Никогда не называй это любовью Дороти Иден
        # Роман Дороти Иден «Никогда не называй это любовью» - печальная история любви Китти О'Ши и Чарлза Стюарта Парнелла. Действие романа происходит в пуританской Англии, а затем переносится в маленькую непокорную Ирландию.
        Дороти Иден
        Никогда не называй это любовью
        Глава 1
        Когда Кэтрин отвергла очередное платье, в котором должна была пойти на званый ужин, Люси потеряла терпение и с фамильярностью, позволенной лишь человеку, прослужившему в доме уже много лет, неодобрительно проговорила:
        - Вот уж действительно, мисс Кэтрин, глядя на вас, можно подумать, что вы принимаете у себя королевскую чету.
        - На мой взгляд, в некотором роде так оно и есть, Люси. Лично я считаю мистера Парнелла некоронованным королем Ирландии.
        - Во всяком случае, пока он не надел корону, вряд ли он станет возражать против вашего старого платья из голубого шелка.
        - В том-то и вся беда, - нахмурилась Кэтрин, - что оно старое. Два года минуло с тех пор, как это платье вышло из моды.
        - Прежде вы так не рассуждали. Вы говорили, что здесь, в глубокой провинции, вам не понадобятся новые платья. Хм, словно капитану приятно видеть свою жену в потрепанной одежде.
        Кэтрин пожала плечами, не ответив на это замечание, ибо Вилли уже давным-давно не обращал внимания, во что она одета, и Люси наверняка бы заметила это, если бы не ее возраст. Ее восприимчивость с годами все более притуплялась. Однако старая женщина была слепо привязана к Вилли и ни за что не признала бы никакой критики в его адрес.
        - Так или иначе, - продолжала Люси, - из всего, что я слышала, ясно: мистер Парнелл вряд ли вам понравится. Говорят, он человек самых строгих правил. И очень суров.
        - Откуда тебе это известно, Люси? - с явным интересом спросила Кэтрин. - Кто распространяет такие слухи?
        - Знаете, мисс Кэтрин, я читаю газеты. Особенно с тех пор, как капитан занялся политикой. А сколько всякого хвастовства насчет того, что якобы представляет собой ирландская партия! И эти постоянные попытки расстроить бедного мистера Гладстона[Гладстон Уильям Юарт (1809-1898) - премьер-министр Великобритании в
1868-1874, 1880-1885, 1886, 1892-1894 годах, лидер Либеральной партии с 1868 года. Правительство Гладстона подавляло национально-освободительное движение в Ирландии; в 1882 году осуществило захват Египта.] … Вообще-то неплохо было бы капитану поучить их хорошим манерам. Ладно… какое же все-таки платье мне готовить?
        - Наверное, коричневое вельветовое. К нему я приколю мою брошь с топазами. По-видимому, ты совершенно права, Люси. Не следует особенно наряжаться для мистера Парнелла. Он так много работает с бедным населением, что разодеться слишком богато и вычурно будет проявлением скверного вкуса.
        - Вам пришлось много заплатить за то, чтобы так одеваться, - грустно заметила Люси.
        Кэтрин улыбнулась с еле заметной печалью.
        - Да… мне уже за тридцать, и у меня трое детей. Кроме того, у меня было предостаточно нарядов еще тогда, когда Вилли не мог себе позволить купить мне что-нибудь очень модное и дорогое. Только не делай вид, что забыла об этом.
        Люси, якобы пропустив это замечание мимо ушей, спросила:
        - А кто будет на званом ужине?
        - Только несколько друзей. Мы с Вилли решили не приглашать много народу сегодня. Как-никак ужин мы даем впервые. Разумеется, будет О'Горман Махоун. Кстати, ужин - это его идея. Ну, еще придут полковник Коултерст, полковник Ноулан, Джастин Маккарти. И мистер Парнелл, если, конечно, придет.
        Держа в руках расправленное платье, Люси посмотрела на хозяйку.
        - Вы хотите сказать, что еще не совсем уверены, придет ли он?
        Кэтрин приколола брошь с топазами к кружевному воротничку, критически осмотрела ее и, отколов, протянула Люси, чтобы та положила ее на место.
        - Мистер Парнелл - человек совершенно непредсказуемый, Люси, как ты, наверное, уже сама догадалась. Возможно, ему стоило бы поучиться хорошим манерам, поскольку он так и не ответил на мое приглашение. Однако я думаю, что это просто оплошность с его стороны. Ведь он очень занятой человек. Он придет на ужин. В конце концов, мы с Вилли даем этот ужин в его честь.
        Почему она так сильно волнуется в ожидании человека, которого не видела ни разу в жизни?.. Почему так старательно выбирает наряд в надежде очаровать его, она, женщина, кому уже за тридцать? Почему? Особенно если принять во внимание, что она даже не знает точно, явится ли он к ним. Сейчас имя Парнелла было буквально у всех на устах в правительстве, и он, несмотря на свою молодость, считался самым блестящим парламентарием. И все-таки, похоже, не было таких, кому бы он нравился как человек. Чарлз Стюарт Парнелл. Родился в Ирландии тридцать четыре года тому назад, вырос в то же самое время, что и Кэтрин, только родом он из Эйвондейла, графство Уиклоу, в то время как Кэтрин родилась в Ривенхолле, Эссекс.
        Она задумалась над тем, что теперь Ривенхолл представляется ей таким местом, где всегда стоит лето. Перед ее мысленным взором предстали качели под ветвями тисового дерева, бродящий в прескверном настроении павлин, белые платья ее и сестер, сверху напоминающие шляпки грибов, когда девушки рассаживались на лужайке на пикнике; Люси в накрахмаленных и ослепительно белых чепце и переднике, выплывающая из летних сумерек и оповещающая всех, что пора отправляться спать… Желтое небо, черные деревья и воздух, напоенный ароматом цветущих роз.
        Правда, лето навсегда перестало для нее существовать в тот год, когда скончался отец. В тот самый год, когда капитан О'Ши, лихой, энергичный ирландский капитан
18-го гусарского полка, начал ухаживать за ней.
        Он, едва дождавшись похорон ее отца, предложил ей выйти за него замуж. Писаный красавец, обаятельный, остроумный, лучший наездник в своем полку. Семью его составляли мать и сестра Мэри. Хотя члены семейства О'Ши были католиками, а отец Кэтрин сэр Джон Пейдж Вуд - англиканским священником и королевским капелланом, ни сестры, ни братья, ни мать Кэтрин, которая тоже имела отношение к королевскому двору, будучи фрейлиной королевы, не сочли вероисповедание капитана помехой. Дорогой Кэтрин не надо было переходить в католическую веру. Ей просто пришлось дать обещание воспитать в этой вере их будущих детей.
        Совершенно убитая кончиной любимого отца, Кэтрин, младшая из тринадцати детей и его любимица, была беспредельно благодарна Вилли за его чуткость, нежность, сострадание и великодушие, не умея отличить благодарность от любви. Ведь ей было всего восемнадцать. Но она очень быстро стала взрослеть и вскоре обнаружила в Вилли величайшую незрелость, следствием чего были часто повторяющиеся финансовые кризисы, ставшие, как ей казалось, неизменной частью его жизни вкупе со склонностью к обильным возлияниям, которые он делил со своими многочисленными соотечественниками, при этом все время полагаясь на свое обаяние и остроумие. Но, к несчастью, в основном Вилли доверял своему вздорному, драчливому характеру. Кэтрин стала солидной матерью семейства с рождением третьего ребенка, который, как и первые два, был принят Вилли и его матерью, болезненной пожилой дамой, завернут в изысканные кашемировые платки и с громоздкой церемонией крещен в Бромптонской молельне[Римско-католическая церковь в итальянском стиле в Лондоне; часть украшающих ее статуй апостолов перенесена из Сиенского собора; славится органной музыкой.
Построена в 1884 году.] . На этот раз Кэтрин отказалась даже войти в церковь, а стояла снаружи, одинокая дама в изысканной одежде, наблюдая за снующими вокруг голубями и ожидая, когда ей вернут ее дитя.
        Она слышала, что Чарлз Парнелл был протестантом. Должно быть, он необыкновенный человек, если так преуспел, обретя столь могущественную власть в католической стране.
        Тем не менее Кэтрин узнала о его существовании совсем недавно. Несмотря на то, что ее всегда занимала политика (отец внушил ей чувство социального сознания, а ее дядя, лорд Хадерли, ставший лорд-канцлером[Один из ведущих членов кабинета, спикер палаты лордов.] , когда к власти снова пришло правительство мистера Гладстона, часто приглашал их с Вилли на званые обеды), она не проявляла глубокого интереса к ирландскому вопросу до тех пор, пока сам Вилли наконец не решил всерьез начать свою политическую карьеру, баллотируясь на выборах в графстве Клэр.
        Кэтрин знала, что с тех пор, как скончался мистер Исаак Батт[Исаак Батт (1813-1879) - деятель ирландского национального движения, один из лидеров ирландской оппозиции в англ. парламенте.] , у ирландской партии не было лидера и что недавно на место мистера Батта был избран Чарлз Стюарт Парнелл. Он был протеже мистера Батта, и старик, обладавший неизменно изысканными манерами и весьма популярный среди как ирландских, так и английских политиков, несколько лет назад написал следующее: «У нас есть блестящая кандидатура, историческое имя, молодой Парнелл из Уиклоу, и, если я не ошибаюсь, сакс[Имеется в виду англичанин в отличие от ирландца.] посчитал бы его безобразным, хотя этот парень воистину красавец». Как-то раз О'Горман Махоун и Вилли, оба раскрасневшиеся от успеха, наполнили дом шумом и смехом. Кэтрин в жизни не видела такого огромного ирландца, как О'Горман Махоун. Высоченного роста, седой, с красивым скуластым лицом, испещренным шрамами, он был знаменитым дуэлянтом - человек, выдвинувшийся из рядовых благодаря личным заслугам, друг королей и императоров. С годами он стал относиться к ирландской
политике со сдержанной иронией, словно она развлекала его.
        Они с Вилли похвастались, что целовались со всеми девушками Клэра и пили со всеми мужчинами этого графства.
        - Знаете, миссис О'Ши, вашему бедняге мужу не по вкусу ирландское виски. Но смею вас заверить, пил он как настоящий мужчина.
        - И восхищался каждым младенцем в жалких лачугах от Клэра до Лимерика, - вставил Вилли, поморщившись. - Мда, мне было трудно отличить, где подстилка для свиней, а где кроватка с ребенком…
        О'Горман громоподобно расхохотался.
        - Да, честно говоря, они считали, что Вилли слишком хорошо одет для истинного ирландца. Однако его поцелуи переубедили их.
        - Я просто старался реабилитировать ирландскую партию в манере одеваться, раз больше ничего не смог сделать, - скромно заметил Вилли. - И держу пари, что это производит намного больший эффект в парламенте, нежели все красноречие Парнелла. Пусть Англия знает, что и среди нас есть цивилизованные люди.
        - Вы были бы намного цивилизованнее, если бы захотели сделать что-нибудь для Парнелла. Мне сказали, что он почти завершил свою поездку в Америку, которая далась ему с огромным трудом.
        - Что вы имеете в виду? - в первый раз вмешалась в разговор Кэтрин.
        - У него очень слабое здоровье, но это его совершенно не волнует. Он весьма необщительный и скрытный человек и враждебно относится к любому упоминанию о его недомоганиях. У бедняги нет женщины, которая позаботилась бы о нем. Вот хорошо бы вы, миссис О'Ши, сделали что-нибудь для него.
        - Я?
        - Все это ради партии, женщина, - произнес мистер Махоун, отпивая огромный глоток виски и показывая, чтобы его стакан снова наполнили до краев. - У него масса влиятельных сторонников, и мы могли бы с помощью его победить Англию. Разве я не прав, Вилли?
        Наверное, Вилли сильно желал блистать на политическом небосклоне, но ему очень и очень не хотелось ссориться со своими светскими, утонченными английскими друзьями. Еще во время службы в армии он умудрился наделать долгов на пятнадцать тысяч фунтов, чем почти разорил отца, к тому же он любил светскую жизнь… Капитан О'Ши всегда заводил друзей и знакомых среди влиятельных и богатых людей, несмотря на то что его времяпрепровождение с ними несколько раз чуть не довело его жену и детей до полной нищеты.
        Кэтрин, к своему несчастью, уже давно поняла, что Вилли покрой его костюма заботит больше, чем семья, и что ей следовало бы носить дорогие наряды, как и приличествует знатной даме, к тому же иметь постоянный дом и мужа, занимающего прочное положение в жизни. Поэтому ее крайне обрадовало решение Вилли заняться политикой.
        Но сразу возникла дилемма, поскольку капитану О'Ши не хотелось ссориться со своими светскими друзьями, что неизбежно должно произойти, как только он сблизится с непопулярным и дурно воспитанным мистером Парнеллом. И О'Гормана Махоуна ему также не хотелось обижать, ибо колоритная и всесокрушающая личность последнего открывала ему двери любого дома.
        И Вилли пошел на компромисс, заявив, что они с Кэт желают дать в Лондоне званый ужин и пригласить на него мистера Парнелла, хотя он совершенно уверен, что этот малый не придет.
        - Он совершенно лишен хороших манер. Я слышал, что он просто-напросто игнорирует все приглашения.
        Кэтрин ощутила на себе пронизывающий взгляд темных глаз О'Гормана Махоуна.
        - Ну, по-моему, это сугубо женское дело - не допустить, чтобы такое случилось, не правда ли, миссис О'Ши?
        - Да как же я смогу не допустить этого?
        - Не спрашивайте меня об этом! Используйте ваши женские уловки. - И он вновь взглянул на нее задумчиво-оценивающе. - Если я не ошибаюсь, у вас их в запасе неисчислимое множество. Вы могли бы, таким образом, сослужить службу вашей стране.
        - Ошибаетесь, мистер Махоун. Я не ирландка.
        - Но вы замужем за ирландцем, что делает бедную старую Ирландию вашей страной. И не надо причинять ей боль, миссис О'Ши.
        Кэтрин вымученно засмеялась.
        - Вы говорите так… словно судьба Ирландии зависит от самого обычного званого вечера.
        - Дуб вырастает из крошечного зернышка, миссис. Как бы там ни было, еще никто не говорил мне, что Чарли Парнелл не любит женщин. Он даже сообщил, что одна женщина собиралась отправиться с ним в Америку. Однако то ли она сбежала от него, то ли он - от нее. Я не знаю, что там случилось на самом деле.
        Вилли заметил, что категорически возражает, чтобы его жена стала нянькой для мистера Парнелла. Тут мужчины пьяно повздорили насчет того, что можно и чего нельзя ожидать от жены политика, но потом сами сочли, что выпили лишнего и пора прекратить эту нелепую дискуссию. О'Горман Махоун одним глотком осушил полстакана чистого виски, повращал сверкающими и лукавыми глазами, после чего медленно и обдуманно проговорил:
        - Миссис О'Ши, вы способны бросить к собственным ногам любого мужчину. Даже старого пуританина Гладстона! Я ведь только спросил, не сможете ли вы быть снисходительны к усталому мужчине. Разве это за пределами ваших незаурядных способностей? Если вы скажете, что это так, то я ни за что вам не поверю.
        Кэтрин вообще не намеревалась что-либо отвечать, ибо в этот момент с любопытством думала о предстоящей встрече с мистером Парнеллом. Во время ужина она посадит его рядом с собой и, если в самом деле окажется, что он не умеет вести себя в светском обществе, сделает все, что в ее силах, чтобы помочь ему выйти из неловкого положения. Конечно, это не за пределами ее способностей. Она очень часто помогала отцу в его приходе, беседовала с множеством людей самых различных слоев общества, и богатых и бедных, очень сочувствовала несчастным и обездоленным, поэтому не считала, что столкнется с какими-либо трудностями в общении с мистером Парнеллом.
        Несмотря на то что сама она не была ирландкой, ей очень хотелось после свадьбы отправиться с Вилли на весь медовый месяц в путешествие, - он отказался. Это было тринадцать лет тому назад, в 1867 году, дела тогда обстояли довольно скверно из-за очередного голода, и Кэт могла бы расстроиться, увидев труп, лежащий в сточной канаве, или случайно натолкнуться на похоронную процессию, проделывающую свой скорбный путь по направлению к церковному кладбищу. Все тогда было слишком печально: ирландцы голодали, словно наслаждаясь своими несчастьями и нищетой, словно радуясь при виде своих картофельных полей, почерневших от поразившей их болезни. Со времени кончины королевы нация точно заболела, бесконечно устала от своих неуклюжих, никому не нужных и шумных ссор с буйными и неукротимыми соседями.
        Будучи лендлордом, несмотря на то что его имение в Лимерике было заложено и - перезаложено, Вилли объединился с Англией против крестьян, постоянно приносящих ему сплошные неприятности.
        Конечно, если бы они с Кэт ограничились визитом в Дублин и получили бы приглашения на балы и приемы в Дублинский Замок, то они прекрасно проводили бы время. Огромные гостиные Дублинского Замка были словно специально обставлены для нескольких самых прекрасных нарядов и драгоценностей в Европе. И никому там не было никакого дела до зловонных подвалов, освещенных единственной сальной свечой, до грязных трущоб, где в одной комнатушке ютилось две, а то и три семьи; да, многие способны отвести глаза от протянутой исхудалой руки умирающего с голоду ребенка, напоминающего скелет, или от груды лохмотьев, когда-то бывших человеком, а теперь обретших вечный покой в тенистой аллее.
        Но разве мог Вилли надеяться, что его новоявленная жена с ее надоевшим ему унаследованным от отца социальным сознанием, - от которого она вскоре отвыкнет, как он считал, - будет надевать свои прекрасные, сшитые по последней моде платья из ее приданого, не обращая внимания на иную, господствующую в Дублине «моду», представляющую собой залатанные черные платки, поношенные юбки и башмаки на деревянной подошве или детские платьица, едва ли не рассыпающиеся при дуновении ветра, обнажая костлявое плечико или ягодицы?
        Он решил, что не может надеяться на это. Поэтому повез ее в Париж, где они провели время так весело и расточительно, как им хотелось.
        Из Парижа, миновав Харфордшир, они отправились в малюсенький домик на Харроу-роуд, где родился первенец Кэтрин Джералд; потом - в более крупный дом в Бьюфорд-Гарденз, где появились на свет Нора и Кармен и где Вилли стал вести светскую жизнь, которая была ему не по средствам; потом - в этот уродливый, огромный викторианский особняк Уонерш-Лодж в Элшеме, принадлежащий тетушке Кэт, где они теперь и жили, пользуясь ее добротой и великодушием… Это путешествие продолжалось тринадцать лет и стало для Кэтрин совершенно мучительным, когда все ее чувства и привязанность (что это никогда не было любовью, она осознала очень давно) к слабовольному, потакающему одним своим желаниям мужу давным-давно умерли.
        - Мисс Кэтрин! - донесся до нее голос Люси. - Вы выглядите так, словно в мыслях находитесь где-то очень далеко отсюда.
        - Так оно и есть, Люси. Только расстояние исчисляется не милями, а годами. - При этих словах Кэтрин вздрогнула и, тряхнув головой, снова вернулась в настоящее. - Не знаю почему, но я вспоминала день моей свадьбы.
        Сморщенное, испещренное морщинами лицо Люси смягчилось. Ей безумно нравилось говорить о свадьбах, тем более теперь речь шла о свадьбе ее дорогой мисс Кэтрин, о которой она заботилась с младенческого возраста.
        - Тогда на вас была белая кружевная шляпка, а по полям ее красные розы, их так любил капитан. Вы были похожи на ангела. А потом вы чуть не испортили свою красоту слезами и мыслями о том, что совершаете ошибку. Я еще пристыдила вас. Вообразите только, вот бы капитан увидел свою невесту всю в слезах!..
        - С тех пор он достаточно часто видел ее в таком состоянии, - резко заметила Кэтрин.
        Но Люси не обратила на эти слова внимания. Она ухаживала за своими питомицами - за Кэтрин и ее сестрами, Эммой, Клариссой и Анной; она присматривала за тем, чтобы они держали головы высоко, а спины - прямо, и исполняла свой долг, не заботясь о себе.
        - Я не стану сейчас выслушивать ваши ворчания. У вас прекрасный, красивый муж, который стал членом парламента, и трое премиленьких детей. Как вам не стыдно, мисс Кэтрин! Ну так что, мне укладывать ваши вещи на ночь?
        Кэтрин снова впала в мечтательные раздумья, на этот раз перед ее мысленным взором предстали ее дети: ее красавец сын Джералд, который учится сейчас в приготовительной школе[Частная школа, обычно интернат для мальчиков от 8 до 13 лет; готовит учащихся к поступлению в привилегированную частную среднюю школу.] , и две девочки с розовыми личиками и ласковыми голубыми глазами. Тетя Бен называла их мотыльками, но они скорее похожи на цветы, на веселые букетики розовых, голубых и белых цветов. Единственная радость в жизни, что доставил ей Вилли, - это ее дети.
        - Мои вещи на ночь? - Кэтрин поднялась. - Да, конечно, Люси. Я не хочу ехать одна поздно ночью, поэтому остановлюсь в отеле «У Томаса».
        Люси ничего не сказала на это, поскольку, отвечая, ей пришлось бы задеть капитана, которого она очень любила. Она знала, что у него есть апартаменты в Лондоне и он редко приезжает в Уонерш-Лодж в другой день, кроме воскресенья, когда отводит детей к мессе. Ему не захотелось бы сопровождать жену домой поздней ночью. Он настаивал на том, чтобы она устраивала для него определенное количество приемов, не обращая внимания на сетования жены в связи с тем, что остаток ночи ей приходится проводить в отеле «У Томаса», где ее знают с детства. Ей бы следовало наслаждаться возможностью вырваться из скучной, однообразной провинции, а она заявляла, что ей нравится жить в Элшеме и играть роль бесплатной компаньонки ее старухи тетки. Хотя вряд ли ее можно было назвать бесплатной компаньонкой, поскольку старая леди предоставляла в распоряжение О'Ши дом, слуг и оплачивала огромное количество их расходов. Она делала все это, ибо Кэтрин оставалась ее любимой племянницей и тетушке хотелось, чтобы она находилась как можно ближе к ней, очень старой и очень богатой. Кэтрин прекрасно понимала, что существующее положение
вещей вполне устраивает Вилли, хотя в его намерения и не входило, чтобы это каким-то образом мешало их браку. Так что Кэтрин, холеная, ухоженная и необыкновенно привлекательная, часто появлялась в светском обществе.
        Прожив с мужем тринадцать лет, Кэтрин всегда прекрасно знала, что у него на уме. Он не был для нее загадкой. Она давным-давно уговорила себя, что ее счастье воплощено в их детях. Но от интересного званого вечера она по-прежнему могла получить удовольствие. Вилли всегда признавал, что Кэтрин - прирожденная хозяйка дома. И она предвкушала этот вечер, не забывая и о довольно сложной проблеме, которая может возникнуть. Она знала многих ирландских друзей Вилли, большинство из них были весьма добродушны, любили поболтать и крепко выпить, как и сам Вилли. Но она предчувствовала, что мистер Парнелл окажется человеком, отличным от всех этих мужчин, и про себя считала, что его холодность и отталкивающие манеры просто-напросто фасад, за который дано проникнуть только чуткой женщине.
        - Мисс Кэтрин, я уже дважды к вам обращаюсь, - донесся до нее строгий голос Люси.
        - О, прости, Люси, я не слышала.
        - Я спросила, на какой поезд вы намереваетесь поспеть.
        - На тот, что отходит в пять тридцать - довольно рано. Я обещала вначале заглянуть к тете Бен, поскольку завтра утром могу не успеть. Я выпью с ней чаю и через час вернусь.
        Когда Кэтрин приехала к тетушке, у нее сидел молодой человек, мистер Джордж Мередит. Ежедневно после обеда он читал старой леди. Она вращалась в интересных литературных и политических кругах, особенно тогда, когда был жив ее супруг, член парламента. Много замечательных грандиозных празднеств и званых вечеров повидала эта гостиная, увешанная старинными гобеленами. Теперь тетя стала слишком стара (ей было почти девяносто) и не могла больше устраивать в Лодже званые вечера, но по-прежнему привечала у себя молодых и талантливых писателей и поддерживала их. Слушая чтение молодого человека, она получала истинное наслаждение, поскольку тот обладал очень приятным голосом, хотя это и не давало ему права читать то, что вздумается, особенно из своих собственных сочинений. Старая леди находила, что они совершенно лишены вкуса. Возможно, когда он станет признанным писателем, уже прошедшим испытание временем, как его старинный друг мистер Троллоп, ей и придутся по душе его сочинения. Только к тому времени она, разумеется, будет уже на небесах. Конечно, жаль, но так было лучше для их дружбы, и посему он
ограничивался чтением произведений мисс Остин, мистера Теккерея и мистера Троллопа.
        Как только Кэтрин переступила порог тетушкиного дома, ей показалось, что мистеру Мередиту безумно хочется сбежать. Он начал низко кланяться, стараясь ступать только по коврам, что было одной из многочисленных прихотей тетушки Бен, очень не любившей, чтобы кто-нибудь расхаживал по отполированным до блеска полам в любой обуви, кроме мягких комнатных тапочек, которые она специально держала для гостей.
        Старуха подняла к племяннице морщинистое лицо для поцелуя.
        - Я рада тебя видеть, Кэтрин, однако не ожидала твоего визита.
        - Ну как же, тетушка, я ведь говорила вам, что обязательно зайду к вам выпить чаю перед отъездом в город.
        - О да, конечно, до чего же я забывчивая! Ты ведь даешь званый ужин! Как мило! Самое время тебе немного повеселиться, развеяться. Ты слишком много внимания уделяешь старухе и детям. Не стану отрицать, что мне очень приятно твое общество, да и для мотыльков оно полезно, но все-таки время от времени тебе надо бывать и в обществе мужчин. Я имею в виду не только Вилли. Ведь ты очень привлекательная женщина, Кэтрин. Пора это обнаружить какому-нибудь мужчине.
        Кэтрин заглянула в тусклые, угасающие глаза старухи, напоминающие сорванные вчера колокольчики.
        - Я имею в виду настоящего мужчину, голубушка моя. Тебе известно мое мнение о Вилли. Мне очень жаль говорить это, но я всегда относилась к нему как к школьнику-переростку. И вообще, я принимаю его у себя лишь потому, что он твой муж.
        - Но, тетушка Бен…
        - Послушай, деточка, мне восемьдесят восемь лет, и уж позволь мне быть довольно циничной. Я не говорю, что ты должна влюбиться. Это может вызвать весьма значительные затруднения и неприятности. Но надо наслаждаться зрелой беседой и дружбой с людьми противоположного пола. Мне, например, повезло - всю мою жизнь у меня была такая возможность. И без этого никак нельзя обходиться умной и интеллигентной женщине. Ты еще молода. Время у тебя есть. И жизнь отнюдь не кончается в Элшеме.
        Кэтрин рассмеялась. Проницательность тетушки всегда забавляла и удивляла ее.
        - Это будет всего-навсего небольшой политический ужин, тетушка Бен. Вилли решил, что нам обязательно надо пригласить мистера Парнелла. Вероятно, он окажется очень глупым.
        - Глупым! - Старая дама вся подалась вперед, чтобы стукнуть Кэтрин своим веером. - Как нехорошо, что это ты такая глупая, Кэтрин! Возможно ли, что человек, обладающий властью большей, чем Даниел О'Коннел[Даниел О'Коннел (1775-1847) - лидер либерального крыла ирл. нац. движения. С 1829 года глава ирл. фракции в англ. парламенте.] … Я как-то встречалась с О'Коннелом, и он показался мне настолько великолепным оратором, что я не чувствовала под собою ног. Впоследствии от одного воспоминания о нем я впадала в оцепенение. С тех пор я поняла, что если в ирландце есть хоть какая закваска, то он непобедим и, значит… О чем это я?
        - Мы говорили о мистере Парнелле.
        - Ах да! Если он сумел добиться власти большей, чем Даниел О'Коннел, то единственное, чего от него нельзя ожидать, - это глупости. Весьма вероятно, дитя мое, что ты тоже впадешь в оцепенение, как и я.
        - Если он придет, - заметила Кэтрин шепотом.
        Тетушка Бен удивленно посмотрела на нее.
        - Боже мой, а ты что, думаешь, он не придет? Во всяком случае, по-моему, можно смело утверждать, что если он все-таки придет, то уж сбежать ему ты не позволишь!.

* * *
        Одевшись для выезда в город, Кэтрин зашла пожелать спокойной ночи детям.
        С радостными криками они устремились к ней, несмотря на попытки мисс Гленнистер удержать их. Кэтрин часто задумывалась о том, подходит ли эта молоденькая девушка на роль гувернантки для двух маленьких девочек. Она довольно неаккуратна, к тому же есть нечто унылое и отталкивающее в ее чопорной внешности. Кроме того, ей приходится помнить о неустроенности в своей жизни и понимать, что необходимость напускать на себя веселый, бодрый вид, тайно бросая завистливые взгляды, - не худший вариант.
        - Мамочка, ты едешь в Лондон, да? - капризно спросила Нора.
        А Кармен добавила:
        - Чтобы повидаться с папой?
        - Да, милые. Мы с папой устраиваем званый ужин. Люси упаковала мой саквояж. Поэтому сейчас мисс Гленнистер почитает вам на ночь сказку, а я надеюсь, что вы будете хорошими девочками и не станете шалить.
        - Мама, а ты будешь танцевать с папой? - спросила Кармен.
        Нора, с презрительной снисходительностью старшей, надменно проговорила:
        - Мама будет танцевать со многими джентльменами. Правда, мамочка?
        - Но не с такими красивыми, как папа? - взволнованно спросила Кармен.
        - Глупышка, ну откуда может взяться джентльмен, красивее папы?! Ведь тогда мама просто не вышла бы за папу замуж! Правда, мамочка?
        - Или позвала бы его, чтобы он стал нашим папой! - заявила Кармен.
        Нора перестала свысока смотреть на сестру и страстно воскликнула:
        - Мамочка, ведь правда, что мы с Кармен самые твои любимые? И ты приведешь нам еще одного ребеночка?
        Еще один ребенок. Дети не понимают, о чем спрашивают. Как она может сказать им, что у нее никогда больше не будет детей! Эта часть ее жизни с Вилли разрешилась однажды утром полтора месяца тому назад, когда он заехал за ней в отель «У Томаса». Правда, он должен был заехать за ней накануне вечером, чтобы отвезти на бал! Переодевшись в бальное платье, она сидела в ожидании его с десяти часов вечера до полуночи. Так и не дождавшись мужа, она в ярости сорвала с себя платье, швырнула его на пол и отправилась спать.
        Вилли, смущенный, появился после завтрака, утверждая, что он совсем забыл о ней и вспомнил только полчаса тому назад. Он забыл о бале, ради которого уговорил ее приехать в город, переодеться и ждать его… Да, да, у него совершенно вылетело это из головы. И он задержался в клубе. Из Ирландии приехали какие-то его друзья. Кэтрин прекрасно понимала, чем оканчивались такие встречи. Она хорошо знала ирландцев.
        Да, она хорошо знала ирландцев. Один из них сейчас стоял прямо напротив нее. При ярком солнечном свете она отчетливо видела на красивом лице Вилли следы бурно проведенной ночи. Еще она видела его умоляющие глаза, его подчеркнуто смущенную улыбку. Она знала, что вот-вот он начнет объясняться по поводу еще одного скверного поступка, еще одного проявленного к ней неуважения, пренебрежения ею. Она понимала, что не было никаких земляков, с которыми он якобы задержался в клубе допоздна. Ибо с некоторых пор знала настолько точно, что даже не было необходимости посылать ему вслед детектива: Вилли далеко не преданный и верный ей супруг.
        Она не сомневалась, что он ни за что не откажется от потакания своим прихотям и что его очень мало волнует, пьян он или трезв, примет она его в свои объятия с радостью или нет. Меньше всего его заботили мысли о возможности доставить ей удовольствие. Да и вообще, что за дурацкая мысль - наслаждаться любовью с одной только женой! Не лучше ли обратиться к тем женщинам, для которых занятие любовью - работа!
        Кэтрин знала, что Вилли считает себя обычным мужем, ну, может быть, немного лучше, чем обычным, из-за своих красоты и обаяния. К сожалению, он не понимал в данный момент и, наверное, уж никогда и не поймет, что его обаяние и красота не вечны. И в один прекрасный день они исчезнут навсегда. Как исчезли они для нее. Кэтрин старалась не думать о других женщинах до тех пор, пока ни одна из них не возникала на ее дороге, пока Вилли был осторожен. Ее сестра Анна уже давно предупреждала ее о подобных вещах. Жена очень счастлива, если ее муж никогда не сбивается с истинного пути.
        Но явиться к ней прямо из объятий какой-то женщины и стоять с виноватой детской улыбкой, ожидая, что она простит его за это бесконечное унижение, да еще хотеть от нее поцелуя! Кэтрин, сотрясаясь от презрения и отвращения, отпрянула от мужа, заявив, что с этой минуты их фактическому браку конец: он остается только номинально, и что, если он попытается хоть пальцем коснуться ее, она закричит.
        Кэтрин понимала, что Вилли не захочется вынуждать свою жену звать на помощь в отеле, где ее так хорошо знали. Его лицо помрачнело, но, совладав с собой, он заметил, что она, конечно, совершенно права в своем гневе. Но, может быть, она все-таки перестанет сердиться? Ведь такое случается не впервые. Неужели на этот раз он повел себя так уж скверно?
        Кэтрин вздохнула: нет, просто она смертельно устала прощать его. И на будущее теперь для нее не существует такого слова, как «прощение». И еще он ее очень обяжет, если немедленно вызовет кэб, ибо ей хотелось бы отправиться к детям.
        Прежде чем она ушла, Вилли сделал последнюю, притом неловкую попытку к примирению.
        - Передай девочкам, что я заеду в воскресенье. Может быть, к тому времени у тебя будет настроение получше. Ты знаешь, что не можешь вот так взять и отделаться от меня. В конце концов, я твой муж.
        Да, он - ее муж, она - его жена. А тетушка Бен мягко намекает, что пора бы ей обрести другие интересы, а дети с невинным видом спрашивают еще об одном ребеночке. От всего этого ей хотелось разрыдаться. Но не рыдать же ей всю оставшуюся жизнь.
        Поэтому, с улыбкой поцеловав девочек, Кэтрин сказала, что если Богу будет угодно еще одного ребеночка, то Он пришлет его и что сегодня вечером будет не бал, а званый ужин. Интересно, какую ей следует сделать прическу? И кого ей посадить с другой стороны от мистера Парнелла?..
        Глава 2
        Было уже половина девятого, и Кэтрин больше не могла задерживать ужин. Она распорядилась, чтобы, если придет мистер Парнелл, его сразу же провели в дом, а сама пригласила своих гостей в маленькую столовую залу отеля «У Томаса».
        Она упорно держала стул справа от себя незанятым. Вполне объяснимо, что такой занятой человек, как мистер Парнелл, задерживается. У него могло возникнуть какое-нибудь неотложное дело, и, безусловно, оно было для него важнее званого ужина.
        - Мы простим его, - весело проговорила она, - когда же он придет, мы уже приступим к сладкому.
        Однако стул так и оставался свободным. Кэтрин сидела с высоко поднятой головой, топазы ее броши ярко сверкали на ее кружевном воротничке. Кэтрин чувствовала, что с трудом исполняет роль безупречной хозяйки. Она была слишком разочарована. И разгневана, хотя всей душой надеялась, что ей удается скрывать свое состояние от гостей. Как только осмелился Чарлз Парнелл поступить так невоспитанно, проигнорировав ее приглашение?!
        Вилли, в отличие от жены, не старался скрыть своей обиды.
        - Этот малый напрочь лишен хороших манер.
        О'Горман Махоун разразился своим громоподобным хохотом: происходящее чрезвычайно забавляло его. А Анна, сестра Кэтрин, с легким злорадством пыталась узнать, с чего это Кэтрин вообразила, будто, как всегда, проведет званый вечер с неизменным успехом, хотя это не всегда удавалось другим светским дамам, выступающим в роли хозяйки дома.
        - Может быть, ему нездоровится? - предположила Кэтрин.
        - Ха, нездоровится!.. Что за ерунда! - возразил мистер Махоун, еще больше забавляясь ситуацией. - Сегодня он произносил речь в парламенте с двух до половины пятого. Разве человек, которому нездоровится, смог бы так? К тому же он был просто божественно красноречив! Слова лились из него фонтаном. Если вам когда-нибудь захочется взглянуть на него, миссис О'Ши, то, надеюсь, вы все-таки заглянете на парламентскую сессию. По правде говоря, я бы весьма рекомендовал вам это сделать. Такого человека стоит послушать. Это вам не заплесневелый, запинающийся старикашка, размахивающий в запале сливовой тростью, даже если он при этом считает, что таким образом освобождается от общественных приличий.
        Вообще-то Кэтрин намеревалась обязательно посетить здание парламента, но не так, как это предлагал сделать О'Горман Махоун. Она испытывала все большее любопытство к этому человеку, умеющему так искусно полемизировать. И она очень волновалась, устраивая этот званый ужин и приглашая на него гостей, которых, по ее мнению, мог бы заинтересовать мистер Парнелл. Теперь же она чувствовала себя униженной в глазах этих людей.
        Однако, когда она заговорила, ее голос был спокоен и мягок:
        - Обещаю, что в следующий раз вас не постигнет разочарование. Мистер Парнелл обязательно будет здесь.
        И она незамедлительно стала осуществлять свой план. Утром Кэтрин не вернулась в Элшем, а уговорила Анну сопровождать ее в поездке. Они сели в наемный кэб и подъехали к палате общин. Там Кэтрин послала мистеру Парнеллу записку, в которой вежливо просила его выйти и переговорить с ней.
        Анну сразу же охватило благоговение от такого смелого поступка сестры.
        - Неужели ты считаешь, что добьешься успеха? Да он только возненавидит тебя за то, что ты выставляешь его в таком свете.
        - Я не намереваюсь никак выставлять его, - сдержанно ответила Кэтрин. - Я только хочу встретиться с ним.
        - Он не выйдет. Придумает какой-нибудь предлог и пришлет тебе записку с извинениями.
        Тем не менее Парнелл явился. Высокая, совершенно прямая, худощавая фигура неспешно приближалась к ним по мощеному двору. Он был молод. Или молод для тех поступков и действий, о которых говорили повсюду. Голова его была непокрыта, густые каштановые волосы тщательно причесаны, безупречная борода блестела. Красивое, породистое лицо было очень бледным. Но - полнейший контраст лицу! - его глаза, когда он повернулся к Кэтрин, смотрели так пристально и испытующе, что показались ей почти черными, хотя, когда он подошел ближе, она увидела, что они карие и блестящие. Этот взгляд был весьма красноречив. Кэтрин почувствовала, как сердце ее забилось сильнее.
        - Миссис О'Ши? - с учтивым поклоном осведомился он.
        Она заметила, что Парнелл не рассержен тем, что его оторвали от важного дела. Он показался ей интересным. Кэтрин протянула ему руку.
        - Я - миссис О'Ши. А это моя сестра - миссис Стил. Я пришла сюда, чтобы выяснить, почему вы не пришли на мой званый ужин вчера вечером. Мои гости были весьма разочарованы вашим отсутствием.
        - На ваш званый ужин? Вчера вечером?! - переспросил он, нахмурившись. - Боюсь, что я ничего не знал об этом.
        - Разве вы не получили мое приглашение? Я отправила его на Кеппел-стрит, туда, где вы, как мне сообщили, остановились.
        - И где, безусловно, я живу в настоящий момент. Должен признаться, у меня есть прескверная привычка никогда не распечатывать писем.
        Кэтрин казалось, что его взгляд прожигает ее насквозь. Теперь она уже совершенно не сомневалась насчет того, что перед ней весьма незаурядный и любопытный человек.
        - Однако, если вы пригласите меня еще раз, миссис О'Ши, то я обещаю прийти.
        - Ловлю на слове.
        Этот банальный разговор совершенно ничего не означал. Между ними протекала всего лишь вежливая беседа, не более. Но оба сразу же глубоко осознали, что не нуждаются в словах, А легкомысленное заявление О'Гормана Махоуна о том, что Чарлз Парнелл не любит женщин, отзывалось теперь как простое эхо. Она не сомневалась, что Парнелл никогда прежде не смотрел на женщину так, как на нее. И она еще ни разу в жизни не смотрела так на другого мужчину, даже на своего собственного мужа…
        Анна каким-то совершенно не значащим замечанием вернула ее к реальности.
        - Должно быть, мы оторвали вас от дел, мистер Парнелл, - проговорила Кэтрин и, чуть подавшись вперед, протянула ему руку.
        Когда она наклонилась, белая роза, приколотая к ее платью на груди, отцепилась и упала. Он стремительно нагнулся, чтобы поднять ее с земли. Однако вместо того, чтобы возвратить розу Кэтрин, он сначала поднес ее к губам, а потом вдел себе в петлицу. Затем еле заметно улыбнулся, склонил голову в учтивом поклоне и удалился.
        - Восхитительно! - воскликнула Анна. - Да он дамский угодник, нужно признать. Несомненно, ты очаровала его.
        - Ты так считаешь?
        - Ну, если, конечно, он не превосходный актер. А ты ведь намеренно уронила эту розу? Признайся, Кэт! Никогда бы не подумала о тебе такого.
        - Да нет же, - недовольно проговорила Кэтрин, но на ее губах затрепетала улыбка, - это произошло совершенно случайно.
        - Какая милая случайность, - усмехнулась Анна, абсолютно не веря сестре. - После такого изящного проявления галантности вряд ли он откажется прийти к тебе на званый ужин. Кого ты еще пригласишь?
        Этим утром Вилли уехал в Ирландию. Он намеревался возвратиться примерно через две-три недели. Кэтрин не хотелось дожидаться его возвращения. Ведь к тому времени мистер Парнелл сам, возможно, покинет Лондон. Что бы там ни было, ей не хотелось устраивать большой официальный званый вечер. Ведь это подразумевало огромное скопление людей, которым придется оказывать очень много внимания, а значит, не удастся уделить достаточно времени человеку, с кем ей так хотелось поговорить. Неужели он вернется в здание парламента с розой в петлице? Она была крайне возбуждена, взволнованна, все случившееся представлялось ей словно бы во сне. Словно она была девочкой-подростком. Какая чепуха! И, кстати, довольно опасная. Она действительно не любит мужа, однако влюбиться в другого мужчину кажется ей поистине безумием.
        - Не думаю, что мистеру Парнеллу захочется присутствовать на большом приеме. Ему необходимо расслабиться, а не находиться среди множества людей, забрасывающих его вопросами. По-моему, следует устроить небольшой тихий ужин, на котором будем я, ты, дядя Мэтью Вуд и Джастин Маккарти, а после ужина мы отправимся в театр.
        Эта идея ослепила ее подобно вспышке молнии. И она сочла ее превосходной. Однако Анна выглядела несколько шокированной.
        - Не дожидаясь приезда Вилли? Вряд ли ему это понравится, Кэт.
        - А почему бы и нет? Он довольно часто закатывает приемы в мое отсутствие.
        - Но он мужчина.
        Кэтрин сделала недовольную гримаску, ее губы поджались.
        - Да не будь ты такой пуританкой, Анна! В моем намерении нет ничего дурного, но я желаю непременно осуществить свой замысел. Можешь отказаться от ужина, если это претит твоим понятиям о приличиях в обществе.
        Но она знала, что Анна ни за что не откажется прийти к ней. Как и мистер Парнелл - на этот раз.
        Несмотря на это, он заставил ее волноваться еще раз, довольно сильно опоздав на ужин. При виде его Кэтрин испытала такое облегчение, что просияла от радости, когда он тепло приветствовал ее. Она подумала, что он выглядит устало, но его удивительные глаза сверкают и живут. Парнелл предстал очаровательным гостем, уравновешенным, спокойным, учтивым, не лишенным чувства юмора и иронического остроумия. Все разговоры о том, что он невоспитан и груб, оказались сущей неправдой. И только однажды он проявил некоторую жесткость и едкий критицизм, о чем так часто говорили при упоминании его имени.
        - Я слышал, что ботинки мистера Батта сидят на вас превосходно, - заметил сэр Мэтью Вуд.
        - Надеюсь, что это так.
        - Бедный мистер Батт, - проговорила Анна. - Я всегда считала его таким милым, любезным, добродушным.
        - Любезность и добродушие, миссис Стал, - это не те качества, при помощи которых можно исправить ошибки моей страны.
        Все взгляды обратились на красивое лицо, славившееся чрезвычайно холодным, лицо, принадлежащее человеку, называющему себя ирландцем, но говорящему как истинный англичанин.
        - В политике, - продолжал он хладнокровно и резко, - как и на войне, не существует людей - существует только оружие. В своей партии я намерен использовать каждого человека точно по его назначению. Один будет пробивать брешь в крепости, другой совершать бортовые залпы, третий проникать в стан неприятеля. Мы больше не собираемся защищаться. Мы идем в наступление.
        - Да, у вас, безусловно, есть люди, весьма пригодные для такой тактики, - сказал сэр Мэтью. - Мне известно красноречие мистера Биггара[Биггар Джозеф Гиллис (1828-1890) - деятель ирландского национального движения. Участник Земельной лиги. Инициатор тактики парламентской обструкции; сторонник компромиссов с английскими либералами.] .
        Мистер Парнелл лишь усмехнулся.
        - Вы, верно, имеете в виду его разговорчивость, я правильно вас понимаю? Или то, что мы называем излишней болтливостью. Да-а, он полезный человек! Он хвалился передо мной одним своим высказыванием. Это выглядело примерно так: «Почему к Ирландии следует относиться как к географическому понятию? Она не географическое понятие. Ирландия - это нация!» Он считает всю нашу кампанию ореховой скорлупой.
        - Нужно признать, он уродлив, как черт.
        - Он - не единственный горбун, который когда-либо был у Англии[Вероятно, имеется в виду король Ричард III.] , - с легкой иронической усмешкой промолвил мистер Парнелл. - Надеюсь, он не станет убивать… Однако будет чертовски полезен для нашей политики обструкции.
        - От этого лично вы не станете популярным, - заметил сэр Мэтью. - Мне известно, что мистер Биггар вчера простоял три с половиной часа, и даже спикер заявил протест.
        - Спикер сказал, что неотчетливо слышит мистера Биггара. Тогда мистер Биггар услужливо пододвинул свой стул поближе. Вот и все.
        - Он впустую растрачивает время палаты общин, произнося всякую чепуху, не имеющую к делу совершенно никакого отношения.
        - Однако я только что сказал вам, сэр Мэтью, что такова наша политика. Если Англия не издаст для Ирландии справедливых законов, то мы собираемся не позволить ей издавать законы для нее самой.
        - Вы действительно намереваетесь преследовать эту цель гомруля[Гомруль - букв.: самоуправление (англ.).] до печального конца?
        - До печального конца.
        На какое-то время воцарилась тишина. Затем мистер Парнелл вежливо сказал:
        - Боюсь, нашими разговорами мы утомили дам. Увы, это не моя вина. Едва начав говорить о политике, я могу рассуждать об этом намного дольше, нежели знаменитый мистер Биггар. Но я обожаю театр, миссис О'Ши. И с чрезвычайным нетерпением предвкушаю поездку туда.
        Кэтрин вряд ли осознавала, что намеренно выбрала кресло в самом темном углу ложи, пока мистер Парнелл не сел рядом с ней. Когда же погас свет и остальные участники званого ужина подались вперед, чтобы наблюдать за происходящим на сцене, у нее возникло впечатление, что они с мистером Парнеллом находятся в ложе совершенно одни. И ей хотелось этого. Ее сердце учащенно забилось. Она изо всех сил старалась следить за представлением, но мужчина, сидящий рядом, казалось, все больше и больше попадал в ее поле зрения. Она постоянно украдкой бросала на него косые взгляды, видела, как он сидит, положив руки на колени и совершенно расслабившись. Она думала, что ее взгляды незаметны, до тех пор, пока не встретилась с его взглядом, внимательным и испытующим. Она слегка улыбнулась, он ответил ей тем же. И была в этом обмене взглядами необыкновенная интимность, скрытая от всех темнотой театральной ложи.
        Когда наступил первый антракт и в зале зажегся свет, Анна и другие гости предложили пройти в бар, чтобы выпить чего-нибудь прохладительного. Кэтрин ответила, что она немного утомлена, и тут случилось именно то, что она и предполагала: мистер Парнелл заявил, что останется в ее обществе.
        И вот они наедине.
        - Я сохранил вашу розу, миссис О'Ши.
        - Мистер Парнелл… вы всегда атакуете женщин напрямую? - Она рассмеялась. Потом тихо спросила: - Зачем вы это сделали?
        - Она напоминает мне о вас.
        - А вы к тому же еще и льстец.
        - К тому же? К чему?
        - Вы не женаты, мистер Парнелл. Все утверждают, что вы так сильно любите вашу страну, что у вас просто нет времени на такие легкомысленные вещи, как званые вечера и женщины.
        - Если бы вы не сказали это так серьезно, то я бы счел, что вы подшучиваете надо мной. Разве я сейчас нахожусь не здесь?
        - Вы здесь только потому, что я пристыдила вас, - опять рассмеялась она.
        - Поверьте, никто не способен пристыдить меня в чем бы то ни было.
        Его глаза сверкали на бледном лице. Кэтрин опять почувствовала спокойную силу, бьющую из него через край, и подумала, что эта сила присутствует в нем всегда, что бы он ни делал, о чем бы ни говорил. Наверное, у него стальные нервы, иначе от бурного пылкого образа жизни он давно бы стал развалиной. Как нелепо считать, что такой человек отдает все свои чувства только своей стране! Должно быть, он хорошо разбирается в женщинах… Кэтрин казалось, что она понимала сейчас, что он за человек на самом деле. Она почувствовала, как мурашки пробежали по ее коже. Если бы всю свою силу и неукротимую энергию он отдал любви… проявил, став любовником…
        - Я очень рада, что вы пришли, - поспешно проговорила она. Лучше было продолжать беседу, пусть даже возбуждающую, провокационную, чем позволить себе подобные мысли.
        Парнелл ничего не ответил на это, лишь одарил ее нежной ласковой улыбкой. И без всякого вступления произнес:
        - Будучи в Америке, я на некоторое время вообразил, что влюбился в некую молодую особу. Как-то раз она передала мне стихи, написанные каллиграфическим почерком, и попросила меня прочесть их; и я понял, что если она ожидает от меня того, что я буду жить согласно написанному в этих стихах, то я жестоко разочарую ее. Поэтому мы распрощались с ней.
        - А что это за стихи?
        - Хотите, чтобы я процитировал их вам?
        - Пожалуйста.
        Читал он тихо, но она все равно ощутила красоту его голоса:
        Если не способен ты целыми днями бродить в толпе
        С рассеянностью вечной на лице,
        Если не способен ты мечтать о том, что вера твоя
        Прочна и неизменна…
        Да и не важно, надлежит тебе сие иль нет,
        Но, если ты не способен умереть, когда мечта сия пройдет,
        О, никогда не называй это любовью.
        - По-моему, это Элизабет Барретт Браунинг, - помолчав, сказала Кэтрин.
        - Да, это она.
        - Чтобы так поступить, надо быть очень деликатным, когда речь идет о чьей-либо любви. - Кэтрин подумала о Вилли, и на ее лице появилась кривая улыбка.
        - На такое способны немногие.
        - Очень немногие.
        - Для молодой и красивой женщины вы рассуждаете очень скептически, миссис О'Ши. Вероятно, вы все еще подвержены иллюзиям, не так ли?
        Прозвенел звонок, оповещающий о начале второго акта, и все поспешили занять свои места. Кэтрин очень обрадовалась, что их беседа прервалась, поскольку довольно короткий разговор принял очень опасный поворот. Она была сильно напугана, но одновременно пребывала в чрезвычайно приподнятом настроении. Ей просто не верилось, что такое могло с ней случиться. И все же она понимала, что происходящее - несокрушимая правда. Женское чутье никогда не изменяло ей. По-видимому, и он осознавал это. Ибо, как только свет погас, он безрассудно положил свою руку на ее.
        - Знаете, вполне возможно превратить иллюзии в реальность, - прошептал он, когда громко заиграл оркестр. - Я всегда верил, что не существует ничего невозможного. - Он немного помолчал, затем быстро спросил: - Вы когда-нибудь бывали в палате общин? Когда-нибудь сидели в галерее для женщин[Галерея для женщин в палате общин когда-то отделялась металлической решеткой.] ?
        - Нет. Но теперь, поскольку мой муж - член парламента, я, наверное, однажды появлюсь там.
        - Значит, я стану вас искать. Что ж, посмотрим, что с нами будет дальше.
        Будет дальше… Тетушка Бен совершенно естественно и даже с восхищением восприняла внезапное намерение Кэтрин заняться политикой. Безусловно, ее должна интересовать новая профессия ее мужа. Возможно даже, Вилли удивит их обеих, доказав, что он способен стать неплохим политиком. В общем-то, он всегда не лишен был остроумия и хотя ленивого, но здравого ума.
        - Пора, чтобы кто-нибудь сделал что-то для бедной Ирландии. И этот человек должен быть ирландцем, если уж такого не найдется в Англии. Мы начали кое-чего добиваться во время великого голода. Я сама организовала денежный фонд помощи бесплатным столовым для нуждающихся. Но потом пошли преувеличенные слухи и всевозможные рассказы о том, сколько людей умирает от голода. Ирландцы вообще склонны к преувеличениям. И мы опять стали забывать обо всем этом, к нашему преогромному стыду. На мой взгляд, мы, англичане, всегда считали их слишком чрезмерными во всем - в их религии, в нищете, легендах, в их мучениках и даже в том, как они умирают. Ведь так утомительно и скучно превращать совершенно естественное событие в мелодраму. Не забывай, Кэтрин, мне бы, например, очень не хотелось какой-либо суматохи, когда Господь призовет меня к себе. Мне не нужны ни свечи, ни плакальщицы. Я бы хотела просто исчезнуть, испариться, как тает снег. Но, несмотря на то, что ирландцы во всем чрезмерны, это не повод для нас пренебрегать ими. - И хотя тетушка часто говорила бессвязно, то и дело перескакивая с одной темы на другую,
ни одно из ее замечаний не было бессмысленным или сказанным не к месту. Кэтрин научилась выслушивать ее очень внимательно. - И если они необузданны, беспокойны и даже диковаты, это лишь оттого, что у них нет строгого лидера. Какого-нибудь уравновешенного, умного человека. Но, увы, зная эту страну, полагаю, на его появление можно только надеяться.
        - Вовсе нет, тетушка. Я знаю, что такой человек у них уже есть.
        - По-моему, ты имеешь в виду молодого мистера Парнелла. Но, дитя мое, он очень невоспитан, раз не явился на твой званый ужин.
        - Он не распечатал моего письма. И явился ко мне в следующий раз.
        Тетушка украдкой взглянула на Кэтрин.
        - О, вижу, ты простила его. Вчера мне о нем читал мистер Мередит. Парнелл был великолепен в парламенте. И очень красноречив. Вилли следует взять у него несколько уроков. Возможно, тебе придется вдохновить его, Кэтрин.
        - Именно это я и намерена сделать, тетушка Бен, - тихо проговорила Кэтрин. - Как-нибудь я приведу его к вам в гости.
        - О, конечно, обязательно сделай это, дорогая! Мне навсегда запомнились великолепные манеры Даниела О'Коннела. Обладает ли такими манерами мистер Парнелл, или он еще слишком молод?
        - На мой взгляд, у него исключительные манеры.
        - Очень занятно! Как ты думаешь, он способен добиться большего, чем мистер Гладстон? Должна тебе признаться, что мистер Гладстон, на мой взгляд, слишком самонадеян. Я рада, что королева время от времени отсылает его от себя. О Кэтрин, милочка, ты уже уходишь?
        - Мне пора, тетушка Бен, если я хочу увидеть девочек перед тем, как они усядутся за свои дневные занятия. И еще мне надо ненадолго съездить в город, чтобы послушать дебаты по поводу нового Земельного акта. Уверена, ваши надежды сбудутся и мистер Парнелл добьется большего, чем мистер Гладстон. Если не в этом году, то уж в будущем - обязательно.
        - Как это мило, дитя мое. Мне совершенно ясно, на чьей ты стороне. По-моему, тебе просто не нравятся седины бедняги мистера Гладстона. Ну ладно, ступай скорей, расскажешь мне обо всем завтра.
        И вот, впервые сидя на женской галерее и глядя вниз, Кэтрин думала, как ей разыскать его на скамьях ирландцев. Однако по какому-то сверхъестественному наитию, ее взгляд сразу упал прямо на него, и в тот же самый миг он увидел ее - это было несомненно, ибо он поднял руку в приветствии. Она еле заметно кивнула и только потом осознала, что ее рука крепко прижата к сердцу, которое неистово билось в ее груди. Наверное, если бы кто-нибудь внимательно наблюдал за ней в эти мгновения, он безошибочно угадал ее чувства, так как ее вид полностью выдавал их.
        К счастью, именно в это время выступал сам премьер-министр. Его знаменитая горделивая осанка, копна седых волос, зловещий взгляд и дерзко вздернутый нос притягивали внимание всех слушателей, не считая одного ирландца, которого больше всего занимало происходящее на женской галерее.
        Кэтрин думала: интересно, сколько раз он посмотрел на женскую галерею, прежде чем она появилась там. Она чувствовала, как щеки ее зарделись, и радовалась, что никто не узнал ее. Единственной знакомой ей женщиной была дочь мистера Гладстона, которая души не чаяла в отце и поэтому часто приходила в парламент послушать его речи.
        Кэтрин попыталась сосредоточиться на обсуждаемой теме. Речь шла об опасном состоянии уэлльских угольных рудников и об использовании труда детей, к которым относились хуже, чем к низкорослым тягловым лошадкам. Эта тема, неприятная и огорчительная, очень тронула Кэтрин. Еще она с любопытством заметила в зале выдающихся людей: мистера Джозефа Чемберлена[Джозеф Чемберлен (1836-1914) - министр колоний Великобритании в 1895-1903 годах. В 1880-1886 годах (с перерывом) входил в правительство.] , высокого, с болезненным желтоватым цветом лица, с вежливым, но очень проницательным взглядом; достопочтенного Чарлза Дилка, сверкающего своим пиратским глазом; молодого лорда Рандольфа Черчилля, не сводившего глаз с выступающего премьер-министра; мистера Дизраэли[Бенджамин Дизраэли, граф Биконсфилд (1804-1881) - премьер-министр Великобритании в 1868-м и
1874-1880 годах, лидер Консервативной партии, писатель.] , который сидел, поглаживая уложенные локоны.
        Но вдруг она заметила, что в самой середине речи премьер-министра мистер Парнелл поднялся во весь свой рост и покинул залу. Вскоре позади нее раздался какой-то приглушенный шум. Кто-то шептал: «Тсс!» И неожиданно рядом с ней выросла высокая мужская фигура. Под громкий шум аплодисментов, адресованных мистеру Гладстону, уже хорошо знакомый ей голос произнес:
        - Я подошел, чтобы поздороваться с вами, миссис О'Ши. Мне очень приятно видеть вас здесь.
        Кэтрин заметила в петлице его сюртука белую розу. Если это означает то, о чем она смутно догадывается, то она очень рада.
        - Будет ли сегодня что-нибудь интересное?
        - Нет. Премьер-министр еще час или больше будет продолжать говорить об угольных рудниках.
        - А вы не выступаете?
        - Не сегодня. Если, конечно, не случится чего-то непредвиденного позднее, к вечеру.
        Вокруг зашикали, и им пришлось молчать, пока красноречие мистера Гладстона сотрясало залу парламента. Мистер Парнелл встал.
        - Я еще отыщу вас здесь, - прошептал он.
        Он удалился, а она еще долго убеждала себя, что такой обмен несколькими фразами не представляет собой ничего серьезного. С таким же успехом они могли кричать на весь парламент, и это прошло бы незамеченным.
        Если что и имело значение, так это то, как покраснели ее щеки и забилось сердце. Оно билось с такой силой, что вздымались кружева на ее корсаже. Но нелепо думать, будто она испытала такое сильное чувство лишь потому, что он взял на себя труд подсесть к ней и перекинуться несколькими ничего не значащими фразами. Если она и дальше поведет себя так, то, наверное, лучше сразу отказаться от нового интереса к политике, имеющей свойство поглощать человека целиком.
        И совершенно нельзя допустить, чтобы случился скандал, связанный с лидером ирландской партии.
        В следующий приход Кэтрин мистер Парнелл, здороваясь с ней, как бы случайно дотронулся до розы в петлице, однако не стал разговаривать с ней, что весьма разочаровало ее. Наверное, ей не стоило убеждать себя, что именно тогда мистер Биггар дошел как раз до середины своей нескончаемой и бессвязной речи, от которой все присутствующие в парламенте зевали и беспокойно ерзали на своих местах, и, вне всякого сомнения, мистер Парнелл готовился прийти ему на помощь в том случае, если беспорядочный поток слов приведет мистера Биггара к полному краху. Кэтрин с определенной долей эгоизма сочла, что ирландцы бывают такими же скучными, как и остальные люди, и ждала лишь того, когда освободится мистер Парнелл, чтобы снова подойти к ней и обменяться несколькими словами.
        В следующие два дня ей не удалось выбраться в город. Кармен где-то сильно простудилась, заразила Нору, и теперь малышки то и дело звали к себе маму. В такое время им никто, кроме Кэтрин, не был нужен - ни Люси, ни мисс Гленнистер. А потом и Люси слегла с воспалением легких. Ни одна живая душа не знала, сколько ей лет, но внезапно она превратилась в старуху, почти такую же, как тетушка Бен. Кэтрин не отходила от ее постели. Ей пришлось немало поволноваться, борясь с такой мятежной и по-глупому независимой особой, как Люси.
        Тетушка Бен тоже вела себя необычайно требовательно. Не желая проводить долгие, скучные вечера наедине со своей старостью и уже порядком ослабевшим здоровьем, старуха задерживала у себя Кэтрин как можно дольше, требуя от молодой женщины, чтобы та подробно обсуждала с ней самые ничтожные проблемы. Кэтрин с грустью думала, что она в буквальном смысле стала узницей. Она была раздражена, раздосадована, недовольна слугами. Ко всему прочему у нее совершенно пропали аппетит и сон.
        Кэтрин сходила с ума. Ею все сильнее овладевала одержимость. Происходящее было совершенно ненормально, ибо она не видела перед собой ничего, кроме бледного лица с неотразимым, притягивающим взглядом, и не слышала ничего, кроме его голоса.
        Ей надо забыть его. Обязательно. Ей нельзя больше встречаться с ним. Ей следует сказать Вилли, что мистер Парнелл являет собой именно то, что о нем говорили: он невоспитанный, грубый, лишенный самых элементарных манер человек, - и она предпочитает больше не встречаться с ним.
        Но вот девочки начали поправляться. Тетушка Бен решила вместо Кэтрин задерживать у себя несчастного мистера Мередита, и наконец холодным солнечным днем Кэтрин выехала в Лондон.
        Едва она успела занять свое место на женской галерее, как Парнелл оказался рядом.
        - Сейчас идут очень долгие, утомительные дебаты, совершенно не требующие моего присутствия, - прошептал он ей на ухо.
        Не угодно ли ей прокатиться куда-нибудь? Ему хотелось бы подышать свежим воздухом перед очень важным делом.
        Она, не проронив ни слова в ответ, поднялась со своего места. Чувство разочарования, доселе владевшее ею, исчезло. Ей так хотелось остаться с ним наедине, и вот он сам предложил ей такую возможность. Наверное, она знала, что он поступит так.
        Мистер Парнелл приказал кэбмену ехать вдоль набережной Виктории по направлению к Кью-Гарденз[Большой ботанический сад в западной части Лондона.] . Вначале он говорил только о билле[Билль - законопроект (англ.).] , который должен обсуждаться позднее.
        - Я питаю отвращение к насилию, - произнес он. - Нам необходимо найти более действенные и более тонкие способы добиться того, чего мы хотим.
        - А что является причиной насилия? - поинтересовалась она.
        - Изгнания, изгнания и еще раз изгнания! - пылко ответил он. - Ведь, проезжая по дороге любой страны, вы всегда увидите жалкие группы изгнанников: матерей с младенцами на руках, стариков, бредущих неизвестно куда босиком. Им негде остановиться на ночлег, ибо у них нет ни пяди собственной земли. Они жаждут обрести хоть самую малость земли, миссис О'Ши, хотя бы жалкий акр, хотя бы десять квадратных ярдов. Но они не имеют права ни на что!
        - А если они откажутся уходить?
        Она взглянула на его правильный профиль.
        - Их жалкие лачуги сжигают дотла прямо у них на глазах, если они упорствуют и не уходят. Я видел женщину, которая умоляла английских солдат подождать всего лишь час, пока ее умирающий муж не испустит последнего вздоха. Я видел женщину на последнем месяце беременности - она брела по мокрому полю. Я видел… - Он замолчал, и его лицо исказилось от горечи. - Простите меня, миссис О'Ши. Мне не хочется терзать ваше сердце. Я только хотел сказать, что больше не верю ни в какие законы, утвержденные Англией. Кто сможет возместить моему народу утрату детей, умерших от голода и холода? И все-таки я ненавижу жестокость и насилие. Поджог домов лендлордов приводит только в тюрьму или на виселицу. Мы же изыщем лучший способ, чтобы победить. И мы победим, не сомневайтесь в этом!
        - Я и не сомневаюсь, - отозвалась Кэтрин. - Но оглянитесь вокруг! Какой прекрасный день! Нельзя все время думать о деле и не наслаждаться таким днем.
        Она откинула вуаль, солнечные лучи упали на ее лицо. И тут Парнелл неожиданно ласково улыбнулся.
        - Вот так куда лучше! Теперь я вижу ваше лицо. Ох, - вздохнул он, - ведь мне только это и нужно.
        - Почему вас так волнует Ирландия, мистер Парнелл?
        - Потому что я ненавижу несправедливость. Я ненавижу страдания и мучения людей. Я питаю отвращение к безвременной и бесполезной смерти. И я боюсь ее. Я беспредельно люблю Ирландию. Я родился в ней, в ее туманах и мягком воздухе, в ее горе, которое я впитал с молоком матери. Я ощущаю его всем своим существом. И я отдам жизнь за Ирландию. Несколько лет тому назад я дал себе клятву. Но не думайте, - он улыбнулся и посмотрел ей прямо в глаза, - что Ирландия занимает все мои чувства. Вы счастливы?
        - В этот миг? Сейчас? Очень!
        - И я тоже. Солнечный свет, неспешно бегущая лошадь, и никого вокруг, кроме нас. Мне бы страстно хотелось, чтобы так было всегда.
        Подул холодный ветер, и Кэтрин почувствовала, что находится где-то далеко-далеко от всего мира.
        - Но разве это возможно, если вы заняты своей огромной работой, а я…
        - А вы?
        - Со временем я стану политиком, - спокойно ответила она. - Моего мужа это очень обрадует.
        - Может быть, не будем говорить о вашем супруге?
        Она испуганно посмотрела на него.
        - Сейчас, - произнес он, - я бы предпочел насладиться этим прекрасным, навевающим мечты днем, в котором нет никого, кроме нас с вами. Мне очень нравится ваше голубое платье. И этот меховой палантин. А знаете, с того вечера, когда мы были в театре, я очень много думал о вас.
        - Но это… - Кэтрин запнулась, и вместо того, чтобы возразить, выговорила: - Я тоже думала о вас.
        И в тот же миг осознала, как сильно ошибаются люди, утверждающие, что он человек холодный и неприступный. При виде нежности, появившейся на его лице, она ощутила, как у нее останавливается сердце.
        - Мне бы хотелось видеть вас часто, очень часто! Возможно ли это? Мне известно, что у вас семья, за которой вам надо ухаживать. Но если время от времени, а желательно, почаще, нам удастся встречаться вот так, как сейчас, то я буду безмерно счастлив. А так усиленно я работаю потому, что совершенно одинок. Я переезжаю из одного отеля в другой, постоянно встречаюсь с разными людьми, то в одной стране, то в другой. Добрую четверть своей жизни я провел на ирландском пароходе.
        - Вам надо жениться. Вам нужна жена.
        - Я предполагал, что вы скажете мне это. - Его взгляд надолго задержался на ее лице. - Но что вы скажете о теперешней ситуации? Да, у меня нет жены, и я хочу находиться возле вас как можно чаще.
        - Вы едва знаете меня.
        Он опять нежно улыбнулся, отчего сердце Кэтрин учащенно забилось.
        - Я знаю вас, миссис О'Ши. Вы, наверное, очень сильно удивитесь, поняв, насколько хорошо я знаю вас. Или с моей стороны весьма самонадеянно так думать? Иногда я бываю чрезвычайно неуклюжим.
        - Не думаю, - ответила она таким сочувственным тоном, что он даже рассмеялся, а глаза его заблестели от удовольствия.
        - Я - мастер, или стараюсь быть таковым, по парламентской стратегии, но боюсь, что в противоположном поле разбираюсь отнюдь не так отменно. Здесь я допускаю слишком много грубых ошибок и промахов. Надеюсь, относительно вас я пока еще не совершал ничего подобного.
        Легкость, с какой он переходил от ничего не значащих слов к абсолютно серьезным темам, совершенно сбивала ее с толку. И она произнесла то, чего совсем не намеревалась произносить:
        - У меня трое детей. Я не могу позволить себе причинить им вред, будучи замешанной в скандале.
        - Разве это будет скандалом, если мы время от времени станем вместе выезжать покататься, как сегодня? Мда, в свете наверняка воспримут это именно как скандал, - печально добавил он. - Вот видите, это я и подразумевал, говоря вам, что совершаю грубые просчеты, миссис О'Ши.
        Она стремительно повернулась к нему, посмотрела ему в лицо.
        - Что до меня, так это меня абсолютно не волнует, - вырвалось у нее совершенно непроизвольно.
        Его необыкновенные карие глаза, почудилось, вспыхнули каким-то неистовым огнем. Он накрыл ее руки ладонью, но ответил не сразу. Правда, его прикосновение и взгляд были красноречивее любых слов. Когда же он наконец заговорил, его голос немного дрожал.
        - Подумайте как следует, миссис О'Ши. Меньше всего на свете мне бы хотелось причинить вам боль. А сейчас, боюсь, нам пора возвращаться, если я хочу вовремя оказаться на дебатах.
        Он высунулся в окно и отдал распоряжение кэб-мену. Потом снова сел на сиденье, опять взял ее за руку и всю дорогу до Вестминстера и парламента не отпускал ее. Кэтрин только один раз отняла свою руку, и то для того, чтобы снять перчатку.
        Глава 3
        Вилли вернулся домой в воскресенье. Он шумно влетел в дом и громким голосом справился насчет детей.
        - Где они, Люси? Они готовы идти со мной на мессу? Кэт… - Он наблюдал, как Кэтрин спускается по лестнице. - Ты превосходно выглядишь! Слышал, ты была в парламенте. Неужели ты из-за меня заинтересовалась политикой? Это и радует, и удивляет меня.
        - Я нахожу эти дебаты интересными. Мне успело наскучить здесь, и мой мозг нуждается в проветривании. В скором времени я надеюсь услышать и твою первую речь, - добавила она.
        Он явно обрадовался.
        - Да, мне надо как следует поработать над ней. Надеюсь, меня найдут достаточно грамотным по сравнению с членами нашей палаты. Кстати, я слышал, что ты все же уговорила мистера Парнелла явиться на ужин. Ты добилась определенного успеха в обществе, не так ли? Умница Кэт. И каким же образом тебе удалось убедить его?
        - Никаким. Мистер Парнелл отнюдь не мизантроп, каким его считают. Он отказывается от посещений домов англичан, поскольку считает, что это может ослабить его дело, направленное против Англии. Он говорит, что это один из трюков, намеренно разыгранных англичанами: принимать ирландцев с чрезмерным гостеприимством, а после ожидать от них в качестве хороших манер, что они не укусят руку, которая их кормит. Однако мистер Парнелл не клюнет на подобную уловку. Он пришел на мой званый ужин, потому что я твоя жена. Он рассчитывает на твою поддержку его кампании. И, я надеюсь, ты предоставишь ее ему.
        - Полагаю, так оно и будет, если он не станет впадать в крайности. И, безусловно уж, я не намерен отказываться от моих английских друзей. Я буду принимать их, когда мне угодно. Однако я очень рад, что ты пригласила его, Кэт. Должен признать, это еще одно твое достижение.
        Однако им пришлось прервать беседу, поскольку на лестнице послышался невообразимый шум, и девочки с веселыми криками устремились к отцу.
        - Папа, ты приехал! Кармен говорила, ты не приедешь, а я спорила, что обязательно приедешь!
        - Спасибо, Нора, дорогая моя, за то, что ты так веришь мне. Ну, что ж, значит, мы готовы? А миссис Гленнистер тоже пойдет с нами? Превосходно!
        Мисс Гленнистер, одетая для похода в церковь, следовала по лестнице за девочками. Она тоже выглядела радостной и оживленной, ее щеки, обычно нездорового цвета, разрумянились. Она восхищалась Вилли, который, вне всякого сомнения, частенько говорил ей лестные слова, поскольку обладал способностью влюблять в себя буквально всех женщин, и, стоило ему появиться в доме, мисс Гленнистер позволяла себе застенчивые, но не лишенные кокетства замечания.
        - Надеюсь, ты никого не ждешь сегодня, Кэт, - сказал Вилли. - Давай проведем этот день вместе. Я предполагаю остаться на целый день и даже на ночь. Завтра у меня нет никаких срочных дел в городе.
        Она уловила знакомый напряженный взгляд Вилли, когда он смотрел на нее, одетую в свежее платье с белоснежными манжетами и воротником. Он ни о чем не догадывался, лишь подумал, как замечательно она выглядит на свежем деревенском воздухе. Не заметил ли он тайну, скрывающуюся в ее глазах и чуть подрагивающих уголках губ? Ей надо быть предельно осторожной. Вилли тактично ничего не требовал от нее с тех пор, как между ними произошла та злосчастная ссора в отеле «У Томаса». Тогда она решила, что после всего, что произошло между ними, ей будет противно заниматься с ним любовью, теперь же и вовсе считала это совершенно невозможным. И придется дать ему это понять.
        Она читала на его лице страшное разочарование и даже гнев, когда, зайдя к ней в комнату, он застал ее лежащей на кровати. Шторы были плотно задернуты от солнечных лучей.
        - Черт побери, Кэт, нельзя же страдать головной болью в такой день! К тому же ты никогда не была предрасположена к мигреням.
        - А вот сейчас мигрень мучает меня, - намеренно тихим голосом произнесла она.
        Вилли был не настолько глуп, чтобы не уловить многозначительности ее тона.
        - Прежде ты не сердилась на меня так долго. Что случилось?
        - Ничего, если не считать, что прежде я не была в такой ярости.
        - Да не проводил я ту ночь с женщиной! Если бы ты застала меня… - Он понял, что ему не верят, и покраснел, избегая взгляда жены.
        Кэтрин, услышав из его уст то, о чем уже давно догадывалась, не испытала ничего, кроме грустного облегчения. Теперь она действительно осознала, что с того момента, как руки другого мужчины коснулись ее рук, она больше никогда не сможет вынести объятий Вилли.
        - Черт возьми! - воскликнул Вилли. - За каждым мужчиной иногда водятся мелкие грешки, даже если он очень любит жену!
        При виде ее, неподвижно лежащей, возмущение еще больше овладело им. Он ожидал ярости, гнева, обиды - чего угодно, только не безразличия. Неужели она потрясена до такой степени, что впала в прострацию? Нет, тогда бы это была не умница Кэт. Она просто играет с ним, заставляя его немного помучиться. Ему это очень не нравилось. И он развернулся кругом.
        - Я не намерен умолять тебя. Когда придешь в себя, можешь прийти ко мне. И я гарантирую, что случится это очень скоро. Ведь ты - здоровая женщина. - Он пошло усмехнулся. - Так что придется вам спуститься на землю с вашего высокого, неприступного пьедестала, миледи.
        Не успел он уйти, как в комнату вошла расстроенная и озадаченная Люси.
        - Капитан сначала сказал, что останется, а потом передумал. Не совершили ли вы чего-нибудь такого, что расстроило его, мисс Кэтрин?
        Она пристально изучала лицо Кэтрин, выискивая на нем следы слез. И, убедившись, что выражение лица Кэтрин было весело-безмятежным, нахмурила брови.
        - Вы не выглядите так, будто у вас головная боль, должна вам сказать. Однако распоряжусь, чтобы повар приготовил легкий ужин. Немного супа и яйцо в мешочек?
        Кэтрин села на постели.
        - Таким ужином не наестся и младенец, Люси. Я спущусь на ужин. Я уже достаточно поправилась. Полагаю, что я просто перегрелась сегодня на солнце, вот и все.
        Сколько же времени ей придется вести себя так, сколько времени будут продолжаться различные увертки, отговорки, предлоги, долгие отсутствия? Ведь их очень трудно объяснить детям, которые станут сильно страдать, если мамочка не придет поцеловать их на ночь? А она замечала, как алчно его взгляд пересекает расстояние, разделяющее их, когда он находится в парламентской зале внизу, а она - на женской галерее.
        Она начала называть его Чарлз, он ее - Кэтрин или Кэт, а когда был особенно нежен, Кэти. Еще несколько раз они садились в двухколесный кэб, заботясь, чтобы им не попадался один и тот же кэбмен. Иногда во время поездки они совсем не разговаривали. Он сидел рядом с ней, они держались за руки и просто расслаблялись; тогда бесконечное умиротворение стирало морщины напряжения с его лица, и он сразу молодел. Рядом с ней оказывался совсем еще молодой мужчина, всего тридцати четырех лет от роду.
        Иногда он пребывал в прекрасном расположении духа, и они много смеялись. Она догадывалась, что веселье составляло одну из черт его характера, проявляемую им только в присутствии его семьи, в которой он души не чаял. Он рассказывал ей о родных местах, об Эйвондейле, расположенном в туманных голубых горах Уиклоу, о своем доме, оставшемся ему после отца.
        Его глаза сияли, если он рассказывал о своем доме, где вестибюль был настолько просторен, что в него беспрепятственно могла въехать карета, запряженная четверкой лошадей; он рассказывал ей о галерее с перилами из резного дуба и с портретами его предков. Дом был полон огромных каминов, собак и любимых слуг. Он всегда старался хорошо относиться к своим соседям, поэтому на его земле нечасто случались какие-либо неприятности.
        Эйвондейл стоял на реке Эйвон, неподалеку от красивой долины Эйвоки. Там находился охотничий домик, куда Парнелл приезжал, когда очень сильно нуждался в отдыхе и тишине. Вместе со смотрителем и его двумя собаками Чарлз останавливался в этом домике, и никто не нарушал его покоя. Светило солнце, иногда землю окутывал туман и шел дождь, в вереске прятались куропатки, а невдалеке сверкала голубая вода, и во всем был такой покой, о котором он мечтал для всей Ирландии.
        Отец Чарлза скончался, когда мальчик еще учился в английской школе. Его мать, американка, пребывала тогда в одной из своих увеселительных поездок по Америке, поэтому, когда отец отправился к праотцам, Чарлз был единственным, кто проводил его в последний путь. Он был полон негодования по отношению к матери, оставившей отца умирать в одиночестве. И стоял этот худощавый тринадцатилетний мальчик, наблюдая, как земля скрывает гроб; кулаки его сжимались изо всех сил, ибо он пытался справиться с комком, застрявшим в горле, который все же превратился в сдавленные рыдания.
        Он ненавидел смерть. Он считал ее бесконечную черную пустоту чем-то слишком ужасным, чтобы размышлять о ней. Даже если бы мать тогда находилась рядом с ним, вряд ли он почувствовал себя хоть немного лучше. Но она была в Филадельфии, беседуя о фенианском восстании[Фений - член тайного общества, боровшийся за освобождение Ирландии от английского владычества.] с ирландскими иммигрантами и сочувствующими им американцами, кто, как и ее отец, боролся за независимость против Англии.
        Чарлз считал, что враждебность к англичанам, возможно, вызвала в нем именно мать, хотя его отец и дед, несмотря на английское происхождение, были известными защитниками прав Ирландии.
        Тем не менее мать его была рьяной патриоткой. Она хвасталась тем, что ее муж - дальний родственник романтического молодого мученика Роберта Эммета, и тем, что, несомненно, эта кровь перешла к ее сыновьям. Она заставляла мальчиков читать истории об ирландских мучениках и речи великого Даниела О'Коннела.
        У нее постоянно возникали всевозможные неприятности, связанные с ее вызывающими статьями и заявлениями, а однажды английская полиция даже произвела обыск в ее доме. Но единственным, что она нашла, была шпага Чарлза, которую он носил, будучи кадетом в полиции Уиклоу.
        Это обозлило его не меньше, чем мать.
        - Какая безнаказанность, черт возьми! - воскликнул он, а мать со знакомым фанатичным блеском в глазах захлопала в ладоши и заставила его высказать полицейским в лицо, что пора что-то делать, чтобы положить конец их тирании.
        Чарлз опасался, что мать немного не в себе, поскольку, в то время как он по-прежнему поносил Англию, ей доставляло величайшее удовольствие посещать ложу вице-короля в Дублине. А получая приглашения на приемы от леди Карлайл, жены лорда-наместника, она появлялась на всех этих приемах, вся увешанная драгоценностями. Может быть, ей хотелось узнать получше своих врагов, а может, она просто любила пышные приемы.
        Его сестры - все писаные красавицы, особенно черноглазая Софи - тоже любили веселье, хотя старшая сестра Делия была очень меланхоличной девушкой, а Анна одержима воинственностью, явно унаследованной от матери.
        Они любили, когда он приезжал в Эйвондейл и присоединялся к ним на балах и званых вечерах. Ни с чем нельзя было сравнить бал в ирландском сельском доме, где играли скрипки, над блестящими отполированными полами шелестели бархаты и шелка, в прекраснейших люстрах из уотерфордского хрусталя горело множество свечей. Музыка замолкала лишь с наступлением рассвета, когда лягушки затягивали свои заунывные песни.
        Эйвондейлские балы никогда не омрачались голодными лицами, прильнувшими к окнам, или похожими на огородные пугала фигурами, маячившими у дверей кухни в надежде раздобыть какие-нибудь объедки, чтобы принести их домой изголодавшимся детям. Никто не голодал в имении Чарлза Парнелла, и он был бы очень взволнован, заговори о нем так же, как об остальных ирландских лендлордах.
        Когда Кэтрин поинтересовалась, что в конечном счете заставило его заняться политикой, он ответил: ничто. Просто он всегда знал, что политика станет для него работой на всю жизнь. Возможно, потому, что он родился в год Великого Голода и какие-то смутные воспоминания о нем запали в его сердце. Но с самого начала он избегал каких-либо жертв и больших физических и умственных затрат. С возрастом он стал бесстрашным и самоотверженным. Ведь Ирландия шла по пути самоистребления и в конце концов уничтожала своих великих мужей. Она любила смерть и почитала плоть.
        От этих слов Кэтрин затрепетала. Они переглянулись, и в этот миг солнце осветило их лица - оба рассмеялись. Слова Чарлза не были пророческими. Они лишь являли собой образец кельтской несдержанности. Его мать была американкой, отец - англо-ирландцем, но он в своих мыслях, речах и чувствах всегда оставался истинным ирландцем. Поэтому и был привержен к поэтической грусти.
        И все же рядом с нею он становился моложе. Неохотно сообщил, что иногда страдает из-за слабого здоровья, но в последнее время чувствует себя как нельзя лучше.
        - Вы очень добры ко мне, Кэт. Как бы мне хотелось быть всегда рядом с вами.
        Она не призналась ему, что уже давно думает о том же. Когда она была рядом с ним, то Вилли, тетушка Бен, даже любимые дети, к ее стыду, казались ей какими-то тенями. Она считала, что притягательная, магнетическая личность Чарлза, производившая такой сильный эффект в парламенте и во всей Ирландии, переполнила и целиком захватила ее.
        Было, правда, еще кое-что. Он позволял себе лишь положить свою ладонь на ее руки, но она испытывала слабость и головокружение даже от этого нежного прикосновения. Однажды, когда он одарил ее особенно нежной улыбкой, на глазах ее выступили слезы. Кэтрин с горечью осознала, что, оказывается, до сих пор еще ни разу не влюблялась. Она давно научилась разбираться в себе и своих чувствах и теперь понимала, что и в ней тоже появилась какая-то частица его самоотверженности, которую нельзя было ничем измерить. Только ее преданность и самоотверженность были обращены не к стране, а к мужчине.
        Неужели такое могло случиться за столь короткое время? Да, это случилось, и с уверенностью, совершенно лишенной всякой логики, она осознала, что это произошло в тот самый миг, когда он нагнулся, чтобы поднять розу, упавшую с ее груди.

* * *
        Анна собиралась устроить званый ужин и поинтересовалась, не уговорит ли Кэтрин мистера Парнелла посетить его.
        Узнав, что и Кэтрин будет там, тот согласился. Их скрытые от чужих взоров встречи по вполне понятной необходимости были короткими и нечастыми - их еще ни разу не видели вместе, поэтому встреча на публике теперь носила какой-то особый, щекочущий нервы характер. За учтивыми словами, обращенными друг к другу, скрывались их тайные мысли. Парнелл мог сказать ей: «Я слышал, вы любите жить в сельской местности, миссис О'Ши», - а тем временем его взгляд останавливался на ее лице, и он еле сдерживался, чтобы не подмигнуть ей. Кроме того, он наслаждался тем, как она выглядит в бальном платье. Он разглядывал ее обнаженные плечи с искренним восхищением. И во всеуслышание заявил: «Могу я сказать комплимент вашему наряду, миссис О'Ши?» Сам он одевался безупречно, чем производил неизгладимое впечатление на присутствующих дам. Ведь они слышали, что он невоспитан, неотесан и груб, а вместо этого видели перед собой обаятельнейшего мужчину. И очень красивого.
        - Будьте начеку. Сегодня на вас будет огромный спрос, - прошептала ему Кэтрин, прикрываясь веером.
        - Неужели? - У него был такой встревоженный и испуганный вид, что она весело рассмеялась. - Тогда я немедленно должен продемонстрировать свое полное отсутствие манер.
        - А вот этого делать совершенно не нужно. Я приду вам на помощь. Мне нужно рано уйти, чтобы успеть на поезд. Вы не поедете со мной на вокзал?
        Поскольку на ужине не было Вилли - бедной миссис О'Ши приходится так часто уходить в одиночестве, - все сочли предложение мистера Парнелла проводить ее на поезд лишь проявлением хороших манер. К тому же Чаринг-Кросс[Конечная железнодорожная станция Южного района в лондонском Уэст-Энде.] находился по пути мистера Парнелла домой. Проводив Кэтрин, он отправится на Каннон-стрит[Конечная станция Южного железнодорожного района.] , где в настоящее время проживает.
        Случилось так, что эта короткая поездка, которую она предвкушала в течение всего вечера, затянулась весьма надолго. Ибо, прибыв на вокзал, она обнаружила, что опоздала на поезд.
        - Значит, поедем в Элшем. Как вы думаете, каково расстояние до этого места? Около восьми миль? Ну, для доброй лошади это сущий пустяк. Давайте возьмем лучшую лошадь.
        Весело смеясь, они внимательно изучали достоинства каждой лошади до тех пор, пока Чарлз не остановился на лоснящемся и перекормленном коне.
        - Он слишком жирный и будет очень медлительным, но ведь нам некуда спешить, не так ли?
        Немного поторговавшись, он договорился с кэбменом об оплате и помог Кэт взобраться в темные глубины двухколесного кэба. Возница стеганул своего толстого коня хлыстом, весело зазвенели колокольчики, и кэб тронулся.
        Но даже теперь поездка закончилась слишком быстро. Лишь когда в темноте замаячил Уонерш-Лодж во всей своей уродливой красе, Кэтрин осознала, что за всю поездку они почти ничего не сказали друг другу. Они просто сидели, наслаждаясь покойным мечтательным счастьем, их руки соприкасались, ее голова почти лежала на его плече. Добравшись до места назначения, Парнелл понял, что ему предстоит обратная поездка в Лондон в полном одиночестве.
        Лунный свет падал на поля и живые изгороди. Воздух был напоен ароматом цветущего клевера и свежескошенной травы. Дом стоял погруженный во мрак! Ведь было далеко за полночь, и все его обитатели, как обычно, находились в своих постелях.
        Чарлз помог Кэтрин выйти из кэба. Он сказал вознице, чтобы тот дал своему коню несколько минут передохнуть, и добавил, что не задержится долго.
        - Так вот где вы живете. Теперь я смогу думать об этом доме.
        Она повела его по боковой дорожке, объясняя, что любит проникать в дом через оранжерею, если поздно возвращается. Чтобы никого не потревожить. Проходя по оранжерее, они чувствовали, как их щекочут какие-то вьющиеся растения, свисающие отовсюду. Они оказались в благоуханной пещере, среди усыпанных листьями ветвей.
        Внезапно он взял ее за обе руки.
        - Позвольте мне немного задержаться.
        И прежде чем Кэтрин успела что-нибудь ответить, заключил ее в объятия и поцеловал. Это был долгий поцелуй. Когда он наконец отпустил ее, она почувствовала на щеках слезы. И тут же услышала его слова:
        - Если бы вы только знали, как страстно ждал я этого мига!
        Она мягко, но решительно отстранила его от себя.
        - Нет, Чарлз, вам не надо оставаться здесь. Извините, но дети… слуги…
        - Я уйду до рассвета.
        - Рассвет уже очень скоро. Нет, это слишком рискованно. Кроме того, у мисс Гленнистер слух как у охотничьего пса.
        - Кто это, мисс Гленнистер?
        - Гувернантка девочек. Я не уверена, что могу доверять ей. Она так восхищается Вилли. - Кэтрин деланно рассмеялась. - По-моему, она тайно влюблена в него. Что бы там ни было… вам лучше уйти.
        Он взял в ладони ее лицо и осторожно повернул так, чтобы на него упал свет луны.
        - Я люблю вас!
        Она перестала смеяться.
        - Мне хотелось услышать от вас эти слова, и все же они пугают меня. Что мы делаем? .
        - Не знаю, Кэт. Не знаю. Могу сказать одно: я не собираюсь довольствоваться этим малым.
        - Но вы должны смириться: это все, что мы можем себе позволить. И не только из-за детей, но и из-за вашей карьеры. Что скажут в вашей партии, если узнают, чем мы занимаемся?
        - Пусть говорят что хотят!
        - Нет, нет, это какое-то безумие при свете луны! Наступит утро, и вы сами все поймете, уверяю вас. Вы не станете разрушать то хорошее, что делаете для вашей страны и ради женщины. Женщины, на которой вы не сможете жениться.
        - Если это стало испытанием… - прошептал он. Внезапно его охватила дрожь. Он поднял лицо, и при тусклом свете луны Кэтрин увидела, как оно сурово и ясно. - Почему-то одна моя половина должна непременно бороться со второй, - произнес он так, словно обращался к себе.
        До слуха их донесся звон колокольчиков ожидающего кэба. Кэбмен явно проявлял нетерпение. Чарлз отвесил резкий короткий поклон, не пытаясь коснуться ее вновь.
        - Так вы выпьете со мной чаю завтра? Если приедете на пятичасовом, то я вас встречу.
        Она кивнула, чувствуя, что получила временную передышку, и почему-то ей стало намного легче думать о том, как он в одиночестве отправится в долгий обратный путь. И еще она подумала, как станет жить, беспокоясь о нем каждый миг, когда его не будет рядом с нею.
        Ей и в голову не приходило, что намного благоразумнее положить конец этой опасной дружбе.

