След на воде Татьяна Ивановна Ефремова
        Что может произойти на круизном лайнере? Казалось бы, туристы - иностранцы, круиз - по Сибири…
        Но вся работа официантки Натальи летит кувырком. Появление старого знакомого Димы Захарова не предвещает ничего хорошего, если учесть, что он - капитан милиции. А тут еще череда непонятных событий: кража, исчезновение напарницы, несчастные случаи.
        Остается только гадать, чем закончится путешествие…
        Татьяна Ефремова
        След на воде
        Глава 1
        Вступительные аккорды марша, искаженные динамиком, грянули слегка запоздало - теплоход уже отвалился от пристани и медленно разворачивался к ней кормой. Поэтому следующие протяжно-печальные звуки были как раз кстати. Как будто оставшиеся на берегу, спохватившись, стали сильно горевать по тем, кто сейчас бодро махал руками со всех четырех палуб.
        Марш «Прощание славянки». Сильная вещь. Особенно для русского человека. И не потому, что все мы славяне и славянки, а потому, что мелодия эта сопровождает многих из нас на протяжении всей жизни. Например, меня. Еще с детского сада. Там мы со всех утренников уходили, бодро маршируя под «Прощание». И не важно: Новый год мы до этого отмечали или праздник осени. Уходили всегда одинаково - под «Прощание славянки» и аплодисменты мам и бабушек, опасливо восседающих на ненадежных детских стульчиках. Некоторые ухитрялись даже плакать от умиления, несмотря на неудобные позы. Потом уже я узнала, что наша «детсадовская прощальная» применяется довольно широко и в жизни, и в кино, особенно в том, которое про войну. Или, на худой конец, про армию. Туда тоже всегда провожали под этот волнующий марш. Со слезами и надеждой. В общем, музыка эта для меня прочно ассоциируется с проводами и слезами. И, вполне возможно, с последующей героической гибелью. Чтобы слезы были не напрасно.
        А вот зачем «Прощание славянки» включают при отплытии в очередной круиз туристического теплохода? Да еще и битком набитого иностранцами. По привычке? Или для национального колорита? Так иностранцам наши бравурные марши без интереса - они кроме «Катюши» и «Подмосковных вечеров» ничего и не знают. Может это и хорошо - нет у них того непонятного умом щемящего чувства, которое испытывают «наши» каждый раз, когда под несущиеся из динамиков звуки теплоход начинает удаляться от пристани и тех, кто на ней.
        Провожающих, кстати, довольно много: мамы-папы, друзья, любимые и просто прохожие, жадные до впечатлений. У нас ведь не морской порт, белоснежные красавцы-лайнеры туда-сюда не шныряют. Так что, отплытие нашего «Михаила Зощенко» - событие нерядовое. Есть на что посмотреть. Поэтому и на пристани толпа внушительная, и на палубах битком. Команда, побросав дела, машет руками провожающим, а туристы поражаются широте русской души. А может, думают, что такие пышные проводы входят в программу круиза.
        Я в такие моменты на палубу не хожу. Мне неуютно среди всеобщего ликования - провожать меня некому. Так уж жизнь сложилась: с мужем мы скоропалительно расстались еще в прошлом году, сын гостит у бабушки, друзья и приятели все на работе. В повседневной жизни одиночество напрягает не сильно. А вот когда теплоход отходит от пристани и провожающие машут вслед… Так, хватит о грустном. В любой ситуации есть хорошие и плохие моменты. Надо искать хорошее, а не зацикливаться на том, что некому меня проводить. В конце концов, сама виновата: не надо было с Димычем ссориться, вот и не осталась бы без провожающих. Хотя… Димыч все равно не пришел бы меня провожать. Во-первых, к сентиментальностям всяким он не склонен, во-вторых, на работе своей вечно занят. Опять не о том думаю. Надо найти что-то хорошее в том, что я, единственная из ресторана, не торчу сейчас на палубе. Пылесос вот, например, в полном моем распоряжении. Не надо ждать своей очереди, а значит, можно будет освободиться пораньше.
        Воодушевленная сверх меры, я энергично заелозила щеткой по полу. Пусть машут руками. Пусть пускают слезу. Потом еще будут бродить расстроенные по ресторану, жаловаться друг другу на судьбу. И закончат уборку почти перед самым ужином. А я сейчас мигом с пылесосом пробегусь, потом столы накрою - это быстро - и еще часок поспать успею. Вот и будет мне от одиночества сплошная выгода.
        - А ты чего тут одна пашешь, как Золушка?
        Я вздрогнула от неожиданности и обернулась. Прямо у меня за спиной стояла заплаканная Карина Манукян и шмыгала носом. Что за манера подкрадываться незаметно?! Хотя, может, я напрасно злюсь - Карина могла окликнуть меня и раньше, просто из-за шума пылесоса я ее не услышала. Да и вообще, злиться на зареванного ребенка не годится. А Карина сейчас именно таким ребенком и выглядела.
        Она вообще больше похожа на девочку-школьницу, чем на студентку теперь уже четвертого курса. Невысокая, тоненькая, с темной косой до попы. А еще очень впечатлительная и эмоциональная. Все рядом - и смех, и слезы. Причем, и плачет, и смеется она самозабвенно, независимо от значительности повода.
        Вот и сейчас, стоит вся распухшая от слез, а спроси причину, окажется, что жалко было с мамой расставаться. На двадцать дней.
        - Кариш, ты чего такая зареванная?  - поинтересовалась я для порядка.
        - Да ну…  - она шмыгнула носом совсем уж жалобно.  - Расстроилась чего-то. Ты молодец: не ходишь на палубу, когда отходим. А я прямо дура какая-то, каждый раз туда прусь, а потом плачу вот. Мама с берега машет, а мне что-то так жалко себя становится. Да еще музыка эта. Она когда играет, мне кажется, что я на войну уезжаю, и меня там обязательно убьют. Я сразу начинаю представлять, как маме напишут, что меня убили. Как гроб со мной привезут и даже не откроют. Вдруг меня взрывом изуродует и показывать будет нельзя. Или я уже разлагаться начну…
        Ну и фантазия у этой крошки! С таким воображением «Прощание славянки» вообще противопоказано. Надо тему сменить, и так тошно.
        - Хватит кукситься!  - решительно заявила я.  - Мы не на войну едем. Мы с тобой едем в круиз по великой сибирской реке. И у нас работы много. Так что, думай о хорошем и тащи давай приборы.
        Карина, всхлипнув напоследок, помчалась в сервировочную за своим лотком, а я выключила пылесос и достала из шкафчика оставшиеся со вчерашнего ужина салфетки.
        Сегодня мы крутим «свечки». Или «бомбочки», как мы называем их между собой. Так уж заведено: на первый ужин у нас салфетки - «веера», на второй - «свечки». Без всякого тайного смысла, просто потому, что эти самые «бомбочки» - единственный вариант, в который можно перекрутить вчерашние «веера» без предварительного разглаживания.
        В первый ужин мы накрываем все столы полностью, неизвестно ведь, сколько за каким окажется человек. На второй день, когда уже ясно, сколько за нашими семью столами обедает туристов, мы лишнего не накрываем. Вот и перекручиваем оставшиеся «веера» в «свечки». Почему нельзя просто погладить не пригодившиеся салфетки? Мне тоже раньше это было интересно. Вообще, многое мне тут было непонятно поначалу.
        Пока я размышляла о повседневном невольном нашем идиотизме, в ресторан вернулись и все остальные девчонки. Торжественные проводы закончились, началась привычная работа. Шумели оба пылесоса, звенели приборы, перекладываемые из лотков в выдвижные ящики на станциях. В противоположном конце ресторана слышался резкий голос Светки Зотовой.
        - Куда ты столовые ножи к закусочным валишь, горе мое? Сколько раз говорить, сортировать надо еще на перетирке! Пятый круиз начался, а ты элементарных вещей запомнить не можешь.
        - Чего Светка опять разоряется?  - спросила я у подошедшей Кати Вепревой, моей старшей на этот рейс. Спросила больше для порядка, для поддержания разговора. И так все было ясно: на первой станции в этот раз подобрались совершенно не подходящие друг другу люди. Старшая там Светка - слишком темпераментная, резкая и даже грубоватая. Непростой у Светки характер. А в напарницы ей достались Женечка-тихоня с вечно извиняющимся лицом и Жанна.
        О Жанне разговор особый. Что это за явление такое «Жанна Глотова», и почему половина наших девчонок страдальчески морщится при ее упоминании, я смогла досконально прочувствовать в прошлом круизе. Мы тогда как раз с Жанной на одной станции оказались. Это не напарница - это какой-то уникальный коктейль из лени, тупости и высокомерия. Мало того, что работать нам приходилось вдвоем вместо троих, так еще нужно было постоянно следить, чтобы Жанна чего-нибудь не «накосячила», и исправлять, если недоглядели. В общем, работать с Глотовой на одной станции я больше не хочу ни за какие коврижки. И не только я. Все, кто успел отметиться у Жанны в напарницах, согласны работать с кем угодно, хоть с заклятым врагом, только не с ней. Лучше уж Светкины вопли слушать - она хоть по делу орет. Вот только не спрашивает нас никто. Серега Нечипорук - менеджер ресторана - перед каждым круизом лично составляет списки наших «троек». И плевать ему на наши симпатии и антипатии. «Работа не должна зависеть от личных отношений,  - говорит он.  - Дружите после работы. А здесь вы должны действовать, как винтики и шестеренки». Вот
и тасует нас, двенадцать человек, перед каждым круизом по-новому.
        Двенадцать официанток, четыре станции, по три человека на участок из семи столиков. Моя станция на этот рейс - третья. А старшая официантка у меня, к огромному моему удовольствию, Катя Вепрева. Золото, а не человек, я под ее началом в своем самом первом круизе работала. А с Кариной мы напарницы впервые. Ничего, притремся друг к другу. У нас на это еще одиннадцать дней.
        Светка продолжала сыпать проклятия на чью-то голову.
        - На кого это она?
        - На Жанну,  - Катя даже удивилась моей недогадливости.  - Больше-то не на кого. Нам эти концерты еще десять дней слушать. Если, конечно, Светка ее раньше не убьет.
        Мы с Катей в четыре руки крутили салфетки и старались не прислушиваться к разгорающемуся на первой станции скандалу. Ну или, по крайней мере, делали вид, что нам это не интересно. Быть совсем не в курсе не получалось - крики становились все громче, причем, орала не только Зотова. Жанна тоже в долгу не оставалась и от души советовала Светке заткнуться и пойти по известному всем с малолетства адресу. Но ругалась она неинтересно - нудно и неизобретательно, больше на голос налегала. Потом вопли вдруг стихли так же неожиданно, как и начались. В следующую минуту Светкин голос раздался прямо над нами:
        - Девки, вам «вееров» не подкинуть?
        Она стояла возле нас, бодрая и совсем не расстроенная. Скандал ей даже пошел на пользу - глаза просто горели. Светка положила передо мной штук пять или шесть свернутых салфеток и плюхнулась на свободный стул.
        - Чего это вы такие нежадные? Салфетки раздаете.
        - Да у нас их полно осталось. Народу мало, вторая посадка пустая. Только два стола переводчиков.
        - Вот кстати!  - Катя откинулась на спинку и сложила руки на груди.  - Очень интересно, как это у вас так получилось? У всех битком, а у вас вторая посадка свободная. Колись, Зотова, с кем договорилась?
        - Повезло,  - картинно развела руками довольная Светка.  - Должно же человеку хоть иногда везти, не только ведь подлянки от судьбы получать. В виде Жанны.
        Мы сочувственно хмыкнули, и ободренная Зотова продолжила:
        - Мне с Жанной день за два должен считаться. И оплачиваться соответственно. Потому как чаевых нам в этом рейсе тоже не видать. Разве что кто-нибудь из жалости подкинет, увидев, как я с этой дубиной мучаюсь.
        - Это точно,  - посочувствовала я Светке, вспомнив свой последний рейс.
        Туристы редко дают чаевые лично тебе. В индивидуальном порядке. Как правило, вручают в последний день круиза сразу на всех. А для этого и работать должны все, четко и слажено. С Жанной этот фокус не пройдет.
        - У вас чаевых и так бы не было. Откуда им взяться, если народу в два раза меньше?
        Светка согласно кивнула.
        - Да черт с ним, с народом! Все равно денег не видать, так хоть отдохнем маленько,  - она встала и сладко потянулась.  - А вы крутите наши салфетки, крутите. Помните мою доброту.
        Честно признаться, я девчонкам с первой станции немного завидовала. Хоть и не понимала, как может такое случиться. У всех обе посадки битком, а им такой подарок - пять столов из семи пустые. Где, спрашивается, справедливость?
        Завидовать Зотовой с компанией мы дружно перестали минут через двадцать, когда в ресторане появился Володин - наш метрдотель - и, пробежав с инспекцией по всем станциям, позвал нас на обязательную ежедневную планерку. По-нашему «митинг». Митинговали мы, кстати, всегда на первой станции. Так уж исторически сложилось.
        Сначала все шло, как обычно. Володин изо всех сил корчил из себя начальство. Учитывая, что метром он стал только в этом году, а добрая половина девчонок начинали работать в компании с ним вместе, выглядело это очень смешно. Никто, правда, не смеялся. Во-первых, субординация, во-вторых, хотелось поскорее закончить и пойти по каютам. Поэтому Володин старательно пел о качестве работы и дисциплине, мы дружно кивали. Ничто, как говориться, не предвещало. И вдруг…
        - Еще раз напоминаю всем! Чтобы никаких мне воплей из сервировочной не раздавалось. Особенно на перетирке. А то у вас там просто клуб по интересам какой-то. Языками чешете, как бабы у колодца. И вообще, болтайте поменьше между собой.
        - А если по работе?  - не выдержал кто-то.  - Нам что же, и по работе друг другу пару слов сказать нельзя?
        - Работать вы должны уметь и без пары слов. Не нужны никакие слова, если каждая четко знает, что должна делать. К тому же, многие туристы понимают по-русски. И ваши разговоры во время обеда им ни к чему. Особенно это первой станции касается. Зотова, слышишь меня?
        - А чего сразу первая станция?  - вскинулась Светка.  - Что мы, особенные?
        - На этот рейс да. Ты ведь уже в курсе, кто у вас будет во вторую посадку?
        Судя по лицу, у Светки появились нехорошие опасения. И, как оказалось, не зря.
        - Нет, Андрюшенька, я не в курсе. Кто бы мне сказал? У вас ведь, у начальства, вечно от нас, бедненьких, секреты.
        - Что ты, Светик!  - Володин скроил в ответ совершенно сиропную физиономию.  - От тебя у нас секретов нет. Ты же знаешь, как я к тебе прекрасно отношусь. Вы ведь целые сутки практически отдыхали - с пустой второй посадкой-то.
        - А теперь?  - пискнула со своего места Женечка-тихоня, тоже почуяв неладное.
        - А теперь будете работать, как все. В две посадки.
        - А откуда туристы возьмутся на вторую посадку?
        - Уже взялись. С берега, откуда же еще. Сегодня перед отправлением заселились.
        - Наши, что ли?  - прошептала Светка.
        Володин был доволен произведенным эффектом.
        - Правильно, Светик! Ты меня снова радуешь своей сообразительностью. Наши. Русские. Целых восемнадцать человек.
        - Е-мое!  - завопила Зотова дурным голосом.  - Пристрелите меня! Ну, спасибо тебе, Андрюша, за такую посадку! Восемнадцать русских и два стола переводчиков. Теперь я вижу, как ты ко мне относишься. Большей гадости и придумать нельзя.
        - Да ладно тебе,  - Володин, кажется, испугался такой бурной Светкиной реакции.  - Что я мог сделать?
        - Ты мог их хотя бы по разным станциям рассадить. Зачем всех к нам-то?
        - По разным станциям их нельзя - одна компания. Это заранее было оговорено. У них и каюты рядом.
        - Пипец!  - Светка ткнулась лицом в ладони и начала раскачиваться и причитать.  - Да что же за жизнь у меня такая гадская? Почему все шишки вечно мне? Все люди как люди - у них бабушки швейцарские кушать будут, а я как сирота. Не видать мне ни чаевых, ни спокойной жизни…
        - Зотова, прекрати этот цирк,  - недовольно скривился Володин.
        Но Светку так легко заткнуть еще никому не удавалось.
        - Цирк еще и не начинался. Цирк сегодня за ужином начнется. Восемнадцать человек русских - это же просто удавиться!
        Расходились мы потрясенные до глубины души. Светку было жалко, а помочь ей нельзя. Разве что, предложить ей поменяться на этот рейс. Но, во-первых, жалко Зотову было не настолько, чтобы взамен ее головы подсунуть под топор собственную. А во-вторых, Нечипорук на это никогда не согласится: дисциплина есть дисциплина, и исключений быть не должно. Начальство расписало нас по станциям, и нечего самодеятельностью заниматься.
        Светка даже всплакнула в сервировочной. Ее девчонки - Женечка и Жанна - стояли, совершенно обалдевшие, рядом. Они видели, что случилось страшное, но насколько это ужасно, понять пока не могли. Работали они обе первый сезон и с русскими туристами пока не сталкивались.
        Зотова аккуратно промокнула салфеткой размазавшуюся тушь, шмыгнула носом и мстительно пообещала всем нам:
        - А вы тоже не надейтесь на легкую жизнь. Всем достанется. Эти русские ужинать будут до полночи. Это иностранцы в ресторане покушают, а выпивать в бар идут. Наши граждане здесь гудеть будут. Уборкой при туристах заниматься нельзя, придется всем ждать, пока разойдутся. Так что, готовьтесь ночевать на работе.
        Конечно, сказала она это в сердцах. Может, и преувеличила чуток. Но изрядная доля истины в Светкиных словах была - русские туристы, действительно, любят засиживаться в ресторане. Уборкой при них заниматься нельзя - правила есть правила - а уж намекать «гостям», что пора бы им уже освободить помещение, запрещено категорически. Так что, ситуация может сложиться весьма и весьма невыгодная для всех. Есть о чем задуматься.
        Все это мне доходчиво растолковала Катя, увлеченно подбрасывая в воздух куски хлебной корки. До воды ни один кусок не долетел - несколько чаек внимательно следили за Катиными движениями и реагировали моментально. Упитанные, надо сказать, птички. Я первое время тоже поддалась этому всеобщему увлечению - кормлению чаек. А потом поостыла. На несчастных голодных птичек чайки не тянули. Своей наглостью и раскормленным видом они здорово напоминали городских голубей. А еще - своей всеядностью. Лопают все подряд, что появляется в воздухе. Иногда, увлекшись, хватают выброшенные с кормы окурки. И никто никогда не видел, чтобы хоть одна окурок выплюнула. А уж когда на корме рыбу разделывают, вообще творится что-то невообразимое. Настоящий эскорт из чаек за теплоходом.
        - Кать, неужели все так страшно?  - решилась я отвлечь напарницу от захватившего ее целиком занятия.
        Она посмотрела на мою угрюмую физиономию и рассмеялась.
        - Не боись, прорвемся! Русские ведь не все придурки. Большинство милые и приятные люди. Просто запоминаются те, кто дал жару. Паршивая овца, знаешь ли… Зотовой четыре года назад досталась компания «новых русских». За столом вести себя не умели совершенно, свинячили - жуть. Девчонок загоняли просто, даже драку один раз в ресторане устроили. Так стыдно было перед европейцами. Вот Светка теперь, на всякий случай, русских туристов заранее боится.
        - А часто русские бывают?
        - Очень редко. Не каждый год даже. У нас ведь дорого. Да и не интересно нашим Сибирь смотреть. Наши в жаркие страны едут, позагорать, в море поплескаться. А здесь - европейцы. Им интересно, экзотика.
        - А чего же эти восемнадцать человек здесь делают?
        - А хрен их знает!  - весело сообщила Катя, в очередной раз введя меня в недоумение. С виду - сама интеллигентность, а как ввернет словечко, просто ушам не веришь.  - Может, просто оригиналы. А может, мероприятие у них какое-нибудь. Научная конференция там, или семинары какие. Тогда Зотовой повезло - у таких график жесткий: лекции там всякие, обсуждения. Они долго не засиживаются. Поели быстренько и поскакали организованно по делам. Просто прелесть, а не туристы.
        Катя докормила птиц, постояла немного, подставив лицо солнцу, и ушла. А я осталась размышлять, сидя на скамейке, о русских туристах, тяжелой официантской доле и о собственном одиночестве. Все-таки «Прощание славянки» мне слушать нельзя. На работе-то я хорохорилась, Карину утешала. А сейчас что-то раскисла. Так захотелось, чтобы и меня приходили провожать. Ну, хоть кто-нибудь. Даже Димыч, с его грубоватой прямолинейностью, казался сейчас почти родным. Давненько, видно, не попадалась я ему под горячую руку. Даже соскучилась по этому его: «Вот объясни ты мне, почему вы, бабы, такие дуры?»
        - Вот объясни ты мне, почему вы, бабы, такие дуры?  - раздалось по правому борту.
        Я подскочила от неожиданности и испуганно заозиралась. Этого еще не хватало! Уснула я, что ли, пригревшись на солнышке? Нет, надо высыпаться, как следует. Чтобы не слышать на ровном месте всякие голоса. Вот прямо сейчас пойду и посплю часа полтора, пока время есть…
        - Ты что себе позволяешь, Захаров?  - визгливо поинтересовался женский голос с того же правого борта.  - Ты выбирай выражения все-таки.
        - Я и выбираю, Курятова. А за то, что ты сделала, «дура» - это даже ласково.
        - Сам ты придурок! Алкоголик несчастный!  - взвизгнула невидимая мне Курятова и застучала каблуками по палубе.
        Я отказывалась верить своим ушам. Судя по голосу и манерам, это Димыч. Второго такого хама еще поискать надо. Да и фамилия совпадает. Но Димыча Захарова не может здесь быть. Потому что… не может быть никогда.
        Как, скажите, может очутиться капитан милиции Захаров на туристическом теплоходе, где самая дешевая путевка полторы тысячи долларов стоит? А может, он здесь не отдыхает? Может, на задании? Хотя какие дела могут быть у городского убойного отдела на нашем «Михаиле Зощенко»? Тут же сплошные иностранные подданные. Даже если и натворили чего, ими Интерпол должен заниматься.
        Видно, галлюцинации у меня. От недосыпания и общего эмоционального расстройства. Чтобы убедиться, что все мне только кажется, я встала со скамейки и, вытянув шею, лениво посмотрела за угол вдоль правого борта.
        Вернее, собиралась посмотреть. Но не успела, потому что в ту же секунду была буквально сметена Захаровской тушей. Какие тут, к черту, галлюцинации! Вот он, красавец, собственной персоной.
        - Чувствую себя Анной Карениной,  - сообщила я Димычу, потирая ушибленное об него ухо.  - Будто попала под поезд, но чудом выжила.
        Первый раз за время нашего знакомства я видела Димыча растерянным. Он смотрел на меня, как на привидение, и молча хватал воздух ртом.
        - Ты здесь откуда?  - наконец выдавил он, озираясь по сторонам.
        - Работаю я здесь. А вот ты откуда?
        Димыч метнулся к левому борту, быстро глянул вдоль него, потом вернулся, но на скамейку не присел - остановился напротив меня и сложил на груди руки. Кого он высматривает? Неужели, и правда следит за кем-то? Я уже оправилась от первоначального шока, и теперь вопросы лились из меня рекой:
        - Ты здесь кого-то ищешь, да? Убийцу ловишь? Туристы же только вчера приехали, когда бы они успели? Или это из команды кто-то? Среди нас, что, убийца есть? Мама!
        - Твою мать! Я думал, хоть здесь от твоей болтовни отдохну,  - широко улыбаясь, сообщил Димыч.  - Но видно, не судьба.
        - Когда это ты от меня устать успел? Мы не виделись уже месяца два.
        - Два месяца? А пролетели, как один день. В тишине и покое.
        Тут меня осенила догадка.
        - Димыч, а ты чего озираешься? Беспокоишься, что нас вместе увидят, что ли? Ты тут не один?
        - Не один,  - кивнул Захаров.
        - С женщиной?  - уточнила я.  - Ты не переживай, я могу сделать вид, что с тобой не знакома, если так.
        Димыч тряхнул головой, как собака, которой в ухо попала вода.
        - Что ты несешь! С какой женщиной? В отпуске я.
        - В отпуске?
        - Да. Имею право, между прочим. Я три года в отпуске не был.
        Право-то он, конечно, имеет, только подозрительно все это.
        - Димыч, а с каких это пор оперативники убойного отдела проводят отпуск на буржуйских туристических теплоходах? Или у тебя такие хорошие отпускные скопились за три года?
        Врушка-Захаров сник просто на глазах. Не ожидал, видно, что его так быстро раскусят.
        - Чего это он буржуйский?  - забормотал Димыч, выковыривая из пачки сигарету.  - Нормальный наш отечественный теплоход.
        - Ага, наш, отечественный. Только арендует его швейцарская турфирма. Она же и путевки продает. У нас что, уголовный розыск вышел на международный уровень?
        - Да говорю же, отпуск у меня.
        - А деньги у тебя откуда на такой роскошный отпуск, а? Ой, Захаров, ты что, оборотень в погонах?
        - Блин! И здесь то же самое,  - Димыч посмотрел на меня совсем жалобно.  - Ты хоть не начинай, меня на работе с этим оборотнем задолбали.
        - Их можно понять. Давай колись, как ты здесь оказался, отпускник?
        Кололся Захаров на удивление складно, видно, не первый раз уже рассказывал, как дошел до такой красивой жизни.
        История получалась не такая уж невероятная. Один из Захаровских одноклассников, парень смышленый и не лишенный деловой хватки, почти сразу после выпускных экзаменов уехал в Москву. Сначала учился, потом учился и работал, потом работал. Много и упорно. Результатом такого упорства стала собственная фирма, одной из первых в стране начавшая поставлять на российский рынок компьютеры. «Серега всегда к электронике был неравнодушен,  - пояснил Димыч такой выбор деятельности,  - вечно что-то клепал там своим паяльником. Его физичка очень за это любила». А уж когда появились пейджеры, а потом и сотовые телефоны, Серега не упустил своего шанса. Если верить Захарову, Серегина фирма захватила весьма значительную долю рынка средств мобильной связи. Со всеми вытекающими последствиями. «Серега-то наш теперь - олигарх,  - гордо поведал мне недавний олигархический одноклассник,  - самый настоящий!» Достигнув в этой жизни многого, Серега-олигарх вдруг обнаружил, что ничто человеческое ему не чуждо. В том числе, и тоска по малой родине. Вспомнилось вдруг, что сам он сибиряк, и что после школы в родном городе толком
не был, и дружбы такой бескорыстной, как в школе, больше не встречал. Затосковал, в общем. Но ненадолго. Потому что был человеком деятельным, привыкшим решать свои проблемы одним махом. Разыскал на «Одноклассниках» пару школьных приятелей, через них вышел на остальных. И предложил устроить вечер встречи выпускников. Но не ограничиваться несколькими часами общения, а вспомнить «школьные годы чудесные» по-настоящему. Для этого жаждущий непринужденного общения Серега выкупил пару десятков путевок на туристический теплоход, возящий иностранных туристов по Сибири. Чтобы не только молодость вспоминать, но и родной край посмотреть после стольких лет разлуки. Правда, радость его была несколько омрачена тем, что не все смогли поехать, а тех, кому обстоятельства это позволяли, пришлось долго уговаривать принять такой роскошный подарок. Все-таки путевки недешевые, полный пансион, а бывшие одноклассники, как на подбор, оказались людьми совестливыми и гордыми.
        - Да, нелегко быть богатым,  - посочувствовала я неведомому Сереге.
        - Конечно, мы же бедные, но гордые!
        - Чего же согласились тогда?
        - Да сначала не хотели соглашаться. А потом чего-то жалко стало Серого. Человек от чистого сердца предлагает, а все подвох какой-то ищут. Ну, он же не виноват, что смог денег заработать. Не солить же ему их теперь. Он и школу нашу бывшую отремонтировал, компьютеры туда завез…
        - Значит, ты на Серегины деньги здесь расслабляешься?  - уточнила я специально еще разок, чтобы посмотреть, как Димыч будет смущаться.
        Он кивнул с виноватым видом. Не получится из него коррупционера, вон как стесняется.
        Значит, восемнадцать русских туристов - это московский гость Серега с бывшими одноклассниками. Один из которых - капитан Захаров. Нет, не будет нам спокойной жизни, можно даже не рассчитывать.
        - А с кем это ты сейчас ругался?  - вспомнила я вдруг.  - Чем не угодила тебе несчастная Курятова?
        - Да ну ее!  - Димыч швырнул окурок за борт и плюнул вслед.  - Курица она! Ее муж привез на машине, а в багажнике у него две упаковки пива баночного было. Мы специально взяли, чтобы культурно попить после отплытия. А она забыла его забрать. Сама на борт впорхнула, а пиво наше так и уехало в багажнике. Всегда дурой была да так ей и осталась - не берет человека время совсем.
        - Тоже мне, проблемы,  - не поняла я Захаровской печали.
        - Для тебя, может, и не проблемы, а у нас отпуск может сорваться, если так дальше пойдет. Настроения уже никакого.
        Смотреть на Димкины страдания не было мочи - так натурально он сокрушался. Опять же три года в отпуске не был человек, одичал на работе. Надо выручать, пока он совсем мрачным не стал.
        - Чего ты дурака валяешь? Идите в бар - там этого пива хоть залейся. Олигарх ваш бар оплачивает?
        - Да неудобно как-то,  - замялся Димыч,  - только сели, и сразу в бар. Подумают, что мы алкоголики.
        - Не подумают,  - хихикнула я,  - здесь к этому привыкли. Идите смело. Бар на средней палубе в носовой части.
        - А пойдем с нами,  - предложил великодушный Захаров.  - Выпьем чуток, я тебя с мужиками познакомлю.
        - Ничего не получится. Мне в бар нельзя.
        - Чего так?
        - Обслуживающему персоналу в баре делать нечего. Порядки такие. Ты пока не в курсе, конечно. Я здесь как раз обслуживающий персонал. Я сюда официанткой устроилась на лето.
        - Что за фигня?  - искренне возмутился Димыч.  - А как же равноправие?
        - Равноправие у нас после работы. Так что, захочешь меня увидеть, приходи сюда, на корму. Можем даже какое-нибудь тайное место придумать и записки в нем оставлять. Для пущего романтизма.
        - Как Маша и Дубровский?  - сразил меня эрудицией Димыч.
        Надо же, что он помнит из школьной программы! Никогда бы не подумала, что старший оперуполномоченный Захаров способен на такие литературные ассоциации. Может, я его совсем не знаю? Может, он в душе тонкий и ранимый?
        - Ты откуда про Дубровского знаешь?
        - Да это Вадик. Дружок мой школьный. Он сплошными цитатами разговаривает. И как только помнит все? Мы с ним уже два дня общаемся. Сначала тяжело было, а теперь втянулся. Даже вот помню кое-что про Дубровского и «Белое солнце пустыни». Вадик мужик классный, но только к нему привыкнуть надо.
        Мне захотелось посмотреть на уникального Вадика. Договорились, что после ужина Димыч приведет его на корму для официального представления. На том и расстались.
        Глава 2
        Светка Зотова готовилась ко второй, «русской», посадке, как к последней битве добра со злом. Только что в чистое не переоделась. Зато была непривычно тиха и задумчива, смотрела на всех тоскливым взглядом и даже забывала шипеть на своих девчонок, хотя было за что. Жанна, например, умудрилась притащить туристке, которая категорически не ест рыбу, салат с тунцом. В обычное время Светка незамедлительно сообщила бы дуре-Жанне, кто она есть после этого. Ну, не совсем незамедлительно, конечно. Дотерпела бы до сервировочной, чтобы туристов не беспокоить. А сегодня промолчала. Долго извинялась перед туристкой с помощью Женечки-тихони, у которой немецкий не в пример лучше Светкиного, а про Жанну даже и не вспомнила.
        Вообще, туристы, неупотребляющие те или иные продукты,  - это отдельная головная боль. Зовутся они «специалитеты» и выявляются во время первого ужина на борту. Володин ходит с блокнотом от столика к столику и подробно расспрашивает каждого о симпатиях и антипатиях в мире продуктов. Самая ходовая антипатия - «ноу фиш». Противников рыбы в рационе почему-то больше всего. Иногда к рыбе добавляются еще и морепродукты. Почему иностранные граждане, известные своим бережным отношением к собственному здоровью, не хотят кушать страшно полезную рыбу, непонятно. Может, не так уж они о здоровье заботятся, как мы привыкли думать? Вторая по многочисленности группа специалитетов - диабетики. Эти никакого недоумения не вызывают: не по своей воле люди от сахара отказываются. Хлопот с диабетиками, как правило, никаких, главное, не забывать, что на десерт, вместо мороженого и тортиков, приносить нужно фрукты. За диабетиками идут вегетарианцы. Эти совсем безобидные, если только какая-нибудь Жанна сдуру не брякнет перед ними тарелку с бифштексом.
        Остальные специалитеты - это туристы с разнообразными аллергиями и пищевыми причудами. С последними труднее всего. Как только люди себя не ограничивают, просто диву даешься порой. Кто-то яйца куриные не ест, а перепелиные - за милую душу. Другой не ест фрукты и овощи красного цвета, а красную ягоду - запросто. В прошлом рейсе была у нас туристка, которая, судя по списку, предъявленному Володиным шеф-повару, не ела вообще ничего, кроме спаржи, креветок, пророщенных зерен, творога и артишоков. Как сказала тогда Зотова, искренне сочувствующая поварам: «С такими закидонами надо дома сидеть, зерна проращивать. А не в круизы ездить, не портить людям жизнь». Но выкрутились как-то. Молодцы у нас повара, особенно, если учитывать, что меню за одиннадцать дней круиза не должно повторяться ни разу.
        Всех специалитетов, доставшихся нашей станции, Катя аккуратно выписала на отдельную бумажку и прицепила список на стенке выдвижного ящика. Чтобы первое время подглядывать, пока не запомним. В этом рейсе нам повезло: только один вегетарианец в первую посадку и во вторую двое диабетиков и человек с аллергией на алкоголь. Диабетики за пятнадцатым столом, аллергик - за восемнадцатым. Ничего сложного.
        До начала второй посадки мы как раз успели заново накрыть столы и сбегать подбодрить Зотову, которая совсем что-то пала духом. Стояла, привалившись плечом к стене, и с кротким видом принимала соболезнования.
        Я, как могла, попыталась ее утешить, рассказала, что за туристы ей достались - не самый худший вариант, если вспомнить про отремонтированную школу и тоску по родине. Даже за Димыча поручилась головой и пообещала провести посильную воспитательную работу. Ничего не помогало. Особенно испортило все слово «олигарх», которое я брякнула, рассказывая про одноклассника Серегу.
        - Знаю я этих олигархов,  - помрачнела Светка еще больше,  - можешь не рассказывать. Нахлебаемся еще с меценатом, вот увидишь.
        Долго утешать страдалицу никто не мог себе позволить - в ресторан уже потянулись туристы. Ладно, не съедят ее, в самом деле. Вечером еще посочувствуем.
        Диабетики наши оказались очень приятной пожилой парой из бывшей ГДР. Даже помнили кое-что из школьного курса русского языка, так что проблем с ними у нас точно не будет. Что-то есть у нас общее - у людей из бывшего соцлагеря. Есть, что вспомнить.
        Аллергиком оказалась крохотная бабулька Марта Герцель. Мы ее еще со вчерашнего ужина запомнили. Этот восемнадцатый стол вообще очень колоритный подобрался. Кроме сухонькой Марты, за ним оказалась дородная немка Анна Браух лет шестидесяти с личным секретарем лет тридцати. Или он личный переводчик? Мы толком не поняли ни статуса этого вертлявого паренька, ни какая в нем Анне особая надобность. Зато он оказался «бывший наш». Переехали они всей семьей в Германию лет десять назад, и с тех пор русский язык он не забыл, а в немецком здорово поднаторел. И даже не отказался помогать мне общаться с туристками за восемнадцатым столом, хоть и смотрел без особой приязни. А Анна с Мартой как-то сразу нашли общий язык, весь ужин оживленно о чем-то проговорили и ушли под ручку. Парочка эта выглядела на ходу довольно комично: степенная Анна плыла по коридору, величественно кивая головой с неестественно пышной прической, а сухонькая Марта, несмотря на более солидный возраст, забегала то с одной, то с другой стороны и трещала без умолку, размахивая изящными ручками.
        - Анна унд Марта баден,  - улыбаясь, сказала вчера Катя, глядя им вслед.
        - Почему «баден»?  - не поняла Карина.  - При чем тут купание?
        - Ни при чем. Просто ассоциация. Я еще со школы это помню лучше всего: «Анна унд Марта баден…» А тут и Анна тебе, и Марта. И обе такие забавные.
        А теперь оказывается, что у нашей старушки-веселушки Марты аллергия на алкоголь. Не страшно, конечно, насильно у нас никто не поит. Надо только не забыть об этой ее особенности, когда дойдет до соусов с вином, потому что аллергия у крохотной швейцарки на любой алкоголь, любой крепости и любого качества. Ей даже глотка пива нельзя сделать. Бедолага! Марта по этому поводу совсем не переживает - ей и без алкоголя весело. Улыбается всем подряд и всем довольна. Чего не скажешь о переводчике Анны.
        Парень этот мне совсем не понравился. Высокомерный он какой-то. И лицо такое, будто все его раздражает. Представился Алексом. А кем он был в России, Александром или Алексеем, уточнять не стал. Ну, Алекс так Алекс, нам без разницы. Он и по-русски разговаривает, как будто одолжение делает. А еще мне кажется, что очень его раздражает наша общительная Марта. Когда они с Анной начинают слишком активно общаться, Алекса этого прямо передергивает всего. Ревнует он что ли?
        - Девчонки, а вам не показалось, что Алекс ревнует свою Анну к Марте?  - спросила я Катю и Карину после ужина.
        - Показалось,  - согласно кивнула головой все замечающая Карина.  - Он прямо кривится весь, когда бабульки друг с другом разговаривают. Может, они любовники?
        - Может,  - безо всякого выражения согласилась Катя.
        Это Карину совсем не устраивало. Ей хотелось долгого и обстоятельного разговора на заданную тему. А такие вот короткие ответы к разговорам совсем не располагали. Пришлось самой себе стать собеседницей. Карина начала задавать вопросы, и сама же на них отвечать, пытаясь втянуть нас с Катей в обсуждение:
        - Вряд ли они любовники. Анна ему в матери годится. Нет, конечно, бывает и такое, не спорю. Но в этом случае не он бы Анну ревновал, а она его. Молодой любовник ведь может уйти в любой момент. А ей все равно, где он и чем занят. Вот честное слово, девочки, он ее раздражает. Она с Мартой болтает ему назло. А он терпит. Разве любовник стал бы терпеть такое отношение? Ни за что не стал бы.
        - Стал бы как миленький,  - прервала ее Катя.  - Он молодой, конечно, только небогатый. А у Анны денег полно.
        Изумленная Карина замолчала на полуслове. Было, чему изумляться: мы как раз от нее узнаем все самые потрясающие новости. А тут обычно равнодушная к сплетням Катя демонстрирует неожиданную осведомленность.
        - Откуда знаешь?  - Карина даже вилки с ножами грохнула обратно в ящик, подалась вперед, замерла, вся обратившись в слух.
        - От Насти с ресепшн. Она их расселяла, вот и обратила внимание.
        По всему выходило, что Катя права. Фрау Браух занимает один из двух дорогущих люксов на верхней палубе - роскошную трехкомнатную каюту с ванной и мягкими диванами по углам. А секретарь-переводчик Алекс Маутер живет на откидной полке в трехместной каюте на нижней палубе, которая по площади была меньше санузла в люксе. Да еще делить эту дешевую каюту ему приходится с двумя австрийскими студентами. Разница в финансовом положении налицо. Непонятно только, зачем Анне сдался этот парень? Для любовника слишком уж сурово она с ним обходится. Может, правда секретарь? Зачем он ей на отдыхе? Анна совсем не производит впечатление беспомощной женщины, нуждающейся в постоянной опеке. Скорее чрезмерная забота ее раздражает. Действительно переводчик? Конечно, человек, в совершенстве владеющий русским языком да еще и выходец из России, может здорово облегчить жизнь в путешествии. Если только путешествовать по бескрайним просторам ты собираешься самостоятельно. Но Анна Браух купила путевку на теплоход, где отдых организован от и до. Туристы поделены на группы с гидом-переводчиком во главе. Здесь можно вообще ни
слова не знать по-русски. Все оплачено заранее, и услуги переводчика в том числе.
        - Странная парочка,  - сказала я вслух.  - Друг друга стоят. Алекс этот - скользкий тип. И тетка с прибабахом. Зачем ей переводчик, если они везде с гидами ходят?
        - Кстати, она на экскурсию по городу не ходила,  - подлила масла в огонь Карина.  - Они с этим Алексом вдвоем в город уходили. Самостоятельно.
        - Ну, вот, я же говорю, странные люди. Что они там увидели самостоятельно?
        - Ничего они не смотрели,  - прервала мои размышления Катя.  - Они ездили деньги снимать в банке. У меня эта фрау Браух спрашивала, где у нас в городе отделение «Коммерц-банка» или где можно их банкомат найти поближе.
        Становилось все интереснее. Причуды богатых людей, как ни крути, кажутся нам не просто проявлением скверного характера, а чем-то необычным и непременно логически обоснованным. Как будто богатые люди отличаются от других не только количеством доступных денег.
        - У нее деньги закончились, что ли?  - не поверила Карина.  - Могла бы и карточкой тогда рассчитаться. И почему она в Москве деньги не сняла? Там это было бы гораздо проще.
        - Может, не успела в Москве,  - пожала плечами Катя.  - Они там только полдня и были. Экскурсия из аэропорта в аэропорт. Ничего в ней нет такого странного, не выдумывайте. Обычная тетка. Только с деньгами.
        - Конечно обычная,  - согласилась Карина с сарказмом.  - Совсем обычная, только альфонса молодого зачем-то с собой таскает, а в остальном такая же, как все. Если не считать парика дурацкого.
        Парик был последним Карининым аргументом. Выдохлась она на этом бессмысленном разговоре. Или до сих пор от проводов не отошла?
        Парик у фрау Браух, действительно, имелся. И не один. Вчера она поднялась на борт в коротком платиновом. В нем же и на завтраке была. А в обед явилась в несуразном рыжем парике. При ее внушительной комплекции эти огненные кудри, да еще в таком количестве, выглядели просто по-клоунски. Я бы такой парик носить не смогла. Не только из-за дикого цвета - многочисленные локоны спускались на лоб и щеки Анны. Как она это терпит? Вот уж, действительно, красота требует жертв. Хотя какая красота в этом постижерном недоразумении? Или это Анна ради молодого любовника так старается?
        После ужина все разошлись на удивление быстро. Устали все за день, наплакались да и не выспались толком предыдущей ночью - какой уж сон, когда у тебя всего один день в родном городе. Так что вечером времени никто зря не тратил, быстренько убрали ресторан, накрыли столы к завтраку и побрели по каютам. Никаких тебе разговоров и хихиканий. Спать хочется. А я зачем-то с Димычем договорилась вечером встретиться, познакомиться с удивительным Вадиком, говорящим сплошными цитатами. Ладно, сбегаю на пять минут, а потом в каюту - и спать.
        В сервировочной, кроме меня, осталась только Карина. Слонялась из угла в угол без дела и уходить не спешила.
        - Кариш, ты чего спать не идешь?
        - Да так… Сейчас пойду,  - голос неуверенный. Да и вид растерянный какой-то.
        Что-то не так сегодня с нашей Кариной.
        - Кариш, давай не крути. Случилось чего?
        - Да там Витька. Возле выхода меня ждет.
        Ничего не понимаю. Ну Витька. Ну ждет. Он ее почти каждый день ждет - любовь у него. Страсть и ревность - как бывает в двадцать лет. Раньше Карине такое проявление чувств нравилось.
        - А почему идти не хочешь?
        Карина помялась еще немного, а потом выпалила:
        - Да надоел он мне! Видеть его больше не могу.
        - Так может, сказать ему об этом? Все лучше, чем прятаться.
        - А я говорила. Только он не понимает ничего. Он решил, что у меня кто-то другой есть. Следит теперь за каждым шагом. Я его боюсь.
        Какая интересная у людей жизнь! Страсти кипят, ревность цветет махровым цветом, молоденькие дурочки боятся вчерашних любовников. Неужели и у меня в двадцать лет так было? Не помню.
        - Карина, чего его бояться? Витька как Витька - обычный парень. Объясни ему все по-человечески, без нервов, и не выдумывай себе лишних проблем.
        - Ага, объяснишь ему, как же! Он псих какой-то ненормальный. Вдруг он меня убьет от ревности? И зачем я только с ним связалась?
        - Ну, псих - это вряд ли. Мы же все перед навигацией комиссию проходили, психов среди нас точно нет. Просто молодой, горячий. Ну, хочешь, я ему скажу, что тебя нет уже на работе?
        - Скажи!  - Карина вцепилась в мою руку тоненькими пальцами и заглянула в глаза.  - Наташечка, спаси меня, а! Мне бы только до каюты добраться как-нибудь.
        - Балда ты, Кариша!  - я погладила ее по растрепавшейся голове.  - Как тебя только мама сюда отпустила, такую дуреху?
        - Так она и не хотела отпускать. Говорит, я не самостоятельная еще. А как же я самостоятельной стану, если все время дома буду сидеть?  - она уже счастливо улыбалась и смотрела на меня с надеждой.  - Отвлеки Витьку, а.
        Страдающий от ревности Витька топтался у служебного выхода из ресторана. Вид у него был грозный и решительный. Как это я буду его отвлекать, интересно? Его не отвлекать надо, а уводить отсюда, иначе у Карины нет никаких шансов проскочить незамеченной.
        - Привет!  - бросила я на ходу как можно непринужденней. Отошла еще на пару шагов и, обернувшись, спросила: - Ждешь кого-то?
        - Жду,  - подтвердил Витька с вызовом.
        - Карину что ли? Так ее нет уже. Ушла минут двадцать назад.
        - Я здесь уже полчаса стою,  - малолетний ревнивец смерил меня презрительным взглядом.  - Никуда она еще не уходила.
        - Так она через главный вход ушла…
        - Не парь мне мозги,  - прервал меня Витька.  - Не могла она уйти через главный вход. Вам через него нельзя ходить, мне Карина сама говорила. Там только туристы ходят.
        Осведомленный какой паренек! Карина тоже хороша, болтает обо всем подряд, не задумываясь. Конечно, в том, что официантки не входят в ресторан через главный вход, никакого секрета нет. Можно и рассказать, если больше говорить не о чем. Но как тогда Витьку отвлекать, если он в курсе всех наших правил?
        - Витя, нам нельзя там ходить просто так. А если по делу, то можно. Карина как раз по делу и пошла. У нас туристка шарф забыла, вот она его и понесла на ресепшн. Это считается по делу. Тем более, туристка может сама вспомнить про шарф и за ним вернуться. Тогда они встретятся. А представь, что Карина через черный ход пошла, а туристка за шарфом вернулась. Шарфа нет ни в ресторане, ни на ресепшн. Скандал может случиться.
        Я врала вдохновенно - все равно терять уже нечего. Витька слушал меня с недоверием, но не прерывал. Когда я замолчала, посмотрел на меня долгим взглядом и поинтересовался, как мне показалось, с угрозой:
        - А если я спрошу на ресепшн, приносила Карина шарф или нет?
        - Да пожалуйста! Спрашивай на здоровье. Какой мне смысл врать?
        - Да все вы тут заодно,  - выкрикнул он с отчаянием и сжал кулаки. Потом решительно развернулся и зашагал в сторону главного фойе - наводить справки.
        Я выдохнула с облегчением. Путь свободен, можно выпускать нашу ветреную болтушку. Да и самой надо бы делать ноги, пока Витька не вернулся. Я вспомнила, как он с хрустом сжал кулаки, и подумала, что Карина не так уж не права в своих опасениях - убить такими ручищами можно запросто.
        Глава 3
        Завтрак в нашем ресторане - шведский стол со свободной посадкой. Туристы приходят, когда хотят, и рассаживаются, где удобно. Со временем большинство и завтракает на той станции, к которой прикреплены. Привыкают к соседям, да и к официанткам тоже. Но это случается уже к концу круиза. А в первые дни знакомых лиц среди завтракающих гостей почти не видно. Даже русская группа разбрелась по залу. Это я вчера Димыча и Вадима просветила. А то так бы и маячили они все у Зотовой перед глазами. Светка, кстати, успокоилась немного. Или просто смирилась со своей участью. Снова Жанну взялась воспитывать.
        Зато Димыч явился к нам за двадцатый стол. Специально узнал вчера у меня, какие столики «наши», и не промахнулся. Заявил, что успел по мне соскучиться, и вообще, робеет в непривычной обстановке, поэтому решил держаться поближе ко мне.
        Физиономия при этом у него была очень искренняя. Но меня не проведешь, я на эти уловки давно уже не попадаюсь. Димыч - тот еще артист, привык на своей оперативной работе втираться в доверие к людям. Катя с Кариной поверили его рассказам про неуверенность и робость, приняли как родного, терпеливо отвечая на многочисленные дурацкие вопросы и стыдят меня за то, что я от Димыча отмахиваюсь. Тоже мне, дамский угодник! Он еще и не один пришел, привел с собой Вадима и Серегу-олигарха. Олигарх, вопреки Светкиным опасениям, оказался вполне приличным дядькой, приземистым, с коротким седым ежиком на голове, носом картошкой и значительным животиком, обтянутым майкой с эмблемой нашего теплохода. Майку эту он сразу по приезду купил в магазине сувениров и не снимал вот уже два дня. На фоне вовсю резвящихся Димыча и Вадима, богатый и знаменитый Серега выглядел просто паинькой. С вопросами и уточнениями не приставал, всем был доволен и за все подряд благодарил. Еще и по сотне на чай нам сунул, уходя. Да Зотова молиться должна на такого туриста.
        До конца завтрака оставалось минут пятнадцать, ресторан уже почти опустел. Можно было идти за салфетками. Я вышла через служебный ход на главную палубу, прошла по коридору и стала спускаться в твиндек, в прачечную. Еще на лестнице услышала оживленную беседу прачки Марины с кем-то из стюардесс.
        - Салфетки? Вон лежат, бери,  - кивнула Марина на стопку отглаженных салфеток.  - Только не все, а то сейчас пойдете друг за другом, и все орать начнут.
        Я кивнула и отделила от стопки на глазок. Можно и уходить, но очень уж интересно послушать, чем это так взбудоражены Марина с незнакомой мне девчонкой. Не то, что бы я на сплетни очень падкая, просто событий у нас мало. Замкнутый коллектив, работа без выходных. Из развлечений - только посиделки на корме да сплетни.
        - Представляешь! Старпом уже два раза сегодня прибегал. А с утра ваши девчонки к ней стучались. Бесполезно. И не отвечает, и не выходит - из каюты не звука.
        - Может, проспится еще, тогда и выйдет,  - неуверенно предположила стюардесса с именем «Masha» на бэйджике.
        - Ха!  - картинно подбоченилась Марина.  - Проспится она, как же. Дня через два, в лучшем случае. А нужна сегодня в пять часов. Настюшка с ресепшн прибегала, чуть не плачет - у нее две туристки записались на сегодня. Извиняться-то Насте придется. Да и вообще, в солидных компаниях такого быть не должно.
        - Марина, что случилось?  - подала я голос от салфеток.
        Маринка - золотой человек - нисколько не возмутилась тем, что я влезаю в разговоры, не со мной начатые, и охотно пояснила:
        - У Михалны нашей, парикмахерши, запой. Закрылась в каюте и не отзывается. А на сегодня к ней туристы записаны.
        Я уставилась на Марину, забыв про салфетки. Сказанное ей просто не могло быть правдой. Слово «запой» никак не могло иметь отношение к нашему лощеному теплоходу. «Михаил Зощенко» - это мало того, что флагман нашего местного флота, так еще и один из лучших туристических теплоходов, арендуемых в России швейцарцами. Какой может быть запой, когда у нас все по высшему разряду?
        - Марина, этого не может быть! Ей, наверно, плохо. Не может быть, чтобы запой.
        Марина с неизвестной мне пока Машей посмотрели на меня, как на дурочку.
        - Ты новенькая, что ли? Первый год у нас? Тогда понятно. Не переживай, никакого приступа у нее нет. Проспится и выйдет.
        Я влетела в опустевший уже ресторан, распираемая потрясающей новостью. Первой мне попалась Катя. Выслушала она меня без интереса и небрежно махнула рукой.
        - Тоже мне, новость. Парикмахерша в своем репертуаре. Я удивляюсь, как она в этом году продержалась так долго.
        - Так она что же, каждый год в запой уходит?
        - И не по одному разу. Она алкоголичка, тут уж ничего не поделаешь. Пока держится, все нормально, работает она неплохо. А как сорвется - хоть караул кричи. По несколько дней до нее достучаться не могут. Перед туристами извиняются, врут, что мастер заболел. Позорище!
        Мы переглянулись с подошедшей Кариной и почти одновременно поинтересовались:
        - А зачем же ее на работу берут, если все в курсе, что она алкоголичка?
        - Загадка,  - развела руками Катя.  - У нее кто-то в пароходстве работает, вот и устраивает каждый год.
        - Да швейцарцам должно пофиг быть на ее кого-то из пароходства! Как они допускают?  - не унималась пораженная Карина.
        Катя вздохнула и объяснила нам, наивным, как происходит набор персонала на «Михаил Зощенко». Швейцарцам этим заниматься недосуг, они у пароходства теплоход арендуют и ему же поручают набрать необходимых работников. Ну не могут они проверять каждую прачку и официантку. А у пароходства свое агентство есть, вот оно и выбирает из многих претендентов самых достойных. Или тех, за кого есть кому словечко замолвить.
        - Как, вы думаете, наша Жанна сюда попала? По конкурсу, что ли? Как бы не так! Жанночка у нас из блатных - папа у нее с кем-то из руководства близко знаком, а дочурка захотела на модном пароходе прокатиться да еще и денежек получить немножко на косметику. Вот и развлекается. Она же не знала, что тут пахать надо. Если бы кто из нас, по конкурсу набранных, такие фортеля выкидывал, нас после первого же круиза на берег бы ссадили. Прямо там, за Полярным кругом. До дома на свои добирались бы. А Жанну не ссадят, она всем еще нервы потреплет. Спасибо хоть Нечипорук ее с одной станции на другую перекидывает, дает отдохнуть от такого ценного кадра.
        - Но ведь из-за этого дело страдает,  - не унималась правдолюбица Карина.
        - Страдает,  - согласилась Катя,  - но изменить все равно ничего нельзя. Не в этой жизни. Так и будем и за Жанну вкалывать, и парикмахершу от туристов прятать.
        Карина еще порывалась что-то сказать, но Катя велела не тратить время на разговоры, а убирать поскорее и столы к обеду сервировать. Мы и убирали какое-то время молча. А потом Карина вспомнила:
        - Ой, Наташка! Ты же не видела ничего. Наша фрау Браух с альфонсом своим поссорилась из-за Марты. Прямо настоящий скандал был.
        Катя, услышав это, поморщилась, но не остановила. В результате я услышала захватывающую дух от подробностей историю о том, как Алекс сказал-таки что-то едкое Марте, кажется, назвал ее навязчивой старухой - Карина тогда еще в разговор не вслушивалась, поэтому смогла передать только общий смысл Алексовых претензий. Марта от обиды и неожиданности даже заплакала, девчонки не сразу сообразили, что делать, и с утешениями немного запоздали. Зато Анна Браух отреагировала мгновенно, как будто только и ждала, когда же ее драгоценный Алекс сорвется. Немка поднялась над столом во весь рост, расправила плечи и с достоинством английской королевы посоветовала герру Маутеру держать свои мнения при себе и не пытаться подбирать ей, Анне, компанию по своему вкусу. После чего, подхватив под руку всхлипывающую Марту, покинула ресторан, оставив Алекса, по образному выражению Карины, «обтекать». Сцена была поистине безобразной, а свидетелей, как назло, много. Так что, Алекс покинул ресторан злющий, как волк. Еще и на Карину наорал, что кофе холодный.
        - Он бы поменьше в чужие отношения лез, так и кофе бы не успел остыть,  - весело пояснила ничуть не расстроившаяся Карина.  - Анна молодец! Может, теперь она его совсем прогонит?
        - Куда?  - меланхолично поинтересовалась Катя.  - Некуда его прогонять. Не на берег же ссаживать. Если не помирятся, наблюдать нам эти страсти еще неделю с лишним.
        Глава 4
        Мы сидели с Димычем на корме и занимались каждый своим делом: он курил, а я поедала уже второй кусок торта, принесенного мне галантным Вадимом из бара. Сам Вадим ушел за пивом для себя и Захарова, дав нам возможность пообсуждать всласть его необыкновенную личность. Я, правда, особой необыкновенности заметить не успела. Я вообще не очень восхищаюсь щуплыми мужчинами. Сама-то я девица высокая и не особенно хрупкая, поэтому субтильные мужчины подростковой комплекции вызывают у меня исключительно материнские чувства, смешанные с недоумением: как же, мол, так вышло, что этот юноша ухитрился застопориться в своем физическом развитии? Нет ли тут какого подвоха и нарушения законов природы? А расхваленный мне предварительно Вадим был как раз таким мужчиной - невысокий, худой, с невыразительным, но очень подвижным лицом. Руки только были удивительные. Сухие кисти очень красивой формы двигались почти непрестанно. И движения эти завораживали, заставляли наблюдать, не отрываясь, как переплетаются лозой длинные пальцы, сжимается закрытой раковиной кулак, чтобы в следующий миг, раскрывшись, вспорхнуть бесшумным
бабочкиным крылом вверх. К совершенно не запоминающемуся лицу.
        - Он музыкант?
        Димыч помахал отрицательно головой, чем несказанно меня удивил. Никаких других занятий для обладателя таких необыкновенных рук я придумать не могла. Вот разве только…
        - Может, он гипнотизер? У него вполне бы получилось.
        - Да нет, не гипнотизер. С чего ты взяла? Он доктор. На «Скорой помощи» работает.
        - Врач?  - вот уж чего я никак не ожидала.  - Совсем не похож.
        - Может и не похож,  - согласился Димыч,  - только доктор он хороший. Жалостливый. И грамотный, между прочим. Он в райцентре живет, в Звягино. Там доктора на «скорой» - универсалы. На все руки мастера. И на наркоманов выезжают, и на психов, и к бабушкам с давлением. Так что, Вадик один целой больницы стоит. А он еще неугомонный такой, никогда не скрывает, что доктор. Как что случится, первый лезет помогать. У него даже чемоданчик такой есть специальный, он его везде с собой возит, если из Звягина своего выезжает. На дачу, на рыбалку - везде с этим своим докторским саквояжем таскается. Даже сюда его взял. Положил в каюте на видное место, мне показал, где лежит. На всякий случай.
        - Напрасные старания,  - прервала я гордого за друга Захарова.  - На теплоходе свой медпункт есть, оборудованный как надо. И врач имеется. Так что, Вадик твой может отдыхать спокойно и про чемоданчик свой забыть до конца круиза.
        - Хорошо, что медпункт есть. Только Вадьку не переделаешь. Он все равно по жизни доктор.
        - А кстати, что у него там в чемоданчике? Йод и зеленка?
        - Обижаешь! У него там все по-взрослому. И таблетки, и шприцы, и этот, как его, шовный материал. И даже для местной анестезии чего-то есть. Он однажды на рыбалке парню одному ногу зашивал. Прямо на берегу. Так что, если случится чего, беги к Вадику, не пожалеешь.
        Я хмыкнула недоверчиво, но спорить с Димычем не стала.
        А через пару часов получила возможность убедиться в его правоте.
        Обед получился какой-то суматошный. Сначала Леша-бармен огорошил нас известием, что минералки у него осталось только четыре бутылочки, а поднять со склада он не успел, поэтому пусть туристы минералку не заказывают. Хорошенькое дело! Как мы, интересно, должны внушить гостям пожелания нашего безалаберного бармена?
        Володину мы, конечно, нажаловались, да только толку от этого было немного. Он метался по сервировочной и обещал Леше всяческие кары, а нам - очередное ужесточение трудовой дисциплины. Только минералка от этого не появлялась.
        На наше счастье пришел Нечипорук, оценил обстановку и убежал на склад лично. Мы злорадно посочувствовали Сереге, получившему истеричного дурака в заместители, и пошли по местам. Надо ли говорить, что минералка, по закону подлости, была настоящим хитом сегодняшнего обеда. Ее заказывали почти все, как сговорившись. Но на этом недоразумения не закончились. Правда, следующие неприятные события были нами вполне ожидаемы - в каждом круизе такое происходит. На обед сегодня подавали лосося, и, конечно же, несколько человек заявили, что рыбу не едят. Где они были раньше, почему не признались в своей нелюбви к рыбным блюдам, когда об этом специально спрашивали? Объяснений нет. Хорошо, случаются такие вот казусы постоянно, с каждой новой группой туристов, и повара к этому привыкли - готовят на всякий случай пару десятков мясных порций.
        В общем, набегались мы с нашей первой посадкой, перенервничали, и думали, что ничего уже нас не удивит и не испугает.
        По закону подлости во вторую посадку минералку заказывали очень мало. Леша, которому ее увеличенные запасы мешали передвигаться на рабочем месте, тихонько ворчал себе под нос и вслух подозревал нас в гнусном заговоре. И даже требовал, чтобы мы чуть ли не насильно поили всех минералкой, раз ее натащили со склада на две недели вперед. Но вместо этого заказывали все что угодно: соки, пиво, красное и белое вино, даже зеленый чай со льдом. А чертовой минералки ушло совсем немного, бутылок шесть. Даже те, кто обычно на нее соглашался, вроде нашего секретаря-альфонса Алекса, сегодня предпочли что-то другое. Видно, небо на Лешу разозлилось за что-то.
        Я как раз шла от бара с очередным подносом, уставленным запотевшими бокалами, когда с нашей станции раздался пронзительный женский визг. Я замерла на секунду, не зная, как теперь быть с подносом, ведь бежать с ним не получится, а случилось, судя по всему, что-то нерядовое. В этот момент к одиночному визгу присоединились и другие голоса. Времени на размышления не оставалось, поэтому я брякнула поднос на первую станцию, прямо перед удивленной Жанной, и припустила бегом, совсем забыв, что бегать по ресторану не солидно. Следом за мной сорвались Димыч с Вадимом.
        С трудом протолкавшись сквозь сгрудившихся иностранцев, я пробралась к эпицентру событий и чуть было не присоединилась к визжащему хору. Эпицентром был наш любимый восемнадцатый стол. Анна, прижав руки к груди, визжала в совершенно неожиданном для ее комплекции звуковом диапазоне. Это ее я услышала первой. Алекс сидел абсолютно белый, как завороженный смотрел на место, которое занимала Марта. А Марта…
        Марты не было. Вместо нее на стуле хрипело и кашляло настоящее чудовище. Оно хваталось за горло сухонькими Мартиными ручками и тщетно пыталось вдохнуть хоть немного воздуха. Лицо, совершенно безглазое из-за отечных век, больше всего напоминало воздушный шарик - гладкий, почти ровный, без всяких подробностей. Только губы - огромные, вывернутые - сохраняли едва различимые следы малиновой Мартиной помады.
        В следующую секунду я отлетела в сторону, толкнув Дитера - того самого бывшего гэдээровца, занимавшего с женой пятнадцатый стол. Это Вадик, коротко бросив: «Чемодан!» - пробрался к задыхающейся Марте. Визг и гомон потихоньку стали стихать: все пытались разглядеть, что же делает Вадим с несчастной швейцаркой.
        А посмотреть было на что! Правда, Вадим, даром, что худой, заслонил Марту от любопытных глаз почти полностью. Так что, наблюдателям приходилось тянуть шеи.
        Одной рукой он прижимал к себе бьющуюся Марту, что-то шепча ей на ушко. Другой подхватил принесенный Димычем чемоданчик, грохнул его на стол, сдвинув бесцеремонно вилки и ножи, открыл, вытащил, не глядя, резиновый жгут, шприц, какие-то ампулы в упаковке.
        - Не знаете, аллергия у нее на что-нибудь есть?  - поинтересовался он у присутствующих.
        - Есть. На алкоголь.
        Марта затихла, слышно было, как она пытается безуспешно впустить в легкие хоть немного воздуха. Она уже не кашляла, и мне даже показалось, что и вдыхать пытается все реже.
        Вадим, перехвативший руку Марты жгутом, нашел глазами Димыча и махнул ему головой.
        - Жгут подержи,  - велел он, выплюнув снятый зубами пластиковый колпачок с иглы.
        Димыч вцепился своей лапищей в жгут. Все, как завороженные, смотрели на тонкие руки со шприцем. Они обнимали несчастную швейцарку, гладили по плечу. Легко и незаметно отломился носик ампулы, как бы между делом ее содержимое набралось в шприц. Плавным движением Вадим ввел иглу в вену, плавно нажал на поршень. А сам все шептал что-то, шептал, заслонял Марту от любопытных глаз…
        Прибежала бледная Катя с запыхавшейся Людмилой Ивановной, корабельной врачихой. Марта уже дышала тихонько, как будто не верила, что может это делать.
        - Здравствуйте, коллега!  - изобразил радость Вадим.  - У вас в медпункте кушеточка найдется? И штативчик для капельницы? Чудненько! Тогда мы идем к вам!
        Людмила Ивановна с ужасом разглядывала Марту и на приветствия не отвечала. Только кивала головой. Руки у нее тряслись.
        - Понесли,  - кивнул Вадик расслабившемуся было Димычу.
        Тот подхватил Марту на руки и зашагал на выход. Вадим подхватил под локоть стоящую столбом врачиху и поинтересовался уже без улыбок и любезностей:
        - Что стоим? Кого ждем? Медпункт кто открывать будет?
        Врачиха, очнувшись, засеменила по проходу за удаляющимся Захаровым. Вадим захлопнул чемоданчик и, подмигнув нам с Кариной, попросил:
        - Девчонки, оставьте пожрать чего-нибудь. А то, боюсь, не успеем вернуться.
        Мы кое - как рассадили по местам встревоженных туристов. Как сказала Светка Зотова, прибегавшая «поболеть за своих»: «Война войной, а обед по расписанию!» Она, кстати, заметно гордилась Вадимом и пообещала оставить им хоть по две порции.
        Восемнадцатый стол стоял разоренный, как дом после срочной эвакуации. От сервировки нашей не осталось и следа: приборы валялись как попало, край скатерти смят, рядом со стаканами - пустая ампула и шприц. Анна тихонько плакала на своем месте, всхлипывала, комкала в руке мокрый насквозь платочек. Выглядела она сейчас такой несчастной, что хотелось жалеть ее даже больше, чем Марту. Ту сейчас героический Вадим спасает с Димычем на подхвате, а Анна всхлипывает совсем одна в уголке, перепугалась до смерти, и никто ее даже не думает утешать. Все стараются даже не смотреть лишний раз на восемнадцатый стол. Не хочется никому вспоминать ни как мучилась Марта, ни как смотрели на это с жадным любопытством.
        Я подошла и погладила Анну по плечу. Плевать на правила. Люди мы все-таки, хоть и на работе. Анна схватила меня за руку и благодарно прижалась к ней щекой. Алекс крутил в руках вилку. Он даже головы в нашу сторону не повернул. Никакие они не любовники, догадалась я. Даже если Алекс крутится вокруг фрау Браух исключительно из-за денег, это он, а не я, сейчас должен был гладить ее по плечу. Если их хоть что-то связывает, он должен был сочувствовать и утешать, хоть искренне, хоть за деньги. А он сидит, как истукан. Нет, ясно, что он тоже испугался. Но все-таки такое безразличие трудно объяснить.
        Алекс, глядя перед собой пустыми глазами, достал из внутреннего кармана пиджака плоскую фляжку, отхлебнул из нее, слегка скривившись, запил соком. Одним большим глотком. Я машинально подумала, что зря он не заказал сегодня пиво, как обычно. Все равно здорового образа жизни не получилось - сидит теперь, хлебает тайком.
        Я поправила приборы, убрала со стола шприц и ампулу, захватила заодно и стакан Марты - допивать его она вряд ли будет, а Анне лишние воспоминания. Пусть успокоится, а то придется обеих в медпункт укладывать.
        Стакан с малиновым помадным отпечатком поставила пока на станции в шкаф. А то мало ли что. Вдруг наша Марта окажется скупердяйкой и потребует свой сок на ужин. Всякое бывает.
        Обед сегодняшний закончился быстрее обычного. Все как будто торопились поскорее уйти - ели сосредоточенно, друг с другом почти не разговаривали, по сторонам не смотрели. Думаю, если бы дело происходило не на теплоходе, уже завтра половины туристов мы бы не досчитались. Сбежали бы от нас особо впечатлительные гости. А так им деваться некуда: до ближайшего аэропорта минимум два дня по реке. Да еще страшная Сибирь вокруг, да тайга по берегам уже началась, человеческое жилье попадается на глаза не так часто. Вот и терпят бедолаги, только в сторону восемнадцатого стола стараются не смотреть.
        Димыч вернулся минут через двадцать, когда большинство туристов уже разошлось.
        - На что у нее аллергия?  - мрачно поинтересовался он.
        - На алкоголь,  - прошелестела еле слышно растерянная Карина.
        - Так, а чего же она пьет тогда?  - изумился Димыч.  - Или она не знала?
        - Знала. Она сама нам про свою аллергию и сказала.
        Захаров обвел нас недобрым взглядом и сообщил:
        - Фигня получается, девочки. Вадик говорит, что это аллергическая реакция такая. Сама бабулька про свою аллергию знала, значит, добровольно выпить ничего не могла. Не самоубийца же она. Кто-то подпоил старушку.
        Мы растерянно переглянулись.
        - Что она пила вообще?
        Я принесла Мартин стакан и поставила перед Димычем. Он повертел его в руках, понюхал содержимое, посмотрел зачем-то на свет и вдруг сделал пару глотков. Замерли все четверо: Димыч прислушивался к своим ощущениям, а мы присматривались к бесстрашному оперу. Вдруг он тоже начнет пухнуть на глазах? Мне даже показалось, что Катя на всякий случай стала перемещаться к выходу, чтобы быстрей добежать до медпункта, если понадобится.
        Бежать не понадобилось, Захаров и не думал пухнуть. Он сделал еще один глоток и сообщил:
        - Это не сок. Это «Отвертка» настоящая. В этом вашем соке водки до черта. Где она взяла этот стакан?
        - В баре. Мы из бара ресторанного напитки приносим. Они заказывают, мы приносим,  - Катя забрала стакан и поставила на стол.
        - Этот стакан кто из вас приносил?
        Напитки на восемнадцатый стол приносила я. Пиво для Анны и два апельсиновых сока - для Марты и Алекса.

