испытала при взгляде на обнаженное тело. Она с детства росла среди мужчин, часто ходивших полуобнаженными, и в своих девичьих мечтах порой рисовала пленительные образы своей будущей любви. Также хорошо она знала, что сильное чувство, которое привело ее только что в такое смущение и волнение, называется вожделением.
        Откровением для нее стало другое. Ирод Антипа был мужем ее матери, отчимом, и по его вине распалась их семья. Из-за него умер ее родной отец. И, заглянув в свою душу, Саломея ужаснулась тому, что желает человека, к которому не должна испытывать ничего, кроме ненависти. Мало того! Если до сих пор она равнодушно смотрела на тетрарха, то теперь в ней как будто что-то изменилось. И даже на террасе, находясь в отдалении от него, она не могла избавиться от бродящих, как молодое терпкое вино, возбуждающих мыслей и обжигающих новизной сладких чувств. Ей хотелось вернуться к нему, откинуть прочь покрывало и предаться безумным, бесстыдным ласкам. Но разве это возможно?
        «Нет, нет и нет! Я стала так же безумна, как он»,  - подумала она и встряхнула головой, отгоняя прочь наваждение. Ей стало жарко.
        Она позвала рабыню и велела наполнить купальню водой. Неглубокий прямоугольный бассейн был выдолблен прямо в мраморном полу спальных покоев. Исполнив приказание, та поставила на край два кувшина для обливаний, купальные принадлежности, косметику, ящичек с драгоценностями и удалилась.
        Саломея скинула платье и вошла в бассейн. Едва слышно напевая песенку, она наклонялась, зачерпывала воду кувшином и, довольная, опрокидывала его на себя. Движения девушки были порывисты и легки, тело блестело от тысячи капель, а влажные черные кудри в беспорядке рассыпались по плечам.
        Беззаботная, она и не подозревала, что в этот момент тетрарх пристально наблюдает за каждым ее движением. Ирод Антипа очнулся, когда почувствовал на своей руке прикосновение трепещущих девичьих пальцев, подобное взмахам крыльев бабочки, однако ничем не выдал себя. А когда она удалилась на террасу, он приоткрыл глаза и стал исподволь наблюдать за ней. Сделать это оказалось нетрудно, девушка была поглощена купанием и избегала глядеть в его сторону.
        Ирод Антипа сладострастно содрогнулся, вглядевшись в купающуюся Саломею. Все в ней казалось ему совершенным. Ибо это была красота и совершенство расцветающей жизни. Юное девичье тело уже приобрело те самые пленительно-округлые женские формы, способные сводить с ума. Нежное прекрасное лицо казалось одухотворенным, а его выражение - слегка надменным, ведь молодым, но уже осознающим свою красоту женщинам свойственно ощущение превосходства над остальными людьми, которые кажутся им старыми и немощными, тогда как у них самих впереди целая жизнь…
        Саломея по-прежнему не замечала, как пристально и жадно следит за ней Ирод Антипа. Сначала тетрарх лежал неподвижно, сдерживая себя усилием воли. Однако, не в силах больше бороться с нахлынувшей страстью, он сбросил с себя мешающее покрывало, поднялся и бесшумно приблизился к купающейся Саломее.
        Она услышала и, оглянувшись, замерла. Сначала в ней появился страх, но, всмотревшись в его глаза и не заметив в них ничего пугающего, она успокоилась. Какое-то время они, словно два зверя, изучающее, пытливо и настороженно смотрели друг на друга. Саломея казалась тетрарху доверчивой, но дикой ланью, готовой в любую секунду сорваться и умчаться прочь. И вдруг он увидел, как потемнели ее бездонные черные глаза, дрогнули губы. Все так же молча тетрарх подошел и, сжав ее за плечи, жадно припал к ней, как к сосуду с прохладной водой.
        Земля под ногами Саломеи закачалась и поплыла. Подчиняясь инстинкту, она неистово обняла тетрарха за талию и поникла у него на груди. Жгучие поцелуи тетрарха казались ей слаще меда, они жалили ее, как оса, пронизывая насквозь. Спустя несколько мгновений Ирод Антипа взял ее за руку и повел на ложе, которое делил с Иродиадой. Однако в этот момент оба не вспоминали о ней. Они молчали - ибо слова стали им не нужны…
        Прошло время, прежде чем они отодвинулись друг от друга.
        Саломея была ошеломлена случившимся: Ирод Антипа, муж ее матери, которого она должна ненавидеть, стал первым в ее жизни мужчиной. Она совершила страшный грех! И она остро осознала это, как только порыв внезапной страсти утих. Отвернувшись от тетрарха, она больно закусила губу, понимая, что опозорена и своим поступком предала свою мать. В ее душе поселились стыд и раскаяние.
        Однако для Ирода Антипы случившееся представало совсем в ином свете. Осторожно погладив спутанные волосы лежавшей возле него девушки, он тихо пробормотал:
        - Ты нежная певчая птичка, присевшая ко мне на ладонь. Ты солнечный луч, напоивший меня своим светом. Саломея, милая Саломея. Ты прекрасна, как не будет прекрасна ни одна женщина. Ты излечила меня.  - Охрипший голос тетрарха дрогнул. И она услышала в нем теплоту и искреннюю благодарность.
        Саломея недоверчиво обернулась и не увидела во взоре тетрарха ни капли безумия, которое столько времени пожирало его разум. Глаза его смотрели серьезно и ласково.
        - Ты говоришь правду. Я вижу ее в твоих глазах и слышу в голосе. Но скажи, что мне делать теперь? Ты муж моей матери, и я не должна была так поступать. Если она узнает, она велит убить меня.  - В голосе Саломеи слышались неуверенность и страх.
        - Тебе не нужно бояться, что я выдам тебя. Никто не узнает, что здесь произошло.
        Он усмехнулся, довольный. Судьба Саломеи теперь была в его руках.
        - Скажи, Саломея, тебе наверняка тоже понравилось то, что случилось между нами, правда ведь?
        Ироду нужно было убедиться, что это не конец. Она подумала и кивнула. Спустя несколько минут он пододвинулся и снова начал ласкать ее осторожно и нежно, а потом все настойчивее и изощренней.
        И вновь Саломея уплыла в удивительную страну сладких грез. Насытившись, Ирод Антипа отпустил девушку и раскинулся на спине. Саломея встала и, пошатываясь, словно после крепкого вина, направилась в бассейн, опустилась в остывшую воду и лежала, пока он одевался и убирал в корзину под кроватью скомканное постельное белье.
        - Обернись, чтобы никто не увидел тебя такой, какой видел я,  - потребовал Ирод, подходя к купальне и подавая Саломее кусок белой ткани.  - Не бойся, мать ничего не узнает про нас.
        Его губы раздвинулись в торжествующей улыбке победителя.
        - Я ухожу, а ты отдыхай, моя Саломея,  - проговорил он и пошел к выходу.
        Как только за ним затворилась дверь, в покои бесшумно проскользнула рабыня по имени Миока. Она была немой, поэтому не могла проговориться. Миока глазами спросила у госпожи, что ей нужно. Саломея приказала унести корзину с испачканным бельем, перестлать постель и долить в бассейн еще горячей воды с благовониями. Так она и лежала в купальне, пока не вернулась ее мать.
        Иродиада вошла в спальню и увидела, что мужа нет, а Саломея сладко спит, пригревшись в теплой воде. Иродиада разбудила дочь.
        - Вместо того чтобы ухаживать за отчимом, ты спишь, как ягненок, Саломея. Не я ли велела тебе ухаживать за ним? Пока ты спала, он ушел,  - возмущенно говорила она, возвышаясь над дочерью.
        - Не ругай меня, мама,  - отвечала Саломея. В глазах девушки не было страха. Она была настоящей дочерью своей матери и унаследовала от той не только красивую внешность, но и природную находчивость.  - Я хотела искупаться, пока господин спит. И незаметно заснула…  - И Саломея доверчиво улыбнулась. Она вышла из купальни и остановилась перед матерью.
        - Как ты посмела купаться перед господином?! Он же тебя видел?  - гневно воскликнула Иродиада. Волна возмущения и ревности захлестнула ее.
        - Нет, мама. Он крепко спал. Да и смотри, я одета. Эта ткань надежно укрывает меня. Да и зачем ему я, когда есть ты?  - с удивлением переспросила она.
        Иродиада коршуном вгляделась в лицо дочери. Но лицо той оставалось таким же безмятежным и невинным.
        - Ступай к себе. Надеюсь, что с господином по твоей вине ничего не случится,  - резко промолвила Иродиада.
        - Я тоже на это надеюсь, мама,  - кивнула в ответ Саломея.
        Но когда она отвернулась и пошла к выходу, в ее глазах светилось неприкрытое торжество и горделивая радость…
        Наступила ночь. Ирод Антипа покинул дворец и прошел на конюшню. Велел запрячь самого быстрого арабского скакуна, с силой пришпорил его и поскакал. Он быстро пересек засыпающий город и очутился за крепостными воротами. Не раздумывая, он направил коня в сторону далекого Галаада. Ветер свистел в ушах тетрарха. Ему светила звезда, имя которой было Саломея. Уже и лошадь была загнана и с боков несчастного животного слетала горячая мыльная пена, но всадник ничего не замечал.
        Все сильнее и сильнее вонзал он в бока скакуну железные шпоры и несся вперед, пока не почувствовал: еще один рывок, и жеребец упадет под ним как подкошенный. Только тогда остановил он свою бешеную скачку, спрыгнул и бросил свой плащ на землю. Лег на него на спину, и в тот же миг бездонное ночное небо опрокинулось на него, явив ему тысячу великолепных образов. Но, глядя вдаль на мерцающие звезды, он запекшимися сухими губами шептал: «Саломея! Я нашел тебя, моя Саломея! Моя мечта. Ты - единственная женщина и моя богиня. Ты - моя царица! Ты не похожа на обыкновенную женщину, к которой можно приблизиться. Но я обрел тебя и обладал тобой!»
        Радость бытия пронзила его. Ироду хотелось воспарить в небо и летать. Тяжелые видения, терзавшие его душу и тело, отпустили его. «Я выздоровел! Выздоровел. Это сделала она! Моя Саломея прогнала их!»  - радостно, как заклинание, повторял он снова и снова. Однако вслед за всплеском радости в его душе снова воцарилась знакомая пустота. С тоской глядел он на лукаво подмигивающие ему издалека звезды и беззвучно спрашивал:
        - Господи всемогущий! Зачем же ты послал мне безумие и это искушение? Как устоять?
        Молчание было ему ответом. Где-то вдалеке раздавались крики ночных птиц, слышался вой рыскающих среди скал зверей. Ирод не боялся, что его может растерзать тигр или лев. Не это занимало его мысли и тревожило сердце. Чем дольше всматривался он в ночное небо, тем сильнее сознавал собственную ничтожность по сравнению с величием мироздания…
        Он лежал еще долго, потом понял: пора возвращаться…
        Он встал и безжалостно потянул за уздцы усталого скакуна. Тот поглядел на хозяина печальными глазами, с трудом поднялся. Запрыгнув на жеребца, Ирод похлопал его по холке и направился обратно в Тивериаду.
        Глава 3
        Галилея по праву считалась лучшей частью Иродова государства. Особенно хороши места возле Генисаретского озера, сквозь которое протекает река Иордан. Природа здесь отличается мягким климатом и плодородной почвой. В те времена Галилея напоминала сплошной огромный сад, где в изобилии произрастали разнообразные виды фруктов. Жители страны происходили из египетских, арабских, финикийских племен; в городах и поселениях жили эллины, иудеев было мало. Весь этот пестрый люд молился разным святыням, но большинство из них исповедовало упорно насаждаемый иудаизм. Чистокровные евреи презирали галилеян, и у них в ходу была следующая пословица: «Что доброго может быть из Галилеи?».
        Перея же, обширная область за Иорданом, была дика и бесплодна, поэтому малолюдна, а кроме того, она соседствовала с беспокойным арабским миром.
        Отстроенный Иродом на берегу Средиземного моря город Акко тоже занимал выгодное положение. С запада его омывали теплые и богатые рыбой морские воды, а на севере и востоке окружали Галилейские горы. Жители раскинувшихся в их низовьях поселений занимались садоводством и огородничеством. Повсюду привольно шумели цветущие долины, апельсиновые и гранатовые сады, сливавшиеся на горизонте с небом.
        Благоприятный климат и удобная естественная гавань превратили Акко в преуспевающий город-порт. Его жители обладали жизнерадостным и веселым нравом и были трудолюбивы, как пчелы. Среди них можно было отыскать представителей многих народов: хананеян, самарян, эллинов, греков, идумеев, иудеев. Живущие на оживленном перекрестке морских торговых путей, все жители Акко были впечатлительны и восприимчивы к новизне, легко поддавались смелым идеям, завозимым к ним по морю со всех концов света. Во времена Ирода город процветал так же, как и Тивериада. Но если Тивериада, где находилась резиденция Ирода Антипы, подчинялась ритму дворцовой жизни, то Акко был городом трудового и ремесленного люда: небогатых патрициев, плебеев, ремесленников, торговцев и рыбаков.
        Каждый день, едва начинало светать, на берег приходило множество людей и воцарялись шум и гам. Одна за другой приплывали с моря лодки, которые покачивались на волнах вдоль всего побережья. На носу лодок устанавливали железные корзины с отверстием, в которых разжигали огонь, чтобы приманивать рыбу в темноте.
        Под вечер рыбаки вытаскивали улов из лодок, взвешивали его и складывали в заранее приготовленные корзины. Женщины дожидались мужей и сыновей на берегу, потом наравне с мужчинами несли громоздкие корзины домой, сгибаясь под их тяжестью. Многие рыбаки оставались на ночь и продолжали ловить на удочку или сетью.
        Так было и в это утро. Выгрузив улов, Натан вместе с сыновьями Симоном и Иосифом принялся перебирать рыбу и искать прорехи в снастях. Старшему сыну было двадцать лет, младшему - восемнадцать. Оба они, как и отец, имели характерную иудейскую внешность: черные блестящие глаза, узкий лоб, нос с горбинкой, выпуклые губы и густые жесткие и курчавые волосы. На этом сходство заканчивалось. Характером братья были две противоположности.
        - Отец, пойду брошу сеть возле того валуна, пока там никого нет,  - сказал Симон, казавшийся более разговорчивым, чем брат. Уже с ранних лет юноша обнаружил в себе неискоренимую тягу к знаниям. Он хорошо и связно рассуждал и имел собственную точку зрения на происходящие вокруг события. Симон был тверд характером, решителен и вырос отважным человеком.
        - Ступай,  - отозвался Натан,  - но будь осторожен. Вчера вечером к твоей матери приходила Рахель и рассказала, что Мордехай рассек в том месте ногу. Не могу взять в толк, где бедняга умудрился найти острый камень?
        - Мордехай - старый человек. А за меня не беспокойся,  - добродушно улыбнулся Симон. Собрав в кулак середину сети, напоминавшей огромный сетчатый зонтик, он не спеша направился в море. Добравшись до места, юноша замер и стал пристально всматриваться в колышущуюся темную воду.
        Тем временем отец и брат продолжили взвешивать и сортировать по корзинам выловленную рыбу. Часть улова пойдет на продажу, часть - на налоги и в казну, а часть - на еду.
        - В эту субботу мы идем на вечернее богослужение в синагогу,  - напомнил Натан сыну. Он мог бы этого и не говорить. Каждую субботу семья в полном составе приходила в Дом собрания на одной из дальних улиц иудейского квартала.
        - Конечно,  - кивнул головой Иосиф.  - Я слышал, что Симон вместе с товарищами собирается к Иордану, чтобы послушать крестителя. Он сказал, что может не вернуться до субботы.
        - Он хочет пропустить синагогу ради человека, которого ищут охранники тетрарха? Но это очень опасно,  - покачал головой Натан и вздохнул.  - Я слышал об этом крестителе. Говорят, что он возвещает людям о приходе Мессии и призывает к покаянию.
        - Когда вчера Симон торговал на базаре, он видел его. Он рассказывал, что креститель собрал на площади много людей и возвестил, что Мессия уже на земле. Люди слушали его, открыв рты. Но потом прискакали ищейки тетрарха и всех разогнали.
        - А креститель?
        - Ему помогли скрыться.
        - Но если он утверждает, что Бог уже здесь, тогда он должен назвать себя пророком Илией. А Рахель сказала, что он запрещает так себя называть. Значит, он лжет. Раввин Авраам тоже говорил, что мы не должны верить этому бродяге, потому что он не соблюдает основных законов. Рахель видела, что он ест хлеб немытыми руками и зовет каяться в субботу,  - покачал головой Натан. В его голосе звучало осуждение.
        - Все говорят, что он вершит чудеса покаяния. Но никто до сих пор их не наблюдал.  - Иосиф вздохнул. Юноше было жаль, что никто до сих пор не обнаружил доказательств чудес.
        - Позволь мне пойти с братом. Интересно посмотреть на крестителя. Я вернусь и расскажу тебе!  - произнес Иосиф, и глаза его загорелись.
        - Нет, ты не пойдешь. И раввин запретил тебе. Ты наберешься дурного! Давай лучше отнесем эту корзину торговцу,  - сказал Натан, давая понять, что разговор окончен. Крикнув Симону, что они уходят, Натан нагнулся и взялся за ручку корзины. То же самое сделал Иосиф. Правда, при этом огорченно вздохнул.
        - Ты должен слушать меня и нашего раввина,  - поучал Натан сына, пока они шли к лавке торговца.  - Он правильно растолковывает нам Священное Писание и законы Моисея. Так было с древних времен. И так будет всегда. У добропорядочного еврея не может быть много учителей и наставников - только один Бог. А раввин говорит о Боге.
        Натан гордился сыновьями, особенно Иосифом. Его гордость разделял и раввин Авраам. Несколько месяцев назад, когда Натан пришел в синагогу, раввин подозвал его к себе и сказал, что хочет помочь Иосифу овладеть законоведением и юриспруденцией, потому что он умный и пытливый юноша, прилежно изучающий науки. Натан был очень растроган похвалой и только кивал в знак согласия. А раввин, продолжив разговор, неожиданно упрекнул его в том, что он не смотрит за старшим сыном, Симоном.
        - Скажи, Натан, почему твой сын всегда ходит по городу с кинжалом под платьем?  - поинтересовался раввин. Его глаза строго блестели из-под лохматых бровей и нависшей на лоб кипы.
        Рыбак пришел в замешательство. Его и самого настораживал этот факт. Однажды он даже спросил Симона о кинжале. Но тот в ответ улыбнулся и объяснил, что кинжал висит для защиты и красоты. А он-то, старый дурак, поверил и успокоился. Но, оказывается, не он один это заметил. И не только заметил, но и сделал плохие выводы. Вконец расстроенный Натан смотрел на раввина и растерянно вздыхал. Заметив, какое впечатление произвели на взволнованного отца его слова, раввин смягчил тон и заботливо прибавил:
        - Не хочу тебя упрекать, Натан. Ты достойный и уважаемый в городе человек. У тебя хорошая семья. К сожалению, когда дети вырастают, они перестают нас слушать. И поступают так, как им кажется правильным. Но часто ошибаются, потому что молоды и не всегда могут отличить добро от зла. Присмотрись к сыну повнимательнее. Сдается мне, что он примкнул к секариям[1 - Зелоты - религиозное течение в Иудее, сформировавшееся во второй половине I века до н. э., в эпоху Маккавеев. Их основная цель заключалась в том, чтобы любыми способами упразднить эллинистическое влияние и свергнуть римскую власть. Секарии, относящиеся к зелотам, считались фанатиками. Они ревностно защищали древние иудейские законы и чистоту иудейской крови, убивая тех, кто, по их мнению, совершал святотатство или нечто противное духу иудаизма.]. То, что он чтит наши законы,  - это хорошо. Однако методы, которыми эти люди добиваются их соблюдения,  - ужасны. Я знаю многих зелотов. Это уважаемые среди фарисеев и книжников люди. Но секарии - это уже зло. Они организуют заговоры и поднимают восстания. Ты же понимаешь, как это опасно! Если твой
сын не одумается, ищейки Ирода Антипы рано или поздно поймают и казнят его.
        В тот день Натан вышел из синагоги с тяжелым чувством и твердым намерением приглядеть за Симоном и поговорить с ним.
        Будучи фарисеем, книжник Авраам правильно угадал принадлежность Симона к секариям - и фарисеев, и зелотов отличало ревностное и щепетильное отношение к строгому и формальному соблюдению законов иудаизма.
        Когда Натан и Иосиф вернулись обратно на берег, они увидели, что Симон сидит на корточках возле разложенной на песке сети и о чем-то оживленно спорит с Иаковом, сыном рыбака Хаима. Заметив их, юноши примолкли и принялись сосредоточенно перебирать разложенные сети, выискивая в них прорехи.
        - Здравствуй, Иаков. Что-то я сегодня не видел твоего старика. Как он? Здоров?  - спросил Натан.
        - Спасибо, дядя Натан. Отец здоров. Сегодня его очередь торговать на базаре. А я ловлю,  - живо откликнулся Иаков и кивнул головой на пустую лодку, покачивающуюся неподалеку. Ему было около двадцати четырех лет. Высокий, сильный и выносливый, он не уступал Симону по характеру - был таким же решительным и твердым.
        - Где же рыба, которую ты наловил?  - хитро прищурившись, спросил старый рыбак, намеренно усомнившись в честности Иакова.
        - Я кидал сеть. Но поймал мало и уже все отнес,  - снова охотно пояснил Иаков.
        - Ну хорошо. А что же ты теперь сидишь без дела?
        - Как без дела?  - удивился Иаков.  - Я помогаю Симону.
        - Спасибо, сынок,  - ласково ответил Натан,  - но мы с Иосифом вернулись, и особой нужды в твоей помощи больше нет. Иди-ка ты лучше к отцу. Думаю, ему ты пригодишься больше.
        После разговора с раввином Натан в каждом товарище сына видел опасного заговорщика. Иаков понял, что отец его друга почему-то не хочет, чтобы он оставался. Он встал и вежливо попрощался.
        - Будем ждать тебя сегодня в Зеленой роще,  - многозначительно бросил он напоследок Симону.  - Там и поговорим.
        С этими словами он удалился.
        - Зачем тебе нужно идти в Зеленую рощу? И о чем это он собрался с тобой разговаривать?  - подозрительно поглядел Натан на сына, когда они остались одни.
        - Это касается только меня!  - неожиданно дерзко и вызывающе ответил Симон, и его лицо вспыхнуло. Он вскочил, скрестил руки на груди, отвернулся и уставился на море. Вид у Симона был крайне независимый.
        - Что это значит? Ты дерзок,  - начал свою отповедь Натан.  - Ты мой сын и не должен так поступать!
        - Ты прогнал моего товарища. Что плохого он тебе сделал? Ты обидел его, а значит, и меня.  - Симон взглянул на отца, потом на брата, словно ища у того поддержки.
        - Правда, папа,  - встрял в разговор Иосиф, который сидел на корточках и ловил каждое слово,  - мне тоже показалось, что ты был несправедлив к этому доброму юноше. Видишь, пока нас не было, Иаков помог Симону заделать все прорехи в сети. Я не нашел ни одной.
        - Вот вы как… Вдвоем против отца,  - укоризненно покачал головой рыбак.  - Нечего сказать, молодцы. Уж ты-то, Иосиф, должен понимать, почему я переживаю за твоего брата. А ты его поддерживаешь.
        - Постойте!  - удивленно переспросил Симон.  - Не могли бы вы объяснить, о чем вы говорите? С чего вы решили за меня переживать?
        Лицо его стало серьезным.
        - Эх, сынок. Не надо делать вид, что не понимаешь мои слова. Разве это не ты стал секарием?  - спросил Натан, и в его голосе прозвучало осуждение.
        Симон нахмурился и встревоженно огляделся. Берег был пустынен. Лишь вдалеке возле лодок стояли и разговаривали о чем-то рыбаки. Ветер дул в другую сторону, и вряд ли до них долетели неосторожные слова отца. Увидев, как изменилось лицо сына, Натан понял: раввин Авраам не ошибся. Сердце рыбака сжалось от тревожных предчувствий.
        - Неужели это правда?  - Старик замолчал. Ему хотелось, чтобы сын весело рассмеялся и заверил, что его тревога напрасна. Однако Симон продолжал молчать, хмуро глядя под ноги.
        - А что же ты молчишь? Скажи, это правда?  - переспросил Натан, уже догадываясь, какой получит ответ.
        - Да,  - нехотя буркнул Симон и поднял взгляд на отца. В его глазах промелькнула тоска.
        - Вот видишь, сынок, что получается. Твой отец последним узнал о том, что ты примкнул к разбойникам и убийцам. Знаешь ведь, как это опасно?!  - воскликнул старик.
        Не выдержав укоризненного отцовского взгляда, Симон виновато опустил голову.
        - Посмотри на меня. Я не буду тебя ругать. Ни к чему это. Ты уже взрослый, хотя порядочному сыну не подобает скрывать от отца правду,  - сказал Натан.  - Дай мне слово, что бросишь это опасное занятие и порвешь с ними! Прошу тебя! Сделай это ради меня, матери и брата!
        В его голосе слышалось отчаяние. В глубине души старик знал: уговоры бесполезны, сын был упрям и не отступит.
        - А ты что молчишь? Или тебе нравится, что делает твой брат?  - набросился он на младшего сына.
        - Нет, папа, что ты!  - воскликнул Иосиф и обернулся к Симону:  - Можешь не бояться, что я или отец выдадим твою тайну. Но он прав. Тебе лучше бросить этих людей и их движение. Они разбойники и присвоили себе право ударами кинжалов доказывать свою правоту и убеждения. Они отнимают жизни. Но наш Господь не ждет от людей подобных искупительных жертв.
        Симон сердито посмотрел на отца и брата и твердо ответил:
        - Вы призываете меня отречься от моего движения и идеи? Я не сделаю этого никогда. Я присягнул отдать жизнь за чистоту веры и святость и, если понадобится, сделаю это без сожаления. Господь есть единственный и истинный царь всех людей! Но фарисеи лицемерны и не способны оказать сопротивление усиливающемуся Риму. Кто поможет иудеям соблюдать святость и чистоту древних законов?! Отвечу: никто, кроме нас - зелотов и секариев. Мы освободим Галилею от поправших нашу свободу римских легионов. Римляне - наши враги. Их легионы поработили мир. Но Галилея рано или поздно будет свободной. Мы будем сопротивляться и поднимем на борьбу все народы.
        - Пожалей отца, брат!  - воскликнул Иосиф.  - Посмотри на него. После того как он узнал твою тайну, он места себе не находит. Знай, я не буду осуждать тебя за то, что ты оступился и стал жестоким фанатиком, готовым за малейшую провинность отнимать дарованную Господом жизнь.
        Симон прочел в глазах Иосифа сожаление и грусть. Так смотрит на несмышленого ребенка взрослый человек, который видит его ошибки и всем сердцем желает помочь.
        - Ты? Да как ты можешь меня осуждать!  - с иронией усмехнулся он.  - Перестань лицемерить, Иосиф. Ты у фарисеев самый благочестивый послушник. Ты чтишь наши законы, но, как и остальные, покорился идолопоклонническому Риму. Почему ты не ропщешь против того, что Рим завоевал Галилею и попирает законные права иудеев? Потому что все, что происходит вокруг, ты принимаешь за дар Господа. Да ты просто ханжа! Ты готов подчиняться любому насилию, лишь бы тебя не трогали, и не способен бороться против завоевателей.
        Да, я - зелот. Я - секарий! И никогда не стану ничьим рабом! Нельзя мириться с тем, что римляне и их вассал угнетают иудейский народ. Отец Ирода Антипы взошел на престол благодаря Риму. Разве не он казнил сорок пять членов синедриона? Не он ли мстил всем приверженцам Антигона и хасмонейской династии? Не он ли изгнал из страны многих знатных иудеев и членов синедриона, отняв у них имущество? Не он ли окружил себя греками и римлянами, раздав им важнейшие государственные должности? А Ирод Антипа, тетрарх, идет по стопам своего отца. Он также присягнул на верность римским завоевателям и этим попрал наши законы. Этот потомок эдомитов намеренно отстраняет иудеев от власти и управления страной. Он запятнал свое имя и наши древние законы кровосмешением: живет с женой брата. Ирода надо судить по заслугам! И именно мы, секарии, избавим нашу страну от правителя, завладевшего высшей властью с помощью римской диктатуры, предательства и обмана. И потом, с чего ты взял, Иосиф, что я боюсь твоего осуждения? Наш Господь милосерден и готов простить любое прегрешение. А нашими руками он карает людей за несоблюдение
законов и идолопоклонничество.
        Закончив свою пламенную речь, этот ревностный сторонник сопротивления всему римскому скрестил руки на груди и презрительно смотрел на притихшего Иосифа.
        Тем временем старый рыбак, потрясенный речью сына, в ужасе схватил его за руку и воскликнул:
        - Опомнись, сынок! О чем ты говоришь? Ты не должен обвинять своего брата. Он пример благочестия и послушания для всех нас. И раввин тоже так считает. А ему нужно верить. У евреев только один учитель - благочестивый и седой раввин, который каждую субботу с доброй улыбкой и уважением встречает их на пороге синагоги. У нас есть еще один главный учитель - это наш Господь! Но я никогда не слышал, чтобы он призывал кого-то убивать или карать людей за несоблюдение древних законов. Ты просто слепец! Ибо ты - человек и должен знать, что всякий может ошибиться. Ты же отступаешь от законов Господа, отнимая жизнь у других людей, подобно жестокому разбойнику. Имеешь ли ты право, Симон, вершить суд над жизнью, как Господь?
        - Я не откажусь от своей борьбы,  - упрямо и твердо произнес Симон. Старик растерянно посмотрел на сына.
        - Вижу, что ты не слышишь меня! Ладно, о себе ты не думаешь, но, может быть, пожалеешь мать?  - с надеждой спросил он. И снова Симон отрицательно покачал головой.
        - Эх, сынок, сынок, не думал я, что ты изберешь столь ужасный и неправедный путь. Он принесет нам с матерью одни страдания, а тебе мучительную смерть от руки палача. Ты убиваешь не только себя, но и нас,  - грустно произнес старик.
        В воздухе повисло тягостное молчание. Видя, что сын продолжает стоять как каменное изваяние, старик первым прервал его:
        - Я буду молиться о твоем спасении, сынок. И буду просить Господа, чтобы он помог тебе остановиться и избрать иной путь.
        Отвернувшись от сына, он вытер глаза и велел Иосифу собрать снасти. До самого дома старик не проронил больше ни слова.
        Глава 4
        Вечером того же дня на поваленной ветром сикоморе в роще, которую горожане называли Зеленой из-за обилия растущих в ней могучих кедров, каштанов и сикомор, сидели и оживленно обсуждали предстоящее восстание трое отважных юношей-зелотов. Одним из них был Иаков, сын Хаима, двое других юношей, родные братья, пришли из Сепфориса. Звали их Тувия и Элеазар.
        Тувия, старший брат, был одним из предводителей сепфорисских зелотов. На вид ему было около тридцати лет. Черные спутанные волосы оттеняли его мужественное и решительное лицо, сверкающие черные глаза. Он был смел, образован и начитан. В его взгляде, как и у Симона, светились незаурядный ум, твердая воля и сильный характер. Он был высок, физически крепок и прекрасно сложен. Когда он выступал перед народом, речь его всегда звучала страстно и выразительно. В своих выступлениях он придерживался стройной логики и старался приводить неоспоримые доказательства. Втайне от брата Тувия надеялся со временем занять высшую ступень в иерархии сообщества и прославиться. Но уже сейчас, будучи совсем молодым, он пользовался в Сепфорисе заслуженным уважением и авторитетом среди зелотов Галилеи.
        Его младший брат Элеазар был на вид тщедушен и хил. Черты его лица с высоким лбом были мелкими и невыразительными, а взгляд казался ускользающим. Характер Элеазара вполне соответствовал его внешности - был завистливым, мелочным и злобным.
        До этого вечера братья не были даже знакомы с Иаковом. Однако специальная система паролей и сигналов позволяла заговорщикам узнавать друг друга.
        На траве возле них стояла корзина с провизией. Они по очереди извлекали из нее пироги с рыбой, сыр, вяленые бобы и маслины, ели и разговаривали, дожидаясь Симона. Каждый вечер влюбленные парочки бродили между деревьями в Зеленой роще в поисках уединения или же сидели, обнявшись, на бревнах, поэтому зелоты могли спокойно разговаривать, не опасаясь привлечь к себе внимание. Сгущались сумерки, и небо быстро заволакивала пелена надвигающихся облаков.
        - Римляне и их сторонники хотят унизить и попрать права нашего народа. Клянусь, они получат в ответ сопротивление и море крови! Жажда мщения переполняет наши сердца, ибо мы понимаем, к чему ведет зависимость любимой страны от римской тирании. Но как объяснить это народу? Как доказать, что партия зелотов, безжалостная, как десница Бога, делает для всеобщего освобождения гораздо больше, чем партия сторонников мира?
        Саддукеи в богатых одеждах, получающие подачки от римского диктатора, избегают любого насилия, не хотят изменений в общественной жизни. Прикрываясь лозунгами о необходимости следовать букве закона, они называют себя сторонниками мира, забывая при этом об угнетенном иудейском народе и духе Торы. Нас они обвиняют в безумии, а сами занимаются ростовщичеством, думают только о личной выгоде и благе. Партия саддукеев пользуется огромным влиянием у простых людей. Но они сотрудничают с римлянами. Пока народ безмолвствует, жадные саддукеи жируют. А от нас, истинных борцов за восстановление его прав, простой народ в страхе отворачивается и бежит прочь. Как это несправедливо! Как доказать народу нашу правоту? Что ж… Если так суждено, пусть будет смерть за смерть. Но когда же?! Когда наш народ воспримет правоту наших идей? Ради этого я готов отдать свою жизнь,  - искренно признался Иаков, которого давно терзали самые противоречивые мысли на эту тему.
        - Ты правильно говоришь,  - спокойно отозвался Тувия. Он встал и, облокотившись на дерево, изучающе посмотрел на взволнованного юношу.  - Мне понятен твой порыв, и я согласен с тобой. Но ты никогда не задумывался, почему мы не пользуемся такой популярностью среди простого народа, как саддукеи и фарисеи? Может быть, не пришло еще время? Или мы что-то делаем не так? Неужели мы всегда поступаем правильно и кровь проливается не зря?! И хотя я считаю подобные вопросы крамольными и подрывающими авторитет нашего движения, все же постараюсь ответить на них.
        Он замолчал, обдумывая, как доходчиво изложить свою мысль простому рыбаку. Потом продолжил:
        - Все просто! Человек по природе - слабое и боязливое существо. Ему необходима уверенность в том, что он будет спокойно и долго жить и не умрет от случайного удара кинжала или меча легионера. Даже если такой человек проникнется идеями сопротивления и борьбы за свободу и равенство, ему в силу естественного инстинкта самосохранения всегда будет противна смерть. Каждый верит в то, что будет спасен сейчас или после того, как умрет. Жизнь не приемлет смерти, ибо эти два понятия несовместимы и противоречат друг другу. Никто не хочет умирать. Живое всегда бежало и будет бежать от смерти. А наше движение повсюду сопровождает кровь, которую мы проливаем ради правильного толкования законов наших предков.
        - Так все ли мы делаем правильно?  - спросил Иаков и подался вперед. В его глазах промелькнуло сомнение. Сидевший рядом с ним Элеазар невольно отодвинулся и бросил на него исподлобья подозрительный взгляд.
        - Не сомневайся. Все, что мы делаем,  - мы делаем во имя нашего Господа. А ради него и нашей победы в восстании можно все претерпеть.
        - Сколько же ждать?
        - Недолго. Совсем скоро настанет наше время, как пришло когда-то время восставших хасидеев. Давайте же наберемся терпения, друзья, и положимся на волю нашего Господа Яхве. Притесняя иудейский народ, римляне, сами того не желая, только сильнее сплачивают нас. И нам будет легче привлекать народ к освободительной борьбе! Мы горды и своевольны. Наша главная сила - в единстве и поддержке друг друга. Уверен, если бесчинства римских солдат продолжатся, все больше людей перейдет на нашу сторону,  - убежденно заключил Тувия.
        В его голове давно зрела мысль напасть на какой-нибудь отдаленный римский таможенный пост, приблизив начало восстания. Но, поразмыслив, он отказался от этой идеи, решив, что будет лучше, если они привлекут на свою сторону больше народа, как следует подготовятся к восстанию и положатся на естественный ход событий.
        - Наверное, ты прав. Каждому иудею Галилеи придется рано или поздно сделать жизненный выбор. Значит, ты думаешь, что пока рано поднимать восстание?  - разочарованно переспросил его Иаков, который в мечтах уже давно одержал победу над римскими легионами и тетрархом.
        - Да, дружище! Для решительных действий нам не хватает воинов, доспехов и оружия. Но самое главное - еще не весь народ на нашей стороне. Мы должны постоянно разговаривать с людьми, разъяснять им наши идеи, чтобы они могли воочию убедиться в нашей правоте, решительности, смелости и силе. А когда мы наберем достаточно оружия и людей, тогда и поднимем сокрушительное восстание против римлян. А сейчас нам необходимо просто быть осторожными и сохранить наши жизни. Кстати, об оружии. Удалось ли вам изготовить еще что-то?  - спросил Тувия.
        - Да. Мы собрали и изготовили триста дротиков, двести копий и сто мечей,  - с гордостью отозвался Иаков.
        - Молодцы. Надеюсь, оружие надежно укрыто?
        Иаков кивнул:
        - За это не беспокойся! Когда вернетесь с Симоном с Иордана, мы покажем, где оно спрятано.
        - А факелы?
        - Есть. Спрятаны там же.
        - Хорошо,  - произнес довольный Тувия и многозначительно переглянулся с Элеазаром.
        Юноши замолчали. Увлекшись разговором, они не заметили, как их постепенно окружила ночная темнота. По всему небу замигали звезды. Изредка выглядывая из-за туч, луна светила бледно и неровно, навевая тоску.
        - Похоже, твой Симон не придет. А нам уже пора,  - промолвил Тувия и с сожалением вздохнул.  - Дорога к Иордану займет полночи. Предлагаю еще немного подождать и двинуться дальше.
        Он посмотрел на брата. Тот кивнул.
        - Он придет. Обязательно,  - отозвался Иаков. Его тоже удивляло, что Симон задерживается. Иаков встал с бревна и направился на край рощи. Оттуда была видна освещенная луной и петляющая в поле, широкая дорога, по которой горожане добирались до рощи. Юноше пришлось напрячь зрение, чтобы разглядеть огни в домах на городской окраине.
        Тем временем за его спиной состоялся следующий разговор:
        - Я понял тебя. Ты, как и я, не доверяешь этим людям?  - тихо спросил Элеазар.
        - С чего ты взял? Я рад, что они согласились показать нам, где спрятано оружие. Если их когда-нибудь схватят и казнят, наше общество сможет им воспользоваться.
        - Я бы на твоем месте не слишком им доверял,  - произнес Элеазар, отличавшийся чрезмерной подозрительностью.
        - Иаков знает пароль. Это подтверждает, что он зелот. Он открыто высказал нам свои взгляды. У него на поясе кинжал, и, судя по рукоятке, висит он там не для красоты. Они с Симоном возглавляют местное движение сопротивления. Сам Гиркан назвал их в числе тех, к кому мы можем в первую очередь обратиться за помощью. Священник сказал, что именно они помогли надежно укрыть в скалах оружие и доспехи. Разве этого недостаточно?  - Тувия медленно сделал несколько глотков воды из бурдюка.
        Несколько месяцев назад сепфорийские зелоты действительно получили от своих тайных римских покровителей, готовивших заговор против Тиберия, оружие: мечи, кинжалы, дротики. Оно было благополучно переправлено на судне в Акко и тщательно припрятано местными зелотами в Галилейских горах. Руководили операцией Симон и Иаков.
        - Как знаешь, но я все равно ему не доверяю,  - упрямо произнес Элеазар.  - Этот секарий сомневается в наших действиях и задает слишком много вопросов.
        - Уже завтра мы сможем их проверить. А пока давай подведем итоги. Итак, здесь у нас есть оружие. Это хорошо, но этого мало. Главное - привлечь как можно больше сторонников. Посмотрим, что предложит его товарищ! А пока давай разожжем огонь, чтобы не сидеть в темноте.
        С этими словами Тувия встал и принялся собирать сухие ветки. Через несколько минут на поляне весело затрещал костер, освещая сосредоточенные лица зелотов. Наконец на дороге, которую неусыпно сторожил Иаков, показался человек с сумой на плече. Это был Симон.
        - Привет тебе, Иаков!  - радостно произнес он.
        - Наконец-то, дружище! Почему ты задержался?  - спросил его Иаков.
        - Мне надо было встретиться с одним знатным и влиятельным человеком, который служит у тетрарха.
        - И он согласился принять и выслушать тебя?  - удивленно спросил Яаков.
        - Да. Скажу больше, он сам попросил священника о встрече со мной.
        Симон улыбнулся. Видно было, что он очень доволен.
        - Пойдем к нашим братьям, и я все расскажу.
        Он кивнул в сторону костра.
        - Приветствую вас,  - проговорил Симон, приблизившись к зелотам. Те встали, и юноши крепко пожали друг другу руки.
        - Привет и тебе, Симон. Рады видеть тебя, хотя и ждали очень долго,  - отозвался Тувия, с интересом разглядывая стоящего перед ним юношу.
        Он с первого взгляда почувствовал к нему симпатию. Мужественное лицо Симона выдавало в нем серьезного и решительного человека.
        - Итак, мы собрались, чтобы познакомиться друг с другом и разработать совместный план действий. Скажи, Симон, думали ли вы, как низвергнуть Ирода и поднять иудейский народ на борьбу?  - спросил Тувия.
        - План у нас есть,  - ответил Симон.  - Но для начала расскажу, почему задержался. Сегодня я повидался с одним человеком. Он приехал вчера из Тивериады и дожидается кораблей, которые скоро должны прибыть из Индии. Из разговора с ним я понял, что его сердце переполняет жажда власти и безумное тщеславие. Этот человек не иудей. Но он богат, один из приближенных нашего врага и может быть нам полезен. Чтобы победить, нам нужны покровители среди вхожих во дворец знатных людей,  - добавил он напоследок.
        Зелоты из Сепфориса в изумлении переглянулись между собой. Тувия взволнованно воскликнул:
        - Признаюсь, Симон, не ожидали услышать от тебя столь радостное известие. Знатный человек, приближенный к тетрарху, действительно будет полезен. Назови его имя. В случае провала мы немедленно убьем его.
        - Его зовут Сигон Элий Руф.
        - Я кое-что слышал об этом человеке. И то, что ты говоришь, похоже на правду. Мне рассказывали, что среди его солдат много противников Ирода,  - произнес Тувия, подумав, что Симон и впрямь обладает выдающимися организаторскими способностями. Тувия был хорошо наслышан о его храбрости от Гиркана и теперь своими глазами убедился в этом.
        - Вот что я скажу вам, друзья! От лица нашей общины заявляю, что мы готовы объединить с вами наши силы. Если завтра мы решимся выступить против тетрарха, нам необходимо разработать общий план действий и выбрать того, кто возглавит восстание. Через Сигона Элия Руфа, командующего легкой пехотой, мы сможем привлечь на свою сторону много новых воинов. Они помогут нам отстоять права иудеев с оружием в руках. И мы добьемся победы!  - взволнованно произнес Симон и вопросительно посмотрел на остальных. В его голосе звучала глубокая убежденность.
        Однако Элеазар недоуменно пожал плечами, а Тувия отрицательно покачал головой.
        - Нет, Симон. Твои надежды напрасны. А то, что ты предложил, неосуществимо. Мы можем рассчитывать только на свои силы. Нельзя надеяться на то, что с помощью этого человека мы привлечем в наши ряды много новых солдат. Наверняка он преследует свои цели. И как только добьется их, сразу передаст нас в руки римского правосудия. Но твоя решительность и искренняя вера в нашу победу вызывает уважение,  - одобрительно произнес Тувия и снисходительно похлопал Симона по плечу.  - Мы, как и ты, надеемся на это. И готовы заплатить за нее кровью Ирода! Он и Иродиада - первопричина всех бед. Поганое Иродово семя…
        В голосе Тувии прозвучало глубокое презрение.
        - Ты сказал, что этот Сигон Элий Руф сегодня прибыл из Тивериады?
        - Да,  - подтвердил Симон.
        - Возможно, еще несколько дней он будет жить в казарме. За это время мы успеем вернуться и встретиться с ним. Я передам ему деньги и договорюсь обо всем!  - решительно сказал Тувия и замолчал, предавшись размышлениям и задумчиво глядя на догорающий костер.
        Иаков встал и пошел в чащу собирать хворост. Вернувшись, он подбросил очередную охапку сухих веток в костер, и лица сидящих юношей осветило пламя. Тувия обернулся к Симону:
        - Ты славный и отважный человек. Скажи, неужели ты не побоялся пойти на встречу с этим человеком один? Тебя ведь могли схватить и жестоко казнить уже сегодня ночью…
        - Могли…  - равнодушно пожал плечами Симон.  - Но я не боюсь смерти. Она для меня ничто по сравнению с тем справедливым делом, которое я делаю по велению своего сердца. Свобода иудейского народа - главный смысл моей жизни. Смерть многих достойных иудейских юношей отзывается в наших сердцах желанием отмщения. Лучше умереть, чем жить на коленях и преступить повеление Господа. Вероотступники же, лицемеры и обманщики, не соблюдающие наши законы, должны быть наказаны. Мы боремся за чистоту и строгость закона. Мы - карающая рука Господа и нашего закона. Кто еще, кроме нас? Если мы свергнем Ирода и отомстим римлянам, кровь наша будет отмщением самого Господа,  - взволнованно воскликнул Симон и поглядел на остальных зелотов.