* * *
        На следующий день Кэтрин сразу поняла, что произошло нечто скверное. Он поздоровался с ней почти рассеянно, по всему его виду чувствовалось, что мысли его витают где-то очень далеко.
        - Мне бы хотелось пригласить вас на обед, - сказал он, - но я должен успеть на ночной почтовый до Ирландии.
        - Что-то случилось?
        - Несчастье. Убили ни в чем не повинную женщину. Убили, когда она шла в церковь! Стреляли в ее мужа, но вместо него пуля попала в его жену, которая находилась рядом.
        - О, Чарлз! Какой ужас!
        Его лицо было смертельно бледно.
        - И, разумеется, во всем будут винить меня! Ведь это преступление совершил один из моих сторонников. Я должен был как следует следить за ними! - Он ударил кулаком о ладонь. - Но я не хочу насилия! Ведь цель Земельной лиги - защищать, а не убивать. А не убивать! - уже шепотом повторил он.
        Они вместе спустились с платформы, и он сделал знак кэбмену.
        - Простите, Кэт. Нельзя допустить, чтобы это прискорбное событие испортило наше чаепитие. Мы поедем ко мне в отель.
        По дороге на Каннон-стрит он попытался избавиться от угрюмости.
        - Вы сегодня очаровательны, Кэти. И это после бессонной ночи! Вы провели утро с тетушкой?
        - Да, с моей дорогой тетушкой Бен. Она была очень понятливой, когда я зевала или роняла вещи, и сказала, что очень рада, ибо поняла, что я не растрачиваю свою молодость впустую, на сон. Еще она сказала, что у меня будет еще предостаточно времени, чтобы спать, когда я доживу до ее лет.
        - А сколько ей лет?
        - Почти девяносто.
        - Я буду обожать вас и тогда, когда вам исполнится девяносто.
        Подъезжая к отелю, они уже весело смеялись. Кэтрин думала, что они быстро выпьют чаю в уединенном уголке ресторана, но, как только они вошли в отель, возникли новые осложнения. В углу сидело несколько джентльменов в твидовых костюмах. Они пили, курили и о чем-то беседовали.
        Чарлз, бросив быстрый взгляд в их направлении, взял Кэтрин за локоть и быстро повел ее к лестнице.
        - Члены моей партии, - тихо проговорил он. - Не хочу, чтобы они пялились на вас. Пойдемте ко мне в номер.
        У нее не оставалось другого выбора. Да разве она не хотела этого? Ведь намного приятнее провести время наедине, а не под неусыпными взорами посторонних людей, наблюдающих за ними. Это тоже могло вызвать впоследствии осложнения.
        Чарлз позвонил горничной и попросил принести чаю. Потом наконец расслабился, заключил Кэтрин в объятия и прижался лицом к ее плечу.
        - Кэт! Вы просто не понимаете, что значите для меня!

«А вы для меня», - подумала она, лаская кончиками пальцев его пышные мягкие волосы. На полу стоял наполовину упакованный саквояж, постель сохранила отпечаток его тела - должно быть, перед тем, как встретить ее, он отдыхал; на крючке, прибитом к двери, висел его шелковый халат; на туалетном столике валялись расчески и туалетные принадлежности, что делало комнату совсем интимной. Такого она не переживала еще ни разу в жизни.
        - Я не желаю, чтобы Хили, Диллон и остальные глазели на тебя. Паписты! Ведь у них непробиваемое, чугунное сознание, не правда ли, Кэти?
        - Да, любимый. - Это нежное слово естественно и мягко слетело с ее уст.
        - Наверное, я попрошу тебя кое о чем.
        - Конечно.
        - Ничего не могу поделать - я начинаю считать тебя своей. Но ведь тебе придется жить с мужем.
        Она почувствовала, как напряглось его тело, и ответила на незаданный вопрос:
        - Он не прикасается ко мне. Еще до нашего знакомства… Я больше не люблю его. Я поступаю прямо как жена из мелодрамы: запираю дверь в свою спальню. - Она посмотрела в его измученные глаза совершенно серьезно. - Я не шучу. Тебе нет нужды бояться.
        Его пальцы с силой сжали ее плечи.
        - Тебе нельзя продолжать жить в подобном браке.
        - Развод! - Она произнесла это слово, будто пробуя его на вкус. - Это погубит тебя.
        В дверь постучали, и Чарлз отпустил ее.
        - Войдите.
        Вошел официант с подносом, поставил его на стол, с любопытством взглянул на Кэтрин и удалился.
        Кэтрин со спокойным видом уселась за стол.
        - Давай выпьем чаю и поговорим. Когда отходит твой поезд?
        - В шесть.
        - Значит, у нас почти час. К тому же ты должен еще собрать вещи. Это слишком серьезный вопрос, чтобы обсудить его за час. С другой стороны, тут нечего обсуждать. По слухам, тебя называют некоронованным королем Ирландии.
        - Кельтская несдержанность! Вечно они все преувеличивают!
        - Возможно. Но народ боготворит тебя, разве это не правда? Люди смотрят на тебя как на своего спасителя.
        - Иногда такая ноша бывает невыносимой.
        - Ты прав, но я уверена: совершенно невозможно допустить, чтобы все достигнутое тобой было разрушено из-за женщины. Ведь ты сам возненавидишь меня. А я отнюдь не Елена Троянская. И не намерена стать женщиной, изменившей историю целой страны.
        - Ты слишком умна, Кэт.
        - Кроме того, мы попусту тратим время, обсуждая эту тему. Вилли - католик. Он ни за что не допустит развода, поскольку даже более нетерпим к подобным вещам, чем эти паписты внизу, как ты их назвал.
        Она разливала чай, рука ее была на удивление твердой.
        - Вот. Выпей. Слава Богу, что Англия и Ирландия сходятся хоть в одном - в любви к чаю.
        Чарлз еле заметно улыбнулся и послушно принялся за чай. Она смотрела на него и думала, что сейчас, когда на его лице застыла мука, он выглядит не так привлекательно.
        - Чарлз, ты уже стал исторической личностью. Даже если ты больше ничего не совершишь, ты все равно останешься в истории. Но ты еще сделаешь, сделаешь еще очень многое. Я не возьму греха на душу, не посмею остановить тебя. Поэтому давай лучше отложим наш разговор на год или два.
        - Мы выбираем горестный путь, - задумчиво проговорил он. - Ты хоть осознаешь, насколько он горек?
        - Да.
        - Тогда почему ты не хочешь бросить меня прямо сейчас?
        На ее глаза навернулись слезы.
        - Нет. О нет!
        - Ведь ты сказала, что не хочешь скандала из-за детей.
        - Лично мне тоже не нужен скандал, но в данном случае я готова рискнуть.
        Наконец он улыбнулся.
        - Тогда зачем мы вообще говорим об этом? Ах, Кэт! Я сразу почувствовал себя лучше! И это сделала ты, понимаешь? Ты разгоняешь кошмары.
        - Надеюсь, мне всегда будет удаваться это.
        - Будет. Обязательно будет, не бойся. - Он посмотрел на часы.
        - Черт бы подрал это время! Пора собирать вещи.
        - Сколько времени тебя не будет?
        - Неделю. Или две. Я могу тебе написать?
        - О, пожалуйста.
        - А ты пообещай, что ответишь на мое письмо. Адресуй его в Эйвондейл. Будешь ждать здесь или поедешь со мной на вокзал? Может, ты ненавидишь железнодорожные вокзалы?
        - Ненавижу оставаться на них одна.
        - Я же говорил, что путь предстоит горький.
        - Знаю, - печально отозвалась Кэтрин.
        Она была одна, когда поезд еще стоял у перрона. Да, конечно, Чарлз находился рядом с нею, но мысли его были уже далеко-далеко от нее и взгляд был омрачен трагедией: в земле его родной страны будет выкопана еще одна могила. А сколько их там уже! Ей захотелось вернуть его назад, поведав, что ей тоже очень скверно и грустно и что несчастные люди есть не только в Ирландии.
        Вскоре она устыдилась своей слабости. Если она заслужила его любовь, то должна быть такой же сильной, как он. И ей следует улыбаться, когда поезд тронется. Его прощальным воспоминанием не должна стать одинокая заплаканная женщина.
        И вообще слезы - это слишком, ведь он очень скоро вернется. Она знала: он всегда возвращается обратно.
        Глава 4
        Заканчивалось лето, и казалось, что мистер Дизразли доволен расширением палаты лордов, наблюдая, как мистер Гладстон сражается с трудным и все более не разрешимым ирландским вопросом. Похоже, Земельная лига полностью выходит из-под контроля, во всяком случае, ни дня не проходило без какого-нибудь нового возмутительного происшествия. Ежедневно колокольный звон возвещал о пожаре вследствие поджога, имели место случаи терроризма и даже убийства. Со стороны мистера Парнелла, конечно, достойно было утверждать, что он против насилия, между тем фенианская стихия в рядах его сторонников с каждым днем возрастала и становилась неуправляемой даже для него.
        Но, несмотря на гнев и недовольство, царившие в Англии, и несмотря на то что королева писала: «Необходимо что-то предпринять касательно этих бессовестных сторонников гомруля», - время от времени и в Англии появлялись сочувствующие. Генерал Гордон, по мнению многих, надежный, заслуживающий доверия и британец до мозга костей, заявил: «Положение наших крестьян в Ирландии хуже, чем во всем мире, не говоря уже о Европе».
        Все это вынуждало правительство как следует задуматься. С тех пор как палата лордов презрительно выбросила билль о компенсации, правительству ничего не оставалось делать, кроме как прибегать к отвратительному насилию. Если кто-то рыдал от голода или выражал протест, что голодной смертью умирают его дети, так бей его за его наглость, швыряй за решетку, но заставь замолчать.
        Что касается мистера Парнелла, вынашивающего грандиозные мечты поставить Англию на колени, то если его не арестовывали, как его крестьян; которых он якобы подстрекал к насилию, то выискивались иные способы воздействовать на него. Лорд Каупер, лорд-канцлер, и мистер Фостер[Фостер У.Э. (1818-1886) - главный секретарь по Ирландии (1880-1882), получил прозвище Фостер-Картечь, дав полиции разрешение применять картечь при разгоне митингов.] объединились. Но пока они готовили заговор, мистер Парнелл произнес свою знаменитую победоносную речь в Эннисе.
        И это не было подстрекательством к насилию. Эта речь была совершенно иного свойства.
        Стоя на трибуне, сложив руки за спиной, он спокойно задал вопрос:
        - Что вы сделаете с соседом, который просит себе ферму, откуда выселили его соседа?
        Как он и ожидал, раздались дикие выкрики голодной толпы:
        - Убить его! Расстрелять!
        Мистер Парнелл подождал, пока буря утихнет, а потом произнес с присущими ему спокойствием и рассудительностью:
        - По-моему, я слышал, что кто-то сказал «расстрелять его», однако мне бы хотелось указать вам на лучший способ - более христианский и человечный, способ, дающий возможность раскаяния даже самому закоренелому грешнику.
        Толпа заволновалась, но оратор обладал такой притягательной силой, что никто не посмел перебивать его.
        И вот голос, в котором явственно чувствовалась несокрушимая логика, продолжал:
        - Если какой-нибудь человек забирает себе ферму, раньше принадлежавшую его выселенному соседу, вы должны при встрече с ним на улице показывать на него пальцем, показывать на него пальцем возле прилавка в продуктовой лавке; вы должны показывать на него пальцем в любом людном месте, на рынке и даже в церкви, тем самым оставив его в полном одиночестве, заточив его в монастырь его совести, отвергнув его от ему подобных, словно он прокаженный… Вы должны повсеместно выказывать презрение к нему за совершенное им преступление - и уверяю вас, что перед вами больше не будет алчного зарвавшегося человека, а будет сокрушенный стыдом, потерянный и одинокий страдалец. Ведь разве он осмелится пойти против справедливого мнения народа и преступить неписаные законы?
        Шел нескончаемый моросящий дождь, капли падали на опущенные лица, окутывали землю туманной пеленой. Закончив говорить, мистер Парнелл вытер мокрые щеки, и никто из собравшихся так и не понял, были на них только капли дождя или слезы. Все знали, что этот молодой мужчина с бледным лицом и необыкновенно выразительным взглядом - именно тот человек, за которым они последуют всюду и которому они отдали свои грубые сердца и всеобщую любовь.
        Эта речь в Эннисе была совершенно не похожа не невнятные заявления в палате лордов. Это была речь, произнесенная в лучших ораторских традициях, что, разумеется, не могло остаться без внимания со стороны мистера Гладстона. Семидесятилетний премьер-министр волей-неволей был вынужден снова задуматься о беспокойном ирландском вопросе. Если Парнелл, которому было всего тридцать четыре, смог так эффективно воздействовать на свою аудиторию, то чем же тогда занимался в течение десяти или даже двадцати лет он, седовласый премьер-министр?
        И через Ирландское Море начали просачиваться слухи о беспредельном почитании этого молодого человека; завидя его на улице, люди окружали его, старались прикоснуться, носили на руках. Если подобные низкопоклонство и лесть не портили его - а поговаривали, что этого ни за что не случится, ибо он очень уравновешен, спокоен и благоразумен, - то значит, он начинал набирать ту силу, с которой всем придется считаться. И ирландской партией нельзя больше пренебрегать, как неким незначительным фактором на Британских островах.
        Конечно, кельты совершали нечто большее, чем просто жили, особенно люди, похожие на Парнелла - спокойные, гордые и преисполненные огромного чувства собственного достоинства. Они сочиняли о нем романтические истории и, наверное, уже видели в нем черты своих почитаемых мучеников. Поэтому Англии следовало быть осторожнее в своем отношении к этому новоявленному ирландскому лидеру. Да, на этом изумрудном острове появился человек с ореолом мученичества, а значит, неминуемо разгорался могучий костер, способный гореть века.
        Конечно, королеве просто было вздыхать и говорить, что ей наскучили все эти разговоры об Ирландии, с ее вечными мятежами и восстаниями. Да и возможно ли милосердно относиться к народу, который пренебрегает всеми установленными законами и доводит буквально до безумия бедного мистера Фостера? Ведь мистер Фостер должен служить для большинства из них примером! Виселицы - это, безусловно, ужасно, однако все-таки будет справедливо повесить нескольких наиболее непримиримых, по крайней мере для того, чтобы все остальные боялись Божьей кары и рано или поздно обрели здравый смысл. Нет, королева никогда не видела дублинских трущоб с их полуразвалившимися лачугами, где жили самые бедные ее подданные, но она считала, что описания этих жутких мест слишком преувеличены. Кстати, разве не способен народ постараться помочь самому же себе? Вместо этого он приносит ей одни только неприятности, а подстрекает их на это мистер Парнелл, причем подстрекает самым невообразимым и скверным образом.
        Спустя три дня его знаменитая речь, запавшая в сердца ее слушателей, стала приносить результаты. Управляющему лорда Эрни в Коннахте англичанину капитану Бойкотту было предложено рассмотреть вопрос только о ренте арендаторов земель лорда Эрни. Но он с презрением отказался и послал обычные санкции уведомления о выселении незаконопослушных арендаторов.
        Однако эти уведомления так и не были доставлены по адресам, поскольку судебному исполнителю, доставляющему извещения, пригрозили как следует, убедив этого не делать. И однажды утром капитан Бойкотт, проснувшись, обнаружил, что его дом, сыроварня и конюшни пусты: слуги, все до единого, покинули его. Более того, его не обслуживали в лавке, ему не доставляли почту, он не мог никого упросить прийти подоить его коров и присмотреть за лошадьми. От него отвернулись все. Наверное, тогда его начала преследовать неустанная мысль, что все графство злобно смеется над постигшим его роком и радуется, и хотя спустя некоторое время пятьдесят человек под присмотром вооруженных солдат и полицейских были силой принуждены убирать его урожай, он не смог вынести этого ужасного позора и полнейшей изоляции. Он уехал из Коннахта и больше никогда не возвращался, совершенно не желая, чтобы его имя трепали в каждом публичном доме или таверне графства.
        И эта новая политика обрела свое название. Бойкот.

* * *
        Вначале Кэтрин, с нетерпением ожидая писем от Чарлза, была немного разочарована ими. Они были полны тепла и очень дружелюбны, но он никогда не касался в них своей ужасной работы и того, что с ним происходило. Эти письма говорили ей очень мало и одновременно очень много.
        Отель «Морисон», Дублин.
        Дорогая миссис О'Ши. Могу Вам сказать только, что я прибыл и вечером должен отправиться в Эйвондейл, где надеюсь получить какую-либо весточку от Вас. С полной доверительностью могу сообщить Вам, что никогда не чувствую радости, если мне приходится покидать Лондон хотя бы на десять дней и оставаться среди холмов и долин Уиклоу. А на этот раз мне придется сделать кое-что, и на это может понадобиться месяца три. Существует некоторое довольно секретное дело, но, по всей вероятности, Вы сможете помочь мне в нем по моем возвращении.
        Всегда Ваш
        Чарлз Парнелл
        Однако Чарлз не писал о том, чем занимается, что планирует на будущее и, самое главное, когда вернется.
        Если он любит ее, то почему же покинул на столь долгое время? Ведь он говорил, что будет отсутствовать неделю или около того, а вместо этого его нет уже около месяца. Неужели его настолько поглощают дела его страны?
        Кэтрин внимательно рассматривала свое лицо в зеркале.
        Она никак не могла понять, почему на нем не видно следов внутреннего беспокойства, так поглотившего все ее существо. Она по-прежнему выглядела спокойной, жизнерадостной, даже великодушной. А ведь она совсем не была великодушной. Она начинала думать, что сейчас с ней поступают более сурово, чем с тремя миллионами борющихся людей, находящихся за Ирландским морем.
        Находясь теперь далеко от нее, задумывается ли Чарлз об опасной чреватости их дружбы? Неужели его навязчивая до одержимости мысль сделать свою страну свободной овладела им полностью и он совершенно не думает о том, что станется в дальнейшем с ними? Да и вообще, хорошо ли она знает его? Должна ли она благодарить его за то, что он так легко оставил ее вдали от себя, в умиротворении и покое ее семейной жизни вместе с детьми, садом, тетушкой Бен и приемами в Лондоне, которые она время от времени устраивает для своего мужа?
        Иногда она часами возилась с девочками или в задумчивости прогуливалась по парку с тетушкой Бен, при этом мысленно убеждая себя, что подобное разрешение ситуации и является самым лучшим для нее. Внезапно перед ней возникало, словно наяву, лицо Чарлза, и все ее мысли вновь обращались к нему. Она слышала звук его голоса, который раздавался у нее в ушах, по руке пробегала легкая дрожь, словно она чувствовала его прикосновение. И тогда она осознавала, что он зовет ее к себе, и она полетела бы к нему, словно на крыльях, обуреваемая страстным, нетерпеливым желанием.
        Вилли находился в Лондоне и жил в своих апартаментах в Альберт Холл Мэнсонз. Он послал Кэтрин записку, в которой приглашал ее приехать. Он устраивал званый вечер в честь мистера Джозефа Чемберлена, кого считал одним из самых влиятельных людей в правительстве мистера Гладстона. Поэтому Кэтрин обязательно должна была присутствовать на этом званом вечере. Какие бы между ними ни были разногласия, она обещала ему помогать в его карьере. И он не сомневался, что она согласится с тем, что его примирительная тактика гораздо более действенна, нежели враждебность и вызов, демонстрируемые Парнеллом.
        Благоразумная Кэтрин не отрицала, что сейчас больше, чем когда бы то ни было, надо поддерживать видимость крепости их брака. Во всяком случае, ей было очень любопытно познакомиться с мистером Чемберленом и, может быть, узнать какие-либо новости, могущие заинтересовать Чарлза. И она послала Вилли ответную записку с обещанием быть.
        В основном на званом ужине обсуждалось недавно введенное новое понятие «бойкот». Мистер Чемберлен считал его дешевой уловкой, неким трюком ради популярности среди народа. Но Вилли, превосходно понимавший, какой популярности удалось добиться Парнеллу, буквально разрывался между своими могущественными английскими друзьями и своею вынужденной лояльностью по отношению к лидеру своей партии. Кого следует возвысить больше? А может, удачным ходом будет золотая середина?
        Кэтрин без труда читала мысли, отражавшиеся на красивом лице мужа. Она прожила с ним достаточно, чтобы изучить все его мысли и привычки. Он люто ненавидел своих земляков, поэтому чрезвычайно злился, оттого что один из них демонстрировал такую неподражаемую деятельность. К тому же Вилли, несмотря на врожденную завистливость, не мог не восхищаться Парнеллом гораздо сильнее, чем Чемберленом. И ему хотелось бы стать другом их обоих.
        - Моя супруга в восторге от мистера Парнелла, - заявил он.
        Оценивающий взгляд мистера Чемберлена остановился на Кэтрин.
        - Не предполагал, что он дамский угодник.
        Вилли рассмеялся, его голубые глаза загорелись веселым огоньком.
        - О, но Кэти восхищается им вовсе не поэтому. Ведь так, Кэти? Ей импонируют его мужество, упорство и ораторский дар.
        - Только давайте не будем делать из этого человека легенду, миссис О'Ши, - немного раздраженно произнес мистер Чемберлен. - Иначе мы никогда не перейдем к настоящему делу.
        - Значит, вы собираетесь иметь с ним дело? - бесстрастно поинтересовалась Кэтрин.
        - Похоже, у нас нет выбора. Не так ли, капитан О'Ши? Меня бы весьма обрадовало, если бы вы заблаговременно разузнали, как мистер Парнелл прореагирует на предложения по новому Земельному акту. Я-то считаю их совершенно правильными, однако мистер Парнелл не доверяет нам ни на дюйм. Он обладает непоколебимой верой в то, что каждый принимаемый нами закон несет в себе предубеждение против него лично.
        - Или, возможно, он считает, что вы просто не сдержите своего слова, - заметила Кэтрин.
        Вилли бросил на нее гневный взор, но мистер Чемберлен лишь сухо рассмеялся.
        - О, я знаю, мистер Парнелл не питает к нам любви. Он абсолютно убежден, что Англия никогда не сможет породить что-либо хорошее, так что, боюсь, с ним мы зашли в тупик. Разумеется, до тех пор, пока вы, миссис О'Ши, не уговорите его относиться к нам чуть великодушнее.
        Вернувшись домой, Кэтрин обнаружила, что повсюду горит свет, а мисс Гленнистер ожидает ее в состоянии близком к истерике.
        - О миссис О'Ши, произошло нечто ужасное! Люси… - И глупая женщина разразилась безудержным плачем.
        Кэтрин пришлось обнять ее и буквально вытряхивать из нее объяснения.
        - Что такое? Что случилось? Она умерла? Где она?
        - Она не умерла. Но она лишилась дара речи. Она пытается говорить, но никак не может. Это ужасно!
        Достигнув середины лестницы, Кэтрин обернулась:
        - Приходил доктор?
        - Да. Сказал, что у нее удар. Он считает, что конец близок. - И мисс Гленнистер снова разрыдалась. - Детям я сказала, что ей нездоровится. Бедные ягнятки, они бы так перепутались, если бы узнали правду.
        - Им надо учиться ничего не бояться, - возразила Кэтрин и, не дожидаясь новой вспышки слез мисс Гленнистер, направилась своей дорогой, поскольку уже находилась совсем рядом с комнатой Люси.
        Она с трудом узнала это несчастное, искаженное лицо. Врач оставил с Люси сиделку, шепнувшую Кэтрин:
        - Поговорите с ней, миссис О'Ши. Не думаю, что она сейчас видит, зато слышит. Она так вас ждала.
        Кэтрин взяла Люси за руку и тут же почувствовала, как корявые пальцы начали ощупывать ее кольца, пытаясь признать ее.
        - Это я, Люси. Ни о чем не беспокойся. Я буду рядом с тобой.
        Люси, верная Люси, которая была рядом с Кэтрин всегда. Всю ее жизнь. Люси никогда ни на что не жаловалась, никогда не сетовала на усталость или недомогание - ни когда Кэт была еще совсем ребенком, ни когда стала старше. Кэтрин сидела рядом с любимой служанкой, еле сдерживая слезы. Люси с детства ухаживала за ней, утешала ее, когда умер отец, и радовалась, когда она вышла замуж, - Люси была частью ее жизни.
        - Я здесь, Люси, я с тобой, - время от времени повторяла Кэтрин в течение всей этой долгой ночи, наблюдая за распластанной на кровати женщиной, которая с каждой минутой дышала все тяжелее.
        А утром пришло письмо из Дублина:
        Моя дорогая миссис О'Ши.
        Не могу больше находиться вдали от Вас и поэтому сегодня ночью выезжаю в Лондон. Пожалуйста, телеграфируйте мне на Кеппел-стрит, 16 по Рассел-сквайр, могу ли я надеяться на встречу с Вами, и если могу, то где.
        Остаюсь преданный Вам
        Ч.С.П.
        Кэтрин быстро скомкала письмо. Лицо ее стало рассеянным. Ведь она обещала не отходить от Люси, она не может покинуть свою старую служанку, лежащую без чувств, не в силах шевельнуть даже рукой, не говоря уже о том, чтобы подняться с постели.
        Но она не виделась с ним так долго и все время думала о том, как он ждет от нее ответа, который она никак не могла послать. Наверное, он будет мерить шагами просторный вестибюль отеля в надежде, что вместо послания к нему придет она сама.
        Это было мукой. Каждую минуту она испытывала страдания при мысли о его разочаровании и замешательстве. А вдруг он подумает, что она решила бросить его, посчитав, что цена за его любовь слишком велика для нее и что она поступит слишком низко, уплатив эту цену?
        Поздно ночью Люси скончалась, а утром Кэтрин, сказав всем, что должна лично сообщить об этом Вилли, села в лондонский поезд. Первым делом она направилась в отель на Кеппел-стрит. Закрыв лицо непроницаемой густой вуалью, она подошла к конторке и осведомилась насчет мистера Парнелла только для того, чтобы услышать в ответ, что меньше часа назад он выехал в Дублин. Но ведь должен же быть какой-нибудь адрес, по которому его можно найти?! Оставил ли он его для нее?
        Слава Богу, по крайней мере она сможет написать ему в уверенности, что спустя двадцать четыре часа он получит ее объяснения и уверения, что она не оставила его.
        Вилли вернулся в Элшем вместе с ней. Он немного поплакал в связи с кончиной бедняжки Люси, ведь это была такая преданная душа, и отвез ее на Крессинг, где ее и похоронили рядом с отцом и матерью Кэтрин, как и надеялась Люси. Вилли вел себя очень тактично и заботливо и предложил Кэт остаться подольше, если она захочет. Она понимала, что он надеялся воспользоваться смертью Люси как поводом для их примирения. Он считал, что лучшего момента, чтобы броситься в его объятия, для рыдающей и страдающей Кэтрин и быть не может. Все это еще больше раздражало и отталкивало Кэтрин, и она испытала огромное облегчение, когда утром Вилли доставил ее, усталую и разбитую, домой и там оставил одну, а сам отправился в Лондон в поисках увеселений.
        С отъездом Вилли в доме воцарились тишина и покой. А вскоре пришло долгожданное письмо с ирландским штемпелем. Читая его, Кэтрин горько рыдала, ибо письмо было пронизано сочувствием по поводу ее утраты. Она едва могла вообразить счастье и радость, испытанные им, когда он получил ее письмо. Не важно, что он был крайне взволнован и никак не мог вернуться в Англию в течение еще нескольких дней. А известно ли ей, что капитан О'Ши предложил ему приехать в Элшем в гости и что она думает об этом?
        Тут она впервые осознала происходящее. Оказывается, Вилли общался с Чарлзом, пока тот был здесь. И как это похоже на Вилли - не обсуждать свои действия с женой!
        Кэтрин лихорадочно заходила по комнате, стараясь представить, как ей скрывать свои чувства, если Чарлз действительно окажется в ее доме, а Вилли будет ожидать от нее, чтобы она разыгрывала роль опытной и гостеприимной хозяйки дома. Невообразимая ситуация! Нет, ей надо сослаться на любой предлог, какой только можно придумать… на смерть Люси, на беспорядок в доме, на тетушку Бен, которой хочется видеть ее у себя, на нелюбовь Вилли к сельской местности!
        - Кэтрин, птичка моя, ты выглядишь такой печальной, - проговорила тетушка Бен, разглядывая племянницу из-под складок шали, при помощи которой она защищалась от сквозняков, свирепствующих в ее гобеленовой гостиной. - Не стоит так горевать о Люси. У нее была быстрая и милосердная кончина. В отличие от меня, она не дожидалась смерти долго и терпеливо. Поэтому не сиди дома в мрачных раздумьях. Лучше приведи сегодня ко мне девочек. Я так давно не виделась с ними.
        Нора с Кармен любили ездить в гости к тетушке Бен. Они благоговели перед ее преклонным возрастом. Нора считала, что старушке по меньшей мере лет двести. Девочки просили тетушку Бен рассказывать им истории из ее детства, что она делала с удовольствием; она описывала им наряды, которые носили в ее время: шляпки с полями козырьком, длинные платья и нижние юбки, белые чулки. В ту пору маленькие девочки даже думать не могли об этих ужасающих черных чулках, какие носят теперь, и, что еще ужаснее, открывающих ноги почти до колена. Девочки весело хихикали. Они никак не могли представить себе тетушку Бен в шляпках с полями козырьком и в белых чулках. Они вообще не могли представить, что она тоже когда-то была маленькой девочкой.
        - Ведь правда, мамочка? Правда?! Мамочка, да ты нас совсем не слушаешь!
        Кэтрин отвлеклась от своих раздумий и улыбнулась. Сгустились сумерки, зловеще ухали совы. Служанки принялись запирать ставни и зажигать лампы. Пора было возвращаться в опустевший дом к своим тайным волнениям и мыслям.
        Неужели Вилли в самом деле пригласил Чарлза к ним домой?
        Конечно же. Приехав в последнее воскресенье, он ясно дал понять это:
        - Дорогая, ты должна убедить мистера Парнелла посетить нас. Похоже, у тебя это прекрасно получится - заманить его к нам.
        - «Заманить»! Что за ужасное слово!
        Вилли очень удивился горячности, с какой она произнесла эту фразу.
        - Это слово выражает именно то, что я имею в виду. Ты слишком впечатлительна! Тебя что-то беспокоит?
        Она с раздраженным видом прошлась по гостиной, дернула за обветшалую занавеску, указала на истертый ковер.
        - Дом в отвратительном состоянии! Как-никак, мистер Парнелл лидер ирландской партии. Принимать его у себя - это все равно что принимать премьер-министра. А у нас нет даже достаточного количества слуг.
        - Ну, наймем слуг еще.
        - Вилли! - Она с гневным выражением лица заходила вокруг него. - Все наши расходы оплачивает тетушка Бен. Как же ты смеешь даже заикаться о еще большей расточительности?! У тебя что, совсем нет гордости?
        Вилли, будучи очень щепетильным насчет своей гордости, не преминул обидеться.
        - Не пристало говорить подобные вещи, если ты не понимаешь, что я делаю все это ради моей карьеры! Ты не можешь обвинить меня в том, что мне нравится Парнелл. Он вовсе не принадлежит к тому типу людей, которые мне по душе. Но я достаточно проницателен, чтобы понимать, что происходит. Он собирается возглавить основную силу в правительстве, и я не сомневаюсь, что его друзья тоже привлекут к себе определенное внимание. Между тем я тоже добился кое-какого влияния, а он не такой уж дурак, чтобы не принять этого к сведению. Поэтому он придет сюда отнюдь не для того, чтобы рассматривать, в каком состояний обстановка нашего дома. Он сам работает в Ирландии чуть ли не до потери сил, то и дело переезжает из одного места в другое. Ему нужно отдохнуть. Вот в следующий уик-энд, когда он приедет в Лондон, мы и предоставим ему эту возможность.
        - Так он придет? - слабым голосом спросила Кэтрин.
        Вилли вперился в нее своими холодными голубыми глазами.
        - Разве я не просил тебя тоже поговорить с ним, чтобы убедить его приехать к нам?
        - Если мои уговоры хоть чего-то стоят…
        - О, они стоят очень многого, уверяю тебя. Вокруг поговаривают, что он восхищен тобой.
        - Вос… что? - Она с трудом поднесла руку к горлу, да так и застыла.
        - Да, да, он считает тебя красавицей. Он говорил это Тиму Хили. - И Вилли, высказав свою точку зрения, взялся за свежую газету.
        Опасный момент миновал. Хотя в действительности ничего опасного в нем не было. Ибо Вилли был вполне доволен тем, что такой хладнокровный и изощренный политик, как Чарлз Парнелл, восхищается его женой. Вилли вообще нравилось, когда восхищались чем-то, принадлежащим ему.
        Мистер Парнелл должен был прибыть субботним вечером. Во всем доме стояла страшная суматоха, поскольку Вилли собирался предусмотреть все на свете. Повариха была уже в слезах, а мисс Гленнистер ровно за час до прихода важного гостя заставила девочек надеть белые муслиновые платьица для званого вечера. Кэтрин возражала против того, чтобы девочки нарядились так вычурно, однако Вилли очень гордился своими симпатичными дочерьми, и ему хотелось показать их во всей красе. Жаль, что Джералд не приехал домой из школы, а то он показал бы и сына.
        Кэтрин, сидя в своей спальне, долго колебалась насчет того, во что ей одеться к званому ужину. Вилли, наверное, был бы доволен, узнай он, какие огромные усилия она прилагает к этому.
        Ей хотелось выглядеть очень красивой для Чарлза, но только для него. Почему он должен испытывать невыносимое чувство при виде женщины, которую любит, а она - играть роль благовоспитанной и лелеемой мужем супруги? Ей в голову пришла игривая мысль - нарядиться в одно из самых некрасивых платьев и появиться на публике подавленной и совершенно бесцветной.
        Однако тщеславие победило. Кэтрин потратила уйму времени, расчесывая волосы и укладывая их толстыми косами вокруг головы. Она надела платье с очень глубоким декольте, которое самым выгодным образом демонстрировало ее прелестные округлые плечи. Она была очень бледна, но глаза сверкали от волнения и возбуждения. Слегка припудрив нос, она чуть подушила носовой платочек.
        Когда за окном послышался скрип колес приближающегося кэба, Кэтрин подлетела к окну, отдернула занавеску и выглянула наружу.
        Чарлз выходил из кэба. При виде его высокой стройной фигуры, такой манящей и знакомой, на глазах у нее появились слезы, словно она видела его в последний раз. Она крепко сжала пальцы в кулаки, сдерживаясь, чтобы не устремиться вниз и самой не распахнуть перед ним двери.
        Но Кэтрин твердо решила не делать этого. Ведь это Вилли должен встретить его (а ей надо следить за своим языком, чтобы публично не назвать его по имени) и проводить в гостиную. Это даст ему возможность освоиться в доме и привыкнуть к окружению, прежде чем он встретится с нею. Она не была уверена, что при всем его чувстве собственного достоинства он сможет легко освоиться.
        Кэтрин немного задержалась у себя, давая Чарлзу время осмотреться. Вилли сообщил ему, что ужин назначен на семь часов.
        Она спустилась вниз ровно в назначенное время и обнаружила, что мисс Гленнистер тоже ровно в семь вывела своих подопечных. Теперь все пройдет легко. Вилли не без гордости знакомил гостя со своими дочерьми, а мистер Парнелл учтиво оказывал им знаки внимания. Когда он повернулся к Кэтрин, все произошло очень легко и просто.
        - Миссис О'Ши! Прошу прощения, но я совершенно пленен вашими прелестными девочками. Я заметил, что глаза у них от отца, а вот улыбка - ваша.
        Кэтрин быстро склонилась к девочкам и расцеловала их в розовые щечки.
        - Ну а теперь отправляйтесь в постельки, ангелочки мои. Поцелуйте папу и пожелайте ему спокойной ночи. - И без малейшей дрожи в голосе Кэтрин обратилась к гостю: - Как это любезно с вашей стороны, мистер Парнелл, уделить время, чтобы прийти к нам. Муж рассказывал, что вы сильно заняты работой.
        Парнелл изучающе смотрел на нее своим печальным взглядом. Он очень сильно похудел, глубокие морщины прорезали его щеки. Он выглядел так, словно нуждался в нескольких неделях отдыха. Ни один звук не потревожил бы его в спальне, выходящей окнами в сад, если не считать хриплого карканья ворон да ветра, завывающего в кронах деревьев. Он мог бы сколько угодно отдыхать или работать - при желании.
        - Если вы находите наш дом удобным, то мы надеемся, что вы приедете к нам еще раз.
        Вилли не заметил внезапного огонька, вспыхнувшего в глазах Парнелла, ибо тот стоял к нему спиной, маленькими глотками отпивая шерри.
        - Да, у меня возникла мысль, Парнелл, что неплохо бы сделать из этого дома штаб-квартиру. Сами знаете, как утомительно то и дело переезжать с места на место. К примеру, каждый раз успевать на почтовый. Да и как вообще можно работать, если каждую минуту прерывают, досаждая вопросами? Однако обсудим это позднее. Мы с Кэт очень хотим услышать о последних преобразованиях в Ирландии. Правда, Кэт? Моя жена все больше и больше проявляет интерес к политике, и, похоже, ей это очень нравится.
        - Да, да, мы хотим узнать все, - сдержанно ответила Кэт. - Но только после ужина, Вилли. Мистер Парнелл, должно быть, не только устал с дороги, но еще и страшно голоден. Может быть, приступим к еде прямо сейчас?
        Это были почти единственные ее слова на протяжении всего вечера. Вилли начал разговоры о политике еще до того, как они успели покончить с супом, и дискуссия продолжалась бы, наверное, до бесконечности: мужчины все больше погружались в нее, пока Кэтрин не извинилась, сказав, что ей, конечно, хотелось бы, поговорить о политике, но все же не в таких количествах.
        Мужчины тут же вскочили со своих мест. Чарлз с сокрушенным, кающимся видом, Вилли - небрежно, чисто формально. Он поцеловал жену в щеку со словами:
        - Прости, дорогая. Понимаю, наши разговоры чрезвычайно утомили тебя.
        - Да, миссис О'Ши, вы были так терпеливы с нами! Как вы уже наверняка догадались, я слишком увлекся своими планами. Однако подготовка контрольных проверок, чтобы доказать ценность Земельного акта, когда он будет проводиться в жизнь, - это единственный способ убедиться, что этот акт справедлив и что Англия намеревается придерживаться его. Полагаю, у нас было бы гораздо больше шансов сделать этот акт справедливым, если бы только нам удалось связаться непосредственно с премьер-министром, когда акт будет находиться в подготовительной стадии. Однако господин премьер-министр никогда не станет совещаться с кем-либо из членов ирландской партии. Скорее он проклянет сам себя. Поэтому нам необходим посредник, а именно человек, не имеющий отношения ни к одной из партий.
        - И предпочтительно, чтобы этим посредником была женщина, - сказал Вилли.
        Чарлз метнул на него быстрый взгляд.
        - У вас есть кто-то на примете?
        - Моя жена.
        Кэтрин испуганно вскрикнула.
        - Это не так уж абсурдно, как кажется на первый взгляд, - продолжал Вилли.
        И всем стало ясно, что и мистер Парнелл тоже не считает подобное предложение нелепицей, ибо он задумчиво посмотрел на Кэтрин, при этом она вспомнила его замечание о том, что он относится к людям как к оружию. Выходит, он и к женщинам относится так же? Даже к той женщине, которую любит?
        - Кэт прекрасно знают в политических кругах, - продолжал Вилли. - Как-то на одном из званых ужинов она произвела неизгладимое впечатление на Джо Чемберлена.
        - Она могла бы понадобиться только для того, чтобы передавать сообщения, - задумчиво проговорил Чарлз. - Как вы на это посмотрите, миссис О'Ши, если мы изыщем подобную возможность?
        Вилли, довольный своей идеей, тут же вступил в беседу, заявив, что Гладстон, несмотря на то что все его считают рьяным пуританином, имеет тайную слабость к красивым женщинам.
        - Да вы только вспомните, как он защищает проституток! Можно предположить, будто его интересует то, что находится в их заблудших душах!
        - Если миссис О'Ши будет иметь с ним дело, все это примет строго политическую окраску, - холодно заметил Чарлз.
        Нисколько не смутившись, Вилли сказал, что он лишь хотел подчеркнуть: Гладстон не откажет Кэт в приеме.
        - Дело в том, - проговорил Чарлз, - пожелает ли миссис О'Ши заниматься этим. А то мы так легко обговариваем ее роль во всем этом, даже не спросив, хочет она этого или нет.
        - Разумеется, я захочу, если это послужит полезной цели, - решительно отозвалась Кэтрин.
        Эта идея начинала волновать ее. До чего возбуждающе - играть активную роль в будущей борьбе! Что бы ни говорили, женщина, обладающая незаурядным и действенным умом, будет себя чувствовать неудовлетворенной и разочарованной, если не станет заниматься ничем, кроме ведения домашнего хозяйства. Ей доставит огромное удовольствие встречаться с мистером Гладстоном, и это удовольствие постоянно будет только усиливаться от осознания того, что она тоже вносит свою лепту в дело Ирландии и тем самым помогает Чарлзу. Кроме того, тогда у них будут вполне законные основания часто бывать вместе.
        - Благодарю вас, миссис О'Ши, - бодро произнес Чарлз. - На мой взгляд, это превосходная и очень полезная мысль. Мы будем весьма благодарны вам.

* * *
        Поднявшись к себе, Кэтрин разделась и легла в постель, но никак не могла заснуть. Когда спустя несколько часов она услышала, что мужчины тоже расходятся по своим спальням, она долгое время лежала почти не дыша, опасаясь, что Вилли в своем весьма деловом настроении вдруг решит испытать чувства своей супруги тем же самым способом, каким он намеревался испытать реакцию своих земляков на новый Земельный акт. Но, к превеликому счастью, он не пришел. Она поняла, что состояние
«вооруженного нейтралитета» не может продолжаться вечно. Видимо, он по-прежнему надеялся, что рано или поздно она сама придет к нему, если захочет его опять. С такими мыслями она наконец погрузилась в сон.
        Проснулась Кэтрин в очень радостном, приподнятом настроении, словно осознала, что впервые Чарлз ночует с ней под одной крышей. И хотя у нее нет возможности встретиться с ним наедине, он был здесь, с ней, под ее присмотром. Ей не придется волноваться насчет того, что он голоден, устал, простужен или одинок. Ей стоит только постучать к нему в дверь, услышать в ответ его голос и успокоиться оттого, что по крайней мере в этот краткий промежуток времени она сможет приглядывать, ухаживать за ним, как и за остальными своими домочадцами. Сейчас он был предоставлен ее заботе.
        Однако ее счастье не ограничивалось только этим. Вилли, уходя на мессу и забирая с собой девочек, предложил: не взять ли Кэт мистера Парнелла покататься в экипаже по окрестностям. Ведь он нуждается в свежем воздухе! Он выглядит так, словно долгое время оставался без солнца, загорая не под солнечными лучами, а под лунным светом и светом масляной лампы. Тетушка Бен разрешит взять ее двухколесный экипаж, который она часто предоставляла Кэтрин, чтобы вывозить детей на пикник. Неужели Кэт не доставит удовольствия покататься вместе с Королем Ирландии, никак не меньше!
        Кэтрин взглянула на мистера Парнелла, стараясь скрыть радостный блеск в глазах.
        - Вы доверитесь мне, мистер Парнелл? Со мной вы будете в целости и сохранности. Принц такой спокойный и старенький, что даже Кармен может управлять им.
        - Не надо меня ни в чем убеждать, миссис О'Ши. Не сомневаюсь, что вы способны управлять и более резвой лошадью.
        Вилли помахал им на прощание рукой, благословляя на поездку. Кэтрин чрезвычайно разозлилась на мужа за его тупость. Неужели он до сих пор так и не понял, что с ним она действительно несчастлива и не намеривается вечно оставаться его собственностью? Наверное, именно потому, что Вилли был настолько недалек и слеп, огромная волна безудержного опьянения свободой окатила Кэтрин с головы до ног, и она, как следует стегнув Принца, с веселым смехом понеслась в экипаже прочь от дома.
        - До чего же замечательно! Куда бы тебе хотелось поехать? - спросила Кэтрин, когда они с Чарлзом наконец остались одни.
        - Туда, куда ты повезешь меня, дорогая.
        Его голос тоже был переполнен счастьем. Она повернулась к любимому, и их взгляды встретились. Впервые с момента его приезда они смогли как следует посмотреть друг на друга.
        - Это просто чудо! - воскликнула она. - Может быть, пустить Принца в галоп?
        - Бедный старый Принц! Я думаю, не стоит особенно перенапрягать его, а то еще рухнет без сил где-нибудь по дороге - нам-то ведь лучше вернуться домой целыми и невредимыми. Как вы прекрасно выглядите, миссис О'Ши!
        - Вы тоже, мистер Парнелл. - Она неохотно пустила Принца медленным шагом. - О Чарлз!
        - Кэтрин! Китти!
        - Сегодня ты выглядишь лучше, похоже, ты как следует отдохнул и выспался.
        - Да. Сначала я думал, что нам не удастся вдвоем отправиться в поездку. С тех пор как проснулся, я постоянно думал об этом.
        - Но ведь все оказалось совсем не так, верно? - выдохнула она.
        - Знаешь, даже если бы нам не выпала эта прекрасная возможность, я бы улучил момент, чтобы пройтись с тобой хотя бы несколько ярдов.
        - А вот этого тебе нельзя делать! - строго проговорила она.
        Он пожал плечами.
        - Но я и не сделал этого, верно? Все-таки у меня сохранились какие-то остатки здравого смысла.
        - По крайней мере мы находились под одной крышей. Я считаю это великим благом для нас. Ведь я даже вообразить себе не могла, что такое когда-нибудь может произойти.
        - Однако я думаю, как это мудро!
        - О, мудрость! Перестань думать о серьезных вещах! Полюбуйся лучше этим прекрасным утром! Я запрещаю говорить о мудрости! Давай лучше подкинем наши шляпы над ветряными мельницами, как любила говорить Люси. Бедняжка Люси! Мне так не хватает ее, хотя, правда, теперь, когда ты рядом со мной, я бесконечно счастлива!
        - Тебе было очень плохо, когда умерла Люси?
        Утро было совершенно ясным, ни одной тучки на небе, но Кэтрин почувствовала легкий озноб.
        - Да, очень плохо, - ответила она. - И все-таки… Могу признаться, что при мысли о тебе, ожидавшем меня в то утро, мне сразу становилось лучше. Я была совсем одна и не могла послать тебе записку. Ты, наверное, решил, что я бросила тебя? В ту ночь мне почти хотелось умереть вместе с Люси. Она так мирно и покойно ушла от нас. Но я думала о том, что ты приехал издалека, чтобы увидеться со мной, и не смог этого сделать, и совершенно не знал, что случилось… И тогда мне казалось, что больше я никогда не увижу тебя… Ведь я совсем не жестока, но тогда мне думалось, что по отношению к тебе я поступаю очень скверно. Ты веришь мне?
        - Конечно, верю, - ответил он с взволнованным выражением лица.
        - Ты подумал, что я бросила тебя?
        - Нет, что ты. Но я почувствовал огромное облегчение, когда наконец пришло твое письмо. - Он взял ее за руку, подождал, пока она снимет перчатку, и снова крепко сжал ее руку. - Знаешь, Китти, такое еще будет не раз случаться с нами. И, возможно, иногда мы вообще не сможем связаться. Неужели в этом случае ты решишь, что я бросил тебя?
        - Только ради Ирландии.
        - По крайней мере, не ради другой женщины. Это я тебе обещаю.
        - Тогда лучше отпусти мою руку, а то я вижу, что Принц начинает пошаливать. Ни я, ни Ирландия не заставят меня потерять тебя. А как тебе предложение Вилли?
        - Чтобы использовать тебя в роли посланницы к мистеру Гладстону? Полагаю, это неплохое предложение, и оно будет весьма полезно для нас. Гладстон, безусловно, восхищается тобой и доверяет тебе. А что ты сама думаешь по этому поводу? Только честно.
        - Мне бы это доставило много радости. Я не стала бы ощущать себя такой заброшенной. Мне постоянно вдалбливают, что политика не женское дело, между тем я уверена, что женщины оказывают на нее гораздо большее влияние, нежели многие думают.
        Он довольно иронически посмотрел на нее.
        - А тебе хотелось бы стать влиятельной женщиной, Кэт?
        - По-моему, у меня получится.
        - Тогда будь осторожна. Ведь я могу стать зависимым от тебя.
        - А вот этого не случится. Ты слишком серьезен и самодостаточен.
        - Я, Кэт? Неужели ты обо мне так думаешь?
        - Но ведь ты так много времени был совсем один. Должно быть, одиночество и сделало тебя таким.
        - Тогда почему я беспрестанно думаю о тебе с тех пор, как мы встретились? Что мне с этим делать?
        - Ну, как я отвечу на подобный вопрос, если со мной происходит то же самое? И все же… мне бы хотелось, чтобы ты зависел от меня. Во всем! Я начинаю люто ненавидеть людей, разлучающих нас! Я начинаю ненавидеть всех этих мятежных ирландских крестьян, Вилли, дорогую тетушку Бен… даже смерть несчастной Люси… - В ее голосе звучало смущение. - Я почти возненавидела ее тогда. Знаю, ты можешь быть беспощаден, когда дело касается твоей работы. А вот беспощаден ли ты в любви? Так, как начинаю становиться я? Наверное, один из нас сошел с ума, Чарлз.
        Он прервал ее длинный взволнованный монолог:
        - Давай сходить с ума по очереди. Сегодня пусть будет моя очередь, завтра - твоя. А в тот день, когда мы сойдем с ума оба… - он улыбнулся, - чему быть, того не миновать. Только пусть это произойдет в нужное время. А сейчас… Что ты скажешь по поводу предложения твоего мужа устроить в вашем доме мой штаб?
        - Ты считаешь, что из этого выйдет толк?
        - О, разумеется. Это будет огромная помощь. Я смогу направлять сюда всю мою корреспонденцию - наконец-то у меня появится постоянный адрес. И я всегда смогу сбежать сюда из Лондона при необходимости. Кроме того, я начинаю думать, что капитан О'Ши способен сделать очень полезный вклад в нашу кампанию. То есть если он искренен с нами, а не со своими английскими друзьями.
        - О, у него масса полезных связей, - проговорила Кэтрин, не желая признаваться, что в первую очередь Вилли все делает только ради своей собственной выгоды.
        Однако Чарлз был достаточно умен и проницателен, чтобы разобраться в любом проявлении патриотизма со стороны Вилли. Он сам признался, что использует мужчин… и женщин тоже, когда они подходят ему. Политики ведь не бывают сентиментальными или чрезмерно щепетильными.
        - А что ты думаешь об этом, Кэт? Я имею в виду мое пребывание здесь?
        - Это пугает меня. Похоже, сама судьба вынуждает нас быть рядом друг с другом. Да и как все это может закончиться?
        - К чему нам говорить о том, что и как может закончиться? Нам вообще не следует говорить о конце. - Он поднес ее руку к губам и по очереди поцеловал каждый палец. - Почему не заговорить о начале? Я в таком прекрасном расположении духа. Да и ты совсем недавно предлагала подбросить наши шляпы над ветряными мельницами.
        - Да, предлагала.
        - Я буду очень рад видеть тебя с детьми… смотреть на тебя за обеденным столом… наблюдать, как ты выходишь из сада… слышать звучание твоего голоса, доносящегося из соседней комнаты.
        Она пристально посмотрела ему в глаза.
        - Правда, ты будешь доволен этим, Чарлз?
        - Ну, не совсем, конечно. Но доволен.
        Она вздохнула и улыбнулась.
        - Тогда договорились. Не думаешь, что нам пора возвращаться?
        - Давай проедем еще хотя бы милю, если Принц, конечно, не совсем устал.
        - Принц не сможет ничего ответить по этому поводу.
        Кэтрин кончиком хлыста легонько подтолкнула ленивого коня, и он медленно двинулся вперед по пыльной дороге, ведущей через изрытую ухабами и буераками местность. Первым человеком, попавшимся им по пути, был босоногий мальчишка. Он сначала внимательно посмотрел на них, а потом что-то пронзительно крикнул. Почти сразу же коляску обступила большая группа возбужденных загорелых людей в лохмотьях. Воздух огласился криками:
        - Лидер! Лидер!
        Некоторые пытались взобраться в коляску. Мальчишка упал на землю, чуть не попав под копыта Принца.
        - Кто эти люди? Что они делают здесь? - натягивая поводья, спросила Кэтрин. Ее сердце яростно забилось от страха. Она решила, что это грабители.
        Однако Чарлз наклонился вперед, поднял шляпу и улыбнулся толпе. Какая-то женщина вцепилась ему в руку и поцеловала ее. Кто-то крикнул:
        - Да храни вас Господь!
        - Спасибо вам, - проговорил Чарлз, обращаясь к обступившим коляску людям с поднятыми лицами. - Спасибо! Я буду говорить с вами, когда вернусь из Ирландии. А теперь будьте так добры, дайте нам проехать.
        Раздались громкие крики прощания.
        - Благослови вас Бог! Благослови Господь нашего лидера!
        - Кое-кто из моих земляков приехал сюда для уборки хмеля. Они напугали тебя?
        Кэтрин молчала.
        - Боюсь, их любовь почти настолько же опасна, как и их судьба. Что скажешь на это, Кэт?
        Она, отвернув от него лицо, нахлестывала Принца.
        - Кэт, да не плачь же! Ты просто испугалась. Но ведь ничего не случилось. На прошлой неделе они полдороги несли меня на руках по Дублину, и еще ни разу в жизни мне не было так страшно. Я подумал, что выпаду из этих любящих рук на землю, а их любящие ноги затопчут меня до смерти. Причем сделают они это из самых лучших побуждений.
        - Мне придется делить тебя с ними? - горячо спросила Кэтрин.
        - Ах, Кэт! Это, конечно, так. Но все, что имеют от меня они, в корне отличается от того, что имеешь ты.
        - Правда?
        - Дорогая, возможно ли даже спрашивать об этом? Она грустно посмотрела на него, слезы на ее щеках уже успели высохнуть.
        - Что бы нас ни разделяло, мы с тобой все равно одно целое. И я боюсь этого.
        Он не стал, как она надеялась, возражать ей. Он лишь отозвался тихо:
        - Знаю, Кэт. Знаю.
        Ее глаза снова наводнились слезами.
        - Разве этим не следует гордиться? Глядя, с каким почтением они к тебе относятся, я так горжусь тобой, что даже не могу выразить этого словами. Когда я слышала твою речь в Эннисе, я плакала. Понимаю, что ты должен все это делать, и не стану останавливать тебя. Но я не могу обещать, что всегда буду спокойно и молчаливо относиться к этому.
        - Я тоже, Кэт, - проговорил он. - Я тоже.
        - Боюсь, однажды ты возненавидишь меня.
        - За что? - изумленно спросил он.
        - За то, что я заставляю тебя разрываться между мною и ими.
        Он ничего не сказал на это. Лишь спустя несколько минут произнес:
        - Но ведь ты рядом со мной, Кэтрин.
        Он называл ее полным именем только в тех случаях, если был очень серьезен.
        - Да, наверное, - как-то неуверенно ответила она.

* * *
        Свет от лампы падал на волосы и лицо Кэтрин, когда она склонилась над письмом.
        Дорогой Чарлз.
        Получила твои письма (оба). Второе оказалось для меня намного драгоценнее первого…
        Она на некоторое время прекратила писать, чтобы еще раз прочитать полученные утром письма от Чарлза.
        Дорогая миссис О'Ши.
        Еще раз должен поблагодарить Вас за всю Вашу доброту, благодаря которой мое пребывание в Элшеме было таким счастливым и приятным. В письмо я вкладываю ключи, которые унес с собой по ошибке. Не будете ли Вы столь любезны передать письмо, вложенное в это, соответственному человеку? Я был бы очень Вам обязан.
        Искренне Ваш Ч. С. П.
        Она нежно улыбнулась, читая строки второго письма, которое нужно было передать некоей загадочной персоне.
        Моя несравненная любовь!
        Я договорился насчет всего, что произойдет в Лондоне в воскресенье утром, и заеду на Кеппел-стрит за письмом от тебя. Просто невозможно выразить словами, насколько ты изменила всю мою жизнь и как мне ненавистно все, что задержит меня еще на несколько дней, ибо я не смогу в это время свидеться с тобой. Я думаю о тебе всегда…
        Они заранее условились насчет обмена письмами, еще когда он жил в Элшеме. Это были весьма благоразумные меры предосторожности, ибо из-за частых разлук, ожидающих их впереди, ни один из них не мог довольствоваться письмом такого рода, где ничего не говорилось бы о любви и об их личных чувствах по отношению друг к другу.
        Вилли, случайно оказавшийся дома, прочитал письмо, предназначенное Парнеллу, и беспечно произнес:
        - Похоже, все отлично устроилось, Кэт. Я дам тебе знать, когда ему понадобится приехать к нам снова.
        Словно она сама об этом не знала! Она с трудом подавила усмешку и заметила, что мистера Парнелла, похоже, совершенно не волнует беспорядок и явная обветшалость их дома.
        - Боже, ну разумеется! Если бы ты только видела, в каких домах ему приходилось останавливаться на ночлег! Да он с огромным счастьем вытянулся бы на соломенном тюфяке в какой-нибудь крестьянской лачуге! Будь я проклят, если бы мог последовать его примеру! Но, полагаю, именно так он и добивается своей популярности среди простолюдинов.
        - И все же в Англию его приглашают довольно холодно. Они просто не знают, что он из себя представляет. Вернее, не понимают. Вот слуги боготворят его. А кухарка носит на шее медальон с его изображением. Но она приехала из Типперэри (город в провинции Манстер), поэтому это вполне понятно.
        Вилли пристально посмотрел на жену.
        - По-моему, ты сама считаешь его очень привлекательным.
        - Да, он очень обаятельный и умный человек. - Кэтрин показалось, что ее голос прозвучал так, словно она оправдывалась в чем-то, поэтому она поспешно прибавила: - Я начинаю относиться к этому делу с огромным пониманием и сочувствием. Мне бы хотелось помочь, если бы я смогла. И не только доставлять послания мистеру Гладстону.
        - Ты чрезвычайно поможешь, если во время визитов к нам мистера Парнелла сделаешь его пребывание здесь как можно более приятным и комфортабельным.
        - Безусловно, я сделаю все, что в моих силах, - ответила она с ложным смирением в голосе.
        Но пока ей не удавалось сделать большего, поскольку письма Чарлза адресовались непосредственно в Элшем, где она сама получала их. Она следила за его корреспонденцией, прекрасно зная нелюбовь Чарлза к распечатыванию писем и ответам на них. Спустя примерно две недели, прочитав адресованные ему письма, она перестала удивляться тому, что он не любит на них отвечать. Ибо все они буквально были пропитаны преклонением или ненавистью. А писем было бессчетное множество. Они содержали просьбы, мольбы, приглашения к различным видам деятельности, денежные пожертвования или более личные подарки. Каждую неделю присылали целый ящик свежих яиц. Кто их посылал, так и оставалось неведомым.
        Как только выдавалась хоть малейшая возможность, Чарлз появлялся в доме и сразу же требовал, чтобы она закапывала эти яйца в саду. Она изумленно взирала на него при этом.
        - Это, конечно, могут быть и яйца, а возможно, и нет, - загадочно объяснял он. - И нам не следует утруждать себя выяснениями, что это на самом деле. Мне не хочется, чтобы твоя собака отравилась.
        При этих словах по ее телу пробегали мурашки и она содрогалась от страха. Поскольку впервые осознала, какой опасности он подвергается, выходя ежедневно на улицу.
        - Чарлз, но это же ужасно! - восклицала она.
        - Ужасно? Отнюдь! Я уже говорил, что политика - это война. А война не бывает без выстрелов. Кроме того, вся эта история с яйцами непонятна.
        После своего второго посещения Элшема он писал из Дублина:
        Мое пребывание в твоем доме настолько приятно для меня, что я уже почти начал забывать о своих основных обязанностях, хотя, похоже, временами в Ирландии дела идут очень даже неплохо и в мое отсутствие.
        Конечно, нельзя было сказать, что он ничего не делал или ничего не делала Земельная лига, действующая по его указаниям. Однако попытки убедить крестьян платить ренту перешли все границы, и мистер Фостер, главный секретарь Ирландии, чья ярость дошла до точки кипения после дела с бойкотом, решился на чрезвычайные меры. Он был решительно настроен против Земельной лиги, готовился судебный процесс против Парнелла и еще четырнадцати человек.
        От Чарлза в последнее время не приходило ни весточки. Кэтрин в волнении и муке ждала день за днем. Она прочитала его речь, произнесенную в Дублине, речь, полную холодной иронии, когда он выразил сожаление, что мистер Фостер превратился из государственного деятеля в орудие в руках лендлордов. Однако больше никаких новостей до Кэтрин не доходило.
        Вилли мог дать ей очень мало, поскольку он с каким-то неистовым остервенением погрузился в дела. Будучи лендлордом с огромными владениями в Лимерике, он не очень хотел встречаться с Парнеллом с глазу на глаз.
        - Он-то может себе позволить отказаться от ренты, а я нет. Он позволяет Земельной лиге выйти сухой из воды. Это уж слишком! Он еще пожалеет об этом.
        - А что с этим судебным разбирательством? Что будет дальше?
        - А ты сама как думаешь? Что какое-нибудь жюри присяжных в Ирландии вынесет им обвинительный приговор? Можешь быть уверена, что этого никогда не случится!
        Снова открылся парламент, и королева в своей тронной речи заявила: «Я весьма сожалею, что социальное положение дел Ирландии приняло тревожный характер». Она подняла свои бледно-голубые глаза и осмотрела помещение парламента в надежде, что ее негодующий королевский взор вызовет угрызения совести в душах упорствующих членов ирландской фракции.
        Наступило Рождество, и все это время Кэтрин знала, что Чарлз находится в Эйвондейле. Он просто не мог позволить себе покинуть Ирландию в состоянии такого кризиса, да к тому же его сестры Анна и Фанни слезно умоляли его побыть дома на Рождество. Слуги тоже были беспредельно обрадованы, что хозяин Чарли остался дома. Ведь теперь он так мало времени тут проводит. Даже его любимые собаки почти забыли хозяина.
        Кэтрин изо всех сил старалась быть веселой ради детей. Из школы на Рождество приехал Джералд. Он тут же начал верховодить над младшими сестренками, и их бесконечные шалости за спиной мисс Гленнистер доводили бедняжку чуть ли не до слез. Тетушка Бен приказала срубить в своем парке молоденькую пихту и поставить ее в гобеленной зале. Пихту поставили в специальную кадку и богато нарядили. Вилли же в самый последний момент вдруг вспомнил, что у него очень важные дела в Лондоне. Кэтрин было жутко интересно, очередная это пирушка с друзьями или просто встреча с одной из его многочисленных любовниц, но все равно она испытала огромное облегчение, когда он уехал из дома.
        На этот раз в Рождество тетушка Бен сделала одно исключение. Обычно она предпочитала во время Рождества спать. Ведь она была слишком стара для праздников и оставляла веселое времяпрепровождение и всевозможные праздничные забавы слугам. Но у нее была дорогая Кэтрин с детьми, и, поскольку Вилли, похоже, не намеревался провести с ними Рождество, старушка посчитала, что это должна сделать она. Поэтому на рождественском дереве были зажжены свечи, повсюду лежали подарки, а самым молоденьким служанкам разрешили повозиться с детьми.
        Царило веселье, и Кэтрин надеялась, что никто не заметит ее рассеянности и отстраненного состояния. Она сидела у окна, наблюдая, как наступают сумерки, и размышляя о том, что принесет ей новый год.
        - Кэтрин! - окликнула ее тетушка Бен. - Почему ты сидишь там и смотришь в темноту? Ты что, высматриваешь кого?
        - Нет, тетушка Бен, - ответила Кэтрин, и тут же ее пронзила грустная мысль:
«Только одного человека я не надеюсь увидеть… эту высокую, стройную фигуру с гордо поднятой головой…»
        - Тогда иди к огню. Ты что, забыла, что в сочельник только призраки бродят за окном? А я знаю, что ты видишь. Сейчас у тебя глаза как две звезды! Лучше налей-ка себе немного домашнего вина, и давай вместе пожелаем всем нам счастливого нового года!
        Кэтрин повиновалась, налила себе вина, с улыбкой отпила глоток и подумала, что, наверное, было бы чудом, если бы ее желание сбылось.
        В воскресенье вернулся Вилли, и Кэтрин, стараясь быть как можно небрежнее, осведомилась, когда состоится судебное разбирательство насчет Земельной лиги.
        - Полагаю, скоро. А почему это тебя интересует?
        - Я хочу знать, когда в Англию возвратится мистер Парнелл.
        - О-о-о… трудно сказать. Ведь его могли посадить в тюрьму. Знаешь, сколько желающих увидеть его за решеткой! Им бы только найти предлог! А предлогов, как ты сама догадываешься, предостаточно.
        - Но они не смеют этого сделать!
        - Милая Кэт, они могут сделать все, что им угодно.
        - А тебя, похоже, это совсем не тревожит!
        - Зато ты, по-моему, чрезмерно беспокоишься за судьбу Парнелла, - удрученно-обиженно заметил Вилли. - Мне бы хотелось, чтобы ты хоть немного волновалась и за меня. Да будет тебе известно, все Рождество я промучился от подагры.
        - А мне сдается, ты съел слишком много пудинга с изюмом и выпил очень много портвейна.
        Вилли гневно посмотрел на жену. Он очень любил, когда к его недомоганиям относились со всей серьезностью.
        - Ты становишься невыносимой, Кэт. Не знал я, что такое может случиться с тобой.
        - Да неужели?
        - О да, сейчас ты станешь упрекать меня за то, что у тебя изменился характер. Конечно, конечно… Но раньше ты была чуткой и доброй. У тебя и сейчас ласковое лицо. Только это одна видимость, хотя при виде тебя никому и в голову не придет, что у тебя такой тяжелый характер.
        Кэтрин наскоро отвернулась, чтобы скрыть выступившие на глазах слезы. Неужели и вправду она лишилась своей чуткости и сострадания к людям, сохранив их лишь для одного-единственного человека на свете? Но где же сострадание Вилли, если не считать его сострадания только к самому себе? Он потакает только своим желаниям и при этом хочет, чтобы все относились к нему с добротой и пониманием. Чтобы его приласкали… потому что, видите ли, у него болит нога… Сам же он может наплевательски относиться к окружающим!
        Все закончилось тем, что рассерженный Вилли со скандалом уехал в Лондон. На улице сильно похолодало и начиналась буря. После того как дети отправились спать, мисс Гленнистер извинилась и ушла, сказав, что ей надо написать несколько писем. Обе женщины часто проводили время у камина, хотя Кэтрин считала мисс Гленнистер весьма скучным обществом и всегда радовалась, если та уходила наверх.
        Но в эту ночь она чувствовала себя особенно одиноко. Возможно, потому, что ветер неистово завывал за окном, и она постоянно думала, что буря сметет ветхие лачуги и домики за морем, в Ирландии. Она молилась, чтобы Чарлз пребывал в полной безопасности у себя в Эйвондейле и не искал убежища в каком-нибудь покосившемся бедняцком домишке. А вдруг сейчас он в тюрьме, как предположил Вилли? Она даже этой мысли не могла вынести. Его последнее письмо было написано еще перед Рождеством. С тех пор от него не приходило ни весточки. Где он? Почему не пишет?
        К Кэтрин заглянула Эллен, чтобы спросить, не угодно ли хозяйке выпить чего-нибудь горячего перед сном. За окном была непроглядная, холодная штормовая ночь, и все тело Кэтрин содрогалось от озноба и страха. По всему огромному дому гуляли сквозняки.
        - Наверное, пойдет снег, я всегда это чувствую - У меня начинает ломить кости. Может быть, выпьете капельку горячего молока, мадам?.. - Но тут служанка внезапно осеклась, ибо раздался звонок в дверь. - Боже, кто это может быть в такой поздний час?
        Кэтрин вскочила. Наверное, вернулся Вилли в своем обычном настроении?
        - Нет, нет, мадам, нельзя вам выходить в такой холод. Я сама посмотрю, кто пришел, - сказала Эллен.
        Но Кэтрин, охваченная беспокойством, последовала за служанкой и остановилась в вестибюле, когда Эллен стала открывать дверь. На пороге возникла высокая мужская фигура с первыми хлопьями снега на плечах.
        - Чарлз! - прошептала Кэтрин.
        Она сама не могла понять, как ей удалось сдержаться, чтобы не броситься в его объятия. Видимо, из-за Эллен, которая не сразу узнала гостя, а узнав, мгновенно упала на колени и с неистовством стала целовать его руку. Слава Богу, это был мистер Парнелл! На шее ее висел крошечный медальон с его портретом, и вот теперь он сам стоял напротив нее… да, это был он, избежавший тюрьмы и суда, придуманного для него этой проклятой Англией.
        - Затвори дверь, Эллен, - стараясь говорить как можно спокойнее, приказала Кэтрин. - Мистер Парнелл, какой сюрприз! Идите же скорее к огню. Неужели вы пересекли Ирландское море в такую непогоду?
        - Да, и признаюсь, мне не очень хотелось бы проделать такое путешествие еще раз. Могу я воспользоваться вашим гостеприимством в столь суровую ночь, миссис О'Ши?
        - Конечно же! Ваша комната всегда ждет вас, вы же знаете. Вилли был здесь недавно, но вернулся в город. И вот сижу я в одиночестве у камина и думаю, как проходило судебное разбирательство? Вас освободили?
        - Вот он я, перед вами.
        - Да, конечно. - Кэтрин бросила взгляд на Эллен, по-прежнему стоявшую как изваяние и не сводящую преданных глаз с мистера Парнелла. - Эллен, скажи Джейн, чтобы она разожгла камин в комнате мистера Парнелла. И приготовь чаю. И чего-нибудь горячего.
        Эллен пулей полетела исполнять распоряжение хозяйки, а Кэтрин провела гостя в гостиную, закрыла дверь и, вздохнув, бросилась в его объятия.
        - О, любовь моя, с тобой все в порядке! Ты цел и невредим! Я так волновалась!
        Он прижал ее крепче к груди и поцеловал.
        - Китти! Дай мне взглянуть, на тебя. А ты немного похудела…
        - Неудивительно.
        - Но мне ведь не угрожала никакая опасность. И ты должна была понимать это.
        - Знаешь, я чувствую себя так, будто ты все время находишься в опасности. К тому же… в тюрьме, наверное, довольно скверно.
        - Да не было ничего даже похожего на тюрьму. Может быть, это еще случится потом, но не на этот раз. - Он рассмеялся. - Неужели ты решила, что жюри присяжных моего же собственного народа приговорит меня к тюремному заключению?
        - Тогда что случилось?
        - Жюри удалилось на совещание, а когда через довольно длительное время вернулось назад, секретарь суда осведомился: «Вы согласны с вынесенным вердиктом, джентльмены?» - «Нет», - ответил старшина присяжных. Тогда пришлось взять слово судье. «Имеется ли какая-нибудь вероятность, что вы согласитесь?» - «Отнюдь, милорд. Мы единодушны в нашем несогласии».
        Кэтрин как-то беспомощно рассмеялась.
        - Эх вы, ирландцы! Так что дальше?
        - Судья заявил, что он не может заставить присяжных пойти на согласие, и я лишь возблагодарил Господа, что успеваю на пароход. Я вынудил жюри не вступать в обычные для него долгие политические дискуссии: тем самым они бы задерживали меня, в чем не было никакой необходимости.
        - А что говорили люди?
        - Я не остался, чтобы выслушать их. Единственное, чего мне хотелось, - это побыстрее приехать к тебе. - Он глубоко вздохнул. - Я устал, смертельно устал. По-моему, самое лучшее теперь для меня - как следует отдохнуть. Я останусь, Кэт?
        - А как же? - с упреком спросила она.
        - Ты сказала, что Вилли нет дома. Я так и думал и боялся, что его не будет. Но мне сейчас нельзя уходить. Только на одну ночь, Кэт! Завтра я должен быть в парламенте. Фостер собирается довести до конца свою угрозу. И нам надо бороться с этим всеми мыслимыми и немыслимыми способами, которые мы только изыщем.
        - Но ты выглядишь совсем измученным. Тебе необходим отдых!
        - Я только переночую, Кэт.
        - Тебе нужны отдых, убежище, еда. А ты относишься ко мне, как к хозяйке постоялого двора.
        - Ты знаешь меня лучше, чем думаешь.
        Она кивнула, стыдясь своего упрека. Чарлза не было так долго, и он должен так быстро уйти. Он выглядит так, словно вот-вот упадет от усталости, а она ворчит на него, отнимая у него драгоценные минуты сна.
        Но ему совсем не хотелось спать. Когда слуги разошлись по своим постелям, он попросил ее остаться с ним возле камина.
        Она уселась на полу, положив голову ему на колени, чувствуя, как его пальцы нежно гладят ее волосы.
        Вскоре он поведал ей все. Зимние дожди в Ирландии очень холодные. Они проникают сквозь ветхие крыши, через окна, заткнутые кусками мешковины и соломой. Дети, которые летом бегают босиком, зимой сильно страдают и замерзают от холода. Когда они бредут по дорогам со своими изгнанными из родных мест родителями, то им настолько холодно, голодно и плохо, что у них даже нет сил плакать. Однажды он видел, как люди оттаскивали мать, на глазах у которой повесили сына - худого, как жердь, парнишку, всего шестнадцати лет. Рядом с какой-то хижиной тот нашел заряженное ружье. Во время допроса он вел себя дерзко, гордо, вызывающе. Но возле виселицы весь как-то сник и впал в оцепенение, а ужас, написанный на лице его матери, навсегда запечатлелся в глазах Чарлза.
        В дублинском замке давали огромный бал. Там было столько еды, что ею можно было досыта накормить целый полк. А статистики утверждают, что в ту холодную дублинскую ночь от голода, болезней, тифа, воспаления легких и недоедания умерло больше сотни человек.
        В деревнях люди, никогда раньше не закрывавшие окон и не запиравшие на засов дверей, теперь делают это с наступлением темноты, и не только из-за боязни вторжения солдат, а от собственных же родственников, чтобы те, мучимые голодом, что-нибудь не украли. Эти несчастные почти лишились рассудка и ночами совершают налеты, рискуя угодить на виселицу.
        И все-таки огромные толпы людей прислушивались к речам мистера Парнелла и запоминали его слова, когда он просил их не отказываться от уже достигнутого, сохранять терпение и довериться ему, а он постарается добиться справедливого и мирного договора с Англией. Он тоже ненавидел англичан, но не хотел кровопролития и резни, ибо победит их и без крови в их же парламенте и в их же собственном городе…

«Он скоро уснет, - думала она. - Как он хорошо говорит, но вскоре он пойдет спать и опять поцелует меня… А слуги все давно уснули. Словно мы совершенно одни в доме… Неужели эта ночь не станет для нас той самой ночью, когда?..»
        Жар от камина распалил ее щеки, все ее тело горело. Она чувствовала, как все ее члены отяжелели и расслабились. Когда же его пальцы вновь коснулись ее волос, она затрепетала.
        - На этом заседании Гладстону придется обратить внимание на билль о земле, - донесся до нее его усталый голос. - Если же он этого не сделает, то я не отвечаю за моих людей. Я буду вынужден заставить его, Кэт. И я использую каждую унцию моих сил, Кэт… а их… их не так уж много… как было…
        Его рука тяжело соскользнула с ее головы. Она резко повернулась к нему, испугавшись, что с ним случился обморок. Но он всего лишь заснул!
        Кэтрин отбросила свои хмельные мысли и попыталась трезво сосредоточиться. Ей даже стало смешно, когда она с трудом поднимала его длинные ноги на диван и укладывала его голову на подушку. Но даже тогда его веки были крепко сомкнуты.
        Такая соблазнительная сцена, думала она, поспешно поднимаясь к себе наверх за пледом.
        Однако веселье и сожаления оставили ее, и она лишь ласково смотрела на него, после того как прикрыла пледом в эту холодную ночь. Его щеки запали, под глазами виднелись темные круги. У него были чрезвычайно длинные темные ресницы, как у женщины. Ей безумно захотелось коснуться их. Однако его лицо с необыкновенно красивыми чертами выглядело совершенно бесстрастным, отстраненным, когда его выразительные глаза были закрыты. Его лицо находилось сейчас где-то далеко-далеко от нее, оно было просто недосягаемо, словно их разделяло широкое Ирландское море. Она почувствовала, что слегка дрожит, и не сразу поняла причину: камин давно потух и комнату наполнил пронизывающий холод.
        Она вновь подложила свежих поленьев, намереваясь каждый час просыпаться и спускаться вниз, чтобы вновь растапливать камин.
        Но, проснувшись и открыв глаза, она увидела перед собой взволнованных Нору и Кармен, которые пристально смотрели ей в лицо, словно своими взглядами старались разбудить.
        - Мамочка! О чем ты думаешь? Мистер Парнелл спит на диване в гостиной! Совсем одетый! Мисс Гленнистер в шоке! - Нора захихикала, и Кармен, ее преданная подражательница, немедленно последовала примеру старшей сестры.
        - Было бы, наверное, более ужасно, если бы он спал в халате, - сказала Кармен, и обе девочки снова разразились неистовым смехом.
        - Ничего ужасного в этом нет, - проговорила Кэтрин, садясь на кровати. - Мистер Парнелл приехал поздно ночью и так сильно устал, что уснул прямо возле камина. И мне известно об этом. Передайте-ка мне лучше платье, а потом сходите к Эллен и скажите, чтобы она приготовила обильный и сытный завтрак.
        - А что, мистер Парнелл тоже умирает от голода? - поинтересовалась Нора.
        - Разумеется, нет, но в такой холод нам всем надо как следует подкрепиться. А мистеру Парнеллу к тому же еще надо успеть на поезд, поэтому передайте Эллен, чтобы она не задерживалась.
        Кэтрин быстро оделась и спустилась вниз, где обнаружила Чарлза, весело смеющегося с девочками.
        Когда она подошла ближе, он одарил ее сияющей улыбкой.
        - Доброе утро, миссис О'Ши. Я великолепно выспался у вас на диване. И спал как убитый, пока эти две юные леди не пришли сюда. Сначала я никак не мог понять, где нахожусь. Вы были чрезвычайно добры к запоздалому путнику в моем лице.
        Последние слова были явно сказаны для мисс Гленнистер, которая неподвижно стояла позади всех. Глаза ее сверкали подозрительностью. Черт ее побери, теперь придется все рассказать Вилли. А что, собственно, рассказывать? Что она накормила ирландского лидера и предоставила ему убежище? Неужели было бы менее предосудительным прогнать его?
        - Давайте, детки, идите делать уроки, - быстро сказала она дочерям. - Мистер Парнелл, поезд отходит в половине десятого с Чаринг-Кросс. У вас еще масса времени, чтобы позавтракать. А потом мы вместе с вами прогуляемся по парку. Слава Богу, снег прекратился, хотя довольно холодно. Надеюсь, здание парламента отапливается должным образом.
        - Я тоже надеюсь на это, поскольку, наверное, сегодня нам предстоит очень долгое заседание. Возможно, вы тоже ненадолго заглянете туда послушать нас, миссис О'Ши? Обещаю, что заседание будет крайне интересным. Мистер Биггар, как всегда, проявит массу остроумия, да и я тоже. Не думаю, что нам вообще удастся сегодня поспать.
        И вот наконец в парке, где по лицам хлестал ветер, обжигающе холодный, они остались совершенно одни.
        - Что мне сказать Вилли? - спросила она.
        - Скажите просто, что я поймал его на слове и заехал в свой штаб. Ведь он именно это имел в виду, говоря о вашем доме, не так ли?
        - Я могла бы вообще ничего ему не рассказывать, если бы не мисс Гленнистер. Однако она ему все доложит. Дети тоже. А, пустяки, Чарлз. Мне бы только не хотелось, чтобы слуги распускали всякие глупые слухи, ведь тем самым они могут нанести вред нашей дружбе. Поэтому расскажем то, что должны рассказать, и будем молчать насчет того, что Вилли вовсе не надо знать.
        - Умница Китти. - Казалось, этим утром он пребывал в прекрасном настроении. - Ну что, ты будешь в парламенте днем?
        - Как получится.
        - Если дебаты затянутся слишком долго, на всю ночь, то я потихоньку уйду из парламента. Я собираюсь заказать себе номер на имя мистера Престона в отеле Вестминстерского дворца. Если миссис Престон будет столь любезна прийти и спросить мужа… Скажем, через полчаса после того, как он уйдет из здания парламента.
        - Чарлз! А это благоразумно?
        - Нет, но никто не узнает, что мы там. Это достаточно безопасно. А я хочу хоть немного побыть с тобой наедине, без всяких там подозрительных гувернанток, без двух очаровательных, но слишком любопытных девчушек, без ирландской кухарки, которая с гордостью носит на шее медальон с моим портретом, и без всяких других людей, маячащих во всех углах. Ну же, Китти! Кто из нас сегодня благоразумен, ты или я?
        Она со смехом схватила его за руку.
        - Оба. Надеюсь, что я приду.
        Он поцеловал ее под дубом, с которого уже давно опали листья. Это огромное дерево возвышалось в углу парка возле дорожки, ведущей к дому тетушки Бен. Чарлз сказал, что она выглядит весьма привлекательно в отороченном мехом капюшончике и похожа на белочку с блестящими глазками. Потом он легкой, стремительной походкой пошел прочь, а она еще постояла несколько минут, глядя ему вслед и ощущая беспредельное счастье. Она придумывала, как спрятать выражение радости на раскрасневшемся от мороза лице от проницательного и испытующего взгляда тетушки Бен. Теперь она должна быть более осторожной, скрытной, уклончивой, опытной во лжи и очень внимательной к эмоциям других людей. Ей нельзя быть рассеянной. Ведь люди всё замечают. Что заметит тетушка Бен, не так важно. Ибо она стара и очень терпима. А вот Анна с ее ревностным, все подмечающим взглядом, с ней она видится чаще, чем с остальными сестрами. И что делать с мисс Гленнистер и другими слугами? А Вилли?
        Она легко отбросила эти мысли, приближаясь к дому тетушки; сухая, заиндевелая трава хрустела под ее ногами, деревья гнулись под яростными порывами северного ветра. Она изыщет способы справиться с трудностями! И днем снова увидится с Чарлзом. Миссис Престон встретится с мистером Престоном. Она весело прокатилась по ледяной дорожке, поднялась по лесенке, ведущей к главному входу тетушки Бен, уверенно отворила дверь и вошла, громко пожелав доброго утра служанке, натирающей пол в вестибюле. Потом с высоко поднятой головой поднялась по лестнице наверх - она, как свет, несла внутри себя свое счастье.
        Глава 5
        В этот день парламент был переполнен людьми. Всюду слышались разговоры о том, что ирландцы собираются устроить крупные неприятности в связи с биллем о Habeas Corpus, и все свидетельствовало о том, что это правда.
        Мистер Биггар, являющий собой образец самого крепкого здоровья, пустился в один из своих марафонских спичей, довольно перескакивая с одной темы на другую, то и дело вставляя чисто ирландские выражения и словосочетания, которые изрядно притомившиеся члены английского парламента находили совершенно неудобоваримыми и непонятными. Когда же он начал путаться в словах и нести уже несусветную чушь, мистер Хили занял его место. Мистер Хили, молодой и рьяный приверженец мистера Парнелла, обладал весьма едким языком и грудью, переполненной невысказанными эмоциями. Но, вероятно, сегодня ему было очень горестно из-за известия, что за нарушение условий досрочного освобождения арестован Майкл Девитт. Бедняга Майкл все-таки угодил за решетку. Длительное время он провел в Дартмуре и так и не научился мерам предосторожности.
        Это известие явно расстроило и мистера Парнелла, ибо, когда настала его очередь говорить, он, несмотря на свою учтивость и острый ум, не сумел сдержать кипящей ярости. Если этот постыдный билль пройдет, то у человека останется еще меньше свободы, чем у его злосчастного друга Майкла Девитта. Ибо обвинение не придется даже сфабриковывать. Его бросят за решетку, и, может, месяцев через шесть кто-нибудь вежливо предъявит ему предполагаемое обвинение. А ведь британцы являют собой нацию, которая так кичится свободой. В любом случае, если дерзкие чужеземцы сажают в тюрьму англичанина, то британцы начинают войну, никак не менее. Почему бы и ирландцам не начать войну за то, что посадили Майкла Девитта?
        Парнелл продолжал и продолжал говорить; его высокая, красивая, стройная фигура возвышалась над залом; лицо было бледно, голос звенел от презрения, иногда презрение сменялось тихими интонациями сострадания, проникая в каждый угол зала парламента.
        Мистер Гладстон сидел, откинувшись назад на передней скамье; он явно расслабился, его огромный нос устремился в потолок, проницательный, испытующий взор смотрел, казалось, в никуда. Сэр Чарлз Дилк немного волновался, он постоянно вертелся на своем месте, и ему совсем не нравился Парнелл. Он считал, что тот ведет себя как иностранец со своей деланной надменностью и неприкрытой ненавистью к Англии. Мистер Чемберлен слушал речь Парнелла бесстрастно, задумчиво; Мистер Фостер, проводивший этот билль в жизнь, пребывал в состоянии тревоги и волнения. Он признался себе, что весьма неохотно представляет этот билль к рассмотрению, но все его волнения и беспокойства возобладали над этой неохотой. Члены ирландской партии сидели на своей скамье единой группой, время от времени перешептываясь или посмеиваясь над смыслом сказанного оратором. Все знали, что у этих людей напрочь отсутствуют хорошие манеры. Если они приходили в ярость и начинали орать друг на друга, то угомониться им было очень трудно, и суматоху они производили ужасную. Казалось весьма вероятным, что все неприятности с их стороны случатся еще до
того, как пройдет билль.
        Кэтрин заметила, что Вилли тихо сидит в стороне от членов ирландской партии, словно демонстрируя, что не имеет к этим людям никакого отношения. Как обычно, он одет в безупречный элегантный костюм, что только подчеркивало неопрятность или, наоборот, чрезмерную вычурность костюмов его коллег. Однако Вилли очень внимательно прислушивался к парламентским дебатам и, вне всякого сомнения, намеревался сыграть в них свою роль, как только настанет подходящий момент.
        Вначале Кэтрин не была уверена, что Чарлз заметил ее приход: женская галерея была переполнена, даже несмотря на ужасную погоду. Тем не менее спустя некоторое время глаза Чарлза встретились с ее глазами, при этом речь его ни на мгновение не сбилась. Он продолжал рассказывать о вековых беззакониях со стороны англичан, заметив, что об этом уже говорилось, наверное, сотни раз и до него. Можно было назвать еще множество всяких беззаконий, о которых англичане настолько устали слушать, что их обуревало единственное желание: побыстрее добраться до дома, сесть в тепле у розожженных каминов, вкусно поесть и предаться целительному сну.
        Наконец мистер Парнелл кончил говорить и сел на свое место. Его сменил мистер Вилльям О'Брайен, дублинский журналист. Его речь была довольно бестолковой, как и последовавшие за ней дебаты, если их вообще можно было назвать дебатами, поскольку члены ирландской партии вознамерились продолжить сражение, заставив англичан сидеть на своих местах до тех пор, пока те не окоченеют на жестких скамьях.
        Мистер Парнелл поднял глаза на женскую галерею, слегка коснулся платочка, выглядывающего из нагрудного кармана, и незаметно покинул нижнюю палату.
        Кэтрин выждала нескончаемые полчаса, тоже поднялась со своего места и покинула собрание. Вилли не заметил ее ухода. Если, конечно, только не сделал вида, что не заметил.
        Очень трудно оказалось найти кэб. Закутанная в свою самую теплую накидку и прикрыв лицо плотной вуалью, Кэтрин подошла к стойке отеля Вестминстерского дворца и осведомилась, прибыл ли ее супруг мистер Престон.
        - Он ожидает в небольшой гостиной на первом этаже, - сообщил ей клерк. - Приехал всего несколько минут назад и попросил передать жене, чтобы она поднялась к нему, как только появится в отеле.

