Сердцу не прикажешь Мари-Бернадетт Дюпюи
        В мимолетном прикосновении Александра для Элен больше страсти, чем в ночах плотской любви. Но молодой священник связан целибатом и видит свой долг в служении Церкви и дружеской заботе о счастье Элен в браке с другим мужчиной. Каждая новая встреча приводит их чувства во все большее смятение, и однажды они вырвутся на свободу…
        Мари-Бернадетт Дюпюи
        Сердцу не прикажешь
        Жан-Клоду Ларушу, моему издателю, поддерживавшему меня на всех этапах моей литературной деятельности,
        а также
        Соне дель Рио и Клоду — моим дорогим друзьям, живущим в Квебеке,
        спешу выразить свою глубочайшую признательность.
        В основу романа легла реальная история любви
        Никакая часть данного издания не может быть скопирована или воспроизведена в любой форме без письменного разрешения издательства
                                        Впервые опубликовано на французском языке под названием: L’amore ecorche
        Переведено по изданию: Dupuy, M.-B. L’amore ecorche: Roman / Marie-Bernadette Dupuy.  — Quebec: Les Editions JCL.  — 288 p.
        Пролог
        Из Книги Бытие:
        И был вечер, и было утро: день шестой.
        И сотворил Бог человека по образу Своему, по образу Божию сотворил его;
        И сказал Господь Бог: не хорошо быть человеку одному; сотворим ему помощника, соответственного ему.
        И навел Господь Бог на человека крепкий сон; и, когда он уснул, взял одно из ребр его, и закрыл то место плотию.
        И создал Господь Бог из ребра, взятого у человека, жену, и привел ее к человеку.
        И сказал человек: вот, это кость от костей моих и плоть от плоти моей; она будет называться женою, ибо взята от мужа[1 - Последовательность стихов изменена автором. (Здесь и далее примеч. пер.)].
        Часть первая
        Глава 1
        Нет худа без добра
        Это был вечер, осенний вечер непередаваемой красоты, какие бывают только на юге Франции.
        Небо и земля слились в одно, растворились в лиловой дымке заката. На городок Вендур? опустился молочно-белый туман, а над ним полыхали алым вершины горного хребта Эстерель. В лучах заходящего солнца травы и листва на деревьях переливались всеми оттенками золота.
        Время как будто остановилось. Привычные дневные шумы — и жужжание насекомых, и пронзительные крики птиц, и шелест сухой травы, и насвистывание ветра меж древесных крон — смолкли, а для ночных звуков было еще слишком рано. Все живое чудесным образом угомонилось, словно бы затаило дыхание. И вот еще один, последний всплеск ярких красок — и все провалилось в ночь…
        Окруженный соснами и пробковыми дубами, на холме над городком вот уже сорок лет высился особняк Дё-Вен[2 - Deux vents — два ветра (фр.).]. От кованых ворот, которые всегда были открыты, к крыльцу вела тенистая аллея. С просторной террасы (единственный архитектурный «излишек», который позволили себе родители нынешнего владельца, когда строили дом) взгляду открывалась чудесная панорама холмистой, поросшей лесом местности.
        Моря отсюда видно не было, но мягкая йодистая нотка в воздухе напоминала о его близости. Случалось, вечером обитателям дома удавалось услышать монотонный шум прибоя, а в небе целыми днями с криками парили чайки.
        Анри Монсеваль, человек угрюмый и молчаливый, на протяжении многих лет работал в Вендури ветеринаром. Спокойствие этих мест и этого дома как нельзя лучше подходили для его супруги Франс, чье здоровье нельзя было назвать крепким. Она сама выбрала место для розария — за домом, близ живописной летней беседки. Большой круглый белый стол, несколько кресел — что еще нужно, чтобы насладиться приятным вечером?
        Маленький красный «остин» свернул к дому, проехал по аллее и остановился у парадного входа. Из машины вышла молодая стройная девушка — Элен Монсеваль. Одета она была по-спортивному — в голубую рубашку-поло и облегающие джинсы, однако это ничуть не лишало ее той утонченной грации, какую нечасто встретишь у женщин в наши дни, и особого природного очарования. Красивые глаза орехового оттенка и длинные, пышные золотисто-каштановые волосы несколько смягчали правильные, но немного резковатые черты лица девушки.
        Импульсивная, порывистая, а временами и упрямая, Элен привыкла сама распоряжаться своей жизнью и настойчиво идти к цели. И только беспокойные, тревожные глаза выдавали в ней чрезмерную чувствительность. Со стороны казалось, что ее взгляд лишь скользит по людям и окружающим предметам, что он все время что-то или кого-то ищет. В свои двадцать три Элен добилась уже очень многого. Талантливая пианистка, она с недавних пор давала концерты по всей стране, а в остальное время учила детей музыке в курортном городке Сен-Рафаэль. Помимо этого Элен играла на органе в маленькой церкви в Вендури. С местным кюре, аббатом Брайе, который в свое время обвенчал ее родителей и крестил ее саму, девушку связывала крепкая дружба. Надо заметить, что и сейчас она приехала прямиком из дома священника.
        Франс Монсеваль вышла навстречу дочери и обняла ее. В свои шестьдесят она выглядела лет на десять моложе. Статная, стройная, элегантно одетая, эта женщина, казалось, лучилась добротой. Она с успехом выступала на оперной сцене и вышла замуж за Анри Монсеваля довольно поздно. Элен была их единственным ребенком. После рождения дочери Франс оставила карьеру и никогда об этом не жалела.
        — Здравствуй, дорогая! Как поживает аббат Брайе? Говорят, он совсем ослаб…
        — Он чувствует себя не очень хорошо, мама. К тому же у него слабое сердце…
        Нежно поцеловав мать, Элен увлекла ее к крыльцу.
        — Как хорошо снова быть дома!  — сказала она с улыбкой.
        Вместе женщины поднялись по ступенькам на крыльцо и вошли в дом. В гостиной Элен упала на обтянутое рыжей кожей канапе, куда тут же вспрыгнула и Долли — ее пиренейская овчарка,  — ожидая, чтобы хозяйка ее приласкала. Рита, маленькая черно-белая кошечка, которая спала на кресле, приоткрыла глаза, потянулась, мяукнула и снова погрузилась в сон.
        Вечер выдался теплым, но Франс все равно разожгла огонь в огромном камине. Запах горящего дерева распространился по комнате. Язычки огня отражались в полировке приземистой мебели в прованском стиле, золотили корешки книг в книжных шкафах. В самом центре просторной гостиной стояло пианино Элен. Здесь ей работалось лучше всего, и именно здесь, сидя лицом к витражным окнам, выходящим на горы Эстерель, с Долли у ног и Ритой на коленях, она любила писать музыку.
        Но более чем что-либо ее успокаивало и вдохновляло присутствие матери. Они с Франс были настолько близки, что понимали друг друга без слов.
        Мадам Монсеваль знала, насколько ее дочь восприимчива и ранима, как увлечена своей профессией и в то же самое время как она страшится своей растущей известности. Она предпочла бы, чтобы Элен была более общительной, не такой сдержанной в проявлении чувств. Создавалось впечатление, что девушка не спешит открываться перед чужим человеком, чтобы потом не страдать.
        — Мне утром звонила Диана Монфор. Ее дочка, Кристиана, приглашает тебя на завтра в Канны. Она тебя очень любит.  — Франс сделала вид, что не замечает недовольной гримаски на лице Элен.  — Там соберутся ваши общие друзья. Можно будет поиграть в теннис…
        — Может, я и поеду.
        — Тебе следует поехать! Ты выглядишь усталой, а там тебе будет хорошо и весело.
        — Я в этом не сомневаюсь. Но вряд ли я смогу перестать думать о бедном аббате Брайе! Ему обещают прислать молодого помощника, но когда еще это будет…
        — Значит, дела настолько плохи…  — прошептала Франс.
        — Да, мама. Я разговаривала с доктором Жиро. Он опасается худшего.