        - Всех нас объединяет одна благородная цель - свержение презренного Ирода и борьба с идолопоклонничеством Рима!  - громко и страстно произнес он.
        Симон встал и порывисто вытянул свою сжатую в кулак руку в сторону ярко полыхающего огня.
        - Клянусь бороться до победы и последней капли крови!  - торжественно заключил он свою пламенную речь.
        Охваченные единым и благородным порывом, юноши тоже встали и дружно произнесли дрожащими от волнения голосами:
        - Клянемся!
        - Сколько бойцов в Акко?  - спросил Тувия у Симона.
        - Двести человек. А у вас?  - сказал Симон. Голос его все еще дрожал от только что пережитых эмоций.
        - Если брать все города Галилеи, это не меньше трех тысяч человек,  - ответил за брата Элеазар, отвечающий в общине Сепфориса за снаряжение.  - Думаю, как только мы будем готовы, можно напасть на римские таможенные посты.
        - Не согласен. Пока мы не будем готовы к восстанию, выдавать наши планы преждевременно. Для этого пока недостаточно людей и оружия!  - возразил ему Тувия и прибавил:  - К тому же я убежден, что подобные вылазки продемонстрируют врагам нашу малочисленность и разрозненность. Одно такое нападение - и по просьбе Ирода Антипы из Рима прибудет вооруженное подкрепление, а наше движение будет жестоко подавлено. Пострадают безвинные! Я считаю, что главной мишенью для мщения сначала должен стать тетрарх Ирод Антипа. Это он изгнал из Храма сынов Аарона. И должен понести за это заслуженное наказание. Его надо устранить в первую очередь - нашими или руками тех, кому он служит. Одновременно нужно убеждать и привлекать в наши ряды как можно больше сторонников. Таков мой план на первое время.
        Четверо зелотов еще долго обсуждали дальнейшие планы. Они сошлись на том, что поднимать восстание по всей стране преждевременно - надо привлечь на свою сторону больше людей, выждать удобный момент, а когда тот настанет, незамедлительно связаться друг с другом и выступить против тетрарха и римлян одновременно в разных местах страны. Таким образом они надеялись рассеять силы отрядов легионеров, которые наверняка будут отправлены на подавление их выступления. Обговорив детали и положившись на волю Господа, они распрощались друг с другом. Иаков отправился домой, а остальные двинулись в сторону Иордана.
        Глава 5
        Взошла луна и на многие мили вокруг залила притихшую пустыню бледно-серебристым светом. Юноши шли всю ночь и к рассвету были на месте. На густо заросшем кустарником берегу толпился народ. Многие пришли издалека и теперь отдыхали, сидя или лежа на расстеленных плащах, циновках либо просто на траве. Все с нетерпением ждали человека, имя которого в то время было у всех на устах, внушало удивление и приводило в благоговейный трепет. Звали его Иоанн.
        После долгой дороги зелоты чувствовали страшную усталость. Выбрав удобное для отдыха место, они присели, решив подкрепиться. Раздобыв у пастухов воды и утолив жестокую жажду и голод, юноши снова почувствовали себя полными сил. Вскочив на ноги, они бросились к реке и с восторгом, свойственным здоровой молодости, с разбега кинулись в воду. Вода в реке была холодной, течение - бурным. Продрогнув, юноши вылезли на берег, прилегли на травку и стали наблюдать из своего укрытия за собравшимися около Иордана людьми.
        Кого тут только не было! Бедняки и кочевники, пастухи и рыбаки. Были здесь люди и побогаче - те, кто торговал на базарах или занимался ремеслами. Поодаль стояла небольшая группа напыщенных и важных священнослужителей - фарисеев, разодетых в богатые, украшенные драгоценными камнями и красивыми вышивками одежды. Так же, как и юноши-зелоты, они разглядывали толпу и оживленно переговаривались между собой.
        Возле самой кромки воды на песке сидели четыре человека.
        Стараясь не привлекать внимания, Симон внимательно всматривался в их сосредоточенные строгие лица. В отличие от остальных, они сидели неподвижно и молча, словно застыв в задумчивости. По их отрешенным лицам, худым рукам и простым белым одеждам Симон догадался, что это ессеи. Некоторое время он изучающе разглядывал их, потом обернулся к Тувии и спросил:
        - Погляди! Что ты скажешь об этих людях?
        - Скажу, что не понимаю их взглядов!  - живо отозвался тот. В голосе сепфорийца прозвучало плохо скрываемое раздражение.  - Они как будто преданы закону, не нарушают его. Но вместо того чтобы объединиться с нами и поднять народ на борьбу за свои права против римского диктатора, прячут свои смущенные лица под масками различных добродетелей и сеют в народе зерна бессловесности, покорности и смирения. Они бегут прочь от мирской суеты и людских страданий в свои безлюдные пустыни, будто пугливые и одичавшие звери, призывая окружающих следовать за собой. Они лгут, что только в смирении и созерцании человек может найти истину и счастье. И громогласно призывают отказаться от борьбы.
        Лицо Тувии покраснело от негодования, а глаза загорелись праведным гневом.
        Всегда молчаливый Элеазар, который всюду сопровождал брата, как осторожная и молчаливая тень, тоже поддался возмущению и в сердцах промолвил:
        - К сожалению, ты прав, милый брат! Ессеи мечтают о несбыточном, стремятся жить в тишине и покое, созерцая вечность, и совершенно забывают о порабощенном римской тиранией народе. Иногда мне даже кажется, что они наслаждаются своим угнетенным существованием. Но разве это правильно и справедливо? Если ессеи не думают о народе, то они не имеют права называться священниками!  - уверенно заключил Элеазар.
        - А что предлагаем народу мы?!  - вскричал вдруг Симон и вскочил на ноги. Глаза его заблестели от негодования.  - Да, мы боремся за чистоту наших законов и свободу от римской тирании. Кто же еще, кроме нас? Но не слишком ли велика цена, которую мы за это платим? Считаю, что в этом смысле наше сообщество еще ужаснее, чем то, которое ты так рьяно сейчас критикуешь. Мы отнимаем у человека жизнь за любую, даже малейшую ошибку в толковании законов. Потому что это прописано в уставе и наших правилах. Но разве это можно считать справедливым и правильным? Разве так учит Господь?
        Голос Симона зазвенел от возмущения. Он напряженно смотрел на покрасневшее и сердитое лицо Элеазара.
        - А ты так не считаешь?  - вкрадчиво поинтересовался Тувия.
        - Нет,  - коротко бросил Симон.
        Среди зелотов, а особенно секариев, было не принято открыто критиковать установленные ими традиции, правила и предписания. Для рядового секария осмелиться на критику означало бросить вызов всему обществу. Подобное могло закончиться крайне плачевно.
        - Не ожидал от тебя. Вчера ты высказывал другие мысли. И вдруг ставишь под сомнение наши правила… А кто, кроме нас, тогда займется чисткой наших рядов от слабых и сомневающихся?  - жестко продолжил Тувия и недовольно прищурился. Ему показалось подозрительным и странным, что человек, которого ему рекомендовали как одного из самых преданных и жестоких секариев, неожиданно начал критиковать их действия, движение и сомневаться в идее. Это характеризовало Симона в глазах Тувии как возможного предателя. А этого он как человек, возглавляющий политическое движение, допустить никак не мог.
        - Они наши соплеменники. Кто дал нам право судить оступившихся?  - с вызовом в голосе спросил Симон.  - Разве не один Господь может судить, карать или прощать людей?
        В этот момент Элеазар бросил многозначительный взгляд на брата, в котором явственно читалось: «Вот видишь, я говорил тебе, что этим двоим нельзя доверять». Однако Тувия в ответ недовольно поморщился и промолвил:
        - Если ты не согласен с нашими правилами, тебе не место среди нас! Объясни, с какой целью ты примкнул к нашему движению?
        - По велению сердца!  - горячо воскликнул Симон.  - Так же, как и ты, сепфориец, я желаю свободы нашему угнетенному народу. И свято надеюсь восстановить законные права, отнятые у иудеев проклятым Иродом. Клянусь именем Господа нашего, я добьюсь этого! Пусть даже ценой своей жизни. Но в последнее время мне стали отвратительны убийства во имя правильного толкования закона,  - честно признался Симон. Он горько вздохнул и поник головой.
        - А может, ты предатель и тайно служишь тетрарху?  - с вкрадчивой угрозой в голосе переспросил у него Тувия и медленно поднялся. В его руке неожиданно сверкнул кинжал. Симон отскочил. Лицо его побелело, под скулами взбугрились желваки. В правой руке у секария тоже появился кинжал.
        - Ты ответишь за клевету, сепфорисец,  - не теряя хладнокровия, произнес он и принял оборонительную позу, готовясь отразить удар.
        Элеазар, который безмолвно наблюдал за разгорающейся на его глазах ссорой, громко вскрикнул и стремительно бросился между ними. Схватив брата за руку, державшую нож, он воскликнул:
        - Остановись, брат. Оглянись вокруг. Нельзя проливать кровь в таком священном месте.
        Голос его звучал убедительно. Тщедушный Элеазар был ниже ростом и слабее Тувии, однако вцепился в руку брата мертвой хваткой.
        - Не мешай мне, глупец. И не хватай за руки. Я тебя однажды уже предупреждал. Помнишь?  - со злостью процедил сквозь зубы Тувия. Метнув на брата негодующий взгляд, он решительно высвободил руку.
        - А с тобой мы еще поговорим… только уже без свидетелей…  - угрожающе буркнул он, переведя взгляд на Симона.
        - Согласен. Но предупреждаю: я не позволю тебе зарезать себя, как жертвенного барана,  - твердо произнес Симон, и в его глазах полыхнул ответный сердитый огонь. Его лицо исказилось от ярости.
        Несколько напряженных мгновений юноши пожирали друг от друга горящими как угли глазами. Однако присущее им благоразумие вскоре охладило их головы, и они оба почти одновременно бросили кинжалы на землю. Разойдясь в разные стороны, они уселись на траву и с демонстративно-небрежным видом отвернулись друг от друга.
        Первым прервал молчание Симон.
        - Выслушайте меня, братья! И не спешите судить!  - выдавил он через силу.  - Клянусь, что на вашем месте я поступил бы точно так же, если бы заподозрил вас в измене. Но клянусь своей жизнью и честью, которую у меня никто не отнимет, что я никогда не нарушал нашей клятвы! Что же касается моих взглядов…
        Он задумался, потом решительно продолжил:
        - С недавних пор мне стало невыносимо убивать людей.
        В голосе Симона прозвучало страдание, а лицо исказилось от отвращения.
        - Почему? Ты ведь так много сделал для нас?  - удивленно воскликнул Тувия. Он был поражен болью и искренностью слов Симона.
        Тот грустно вздохнул.
        - Я не отказываюсь от наших целей. Но я не согласен с методами. Не знаю, поймешь ли ты… Когда-то я сделал осознанный выбор, решив посвятить жизнь борьбе за чистоту закона и за свободу нашего народа от римских тиранов и их прислужников. Каким же наивным я был! Я думал, что, отнимая жизнь у виновных, научу остальных не совершать ошибок и соблюдать закон. Но я жестоко ошибался! Своей беспощадностью мы вызываем у народа ненависть и страх, а неоправданной жестокостью уподобляемся палачам. Мы даже хуже их! Потому что палачи безропотно исполняют приказы правителя, мы же убиваем соплеменников по доброй воле. Мы не должны так больше поступать,  - с горечью заключил Симон.
        Сепфорийские зелоты в изумлении смотрели на него. Тувия не верил своим ушам. Подобную крамолу провозглашает человек, руки которого у самого по локоть обагрены кровью?!
        - Ты безумец! Понимаешь ли ты, что, несмотря на твои заслуги перед обществом, за подобные убеждения и высказывания мы должны немедленно предать тебя смерти?  - ошеломленно проговорил он.
        Ему неожиданно стало жаль смелого юношу-рыбака, не побоявшегося открыто признаться в своих сомнениях. Несмотря на свойственные ему хитрость и недоверчивость, Тувия мог быть объективным и различал, где правда, а где ложь. И, глядя в горящие глаза Симона, он готов был поклясться: тот не лжет. Жаль, что он будет заколот своими же товарищами. А все потому, что не умеет держать язык за зубами и слишком искренен, доверчив… Тут он вспомнил о своем хитром брате и метнул на того вопросительный взгляд. Заметив, что глаза Элеазара загорелись в предвкушении триумфа, который ожидает, когда он доложит на собрании старейшин о возможном предательстве Симона, Тувия предостерегающе покачал головой.
        - Предположим, ты говоришь правду,  - обернулся он к Симону.  - Тогда признайся, ты друг нам или враг?
        - Друг! Я дал нерушимую клятву. Лишь смерть прервет ее,  - твердо произнес Симон и доверчиво посмотрел на Тувию. Он был удручен, но взгляд его оставался прямым и открытым. Тувия в ответ пожал плечами и вздохнул.
        - Ну хорошо. Однако хочу предупредить: все сказанное здесь подлежит обсуждению на собрании старейшин. По уставу я обязан им доложить.  - В голосе Тувии сквозило участие.
        - Поступай как положено,  - спокойно ответил Симон. Однажды связав себя с секариями кровавой клятвой, он уже давно был готов к смерти.
        Глава 6
        - Возможно, ты и правда не враг, а всего лишь глупец и мечтатель…  - задумчиво пробормотал Тувия.
        С этими словами он прилег на траву, закинул руки за голову и стал любоваться медленно проплывающими в безмятежной синеве облаками. Их вид успокаивал и отвлекал от тревожных мыслей. Сепфорийцу были непонятны и казались дикостью искренность и смелость Симона - сам он был не таким. Стремясь достичь высокого положения в обществе зелотов и возглавить восстание, он тщательно скрывал от товарищей свои истинные мысли и подстраивался под окружающие обстоятельства.
        Довольно долго на поляне царило полное молчание, нарушаемое только разговорами людей в отдалении и всплесками от играющей в реке рыбы. Наконец Симону надоело сидеть в тишине.
        - Я рад, что между нами все улажено. Давайте поговорим о деле, ради которого мы пришли сюда,  - решил он сменить тему разговора.  - Ты не сказал мне, что хочешь услышать от Иоанна?
        - Я хочу привлечь его на нашу сторону,  - охотно пояснил Тувия.  - Если мы не сделаем этого сейчас, то совершим ужасную ошибку. Сила воздействия его слов на людей огромна. Но ею могут воспользоваться другие! Например, эти… или вон те…
        Он кивнул в сторону сидящих у воды фарисеев и ессеев.
        - Фарисеи - нет. Ессеи - да!  - убежденно произнес Симон.  - Я слышал речь Иоанна на базарной площади и речи ессеев. Иоанн призывает людей к покаянию и очищению от грехов. Ессеи даже под пытками не отрекутся от Моисея и призывают к тому же - смирению и раскаянию.
        - Вот именно! Но в этих призывах кроется основное зло. Убежден, что они демонстрируют слабость народного духа перед вызовом римских тиранов. Когда человек смиряется со злом, он невольно становится рабом. Своими лозунгами о благодушии, терпении и смирении ессеи отвлекают иудеев от борьбы и поощряют их и дальше быть пассивным перед насилием. Чтобы наш народ понял, что с этим нельзя мириться, и воспылал жаждой мести, нам нужен такой человек, который бы денно и нощно объяснял, что только поднявшись с колен можно добиться цели и соблюсти чистоту наших законов. У этого проповедника есть дар убеждения, в его речах звучит истина, а самое главное - он оказывает неодолимое влияние на людей. Он мог бы стать нашим глашатаем и помочь в исполнении планов…  - Тувия не договорил и задумчиво посмотрел вперед.
        В этот момент послышались громкие возгласы удивления и радости. Многочисленная толпа у подножия холма расступилась. Наверху показался высокий и худой человек, одетый в верблюжью шкуру, подпоясанную потертым кожаным ремнем. Это был Иоанн. Он быстро шел, опираясь на посох. Спустившись, он ласково поздоровался, внимательно оглядел собравшихся людей и заговорил. Его глубокий звучный голос сразу привлек к нему внимание. Люди подходили ближе, боясь пропустить даже слово. Они окружили крестителя плотным кольцом и не отрывали глаз от его одухотворенного лица.
        Зелоты встали позади и стали слушать, о чем говорит креститель. Симону почему-то пришло на ум, что Иоанн подобен солнцу, а стоящие вокруг люди, словно цветы, повернулись к нему своими бутонами и впитывают его живительное тепло. Святые слова и поучения Иоанна завораживали своей искренностью и простотой, были понятны и глубоки. А во взгляде таился свет его чистой и ясной души.
        Рассуждения Иоанна пробуждали в людях любопытство, острый интерес, недоверие, смешанное с восхищением, подозрительность и веру в чудо - в скорый и безоговорочный приход Мессии, который, по мнению иудеев, должен стать новым Моисеем. Приход, предсказанный древними пророками много лет назад. Однако таинственный обряд крещения, который Иоанн совершал на Иордане над покаявшимися людьми, вызывал еще больший интерес. Всякий, кто наблюдал за обрядом, интуитивно ощущал его глубокий и чистый смысл.
        В проповедях Иоанна, хотя он не разрешал называть себя проповедником, была сокрыта жизненная истина, призыв к покаянию. Вера в необходимость покаяния была сначала робкая и неосознанная, но с каждой проповедью крестителя она все больше и больше крепла в душах внимающих ему слушателей, становилась душевной потребностью. И потребность эта в народе постепенно набирала силу поднимающейся мощной лавины.
        Каждому, кто в этот момент завороженно слушал пламенную речь Иоанна, казалось, что его добрый и понимающий взгляд обращен именно на него. Что он любит его, прощает ему, вопрошает, взывает и объясняет. Взгляд крестителя побуждал людей верить ему. Его речь, наполненная глубочайшими эмоциями, меняла мировоззрение каждого слушателя - даже тех, которые до этого относились к нему презрительно и не верили в смысл и ценность покаяния. Слушая Иоанна-крестителя, невозможно было не увидеть великую и вечную любовь к людям, идущую из глубины его сердца.
        - Покаяние - это начало всех начал в человеческой жизни и спасение,  - говорил он, и голос его звучал подобно раскату грома.  - Покайтесь, братья мои, ибо и вправду приблизилось царство небесное[2 - Мф.3:2.]. Земные царства никогда не были более немощными, чем сегодня: они уже не способны придать человеческой жизни какую-либо высокую значимость и более достойный смысл и назначение, а тем более преобразить ее светом и радостью! Грешили ваши предки, согрешили и вы. И от этого двойное бремя на ваших плечах. Покайтесь же, чтобы сыновья ваши не понесли его уже в тройном размере, а внуки - в четырехкратном. После покаяния креститесь. И будет вам прощение от Господа нашего за грехи ваши.
        Люди стали переговариваться между собой. Сначала тихо, потом громче и громче. Многие не поняли сказанного, поэтому стали спрашивать:
        - Объясни, чего ты хочешь от нас? Что есть грех и что такое покаяние?
        Иоанн внимательно оглядел людей и произнес:
        - Покаяние сродни переоблачению. Всякий, кто хочет войти пред лице царя, сбрасывает с себя грязную одежду и надевает чистую. Иначе выгонят его из царских чертогов[3 - Мф.22,12.]. Душа наша так же требует переоблачения, как наше тело, потому что и она загрязняется: безбожными мыслями и нечестивыми помыслами. Поэтому каждому из нас надлежит очищать свою душу и переоблачать с помощью покаяния. Где есть люди, существует и грех. А где бы ни возникал грех, там возможно и покаяние. Покаяние, братья мои,  - это восстание человека против самого себя. Наши грехи и злодеяния, поселившиеся внутри нас, помрачают наш ум и наполняют наше сердце алчущим недовольством и душевным бессилием. Мы прозябаем в самообмане, не пытаясь выгнать этих врагов из своей души, а тем временем наши внутренние враги расхищают нашу душу, прельщают и отравляют нашу жизнь. Так разве не должны мы прогнать наших внутренних врагов, как прогоняем внешних - воров или разбойников? Не будем же, братья мои, поступать опрометчиво при обороне собственной души, своей единственной и драгоценной крепости!
        - Почему ты пророчествуешь? И почему мы должны тебе верить?  - выкрикнул один человек. Его светлый льняной хитон, подпоясанный расшитым поясом, выдавал в нем левита.
        - Вы должны верить мне, потому что моими устами с вами говорит Господь,  - ответил Иоанн.
        - Тогда твое имя должно быть Илия?  - допытывался левит. Он недоверчиво смотрел на Иоанна.
        - Нет. Я не Илия, как думаешь ты и многие из вас. Я - предвестник Мессии и принес вам благую весть о его приходе. Господь ждет от вас покаяния и очищения от грехов.  - Иоанн замолчал и обвел всех пытливым взором.
        Левит не поверил сказанному, недоуменно пожал плечами и скрылся в толпе.
        Люди снова стали переговариваться между собой. В этот момент из толпы вышел бедный старик. Глаза его слезились от старости, солнца и ветра. Он встал перед Иоанном и, опершись натруженными руками на посох, спросил:
        - Ты видишь, я - простой виноградарь. Всю жизнь я забочусь о пропитании и одежде, честно тружусь и собираю урожай. Но так и не смог накопить много денег, чтобы жить безбедно и без забот. А мой сосед, который ничего не делает и бездельничает, всю жизнь живет в роскоши и имеет много денег. Объясни, почему так несправедливо устроена жизнь?
        Иоанн задумался, опустив голову. Потом сочувственно и серьезно взглянул на бедняка и тихо ответил. И в голосе его звучали участие и боль, великое сострадание и понимание, словно он взвалил на свои плечи всю тяжесть отчаяния стоявшего перед ним бедняка:
        - Я мог бы сказать тебе, чтобы ты не думал об этом. Но не скажу. Иначе уподоблюсь лицемеру и солгу. Действительно, в жизни много несправедливостей, с которыми невозможно смириться. Но богатство, которым обладает человек,  - не больше чем орудие. Зло и добро не в нем, а в том, как человек будет его употреблять. Зло и добро в нас самих! Душа наша должна носить чистую светлую одежду и, как дитя, радоваться жизни. Поэтому не завидуйте богачам и не собирайте себе сокровищ на земле. Ничего не требуйте более определенного вам[4 - Лк.3: 13.]. Не ищите богатств, а лучше посвятите свою жизнь Господу и добрым делам! Вы спросите, как же нам не заботиться о пище и одежде, которые нам нужны, ведь на нас лежат семейные и другие обязанности? Отвечаю: трудитесь, но не теряйте присутствия духа, не забывайте о главном долге человека и не пекитесь много о завтрашнем дне. Проси у Господа: «Боже! Будь милостив ко мне, грешнику!»  - Голос Иоанна окреп и возвысился. Он снова обвел глазами толпу и неожиданно остановил испытующий взгляд на Симоне.
        Юношу прошиб холодный пот. Симон мог бы поклясться, что в этот момент Иоанн обращается именно к нему.
        - Если вы хотите служить Господу, служите искренне. Живите в мире и согласии, любите ближних. Не причиняйте никому вреда, боли и смерти. Поступайте с людьми так, как хотите, чтобы поступали и с вами.  - Казалось, что глаза Иоанна проникают в смятенную душу секария, привыкшего недрогнувшей рукой забирать человеческие жизни. Казалось, он читает на побледневшем лице юноши все его скрытые помыслы. Лицо крестителя посуровело, он тяжело вздохнул и отвернулся от Симона. Юноша стоял, смущенный и потрясенный его словами, правдивость которых он ощутил всем своим существом. Сепфорийцы тоже заметили, как Иоанн пристально смотрел на их товарища, и в замешательстве переглянулись между собой.
        В этот момент от группы фарисеев отделился один из них - в шелковой одежде с широким поясом, расшитым драгоценными камнями. Несмотря на свое высокое положение и богатый наряд, он намеренно сгорбил плечи, лицо его было нахмуренным и сосредоточенным. Он осторожно шел сквозь толпу, как будто чувствовал себя недостойным ступать по земле, втягивая голову в плечи, словно боясь задеть кого-нибудь. Однако, приблизившись к крестителю, он презрительно вскинул голову, широко распрямил плечи и громко язвительно выкрикнул, потрясая кулаком:
        - Ты не должен пророчествовать перед людьми! Потому что ты не Илия и не Мессия! Ты никакой не пророк, а обычный бродяга. Ты лжешь людям, нарушая древний закон. Ты не вершишь чудеса, однако пророчествуешь вопреки запрету священников. Ты не чтишь заветы старцев и ешь хлеб немытыми руками, не соблюдаешь субботы. Ты сидишь и ешь вместе с мытарями и грешниками и говоришь всем: «Прощаются тебе твои грехи!»
        Голос фарисея сорвался и стал визгливым:
        - Ты возвеличиваешь недостойных и грешников, грабителей и разбойников, призывая их к покаянию, а нас, достойных уважения священников в синагогах и школах, порицаешь, потому что мы носим дорогие одежды. Но не тобой, простым бродягой, установлен порядок в этом мире. Есть учителя и пастыри, и есть ученики - простой и необразованный народ. Что ты на это ответишь?
        От злости фарисей даже задохнулся.
        Иоанн гневно взглянул на искаженное от ненависти лицо фарисея и громко произнес:
        - Вы, великие и сильные мира сего, вы, обладающие властью и богатством, предлежащие на пиршествах и заседающие в синагогах, вы именуете себя вождями слепых. Под личиной показного благодушия и смирения скрываете вы бездну своего высокомерия. Ваша надменная дружба - горька, а вражда - страшна. Любовь ваша - лживая и порочная завеса, скрывающая злобу, хитрость и недоброе сердце. Вы тщательно ищете сучок в глазах других людей, но не видите бревна в собственных. Вы двуличны и делаете из Божьего стада стадо бессловесное, из сынов света - жалких рабов, а из дома Божия - вертеп разбойников. Вы нищие духом и полны лицемерия. А Божий народ, гонимый и угнетаемый, умеет только ко всему прислушиваться и всему верить, а потому дает легко себя обмануть, увлечь, ограбить и поработить. Божий народ первым идет по тернистому пути, чтобы протоптать вам, фарисеям, дорогу и сделать ее более легкой. Простые люди приветствуют вас в синагогах и школах, а вы презираете их, называете их грешниками и надменно относитесь к ним, считая недостойными Божьей милости. Вы натягиваете на себя наряд лицемерия в жажде вкусить суетной
славы. Уходи прочь отсюда, порождение ехидны!
        Иоанн закончил свою пламенную речь и взмахнул рукой. Фарисей снова втянул голову в плечи и съежился. Бормоча ругательства, он спрятался в толпе.
        Глава 7
        Симон обернулся к Тувии и прошептал:
        - Ты слышишь, о чем он говорит? Нам не привлечь его на нашу сторону. Он непримирим и призывает к состраданию. Он выступает против любого террора и насилия.
        - Слышу,  - тихо подтвердил Тувия, который и сам понял всю бесполезность задуманного,  - но я все равно попытаюсь.
        Долго длился разговор Иоанна с людьми. Когда он закончил, многие пошли прочь - кто пешком, а кто-то - усевшись на повозки. Оставшиеся же на берегу люди по очереди подходили к сидящему на камне крестителю, присаживались перед ним и рассказывали о своих грехах. Иоанн внимательно выслушивал каждого, потом клал худую руку на голову кающегося человека, шептал молитву и отпускал от себя. Наконец возле него остались только те, кто желал креститься в водах Иордана. Иоанн внимательно оглядел их и остановил взгляд на зелотах.
        - Что же вы стоите вдалеке? Я вижу, что вы пришли ко мне не случайно. Расскажите, что привело вас сюда, братья мои?  - поинтересовался он, когда юноши подошли к нему. Взгляд крестителя был понимающим и участливым.
        - Мы не можем вести разговор при всех,  - важно ответил Тувия.  - Позволь нам поговорить с тобой, когда народ разойдется.
        - Хорошо,  - ласково ответил Иоанн и повернулся к толпе:  - Братья мои! Войдите же в реку и окунитесь в нее. И да смоются ваши грехи и нечистые помыслы! Господь отпускает вам все грехи ваши! Идите с миром, братья!
        Люди послушались и стали входить в воду - одетыми или нагими. Они окунались в быструю холодную воду, вздрагивали от ее прикосновения и выходили на берег. Спустя время народ разошелся.
        Иоанн остался сидеть на камне, задумчиво глядя на реку. Зелоты приблизились и присели перед ним, расстелив свои плащи.
        - Я знаю, зачем вы пришли ко мне, добрые люди,  - обратился Иоанн к юношам, испытующе глядя на них.  - Достаточно поглядеть на ваши взволнованные лица и горящие глаза, чтобы понять, что ваши сердца сжигает пламя мести. Скажите мне, верно ли я угадал?
        Грустная мягкая улыбка коснулась его губ.
        Зелоты растерялись. Неожиданно они почувствовали себя виноватыми перед этим великим и странным человеком. Симон невольно поглядел на спокойные сильные руки крестителя, лежащие на коленях. Неожиданно ему пришла в голову мысль, что если бы сейчас он прижался разгоряченным лбом к этим добрым и прощающим рукам, ему стало бы легче: исчезла бы невыразимая тоска, давно терзавшая его мечущуюся в поисках истины душу. Ему захотелось исповедаться и услышать от крестителя слова прощения и утешения. Сердце юноши гулко забилось, словно птица, желающая вырваться из клетки. «Что со мной происходит?»  - в смятении подумал он.
        - О чем же вы хотели мне поведать? Что попросить?  - ласково спросил Иоанн, как будто угадав напряженное душевное состояние секариев.
        - Мы просим тебя помочь нам в борьбе за соблюдение закона и в освобождении народа от тирана!  - взволнованно и горячо произнес Тувия. Глаза его загорелись, и он сбивчиво и торопливо стал объяснять Иоанну цели их общества.
        - Я вижу, что ваши сердца переполнены ненавистью и мщением. Вы жаждете крови тиранов. И хотите добиться свободы ценой людских страданий. Но кто позволил вам судить людей? Кто, кроме Господа нашего, имеет на это высшее право? Разве вы? Нет, не вы. Чем я могу помочь тебе, секарий, в твоих злодеяниях, которые ты учиняешь, прикрываясь буквой закона?  - гневно спросил Иоанн в ответ. Лицо его стало суровым, а взгляд - строгим и укоряющим.
        Тувия был поражен. Креститель точь-в-точь повторял слова Симона. Сепфориец осознал, что их высокопарные идеи в глазах Иоанна выглядят жестокими и отвратительными. Иоанн не приемлет их методы борьбы, но при этом не отвергает саму свободу и права иудейского народа. Тувии стало стыдно. То же самое чувствовали и остальные. Все трое смущенно опустили головы, не в силах смотреть на крестителя. Им казалось, что его укоряющий взгляд проникает им в самое сердце.
        - Посмотрите же на меня, братья мои! Не смущайтесь и не бегите от правды,  - тихо и сочувственно попросил Иоанн.  - Осознаете ли вы, что, лишая людей жизни, вы совершаете страшный грех перед самой жизнью и Господом нашим? Покайтесь, добрые люди, и пересмотрите свои способы достижения цели!
        - Но зло невозможно победить покаянием и добром!  - горячо воскликнул Тувия в ответ.  - Да, мы - секарии! И мы желаем свободы всем угнетенным и хотим избавить нашу страну от римской тирании. И я знаю, что к этому нет иного пути, кроме как объявить войну угнетателям и их пособникам. Лишь яростно сопротивляясь тиранам, давая отпор и жестоко наказывая за предательство, мы добьемся победы. Ты призываешь к покаянию… Но разве кается тот, кто совершает еще более ужасный грех? Кто идет на поклон к римскому диктатору Тиберию, порабощает и унижает свой народ. Кто раболепствует перед сильными мира сего, закостенел в тысяче иных пороков: лжи, лени и праздности, трусости и прелюбодеянии. Кто постыдно прикрывается высокими устремлениями якобы на благо народа и строит красивые стадионы и театры, величественные храмы, удобные дороги и города, чтобы возвеличить свое имя в веках и укрепить незаконно захваченную власть, но отнимает и уничтожает самое главное - душу и сердце народа. Кто облагает иудеев непомерной данью и высокими налогами, которые отсылает поработителям…
        - О ком ты говоришь?  - нахмурившись, спросил Иоанн.
        - Об Ироде Антипе. Этот жалкий вассал, возведенный на престол римлянами,  - вот кто истинный предатель иудеев. Он должен понести наказание!
        - Придет время, и тетрарх будет наказан!  - твердо и уверенно произнес Иоанн.  - Вас же, братья мои, прошу: не идите туда, куда ведет вас гнев и злой рок. Я буду молиться за вас, ибо вы не знаете и не ведаете, что творите. Грехи ваши ужасны, страдания обиженных вами людей неисчислимы. Пока не поздно, остановитесь и покайтесь, добрые люди. Подобает вам искупить плохие поступки, признать ошибки и заблуждения. Не должны вы покоить в ваших душах ужасное зло. Надобно изгнать его из себя! И тогда в ваши души, очищенные покаянием, придет наш любящий Господь и тайно навеки поселится в них. Прощайте же, братья! Но возвращайтесь сюда, как только почувствуете, что готовы изменить свои мысли и покаяться,  - ласково промолвил Иоанн и умолк.
        Необъяснимый трепет охватил сердца молодых зелотов. В замешательстве переглянувшись, они робко поднялись с земли, собрали свои нехитрые пожитки и, смущенно попрощавшись с Иоанном, почти бегом пошли прочь. Им нечего было ему ответить. Но смятение и тревога, овладевшие ими, были настолько сильны, что не давали зелотам покоя всю обратную дорогу
        Глава 8
        Через несколько дней из Рима прибыл гонец и привез Ироду письмо от Тиберия. Тот приглашал тетрарха посетить город Капую на острове Капри, где он в данный момент жил. Ирод не мог отказаться от столь важного приглашения.
        От Тивериады до Капри было больше тысячи миль, поэтому необходимо было тщательно подготовиться, прежде чем отправляться в путь. Ирод отдал приказ немедленно снаряжать корабль в порту Акко. Закарии и Кастулу тетрарх приказал лично проследить, как идет загрузка судна.
        Так же, как его отец Ирод Великий, Антипа входил в круг особо преданных Риму друзей и союзников. В те времена Галилея и Галаад были вассалами Римской империи. Ирод Антипа не имел права проводить самостоятельную внешнюю политику на вверенных ему территориях. Да и практически во всех вопросах внутреннего государственного обустройства он был обязан подчиняться интересам Рима. Тетрарху Ироду Антипе вменялось поддерживать порядок на границах и при необходимости помогать империи людьми и оружием. Со стороны могло показаться, что в провинциях, подвластных Ироду, нет открытой вражды между народами и племенами: египтянами, арабами, финикийцами, эллинами, самаритянами, индийцами и иудеями. Однако это было не совсем так. В Галилее начались брожения среди иудеев, недовольных правлением Ирода, и подспудно зрело восстание - эти факты стали известны Тиберию из срочного донесения римского наместника Понтия Пилата.
        В архитектуре Ирод стремился подражать Риму, что приветствовали далеко не все жители Галилеи. Громче всех возмущались иудеи, которые часто выкрикивали на собраниях в синагогах в его адрес оскорбительные реплики, требуя отказаться от приверженности к эллинской культуре. Фарисеи настаивали на консервативных ценностях, не понимая политической и экономической выгоды мирного существования Галилеи под покровительством Римской империи. Но Ирод не уступал внутреннему давлению.
        Спустя две недели судно Ирода Антипы, нагруженное богатыми дарами императору, было готово к отплытию. Многие ремесленники и торговцы, заинтересованные в продаже своих товаров, изъявили желание плыть на нем в провинцию Италия. За это каждый из них вынужден был заплатить в казну тетрарха по десять талантов.
        Ирод давно не видел Саломеи. Мучительная тяга к ней не отпускала его. Он часто вспоминал то удивительное свидание в купальне. И тогда ему страшно хотелось увидеть ее. Однако девушка избегала его. Долгие часы просиживала она в своих покоях, играя на лютне или рисуя. И выходила оттуда, только когда тетрарх отлучался из дворца.
        Ирод невольно спрашивал себя: неужели жена обо всем догадалась и не разрешает дочери показываться ему на глаза? В последнее время громкий голос и смех Иродиады звучали для него резко и неприятно. Все в ней раздражало. Все стало казаться отталкивающим. Если Иродиада пыталась приласкаться, он недовольно отодвигался от нее.
        За два дня до отплытия Ирод особенно сильно захотел увидеть Саломею. Он решил пойти на хитрость и устроить во дворце пир.
        - Завтра я уезжаю в Рим. Что скажешь на прощание?  - заплетающимся языком спрашивал он сидящую рядом жену, отправляя в рот очередной нежный и сочный кусок от козлиной ножки.
        В ярко освещенном масляными светильниками зале играла легкая веселая музыка. Иногда под грохот барабанов перед гостями в соблазнительном танце извивались полуобнаженные танцовщицы. Начальники пехотного и конного военных отрядов, главные стражники и сборщики налогов, сидя за столом, одобрительно прихлопывали в такт движениям смуглых женских тел и шумно разговаривали между собой. Многие из них были сильно пьяны и вели себя крайне несдержанно. Громкие возгласы и хохот разносились по всему дворцу. Неожиданно между богатым саддукеем и фарисеем завязался ожесточенный спор, переросший в бурную ссору. Оба вскочили с мест, размахивая руками, выкрикивали ругательства и уже готовы были вцепиться в длинные черные бороды друг друга. Какое-то время Иродиада наблюдала, как остальные безуспешно пытаются их разнять, потом, усмехнувшись, повернулась к Ироду:
        - Взгляни на своих гостей. Манеры их ужасны. А сами они напоминают мне подравшихся на базаре вонючих и грязных плебеев. О! Как бы я хотела поехать с тобой в Италию, милый муж! Там все по-другому - люди иначе веселятся и радуются жизни. А какое там море, Ирод! Помнишь таверну, в которой так чарующе играют на мандолинах девушки-музыканты? Мы сидели там вечерами. А помнишь, как журчали фонтаны среди цветочных арок в центральном парке? Возьми меня с собой. Мне так хочется поехать с тобой,  - настойчиво принялась она упрашивать мужа.
        - Нет. Я не возьму тебя. У тебя есть дочь. Кто присмотрит за ней?  - хрипло спросил Ирод. Его брови сердито сошлись на переносице. Он поднял вверх хрустальный кубок с вином и стал пристально разглядывать, как оно причудливо и таинственно играет в мерцающем свете. Это было хорошо выдержанное вино, по вкусу напоминающее густой и сладкий нектар - настоящий напиток богов.
        - А зачем мне присматривать за ней?  - равнодушно пожала плечами Иродиада.  - Моя дочь - уже взрослая девушка. Ее не интересуют мужчины. Она предпочитает их льстивым и коварным речам поэмы Гомера, игру на мандолине и лютне.
        - Ты верно сказала. Но я все равно не возьму тебя. Девушкам в таком возрасте нужен постоянный присмотр и надежный добрый друг. Кто, как не мать, должен опекать и заботиться о своем ребенке?
        - Это предлог. Причина в другом.
        Иродиада обиженно отвернулась.
        - Ты больше заботишься о моей дочери, чем обо мне!  - ревниво произнесла она. Неожиданно ее кольнули смутные подозрения, которые она тут же прогнала прочь.
        - Ты ревнуешь к Саломее?  - недовольно спросил Ирод.
        - Разве я об этом сказала? Я знаю, ты любишь только меня. Если ты возьмешь меня с собой, я куплю много драгоценностей и нарядную одежду и буду радовать тебя своей красотой. А может быть, тебя заботит что-то еще?  - осторожно спросила она.
        - Ты глупа. Меня заботит только состояние моей казны и кошелька!  - звучно расхохотался в ответ Ирод.  - Ты сама только что заявила, что хочешь от меня новых драгоценностей и нарядов. А я вовсе не желаю тратить деньги на твои глупые женские прихоти.
        - Ах, вот в чем причина!  - успокоилась Иродиада.  - А если я не стану ни о чем таком тебя просить, возьмешь меня?
        Иродиада уверенным жестом положила свою изящную белую ручку на ладонь Ирода. Тот неприязненно сбросил ее.
        - Нет!  - последовал короткий и резкий ответ.  - Ты надоела мне, женщина! Не приближайся ко мне, пока я сам этого не захочу!
        Тяжелая мужская ладонь с грохотом опустилась на массивный деревянный стол. Хлопок был таким сильным, что ножи и ложки подпрыгнули вверх, а из хрустального кубка на стол пролилось вино. Оскорбленная Иродиада в гневе отодвинулась от мужа.
        Гости испуганно повернули головы в их сторону. Поскольку суть ссоры между тетрархом и его супругой из-за шума никто не уловил, все стали выпытывать друг у друга, что происходит. Подбежала рабыня. Она быстро вытерла со стола, собрала пустые блюда и унесла их на кухню.
        - Как будто пролилась чья-то кровь…  - с суеверным ужасом прошептал один из иудеев.
        - Что ты мелешь, глупец? А может, ты хочешь, чтобы я во всеуслышание объявил твои слова? Тогда тетрарх точно прикажет вздернуть тебя на виселице!  - со злорадной насмешкой отозвался его сосед.
        - Нет-нет, что ты! Я не желаю тетрарху ничего плохого!  - испугался первый.
        Пиршество продолжилось.
        На столах на круглых серебряных блюдах красовалась жареная дичь. Приготовленные искусным поваром куры и фазаны по нежности вкуса и сочности не уступали когда-то бегавшим по двору жирным цесаркам. Аппетитные свиные ребрышки были обложены свежими и запеченными овощами. Вяленое мясо, солонина, разнообразная рыба, крабы и устрицы украшали стол. Дорогие вина в хрустальных кубках гостей играли в лучах солнца. Рабы разносили на серебряных подносах закуски из соленой рыбы, артишоков, дынь, начиненных различной снедью, разнообразные салаты.
        На середину зала снова выбежали танцовщицы и стали исполнять причудливый танец змей. Грациозные движения гибких смуглых рук финикиянок и столь же прекрасных дочерей Эллады притягивали взгляды и будоражили опьяневших гостей. Танец сопровождался громким хлопаньем и непристойными выкриками. Особо ретивые гости не выдерживали, вскакивали с мест, шатаясь, подходили к понравившимся девушкам, хватали их за талии, руки и тащили за собой, стремясь поскорее найти укромное место, чтобы предаться любовным утехам.
        Тетрарх не останавливал начавшийся разгул. Он только сильнее стискивал зубы и все больше мрачнел. Присутствие Иродиады раздражало его.
        - Позови Саломею!  - приказал он рабу.  - Пусть она порадует нас напоследок своей красотой. А заодно и сама насладится весельем,  - усмехнулся Ирод. Он опьянел. Глаза его загорелись дьявольским огнем в предвкушении долгожданной встречи. Губы раздвинулись в хищной улыбке. Иродиада удивленно посмотрела на мужа. Ревность невольно закралась ей в душу и свилась там ядовитым клубком.
        - Не зови мою дочь, Ирод!  - недовольно произнесла она.
        - Почему?  - Ирод нахмурился.
        - Здесь много пьяных мужчин и шумного разгула. Моя дочь - невинная девушка! Она не должна видеть все это.
        - Ты смеешь перечить мне, своему господину?!  - Мутный от вина и злобы взгляд обжег Иродиаду.
        - Я всего лишь прошу тебя. И даю добрый совет,  - вынуждена была пойти на хитрость та, чувствуя, что гнев тетрарха превосходит по силе ее собственный.
        - Замолчи, женщина! Уходи. Я желаю остаться один,  - неприязненно процедил Ирод, резким движением налил себе очередную порцию вина и залпом выпил. Однако ему показалось, что вино не пьянит его, поэтому он налил еще кубок, теперь уже до краев.
        Глава 9
        Убранство покоев Саломеи поражало взгляд изысканностью и восточной негой. Мебели было немного, но она была довольно искусна, сделана из драгоценного красного дерева, инкрустирована причудливой резьбой, изображающей зверей и птиц, а поверх резьбы украшена позолотой. На мозаичном полу лежало множество роскошных ковров, сочетающихся между собой по цветам и орнаменту. В углу, в полутемном алькове, занавешенном легкой непрозрачной тканью, возвышалось ложе с мягкими пуховыми подушками, вышитыми цветами. Рядом стоял столик, за которым Саломея рисовала, писала и читала книги, привезенные из Рима. Скамья была покрыта дорогим шелком. С потолка над столом свисал золотой светильник в виде чаши с восточным орнаментом, с фитилем, пропитанным благовониями. От него по комнате разливался приглушенный свет, который, однако, не мог разогнать сгустившийся в углах мрак. У противоположной стены стоял огромный ларь на прочных ножках в форме львиных лап, тоже украшенный восточным орнаментом и бело-синей мозаикой, для хранения одежды и тканей.
        Когда рабыня прибежала за Саломеей, та играла на лютне, стараясь заглушить громкий шум и возгласы, доносившиеся из пиршественной залы.
        - О моя госпожа!  - почтительно произнесла совсем юная темнокожая рабыня.  - Господин желает видеть тебя. Он приказал привести тебя в зал.
        - Вот как! А не говорил наш господин, зачем я должна туда идти?  - равнодушно спросила Саломея, прервав свое занятие. Взгляд, брошенный ею на рабыню, был полон высокомерия.
        - Не знаю, госпожа. Но я видела, что правитель сильно поссорился с вашей матушкой и прогнал ее из зала.
        - Ах вот как!  - протянула Саломея и задумалась. Потом повернулась к рабыне и велела:  - Ступай к господину и передай, что я не приду, пока моя мать не вернется в зал.
        - О госпожа! Сжалься надо мной. Услышав отказ, наш господин придет в страшный гнев и прикажет забить меня камнями или палками. Пощади меня! Я всегда преданно служила тебе. Не я ли по первому требованию исполняла твои приказы? Говорю тебе правду: господин очень хочет видеть тебя!  - Глаза несчастной рабыни наполнились ужасом и слезами.