«Милый Чарлз! Как осторожно он прокладывал ей путь сюда, чтобы не возникло никаких неприятностей, связанных с их свиданием!»
        Он сидел в гостиной у камина, и, к счастью, больше никого поблизости не было. Они могли заказать чаю и выпить его без всяких помех, разговаривая и спокойно наслаждаясь обществом друг друга.
        - О, Китти! Я очень много думал о рае. И вот, по-моему, сейчас он здесь.
        - Ты долго останешься здесь?
        - Очень долго, - улыбнулся он. - И держу пари, что на этот раз мы будем здесь и завтра, а может быть, и послезавтра.
        - И ты хочешь сказать, что никто из нас даже не будет спать?
        - Ну, час, два, не больше.
        - Значит, тебе следует сейчас отдохнуть.
        - Я превосходно себя чувствую и совершенно не хочу спать. Я начинаю думать, что, когда мы вместе, сон для меня не обязателен.
        - Ну уж нет. Нельзя, чтобы так было, иначе я непрестанно буду волноваться за тебя.
        - Мне так нравится слушать твой голос… Наверное, я неисправимый эгоист, поскольку думаю только о том, что нравится мне. Мы можем встретиться здесь и завтра?
        Она кивнула. Только обильный снегопад, который сделает дороги совершенно непроходимыми, мог бы остановить ее.
        - Храни тебя Господь, дорогая. - Сейчас его лицо было на удивление оживленным, хотя волнения и напряжение драмы, разыгравшейся в парламенте, все еще не покидали его. - Ты не возражаешь, что я выбрал именно этот отель? Он не очень крупный и совершенно безопасный. Никто не будет искать меня здесь.
        - Ах, вот оно что! Что ж, ты и в самом деле прав. - Ее глаза заблестели от возбуждения. - По-моему, это очень забавно.
        - Я тоже так думаю, Кэт. Однако это не игра.
        Ей безумно не хотелось слышать рассудительные нотки в его голосе.
        - Давай все-таки хоть раз поиграем. А потом…
        - Неужели ты способна забыть, что подобные вещи считаются несколько неприличными и немного опасными? - Он сдержанно улыбнулся, словно перед ним находилась Нора или Кармен. - Хорошо, пусть это будет игра, дорогая. И ты совершенно права, ибо я ничуть не сомневаюсь, что эта так называемая игра в скором времени обернется в некоего рода охоту за сокровищем. Мы же не сможем всегда останавливаться в одном и том же отеле или встречаться на одном и том же вокзале. Но я умею быть очень изобретательным. А ты?
        - Я ни разу еще не пробовала. Но, разумеется, у меня тоже получится. - Она расхохоталась. - Я могу делать все, что делаешь ты, кроме публичного противостояния мистеру Гладстону.
        - Ты станешь делать это частным путем, и в очень скором времени. И если я хоть капельку разбираюсь во всем этом, то ты будешь делать это с преогромным успехом. Мы проиграли нынешнюю баталию, и у нас нет иного выбора. Однако мы обязательно одержим маленькую, но победу, ибо Англия очень устыдится того, что она собирается делать. Что ж, оставим это на завтра. Кэт, ты будешь столь добра напомнить мне, когда наступит шесть часов? Я должен вернуться.
        После этого разговора они долгое время сидели молча. Чарлз откинулся в своем кресле и почти задремал, а она с радостью наблюдала за его лицом, освещенным светом от пылающих поленьев в камине. И опять выражение его лица накрепко отпечаталось в ее памяти. Шесть часов не за горами. Но это будет уже завтра.
        Заседание в парламенте превратилось в марафон, длившийся сорок один час, прежде чем вмешался спикер, объявивший о своем решении приостановить обсуждение билля, который будет зачитан тотчас же. Вот так, с преогромными трудностями и протестами, скрипя сердце мистер Фостер добился того, что билль все-таки прошел. Мистер Гладстон больше не делал попыток скрыть свое облегчение и заявил, что он приветствует именно такое завершение заседания, столь значительного из-за речей членов ирландской партии.
        Немедленно без суда и следствия мистер Фостер упек за решетку сотни приверженцев Земельной лиги. Но Земельная лига осталась и будет действовать, несмотря на то что арестованы ее лидеры. Никто не осмелится арестовать такого влиятельного человека, каким стал мистер Парнелл. Поэтому решено было выждать, чтобы затем посмотреть, какое влияние окажет новый билль о земле.
        Чарлзу после нескончаемых заседаний в парламенте пришлось немедленно вернуться в Ирландию. Он все-таки сумел передать Кэтрин записку, в которой он сообщал, что собирается уезжать ночным почтовым: не сможет ли она приехать на Чаринг-Кросс, чтобы повидаться с ним?
        Разумеется, она поехала на вокзал, хотя из-за этого ей не удалось быть дома в тот час, когда надо пожелать спокойной ночи Норе и Кармен. Они уже стали привыкать к тому, что мама часто и надолго уходит. Кармен сначала плакала, однако Нора с презрением отнеслась к такой слабости сестры. Разве папа не говорил маме, что она слишком много времени проводит в деревне и что ей надо чаще появляться на балах и званых вечерах?
        - Но она не надела свое бальное платье… - хныкала Кармен. - Она ушла в зеленом пальто и юбке. Ведь она не сможет танцевать в такой одежде.
        - Она держит свое бальное платье у тети Анны, - ответила Нора, что, кстати, соответствовало истине.
        Кармен была еще совсем ребенком и рассуждала еще не очень здраво.
        И вот Кэтрин в своем зеленом пальто и юбке, с накинутой на плечи меховой пелериной, в маленькой бархатной шляпке с плотной вуалью прохаживалась взад и вперед по платформе вокзала Чаринг-Кросс в ожидании Чарлза. То и дело прибывали и отъезжали поезда, вокруг сновало множество людей. Сейчас Кэтрин являла собой одинокую, всеми покинутую женщину, взволнованно мерящую шагами платформу. Носильщики поглядывали на нее с любопытством, ибо угадывали в этой хорошо одетой женщине светскую даму. Им было странно, что она совершенно одна. И они испытали некоторое облегчение, когда к ней присоединился ее супруг, высокий красивый джентльмен с аккуратной каштановой бородкой.
        Он быстро шел по платформе с распростертыми руками.
        - Китти, дорогая! Я просто неприлично опоздал. Ты сердишься на меня? Ты, наверное, очень продрогла, да?
        - Ничуть. - Она так обрадовалась, увидев его, что не испытывала ничего, кроме удовольствия. - Но ты ведь опоздал на последний поезд на Холихэд!
        - Знаю. Мне придется остаться в Лондоне до завтра.
        - Поехали в Элшем.
        Она произнесла эти слова без всякого колебания. Почему бы ему не провести там еще одну ночь? Не может же он искать в такой час место для ночлега, да еще в такой холод.
        - А можно, Кэт? Что подумает Вилли?
        - Вилли пришел бы в страшную ярость, узнав, что ты остался без ночлега в такую морозную ночь. Кроме того, - она взяла его под руку и рассмеялась, - все носильщики давно считают, что я ожидала своего мужа. Так давай не будем разочаровывать их.
        Они, стараясь не шуметь, вошли в дом уже после полуночи, пройдя через оранжерею. Кэтрин зажгла свечи и отправилась на кухню, чтобы посмотреть, какую еду Эллен оставила в кладовой. Она обнаружила там еще не остывший суп и добрый кусок холодной ягнятины. Положив все это на поднос, она внесла еду в гостиную, где Чарлз кочергой ворошил угли в камине, чтобы получше разгорелся огонь. Он подложил туда свежих поленьев и угля.
        И вот опять наступили мгновения, когда им никто не мог помешать. Чарлз здраво рассудил, что уже слишком поздно ложиться спать. Ему надо будет уйти, как только наступит рассвет. Что бы там ни было, эти мгновения слишком драгоценны, чтобы попусту растрачивать их на сон. Ему так много надо сказать ей! Она выслушает его? Кэтрин была очень хорошей слушательницей, внимательной и умной. Кроме того, когда он не говорил… Он замолчал, и она, вопросительно посмотрев на него, заметила в его глазах страстный блеск. Этот блеск явно не был отражением огня, полыхающего в камине.
        - Даже не знаю, сколько еще я смогу дожидаться тебя, Китти. Ты обратила внимание, что я даже не поцеловал тебя?
        - Да, обратила, - прошептала она.
        - Я не посмел этого сделать. Я должен во что бы то ни стало оставаться джентльменом, черт бы все побрал!
        - Почему? - снова прошептала она, на этот раз еще тише.
        - Да, почему?! - хрипло воскликнул он. - Полагаю, потому, что нам надо постоянно сдерживаться! И еще, мне не хочется мимолетной интрижки, когда один мой глаз смотрит на часы, а второй на дверь. Нам нужно время. Время, время, время! Я не хочу обойтись с тобой легкомысленно… Ты слишком нежна, слишком красива. Если бы ты знала, как страстно мне хочется увидеть твое тело!
        Она больше не могла смотреть на это напряженное, взволнованное лицо, склонившееся над нею. Она схватилась за голову и зарыдала.
        - О дорогая, дорогая!
        От нежности, пронизывающей его голос, Кэтрин почувствовала нестерпимую боль. Она никак не могла остановить поток слез, но когда ей все-таки удалось с ними справиться, Чарлз поднял ее лицо и без страсти, а успокаивающе поцеловал ее во влажные щеки так, как целуют ребенка.
        - Не надо плакать, Китти. Когда ты плачешь, мне становится очень больно.
        - Прости…
        - Знаешь, опоздать на поезд - была не очень удачная мысль с моей стороны. И в то же время мне так хотелось вновь оказаться здесь поздно ночью, как тогда… Это слишком опасно, да? О, если бы я только мог остаться, это было бы восхитительно! Я весь день мечтал только об этом!
        - Если, неожиданно приехав, ты тихонько постучишь в окно оранжереи, то не разбудишь слуг. А я услышу тебя. Моя спальня расположена прямо над оранжереей.
        - «Но если ты не способен умереть, когда мечта сия пройдет, о, никогда не называй это любовью…»- процитировал он мечтательно. - Подойди и сядь со мной рядом, Китти. Отдохнем немного до рассвета.

* * *
        Он покинул дом очень рано, когда еще никто из слуг не проснулся, а ей предстоял долгий день в полном одиночестве, если не считать постоянного внимания тетушки Бен и бесконечных требовательных вопросов детей.
        - Это был красивый бал, мама?
        - Бал? - рассеянно переспросила Кэтрин.
        - Ну да, на котором ты была сегодня ночью. Нора сказала, что ты отправилась на бал и поэтому не пожелала нам спокойной ночи.
        - Ах да, конечно, дорогая. Только это был не бал, просто несколько человек собрались на ужин.
        - А папа был?
        - Нет, сегодня ночью папы там не было, - ответила Кэтрин, почувствовав на себе испытующий взгляд мисс Гленнистер. - У него много дел. И он очень занят. И вообще у взрослых всегда много дел.
        - Как жалко, что взрослые всегда так заняты, - посетовала Нора. - А ты собираешься сегодня вечером в Лондон, мамочка?
        - Нет. Я останусь дома, чтобы пожелать вам спокойной ночи. И если хотите, даже почитаю вам на ночь сказку.
        - О, ну конечно же, дорогая мамочка!
        Лицо мисс Гленнистер немного вытянулось и стало совсем кислым. Она вообще-то была не самая красивая женщина на свете и мечтала, чтобы хоть одна живая душа была добра к ней. До тех пор пока не удастся выбраться из этой ловушки, существующей для никем не любимых гувернанток и нянь, она будет все больше и больше привязываться со своей нездоровой и чисто потребительской любовью к чьим-нибудь чужим детям.
        Вилли приехал, как обычно, в воскресенье. Он много рассказывал о заседании в парламенте, хотя его мысли были заняты совершенно другим. Он считал, что ему необходимо съездить к своим родственникам в Мадрид, так как этот визит он и так отложил до неприличия надолго. Еще его донимала подагра, и ему хотелось сбежать подальше от суровой английской зимы. Он не счел нужным спросить у Кэтрин, не возражает ли она против его поездки. По традиции он думал только о своем благополучии. Да и с какой стати ему следует выяснять ее мнение, если она теперь так холодна по отношению к нему?
        - Вернусь я примерно через месяц, - сообщил он и состроил гримасу боли, двинув ногой. - Кстати, нельзя ли спросить у старой леди насчет кое-какой наличности?
        Вначале Вилли хотя бы делал вид, что не желает тратить деньги тетушки Бен. Теперь же он считал это само собой разумеющимся. Разве старуха не узурпировала полностью власть над его женой, привязывая ее к деревне всякий раз, когда ей взбредет это в голову?
        Кэтрин обещала спросить у тетушки насчет денег. Она знала, что тетушка Бен ни в чем ей не откажет. Поэтому раздобыть денег для Вилли будет несложно. А потом… а потом его не будет целый месяц! Она уже мысленно сочиняла письмо, которое отошлет сегодня же вечером в Дублин.
        Только почему нет никаких известий от Чарлза? Она в беспокойстве ждала. Дни казались ей бесконечными. Она понимала, что никогда не избавится от своих волнений в его отсутствие. Подобно призраку она бродила по дому в ожидании почтальона и, когда долгожданное письмо наконец пришло, еле сдержалась, чтобы не заключить почтальона в объятия.
        На письме была парижская марка. Почему он во Франции? Сердце Кэтрин невольно подпрыгнуло в груди. Она поспешно разорвала конверт и стала читать.
        Отель Брайтон,

218 рю де Риволи,

27 февраля, 1881
        Дорогая моя миссис О'Ши.
        Я не получил от Вас письма по обычному адресу. И боялся, что случилось нечто скверное. Из Дублина меня предупредили, что затевается какой-то заговор и что меня намереваются арестовать за мои речи в Клэр, а в выпуске под залог мне будет отказано. Тем не менее я решил, что они откажутся от своих намерений, хотя перед возвращением счел нужным удостовериться в этом.
        Ваш Ч.С.П.
        Она отложила это письмо, поскольку заметила, что в конверт вложено еще одно, которое начиналось так:
        Моя несравненная любовь!
        Ты не сможешь даже представить себе, насколько мои мысли заняты тобою. Только тобою! Я думаю о тебе целыми днями. И еще я думаю о нашей предстоящей встрече, и одна лишь мысль об этом вселяет в меня утешение. Можем ли мы встретиться в Лондоне завтра в девять вечера где-нибудь, где тебе будет удобно? Посылаю тебе веточки вереска, которые я сорвал для тебя в Эйвондейле и носил в кармане, когда был во Франции… Я выехал из Дублина поспешно, и у меня не было даже возможности дать тебе об этом знать. Но полагаю, сейчас все утихомирилось. Если же нет, то придется мне строить иные планы. Но я больше не могу уезжать, не увидевшись с тобою…
        Его упоминание о том, что, возможно, произошло нечто скверное, могло касаться того, что, может быть, Вилли что-то заподозрил. Они постоянно опасались именно этого. Ведь она написала ему письмо, но он уехал во Францию, прежде чем ее письмо прибыло по месту назначения. Арест! Она слышала кое-какие разговоры об этом, но посчитала их очередными выдумками главного секретаря мистера Фостера, который был скор на всяческие угрозы. При виде слов, написанных собственноручно Чарлзом, она ощутила безудержный ужас. Ему пришлось уехать во Францию, чтобы не встать кому-то поперек дороги. Значит, дела действительно обстоят весьма серьезно.
        Но этим вечером он возвращается! Не будет ли это опасно для него?
        Глава 6
        Под вечер она приехала в Лондон и оставила на Кеппел-стрит записку, как они всегда делали в непредвиденных обстоятельствах. Сама она будет в отеле «У Томаса». Он может справиться о ней там. На счастье, она вложила в перчатку присланную им в письме веточку вереска. Она чувствовала, что теперь они нуждаются в гораздо большей удаче, нежели раньше. Она пылала яростью по отношению к мистеру Фостеру, лорду Кауперу и ко всем их сторонникам. Да разве можно даже вообразить, что такого человека, как мистер Парнелл, собираются арестовать? У нее не укладывалось такое в голове. Это был бы самый позорный поступок со стороны британского правительства!
        С нетерпением она ожидала появления Чарлза.
        Он приветствовал ее, задав пугающе простой вопрос:
        - Ты можешь укрыть меня, Китти?
        - Укрыть тебя! - Она чувствовала себя так, словно выкрикнула эти слова во весь голос и весь персонал отеля слышит ее.
        Они стояли в вестибюле, безупречно одетые мужчина и женщина, и обменивались учтивыми приветствиями. Кэтрин же пребывала на грани истерического смеха.
        - Ты, верно, шутишь?
        - О, к несчастью, я очень далек от шутливого настроения. Меня предупредили, что на несколько недель мне надо исчезнуть. Мне следовало побыть за границей. Вместо этого я приехал сюда. Я сошел с ума, верно?
        - О Чарлз! Ведь это истинная правда, что Вилли сейчас в Испании, и тем не менее укрыть тебя… это, наверное, невозможно!
        - В моем словаре не существует этого слова.
        - Но дети снуют повсюду, слуги… кто-нибудь обязательно расскажет…
        - Слугам ничего знать не обязательно. Они не должны знать ни о чем. Как и дети.
        - Ты имеешь в виду… укрыть тебя от всех? На несколько недель?
        Он кивнул, пристально наблюдая за ней и ожидая ответа. После своих отлучек он всегда выглядел очень худым и усталым, но сегодня он был не просто усталым, он был совершенно изможден.
        - Ты болен? - хрипло спросила она.
        - Да, немного простудился. Несколько дней в Париже я пролежал в постели. Там я навестил Делию. Но она точная копия моей матери, ведет безумный, лихорадочный образ жизни с самого утра до поздней ночи. Поэтому я приехал домой.
        Он сказал «домой». Что же она делает, неужели она такая трусиха?
        - Тебе необходим отдых?
        - Да.
        Она беспокойно осмотрелась вокруг.
        - Мы не можем разговаривать здесь.
        - Если ты не можешь, Кэт, то тогда не о чем и говорить.
        Его тон, как обычно, был учтив, но впервые она услышала в его голосе непримиримость. Она вспомнила, в чем его постоянно обвиняли: в безжалостности, хитрости, лукавстве, в использовании людей ради достижения собственных целей. Неужели он и ее использует так же? Ее глаза вспыхнули негодованием.
        - Тебе следует найти более безопасное место, где ты никому не знаком.
        - Да, полагаю, мне удастся это сделать. Извини, что потревожил тебя. Ведь наши встречи назывались игрой. По-моему, мы как раз достигли той точки в нашей игре, когда она уже больше не забавляет никого из нас. Что ж, мне пора.
        Он с серьезным видом отвесил низкий поклон и собрался было уходить.
        - Куда же ты пойдешь?
        - Поеду обратно в Париж, наверное. Я напишу оттуда.
        Она попыталась удержать его:
        - Чарлз, то, что ты делаешь, чрезвычайно скоропалительно и необдуманно! Ты должен это понять. Если тебя обнаружат в моем доме, ты будешь уничтожен.
        - Да, дорогая. И ты приговариваешь меня к этому. Я просто позволил себе немного поиграть в опасные мечты. Прощай.
        Он уходил. Она стояла и смотрела ему вслед, неспособная поверить в происходящее. Он появился и ушел в течение каких-то нескольких минут, нескольких несчастных минут, в которые она безвозвратно и навсегда теряла его.
        О да, она была совершенно благоразумна, совершенно уравновешенна. Но кому все это нужно? Кто захочет остаться в одиночестве, когда единственный любимый мужчина исчезает навсегда, становясь изгнанником, парией. Возможно, он упадет где-нибудь совершенно больной и будет забыт всеми.
        А он выглядел таким больным, на его лице явно проступала усталость, страшная усталость, граничащая с полным изнеможением. Он инстинктивно приехал к ней за помощью, а она ничем не помогла ему.
        Но разве он не понимал, до чего неблагоразумным и опасным был его план? Или он думал только о маленьком будуаре рядом с ее комнатой, куда, кроме нее, не входит никто? Он расположен над оранжереей, и стоит сделать всего несколько шагов, как окажешься там, следует только ступать так, чтобы никто не услышал внизу. А если бы он отдыхал днем, ночью она тайком приносила бы ему еду… А может, лучше притвориться больной и постоянно находиться у себя, приказывая, чтобы ей приносили еду? Эллен, сама обладающая незаурядным аппетитом, только обрадовалась бы, если еще кто-то станет есть как следует. И было бы очень много еды, которую можно подогреть в камине и разделить с ним….
        Она давно и страстно мечтала о том времени, когда они будут вместе. А тут у них было бы почти безграничное количество времени….
        Но ведь она уже отказала ему. Она позволила ему уйти. Внушила ему, что он должен осознать: их игра зашла слишком далеко и стала очень опасной. И теперь он ни за что не поверит, что она никогда не воспринимала их отношения как игру.
        Осознание всего этого повергло ее в ужас. Она устремилась к двери, рывком распахнула ее и с отчаянным видом выбежала в коридор, так что швейцар Томпсон, еще один ее старый друг, изумленно посмотрел на нее.
        - Вам нужен кэб, миссис О'Ши?
        - Этот джентльмен, который только что ушел… Я забыла кое-что передать ему… В какую сторону он направился?
        - Да вот всего с минуту назад он сел в кэб и уехал. Я не слышал, какой адрес он назвал. Возможно, он вернется, и тогда я смогу ему передать то, что вы хотели, миссис О'Ши.
        В груди у нее похолодело.
        - Нет, боюсь, он не вернется. Он не остановится здесь. Да, Томпсон, достаньте мне кэб. Спросите у кэбмена, не отвезет ли он меня в Элшем.
        Когда она приехала в Элшем, дом был погружен в тишину. Она прислушалась. Тишина показалась ей мертвой. Все давно спали, кроме одной из служанок, Джейн, которая стояла в вестибюле и выключала газ в светильниках.
        - Вам что-нибудь угодно, мадам?
        - Да, растопи камин в гостиной, что внизу. Я очень замерзла, добираясь сюда. И мне надо написать несколько писем.
        - Слушаюсь, мадам. Может быть, выпьете чего-нибудь горячего с дороги?
        - Нет, ничего не надо, спасибо, Джейн. Только растопи камин, а потом можешь идти спать.

«Но если ты не способен умереть, когда мечта сия пройдет… - эти слова не давали ей покоя, - никогда не называй это любовью…»
        Она подумала, что именно сейчас ей хотелось бы умереть. Она знала, что не заснет этой ночью. Хотя Джейн хорошо растопила камин, Кэтрин подбросила еще свежего угля и уселась у огня в ожидании, когда эти мучительные часы наконец пройдут. Наверное, утром она почувствует себя лучше. Пока же все ее мысли были обращены к Чарлзу, продрогшему, уставшему, больному, без крыши над головой, без друзей… Еще ее не покидала мысль, что ей никак не удастся сказать ему, как сильно она сожалеет о том, что мужество покинуло ее в самую ответственную минуту.
        Он будет по-прежнему любить ее, но уже не так сильно, думала она. И больше никогда он не попросит ее о…
        Если бы только он дал ей время подумать.
        Но как мужчина, преследуемый неминуемой опасностью ареста, может тратить время на светские тонкости?
        Конечно же, он эгоистичен, безрассуден, дерзок, если ожидает от нее, англичанки до мозга костей, что она станет мученицей ради его многострадальной страны даже при самой острой необходимости…
        Но ведь он был измучен, изможден, у него не хватило сил размышлять здраво - он пришел, движимый только инстинктом, совершенно уверенный в гостеприимстве и убежище…
        Она порывисто встала, зажгла свечу, поднялась наверх и на цыпочках двинулась по коридору к спальне девочек. Остановившись возле их постелей и прикрывая свечу ладонью, чтобы свет не упал на их личики, она прошептала:
        - Я пошла на это ради вас, любимые мои. Вы понимаете? Сделает ли это вас счастливее? И вообще, хорошая ли я мать?
        Но, вернувшись опять к камину, она почувствовала себя настолько брошенной, одинокой и никому не нужной, что горькие слезы непрерывным потоком заструились по ее щекам. Она плакала, закрыв лицо руками, когда вдруг в окно кто-то тихо постучал.
        Чарлз? Возможно ли это?
        Она раздвинула занавеси. За окном было так темно, что она могла разглядеть только руку и высокую фигуру. Но этого было достаточно. В считанные секунды она пробежала через оранжерею и распахнула дверь. Этих секунд хватило только на то, чтобы на цыпочках спуститься к выложенной гравием дорожке и приготовиться к встрече.
        Она ввела его в дом. Щеки Чарлза по сравнению с ее были просто льдышками. Его руки обняли ее плечи.
        - Китти, любовь моя, ну как я мог покинуть тебя вот так?
        - Я отказалась помочь тебе только из-за детей.
        - Даже если бы это было не так, я не стал бы думать о тебе хуже.
        - Но если бы ты знал, как я сожалела об этом! Ты совсем замерз. Ты простужен. Скорее иди к огню!
        - Нет, мне нельзя оставаться здесь. Я пришел только затем, чтобы ты поняла: я не мог уйти от тебя, не помирившись.
        - Никакой ссоры между нами не было. И конечно же, ты останешься. - Она буквально потащила его в гостиную и сняла с него пальто. - Садись и отогревайся. Когда ты в последний раз ел?
        - Не помню. Да Бог с ней, с этой едой! Поем завтра. Я решил вернуться к Делии в Париж.
        - Ничего подобного ты не сделаешь, - сурово проговорила она. - Я уже все продумала. Ты будешь жить в маленькой комнате рядом с моей спальней. Днем я стану запирать дверь на замок. Ты умеешь спать днем? Боюсь, что тебе придется привыкнуть, а ночью мы в полнейшей безопасности сможем сидеть у камина в моей комнате. Я решила сообщить всем, что заболела на две или три недели. Большую часть времени я буду находиться у себя в комнате. А тетушка Бен сможет пока обходиться и без меня. Она знает, что я не отдыхала, наверное, больше трех лет. Детей допускать не будут, чтобы они не тревожили меня. Да и никакого вреда от этого им не будет. И было бы совсем хорошо, если бы ты ел по ночам. Моей ванной никто, кроме меня, не пользуется. Ночью ты сможешь спокойно принимать ванну. Мы просто превратим день в ночь, вот и все.
        На это он произнес всего несколько слов:
        - Какой великолепный из тебя организатор. Мне больше нечего сказать на это.
        Но она вновь увидела вспыхнувший огонь в его глазах и внезапно осознала, что это почти мгновенное решение, которое она приняла только сейчас, на самом деле она приняла в тот самый день, почти год назад, когда, придя к зданию парламента, попросила его выйти для разговора с ней.
        Сейчас она уже не испытывала ни страха, ни сожаления. Ее удивило лишь то, как быстро отчаяние превратилось в совершенное счастье.
        - Мне хочется отправить тебя обратно в Ирландию совершенно новым человеком.
        - Предложенный тобою режим настолько приятен и восхитителен, что я, наверное, вообще никогда не уйду отсюда.
        Она весело рассмеялась.
        - Тогда давай я покажу тебе твои новые апартаменты. У тебя есть какой-нибудь саквояж?
        - Я оставил его кэбмену. Он ожидает меня в конце аллеи. Я приказал ему не подъезжать слишком близко к дому, а то он всех бы перебудил. Мне пришлось подкупить его, чтобы он дождался меня и отвез обратно в Лондон.
        - Тогда подкупи его еще раз, только чтобы он поскорее уехал отсюда. Поторапливайся.
        Это снова была игра - возбуждающая, волнующая, чрезвычайно рискованная. И все же теперь это было больше, чем игра… Когда Кэтрин застилала узенькую кровать в маленькой гостиной, руки ее дрожали. Ей пришлось проявить особую активность: она опрыскала лавандовым маслом простыни, полотенце, одеяла (пришлось быть, очень осторожной, чтобы не оставить полотенца висеть в ванной), пододвинула стол и стул к окну, чтобы Чарлз мог работать.
        И вот он торопливо поднимается наверх в приготовленную для него комнату. Она разожгла у себя камин, чтобы они могли посидеть в тепле, пока ими постепенно не овладеет сон. Для полной безопасности заперла свою спальню на замок. Вскоре они смогут поджарить себе хлеб на огне и вскипятить чайник.
        Он вошел в комнату и тихо закрыл за собой дверь. Остановился, осмотрелся вокруг и… попросил у нее прощения, сказав, что хотя ни разу не видел ее комнаты прежде, но представлял себе ее именно такой.
        Он внимательно изучил фотографии ее отца, детей - Джералда, Норы и Кармен, - стоявшие на прикроватном столике. Потом посмотрел на ее пеньюар, разложенный на кровати, взял его в руки.
        - Надень его, Китти.
        В его тихом голосе она ощутила довольно властное требование. И спросила дрожащим голосом:
        - Прямо сейчас?
        - Да, сейчас.
        Подойдя к ней, он начал вынимать булавки из ее пышных волос.
        - Я столько времени ждал этого момента…
        Он распустил ее волосы, водопадом рассыпавшиеся по плечам.
        - И этого тоже…
        Его рука коснулась ее груди, и внезапно ей показалось, что еще секунда - и она упадет без чувств; ее сердце колотилось с бешеной страстью, когда она почувствовала, что ее груди совсем лишились своего прикрытия.
        Удивительно, но его руки не дрожали. Его пальцы, когда он расстегивал крючки ее корсета, действовали спокойно, умело и уверенно. Он не вел себя неумелым мальчишкой. Он раздевал ее быстро и искусно. Она даже не заметила, как оказалась совершенно обнаженной, чувствуя себя при этом прекрасно и совершенно естественно.
        - Ты должна начать с пуговиц моего жилета, Китти. Полагаю, женщина вполне способна справиться с этим… хотя еще ни разу не доказал этого обстоятельства… до сих пор. - Между словами его губы нежно целовали ее распущенные волосы, лоб, шею. Приподняв пышную массу ее волос, он поцеловал ее затылок. - Я всегда мечтал поцеловать именно это место… И это. - Впадинка между ее грудями оказалась наиболее чувствительной. Ей снова показалось, что она теряет сознание, и она прошептала:
        - Дай мне лечь, Чарлз…
        Он отнес ее на кровать. Когда она устроилась, он долго стоял рядом, рассматривая ее тело, ее разметавшиеся по подушкам волосы, ее лицо.
        - А свет? - наконец спросил он.
        - Погаси его… и запри дверь.
        Она выговорила эти слова, запинаясь, словно была немного пьяна или в полусне. Яркое пламя камина отбрасывало причудливые тени, танцевавшие на потолке. Чудилось, дрова, потрескивая, о чем-то перешептываются, и этот тихий звук смешивался с шорохом его одежды, падающей на пол. Она закрыла глаза, почувствовав, что благодатная дрожь овладела ее телом с ног до головы. Значит, вот она какова - супружеская измена, думала она, ощущая легкое головокружение. Нет, никто ничего не понимает! На самом деле это сладостное ожидание и предвкушение называлось не отвратительным словом «измена», а прекрасным словом «любовь». А измену, или адюльтер, она совершила много лет назад с Вилли - с человеком, которого никогда не любила.
        Чарлз неистово прижался к ней, и она тут же почувствовала пленительное прикосновение его тела.
        - О чем ты думаешь, Кэт? Китти! О чем ты думаешь, любовь моя, моя единственная любовь?
        - Только об этом… - Ее голос сильно дрожал, но это уже не имело никакого значения, ибо его губы закрыли ее рот, освободив тем самым от ненужных слов. Во всяком случае, то, что происходило между ними, не нуждалось ни в каких словах.
        Боже, какое же наслаждение, оказывается, может получить женщина, думала она, до чего близость сладостна, нежна, она чарует, потрясает, она… Кэтрин почудилось, что еще немного - и она умрет от наслаждения…
        Глава 7
        Ей очень не хотелось тревожить темноволосую голову, лежащую на подушке рядом с ее головой. Он спал так крепко и совершенно неподвижно, словно уснул впервые за несколько недель.
        Но внизу уже ходили слуги, раздавались чьи-то голоса, а сквозь щель между занавесями пробивался серый пасмурный февральский рассвет.
        - Чарлз!
        Он проснулся сразу, как только услышал ее шепот. Сначала в его глазах мелькнул испуг, который сразу же сменился полнейшим спокойствием и готовностью к любым действиям.
        - Мне пора?
        - Тебе надо только перейти в соседнюю комнату. Постель там готова. Ты сможешь снова заснуть?
        Он закрыл ее губы долгим поцелуем.
        - Мне хочется вечно бодрствовать, чтобы все время смотреть на тебя. Но если я должен…
        - Должен. И мне придется тебя запереть. Могут войти дети.
        - Кэт…
        Она приложила палец к губам.
        - Теперь ни слова! Говорить будем только ночью. Вскоре я принесу тебе чего-нибудь поесть. Часть моего завтрака, предназначенного для больной.
        Сейчас она чувствовала себя страшно легкомысленной. Она никогда еще не была настолько здоровой, как сейчас, однако симулировать оказалось очень просто: после бессонной ночи под глазами залегли темные круги, а лицо сильно осунулось. Ей было уже за тридцать, и она не очень бодро чувствовала себя после долгой ночи без сна. Когда она позвонила и вошла Джейн, Кэтрин без особого труда притворилась, что у нее сильнейшая мигрень и переутомление.
        - Боюсь, я не скоро приду в себя, Джейн. Пожалуй, мне следует отдохнуть недельки две, а то и три.
        - О мадам! Может быть, послать за доктором?
        - Не надо! Я ведь сказала, это всего лишь переутомление. Я бы хотела отправить послание тетушке. А пока попроси Эллен принести мне завтрак.
        - Да, мадам. Что вам угодно на завтрак? Что-нибудь легкое?
        - Нет, Джейн, с аппетитом, у меня, как ни странно, все в порядке! - поспешно ответила Кэтрин. - Еще раз повторяю, мне следует набраться сил. Я совершенно вымоталась! И запомни, не желаю никого видеть. Хочу только как следует отдохнуть.
        - А что сказать мисс Норе и мисс Кармен, мадам?
        - Я же сказала, что не желаю видеть никого. Даже их, - вздохнув, ответила Кэтрин, устало проводя рукою по лбу. - Скажи им, что мама немного приболела. Но через несколько дней обязательно поправится.
        - Да, мадам, - послушно кивнула Джейн, и по выражению ее простоватого лица Кэтрин удостоверилась, что ей удалось убедить служанку в своем недомогании. - О, как мне жаль, что вам нездоровится! Надо ли послать записку в Лодж?
        - Да. После завтрака. И постарайся, когда разжигаешь камины, не греметь поленьями. Моя голова просто не вынесет этого шума!
        Эллен, благослови ее Господь, искренне верила в еду как в панацею от всех болезней. И спустя некоторое время принесла огромный поднос с поджаренным хлебом, медом, яйцами всмятку, несметным количеством только что испеченных оладий и пузатый чайник с чаем.
        Кэтрин, наслаждаясь зрелищем горящего камина, в то время как за окном уныло завывал холодный ветер, нежилась в теплой постели, постоянно думая о нем, лежащем меньше чем в десяти футах от нее.
        Как только Джейн унесла поднос, Кэтрин выпорхнула из постели, заперла дверь и отнесла большую часть завтрака и чашку горячего чая в соседнюю комнату.
        - Выпей чаю, быстро! Я должна вернуть чашку, Чарлз, - приказала она своему возлюбленному.
        Она наблюдала, как он жадно пьет чай и поедает хлеб с маслом.
        - Ну как, сможешь теперь продержаться до вечера? Обещаю, тебя будет ждать отменный ужин.
        - Конечно, любимая. А теперь я посплю.
        - И я тоже.
        Они посмотрели друг на друга, и в глазах обоих сияла та близость, которая понятна лишь двоим.
        - Как же мне изображать из себя больную? - прошептала она. - Ведь я чувствую…
        - Как ты себя чувствуешь, дорогая?
        - Я отвечу на твой вопрос вечером, - прошептала она и поднесла палец к губам.
        День пролетел совершенно незаметно и быстро, ибо Кэтрин крепко спала все это время. Она проснулась уже в сумерках и увидела рядом со своей кроватью мисс Гленнистер.
        - Простите, что я осмелилась потревожить вас, миссис О'Ши, но девочки очень расстроены. Они думают, что вы и вправду очень больны.
        - Я же объяснила, что не больна. Я лишь сильно переутомилась, - ответила Кэтрин, всматриваясь в подозрительное лицо гувернантки. - Не надо стоять в темноте, мисс Гленнистер. Зажгите свет. А девочкам следует внушить, что их мама не может сиюминутно находиться в их распоряжении, прибегая на каждый их зов, не может, хотя сильно их любит. Надеюсь, вы в состоянии доходчиво объяснить им это, не так ли? А мне необходим полноценный отдых, отдых от всех.
        - Я понимаю, миссис О'Ши. Полагаю, вы очень переутомились: вы ведь почти не спали все эти ночи.
        - А вот это не ваше дело, мисс Гленнистер. Ваша обязанность - приглядывать за детьми.

«Вот сейчас я обидела ее, и она смотрит на меня, как ястреб, - подумала Кэтрин. - Странно, но это меня совершенно не волнует». Ее вообще ничто не волновало в это благословенное время, которое, казалось, остановилось для нее.
        Она дернула за сонетку и распорядилась, чтобы Джейн как следует растопила угасающий камин и принесла побольше угля, ибо на улице так холодно, а Кэтрин хочется находиться в абсолютном тепле. Еще она попросила Джейн принести чайник, молоко, сахар и чай, поскольку она очень ослабла и постоянно нуждается в подкреплении. Не исключено, что она всю ночь будет пить горячий чай. И пусть никто не беспокоится, если услышит, как она ходит наверху. Значит, ей просто не спится…
        Джейн, выпученными глазами посмотрев на хозяйку, снова предложила послать за доктором. То же самое предложила Кэтрин и старенькая миссис Вуд.
        - Нет, я уже сказала, что мне не нужен никакой доктор! - отрезала Кэтрин. - Все, что мне нужно, - это полный покой и одиночество. Вот моя тетушка сразу поймет это.
        - Да, да, конечно, мадам. Она сказала, чтобы вы не спешили к ней. Просто мы с поварихой подумали…
        - А вы с поварихой перестаньте думать! - строго приказала Кэтрин. - Я, разумеется, ценю вашу заботу, но, будьте добры, делайте все так, как я говорю.
        Джейн все-таки немного задержалась.
        - Мы подумали, что же сказать хозяину… Надо ли сообщить ему, что вам нездоровится?
        - Конечно, нет! Ни в коем случае! Во всяком случае, к тому времени, как мое письмо дойдет до Мадрида, я уже полностью поправлюсь. И не надо излишней суеты и беспокойства, Джейн. Право, сейчас я просто не в состоянии этого вынести. Только выполняй мои указания и передай Эллен, чтобы она делала то же самое.
        Ей понадобилось огромное терпение, чтобы дождаться одиннадцати ночи, когда они смогут свободно общаться, и полуночи, когда Кэтрин спустится в кладовую, чтобы нагрузить поднос сытным ужином.
        К счастью, она никогда не бранила Эллен за то, что та готовила слишком роскошные ужины. Теперь ей было только на руку, что в кладовой оставались кусочки холодного мяса, пирогов и пудингов, фруктов и свежего хлеба, который выпекали каждый день.
        Она сидела напротив камина словно ребенок, которому взрослые разрешили участвовать в полночном празднестве. Хотя прошло только двадцать четыре часа, он выглядел удивительно отдохнувшим и полным сил; его щеки порозовели, глаза сверкали.
        - Ты, кажется, сказала, что отправишь меня обратно в Ирландию совершенно новым человеком, Кэт?
        - Если я вообще дам тебе выйти отсюда.
        - И если я буду способен разорвать себя пополам.
        - По-моему, ты все равно услышишь зов своей страны.
        Его лицо сразу сделалось серьезным, и она пожалела, что сделала это довольно саркастическое замечание. Ей не хотелось выглядеть в его глазах легкомысленной и ветреной.
        - Ты мне поверишь, если я скажу, что постараюсь закрыть уши?
        - Да, поверю. - «Сейчас, - подумала она. - Ну, может быть, еще и завтра». - Но хочу предупредить: ты теперь мой, а я способна стать страшной собственницей по отношению к людям. И не буду всегда вести себя покорно и хорошо.
        - Дорогая Китти, я просто обожаю, когда ты ведешь себя плохо.
        - Ты, надеюсь, понимаешь, что я имею в виду.
        - Конечно, дорогая. Ты смелая и красивая женщина, и теперь я отношусь к тебе как к своей жене, - тихо, но страстно проговорил он. - Поэтому и я не всегда буду поступать хорошо. Но нам надо постараться делать все по возможности лучше. - Он крепко сжал ее руки. - Хочу тебе сказать… ну, о том, что произошло между нами прошлой ночью… я приехал сюда не за этим.
        - О, а я так хотела этого! - честно призналась она. - Теперь я женщина, которая изменяет мужу.
        - Кэт! Никогда не говори так! - выдохнул он с горящим взором. - Ты - моя жена и никогда даже не думай ни о чем подобном!
        - Однако люди воспримут это совершенно иначе.
        - Никто ни о чем не узнает!
        Он продолжал выглядеть очень сердитым, поэтому она с вызовом в голосе довольно громко проговорила:
        - Значит, ты сожалеешь о том, что произошло?
        - Сожалею! Очень, очень скоро я покажу, как я сожалею об этом.
        Она взяла с тарелки нож и сказала:
        - Если ты о чем-то сожалеешь, я убью тебя!
        - Верю. Ты очень страшная женщина.
        Она весело рассмеялась, лицо ее раскраснелось при свете горящего камина.
        - Так что же мы делаем - любим или ненавидим друг друга?
        - Я-то знаю, что делаю, - весьма рассудительным тоном ответил он. - Но ты поставила меня над всеми, Китти, даже над твоими детьми. Разве я могу быть безоглядно счастлив?
        - Только никогда не прекращай любить меня, вот и все.
        - Так просто?
        - Ты не веришь, что это сделает меня счастливой?
        - По-моему, чтобы это произошло, тебе придется прибегнуть к сверхчеловеческим усилиям. О дорогая… - Он заключил ее в объятия, спрятав лицо на ее груди. - Если бы я смог забыть… - Он помолчал, потом опять прошептал: - О моя дорогая! - И снова воцарилась тишина.
        - Ты не можешь забыть все эти прощания, разлуки и расставания? - спросила она. - Ну да ведь один Бог знает, что станется с нами. Что будет дальше. У нас есть сегодняшняя ночь, завтрашняя ночь и еще ночь. Знаешь, мне показалось… - она пристально заглянула ему в лицо, - что ты - пессимист.
        - Может быть. Но не сейчас. - Он возился с завязками ее платья. - Я хочу увидеть, как свет от камина падает на твое тело. Или ты замерзла?
        - Несмотря на все, сказанное тобой, - проговорила она голосом таким же огненно-ярким, как отблески пламени на ее обнаженном теле, - пока ты будешь любить меня, я буду счастлива.

* * *
        На следующий день приехала Анна.
        - Кэт, что с тобой? Я прослышала, ты больна! А Вилли знает об этом?
        - Нет, не знает, и ты не сообщай ему об этом. Я не хочу, чтобы он примчался домой, потому что хочу пару недель понежиться в постели и ничего не делать.
        - Но ты же не любишь лениться!
        За последние несколько лет взгляд Анны становился все более проницательным. Она была великолепна в зеленом бархатном костюмчике с прелестным пояском вокруг осиной талии и развевающимися юбками. Однако взгляд ее был явно недовольным. Наверное, такой взгляд был у самой Кэтрин до ее знакомства с Чарлзом, а может быть, до самой прошлой ночи. «Бедняжка Анна, - подумала она. - И какие же бедняжки все остальные, введенные в заблуждение женщины, считающие, что секс надо лишь терпеть, а не наслаждаться им; какие же они несчастные - те, кто не знает, какое это наслаждение - заниматься любовью, когда пламя камина отбрасывает свои мерцающие блики на твое обнаженное тело; какие же они несчастные, те, кому приходится сжиматься в комок и закрывать глаза при виде приближающегося супруга!»
        - Кэт, чему это ты улыбаешься? Ты сейчас напоминаешь мне кошку, только что полакомившуюся сметаной.
        - Неужели я улыбалась? По-моему, я чувствую себя очень виноватой, лежа здесь в полном здравии. Но я страшно устала. Я не отдыхала так давно, что, наверное, даже и не вспомню когда.
        - Так почему бы тебе не собрать вещи, не взять детей и вместе с ними не отправиться в Брайтон подышать морским воздухом?
        - В феврале? Не говори глупостей. Мне больше нравится отдыхать в собственной постели. Ты что, пришла сюда критиковать меня?
        - Нет, но я специально приехала из города, узнав о твоей болезни. Должна заметить, ты вовсе не выглядишь больной, а Эллен говорит, что в спальне ты ешь гораздо больше, чем тогда, когда спускаешься вниз.
        - Ну вот видишь, значит, нет никаких причин для беспокойства, - мягко проговорила Кэтрин. - Позвони, пожалуйста, и скажи Эллен, чтобы она принесла нам чаю. Наверное, ты спешишь обратно в город?
        - Да, я должна быть там как можно скорее. Сегодня вечером я устраиваю званый ужин. Джон надеется, что я буду устраивать все больше и больше приемов. Скажу тебе честно: кто нуждается в отдыхе, так это я. Ты, наверное, безумно рада, что Вилли так надолго оставил тебя.
        - Неужели?
        - Ну, во всяком случае, ты не похожа на несчастную, всеми брошенную жену, - язвительно проговорила Анна. - Если бы кто-нибудь спросил меня, то я бы ответила, что Вилли просто рехнулся, уехав в такое время… если он, конечно, не хочет сделать себе имя. Как ты думаешь, мистера Парнелла арестуют, когда найдут?
        - А разве его до сих пор не нашли?
        - И не спрашивай! Этот человек хитер, как лиса. Вообще-то, я считала, что он твой друг. Неужели он не говорил тебе, где будет скрываться?
        - Чтобы кто-нибудь доверил женщине такой секрет?! - воскликнула Кэтрин. - Как бы там ни было, я считаю, что все это выглядит не лучшим образом. Да как только правительство не боится приобрести столь скверную репутацию, собираясь арестовать одного из своих же собственных членов?
        - Его собираются арестовать за подстрекательство к мятежу, - сказала Анна. - Должна заметить, что, будь я премьер-министром, я бы навсегда пресекла деятельность людей, подобных Парнеллу.
        - А я считала, что свобода слова - одна из наших привилегий.
        - О Кэт, ты же умная женщина. И не надо искажать то, что происходит на самом деле, только потому, что мистер Парнелл твой друг. Я согласна, у него самая романтическая и меланхолическая внешность. Безусловно, это притягивает. Интересно, почему он не женат. Наверное, для него намного лучше было бы жениться, правда, его жене приходилось бы все время участвовать в его деле, иначе она умерла бы от одиночества.

* * *
        Милая тетушка Бен ежедневно присылала кого-нибудь, чтобы узнать, как здоровье Кэтрин, и заставляла Кэт буквально рыдать при виде гигантских корзин со свежими фруктами - апельсинами, бананами и тепличным виноградом, - поток которых не прекращался. Кэтрин пересылала фрукты в детскую, но не забывала оставить добрую их часть для полночных встреч у пылающего камина.
        К концу недели Чарлз стал выглядеть несравненно лучше. Он сказал, что одним только продолжительным сном поборол свою усталость. Теперь его мозг свеж, как никогда, и он начинает разрабатывать новые планы. Вскоре ему придется уехать.
        Это была идиллия, которая не могла продолжаться вечно. Они были счастливы, что все протекало так успешно. Кэтрин с преогромным усилием воли скрывала свои горестные мысли о грядущей разлуке.
        - Тебе действительно надо будет уехать? Ты будешь в безопасности?
        - Думаю, да. Фостер снова кипит от ярости. И ему только по душе всякий шум и протесты. Ты не сможешь раздобыть мне немного принадлежностей для письма? Я должен приступить к работе. Обещаю, все будет очень тихо.
        Итак, в ее будуар вновь вошла эта туманная, зеленая и вечно беспокойная страна, темным призраком маячившая за их спинами во время их ночных бдений у камина. За ними неотступно следовала эта зловещая тень, и Кэтрин никак не могла избавиться от нее - иначе ей пришлось бы избавиться от человека, которого она так любила. А мысли об Ирландии все чаще и чаще отражались в его глазах, отчего выражение его лица становилось тревожным и печальным.
        Однажды он сказал:
        - Как жаль, что Майклу Девитту не так удобно в тюрьме, как мне здесь.
        Он разрабатывал свои правила для гомруля. Новый Земельный акт, сказал он, возможно, окажется лучше ожидаемого ими. И есть смысл поверить, что Гладстон все больше и больше сочувствует их делу. Но даже если этот акт и будет неплох, ему все равно придется выступить против него со своим актом о гомруле - более объективным и намного более важным. Он не может позволить себе окончательно поверить, что нечто, сделанное правительством, совершенно.
        К тому же имело смысл убедиться, что Гладстон станет приветствовать некоторые формы переговоров с ирландской партией до тех пор, пока все это будет держаться в тайне.
        - Мне бы хотелось, чтобы после моего ухода ты зашла к нему на Даунинг-стрит[Министерство иностранных дел.] . Подожди несколько дней, а потом пошли туда записку с просьбой, чтобы он принял тебя. Ты сделаешь это для меня?
        - Предположим, он откажется встречаться со мной?
        - Тогда тебе придется пойти на риск и «отловить» его, как тогда меня. Помнишь? - Его глаза весело заискрились, и она улыбнулась.
        - Мистеру Гладстону уже за семьдесят. И вряд ли, получив записку от незнакомой женщины, он примет ее за любовное послание. Когда ты намереваешься отправляться, Чарлз? И куда?
        - Говоря по правде, я вообще не хочу уходить отсюда. Но должен. Думаю, я уйду в понедельник. Собираюсь сесть на поезд до Харуича и отправиться во Францию. Оттуда я могу вернуться в Дублин. Будет намного безопаснее, если все решат, что я скрывался не в Англии, а во Франции.
        - Но ведь это такая продолжительная поездка!
        Он ласково погладил ее волосы.
        - Вот и славно. У меня будет время свыкнуться с тем, что я снова один.
        - Чарлз… я подумала еще об одном… Допустим… я… Предположим, у нас будет ребенок.
        Его пальцы в ее волосах даже не дрогнули.
        - Я тоже об этом думал.
        Она страстно посмотрела на него.
        - Мне бы очень хотелось иметь от тебя ребенка.
        Наступила тишина. Очень долгая.
        - Дорогая Китти! Мне тоже!
        Сейчас, должно быть, все, о чем он думал долгое время, о чем он мечтал, молнией промелькнуло у него в голове: позор, крах, полный отказ от всех своих стремлений и амбиций, предательство своего народа.
        Словно угадав его мысли, она вскричала:
        - Не волнуйся ни о чем! Я справлюсь.
        Он взглянул на нее, и невысказанный вопрос так и застыл в его взоре.
        - Разумеется, придется справиться и с Вилли, - на этот раз совершенно спокойно проговорила она.
        - Существует только один способ устроить все это!
        - Да. Его я и имею ввиду.
        Он посмотрел на нее с таким искренним изумлением, что ей пришлось объяснять очень быстро и очень хладнокровно.
        - Тебе пришлось столь многим пожертвовать ради твоей страны. Что ж, будет еще одна жертва.
        - Но это же ты, Кэт. А ты - моя.
        Он прижал ее к себе с такой неистовой силой, что она вскрикнула от боли.
        - Этого пока не случилось. Все это пока лишь гипотетически. Но об этом надо было поговорить. А теперь, нравится тебе это или нет… - она высвободилась из его жестких объятий, - я буду молиться о том, чтобы у нас был ребенок.
        Его руки бессильно упали вниз. Он посмотрел в ее лицо, искаженное мукой.
        - Нам надо быть очень осмотрительными, - произнесла она.
        Но когда слезы заблестели в его глазах и они почернели от боли, она заколебалась, тут же лишившись своей уверенности.
        - Мне хочется кое-чего еще, - прошептала она.
        - Ты хочешь меня.
        - Я делю тебя еще с тремя миллионами человек. - Она погладила его волосы, откинула их назад - обнажился высокий лоб, она увидела его красивые брови. - У нас осталось так мало времени! Будем же счастливы каждую минутку этого дарованного нам Господом времени. Только, Чарлз…
        - Да, дорогая?
        Ее голос прозвучал тихо, но с прежним упрямством:
        - Я по-прежнему надеюсь, что у нас будет ребенок.
        - И я тоже, - проговорил он, целуя ее в лоб.

* * *
        План оказался на удивление успешным. Оставалась лишь одна проблема, состоявшая в том, как Чарлзу незаметно выбраться из дома.
        Еще не наступил рассвет, и на дворе был лютый мороз. Чарлз стоял в пальто и кашне, держа в руке саквояж.
        - Сейчас я уйду.
        Они сотню раз могли сказать друг другу «прощай» в этот холодный рассвет; они вели себя осторожно, даже не касались друг друга руками. Они договорились, что он отправится на вокзал, где будет дожидаться поезда. Самым важным было покинуть дом никем не замеченным.
        - Я спущусь вниз, - сказала она.
        - Нет, оставайся, я сам смогу выйти.
        - И по пути сбить сотню каких-нибудь вещей. Нет уж, я пойду первой. Ради Бога, будь осторожен и старайся не шуметь.
        Их путешествие по лестнице вниз прошло успешно. В гостиной Кэтрин подумала, что надо бы зажечь свечу, чтобы вывести его через оранжерею.
        - Ты уверен, что оделся как следует? Это твое пальто, оно достаточно теплое?
        - Со мной все будет прекрасно. Только выведи меня, и все.
        Когда они открыли дверь, выходящую в сад, резкий порыв ледяного ветра ударил им в лицо. Весь сад заледенел, где-то на горизонте занимался серый рассвет. Кэтрин вся дрожала от холода. Свечу, которую она держала, задуло ветром.
        - Чарлз, береги себя.
        - И ты тоже, Китти. Сходи на следующей неделе к Гладстону. Напиши и условься о приеме.
        - Хорошо.
        - Я уже говорил тебе, что меня всегда можно найти в дублинском отеле «У Мориссона». - Он тщательнее запахнул кашне. - Ух, как на Северном полюсе! Не простудись.
        - И ты тоже…
        Но он уже уходил, быстрыми и широкими шагами приближаясь к воротам. Спустя несколько секунд его высокая темная фигура растворилась в сером зимнем воздухе.
        Идиллия кончилась.
        Глава 8
        Дом снова ожил, когда его хозяйка «поправилась». К своему огорчению, Кэтрин нашла Кармен похудевшей и осунувшейся. Она очень мало ела, жаловалась мисс Гленнистер. А когда ей говорили, чтобы она ела как следует, девочка начинала капризничать, и ее дважды пришлось наказать.
        - Она подумала, что ты собираешься умереть, мамочка, - сказала Нора, а Кармен устремилась к матери и зарылась личиком в ее юбках.
        - Какая чепуха, право слово! Я всего лишь сильно устала. Мне только хотелось побыть в тишине. Вот Нора это понимает. Почему же ты не поняла этого, ангел мой?
        Она подняла лицо девочки, взволнованное и залитое слезами. Она была еще такой малышкой! Кэтрин было тяжело смотреть на младшую дочь, не думая, что же она наделала.
        Другая проблема была с тетушкой Бен. Та постоянно ворчала, что мистер Мередит где-то подхватил простуду и она не подпустит его близко к себе, чтобы потом не начать чихать, набравшись от него микробов. И еще она постоянно заставала своих слуг за тем, что они снимали шляпы перед женщиной, живущей по другую сторону парка.
        - Я сказала им, что если еще раз застану их за этим занятием, то всех уволю. Я помню еще войну на Пиренейском полуострове[Война Англии и Португалии при участии испанских патриотов против Наполеона (1808-1814).] . - Ее старческий рот превратился в угрюмую полоску. - Муж моей дорогой подруги Энни Мирз погиб при Ватерлоо, и я могла бы назвать еще несколько имен. Это было ужасное время! А все из-за этого сумасшедшего корсиканца, которого следовало бы расстрелять, вместо того чтобы позволить ему положить начало королевскому роду. - Ее сердитый взгляд остановился на Кэтрин. - Полагаю, ты знаешь, кого я имею в виду?
        - Да, императрицу Евгению[Жена Наполеона III.] . Я иногда вижу, как она выезжает.
        - Императрица! Да, действительно! Правда, в ней нет ничего, кроме испанского тщеславия. Вдова выскочки! Да он, можно сказать, не сделал ничего такого, что вошло бы в историю! Я могу простить мужчину, который делает историю. А этот весь состоит из недостатков, слабостей и необычайной эксцентричности!
        Что же происходило сейчас с этим ясным, проницательным умом! Тусклые голубые глаза, смотревшие в этот момент на Кэтрин, не выражали ничего, кроме крайнего раздражения.
        - Да, деточка, сейчас я в очень дурном расположении духа. Я боюсь! Ведь я выхожу на улицу только раз в неделю, и мне не с кем поговорить, кроме слуг. А после разговора с ними у меня создается такое впечатление, что либо я, либо они выжили из ума. Я рада, что тебе лучше, Кэтрин. Встань-ка поближе к свету, чтобы я могла как следует разглядеть тебя. Анна сообщила мне, что ты решила немного потрафить своим слабостям и предаться ничегонеделанию. - Под испытующим взглядом тетушки Кэтрин сильно занервничала. Но, похоже, тетушке понравилось то, что она увидела. - По-моему, ты выглядишь чуть изящнее. Еще Анна сказала, что ты плохо управляешься с мужем, раз позволяешь ему оставлять тебя на столь длительный срок.
        - Но мы с Вилли решили… - Тут Кэтрин замолчала, с гневом подумав о том, что Анне лучше бы не совать нос в чужие дела, а заниматься своими личными. - Я не желаю, чтобы Анна обсуждала с кем бы то ни было мой брак!
        - Совершенно верно! Однако болезнь - это убежище, которым пользуются только глупые женщины.
        Кэтрин собралась было с негодованием возразить на подобное утверждение, но поспешно закрыла рот. Самое мудрое - молчание и еще раз молчание. И спокойствие. Тетушка Бен смерила ее еще одним испытующим взглядом, словно хотела чем-то озадачить или поставить в тупик. Но, к облегчению Кэтрин, тетушка предложила закутаться потеплее и отправиться на небольшую прогулку по террасе. А после этого, может быть, Кэтрин будет столь любезна и распустит тетушкино вязание, которое у нее совсем не получилось, превратившись в сущее уродство. Если бы кто-нибудь спросил ее мнение, она сказала бы, что Кэтрин слишком переутомилась, с таким внезапным рвением увлекшись политикой.
        - Считается, что политикой занимаешься не ты, а Вилли.
        - Правильно. Но Вилли с мистером Парнеллом решили, что я могла бы быть полезна в качестве посредника между ними и мистером Гладстоном. Я собираюсь написать мистеру Гладстону и попросить у него приема.
        Тетушка Бен долго рассматривала племянницу.
        - Ну, это в корне отличается от распускания шерстяной пряжи для старухи.
        Пришел март. А с ним - снег в огромном саду Уонеш Лоджа и глубокое разочарование: ребенка не будет. Правда, наконец получен ответ от мистера Гладстона. Весьма уклончивым образом в нем сообщалось, что мистер Гладстон примет миссис О'Ши на Даунинг-стрит в среду, в четыре часа дня.
        За отполированной до сверкающего блеска каминной решеткой полыхал огонь, отражаясь на стенах, отделанных деревянными панелями. Мистер Гладстон у камина. Кэтрин подошла по красному турецкому ковру, протягивая ему руку, затянутую в перчатку. На какое-то мгновение он склонился над ее рукой, потом поднял голову и испытующе посмотрел на молодую женщину. Она была одета с огромной тщательностью. Уже долгое время у нее не было новых нарядов, но ее темно-зеленое платье, безупречно сидящее, а также модный турнюр[Модная в 80-е годы XIX в. принадлежность женского платья в виде подушечки, подкладывающейся под платье сзади, ниже талии для придания фигуре пышности.] были подобраны с незаурядным вкусом. Еще на ней была отороченная мехом пелеринка и маленькая меховая шляпка. Чарлз всегда восхищался этим костюмом. Он говорил, что в нем она выглядит неповторимо красивой. Оценивающий взгляд мистера Гладстона свидетельствовал о том, что, безусловно, и он пришел к такому же выводу, ибо он улыбнулся, а его проницательнейшие глаза заискрились веселыми огоньками.
        - Здравствуйте, миссис О'Ши. Ваше послание заинтриговало меня. Должен признаться, я долго размышлял, что за женщина придет ко мне.
        Она расслабилась. Пока все вроде идет неплохо.
        - Надеюсь, я не разочарую вас.
        - Выходит, суть вашего визита может разочаровать или не разочаровать меня. Вы умеете держать язык за зубами?
        - Полагаю, да.
        - Значит, вы замечательная женщина. Прошу вас, садитесь. Вон туда, поближе к камину. - Он указал ей на одно из кожаных кресел, а сам сел напротив. - А теперь рассказывайте, что от меня нужно ирландской партии. Ни разу еще я не видел человека, выглядящего по-английски более, нежели вы, если можно так выразиться.
        - Однако вам наверняка известно, что мой муж ирландец, из графства Клэр.
        - О да, разумеется. - Мистер Гладстон чуть подался вперед, так и не сводя с лица Кэтрин своего испытующего взгляда. Он напоминал ей старого злобного орла: с хохолком седых волос на голове, с набрякшими веками и внушающим ужас огромным носом. - Но ведь вас ко мне послал отнюдь не ваш муж.
        - Меня попросил к вам прийти мистер Парнелл, - спокойно ответила она. - Он считает, что вы симпатизируете его целям.
        Мистер Гладстон хмыкнул.
        - Этот молодой человек доставляет чрезвычайно много неприятностей. Но он прав, когда утверждает, что все мы искренне болеем за ирландский вопрос. И мне придется тем или иным способом разрешить его. У него есть какие-то предложения?
        Кэтрин извлекла из сумочки бумаги.
        - Он работал над формулировкой гомруля. Он считает, что вам следует ознакомиться с его предложениями на досуге.
        - А он немного нетерпелив, не так ли? Мы ведь еще не утвердили билль о земле.
        - Он уже рассматривает то, что должно быть после этого билля.
        Мистер Гладстон взял бумаги и пробормотал:
        - Чтобы вкатить такую глыбу в гору, понадобится время. Я начинаю рассматривать Ирландию именно как такую глыбу, которая может сорваться вниз, сметая на своем пути любого, кто попытается удержать ее. Передайте мистеру Парнеллу, что первая его задача заключается в полном прекращении его обструктивной политики. Подобная политика не приведет ни к чему хорошему, и он ничего не добьется при помощи ее, а только выведет нас из себя. Прискорбная и недостойная ситуация, - добавил он, швыряя бумаги на стол. - Что ж, прекрасно, я просмотрю эти бумаги, когда у меня будет время. Ничего не обещаю. Такого рода дела могут завести всех нас в полный тупик, это тоже нельзя сбрасывать со счетов. Когда вы снова увидитесь с Парнеллом?
        Она просто не смогла не спросить:
        - Если его арестуют, это опасно?
        Темные умные глаза сверкнули под нависшими густыми бровями. Пальцы мистера Гладстона задержались на колокольчике, в который он уже собирался позвонить.
        - Это зависит от деятельности вашего друга.
        Не мистера Парнелла. Вашего Друга.
        - Но…
        Она невольно выдавала себя, слишком нервничая и волнуясь. Выражение его сурового, зловещего лица немного смягчилось.
        - Мы же не варвары, миссис О'Ши.
        На этот раз звоночек нежно звякнул. Открылась дверь за ее спиной. Мистер Гладстон поднялся.
        - Желаю вам приятно провести день, миссис О'Ши.
        В условленное время она написала длинное письмо, сообщив о своей встрече с премьером, и в конце марта получила ответное послание с маркой Голуэя[Местность на юге Коннахта.] :
        Ты сможешь встретиться со мной в «Приор-отеле» в Блумзбери[Район в центральной части Лондона.] в шесть часов или примерно в то же время в четверг? Спросишь мистера Престона.
        Ей нравится мистер Престон, весело думала она. А он был так рад ей в их предыдущую встречу в отеле Вестминстерского дворца. Целый день она в нетерпении провела с тетушкой Бен и детьми; потом был поезд, который, как ей казалось, двигался невероятно медленно; потом кэбмен, похоже, совершенно неспособный заставить свою лошадь двигаться быстрее.
        Прибыла она на место слишком рано, а Чарлз опоздал, и битый час она просидела в темном и неотапливаемом вестибюле. Она приложила все усилия, чтобы выглядеть как можно красивее, и сейчас смотрелась слишком изысканно и модно для подобного места. Она делала вид, что читает журнал, но буквы впустую мелькали у нее перед глазами, ибо в эти минуты она думала только о том, сколько времени Чарлз намеревается пробыть в Англии, сможет ли он опять поехать с ней в Уонерш-Лодж и сможет ли она вынести, если узнает, что он не сделает этого. Удастся ли им провести еще одну ночь в тайне ото всех, как в предыдущий раз? Так она сидела в этом довольно неприятном заведении под подозрительными взглядами окружающих и сетовала, насколько же этот отель не подходит для любовно-лирического настроения.
        В общем-то, ее предчувствия оказались совершенно точными, хотя ей не показалось, что Чарлз пребывает в угрюмом состоянии духа. Просто он был каким-то рассеянным, словно его голова была занята чем-то еще. Он обрадовался при виде ее, но она сразу догадалась, что его обуревают мысли о родной Ирландии, от которых он не мог избавиться даже сейчас.
        - Китти, я должен был встретиться с тобой. Но у меня всего час времени.
        - Час!..
        - Мне очень жаль, но я ничего не могу с этим поделать. Я обязательно должен быть на встрече, которая, вероятно, продлится до самого утра, а утром первым делом мне надо отправиться в Ливерпуль, чтобы выступить там перед ирландскими рабочими, а потом снова придется вернуться в Ирландию. Милая, только не смотри на меня так!
        - А как же мне на тебя смотреть? - грустно спросила она.
        - Ну, по крайней мере, хоть сделай вид, что ты рада встрече со мной. Знаешь, сколько трудностей я преодолел, чтобы она состоялась? Ведь я ехал с Диллоном и Кенни. Мне пришлось выдумывать черт знает что, чтобы избавиться от них.
        Ее лицо было непроницаемым и строгим.
        - Ведь мы впервые встретились с тех пор, как…
        - Разве мне нужно напоминать об этом?
        - Не знаю.
        - Кэт! Кэт! Ну, так получилось. Если ты ненавидишь все это, посади меня в кэб, а сама отправляйся к себе домой. - Внезапно его глаза заблестели от слез. - Только, пожалуйста, не смотри на меня так!
        Наверное, это было неправильно, наверное, это было слабостью с ее стороны, но она поняла, что никогда не сумеет противиться ему, когда он о чем-то попросит ее. Она взяла его за руку и мягко проговорила:
        - Я не имею ни малейшего желания совершать такой сентиментальный поступок. Ну, хоть на то, чтобы выпить со мной чаю, у тебя найдется время… мистер Престон?
        - Если вы нальете мне его… миссис Престон.
        Очень быстро холодность и разочарование прошли. Как только официант поставил для них чай на столик, расположенный в уединенном углу, то даже этот угрюмый, мрачный зал стал для Кэтрин веселым и внушающим надежду.
        - Но ведь ты приедешь в Лондон, и скоро?
        - Очень скоро, дорогая. А когда начнутся прения насчет Земельного билля, то я буду здесь постоянно.
        - Значит, теперь тебе ничто не угрожает и ты в полной безопасности?
        - Ну, некоторое время - да. Ведь я собираюсь действовать совершенно открыто. Мы все ощущаем себя так, словно сидим на пороховой бочке, но это тоже имеет свое стимулирующее значение. Как прошла встреча с мистером Гладстоном?
        - Я же в письме все рассказала об этом.
        - Знаю, но мне бы хотелось услышать об этом из твоих собственных уст. Ты нашла его очень страшным и свирепым пожилым джентльменом, не так ли?
        - Уверена, он может нагнать страху на кого угодно, но не на меня.
        - Гм, значит, миссис О'Ши удалось то, что не удается королеве.
        - Что ты имеешь в виду?
        - Приручить этого старого орла. Ты удивительная женщина, Кэтрин.
        И, посмотрев на нее с особенной нежностью, он отправился на свою деловую встречу. Ей хотелось так много сказать ему, но это не удалось. Кэтрин была немногословна. Они пили чай, и она изучала его усталое, измученное лицо, на котором отчетливо видела все признаки сильного недомогания и скверного самочувствия. Она с сожалением убеждалась, что совершенно права насчет его здоровья. Но, несмотря на все это, она испытывала невероятное счастье от общения с ним за этим уединенным столиком под взглядами незнакомых людей.
        А потом наступил конец апреля, и Вилли вернулся домой из Испании. Почти сразу же он уехал в Ирландию. Волнения в связи с арестом Парнелла улеглись, но никто не знал, надолго ли. Ведь этот неутомимый человек проявлял невероятную активность, и если его речи нельзя было назвать подстрекательскими, то они, безусловно, носили явно опасный характер. Вилли должен был встретиться с Парнеллом, поэтому если у Кэтрин имелось какое-то сообщение для него, то ей лучше передать его на словах. Кэтрин посмотрела на мужа украдкой, виновато.
        - Он написал мне, что ты виделась с Гладстоном. А ты ничего не рассказала мне об этом, - заметил Вилли.
        - Мистер Парнелл заезжал всего на час.
        Вилли воспринял эту новость с нетерпением.
        - Ну, ну, рассказывай, что было.
        - Я передала мистеру Гладстону замечания мистера Парнелла касательно гомруля, и он дал согласие изучить эти бумаги, как только у него будет время.
        - Наверняка он сказал тебе еще что-то.
        - О да, он спросил, умею ли я держать язык за зубами.
        - Это у тебя получается весьма неплохо, - с кислой миной проговорил Вилли. - Ни разу еще не встречал женщину, которая так умело держала бы язык за зубами. Кстати, Нора с Кармен сказали мне, что ты была больна. А мне никто не сообщил об этом. Ни слова. Почему меня не поставили об этом в известность?
        - Ничего серьезного со мной не было. И я не хотела попусту волновать тебя.
        - Если ты и впредь будешь вести себя подобным образом, то однажды меня не побеспокоят, даже если ты будешь на смертном одре. Не знаю, что с тобой делается. Ведь ты никогда не была холодной. Держу пари, что и старику Гладстону ты не показалась такой.
        Глаза Кэтрин засверкали от гнева.
        - Едва ли у него на уме было что-нибудь, кроме мыслей о чисто деловом визите с моей стороны.
        - Не строй из себя этакую невинность. Это на уме у любого мужчины, тем более тогда, когда женщина молода и привлекательна, как ты. Кстати, то же можно сказать и о Чарли Парнелле. Не думаю, что он монах.
        - Может быть, побеседуем о чем-нибудь другом?
        - О, превосходно, давай говорить о парке, погоде, о твоей престарелой тетушке, о каникулах Джералда, о том, что у нас будет сегодня на обед… О чем угодно, только бы отвлечь меня от мысли о том, насколько чертовски скверная у меня жена. И еще скажу тебе, Кэт, больше я не намерен это терпеть. Ты, верно, не знаешь, что твое поведение является причиной для развода. Простыми словами - отказ исполнять супружеские обязанности. Не надо вздрагивать! Ты вовсе не слабонервная дамочка, какой пытаешься сейчас выставить себя передо мной.
        - Говори, пожалуйста, потише, - попросила Кэтрин.
        - А мне наплевать, что слуги могут услышать наш разговор! - заорал он, и лицо его побагровело. - Надеюсь, после этого я получу хоть немного утешения…
        - Тогда, может быть, тебе лучше развестись со мной?
        Он с яростью посмотрел на нее.
        - Ты хочешь, чтобы я это сделал? А-а, так вот, значит, что ты затеяла? Тогда хочу разочаровать тебя. Я никогда не разведусь с тобой. Ты - моя, и этим все сказано. - Уголки его губ уныло опустились. - Черт подери, Кэт, неужели ты так сильно ненавидишь меня?
        Ее сердце бешено заколотилось в надежде и, одновременно, страхе. Развод означает, что они с Чарлзом могли бы пожениться. Но тогда скандал уничтожит его. Помимо холодного неодобрения всей его страны, католическое население Ирландии будет преследовать его и загонит в полную безвестность, если не в могилу. Нет, об этом даже подумать нельзя!
        Она заставила себя дружески дотронуться до руки Вилли.
        - Ну что ты говоришь, Вилли? Как я могу ненавидеть тебя? Я очень люблю тебя.
        - Любишь меня! Как сестра!
        - Давай сейчас оставим этот разговор. Я неважно себя чувствую.
        - Ты выглядишь превосходно. Да ты вся цветешь, если только мужу позволительно будет произнести такие слова. Если ты помнишь, я уже говорил, что не собираюсь ползать перед тобой на коленях. Сегодня вечером я уезжаю в Дублин и не знаю, когда вернусь обратно!

* * *
        Апрель сменился маем, и май уже подходил к концу. Кармен по-прежнему выглядела нездорово, и поэтому тетушка Бен, оставаясь верной подругой своей племянницы, убедила Кэтрин, что детей надо вывезти в Брайтон на короткие каникулы. Кэтрин намеревалась выехать заранее, чтобы подыскать подходящий отель. Но тут внезапно прибыла телеграмма из Дублина: «ВСТРЕЧАЙ МЕНЯ НА ВОКЗАЛЕ ВОКСХОЛЛ БРИДЖ В ПОЛОВИНЕ ДЕСЯТОГО ВЕЧЕРА».
        Прежде они всегда встречались на Чаринг-Кросс. Наверное, Чарлз счел, что служащие гостиницы обращают слишком пристальное внимание на одинокую даму, ожидающую мужа, вот он и выбрал для свидания иное место. Если он решил именно так, то едва ли он заботился о том, чтобы избавить ее от посторонних взглядов, ибо она по-прежнему дожидалась его до тех пор, пока не настало время гасить свет в зале ожидания.
        У служителя вокзала был очень извиняющийся вид.
        - Таковы правила, мадам. Но при свете камина очень уютно. Сейчас я подкину еще уголька, и все будет в порядке. Насчет лишнего уголька в правилах ничего нет. - Вскоре камин разгорелся сильнее. Служитель вокзала с любопытством разглядывал Кэтрин в ее меховом палантине и модной шляпке. - Наверное, ваш супруг задержался, мадам?
        - Супруг? - рассеянно переспросила она.
        - Ну да. Он, верно, опоздал на поезд?
        - Да, думаю, так оно и есть. Но он обязательно приедет.
        И он пришёл, пришел, когда огонь в камине уже начал гаснуть и остались лишь ярко-красные угли. При виде его высокой фигуры, возникшей на пороге, Кэтрин вскочила со своего места.
        - Кэт, почему ты сидишь в темноте? Неужели железные дороги столь бедны, что даже не могут обеспечить людей светом?
        - Да нет, просто по правилам в полночь свет должен быть погашен. Так мне объяснил служитель.
        - Уже так поздно?!
        - А ты взгляни на часы.
        Он не поверил, пока не извлек из кармана часы и, поднеся их поближе к камину, не посмотрел на циферблат.
        - Боже, да как у тебя хватило терпения дождаться меня?
        - Думаю, я знала: ты обязательно приедешь.
        - И поэтому ждала. Я бы тоже ждал тебя. - Он поцеловал ее в губы, не обращая никакого внимания на вошедшего служителя, который появился, очевидно, чтобы, проверить, все ли в порядке с камином. - Мы доберемся домой на кэбе?
        Ее сердце подскочило в груди.
        - Если найдем его.
        Он взял ее под руку и вывел из зала ожидания под неусыпным взглядом служителя.
        - Значит, твоего мужа нет дома?
        - Он приезжал, но почти сразу же уехал в Лимерик взглянуть на свое поместье. Ты надолго приехал?
        - Завтра должен быть в парламенте.
        Она решила ничего не портить и не выказывала возмущения или разочарования.
        - Я надеялась, ты останешься в своей комнате на день или два.
        - Не в этот раз, дорогая. Но очень скоро. Нам надо продумать кое-какие более безопасные условия соглашения.
        - Значит, перед рассветом тебе придется уйти, - в тон ему проговорила Кэтрин. - А в это время года рассветает ужасно рано.
        - Если нам удастся найти быстрого коня, то у нас будет целых три часа.
        - Да, - сказала Кэтрин и опустила голову на его плечо.
        - Наверное, мы найдем сейчас какой-нибудь кэб вон там. - И Чарлз поднял руку, останавливая проезжающего кэбмена. - Не убирай голову с моего плеча, милая. Пусть он считает, что ты моя жена.
        Кэтрин не осмелилась заснуть из опасения проспать рассвет. Зато Чарлз доставил ей огромное наслаждение, предоставив возможность прислушиваться к его ровному дыханию, когда он лежал рядом с ней, и еще она радовалась тому, что он хоть и немного, но отдохнет. Она чувствовала себя спокойно, удовлетворенно и счастливо. Ей бы очень хотелось, чтобы эта ночь принесла ей ребенка. Это был бы счастливый и прекрасный ребенок, зачатый в беспредельной любви и нежности.
        Но рассвет неумолимо близился. Внезапная мысль пришла ей в голову, и она осторожно выскользнула из постели, накинула пеньюар и тихо спустилась вниз. Французские двери в нижней гостиной вели в сад. Когда она распахнула их, до нее донесся аромат роз. Было еще темно, но застывшая на небе луна освещала сад своим слабым светом. Кэтрин на цыпочках пробежала по росистой траве, приблизилась к клумбе, на которой красиво мерцали только что распустившиеся розы. При помощи маникюрных ножниц она срезала одну из них и так же неслышно поднялась наверх.
        Пора было будить Чарлза.
        Она зажгла лампу, и он сразу же проснулся. Он приподнялся на постели, не сразу осознав, где находится. Потом увидел ее, склонившуюся над ним, и беспредельное счастье засветилось на его лице.
        - Китти, - нежно прошептал он.
        Она протянула ему розу.
        - Смотри, она только что распустилась.
        - Белая. Это твоя роза.
        - Нет, твоя. В прошлом году я посадила этот куст для тебя.
        - И они уже расцвели! По-моему, это хорошее предзнаменование.
        - Да, но сейчас тебе пора уходить. Через полчаса станет совсем светло. Это лето очень благоприятно для роз, но не для нас: ночи коротки. Куда ты положил свою одежду? - Она осмотрелась вокруг и взяла в руки его пиджак, висящий на спинке стула. - Его бы надо вычистить и погладить. Придется ограничиться только чисткой. Но в следующий раз, когда ты будешь здесь… в подходящее время, я имею в виду…
        - Которое будет вовсе неподходящим…
        - Да, когда дома будет Вилли, - грустно сказала она. - Тогда служанка сможет привести в порядок твой костюм. Кстати, тебе нужен слуга. А что у тебя в карманах?
        - Вынь это оттуда. Все эти довольно странные вещи бросают мне люди, когда я выступаю.
        Она выложила на стол странную коллекцию. Это были религиозные медальоны, платочки с вышитыми на них трилистниками[Эмблема Ирландии.] и еще много всяких удивительных предметов.
        - А это что? - спросила Кэтрин, поднимая очень грязный кусок потертой веревки.
        - А это, боюсь, ужасная реликвия. Это кусок веревки, на котором повесили мученика. Во всяком случае, так предполагают. По-моему, там есть еще одна не менее страшная вещь… Я имею в виду пулю, которая прошла сквозь человеческое сердце. Считается, что она обладает некоей мистической силой. Выбрось ее.
        - А это? - Кэтрин указала на блестящий разноцветный камешек.
        - Дети тоже дарят мне разные вещи. Этот маленький кусочек камня должен избавить меня от беды. Сохрани его для меня, Китти.
        Внезапно ей показалось, что комната наполнилась лицами и руками людей, бросавших эти предметы Чарлзу, людей, которые всегда спешили к нему в его поездках по стране. Грязные ребятишки со спутанными, нечесаными волосами от чистого сердца расставались со своими незамысловатыми сокровищами, чтобы отдать их ему, а их родители одаривали его более странными и ужасными реликвиями. И снова эта мрачная многострадальная страна вошла в тихий мир английской спальни.
        - Наверное, они очень любят тебя, - прошептала Кэтрин.
        Сидя на краю постели, он натягивал брюки.
        - Да. И слишком сильно. Они ненасытны.
        Он встал и подошел к ней.
        - Если бы не ты, я давно бы уже лишился разума. Только ты сохраняешь мне его.
        Она почувствовала комок в горле.
        - Надеюсь, я всегда буду справляться с этим.
        В саду зачирикали первые пташки.
        - Тебе надо поторапливаться, Чарлз.
        Он быстро одевался.
        - Вставь эту розу мне в петличку своей рукой. Когда ты собираешься в Брайтон?
        - В субботу, но только для того, чтобы подыскать подходящий отель. А потом я вернусь за детьми.
        - Может быть, нам удастся увидеться перед твоим отъездом. Я дам тебе знать.
        Свет лампы стал совсем бледным, когда первые рассветные лучи проникли в комнату. Он нагнулся и поцеловал ее. Сейчас его губы были нежными и мягкими, совсем не такими, как ночью, в неистовом порыве страсти.
        - Храни тебя Господь, дорогая, - произнес он, подходя к двери и глядя на нее сверкающими глазами. - Когда я брошу политику, то займусь кражами со взломом. Как видишь, во всей стране нет человека, который бы тише и незаметнее меня проникал в дом и уходил из него.
        Она рассмеялась, хотя глаза ее были влажными от слез.
        Он ушел так поспешно, что забыл портмоне, которое носил с собой. Кэтрин недовольно посмотрела на забытую вещь. Потом улыбнулась. Может быть, из-за этого он вернется быстрее, чем намеревался.
        Она унесла портмоне в спальню, расположенную в задней части особняка, где Чарлз ночевал, когда Вилли был дома, и спрятала его в шкафу, подальше от чужих глаз. Слуги не найдут его там. После этого она наконец возвратилась в постель, чтобы перед началом дня немного поспать.
        На следующий день Кэтрин пришла на женскую галерею и просидела там около двух часов, но Чарлз так и не появился. Она заметила в зале нескольких членов ирландской партии. Но парламент, наверное, пуст всегда, если в нем нет Чарлза. Она решила заняться другими делами. Остановив кэб, приказала отвезти ее на Хаттон-Гарден[Улица в северо-восточной части Лондона, центр торговли алмазами и бриллиантами.] и зашла в ювелирный магазин, который выбрала из-за его респектабельного, не бросающегося в глаза вида.
        Ей захотелось заказать перстень-печатку для джентльмена. Внутри должно быть выгравировано краткое посвящение.
        - Можно изготовить его быстро?
        - Если посвящение простое, мадам, то все будет готово к завтрашнему дню, - был ответ.
        - Да, оно очень простое. Только переплетенные буквы «К» и «Ч».
        - О, разумеется. Как мило! - Ювелир был человек пожилой и должным образом оценил свою изысканно одетую клиентку. - Просто очаровательный подарок для вашего мужа!
        - Надеюсь, ему тоже понравится, - проговорила Кэтрин, чувствуя, как приятная теплота разливается в груди. Ей нравились все эти никому не известные люди: служащие отелей, кэбмены, продавцы и многие другие, кто разделял с ней ее тайну. На счастливую пару они всегда смотрели благожелательно. А какое ей дело, если все остальные смотрят на это иначе.
        Глава 9
        Войдя в отель в Брайтоне, Кэтрин почувствовала, как кто-то легко похлопал ее по плечу. Она резко повернулась и увидела незнакомого человека. Толстый белый шарф, обмотанный вокруг шеи, почти целиком закрывал его лицо. Из-под шарфа виднелись жалкие остатки бородки. Этот человек выглядел огромным и совершенно незнакомым. Но им оказался Чарлз.
        В первые секунды удивление Кэтрин было сильнее ее радости.
        - Что ты с собою сделал?
        - В поезде при помощи карманных ножниц я обрезал себе бороду. Правда, меня теперь совершенно невозможно узнать?
        - Да ты выглядишь просто ужасно! - воскликнула она, и тут же ее разобрал неудержимый смех. - О Чарлз! Как ты узнал, что я приеду на поезде?
        - Ведь ты же сказала, что приезжаешь в субботу, вот я следил за всеми прибывающими поездами, пока наконец не появилась ты. А потом последовал за тобой сюда, в отель. Будем регистрироваться?
        - Регистрироваться?
        Он закрыл шарфом лицо так, чтобы его никто не смог узнать, и решительно подошел к конторке - заказать номер для мистера и миссис Стюарт. Управляющая отеля смотрела на него с необычайным удивлением. Кэтрин дрожала от страха. «Да, его сразу же узнали! Его узнают всегда!» - пронзила ее ужасная мысль.
        - Надеюсь, сэр, вы не больны какой-нибудь заразной болезнью? - осведомилась управляющая.
        - Нет, я страдаю жуткой зубной болью.
        - О, ну тогда все в порядке, сэр. Я просто опасалась, что вы можете кого-нибудь заразить. - Она сразу же дружелюбно заулыбалась и протянула Чарлзу карандаш, чтобы он смог расписаться в регистрационном журнале отеля. - Если желаете, я могу порекомендовать вам очень хорошего дантиста.
        - О, как это любезно с вашей стороны. Правда, у меня с собой немного ланданума, и, знаете, он очень неплохо снимает боль. Надеюсь, из номера хороший вид?
        - Окна выходят прямо на море, сэр. Не сомневаюсь, что вашей супруге вид очень понравится.
        И действительно, номер оказался очень симпатичным. Пол застелен ворсистым ковром, посреди стояла огромная двуспальная кровать. Кэтрин, вздохнув от облегчения и радости, раскинув руки, рухнула на мягкое ложе. Она чувствовала себя в полной безопасности.
        - О Чарлз! - воскликнула она. - Это, наверное, самый дерзкий поступок в моей жизни! Ведь дома я никому не сказала, что меня не будет всю ночь!
        - Пошли им телеграмму. Напиши, что морской воздух оказался таким целительным и притягательным, что ты просто не смогла устоять. - Он отбросил в сторону шляпу, плащ и шарф. - Не правда ли, прекрасно? И разве тебе не нравится поступать дерзко?
        - Мне нравится все, кроме того, как ты выглядишь без бороды. Эх, Чарлз, где же твоя красивая борода? Где же она?..
        - Наверное, украшает какую-нибудь живую изгородь Суссекса. К счастью, я ехал в отдельном купе.
        - Да посмотри на себя в зеркало! Ты похож на бродягу. Тебе надо пойти к парикмахеру и как следует побриться.
        Он критически осмотрел себя в зеркале, ощупывая при этом неаккуратные бакенбарды.
        - Да, боюсь, ты совершенно права. Отправлюсь к нему сразу же.
        - Нет, не сразу же. Я в состоянии выносить твой вид еще некоторое время.
        Она начинала осознавать, как прекрасно то, что происходило. У них впереди целый день и ночь, и они проведут их вместе. А она ворчит что-то насчет парикмахера, на которого ему придется потратить часть этого драгоценного времени.
        - Посмотри на море. Какое оно голубое. И еще, у меня для тебя есть подарок.
        - Значит, ты знала, что я приеду?
        - Нет, просто этот подарок только лежал у меня в сумочке. Я положила его туда на случай нашей следующей встречи. - Она извлекла из сумочки перстень. - Примерь его. Надеюсь, он подойдет.
        Кэтрин наблюдала, как он надевает перстень на мизинец, с нетерпением ожидая, когда он заметит инкрустацию с внутренней стороны перстня.
        - Это наше брачное свидетельство, - прошептала она.
        В его глазах вспыхнул огонь.
        - Я буду носить его до последнего дня своей жизни.
        Потом они, ни от кого не таясь, под руку прогуливались по набережной, как и подобает супружеской чете. Выпили чаю в Зимнем саду и даже немного потанцевали под музыку фортепьяно и двух скрипок. Кэтрин купила самое красивое платье. И вообще, они являли собой очень красивую пару: она - в великолепном, безупречном наряде, и он - высокий, чисто выбритый, с романтически бледным лицом.
        - Что скажут твои друзья по поводу твоей бороды?
        - Да пусть говорят что угодно.
        - Чарлз, разве их не интересует, куда это вдруг ты пропал?
        - Пусть занимаются своими личными делами.
        - А все-таки?
        Он сначала хмыкнул, а потом проговорился:
        - О, иногда они все же утруждают себя, выслеживая меня.
        - Значит, они что-то подозревают? О нас?
        Он нахмурился.
        - Если тебе угодно знать, да, они догадываются, что где-то у меня есть женщина. Однако они не знают, что эта женщина - ты.