* * *
        Володин орал самозабвенно. Всю душу вкладывал в воспитательную работу. Даже жалко, что столько энергии тратится впустую - не слушает его никто. Когда он первый раз завелся, месяц назад, слушали с интересом. Даже те, кто Володина знает сто лет, открыли для себя много нового. Прошлые годы Андрюша простым барменом был, а тут вдруг оказался в метрдотелях. Карьерный рост налицо. Правда, нашлись злые языки, утверждавшие, что не обошлось тут без интриг и наушничества. И даже рассказывали истории, леденящие кровь, о том, как Володин зачастил в гости к кадровичке незадолго до навигации. И как грязью поливал основную конкурентку - Лизу Федотову, которой место метра было твердо обещано еще в прошлом году. Сама Лиза узнала об этом слишком поздно, когда Володина уже назначили. Работать в ресторане Федотова отказалась наотрез, и Нечипорук поставил ее в бар. Чтобы они поменьше встречались. Правда, авторитета Володину это не добавило. Все «старички» были в курсе этой некрасивой истории и сочувствовали Лизе. А кто раньше с ней не работал, тоже сочувствовали, наслушавшись Карину, которая жила с Федотовой в одной
каюте.
        Тяжело приходилось с нами Володину.
        Сегодня он орал не просто так, а по поводу. Не каждый день у нас специалитеты страдают от невнимательности персонала. Досталось всем: и мне, приносившей заказ из бара, и Кате, распустившей подчиненных, и Карине - за компанию. Катя пыталась сначала напомнить, что никакой невнимательности с нашей стороны не было, никто Марте алкоголь не предлагал, и уж тем более, водку в сок тайком не подливал. Только бесполезно что-то объяснять человеку, который слушать тебя не собирается. Катя и замолчала. Смотрела прямо перед собой. Потом вдруг вздрогнула, посмотрела вокруг испуганно. Заметив мой вопросительный взгляд, замотала головой, мол, все нормально, не беспокойся.
        А мне, если честно, было страшно. От страха мутило и хотелось лечь и свернуться калачиком. А Володин пусть орет на здоровье, мне он не мешает. Мне холодок в затылке мешает. Он появился, как только Димыч спросил, кто Марте сок принес. А это я принесла. И как только об этом вспомнила, так сразу этот холодок и появился. Я уже всю картину восстановила, прямо по шагам: как заказ приняла, как в бар пошла, как Леша сок наливал и у него на втором стакане пакет закончился. Леша другой пакет вскрыл и долил стакан. Может, в этом другом пакете и было спиртное? Может, на заводах теперь водку в пакеты разливают и по цене сока продают? Ведь не доливал Леша ничего в стакан. И я не доливала, пока несла. А потом перед Мартой поставила, и она сразу отхлебнула, сказала, что жарко сегодня очень и пить хочется. И Алекс из своего стакана тоже отхлебнул. Может тот стакан, в который Леша из разных пакетов наливал, вообще Алексу достался.
        Но когда Марта из стакана отпила, она же должна была почувствовать вкус алкоголя. Димыч вот сразу определил, что в стакане, кроме сока, еще и водка есть. А Марта не заметила ничего. Отпила, стакан поставила, и смеялась еще, с Анной болтала. Потом снова свой сок пила - когда все случилось, стакан уже полупустой был - и опять ничего не замечала. А потом вдруг… Откуда же там водка взялась? Холодок в затылке не исчезал. Противно, глаза хочется зажмурить покрепче. А зажмуришь - сразу Марта с распухшим лицом хрипит и бьется у Вадима в руках. И начинаешь сомневаться, так ли все было, как помнишь. Может, галлюцинации все-таки? Может, второй пакет и не с соком был, а с вином? Откуда у нас в баре дешевое вино в пакетах? Да и не с вином тот сок был, а с водкой - уж в этом-то Димыч эксперт. Откуда взялась эта чертова водка в стакане? И как Марта ее не замечала? Ведь полстакана выпила - и не замечала ничего. А может, водки там сразу и не было? А потом появилась, Марта сделала глоток и сразу… Надо у Вадима спросить, может так быть, чтобы сделать глоток, и сразу… или у Марты со вкусом что-то, и она не
подозревала, что алкоголь пьет, пока он не подействовал так страшно?
        - Ты чего зависла?  - Катя уже минуты две наблюдала, как я перекладываю с места на место ножи и вилки.
        - Откуда там водка могла взяться, Кать? Я ведь точно помню, что не приносила ничего такого.
        - Не знаю,  - пожала она плечами.  - Может, стаканы перепутали?
        - Как ты себе это представляешь? Стаканы перепутали! Как их можно перепутать? Стоят они друг от друга далеко. Да и невозможно это - чужой стакан схватить. У Марты вон весь стакан в помаде. Что же, Алекс не заметил ее, что ли? Яркая такая помада, малиновая. Да он бы рожу скривил и ни за что стакан с помадой не взял бы.
        - Да, стакан у Марты в помаде был,  - Катя согласно кивнула головой и вдруг снова замерла, будто прислушиваясь к чему-то.  - Нет, не может быть. Так не бывает…
        Она тряхнула головой, будто отгоняя дурные мысли или пытаясь проснуться. И еще раз произнесла, глядя прямо на меня, четко произнося каждое слово:
        - Этого не может быть.
        Мне почему-то показалось, что она это не мне говорит, а себе самой. Себя пытается убедить, что этого быть не может. Я и без нее знаю, что невозможно было перепутать стаканы. И невозможно было принести из бара водку вместо сока. Этого не могло быть. Но это случилось. Откуда-то появилась в стакане эта проклятая водка, и Марта теперь лежит в медпункте под капельницей, и неизвестно, что было бы, не подоспей вовремя Вадик - врач звягинской «скорой».
        - Слушай, а этот твой Димыч - он кто? Он так настойчиво всем интересовался.
        - Да это он по привычке, не обращай внимания. Он в милиции работает. Оперативником в убойном отделе. Привык свидетелей опрашивать, вот и сует нос во все подряд.
        - Так может, он и разберется, откуда в стакане водка взялась?

* * *
        - Я в отпуске,  - мрачно напомнил Димыч,  - я отдыхать хочу. И фигней заниматься у меня нет никакого желания. И расследовать там нечего,  - опередил он мои увещевания.  - Нечего! Несчастный случай это. Перепутали случайно стаканы. Случайно, понимаешь? Без всякого злого умысла. Бабульке просто не повезло.
        - А откуда водка взялась?  - не сдавалась я.  - Не было водки на столе.
        - Ну, может, этот переводчик сам себе подлил - хотел коктейль пить, а не просто сок. А потом бабка его стакан схватила.
        - А водку он где взял?  - я уже теряла терпение.
        Что за человек такой ленивый! Любые отмазки годятся, только чтобы не помогать!
        - С собой принес,  - заорал Димыч в ответ.  - Чего ты пристала ко мне со своей водкой? С собой принес и под столом налил. Он же бывший наш? Тогда точно умеет водочку под столом разливать. Мы вот в институте когда учились, ходили в одну пельменную…
        Нет, это бесполезно. Если Захаров уперся, его уже ничем не уговоришь. Интересно, на работе он так же от расследований увиливает? Тогда понятно, почему у нас так плохо убийства раскрываются. Я сделала последнюю попытку использовать его навыки на благо общества:
        - Дим, но ведь этого просто не может быть.
        - Чего не может быть?  - опешил Димыч.  - Так все и было раньше: покупаешь компот какой-нибудь и под столом тихонько булькаешь в него…
        - Да при чем тут компот? Не может быть, чтобы совершенно посторонние друг другу люди вдруг взяли и перепутали стаканы. Ну, не бывает так в природе.
        - Да в природе много чего не бывает. Но случается сплошь и рядом. Вот взять хоть нас с тобой. Любой тебе скажет, что не может такого быть, чтобы мы встретились неожиданно на дорогом теплоходе. Ну, не бывает таких совпадений. Ты, кстати, как здесь оказалась? Из журнала своего, что ли, уволилась?
        - Да нет, не уволилась. Это я тоже как бы в отпуске. На лето сюда устроилась.
        - На фига?  - искренне удивился Димыч.  - У тебя же есть работа. Летом отдыхать надо. Или в том смысле, что лучший отдых - это смена вида деятельности?
        - Вроде того,  - я не стала вдаваться в объяснения, чтобы не дать ему увести разговор в другое русло.
        Было ясно, что помогать нам Захаров не собирается. Отпуск у него, видите ли.
        А может, он прав, и ничего подозрительного в сегодняшнем происшествии нет? Просто несчастный случай. А мы с Катей накрутили себя, вот нам все подозрительным и кажется. Алекс, действительно, мог подлить водки в стакан. Но только в свой. А Марта, заболтавшись, схватила, не глядя. Ей просто не повезло.
        Глава 5
        Явление парикмахерши народу произошло буднично и незаметно. Конечно, происшествие с туристкой в ресторане захватывает сильнее. Эффекта больше, да и скандалом попахивает. После этого никакие традиционные запои никого уже не трогают.
        Поэтому, когда Михална, покачиваясь, зашла в столовую для команды и остановилась у двери, обводя присутствующих мутным взглядом, никто и внимания не обратил. Кроме меня. Мне как раз хотелось новых впечатлений. Разговоры про то, как в ресторане с туристкой приступ случился и она чуть не померла на руках у дур-официанток, у меня уже поперек горла стоят. Кое-кто даже пытался нас с Кариной расспрашивать, хорошо Светка Зотова рядом оказалась, сказала любопытным пару ласковых, те и отстали. Иногда от Светкиного языка бывает ощутимая польза.
        Чего я вообще сюда пришла? Есть все равно не хочется: тошно и муторно от мыслей. Хотелось отвлечься. Среди людей побыть, потому что в каюте тоже тошно и муторно. И стыдно самой себе признаваться, что не за Марту я уже переживаю, а за себя, вернее, за свое дальнейшее здесь пребывание. Уволит меня Володин, к гадалке не ходи. Ему ведь надо кого-то виноватым сделать, а напитки я приносила, значит, с меня и спрос. Хорошо хоть, далеко от города отойти не успели - завтра Савельевск, город не маленький, даже автовокзал и гостиница есть. Вот там меня и ссадят на берег. Туристы пойдут в монастырь на экскурсию, а я на автовокзал поплетусь, узнавать, когда ближайший автобус. И радоваться еще буду, что ссадили меня в Савельевске с его автовокзалом, а не через неделю где-нибудь на заимке. Или у домика бакенщика, к примеру. Ждала бы я там попутного транспорта до осени.
        В том, что Володин обязательно от меня избавится, я не сомневалась. И хоть виноватой себя не чувствовала, все равно стыдно было. Как будто печать на мне какая-то. Как будто на выбраковку меня отправляют, и все это видят, но не жалеет никто, и никто не заступится - все рады, что не их, а меня на выбраковку. Чушь какая-то в голову лезет. «Выбраковка» какая-то, «никто не заступится». Строю из себя несчастную, хочется, чтобы пожалел кто-то. А чего меня жалеть? Просто не повезло, что мне досталось напитки на этот чертов восемнадцатый стол нести. Досталось бы Карине - ее бы завтра ссадили. Или Катю, хотя вряд ли - Катя официантка с опытом, ее бы оставили, такие работники ценятся. Но напитки на восемнадцатый стол приносила я, поэтому и увольнять будут меня. Мне просто сегодня не повезло. Как Марте…
        Я ковыряла вилкой котлету и жалела себя изо всех сил. И очень хотела, чтобы случилось еще что-то незаурядное. Чтобы отвлечься самой и переключить внимание окружающих, раз уж все равно ничего поделать нельзя. И случилось. Михална зашла, покачиваясь, в столовую и остановилась у двери, обводя присутствующих мутным взглядом. Я уставилась на нее, наплевав на приличия. Меня завтра все равно ссадят, мы с парикмахершей больше не увидимся, можно и невоспитанной побыть немного. Пропади все пропадом! Проснулось во мне какое-то детское беспардонное любопытство - очень хотелось подробно рассмотреть, как выглядит женщина после двухдневного запоя.
        Неважно выглядит. Полная, невыразительная от природы Михална после двухдневного добровольного заточения в каюте приобрела одутловатость и красные от лопнувших капилляров глаза. Она походила сейчас на разбуженную раньше времени медведицу. Только не в умилительно-плюшевой ипостаси, когда жалеешь бедное животное, вынужденное таращиться на яркий солнечный свет, а в первозданно-животном, хищном смысле. Опасностью от нее веяло, и от этого хотелось смотреть еще и еще, замирая от страха и брезгливости. Пьяная женщина - зрелище не для слабонервных.
        Я сглотнула, пытаясь избавиться от тошнотворного комка в горле, и подумала, что Михалну, вот, никто на берег не ссадит, хоть она и вовсе из запоя не вылезет. Так и будут катать туда-сюда по реке, пока навигация не закончится. За нее есть, кому словечко замолвить. Снова стало себя жалко. Прямо до слез, до сиротских подвываний. Отвлеклась, называется.
        Парикмахерша постояла еще пару минут у двери мутной, неопрятной кучей, шумно вздохнула и вышла, пятясь, в коридор. Пока дверь за ней не закрылась окончательно, слышны были ее шаркающие шаги и тяжелые вздохи. А в столовой осталось легкое облачко перегара. Даже слишком легкое для двух-то дней. Или я просто совсем не разбираюсь в запоях?
        В ресторан я пришла, полностью готовая к увольнению. Сто раз прокрутила в голове предстоящую неприятную сцену, двадцать раз себя пожалела, хорошенько подумала, как же я буду добираться до дома, и, заодно, как буду объяснять на работе, почему вышла из отпуска раньше на полтора месяца. Скажу, соскучилась. Валера, мой начальник и по совместительству хороший знакомый, должен быть несказанно рад такому трудовому порыву. Он меня и отпускать-то не хотел на все лето, но я, загоревшаяся идеей заработать за лето сверхплановых деньжат в твердой валюте, его уговорила, делая упор главным образом на необходимость отдыхать от постоянной работы хотя бы время от времени. А то, мол, не смогу плодотворно трудиться следующие три года. Валера, человек мягкий и внушаемый, как обычно, поддался на уговоры и отпустил. Может, и пожалел потом об этом, не знаю. Я на работе не появляюсь даже когда теплоход в городе стоит. Отпуск так отпуск, а то заскочишь на минутку, и окажется, что без тебя ничего не спорится и не ладится, а начальник уже не раз пожалел о своей минутной слабости.
        Валера обрадуется, если я на работу выйду. И девчонки обрадуются. И сына можно забрать от бабушки пораньше - в парк с ним сходить и на озеро съездить. Вот и получается, что увольнение мне только на пользу пойдет, раз стольким людям можно радость доставить.
        В общем, не так уж тошно и муторно было, спустя каких-то пару часов. Я даже вещи в каюте собрала, чтобы завтра не возиться. Буду с утра на палубе стоять и всматриваться в туманную даль. А еще лучше с вечера на палубе обосноваться - глупо спать в последнюю ночь на корабле. Можно даже с Димычем договориться, пусть он из бара чего-нибудь горячительного принесет, раз Серега-олигарх всех угощает, и просидеть всю ночь на корме, на звезды смотреть и романтические разговоры разговаривать. Димыч не откажет, если попросить хорошо и ситуацию грамотно обрисовать.
        Но увольнять меня никто не собирался. Напрасно я попадалась Володину на глаза, чтобы решить этот вопрос разом. Пусть скажет сейчас, что в моих услугах фирма больше не нуждается, и можно не терзаться больше.
        Володин молчал. Сначала я подумала, что он решил объявить мне об увольнении после ужина, чтобы я доработала этот день, а не вздумала уйти прямо сейчас, когда каждая пара рук на счету. Но он вел себя так, будто ничего не случилось. Даже шутить пытался, и со мной в том числе. А про несчастье с Мартой ни словом не обмолвился, как будто и не было ничего. Как будто это не он орал, весь красный от ярости, и обещал с нами «разобраться». Словно подменили человека. Ну, просто сама любезность в дурацком галстуке.
        Я поделилась своим недоумением с Катей.
        - Может, ему Нечипорук внушение сделал?  - предположила она, немного подумав.  - Это, как ни крути, несчастный случай, увольнять тебя не за что. А если виноватых искать, так первого надо Володина наказывать. Он метрдотель, между прочим, значит, первым и отвечать будет. Нечипорук - мужик неглупый, просто так головы рубить не станет. Скорее всего, это он Володина образумил. Так что, работай спокойно, никто тебя не уволит, и не мечтай.
        Пару часов назад я бы обрадовалась такому повороту событий, а теперь, когда мысленно была уже дома со всеми вытекающими приятными подробностями, даже немного расстроилась. Не получится у меня захватить кусочек лета, не будет ни озера, ни парка. Придется и дальше грязную посуду убирать, улыбаться изо всех сил и мечтать переобуться из тесных туфель в тапочки. Зря только вещи собирала.
        Марты не было. Анна с Алексом сидели рядышком и на другой край стола не смотрели. Напитки им принесла Карина. Анна что-то долго-долго говорила ей, как будто жаловалась. Карина кивала и улыбалась. Алекс недовольно хмурился. Может, Анна про их непонятные отношения всем подряд рассказывает? Сначала Марте, теперь вот Карине.
        - Да ничего такого она не рассказывала,  - разочарованно сообщила Карина после ужина.  - Марту ей жалко, про здоровье ее пыталась узнать, а «русского доктора» найти не удалось. (Это они все теперь Вадика «русским доктором» зовут, прониклись уважением, можно сказать). Очень испугалась, когда с Мартой приступ случился, думала, что та умереть может. Теперь плачет все время, как вспомнит. Жалеет, что поехала в Россию - это Алекс ее уговорил, а она послушалась. Парик у нее пропал куда-то - тот симпатичный, в котором в первый день была - теперь приходится в этом рыжем ходить, а он неудобный. Ерунда, в общем, перепугалась тетка, теперь всякая дрянь ей в голову лезет про смерть да про парики. Кому нужен ее парик? А она думает, что горничная украла. Еще пожалуется, чего доброго.
        Карина у нас сегодня на перетирке - от каждой станции по одному человеку каждый раз приборы и бокалы перетирают. Тут главное - успеть захватить достаточное количество горячих после посудомоечной машины ножей и вилок. А потом уже перетирать себе спокойненько. Не совсем, конечно, спокойно - нужно поторапливаться, пока они не остыли. Иначе до зеркального блеска не натрешь. Так что, размышлять о смысле бытия на перетирке не получается. А вот болтать о том о сем можно. Руки сами работают, по привычке, стоять молча вокруг стола скучно, вот и делимся новостями и наблюдениями.
        Я как раз занесла в сервировочную пылесос и остановилась на минутку послушать, о чем девчонки оживленно беседуют. Пожалуй, даже слишком оживленно.
        - Что ты так нервничаешь? Я же правду сказала, ничего не придумала,  - Карина смотрела на Светку Зотову с искренним удивлением.
        - Засунь себе свою правду знаешь куда!  - парировала взвинченная Светка.  - Кому нужна твоя правда? Что ты вынюхиваешь все?
        - Я не вынюхиваю! Я говорю то, что своими глазами видела. А если тебе за что-то стыдно, так не надо этого делать, вот и все.
        Карина опять в своем репертуаре. В темных глазищах слезы, а на лице решимость и готовность идти до конца. Правдолюбица, блин! Девчонка наблюдательная, но совершенно не предусмотрительная - брякает все, что видит. А видит она многое. Мы все поражаемся, как она ухитряется все замечать и все про всех знать. Другая бы при таких способностях шантажом промышляла вовсю. Но Карину деньги не интересуют, она все замечает просто так, бескорыстно. И рассказывает о том, что видит, тоже без всякой задней мысли. Просто так, из любви к искусству.
        - Мне не стыдно,  - глядя в упор на Карину, заявила Светка.  - А вот тебе я посоветую язычок свой попридержать, пока я его тебе не укоротила. И глазками лучше по сторонам не зыркать, не доведет это тебя до добра.
        Двое других девчонок помалкивали на всякий случай, но на готовую заплакать Карину смотрели неодобрительно. Если что, они будут на Светкиной стороне, Карина со своим простодушным любопытством многим уже успела насолить. Надо спасать, пока не поздно - Зотова в гневе почище всякого торнадо.
        - Светик, ты чего ругаешься?  - поинтересовалась я, скроив легкомысленную улыбку.  - Что такое страшное у вас тут случилось?
        - Ничего у нас не случилось,  - опомнилась Зотова,  - все нормально у нас, не обращай внимания.
        Все согласно закивали головами и стали перетирать приборы с небывалым усердием. Все, кроме Карины. Она покраснела от возмущения и завопила:
        - Нет, случилось! И нечего тут! Я правду говорю. Что видела своими глазами, то и рассказываю. А если кому-то не нравится правда, пусть не совершает поступков, за которые потом стыдно.
        Когда Карина волнуется, у нее появляется еле заметный акцент, хотя выросла она в Сибири. В обычной речи этого не заметно, а в такие вот пафосные моменты сразу вспоминаешь, что папа у нее армянин. Горячая кровь, южный темперамент. Черные волосы растрепались, глаза сверкают уже не от слез, а от возмущения, указательным пальцем над головой потрясает - фурия, достойный противник для Зотовой.
        - Света на меня кричит, потому что я рассказала, как она после завтрака полкоробки порционного масла к себе в каюту унесла. А ей не нравится, что все про нее правду узнают. Воровка, вот она кто! Воровка!
        - Заткнись, сука!  - зашипела Зотова и с грохотом бросила ножи в лоток.  - Я тебя урою сейчас!
        Девчонки тоже сложили приборы в лотки и, на всякий случай, отошли на пару шагов от стола. Драки у нас случаются редко. На моей памяти еще ни одной не было, нас только старожилы пугают рассказами о «битвах в сервировочной» в прошлые годы. А сейчас, похоже, назревает как раз драка. Вот что значит замкнутый коллектив и работа без выходных. Может, за помощью сбегать?
        - Сама сука!  - не осталась в долгу армянка по папе.  - Сама заткнись!
        - Убью!  - пообещала Светка и ринулась на Карину через стол.
        Девчонки вцепились в Светку, я, малодушно решив не лезть под основной удар, схватила в охапку Карину. Не тут-то было! Карина царапалась и вырывалась, как кошка, пару раз заехав мне локтями по ребрам. Лучше бы я тоже Зотову держала - та вырывалась аккуратно, не калечила сочувствующих зрителей, гнев изливала на словах:
        - Тварь малолетняя! Тебе все равно здесь не работать, обещаю! Вали к своей мамочке богатенькой, чего ты здесь забыла? Чего ты вообще в жизни понимаешь, мажорка чертова? Правду она любит, падла! Рассказывай свою правду дома! Я тебя убью, тварь!
        На Светкины крики, Каринины нечленораздельные вопли и наши просьбы перестать сбежались, побросав дела, все девчонки. Даже Леша пришел. Даже посудомойщицы вышли из своего закутка и качали осуждающе головами. Если сейчас еще и Володин явится некстати, меня точно на берег ссадят. Второй раз за день я оказываюсь втянутой в безобразные сцены.
        - Тихо все!  - заорала я, вспомнив про берег и Володина.
        Все разом замолчали, как будто только команды и ждали. А может, устали орать без толку. До драки все равно не дошло, запал прошел, можно и разойтись.
        Катя увела Карину. Посматривала она на нее неодобрительно, хоть и не знала пока, из-за чего весь сыр-бор. Просто Светка Зотова Кате ближе и понятней, они уже не первый год вместе работают. А от Карининой болтовни Катя и сама разок пострадала, было дело.
        Светка сидела на корточках, обхватив себя за плечи, зыркала по сторонам, все еще готовая дать отпор любому, кто рискнет с ней связаться. Я села рядом с ней, привалилась спиной к холодной стенке короба со льдом. Заварили кашу из-за ерунды.
        - Свет, чего ты на нее взъелась? Знаешь ведь, какая она, чего заводишься на ровном месте?
        - Я не на ровном месте,  - устало пояснила Зотова.  - Я хотела только, чтобы она языком не трепала, когда не просят. Она ведь не понимает, что со мной будет, если об этом кто-нибудь из менеджеров услышит случайно. Тащат-то все, а попадусь я. Из-за этой дуры.
        - Ну, можно же было потихоньку ей как-то сказать. Чего орать-то на весь ресторан?
        - Да не понимает она потихоньку,  - Светка махнула рукой и вдруг заплакала.  - Откуда ей знать, что такое на стипендию жить. Ее же мамочка-бизнесменша кормит, папочка богатенький денег подкидывает. Ты видела, сколько у нее цацек золотых? Две горсти. И она все их сюда притащила, хотя сразу предупредили, что на работу украшения надевать нельзя. А она притащила, чтобы хвастаться. Нацепит их вечером, и по палубе ходит, дура зажравшаяся.
        Я обняла всхлипывающую Светку и погладила по голове, как маленькую. Та заревела еще пуще. Вот вам и грозная Зотова.
        Светка работала на «Зощенко» уже четвертое лето, как пришла после первого курса, так и прижилась. Работала она хорошо, было чему поучиться. Носилась вихрем по сервировочной, переходя на выходе на профессиональный бесшумный шаг. Движения четкие, без суеты, память потрясающая - всех своих специалитетов она запоминала с первого же ужина, заказы, даже самые сложные, никогда не записывала. Там, где нужна, оказывалась молниеносно, при этом улыбалась очень искренне, подтверждая мнение о широте русской души. И при этом ответственная и трудолюбивая Зотова ежегодно выносила с теплохода просто невероятное количество порционных джемов, масла, кукурузных хлопьев. Но это была только вершина айсберга. Светка «крутила любовь» с поваром Серегой, и благодаря этому, к концу навигации увозила на вызванном такси пару-тройку здоровенных упаковок с сосисками, коробки с макаронами и еще кое что по мелочи. Этими продуктами она и питалась до следующего лета. Потому что прожить на стипендию нельзя. А тратить на еду деньги, заработанные в навигации и потом, официанткой в ночном клубе, Светка не могла себе позволить. Их она
копила, чтобы после окончания института снять хоть какое-то жилье. Ведь из общаги ее попросят. А жить негде: Зотова приехала поступать в свой торговый из какой-то совсем глухой деревни, да еще и родителям было, по большому счету, не до нее. Вот Светка и крутилась, как могла, чтобы, как она говорила, дать себе шанс.
        Я была в курсе ее нелегкой жизни, потому что украденные в предыдущем круизе продукты хранились у меня дома в холодильнике. Из общежития на лето Светка выселялась, да и опасно было хранить масло в общедоступном холодильнике. Так что, договорились, что пока все полежит у меня. Зотова, как честный человек, даже предложила долю за хранение. Но я отказалась, проникнувшись уважением к такой целеустремленности.
        И вот теперь Карина со своими способностями видеть все, что видеть не надо.
        Я не знала, как утешать Светку. Вроде и виновата она, конечно, а жалко. И Карину жалко, испортила отношения и даже не поняла по какой причине.
        - Не обращай ты на нее внимания. Она это не со зла. Просто не думает, к чему ее рассказы могут привести, вот и все. Плюнь ты на нее.
        - Ну уж нет,  - Светка, видно, разозлилась по-настоящему.  - Здесь она работать не будет. Это я беру на себя. Вот увидишь.
        Глава 6
        Савельевск - старинный сибирский город, есть на что посмотреть. Еще пришлыми казаками основан, чуть ли не теми, кто с Ермаком Сибирь покорял. Тут и старинный острог, и деревянное зодчество, и несколько монастырей. Еще и музей, посвященный тем самым казакам. Поэтому экскурсии по Савельевску долгие и подробные. Иногда даже обед приходится задерживать, если не все группы успевают вернуться.
        О том, что экскурсии займут много времени, туристов предупредили еще вчера. Поэтому на завтраке никто особо не рассиживался, все торопились. Быстренько перекусили, кофе выпили для бодрости - и уже на берегу кучкуются вокруг своих гидов-переводчиков.
        Первыми ушли четверо итальянцев. Без всякого гида, в свободный полет. Итальянцы вообще чересчур самостоятельные туристы. Любят гулять просто так. В прошлом году двое от теплохода отстали. Как раз в Савельевске. Они ключи от каюты не сдали на ресепшен, как положено, а унесли с собой, тоже, видно, от излишней самостоятельности. После обеда проверили - ключей невостребованных нет, значит, все гости на борту. Ну, и дали сигнал к отплытию.
        Часа через полтора переводчица с итальянского поняла, что двое ее подопечных не бродят где-то по палубам, а просто не имеются в наличии.
        Вернулись в Савельевск. Еще издалека увидели на пристани перепуганных итальянцев - без денег, без паспортов, зато с бесполезными на пристани ключами от каюты, а главное, совершенно не знающих русского языка - в сибирской глуши, где никто сроду не слышал итальянского.
        На несколько дней эта бравая парочка умерила свой пыл и ходила чуть ли не за ручку с переводчицей. А под конец круиза все-таки сорвались и удрали общаться с аборигенами в северном поселке. Свободолюбивая нация, ничего не поделаешь. Каждый в душе карбонарий. Хорошо хоть, аборигены их к отплытию привезли на старом «Урале» с коляской с подаренной бутылкой самогона в руках.
        Следом за итальянцами потянулись, уже организованно, немцы, англичане, французы. Дольше всех собирались на берегу наши. Бывшие одноклассники курили и приставали к гиду с требованием если и вести их в монастырь, то непременно в женский. Гидом у них был невозмутимый, как слон, Денис, которому на этот круиз не досталось иностранцев. А может, ему именно из-за спокойного характера поручили русскую группу. Денис жизнерадостно обещал своим подопечным все земные блага, включая женский монастырь и шашлычку на берегу, если они поторопят «девочек», собирающихся на пешую экскурсию, как на губернаторский прием.
        Когда все туристы разошлись, а мы уже заканчивали уборку, в ресторан со стопкой салфеток в руках ворвалась вездесущая Карина.
        - Девчонки! Парикмахершу ссаживают!
        Мы кинулись к окнам и успели к самому интересному.
        Покачиваясь на нетвердых ногах, парикмахерша сошла по трапу и остановилась, вытирая пот с лица. Была она какая-то неестественно бледная, со стянутыми на затылке в куцый хвостик нечистыми волосами. Все ее вещи уместились в небольшую клеенчатую сумку, которую она волочила за собой за слишком длинные ручки. Маловато вещей, вообще-то. Она, что же, даже куртку с собой не брала? На севере может быть холодно, хоть и лето в разгаре. В прошлом круизе даже снег шел - это в конце июня! А у Михалны, судя по размеру багажа, никаких теплых вещей с собой нет. Или она их в каюте забыла? Я совершенно не знакома с поведением людей, страдающих запоями, может, им как раз забывчивость свойственна. Или парикмахерша просто оставили большую сумку кому-нибудь на сохранение, чтобы не тащить самой. А когда теплоход в город вернется, она ее заберет.
        На борту у самого трапа рядом с вахтенным матросом стоял старпом и внимательно следил за перемещениями ссаживаемой парикмахерши. Как будто боялся, что она вернется тайком и станет от него прятаться по подсобным помещениям. Но Михална возвращаться не собиралась. Мало того, она плюхнула свою сумку на песок, повернулась лицом к теплоходу и, уперев руки в бока, разразилась длинной речью.
        Мы об этом могли только догадываться, наблюдая из-за наглухо закупоренных окон, как она часто-часто открывает рот и иногда взмахивает руками для убедительности. Ничего, к вечеру вся команда будет знать почти дословно, что сказала Михална напоследок обескураженному старпому. Будет, кому рассказать - вон сколько народу придумали себе срочные дела на главной палубе, недалеко от трапа.
        Парикмахерша выдохлась, картинно плюнула напоследок себе под ноги и, подхватив сумку, бодро зашагала по деревянной лестнице, ведущей с берега в город. Даже не покачивалась уже, шла твердым шагом. Видно, полегчало ей после того, как старпом узнал о себе несколько неприятных подробностей.
        - И где они теперь посреди реки парикмахера найдут?  - спросила Женечка-тихоня.
        Карина и здесь оказалась осведомлена лучше всех:
        - Не надо никого искать! Кто-то из новеньких стюардесс раньше в парикмахерской работал, оказывается. Старпом как об этом узнал, сразу с Михалной перестал церемониться. Пообещал дверь взломать и волоком из каюты вытащить. Она и открыла сразу. А то придуривалась три дня. Теперь эта стюардесса, которая тоже парикмахер, будет работать, когда возникнет необходимость. Туристы же не каждый день записываются. Если и запишутся, то один-два человека на укладку. А в городе другого мастера возьмут, старпом уже в агентство заявку отправил, подберут.
        Ну, что тут скажешь? Незаменимых у нас нет, как оказалось. Хорошо, что Володин меня не стал ссаживать. А я ведь даже и не догадалась, что часть вещей можно оставить на теплоходе и не таскать по автобусам. Михална, хоть и пьяница, сообразительней и практичней меня.
        Перед обедом Нечипорук огорошил нас новостью. Туристка Марта Герцель переводится с третьей станции на первую. По ее личной просьбе. Она уже хорошо себя чувствует, но возвращаться за свой стол не хочет. Боится, и вообще, гораздо комфортней чувствует себя в компании с «русским доктором», который ее спас и очень трогательно о ней заботился.
        Расходились мы подавленные. Наша третья станция в полном составе испытывала неловкость, как будто это мы Марту выжили. А Зотова, успевшая привыкнуть к русской компании, с трудом представляла, куда определить Марту. Туристов рассаживают по принципу «единого языка», а на первой станции Марте даже поболтать будет не с кем.
        - Может, к ней тогда кого-то из переводчиков посадить?  - предложила Светка начальству.
        - Не надо,  - успокоил ее Нечипорук.  - Там учительница немецкого есть, она сказала, что с удовольствием попрактикуется в языке. Эта бабулька уже со всеми русскими подружилась, по-моему. Они с доктором этим везде под ручку ходят, ну, и он ее во все развлечения втягивает. Сегодня даже с берега шашлык ей притащили. Холодный и жилистый, зато от души. Бабулька была в восторге.
        Ну вот! Наша жизнерадостная Марта ушла к «русскому доктору», а нам остались вредный Алекс и Анна со своими непонятными отношениями.
        Анны на обеде тоже не было. Алекс сказал, что она устала на экскурсии, у нее разболелась голова и обедать она не хочет. И даже в каюту обед ей нести не надо. Потом, правда, передумал, велел приготовить еду «на вынос», но отнести вызвался сам. Не разберешь эти их отношения. То сидит рядом, как истукан, то заботится изо всех сил.
        - Они, похоже, с Анной поругались,  - шепнула мне Карина.  - На экскурсию Алекс один пошел, Анна с самого утра в каюте сидит безвылазно.
        - Ничего подобного,  - так же шепотом возразила подошедшая Катя.  - Не сидела она в каюте. И не ссорились они. Я видела, как они с берега под ручку возвращались.
        - Не может этого быть! Я своими глазами видела, что Алекс один с теплохода уходил. А Анну я вообще не видела сегодня.
        - Ты своими глазами не видела, а я - очень даже. И тоже своими собственными глазами. Возвращались рядышком, как два голубка.
        - Но я же точно видела…
        - Да ты в последнее время много чего видишь,  - зашипела Катя, потеряв самообладание.  - И болтаешь тоже слишком много. Надо тебя работой загружать, чтобы некогда было по сторонам смотреть.
        Карина надулась и больше нам ничего не рассказывала. А может, просто не успела.
        Я забирала в сервировочной салаты на шестнадцатый стол, когда туда влетела не похожая на себя от злости Катя.
        - Не копайся сильно,  - велела она мне.  - Мы на станции пока вдвоем остались.
        - То есть?
        - Карина соком облилась. Томатным. Переодеваться побежала. Зотова - сволочь!
        - А Зотова при чем?
        - При том!  - зашипела Катя, сжимая кулаки.  - Карина же не сама облилась, она на Светку налетела с полным подносом. Дура!
        - Кто дура, Зотова или Карина?  - осторожно уточнила я.
        - Обе хороши,  - Катя просто клокотала от возмущения.  - Одна прется с подносом не глядя. А вторая нарочно на дороге стоит, хотя видела, паскуда, что Манукян шесть стаканов волочит, могла бы и шагнуть немножко в сторону. Что ты встала?  - заорала Катя уже на меня.  - На станции никого нет, еще только напитки разнесли, а ты стоишь, рот раскрыла. Бегом давай!
        Я ринулась из сервировочной от греха подальше. Тем более, Катя права - поворачиваться надо быстрее, раз вдвоем остались. Каринино переодевание займет минут двадцать. Чистая блузка-то у нее есть, а вот форменная юбка у нас всех одна. Так что, если облилась она, как говорит Катя, с головы до ног, то придется ей сейчас искать Нечипорука, идти с ним на склад, искать юбку нужного размера, попутно выслушивая Серегино ворчание. Потом, переодевшись, бежать обратно в ресторан… К тому времени уже и до десертов дойдет. Рассчитывать на Карину можно будет только во вторую посадку, а сейчас надо успевать вдвоем. Зотова - зараза!
        Забежав за следующей партией салатов, я застала еще и Светку, которая и не думала признавать свою вину в случившемся.
        - Надо смотреть, куда идешь,  - довольно сообщила она Кате в ответ на упреки.  - Сколько можно говорить об этом? А то все такие королевны, куда деваться! Только успевай расступаться перед ними.
        - Да при чем тут королевны?  - шипела Катя.  - Ты же нарочно на пути у нее встала.
        - Ничего подобного,  - парировала Светка.
        - Да я сама там была, Зотова. Что ты мне-то рассказываешь? Ты прекрасно ее видела и даже не подумала уступать.
        - Пусть смотрит, куда идет.
        - Да она-то смотрит… Светка, из-за ваших ссор дурацких страдаем вон мы с Наташкой,  - Катя заметила меня, крадущуюся на выход с тарелками, и привела в качестве последнего жалобного аргумента.  - Нам-то ты за что мстишь?
        - Никому я не мщу, не выдумывай. Надо просто смотреть, куда идешь. Тогда и не будет этого цирка с конями.
        Зотова, улыбнувшись нам обеим напоследок, гордо покинула сервировочную.
        Мы переглянулись.
        - Кать, может, правда случайно все вышло?
        - Не слишком ли много случайностей в последнее время?  - окрысилась она.  - Не было там ничего случайного. Я только говорить не хотела. На самом деле Светка не только с дороги не ушла, она Карину еще и слегка толкнула. А той много ли надо с шестью стаканами на подносе?
        Вот это новости! Зотова вышла на тропу войны? Этак она, в самом деле, Карину выживет. Мы вот только попадаем под раздачу ни за что ни про что.
        - Пошли работать,  - решительно сказала Катя.  - Чего стоять-то просто так? Если Светка не уймется, нам еще не такое предстоит…
        Светка не унялась. К вечеру Карина уже рыдала на корме от обиды и возмущения.
        - За что она меня так?  - приставала она к присутствующим.  - Что я ей сделала такого?
        Присутствующие отводили глаза и молчали. Предлагали успокоиться и не брать в голову.
        Карина успокоиться не могла: за день она натерпелась от Светки по полной программе. Зотова, работающая на первой станции, рядом с ресторанным баром, как будто специально оказывалась у Карины на пути. Когда та научилась виртуозно уворачиваться от столкновения, Светка начала наступать ей на ноги.
        На перетирке Карине не доставалось нужного количества приборов: Зотова была ловчее и наглее, загребала все приборы себе и наотрез отказывалась делиться, вслух рассуждая о безруких курицах, которые даже вилок себе организовать не могут, потому что боятся ручки обжечь.
        В конце концов Катя, которая изо всех сил терпела, чтобы не сорваться, наорала и на Светку, совсем сдуревшую со своей глупой местью, и на Карину, совсем раскисшую от постоянного прессинга.
        А к концу ужина Карина умудрилась за что-то зацепиться и порвать колготки. Это стало последней каплей - она разрыдалась прямо в зале, не дождавшись ухода последних гостей.
        Зотова клялась, что к порванным колготкам она не имеет никакого отношения, но вид при этом у нее был подозрительно довольный.
        Глава 7
        Как же противно просыпаться по утрам! Когда до глубокой ночи обсуждаешь с соседкой по каюте последние новости, совсем не думая о том, что предстоит ранний подъем. Вот и мы с Лилькой вчера забылись. Все предположения строили, как будет дальше развиваться конфликт между Светкой и Кариной. Лилька - человек импульсивный - заявила, что на месте Зотовой давно бы уже расцарапала Карине физиономию, а не ограничивалась только тычками на выходе из бара. Кровожадные все какие! Лильке хорошо рассуждать, она на четвертой станции работает, там тишь да гладь - девчонки подобрались очень дружные и неконфликтные. А мне-то с Кариной работать еще неделю. А работница из нее сейчас аховая - если не плачет, то скандалит, работать ей совсем некогда. Что же, нам с Катей вдвоем все тянуть?
        Завтраком нас опять не накормили. Столовая для команды работает с восьми утра. И в ресторане завтрак для гостей начинается в восемь. На работу надо приходить за пятнадцать минут до… Вот и получается, что сами позавтракать мы никак не успеваем.
        Брели мы с Лилькой на работу невыспавшиеся и голодные, просыпались на ходу, несмотря на прохладный утренний душ. Уже на подходе к ресторану встретили свежую и бодрую Зотову. Вот кто всегда в форме.
        - Как настроение?  - поинтересовалась я у Светки после дежурных утренних приветствий.
        - Нормальное настроение. Как положено для обслуживающего персонала,  - подмигнула довольная с утра Зотова.  - Чего это ты моим настроением интересуешься вдруг?
        - Да так. Уж и спросить нельзя.
        - Ты если за Кариночку свою драгоценную беспокоишься, так расслабься. Не трону я ее больше.
        - Точно?
        - Да нафига она мне сдалась?  - как-то слишком бодро воскликнула Зотова.  - Пусть на глаза мне только не попадается.
        - Свет, дай доработать круиз спокойно,  - попросила я ее.  - Из-за ваших терок нам с Катей пахать приходится. Да еще и Карину утешать все время. Нас ты за что подставляешь?
        - Сказала, не буду больше,  - заверила меня Светка.  - Это я вчера вспылила просто. Ну, сама знаешь, как это бывает. А сейчас успокоилась.
        Я уж было вздохнула с облегчением, но тут мы дошли, наконец, до ресторана.
        В сервировочной гудела плотная девчоночья толпа. Пахло скандалом. Интересно, кто на этот раз герой дня?
        Пары секунд хватило, чтобы понять, что случилось что-то совсем не рядовое. В центре внимания опять оказалась заплаканная Карина. Да что же за напасть такая! Зотова вот она, рядом идет, к тому же клянется в непричастности. Кто успел обидеть крошку Манукян с утра пораньше?
        - Что случилось?  - заорали мы в три голоса.
        - Карину обокрали,  - тоже в несколько голосов сообщили нам присутствующие.  - Все золото украли из каюты.
        - Как это?
        - А непонятно как. Каюту открытой не оставляли, вроде. Да и золото не на виду лежало. А нашли как-то.
        Час от часу не легче! Что же за круиз такой ненормальный начался? Я посмотрела вопросительно на ближайшую ко мне официантку, не надеясь, впрочем, что в ответ на мои мысленные стенания мне тут же и разъяснят, почему у нас каждый день какая-нибудь ерунда случается.
        Ближайшей ко мне официанткой оказалась Светка Зотова. Растолковала она мои красноречивые взгляды по-своему.
        - Ты с ума сошла!  - зашипела в ответ возмущенная Светка.  - Это не я! Не брала я ее дурацкое золото. На фига мне этот криминал?
        - Да я не говорю, что это ты.
        - А чего тогда смотришь?
        - Ты, Зотова, совсем уже сдурела. Посмотреть на тебя нельзя. Заварила кашу, а теперь нежная такая - не посмотри даже на нее.
        - Это не я!  - заорала Светка, обращаясь ко всем присутствующим.  - Мне ее золото нафиг не нужно. Пошли вы все!
        Возмущенная Светка вылетела из сервировочной. Следом потянулись все остальные. Катя подошла ко мне и тихонько попросила:
        - Наташ, поговори с этим своим Димычем. Может, он поищет потихоньку, кто у Карины золото украл? А то добром это все не кончится, чует мое сердце.