        - Ступай прочь! И делай, что тебе велят!  - прервала ее Саломея.  - А если ослушаешься, я сама с большим удовольствием прикажу забить тебя палками на конюшне.
        С этими словами юная гордячка равнодушно отвернулась и принялась невозмутимо перебирать изящными пальчиками струны своей лютни, издавая чарующие звуки. Однако когда рабыня скрылась за дверью, Саломея прекратила музицировать и стала рассматривать цветы на ковре. Неизвестно, какие мысли роились в этот миг у нее в голове. Однако она вдруг тихо и торжествующе рассмеялась, прижав ладони к зардевшимся щекам.
        Несчастная рабыня схватилась за голову и, горестно причитая, пошла по коридору. Она подошла к дверям в пиршественный зал, но войти не посмела, ибо в этот момент там как раз раздавался пьяный хохот тетрарха. Ирод Антипа заразительно смеялся над шуткой своего паяца. Услышав за дверью плач, он нахмурился и поднял ладонь. Все вокруг моментально стихло.
        Стражники приволокли на середину зала упирающуюся рабыню. Она бросилась перед Иродом на колени и принялась рвать на себе волосы и одежду.
        - Прекрати, женщина, и объясни, что случилось?  - нахмурился Ирод.
        - Пощади, господин! Я не смогла выполнить твою волю, ибо молодая госпожа отказалась прийти сюда.  - И рабыня вновь принялась рыдать и биться головой о мраморный пол.
        Все замерли. Ирод вскочил. До сих пор никто не смел не исполнить его приказаний. Тем более когда вокруг присутствовало столько гостей. Отказавшись подчиниться, Саломея выставила его перед всеми ними на посмешище. Этого он не мог стерпеть. Зарычав, будто дикий зверь, он грохнул кулаком по столу и хрипло выкрикнул:
        - Казнить эту женщину, осмелившуюся солгать мне!
        Солдаты поволокли несчастную прочь.
        Ирод с раздражением оттолкнул подбежавших к нему с увещеваниями друзей и нетвердой походкой направился к покоям Саломеи. Влетев к ней, он увидел, что девушка стоит спиной к нему возле распахнутого настежь окна. За окном догорал вечер и тихо шумел ветер. Ирод не видел ее лица, поэтому, подскочив, схватил ее за руку и резко развернул к себе.
        - Я прикажу казнить тебя, строптивая девчонка! Ты знаешь, что происходит с человеком, осмелившимся не повиноваться мне?  - прорычал он, одновременно жадно вглядываясь в обольстительное лицо.
        Саломея молчала. Глаза ее невольно закрылись, как только она почувствовала на своем лице обжигающее дыхание разъяренного Ирода.
        - Как ты посмела не прийти?  - уже тише спросил ее Ирод заплетающимся от вина языком. Неожиданно он с силой привлек девушку к себе и крепко обнял.
        - А зачем мне приходить? Я не хочу видеть твоих гостей. Они пьяны и стали бы разглядывать меня и приставать. Разве ты этого хочешь? Ответь мне… О Ирод!  - говорила Саломея в паузах между пылкими поцелуями, которыми без устали одаривал ее тетрарх.
        - Моя Саломея! Что ты со мной делаешь? Моя царица… Боже! Как я хочу тебя, юная и прекрасная Саломея!  - неустанно повторял Ирод, путешествуя ссохшимися от жажды губами по ее пленительной шее, плечам, груди.
        Разъяренный тигр утих - обезумевший от желания мужчина под воздействием девичьих чар превратился в домашнего ручного зверька…
        Мир перестал существовать. Ибо их миром была мучительная жажда и неутоленная тяга. Стихли все звуки, исчез белый свет. Исчезла телесная оболочка - взамен остался сладкий плен сумасшедшей страсти, в которой оба сгорали, уносясь по принадлежащему только им Млечному Пути к далеким блистающим звездам…
        Когда они очнулись, мягкий вечер, скользя последними лучами солнца, тихо опускался на Тивериаду и дворец тетрарха, успокаивая души людей, их мятежные страсти и низменные желания…
        - Ты уедешь в Рим и позабудешь меня. Тебе понравится какая-нибудь красивая римлянка, и ты никогда больше не вспомнишь обо мне,  - с сомнением шептала Саломея, осторожно проводя рукой по бурно вздымающейся груди тетрарха.
        - Никогда! Как можно забыть тебя, моя Саломея! Я бы взял тебя с собой, чтобы ты увидела прекрасный город, но твоя мать не позволит это сделать. Не печалься! Я вернусь и буду снова любить тебя,  - бормотал в ответ Ирод Антипа, крепко прижимая к своему сердцу ее молодое горячее тело, и гладил, гладил без устали атласную кожу и шелковистые черные волосы Саломеи…
        Глава 10
        Рабыня осторожно постучалась в дверь спальни Иродиады и, получив разрешение, вошла. Внутри царили полумрак и приятная прохлада. Около висящего на стене огромного зеркала в позолоченной раме горел бронзовый светильник. Его таинственные отблески выхватывали из темноты Иродиаду, которая сидела перед зеркалом с распущенными по белым плечам волосами и, приложив к груди изысканное гранатовое ожерелье, любовалась своим отражением. Не оборачиваясь на вошедшую рабыню, она не торопясь достала из ларчика очередное украшение - подаренные Иродом огромные рубиновые серьги - и вдела в уши. Глаза Иродиады восхищенно блеснули, а ярко накрашенные губы изогнулись в улыбке.
        Рабыня замерла в нерешительности. Ей было страшно. То, что она собиралась рассказать своей госпоже, вряд ли обрадует ее и добавит доброго расположения духа.
        - Что нужно?  - буркнула Иродиада, недовольная тем, что ее отвлекают от драгоценностей.
        - Я пришла тебе сказать, что…  - Голос Ханы дрогнул, и она замялась, не решаясь продолжать. Иродиада гневно приподняла насурьмленную бровь и вопросительно посмотрела на нее. Тогда рабыня принялась сбивчиво рассказывать. Как только она дошла до того, что после ухода жены Ирод сразу направился в покои Саломеи и до сих пор находится там, Иродиада вскочила с места и гневно вскричала:
        - Ты лжешь! По чьему приказу ты наговариваешь на мою дочь и господина? Признайся, кто заплатил тебе?
        Она смотрела на Хану таким обезумевшим взглядом, что бедная девушка содрогнулась от ужаса.
        - О госпожа! Пощади меня! Умоляю! Смилуйся надо мной,  - заголосила несчастная и в страхе попятилась к двери.
        - Этого не может быть,  - хрипло пробормотала Иродиада, медленно идя за рабыней и судорожно выдергивая из ушей рубиновые серьги. Она со всей силы бросила их на пол и в бешенстве наступила на них голыми пятками. Однако не почувствовала боли. С подозрением и негодованием глядя на побелевшее лицо рабыни, Иродиада внезапно, будто разъяренный хищный зверь, набросилась на нее и приставила к ее горлу свой маленький кинжал. Несчастная Хана замерла на месте. Рабыне достаточно было одного неосторожного движения, чтобы тотчас лишиться жизни.
        Светильник в этот момент, как назло, надумал погаснуть. Пламя задрожало, и в комнате стал сгущаться мрак. От этого все вокруг изменилось и приняло угрожающие и таинственные очертания. По искаженным лицам женщин лишь изредка проскальзывали отблески гаснувшего света.
        - Если ты сказала мне правду, будешь жить. Если нет - я убью тебя,  - мрачно и решительно проговорила Иродиада, продолжая пожирать Хану глазами. Губы несчастной девушки дрожали, ноги подгибались. Рабыня прощалась с жизнью и с трепетом ожидала последнего взмаха жестокой руки. Но то ли из-за шума за дверью, то ли еще из-за чего, но Иродиада словно опомнилась. Издав отчаянный стон, она безвольно опустила кинжал, который со звоном упал на пол.
        - Налей в лампу масла,  - глухо пробормотала она, неожиданно сделавшись задумчивой. Какое-то время она молча стояла, отрешенно наблюдая, как рабыня доливает в светильник оливкового масла и подкручивает фитиль. Огонь вспыхнул ярко и весело и вновь осветил середину комнаты теплым светом.
        - Расскажи все, что видела и слышала,  - потребовала Иродиада. Голос ее хотя и был наполнен страданием, но звучал сухо и жестко.
        Рабыня упала на колени. Испуганно глядя на госпожу и путаясь в словах, она принялась торопливо повторять свой рассказ. Иродиада в это время быстро ходила из угла в угол. Кусая губы, она машинально рвала в клочья разбросанные по подушкам шелковые платки. Когда Хана закончила и в страхе выскочила из комнаты, Иродиада судорожно бросилась на ложе.
        Всю ночь металась она по комнате, подобно взбесившейся тигрице, запертой в клетку. Ревность душила ее, тяжелым камнем давила на грудь, не давая покоя. Ее самолюбие было страшно оскорблено. А в душе разгоралось пламя изощренной мести. «Предатель! Я ненавижу тебя! Как мне больно! Когда ты болел, я выхаживала тебя, как ребенка. Я спасала тебя от безумия и от смерти. И за это ты отплатил мне… предательством. Нет, я не прощу тебя и отомщу! Клянусь богами!»  - выкрикивала она. Ярость клокотала в ней, как раскаленная лава в жерле вулкана, не находя выхода и утоления…
        Прошла ночь. Подарив Саломее последний поцелуй, Ирод Антипа поднялся. Перед отплытием ему необходимо было отдать последние распоряжения своим приближенным и попрощаться с женой. Умывшись и переодевшись в дорожное платье, он направился в супружеские покои.
        Под утро, обессилев от пожирающей ее ревности, Иродиада забылась в беспокойном сне. Она открыла воспаленные глаза, едва только скрипнула дверь, и на пороге появился Ирод Антипа, сиявший довольной улыбкой.
        - Прощай. Когда мы прибудем в Капую, я пришлю тебе известие,  - весело промолвил он. Заметив, что Иродиада хочет приподняться, отошел от ложа и сделал предостерегающий жест. Лицо его сделалось отчужденным. Ирод отчетливо разглядел на лице жены следы слез, опухшие от бессонной ночи и потухшие глаза, темные круги под ними. Однако ее жалкий вид ничуть не смутил его, и, довольный собой, он продолжил давать ей последние наставления.
        - У тебя под надзором остаются провинции. Из-за болезни я не успел доехать до Галаада, чтобы поговорить с народом. Пока меня не будет, это сделаешь ты! Езжай туда и разузнай, что там происходит. Кто из иудеев смеет сеять злонамеренную смуту? Может быть, это законоучители из фарисеев снова строят против меня злые козни? Снова они недовольны мной. Они открыто называют богохульством изображения римского орла и призывают людей не подчиняться моей власти. Глупцы! Не понимают, что если бы не поддержка римлян, наша страна погрязла бы в войнах и раздорах!  - в сердцах промолвил он и раздраженно прошелся взад-вперед по комнате.
        Раздоры, которые в последнее время часто возникали в народе, досаждали ему и мешали в полной мере наслаждаться жизнью, высоким положением, богатством и властью.
        - Ты знаешь: если я потеряю власть, ты потеряешь все! А я знаю, что больше всего на свете ты любишь только свое высокое положение и мое богатство,  - презрительно бросил он и метнул на жену испытующий взгляд.
        - Поезжай. Не тревожься. Пока тебя не будет, провинции будут в надежных руках. Ты мой супруг, и я никогда тебя не предам.  - Иродиада говорила глухо, рывками. Лицо ее оставалось мертвенно-бледным. Она избегала смотреть на мужа.
        - Прощай, Иродиада. И береги свою дочь!
        Она вздрогнула и, кивнув, отвернулась. Ирод пожал плечами.
        - Мне предстоит долгий и трудный путь. Но я знаю, что могу положиться на тебя,  - решил он подбодрить ее. Взгляд тетрарха немного смягчился. Однако он по-прежнему держался с женой отчужденно.
        - Прощай!  - с деланым безразличием произнесла ему вслед Иродиада. Голос ее был по-прежнему тих и спокоен. Но в душе полыхали отчаяние и ревность.
        Как только за мужем закрылась дверь, ее лицо исказилось. Она горестно застонала и, схватившись за голову, принялась ожесточенно рвать на себе волосы. В ее воспаленном мозгу в этот миг не было никаких других мыслей, кроме мысли об измене мужа с дочерью. Она упивалась своими страданиями и строила планы мести и жестоких пыток их обоих. Часто наслаждаясь устраиваемыми по ее приказу в темных дворцовых подземельях кровавыми оргиями, Иродиада давно утратила от природы присущие всем женщинам доброту, милосердие и сострадание…
        Она поднялась с постели, вышла из комнаты и, как пьяная, пошла на террасу. Наверху ее мающееся тело обхватил в свои объятия свежий утренний ветер, и она постепенно вышла из оцепенения и стала осознавать окружающую реальность. Мрачным и вопросительным взглядом вгляделась она в знакомые просторы Тивериады.
        Жизнь в природе тем временем шла своим чередом. Безмятежный солнечный луч, разорвавший ночной мрак, смело заскользил над серыми скалами и пустыней, освещая их суровую и первозданную красоту. Возле Галаада возвышались древние Голанские горы, раскинувшиеся между озером Кинерет, каньонами реки Ярмук и самым краем Перейской границы. За горами простирались уже арабские территории. Внутри серых и покатых Голанских гор было обширное каменистое плато.
        Тивериада располагалась на юго-западном побережье озера Кинерет. С высоты дворцовой террасы вдали оно казалось блистающей на солнце небольшой чашей.
        Ирод Антипа любил строить и благоустраивать города, дороги и порты. Тем самым он подчеркивал свою приверженность римским традициям. Вот и Тивериаду он тоже украсил великолепным дворцом, замостил ее узкие улочки и широкие мостовые камнем, разместил на пологом холме амфитеатр, неподалеку построил цирк. В центре города было множество торговых и ремесленных лавок. В общем, это был вполне благоустроенный город, предназначенный для веселой и праздной жизни галилейской знати и богатых патрициев - выходцев из разных народов, населяющих страну.
        В те древние времена через Тивериаду проходил оживленный караванный путь, связывающий Вавилон и Египет. Всего в нескольких милях севернее от столицы находился еще один торговый город - Капернаум, со временем превратившийся в центральный таможенный пост.
        Капернаум также был благоустроен им в духе римских городов. Ирод приказал построить много различных заведений для беззаботной и веселой жизни горожан. Театры, цирки, стадионы и ипподромы гостеприимно распахивали свои двери перед всеми желающими.
        Общественные бани, хорошие дороги, многочисленные базары и гостиницы для бедноты во всех городах, подвластных Ироду Антипе,  - все это привело к их быстрому заселению самарянами, вавилонянами, идумеями, греками, иудеями, эллинами и фракийцами.
        До Иродиады донеслись крики возниц и погонщиков. Она посмотрела вниз и увидела, что от дворца к крепостным воротам тронулся кортеж Ирода. Затем колесницы, запряженные лошадьми, подняв в воздух огромные клубы белой пыли, понеслись в сторону Акко - откуда во все концы света отправляются корабли тетрарха Ирода.
        Мысли Иродиады по-прежнему метались, душа ее была оскорблена и унижена. Ее всегда острый и изощренный ум уже давно подчинялся только порывам ее страсти, а страсть - безудержному полету злой фантазии. Несмотря на то что она давно пресытилась окружавшей ее роскошью, ничего больше не интересовало ее, кроме богатства и высокого положения. Но потерять достигнутые блага жизни она ни за что не хотела…
        «Ирод приказал съездить в Перею и посмотреть, что там происходит. Значит, он по-прежнему считает меня своей женой. Я - его жена. И останусь ею, даже если мне придется прогнать Саломею прочь из дома, как нищую бродягу…»  - твердо решила она. И с этой поддерживающей мыслью она спустилась и пошла в покои дочери.
        Приблизившись к ложу, на котором спала Саломея, она, как коршун, разглядывала ее сначала с ненавистью, а потом с отчаянием. Глядя на дочь, она понимала, почему ее муж не смог устоять перед ней. Саломея была ее прекрасной копией, такой, какая она сама была в юности… Внезапно внутри ее проснулось странное и болезненное торжество.
        «Ты красавица, Саломея. Но я все равно не отдам тебе своего мужа!»  - с гневной решимостью прошептала Иродиада и, бросив последний взгляд на спящую дочь, вышла, затворив дверь.
        Глава 11
        Ярко светило солнце. Северо-западный ветер с силой натягивал паруса, устремляя судно Ирода в Тирренском море. Стаи дельфинов весело резвились, выпрыгивая из воды и вздымая брызги и белую пену. Сверкали их гладкие серебристые спины. Дельфины были хорошим знаком: Нептун помогал путешественникам.
        После трех дней пути ранним утром впереди показался утопающий в изумрудной зелени остров Капри. Судно обогнуло скалистый выступ, прошло мимо небольших судов и лодок и причалило с восточной стороны к удобной и живописной бухте в провинции Кампания.
        Эта провинция, славящаяся своими оливковыми и апельсиновыми садами, растущими на холмах янтарными виноградниками, простиралась вдоль побережья Тирренского моря от Лацио на севере до Базиликаты на юго-западе. На этой благоухающей диковинными цветами земле издревле селились виноградари, пастухи, земледельцы и скотоводы. Воины-патриции, живущие на острове, разводили баранов на шерсть, коз - ради молока, ослов, мулов и быков - для упряжи в повозках. Скотом также частенько расплачивались за товары. Из коровьего молока местные жители варили вкуснейший сыр. Они возделывали пшеницу, ячмень, полбу, а в огородах выращивали капусту, бобы и чечевицу. Селяне пускали своих свиней вольно искать желуди в лесу в надежде на то, что те спарятся с дикими кабанами. Римляне давно заметили, что мясо свиньи, давшей приплод от кабана, намного вкуснее. Разводили здесь также пчел, которые летали над цветущими лугами и собирали густой янтарный мед.
        Кампания по праву считалась одной из красивейших областей Римской империи. С высокого мыса, на котором Тиберий Клавдий Нерон, или Тиберий Цезарь Август (как он сам себя называл), построил одну из своих роскошных вилл, открывался божественный вид на лазурный залив, казавшийся бескрайним на фоне ярко-синего неба. Сюда римский трибун приходил отдыхать после всех дел во дворце, где он разбирал государственные и судебные дела.
        С большой пристани на палубу опустили широкие и крепкие деревянные мостки. Первым делом конюхи стали выводить застоявшихся без движения лошадей. До этого стоявшие относительно спокойно, лошади пришли в возбуждение, взволнованно ржали и гарцевали. Пришлось сдерживать их, однако палуба стала раскачиваться и накренилась в ту сторону, где под навесом еще оставались лошади. Раздались негодующие крики и удары хлыстов. На помощь двум конюхам, которые присматривали за лошадьми, бросились стражники тетрарха и торговцы. Вскоре последняя лошадь благополучно сошла на пристань.
        Ирод спрыгнул с кормы последним. Почувствовав под ногами твердую землю и с облегчением полной грудью вдохнув воздух солнечной Италии, он широко улыбнулся Закарии и Кастулу.
        - Спасибо богам! На этот раз они благоволили нам!  - отозвался Кастул на щедрую улыбку тетрарха, не меньше его обрадованный, что наконец закончилась трехдневная гонка наперегонки с ветром. Им с Закарией приходилось часто работать веслами, подменяя усталых гребцов.
        Оглядевшись, Ирод вновь испытал сожаление оттого, что принадлежащие ему Галилея и Перея не окружены морскими просторами. Вокруг него был настоящий земной рай. Свежий морской воздух пьянил, а возвышавшийся над гладким, как зеркало, заливом таинственный и грозный Везувий вызывал ужас, восторг и смятение перед могучими силами богов. Невозможно было не восхищаться яркой синевой, окружающей величественные римские города! Такого единения моря и земли Ирод не встречал больше нигде. Достаточно было взглянуть на прозрачную, как древний кристалл, воду, вобравшую в себя все оттенки лазури, чтобы понять, как прекрасна жизнь в этих местах. Как можно не любить Италию?! Да будь его воля, он, Ирод Антипа, навсегда остался бы здесь, где провел свои молодые годы.
        Как жаль, что многие в Галилее не разделяют его восхищения и считают, что Тиберий подавляет развитие завоеванных им территорий! Он, Ирод Антипа, так не думает и подобного отношения не понимает.
        - Воистину, боги сегодня благоволят нам. Это они подарили нам сильный морской ветер и хорошую погоду. И за это мы должны их отблагодарить. Не будем же мешкать, поедем в храм Весты и принесем наши дары,  - предложил тетрарх.
        Они стояли возле пристани и разговаривали, наблюдая за разгрузкой судна и снующими по пристани людьми. Сгибаясь под тяжестью тюков, мешков и корзин, вереница рабов спускалась на землю. Около пристани был базар. Возле лотков сидели менялы и предлагали прибывшим иностранцам обменять их товары на местные деньги: сестерции, дупондии из бронзы и ассы, семиссы и квадранты из меди. В ходу были также золотые ауреусы и денарии из серебра, но в порту их не меняли. Было опасно.
        Галилеяне были одеты в богатую и нарядную одежду, поэтому их появление не осталось незамеченным местными мальчишками. С радостным улюлюканьем ватага чумазых сорванцов сгрудилась на причале и с любопытством наблюдала, как рабы и торговцы стаскивают с палубы грузы. Пытаясь угадать, что лежит в том или ином тюке, мальчишки громко спорили между собой, криками заглушая отдаваемые начальником стражи приказы.
        Это вывело Кастула из себя. Сначала он крикнул им, чтобы они убирались. Но упрямые оборванцы продолжали кривляться и потешаться над чужаками, зная, что в случае опасности, как обезьяны, благополучно спрячутся в массивных деревянных перекрытиях под пристанью. Тогда Кастул развернулся к мальчишкам и гневно выкрикнул какое-то ругательство, погрозив им кулаком. Лишь после этого те разбежались.
        - Эти маленькие оборванцы - достойные подражатели своих отцов. С детских лет они хорошо понимают только один красноречивый язык - язык жестов. При этом кичатся своим превосходством над завоеванными народами, стремясь еще больше упрочить свое могущество и власть…  - презрительно произнес он и усмехнулся. Кастул был богат, и по происхождению, и по положению он считал себя выше любой толпы. Дерзкое поведение мальчишек задело его горделивое самолюбие.
        - Ты так уверенно об этом говоришь?! Как будто у нас в Акко чужое судно встретили бы по-другому? Люди везде одинаковы, а дети тем более…  - резонно возразил Закария.
        - Представь себе, по-другому!  - напыщенно произнес Кастул. Однако не смог припомнить подходящего примера в подтверждение своей правоты.
        Но появление в порту богатых чужестранцев заметили не только мальчишки. Несколькими днями раньше в этом порту пришвартовалось еще одно судно. Им владел человек, которого Ирод ни за что не хотел бы видеть. Это был его первый тесть - набатейский царь Арета IV, ненавидевший Ирода за то, что тот отказался от его дочери ради Иродиады. Арета уже давно вынашивал в сердце план мести за нанесенную обиду.
        Сам Арета в этот момент отдыхал на своей вилле в глубине острова. Увидев знакомый корабль, начальник судна Сифас отправил к нему гонца со срочным донесением, в котором сообщал о прибытии на Капри Ирода. Одновременно он приказал двум самым ловким и выносливым рабам, Ханджару и Раслану, проследить, в какой гостинице остановятся галилеяне.
        Спустя час судно Ирода было полностью разгружено. Мешки с зерном, ящики с драгоценными винами и целебными настойками, связанных блеющих баранов для жертвоприношений после досмотра можно будет перенести в огромные каменные амбары неподалеку от пристани. Мелкие и самые ценные вещи: искусные золотые и серебряные украшения, медные сосуды, красивую посуду, роскошные ткани и ковры, предназначенные для украшения дворца, по приказу Ирода переложили на повозки и под охраной солдат отправили на виллу Тиберия.
        Закария сделал рабам знак погрузить на их повозку двух баранов, мешок с зерном, несколько бутылей с маслом и сосуды с красным вином, после чего галилеяне вскочили на лошадей и в сопровождении охраны направились к храму богини Весты, олицетворяющей благодатную силу хранительницы домашнего очага и огня.
        Круглый белокаменный храм богини находился всего в трех милях от города. Галилеяне не поехали через город, а обогнули его по окружной дороге, идущей вдоль моря и скал.
        Дорога к храму была пустынной. В стране были выделены специальные дни для празднования в честь каждого из богов римского Пантеона, поэтому народ в этот день не спешил в храм, занимаясь повседневными делами.
        Впереди на пологом холме показалось стоящее на круглом постаменте красивое каменное здание, обрамленное белыми коринфскими колоннами. Над его конусообразным куполом вился дым.
        Всадники спешились. Оставив охрану присматривать за повозкой и лошадьми, они подошли к стражникам, стоящим у входа в храм. Те осмотрели привезенный груз и пропустили их внутрь темного овального помещения. Красно-желтый огонь в огромной круглой чаше задрожал от сквозняка, когда они вошли. Словно откликнувшись на призыв вольного ветерка, причудливо заплясали на стенах непонятные светлые тени…
        Ирод вглядывался в них, пытаясь разгадать значение знаков. Возле огня хлопотали молодые девушки в изящных длинных туниках. Они наклонялись, и их длинные косы свешивались из-под белых головных повязок почти до пола. Одна из девушек, заметив вошедших, подошла к ним с серебряным подносом для мелких подношений. Девушка была очень красива. Как и остальные служительницы храма, она следила за тем, чтобы священный огонь постоянно горел, и выполняла другие повседневные обязанности. Весталок забирали от родителей еще девочками, и сам император посвящал их служению богине Весте.
        Ирод сделал Закарии и Кастулу знак снять с повозки груз и перенести на жертвенный стол. Спустя несколько мгновений их баран со связанными ногами уже лежал на столе и жалобно блеял, судорожно пытаясь освободиться от пут. Завтра на рассвете он будет принесен в жертву богине.
        Благоговейно замерев перед танцующим в чаше огнем, галилеяне тихо произнесли слова обряда, повторяя их за весталками. Они просили у могущественной Весты благополучия и удачи в предстоящих делах и переговорах. Затем Ирод Антипа взял из рук весталки лучину и возжег в круглой чаше благовония. По храму заструился ароматный дым.
        Выйдя из храма, галилеяне оседлали лошадей и с чувством исполненного долга направились во дворец Тиберия. Мужчины были увлечены разговорами и впечатлениями от увиденного и даже не заметили, что за ними от самого порта следуют два молодых араба на невысоких коренастых лошадях. Смуглые мускулистые юноши были вооружены до зубов. Не желая выдавать себя до поры до времени, арабы прятались за деревьями и холмами, стараясь при этом не отстать от галилеян.
        Глава 12
        Эскорт во главе с Иродом Антипой промчался по узким улицам Капуи, своей стремительностью вызвав недовольные возгласы и притягивая любопытные взгляды многочисленных зевак - торговцев и ремесленников, заполонивших громоздкими повозками почти все свободное пространство.
        Будни на улицах Капуи мало чем отличались от будней в Тивериаде. Многочисленные харчевни и закусочные, в которых можно было пропустить по кружечке доброго вина, ютились между административными и жилыми зданиями. Возле харчевен стояли люди: одни ели горячие лепешки из тарелок, которые брали с прилавков, другие дожидались, когда продавцы подогреют для них еду в очаге.
        Двери торговых и ремесленных лавок расчетливые хозяева все время держали открытыми. Возле них постоянно толпились покупатели, которые ожесточенно жестикулировали и торговались с продавцами. Хитрые и наглые менялы хватали прохожих за края одежды в надежде на удачную сделку. Мастерские портного и обувщика расположились рядом, словно соревнуясь в вычурности и богатстве. Можно было положить обновку на удобные каменные выступы зеркальных витрин и сразу примерить ее. Вечером, закрыв створки своей витрины-шкафа, ремесленник складывал туда непроданные изделия.
        В густой тени садов за высокими заборами прятались дома богачей. В то время было принято строить каменные дома без окон, отчего здания казались хорошо укрепленными крепостями. Бедные горожане ютились на городских окраинах в скученных многоэтажных домах.
        С кривых и узких торговых улочек кавалькада Ирода свернула на центральную улицу, которая была шире остальных и, как во многих городах Римской империи, упиралась в главное административное здание - муниципалитет. В ровных прямых линиях улицы отражалась присущая всем завоевателям монументальная упорядоченность окружающего мира и жесткая рациональность.
        В каменных нишах высоких зданий красовались многочисленные бюсты Августа и мемориальные надписи, прославляющие его заслуги. Этот приморский городок был небольшим, однако в нем были собственные красивые храмы, школы, рынки и базилики, театр.
        Галилеяне приблизились к муниципалитету и спешились. Приказав охране быть начеку, Ирод в сопровождении Закарии и Кастула прошел внутрь. Они быстро пересекли коридор, прошли мимо стоящих на расстоянии четырех шагов друг от друга вооруженных римских солдат, провожавших их суровыми и подозрительными взглядами. Мощь охраны наглядно подтверждала могущество действующего трибуна.
        Они попали в приемный зал и оказались среди тихо разговаривающих между собой многочисленных чиновников и наместников, приехавших на прием к трибуну по неотложным делам.
        Поскольку Ирод был уверен, что о его визите уже доложено, он сразу направился к дверям, однако наткнулся на перекрещенные острые мечи надменных легионеров.
        - Куда направляешься? Не видишь - двери закрыты. Всем приказано дожидаться своей очереди,  - грубо и отрывисто произнес один из них.
        Закария и Кастул моментально очутились рядом с тетрархом Галилеи. В их руках уже блестели вынутые из ножен мечи. Малейшее неосторожное движение со стороны легионеров, и галилеяне не раздумывая бросились бы в бой. Римские чиновники, давно привыкшие к бряцанию оружия, не прервали своих разговоров, однако многие, не удержавшись, с презрительным любопытством стали демонстративно рассматривать чужаков, вполголоса отпуская в их адрес едкие замечания и шуточки.
        Ирод застыл на месте. Еще никогда его, ярого приверженца всего римского, не встречали столь унизительно, словно он был правителем отсталой провинции! И все же, поняв, что если он не отреагирует на происходящее, стычка между его людьми и римскими охранниками неизбежна, он жестом приказал друзьям вложить мечи в ножны. Те нехотя подчинились. Но видно было, что они не меньше его кипят от возмущения.
        Брови тетрарха сошлись на переносице, жгучие черные глаза злобно сощурились. Он стоял неподвижно и угрожающе смотрел на охранника. Словно прочитав что-то в его взгляде, старший охранник неожиданно вполне миролюбиво сказал:
        - Сейчас я позову магистра оффиция[5 - Магистр оффиций - один из высших гражданских чиновников, в ведении которого находилась организация приемов посольств, переводчиков, дворцовая администрация и имперская канцелярия.], и вы объясните, с какой целью и откуда прибыли.
        Ирод с мрачным видом отвернулся и принялся разговаривать со своими спутниками. Как и обещал охранник, вскоре к ним приблизился магистр оффиций, который сухо осведомился о цели их визита. Ирод дал Закарии знак достать из дорожной сумки письменное распоряжение, собственноручно подписанное Тиберием. Магистр долго и тщательно изучал документ, после чего столь же сухо произнес:
        - Вам придется подождать своей очереди, господин.
        Он важно кивнул головой в сторону остальных посетителей, которые, судя по внешнему виду, были явно ниже Ирода по положению. Истолковав слова магистра как подтверждение немилости к наглым иудеям, стоявшие вокруг римляне одобрительно переглянулись. По толпе прошелестел насмешливый шепот.
        Тетрарх снова вскипел от бессильной ярости, хотя внешне производил впечатление каменной статуи. Ирод испытывал острое унижение. Было очевидно, что все происходит по приказу императора. Однако почему он впал в немилость, Ирод не знал. Лицо его побледнело, глаза сверкали от бешенства. На вопросы друзей он отвечал коротко и отрывисто. Увидев, что тетрарх не расположен к разговорам, те тоже замолчали. Закария и Кастул, так же как и Ирод, чувствовали себя униженными, поэтому крепко сжали рукоятки своих мечей и наполовину вынули их из ножен, демонстрируя серьезность намерения не дать себя в обиду.
        Ирод стал последним, кого принял Тиберий. Охранник распахнул широкие дубовые двери с бронзовой пастью льва посередине, и он вошел в большой круглый зал, в глубине которого на массивном каменном троне восседал Тиберий. Около него стояли четверо молодых мужчин. По широким пурпурным полосам поверх их тог и сверкающим золотым перстням Ирод определил, что это сенаторы. Держались они заносчиво и высокомерно. На их фоне Тиберий казался одетым нарочито просто и скромно: его тога была из неотбеленного льна, на плечах - простое белое покрывало.
        Ирод знал, что наряд Тиберия не случаен. С самого начала своего правления римский трибун демонстративно отказывался от роскоши, провозглашая себя сторонником простой и скромной жизни и призывая своих подданных присоединиться к нему.
        Тиберий Юлий Цезарь Август был еще не старым, привлекательным мужчиной крепкого телосложения с приятным и мужественным загорелым лицом. Когда-то небесно-голубые глаза в силу возраста сейчас казались выцветшими. Прямые седые волосы были коротко пострижены по последней моде.
        Это был выдающийся римский правитель, которого народ считал справедливым и называл отцом Отечества. Он не был тираном и проявлял изощренную жестокость только по отношению к тем, кого считал предателями интересов империи. Будучи умным, волевым, подозрительным и очень властолюбивым политиком, Тиберий старался окружить себя проверенными и надежными людьми, при этом все равно никому из них не доверяя. Подобное отношение привело к многочисленным казням и самоубийствам среди по-настоящему преданных ему людей.
        Сложная династическая борьба принцепса с официальным соперником Германиком и прямыми наследниками последнего, а затем с префектом претории Сеяном Страбоном, длившаяся в течение долгого времени, завершилась кровавым террором и смертью всех заговорщиков и членов их семей. Столь трагические события наложили мрачный отпечаток на характер императора.
        Ирод Антипа был хорошо осведомлен о событиях в Риме. Ходили слухи, что Сеян Страбон скоро захватит власть и сместит находящегося на Капри Тиберия. А чем еще можно было объяснить, что в парках и на центральных площадях Рима уже возводят многочисленные статуи Страбона?! Да и сам Сеян, выступая на форумах и собраниях сената, вел себя настолько уверенно и высокомерно, словно его полномочия были равны консульским, что равнозначно полномочиям императора. Даже смерть родной матери Тиберия Ливии, открыто враждующей с собственным сыном, не повлияла на поведение префекта, рвущегося к высшей власти. Он продолжал открыто преследовать сенаторов, приближенных к Тиберию.
        Однако ни Сеян Страбон, ни возглавляемые им заговорщики и уж тем более Ирод Антипа не догадывались, что они всего лишь игрушки в искусных руках императора, который благодаря хорошо отлаженной системе доносов манипулировал действиями заговорщиков из окружения Сеяна. Тиберий спокойно выжидал удобный момент, чтобы застать заговорщиков с поличным и уже открыто, как и подобает настоящему воину-победителю, нанести им сокрушительный удар в присутствии народа и сената.
        Выражение лица Тиберия было суровым. И ничуть не изменилось, когда он увидел вошедшего в зал тетрарха Галилеи. Однако Ирода Антипу, с его столь же неукротимым и волевым характером, было трудно смутить нерадушным приемом.
        - Приветствую тебя, великий император!  - громко произнес он, приближаясь к трону Тиберия. С достоинством поклонившись, Ирод спокойно и уверенно посмотрел в глаза сидящего человека.
        - Садись, Ирод. Я рад тебя видеть. Расскажи нам о своем путешествии,  - произнес Тиберий и, подперев подбородок крепким кулаком, приготовился слушать.
        Ирод принялся в красках описывать плавание, стараясь не упустить интересных подробностей. Однако по непроницаемому лицу Тиберия невозможно было понять, как тот относится к его рассказу. Лица сенаторов также казались замкнутыми и враждебными.
        - Хорошо. Скажи, тетрарх, как твое здоровье?  - поинтересовался Тиберий. Лицо его снова приняло отстраненное и даже брезгливое выражение. Видно было, что вопрос был задан им неспроста.
        «Кто донес? Неужели Понтий Пилат? Только этот хитрый лис мог оговорить меня перед трибуном…»  - неприязненно подумал Ирод. Он не удивился доносу. За каждой провинцией со стороны Рима был установлен строгий надзор. Наместник Понтий Пилат, осуществлявший гражданский и военный надзор за Галилеей, так же как и он, тетрарх, был назначен единолично Тиберием. Тайные доносы первых лиц друг на друга помогали императору вдвое тщательнее контролировать завоеванные территории.
        - Не стоит беспокоиться по поводу моей болезни, Тиберий. Я уже давно выздоровел и твердой рукой управляю вверенными мне областями. Спокойствие народа - наглядное тому подтверждение!  - невозмутимо произнес Ирод, предугадав следующий вопрос Тиберия. И тут же поймал недоверчивый взгляд трибуна, который недовольно поморщился.
        «Неужели он знает о Галилее что-то, о чем мне до сих пор неизвестно?»  - насторожился Ирод.
        - Мы еще обсудим это с тобой, Ирод. А сейчас я хочу, чтобы ты присутствовал на нашем суде и потом высказал свою точку зрения,  - предложил Тиберий.
        Не дожидаясь ответа, он развернулся к магистру оффицию и выразительно посмотрел на него:
        - Приведи к нам первого обвиняемого, Авестулий.
        Один из сенаторов вполголоса объяснял остальным подробности дела. Распахнулись двери, и в зал, чеканя шаг, вошли два вооруженных воина-доместика. Между ними с трудом передвигал ноги человек со связанными спереди руками. Он был сильно избит и волочил за собой гремящую цепь, которой был прикован в темнице. По рельефно выступающей мускулатуре на руках и груди и дерзкому выражению простоватого лица тетрарх понял: это разжалованный клибанарий. Так оно и оказалось. Это был выходец из провинции - перегрин[6 - Перегрин - иностранец, проживающий в Риме и уравненный в правах с римскими гражданами.], взятый на службу из германцев.
        Процессия остановилась перед троном.
        - Скажи нам, солдат, ты знаешь, в чем тебя обвиняют?  - сурово спросил у арестованного Тиберий, подавшись вперед и сделав сенаторам знак замолчать.
        - Нет, трибун! Я не знаю своей вины перед тобой и сенатом!  - последовал прямой и лаконичный ответ. Голос клибанария был полон достоинства, а взгляд доверчив и открыт, как у человека, которому нечего скрывать. Ирод пристально вгляделся в его лицо и понял, что тот говорит правду.
        - Хорошо. Тогда я объясню тебе, в чем твоя вина,  - кивнул головой трибун и удобно откинулся на каменном троне.  - Ты совершил преступление, нарушив Закон об оскорблении величества! И будешь казнен!  - громко произнес Тиберий.
        Закон, о котором упомянул Тиберий, один из основных в Римской империи, был принят еще Корнелием Суллой. На нем строилась вся практика избавления от неугодных императору людей. Закон запрещал вести в стране гражданские войны, организовывать мятежи, убийства магистров и иных вельмож, изменять императору.
        Услышав столь серьезное обвинение, несчастный вздрогнул и обезумевшими от ужаса глазами впился в лицо Тиберия. Ирод мгновенно осознал, что этот судебный процесс устроен специально для него. Мозг его лихорадочно заработал: «Для чего передо мной разыгрывают этот спектакль? Может быть, Тиберий хочет прямо сейчас заключить меня под стражу? Или это делается для моего устрашения?!»
        - Это невозможно!  - в отчаянии вскричал обвиняемый.
        Внезапно его глаза загорелись в надежде, что император поверит ему. Он прижал руки к груди и произнес:
        - Прошу тебя, выслушай меня, справедливый трибун! Я ни в чем не виноват! Я даже не знаю, о чем идет речь. У меня не было свободного времени для подобного преступления. Дни и ночи напролет я находился в военном лагере. Недавно сам магистр Эквитум Гай Квинт похвалил меня перед строем.  - В голосе обвиняемого прозвучали недоумение и обида.
        Тиберий сделал ему знак замолчать и повернулся к магистру оффицию:
        - Объясни этому человеку, в чем его обвиняют. Пусть послушает, а заодно и те, кого это скоро может коснуться.
        Ирод услышал в словах императора прямой вызов себе.
        Магистр взял у стоящего возле стены писца вощеную дощечку с приказом и стал зачитывать: «Этот человек, со слов его сослуживцев, обвиняется в нарушении Закона об оскорблении величия. Он распространял в казарме ложные, порочащие военного магистра слухи, что тот составил заговор против императора Тиберия Юлия Цезаря Августа…»
        - Это гнусная ложь! Скажи, трибун, что за негодяй донес на меня? Я буду проклинать его перед смертью.  - Лицо приговоренного исказилось. Сжав огромные кулачищи, больше похожие на мельничные жернова, он непроизвольно сделал шаг в сторону Тиберия, однако доместики грубо удержали его. Голова обвиняемого поникла. Он издал стон отчаяния, больше похожий на рык льва, который связан, но не сломлен.
        - Тебе ни к чему это знать!  - напыщенно произнес магистр. Вытянув руку с приказом, он продолжил. Ирод слушал затаив дыхание.
        «Осужденный рассказал одному из солдат, что он якобы видел, как всеми уважаемый военный магистр Марк Луций, ответственный за хранение и раздачу оружия, однажды глубокой ночью тайно грузил на повозки, сопровождаемые незнакомыми людьми, оружие, взятое им со склада: мечи, дротики, кирасы. Как утверждал осужденный, нагруженные оружием повозки скрылись из лагеря в неизвестном направлении.
        Также, обладая дерзким нравом, осужденный произносит в казарме крамольные речи, осуждая императора Тиберия за его участие в войне против германцев в провинции Паннонии, откуда сам он родом…»
        Повелительным жестом Тиберий остановил магистра. Встав с трона и приблизившись к осужденному, он внушительно спросил:
        - Скажи, тебе не нравится служить в моей армии и получать хорошее жалованье?
        - Я солдат. И я свободный человек. Я сам принял решение служить в римском легионе. Как мне может не нравится служба?  - резонно возразил осужденный. На его лице отразилось недоумение.
        - Своими заявлениями ты задеваешь честь римского офицера. Скажи, ты действительно видел, что оружие грузили на повозки?  - строго спросил Тиберий. Глаза его так и впились в побледневшее лицо осужденного.
        В глазах узника зажглась безумная надежда. Он понял, что от дальнейших слов зависит его жизнь.
        - Видел, господин. Прошу, выслушай меня! Я действительно видел, как под покровом ночи армейский начальник Марк Луций, больше похожий на хитрого вора, грузил на повозки оружие. Потом он отдал команду, и повозки поехали в сторону крепостной стены. Я сам наблюдал, как Марк Луций именем императора приказал стражникам отворить ворота и вывез повозки из крепости. А на следующий день, когда на учениях раздавали оружие, обнаружилось, что его не хватает, офицер приказал засечь солдат, охраняющих склады, палками. Но в ту ночь солдаты не стояли на страже возле складов.  - Глаза осужденного сверкали от гнева.
        - Ты выдвигаешь против военного офицера очень серьезное обвинение. Почему ты не сказал об этом в суде?  - спросил Тиберий.
        - Я говорил. Но кто будет слушать простого солдата, к тому же не римлянина?
        Довод германца показался Тиберию убедительным. Он вздохнул и задумался. Спустя несколько мгновений напряженного молчания император сказал:
        - Ты сможешь еще раз подтвердить свои обвинения против военного магистра в суде?
        - Смогу,  - судорожно кивнул осужденный.
        - Тогда ты и военный магистр Марк Луций повторно предстанете перед судом. И ты еще раз расскажешь суду о том, что видел.
        Германец упал на колени:
        - Спасибо, что не отнимаешь у меня последнюю надежду, справедливый трибун! Но кто мне поверит?! Я всего лишь иностранец, а Марк Луций - римлянин. Он занимает высокое положение, уважаемый и почтенный человек.
        - Для римского закона не имеет значения, какое положение занимает обвиняемый в обществе. Перед законом все равны. Я все сказал.  - Тиберий отвернулся и сделал охранникам знак увести осужденного.
        Ирод Антипа видел: осужденный говорит правду. Это был простой солдат тяжелой кавалерии, готовый своими громадными кулаками сокрушить любой вражеский строй и который без лишних раздумий с легким сердцем шел в бой. Однако Ирод, так же как и Тиберий, не испытывал к нему никакой жалости. Жизнь людей ниже его по происхождению и рангу им не ценилась. Ирод поступал по отношению к своим подданным так же жестоко, как и Тиберий.
        Тем не менее тетрарх ни за что не хотел бы оказаться на месте приговоренного к смерти клибанария. Поэтому его мозг продолжал лихорадочно искать причину устроенного перед ним спектакля.
        Тем временем в зал ввели следующего осужденного.
        Это был темнокожий раб, случайно или намеренно разбивший в саду своего господина бюст императора Августа. В зачитанном магистром обвинении прямо говорилось о нарушении Закона об оскорблении величия. «Растерзание дикими животными (damnationadbestias)»  - таков был прозвучавший из уст магистра смертный приговор.
        Разрешая приговаривать человека к смерти за столь мелкую провинность и привязывая ее к Закону об оскорблении величия, Тиберий создавал опасный судебный прецедент. Любой, даже самый незначительный эпизод при прямой заинтересованности чиновника в наказании обвиняемого мог быть истолкован в угоду магистру или наместнику.
        Закончив с приговором, магистр оффиций не пожелал больше слушать вопли осужденного и, получив разрешение трибуна, сразу же приказал увести его в темницу. Когда за узником закрылись двери, в зале воцарилась напряженная, гнетущая тишина. Сурово нахмурившись, Тиберий задумчиво молчал, вглядываясь в сгустившуюся в углах зала темноту. Молчали, не смея пошевелиться, сенаторы. Молчал и Ирод.