        Немного помолчав, Элен заговорила снова:
        — Он — мой духовный отец, и это он первым стал учить меня музыке…
        Франс вспомнила свои преждевременные роды и те мучительные часы, когда ее новорожденная девочка находилась на грани жизни и смерти. И как их с отцом Брайе молитвы чудесным образом помогли малышке остаться в живых…
        Анри Монсеваль вернулся к ужину и сел напротив дочери. Ростом ниже жены, с наметившейся лысиной, он тем не менее оставался очень привлекательным мужчиной.
        Но между отцом и дочерью не было той душевной близости, которая связывала ее с Франс. Элен почти не посвящала его в детали своей жизни, и разговаривали они в основном о работе.
        — Как твое выступление в парижском концертном зале Плейель? Осталась всего неделя, насколько я помню…
        — Именно. А потом я на три недели приеду в Вендури. Отдохну, позанимаюсь с учениками. Мне нужно сделать паузу!
        Из кухни с блюдом овощей вернулась Франс.
        — Жизнь музыканта очень увлекательна, но она изматывает тело и душу, и в итоге от нее устаешь. И если однажды ты, как и я в свое время, встретишь человека, который…
        — Мам, не надо об этом!  — сухо оборвала мать Элен.
        Франс посмотрела на нее с удивлением, но комментировать не стала, и до конца трапезы в комнате стояла непривычная тишина.
        Позже, уже у себя в спальне, Элен настежь распахнула окна. В ясном, светло-синем небе едва угадывались звезды. Трещали сверчки, от цветника теплыми облаками поднимался к окнам аромат роз. Противоречивые мысли теснились в сознании девушки. Собственное существование казалось ей слишком насыщенным событиями и в то же самое время до странности пустым. Но чем — или кем — заполнить эту пустоту? «Конечно же любовью»,  — подумала она и тут же пристыдила себя. Надеяться, что кто-то появится и подарит тебе целый мир, да и просто ждать этого кого-то представлялось ей глупым. И все-таки…
        — Жалкий романтик — вот я кто!  — прошептала Элен.
        Временами она злилась на себя из-за своего романтизма и идеализма. Поэтому она и отреагировала так на рассуждения матери за столом.
        И в довершение всего эта нелепая сцена между нею и ее импресарио Пьером Паскалем сегодня утром!
        Пьеру почти пятьдесят, и до этого дня она относилась к нему с симпатией. Когда он приобнял ее сегодня за плечи, Элен промолчала, потому что сочла этот жест дружеским. Пьер же, очевидно, расценил это как поощрение и проявил внезапную настойчивость… Испытывая невыносимое отвращение, она с трудом вырвалась из его объятий.
        Может, это и вправду глупо — жить с устаревшими представлениями о любви и отношениях, в то время как мир вокруг так груб и жесток? Не лучше ли заснуть и не думать обо всем этом?..
        Проснулась Элен от рассветной прохлады. Ощущение душевной пустоты никуда не делось. Казалось, оно просто затаилось в самой глубине души. Это в конце концов и заставило ее принять приглашение Кристианы.
        Элен наскоро позавтракала, поцеловала мать и отправилась в Канны. Ей нравился этот городок, и особенно привлекательным он выглядел осенью, когда все отдыхающие разъезжались. Обильная зелень, ослепительно-белые дома между двумя синими лентами — небом и морем…
        Она направилась прямиком на виллу родителей Кристианы, которая находилась недалеко от города. Мсье и мадам Монфор, их дочь и несколько ее друзей как раз завтракали на свежем воздухе. В их доме всегда было много гостей, в основном представителей артистической среды и молодых интеллектуалов. Среди них Элен увидела и Филиппа Фурнье, белокурого и голубоглазого мужчину лет сорока, который деликатно, но при этом настойчиво за ней ухаживал. Бездетный вдовец, врач по профессии, Филипп был открыт в общении и очень умен. Красавцем его назвать было нельзя, но, будучи обаятельным, он умел пленить женщину.
        На Элен, однако, его чары не действовали. Она не отвечала на ухаживания Филиппа, но ей нравилось бывать в его обществе.
        Поздоровавшись с мсье и мадам Монфор и гостями, которых прекрасно знала, девушка поцеловала в щечку Кристиану и присела с ней рядом. Подруга сказала с улыбкой:
        — Успела хоть немного отдохнуть, Элен?
        — Нет. После этого концертного тура я чувствую себя совершенно разбитой.
        — Забудь! Послушай лучше, какая у нас программа на день: прогулки, ресторан, теннис…
        — Разумеется, со мной в качестве партнера!  — добавил, смеясь, Филипп.
        — И наконец, несколько приятных часов праздности на берегу моря,  — продолжала перечислять Кристиана.  — Выезжаем через пару минут!
        — Прекрасно!  — отозвалась Элен, вскакивая со стула.  — Мне уже лучше!
        Домой компания вернулась около шести вечера. Навстречу им вышла мадам Монфор.
        — Элен, наконец-то! Твоя мать звонила вскоре после полудня и сказала, что аббат Брайе очень плох. Приехал новый священник и не отходит от его постели…
        Даже не попрощавшись с остальными гостями, девушка прыгнула в машину и на всех парах помчалась в Вендури.

* * *
        Высокий, черноволосый, со спортивной фигурой, в джинсах и красной рубашке-поло, молодой человек лет тридцати вышел ей навстречу. Элен застыла на месте, лишившись дара речи. Взгляд его черных глаз — глубокий, проницательный, испытующий — обескуражил ее. На какое-то мгновение ей показалось, будто все вокруг замерло. В голову пришла нелепая мысль: они будут так стоять вечно, словно под гипнозом…
        Наконец она собралась с силами и спросила шепотом:
        — Как отец Брайе?
        — Вы — Элен, не так ли? Входите!
        По поведению незнакомца, по грустной нотке в его голосе она все поняла.
        — Он говорил о вас перед самой своей смертью,  — сказал он просто.
        Поездка на сумасшедшей скорости, волнение, многодневная усталость сделали свое дело: Элен расплакалась.
        — Мне так хотелось с ним увидеться!  — пробормотала она сквозь рыдания.  — И где этот новый священник, который должен был приехать?
        — Это я. Проходите в дом! Меня зовут Александр Руфье,  — добавил он, кладя руку девушке на плечо.
        Это простое мимолетное прикосновение вызвало у Элен ничем не объяснимый трепет. Их взгляды снова встретились.
        Элен поспешно отвела глаза. Неловкость, смущение, внезапное и почти необоримое желание броситься в объятия этому человеку, дать волю слезам…
        Александр проводил ее к усопшему, и они вместе долго и беззвучно молились. Потом пришли еще люди. Элен в своем горе мало что замечала вокруг себя. Она сидела не шевелясь на стуле у кровати. Дважды Александр делал шаг в ее сторону с очевидным намерением заговорить с ней или даже прикоснуться, но передумывал.
        Спустя какое-то время она вдруг обнаружила, что сидит за рулем своего автомобиля и впереди уже виден особняк Дё-Вен.
        Несколько дней Элен прожила как в тумане. Она присутствовала на похоронах аббата Брайе, давала уроки детям, но и у себя дома, и вне его ощущала странную пассивность, неспособность действовать, видеть и думать — до такой степени душа ее разрывалась между горем утраты и радостью оттого, что в ее жизни появился Александр. Все мысли Элен были только о нем, и она мечтала о новой встрече.
        И вот наконец в субботу вечером она направилась к домику священника.
        В сумерках белёные известью стены просторного рабочего кабинета казались голубоватыми. Глубокие тени лежали и на красивых гравюрах на религиозную тематику, которыми они были увешаны.
        Александр сел в кресло, стоявшее рядом с креслом Элен, явно смущенной. Нужно было срочно найти предлог, который привел ее сюда.
        — Я пришла спросить, какие гимны мне подготовить для завтрашней мессы,  — начала она.  — Вам у нас нравится, мсье… простите, мне следовало бы называть вас «отче»… Вы из наших краев?