* * *
        - Я в отпуске-е-е-е-е-е - тянул нараспев Димыч, задрав башку и разглядывая чаек.  - Отстань от меня. Я отдыхать сюда приехал, а не пропавшее барахло искать.
        - Совесть у тебя есть?  - не отставала я.
        - Откуда у него совесть?  - встревал жизнерадостный Вадик.  - У него только чистые руки, горячее сердце и голова, совсем-совсем холодная.
        - Головы тоже нет,  - валял дурака Димыч.  - Голову я на работе оставил. А здесь я в нее только ем и пью.
        - Но ведь это же настоящее ограбление!
        - Кража.
        - Что «кража»?
        - Классифицируется это как кража,  - пояснил безголовый на время опер.  - Ограбление, это если бы золотишко непосредственно с потерпевшей сняли. Приставили нож к горлу и серьги из ушей вырвали. Вот это было бы ограбление.
        - Какая разница?  - возмутилась я.  - Ты бы лучше помог найти, кто это сделал. Ведь у девчонки все украшения украли. Недешевые, между прочим.
        - Все! Все, что нажито непосильным трудом - все пропало!  - причитал Вадик.
        - Три магнитофона, три кинокамеры заграничных,  - радостно вопили они на пару с подключившимся Димычем.
        - Дураки!  - сообщила я веселящимся великовозрастным балбесам.  - Дело-то серьезное, а вы ржете.
        Я демонстративно отвернулась и скорчила обиженное лицо. Обычно это помогает при общении с капитаном Захаровым. Где-то в глубине души у него встречаются человеческие чувства.
        - Да ладно тебе,  - начал подлизываться Димыч.
        - Ничего не ладно! У нас тут преступления на каждом шагу, а ты помочь не хочешь. Ты же профессионал, как-никак. Пошевелил бы мозгами.
        - Я по трупам профессионал,  - заявил он, ничуть не смущаясь.  - Будет труп, обращайтесь.
        - Нет тела - нет дела,  - поддакнул Вадим.
        - Я с вами серьезно разговариваю, а вы…
        Я махнула рукой на эту парочку и тоже уставилась на чаек. Димыч посмотрел на меня внимательно и укоризненно покачал головой.
        - А если серьезно, то бросайте паниковать. Вернут ей цацки не сегодня, так завтра.
        Мы с Вадимом разом повернулись к довольному таким эффектом Захарову, а он, закурив, продолжил наслаждаться всеобщим вниманием.
        - Сама посуди. Золото когда пропало? Ночью, в крайнем случае вчера поздно вечером, так?
        - Так,  - кивнула я.
        - Теплоход вчера в обед из Савельевска ушел и с тех пор нигде не останавливался. Значит, никто посторонний зайти не мог. Так?
        - Так,  - согласились мы с Вадимом.
        - Значит, золото попер кто-то из своих. Больше некому. Зачем - это другой вопрос. То, что ворюга этот - полный идиот, ни у кого не вызывает сомнения.
        - Почему это?  - не согласилась я.
        - Да потому, что смысла воровать эти побрякушки нет никакого. Если бы это на земле случилось, еще можно предположить, что это наркоман какой-то, который скинет цацки по дешевке, чтобы на дозу заработать. А здесь их продать не получится. Самому носить - глупость полная, потерпевшая их опознает легко. Согласна?
        Я кивнула. Пока все складно получается, и сомнений не вызывает.
        Димыч затянулся сигареткой и продолжил:
        - Сколько народу знает, что золото пропало?
        А действительно, сколько? Ресторан весь точно в курсе. Официантки, бармен, посудомойщицы. Володин с Нечипоруком тоже в курсе - они начальство, им положено знать о происшествии. Это только к концу завтрака столько осведомленных было. А потом Карина пошла «в люди». И можно быть уверенными, что каждый встречный узнает о ее нелегкой доле. Да и кроме Карины найдется много желающих рассказать о таком из ряда вон выходящем событии. Воровства-то у нас раньше не было. Сенсация местного масштаба, можно сказать.
        - Многие знают,  - сказала я, закончив мысленные подсчеты.  - Подкоманды точно. А к вечеру и вторая половина будет в курсе. У нас же замкнутый коллектив.
        - Вот!  - Димыч выглядел очень довольным.  - Это хорошо, что все узнают. Деваться вору некуда. Светить цацки нельзя. К тому же есть опасность, что корабельное начальство затеет свое собственной расследование, чтобы честь мундира не замарать. Держать золотишко у себя станет опасно. Так что, он его или выбросит, что маловероятно, или подбросит обратно потерпевшей. Это вопрос пары дней.
        - А почему маловероятно, что выбросит?
        - Ну, может и выбросит, если совсем дурак. Это первое импульсивное решение. А вот если подумает немного, то подбросит обратно. Чтобы буча утихла, надо золотишко вернуть, иначе так и будут искать. А если искать будут, могут ведь и найти ненароком.
        - Он прав,  - неожиданно серьезно сказал Вадим.  - Если все о краже узнают, держать золото у себя станет опасно. Так что, подбросят, не сомневайся. Или в каюту, или на рабочее место. Или просто оставят там, где его легко будет найти. В расчете, что кто-то увидит, поймет, что это и есть пропажа, и девчонке вашей передаст.
        - А если не передаст?  - не сдавалась я.
        - А если не передаст - ему же хуже,  - хохотнул Димыч.  - Цацки все равно засветятся рано или поздно, и у кого они окажутся на тот момент, то и будет этот… «передаст». И никому уже не будет интересно, украл он сам или на палубе нашел.
        Как все просто у них получается. Просто, логично и неинтересно. Не кража, а сплошное надувательство. С утра все казалось гораздо серьезнее, а теперь я успела согласиться с Димычем и даже поймала себя на мысли, что смотрю украдкой по сторонам. Вдруг, украшения уже бросили где-нибудь на виду? На корме вот вполне могли бросить, это самое посещаемое место. Вся команда здесь бывает. По туристическим-то палубам нам без дела слоняться нельзя, вот и устроили мы себе на корме место встреч. Свежий воздух, пейзажи красивые, непринужденное общение.
        Точно, если золото подбросят, то сюда, можно не сомневаться…
        Заметив, что я перестала дуться, Вадим начал приставать ко мне с вопросами. Я у них с Димычем просто справочное бюро какое-то.
        - Наташ, а мы тут узнали, что на теплоходе даже бассейн есть.
        - Есть,  - подтвердила я, ожидая подвоха.
        - Ну, мы его утром сегодня нашли. Только в нем воды нет. Это что, как в анекдоте, когда нырять научимся, тогда и воду нальют?
        - Смешно,  - оценила я.  - Просто шутка месяца. Нет, воду нальют гораздо раньше. Завтра утром уже сможете искупаться перед завтраком.
        - Почему именно завтра? Чего сразу было не налить?
        - Сразу нельзя, у теплохода тогда осадка большая будет. Мы сегодня вечером Никитинские пороги будем проходить. Как раз во время ужина. А после порогов уже можно воду наливать. Ночью нальют.
        Вадим согласился подождать с бассейном до утра, но вопросы на этом не закончились. Мне пришлось рассказывать обо всем подряд: и увидим ли мы сами пороги; и как будем выкручиваться, если сядем все-таки на мель; и хватит ли запасов провизии, если сядем; и далеко ли до ближайшего населенного пункта, если вплавь; и есть ли шанс выпросить шлюпку, чтобы не вплавь; и не отмечено ли случаев пиратства в последние годы…
        На пиратах я не выдержала.
        - Отстаньте от меня, а,  - попросила я жалобно.  - Даже если бы здесь были пираты, они бы на нас напасть не рискнули. Испугались бы с вами связываться, от ваших вопросов идиотских у них разрыв мозга случиться может.
        - Это хорошо, что пиратов нет,  - довольно ухмыльнулся Димыч.  - А то мы уже бояться начали.
        - С чего это вдруг?
        - Да мы вчера кровь на палубе видели,  - пояснил Вадим серьезно.  - Вот прямо здесь, под скамейкой. Думали, убили кого.
        - Когда видели? Утром?
        - Ну да, часов в шесть. Мы покурить сюда пришли, думали, вдруг тебя встретим. А тут кровищи!
        - Много?
        - Да не то чтобы много,  - Вадим понял, наконец, что напугать меня не удалось, и перестал нагнетать обстановку.  - Не много. Можно сказать, что совсем мало. Под скамейкой только. Такое впечатление, что палубу помыли, а под скамейкой просто не заметили. Что это может быть такое?
        Можно было, конечно, придумать какую-нибудь леденящую кровь историю. Заодно и Димыча заставить побегать - обещал ведь, если будет труп, заняться расследованием. Вот и нафантазировать ему труп, пусть развлекается. Но во-первых, сил нет уже общаться с этими олухами, а во-вторых, такими вещами не шутят. Суеверна я в этом смысле.
        Поэтому, пришлось рассказать правду:
        - Не пугайтесь, не было тут никакого убийства. Это не человеческая кровь.
        - А чья?  - оба заинтересовались, похоже, не на шутку.
        - Рыбья.
        - Чья?
        - Ну, рыбу здесь разделывали ночью.
        - Это сколько же должно быть рыбы?  - не поверил Димыч.  - Кто у вас такой удачливый рыбак?
        - Да не у нас. Это мужики из деревень по берегу рыбу ловят и на лодках ночью подплывают, продают. А наши покупают и сразу разделывают. Там надо сразу вязигу вытащить, иначе что-то с рыбой случается, ее потом есть опасно. Вот вся палуба и в крови. Кровь и кишки потом за борт смывают, а вчера, видно, плохо помыли. Ну, или не заметили, сами же говорите, что под лавкой было.
        - Погоди, Наташ,  - остановил меня Вадим.  - Вязига - это же у осетровых, вроде. Тут осетров, что ли разделывают?
        - Ну, да. Осетров, стерлядь там…
        - Откуда здесь осетры, вы в своем уме?  - не поверил Димыч.
        - Осетры здесь есть,  - Вадик стал вдруг очень грустным.  - Их лет тридцать назад искусственно выращивали и в реку запускали. Только ловить их запрещено, вот какое дело.
        Тихо сразу стало. И даже солнце, как будто спряталось.
        - Браконьерствуем, значит, потихоньку,  - сказал Димыч нехорошим голосом.

* * *
        Перед самым ужином в закрытую ресторанную дверь поскребся Алекс. Выглядел он при этом очень смущенным: переминался с ноги на ногу, озирался по сторонам, пытался, вытянув шею, разглядеть сквозь двустворчатое стекло что-то в глубине зала.
        Первой его заметила Жанна и попыталась на пальцах объяснить про «фюнф минутен», но Алекс умоляюще прижал руки к груди и сильнее вытаращил глаза. Ему нужно было срочно попасть в ресторан.
        - Оголодал, что ли?  - буркнула недовольно Жанна, но дверь открыла.
        Алекс вихрем пронесся мимо нее и решительно направился к своему столику. Жанна побурчала немного, закрыла дверь и отошла от нее подальше, чтобы не поддаться еще раз на уговоры нетерпеливых туристов.
        Мы слегка удивились, увидев Алекса так рано, но сориентировались и заулыбались, как и положено при встрече гостей.
        - Добрый вечер,  - выступила вперед Катя.  - Фрау Браух не будет ужинать со всеми? Может быть, отнести ей ужин в каюту пораньше?
        - Н-н-нет, не будет… то есть, не надо в каюту,  - мялся Алекс, собираясь с духом.  - Девочки, у меня к вам просьба.
        - Пожалуйста,  - снова улыбнулась Катя, а мы с Кариной согласно закивали головами. Какой разговор, мол. Выполнять просьбы - это наша прямая обязанность.
        - Я по поводу Анны, то есть, фрау Браух, конечно. Дело в том, что… Она не очень хорошо себя чувствует… Ну, она…
        - Может, все-таки отнести ужин в каюту, если ей нездоровится?
        - Да нет, не в этом дело,  - Алекс решительно тряхнул головой и посмотрел Кате прямо в глаза.  - У фрау Браух проблемы не с физическим здоровьем. Понимаете? Ее недуг можно отнести к душевным болезням.
        Карина испуганно ойкнула и зажала рот ладонью.
        - Нет-нет,  - поспешил успокоить ее Алекс,  - она не сумасшедшая, не бойтесь. Я просто не так выразился. Фрау Браух страдает серьезными депрессиями. Это с ней случается два-три раза в год, не чаще. Но, к сожалению, заранее угадать, когда это произойдет, невозможно. Поэтому я и сопровождаю ее во всех поездках. Ну, чтобы, когда это начнется, рядом оказался человек, который в курсе этой ее особенности. А самое главное, чтобы не допускать нежелательных контактов. Понимаете?
        - Пока не очень,  - признались мы с Катей.
        Алекс вздохнул, посмотрел на перепуганную Карину и снова умоляюще сложил руки на груди.
        - Девчонки, она совсем не опасна, поверьте. Просто в такие моменты не хочет никого видеть, ни с кем общаться, может нагрубить, накричать. Ей начинает казаться, что против нее что-то замышляется, ее хотят обмануть, ограбить, даже убить. Все эти подозрения возникают на ровном месте и не имеют никаких оснований. Но ведет она себя, как законченная хамка. Становится угрюмой и подозрительной.
        - А от нас Вы чего хотите?
        - Не удивляться. Просто не удивляться и не обижаться, если вдруг Анна поведет себя как-то неожиданно. Вот и все.
        - А долго она такой будет?  - спросила вдруг Карина.
        Алекс развел руками:
        - Этого я не могу сказать, к сожалению. Всегда по-разному. Может, пару дней, а может, на месяц затянуться.
        Алекс, заручившись нашей посильной поддержкой, убежал за Анной, а мы попытались осмыслить услышанное. Было немного не по себе. Хоть нас и заверили в совершенной безобидности Анны, успокоиться было не так то просто. Никто из нас до этого не имел дела с сумасшедшими. Ну, хорошо, не с сумасшедшими - людьми с душевными недугами. Ведь Анна не больна, если верить ее секретарю. Просто небольшое расстройство. Просто портится на время характер. Просто становится нелюдимой.
        - Девочки, а вдруг она на нас бросится?  - жалобно спросила Карина.  - Я с ней не справлюсь, она вон какая здоровая!
        - Ерунду не говори,  - оборвала ее Катя.
        - Я боюсь,  - прошептала Карина.
        Сумасшедший дом какой-то! Теперь уже в прямом смысле. Когда этот рейс закончится, я, пожалуй, тоже стану угрюмой и нелюдимой.

* * *
        Ничего страшного на ужине не произошло. Анна молчала и даже по сторонам не смотрела. Пришла, села на свое место у окна и уставилась в тарелку, сложив руки на коленях. Когда я подошла, чтобы принять заказ, она даже головы в мою сторону не повернула. Сидела ссутулившись, только нос торчал из-под этого дурацкого рыжего парика. Она, наверно, его специально для таких случаев и прикупила - от людей прятаться.
        Алекс заказал сок для Анны и минералку для себя. У самой Анны он даже не поинтересовался, заказывал самостоятельно. И Анна промолчала, хотя сок сроду не пила, только пиво или зеленый чай под настроение. А теперь молчит. Наверно, пиво ей в ее состоянии не желательно, мало ли, как организм отреагирует. Вот Алекс и контролирует все, что можно.
        Стала, наконец, понятна его роль при обеспеченной фрау Браух. А мы-то голову ломали, зачем ей секретарь в путешествии? Никакой он не секретарь, оказывается, и уж тем более не любовник. Он больше на санитара в дурдоме тянет при таком раскладе. Ну, и на посредника между депрессивной Анной и внешним ненавидимым ею миром. Напитки там в ресторане заказать, с гидом объясниться, проследить, чтобы никто не докучал с разговорами. Может, он и Марту потому принял в штыки, что чувствовал приближение очередной депрессии. По каким-то характерным признакам это понял и решил заранее прервать общение, чтобы потом Марту не шокировать.
        Да, не простая работа у парня. Завидовать нечему.
        Было даже неудобно перед ним за то, что не очень любили раньше.
        Я старалась смотреть на него поприветливей и даже улыбнулась разок, хотя присутствие Анны очень напрягало. Вот ведь странное существо человек, здравый смысл для нас пустой звук, а вот Каринино дурацкое «а вдруг она на меня бросится?» засело в голове накрепко. Поэтому и старалась в сторону Анны не смотреть. Стыдно, а ничего с собой поделать не могу.
        Анна поела - молча, быстро, ни на кого не глядя - и поспешно ушла под руку с Алексом. Может, даже слишком поспешно.
        Алекс, проходя мимо меня, чуть заметно улыбнулся и шепнул: «Спасибо!»
        Я все больше ему симпатизирую.
        Вечером мы рассказали в сервировочной про Анну. Даже сочувствие вызвали в родном коллективе. Странно, еще три дня назад все Светку Зотову жалели, а теперь нас. А Светке многие даже завидуют, русские туристы оказались очень веселой компанией, никаких неприятностей от них нет, зато чаевые просто всем на зависть. Даже Марта наша туда очень удачно вписалась. Уже по-русски немного говорит. Выучила несколько фраз и вовсю ими пользуется. Что, учитывая ее немалый возраст, вызывает неподдельное уважение.
        Надо сказать, многие туристы за несколько дней умудряются выучить пару-тройку фраз по-русски и с удовольствием демонстрируют свежеприобретенные знания. Лилька рассказала, как сегодня тщетно пыталась объяснить любопытному австрийскому дедушке, что означает выражение «елки-палки». Он его услышал где-то на палубе, там как раз матросы трудились, наводили чистоту. И очень этими «елками» заинтересовался. Так часто, говорит, это слово повторялось, наверное, обозначает что-то важное.
        Посмеялись над доверчивым австрийцем, вспомнили еще пару забавных случаев. Заодно и о Володине вспомнили, не к ночи будь помянут. Вернее, над его предостережениями не болтать обо всем подряд на работе. Не так уж он и не прав - многие туристы к концу круиза начинают понимать кое-что, а потом пристают со всякими «елками-палками», требуя разъяснений.
        Карина, до этого угрюмо молчавшая, сказала вдруг, глядя куда-то поверх голов:
        - А некоторые и сразу русский знают, только не признаются в этом. Притворяются, а сами все понимают.
        - Да ну, вряд ли,  - не поверили мы.  - Какой смысл скрывать?
        - Не знаю, какой смысл, но скрывают,  - не сдавалась Карина.  - С нами делают вид, что не понимают, а когда никто не видит, очень даже по-русски говорят.
        - Это шпионы!  - захохотала Зотова.  - Прикидываются иностранцами, а сами замышляют что-нибудь вредное. Тайгу нашу фотографируют. Ты, Кариночка, понаблюдай за ними повнимательней, вдруг они диверсию готовят на теплоходе. Сделают из нас маленький «Титаник».
        - Ничего в этом нет смешного,  - еще больше насупилась Карина.  - Я правду говорю. Сама слышала.
        - Опять сама слышала,  - вздохнула Катя.
        - Да, сама. Своими ушами.
        - Ну, и кого же ты слышала?
        - Фрау Браух эту сумасшедшую, вот кого!
        Карине удалось таки завладеть всеобщим вниманием. На нее молча уставились все присутствующие. Возникшую паузу решилась прервать Катя:
        - Карина,  - осторожно позвала она.  - Я все понимаю, ты ее боишься. Но выдумывать-то зачем? Не понимает Анна по-русски, я сама с ней пыталась разговаривать еще в первый вечер. И Алекс при ней с нами по-русски общался совершенно не стесняясь, ты вспомни. Да и зачем ей переводчик в таком случае?
        - Да он и не переводчик никакой,  - с жаром возразила Карина, и в речи ее опять послышался легкий акцент.  - Он же ее просто караулит, чтобы она чего-нибудь не натворила, пока сумасшедшая. Никакие не депрессии у нее, все он врет! Он следит за ней, потому что она опасная, наверно. И про то, что она русский язык знает, он в курсе. Я сама слышала, как они по-русски разговаривали.
        - Что за бардак у вас?!  - Володин возник за нашими спинами совершенно неожиданно и начал орать сразу, на всякий случай.  - Что, ресторан уже блестит? Самое время для сплетен? Что вы собрались здесь, как бабы базарные? Манукян, тебе заняться, я смотрю, нечем? Я найду тебе работу, обещаю!
        Мы не стали дожидаться окончания пламенной речи, быстренько разбежались по своим местам. Уборку мы, конечно, давно закончили, но Володина лучше не злить лишний раз. Он и так завелся с чего-то - сейчас пойдет с белым платочком пыль искать. Найти, не найдет, но еще сильнее озвереет от этого.
        Катя побежала еще разок осмотреть критическим взглядом накрытые к завтраку столы, а мы с Кариной ровняли на полке бокалы и раскладывали аккуратно вилки в ящике - у нас Володин будет искать, к чему придраться, особенно дотошно. Это ведь Карина его почему-то разозлила.
        - Кариш,  - наклонившись к самому ее уху, шепотом спросила я,  - а где это ты слышала, что Анна по-русски говорит?
        - Ну, не говорит. Как говорит, я не слышала, но понимает точно. Вчера ночью слышала. Я на корме сидела долго, расстроилась же из-за Зотовой, вот и сидела одна, думала. А они на палубе стояли по правому борту и меня не видели. Не знали, что я там сижу.
        - Кто они?
        - Ну, Анна эта и Алекс. Он никакой не переводчик, вот увидишь! Он с ней по-русски сам говорил.
        - А она отвечала?
        - Нет, она только слушала. Он говорил.
        - Так может, это и не Анна была! Может, Алекс с кем-то другим на палубе ночью шептался,  - я подмигнула Карине, приглашая посмеяться вместе.
        Карина смеяться не собиралась. Наоборот, схватила меня за руку и, заглядывая в глаза, убежденно сказала:
        - Это была она! Я видела своими глазами. Я Алекса сразу узнала по голосу, и мне стало интересно, с кем это он по палубам гуляет. И когда они пошли уже, я выглянула и посмотрела. Он с Анной шел, ее ни с кем не перепутаешь. Она в плаще своем сером была и в парике этом рыжем. Ни у кого больше такого нет.
        Карина смотрела на меня умоляющими глазами, как будто просила поверить в эту, в общем-то пустяковую, историю. Врать ей, действительно, незачем. Да и история не такая уж невероятная. Конечно, неожиданная информация про Анну Браух. Но мало ли мы узнали сегодня о ней неожиданного? Может, она и по-русски начинает понимать только во время своих загадочных депрессий? Тем более, ей надо было кем-то представлять Алекса. Вот и выдавала его за переводчика. А для этого скрывала, что в услугах переводчика не нуждается. Да мало ли причуд у богатых людей!
        - Кариш, а о чем они говорили?
        - Он говорил: «Не бойся, все под контролем, делай то, что я тебе говорю, и все будет в порядке». Он так с ней говорил, как будто он главный. А она совсем тихо отвечала, вроде соглашалась с ним. А может, и не отвечала. Может, мне это показалось только. Я Алекса хорошо слышала, а ее не очень.
        Карина оглянулась вокруг - к нам уже подходил Володин - и, поднявшись на цыпочки, жарко зашептала мне в самое ухо:
        - Он так разозлился, потому что он его знакомый!
        Глава 8
        С утра Карина была сама не своя. Я ее такой первый раз видела. Обычно ее плохого настроения хватало часа на два. Или, в крайнем случае, до утра следующего дня. Как говорится, утро вечера мудренее. Вечером плачет и печалится, а с утра снова бодрая и жизнерадостная Кариша.
        А сегодня не так. Карина совсем упала духом. На работу пришла бледная, с опухшими глазами, вся какая-то непривычно вялая. Видно, ночью не спала толком. Неужели так из-за вчерашнего Володинского нагоняя расстроилась? Было бы из-за чего!
        На наши расспросы о настроении и самочувствии Карина буркнула, что все с ней в порядке, и отошла от нас подальше. Уставилась на кофейник, как будто он ей роднее всех родных. Лицо печальное, из рук все валится. На Алекса Карина демонстративно не смотрела, даже не ходила к тому столу, за которым они с Анной расположились. Так и топталась на небольшом пятачке, улыбалась через силу.
        Катя понаблюдала какое-то время это безобразие и отправила Карину на перетирку, хоть и не ее очередь была. Пусть в сервировочной торчит Со своим страдальческим лицом, главное, чтобы бокалов не перебила больше, чем обычно. А то будет Володину лишний повод поорать.
        Сам Володин толокся с утра возле нашей станции, непонятно зачем. Наблюдал, как работаем. Чего он на нас взъелся? Уже и Карины не было, а он все бродил неподалеку. Потом завтракать сел. Тоже у нас.
        - Как ты думаешь, что у нас Володин высматривает?  - спросила я у Кати, улучив момент.  - Ищет, к чему бы придраться?
        Катя пожала в ответ плечами.
        - Знаешь, не исключено, что он просто пришел на Анну посмотреть. Он ведь тоже в курсе ее проблемы.
        - Дикость какая-то!
        - А он не одинок. Ты не обратила внимания, что у нас уже весь ресторан побывал под разными предлогами? Все ходят посмотреть на сумасшедшую туристку. Дикари и есть! Устроили тут зоопарк.
        Катя тоже с утра не в духе. Что же за круиз такой тяжелый выдался!