        - Что скажешь по первому судебному делу, тетрарх?  - неожиданно резко спросил Тиберий.
        - Скажу, что ты поступил совершенно правильно, наказав этого человека за его преступление,  - спокойно ответил Ирод, открыто и прямо глядя на трибуна.
        - Вина этого клибанария доказана не полностью. Ты признаешь его виновным, не собрав доказательства?  - насупившись, переспросил Тиберий. Его бледно-голубые глаза сверлили тетрарха.
        - Признаю,  - последовал короткий ответ.
        - А почему?
        - Лучше предупредить зло, нежели потом бороться с ним!  - ответил Ирод.
        - Ты знаешь наверняка, что, даже если этот солдат поможет раскрыть заговор и укажет на похитителя оружия, он все равно будет растерзан львом или медведем,  - продолжал настаивать Тиберий, намереваясь понять ход мыслей Ирода.
        - Тиберий, я поступил бы так же, как и ты. Люди должны испытывать страх и подчиняться правителю. Ты сделаешь правильно, если казнишь этого человека! Остальные будут бояться и поостерегутся поступать подобным образом. А что касается его виновности или невиновности… Одним рабом больше, другим меньше, не так ли, правитель?  - усмехнулся Ирод Антипа и, слегка отступив, почтительно поклонился.
        - Достойный и смелый ответ сильного правителя!  - не выдержав, усмехнулся Тиберий. Он на расстоянии чувствовал в людях фальшь и лицемерие. В словах стоящего перед ним человека он не услышал ни того, ни другого.
        - Я стану судить каждого, против кого будет выдвинуто подобное обвинение и собраны доказательства, какую бы должность он ни занимал. Предательство интересов римских граждан и великой империи - преступление, наказанием за которое будет смертная казнь,  - жестко сказал Тиберий и продолжил:  - Слушай внимательно, Ирод. Я получил от Понтия Пилата донесение - среди иудеев назревают бунты. Если они начнутся, ты ответишь за них своей головой, как этот солдат.
        В голосе Тиберия прозвучала угроза.
        Ирод бросил на трибуна молниеносный взгляд, потом взглянул на перешептывающихся сенаторов и увидел на их высокомерных лицах равнодушие. Тиберий заметил, как исказилось лицо тетрарха, и недобро прищурился.
        - Я вижу, что в тебе проснулся страх смерти. Запомни его, Ирод Антипа! А сейчас скажи, знаешь ли ты имена людей, которые сеют смуту? Почему они это делают? Разве я не дал тебе и твоим территориям достаточно свободы? Что ответишь, Ирод?  - спросил Тиберий.
        - Я не знаю имен,  - ответил Ирод,  - но как только вернусь, сам поеду туда и все выясню. Клянусь, бунтовщики будут наказаны! А ты, трибун, получишь от меня подробный отчет.
        - Хорошо!  - произнес Тиберий и неожиданно резко сменил тему разговора:  - Через несколько дней я устраиваю пир на своей вилле. Ты получишь приглашение и можешь прийти. Там и продолжим разговор. Возьми с собой своих друзей. Мне сказали, что они были готовы начать битву прямо у дверей тронного зала. Назови мне имена этих храбрецов, чтобы я их запомнил.
        В голосе Тиберия прозвучало уважение. Как истинный полководец, он ценил подлинную отвагу.
        - Закария и Кастул,  - ответил Ирод.
        - Они мужественные воины. Пусть тоже придут на мой праздник. Я хочу поговорить с ними.
        Глава 13
        Арет, царь набатеян, возлежал на пурпурных подушках в зале приемов на своей вилле на Кипарисовой улице, недалеко от храма Теллуры.
        Это был человек средних лет со смуглым и выразительным лицом. На его голове возвышалась красивая чалма, расшитая золотом и драгоценными камнями. Длинное пурпурное одеяние было богато украшено драгоценными камнями и опоясано широким парчовым поясом с изысканной вышивкой.
        Его собеседник, набатейский князь по имени Малха, вместе с ним прибыл на Капри. Для них обоих стало полнейшей неожиданностью появление в порту корабля заклятого врага.
        - Говори, что знаешь, Малха! С какой целью этот спесивый тетрарх приплыл сюда? Может, он снова вознамерился строить козни против меня и уже успел оговорить меня перед Тиберием?  - высказал предположение Арет. В его агатовых глазах промелькнула плохо скрываемая злость.
        - Очевидно, он прибыл сюда по приглашению трибуна, так же как и мы,  - вкрадчивым голосом ответил Малха и бросил молниеносный взгляд на господина.
        - Я хочу знать, где он остановился. Необходимо послать туда наших людей, чтобы они постоянно следили за этим предателем,  - твердо промолвил Арет. Ненависть к тетрарху, задевшему семейную честь, никогда не стихала в его сердце.
        - Сифас уже все исполнил. Рабы рассказали, что Ирод с охраной остановился в гостинице на южном склоне холма, недалеко от горы Монте Соларо. Если понадобится, мы подкупим гостиничную прислугу - никто не сможет устоять перед рубином величиной с крупную горошину,  - прибавил Малха. При этом его злобное морщинистое лицо, похожее на коричневую пергаментную маску, иссушенную зноем Аравийской пустыни, сморщилось в презрительной усмешке. Его тонкие пальцы продолжали равномерно перебирать четки из семян священного дерева бодхи.
        Малха был стар, мудр и хитер как шакал. Умудренный дворцовыми интригами и переворотами, он отличался коварством и исключительной жестокостью. Когда Ирод Антипа отказался от дочери Арета ради Иродиады и надумал с позором прогнать ее, Малха помог ей бежать из дворца. В знак благодарности Арет приблизил его к себе, сделал доверенным лицом и главным советником. Сейчас же хитрый Малха был озабочен тем, чтобы Арет не узнал, что он похитил из государственной казны, которую они привезли с собой на остров, несколько крупных золотых слитков.
        - Наверное, ты прав. Но, клянусь богом Душаром, если бы я знал, что пересекусь на острове с этим предателем, я бы не принял приглашения Тиберия,  - в сердцах воскликнул Арет. Голос его был полон праведного возмущения.
        - Мы не могли отказаться. И мы уже здесь, господин. Не хочешь же ты сказать, что стремишься избежать встречи с подлым изменником?  - осторожно спросил Малха и испытующе взглянул на царя. Он знал, как направить гнев Ареты в нужное для себя русло. За время службы Малха хорошо научился читать мысли своего господина.
        - Нет! Я жажду кровавой мести,  - вполголоса проговорил Арет и стиснул зубы.
        Довольный Малха слегка улыбнулся.
        - Может, не стоит рисковать здесь, мой господин? Давай дождемся, пока Ирод соберется назад в Галилею, подошлем на корабль своих людей, которые исполнят задуманное.
        - Я бы прислушался к твоему совету, будь мы в Риме. Но здесь, далеко от столицы, сами боги благоволят нам. Священные камни Петры взывают к мести. Я давно ждал подходящего момента. И вот он настал. Неужели ты думаешь, что я откажусь от мести?  - Глаза Ареты зажглись неистовым огнем.
        - Я пошлю к ним в гостиницу наших воинов, которые перебьют их ночью, во сне,  - предложил Малха.
        - Нет. Тиберий неглуп. Он знает о нашей вражде. Подозрение сразу падет на нас. Надо найти другой способ.
        - Они ходят в термы. Можно устроить так, чтобы Ирод утонул в ванне. Никто не догадается почему.
        - Тоже не подходит. Там много людей, служители, которые зорко следят за купающимися людьми.  - Арета призадумался.
        - Господин, тогда предлагаю использовать самый верный способ - яд. Его можно подсыпать в еду или питье.  - Глаза Малхи дьявольски блеснули.
        - А почему бы и нет?!  - оживился Арет.  - Просто, легко и надежно. И нельзя ничего доказать. Магистрам охраны придется поломать голову в поисках виновного.
        - Однако есть одно обстоятельство, господин…  - все еще сомневаясь, протянул Малха.
        - Какое? Говори!
        - Невозможно подсыпать яд и остаться незамеченным охранниками Ирода. Его люди всегда настороже.
        - Ты прав,  - нахмурился Арет и, встав с ложа, раздраженно зашагал по залу. Через несколько минут Малха поднял голову и проследил за господином взглядом. Его лицо просветлело.
        - Я знаю, что делать, господин! Мы передадим Ироду в подарок ядовитую змею.  - Он презрительно усмехнулся.  - Я видел у индийцев на базаре много змей. Одна из них поможет нам и нанесет смертельный укус.
        - Ты прав, Малха! Тетрарх должен уйти в царство теней. И чем скорее, тем лучше,  - воскликнул Арет.
        Он привстал с места. В глазах его плескались одновременно ненависть и торжество. Набатейский царь считал Ирода Антипу и римлян главными виновниками бед, обрушившихся на его царство.
        - Вопрос решен. Принеси сюда казну.
        Малха вышел из зала и тотчас вернулся, неся тяжелый кожаный бурдюк, набитый золотом и деньгами. Он протянул его царю, чтобы тот пересчитал деньги, заранее зная, что он не станет этого делать, потому что доверяет ему. Так и оказалось. Арет отрицательно покачал головой:
        - Возьми сколько тебе нужно и подкупи прислугу в гостинице. Если тебе понадобятся еще деньги, возьми.
        - У меня они есть, господин,  - воскликнул обрадованный Малха. Его цель была достигнута: Арет ничего не узнает о пропаже золота, а он возьмет себе столько, сколько пожелает, списав все на обстоятельства.
        - Хорошо! Трать сколько понадобится. Я возмещу все твои расходы.
        Эти два человека представляли собой яркие образцы гордых и привыкших к лишениям набатейцев. Они были совершенно не похожи на дикие племена бедуинов, которые появятся спустя века после того, как набатейский народ неожиданно и бесследно растворится во времени и песках, тщательно спрятав от будущих поколений причину исчезновения своей удивительной и загадочной цивилизации. Своим колоритным обликом, в котором благородные и ровные черты эллинов сочетались со жгучестью народов Востока, они напоминали современных сирийцев.
        Обитающие на обжигающих красных камнях и в желтых песках Аравийской пустыни, набатейцы выстроили среди неприступных скал прекрасные города, каменные развалины которых до сих пор поражают воображение. Город Петра был цветущим, наполненным зелеными садами, богатыми виллами и бассейнами. Когда-то в Петре бурлила жизнь. В этом городе пересекались два важнейших торговых пути, идущих через Аравийскую пустыню: один соединял Красное море с Дамаском, второй - Персидский залив и Газу у побережья Средиземного моря.
        Караваны, навьюченные драгоценными благовониями и пряностями, шли через иссушенную зноем и ветром пустыню и достигали благословенной Петры. В городе была выстроена мощная система водоснабжения, берущая начало от родника высоко в горах. Вода позволяла набатейцам довольно сносно жить среди скал и песков, строить дома, храмы и ухаживать за садами из секвой, алоэ и кактусов. Город находился под надежной защитой неприступных скал. За сопровождение и охрану многочисленных торговых караванов набатейцы взимали огромную плату, благодаря которой царство процветало и достигло большого могущества.
        Но после присоединения к Римской империи, а также открытия римлянами морских путей на Восток начался упадок Набатейского царства. Постепенно 65 крепостей, столица Авдат, а также вторая столица, Петра, все больше превращались в затерянные в песках окраины.
        Город Петра умирал, все больше напоминая главный некрополь царства. И с этим невозможно было смириться!
        Завоевав Петру и столкнувшись с сопротивлением набатейцев, римляне намеренно перестали развивать эти отдаленные провинции. Суровые природные условия - раскаленное солнце, которое в этой части континента круглый год светило особенно невыносимо, иссушающий зной и бескрайние пески - погубили знаменитую Петру, оставив потомкам только возможность любоваться величественными фронтонами храмовых сооружений, высеченных прямо в скалах…
        Глава 14
        Гостиница, в которой остановился Ирод Антипа и его друзья, находилась на окраине, вдалеке от центральных городских улиц. Единственным нежилым зданием на кривой и узкой улочке была небольшая торговая лавка, где продавались всевозможные вкусности, с утра до вечера источающие дразнящие ароматы.
        Домов здесь тоже было мало. Да и те прятались от любопытных глаз в тени кипарисов и секвой. Дикая жимолость и гибкие темно-зеленые лозы винограда плотно обвивали живым ковром белые стены и доставали до терракотовых черепичных крыш, создавая ощущение обманчивой прохлады. К сочным медовым ягодам слетались пировать ненасытные пчелы и осы.
        В жаркие дни здесь было особенно пустынно - только доносилось негромкое успокаивающее журчание воды в квартальном фонтанчике, да иногда сонную тишину нарушало шарканье сандалий идущих в прачечную рабов, несущих на плечах тюки с грязным бельем.
        Иногда по ночам мимо проходили солдаты караульной службы, обходившие город и направляющиеся к огромному пустырю, расположенному за гостиницей. С утра пораньше далеко вокруг слышалось бряцанье железных колес. Это повозки привозили к торговой лавке свежие зелень и овощи. По утрам у фонтана собирались женщины и дети с деревянными ведрами. Они не спеша черпали воду из каменной емкости вокруг фонтана и сплетничали между собой. Дети играли рядом. Наговорившись, женщины расходились по домам заниматься повседневными домашними делами. А на уютной зеленой улочке вновь наступала знойная тишина.
        Ранним утром Ирод очнулся от тяжелого беспокойного сна. Ему приснилось, что грозный Посейдон топит его корабль, на котором он возвращается в Галилею. Гигантская черная волна вздыбилась до неба, разрываемого сотнями тысяч огненных стрел, и со страшной силой обрушилась на корабль. Тетрарху слышался треск лопнувших мачт и ломаемой палубы, отчаянные крики тонущих, и он сам оказался в середине поглотившей его бездны. Он тщетно пытался выплыть наверх, к свету,  - и не мог! Черная тяжелая вода была повсюду - она затопила его рот, который он раскрывал в отчаянном беззвучном крике, наполнила легкие. Он попытался сделать хотя бы один судорожный вздох - и вдохнул ледяную воду.
        У Ирода прервалось дыхание, перед глазами поплыли черно-красные круги. Он понял, что умирает. В груди нарастали ужас и паника, нестерпимая острая боль сковала сердце…
        Заставив себя открыть глаза, он мутным взглядом огляделся вокруг. Глаза различили привычную гостиничную обстановку и то, как через полуоткрытую дверь в комнату пробивается солнечный луч. Ирод лежал, боясь пошевелиться, и ждал, когда отпустит боль. Постепенно он смог дышать полной грудью. Все вокруг снова приобрело прежние очертания и яркие краски. Через распахнутое окно слышались негромкие и спокойные разговоры женщин у фонтана. На этот раз смерть пощадила его, но он понимал, что это ненадолго.
        Спустив ноги на пол, он слабым голосом позвал Закарию. Опасаясь предательства или нападения, они с Кастулом по очереди бодрствовали за дверью. Распахнулась дверь, и на пороге выросла высокая фигура ничего не подозревающего заспанного Закарии:
        - Ты звал меня? Чего прикажешь?
        - Принеси воду для умывания и разбуди Кастула. Пойдем в латрины[7 - Общественный туалет.]. Потом надо поесть и пройтись по городу,  - хрипло произнес Ирод. В голове шумело. Он все еще чувствовал слабость во всем теле. Затылок и виски по-прежнему сдавливал тяжелый обруч.
        Спустя некоторое время Ирод почувствовал себя вполне здоровым и в сопровождении охраны вместе с друзьями вышел на улицу.
        В те времена дома строились не так, как сейчас. В них не было хозяйственных помещений для бытовых нужд. Лишь в некоторых домах были небольшие кухоньки. Поэтому римлянам приходилось постоянно выходить на улицу, чтобы умыться, справить нужду в общественных туалетах, где они долго и с увлечением рассуждали о высоких материях и политике. Общественные туалеты и термы, где можно было принять ванну и освежиться, располагались в центре города.
        Мужчины миновали малолюдные узкие улицы и через какое-то время очутились на уже знакомой центральной улице, ведущей к муниципалитету, базилике и местному амфитеатру, золотой купол которого блестел на солнце, видимый со всех сторон острова. Даже в столь ранний час улица была заполнена снующими взад и вперед людьми.
        С утра и до позднего вечера на улицах римских городов продолжалась бойкая жизнь и оживленная торговля. Умывшись, галилеяне направились в сторону муниципалитета, увлекаемые говорливой толпой, и уже через несколько шагов нашли то, что искали,  - спрятавшуюся среди раскидистых деревьев уютную харчевню. В небольшом светлом зале за столами сидели и разговаривали редкие посетители. За стойкой стояла миловидная девушка и подавала посетителям тарелки и стаканы, которые перед этим слегка ополаскивала, нагибаясь к каменной раковине с трубой под стойкой.
        Галилеяне заказали себе и охранникам горячие лепешки, мед, молоко, разные сорта сыра, оливки, вареные яйца и чечевицу, простую воду. Сев за стол, они с аппетитом приступили к завтраку. Солдаты Ирода расположились у входа.
        Поев, мужчины, довольные, откинулись на высокие спинки стульев. Они никуда не спешили, поэтому между ними завязался непринужденный разговор.
        - Пройдя по улицам, я понимаю, почему наш господин так любит все римское. И почему пытается привить народам Галилеи культуру Рима. Скажу, что делаешь ты это, Ирод, весьма успешно…  - польстил Кастул и искоса поглядел на довольное лицо тетрарха.
        Тот усмехнулся. Ирод всегда чувствовал, когда ему льстят. Но когда придворные делали это так тонко и ненавязчиво, как Кастул, он легко поддавался на лесть, принимая ее как должное.
        - Ты прав, дружище. Не хочу, чтобы мир считал наши народы отсталыми и необразованными варварами. Рим - могущественная империя. Покорив полмира, она впитала у покоренных народов все лучшее. У греков римляне открыли новых богов и новых философов, из Александрии к ним пришли могущественные Изида и Серапис, из Персии - солнечный бог Митра, у этрусков они позаимствовали Минерву. Даже праздник вакханалии перешел к ним от греков,  - напыщенным тоном произнес Ирод, стараясь похвастаться своими знаниями, приобретенными им в Риме в юности.
        - Как раз об этом я и говорю,  - отозвался Кастул и обменялся с Закарией понимающими взглядами. Оба приятеля хорошо знали слабости тетрарха и по-дружески опекали его.
        Кастул был иудеем и придерживался взглядов саддукеев, которые, следуя закону Моисея, допускали сотрудничество с римлянами и заседали в синедрионе.
        - Скажи, Ирод, неужели ты искренне веришь, что, создав в Галилее всевозможные блага для жизни, выстроив города и порты, великолепные дворцы, театры и стадионы, ты заставишь яростных фанатиков и язычников поверить в добро, которое дают римляне, чтобы обеспечить покой на своих границах? Или ты надеешься, что зелоты, которые признают только одного бога, один закон и безжалостный удар секиры, с радостью примут римских завоевателей и их богов - Юпитера, Марса, Минерву? Некоторые из ессеев готовы всю жизнь жить в пустыне, ходить в шкурах диких животных и питаться саранчой. Им не нужны мирские блага, никакая роскошь - им нужна только вера в приход Мессии. Ради этого они готовы отдать свою жизнь,  - с вызовом сказал Кастул. Посетители удивленно оглядывались на них.
        - В твоих словах не вся истина,  - недовольно пробурчал Ирод.  - Я бы никогда не стал подчиняться Риму, если бы не видел в этом пользы для нашей страны и народов.
        Однако Ирод знал: его слова неискренни. В душе он давно признал верховенство римлян, потому что с их помощью упрочил свою власть и высокое положение. Если бы он этого не сделал, Галилеей и Переей правил бы брат Иродиады Агриппа, которого по приказу Тиберия недавно заточили в темницу как изменника. И теперь Агриппу ждет казнь, как того клибанария.
        - Я не поставлю под сомнение пользу своих деяний. Даже если галилейские фанатики, фарисеи и зелоты, не поверят в пользу укрепления отношений с Римом, я все равно буду делать то, что делаю. Настанет время, и наш мир придет к единообразию религий. Римская культура, впитавшая в себя множество традиций,  - яркое тому подтверждение. К сожалению, не мне суждено это осуществить,  - пробормотал Ирод, осознавая, что не в его власти ускорить течение времени. Иногда ему казалось, что он запутался в собственных устремлениях. Он отчаивался, видя, как трудно идти вперед одному, чувствуя возрастающее неверие, сопротивление и неприязнь собственного народа.
        - Отнюдь не все в Галилее верят в твою искренность и благие намерения,  - вмешался в разговор Закария. Он сочувственно посмотрел на Ирода.  - Они думают, что ты благоустраиваешь города только ради сохранения своего высокого положения и богатства.
        Ирод Антипа задумался. Слова Закарии не стали неожиданными - они лишь подтвердили то, что ему было известно и раньше. Но одно дело - думать самому, а другое - когда об этом прямо говорят другие.
        - Люди глупы,  - упрямо проговорил Ирод Антипа и неожиданно рассердился.  - Они не понимают, как лучше. Достаточно послушать споры представителей иудейских общин между собой. Примирить их невозможно. Римский император поставил меня управлять разными народами, и я заставлю галилеян подчиниться! Вернувшись домой, я выкорчую мечом еретиков, сеющих смуту. Тогда в тетрархии воцарится мир и спокойствие!
        Черные лохматые брови сошлись у Ирода на переносице, выпуклые губы плотно сжались. Он знал, что ему не обойтись без помощи римских легионеров. Также нужно было дружить с римскими проконсулами, другими наместниками, прокураторами Иудеи. Все это требовало постоянного напряжения и изворотливости.
        - Куда ты смотришь, Закария?  - Ирод отвлекся и шутливо толкнул друга в бок.
        - Я наслаждаюсь милой девушкой, которая так ловко раздает всем еду,  - отозвался тот и улыбнулся, кивнув в сторону стойки.
        Молодая римлянка, обслуживающая посетителей, и вправду была привлекательна. На ее утонченном и благородном лице сверкали выразительные черные глаза. Одетая в тонкую цветную тунику, не скрывающую ни одной линии стройного тела, она приветливо улыбалась каждому, будь то мужчина или женщина. Седой римлянин вынимал из печи большую жаровню с новой партией выпеченных лепешек. Было очевидно, что это семейная харчевня.
        - Она красивая,  - согласился Ирод и улыбнулся, взглянув на друга.
        Подкрепившись, галилеяне расплатились и вышли наружу и снова оказались в гуще толпы. Поток людей весело стремился в сторону амфитеатра. Кого тут только не было! Простые люди, отпущенники, узнаваемые по суровым лицам и скромным туникам, богатые патриции в фиолетовых и красных тогах, матроны в изящных туниках с красивыми прическами и драгоценностями в ушах и на груди, ремесленники, закрывшие мастерские и бросившие дела, торговцы - все спешили в одну сторону. В толпе то и дело мелькали представители других народов, в изобилии заселяющих города Римской империи: высокие мускулистые арабы, индусы, фракийские крестьяне, темнокожие эфиопы. Люди оживленно переговаривались между собой на разных языках, глаза их радостно блестели. Слышались смех и шутки.
        - Куда все идут?  - с любопытством спросил Закария.
        Прислушавшись, мужчины поняли, что все направляются в амфитеатр, где состоится казнь. Глаза тетрарха загорелись в предвкушении зрелища, на котором будет торжествовать смерть.
        - Может быть, не пойдем туда, господин, а проведем время в термах?  - вопросительно посмотрел на Ирода Закария. Но тот упрямо покачал головой:
        - Нет. Мы пойдем обязательно!
        Закария переглянулся с Кастулом. Оба они с радостью отказались бы от приказа тетрарха. Воины не боялись смерти, ведь они часто встречались с ней лицом к лицу. Однако им обоим претило ее торжество, а также восторженное ликование толпы после гибели очередной жертвы.
        Глава 15
        Амфитеатр, в котором по приказу городского магистра устраивались всевозможные зрелища и куда народ стекался в поисках развлечений, находился на пологом и ровном склоне. Боги словно намеренно создали эту высокую равнину, чтобы каменное здание амфитеатра было видно из любой точки острова. Сверкающий позолотой купол возвышался над зданием в форме эллипса. Мраморные трибуны из белоснежного травертина поднимались вокруг арены под углом в 37 градусов, что давало хороший обзор с любого места на трибуне. Возле арочных входов стояли статуи богов и Августа.
        Войдя внутрь, Ирод с друзьями оказались в широком арочном коридоре. Стены его были украшены барельефами богов, людей и животных. Вдоль стен на одинаковом расстоянии друг от друга стояли каменные питьевые фонтанчики с круглыми скамейками для отдыха вокруг.
        Вместе с важными и богато одетыми патрициями по коридору, шумно переговариваясь, шли простые горожане. Все стремились поскорее занять места возле арены. Прижимали к себе небольшие лотки вездесущие торговцы, которые и здесь пытались продать свои товары, предлагая подушки для сидения и закуски: лепешки, орехи, сладости, яблоки, черешню и персики.
        Добравшись до третьего яруса, где обычно сидели ремесленники, торговцы и гости Тиберия, галилеяне присели на свободные места и огляделись. До полудня, когда должно начаться действо, осталось совсем немного, а трибуны пока оставались полупустыми. Закария и Кастул заговорили о предстоящей казни. Ирод не вступал с ними в разговор, а сидел и высокомерно посматривал по сторонам.
        Наконец ворота под триумфальной аркой распахнулись, и показалась многочисленная свита. В середине с гордым видом шествовал Тиберий в белой тоге победителя. За ними шли музыканты, играя на трубах и рожках торжественный марш. Окинув хищным взором поднявшуюся при его появлении ликующую толпу, он улыбнулся и торжествующе помахал рукой. Тиберий сел в кресло из белого мрамора, украшенное позолотой, на почетном месте в нижнем ярусе. Сзади, вытянувшись во весь рост, замерли стражники. Тиберий поднял руку ладонью кверху. Пора! Дождавшись, когда толпа утихнет, он сделал знак начинать.
        Первыми под грохот барабанов на арену вышли акробаты. Их представление длилось недолго. Публика с нетерпением ждала основного зрелища, объявленного еще вчера,  - казни осужденного.
        Наконец два служителя, одетые в подпоясанные толстыми веревками накидки из крепкой кожи, вытолкнули из решетчатой двери человека, приговоренного к смерти. Головы служителей были закрыты коричневыми кожаными капюшонами с прорезями для глаз, на руках - длинные, до локтя, кожаные рукавицы.
        Раздался одобрительный гул. Люди не отрывали от арены глаз. Сердце Ирода забилось медленными глухими толчками. Кровь ударила в голову, в ушах зашумело. Он привстал с места, чтобы лучше видеть. Время остановилось для него, столь сильна была его жажда не пропустить ни секунды кровавого зрелища. И не только он - сидящий рядом богатый патриций бросил разговаривать с женой и тоже весь обратился в зрение и слух. Замерла и его молоденькая супруга.
        Узник на арене в ужасе смотрел на огромного льва, который, недовольно огрызаясь, лениво выбежал из ворот. Лев остановился и облизнулся, обнюхал песок. Кисточка на его хвосте в это время подрагивала от нетерпения. Потом лев поднял голову. Как только его желтый бездушный взгляд остановился на жертве, он напрягся и слегка присел на задние лапы. Однако зверь медлил. Тогда один из служителей решил подбодрить его, с силой ткнул в мускулистый бок длинным копьем и тут же отскочил. Лев раздраженно зарычал. Кончик его хвоста задвигался по песку быстрее и ожесточеннее.
        - Клянусь Юпитером! Почему же гигант медлит?  - воскликнул патриций, повернув возбужденное лицо к Ироду, и громко закричал:  - Поймай раба! Поймай!
        Он вскочил с места, стараясь своим криком побудить льва-людоеда действовать решительнее. Лицо добропорядочного патриция побагровело от волнения, глаза вылезли из орбит. Он схватился руками за поручень перед собой. Его жена отвернулась и не смотрела на арену. Жестокое зрелище было ей не по душе, однако она не могла встать и уйти.
        Ирод тоже вскочил. В порыве возбуждения он не заметил, как к Тиберию приблизился раб и что-то прошептал ему на ухо. Принцепс поднялся с места, сделал публике прощальный жест и незаметно скрылся за тяжелой парчовой портьерой позади трона.
        Закария и Кастул вместе со всеми смотрели на арену, где разворачивался самый трагический акт драмы. Люди, в едином порыве с кровожадным любопытством уставившиеся на арену, уже потеряли всякое представление о человечности. Все громко и исступленно закричали, когда жертва в панике сделала последнюю попытку убежать.
        Услышав ликующий крик толпы, несчастный узник упал без сил. Какое-то время он еще пытался отбиваться от навалившегося на него льва. Но тщетно! Могучие мускулы огромного животного напряглись, волнами перекатываясь под лоснящейся кожей. Обдав поверженного жарким дыханием, лев совершил безжалостный рывок - и сомкнул крепкие челюсти у него на голове. Тот был еще жив и извивался в ужасных муках. Ноги узника судорожно бились, руками он пытался ухватиться за землю и воздух. Из пасти льва донесся тонкий визг, переходящий в вой, но потом и он затих…
        Триумфальный марш акробатов, выбежавших на арену, торжественно завершил действо. Публика бесновалась, подобная дикому зверю, почуявшему жертву. Казалось, амфитеатр рухнет от оглушительных криков и топота сотен ног. Толпу охватило дикое возбуждение. В глазах у людей не было ничего - ни сострадания к убитому узнику, ни страха. Кровь! Всюду кровь!
        Чем объяснить, что все эти добропорядочные граждане не отрываясь, с восторгом смотрели, как лев рвал и кромсал крепкими клыками живые ткани и кости?! Вокруг царило ликование и смех…
        Вместе со всеми Ирод не мог оторваться от зрелища, разворачивающегося у него перед глазами. Леденящий душу восторг и одновременно ужас терзали его нервно трепещущее сердце. Вид человека, мучительно умирающего в алой пасти огромного льва, завораживал и леденил кровь. Зрелище казалось тетрарху непостижимым. На ум ему пришли слова Иродиады, которые она произносила в подобные минуты: «Ирод! Это торжество смерти - это самое удивительное, что можно себе представить! Ничто не может сравниться с ним по накалу страсти: ни рождение человека, ни любовь!» Сейчас, как ни странно, Ирод был полностью согласен с женой.
        Над амфитеатром разносился многоголосый вопль, больше похожий на звериный крик, прерываемый визгом. Неожиданно горло тетрарха сжалось от удушья. Сердце болезненно зашлось, в глазах потемнело… Очнулся он лежащим на сиденье. Вокруг толпились любопытствующие зеваки и служители.
        Закария сидел рядом и лил ему на голову холодную воду из сосуда, а Кастул одной рукой держал возле его носа тряпку, смоченную в уксусе, а другой тряс за плечо и хлопал по щекам, пытаясь привести тетрарха в чувство.
        - Очнись, господин!  - наперебой повторяли они. Вид у них был встревоженный, в глазах плескались страх и сочувствие.
        - Что со мной?  - прошептал Ирод, ошеломленно озираясь. Цвета окружающих предметов, одежды казались слишком яркими и резали глаз, поэтому он застонал и прикрыл веки. Но и звуки казались ему чересчур громкими.
        - Ужасное зрелище разволновало вас, господин. Вы потеряли сознание,  - сочувственно отозвался Закария.
        - Тиберий видел, как я упал?  - спросил Ирод, по-прежнему не открывая глаз и болезненно морщась.
        - Нет, господин. Он покинул амфитеатр до того, как лев растерзал свою жертву.
        - Ты лжешь, чтобы успокоить меня. Впрочем, это не имеет значения! Не понимаю, что со мной происходит? Какие силы терзают меня? Быть может, это колдовство или демоны?  - пробормотал Ирод и открыл глаза. Поднявшись, он оттолкнул руку Закарии и неуверенными шагами направился к лестнице.
        Многие зрители шли вниз к торговцам за едой, водой и сладостями. В это время четверо служителей в кожаных фартуках и рукавицах убирали останки растерзанной жертвы, сбрасывая их в повозку.
        Продолжая развлекать заскучавшую публику, на арене тем временем выступали акробаты и жонглеры. По краю медленно двигались две нарядные повозки, украшенные цветочными гирляндами. Сидящие в них музыканты развлекали зрителей веселой игрой на трубах и рожках. Зрители бросали на арену монеты и хлеб, которые подбирали рабы и относили музыкантам.
        Глава 16
        На следующий день Ирод проснулся от приглушенного разговора за дверью. Тетрарх встал. Зевнув, он накинул на себя верхнюю рубашку, подпоясался и распахнул дверь. Закария и Кастул сидели на ковре и, поджав ноги, как турки, самозабвенно играли в кости. Увидев тетрарха, оба смущенно привстали со словами приветствия и извинений, что разбудили его. Ирод благосклонно кивнул и важно прошествовал мимо во двор. Вернувшись, он присел на ковер рядом с ними и стал наблюдать за игрой.
        Спустя некоторое время в дверь кто-то осторожно постучал. Закария и Кастул настороженно переглянулись. Напружинившись, они бесшумно встали, достали из-за поясов кинжалы и, подойдя к двери, немного приоткрыли ее. Перед ними стоял незнакомый раб-индус. Он широко улыбался и протягивал им огромную корзину, доверху наполненную сочным виноградом, малиновыми гранатами, желтыми персиками и инжиром.
        - Это подарок тетрарху Галилеи от городского префекта!  - коверкая слова, залопотал он. После чего стал низко и часто кланяться, нахваливая фрукты.
        - Почему бы и нет? Примем этот дар, господин?  - Кастул обернулся к тетрарху. Тот милостиво кивнул. Его лицо расплылось в довольной улыбке. Еще бы! Получить подарок от самого префекта Капуи! Отдав корзину, раб попятился и исчез в темноте лестницы.
        Водрузив корзину на середину комнаты, все трое снова уселись на ковер и продолжили игру. Ирод, не глядя, протягивал руку, брал очередной персик или виноградину и опускал в рот. Наевшись, он вздохнул, отодвинулся и улегся на спину тут же, на ковре, приказав Закарии оставить игру и помассировать ему ноги.
        Закария кивнул и поднялся. Подойдя к столику на львиных ножках, он достал из деревянного ларчика, инкрустированного слоновой костью, сосуд с благовонным маслом. Смазав ладони, воин опустился перед тетрархом на колени и стал разминать ему подошвы. Воцарилось молчание.
        Кастул сидел возле корзины и ел виноград. Неожиданно он дико вскрикнул. Ирод увидел, как судорожно задергались на разноцветном ковре его голые ноги. Схватившись за грудь, с побелевшим лицом, Кастул пытался разорвать на себе рубашку. Спустя мгновение воин захрипел и, повалившись на бок, замер без движения.
        Ирод приподнялся и со страхом вглядывался в лежащего друга. Закария оглянулся и… застыл: над корзиной, на расстоянии двух локтей от них, раскачивалась, зловеще раздув капюшон и приготовившись к броску, небольшая кобра.
        - Не двигайся, господин,  - шепнул Закария, медленно и осторожно вытаскивая из-за пояса кинжал. Спустя миг, показавшийся вечностью, меткий бросок кинжала разрезал змею надвое. Еще через мгновение мужчины уже были возле лежавшего навзничь Кастула. Ирод затряс несчастного за плечи.
        - О боги! Он умер…  - в отчаянии проговорил Закария и вопросительно посмотрел на Ирода. Тот был бледен как полотно. Безумными глазами, не отрываясь, смотрел тетрарх на мертвого воина.
        - Я прикажу рабам унести тело. Надо похоронить его. Я видел за пустырем местное кладбище,  - проговорил Закария.
        - Да-да. Мы похороним его там…  - как во сне пробормотал Ирод и сжал голову руками. Внезапно он почувствовал себя разбитым, больным и несчастным стариком. Плечи его сгорбились, в глазах застыло отчаяние.
        - Прикажешь провести расследование, господин? Кто-то хочет нам навредить. Хорошо бы узнать, кто это,  - произнес Закария. Вид у него был встревоженный.
        - Нет!  - испуганно выкрикнул Ирод.  - Как думаешь, кто мог это сделать? Разве у меня здесь есть враги? Что, если это слуги Тиберия, и он решил таким образом расправиться со мной? А если это не он, в таком случае он обвинит меня. Нет! Надо все сделать быстро и тихо. Кастула уже не вернешь. А нам надо поскорее выбираться с этого проклятого острова.
        Тетрарх тоскливо посмотрел на Закарию, ища защиты. В душе у Ирода стремительно нарастало уже знакомое беспокойство и пожирающий разум, волю и тело чудовищный страх. Ощущение опасности охватило его. Пальцы на руках заледенели, взгляд стал тревожным.
        Увидев, как быстро тетрарх погружается в болезненное состояние, Закария молча поднялся, принес из спальных покоев теплое покрывало и, как заботливая няня, накинул его Ироду на плечи.
        Спустя несколько часов тело несчастного Кастула было предано земле. Закария сразу поспешил на базар, где принялся терпеливо и настойчиво расспрашивать торговцев и ремесленников о загадочном индусе. Однако его расспросы не увенчались успехом. Никто не смог толком рассказать о нем.
        В течение нескольких дней Ирод не покидал стен гостиницы, борясь с душевным расстройством. Он не вставал с постели, чувствуя слабость и разбитость во всем теле. Голова его постоянно болела, смутные видения, странные образы вновь окружали его, не давая больному мозгу отдохновения. Закария ухаживал за тетрархом, как за ребенком. Это принесло свои плоды.
        Однажды вечером к ним прибыли воины Тиберия и привезли приглашение посетить принцепса на вилле Юпитера.
        Глава 17
        На следующий день, когда солнце было в зените, из гостиницы выехали два богато одетых всадника в сопровождении охраны. Это были Ирод и Закария. Приступы душевной болезни на время отступили. И Ирод не хотел вспоминать о смерти Кастула и о том, что был сильно болен.
        Они быстро пересекли центральную часть города, потом грязные и тесные городские окраины и, выехав в поле, поскакали по белой пыльной дороге на восток - туда, где находилась главная резиденция Тиберия.
        Поначалу их взгляд то и дело натыкался на прячущиеся среди садов и распаханных угодий одноэтажные каменные строения. Однако по мере удаления от Капуи привычный сельский пейзаж сменился буйно разросшимися под горячим солнцем зарослями черноствольных лавровых деревьев и небольшими рощицами кедров, среди которых, стремясь в лазурную высь, то тут, то там виднелись одинокие стрелы сосен.
        На пути всадникам попадались густые заросли оливковых и миртовых деревьев, секвой и олеандров. Уютные и душные полянки, окруженные вечнозелеными пихтами и низкими кустами, манили и притягивали взгляд. Хотелось погрузиться в их таинственную и мягкую тишину, упасть на густую влажную траву и долго, бездумно лежать, забыв обо всем. Здесь текла своя, неподвластная времени и незаметная человеку жизнь.
        Сквозь раскидистые ветви сверкала синева - море, сливающееся на линии горизонта с более светлым небом, на котором не было облаков. На склонах горы, на которой расположилась самая любимая вилла Тиберия, росли знаменитые ливанские кедры, простирающие свои могучие, покрытые голубоватой хвоей ветви ввысь.
        Всадники осторожно поднимались по узкой извилистой дороге на вершину горы. Спустя время галилеяне очутились перед внушительными дубовыми воротами, прикрепленными к высокому забору с помощью вычурных массивных бронзовых петель. В тени кипарисов паслись чьи-то распряженные лошади. На земле в ожидании хозяев сидели или лежали рабы.
        Навстречу всадникам выбежал темнокожий раб-привратник с курчавыми волосами и торопливо распахнул перед ними ворота. Перед галилеянами во всей красе предстал белокаменный дом Тиберия, который ничуть не уступал лучшим резиденциям в Риме в роскоши и убранству.
        Мужчины очутились в большом атриуме[8 - Атриум - прямоугольный широкий зал, расписанный фресками ярких цветов.] с белым мраморным бассейном посередине для сбора дождевой воды. Полы атриума тоже были из мрамора, но уже другого, редко встречающегося в природе черного цвета. С одной стороны атриум, спрятавшийся за колоннами из тиволийского мрамора, окружал сад, где росли могучие олеандры, лавры и самшиты. Между деревьями виднелись статуи богов. Возле статуй стояли три полуобнаженные девушки и плавно покачивали телами в такт мелодии, которую они наигрывали на флейтах. До мужчин донесся чарующий аромат цветов: фиалок, нарциссов, гибискусов, плюмерий, ирисов и орхидей, высаженных в круглые белые чаши.
        Миновав атриум, галилеяне очутились в коридоре, пол которого был выложен из мозаики и драгоценных камней, привезенных из Александрии: агата, оникса, бирюзы и изумруда. Благодаря проникающему в помещение солнечному свету мозаичный пол с вкраплениями белого мрамора и разноцветного стекла играл, заставляя людей замирать от восторга. Рисунок, созданный мастером, изображал любовные игры людей и мифических созданий: фавнов, сатиров и нимф. Сцены охоты посреди фантастически красивых пейзажей поражали воображение.
        Ирод с Закарией присели на низенькие широкие скамейки, стоящие возле круглой беломраморной чаши, в которой журчал небольшой фонтанчик. Они сняли сандалии и положили их в деревянный ларь на гнутых ножках в форме львиных лап.
        Темнокожий раб поклонился и, опустившись на колени, принялся омывать ноги Ирода ароматной водой из широкого серебряного кувшина, после чего долго массировал и умащивал благовониями его икры и натруженные ступни. То же он проделал и с ногами Закарии. Встав со скамеечек, мужчины направились дальше уже босыми.
        В напольных мозаиках по всей длине коридора гармонично сосуществовали необычные обитатели морского дна, множество растений, цветов и птиц. Стены были украшены не менее причудливо. Из полутемного пространства возникали многочисленные фрески, изображающие бои гладиаторов, сцены из военных сражений и соревнования на колесницах. При этом стены и пол не выглядели чужеродными по отношению друг к другу. Перемежающиеся на них картины создавали целостный образ окружающего мира. Контрастным было убранство внутренних помещений, которое они с любопытством разглядывали, идя по коридору. Где-то висящие на бронзовых цепях лампионы горели довольно тускло, намеренно создавая полумрак и подчеркивая скромность и простоту. А где-то, напротив, яркий свет, падающий из золотых или серебряных лампионов, создавал праздничное настроение и говорил об изысканности вкуса хозяина дома.
        В центре личного кабинета Тиберия гости увидели внушительный стол из редкого вида мрамора с дорогими письменными принадлежностями, высокий стул и множество табуреток. С потолка к столу спускалась золотая цепь, на которой был подвешен золотой лампион. На стенах, украшенных фресками на тему военных сражений, висели перекрещенные острые мечи. Мебели было мало, но вся она была из дорогого красного дерева, украшена инкрустациями из слоновой кости, бронзы и позолоты. Обогревался кабинет с помощью жаровни в виде коня. В специально отведенном месте на тяжелом постаменте возвышался огромный деревянный сейф для хранения денег, окованный бронзой, вокруг на высоких бронзовых канделябрах висели светильники. Рядом стояла бронзовая статуя довольно грозного вида эфиопа. В своих могучих металлических руках эфиоп держал меч, который при необходимости можно было легко вынуть из ножен.
        Во многих помещениях на невысоких круглых столиках красовались специально выставленные напоказ изысканные серебряные сосуды, чаши и блюда. Рядом держали раскрытыми бронзовые лари, украшенные витиеватой чеканной резьбой и виноградными лозами. В них также лежали всевозможные бытовые предметы из бронзы, цветной керамики и стекла. Украшения, геммы, драгоценные ожерелья и браслеты из серебра и золота, висевшие на беломраморных статуях обнаженных нимф, произвели на галилеян должное впечатление.
        Пройдя последний поворот, мужчины очутились в шумном триклинии[9 - Триклиний - пиршественный зал, столовая, выделенная в отдельную комнату. Римляне ели, возлежа на ложах-клиниях. В доме могло быть несколько триклиниев.].
        Двери были распахнуты настежь для сквозняка, поэтому вместе с ароматами сюда проникал дневной свет. Около металлических жаровен орудовали два раба, ловко поджаривая на вертелах дичь и рыбу.
        На стенах триклиния красовались фрески, изображающие откровенные вакхические танцы, нимф, людей и богов. Гости возлежали на ложах вокруг пяти прямоугольных мраморных столов, установленных в виде буквы П. Вся снедь на столах не помещалась - рядом стояли низенькие круглые столики на гнутых ножках. Каждое ложе было накрыто дорогой синей тканью и усыпано большими желтыми подушками. Трапезные столы были сервированы изысканной серебряной посудой, сосудами и кубками для напитков.
        В углах триклинии стояли статуи юношей с кувшинами в руках, из которых периодически выплескивались струи воды, освежая душный воздух. Вода стекала в круглые напольные чаши, а оттуда по желобу, спрятанному под полом, попадала обратно в кувшины. Темнокожий раб переходил от одной статуи к другой, с помощью специального крана регулируя напор воды, затекающей в кувшин.
        Облаченный в одежду из тончайшего белого полотна, Тиберий встретил тетрарха и Закарию лежа, облокотившись на парчовую пуховую подушку. Ирод приветствовал его. Тот коротко кивнул, предлагая присесть где им заблагорассудится. Заметив на противоположном конце стола пустующее ложе, Ирод и Закария поспешили занять его.
        Глава 18
        В зале не умолкал веселый гул, похожий на гудение пчелиного роя. Гости, одетые богато и вычурно, живо обсуждали события в военных лагерях, острили и рассказывали забавные истории из походной жизни. Опьяненные вкусной едой и винами многолетней выдержки, римляне вспоминали славные победы Августа и Тиберия в войне против Германии, Паннонии, Трансальпийской Галлии и Парфии. Зашла речь и о том, как под натиском армии Тиберия парфяне были вынуждены вернуть императору Августу самые ценные государственные реликвии - римских орлов, символизирующих великую империю, которая в своей захватнической политике преследовала две главные цели - наживу и безопасность. Каждая победа позволяла римлянам контролировать захваченные территории и уничтожать потенциальных врагов, не подпуская их близко к границам Рима. Точно так же ведут себя парящие над землей горделивые орлы.