        Взгляд пылких, магнетических глаз молодого священника остановился на лице девушки. И снова это ощущение, что время остановилось и во всем мире существовала только магия черных глаз ее собеседника… А священник между тем своим приятным низким голосом с певучим прованским акцентом стал рассказывать о себе, о том, что вырос в семье скромного достатка недалеко от этих мест, близ Кассиса, где он и начал свое служение, о своей любви к природе.
        — Мне довелось поработать проводником в горах. В Кассисе я вел туристический кружок, и я думаю, что желающие путешествовать по окрестностям найдутся и здесь. Надеюсь, вы к нам присоединитесь?
        Не прошло и десяти минут, как Элен поймала себя на мысли, что разговаривает с Александром как с давним приятелем. Она успела рассказать ему о своем увлечении музыкой, своих путешествиях и о глубоком взаимопонимании, которое связывает их с матерью. А еще — о том, что души не чает в природе и животных, и с какой безмерной любовью смотрит на нее овчарка Долли, а вот кошечка Рита, наоборот, взирает на всех свысока… Слова лились без усилий — простые, искренние, словно этот молодой человек отныне получил право знать обо всех невинных удовольствиях, наполнявших ее жизнь в родительском доме.
        Элен открыла ему даже то, о чем никогда и никому не говорила,  — об ощущении пустоты в душе, которое возникало временами, росло, заполняло все собой… И еще — о той гротескной сцене с участием самой Элен и Пьера, ее импресарио.
        Помолчав немного, Александр заговорил внезапно осипшим голосом:
        — Вам не следует видеться с этим человеком. Не зря же говорят, что красота пробуждает в нас дьявола…
        — Вряд ли это получится. Моя карьера…
        Она осеклась. Предостережение со стороны священника и в особенности горячность, с какой оно было высказано, говорили о многом. Чувствуя, как румянец заливает щеки, девушка встала. Александр последовал ее примеру и, как в первую встречу, мягко положил руку ей на плечо. Обжигающе горячая волна прокатилась по ее телу.
        — До свидания, Элен! Завтра мы увидимся на мессе. И, если вам захочется исповедаться, я к вашим услугам.
        Не проронив ни слова, она ушла.
        На следующий день Александр отслужил мессу в маленькой церкви XII века, где над алтарем возвышалось большое распятие из древесины оливы. В своем литургическом облачении он показался Элен невыразимо красивым. Взгляд его лучистых глаз был исполнен веры и безмятежности.
        Местные жители поначалу отнеслись к новому священнику с недоверием. Не слишком ли молод и красив? Но отец Александр вскоре покорил их своей искренностью и простотой обращения. Да и говор выдавал в нем земляка…
        После проповеди Элен исполнила старинный прованский церковный гимн. Прекрасная музыка, казалось, парила под сводами церкви, в которой установилась непривычная сосредоточенная тишина. Она играла с таким чувством, что Франс, которая обычно на правах солистки исполняла первый куплет, запела не сразу. Но вот наконец в церкви зазвучал и сильный мягкий голос бывшей оперной дивы…
        В особняке Дё-Вен обед прошел в не слишком оживленной атмосфере. За десертом Элен вдруг спохватилась, что слова матери обращены к ней:
        — Говорят, старая Батистина уехала погостить к сестре. Бедная, она так горевала по нашему кюре! И я подумала, что в ее отсутствие…
        Франс в нерешительности замолчала.
        — Мама, говори!
        — Так вот, я подумала, что ты могла бы помочь новому священнику. Он еще не разобрал свои вещи после переезда, и у него столько дел… Что скажешь, Элен? Ты знаешь в пресбитерии[3 - Пресбитерий — здесь: дом католического священника при церкви.] каждый уголок, и, думаю, отец Руфье не откажется от твоей помощи.
        Элен не сразу нашлась с ответом. Но она знала, что пойдет.
        С этого дня все вечера она проводила в доме священника близ церквушки Вендури. Чаще всего в пресбитерии девушка оставалась одна, поскольку присутствие отца Александра было необходимо в доме у кого-то из прихожан. Она прибирала в комнатах, расставляла по полкам книги, разбирала документы, готовила ужин и накрывала на стол. Особое, почти чувственное удовольствие она испытывала, прикасаясь к вещам, которыми священник пользовался в повседневности. Наконец наступало время молитвы Ангела Господня[4 - Католическая молитва, читается трижды в день — утром, в полдень и вечером, и часто сопровождается колокольным звоном, который также называют Ангел Господень или Ангелус (лат. Angelus).] и колокольного звона, разливавшегося над окрестными холмами. Элен полюбила этот звон. К удовольствию чисто музыкального порядка примешивалась не вполне осознаваемая радость по поводу скорого возвращения хозяина дома. Тревожная, непристойная мысль часто закрадывалась ей в голову: она ждет Александра, как молодая жена — своего супруга…
        — Зовите меня по имени, так будет проще,  — сказал он ей однажды утром перед уходом.
        Она часто оставалась на ужин, после чего они вместе мыли посуду и по-дружески болтали.
        А дома Элен подолгу вертелась на кровати, впивалась пальцами в простыню, как если бы и руки ее, и все тело искали его, Александра. Скорое возвращение служанки священника Батистины и в особенности предстоящий концертный тур страшили ее.
        И вот за два дня до разлуки Александр вдруг сказал:
        — Элен, давайте завтра покатаемся по окрестностям! Это все, чем я могу вас отблагодарить.
        — Отблагодарить меня?
        — Ну конечно, ведь вы мне так помогли! Я буду рад, если вы согласитесь принять этот маленький подарок,  — пошутил он.
        Они выехали из Вендури на машине Александра после утренней церковной службы. Начинался маршрут на мысе Драмон, откуда по пологому склону горы Растель, проезжая мимо множества вилл и через сосново-дубовые посадки, они спустились к мысу Кап-Ру с его удивительными красными обрывистыми берегами.
        Ненадолго остановились на перевале Нотр-Дам-дез-Абей, потом — на перевале Де-Труа-Терм.
        — Вон там — долина Де-Мервей,  — прошептал Александр.
        Они вместе полюбовались пологими холмами над городком Грасс, безводными пейзажами плато Коссоль. Вдали, на горизонте, высились заснеженные вершины массива Меркантур.
        — Большую часть года горы Меркантур недоступны для туристов,  — с сожалением сказал он.  — Но когда-нибудь мы с вами там побываем!
        К вершине горы вело множество тропинок. Они выбрали ту, что шла через лес. Александр часто останавливался, чтобы потрогать землю — то красноватую, то почти белесую. Благодаря ему Элен заново открыла для себя красоту земляничника, вечнозеленого и пробкового дубов, узловатых олив и изможденных сосен, растущих на самой вершине лиственниц. Он давал ей понюхать чабрец и розмарин, очень ароматный чабер, фисташковое дерево и дикую лаванду. Даже рельеф здесь был особенный — в высоких глыбах цвета лавы просматривались пласты породы серого, розового и зеленого оттенков.
        Временами, почти что у них из-под ног, выскакивал кролик. Вдалеке по горному склону медленно поднималось овечье стадо под присмотром молчаливого пастуха, а над ними в светло-голубом, почти белом небе с криками парили чайки…
        В три пополудни наши путешественники отправились в обратный путь. В машине они совсем не разговаривали, и прощание у церкви получилось каким-то торопливым и неловким.
        Глава 2
        Ни сегодня, ни завтра, никогда!
        За день до концерта Элен решила прогуляться по Монмартру в обществе Филиппа Фурнье. Доктор настоял на том, чтобы в столицу они поехали вместе,  — сказал, что для него это удобный случай повидаться с родственниками и коллегами, а также сделать то, что он долго откладывал.
        Мсье Фурнье был приятным спутником и обходительным кавалером. Оживленно беседуя, они прошли несколько улочек, ведущих к базилике Сакре-Кёр, чьи белоснежные купола выделялись на фоне чистого голубого неба.