* * *
        Поговорить с Кариной удалось только после обеда.
        - Все плохо у меня,  - сообщила она, хлюпая носом.  - Очень плохо все. И зачем я только на этот теплоход устроилась? Папа мне в Таиланд предлагал поехать, а я, дура, отказалась. Хотела ему доказать, что взрослая уже, и сама смогу прожить, без его денег.
        Карина выудила откуда-то из кармана уже мокрый насквозь платок и промокнула слезы.
        - Не три глаза, и так красные.
        - Я и не тру. Это я просто ночью тоже плакала. Зачем я сюда устроилась?
        - Кариша, хватит причитать! Не так все плохо, не выдумывай. Это у тебя просто настроение плохое. И погода вон испортилась - холодно и тучи. Вот и не весело.
        - При чем тут погода?  - возмутилась Карина.  - Погода обычная, мы же на север идем, вот и похолодало. И настроение мое ни при чем. Просто все на самом деле плохо…
        - Ну, что плохо?  - не выдержала я.  - Перечисли мне прямо по пунктам.
        - Пожалуйста, могу и по пунктам. Витька меня достал уже со своей ревностью - это раз. Подкарауливает меня везде, поговорить хочет.
        - Ну, и поговорила бы. Что, тебе поговорить жалко?
        - Да не жалко мне. Только говорить мне с ним не о чем. Он думает, что я его бросила, потому что у меня кто-то другой появился. А я не поэтому. Просто не люблю я его, вот и все.
        - Ладно, с Витькой понятно. Еще что?
        - Зотова на меня злится.
        - Не злится она уже. Сама мне говорила.
        - Мало ли, что она говорила. Я же вижу, как она на меня смотрит. Она меня ненавидит.
        - Еще что?  - спросила я, стараясь поскорее закончить разговор про Светку. Потому что, честно говоря, и сама не верила, что Зотова так быстро отказалась от своих кровожадных планов.
        - Володин ко мне придирается,  - перечисляла обиды Карина.
        - Это не считается. Он ко всем придирается.
        - Ко мне больше всех,  - упрямилась Карина, вытирая слезы.
        - Это тебе кажется,  - не сдавалась я.
        - Еще золото пропало.
        - Золото вернут, я же тебе рассказывала.
        - Ну да, рассказывала. Это милиционер твой так думает, что вернут. А только не возвращают что-то. Вон уже сколько времени прошло!
        - Вернут обязательно! Он сказал, через пару дней. А прошли только сутки. Рано еще переживать.
        Карина помолчала немного, потом вздохнула и выдала последнюю в списке неприятность:
        - Алекс этот, который и не переводчик совсем, на меня накричал сегодня.
        - Когда это он на тебя накричал? Почему мы с Катей ничего не слышали?
        - Ну, не накричал. Наругался. Я хотела с Анной немножко поговорить, чтобы она не чувствовала себя одиноко, спросила, понравилось ли ей в Савельевске. А он как схватит меня за руку, как зашипит прямо в лицо: «Пошла вон отсюда!» И лицо такое злое у него…
        - Карина, ты зачем к Анне полезла? Ведь он же предупреждал нас.
        - Он предупреждал, чтобы мы не обижались, если что. А я и не обижалась, я хотела ей показать, что хорошо к ней отношусь, вот и все.
        Я набрала побольше воздуха, досчитала до десяти и сказала, как можно спокойнее:
        - Он тебя предупреждал, чтобы не обижалась? Вот и не обижайся. Он ведь тоже человек, у него тоже нервы. Да еще за Анной следить надо постоянно. Сорвался, нагрубил, с кем не бывает. Он турист - ему можно. И все остальные твои причины - ерунда на постном масле. Такое каждый день случается у всех. И никто не ноет, не страдает. И ты прекращай.
        Карина смотрела на меня глазами обиженного ребенка. Пожаловалась, называется. Но я же не могу ее все время утешать? Тем более, в большинстве своих неприятностей Карина виновата сама.
        - Давай-ка успокаивайся,  - велела я напоследок.  - Чтобы завтра ты опять была бодрой и веселой.
        На ужине Карина выглядела гораздо лучше. Носом больше не хлюпала и даже напевала что-то тихонько, раскладывая приборы на столах.
        Вот что значит, поговорить по душам! Не заняться ли мне практической психологией?
        Глава 9
        На завтрак Карина не явилась.
        - Проспала, не иначе,  - предположила Катя.  - Давай начнем без нее, а как все за столы рассядутся, я за ней сбегаю, разбужу эту соню.
        Вернулась Катя совершенно озадаченной. Карины в каюте не было. Мало того, Лиза Федотова, работавшая в баре до трех часов ночи, не застала соседку, когда вернулась. По всему выходило, что в каюте Карина сегодня не ночевала.
        - Может, она у мужика какого ночевала?  - предположила Катя.  - Это кому у нас с утра не на работу?
        - Если только у того, кому на дневную вахту,  - подключилась я к рассуждениям.  - Матросы, рулевые - кто у нас свободен еще?
        - Не получается, у матросов вахта по шесть часов, у рулевых - по четыре. Так, чтобы с вечера и до сих пор отдыхать, таких везунчиков среди них нет. А Карину Лиза видела последний раз, когда та на ужин собиралась. Потом Лиза на работу пошла к десяти, Карины еще не было…
        - Ну, правильно, мы только в пол-одиннадцатого разошлись.
        - Мы-то разошлись. А вот куда Карина пошла, непонятно. В три часа ночи ее в каюте не было. И до сих пор нет…
        - Володину будем говорить?
        - Придется. Можно, конечно, подождать, пока сам спросит, но может еще хуже получиться, тогда и нам попадет за компанию…
        Володин про Карину не спросил. Он, кажется, даже не заметил ее отсутствия.
        Даже «митинг» проводить не стал, очень на берег торопился. У нас сегодня стоянка в Каманино. Туристы пойдут смотреть сибирскую деревню, а команда - рыбу покупать домашнего копчения и черную икру. От тех самых осетров, которых ловить нельзя.
        Нельзя-то нельзя, а вот только как выжить жителям этой самой сибирской деревни Каманино и сотен других таких же, непонятно. Все леспромхозы и заготконторы позакрывались, работы нет, и денег нет. Вот и браконьерствуют все подряд. А потом рыбу продают таким как мы, проплывающим мимо на белых пароходах. Команды этих самых пароходов и выполняют сегодня роль заготконтор: скупают рыбу по дешевке, а потом в городе «реализуют». Так что, как бы не смурнел лицом Димыч, браконьерство не истребимо. Пока имеет под собой вот такую вот твердую экономическую основу.
        - Карину надо найти,  - сказала Катя, глядя в окно на сбегающего по трапу Володина.  - Один раз не заметили, больше так не повезет. Если ее и на обеде не будет, всем хана придет.
        - Да с чего ее на обеде-то не будет?  - удивилась я.  - Уж до обеда проснется точно.
        - Это если она проспала. А если нет?
        - В каком смысле?  - мне стало немного не по себе от Катиного задумчивого вида.
        - Я вот подумала,  - говорила она, не торопясь,  - что, если Карина специально на работу не вышла? Ну, проучить нас решила или что-то доказать. Обиделась, в общем. С нее станется, она ведь, как ребенок, себя ведет иногда.
        - Может, и ребенок,  - согласилась я.  - Но ведь должна же она понимать, что это ей просто так с рук не сойдет. За это ее точно на берег ссадят.
        - Вот и я о том же. Ее ссадят. А мы с тобой останемся. И о том, что мы Карину весь завтрак покрывали, обязательно вспомнят, не сомневайся. Блин! Надо было сразу Володину сказать, голова бы сейчас ни о чем не болела.
        Катя с тоской смотрела в окно на собирающиеся на берегу группы туристов.
        - Я не удивлюсь, если она сейчас по трапу сойдет, пока мы тут голову ломаем. С вещами. А нам ручкой помашет небрежно.
        - Кать, куда ей здесь по трапу сходить? Что она будет здесь делать, в Каманино?
        - Да отсюда автобус ходит до города два раза в день. Каманино - последняя остановка, откуда можно без проблем домой вернуться.
        В общем, уборку мы с Катей закончили последними. Потому что все время в окно смотрели, Карину на берегу высматривали.
        На берег она не сходила. Но мы ведь тоже не все время за трапом наблюдали, могли и пропустить.

* * *
        - Да вы что, девчонки! Никуда она не сходила. Вон, вещи ее все здесь,  - Лиза Федотова переводила недоуменный взгляд с меня на Катю и опасений наших явно не разделяла.
        Я с Катей ввалилась в их каюту, чтобы убедиться, что Карины на борту нет, а мы, идиотки, вляпались в неприятности из-за своей же доброты.
        Вещи, действительно, были на месте. А Карины не было. Нигде. Даже если она ночевала у кого-то, давно должна была вернуться.
        Мы втроем смотрели друг на друга и не понимали, что нам теперь делать. И даже что думать теперь, тоже не понимали.
        - Пойду Нечипорука найду,  - решила Катя.  - Ему все расскажу. Он начальство повыше Володина, и мужик неглупый. Доложу ему, может, и пронесет еще.
        К тому времени, когда с берега вернулась основная часть туристов, мы вместе с Серегой Нечипоруком обошли все каюты, занимаемые членами команды. Естественно, те, что были открыты. Или те, где нам открыли на наш требовательный стук.
        Карины нигде не было.
        - Может, с ней случилось что-то?  - предположила я после двухчасовых бесплодных поисков.
        Мысль эта витала в воздухе, но произнести ее вслух никто не решался. Дальше тянуть было уже некуда. Нужно было или признавать, что на теплоходе случилось нечто из ряда вон выходящее, или предполагать что-то совершенно фантастическое. Например, считать, что Карину похитили инопланетяне. А что, вполне себе версия. Особенно, когда других версий не густо.
        - Что с ней могло случиться?  - растерянно посмотрел на меня Серега.
        - Ну, не знаю,  - пожала я плечами.  - Может, она в воду упала нечаянно, и никто не увидел.
        - Ты думай, что говоришь,  - Нечипорук вдруг заметно занервничал.  - Как тут можно в воду упасть? Нас не штормит, к счастью. Как можно упасть в воду с речного теплохода?
        - А если не упала, а специально прыгнула? Может, решила утопиться?  - подключилась к разговору Катя.
        Серега совсем погрустнел и предложил нам не болтать ерунды, а пойти отдыхать до обеда. А сам он пока со старпомом посоветуется.
        - А у нас среди туристов милиционер есть,  - сообщила ему Катя.  - Между прочим, Наташкин знакомый. Может, его попросить помочь?
        - Обойдемся пока без милиции,  - твердо сказал Нечипорук и решительно зашагал в сторону рубки.
        Катя посмотрела ему вслед с сожалением и покачала головой.
        - Ой, чует мое сердце, без милиции мы не обойдемся. Наташ, попроси своего Димыча еще разок. Тут уже посерьезней пропавшего золота. Уже не до шуток.

* * *
        Димыча я поймала прямо на входе. Он только по трапу поднялся с двумя пахнущими копченой рыбой пакетами в руках. Довольный такой. Мне даже неловко стало опять к нему с просьбами своими приставать. Вспомнила вдруг, что в отпуске он первый раз за три года.
        Димыч сам меня заметил и подошел, улыбаясь.
        - Ты гляди, чего мы к пиву взяли,  - гордо помахал он пакетами.  - Это же не рыба, а сказка просто. Между прочим, официально приглашаю тебя на пиво. Вечерком на корме, ладно? А ты чего такая мрачная?  - заметил он наконец.
        - У меня к тебе просьба. Тоже официальная.
        - Ты про золото опять, что ли? Сколько можно, а?
        - Нет, не про золото. Все гораздо хуже - у нас Карина пропала.
        - Карина - это кто?
        - Ну, девочка наша, официантка. Сначала у нее золото украли, а теперь сама пропала. Мы везде смотрели, ты не думай.
        Димыч поставил пакеты и полез за сигаретами. Закурил и спросил вкрадчиво:
        - Вот скажи ты мне честно. У тебя теперь каждый год подружки пропадать будут? А я, значит, каждое лето, вместо того, чтобы отдыхать, как все люди, должен их разыскивать неизвестно где?
        Мне оставалось только развести руками.
        Димыч поворчал еще немного для порядка. Потом велел мне рассказать все подробно, не перескакивая и ничего не пропуская. Сам он при этом с тоской смотрел то вдаль, то на пакеты с рыбой.
        - В те каюты, что закрыты были, как можно попасть?  - спросил он наконец.
        - Ну, можно дождаться, пока хозяева появятся. А можно у старпома ключи взять. Если он даст, конечно.
        - Вот именно, если даст. Кто из корабельного начальства в курсе, что девчонка пропала?
        - Пока никто. Только Нечипорук наш, и все.
        - Нечипорук, он кто такой?
        - Менеджер ресторана. Но если Карина не найдется быстро, ему все равно придется старпому рассказать. Мы же не можем без нее уйти.
        - А почему не капитану, кстати?
        - Да капитан у нас для красоты больше. Свадебный генерал.
        - А реально, значит, старпом командует?
        - Выходит, так,  - я впервые задумалась о такой расстановке сил. Странно, раньше мне и в голову не приходило, что здесь что-то неправильно. Есть капитан, есть старпом. Все ясно и понятно. Старпом командует, капитан с туристами на прощальном банкете шампанским чокается. Все при деле. А тут Димыч со своими уточняющими вопросами. А почему, в самом деле, у нас старпом главный?
        Посвящая Димыча в детали, я совсем забыла про время и чуть не опоздала на обед. Влетела в ресторан в последнюю минуту - уже первые туристы в дверях маячили. Катя выглядела совсем растерянной. Видно, решила, что я тоже пропала вслед за Кариной.
        Но я-то вернулась, а вот Карины по-прежнему на рабочем месте не наблюдалось.
        Теперь ее отсутствие заметили все. Володин, правда, делал вид, что ничего особенного не случилось, как будто одна из официанток просто неожиданно заболела, а не исчезла при непонятных обстоятельствах.
        Зато Нечипорук мрачнел просто на глазах. Видно, сначала не осознал до конца, что произошло, а теперь постепенно понимал. Да еще Димыч подлил масла в огонь.
        Явившись обедать, он не пошел за свой стол, как обычно, а направился прямиком к Сереге, мирно стоявшему у входа в сервировочную. Улыбнувшись со всем доступным ему обаянием, Захаров прихватил ресторанное начальство за руку повыше локтя и втолкнул в сервировочную, подальше от любопытных туристических глаз, аккуратно закрыв за собой дверь.
        Я в этот момент зашла туда через противоположную дверь и увидела, как Димыч демонстрирует онемевшему от таких стремительных событий Сереге красные «корочки».

* * *
        После обеда теплоход отошел все-таки от дебаркадера с надписью «Каманине». Ждать дальше не имело смысла. Допрошенный с пристрастием сначала Димычем, а потом грозным старпомом вахтенный матрос клялся, что Карина на берег не сходила. Вещи ее так и остались в каюте нетронутыми.
        На всякий случай, проверили автовокзал. Хотя никакого автовокзала в Каманино не было, так, крытая автобусная остановка, которую хорошо видно из окон продовольственного магазина. Продавщица, глядевшая от нечего делать в окно почти не прерываясь, уверяла, что никто из посторонних утренним рейсом не уезжал. А до вечернего еще четыре часа.
        Димыч со старпомом обошли еще разок все каюты, теперь уже с ключами.
        Карины нигде не было.

* * *
        Лиза Федотова не могла сидеть на месте. Присаживалась на кровать, тут же вскакивала, пыталась ходить туда-сюда по каюте, переступая через наши ноги. Переставляла на полке флакончики лака, баночки с кремами, дезодоранты. Потом, зажав в кулаке какой-нибудь пузырек, снова садилась, сложив руки на коленях, снова вскакивала…
        Лизино мельтешение ужасно раздражало, но попросить ее не метаться по каюте я не решалась. Неизвестно, как бы я себя вела, если бы моя соседка неожиданно пропала.
        Димыч, положив на стол перед собой открытый блокнот, в котором он время от времени что-то помечал непонятными крючочками, смотрел на Лизины метания терпеливо и почти равнодушно.
        - А сумка у нее какая с собой была?  - спросил он вдруг.
        - Серая. Спортивная,  - слегка растерялась Лиза.
        - Она где сейчас?
        - Вот,  - Лиза распахнула дверцу одежного шкафа и продемонстрировала всем желающим серую сумку, стоящую под нижней полкой.
        - А твоя сумка какая?  - не унимался Димыч.
        - Красная,  - послушно отвечала Лиза и, не дожидаясь следующего вопроса, достала красную сумку из-под той же полки.
        - Значит, все ее вещи на месте?  - в десятый, наверно, раз уточнил Димыч.
        Лиза согласно кивнула и присела на краешек второй кровати, напротив меня.
        - Лиза, а деньги у нее с собой были, не знаешь?  - спросил Захаров, не прерывая писанины и не поднимая глаз от блокнота.
        - Было немного. На всякий случай. Нам деньги-то особенно не нужны в рейсе. Если, конечно, рыбу покупать не собираешься.
        - А Карина не собиралась?
        - Да нет. Ей не надо было. Сами они с мамой рыбу не любят, а на продажу брать ей ни к чему, она из обеспеченной семьи.
        - А где она деньги держала, не знаешь, случайно?
        Лиза достала серую сумку, расстегнула один из многочисленных карманов и показала Димычу его содержимое.
        - А сумма та же, что была?  - не унимался любопытный Захаров.
        - Про сумму не знаю, я не пересчитывала,  - обиделась Лиза.  - Я вообще не знаю, сколько у Карины с собой было денег. Где лежат, знаю, а сколько их там - не мое дело.
        - Понятно,  - протянул Димыч, захлопывая блокнот.  - Значит, видела ты ее где-то около шести или половины седьмого, так?
        Лиза молча кивнула.
        - Скорее, около половины седьмого,  - вмешалась я.  - Ужин в ресторане с восемнадцати тридцати, а Карина минут за пять до начала явилась.
        Димыч посмотрел на меня очень выразительным взглядом. Наверно, именно такой взгляд называют испепеляющим. Я прикусила язык и изобразила лицо, полное раскаяния.
        - И после этого ты ее уже не видела, так?  - он не спрашивал, а как будто сам рассказывал Лизе, как проходила их последняя с Кариной встреча. Лизе оставалось только согласно кивать в нужные моменты.  - Куда она могла пойти, вспомни.
        - Да не знаю я,  - Лиза сжала руками голову и посмотрела на нас поочередно жалобным взглядом.  - Ну, честное слово, не знаю.
        Димыч поднялся на ноги и принялся рассматривать флакончики и баночки на полке. Из-за его туши мне совсем не было видно ни Лизу, ни так интересующую всех полку с косметической мелочевкой. Вообще ничего видно не было - все свободное пространство и без того тесной каюты занимал капитан Захаров, проводящий предварительный опрос свидетелей. Что такого интересного он увидел на этой полке?
        - Лиза, а золото, которое пропала, тоже в сумке лежало?  - спросил он, не оборачиваясь.
        - Нет, золото в шкатулке было. Вон в той, справа. Она же его надевала иногда… Ой! Так ведь она за золотом пошла, наверно. Вот я балда!
        В следующую секунду Димыч смотрел прямо в глаза ошарашенной Лизе, в очередной раз поразив меня способностью двигаться, когда надо, бесшумно и практически молниеносно.
        - Вот сейчас подробно,  - потребовал он.  - Куда пошла, за каким золотом, и откуда это известно?

* * *
        Золото у Карины пропало при невыясненных, как говорят в таких случаях, обстоятельствах. Все время было, лежало себе тихонько в шкатулке, надевалось по вечерам, радуя хозяйку и примиряя с не всегда приятной действительностью. А потом вдруг исчезло без следа. И главное, не понятно было, в какой именно момент это произошло. Карина не доставала украшения дня два, а тут загрустила чего-то, заскучала и решила поднять себе настроение привычным и доступным способом - порадоваться, что жизнь, в общем, удалась. Поднять настроение не получилось - шкатулка оказалась пуста. За два прошедших дня разного народу побывало в каюте много. Непонятно, на кого и думать. А главное, не хочется ни на кого думать - заходили-то все свои, с кем та же Лиза Федотова работала уже не один год. Подозревать кого-то из команды было немыслимо, а чужих в каюте просто не могло быть. Разве что, допустить возможность нахождения на борту нечистого на руку туриста. Но эта мысль казалась совсем уж безумной.
        Карина горевала открыто, громко и с размахом. К вечеру следующего дня вся команда была в курсе. Тогда же Димыч посоветовал не паниковать, а терпеливо дожидаться, пока ворюга решит вернуть украшения добровольно. Я аккуратно передала пострадавшей пожелания опера на отдыхе. Это было позавчера, в четверг. В пятницу золота все еще не было, и Карина, к тому времени перессорившаяся насмерть со Светкой и попавшая под горячую руку Володину, совсем пала духом. Лиза пыталась ее утешать, взывала к здравому смыслу и опыту предыдущих официантских поколений - все было бесполезно, Карина продолжала кукситься.
        И вдруг все изменилось. Поужинав в столовой для команды, Лиза с Кариной вернулись в каюту, открыли дверь ключом и стали заниматься обычными ежевечерними делами - Карина переодевалась в форму, чтобы скоро пойти на работу в ресторан, а Лиза, которой до смены в баре оставалось еще четыре часа свободного времени, легла на кровать с книжкой. Все равно, делать еще что-то, пока Карина мечется по тесной каюте в поисках целых колготок, было невозможно.
        - Что за бумажка лежит?  - спросила вдруг Карина.  - Нужная?
        - Не знаю,  - отмахнулась Лиза, не поворачивая головы.
        Вникать, что за бумажка попалась на глаза аккуратистке Манукян, недавно сделавшей уборку в каюте, ей не хотелось. Хотелось, чтобы Карина не приставала к ней с дурацкими бумажками, а переоделась поскорее, и наконец-то ушла, дав возможность поваляться немного в тишине.
        - Лиза, ну, что за дела? Только ведь убрала все. Неужели так трудно не мусорить?  - вопрошала Карина, разворачивая сложенный вчетверо клочок бумаги. Прочитала и завопила совсем другим, счастливым, голосом: - Лиза! Он объявился!
        - Кто?  - Федотова поняла, что почитать спокойно ей все равно не суждено.
        - Ворюга этот. Хочет золото отдать. Правильно Наташкин милиционер сказал. Некуда ему деваться, сам отдает.
        Сияющая Карина протянула Лизе листок с напечатанными несколькими строчками.
        «Если хочешь получить свое золото, приходи сегодня ровно в полночь на корму. Приходи одна. Если расскажешь кому-то, ничего не получишь.»
        - Так и было написано «ровно в полночь»?  - хмыкнул Димыч.  - Романтики кругом. А где эта записка?
        Лиза пожала плечами.
        - Значит, она собиралась в полночь встречаться на корме с вором? Не могла передумать?
        - Что вы! Она так обрадовалась, прямо светилась вся. Даже напевала что-то, когда уходила.
        Точно, напевала. Я еще, помню, порадовалась. Думала, она после разговора со мной так воодушевилась. А оказывается, все дело в золоте, которое сначала украли, а потом пообещали вернуть. И ведь ни словом не обмолвилась! Как не похоже это на Карину. Хотя…
        - Лиза, а как же она тебе про записку рассказала, если там было написано, чтобы никому не говорила?  - спросила я.
        - Наверно, не сообразила сразу. Обрадовалась сильно, хотела поделиться.
        - А больше, значит, никому не сказала,  - задумчиво произнес Димыч.  - И записку убрала. Или с собой унесла, что вероятнее всего. Стоп! А как записка в каюте оказалась, если дверь на ключ была закрыта?
        Тоже мне, неразрешимая задача! Мы с Лизой одновременно показали глазами на открытое окно.
        Планировка в каютах на главной палубе простейшая - не сложнее, чем купе поезда. Маленькая прихожая, из нее дверь в санузел с умывальником, душевой кабиной и прочими «удобствами». Потом шкаф для одежды, две кровати вдоль стен, откидная полка над одной из них, так, на всякий случай, если придется уплотняться из-за наплыва туристов и жить в каюте по трое. Ну, а между кроватями уже столик, почти как в поезде - маленький и неудобный, а над столиком окно. Верхняя часть его откидывается при необходимости. Вот через эту «форточку» и забросили в каюту записку. Ничего сложного, мы часто так возвращали взятые на время мелочи, если хозяев в каюте не было.
        - Так окно открыто было, что ли?  - не поверил Димыч.  - Ну, вы даете! А потом еще удивляетесь, что цацки из кают пропадают.
        Глава 10
        К вечеру погода окончательно испортилась. Тучи сбились над теплоходом серым табунком и как будто преследовали специально. Где-то вдали время от времени вспыхивал закатным светом край чистого неба, а над нашими головами все время висели плотные сырые клочья. И дождь выматывал душу - то начинал робко накрапывать, бросал за шиворот с десяток холодных капель, то, будто передумав, откладывал собственное появление до лучших времен. Про порывы ветра я уже и не говорю…
        В общем, одной только погоды было бы вполне достаточно для унылого настроения. А тут еще Димыч нудит без остановки. Уж если так ему невмоготу, отказался бы совсем. Так нет, бродит по палубе, ежится от дождя и ветра, бормочет под нос всякие не лестные для меня слова, но не уходит. Решил довести дело до конца.
        Пока мы туристов ужином кормили, а потом уборку делали, он облазил почти весь теплоход изнутри: машинное отделение, бойлерную, все подсобные помещения, холодильники, склады, очистные камеры. Нигде не обнаружил ни Карины, ни следов ее пребывания.
        В туристические каюты его, конечно, с обыском не пустили. Но их, по поручению старпома, тщательно осмотрели стюардессы, когда убирали днем и стилили постели вечером.
        Дождавшись меня после ужина, Димыч заявил, что для очистки совести надо осмотреть теплоход снаружи, а для этого стоит пройти по всем палубам, заглядывая во все двери. Но одному ему ходить скучно, поэтому нужен провожатый. И моя кандидатура подходит для этого больше всего, тем более, что Вадик, набегавшись по корабельным подсобкам, а особенно по машинному отделению, совершенно одурел от тамошнего шума и лежит теперь в каюте с больной головой. К тому же, я эту кашу заварила, значит, мне и отдуваться.
        Я не стала выяснять у раздраженного Захарова, в чем именно состоит моя вина в заваривании конкретно этой каши, и с готовностью пошла в Димычевы провожатые, собеседники и причины всяких несчастий. Пусть бурчит, главное, чтобы мозгами шевелил.
        Осмотр решили начать самой верхней, «Солнечной», палубы, постепенно спускаясь вниз на главную. Правда, осматривать на верхних палубах нечего - никаких потайных дверей там нет. Только люки с пожарными гидрантами. Лучше уж начинать с главной палубы - там всяких маленьких железных дверей навалом, особенно в кормовой части.
        Но прислушиваться к моему мнению никто не собирался. Димыч заявил, что командовать парадом он будет единолично и для убедительности упер руки в бока, сдвинув немного полы ветровки.
        Я глянула и обомлела - на боку у Димыча скрытая наполовину одеждой висела кобура, по виду совсем даже не пустая.
        - Дим, а ты чего вооружился?  - спросила я, нервно сглатывая.  - Думаешь, оружие может пригодиться? Неужели все серьезно?
        - Да какое это оружие! Это газовый пистолет, не бойся. Я его у Сереги отобрал. На ответственное хранение. От греха подальше. А то олигархи - люди нервные, хоть и на отдыхе. Пальнет невзначай в закрытом помещении. Пусть лучше у меня пока побудет, отдам, когда в город вернемся.
        Побродили по палубам.
        На пустой из-за непогоды «Солнечной» осмотрели зачем-то великое множество стоящих там пластиковых кресел.
        На верхней палубе остановились возле освещенных панорамных окон диско-бара. За окнами кипела жизнь. Димыч прижался носом к стеклу и стоял так некоторое время, видимо, рассчитывая на сочувствие. Не дождавшись, заметил с укором:
        - Между прочим, и я мог бы сейчас вот так. У меня, кстати, отпуск.
        - Ну, а чего же ты согласился?  - мне надоело чувствовать себя виноватой, и я пошла в наступление.  - Отказался бы сразу и сидел сейчас в баре хоть до посинения. Но ты же взялся за это дело. Чего ноешь теперь?
        - Я не ною,  - надулся Захаров.  - Уж и сказать ничего нельзя.
        Мы молча пошли вдоль борта, глядя зачем-то под ноги. В кормовой части расположен еще один бар. Тот, что с бассейном. В нем посетителей гораздо меньше - здесь нет громкой музыки и танцпола. Здесь тихонько играет пианист Гоша, неслышно снуют пара официанток и есть выход на палубу. В теплую погоду туда выносят несколько столиков, и можно пить кофе на воздухе.
        Сейчас на палубе возле «тихого» бара никого нет, дверь закрыта, сквозь зашторенные окна едва доносятся звуки рояля.
        Димыч шумно вздохнул и сказал ни с того ни с сего:
        - Я согласился, потому что не нравится мне эта история. Что-то здесь не то, что-то поганое, чует мое сердце. Неправильно все.
        - Что неправильно?
        - Да записка эта. Если она была, конечно.
        - Что значит «если была»? Лиза же сама ее читала.
        - Мы об этом только со слов Лизы знаем. Вдруг она врет? Очень уж все на роман похоже: «ровно в полночь… приходи одна…». Может, и не было никакой записки, а?
        - А зачем Лизе врать?  - растерялась я.
        - Не знаю,  - задумчиво протянул Димыч.  - Только не нравится мне эта история. Совсем не нравится.
        - Да чем не нравится-то?! Ты можешь объяснить по-человечески?
        К моему немалому удивлению он не стал ерепениться, как обычно, а попытался объяснить.
        - Не стыкуется ничего, понимаешь? Не должно этой записки быть. Какой смысл в ней?
        - Но ты же сам говорил, что вор обязательно золото вернет, вот и…
        - Вернет! Вот именно, что вернет, а не отдаст. Чувствуешь разницу? Зачем ему с потерпевшей встречаться, светить свою рожу, когда проще золотишко подбросить? Записку же подбросили. Можно и цацки через то же самое окно бросить на тот же самый стол. Лучше не придумаешь. Тем более, окно у них открыто. Кстати, может и увели золото тоже через окно.
        - Это вряд ли!  - я не допускала неточностей.  - Через окно украсть не могли, от окна до полки далеко, не дотянешься.
        - Но подбросить-то могли!  - не унимался Димыч.  - Но почему-то не стали. Появляется эта дурацкая записка. Если вообще появляется. Может, эта Лиза нам сказки рассказывает вообще.
        Он остановился, почесал затылок и сообщил решительно:
        - Поганая история получается. Все глупо и непонятно. И девчонка ваша пропала, похоже, на самом деле. И тут все непонятно. Куда ей здесь деться? Может, правда в воду упала?  - Димыч наклонился над перилами, будто примериваясь.  - Да не упадешь тут. Если только специально не прыгнешь.
        Средняя палуба вечером освещена наполовину. В кормовой части темнеют окна ресторана, к этому времени уже закрытого, а в средней и носовой части попадаются освещенные окна некоторых кают. Свет падает квадратами на палубу, и когда идешь по ней, получается, что попадаешь попеременно из света во тьму.
        Димыч шел впереди меня и смотрелся то темной тенью, то знакомой до боли мощной фигурой во всех подробностях. Я так увлеклась наблюдением этого оптического эффекта, что даже забыла на время, зачем мы бродим по палубам.
        Осмотр на средней палубе тоже ничего не дал.
        Мы спустились на главную. Здесь для поисков было раздолье. Я сразу говорила, что начинать надо с главной палубы.
        Димыч бодро шагал впереди и, прежде чем открыть очередную неприметную дверь, обязательно спрашивал:
        - А это что?
        - Гидрант…
        - Гидрант,  - соглашался со мной Димыч, открывая тяжелый люк.  - Идем дальше. Это что?
        - Не знаю. Кладовка какая-нибудь. Швабры там хранят, например.
        - Точно, швабры,  - радовался моей интуиции Димыч.  - А это?
        - Это на кухню дверь. Черный ход.
        - Понятно. На кухне я уже был. А это?
        - Тоже кладовка,  - мне до смерти надоело таскаться хвостом за деятельным Димычем и заглядывать во все тесные закутки. Скорее бы уж все закончилось.
        Захаров остановился, чтобы закурить, повернулся спиной к ветру, спрятал в ладонях хлипкий огонек зажигалки.
        Я обогнула его массивную фигуру, зашла вперед и нажала на ручку очередной узкой железной двери.
        - Смотри сюда. Это тоже кладовка. Какая-нибудь рабочая одежда тут болтается…
        Дверь открылась бесшумно и неожиданно легко.
        Я не успела увидеть никакой рабочей одежды. И Димычу ничего не успела показать.
        Потому что сразу же из открытой двери на меня повалилось что-то массивное и плохо различимое в темноте кладовки.
        Я шагнула назад и выставила перед собой руки. И на них приняла, совершенно этого не желая, довольно тяжелую ношу.
        Холодные руки скользнули по бокам, и совсем близко перед собой я увидела широко раскрытые глаза с красными от лопнувших сосудов белками и темными зрачками почему-то овальной формы.
        Я отступала назад, пытаясь избавиться от тела, но не решаясь отдернуть руки и просто уронить его на палубу.
        Орать враз пересохшим ртом не получалось, и я скулила от ужаса, надеясь изо всех сил, что хоть кто-то меня услышит.
        - Твою мать!  - с отчаянием завопил подоспевший Димыч, перехватывая у меня страшную находку.
        Он пытался разжать мои окоченевшие в одну секунду руки, а я скулила, радуясь, что могу издавать хоть какие-то звуки. И смотрела, не отрываясь, вниз, где на уровне моей талии болталась растрепанная темноволосая голова, и на сгиб своего левого локтя, за который зацепился кончик косы, стянутый веселенькой бело-голубой резинкой.
        Глава 11
        - Тихо-тихо-тихо,  - повторял Димыч, прижимая меня лицом к своей куртке. Больно прижимал, не давал вывернуть лицо, глотнуть немного сырого воздуха и еще разок посмотреть на лежащее на палубе тело.  - Тихо-тихо. Все хорошо. Все хорошо… только отпуск у меня кончился, похоже. Мать вашу!
        Заметив, что я оставила попытки освободиться, он ослабил, наконец, свою медвежью хватку и позволил мне повернуть голову.
        Мертвая Карина лежала на палубе инородным предметом, нарушая четкую привычную картину.
        «Мне кажется, что я на войну уезжаю. И меня там обязательно убьют»,  - несколько дней назад Карина хлюпала носом и болтала, как мне тогда казалось, ерунду. А оказалось, что не ерунду. Может, она предчувствовала что-то? А я не придала значения, мало ли, что болтает расстроенная девчонка.
        «Зря я на этот теплоход устроилась. Папа хотел меня в Таиланд отправить…»
        Я шагнула поближе и наклонилась, чтобы заглянуть Карине в лицо.
        Теперь оно уже не казалось мне таким страшным, как в первый момент. Только бледное очень. И рот приоткрыт.
        «Вдруг меня в закрытом гробу привезут и даже маме не покажут…»
        Я выпрямилась и стала часто-часто хватать воздух. Глаза наполнились слезами, а рот слюной.
        - Если ты блевать надумала, то не сюда,  - Димыч истолковал мои движения по-своему.  - Через борт перегнись, что ли. Не хватало еще место происшествия загадить.
        Я отвернулась от него и вытерла слезы.
        Димыч тем временем оглядывался по сторонам и, увидев, наконец, показавшегося из двери матроса, свистнул, привлекая внимание.
        - Эй, пацан! Давай сюда!
        Сам он двинулся навстречу и перехватил парнишку на полпути, не подпустив к мертвой Карине.
        - Дежурный офицер сейчас кто?  - спросил Димыч, демонстрируя «корочки» изумленному матросу.  - Давай его сюда. Скажи, срочно.
        - Сейчас у третьего штурмана вахта. И старпом еще в рубке. Кого звать-то?  - поинтересовался парнишка, пытаясь заглянуть Димычу через плечо.
        - Обоих зови. Так даже лучше. Да, зайди еще в двести седьмую каюту. Там мужик на кровати валяется. Вадим Сергеевич зовут. Скажи, что Захаров просит срочно прийти. Чемодан пусть возьмет,  - крикнул он уже вслед убегающему матросу.
        Двое других, опрометчиво вышедших из тех же центральных дверей на палубу, были тоже приспособлены Димычем к делу. Им он велел встать по обоим бортам теплохода и никого не пускать к месту происшествия.
        Сам Димыч перевернул Карину на спину и, присев на корточки, обшарил карманы.
        - Опаньки!  - радостно воскликнул он, вытаскивая из бокового кармана джинсов свернутую в несколько раз бумажку.  - Что это у нас такое? Надо же, не соврала, оказывается, ваша Лиза - была записка. Вот она, в целости и сохранности.
        Я заглянула ему через плечо - действительно, записка существовала на самом деле. Клочок обычной «офисной» бумаги с напечатанными на принтере словами. Теми самыми, про полночь и обязательное условие прийти одной.
        - А почему записку не уничтожили?  - спросила я.  - Ведь это же улика.
        - Да какая это улика?  - пожал плечами Димыч.  - Даже не от руки написано, по почерку не опознаешь. Так, лишнее доказательство, что ее выманили из каюты ночью. Кстати, а где принтер есть на теплоходе?
        Я не ожидала такого вопроса, и задумалась ненадолго.
        - На ресепшн компьютер есть,  - вспомнила я наконец.  - И принтер тоже, кажется. Еще в офисе точно есть - нам меню на нем распечатывают каждый день. Может, и еще где стоит, у начальства.
        - А к тому компьютеру, что на ресепшн стоит, кто доступ имеет?
        - Да в принципе, все имеют. Он там и стоит для общего пользования.
        В эту минуту вернулся запыхавшийся матрос вместе со старпомом и третьим штурманом.
        Матроса Димыч отправил за бумагой и ручкой, а офицерам коротко рассказал о случившемся и показал лежащее на палубе тело Карины, предупредив, чтобы ничего не трогали.
        Они и не собирались ничего трогать. Смотрели на труп, не отрываясь, и как будто не верили, что все происходит на самом деле.
        Я отвернулась и стала смотреть на тучи. Небо было темным, а тучи еще темнее. И луна яркая-яркая, когда ее видно. А когда за тучу зайдет, так совсем тошно становится. И все время ощущаешь, что за спиной у тебя на железной крашеной палубе лежит мертвая девчонка. Которая еще вчера тебе на жизнь жаловалась, а ты выслушать не хотела. Отмахивалась и уверяла, что ничего особенного не произошло. А она говорила, что все очень плохо, и лучше бы ей на теплоход не устраиваться. Выходит, Карина права была. Во всем права. Даже в том, что лучше было ей папу послушаться и отдыхать поехать к теплому морю. Тогда бы жива осталась.
        «Мне кажется, что я на войну уезжаю, и меня там обязательно убьют…»
        - Не уходи никуда,  - сказал Димыч, поднимая голову от исписанного листка.  - Я тебя понятой запишу.
        Вадим пришел очень быстро, как будто бегом бежал. Охнув, присел на корточки и начал деловито осматривать труп.
        - Задушена,  - коротко сообщил он Димычу.  - Шнуром или тонкой веревкой. Причем, душили руками, затягивали сзади концы веревки. Грамотно, надо сказать, затягивали, знали, как убивать.
        - Чем еще порадуешь?  - подогнал Захаров задумавшегося на минуту доктора.
        - Ничем не порадую, все остальное вскрытие покажет. Могу только предположить, что убийца был одного роста с убитой. Странгуляционная борозда идет горизонтально. Поэтому ясно, что не повесили девчонку, а именно задушили. И убийца не великаном был, иначе бы тоже вверх веревку тянул.
        - Ну, время смерти-то хоть можешь сказать?
        - Не больше суток прошло. Точнее не скажу, извини.
        - Конечно, не больше - сутки назад ее еще живой видели. Так и я могу время определять.
        Вадим посмотрел укоризненно на расстроенного Захарова и, сжалившись, добавил:
        - Не меньше двадцати часов прошло. Так тебе легче?
        - Намного,  - согласился Димыч с сарказмом.  - Значит, убили прошлой ночью. Пароход в это время в пути был, никто посторонний зайти не мог. Сегодня утром в деревне этой останавливались. На берег никто не сошел?  - спросил он у озадаченных офицеров. Те, переглянувшись, замотали отрицательно головами.  - Выводы отсюда неутешительные, как в классическом детективе, блин. Поздравляю, господа, убийца находится среди нас.
        Не скажу, что на «господ» эта новость произвела ошеломляющее впечатление. Похоже, никто не осознал сказанного до конца.
        Гораздо больше всех занимал вопрос, что делать с телом Карины? Теплоход сейчас ровно на середине пути, до ближайших патологоанатомов мы доберемся только послезавтра, до этого населенных пунктов по берегу не будет. Да и стоит ли оставлять тело в случайном морге, если потом его все равно надо будет как-то доставлять родителям для похорон?
        Всеобщее недоуменное молчание нарушил третий штурман.
        - Николай Петрович,  - обратился он к старпому,  - а что если ее в морозилку пока положить? Так хоть довезем в приличном виде. А то за две недели представляете, что с трупом станет!
        - В какую морозилку? На камбузе, что ли? Там же продукты.
        - Ну, не одна же у них морозилка. Пусть продукты перенесут, поплотнее утолкают. Одну морозильную камеру освободим, туда и поместим. А по-другому не довезем.
        Послали матроса за шеф-поваром и заодно за Нечипоруком, раз его подчиненную нашли мертвой.
        Шеф-повару идея с морозилкой совсем не понравилась.
        - Вы с ума сошли - покойника в продуктовую камеру класть? Да я потом от санэпидемстанции не отмашусь. К тому же, если одну морозилку освобождать, придется мясо и рыбу вместе складывать, а это тоже запрещено. Вы что! Даже и не думайте!
        На повара шикнули, посмотрели строгим начальственным взглядом и пообещали не ставить санэпидемстанцию в известность об этом маленьком происшествии. А когда теплоход вернется в город, пообещали отмыть и продезинфицировать морозилку как следует своими силами. Вернее, силами многочисленной команды.
        Тело Карины упаковали в плотный полиэтиленовый мешок (я не к месту вспомнила, что в таких мешках наш бармен Леша выносит на корму мусор) и отнесли в морозильную камеру. Рыбу, которая лежала там до этого, перенесли в соседнюю, «мясную» морозилку под оханья и причитания шеф-повара, не верящего в помощь и заступничество старпома. Дверь морозилки Димыч опечатал - прилепил полоску бумаги с корабельной печатью и своей подписью.
        По каютам разошлись часа в два ночи. Не знаю, кто как, а я уснуть так и не смогла.
        Глава 12
        Утром Нечипорук объявил о смерти Карины.
        Правда, многие знали об этом еще до «официального сообщения». Откуда? Непонятно. Я, по крайней мере, никому ничего не рассказывала. По воздуху у нас, что ли, новости разносятся? Правда, поразмыслив, я догадалась, откуда могла взяться информация. Народу-то вчера на палубе было немало. И если старпом, к примеру, болтать вряд ли станет, то матросам, стоявшим на стреме и бегавшим по мелким Димычевым поручениям, никто не запретит поделиться новостями с той же дежурной стюардессой. Или с девочкой на ресепшн. А еще ночная прачка есть - прачечная у нас, как известно, рассадник слухов и сплетен.
        Это только кажется, что ночью все спят. На самом деле народу бодрствует немало. Достаточно для того, чтобы весть о трагическом происшествии с одной из официанток разлетелась по судну с ошеломляющей скоростью.
        Но, хоть многие и были заранее готовы к тому, что предстоит услышать, краткая Серегина речь произвела просто парализующее действие. Все замерли и молча смотрели на начальство, кто с испуганным, а кто с печальным лицом. Некоторые даже расплакались.
        Но больше всех меня поразил Володин. Вот уж от кого не ожидала такой бурной реакции. К Карине-то он относился, прямо скажем, не лучшим образом, особенно придирался в последнее время. А когда услышал, что ее убили, побледнел просто на глазах и даже за край стола схватился трясущимися руками. Кроме него, так сильно только Женечка-тихоня отреагировала - та вообще чуть в обморок не хлопнулась, хорошо, вовремя заметили и водой отпоили.
        А может, Володин, как и я, стыдится теперь, что в последние дни относился к Карине плохо? Я выслушать не хотела, а он орал ни за что, на ровном месте. А Карина плакала потом. Сейчас уже ничего не исправишь, не извинишься, не загладишь вину. Слишком поздно.
        Иногда бывает слишком поздно. И от этого особенно стыдно.
        Может, Андрюша наш не такой уж плохой человек, на самом деле? Ведь мало кого из нас известие о гибели Карины Манукян так ошеломило. Только Володина да Женечку. Но Женечку быстренько привели в чувство, и она работала, как миленькая, весь день, только всхлипывала иногда. А метрдотель наш весь день был сам не свой, нервный и дерганый. От громких звуков вздрагивал и резко вскидывался, если кто-то мимо него проходил. Но хоть не орал, и на том спасибо. К тому же, Нечипорук, заметив, в каком Андрюша находится состоянии, отправил его после обеда отдыхать и на ужине командовал сам.
        Я о своем участии в этом деле скромно промолчала, опасаясь ненужных распросов. Только ничего у меня из этой затеи не вышло, к обеду все девчонки откуда-то узнали, что это мы с Димычем нашли вчера Карину. От распросов отвертеться не получилось, пришлось рассказывать и про труп, и про кладовку, в которой его прятали, и про записку, которой Карину выманили вечером из каюты.
        История про записку никого не оставила равнодушным.
        - Ни фига себе!  - удивился дружный официантский коллектив.  - Это что же получается? Выходит, золото украли, чтобы ее потом из каюты выманить и убить.
        - А может, она просто догадалась, кто вор? Вот он ее и убил, чтобы никому не рассказала.
        - Так если она и так догадалась, зачем записку подбрасывать, не понимаю?
        - Ну, чтобы не рассказывала никому пока. Вроде он раскаялся и отдать все хочет.
        - А убивать тогда зачем?
        - Ну, может, передумал отдавать в последний момент.
        Окончательно запутавшись в версиях, все разом замолчали. И в наступившей тишине Катя сказала убежденно:
        - Нет, девочки, ни о чем она не догадалась. Если бы Карина что-то поняла, она бы обязательно кому-нибудь рассказала. Вы вспомните, какая она болтушка… была. Она бы просто не смогла это в себе держать. Она, когда на палубу ночью пошла, не знала, кого там встретит. Мне кажется, золото украли не ради самого золота. Оно и не нужно никому. Его украли, чтобы Карину на него выманить. Убийца знал, как она украшениями этими дорожила, и все заранее спланировал.
        - Так это что же получается, убийца хорошо Карину знал? Раз в курсе был, что она за золотом своим хоть на край света пойдет?
        - А то и получается,  - кивнула Катя.  - И Карину он знал, и про золото, и в какой каюте живет, и когда на ужине будет, чтобы записку подбросить незаметно. Получается, что убийца - кто-то из команды, девочки.
        После этих Катиных слов стало страшно даже тем, кто не испугался утром известия об убийстве.
        - Девочки,  - прошелестела чуть слышно Женечка-тихоня,  - а если он еще кого-нибудь убьет?

* * *
        После ужина Светка Зотова принесла нам приборы, которые девчонки перетирали и на нашу долю тоже. Мы бы, конечно, с Катей и сами как-нибудь приспособились вдвоем управляться. Но все равно, было приятно, что все к нам сочувствием прониклись. А мы убегались за день, так что и возражать не стали, приняли помощь с благодарностью.
        Светка поставила лоток с приборами на стол, но не уходила, переминалась с ноги на ногу, по сторонам смотрела, носом шмыгала. Видно было, что что-то ей от нас нужно, но спросить не решается.
        - Зотова,  - устало попросила Катя,  - ты, если сказать что-то хочешь, говори. А то сил нет самим догадываться.
        Светка помотала головой, но не ушла. Катя вздохнула, и, подхватив ненужный уже никому пылесос, потащила его в сервировочную. А Светка, как только мы остались одни, повернулась ко мне с решительным видом.
        Неужели опять начнет расспрашивать про то, как мы труп нашли? Я сегодня уже раз двадцать об этом рассказывала в подробностях. Сколько можно?!
        - Наташ, а этот твой милиционер, он что про записку думает?
        - Во-первых, он не мой. Он сам по себе милиционер. А здесь, вообще, на отдыхе. А во-вторых, он мне никогда не рассказывает, что он во время расследований думает. Нельзя ему. Тайна следствия, понимаешь?
        - Совсем ничего не рассказывает?  - не отставала от меня Светка.
        - Зотова, отстань, а,  - попросила я по-хорошему.  - Я вам сегодня уже все рассказала. Ничего больше я не знаю.
        - Ну, а как ты сама думаешь, он тоже считает, что золото убийца украл?
        - Отстань,  - попросила я еще разок, без особой, впрочем, надежды на результат.
        Светка отставать не собиралась. Она схватила меня за руку и попросила, чуть не плача:
        - Наташ, мне с тобой посоветоваться надо. Очень-очень надо, честное слово! Я в такой ситуации оказалась, что врагу не пожелаешь. А что делать, не знаю. Мне поговорить с тобой надо. Пожалуйста!
        - Ну, давай поговорим,  - я совершенно опешила от такого напора и, главное, от выражения Светкиного лица. Отчаянное было выражение, как будто ей, и вправду, срочно помощь нужна.
        - Только не здесь,  - попросила Зотова, оглянувшись.  - Приходи ко мне часов в одиннадцать, а. Пожалуйста!
        Я кивнула машинально, и Светка моментально упорхнула на свое рабочее место.
        - Чего ей надо было?  - спросила подошедшая Катя.  - Опять подробностей про труп хотелось? Что за люди!
        Я кивала, как болванчик, а сама думала, зачем же я Светке понадобилась? Да еще так таинственно все. Здесь она, видите ли, говорить не может, к себе приглашает. К одиннадцати. Что за мода у нас на корабле пошла на церемонии? Не просто так друг к другу заскочить на минутку, а по приглашению, к определенному часу. Меня к одиннадцати позвали, Карину, вон, к двенадцати.
        Я вдруг похолодела. А вдруг, это приглашение неспроста? Вдруг меня тоже заманивают? Заманят и убьют, как Карину. Меня-то за что? А Карину за что? Ее тоже не за что было убивать, вроде. Может, у нас маньяк в команде появился, мочит просто так, для удовольствия. Но тогда что же получается, Зотова с маньяком как-то связана? А может, это она маньяк и есть? Маньячка. Но с Кариной она хоть поругалась накануне, а меня-то за что убивать? За то, что в свою морозилку пустила?
        - Наташ, ты чего?  - осторожно поинтересовалась у меня Катя.  - Чего у тебя лицо такое, как будто ты привидение увидела?
        - Да так,  - я тряхнула головой и попыталась улыбнуться. Улыбка получилась кривая и неестественная.  - Ерунда всякая в голову лезет, не обращай внимания.
        Надо Димычу все рассказать. Посоветоваться, а может, и помочь преступление раскрыть. Если, конечно, Светка в нем замешана. Верить в это мне совсем не хотелось.