«Где-то есть женщина…» - эти слова коробили слух.
        - Кэт, я сказал что-то, что тебя расстроило?
        - Нет, конечно же, нет.
        - Ты сама задавала мне эти вопросы.
        - А ты на них отвечал.
        - Тогда почему ты выглядишь такой расстроенной?
        Она всегда говорила ему только правду.
        - Я внезапно представила себе, что все вокруг видят нас.
        - А тебе бы не хотелось, чтобы тебя видели?
        - Чарлз, не говори, пожалуйста, таким холодным тоном.
        - Кэт, если тебе все это не по душе, я не стану силой заставлять тебя остаться. Я вообще не собираюсь добиваться чего-либо от тебя силой. Я думал только о том, что ты была так же счастлива, как и я.
        Была…
        - Но я счастлива! - вскричала она. - И только так, не иначе… это будет так прекрасно… почему бы этому счастью не стать беспредельным, полным? - Ее слова были неловкими, прерывистыми, небрежными, и она страстно ненавидела себя за то, что вызвала на его лице холодное, неприветливое выражение.
        - Мне не следовало бы говорить это, Чарлз, - наконец сказала она. - В конце концов, это я во всем виновата. Ведь я замужем.
        - Если бы ты могла оставить детей, мы бы уехали в Европу.
        - Сейчас ты винишь во всем моих детей, тогда как сам прекрасно понимаешь, что никогда не покинешь Ирландию!
        - Подожди, Кэт! - Ее слова причинили ему страшную боль. - Я полагал, что и ты отправишься со мной в Ирландию.
        - Знаешь, временами… временами я ненавижу Ирландию, со всеми ее несчастьями, нищетой, бедностью… ненавижу ее за то, что она молчаливой преградой стоит между нами.
        - Что ж, давай оставим ее вместе с ее несчастьями, уедем и тем самым спасем наше собственное счастье.
        - Тогда ты начнешь ненавидеть меня. Я и раньше говорила тебе это. Нет, мы в тупике. Мы безнадежно попались.
        - Никогда мне не хотелось, чтобы ты сочла это ловушкой для себя. - Он встал. - Ладно, любовь моя. Полагаю, нам лучше будет отправиться домой.
        - Ты не хочешь остаться здесь?
        Он коснулся подбородка. Его голос был бодр, однако взгляд очень грустен.
        - Похоже, зря я принес в жертву свою бороду.
        Она пришла в неистовое волнение и была страшно раздосадована.
        - О нет, не надо, не уходи! У нас такой красивый номер! Прости, прости меня за все, что я наговорила. Ну скажи, что ты прощаешь меня, и давай будем счастливы опять!
        - Ты будешь счастлива даже в своей клетке?
        Она задохнулась от душевной муки и чуть не заплакала.
        - Не будь таким! Зачем ты говоришь мне это? Я вовсе не в клетке! Я с тобой, и я люблю тебя!
        Он медленно сел.
        - Тогда скажем - в своей клетке, обитой мягким плюшем. Ведь против этого ты не станешь возражать, не правда ли? Ведь это так, мы оба в клетке, но прежде я никогда не ощущал этого так явственно.
        И он не извинился за свои слова. Теперь она вспомнила, как однажды он сказал ей после спора с одним из членов своей партии, что никогда не смог бы сдержать толпу черни, если бы не считал себя выше обычной человеческой слабости - просить прощения.
        Что ж, она, в отличие от него, подвержена подобной слабости. Она глубоко, чистосердечно раскаивалась в настроении, справиться с которым ей никак не удавалось. Ей страстно хотелось, чтобы он отвел ее в их номер, целовал ее, смеялся, прогнав суровые складки со своего лица. Как все же хорошо, что им удалось высказаться начистоту, а не вынашивать молча грустные мысли.
        Но, несмотря на то что Чарлз вновь стал дружелюбен и учтив, он по-прежнему оставался каким-то отстраненным, словно его мысли витали где-то далеко от нее. И даже в постели эта тень отчужденности парила над ними. Она страстно кинулась в его объятия, и он взял ее неистово, жадно, алчно, но его глаза светились так, словно в эти мгновения он ненавидел ее. Скорее всего, хоть немного, но так оно и было. Ибо она слишком глубоко вторглась в его жизнь. И, может быть, даже являла собою угрозу его любимой стране.

* * *
        Спустя две недели после возвращения Кэтрин с детьми из Брайтона во время завтрака пришла какая-то посылка. Кэтрин совершенно машинально вскрыла ее, но тут же моментально прикрыла рукой находившуюся в ней фотографию в оберточной бумаге. Еще оттуда выпала записка. Кэтрин не могла сдержаться, чтобы не прочесть ее сразу же.
        Записка содержала очень простые слова: «Я никогда не расстаюсь с кольцом, которое ты мне подарила».
        Она догадалась, что это и есть его извинение за их тогдашнюю размолвку. Ей безумно захотелось побыстрее подняться к себе и, пристально рассматривая его фотографию, плакать от счастья.
        Но за столом сидели дети, требуя ее внимания. Сейчас они спорили о том, можно ли им начать обучение танцам.
        - Ну, разреши нам, мамочка.
        - Разрешить что, дорогие мои?
        - Ходить к мадемуазель Бренсон, - сказала Нора и добавила: - А мама нас не слушает.
        - Да нет же, слушаю. Да, по-моему, это неплохая мысль. В воскресенье мы обязательно обсудим это с папой.
        Испытующий взгляд мисс Гленнистер замер на оберточной бумаге, которую Кэтрин все еще сжимала в руке. Кэтрин спокойно положила сверток на колени и продолжила:
        - Уроки танцев могли бы занять место уроков рисования, мисс Гленнистер. Или, вы считаете, что для них можно выкроить особое время? Но мне бы очень не хотелось, чтобы девочки из-за этого стали меньше времени проводить за своими играми. Не следует слишком усиленно заниматься учебой, особенно летом.
        Теплое июльское солнце и аромат роз, вплывая в открытые окна, заполняли комнату. Кэтрин было очень жарко, несмотря на раннее утро, к тому же она испытывала некоторую усталость. Со смешанным чувством страха и радости она подумала о том, что, похоже, она беременна.
        - Мамочка, я говорю, что мы могли бы утром поехать в деревню.
        - Утром? Сегодня? Почему ты говоришь так громко, Нора? Зачем так кричать? Это неприлично.
        - Но ты же опять не слушаешь! О чем ты все время думаешь?
        - Я думаю о том, что было бы также неплохо брать уроки игры на фортепьяно. Если папа не будет против, мы могли бы все устроить.
        Ну конечно, папа! Если договориться насчет уроков игры на фортепьяно и танцев, то за все заплатит тетушка Бен. Но постоянно надо создавать впечатление, что существует отец, который устраивает для своей семьи все. Равно как создавать впечатление о существовании матери, доброй и нежной по отношению к своим детям… Неужели она превратилась в плохую мать, забывчивую, невнимательную, часто рассеянную?
        - Значит, можно, мама? Значит, мы поедем в деревню сегодня?
        Обе девочки в своих белых передничках, с волосами, подвязанными голубыми ленточками, в полосатых льняных юбочках, из которых они, длинноногие, уже выросли - надо не забыть заехать к «Дебнем энд Фрибоди»[Большой лондонский магазин женской одежды и принадлежностей женского туалета фирмы «Дебнемз»; в 1975 году переименован в «Харви энд Николз».] и снова заказать там одежду для девочек, записала к себе в блокнот Кэтрин, - стояли перед ней, нетерпеливо ожидая ответа.
        - Почему вы так сильно хотите поехать в деревню именно сегодня утром?
        - О мама! Давай скажем ей, Кармен, если уж она совсем забыла! Ведь завтра у тебя день рождения, мамочка! Мы хотим купить тебе подарок от нас.
        Слезы затуманили глаза Кэтрин. Она обняла хрупкие тельца девочек и прижала их к себе.
        - Я же совсем забыла! Это свидетельствует о том, как быстро я старею. Ну конечно же, вы можете поехать туда. Если мисс Гленнистер не будет возражать и поедет вместе с вами.
        - Разумеется, я не возражаю, миссис О'Ши, - чопорно проговорила мисс Гленнистер. - А вы сегодня собираетесь в Лондон, не так ли?
        - Почему вас это интересует?
        - Я прочла в газете заметку о том, что состоятся прения по поводу рассмотрения нового билля о земле для Ирландии, - с безупречной учтивостью ответила молодая женщина. При этом на лице ее отсутствовало какое-либо выражение.
        - Мне об этом известно, мисс Гленнистер, - спокойно ответила Кэтрин. - Этот билль особенно интересует капитана О'Ши. Но я думаю, что сегодня слишком жарко для того, чтобы ехать в город. И мне хотелось бы провести день в саду и к тому же не пропустить почту для мистера Парнелла. Ведь ему приходит огромное количество корреспонденции. Кстати, на его адрес тоже надо отправить немало писем.
        На самом деле ей очень хотелось присутствовать на сегодняшних прениях в парламенте, но, по правде говоря, она чувствовала, что не в состоянии ехать. Ей хотелось лежать в шезлонге в тени деревьев сада и в полудреме строить планы на будущее. Ведь если у нее будет ребенок, то уже пора поразмыслить о том, что делать дальше…
        Возможно, он будет похож на того человека с аристократическим лицом, с высоко поднятыми бровями и темными глазами, которого она так пристально рассматривала на фотографии, оставаясь в полном одиночестве в своей спальне. Она рассматривала это лицо с такой нежностью и любовью…
        Спустя две недели она уже совершенно не сомневалась в том, что ожидает ребенка, ибо это было понятно и без врача. Она пребывала одновременно в состоянии безудержной радости и жуткого отчаяния. Ведь за очень короткое время ей придется предпринять определенные действия, решительные и окончательные, хотя в настоящий момент она никак не могла выйти из состояния мечтательной нерешительности, словно пребывая в полусне. Она не сразу поехала в парламент, хотя знала: Чарлз будет искать ее и мучительно думать о том, что же ей помешало приехать. Продвижение земельного билля и будущее Ирландии сейчас почти не волновали ее. Она собиралась родить ребенка мужчине, которого любила. И неужели ее голову могли посещать какие-либо иные мысли?
        Лишь одна мысль никак не давала ей покоя. И эта мысль была неотвратимой и не терпящей отлагательств. Вилли.
        Она должна быть спокойной, хладнокровной и безжалостной, предпринимая определенные шаги, и не только ради защиты будущего ребенка, но и ради своего возлюбленного.
        Унижение, презрение, предательство… Всем этим ей необходимо пренебречь. Ей придется спать с Вилли в одной постели столько, сколько это будет нужно. Она посвятила себя единственной цели. А цель эта была великой. Поэтому чувство вины не посещало Кэтрин.
        Между тем одно событие разительно отличалось от всего того, на что она надеялась и что намеревалась сделать.
        Как-то после обеда Вилли вихрем ворвался в дом и, почти не слушая ее удивленных восклицаний, что сегодня не воскресенье, быстро направился к лестнице.
        - Я прекрасно знаю, что сегодня не воскресенье. Ты одна?
        - Если не считать слуг и детей, то да. А что? Кого ты ожидал здесь обнаружить?
        - Скоро узнаешь.
        И он помчался вверх по лестнице, не обращая никакого внимания на тот, что она поднимается следом за ним. Даже в этот момент она осознавала, что ей во что бы то ни стало надо избегать спешки или волнений ради ребенка, которого она носит в своем чреве.
        С побагровевшим лицом и всклокоченными волосами Вилли метался по ее спальне, пристально разглядывая каждый уголок. Он распахнул все стенные шкафы и даже заглянул под кровать.
        - Вилли, что происходит? Что случилось? - не веря своим глазам, спрашивала она. - Ты что, надеешься обнаружить у меня под кроватью мужчину?
        Ни слова не говоря, он, выбежав из ее спальни, направился по коридору в спальню, расположенную в задней части дома, которую сам предложил отдать в распоряжение мистера Парнелла.
        Кэтрин почувствовала, как у нее остановилось сердце. Она внезапно вспомнила о портмоне, забытом Чарлзом во время его последнего визита. Ведь оно по-прежнему лежало там. Чарлз так и не зашел за ним.
        Это портмоне и искал Вилли. Он вытащил его из комода и произнес со злорадным удовлетворением в голосе:
        - Значит, это правда.
        - Что правда? Мне бы хотелось, чтобы ты был столь любезен объяснить мне, почему ты ведешь себя, как слон в посудной лавке.
        Вилли злобно швырнул портмоне на пол, изо всех сил пнул его ногой и, задыхаясь от ярости, посмотрел на Кэтрин.
        - Весь Лондон говорит о том, что вы с Парнеллом часто встречаетесь. И, как обычно это случается, муж обо всем узнает последним. Я стал посмешищем! Я - рогоносец! Какую же чертовскую штуку ты разыграла со мною!
        Тут Кэтрин услышала свой собственный голос, который прозвучал с ледяным спокойствием.
        - Вилли, что это за идиотская, чудовищная чушь?
        - А это разве не портмоне Парнелла? Разве на нем не его инициалы? Ты что, разучилась читать? А может быть, ты слепая?
        - Я знаю, что это портмоне мистера Парнелла. Он оставил его здесь, поскольку ему так было удобно, и оставил только до следующей почты, когда его должны будут забрать. А если ты забыл, что все предложения, связанные с мистером Парнеллом, исходили именно от тебя, то, верно, у тебя не все в порядке с памятью!
        - И это портмоне явилось сюда само по себе, так? - язвительно осведомился Вилли.
        - Разумеется, нет. Мистер Парнелл как-то заходил… за своей корреспонденцией и забыл его здесь. Кстати, он заходил еще и для того, чтобы узнать, дома ли ты.
        - И очень обрадовался, когда меня не обнаружил, так обрадовался, что остался здесь на всю ночь.
        - Кто это смеет распускать подобные слухи?
        - Не имеет значения - кто. Разве это не так? Разве неправда, что дети однажды утром обнаружили его спящим на диване? Ты и это собираешься отрицать?

«Мисс Гленнистер, - подумала Кэтрин. - Я всегда подозревала, что эта молодая женщина весьма коварна и к тому же безумно обожает Вилли. Может быть, она даже влюблена в него. Вероятно, она даже выискивала нечто конкретное, как это портмоне, чтобы потом доложить ему. Скорее всего, она обнаружила его, когда я уезжала в Брайтон».
        - Нет, я не настолько глупа, чтобы отрицать то, что происходило на самом деле, - холодно проговорила Кэтрин. - И это истинная правда, что мистер Парнелл провел здесь ночь на диване. Он прибыл из Ирландии в шторм и страшно устал. Это было сразу после судебного разбирательства касательно Земельной лиги. Он пришел и тут же уснул как убитый, а я спустилась и укрыла его пледом. А чего ты от меня ожидал? Чтобы я выгнала его на улицу в непогоду?
        - И ты клянешься, что он был здесь только один раз?
        - Нет, в этом я поклясться не могу. Он заходил сюда еще несколько раз - забрать почту и обсудить мой визит к мистеру Гладстону. Когда ты был в Испании, он тоже заходил, по-моему, раза два-три. И всегда надеялся застать тебя. Боюсь, он стал считать, что твой интерес к политике довольно искусственен и надуман.
        - Он осмелился критиковать меня в то время, когда занимался любовью с моей женой! - Вилли от ярости брызгал слюной.
        - Вилли!
        Голос Кэтрин был настолько гневным, что к Вилли вернулось самообладание и он посмотрел на Кэтрин несколько неуверенно.
        - Н-ну… разве он не делал этого?
        - Я отказываюсь разговаривать с тобой в таком тоне. Ты решил поссориться. Хорошо, спроси у слуг, не пожелают ли они шпионить за твоей женой. Попроси об этом детей. А также расспроси их обо всем, что тебя интересует.
        - А я и расспросил, - без зазрения совести отозвался Вилли. - Нора сказала, что тебя никогда не бывает дома.
        Кэтрин побелела от гнева.
        - Я не верю, что она могла сказать такое. Не верю!
        - Она сказала, что ты очень часто уезжала в Лондон и возвращалась поздно ночью.
        - Очень часто? Возможно, дважды в неделю. Не ты ли с пеной у рта доказывал, что мне не следует томиться в деревне?
        - Ну, и чем же ты занимаешься в Лондоне, осмелюсь спросить?
        - Захожу к Анне или к Хадерли. Время от времени бываю в парламенте на женской галерее, и ты прекрасно об этом знаешь. Вилли, в чем дело? Я не желаю, чтобы меня допрашивали самым бесстыдным образом. Я не потерплю этого! Так что, изволь объясниться начистоту.
        - Что ж, позволь! По всему Лондону ходят слухи, что у Парнелла незаконная любовная связь с некоей дамой, и при этом упоминается - да простит тебя Бог! - твое имя.
        - Да, мы состоим с ним в дружеских отношениях, - с достоинством ответила Кэт. - Я восхищаюсь мистером Парнеллом, и он нравится мне. Однако, - ее голос зазвучал презрительно, - мне не нравится выражение «незаконная любовная связь». Полагаю, тебе следовало бы извиниться передо мной за подобные оскорбления.
        - А ты знаешь, как тебя называют? Китти О'Ши. Как ты думаешь, может ли мне понравиться, что мою жену называют, как какую-то проститутку из мьюзик-холла?
        Китти О'Ши. Кэтрин вся задрожала от отвращения и мрачного предчувствия.
        - Кто это меня так называет?
        - Откуда мне знать, с чего все это началось. Но, вне всяких сомнений, в недрах ирландской партии. Там отнюдь не все преданные сторонники Парнелла. Некоторые из них считают его проклятым протестантом. Меня, право, совершенно не интересует их отношение к религии. Меня интересует только то, чем занимается моя жена.
        Вилли еще раз злобно пнул ногой портмоне.
        - Вот она, эта вещь. Доказательство. Улика. И эта улика делает из меня рогоносца. Я собираюсь за это вызвать его на дуэль.
        Кэтрин невольно схватилась за горло.
        - Ты не совершишь такого безумного поступка! Это же полное сумасшествие!
        - Не совершу, говоришь? - От Вилли не ускользнула вспышка страха в ее глазах, и на лице его вновь заиграло какое-то садистское удовольствие. - Мой старый друг О'Горман Махоун поддержит меня в этом.
        - Все это пустое бахвальство, - презрительно бросила Кэтрин. - Ты только на это и способен, больше ни на что. Что ж, попытайся справиться с ним.
        - Нет, это не бахвальство! - заорал Вилли.
        Не сдержанное Кэтрин презрение стало губительной ошибкой. Теперь не важно, собирался он минуту назад выполнить свою живописную угрозу или нет, - теперь он обязательно доведет дело до конца. Она поняла это по его опущенным, словно у затравленного волка, глазам.
        - Вилли, ради Бога, не делай глупостей. Ведь этим ты разрушишь карьеру не только мистера Парнелла, но и свою.
        - Кого же это волнует моя карьера?! Тебя? Да она не волнует тебя ни на йоту. А что касается твоего драгоценного мистера Парнелла, так предоставь ему самому выбираться из этого скандала, если ему это удастся, конечно.
        Китти О'Ши, Китти О'Ши… Измученная и обессиленная она лежала после ухода Вилли в постели, и ей все время казалось, что она продолжает слышать всякие непристойности. Китти О'Ши. По словам Вилли, такое имя может принадлежать женщине легкого поведения из мьюзик-холла. Какой же негодяй придумал его? Кто-нибудь из партии Чарлза? Наверное, это случилось в тот самый день, когда они с Чарлзом входили в отель на Каннон-стрит и она так боялась, что их кто-нибудь увидит. Да и сам Чарлз признался ей, что кое-кто из его партии догадывается, что у него где-то есть женщина.
        Какой непоправимый вред будет нанесен Чарлзу, если Вилли исполнит свою угрозу! И еще. Почти все члены его партии - католики и находятся под пятой у своих священников и епископов. К тому же, помимо религиозной нетерпимости, в любой партии, какую бы политическую направленность она ни имела, всегда найдется полным-полно завистников, готовых ради своего тщеславия пойти на любую подлость. И многие обрадовались бы, увидев Чарлза Стюарта Парнелла низвергнутым со своего высокого пьедестала! Как быстро они забудут, сколько он сделал для их страны… Во всяком случае, намного больше любого другого за последние полвека, а может быть, больше всех их, вместе взятых.
        Ирландия. Страна, где любят мучеников.
        Кэтрин резко приподнялась на кровати. Чарлз Стюарт Парнелл ни за что не займет свое место в этой длинной веренице мучеников. Даже если ей придется сделать нечто из ряда вон выходящее, она остановит эту несправедливость и не позволит ей свершиться!
        Первым делом она уволила мисс Гленнистер с ее лукавыми взглядами и двусмысленными усмешками.
        - Ну мамочка, почему мисс Гленнистер должна уйти? - спрашивала Нора.
        Кармен, доброе сердечко, была искренне расстроена, Норе же это было только любопытно. Казалось, она тоже недолюбливала мисс Гленнистер.
        - Мне захотелось подобрать вам более подходящую гувернантку, дорогая.

«Кто же согласится служить в доме с такой печально известной репутацией», - подумала она про себя.
        - А почему мисс Гленнистер не подходит нам, мамочка?
        - Она плакала… - прошептала Кармен.
        - Почему, когда ты увольняла ее, то нарядилась в свое самое лучшее платье? - спросила Нора.
        - Это вовсе не лучшее мое платье.
        - Ну, оно мне нравится больше всех. И твоя шляпка со страусиным пером. Ты поедешь в Лондон?
        - Да, но ненадолго. Ведите себя хорошо и ложитесь спать, когда вам скажет мисс Гленнистер.
        - Но она же будет собирать свои вещи.
        - Еще неделю она побудет здесь… хотя едва ли…
        - Мамочка, ты такая красивая! Ты увидишься с папой?
        - Именно для этого я и еду в Лондон.
        - А ты скажешь ему о мисс Гленнистер? - спросила Нора, накручивая на пальчик изящный локон. - Он не станет возражать, потому что она не нравится ему.
        - Нет, нравится, - вмешалась Кармен.
        - Нет, не нравится. Я сама видела, как в прошлое воскресенье он ущипнул ее по дороге в церковь.
        Кэтрин не была в апартаментах Вилли с того вечера, как они ужинали с мистером Чемберленом. Она боялась того, что может узнать о муже. В его комнатах все оставалось по-прежнему. Сам Вилли оказался дома. Он даже - довольно, впрочем, иронически - изобразил радость при виде ее. Выглядел он превосходно, она тоже. Ясно, что она как следует позаботилась о своей внешности, как, собственно, делала обычно с тех пор, как стала запросто заходить к своему мужу.
        - Вилли, я пришла, чтобы убедить тебя не принимать скоропалительных решений. Когда ты ушел, мне и в самом деле показалось, что ты намереваешься реализовать свою совершенно безумную идею с дуэлью.
        - Но я действительно собираюсь вызвать Парнелла. Только что я закончил письмо к нему. Хочешь взглянуть?
        Он протянул ей письмо, она осторожно взяла листок у него из рук и, не веря своим глазам, прочитала следующее:
        Сэр.
        Прошу Вас оказать мне огромную любезность встретиться со мной 10 числа, когда Вы будете в Лилле или еще в каком-нибудь городе на севере Франции - на Ваше усмотрение. Дело не терпит отлагательств. Буду премного обязан, если сегодня в час дня Вы дадите мне знать о названии гостиницы, в которой Вы остановитесь. Желательно было бы получить Ваш ответ незамедлительно, чтобы, не теряя времени, я мог условиться с сопровождающим меня другом.
        Кэтрин собралась было разорвать этот листок на мелкие кусочки, но Вилли быстро вырвал его у нее из рук.
        - Если ты сделаешь это, я напишу еще одно точно такое же письмо, - проговорил он.
        - Вилли, не надо этого делать!
        - Почему?
        - Потому что это будет чудовищной ошибкой. Неужели ты собираешься выставить на посмешище не только себя, меня и мистера Парнелла, но и всю ирландскую партию?
        - К черту эту ирландскую партию! Меня интересуют только мои права! То, что принадлежит мне, - это мое, под этим я подразумеваю и тебя.
        - Неужели? - медленно произнесла Кэтрин. - Тогда, наверное, это касается и денег тетушки Бен, и дома, который она столь любезно купила для твоей семьи. Что же ты будешь делать без всего этого? Кормить семью на свои заработки?
        Его лицо побагровело.
        - Дело почти сделано. Письмо будет отправлено.
        Она понимала, что Вилли зашел уже слишком далеко.
        - Ну и посылай свое глупейшее, идиотское письмо! - вскричала она, и слезы ярости выступили на ее глазах. - Давай, разыгрывай свою сумасшедшую мелодраму. У тебя это всегда отлично получалось! Но не надейся, что твоя нога еще хоть раз ступит в этот дом. Не забывай, он принадлежит мне!
        Кэтрин понятия не имела, где в этот раз остановился Чарлз. Она поехала в отель на Кеппел-стрит, чтобы навести хоть какие-нибудь справки, но не добилась ничего, кроме наглого оскорбительного взгляда от мужчины за конторкой, и поэтому не осмелилась продолжать свои поиски. Она страшно беспокоилась за Чарлза: ведь ему может быть нанесен непоправимый вред! В парламенте его тоже не оказалось. И Кэтрин ничего не оставалось, как вернуться обратно домой и провести бессонную, кошмарную ночь.
        Аромат роз ворвался в распахнутое окно, и впервые за время этой ужасной комедии она задумалась о не родившемся еще ребенке. «Да защитит его Господь», - в отчаянии молилась она.
        В течение целых двух дней она не получала никаких известий. Сорок восемь бесконечных часов… По утрам она читала вслух тетушке Бен и, очевидно, поступала правильно, ибо старая леди перестала жаловаться и не ворчала. Кэтрин отдавала распоряжения слугам, беседовала с детьми, укладывала их спать, разбирала корреспонденцию, бесцельно бродила по саду до наступления темноты и ждала, ждала. Она одновременно и боялась, и надеялась, что Чарлз все-таки объявится.
        Наконец появился Вилли в сопровождении огромного седобородого грубого старика О'Гормана Махоуна.
        - А парень-то - трус, - небрежно бросил Вилли жене.
        - Почему? - еле слышно спросила она.
        - Он игнорировал мое письмо. Ну, я послал ему еще одно.
        - Наверное, его просто нет в Англии.
        - Не-ет, он в Англии, дорогая, я наводил справки. Сначала он был в Ливерпуле, а сейчас возвратился в Лондон. Махоун видел его. Я написал ему, что мне известно: он не был за границей, как я его просил.
        - Но и ты туда не ездил, - стараясь говорить как можно спокойнее, возразила Кэтрин.
        - Не говори глупостей! Неужели я отправился бы во Францию следом за человеком, который туда так и не приехал?
        О'Горман Махоун, не сводя с Кэтрин своих наглых веселых глаз, вдруг разразился непристойным хохотом.
        - Мне показалось, что вы слишком буквально последовали моему совету, миссис О'Ши.
        - Какому еще совету?
        - Однажды я предложил вам быть любезной с Парнеллом, но не ожидал, что вы так воспримете это. И знаете, я не вправе винить беднягу, если вы смотрели на него такими сверкающими глазами, которым под силу растопить айсберг.
        - Могу я тоже дать вам один совет, мистер Махоун?
        - Всегда к вашим услугам. Буду только рад выслушать его.
        - Никогда впредь не переступайте порога моего дома. Этот дом принадлежит мне; наверное, мой муж уже сказал вам об этом.
        Вилли побелел от ярости, но О'Горман Махоун откинул назад свою огромную седую голову и вновь разразился громоподобным хохотом.
        - Что ж, Вилли, мой мальчик, пойдем-ка лучше в ближайший публичный дом и там разгоним наши печали.
        Позднее Вилли возвратился один. Он был немного пьян, чувствовалось, что его решимость куда-то исчезла.
        - Ты поступаешь очень жестоко по отношению ко мне, Кэт. Наставляешь мне рога и издеваешься надо мной же в присутствии моих друзей.
        Если бы Кэтрин не предстояла жестокая борьба за Чарлза, возможно, она бы немного и смягчилась. Но сейчас она не могла себе этого позволить. Она лишь холодно осведомилась, не отказался ли Вилли от своих намерений драться на дуэли.
        - Если Парнелл все же мужчина, то он обязан встретиться со мной лицом к лицу. Однако, по-моему, он не мужчина. Он продолжает скрываться, трус!
        - Вероятно, он просто-напросто относится к твоим угрозам так, как они того заслуживают, а именно - с презрением.
        - Слухи о ваших отношениях ходят по всему городу. И это ему отнюдь не на пользу.
        - Как и тебе.
        Вилли посмотрел на нее затуманенным взором.
        - По-моему, ты считаешь только свое поведение безупречным, - заметил он.

* * *
        В дальнейшем события развивались совершенно непредвиденно. Приехала Анна. Она прибыла из Лондона и страшно волновалась, видимо, предчувствуя надвигающуюся драму.
        - Кэт, что происходит между тобой и Вилли, скажи, Бога ради? Прямо ко мне домой заезжал Чарлз Парнелл. Он был в ужасном состоянии и сообщил, что Вилли угрожает ему какими-то нелепостями.
        - А почему этот субъект не отвечал на письмо? Что он на это сказал? - вскочил Вилли.
        - Он сказал, что только сегодня приехал. Вот почему он не отвечал ни на какие письма.
        - Конечно же! - Кэтрин вскрикнула от облегчения. - Ведь ты прекрасно знаешь, Вилли, какие трудности он испытывает с получением своей корреспонденции. Поэтому-то большая часть писем, адресованных ему, направлялась непосредственно сюда. К тому же он никогда не распечатывает писем.
        - Однако это письмо имело пометку «срочно». Не понимаю, как он мог не заметить этого.
        - Ну, очевидно, не заметил. Да, еще он говорит, что произошла какая-то весьма досадная ошибка с его портмоне, которое он оставил здесь. И что ты хочешь вызвать его на дуэль. Знаете, я и вправду ничего не понимаю. - Анна переводила свой обескураженный взгляд с Кэтрин на Вилли. - Ведь не может быть, что из-за…
        - Разумеется, - вмешалась Кэтрин. - Вилли до абсурда подозрительно отнесся к этому злосчастному портмоне. Он считает, что мистер Парнелл слишком часто приезжал сюда в его отсутствие. Вилли ужасно ошибается, хотя да, время от времени я встречалась с мистером Парнеллом. И тебе это прекрасно известно, Анна.
        - Парнелл попросил тебя приехать сюда в качестве примирительницы или чего-то в этом роде? - саркастически обратился Вилли к Анне.
        - Да ни о чем он не просил! Меня привело к вам мое собственное любопытство. Да, да, правда, Вилли! И что у тебя за фантастические идеи, право?! А ты, Кэтрин, почему не разубедишь Вилли во всех этих бреднях?
        Кэтрин в полном изнеможении опустилась на стул.
        - Вот ты и попытайся это сделать, Анна.
        Анна начала что-то быстро говорить, как вдруг на пороге появилась Джейн. Она задыхалась от быстрого бега. На лице ее было написано страшное волнение.
        - Приехал мистер Парнелл, мадам.
        И, прежде чем Кэтрин успела приказать Джейн пригласить мистера Парнелла, тот вошел сам. Он стоял в дверях, сурово глядя то на Кэтрин, то на Вилли. И он был отнюдь не в ужасном состоянии, как утверждала Анна. Должно быть, Анна, как обычно, преувеличивала, ибо Чарлз уверенно вошел в комнату и сразу словно подавил всех присутствующих. Он спокойным тоном принес извинения за столь неожиданный визит, однако совсем недавно он получил вызов от капитана О'Ши и, считая этот вызов полнейшей нелепицей, немедленно явился, чтобы уладить дело как можно скорее.
        - В парламенте начинается разделение голосов во время голосования, и мне надо немедленно возвращаться, - сообщил он. - Не сомневаюсь, что вы позволите мне это сделать, капитан О'Ши, до того, как мне придется рисковать своей жизнью. - Теперь его голос звучал весьма иронически. - Я готов отправиться за границу и предоставить вам сатисфакцию в любое удобное для вас время послезавтра. Я просто не могу покинуть парламент, когда прения находятся на этой стадии. Предполагается их завершить завтра вечером. И, если позволите, добавлю, что был бы весьма рад вашему присутствию на разделении голосов сегодня вечером. Нам необходимы все голоса, которые мы можем добыть.
        - Вы не смеете уйти вот так, прикрываясь разговорами о политике! - только и оставалось сказать пьяному, ошарашенному и не уверенному в себе Вилли. Конечно, он превосходно себя чувствовал, бушуя и выкрикивая угрозы заглазно, однако, оказавшись лицом к лицу со своим противником - хладнокровным, уверенным и непоколебимым в своих решениях человеком, - он, похоже, сам изумлялся проявленному им безрассудству и опрометчивости. - В данный момент меня совершенно не волнует эта чертова политика! Меня интересует только моя жена!
        - Если вы так заботитесь о ней, то не думаю, что вам следует подвергать ее подобному огорчению. Миссис О'Ши, у меня даже нет слов, чтобы выразить, насколько мне жаль. Ведь все эти неприятности произошли из-за моей неаккуратности и беспечности, когда я забыл свое портмоне. Оно совершенно вылетело у меня из головы: в нем лежат лишь всякие незначительные документы, о содержании которых даже нет нужды упоминать. Однако я немедленно заберу портмоне, если это хоть каким-то образом поможет сгладить ситуацию.
        - А, выходит, вы ничего не отрицаете! - упрямо проговорил Вилли. - Весь город только и говорит о том, что вы встречаетесь с моей женой. А это портмоне - лишь очевидное тому доказательство.
        - Вилли! Вилли! - взмолилась Кэтрин.
        - Мне очень жаль, - произнес Чарлз своим спокойным, уравновешенным голосом, - что весь город говорит об этом, но должен признать, что это - правда. Я встречаюсь с миссис О'Ши и надеюсь, что буду часто встречаться с нею и впредь. Нам необходимо иметь посредника, чтобы связываться с правительством, и, как вам уже известно, миссис О'Ши любезно согласилась взять на себя эту сложную задачу. Ее первая беседа с мистером Гладстоном прошла весьма успешно. Вскоре мне бы хотелось вкратце посвятить ее в дела, которые ей придется обсуждать с мистером Гладстоном во время ее следующей встречи с ним. И я уверен… конечно, при условии, что мы оба останемся в живых после дуэли, - его глаза сардонически блеснули, - что вы, капитан О'Ши, не станете возражать, чтобы мы продолжали встречаться с вашей супругой. Если вам угодно, не в Элшеме, а в Лондоне, на различных заседаниях. В случае, если вы и тогда будете неверно истолковывать наши встречи, мне придется попросить вас рассматривать это как жертву, которую вы приносите во имя своей страны.
        - Проклятая жертва! - вскричал Вилли и посмотрел Чарлзу прямо в лицо, посмотрел с нарочитой жестокостью и хладнокровием.
        Кэтрин вздрогнула от страха.
        - Мне не нужны в моей партии люди, не способные на жертву.
        - Но это же моя жена! Вы что, хотите, чтобы я поверил, будто за всеми этими разговорами о вас с ней не стоит ничего, кроме бесед о политике? - Его мутные и злые глаза тупо уставились в спокойное лицо Парнелла. - Да простит меня Господь, но вы сущий дьявол, Чарли Парнелл, и это - истинная правда!
        - Я просто выполняю свою работу.
        - Вы говорите об этом, словно о какой-то религии!
        - Возможно. Возможно, вы правы. - Внезапно его глаза покрылись дымкой невероятной усталости. - Могу я присесть, миссис О'Ши?
        - О, конечно, садитесь, пожалуйста. Вилли…
        Но тут вмешалась Анна:
        - Знаете, вы оба, всему есть границы! И в том, чтобы так использовать Кэт! Делать из нее передаточный пункт для ирландской партии, заставлять то, заставлять это… Если такое называется политикой, то слава тебе, Господи, что мой муж не имеет к ней никакого отношения.
        Кэтрин налила в стакан немного бренди и протянула его Чарлзу. Ее рука дрожала. Какой-то миг она стояла спиной к остальным, и ей удалось украдкой бросить на него встревоженный и полный любви взгляд. И она увидела ответный блеск в его глазах. Но внезапно он как-то обмяк и стал совершенно чужим, словно за время этой неприглядной сцены исчерпал последнюю унцию своей энергии.
        Тем не менее, выпив бренди, он смог произнести с некоторой долей иронии:
        - Давным-давно я решил отдать свою жизнь за Ирландию, но даже представить себе не мог, что погибну от удара шпаги где-то на пустынном французском пляже. - Он поставил стакан и с серьезным выражением лица чуть наклонился вперед. - Мы можем сделать так, чтобы это сугубо наше личное дело не выходило за пределы этих четырех стен? Поскольку, если все выплывет наружу, это будет не только моя или ваша смерть, капитан О'Ши, это также будет гибель нынешней ирландской партии. Что было бы очень жаль. Нам удалось проделать столь долгий путь. И нам предстоит путь еще более долгий.
        - Ну, ради Бога, пожмите друг другу руки! - взмолилась Анна. - Ведь вы оба ведете себя, как два школьника.
        - Пожалуйста, Вилли, - прошептала Кэтрин, положив руку на плечо мужа.
        Вилли посмотрел на нее, и его взгляд постепенно смягчился и потеплел. И тут же ей показалось, что вот-вот она лишится чувств. Волна горькой обиды прошла по всему ее телу, ибо она знала, что означает этот взгляд. Ну почему бы Чарлзу не встать и не выпалить, что да, она его любовница, что они готовы рассказать об этом всему свету? Но нет, надо спасать Ирландию, эту мрачную, старую каргу, которая ненасытно требует все новых и новых жертв.
        Так что Кэтрин придется этой ночью спать вместе с мужем в одной постели и принести еще одну жертву «старой карге».
        - Но больше не надейтесь, что вы будете здесь желанным гостем, - проговорил Вилли. - Устраивайте ваши свидания где-нибудь в другом месте. И ради Бога, чтобы никто ничего не знал. Из меня и без того уже сделали круглого дурака… собственно, так оно и есть.
        Позже обида и возмущение, как всегда, сменились у Кэтрин облегчением и любовью. Ибо Чарлз, поднявшись, протянул ей руку, сказав, что ему пора. По измученному выражению его лица Кэтрин понимала, что он знает обо всех ее мыслях и сочувствует ей всем сердцем, но ничего с этим не может поделать.
        А потом она подверглась унизительной процедуре обольщения со стороны Вилли, который склонил ее к занятиям любовью, ибо этот жуткий день не оставил в нем ничего, кроме обуревающей его похоти и страстного желания доказать себе и ей, что она, вне всякого сомнения, по-прежнему его жена и принадлежит только ему.
        Потом, когда Вилли провалился в тяжелый пьяный сон, она осторожно покинула постель и отправилась в ванную, чувствуя себя так скверно, что едва могла поднять голову.
        Но это уже свершилось, и теперь ничто на свете не испортит ей наслаждения от предвкушения появления на свет ребенка, его ребенка.
        Только одна мысль не давала ей покоя: если Чарлз узнает о ребенке, поведет ли он себя как-нибудь иначе?
        Сейчас она была рада, что он не участвовал в ее мысленной дискуссии.
        Китти О'Ши! Эти слова эхом отдавались в ее голове, разламывающейся от боли. Она посмотрела в зеркало и увидела в нем свое осунувшееся, изможденное лицо. Китти О'Ши, неверная жена!
        Глава 10
        Они вышли из двухколесного кэба на углу возле пивоварни Мортлока, приказали кэбмену подождать и двинулись по узкой дорожке, бегущей вдоль реки. Кэтрин предпочла прогулку утомительному и неприятному сидению в отеле, когда все время нервничаешь, ощущая на себе посторонние взгляды, бросаемые украдкой через плечо. Но вскоре пошел дождь, и в конце концов они решили, что пребывание на природе - не самая удачная мысль. Чарлз держал над их головами зонт, так что они почти не вымокли, если не считать длинных юбок Кэтрин, волочившихся по мокрой траве. К тому же над рекой поднимался туман и сильно похолодало.
        Чарлз предложил вернуться в кэб, но она отказалась. Сначала им надо поговорить. И дождь ей вовсе не помеха. Ей даже было приятно вдыхать свежий воздух. А в закрытом кэбе она почти задыхалась.
        - Ты хорошо себя чувствуешь, дорогая? Что-то ты сильно бледна.
        - А чего ты ожидал? Это было ужасно!
        - Но ведь ты не считаешь, что Вилли осуществит свою идиотскую угрозу?
        - Когда рядом с ним все время вертится этот старый пройдоха и пьяница О'Горман Махоун и науськивает его на это? Наверняка он решится на этот нелепый поступок.
        - Ну, хорошо, предположим, он это сделает. По-моему, он недооценивает меня. Я вполне могу и победить на этой дуэли. Я неплохой фехтовальщик и превосходный стрелок.
        Она резко повернулась к нему.
        - Чарлз, прекрати подобные шутки! Об этом даже подумать и то ужасно!
        Его лицо мгновенно стало рассудительным, голос спокойным.
        - О чем, дорогая? Этот небольшой эпизод скверной оперетки закончился. Что тебя по-прежнему беспокоит? Я не намерен отказываться от встреч с тобой, если именно этого ты боишься. И ничто в мире не заставит меня сделать это! Как-нибудь мы уладим это дело.
        - Чарлз, я ожидаю ребенка.
        Он остановился как вкопанный и пристально посмотрел ей в лицо. Спокойное выражение его глаз испугало ее. И она поспешила заверить его в том, что все будет в порядке.
        - Никакого скандала не случится. Вилли решит, что это - его ребенок.
        Вот она и выпалила все прямо, без обиняков. А ведь ей хотелось сообщить об этом помягче, сперва подготовив его. Но в эти минуты это было невозможно, и теперь не важно, как это она выразила, но факт оставался фактом.
        - Значит, ты сделала так, как сочла необходимым, - произнес он после длительного молчания беспощадные слова. И произнес без всякого выражения. Только холодный блеск в глазах выдавал его истинные чувства.
        - Наверное, теперь мы можем признать, что человек, проигравший дуэль, - это я, - дрожащим голосом проговорила она.
        Он резко отстранился от нее и направился вниз по дорожке, словно его влекла туда какая-то невидимая сила. Высоко над головой он держал зонт, со стороны напоминая респектабельного джентльмена, вышедшего прогуляться в дождь. Его высокая фигура постепенно растворялась в плотной пелене дождя. Спустя несколько секунд он повернул за поворот и исчез из виду.
        Она стояла одна в полном недоумении и ужасе, не зная, что предпринять. Вернуться домой? Неужели эта новость настолько потрясла его, что он решил бросить ее навсегда? Он забыл, что у нее нет зонта, и теперь шляпка неопрятно обвисла вокруг ее лица, а по спине стекали леденящие струи воды. Она грустно рассмеялась над своим диким положением, но вскоре смех превратился в еле сдерживаемые рыдания. И вдруг ее захлестнула волна невиданной доселе ярости. Да как он смел уйти, оставив ее одну? Разве вина за то затруднительное положение, в каком они очутились, не одинаково лежит на них обоих? А может быть, ему хочется, чтобы она… или Вилли… во всеуслышание объявили о том, что она ждет ребенка от лидера ирландской партии? Что же ей теперь делать? С трудом взбираться в кэб и отправляться обратно в полном одиночестве под изучающим взглядом кэбмена, который с интересом будет разглядывать ее до нитки промокшее платье и, конечно, думать о том, куда же запропастился ее приятель? Ну уж нет!
        И, подобрав повыше юбки, Кэтрин изо всех сил устремилась по дорожке туда, куда направился Чарлз. Она должна догнать его и высказать все, что думает о нем. Ему еще предстоит увидеть свою дорогую Кэт в гневе! Теперь он поймет, что с ней тоже шутки плохи!
        Однако, едва завернув за поворот, она чуть не столкнулась с ним. И невольно отпрянула назад.
        Чарлз швырнул зонт на землю и заключил ее в объятия.
        - Кэт, дорогая, ты плачешь!
        - Да нет же, это просто дождь…
        - Ну, тогда это я плачу!
        Она увидела мокрые следы на его щеках. Его лицо было осунувшимся и изможденным, полным бессильного гнева и одновременно совершенно ошеломленным. А ее гнев исчез с такой же быстротой, как и появился.
        - Чарлз, все будет хорошо. Правда.
        - Я не могу вынести даже мысли о том, что он дотрагивается до тебя. Я однажды уже говорил тебе это.
        - Не думай об этом. Думай о ребенке!
        - А ты хочешь его, Кэт?
        - Очень!
        Она увидела, как глаза его горят сквозь навернувшиеся на них слезы.
        - Ты восхитительна… и я люблю, люблю тебя!
        Он целовал ее холодными губами, но она чувствовала их тепло, его мокрая щека прижималась к ее щеке. Неожиданный порыв ветра подхватил зонт и унес его к реке; он упал в воду и медленно поплыл прочь, мерно покачиваясь на волнах. Они оба промокли до нитки. Но было уже слишком поздно думать об этом.
        Спустя месяц, сидя у тетушки Бен, она упала в обморок, а придя в себя, увидела над собой лицо старой Дамы, испытующе разглядывающей ее.
        - В чем дело, Кэтрин? Ты снова ждешь ребенка?
        - Да.
        - Вилли знает?
        - Еще нет. Я собираюсь сообщить ему об этом в воскресенье, если он придет.
        - Ты хочешь ребенка?
        - Очень. Очень, тетушка Бен.
        Она заговорила с тетушкой о будущем ребенке и при этом не могла скрыть невероятной нежности, охватившей все ее существо. Она поймала взгляд глаз цвета барвинка, которыми старая дама с любовью смотрела на нее.
        - Что скажет мистер Парнелл?
        - Мистер Парнелл?
        Старая леди выдержала достаточно долгую паузу, наблюдая, как зарделись щеки ее любимой племянницы.
        - По-моему, ты выступаешь в роли посредника между ирландской партией и мистером Гладстоном. Знаешь, милочка, едва ли можно поверить, что мистер Гладстон обрадуется при виде молодой беременной женщины.
        - О нет, тетушка Бен, я только заметила его укоряющий взгляд, - рассмеялась Кэтрин, стараясь поточнее изобразить свирепый взор мистера Гладстона из-под нависших белоснежных бровей. - Я увижусь с ним на следующей неделе. Я должна передать мистеру Парнеллу, чтобы он завершил все свои дела в течение двух или трех месяцев.
        - Когда же ты познакомишь меня со своим мистером Парнеллом?
        Да, этим утром тетушка Бен была полна неожиданностей. Кэтрин почувствовала, что у нее не хватает слов, чтобы хоть как-то парировать колкие замечания старушки.
        - Моего мистера Парнелла? Ирландский народ утверждает, что он принадлежит им. Однако я не знаю, доставит ли вам удовольствие знакомство с ним, тетушка Бен.
        - А почему бы и нет? Я еще не впала в старческое слабоумие. И иду совершенно в ногу со временем. Приведи его сюда как-нибудь, да поскорее.
        Такая возможность выпала довольно скоро, поскольку Чарлзу понадобилось увидеться с Кэтрин, чтобы условиться о следующей ее встрече с мистером Гладстоном. Земельный билль прошел, и теперь настало время, когда правительство было довольно собою, а значит, настала пора расставить все точки над «i» касательно гомруля. В одной из их долгих поездок Чарлз заставил Кэтрин наизусть вызубрить то, о чем ей предстоит говорить с премьером. Ибо Чарлз не хотел предоставлять что бы то ни было в письменном виде: он не доверял англичанам, даже премьер-министру.
        Он охотно согласился выкроить время, чтобы заглянуть к старой миссис Вуд.
        Этот визит прошел с огромным успехом. Тетушка Бен была просто очарована своим красивым и учтивым гостем. Ей понравились его внешность, манеры, его мягкий, хорошо поставленный голос. Она взяла его под руку, и они стали прогуливаться по гостиной, увешанной гобеленами, при этом о чем-то доверительно беседуя.
        - Как-то я познакомилась с Даниелом О'Коннелом. В то время мой муж был членом парламента. И я слышала его восхитительные речи. Да, мистер О'Коннел был неподражаем. Но ваш голос мне нравится больше, мистер Парнелл.
        После ухода Чарлза тетушка Бен задумчиво посмотрела на племянницу и сказала:
        - Да, по-моему, этот человек стоит того, чтобы следовать за ним. Как-нибудь приведи его ко мне еще раз. Я получила огромное наслаждение, беседуя с ним.

* * *
        Следующая встреча Кэтрин с мистером Гладстоном совпала с известиями о самых возмутительных нарушениях закона в Ирландии. Мистер Гладстон испытывал чувство горького разочарования. Больше он уже не напоминал снисходительного хозяина, радушно принимающего у себя красивую молодую женщину, а предстал перед нею свирепым стариком с неприветливым, злым лицом и злыми глазами.
        - Вы должны передать вашему другу, миссис О'Ши, что меня больше совершенно не интересует то, что он говорит о гомруле, в то время как сам является вдохновителем ужасного насилия и жестокости. Передайте ему, чтобы он немедленно прекратил это. Если он попытается приостанавливать действие акта о земле, то, уверяю вас, будут приняты совершенно иные меры. - Он предложил Кэтрин руку, и они прошлись по огромному кабинету, при этом он торопливо говорил следующее: - Мы и так разрешили ему очень многое. Правительство больше не станет это терпеть. А я не собираюсь постоянно выслушивать жалобы из дворца. Королева не очень-то жалует своих ирландских подданных. Говоря по правде, не больше моего. Я добился, чтобы прошел земельный акт, и вот теперь мистер Парнелл, похоже, решил все разрушить.
        - Ему нужно намного больше, нежели земельный акт, мистер Гладстон.
        Старый орел обратил к ней свое суровое лицо.
        - Неужели он никогда не будет удовлетворен достигнутым?
        - Будет. Когда-нибудь.
        - Что-то я сомневаюсь в этом.
        - Он довольствуется достигнутым, лишь окончательно добившись своей цели. Я имею в виду гомруль.
        - Да, разумеется, - задумчиво произнес старик. - Я считаю его человеком, который не успокоится до тех пор, пока не добьется любой цели, пришедшей ему в голову, и не важно, мудрая она или нет. Скажете, я не прав, миссис О'Ши?
        Кэтрин опустила глаза.
        - Должно быть, сейчас вы попали в самую точку, мистер Гладстон, оценивая его характер.
        - Да, Боже мой, но и моему терпению иногда может прийти конец! Передайте ему, чтобы он держал в узде своих разбойников, иначе я не смогу сдерживать мистера Фостера. Уверяю вас, мистер Фостер не будет счастлив до тех пор, пока мистер Парнелл не окажется за тюремным замком.
        - Вы хотите сказать, что его все-таки арестуют?!
        Мистер Гладстон взглянул на Кэтрин, потом дружески похлопал ее по руке.
        - Цивилизация еще не исчерпала своих возможностей до конца.

* * *
        Она пересказала весь разговор с Гладстоном Чарлзу, когда тот в очередной раз приехал в Лондон, и частично передала эту беседу Вилли.
        Вилли был целиком и полностью на стороне мистера Гладстона.
        - Если хочешь знать мое мнение, то Парнелл просто-напросто потерял контроль над своими людьми. Он настолько взбаламутил поток ненависти, обращенной против Англии, что теперь не в силах его остановить. Вот увидишь, этот поток поглотит и его самого, если он не будет осторожен. Он на удивление упрямый малый, должен заметить. И ты такая же упрямая, как он, не так ли, Кэт?
        - Тебе хорошо известно, что я восхищаюсь им.
        Вилли задумчиво посмотрел на нее:
        - Только до тех пор, пока он не оставит свои штучки… О'Горман Махоун считает, что я слишком легко позволил ему выпутаться из этого дела.
        - Этот О'Горман Махоун пусть лучше не сует нос не в свое дело!
        Вилли собрался было резко ответить, но передумал и очень ласково поцеловал ее в щеку.
        - Да, согласен, я вел себя диковато. И очень рад, что моя мать ни о чем не узнала. Это потрясло бы ее до смерти. Она никогда не одобряла тебя в качестве моей жены, но у нее никогда не вызывали сомнения твои моральные качества.
        - Как и у тебя, Вилли, - проговорила Кэтрин.
        - Я уже сказал, что повел себя немного несдержанно. В конце концов, тебе может нравиться мистер Парнелл, но надо же соблюдать приличия и условности, чтобы не наделать глупостей. Я всегда доверял тебе. Да, я сорвался, но только из-за того, что ты слишком долго была ко мне так откровенно холодна. Однако я пресек все эти идиотские разговоры насчет Китти О'Ши. Больше ты этого никогда не услышишь. - Он пристально посмотрел на нее: - В чем дело? Ты немного бледна.
        Если бы не слышать этих разговоров! Она про себя молилась, чтобы они прекратились навеки.
        - Со мной все в порядке, Вилли. Просто немного устала. И это неудивительно в моем положении.
        - В твоем положении! - воскликнул он. - Что ты имеешь в виду, черт побери?
        - Я могу иметь в виду только одно, - с вымученной улыбкой проговорила она. - Нора с Кармен очень обрадуются. Они так умоляли, чтобы я принесла им маленького. Вот насчет Джералда ничего не могу сказать. Ведь он уже такой взрослый.
        Ей пришлось вынести его объятия и сделать вид, что она рада им.
        - Ну, ну, какой скрытницей ты у меня стала, кисочка. Ай-яй-яй… и даже ни словечка человеку, которому хотелось бы этого больше всех… старому глупому папочке. Когда это должно случиться?
        - О… весной.
        Он мысленно произвел какие-то расчеты.
        - Должно быть, поздней весной. Ну что ж, тогда будем следить за тем, чтобы тебя ничто не беспокоило, так?
        А между тем время от времени приходили чисто формальные письма от Чарлза.
        Моя дорогая миссис О'Ши.
        Сегодня уже было устроил все так, чтобы отправиться на митинг в Дархем, но в самый последний момент все сорвалось. По-моему, в Элшеме осталось несколько моих книг, и примерно часиков в десять - двенадцать в понедельник я бы хотел заехать за ними. Но сначала дайте мне знать, нашли ли Вы их. Пожалуйста, ответ присылайте в парламент, куда я зайду за своей корреспонденцией в понедельник.
        Она дипломатично предъявляла все эти письма Вилли, а ему весьма успешно удавалось скрывать свою неприязнь к Парнеллу во время их частых встреч и совместных обсуждений различных политических маневров. Вилли стал высоко держать голову и ходил с напыщенным видом, засунув пальцы в карманы жилета. Казалось, ему доставляло огромное удовольствие вынашивать свои грандиозные мечты о том, что в один прекрасный день он станет главным секретарем Ирландии. Он преуспевал в своей дружбе с мистером Джозефом Чемберленом и другими влиятельными членами кабинета. Проницательно и дальновидно он заводил себе друзей по обе стороны баррикад. Это не могло отрицательно повлиять на будущую карьеру капитана О'Ши. Неужели Кэтрин не радует то, что он наконец остепенился, приобрел в обществе вес и так серьезно занялся своей карьерой? Возможно, однажды его тоже с триумфом пронесут по улицам Дублина…
        Читая о победоносном шествии Чарлза по Ирландии, Кэтрин не преисполнялась веселья - напротив, была глубоко встревожена. Ведь он продолжал заниматься именно тем, против чего его предостерегал мистер Гладстон, - подстрекать народ, произносить мятежные речи. Одну такую речь он произнес в октябре в Вексфорде, и это выступление стало кульминационным. Он стоял на импровизированной трибуне, наспех сколоченной посреди городского рынка, и, глядя сверху вниз на свою напряженную аудиторию, говорил:
        - Благодаря своим усилиям, в течение последнего года вы кое-чего добились, но сегодня я пришел к вам, чтобы сказать: вы добились лишь самой малой доли того, что заслужили по справедливости. И ирландец, считающий, будто теперь он может спокойно сложить руки, к своему горю и разочарованию, обнаружит, что он отдал сам себя в лапы вероломного, жестокого и безжалостного английского врага.
        Это добрый знак лишь для маскарадного дон-кихота, который по своей наивности полагает, что завоевал свободы всех остальных народов… кроме свобод для ирландского народа, и посему он обязан сбросить свою маску сегодня же и твердо заявить, кто он есть на самом деле. Он обязан быть готовым поднять огонь и меч, иначе он будет постоянно униженным в своих собственных глазах и в глазах лендлордов своей страны. По мнению некоего английского государственного деятеля, в Ирландии ни один человек не хорош, пока он не похоронен, и, надеюсь, настанет тот день, когда я добьюсь положительной оценки от этого английского политического деятеля, но, видимо, это произойдет только тогда, когда я сам умру и буду похоронен.
        Если кое-кто говорит о нынешних грабежах, то пусть сперва заглянет в себя и вспомнит о тех, кто был первыми грабителями в Ирландии. Ирландская земля больше трех раз конфисковывалась людьми, чьих потомков мистер Гладстон поддерживал, когда они разворовывали вашу многострадальную страну при помощи штыков и ружей.
        Мистер Гладстон признает, что английское правительство потерпело неудачу в Ирландии; он признает борьбу Граттана[Граттан Генри (1746-1820) - ирландский оратор и политический деятель.] и добровольцев восемьдесят второго года, он признает борьбу, в которой отдали жизни люди в сорок восьмом, признает борьбу, в которой погибали люди в девяносто восьмом, признает борьбу людей в шестьдесят пятом, когда после длительного периода упадка и гибели всей ирландской нации ирландцы достойно встречались лицом к лицу с темницами и ужасом каторжных работ, и признает борьбу, когда переполнилась чаша терпения многих тысяч ваших людей, борьбу, которую вы возобновили и, благодаря Господу, успешно донесете до победного конца, - иначе говоря, английская миссия в Ирландии провалилась, и ирландцы отстояли свое право управлять Ирландией по законам своей ирландской земли…
        После этой речи мистер Фостер написал мистеру Гладстону письмо, в котором утверждал, что мистера Парнелла необходимо арестовать согласно закону о приостановке конституционных гарантий. И еще он был бы весьма рад, если бы арестовали каждого ирландца, подозреваемого в революционной деятельности.
        Мистер Гладстон, пребывая в состоянии мучительного выбора, созвал свой кабинет, и мистер Парнелл, совершенно спокойный, уравновешенный и, казалось, абсолютно равнодушный к угрозам презренных англичан, заявил, что если его арестуют, то его место тут же займет капитан Мунлайт. То есть они имеют дело с жутким призраком, который по ночам наводил на всех ужас одновременно в нескольких графствах. А значит, начнутся поджоги, грабежи и убийства от Корка до Дублин Сити.
        Несмотря на эту угрозу, мистер Фостер продолжал настаивать на своем намерении. Он проинструктировал сэра Томаса Стила, главного шефа полиции Ирландии, что, как только кабинет согласится на арест мистера Парнелла, Стил получит телеграмму, состоящую всего из одного слова: «Приступайте».
        Кэтрин, в тревоге ожидая дальнейшего развития событий, получила еще одно письмо, которое тайно было запрятано в официальном:
        Моя милая, любимая Кэти.
        Завтра я уезжаю в Килдар и постараюсь выехать в Лондон в пятницу утром, но не могу быть полностью уверен в том, что в самый последний момент «что-нибудь» не произойдет. Если я прибуду в Лондон в пятницу ночью, то остановлюсь в том же самом отеле и буду ждать тебя там.
        Навеки твой, Чарлз.
        Она сразу же ответила на это письмо, умоляя Чарлза быть как можно более осторожным и во что бы то ни стало попытаться избежать ареста. Как же она вынесет, если он на несколько месяцев, а то и лет будет заперт в тюрьме? А если предположить, что он будет находиться там, когда родится ребенок… Слезы капали на бумагу, она разорвала письмо и начала писать новое. Хотя, наверное, письмо, залитое слезами, могло бы лучше убедить его быть более осторожным, нежели продуманное, спокойное послание. Его ответ был очень нежным и полным любви, но разве она не понимает, что беспорядки и мятеж, которые он вынашивает у себя в голове, лучше устраивать в Килмейнхэмской тюрьме, нежели на свободе? И как она вообще может сомневаться в его чувствах?
        На всю жизнь я твой муж, твой возлюбленный, твое дитя, твой навеки. Я отдам жизнь за Ирландию, но тебе я отдаю свою любовь, где бы она ни была - на Небесах или в аду.
        Внезапно после «бабьего лета» погода стала грозовой и холодной. Деревья в парке гнулись и трещали под порывами штормового ветра. Кэтрин буквально перелетела через сад и поднялась по лестнице к двери тетушки Бен, а когда дверь открылась, ее просто внесло в просторный вестибюль. Тетушка Бен, закутанная в теплые платки, сидела в гобеленовой гостиной.
        - Ну зачем ты вышла на улицу в такую непогоду? - сердито спросила она Кэтрин. - Да еще напустила в дом сквозняков! Теперь нам придется заново отапливать его. Ну, полно, полно… Что случилось? Ты так осунулась. Я уверена, что это отнюдь не от холода.
        - Тетушка Бен, а как это - в тюрьме? Вы ведь посещали тюрьмы, когда помогали в работе дяде Бенджамену. Я вот мало помогала папе, хотя очень этого хотела.
        Тетушка Бен посильнее закуталась в платки.
        - Во всяком случае, в тюрьме не так дует, как сейчас у нас. Но, правда, там не так комфортабельно, как здесь. Я бы тебе не рекомендовала попасть туда. Сырость, холод, скверная пища. Ну и кто же из твоих друзей там сидит, дорогая? Ты мне ничего об этом не рассказывала. Наверное, я бы нашла этого молодого человека весьма интересным.
        - Пожалуйста, не дразните меня, тетушка Бен. Вы же прекрасно все знаете, если мистер Мередит ежедневно читает вам газеты так тщательно, как он обычно это делает. И вам должно быть хорошо известно, что мистеру Парнеллу грозит арест.
        - О, тогда это будет ирландская тюрьма. Для ирландского патриота. Мое дорогое дитя, чего ты-то беспокоишься? Ему там будет роскошно.
        - А как же сырость и холод?
        - Я буду крайне удивлена, если ему не пришлют самые теплые одеяла со всей Ирландии.
        - А если его посадят в Англии?
        - Погоди, погоди, детка, успокойся! Откуда в твоей прелестной головке возникла мысль, что благородного и могущественного англичанина невозможно подкупить? Ну, подкупить один разок, а если не поможет, то второй. А теперь немедленно прекрати волноваться, и давай-ка, милочка, сделай личико повеселее. Не люблю я унылых физиономий!
        - А если его посадят на несколько лет…
        - Мистер Парнелл в тюрьме несколько лет! Как тебе не стыдно? А я-то считала, что могу восхищаться твоим умом!
        - Вы хотите сказать, что он изыщет способ сократить срок своего приговора. Но как? Мистер Фостер и еще кое-кто с радостью увидели бы его мертвым!
        - Ты преувеличиваешь, - безмятежным тоном проговорила тетушка Бен. - Из-за беременности у тебя постоянно разыгрывается воображение. Сядь-ка лучше и намотай мне немного шерсти. Знаешь, как успокаивает это приятное занятие? В любом случае, по-моему, мистер Гладстон - твой друг. Почему бы тебе не пойти к нему и не попросить прекратить эту варварскую историю? Тем более, что перед лицом истории она будет выглядеть весьма некрасиво.
        - О тетушка! - в отчаянии воскликнула Кэтрин. - Меня не интересует история. Меня интересует то, что происходит в настоящий момент, сейчас! И, по-моему, нет смысла идти к мистеру Гладстону или к кому-нибудь еще, кому нужен арест мистера Парнелла.
        - Тогда чего тебе вообще волноваться, скажи на милость?
        - Я не позволю, чтобы из него сделали мученика для его несчастной страны! - вскричала Кэтрин.
        - Согласна, это крайний способ победить в политическом вопросе, - кивнула тетушка Бен и посмотрела на Кэтрин поверх очков. - Однако ирландцы имеют склонность из всего делать мелодраму и не задумываются над тем, что мистер Парнелл станет исключением. Вдень-ка мне нитку, деточка, а то я ничего не вижу дальше дюйма от моего носа.
        После обеда Кэтрин с трудом добралась до дома, сопротивляясь неистовым порывам ветра. Ее сердце подскочило от неожиданности, когда она увидела возле главного входа одноконную двухместную карету. Но вскоре она узнала лицо Партриджа, их кучера. При виде хозяйки он поднес руку к фуражке и сквозь ветер прокричал, что только что привез капитана из Лондона домой.
        Так, значит, Вилли здесь! А привести его домой могла только одна причина.
        Она поспешила в дом и увидела Вилли, сбрасывающего с себя теплую шинель. Он повернулся и, даже не пытаясь скрыть своего торжества, громко произнес:
        - Итак, им удалось поставить Парнелла на колени!
        - Он арестован?
        - Сегодня утром в отеле «Мориссона». Его отправили в Килмейнхэм. Они забрали еще Секстона, Диллона и О'Брайена. Что ж, сами виноваты. И особенно Парнелл. Теперь у него будет время поразмыслить о жестокости и глупости его политики. Смотреть сквозь пальцы на жестокость и насилие, все время отворачиваться от англичан, открыто презирая их, - это было безумие с его стороны. Я тебе уже говорил, что если бы решение ирландского вопроса поручили мне и еще нескольким знающим людям, то мы проделали бы эту работу определенно лучше. Утром я обсуждал этот вопрос с Чемберленом и Дилком. И, в общем-то, в той или иной мере взял на себя задачу отыскать определенный способ разобраться наконец с этим злосчастным, тупиковым положением.
        Голубые глаза Вилли сверкали от радости и триумфа. Наверное, больше ничто бы не могло обрадовать его сильнее, нежели нынешняя ситуация: ведь его могучий соперник повержен и счастливая возможность отличиться теперь сама вдет ему в руки. Кэтрин страстно захотелось влепить ему пощечину - прямо в его лоснящуюся от восторга физиономию, вышвырнуть его вон. И она не знала, как ей скрыть свое отвращение к нему.
        - И сколько времени его собираются продержать в тюрьме? - наконец смогла она спросить.
        - О, надеюсь, несколько месяцев.
        - Несколько месяцев?!
        Ее тревога была столь очевидна, что Вилли посмотрел на нее с подозрением.
        - А тебе-то какое до этого дело? Ведь не собираешься же ты блистать на званых вечерах или наносить визиты вежливости мистеру Гладстону? В ближайшие несколько месяцев ты, как и подобает женщине в твоем положении, будешь находиться дома и готовить себя к родам. Надеюсь, арест мистера Парнелла не повлиял на твою жизнь. Или все-таки повлиял?
        Он подошел к ней ближе и посмотрел на нее таким тяжелым взглядом, что ей пришлось пробормотать что-то насчет того, что она просто очень расстроилась за мистера Парнелла, поскольку он человек не совсем здоровый и тюремные стены вряд ли пойдут ему на пользу.
        - Ты бы лучше волновалась о моем здоровье, а не о здоровье этого Парнелла! Меня вновь мучают приступы подагры, к тому же я безбожно простужен и при этом не могу бросить дела. А Парнеллу, наоборот, посчастливилось, ибо теперь он сможет как следует отдохнуть, и уверяю тебя, он не будет испытывать недостатка в пище. Каждую ночь у порога Килмейнхэма будет лежать жирная куропатка, свиной бок или превосходный лосось.
        - Конечно, ведь народ любит его.
        - Ты хочешь сказать, совсем рехнулся из-за него, - угрюмо возразил Вилли. - А что еще можно сказать о человеке, если моя собственная жена при виде его впадала в неистовство? Но, несмотря на все это… - говоря эти слова, он зловеще сверкнул глазами, - у меня есть кое-что, чего нет у него. - Вилли идиотски хихикнул. - У меня есть жена. Иди же ко мне и поцелуй меня, любовь моя.
        - Вилли! - У нее вновь подпрыгнуло сердце. - В такое время дня!
        - Не надо сетовать на время дня, на детей или слуг. Если ты любящая жена, то просто поверни ключик в замке.
        - Но я не любящая жена!
        - Черт тебя подери, в самом деле! Я больше не намерен терпеть эту чепуху в стиле светских дамочек. Ты слышишь?! - Он схватил ее за запястье и злобно вывернул его. Потом отбросил ее руку. - Позвони и прикажи принести чаю. И передай Анне, что нам хотелось бы сегодня вечером поужинать пораньше.
        - Ты остаешься?
        - А что, мне нужно испрашивать особого разрешения?
        - Нет, если ты будешь спать у себя. Я себя неважно чувствую. Ребенок…
        - Забудь о нем. Остальные рождались совершенно безболезненно. Ведь так?
        И у него снова появилось какое-то веселое мальчишеское выражение на лице. Даже трудно было представить, что всего несколько минут назад он был груб, резок, нагл и безобразен по отношению к ней. Происходящее казалось Кэтрин сплошным несчастьем. Да, несчастьем…
        Ближе к полуночи буря утихла и на небе показалась луна, которая медленно выплыла из-за темных облаков. Та же самая луна светит сейчас над Дублином. Сможет ли он увидеть ее из своей камеры? В камере ли он и лежит ли на грубой скамье - неудобной, холодной? А когда он наконец заснет, то его лицо, наверное, осунется, побледнеет, станет совсем тонким и отрешенным, как у монаха? И заснет ли он или будет лежать без сна, думая о толстых металлических решетках на двери? Как лежала она, правда, вместо металлической решетки у нее на груди лежала тяжелая рука Вилли. Прямо как в тюрьме…
        - Китти О'Ши, - вслух проговорила она, и ее голос задрожал от презрения.
        Глава 11
        Под громкие аплодисменты мистер Гладстон заканчивал свое сообщение в Гилдхолле[Здание ратуши лондонского Сити; известно своим огромным банкетным залом, где устраиваются официальные приемы в особо торжественных случаях.] :
        - Мне сообщили, что с целью защиты закона, порядка, права собственности и земельной свободы - первооснов политической жизни и цивилизации, для начала был арестован человек, известный тем, что сам предпринял попытку уничтожения авторитета закона.
        А в это самое время в Уонерш-Лодж почтальон принес письмо, адресованное миссис О'Ши:
        Моя дорогая Кэти.
        Только что меня арестовали два симпатичных детектива, и вот я пишу эти слова, чтобы сообщить тебе, что ты должна быть бодрой и ни в коем случае не унывать. Единственное, что сейчас может взволновать меня до глубины души, - это мысль о том, что мой арест, возможно, причинил боль тебе и нашему ребенку. Ты же знаешь, дорогая, что я очень не люблю, если ты горюешь. Никогда у меня не будет другой жены, кроме тебя, поэтому, случись что-нибудь с тобой, мне придется умереть бездетным.
        С политической точки зрения, мой арест весьма кстати для меня: ведь такое действие со стороны властей повлечет быстрое наступление с нашей стороны, но несколько месяцев все будет спокойно, а потом меня освободят.
        Весьма восприимчивая тетушка Бен прислала в Уонерш-Лодж записку:
        Кэтрин, сегодня оставайся дома с детьми. Погода очень неприятная для того, чтобы идти через парк.
        Пока девочки делали уроки, Кэтрин вышивала, сидя у камина. Но как только Кармен стала взбираться ей на колени, Кэтрин вдруг резко поднялась.
        - Что это такое? Такая большая девочка хочет посидеть у мамы на коленях?
        Кармен, не произнеся ни слова, прижалась головкой к материнской груди.
        - Ей кажется, что ты чем-то опечалена, мамочка, - объяснила Нора. - Но ведь это не так, правда?
        Кэтрин опустила подбородок на головку Кармен. Маленькое теплое тельце дочери крепко-крепко прижималось к ней, и Кэтрин испытывала чувство невероятного уюта и сладостного умиротворения, хотя с самого утра у нее болело горло и было очень трудно говорить.
        - Я просто задумалась. У меня есть один секрет.
        Кармен мгновенно подняла голову, а Нора тоже подбежала к Кэтрин.
        - Что за секрет? Расскажи нам, мамочка. Ну расскажи!
        - Рассказать? - переспросила Кэтрин, улыбаясь при виде двух пар испытующих голубых глаз. - Ну что ж, ладно. Я решила, что у нас в доме появится еще один ребенок.
        - Наш собственный? Правда, правда, наш собственный?
        Кэтрин кивнула.
        - Разве вы забыли, как сами просили меня об этом?
        Кармен радостно рассмеялась, а Нора взвизгнула:
        - Ой, мамочка, какая ты добрая! А когда он появится? Скоро?
        - Ну, не сразу же. Вам надо потерпеть. До весны.
        - Ой, как долго еще ждать! А папа знает? А ты написала об этом Джералду?
        - Папа знает, а Джералду вы можете написать сами. А сейчас давайте-ка поднимемся в мансарду и спустим оттуда колыбельку и детскую коляску.
        - И детскую одежку! - снова взвизгнула от удовольствия Нора.
        - Нет, у маленького должна быть новая одежка. Зато там, наверху, есть ваше старое кресло-качалка и лошадка.
        Вот так и прошел этот долгий день. Когда же дети наконец отправились спать, Кэтрин удалось собраться с мыслями и написать длинное и, в общем-то, спокойное письмо. Она никогда не думала, что когда-нибудь ей придется писать письмо в тюрьму.
«Килмейнхэмская тюрьма, Дублин», - написала она на конверте и, надев шляпку и теплую накидку, вышла на пронзительный ветер, чтобы самой отнести письмо на почту.
        Светила луна - завершился еще один мучительный день. Если бы она знала, сколько трудных и скорбных дней ожидает ее впереди, то, наверное, встретила бы их с большим мужеством. Но, как известно, политических заключенных держат в застенках годами. Посмеет ли английское правительство сделать подобную вещь с таким знаменитым и почитаемым человеком, как мистер Парнелл? Она не сомневалась, что правительство поступит именно так. Еще прежде она заметила жестокий блеск в синевато-серых глазах мистера Гладстона. Кроме того, она знала, что королева с каким-то неистовым постоянством испытывает страшную неприязнь к ирландским повстанцам. Поэтому вся огромная мощь Британии теперь направлена против одного из клеветников и подстрекателей, каким считала Парнелла королева, в результате чего его могут просто уничтожить.
        Кэтрин боялась этого больше всего на свете. И еще она боялась - правда, намного меньше, - что ему не разрешат писать ей письма из тюрьмы или их будут подвергать соответствующей цензуре.
        Она пристыдила себя за этот страх, когда от Чарлза пришло следующее письмо. И вновь Кэтрин удостоверилась в его остроумии и необыкновенном присутствии духа.
        Моя дорогая и единственная Кэт!
        Теперь, когда мы находимся в полной безопасности и мирно сидим себе взаперти за толстыми решетками, я наслаждаюсь спокойствием и тишиной этой ночи. И вот рука сама потянулась к перу, чтобы написать тебе это письмо. Есть кое-какие известия. Сперва я должен сообщить тебе, что сплю я здесь просто без задних ног, мне разрешают читать газеты в постели по утрам, и, кстати, если пожелаю, мне в постель приносят также и завтрак.
        Тем не менее мне бы хотелось поведать тебе историю моего пребывания здесь с самого начала.
        Когда я услышал, что детективы интересуются мной, то ужас охватил все мое существо, ибо я вспомнил твои слова о том, что если такое произойдет, то это убьет тебя. Я попросил этих людей на несколько минут выйти из номера, а сам тем временем быстро написал тебе несколько слов утешения и надежды, ибо знал, какое сильнейшее потрясение испытает моя любимая, узнав о столь прискорбном факте.
        Я очень боялся, что не смогу отослать это письмо, но почти перед самыми воротами тюрьмы они остановили кэб и разрешили мне опустить его в почтовый ящик. Единственной мукой в первые дни моего пребывания здесь было ощущение того, как ты страдаешь. Но наконец пришло первое письмо от тебя, и я понял, что с тобой все в порядке.
        Тебя не должно волновать то обстоятельство, что я нахожусь в лазарете. Здесь я только потому, что это намного удобнее, чем в камере: с восьми до восьми пребываешь среди большого количества людей, если не считать шести часов дня, когда ты ешь. Лазарет представляет собой целое скопление помещений, и каждое из них предназначено для одного человека. Диллон находится в камере, но в качестве особой привилегии ему дозволено в дневные часы выходить оттуда и присоединяться к нам. Изо дня в день мне приходится выдумывать различные недомогания, чтобы у доктора Кенни был предлог держать меня в лазарете, но я ни разу в жизни еще не чувствовал себя лучше, так что подчас совершенно забываю о том, что нахожусь в тюрьме. Я абсолютно не обращаю внимания на лязг ключей и грохот дверей.
        Единственное мне не нравится: правительство настояло на том, чтобы каждую ночь в тюрьму присылали полицейских, двое из которых спят прямо напротив моей двери, а еще двое под моим окном. Со временем здесь очень строго, и поэтому я вынужден напрягать всю свою изобретательность, чтобы передавать письма для отсылки тебе и получать твои в ответ. Но ко всему можно привыкнуть, кроме того, отнеслись к нам, прямо можно сказать, нестрого. Ведь я совершенно не сомневался, что в качестве наказания нас раскидают по разным тюрьмам страны, но, очевидно, они сочли это место достаточно надежным, чтобы держать в нем меня. На самом деле оно вовсе не надежно, и я могу выбраться отсюда, когда захочу, хотя, наверное, самым мудрым поступком с моей стороны будет дождаться освобождения. А теперь, дорогая моя, желаю тебе доброй ночи. Обещай, что будешь спать сладко-сладко и, когда мы с тобой встретимся вновь, выглядеть такой же красавицей, как в последний раз, когда я целовал твои нежные губы…
        Конечно, эти длинные и сугубо личные письма в Элшем было очень рискованно писать. Поэтому время от времени приходили и официальные письма от Парнелла, их Кэтрин и показывала Вилли.
        Дорогая миссис О'Ши.
        Огромное Вам спасибо за Ваши письма и телеграмму. Вчера я был сильно болен, но сегодня мне значительно полегчало. Я уже говорил, что все меняются после того, как проведут тут три или четыре недели. И еще хочу попросить Вас и остальных наших друзей особенно не тревожиться из-за сообщений в газетах.
        Мой выдающийся друг мистер Фостер в последнее время стал весьма неприятен. Он отказывает мне во встрече с адвокатом, если при этом не будут присутствовать два тюремных надзирателя, посему я отказался от встречи с адвокатом совсем. Мистер Фостер также не разрешает мне встречаться с посетителями не в камере, поэтому я отказался и от этих встреч. Но наверняка со временем все вновь образуется.
        Искренне Ваш Ч.С.П.
        Свои же личные письма Кэтрин получала на имя некоей миссис Карпентер в небольшом магазинчике в Сохо. Она приходила туда один раз в неделю, очень скромно одетая, презирающая свою вынужденную маскировку, однако страстно ожидаемое письмо от возлюбленного было ей наградой за ее страдания.
        Моя дорогая!
        Теперь, когда все спокойно и перед моим мысленным взором стоит твое прекрасное лицо, я могу высказать тебе все, как если бы ты сейчас находилась в моих объятиях.
        Я изо всех сил стараюсь устроить так, чтобы добиться для тебя разрешения приехать и увидеться со мной. Если удастся, то я буду просить о встрече с моей кузиной миссис Блай, приехавшей из Англии.
        Я в высшей степени наслаждаюсь теперешней моей жизнью, наполненной ленью, ничегонеделанием, отсутствием всяческих забот и ответственности. Беспокоюсь лишь за твое здоровье и счастье. Ты должна постараться не чувствовать себя несчастной.
        Наверное, тебя встревожило бы известие о моем легком недомогании, правда, весьма неромантического характера. У меня заболело отнюдь не сердце, а, страшно даже признаться, - желудок! Однако наш врач при помощи горчицы и хлородина быстро привел меня в порядок. Действительно, я очень быстро подхватил этот чисто
«тюремный недуг», который рано или поздно овладевает каждым, кто находится здесь.
        Один из заключенных, просидевший здесь уже почти девять месяцев, ухаживал за мной, словно родной брат. По утрам он давал мне соду с лимоном, а потом уже - завтрак. На ужин выбирал самые лакомые кусочки и варил отменный кофе из зерен, которые сам обжаривал ежедневно. И в конце концов как-то вечером, перед тем как нас разводили спать, он принес мне стакан горячего виски.
        Не думаю, что мое существование здесь можно считать очень хорошим: ведь эта тюрьма считается самой строгой из всех, а мои тюремщики стараются еще больше усилить эти строгости в соответствии со своими личными понятиями о моей персоне, а думают они обо мне весьма не лестно. В помещении, где я нахожусь, очень жарко и совершенно сухо. Поэтому они хотят перевести меня в такое место, откуда я вообще не смогу видеть солнце, но я наотрез отказался, и они не стали пока особенно настаивать.
        Сейчас я лежу в этой старинной тюрьме и думаю о тысячах, миллионах поцелуев, которыми осыплю тебя при первой же нашей встрече. И еще надеюсь, что скоро буду лежать рядом с тобой, на том самом месте, где раньше. Спокойной ночи, любимая…
        Изобретательность Чарлза, казалось, была безгранична. Кто-то, а скорее всего, дружелюбно настроенный надзиратель, раздобыл для него симпатические чернила, которые Чарлз и отослал Кэтрин, наказав ей отнести их к одному доверенному химику, проживающему в Лондоне. После этого они смогли переписываться с большей свободой: они писали этими чернилами свои личные послания друг другу между строк коротких формальных писем.
        У меня все идет превосходно, и меня радует положение дел за стенами моей темницы. Я уже говорил, что правительство теперь не знает, что с нами делать, и ему неминуемо придется понять нас и предоставить нам более-менее достойные извинения, которые будут заключаться в том, что они позволят нам заниматься нашими делами лично. Твое письмо принесло мне огромное облегчение, но все-таки я постоянно пребываю в тревоге, а не случится ли с тобой что-нибудь плохое. Поэтому, умоляю, береги себя и нашего ребенка.
        Ей пришлось бы вечно мучиться от стыда за то, что в самом начале декабря, прочитав в «Гражданине», что здоровье ирландского лидера, пребывающего ныне в Килмейнхэмской тюрьме, вызывает некоторую тревогу, она испытала такой сильный приступ безнадежного отчаяния, что поддалась искушению высказать все свои опасения и беды на бумаге и отослала письмо прежде, чем успела образумиться.
        На следующий день, перед тем как Чарлз получил это неосторожное послание, пришло письмо от него, где он, как обычно, высказывал свою тревогу за ее состояние.
        Ты увидишь статью в «Гражданине» насчет состояния моего здоровья, и она, наверное, обеспокоит тебя, поэтому я и пишу тебе, чтобы предупредить: все это очень сильно преувеличено с целью перевести нас в другое помещение, отвратительное во всех отношениях. Что же до моего здоровья, то я подхватил легкую простуду, которая, по словам нашего врача, пройдет через день-другой.
        Ты ни в коем случае не должна обращать внимание на статьи в газете, поскольку эти сведения искажены и не являют собой истины. Я не ем хлеба, за исключением того, что дают на завтрак, но нам с Д. удалось тайно раздобыть себе котлеты, которые мы приготовили сами, как и чай. Еще у нас всегда есть холодная ветчина.
        Однако при помощи громкого протеста и других волнений мы надеемся вынудить правительство давать людям нормальную еду.
        А ответ на ее отчаянное письмо пришел почти сразу же вместе с последней почтой:
        Ты ужасно напугала меня, когда написала в своем письме, что я убиваю тебя и наше будущее дитя. Ну нет уж, скорее я откажусь от своего «места», оставлю политику и уеду куда угодно, как только ты пожелаешь этого. А ты?
        Уедет ли она? Со всей решимостью, на какую она была способна, Кэтрин отталкивала от себя эту мысль, подобную мукам Тантала. В конце концов, нельзя же погружаться в свое несчастье до такой степени, чтобы становиться такой эгоистичной и недальновидной! И она написала ему в ответ:
        Твое письмо принесло мне огромное утешение и облегчение. Всю последнюю неделю я страшно боялась за тебя. Дорогой, умоляю, береги себя, и тогда я тоже сделаю все, чтобы как следует позаботиться о себе.
        Обещаю, буду беречь себя как только смогу. Ведь мы живем только друг для друга и должны прожить еще много-много лет вместе.
        А потом наступило Рождество, вместе с которым пришло и послание от Чарлза:
        Желаю тебе самого-самого счастливого Рождества, моя дорогая!
        Мысль о том, что Чарлз проведет Рождество за тюремной решеткой, была для Кэтрин слишком невыносима - с этого времени она потеряла терпение. Она начала непрестанно задавать Вилли вопросы, требовательно спрашивая его, что будет дальше. Вилли делал все от него зависящее, но этого было по-прежнему недостаточно. Естественно, ему было весьма приятно восседать с Джозефом Чемберленом и сэром Чарлзом Дилком, обсуждая с ними условия, на основании которых правительство смогло бы освободить узников, при этом не потеряв своего лица. Но ничего, кроме разговоров, не происходило. То он должен встретиться в Дублине с мистером Фостером, то - с мистером Гладстоном, если это будет необходимо. Тогда Кэтрин сама написала мистеру Гладстону записку, в которой просила его принять ее, но премьер в это время находился с визитом в Шотландии, а потом - в Хавардене. Так или иначе, казалось весьма вероятным, что он вообще не собирается встречаться и говорить с ней.
        Кроме того, теперь ее беременность уже бросалась в глаза. Поэтому Вилли был шокирован намерением жены встретиться с Чемберленом. Тем более что ей не удастся сделать больше, чем уже сделал он, Вилли. Да и подобает ли женщине в ее положении показываться на публике? И о чем она, собственно, так беспокоится? Политических заключенных содержат очень хорошо. И ее драгоценный мистер Парнелл пребывает в тепле и уюте, в то время как он, Вилли, носится по всему городу в ужасную погоду, разбираясь с этим проклятым делом.
        И тогда, прижимая к груди флакончик с симпатическими чернилами, она написала Чарлзу снова и совсем немного:
        Не думаю, что мне и дальше удастся выносить весь этот обман и отговорки. Когда тебя освободят, обещай, что ты немедленно приедешь сюда. Но предупреждаю, что ты должен быть готов к тому, что больше я тебя никуда не отпущу.
        Его ответ пришел сразу же:
        Да, дорогая, я приду к тебе, приду сразу же, как только меня освободят, любовь моя! И ничто в мире больше не сможет задержать меня, может быть, даже и Ирландия. Я склоняюсь к мысли, что правительство намеревается освободить меня совсем незадолго до открытия парламента.
        Вчера и сегодня, когда мы втроем прогуливались по тюремному двору, ворота соседнего двора дважды открывались, пропуская повозки. И нас разделяла одна лишь невысокая стена, через которую мы могли запросто перепрыгнуть. В нашем дворе не было надзирателя, только в соседнем дворе находился охранник, да и тот стоял к нам спиной. Но попытка побега после полугодового пребывания здесь и проделанной нами работы не принесла бы никакой пользы. Мы ничего не выиграли бы этим побегом.
        Январь прошел черепашьим шагом. Наступил февраль, и Кэтрин решила, что близится время родов. Она сообщила Вилли о своих опасениях насчет того, что ребенок может родиться раньше срока. Вилли не ожидал его появления на свет до весны, но все говорило о том, что ребенок родится в феврале. Это подтвердил и врач.
        - Чем скорее, тем лучше, - благодушно заметил Вилли.
        Он не любил последних недель беременности жены и поэтому всегда находил массу предлогов как можно реже бывать в это время дома. Его подагра давала о себе знать, причем с огромной силой.
        После долгих ожиданий и напряжения последних месяцев Кэтрин почти обрадовалась, когда у нее начались схватки. Это произошло совсем внезапно. Тем утром она ходила через парк к тетушке Бен, совсем забыв о предупреждении, что вот-вот могут начаться роды, хотя предупреждение было сделано ей всего за день до этого.
        Сразу же после ленча ее пронзила жесточайшая боль. Она послала Джейн за доктором, и, не успела та дойти до двери, как новый приступ боли с еще большей силой потряс Кэтрин. Тут-то она и решила, что роды начнутся с минуты на минуту. Ее охватил какой-то дикий восторг! Наконец, наконец что-то происходило!
        Но, несмотря на ее приподнятое настроение, роды оказались отнюдь не легкими. Время все шло и шло, уже наступил вечер. Потом ночь. Зажженные повсюду лампы высвечивали темные круги под глазами Кэтрин. На потолке отражался огонь камина. Несколько раз Кэтрин впадала в дремоту, и ей казалось, что рядом с ней находится Чарлз. Потом от страшной боли и измождения ее фантазии стали еще более нелепыми, и ей уже мнилось, что ее тело разрывается надвое, чтобы дать жизнь некоему странному предмету, по своей форме напоминающему карту Ирландии. До ее ноздрей донесся слабый запах хлороформа, показалось, что маленькая страна, становясь все больше и больше, повсюду расстилается зеленым ковром, - и тут комнату наполнил детский плач.
        - Миссис О'Ши! У вас родилась дочка!
        Так вот чей плач она услышала… Но он казался таким слабым, чуть слышным…
        Она подняла отяжелевшие веки.
        - С ней все в порядке?
        - Да, она прелестна! Правда, немного маленькая. Но время лучшее средство.
        Эти прозаические слова, эхом отзывающиеся в голове Кэтрин, произносила Люси. Милая Люси, которая принимала роды первых троих детей. Слезы наполнили глаза Кэтрин. Она должна быть такой счастливой, ведь только что она дала жизнь ребенку Чарлза. Но она не чувствовала ничего, кроме одиночества - ужасного, отчаянного одиночества. Комната казалась ей слишком темной. И какие-то мрачные, бесформенные тени все время давили на нее откуда-то сверху…
        - Доктор…
        - Внизу ваш муж, миссис О'Ши. Вам хотелось бы увидеться с ним на несколько минут?
        - Нет, - ответила она дрожащими от изнеможения губами. - Я хочу увидеть… только… только… ребенка.
        Темные волосы, крепко сомкнутые веки, крошечный, но красиво скругленный лоб… его лоб. Вокруг рта слабая синева.
        Кэтрин в тревоге посмотрела на врача.
        - Доктор, с ней все в порядке?
        - Она немного маловата, но будет очень симпатичной. А теперь вам надо поспать.
        Привычка к постоянной тревоге, постоянной бдительности и осторожности вновь возвратилась к Кэтрин. Никто не должен заметить и понять, что для нее невыносим вид Вилли, склоняющегося над этим ребенком и произносящего всякие дурацкие слова.
        - Передайте моему мужу… я обязательно увижусь с ним… утром.
        - Уже утро, миссис О'Ши, - сочувственно проговорила сиделка. - А за окном-то что творится! Ливень, буря! Немудрено, что у малышки постоянно закрыты глазки, видать, не хочет она смотреть на этот странный мир.
        - Вы можете положить ее рядом со мной?
        - Н-но… я только что запеленала ее и уложила в колыбельку.
        - Дайте мне ее, пожалуйста…
        - Хорошо… только пообещайте, что будете спать.
        Кэтрин пылко пообещала женщине, что заснет. Но только рядом с этим крошечным комочком, который будет защищать, ограждать ее от одиночества и успокаивать ее.
        Позднее возле ее постели собрались все домочадцы: Вилли с раскрасневшимся лицом, словно он недавно крепко выпил; Джералд, ее высокий, стройный светловолосый сын, и две дочки, глаза которых искрились от радостного возбуждения.
        Ей было стыдно, что она еще не успела привести себя в порядок, чтобы показать им ребенка. И она довольно неохотно приподняла теплую шаль, чтобы открыть личико новорожденной.
        Обе девочки были до удивления разочарованы.
        - Мама, она такая маленькая! А она когда-нибудь вырастет, чтобы ее можно было нарядить в платьице?
        - А когда она начнет нам улыбаться?
        - А можно, мы положим ее в колясочку нашей куклы? Она ведь меньше наших куколок!
        - Мамочка, а ты уверена, что Бог хотел, чтобы она была такая?
        Кэтрин в смятении встретилась взглядом с Вилли. Он тоже выглядел разочарованным. Она решила, что ему хотелось, чтобы родился мальчик, но, как бы там ни было, вряд ли можно ожидать от мужчины восторга при виде такого крошечного комочка человеческой плоти. Что ж, придется подождать, пока она не станет больше.
        - Ну, а ты что скажешь, Джералд? Ты тоже разочарован?
        Она редко виделась с сыном, ибо тот учился в школе и не жил дома. И хотя мальчику было только двенадцать лет, похоже, он уже входил в мир взрослых мужчин. Поэтому он не собирался выказывать ничего, кроме равнодушного интереса к своей новоявленной сестренке.
        - По-моему, она вполне хороша.
        - Вопрос в том, - ласково проговорил Вилли, - как мы ее назовем. У тебя есть какие-нибудь предложения, Кэт?
        Кэтрин посмотрела на него округлившимися глазами и прижала ребенка к себе. Она была настолько поглощена ожиданием его появления на свет, что не задумывалась о предстоящих сложностях. И вот первое осложнение - как ее назвать. Ведь Вилли собирается дать имя своему ребенку. И безусловно, после пышной католической церемонии крещения.
        - Нет, я еще не думала об этом.
        - Ну, тогда подумаем об этом все вместе. И дадим ей славное имя нашей семьи.
        Младенец зашевелился, раскинул в стороны ручки и заплакал. «Какой тихий, слабый у нее плач», - с тревогой подумала Кэтрин. И еще - девочка отказывалась брать грудь. Сиделка утверждала, что ничего, пусть немного поголодает, хотя рисковать не стоит - у ребенка и без того очень мало сил.
        - А она первая, кто так похож на тебя, Кэт. Коричневые волосы. А какого цвета у нее глаза?
        - Наверное, они должны быть темные.
        - Ну, они еще сто раз изменятся! - бодро проговорил Вилли. - Ладно, пошли, дети. Не надо утомлять маму. У вас еще будет уйма времени повосхищаться вашей сестренкой.
        Вскоре пришло письмо из Дублина:
        Не могу описать словами мое облегчение, когда из твоей маленькой записки я узнал, что все прошло хорошо. Я очень долго плакал… Тебе ни в коем случае нельзя волноваться, если ты хочешь вновь быть здоровой и сильной…
        Кэтрин очень медленно приходила в себя, силы возвращались к ней словно нехотя. Девочка набирала силы еще медленнее. Увы, все опасения Кэтрин сейчас и вправду сбывались. Ей придется преодолеть большие трудности, чтобы вырастить этого слабенького ребенка. Девочка плохо ела, росла очень плохо и все время плакала. Этот жалобный плач ранил Кэтрин в самое сердце. Она часами сидела, держа девочку на руках, и убаюкивала, успокаивала ее. Потом наступило и вовсе ужасное время, потому что малютка простудилась, и теперь ее крошечное личико часто синело и она с трудом дышала.
        Вилли был непривычно задумчив. Он подолгу оставался дома и разрешал Кэтрин уделять все время младенцу. Ей пришлось поведать в письме Чарлзу о своих тревогах, а он отвечал следующими краткими записками:
        Я очень волнуюсь о нашей дочурке. Скажи, это опасно?
        И еще:
        Если бы ты прислала мне волосок нашей девочки, я бы положил его в медальон вместе с твоим локоном. А тебе не кажется, что очень красивое имя - Софи? Так зовут одну из моих сестер. Я очень, очень волнуюсь о здоровье нашей малышки и надеюсь, что из-за этой болезни она не останется слабенькой.
        И еще он писал:
        Д. освобождается сразу после Пасхи, и если обнаружится, что в связи с его освобождением ничего не случилось, возможно, они найдут в себе мужество освободить и меня. Во всяком случае, вряд ли правительство будет тянуть с этим до следующего заседания парламента.
        В конце концов девочку назвали Софи Клод. Поскольку она была слишком слаба, чтобы нести ее в церковь, Вилли договорился со священником, что тот явится к ним домой. Так что церемония крещения произошла в гостиной.
        Спустя некоторое время девочка, казалось, начала крепнуть и расти. Однажды вечером она открыла свои огромные карие глаза и, посмотрев прямо в глаза матери, впервые одарила ее улыбкой. Она признала мать! Кэтрин любила всех своих детей, но никого из них она не любила так сильно, как эту малышку. И она, умиротворенная, заснула рядом с любимой дочкой.
        Вилли все время напряженно работал; он писал длинные письма Парнеллу и Чемберлену о предполагаемых переговорах, которые должны состояться между правительством и ирландской партией. Было ясно, что скоро заключенных отпустят на свободу.
        В то апрельское утро, когда маленькой Софи исполнилось восемь недель, Вилли вернулся в Лондон. Джейн и верная Эллен, которые, вероятно, догадывались о большем, чем им следовало бы, устремились к Кэтрин, сидящей в гостиной, и одновременно вскричали:
        - Мадам! Мистер Парнелл!
        Кэтрин вздрогнула, стремительно поднялась и схватилась за горло.
        - Что с ним?! С ним случилось несчастье?! Он болен?! Ну, говорите же!
        - Да нет же, мадам, он здесь! В дверях. Господи Боже мой! - склонив голову, добавила Эллен.
        Чарлз был уже не в дверях, он стоял позади служанок. Кэтрин чуть не сбила их с ног, когда бросилась к нему.
        - Не может быть! Глазам своим не верю! Тебя освободили?
        - Не совсем. Я еду в Париж. Умер от тифа племянник, сын моей сестры Феодосии. И меня под честное слово отпустили на похороны.
        - О Чарлз, как грустно!
        - Да, это настоящая трагедия. Ведь ему шел всего лишь двадцать второй год. А как ты, Кэт? Как ребенок?
        Служанки незаметно удалились, и Кэтрин наконец смогла устремиться в его объятия и на несколько минут ощутить драгоценное тепло его тела; потом она запрокинула голову, чтобы хорошенько рассмотреть каждую черточку любимого лица, и от ее взгляда не ускользнула худоба и бледность.
        - О Чарлз, какое счастье, что я вижу тебя! Я думала, что мы никогда больше не встретимся.
        - Давай лучше поговорим о тебе, дорогая! Расскажи, как ты живешь. Ты уже оправилась после родов?
        - Со мной все в порядке, но вот наша крошка Софи… - Она грустно покачала головой. - Поднимись наверх и взгляни на нее. Сколько времени ты сможешь пробыть здесь?
        - Не больше нескольких минут. Для всех я сейчас нахожусь на пути в Париж. Но я не мог уехать, не заглянув сначала к тебе. - Он с такой силой сжал ее пальцы, что они онемели. - Кэт, это никогда больше не повторится.
        - Значит, ты должен остановить это, - пылко проговорила она, глубоко дыша и тщетно пытаясь изобразить улыбку. - Я прошу тебя, Чарлз, не вынуждай меня говорить то, о чем я могла бы пожалеть впоследствии. Пойди и взгляни на ребенка.
        Колыбель стояла рядом с постелью Кэтрин. Она отодвинула занавеску, давая ему взглянуть на крохотное сонное личико.
        - Она похожа на тебя, Чарлз. Посмотри на этот округлый лоб. И глаза ее точь-в-точь, как у тебя. Вчера она мне улыбнулась. Может, разбудить ее? Посмотрим, улыбнется ли она своему отцу.
        - Нет, умоляю, не надо. Она такая хрупкая. С ней все будет хорошо?
        - Не знаю. Я очень боюсь за нее.
        - Ты изнуряешь себя, так сильно беспокоясь об ней.
        - Меня это не волнует, лишь бы только она выжила.
        - Ее окрестили?
        Кэтрин кивнула, заметив, что его лицо напряглось.
        - Но я назвала ее так, как хотелось тебе. Софи.
        - Спасибо, любимая.
        Комок подкатил к ее горлу, а на глаза навернулись слезы.
        - Вилли в Лондоне. Он усердно добивается твоего освобождения. И еще обсуждает договор с мистером Чемберленом.
        - Знаю. Передай ему, что я очень благодарен и что на обратном пути из Парижа обязательно заеду сюда. Я предварительно телеграфирую ему. Передашь, Кэт?
        - Значит, мне сказать ему, что ты заходил сегодня к нам?
        - Разумеется. - Он вскинул голову. На лице его появилось выражение твердой решимости. - Почему-то теперь мне не кажется, что в будущем придется проявлять особую секретность касательно моих передвижений. По-моему, меня ожидает немыслимое - снова и снова покидать тебя! Вот и сейчас мне пора идти.
        - Неужели у тебя даже не найдется времени, чтобы немного передохнуть и перекусить? Ты такой бледный.
        - Да, это тюремная бледность. Мне надо постараться не лишиться ее. Это довольно ценное приобретение. - Он на секунду склонился над колыбелью, потом нежным движением задвинул кружевную занавесочку, скрывающую лицо младенца от света. - Я благодарю Господа за вас обеих, - прошептал он и так неожиданно быстро оказался возле двери, что Кэтрин воскликнула в отчаянии:
        - Чарлз, неужели ты даже не скажешь мне «до свидания»?
        - Если я и попытаюсь это сказать, то не выйдет ли это у меня слишком печально?..
        Он вышел из комнаты и молниеносно спустился по лестнице, перескакивая на длинных ногах сразу через две ступеньки. Спустя несколько секунд хлопнула дверь.
        Чарлз ушел. Теперь она могла спокойно разрыдаться.
        Глава 12
        Вернулся Чарлз через три дня. Вилли, получив от него телеграмму, ожидал гостя дома. Оба тут же погрузились в дискуссию по поводу того, что предполагалось назвать Килмейнхэмским соглашением. Вилли заявил, что Чемберлен на его стороне и он убежден: Гладстону необходимо лишь представить несколько конкретных условий, которые тоже следует обговорить. Он предполагал составить документ сегодня же ночью, чтобы его можно было отправить первой утренней почтой.
        Они разложили бумаги на обеденном столе в столовой и просидели над ними всю ночь. Кэтрин, которая в иных обстоятельствах, следила бы за подобными действиями с острым интересом, на этот раз едва слушала то, о чем говорят мужчины. Фермеры-крестьяне, аренда земли, поправка к биллю о земле, обещание положить конец насилию… Эти слова ничего не значили для нее, ибо она отчаянно боялась, что умрет ее дитя. Жизнь этого крошечного комочка висела на волоске: девочка еле слышно плакала, едва дышала, и для Кэтрин это скорбное зрелище было невыносимо. Сейчас она не думала даже о Чарлзе. Мысли о нем подождут, несмотря на то что и сам он вызывал у нее тревогу, ибо выглядел совершенно больным и изможденным до неузнаваемости.
        В половине одиннадцатого вечера она встала и отправилась наверх.
        - Нет, пожалуйста, останься, Кэт, - запротестовал Вилли. - Нам хотелось бы выслушать и твою точку зрения. От нее тоже может быть польза. Чем больше голов, тем лучше.
        - Извини, но я должна пойти к ребенку.
        - Она что, хуже себя чувствует, миссис О'Ши? - спросил Чарлз.
        - Боюсь, что да.
        Вилли, похоже, это почти не волновало.
        - Неужели сиделка не сможет присмотреть за ней еще час-другой?
        - Мне хотелось бы сделать это самой.
        Кэтрин едва осмеливалась взглянуть в карие глаза, пристально наблюдавшие за ней при свете лампы. Ее глаза умоляли: «Пойдем со мной наверх. Давай вместе посмотрим на наше дитя…» Казалось, она вот-вот в отчаянии закричит: «Ну пусть хоть раз Ирландия подождет!»
        Она поспешно вышла из столовой и направилась наверх. Сиделка сообщила, что, похоже, девочке стало немного лучше. Она проглотила несколько ложек молока и заснула.
        - Дайте я возьму ее на руки, - сказала Кэт.
        - Вы хотите поднять ее? По-моему, ей вполне удобно.
        - Если она умрет, - с каменным лицом проговорила Кэтрин, - то пусть уж у меня на руках. А вы можете идти спать.
        Это было самое долгое бодрствование Кэт у постели ребенка: она просидела до самого рассвета. Когда уже забрезжило утро, она услышала шаги поднимающихся наверх мужчин. Видимо, они завершили свои дела.
        До нее донесся голос Вилли:
        - Вам следовало бы немного поспать, Парнелл, перед тем как вы снова уедете.
        И шаги его послышались в коридоре: Вилли направлялся к себе. Он даже не потрудился зайти поинтересоваться, как себя чувствует девочка. Наверное, из-за тишины в детской он решил, что Кэтрин и малышка спят, и решил их не будить.
        Чуть позже раздался тихий стук, такой знакомый стук…
        Она, не вставая со стула, прошептала «Войдите», и в детскую стремительно вошел Чарлз. Он огромными шагами пересек комнату и, опустившись на колени, внимательно посмотрел на маленькую головку в обрамлении темных волос, которая покоилась на груди у Кэтрин.
        - Ну, как она?
        Уже примерно час Кэтрин мучительно прислушивалась к еле слышному дыханию ребенка.
        - Боюсь, что очень плохо.
        - Можно, я посмотрю на ее лицо?
        Она развернула ребенка так, чтобы на его лицо упал свет, и заметила, как крошечные веки на мгновение вздрогнули. Потом по бледному личику прошла судорога, и оно стало спокойным.
        Она умерла. Ей было всего девять недель от роду.
        Помолясь, Чарлз с нежностью произнес:
        - Можно, я положу ее в кроватку, Кэт?
        - О нет, нет!
        Но он все-таки взял крошечное тельце из рук Кэтрин и положил его в колыбельку. Впервые он держал на руках свою дочь… когда она уже умерла.
        Затем он вновь опустился на колени возле Кэтрин и, обняв, прижался к ней. Они довольно долго сидели, не двигаясь, в полном молчании. Камин догорел, и последние угольки, потрескивая, затухали, превращаясь в пепел. За окнами запели первые утренние птицы. Наступило апрельское утро, которое скоро станет прекрасным солнечным днем.
        - Держись, Кэт. Я знаю, ты сильная.
        - Тебе, наверное, пора возвращаться в тюрьму?
        - Да, ведь меня отпустили под честное слово. Но я там не пробуду долго.
        - Где… где бы ты хотел, чтобы ее похоронили?
        - Где-нибудь здесь, недалеко. Я скоро приду на ее могилу.
        Кэтрин в отчаянии прижалась к нему.
        - Ну как я могу отпустить тебя сейчас? - воскликнула она.
        Он взял ее за руки.
        - Не надо так страдать, не надо! Ведь и страданиям должен быть предел, дорогая!
        Он за подбородок приподнял ее голову, прижался губами к ее рту и спустя мгновение ушел. Она так и осталась сидеть на стуле, слушая, как хлопнула за Чарлзом дверь, потом раздался шорох колес экипажа, голос Партриджа, подгонявшего его к дверям по усыпанной гравием дорожке, и наконец крик Эллен:
        - О мистер Парнелл, вы уезжаете так скоро?
        - Мне необходимо вернуться в мою уютную камеру, Эллен. Но на этот раз ненадолго, - отвечал голос Чарлза.