        — А знаете ли вы, откуда произошло название этого знаменитого холма?  — спросил Филипп, когда они бегом поднимались по ступенькам, ведущим к базилике, как это обычно делают дети.
        — Нет, не знаю.
        — Судя по всему, оно произошло от латинского «Mons Martyrum», или «Холм мучеников», но существуют и другие версии. Хотя в поддержку этой говорит тот факт, что неподалеку есть улица Мучеников.
        По традиции они заглянули и на площадь Тертр[5 - Так называемое «сердце Монмартра», где многочисленные художники и карикатуристы продают свои работы.], где высокая рыжеволосая девушка-художница в рваной, заляпанной красками одежде за несколько минут нарисовала им по портрету. Пообедать решили в кабаре «Lapin Agile».
        — Макс Жакоб жил недалеко отсюда… Элен, мои рассказы еще не нагнали на вас скуку?
        — Нет конечно! И вы наверняка знаете, как это заведение получило свое название.
        — Еще бы! Имя его первого владельца — Андре Жиль[6 - На самом деле знаменитый Андре Жиль не был первым владельцем, он нарисовал вывеску с кроликом, и уже от нее пошло название.], он умер в психлечебнице Шарантон в 1885 году. Следующий владелец кабаре, которое к этому времени уже называлось «Lapin Agile»[7 - Изначально название звучало как «Lapin a Gill», то есть «Кролик Жиля», но со временем трансформировалось в «Lapin Agile», что означает «Проворный кролик».],  — вы улавливаете игру слов, Элен?  — так вот, новый владелец по прозвищу Фреде покровительствовал парижской богеме, поэтому Аполлинер, Мак-Орлан, Шарль Кро и многие другие были у него завсегдатаями. Некоторые литераторы, правда, посещали и другое известное монмартрское кабаре — «Le Chat Noir»[8 - «Черный кот» (фр.).].
        — То самое, где Аристид Брюан в бежевом с розовинкой пиджаке и огромной шляпе пел свои первые куплеты! Брюан — шансонье, а это уже моя стихия, Филипп…  — Элен улыбнулась своему спутнику и начала напевать:
        — Je cherche fortune Tout autour du «Chat Noir»…[9 - Ищу я счастья возле «Черного кота»… (фр.)]
        Они гуляли до самого вечера. Наконец Элен, чья нервозность нарастала с каждым часом, предложила посидеть немного за бокалом вина где-нибудь на бульваре Сен-Мишель. Едва они устроились за столиком, как к ним подошел высокий молодой брюнет.
        — Филипп, какая приятная неожиданность! Что привело тебя в Париж?
        — Вот это действительно сюрприз! Здравствуй, старина! В Париже я буду недолго — приехал составить компанию мадемуазель Элен Монсеваль, талантливой пианистке, чья слава растет с каждым днем… Да-да, Элен, не надо скромничать! Разрешите вам представить моего давнего приятеля Люка Ловара, неутомимого искателя приключений!
        Такая рекомендация заставила Люка расхохотаться.
        — Откуда ты приехал на этот раз?  — спросил у него Филипп.
        — Из Африки, а если уж совсем точно — из Мали. У нас там масштабный проект по постройке дорог. Но в ближайшие несколько месяцев я в отпуске!
        Опытный сердцеед, Люк не сводил с Элен глаз. К своему удивлению, девушка смутилась и даже разволновалась.
        — Филипп, мне пора…  — проговорила она, вставая.
        — Элен, прошу прощения! Конечно же, вам нужно подготовиться к концерту!
        — К концерту?  — переспросил Люк.
        — Да. Завтра мадемуазель Монсеваль выступает в зале Плейель. Увы, все билеты распроданы,  — добавил Филипп.  — Я никак не смогу найти тебе местечко.
        — Жаль,  — проговорил Люк тихо.
        На следующий день с утра — последние репетиции, настройка сценического освещения. Для концерта Элен предоставили безукоризненный инструмент фирмы Стейнвей. Ее импресарио Пьер Паскаль следил за последними приготовлениями, как обычно, любезный и деятельный, и девушка вскоре забыла тот нелепый инцидент с объятиями. Филипп приехал к восьми вечера. Элен в это время уже ходила взад-вперед по гримерной, нервно потирая руки.
        — Пальцы просто ледяные!  — пожаловалась она.  — И совершенно меня не слушаются!
        — Вы всегда так нервничаете перед выступлением?  — спросил у нее Филипп.
        — Всегда. Который час?
        — Пятнадцать минут девятого. До начала еще три четверти часа.
        — Мне нужно подготовиться и настроиться на игру.
        — Тогда увидимся позже! Я всем сердцем с вами, милая Элен! Все пройдет хорошо, вот увидите!
        Ровно в девять появление Элен на сцене было встречено шквалом аплодисментов. Свои золотистые волосы девушка убрала в высокую прическу и украсила мелкими жемчужинками. Фасон белого длинного платья отличался почти монашеской простотой, и в нем она выглядела особенно тоненькой и хрупкой, почти бестелесной. Устроившись за инструментом, Элен опустила голову, дожидаясь, пока в зале смолкнут последние покашливания и скрип стульев. Первой была исполнена соната Моцарта, за которой последовали два очаровательных и задорных венгерских танца Брамса. Играя, Элен буквально светилась от счастья, и, конечно же, зрители не могли этого не почувствовать. Играла она уверенно, у нее была великолепная техника без намека на вычурность. За ноктюрном Шопена, взволновавшим публику, последовали два произведения современных композиторов. В завершение молодая пианистка блестяще исполнила этюд Листа, как будто даже наслаждаясь его невероятной технической сложностью. Публика благодарила ее стоя. Элен несколько раз выходила на бис, после чего наконец с охапкой цветов удалилась за кулисы.
        Филипп подвез Элен домой, в шестой округ, где одна из тетушек предоставила в ее распоряжение маленькую квартирку. В этот вечер он был непривычно молчалив, но девушка, усталая и счастливая, не обратила на это внимания. Она думала об Александре. Пока Элен играла, мысли о нем не приходили к ней ни разу, но теперь девушке казалось, что они постоянно присутствовали в ее сознании, направляли ее пальцы…
        — Вот мы и приехали, Элен… Сегодня вы были так… Я не нахожу слов… Так восхитительны! Так…
        Она посмотрела на своего спутника с удивлением. Филипп, всегда такой сдержанный, и вдруг запинается на каждом слове? Мужчина же не решался посмотреть ей в глаза.
        — Элен…
        — Что?
        Дыхание у Филиппа стало сбивчивым. Он помолчал еще немного.
        — Элен!
        — Филипп, что с вами?
        — Вы согласны выйти за меня?
        Элен не сразу нашлась с ответом. Она долгое время ждала и боялась этого вопроса. Отвечать следовало искренне, но так, чтобы его не обидеть.
        — Вы — мой лучший друг, Филипп, но…
        — Ясно. Простите меня, Элен, и не будем больше об этом говорить. Ваш талант, эмоции… Доброй ночи!
        — Доброй ночи.
        Он захлопнул дверцу автомобиля и уехал.
        Не раздеваясь, Элен упала на кровать. Очарование вечера испарилось. Потихоньку подкрадывалась мигрень, начала болеть спина. Девушка сожалела о том, что была вынуждена огорчить Филиппа. Смогут ли они после этого остаться друзьями? Как бы то ни было, им обоим придется постараться.
        После напряжения последних недель она испытывала потребность открыть кому-нибудь душу, хотела утешения и поддержки. Кому-нибудь, кроме матери… И вдруг сумасбродная идея пришла ей в голову: Александр!
        Ей захотелось с ним поговорить, и немедленно. Без лишних раздумий девушка бросилась к телефону.
        И услышала в трубке гудки… Машинально Элен посмотрела на часы, и оказалось, что уже почти час ночи. Чем Александр может быть так занят? И где он? Дрожа всем телом, она поддалась порыву ярости и сбросила телефон на пол.