* * *
        - Я с тобой пойду,  - сказал Димыч решительно.
        - А если она при тебе говорить не захочет?
        - Захочет, никуда не денется.
        - Но она же меня позвала, чтобы посоветоваться. Если бы хотела с тобой поговорить, так бы и сказала, чтобы пришли вдвоем…
        - Вот не пойму я,  - начал выходить из себя Димыч.  - То ты идти боишься, про маньяков каких-то корабельных лепечешь, то от моей компании отказываешься. Ты уж определись как-то.
        - Да пусть она одна сходит, в чем проблема-то?  - подал голос Вадим. Мы ругались в их каюте, поэтому ему пришлось стать невольным участником беседы.  - Сходит, потом тебе расскажет.
        - А если эта Зотова, действительно, имеет отношение к убийству? Нет, в маньяка, конечно, верится слабо, но она ведь может знать что-то важное.
        - Ну, так Наташка тебе потом расскажет, что Зотова знает.
        Димыч скорчил такую физиономию, что стало сразу ясно, что он думает о моих мыслительных способностях. Потом посмотрел на часы и решительно поднялся.
        - Без пяти одиннадцать уже, пойдем.
        - Захаров! Я с тобой никуда не пойду,  - завопила я возмущенно.  - Что я, маленькая? Я потом тебе все расскажу подробно.
        - Да не пойду я с тобой,  - отмахнулся он.  - Я за дверью постою. На всякий случай. Если тебя маньяки начнут убивать - приду на помощь. Еще спасибо мне скажешь когда-нибудь.
        - Тогда и я за дверью постою,  - вскинулся Вадим.  - За компанию.
        В общем, на разговор с Зотовой я пошла с эскортом. В душе роились подозрения, что Димыч пошел не для того, чтобы прийти на помощь, если что, а для того, чтобы под дверью подслушивать. Очень уж он под эту дверь рвался. Но озвучить свои догадки я не могла - все равно не признается, зато крику будет много. И разговоров о том, что «бабы - такие дуры». Ну его! Пусть слушает, если хочет, все равно не отвяжется.
        Светка открыла мне дверь и вздохнула с облегчением.
        - Хорошо, что ты пришла. А то я не знаю, что мне делать.
        Она за руку втащила меня в каюту, потом выглянула в коридор и, не увидев ничего подозрительного, захлопнула дверь. И на замок еще закрыла для верности.
        Пути к отступлению были отрезаны. Снова всякие мысли закопошились в голове. Может, зря я Димыча с собой не взяла? Они, конечно, сейчас уже под дверью стоят, слушают. Только, если меня, в самом деле, убивать начнут, толку от них будет немного. Дверь-то закрыта. Не выламывать же ее, в самом деле. Одно утешает - кроме нас с Зотовой, в каюте никого нет, а уж со Светкой я как-нибудь справлюсь.
        А вдруг убийца сейчас в душевой прячется, а в нужный момент выйдет? Нет, надо было согласиться с Димычем, что все мы бабы - дуры, и взять его на подмогу.
        Я прошла на ватных ногах до кровати и села без приглашения. Не до церемоний сейчас, когда жизнь висит на волоске. Ну, Зотова! Не ожидала я от нее такого.
        Я посмотрела на коварную Зотову и обомлела. Судя по ее виду, боялась она не меньше моего. И как я в ресторане этого не заметила? На ней же лица нет. Бледная вся, руки трясутся, озирается зачем-то, хотя никого, кроме нас, в каюте нет.
        - Свет, что случилось?
        - Капец мне, вот что случилось,  - сказала Светка обреченно.  - Вляпалась я в историю по самое не хочу.
        - Да в какую историю-то?
        Светка села напротив меня и заглянула в глаза.
        - Это правда, что у Карины записку нашли, в которой обещают золото вернуть?
        - Правда,  - кивнула я.
        - Ты сама ее видела, эту записку? Своими глазами? Сама читала?
        Я молча кивала, не понимая, чего Светка привязалась к этой злосчастной записке.
        Светка схватилась за голову и сказала совсем тихо:
        - Все, я пропала.
        - Да что случилось-то?  - чтобы услышать, наконец, в чем дело, я тряхнула ее за плечи.  - Рассказывай нормально, хватит причитать.
        - Тебе легко говорить,  - взорвалась вдруг Зотова.  - А мне капец, поняла! Карина записку получила, так? В записке сказано, что золото отдадут, если придет, так? Она пришла, а ее убили, так? Значит, золото украл убийца! И у кого золото, того и сажать надо!
        - Ну, и что?!
        - А то, что золото - вот оно!
        Светка сунула руку под подушку, вытащила прозрачный пакет и высыпала из него на стол внушительную кучку изделий ювелирной промышленности. Пара колец скатились со стола и пропали из виду где-то под ногами.
        Я уставилась на нее, совершенно сбитая с толку.
        Светка вдруг всхлипнула как-то протяжно, с подвывом и, упав лицом в подушку, затряслась в рыданиях.
        - Свет, откуда оно у тебя?
        Поднявшись, она зашептала, торопясь и захлебываясь слезами:
        - Оттуда! Это я его украла, я! Но я не убивала! Вот чем хочешь клянусь, не убивала я. Думала, пусть она понервничает, а я потом отдам. Вернее, подброшу в каюту или на работе куда-нибудь. Но я не убивала! А теперь получается, что это я Карину. А это не я. Честное слово!
        - Зачем?  - никак не могла я взять в толк.  - Зачем оно тебе понадобилось?
        Слово «украла» я произнести не могла. Даже повторить за Светкой не получалось. Этим словом я как будто ставила на ней крест, клеймо, которое никуда потом не спрячешь, не выведешь, ничем не замаскируешь. И которое не позволит нашим отношениям быть прежними. Даже если ничего не подтвердится, если окажется, что Светка не виновата ни в чем, все равно между нами будет стоять это страшное слово.
        - Зачем оно тебе?
        - Да ни зачем. Я злая на нее была, хотела проучить как-то, отомстить. Но чтобы не знали, что это я. Думала, пусть помучается, попереживает - меньше будет по сторонам пялиться, глазастая наша. Вот и взяла. Хотела отдать потом, через пару дней. И не успела. А теперь получается, что это я Каринку убила. А это не я. Не я это! Не я!
        - Да никто на тебя и не думает,  - я старалась говорить как можно убедительней, потому что не нравилось мне очень Светкино состояние. Она как будто не слышала меня вовсе, а только повторяла это свое: «Не я это! Не я!»
        - Если хочешь знать, Димка сразу сказал, что записки этой не должно было быть по логике. Что тому, кто золото взял незачем с Кариной встречаться. Никто на тебя не подумает, не бойся.
        Светка раскачивалась из стороны в сторону, так, что я даже испугалась, что она стукнется головой о переборку, и сипло шептала, как заведенная:
        - Это не я! Я не убивала! Не я! Не я! Не я…
        Я поняла вдруг, что Зотова меня не только не слышит, но и не видит, похоже. И говорит не со мной, а просто шепчет эти свои «не я», как заклинание.
        Я кинулась к двери, чтобы позвать Димыча. Пусть он сам ей скажет, что в убийцы ее записывать не собирается.
        Они с Вадимом вломились в каюту с такими лицами, словно и правда собирались меня спасать от компании маньяков. Правда, Вадик тут же и вышел обратно, оценив обстановку, а Димыч потребовал подробностей в свойственной ему манере.
        - Что за фигня?  - поинтересовался он, указывая глазами на сотрясающуюся от рыданий Светку.
        Объяснить я ему ничего не успела, потому что вернулся Вадим, на этот раз с чемоданчиком, и предложил нам обоим погулять минут пять за пределами каюты.
        Мы вышли, но гулять никуда не пошли, остановились здесь же, подперев спинами стену, и я рассказала Димычу в чем причина Светкиной истерики.
        - Ну, вот, я же говорил, что с запиской лажа какая-то,  - кивнул он удовлетворенно.  - Не должен был тот, кто цацки взял, стремиться с потерпевшей встретиться. Так все и получается. Хоть золото нашлось - и то хорошо.
        Тут открылась дверь, и появился Вадим. Мы ринулись к нему, но он остановил нас движением руки и сказал коротко Димычу:
        - Я ей успокоительное вколол, так что, она заснет скоро. Но минут десять-пятнадцать у тебя есть. Можешь поговорить, только осторожненько. Состояние у нее не самое лучшее. И знаешь, я, конечно, не специалист, но не похожа она на убийцу, по-моему.
        - Психологи все, куда деваться!  - буркнул Димыч, скрываясь за дверью Светкиной каюты.
        Мы с Вадиком посмотрели друг на друга и, не сговариваясь, пошли к выходу на палубу.
        - Пошли, покурим, что ли,  - предложил он, спохватившись.  - Или воздухом подышим, после таких впечатлений.

* * *
        Мы дышали воздухом уже минут пять, когда Вадим вдруг спросил:
        - А почему мы стоим?
        В последнее время я мало чему удивляюсь. Поэтому и ответила терпеливо и спокойно.
        - Потому, что сесть здесь некуда. Мы же на главной палубе, здесь стульев нет. Хочешь курить сидя, поднимись хотя бы на среднюю.
        - Да я не об этом! Теплоход почему стоит?
        - Ах, теплоход! Так бы сразу и сказал. Рыбу покупают, скорее всего.
        Вадик неожиданно воодушевился.
        - А где покупают? Пошли посмотрим, пока Захаров занят. Хоть одним глазком взглянуть, какие они, браконьеры.
        Тут теплоход тронулся с места и, постепенно набирая ход, двинулся в прежнем направлении.
        - Опоздали мы браконьеров смотреть,  - разочаровала я Вадика.
        - Все равно пойдем. Поглядим, как рыбу разделывают. Кровища!  - он скорчил зловещую физиономию и рванул на корму.
        Кровищи на корме, и правда, было достаточно. Четверо мужиков привычными движениями надрезали, вспарывали, вываливали прямо на палубу требуху. Уже выпотрошенные рыбины лежали бревнами в сторонке, готовые к заморозке.
        Ближе всех к нам оказался развеселый санмеханик дядя Вася. Крепкий, усатый, прямо не человек, а персонаж плаката «Речник - это звучит гордо».
        Сейчас дядя Вася выглядел, как палач из ужастика. Руки в крови по локоть, а лицо довольное.
        - Смотри, какой «улов»!  - поделился он со мной радостью.  - А то боялись, что из этого рейса вообще без рыбы придем.
        - Да уж совсем-то не пришли бы,  - поддержала я разговор,  - немножко-то купили все равно.
        - Да где это «немножко»? Сегодня первый раз покупаем. Зато, сразу вон сколько. Гляди, какие красавцы!
        На «красавцев» я вежливо взглянула, чтобы не обижать дядю Васю. Но сосредоточиться на восторгах не могла. Все время думала, как там Димыч со Светкой беседует. Да еще одна мысль вертелась в голове, но никак не получалось ее сформулировать. Что-то важное, а понять трудно.
        - Ну, теперь затарились,  - ворковал дядя Вася, укладывая свежеразделанную рыбину рядом с двумя другими.  - А то ни одной лодки уже который день, хоть плачь. Чуть без рыбки не остались.
        Я смотрела на страшную осетринную голову, смотревшую на меня тусклыми глазами, и пыталась понять, что мне не нравится во всей этой истории с рыбой. Нет, ну что браконьерство - это плохо, я знаю. Спасибо Димычу, что еще разок напомнил. А вот что не так именно в этой вот рыбьей голове, на которую я зачем-то уставилась? Или в дяде Васе?
        - Дядь Вась, а перед Савельевском вы разве рыбу не покупали?
        - Ты чего, Наташ? Какая перед Савельевском рыба? Ее там сроду не было!  - дядя Вася даже руками развел изумленно.  - Там же до города рукой подать, река грязная. Осетры там жить не будут. Перед Каманино еще может быть, но там не покупали. Говорю же, первый раз берем.
        Я обернулась и вопросительно посмотрела на Вадима.
        - Ты чего?  - не понял он.
        - Помнишь, вы на палубе кровь видели утром? Когда это было? Перед Савельевском?
        Вадим задумался ненадолго, шевелил губами, будто что-то высчитывал.
        - Перед Савельевском,  - уверенно сказал он.  - Мы с утра кровь видели, вот здесь, под скамейкой. Потом на завтрак пошли, а потом в Савельевск на экскурсию. Монастыри в Савельевске ведь? Тогда все точно.
        - А дядя Вася говорит, что никто рыбу перед Савельевском не покупал,  - я показала для убедительности на дядю Васю, и он кивнул, подтверждая мои слова.  - И вообще в этом рейсе не покупали.
        - И что?
        - Так откуда же кровь тогда?
        - Ну, не знаю,  - махнул рукой Вадим,  - может, порезался кто.
        То же самое сказал и Захаров.
        - Да порезался кто-нибудь. Или подрался. Мало ли. И не похожа та кровь была на рыбью.
        Мы с Вадимом попробовали было усомниться, что на глазок можно определить, чья кровь засохла там, под скамейкой. Но Димыч уверил нас, что он-то крови навидался, в том числе и засохшей, так что отличить человеческую кровь от рыбьей может запросто.
        - Как там Светка?  - спросила я осторожно.
        - Плачет,  - коротко ответил Димыч.  - Раскаивается. А нехрен было золотишко чужое тырить. Мстительница, блин!
        - Дим, но это ведь не она убила.
        - Конечно, не она. По крайней мере, плачет убедительно. Скорее всего, настоящий убийца просто удачно воспользовался ситуацией. Ему даже придумывать не пришлось, как Карину на палубу выманить. Просто воспользоваться. Подобрать, что лежит. Не такой он дурак, как нам бы хотелось.
        - Нам?
        - Ну, мне,  - поправился Димыч.  - Дурака вычислить легче. А этот Зотовой вашей прикрылся. Молодец!
        Глава 13
        Солнце припекало как на жарком юге. Как будто и не было двух дней тягостной мороси, неба прочно затянутого тучами. И трагических событий как будто не было. Хотелось так думать, подставляя лицо и ноги жарким лучам.
        Забыть о трагических событиях не получалось, рядом сидел Димыч со своим потрепанным блокнотом и бубнил:
        - Понимаешь, чтобы найти того, кто убил, надо понять, за что убили. Будет мотив, будет и преступник. Причину надо понять.
        - А какие могут быть мотивы вообще?  - спросила я, открывая глаза.
        - Да мотивов не так много. Выгода, месть, ревность. Страх. В нашем случае два мотива уже имеются.
        - Какие?
        - Ревность, например. Этот Витька, который ее после работы караулил.
        - Да ты что! Витька Карину любил.
        - Ну, правильно. Он ее любил, а она его отвергла. Сама же говоришь, что Витька думал, что у Карины кто-то другой появился. Самая настоящая ревность. Типа, не доставайся же ты никому.
        - А второй?
        - Месть. Зотову я бы пока со счетов не сбрасывал.
        От неожиданности я проснулась окончательно. Какое тут солнце, когда такие новости!
        - Дим, ты сдурел? Ты же сам сказал, что Светка ни при чем.
        - Я сказал, что плачет она убедительно,  - поправил меня Димыч.  - Но мотив у нее имелся. С этим ты, надеюсь, спорить не будешь? Разозлилась она на потерпевшую сильно, даже на кражу пошла из мести. Где гарантия, что на убийство не решилась по той же причине?
        - Да нет, не может быть,  - не соглашалась я.  - Светка не могла, ты что! Мы же вместе работали, и вообще…
        - Да вы все здесь вместе работаете. Сто пятнадцать человек команды. И один из вас - убийца. Хоть и печально это осознавать. А может, и не один.
        До меня вдруг дошло, что убийца - это не мифический некто, взявшийся ниоткуда и бесследно исчезнувший. Это кто-то из команды. Один из тех людей, с кем мы ежедневно встречаемся в столовой, сталкиваемся в коридоре. А может, и работаем на соседних станциях. Или даже на одной… Я вспомнила Аню, и мне стало стыдно за такие предположения. Аня-то уж точно не могла убить Карину. Да и Зотова не могла, хоть сто мотивов у нее было.
        - Всю команду-то не стоит в убийцы записывать. Половина ведь женщины.
        - И что из того?  - непонимающе посмотрел на меня Димыч.
        - Ну, женщина не могла Карину убить,  - сказала я убежденно.
        - Почему? Среди женщин довольно много убийц, если хочешь знать. И крайне жестоких.
        - Да женщина физически не смогла бы задушить. Ведь руками душили, Вадим сказал. Это какие же должны быть руки!
        Димыч посмотрел на меня пристально и заявил:
        - Дельная мысль. Молодец! Не каждая женщина сможет задушить молодую девчонку, тут ты права. Но вот кто-то из официанток вполне мог. Я давно внимание обратил, что у вас руки должны быть очень сильные. Мы как-то с Вадиком сунулись Светке вашей помогать посуду собрать со стола. Так я тебе должен сказать, весит эта стопочка тарелок не мало. Четыре здоровых таких тарелки, да еще четыре маленьких, да ножи с вилками - я двумя руками все это держал, пока Вадька меня грузил. А Зотова всю эту конструкцию у меня подхватила одной рукой. Причем, левой. И пошла, как пава. Правой ручкой сама себе дверь открыла. Улыбалась еще. И все вы так тарелки носите. Так что, из официанток любая задушить могла.
        Выпалив все это на одном дыхании, он уставился на меня, не мигая. Даже не по себе стало от этого пристального взгляда. Как будто он меня тоже подозревает. А почему как будто? Ведь сам сказал, что любую из нас подозревать можно. Видно, с меня начал, раз я ближе всех оказалась.
        Я отодвинулась немножко от Димыча.
        Он это заметил, но успокаивать меня не стал. Не переживай, мол, к тебе это не относится. Наоборот, скорчил совсем уж зверскую физиономию. Ну, и пусть. Я Карину не убивала, мне бояться нечего.
        Захарову надоело меня пугать, и он сказал:
        - Ты, вместо того, чтобы оскорбленную невинность из себя корчить, подумай лучше, кому ваша Карина могла еще досадить? Вот она замечала все. Может, увидела что-то, чего не стоило. Кроме Зотовой, кого она могла увидеть за чем-то неприличным? Или даже незаконным. Эти ваши мужики, что рыбу у браконьеров покупают, не могли ей на глаза попасться?
        - Рыбу покупают все. Только в разных количествах. И все об этом знают. Ничего нового Карина увидеть не могла.
        Димыч почесал затылок и предложил следующую версию.
        - Ну, может, она шантажировала кого-нибудь?
        - Вряд ли. Мы давно между собой говорили, что Карина со своей наблюдательностью могла бы шантажом хорошие деньги зарабатывать. Только ее деньги не интересовали, понимаешь. Она из обеспеченной семьи. Родители, правда, в разводе, но отец Каринку любит. Любил. И мама у нее бизнесом занимается. Карина в деньгах не нуждалась. Да и безобидная она была. Наивная даже. Часто даже не понимала, плохо или хорошо то, что она увидела. Так и не поняла, за что на нее Зотова разозлилась. А чтобы шантажировать кого-то, надо знать, чего человек испугается. А Карина не знала.
        - Может, раньше не знала, а потом прозрела. Или подсказал кто. Может, тот и подсказал, кто потом убил. Он расчетливый, вон как ситуацией воспользовался, чтобы выманить. Мог и Карину использовать, а потом убрать.
        - А какой смысл убирать шантажиста? Что же, он придет к тому, кого Карина шантажировала, и скажет: «Здравствуйте! Я теперь вместо Карины буду, мне денежки платите»? Так что ли?
        - Действительно, ерунда получается,  - согласился Димыч.  - Но версию с шантажом это не отменяет. Просто убил, в таком случае, тот, кого шантажировали.
        - Остается найти эту жертву шантажа,  - усмехнулась я.
        - Да уж,  - энтузиазма у Димыча заметно поубавилось.  - Ты вспомни все-таки, может она говорила что-то незадолго до смерти. Может, рассказывала про кого-то? Подумай, ты с ней больше всех в последнее время общалась.
        Вот еще новости! Я с Кариной общалась столько же, сколько со всеми остальными. Не больше и не меньше. С чего это вдруг меня в Каринины подружки записывают? Правда, с остальными девчонками она успела к этому рейсу испортить отношения. Да еще многие встали на сторону Зотовой. Вот и получается, что Димыч прав - в последнее время больше всех общалась с Кариной Манукян я. И если она обмолвилась о том, что увидела, случайно или намеренно, то услышать это должна была я. Больше некому.
        Надо вспоминать, о чем говорила Карина в последние дни.
        Я постаралась вспомнить все досконально, даже глаза закрыла, чтобы не отвлекаться.
        Ничего не вспоминалось. Только это ее: «Мне кажется, что я на войну уезжаю, и меня там обязательно убьют». А больше ничего.
        Может, и не говорила она ничего важного? Димыч просто слишком подозрительный.

* * *
        Излишне подозрительным оказался не только Димыч. Катя тоже, как видно, поддалась увлечению подозревать всех и во всем.
        После обеда она подошла ко мне, энергично орудовавшей пылесосом, и спросила:
        - Ты в поведении Анны ничего такого не замечаешь?
        - Какого это «такого»?
        - Ну, необычного.
        - Замечаю. Как и обещал этот ее альфонс-переводчик, Анна стала нелюдимой и необщительной,  - дерзить я не собиралась, просто все время пыталась вспомнить что-то важное, услышанное от Карины, а Катя влезла очень некстати. Мне уже казалось, что вот-вот вспомнится, забрезжит в памяти что-то. Вот-вот прояснится.
        Катя задала вопрос, чтобы еще разок помусолить популярную тему, и сбила меня с мысли. Поэтому я и ответила язвительно.
        Она совсем не обиделась. Сказала задумчиво:
        - Нет, тут не в нелюдимости дело. Тебе не кажется, что она стала совсем другая?
        - Я к ней не присматриваюсь особо. Не до нее. А в чем другая-то?
        - Во всем! В поведении, в привычках, в жестах. Она грубее стала, что ли. Более резкой какой-то. И приборами пользоваться разучилась.
        - Как это?
        - А так! Я второй день за ней замечаю. Столовые приборы от закусочных она совсем не отличает. Хватает первые попавшиеся. А сегодня вообще салат десертной вилкой съела. А раньше-то была - просто английская королева. Ты вспомни, как она в первый день апельсинчик правильно кушала, залюбуешься. А сейчас ведет себя, как колхозница. Неужели депрессия может так менять человека?
        - Не знаю. Это у специалистов спрашивать надо. У врачей каких-нибудь.
        - А Вадим знает, как ты думаешь?
        - Откуда мне знать? Я с ним несколько дней назад познакомилась. Спроси у него сама.
        Глава 14
        О своем долгожданном отпуске Димыч больше не вспоминал. Носился сайгаком по теплоходу, высматривал и выспрашивал. При этом лицо у него было такое, будто он подозревает буквально каждого. Я-то к нему привыкла, знала, что на Димкино лицо не стоит обращать внимание. А вот неподготовленные люди впечатлялись.
        Явившись на ужин, я застала несколько официанток с покрасневшими от слез глазами. Оказывается, всем им Димыч рассказал, какие сильные у официанток руки, и что каждая из них вполне могла задушить Карину Манукян. Девчонки старательно вспоминали, кто может подтвердить, что во время убийства они были совсем в другом месте, и приставали ко мне с расспросами.
        Знакомство с Димычем начинало сильно осложнять мне жизнь. Все думали, что я в курсе расследования и просто из вредности не хочу поделиться подробностями.
        Я потихоньку выскользнула из сервировочной, чтобы не отбиваться от любопытных. На рабочем месте было не легче. Катя всерьез озадачилась поведением фрау Браух и отслеживала каждый ее жест.
        Спокойной жизни не было нигде.
        - Ты с Вадимом говорила про Анну?  - спросила я. Все равно этого разговора не избежать.
        - Говорила. Но он не знает ничего про психические заболевания. Сказал, что надо со специалистами консультироваться. Бывает, конечно, деградация личности и утрата элементарных навыков. Но Вадик сказал, что это не происходит за пару дней. Человек долго болеть должен. Так что, или Анна придуривается, или у нее не депрессия, а что-то гораздо серьезнее.
        - Или это уникальный случай, не известный науке,  - поддержала я.
        Катя посмотрела на меня пристально, и стало ясно, что встревожена она не на шутку. Похоже, не верит, что у туристки нашей безобидная депрессия.
        Как Карина говорила: «Девочки, а вдруг она на меня бросится?» Теперь вот и Катя поддалась.
        Стоп! А может, Карина не зря боялась? Что-то почувствовала? Догадалась? Может, это и есть та информация, которая ее погубила?
        Что же получается, Карина шантажировала Анну? Бред. Разве можно шантажировать психическим заболеванием?
        Вечером я рассказала об этом Димычу. Вопреки моим ожиданиям, он не начал горячо благодарить за помощь следствию, а выразительно покрутил пальцем у виска и поинтересовался:
        - Ты в своем уме, вообще? Иностранцев сюда не впутывай. Даже мысли такой не допускай. Не хватало нам еще международного скандала! Искать будем среди наших.
        - Хорошенькое дело!  - возмутилась я.  - А если убил все-таки иностранец? Кого ты среди наших найдешь в таком случае?
        - Значит, никого не найду. А к иностранным гражданам не полезу. Тем более, тут одни европейцы. У них там права человека и другая фигня. Не моего это мелкого ума дело - иностранцев подозревать.
        - Но Кате именно иностранка кажется подозрительной. Что же, просто забыть об этом?
        - Да Катя ваша просто психов никогда не видела. Вот ей и кажется. Поработала бы у нас, ничему бы не удивлялась.
        Это точно, психов мы видели в жизни мало. Я, например, совсем такого опыта не имею. Да и Катя тоже, иначе бы ее «закидоны» фрау Браух так не пугали.
        А какая была жизнерадостная тетка! Если задуматься и как следует вспомнить, теперешняя Анна, на самом деле, мало похожа на Анну прежнюю. Будто два разных человека.
        - Ты бы погуляла пока,  - предложил мне Димыч.  - Мне сейчас свидетеля опросить надо. А потом я тебя позову.
        - Знаешь что, Захаров!  - не выдержала я.  - Ты бы не наглел так уж откровенно. Раскомандовался, понимаешь! На работе у себя будешь указывать, кому куда идти и когда возвращаться. А я не уйду. Я тут воздухом дышу после тяжелого трудового дня. Кому не нравится, может пойти со своим свидетелем в свою же каюту и там допрашивать его сколько влезет.
        Димыч явно не ожидал такой бурной реакции. Даже не сказал ничего в ответ, только хмыкнул.
        В каюту, правда, тоже не ушел.
        Ну, и я решила стоять на своем до конца. Тоже осталась на палубе комаров кормить. На какие только жертвы не пойдешь из принципа.
        Так и сидели рядышком на скамейке в угрюмом молчании. Как поссорившиеся влюбленные.
        Минут через пять напряженного молчания появился, наконец, долгожданный свидетель.
        Им оказался матрос Стасик. Его именно так все и звали - Стасик. Ни на Станислава, ни на Стаса он не тянул - маленький, юркий, беспрерывно стреляющий черными глазками. Он, кажется, и не брился еще. Смуглое мелкое личико было гладким, как у девочки. Гладкостью сходство с девочкой и заканчивалось. Миловидным Стасик не был. Мелким своим подвижным личиком он здорово напоминал грызуна, постоянно озабоченного поиском пропитания.
        Одним словом, обычный парнишка лет семнадцати от роду, попавший на практику от речного училища на наш «Михаил Зощенко». Его даже речная форма не делала взрослее. Стасик - он Стасик и есть.
        Сейчас, впрочем, он был в «штатском» - в джинсах и ненормально яркой зеленой майке.
        Димыч, не вставая, протянул Стасику руку, видно, чтобы не смущать пацана серьезной разницей в росте.
        - Ты что так легко оделся?  - поинтересовался он.  - Ветер холодный, замерзнешь.
        - Не замерзну,  - важно сообщил Стасик, зыркнув на меня глазками.
        Я демонстративно отвернулась в сторону, но со скамейки не поднялась. Нечего! Пусть сами уходят, тем более, я одета как раз тепло, могу сидеть хоть до утра.
        Стасик уселся между нами и преданно уставился на Димыча. Тот, не торопясь, листал свой блокнот и вопросов пока не задавал.
        Стасик начал нетерпеливо ерзать на скамейке - видно, не такой уж закаленный, каким хочет казаться.
        - Двенадцатого у тебя вахта вечерняя до скольки была?  - спросил Димыч безо всякого интереса.
        - Двенадцатого?  - добросовестно задумался Стасик.  - Двенадцатого, значит…
        - Это когда официантку убили,  - подсказал Димыч.
        - С шести до двенадцати,  - сообразил парнишка,  - то есть до двадцати четырех.
        - С одиннадцати до двенадцати чем занимался?
        - Да так,  - пожал плечами Стасик,  - уборкой.
        - На корму заходил? Вот сюда,  - для наглядности Димыч ткнул пальцем в палубу перед собой.
        Стасик проследил взглядом указанное направление и согласился:
        - Ага, заходил. Не все время здесь был, но несколько раз заходил. По делу,  - уточнил он важно.
        - Видел кого-нибудь?
        - Карину не видел,  - быстро ответил Стасик.
        - Я тебя не про Карину спрашиваю.
        - А про кого?
        - Про остальных. Кто здесь вечером был?
        - Из команды?  - уточнил свидетель.
        - Все! Все, кого видел. А что, и не из команды кто-то был?
        - Мужик был один. Турист. Молодой.
        - Что делал?  - спросил Димыч, враз поскучнев. Про туристов он твердо решил не думать.
        - Ничего не делал. Стоял, курил. Молодой такой. Из иностранцев.
        - Откуда знаешь, что из иностранцев? Может, это кто-то из наших. Ты разговаривал с ним, что ли?
        - Не, не разговаривал. Но точно не русский. Русские же позже заселились, а этот вместе со всеми приехал, из аэропорта. Я его чемодан тащил в каюту.
        - А сам он что, немощный?
        - Дим, здесь так принято,  - вмешалась я.  - Багаж туристов разгружают из автобусов матросы. Они же и по каютам вещи разносят. У нас же четырехзвездочный отель. Сервис.
        - Ни фига себе!  - возмутился Захаров.  - А почему нам никто вещи по каютам не разносил? Что за дискриминация?
        Я представила, как по узкому коридору бредет, пошатываясь под тяжестью Захаровского чемодана, тощий Стасик, а за ним вальяжно шествует Димыч, довольный правильным к себе отношением. Было в этой картинке что-то от рабовладельчества и эксплуатации человека человеком.
        - Не стыдно тебе?  - поинтересовалась я у ущемленного в правах отечественного туриста.  - Ты что, развалился от того, что свой чемодан сам до каюты донес?
        - Не развалился. И вообще, у меня не чемодан, у меня сумка небольшая. Она легкая. Тут дело в принципе. Почему это к иностранцам одно отношение, а к нам другое?
        - Потому, что иностранцы - это, в основном, бабушки-божьи одуванчики. Им тяжело самим вещи нести. А вы молодые и здоровые. И сумки у вас легкие, сам сказал.
        Стасик слушал наши препирательства, притопывая от нетерпения ногами. Или не от нетерпения, а от холода. Подмерзать начал в своей изумрудной маечке.
        Смотрел он исключительно на Димыча, ловил каждое слово. На меня внимания совсем не обращал, даже голову в мою сторону не поворачивал. Вот это я понимаю, дискриминация! Это не вам не чемодан самому в каюту тащить, тут посерьезнее будет.
        - Черт с ними, с иностранцами,  - подвел итог Димыч.  - Тут со своими бы разобраться, не до божьих одуванчиков. Кого еще видел вечером двенадцатого?
        - Пацанов наших. Жеку, Славяна, Леху, еще одного Леху…
        - Чего делали?
        - Ничего. Стояли, курили.
        - Еще кого? Вспоминай подробно.
        - Витьку еще видел. У него вахты не было, он просто так стоял.
        - Курил?
        - Ну, да. Курил. Ждал кого-то.
        - Откуда знаешь, что ждал?
        - Он сам сказал. Я спросил, чего он не уходит? А он говорит, мол, человека одного надо дождаться, разобраться с ним.
        - Ух ты!  - заинтересовался Димыч.  - А что за человека, не сказал?
        - Не сказал. Он вообще нервный какой-то был. Наорал на меня. Ну, я и не стал с таким долбоном связываться - не хочет рассказывать, пусть стоит себе. Псих, короче.
        - Витька - это Синцов, что ли? Во сколько ты его видел? Хотя бы примерно.
        - После одиннадцати точно. Он еще сказал, что подождет до полдвенадцатого, и если тот человек не придет, сам пойдет его искать, и тогда тому хуже будет.
        Димыч пометил что-то в блокноте и поторопил задумавшегося Стасика:
        - Еще кто был?
        - Да много кто. Дядя Вася заходил. Бармен из ресторана был, мусор приносил в мешке. Стюардессы были, Машка с Ленкой. Ничего не делали, стояли, курили. Еще Володин Андрюха был, из ресторана. Не знаю, зачем, просто пришел, посмотрел и ушел. Еще Миха был, санмеханик, стоял, курил. Коля еще, рулевой, тоже курил…
        Выходило, что в тот злополучный вечер на корме стояло-курило чуть не полкоманды. Это не считая неизвестного молодого иностранца, которого Димыч упорно не хотел брать во внимание. Даже удивительно, как при таком скоплении народа убийце удалось сделать свое страшное дело? Вот уж точно, когда надо, никого рядом не оказывается.
        Когда Стасик ушел, бросив на меня прощальный, полный презрения взгляд, я спросила у Димыча:
        - Что ты обо всем этом думаешь?
        - Много чего думаю,  - буркнул он.  - В основном, нецензурного. Такая толпа была на корме, а девчонку задушили незаметно. Только от трупа избавиться не успели, как видно. Помешал кто-то. Найти бы этого кого-то.
        - Будешь всех допрашивать, кого Стасик видел?
        - Да я уже поговорил почти со всеми. Стасик этот почти ничего нового мне не сказал. А вот про Витьку информация интересная. Кого это он тут ждал до половины двенадцатого? Придется побеседовать с этим Ромео еще разок. По-взрослому.

* * *
        В отличие от непатриотичного Захарова, мне не хотелось сбрасывать со счетов иностранных граждан. Несправедливо это - думать гадости только про соотечественников. Как будто за границей преступлений не совершается. Вон сколько у них там известных на весь мир маньяков обреталось. Может, и Карину убил тот самый молодой иностранец, которого Стасик видел курящим на корме.
        Что он, кстати, делал на главной палубе? Туристы туда совсем не заходят, не прогулочная эта часть теплохода. Они, если и забредают случайно, быстренько ретируются. Идут гулять в специально для этого приспособленные места - без мусорных баков и деревянных скамеек без спинки.
        А этот не только не ушел, как другие, но еще и курить стал. Может, он хотел увидеть жизнь в России, как она есть? Или все-таки, что-то плохое замышлял?
        Не давал мне покоя этот молодой иностранец. Интересно, кто это?
        Молодых туристов у нас немного, раз-два и обчелся, как говорится.
        Все утро я подсчитывала количество иностранцев, попадающих под определение «молодой мужик». Задача осложнялась еще тем, что у нас со Стасиком могли сильно разниться представления о молодости. Те, кто для меня молодые, Стасику могли показаться древними стариками.
        Я несколько раз прошлась по ресторану и насчитала четырех человек. Немец лет тридцати, путешествующий не то со старенькой мамой, не то с моложавой бабушкой. Молоденький итальянец, непонятно как затесавшийся в компанию пожилых и очень уж шумных соотечественников. Наверно, тоже чей-то родственник, не сумевший отвертеться от семейной поездки. Два австрийца - соседи по каюте нашего Алекса. Самого альфонса переводчика я тоже сначала хотела включить в список подозреваемых. По возрасту он вполне сойдет за «молодого мужика». Но Стасик сказал, что тот был иностранцем, а Алекс все же бывший «наш», по-русски говорит прекрасно и не скрывает этого. Вряд ли он - тот самый иностранец, куривший на корме в ночь убийства.
        Был еще и пятый турист, подходящий по возрасту. Но его я тоже не стала включать в свой список. Парень был китайцем. Вернее, американцем китайского происхождения. Вот это происхождение меня и смущало. Все-таки иностранец азиатской внешности - это не просто иностранец. В этом случае Стасик, наверняка, сказал бы, что видел на корме именно китайца. К тому же он, кажется, не курит.
        А из оставшихся четверых, интересно, сколько курильщиков?
        Сказать это вот так, навскидку, у меня не получилось. В ресторане у нас курить нельзя. Может, попросить кого-то из девчонок, работающих в баре, понаблюдать за туристами? Ту же Лизу, например. Заодно попросить вспомнить, видела ли она кого-то из молодых туристов в баре в ночь убийства.
        Лучше бы это, конечно, делал Димыч, но он отказывается подозревать иностранцев. Придется самой.
        Может, с Катей посоветоваться? Она почти всех официанток из бара знает, ей проще будет договориться.

* * *
        Катю я застала за странным занятием. Она стояла на нашей опустевшей станции, двумя руками держа перед собой пустой бокал. И очень внимательно его разглядывала.
        Потом вдруг поднесла его к лицу и прикоснулась к стеклу губами, будто отпила.
        И опять внимательно так посмотрела.
        Протерла ладонью след от помады - и снова на бокал уставилась.
        Я даже забыла, что спросить у нее хотела. И окликнуть ее не торопилась. Как-то не по себе стало от увиденного.
        Может, Катя тоже не в себе? Наблюдала за сумасшедшей туристкой, наблюдала, да и сама потихоньку с катушек съехала. Стоит теперь, с пустым стаканом целуется.
        - Кать,  - тихонько позвала я,  - ты чего делаешь?
        Она вздрогнула и, резко повернувшись, уставилась на меня расширенными глазами. Ну, точно, с головой не все в порядке.
        - Ты чего?  - повторила я.
        - Мне страшно,  - сказала она шепотом.  - Мне кажется то, чего быть не может, понимаешь? Этого не может быть, но я сама это видела. Просто сразу внимания не обратила.
        - Что ты видела?  - я тоже начала шептать, хотя услышать нас никто не мог. Видно сумасшествие, действительно, заразно.
        Вместо ответа Катя еще раз «поцеловала» стакан и протянула мне.
        - Вот смотри, если отпить, то помада на стекле остается, так? Можно потом вытереть, но полностью помаду убрать не получится. Только если помыть. А если протереть рукой, то все равно след.
        - Ну, и что?
        - Смотри, у меня помада светлая, и то немного видно. Видишь?
        - Да вижу я! Катя, что случилось? Можешь ты толком объяснить?
        - Толком не могу,  - вздохнула она.  - Только помаду рукой вытереть нельзя, это я точно знаю. И там след от помады тоже был.
        - Где «там»?
        - На стакане. Из которого Марта пила.
        Что же такое творится-то? Она явно не в себе. Может, Вадима позвать, пусть ей тоже вколет чего-нибудь успокаивающего.
        Катя снова посмотрела на меня внимательно и заговорила вдруг своим нормальным, привычным голосом.
        - Я понимаю, что выгляжу сейчас, как идиотка. Но мне страшно очень. Сначала думала, что мне показалось, а теперь понимаю, что все гораздо хуже, чем мы думали,  - она несколько раз глубоко вздохнула, пытаясь успокоиться, и продолжала.  - Помнишь, в тот день, когда с Мартой приступ случился, мы все понять не могли, как водка в стакане оказалась?
        Помню ли я? Еще как! Я из-за этой водки извелась вся, а она спрашивает, помню ли.
        - Так вот, водка эта не случайно в стакане оказалась. Ее туда подлили. И стаканы нарочно поменяли. Знаешь, зачем? Чтобы Марту убить! Это не случайность, понимаешь! Она просто маньячка, вот и все.
        Выпалив все это, Катя перевела дух, и посмотрела на меня, пытаясь оценить произведенный эффект.
        Оценивать было что. Я от обилия информации даже на стул присела. Правда, все равно, не поняла ничего. Какой стакан? Кто хотел Марту убить? И главное, зачем? Кто у нас маньячка, в конце концов?
        - Расскажи все по порядку,  - потребовала я.
        - Так я же и рассказываю по порядку. Я в тот день этот стакан убирала. Уже после всего. Ну, и обратила внимание, что на нем след от помады. Слабый такой, как будто специально вытирали. Но у Марты же помада яркая, ты вспомни. Ярко малиновая. Вот ее и не удалось вытереть. Немного осталось все равно. А зачем, спрашивается, было вытирать? Да чтобы никто не понял, что стакан-то другой. Марте другой стакан подсунули, с водкой, а тот, с помадой, поставили Алексу. И помаду вытерли, чтобы он не понял, что стакан не его. А Марта хлебнула - и привет! Если бы не Вадим, то умерла бы запросто. Ведь она про свою аллергию еще в первый день рассказала, это не секрет. Поэтому и спиртное в стакан налили, что у нее аллергия сильная. Ее убить хотели.
        - Да кто хотел-то?!  - заорала я, потеряв всякое терпение.  - Кто водку подлил? Кто стаканы поменял? Кто помаду оттер, будь она неладна?
        Катя посмотрела на меня своим ненормальным, долгим взглядом и сказала снова шепотом:
        - Ты что, не поняла ничего? Да Анна же! Кроме нее никто не мог. И про аллергию она слышала, и с Мартой об этом разговаривала, знала, что та совсем алкоголь не переносит. И сидела она рядом с Алексом, понимаешь. Потому в его стакан водки плеснула, что тот рядом был, проще было сделать это незаметно. Чтобы в Мартин стакан что-то подлить, пришлось бы через стол тянуться, это заметили бы обязательно. А как она стаканы переставила, не заметили. И Алекс помаду на стакане не заметил, потому что она оттерла ее.
        - Да зачем Анне Марту убивать? Какой смысл?
        Аня задумалась ненадолго.
        - Смысла нет,  - согласилась она.  - Потому и страшно. Понимаешь, она убивает просто так. Без причины. Карина была права - это не обычная депрессия, это гораздо страшнее. Она просто маньяк. Убивает ради убийства. Может, и Каринку она убила, если та догадалась.
        Ладони как-то разом взмокли, в голове зазвенело. Анна? Пожилая обеспеченная туристка - маньячка, убивающая просто так? Но если это правда, мы все, действительно, ходим по краю пропасти. Вдруг завтра ей снова захочется кого-то убить? И как Алекс не боится у нее работать, если знает о ее болезни все? Или не знает?
        А Димыч, балбес, не хочет иностранцев рассматривать в качестве подозреваемых. Прицепился к несчастному Витьке, а мы тут жизнью рискуем, можно сказать.