        Хмельные патриции без устали поднимали доверху наполненные кубки, прославляя могущество Тиберия и восхищаясь его успехами. Поддавшись всеобщему настроению, Ирод осушал кубок за кубком.
        После очередной перемены блюд Тиберий, будто вспомнив о чем-то, стал осматривать жующих патрициев и наместников. Когда его взгляд наткнулся на Ирода, он поманил его к себе.
        - Присядь рядом,  - предложил он тетрарху, когда тот приблизился.
        Подобное приглашение в глазах местных вельмож означало почет и особое расположение. Ирод торжествующе оглядел вытянувшиеся от зависти лица римлян, сделал успокаивающий жест встревоженному Закарии и с видом победителя уселся возле Тиберия.
        - Послушай, Ирод! Ты сидишь на пиру, ешь мой хлеб и пьешь мое вино. Скажи мне, а как ты, иудей, относишься к нашим победам над миром?  - довольно беззаботным тоном спросил Тиберий, хитро и хищно прищурившись. Весь его вид говорил, что в вопросе есть скрытый подвох.
        - Отвечу прямо, Тиберий. Мне, твоему верному вассалу, надо прежде думать о том, как извлечь выгоду из этого положения. Я не дурак, чтобы не понимать, что находиться под могущественным крылом великой империи - лучший способ спастись от набегов германцев, галийцев и парфян. Лучше я буду возводить в своих провинциях новые города и дороги, удобные порты, пока покровительство Рима и воцарившаяся стабильность позволяют мне это делать.
        - Клянусь Юпитером, ты говоришь как настоящий правитель!  - одобрительно произнес Тиберий и похлопал Ирода по плечу.  - Выпей же со мной еще вина за процветание империи!
        И он сделал рабу в синей тунике знак налить еще вина.
        Закария Димитракис остался сидеть на другом конце стола. Многозначительно поглядывая со своего места на Ирода, он не вступал в пьяные разговоры окружающих. После смерти Кастула и недружелюбной встречи их стражниками принцепса в зале приемов Закария ни на секунду не терял бдительности, видя в каждом затаившегося врага.
        Продолжая беседовать с Тиберием о политике, Ирод невольно прислушивался к шутливому разговору соседей за столом. За их спинами непрерывно сновали рабы с полотенцами и розовой водой. Они обмывали пирующим испачканные руки и вытирали их. Другие рабы меняли кушанья, поднося на огромных серебряных подносах закуски, дичь и рыбу. Всего смен блюд во время пира предлагалось семь. Каждое из них могло считаться настоящим кулинарным шедевром. Больше всего Ироду понравились жаренные на вертеле аисты и жаркое из фламинго, политое соусом и посыпанное финиками. Насытившись, он довольно откинулся на ложе.
        Тиберий приподнялся и хлопнул в ладоши.
        Пританцовывая на ходу, в зал одна за другой вошли закутанные в разноцветные прозрачные покрывала танцовщицы. Рабы разожгли курильницы, и помещение наполнилось тяжелым ароматом благовоний. Женщины встали на середину зала и под ритмичное хлопанье принялись медленно и плавно снимать с себя одно покрывало за другим.
        Когда на каждой осталось по одному покрывалу, раздались одобрительные хриплые выкрики и бурные рукоплескания. Хмельные сподвижники Тиберия как один уставились на женщин. Тем временем танцовщицы стали изображать известное в Риме представление - похищение сабинянок.
        Соблазнительно покачивая бедрами, «сабинянки» уворачивались от воображаемых похитителей. Они бегали взад и вперед, возбуждая мужчин откровенными движениями. Обильные возлияния и раздающиеся то тут, то там восторженные выкрики сделали свое дело - и присутствующих мужчин охватило возбуждение. Даже Закария Димитракис, который тоже много выпил и съел, поддался всеобщему безумию.
        Лица танцовщиц показались Ироду грубоватыми. Он любовался ими, но они не вызвали в нем ничего, кроме естественного любопытства.
        Внезапно перед его мысленным взором появилась Саломея. Гибко извиваясь, девушка танцевала неизвестный ему древний танец. Движения ее рук были грациозные и завораживающе плавные…
        Контраст юного девичьего лица и цветущей женственности оказался таким неожиданным, что Ирод почувствовал, как жаркий туман опоясал ему голову. Она была там, его Саломея, его мечта - в дрожащих отблесках мерцающего света от масляных светильников…
        Тени танцовщиц двигались на стене среди фресок. Они отвлекали и мешали наслаждаться танцем Саломеи. Дрожа всем телом, Ирод приподнялся с места и протянул к своей мечте руку…
        - На кого ты смотришь, Ирод?  - заплетающимся языком спросил Тиберий, проследив за его взглядом.  - Я разрешаю тебе выбрать любую женщину, какую пожелаешь.
        Ирод как во сне оглянулся на Тиберия и отрицательно покачал головой. После чего почти упал на ложе.
        - Тебе не нравятся римлянки?  - поинтересовался трибун. В его глазах промелькнуло удивление.
        - Нравятся. Они хороши. Но среди них нет той, что прекраснее солнца,  - тихо ответил Ирод и обхватил хмельную голову руками.
        - А ты нашел именно такую женщину?  - выцветшие глаза трибуна загорелись от любопытства. Он приподнялся на локтях.
        - Да!  - ответил Ирод. Тиберий кивнул и с улыбкой откинулся на ложе.
        - Теперь мне ясно, почему в Галааде брожения! Вместо того чтобы твердо управлять вверенной тебе провинцией, ты увлекся прекрасной женщиной и потерял голову,  - пошутил Тиберий и понимающе хмыкнул. Отвернувшись от Ирода, он взглянул в центр зала.
        Пьяные мужи повыскакивали с мест и, обхватив понравившихся девушек за плечи или талию, уводили с собой прочь из зала…
        Ирод сидел, погруженный в мучительные сладкие грезы. Его снова отвлек хриплый голос Тиберия:
        - Мне доложили, что ты присутствовал на казни. И вид растерзанного осужденного так разволновал тебя, что ты упал без чувств. Так ли это, тетрарх?
        Ирод кивнул. Отвернувшись от трибуна, он недрогнувшей рукой налил себе вина, залпом осушил кубок и ответил:
        - Твои люди доложили не всю правду. Я не терял сознания.
        И стал сосредоточенно рвать зубами кусок жареной дичи, не глядя на Тиберия. Вокруг продолжалось буйное веселье. В триклинии воцарилось молчание. Спустя несколько минут Тиберий осклабил рот в хищной улыбке и с силой хлопнул сосредоточенно жующего Ирода по плечу.
        - Мне нравится твое хладнокровие, Ирод. Ты храбрый воин и настоящий правитель. Твое поведение говорит об уверенности в собственной правоте. Так и быть! Я поверю, что ты выздоровел, и подожду твоих донесений, когда ты вернешься обратно в Галилею. Потом я решу, как поступить с тобой,  - промолвил он с угрозой в голосе.
        Отвернувшись от тетрарха, Тиберий воскликнул:
        - Веселитесь, друзья!  - и вытянул в сторону остальных наполненный кубок.
        В ответ снова раздались хвалебные выкрики.
        - Скажи, Ирод, ты был в Голубом гроте?  - обратился Тиберий к тетрарху перед очередной сменой блюд.
        - Нет!
        - А хочешь побывать?
        - Да,  - оживился Ирод. Он все еще находился под властью образа танцующей Саломеи. Заметив завистливые взгляды римлян, презрительно скривился. Еще бы! Все эти напыщенные патриции, наверное, терзаются от зависти к нему. Ведь это ему, а не им Тиберий предложил отдохнуть в Грота Азура, или в Голубом гроте.
        Грота Азура был одним из красивейших мест на Капри. Глубокие подземные источники, питающие его кристально чистой водой, считались целебными. Ирод подумал, что плавание в грот станет для него незабываемым и интересным приключением. Возможно, там даже будут какие-то развлечения, расслабляющий массаж и множество прекрасных женщин, готовых по первому сигналу усладить взгляд и тело самого взыскательного мужчины.
        - Замечательно!  - ответил Тиберий и громко хлопнул в ладони.
        К нему приблизился раб атлетического телосложения с обезображенным и отталкивающим лицом. Его движения были похожи на хищные и плавные движения пантеры, приготовившейся к прыжку. Приглядевшись, тетрарх понял, что его лицо изуродовано не от рождения, а, скорее всего, от удара меча или пыток. Раб бросил на Ирода горящий злобой взгляд, словно желая навечно запечатлеть его облик в своей памяти, выслушал распоряжения и столь же быстро и незаметно исчез среди танцующих.
        Ни Тиберий, ни Ирод не принимали участия в похищении сабинянок. Пресытившись зрелищем, Тиберий приказал танцовщицам удалиться.
        Глава 19
        Полуденный зной, окатывающий полуостров тяжелой и жаркой волной, к вечеру пошел на убыль. Дующий с моря ветер приносил в атриум свежесть и прохладу. Однако в жаркой и душной триклинии, где уже много часов подряд продолжался пир, было все так же невыносимо. Густой туман от винных и потных испарений человеческих тел стоял плотной завесой. Обильный пот градом катился с лиц объевшихся чиновников. Однако они упрямо продолжали насыщаться. Еду они брали руками. Чем больше возьмешь, тем больше уважения от лежащего рядом соседа. Прошло время, и гостей, разморенных от обильной еды и вина, уже не спасали раскрытые настежь двери.
        После седьмой перемены блюд, когда на столах и полу выросли горы обглоданных костей и объедков, хозяин сделал рабам знак убирать в зале. Появление рабов послужило для гостей сигналом к окончанию пира.
        Люди постепенно вставали и прощались с хозяином. Ирод отпустил Закарию, приказав дожидаться в гостинице.
        Спустя час за столом остались только Тиберий и Ирод. Пока рабы убирали со столов, Тиберий неподвижно лежал на ложе, закрыв глаза. Невозможно было понять, спит он или задумался. Ирод не стал тревожить его и, пересев к дверям, любовался находившимися в саду белоснежными скульптурами и струящимся фонтаном. Он с наслаждением пил из кубка охлажденный медовый напиток с лимонным и гранатовым соком. Наконец император очнулся от сытой дремоты и взглянул на сидевшего в отдалении гостя.
        - А… Ты еще здесь, тетрарх из Галилеи? И готов присоединиться ко мне, спуститься туда, где царит красота?  - позвал Тиберий Ирода.
        - Готов,  - живо отозвался тот и пружинисто поднялся, разминая затекшие ноги. Тиберий позвал раба с обезображенным лицом и, завернувшись с его помощью в светло-серую тогу, пошел вперед.
        Выйдя из дома и миновав сад, где на все лады щебетали и распевали птицы, мужчины подошли к западной стороне склона, откуда к морю спускалась, извиваясь, широкая тропинка. Они спускались вдоль стены, состоящей из растущих и переплетенных между собой миртовых деревьев. Через крепкие ветви, подобно льющемуся из сосуда янтарному вину, слегка просачивался солнечный свет. От этого в густой зеленой тиши было не так жарко, как снаружи.
        Подойдя к голубому заливу, мужчины сели в лодку. Ветра не было, и лодка плавно скользила по зеркальной поверхности, подчиняясь уверенным взмахам весел. Вскоре она приблизилась к пещере и медленно вплыла внутрь. Ирод замер от восхищения.
        В темно-синей таинственной глубине все казалось загадочным. Солнечный свет, проникающий в грот через входное отверстие, отражался от воды и играл на нависающих, отполированных временем стенах неповторимым, почти волшебным образом. У входа в пещеру Ирод заметил на выступающих из темноты пещерных нишах каменных дочерей бога Нерея. Созданные руками искусного мастера, скульптуры нереид, или нимф Средиземного моря, казались живыми, устремляя к плывущей лодке с людьми руки, увитые каменными цветами. Бог Нерей, добрый и справедливый старец, в отличие от грозного Посейдона, олицетворял спокойствие морской стихии и по преданию обитал именно в подобных гротах.
        По мере продвижения в глубь грота темные стены и синяя вода вдруг осветились серебристым светом.
        Над застывшей водной гладью возвышалась освещаемая факелами широкая прямоугольная плита, на которой стояли три величественные скульптуры: бога Нерея, грозного Посейдона и Венеры. Они олицетворяли собой справедливость и спокойствие, гнев и милосердие, бурю человеческих страстей и любовь…
        Как только лодка показалась в светлом проеме, три рабыни-финикиянки в коротких прозрачных туниках приблизились к краю плиты, оживленно переговариваясь. Когда стало возможно различить их лица, Ирод увидел, что они хороши собой и юны. Темные волосы девушек были уложены в косы, на головах красовались венки из белых роз. Возле статуи Венеры Ирод заметил клетку с голубями и две большие корзины. В одной лежали раскидистые ветви священных миртовых деревьев, а в другой - красные яблоки и гранаты.
        Когда лодка причалила, Тиберий первым взобрался на платформу и помог Ироду подняться, после чего подошел к статуе Посейдона, преклонил колено, опустил седую голову и замер. Какое-то время все почтительно дожидались, когда принцепс поднимется. Наконец он встал и перешел к скульптуре Венеры. Обернувшись, подозвал Ирода:
        - Ты тоже можешь подойти, наместник Галилеи.
        Факел освещал бело-розовую мраморную скульптуру неравномерно. И благодаря такой причудливой игре света и тени она казалась живой. Одна рука богини была изящно приподнята вверх, словно она только что поправила корону заплетенных кос, другая же свободно и вольно опущена вниз. Каждая линия скульптуры, каждая черта лица воплощала вечную и непостижимую тайну жизни, ее плодородие.
        Богине поклонялись многие народы: гордые эллины, этруски, критяне и римляне. Сам Цезарь посвятил Венере-победительнице храм, считая ее прародительницей рода Юлиев. Она была одновременно и богиней любви, и благодетельницей супружеской жизни, и богиней плодородия и цветущих садов, вобравшей в себя все женские начала - земное и божественное.
        Финикиянки недавно омыли скульптуру водой, и на мраморных плечах блестели капли воды.
        - Удивительная скульптура. Одна из самых прекрасных… и самых моих любимых,  - проникновенно произнес Тиберий. В его голосе появились несвойственные ему теплые нотки.  - Она создана греческим скульптором.
        Ирод с удивлением посмотрел на Тиберия.
        - Да, да. Это произведение незнакомого грека, не римлянина. Искусство не знает границ. И у меня нет предрассудков на этот счет. Греческие художники более других народов обладали пониманием прекрасного, даже более, чем мы, римляне. Наши скульптуры и фрески более грубые, простые. Они не такие благородные, как у греков. Но это не значит, что у наших мастеров нет понимания, как нужно в произведениях искусства изображать великое. Хотя эта богиня и мраморная, но она живет, потому что мастер, который ее высек, имел волю и талант, чтобы заставить ее жить. В ней есть правда жизни. И она кажется мне воплощением идеала, совершенной женщины, которую мы, мужчины, порой ищем всю свою жизнь… но, увы, не находим. В ней соединились красота, доброта, мудрость, любовь и сострадание. Впрочем, однажды я уже нашел такую женщину. Нашел… и, к сожалению, потерял. На нее похожа моя первая жена, бедная моя Випсания.
        Тиберий грустно вздохнул и замолчал, думая о своем. Потом продолжил:
        - Я мало знаю о богах иудеев. Расскажи мне о них. Хочу понять, почему иудеи пытаются поднять восстание против римлян. Что побуждает их к этому?
        - Самый почитаемый иудейским народом и грозный бог - Яхве. Верховный бог Элоах - глава совета богов. Иудейский народ считает его творцом неба и земли. Баал - бог земледелия. Ашера - небесная царица, великая владычица и праматерь всех богов - для иудеев имеет огромное значение. Хотя мне кажется, что богиня Астарта, олицетворяющая, как и Венера, любовь и плодородие, больше похожа на нее,  - ответил Ирод.
        - Я видел изображения Ашеры и Астарты на фресках и в книгах. Их лики показались мне грозными и безжалостными. Почему?  - расспрашивал Тиберий.
        Ирод не уловил во взгляде трибуна желания принизить значение ханаанейских богов - только интерес исследователя, и охотно пояснил:
        - Иудейский народ прошел через много испытаний, кочуя по бескрайним сирийским пустыням. Чтобы сохранить свою целостность, иудеи вынуждены подчинять жизнь строгим правилам. Кто, как не боги, помогают людям выжить в суровых условиях пустынь? У Яхве грозный нрав. Ашера - его супруга. Думаю, что она переняла свой грозный облик от Яхве. Первосвященники считают, что несчастья обрушиваются на их народ из-за измены великому Яхве.
        - Вот почему иудеи отказываются приносить жертвы на обрядах в мою честь!  - воскликнул Тиберий.  - Этот кочевой народ до сих пор не признал мою божественную власть. Ирод, я поставил тебя следить за исполнением римских законов во вверенной тебе провинции. И я обвиняю тебя в том, что ты нарушил данную мне присягу!
        - Будь справедлив, трибун! Клянусь тебе, я всегда был и буду предан тебе и Риму! Рим - великая империя. И по праву царствует над миром. В Галилее объявился предатель. Когда вернусь, я найду и жестоко накажу смутьяна,  - воскликнул тетрарх и замолчал. Его самолюбие было задето. Однако он не стал больше оправдываться, понимая, что любое слово может быть истолковано неправильно и навредить. Если цезарь решит казнить его, он не станет слушать никаких оправданий.
        - Хорошо,  - ответил Тиберий.
        Он оглянулся на девушек и сделал им знак начинать.
        Финикиянки вынули из корзин миртовые ветки и подошли к Венере. Они медленно и плавно танцевали вокруг скульптуры. Потом ускорили движения. Все быстрее заскользили по каменному полу босые ноги танцовщиц. Одна из них приглянулась Ироду больше остальных, и теперь он наблюдал только за ней.
        Казалось, время остановило течение… Поддавшись захватившему их круговороту сильных эмоций, люди не замечали ничего вокруг. И только прекрасная каменная Венера понимающе улыбалась, глядя на живых и грешных людей со своего каменного пьедестала…
        Глава 20
        - Послушай, Аркадия,  - говорила Саломея молоденькой рабыне, которая старательно причесывала ее волосы,  - хорошо ли ты закрепила ожерелье? В прошлый раз оно соскочило прямо во время пира, и стражникам пришлось обыскать всех рабов. Один из них спрятал его в карман, очевидно, считая, что теперь оно принадлежит ему.
        Она сидела перед овальным зеркалом в тяжелой золотой раме. На Саломее был надет голубой с золотыми узорами кетонет[10 - Кетонет - длинное одеяние из нескольких тонких слоев с широким поясом.], стянутый по талии красиво вышитым поясом с золотыми застежками.
        Было раннее утро. Лучи солнца только-только прогнали за горизонт рваные серые облака. В воздухе пока еще ощущалась легкая свежесть в преддверии полуденной жары.
        - Не волнуйся, госпожа. Я хорошо закрепила. А что потом случилось с тем рабом?  - не удержалась и полюбопытствовала Аркадия. Она перестала расчесывать шелковистые пряди и приготовилась слушать.
        - Как что? Ты притворяешься или впрямь такая недогадливая?  - Саломея с легкой иронией посмотрела на смущенное смуглое личико рабыни в зеркале.
        Эту прислужницу она выпросила у матери взамен той, которую тетрарх приказал забить палками. Аркадия была куплена на невольничьем рынке в порту Акко. Рабыня была ассирийкой и показалась ей самой смышленой среди остальных. Но сейчас Саломея подумала, что ошиблась на ее счет: «Правильно говорит мама, всякий раб или слуга норовит прикинуться дураком, лишь бы обмануть господина».
        - Вора казнили,  - объяснила она,  - а что касается ожерелья, то, как видишь, оно снова на мне, целое и невредимое. Не медли, Аркадия. Ты ведь знаешь, что, если я опоздаю, матушка снова сделает мне замечание. А я скажу, что это ты виновата,  - прибавила она и снова, прищурив глаза, насмешливо посмотрела на рабыню.
        Аркадия обреченно вздохнула и, сделав неловкое движение, больно натянула прядь волос. Саломея поморщилась:
        - Последний раз тебя предупреждаю, не рви мои пряди, как эта глупая Ассилия. Иначе тоже узнаешь, что такое удары палками.
        Склонив голову, она поправила выбившийся из-под серебряного ободка локон. Потом порывисто отстранилась от Аркадии и сказала:
        - Мама собралась поехать в Галаад. Так приказал наш господин. Там объявился отшельник, который живет в Иорданской пустыне, ходит по окрестностям Галилеи и призывает всех покаяться в грехах. Говорят, что он обливает покаявшегося водой, и с человеком происходят чудеса. Больные становятся здоровыми, слепые - зрячими, а глухие начинают слышать. Но ведь это невозможно, Аркадия! Если человек от рождения слеп или глух, как он может прозреть или услышать? Я знаю, ты дружишь с Иоанной. Она родом из Галаада. Узнай, правду говорят люди или нет?
        - Как прикажете, госпожа,  - не сразу ответила ей Аркадия.
        Она закончила с прической и отошла, со всех сторон оглядев госпожу. Потом опустила глаза и принялась теребить свой передник, пребывая в замешательстве. Иоанна, жена Хузы, домоправителя Ирода, действительно только вчера по секрету поведала ей о странном отшельнике. Однако жена домоправителя взяла с нее клятву никому ничего не рассказывать. Просьба Саломеи поставила девушку в тупик. Но, на ее счастье, молодая госпожа не смотрела в ее сторону, иначе Аркадии было не миновать дальнейших расспросов.
        С того памятного дня, как тетрарх покинул дворец и направил свое судно в Капую, прошло уже больше двух месяцев. За это время он не послал жене ни одной обещанной им весточки.
        Иродиада была сильной. Дав себе зарок не вспоминать про измену мужа, она исполнила его. Однако, как только она видела дочь, дикая жажда мести вспыхивала в ней с новой силой. Не имея возможности открыто выражать свои чувства, она искала выход лютой ярости. И вскоре нашла его! Иродиада стала вымещать злобу на беззащитных рабах. Загубленных ею безвинных жертв было не счесть. Сколько несчастных голов египтян, финикийцев, фракийцев, греков, самаритян, ассирийцев было по приказу Иродиады отрублено в отсутствие Ирода, доподлинно неизвестно. Безжалостный палач трудился в мрачных подземных катакомбах не покладая рук.
        Увидев входящую в трапезный зал дочь, она раздраженно воскликнула:
        - Ты опоздала, Саломея. Я тобой недовольна!
        - Ах, мама. Позволь объяснить! Во всем виновата Аркадия. Сегодня она слишком долго причесывала меня,  - беспечно отозвалась та и протянула руку за хлебом и сыром, успев укоризненно посмотреть на молоденькую рабыню, которая замешкалась и не успела вовремя поставить перед ней чашку с молоком.
        Наконец блюда с творогом, овечьим сыром, яйцами и медом поставили на стол. Можно было приступать к завтраку. Но, к огорчению девушки, мать демонстративно отворачивалась и придиралась к рабыне, которая им прислуживала. Решив, что та сердится, Саломея примирительно сказала:
        - Ах, мама! У тебя такие красивые бусы. Позволь мне сходить на базар и купить такие же?
        - У тебя и так полно украшений! Зачем тебе еще?
        - Женщины ходили на базар и сказали, что к нам прибыли торговцы из Индии и Египта. Они привезли красивые пурпурные ткани, геммы и редкие перламутры. Ах, мама, я так хочу новые бусы и браслеты. Позволь мне пойти туда.
        Иродиада не ответила. Она встала и небрежно сбросила на пол полотенце, которым только что вытирала руки. Рабыня-эфиопка, стоявшая рядом, нагнулась, но не успела подхватить. Злосчастное полотенце упало на пол.
        - Еще одна оплошность, Заула, и ты знаешь, что будет,  - угрожающе сказала Иродиада, заставив несчастную эфиопку побелеть от страха.  - Ты довольна новой рабыней?  - спросила она, повернувшись к дочери.
        - Да. Она расторопная и аккуратная девушка. Не говорит лишнего и исполняет приказы быстро, как ей велят. Что еще нужно от рабыни?  - охотно пояснила Саломея и доверчиво посмотрела на мать. В душе девушки теплилась надежда, что та смягчится и отпустит ее на базар. Иродиада заметила и сказала:
        - Ну хорошо, ступай. Но если ты еще раз опоздаешь к столу или туда, где я тебя ожидаю, я прикажу казнить ее! И мне не понадобится для этого твое согласие. Ты поняла меня, Саломея?
        - Да,  - кивнула Саломея. «Почему мама так строга со мной? А может, она догадалась…»  - с волнением думала она про себя.
        Закончив завтрак, они поднялись и перешли в сад, где уселись в деревянной беседке.
        На клумбах благоухали цветы и дикие пряные травы, привезенные с горных склонов. Поодаль переступали тонкими стройными ножками две молоденькие косули и пощипывали мягкую травку.
        Над круглой каменной чашей бассейна раскинулись финиковые пальмы и акации. На блестящей поверхности воды плавали белые лилии. Низко склонялись к воде серебристые ивы. На небольшой глубине беззаботно резвились стайки разноцветных рыбок - обитателей Средиземного моря.
        Над пахнущими медом розами легкомысленно порхали маленькие колибри, похожие на танцующих бабочек. Возле журчащего фонтана с другой стороны беседки царственно бродили фазаны, веером раскрыв свои разноцветные хвосты.
        Становилось все жарче. Но в обвитой виноградными лозами беседке пока было прохладнее, чем снаружи. Саломея сидела напротив матери и грустно поглядывала по сторонам. Стыд и чувство вины угнетали ее.
        Неожиданно внимание девушки привлек шмель, который вначале рассерженно жужжал над распустившейся розой, а когда забрался внутрь цветка и стал деловито собирать сладкий нектар, загудел довольно и умиротворенно, а потом и вовсе затих.
        - Мама, а когда вернется наш господин?  - спросила она, не отрывая глаз от шмеля.
        Иродиада вздрогнула:
        - Не скоро. Почему ты спрашиваешь?  - и она подозрительно взглянула на дочь.
        - В последнее время у тебя дурное настроение, и я подумала, если бы он приехал, ты бы снова стала веселой,  - объяснила Саломея и обернулась к матери.
        Но когда их взгляды встретились, они неожиданно прочитали в глазах друг друга то, что так тщательно скрывали. В один миг мать и дочь отдалились друг от друга, чтобы уже больше никогда не приблизиться. Привычный ход вещей для обеих нарушился.
        - О мама. Неужели ты все знаешь?  - растерявшись, промолвила Саломея.
        - А ты хотела бы утаить от меня правду?  - Иродиада вскочила. Лицо ее запылало, в глазах отразился гнев.
        - О мама… Позволь объяснить, что произошло,  - взмолилась Саломея.  - Я хочу повиниться перед тобой.
        Она исступленно прижала руки к груди и уже была готова броситься перед матерью на колени. Бедная девушка задыхалась, словно ей не хватало воздуха. Иродиада поняла ее намерение и предостерегающе произнесла:
        - Мне не нужны твои лживые объяснения! Ты ничтожное создание, раз пытаешься на коленях вымолить прощение. Я никогда не прощу тебя. Ты надумала отнять у меня мужа? Так вот, знай: я тебе его не отдам. Поняла? С этого мгновения ты мне больше не дочь. Уходи!  - В голосе матери Саломея услышала ненависть.  - Приготовься покинуть Тивериаду до приезда господина. Ты уедешь в Иерусалим,  - заключила Иродиада.
        Саломея согласно кивнула и в смятении пошла прочь. Чувство вины с новой силой захлестнуло ее. Она действительно была сама во всем виновата. И больше всего сейчас ей хотелось вернуть доброе расположение матери. В столь трудную для себя минуту Саломея не думала о том, что та нечасто была с ней ласкова и почти всегда отталкивала ее. Однако, несмотря на такую черствость, девушка нежно и робко любила мать, восхищалась ею и не придавала значения разговорам о том, что та - исчадие тьмы…
        Войдя в свои покои, она застала Аркадию ползающей на коленях. Рабыня усиленно натирала пемзой напольную мозаику. Увидев бледную и взволнованную госпожу, Аркадия вскочила и робко поинтересовалась:
        - Что прикажете делать?
        - Проводи меня на террасу, Аркадия,  - попросила Саломея.
        Глаза ее лихорадочно блестели. Аркадия догадалась, что между матерью и дочерью состоялся серьезный разговор. Поэтому, сочувственно вздохнув, она подошла к ларю около стены, достала оттуда длинную шелковую шаль и почтительно подала ее госпоже. После этого обе девушки торопливо направились к восточному крылу, где на верхнем этаже находилась уже знакомая нам открытая терраса, столь любимая всеми членами семьи Ирода.
        В этот утренний час на застывшем светло-синем небе не было ни облачка. Солнце еще не успело раскалить Иорданскую пустыню. В прозрачной вышине медленно парили гордые орлы, зорко высматривая добычу. Поблескивала серебром гладь озера Кинерет. Вдалеке теряли в дрожащем тумане свои очертания серые горные кряжи. За крепостной стеной теснились ровными полукружьями жилые постройки и сельские угодья. Благодаря системе водоснабжения, построенной Иродом, давали щедрый урожай оливковые и апельсиновые сады, гранатовые рощи. Поднимали вверх среди буйно разросшихся кустарников свои могучие стволы-стрелы финиковые пальмы.
        Саломея увидела, как по коричневой равнине со стороны Капернаума в сторону большого базара, располагавшегося на пути в Тивериаду, неторопливо движется длинный караван - это были торговцы, прибывшие со своими товарами из других стран.
        Разнообразные товары с побережья Средиземного моря, из Сирии и Малой Азии стекались в Капернаум и уже оттуда доставлялись в Тивериаду. С высоты террасы копошащийся базар, огороженный крепостным валом, был похож на разноцветный муравейник.
        Аркадия встала позади Саломеи и, затаив дыхание, рассматривала все вокруг.
        - До чего же красиво,  - с благоговейным восторгом проговорила она. Раньше ей не доводилось видеть окрестности Тивериады отсюда - с высоты птичьего полета.
        - Это мое любимое место,  - пояснила Саломея.  - Если я когда-нибудь захочу умереть, я приду сюда…
        Голос ее дрогнул. Обида из-за того, что мать отвергла ее мольбу о прощении, душила ее.
        - Что ты такое говоришь, милая госпожа?  - вскричала Аркадия.  - Ты молода и красива. Тебе ли думать о смерти?
        - О ней всегда надо помнить. Так и мама говорит,  - наставительно произнесла Саломея.  - Многим людям, чья жизнь протекает в страданиях, она кажется единственным избавлением от мук. Жизнь - всего лишь короткий и сладкий миг. А смерть - это вечность, дающая забытье и блаженство…
        Она умолкла и замерла, пристально всматриваясь во что-то видимое только ей одной.
        - О чем ты говоришь?  - в ужасе вскричала Аркадия. Она схватила ледяные руки Саломеи и прижала к своей груди.  - То, что ты задумала,  - страшный грех. Прошу, выбрось поскорее эту мысль из своей хорошенькой головки и оглянись вокруг! Разве не прекрасно это дивное утро и синие небеса? А солнышко, которое ярко светит? Радуйся жизни, госпожа. Боги страшно разгневаются, если ты надумала покориться богу смерти Муту и принести себя в жертву Молоху.
        Аркадия взволнованно сжимала руки Саломеи, стремясь согреть их.
        - Я не зову смерть. Но ради мамы пойду на все. Она отвернулась и возненавидела меня. Я виновата перед ней и хочу заслужить ее любовь,  - с мукой в голосе произнесла Саломея.
        Аркадия вздохнула и понимающе кивнула:
        - Пройдет время, и твоя мама одумается. Она снова полюбит тебя, Саломея.
        - Нет, ты не понимаешь. Я виновата перед ней. Она ненавидит меня и говорит, что прогонит меня из дома. О, как я хочу умереть.
        - Твоя мама сказала это сгоряча,  - возразила Аркадия.
        Однако Саломея отрицательно качала головой и на все слова Аркадии грустно отвечала, что больше всего сейчас хочет умереть. Девушка была подавлена и находилась в каком-то странном оцепенении. В ее ушах продолжал звучать презрительный смех матери и ее жестокие слова.
        - Думаешь, людям с бедных окраин живется легче?  - спросила Аркадия.  - Нет! У тебя же все есть: ты живешь в роскошном дворце, спишь на мягких перинах и пуховых подушках, ешь из золотой посуды, носишь красивую одежду и дорогие украшения. А бедняки? Они спят на голой земле и камнях. Порой у них не бывает даже корки хлеба, чтобы утолить голод. Им живется в сто крат хуже, чем тебе или мне. Но они никогда не помышляют о смерти или о том, чтобы по собственной воле отдать жизнь, дарованную им Богом, Молоху. Так и ты, Саломея. Живи! Радуйся жизни и каждому глотку воздуха. Только Бог имеет право распоряжаться человеческой жизнью и судьбой. Прошу тебя, госпожа, поскорее очисти свое сердце от дурных мыслей и поверь своей Аркадии: все пройдет. Так говорил и царь Соломон. Помнишь?
        - Помню,  - сказала Саломея и с удивлением уставилась на Аркадию. Необразованная рабыня проявила несвойственное ее племени красноречие. Это говорило о том, что она была не лишена интеллекта и дара убеждения.
        Высокопарные слова Аркадии не пропали даром - они были услышаны. Спустя время Саломея успокоилась и, обняв Аркадию, взволнованно поблагодарила ее.
        - Спасибо. Ты больше чем подруга. Ты говорила как сестра, которой у меня никогда не было. Клянусь, я не буду больше грустить. Посмотри, Аркадия,  - она указала рукой в сторону базара,  - отсюда, с высоты птичьего полета, люди и верблюды кажутся такими маленькими и незначительными. Наверное, орлы, летая над землей, смеются над нами и нашей глупой суетой, как смеюсь я.
        Однако при этом в глазах девушки блестели непрошеные слезы.
        - Ах, госпожа! Ты, верно, шутишь? Птицы не могут смеяться над нами. Они вообще ничего не чувствуют. Хочешь, я расскажу тебе об отшельнике из пустыни?
        - А… Ну что же! Расскажи,  - вздохнула Саломея и украдкой вытерла глаза.  - Если тебе удастся развлечь меня, я, пожалуй, куплю тебе колечко.
        И она грустно улыбнулась.
        - А ты потом не обвинишь меня в воровстве?  - испуганно спросила Аркадия, вспомнив про незадачливого раба.
        - Нет, конечно! Какая глупая. Я ведь тебе его подарю. Ну давай же, рассказывай!
        - Иоанна говорила, что этот человек живет как отшельник в пустыне, питается акридами и диким медом. Одевается в верблюжью шкуру и подпоясывается кожаным поясом. На голове его длинные и спутанные черные волосы, а лицо заросло длинной бородой, заплетенной в косицы. В руках он носит сплетенный из тростника крест, которым крестит. Он ходит по окрестностям, опираясь о посох, и обличает грешников. Он говорит, что скоро придет Мессия, и поэтому все должны покаяться, рассказывает о спасении. А когда человек покается, он крестит его и говорит, что его грехи прощены. Люди называют его Иоанном Крестителем.
        - Странно… Разве кто-нибудь задумывается о своих грехах? Или о том, что они будут прощены? Как странно он говорит…  - задумчиво произнесла Саломея. Глаза ее вспыхнули.  - А что же он говорит тем людям, которые смеются над ним и кидают в него камни?
        - Он призывает их к покаянию, никому не отказывая, говоря, что в этом - Божье прощение и любовь.
        - Он проповедует любовь?  - удивленно прошептала Саломея.  - Разве между разными народами, богатыми и бедными людьми возможна любовь? Когда есть неравенство, а нашей жизнью движет борьба за власть и блага мира, в мире никогда не воцарится любовь. Впрочем, что ты понимаешь, Аркадия!  - она с некоторым превосходством посмотрела на рабыню.
        - Я и правда ничего не понимаю из того, что ты говоришь, моя госпожа, потому что не читала ученых книжек, которые тебе привозит из Рима отчим. Сама не пойму, почему люди так стремятся увидеть этого отшельника. Нельзя позволять глупым мыслям забивать свою голову.  - Она недоуменно пожала плечами.
        - Ты права! Не будем мечтать и грустить о несбыточном и большом, когда можно довольствоваться малым, но настоящим.
        Глава 21
        Стражники, охраняющие дворцовые ворота, поспешили поскорее поднять перед богато убранной повозкой тяжелую металлическую решетку. Внутри повозки сидела Саломея. Эту повозку, как и ту, на которой покачивалась довольная Аркадия, а также два мальчика-носильщика, захваченные с собой, чтобы носить покупки, везли два крепких мула. Погонщики шли рядом и с помощью палок заставляли животных передвигаться быстро и плавно, чтобы не тревожить госпожу резкими движениями. Процессию сопровождали четыре охранника верхом на лошадях.
        Повозки пересекли город, миновали оливковые и апельсиновые рощи, фруктовые сады и виноградники и наконец очутились на пустынной каменистой равнине. Погонщики повернули мулов в сторону Капернаума, на пути в который располагался тот самый базар, который девушки рассматривали с дворцовой террасы.
        По мере приближения к базару на дороге становилось все оживленнее. Люди стекались сюда со всех окрестностей: кто на мулах и ослах, кто пешком или на носилках. Повозки были нагружены глиняной посудой, сосудами из козьей кожи с зерном и вином, корзинами с виноградом. Пастухи шли, опираясь на свои дорожные посохи, вооруженные тяжелыми дубинами с шипами для защиты от зверей. Высокие и крепкие юноши-иудеи, одетые в овечьи шкуры, гнали вперед небольшие стада овец или мычащих волов. Заметив нарядную повозку и выглядывающее из-за шторки красивое личико Саломеи, они останавливались и с восхищением смотрели ей вслед.
        Тивериадский базар волновал и оглушал сотнями голосов и яркими красками. Невозможно было понять, кого здесь больше всего. Люди торговались на различных языках. Кого только здесь не было: греки и эллины, амореи и арамеи, арабы и хетты, сирийские арамеи и римляне, полудикие сарматы из далеких степей, жители Киликии[11 - Киликия - в древности юго-восточная область Малой АзииМалой Азии(https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%9C%D0%B0%D0%BB%D0%B0%D1%8F_%D0%90%D0%B7%D0%B8%D1%8F) .], египтяне, индийцы, темнокожие высокие эфиопы - все они во времена правления Ирода Антипы развивались, процветали и довольно дружно жили, стесненные только юридическими рамками римских законов.
        В воздухе плыл дурманящий аромат выпекаемых лепешек и хлебов всех сортов, жареного мяса, вареных овощей и спелых сочных фруктов: персиков, груш, винограда, гранатов. Подобно пчелам, перелетающим с цветка на цветок, озабоченные покупатели и торговцы, прислужники и рабы суетились, толкались, сновали от прилавка к прилавку.
        Возле прилавка с сухофруктами слышался ожесточенный спор торговца со старой важной гречанкой, за спиной которой топтался молоденький раб с наполненными разной снедью корзинами. Возле другой лавки стояли широкие круглые корзины, доверху наполненные отборными финиками, изюмом, грецкими орехами и инжиром. Хозяин приветливо кланялся каждому, кто проходил мимо, и приглашал пробовать. Поодаль орудовал над зажиточным иудеем, важно восседающим на невысокой скамейке, цирюльник-ассириец, одетый в простой холщовый хитон. Он ловко расчесывал и умащивал длинную черную бороду клиента дорогими ароматными маслами.
        Из распахнутых дверей медной мастерской раздавался звонкий стук молотка по металлу. Это работал над очередным сосудом медник, выбивая на его стенках изящный чеканный узор. Пол в мастерской был заставлен уже готовыми котлами, кувшинами и сосудами для хозяйственных нужд.
        Назойливые торговки старались ухватить прохожих цепкими коричневыми пальцами за полу тоги или хитона. На прилавке, за которым торговали приправами, стояли многочисленные блюда и мисочки с красными, желтыми, черными, коричневыми, белыми конусами специй. С Молуккских островов сюда привезли гвоздику, из Индии - черный перец, мускатный орех и имбирь, из Малайзии и Юго-Восточной Азии - куркуму, шафран, базилик для придания блюдам яркого цвета и аромата, кост[12 - Кост - ароматный корень, похожий на перец.], бделлу[13 - Бделла - смола винной пальмы для приготовления опьяняющего напитка.] и ликион[14 - Ликион - колючий кустарник, из корней которого делали лекарства.].
        Саломея прошла дальше и остановилась в торговом ряду, где торговали всякой всячиной: хризолитами, грубым стеклом, кораллами, разноцветными поясами в локоть шириной, простой и богатой одеждой, сурьмой, золотыми и серебряными сосудами, различными благовониями и мазями, ценными изделиями из оникса и муррина, слоновой костью, хлопчатыми тканями, серской материей и льняными тканями, китайским шелком.
        Саломея остановилась перед одним из прилавков и принялась выбирать. Люди, останавливаясь возле нее, невольно умолкали, любуясь красотой девушки. Правильные черты лица, высокий белый лоб, огромные выразительные глаза, блестевшие подобно самым черным агатам,  - все в ней дышало прелестью и очарованием. Ее гибкий стан облегала голубая туника, украшенная красивой вышивкой. Поверх она надела привезенный отчимом пеплум[15 - Пеплум - женская верхняя одежда без рукавов, надеваемая поверх туники.] с серебряными застежками, украшенный крупными сапфирами. Множество цепочек и браслетов, золотых и серебряных, с драгоценными камнями, висело на запястьях и выше локтей, обвивало белоснежную шею. На одном плече у девушки висел модный маленький мешочек, где она хранила сосуды с духами и ароматными маслами из Индии и Палестины. Изящные лодыжки также обвивали тонкие золотые цепочки с маленькими колокольчиками, которые тихо и нежно звенели при каждом шаге. Ногти на руках и ногах Саломеи были накрашены красной хной.
        Она выбрала прозрачную индийскую и египетскую материю, пурпурную финикийскую, узорчатую ассирийскую, льняную и тонкую шерстяную ткани, отдав за это восемь мин. Пройдя дальше, девушка очутилась возле торговцев драгоценностями и украшениями. Возле каждого стояли стражники, с грозным видом охраняющие продавцов и разложенные на лотках богатства. Саломея купила за двадцать талантов серебряное зеркало, опахало из страусиных перьев, расшитые золотом пояса, золотую подвеску, украшенную изумрудами. Все было сложено в небольшой короб, который понес один из ее охранников. Два других проталкивались вперед, расчищая проход в гудящей толпе. Положив руки на рукояти мечей, они были готовы вытащить их в любой момент.
        Саломея уже собралась обратно к выходу, когда услышала на большой площади громкие крики. Посмотрев туда, девушка увидела сгрудившуюся толпу, что-то ожесточенно обсуждавшую. Привлеченные непонятной суматохой, некоторые торговцы оставляли прилавки на своих помощников и спешили на шум.
        Любопытство охватило Саломею. Сделав охранникам знак оставаться на месте, она вместе с Аркадией поспешила на площадь. Протиснувшись в середину толпы, девушки увидели высокого изможденного человека, одетого в свалявшуюся верблюжью шкуру и опоясанного кожаным поясом. Это был Иоанн.
        Лицо его показалось Саломее одухотворенным и красивым. Черные выразительные глаза горели вдохновенным огнем, крылья ровного носа трепетали от сильных, но сдерживаемых чувств. Девушке показалось, что он возвышается над толпой, как могучий утес. Потрясая истертым посохом, Иоанн взывал, обращаясь к людям:
        - Покайтесь, и да приблизится Царство Небесное[16 - Мф.3:2.]. Без покаяния нет вам спасения и Божьего света. Кто несет в душе тяжкий грех, будто камень, и не верит в Мессию? Если есть такой, пусть выйдет ко мне, и я утешу и ободрю его, расскажу, как спастись. Пусть он пойдет за мной, и я приведу его к святому источнику, окрещу водой и отпущу все грехи его. И разверзнутся небеса, и воссияет в его душе звезда, и осветит она путь ему. Иди за мной всякий, кто пожелает обрести истинную веру и спастись. А кто не хочет верить, тот пусть также идет за мной. Ему я тоже укажу путь к спасению.
        Глубокий звучный голос Иоанна затих. Он оглядел людей горящим взглядом.
        - Кто ты такой?  - раздался в толпе чей-то голос.
        - Имя мое - Иоанн.
        - Иоанн Креститель,  - объяснил один из ессеев.
        - Почему ты утверждаешь, что только ты знаешь, как нам спастись? Ты говоришь о Мессии. Кто он такой? Откуда придет? А как же наши первосвященники - саддукеи и фарисеи? Они ездят на белых мулах и тоже указывают людям путь к спасению,  - спросил из толпы иудей.
        - Где храм Господа, построенный сыном Давидовым? Нет его! При них он был разрушен. Не эти ли люди выторговывают блага и богатства у римских завоевателей? Потомки первосвященника Аарона и левиты - почему они спорят только между собой, а не ропщут против римских властителей? Они носят белые одежды и тиары, на которых написаны священные тексты. Но они пятнают свои одежды корыстью, мечтают о победе над врагами, о богатстве и долгой жизни. Не у них и не у тетрарха Галилеи нам надо искать спасения. Скоро придет Мессия и укажет людям путь к истине. Покайтесь, люди!
        В толпе поднялся страшный шум. Слова Иоанна сеяли смуту. Не все были согласны с ними. Многие хотели обыденной и спокойной жизни и не желали ни о чем думать. В толпе сразу завязался яростный спор. Некоторые презрительно отворачивались и призывали не слушать пророка. Другие защищали его, утверждая, что его слова справедливы и надо задуматься над тем, к чему он призывает. Фарисеи же с надменными и злыми лицами ругали его, одновременно порицая тиранию римлян, галилеян, Ирода Антипу, считая последнего предателем и злодеем, нарушившим иудейские правила и закон.