        Расстроенная, обманутая в своих ожиданиях, она направилась в ванную, где распустила волосы и долго их расчесывала. Движения ее со временем перестали быть порывистыми… Спустя час Элен набрала тот же номер. И снова гудки! Они звучали в пустоте, такой же, как та, что наполняла сейчас ее сердце. Обжигающе горячий душ помог ей успокоиться. Накинув на плечи пеньюар, Элен легла на кровать и поставила рядом телефон. Было двадцать минут второго. Решив, что эта попытка — последняя, она набрала номер и наконец услышала в трубке такое привычное и невинно звучавшее «Алло!».
        — Где ты был так долго?  — спросила она сердито, с бешено бьющимся сердцем.
        Впервые с момента знакомства, и даже не отдавая себе в этом отчета, она обратилась к нему на «ты».
        Александр не мог не удивиться, но ответил спокойным тоном:
        — Сегодня у нас в церкви была встреча с молодежью. Я только что вернулся. Твой концерт прошел успешно?
        — Да,  — лаконично ответила Элен.
        — Расскажешь, когда вернешься. Кстати, а когда ты возвращаешься?
        — Еще не знаю.
        — Как это?
        — Мне не хочется возвращаться!  — резко заявила Элен.
        И расплакалась.
        Ее реакция Александра озадачила, и он спросил мягко:
        — Что-то случилось? Звонишь среди ночи, и у тебя плохое настроение…
        Но она не слушала, просто тихо плакала в трубку.
        — Александр, если бы в твоем распоряжении был самолет, ты бы прилетел?
        — К тебе?
        — Да, в Париж, прямо сейчас!
        — Элен, ты просто очень устала, иди спать. Позвонишь мне завтра. Уже очень поздно, и мне пора ложиться.
        Он сухо попрощался и положил трубку. Элен еще долго плакала от ярости и разочарования. Мысли путались у нее в голове: «Я его ненавижу… Я его люблю… О да, я люблю его! Но так быть не должно…» И вдруг новая идея овладела ее сознанием: «Он будет мой! Даже если придется бороться за него месяцы и годы, он все равно будет мой!»
        По-испански «Я тебя люблю» звучит как «Te quiero», дословно — «Я тебя хочу». И она хочет его, хочет Александра! Но вера молодого священника глубока… Захочет ли он принять эту любовь? И имеет ли она, Элен, право требовать любви ответной? «Да!»  — решила она для себя. И с этим уснула.
        После непродолжительного и беспокойного сна Элен приняла решение остаться в столице еще на неделю. Будет время подумать, да и Александр, возможно, встревожится…
        Они с матерью долго говорили по телефону. Элен рассказала и о прогулке по Монмартру, и как прошел концерт, и что Филипп предложил ей стать его женой (правда, не уточнила, что именно она ему ответила). Но о главном умолчала. Казалось, душевная близость, к которой они обе успели привыкнуть, исчезла в одно мгновение.
        Франс разговор с дочерью озадачил. Что происходит?
        Голос у Элен был какой-то странный, почти чужой.
        Попрощавшись с матерью и не дав себе времени подумать, стоит это делать или нет,  — хотя справедливым было бы признать, что в последние несколько часов она действовала, подчиняясь порыву,  — Элен позвонила Филиппу.
        — Элен, какой приятный сюрприз! Я думал, вы уехали в Вендури.
        — Я передумала. Я остаюсь в Париже еще на пару дней. И мне хочется погулять. Может, поедем в Версаль?
        — Прекрасная идея, но только не сегодня. У меня встреча, которую я не могу перенести. Может быть, завтра?
        — Договорились!
        На следующий день ровно в десять Элен садилась в автомобиль Филиппа Фурнье. На небе были легкие облачка, и в городе кое-где еще стоял утренний туман.
        Несколько минут они оба молчали, потом Филипп завел обычный разговор ни о чем. Но Элен не прислушивалась. Она думала о Вендури, слышала совсем другой голос, вспоминала прогулку в горах…
        Они вошли через Королевский двор. Солнышко наконец выглянуло из-за облаков, осветив нарядный каменно-кирпичный фасад дворца. До полудня они прогуливались по залам, потом пообедали в ресторане и вернулись, чтобы прогуляться по версальскому парку.
        — Филипп, вы слышали историю, которая не так давно здесь произошла?  — спросила у своего спутника Элен, когда они прогуливались по так называемой деревушке Марии-Антуанетты.  — Несколько лет назад у двух британских туристок, весьма почтенных и здравомыслящих дам, было видeние. Они внезапно оказались в окружении дам в длинных платьях и напудренных париках. Поблизости садовник копался в земле, и они спросили у него дорогу, но впечатление было такое, что мужчина их не слышит и не видит…
        — А не была ли это галлюцинация или, быть может, плод их разбушевавшейся фантазии?  — пошутил Филипп.
        — Это остается загадкой. Дело в том, что эти дамы видели маленькую беседку, которой в наши дни уже нет и которая присутствует на планах дворца того времени!
        — Временами и мне хочется верить в чудеса, Элен. Особенно в такой день, как сегодня…
        На повороте аллеи он взял ее за руку. Элен не стала противиться. Они присели на каменную скамью, скрытую от посторонних взглядов высокими зарослями самшита. Небо снова затянуло облаками, стало прохладнее. Элен была одета легко, а потому невольно поежилась. Филипп покровительственно обнял ее за плечи. «Александр…»  — промелькнуло у нее в голове. Этот простой жест разбудил в ней тоску. Уныние, которое на самом деле никуда и не девалось, а просто притаилось в глубине души, вдруг вырвалось наружу. Сама не зная, зачем это делает, она прижалась к своему спутнику, и они впервые обменялись продолжительным поцелуем. Губы у Филиппа были нежные и теплые. Его руки соскользнули с плеч девушки, коснулись ее спины, груди… И все-таки прикосновения эти были сдержанными, почти целомудренными.
        — Идемте! Вы совсем замерзли.
        И, все так же нежно обнимая Элен, Филипп проводил ее к машине.
        На пороге дома Элен он снова ее поцеловал. От волнения она закрыла глаза. Но перед ее мысленным взором тут же возник Александр — загорелый, с кудрявыми волосами и сияющими глазами… Она поспешно высвободилась из объятий Филиппа.
        — Спокойной ночи! И спасибо за все.
        Не проронив ни слова, он удалился.
        После телефонного разговора с дочкой Франс встревожилась. Элен снедает какая-то тайная тоска! В прежние времена аббат Брайе навещал Франс по меньшей мере раз в неделю, и она привыкла делиться с ним всеми своими бедами. Быть может, отец Александр также не откажет ей в утешении и совете?
        И она решила пригласить священника на ужин. Встав из-за стола, Анри Монсеваль удалился в свой кабинет, и они с отцом Руфье остались наедине в столовой — просторной комнате с белыми стенами и ярко-красными занавесками из традиционной для Прованса ткани — кретона. Наконец у Франс появилась возможность перейти к интересующей ее теме.
        — С некоторых пор Элен сама не своя. Думаю, смерть аббата Брайе так на нее повлияла. Но не только это… Эта история с предложением руки и сердца…
        Александр вздрогнул:
        — Какая история?
        — Она рассказала мне, что Филипп Фурнье сделал ей предложение. Он любит Элен, я это знаю. Но я так и не поняла, что они решили. И Элен, рассказывая мне об этом, была какой-то странной…
        — Когда она возвращается?
        — Думаю, к выходным должна вернуться.
        — Быть может, все выяснится после разговора с глазу на глаз?
        В воскресенье вечером Элен уже была в Дё-вен.
        Но даже не подумала известить об этом Александра.
        Во вторник он позвонил ей сам.
        — Значит, пусть не желая этого, но ты все-таки вернулась?  — жизнерадостно поинтересовался он.
        Девушка ничего не ответила.