«Ненадолго…» - это были единственные слова, эхом раздавшиеся у Кэтрин в голове - больше она не слышала ничего. Как он только смел сказать ей, чтобы она держалась, чтобы была сильной? Как можно требовать от нее такого? Она не представляла, как не представляла и того, сможет ли вынести это…
        Кармен и Нора рыдали в безутешном горе, узнав о смерти их маленькой сестренки. Они долго смотрели на нее, на маленькую куколку, одетую в белое. В эту ночь Нора отказалась молиться. И бесполезно было увещевать ее, убеждая, что она должна попросить Господа присмотреть за маленькой Софи Клод.
        - Мы сами должны были лучше присматривать за ней! - рыдала она.
        Несколько дней Вилли ходил почерневший и мрачный, но поскольку он так и не смог полюбить больного ребенка, то и не смог долго притворяться, что пребывает в безутешной скорби. Он приказал похоронить девочку на кладбище Числехерст, а спустя некоторое время из Ирландии пришло письмо от его матери:
        Моя дорогая Кэт.
        Мы все разделяем ваше неутешное горе в связи с утратой малышки Клод. Но, в отличие от вас, мы что есть сил боремся с печалью и должны бороться с ней всегда! Епископ написал Вильяму письмо, где выразил свои соболезнования в связи со смертью вашего дорогого дитяти.
        Остаюсь всегда с вами, с любовью Мэри О'Ши.
        Потом из Дублина пришло письмо от единственного любимого ею человека:
        Я постоянно думаю, как отчаянно одиноко тебе сейчас в твоем неутешном горе. О, как бы мне хотелось находиться теперь рядом с тобой, чтобы утешить тебя, но единственное, чем я обладаю, - это несокрушимая надежда и вера, что наша разлука не продлится очень долго. Как ужасно даже представить себе, что в эти самые печальные дни твоей жизни никого нет рядом с тобой…
        Большим облегчением было для Кэт отправиться к тетушке Бен, которую она почти не навещала из-за болезни малышки. Тетушка Бен проявила необыкновенный такт и чуткость. Она сказала, что было бы очень жаль в такую прелестную весеннюю погоду сидеть в четырех стенах, и предложила сесть в карету, заехать в Уонерш-Лодж за девочками, которым, как она выразилась, нечего сидеть сегодня за уроками, и вместе с ними отправиться в долгую прогулку по окрестностям. Девочки пособирают первоцветы, а потом они все вместе заедут на могилку бедняжки Софи, и девочки возложат на нее цветы. От этого у них сложится впечатление, что их младшая сестренка тихо покоится среди цветов, а не в холодной, сырой земле.
        Вилли почти не бывал дома, он все время занимался переговорами по поводу освобождения заключенных. Теперь, похоже, условия договора, с которыми согласились бы члены ирландской партии, были подготовлены окончательно. Вилли сам вызвался послать эти документы мистеру Гладстону и получил от него ноту подтверждения:
        Я получил Ваше письмо от 13-го и намерен связаться с мистером Фостером по поводу этого важного и весьма сложного дела. Я хорошо понимаю Ваше состояние духа и настроение во время написания Вами письма.
        Всюду ходили разговоры о том, что освобождение Парнелла взбаламутило различные силы, но сам заключенный не выражал особой радости по поводу своего выхода на волю в Ирландии, поскольку это означало поменять удары кнута на укусы скорпиона. Земельная лига породила множество преступлений, происходящих ежедневно. Поговаривали, что мистер Парнелл сам опасается усиления насилия и ненависти, которые он выпустил на волю. А ведь одним из условий его освобождения являлось то, что он раз и навсегда положит конец этой волне насилия, поскольку многие считали, что он один способен управлять ситуацией.
        Что бы там ни говорил его собственный народ, освобождение Парнелла вызвало весьма определенные изменения в правительстве. Мистер Гладстон сообщил мистеру Фостеру, что мирное соглашение, разработанное капитаном О'Ши и мистером Парнеллом, приемлемо, и мистер Фостер, придя в неописуемую ярость, сложил свои полномочия главного секретаря Ирландии. При этом он саркастически заметил, что если целая Англия не способна справиться с одним представителем от города Корк[Город в Южной Ирландии.] , то пусть все на свете узнают, что сегодня этот человек обладает самой могущественной властью в Ирландии.
        Непоколебимый мистер Гладстон принял отставку главного секретаря не моргнув глазом и объявил в парламенте о своем намерении освободить политических заключенных. На политической сцене появился новый вице-король, лорд Спенсер, и новый главный секретарь, племянник мистера Гладстона лорд Фредерик Кавендиш. И вновь на всех холмах Ирландии запылали костры и загремели победные выстрелы в честь любимого лидера, который в очередной раз превратил то, что должно было стать поражением, в величайшую победу.
        Мистер Парнелл вскоре собирался вернуться в Англию. Но вначале, по настоянию семьи, ему пришлось заехать в Эйвондейл.
        Он написал Кэтрин, что приедет в Англию четвертого мая. Сможет ли она днем прийти в парламент? В Эйвондейле он пробудет дня два-три, не больше, чтобы сбросить там с себя тюремную бледность и предстать в зале заседания в подобающем респектабельном виде. И поэтому, взяв своего любимого ирландского сеттера Гроуза, он на целый день отправился на охоту. Побродив по одиноким мирным холмам, он оправился от перенесенных невзгод и предполагал явиться к своей возлюбленной совершенно новым человеком.
        Кэтрин заняла свое место на женской галерее в переполненном зале парламента. Оттуда она пристально вглядывалась в зал, но не видела того единственного, кто интересовал ее. Она обнаружила Вилли, сидящего вместе с членами ирландской партии, премьер-министра, оживленно беседующего на передней скамье с мистером Чемберленом; она заметила сэра Чарлза Дилка с его торчащей вперед каштановой бородой, сидевшего позади премьера. Мистер Фостер, бывший главный секретарь, поднялся, чтобы произнести свою грустную речь, но ему удалось сказать всего несколько слов: «Что касается представителя от города Корк, то я могу подписаться только под двумя гарантиями…» Тут его речь была прервана, ибо в зал вошел мистер Парнелл, который, сам того не ведая, появился в самый драматический момент.
        Все члены ирландской партии, как один человек, поднялись со своих мест и бурно приветствовали его. Спустя несколько секунд и все остальные последовали примеру ирландцев, и еще долго гремели оглушительные овации. Представитель от города Корк учтиво поклонился спикеру, а потом, держа голову совершенно прямо, как всегда, сдержанный и полный спокойствия, прошел к своему месту. Итак, речь несчастного мистера Фостера потонула в бурном проявлении восторга. Он сел, а спустя немного времени покинул парламент.
        Кэтрин почувствовала комок в горле. Слезы заструились по ее щекам под вуалью. Она возблагодарила Господа за то, что надела вуаль, это помогло ей скрыть свои эмоции. Сейчас она испытывала смешанные чувства: гордость, волнение, любовь, преданность, тревогу. Подумав о том, что бесследно исчезла бледность, оставленная им на свежем воздухе холмов Уиклоу, Кэтрин переживала теперь нестерпимую печаль, отчетливо сознавая, что этот человек принадлежит не только ей одной. Она сознавала это уже давно, но бурный восторг всех присутствующих, вспыхнувший в зале, подтвердил это лишний раз. Если она собирается и впредь любить его, то ей придется предоставить ему полную свободу, никогда ничего от него не требовать и никогда не забывать о том, что он не сможет быть рядом именно тогда, когда ей будет не хватать его. Она вдруг подумала, что по отношению к нему ей придется стать святой, хотя все общество, возможно, даже ее дети, будут называть ее шлюхой.
        Кто-то незаметно подсел к ней. Она старалась унять слезы, когда услышала, как голос Вилли прошептал:
        - Вижу, и ты пришла сюда. Ты выглядишь очаровательно.
        Кэтрин была одета в новое платье, которое купила после того, как разрешилась от бремени: тетушка Бен сказала, что старый ее наряд выглядит весьма плачевно, и настояла, чтобы любимая племянница полностью обновила свой гардероб. В этот день на ней были светло-голубые юбка и жакет, элегантная шляпка с вуалькой, украшенная васильками. Кэтрин думала о том, чтобы приворожить и восхитить только одну пару глаз. Ей захотелось совершенно избавиться от образа, который она являла собой последнее время, - от образа заплаканной, расстроенной, несчастной женщины, потерявшей ребенка.
        Но вместо него ее влажные щеки разглядывал теперь Вилли.
        - Я отвезу тебя домой выпить чаю, - проговорил он.
        - Но ведь прения только…
        Он встал, и ей пришлось последовать его примеру.
        - Об этом позаботятся наши арестанты, - усмехнувшись, отозвался он, когда они вместе покидали женскую галерею.
        В голосе мужа Кэтрин услышала вызов и еле сдерживаемое презрение. И она внезапно осознала, что, хотя Вилли с завидным упорством разрабатывал условия соглашения, чтобы добиться освобождения политических заключенных, он с таким же упорством вскоре будет добиваться нового заточения их в тюрьму. Все его усилия были направлены лишь на достижение собственной выгоды, а вовсе не ради этих людей. Да, да, это именно он, капитан О'Ши, представитель от графства Клэр, неутомимо работал над соглашением с премьером и мистером Чемберленом. Неужели он всерьез рассчитывал на какой-то выгодный пост, например, на пост главного секретаря Ирландии?
        Конечно же, она давно догадалась об этом. Но никогда это не было столь очевидно, как сейчас, когда она следовала за мужем, спускающимся по лестнице вниз в своем безукоризненно сшитом костюме. Какое ему дело до голода, бедности, болезней, бездомных людей, когда он делает свою собственную карьеру, изображая добродушного, не лишенного остроумия члена ирландской партии, прекрасно разбирающегося в том, как вести себя в обществе и как одеваться? Он будет говорить лидеру пустые, лживые слова только до тех пор, пока тот останется влиятельным, могущественным и поможет продвинуть капитана О'Ши по служебной лестнице.
        Слезы Кэтрин моментально высохли. Ее рот превратился в узкую прямую линию, губы были крепко сжаты. Теперь она совершенно точно знала, что ей делать дальше.
        - Ну, и что ты о нем думаешь? - осведомился Вилли за чаем.
        - О нем? - переспросила Кэтрин.
        - Не притворяйся дурочкой. Ты знаешь, что я имею в виду Парнелла.
        - Судя по его виду, он неважно себя чувствует.
        - Он никогда не отличался крепким здоровьем. И не думаю, что полгода, проведенные за решеткой, могут способствовать его улучшению.
        - Да, я с тобой согласна. Вот почему я настаиваю, чтобы вечером он приехал в Элшем. Ему необходимы свежий воздух и тишина.
        Голубые глаза Вилли пристально уставились на нее.
        - Ты не можешь пригласить его в Элшем, чтобы он провел там ночь. Меня в это время не будет дома.
        - Какая жалость! Неужели у тебя опять какие-то неотложные дела?
        - Совершенно верно. Я ужинаю с Чемберленом и Дилком.
        - Значит, мне придется пригласить мистера Парнелла одного, - очень серьезно проговорила Кэтрин.
        - Я запрещаю тебе делать это! - заорал Вилли. Но тут же вспомнил о том, что надо держать себя в руках. Ведь капитан О'Ши, обладающий безукоризненными манерами, просто не имеет права ссориться с женой. - Ты что, хочешь нового скандала? - тихо проговорил он.
        - Скандал начал ты и ведешь себя просто нелепо. Но что бы там ни было, даже скандал - сущая мелочь по сравнению с состоянием здоровья мистера Парнелла. И я намереваюсь безотлагательно заняться его здоровьем. Я буду сама за этим смотреть. Если начнутся разговоры, пойдут слухи - пусть! Меня никогда это не волновало. - Она очень строго посмотрела на мужа. - Если же тебе это не нравится, придется постараться почаще бывать дома.
        - Боже, Кэт, что ты такое говоришь?!
        - Ты когда-нибудь слышал подобные овации раньше? Полагаю, нет. Ибо подобное может происходить только с великими людьми. А великого человека надо лелеять. И я намереваюсь этим заняться, вот и все.
        Вилли посмотрел по сторонам, потом наклонился поближе к жене, и она увидела, что лицо его побагровело.
        - По-моему, ты совершенно свихнулась на этом парне!
        - Тебе прекрасно известно, что я всегда восхищалась им. Но не это важно. Я просто ставлю тебя в известность, что намереваюсь пригласить к себе домой человека, который мне нравится, и ты не сможешь помешать мне в этом.
        - Но ведь слуги начнут болтать черт-те что! А дети? О них ты подумала? Да это просто какое-то идиотское донкихотство! Если Парнелл примет твое приглашение, надеюсь, он в должной мере будет благодарен.
        - Да кому нужна благодарность? Я лишь хочу… - Катрин замолчала, увидев, как вдруг преобразилось лицо Вилли; по новому его выражению было совершенно ясно, что он напряженно обдумывает свои личные планы.
        Не успела Кэтрин продумать свой следующий ход, как Вилли вновь переменился в лице.
        - Кажется, я начинаю понимать тебя, - проговорил он. - Ты хочешь иметь свою собственную позицию в политической жизни. Гм, должен сказать, ты весьма даже неглупа для этого. Разумеется, политика не совсем женское дело, но ты человек любопытный, незаурядный, не так ли, Кэт? Ну что ж, только предупреждаю, будь осторожна. Балуй его, конечно, если тебе так хочется, всячески привечай, но делай это так, чтобы слуги не распускали глупых сплетен. - Он наклонился еще ближе и заговорил совсем шепотом: - Но если он осмелится коснуться тебя хоть пальцем, предупреждаю, я смешаю его с грязью. Я восстановлю против него всех священников Ирландии! И он больше не будет находиться на гребне волны, как сейчас. А когда он… - неожиданно мягким тоном произнес Вилли. - Полагаю, ты это неплохо придумала, ведь мы сможем качаться на гребне волны вместе с ним.
        Она резко отстранилась от мужа, стараясь подавить дрожь отвращения.
        До чего же ей сейчас легко было читать его мысли. Его изощренный, лукавый мозг внезапно извлекал из ситуации, находящейся на грани скандала, собственную выгоду. Конечно, не сразу, но лишь тогда, когда это становилось ему необходимо. Новая ситуация, намного более потаенная, нежели его непосредственное и успешное участие в освобождении Парнелла из тюрьмы, могла дать Вилли право на огромное вознаграждение. Но все должно выглядеть спокойно, красиво, достойно. Во всяком случае, он не сомневался, что Кэтрин немного пострадает от благоговейного поклонения герою, добиваясь для себя возможности хоть немного покупаться в лучах его славы. А с ее высоким происхождением, безукоризненным воспитанием и умением соблюдать правила приличия она ни за что не позволит себе быть неразборчивой. Кроме того, как всякую привередливую и утонченную женщину, ее не волнует секс. К тому же она только что потеряла ребенка. Вряд ли она сейчас в настроении для такого рода штучек даже с ним, Вилли, и, по-видимому, это будет продолжаться еще очень долго.
        Однако Кэтрин не уступала Вилли в скрытности. В настоящий момент она была насквозь фальшива. И фальшивила она ради самой главной своей цели. Она почти находилась в опасности, считая свою лживость добродетелью. Но сама она испытывала по этому поводу беспредельное счастье и ощущала себя совершенно невинной.
        Глава 13
        Несмотря на май, было довольно прохладно, и поэтому горел камин. Они ужинали вдвоем, не считая Джейн, подносившей им еду, и Эллен, время от времени просовывающей голову в дверь, чтобы убедиться, что ее любимый мистер Парнелл доволен жареным ягненком и ее знаменитым яблочным пирогом. Ведь бедняга ничего не ел в тюрьме, а выглядел так, что его придется долгое-долгое время откармливать.
        Перед ужином Кэтрин поговорила со слугами - Джейн Лейнстер, Эллен Мерфи, сменившей мисс Гленнистер новой гувернанткой мисс Кумб и кучером Партриджем, который привез ее и Чарлза с вокзала домой.
        Она сообщила им всем, что мистер Парнелл теперь станет приезжать как можно чаще. Между проведением кампаний в Ирландии и заседаниями в парламенте он нуждается в отдыхе и полном покое, поэтому она надеется, что слуги выкажут полное понимание, и, значит, она, Кэтрин, рассчитывает на их преданность. Очень важно, чтобы о визитах мистера Парнелла не распространялось слухов, поскольку это не только может быть неверно истолковано, но привлечет к ним нежелаемых посетителей. Оттого, спросила Кэтрин слуг, смогут ли они пообещать ей хранить визиты мистера Парнелла в полном секрете, как это угодно и ей, и капитану О'Ши?
        Слуги с готовностью пообещали молчать: правда, Джейн смотрела при этом в землю, а Партридж поинтересовался, не станет ли хозяин возражать, что его лошади будут использоваться для очень частых поездок на железнодорожные вокзалы.
        - Разумеется, нет, - решительным тоном ответила Кэтрин. - К тому же мистеру Парнеллу очень нравится ездить верхом. Скорее, по утрам тебе придется седлать для него Пилота. Итак, мы с вами обо всем договорились, за что я всем вам очень благодарна.
        Но оставались два вопроса, которые невозможно было решить так же быстро. Кэтрин намеревалась отдать распоряжение садовникам сделать живую изгородь из бирючины напротив дома еще выше, чтобы любопытные прохожие не смогли подсматривать, что творится за оградой. Еще она собралась обустроить комнату рядом с оранжереей, чтобы Чарлз мог приходить в дом и уходить из него, когда ему угодно, и чтобы об этом никто не знал. А в отсутствие Чарлза она будет пользоваться ею сама. Это был бы маленький дом в большом, где она могла бы предаваться мечтам о том, что она жена Чарлза, а не другого мужчины.

«Я установлю здесь свои законы!» - с восторгом победительницы думала Кэтрин.
        После ужина она устроилась на коврике перед камином в своей излюбленной позе, положив голову на колени Чарлза. Она чувствовала, как его нежные пальцы перебирают ее волосы. Если она шевелилась, то пальцы тут же сжимались, словно он боялся, что она собирается убежать от него. С того момента, как они встретились на вокзале Чаринг-Кросс, он непрерывно мучился оттого, что рано или поздно им вновь предстоит разлучиться.
        - Оставайся со мной. Я не вынесу одиночества, - говорил он. - В тюрьме под моей дверью спали два охранника. И знаешь, я был рад их присутствию.
        - Тебя там мучили кошмары, дорогой?
        - Иногда. Я никак не мог осознать, что тебя нет рядом со мной. Но нам надо быть осторожными, если я буду оставаться здесь.
        - Знаю. Я ведь уже сообщила тебе, что разговаривала с Вилли.
        Склоненное над ней лицо было беспредельно худым и бледным. С него еще не до конца исчезли мрачные следы недавних событий. Она знала, что и ее лицо изменилось. Безусловно, в будущем они могут еще стать веселыми, могут неоднократно испытать минуты невероятного счастья, но на их лицах уже навсегда останутся неизгладимые следы напряжения и страданий последних месяцев.
        - Вилли - вот наш тяжелый крест. Но если нам удастся выдержать это испытание, мы во что бы то ни стало должны избегать других испытаний. Нам придется быть крайне осторожными, чтобы нас ни за что не видели вместе. Здесь я чувствую себя в полной безопасности. Забавно, не правда ли? Эти четыре стены олицетворяют для меня рай. Но за ними, на улицах, в отелях… - Он на какое-то время задумался, и на лице его появилось выражение безысходного отчаяния. - Мы вынуждены быть очень осторожными, Кэт.
        - Но ты ведь одобряешь мой план?
        Он нежно поцеловал ее волосы.
        - Мне не верится, что я смогу жить дальше без всего этого. А ведь придется… - необыкновенно усталым голосом произнес он. - Я совершил преступление. Такие слова они пишут, сажая человека в тюрьму. Что ж, я совершил преступление и попал в свою собственную тюрьму. Но однажды этому придет конец, поэтому не надо бояться.
        - Сколько же еще ждать, когда наступит этот день?
        - Он намного ближе, чем был эти последние полгода. Правительство видит во всем случившемся нечто постыдное, унизительное для себя - настало время воспользоваться нашим преимуществом. По-моему, мы будем иметь первый законопроект билля о гомруле очень скоро.
        - Я рыдала от гордости, услышав сегодня овации в твою честь.
        - Ах, это… Не очень-то доверяй всему этому. - Он приподнял ее лицо и заглянул ей в глаза. - Мне не нужны ничьи аплодисменты, кроме твоих, моя Кэти. - Потом он спросил: - Я буду жить в моей бывшей комнате?
        - Нет, из-за слуг и всяческих других мелочей. Теперь у тебя будет постоянная комната. - Она уловила тень разочарования на его лице и тихо рассмеялась. - Комната, где есть дверь, ведущая в ту маленькую гардеробную!
        Грусть тут же исчезла с его лица.
        - А мы можем сейчас же подняться наверх? Или еще надо подождать?
        Еще не рассвело, и в комнате стоял полумрак.
        - Вилли знает?
        - Об этом? Нет, нет!
        - Я не желаю делиться с ним.
        - Дорогой, не надо так!
        - А если подумать еще об одном ребенке…
        Кэтрин крепко обняла его. Сейчас ею овладело сильнейшее желание защитить и укрыть его от всех невзгод на свете.
        - Я сама справлюсь с Вилли.
        - Как?
        - Изыщу способ, - упрямо отозвалась она.
        Он вздохнул, высвобождаясь из ее объятий.
        - Я верю, что ты найдешь такой способ, - прошептал он и добавил шепотом: - Я хочу, чтобы ты родила мне еще одного ребенка. Я наблюдал за твоим лицом, когда ты сидела с малюткой Софи. Тогда у меня чуть не разорвалось сердце.
        - Второе дитя обязательно будет жить!
        - Но я больше не могу выносить весь этот ужасный обман!
        - Я сказала, что справлюсь с Вилли.
        - Он получит свое вознаграждение.
        - Знаю. А будешь ли ты готов заплатить его?
        - Мне придется. Ибо без тебя я умру.
        От этих слов, произнесенных столь откровенно, Кэтрин почувствовала нестерпимый холод в сердце. Она очень боялась, что эти слова правда. Ответственность, тяжелой ношей упавшая на ее плечи, неожиданно встревожила ее. И все же она восприняла ее с готовностью, с неведомым ей прежде восторгом. «Такова моя судьба», - подумала она.
        Ночные страхи полностью рассеялись при солнечном свете. Они вместе завтракали; Джейн подавала им еду и украдкой бросала взгляды на гостя-джентльмена. Сейчас любой мог слушать их беседу. Она была полна оптимизма. Чарлз решил, что следует немного покататься верхом, прежде чем отправиться на вокзал. Кэтрин сказала, что идея великолепная и она уже приказала Партриджу оседлать коня и привести его. Она не станет сопровождать Чарлза, но позднее сядет с ним в экипаж, чтобы проводить на вокзал. А если тетушка Бен долго не задержит ее у себя, то днем она будет в городе. Ей хочется походить по магазинам и купить что-нибудь для детей, поскольку они все больше и больше вырастают из своих платьев. Если же у нее останется время, то она на часок заглянет в парламент.
        - Значит, ты скучно проведешь время, - заметил Чарлз. - Полагаю, теперь в парламенте будет царить непривычная для него гармония.
        - Надеюсь, но при условии, что ты будешь выглядеть таким же довольным, как сейчас.
        - Мой вид совершенно не характерен для нынешнего состояния политических дел.
        Он улыбнулся ей в лицо, и потом она часто-часто вспоминала этот миг, напоенный безмятежным счастьем. Боже, как быстро он пролетел… Печально!
        Они приехали на вокзал всего за несколько минут до отправления поезда, и Кэтрин подошла к газетной стойке купить утреннюю газету для Чарлза, чтобы он мог почитать ее во время поездки. Он взглянул на первую газетную полосу и неожиданно вскрикнул.
        - Что случилось, Чарлз?
        Его лицо словно окаменело, а глаза потемнели от ужаса. Дрожащим указательным пальцем он ткнул в заголовок «УБИЙСТВО ЛОРДА ФРЕДЕРИКА КАВЕНДИША И МИСТЕРА БЕРКА».
        - Нового главного секретаря? - прошептала Кэтрин. - Где это произошло?
        - А как ты думаешь, где? В Дублине. В Феникс-Парке. Это случилось практически на пороге ложи вице-короля. - Он выговаривал эти слова совершенно чужим, хриплым, срывающимся голосом. - Кто бы не совершил это злодеяние, да ниспошлет на него Господь свою страшную кару!
        Он весь дрожал, лицо его смертельно побледнело. Кэтрин чуть ли не силой втолкнула его в поезд и вошла вместе с ним. Она крепко сжимала руки, даже не чувствуя, как кольца впиваются в ее плоть.
        - Я ухожу с политической арены, - сказал Чарлз.
        - Что за чепуха! Ты же не имеешь к этому никакого отношения!
        Он уставился на нее невидящим взглядом.
        - И это происходит именно тогда, когда мои долговременные усилия принесли хоть какие-то плоды! Проклятые идиоты! Ну как я смогу довести свое дело до конца после такого удара в спину?
        Кондуктор звонком предупредил об отходе поезда. Кэтрин пора было выходить, но когда Чарлз, хмурый и бледный, собрался последовать за ней, она буквально впихнула его обратно в вагон.
        - Ты не трус! Поезжай и повидайся с Давиттом и остальными. Вместе вы разберетесь, что вам делать. Ты должен ехать!
        Он едва устоял на ногах, словно не понимал, что делает и зачем. Кэтрин стояла на платформе, наблюдая, как запирается дверь вагона. Когда поезд тронулся, она быстро пошла рядом с ним, махая рукой и пытаясь выдавить из себя улыбку. Ее потрясло бледное, искаженное лицо, смотрящее на нее сквозь оконное стекло. Потом оно исчезло. Поезд, громыхая на стыках и набирая скорость, наконец скрылся вдали.
        - Не угодно ли прочесть об ужасных убийствах, миссис? - раздался совсем рядом бодрый голосок мальчишки-газетчика.
        Она купила у него газету, чтобы самой прочесть о случившемся. И вот она прочла, как новый вице-король, лорд Спенсер, совершавший государственную поездку в Дублин в сопровождении нового главного секретаря лорда Фредерика Кавендиша, прибыл в город. Предыдущим вечером в городе состоялось торжественное факельное шествие в честь освобождения из тюрьмы мистера Парнелла, а на следующий день толпа намеревалась встретить генерал-губернатора[До 1922 года - вице-король Ирландии.] в надежде, что его приезд ознаменует собой наступление мира и процветания. В Феникс-Парке устроили матч по поло, и лорд Спенсер, вернувшийся с праздничной встречи, решил посмотреть игру. Он направлялся в вице-королевскую ложу, правда, чуть раньше лорда Фредерика Кавендиша, который, совершив прогулку из дублинского замка по берегу реки, только входил в парк.
        Мистер Берк, помощник главного секретаря, нанял двухколесную коляску, но, увидев своего начальника, идущего пешком, сошел на землю и, отпустив возницу, присоединился к лорду Фредерику. Спустя несколько секунд на них набросились бандиты и обоих зарезали насмерть.
        Лорд Спенсер, новый генерал-губернатор, сообщил, что, входя в ложу, он слышал звуки какой-то суматохи, но решил, что это кто-то грубо развлекается. Лишь позже до него донесся страшный вопль. «Он всегда будет стоять в моих ушах», - позже сказал он.
        Потом в ложу ворвался человек с криком: «Мистер Берк и лорд Кавендиш убиты!»
        Лорда Спенсера еле удержали от того, чтобы он не выбежал, считая, что это может быть чья-то уловка, чтобы выманить его в темноту. Не оставалось ничего другого, как задерживать обратившихся в панику прохожих и дожидаться, что те вспомнят какие-нибудь скудные подробности, способные пролить хоть какой-то свет на это чудовищное преступление.
        Читая статью, Кэтрин пришла в ужас. Безусловно, это было одно из самых диких преступлений, когда-либо совершенных в Ирландии. Ей казалось, что кто-то из этого кельтского народа решил потешить самого дьявола таким жутким кровопролитием. Именно этой черты характера в своем народе всегда опасался Чарлз. Чарлз, который сильнее всего ненавидел смерть. Боже, что ожидает его сегодня - и это после вчерашнего триумфа?..
        Кэтрин не знала, что делать, и лишь послала Вилли телеграмму, настоятельно требуя от него привезти Чарлза обратно в Элшем сегодня же вечером. Она не испытывала никаких угрызений совести оттого, что сейчас призывает на помощь мужа. Ведь это - национальная катастрофа! И Вилли должен быть не меньше Чарлза потрясен происшедшим.
        Мужчины приехали так поздно, что Кэтрин уже лихорадило от беспокойства: она думала, что они уже не приедут вообще.
        Лицо Чарлза было осунувшимся и скорбным, и она смотрела на него с тревогой. Вилли тоже был угрюм и мрачен.
        - Произошло чертовски неприятное событие, Кэт, - тихо сказал Вилли.
        Случившаяся трагедия отодвинула их взаимную враждебность на задний план, и вчерашняя сцена за чаем в парламенте была забыта.
        - Известно уже, кто совершил эти убийства?
        - Есть мнение, что это действовала банда, называющая себя «Невидимыми». Они занимаются устранением неугодных им политических деятелей. Совершенно очевидно, что несколько месяцев они следили за Фостером, но он укрылся в Англии, и тогда они избрали его преемника.
        - По крайней мере, в таком случае не обвинят партию, - с облегчением проговорила Кэтрин.
        Чарлз поднял на нее потускневшие глаза.
        - О, все в конце концов свалят на нас. Если не прямо, то уж косвенно наверняка.
        - Кэт, ты должна стать моей союзницей, - сказал Вилли. - Нам обоим следует все время убеждать мистера Парнелла не уходить из политики. Мы только что до хрипоты говорили с ним об этом. Тим Хили практически поставлен на колени.
        - Тим теряет разум.
        - Ну а разве мы по-своему не безумны со всей нашей решимостью отказаться от своей цели? - упрямо проговорил Вилли.
        - О, наверное, я немного сумасшедший, не в себе и вся моя семья. Но я убит, уничтожен случившимся, как уничтожена этим кровавым преступлением в Феникс-Парке вся проделанная мною многолетняя работа. Лорд Фредерик был еще совсем молодым человеком. У него осталась юная невеста. Ему бы жить да жить. Вся жизнь была перед ним. И вот что я вам скажу: его кровь, как и кровь Берка, навеки запятнала наше дело.
        - Ну вот, теперь вы стали столь же драматичным, как Хили.
        - Поешьте что-нибудь, ради Бога, - умоляющим тоном сказала Кэтрин. - Вилли, налей мистеру Парнеллу вина. Великие дела никогда еще не совершались на пустой желудок.
        - Увы, я не намереваюсь совершать великих дел, я лишь собираюсь принять совсем незначительное решение, которое явно обречено на провал. Я напишу мистеру Гладстону, что ухожу из политики, и поступлю согласно его решению.
        Никакие уговоры со стороны Кэтрин и Вилли не смогли заставить Чарлза передумать. Письмо было написано и отправлено. Одновременно с этим Кэтрин приняла свое личное решение. Она тоже напишет мистеру Гладстону письмо, в котором будет просить его принять мистера Парнелла для беседы с ним.
        Протекли два угрюмых дня, и вот от мистера Гладстона пришел ответ на ее письмо. Он не был уверен в возможности принять у себя мистера Парнелла, но, если ей угодно, он мог бы встретиться с ней в отеле «У Томаса». Он надеялся, что она любезно согласится выпить с ним чаю, чем доставит ему огромное удовольствие.
        Со стороны все выглядело весьма пристойно и ординарно: пожилой мужчина с огромным носом и насупленными бровями пьет чай с модно одетой, красивой молодой женщиной.
        Однако их беседа была далеко не ординарной.
        - Как любезно с вашей стороны, что вы согласились выпить чаю со старым джентльменом, миссис О'Ши. Должен признаться, что с моей стороны было бы крайне опрометчиво и неразумно встречаться для частного разговора с мистером Парнеллом, тем более что у него есть такая очаровательная посредница.
        - Вы ведь не позволите ему уйти из политики, мистер Гладстон?
        - Боже мой, конечно, нет! Буду с вами совершенно откровенен. Нам нужны голоса ирландцев, если мы останемся у власти, а ваш друг может гарантировать нам эти голоса. Нет, нет, конечно же, ему нельзя покидать политическую арену! И никто не обвиняет его в прискорбном инциденте, произошедшем в Феникс-Парке. Однако, боюсь, эти негодяи повернули часы Ирландии вспять. В парламенте будет твориться невообразимое, поднимется дьявольский шум, а нам придется возвратиться к законам о приостановке конституционных прав. Какая жалость! Но будьте терпеливы, миссис О'Ши!..
        Старик подался вперед. И хотя в это мгновение он выглядел на все свои семьдесят три года, глаза его сверкали неутомимой жизненной энергией. - Если это последнее дело, которое мне предстоит совершить, я добьюсь проведения гомруля. Полагаю, Парнелл именно тот человек, который работает над ним. Он хладнокровен, спокоен, умен, умеет сдерживать свои эмоции и обладает огромной властью над своими людьми. Он - любопытная личность, как это ни парадоксально, и удивительнейший человек. По-моему, вам известны его сокровенные мысли. Не так ли, миссис О'Ши?
        Эти слова старик произнес столь неожиданно, что ей не удалось скрыть чувства гордости и удовлетворения. Но она была достаточно разумна, чтобы осторожно выбирать слова.
        - Думаю, это так. Мне известно, что он ненавидит Англию и готов отдать свою жизнь за Ирландию.
        - Да. Он не принадлежит к людям, довольствующимся полумерами.
        Мистер Гладстон продолжал задумчиво разглядывать Кэтрин, и теперь она не сомневалась, что он знает всю правду про нее и Чарлза. Он и прежде догадывался об этом, а теперь его подозрения подтвердились. Однако он никогда бы не упомянул об этом в их беседе. И он останется с ней учтив, вежлив и даже отнесется с состраданием.
        - Надеюсь, он благодарен Господу, что имеет такую надежную поддержку в вашем лице, миссис О'Ши. Передайте ему, чтобы он не впадал в уныние. Мы выдержали уже немало бурь и сумеем выдержать еще несколько.

«Но ведь еще ни разу не было такой бури, как эта!» - подумала Кэт.
        На заявление мистера Гладстона, что правительству вновь придется прибегнуть к закону о приостановке конституционных прав, что прошел новый билль о преступлениях, мистер Парнелл сказал:
        - Мы боремся с этим достопочтенным джентльменом уже два года. Мы считаем его великим и серьезным человеком. Я даже думаю, будет честным признать, что нам не хотелось бы в будущем встретить еще такого противника. Я весьма сожалею, что печальное событие в Феникс-Парке помешало ему продолжать курс на примирение, которого мы ожидали от него. Я весьма сожалею, что, связанный нуждами своей партии и занимаемым положением в государстве, он решил, будто вынужден свернуть с курса примирения и уступок на ужасную тропу приостановки конституционных прав.
        В результате мистер Фостер, который, видимо, ощутил на себе холодное дыхание смерти, каковой ему удалось счастливо избежать, произнес длинную обличительную речь против мистера Парнелла, обвиняя его в том, что это он потворствовал убийцам.
        Несмотря на усталость и измученность всякими заботами, Парнелл был готов к этому. Он совершенно спокойно ответил, что ответственен только за своих соотечественников и его ни капельки не волнует то, что о нем говорят или думают англичане.
        - Поэтому я останусь или уйду только по приговору ирландского народа.
        Это заявление повергло парламент в молчание. Все напряженно слушали человека, который, несмотря на свой тридцатишестилетний возраст, с таким спокойствием и мудростью доносил до присутствующих суть разыгравшейся трагедии.
        Он, безусловно, прекрасно осознает, что дублинские убийства спровоцируют новый всплеск насилия. Будут разрушать дома, убивать бейлифов[Бейлиф - в англоязычных странах - помощник шерифа, полицейское лицо при судебных органах.] , ненавистных лендлордов, в то время как невинные люди, которые могли бы представить доказательства, будут молчать из-за страха смерти: судью, вынесшего обвинительный приговор преступнику, зарезали ножом, а одного информатора застрелили средь бела дня на людной улице в Дублине.
        А что касается нападок на него со стороны мистера Фостера, то на них мистер Парнелл ответил с ядовитым сарказмом:
        - Почему же смещен с должности этот достопочтенный джентльмен? Призовите его обратно на прежний пост. Направьте его на помощь лорду Спенсеру в такой близкой ему по духу работе с виселицами. Призовите его в Дублинскую тюрьму, где он наблюдал бы за тайными пытками. Пошлите его собирать налоги, которые несчастные, умирающие от голода крестьяне должны выплачивать за преступления, каких они не совершали. Вся эта работа весьма подходит для этого достопочтенного джентльмена.
        Постепенно острота пережитой трагедии спадала. Только Кэтрин знала, как Чарлз боролся с недугом, мучившим его в течение всех этих трудных недель. Он приезжал в Элшем поздно ночью или на рассвете и, обессиленный, падал. Его нервы на пределе, говорил он. К тому же он страдал от ужасных приступов ревматизма. Ему необходим был длительный отдых и полное освобождение от волнений… Но все это было совершенно невозможно даже в перспективе.
        Однажды он сказал Кэтрин, что сам не знает, как еще держится на ногах.
        Между тем худшая из неприятностей миновала. Вышел манифест Чарлза, клеймящий убийц, и он снова вернулся к биллю о гомруле, часто посылая Кэтрин на Даунинг-стрит свои наброски поправок и статей. Мистер Гладстон прохаживался взад-вперед по огромному кабинету под руку с Кэтрин, заставляя слово в слово повторить то, что она должна была передать мистеру Парнеллу.
        И снова разрушение уступало место созиданию.
        Несмотря на тревогу и постоянные уколы печали и неуверенности, Кэтрин осознавала свое счастье намного острее, чем прежде. Каждое утро она видела в петлице Чарлза белую розу. Розы цвели все лето и до поздней осени.
        Ее небрежно брошенные слова поразили его настолько, что он подпрыгнул на месте и бросился к ней.
        - Это правда? Ты беременна?
        - Да.
        - И сколько времени?
        - Три месяца. Я не говорила тебе об этом раньше, поскольку у тебя и без этого хватало забот.
        - О Боже, Боже!
        Она заметила, что это восклицание было вызвано не ее новостью, а новой дилеммой.
        - Неужели ты не рад? Скажи мне, что ты рад, - взмолилась Кэтрин.
        - О Кэт! При подобных обстоятельствах?
        - Ты же говорил, что хочешь, чтобы я родила еще одного ребенка. Разве ты не это имел в виду?
        Ей страстно хотелось взять себя в руки, но мука сомнения на его лице повергла ее в гнев.
        - Значит, говорится одно, а делается другое?
        Нет, ей вовсе не хотелось издеваться над ним, но когда он, нахмурив брови, начал беспокойно ходить по комнате, она решила заставить его разделить ее страдания. Ведь она была так счастлива, когда с тихой радостью вынашивала и лелеяла свою тайну, отгоняя от себя мысли о непреодолимых трудностях: лишь однажды он выразил надежду, что у них будет еще один ребенок, и этого для нее было достаточно.
        Но теперь, судя по выражению его лица, он считал ее неосторожной, безрассудной. Словно она одна была в этом виновата! Странно, но и сама она, совсем не понимая почему, считала себя одну виновной в том, что ей захотелось иметь от него второго ребенка.
        - Вилли знает? - спросил он. Его тон был агрессивным, и ей показалось, что он считает ее способной обмануть его так же, как она обманывала мужа.
        - Нет.
        - Значит, ты не…
        Она не дала ему закончить фразу.
        - Нет, я не спала с Вилли и никогда не буду с ним спать! Как ты смеешь думать такое? Ребенок будет мой. И твой, если захочешь. Но не его. Если понадобится, я исчезну навсегда. Я не покончу с собой, нет! Но у меня будет этот ребенок. Я заслужила его. - И, несмотря на свой зарок не выказывать при нем слабости, она горько зарыдала. - Да, я заслужила этого ребенка, Чарли.
        Он протянул руку, чтобы коснуться ее, словно бы на прощание.
        - Да, Кэт, ты заслужила его. - И, не оглядываясь, ушел.
        Она не вслушивалась в его шаги, но, когда хлопнула входная дверь, устремилась к окну, чтобы видеть, как в цилиндре на голове и с переброшенным через руку легким пальто он уверенно направляется к воротам.
        Чарлз отправлялся в Лондон. Неужели он бросил ее? Она хорошо знала все ненавистные слова прощания и предпочитала никогда не произносить их. Но нет, он не мог вот так взять и уйти от нее. Неужели известия о ее беременности вкупе с массой других беспокойств и хлопот, тяжелым грузом навалившихся на него, оказалось ему достаточно? А ведь сейчас он так сильно взвинчен, так непредсказуем…
        Он должен вернуться. Он обязательно вернется. Он не раз говорил, что только из-за нее остается жив, и она боялась, что это правда. Сколько раз она успокаивала его, ухаживала за ним, когда он болел, разгоняя кошмары, готовила его к каждому выпавшему на его долю новому испытанию…
        Он должен вернуться.
        Но на какой срок он оставил ее пребывать в мучительных сомнениях и к какому новому решению придут в конце концов он или она, чтобы справиться с этой проблемой?
        Была почти полночь, когда до Кэтрин донесся цокот копыт и шорох колес на дорожке, усыпанной гравием. Она услышала, как кто-то сказал «доброй ночи», потом щелкнули ворота и раздался звук приближающихся шагов.
        Кто же это? Вилли, который часто являлся совершенно неожиданно, или Чарлз?
        Спустя несколько секунд в дверь оранжереи тихо постучали - это был сигнал того, что никого из слуг поблизости нет и она может разрешить гостю войти.
        Даже не зажигая свечи, она стремительно сбежала вниз, распахнула дверь и тут же оказалась в объятиях Чарлза.
        - Кэт! Какая радость! Неужели ты решила, что я ушел навсегда? - Его голос был совершенно спокоен, лишь поигрывал шутливыми нотками.
        Она с облегчением заплакала.
        - Откуда мне знать, куда ты ушел?
        - Но ты могла бы догадаться. Я был в Алберт-Мезонз.
        - У Вилли?
        - А с кем еще я мог посоветоваться насчет такого сугубо личного дела? К счастью, я застал его дома.
        Она затащила его внутрь и плотно закрыла дверь. Слабый свет луны проникал сквозь окно оранжереи. Над ними свесило свои тяжелые листья апельсиновое дерево, за которым Кэтрин с такой нежностью ухаживала летом. Она не могла разглядеть его лица - она видела только блеск его глаз.
        - Что он сказал?
        - Я спросил, готов ли он дать тебе развод. Он наотрез отказался.
        - Ты объяснил ему причину?
        - Естественно.
        - А он не хотел подраться с тобой?
        - Если бы у него под рукой было оружие, то, не сомневаюсь, он пустил бы его в ход. Но оружия поблизости не оказалось. Он победил меня иным способом.
        Она ошеломленно смотрела на Чарлза. Ее обуревал страх, и все же она была беспредельно счастлива, что он сейчас рядом с ней.
        - Что случилось? Расскажи!
        - Обычная вещь. Его религия. Развод невозможен. И это единственная причина, по которой он не даст тебе развода.
        - Разумеется, не потому, что он любит меня, - саркастически-злобно проговорила она. - Должна признать, он до сих пор считает, что я принадлежу ему. Но он не любит меня. А если и любил когда-то, то это было уже очень давно. И вообще мне кажется, что если он и любил меня, то только из-за карьеры, которую мог бы сделать через меня и моих родных.
        - Не знаю, сильно ли он любил тебя, - отозвался Чарлз, - но то, что он всегда думает только о своей карьере, - это истинная правда. Прежде - с помощью тебя и денег твоей тети. А теперь - с моей помощью. Он отнюдь не дурак.
        Кэтрин закрыла лицо ладонями.
        - Что ему нужно?! Чего он хочет?!
        - В данный момент скандал ему не нужен. Во всяком случае, он заверил меня в этом.
        - Но он потребует многого. Я знаю Вилли очень хорошо!
        Чарлз нежным движением отнял ее ладони от лица.
        - Знаешь, с чем нам придется столкнуться, когда это случится? Он готов признать ребенка.
        - Признать ребенка как своего! О дорогой! - закричала она в ужасе.
        - Он считает это весьма благородным жестом с его стороны.
        - Да, пока он живет на деньги тетушки Бен и надеется, что с твоей помощью сделает головокружительную карьеру! - снова прокричала Кэтрин, на этот раз голос ее был полон презрения.
        - Дорогая, ну а что мы можем сделать? Просители-то в данном случае - мы.
        - Ты - проситель! Ужасно, ужасно, ужасно!..
        - Почему ты считаешь это ужасным для меня?
        - Да потому что ты знаменит, ты стоишь высоко-высоко над толпою, на огромном пьедестале, - с горечью говорила она. - Было бы лучше, если бы я отправилась с ним в постель и снова его обманула.
        Он схватил ее за руки с такой силой, что она вскрикнула от боли.
        - Да я бы скорее сотню раз сошел со своего пьедестала, чем позволил этому случиться! Я могу сойти с ума от этих твоих слов!
        - Было бы лучше, если бы мы никогда не встретились.
        - Ты действительно так считаешь?
        Его голос был так тих и печален, что она снова упала в его объятия, прижав голову к его плечу.
        - Нет, я так не считаю. Я только боюсь. Мне так страшно!
        - Чего тебе бояться? По крайней мере, Вилли оставит тебя в покое.
        - Ах да, это… Конечно, его это совсем не волнует. Ему все не важно. У него-то всегда были другие женщины. Правда, если бы у него не было денег тетушки Бен, то есть если бы однажды он не женился на богатой невесте… - Она вытянула шею, чтобы в темноте разглядеть лицо Чарлза. - Я думаю, он уничтожит тебя. Вот ты часто говоришь о своей гордости. А самая значительная часть его натуры - это тщеславие. Когда это станет грозить публичным скандалом, он действительно вызовет тебя на дуэль и постарается убить, если сможет. А если у него не получится это, он прибегнет к более щадящим мерам.
        - Кэт, у тебя разыгралось воображение!
        Она не отреагировала на его мягкий упрек.
        - Каковы его условия?
        - В данный момент? Ну, что мы проявим огромную осторожность. Что не будем показываться вместе на публике, что меня не должно быть здесь, когда его нет дома, что мы… все мы трое… будем постоянно делать вид, что мы очень хорошие друзья, что я стану доверять ему во всех своих политических делах и, как только настанет время, вознагражу его должным образом.
        - Чарлз, это не сработает. Ну разве такое возможно?!
        Впервые за весь их разговор из его голоса исчезла теплота - он стал холодным, резким и непоколебимым.
        - Должно сработать!
        - Неужели это стоит того? Пожертвовать своим положением? Своей страной?
        - Ты хочешь услышать ответ из моих уст, не так ли? Да, если надо, я пожертвую даже моей страной!
        Но его голос звучал настолько отстраненно, настолько жестко и враждебно, что Кэтрин задрожала всем телом. Она понимала, что сейчас он ненавидит ее и что таких мгновений еще много-много у них впереди. Она шевельнула губами, но не промолвила ни слова. Она пыталась придумать молитву о том, что жертвовать своей страной вовсе не обязательно. Она боялась, что он убьет ее.
        Глава 14
        Утром Чарлз уехал в Дублин, а Вилли приехал в Элшем. Кэтрин обнаружила его дома, возвратившись от тетушки Бен. Он развалился на софе в гостиной, рядом с ним стоял графинчик с бренди. Если она ожидала от мужа скандала и вспышки ярости, то он разочаровал ее. Правда, в его глазах теплилась ярость, но за этим не было ничего, кроме скрытого удовлетворения! Его супруга, всегда такая высокомерная и самодовольная, доказала, что и сама подвержена всем человеческим слабостям. А значит, в его глазах она больше не будет занимать прежнего высокого положения.
        Но, возможно, он задумал большее? В Кэтрин потихоньку закрадывалось подозрение, что Вилли предусмотрел такую ситуацию с самого начала. И поскольку в этом положении он не будет публично унижен, подобная ситуация вполне устраивала его.
        - Ты беременна, любовь моя, - проговорил он, намеренно растягивая слова. - Ну, и кого ты ждешь, мальчика или девочку?
        - А почему это так интересует тебя?
        - Как раз меня-то это очень даже интересует, поскольку этот маленький ублюдок будет носить мое имя. Не смотри на меня с таким гневом, Кэт. Тебе бы следовало благодарить меня, стоя на коленях. Должен тебе сказать, что Парнелл, хотя мне всегда не нравился этот малый, поступил наконец по отношению ко мне честно. Намного честнее моей же собственной жены. И как он только догадался, что я не пристрелю его на месте?
        Ответ Кэтрин был ледяным, ибо ее передернуло от презрения к его лицемерию.
        - Я думаю, - спокойно ответила она, - что он очень ценен для тебя, пока жив. И как ты смеешь заявлять, что я должна благодарить тебя, когда ты сам решил выжать из этой ситуации как можно больше для себя! Это ты должен благодарить нас с Чарлзом.
        - «Нас с Чарлзом»! Не надо так говорить, Кэт, - раздраженно проговорил он. - Это оскорбляет меня. И, Бога ради, веди себя со своим любовником осмотрительно, или, клянусь, я устрою публичный скандал. И без того предостаточно слухов. Только я и сдерживаю их.
        - Что ты хочешь этим сказать?
        - На данный момент меня более-менее устраивает такое положение вещей. Можешь намекнуть тетушке о дополнительной сотне, иначе кое-что не получится. Я намереваюсь устроить несколько приемов во время летнего перерыва в парламенте. Нам предстоит важная работа. Кстати, сколько времени ты собираешься выглядеть презентабельно? Надеюсь, до Рождества? Мне бы хотелось, чтобы ты непременно присутствовала на этих приемах. Полагаю, ты сможешь убедить Гладстона прийти на один из них.
        - Ты что, с ума сошел? Вряд ли он явится, если не хочет видеться с мистером Парнеллом.
        При этих словах лицо Вилли исказилось от презрения. Но он быстро взял себя в руки и довольно дружелюбно продолжил:
        - Выходит, нам придется иметь дело с более мелкой рыбешкой. Чемберлен не откажется. Как и лорд Рэндолф Черчилль. И Дилк, и Росбери, и Лабушер. Ты можешь сказать тете, что тебе нужны кое-какие новые наряды. Ведь ты по-прежнему очень красива, дорогая. - Его взгляд скользнул по ее осиной талии. - Никто никогда не скажет, что ты родила четверых детей. И что скоро ожидаешь пятого. Ну, надеюсь, твоя сестра Анна поможет мне на приемах, когда ты не сможешь показываться на публике. Анна очаровательная женщина, и я восхищаюсь ею. Кэт, подойди сюда.
        Она вся сжалась. Вилли коротко рассмеялся.
        - Я вовсе не собираюсь тебя насиловать. Просто мне хочется понять, что такого ты нашла в этом Парнелле, поскольку сам я никогда в жизни не мог предположить такого. Он кажется мне очень замкнутым, угрюмым и напряженным. - Похоже, Вилли говорил уже совершенно серьезно. Его глаза были недоумевающе-злыми, ведь было глубоко задето его самолюбие. - Должно же в нем быть что-то, что сбило с пути истинного такую красивую женщину! Что в нем так покорило тебя? Что?
        Как она могла объяснить Вилли, что покорило ее в Чарлзе редкое сочетание плоти и духа, такое захватывающее, что устоять перед ним невозможно? Да и как вообще можно объяснить это человеку, который сам никогда не испытывал подобных чувств?
        Он резко поднялся, снова охваченный яростью.
        - Дети никоим образом не должны быть втянуты в это, слышишь?! Особенно Джералд! Я не позволю, чтобы у мальчика-подростка напрочь разрушились представления о морали и нравственности! Так уж сделай одолжение - будь ему достойной матерью.
        Она вспыхнула от негодования и боли: этими словами он ранил ее больнее всего.
        - У тебя не будет повода жаловаться, - тихо проговорила она и быстро вышла из комнаты.