        - Мы не верим тебе!  - выкрикивали они.  - Чем ты докажешь, что говоришь правду?
        Все вокруг снова зашумели. Многие согласно кивали головами, в их взглядах тоже появилось сомнение в истинности слов Иоанна.
        - Я - глас вопиющего в пустыне[17 - Ин.1:23.]. За мной идет Мессия. Когда он придет, вы поверите!  - громко и торжественно произнес Иоанн и простер над ними руку, показывая на небо.
        - Вот придет твой Мессия, тогда посмотрим!  - крикнул зажиточный ростовщик-иудей, одетый в тонкую полотняную рубашку с длинными рукавами и подпоясанный роскошным поясом из льняной ткани, с драгоценными камнями и золотой пряжкой на толстом животе.  - А ты, оборванец, иди прочь! Не смущай нас бредовыми речами. Люди, гоните его камнями и палками!
        Он первым поднял камень и замахнулся.
        Иоанн вперил в ростовщика горящий взгляд и произнес:
        - Погоди бросать камень, несчастный греховодник! Разве не ты каждую ночь трясешься от страха, опуская свое грузное тело на мягкое ложе, боясь, что тебя обворуют? Не тебя ли в последнее время посещает мысль убить своего соседа, чтобы отобрать у него дом и палисадник и расширить свои угодья? Вижу, не желаешь ты покаяться, Ноах, сын Иакова. Признайся, что в своей жизни ты совершил много грехов. Хочешь, я перечислю их перед людьми?
        Ростовщик побледнел.
        - Откуда ты знаешь, грязный оборванец? Я впервые вижу тебя! Не ты ли приходил в прошлую среду в мой дом за милостыней? Мои рабы рассказали это тебе? Я велю убить их.  - В голосе ростовщика слышался плохо скрываемый страх. Он с изумлением взирал на Иоанна.
        - Рабы не виноваты. А мне, чтобы узнать правду, не надо входить в твой дом и просить милостыню. Я обхожусь малым. Земля мне постель, а небо - мое одеяло. А имя твое, греховодник и исчадие тьмы, знает каждый бедняк в твоем квартале. И всякий произносит его с ненавистью и проклятиями. Не ты ли предаешься увеселениям и насыщению желудка, в то время как мать и дитя, которых ты выгнал из дома напротив, скитаются и просят милостыню?
        - Гоните прочь этого бродягу, люди! Он лжет!  - завопил разъяренный ростовщик и кинул камень. Иоанн пошатнулся, камень попал ему в плечо. Саломея тоже пошатнулась, словно камень угодил в нее. Глаза ее загорелись от гнева. Девушка хотела выйти вперед и заступиться за крестителя, но побоялась, что люди осудят ее, богачку, за лицемерие.
        - Правильно ты возводишь хулу на этого жирного негодяя!  - произнес стоящий неподалеку самаритянин. Он пылал ненавистью ко всему роду Иакова и Ирода.
        - А вы, фарисеи и саддукеи?  - возвысил тем временем голос Иоанн.  - Не вы ли греховны в том, что кичитесь своим богоизбранничеством, а сами в это время едите с золотых подносов, пьете сладкие вина и шатаетесь в праздности, похваляясь друг перед другом своим положением и богатыми одеждами? Не к вам ли взывает ваш народ, который стонет под тяжким бременем завоевателей? Но вы отвернулись от своих чад. И забыли, зачем Господь призвал вас на служение народу. А может, вы забыли, как бродили среди дымящихся руин и развалин, вздымая обессиленные руки к небесам, умоляя Бога о заступничестве, милости и всепрощении? Но только завывание ветра на пустынных улицах, вой шакалов и рык гиены в пустыне были ответом на ваши стенания. Нет! Не перестанет разить вас Божий гнев, и будете вы покоряться иным завоевателям до той поры, пока не покаетесь в собственных грехах и не примете от Него прощение!
        Воздев крепкие жилистые руки к небесам, Иоанн замер в гордом молчании.
        Народ громко и возмущенно зароптал. Многие стали кричать:
        - Довольно! Пусть он замолчит! Кто остановит его?
        Повинуясь страху, толпа инстинктивно еще плотнее сузила кольцо вокруг Иоанна. Разразились споры между фарисеями и саддукеями. Многие хватались за бороды, вырывая их целыми клоками, тщетно пытаясь отстоять свою позицию, а не найдя слов, гневались на себя. Другие протискивались вперед, чтобы оказаться поближе к проповеднику и лучше слышать. Началась давка. Фарисеи требовали, чтобы Иоанн замолчал. Но голос его не стихал, а становился все благозвучнее и громче, окутывая толпу невидимым покрывалом:
        - Горе вам, люди! И горе тебе, Галилея! Среди нас есть тот, кто прикрывается благой целью сделать народы Галилеи счастливыми, унижается и ползает перед римскими легионерами на коленях.
        Толпа ахнула и в едином порыве отшатнулась. Ибо сейчас Иоанн открыто призывал к бунту против Ирода Антипы и власти Римской империи.
        Голос из толпы попытался защитить тетрарха:
        - Но Ирод строит красивые города и порты, дороги и мосты, храмы и театры. Галилея при нем процветает, народы живут в мире. Что еще должен делать тетрарх?
        - Он страшный грешник. И должен покаяться. Вы все должны покаяться, чтобы получить через покаяние прощение. Ирод должен прогнать блудницу, забывшую срам и живущую в роскошном дворце, пресмыкающуюся перед богатством и властью, данной римскими завоевателями!  - Иоанн гневно оглядел людей. Внезапно его взгляд остановился на Саломее.
        Он отшатнулся и прикрыл глаза рукой, будто не в силах видеть ее. А когда отнял руку и вновь поглядел на изумленную девушку, взгляд его был преисполнен негодования.
        - Что ты здесь делаешь, порождение злобной ехидны? Знаешь ли ты, что твое появление предвещает чью-то смерть? Красота твоя ничто, ибо она есть прах, как и ты сама, заблудившаяся в ночной тьме. Беги прочь из дворца, исчадие тьмы! Скройся в пустыне, пока не поздно. Ибо не будет тебе прощения от людей и Господа нашего за содеянные грехи во веки веков. Не я обвиняю тебя, а Тот, кто идет за мной. Оглянись! В их глазах ты не увидишь жалости и любви! Ибо ты не достойна ее. Только блаженные и чистые сердцем достигнут небесных врат. А что ты? Ты лжешь себе и Ему! Душа твоя и той ядовитой ехидны, что породила тебя, будет вечно корчиться в огненных муках во тьме, проклинаема всеми… Изыди прочь, порождение Сатаны!  - Гневный взгляд крестителя, обращенный на Саломею, прожигал насквозь.
        Саломея побледнела как полотно. Она не понимала, в чем Иоанн ее обвиняет. Задрожав от сыпавшихся на нее проклятий, девушка ловила ртом воздух, будто рыба, выброшенная на берег. Вдруг он сейчас накинется на нее и побьет? Иоанн стоял на месте. Грозные проклятия продолжали срываться с его уст, смертельно жаля ее сердце, леденя кровь. Дыхание у Саломеи пресеклось, волосы на голове зашевелились. Стоящие вокруг люди расступились. Многие с отвращением смотрели на нее. Некоторые показывали пальцем и осуждающе качали головами, перешептываясь с соседями.
        В этот момент охранники Саломеи растолкали толпу и очутились возле нее. Один из них спросил, едва сдерживая гнев:
        - Позволь прикончить его на месте, госпожа? Ирод будет рад услышать о смерти этой грязной вонючей собаки, которая бегает по окрестностям и смущает народ своими бредовыми воплями.
        - Нет, Дикла! Не смей трогать его. Я уйду. Он останется,  - твердо произнесла Саломея и в последний раз с отчаянной мольбой взглянула на Иоанна, который негодующе смотрел на нее. За что он возненавидел ее, она не понимала…
        Молча пошла она сквозь толпу. Люди расступались перед ней. Некоторые гневно качали ей вслед головами, и в их глазах она тоже видела ненависть, любопытство и страх.
        Глава 22
        На следующий день Иоанн покинул тивериадский базар и направился к берегам Иордана. Он хорошо знал этот путь по дикой каменистой пустыне, так как не раз проделывал его. Выжженная палящим солнцем потрескавшаяся земля, вдалеке - голые серые скалы, вокруг - ни деревьев, ни травы. Иоанн шел быстро и не заходил даже в редкие постоялые дворы со стойлами для скота и обязательной одноэтажной каменной пристройкой, где можно было спрятаться от палящего солнца и передохнуть.
        Навстречу ему иногда попадались пастухи, перегоняющие небольшие стада коз или овец, и дикие кочевники, идущие следом за своими верблюдами. Вытоптанная тысячами человеческих и звериных ног пыльная дорога широкой извилистой лентой шла с горы на гору. Взбираясь на очередной холм и слезящимися, покрасневшими глазами всматриваясь вдаль, Иоанн, прежде всего, стремился увидеть берега Иордана и аистов, которые делали в долине реки привал, перелетая весной с юга на север. Он любил смотреть, как белые птицы свободно взлетают над водой и парят в небе, расправляя свои широкие крылья.
        Его душа взлетала следом за ними и осеняла небесными крылами народы, живущие на земле. В сердце Иоанна давно жила и разрывала его на части горячая любовь ко всем людям и народам, населяющим благословенную Галилею, словно они все были его детьми.
        Но богатые чурались и отталкивали его (у них была своя истина, заключавшаяся в жадности и накоплении богатства), а боязливые сторонились и не верили, считая чудаком и обычным кочевником.
        Все дальше и дальше уходил усталый путник, убегая от суетливого мира в поисках уединения и тишины. Он жаждал припасть иссушенными, обветренными губами к аскетической красоте пустыни. Здесь нашел он истину и Бога. Он приблизился к Нему и хотел, чтобы его нашли и другие.
        Пустыня, окружавшая Галилею, уже давно стала его домом и родной обителью. Она была ему матерью и неторопливым мудрым собеседником. Живущие в ней звери, птицы и насекомые стали ему верными друзьями и надежными помощниками. Хорошо изучив их повадки, он много узнал об окружающем мире. Внимательно наблюдая, Иоанн мог узнать о скором приближении песчаной бури или найти скудный источник воды в самом недоступном месте. Как часто сидел он на каком-нибудь камне, вытянув усталые, натруженные ноги! Опираясь на посох, он ласково гладил доверчиво жмущегося к его ноге белого барашка - своего маленького друга. В холодные ночи барашек согревал пророка своим дрожащим боком, даря живительное тепло.
        Бегающий по песку в поисках добычи скорпион казался ему верным товарищем. Умное насекомое осторожно огибало его босые ноги, когда он сидел на камне и наблюдал за игрой юрких ящериц или за тем, как застывшие на задних лапках суслики и тушканчики при малейшей опасности стремительно скрываются в своих норках среди камней и песка. По утрам Иоанн встречал стада осторожных газелей или антилоп, бредущих в поисках водоема. Много раз видел он на горных склонах нубийских козлов - великолепных и гордых животных, которые не боялись его.
        Все дни и ночи в пустыне он посвящал строгим постам и молитвам. Почему он выбрал столь суровый и аскетический путь? Потому что знал: в этом его предназначение. Каждому человеку при рождении Господь предназначает жить так или эдак… Кто-то проживет свою жизнь бесхитростно и незатейливо: подарит семье любовь, вырастит детей, порадуется внукам и смиренно уйдет в небытие, приняв свою смерть как должное, ибо так суждено всем. А кому-то предначертано добиться высокого положения и править людьми, как Давиду или Соломону.
        Его, Иоанна, к аскетической жизни и служению людям также призвал Господь.
        Когда он глядел из своей каменной кельи в скале или с вершины горы в безбрежные дали Иорданской пустыни, его душа воспаряла над миром и больше не металась в поисках истины. Ибо его истина и вечность были рядом - в пустынном безмолвии, в далеких горах на обетованной земле и в синем небе. Здесь Иоанн разговаривал с Богом о жизни и людях, о будущем и прошлом, о смерти, правде и лжи. Богу он доверял все сокровенное, чем жила его чистая и мужественная душа.
        И вот он снова стремится к берегам Иордана… Зачем?
        Он бежал в пустыню, ведомый страхом и отчаянием. Ибо знал: приближается час его смерти. Душа его покачнулась в сомнениях, правильно ли выбран путь? Жизнь ведь невыразимо и отчаянно прекрасна даже тогда, когда она сурова и разрывает сердце от горя и боли, когда она протекает в вечной борьбе с искушениями и непреодолимыми трудностями. Так предначертано: ему надо идти дальше, не останавливаясь и сбивая ноги о камни…
        Несколько дней назад на базаре он увидел девушку, несущую его смерть. Он узнал ее - она часто являлась ему во сне. Приходила и растворялась в серой пелене. А в руках держала круглое серебряное блюдо, на котором лежала его страдальческая голова…
        Когда он увидел ее наяву, то поразился, что смерть может принять такое прекрасное обличье… Девушка, подобная ясному весеннему утру, была иудейкой. Но ее красота не ослепила его, ибо это была пустая оболочка, ничто. Красота ее была с червоточиной и подвержена смертельному тлену, ведь она уже запятнала свою душу мерзостью греха, предавшись прелюбодеянию и лжи.
        Когда он прогнал ее, в ее огромных глазах появились слезы. Она не поняла, почему он накричал на нее и в чем обвинил. Но ему не было жаль ее. Она еще не знала, что несет ему смерть. А он знал…
        Он отчаянно хотел жить, как и любой человек. Он хотел людям добра и приносил им в руках свое любящее сердце. Он говорил им о скором приходе Бога. Но они не верили ему и смеялись, а иные и вовсе отворачивались и кидали в него камни.
        Но он все равно шел к ним и говорил о покаянии, крещении и Боге. Потому что Бог говорил с ним. Бог говорил с людьми через него - Иоанна.
        - Знаешь ли ты, зачем пришел сюда?
        - Знаю. Я принес им свет, идущий из моего сердца и от Тебя.
        - Ты принял на себя их боль и отпустил им грехи. Так чего же ты боишься?
        - Они не верят мне. Насмехаются, презирают и кидают камни…
        - Ступай! Возвратись и отдай им все. Ибо придет день, когда над ними воссияет истина. Они увидят ее свет, поймут и поверят!
        На закате солнца он остановился и сделал привал. Выпив несколько глотков воды, лег на холодную землю, подложил под голову курдюк и укрылся верблюжьей шкурой. Ночь окутала пустыню бархатным покрывалом, по небу поплыла безмятежная луна. Выставив клином в черное небо косматую бороду, сквозь которую просвечивали звезды, он слезящимися глазами смотрел вверх. Тысячи мерцающих звезд сияли и подмигивали ему из бесконечной дали. Ему было холодно. Леденели руки и ноги, а лоб полыхал, как в огне. На небе начался звездопад.
        - Я поймаю тебя!  - Иоанн поднял руку. Звезда сорвалась. Ему показалось, что она упала к нему на ладонь. Он прислушался и услышал Голос. Тот звучал, будто трубил грозный рог:
        - Кто ты? И почему лежишь среди камней?
        - Я путник, живущий в пустыне. Я странник, идущий вдаль. Земля мне постель, а небо - мое одеяло. Имя мое - Иоанн.
        - Встань, Иоанн. И слушай. Сила в тебе!
        Отшельник поднялся. Разжал ладонь. На ней было пусто. Взглянул наверх - как будто небесные врата раскрылись и воссияли над ним. И была усыпана звездами широкая лунная дорога, что вела в бесконечность. Он хотел пойти по ней. Но голос остановил:
        - Почему ты сторонишься и бежишь людей? Разве ты не привык жить на земле, а не ходить по небу?
        - Не могу я привыкнуть! Мне противен лязг их мечей. Их тяжелая гордая поступь. Каблуки их подбиты металлом. Они поднимают вверх свои трубы и трубят победу. Но им мало победы. Ради власти над миром они сеют пламя войны и раздора впереди и позади себя. Им покорны народы. Потому что слабы и боятся смерти. Как убежать?
        - В сердце найдешь ты ответ. Как имя им?
        - Имя им - легион.
        - Вернись к людям, странник. Вернись из пустыни. Без них нет тебя, а тебя - среди них. Исполни все, что предсказано Богом и предначертано волей Его.
        - Я не могу. Тяжел этот крест.
        - Тебе надо нести.
        - Близка моя смерть?
        - Смерти не бойся. В ней нет пустоты. Она - это ночь. Окутает плечи твои покрывалом, и сладко заснешь ты среди темноты.
        - Зачем приходит смерть?
        - Чтобы снова родиться. И нет сожаления. В ней есть облегчение от жизни страданий и тяжких оков.
        - Но жизнь так прекрасна. Даже в пустыне, на голой земле я вижу и слышу полет звездопада. Скажи же, прошу, зачем это мне?
        - Затем, что Предтеча. Затем, что с тобою пришел к ним на землю предутренний свет. А если ты вспомнишь, что это начало дороги, то ты все поймешь. А горестей нет!
        - Что же потом? Скажи, о Великий! Где силы мне взять, чтобы вынести все?
        - В тебе она есть. И в Том, кто идет за тобою… Еще есть любовь. А в ней бесконечность. Отдай ее людям, ведь каждый из них - частица любви.
        На рассвете он встал и продолжил путь. Когда он пришел к реке, солнце уже было в зените. На берегу никого не было. Деревья и кустарники, в изобилии растущие вокруг, свешивали свои ветви, создавая естественную тень. Раздевшись, Иоанн вошел в воду и сразу почувствовал, как ноги теряют равновесие на мягком зыбком грунте. Течение в этом месте было сильным и влекло за собой. Иоанн быстро окунулся. Разгоряченное тело тотчас сковала острая судорога. Один неосторожный шаг - и можно утонуть.
        Выйдя на берег, Иоанн взял шкуру и камень и стал стирать. Закончив, разложил чистую шкуру на сухом глинистом берегу сушиться, а сам прилег в давно построенном им шалаше. Просто лежал и смотрел через вход в раскаленное небо. Тихий шелест листвы, негромкое бормотание прилетевших на водопой птиц и легкие всплески играющей рыбы - все навевало божественный покой и умиротворение.
        Иоанн смежил веки и задумался: «Что изменится, когда я уйду? Ничего. Все так же будет журчать эта река, бегущая в пустыне, а с неба все так же будет светить солнце. Деловито будет бродить по берегу в поисках корма множество чаек… Так что же изменится? Может быть, изменятся их души! И, дождавшись прихода Мессии, они победят в себе страх и ненависть, вражду и гнев, печаль и уныние, сребролюбие и тщеславие, чревоугодие и любодеяние, сребролюбие и гордыню?»
        Он открыл глаза и снова взглянул на небо. С тоской и мольбой прошептал:
        - Господи, пусть знают они, что есть добро и зло! Пусть воссияет Твой свет в душевной темнице каждого их них. Прости им их грехи и изыми корень зла из их душ. Даруй им исцеление - исповедание и покаяние. Прости же их, Господи. Я верю в Тебя!
        По его лицу струились слезы.
        Глава 23
        Ранним утром, до восхода солнца, небольшая процессия выехала через крепостные ворота и направилась в сторону Иорданской долины. В крытой повозке сидела Иродиада, которую сопровождали охранники на лошадях. Когда мулы пересекли границу Тивериады, Иродиада выглянула в окно и всмотрелась вдаль. Но она тщетно пыталась увидеть Иордан - его скрывала белая туманная дымка. Спустя милю, подчиняясь натиску восходящего солнца, густой туман рассеялся, и вдалеке показались очертания горных склонов. Доселе мрачная каменистая равнина озарилась красноватыми отблесками занимающейся зари. Вдалеке виднелись очертания Мертвого моря и голубая чаша озера Кинерет.
        По мере приближения к Иордану на Иродиаду навалилось гнетущее волнение и необъяснимый страх. «Наверное, на меня плохо действует тяжелый знойный ветер, который носится над пустыней»,  - решила она. Трясясь в повозке и все больше мрачнея от нехороших предчувствий, она вспоминала свой вчерашний разговор с Сигоном Элием Руфом, начальником легкой пехоты.
        - Госпожа, мне известно не больше других. Какой-то безумец, одетый в свалявшуюся и дурно пахнущую верблюжью шкуру, собирает вокруг себя народ и призывает заклеймить позором тебя и Ирода. Он призывает громы и молнии на головы тех, кто бежит от него прочь. Наверное, это тот человек, которого Ирод приказал поместить в темницу. Но зачем тебе ехать самой, госпожа?  - Сигон с недоумением посмотрел на нее.  - Отдай приказ, мы схватим и привезем его в Махерон.
        - Нет! Чтобы заточить его в темницу, нам нужен серьезный повод. Прежде чем это сделать, я хочу собственными ушами услышать его проповеди. Если мы схватим его без веской причины, народ, поддерживающий его, взбунтуется. Начнутся волнения, которые могут охватить всю Галилею. Их подхватят первосвященники, фарисеи и саддукеи. Но самое страшное, если восстанут зелоты. Тогда секарии устроят кровавую резню. А этого допустить нельзя,  - ответила Иродиада.
        Сигон подумал и согласился с ней. Спустя три дня он доложил, что Иоанна снова видели в окрестностях Иордана. Тогда она решилась ехать.
        От раздумий ее отвлекли раздавшиеся голоса возле повозки. Выглянув наружу, она увидела, что всадники впереди остановились. Несколько человек спешились и, переговариваясь, показывали в сторону берега. Там, среди деревьев, было много людей и доносился чей-то громкий голос.
        Сигон приблизился и попросил у Иродиады разрешения пойти и узнать, что происходит.
        - Я с тобой!  - произнесла Иродиада. Она вылезла из повозки и пошла следом за Сигоном и солдатами.
        Толпа полуголых людей состояла из иудеев, самаритян, сирийцев и греков. Отдельно от всех расположились ессеи.
        Некоторые нагими стояли в воде. Все внимательно слушали высокого худого человека в верблюжьей шкуре. Это был Иоанн. Заметив Иродиаду, он прервал проповедь и, гневно указав на нее рукой, громко вскричал:
        - Уходи прочь, исчадие тьмы! Ты, надевшая шкуру ослицы, скоро будешь с позором изгнана из дома своего. Горе тебе, недостойная блудница! Горе тем, кто окружает тебя! Придет Господь и снимет с тебя богатые одежды и золотые украшения, разорвет на твоей шее ожерелья и измажет лицо твое грязью, как ты заслуживаешь. Даже от Того, кто идет за мной, не будет тебе прощения. Ты недостойна поцеловать край Его одежды. Придет время, и народ будет гнать тебя отовсюду, бить камнями и палками. Люди станут плевать вслед тебе. Ты побежишь в пустыню, стеная и воя, как похотливая гиена. Тебя постигнет божья кара и пожрут шакалы, давно жаждущие твоей черной, злобной крови. Небесная кара постигнет тебя и кровосмесителя Ирода, отважившегося жить с тобой. Бог покарал тебя и его бесплодием. И покарает тебя скорой смертью дочери. Покайся в грехах, исчадие тьмы!
        - Довольно!  - вскричала Иродиада.  - Будь ты проклят, богохульник!
        В ярости схватившись за голову, она бросилась прочь, лишь бы не слышать оскорблений, несшихся ей вслед, и не видеть его горящих презрением и ненавистью глаз. Охранники, не дожидаясь приказа, подбежали к Иоанну и, с силой скрутив ему руки, повалили лицом в землю.
        Добежав до спасительной повозки, Иродиада забилась в глубину и, закрыв лицо покрывалом, сидела в ожидании Сигона. Тот вскоре появился и, резко отринув полог, проговорил сквозь зубы:
        - Какие будут указания, почтенная госпожа?
        В его руках нетерпеливо дергалась палка с металлическими шипами на конце.
        - Мы скрутили бродягу и втоптали его голову в глину. Но он продолжает выкрикивать ужасные оскорбления, призывает на нас божью кару. Он должен быть жестоко наказан! Позволь привязать его к кобыльему хвосту и прогнать за лошадью через всю пустыню до самой Тивериады. Ноги его изобьются в кровь. Но, клянусь, я заставлю его бежать по камням даже окровавленными ногами. Позволь мне сделать это без промедления!  - Сигон ожесточенно сплюнул.
        - Нет!  - голос Иродиады был тверд.  - Хочешь еще больше опозорить меня перед людьми? Богохульник уже и так опорочил меня! Слишком много народа. И они все слышали. Молва бежит далеко. Люди, подобно перелетным птицам, разнесут дурные слухи обо мне. Они будут смеяться надо мной. Арестуй его, когда я покину Иордан. Оставь возле бунтовщика стражников и отправляйся в ближайшее селение. Прикажи изготовить прочную узкую клетку не выше человеческого роста. Избейте его палками так, чтобы он извивался от боли, как поверженная змея, до крови свяжите ему руки веревками, заточите в клетку и привезите во дворец, будто опасного зверя.
        - Слушаюсь, госпожа.  - Сигон поклонился.
        Иродиада сделала погонщику и охранникам знак отправляться в обратный путь. Всю дорогу она клялась, что сделает все, чтобы Иоанн был подвержен самым изощренным пыткам, а потом столь же изощренной казни.
        Той же ночью Сигон Элий Руф исполнил приказ Иродиады и доставил пророка в крепость Махерон, находившуюся в стороне от Тивериады, на Моавитском нагорье, к востоку от Мертвого моря.
        Яма, в которую бросили узника, была узкой и глубокой. Сверху ее закрывала толстая железная решетка. Сквозь узкие щели Иоанну были видны тысячи далеких равнодушных звезд, мерцающих в ночном небе.
        - Господи! Ты слышишь мои стенания и мольбы? Я всего лишь человек. Прошу тебя, Господь, дай мне силы достойно встретить смерть. Услышь мои молитвы, спаси мою душу и спаси их! Жизнь так прекрасна, Господь… Я не хочу умирать…  - прошептал узник спекшимися губами. Невольная судорога искажала худое заросшее лицо. Но небо молчало. И только тихий ветер, заблудившийся в теплой ночи, был ему ответом.
        Глава 24
        Ночью Иродиада лежала в своих покоях на ложе, завернувшись в покрывало из тонкой белой шерсти. В глубине алькова тускло горел светильник. Его слабый свет не мог разогнать мрак, притаившийся в углах.
        Глаза Иродиады были закрыты. Казалось, она спит. На самом деле она погрузилась в неистовые мечты, мысленно празднуя победу над мужем-изменником. Иногда по ее губам пробегала высокомерная улыбка, демонстрирующая торжество над ползающим перед ней на коленях Иродом, вымаливающим прощение. В мыслях Иродиада гордо отвергала его стенания и мольбы, равнодушно отворачивалась и уходила прочь. Однако Ирод не успокаивался. Он шел следом, униженно умолял простить его, потом крепко и страстно обнимал ее и целовал, целовал…
        В дверь осторожно постучали. Иродиада вынырнула из грез и разрешила войти. Рабыня распахнула двери, и на пороге показался Сигон. Сняв шлем на римский манер, украшавший его черноволосую голову, он приблизился к алькову и почтительно поклонился.
        - О каком важном деле ты хочешь сообщить мне в столь поздний час?  - настороженно спросила Иродиада.
        Бросив на жену тетрарха понимающий взгляд, Сигон слегка улыбнулся. Грубый мужской голос зазвучал успокаивающе:
        - У меня хорошее известие для тебя, моя госпожа! В Акко прибыли торговцы из Капуи. Они рассказывают, что тетрарх собирается возвращаться и готовит судно к отплытию домой. Его трюмы полностью загружены.
        Услышав долгожданную новость, Иродиада вскочила, завернулась в тонкое покрывало так, что оно рельефно обтянуло ее вызывающе роскошное тело, и крикнула рабыне:
        - Разожги поярче огонь в камине и подай в трапезную хороший ужин, чтобы господин мог поесть.
        Затем она повернулась к Сигону и воскликнула:
        - Ты принес мне хорошее известие, Сигон! Скажи, что еще ты узнал о нашем господине?  - Глаза ее зажглись неподдельной радостью.
        - Есть еще одно известие…  - он замялся,  - но хуже, чем первое.
        - Говори!  - потребовала Иродиада.
        - Торговцы рассказали, что в Капуе на тетрарха было совершено покушение.
        - Виновных поймали?  - Глаза ее расширились. Неожиданно она подумала, что обрадуется, если Ирод умрет в муках.
        - Нет. Говорят, это был какой-то индус. Подбросив нашему господину ядовитую змею, он бесследно исчез. Господин остался жив, но погиб один охранник.
        - Закария?  - обрадовалась Иродиада.
        - Нет, Кастул,  - поспешил ответить Сигон. Он был хорошо осведомлен о ненависти Иродиады к Закарии.
        - А-а, этот. Жаль. Бедный юноша. Надеюсь, его смерть была мгновенной,  - с легким вздохом сожаления произнесла Иродиада и подошла к камину.
        В покоях воцарилось молчание. Иродиада застыла, с мрачным блеском в глазах наблюдая за игрой разгорающегося пламени.
        - Что наш узник? Как он ведет себя? Тих или буйствует?  - неожиданно спросила она.
        - Он тих, госпожа. Отказывается от еды и пьет только воду. Иногда он просит убрать решетку над ним, чтобы лучше видеть небо и звезды. Я разрешил. Пусть смотрит и сожалеет о том, что совершил.
        - Нет-нет! Больше не раскрывай. Пусть страдает и корчится в муках в сырой и тесной яме. Пусть ожидает смерти, как дикий зверь, запертый в клетку!  - воскликнула Иродиада. Ее настроение переменилось в одну секунду. Глаза загорелись лютой ненавистью. Голос зазвенел, как тетива, которую натянули перед тем, как отпустить разящую стрелу. Она в волнении принялась ходить взад-вперед.
        Ее волосы в беспорядке рассыпались по плечам, достойным того, чтобы навечно запечатлеть их в скульптуре. Полуобнаженная грудь бурно вздымалась. Выразительные глаза сверкали от натиска чувств, мгновенно завладевших ее сердцем.
        Тем временем Сигон стоял как изваяние и с непроницаемым видом следил за метаниями жены тетрарха. Он был умудрен дворцовыми интригами и отчетливо видел, что за прекрасной телесной оболочкой скрывается бессердечная и коварная натура. Сигон поддерживал жену тетрарха, тонко и умело льстил ее самолюбию. Но действовал он так исключительно в своих интересах. Благодаря своей целенаправленной и хитрой политике он выхлопотал для себя высокую должность и имел неплохие деньги.
        - Ирод будет рад, ведь мы поймали грязного бродягу и подстрекателя,  - вслух рассуждала Иродиада.  - Я похлопочу, чтобы тетрарх достойно наградил тебя.
        - Благодарю тебя, почтенная госпожа! Иногда я думаю, что ты справилась бы с управлением Галилеей намного лучше, чем наш господин. Твои дела ради спокойствия в стране достойны восхищения. В тебе видна большая твердость и решимость в вопросах внутренней политики, нежели в нашем боязливом господине. Ирод сильнее озабочен строительством новых городов и их украшением на римский манер и почти не занимается внутренними проблемами Галилеи.
        - Ты вправду так считаешь?  - Иродиада остановилась и вопросительно посмотрела на Сигона. Ей льстили слова придворного. Сигон всегда был на ее стороне и поддерживал в любых интригах.
        - Почему нет?  - патетически воскликнул хитрый Сигон.  - Я всегда считал, что ты одна из красивейших и умнейших женщин Галилеи!
        - Ты льстишь. Я хорошо это вижу. Но я не сержусь. Не буду скрывать, что твоя лесть мне приятна. Раньше я не слишком высоко ценила тебя, но теперь вижу, что ты предан мне сильнее остальных. Пожалуй, ты заслуживаешь большего, чем быть простым начальником. Я пересмотрю свое отношение к тебе,  - мягко сказала Иродиада, многообещающе взглянув на Сигона.
        - Иродиада, ты самая прекрасная из женщин, которых я когда-либо встречал,  - пылко воскликнул тот, чувствуя, как в жилах закипает кровь.  - Ты из рода Иакова, который выше рода Ирода, рода Эдома.
        - Ты говоришь правду! Мой род выше его рода. И я хочу добиться власти, хочу править Галилеей и стать могущественнее, чем он. Я хочу отомстить ему!  - Голос ее задрожал от волнения, глаза снова вспыхнули гневом.
        Неожиданно она испытующе вгляделась в лицо Сигона, будто сомневаясь, стоит ли ему доверять. Но хитрый придворный точно угадал значение женского взгляда. Преклонив колено, он произнес:
        - Я предан тебе, прекрасная госпожа!
        - Ну хорошо, хорошо. Я верю тебе,  - нараспев произнесла Иродиада. Она уже успокоилась и с улыбкой смотрела на Сигона.  - Встань, воин. Если ты действительно хочешь доказать мне свою преданность, а взамен получить подтверждение моей признательности, то….
        Не договорив, она направилась к ложу. Остановилась и плавным движением сбросила с себя одеяние, представ перед изумленным начальником легкой пехоты в мягком блеске теплого света обнаженной…
        Сигон не стал мешкать. Он был готов претерпеть любые искушения и сладкие муки, лишь бы добиться еще более высокой должности. Сигон был интриганом и заговорщиком, задумавшим при помощи зелотов свергнуть Ирода. Он был не менее честолюбив, чем Иродиада. Решив стать главным военачальником провинции, а потом путем покушения сместить Ирода с поста тетрарха, он непреклонно шел к своей цели, не гнушаясь никакими средствами.
        Глава 25
        Спустя две недели Ирод стоял на палубе своего судна, которое прошло уже половину пути к берегам Галилеи.
        Море в тех местах было насыщенного синего цвета и от этого казалось особенно бездонным. Иногда из воды выскакивал блестящий на солнце дельфин и танцевал на радость путешественникам над водой удивительный танец. Солнце щедрыми горстями рассыпало над морем свои лучи. Они весело искрились в белой пене, которая вскипала от ловких и уверенных взмахов сотни гребцов, сидящих на корме.
        Ирод с жадностью разглядывал морские просторы, стремясь поскорее увидеть знакомые вершины Галилейских гор. Мысли его бежали вперед быстрее ветра, который в этот момент с силой натягивал паруса. Неожиданно он вспомнил о данном Тиберию слове и поморщился, как от зубной боли.
        «Почему иудеи не могут жить в мире? Фарисеи и саддукеи ссорятся между собой, втягивая в свои распри меня и римского проконсула. Они шлют Тиберию лживые депеши, стараясь очернить меня и мои деяния. Разве я не строю для них удобные города? Не высаживаю на песке цветущие сады и не разбиваю тенистые парки? Я построил дворцы и храмы, дороги, проложил мощные оросительные системы для полива их садов и огородов. Это идеальный мир.
        Но иудейские первосвященники все равно продолжают ненавидеть меня. За что? За то, что я из рода Эдома и сын Ирода? Но я не в ответе за грехи отца! Да, он боролся за власть и победил. Ему помогли римляне. Да, он казнил 45 членов синедриона, участвующих в суде над ним. Но раз он так поступил, значит, иначе было нельзя. Отец присвоил себе право назначать и смещать первосвященников, ни с кем не советуясь. На то он и правитель! Взамен народы Галилеи обрели мир. Вражда между ними прекратилась, на границах стало спокойно. Многих он изгнал из страны, отнял имущество. За это они ненавидели отца, а теперь и меня…
        Но я отношусь к иудеям лучше, чем отец. Я раздал им должности во дворце. Я приблизил к себе многих знатных иудеев. Теперь они не могут обвинить меня в том, что я окружаю себя только греками и римлянами. Почему же они так мстительны и неблагодарны? Нет, их не переделаешь!»  - Он обреченно вздохнул.
        К нему подошел измученный и бледный Закария. Воин плохо переносил морскую качку.
        - Ирод, при таком ветре мы уже послезавтра прибудем в Акко. Нас ждут перегонщики верблюдов. Они должны были рассчитать время нашего пути. Мы соберем караван и скоро будем в Тивериаде. Признаюсь, я очень хочу домой,  - вздохнул он.
        - Ты, как и я, устал скитаться,  - кивнул Ирод, устремив задумчивый взгляд вперед. Оба замолчали.
        - Как думаешь, что нас ждет?  - спросил Ирод и посмотрел на Закарию.
        - Все будет хорошо! Гляди веселее! Пойдем-ка отведаем блюдо из крабов и мидий. Этот новый греческий повар хвалился, что такого мы еще не пробовали.
        - Ну так пошли же скорее,  - отозвался Ирод и первым спустился в трюм. Палуба под их ногами ходила ходуном, отчего движения были неустойчивыми и неловкими.
        Под утро следующего дня Нептун решил-таки проявить свой грозный и своенравный характер.
        Ветер сменился на северо-западный и окреп. Шум высоко вздымающихся волн за кормой стал тревожнее и громче. Темное небо освещалось частыми всполохами молний, полил дождь. Пока команда под крики кормчего носилась по палубе, сворачивая паруса, Закария под проливным дождем стоял рядом с кормчим на киле и с завидным хладнокровием смотрел вперед, подставляя лицо резким порывам холодного ветра. Дожди в Галилее были большой редкостью, и Закария не хотел отказываться от обжигающего морского душа.
        Кормчий наблюдал за тем, как ведет себя судно и насколько сильно заливает палубу, чтобы вовремя отдать команду изменить курс. К счастью, шторм оказался недолгим и вскоре пошел на убыль. Когда рассвело, море вновь стало тихим, спокойным и безмятежным.
        Когда они были в одной миле от берега, море вновь поменяло свой цвет и стало буро-зеленым. Впереди показалось устье Хайфы, заполненное множеством больших и маленьких судов. Судно Ирода причалило в бухте Акко, где их ожидал отряд охраны. Ирод сошел на берег и сразу погрузился в опьяняющую атмосферу восточного базара. Отовсюду неслись гортанные крики арабов в белых одеждах, певучие голоса греков и парфинян. Местные торговцы, занявшие места внизу, под пристанью, оглушительно зазывали купить их товары, стараясь перекричать друг друга. В небольших лавочках жарили дичь. В лабиринтах торговых рядов ароматно пахло морскими водорослями, восточными пряностями, живой рыбой, фруктами и овощами.
        Торговцы, приплывшие с Капри вместе с тетрархом, начали выгружать на пристань свои товары. Рабы быстро закинули грузы Ирода на верблюдов, и караван в сопровождении полусотни воинов направился в глубь материка.
        Глава 26
        - Я видел тетрарха!  - хрипло выкрикнул раб лежащей в саду Иродиаде. Пробежав по жаре несколько миль, он еле дышал и весь был в пыли. Высокая египтянка, натирающая руки и тело Иродиады ароматным маслом, замерла, не зная, продолжать или нет.
        - Где он?  - взволнованно спросила Иродиада и встала, накидывая на плечи длинный хитон.
        - В трех часах пути.
        - Не стой как вкопанный. Беги к Иоанне и передай, пусть накрывают в триклинии столы и готовят угощения, которые он любит!  - приказала Иродиада.
        Раб кивнул и убежал. Иродиада поспешила следом.
        Когда она поднялась в трапезный зал, там царило большое оживление. Рабы носились с вениками и тряпками, убирая остатки грязи со стен, столов и пола. На столах расставили дорогую серебряную посуду для торжественных пиров. В высоких напольных вазах благоухали свежесрезанные цветы, в бронзовых светильниках был разожжен огонь. Пропитанные благовониями ткани и подушки разложили на ложах. Чарующий аромат, волнами разносившийся по дворцу, смешивался с запахом жарившейся на вертелах дичи и горячим воздухом. Отдав домоправительнице последние указания, Иродиада отправилась к себе, чтобы нарядиться к приезду Ирода.
        Народ встретил тетрарха возле крепостных ворот. Он торжественно въехал на белых носилках, украшенных богатым персидским ковром. Носилки несли восемь рабов. Оживленная толпа проводила тетрарха до дворцовой площади, где его радостными возгласами и шумом приветствовали царедворцы. Среди них Ирод заметил важно восседавших на белых мулах фарисеев, которые надменно оглядывали собравшихся.
        Праздничное прибытие сопроводили гулким гудением труб и боем барабанов.
        Ирод увидел, как со ступеней в окружении рабынь к нему величественно сходит Иродиада.
        - Приветствую тебя, супруг!  - произнесла она, приблизившись к нему, и взмахнула рукой. Молоденькая темнокожая рабыня поднесла на подносе золотой кубок с вином. Ирод залпом выпил, поискал глазами Саломею.
        - Где она?  - угрожающе спросил он жену.
        - О ком ты спрашиваешь, муж мой?  - Голос Иродиады звучал напряженно и приторно-ласково.
        - Ты знаешь, о ком,  - нахмурился Ирод. Брови его сошлись на переносице.
        - Она в покоях,  - ответила Иродиада, ощутив смятение и холод в груди.
        Ирод кивнул. Ничего не говоря, он обогнул ее, будто каменную колонну, и пошел наверх. Иродиада бросилась следом, на ходу объясняя причины отъезда Саломеи в Иерусалим. Заметив недоверчивый взгляд, она поняла: он не верит ей, и в дальнейшем ей не избежать его гнева. Но она знала, чем отвлечь его от навязчивой страсти.
        Иродиада влетела за мужем в опочивальню и увидела, как он на ходу развязывает душивший его располневшее тело тугой пояс.
        - Что Капуя?  - сменила она тему, стремясь уйти от неизбежных расспросов о дочери.
        - Капуя процветает. Бедного Кастула укусила кобра. Должна была укусить меня, но пострадал он. Этот достойный сын Галилеи подавал большие надежды. Я даже думал назначить его главным военачальником. Не знаю, кто может желать моей смерти?  - устало вздохнул Ирод.
        С помощью раба он снял голубую тогу и нижнюю тунику, которую всегда надевал, когда ездил в Рим. Оставшись в одной набедренной повязке, он потянулся, прошел в глубину алькова, присел на ложе и посмотрел на жену.
        - Расскажи, что здесь произошло, пока меня не было?  - спросил он и улегся.
        Иродиада присела в ногах.
        - Мы схватили бунтовщика.  - В ее голосе прозвучало торжество.
        - А-а, этого… Где он?
        - Заточен в Махэрузе!  - ответила она, ожидая, что он ее похвалит.
        Но Ирод промолчал. Он лежал, закрыв глаза и плотно сжав губы. Лицо его было отсутствующим и равнодушным, похожим на застывшую глиняную маску. Иродиада рассматривала его: муж осунулся и постарел. На впалых небритых щеках явственно проступали глубокие морщины, которые раньше не были заметны, на лбу тоже.
        - Куда ты отправила дочь?  - сурово спросил он. От неожиданности она вздрогнула.
        - Тебя никто, кроме нее, не интересует?  - Голос Иродиады был полон ядовитой иронии.
        - А кто должен? Ты?  - Он приоткрыл глаза и посмотрел на жену с неприкрытой насмешкой.  - Уходи! Я буду спать.
        Он смежил веки. Сон одолевал его. Дорога по пустыне стала таким же тягостным испытанием, как и морская качка. Он мужественно вытерпел все ради того, чтобы побыстрее оказаться дома. Но коварство ревнивой женщины не знает границ. Иродиада спрятала от него свою дочь. Как она глупа! Неужели она думает, что может ему помешать? Саломея будет его!
        На следующее утро супруги сильно ссорились.
        Обезумев от ревности, Иродиада яростно нападала на него, пытаясь обличить в измене. Она стояла перед мужем, как фурия, и гневно выкрикивала обвинения.
        - Я знаю твою мерзкую тайну, Ирод!  - визгливо кричала Иродиада.  - Ты изменил мне с Саломеей!
        Ирод с угрюмой ненавистью взглянул на нее.
        - Замолчи, если не хочешь оказаться в темнице!  - угрожающе произнес он. Однако она не послушалась:
        - Ты очарован моей дочерью! О… Я знаю, что произошло между вами перед твоим отъездом. Посмотри на меня, Ирод. Говорю тебе, что я - твоя жена. И не позволю втоптать мое имя в грязь.
        Но Ирод презрительно отказывался от всех обвинений жены. Иродиада не успокоилась. Заметив, что он пытается уйти от разговора, и приняв его выжидающее молчание за слабость, она еще сильнее распалилась и снова принялась оскорблять его.
        - Ты жалкий плебей. Власть досталась вам с отцом через кровь первосвященников и предательство,  - выкрикивала она.
        Этого Ирод стерпеть не мог. В бешенстве вскочив, он быстрыми крадущимися шагами приблизился к жене, готовый ударить ее. Тогда Иродиада закричала, что Саломея не простит ему, если он поднимет руку на нее. Ирод замер: это была правда.
        Отойдя от жены, он приказал привратнику вызвать стражников. Когда те вошли, он отдал им приказ немедленно увести и заточить Иродиаду в темницу. Потом вызвал Сигона и приказал отправиться в Иерусалим за Саломеей.
        Глава 27
        Уже неделю Иродиада находилась в темнице. Подобно раненому зверю, металась она по освещаемой факелом клетке в гулкой и страшной тишине подземелья. Ни один звук не долетал до нее сверху. Не находя покоя, она бродила из угла в угол, подобно маятнику, в ярости выкрикивая все мыслимые и немыслимые проклятия и призывая на голову мужа кару всех богов на свете.
        Неистовая натура Иродиады не могла смириться с унижением. От кого?! От человека, которого она раньше любила, а теперь считала безвольным и жалким. И это ради него она отказалась от семьи, родственников, оставила Иерусалим и чуть было не решилась на кровавое убийство?!
        При этом в глубине души она сознавала, что поступила так не из-за Ирода, а ради того высокого положения и достатка, которые ей обеспечивал брак с ним.