        — Неужели ты и вправду на меня злишься, Элен? Прости, пожалуйста! Когда ты позвонила, я с ног валился от усталости. Но с тех пор я часто о тебе думал. Хочешь присоединиться к нашему туристическому клубу? Мы собираемся каждую неделю по четвергам, вечером, в Доме молодежи.
        — Хорошо,  — проговорила Элен безразличным тоном.  — Я приду.
        — Если хочешь, я за тобой заеду. И заодно завезу твоей матери книгу.
        В четверг, уже в машине, разговор начался с банальностей. Оба чувствовали себя несколько неловко.
        — Говорят, ты выходишь замуж?  — задал неожиданный вопрос Александр.
        — Ничего еще не решено,  — ответила Элен.  — Но с некоторых пор я всерьез об этом задумываюсь. Филипп меня любит, так почему бы и нет? С ним я буду счастлива…
        Говоря это, она отвернулась, чтобы Александр не увидел выступившего на щеках румянца. Она лгала. И он это знал.
        Несколько минут они ехали молча. Погода испортилась, ветер то и дело взметал над дорогой груды мертвых листьев.
        — Элен…
        — Что?
        — Что, по-твоему, есть любовь?
        Девушка посмотрела на своего спутника с изумлением.
        — Совпадение взглядов, полнейшее единение с любимым.
        — А сделать все для блага любимого, пусть даже с риском его потерять,  — это ли не любовь?
        На несколько секунд их взгляды встретились, и у Элен появилось странное ощущение, что он знает все ее мысли, улавливает все оттенки испытываемых ею чувств даже раньше, чем она сама отдает себе в них отчет.
        И этот магнетический взгляд, приводящий ее в такое волнение… Хотя она видела, что так же точно он смотрит и на других женщин.
        Элен невольно поежилась.
        — Замерзла?  — спросил он, поднимая стекло.
        — Нет.
        Дело было не в вечерней прохладе. Элен испытала внезапный страх перед Александром, который представлялся ей загадочным созданием. Временами она ловила себя на мысли, что в нем ощущается некое смятение, даже опасность, таящаяся в глубине и ждущая момента, чтобы вырваться на свет божий…
        Потянулись долгие зимние месяцы. Стараясь отвлечься, Элен с головой погрузилась в музыку. Она заключила несколько контрактов, чтобы пореже бывать в Вендури, но все равно возвращалась туда на выходные и ничего не могла с собой поделать. Ей нужно было видеть Александра.
        Отношения между ними снова стали дружескими. И все же Элен не могла до конца его понять. Внешне столь открытый и экспансивный, в действительности Александр не спешил никого пускать в свою душу.
        Однажды в субботу, как это уже вошло у нее в привычку, Элен пришла в пресбитерий, чтобы вместе с отцом Александром выбрать гимн для завтрашней мессы. Они долго беседовали, после чего молодой священник совершенно естественным образом предложил ей поужинать вместе.
        В этот вечер настроение у отца Александра было особенно спокойным и безоблачным, и Элен никак не находила в себе сил встать и уйти. Или, скорее, ей не хотелось уходить одной. Если бы только она могла увести его с собой далеко-далеко!..
        — Давай съездим к придорожному кресту[10 - Во Франции такие кресты традиционно сооружали на перекрестках, в памятных местах, на границах населенных пунктов для защиты путешествующих и как объект поклонения для местных жителей.]!  — предложила она.
        — К какому кресту?
        — К тому старому кресту, что на склоне холма.
        — Элен, это слишком далеко. Уже стемнело, и на улице холод…
        — Но мы ведь поедем на машине! Александр, ну пожалуйста!
        И девушка отдернула занавеску на окне, откуда открывался вид на холмы.
        — Посмотри, какая красота!
        Тучи разошлись, и огромная луна, казалось, проливала на землю поток неподвижного бесконечного света, на фоне которого черными и синеватыми тенями выделялись деревья и дома. Выше, над городком, сверкали снежные шапки холмов.
        — Они словно серебряные,  — прошептал Александр.  — Хорошо, едем! Только надень теплую куртку, у меня есть запасная.
        Как ни куталась Элен в анорак, пропитанный запахом его хозяина, у нее зуб на зуб не попадал от холода. Крест на холме, казалось, был окружен светящимся ореолом, все вокруг представлялось нереально прекрасным. Александр долго молился, преклонив перед крестом колени. Когда же он встал, его взгляд светился такой невыразимой любовью, что Элен невольно бросилась к нему.
        Очень стыдливая от природы, она сделала над собой усилие и попросила:
        — Мне бы так хотелось, чтобы ты меня обнял!
        После короткого колебания он нежно привлек ее к себе. Девушка не смела шевельнуться. На протяжении нескольких мгновений — или минут, она и сама не знала — она ощущала себя очень близко к Богу, как если бы целомудренные объятия Александра очистили ее тело и возвысили душу. Ее любовь к Всевышнему раскрылась, вырвалась из ее груди и заполонила собой весь мир… Элен уже не ощущала холода. Ей казалось, что она парит в потоке белого, прозрачного света…
        Над собой она видела едва различимую в темноте шевелюру Александра и его черные глаза, неотрывно на нее смотрящие.
        Обратно они ехали молча. Александр то и дело прибавлял скорость, и лицо у него было напряженное, как у человека, который испытывает боль. «Мы снова далеки друг от друга! Как такое возможно?»  — думала Элен. И это после того, как они пережили вместе эти прекрасные мгновения, эту радость, это единение!
        Внезапно Александр посмотрел на нее:
        — Это хорошо, что ты собираешься замуж за Филиппа. Думаю, ты будешь с ним счастлива.
        Будучи не в состоянии вымолвить ни слова, Элен прижалась лбом к стеклу и закрыла глаза. В груди у нее все сжалось от острой боли. Но плакать было нельзя ни в коем случае.
        — Вот ты и дома! До свидания, Элен!
        — До свидания.
        Она хлопнула дверцей, поднялась на крыльцо и вошла в дом.
        Несколько недель Элен старалась не встречаться с молодым священником. В душе у нее бушевали гнев и разочарование, но боль понемногу притуплялась.
        Значит, он хочет, чтобы она любила другого? Она так и поступит. Найдет того, кто по меньшей мере сможет утолить ее чувственные желания, и таким образом отомстит.
        Этот опыт, она это знала заранее, затронет только ее тело, но не душу, и все же Элен решила отдаться ему до полнейшего самозабвения. И, если повезет, может, она все-таки перестанет думать об Александре?
        Так кто же это будет? Конечно не Филипп! Она слишком сильно к нему привязана, чтобы заставлять его страдать. К тому же как мужчина он не очень нравился ей. У молодого человека, в чьих объятиях она себя представляла, были фигура и лицо… Люка Ловара.
        Зачем врать себе самой? Люк произвел на нее сильное впечатление, и она знала, где его найти. Он сам сказал, что ближайшие месяцы проведет в Париже.
        — И глаза у него такие же черные, как у Александра!  — с вызовом проговорила Элен.
        И, привычно повинуясь порыву, потянулась к телефону.
        Не прошло и недели, как Элен уже была в Париже. Упасть в объятия Люка Ловара она решила в тот же вечер. Она была уверена, что понравилась ему при первой встрече, и он явно был не из тех, кто тратит время на ненужные сантименты.
        Они условились, что в пять вечера он заедет за ней и они отправятся в ресторан. Она не успеет собраться к назначенному часу — что может быть проще? Поэтому, когда прозвенел дверной звонок, Элен вышла открывать в белом махровом халате, и с ее мокрых длинных волос на бежевый шерстяной ковер капала вода.
        Острый, с перечной ноткой парфюм Люка, к которому примешивался сладковатый запах табака, подействовал на нее опьяняюще. У Элен закружилась голова, и она ощутила, как по ногам поднимается горячая волна и в низу живота становится жарко. Сердце забилось как сумасшедшее, и вдруг стало трудно дышать. Она испытывала и страх, и желание.