* * *
        Анна обычно появлялась у них, когда обнаруживались какие-нибудь новые известия. И в этот раз она специально проделала довольно длительный путь, чтобы побеспокоиться о здоровье сестры.
        - Вилли говорит, что ты ожидаешь еще одного ребенка. Тебе действительно хочется родить его так скоро после смерти бедняжки Софи? По-моему, тебе нечего сказать на это. А я вот считаю, что мужчины должны быть поумнее. И совершенно не важно, что в чем-то другом они могут пойти на жертвы, здесь, по-моему, они ничего не могут с собой поделать.
        Анна вечно оставалась старшей сестрой, более опытной, более изощренной в житейских делах, более осведомленной во всем на свете и более светской, нежели ее милая деревенская Кэт.
        И Кэтрин ничего не оставалось, как улыбаться на слова Анны.
        - Хотя это может показаться странным, но и мне бы хотелось этого ребенка. Как Норе и Кармен. Мы считаем, что это как бы вернет нам малышку Софи.
        И в самом деле, девочки ни на секунду не сомневались, что Господь, раскаявшись в своей жестокости, действительно возвращал им дорогую Софи. Они были чрезвычайно возбуждены, а Нора заявила, что больше не будет возлагать цветы на крошечную могилку, поскольку Софи больше там нет.
        Казалось, Анна была несколько обескуражена. Она ожидала встретить Кэтрин изможденной, усталой и грустной от мыслей о еще одной беременности. Анне не вполне повезло в браке, и она не понимала, почему Кэтрин, родив уже четверых детей, ждет появления на свет еще одного, а Вилли, который в эти дни пил не переставая, не был серьезен в таких вещах. Разумеется, Кэтрин была бледной, с кругами под глазами, но это совсем не портило ее внешности. С гордой поступью, с пышным ореолом каштановых волос, с изящной шеей и осиной талией, она являла собой женщину, весьма выделяющуюся среди остальных.
        У нее вид человека, который в кого-то влюблен, определила про себя Анна. И этот вид сестры еще больше добавлял ей загадочности, особенно если учесть ее весьма холодные отношения с супругом, поскольку Вилли был отнюдь не примерным мужем.
        Что же это за тайны? До Анны доходили различные слухи, в которые она, естественно, не верила. Она отговорила Вилли от той глупости с дуэлью. И все-таки у Кэт был слишком сияющий и загадочный вид.
        - Как ты сможешь вынести то, что тебе придется просидеть всю зиму в четырех стенах? - громко спросила Анна. - Если, конечно, ты не собираешься принимать гостей. Или гостя.
        - Если ты подразумеваешь мистера Парнелла, - сдержанно ответила Кэтрин, - то у него здесь постоянная комната. Полагаю, Вилли уже сообщил тебе об этом. Хотя он не хочет, чтобы об этом говорили повсюду. Ведь люди, как правило, все истолковывают совершенно неверно.
        - Да неужели?!
        - Конечно же! Даром, что ли, я начинаю присматривать дом таких размеров, где невозможно завести интрижку. Анна, будь добра, в следующий свой приезд привези с собой белой шерсти для ребенка. Шотландской, какую продают у Дебнема. Я не смогу туда выбраться, да и вообще мне кажется, что у меня больше нет сил выезжать в город.
        - Да, разумеется, тем более что в парламенте стало весьма скучно с тех пор, как уехал мистер Парнелл.
        Даже этот укол не сумел задеть Кэтрин.
        - Кстати, заодно можешь привезти шерсть малинового цвета для тетушки Бен. Она обожает яркие цвета! Недавно она связала рукавички для служанок, которые отморозили себе руки. Между прочим, хочу тебе заметить, что тетушка Бен превосходно приняла мистера Парнелла у себя. Она прохаживалась с ним по своей гостиной и рассказывала ему о величайших моментах истории.
        - Лучше бы ты почаще приводила к ней Вилли, а не мистера Парнелла, - ядовито заметила сестра.
        - Ты прекрасно знаешь, что Вилли и тетушка Бен никогда не виделись с глазу на глаз. И этого не будет никогда. Конечно, жаль, но я ничего не могу с этим поделать. Она оплачивает счета Вилли только ради меня.
        - Все счета? - задумчиво спросила Анна. - А ведь в действительности их очень много: Вилли истратил почти четверть миллиона. - И неожиданно добавила: - Не совершай глупостей, Кэт!
        - Что ты хочешь этим сказать?
        - Только то, что сказала. Нельзя попусту растрачивать состояние.
        - Ах, так? А тебе никогда не казалось, что мне лучше просто расстаться с мужем?
        - Я никогда не советовала тебе подобных вещей. К тому же религия Вилли не разрешает разводов. Даже если ты станешь нищей, как церковная мышь, - легкомысленным тоном добавила Анна, - ты все равно останешься с ним до самой смерти.
        - Весьма любопытно, - заметила Кэтрин.
        Анна так и не смогла понять того серьезного вида, который приняла сестра специально для нее. Играя с девочками, занимаясь с тетушкой Бен вязанием и дружески беседуя с ней, получая письма с ирландской маркой, вспоминая о темных глазах ребенка, которого она когда-то держала на руках, Кэтрин вела себя совершенно искренне. Она испытывала величайшее облегчение оттого, что Вилли все знал, хотя его приезды теперь случались не чаще двух раз в неделю, былой восторг сменился угрюмой мстительностью и негодованием.
        Из-за своей гордости он никогда не заговаривал о будущем ребенке. Однако с нетерпением ожидал той награды, которая была уже не за горами. В Ирландии вступил в силу новый ненавистный закон о преступлениях, и в настоящее время Вилли не имел никакой возможности продвинуться в своей политической карьере. Всем приходилось молча терпеть, как терпела беременная Кэт.
        Вилли играл в азартные игры и вел распутный образ жизни, очень часто впадая в состояние жалости к себе. Он был холоден, но вежлив с Чарлзом, когда тот приезжал к ним, и беседовал с ним только о политике, большей частью затрагивая тему своей будущей роли в ирландской партии. Он приписывал успех Килмейнхэмского соглашения исключительно себе, беспрестанно строил какие-то планы и заговоры. Он воображал себя очень умным и влиятельным и считал, что ему все нипочем в окружении столь могущественных друзей. Его высказывания буквально каждую минуту расцвечивались замечаниями типа «мы с Чемберленом» или «я и мои друзья».
        Ситуация была наисложнейшей. Чарлз крепко держал свое слово и не останавливался в Элшеме в отсутствие Вилли. Он считал это самым мудрым решением, пока не родится ребенок. И постоянно думал о том, что нельзя допустить, чтобы здоровью Кэтрин что-либо угрожало.
        Но мгновения, выхваченные украдкой и проведенные наедине, наполнялись отчаянием, безысходностью и были им не в радость. Кэтрин понимала, что так долго продолжаться не может. И они снова стали встречаться в небольших, тихих отелях. Это было непозволительно, поскольку ее беременность становилась все более очевидной, а Вилли категорически запретил ей выходить куда-нибудь, кроме дома тетушки Бен. Она должна оставаться дома, как и подобает добродетельной супруге, если она посмела совершить такой безобразный поступок, заявил он.
        Зима казалась бесконечной. Кэтрин страшно волновалась о здоровье Чарлза. Две недели он пролежал в постели в Эйвондейле с сильной простудой. К тому же в Ирландии постоянно случались всякие неприятности, вызванные суровостью закона о преступлениях. Всеобщее возмущение и негодование возрастали все сильнее и сильнее. Неуловимый и совершенно непредсказуемый капитан Мунлайт снова поднял голову, нанося свои удары каждую ночь, и каждое новое нападение совершалось в сотне миль от предыдущего. Вдобавок ко всему, невидимым ударам подвергались и сами несгораемые члены ирландской партии. Иногда, утверждал Чарлз, они намного неуправляемее, нежели подвыпившие крестьяне в пабе.
        Его глаза, и без того выразительные, теперь одни выделялись на лице, и их взгляд долго преследовал Кэтрин даже после его ухода. Взгляд, полный беспредельной печали. Казалось, что за долгие последние месяцы они ни разу не загорались веселым, жизнерадостным огнем.
        Тетушка Бен постоянно ворчала по поводу безмерной расточительности Вилли. Несмотря на весьма почтенный возраст, она сохраняла ясный рассудок, когда дело касалось денежных расходов, и раз в месяц садилась за стол, заваленный счетами и чеками, тщательно изучая их.
        - Кэтрин, милочка, а это что за счета? Десять фунтов, шестьдесят шесть пенсов из
«Дебнем энд Фрибоди».
        - Во столько обошелся новый школьный пиджак для Джералда. Из старого он уже вырос. Он стал таким высоким! И еще ему нужна новая обувь и нижнее белье. Извините, но, когда дети растут, одевать их становится очень дорого.
        - Все верно, дорогая. Успокойся и приведи его ко мне в следующий раз, когда он приедет домой. Он симпатичный мальчуган, но мне бы хотелось, чтобы ты приглядывала за ним получше.
        - Наверное, у нас будет еще один ребенок.
        - Наверное. Мда, похоже, детям иногда приходится присматривать за их слабовольными родителями.
        - О милая тетя! У меня такой мягкий характер!
        - Тогда почему же я терплю тебя рядом с собой? - задумчиво проговорила тетушка Бен. - Ведь тебе известно мое отношение к слабым, бесхарактерным людям.
        - Но морально…
        - Это кто тут заговорил о морали? Ох, до чего же это меня утомляет! С тех пор как на английском престоле воцарилась немецкая принцесса, все женщины страны, затаив дыхание, начали ходить на цыпочках. Мораль! Нравственные устои! Не хочу даже говорить об этом, Кэтрин. Я всегда говорила о мужестве, честности, достоинстве и лояльности. А это что за счет? Двадцать кустов бирючины!..
        - Кстати, я собираюсь сделать погуще живую изгородь на фасаде. А то люди все время заглядывают…
        - Какая наглость! Частная жизнь - это право каждого человека. Хотела бы я знать, что может быть интересного в зрелище безобразного старого дома… Ты делала еще какие-нибудь преобразования в нем?
        - Ну… у меня есть кое-какие задумки по этому поводу, если вы не сочтете их излишне расточительными. Вам же известно, что мистер Парнелл очень часто наносит нам визиты, если бывает в Англии. Он очень любит работать в тишине и полном покое. И было бы очень удобно оборудовать на первом этаже дополнительную комнату. Я уверена, что все окупится при продаже дома. Вы же не станете бросать деньги на ветер.
        - Это уже будет твое дело, дорогая, когда все, что принадлежит мне, станет твоим. И если хочешь потратить деньги, то на здоровье. Я возражаю только против пустых, ненужных трат… Вот, к примеру, счета за вино. Четыре дюжины бутылок шампанского, в то время как есть превосходный рейнвейн, который можно с таким же успехом выставить на стол, если пришли гости.
        - О, это все Вилли. Он приглашал влиятельных людей.
        - У меня и мысли не было, что это ты. Тебе не нужно для того, чтобы отличиться, так выставляться. В том числе и перед мистером Парнеллом. Делай так, как считаешь нужным, если речь идет о том, чтобы ему было удобно работать. Мне это только в радость.
        Кэтрин нежно обняла тетушку, вдыхая аромат лаванды, исходящий от неимоверного количества платков, в которые та была закутана.
        - Милая тетушка Бен! Ну что бы я делала без вас?!
        Старая дама посмотрела на Кэтрин, как всегда, с любовью и проговорила:
        - Не имею на этот счет ни малейшего понятия.
        Глава 15
        Рождество Вилли проводил дома. Он пребывал в мрачном настроении, был раздражен. Очевидно, он предпочел бы находиться со своей избранной компанией в Лондоне, но он исполнял отцовский долг, а заодно хотел присмотреть за Кэтрин: не собирается ли она устроить свой собственный праздник вместе с любовником. Все это доводило капитана О'Ши до белого каления, однако он упрямо шел по избранному им однажды пути. Ведь он решился не на развод, а на постоянное ожидание грядущего вознаграждения и при этом испытывал нечто вроде садистского удовольствия, бдительно наблюдая за женой. Если он несчастлив, так пусть будет несчастна и Кэтрин. Вообще в нем вовсю бурлила его кельтская кровь, она сталкивалась с его возбужденным умом и глубочайшей меланхолией - в результате он постоянно сильно напивался. И тогда, как в истинном кельте, в нем вспыхивала жажда мести.
        Тем не менее дети получили от праздника подлинное наслаждение. Пока они видели отца только с лучшей стороны, а Джералд просто восхищался им, стараясь во всем ему подражать. Мальчику безумно хотелось так же безукоризненно одеваться и быть таким же превосходным наездником. К превеликому счастью, он совершенно не замечал разлада между родителями. Он оставался в превосходном расположении духа, был все время весел и бодр, а когда настало время возвращаться в школу, поцеловал на прощание мать, как всегда, с обожанием. Если девочки пока еще не знали, откуда берутся дети, то Джералд это знал и поэтому с огромной нежностью наказал матери, чтобы та берегла себя.
        Что сталось бы, узнай ее почти взрослый сын правду?
        Наверное, хорошо, что другой ее гость приехал в Элшем после того, как Джералд отправился в школу.
        Чарлз провел Рождество в Эйвондейле. Он часто писал Кэтрин, но не виделись они целый месяц: Чарлз ждал до тех пор, пока окончательно не убедился, что Вилли уехал.
        И вот в одно морозное утро Чарлз запросто вошел в особняк, как к себе домой. За ним по пятам семенил его любимый ирландский сеттер.
        Кэтрин отпустила слуг, которые стояли как вкопанные, наблюдая за этим нежданным вторжением. Мистер Парнелл казался таким оживленным и стремительным - он отложил в сторону свою дорожную накидку из толстого твида, а большой рыжий пес стал носиться по комнате, обнюхивая мебель, словно, как и его хозяин, прибыл к себе домой.
        - Я приехал пожелать тебе счастливого Нового года, - проговорил Чарлз и, предварительно убедившись, что все слуги ушли, заключил Кэтрин в объятия. - Ну, как ты поживаешь, дорогая моя? С тобой все в порядке? Как ты себя чувствуешь? Я привез тебе подарок на Рождество.
        Кэтрин невольно зарделась, и неожиданно угрюмый январский день заискрился для нее радостью.
        - О, какой подарок? Скажи!
        Он щелкнул пальцами, приказав:
        - Гроуз, ко мне!
        Пес повиновался. Чарлз взял его за ошейник и подвел к Кэтрин.
        - Это твоя новая хозяйка. Ты должен неукоснительно слушаться ее и преданно служить ей.
        - Чарлз! Но ведь Гроуз - твой любимец!
        - Поэтому-то я и дарю его тебе. Ну, полно, почему ты заплакала, и именно сейчас, в такой момент?
        Кэтрин промолчала. Она лишь положила голову ему на плечо и тут же почувствовала, как теплый язык Гроуза нежно лижет ей руку. Наконец она проговорила:
        - Только ты можешь дать мне такое счастье!
        - Но ведь иногда я доставлял тебе и горе, правда? Ладно, давай лучше сосредоточимся на будущем счастье.
        - А Гроуз не заскучает по Эйвондейлу?
        - Нет, конечно. А у меня теперь здесь два друга, к которым я буду приезжать в гости. Кроме того, ты, женщина, часто остаешься совершенно одна в доме. И мне будет намного спокойнее при мысли, что теперь с тобой рядом моя собака. Скажи девочкам, что они могут дрессировать его. Он очень способный пес.
        - Они полюбят его.
        - Тогда давай позовем их и познакомим с ним.
        И в доме началось веселье, какого здесь не было очень давно. Это был самый счастливый вечер за все последнее время. Кэтрин обожала Чарлза, когда он был весел и беспечен. Она не была уверена, что кто-нибудь еще, кроме нее и ее семьи, когда-нибудь видел его таким. Когда пришли Джейн и мисс Кумб, Гроуз принялся ласкаться к ним. Правда, пока он по-прежнему всякий раз возвращался к хозяину, ложась у его ног, но Чарлз сказал, что очень скоро он перенесет свою верность на новую хозяйку.
        - Скоро у нас будет новая сестренка, - сообщила Нора, которая, как обычно, совершенно не умела хранить секреты. - Вы приедете посмотреть на нее, мистер Парнелл?
        - Конечно! Но, кстати, тебе известно, что маленькие сестренки иногда оказываются маленькими братиками?
        - Нет, это будет сестренка, - решительно проговорила Нора. - Так сказал маме Бог. Он очень сожалеет о том, что сделал с нашей последней маленькой. Он забрал ее к себе обратно. Но я думаю, он сделал это по ошибке.
        - Мисс Нора! - воскликнула Эллен. - Бог никогда не ошибается. Как вы только можете говорить такое?
        - Вот поэтому-то он и возвращает нам ее обратно! - тоном, не допускающим возражений, вскричала Нора.
        А Кармен робко добавила:
        - У Софи были карие глаза. Мамочка говорит, что ей больше всего на свете нравятся карие глаза.
        - Какого бы цвета ни были ее глаза, - сказал мистер Парнелл серьезно, - ты можешь не сомневаться, что я буду одним из самых преданных ее поклонников.
        Ну и, конечно, после таких разговоров не могло быть иначе - родилась девочка. Она появилась на свет в марте. Это был крепкий, здоровенький ребенок. В то время как Кэтрин оставалась в постели после родов, Вилли почти не посещал ее. Лишь несколько раз он потрудился выказать некий интерес к новорожденному, но только для того, чтобы рассеять подозрения слуг. Однако они по-своему толковали отсутствие интереса у хозяина: девочка была совершенно не похожа на него, она являла собой точную копию матери, вот хозяин из-за тщеславия и не интересовался ребенком. Ему лишь хотелось, чтобы со стороны все считали, что у него прекрасная, крепкая семья.
        Однако хозяйка дома не обращала внимания на пренебрежение мужа. Она была полностью поглощена малышкой. Она любовалась ее крохотным личиком и постоянно всем показывала ее - а чаще всего мистеру Парнеллу, когда тот приезжал. Слуги же считали, будто такому великому человеку нравилось это. Ну и что, что он холостяк, ему, верно, тоже нравится возиться с малышами, рассуждали они.
        И вот в доме воцарилось счастье. А все из-за маленькой Клер, за которой присматривала нянька, молодая, краснощекая деревенская девушка с огромным бюстом, полюбившаяся всем домочадцам. Много радости приносил, конечно, и пес, сделавшийся к этому времени совершенно домашним. Теперь всем казалось, что хозяйка не страдает от одиночества. Она снова очень похорошела, к ней вернулось веселое настроение и бодрость духа. Наконец-то мрачная тень крошки Софи исчезла навсегда.
        Постепенно в Ирландии стало спокойнее, поэтому Чарлз предпочитал почаще уезжать оттуда и в результате проводил в Элшеме очень много времени. Вилли снова уехал в одну из своих периодических поездок в Мадрид. Ему надоела эта мертвая неподвижность и то, что партия пока бездействовала. Он знал: Парнелл через Кэтрин ведет переговоры с премьер-министром, однако эти переговоры обязательно будут длительными и медленными, прежде чем принесут хоть какие-нибудь плоды, если вообще принесут их. Традиционно считалось, что либералы не пробудут у власти слишком долго, а как только они уйдут с политической арены, ирландской партии придется решать, не лучше ли договориться с консерваторами, чем терпеливо ждать, когда их хладнокровный, но, безусловно, честный знакомый мистер Гладстон возвратится к власти.
        Разочаровывало то, что, похоже, жизнь утратила свою энергию. Кое-кто из ирландской партии подстрекал к действию и тайно усмехался, если предпринимались попытки подрыва общественных зданий в Англии. Однако их лидер призывал к спокойствию и терпению, а сам исчез со сцены.
        Многие без труда догадывались, где найти его, и снова на всех перекрестках трепалось имя Китти О'Ши. К счастью, ее муж не знал об этом, хотя ходили слухи и о том, что ему самому кое-что известно. Но едва ли он мог осуждать женщину, о которой вся пресса писала, что она преданно работает на партию и даже имеет дружеские отношения с премьером.
        Разумеется, коллеги Вилли не знали о непосредственных причинах такого его поведения. А ведь все было очень банально - обыкновенные деньги.
        Больная сестра Вилли скончалась. Чтобы присутствовать при печальном событии, Вилли снова отправился в Испанию, и Кэтрин вскоре получила письмо из Мадрида:
        Если тетя настаивает на том, чтобы ты ходила к ней через парк в ненастье, имей в виду, ты можешь заболеть, так что тетя поступает весьма неразумно. Если она обвиняет меня в расточительности, то ты можешь честно рассказать ей о том, что вследствие серьезной болезни моей сестры пришлось прибегнуть к огромным расходам на ее лечение. В отеле с меня дерут страшные деньги, поэтому я остался практически ни с чем. И не пью ничего, кроме шестипенсового вина. А ведь мне обязательно нужна гостиная, где я мог бы заниматься важными государственными делами.
        Тетушка Бен все чаще ворчала на то, что Вилли постоянно требует денег, но после особенно холодного и дождливого лета она посоветовала Кэт пожить в Брайтоне до начала зимы или до Рождества, если она захочет. Девочкам пойдет только на пользу свежий морской воздух. Кармен выглядит совсем осунувшейся, а Нора слишком быстро растет. Малышка Клер стала кругленькой и пухленькой, как розочка, но и ей тоже не мешает отправиться на побережье.
        - Посмотри, может, удастся уговорить твоего мужа поехать с вами. Это вышло бы намного дешевле, чем его бесконечные поездки за границу. Кроме того, если он будет иногда оставаться с детьми, ты сможешь время от времени приезжать ко мне. Не думаю, что тебе захочется вдыхать морской воздух по многу недель кряду.
        Дом стоял на Медина-Террас окнами на море. Кэтрин занялась его обстановкой. Там была местная смотрительница, миссис Петерс, и домоправительница, Гарриет Булл. И вот Кэтрин, Нора, Кармен и малышка с нянькой, прихватив с собой Гроуза, которого просто не могли оставить дома, в ноябре выехали на побережье. На время школьных каникул к ним должен присоединиться Джералд. Неохотно и ворча Вилли обещал прибыть на Рождество. До Рождества оставался месяц.
        В последний раз, когда Кэтрин с Чарлзом были в Брайтоне, он принес в жертву свою бороду. Кэтрин написала ему, что на этот раз этого делать совсем не нужно. Он собирался приехать как можно скорее. Море пойдет и ему на пользу, постоянные бодрящие прогулки по холмам и свежий воздух наполнят его легкие новой силой, и тогда его никто не узнает. Они могли бы проводить целые дни вдвоем. Единственное, что она посоветовала в целях предосторожности, - это чтобы у них были раздельные комнаты. Ведь всегда оставалась вероятность того, что неожиданно приедет Вилли. А он намеренно появлялся таким образом. Не то чтобы происходящее его серьезно волновало, но ему доставляло удовольствие устроить неприятную сцену, тем более что в последнее время он становился все несдержаннее и несноснее.
        И вот настала неделя небывалого блаженства. Целыми днями они гуляли по холмам, заходили перекусить в небольшие гостиницы или устраивали на свежем воздухе пикник, который Кэтрин подготавливала сама, поскольку считала домоправительницу недостаточно предусмотрительной и расторопной. Однажды, глядя на Кэтрин, раскрасневшуюся на воздухе, с развевающимися на ветру волосами, Чарлз сказал, что еще никогда не видел ее такой красивой.
        - У тебя, верно, что-то со зрением, дорогой. Не забывай, мне почти тридцать семь.
        - В тридцать семь, в сорок семь, в восемьдесят семь… ты всегда будешь красивой. Запомнишь мои слова?
        - А надо?
        - Да, на тот случай, если когда-нибудь я сам не смогу произнести их.
        Она резко остановилась.
        - Никогда больше не говори такого.
        - Это всего лишь мимолетное замечание. - Он взял ее за руку. - Полно, не смотри на меня с таким осуждением. И не думай о смерти. Предсказывая, мы накликаем ее.
        - Это ты своими словами накликаешь ее!
        - Кэт! - рассмеялся он. - Дорогая! А знаешь, ты становишься еще красивее, когда так сурово смотришь. Что тебя беспокоит? Боюсь, ты просто вынудишь меня прожить всю мою жизнь до конца.
        Она бросилась в его объятия. Ветер развевал ее платье, растрепавшиеся волосы били его по лицу. Стоя на высоком утесе, они слились в единое целое, а под ними бушевало серое море.
        - Пошли домой, - наконец сказала она. - Мисс Кумб поведет девочек на прогулку. И дома никого не будет.
        - Дорогая, ты вся дрожишь.
        - Я чувствую холодное дыхание смерти. Тебе известно это ощущение?
        - Да, - кивнул он, и взгляд его потемнел.
        - Пошли домой, дорогой.
        От сильного порыва ветра входная дверь с грохотом захлопнулась за ними. Кэтрин повела Чарлза по лестнице в свою спальню. Когда они вошли, она заперла дверь и сбросила с себя накидку. Он вынул из ее волос оставшиеся шпильки, и роскошные волосы рассыпались по ее плечам. Потом он неторопливо начал расстегивать высокий воротничок ее платья. Шея Кэтрин была настолько изящна и красива, что грех скрывать ее за китовым усом и накрахмаленным воротничком, заметил он. И плечи тоже. Но особенно он любил ее грудь, скрытую сейчас от него лишь занавесом ее волос. Его пальцы были нежны, опытны, и, чувствуя его ласки, она испытывала нестерпимое наслаждение. Как всегда, его ласки были новыми, возбуждающими, чарующими. Наверное, всяческие преграды и ощущение постоянной опасности делали их соитие еще более волнительным. К тому же это случалось так нечасто… Хотя она так не считала. Она не сомневалась, что, если бы он был ее законным мужем и лежал с ней рядом каждую ночь, она все равно отвечала бы так же страстно на ласки любимого человека.
        Им не следовало задерживаться подолгу за запертой дверью: скоро могли вернуться дети. А миссис Петерс со своим лошадиным, продолговатым лицом и поджатыми губами, похоже, имела на кухне своего осведомителя. Да так оно и было: когда они выходили из спальни, Кэтрин заметила силуэт, метнувшийся в сторону и тут же исчезнувший в детской спальне. Это была служанка Гарриет Булл. Кэтрин сразу узнала ее по рыжим волосам, торчащим из-под чепца. Словно она могла что-нибудь услышать, прижавшись к стене!
        К счастью, Чарлз ее не заметил, и посему эта легкая тень на их совершенной любви не потревожила его. Излишне любопытная служанка, излишне любопытная домоправительница. Что ж, скоро приедет Вилли, и им не о чем будет шептаться друг с другом.
        И действительно, Вилли приехал на неделю раньше и без всякого предупреждения. Он появился к вечеру. Дети пили чай на кухне, малышка уже спала, а Кэтрин с Чарлзом, расслабившись, сидели у горящего камина в гостиной.
        В дверь постучала миссис Петерс, сообщив, что ей хотелось бы зажечь газ, но Кэтрин сказала, чтобы она не входила. До чего приятен огонь, исходящий из камина! Она сидела на коврике возле огня, положив голову Чарлзу на колени. Он распустил ее волосы, поэтому пришлось спешно приводить их в порядок, когда постучала миссис Петерс. Не успела эта женщина, обладавшая незаурядным чутьем, удалиться, как зазвонил дверной колокольчик.
        Кэтрин вскочила; ее сердце яростно билось. Она не сомневалась, что приехал Вилли. И, едва услышав его голос, она поняла, что ее опасения подтвердились.
        - Добрый вечер! А вот и капитан О'Ши! - громко проговорил Вилли, который был всегда дружелюбен со слугами. - Моя супруга дома?
        - Да, сэр. Она в гостиной.
        - Не надо ее беспокоить. Сначала я отнесу свои вещи наверх. Полагаю, для меня найдется комната?
        - Да, сэр, она в конце коридора и приготовлена для вас.
        Кэтрин старалась не обращать внимания на затаенную радость в голосе миссис Петерс. Она лишь знала, что не вынесет очередного скандала, который устроит Вилли спустя какие-нибудь пять минут после своего приезда. Нельзя, чтобы рядом с ней сейчас обнаружили Чарлза!
        - Скорее, дорогой! Вылезай в окно! Ты ведь сможешь спрыгнуть с балкона, правда?
        - Без труда. Но я не хочу уходить от тебя…
        - Ну, пожалуйста! Это избавит нас от неприятностей. А позже просто позвони во входную дверь. Дети знают, что ты в Брайтоне, поэтому Вилли так или иначе придется рассказать об этом. Но не таким же образом!..
        Может быть, она зря впадала в панику. Но времени на раздумья не оставалось. Она энергично вытолкнула Чарлза в окно, наблюдая за тем, как он, целый и невредимый, спрыгнул на землю. Потом она поспешно закрыла окно, задвинула занавеску и позвонила в колокольчик.
        Когда появилась миссис Петерс - причем с неменьшей скоростью, чем совсем недавно скрылась Гарриет Булл, - Кэтрин совершенно спокойно сказала:
        - Я слышала, приехал мой муж? Тогда действительно лучше зажечь газ, миссис Петерс. И приготовьте нам чай.
        Все было бы в полном порядке, не вернись Чарлз так скоро. Но ему страстно не хотелось уходить от Кэтрин, его тревога росла с каждой секундой, поэтому он и появился у главного входа слишком быстро. Мистер Парнелл просит разрешить ему повидаться с капитаном О'Ши так скоро после его приезда? Это выглядело весьма подозрительно.
        Вилли едва сдерживался, чтобы быть вежливым с гостем.
        - Я не знал, что вы в Брайтоне, мистер Парнелл, - сдавленно проговорил он.
        - Да, я заехал всего на несколько дней. Кэтрин… - он всегда называл ее Кэтрин, торжественным и возвышенным тоном, - сообщила мне, что ожидает меня. Мы обсуждаем наши будущие действия с Гладстоном. Вы приехали очень кстати! Мы сможем довести до конца этот вопрос.
        - Политические дискуссии, какая чепуха!
        - Вилли, будь добр, говори потише, - попросила Кэтрин.
        - Это не мне ли ты советуешь говорить потише?! А? Ты что, хочешь скандала похлеще остальных?
        - И он станет еще громче, если ты станешь орать на весь дом.
        - Давайте не будем притворяться, О'Ши, - проговорил Чарлз спокойным, рассудительным голосом. - Вам прекрасно известны наши отношения с Кэтрин. Вы отказываетесь дать ей развод, значит, вы смирились с нашей любовью. Что еще можно добавить к этому?
        - Если я захочу, то очень многое! Очень!
        - Делайте, как вам угодно, дружище. Я буду приветствовать любые действия с вашей стороны.
        Его непоколебимое спокойствие и почти царственное безразличие к общественному мнению, как обычно, привели Вилли в состояние жуткой злобы и сбили его с толку. Ведь ему следовало сломить организатора парламентской партии, а не любовника своей жены.
        - Единственное, о чем я хочу попросить вас, - не теряя выдержки, продолжал Чарлз, - не беспокоить Кэтрин слишком сильно.
        - Беспокоить! Да я еле терплю эту бесстыжую потаскуху!
        - В таком случае ты, наверное, захочешь один остаться здесь с детьми, а я тем временем съезжу к тете Бен на Рождество, - проговорила Кэтрин с необыкновенным спокойствием, которому она научилась у Чарлза. - Мне не хочется надолго оставлять ее одну. Принимая во внимание все случившееся, я думаю, для детей будет только лучше, если они не застанут нас вместе в таком настроении.
        - Делай, как тебе нравится! - выпалил Вилли. - Но больше я не намерен относиться к этому по-прежнему! Для вас обоих будет лучше обратить внимание на мои слова.
        Глава 16
        Впервые за несколько лет на Рождество повалил снег. Все вокруг было белым-бело. В Лодже стоял пронизывающий до костей холод. Тетушка Бен, укутанная в бесконечные шерстяные шали и платки, дремала у камина. Ей не хотелось праздновать Рождество. Слуги, если хотят, могут повеселиться внизу, под лестницей, но раз детей Кэтрин тут нет, то нет и никакой нужды заниматься всей этой чепухой с рождественским деревом, украшать его зажженными свечами и устраивать веселье, изнуряющее до потери сил.
        Тем не менее она выслушала предложение Кэтрин пригласить на ужин мистера Парнелла. Обычно он проводит Рождество в Эйвондейле, но в этом году решил остаться в Англии.
        - Наверное, потому, что ему очень нравится английское Рождество? - прищурилась старая дама, сверкнув своими умными глазами. - Боюсь, тебе не удастся обмануть меня, Кэт. Он сам говорил мне, что испытывает лютое отвращение ко всем английским обычаям.
        - Это всего лишь поза, которую он использует в политических целях.
        - Что ж, тогда я очень рада, что среди нас не будет никаких неприятных расхождений, - сухо отозвалась тетушка Бен. - Конечно, пригласи его. Уверена, я вновь получу огромное удовольствие от его общества. Но даже ради него я не буду сидеть и ждать полуночи. Так что тебе самой придется после десяти развлекать его.
        Когда тетушке нравится компания, она охотно сидит до десяти вечера и не выглядит усталой. Кэтрин знала наверняка, что тетушка, как всегда, собирается проявить свой исключительный такт и удалиться со сцены, чтобы дать Кэтрин возможность побыть наедине с любимым человеком. Весьма проницательная в очень многих вещах, как может тетушка Бен не быть проницательной в отношении этой, самой важной для Кэтрин ситуации? Конечно же, она понимала все. Она часто восхищалась красивыми черными глазами Клер и ее нежными золотисто-каштановыми волосами. Она делала вид, будто рада, что ребенок Кэтрин совершенно не похож на ее мужа - человека, недостойного во всех отношениях. Какие бы подозрения и догадки ни обуревали старую даму, она ни в коем случае не давала этого понять. И, видимо, никогда этого не сделает. Она была заодно с ними до самой могилы.
        Они ужинали втроем при свечах, и ровно в десять вечера тетушка Бен, сославшись на усталость, вызванную почтенным возрастом, удалилась, оставив племянницу и гостя наедине. За окном не переставая шел снег, но это не мешало веселым песням тех, кто праздновал Рождество в столь поздний час. Кэтрин проследила за тем, чтобы люди получили свой обычный в таких случаях соверен и попросила передать им, чтобы они пели потише, поскольку, хотя это и могло показаться странным в сочельник, некоторым хочется спать.
        Внезапно Кэтрин пришла в голову безумная мысль - прогуляться по заснеженной местности. Чарлз охотно нацепил галоши, надел теплое пальто и вышел вместе с ней на улицу.
        Снег прекратился, и на небе сверкала яркая луна. Открывшаяся Их взору картина казалась сверхъестественной и даже жутковатой: застывшие от мороза голые деревья отбрасывали остроконечные тени, каменные вазоны вдоль балюстрады были доверху наполнены снежными сугробами. Снег хрустел под ногами. Дорожка была довольно скользкой, поэтому Кэтрин крепко держалась за Чарлза. Мороз пощипывал ее щеки. Она испытывала чувство невероятной радости, ее ум был ясен и чист, легкие жадно вдыхали морозный воздух, напоенный небывалой свежестью.
        Вдалеке слышались голоса и чьи-то шаги, значит, навстречу им шли гуляющие. Кэтрин потащила Чарлза за огромный вяз. Чарлз распахнул свое широкое пальто, и они укутались в него. Наслаждаясь теплом, исходящим от их возбужденных тел, они наблюдали за веселящейся компанией проходящих мимо людей. Слуги приоткрыли входную дверь, и на землю падала желтая полоска света. Нестройные поначалу голоса затянули песню:
        Слушай песню ангелов-вестников…
        С такого расстояния звучащая песня была беспредельно красива, особенно среди парка, белого от снега. Со стороны деревни раздался звон колоколов, возвещающий о наступлении Рождества.
        - Ты веришь в Бога? - прошептала Кэтрин.
        - Не уверен. Но я верю в судьбу каждого человека. Верю в то, что некоторые люди подразумевают под встречей и любовью, и мне кажется, бесполезно это оспаривать, поскольку это - их судьба.
        - Ты говоришь о нас?
        Он кивнул.
        - А кроме того, я верю и в то, что, родись мы в другое время, мы все равно встретились бы и полюбили друг друга. Просто потому, что какое-то неистребимое влечение привело бы нас в объятия друг друга.
        Кэтрин стало холодно, она задрожала. Была такая же ночь, как тогда, когда умер отец. Ей не хотелось говорить о смерти. И все же что-то в его потускневшем лице заставило ее произнести:
        - Ты ведь не боишься умереть, правда?
        - Правда. Но признаюсь, всегда испытывал ужас при мыслях о смерти. Даже давным-давно, в детстве перед моим мысленным взором постоянно возникали тысячи бесполезных и жестоких смертей в Ирландии. Они преследовали меня, словно призраки. - Он вдруг сухо рассмеялся. - Не так давно я сильно напугал Джона Редмонда[Джон Эдуард Редмонд (1856-1918) - один из лидеров борьбы за гомруль.] . Я себя неважно чувствовал и поэтому пораньше лег спать. В тот раз я остановился в дублинском отеле «Мориссон». Джон зашел ко мне, чтобы обсудить кое-какие пункты нашей кампании. Мы зажгли четыре свечи, но одна вдруг погасла, и я, сам того не осознавая, задул остальные три. Должен сказать, Джона это не на шутку перепугало. Он заявил, что невозможно работать в темноте и что мое лицо, когда он зажег спичку, напоминало лицо покойника.
        - О нет!
        - Да дело вовсе не в этом. Просто три свечи всегда зажигают подле усопшего. Они символизируют Святую Троицу. А я человек суеверный. И мне не понравилось это предзнаменование… называй это как хочешь.
        - Да ничего особенного не случилось! - решительно возразила Кэтрин. - Наверняка сквозняк загасил ту, четвертую свечу.
        - А может быть, это было дыхание Всевышнего? - спросил Чарлз и тут же раскаивающимся голосом произнес: - Я встревожил тебя. Прости! Ты побелела, как снег.
        - Просто мне холодно, вот и все. Пошли в дом.
        Но, по правде говоря, она дрожала не только от холода. Его лицо при свете луны было аскетически бесплотным, очень хрупким и неземным. Прогулка в полночь оказалась не такой уж хорошей идеей. Ибо она вызывала призраков.
        Вилли размышлял о том, насколько неудовлетворительно продвигаются дела, поэтому, не успел начаться новый год, как он сразу же заговорил о своих честолюбивых желаниях. Неужели еще не пришло время, когда ему пора начинать действовать? Он обязательно должен стать главным секретарем Ирландии без дальнейших церемоний! Если это случится, он благосклонно отнесется к Кэт и даже будет восхищаться ею, если она подскажет эту идею мистеру Гладстону. Возможно, ее слово будет иметь больший вес в глазах премьера, нежели слово Парнелла; в конце концов, она ведь его жена, и вполне естественно, что она желает его продвижения вверх по политической лестнице.
        Весьма неохотно Кэтрин отправилась к премьеру, но встретила лишь суровый и пристальный взгляд великого человека.
        - Невозможно, миссис О'Ши, - произнес мистер Гладстон. - О, я прекрасно понимаю ваши чувства. Честь вам и хвала за это. - Неужели его проницательный взгляд уловил другие мотивы, скрывающиеся за ее просьбой? - Но, с одной стороны, О'Ши пока еще не обладает должными способностями, а с другой - я рьяный противник оказывать благосклонность кому бы то ни было. Не за горами следующие выборы, а я, к несчастью, считаю, что наши шансы отнюдь не велики. Говорю вам это совершенно доверительно. Вашему супругу и мистеру Парнеллу, видимо, придется некоторое время рассчитывать на что-либо другое. Мне очень жаль, но я по-прежнему собираюсь настоять на своем в том, что касается проведения гомруля. Пока я не знаю, чего можно ожидать. А мне ведь уже семьдесят семь, миссис О'Ши, и я очень устал. - Потом он добавил: - И еще одно. Не могли бы вы в будущем сообщать мне о ваших делах в письменном виде? По-моему, вас слишком часто видят у меня. Это несколько неосмотрительно.
        Кэтрин будет не хватать волнующих ощущений от встреч с премьером. Ей нравился мистер Гладстон, она восхищалась им и доверяла ему. И считала, что он тоже доверяет ей. Но, возможно, его замечание было очень своевременным, поскольку она снова была беременна. Вилли уже догадался об этом. Он недоброжелательно оглядывал ее бледное лицо, темные круги под глазами. Так вот почему он так ратует за то, чтобы его поскорее выбрали главным секретарем. И пока этого не произошло, потребует чего-нибудь еще…
        Однако в политических кругах назрел еще один скандал. Он потряс всех. Сэр Чарлз Дилк - этот солидный, уважаемый и законопослушный викторианец и вдовец, только что обручившийся с весьма уважаемой молодой женщиной, - который не меньше, чем Джозеф Чемберлен, имел шанс пойти по стопам мистера Гладстона, упоминался как человек, замешанный в очень неприличной, отвратительной тяжбе о разводе.
        Хотя его вина и не была доказана, разыгравшийся нешуточный скандал вынуждал его уйти с политической арены и уехать жить за границу. Вот так, одним махом он лишился своей карьеры.
        Это было трагедией для исключительно способного и одаренного человека, и Кэтрин никак не могла избавиться от мыслей об этом. Внезапно она почувствовала сильное недомогание, и врач, опасаясь выкидыша, приказал ей две недели провести в постели. Пришлось сообщить Чарлзу, находившемуся в Ирландии, что их следующая встреча откладывается. Он страшно встревожился и послал телеграмму, умоляя Кэтрин немедленно ответить, как она себя чувствует.
        Получив ответ, он написал ей:
        Прошлой ночью, получив твое письмо, я испытал огромное облегчение. Тем не менее совершенно очевидно, что ты должна быть крайне осторожна и беречь себя, как только можно.
        Он не написал, когда снова приедет в Элшем, но спустя некоторое время неожиданно она снова получила от него письмо.
        Прошло еще немного времени, и однажды Кэтрин услышала внизу суматоху, шум, хлопанье дверей и торопливые шаги. Она позвонила в серебряный колокольчик, лежавший на прикроватном столике. Никто не явился на ее зов. Ей пришлось позвонить еще раз. Она долго и раздраженно звонила в колокольчик, прежде чем на пороге появилась Джейн.
        - О мадам, извините, что я долго не приходила, но приехал мистер Парнелл. Он привез…
        - Ни слова, Джейн, - раздался за спиной служанки голос Чарлза. - Это подарок для миссис О'Ши. Можно войти, Кэтрин?
        - Конечно же! - Она сделала Джейн знак, чтобы та ушла, и Чарлз приблизился к кровати. Она порадовалась тому, как хорошо он выглядит: его глаза сверкали, лицо было бодрым и веселым, оно все лучилось от счастья. Но возможно, это вызвано волнением, подумала она, глядя на мальчишескую радость, отражающуюся в его глазах. Он так доволен своим секретом…
        - Ну, как ты, дорогая? Ты можешь встать?
        Она подставила ему лицо для поцелуя, вздыхая от счастья.
        - Разумеется. Правда, пока я почти не прогуливаюсь.
        - А тебе и не придется гулять. Накинь-ка пеньюар.
        Он взял пеньюар, лежащий на стуле, и протянул ей. Потом, к ее величайшему удивлению, поднял ее на руки.
        - Я отнесу тебя вниз.
        - Чарлз! Что ты делаешь? Я такая тяжелая! Помни, нас же теперь двое.
        - Тем лучше. Поэтому я и привез тебе подарок.
        Подарок стоял перед камином в гостиной. Это было огромное инвалидное кресло, обитое светло-розовой парчой.
        Чарлз осторожно, словно ставил бокал из тончайшего хрусталя, посадил ее в кресло и отошел чуть назад, явно довольный собой.
        - Как, удобно? Ведь это лучше, чем проводить целый день наверху в спальне. Но подожди минуточку! Тебе нужны подушки и коврик.
        Он стремительно взбежал наверх, и, пока его не было, Кэтрин успела справиться со слезами, а когда он вернулся, смотрела на него с улыбкой.
        - Чарлз, это божественно! Я чувствую себя как чахоточная героиня из какой-то пьесы.
        Он рассмеялся с огромным удовольствием.
        - Слава Богу, ты таковой не являешься. Напротив, ты выглядишь очень бодро. Дай-ка, я посмотрю. Вот, подложим еще подушек сбоку. Твои волосы так прекрасно смотрятся на их фоне! Высвободи руку из-под покрывала. Вот. Весьма артистично! - Его лицо еще больше просветлело, когда он опустился рядом с ней на колени. Потом, чуть посуровев, он добавил: - Эх, если бы я только мог все время ухаживать за тобой!
        - Да твоего подарка предостаточно! Ты просто балуешь меня!
        - Да, ты права. А теперь ответь: насчет ребенка нет никаких сомнений? С ним все будет в порядке?
        - Думаю, да. Доктор утверждает, что на следующей неделе опасность минует окончательно, но я уверена, что она уже прошла. Особенно за эти последние четверть часа. А как тебе удалось доставить сюда такую громадину?
        - В двухколесном экипаже, после того как я как следует заплатил кучеру. Сначала ему не понравилось, что его экипаж хотят использовать как фургон для перевозки мебели, но я объяснил, что это кресло нужно самой очаровательной женщине на свете, которая, как только сядет в него, тут же выздоровеет. И кучер согласился.
        - Я же считаю, что он просто не смог устоять перед твоим обаянием, а я тут совершенно ни при чем. - Она положила свою ладонь на его руку. - Ты останешься?
        - А можно?
        - Конечно! Вилли уехал в Шотландию на охоту. В любом случае он меня совершенно не волнует. Позвони, пожалуйста, в колокольчик. Я хочу отдать распоряжение Эллен насчет ужина, а Джейн должна принести Клер, как только выкупает ее. Ведь тебе хочется посмотреть на нее, правда?
        - Едва ли нужно задавать этот вопрос.
        Это было истинной правдой, ибо Чарлз души не чаял в своей пухленькой розовощекой и кареглазой дочурке. Когда же нянька принесла малышку и та протянула к нему свои ручки в ямочках, при этом что-то гугукая, Чарлз весь расцвел от восторга и умиления. Тут, как всегда, с огромной радостью при виде хозяина в гостиную, виляя хвостом, вбежал Гроуз. Несмотря на то что он вполне освоился в новом доме, он все же не выказывал полнейшей преданности кому-либо другому. Он заскулил от удовольствия, когда знакомая высокая фигура склонилась, чтобы погладить его.
        Кэтрин снова пришлось сдерживать слезы. Эти сцены были драгоценны для нее еще и потому, что случались крайне редко. И ей казалось, что она в десятый раз проживает свою жизнь заново, и это было правдой, ибо она всегда оживала в такие мгновения.
        Но не всегда их встречи сопровождались необузданным восторгом. Какая-то тень незримо сопровождала эти свидания. На этот раз их встречу омрачила трагедия, произошедшая с сэром Чарлзом Дилком.
        - Но ведь против него нет никаких доказательств, - проговорила Кэтрин. - Эта девушка, Мэри Крофорд, возможно, лжет. Почему же общественное мнение считает, будто его вина неоспорима?
        - Ты говоришь о гипотетическом случае, не так ли? Или о нас?
        - О нас, - честно призналась Кэтрин. - Предположим, что Вилли будет мстить…
        - Такое возможно?
        - Не думаю, что в настоящее время он станет что-то предпринимать против нас. Несмотря на его вспыльчивость, я по-прежнему считаю, что нынешнее положение его вполне устраивает. Он был очень разочарован, что ему никак не удается стать главным секретарем, но понимает, что это не твоя вина. Нет, не думаю, что он будет предпринимать какие-то шаги. Однако, если он что-либо сделает…
        - Кэт, мне надо тебе кое-что сказать. Недавно я беседовал с моим поверенным, мистером Индеруиком. Я советовался с ним насчет европейской страны, где ты смогла бы жить, имея право взять на себя опеку над Клер и новым ребенком. Я спросил его, есть ли такое государство. Он пока не дал мне ответа. Но он собирается самым тщательным образом изучить этот вопрос.
        Кэтрин бессильно откинулась в своем кресле.
        - Ты хочешь сказать, что мне придется уехать?
        - А разве тебе не хотелось бы этого?
        Она пропустила его вопрос мимо ушей.
        - Чарлз! Никогда, повторяю, никогда не делай этого! Никогда! Мы же уже обсуждали это прежде и, полагаю, не раз еще будем возвращаться к этому, но мой ответ всегда будет одним и тем же. Я не позволю тебе уехать!
        - Даже если возникнет скандал со вторым Дилком? - грустно усмехнулся он.
        - Да! И даже если тебе придется встретиться лицом к лицу со своими врагами! Я знаю, что этого не миновать. Поскольку в противном случае ты умрешь. Ты начнешь сам себя истязать своим же презрением и доведешь себя до смерти.
        - Кэт, дорогая, мы об этом тоже уже говорили.
        - О, знаешь, у меня длинная шея. И я сумею высоко держать голову.
        Он склонился над ее рукой, поцеловал и долгое время не выпускал из пальцев.
        - Значит, скажи мистеру Индеруику, чтобы он больше не занимался этим вопросом.
        - А мне так хочется, чтобы ты и мои дети стали по-настоящему Моими.
        - Но наш дом, где бы он ни был, всегда будет полон призраков, - грустно проговорила она. - Полагаю, ирландцы лучше разбираются в призраках, нежели кто другой.
        - Да. Призраки преследуют меня даже сейчас. - Неожиданно он резко поднялся, словно сбросил с себя тяжелую ношу. - Будь проклята эта моя противоречивость! Будь проклята одержимость моей страной!
        - И будь проклята я, - добавила Кэтрин. - Но мне от тебя ничего не нужно, кроме тебя самого. Сядь, дорогой. И почитай мне.
        Он медленно сел, но все его тело по-прежнему было напряжено до предела.
        - Что тебе почитать?
        - Что-нибудь из Джона Донна… «Остерегись любить меня теперь: опасен этот поворот, поверь».
        Медленный тихий голос, колыхающееся пламя камина, приглушенный свет газовой лампы - все навевало беспредельное спокойствие и невыносимую печаль.
        Но вместе - и люби, и ненавидь,
        так можно крайность крайностью смягчить;
        люби - чтоб мне счастливым умереть,
        и милосердно ненавидь любя…[Донн Джон. Предостережение. Пер. Г. Кружкова.]
        Глава 17
        В августе 1885 года парламент был распущен до Главных выборов, которые должны были проводиться в 1886 году.
        В ноябре, когда сиреневые туманы повисли над деревьями парка и первые морозы покрыли инеем траву, Кэтрин родила еще одну девочку.
        Назвали ее Франсес, а уменьшительное имя дали Кэти. Все женщины в доме тепло встретили новорожденную. Вилли, к облегчению Кэтрин, уехал, и Чарлзу ненадолго выпала возможность посещать Кэт, хотя он с головой погрузился в избирательную кампанию. Было очень важно вернуть к власти либералов, притом, что Чарлз совершенно не сомневался, что консерваторы не будут особенно выступать против билля о гомруле. Какая бы партия ни победила на выборах, ирландские националисты численностью в восемьдесят шесть человек сумеют поддерживать равновесие власти. Положение было сложным и напряженным.
        Но не для Вилли. Мистер Гладстон и его партия были переизбраны, но, находясь весьма далеко от кресла главного секретаря, Вилли понимал, что его не переизберут даже на его бывшее место в графстве Клер. Он всегда был непопулярен в ирландской партии, что вовсе не удивительно, поскольку Вилли открыто презирал и высмеивал ее членов за их неуклюжие манеры и неумение одеваться. Более того, Вилли заявил, что он радуется отсутствию необходимости сидеть вместе с этими непризнанными гениями. В самом деле, один из раздраженных членов ирландской фракции, отвечавший О'Ши в полной мере презрением, как-то поздно вечером подстерег его в вестибюле парламента, намереваясь прикончить. Но глупый малый изрядно накачался до этого виски и поэтому пребывал в таком состоянии, что был не в силах причинить кому-нибудь вред. Это событие могло бы только поддержать Вилли в его осуждении неуправляемого поведения членов ирландской партии, если бы он сам не вел себя слишком по-дурацки, упрямо, делая все наоборот.
        И он публично отказался от данного прежде обещания придерживаться партийной политики. Это выглядело так, будто он разделял чувства королевы, которая после выборов записала в своем дневнике следующие ядовитые слова: «Мистер Гладстон продолжает утверждать, что никто не смеет сомневаться в ирландской позиции, если самим ирландским народом были избраны восемьдесят шесть человек в защиту гомруля. Однако я заметила, что этими людьми оказались главным образом те, кто пользуется весьма дурной славой, были избраны они по приказу Парнелла, а вовсе не представляли всю страну». Безусловно, Вилли не причислял себя к людям, пользующимся дурной славой, но то, что он лишился своего места, оставалось фактом, и посему он намеревался чинить различные неприятности до тех пор, пока не добьется своего поста. Хотя правдой было и то, что при помощи лорда Ричарда Гроувнора, мистера Гладстона (Кэтрин написала обоим) и при поддержке мистера Парнелла Вилли оставался представителем в одном из ливерпульских округов, но для Вилли это было полным поражением. Поэтому он выискивал другую возможность выделиться. Великий и
могущественный мистер Парнелл должен добиться для него места в Ирландии, несмотря на то что он публично отказался от обещания поддерживать партийную политику.
        И вот он прибыл в Элшем, чтобы уведомить об этом Кэтрин. Он развалился в кресле напротив камина, поставил рядом графин с портвейном и произнес не без радостных ноток в голосе:
        - Что ж, Кэт, время пришло! Парнелл должен кое-что сделать для меня.
        - Да как же он может это сделать, если ты сам уничтожил все свои шансы на успех? - вспылила Кэтрин. - Тебе не следовало публично отказываться от обещания поддерживать политику своей партии. Ведь в итоге ты стал еще больше непопулярен среди ее членов.
        - Ничего подобного. Я парень популярный, - обиженно заявил Вилли. - Поговори обо мне с Парнеллом. Используй свои методы убеждения. Если я не ошибаюсь, они могут быть весьма эффективны.
        - Вилли, умоляю, не беспокой его сейчас. Выборы отняли у него столько сил! Он находился в постоянном напряжении. Он вымотан, измучен. Пусть пройдет несколько месяцев. Пусть все уляжется.
        - А тем временем прикажешь мне ходить поджав хвост! Ну уж нет! Я не намерен следовать твоему совету, дорогуша! Я желаю, чтобы для меня было что-нибудь сделано. И немедленно! - С этими словами он несколько раз грохнул кулаком по столу с такой силой, что графин и стакан задребезжали. - Я не собираюсь походить на неуклюжих идиотов, каких полным-полно среди моих приятелей-земляков. Кстати, на моей стороне Чемберлен. Я получил от него письмо. Сейчас прочту его тебе.
        Он вытащил из внутреннего кармана сложенный листок бумаги и развернул его.
        - «Учитывая нынешнее положение дел, далеко не блестящее, я весьма сожалею, что Вы не остались на своем посту. Как Вы считаете, есть ли какая-нибудь возможность для Вас занять одно из вакантных мест, которое возникнет в результате двойных выборов в Ирландии? Безусловно, ирландская партия заинтересована в постоянно открытых каналах связи с лидерами либералов, не так ли? Не сможете ли Вы добиться от мистера Парнелла, чтобы он сделал Вас экзекватурой[Экзекватура - дипломатическое разрешение на исполнение консульских обязанностей, выдаваемое иностранному консулу Министерством иностранных дел страны пребывания.] . По-моему, это самое малое, что он мог бы сделать для Вас после всего, что Вы сделали для него.
        Вилли перестал читать и сунул письмо обратно в карман.
        - Вот. Так и передай Парнеллу. Передашь?
        - О каком месте мне надо говорить с ним? - неохотно спросила Кэтрин.
        - О Голуэе. Туда избирался О'Коннор, но ему предложили также одно из мест в Ливерпуле. Он выбрал Ливерпуль, так что Голуэй остался незанятым. И я хочу попасть туда. Если ты увидишься с Парнеллом прежде меня, то передай ему наш разговор. И не откладывай это в долгий ящик. Не пытайся щадить его чувства. Я с нетерпением буду ждать его действий. Ты поняла, любовь моя? - Он улыбнулся, но глаза его были холодны, как лед. - Уверен, что поняла.
        Перед Кэтрин стоял ужасный выбор. Она знала, как пошатнется авторитет Парнелла в его партии, если он проявит столь неожиданную приверженность к совершенно дискредитировавшему себя в глазах ее членов капитану О'Ши.
        Если бы она смогла найти решение этой задачи, не беспокоя при этом Чарлза! Однако решения не было. И когда он через несколько дней приедет в Элшем, ей придется встречать его такой вот неприятной проблемой.
        Очень жаль, ведь, приезжая, он обычно бывает в самом радужном настроении! Прошлый раз они сетовали, что у него нет хорошего коня, чтобы совершать конные прогулки, когда он бывает в Англии, и после обсуждения с тетушкой Бен было принято решение: он привезет с собой коня из Ирландии и поставит его в конюшнях Уонерш-Лоджа. А ухаживать за ним будет Партридж, который также присматривает за пони, принадлежащими детям.
        Чарлз приехал с известием, что привез не одного, а трех коней - Диктатора, Президента и Гомруля. С большим нетерпением он хотел привезти Диктатора. Ведь это был самый быстрый конь, такого Кэтрин не видела ни разу в жизни.
        - Но в чем дело, дорогая? Неужели ты не рада?
        - Конечно, я очень рада. Но возникла одна проблема. И мне придется поговорить с тобой о ней незамедлительно. Она все это время беспокоила меня.
        Он внимательно слушал ее, когда она пересказывала ему свой разговор с мужем. Кэтрин заметила, как он нахмурился и глубокая морщина прорезала его лоб. Однако он больше ничем не выдал своих чувств. Когда Кэтрин выговорилась, Чарлз спокойно произнес:
        - Я предчувствовал такое. И боюсь, что нам не избежать этого.
        - Но ведь это причинит столько вреда!
        - Если это сделаю я, то да. Но жители Голуэя намного менее управляемы, нежели моя партия. И отдельные деятели, проводившие нечестную игру в политике, весьма плохо кончили. Это дошло до очень многих, даже самых уравновешенных. Возможно, мне удастся отговорить Вилли. Нам надо срочно встретиться.
        И, нахмурившись, он стал мерить шагами комнату.
        - Что мне известно наверняка - так это то, что никакого скандала не будет, пока не прошел билль о гомруле. После этого мы с тобой сможем порадоваться. Но я опасаюсь этих английских лицемеров. Если твой супруг именно сейчас хочет всевозможных осложнений, то все может рухнуть, как карточный домик.
        - Вот этого-то я и боялась все время. Вилли хитрый и коварный человек. Полагаю, он долго ждал такой удачной для него ситуации.
        Чарлз остановился возле нее и нежно провел кончиками пальцев по ее бровям. Но этот жест был сейчас только формальным. В такие мгновения ей казалось, что он считает ее камнем, подвешенным к его шее, и мучительно страдала.
        - Мне надо встретиться с Вилли как можно скорее. И уладить все раз и навсегда.
        В этот миг мужество неожиданно покинуло Кэтрин. Она почувствовала, что не сможет выдержать ту мучительную сцену, которая предстояла. Через три дня она написала Вилли и в ответ получила от него сварливое, раздраженное письмо, полное жалости к самому себе:
        Дорогая Кэт.
        Пока я еще сдерживаюсь. Мистер Чемберлен, которому прекрасно известно все, что я в разное время сделал для мистера Парнелла, считает, что последний… ну, в общем, он считает, что тот ведет себя очень скверно. Чемберлен говорит, что, если бы у Парнелла были хоть какие-нибудь чувства или хотя бы капля чести, он должен был бы во всеуслышание объявить своей партии, что мое место должно быть сохранено для меня, в противном же случае ему следует уйти с политической арены, отказавшись от роли лидера.
        Я не собираюсь валяться в сточной канаве. Ко мне отнеслись как к последнему мерзавцу, так что я намерен ответить ударом на удар. Вскоре Парнелл не будет
«влиятельной персоной».

«Интересно, почему мне совсем не пишут девочки. Ни одна из них даже не интересуется, как я…»
        Кэтрин поняла, что скоро им придется столкнуться с неизбежным.
        Встреча состоялась поздно вечером в Уонерш-Лодже. Вилли небрежно поприветствовал Чарлза.
        - Ну, надеюсь, вы явились ко мне с какими-то новостями.
        - Я в свою очередь надеюсь, что мне удастся отговорить вас от ваших безумных - это уж точно! - идей. Предположим, вас назначат кандидатом от Голуэя, но вам известно, как примет вас местный народ?
        Лицо Вилли побагровело.
        - Я очень популярный человек в Ирландии.
        - Мне известно лишь то, что вы совсем непопулярный человек в партии. Вы даже не садитесь рядом с членами партии в парламенте.
        - Мне было бы очень жаль, если бы я нравился этой команде бездельников.
        Чарлз лишь пожал плечами.
        - Подобная позиция вряд ли поможет делу. Вы ведете себя в данном случае, как мальчишка, а не как взрослый, здравомыслящий человек, О'Ши. Вы отказались от обещания поддерживать партийную политику и, несмотря на это, надеетесь, что я протолкну вас как искреннего и честного кандидата. Вы презираете одежду и речи ваших соратников по партии, за их спиной высмеиваете их произношение. Не отрицайте это. Мне все досконально известно. Вы изображаете из себя изысканного и неприступного джентльмена. Вы хотите заседать в парламенте, потому что это приносит определенные социальные выгоды. И это дает вам доступ в такие респектабельные дома, как, например, дом вашего приятеля Чемберлена.
        Вилли собрался было с негодованием возразить, но лишь махнул рукой. Чарлз с явным презрением к собеседнику продолжал:
        - Вы играете в политику, О'Ши. О, я не отрицаю вашей роли в вопросе Килмейнхэмского соглашения, однако вы так рьяно участвовали в этом потому, что это было очень вам на руку: это была благоприятная возможность обратить на себя внимание ваших влиятельных друзей, которыми вы так восхищаетесь. Но хочу вас предостеречь вот в чем: эти же самые ваши друзья не так искренни, как вы изволите думать. Лично я ни капли не доверяю Чемберлену. И уверяю вас, я не поддамся ни на какой шантаж ни с вашей, ни с его стороны. Если же я помогу вам пробраться в Голуэй, то лишь потому, что это будет играть на руку моим интересам, а вовсе не потому, что я испугался какого-то политика, в том числе и самого премьер-министра.
        Наконец и у Вилли появилась возможность презрительно хмыкнуть.
        - Нам троим, находящимся в этой комнате, прекрасно известны ваши истинные интересы. А вот остальные об этом не знают. Пока.
        - Вилли…
        Тот не обратил на Кэтрин никакого внимания.
        - Полагаю, мне известно, кому может очень понадобиться сочувствие, когда дело примет критический оборот. Видите ли, Парнелл, чем выше вы взбираетесь, тем больнее вам будет падать.
        Если лицо Вилли побагровело, то Чарлз был бледен, как мел. Он стиснул зубы, глаза на его аскетическом лице напоминали угли.
        - Будьте осторожны, О'Ши. Я могу поймать вас на слове и пролить свет кое на что, а это едва ли пойдет вам на пользу. Мне давно хочется скинуть с себя эту тяжелую ношу. Однако пока я несу ее. Поскольку это будет предательством моего народа. Поэтому, если мы постараемся держать себя в руках, мы сможем обговорить все трезво. Вы дадите обещание придерживаться партийной политики?
        - Нет.
        - Тогда одному Господу известно, как я добьюсь вашего назначения.
        - Вы можете упомянуть о том, что они должны быть благодарны мне: я вытащил их лидера из тюрьмы.
        - Вилли, уж если Чарлз считает, что ты зашел слишком далеко, то они-то, безусловно, сочтут это сущим пустяком. Тебе следует пообещать придерживаться политики партии.
        Но Кэтрин не сказала ничего такого, за что Вилли мог бы зацепиться. И он автоматически, с презрением отмел ее аргументы.
        - У тебя предвзятое мнение, Кэт. Это тебе следовало бы поостеречься! Я слышал, что у меня в конюшне стоят кони Парнелла!
        - У тебя?! Да как ты смеешь говорить такое? У тебя слишком разыгралось воображение. Однако это позабавило бы тетушку Бен. Честное слово, ты развеселил бы ее своими речами, уверяю тебя.
        - В таком случае я не позволю, чтобы мой сын ездил на этих животных, - угрюмо произнес Вилли.
        И тут очень тихим и усталым голосом Чарлз произнес:
        - Это совершенно не относится к делу, О'Ши. Если вы не пообещаете придерживаться политики партии, то единственное, о чем я смогу попросить вас, - это чтобы вы вели себя с огромной осторожностью. Попытайтесь взять себя в руки, хоть немного, и особенно перед вашими избирателями. Я могу, конечно, сделать так, чтобы они прислушались к моим советам, но я ничего не смогу поделать, когда они начнут рвать на части избирательные бюллетени с вашим именем. Ну а теперь, может быть, закончим нашу беседу?
        Он был настолько бледен, что Кэтрин ужаснулась. Вилли, который выглядел менее победоносно, чем, наверное, считал, не унимался:
        - Должен заметить, вы превосходно рассуждаете об осторожности. Не понимаю я вас, Парнелл. Как вы можете позволить, чтобы все достигнутое вами уничтожила любовная интрижка?
        - Вижу, О'Ши, что это за пределами вашего понимания. Видите ли, я не отнимал у вас жену. Просто у вас ее никогда не было. - И чуть слышно он добавил: - Слава Богу.
        Но этого Вилли уже не услышал. Он схватил шляпу и торопливыми шагами вышел из комнаты. Кэтрин бросилась к Чарлзу.
        - С тобой все в порядке?
        - Немного кружится голова. Ты не дашь мне стакан воды?
        Она выполнила его просьбу и с облегчением наблюдала за тем, как он, выпивая воду, постепенно приходил в себя.
        - Чарлз, ты болен?
        - Нет, нет, эти приступы бывают у меня время от времени. Просто я очень близко принимаю все к сердцу. К тому же теперь мне придется все начинать сначала в Голуэе. А оппозиция там на редкость сильна. И она скажет свое слово. Но я управлюсь с О'Ши и сделаю так, что его изберут. Я заставлю его заткнуть им глотки! Это, конечно, будет стоить мне доверия партии, так что придется разделаться с его разговорами о неблагодарности.
        Он засмеялся, и в его глазах снова заискрилась нежность.
        - Да не смотри ты такими трагическими глазами, Кэт! Никого не бросят на съедение волкам. По крайней мере, если такое и произойдет, то не сейчас.
        Его слова оказались очень близки к истине. Два самых грозных члена его партии, Биггар и упорный и тщеславный Тим Хили, выступили с яростным осуждением назначения возмутительного капитана О'Ши, угрожая мятежом внутри самой партии; мало того, Хили елейным голосом стал заявлять, что он по-прежнему склонен верить, что блестящий лидер Парнелл изо всех сил поддерживает кандидатуру капитана О'Ши.
        Мистер Биггар высказался намного резче. Он выступил на публичном митинге в Голуэе с зажигательной и шокирующей речью: печальная правда, сказал он, состоит в том, что мистер Парнелл избрал их представителем капитана О'Ши, поскольку миссис О'Ши его любовница. Кроме того, он приготовился отправить Парнеллу телеграмму следующего содержания: «Миссис О'Ши станет вашим крахом». Но тут вмешался Хили, предлагая быть осторожнее. В телеграмме появились изменения, и она зазвучала так:
«Семья О'Ши станет вашим крахом». И с этого момента, подобно пожару, раздуваемому ветром, поползли слухи.
        Они начинали бояться содеянного - флегматичный Биггар, личная жизнь которого была весьма далека от совершенства, и непостоянный Хили, все время разрывающийся между любовью и ненавистью по отношению к своему лидеру, хотя в последние годы все чаще побеждала черная ненависть. Когда они узнали о приезде Парнелла в Голуэй для подавления мятежа, Хили, пребывая в весьма взвинченном состоянии, спросил, что следует предпринять. На что Биггар без колебаний ответил: «Прикончить его, сэр».
        Однако народ буквально вырвал у него из рук это решение: в связи с приездом Парнелла люди собрались на вокзале, и сейчас эта огромная толпа была способна на все, даже на суд линча.
        Мистер Парнелл попросил бывшего представителя от Голуэя, мистера О'Коннора, сопровождать его. Со стороны мистера О'Коннора это требовало значительного мужества. Он знал о настроении народа, но не знал, известно ли о нем Парнеллу. А этот человек не выказывал боязни. По дороге в Голуэй он говорил обо всем на свете, кроме самого важного - грядущих выборов и спорного кандидата, капитана О'Ши. Наверное, он считал, что едет в хорошо известное ему место, где его ждет радушный прием с флагами и приветственными криками.
        Но Голуэй не был таким местом. Под темным штормовым небом собралась огромная толпа, которая с нетерпением ждала возможности разорвать на куски человека, по их мнению, предавшего их.
        Как только поезд остановился, отовсюду послышались угрожающие крики разъяренных людей. Мистер О'Коннор закусил губу и страшно побледнел; но Парнелл уверенно распахнул дверь вагона и с высоко поднятой головой вышел на перрон. Вид его гордой, красивой фигуры подействовал на толпу настолько гипнотически, что, ринувшись было вперед с диким воем, люди вдруг притихли, и вдруг воцарилась тишина. Потом внезапно раздался одинокий приветственный возглас, за ним тут же еще несколько. И вскоре уже вся толпа приветствовала его. Мистер Парнелл стоял, совершенно спокойный и бесстрастный, кланяясь этим людям, словно и ожидал подобного приема.
        И лишь когда появился несчастный мистер О'Коннор, начался кромешный ад: толпа собралась для того, чтобы мстить, и для нее уже было не важно - кому. Главное - месть! А поскольку перед ними был не их любимый лидер - откуда же им знать, он это или нет? - то все взоры собравшихся устремились на их бывшего представителя, мистера О'Коннора, который бросил их на съедение ненавистной Англии.
        Беднягу уронили на землю и обязательно затоптали бы до смерти, если бы тот, кому и предназначалась их злоба, мистер Парнелл, не спас несчастного.
        Несомненно, ирландцы имеют привычку превращать самые серьезные события в фарс, а самые ничтожные и незначительные - в трагедию. По крайней мере, они никогда не довольствовались полумерами.
        И поэтому, когда мистер Парнелл чуть позднее поднялся на трибуну, наспех сколоченную на рыночной площади, и обратился к ним с речью, они слушали его в полнейшем молчании.
        - Ирландский парламент находится у меня вот здесь, в кулаке, - произнес он, и в его голосе зазвучала страсть. - Уничтожьте меня - и вы уничтожите этот парламент. Отклоните кандидатуру капитана О'Ши, убейте меня - и вы тем самым прокричите от имени всех врагов Ирландии: «Парнелл уничтожен! У Ирландии нет больше лидера!»
        Вокруг не раздавалось ни звука. Воцарилась полная тишина. Потом донесся чей-то одинокий голос. Он принадлежал мистеру Биггару.
        - Сэр, если мистер Линч выставит свою кандидатуру, то я поддержу его!
        Но тут снова раздались одобрительные крики, и голос Биггара утонул в них. Утонул он и тогда, когда на встрече с коллегами в отеле мистер Парнелл произнес:
        - Имеют место слухи, что я ухожу из партии. Так вот, у меня нет намерений покидать политическую арену. Я не покину ее, даже если народ Голуэя сегодня погонит меня по улицам города пинками.
        На этот раз мистер Хили издал возглас одобрения, больше напоминающий шипение пузырьков в бокале с шампанским. Возможно, восхищение великолепным и смелым выступлением Парнелла на время заставило его забыть о фактах. По крайней мере, никто в этот раз безрассудно не упоминал имени Китти О'Ши.
        Мистер Хили произнес:
        - Я выхожу из этой борьбы и полагаю, капитан О'Ши становится представителем от Голуэя. Это горькая чаша для вас. Бог свидетель, что для меня - это чаша, наполненная ядом, но даже ее я готов испить до дна ради солидарности и любви в нашей партии.
        После этого короткого выступления подавляющим большинством было постановлено, что капитан О'Ши займет место представителя от Голуэя.
        Но, увы, семена сомнения все же были посеяны. Доверие партии к ее лидеру пошатнулось. Неминуемо возникали трудности с различными противостоящими группировками, которые теперь предстояло постоянно контролировать.
        Оставалось лишь надеяться, что капитан О'Ши совершит хоть что-нибудь для того, чтобы сделаться более популярным.
        Глава 18
        Тетушка Бен час от часу слабела. Она все чаще проводила утро в постели, подремывая, хотя неизбежно радовалась приходам Кэтрин, когда просыпалась.
        В тишине уютной спальни, где постоянно пылал камин, а занавеси были плотно задернуты, Кэтрин было о чем поразмыслить. В эти долгие часы, проводимые ею возле тетушки, она очень много думала.
        Она узнала об успехе Вилли в Голуэе, что, естественно, прибавило сложностей для Чарлза. Узнала о постыдной телеграмме, и, словно эхо, доносящееся издалека, в ее голове постоянно раздавались громкие крики: «Китти О'Ши! Китти О'Ши!»
        О ней говорили, словно о какой-то уличной девке, и ей приходилось молча нести этот позорный груз. Она считала, что крикуны весьма удивились бы, увидев ее такой, какой она была на самом деле, - женщиной, которой было уже за сорок, с глубокими морщинами на лбу и в уголках глаз. Она очень долго приходила в себя после рождения последнего ребенка, и это, вкупе с постоянным напряжением и волнениями, отразилось на ее внешности: теперь она выглядела очень изможденной. Глаза казались огромными на ее лице с выступившими скулами. Кожа на подбородке начинала провисать, однако шея по-прежнему была гладкой и белой, а рот сохранил свой мягкий изгиб. Но, несмотря на это, ее лицо было уже лицом женщины средних лет. Если бы люди, насмешливо выкрикивающие ее имя, увидели бы ее сейчас, то весьма удивились бы, насколько невзгоды и позор, выпавшие на ее долю, сделали ее несгибаемой. И особенно это удивило бы человека, на чьем лице уже явственно обозначились первые признаки его обреченности, хотя на вид он оставался сравнительно молодым. Да, он действительно казался молодым по сравнению с семидесятисемилетним
премьер-министром.
        Однако временами мистер Гладстон с его властным, сверкающим взором выглядел намного энергичнее мистера Парнелла, хотя мистер Парнелл, подстегиваемый силой своих эмоций, казался намного бодрее и динамичнее многих других.
        Кэтрин сильно тревожилась за его здоровье. Она опасалась, что он серьезно болен, и собиралась уговорить его показаться специалисту, когда Чарлз в очередной раз приедет в Лондон. Она считала, что последние неприятности, связанные с Вилли и выборами в Голуэе, истощили и без того ничтожные запасы его здоровья. И она не успокоится, пока он не приедет и она сама не увидит, в каком он состоянии.
        Она сидела в тихой спальне тетушки, прислушиваясь к мерному похрапыванию старой леди, и, сжав кулаки, мечтала о том, чтобы проклятая Ирландия провалилась на дно Атлантики. Она ни разу не была в этой стране и не хотела этого, испытывая одновременно и любовь, и смертные муки.

«Тебе нельзя так изводить себя, - неустанно твердил ей внутренний голос. - Неужели вы: ты, сдержанная, исполненная достоинства английская леди, и эта «старая карга» в потрепанном, дырявом платье, расположенная за Ирландским морем, - разорвете на части такого чуткого и отзывчивого человека?»
        - Кэтрин! - окликнула ее с постели тетушка Бен. - Почему ты выглядишь такой печальной?
        - Я? Что вы, тетушка, я просто задумалась.
        - Послушай, милочка, разве все не кончилось успешно? Теперь Вилли доволен, ведь он опять занимает кресло в парламенте.
        Тетушка Бен постоянно изумляла Кэтрин. Да, ее тело могло угасать, однако разум, словно возмещая утраченные телом силы, становился вдвойне проницательным и ясным. Поэтому надо быть осторожной и особенно не погружаться в мысли при старой даме.
        - Да, тетушка, надеюсь, что это так, - отозвалась Кэтрин.
        - И ты теперь не беспокоишься, что Вилли может как-то навредить мистеру Парнеллу, не так ли? Не надо, дорогая. Мистер Парнелл - человек сильный. Он справится.
        Кэтрин подошла к кровати больной.
        - Вы так думаете, тетушка Бен? - пылко спросила она, на какой-то миг почувствовав, что да, это так. И тут же тяжелая ноша упала с ее плеч.
        - Мое дорогое дитя, ну чего ты добиваешься от меня? Я ведь все прекрасно понимаю, ибо всегда была в здравом уме. Я лишь сожалею о том, что ты так терзаешь себя, деточка. Из-за этого мне ненавистны все мужчины на свете.
        - О, не надо так говорить, милая тетушка Бен. И моя вина здесь такая же, как и его. Ужасно!
        - Тогда единственное, что я могу сказать: ему следует задуматься, стоит ли игра свеч, если так можно выразиться. Знаешь, детка, если ты смогла разобраться в своих чувствах, то, наверное, уже поняла, что только беззаветная любовь стоит дорого.
        - А вы давно поняли это?
        - Достаточно давно, дорогая. Ты ведешь себя довольно глупо, но очень мужественно. Ох, как бы я хотела иметь такую дочь! Которая не боится вести себя так, как подобает истинной женщине! Но, видишь ли, я не всегда смогу защитить тебя, дорогая. Я могу сделать тебя независимой лишь в денежном отношении, но не более того.
        - Тетушка Бен, не говорите так.
        Старая леди вновь погрузилась в свои мысли, прежде чем продолжила:
        - Однако это будет весьма на руку и твоему супругу. Мне надо об этом как следует подумать. Наши законы нуждаются в тщательной корректировке. Не следует мужьям давать столько прав, чтоб властвовать над своими женами. Это причиняет вред женскому достоинству.

«Особенно когда твой муж опускается до шантажа», - подумала Кэтрин, но, разумеется, не высказала своих мыслей вслух. К слову сказать, хорошая жена никогда не дает повода, чтобы ее шантажировали. А у Вилли, к несчастью, есть законные основания для недовольства.
        Внезапно она вспомнила о довольно легкомысленной шляпке, которую надела в день своей свадьбы, и свой страх, когда священник произнес: «С этого дня и впредь…»
        - Ну как, подросла твоя бирючина? - скрипучим голосом осведомилась тетушка.
        - Да, - ответила Кэтрин, не добавив при этом, что прохожие по-прежнему пытаются подсматривать, что происходит за оградой, а самые любопытные из зевак даже проделали в ней отверстия. Однако им мало что удавалось увидеть. Лишь старого Бенсона, подстригающего газон и играющих детей.
        Нора с Кармен уже стали достаточно взрослыми и нежно любили младших сестер. Для них будет огромным потрясением, если мирная жизнь дома пойдет кувырком и им придется расстаться с младшими сестрами. Но этого нельзя допустить! Ведь у Вилли теперь есть Голуэй. Что же еще ему нужно? Кончина тетушки Бен и деньги, чтобы проигрывать их в карты?
        - Мистер Парнелл очень доволен, что теперь его лошади находятся здесь. Иногда ему удается покататься верхом по долине. И это ему только на пользу после дикого напряжения, какое он перенес в связи с выборами. А людям нет нужды высматривать его через ограду, - добавила она, - он и не пытается скрываться.
        - До чего же необычная ситуация! Так не может продолжаться вечно!
        - Так будет продолжаться до тех пор, пока не пройдет билль о гомруле, - страстно проговорила Кэтрин. - После же… нас ожидает самый обыкновенный скандал. Думаю, Чарлз откажется от политики. И вообще пора ему заняться собой. А пока… правда, ждать осталось совсем недолго…
        - Деточка, а ты уверена, что этот билль пройдет?
        - Он должен пройти! - тихо, но решительно сказала Кэтрин. - Потому что больше никто из нас не сможет вынести, чтобы так продолжалось!
        Возвратился из Ирландии Чарлз. Он был раздражен, еще больше похудел, лицо его совсем осунулось, стало озабоченным. Большую часть времени он проводил в новой комнате рядом с оранжереей, где усиленно работал над поправками к биллю о гомруле. Он неохотно вспоминал о событиях в Голуэе, а когда Кэтрин упоминала о Вилли, отвечал, что они должны быть благодарны Господу за то, что ее супруг находится так далеко от Элшема. Очевидно, что, добившись желаемого, Чарлз очень хотел расслабиться. К тому же его мысли были заняты более важными делами, нежели настроение Вилли. Ибо все говорило о том, что, возможно, билль о гомруле будет представлен во время нынешней парламентской сессии. Казалось, теперь ничто уже не стоит на его пути.
        Кэтрин постоянно приходилось отправлять Гладстону письма с поправками, новыми параграфами и проектами. Жаль, что старик по-прежнему считал неразумным встречаться с ней, особенно теперь, когда вопрос о билле находится на такой важной стадии, однако письма он присылал неизменно. Похоже, долгий-долгий путь, проделанный Чарлзом, наконец-то подходит к концу.
        Как-то апрельским утром в Уонерш-Лодж прибыл личный секретарь мистера Гладстона с письмом для Кэтрин и просьбой ответить телеграммой с одним лишь словом «да», если Чарлз собирается представить билль о гомруле этой ночью. Чарлз был весьма краток:
        - Этот билль будет представлен в самую первую очередь!
        Глаза его сверкали от еле сдерживаемого возбуждения.
        - Кэт, посылай ему телеграмму! Ты готова?
        - Если смогу оставить тетушку Бен. Ей очень плохо, - ответила Кэтрин и, поскольку рядом с ними стояла Джейн, держа его шляпу и пальто, лишь крепко сжала ему руку и шепотом пожелала удачи.
        Чарлз ушел, и ей ничего не оставалось, как ждать.
        Речь мистера Гладстона по поводу этого билля длилась три с половиной часа, что было, безусловно, tour de force[Проявление силы (франц.).] для человека столь почтенного возраста. Премьер-министр и ирландский лидер, слушающие его выступление с небывалым напряжением и одновременно бесстрастно, оба сейчас пребывали на грани воплощения в жизнь их честолюбивых замыслов.
        Однако утомительные прения заняли шестнадцать дней, а второе чтение билля состоялось лишь в середине мая.
        Тем временем обнаружил свои истинные намерения мистер Чемберлен. Всем стало очевидно, что он не намеревается поддерживать этот билль. Он угрожал внести смуту в ряды либералов. И это действительно произошло: когда в июне состоялось голосование по поводу злополучного билля, билль потерпел поражение.
        Все усилия оказались тщетны.
        Консерваторы, поддерживающие Чемберлена, повскакивали со своих мест с одобрительными возгласами. Гладстон, казалось, сжался на своем месте и словно усох. Ведь он был действительно очень стар, одинок, и этот провал явился для него сильнейшим ударом. Тщетно члены ирландской партии (не исключая и одного влиятельного отступника, коим был капитан О'Ши, так и отказавшийся голосовать, - разве Чемберлен не был его другом и наставником?) неистово аплодировали потерпевшему поражение премьеру. Будучи людьми совершенно несдержанными и открытыми, ирландцы - все как один - смотрели прямо в болезненно-желтое лицо Чемберлена и истошно орали: «Иуда! Предатель!» Однако к чему было это теперь?.. Все опять начиналось сначала, только кто теперь найдет в себе для этого силы? Старый премьер-министр, правительство которого теперь будет вынуждать его уйти в отставку? Ирландский лидер, который, похоже, истратил последние силы и сейчас сидел с опустошенным выражением лица и горящим взором, печально размышляя над крахом всех своих надежд и чаяний? Кто?
        Однако мистер Парнелл продолжал изумлять всех. Еще во время первого чтения билля он сказал памятные всем слова: «Никто не имеет права устанавливать границы нации, продвигающейся вперед», а на следующий после поражения день (и после бессонной ночи, о чем знала только любящая его женщина) он резко поднялся со своего места и произнес одну из самых зажигательных своих речей:
        - В течение последних пяти лет я понимал необходимость сурового и радикального билля о приостановке конституционных гарантий, однако в настоящее время понадобится еще более усилить суровость и радикальность этого билля. В течение этих пяти лет вы ввели приостановку закона о Habeas corpus. Вы сделали так, что тысячи ирландских подданных находились в тюрьме, в то время как им не предъявлялось никаких особых обвинений, а большинство из них подолгу находились за решеткой вообще без суда и даже без надежды хотя бы предстать перед ним. Вы уполномочили вашу полицию врываться в жилища честных горожан в любое время суток и производить там обыски - причем даже в постелях женщин! - не предъявляя никакого ордера на это. Вы ввели штрафы за проступки, которых никто не совершал; вы ввели закон о том, чтобы из страны ни за что изгонялись чужестранцы; вы заново ввели закон о комендантском часе и проклятые деньги ваших норманнских завоевателей, вы затыкали голос прессе, насильно закрывая и запрещая газеты, вы сфабриковывали новые преступления и изобретали новые наказания и штрафы, неизвестно, по каким законам о
штрафах и наказаниях. Все это вы совершили за эти пять лет, и теперь вам снова придется…
        Я убежден, что в этом зале находится достаточное количество благоразумных, мудрых людей, чтобы заставить кое-кого обратить внимание на мои преданные забвению призывы и избрать более удачный способ установления мира и доброжелательности между нациями, и, когда большинство присутствующих приступят к голосованию, они проголосуют так, к восхищению наших потомков, что покажут всем: Англия и ее парламент в наш девятнадцатый век проявили достаточную мудрость, смелость и великодушие, чтобы наконец разрешить многовековой конфликт и даровать мир и процветание многострадальной Ирландии…
        Гром аплодисментов прервал его, не дав договорить до конца. Чарлз даже не вернулся на свое место: он покинул здание парламента и уехал к ожидавшей его Кэтрин.
        Кэтрин и Чарлз сели в экипаж, а Партридж занял место кучера. Она приказала ему отправляться на Харли-стрит[Улица в Лондоне, где находятся приемные ведущих частных врачей-консультантов.] . Ей наконец удалось убедить Чарлза встретиться с сэром Генри Томпсоном в связи с его пошатнувшимся здоровьем.
        По пути они почти не разговаривали. Оба были слишком расстроены.
        Наконец Чарлз сказал:
        - У тебя слишком мрачный вид, дорогая. Мы не собираемся отступать.
        Она в отчаянии посмотрела на него.
        - Это убьет тебя. Как ты можешь начинать все заново?
        - Если Гладстон способен на это, то мне грех жаловаться.
        - Но скоро будут новые выборы. И все шансы на победу у консерваторов.
        - Мы с таким же успехом можем работать и с оппозицией. В этом наша сила. В ирландской партии националистов восемьдесят шесть членов, и правительству придется бороться за их голоса. Мы постоянно будем держать их в состоянии напряжения.
        Кэтрин закусила губу.
        - Я так мечтала, что наконец-то можно будет забыть о политике.
        - Не ожидаешь же ты, что я брошу свое дело на полпути?
        Она ненавидела этот холодный тон. Неужели он не способен понять, что любой другой на его месте покинул бы политическую арену из-за пошатнувшегося здоровья? Любой другой мужчина, но только не Чарлз Стюарт Парнелл…
        - Ты хочешь, чтобы я в конце концов сидела у твоего смертного одра?
        Он бросил на нее пылающий взор.
        - Никогда не говори такого! Никогда!
        Ее губы задрожали.
        - Прости. Ты ведь знаешь, что я не это хотела сказать. Но ты последуешь совету сэра Генри Томпсона? Если он скажет, что тебе надо уйти из политики, ты сделаешь это?
        - Нет.
        Похоже, он осознал всю жестокость своих слов, поэтому ласково повернул ее лицо к себе, заставив ее посмотреть ему прямо в глаза.
        - Ты ведь знаешь меня, Кэт. Ты знаешь, что мне придется довести это дело до конца, каким бы горьким он ни был. И если можешь, постарайся смириться с этим.
        - А если не могу? - еле слышно промолвила она.
        - Тогда я буду вынужден как-то жить без тебя, хотя это представляется мне совершенно невозможным. О Кэт, прошу тебя, потерпи!
        - Потерпи! - прошептала она. Потом с отчаянием в голосе добавила: - Ты знаешь, что я никогда не покину тебя.
        Эти слова тронули его, и он проговорил уже более мягко:
        - Пойми, главное состоит в том, что Гладстон уже говорил о следующем билле о гомруле. Он пригласил меня поехать с ним в Хаварден.
        - О Чарлз, прежде такого он никогда не делал!
        Экипаж остановился возле одного из высоких домов на Харли-стрит. Партридж спрыгнул с козел и открыл дверцу экипажа. Кэтрин вышла и подождала, когда выйдет Чарлз. Сейчас мысли о гомруле напрочь исчезли из ее головы; теперь ее беспокоила более важная для нее вещь. Мужчина, идущий рядом, был худ, изможден и бледен. Остановившись, он весь дрожал. Казалось, его нервная система была разрушена окончательно. Кэтрин с сомнением размышляла об их разговоре. Будто она когда-нибудь сможет покинуть его!
        Они вошли в богато обставленную приемную. Им было предложено подождать. Служанка вообще сомневалась в том, что сэр Генри Томпсон примет их. Сейчас он ужинал. Так что же ей передать, кто пришел?
        Они заранее обговорили все.
        - Мистер Чарлз Стюарт, - ответила Кэтрин.
        Она с тревогой смотрела на Чарлза, который без сил опустился на стул, и моментально приняла решение.
        - Сначала к доктору пойду я и объясню, в чем дело. Это сохранит тебе силы.
        Он открыл глаза и попытался улыбнуться.
        - Прости, Кэт. По-моему, у меня снова был приступ. В парламенте во время речи я еще держался. Но это, похоже, добило меня.
        И он еще собирается начинать все заново!
        Вернулась служанка и сообщила, что доктор их примет, после чего Кэтрин проследовала за ней в комнату для консультаций и обнаружила там сердитого пожилого человека, сидевшего за письменным столом.
        - Садитесь, мадам, - коротко произнес он. - У вас неотложное дело? Надеюсь, именно так, поскольку из-за этого мне пришлось прервать ужин. Вы посмотрите на часы!
        - Прошу прощения, доктор…
        - Не будем попусту тратить время. Мне известно, что надо осмотреть мистера Чарлза Стюарта. Кто он? Ваш муж? Почему он сам не вошел сюда?
        У Кэтрин упало сердце. Она знала, что сэр Генри Томпсон - знаменитый врач, но она никак не предвидела, что он встретит ее в столь резкой, раздраженной манере. Он может вообще не захотеть разговаривать с Чарлзом, и тому придется просто-напросто покинуть его дом.
        И она опять, не раздумывая, приняла решение.
        - Лучше я скажу вам всю правду, доктор. Мы сочли, что будет разумнее, если мы явимся к вам под другим именем, дабы избежать огласки. Больной, ожидающий вас в приемной, - мистер Парнелл, и он очень сильно болен.
        Сэр Генри буквально подскочил, его лицо преобразилось.
        - Так что же вы мне сразу не сказали? Мистер Парнелл! Бедняга! Я постараюсь сделать для него все, что смогу. Вы можете вкратце рассказать мне, чем он болен?
        Кэтрин поведала все, что могла, о приступах, бессоннице, о ревматических болях.
        - Боюсь, доктор, что он не посвящал меня во все, что с ним происходит. Он не любит распространяться о своих недугах.
        - Тогда будет лучше, если я сам осмотрю его.
        Теперь и речи быть не могло о прерванном ужине, ибо сэр Генри тщательно изучал Чарлза почти целый час. Кэтрин с нетерпением ожидала в приемной. Все ее тело было напряжено от волнения. Когда наконец мужчины вышли, она удивилась, как они могут еще улыбаться. Она ожидала самых ужасных известий.
        - Итак, забирайте его, миссис О'Ши. - Значит, Чарлз рассказал сэру Генри, кто она, или тот сам догадался. Неужели весь Лондон знает об этом? - Проследите, чтобы он тщательно следовал моим советам. Он все вам расскажет сам. И без всяких колебаний заходите ко мне в любое время. Повторяю, в любое время!
        Сэр Генри пожал обоим руки, и Кэтрин, обрадованная дружелюбным отношением доктора, пылко спросила:
        - Скажите, сэр Генри, вы посоветовали ему уйти из политики?
        - Надеюсь, я достаточно опытный врач, чтобы не подписывать человеку смертный приговор, миссис О'Ши.
        - Да, конечно. Как глупо с моей стороны было даже спрашивать об этом! Вижу, вы хорошо поняли его.
        Когда они вновь оказались вдвоем в экипаже, наступила очередь Чарлза заверить ее еще раз:
        - Ничего серьезного со мной не происходит, Кэт. У меня плохое кровообращение, и поэтому надо постоянно держать ноги в тепле. И нельзя пить никакого вина, кроме мозельского. Похоже, у меня немного повреждены почки. Сэр Генри предписал мне довольно скучную диету. Однако тебе известно, как мало внимания я обращаю на еду. Ну и, разумеется, необходимо как следует отдохнуть.
        - И ты это сделаешь независимо от того, состоятся выборы или нет, - строго проговорила Кэтрин. - Теперь я возьмусь за тебя. И не смей мне перечить! Тебе следует на время просто исчезнуть. А твои друзья прекрасно смогут обойтись в это время без тебя.
        Он положил руку ей на плечо и устало согласился:
        - Хорошо, хорошо, дорогая.
        Глава 19
        Выборы завершились, победили консерваторы под предводительством лорда Солзбури[Лорд Солзбури (1830-1903) - английский политический деятель.] , и Ирландия не получила гомруля. Не то чтобы мистер Гладстон отказался от борьбы. Он просто отправился в Хаварден разрабатывать новый билль. Назвав происходящее вредной и мучительной борьбой, он был упрям и непоколебим в своих усилиях не меньше Парнелла.
        Парнелл же последовал его примеру и теперь почти не показывался на публике. Никто не знал его точного местонахождения, хотя большинство людей догадывалось о нем. Распространялись слухи о том, что он загадочно и неизлечимо болен. Поговаривали также об умственном расстройстве, когда-то поразившем некоторых членов его семьи, из чего делались выводы, что Парнелл последовал примеру своих предков. Он мог принять приглашение на званый ужин или деловую встречу, но, как правило, не являлся, поскольку или забывал о приглашении, или пребывал в состоянии летаргии. Примерно такие слухи распространялись о нем. Он был немногословен и беспощаден по отношению к членам своей партии и не имел никакого желания быть узнанным на улице, поэтому всегда закрывал почти все лицо шарфом. Ко всему прочему его привычка не читать письма и не отвечать на них становилась все упорнее.
        Но при всем этом он постоянно держал руку на пульсе того, что творилось в его партии. Он никогда не был болен настолько, чтобы не представить на рассмотрение какое-нибудь важное предложение. Поэтому и речи не могло быть о том, будто его силы иссякли необратимо.
        Несмотря на это, одна лишь Кэтрин знала о том, насколько он болен, и о тех тяжелых минутах, когда он не был способен даже читать газету, держать в руке перо или заставить себя как следует напрячь свой ум.
        Имела место и еще одна неприятность - небольшая, однако постоянная.
        Вилли начал присылать Кэтрин письма, утверждая, что скоро настанет его час и что, если Парнелл будет продолжать посещать Элшем, хотя Вилли потребовал от него держаться от Элшема подальше, то у него найдутся способы отомстить. Казалось, его обуревала ревность к Парнеллу не только как к мужчине, удостоившемуся внимания его жены, но и как к человеку исключительного дарования и влиятельности. И эта ревность превратилась в лютую ненависть.
        Кэтрин волновалась и пугалась. Ей очень не хотелось, чтобы Вилли закатил скандал в присутствии детей. Но однажды, после отъезда Вилли, она застала Кармен всю в слезах, а Нора, зардевшись как мак, проговорила:
        - Почему папа так ужасно себя ведет? Он что, ненавидит нас?
        Кармен подняла на мать заплаканное лицо.
        - Мамочка, нам же не придется уехать в эту ужасную школу - интернат, правда?
        Кэтрин ощутила внутри легкий холодок.
        - Мне ничего не известно об этом. Это сказал вам папа?
        Нора, более сдержанная и спокойная, чем сестра, надменным тоном ответила:
        - Он сказал, что мы уже слишком большие, чтобы сидеть дома. Он собирается навести справки о школах-интернатах.
        Кармен, обливаясь слезами, бросилась в объятия матери со словами:
        - Он сказал, что мы должны уехать от тебя, мамочка. Почему? Мы просто умрем в школе-интернате!
        Нора же продолжила:
        - Клер и Кэти будут очень скучать без нас. Да и ты не сможешь одна управиться, правда, мама?
        Да, ее дочери выросли. Они стали симпатичными девочками. Настало время школьных платьиц и передничков. А очень скоро они станут делать прически и ходить на вечеринки. Оглядываясь назад, на их детство, такое безмятежное, уютное и правильное, Кэтрин чувствовала боль в сердце. Неужели Вилли на этот раз оказался прав? Следует ли девочкам уехать от нее, чтобы попасть к кому-то очень респектабельному? И вообще, имеет ли право она, женщина с печально известной репутацией (а это было правдой настолько же огромной, насколько сильно она отказывалась поверить в нее), вывозить эти невинные очаровательные создания в свет? Какую же неизлечимую боль она принесла своей семье!
        Очень много времени утекло с тех пор, когда она смогла бы возразить любому на утверждение, что причиняет вред своим детям. Однако непредвиденные события налетели на нее, подобно могучему урагану, и вот теперь любовь Норы и Кармен вроде бы и осталась с ней, но их отношения становились все сомнительнее; Джералд в свой последний приезд на каникулы был менее дружелюбен с матерью. Он поговорил о новых лошадях в стойле, восхищаясь скоростью Диктатора, но даже не пытался покататься на одной из них, предпочитая старого пони, ставшего для него слишком медлительным и маленьким. И вообще все дети, словно по какому-то неписаному закону, избегали рабочей комнаты Чарлза.
        Клер и маленькая Кэти, еще плохо умеющая ходить, неуклюже семенили за Чарлзом по пятам, а Гроуз всегда ложился у его ног. Однако старшие дети относились к Чарлзу скорее с благоговением, нежели с привязанностью или любовью. Это были не его дети. И они не испытали на себе нежности и ласки с его стороны.
        Еще раз заверив дочерей, что их не отошлют из дома ни при каких обстоятельствах, Кэтрин заставила себя относиться к создавшейся ситуации бесстрастно и спокойно. Неужели настало время пожертвовать Чарлзом и собственной страстной любовью ради детей?
        Но как только за окном раздавался скрип подъезжающего экипажа, а за ним - знакомый стук в дверь и голос, вопрошающий: «Кэт, где ты?» - былая одержимость и беспредельное желание охватывали сразу все ее существо. Так же успешно можно бороться со штормом. И Кэтрин мысленно успокаивала себя тем, что дети очень скоро вырастут, выйдут замуж - в общем, заживут своей собственной жизнью. А вот Чарлз… Его темные глаза, всегда взволнованные и встревоженные при виде ее; его руки, ласкавшие ее… Она понимала, что никогда не сможет оставить его.
        Кульминационный момент настал после игривой и отвратительной статейки в «Пэлл-Мэлл газетт»[Газета, отражавшая взгляды консервативной партии; основана в 1865 году.] . Чарлз, возвращаясь из Лондона очень поздно, угодил в небольшую дорожную катастрофу. Этот несчастный случай был настолько незначителен, что вряд ли был бы вообще замечен, если бы, к превеликому сожалению, не узнали самого Чарлза.
        И газета сообщала: «Чуть позже полуночи, в пятницу, мистер Парнелл, подъезжая к дому, случайно столкнулся с фургоном зеленщика. Во время заседаний в парламенте уважаемый мистер Парнелл, представитель от округа Корк, обычно останавливается в своей резиденции в Элшеме - загородном местечке на юго-востоке от Лондона. Оттуда, как сообщают очевидцы, он часто выезжает верхом и объезжает вокруг Числехерста и Сидкапа. В пятницу ночью экипаж, как обычно, ожидал его на вокзале Чаринг-Кросс, куда он прибыл на поезде. И когда он подъезжал к дому, тяжелый фургон столкнулся с экипажем мистера Парнелла, нанеся крупные повреждения экипажу, но, к счастью, не причинив никакого вреда его пассажиру».
        Вилли, абсолютно случайно натолкнувшись на эту статью, тут же отправил Кэтрин гневное письмо, обвинив ее во всех смертных грехах и заметив, что хотя ему и известно о том, что она совершенно игнорирует его требования, но на этот раз терпению его настал конец, ибо совершенно недопустимо, чтобы о ее недостойном поведении знал весь свет.
        С тех пор как Чемберлен совершенно перестал заниматься ирландским вопросом, Вилли пребывал в весьма печальном положении. Он отказался голосовать за гомруль и продолжал отказываться сотрудничать со своей партией. Он стал абсолютно непопулярен, и усиливающийся вокруг его имени скандал окончательно вывел его из себя.
        Для Кэтрин наступил один из тех редких моментов, когда ей действительно стало жаль его, и она попыталась успокоить мужа, написав следующее:
        Полагаю, тебя разозлила эта статейка, состряпанная Хили и компанией. Чарлз заметил, что лучше спокойно отнестись к этому, нежели мстить за подобную глупость, ибо это равносильно уличной драке с каким-нибудь трубочистом. А я советую тебе держаться за свое место, поскольку уверена, что если ты предпримешь какие-нибудь недальновидные меры, то тебе придется злиться из-за куда более серьезных вещей. И еще я уверена в том, что на этом отнюдь не кончается демонстрация их презрения по отношению к твоему успеху в Голуэе.
        Урезонило Вилли это объяснение или нет - как знать, но хуже всего стало то, что он вскоре приехал в Элшем.
        Джералд, будучи дома на рождественских каникулах, отправился с отцом на турнир по боксу, в котором участвовал знаменитый Джем Мейс.
        В течение всего следующего дня мальчик вел себя чрезвычайно тихо, и чувствовалось, что он чем-то подавлен. Кэтрин поинтересовалась у сына, не заболел ли он.
        - Нет, мама, я отлично себя чувствую.
        - В таком случае что тебя беспокоит, милый? Ты ходишь такой хмурый.
        Лицо мальчика залила краска, и он выпалил:
        - Мама, правда ли то, о чем прочитал мне папа в газете? Он спрашивал меня, было ли это, но я ответил «нет», потому что не должен был ничего говорить насчет этого. Но ведь это - правда?
        И снова Кэтрин почувствовала, как мороз пробежал по коже.
        - Как я могу ответить на твой вопрос, если ты не сказал мне, о чем идет речь?
        Мальчик уставился на кончики своих сапог.
        - В газете написано, что в этом доме постоянно бывает мистер Парнелл.
        - И ты ответил «нет»? - нежно спросила Кэтрин.
        - Мне пришлось так ответить! Ну как я мог позволить, чтобы папа об этом узнал?
        Сейчас на нее глядели голубые глаза, полные страдания; они умоляли ее тоже отрицать очевидный факт. Она едва смогла вынести взгляд сына.
        - Насколько тебе известно, правда то, что мистер Парнелл часто приезжает сюда поработать и отдохнуть. Я сама глубоко заинтересована в его работе и считаю это делом очень важным, поэтому почти не обращаю внимания на всякие глупые сплетни, распускаемые не менее глупыми людьми. Но если это ранит и беспокоит тебя, то я обещаю тебе, что мистер Парнелл договорится о другом месте для своей работы. Так что, как видишь, хотя папа по-своему и прав, но и ты прав не меньше его. Поэтому тебе не следует так расстраиваться.
        Казалось, Джералда удовлетворили слова матери, но - она была уверена - лишь отчасти. Его разговор с отцом (а не был ли он затеян намеренно, чтобы настроить сына против нее?) оказал серьезное влияние на незрелое сознание мальчика.
        То, что Вилли пребывает в оскорбленных чувствах, а Чарлз нездоров, занимало ее мысли постоянно. Ей придется подыскать в Лондоне подходящий дом для Чарлза, причем недалеко от здания парламента. Она поселит его там с домоправительницей и станет часто навещать. Это было лучшее, что можно придумать, ибо ситуация становилась невыносимой для всех. Даже тетушка Бен отметила это, так как мистер Мередит по недосмотру (а может быть, тоже поддавшись слухам?) прочитал старой даме статью из
«Пэлл-Мэлл газетт», и она произнесла уклончивые, но прозорливые слова по поводу границы, разделяющей любовь и потворство своим желаниям.
        Кэтрин отыскала дом в районе Риджентс-Парка[Большой парк в северо-западной части Лондона; бывшее место королевской охоты; в нем также расположен лондонский зоопарк.] и в целях осторожности сняла его на имя мистера Клемента Престона. Сама она назвалась его сестрой. Ей удалось найти подходящую и ловкую в работе супружескую чету по фамилии Харви, чтобы эти люди присматривали за домом, и Чарлз согласился перебраться туда.
        В первый вечер она позаботилась обо всем сама. Наблюдая, как он распаковывает вещи, попросила миссис Харви приготовить скромный, но аппетитный ужин на двоих, проследила, чтобы в главных комнатах горели камины, и ушла переодеться.
        Когда Кэтрин спустилась вниз, Чарлз, одетый в свой удобный вечерний костюм, сидел перед камином в гостиной, отдыхая перед ужином. Увидев ее, он тут же встал, издав возглас восхищения.
        Для своего первого ужина в новом доме она надела светло-серое платье с элегантными оборками на рукавах и вороте. На голове красовалась искусно сооруженная модная прическа: пышные волосы, зачесанные наверх, держались при помощи испанского гребня. Ноги были обуты в изящные бархатные туфельки на высоком каблуке, а в руке Кэтрин держала веер.
        Она олицетворяла собой хозяйку дома, спустившуюся вниз на неофициальный ужин со своим супругом.
        - Кэт, ты восхитительна! Я видел это платье прежде?
        - Нет. Я специально берегла его для сегодняшнего вечера. Мы должны устроить праздник в честь нашего нового дома. Надеюсь, вам здесь нравится, мистер Престон?
        Он одарил ее учтивым поклоном.
        - С самого начала дом чрезвычайно понравился мне.
        Она со смехом взяла его за руку.
        - Мистер и миссис Престон были самыми счастливыми людьми на свете. Вот почему я выбрала их фамилию.
        Ни одно из имен, придуманных ими для Чарлза в целях конспирации, не было так удачно, как Престон.
        Чарлз Стюарт был не так счастлив, поскольку ему пришлось зайти к доктору на Харли-стрит. Мистер Фокс отправлял письма из Килмейнхэмской тюрьмы. Мистер Кемпбелл заставил Кэтрин долго ждать в маленьком и неопрятном доме с меблированными комнатами в Блумзбери. Однако судьба всегда благоволила к мистеру и миссис Престон.
        - Кэт, ты иногда напоминаешь мне маленького ребенка. - Он наклонился к ней. - Как ты думаешь, я достаточно взрослый, чтобы меня поцеловали?
        Его щека была теплой от огня. Его руки нежно ласкали ее через тончайшую ткань платья. И знакомое прикосновение его губ к ее губам казалось возбуждающе новым, словно из-за этого приключения Чарлз превратился в незнакомца. Она почувствовала, что и он ощущает в ней что-то новое, незнакомое ему доселе. Его руки стали жадными.
        - Тебе непременно надо ночью возвращаться в Элшем? Ну ответь же «нет», умоляю! Не оставляй меня здесь одного.
        Она прижалась к нему.
        - Для всех - я у Анны. Но только на эту ночь. Нет, я не оставлю тебя в одиночестве.
        Из кухни донеслись какие-то приглушенные звуки.
        - А ты - миссис Престон? - спросил он.
        Торжественность его голоса заставила ее весело засмеяться.
        - Нет, я твоя сестра. Миссис Стил. А назвалась я Анной. Миссис Харви приготовила две спальни, поскольку я сказала ей, что останусь. Разумеется, у нее с мужем есть комната в подвале. А окна твоей спальни выходят прямо в парк. Ты сможешь услышать сов. Скажи, ты счастлив?
        - Я всегда бываю счастлив в такие минуты. А в другое время нет. Но не бойся, мне будет здесь очень удобно и уютно. Обещаю, что постараюсь беречься, так что ни о чем не беспокойся, дорогая. Ты так много сделала для меня… - Внезапно он о чем-то задумался; лицо его преобразилось, и он спросил: - Кэти, милая, что бы я делал без твоей заботы, любви? Да без тебя я был бы самым одиноким и брошенным человеком, скитающимся по пустыне.
        - Замолчи! С тобою всегда будет моя любовь! И ты это знаешь, так что мне нет нужды напоминать тебе об этом. А теперь пора ужинать. Настало время проверить кулинарные способности миссис Харли.
        Он неохотно отпустил ее. В течение всего ужина он не сводил с нее восхищенного взгляда, изучал ее кружевные рукава, изящно облегающие тонкие запястья, его изумляло, как очаровательно она держит голову во время разговора с ним.
        - Кэт, по-моему, ты самая прекрасная женщина в Англии.
        - Ты романтик! - весело рассмеялась она. - Мне ведь уже за сорок.
        - Ну, я не моложе тебя, но полагаю, что до сих пор - весьма красивый парень.
        Она критически оглядела его.
        - У тебя чуть поредели волосы, любовь моя. А мои постепенно начинают седеть.
        - Да где ты видишь седые волосы? А если они даже и есть, то разве нельзя выдернуть их?
        Его голос был таким настойчивым, что Кэтрин вдруг осознала, что неожиданно пробудила в нем его никогда не дремлющее чувство страха перед старением и ненависть к смерти. Иначе он бы просто рассмеялся. Но он постоянно старался отогнать от себя эти призрачные дурные предчувствия.
        - Знаешь, это будет довольно длительной процедурой, и у нас не останется времени как следует испытать удобство наших спален, - проговорила она.
        Его глаза снова весело заискрились.
        - Первый вопрос рассмотрен и одобрен. Что касается второго вопроса, то я внесу в него поправку. Поскольку здесь имеется только одна спальня с видом на парк и поскольку нам обоим нравится этот вид, то решение будет следующим: поселиться в этой спальне вместе.
        Однако так не могло быть всегда. Тетушка Бен все больше слабела, и Кэтрин очень беспокоилась, находясь далеко от нее. Поэтому она не могла часто проводить ночи в Лондоне. Ей приходилось наносить пусть частые, но короткие визиты в дом возле Риджентс-Парка, заезжая иногда на ужин, иногда на чай, а один раз она заехала туда даже на завтрак после ночи, прямо из отеля «У Томаса», где ей пришлось остаться после одного из приемов, устроенных Вилли.
        Ей никак не удавалось проводить вдвоем с Чарлзом большую часть времени, и план, прежде казавшийся таким удачным, теперь нельзя было называть таковым. В Уонерш-Лодже Кэтрин обнаружила, что ей не давала покоя ее привычка засиживаться допоздна, ожидая приезда Чарлза из Лондона. И она никак не могла уснуть до полуночи. Она играла в разные игры с детьми, потом вышивала в надежде, что на нее все же нападет долгожданная сонливость и она сможет отправиться спать.
        В одну из таких утомительных бессонных ночей Кэтрин лишь в час растопила камин, а в два часа подкинула в него угля. Казалось, что уже бесполезно отправляться в постель, ибо на этот раз бессонница была просто невыносимой. Кэтрин подумала, что этой ночью она вообще не уснет и ей придется бесцельно бродить по дому или сидеть в кресле, пытаясь ни о чем не думать и лишь стараясь не разрыдаться.
        Как все-таки может быть одиноко в доме, полном людей!
        Она была совершенно измучена бессонницей и всякими мрачными мыслями, как вдруг ей почудилось… что раздался знакомый цокот копыт и звон колокольчиков приближающегося кэба.
        Она напрягла слух. Неужели это просто показалось? Неужели и сейчас ей кажется, что она слышит шаги на дорожке, ведущей к дому? Не может быть!
        Но все же это были шаги. А спустя несколько секунд - тихий стук в окно - и появился он… Она увидела его высокую, стройную фигуру, освещенную тусклым светом луны, увидела его лицо, прижавшееся к оконному стеклу.
        Кэтрин распахнула дверь и бросилась в его объятия.
        - О любовь моя, больше ты никогда не покинешь меня?
        - Никогда! Мне было так одиноко в этом проклятом доме возле Риджентс-Парка… И все казалось, я сойду с ума!
        - Никогда не покинешь меня… Неужели это чудо когда-нибудь случится?!
        Из танцкласса пришла Кармен. Ее личико было залито слезами. Кэтрин с трудом удалось вытянуть из нее, что случилось. Дочь была убита горем. Оказывается, несколько девочек, занимающихся вместе с ней, поют скверную песенку о некоей женщине по имени Китти О'Ши. Они знают, что это - ее мама.
        Джералд, который поверил в ее обещание, что мистера Парнелла больше не будет в их доме, слышал его голос, доносившийся из гостиной. Он ничего не сказал Кэтрин, но тут же подтвердил свою поколебленную преданность отцу, написав ему письмо:
        Дорогой папа.
        Несмотря на то что мое письмо вряд ли обрадует тебя, все-таки пишу его. Когда вечером я приехал из Лондона, то по дороге домой, проходя мимо окна новой комнаты, пристроенной в прошлом году, я услышал голос этого проклятого мерзавца Парнелла, который разговаривал с собакой… кажется, ее зовут Гроуз. Я, естественно, спросил у мамы, так ли это, и она ответила, что Парнелл заехал поужинать и скоро уйдет. Наверное, мне надо было войти и как следует избить его, но я постарался избежать неприятной сцены с мамой. Еще я подумал, что лучше тебе знать об этом, прежде чем задать трепку этому негодяю, поскольку ты, разумеется, лучше меня придумаешь, как поступить. Тем не менее, если ты считаешь, что я могу поколотить его, то только скажи, и я с огромным удовольствием сделаю это при первой же удачной возможности.
        Твой любящий и преданный сын
        Д.Х. О'Ши
        Вилли телеграфировал домой, сообщив, что получил письмо от Джералда и на следующий день собирается приехать.
        Кэтрин чувствовала, что грозит неизбежный скандал. Она мельком взглянула на себя в зеркало и была потрясена своим отражением. На ее лице застыли небывалые доселе твердость и решительность. Куда пропала милая, грациозная женщина в платье с кружевами, улыбающаяся своему возлюбленному? А может, она являла собою двух совершенно разных людей? Неужели это так?
        Вилли был абсолютно спокоен, что было для нее полной неожиданностью. Его сдержанность и хладнокровие нервировали ее намного сильнее, нежели привычные крики ярости и приступы гнева. Он сильно напугал ее, сказав, что оставляет свой пост и уходит из политики.
        - И это после всех неприятностей и сложностей, с которыми тебе достался Голуэй?! - недоверчиво спросила она.
        - Я устал от этих дел. Меня не уважает никто из них, не говоря уже об их лидере. К тому же, сама посуди, я получаю распоряжения от человека, которого мой сын называет мерзавцем! Я отказываюсь от своего места в парламенте, которым обязан парнелловскому терроризму!
        Кэтрин вздрогнула. Тогда Вилли показал ей письмо Джералда, которое нанесло ей страшный удар в самое сердце.
        - Неужели случилось так, что члены ирландской партии презирают тебя так же, как ты презираешь их?
        - С чего это тебя так волнует ирландская партия, Кэт? Ты ведь даже не ирландка. Ты - англичанка. И тебя не должно беспокоить, утонет или выплывет Ирландия, черт возьми! Ведь не волнуют же тебя умирающие от голода крестьяне и их урожаи, которые затопил дождь! Ты лицемерка!
        - Неправда! Все это меня очень даже волнует.
        - Да, тебя волнует, но этот человек, а не его страна.
        - Я переживаю за этот народ!
        - В таком случае почему тебя совершенно не беспокоит то, что происходит со мной?! - воскликнул Вилли. - Почему я всегда оказываюсь в положении человека, которого изгоняют пинком под зад?
        - Я никогда тебя не выгоняла. Ты сам уезжал, подолгу не бывал дома. Ты уходил к другим женщинам и вспоминал обо мне только тогда, когда это тебе было нужно. И я не любила Чарлза до тех пор, пока между нами оставалась хоть капля привязанности. Но когда и она исчезла… Это ты лицемер, если не согласишься с этим.
        Он небрежно махнул рукой.
        - Не будем обсуждать былое! Это старая история. Я приехал, чтобы поговорить о более насущных делах. Я забираю Джералда с собой в Лондон, а Анна согласилась взять к себе девочек.
        - Анна! И это моя сестра!
        - Которая оказалась более подходящей персоной для детей, нежели их собственная мать.
        Кэтрин похолодела.
        - Девочки останутся здесь! И надеюсь, ты разрешишь Джералду приезжать домой во время каникул. - Она немного помолчала, прежде чем спросить: - А что ты сказал Анне?
        Он тихо рассмеялся.
        - Многого ей рассказывать не пришлось. Ей известно все. Причем давно. Да что там говорить, об этом известно целому свету! Я говорю: положение недопустимое.
        - Чарлза здесь нет, - почти прошептала она. - Он живет в Лондоне. Там у него дом. Он только время от времени приезжает сюда на обед. Джералд знает об этом. Я давно пообещала ему насчет Чарлза. И, безусловно, никто не посмеет отнять у меня дочерей лишь потому, что я приглашаю к себе на обед своего знакомого.
        - Мне бы хотелось, чтобы ты повидалась со своим адвокатом.
        Она вскинула голову.
        - Что ты имеешь в виду?
        - Мне бы хотелось, чтобы ты встретилась с Пимом. Я уже беседовал с ним. Положение дел ему известно.
        - Но почему?! Если ты…
        - Если я наконец не дам тебе развода? - спросил он, прищурившись. Выражение его лица стало жестоким и злобным. - Нет, пока еще я не собираюсь этого делать. Однако я обязательно поговорю с кардиналом Маннингом.
        Кэтрин в отчаянии посмотрела на мужа.
        - Почему же ты не сделал этого много лет назад? Теперь слишком поздно. Все это может обернуться такой грязью…
        - И это ты говоришь о грязи? Но ты сама напросилась на все это, согласись. Например, что скажешь насчет той женщины в Брайтоне, где ты снимала дом?
        - Какой еще женщины? - спокойно удивилась Кэтрин.
        - Домоправительницы, миссис Пичерз… миссис Петерс, как бишь ее?.. Она поведала, что часто видела, как ты возвращалась домой с распущенными волосами. Вообрази, что может сказать служанка, если моя жена разгуливает в таком виде?
        - А теперь ты представь себя, слушающего сплетницу служанку!
        От ее презрительного тона на щеках Вилли выступил предательский румянец.
        - Так вот, значит, к чему ты меня вынуждаешь… Прекрасно. Больше я этого не потерплю! Если ты не пойдешь к Пиму, то я сам знаю, как поступить.
        Она поняла, что следует бороться с ним при помощи того же оружия, и проговорила:
        - Тебе будет очень жаль расстаться с комфортабельными апартаментами на Альберт Месонз. Вряд ли тебе понравится жить в ирландском заложенном имении среди людей, относящихся к тебе с глубоким презрением, не так ли? А что скажет твоя мать, узнав о полном крахе своего сына? И вот еще что: если ты отнимешь у меня детей, то ответь, каким образом ты собираешься обеспечивать их? Как Джералд сможет приступить к своей будущей работе? А разве Норе с Кармен не понадобится рано или поздно выезжать в свет? Я понимаю, тебе больше не нужна помощь Парнелла, раз ты решил уйти с политической арены. Конечно, жаль, но, рассчитывая на поддержку Чемберлена, ты глубоко ошибаешься. Ведь тебе по-прежнему хотелось бы вести светский образ жизни, подобающий истинному денди, не так ли? Ты надеешься по-прежнему вкусно есть и пить превосходные вина. Не сомневаюсь, что иногда тебе захочется наслаждаться обществом красивых женщин. Но я не думаю, что ты получишь от моей тети хотя бы пенс.
        Его лицо помрачнело.
        - Кэт, ты ведешь себя несносно! Ты превращаешься в какую-то сварливую старуху!
        От этих слов весь ее гнев сменился слабостью, разлившейся внутри горячей волной. Но ей нельзя плакать, и именно теперь, когда их разговор принял такой оборот. Однако Вилли сказал правду: она превратилась в сварливую старуху.
        - Если ты начнешь борьбу, - она вновь обрела дар речи, - то я последую твоему примеру. И от этого тебе не станет лучше, уверяю тебя. Единственное, чего ты не сможешь сделать, - это уничтожить мистера Парнелла. Тебе не удастся сделать это!
        - Поживем - увидим! Увидим… - Видно, Кэтрин удалось задеть самую больную его струну, отчего ярость Вилли вспыхнула еще сильней. - Он не бог. Он обыкновенный хитрый и мерзкий малый, который коварно пробрался в дом к другому мужчине в его отсутствие и переспал с его женой. О, я уничтожу его, в этом можешь не сомневаться!
        - Но, Вилли, ты же сам был согласен на все. Ты сам побудил его прийти в наш дом. Ты знал, что Клер и Кэти - его дочери. Мы же обо всем договорились.
        - Без свидетелей.
        Она поняла, что это ловушка, и в бешенстве закричала:
        - Значит, тебе больше нельзя верить?! Ты просто притворялся?
        - Да. Ибо я - проигравшая сторона и еще потому, что ты стала женщиной, опозорившей свой пол. - Он взял шляпу. Он снова был бодр и весел, к нему вернулась самоуверенность. - Последуй моему совету, Кэт. Сходи и поговори с Пимом.
        К несчастью для себя, после ухода Вилли приехала Анна.
        Кэтрин, оскорбленная и раздраженная визитом сестры, который сочла даже более отвратительным, чем встреча с мужем, гневно набросилась на нее:
        - Выходит, ты втайне от меня договорилась с Вилли отобрать у меня детей?
        - Мы ни о чем не сговаривались, Кэт. Мы только обсудили с ним этот вопрос и решили, что так будет лучше для всех. Не смотри на меня так. Меньше всего мне хотелось этого разговора. Но, вижу, он неизбежен. Поскольку все выплыло наружу. О тебе повсюду ходят отвратительные сплетни. Ты сама все поймешь, поскольку неминуемо столкнешься с этим.
        Анна выглядела восхитительно красивой. Она всегда безупречно одевалась, и сейчас на ней был темно-бордовый костюм и потрясающая крохотная шляпка с пышным пером. Анна была чуть полновата, но от этого ее лицо с мягкими, округлыми чертами казалось только красивее. Кэтрин внезапно пришло в голову, что Вилли находит наслаждение, имея такое очаровательное доверенное лицо. Весьма вероятно, что, будь Анна не замужем, когда они с Вилли познакомились, он взял бы в жены ее, а не Кэтрин. Анна всегда была более светской и обаятельной, а эти качества Вилли больше всего ценил в женщинах.
        Отгоняя эти мысли, Кэтрин натянуто проговорила:
        - Я не позволю вам с Вилли забрать у меня детей! Я не позволю, чтобы им причиняли вред, они по-прежнему любят меня! И если понадобится, я буду бороться за них в суде.
        - Кэт, ну что ты так расшумелась, ей-Богу? Будь же благоразумной. Ну, как ты сможешь вывести в свет Кармен и Нору? Подумай об этом. Неужели тебе хочется, чтобы они слышали, как все вокруг шепчутся о репутации их матери? Зачем им-то страдать? Умоляю тебя, подумай как следует и будь благоразумна.
        Кэтрин почувствовала, как краска сошла с ее лица. По телу пробежали мурашки. Ей стало безумно холодно.
        - Они еще слишком маленькие, чтобы говорить об их выходе в свет. Надо подождать, пока не наступит время.
        - И что тогда? - неумолимо осведомилась Анна.
        Кэтрин почувствовала, что все аргументы в ее защиту рухнули.
        - Не знаю. Не спрашивай меня об этом. Я не знаю!
        - Кэт, ну что ты нашла в этом человеке? Ответь же! Мне безумно хотелось бы узнать, как может женщина уничтожить себя ради мужчины. Не понимаю! Не понимаю! Неужели он стоит того? Неужели от его поцелуев ты забываешь обо всем на свете? Неужели? Я уверена, что это не так. Честное слово, я бы в такой ситуации прежде всего задумалась о подмигиваниях и грязных шуточках, отпускаемых в мой адрес. Да я бы возненавидела его за это! Может быть, ты считаешь себя выше всего этого? А может быть, ты просто ненавидишь беднягу Вилли…
        Кэтрин закрыла ладонями уши.
        - Прекрати! - прошептала она. - И никогда не являйся сюда с подобными разговорами! Слышишь, никогда! А если ты такая искушенная в любви, то сама найди себе кого-нибудь, кто влюбился бы в тебя.
        - Кэт, да как ты смеешь? Я много лет замужем и счастлива в своем браке.
        Кэтрин с состраданием взглянула на сестру.
        - Тогда почему ты спрашиваешь меня, что такое любовь?
        Анна с раздраженным видом удалилась. Кэтрин смотрела ей вслед и думала, что теперь ее бросила даже родная сестра. До чего же отвратительно, гнусно, мерзко…
        Тем не менее она отправилась на встречу с мистером Пимом, который много лет был их с тетушкой Бен поверенным. Дела обстояли слишком скверно, чтобы справиться с ними в одиночку. Кэтрин решила одно: Чарлз ни в коем случае не должен знать о том, как развиваются события. Теперь неудержимое желание защитить его стало сильнее любви.
        Мистер Пим был человеком весьма хладнокровным и выдержанным. Казалось, его ничем нельзя было шокировать или вывести из себя. Он внимательно выслушал наивные протесты Кэтрин, и по выражению его лица невозможно было сказать, поверил он ей или нет. Однако он от всего сердца согласился с тем, что забирать у любящей матери детей, особенно в столь невинном возрасте, недопустимо. И согласился написать Вилли письмо:
        Достопочтенный сэр.
        Я встречался с миссис О'Ши, и она изложила мне все, что касается Ваших пожеланий. Она с негодованием отвергает тот факт, что у Вас имеются хотя бы малейшие основания для весьма недостойных подозрений касательно ее репутации. Близкий друг, на которого Вам угодно ссылаться, был редким гостем в ее доме, и он стал другом семьи только лишь по Вашему собственному желанию, не говоря уже о том, что Вы сами пригласили его в Ваш дом. И она категорически отказывается закрывать перед ним двери своего дома во время его редких посещений, которые когда-либо, вероятно…
        И далее в таком же духе.
        Итак, на время буря пронеслась стороной. Возможно, потому, что Вилли не собирался в Лондон, постоянно живя в своем холодном, продуваемом сквозняками, заброшенном и заложенном-перезаложенном особняке в имении, находящемся в графстве Лимерик. А там он не был в безопасности, являясь одним из ненавистных лендлордов, к тому же больше английским, нежели ирландским. Вилли могли убить в его собственной постели. В этой ситуации лучше было смириться с неверностью жены, нежели лицом к лицу столкнуться со столь неприятной перспективой.
        Глава 20
        Тетушка Бен позвала к себе своего поверенного, мистера Пима. Ей захотелось внести в свое завещание некоторые изменения. Кэтрин решила, что это связано с желанием тетушки отказать кое-что слугам, не более. Впоследствии Кэтрин вспоминала, что тетушка сделала подарки даже тем, кто давно у нее не служил. Она купила домик для старого Джеймса, ее садовника и кучера, и распределила между женской частью прислуги кое-что из драгоценностей.
        Мистер Пим и его секретарь, Уильям Бак, долго просидели у тетушки за закрытыми дверями. Потом из комнаты вышел молодой мистер Бак и попросил явиться двоих служанок, которые должны были поставить свои имена на завещании как свидетели. Сара, кухарка, и Марианна, одна из служанок, вошли и выполнили эту просьбу. Марианна вышла от тетушки, вытирая заплаканные глаза. Завещания всегда приводили ее в расстройство, ибо были как бы гарантией чьей-то кончины. Кэтрин беспокойно мерила шагами гобеленовую залу и не могла избавиться от дурных предчувствий, ибо тетушка Бен сделалась невесомой, как пух чертополоха, дожидавшегося, когда его унесет легкий порыв ветра.
        Кэтрин тоже вытерла глаза, увидев мистера Пима, стремительно выходящего от тетушки со своим портфелем.
        - Ваша тетя желает увидеться с вами, миссис О'Ши.
        - Как она?
        - Слава Богу, она пребывает в весьма жизнерадостном настроении. Видите ли, по своему опыту я знаю, что, составив завещание, старики снова крепнут духом. Ведь составление завещания - одно из оставшихся им удовольствий. Это как глоток доброго вина. Ну, а как ваши дела? Ваш супруг ознакомился с моим письмом?
        - Да.
        Мистер Пим похлопал по своему портфелю, словно собираясь что-то сказать, но передумал. Неужели это касалось нового завещания? Неужели есть нечто, что изменило его? Может быть, тетушка Бен сама расскажет Кэтрин об этом?
        Однако старая леди пока ничего не говорила. В связи с визитом мистера Пима она встала с постели и теперь сидела совершенно прямо. На ней был ее лучший чепец, шею украшали бусы и огромная золотая брошь, в которой хранилась прядь волос ее покойного супруга. Она сказала, что визит мистера Пима вовсе не утомил ее и ей хотелось бы вместе с Кэтрин прогуляться по террасе, если Кэтрин возьмет ее под руку.
        Уже на террасе Кэтрин посмотрела на сморщенное создание, опирающееся о ее руку.
        - Не знаю, что произошло, тетушка Бен, но мне хотелось бы от всей души поблагодарить вас за все, что вы уже сделали для меня. - Она почувствовала, как старушка предупредительно сжала ее руку, и продолжила: - Я должна сказать это сейчас, поскольку скоро наступит час, когда я не смогу этого сделать.
        Старушка изо всей силы, которая еще осталась в ее немощном теле, стукнула тростью о землю.
        - Мне не нужна твоя благодарность, дорогая. Единственное, чего я желаю, - это твоего счастья. Как это осуществится, не знаю и не уверена, что осуществится вообще, однако я сделала все, что могла. И искренне надеюсь, что больше мы не будем возвращаться к этой теме.
        Счастье… Оно пришло и ушло. Казалось, настали спокойные времена и все вокруг стало таким прекрасным, как вдруг очередное потрясение напомнило о том, что людям, подобным ей и Чарлзу, не суждено обрести счастье навеки…
        Чарлз приезжал в Элшем на уикэнд. Стояла весна, и для раннего апреля было очень тепло. Чарлзу не хотелось оставаться в Лондоне, даже несмотря на то, что окна его дома выходили в парк.
        Наступил понедельник. Перед отъездом в Лондон Чарлз, позавтракав, удовлетворенно откинулся на спинку стула, когда Кэтрин как бы случайно положила перед ним развернутую «Таймс». Он бросил взгляд на заголовок.
        Речь в статье шла отнюдь не об убийстве, хотя статья называлась «Парнелл и убийства в Феникс-Парке». Ему показалось, будто Кэтрин, бегло прочтя статью, как-то украдкой взглянула на него, словно обвиняя его в том, что он замешан в этих злодеяниях. В распоряжении «Таймс» имелось одно письмо, подписанное «Ч.С.Парнелл» таким знакомым Кэтрин почерком. А содержание письма было ужасно.