        Жена тетрарха давно перестала отличать добро от зла. Грань между этими понятиями была ею безжалостно стерта. Поэтому ничего, кроме позора, гнева Тиберия и мучительной смерти, Иродиада собственному мужу желать не могла.
        Безжалостно кусая во мраке руки, она была похожа на исчадие ада с растрепанными волосами и горящими как угли глазами. Исторгая стоны и вопли, больше похожие на рычание, она поднимала глаза к закопченному потолку и мысленно клялась и клялась всеми богами отомстить Ироду за унижение…
        Этим ранним утром Ирод встал особенно не в духе. Отряд воинов во главе с Сигоном еще не вернулся. Три дня назад Тивериаду накрыла песчаная буря, закрывая небо тучами песка и пыли. Невозможно было дышать и широко открывать глаза. Люди и животные прятались в домах, не смея высунуть нос наружу. Даже толстые персидские ковры не защищали - песок проникал повсюду: скрипел на зубах, плавал в пиалах с чаем, оседал на простынях, одеялах, на коврах, на полу, на окнах…
        Задрав подбородок, Ирод восседал на высоком широком стуле с подушками. Негр брил его остро заточенной бритвой в виде полумесяца. Эту процедуру тетрарх перенес безболезненно. Пытка началась, когда раб с помощью пинцета стал вырывать ему лишние волоски по краям бровей и на шее. Когда Закария вошел в опочивальню тетрарха, тот распластанным лежал на ложе и громко вскрикивал, когда негр особенно сильно проводил по его голым ногам раскаленной скорлупой грецкого ореха, чтобы волосы на ногах были более мягкими. Эта изощренная косметическая процедура была весьма распространена в Римской империи. Ею пользовались еще во времена Августа. Ирод узнал о ней в Риме и с тех пор пользовался по мере необходимости.
        - Из Махэруза прибыл гонец и передал, что Иоанн просит выслушать его.
        - Зачем?
        - Ему надо сообщить тебе что-то важное.
        Ирод недовольно поморщился. Зачем ему ехать в Махэруз, когда над пустыней дует такой сильный ветер? Чего от него хочет этот отшельник в верблюжьей шкуре? У него нет ответов на его вопросы. Вот и ессеи просят, чтобы он отпустил пророка. Но это невозможно. Законы не позволяют это сделать. Нет-нет! Выпускать его нельзя! Он дал Тиберию слово и должен наказать подстрекателя. Это серьезный политический вопрос, от которого зависит, удастся ли ему сохранить свою власть.
        - Я поеду завтра,  - снисходительно произнес тетрарх и взглянул на Закарию. Однако тот продолжал укоризненно смотреть на него.
        - Вижу, тебе этого мало. Чего еще ты хочешь?
        - Отпусти его. Иудеи говорят, что этот человек - Илия, который пришел известить их о приходе Мессии!  - убедительно произнес грек. Он искренне верил в то, что говорят его уста. И надеялся убедить господина.
        - Но это не их Илия. Где доказательства?  - упрямо повторял Ирод, не соглашаясь с доводами начальника охраны.
        - После покаяния и крещения глухие слышат, слепые становятся зрячими. Иоанн говорит, что через покаяние человек получает прощение и спасение от Господа. Он крестит простой водой, и от этого происходят чудеса,  - горячо убеждал Закария.
        - А кто есть Бог? Разве он уже пришел на землю?  - Голос тетрарха звучал громко и резко. Его раздражало, что начальник охраны спорит и продолжает настаивать на своем.
        - Иоанн утверждает, что его Учитель - Иисус из Назарета. Он и есть Бог. И тоже творит чудеса.  - Взгляд у Закарии стал, как у больного животного, укоряющим и печальным. Ирод никогда раньше не видел грека таким.
        - И ты хочешь, чтобы я поверил в выдумки про чудеса? Признайся, что ты сам не веришь в них. И я не верю. Их Бог должен быть иудеем. А Иисус пришел из Назарета.  - Ирод с раздражением оттолкнул от себя раба, который терпеливо дожидался, когда можно будет продолжить косметические процедуры.
        Ирод быстро вскочил с ложа. От резкого движения у него потемнело в глазах. Не обращая внимания на разлившуюся по голове тупую боль, успевшую охватить лоб и затылок, он стал громко кричать, обвиняя грека в упрямстве. Лицо его покраснело, в голосе звучало недовольство:
        - Почему первосвященники не приходят и не просят за него? Потому что не верят! Ни один из них не пришел, чтобы заступиться. Иудеи ненавидят меня. Они клевещут и строчат на меня лживые доносы в Рим. Это они подбросили мне змею. Погиб невинный человек. Почему я должен думать об их пророке и Мессии?
        Зная, что ответа не дождется, тетрарх принялся ходить взад-вперед, сокрушенно вздыхая и охая от нарастающей боли. Полы длинного халата путались между ногами, мешая ему. Один раз он запнулся и чуть не упал. Не обратив на это внимания, он горячо продолжил:
        - Ты грек, а просишь за иудея. Ты начальник охраны и должен обеспечивать мою безопасность. Сразу пресекать любую попытку бунта с их стороны. А ты защищаешь его и требуешь, чтобы я его отпустил!
        Он резко остановился, впившись в лицо Закарии. Тот с достоинством ответил:
        - Ты не веришь в приход Мессии. Первосвященники тоже не верят. Но больше боятся того, что пошатнутся их истины и законы, которые они проповедуют. Мессия уже здесь! Он среди нас. Ты правитель. И можешь повести за собой народ. Если ты поверишь, поверит народ. Яви милость, покажи, что ты справедливый царь. Не это ли должно быть твоей целью? Прошу тебя, отпусти пророка.
        - Замолчи!  - яростно произнес Ирод и положил руку на кинжал. Он пришел в бешенство от настойчивости грека.  - Ты не должен указывать мне, тетрарху Галилеи, как поступать. Или я прикажу заточить тебя вместе с ним.
        Ирод выждал паузу.
        В ожидании решения господина Закария опустил голову. Ирод удовлетворенно взглянул на него и милостиво произнес:
        - На первый раз я прощу тебя. Ступай! Прикажи конюхам к утру приготовить лошадей. Мы поедем в Махэруз.
        Закария повернулся, чтобы уйти. Вслед раздался возглас тетрарха:
        - Завтра перед нашим отъездом спустись вниз, отопри темницу и выпусти оттуда госпожу!
        Глава 28
        На главной дороге, ведущей к Мертвому морю, царило оживление. Мулы и погонщики, ремесленники и кочевники - бесконечный поток устремлялся по ней, подобно реке, текущей среди серых камней. Казалось, она издревле направляется таинственной могущественной рукой с одного края пустыни на другой.
        Чтобы не привлекать внимания, Ирод с отрядом направился не по этой хорошей утоптанной дороге, а по другой - более узкой и извилистой, местами присыпанной песком и похожей на тропу, проложенную среди многочисленных нагромождений камней. Лошади скакали друг за другом четко выверенной, равномерной рысью. Одно неверное движение - и животное могло оступиться.
        Махэрузская крепость находилась к востоку от Мертвого моря - в городе, окруженном мощной крепостной стеной и широким и глубоким рвом. Миновав ворота и ощутив под ногами замощенную камнем ровную мостовую, всадники с облегчением пришпорили коней и во весь опор устремились вперед.
        Крепость встретила их ощетинившимися бойницами и массивными выступами. Лошади остановились. Навстречу Ироду вышел смотритель крепости Рака - высокий жилистый самаритянин в короткой коричневой тунике и кожаных сандалиях. Рядом пружинистой легкой походкой шел его любимец - красивый одноглазый эфиоп Чама. Высокий атлет пользовался безграничным доверием стареющего смотрителя крепости и был готов исполнить любую, даже самую изощренную его прихоть. Смотритель не расставался со своим одноглазым любимцем ни днем ни ночью. За ними шествовали шесть негров-наемников.
        Череп главного смотрителя Махэрузской крепости был гладко выбрит, а лицо поражало своим свирепым выражением. Его кожа была натерта маслом сандалового дерева и блестела на солнце. За много лет крепость пропиталась зловонными запахами, поэтому служители часто пользовались ароматическими маслами и благовониями. На широком кожаном ремне у смотрителя висели деревянные ножны, из которых торчала рукоять огромного тесака.
        - Как он?  - спросил тетрарх после того, как Рака почтительно поклонился ему. Ирод сделал своему рабу знак подать ему сосуд с благовониями. Пока он натирал себе нос, шею и руки, Рака рассказывал об узнике:
        - Иногда зовет Господа. Но больше молчит или читает молитвы. Его речь непонятна. Стражники потешаются над ним.
        - Это ни к чему. Запрети им.
        - Он призывает их покаяться.
        - В таком ужасном месте?  - поразился Ирод и подумал: «Здесь царит смерть, но он думает не о своем, а о спасении других».  - А что он говорит обо мне?
        - Можно ли повторить, господин?
        - Говори, не бойся!
        - Он поносит тебя и госпожу, оскорбляет и обвиняет во множестве грехов.
        Тетрарх оглянулся на Закарию, словно говоря: «Ты слышишь?» Грек напряженно внимал, боясь пропустить хоть слово.
        - Что еще он говорит?  - спросил Ирод.
        - Вчера он что-то бормотал про свою смерть. Стражники ночью открыли решетку, чтобы проветрить и убрать в яме. Он рассказывал им, что ночью к нему явился Господь и утешил его. Теперь он не боится смерти. Он говорит, что среди нас есть Мессия, который спасет всех людей. А через него и покаяние Господь отпускает людям грехи. Еще он сказал, что недавно видел на базаре в Тивериаде свою смерть в облике прекрасной юной девы.
        Ирод пришел в изумление. Опять Мессия?! Разве смерть может являться в облике девы? Она выглядит как черный демон с огненными глазами. Нет, этот человек и вправду смахивает на безумца.
        Они двинулись по длинному темному коридору мимо маленьких камер, похожих на клетки. Все они были заполнены. Смотритель шел впереди, держа над головой пылающий факел. Гулкое эхо сопровождало шаги.
        В камерах виднелись изможденные темные лица. Арестанты, услышав их, с надеждой припадали к решеткам и протягивали к ним свои худые дрожащие руки. Мольбы и стоны отчаяния, проклятия и гневные вопли неслись им вслед. Ирод проходил мимо с каменным лицом. Скорее, скорее выбраться из этого зловонного каменного мешка на свет!
        Выйдя наружу, они очутились на замощенном камнем квадратном внутреннем дворе. Здесь в узких каменных ямах содержались особо опасные узники.
        Снаружи двор был огорожен сплошным каменным забором, за которым росли сикоморы и секвойи. Их густые кроны спасали от палящего солнца. В углу в каменной чаше журчал фонтан. Выдолбленная к крепостной стене узкая витиеватая лестница вела на плоскую крышу.
        Подойдя к яме, Рака поднял толстую решетку. Приглядевшись, Ирод различил в глубине лежавшего в неловкой позе Иоанна.
        - Поднимите его!  - отрывисто приказал Ирод и отошел. Нахмурившись, он следил, как раб, держа в руках веревку, спрыгнул вниз. Спустя некоторое время узника подняли и осторожно уложили на камни. Ноги, опутанные тяжелой железной цепью, не держали его.
        Закария, увидев, в каком состоянии находится узник, бросился к нему. Встав на колени, он принялся дрожащими руками развязывать и осторожно снимать с него толстую веревку. Но она уже успела ободрать кожу на спине и груди. Глубокие ссадины кровоточили.
        Воцарилось молчание. Ирод пораженно смотрел на начальника охраны, который ползал перед грязным бродягой на коленях и обтирал его лицо краем своей туники.
        - Что ты делаешь?  - в изумлении спросил он, приблизившись.
        - Хочу привести этого человека в чувство,  - с мукой в голосе произнес тот. Взгляд у грека был умоляющим и виноватым, как у побитой камнями собаки.
        Ирод разозлился. Сердито отвернувшись от Закарии, он приказал смотрителю:
        - Сними с этого человека цепь и покорми. Когда он придет в себя, приведи его наверх,  - и, ссутулившись, пошел к лестнице, ведущей на крышу.
        На крыше находилась обзорная терраса, огороженная белой балюстрадой.
        Пол был выложен красивой мозаикой преимущественно холодных оттенков - от густого синего до светло-голубых и нежно-салатовых. Подобное сочетание цветов казалось человеку, пресытившемуся однообразной серостью пустыни, особенно приятным.
        За золотым троном с подушками между мраморными колоннами, подчиняясь порывам горячего ветра, колыхались занавеси. Они натягивались, шелестели и трепетали, стремясь сорваться и улететь. Поодаль лежали ковры и множество подушек.
        Глава 29
        Отсюда открывался великолепный вид на окрестности Махэруза. Прозрачно-голубое небо сливалось вдалеке с блестящей чашей Мертвого моря и притягивало взгляд своим величием и первозданной красотой. Но Ирод ничего не замечал. Он облокотился на перила и задумался.
        Сзади подошел Закария. Встал рядом. Угрюмо и молча посмотрел вдаль. Казалось, что руки начальника охраны, крепко державшие перила, окаменели.
        Тетрарх искоса взглянул на застывшее лицо Закарии, на его руки и заговорил. В его тихом голосе звенела непонятная тоска. Сердце тетрарха болезненно сжималось. Странное предчувствие чего-то неотвратимого все глубже проникало в его мозг, с каждой минутой становясь все более осязаемым. Он в испуге огляделся - где подстерегает опасность? Но вокруг было спокойно. Лишь белое солнце сегодня особенно ярко слепило ему глаза.
        - Это политическое дело особой важности. Узник будет казнен. Днем раньше, днем позже… Я дал Тиберию слово и должен его сдержать. Иначе какой из меня правитель?  - В голосе Ирода проскользнула непонятная тоска и желание оправдаться.  - Если я не сделаю этого, иудеи первыми донесут, Тиберий отстранит меня и поставит на мое место другого человека. Ты хочешь этого?
        - Нет,  - поколебавшись, признался Закария.
        - Ты ответил не сразу. Ради сумасшедшего бродяги ты предаешь меня, своего господина? Если ты не поддержишь меня, завтра я сниму с тебя полномочия и ты навсегда покинешь Галилею.  - Голос Ирода наполнился ядом и желчью.
        - Я подчинюсь твоему решению,  - грустно вздохнув, ответил Закария.
        Ирод искоса взглянул на лицо воина, и сардоническая улыбка искривила его губы. Он вполголоса произнес:
        - Начальник личной охраны ползает в ногах грязного бродяги, как презренный и жалкий плебей! Твое поведение говорит, что ты способен жить только рабом!
        Закария удивленно воззрился на него. Гнев промелькнул в его серых глазах. Он смело и вызывающе возразил:
        - Ты несправедлив ко мне! Взгляни, Ирод, разве я похож на раба? Или мои руки, обагренные кровью наших врагов и столько раз защищавшие тебя от них, до сих пор не доказали тебе обратного? В моих жилах течет кровь великого и свободного греческого народа. Не наша вина, что весь мир содрогнулся под пятой римских легионов. Я не умею льстить и пресмыкаться, как Сигон Элий Руф. Я откровенен с тобой и честно выполняю свой долг. Если понадобиться, отдам за тебя и твою семью свою жизнь. Это мой сознательный выбор! Разве раб способен это сделать? Нет. Но я не скрою, что ненавижу тиранию в любом проявлении. Особенно - когда она скрывается под маской лицемерия и показной добродетели. Моя мечта - чтобы все народы Галилеи могли свободно выражать свои мысли и чувства, не пресмыкаясь под деспотизмом римской тирании, которая подавляет свободу и их законы. Разве раб скажет тебе об этом открыто и прямо, как говорю тебе я?
        - Почему же ты до сих пор рядом и служишь мне, если я кажусь тебе лицемерным тираном и деспотом? Не ты ли подбросил мне в Капуе ядовитую змею?  - спросил Ирод. Едва заметная презрительная насмешка, подчеркивающая превосходство богатого патриция над плебеем, появилась на его губах.
        - Нет, Ирод! Не я принес кобру, убившую моего лучшего друга Кастула. И ты это знаешь. И я не обвиняю тебя в твоих ошибках и тирании. Мы все - заложники политических обстоятельств, сложившихся вокруг нашей страны. И вынуждены им подчиняться, иначе нашу любимую родину будет сотрясать кровавая междоусобица. Хотя ты, Ирод, и жаждешь славы и могущества, но ты совершил много славных дел на благо нашей страны. И за это народы Галилеи всегда будут тебе благодарны. Но сейчас по твоему приказу беззащитного и больного человека, как опасного узника, заточили в каменный мешок и надели на ноги цепь. И по отношению к нему ты поступаешь как тиран. Прошу тебя: прояви сострадание к несчастному узнику. Покажи благородство души - отпусти его на свободу. Поверь, ты больше найдешь, чем потеряешь!  - воскликнул Закария с болью. Глаза его безотрывно и испытующе смотрели на Ирода.
        Однако тетрарх ничего не ответил на его пламенную речь. В этот момент в нем боролись высокомерие человека, обладающего властью, сожаление, тайное чувство вины и злость. Закария первым прервал затянувшееся напряженное молчание:
        - Позволь мне хотя бы тайно вывезти его на границу Галаада. Я оставлю его там и велю уходить. Он навсегда покинет Галилею и отправится в другие края. Будет там читать свои проповеди.
        - Нет! Разве ты не понял, что он неспроста избрал для проповедей окрестности Иордана? Он хочет посеять здесь смуту и поднять иудеев на новое восстание. Среди них найдутся предатели. Ты забыл, что я дал слово?  - возмущенно выкрикнул тетрарх и нахмурился, почувствовав, как висок пронзила знакомая острая боль. На душе опять стало тоскливо. Почему он должен один принимать такое ответственное решение? Почему Закария не понимает его? И почему солнце сегодня так невыносимо слепит глаза? Раздраженный, он направился к высокому креслу из слоновой кости, чтобы присесть.
        - Но он не призывает к бунту. Он проповедует крещение и покаяние ради прощения грехов,  - возразил Закария, с надеждой глядя в спину тетрарха. В глубине души он знал: упрашивать бессмысленно. Но почему-то все равно продолжал настаивать на спасении пророка…
        Ирод не ответил.
        Вскоре воцарившееся между ними молчание было прервано. На лестнице послышался шум, затем показался блестящий лысый череп смотрителя. Самаритянин ловко, как обезьяна, выбрался на террасу. Следом появились два стражника, которые помогали Иоанну. Поднявшись, стражники подвели узника к тетрарху, встав у него за спиной.
        Ирод приказал смотрителю и стражникам удалиться. Потом обратился к узнику:
        - Расскажи, кто ты? Откуда пришел?
        - Имя мое - Иоанн. А живу я в Иорданской долине,  - ответил бродяга. Взгляд его черных глаз был грустным и доверчивым.
        - Зачем ты ходишь по окрестностям моих городов и произносишь крамольные речи? Разве ты не знаешь, что подстрекательство к бунту преследуется по Закону об оскорблении величия?
        - Но люди имеют право слышать истину.
        - Почему ты считаешь, что только ты знаешь истину?  - спросил тетрарх. Брови его сошлись на переносице, кулак дернулся на подлокотнике кресла.
        - Я не претендую на то, что знаю всякую истину. Но о той, о которой мы говорим, рассказать могу,  - оживился узник.
        - Говори. Но помни: ты должен взвешивать каждое слово, если желаешь спастись!  - сделав ударение на последнем слове, произнес тетрарх.
        - Видишь ли, Ирод Антипа, спасение в том виде, о котором ты говоришь, для меня не является спасением!  - невесело усмехнулся узник.  - Конечно, каждому хочется прожить как можно дольше. Но смерть не слушает наших доводов, у нее существует свой отсчет времени. Когда ты говоришь ей: «Хочу умереть!», она отвечает: «Рано!» Когда же ты бежишь от смерти и с ужасом восклицаешь, что рано, она считает, что уже пора. Вот почему всякое стремление убежать от нее столь же бесцельно, как поединок с естественным ходом природных событий, таких, например, как смена дня и ночи.
        - Вижу, что, в одиночестве скитаясь по пустыне в поисках смысла, ты хорошо познал суть вещей. Но если все так, как ты говоришь, и смерть неизбежна, зачем тогда ты призываешь людей к покаянию?  - с любопытством спросил Ирод Антипа.
        Глаза Иоанна блеснули внутренним светом.
        - На этот вопрос есть очень простой ответ. В твоих городах, наполненных наслаждением, чревоугодием, пресыщением и грехом, каждое утро в сторону кладбища направляются погребальные повозки с усопшими. Какая по счету повозка будет твоей, Ирод Антипа, тетрарх? Она ведь может оказаться следующей. Представь себе, что уже завтра ты будешь похоронен. Как ты проведешь свои последние часы на земле? Растратишь их в бессмысленной погоне за очередным подтверждением собственного величия? Или бросишься к своей казне и станешь дрожащими жадными руками пересчитывать злато и серебро?
        Узник перевел дух и вопросительно посмотрел на тетрарха. Тот пожал плечами и взмахнул рукой, чтобы Иоанн продолжал.
        - Меня радует то внимание, которое ты оказываешь мне. Спасибо тебе!  - мягко и ласково произнес Иоанн и доверчиво улыбнулся. Взгляд его черных глаз показался тетрарху таким искренним и добрым, что его мгновенно охватил стыд. Ирод опустил голову и сидел так, пока узник говорил.
        - Для тебя и меня, которых смерть уже завтра прогонит через свои врата,  - для нас каждый шаг и каждая минута должны стать очистительным горнилом. Ибо мы подходим к той святой, неведомой и новой земле, откуда никто из нас уже не вернется. Поэтому, раз терновый куст горит огнем, но куст не сгорает[18 - Исх. 3,2.], в этом горниле чистого неугасимого огня я хочу предложить тебе путь к спасению.
        Голос пророка возвысился, стал торжественным и проникновенным.
        - Ничто нечистое не войдет в этот Божественный пламень. Лишь чистое, святое и безгрешное принимает он в себя. Когда мы со страхом и трепетом покидаем этот мир пред вратами смерти, то сгибаемся под тяжестью наших грехов и уходим в Святую землю, которая создана Богом - источником нашей жизни. Как же человек должен вести себя перед тем, как предстать перед очами Господа? Нужно стараться очиститься и возродиться, надеть на себя чистые и новые одежды, благословить всех и покаяться. Когда великий Моисей пришел к Богу на высокую гору Хорив, он слышал, что Господь сказал ему: «Не подходи сюда; сними обувь с ног твоих, ибо место, на котором ты стоишь, есть земля святая»[19 - Исх. 3,5.]. Скажи, в какие грехи одел ты душу свою? Не теряй ни минуты, скинь поскорей с души грязные одежды и обувь, чтобы твоя душа не испепелилась в страшном пламени вечно горящей купины! Все дни нашего пребывания на земле есть дни предсмертные. Надо спешить! У смерти свой отсчет, помни об этом! После нее у тебя не будет ни надежды, ни покаяния, ни оправдания. Покайся! Ибо покаяние - духовная купальня, пройдя через которую ты
очистишься. Ты унизишь себя до праха земного - и будешь возвышен до небес,  - громко произнес Иоанн. Глаза его загорелись неукротимым пламенем.
        Он поднялся и встал перед тетрархом во весь рост. Солнце обтекало его худую фигуру. Ироду Антипе показалось, что над головой пророка светится солнечный нимб.
        - Ты думаешь, я грешен. Но я возвожу для людей красивые храмы и дворцы, театры и спортивные арены. Народы Галилеи живут в мире и согласии. Одним иудеям больше всех надо. Они строят против меня козни. Ты тоже иудей. И поэтому обвиняешь меня. Это несправедливо.  - Голос тетрарха звучал обиженно, как у маленького ребенка.
        Иоанн сочувственно покачал головой:
        - Ты создаешь материальные предметы, я же говорю о нематериальных вещах. Еще скажу, что для Господа не имеет значения принадлежность к тому или иному народу, будь то греки, римляне, парфяне, арамейцы или иудеи. Мессия уже здесь, среди нас! Он ходит в светлых одеждах. Он есть сын Господа. И сам Господь. Его истина открыта каждому, кто хочет ее найти. Господь любит всех. Он пришел ко всем людям, ко всем народам.
        - Почему ты думаешь, что я не люблю людей?  - вскричал Ирод Антипа и вскочил с места.  - Говорю тебе, я, Ирод Антипа, правитель Галилеи, делаю на благо страны все, и даже больше, чем разрешает закон!
        Он вздохнул и почти упал в подушки.
        - Ты не любишь людей, Ирод Антипа! Иначе все эти несчастные, по твоему приказу томящиеся в Махэрузе, были бы немедленно отпущены на свободу. Но ты не сделаешь этого, потому что боишься их. Ты боишься за себя. И думаешь, что, если ты освободишь этих людей, они поднимут против тебя восстание и будут вредить твоей власти. Тогда трон под тобой пошатнется, и власть у тебя отнимут. Разве я не прав?  - Голос Иоанна звенел, как натянутая тетива.
        - Замолчи! Твои слова - сплошная гнусная крамола. Ты лжешь про меня!
        - Говорю тебе, Ирод Антипа! Ты не хочешь слышать правду и видеть истину. Когда кается правитель, народ тоже начинает каяться, и на землю, омытую и очищенную покаянием, нисходит Божье благословение. Если же в правителе прорастает гордыня и безнравственность, то и в народе царят раздоры. Финал таких вождей - безумие и самоубийство, а их народам грозит смятение, обнищание, упадок и рабство.
        - Замолчи!  - вскричал Ирод.  - Ты говоришь при мне крамольные речи. Я не хочу тебя слушать. Ты будешь казнен.
        Однако пророк, казалось, не слышал и не боялся его. Тихий голос возвысился и обличал:
        - Ты подчинился легиону. Зло идет за тобой по пятам. Ты предал законы и женился на жене своего брата. Она - порождение ехидны и исчадие тьмы. Взяв ее в жены, ты обрек народы Галилеи на страдания. Дочь ее - сама смерть!
        - Замолчи! Как ты смеешь возводить столь гнусную хулу на невинную девушку?  - прорычал Ирод. В два прыжка он очутился возле Иоанна, на ходу вытаскивая из ножен кинжал. Но Закария, не раздумывая, схватил тетрарха за руку и сжал мертвой хваткой.
        - Прочь от меня! Или я убью вас обоих!  - взбешенно прошипел Ирод, с ненавистью глядя в побелевшее лицо грека.
        Боль внутри головы пульсировала и сделалась невыносимой. Кровь прилила к его лицу, с каждой минутой усиливая свою атаку.
        - Нет, ты не убьешь его. Или ты хочешь, чтобы народ считал тебя убийцей пророка? Людская ненависть тогда усилится стократ. Остановись! Я уведу его,  - твердо произнес Закария. Они стояли друг напротив друга, как два зверя.
        Ирод тяжело дышал. Ярость душила его, искала выхода. На виске пульсировала синяя вена. Глаза налились кровью, как у дикого зверя. Какое-то время он боролся с приступом неистовой злобы. Потом что-то странное, похожее на страх, промелькнуло в его глазах.
        Заметив безумный блеск, Закария разжал руку. Дрожащей рукой Ирод вложил кинжал в ножны.
        - Ты будешь казнен вместе с этим бродягой! В один день и час! Клянусь,  - только и смог прохрипеть он и, отвернувшись, пошел к трону. Обессиленно присев, он схватился за голову, стремясь унять боль, разрывающую ему виски.
        Закария не глядел на него. Равнодушно кивнув, он подошел к Иоанну, помог тому подняться и пошел вместе с ним к лестнице.
        Глава 30
        Всю обратную дорогу они гнали лошадей во весь опор и вернулись в Тивериаду, когда огромный солнечный диск, стремительно догорая, исчезал за линией горизонта. Оранжевое зарево полыхало на небосводе.
        Ирод спрыгнул с лошади и резко приказал выбежавшему навстречу рабу немедленно позвать к нему начальника легкой пехоты Сигона и старшего писаря. После чего, не оглянувшись на Закарию, стал быстро подниматься по лестнице.
        Закария развернул лошадь и отдал воинам команду возвращаться в казармы.
        - Ты привез Саломею?  - нетерпеливо спросил Ирод, как только Сигон появился в дверях. Голос его гулко разносился под сводами зала приемов.
        - Да,  - последовал короткий, четкий ответ. Лукавая, все понимающая улыбка проскользнула на губах Сигона.
        Этот хитрый интриган обладал особым внутренним чутьем, отличающим его от остальных подданных. Он хорошо изучил сильные и слабые стороны характера тетрарха и моментально улавливал малейшие изменения в его настроении, почти всегда угадывая их причину. Так было и на этот раз. Ему достаточно было мельком взглянуть на Ирода, обратив внимание на неподдельный интерес, промелькнувший в его выразительных черных глазах, и сразу понять, в чем дело.
        «Неужели Ирод влюблен в Саломею? Это значит, что путь к сердцу Иродиады для меня открыт!»  - подумал довольный Сигон. Однако ничем не выдал охватившего его торжества при мысли, что он уже успел, подобно хищному тигру, полакомиться добычей, принадлежащей тетрарху…
        Ирод со своей стороны тоже внимательно наблюдал за ним, мысленно раздумывая, правильное ли принял решение.
        - Я отстранил Закарию Димитракиса от должности начальника личной охраны. И назначаю на нее тебя, Сигон Элий Руф,  - бесстрастно произнес Ирод.
        Сигон поклонился и, благодарно взглянув на тетрарха, кивнул.
        Это назначение было ему на руку. Будучи в непосредственной близости к семье тетрарха и руководя его личной охраной, Сигон мог беспрепятственно узнавать обо всех передвижениях тетрарха и передавать эти сведения заговорщикам, что рано или поздно позволит им убить Ирода.
        Велев писарю, подобострастно стоящему у стены, записать с его слов приказ о назначении, Ирод поставил на дощечке, покрытой воском, палочкой свою размашистую подпись и посмотрел на Сигона:
        - Сейчас ты пойдешь в казарму и арестуешь Закарию. Доставишь его в крепость Махэруз и заточишь в такую же темницу, как и бродягу из пустыни.
        - Позволь узнать, достопочтенный тетрарх, за что ты столь сурово наказываешь этого человека?  - В голосе Сигона прозвучало отнюдь не праздное любопытство. Ему хотелось узнать об ошибках своего предшественника, чтобы не повторить их самому.
        - Он пожелал захватить высшую власть и совершил на меня покушение. Также он обвиняется в том, что бесчестил меня и поносил, обвиняя в тирании и деспотизме. За это он поплатится жизнью!
        Ирод надменно взглянул на Сигона.
        - Я вижу, тебя смутило такое обвинение. А может, твой интерес связан с каким-то обстоятельством, относящимся к этому делу, но пока мне неизвестным? Не скрывай ничего. Расскажи все, что знаешь,  - милостиво произнес тетрарх, очевидно, считая, что, позволяя подданным быть откровенными, он проявляет искреннее великодушие и внушает любовь и преданность своей персоне.
        - Это очень серьезное обвинение,  - подумав, протянул Сигон,  - но я не знаю ничего, что может повлиять на ход этого дела. Я убежден, что раз ты, Ирод, так говоришь, значит, у тебя на то есть веские причины и доказательства. Хотя, признаюсь честно, раньше я никогда не замечал за Закарией стремления к власти. Он храбрый воин, преданный тебе, отважный и прямодушный. Не более того…  - признался Сигон под пристальным, изучающим взглядом тетрарха.
        - Ты ответил честно. И подтвердил, что я не ошибся в тебе. Но помни! Пока ты, Сигон Элий Руф, находишься на этой должности, я буду следить за каждым твоим шагом, и, если замечу хотя бы малейшие признаки того, за что будет казнен Закария Димитракис, ты не избежишь его участи. Я все сказал. Ступай и исполни приказ!  - Ирод взмахнул рукой.
        Отпустив подданного и стражников, он позвал раба. Переодевшись в свободную тунику, Ирод остался один в огромном полутемном зале.
        Заложив руки за спину, он приблизился к распахнутому окну и застыл, пристально вглядываясь в ночное небо.
        Из оцепенения его вывел голос Иродиады. Она незаметно приблизилась, прильнула к его спине и порывисто вздохнула.
        - Что ты здесь делаешь?  - обернувшись, спросил Ирод и решительно высвободился из ее объятий. В его усталом голосе прозвучало раздражение.
        - О муж мой. Как ты стал жесток! Заточил меня в крепость, будто государственную преступницу. А я ждала тебя. Скучала. Дни и ночи напролет умирала от любви к тебе. Пожалей меня, муж мой, мой господин…  - взволнованно промолвила Иродиада. Она умоляюще сложила на груди руки, отчего стала похожа на кающуюся грешницу.
        Жалобные стенания Иродиады не трогали сердце Ирода. Угрюмая поперечная складка прорезала его лоб. Он помрачнел, губы его болезненно дернулись. Он отошел и сел на трон, отгородившись от нее массивным золотым постаментом.
        Заметив безразличие мужа, Иродиада задрожала.
        - Как ты мог забыть о нашей любви, которая долгие годы согревала тебя теплом и дарила столько счастья? Что же ты молчишь? Как ты мог отречься от меня? Неужели ты не видишь, насколько сильна моя любовь? Ради тебя я готова на все!  - Голос ее был глубоким и мягким, нежно вибрировал на низких нотах, звал и умолял.
        Ирод хмуро молчал, вперив глаза в пол. Решив, что муж колеблется, Иродиада бросилась к нему и, встав перед ним, протянула к нему руки:
        - Прошу тебя, сжалься надо мной! Не прогоняй и не отталкивай меня. Я буду твоей верной служанкой и рабыней. Только позволь мне по-прежнему наслаждаться нашей любовью. Успокой меня, как прежде, как это умеешь делать только ты. Любовь ведь не угасла, правда? Скажи, как может угаснуть пламя настоящей любви?!
        - Что такое любовь?  - пожал плечами Ирод.  - Я не знаю, что вкладываешь ты в это понятие. Такого чувства не существует.
        - Нет! Она есть. Вспомни, как ты любил меня!
        - Я все забыл…
        - Как ты мог? Это ложь! Молю, не отталкивай меня. Если ты отвергнешь меня, я готова на все. Я пойду на самое страшное… даже на преступление.  - Увидев, что убеждения на него не действуют, она отбросила прочь всякий стыд.
        Опустившись перед мужем на ковер, Иродиада припала лицом к его коленям. Подняв голову, она посмотрела на него заплаканными умоляющими глазами. Видя, что он не сопротивляется и продолжает сидеть в угрюмой задумчивости, она пересела на его колени и принялась ласкать его, прижимая голову мужа к своей вздымающейся груди.
        Тихо и взволнованно шептала Иродиада на ухо Ироду Антипе слова любви, медленно и ласково целовала его виски, лоб, глаза, чувствуя, как руки мужа сначала решительно пытаются разжать ее цепкие объятия, а потом все слабеют и слабеют…
        От поцелуев, которыми награждала его жена, по телу Ирода пробежала дрожь. В памяти еще оставались свежи воспоминания об их прежних ночах, наполненных страстью. Ирод почувствовал, что безумно устал. Обреченно вздохнув, он прижал жену к себе.
        Глава 31
        Утром следующего дня во дворец прискакал лимитан[20 - Лимитан - подразделение римскойримской(https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%94%D1%80%D0%B5%D0%B2%D0%BD%D0%B8%D0%B9_%D0%A0%D0%B8%D0%BC)
        армии, по составу и численности относящееся к легионулегиону(https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%9B%D0%B5%D0%B3%D0%B8%D0%BE%D0%BD_(%D0%94%D1%80%D0%B5%D0%B2%D0%BD%D0%B8%D0%B9_%D0%A0%D0%B8%D0%BC)) . Лимитаны располагались на приграничной территории, рядом или внутри пограничных укреплений. Основной задачей данных подразделений являлось сдерживание сил противника до подхода основных сил римской армии.] во главе с начальником римлянином Марком Гуидо, который доложил тетрарху, что прошедшей ночью в Капернауме сильно подвыпившие солдаты после шумной оргии в казарме ворвались в иудейский храм и сожгли свитки Торы.
        Гуидо имел на руках строгое поручение наместника Иудеи в случае мятежа охранять Ирода и обеспечить соблюдение порядка в центральных городах до прибытия армии.
        Пока Гуидо докладывал тетрарху о случившемся, в его выразительных черных глазах застыла злорадная насмешка, показавшаяся Ироду довольно странной в свете происшедших событий.
        - Как ведет себя народ?  - нахмурился Ирод.
        - Особенно возмущаются иудеи. После разгрома храма они успели напасть одновременно на два наших таможенных поста и убили пятерых стражников. Мне доложили, что предводители зелотов призывали народ вооружаться и идти вместе с ними в наступление на римский гарнизон в Иерусалиме. Их священнослужители в синагогах призывают народ к объединению и восстанию. На границах Капернаума начались брожения. В бедных кварталах, на улицах и в переулках собираются молодые иудеи, что-то обсуждают, но, едва завидев отряд городской стражи, стремительно разбегаются в разные стороны.
        «Это зелоты!»  - подумал Ирод. Он с мрачным и свирепым выражением лица повернулся к Сигону и спросил:
        - Это мятеж?
        - Да, мой господин! Я сейчас же разошлю по городам своих ищеек. Через несколько часов мы все будем знать,  - уверенно произнес Сигон, и так будучи в курсе того, что происходит. Именно он, преследуя свою корыстную цель сместить Ирода, путем подкупа и шантажа уговорил трех римских легионеров, отличающихся особенной ненавистью и презрением к иудеям, ворваться в их храм и устроить демонстративный поджог и погром.
        - Какие будут распоряжения, тетрарх?  - сурово спросил Марк Гуидо.
        Ирод развернулся к Сигону и приказал:
        - Разбей всех воинов в казармах на несколько отрядов и направь их на ключевые посты на подступах к городской крепости. Достань со складов оружие и раздай командирам. Также укрепи людьми и оружием входные крепостные ворота и мой дворец.
        - Ты предпринимаешь правильные действия,  - одобрил начальник лимитана.  - Для подкрепления я пришлю в Тивериаду сорок легионеров из своего подразделения. В случае мятежа они смогут сдержать бунтовщиков до подхода нашей армии.
        Он помолчал, обдумывая сложившееся положение. Оно было довольно серьезным и внушало опасения, поскольку отряд Марка Гуидо был не слишком многочислен. До прибытия подкрепления из Сирии пройдет немало времени, что на руку бунтовщикам.
        - И да поможет нам Господь,  - выступил вперед Сигон и напыщенно добавил:  - Еще я предлагаю не останавливаться на предупредительных мерах. Мы должны сразу перейти к карательным операциям в местах скопления основных сил мятежников. Таким образом мы упредим их возможное выступление.
        Предлагая подобное в присутствии начальника римского лимитана, Сигон преследовал сразу несколько целей. Во-первых, он выставлял себя в выгодном свете перед Марком Гуидо, который обязательно доложит о нем наместнику. Во-вторых, совершая явное предательство по отношению к зелотам и в деталях зная план восстания, он выводил себя из-под удара. В случае поражения заговорщиков у него появлялась возможность первым убить всех их руководителей, чтобы те не успели выдать его. Единственное, чего Сигон не знал,  - это где находятся склады с оружием, доставленным зелотами из Рима.
        Пока исполнялись все распоряжения, наступил вечер. Все это время Ирод находился во дворце, не выходя из своих покоев и не допуская к себе никого, кроме Сигона.
        Воины, до этого подчинявшиеся Закарии, уже были расставлены вокруг города и дворца. Выслушав глубокой ночью доклад Сигона о том, что они приведены в боевую готовность, а к Капернауму и Сепфорису на подмогу из Сирии выдвинулись римские отряды, Ирод несколько успокоился и пошел спать.
        Тем временем в Сепфорисе, на окраине иудейского квартала, имевшего среди местных жителей разбойничью славу, собрались в таверне предводители зелотов, чтобы обсудить начавшееся восстание. Тувия и Элеазар, а также еще несколько отважных юношей, стремящихся пролить свою и чужую кровь ради свободы иудеев, были взволнованы и настроены решительно.
        В свете пылающего в очаге огня лица молодых секариев казались нахмуренными и исполненными мрачной отваги. Их сердца бились гулко и встревоженно. Они уже знали, что на помощь солдатам тетрарха из Иерусалима направляются многочисленные отряды римских легионеров.
        Все это кардинальным образом нарушало их первоначальные планы. Если раньше они рассчитывали первыми нанести внезапный стремительный удар, то после пьяной оргии в иудейском храме Капернаума ситуация изменилась. Медлить было нельзя. Предводителям пришлось срочно вносить в свои действия коррективы.
        - Они сожгли священные древние свитки. Смерть римлянам!  - раздавались взволнованные молодые голоса.
        - Солдаты хотели установить в нашем храме статую Августа, чтобы мы поклонялись ему,  - сурово и гневно произнес один из юношей. В его глазах полыхала жажда мести.
        - Кто отдал приказ?
        - Кто? Конечно, Ирод Антипа, тетрарх,  - этот презренный раб, пресмыкающийся перед римским могуществом.
        - Смерть Ироду Антипе!  - раздался со всех сторон единодушный призыв.
        - Погодите, друзья!  - твердо и звучно произнес Тувия. Глаза его горели таким же исступленным и мрачным огнем, как и у остальных.  - Ирод скоро ответит за свое предательство! Сейчас же необходимо подумать о другом. Надо послать несколько человек в кварталы, чтобы поднять народ на восстание. Оно уже началось. Под покровом ночи мы сметем римский гарнизон, находящийся в городе. Предлагаю разбить наших людей на три отряда и занять позиции на главных дорогах. Римские отряды подойдут к городу только под утро. Я уверен, что воины будут усталыми и измученными, ведь они двигаются ночью, без привала и сна. Мы выиграем время, если нападем на них внезапно на отдаленных подступах к городу. В неожиданности наше основное преимущество перед вооруженными отрядами на лошадях.
        - А где мы возьмем столько оружия?  - воскликнул кто-то.
        - Его доставит Элеазар. Он знает, где в Сепфорисе спрятан наш склад оружия. Пришел твой час!  - обернулся Тувия к брату. Глаза Элеазара радостно блеснули. Момента проявить себя он ждал уже давно.
        Обсудив детали предстоящего восстания, зелоты бесшумно растворились в ночной тьме, поспешив приступить к выполнению задуманного.
        Пока три отряда легионеров общей численностью шестьсот человек по приказу сирийского наместника спешно направлялись в сторону Сепфориса, Капернаума и Тивериады, зелоты тоже не дремали. Основательно вооружившись мечами, кинжалами и дротиками, они разбились на отряды по сто человек и выдвинулись навстречу легионерам. По пути к ним присоединялись сочувствующие горожане и сельские жители с факелами и кинжалами.
        В Сепфорисе были убиты все стражники, которые обеспечивали охрану и спокойствие на улицах днем и ночью. Вскоре Сепфорис легко и быстро был полностью захвачен восставшими секариями, нашедшими поддержку в своем народе и у священников, которые собирали вокруг себя толпы в синагогах и на улицах также призывали к восстанию. Все священнические городские общины позабыли на время о разногласиях, сплотились и единой силой выступили против деспотизма тетрарха Ирода Антипы, ставленника ненавистных римлян.
        На рассвете на отдыхавших в лагере после длительного ночного перехода по пустыне римских легионеров напали вооруженные до зубов иудеи. Они безжалостно смяли спящих, оставляя за собой смертельный хаос, смятение и кровь. Это была неожиданная, на редкость быстрая и обнадеживающая победа для восставших зелотов, и уже на следующий день во всех городах к их движению, как и рассчитывал Тувия, примкнуло еще больше народа.
        Сепфорийские зелоты и их предводители праздновали победу.
        Чтобы избежать ненужного кровопролития, начальник отряда римских легионеров принял решение не входить в мятежный Сепфорис и направил свой отряд в Тивериаду.
        Глава 32
        - Господин, легионеры разбили лагерь возле крепостной стены,  - доложил Ироду начальник городских стражников Крайос Милонос, войдя в кабинет.
        Наступил вечер, и тетрарх вместе с Сигоном и Марком Гуидо обсуждали над картой план дальнейших действий.
        - Теперь нам нечего опасаться,  - с облегчением произнес Ирод Антипа.
        - Ты прав, Ирод,  - кивнул головой Гуидо.  - Я сам проверил утром все сторожевые посты вокруг Тивериады. Бунтовщики не посмеют сунуться сюда. Но ты все равно стереги как следует склады с оружием и усиль патрулирование улиц. Нельзя допустить, чтобы в городе у заговорщиков нашлись сочувствующие,  - добавил он, обращаясь к Крайосу Милоносу. Тот кивнул.
        - Что будем делать дальше?  - спросил Ирод.
        - Предлагаю дать римским воинам передышку,  - сказал Сигон.  - Как только прибудет подкрепление, мы многочисленным войском выступим в сторону Сепфориса и разобьем разбойников в их логове.
        - Я уже выслал к прокуратору отряд с депешей о том, что мы ждем подкрепления,  - сказал Ирод, отвлекшись от разглядывания карты.  - Нам остается только ждать.
        Ночь прошла относительно спокойно. Мятежники, захватив Сепфорис, были опьянены легкой победой. Вооруженные кинжалами секарии расхаживали по улицам, громко разговаривая, распевая бравые песни и пугая добропорядочных горожан, попрятавшихся в своих домах, воинственными возгласами. То тут, то там из темных переулков раздавались выкрики:
        - К оружию, братья! Смерть предателям закона! Вперед к победе и свободе!
        На следующее утро, едва забрезжил рассвет, легионеры увидели, как со стороны Капернаума в их сторону движется многочисленная вооруженная дротиками и копьями армия. Это было сорокатысячное войско клибанариев, присланное сирийским наместником. Оставив около сотни вооруженных солдат охранять Тивериаду, объединенные силы после непродолжительного отдыха выдвинулись в сторону Сепфориса.
        К вечеру вокруг города разгорелось кровавое сражение. Зелоты сражались как дикие звери, яростно нанося удары по римским солдатам.