* * *
        К Витьке Димыч прицепился не на шутку. Даже про Зотову с сильными руками как будто забыл.
        - Темнит он чего-то. Недоговаривает.
        - Кого он ждал-то в тот вечер?
        - Не говорит. Морду скроил важную и сказал, что милиции это не касается. Это, мол, его личные дела. Я ему покажу личные!
        - А разве можно отказаться на вопросы милиции отвечать?  - недоверчиво поинтересовалась Катя.
        Мы с ней пришли на корму вместе, чтобы попытаться повлиять на Димыча. Может, если Катя ему сама расскажет о своих наблюдениях, он обратит внимание на странное поведение одной из туристок.
        - В том и дело, что можно. Я здесь вообще не «милиция». Нет у меня, если разобраться, полномочий его допрашивать. Но если убийцу не вычислить, пока мы здесь, на теплоходе, то потом бесполезно будет дергаться. Даже если и догадаемся, кто убил, на берегу он в бега уйдет. И поймать его тогда будет гораздо сложнее. А если он из иностранцев,  - Димыч покосился на меня,  - то мы его потом вообще не достанем.
        - То есть, иностранцев ты все-таки рассматриваешь?  - оживились мы с Катей.
        - Нет,  - отрезал Димыч.  - За иностранцев возьмемся, когда всех своих отработаем. А это будет не скоро, с такими вот витьками.
        - Но ведь странно все это…  - начала было Катя.
        - Никакие странности в исполнении иностранных граждан меня не интересуют. В конце концов, они деньги заплатили за круиз, могут вести себя как заблагорассудится. Отдыхают люди.
        Хорошенький отдых! Значит, можно убивать направо-налево, ни в чем себе не отказывать. Главное, путевку купить подороже. Вот как у Анны Браух, например, с каютой-люкс.
        Я собиралась высказать все это Димычу, заодно рассказать, что думаю о его методах работы. Скандал бы разгорелся обязательно, Димыч мне таких вещей не спускает. Для него работа - неприкосновенная тема. Вот как бывают у разных народов священные животные, так у опера Захарова есть священная тема, на которую рассуждать посторонним личностям, вроде меня, не рекомендуется.
        На счастье, на корме появился Вадим. И не один, а под ручку с Мартой. Очень милая, надо сказать, из них получилась парочка. Просто мама с сыном. Они даже внешне похожи немного.
        Марта окончательно оправилась после того кошмарного случая. Так же, как и раньше, заливисто хохочет по любому поводу и всем подряд интересуется. И по-русски уже знает довольно много. Но все-таки недостаточно для непринужденной беседы. Поэтому в разговорах с ней требуется переводчик. Обычно в этой роли выступает одноклассница Димыча и Вадима, та, что работает учительницей немецкого.
        А сегодня переводчиком оказалась Катя. У нее с немецким лучше, чем у меня. Я и английский помню в рамках школьной программы, чего уж с меня взять?
        Марта, надо сказать, нам с Катей очень обрадовалась. Сразу начала извиняться, что ушла от нас на первую станцию.
        - А почему вы ушли, Марта?
        Она посмотрела на нас, как птичка, наклонив голову. Ответила не сразу.
        - Мне стало там некомфортно,  - сказала Марта, подбирая слова.  - Не сердитесь, это не из-за вас. Вы очень хорошие девочки. Просто в какой-то момент я поняла, что нужно менять общество.
        - Что это значит? Вас кто-то обидел?
        - Нет-нет, никто не обижал,  - Марта смотрела на нас, улыбаясь, но видно было, что откровенничать она не собирается.
        - Марта, а вы слышали, какая неприятность случилась с фрау Браух?  - я решила зайти с другой стороны.
        - Что?  - Марта замерла на секунду, и с лица у нее моментально сползла вежливая улыбка.
        Она была встревожена, сомнений не было. Интересно, она волнуется за Анну, потому что успела к ней привязаться за пару дней? Или за этим волнением стоит что-то большее? Может, Марта о чем-то догадывается? Например, кто подменил ей стакан. Не потому ли возникла необходимость «сменить общество»?
        - У фрау Браух страшная депрессия. Но нам кажется, что все гораздо серьезнее. Может быть, у нее какое-то психическое заболевание.
        - Чушь!  - решительно заявила Марта.  - Кто вам это сказал?
        - Ее секретарь.
        - Он врет. Анна совсем не похожа на сумасшедшую. Уж поверьте, у меня большой опыт общения с такими людьми. Анна совершенно здорова. Только очень богата. В этом ее главная беда.
        Мы переглянулись со значением. Хорошая беда - от такой беды мы бы не отказались. Как-то не получается думать, что богатство может доставлять неприятности.
        Марта заметила наши переглядки и рассмеялась.
        - Вы еще очень молоды. Вам трудно представить, что богатство может мешать. Кажется, что деньги делают жизнь легче. А это не так. Деньги добавляют проблем и… подозрений. Начинает казаться, что близкие любят не тебя, а твои деньги. Что наследники любезны с тобой только потому, что надеются получить после твоей смерти хороший куш. А если смерть не наступает очень долго, переживают и нервничают. Я бы не хотела, чтобы кто-то ждал моей смерти.
        - А у Анны много наследников?  - осторожно спросила Катя.
        - Этого я не знаю. Мы не говорили на эту тему. Но мне она показалась очень одиноким человеком. Может, родственники у нее есть, но поговорить по душам ей точно не с кем. Вот и терпит рядом с собой этого ужасного Алекса.
        - Чем он вам не понравился, Марта? Почему вы считаете его ужасным?
        - Он показался мне неискренним. Очень любезный, услужливый, действительно незаменимый помощник. Как секретарь он выше всяких похвал. Но вот как человек…
        Марта снова задумалась ненадолго, глядя на парящих над водой чаек. Потом тряхнула головой и заявила вдруг:
        - Он очень злой человек. Очень неприятный. И, кажется, рассчитывает каким-то образом получить часть денег Анны. Я думаю, он хочет ее обмануть при покупке. Анна обмолвилась как-то, что собирается приобрести в этом круизе какую-то очень дорогую вещь. А организовывает эту покупку Алекс. Боюсь, что он собирается ее обмануть.
        - Что за дорогая вещь?  - подал голос Димыч.
        Мне казалось, что он совсем не слушает нашу болтовню, а он, выходит, только вид равнодушный делал. А как разговор про дорогие покупки и обман зашел, так опер в нем победил туриста.
        - Не знаю,  - развела руками Марта.  - Она не вдавалась в подробности. Кажется, вообще пожалела, что сболтнула лишнего. И Алекс так на нее посмотрел после этого. Как-будто она сделала что-то ужасное. Он не хотел, чтобы об этом знал кто-то еще. И боялся, что Анна расскажет ненароком. Поэтому и был не доволен нашей дружбой.
        Марта вздохнула и поежилась.
        Знала бы она, что скрывалось за этой их «дружбой». Несчастная одинокая богачка Анна решила убить новую знакомую. Может, как раз потому, что сболтнула лишнего и пожалела об этом.
        Что же за «дорогую вещь» собирается покупать Анна? И где? Что такого удивительного и дорогого можно купить по берегам сибирских рек? Шишек кедровых пару мешков? В качестве сувениров нетерпеливым наследникам. Или черной икры? А что, говорят, за границей икра фантастически дорогой продукт. Может, Анна решила пожить на широкую ногу и обожраться деликатесным продуктом?
        Или она просто испугалась, что Марта теперь знает о крупной сумме, которую везет с собой фрау Браух?
        Не поймешь, что на уме у этих богачей. Может, Анна от богатства и сбрендила как раз. Потому и нелюдимой становится, что боится грабителей и мошенников.
        - Марта, а Анна не рассказывала, откуда у нее деньги? Давно на нее свалилось такое богатство?
        - Кажется, ее муж занимался бизнесом. Какой-то завод у них был по производству полимеров. А после его смерти все перешло к Анне. Но сама она в делах мало что понимает. Заводом руководит сейчас другой человек. А Анна очень удачно вкладывает деньги. В этом у нее талант. По-моему, и предстоящую покупку она рассматривала как вложение капитала.
        - А этот ее переводчик, он знает про предстоящую покупку?  - спросил вдруг Димыч.
        - Кажется, знает. Он злой человек, поверьте. От него можно ждать любой пакости.
        Марта говорила горячо, отчаянно жестикулировала, как будто изо всех сил пыталась нас убедить, что Алекс - злой человек. Эх, не того человека она боится!
        Глава 15
        До конца круиза осталось только три дня и все традиционно расслабились. Повара в первую очередь. Просто загадка природы какая-то, каждый раз одна и та же история - в начале круиза пашут всем на зависть, а за пару дней до окончания начинают «позволять себе». Ведь никто не ждет от них трудовых подвигов, только выполнения своих прямых обязанностей. Но и этого не дождешься - расслабились, и хоть ты тресни…
        Все мои попытки найти сочувствие хоть в ком-то пропали даром. Володин только руками разводил. Что я, мол, могу сделать? Хороший у нас метрдотель, ничего не скажешь! Только на официанток орать умеет, а поварам напомнить, что рейс еще не закончен и от работы их никто не освобождал, стесняется. Вздыхает горько и руками разводит. Даже жалко его стало на секунду.
        Но только на секунду. Дольше жалеть Андрюшу мне неинтересно, саму бы кто пожалел. Да и некогда, надо проблему решать в рабочем порядке. Она только на первый взгляд пустяковая, проблема эта. Забыли повара про наших диабетиков и не принесли никаких фруктов на десерт. Казалось бы, ерунда какая, не из-за чего и шум поднимать. Но это в обычное время и при обычных обстоятельствах. А когда нас на станции всего двое вместо троих, дело принимает совсем другой оборот, не такой пустяковый.
        Получается, мне сейчас надо бежать на камбуз, искать там кого-то свободного и имеющего доступ к холодильнику, потом идти с ним в этот самый холодильник, чтобы принести оттуда пару яблок или бананов. А в это время Катя, оставшаяся одна, будет метаться между нашими семью столиками и ничего не успевать. Совсем ничего, потому что в одиночку успеть не реально.
        Вот поэтому я и устраиваю скандалы на ровном месте, как сказал мне обиженный кондитер Виталя. Сам он за фруктами не побежит - не царское это дело, да и нельзя ему уходить.
        А Володин только руками разводит. Метрдотель называется!
        Я бежала по узкой «черной» лестнице на камбуз, рискуя переломать все ноги, и вслух сообщала окружающему пространству, что я думаю по поводу такой вот организации труда. Начала я шепотом, но по мере удаления от сервировочной добавляла громкости. Так что, на камбуз я явилась уже в полный голос кроя и Виталю, и Володина, и милый сердцу теплоход со всеми его обитателями.
        На камбузе никого не было. Совсем никого, ни с ключами, ни без ключей. Пусто.
        Так не бывает, чтобы совсем никого - хоть посудомойщики-то должны быть. Да и повара не все сейчас наверху заняты. Но по закону подлости именно сейчас, когда у меня каждая секунда на счету, камбуз будто вымер.
        - Мать вашу!  - крикнула я в гулкую пустоту.
        Надо же, а раньше я такими словами не выражалась. Это Димыч на меня плохо влияет, не иначе.
        - Чего ругаешься?  - добродушно отозвалась пустота.
        В приоткрытую на палубу дверь заглянул повар Костя, милейшей души человек, всеобщий официантский любимец.
        - Наталья, ты чего разоряешься? Красивым девушкам ругаться не идет.
        - Куда вы пропали все?  - я не поддалась на грубую лесть.  - Когда надо, никого не дозовешься.
        - Что случилось?  - терпеливо поинтересовался Костя.  - Уж и покурить нельзя бедным кухонным работникам.
        - Мне фрукты нужны. Срочно.
        - Тоже мне проблема,  - хмыкнул Костя.  - Пошли. Будут тебе фрукты.
        Он взял в шкафчике ключи и неторопливо пошел в подсобные помещения к холодильникам.
        Холодильники и морозилки на теплоходе - это не привычные домашние агрегаты. Это целые комнаты, заставленные коробками и завешенные мясными тушами. Я когда туда попадаю, всегда пытаюсь прикинуть на глазок, как соотносится площадь одного такого холодильника и комнаты, в которой живу я. По всему выходит, что продуктам в этой жизни повезло больше. Вот только холодно у них там, в этих хоромах.
        Я заранее ежилась от предполагаемого холода, хоть до нужной камеры мы пока не дошли. А Костя ничего, не мерзнет. Идет себе в белой поварской куртке нараспашку - как курил на корме, подставив пузо солнышку, так и в холодильник пошел. Даже не застегнулся. Полы куртки развеваются от быстрого шага и создают лишний ветер. Не ветер, конечно, так, слабый поток воздуха. Но если уж я начала ворчать, остановиться трудно. Пусть будет ветер…
        Костя как раз проходил мимо злополучной «рыбной» морозилки, в которую положили убитую Карину, повернул резко за угол, куртка взлетела на секунду крыльями, и в этом секундном воздушном потоке затрепетал осенним листом клочок бумаги на двери.
        Не клочок, конечно, бумажная полоска с корабельной печатью и Димкиной подписью. Это он так морозилку «опечатал».
        Неужели отклеилась?
        Я подошла к двери.
        Нет, не отклеилась. Бумажка аккуратненько так разорвана на две части. Одна до сих пор приклеена к двери, а другая - к стене морозилки. Не могла она сама отклеиться. Я вспомнила, как уныло матерился Димыч, тщетно пытаясь приклеить бумажку при помощи «клея-карандаша» с ресепшн. Как после долгих поисков принесли, наконец, малюсенький тюбик «супер-клея». Как он не хотел выдавливаться из тюбика, и Димыч снова матерился. А потом приклеил все-таки. Намертво, потому что «супер-клей» - не хухры-мухры.
        Бумажка была разорвана. Как раз на стыке двери и косяка, или что там бывает в морозилках. Дверь открывали. Но кроме трупа там ничего нет, это всем давно известно. Значит, того, кто открывал дверь, интересовал именно труп. Может его уже там и нет? Убийца не успел сразу от тела избавиться, а потом пробрался в морозилку и украл убитую Карину?
        Зачем? Прятать труп уже поздно, о том, что произошло убийство, все равно все знают.
        Может, разгадка в самом трупе как раз? Ведь толком его никто не рассматривал. Вадим сказал, что подробно о причинах смерти можно говорить только после вскрытия.
        Вскрытия не было.
        А теперь уже и не будет. Убийца об этом позаботился.
        Надо скорее Димычу об этом сказать.
        - Наташ, ты где застряла?  - позвал меня Костя.
        Он вышел из-за угла, прижимая рукой к голому пузу три здоровенных яблока - красное, желтое и зеленое, как на картинке.
        - Я же не могу холодильник до утра открытым держать. Чего ты встала-то? Иди выбирай.
        Костя заметил, что я разглядываю бумажку на двери и заговорил вдруг преувеличенно торопливо:
        - Давай бегом! Некогда мне. Вообще, бери вот эти и давай на работу, а то там туристы с голоду помрут, пока ты тут прохлаждаешься.
        Он протягивал мне свой яблочный светофор - красное, желтое и зеленое - а сам пробирался бочком мимо меня, стараясь загородить дверь с оторванной бумажкой.
        - Ты чего, Наташ?  - спросил он вкрадчиво.  - Чего ты такого увидела?
        И яблоки протягивает, как ни в чем ни бывало. Змей-искуситель просто.
        Первым возникшим в голове желанием было побежать со всех ног обратно в ресторан. Хорошо бы еще при этом заорать в голос, чтобы саму себя подбадривать.
        Но ноги, предательницы, опять стали, будто из ваты. Вечно у меня так - стоит испугаться, как организм моментально отказывается действовать.
        А испугалась я здорово.
        Ведь ясно, что Костя не только понял, что такое я увидела, но и очень жалеет, что это произошло. Он в курсе, что в морозилку заходили, но боится, что об этом узнает кто-то еще.
        А может, он сам и заходил? Почему бы самому Косте не быть убийцей?
        А что? Преступником вполне может быть кто-то из поваров. И руки у них не слабее официантских, и нашли Карину совсем рядом с черным ходом на кухню. Ведь убийце не только тело надо было быстренько спрятать, но и самому куда-то юркнуть незаметно. А дверь на кухню очень для этого подходит.
        Определенно, Костя имеет отношение к этому убийству. Даже если не сам убил (а мне все-таки не хотелось, чтобы убил Костя, очень уж он приятный человек), то явно был в курсе происходящего.
        А теперь и я немножко в курсе. И Костя это понял. Вдруг он решит убрать меня, как ненужную свидетельницу?
        - Наташ, ты чего?
        Я схватила в каждую руку по яблоку, желтое осталось у Кости, и стала пятиться по коридору. Костя посмотрел на меня удивленно и пошел следом, протягивая яблоко.
        Резко развернувшись, я кинулась бежать, кляня про себя чертовы каблуки.
        По лестнице я взлетела, сама не заметила как, и перевела дыхание, только захлопнув за собой дверь с нашей, безопасной, стороны.
        Девчонки, оказавшиеся в этот момент в сервировочной, посмотрели на меня внимательно, но ничего не сказали.
        Сунув удивленной Кате яблоки, я быстро пошла на первую станцию. Если бы было можно, то и побежала бы. Но что-то странное творится со мной на рабочем месте - не могу нарушать правила, хоть убей. Нельзя бегать по ресторану, значит нельзя. Вот и шла я, широко улыбаясь, к Димкиному столику.
        Они все четверо повернули ко мне головы и уставились в ожидании: и Димыч, и Вадим, и Марта со своей самодеятельной переводчицей, учительницей немецкого. А я, добравшись до вожделенного столика, начисто забыла все нужные слова.
        - Чего такое?  - догадался спросить Димыч.  - Случилось что-то?
        - Случилось. Труп пропал.
        Димыч с Вадимом разом поставили бокалы на стол и развернулись в мою сторону.
        - Как пропал? Ты в своем уме? Кому он нужен-то?
        - Кому-то, значит, понадобился. Может, преступник не хотел, чтобы вскрытие делали. Может, Карину не задушили, а отравили, например. И он не хочет, чтобы об этом догадались.
        - Ерунда,  - не согласился Вадим,  - умерла она не от отравления, это точно.
        - Ну, или не отравили, может, другое что. Но труп преступнику мешал чем-то. И он его украл. Тогда не успел избавиться, а сейчас пробрался в морозилку и готово.
        - Ты с чего это взяла?  - спросил Димыч шепотом.  - Сама видела, что трупа нет на месте?
        - Что трупа нет, не видела. А вот морозилку открывал кто-то. Там бумажка твоя сорвана. А зачем было открывать, сам подумай? Ведь там ничего нет, только тело. Значит, это тело и нужно было.
        - Сумасшедший дом,  - подвел итог Захаров.  - Ладно, после обеда сходим посмотрим.
        - Почему после обеда? Это ведь сколько времени пройдет.
        - Если труп украли, как ты говоришь, то значения не имеет, раньше я об этом узнаю или позже на полчаса. Все равно опоздали, похоже.
        Глава 16
        Катя отреагировала на мое долгое отсутствие странно. Вернее, никак не отреагировала. Хотя должна была. Любая на ее месте стала бы возмущаться. Или, на худой конец, намекнула бы как-то, что не очень ей такой расклад нравится.
        А она промолчала.
        Опять она какая-то сама не своя. Задумчивая.
        Ей все Анна покоя не дает, вернее, перемены, что с ней произошли буквально на наших глазах.
        Вот и сейчас, вместо того, чтобы отругать меня за долгое отсутствие, она протянула мне подписанный чек.
        - Смотри!
        На что там смотреть? Чек как чек. Все туристы в ресторане такие подписывают. Напитки у нас в стоимость путевки не входят, оплачиваются отдельно в конце круиза по таким вот чекам. Мы их в конце каждого обеда и ужина приносим на подпись.
        Не на что там смотреть.
        Катя положила чек на стол и ткнула пальцем в подпись.
        - Смотри, как она расписалась. Как курица лапой. Совсем не похоже.
        - Анна?
        - Ну, да. Я специально момент выбрала, когда Алекса рядом не было. И подсунула ей.
        - Погоди, как это Алекса не было? Он же с нее глаз не спускает.
        - Это он должен с нее глаз не спускать. А тут расслабился, видно. Володина нашего увидел и пошел спросить что-то. А я Анне чек и подсунула. Она сначала делала вид, что ее это не касается, а я не ухожу, стою над душой. Она и подписала. Смотри, совсем не похоже.
        Закорючка, поставленная фрау Браух на чеке, в самом деле, мало походила на размашистую подпись, которую она небрежно выводила в первые дни круиза. Может, у нее раздвоение личности? Настолько глубокое, что даже в мелочах она становится совсем другим человеком. Не только угрюмой и нелюдимой, но еще и не имеющей понятия о назначении столовых приборов и пишущей, по меткому выражению Кати, «как курица лапой». Тогда вполне можно допустить, что та, вторая Анна Браух, может оказаться убийцей, решившей погубить милую старушку Марту и убравшей Карину, которая об этом догадалась.
        Вот только как она в морозилку пробралась? Чтобы туда попасть, надо хорошо знать расположение подсобных помещений.
        Я вспомнила Костю, оттесняющего меня от злополучной двери, и поняла, как Анна оказалась в морозилке. У нее есть сообщник среди команды. Может даже не один. Тот же Костя, к примеру. Ей самой даже не обязательно было в морозилку попадать, от трупа мог сообщник избавиться.
        Мама дорогая! Это что же получается? У нас на корабле целая банда орудует? Интернациональная. С сумасшедшей немкой во главе. Надо будет Димыча обрадовать. Он про одного иностранного преступника слышать не хотел, а здесь целая преступная группировка вырисовывается. Которая везде проникнуть может, и никакие замки ее не остановят, не говоря уже о бумажках на двери.
        - Я боюсь,  - обреченно сказала Катя и посмотрела на меня тоскливым взглядом.  - Скорее бы уж этот круиз закончился. Сошли бы все убийцы на берег, улетели к себе в Германию и оставили уже нас в покое. Пока еще кого-нибудь не укокошили.

* * *
        Осматривать вскрытую морозилку Димыч пошел не один. Прихватил с собой старпома. И нас с Вадимом в качестве понятых.
        - Думаешь, понадобятся понятые?  - Вадим выглядел непривычно серьезным, и от этого было еще страшнее.
        - Всяко может быть,  - пожал плечами Димыч.  - Будьте рядом на тот случай, если понадобитесь. Вам все равно сейчас заняться нечем. А Наташка тем более пусть идет, раз ей не сидится на месте, а все время тянет нос сунуть, куда не просят. Вот пусть и отдувается теперь.
        Идти в морозилку впятером (с нами еще шеф-повар пошел, по долгу службы) было совсем не страшно. Молодец я все-таки, что не стала из себя частного детектива корчить и рассказала все Димке. Теперь преступнику меня убирать совсем никакого резона нет - вон сколько народу уже в курсе, всех не перебьешь. Так что, и я поживу еще маленько. Если, конечно, убийца не решит отомстить мне за болтливость.
        Димыч подошел к двери и поддел пальцем оторванную бумажку, посмотрев многозначительно на старпома. Тот моментально сделал строгое лицо и заозирался в поисках виновного. Выглянувшие было из-за угла любопытные повара быстренько скрылись. В поле зрения старпома остался только шеф-повар.
        - А что вы на меня так смотрите, Николай Петрович?  - обиженно поинтересовался он.  - Я, если помните, вообще был против того, чтобы трупы в морозилке хранить. Это вы настояли. И всю ответственность на себя взяли. А мне эта идея сразу не понравилась.
        - Ключи где?  - прервал его Димыч.
        Ключи тут же появились и с почтением были переданы капитану Захарову. Старпом с шефом переглядывались - один строго, другой вызывающе - и сами дверь открывать не спешили.
        Димыч оторвал трепыхавшуюся бумажку вовсе, сунул ее в карман и повернул ключ. Потянул на себя тяжелую дверь и замер на пороге, закрыв своей массивной фигурой весь обзор.
        Вадим, не церемонясь, подлез Захарову под локоть.
        - Ох ни фига ж себе!  - присвистнул он.  - И который тут наш?
        Старпом с шефом вытянули шеи, как два гусака, пытаясь поверх Захаровского плеча рассмотреть внутренности морозилки. Даже на цыпочки привстали оба.
        Мне оставалось только последовать примеру Вадима и поднырнуть под второй Димкин локоть. Мы так и застыли: как будто Димыч ухватил нас обоих поперек туловища, намереваясь оторвать от земли, да передумал. Но на всякий случай локтями придерживал, чтобы не сбежали.
        Труп никуда не пропал. Так и лежал справа у стены, упакованный в несколько черных пластиковых мешков. Но «нашим» трупом содержимое морозилки не ограничивалось. У левой стены лежали друг на друге еще штук восемь точно таких же черных свертков.
        Первым опомнился Вадим. Зашел внутрь и, приподняв край пакета, заглянул в правый сверток.
        - На месте,  - сообщил он собравшимся.  - Ложная тревога. Здесь трупы не воруют, как оказалось. Здесь, похоже, еще свои подбрасывают. Для компании. Что, на теплоходе мор начался? Или массовые расстрелы по ночам проводятся?
        Димыч посмотрел вопросительно на совершенно красного от ярости старпома.
        Шеф-повар отвел глаза и еще раз подробно напомнил, что сразу был против хранения трупа в морозильной камере.
        Старпом махнул на него рукой и, выглянув в коридор, крикнул кому-то невидимому:
        - Быстро все сюда!
        Через несколько секунд в дверях показались повара Виталя и Костя. За их спинами маячил непонятно откуда взявшийся дядя Вася.
        Вадим тем временем заглянул в один из свертков, лежавших у левой стены.
        - Ну, вы даете, ребята,  - развел он руками.  - Ничего святого. Здесь рыба,  - пояснил он нам с Димычем.
        - Вы охренели?  - растерянно обратился Димыч к представителям корабельной команды.
        Повара смотрели куда угодно, только не на свертки, старпом кипел, Вадим растерянно заглядывал во все подряд пакеты и убеждался, что «лишних» трупов нет, сплошная мороженая рыба осетровых пород.
        - Вы вообще отдаете себе отчет, что у вас здесь происходит?  - зловещим голосом поинтересовался Димыч у собравшихся.
        Собравшиеся помялись и вытолкнули из своих рядов дядю Васю.
        - Ну, а что происходит?  - посмотрел он снизу вверх на Димыча.  - Ничего хорошего, конечно. Но и в наше положение надо войти. Морозилки-то забиты теперь, места свободного нет нигде. А нам как рыбу везти? Всю не засолишь. А места нет нигде. А тут вон какие хоромы пустые стоят. Каринке уже все равно. Мы ее и не трогали даже. Что же мы, не люди, что ли? Мы аккуратненько к другой стеночке положили, покойницу и не потревожили. А что нам делать-то было? Положение у нас, можно сказать, безвыходное. А Каринка не вредная девчонка была, она бы и не обиделась на нас, точно говорю.
        Во время пламенной речи дяди Васи повара стояли, потупив глазки, и даже шеф перестал рассказывать, что сразу был против, и тоже принял виноватый вид. Старпом время от времени открывал рот, словно собирался что-то возразить, но ничего ни разу не сказал, только поглядывал на Димыча, словно проверяя его реакцию на жалобные слова и аргументы. Было понятно, что обнаруженная рыба стала неожиданностью только для нас троих, не участвующих в масштабных рыбозаготовках.
        - Слушайте, а как вы ее потом есть будете?  - поинтересовался Вадим.  - Ничего, что она рядом с покойником лежала? А еще про патологоанатомов всякие страсти рассказывают. Вы-то чем лучше? Рыбку из покойницкой - и на стол?
        - Так мы ее есть не будем,  - заверил дядя Вася, и все согласно закивали головами.  - Это не себе рыба-то. Это на заказ. А заказчики не узнают, что она из покойницкой. Да и что такого? Рыба же отдельно лежит, замороженная. А Каринка отдельно…
        Димыч обессилено махнул рукой, и понурая троица быстренько ретировалась, оставив пред Захаровскими ясными очами шеф-повара со старпомом. Те и рады бы уйти тоже, но как представители корабельной власти обязаны присутствовать при проведении следственных мероприятий.
        - Э, а почему бумажку-то назад не приклеили?  - поинтересовался Димыч вдогонку.
        Дядя Вася обернулся и развел руками.
        - Так думали, что потом приклеим. Чего ее туда-сюда клеить да отрывать? Мы же не один раз туда рыбку заносили. Каждый раз не наклеишься. А потом бы приклеили, конечно. Нам самим же спокойней, никакой рыбнадзор бы не сунулся в опечатанную морозилку-то.
        - Ничего святого нет у людей,  - вздохнул за спиной Вадим.
        Дядя Вася побрел догонять подельников, из-за угла еще какое-то время слышалось его: «Каринке-то все равно уже, она бы на нас не обиделась» и «в наше положение тоже надо войти», потом стало тихо.
        - Козлы!  - грустно сообщил Димыч, глядя под ноги. Потом поинтересовался у старпома: - Что у вас происходит вообще? А еще говорят, что на флоте дисциплина. Хорошо, что в самом деле труп не пропал. Мало ли, вдруг бы им места под рыбу не хватило, вынесли бы покойницу пока в коридоре полежать. А что? «Каринке же все равно, она бы не обиделась»,  - похоже передразнил он дядю Васю.
        Старпом вздохнул и опустил глаза.
        Димыч картинно плюнул и велел шеф-повару собрать все ключи от злополучной морозилки, какие только существуют в природе, и принести их ему на палубу. Потом схватил меня за руку и поволок к выходу.
        Вадим пошел сам, тоже хмурый и непривычно молчаливый.
        - Да, порядки тут у них. Вернее, порядка-то и нет как раз никакого. А если бы и правда труп пропал?
        - Обычные порядки,  - успокоил Вадима Захаров.  - Наши, типично российские. Все милые люди, у всех безвыходные обстоятельства, так что можно и рыбу к покойнику подложить. От безвыходности.
        - Не корысти ради? Токмо волею пославшей мя жены?
        - Точно. Еще, небось, радовались, что рыбнадзора теперь можно не бояться. В опечатанную морозилку инспекторы не сунутся, а эти чудики бумажку бы приклеили на место моментально.
        Димыч повертел головой, наблюдая за чайками, и успокоил:
        - А труп бы не пропал. Зачем ему сейчас пропадать? Смысл какой? От трупа хотели избавиться наверняка, но это надо было сделать сразу, пока не нашли. Когда не известно было, погибла девчонка или на берег сошла незаметно. А раз упустили момент, то смысла нет от трупа избавляться.
        Он помолчал немного, потом нехотя поднялся и, потянувшись, сказал:
        - Ладно, пойду еще раз опечатаю. И ключи соберу у этих хмырей.
        - А потом вернешься?  - мне очень хотелось рассказать Димке про изменения в поведении Анны, и наши опасения на ее счет.
        - Давай попозже встретимся, ладно? Мне еще к радисту надо зайти.
        - Зачем это?
        - Много будешь знать, сама знаешь, что случится. Телефон у меня здесь не берет, так что связаться с внешним миром можно только по рации. Или по межгороду, но для этого надо в какой-нибудь населенный пункт попасть. Завтра, вроде, стоянка намечается?
        - Ну да. Завтра Кедровка. Только это совсем маленький поселок.
        - В маленьких поселках тоже телефоны есть. В крайнем случае, придется опять радиста напрягать.
        - А зачем тебе связь с внешним миром?  - вспомнила я.
        - Тайна следствия,  - отмахнулся от меня Димыч и пошел изымать ключи.
        Вот и говори с ним! Эх, жалко, что я с радистом совсем не знакома.
        Димыч появился минут через двадцать, чем-то очень довольный.
        - Слушайте, удобная вещь эта рация!  - сообщил он нам.  - Вот так прижмет где-нибудь в отдаленном районе, куда сотовые операторы еще не добрались, и не даст пропасть.
        - С кем это ты по рации сумел пообщаться?  - спросила я как бы невзначай, чтобы не спугнуть бдительного опера и не услышать в очередной раз про тайну следствия.
        - С мужиками из отдела. Информацию кое-какую надо было пробить.
        - Пробил?
        - А то! Теперь Витька этот у меня в руках, можно сказать. А то носом крутил, разговаривать не желал. Вот он где у меня теперь,  - Димыч вытянул вперед кулак и потряс им для убедительности.
        Размер кулака и энергичность, с которой Захаров его демонстрировал, не оставляла бедному Витьке никаких надежд на спасение.
        - А что там с Витькой?
        - Да он, оказывается, на учете стоял в детской комнате. За хулиганку. Подраться любил пацан в средней школе. Ну, и павильон они как-то с дружками бомбанули. Пивом и шоколадками разжились. Так что, мне теперь есть, чем его прижать. Заговорит, как миленький.
        - Ты все-таки Витьку подозреваешь?
        - А как его не подозревать, когда он носом крутит?  - распалялся Димыч все больше.  - Я его просил по-человечески рассказать, кого он в тот день ждал на корме. А он мне что ответил? Что не мое дело. Я ему покажу, чье это дело. Он у меня попляшет.
        Я, хоть режьте, не понимала, какая связь между «бомбанутым» когда-то павильоном и убийством молодой девчонки? Что же, если человек когда-то в детской комнате на учете состоял, то его теперь во всех смертных грехах подозревать можно? Но переубеждать Димыча, особенно, когда он в таком взбудораженном состоянии - дело неблагодарное. Все равно сделает по-своему да еще и напомнит, что все бабы - по определению дуры. Жалко, конечно, Витьку, но лезть из-за этого упрямого балбеса на рожон совсем не хочется. Пусть выкручивается сам. Не надо было с Димычем связываться.
        - Кстати, хотите еще пикантных подробностей? Алекс этот ваш, который не то переводчик, не то альфонс, не то санитар в выездном дурдоме, оказывается, наш земляк.
        - Тоже мне новости!  - фыркнула я.  - Мы об этом сразу знали. Он сам сказал, что в России раньше жил, а потом с родителями уехал.
        - А он не сказал, что не просто из России уехал, а еще и из нашего города?  - Димыч явно наслаждался произведенным эффектом, рассматривал мое удивленное лицо и продолжать не торопился.  - Мы с ним, например, вообще, в соседних школах учились.
        - Это в какой он учился?  - встрепенулся Вадим.
        - В семьдесят девятой.
        - Так там же одни уроды.
        - Ну, может, потом уже и не одни уроды были. Ты не забывай, что он нас с тобой на десять лет младше. Может, там все изменилось за десять лет.
        - Ни фига там не могло измениться, в семьдесят девятой школе. Ни за десять лет, ни за двадцать. Как были уродами, так ими и остались. Так этот Алекс, или как его там, из семьдесят девятой, значит? Ну, правильно, чего удивляться? Кто, кроме уродов из семьдесят девятой, в альфонсы пойдет?
        - Эй, люди!  - попыталась я образумить ударившихся в воспоминания выпускников соседней школы.  - А при чем тут Алекс вообще? Или у нас уже сажают за то, что человек не в той школе учился? Димыч, ты зачем, вообще, про Алекса узнавал?
        - Да я много про кого узнавал,  - признался он.  - Мало ли какая информация пригодится. Подозревать-то кого хочешь можно.
        - Что значит, кого хочешь? К Алексу ты почему привязался?
        - А чем он лучше других? Тем более, он не совсем и иностранец.
        - Тем более, в семьдесят девятой школе учился,  - поддакнул Вадим.
        - При чем тут семьдесят девятая школа?!  - я уже не могла спокойно смотреть, как эти два дурня веселятся в такой серьезный момент.  - Какая разница, кто где учился? За что его в убийстве подозревают, объясните мне кто-нибудь.
        - Ну, а почему бы его не подозревать? Чем ты недовольна опять?  - не сдавался Димыч.  - Немку эту, Анну, значит, подозревать можно, а Алекса нельзя? Смотри сама, водку в бокал он вполне мог подлить.
        - Но он же, получается, в свой бокал подлил.
        - Ну, и что? Какой был ближе, в тот и подлил. А потом поменял. Если бы Анна эта тоже сок пила, мог и в ее бокал плеснуть.
        - А зачем ему Марту убивать?
        - А немке зачем?
        А действительно, в пылу споров с упрямым опером я как-то забыла, зачем же Анне понадобилось убивать Марту. Вроде, была у нас с Катей причина, такая ясная и логичная. А теперь все из головы вылетело.
        - Ну, потому что она маньячка,  - неуверенно предположила я и сразу же поняла, какой абсурдной и неубедительной эта причина выглядит.
        - А с чего вы это взяли?
        - Ну… так ведь только маньяки убивают без причины.
        Они заржали надо мной в два голоса. Просто остановиться не могли.
        А действительно, если разобраться, причин убивать Марту у Анны нет совершенно. Нам удобно было на нее думать из-за странностей в ее поведении. Но ведь чудачить за столом и убить человека - совсем не одно и то же. Да и если бы Анна была способна на убийство в моменты этих своих обострений, вряд ли она так спокойно разъезжала бы по миру. Ее в психушке держать надо в таком случае. По крайней мере, Алекс бы так запросто ее в круизы не возил.
        Пока я осознавала эту очевидную вещь, Димыч продолжал перечислять причины, по которым Алекса самого не стоило сбрасывать со счетов. Кроме уже упомянутой возможности подлить водку в бокал Марты, он припомнил и физическую силу молодого парня, и знание русского языка, а значит, возможность написать ту самую злополучную записку, и даже то, что Марта считает Алекса «плохим человеком».
        - Тоже мне, аргумент,  - фыркнула я.  - Мало ли кто кого плохим человеком считает?
        - Не скажи. Марта в людях очень хорошо разбирается. Да и общалась она с ним побольше нашего, могла заметить что-то такое.
        - Какое?
        - Подозрительное,  - не моргнув глазом, заявил Димыч.  - Если прямых улик нет, то любые подозрения сгодятся. Раз уж вам так приспичило кого-то из иностранцев в убийцы записать, берите Алекса. По всем статьям подходит. А мне не мешайте работать.
        Работает он, видите ли. Информацию на всех собирает. А мы, можно подумать, в бирюльки тут играем.
        - Между прочим, Алекс курит,  - сообщила я с равнодушным видом.  - Я сама видела. И сюда, на корму, заходит время от времени. Так что, он вполне может быть тем молодым туристом, которого видел Стасик.
        - Откуда известно, что он на корму заходит? Ты сама его видела?
        - Нет, не сама. Его Карина видела, когда он с Анной разговаривал…
        Я замерла на полуслове. Как же я могла об этом забыть? Еще немного, и я соглашусь с Димычем по поводу наших, бабских, умственных способностей.
        - Димка,  - заорала я, схватив его за руку,  - Карина видела Алекса на корме за день до убийства. И слышала, как он разговаривал с Анной. По-русски разговаривал, понимаешь! Анна понимает по-русски, она мне об этом хотела рассказать, а я не слушала толком, потому что мы все на нее злые были.
        - На кого злые были? На Анну?
        - Да при чем тут Анна? На Карину мы были злые, потому что Володин из-за нее нам разнос устроил с проверкой.
        - А рассказать об этом кто хотел?
        - Карина хотела. Кто же еще!
        Димыч посмотрел на меня с сожалением и потребовал:
        - А теперь еще раз четко, ясно и, желательно, по существу. Кто с кем на корме по-русски разговаривал, кто кому про это рассказал, кто Алекса видел за этим постыдным занятием?
        В этот момент на корму влетел запыхавшийся матрос и передал Вадиму слезную просьбу местной врачихи прийти в медпункт как можно быстрее.
        - Опять отравили кого-то?  - поинтересовался Димыч.
        Паренек задумался, вспоминая подробности, и отрицательно помотал головой.
        - Вроде нет. Сказала, срочно найти и позвать, а про отравление ничего не говорила.
        - Ну, хорошо, если так,  - успокоил всех Вадим и ушел, попросив без него ничего активно не расследовать, а то ему тоже интересно. Тем более, он может много чего порассказать про выпускников семьдесят девятой школы, добавив тем самым недостающих улик.
        Пока его не было, я подробно рассказала Димычу про наблюдения покойной Карины. Знала бы я, что это пригодится, слушала бы девчонку повнимательней.
        - Так значит, немка эта, Анна, понимает по-русски? Само по себе это не криминал. Марта вон тоже кое-что уже говорит. Непонятно только, почему Анна это скрывает. Ну, да ладно, не хочет демонстрировать знания языка, не надо. А вот зачем переводчику этому с ней на чужом языке беседовать, когда никто не видит? Может, это они так язык учат потихоньку? Что он ей говорил-то, напомни?
        - Что-то вроде: «Не бойся. Все под контролем. Делай, как я говорю, и все будет в порядке».
        - Да, мало похоже на урок русского,  - Димыч задумчиво почесал нос.  - Больше на шпионские игры смахивает.
        - Ты думаешь…
        - Ничего я не думаю!  - он даже руками на меня замахал.  - Не хватало мне только шпионов. И так придется с иностранными гражданами беседовать, не имея никаких полномочий. А ты еще со шпионами своими лезешь. Вспомни лучше, что еще Карина говорила.
        - Да ничего она не говорила. Она только начала про Анну рассказывать, а тут Володин зашел. И давай орать на ровном месте. Ну, мы все и разбежались. Это Карина уже потом мне шепотом дорассказала, что видела. Пока Володин до нас не дошел. А то он злой был, как черт.
        - Были причины?
        - Да ничего особенного. Просто разорался чего-то.
        Я закрыла глаза, пытаясь вспомнить все до мелочей. Вот мы стоим у нашей станции, в десятый раз переставляя бокалы на полке. Вот Карина, приподнявшись на цыпочки шепчет мне на ухо важную, по ее мнению, информацию. Вот показался разъяренный непонятно чем Андрюша. Стоп!
        - Он так кричит, потому что он его знакомый,  - повторила я вертящуюся на языке фразу.
        - Кто чей знакомый? Можешь ты яснее выражаться?
        - Это не я выражаюсь. Это Карина так сказала тогда. «Он так кричит, потому что он его знакомый».
        - И о ком это она?
        Я пожала плечами, в который раз мысленно ругая себя за легкомыслие. Вот отнеслась бы тогда к ее словам серьезнее, может, и не случилось бы самого страшного. Кто знает.
        Вадим вернулся примерно через полчаса и радостно закричал еще издалека:
        - А угадайте, кто у нас чуть ласты не склеил?
        Димыч уставился на него с обреченным видом.
        - Не переживай,  - успокоил друга Вадим,  - не пригодится пока морозилка. Откачали идиота.
        - Кто?  - поинтересовался Димыч зловещим голосом.
        - Не поверите, ребята. Алекс этот ваш. Из семьдесят девятой школы. Только о нем поговорили, и нате вам! Собственной персоной.
        - С ним-то что случилось?
        - С ним ничего страшного. Он сам себе злобный дурак. У него, у голубя, оказывается холецистит в стадии обострения, а он на жирное налегает. Ну, и свалился с приступом.
        - А сейчас он где?
        - В медпункте. Где ж ему еще быть в таком состоянии? Укололся и забылся, как говорится. Вы его к ужину не ждите, он до утра толком не очухается. Да и вообще, ему строгая диета теперь положена.
        Я аж подпрыгнула от такой новости. Алекса на ужине не будет - это же такая удача. Можно будет понаблюдать за Анной всласть. А может, и поговорить с ней удастся.
        Вдруг Димыч прав, и злодей в этой парочке Алекс, а Анна просто наивная тетка, пригревшая змею на груди.
        Как удачно все складывается!