15 мая 1882 г.
        Уважаемый сэр.
        Я не удивлен гневом Вашего друга, но Вам с ним следовало бы знать, что осуждение этих убийств будет только откровенным действием с нашей стороны. Лучшая для нас политика - сделать все четко и быстро. Однако должен передать Вам и всем остальным, кто имеет к этому отношение, что, хотя я и сожалею о гибели лорда Ф. Кавендиша, при этом не могу не признаться, что Берк добился не более того, что заслужил. Вы совершенно свободно можете показать ему это письмо, равно как и другим, кому доверяете, но пусть мой адрес пока будет неизвестен. Он может написать на адрес парламента.
        Искренне Ваш
        Ч.С. Парнелл
        Кэтрин взглянула в лицо ничего не подозревающего человека, сидящего напротив. Быстро сложив газету, она подлила ему кофе.
        - Дорогой, доешь, пожалуйста, ветчину и яйца. А то Эллен очень расстроится.
        - Эллен, наверное, принимает меня по меньшей мере за двух человек. А что в утренней газете?
        - Хочешь мармелада к тостам? Нет? Тогда хотя бы допей кофе.
        - Кэт, дорогая, я наелся. Что ты там прячешь от меня в газете?
        Кэтрин неохотно протянула газету Чарлзу. Она наблюдала, как внимательно он читает статью. Его лицо при этом оставалось совершенно бесстрастным.
        Прочитав, он спокойно проговорил:
        - Надеюсь, ты не стала бы прятать лицо от стыда, даже окажись я настолько глуп, чтобы написать такое?
        - Выходит, кто-то состряпал это письмо, подделав твою подпись? Кто же осмелился так гнусно поступить?
        - О, врагов у меня очень много! И я не сомневаюсь, что кто-нибудь из них обладает такой незаурядной способностью подделывать чужие подписи.
        - Но почему ты так спокоен?! Ведь это причинит тебе огромный вред!
        Он нежно поцеловал ее.
        - Кто же поверит этой чепухе? Никто пока еще не выжил из ума.
        - Но это же «Таймс»!
        - Дорогая, то, что это «Таймс», не делает ее Библией. Да и какой ирландец поверит напечатанному в английской газете?
        Она поняла, что бесполезно бороться с его легкомыслием, - значит, ей опять придется не на шутку волноваться.
        - Ты приедешь сегодня к вечеру?
        - Конечно. Скажи Партриджу, чтобы встретил меня в половине восьмого. Буду без опозданий. И перестань волноваться, а то на тебе лица нет. Меня не собираются убивать.
        - По-моему, при первой же возможности они с удовольствием убили бы тебя, - прошептала Кэтрин.
        - Кто это - они? - с интересом посмотрел на нее Чарлз.
        - Не знаю. Твои враги.
        Никто из них не произнес вслух имени человека, о котором оба думали в эти секунды. Капитан О'Ши. Обиженный, разочарованный политик. Мстительный муж.
        - Знаешь, что я тебе скажу, никто не воспримет этот укус серьезно. Разумеется, он может дать толчок развитию фантазии о том, что я каким-то боком причастен к этим убийствам. Однако мои люди знают меня хорошо и понимают, что я к этому не причастен. Можно попрощаться с малышами?
        Кэтрин ничего не могла с этим поделать: несмотря на то, что Чарлз души не чаял в своих маленьких дочурках, он был чрезвычайно невнимателен к ним. Его мысли постоянно были заняты всевозможными делами. Но этим утром он был на удивление нежен: он поцеловал их в пухленькие розовые щечки и ласково погладил по головкам. Казалось, их невинность доставляла ему неизмеримую радость - он долго-долго с грустью разглядывал их и вдруг резко повернулся, собираясь уходить. Газету он сунул в карман пальто. Было очевидно, что он совсем не безразличен к ситуации, хотя и старается не показывать этого.
        Он не приехал ни в половине восьмого, ни на следующем поезде через час. Партридж вернулся домой один, с пустым экипажем. Он посчитал, что не стоит дольше ждать: вероятно, мистер Парнелл задержался в парламенте.
        Кэтрин волновалась не на шутку. Весь день она провела в сплошной нервотрепке, а отправившись через парк к тетушке Бен, обнаружила у ворот многочисленные обрывки
«Таймс» со злополучным письмом. До самого вечера вокруг дома ходили зеваки, и их было намного больше обычного. Живая изгородь еще не настолько выросла, чтобы полностью скрыть дом от любопытных взглядов.
        Если Вилли виноват в этом безобразии, то она просто убьет его, думала Кэтрин в ярости.
        И снова бессонница овладела ею. Отправляться в постель было совершенно бесполезно. Нора засиделась позднее обычного под предлогом того, что хочет завершить акварель, начатую днем. Они с Кармен не могли не заметить валяющихся возле ворот газет. Нора не обмолвилась об этом, только часто бросала на мать тревожные взгляды, выказывая тем самым свою озабоченность происходящим. Она стала совсем взрослой, ее лицо утратило детскую округлость. Не такая ветреная, как Кармен, она отличалась очень глубокими привязанностями: бесконечно любила Клер и малютку Кэти и в отсутствие Кэтрин полностью брала на себя обязанности по присмотру за ними. Кэтрин никогда не спрашивала Нору, что она думает об отъездах из дома матери и отца. Она настолько любила своих детей, что никогда не осуждала их поступки.
        - Нора, тебе пора спать. Уже десять часов.
        - Да, мама. А ты пойдешь?
        - Скоро, дорогая.
        - Мамочка…
        - Да, дорогая?
        Вместо ответа Нора стремительно пересекла комнату и опустилась на пол, положив голову Кэтрин на колени.
        - Мамочка, даже если Кармен с Джералдом уедут, я всегда буду с тобой.
        Кэтрин подняла к себе раскрасневшееся заплаканное лицо дочери и пристально посмотрела ей в глаза.
        - Что это? Моя милая, умная Нора плачет? Никто никуда не уедет - ни Кармен, ни Джералд. Конечно, если не считать того, что кто-нибудь из них однажды сыграет свадьбу.
        Нора затрясла головой.
        - Никогда не выйду замуж! Я не думаю, что выйти замуж - значит обрести счастье.
        От этих слов глаза Кэтрин наполнились слезами.
        - О дорогая, ты думаешь так из-за нас с папой, да? Мы часто ссоримся, это правда. Но не все супружеские пары ссорятся. И я уверена, что с тобой этого никогда не случится. Ты найдешь себе самого красивого, самого доброго и отзывчивого молодого человека и выйдешь за него замуж. И он будет самым хорошим мужем на свете. А теперь, детка, иди-ка в постель. Иначе не скоро повзрослеешь.
        После ухода Норы Кэтрин осталась одна - на сердце было тяжело, время бежало неумолимо. Одиннадцать часов. Полночь. И по-прежнему тишина, лишь угасающие поленья шуршат в камине…
        Она попыталась занять себя вышиванием. Потом взяла книгу. В конце концов поняв, что все это бесполезно, откинулась на спинку кресла и осталась там сидеть, положив на колени руки.
        Была половина третьего, когда она услышала звон колокольчиков приближающегося кэба. Чарлз как-то сказал ей, что отыскал одного весьма услужливого кэб-мена по имени Сэм Друри, который готов отвезти его в Элшем в любое время суток и даже поздно ночью. Очевидно, Чарлз в очередной раз воспользовался услугами Сэма, поскольку скоро Кэтрин услышала, как возле дома остановился кэб. Она устремилась к двери и настежь распахнула ее.
        - Чарлз, ну можно ли так задерживаться? Я с ума схожу от беспокойства!
        - О, мне все-таки пришлось заниматься этой гнусностью! - Никогда еще его голос не был столь усталым. - Ужасная гадость! Я встречался с Джорджем Льюисом. Он собирается взять это письмо из газеты, чтобы изучить почерк.
        - Но что сказали в парламенте?
        - Ты имеешь в виду, что я сказал? Так вот. Я сказал им, что это наглая и отвратительная подделка. Но потом посыпались вопросы. Это продолжалось до поздней ночи - мне уже казалось, что заседанию не будет конца. Еще я сказал, что политические дела в стране дошли до полнейшего абсурда, если лидеру партии, состоящей из восьмидесяти шести человек, приходится почти до половины первого ночи выступать в парламенте, чтобы защитить себя от гнуснейшей анонимной подделки, напечатанной в «Таймс».
        - О чем еще говорили?
        - В кругу моих людей? Должен заметить, что они не впали в полнейшее безрассудство, поверив в подобные бредни обо мне. А мы что, всю ночь простоим на пороге? Ты ждала меня, дорогая! Ты всегда ждешь меня, правда, милая?
        Она крепко прижалась к нему и только потом втащила в дом.
        - Ты, наверное, хочешь выпить чего-нибудь горячего? Сейчас я приготовлю чай.
        - Нет, если не возражаешь, я сейчас же пойду спать. Я вымотан до предела. Но на этот раз опять пронесло. В конце концов все когда-нибудь проходит… если человеку хватает на это жизни.
        На следующий день под заголовком «Парнеллизм и преступность» «Таймс» опубликовала еще одно отвратительное письмо:

9 января 1882 г.
        Уважаемый И.
        Чего, собственно, дожидаются эти парни? Бездействие непростительно! Наши лучшие люди за решеткой, и ничего не происходит.
        Надо срочно положить конец нерешительности. Необходимы решительные действия. Вы взяли на себя обязательства задать жару старику Фостеру и его компании. Давайте докажем, что и мы обладаем реальной силой. Благодарю Вас за беспокойство о моем здоровье.
        Искренне Ваш
        Ч. С. Парнем
        В письме содержался один штрих, пугающий своей достоверностью: это упоминание о здоровье Чарлза, с учетом того, что он страшно не любил, когда ему задавали вопросы на эту тему.
        Но после семичасового сна Чарлз, как следует отдохнувший, пребывал в прекрасном расположении духа.
        - Я всегда гордился своей грамотностью. И никогда не написал бы слово
«нерешительность» с ошибкой.
        - А кто подразумевается под инициалом «И»?
        - Думаю, Иган. В то время он был казначеем Земельной лиги. Тут, очевидно, намекается, что между нами существовал этакий премиленький заговор. Но все равно никто этому не поверит, так к чему попусту волноваться?
        - Но ведь публикация появилась в «Таймс», а здесь эта газета считается очень уважаемой.
        - Насколько я понимаю, она больше не уважаемая газета, раз позволяет себя одурачивать. Да это же типичное очковтирательство! Но мы еще заставим этих мерзавцев принести публичные извинения!
        Но до извинений было слишком далеко, поскольку сам премьер-министр, лорд Солзбури, поверил в эти письма. В Суонси он произнес речь, в которой заявил, что за всю историю британского правительства не было момента, когда бы человек, занимающий столь высокое положение, как мистер Гладстон, имел бы тесное общение с человеком, запятнавшим себя явными основаниями предположить, что он попустительствовал убийству. Мистер Чемберлен с откровенным удовольствием утверждал повсюду, что эти письма являют собой смертный приговор для Парнелла.
        Проклятые статьи продолжали появляться на страницах газеты, но мистера Парнелла пока удавалось отговорить от намерения предпринять какие-либо действия по этому поводу. Ему говорили даже, что лондонский суд, по-видимому, признает его виновным. Безусловно, только не английский суд мог бы выступить против «Таймс».
        Члены ирландской партии требовали создания в парламенте комиссию по расследованию обвинений, выдвигаемых против их лидера, но в этом им было отказано. Все выглядело так, словно это дело никогда не будет выяснено до конца.
        Совершенно тщетно Кэтрин, Чарлз и их поверенный Джордж Льюис занимались графологическим исследованием, сравнивая почерк подложных писем с почерком писем тех, кого можно было заподозрить в содеянном. Кэтрин понимала: с самого начала Чарлз подозревал, что это дело рук Вилли. Если не он писал эти гадости, то по меньшей мере это было сделано по его наущению. Очень много времени Чарлз потратил на то, чтобы это доказать; он даже провел целый день в табачной лавке, ожидая возвращения домой некоей женщины, которая могла представить улики против капитана О'Ши.
        Правительство все же было вынуждено назначить комиссию по расследованию дела с письмами, равно как и дел самой Земельной лиги, но прошло уже несколько месяцев, потом еще несколько пролетело, прежде чем уважаемая комиссия приступила к длительному и утомительному заседанию, продолжавшемуся несколько недель.
        Со стороны «Таймс» юрисконсультом выступал весьма достопочтенный и грозный сэр Ричард Уэбстер, а со стороны мистера Парнелла - сэр Чарлз Рассел, которому ассистировал мистер Аскуит. Список свидетелей был бесконечным. Там были крестьяне из Кэрри, женщины в алых нижних юбках, больше привыкшие ходить босиком по болотам, нежели по лондонским тротуарам; из тюрьмы Маунтджоу под конвоем привезли осужденного убийцу. Некоторые свидетели не умели говорить по-английски. В зале также присутствовали журналисты, профессиональные бунтовщики, священники, землевладельцы, повествующие об ужасных бесчинствах в самых подробных деталях. В зале были все, кто угодно, кроме обвиняемого.
        Капитан О'Ши, выступавший в качестве свидетеля, с места дачи свидетельских показаний начал порицать попытку втянуть его в это дело, однако когда «был задан неприятный для него вопрос, ему пришлось ответить, что он не сомневается в том, что все письма написаны мистером Парнеллом».
        Потом на место дачи свидетельских показаний взошел Пат Иган, которому также вменяли в вину изготовление поддельных писем, - он-то и представил наконец некую улику. Он поведал, как однажды получил просительное письмо от Ричарда Пиготта, очень нуждающегося в деньгах дублинского журналиста, написавшего слово
«нерешительность» с буквой «и» вместо «е».
        Чтобы зря не тратить времени, мистера Пиготта тут же вызвали в суд повесткой. Он приехал в Лондон - бессовестный, нахальный и полный дерзкой бравады, - взошел на место для дачи свидетельских показаний. Его не испугал даже такой грозный и знаменитый адвокат, как Ричард Уэбстер.
        - Сколько вам лет?
        - Сорок четыре года.
        - Каков род ваших занятий?
        - Я журналист.
        - Вы занимаетесь журналистикой давно?
        - Очень.
        - В феврале тысяча восемьсот шестьдесят восьмого года вы написали обвинительную статью насчет смертных казней в Манчестере?
        - Да, я, - по-прежнему бодро отозвался мистер Пиготт.
        - Вам что-нибудь говорит имя капитана О'Ши?
        - Да, Мистер Льюис попросил меня рассказать, имеет ли какое-нибудь отношение капитан О'Ши к написанию этих писем: И я ясно ответил, что нет. Тогда он сказал, что для него это огромное облегчение, поскольку он был убежден, что эти письма написал капитан О'Ши.
        - Вы находились на Или-Плэйс в пять часов вечера двадцать шестого октября?
        - Да.
        - Кто там еще был?
        - Мистер Парнелл и мистер Льюис.
        - И что произошло?
        - Мистер Парнелл намеревался задать мне несколько определенных вопросов. Я ответил, что категорически против того, чтобы меня подвергали перекрестному допросу. Его манеры были весьма агрессивными. Повторив свои слова о том, что убежден, будто это я подделал письма, он заявил, что сумеет доказать, что я изготовлял и другие подделки.
        Это сравнительно безобидное дознание продолжалось еще некоторое время. Мистер Пиготт, полноватый, лысеющий и развязный коротышка, был совершенно спокоен и, казалось, даже наслаждался собой. Он отвечал легко, без запинки. А если и нервничал, то умело скрывал это. Не впервые бойкий язык вытаскивал его из трудного положения.
        Но когда адвокат ответчика, сэр Чарлз Рассел, начал свой перекрестный допрос, дела для мистера Пиготта оказались не такими простыми.
        - Мистер Пиготт, не будете ли вы столь любезны написать для меня несколько слов вот на этом листке бумаги?
        Мистер Пиготт уселся, взял из рук клерка гусиное перо и написал продиктованные ему слова: «Средства к существованию», «Вероятность», «Нерешительность». И наконец - свое собственное имя. Сейчас он уже не казался таким самоуверенным. Он почуял ловушку.
        - Мистер Пиготт, хочу спросить вас, вы связывались с лордом Спенсером еще в тысяча восемьсот семьдесят третьем году?
        - Нет.
        - И не предлагали ему предоставить за деньги ценную информацию?
        - Нет, не припоминаю такого.
        - Разве вы не писали министру внутренних дел, предлагая ему за деньги некоторую информацию?
        - Когда?
        - Вопросы здесь задаю я.
        - Нет, не предлагал.
        - И вы можете поклясться, что не делали этого?
        - Не стану.
        - Вы клянетесь, что не писали к нескольким лицам?
        - Клянусь.
        - А к двоим?
        - Нет, я не писал и к двоим.
        - А одному человеку?
        - Насколько я помню, я не писал никому.
        - Разве вы не писали сэру Джорджу Тревильяну[Тревильян Джорджен (1838-1928) - английский биограф, историк и политический деятель.] , грозя ему разоблачением?
        - Ни о каком разоблачении я не писал.
        - Хорошо, о предоставлении информации?
        - Нет, я не писал ни о первом, ни о втором.
        - О чем же вы тогда писали?
        - Насколько я помню, в своем письме я просил его о небольшой денежной помощи.
        Он начал путаться в словах и чуть заметно задрожал. Он не знал, допущены ли грамматические ошибки в написанных им словах, и не ожидал, что у сэра Чарлза Рассела имеются копии писем, которые он писал архиепископу Уолшу, когда его мучила совесть. Мистер Льюис попросил архиепископа предоставить ему копии этих писем, но тот отказал на основании того, что тайна корреспонденции приравнивается к тайне исповеди. И все же этот несгибаемый человек всеми правдами и неправдами вынудил архиепископа хотя бы показать эти письма. И после этого стал весьма саркастически относиться к тайне исповеди.
        - Вы ведь католик, не правда ли?
        - Совершенно верно.
        - Тогда, полагаю, это должно показаться вам довольно занятным.
        Однако мистер Пиготт с негодованием отверг то, что должно было показаться ему забавным, считая, что о его грехах ничего никому не известно.
        Сэр Чарлз прочитал часть письма, раздобытого у архиепископа Уэлльского путем нарушения тайны исповеди.
        - Что вы на это скажете? - резко спросил он.
        - Это совершенно четко говорит о том, что у меня и в мыслях не было писать эти письма.
        - Ну если это говорит о том, что вы даже не думали писать эти письма, тогда о чем же вы думали?
        - Понятия не имею.
        - Вы можете представить его светлости какую-нибудь улику самого косвенного характера?
        - Нет.
        - Или улику, услышанную от кого-нибудь?
        - Нет.
        - Или когда-нибудь?
        - Нет.
        - Или где-нибудь?
        - Или где-нибудь, - теперь мистер Пиготт автоматически повторял слова.
        - Вы когда-нибудь упоминали о том ужасном деле?
        - Нет.
        - И оно по-прежнему заперто… навеки запечатано… в вашей груди?
        В конце концов мистер Пиготт полностью потерял самообладание. Он с мукой на лице заломил руки и в отчаянии прокричал:
        - Нет, я выпустил его из Моей груди!
        Чарлз приехал домой ночью с бутылкой шампанского. Все кончено навсегда, сказал он. Завтра этот жалкий мерзавец Пиготт расскажет, сколько ему заплатили за подделку писем и кто заплатил. Так что еще один враг удален с поля боя.
        Однако Кэтрин и теперь не могла успокоиться. Ведь хорошее никогда не продолжается долго, особенно когда речь идет о политике. Сегодня это Пиготт. Кто будет завтра?
        После открытой демонстрации своей враждебности, выказанной Вилли с места дачи свидетельских показаний, Кэтрин написала ему, что больше он не посмеет переступить порог ее дома, пусть даже не пытается сделать это. Если же он будет настаивать на встрече с детьми, в чем она не имеет права ему отказать, то дети должны будут поехать к нему. А что касается ее, Кэтрин, она больше никогда не откроет ему дверь своего дома. Также она была весьма неучтива по отношению к Анне, которая теперь полностью перешла на сторону Вилли. Ей уже слишком много лет, и она слишком устала от примирений. Ее навязчивая идея - любить и защищать Чарлза, а значит, все его враги автоматически становятся и ее врагами. В этом Кэтрин доходила буквально до одержимости. Только дети и любимая тетушка Бен, которая к этому времени уже была прикована к постели, занимали оставшуюся часть ее сердца.
        - «Таймс» непременно принесет тебе извинения, - сказала она.
        - Разве ты не помнишь, как я сказал, что рано или поздно они будут вынуждены извиниться? Разве все это не свидетельствует о том, что английский общественный строй не так уж непогрешим?
        Кэтрин слишком долго оставалась в сильнейшем напряжении, чтобы быстро успокоиться.
        - Ты уверен, что Пиготт завтра признается?
        - Если бы ты видела его сегодня, то у тебя бы не возникло никаких сомнений в этом. Сэр Чарлз буквально лишил его дара речи. Бедный ничтожный мерзавец… У него в Дублине семья, и он чувствует угрызения совести и свою вину перед ней. Он, конечно, скажет, что совершил все ради своей семьи.
        - Если его дети пойдут по стопам своего отца, то им лучше умереть с голоду, - пылко проговорила Кэтрин.
        - Кэт, ну нельзя же быть такой мстительной!
        - Да ты посмотри, что он с тобой сделал! - вскричала она. - Целый год тебя подозревали Бог знает в чем! Со всех сторон на тебя выливали целые бочки грязи! И как ты только можешь испытывать сочувствие к нему или к кому-то из его родных?
        Чарлз шутливо сдвинул брови.
        - А я-то подумал, что у нас с тобой будет небольшой праздник, дорогая… Может быть, мне спрятать шампанское для более подходящего случая?
        Как всегда, ее гнев вмиг прошел и ей стало совестно.
        - Прости, прости меня, я не хотела вести себя как сварливая старуха!
        - Ты? Сварливая старуха? Ну, мне лучше знать, кто ты есть на самом деле.
        И необыкновенное спокойствие в его голосе смыло без следа ее мстительное настроение. Ведь, слава Богу, все кончилось удачно, беды не случилось. От выпитого шампанского они почувствовали уверенность, спокойствие и с оптимизмом заговорили о будущем, о котором так редко осмеливались даже мечтать. Когда умрет тетушка Бен, а это случится очень скоро, ибо недавно ей исполнилось девяносто семь лет, Кэтрин продаст Уонерш-Лодж и купит дом в Брайтоне. Ей всегда нравился Брайтон, близость моря. Тем более теперь превосходное железнодорожное сообщение от Лондона до Брайтона. Если бы им удалось подыскать себе дом в самом уединенном уголке этого города, поближе к холмам… тогда было бы меньше прохожих, меньше зевак…
        - Значит, мы будем вместе, Кэт?
        - Конечно, дорогой! Разве я не твоя жена? Разве мы с тобой не супружеская пара, как много-много других людей?
        - Я бы очень хотел уехать из дома рядом с Риджентс-Парком. Этот особняк никогда не был для меня домом.
        - И Вилли никогда не омрачит наш дом своим присутствием, - погруженная в свои мысли, продолжала Кэтрин.
        - Мне кажется, ты читаешь сейчас миссис Генри Вуд, дорогая моя.
        - И Ирландия добьется гомруля, и тогда мы заживем счастливо.
        - Разве когда-нибудь люди жили счастливо?
        - Не знаю. Но мы обязательно это узнаем.
        Увы, ничто на свете не проходит без огорчений, поэтому на следующее утро свидетель Ричард Пиготт не явился в суд. Все это походило на загадку, которая никогда не будет разгадана.
        - Где свидетель? - вопросил председатель комиссии.
        Главный прокурор ответил:
        - Господа, насколько мне известно, никто понятия не имеет о местонахождении свидетеля. Мне сообщили, что мистер Соумс посылал за ним в отель, но там свидетеля не оказалось, не было его там со вчерашних одиннадцати часов вечера.
        Адвокат ответчика, сэр Чарлз Рассел, поднялся со своего места:
        - Господа, если произошла какая-либо задержка с появлением свидетеля в суде, то я должен просить вашу светлость немедленно издать постановление о его аресте.
        Председатель комиссии ответил, что немедленно займется этим.
        Но прежде чем постановление было подписано, поступили сведения о том, что мистер Пиготт в присутствии сержанта ирландской полиции мистера Шаннона предыдущим вечером сделал официальное заявление прямо в своем отеле. Этот жалкий человек признался в том, что письма были подделаны им в собственных целях.
        Он не смог устоять перед приманкой, предложенной мистером Хьюстоном, секретарем ирландского патриотического союза верноподданных, который собрал доказательства того, что преступление совершили националисты. Он составил памфлет под названием
«Парнеллизм без маски» и предложил своему старому приятелю Ричарду Пиготту, этому простодушному, бесхитростному и вечно нуждающемуся в деньгах малому, хорошие деньги за любую улику, которую тот смог бы состряпать против Парнелла и партии националистов. А особенно он не поскупится заплатить за какие-нибудь документы. Собрав необходимое количество гиней на дорожные расходы, мистер Пиготт появился в Париже и намекнул мистеру Хьюстону, что обнаружил обличающие документы, находящиеся в некоей черной сумке, по неосмотрительности забытой кем-то из
«невидимых», которые виновны в убийствах в Феникс-Парке. Среди этих документов были также письма, подписанные Парнеллом и Патриком Иганом.
        Мистер Хьюстон, придя в неописуемый восторг, взял эти письма, заплатив за них мистеру Пиготту шестьсот фунтов, что, безусловно, являлось целым состоянием для этого нищего мерзавца, и отправил это «богатство» в Англию.
        Поразительно было то, что у главного редактора «Таймс» достоверность этих писем почти не вызвала сомнений и желания проверить факты. Он обсудил этот вопрос с юрисконсультом «Таймс» и с графологом, после чего они устроили страшную атаку на такого знаменитого и выдающегося человека, как лидер ирландской партии.
        История эта попахивала весьма дурно, а влиятельная «Таймс» не получила никакого удовольствия от того, что ей пришлось приносить сдержанные извинения:

«Мы считаем своим долгом выразить наши глубочайшие и искренние сожаления, что были вынуждены опубликовать письма касательно мистера Парнелла».
        Спустя несколько дней история мистера Пиготта плачевно завершилась в Мадриде. Опозоренный и убогий, он застрелился в спальне отеля.
        А мистер Парнелл на короткое время стал национальным героем Англии - страны, которую он люто ненавидел. Где бы он ни появлялся, везде его встречали с восторгом и овациями. Когда же он поднялся со своего места в парламенте, чтобы произнести речь, зал встретил его громкими аплодисментами. Все члены либеральной партии в знак почтения к нему встали. Мистер Гладстон повернулся и лично поклонился ему, демонстрируя всему парламенту, что он по-прежнему непоколебимо поддерживает Парнелла и билль о гомруле. По правде говоря, на тот момент мистер Гладстон был всего-навсего лидером оппозиции, но это не могло продолжаться вечно. Консерваторы, весьма вероятно, проиграют следующие выборы, зато потом старик - мужественный и непоколебимый, несмотря на возраст, - вернется на свой пост.
        Обо всем этом и размышлял Парнелл под грохот оваций. Но если он и испытывал небывалый подъем, то не показывал этого. Он стоял с гордо поднятой головой, возвышаясь над толпой и с нетерпением ожидая, когда все рассядутся по своим местам. Инцидент, из-за которого все аплодировали ему, завершился. Теперь предстоит заниматься более важными делами.
        Спокойный, уверенный в себе, бесстрастный и излучающий какой-то сверхъестественный магнетизм, Чарлз ждал. И когда наконец аплодисменты затихли, он произнес тихим, спокойным голосом:
        - Ответьте мне, есть ли здесь кто-нибудь, кто осмелится встать со своего места или сидя, кивком головы или словом, сказать, что он верит в то, что существуют хоть малейшие сомнения в том, что эти сфабрикованные письма не были написаны и подписаны мною?!
        И снова зал разразился аплодисментами и ободряющими криками, а когда все опять стихло, пышущий энтузиазмом Тим Хили поднялся и сказал, что лично его никогда не волновали обвинения со стороны «Таймс». Так пусть ирландская партия вслед за своими отцами продолжает великое дело и пусть те, кто оклеветал Джона Митчелла, Смита О'Брайена, Эммета и Вульфа Тона, продолжают свою гнусную клевету и политические преступления - этим они сделают себе только хуже, поскольку ирландская партия сохранит за собой полное доверие своих соотечественников и будет продолжать гордо нести знамя ирландского народа. И никому не дано опорочить это знамя!
        Еще он добавил, что не сомневается в том, что месяц тому назад один из членов консервативной партии мог выйти вперед и заявить, что письма поддельные, а Пиготт убит в Мадриде из-за достопочтенного представителя от города Корк.
        Раздался сдержанный смех, намного сдержаннее, чем обычно позволяли себе в парламенте по отношению к членам ирландской партии. Этим и закончилось длительное и утомительное дело, и Кэтрин, сидящая на женской галерее, скрывала за вуалью слезы, струящиеся по ее щекам, - слезы гордости и восторга.
        Она бесконечно устала, на какое-то время ей показалось, что человеческие фигуры перед нею слились в бесформенную, безликую, темную массу, похожую на стаю ворон, которые с громким карканьем дерутся, готовые разорвать на куски самую слабую из них.
        Глава 21
        Странно, но их мысли были настолько созвучны, что, когда Кэтрин спросила, счастлив ли Чарлз, - ибо таких оваций она никогда еще не слышала, - он ответил:
        - Целую неделю эти овации сидят у меня в глотке. Эти приветственные вопли очень напоминают мне крики и завывания толпы, которая при мне однажды пыталась линчевать человека.
        Кэтрин невольно задрожала от ужаса.
        - Не надо так думать. Лучше наслаждайся своей популярностью.
        - Я буду, конечно, наслаждаться, отчасти меня это даже забавляет, но этим меня не купишь. Никогда. Ведь они просто испытывают чувство вины из-за своей ошибки по отношению ко мне. Чисто английское преклонение перед законами. Я рад, что у ирландцев есть религия, поскольку в Ирландии очень мала надежда, что там будут так поклоняться законам.
        - Хорошо, по крайней мере ты принимаешь эти овации с огромным достоинством. Я горжусь тобой.
        Он улыбнулся и крепко сжал ее руку.
        - Я счастлив, что наконец-то вызвал в тебе гордость за меня. Но не очень-то радуйся их бурным аплодисментам. У меня предчувствие, что очень скоро ты узнаешь их с совсем другой стороны.
        - Почему ты так говоришь? - воскликнула она с тревогой.
        - Потому что у меня нет никаких оснований доверять им. Да, меня забросают приглашениями. Да, со мной захотят побеседовать в Клубе Восьмидесяти. Думаю, это большая честь, хотя я мог бы совершенно спокойно обойтись без этого. И я принимаю их приглашение только потому, что мне выпала удачная возможность заставить их выслушать меня.
        - А что еще тебе предстоит?
        Он неохотно ответил:
        - Сэр Чарлз и леди Рассел устраивают в мою честь прием. Мне очень хотелось бы отказаться, но я не могу. Сэр Чарлз вел мое дело и сделал для меня очень много, особенно когда с таким блеском провел перекрестный допрос Пиготта. Так что мне придется выразить ему свою благодарность.
        Чарлз нежно поцеловал ее, правда по ее взгляду чувствовалось, что сейчас она не очень расположена к ласкам. Ее обижало и даже раздражало, что она публично не разделяет с ним его триумф. Почти всем было известно о ее роли в жизни Парнелла, а все-таки ей приходилось оставаться в тени, ее игнорировали: никого не должно оскорблять присутствие женщины с подорванной репутацией.
        Чуть раньше подобной ситуации, наверное, вообще не возникло бы, поскольку Парнелл не принимал участия в светской жизни. Но теперь его имя было у всех на устах, он стал как бы всеобщей достопримечательностью и был вынужден часто появляться на публике. А Кэтрин обречена тихо сидеть дома и ждать, когда он вернется с мероприятий, на которых присутствовали ее родственники. Там мог появиться ее брат, сэр Ивлин Вуд, или ее тетя с дядей - лорд и леди Хадерли.
        Кэтрин старалась не выказывать своих истинных чувств. Но, оставаясь в одиночестве и ожидая его возвращения, она думала только о том, сколько еще времени они будут жить этой неестественной жизнью, то есть она будет сидеть за пяльцами и мысленно представлять себе роскошные экипажи, подъезжающие к ярко освещенным особнякам с широко распахнутыми дверями, с дворецкими на ступенях. Она словно воочию видела вечерние туалеты дам, слышала мягкий шорох шелков и тафты, когда светские леди плавно выходили из карет, представляла ослепительный блеск их бриллиантов. Кэтрин теперь почти ничего не знала о самой последней моде: оказывается, треугольные рукава на платьях, казавшиеся ей раньше нелепыми и чуть ли не безобразными, стали последним писком, равно как и крошечные турнюры, иногда не больше изящного изгиба осиной талии.
        Этим летом ей самой не мешает купить несколько красивых платьев, хотя бы для того, чтобы по вечерам надевать их дома. К чему ей беспокоиться об изысканных приемах и балах? Она достаточно насмотрелась на них в молодости и прекрасно знала, что состоят они из бессмысленной болтовни и ни к чему не обязывающей учтивости. Мужчины с подозрением смотрели на нее, когда она выказывала желание поговорить с ними о чем-нибудь серьезном, а женщины с их вечно колышущимися веерами, кокетливыми улыбками и бесконечной фальшивостью во всем утомляли ее до смерти. Поэтому теперь она предпочитала тихие и спокойные вечера наедине с Чарлзом.
        Но не те вечера, когда она сидела в полном одиночестве, ожидая его возвращения с какого-нибудь светского раута! Тогда она испытывала страшное отчаяние и ей было нестерпимо больно. Правда, стоило ему переступить порог дома, сбросить пальто и цилиндр, воскликнув при этом, до чего же ему надоела вся эта светская болтовня, как она тут же ощущала прилив небывалого счастья и вновь все ее сомнения и переживания улетучивались. Более того, она даже с жалостью начинала думать обо всех этих светских дамах, присутствующих на званых вечерах, где они тщетно искали свое счастье.
        Ее очень обрадовало, что весной Вилли наконец оставил ее в покое. Она возблагодарила за это Господа. Вилли продолжал писать ей бесконечные письма, полные жалоб и упреков, но полностью отказался от своих попыток увидеться с ней. И, получая время от времени кое-какие деньги, он имел совесть не показываться ей на глаза.
        Но вновь вмешалась рука судьбы! Тетушка Бен скончалась, и всей семье пришлось собраться вместе. Естественно, прибыл и Вилли. Ведь тетушка Бен была очень богата. И каждый, помимо формальных выражений сочувствия, про себя думал о том, что написала старая леди в своем завещании…
        Кэтрин, любившая тетушку пылко и нежно, до самой кончины старушки оставалась рядом с ней. Тетушка лежала на огромной кровати с пологом на четырех столбиках и выглядела такой хрупкой, что казалось, она вот-вот воспарит в воздух. Однако ясный ум не покидал старую леди до самой последней секунды.
        Занавеси были раздвинуты, поскольку ей хотелось видеть небо - светло-синее небо, знаменующее наступление лета. От окна раздавались звуки машущих крыльев, ибо совы вновь свили над ним свои гнезда. Марианна, верная служанка тетушки Бен, говорила, что совиные гнезда - предзнаменование того, что ее любимая хозяйка очень скоро покинет этот бренный мир. И Кэтрин тщетно объясняла простой женщине, что совы вьют свои гнезда на этом окне уже более семидесяти лет. Но Марианна упрямо стояла на своем:
        - Это знак того, что грядет печальный час.
        И действительно, этот час неумолимо наступал. Слуг призвали к смертному одру, чтобы навеки попрощаться с хозяйкой.
        Они с торжественным видом по очереди подходили к кровати умирающей. Все они души в ней не чаяли. По воскресеньям тетушка Бен всегда отпускала их в церковь, а нанимая кого-нибудь к себе на службу, она запоминала имена своих слуг навсегда. Она сочувствовала им, когда кто-нибудь заболевал, она знала обо всех их семейных делах, о радостях и невзгодах, о свадьбах и рождениях детей. Она не упускала ни одной мелочи, и, хотя в последние годы редко спускалась из своей спальни в гобеленовую залу или в погожий денек на несколько минут выходила подышать свежим воздухом, ей было известно обо всем, происходящем в доме. Она была доброй и хорошей хозяйкой, и они пришли, чтобы попрощаться с нею. Те, кто помоложе, тихо всхлипывали, шмыгая носами, а старый Джеймс, верный тетушкин кучер, никого не стесняясь, плакал навзрыд.
        Когда слуги ушли и воцарилась тишина, Кэтрин подошла к кровати умирающей и взяла ее за руку, тонкую и прозрачную, как осенний лист, опавший с дерева.
        - Это ты, голубушка моя?
        - Да, тетушка.
        - Как я рада. Нагнись-ка ко мне поближе.
        Неужели тетушка по лицу Кэтрин догадалась о ее неприятностях? Или старая леди просто боялась неведомой темной дороги, неумолимо ожидающей ее впереди?
        Кэтрин так и не удалось узнать этого, поскольку усталые веки старушки закрылись навсегда.
        Было слишком поздно…
        И очень грустно…
        Завещание, сделанное год тому назад в присутствии кухарки, Сары Элизабет Рассел, и служанки, Марианны Элизабет Халлам, а также поверенного мистера Пима и его секретаря Уильяма Бака, гласило, что Анна Мария Вуд, вдова сэра Бенджамена Вуда, оставляет все свое состояние, почти в сто пятьдесят тысяч фунтов, своей любимой племяннице Кэтрин О'Ши. В завещании не упоминался никто из остальных племянников и племянниц. Но самым важным было условие, гласившее, что ни настоящий, ни будущий муж Кэтрин не имеют никакого права вмешиваться в то, как она распоряжается своими деньгами. Кэтрин также являлась единственной душеприказчицей, и если бы она умерла раньше своей тети, то все состояние перешло бы к ее детям в виде вложения в акции британской или индийской железнодорожной компании.
        Присутствующие пришли в неописуемую ярость, все до единого: брат Кэтрин, генерал сэр Ивлин Вуд, и сестры Анна, Эмма и Кларисса. Особенно же неистовствовал Вилли. После того как было зачитано завещание, Вилли резко встал и стремительно вышел из комнаты, демонстративно хлопнув дверью. Он был разорен. Он мог отдалиться от своей жены, но теперь он не имел законного права контролировать ее состояние, на что он, естественно, очень надеялся. Разве это не особое право супруга? Неужели ему придется - смириться с тем, что ему отказано в этом праве?
        Кэтрин тщетно доказывала, что понятия не имела о написанном в завещании, и не переставала слышать слова о чрезмерном влиянии, которое она якобы оказывала на старую женщину, и видела враждебные лица братьев и сестер.
        Все были настроены против нее. Она понимала это, и ей это было тяжело. Возможно, негодовали они не потому, что она стала обладательницей огромного состояния, а потому, что она была женщиной с печально известной репутацией, женщиной, опозорившей их семью. Да вы только вообразите: уважаемой всеми семье Вуд приходится постоянно слышать о том, что имя их родственницы с насмешкой произносится во всех мьюзик-холлах и пивнушках города! Что бы на это сказал их отец, будь он жив?
        Вилли даже не пытался поговорить с ней. Он лишь смерил ее угрюмым взглядом. Его вид поразил Кэтрин. Ничего не осталось от безупречно одетого денди. Костюм был скверно пошит, воротник несвеж. Глаза налиты кровью, на лице следы беспробудного пьянства. Веселый жуир и повеса, капитан О'Ши исчез навсегда. Все его низкие, мелкие интриги и тщеславные стремления привели его к печальному концу.
        Почему-то на этот раз Кэтрин испугалась его больше, чем если бы увидела перед собой бодрого, наглого, самоуверенного субъекта, каким был Вилли прежде, когда являлся к ней с всевозможными угрозами. Раньше он мог шантажировать ее, а она могла тут же дать ему денег, принадлежащих тетушке. Но теперь для этого надо было оспаривать завещание, на что ушло бы слишком много времени. Похоже, капитан О'Ши навсегда лишился своего золотого тельца.
        Кэтрин с трудом выносила пребывание в Уонерш-Лодж и с грустью смотрела в окно на парк, где бежала знакомая тропинка к дому любимой тетушки. Она мучительно думала о том, как ей не хватает милой старушки, ныне покоящейся с миром на церковном кладбище рядом со своим супругом.
        Тетушка поступила очень мудро, записав этот безобразный дом в викторианском стиле на имя Кэтрин, поскольку она может продать его и осуществить свое давнее желание - переехать в Брайтон, к морю.
        И хотя Уонерш-Лодж был ее домом в течение последних десяти лет, хотя здесь она родила троих детей (в том числе и бедняжку Софи), она не сожалела о том, что ей придется покинуть его навсегда.
        - Что бы ты там ни говорила, дорогая, - рассуждал иногда Чарлз, - но мои самые сладостные воспоминания будут всегда связаны с твоим маленьким будуаром Уонерш-Лоджа. Он был моей любимой тюрьмою.
        Какое-то время она с грустью вспоминала о первых минутах их зародившейся любви. Ей казалось, что с того момента прошли столетия. Ей казалось, что тогда она была совсем молода, хотя тогда ей было уже за тридцать и она была матерью семейства. Наверное, первая в жизни любовь всегда заставляет женщину чувствовать себя молодой. Кроме того, истинная, настоящая любовь сохраняла в Кэтрин иллюзию молодости еще лет десять: ведь сейчас она была уже женщиной в годах, с седыми волосами и скорбными морщинками возле глаз. Но она предвкушала то счастливое время, когда они с Чарлзом переберутся в новый дом в Брайтоне, где заживут припеваючи, как муж и жена. К тому же в новом доме она никогда не будет думать о том, что там когда-то жил Вилли.
        И стоило ей позабыть о неприятной склоке вокруг завещания тетушки Бен и своих опасениях насчет Вилли, как она полностью погрузилась в долгожданное осуществление своего плана.
        Она отыскала именно такой дом, который хотела. Он находился на окраине города. Сбоку от него простирались кукурузные поля, а напротив мерно перекатывались морские волны. Место было очень тихим, уединенным и совсем недалеко от вокзала. Она также подыскала конюшню только для Диктатора и Президента, поскольку Гомруля переправили обратно в Ирландию. Так что теперь, похоже, они могли спокойно жить, не опасаясь чужих любопытных взоров.
        Когда Уонерш-Лодж опустел, люди устремились туда за сувенирами из «дома, где жил Парнелл».
        Эллен, кухарка, вызвалась отправиться с ними в Брайтон, но Джейн Лейнстер решила уволиться. Кэтрин нашла другую служанку, Филлис Браун, которая сразу стала буквально обожать младших детей и саму Кэтрин. Для малышей, конечно, нужно найти новую няню, Нора с Кармен уже были достаточно взрослыми, чтобы нуждаться в гувернантке! Норе было семнадцать лет, Кармен - шестнадцать. Кэтрин очень беспокоилась за их будущее. Нору уже пора было выводить в свет, но сестры настолько любили друг друга, что следовало бы вывести их в свет вместе. Но как теперь сделать это?
        Она не переехала из Уонерш-Лоджа, пока не разрешила некую проблему, вставшую перед нею. Вилли, невидимый, но представляющий собой зримую угрозу, начинал действовать. Он написал дочерям письмо о том, что им придется провести лето с их тетей Анной, а Анна, больше всех оскорбленная завещанием тетушки Бен и не простившая Кэтрин ее счастья в постыдной, незаконной любви, с радостью поддерживала Вилли в его требовании.
        И вот она в карете приехала за девочками. Осмотрела их с ног до головы, когда те стояли перед нею в юбочках и серых пальто из камвольной ткани, она проговорила:
        - Мои бедные деревенские мышки! - И с укором обратилась к Кэтрин: - Неужели у них нет одежды получше? Они смотрятся в этом как школьницы.
        - Они и есть школьницы, - возразила Кэтрин.
        - Ерунда! Они уже взрослые девочки. В самом деле, Кэт, сколько еще времени ты собираешься допускать, чтобы они выглядели подобным образом? И это с деньгами тети Бен!.. - Анна замолчала и презрительно глянула на сестру.
        - Никто из вас никак не может смириться с тем, что мне достались все деньги, не так ли? Милая тетушка Бен покупала девочкам одежду всю жизнь, однако она вообще не должна была этого делать, поскольку у меня есть собственная семья. Она прекрасно знала о моем муже, никогда не умевшем обеспечить свою семью! И если ты так сокрушаешься по поводу Норы и Кармен, так лучше передай свои сожаления их отцу, чтобы он позаботился об их внешнем виде.
        - Кэт, ну…
        Кэтрин в гневе отвернулась.
        - Ох, Анна, как я устала от твоего лицемерия! Меня просто тошнит от него! Я-то думала, что в нашей семье не будет лицемеров.
        Анна густо покраснела, ее лицо вытянулось.
        - Лучше уж быть лицемеркой, нежели кое-кем… Сказала бы я…
        Кэтрин отозвалась ледяным голосом:
        - Если ты собираешься увезти с собой девочек, то по крайней мере при них попрощайся со мной должным образом.
        Она протянула сестре руку, пытаясь выдавить из себя улыбку в надежде, что скоро забудет о заплаканном лице Норы и о Кармен, которая никак не могла скрыть возбуждения от предстоящей поездки. Ведь в Лондоне был Джералд, а Кармен обожала брата. И поездка в столицу сулила ей намного больше развлечений, нежели мама, имеющая привычку закрываться в гостиной и просить, чтобы ее не беспокоили, когда приезжал мистер Парнелл. Она не сомневалась, что мистер Парнелл приедет и в Брайтон. В Лондоне наверняка будет веселее!
        - Мамочка, не забудь сказать новой няне, что Клер не ест овсянку. От нее малышку тош-тош-тошни-и-ит…
        Из глаз Норы хлынули слезы, и Кэтрин, нежно целуя ее, сказала:
        - Конечно же, дорогая, я не забуду об этом. А ты не расстраивайся, ведь ты уезжаешь в Лондон не навсегда. Кармен, ангел мой, веди себя хорошо. Ты и в самом деле школьница, несмотря на то, что говорит тетя.
        Карета уехала. А вместе с ней ее взрослые дочери. Но ведь с ней остались Клер и малышка Кэти. Клер была очень умная девочка. Ее голова с копной мягких каштановых волос до боли напоминала ее отца. Кэти же являла собой пухленький комок лукавства и озорства.
        Действительно, женщине никогда не угодишь, думала Кэтрин. Ну с чего ей горевать о троих уехавших от нее детях? Ведь это естественно и правильно, что взрослые дети уезжают из родного дома… С ней же остались две малышки, которых она любит безмерно.
        Беспредельное счастье наступило тогда, когда они обосновались в брайтонском доме. Сейчас они действительно считали себя мужем и женой. У Чарлза был кабинет, который он оборудовал в задней части дома, в комнате, окна которой выходили в поле. А огромная супружеская спальня окнами выходила на море. И они проводили там много счастливых мгновений. Ибо от кого им теперь скрываться? Слуги были преданные, а дети слишком маленькие, чтобы разобраться, что к чему. Вилли ни разу не приезжал к ним. Как и Джералд. Кэтрин давно было известно, что он пошел в своего отца, причем унаследовав не лучшие его качества. И это глубоко печалило ее. А Нора писала письма, полные тоски по дому.
        И в то же время Кэтрин была счастлива. Этот год оказался успешным, и мистер Гладстон сдержал свое обещание, наконец пригласив Чарлза в Хаварден. Вернувшись оттуда, Чарлз сказал, что визит увенчался огромным успехом. Мистер Гладстон выразил свою решимость проследить за тем, чтобы билль о гомруле прошел при его жизни. И действительно, казалось, что все эти долгие годы лишений, напряженной работы и борьбы будут наконец вознаграждены.
        - А тогда мы возьмем Клер и Кэти и уедем за границу, - сказал Чарлз. - Я уйду из политики. Ты будешь рада этому?
        Кэтрин посмотрела на его усталое, осунувшееся лицо, в его темные бездонные глаза, горевшие от возбуждения.
        - Я буду очень рада этому. Только боюсь, что ты не выйдешь из всего этого живым.
        - О, меня не так-то просто убить.
        - Единственное, на что я надеюсь, - это то, что ирландский народ будет благодарен тебе.
        - Полагаю, в один прекрасный день они воздвигнут мне памятник. Но кого волнуют памятники? Я хотел бы увидеть свою страну процветающей, богатой и чтобы в ней царили справедливые законы. Чтобы люди всегда были сыты, а не питались гнилой картошкой. Дети научились бы читать и писать, а зимой носили бы теплую обувь. Чтобы матери не выбрасывали только что родившихся детей в сточные канавы. Чтобы никто не лежал на улице, умирая под холодным дождем. Чтобы суда, увозящие эмигрантов, не увозили столько молодежи. Мне часто снится один и тот же сон: я вижу женщин, рыдающих на набережной Корка. Я просыпаюсь, и их плач подолгу потом звучит у меня в ушах. Но больше так не будет! Пэдди, Джонни и Майк смогут остаться дома, жениться на своих возлюбленных и ухаживать за стариками родителями.
        - Это мне очень напоминает страну Утопию.
        - Нет, это не Утопия, а достойная, процветающая страна с честным правительством. Во всяком случае, я не верю в Утопию без народа. Такого вообще не бывает. - Он улыбнулся. - Ну, если не считать нас с тобой.
        Кэтрин тоже улыбнулась.
        - Будет очень странно со стороны парламента, если он не станет рассматривать ирландский вопрос. Намечаются ли прения в будущем?
        - Ну, дорогая, зачем тебе беспокоиться об этом теперь? Тем более зачем заглядывать в будущее? Я вообще не стал бы этого делать, не будь я настроен столь оптимистично.
        Даже сейчас его оптимизм оказался преждевременным. За день до Рождества, когда на море разыгрался свирепый шторм и от яростных порывов ветра в оконных переплетах дребезжали стекла, раздался звон дверного колокольчика и на пороге появился мужчина, держащий в руке листок бумаги, очень похожий на юридический документ.
        Документ оказался исковым заявлением в суд о разводе, О'Ши против О'Ши и Парнелла.
        Кэтрин была настолько сбита с толку и ошарашена, что не смогла дождаться вечера, когда должен был вернуться домой Чарлз. Она села на дневной поезд до Лондона и, зная, что Чарлз находится на парламентских прениях, отправила туда записку с просьбой, чтобы он срочно вышел и встретился с ней.
        По иронии судьбы все это очень напоминало их первую встречу, но уже при совершенно других обстоятельствах.
        Как только Чарлз увидел выражение ее лица, он спросил с тревогой:
        - В чем дело? Что случилось? Что-то с кем-нибудь из детей?
        Она взяла его за руку. Даже здесь, во дворе парламента, за ними внимательно наблюдали.
        - Мы можем где-нибудь поговорить? Чарлз, Вилли наконец сделал это! Он возбудил дело о разводе!
        Несколько секунд Чарлз молчал. Потом с облегчением проговорил:
        - Ты так напугала меня, Кэт! Я подумал, что с кем-то из детей случилось несчастье!
        Она изумленно посмотрела на него.
        - Ты что, не понимаешь, что произошло?!
        - А что в этом особенного? Разве не этого мы с нетерпением ожидали столько лет? Разве не этого нам обоим хотелось?
        Она внимательно рассматривала выражение его лица, которое так хорошо знала. Он и в самом деле был обрадован и приятно взволнован. Но, может быть, за этим возбуждением скрывалась подозрительность, скрытность, осторожность?
        - Подожди, я только возьму пальто и саквояж. Мы поедем домой, а по пути поговорим.
        Проезжая по веселым, праздничным улицам, украшенным в честь Рождества, а потом ожидая поезда на вокзале Виктории, Кэтрин испытывала страшную головную боль. Ей по-прежнему казалось, что все наблюдают за ними. Она словно воочию видела листок бумаги, лежащий в ее сумочке, - исковое заявление в суд о разводе, О'Ши против О'Ши и Парнелла. Когда они с Чарлзом вместе появлялись на людях, она непременно высоко держала голову. Теперь же ее шея болела от страшного усилия.
        Наконец они устроились в удобном купе, и, как только дверь купе закрылась, Кэтрин взволнованно заговорила:
        - Чарлз, а что будет с тобой? Ведь этот скандал уничтожит всю твою работу! И как ирландцы воспримут тот факт, что их лидер является ответчиком на суде в деле о разводе?
        Он нежно посмотрел на нее, и этот взгляд чуть не разбил ее сердце.
        - Бог с тобой, Кэт, ты думаешь только обо мне! Подумай лучше о нас, о Клер, о Кэти. - Он даже не собирался отвечать на ее вопрос о том, что ожидает его.
        - Неужели ты не понимаешь, что почти все ирландцы - католики? - возбужденно продолжала она. - Священники и епископы станут твоими злейшими врагами, а ведь не думаешь же ты, что люди не прислушаются к словам своих пастырей?! Этого нельзя допустить, когда ты так близок к успеху! На следующий год это не имело бы никакого значения, но теперь… - Ее голос стал срываться от волнения. - Я не сомневаюсь, что Вилли на этот раз превосходно справится со своей задачей. Он недаром выбрал именно этот момент.
        - Ты считаешь, что именно поэтому Вилли поборол угрызения совести насчет своей религии?
        - Угрызения совести? Да он никогда не знал, что это означает. Угрызения совести! Он ненавидит тебя и сделает все, чтобы тебя уничтожить. Полагаю, он уже давно это сделал бы, если бы его не устраивала беспечная жизнь на деньги тетушки Бен. Он пришел в неописуемую ярость, узнав, что она ничего не отказала ему в завещании. И он никогда не думал, что я освобожусь от его притязаний и гнусных требований. Даже теперь… - грустно проговорила Кэтрин. Она задумалась о чем-то и спустя несколько минут продолжила: - Я ничуть не сомневаюсь, что от него можно откупиться при помощи соответствующей суммы. Но таких денег нет, и я не уверена, что когда-нибудь удастся их достать. Достать денег, достаточных для того, чтобы он наконец успокоился.
        - Кэт, мне нравится то, что ты говоришь. Сейчас у тебя появилась возможность навсегда избавиться от этого человека, и ты это сделаешь. Имей ты хоть миллион фунтов, я никогда не позволил бы тебе дать ему хоть пенни. Кстати, а на какие средства он теперь живет?
        - Понятия не имею. Возможно, его содержит Анна. Она всегда сочувствовала ему, к тому же сейчас у нее живут Нора с Кармен. Думаю, что и Джералд там часто бывает.
        - Но Анна отнюдь не богата. Я хочу сказать, не настолько, чтобы оплачивать сумасшедшие расходы Вилли. Тебе не хуже меня известны его пристрастия.
        Кэтрин быстро взглянула на него.
        - О чем ты думаешь?
        - Не знаю… Видишь ли, по-моему, тут не обходится без неких подводных течений. Сейчас объясню. Меня всегда озадачивало, зачем Чемберлен поддерживал такого человека, как О'Ши, если только он не рассматривал его в качестве орудия против меня.
        От этих слов Кэтрин пришла в ужас.
        - Ты хочешь сказать, что, возможно, Чемберлен платит Вилли за то, чтобы тот возбудил дело о разводе?
        - Ну, положим, мы никогда не узнаем всю подноготную этой истории. Но если это так, - Чарлз взял ее холодную руку в свою, - то я утверждаю, что этим он оказывает нам неплохую услугу.
        - Мы сможем оспорить это дело, - пылко сказала Кэтрин. - Мы сумеем защитить себя. Мы сможем доказать молчаливое согласие, тайный сговор между Вилли и нами. Называй это как хочешь. Перед тем как мы познакомились, Вилли умолял меня быть с тобой как можно более ласковой. Используй свое очарование - вот как он тогда выразился. Да что, собственно, я так разволновалась? Если мне как следует постараться, то я смогу найти дюжину женщин, которые были его любовницами.
        - Нет, Кэт.
        - Что «нет»?
        - Не надо этого делать. Пусть будет так, как есть.
        - Пусть будет так?! - не веря своим ушам, воскликнула Кэтрин.
        На одной из станций поезд остановился, дверь купе открылась, и вошли две женщины с множеством тяжеленных тюков и свертков. Они сели напротив Кэт и Чарлза и уставились на них.
        Наконец Кэтрин поняла, что происходит. Проницательные взоры женщин пристально и безжалостно изучали двух людей средних лет, держащих друг друга за руки, словно молодые влюбленные. Вскоре одна из женщин узнала их, и Кэтрин почувствовала, что вот-вот начнутся развязные подмигивания и кивочки.
        Их важный разговор был прерван в самом разгаре, к тому же у Кэтрин страшно болела голова. Она не поверила своим глазам, когда одна из женщин напротив сначала заклевала носом, потом уснула, а вторая достала вязание и целиком погрузилась в него.
        Нельзя допустить, чтобы его уничтожили, нервозно размышляла Кэтрин. Не важно, что он говорит, - она будет бороться в суде при помощи любого подвернувшегося под руку оружия. Она опустится на любую глубину, только бы защитить его!
        Стоило им наконец очутиться в своем доме на Уолшингем-Террас - и все потекло так, словно ничего не произошло. Их ожидал готовый ужин, но перед тем, как сесть за стол, они пошли к Клер и Кэти, которые, выкупанные и одетые в ночные рубашечки, ждали, когда папа с мамой поцелуют их и пожелают им спокойной ночи. В столовой горел камин, рядом с ним умиротворенно свернулся Гроуз, занавеси были задернуты. Шторм постепенно утихал, лишь изредка порывы ветра ударяли в оконные ставни. И казалось, что даже стихия успокаивалась, чтобы не мешать уюту, воцарившемуся в этом доме.
        Чарлз разлил по бокалам мозельское вино.
        - Полно, Кэт, ну что ты все время о чем-то думаешь? Мы хотели этого развода, и не важно, будет развод или нет, я никогда не уйду от тебя.
        Ее губы чуть заметно задрожали.
        - Как ты можешь быть таким спокойным? Почему все это тебя совершенно не пугает, в отличие от меня?
        - О любовь моя, как это не похоже на тебя! Столько лет мы страстно ожидали свободы, и вот когда наконец она пришла, ты испугалась! Я буду отдавать Ирландии то, что вынужден отдавать, но моя личная жизнь не принадлежит этой стране. Она принадлежит только тебе.
        - Из-за меня будет загублен весь труд, которому ты посвятил свою жизнь.
        - Нет, это не так. Ты постоянно вдыхаешь в меня жизнь, я живу ради тебя, так будет и впредь. И я искренне верю, что умер бы, не будь рядом со мной тебя. В меня швыряли камнями и будут еще швырять, но это не важно. Судьба распорядилась так, что мы любим друг друга. Тому и суждено быть.
        Сила его взгляда была столь мощной, лицо его было настолько энергичным, при этом излучая искренность и теплоту, что Кэтрин, глубоко вздохнув, превозмогла себя и окунулась в уют и спокойствие, окружающие ее.
        - Представь себе, Кэт, мы могли бы пожениться.
        Она согласно кивнула.
        - Конечно, ты всегда была моей женой, но теперь ты сможешь носить мое имя. Я так долго мечтал об этом.

«Больше я не буду Китти О'Ши, - подумала она благодарно. - И не будет больше мистера Фокса, мистера Карпентера, мистера Престона, мистера Стюарта. И мы будем похоронены в одной могиле, рядом…»
        - Но все-таки сразу после Рождества надо обязательно встретиться с Джорджем Льюисом, - упрямо проговорила Кэтрин. - И ты глубоко ошибаешься, считая, что я позволю Вилли строить из себя в суде невинную овечку и обманутого, оскорбленного мужа. Мы должны выиграть это дело. Мы должны защитить себя! Должны!
        Чарлз отстранился от нее. Несмотря на то что он находился на расстоянии вытянутой руки от нее, Кэтрин показалось, что внезапно он оказался где-то бесконечно далеко. Она посмотрела в его гордое, аскетичное лицо.
        - Мой народ поддержит меня. А что подумают англичане, меня ничуть не беспокоит.
        - Основная часть твоего народа принадлежит к католической церкви, и эти люди неукоснительно сделают то, о чем их попросят их священники.
        Он еле заметно кивнул.
        - Да, безусловно, церковь будет настроена против меня, но неужели ты и вправду считаешь, что люди будут слепо верить словам своих священников? Ведь именно я олицетворяю собой их надежду в течение долгих лет, и именно я был наиболее ощутимой и реальной опорой в их жизни, а не их Божественный Отец, который, похоже, слишком долго смотрел сквозь пальцы на страдания своей паствы, ничего не предпринимая для того, чтобы прекратить их. Да, ты сочтешь мои слова богохульством, пусть, - значит, я богохульник. - Он устало потянулся. - Пойдем-ка лучше спать, дорогая. Я почитаю тебе какие-нибудь стихи, чтобы ты уснула.
        Напряжение этого дня донельзя вымотало Кэтрин, и вскоре она провалилась в сон.
        Рано утром она проснулась оттого, что Чарлз беспокойно ворочался и что-то бормотал во сне. Опять ему снились кошмары. А ведь этого не случалось очень давно, и она решила было, что он совсем избавился от них.
        Кэтрин потрясла его за плечо, чтобы он проснулся, и. он, открыв глаза, проговорил с волнением:
        - Они решили, что я бросил их.
        - Кто? Кто решил?
        Тут он проснулся окончательно.
        - Ах, Кэт, это ты? Что случилось?.. О, мне опять приснился кошмар!
        - Да, расскажи, что это было.
        - Я сам не понимаю. Не важно, кошмар уже прошел. - Он положил голову ей на плечо. - Давай попробуем заснуть.
        Нет, кошмары никуда не делись, и она знала, что ему пригрезилось в этом страшном сне. Значит, весь вечер он лгал ей. Он безумно волновался за судьбу своего народа и тревожился, что новый скандал может причинить ему огромный вред. А все из-за нее, Китти О'Ши - женщины, которую эти люди с удовольствием увидели бы горящей на костре или с осиновым колом, вбитым в сердце.
        Глава 22
        Дождавшись конца Рождества, Кэтрин оделась для поездки в город в отороченную мехом пелерину и шляпку, поскольку стоял сильный мороз, и отправилась в Лондон к своей сестре Анне.
        Она не ожидала сердечного приема. Полный разрыв с сестрой после кончины тетушки Бен продолжался, и этот визит Кэтрин к сестре не прибавил тепла их отношениям. Она просто заехала к Анне, чтобы забрать Нору с Кармен домой. Это было ее первым шагом в предстоящей нелегкой борьбе.
        Приезд Кэтрин весьма удивил Анну. Увидев сестру, она сдержанным, холодным тоном осведомилась:
        - Что привело тебя сюда, Кэт? Если ты хочешь просить Вилли отказаться от дела о разводе, то сразу предупреждаю тебя, что ты зря тратишь время.
        - Меньше всего я желаю просить о чем-то Вилли!
        Анна, видимо, ожидая от сестры слез и унижения, была совершенно обескуражена подобным ответом.
        - Помилуй, Кэт, на твоем месте я бы вела себя тише воды и ниже травы, а не как самоуверенная гусыня. Но, полагаю, влияние этого мужчины…
        - Этот мужчина, как ты изволила только что выразиться, - резко перебила сестру Кэт, - ничего не знает о моем визите сюда. Я приехала за дочерьми.
        - Не думаю, что тебе удастся забрать их. Я абсолютно уверена в том, что Вилли не разрешит им уехать с тобой.
        - Я не собираюсь спрашивать его разрешения. Я просто сообщаю тебе, что желаю увезти Нору и Кармен домой. Почему ты на меня так смотришь? Ты считаешь, что я оказываю на них пагубное влияние?
        - Не знаю, Кэт, но вы с Чарли Парнеллом ведете себя так, словно вы правы, а все остальные кругом - виноваты. Мне никогда еще не доводилось встречаться с чем-нибудь более вопиющим, чем ваше поведение за последний год. - Анна укоризненно покачала головой, в ее глазах застыло показное изумление. - И после всего этого ты хочешь, чтобы две невинные девочки, которых так пытается защитить их отец, вернулись к тебе домой!
        На это Кэтрин проговорила ледяным голосом:
        - Анна, твоего разрешения мне тоже не нужно. Я приехала сюда не спорить. Я приехала за дочерьми. Так ты пошлешь за ними или мне самой придется идти искать их? Надеюсь, нет нужды напоминать тебе, что я еще помню расположение комнат в твоем доме?
        - Не надо иронизировать. И не будь столь саркастичной! Так или иначе, это ты воспользовалась старческим слабоумием бедной тетушки и практически разорила Вилли…
        Кэтрин вновь перебила излияния сестры:
        - Не стоит читать мне нотации, Анна. Все это происходит потому, что ты до сих пор таишь на меня зло, так что не надо. Если Вилли такой несчастный и ты испытываешь к нему сочувствие, то лучше пойди да утешь его. - От этих слов Анна вспыхнула, а глаза Кэтрин округлились в пугающей догадке, и она довольно язвительно добавила: - Если, конечно, ты уже не утешила его.
        Не успела Анна ответить - да и что она могла сказать на это? - как дверь распахнулась и в комнату стремительно ворвалась Нора.
        - Мамочка, мама, я услышала твой голос! - Она бросилась в распростертые объятия Кэтрин. - О дорогая мамочка, почему ты так долго не приезжала к нам? Ну, как там Клер и Кэти?
        Следом за Норой в комнату вошла Кармен. Ее радость при виде матери была намного сдержаннее, чем у сестры. На самом деле приезд Кэтрин совсем не обрадовал ее. Кармен автоматически сделала реверанс и украдкой взглянула на тетю.
        - С малышками все в порядке, они с нетерпением ждут вас. Клер то и дело спрашивает, когда вы приедете.
        - Мы едем домой! - с восторгом воскликнула Нора. - О мамочка, а мы думали, что ты уже никогда не захочешь видеть нас.
        - Глупышка, я все время скучала о вас. Кармен, разве тебе не хочется поцеловать маму?
        Кармен неохотно подняла лицо.
        - О, вы сделали себе прически! - воскликнула Кэтрин. - Так вот почему вы смотритесь совсем иначе, чем прежде.
        Девочки были одеты в платья, которых Кэтрин прежде не видела. Должно быть, с Вилли произошли какие-то перемены, раз он одевал дочерей, однако получилось это у него очень даже неплохо. Безусловно, не без руководства со стороны Анны. Девочки выглядели очень миленькими и повзрослевшими в платьицах с накрахмаленными воротничками из органди и аккуратными складками на талиях. Правда, личико Норы осунулось, а вот Кармен - чувствительная, восприимчивая Кармен, всегда прячущаяся при любой, самой мелкой неприятности, - держалась странно: ее голубые глаза смотрели куда-то в сторону, но не от робости, а от смущения.
        Ужасно, ужасно, ее родная дочь стеснялась находиться в обществе своей матери!
        Лицо Кэтрин вытянулось от гнева. Она сжала кулаки. И с этим ей придется бороться!
        - Что ж, дорогие мои, укладывайте ваши вещи. Нас ожидает кэб.
        Анна выступила вперед, ее глаза сверкали.
        - На твоем месте, Кэт, я бы сперва поинтересовалась, хотят ли они ехать с тобой. Не думаю, что ты можешь приказывать им. Они не маленькие дети, так что на них не распространяется судебная юрисдикция, и они свободны в своем выборе родителя.
        - Вижу, ты уже ознакомилась со всеми законами и постановлениями, - презрительно сказала Кэтрин. - Ведь теперь Вилли продумал все до мелочей, не так ли? Что ж, полагаю, неприятности, неожиданно свалившиеся на его голову, сделали его разум более проницательным. Но его ожидают еще большие напасти, и не думаю, что они придутся ему по вкусу. Я намерена бороться в суде всеми возможными способами. - Она высоко вскинула голову, глаза ее сверкали от возбуждения. - Он, верно, считает, что я ничего не стану предпринимать? О! Неужели он решил, что я позволю ему уничтожить одного из величайших людей Англии? Неужели он совершенно лишен чести… или хотя бы чувства причастности к истории?
        Рот Анны искривился.
        - Полагаю, в данный момент Вилли интересует не история, а человек, который самым подлым образом похитил у него жену.
        - Ох, Анна, Анна, и ты могла поверить в это? Выходит, ты действительно подпала под его влияние. - Кэтрин взглянула на сестру и вновь заметила на ее пухленьком лице краску смущения. Ее охватило омерзение, и она резко развернулась, собираясь покинуть ненавистный ей дом.
        - Давайте, девочки, собирайте вещи, и побыстрее. Но возьмите только те вещи, с которыми вы сюда приехали. Я подожду вас в кэбе. И поторопитесь, пожалуйста.
        Анна снова выступила вперед:
        - Ради Бога, Кэт…
        Может, она переживала из-за того, что кто-нибудь из знакомых, случайно проходя мимо, заметит ее сестру, ожидающую в кэбе возле ее дома? Однако такие мелочи не волновали Кэтрин, когда на карту была поставлена судьба целого народа.
        Ожидая в кэбе дочерей, Кэтрин старалась успокоиться, хотя бы внешне. Она посмотрела на себя в зеркальце и увидела, что хотя она и была бледна, но рот ее смягчился и в любую секунду губы готовы были улыбнуться навстречу дочерям.
        Когда же дверь распахнулась, Кэтрин увидела одну только Нору, которая шла к кэбу, обливаясь слезами.
        - Мамочка, Кармен остается! Она не поедет с нами! Понимаешь, Джералд устаивает сегодня вечеринку, и она хочет пойти на нее. И еще она сказала, что если мы будем жить с… ну, в Брайтоне, то вообще никуда не будем ходить, а станем сидеть дома взаперти.
        Спустя несколько секунд Кэтрин очень спокойно спросила:
        - Она даже не выйдет попрощаться?
        - Нет, она выйдет. Конечно! Просто она боится…
        - Скажи ей, что бояться не надо. Передай, я не стану отговаривать ее от того, что ей нравится. Ее желания - это ее дело. Так и скажи. Кстати, а как ты, Нора?
        Нора просияла сквозь слезы.
        - О, меня не волнуют эти вечеринки и званые обеды. Тетя Анна сказала, что я неудачница и вообще никогда не буду иметь успех в свете. А я хочу только одного - быть дома с тобой и малышками.
        Нора подобрала юбки и устремилась обратно в дом. Спустя несколько минут она появилась вместе с Кармен, которая сейчас, забыв о своих опасениях, бросилась в объятия матери.
        - Мамочка, а ты правда не возражаешь, чтобы я осталась? Это ведь только для того, чтобы Джералд не обиделся. Он говорит, что я хорошая сестра, а у него есть приятель…
        - Я все прекрасно понимаю, дорогая. Но передай Джералду, что мне бы хотелось, чтобы он как-нибудь приехал ко мне, когда будет свободен от занятий и светской жизни.
        - Да, мамочка, обязательно! Он часто говорит о тебе.
        - Хорошо? - пришлось спросить ей.
        Кармен заколебалась, потом неохотно ответила:
        - Ему только не нравится мистер Парнелл.
        Кэтрин прикусила губу, которая задрожала от боли. Кэбмен повернулся и сердито дал понять, что лошадь замерзла. Ну сколько еще можно ждать?
        Кэтрин ответила, что они могут ехать, и помахала на прощание Кармен, оставшейся стоять на улице. Кэтрин подумала, что ее поездка оказалась одновременно и небесполезной, и неудачной. Можно сказать, никакой. Но это было начало. Теперь она сможет со спокойной душой оставить малюток на попечение Норы, совещаться со своим поверенным, мистером Джорджем Льюисом, и, когда наступит время, часто ездить в Лондон.