        - Вперед, секарии! Во имя Господа и торжества закона! Погибнем, но не сдадимся! Смерть предателям!
        Многие зелоты падали на землю, сраженные мечами легионеров, и истекали кровью от ударов дротиков и секир. На римлянах были металлические доспехи - кольчуги и шлемы. Спасало их и то, что большинство из них бились на лошадях.
        Зелоты были плохо вооружены - только кинжалами, топорами и факелами. Удары мечей и стрелы легионеров сыпались на оборонявшихся на улицах и в переулках мятежников со всех сторон. К утру битва закончилась поражением восставших. Мятеж был жестоко подавлен. Предводители зелотов, в том числе Тувия и Элеазар, были схвачены, избиты и доставлены в Махэруз. Остальные были убиты во время уличных боев.
        Во время восстания Симон находился на пути из Иерусалима. Он уже знал о том, что во многих городах начался мятеж. В Иерусалим он ездил за помощью. А теперь спешил оттуда в Сепфорис с донесением от священнослужителей, которые призывали восставших покориться, дабы избежать излишнего кровопролития. На следующий же день после того, как он прибыл в город, его схватили по доносу предателя и вместе с остальными секариями доставили в Махэруз.
        Глава 33
        Рассвет, занимавшийся над Махэрузом, как будто одевал крепость, пустыню и далекие скалы в погребальный саван. Сильный восточный ветер, чувствуя себя полноправным хозяином среди толстых крепостных стен, жутко завывал, эхом откликаясь на редкие выкрики нескольких стражников, и плутал, плутал в длинных и запутанных коридорных лабиринтах…
        Махэрузская крепость собрала под своей крышей обильный урожай. Ее узники давно потеряли счет времени. Они не видели света и солнца, и для них уже не имело значения, день сейчас или ночь. Умрут они сегодня или же наступающий день не последний и мучительная жизнь в неволе продлится какое-то время? Кто ответит?..
        Постепенно день вступил в свои права. Изнурительная жара опустилась на иорданскую землю. Белое солнце докрасна раскалило молчаливые крепостные камни, ослепляя привыкшие к темноте глаза двух узников, пытавшихся сквозь толстые прутья решеток разглядеть кусочек неба. Глубокие ямы, в которых томились Закария и Иоанн, были на расстоянии всего нескольких саженей друг от друга.
        Иоанн ослабел без воздуха и пищи и почти не вставал - берег последние силы. По приказу смотрителя стражники давали ему воду раз в день, опуская ее на веревке в глиняном сосуде. Затекшие ноги узника подкашивались, когда он с трудом распрямлялся и припадал к нагретой на солнце воде. Иоанн давно скитался по пустыне и привык обходиться малым. Но он знал, что долгое сидение в яме без воды - это медленная и мучительная смерть.
        Иоанн уже не надеялся на избавление. Смерть приближалась к нему, и он явственно слышал ее дыхание. Узник часто впадал в забытье и грезил пустыней. Там рядом с ним всегда были Господь, свобода и ветер. Пусть жаркий и сухой, но это был вольный ветер… Здесь ему не хватало воздуха и света. А самое главное - свободы. Когда ему становилось особенно тяжело и жгучее отчаяние овладевало его душой, он задавал себе вопрос: «Почему претерпеваю я такие ужасные мучения?» И сам отвечал на него.
        «Что воздам тебе Господеви о всех, яже воздаде ми?[21 - Пс. 115, 3.] Приду я к Тебе на Суд Божий пустым. Не успел я принести Тебе все свои воздаяния. А те, что принес, пусты и ничтожны в сравнении с принятыми от Тебя. Не имею я ничего своего, потому что это Ты даровал мне жизнь. Ты ввел меня в этот мир и поддерживал меня в нем. Ты наделил меня разумом и человеческим обликом, так что стал я превосходить все прочие существа на земле. Ты вверил мне природу и вручил власть над нею. От Тебя я жду солнечного света и дождя, ветра и тишины… Что я могу принести Тебе в жертву за это? Нет у меня ничего, кроме жизни моей… Ее и отдам Тебе. Все вокруг нас на земле - Божие: и сам мир, и все, что в нем. И отдаю я тебе не свое, а Божие… Твоя от Твоих Тебе приносяще…»  - исступленно шептали потрескавшиеся губы, и слезы струились по его лицу.
        - Эй, бродяга! Есть хочешь?  - издевательски ухмыльнулся одноглазый Чама. Его лицо возникло на фоне неба. Он стал дразнить Иоанна, медленно опуская в яму копье, на котором болтался кусок поджаренного ягненка. В тени раскинувшейся за забором смоковницы сидели на корточках два полуголых раба. Они спрятались от жары и теперь переглядывались между собой и смеялись в ожидании развлечения.
        Гладко обритый череп эфиопа блестел на солнце. Когда он нагибался, мощные мускулы на его спине перекатывались под потной толстой кожей. У Чамы было атлетическое телосложение и обезображенное от удара меча лицо: выпяченные толстые губы, расплющенный, будто срезанный нос и один-единственный сверкающий ненавистью глаз. На месте второго глаза зияла дыра.
        Эфиоп попал в плен еще мальчиком, был рабом, потом был выкуплен на невольничьем рынке смотрителем Ракой и стал стражником. Пройдя суровую школу жизни, молодой эфиоп превратился в жестокого и мстительного человека, душа которого была чернее ночи. Он пользовался явной благосклонностью престарелого смотрителя и нашел в своей скучной жизни единственное развлечение - причинять невыносимые мучения несчастным узникам. Ему доставляло почти садистское наслаждение сознавать, что в его власти дать или не дать томящемуся узнику еду и воду или лишить его жизни, заставив сражаться со львом или леопардом. Смотритель Махэруза был хорошо осведомлен о подобных забавах Чамы, но не мешал ему.
        Вот и сейчас единственный выпуклый глаз Чамы пылал злорадством. Наколотое на копье мясо источало удивительный аромат, способный свести с ума любого, но только не того, которому оно предназначалось.
        - Не хочешь есть?  - удивленно переспросил Чама.  - Ну тогда я сам съем этого румяного и аппетитного ягненка. А ты, жалкий бродяга, смотри! Смотри и исходи желчью от зависти. Впрочем, я знаю, что в пустыне ты питался только акридами, дикарь.
        С этими словами Чама сорвал с копья ягнятину, демонстративно отправил ее в рот и с наслаждением принялся жевать. Мясной сок струйкой бежал по его подбородку. Эфиоп смачно облизнулся, вытер губы ладонью и издевательски захохотал, глядя вниз.
        Из-под длинных нечесаных волос на него сверкали гневом пронзительные черные глаза Иоанна.
        - Смотри и завидуй! А-а, ты слишком горд… За это я тебя накажу. Не дам тебе воды!  - ехидно сказал эфиоп и вопросительно посмотрел, как узник отреагирует на его слова.
        - Сын тьмы, что ты знаешь о жажде? Погоди, приблизится твой час расплаты. Если не покаешься, не будет тебе прощения от Господа нашего!  - проговорил Иоанн и с отвращением сплюнул.
        - Ты угрожаешь мне? Ах ты, вонючий шакал!  - взревел Чама. Разозлившись, он нагнулся и, вытянув копье, попытался проткнуть Иоанна. Самому спускаться в яму Чаме не хотелось, копье было слишком коротким, чтобы достать им до сидящего узника,  - и Чама разразился бешеным потоком ругательств. Сидящие на корточках рабы в испуге переглянулись.
        - Твое счастье, что наш господин приказал тебя пока не трогать! Но это ненадолго. Скажу по секрету, тебя ждут страшные пытки. Скоро я полюбуюсь, как ты будешь корчиться на дыбе над огнем.  - Единственный глаз эфиопа сверкнул торжеством. Он встал и приказал рабам плотно закрыть яму, а сверху набросить циновку, чтобы ни один солнечный луч не проник внутрь. Размяв ноги, эфиоп перешел к яме, в которой сидел Закария.
        - Эй, Закария! Не хочешь отведать хорошего вина, к которому привык? По вкусу оно может поспорить с нектаром богов. А может, желаешь отведать жареного ягненка? Он такой свежий, нежный и сладкий, как молоко и травка, на которой он пасся. А может, ты хочешь простой воды?  - Чама громко захохотал.
        Закария поднял голову и презрительно посмотрел на эфиопа, голова которого нависла над ямой, загораживая солнечный свет.
        - Что ж ты смеешься, дурак? Принеси воду, чтобы я мог напиться!  - потребовал Закария. Эфиоп замер от неожиданности. Просьба узника была смелой и наглой. Но Чаме было скучно, и он решил развлечься.
        - Я дам тебе воды и еды сколько пожелаешь, если ты сразишься со мной на мечах и выдержишь бой,  - предложил Чама. Его глаз загорелся в предвкушении жестокой схватки.
        Хотя Закария ослабел от голода и долгого сидения в яме, он чувствовал в себе достаточно сил, чтобы наказать жестокого эфиопа и нанести ему смертельный удар.
        Подбежал раб и по приказу Чамы быстро спустил вниз веревочную лестницу. Закария поднялся и тотчас зажмурил глаза, ослепленный ярким светом. Какое-то время бесстрашный воин сидел на каменной плите, не в силах держаться на ногах. Горячее дыхание ветра из пустыни обвевало его измученное тело. Наконец воин встал и расправил могучие плечи.
        - Ну вот! Теперь я вижу, что ты готов сражаться. Бери!  - Злорадно усмехаясь, эфиоп протянул ему прямоугольный щит и сделал рабу знак принести сеть, трезубец и мечи. После чего начал разминать свои руки и плечи.
        Привлеченный предстоящим зрелищем, приблизился стражник, который скучал, охраняя лестницу, ведущую на верхнюю террасу. Сидящие под смоковницей рабы поднялись и тоже подошли ближе, чтобы насладиться схваткой.
        - Ты дал мне не все,  - хладнокровно произнес Закария.
        - Умничаешь?  - ухмыльнулся Чама.
        Вскоре появился раб, который принес обмундирование для боя. Однако в его руках не было шлема, который защитил бы голову Закарии.
        - Мне нужен шлем,  - потребовал тот.
        - Он тебе не понадобится. Тем более что я собираюсь тебя убить.  - Голос Чамы звучал зловеще и вкрадчиво. Пристально глядя на Закарию и пружиня на полусогнутых ногах, эфиоп был похож на приготовившуюся к прыжку огромную кобру. Приблизившись к воину, он не дал ему опомниться и бросил в его сторону сеть. Но Закария ловко увернулся, и сеть соскользнула с его плеча. Грек цепко следил за каждым движением своего врага и синхронно поворачивался вслед за ним, укрываясь щитом и показывая острие меча всякий раз, как только эфиоп приближался слишком близко.
        - Хм!  - всякий раз раздавался раздосадованный вопль Чамы, когда греку удавалось ускользнуть от его трезубца. Поединок все длился, и у Чамы никак не получалось низвергнуть Закарию. Разозлившись, эфиоп решил сменить тактику и указал рабу на смертоносную сику[22 - Сика - изогнутый серпом короткий меч.]. Закария почувствовал, как у него темнеет в глазах,  - сказывалось долгое сидение в узкой яме и голод. Он поднял руку вверх, прося передышки.
        - Дай воды! Или ты хочешь выиграть нечестно?  - возмущенно крикнул он Чаме. Тот злобно усмехнулся:
        - А кто сказал, что бой будет честным?
        Закария опустил меч, показывая, что не желает больше сражаться:
        - Можешь меня убить. Но я не сделаю ни одного движения, пока ты не дашь мне воды и шлем.
        - Хорошо,  - кивнул головой Чама. Он решил, что будет скучно быстро закончить бой, поразив человека, который даже не пытался сопротивляться. Столь легкая победа Чаме была не нужна. Он кивнул рабу. Вскоре тот принес шлем и сосуд с водой. Он подал воду Закарии. Тот, вытерев пот, обильно струящийся по лицу, с наслаждением приник губами к сосуду. Воин пил и пил теплую затхлую воду, не в силах оторваться. Напившись, Закария отбросил пустой сосуд, надел тяжелый шлем и невозмутимо расправил плечи. Чама снова начал, пританцовывая, кружиться вокруг него.
        В шлеме у воина прямой обзор, поэтому то, что находится по сторонам, он не видит. Закария крутился синхронно с противником вокруг собственной оси, ни на секунду не теряя Чаму из вида. Ему не хватало воздуха, дыхание было затруднено. Шлем раскалился на солнце и страшно давил на голову. Однако он предохранял его от металлической сети, которая соскальзывала с его гладкой поверхности.
        Неожиданно Чама остановился и, напружинившись, начал зловеще покачиваться на месте, словно готовящийся к прыжку зверь. Затем он сделал стремительный выпад, пытаясь поразить Закарию в шею. Но тот успел резко отклонить голову в сторону, и сика с металлическим скрежетом соскользнула по шлему вниз.
        Чама подбежал и снова повторил маневр. Безуспешно. Поняв, что следующий удар эфиопа может стать роковым, Закария решил сам перейти в наступление и сделал неожиданный резкий выпад в сторону Чамы. Его меч поразил эфиопа прямо в печень. Эфиоп покачнулся, однако удержался на ногах.
        Чама совершил ошибку, неправильно оценив тактику Закарии, который до сих пор только оборонялся. Но одноглазый гигант еще не был повержен. Несмотря на бледность, разливавшуюся на его лице, он продолжил атаковать. Но теперь перевес был на стороне Закарии. Воин незамедлительно бросился в атаку. Два смертельных врага пружинисто покачивались друг напротив друга. Прыжок - и Закария нанес удар Чаме в лицо. Кровь забила ручьем. Дико закричав, эфиоп зажал руками страшную рану и замертво упал на песок. Какое-то время он еще бился в агонии, после чего затих, распластавшись в луже крови.
        Закария на подгибающихся ногах отошел прочь и упал на землю почти без чувств. Рабы оттащили его к ограде, в тень склонившейся смоковницы. Они были одновременно рады, что бесстрашный воин убил эфиопа, которого ненавидели все узники Махэруза, и напуганы, потому что знали: месть смотрителя крепости будет страшной.
        Глава 34
        Закария очнулся от сильного пинка под ребра. Неподалеку лежали бездыханные тела рабов.
        Застонав от боли, воин сфокусировал взгляд и увидел над собой разгневанное красное лицо Раки. Тот злобно смотрел на него. В руках у него был огромный тесак, с которого капала кровь.
        - Ты убил моего самого лучшего стражника,  - яростно произнес Рака.  - За это я вздерну тебя на дыбе или отдам на растерзание леопарду. Выбирай!
        Он пнул воина в бок. От неожиданного и болезненного удара тот скорчился, но потом поднялся и встал, нависая над смотрителем внушительной глыбой. Тот попятился от него и выразительно посмотрел на двух рослых стражников. Те подбежали и выкрутили воину руки. Закария не сопротивлялся. Он попытался выпрямиться, но стражники держали его слишком крепко. Тогда Закария дерзко вскинул непокорную голову.
        - Поединок был честным. Чама сам предложил его. Ты знаешь, что выбора у меня не было.  - Голос грека звучал спокойно. Даже в положении узника у него хватало мужества и смелости держать себя надменно и высокомерно. Это страшно разозлило смотрителя. Лицо его еще сильнее побагровело. Он приблизился и наотмашь ударил Закарию по лицу. Тот вздрогнул и сделал шаг по направлению к обидчику. Тогда стражники выкрутили ему руки еще сильнее.
        - Знаю. Но это не уменьшает твою вину. Это был мой самый лучший стражник,  - произнес смотритель и кивнул в сторону поверженного эфиопа. Его лицо снова исказилось. Он процедил сквозь зубы:  - Сегодня же отправлю тетрарху депешу о том, что ты совершил неудачную попытку побега. И попрошу его принять скорейшее решение в отношении твоей никчемной жизни!
        Рака гневно отвернулся от Закарии и отдал приказ спустить воина обратно в яму.
        Прошло еще много дней и ночей, прежде чем из Тивериады прибыл Ирод. Он сошел с колесницы, и к нему сразу подбежали стражники, до этого лениво и сонно спящие возле дверей. Изнурительная жара уже несколько дней не отпускала Галилею. Раскаленное дрожащее марево висело в воздухе, заставляя людей, зверей и птиц искать убежище за каждым чахлым кустиком, деревцем или каменным выступом.
        Почтительно поклонившись, стражники окружили тетрарха. Один из них, получив приказ, развернулся и пошел докладывать смотрителю. Через некоторое время раздался скрежет и в черном зеве массивных ворот появилась фигура смотрителя. За ним следовал стражник.
        - Где же твой верный помощник?  - язвительно усмехнулся Ирод, когда Рака приблизился.
        - Он мертв. Я посылал гонца. Разве тебе не доставили мое донесение?  - недоуменно спросил тот.
        - Нет.  - Ирод сделал вид, что не понимает, о чем идет речь.
        - Странно, мой господин. Я накажу гонца за то, что он солгал мне.
        - Обязательно накажи. Теперь сам можешь рассказать мне,  - с иронией промолвил Ирод. Ему было забавно наблюдать за растерянностью и суетливостью смотрителя.
        - Один из узников ямы совершил попытку побега. Чама бросился догонять его и разбился, упав с крыши.
        - Назови мне имя этого узника?
        - Закария Димитракис.
        Лицо Ирода помрачнело:
        - Где он сейчас?
        - Сидит в своей яме и дожидается суда.
        - Хорошо. Проводи меня к нему. Оставь здесь кого-нибудь дожидаться повозку госпожи и ее дочери. Они следуют за мной. Пусть рабы проводят их в амфитеатр и оставят там ненадолго. Прикажи подать им прохладительные напитки и фрукты, какие они пожелают,  - приказал Ирод и направился к дверям. Рака отдал распоряжения и поспешил за тетрархом.
        Пройдя по коридору, Ирод оказался во внутреннем дворе. Несколько мучительных мгновений он стоял неподалеку от ямы, в которой томился Закария, не решаясь приблизиться и заглянуть внутрь. Наконец Ирод отдал рабу приказ опустить вниз лестницу, а сам отошел в сторону и снова застыл на месте.
        Спустя несколько мучительных мгновений на поверхности появился Закария. Какое-то время он стоял, зажмурив глаза и привыкая к яркому свету. За это время Ирод успел разглядеть его и внутренне содрогнулся. Закария выглядел ужасно. Он был изможден и бледен. Его голубые глаза ввалились, борода закрывала лицо, волосы были спутаны и грязны. Наконец Закария открыл глаза и сразу заметил Ирода. Он вздрогнул, его мужественное лицо исказилось. Неожиданно он хрипло произнес:
        - Ты приехал убить меня, Ирод?  - Отчаяние и негодование в его голосе были так сильны, что тетрарх невольно вздрогнул от стыда. Однако он быстро овладел собой.
        - Сначала я буду судить тебя за предательство!  - В его голосе сквозили высокомерие и напыщенность. Закария в ответ грустно усмехнулся.
        - Вот как? Значит, это я, твой друг, предал тебя?  - мягко и укоризненно спросил он.
        - Ты защищал врага, который призывал народ подняться против меня. Его призывы дошли до зелотов, и они восстали! К счастью для нас, Господь смилостивился, и разбойники были разгромлены,  - напыщенно произнес Ирод и с торжеством посмотрел на Закарию.
        - И поэтому ты посадил Иоанна в яму? Чтобы он заживо гнил на раскаленном солнце?  - с едким сарказмом спросил тот.
        Ироду стало неуютно под прожигающим его насквозь взглядом воина. Он поморщился и невольно отвел глаза.
        - Очисти совесть, Ирод!  - взволнованно и требовательно произнес Закария. Голос его был преисполнен страстного убеждения, глаза сверкали.  - Прошу тебя, правитель, даруй Иоанну свободу! Он страдает за всех людей. Не для себя прошу. Ты знаешь, что этот человек невиновен. Прояви к нему милосердие и сострадание.
        В глазах Закарии плескалась последняя надежда на справедливость.
        - О каком сострадании ты говоришь? Ты! Который сам предал меня!  - яростно вскричал Ирод. Лицо его побагровело. В приступе гнева он судорожно сжал кулак, однако подойти к Закарии не решился.
        - Значит, вот как ты обо мне думаешь, друг?  - Закария грустно опустил голову.  - А знаешь ли ты, что Сигон Элий Руф, которого ты назначил вместо меня, был тесно связан с заговорщиками? Я собрал достаточно доказательств, чтобы предать его суду. Но, к сожалению, не успел рассказать об этом.
        Он серьезно и испытующе взглянул на Ирода.
        - Ты лжешь и изворачиваешься, чтобы обелить себя и оговорить честного человека,  - твердо произнес Ирод. Гримаса отвращения и брезгливости исказила его лицо. Заметив ее, Закария побледнел.
        - Почему ты не веришь мне?  - в отчаянии вскрикнул он и добавил:  - Я говорю тебе правду! Ради прежней дружбы поверь: рядом с тобой предатель.
        - Ложь!  - негодующе вскричал Ирод.
        - О, проклятье!  - Закария побледнел еще больше. Он был ошеломлен и застыл, устремив глаза на Ирода. Недоверие человека, которому он служил верой и правдой, сразило его. Какое-то время воин стоял неподвижно, с трепещущим сердцем и раздумывал, какие еще подобрать слова, чтобы тетрарх поверил ему. Однако не нашел их.
        - Сегодня ты будешь казнен,  - произнес Ирод и, обернувшись к Раке, приказал все подготовить.
        Закария вздрогнул. Подняв голову, он испытующе вгляделся в отстраненное лицо Ирода, потом - в безбрежную синюю даль и прерывисто заговорил, обращаясь к небесам:
        - Великий Господь, пусть так! Значит, это не им, а Тобой суждено мне…
        Воин умолк, потом, презрительно глядя на Ирода, добавил:
        - Ты, конечно, забыл, как я закрывал тебя своим телом от тучи стрел и ударов меча на войне?
        Голос Закарии окреп. Он обвинял и обличал, взывая к совести и памяти тетрарха.
        - Ты отнимешь мою жизнь, но, вспоминая меня, будешь корчиться от стыда и мук совести. Ты оклеветал меня, обвинив в предательстве. Все сказанное тобой - ложь. И ты не сможешь отнять мою честь. Смерти я не боюсь! Скоро ты сам предстанешь перед судом Господа и будешь наказан,  - гневно произнес Закария и замолчал.
        Ирод отвернулся и задумался. Гнев его утих. В глубине души он сознавал: слова Закарии справедливы и искренни. Его невольно тянуло подойти к нему, забыть про свои обиды и по-братски обнять верного товарища. Ирод даже задумался о том, какие слова о собственном великодушии он произнесет. Но малодушные сомнения вновь налетели на него и с новой силой терзали его трусливое сердце. Тетрарх вздохнул и опустил голову. Невольно он вслушался в слова Закарии:
        - Ты строишь города и дороги, возводишь театры, цирки и новые храмы. Но скажи, зачем Господу твои храмы и жертвы, если ты неискренен? Ты произносишь молитву, обращаясь к Господу, и одновременно готов пытать и казнить своих соплеменников, восставших против римских поработителей. Для народа ты стал олицетворением тирании Рима над миром. Наш Господь хочет увидеть в тебе искренность. Чистая молитва, обращенная к нему со смирением и сокрушением, приятнее Ему, чем твои жертвенные волы и мулы, дворцы, театры и цирки. Ты приносишь Ему и людям дары не от чистоты сердца, а от тщеславия и кичливости, которые властвуют твоим сердцем. Знай же, правитель, что всегда будут мерзки Господу твои жертвы, предлагаемые без сердечной теплоты и любви, с надменностью и высокомерием. Ибо сказал Он: «Жертвы ваши неприятны Мне»[23 - Иер. 6, 20.].
        Ирод задохнулся от гнева.
        - Довольно!  - возмущенно выкрикнул он и повернулся к Раке.  - Немедленно опусти его в яму!
        Рака сделал стражникам знак, и те подтолкнули воина к яме. Закария распрямил плечи и, не оглядываясь на тетрарха, подошел к ее краю.
        Глава 35
        Иродиада величественно сошла с повозки и, раскрыв зонт, остановилась, окруженная рабами, в ожидании Саломеи. Стражники спешились и, встав в отдалении от госпожи, заговорили между собой.
        На Иродиаде был ярко-синий пеплум, перехваченный в талии широким поясом, расшитым золотыми нитями и вкрапленными в них драгоценными камнями. Густые черные волосы ниспадали на плечи пышными локонами. Вчера Ирод торжественно пообещал ей показать травлю животными. Диких зверей, содержащихся в Махэрузе, уже несколько дней держали голодными. С одобрения префекта Иудеи Понтия Пилата их готовили для казни шести предводителей восстания. Иродиада взглянула на возвышающуюся над ней крепость и победно усмехнулась. Сердце ее возбужденно забилось в предвкушении кровавого зрелища.
        По каменным плитам загрохотали колеса. Из-за угла показалась украшенная цветами повозка. Она остановилась, и из нее вылезла Саломея. Рабыня собралась было сойти вслед за молодой госпожой, но, приоткрыв шторки и наткнувшись на грозный взгляд Иродиады, испуганно отпрянула, не смея больше показываться на глаза.
        - Идем, мама,  - сказала Саломея, подойдя к матери и поднимая на нее глаза. Она страшилась увидеть в них столь знакомые отчуждение и холодность, но не увидела. Мать кивнула, и они вошли внутрь. После приезда дочери Иродиада ни на мгновение не отпускала ее от себя. Она зорко следила за каждым ее шагом, как коршун, высматривающий добычу и готовый растерзать ее, как только представится случай. Саломея ни в чем не перечила матери. Больше всего девушке хотелось вернуть ее доброе расположение. Ради этого она была готова на все…
        Вчера Саломея хотела отказаться от поездки на казнь. Но мать так злобно смотрела на нее и так громко кричала, что она была вынуждена подчиниться.
        В сопровождении стражников и рабов, несущих над головами факелы, они направились по коридору. Иродиада не обращала никакого внимания на отчаянные громкие возгласы, раздающиеся вокруг. Саломея же в силу естественного любопытства, присущего юности, не могла удержаться и украдкой оглядывалась по сторонам. Она видела залитые слезами изможденные лица узников, их горящие надеждой глаза, слышала жалобные стоны и мольбы, чтобы процессия остановилась и выслушала просьбу о помощи. Сердце девушки сжималось от ужаса, она яростно кусала губы и торопливо шла, стремясь поскорее выбраться наружу.
        Наконец они пересекли коридор и очутились на террасе, с которой открывался вид на амфитеатр. Им пришлось спуститься вниз, на арену и пройти через нее на другую сторону, где для них были приготовлены места. В центре арены стояли приговоренные к сегодняшней казни мятежники, среди них Тувия и Элеазар. Симона вместе с остальными мятежниками должны были казнить на следующий день. Юноши были избиты и едва держались на ногах. Зная, что впереди их ожидает жестокая смерть, они мужественно ободряли друг друга словами утешения. По щекам двух самых юных секариев текли слезы отчаяния. Все юноши были одеты в набедренные повязки и стеганые поножи. Никаких защитных доспехов, шлемов и мечей у них не было.
        Как только они заметили Иродиаду, то сразу же принялись выкрикивать бранные слова и проклятия в ее адрес. Та намеренно прошла близко, надменная и высокомерная, даже не оглянувшись на них. К зелотам подбежали стражники и принялись избивать их. Услышав отчаянные, раздирающие душу крики, Иродиада обернулась и торжествующе усмехнулась. Саломея шла, кусая губы от стыда. Она вся дрожала и вздрагивала так, словно это ее били палкой.
        Поднявшись, Иродиада и Саломея уселись на ложи, покрытые дорогими коврами, над которыми были натянуты плотные занавеси. Возле них сразу же встали две рабыни и принялись обмахивать их огромными страусиными опахалами. Еще одна рабыня налила в чаши питье и, поклонившись, почтительно поднесла. Возле ложа на столике в красивых вазах лежали фрукты и сладости, здесь же стояли цветы.
        Прошло долгое время. Мать и дочь избегали разговоров, ограничиваясь короткими репликами. Наконец на противоположной стороне арены, откуда они пришли, появился Ирод в сопровождении немногочисленной свиты. Сзади рабы несли мечи и толстые копья, предназначенные для боя. Остановившись возле секариев, Ирод заговорил с ними. Разговор был коротким. Закончив, Ирод приказал рабам отдать копья приговоренным, а сам поднялся на трибуну и уселся рядом с женой. Лицо Ирода было задумчивым и мрачным. На Саломею он не смотрел. Воцарилось молчание.
        Стражники стояли на арене, ожидая сигнала тетрарха.
        - Римский префект дал согласие на казнь,  - наконец выдавил из себя Ирод.
        - Я знаю,  - коротко ответила Иродиада.
        Тетрарх не решался отдать приказ начинать. Он знал: все закончится быстро. Разозленный и голодный леопард молниеносно убьет свою жертву. Львы тоже голодны. «Но почему так тяжело голове и сердцу?»  - тоскливо подумал Ирод и опустил голову. Тупая, ноющая боль вновь начала сжимать его голову, перед глазами все поплыло. Это были уже знакомые признаки начинающегося приступа. Ирод беспомощно посмотрел на жену. Та не замечала его состояния.
        - Чего ты медлишь? Прикажи начинать!  - возмущенно выкрикнула она. Глаза Иродиады загорелись как угли.
        Ирод поморщился и вздохнул. Подумав еще, он нехотя поднял руку и медленно опустил. По его сигналу рабы сразу же открыли ворота загона.
        Первым выбежал необычайно большой леопард. Он был голоден и сразу заметил стоящих на арене. Хищник припал на задние лапы и, напружинившись, стал приближаться к людям, которые, отойдя друг от друга, приняли боевую позу. Выбрав себе жертву, леопард стал ползком подбираться к ней. Все ближе и ближе… Оказавшись на расстоянии двух саженей, зверь приподнялся и начал огибать человека по кругу, изучая его.
        Тувия смотрел в пустые янтарные глаза своей смерти. Так просто свою жизнь он ни за что не отдаст! Приготовив копье, юноша принялся синхронно двигаться вместе с леопардом. Он надеялся успеть нанести хищнику хотя бы один удар. В глубине души Тувия понимал, что обречен…
        В этот момент рабы выпустили на арену трех львов. Их голодный рык потряс воздух. На воле лев обычно всегда убивает леопарда, поэтому леопард на арене инстинктивно повернул голову на раздавшееся рычание. Этого было достаточно. Тувия мгновенно выбросил свое копье вперед и пронзил леопарда в шею. Почувствовав укол, зверь присел. Угрожающее зарычав, он начал яростно мотать шеей, пытаясь освободиться от засевшего в шее железного шипа. Безуспешно! Тогда зверь присел на задние лапы и вместе с копьем кинулся на Тувию. Все продолжалось какие-то мгновения.
        Хищник вонзил свои мощные и загнутые, как шипы, длинные когти в человеческую плоть. Юноша дико закричал. Он не хотел умирать! Но смерть была безжалостна… Леопард впился клыками в шею Тувии, а когтями в его грудь. Несчастный упал под тяжестью зверя. Уже умирая, человек и леопард продолжали бороться. Издав последний рык, леопард захрипел, повалился на бок и замолк. Огромные лапы зверя судорожно задергались. Какое-то время он агонизировал и затих… Все было кончено. Оба лежали на песке бездыханными: несчастный зелот с разодранной грудью и сломанной шеей и леопард с торчащим из шеи копьем. Вокруг растекалась огромная лужа крови.
        Тем временем рядом продолжался поединок между другими зелотами и львами. Но и он оказался недолгим. На арене остались лежать бездыханные тела юношей. Львы принялись за кровавый пир. Сердито рыча, когда один из них опережал другого, они вскакивали и принимались драться. Изредка они поднимали свои окровавленные оскаленные морды, оглядывались вокруг и довольно облизывались.
        Саломея сидела, облокотившись о портик, закрыв глаза и дрожащими руками зажав уши. Однако до нее все равно долетали ужасные звуки, издаваемые львами, поедающими человеческую плоть. Ирод скользнул по ней отсутствующим взглядом и спросил:
        - Зачем она здесь?
        - Мир слишком жесток,  - ответила Иродиада и, пожав плечами, добавила:  - Она привыкнет.
        - Это ты - жестокая мать.  - Ирод осуждающе посмотрел на нее. Потом перевел взгляд на Саломею. Ему хотелось присесть рядом с ней и успокоить. Иродиада заметила его мечтательный взгляд. На ее лицо набежала тень. Повернувшись к дочери, она недовольно произнесла:
        - Если тебе дурно, можешь уйти!
        - Нет,  - ответила Саломея. Ей не хотелось показать свою слабость перед матерью, а особенно перед Иродом. Девушка храбро подняла голову и с ужасом смотрела на пирующих львов. Заметив взгляд дочери, Иродиада торжествующе сказала:
        - Вот видишь. Моя дочь такая же, как я!
        Она замолчала и посмотрела на арену. Воцарилась тишина.
        - Как ты поступишь с теми людьми - Иоанном и Закарией? Их надо предать такой же казни.  - Она испытующе взглянула на мужа.
        - Не знаю,  - нахмурился Ирод. Его лицо помрачнело. Зачем она напомнила о них? Ему жаль обоих. В глубине души он и сам хотел бы убить Иоанна, но боялся народа, потому что его почитали за пророка[24 - Мф.14:5.].
        - Иоанн муж праведный и святой[25 - Мк.6:20.],  - неуверенным голосом попытался оправдаться Ирод и трусливо спрятал глаза.
        - Ты пресмыкаешься. А сам не веришь тому, что говоришь!  - Она презрительно скривила губы.  - Вспомни! Грязный бродяга призывал народ к восстанию! Твой бывший друг предал тебя!
        Она напомнила ему о том, о чем он хотел бы забыть. На губах жены змеилась ядовитая насмешка, в глазах были презрение и осуждение. Иродиада чувствовала свою правоту и превосходство над мужем, видела его жалкие колебания и старалась задеть его побольнее.
        - Не ты принимаешь решение - я!  - сердито оправдывался Ирод и посмотрел на Саломею. Но та опустила голову.
        Не найдя поддержки, Ирод вздохнул и неожиданно сказал:
        - А пусть она решит,  - и кивнул на Саломею.  - Как она скажет, так я и поступлю!
        Ирод торжествующе посмотрел на жену и откинулся на спинку ложа. На лице Иродиады промелькнуло изумление.
        Саломея в растерянности повернулась к ней. Мать незаметно кивнула ей, чтобы она соглашалась.
        - Позволь мне подумать, господин,  - неуверенно произнесла Саломея и вопросительно посмотрела на мать. Та одобрительно покачала головой.
        - Хорошо,  - важно произнес Ирод. Голос девушки казался ему подобным нежной и певучей сладкоголосой арфе. Он ласкал ее взглядом и многозначительно гладил висящую на груди золотую звезду.
        Пока они разговаривали, служители успели загнать зверей в клетки и убрали с арены растерзанные человеческие останки.
        Вернувшись во дворец, тетрарх объявил, что через несколько дней во дворце состоится пир.
        Глава 36
        Перед рассветом возле покоев Саломеи раздались шаги. В комнату вошла Иродиада. В руках у нее покачивался светильник из обожженной глины, который отбрасывал на ее застывшее лицо и стены жутковатые тени. Поставив светильник у изголовья, Иродиада присела возле дочери и какое-то время оставалась неподвижной. Очевидно, какая-то неотвязная мысль тревожила и душила ее. Невольно поддавшись ее влиянию, Иродиада встала и, вынув кинжал, стала размышлять, куда лучше нанести удар. Спустя мгновение она, будто опомнившись, с удивлением взглянула на свою руку и с тихим стоном уронила кинжал на ковер.
        Саломею разбудил этот стон. Она открыла глаза и увидела мать. Та была похожа больше на мертвеца, чем на живого человека,  - так было искажено ее лицо, а взгляд казался безумным.
        - Мама? Зачем ты здесь?  - в ужасе вскричала Саломея.
        Приподнявшись, она вгляделась в лицо матери, судорожно пытаясь отыскать на нем подтверждение страшной догадки. Девушка поняла: мать пришла убить ее.
        - Не бойся. Я не причиню тебе вреда,  - глухим голосом произнесла Иродиада и умолкла. Пристально вглядываясь в испуганное лицо дочери странным пылающим взором, она присела рядом и, больно сжав руку Саломеи ледяными пальцами, повелительно произнесла:  - Проси у Ирода голову Иоанна!
        Саломея вздрогнула. Прозвучавшие в ночной темноте слова казались особенно жуткими и немыслимыми. Сердце девушки затрепетало от ужаса, словно мать уже вонзила в нее свой острый кинжал.
        - Нет, мама! Нет! О чем ты говоришь?!  - вскричала Саломея, в страхе глядя на мать. Крик рвался из груди девушки, так она была ошеломлена. Неожиданно она подумала, что, как мать или безумный Ирод, сейчас сама потеряет рассудок. В ушах у нее загудело. С силой вырвав свою руку из рук матери, как утопающий, хватающийся за соломинку, она судорожно схватила ледяные руки матери и прижала к своей пылающей груди.
        - Нет, мама! Я не сделаю этого! Скажи, почему ты так жестока и бесчеловечна?  - с мольбой и отчаянием шептала Саломея. Обливаясь слезами, она прижималась горячим лицом к неподвижным рукам матери. Бедной девушке казалось, что она умирает. Она не могла дышать и задыхалась, хватая ртом воздух, будто рыба, выброшенная на берег. Лоб Саломеи пылал, по спине градом катились холодные капли пота. Однако она не отпускала материнских рук, инстинктивно пытаясь их отогреть. Отчего-то ей казалось, что если она отогреет их - мать очнется и станет прежней…
        - Его надо убить!  - твердо повторила Иродиада и строго поглядела на Саломею, принуждая подчиниться своей воле.
        - Нет, мама! Нет! За что ты так его ненавидишь?  - исступленно выкрикнула Саломея.
        - Он очернил перед народом меня и Ирода! И призывает народ восстать.  - Глаза Иродиады расширились от гнева.
        - Я слышала его. Это неправда,  - слабо возразила Саломея, но в душе согласилась.
        - Ты защищаешь врага, как трусливое и ничтожное создание!  - резко произнесла Иродиада. Она с яростью вырвала свои руки и вскочила, как ужаленная.
        - Если ты не попросишь у тетрарха голову Иоанна, я тебя не прощу. Ты предала меня и должна заслужить прощение. Не сделаешь - я откажусь от тебя. И выгоню из дома как последнюю собаку. Поняла?  - гневно спросила Иродиада и направилась к двери. Обернувшись на Саломею, она проговорила:
        - Если сделаешь это, я прощу тебя и буду любить, как прежде.  - Голос матери изменился - стал задушевным и ласковым. Лицо ее смягчилось. Саломея подняла на мать залитое слезами лицо. Сердце ее болезненно сжалось.
        - Ты будешь снова любить меня? Да, мама?  - тихо переспросила она. В голосе появилась слабая надежда.
        - Да-да. Именно так. Как прежде…  - кивнула Иродиада и успокаивающе улыбнулась. После чего выскользнула за дверь, оставив Саломею в мучительных раздумьях.
        Эпилог
        Спустя несколько дней Ирод Антипа устроил во дворце пир.
        И Саломея плясала и угодила Ироду и возлежавшим с ним. В награду Ирод пообещал исполнить любое желание девушки.
        - Отруби Иоанну голову,  - просила она.
        И Царь опечалился, но ради клятвы и возлежавших с ним не захотел отказать ей[26 - Мк.6;26.]. В тот же день в Махэруз был отправлен спекулатор, который отсек пророку Иоанну голову и привез ее во дворец. Он принес голову крестителя на блюде, отдал Саломее, а та отдала матери своей[27 - Мф.14:6 —12.].
        После случившегося во дворце ничего не изменилось. Мать и Ирод по-прежнему не разговаривали с Саломеей. А она испытывала страшные муки. Угрызения совести и ужас от содеянного она осознала сразу же, как только увидела на серебряном блюде голову крестителя.
        Саломея ничего не ела и не пила. Она часами лежала в своих покоях, отвернувшись от всех. Когда же она вставала и ходила по дворцу, как бледная тень, слуги и рабы с отвращением отворачивались от нее, как от чумной. Стоило ей прийти на базар, как люди, завидев ее, расступались перед ней и в страхе бежали прочь. Сердце девушки обливалось кровью. Ее терзало отчаяние от того, что ничего нельзя изменить. Иродиаду все терпели только потому, что боялись за свои жизни, зная переменчивый нрав ужасной жены Ирода Антипы.
        Однажды, не выдержав, Саломея пришла к матери и, бросившись на колени, взмолилась:
        - Мама, я виновата. Прикажи казнить меня!
        Иродиада засмеялась и приказала ей уйти.
        - Мама!  - вскричала Саломея.  - Ты убила не только Иоанна, ты погубила меня и свою душу.
        Страдание и мука звучали в ее голосе.
        - Ступай вон!  - презрительно изрекла Иродиада и равнодушно отвернулась от дочери.
        Тогда Саломея решила сама наказать себя. Она стала искать смерти. Но та, будто почуяв, что она ее ищет, бежала прочь…
        Наступила зима, которая в тот год оказалась на редкость суровой и морозной. Невероятная стужа сковала Галилею. Снега не было. Впервые за многие десятилетия реку Иордан сковало льдом. Казалось, сама природа мстит людям за содеянную ими жестокость.
        Однажды ранним утром Саломея тихо выскользнула из дворца. На ней было легкое одеяние, ноги ее были босыми. Стражники без звука распахнули перед ней дворцовые ворота. Саломея быстро пробежала по пустынным улицам и вскоре оказалась снаружи крепостной стены.
        Молчаливая и застывшая от мороза пустыня расстилалась перед ней. Тихо было вокруг. Саломея пошла в сторону Иордана. Стужа сковывала ее тело, ноги вскоре были изранены в кровь, но она ничего не замечала. Шла и шла вперед под обжигающим ледяным ветром.
        Она пришла к реке и долго смотрела на бездушное ледяное пространство вокруг. Внезапно ее осенила какая-то мысль. Поддавшись ей, она пошла по льду, стремясь на середину реки. Тонкий лед опасно трещал. Потом раскололся, и черная водяная пропасть разверзлась под ее ногами, поглотив свою жертву.
        Используемая литература
        Евангелие. М.: Белый город. 416 с.: ил.
        От Матфея Святое благовествование.
        От Марка Святое благовествование.
        От Луки Святое Благовествование.
        От Иоанна Святое благовествование.
        Творения святителя Николая Сербского (Велимировича). «Библейские темы». М.: Паломник. 478 с.
        В проповедях Иоанна используется подстрочник святителя Николая Сербского из его «Рассуждений о добродетелях. О покаянии. Проповедь, произнесенная постом в Белгородском Соборе».
        Жития святых по изл. Свт. Дмитрия Ростовского.
        Сказание об усекновении главы святого пророка, Предтечи и Крестителя Господня Иоанна. Август, 29.
        Первое и второе обретение честной главы Предтечи и Крестителя Господня Иоанна. Февраль, 24.
        Сказание о десной руке святого Иоанна Предтечи, крестившей Господа. Январь, 7.
        notes
        Примечания
        1
        Зелоты - религиозное течение в Иудее, сформировавшееся во второй половине I века до н. э., в эпоху Маккавеев. Их основная цель заключалась в том, чтобы любыми способами упразднить эллинистическое влияние и свергнуть римскую власть. Секарии, относящиеся к зелотам, считались фанатиками. Они ревностно защищали древние иудейские законы и чистоту иудейской крови, убивая тех, кто, по их мнению, совершал святотатство или нечто противное духу иудаизма.
        2
        Мф.3:2.
        3
        Мф.22,12.
        4
        Лк.3: 13.
        5
        Магистр оффиций - один из высших гражданских чиновников, в ведении которого находилась организация приемов посольств, переводчиков, дворцовая администрация и имперская канцелярия.
        6
        Перегрин - иностранец, проживающий в Риме и уравненный в правах с римскими гражданами.
        7
        Общественный туалет.
        8
        Атриум - прямоугольный широкий зал, расписанный фресками ярких цветов.
        9
        Триклиний - пиршественный зал, столовая, выделенная в отдельную комнату. Римляне ели, возлежа на ложах-клиниях. В доме могло быть несколько триклиниев.
        10
        Кетонет - длинное одеяние из нескольких тонких слоев с широким поясом.
        11
        Киликия - в древности юго-восточная область Малой АзииМалой Азии(https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%9C%D0%B0%D0%BB%D0%B0%D1%8F_%D0%90%D0%B7%D0%B8%D1%8F) .
        12
        Кост - ароматный корень, похожий на перец.
        13
        Бделла - смола винной пальмы для приготовления опьяняющего напитка.
        14
        Ликион - колючий кустарник, из корней которого делали лекарства.
        15
        Пеплум - женская верхняя одежда без рукавов, надеваемая поверх туники.
        16
        Мф.3:2.
        17
        Ин.1:23.
        18
        Исх. 3,2.
        19
        Исх. 3,5.
        20
        Лимитан - подразделение римскойримской(https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%94%D1%80%D0%B5%D0%B2%D0%BD%D0%B8%D0%B9_%D0%A0%D0%B8%D0%BC)
        армии, по составу и численности относящееся к легионулегиону(https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%9B%D0%B5%D0%B3%D0%B8%D0%BE%D0%BD_(%D0%94%D1%80%D0%B5%D0%B2%D0%BD%D0%B8%D0%B9_%D0%A0%D0%B8%D0%BC)) . Лимитаны располагались на приграничной территории, рядом или внутри пограничных укреплений. Основной задачей данных подразделений являлось сдерживание сил противника до подхода основных сил римской армии.
        21
        Пс. 115, 3.
        22
        Сика - изогнутый серпом короткий меч.
        23
        Иер. 6, 20.
        24
        Мф.14:5.
        25
        Мк.6:20.
        26
        Мк.6;26.
        27
        Мф.14:6 —12.