        Спрятав лицо на груди у Люка, она не решалась поднять глаза. Надо признать, мужчина не колебался ни секунды. Войдя в квартиру, он окинул Элен долгим взглядом, усмехнулся и медленно, очень медленно раскрыл ворот ее халатика. Естественно, под ним ничего не оказалось. Он легонько, кончиками пальцев, погладил ее маленькие груди.
        Потом, все так же неторопливо, его руки опустились, развязали пояс, и халат упал на пол.
        — Ты очень красивая. Тоненькая, как тростинка…
        И вот она, совершенно обнаженная, прижимается к нему… Заставив ее поднять голову, он с неожиданной грубостью, до легкой боли, впился губами в ее губы.
        — Идем!  — сказал он.
        Из гостиной дверь вела в маленькую спальню, где стояла покрытая меховым покрывалом кровать.
        — Идем!  — повторил Люк.
        Он взял ее за руку и увлек за собой.
        Было время заката. Через задернутые шторы в комнату проникал приглушенный розовый свет. У Элен появилось чувство, что в окружении шумов кафе и бутиков, которых было много на этой улочке, затерянной в шестом округе Парижа, они с Люком как в коконе,  — при том что вокруг все так же кипит жизнь, никому нет до них дела…
        Люк быстро разделся и склонился над ней. Поцеловал в губы, на этот раз нежно, потом его губы скользнули по ее шее вниз, к грудям. Невольный стон сорвался с ее губ, голова запрокинулась. Элен не ожидала, что эти губы, эти искусные пальцы, проникающие в самые потаенные места ее тела, могут привести ее в такое возбуждение и трепет.
        — Александр!  — прошептала она.  — Александр!
        Люк резко сел на постели и уставился на девушку.
        Элен попыталась привстать, но он схватил ее за плечи и прижал к кровати.
        — Что это еще за Александр?
        Пристыженная, девушка не спешила с ответом. Сексуальное желание совершенно улетучилось, и ей вдруг стало зябко.
        — Не хочешь — не говори! Но третьего в постели я не потерплю!  — заявил Люк.
        Через пару минут он ушел, хлопнув дверью.
        — Ты никогда больше не должна с ним видеться, слышишь?
        Бледный как полотно, со слезами на глазах, Александр тряс Элен за плечи.
        — Никогда не ищи встреч с этим человеком!

* * *
        Едва вернувшись в Вендури, Элен рассказала молодому священнику обо всем — разумеется, чтобы сделать ему больно, заставить ревновать. Однако столь бурная реакция ее ошарашила. И вот теперь, слушая Александра и глядя в его глаза, выражавшие гнев и мольбу,  — а может, и отвращение,  — она чувствовала себя поруганной, грязной. Порывистым движением отбросив его руки, она убежала прочь.
        Машина Элен на полной скорости катила к особняку Дё-Вен. Грязь — вот самое подходящее слово! Она ощущала на себе руки Люка, прикосновения его губ, и к горлу подкатывала тошнота. Но приходилось признать, что к отвращению примешивалась нездоровая радость оттого, что ей все-таки удалось заставить Александра страдать.
        Нужно было избавиться от всего этого, стереть из памяти, вернуть то ощущение чистоты… Но как?
        Приехав домой, Элен сразу схватилась за телефон.
        — Александр?
        — Я слушаю.
        — На следующей неделе ты собирался в Лурд, я правильно запомнила?
        — Да, на семинар,  — сухо ответил он.
        — Может, возьмешь меня с собой?
        Ему потребовалось время на размышление.
        — Мне это очень нужно!  — взмолилась она.  — Пожалуйста!
        — Хорошо.
        Через несколько дней они выехали из Вендури задолго до рассвета. Пока мимо проплывали мирно спящие пейзажи Прованса, они оба молчали.
        И вдруг Александр указал на небо. На западе оно было совсем еще темным, зато восточная его часть окрасилась в цвет спелого абрикоса. И в этих золотистых рассветных лучах трава казалась особенно зеленой и яркой, а стены придорожных ферм — оранжевыми.
        — Элен, посмотри, какие прекрасные цвета!
        Она только улыбнулась в ответ. Слова были не нужны. Между ней и Александром снова установилось то удивительное взаимопонимание, когда все ясно без слов.
        В Лурд они приехали около часа дня. Перекусили сандвичами в каком-то баре, после чего Александр отправился на семинар.
        Чувствуя себя слегка потерянной, Элен решила прогуляться по городу. В это время года в нем было особенно много паломников. Она присоединилась к группе, направлявшейся к аллеям Санктуария, и, оказавшись на площади Розер, полюбовалась двумя базиликами. Потом, сама не зная как, девушка очутилась перед чудесным гротом Масабьель. Вид обремененных недугами страдальцев, чередой проходящих мимо, растрогал Элен. Сколько боли и сколько веры… На душе у нее стало легче и спокойнее. Собственные проблемы показались ей незначительными.
        Вечером, причем довольно-таки поздно, Александр присоединился к ней в ресторане «Дю-Гав», как и было условлено. Мало-помалу к Элен возвращалась былая беззаботность. Разговаривали они с Александром свободно, в дружеской манере. Настроение у молодого священника было отличное. Может, он уже ее простил?
        И вдруг в разговоре у него вырвалось:
        — Элен, дорогая….
        Девушка замерла от неожиданности. Не может быть, она наверняка ослышалась…
        — Что ты сказал, Александр?
        Выдержав долгую паузу, он неторопливо, серьезным, почти торжественным тоном повторил:
        — Я сказал: «Элен, дорогая…»
        Она почувствовала, что краснеет, и, не зная, как скрыть свое смущение, расхохоталась. Александр же сохранял полнейшее спокойствие. Едва заметно улыбаясь, он снова принялся за еду. Судя по всему, фраза сорвалась с его губ не случайно и он был доволен тем, что она привела его спутницу в такое волнение.
        Из ресторана они вышли почти в одиннадцать вечера. У Элен было ощущение, что еще немного — и она задохнется от радости. Ей вдруг захотелось помолиться перед гротом, желательно в одиночестве. Когда же она, смахивая слезы, поднялась с колен, Александр стоял у нее за спиной.
        Поглаживая ее по плечу, он проговорил мягко:
        — Не плачь, не надо. Я — всего лишь промежуточное звено. Наступит день, и кто-то другой даст тебе все то, что я не вправе тебе дать.
        А у нее в ушах все еще звучало недавнее «Элен, дорогая…». Наверное, он уже успел пожалеть о своих словах. И все же они были сказаны, и Элен несмотря ни на что чувствовала себя счастливой и надеялась.
        Ночь они провели в Лурде: Александр — у своего знакомого, старенького аббата, а Элен — в маленьком отеле по соседству. Выехали они очень рано. Позавтракали в Арле, затем проехали по территории природного парка Камарг, оставив чуть в стороне Марсель и Тулон. Было уже поздно, когда дорога пошла вверх — они достигли Маурского горного массива с его крутыми пиками и извилистыми дорогами.
        До Вендури оставалось несколько километров. Александр вел машину медленно, как если бы хотел оттянуть момент приезда.
        И вдруг рука молодого священника медленно опустилась на руку Элен, невзначай задев ее грудь.
        Он свернул на обочину и остановил авто. Кончиками пальцев провел по щеке девушки. Элен почувствовала, как ее обожгло огнем. Только он, Александр, вызывал у нее это безумное, безоглядное желание, только с ним ей хотелось забыться полностью, испытать единение духовное и плотское… Его лицо было так близко, что она ощущала на своих губах его дыхание.
        Порывисто, словно возвращаясь от сна к реальности, Александр откинулся на спинку сиденья и хрипло произнес:
        — Элен, прости! Последние пару дней со мной творится что-то странное…
        И он завел двигатель. Остаток дороги до Вендури он смотрел прямо перед собой и не проронил ни слова.
        На следующий день, едва встав с постели, Элен ему позвонила.