«Вилли и Анна?» - подумала она, и снова лицо ее помрачнело. Теперь никак нельзя расслабляться, давать волю чувствам. Ей придется использовать каждый козырь, который есть у нее на руках.
        Они детально изучали дело всякий раз, когда Чарлз возвращался из Ирландии. Кэтрин собрала все доказательства, которые посоветовал ей раздобыть мистер Льюис: доказательства жестокости Вилли, его молчаливое согласие на то, чтобы Кэтрин и Чарлз были вместе, его требования вознаграждения и на всякий случай, если этого окажется недостаточным, - доказательства любовных связей Вилли с другими женщинами. У нее имелся список имен этих женщин, и все были готовы выступить свидетельницами. В том числе и ее сестра Анна.
        Кэтрин больше не волновали мысли о том, что подумают или скажут о ней ее родственники. Разве они беспокоились о ней, когда устроили затянувшийся судебный процесс касательно завещания тетушки Бен? Тогда они обвиняли ее во всех смертных грехах - в предательстве, лжи, алчности. Они превратили ее беззаветную любовь к тетушке в отвратительный продуманный план с целью завладеть ее состоянием. Так какое же значение имела теперь ее супружеская неверность?
        Никто из ее родственников никогда не задумывался об ее истинных чувствах. Никто из них даже не подумал назвать ее поведение преданностью. Для них ее душа была черна. К примеру, разве они взволновались бы, услышав, что она умирает с голоду?
        Однако она не поверила своим ушам, узнав, что Чарлз тоже настроен против нее. Или ей просто показалось? Ибо, несмотря на советы мистера Льюиса, Чарлз сначала позволил ему оповестить о деле сэра Фрэнка Локвуда, а потом заявил, что намерен отозвать свое возражение по иску, и сказал, что Кэтрин обязана поступить так же.
        А дело должно было слушаться через неделю.
        Кэтрин решила, что долгие месяцы нервного напряжения, наверное, помутили рассудок Чарлза.
        - Как же ты мог сделать такое? Ты же уверял всех, что если только будут известны все факты по делу, то тебя не обвинят.
        - Мой народ никогда не будет против меня, что бы ни случилось. Англичане же… - Он пожал плечами. - Пусть думают, что им угодно. Это меня совершенно не волнует.
        - Но Чарлз! - Она не знала, как ей справиться с этой новой проблемой. - Ты только представь, что они поверят Вилли! А именно это им и останется, если мы промолчим. Ты будешь уничтожен!
        Он отрицательно покачал головой, словно не слышал ее слов.
        - Нет, капитану О'Ши никто не поверит. Они помнят его как человека, высмеивающего их манеры и одежду и отказавшегося следовать политике партии. Они предпочтут симпатизировать мне, а не ему.
        - Как и не мне, его жене, - прошептала Кэтрин. - Ведь для них я - Китти О'Ши. Они никак не дождутся случая забросать меня камнями. Ты слишком доверяешь им. Что ты скажешь насчет Тима Хили, который сегодня бурно приветствует тебя, а завтра готов облить тебя грязью? Или насчет Майкла Давитта, который практически стал монахом? А насчет Секстона и Джастина Маккарти?.. Насчет полковника Ноулана? И уж конечно, ты не должен забывать о голосе святой католической церкви!
        - Кэт, мне не нравится, когда ты такая.
        Она в отчаянии закрыла лицо ладонями.
        - Какая? На кого я похожа? Опять на сварливую старуху?
        Его нежный голос немного успокоил ее.
        - Нет. Ты просто сбита с толку и выглядишь сейчас как женщина, какой ты никогда не была. - Внезапно он заключил ее в объятия, уткнувшись лицом в ее волосы. - Пусть Вилли поступает как хочет. Пусть! Пусть будет развод! Я боюсь только того, что могло бы остановить его, даже теперь, когда уже поздно. Да какое имеет значение, что будут о нас говорить? Вместе мы смело встретим все напасти. И ты наконец станешь моей женой. Неужели это не стоит того, чтобы промолчать?
        Она отстранилась, чтобы получше разглядеть его лицо. Оно было усталым и почти прозрачным. Она так измучилась в поисках необходимых доказательств, чтобы ими защищаться на суде, что не заметила, насколько похудел и осунулся за это время Чарлз. Хватит ли у него сил выстоять перед тем, что ожидает их впереди?
        - Я считаю, что это стоит того, - наконец проговорила она. - Но принесет ли это пользу, если тебе придется отказаться от Ирландии?
        - Ты решительно недооцениваешь свое значение в моей жизни, - сказал он, лукаво улыбаясь. - И мое значение для ирландского народа. Что ж, должен сказать тебе, Кэт, что я настроен достаточно оптимистически и считаю, что мы вынесем все это. Только ты обещаешь забрать свое возражение по иску?
        - А я должна это делать?
        - Мне стало известно, что ты втянула в это дело даже свою сестру.
        Кэтрин вызывающе вскинула голову.
        - Она не заслуживает лучшей доли! Ты знаешь, что я прибегну ко всему, лишь бы защитить тебя.
        - Я возражаю против того, чтобы меня защищали подобным образом. Поскольку это не пойдет на пользу ни тебе, ни мне. Зачем позорить других людей?
        - Но Вилли опозорит нас! Ты хочешь дождаться, чтобы он начал давать показания?
        - Тогда нам надо избегать читать их. А через полгода, весной…
        Теперь наступила ее очередь уткнуться лицом в его плечо и заплакать. Тело ее сотрясалось от рыданий.
        - Ну, полно, Кэт, успокойся, любовь моя.
        - Ты вынуждаешь меня вспомнить знаменитые слова Папы: «А теперь твердо придерживайтесь веры, надежды и милосердия». Я так давно не думала об этом.
        - Так подумай об этом сейчас и дай мне увидеть вновь мою милую, добрую Кэт.
        Он так и не сказал ей, почему передумал защищаться на суде. Он сказал только, что решил это уже давно и она сама увидит: так будет лучше.
        Наверное, он прав, ибо вечером Кэтрин застала Нору в слезах. Когда она ласково успокаивала дочь, приговаривая: «Дорогая, тебе не стоит волноваться из-за этого», Нора начала смеяться и плакать одновременно.
        - Я только что почувствовала такое облегчение, мамочка! Мистер Парнелл говорит, что теперь нам с Кармен не придется показываться на суде. Мы так боимся этого, особенно Кармен.
        - Ты и Кармен! В суде! Почему ты мне ничего не сказала?!
        Нора поникла головой.
        - Я не смогла бы вынести этого. Папа еще давно написал, что нам придется явиться в суд. Это наш долг - дать свидетельские показания! Если мы откажемся, то попадем в тюрьму за неуважение к суду.
        - Умоляю, скажи, в чем состоят ваши показания? - хрипло спросила Кэтрин.
        Нора зарделась. Сейчас она не могла смотреть матери в глаза.
        - Да ни в чем особенном, правда.
        - Но все-таки?
        - Только в том, что ты просила не беспокоить тебя, когда у тебя был гость. Что гостиная всегда была закрыта. Что… что слуги тоже были предупреждены и обо всем знали…

«О Господи, а ведь все это длилось столько лет! - мучительно подумала Кэтрин. - Как я могла не понять, какие чувства испытывают мои дети при виде закрытой двери?!
        - А Джералд? Его тоже вызовут?
        Нора молча кивнула.
        Кэтрин крепко сжала кулаки, не в состоянии понять, что плохо, а что хорошо. У нее помутилось в глазах. А ведь ей так хотелось отомстить за них с Чарлзом! Но стоит ли теперь устраивать это публичное зрелище за счет страдания ее дочерей?
        И впервые она мысленно возблагодарила Чарлза за то, что он принял решение за них обоих. Они могут спокойно оставаться дома, подальше от взоров жадной до зрелищ публики, в то время как Вилли в зале суда получит все, что ему надо.
        Чарлз посоветовал ей подождать выхода очередного номера «Таймс» или по крайней мере воздерживаться от чтения газет, пока будет слушаться дело. С таким же успехом он мог бы посоветовать ей не выбегать из охваченного пожаром дома.
        И ей пришлось сосредоточенно сидеть над длинной статьей, которая занимала в газете гораздо больше места, нежели новости о важнейших событиях в стране.
        Лицо Кэтрин побагровело от гнева и стыда, когда она читала свидетельские показания служанок Джейн Лейнстер и этой коварной мисс Гленнистер, которая, опознав Чарлза по фотографии, заявила, что он часто бывал в доме и иногда во время его визитов дверь в гостиной запиралась на замок. Кэтрин в ужасе читала показания домоправительницы дома близ Риджентс-Парка Эстер Харви, заявившей, что миссис О'Ши часто приходила в гости к джентльмену, проживавшему в этом доме; Кэтрин прочитала показания Сэмюэля Друри, кэбмена, часто привозившего мистера Парнелла в Элшем поздно ночью. А эта пакостная особа Гарриет Булл показала, что видела ответчика и ответчицу, вместе выходящими из спальни… А миссис Петерс показала, что миссис О'Ши часто приходила поздно ночью с распущенными волосами, что совершенно недопустимо для респектабельной дамы; она также упомянула о странном эпизоде, когда неожиданно приехал капитан О'Ши и мистер Парнелл тут же покинул дом по пожарной лестнице. Даже милому старику Партриджу пришлось с большой неохотой признать, что он присматривал за лошадьми - Диктатором, Президентом и Гомрулем, которых
мистер Парнелл привез из Ирландии, а также что ему приходилось часто поздним вечером встречать мистера Парнелла на вокзале с экипажем.
        Что касается Вилли, то он превратился в образец оскорбленной невинности. Он, наверное, просиял от облегчения, когда мистер Локвуд, Q.C[Queen's Councel - королевский адвокат.] , поднялся со своего места и произнес:
        - Я явился сюда с моим ученым коллегой мистером Причардом, представляющим здесь ответчицу по данному делу, миссис О'Ши, и желаю воспользоваться благоприятной возможностью заявить от ее имени, что я не намерен устраивать перекрестный допрос всех свидетелей, и призываю всех их не принимать участия в этом судебном разбирательстве.
        Тем не менее это не удержало сэра Эдварда Кларка вызвать на место дачи свидетельских показаний своего клиента и вытянуть из него ужасные доказательства позорной неверности его жены.
        Капитан О'Ши заявил, что, по желанию его жены и ее престарелой тети, он проживал в Альберт-Мезонз в то время, как его супруга находилась в Уонерш-Лодже. Однако он часто навещал ее, и их отношения всегда были весьма дружелюбными. Так было до тех пор, пока после выборов в Голуэй до него не дошли слухи о его жене и Парнелле. С того времени он часто писал ей и в каждом письме убеждал отказаться от этой дружбы. Потом в доказательство этого было представлено очень много писем, в том числе и письмо его сына Джералда, который в грубоватой мальчишеской манере выражал намерение задать взбучку мистеру Парнеллу, если этого захочет отец. Капитан О'Ши посоветовал жене переговорить с ее поверенным, мистером Пимом, и она выполнила его просьбу. И тут же в доказательство этого было предъявлено еще одно, весьма неприятное письмо.
        Однако она не сдержала обещания порвать с ответчиком даже после опасной для нее публикации статьи в «Пэлл-Мэлл газетт» насчет несчастного случая, произошедшего с мистером Парнеллом по дороге в Уонерш-Лодж.
        Итак, слушание дела длилось уже два дня. В конце первого дня Кэтрин, не в силах больше бездействовать, накинула пелерину и вышла из дома прогуляться по берегу моря, чтобы хоть немного сбросить нервное напряжение и усталость. Может быть, морской бриз развеет ее кошмары… Она решила думать о счастливой жизни, ожидающей ее впереди, а не об этом безобразном судилище, происходящем в невидимом ею зале суда в Лондоне. Она не станет больше думать о Вилли, который каждым своим словом лжесвидетельствовал, при этом олицетворяя собой справедливость и оскорбленные чувства.
        Однако печальные мысли не давали ей покоя.
        Какой непоправимый вред причиняется Чарлзу в этом проклятом зале суда! Нет, ей надо срочно избавиться от предчувствия неумолимой беды, надвигающейся на нее, и возвратиться к Чарлзу со спокойным лицом. Постепенно свежий морской воздух и быстрая ходьба вдоль берега моря освежили ее голову.
        Она забыла надеть вуаль. Это было ошибкой, поскольку, несмотря на немногочисленность прохожих в этот штормовой день, ее узнавали. Какой-то молодой деревенский парень, стоявший возле дамбы, указал на нее пальцем, и его лицо исказилось от злобной гримасы.
        - О, да это же сама Китти О'Ши!
        Две женщины, проходившие мимо, тут же остановились и уставились на Кэтрин.
        - Ха, вышла себя показать! - проговорила одна из них нарочито громко, чтобы Кэт их услышала.
        Женщины присоединились к парню, и вся троица зашагала рядом с Кэтрин. Она ускорила шаг. Их грубый смех и безотрадные выкрики перекрывали даже яростные порывы ветра.
        Но ей не следует волноваться из-за этого. Они слишком молоды, глупы и невоспитанны. В один прекрасный день, может быть, они узнают всю правду и по-иному будут думать о ней. Что, впрочем, тоже мало беспокоило ее. Кэтрин продолжала быстро идти с гордо поднятой головой, надеясь, что они устанут со своей глупой игрой. Когда же они начали передразнивать ее походку, Кэтрин все-таки не выдержала и крикнула им:
        - Вы донимаете меня! Умоляю вас, перестаньте!
        Она посмотрела на их ухмыляющиеся, раскрасневшиеся от ветра и веселья физиономии и не успела отвернуться, как одна из женщин нагнулась и в Кэтрин полетел комок грязи.
        Ее лицо и пелерина были испачканы. Она с изумлением взглянула на преследующую ее троицу. Она была потрясена. А те как в ни в чем не бывало непристойно хохотали. Ей безумно хотелось выбранить их за безобразное поведение, но она заметила других прохожих и решила промолчать, ибо люди начинали останавливаться, разглядывая ее грязное лицо и одежду. Ей еще не приходилось оказываться в подобных ситуациях. Сцена воистину была отвратительной. Кэтрин пришлось поскорее удалиться, она старалась не бежать, а уйти от всех этих зевак с достоинством и высоко поднятой головой. Она вспомнила, как однажды говорила Чарлзу: «У меня длинная шея, и я смогу высоко держать свою голову».
        Но проще было сказать это, нежели сделать. К преогромному несчастью, Чарлз стоял в прихожей, когда она наконец возвратилась домой. Она, стараясь не показывать ему лицо, что-то пробормотала о холоде и ветре. Но неужели она надеялась скрыть от Чарлза правду под таким предлогом? Он, конечно, заметил, что ее лицо испачкано грязью.
        - Кэт, что случилось? Слезы… эта грязь… - Его лицо стало каменным. - Что произошло?!
        И ей пришлось рассказать ему о своем неприятном приключении. Она постаралась смягчить свой рассказ.
        - Как бы мне хотелось, чтобы их выпороли! Ну, ничего, я добьюсь этого, - произнес он злобно, но спокойно. - А зачем ты выходила из дома?
        - Разве я узница? Или должна от кого-то прятаться?
        - Ты измучила себя чтением этой проклятой газетенки. А теперь подвергаешь себя оскорблениям, выходя на улицу. И это после того, как я отказался выйти на место дачи свидетельских показаний, чтобы разделить с тобой твою печаль!
        Сказав это, он неожиданно заключил ее в объятия.
        - О Кэт, милая Кэт, я не сержусь на тебя. Но видеть дорогое лицо все в грязи… - Он достал платок и. начал вытирать ее лицо. - Я намерен свернуть кое-кому шею, и в первую очередь этим деревенским негодяям!
        На следующий день, несмотря на все напасти и расстроенные после безобразного происшествия чувства, Кэтрин опять прочитала «Таймс».
        Все в конце концов решилось.
        Мистер Локвуд попросил об условном решении суда, вступающем в силу с определенного времени, если оно не будет оспорено и отменено до этого срока, и становящемся совершенно ясным и окончательным через полгода, и с полной уверенностью потребовал, чтобы дети до совершеннолетия находились под опекой его клиента.
        Ну, как они могли отказать Вилли? Как?! Ведь Клер и Кэти были зарегистрированы как его дочери, и у судьи, независимо от того, тронула его оскорбленная невинность капитана О'Ши или нет, не было иного выбора, как следовать статьям закона. Младшие дети никогда не останутся под опекой виновной стороны, а поскольку ответчица отказалась от возражений по иску, то тем самым она автоматически признала свою виновность. Что касается соответчика, то его описали лишь как человека, «который воспользовался преимуществом гостеприимства, оказанного ему со стороны супруга, чтобы совратить его жену».
        Кэтрин мерила шагами комнату, скомкав в кулаке ненавистную газету. При этом она громко говорила, даже не осознавая, что разговаривает сама с собой:
        - Не было никакой пожарной лестницы на Мединна-Террас! Ах, эта злобная женщина! Да она же от начала до конца все выдумала или рассказывала то, о чем ее попросили, поскольку вряд ли эта деревенщина смогла бы сама додуматься до такой складной истории! А как они оклеветали Чарлза! О Боже! Миссис Петерс знала, что он просто осторожно выходил от меня, чтобы избежать скандалов со стороны Вилли, я сама просила его об этом! - Ее глаза наполнились слезами. - А Джейн, Джейн, которой я так доверяла!.. Зачитывая письмо Джералда, этот мерзавец просто воспользовался тем, что мальчик написал по своей неопытности и невинности, ничего не понимая, бедняжка! А несчастный Партридж! Ну зачем им все это понадобилось? Ну зачем они разнюхивали? Эти несчастные людишки никогда не знали, что такое любовь!
        Дверь открылась, и в комнате появился Чарлз.
        - Доброе утро, любовь моя. Ну как, мы будем завтракать?
        - Чарлз, он же отнимает у нас детей!
        - Зато в конце концов ты получила развод, - отозвался Чарлз и нежно поцеловал ее трясущиеся губы. - Разве я не просил тебя не читать эту газетенку?
        Она с яростью высвободилась из его рук.
        - Тебя совершенно не волнуют Клер и Кэти, да? Да как же можно допустить, чтобы Вилли забрал их к себе? Он же знает, что они - не его дети.
        - Значит, он не получит их. Это всего лишь предписание суда, еще не доведенное до окончательной ясности.
        - Он сделает это, несмотря на все мои протесты. Он и Анна. Анна выступила в суде с видом невинной овечки, и ее совершенно не волновало, какую рану она нанесет мне в будущем.
        - Я всегда говорил, что, впутывая в это дело Анну, ты совершаешь ошибку.
        - Нет, я совершила ошибку, послушав тебя и отказавшись от защиты. Ты читал последнее сообщение в газете?
        - Я же просил тебя не читать газету!
        - А я все-таки прочту тебе, что там написано. Вот, послушай! - И она, едва сдерживая слезы, прочитала следующее: - «Исход судебного разбирательства о разводе, возбужденного капитаном О'Ши, застал врасплох избирателей мистера Парнелла. Теперь все они склонны верить, что он все же сам смоет с себя обвинения, выдвинутые против него, и сможет отстоять свою моральную позицию. Люди пока настолько преданы ему, что не станут поднимать шум, однако все считают, что найдут способ оставаться ему верными, если ему удастся полностью оправдаться. Бытует мнение, что такого способа не найдется и он больше не сможет оставаться лидером…»
        В дверь постучала Филлис.
        - Мадам, я могу подавать завтрак?
        Кэтрин посмотрела на Чарлза, застывшего, словно изваяние, возле камина.
        - Да, Филлис. И побольше кофе, пожалуйста. Сегодня утром нам понадобится очень много кофе.
        И Кэтрин упала на колени перед Чарлзом.
        - Дорогой, неужели ты не понимаешь, что произойдет, если ты откажешься защищаться? Неужели ты не понимаешь, что скажет мистер Гладстон? Или королева? Я знаю, королева рьяная пуританка, но и она посещает светское общество. Я даже не представляю, как после всего этого мистер Гладстон осмелится появиться перед нею.
        Он поднял голову.
        - Совсем недавно тебя волновали только Клер и Кэти. А теперь - мистер Гладстон с королевой.
        - Это из-за тебя, - прошептала Кэтрин. - Я в негодовании, ибо я волнуюсь за тебя.
        - А потом ты подумала, что я не должен состязаться с твоей верностью.
        - Но тут совершенно иное! На твоей совести три миллиона человек, не считая меня.
        - Ты не на моей совести, - произнес он, положив руку себе на грудь. - Ты у меня здесь, в моем сердце. И я обязательно найду способ, чтобы дети остались с нами. Нам придется обжаловать постановление судьи. Если же это не удастся… то, полагаю, капитан О'Ши очень скоро выберется из своего финансового кризиса.
        - Ты хочешь сказать… ты хочешь сказать, что намереваешься выкупить у него детей?
        - Ну, положим, нам придется не выкупать детей, поскольку мы никогда не расстанемся с ними, а покупать его подпись на документе о его отказе от опеки над ними. Если понадобится, я продам Эйвондейл. Ну, дорогая, а где же наш кофе? Надеюсь, Эллен приготовила почки и бекон. Мне надо хорошенько поесть с утра. Я собираюсь на встречу с членами ирландской партии и не сомневаюсь, что все сегодня будут необыкновенно словоохотливы. Хотя им есть чем заняться и без этого. Вот так-то вот.
        Кэтрин, обрадованная, что у Чарлза разыгрался аппетит, поскольку отсутствие его беспокоило ее уже давно, с надеждой в голосе проговорила:
        - Надеюсь, они все же поддержат тебя. Ведь ты пока еще их лидер.
        - Не-ет, они вцепятся мне в глотку. Но уверен, что сумею справиться с ними. Я совершенно не намерен уходить с политической арены именно в этот критический момент. - Он сел за стол. - А ты чем будешь заниматься?
        Кэтрин посмотрела на серую полоску моря, вздымающуюся от яростного ветра, вспомнила о вчерашнем происшествии и вздрогнула.
        - Посижу дома с детьми. Мне хочется, чтобы они все время были у меня на виду. - И про себя добавила: «И буду ждать твоего возвращения…»
        Позднее она послала Нору купить все газеты, какие только можно.
        После возвращения дочери Кэтрин вновь погрузилась в чтение, справляясь с нелегкой задачей разобраться в мнениях журналистов. Но это оказались не мнения, а единое мнение.

«Уйти с политической арены в личную жизнь…»

«В Англии ни духовенство, ни миряне больше не будут иметь с ним ничего общего…»

«Его политическая карьера кончена…»

«Найдется ли во всем мире хоть один человек, который теперь сможет поверить слову мистера Парнелла?»
        Вдобавок к своему горю она прочла несколько язвительных заметок насчет нижних юбок Китти О'Ши и гнусные шутки касательно побега по пожарной лестнице. Ко всему прочему случились и более серьезные вещи. В Типперэри[Графство в Ирландии.] снова начались поджоги и убийства бейлифов. А спокойный голос ирландского лидера сейчас явно срывался. О чем они думают? Что предпримут?
        Кэтрин позвонила в колокольчик и, когда в комнате появилась Филлис, швырнула ей охапку газет, приказав сжечь их в кухонной печи.
        - Слушаюсь, мадам. Не угодно ли вам подняться наверх и поспать. Теперь хозяина долго не будет дома.

«Хозяин…» Прежде Филлис никогда не называла так Чарлза. В груди Кэтрин не прекращал гореть маленький упрямый костер, а Чарлз все еще не возвращался. Но он приедет! Он всегда возвращается домой!
        Глава 23
        Если до сих пор Чарлз возвращался совершенно спокойным, то на этот раз все было иначе.
        Он приехал почти в полночь; глаза сверкали на его бледном, усталом лице.
        - Нам придется сражаться, Кэт! - выдохнул он и буквально упал в кресло возле камина. Его тело казалось невесомым от истощения и усталости.
        - Черт бы побрал эти подлые, лицемерные душонки! - проговорил он с яростью.
        - А чего можно было от них ожидать? - презрительно возразила Кэтрин. - Они давно все решили…
        - Они, видите ли, боятся шокировать мистера Гладстона. Мы ведь теперь публичные развратники и изгои, а он - примерный прихожанин.
        - Даже мистер Гладстон… - шепотом сказала Кэтрин, но не успела продолжить, ибо Чарлз устало перебил ее:
        - Да, разумеется, я ожидал, что он все узнает, но если бы скандал не стал достоянием общественности, он закрыл бы на это глаза.
        Кэтрин подошла к нему.
        - Расскажи, что случилось сегодня.
        - Мы собрались, чтобы выбрать председателя.
        - Ну и как?.. Неужели они переизбрали тебя? - воскликнула Кэтрин.
        - О да, они сделали это. Они даже поаплодировали мне. Я был избран единодушно.
        - Как же они пошли на это после всего, что с тобой приключилось?
        - Видишь ли, я не оказываю на них такого огромного влияния, как официальные послания из Ирландии. Из Дублина, Лимерика, Клонмеля, Энниса. Все прислали уверения в преданности и доверии. Кроме того, заявлено, что никто не подчинится диктату и что у них не будет другого лидера, кроме меня. О'Брайен с О'Коннором сделали мне комплимент, что я - самый выдающийся парламентский деятель от ирландской партии за все времена. Даже Тим Хили произнес в Лейнстере весьма лестную речь в мою честь. Вот, послушай: «Для Ирландии и ирландцев мистер Парнелл является скорее не человеком, а общественным институтом. И мы, находясь рядом с ним, сохранили силу и власть в совете Великобритании и всего мира, такую власть, какой мы никогда не обладали прежде».
        - Все это совершенная правда, - заметила Кэтрин.
        - Да, но, насколько тебе известно, я не очень-то доверяю Хили.
        - Но тогда что случилось? Что не так?
        Он посмотрел на нее усталыми глазами.
        - Нас уничтожил Гладстон.
        От этого откровения Кэтрин охватила дрожь. Она вспомнила завуалированную жестокость прищуренных проницательных глаз премьера, когда он был, казалось, весьма и весьма дружески настроен.
        - Именно этого я и боялась, - прошептала она. - Как же он сделал это?
        - Он написал письмо Джону Морли. Оно опубликовано в специальном выпуске «Пэлл-Мэлл газетт». Вот. - Он вытащил из кармана скомканную газету и ткнул в заметку указательным пальцем.
        Кэтрин начала читать, потом отложила газету в сторону, не в силах сосредоточиться на жестких официальных фразах.
        - Скажи, что означает это письмо?
        - Морли рассказал Джастину Маккарти об этом письме сразу же перед нашим собранием. Маккарти сообщил о нем мне, и теперь, когда уже слишком поздно, у меня нет иного выбора, как оставаться до конца верным своим принципам. И я намерен сражаться до конца! Я не позволю этому старому пауку одержать надо мной верх. Короче говоря, Кэт, он заявил, что я поставлю его в весьма неловкое положение, если останусь лидером ирландской партии. Таким образом я помогу этому ничтожеству стать во главе либералов, и при этом он будет опираться на то, что представляет интересы Ирландии.
        Кэтрин кивнула.
        - Скажи, разве это преступление - любить женщину?
        Он нежно погладил ее волосы.
        - Он трус. Он испугался общественного мнения. И возможно, он испугался королевы.
        - Он старик, - злобно произнесла она. - Он умрет.
        - Не так уж скоро. Я знаю, ему восемьдесят один год, он почти вдвое старше меня. Но в данный момент он чувствует себя вдвое моложе. И в его руках власть. Он один из тех в британском правительстве, кто может провести билль о гомруле.
        - Без тебя?
        - Полагаю, моя партия так и решила.
        - Значит, его надо успокоить.
        - Любой ценой.
        Кэтрин посмотрела на Чарлза, понимая, что это за цена.
        - Так что ты собираешься делать?
        - Обнародую новый манифест! - пылко ответил он.
        - Сейчас?
        - Нельзя терять ни минуты. На следующей неделе мы созываем митинг. На нем будут присутствовать все, кроме тех, кто серьезно болен или, как бедняга Патрик О'Брайен, сидит за решеткой. И большинство из них желает моей крови, - добавил он мрачно. - Поэтому я должен тщательно разработать план кампании. Не дожидайся меня, Кэт. Сегодня я не усну. Я буду работать.
        Она с тревогой посмотрела на него, ведь ее волновало только одно, насколько изнуренным и усталым он выглядит. Это потом она начнет думать о другом. Она понимала, что он всецело поглощен осуществлением своего плана - во что бы то ни стало добиваться счастья для своей страны. И думал он сейчас только об Ирландии. В ответ Ирландия, со своей лицемерной и надуманной жестокостью, уничтожает преданного ей лидера, который доведен до такого состояния, что скоро умрет от изнеможения - а это равносильно его убийству.
        Но нет, не Ирландия, а она, Кэтрин, вот кто убивает его. При помощи супружеской измены.
        Не один мистер Гладстон виноват в этом.
        Из Рима пришел эдикт, которого не посмел бы ослушаться ни один из ирландских священников и епископов. Народ, наверное, стал бы бороться против этого эдикта. Но люди не забывали о том, что их лидер был безумно влюблен, и не считали его таким рьяным католиком, как они. И их мощная религиозная закваска забродила в них.

«Все католики, - думала Кэтрин, ворочаясь в постели и глядя на мерцающую луну, медленно проплывающую над темной полоской моря, - сейчас желают одного - его гибели. Если бы Парнелл умер, они устроили бы ему пышные похороны. Но на живого и опороченного в их глазах близостью женщины они обрушатся со всей неистовой жестокостью, на какую только способны из-за своего эмоционального безумия и невежества».
        Она всегда понимала это, однако Чарлз почти убедил ее в том, что они для него не имеют никакого значения, в отличие от нее.
        Теперь, словно воочию видя его усталое, бледное лицо, склонившееся над листами бумаги и освещаемое тусклым светом лампы, она разобралась, что к чему. Он никогда не одержит победу над своим двойным «я». Он вечно будет преступником и для первой и для второй половины своего «эго». Такое положение было слишком непосильным, чтобы можно было вынести его.
        Но ей надо вынести! Она должна! И Кэтрин спустилась вниз приготовить кофе. Дожидаясь в холодной кухне, когда закипит вода, Кэтрин вспоминала о тех далеких ночах, когда она в ожидании его готовила для них еду на огне в камине своей спальни, а потом они сидели вдвоем, наблюдая за полыхающими поленьями, а после предавались восхитительным любовным переживаниям.
        То время показалось ей истинным счастьем, несмотря на тревоги и постоянные разлуки. Она вспоминала об их тайных прогулках у реки, о белой розе, которую она когда-то обронила, - ее засушенные лепестки она позднее обнаружила в конверте, который он носил во внутреннем кармане сюртука… она вспоминала об их тайных свиданиях в отелях, о том, как Он украдкой подавал ей в парламенте знак, известный только им двоим, и они незаметно уходили оттуда. Даже смерть малышки Софи теперь, казалось, обретала совершенно особенную и пьянящую, счастливую ауру.
        И вот им снова предстоит неравная борьба, а ведь оба постарели на десять лет и устали от постоянного напряжения в своем стремлении быть вместе.
        Но сейчас они были рядом. Она пригладила волосы, постаралась сделать спокойное лицо и внесла поднос с кофе к нему в кабинет.
        Увидев ее, он поднял глаза от бумаг.
        - Почему ты не спишь?
        - Ты же знаешь, я не могу уснуть без тебя. Вот, выпей немного кофе. Вижу, ты уже много написал.
        - Да. Но надеюсь, что большая часть этого мне не понадобится. Останься со мной, Кэт. Сядь возле камина.
        - Там Гроуз. - Она осторожно коснулась спящего пса носком атласной домашней туфельки.
        - Гроуз, конечно, изо всех сил старается, но он не может избавить меня от одиночества. - Он откинулся на стуле и пристально посмотрел на Кэтрин. - Только ты можешь это. Разве это не прекрасно, Кэт? Что я нашел единственного человека на всем белом свете, который способен для меня что-то сделать?
        - И, несмотря на это, ты оставляешь этого единственного человека спать в одиночестве.
        - Не сердись на меня. Ведь ты не сердишься, правда? Я вижу это по озорным искоркам в твоих глазах. - Он отшвырнул перо. - Думаю, нам не стоит больше оставаться здесь.
        Вот так она выиграла несколько часов, хотя спускалась к Чарлзу совсем не за этим. Но сейчас, ощущая на груди тяжесть любимой головы и прислушиваясь к яростным порывам ветра, рвущегося в оконные рамы, она еще сильнее чувствовала уют теплой постели и испытывала знакомое чувство победы от того, что сохранила еще немного их счастья, которое словно бы собирало силы, чтобы противостоять самым холодным и пронизывающим ветрам.
        Собрание началось на следующей неделе в 15-м зале парламента.
        На членов ирландской национальной партии, большинство из которых долго и тщетно боролось за свое освобождение из тюрьмы, письмо мистера Гладстона произвело разрушительное воздействие. Эти люди почувствовали себя обманутыми, преданными, униженными. Ведь победа маячила совсем близко, а теперь ее снова вырвали из их рук. Гомруль, который, как всем казалось, мог провести только мистер Гладстон, теперь отступил назад, подобно миражу. И все по вине их лидера с его роковым пороком - с фатальной, одержимой любовью к женщине!
        Не то чтобы большинство из этих людей вели примерный образ жизни. Нет! Но мистер Джон Морли сделал ядовитое замечание:
        - Зачем членам ирландской партии втягивать своих избирателей в разговоры о неосторожных браках?
        Однако эти люди были не дураки, чтобы рисковать своим будущим ради женщины. Они выслушали страстное заявление мистера Парнелла и посочувствовали ему.
        - Жизнь просто невозможна без поддержки женщины. Даже святые нуждаются в них. И вы никогда не заставите молодых людей пожертвовать собой ради такой несчастной страны, как Ирландия, если они мысленно не будут представлять ее себе женщиной.
        Однако поняты его слова не были.
        Мистер Парнелл был разоблачен. Поэтому им надо было пожертвовать. Только это они понимали. И воспользовались его манифестом для того, чтобы уничтожить его. Они обсуждали манифест и спорили о нем почти целый час. Страсти накалялись, нарастали напряжение и раздражение. Кое-кто сердито выкрикивал возражения при ссылке на
«английских волков», которых мистер Парнелл отказался убрать. Подлый хамелеон мистер Хили, проливавший, когда ему было надо, "крокодильи слезы, по-прежнему разрывался между любовью и ненавистью по отношению к человеку, так сильно повлиявшему на его судьбу. В конце концов в нем победила ненависть.
        Ораторскому искусству его обучал сам же Парнелл, поэтому он умел отвечать на колкие выпады и аргументы.
        Долгие заседания в 15-м зале продолжались всю неделю. Присутствующих качало на волнах обуревающих их чувств. Редмонд твердо оставался с Парнеллом.
        - Разве есть человек, способный заменить его? Вот-вот наступит время обсуждать предстоящий билль о гомруле. Ну, ответьте же мне, кто, кроме него, сможет на равных обсуждать этот вопрос с лидерами английских партий? Такого человека просто не существует!
        Однако Хили больше не трогали эти слова. Он со сверкающим взором обратился к своему лидеру и произнес долгую речь, которую закончил следующими словами:
        - Если вам, сэр, придется уйти побежденным, то уйдет всего лишь человек. Были времена, когда за Ирландию головы величайших лидеров рубили на плахе.
        - Но эти головы отрубали им не их друзья, - вмешался было полковник Ноулан.
        Хили, презрительно игнорируя это замечание, продолжал:
        - А дело Ирландии живет. Ирландский народ может заставить нас замолчать, но дело Ирландии останется жить навсегда.
        Тем не менее мистер Хили приутих, когда мистер Парнелл с присущим ему спокойствием заявил, что он является председателем партии до тех пор, пока его не сместят с этой должности.
        - Позвольте мне сместить вас с этой должности! - ответствовал мистер Хили.
        Раздались негодующие возгласы, начался оживленный спор. Шум прекратился, стоило прозвучать здравомыслящему голосу мистера Редмонда:
        - Мистер Парнелл - хозяин партии!
        На это мистер Хили презрительно выкрикнул:
        - Ответьте, любезный, кто же тогда хозяйка партии[Здесь игра слов, поскольку английское слово mistress имеет два значения: хозяйка и любовница.] ?
        После этих слов начался сущий ад. Мистер О'Коннор стал взывать к порядку, и вдруг, заглушая шум и крики, прозвучал голос мистера Парнелла - резкий, пронзительный, полный холодной ярости.
        - Лучше обратитесь к вашему другу, - сказал он мистеру О'Коннору. - Лучше обратитесь к этому трусливому мерзавцу, который на ирландском собрании посмел оскорбить женщину!
        Это был конец. Сначала были слабые, бессвязные попытки восстановить порядок, но мистер Джастин Маккарти встал и заявил, что, видимо, настал момент прекратить дебаты. Он какое-то время стоял, разглядывая шумное собрание, потом решительно направился к двери, а за ним последовало сорок четыре его товарища.
        Мистер Парнелл остался в зале, из которого один за другим выходили участники встречи. С ним осталось только двадцать шесть человек. Король был низвергнут со своего трона. Ирландская националистическая партия только что совершила самоубийство.
        Однако мистер Парнелл отказывался признать свое поражение. Он заявил, что покинет политическую арену только в том случае, если мистер Гладстон в письменном виде объявит о том, что предоставит членам ирландского парламента право контроля над полицией и землей. Потом мистер Парнелл добавил, что если когда-нибудь такое письмо будет написано, то он советует выставить его в витрине.
        Архиепископ Дублина, доктор Уолш, возможно, посчитал теперь, что мистер Парнелл доставляет слишком много неприятностей в католической стране, поэтому настоятельно требовал от Чарлза, чтобы тот ушел с политической арены, но Парнелл проигнорировал и эту просьбу, заявив, что рано или поздно, когда священнику придется выбирать между Римом и Ирландией, он, безусловно, выберет Рим.
        Чрезвычайное напряжение этих недель серьезным образом сказалось на здоровье Чарлза. Он опять страдал от мучительных приступов ревматизма, и Кэтрин растирала больную руку пихтовым маслом и закутывала шерстью.
        Как только ему немного полегчало, он решительно объявил, что готов к поездке. У него множество срочных дел в Ирландии, и ему необходимо заниматься ими несколько месяцев. Дважды в неделю он намеревается совершать поездки туда и обратно.
        Кэтрин не могла больше вынести этого. Чарлз сильно постарел, волосы его поседели, лицо покрылось глубокими морщинами, глаза запали. Ну почему он не может бросить все это? Неужели он не осознает, что борьба бесполезна? В середине лета они могли бы пожениться. Так почему бы после свадьбы им не поехать за границу и не зажить там тихо и счастливо, как это сделал сэр Чарлз Дилк?
        Он мрачно выслушал ее аргументы и ответил, что все это слишком поздно. Он поступит как трус, если покинет свой пост в самое трудное время.
        - Успокойся, Кэт. Все будет в порядке.
        Как он мог быть таким оптимистом?
        - Ты убиваешь не только себя, но и меня.
        Его лицо исказилось от боли, и она, как всегда, горько пожалела о вырвавшихся у нее словах.
        - Дети почти не видят тебя. Они думают, что папа похож на человека, живущего на ирландском пароходе.
        - Вряд ли это можно назвать жизнью, - произнес он угрюмо. - Я все прекрасно понимаю, Кэт. После выборов в Килкенни[Графство в Ирландии.] я постараюсь почаще бывать дома.
        Выборы в Килкенни стали еще одним жестоким ударом. Кандидатура Парнелла потерпела поражение. На этот раз церкви удалось продемонстрировать свою силу. У каждой кабины для голосования стояли священники. Люди, когда-то истерически выкрикивавшие на главной площади Дублина: «Мы умрем за него!» - на этот раз не осмелились ослушаться церкви. Они посчитали, что лучше не умирать за мистера Парнелла, ибо если они так поступят, то подвергнут опасности свои бессмертные души.
        Но многие по-прежнему продолжали любить его.
        В Килдэре, Портарлингтоне, Мэриборо, Балли брофи, Торли и Лимерике его встречали овациями, в Маллоу назвали негодяем, трусом и ренегатом, но в Корке, городе его избирателей, он произнес речь перед толпой из пятидесяти тысяч человек. Он стоял на трибуне, ветер трепал его непослушные волосы, падавшие на лоб; черные глаза сверкали на его бледном исступленном лице. Он выглядел совершенно больным, одежда мешком висела на его исхудавшем теле. Казалось, подуй ветер сильнее - его унесет прочь. И только голос остался по-прежнему громким и победоносным.
        Этот голос звучал над притихшей толпой:
        - Граждане Корка, я пришел к вам с открытым сердцем и гордой душой. Без вас я ничто. Вместе же мы являем собой все… Не стану делать вид и притворяться, что я безупречен. Но никогда ни словом, ни мыслью, ни поступком я не солгал ирландцам, которые доверились мне. Я боролся за вас в течение шестнадцати лет…
        Когда он на секунду замолчал, в воцарившейся вокруг тишине вдруг раздался одинокий голос: «Китти!» - но после обрушился шквал оваций. Женщины рыдали, прижимая к лицам черные платки, мужчины махали кепками и хрипло кричали. Ведь перед этими людьми стоял человек, которым они так восхищались, человек, показавший свою силу и бросивший вызов всему враждебному миру. Сейчас эти люди все как один были за него. Они так зашлись в своем восторге, что сами не осознали, как стащили с трибуны своего кумира, на руках донесли его до гостиницы и там привели в чувство глотком доброго бренди. Да, воистину поездка в Корк была весьма насыщенной.
        На Рождество Чарлз благополучно возвратился в Англию.
        Глава 24
        Помимо радости от приезда Чарлза Кэтрин получила еще один огромный подарок на Рождество: к ней приехали Джералд и Кармен.
        Они появились с подарками для нее и Норы и еще привезли с собой леденцы на палочке для младших сестренок. Но самым большим подарком для Кэтрин было узнать об их сомнениях в том, что Вилли воспользуется постановлением суда насчет его права опеки над Клер и Кэти. Он не собирается осуществить это хотя бы потому, что не имеет постоянного места жительства. А детям в таком нежном возрасте нужны детская, няньки и гувернантка, что требует слишком Крупных расходов, чего, естественно, Вилли не может себе позволить.
        Но он наслаждался возможностью постоянно угрожать Кэтрин, что отнимет у нее детей. Он грозил, что настанет день отмщения, когда он будет в состоянии осуществить это. И она не сможет жить спокойно, пока у нее не будет законного разрешения, дающего ей право опекать детей. Как раньше и утверждал Чарлз, существует единственный способ удовлетворить Вилли - крупная сумма денег. И Кэтрин в своих молитвах благодарила Господа, что тяжба по поводу наследства тетушки Бен закончилась в ее пользу, поскольку у нее осталась значительная сумма, при помощи которой она сможет откупиться от Вилли. Ее адвокаты сообщили, что для достижения успеха в этом деле Кэтрин придется пожертвовать по меньшей мере половиной ее состояния. И она изо всех сил уцепилась за эту надежду.
        Помимо этого и беспокойства за здоровье Чарлза сейчас она была поглощена Рождеством. Ей хотелось сделать его как можно радостнее. На столе стояла жареная индейка, бренди полыхало в сливовом пудинге, малышки с пронзительным визгом носились по дому и закричали от восторга, когда на рождественской елке загорелись свечи; позже появились слуги, все закружились в хороводе вокруг елки и запели рождественские гимны. Кэти клевала носом, сидя на коленях у отца, и Чарлз выглядел умиротворенным, радостным и не таким больным и усталым. Хотя это просто могло показаться при свете огня…
        Позднее, когда Кэтрин укладывала девочек в кроватки, Клер весело сказала:
        - А правда, Кэти совсем еще дитя, она ведь собралась уснуть на коленях у папы!
        - Я не маленькая! - запротестовала Кэти. - И я не смогла бы уснуть, потому что его часы больно надавили мне на ухо. Я даже слышала, как они тикают у него в кармане.
        - Ой, мамочка, а папа-то почти спит. Он ведь останется дома, правда?
        И две пары карих глаз пристально посмотрели на Кэтрин. Ей доводилось видеть похожие испытующие глаза очень часто: в зале парламента, на вокзалах, возле камина и с подушки, что лежала рядом с нею. Это были глаза Чарлза. И что-то в ее душе воскликнуло: «Что бы ни случилось, со мной всегда останется его частица». Она тут же выбросила эту мысль из головы и быстро сказала:
        - Папа будет дома до субботы, а потом он станет приезжать к нам два раза в неделю. Разве этого не достаточно, ведь папа такой занятой человек! - Она зажгла ночник, а потом склонилась над девочками и поцеловала каждую в карие глазки. - И помните, милые, - проговорила она при этом, - папа всегда очень-очень любит вас.
        В Ирландии люди по-прежнему говорили, что не станут подчиняться диктату церкви, но все-таки все больше и больше боялись бросить вызов и ослушаться своих приходских священников. Однажды на мессе, увидев среди своих прихожан нескольких парнеллитов, священник заметил: верная паства знает, что надо сделать с ними, когда они выйдут из церкви на улицу. И совсем молоденький мальчишка, осмелившийся приветствовать Парнелла, был безжалостно избит с легкой руки его сельского священника. Угрожающая рука церкви сжималась все сильнее.
        Снова начали раздаваться непристойные песенки про Китти О'Ши. И теперь проявления ненависти, так же неуправляемые, как и проявления любви, стали сильнее обнаруживаться в собиравшейся толпе. Иногда Парнелл не мог услышать своего голоса из-за грубых, злобных выкриков. Майкл Давитт, живший согласно своей репутации святого, предложил Парнеллу выступить с его трибуны, убеждая Чарлза в том, что только тогда он сможет произнести свою речь спокойно, без помех.
        На это Парнелл ответил с присущим ему достоинством и самообладанием:
        - Передайте Майклу Давитту, что я еще ни разу не спрашивал его разрешения, где и когда мне выступать в Ирландии. И впредь не стану этого делать.
        Но поле битвы постепенно ускользало из-под его ног. Его кандидаты в Слайго и Карлоу[Графство в Ирландии.] оба потерпели поражение. Хуже всего, что опять случались проявления физического насилия. Иногда в него летели камни и комки глины. А в Килкенни кто-то из темноты швырнул в него негашеной известью, которая разъела ему лицо, и на несколько дней Чарлз ослеп.
        Он вернулся домой в темных очках и с повязкой на глазу.
        - Чарлз, что случилось? - в ужасе вскрикнула Кэтрин.
        - Да так, дьявольски неприятный несчастный случай. Мне в глаза попала известь, и они воспалились. Почти три дня я ничего не видел. Но доктор Кенни уверяет, что это повреждение не навсегда.
        - Ах, эта ужасная, дикая страна! - пылко воскликнула Кэтрин. - Я рада, что ни разу не видела ее!
        - Полно тебе, Кэт. Ты прекрасно понимаешь, что была бы очарована ею, как и все. Из-за нескольких сумасшедших я не собираюсь возненавидеть ее.
        - Этих, как ты выражаешься, сумасшедших гораздо больше! Я читаю газеты.
        - Значит, перестань их читать, - спокойно произнес он.
        - О любимый! А что, если ты ослеп навсегда?!
        - Это было бы ужасной бедой для меня. Потому что тогда я не смогу увидеть тебя в день нашей свадьбы. Ты понимаешь, что нам осталось подождать всего какой-то месяц? Ну, может, чуть больше…
        - Чарлз, ну пожалуйста, побудь пока дома. Умоляю тебя. Я так боюсь!
        Он снял очки и посмотрел на нее глазом, не прикрытым повязкой. Она увидела, как обозначились скулы на его изможденном лице. Он выглядел совершенно больным, постаревшим и усталым. Ну как она могла не бояться за него?
        Однако он с улыбкой заверил Кэтрин, что ее опасения абсолютно беспочвенны.
        - Уверяю, никто и ничто не убьет меня прежде, чем я подойду с тобой к алтарю. Никто! Ни епископы, ни священники, ни невежественные крестьяне, ни английское правительство, ни даже сам архангел Гавриил!
        И вот наконец наступила середина июня - день их свадьбы.
        Она надела платье из серого шелка и маленький тюрбан с фиалками. Нора помогала ей одеваться и укоризненно ворчала, что она слишком долго копается.
        - Не следует заставлять ждать мистера Парнелла. Он уже полчаса ходит взад-вперед в гостиной. Он нервничает, как юноша!
        - Что ж, веришь ты или нет, - проговорила Кэтрин, напудривая щеки, - я тоже чувствую себя сейчас как совсем юная девушка. Разве тебе не кажется это смешным?
        Нора сдержанно ответила, что, наверное, испытает это, наряжаясь на собственную свадьбу, когда придет время.
        - Ты ведь не совершишь моих ошибок, - решительно произнесла Кэтрин.
        - Я никогда не смогу влюбиться в кого-нибудь так сильно, как ты, мамочка, - немного грустно ответила Нора. - Иногда я просто ненавидела мистера Парнелла. Но, наверное, это восхитительно любить так, как ты!
        - Да! - выдохнула Кэтрин. - Да, это так.
        - О мамочка, не надо плакать! - воскликнула Нора. - Нельзя! Ты все испортишь. А ведь сейчас ты так прекрасна!
        Кэтрин прижала дочь к себе, пристально заглядывая ей в глаза.
        - Ответь, я была скверной матерью для Джералда и Кармен? - горячо спросила она. - Я никогда, никогда не хотела этого!
        - Иногда… - начала было Нора и вдруг всхлипнула. - Мамочка, поверь, мы всегда любили тебя. Всегда! А теперь поторопись. Не заставляй мистера Парнелла ждать. Вот видишь, как я забочусь о его чувствах. А ты такая красивая, мамочка, как невеста!
        Чарлз с нетерпением ожидал ее у лестницы.
        - Ну что, пошли, дорогая. Настало время пойти под венец, Кэт.
        Пока она медленно спускалась вниз, он улыбался, и глаза его сверкали, как раньше.
        - Вот, возьми свой свадебный букет. - Он протянул ей белую розу, но, прежде чем приколоть ее к груди Кэтрин, нежно поцеловал цветок.
        В дверях стояли Нора, две младшие сестренки и слуги. Они пожелали им счастья, и Чарлз, взяв Кэтрин под руку, вывел ее из дома.
        Самый быстрый конь, Диктатор, был запряжен в фаэтон, ожидавший их на улице. Они заметили нескольких журналистов, возле которых уже собиралась толпа. Люди прибывали и прибывали. Газеты весьма интересовались этим запоздалым браком двух возлюбленных со столь печальной репутацией.
        Чарлз помог Кэтрин взобраться в фаэтон, взял из рук грума поводья и как следует стегнул коня. Потом широко улыбнулся.
        - Смотри, они собираются поехать следом за нами. Только им ни за что не поспеть за Диктатором.
        Кэтрин, истинная дочь своего отца, была глубоко огорчена, что у них не будет церемонии в церкви. Однако контору чиновника-регистратора на Стейнинг украшали вазы с летними цветами, а манеры его были весьма степенными и ничем не уступали поведению церковного проповедника. Кэтрин показалось, что до нее донесся голос ее любимого отца, и у нее появилась убежденность в том, что, пусть они женятся и не в церкви, у них есть церковное благословение на этот брак. Когда она протянула руку, чтобы на нее надели обручальное кольцо, ее губы предательски задрожали. Они с Чарлзом всегда принадлежали друг другу, но теперь их любовь освящена законом. Она не без грусти оглядывала контору, при этом упорно думая о том, что, хотя здесь нет ни алтаря, ни свечей, ни торжественной атмосферы, они с Чарлзом все равно пребывают под неусыпным взглядом Господа.
        На обратной дороге в Уолшингэм-Террас солнце ярко освещало их лица. Чарлзу пришлось держать поводья одной рукой, ибо другая сжимала руку Кэтрин. Это будет их самым привычным и заветным любовным жестом до самой старости, думала она. А нынешние успокоение и умиротворенность останутся с ними надолго и после того, как прекратятся самые страстные объятия.
        Возле дома собралась Толпа. Чарлз и Кэтрин несколько минут стояли молча, принимая бурные овации. Когда же к ним направился один из газетчиков, Чарлз предупредительно поднял руку:
        - Оставьте мою жену в покое. Очень скоро я выйду к вам и отвечу на все вопросы.

«Моя жена…» Кэтрин почувствовала, что щеки ее зарделись, как у совсем еще юной девушки. Они прошли в гостиную, где их дожидалась Нора с малышками, а верная Эллен уже накрыла стол для праздника. Комната была полна цветов, на комоде виднелась стопка поздравительных писем и телеграмм. «Как много добрых пожеланий», - подумала Кэтрин с благодарностью. А ведь она сама представляла собой огромную опасность для Ирландии и ее дела, но все эти люди простили ее!
        Подошла Нора и сняла с ее головы тюрбан с фиалками. Потом Кэтрин опустилась на колени перед Клер и Кэти. Она прижала обеих дочурок к себе.
        - Мамочка, а у тебя щечки мокрые, - посетовала Кэти, а Клер очень строго сказала:
        - Не надо плакать в таком красивом платье, мама.
        В дверь постучала Филлис и вошла с трепетным видом.
        - Миссис О'Ши, вы не могли бы спуститься на минутку? Тут один мужчина из газеты, он настойчиво требует встречи с вами.
        - Что это значит, Филлис?! - гневно воскликнул Чарлз, - Кто это - миссис О'Ши?
        В ответ все громко рассмеялись, и с этой минуты больше не было слез.
        Миссис Парнелл… Наконец-то это сбылось. Это правда! Когда после долгого и веселого праздника Чарлз заснул, Кэтрин лежала без сна и, вслушиваясь в его мерное, спокойное дыхание, ощущала рядом с собой его любимое тело, словно это происходило с нею впервые в жизни, и каждый его мускул, каждый выступ его худого тела казался ей чем-то новым… Близость его тела и сейчас была для нее чем-то незнакомым и возбуждающим, волнующим. Может быть, потому, что наконец-то иные слова были сказаны им, может быть, потому, что теперь на ее пальце блестело обручальное кольцо? Может быть…
        Но вскоре последовали новые расставания и разлуки. Чарлз уехал в Париж на встречу с ирландскими изгнанниками, а из французской столицы отправился в Ирландию. «О Ирландия, - размышляла Кэтрин, - она, словно страшная неизлечимая болезнь, пожирает его. Так голод и недуги пожирают многострадальных крестьян». Кэтрин с ужасом вспоминала о несчастье, постигшем Чарлза, когда ему в глаза попала известь. Поэтому теперь он посылал ей телеграммы ежедневно. Не всегда это были веселые послания, просто они говорили ей, что ее любимый жив. «В столице Слайго люди настроены враждебно, против нас все священники», - сообщал он ей. А на следующий день приходила другая телеграмма: «Очень дружелюбно настроенное меньшинство». Потом от Чарлза пришло печальное известие: «О'Келли больше нет с нами». О'Келли был одним из самых близких Чарлзу людей. Одно веко Чарлза сильно пострадало от извести, и теперь на нем красовался грубый шрам. Однажды Кэтрин спросила, как он реагирует, если кто-нибудь с насмешкой выкрикивает имя Китти О'Ши, на что Чарлз ответил:
        - Они просто не знают твоего настоящего имени, моя милая.
        Наступил август, и летняя жара начала постепенно спадать. Пшеница на полях неподалеку от их дома стала золотого цвета. Сентябрь принес с собой проливные дожди, с деревьев опадали листья, в погожие дни они шуршали под ногами. Пришла ранняя осень. Но все вокруг выглядело так, словно на дворе была ранняя зима.
        Чарлз опять готовился к поездке в Ирландию.
        - Я, как всегда, пришлю тебе телеграмму из Дублина.
        - Дорогой, ты выглядишь таким усталым.
        Чарлз был всецело погружен в дела, страшно напряжен. Может быть, поэтому он отнесся к ее тревоге раздраженно.
        - Только не проси меня опять бросить все… потому что я скорее умру, нежели не доведу свое дело до конца! - Уловив муку в ее глазах, он запоздало прибавил: - Ведь это единственное, о чем я всегда тебя прошу.
        Она прикусила губу и отвернулась, чтобы скрыть выступившие на глазах слезы.
        - Конечно, ты должен делать то, что считаешь нужным, - тихо проговорила она. - Что ж, я положила в саквояж шерстяные носки и теплое белье. Не забывай переодеваться, когда промокаешь под дождем. Ты ведь не думаешь, что сидение в мокром благотворно влияет на твой ревматизм?
        - Хорошо, Кэт, хорошо.
        - И обещай, что попросишь у доктора Кенни успокаивающих порошков, если боли станут нестерпимыми.
        - Ну пожалуйста, Кэт, не надо волноваться. Кенни и так наблюдает за мной, как за какой-то старухой. - Он уже уходил, и в глазах его читались иные мысли; он не думал сейчас ни о Кэтрин, ни о докторе, ни о своем здоровье. Он думал только о своих делах. - Надеюсь через неделю вернуться. Пришлю телеграмму.
        Ирландская осень с самого начала больше напоминала зиму. В Креггсе, где Чарлз произносил речь, небо почти касалось тучами верхушек деревьев, и, когда Чарлз произнес свою речь только до середины, начался страшный ливень. Однако его никогда не останавливала скверная погода. И, презирая всякие убежища от дождя, Чарлз, промокший до нитки, оставался на трибуне и говорил, невзирая на то, что его аудитория почти вся разбежалась. К ливню остались равнодушны только те, кто беззаветно любил своего вождя.
        Когда наконец мистер Парнелл согласился поехать в гостиницу и переодеться в сухое, его уже трясло от лихорадки, а кости ломило от боли. Ревматизм разыгрался не на шутку.
        Несмотря на советы доктора Кенни отдохнуть, Чарлз поехал обратно в Дублин и провел там три дня, работая над проектом новой газеты. Одним из последних, самых тяжелых для Чарлза ударов было отступничество лояльного «Гражданина». Газета стала эхом сепаратистов, возглавляемых Тимом Хили, и начала печатать его излияния, а поскольку этот негодяй был по-своему талантлив и убедителен, то непозволительно было оставить это безобразие без ответа. А значит, необходима оппозиционная пресса. Поэтому Чарлз упорно работал над проектом создания новой газеты, которая проводила бы в жизнь его политическую установку.
        Оставшиеся у Чарлза друзья сильно тревожились о его здоровье. Его щеки пылали от лихорадки, глаза запали, а временами казалось, что Чарлз пребывает в полугорячке. Однако он неустанно ездил по стране, прежде чем возвратился в Англию на выходные, как он обещал Кэтрин. Он надеялся как следует отдохнуть в каюте, а потом - несколько дней - дома. Чарлз считал, что за эти несколько дней он окончательно придет в себя, и собирался вернуться в Дублин в следующую субботу.
        Он стоял на палубе и махал рукой мистеру Келли и мистеру Клэнси, которые пришли на пристань проводить его. По-прежнему шел дождь, и море было серо-стального цвета, когда теплоход медленно отошел от причала. Провожающие смотрели вслед уходящему теплоходу, вглядываясь в одинокую фигуру худощавого мужчины, стоящего на палубе. Мистер Келли и мистер Клэнси провожали взглядом пароход до тех пор, пока он, превратившись в маленькую точку, и вовсе не скрылся из виду. Почему-то обоим казалось, что человек, только что простившийся с ними, прощался и с этой землею… Прощался навсегда.
        Кэтрин не ожидала приезда Чарлза и очень обрадовалась при виде его. Но ее радость сменилась страшной тревогой, когда она поняла, насколько сильно он болен. Ей показалось, что он с трудом переступил через порог и находится на грани обморока.
        - Это всего лишь простуда, - тихо вымолвил он. - В Лондоне я побывал в турецких банях. Наверное, это было глупостью с моей стороны. После них я почувствовал сильную слабость.
        Кэтрин помогла ему снять пальто. К счастью, час тому назад в гостиной разошли камин, и поэтому в комнате было тепло и уютно. Чарлз со вздохом опустился в кресло, стоявшее поближе к камину.
        - Опять этот проклятый ревматизм. Иногда я едва передвигаюсь. М-да, тот ливень в Креггсе явно не пошел мне на пользу. После него я приехал в Дублин и, наверное, трое суток еле передвигал ноги.
        - Эти ужасные ирландские дожди! - воскликнула Кэтрин. Ей надо было сорвать свою злость и страх хоть на чем-то: она впервые видела Чарлза в таком плачевном состоянии.
        Он усмехнулся и пожал плечами.
        - Да, что-что, а ливни не подчиняются указаниям британского правительства.
        Сильно постаревший Гроуз, как всегда, устроился у ног своего хозяина, он приветственно помахивал хвостом и умиротворенно фыркал, чувствуя прикосновение любимой руки. Потом он вытянулся и затих. Кэтрин подбросила угля в камин и встала на колени, чтобы стянуть с Чарлза сапоги.
        - Не надо, дорогая. Я посижу в них.
        - Тогда сиди и постарайся отдохнуть с дороги. А я пойду на кухню, приготовлю тебе горячий кофе.
        - Не надо, милая. Не уходи. Побудь со мной.
        Она взглянула на него, стараясь скрыть охвативший ее страх.
        - Что тебе сказал доктор Кенни? Он прописал тебе какое-нибудь лекарство?
        - Он прописал мне шампанское.
        - Тогда я откупорю бутылку.
        Он погладил ее по волосам.
        - Не сейчас. Чуть позже. Останься здесь, со мной. Я так люблю, когда ты рядом.
        И она опустилась на свое излюбленное место - на коврик возле камина, уткнувшись головой в его колени. Кэтрин никак не удавалось расслабиться. Надо было что-то предпринять, ведь Чарлз серьезно болен. Но, наверное, сейчас ему хотелось только одного: немного подремать. И он непрерывно поглаживал ее волосы, будто хотел удостовериться, что она никуда не ушла.
        В гостиную заглянула Нора. Она хотела было войти, но резко остановилась, когда Кэтрин сделала ей знак уйти, и исчезла, тихо прикрыв за собой дверь. Гроуз поскуливал и вздрагивал во сне, а спящий Чарлз метался в кресле, бормоча что-то о голодающих детях:
        - Голод… Дождь… Все время дождь… Наступила зима… Надо что-то сделать для них, ведь большинство может умереть…
        Кэтрин встала и ласково тронула Чарлза за плечо.
        - Дорогой, ты уже спишь. Тебе надо в постель.
        Когда он открыл глаза, они сверкали. В его взгляде не чувствовалось болезни, и от этого Кэт еще больше испугалась. Вглядываясь в эти бездонные темные глаза, она в страхе проговорила:
        - Дорогой, давай я помогу тебе. Ты можешь подняться?
        Он с трудом пошевелился.
        - Если я смог приехать из Лондона, то, наверное, уж смогу подняться по лестнице в спальню.
        Однако, встав с кресла, он вцепился в ее руку, боясь упасть. Кэтрин пришлось позвать Нору, чтобы та помогла ей.
        Девушка тоже встревожилась не на шутку. Она тихо спросила, не надо ли сходить за доктором, но Чарлз ответил:
        - Нет, нет, мне не нужен врач. Это все проклятый ревматизм. Полежу два-три дня, и все пройдет.
        Когда он разделся и лег в постель, Кэтрин заставила его выпить бокал шампанского. Она надеялась, что это поможет ему заснуть. Она зажгла ночник и погасила газовую лампу. Но Чарлз беспокойно ворочался в постели, приговаривая, что не уснет, если Кэтрин не будет рядом.
        Она спустилась вниз, чтобы успокоить Нору и слуг.
        - Надеюсь, к утру ему полегчает. Если же нет, то я обязательно пошлю за доктором Джоуэрзом. Хочет он того или нет. А сейчас я пойду к Чарлзу.
        - Но, мадам! А как же ужин? - запротестовала Эллен.
        - Если мне захочется есть, я сама спущусь ночью и возьму все, что нужно. Может быть, мистеру Парнеллу понадобится горячее питье.
        - Мамочка, обязательно позови меня, если что, - настойчиво проговорила Нора. - Обязательно!
        - Разумеется, дорогая. Только не надо так волноваться, а то на тебе лица нет. Болезнь мистера Парнелла не опасна.
        Она говорила уверенно, словно убеждала сама себя, что все в порядке. Однако ночью ее страхи возобновились.
        Чарлз в течение нескольких часов непрерывно бредил. В тускло освещенной спальне появились призраки несчастных ирландских крестьян, умирающих от холода и голода…
        Слабым голосом он говорил о нищете, о гнилой картошке, о полуголых детях, дрожащих от холода и научившихся ненавидеть этот мир уже в пятилетнем возрасте; он говорил о ветхих, убогих лачугах, об изгнанниках, о стариках, бесцельно бредущих по полям под проливным дождем; об унизительных очередях за ломтем хлеба и миской чуть теплой капустной похлебки; о бесконечной нищете, которая сломила их дух.
        - Они страдают молча, - говорил он еле слышным голосом, не давая Кэтрин вставить хоть слово. - Это ужасно! А когда ирландец умолкает, значит, он лишился всего. А ведь это народ прекрасных сказителей и песнопевцев. И их лишают права голоса! Мой долг - спасти их! Я должен освободить их от мертвой хватки Англии. От этой могущественной страны с ее гнусными намерениями уничтожить Ирландию…
        - Забудь об этом хоть на минуту и попробуй уснуть, - умоляла Кэтрин.
        - Обними меня.
        Но даже в ее объятиях он продолжал еле слышным, срывающимся голосом:
        - Я вижу их бледные, изможденные лица. Они смотрят на меня с мольбой и печалью. Умирающая от голода мать протягивает мне свое дитя. Ребенок до того ослаб, что не может даже плакать. Он закутан в обрывки старой шали. Он тянет ко мне свои ручонки. Им так много нужно… И я должен дать им это. Их боль никогда не прекращается.
        Он бредил. Она поняла, что эти голодные лица стоят перед его мысленным взором. Те страдания, которые он испытывал сам, он невольно приписывал им.
        - Чарлз, дорогой, ты же здесь, со мной!
        - Храни тебя Господь, Кэт. Не уходи.
        Утром, к ее огромному разочарованию, лихорадка не спала. Наоборот, казалось, болезнь прогрессировала. Он весь пылал, а глаза сияли еще ярче. Он едва мог пошевельнуться из-за боли, охватившей все его тело.
        Страшно обеспокоенная, Кэтрин собралась послать кого-нибудь в Лондон на Харли-стрит за знаменитым сэром Генри Томпсоном. Но это намерение очень сильно взволновало Чарлза. Он сказал, что если посылать за врачом, то пусть им будет старик Джоуэрз. Безусловно, он сумеет справиться с каким-то ревматизмом.
        Приехав, старик определил, что у пациента серьезный приступ ревматизма, и предписал то немногое, что Кэтрин знала и без него. Сон, тепло, обильное питье и никакого беспокойства.
        - Убедите его забыть о делах, миссис Парнелл. Его изнуряют постоянные мысли о работе. А болезнь может идти своим чередом. Возможно, ему сначала станет немного хуже… Вечером я зайду к вам еще раз.
        Долгий тревожный день прошел, а к вечеру Чарлзу, похоже, стало лучше. Его взгляд стал более осмысленным. Когда Гроуз взобрался на кровать и устроился рядом с хозяином, Чарлз не позволил, чтобы его прогоняли.
        - Пусть останется, - сказал он и с трудом погладил Гроуза больной рукой. Потом нежно коснулся руки Кэтрин. - Мои друзья, - с любовью произнес он.
        Этой ночью он спал значительно лучше, хотя его тело буквально обжигало лежащую рядом Кэтрин. Когда утром он проснулся, Кэтрин пришлось обтереть его влажной губкой, чтобы хоть немного сбить температуру. Чарлз выпил немного куриного бульона, приготовленного Эллен. Накануне Эллен целый день готовила говяжий бульон, омлет и ячменный отвар в надежде возбудить у больного аппетит. Кэтрин заметила, что верная служанка плакала, когда Чарлз отказывался есть.
        - Мадам, он должен поесть хоть капельку, если не хочет умереть с голоду, как те бедные крестьяне, о которых он все время говорит.
        - Да, Эллен, завтра он обязательно поест. Завтра ему будет лучше.
        Но на следующее утро температура поднялась еще выше. Старый Джоуэрз что-то мямлил и бормотал себе под нос, утверждая, что через день-другой больной почувствует себя лучше, что нет причин для особого беспокойства. Скоро пациент сможет говорить.
        В этот день лил сильный дождь, море было совершенно серым, поля после того, как убрали урожай, выглядели голыми и мрачными, словно чувствовали неумолимое приближение зимы. Ветер свирепо ударял в оконные рамы. Казалось, они непрерывно стонут. По дому носились сквозняки, от которых было очень трудно избавиться.

«Наверное, я совершила огромную ошибку, купив дом в такой близости от моря», - думала Кэтрин. Если ревматизм не пройдет, то, вероятно, придется везти Чарлза в глубь страны. И они обязательно переедут. Ведь теперь им нечего бояться насмешливых издевательских взглядов и мерзких слухов. У них уйма времени подыскать себе подходящий дом в более приятной местности. Еще Кэтрин подумала о том, что ни разу за свою жизнь не обставляла дом по своему вкусу. Когда они переедут, она обязательно купит новую мебель и обставит дом, вложив в это всю свою любовь.
        Она мечтала об этом, а время неумолимо шло. Тихо тикали часы. Час проходил за часом. Она думала об их будущем только тогда, когда Чарлз засыпал, чтобы он не заметил слез на ее глазах. Она ни на минуту не отходила от его постели, несмотря на все уговоры Норы хоть немного отдохнуть.
        - Мамочка, тебе обязательно надо поспать. Ведь ты заболеешь, - шепотом твердила Нора, но Кэтрин лишь качала головой и делала ей знак уйти.
        Раз Кэтрин услышала за дверью приглушенные звуки. Она открыла дверь и увидела огромные глаза Клер и Кэти. Они стояли на пороге в своих белых передничках и ботиночках с пуговками и говорили, что хотят увидеть папу и пожелать ему выздоровления.
        Кэтрин отрицательно покачала головой.
        - Не сегодня, дорогие. Папа спит, и нам нельзя его будить. А завтра он обязательно поговорит с вами.
        Девочки послушно удалились; эти две темные головки были так похожи на голову больного, что Кэтрин не смогла сдержать слез. Ее пронзило чувство страшного одиночества. Ведь человек, лежащий в постели, мог покинуть ее; в эти скорбные минуты его неподвижное тело казалось таким чужим, далеким…
        Кэтрин подошла к зеркалу, чтобы причесаться и надеть свежую накрахмаленную косынку. Ее испугало собственное отражение в зеркале. Надо привести себя в порядок. Чарлзу, когда он проснется, не понравится, как она сейчас выглядит.
        Рано утром снова приехал доктор Джоуэрз. На этот раз он задумчиво покачал головой, явно давая Кэтрин понять, что не ожидает ничего хорошего. Он высказал мнение, что неплохо было бы послать за сэром Генри Томпсоном: если тот согласится приехать, они узнают еще одно мнение, причем такого крупного специалиста. Если в скором времени лихорадка не прекратится, то это может скверно повлиять на сердце.
        - Значит, надо немедленно послать за сэром Генри, - решительно сказала Кэтрин.
        - Не стоит так волноваться, миссис Парнелл. Утром картина может быть совершенно иной, - успокоил ее старик и добавил, что неплохо было бы нанять сиделку, иначе Кэтрин заболеет сама.
        Кэтрин не стала тратить время на возражения. Она просто ответила, что не намерена уходить от постели мужа до того, как опасность минует окончательно.
        Она задумалась о том, что сказали бы покинувшие Парнелла друзья, увидев его в таком состоянии. И ей страстно захотелось, чтобы они испытали хоть каплю угрызений совести. Ибо именно они довели его до того, что он слег. Ей хотелось, чтобы все увидели сейчас Чарлза: и этот жестокий старый орел Гладстон со своими нонконформистскими взглядами, и Чемберлен, подло предавший Чарлза несколько лет назад, и даже Вилли, гнусный сводник и обманщик, который из-за своего мстительного характера был готов пойти на любую подлость. Тут она подумала и о себе. Она тоже виновата в болезни Чарлза. Самим фактом своего существования. Ведь несчастный все время находился в страшном напряжении, разрываясь между любимой женщиной и любимой страной.
        Она протянула руку, чтобы поправить под ним простыню, и вдруг совершенно неожиданно он открыл глаза. Его взгляд был абсолютно ясен и чист. Он посмотрел на нее своими умными глазами и ласково произнес:
        - Кэт.
        - Ну как, боль проходит?
        - По-моему, да.
        - Может быть, ты что-нибудь съешь? Ну совсем немного? Ложечку бульона?
        Он с трудом повернул голову.
        - Полежи рядом со мной. Это единственное, чего я хочу.
        Ей пришлось убрать с постели Гроуза, который весьма неохотно спрыгнул на пол и лег возле камина. Кэтрин вытянулась рядом с Чарлзом и взяла его за руку. Она испугалась, до чего же горячей была его рука, но он крепко сжал ее пальцы. Так он делал очень часто, когда они сидели бок о бок… И еще он всегда сжимал ее пальцы, собираясь расстаться с нею.
        Она с трудом улыбнулась ему и увидела на его пересохших губах ответную улыбку.
        - Поцелуй меня, - проговорил он. - А потом я постараюсь заснуть.
        Она нежно поцеловала его. Его веки медленно смежились, по-женски длинные, густые, черные ресницы упали на ввалившиеся щеки. Дыхание его участилось. Она не поняла, уснул он или впал в кому. И даже не услышала, как он перестал дышать. Она лишь почувствовала, как пальцы, сжимающие ее руку, разжались и его рука безжизненно упала на простыню.
        Кэтрин села на кровати, боясь потревожить его и совершенно неспособная постичь, что на этот раз он расстался с ней навсегда.
        Эпилог
        И вот наконец они пришли - эти суровые, непримиримые люди с упрямыми, искаженными горем кельтскими лицами. Перед ними стояла она, Кити О'Ши - женщина, которую они ненавидели и оскорбляли. И все же перед ними стояла не расчетливая потаскуха, не зловредная колдунья, соблазнившая их вождя, а беззащитная и уже немолодая женщина, страдающая от невыносимого горя.
        Только теперь они осознали, что она всегда была беззащитна. И хотя она стала невольной причиной того, что ирландский вопрос был отложен на много лет, хотя на ее совести были кровопролития и насилие, все равно она оставалась совершенно невинной.
        И они скажут ей об этом, ибо они - ирландские джентльмены. Но было уже слишком поздно для раскаяния и угрызений совести. Они неуклюже передадут ей слова мистера Гладстона о том, что перестало биться одно из самых благородных сердец в Англии.
        Без всяких извинений они заявили ей, что им придется увезти тело их лидера на родину.
        И с безжалостной логикой они передали ей слова Чарлза о том, что он обещал быть в субботу в Ирландии. А он всегда сдерживал свое слово. И она, как и все, должна знать об этом.
        Ей пришлось выслушать их, глядя в белое, такое близкое и любимое лицо, и попрощаться с ним навсегда. Ей придется распрощаться навеки с белой розой, лежащей в конверте у него на груди, с перстнем, на котором переплетены буквы «К» и «Ч», так и оставшемся у него на пальце. Эти две вещи, столь дорогие ее сердцу, он увезет с собой в последний путь, в последнее свое путешествие через Ирландское море. Ей хотелось, чтобы Чарлз узнал о том, что наконец она сдалась, что она позволила Ирландии завладеть им полностью. И ирландская земля нежно примет его в свои объятия, а она никогда больше не ляжет рядом с ним…
        ДОРОТИ ИДЕН О СВОЕМ РОМАНЕ «НИКОГДА НЕ НАЗЫВАЙ ЭТО ЛЮБОВЬЮ»
        Как я задумала написать эту книгу? Мне хотелось написать о какой-нибудь знаменитой истории викторианской эпохи, но когда мне предложили написать историю любви Парнелла и Китти О'Ши, я решила, что из этого получится просто еще одно повествование о жалкой любовной интрижке, и я поначалу выкинула эту мысль из головы.
        Тем не менее случилось так, что я несколько раз побывала в Ирландии и прониклась глубоким интересом к ее истории, которую я постепенно начинала видеть глазами поэтов: я видела мрачную, печальную и тихую страну с развалинами старинных замков; я слышала ее баллады, ее велеречивых людей, особенно нынешних, уже пожилых патриотов, неистово влюбленных в свою родину. По иронии судьбы для них свобода Ирландии оказалась ее смертью - смертью этой старинной, роковой, беспокойной, многострадальной и поэтической земли. Ведь когда больше нет врагов, нет мучеников, в которых так нуждается народ, то жизнь становится монотонной, скучной и слишком практичной.
        Но все же мне удалось уловить нечто в мечтах этих патриотов, и я приступила к написанию книги. Следующий мой шаг оказался более значительным для меня. Ибо я случайно натолкнулась на мемуары Китти О'Ши, о которых раньше и понятия не имела.
        Кэтрин писала их с огромной осторожностью и сдержанностью, и многое остается так и невыясненным. По предположению некоторых историков, в написании этой книги принимал участие ее сын, Джералд О'Ши, удерживавший мать от излишних откровений. Так что мне пришлось читать между строк.
        Как только я ознакомилась с ее мемуарами, многие отсутствующие звенья этой истории и сама жизненная атмосфера того времени отчетливо предстали перед моим взором, и я поняла, что история этой любви должна быть написана заново, на этот раз без умолчаний.
        Возможно, меня могут неправильно понять; возможно, в описании каких-то событий я допустила неточности, однако я твердо убеждена, что ошиблась совсем немного, потому что во время написания этой книги за моей спиной стояла тень многострадальной Кэтрин.
        Уверена, что джентльмен с темной бородой, однажды вошедший вслед за мной в библиотеку, был мистером Парнеллом собственной персоной! А когда я пришла в Сомерсет-Хауз (здание на берегу р. Темзы в Лондоне, где размещается Управление налоговых сборов и некоторые другие государственные учреждения. Построено в
1776-1786 гг.), чтобы найти там завещание тетушки Бен, и увидела на старом пергаменте витиеватую подпись Анны Марии Вуд и бесформенные закорючки свидетельниц-служанок, мне показалось, что я заглянула в запыленный склеп.
        И все же в Англии осталось очень мало свидетельств жизни Парнелла и Кэтрин. Сейчас Элшем - это деловой пригород Лондона; дом в Брайтоне, где скончался Парнелл, давно снесен, а на его месте выстроен жилой квартал; отеля «У Томаса» на Баркли-Сквер, живописной площади в центральной части Лондона, тоже давно не существует. Как и отеля «Вестминстерский дворец» и женской галереи в здании парламента. Только покрытый копотью железнодорожный вокзал Виктория, на котором так часто встречались наши влюбленные, почти не претерпел изменений. А портрет мистера Парнелла (раньше висевший в зале, где королева Виктория появлялась в окружении своих министров) находится в Национальной галерее не на видном месте, а где-то в подвале.
        Наверное, самым большим горем для Кэтрин явилось то, что Парнелла увезли на похороны в Ирландию. Она так никогда и не побывала на знаменитом кладбище Глазневин, где ирландцы хоронят своих патриотов. Недавно туда перенесли с тюремного двора прах сэра Роджера Кейсмента (1864-1916) - ирландского патриота, повешенного англичанами за государственную измену.
        Кэтрин писала, как она узнала о том, что могила Парнелла заброшена, заросла травой, а будь он похоронен в Англии, она бы ухаживала за ней с огромной любовью. Спустя тридцать лет после смерти Парнелла, на смертном одре, она, по воспоминаниям ее верной дочери Норы, постоянно звала своего возлюбленного. «Парнелл! Парнелл!» - повторяла она беспрестанно. Так утверждала Нора в письме к одному из последних приверженцев Парнелла.
        Кэтрин похоронена в Литтлхэмптоне, могила Норы находится рядом с ней.
        На мой взгляд, очень тяжелое впечатление на исследователя должно производить чтение старых газет, где факты преподносятся непосредственно, как только что произошедшие, и потому лишены объективности, которую дает лишь историческая дистанция. Бури, бушевавшие когда-то в здании парламента, народные волнения и всплески насилия в небольших городках и деревнях графств Корк, Лимерик, Килдэр, вдохновенные речи, слезы и жестокость былого времени… «Таймс» - Библия англичан в те времена - ежедневно посвящала длинный столбец ирландским событиям. Ни одной из обширных британских колоний не отводилось там и десятой части того места, какое посвящалось маленькой непокорной Ирландии. Во время заседания комиссии относительно дела о поддельных письмах, сфабрикованных Пиготтом, и о Земельной лиге целые страницы ежедневно заполнялись репортажами об этом. Дело о разводе, возбужденное капитаном О'Ши, два дня не сходило со страниц газет. А потом несколько недель там печатались комментарии, критические разборы и прения насчет этого судебного разбирательства. Воистину, Чарлз Стюарт Парнелл был в то время драгоценной
находкой для английских газетчиков.
        Но всему приходит конец. И даже этой одной из самых печальных историй, о которой еще, возможно, кто-нибудь напишет. Я откладывала написание этого конца довольно долго, но все-таки написала его в один присест и потом не смогла изменить в нем ни слова.
        Быть может, я была слишком снисходительна к этим возлюбленным. Не знаю. Я писала только то, что мне подсказывала интуиция. В любом случае, почему бы не проявить к ним снисходительность? Они полной мерой расплатились с обществом, если они ему что-то и задолжали, и расплатились много лет назад.
        notes
        Примечания

1
        Гладстон Уильям Юарт (1809-1898) - премьер-министр Великобритании в 1868-1874,
1880-1885, 1886, 1892-1894 годах, лидер Либеральной партии с 1868 года. Правительство Гладстона подавляло национально-освободительное движение в Ирландии; в 1882 году осуществило захват Египта.

2
        Римско-католическая церковь в итальянском стиле в Лондоне; часть украшающих ее статуй апостолов перенесена из Сиенского собора; славится органной музыкой. Построена в 1884 году.

3
        Один из ведущих членов кабинета, спикер палаты лордов.

4
        Исаак Батт (1813-1879) - деятель ирландского национального движения, один из лидеров ирландской оппозиции в англ. парламенте.

5
        Имеется в виду англичанин в отличие от ирландца.

6
        Частная школа, обычно интернат для мальчиков от 8 до 13 лет; готовит учащихся к поступлению в привилегированную частную среднюю школу.

7
        Даниел О'Коннел (1775-1847) - лидер либерального крыла ирл. нац. движения. С 1829 года глава ирл. фракции в англ. парламенте.

8
        Биггар Джозеф Гиллис (1828-1890) - деятель ирландского национального движения. Участник Земельной лиги. Инициатор тактики парламентской обструкции; сторонник компромиссов с английскими либералами.

9
        Вероятно, имеется в виду король Ричард III.

10
        Гомруль - букв.: самоуправление (англ.).

11
        Галерея для женщин в палате общин когда-то отделялась металлической решеткой.

12
        Джозеф Чемберлен (1836-1914) - министр колоний Великобритании в 1895-1903 годах. В
1880-1886 годах (с перерывом) входил в правительство.

13
        Бенджамин Дизраэли, граф Биконсфилд (1804-1881) - премьер-министр Великобритании в
1868-м и 1874-1880 годах, лидер Консервативной партии, писатель.

14
        Большой ботанический сад в западной части Лондона.

15
        Билль - законопроект (англ.).

16
        Фений - член тайного общества, боровшийся за освобождение Ирландии от английского владычества.

17
        Конечная железнодорожная станция Южного района в лондонском Уэст-Энде.

18
        Конечная станция Южного железнодорожного района.

19
        Фостер У.Э. (1818-1886) - главный секретарь по Ирландии (1880-1882), получил прозвище Фостер-Картечь, дав полиции разрешение применять картечь при разгоне митингов.

20
        Министерство иностранных дел.

21
        Война Англии и Португалии при участии испанских патриотов против Наполеона (1808-1814).

22
        Жена Наполеона III.

23
        Модная в 80-е годы XIX в. принадлежность женского платья в виде подушечки, подкладывающейся под платье сзади, ниже талии для придания фигуре пышности.

24
        Местность на юге Коннахта.

25
        Район в центральной части Лондона.

26
        Эмблема Ирландии.

27
        Улица в северо-восточной части Лондона, центр торговли алмазами и бриллиантами.

28
        Большой лондонский магазин женской одежды и принадлежностей женского туалета фирмы
«Дебнемз»; в 1975 году переименован в «Харви энд Николз».

29
        Граттан Генри (1746-1820) - ирландский оратор и политический деятель.

30
        Здание ратуши лондонского Сити; известно своим огромным банкетным залом, где устраиваются официальные приемы в особо торжественных случаях.

31
        Город в Южной Ирландии.

32
        До 1922 года - вице-король Ирландии.

33
        Бейлиф - в англоязычных странах - помощник шерифа, полицейское лицо при судебных органах.

34
        Джон Эдуард Редмонд (1856-1918) - один из лидеров борьбы за гомруль.

35
        Донн Джон. Предостережение. Пер. Г. Кружкова.

36
        Экзекватура - дипломатическое разрешение на исполнение консульских обязанностей, выдаваемое иностранному консулу Министерством иностранных дел страны пребывания.

37
        Проявление силы (франц.).

38
        Улица в Лондоне, где находятся приемные ведущих частных врачей-консультантов.

39
        Лорд Солзбури (1830-1903) - английский политический деятель.

40
        Газета, отражавшая взгляды консервативной партии; основана в 1865 году.

41
        Большой парк в северо-западной части Лондона; бывшее место королевской охоты; в нем также расположен лондонский зоопарк.

42
        Тревильян Джорджен (1838-1928) - английский биограф, историк и политический деятель.

43
        Queen's Councel - королевский адвокат.

44
        Графство в Ирландии.

45
        Здесь игра слов, поскольку английское слово mistress имеет два значения: хозяйка и любовница.

46
        Графство в Ирландии.

47
        Графство в Ирландии.