* * *
        Понаблюдать за Анной на ужине не получилось. Восемнадцатый стол пустовал. Не было ни Алекса, отдыхающего в медпункте под действием снотворного, ни Анны, отказавшейся от ужина по неизвестной причине. Может, она боится выходить в люди одна? Или, если Алекс не соврал, не хочет никого видеть из-за своего теперешнего состояния?
        Как бы там ни было, мы с Катей надеялись зря. Анны не было. Удачное стечение обстоятельств пропадало впустую.
        К концу ужина Катю осенило.
        - Слушай, а давай сами к ней сходим. В каюту. Она же ужинать не пришла. Ну, вот, а мы как будто ей ужин отнесем. Заодно посмотрим, что там к чему.
        - Что именно посмотрим?  - уточнила я.
        - Там сообразим,  - Катя была настроена решительно.  - Это ведь такая удача, что Алекса поблизости нет. Может, она и не сумасшедшая никакая. Может, он все про нее выдумал. Из ревности, например. От нее теперь люди шарахаются, а она, бедняжка, не понимает, в чем причина.
        Катю несло, как Остапа Бендера. Не она ли некоторое время назад убеждала меня, что Анна - безжалостная убийца, а бедный Алекс - спаситель мира от разбушевавшихся маньяков? А теперь получается совсем наоборот. И опять так убедительно, что мне только и остается, что головой кивать.
        - А если она все-таки ненормальная?  - попыталась я охладить ее пыл.  - Если мы придем, а она на нас набросится? Или еще хуже, менеджеру пожалуется. Что тогда?
        - Если пожалуется, скажем, что о ней же заботились, ужин принесли. Ничего нам за это не будет. А если набросится… А давай твоего Димыча с собой позовем. Он нас спасет, если что.
        Я бы так на Димыча не надеялась. Этот скорее сам прихлопнет, как двух мушек-дрозофил, если рассвирепеет. Катя его не знает просто так хорошо, как я.
        Димыч, которого мы поймали на выходе из ресторана, нашу идею решительно не одобрил.
        - Делать вам нечего, вот что я скажу. Чего вы там собираетесь увидеть? Сумасшедшую тетку? Ну, посмотрите, а дальше что? Спросите, не она ли пыталась отравить милую старушку Марту? А она сразу раскается, во всем признается и пообещает так больше не делать. Отстаньте вы от иностранных подданных, по-хорошему прошу.
        Я многозначительно посмотрела на Катю. Все получилось в точности так, как я и предполагала. Хорошо хоть не сообщил, что все бабы - дуры. Это он просто Катю еще стесняется. Не привык.
        - А давайте, я с вами схожу,  - неожиданно подал голос Вадим.
        Мы все уставились на него недоуменно. Даже Димыч смотрел молча.
        - Ну, а что такого? Схожу, составлю компанию. Заодно посмотрю, действительно ли похожа эта ваша немка на сумасшедшую. Я не специалист, но некоторые характерные признаки разглядеть смогу. Если они имеют место быть, конечно.
        Мы, воодушевленные неожиданной поддержкой, согласно закивали, а Димыч, отошедший от первоначального ступора, поинтересовался:
        - И в каком качестве ты туда пойдешь? Тоже ужин понесешь голодающим?
        - Нет, я пойду туда как лечащий врач,  - ничуть не смутился Вадим.  - Я же Алекса этого осматривал. Вот и приду рассказать ей о его состоянии. Вдруг ей интересно, как чувствует себя секретарь.
        Договорились идти в каюту к Анне через полчаса. За это время мы с Катей, развив нечеловеческую скорость, успели убрать на станции и накрыть столы к завтраку. Обычно у нас на это уходит гораздо больше времени. Вот что значит, грамотное стимулирование. Главное, чтобы Володин про такие наши скрытые резервы не узнал. А то решит еще, чего доброго, сделать это ежедневной практикой. Набегаемся тогда.
        Вадим ждал нас у входа в ресторан. Рядом с ним топтался Димыч с хмурой физиономией. Я подумала, что Вадиму удалось его уговорить пойти всем вместе. Но оказалось, что это Димыч пытается до сих пор уговарить Вадима не влезать в возможный международный скандал.
        После недолгих жарких препирательств, пошли все-таки втроем. Димыч заявил, что у него дела есть поинтереснее. Он собирается с Витькой поговорить, как следует. Уж теперь-то тот от разговора по душам не отвертится.
        Мы поднялись на верхнюю палубу и, стараясь ступать бесшумно, подошли к двери каюты-люкс. За дверью было тихо.
        Катя вздохнула поглубже и постучала в дверь. Я подняла повыше поднос с ужином, чтобы сразу отсечь любые подозрения. Пусть Анна видит, что явились мы к ней вечером исключительно с целью накормить.
        Вадим за спиной скептически хмыкнул.
        За дверью каюты было по-прежнему тихо. Ни шагов, ни разговоров.
        Катя подняла руку, чтобы постучать еще раз, но в этот момент дверь неслышно отворилась.
        - Гутен абент,  - начали мы с Катей хором и застыли на полуслове, не успев убрать дурацкие улыбки.
        - Гутен таг,  - закончил в одиночестве неграмотный Вадим и удивленно посмотрел на нас, остолбеневших.
        В дверях каюты, покачиваясь на нетвердых ногах, стояла хмурая парикмахерша Михална, ссаженная с теплохода еще в Савельевске. Она обвела нас мутным взглядом и, шумно вздохнув, переступила порог каюты.
        Мы с Катей расступились, заворожено глядя на нее. Выглядела Михална ничуть не лучше того вечера, когда я увидела ее в дверях столовой. И перегаром от нее несло так же.
        Я зажмурилась и тряхнула изо всех сил головой. Вдруг мне все только кажется, и видение сейчас пройдет.
        Не получилось. «Видение» прошло мимо нас троих и, покачиваясь, направилось к лестнице, ведущей вниз, в главное фойе. Правой рукой Михална задумчиво касалась стены, будто проверяя, правильно ли выбрала направление.
        - Девчонки, да никакая она не сумасшедшая,  - тихо сказал Вадим.  - Она просто пьяная в стельку.
        Мы осторожно, стараясь ступать на цыпочках, зашли в каюту.
        Первое, что бросилось в глаза - дурацкий рыжий парик, который Анна носила в последние дни.
        Парик лежал рыжим ворохом на столе, рядом с пустым стаканом и недопитой литровой бутылкой виски.
        Анны в каюте не было.
        Глава 17
        - Девчонки! Парикмахершу ссаживают!
        Жанна забыла, видно, что в ресторане еще полно завтракающих туристов и заорала во всю свою луженую глотку.
        Помнится, именно эту фразу мы уже слышали недавно.
        Я скосила глаза в окно, чтобы еще разок увидеть это представление.
        Михалне в этом рейсе определенно не везло. Вчера, выйдя из каюты Анны Браух и отправившись блуждать по кораблю, она не успела даже спуститься на среднюю палубу. Прямо на узкой лестнице угодила в объятия к озадаченному старпому.
        Тот, хоть и помнил, как лично махал парикмахерше ручкой на пристани старинного города Савельевска, в обморок от неожиданности не упал. Видно, последние события его достаточно закалили. А может, после того как обнаружилась неучтенная рыба в опечатанной морозилке, старпома уже ничего не могло вывести из равновесия.
        Как бы там ни было, к появлению недавно ссаженной парикмахерши он отнесся как к невыполнению приказа. Со всеми вытекающими последствиями. А последствия вытекали простые и незамысловатые. Приказ должен быть выполнен, нарушения устранены.
        Ночь Михална коротала в рубке, под присмотром вахтенных офицеров, предупрежденных, что отвечают за нее головой. Дремала на принесенном с палубы пластиковом креслице, привалившись плечом к стене, и время от времени коротко всхрапывала и мотала головой, будто пытаясь отогнать назойливую муху.
        Рано утром старпом разбудил пленницу, надежно ухватил ее за запястье и решительно повел к выходу, в вязкий утренний туман.
        К тому моменту, когда теплоход подошел к пристани Кедровка, эта парочка уже давно томилась у трапа. Старпом теперь не просто держал Михалну за руку - второй, свободной, рукой он нежно приобнимал ее за плечи. Для надежности. Как будто боялся, что продемонстрировавшая неожиданную для своей комплекции прыть парикмахерша, извернувшись, растворится в тумане, чтобы снова появиться через пару дней, как навязчивый ночной кошмар.
        Наконец, «Михаил Зощенко» пришвартовался, матросы хлюпнули на залитый лужами берег деревянный трап. Старпом решительно потянул свою пленницу на выход.
        Но первыми ступить на неприветливую кедровскую землю у них не получилось.
        Оказалось, что с другой стороны на трап нацелился опер Захаров, до этого невидимый в тумане. Грохоча ногами по доскам и разбрызгивая лужи на берегу, Димыч стремительной торпедой унесся в едва видимую на горизонте Кедровку.
        Старпом бесцеремонно стащил Михалну на берег, повернул лицом в нужном направлении и даже придал небольшое ускорение, легонько подтолкнув в спину.
        Михална побрела в туман, а уже одураченный однажды старпом остался стоять на берегу, ежась от сырости. Видно, не надеялся на вахтенного матроса и решил сам, лично, воспрепятствовать проникновению неугомонной парикмахерши на борт.
        В общем, ничего особо интересного я в окно не увидела.
        Поняла только, что Димыч умчался в Кедровку не просто так, не достопримечательности осматривать. Даже на завтрак не пошел, так торопился. Небось, побежал телефон искать, чтобы еще какую-нибудь информацию проверить.
        Интересно, что он вчера сумел узнать от Витьки?
        Я вдруг вспомнила, что вчера не рассказала Димычу о том, что в каюте Анны оказалась невесть откуда взявшаяся Михална. А самой Анны мы так и не нашли. Я ему собиралась утром об этом рассказать, когда он на завтрак явится.
        Теперь придется до обеда ждать. А может, ему вчера Вадим все рассказал?
        Опять тоскливо заныло в животе. Навязчиво преследовала мысль, что все мы совершаем какую-то страшную ошибку.
        Выйдя из ресторана через служебный вход, я нос к носу столкнулась с Витькой и ахнула от неожиданности. Почти всю левую половину его лица занимал здоровенный лиловый кровоподтек.
        - Ой, Витя…  - только и смогла промямлить я, ошалело разглядывая этого красавца.
        - Не твое дело,  - буркнул он, не дожидаясь вопроса о происхождении синяка, и резко повернувшись, зашагал прочь по коридору.
        А ведь с ним вчера Димыч собирался серьезно поговорить.
        Я похолодела от догадки. Неужели это Захаров его так отделал? Не хотелось в это верить. Все-таки Димыч, каким бы хамом он ни казался, человек по натуре добрый. И даже жалостливый. Я его уже второй год знаю и могу заявлять это со всей ответственностью. Или не знаю? Может, на работе он совсем другой? Может, Витькин синяк - это так, цветочки еще? Да что же он, совсем сдурел?
        Я уже хотела кинуться вслед за Витькой, чтобы как-то утешить пострадавшего от милицейского произвола парня, но решила, что именно мое сочувствие его совсем не обрадует. Он же знает, что мы с Димычем близко знакомы. Подумает еще, что это я так изощренно издеваюсь.
        Почти все время до обеда я проболталась на главной палубе у трапа, поджидая Захарова. Нужно было как можно быстрее рассказать ему про Михалну, оказавшуюся за каким-то лядом в каюте у иностранки. И заодно поругать за суровое обращение с несчастным Витькой.
        Витька, кстати, все это время маячил неподалеку немым укором. Было как раз время его вахты, а суровый боцман не счел синяк уважительной причиной для освобождения от работы. «Фингал делу не помеха,  - сказал он коротко, увидев живописную Витькину морду на утреннем разводе.  - Меньше будешь на берег заглядывать».
        Так что, все время, что я топталась, высматривая возвращающегося на корабль Захарова, Витька болтался рядом, рассеянно возя тряпкой по перилам лестничного ограждения. Фингал был отчетливо виден из любой точки на палубе. Мне было неловко, как будто я имела к этому самое непосредственное отношение.
        Димыча я так и не дождалась. Когда время уже совсем поджимало, я бегом влетела в каюту, переоделась в форму и также бегом явилась в ресторан, удостоившись неодобрительного взгляда Володина.
        К моему огромному удивлению он ничего мне не сказал, хоть я и опоздала минут на десять. Что-то непонятное твориться с нашим Андрюшей. То орет из-за каждого пустяка, то смотрит сквозь пальцы на явные нарушения. Рассеянный стал и как будто все время испуганный. Неужели, все еще от убийства отойти не может?
        Димыч бегом вбежал по трапу перед самым отходом. Мы уже первых туристов кормили, когда я мельком взглянув в окно, заметила его, спешащего на теплоход.
        Увидев старпома, так и простоявшего с утра на палубе, Димыч обрадовался, и принялся что-то ему говорить, время от времени рубя кулаком воздух. Старпом кивал, соглашаясь.
        Явившись в свою вторую посадку на обед, довольный собой Димыч первым делом пришел на нашу станцию и сказал небрежно:
        - Если хочешь, приходи после обеда на корму. У меня есть просто потрясающие новости.
        - А наши потрясающие новости ты уже знаешь?  - не осталась я в долгу.  - Вадим тебе рассказал?
        - Нет, ничего он мне не рассказывал,  - насторожился Димыч.  - Давай выкладывай.
        Я вкратце рассказала ему про наш вчерашний визит в каюту Анны Браух. Выражение лица у Димки менялось просто на глазах: от рассеянно-высокомерного до сосредоточенного. А когда я закончила, передо мной стоял опер Захаров в лучшей своей ипостаси, готовый к немедленным решительным действиям, с горящими от неожиданного озарения глазами.
        - А где она сейчас?  - спросил он нетерпеливо.
        - Кто? Анна? Не знаю, в каюте ее нет.
        - Да не Анна! Ее-то, конечно, нет. Парикмахерша эта где?
        - В Кедровке,  - ответила я и опять ощутила тоску во всем организме. Мы, определенно, допустили какую-то страшную ошибку.
        - Как в Кедровке?  - заорал Димыч, испугав двух тихих швейцарских бабушек за ближайшим столом.  - Почему?
        - Ее старпом ссадил утром. Она ему вчера попалась на глаза, когда по теплоходу болталась пьяная, он разозлился ужасно и утром ссадил. Как только к берегу пристали. Она сразу после тебя сошла.
        - Идиот!  - схватился за голову Димыч и с надеждой посмотрел в окно.
        Надежда оказалась напрасной, теплоход «Михаил Зощенко» давно уже был на середине реки, продолжая движение к конечному пункту туристического маршрута.
        - Убью гада!  - пообещал Димыч и бегом бросился на выход.
        Глава 18
        После обеда на корме досталось всем. И отсутствующему старпому, и нам с Катей, и даже Вадиму за то, что не рассказал обо всем вчера вечером.
        - Да о чем рассказывать-то?  - орал в ответ Вадим.  - Я пошел посмотреть тетку на предмет явных признаков сумасшествия. Никаких признаков там нет. Максимум алкоголизм. Обыкновенная пьяная баба. О чем я тебе должен был рассказать?
        - О том, что баба эта не та, вот о чем!
        - Да я-то откуда знал, что она не та? Я эту парикмахершу раньше в глаза не видел.
        - Но девчонки же тебе сказали.
        - Да чего они сказали-то? Блеяли, как две овцы: Михална, Михална… Что я должен был из этого понять?
        На овец стоило бы, конечно, обидеться, но было не до того. Очень уж страшно сейчас Димыч выглядел.
        - Ты почему ко мне сразу не пришла?  - накинулся Захаров на меня.
        - Я хотела тебе утром рассказать.
        - Хотела она,  - скрипел он зубами.  - Вот где теперь эту бабу искать прикажете? А если она уже слиняла из этой Кедровки? Если менты местные ее не найдут?
        - А они ищут?
        - Ищут. Я с ними по рации связался, когда этот идиот теплоход разворачивать отказался. Ищут. Главное, чтобы она еще там была.
        - Из Кедровки не так-то просто уехать,  - подала голос Катя.  - Там же глухомань, автобусы не ходят. Надо ждать, пока судно какое-то мимо пойдет. Или с местными договариваться, чтобы на моторке отвезли. Но их еще уговорить надо.
        - Вот не дай бог уговорит,  - потерянно пробормотал Димыч.  - Мы тогда ее вообще не найдем.
        - Да не повезет ее никто, не бойся. Это знаешь, как надо уговаривать! Только если вопрос жизни и смерти…
        - Боюсь, у Михалны вашей как раз такой случай. Как раз вопрос жизни и смерти. А что вы на меня так удивленно смотрите? По-вашему, соучастие в убийстве не достаточно веский повод слинять любым возможным способом?
        - В убийстве?  - я не верила своим ушам.  - Михална - соучастница убийства?
        - Ну, по крайней мере, одного-то точно.
        - Одного? А разве их было несколько?
        Димыч обвел наши удивленные лица недоуменным взглядом и аж присвистнул.
        - Ну, вы даете, ребята! Вы что, ничего не поняли? Какая сумасшедшая немка? Это ваша Михална у вас обедала в рыжем парике.
        Сказать, что новость нас ошарашила - это все равно, что вообще промолчать. Я даже не пыталась осмыслить Димкины намеки на соучастие Михалны в каком-то там убийстве. Хватило информации, что она у нас в ресторане появлялась ежедневно, а нам это даже в голову не пришло. Как же такое могло прийти в голову, когда мы своими глазами видели, как парикмахершу ссадили в Савельевске?
        А ведь Анна в Савельевск не ходила. Это Карина сказала. А Катя ей тогда возразила, что видела, как Анна с Алексом под ручку возвращались.
        Тогда получается, Алекс знал, что вместо Анны в последние дни все видели корабельную парикмахершу? Ну, конечно знал! Абсурдно даже предполагать, что он не заметил подмены. И именно с Михалной, а не с Анной он разговаривал по-русски на корме, когда их услышала Карина. И мнимую депрессию они придумали, чтобы никто к Анне не лез и не узнал случайно, что это не она вовсе. Все он знал. Наверняка, и организовал весь этот маскарад тоже он. «Поверьте, он злой человек»,  - это Марта так про него сказала. И Анну еще жалела. А Анна…
        - Дим, а где же тогда настоящая Анна?  - спросила я, боясь сама додуматься до страшного, но очевидного ответа.
        - Настоящей Анны больше нет. Даже тела мы не нашли, хотя весь корабль обыскали. От тела они успели избавиться. Или, может, убили ее не здесь, на берегу где-нибудь.
        Убили. Слово это резануло слух, несмотря на то, что я была к нему готова. Ждала его и все равно боялась услышать. Убили крепкую веселую Анну. Превратили в труп, мертвое тело, вроде того, что выпало мне на руки из кладовки. Только Карину мы нашли, ее теперь родители похоронят. А Анну бросили неизвестно где, спрятали, чтобы никогда не найти. Даже в этом последнем праве - быть похороненной родственниками - ей отказано. Бедная богачка Анна.
        - А за что ее убили?  - спросила я тихонько.  - Из-за денег?
        - Скорее всего. Деньги - это первое, что приходит на ум. Вот только как он собирается эти деньги получить, он же ей не родственник. Тут вообще с мотивами ерунда выходит. Пусть Анну убили из-за денег, Карину потому, что боялись разоблачения. А Марта им чем помешала? Ее за что?
        - Марту?
        - А что, по-твоему, мы наблюдали тогда в ресторане? Когда ей водки в стакан плеснули. Покушение на убийство в полный рост. Если бы Вадик тогда не подсуетился, было бы у нас теперь три трупа. Вернее, два - Анну-то не нашли.
        У меня голова шла кругом от этих новостей. Анна, которую не нашли. Марта, чудом избежавшая смерти. Теперь понятно, почему она за другой стол пересела. Наверняка, догадалась, какая участь ее ждет. И ни словом не обмолвилась, вот это выдержка! А вот у Карины выдержки не было.
        - Тогда получается, Карину убили, потому что она обо всем догадалась?
        - Вряд ли она догадалась,  - покачал головой Димыч.  - Сами же говорите, она много чего видела, но часто не понимала, чему стала свидетелем. Скорее всего, она заметила что-то, чему не придала особого значения, а преступники испугались, что рано или поздно она сопоставит факты и обо всем догадается. Ну, или расскажет кому-то, кто вместо нее эти факты сопоставит. Карину убрали на всякий случай, для безопасности.
        - А Марту? Она что, тоже обо всем догадалась?
        - С Мартой вообще все непонятно. Можно, конечно, принять вашу версию о маньяке. И Анна, и Марта в нее, в принципе, укладываются. Но тогда Карину не должны были трогать. Если предположить, что маньяк убивает пожилых женщин, зачем ему молоденькая девчонка?
        - Потому, что догадалась. Анну и Марту - потому что маньяк, а Карину - по необходимости.
        - Что ты несешь?  - схватился за голову Димыч.  - Ты сама себя слышишь вообще?
        - Я тебе версии подбрасываю,  - обиделась я.
        - Голову ты мне морочишь, а не версии подбрасываешь. У каждого убийства должен быть мотив. А в случае с Мартой его нет. Мне иногда кажется, что там не один и тот же преступник действовал. Очень уж подход к делу разный.
        - Как это?
        - Ну, смотрите сами. Убийство Анны тщательно готовится. Один маскарад с парикмахершей чего стоит. Если бы вы не потащились к ней в каюту, затея бы вполне удалась. Никому ведь и в голову не приходило, что туристку в какой-то момент подменили. Внешне они похожи - фигура, рост. А в лицо никто особенно не вглядывался, тем более, что парик этот и не давал ничего толком разглядеть. Да плюс еще информация о непонятной депрессии, чуть ли не буйном помешательстве. Все было подготовлено заранее, и все было продумано, чтобы убийство скрыть до поры до времени. Кстати, в случае с Кариной подход примерно тот же. Опять все продумано до мелочей, даже кражу золотых украшений к делу приспособили. Заодно, перевели подозрения на вашу дуру-Зотову. От тела только не успели избавиться, но это спугнул кто-то, наверняка. Вспомните, все свидетели говорят, что в тот вечер очень уж много народу на корме побывало. Если бы не это, мы бы и Карину до сих пор искали. А в случае с Мартой все наперекосяк. Убийство пытались совершить практически у всех на глазах. Наглое, дерзкое, явно напоказ. Там даже от тела избавляться никто и не
думал. Такое ощущение, что Марту пытались убить, чтобы кого-то другого напугать. Или саму Марту наказать за что-то. Это не убийство, а казнь показательная.
        - Слушай,  - подал голос Вадим,  - а может, это и была казнь? Может, бабулька наша какой-нибудь мафии дорогу перешла?
        - Марта? Не смеши меня. Какое мафии может быть до нее дело?
        - Ну, может, не она сама. Может кто-то из родственников. У нее вон старший сын, она говорила, гостиничным бизнесом занимается. Может, это его наказать решили?
        Димыч энергично замотал головой и скорчил несчастное лицо.
        - Что я вам всем сделал, а? Чего вы меня изводите историями про маньяков-международников и суровую швейцарскую мафию? Вам всем надо меньше бандитских сериалов смотреть. В жизни все гораздо проще. И от этого страшнее.
        - Ну, а почему тогда Марту убить пытались? Может, она тоже что-то увидела, чего не следовало?
        - Вряд ли. Вы не забывайте, что первой убить пытались как раз Марту. Анна тогда еще точно жива была. Сначала Марту, потом Анну и потом только Карину, как ненужную свидетельницу.
        Точно. Так все и выходит. Первой пытались убить Марту. Которую и убивать не за что. Лишнего она не видела, и денег у нее нет. Никакой радости от ее смерти никому бы не было. Не то что Анна. От ее смерти обязательно какой-нибудь наследник выиграет. Хотя, Димыч же сказал, что он ей не родственник, и непонятно, как собирался воспользоваться моментом.
        - Дим, а кто убил-то? Кто Анне не родственник?
        - Не огорчай меня. Подумай хоть немножко.
        - Алекс?
        Ну конечно! Сок, разбавленный водкой. Маскарад с парикмахершей. История о мнимой депрессии, которую мы узнали от него. И на Карину он наорал, когда та сунулась к Анне с разговорами. Вернее, уже не к Анне. И по-русски он разговаривал уже не с Анной, а с Михалной, которая чего-то боялась. «Делай, как я скажу, и все будет в порядке». Карина услышала эти слова, но не догадалась, что они значат. А ее убили, чтобы лишить возможности догадаться.
        - Но подожди. А откуда Алекс узнал, что у Карины золото украли? Ты же сам говоришь, что этим обстоятельством удачно воспользовались. Но для того, чтобы воспользоваться, знать нужно.
        - Умница!  - в кои-то веки похвалил меня Димыч.  - Правильно рассуждаешь. Не мог он один это дело провернуть. Ему нужен был человек, который не только теплоход знает, как свои пять пальцев, но и распорядок дня тех же официанток. Ведь записку Карине подбросили во время ужина. Да и о том, что золото пропало, знали только члены команды. Какой бы болтушкой Карина ни была, а туристам на свою трудную долю все же не жаловалась. А значит что?
        - Сообщник,  - прошептали мы с Катей хором.
        - Правильно!
        - И ты решил, что это Михална? Но она не могла знать о пропавшем золоте, ее к тому времени ссадили уже. Ну, то есть, она была, конечно, на теплоходе, но под видом туристки.
        Я окончательно запуталась. Михална, которая была на борту, но ее как бы и не было. Сообщник, который про все знал. Но Димыч же сам сказал, что сообщница как раз парикмахерша. Каких же догадок он еще от нас хочет? Или был кто-то еще?
        - Правильно!  - Димыч сиял, как новый гривенник.  - Был еще кто-то. Кто все знал и помогал все организовывать. Михална, при всей своей важности для операции, всего лишь подсадная утка. Ее задачей было изображать до поры до времени убитую туристку. К тому же она алкоголичка, а значит, сообщница ненадежная. Не зря с нее Алекс глаз не спускал. Он бы ее вообще в люди не выводил, если бы можно было. Был еще третий. Тот, кто хорошо знает распорядок дня официанток, кто знал о пропавшем золоте, а заодно и о том, что за этим золотом Карина пойдет куда угодно, только намекни. И тот, кто слышал ее болтовню и расценил как угрозу всему мероприятию.
        - Но для этого надо работать в ресторане,  - растерянно сказала Катя.
        Димыч кивнул и вытащил из кармана лист факсовой бумаги.
        - Вот наш третий, собственной персоной. Они, оказывается, с этим Алексом в одном доме жили.
        Мы с Катей молча смотрели на листок. Имя, фамилия, отчество. Основные вехи биографии. Домашний адрес, подчеркнутый красным маркером. Этого не может быть! Получается, каждый день по три раза, приходя на работу, мы улыбались убийце нашей Карины. И с убийцей же обсуждали это чудовищное событие, горевали и плакали. Прав Димыч, в жизни все проще и от этого страшнее.
        - Ну, что,  - Димыч азартно потер руки.  - Пришла пора пообщаться с подозреваемым. Пока Алекс в медпункте отдыхает. Ты, кстати,  - обратился он к Вадиму,  - позаботься, чтобы он лежал там тихо и, желательно, под наркозом.
        - Наркоз не обещаю, но снотворного вколю, так и быть. Исключительно ради торжества правосудия.
        - Ради него, а как же! Только смотри, чтобы ни одна сволочь ему не рассказала по доброте душевной, что парикмахерша прокололась. Пусть пока побудет в неведении.
        Глава 19
        Витька Синцов в этом рейсе окончательно разуверился в человечестве. Сплошные подставы и разочарования ожидали его с тех пор, как он вернулся к вечерней вахте «из города» и прямо у трапа разругался с боцманом Сергеичем. И разругался-то на ровном месте. Сергеич встречал матросов у трапа и всем опаздывающим говорил что-нибудь от души, в зависимости от времени опоздания. Витьке тоже досталась своя порция Сергеичевых острот. Чего он тогда психанул? Всегда внимания не обращал, даже ухмылялся, бывало. На Сергеича вообще пацаны не обижались никогда, нормальный он мужик. Язва, конечно, знатная, но зато перед начальством за своих «обормотов» всегда горой. Всегда выгораживал перед тем же старпомом. Сам потом, правда, лекцию прочитает - мало не покажется. Но это ничего, это и потерпеть можно, он же не со зла, а для порядка. Вот и у трапа тоже для порядка стоит, когда они из города возвращаются. До вахты-то еще минут двадцать было, но у Сергеича свой подход и свой отсчет времени. Он так считал: ты еще до каюты должен дойти, да вещи положить, да переодеться, да перекурить с пацанами. И потом только, как следует
настроившись на предстоящую работу, на развод идти. А то знаю я вас, говорит, не успеете заступить, как сразу на перекур побежите. А на флоте порядок должен быть.
        И чего он психанул тогда? Настроение какое-то было с утра поганое. Предчувствие, что ли? В общем, пришел он хмурый и на весь мир злой. А тут Сергеич стоит, на часы выразительно поглядывает. И орет так, что его не только на всех четырех палубах, его за два квартала, наверно, слышно было. «Синцов,  - кричит,  - что ты плетешься, как под ручку с барышней? Ты может не заметил, что барышни рядом не наблюдается. Шевели давай колготками, не тянись, как непарный шелкопряд».
        Чего он на шелкопряда этого обиделся? Ерунда ведь. Сергеич вечно придумает что-нибудь, вроде и не обидное, и вообще не к месту, а зацепится в голове, не отвяжешься. Вот и непарный шелкопряд этот. Витька и не помнил точно, что это за штука такая, а обиделся. В основном, на «непарного», конечно. Ну, и на то, что барышни не наблюдается, а он как бы и не заметил. Все он заметил. И не только он - все уже в курсе были, что Карина его бортанула. То все хорошо было и все нравилось, а то вдруг передумала она. Фиг поймешь этих баб, чего им надо. А тут Сергеич со своим «непарным»…
        Он тогда тоже орать начал. Про то, что до вахты еще двадцать минут и не Сергеичево дело, с какой скоростью он идет. Захочет, вообще ползком будет передвигаться - время есть еще. Сергеич опешил слегка, не ожидал от него, а потом опомнился и пообещал устроить ему, Витьке, такую вахту, после которой он точно ползком будет передвигаться. Тут бы и заткнуться, да с глаз долой слинять побыстрее, пока боцман окончательно в раж не вошел. А он, дурак, препираться начал. Про права человека вспомнил и про «не ваше дело». В общем, пока орали, да пока переодевался в спешном порядке, на вахту, конечно, опоздал. И тут уж Сергеич отвел душеньку. Мало того, что Витька и в самом деле с вахты чуть не ползком приполз, так еще и пацаны на него злы - им ведь тоже досталось.
        Вот как начался рейс наперекосяк, так и идет все до сих пор.
        С Кариной толком поговорить так и не удалось. А потом ее убили. Витька с горя даже забыл, что она его бортанула, какие уж тут обиды, когда человека больше нет. Он только никак решить не мог, что чувствует. Раньше, когда его девки бросали (было пару раз, чего уж скрывать), все понятно было - все бабы такие, им только бы голову тебе поморочить, а потом хвостом вильнуть. А Карину жалко было. Хоть и голову морочила, и хвостом вильнула, а только обижаться на нее теперь как-то неправильно. Ведь нет уже человека. А на мертвого разве можно обижаться? Да и забылось сразу все. Думал, что если бы не убили ее, то и наладилось бы все, глядишь. Помирились бы. А теперь не помиришься, не наладится. Потому что гад какой-то задушил Каринку ни за что ни про что. Вот именно, убивать-то ее было не за что, она же безобидная была, хоть и вредная, конечно.
        А мент этот здоровый, что расследованием занимается, все к Витьке с расспросами подбирался. Из-за чего поссорились, да когда последний раз видел? Сначала не понимал, чего он прилип, а потом догадался. Это же он думает, что Витька Карину убил. Вот сволочь! Точно про них говорят, что им лишь бы невинного человека засадить и дело поскорей закрыть. А искать никто и не будет, схватят первого попавшегося. Вот он, Витька, и попался. Да еще все знали, что они поссорились и что он с Кариной поговорить пытался, поджидал ее после работы. Весь ресторан в курсе. Девки же вечно всем кости перемывают. Кто с кем, да кто от кого. «Дом-2» им тут смотреть негде, вот и выкручиваются как могут, наблюдают за теми, кто рядом. Ясно, что менту этому сразу про них с Кариной наболтали. А он и рад. Прилип, как банный лист, за каждый шаг ему отчитывайся.
        Мало ему неприятностей, так еще и Санек, санмеханик, вдруг узнавать перестал. Он в прошлом рейсе у Витьки денег занял, рыбу покупал. Отдам, клялся, как только в город придем, так сразу и отдам. Скину покупателю рыбу и тут же с тобой рассчитаюсь. Он и поверил, дурак. Как же своих не выручить? Тем более, и покупатель у Санька на рыбу есть, значит, деньги сразу придут. Он и занял. Как в город пришли, Санька искать не стал. Некогда было, да и неохота. Куда тот Санек денется? В рейсе отдаст, деньги целее будут. А то на берег сойдешь, тут же все и профукаешь.
        В первый день про деньги и не вспомнил, некогда было. А потом вдруг замечать стал, что Санек его вроде избегает. Как-то не оказывается рядом никогда. В столовой с ним Витька никак не пересечется, на корме его нет никогда. Сходил в каюту к нему, так и там его нет. Вот только что был, а тут вдруг нет. Только сосед его сидит, глазами хлопает и руками разводит. Побегал за ним Витька пару дней, а потом назначил через того же соседа встречу. На корме вечерком. Чтобы не помешал никто разговаривать. Ну и конечно, именно в тот вечер на корме народу было не протолкнуться. Стасик еще с расспросами привязался, как будто не все равно ему, кого это тут Витька ждет.
        Стасика он послал, а сам подождал до без пятнадцати двенадцать и пошел к этому гаду-Саньку в каюту. А там типа закрыто и все спят уже. Вот сволочь!
        Ну, ничего! Поймал он его в конце концов. Куда на теплоходе деться-то? Санек, дурак, думал, что вечно от него бегать будет. Чудило. Еще и вякать чего-то начал, когда Витька его поприжал легонько в подсобке. Ручонками размахивал. Пришлось объяснять, что к чему. Что нехорошо деньги чужие не отдавать и от кредиторов бегать. Тем более, когда к тебе по-хорошему.
        Санек сначала сопротивляться пытался, даже достал его пару раз. Потом успокоился. Вернее, Витька его успокоил. Но фингал все же успел получить. Вот гад все-таки этот Санек! Ходи теперь, свети фонарем. Сергеич теперь упражняется в остроумии, все простить не может, что Витька тогда с ним препирался.
        А менту этому он все как есть рассказал. Не потому, что у того бумажки были, где про детскую комнату написано. А просто надоело ему все. Как-то разом все надоело. Взял да и рассказал. Чего ему скрывать, он же не чужие деньги у этого козла требовал, а свои кровные.
        Мент от него и отстал. Оказывается, Каринку убили почти сразу после того, как он пошел Санька искать. Если бы задержался немного, может, и не было бы ничего. Карина бы жива осталась, и помирились бы, глядишь. А теперь вот только и остается, что себя ругать, за то, что ушел тогда.
        Так ведь, если бы знать… Может и не случилось бы ничего.
        Глава 20
        О происхождении Витькиного «фонаря» мы узнали в ресторане перед обедом. Недолго ему удавалось делать загадочный вид. На корабле все новости рано или поздно становятся общедоступной информацией.
        К огромному моему облегчению, автором потрясшего всех синяка оказался не Димыч. А то я уже начала опасаться, что это такие последствия допроса свидетеля.
        Захаров на меня даже слегка обиделся, когда я ему об этом намекнула.
        А чего обижаться? Поставил бы себя на мое место. Что мы имеем? Димыч собирался поговорить с Витькой, причем хвастался, что теперь церемониться с ним не будет и всю правду непременно узнает. И сразу после этого разговора допрошенный с пристрастием Витька щеголяет с новеньким фонарем под глазом. И как это прикажете понимать?
        Захаров фыркнул и напомнил мне, что «после этого» не значит «вследствие этого», и посоветовал не лезть не в свои дела.
        - Кстати, сегодня вечером ты абсолютно свободна.
        - Вот еще! Ты же собирался побеседовать кое с кем,  - я, как Остап Бендер, понизила голос «до полной конфиденциальности».  - Или ты передумал?
        - Я не передумал,  - невозмутимо ответил он, отцепляя мои пальцы от своего рукава.  - Но тебя я там видеть не хочу Ты мне мешать будешь.
        - Я тихонько,  - пообещала я.
        Но Димыч был непреклонен. Брать меня в качестве зрителя на допрос он отказался наотрез.
        - Ты вон какая нежная, из-за любого синяка переживаешь. Я при тебе не смогу допрос нормально вести.
        - Странные у тебя представления о нормальности. А без мордобоя ты не можешь допрашивать?
        Димыч окончательно выдернул у меня рукав и велел на глаза ему сегодня вечером не попадаться. Лучше вообще в каюте посидеть.
        Как же, нашел дурочку. В каюте меня сейчас ничто не удержит.
        Но спорить с ним я не стала. Пробраться на корму не так сложно, обойдусь и без официального приглашения. Главное, чтобы он не стал допрашивать у себя в каюте. Там потруднее будет подглядывать.
        Я кралась по палубе, а в голове вертелась какая-то ерунда. «Ночь опустилась на спящий город». Какой город? Какая ночь? Вместо спящего города мы имеем слегка притихший теплоход, а вместо опустившейся ночи - сплошное недоразумение. Именно недоразумение, иначе и не назовешь.
        В первом рейсе, помню, я вообще спать не могла, когда начались эти самые белые ночи. Дней пять ходила, как сомнамбула. Даже, помню, пару бокалов опрокинула, хорошо хоть не на туристов. Отказывался организм отключаться, хоть ты тресни. Потом привыкла, здесь все привыкают. Шторы плотные задергиваешь на окнах и спи себе.
        Вот только прятаться тяжело, когда солнце вообще не заходит. Было бы темно, на корме бы фонарь горел, можно было наблюдать за происходящим, оставаясь в тени. А сейчас я вся как на ладони. Хоть и крадусь, прижимаясь спиной к стенке, но стоит Димычу выглянуть за какой-нибудь надобностью, и весь мой дерзкий план провалится.
        Я задержала дыхание и сделала еще несколько бесшумных шагов. Ну, мне хотелось, чтобы они были бесшумными.
        До кормы оставалось всего ничего. Даже голоса уже были слышны. Вот только разобрать, о чем говорят, пока не удавалось.
        Я сделала еще пару шажков и вытянула шею.
        - А поговорить нам все равно придется,  - услышала я Димыча.  - И чем раньше этот разговор у нас состоится, тем лучше. Для тебя лучше.
        Повезло мне, что они на корме обосновались, а то пришлось бы сейчас под окном каюты торчать. Причем, «торчать» в прямом смысле не получилось бы. Пришлось бы на корточках сидеть все время. А это долго. Судя по всему, наш подозреваемый «колоться» не собирается.
        - Ты пойми, дурашка,  - говорил Димыч ласково,  - я ведь и так все уже знаю. А чего не знаю, то из подельника твоего вытащу. Уж он-то ломаться не будет. Для него оказать помощь следствию - единственный выход. Так что, он поможет, не сомневайся. Только и тебя утопит. Сам соучастником пойдет, а ты - организатором. Надо оно тебе?
        В ответ раздалось что-то невнятное, потом какой-то шорох и резкое Захаровское: «Сидеть!», от которого присела даже я, хоть Димыч меня видеть не мог, а значит и не мне это было адресовано. Что-что, а гаркнуть, как следует, он умеет. Может парадами командовать или демонстрации разгонять без всякого мегафона.
        Я продвинулась вперед еще немного и, наконец, смогла увидеть все своими глазами.
        На корме, напротив друг друга, стояли два пластиковых кресла, позаимствованных с верхней палубы. На одном, расставив ноги и опираясь локтями на колени, сидел Димыч. Он жмурился от дующего в лицо ветра и время от времени шмыгал носом. На втором креслице, вжавшись в спинку, сидел Володин. Очень бледный и с очень злым лицом. Когда у Володина случалось такое лицо, мы, официантки, обычно не ждали для себя ничего хорошего. Я и сейчас непроизвольно поежилась, ожидая разноса.
        Но сейчас хозяином положения был все-таки Димыч. Поэтому Андрюша наш сидел смирно, после Димкиного окрика, и орать не собирался. Но и соглашаться, похоже, был не намерен.
        - Я на тебя жалобу напишу,  - пообещал он Димычу.  - Ты тут вообще никто. Даже не при исполнении. Где у тебя санкции?
        - Какие?
        - Какие-нибудь,  - растерялся Володин, но быстро пришел в себя.  - Это произвол. Вы не имеете права меня арестовывать. Это незаконное задержание.
        - Еще про похищение человека напиши. Это покруче будет,  - посоветовал со скамейки Вадим. Он сидел там, сразу незаметный, и курил, прикрывая сигарету от ветра ладонью.  - А то незаконным задержанием сейчас и не удивишь никого. А ты на жалость дави.
        - На жалость тут дави, не дави - бесполезно. Все улики же против него. Отпечатки пальцев, опять же.
        - Какие отпечатки? На чем?  - заорал Володин, выходя из себя. Как все блондины, он легко краснел и сейчас сидел просто бордовый.
        - На веревке!  - заорал в ответ Димыч.  - Которой девчонку задушили.
        - Какая веревка? Не было там веревки.
        - А ты откуда знаешь, что не было? Ты же ничего не видел.
        Володин замер испуганно, но потом шумно сглотнул и взял себя в руки.
        - Рассказывали.
        - Кто?  - Димыч смотрел на него в упор и даже слегка надвинулся сверху, заставив еще больше вжаться в спинку шаткого кресла.  - Кто тебе рассказал, что мы нашли, а что нет?
        - Нечипорук рассказывал. Он был там, когда вы ее нашли. И никакой веревки не видел.
        - Правильно, потому что мы нашли ее совсем не там. Ты же прекрасно знаешь, что веревку вы вместе с убитой не оставили. Веревку мы позже нашли, и на ней твои отпечатки.
        - Нет там моих отпечатков,  - заголосил Андрюша.  - Я жаловаться буду. Нет моих отпечатков на веревке.
        - Как же нет, когда ты этой самой веревкой девчонку задушил?
        Димыч схватил Володина за плечи и тряхнул, как тряпичную куклу. Тот ударился спиной о ребро спинки и заговорил быстро-быстро, испуганно глядя на разъяренного Захарова:
        - Я не душил никого, не может там быть моих отпечатков, я эту веревку даже не трогал, нет там отпечатков.
        - Не душил? Просто рядом постоял, да? Ты ей записку написал?
        - Не знаю я никакой записки,  - Володин окончательно пришел в себя и завел прежнюю песню.  - Я жаловаться на вас буду. Это произвол.
        - Надоел ты мне с жалобами и произволом,  - сказал Димыч, расстегивая кобуру.
        Он достал пистолет и помахал им перед Володинским носом. Очень убедительно помахал, если бы я не знала заранее, что пистолет газовый, решила бы, что Захаров решил пристрелить строптивца. Или, как в кино, приставить пистолет к затылку и узнать все, что требуется.
        Димыч, кстати, почти так и поступил. Поднял пистолет и ткнул им Андрюше в лоб.
        - Я тебя пристрелю сейчас без всяких санкций,  - пообещал он вкрадчиво.  - А труп за борт сброшу. Скажу, что ты стал очередной жертвой корабельного маньяка.
        - Э-э-э,  - Володин отодвинулся, насколько это было возможно в его положении, и даже попытался схватиться за пистолет руками.
        Димыч попытку пресек, ударив его по руке, а ствол вдавил в лоб посильнее.
        - Погоди,  - Вадим поднялся со своего места и подошел к теплой компании.  - На фига нам шум? Да еще кровью все забрызгаешь, отмывать потом. И не узнаем мы ничего, если ты его пристрелишь. У меня другая идея есть. Я сейчас, пару минут.
        Вадим бодро пошел в мою сторону.
        Деваться мне было некуда, убегать поздно. Я скорчила жалобное лицо, так, на всякий случай, и стала дожидаться, когда меня обнаружат.
        Обнаружили меня быстро. Вадим даже, как будто, и не удивился особо, увидев меня за углом. Молча взял за руку и вывел на всеобщее обозрение.
        - Те же и неугомонная Наталья,  - объявил он торжественно.
        Димыч обернулся ко мне. Пистолет он так и держал перед собой, поэтому теперь уже я почувствовала себя очень неуютно, разглядывая направленный на меня ствол. Попытавшегося встать Володина, он, не глядя, придавил рукой к сиденью.
        - Я же тебе сказал в каюте сидеть.
        Я понуро кивнула головой. Спорить не хотелось. Хотелось остаться и поприсутствовать. Только страшновато было, что это за идея у Вадима родилась. Предчувствия у меня какие-то нехорошие.
        Димыч велел мне сесть на скамейку и никак себя не проявлять. Так и сказал: «Если я тебя хоть замечу, лично отволоку в каюту и запру». Меня даже не перспектива быть запертой напугала, нет. Я представила подробно процесс волочения меня в каюту, с Димкиными ругательствами сквозь зубы, с попутными ударами об углы, некстати подвернувшиеся на пути, с ковровой дорожкой в коридоре, за которую я обязательно зацеплюсь ногой, чем вызову еще большее Димкино возмущение. Вот обязательно зацеплюсь, я же себя знаю. Поэтому я послушно села на теплую после Вадима скамейку и стала украдкой разглядывать Володина. Пялиться в открытую было неудобно.
        Володин моему присутствию совсем не обрадовался.
        - Надо было тебя еще в Савельевске ссадить,  - прошипел он.  - Вот вечно за свою доброту страдаю. И тебя, и Манукян. Сколько вы мне крови попортили.
        Он говорил со мной, но смотрел мимо, куда-то вверх, как будто пытался заглянуть на среднюю палубу. А может, надеялся, что там, «этажом выше», кто-то есть, и этот кто-то его услышит и спасет, вырвет из лап озверевшего Димыча. А может, он тоже стеснялся разглядывать меня в открытую, вот и бурчал в сторону. Но все равно было обидно. Когда это я ему успела кровь попортить? Работала не хуже других, даже Карину одергивала и старалась лишний раз на глаза Володину не выпускать. И вот она благодарность!
        Вадим вернулся с чемоданчиком. Вид у него при этом был зловещий. Он, кажется, специально делал зверское выражение лица. Ни дать ни взять, доктор Смерть. Даже на меня, успевшую за эти дни неплохо его узнать, это произвело впечатление. Что уж говорить о Володине.
        Андрюша смотрел, не отрываясь, на чемоданчик и трясся мелкой дрожью. Я сначала приписала это сильному испугу. Даже подумала, что Вадим, пожалуй, перегибает палку, чего уж до инфаркта человека доводить? Врач все-таки, представитель самой гуманной профессии. Но потом пригляделась и поняла, что дрожит Володин, скорее всего, не от страха, а от холода. Одет он был только в футболку, а ветер сегодня холодный. И вообще, мы уже на севере, здесь даже летом надо одеваться теплее.
        - Ему холодно,  - сказала я тихонько и показала глазами на пленника.
        - Сейчас согреем,  - пообещал Вадим, ухмыльнувшись.
        Он поставил чемоданчик на скамейку рядом со мной, открыл, любовно оглядел содержимое и, потирая руки, сказал:
        - Ну-с, приступим!
        Первым делом он вытащил из кармана куртки пару синтетических ремней. Судя по болтающимся на них застежкам, это были ремни от спортивных сумок. Он протянул их Димычу и предложил:
        - Давай только привяжем клиента. Для верности. А то всяко может случиться.
        Димыч сунул пистолет в кобуру, взял ремень и, растянув его в руках, стал обходить вокруг сидящего Володина, примериваясь. Время от времени он прикладывал ремень к «клиенту» и щурил один глаз. Наконец, сгробастав обе руки несчастного метрдотеля, стал связывать их за спиной.
        - Нет, не так,  - остановил его Вадим.  - Руки оставь относительно свободными. Руки нам пригодятся. К стулу его привяжи покрепче.
        Димыч привязал Володина покрепче, пропустив ремень под мышками и связав позади кресельной спинки. Вторым ремнем, покороче, он привязал к ножке кресла правую Андрюшину ногу. На левую веревок уже не хватило, и Димыч махнул рукой, сказав, что от него все равно не убежать, а свободную ногу он при необходимости просто сломает.
        Вадим подошел к «клиенту», присел на корточки, и заглядывая ему в глаза, заговорил проникновенно.
        - Значит так. Стрелять мы не будем, ни к чему это. Мордобой - тоже не наш метод. И вообще, физическое насилие давно уже не модно. Вчерашний день. Мы люди современные, новейшим научным разработкам не чуждые, поэтому будем действовать по-другому. Есть такая штука - фармакология.
        Володин с ужасом смотрел на сидящего перед ним щуплого мужичка, ласковым голосом расписывающего прелести фармакологии. Он заметно побледнел и даже ерзать на стуле перестал. Только дрожал по инерции.
        - Ну, так вот,  - продолжал Вадим, оценив произведенный эффект.  - Фармакология эта самая не стоит на месте, как ты понимаешь. Она вовсю развивается. В том числе, развивается она и на службе у наших доблестных правоохранительных органов. И вот одно замечательное ее достижение ты сейчас сможешь испытать на себе.
        - Я жаловаться буду,  - вспомнил Володин, но как-то неуверенно.
        - Если успеешь.
        - Я бы все же от старого доброго мордобоя не отказывался,  - встрял Димыч.
        - Обойдемся без этих варварских методов,  - Вадим подмигнул Володину, но сделал только хуже. Андрюша еще больше побледнел и вжался в кресло.  - Так вот, фармакология. Знаешь ли ты, мой юный друг, что такое инсульт? Конечно знаешь, ты же образованный. А знаешь, что инсульт может случиться не только по естественным причинам, но его можно и организовать намеренно? Тоже, наверняка, что-то такое слышал. Существуют такие препараты, которые достаточно ввести человеку, и готово! Будет мы иметь ясную и четкую картину кровоизлияния в мозг. Обязательно с летальным исходом, а как же! Другой исход нам неинтересен. И главное, ни одно вскрытие не покажет, что инсульт этот произошел не сам по себе. Представляешь, до чего наука дошла!
        Вадим сделал паузу и обвел нас довольным взглядом, наслаждаясь произведенным эффектом. Я лихорадочно пыталась сообразить, к чему он клонит, но боялась поверить. Не собирается же он Володину инсульт «организовывать»? Или собирается? Чем же он тогда отличается от тех, кто убил Анну и Карину? Собственные догадки пугали больше рассказов о чудесах карательной фармакологии.
        - Но самое интересное не это. Нам сейчас гораздо интереснее другие препараты. Которые не во всех случаях приводят к летальному исходу, а только при определенных условиях. Ты ведь слышал про детектор лжи? Конечно слышал, кто бы сомневался! Там ведь как определяют, врет человек или говорит правду? По учащенному пульсу, повышенному потоотделению. Волнуется, короче, человек, когда врать пытается. И от волнения меняются у него в организме некоторые показатели. Пока все понятно? Хорошо. Я уже подошел к самому главному. Придумали умные дядьки такое лекарство, которое очень чутко реагирует на изменение этих самых параметров в организме. Я тебя сейчас не буду грузить про биохимию крови и всякое такое - тебе, я вижу, сейчас не до этого. Если говорить проще, это лекарство абсолютно безвредно для организма, пока организм ведет себя нормально. Но если в нем меняются вот эти самые параметры, про которые мы говорили вскользь, то лекарство это начинает с организмом активно взаимодействовать. И тогда случается тот самый искусственно вызванный инсульт с летальным исходом. Понял механизм? Пока человек говорит
правду, лекарство ему не вредит, как только соврет - ему каюк. Кровоизлияние в мозг, судороги, понос, смерть. Ну, про понос - это я погорячился. Таких случаев пока не наблюдалось. А все остальное в силе. Слышал что-нибудь про «сыворотку правды»? Вот это она и есть. Все рассказы про то, что человек говорить начинает под воздействием этой сыворотки, просто красивый миф. Это я тебе как фармацевт фармацевту говорю. Человек просто жить хочет, вот и боится врать. А самое плохое знаешь что? То, что безвредна эта самая «сыворотка» для организма не навсегда, а только в течение получаса. В среднем. У некоторых даже меньше. Потом надо противоядие вколоть, иначе все равно инсульт случится. Так что, у клиента есть полчаса максимум, чтобы заговорить. Причем, правду рассказать. А если он молчать вздумает или врать, конец один. Ну, ты помнишь про судороги, да?
        Володин с ужасом смотрел на улыбающегося Вадима и даже не кивал уже, как поначалу. Моргал только часто-часто.
        - Я к чему это все рассказываю?  - сказал Вадим, поднимаясь.  - К тому, что сейчас ты, голуба, испробуешь действие этого чуда-препарата на себе. Нам даже труп прятать не надо будет, если что. Это же не механическая асфиксия, как у несчастной девчонки, это нормальный такой инсульт. Сейчас даже у молодых встречается. А у тебя работа нервная, ты в группе риска как раз. Товарищ капитан, подготовьте клиента к процедуре,  - обратился он к Димычу.
        Димыч, внимательно слушавший эту импровизированную лекцию, согласно кивнул и подошел к белому, как мел, Володину.
        - Руку приготовь, чтобы не дергался,  - деловито продолжил Вадим.  - А то иглу может сломать.
        Вадим порылся в чемоданчике, пошуршал упаковками и извлек на свет божий шприц каких-то невероятных размеров. Выглядело это чудо медицинской техники просто угрожающе. Насвистывая, он набрал в этот чудо-шприц содержимое двух здоровенных ампул, взял в свободную руку жгут и медленно пошел на Володина.
        Тот забился в крепких Захаровских руках и заверещал по-заячьи.
        Я никогда не слышала, как верещат зайцы, зато читала в какой-то книжке. В детстве это, помню, произвело на меня сильное впечатление. Подумалось, что на грани, переступить которую страшно любому живому существу, даже те, кто верещать не умеют, все равно делают это. Уж как получится. Жить-то охота. Даже несчастные зайцы, потерявшие надежду на спасение, верещат. Что же говорить про Володина…
        - Вы что, охренели?  - шепотом спросила я.
        - На месте сиди!  - рявкнул на меня Димыч, не поворачивая головы.
        Со своего места мне было плохо видно, что там у них происходит. Только две спины да дергающиеся ноги, которыми Володин скреб палубу. Ничего другого он сделать не мог - вырваться из Димкиных лап никому еще не удавалось.
        Этот кошмар продолжался минуты две. Может, и больше, но мне от страха казалось, что целую вечность. Наконец, Димыч с Вадимом расступились.
        - Можешь его, отвязать, кстати. Теперь это уже не имеет значения.
        - А не убежит?
        - Куда? Противоядие-то у меня. Далеко он убежит за полчаса?
        Димыч отвязал странно обмякшего Володина и сел на второе кресло.
        - Ты спрашивай давай, не тяни,  - поторопил его Вадим.  - Пока клиент наш не окочурился.
        Вадим сел рядом с видом человека, сделавшего большое дело. Закурил и подмигнул мне заговорщицки. Я не стала отвечать. Даже смотреть в его сторону не стала. Так вдруг противны мне стали они оба. Справились со связанным человеком. Что ему теперь делать? Жить-то любому хочется, в этом Вадим прав. Сейчас он наговорит им всего, что они хотят услышать. А вдруг, это правда не он? Получается, Володин сейчас себя оговорит, Димыч его посадит, и разойдутся все со спокойной душой. А убийца настоящий уйдет. И Володин будет за чужое преступление срок мотать? Сволочи они оба! Как все раскрылось-то неожиданно.
        Я уже собиралась сказать все это им обоим, когда вспомнила важную деталь.
        Ведь Вадим говорил, что не только молчать «клиенту» опасно, но и врать. Получается, оговаривать себя Володину тоже не выгодно. Да что там, смертельно опасно. Если он начнет говорить то, что хотят услышать Димыч с Вадимом, но что правдой не является, ему все равно конец.
        Может, не так уж плох этот способ? Но Андрюшу все равно жалко. Не хотела бы я оказаться на его месте.
        Володин вдруг заплакал. Неумело, суетливо, быстро-быстро размазывая по щекам слезы.
        - Чего вам надо от меня?  - крикнул он срывающимся голосом.
        - Правду. Карину кто убил?
        - Это не я. Я не убивал никого, честное слово.
        - Это мы уже слышали. Ты не убивал, просто рядом постоял, да?
        - Да,  - сказал Володин неуверенно.
        - Про изменение биохимических параметров еще разок позволю себе напомнить,  - подал голос Вадим.  - Если реакция пойдет, никакое противоядие уже не поможет. Соврешь один раз, и все. Ситуация выйдет из-под контроля.
        Он поднялся и взял Володина за запястье.
        - Ну, вот, пульс уже учащенный. Неужели просто постоял рядом?
        - Ну… я за руки ее держал. Мне Леха велел. А то она дергаться стала, руками махать.
        - Просто за руки подержал, значит,  - уточнил Димыч мрачно.  - А так не убивал никого. Только подержал, чтобы этому ублюдку удобнее душить было. Немку тоже за руки держал? Или она не дергалась?
        - Нет, она сонная была. Ей Леха снотворного дал, она почти спала.
        - Не сопротивлялась, значит. Выходит, здесь вообще чистенький. Даже не держал, только смотрел, на подхвате был. Труп куда дели?
        - За борт,  - Володин мотнул назад головой.
        - Кровь на палубе ее была?
        - Ее. Леха сначала хотел труп разрезать, чтобы легче было выбрасывать, а то она здоровая, тяжелая…
        Володин говорил торопясь, глотая слова, время от времени глубоко вдыхая, будто убеждаясь, что дышать еще может, ведь говорит правду, значит выживет, вон и дышать пока получается.
        Плакать он перестал. Теперь по лицу его катился пот, а не слезы. Он снова покраснел. И говорил быстро-быстро, торопился, чтобы уложиться в отведенные полчаса, или сколько там ему осталось. Торопливо рассказывал, как они пытались расчленить убитую Анну, потому что дотащить до борта грузное тело у них не получалось даже вдвоем. Как искал он топор, а тот, что был на пожарном щите, оказался совсем тупым, и Леха орал на него, что сам он тупой, как этот топор. А ножом расчленить не получалось. И тогда они дотащили немецкую бабку до борта волоком, подняли в три приема и переваливали за борт. И кровью все угваздали, а Леха его заставил все отмывать, сам не захотел руки марать. Сказал, что самую тяжелую работу уже сделал, а от него требуется ерунда, раз ни на что большее он не способен.
        Я смотрела на него, суетящегося, выговаривающего себе жизнь, и старалась не думать, что все, рассказанное им, правда. Не может быть, чтобы вот этот самый Андрюша, который ежедневно изводил нас мелкими придирками, бегал по палубе в поисках топора, а потом злился, что топор тупой, что не получается разрубить на куски труп. Но ведь труп - это то, что совсем недавно было живым человеком. Думающим, все чувствующим, теплым. Ведь это же Анна. Крепкая, громогласная, дующая пиво, хохочущая над шутками Марты. Совсем недавно еще живая Анна. Богачка Анна. А они ее - топором. Волоком до борта. Еще недавно живую и теплую. И никакого сожаления, даже сейчас. Только досада, что не получилось сразу выбросить труп, пришлось повозиться.
        Да наш ли это Володин? Я пялилась на него уже в открытую, не стесняясь. Ведь второй месяц работаем бок о бок, злимся друг на друга, раздражаемся, даже ругаемся иногда. Но подумать, что Володин может кого-то душить и расчленять, да еще потом об этом небрежно рассказывать - это не могло даже в голову прийти. Неужели мы его не разглядели? Или он раньше таким не был? А когда стал? Сколько вообще нужно времени человеку, чтобы убить в себе все человеческое?
        А Карина, получается, что-то разглядела в Володине? Или ничего не разглядела, просто увидела или услышала случайно что-то?
        Словно услышав мои мысли, Димыч спросил:
        - Девчонку за что убили?
        - Да она Леху видела, когда он с Михалной по-русски разговаривал. Начала болтать везде. Потом к Михалне давай лезть с разговорами, вот Леха и сказал, что надо от нее избавляться, пока никому рассказать не успела. Она догадалась, по ходу.
        - А кто такой Леха?  - спросила я Димыча.  - Алекс, что ли?
        - Да. Он Алексей Иванович Маутер. Это пока здесь жил. А в Германии стал Алексом.
        - Марту за что убить хотели?  - подал голос Вадим.  - Тоже догадалась?
        - Мы ее не хотели убивать,  - Володин прижал руки к груди и даже вперед подался всем телом.  - Она с бабкой этой очень активно общалась. Леха думал, что за пару дней она ни с кем толком познакомиться не успеет, а тут Марта эта. Лезет и лезет, прямо не разлей вода стали. Она бы сразу поняла, что немка другая. Тем более, Михална по-немецки ни в зуб ногой. Надо было как-то нейтрализовать эту Марту. А тут она про аллергию свою сказала. Мы и подумали, что надо подлить ей незаметно чего-нибудь алкогольного. Она хлебнет, сыпью покроется, будет в каюте сидеть, пока не пройдет все. Нам не помешает. Мы же не знали, что она задыхаться начнет.
        Димыч вытащил из внутреннего кармана куртки блокнот и ручку, раскрыл, пристроил на коленке.
        - А теперь давай с самого начала и подробно.
        - Если подробно, долго получится,  - Володин испуганно глянул на Димыча.
        - А мы разве торопимся куда?
        - Так ведь полчаса…
        - Ах да, я и забыл совсем. Но ты не бойся, я быстро пишу, успеем за полчаса. Ты, главное, рассказывай, не ломайся.
        Андрюша ломаться не стал. История, которую он рассказал, выглядела совсем неправдоподобно. Я даже забеспокоилась, как бы он себе инсульт враками не заработал. Но он сидел живой-здоровый, так что пришлось поверить.
        Глава 21
        Алекс Маутер, бывший Алексей Иванович, оказался в секретарях у фрау Браух случайно. Знакомый рассказал про богатую вдову, у которой секретари особо не задерживались. Дело было даже не в скверном характере нанимательницы, хотя ангелом ее никто бы не назвал, а в ее невероятной прижимистости. Очень уж жадной была вдова герра Брауха, унаследовавшая, кроме завода полимеров, еще и немалую сумму в ценных бумагах, приносящих стабильный доход. Когда Алексу назвали примерную сумму состояния Анны, он даже присвистнул. Ему, недавнему эмигранту, перебивающемуся по сути случайными заработками, даже представить такую уйму деньжищ было трудно. А уж идея устроиться к такой богачке личным секретарем казалось вовсе абсурдной. С улицы на такие должности не попадают.
        Приятель, однако, успокоил Алекса, сказав, что найти себе секретаря Анна сейчас сможет только с улицы, потому что слухами о ее сквалыжности земля полнится, и коренные немцы работать к ней не пойдут. А эмигранты ее не устраивают, потому что в основном плохо знают немецкий. За редким исключением.
        Алекс как раз и был таким исключением - язык он знал. Диплом преподавателя немецкого языка, плюс незаурядные способности сослужили ему добрую службу. Не зря он на дополнительные занятия ходил.
        Увидев Анну впервые, он решил, что приятель решил его разыграть. Очень уж не вязался внешний вид нанимательницы с рассказами о ней. Анна оказалась веселой, громогласной, активно жестикулирующей. Алекс все боялся, что, увлеченная беседой, она смахнет со стола какую-нибудь фарфоровую штучку. Их там много стояло. Тогда еще подумалось, что Анне, разведшей такой бардак на письменном столе, непременно нужен секретарь. Должен же кто-то хоть немного следить за порядком. А то в этом фарфоровом бедламе черт ногу сломит. Если и в делах у нее такой же кавардак, то жадность и прижимистость ее совершенно напрасны - деньги должны просто утекать сквозь пальцы.
        Он согласился на предложенную смехотворную сумму секретарского оклада. Немцы за такие деньги, действительно, работать не станут. Уважают они себя. И порядок уважают. Им, небось, и в голову не приходит, что у такой растяпы, как Анна Браух, всегда можно поживиться и помимо зарплаты. Сама на это толкает. До сих пор ей везло, что не нарвалась на бывшего «нашего». Немцы если и воровали, то по мелочи. А здесь можно и по крупному тянуть, никто не заметит. Пусть бабка радуется, что нищего эмигранта вокруг пальца обвела. Посмотрим, кто потом радоваться будет.
        Первоначальная эйфория прошла через неделю, когда Алекс нечаянно смахнул рукавом со стола фарфорового гнома. Тот упал на ковер рядом со столом и развалился на две аккуратные половинки. Недоумевающий Алекс смотрел на эти половинки, как дурак. Ведь не должен был разбиться. Ведь ковер же. Может, там трещина какая была. Скорее всего, это было уже не первое падение гнома, только предыдущие закончились не так плачевно. Он повертел половинки в руках, прикидывая, можно ли их склеить как-то незаметно, потом плюнул и выбросил в корзину для мусора, рассудив, что исчезновение одной фигурки хозяйка не заметит. Потом подумал немного и для безопасности лично вытряхнул корзину в контейнер на улице, рассудив, что в корзине Анна может случайно увидеть фарфоровые осколки, а в мусорный бак точно не полезет.
        На следующий день Анна устроила ему грандиозный разнос. Отсутствие чертова гнома она заметила без всяких осколков. Орала так, что стекла в шкафу дрожали. Как будто не фигня фарфоровая пропала, а фамильная драгоценность. Пришлось признаться. Стоимость гнома Анна вычла из его зарплаты и больше о нем не вспоминала. Вот это было самое странное. Если уж он, гном, был ей так дорог, память там или подарок покойной мамы, тогда не могла она так быстро успокоиться. В том, что кокнул он именно дорогую сердцу безделушку, Алекс не сомневался. Чем еще можно было объяснить, что пропажа обнаружилась так быстро?
        Однако, через некоторое время уверенности у него поубавилось. Анна помнила все, каждую безделицу на столе. Нельзя было ни убрать что-то с глаз долой, ни переставить - фрау Браух моментально замечала пропажу и устраивала допрос с пристрастием. Точно так же нельзя было переложить без ее ведома ни одну бумажку из папки в папку. При кажущемся хаосе во владениях вредной бабки все было учтено и помнилось крепко.
        Настроение у Алекса портилось с каждым днем. Надежды на легкую наживу таяли на глазах. Анну он про себя называл теперь не иначе чем «эта стерва» и злился, как будто она сама пообещала ему неконтролируемый доступ к закромам, а потом обманула. Какие там закрома! Анна помнила не только сумму у себя в кошельке, но и достоинство купюр. Казалось, разбуди ее ночью и спроси, сколько мелочи болтается у нее в кармане пальто, она расскажет без запинки.
        Подобраться к основным активам тоже не было никакой возможности. «Эта стерва» не собиралась посвящать секретаря в финансовые вопросы. Для этого у нее были другие люди. Алексу досталась личная почта, счета за коммунальные услуги и представители многочисленных благотворительных фондов, осаждающие миллионершу Браух без особого успеха. Денег Анна никому не давала, и со временем Алекс начал получать удовольствие, строча отказ очередному просителю. То, что обламывается не только он один, немного утешало.
        Немногочисленную родню Анна тоже не баловала. Детей у нее не было, братьев и сестер не имелось, так что в родственниках числились только дочь двоюродной сестры, сорокалетняя перезрелая девица, и внучатые племянники покойного мужа, с которыми Анна не виделась лет двадцать, не особо из-за этого переживая.
        Перезрелая племянница, тоже Анна, появлялась иногда в гостях у тетушки, и Алексу казалось, что она ходит по дому, прикидывая стоимость возможного наследства. Алекс ненавидел ее всем сердцем. Представить, что эта дебелая корова получит все, не прилагая особых усилий, было мучительно. Радовало, что фрау Браух племянницу не особенно жаловала, визитам ее радовалась не сильно и подарками не баловала. Жадничала.
        Но племяннице было, чего дожидаться. А вот ему, Алексу, надеяться не на что. Вряд ли «эта стерва» оставит ему хоть пару евро по завещанию. Да и есть ли у нее это завещание? Сама Анна на разговоры о возможных наследниках не велась и планами относительно своего имущества не делилась. Может, отписала давно все какому-нибудь благотворительному фонду. Из тех, что понастойчивей. Вот радости-то будет у попрошаек.
        Надеяться на то, что Анна упомянет его в завещании было глупо. Единственный шанс получить хоть часть ее денег - это как-то облапошить стерву при жизни. Но как это сделать?
        Алекс наблюдал за работодательницей, выслеживал, как кошка мышь, пытаясь найти слабое место. Слабостей у стервы не было. Хоть и не особенно умная, Анна была очень практичной и денег из рук зазря не выпускала…
        Если только не попадала в магазин, торгующий фарфоровой ерундой. Там она менялась. Мела с полок все без разбору, как маньячка. Вазочки, фигурки людей и животных, чайные и кофейные чашки - все тщательно упаковывалось, привозилось домой, потом долго и любовно разбиралось и расставлялось по полочкам, где и так уже места свободного не было. Чайные сервизы целиком ее не интересовали. Покупала она только чашки непарные, отбившиеся от родных сервизов, а может, единственные выжившие в жизненных перипетиях. Такие обычно приобретались в антикварных магазинах по всему миру. Как можно было тратить такую прорву денег на фарфоровую ерунду, пусть хоть трижды старинную, Алекс никак понять не мог. Коллекционерка хренова! Коллекционировала бы что-то стоящее, раз без этого не может. Автомобили, например. А кому нужны эти чашки и собачки с клоунами, кроме ее самой? Тоже мне, вложение капитала! Даже если удастся спереть незаметно парочку безделушек, продать их никому не удастся - второго такого идиота, как Анна, не найти. Только на память оставить какого-нибудь фарфорового зайца. Вспоминать, глядя на него, как его
развела стерва, словно кролика из анекдота. А может, спекульнуть чем? Купить фигню какую-нибудь по дешевке, а Анне продать подороже. Ерунда полная! Сколько там можно накрутить на кофейную чашку, даже учитывая стервину патологическую страсть? Пару сотен евро. И то вряд ли. Чашки столько не стоят.
        Решение пришло неожиданно. Видно, судьба сжалилась над измученным Алексом и сама подтолкнула его к той неплотно прикрытой двери.
        Странного типа притащила к Анне племянница, та, что с оценивающим видом прохаживалась по дому. Она и раньше приводила кого-то время от времени, но этот, лохматый, с бегающими глазками, превзошел всех предыдущих. Было в его облике что-то бомжеватое, не смотря на недешевую когда-то одежду. Да не в одежде дело, а в том, как тип входил в дом, как старательно вытирал за дверью ноги о коврик, как смотрел исподлобья, словно извиняясь заранее за все будущие неудобства. В гостиной, пока ждал Анну, сидел на краешке стула и смотрел под ноги. Когда хозяйка вошла, вскочил поспешно, будто опрокинул на колени чашку с чаем, к которой так и не притронулся, кстати. Анна молча кивнула ему и направилась в кабинет. Тип засеменил за ней, виновато глядя под ноги.
        Вышел он оттуда заметно повеселевшим, держа правую руку в кармане куртки. Алекс, поразившись таким переменам в состоянии унылого типа, даже решил, что тот тоже ухитрился устроиться к Анне на работу. За те гроши, что она платит, только таких неудачников и нанимать. Мелькнула даже мысль, что взяли типа на его, Алекса, место. Сейчас вызовет его к себе стерва и сообщит небрежно, чтобы собирал манатки и выметался в двадцать четыре часа. Ну, и черт с ней! Лучше уж на пособие по безработице жить, чем на эти гроши. Вот только поживиться тогда точно не удастся, как это ни печально. Выходит, терпел он эту стерву совершенно напрасно, позволял ноги о себя вытирать бесплатно.
        От обиды Алекс забыл, что сам же и придумал про нового секретаря минуту назад. Было очень горько, и злость распирала как никогда. Да хрен ей, этой стерве! Просто так он не уйдет. Сейф взломает и рванет куда-нибудь в страны третьего мира, где найти человека не так просто. Или на бывшую родину вернется, пусть родители сами тут корчат этнических немцев, с него хватит.
        Сам не зная, зачем, Алекс на цыпочках подошел к двери кабинета.
        Дверь была прикрыта неплотно. Тип, уходя, постеснялся надавить на нее как следует, а Анна гостя провожать не пошла, не велика птица, и дверь плотно тоже не закрыла.
        Алекс, распрощавшись мысленно не только с секретарским местом, но и с остатками моральных принципов, заглянул в оставленную щель.
        Анна сидела за столом, довольная сверх меры. Такой вид она имела, когда удавалось ухватить особо ценную фарфоровую хреновину. Но сейчас не в хреновине было дело. Анна держала в руке что-то совсем небольшое, поворачивала это что-то так и сяк, отводила руку подальше, любуясь. Даже лампу настольную включила, хотя не темно еще было совсем.
        Вот под лучами этой лампы и брызнуло Алексу в глаза сказочным зеленым светом. Он стоял, прилипнув к приоткрытой двери, как завороженный мальчик-с-пальчик, смотрел, не в силах даже пошевелиться, как старая ведьма крутила в пальцах, перекатывала на пухлой ладони невероятных размеров изумруд. То, что это именно изумруд, а не стекляшка какая «от Сваровски», он понял сразу. Хоть до этого изумрудов близко не видел. Но что это настоящий драгоценный камень, было понятно даже такому босяку, как он. Как-то сразу стало понятно, почему люди в течение многих веков попадали под влияние вот таких вот «стекляшек», шли на преступления ради них, на подлость и предательство. «За такое и убить можно»,  - подумалось вдруг. А потом пусть ищут. Уйти всегда можно, это только лохи прут напролом и на границе попадаются. Можно сделать все по-хитрому…
        Алекс уже готов был шагнуть в комнату, ударить тяжелым по голове или сомкнуть руки на толстой шее, выхватить из пухлой ладони камень, сжать в руке, до хруста костяшек сжать, чтобы ни с кем не делить, никому не показывать. И бежать. Бежать по-умному, чтобы не нашли.
        Не шагнул. И в следующий момент обрадовался этому невероятно, потому что увидел такое, ради чего можно и повременить.
        Анна, налюбовавшись камнем, открыла сейф с хитрым замком, к которому Алекс все никак не мог подобраться, чтобы хоть узнать, что там стерва прячет. Сейчас увидел что. Анна достала плоскую коробку не коробку, шкатулку не шкатулку - он не знал, босяк, как это называется. Открыла крышку, и там, под крышкой, на темном бархате засверкали, словно друг перед другом красуясь, друг друга перебивая, другие камни. Много, десятка два. Так вот на что тратила деньги фрау Браух! Вот что было ее действительной страстью. А то чашки какие-то, зайцы. Камни - это было настоящее, это Алекс мог понять. Он даже зауважал Анну немного. Дура дурой, а вон какую коллекцию собрала, стерва. Небось, типу тому тоже настоящей цены не дала, облапошила. А он и тому рад был, аж светился весь, дурило. Ай да Анна! Стерва!
        Алекс потерял покой. Теперь, когда он увидел материальное воплощение Анниного богатства, уже невозможно было отвязаться от мысли хапнуть из сейфа хоть парочку камешков. Все ему не нужно. Он же не идиот, понимает, что со всей коллекцией засыплется за милую душу. Камешки ведь еще продать надо. А кому? Из фильмов всяких детективных помнил, что продавать брильянты надо ювелирам. Да только где взять-то тех ювелиров, готовых выложить наличные за нормальный камень. Еще в полицию сдадут, козлы вонючие. Нет, чтобы на ювелира выйти, связи нужны. А связей таких у него нет.
        Алекс чуть не взвыл от обиды, когда это понял. Никак не давалось ему в руки богатство. Камни вот они, рядом, но толку от них не было. Весь вопрос в том, как превратить их в деньги. Снова вспомнилось, как собирался он впаривать Анне втридорога фарфоровые чашки. Вот дурак-то был! Нужны ей чашки, как же! Вот если бы у Алекса камень был, можно было бы поторговаться. Уж он бы так просто его стерве не отдал, не на того напала. Пусть типов бомжеватых накалывает, а уж он-то вытряс бы из нее полную цену. Жалко, нет у него камня. И не будет. Босяком был, босяком и останется. На секретарскую зарплату жить будет до пенсии. Да и не поверит Анна никогда, что у него, Алекса Маутера, нищего эмигранта, может быть драгоценный камень. Рожей не вышел.
        А кто вышел? Тот тип что ли? Почему у него может быть огромный изумруд, а у Алекса не может? Он, между прочим, из Сибири приехал. Для буржуев что Сибирь, что Якутия - все едино, везде холодно. А про якутские алмазы весь мир знает. Может, и у него, Алекса, завалялась парочка. «Ну, давай,  - скажет стерва,  - покажи свою парочку, похвастайся». А показывать-то и нечего. Только мечтать и остается. Пока Анна не помрет. А как помрет, так все племяшке достанется. А та на законном основании все ювелирам продаст, связи, небось, сразу найдутся, для наследницы-то.
        А если не показывать, а только пообещать? Типа, деньги вперед, бабуся! Даже самому смешно стало. Какой же дурак такие деньжищи отдаст только за обещание?
        Он ненавидел Анну. Как будто она была причиной всех его неудач. Сидит на деньгах, дура старая, пиво хлещет, ржет, как лошадь полковая. А он ей улыбается да кивает согласно. За гроши. Он уже жалел потихоньку, что не вошел тогда в комнату, как хотелось. Не ударил, не задушил, не сбежал с камнем. Ведь это шанс был. Тот, который только раз в жизни выпадает. А он ушами прохлопал за дверью. Мечтал, как все захапать. Вот и домечтался. Тогда хоть изумруд можно было взять, а теперь ничего: ни камней, ни денег.
        «Убью стерву!» - думал Алекс. Думал все чаще и постепенно так свыкся с этой мыслью, что даже недоумевал порой, почему Анна жива до сих пор. Ведь всем бы стало лучше, если бы она умерла. И ему, Алексу, и племяшке толстозадой - та вообще спасибо сказать должна, что кто-то тетушку на тот свет поторопит. Да и самой Анне помереть будет лучше. Старая она уже, родных никого, ухаживать некому, если что. Какая радость жить в таком преклонном возрасте? Вообще надо ограничить как-то срок жизни законодательно. Дожил, скажем, до шестидесяти и хватит. Дай другим пожить, порадоваться.
        Потом злость уходила, и становилось ясно, что ему-то самому от смерти Анны никакой выгоды нет. Только племяшке дорогу к деньгам расчистит. Может, предложить ей поделиться? Ей-то от смерти тетки прямая выгода, можно и заплатить. Как же, поделится она. Согласится сначала, а потом сама же его полиции и сдаст.
        Нет, если уж убивать бабку, то так, чтобы при этом деньжат получить. Попасть бы в комнату, когда Анна в сейф полезет. Или когда очередной камень покупать будет. Но тогда и продавца придется убивать. Хотя, такого, как лохматый тип и убивать не обязательно - припугнуть как следует, и всего делов.
        - Да кто тебя испугается?  - сказал Алекс своему отражению в зеркале.
        Да, испугать никого не удастся, это точно. Никто не поверит, что он способен на решительные действия. Даже тип лохматый согласится для виду, а как за дверь выйдет, так сразу в полицию и донесет. Нет, никаких свидетелей быть не должно. Но как же подгадать, чтобы ни свидетелей, ни камней не было, а деньги у Анны на руках были?
        Решение пришло неожиданно. Он топтался в очередном антикварном магазине, пялился в витрину с бронзой, пока Анна ахала над очередной чашкой. Конца этим восторгам не предвиделось. Алекс скрипнул зубами от злости и, отвернувшись, стал смотреть в окно, залитое дождевыми струями. Смотреть там было особо не на что, но лучше уж мокрых прохожих разглядывать, чем наблюдать, как стерва тратит бешеные бабки на еще одну хреновину. В окне отражалась ненавистная Анна, вертящая в руках малюсенькую чашечку. Вот она поставила ее на прилавок, кивнула, и продавец начал неторопливо упаковывать покупку в несколько слоев тонкой бумаги. Вот Анна достала кошелек и также неторопливо стала отсчитывать деньги. Алекс считал купюры, пытаясь в неясном отражении определить их достоинство. Сколько же у нее с собой денег? Немало, судя по толщине кошелька. И все ведь потратит на ерунду. Гадина! Надо было ее пришить, когда из дома вышли, тогда деньги не антиквару бы достались, а ему, Алексу.
        Стоп! А если так и сделать? Убить старуху не во время покупки, а до нее. По дороге, когда деньги у нее уже на руках, а с продавцом еще не встретились.
        Он смотрел в залитое дождем окно, и день не казался ему больше серым и унылым. Сквозь дождевые капли будущее манило долгожданным богатством, обещало заслуженную за долгие секретарские месяцы награду. Надо только продумать все как следует, подготовить. Чтобы стерве и в голову не пришло, что эта покупка для нее станет последней.
        Глава 22
        - Так что он ей купить предложил, я не понял?
        - Алмазы.
        - Что?!  - Димыч всем видом показывал, что не верит ни единому слову, но смотрел при этом с интересом.  - Какие алмазы? Откуда они у него?
        - Да не у него. Леха сказал, что знает мужика, который готов продать шесть крупных алмазов. Вроде как мужик этот на прииске работает, а алмазы он спер незаметно. Хотел сначала распилить, но готов продать целиком, если цена его устроит.
        - Бред какой-то,  - тихо сказал Вадим.
        - Бред. Но бабка поверила. Леха все обставил так, что трудно было не поверить. И с мужиком этим по электронке списывался, типа. И цену сбивал, и уговаривал, и про теплоход наш, типа, случайно узнал и придумал, как все обставить, чтобы никто не заподозрил, что у бабки с собой алмазы будут. Вроде они в круиз едут.
        - А круиз тут причем?  - не понимал Димыч.
        - Блин, какие же вы трудные! Леха бабке немецкой сказал, что мужик живет в какой-то деревне, в которой теплоход останавливается. Они едут в круиз и на одной из стоянок покупают эти алмазы. А потом возвращаются вместе с группой. Ну, чтобы никто не догадался.
        - В какой деревне?  - схватился за голову Вадим.  - Откуда в наших деревнях алмазы? Алмазы в Якутии. Твой Леха, случайно, речкой не ошибся?
        - Так бабка-то не знает, что здесь алмазов нет. Это для нас Якутия отдельно, а для иностранцев это Сибирь. А в ней алмазы.
        - Бред,  - упорствовал Вадим.  - Кто в такое поверит?
        - Бабка поверила. И деньги с собой повезла. Сначала кочевряжилась, а потом согласилась наличкой рассчитаться. Леха сам ее в банк возил. Ну, а как деньги сняла, так все. Осталось только дождаться, пока парикмахерша старпома выведет окончательно.
        - Парикмахерша в доле?
        - Нет, блин, из любви к искусству старается. Конечно, в доле. Ей Леха пять тысяч евро пообещал.
        - А тебе сколько?
        - А мне больше,  - помрачнел Володин.  - Михалне и делать ничего не надо было, только в бабкиной одежде помаячить немного да в Москве в аэропорту потеряться. Это Леха так придумал, чтобы немку не здесь искать начали, а в Москве. Типа, заблудилась.
        - Продуманный товарищ!  - похвалил Димыч.
        - А то!  - Андрюша явно гордился гениальным подельником.  - Леха все придумал, как надо. Все мелочи просчитал. Если бы не Манукян, мы бы завтра уже с деньгами разбежались. Кто же знал, что эта сучка подслушивать будет. Леха тоже хорош, нафига было на корме болтать?
        Володин перевел дух и спросил осторожно:
        - А сколько время? Я же все рассказал. И полчаса уже точно прошло.
        - Не, пара минут есть еще,  - успокоил его Димыч, взглянув на часы.  - Сейчас подпишешь бумажку, и все - свободен.
        - А противоядие?
        - Будет тебе противоядие, заслужил.
        Вадим снова полез в чемоданчик, достал еще один шприц, гораздо меньше предыдущего, наполнил его и подошел к Володину. Тот уже торопливо писал под Димкину диктовку, что «с его слов записано верно», ставил дрожащей рукой закорючку подписи.
        Вадим быстренько поставил укол и посоветовал пациенту:
        - Сразу не вставай, посиди минут десять, пусть лекарство разойдется. А то мало ли.
        - И не десять минут он посидит, а пока я не отпущу,  - решительно заявил Димыч.  - А Наташка его покараулит, пока мы с доктором совещаться будем. Хоть какая-то от нее польза. На вот, держи,  - он сунул мне в руку пистолет и направил его на Володина.
        Пистолет показался мне неожиданно легким. Сравнивать, правда, было не с чем - никакого оружия я в руках сроду не держала. Но зато читала про дрожание вытянутых с пистолетом рук и про трудность стрельбы стоя. Поэтому ожидала, что вложенный в руку пистолет, пусть даже не совсем настоящий, окажется неподъемным и неумолимо потянет меня к земле. То есть, к палубе. А здесь ничего подобного, даже обидно. Или это я так руки натренировала, ежедневно таская тарелки?
        Димыч шепотом велел мне ни на что не нажимать и отошел к Вадиму.
        Они стали о чем-то активно шушукаться, а я смотрела на Володина и пыталась понять, какие чувства к нему испытываю. Жалости точно не было. Но и ненависти особой я не испытывала, хотя должна была. Сидит передо мной человек, участвовавший в двух убийствах, и уверяет, что ничего такого особенного он и не сделал, просто за руки подержал хрипящую девчонку, чтобы не дергалась. Должна я его ненавидеть, а не получается. То, что я сейчас испытываю, можно назвать скорее брезгливостью. Противно мне смотреть на Андрюшу. И думать о нем противно. Лучше уж ненавидеть, чем так.
        Андрюша, видно, решил мне помочь определиться с чувствами. А может, поуспокоился, поверил, что умирать ему не придется, расслабился. Смотрел он уже уверенно и нагло. И поинтересовался тоже нагло:
        - Чего уставилась? Не видела давно? Зря я тебя все-таки в Савельевске не ссадил. Ты еще хуже Манукян оказалась. Тоже нос суешь, куда не просят. Надо было ссадить. А еще лучше удавить с Манукян на пару. И за борт сбросить.
        - Я тебя пристрелю сейчас,  - пообещала я.
        - Не пристрелишь, кишка тонка. Один уже грозился пристрелить.
        - За что ты ее убил? Лично тебе чем Карина мешала?
        - Да всем она мне мешала. Нефиг было лезть, куда не просят.
        - Не жалко?
        - Ни капли,  - Володин вдруг подмигнул мне, улыбаясь.  - Вот знаешь, если бы можно было эту дуру второй раз убить, не сомневался бы ни минуты. Сам бы удавил.
        Он окончательно пришел в себя и сейчас откровенно глумился.
        - А знаешь, меня ведь даже не посадят. Представь себе. Я расскажу, что меня пытали, и я себя оговорил. Твоему дружку еще и достанется. А меня отпустят. Я не при чем.
        А ведь действительно может так получиться. Я оглянулась на Димыча, в надежде, что он успокоит и скажет, что Володин зря похваляется, и от правосудия ему не уйти. Или еще какую-нибудь ерунду. Но чтобы я поверила, что все сказанное Андрюшей - просто бравада. Димыч на меня внимания не обращал, втолковывал что-то Вадиму и в нашу с Володиным сторону не смотрел.
        Я посмотрела на ухмыляющуюся Володинскую рожу и пожалела, что не настоящий пистолет у меня в руках. Был бы настоящий, честное слово, застрелила бы скотину. Как раз момент подходящий - никто на меня не смотрит, никто не остановит. А потом пусть сажают. Зато за Карину отомщу. А может, Димыч меня отмажет как-нибудь по старой дружбе. Придумает какое-нибудь состояние аффекта или еще что. Жалко, что пистолет у меня газовый!
        Но Володин-то об этом не знает! Не пристрелю, так хоть напугаю мерзавца. Пусть почувствует, каково человеку перед смертью. Каково было Карине осознавать, что через пару секунд для нее все закончится. Вообще все. Дальше только тьма, и ничего нельзя сделать.
        - Я тебя убью сейчас,  - сказала я как можно тверже и посмотрела Володину прямо в глаза.
        Ничего в тех глазах не было интересного, но видно мне удалось его напугать все-таки. Улыбаться он перестал и тоже с надеждой посмотрел на Димыча.
        - Ты чего, дура? Брось пистолет. Эй, вы! Она меня убьет сейчас.
        - Убью,  - подтвердила я, большим пальцем нащупав какую-то штучку сбоку. Кажется, на пистолетах предохранитель есть. В кино всегда народные мстители, вроде меня, про него забывают и попадают впросак. Но со мной этот фокус не пройдет, у меня осечек не будет. Уж если убить Володина не получается, так пусть хоть наплачется вдоволь. За Каринку. И за несчастную богачку Анну.
        Я подцепила штучку большим пальцем и сдвинула ее вверх. Володин это заметил и забеспокоился еще больше.
        - Она меня убьет!  - заорал он в голос.  - Скажите ей!
        - Не убьет,  - отмахнулся Димыч.  - Сиди, не дергайся.
        - Брось пистолет, дура!
        - Поосторожней там,  - обратил, наконец, внимание Захаров.  - Не вздумай никуда нажимать.
        Я навела пистолет Володину между глаз, ухватив для верности двумя руками (все-таки тяжелый он на самом деле) и сказала твердо:
        - Сдохни, сволочь!
        Пафоса моего хватило только на эту фразу. На курок я нажала неправильно, рывком. Или не на курок, а на спусковой крючок, если по-умному.
        - Ветер!  - заорал Димыч.
        «При чем тут ветер?» - успела подумать я. И в следующую секунду перехватило дыхание, а глаза начало жечь просто невыносимо. Я зажмурилась и затаила дыхание, хотя дышать и без этого не получалось. Из глаз хлынули слезы.
        - Твою ма-а-а-ать!  - понеслось за спиной слаженным двухголосьем.
        Я тщетно пыталась проморгаться. Какое там! Я даже глаза не могла приоткрыть. Жгло так, что я стала опасаться вовсе лишиться зрения. Вдобавок еще и из носа хлынуло просто «нескончаемым потоком». Дышать я, к счастью, уже могла.
        - Елы-палы!  - надрывался за спиной Вадим.
        - Дура набитая!  - не стеснялся в выражениях Димыч.
        Я терла левым рукавом глаза, в правой все еще сжимая чертов пистолет. Вдруг кто-то крепко ухватил меня за плечо. Я взвизгнула от неожиданности.
        - Еще и орет!  - раздался над ухом возмущенный Димкин вопль.  - Пушку дай сюда, обезьяна с гранатой!
        Я разжала пальцы, выпустила пистолет и стала тереть глаза двумя руками. За «обезьяну» я с ним потом посчитаюсь. Дайте только проморгаться.
        - Я же тебе орал, что ветер на нас, кретинка! Я же говорил, чтобы не нажимала ничего!
        Судя по звукам, на нас тем временем набрел хлюпающий носом Вадим.
        Мне удалось, наконец, приоткрыть немножко один глаз. Видно из-за пелены слез было плохо, но все же силуэты различить было можно. Силуэты матерились и терли кулаками глаза.
        - Водой надо промыть,  - сказал Димыч.  - Тут где-то пожарный гидрант был. Кто-нибудь помнит, где точно?
        Гидрант нашли на ощупь. Долго примеривались, как бы половчее полить из него друг другу на руки, но когда открыли воду, напор оказался слишком сильным. Так что, мокрыми оказались не только руки, но и мы сами с головы до ног.
        - Ну, и кому ты сделала хуже?  - поинтересовался, заливаясь слезами, Димыч.  - Сидим теперь все в соплях. Чего ты добилась-то?
        - Я хотела Володина убить. Или напугать, как следует. Чтобы не ухмылялся.
        Взглянула на Андрюшу и обомлела. Он сидел, обмякнув на стуле, свесив голову на грудь, и признаков жизни не подавал. Я показала на него трясущейся рукой. Стало страшно по-настоящему.
        Вадим подошел к нему, хлюпая носом, пощупал пульс, заглянул в лицо, бесцеремонно приподняв голову за волосы на затылке, и успокоил:
        - Обморок. Напугать тебе его удалось, можешь радоваться.
        - А он точно не умер?
        - От слезоточивого газа не умирают. Мы же живы. А ему с чего умирать?
        - А вдруг он от лекарства вашего загнулся? От этой самой «сыворотки правды».
        Вадим посмотрел на меня удивленно и выразительно покрутил пальцем у виска.
        - Какая сыворотка! Ты что, поверила? Я ему физраствора вколол двадцать кубиков. А потом успокоительного, чтобы нервишки расшатанные поберечь. Я же не знал, что ты его убивать придумаешь, а то не стал бы тратить ценные препараты.
        Глава 23
        Дверь в медпункт оказалась заперта. Димыч дернул еще разок посильнее и растерянно оглянулся.
        Вид у него сейчас был что надо. Глаза красные и опухшие, на лбу синяк - это он к гидранту неосторожно приложился, одежда мокрая.
        Про свой внешний вид я старалась не думать. Чего зря расстраиваться? Приводить себя в порядок все равно некогда. Димыч, правда, пытался меня куда-нибудь спровадить. Заявил даже, что все, что могла, я сегодня уже сделала, пора дать людям от меня отдохнуть и поработать спокойно. Тем более, сейчас может быть небезопасно. Я сделала вид, что не понимаю его намеков, и заявила, что опасностей не боюсь, в крайнем случае, спрячусь за его широкой спиной.
        «Ты ей, главное, пистолет не давай подержать»,  - встрял Вадим.
        Володина Димыч запер в каюте, поставив возле двери и окна по матросу. А сам в компании старпома, боцмана Сергеича и третьего штурмана пошел «брать» Алекса, отдыхающего в медпункте. Мы с Вадимом тоже, конечно, пошли. Куда же без нас?
        И теперь пялились на запертую дверь. Первым сообразил Сергеич:
        - Так ведь ночь. Вот дверь и закрыта.
        - Там ведь больной,  - напомнил Вадим.
        - Ну, и что? Больной спит. А в медпункте лекарства, врач за них ответственность несет. Да вы не переживайте, сейчас доктора найдем, она и откроет дверь.
        Отправили матроса за врачихой. Пришла она быстро, словно готова была к такому позднему вызову.
        - Извините, Людмила Ивановна, что разбудили,  - церемонно начал старпом,  - но дело не терпит отлагательств.
        - Да я не спала. А что случилось?
        - Дверь откройте,  - потребовал потерявший терпение Димыч.
        - Зачем?
        - Надо. С пациентом вашим побеседуем немного.
        - А его нет.
        - Как нет?  - старпом ошалело уставился на Людмилу Ивановну.
        - Ему лучше стало, и он в каюту пошел ночевать. Там ему удобнее.
        - Давно ушел?
        - Да нет, с полчаса всего. А я медпункт закрыла и к себе пошла. Даже вот лечь еще не успела, как видите.
        - Людмила Ивановна, как же так? Мы же договорились, что пациент пока останется под наблюдением,  - сунулся вперед возмущенный Вадим.
        - Так ему лучше стало. Чего держать-то, если лучше?
        Переглянувшись, Димыч с Вадимом бросились к лестнице.
        В это время по правому борту раздался знакомый скрип и скрежет. Странно только, что раздался он посреди ночи, хоть и белой. Мы привыкли его утром слышать, как раз перед экскурсиями на какой-нибудь дикий берег.
        - Что это?  - прислушался Димыч, замерев на ступеньках.
        - Мотобот спускает,  - хлопнул себя по колену третий штурман.  - Уйдет, гад!
        Все, не сговариваясь, бросились к выходу на палубу.
        Мотобот, тарахтя мотором, отошел от правого борта теплохода и направился по течению в сторону маячившего на горизонте Хромовска - конечного пункта нашего круиза.
        - Умный паразит,  - оценил Сергеич.  - В город рвется, там легче затеряться. Тем более, по-русски шпарит, не пропадет.
        - Второй спускайте!  - старпом, видно, хотел загладить вину за опрометчивое ссаживание Михалны и старался изо всех сил.
        Побежали на левый борт, спустили второй мотобот, спрыгнули в него все, кроме меня и Сергеича. Мне Димыч велел стоять на месте под страхом немедленного вытрясывания души, а Сергеич вдруг пропал куда-то.
        - Заводи мотор!  - вовсю командовал старпом.
        В этот момент на палубе появился запыхавшийся Сергеич с канистрой в руках.
        - Куда заводить-то! Погодите заводить. Сначала заправить надо, там соляры на донышке.
        - Сергеич, твою мать, чего же ты как на охоту, так собак кормить?  - взвыл штурман.  - Ведь уйдет гад, пока мы тут заправляемся.
        - Не уйдет. У него соляры еще меньше. Один запах. Сожгли всю в прошлый раз, а заправлять, видишь, сразу не стали. Так что, не на чем ему уходить, через пару минут заглохнет. Бог не фраер… Ну, теперь можно и заводить.
        Мотобот с пятью возбужденными мужиками на борту ушел в погоню.
        Мы с врачихой молча смотрели ему вслед, стуча зубами от холода.
        Глава 24
        На следующий день, ближе к вечеру, провожали туристов. Обошлось на этот раз без «Прощания славянки». Этой записи, к счастью, на борту нет. Настроение обеспечивали корабельные музыканты, играющие «Подмосковные вечера» и «Катюшу». Без «Катюши» у нас тоже никуда. Сейчас еще «Калинку-малинку» заведут - и полный будет порядок.
        «Наши» туристы, привыкшие за десять дней видеть нас ежедневно на завтраке, обеде и ужине, подходили прощаться. Даже обнимались. Все же десять дней не так мало, со многими жаль расставаться.
        Я поискала глазами Марту. Хоть она и провела основное время круиза на первой станции, все равно казалось мне почти родным человеком. И умница какая оказалась, сразу Алекса вычислила, на одной интуиции. Надо было сразу ее послушать, а не хихикать над старушкой. Ну, что же, теперь Марта может посмеяться над нами. А мне остается только согласиться, что она была права.
        Марта обнаружилась в тесной компании русских туристов. Ну, а где же ей еще быть, в самом деле? Вон она, обнимается с «девочками» и плачут все хором. У меня даже глаза защипало от такой трогательной картинки. Марта тоже меня заметила и помахала рукой, подзывая. Потом, не дожидаясь, пошла навстречу под ручку с Вадимом и своей бессменной переводчицей - учительницей немецкого, комкающей в руке мокрый от слез платочек.
        Я кивала в ответ на слова благодарности и пожелания счастья и все ждала, когда же швейцарская бабуська скажет, торжествуя, что была права насчет Алекса.
        Не дождалась. Марта о нем, как будто, и не помнила вовсе. А может, меня пожалела - кому же приятно признавать свои ошибки.
        - Марта,  - сказала я, решившись.  - Вы были правы насчет Алекса Маутера. Он оказался очень плохим человеком.
        Она посмотрела на меня грустным взглядом, склонив набок голову, птичка швейцарская, и ответила, вздохнув:
        - Увы. Я оказалась права. Но я бы очень многое отдала за то, чтобы мое мнение оказалось ошибочным. Иногда очень горько оказаться правым.
        Вечером вся команда, кроме вахтенных, гуляла в баре. Серега-олигарх устраивал прощальный вечер и настоял, чтобы были все. Мол, иностранцев проводили, можно и расслабиться, забыть о порядках, раз все мы русские люди. Старпом, махнув рукой, согласился. Все равно завтра у команды выходной, а раз все мы русские люди, да еще и банкет за счет отечественного спонсора… в общем, получился такой внеплановый праздник.
        Димыч явился позже всех, плюхнулся за наш с Вадимом столик и, опрокинув залпом сто грамм коньяка, заявил, что он снова в отпуске.
        - А жулики твои об этом знают?  - спросил Вадим.  - Или они тоже как бы в отпуске.
        - Не, жуликов я сдал под роспись местному РОВД. Втолкал буквально. Представляете, они хотели, чтобы я их сам в город вез. Совсем обнаглели. Может, еще предложат за Серегин счет их этапировать?
        - Но втолкал же. Привезут местные менты их в город сами. Там им срок дадут, справедливость восторжествует. Чего ты грустный такой?
        Димыч налил себе еще коньяка и сказал задумчиво:
        - Ага, привезут. И даже судить будут. Вот только насчет срока я бы так уверенно не говорил. Откажется этот ваш Володин от показаний в суде, и крутись как хочешь. А Алекс скажет, что этот малахольный его оговорил. И вообще, он гражданин другого государства. И убитые тоже из разных стран оказались. Поймать - самое простое, ты попробуй их посадить потом. Может, копы немецкие захотят с ним сами побеседовать. Самая чехарда еще только предстоит. Это вам не на мотоботе по реке гонять.
        Он посмотрел на Вадима печальным взглядом и сказал с укоризной:
        - Вот зря ты не дал мне хотя бы морду ему набить. Хоть бы какое-то моральное удовлетворение было от работы.
        Он тяжело вздохнул.
        - Да ладно тебе, Дим,  - попыталась я утешить грустного опера.  - Может, все еще получится. Боцман правильно сказал: «Бог не фраер». Посадят этих двоих, никуда они не денутся.
        - Троих,  - поправил Димыч.  - Парикмахершу тоже взяли. Опера кедровские отзвонились. Даже показания уже сняли. На нее, кстати, большая надежда. Михална со следствием вовсю сотрудничает и топит подельников за милую душу. Она-то никого не убивала.
        - Ну, вот, все не так уж плохо.
        - А Вадик наш,  - вспомнил вдруг Захаров,  - на Рождество в Швейцарию поедет, представляешь! Его Марта пригласила со всей семьей. У нее же сын гостиничным бизнесом занимается. Марта с ним созвонилась и семейство Герцель официально пригласило русского доктора с семьей покататься на лыжах в швейцарских Альпах.
        Вот это новость так новость! Особенно удивило почему-то наличие семьи у «русского доктора» Вадика. Он почему-то казался мне вечным подростком.
        - Вадим, у тебя семья?!
        - А как же! У меня три дочки. Можно сказать, на выданье. Отвезу их в Альпы, устрою в отеле, а сам сбегу на лыжах кататься. Наслаждаться тишиной.
        Десять дней спустя
        Возвращаемся мы в город всегда под утро. Тихо и незаметно. Город спит, и мы входим в него на цыпочках, как припозднившиеся домочадцы.
        В такие моменты я всегда выхожу на палубу. Очень нравится наблюдать, как появившиеся маленькими светлячками на горизонте городские огни постепенно увеличиваются и множатся, складываются в удивительную картину долгожданного дома.
        Мы вернулись!
        А то, что меня никто не встречает - не страшно. Встречают у нас вообще мало кого, слишком рано, все еще спят.
        Тем неожиданней было увидеть на пустом причале одинокую массивную фигуру. Я даже не сразу поняла, что это ко мне.
        Димыч, несмотря на раннюю пору, выглядел бодрым и радостным. Перед собой, как олимпийский факел, он держал роскошный букет кремовых роз. Разглядев меня на палубе, он энергично замахал над головой букетом, привлекая внимание. Пара лепестков, не выдержав такого обращения, плавно опустилась на пыльный асфальт.
        - Привет!  - заорал он радостно.  - А я боялся, что ты спишь и не оценишь, какой я сегодня галантный.
        - Я оценила. А чего ты, кстати, такой шикарный? Отпуск празднуешь?
        - Какой там отпуск! Дадут они отдохнуть, как же. Я дело оформляю. Начальник сказал, что раз я им международный скандал организовал, то мне и оформлять. Сижу уже неделю по уши в бумажках. Голова пухнет это не по теплоходу бегать с газовиком наперевес. Тут все гораздо хуже. Сбежал вот, хоть последние три дня отпуска проведу как человек.
        Вручив мне розы, Димыч полез за сигаретами и с удовольствием затянулся.
        - Дим, а ты чего меня встречать-то придумал?
        - Соскучился. У тебя когда выходной? Сегодня?
        - Завтра.
        - Это хорошо. У меня тоже еще отпуск. Давай завтра по городу погуляем, что ли? Как белые люди. Пивка выпьем где-нибудь. А то так и жизнь пройдет, за бумажками этими.
        Он помолчал еще немного и сказал твердо, как давно обдуманное и окончательно решенное:
        - А послезавтра я тебя провожать приду. Буду рукой махать под музыку, как дурак. Могу даже платочком обзавестись ради такого случая.
        Татьяна Ефремова
        След на воде
        Что может произойти на круизном лайнере? Казалось бы, туристы - иностранцы, круиз - по Сибири…
        Но вся работа официантки Натальи летит кувырком. Появление старого знакомого Димы Захарова не предвещает ничего хорошего, если учесть, что он - капитан милиции. А тут еще череда непонятных событий: кража, исчезновение напарницы, несчастные случаи.
        Остается только гадать, чем закончится путешествие…
        По вопросам реализации обращаться в «ИНТЕРПРЕССЕРВИС».
        Тел. в Минске: (10375-17)-387-05-51, 387-05-55.
        Тел. в Москве: (495)-233-91-88.
        E-mail: [email protected]@open.by(mailto:%[email protected])
        интернет-магазин OZ.by
        ВНИМАНИЕ!
        ТЕКСТ ПРЕДНАЗНАЧЕН ТОЛЬКО ДЛЯ ПРЕДВАРИТЕЛЬНОГО ОЗНАКОМИТЕЛЬНОГО ЧТЕНИЯ.
        ПОСЛЕ ОЗНАКОМЛЕНИЯ С СОДЕРЖАНИЕМ ДАННОЙ КНИГИ ВАМ СЛЕДУЕТ НЕЗАМЕДЛИТЕЛЬНО ЕЕ УДАЛИТЬ. СОХРАНЯЯ ДАННЫЙ ТЕКСТ ВЫ НЕСЕТЕ ОТВЕТСТВЕННОСТЬ В СООТВЕТСТВИИ С ЗАКОНОДАТЕЛЬСТВОМ. ЛЮБОЕ КОММЕРЧЕСКОЕ И ИНОЕ ИСПОЛЬЗОВАНИЕ КРОМЕ ПРЕДВАРИТЕЛЬНОГО ОЗНАКОМЛЕНИЯ ЗАПРЕЩЕНО. ПУБЛИКАЦИЯ ДАННЫХ МАТЕРИАЛОВ НЕ ПРЕСЛЕДУЕТ ЗА СОБОЙ НИКАКОЙ КОММЕРЧЕСКОЙ ВЫГОДЫ. ЭТА КНИГА СПОСОБСТВУЕТ ПРОФЕССИОНАЛЬНОМУ РОСТУ ЧИТАТЕЛЕЙ И ЯВЛЯЕТСЯ РЕКЛАМОЙ БУМАЖНЫХ ИЗДАНИЙ.
        ВСЕ ПРАВА НА ИСХОДНЫЕ МАТЕРИАЛЫ ПРИНАДЛЕЖАТ СООТВЕТСТВУЮЩИМ ОРГАНИЗАЦИЯМ И ЧАСТНЫМ ЛИЦАМ.