        — Вчера мне было с тобой так хорошо…
        Александр не дал ей договорить:
        — Вернись с небес на землю, Элен. Нам всем свойственно увлекаться, в этом нет ничего дурного. Но ты должна понимать, что между нами ничего нет. И никогда не было…
        — Но вчера…
        — Замолчи! Ни о какой влюбленности речь не идет. Я совершенно к тебе равнодушен, и это никогда не изменится. Ни сегодня, ни завтра, никогда!
        Эти его слова резанули Элен по сердцу. Впечатление было такое, будто они отражаются от стен и она слышит это эхо снова и снова.
        Что ж, она надеялась, что он откроет наконец свои истинные чувства. И разве мог он выразиться яснее?
        Глава 3
        Пути, которые мы выбираем
        Она решила уехать подальше, чтобы ничего этого не видеть — ни родительского дома, ни гор Эстерель, ни своих учеников из Вендури. Единственное, от чего невозможно было отказаться,  — это от концертов. Но даже к музыке Элен почти полностью утратила интерес.
        Вот уже несколько недель девушка жила в Париже. И ощущала себя как никогда одинокой и потерянной. И никогда жизнь не казалась Элен такой пустой.
        С матерью они часто перезванивались и были по-прежнему нежны друг с другом, но этого Элен было мало.
        Несмотря ни на что она не нашла в себе сил полностью порвать с Александром. Время от времени они переписывались, но послания эти были банальны и скучны и приносили ей даже большее разочарование, чем полное отсутствие новостей о нем. Однажды она получила от него открытку с изображением ромашки на фоне долины реки Сены, и на обороте было начертано несколько слов: «Я был в окрестностях Парижа, но заехать не было времени». Элен прочла это и расплакалась. Как он может?! Нарочно делает ей больно, как будто ему это нравится… Так чего же в итоге он от нее добивается? Что у него на сердце?

* * *
        С этим ощущением эмоциональной пустоты нужно было что-то делать. Элен остро нуждалась в обществе, в отдушине. И не важно, кто это будет… В итоге она позвонила единственному своему знакомому парижанину — Люку Ловару. Отношения они возобновили на дружеской ноте. То, что случилось между ними в тот памятный вечер, он счел недоразумением. К тому же Элен казалась такой хрупкой, ранимой и одинокой, и взгляд у нее был по-детски растерянным…
        Воспоминания о детстве и вправду посещали Элен чаще, чем когда-либо. Одиночество, печаль, недетская серьезность в мыслях и поступках… Любовь и забота матери не могли компенсировать полнейшую холодность отца, человека замкнутого и раздражительного, не терпевшего присутствия в доме других детей. И мечты становились ее единственным утешением. Элен придумывала себе братьев, сестер и товарищей по играм. Она обожала свою собаку, а позднее — и кошечку Риту. К сожалению, их нельзя было забрать с собой в Париж. Она была совершенно одинока…
        В загородном доме, принадлежащем родителям Люка, между ними впервые случилась близость. Был конец августа, который в этом году выдался особенно дождливым. На улице было прохладно, и Элен захотелось разжечь большой камин в гостиной. Она с детства любила смотреть на огонь, обожала запах и потрескивание горящих дров, а особенно — то странное ностальгическое чувство, которое пробуждал в ней вид танцующего пламени.
        Некоторое время она наблюдала за Люком, который как раз вставлял в проигрыватель музыкальный диск. Темные волнистые волосы, черные глаза придавали ему сходство с Александром. Прекрасные и печальные звуки музыки нарушили тишину. Это была соната Моцарта. Сидя на краешке старой кровати, заменявшей диван, Элен улыбнулась. Очень мило с его стороны — поставить именно этот диск, с записью ее концерта. Люк медленно приблизился, привлек ее к себе, а потом и крепко обнял.
        И в этот момент острее, чем когда-либо, она ощутила, какими возбуждающими могут быть прикосновение к коже мужчины и исходящий от нее запах… Она закрыла глаза. Руки — ласковые, настойчивые, волнующие — изучали ее тело… И она отдалась своим ощущениям. Люк и Александр на какое-то мгновение стали одним человеком. И, когда ласки Люка стали особенно настойчивыми, а губы — страстными, она забыла обо всем на свете…
        Они долго лежали и молчали, и огонь в камине освещал их обнаженные тела. Музыка уже давно стихла.
        Медленно, неотвратимо образ Александра возник перед глазами Элен. Каким бы страстным и деликатным любовником ни был Люк и как бы хорошо им ни было в постели, после секса она часто впадала в состояние фрустрации. Элен недоставало ощущения духовного единения, какое ей случалось испытывать рядом с Александром. Легчайшее прикосновение руки последнего таило в себе больше чувственности, чем акт плотской любви с Люком…
        Как бы то ни было, Элен отдавалась этим новым отношениям со всей страстью и отчаянием, на какие только была способна. Она была готова на все, лишь бы убежать от одиночества, от этой жуткой засасывающей пустоты.
        Люк оказался очень внимательным партнером, но ему недоставало зрелости в суждениях и поступках. Элен была изумлена, узнав, насколько велико влияние на него родителей. Еще Люк был очень тщеславен и любил приврать. Элен это раздражало, и, сама того не желая, она постоянно сравнивала его с Александром. Ей казалось, что все недостатки Люка она видит словно через лупу. Но, даже несмотря на это, стоило только подумать, что в его жизни она — не более чем очередное приключение, и ей становилось плохо.
        Однажды вечером они с Люком так поскандалили, что Элен показалось, будто она сходит с ума. Неужели в жизни ей суждены одни лишь несчастья? А если так, то стоит ли жить дальше?
        Ощущая полнейшую растерянность и не зная, где искать помощи, она снова позвонила Александру.
        — Я тебя предупреждал!  — почти сердито отозвался тот.  — Тебе не следовало связываться с этим типом. Даю тебе один час, чтобы ты с ним порвала. Причем окончательно!
        Элен онемела от изумления.
        — Один час, слышишь?  — настаивал Александр.  — Или мы полностью прекратим общаться. Я не приду, даже если ты будешь болеть. И можешь на меня больше не рассчитывать!
        Элен повесила трубку. Реакция молодого священника настолько ее ошарашила, что от былого отчаяния не осталось и следа. Как относиться к человеку, который попеременно то хочет сделать тебя счастливой, то заставляет страдать? Разве не по совету Александра она нашла другого, и вот теперь он же ее в этом и упрекает! Несколько дней она ждала его звонка. Но ни извинений, ни сожалений так и не услышала. Ни слова. Ни единого слова…
        Целыми днями Элен плакала на диване, не сводя глаз с телефона и прислушиваясь, не несут ли почту. Она совсем перестала спать. Через некоторое время она стала терять сознание дома и в общественных местах. Крайнее эмоциональное истощение привело к обострению спазмофилии, которая прежде не давала о себе знать,  — таков был вердикт врача, к которому девушка в конце концов вынуждена была обратиться. Ей назначили кучу лекарств, от которых Элен чувствовала себя еще более потерянной.
        И все-таки Александр позвонил. «От кого он узнал, что я больна?  — размышляла Элен.  — Может, всезнающая Кристиана? А впрочем, какая разница…» Они с Александром снова стали перезваниваться, и их общение было дружеским, хоть и с некоторой ноткой неловкости.
        Однажды Элен спросила:
        — Александр, что ты думаешь о супружестве?
        — В брак вступают те, кто не может сам о себе позаботиться.
        — Сам о себе позаботиться?
        — Именно. Если человек хочет жить в паре, значит, он попросту не способен существовать в одиночку.
        — Думаю, этому вас учат в семинарии, чтобы отвратить от семейной жизни… Получается, тебе никто не нужен?
        — Это мои проблемы. Придумай ответ, который бы тебе понравился, и закроем эту тему.
        — Ты никогда не отвечаешь на вопросы прямо, да, Александр? Так ведь проще. Но наступит день, когда тебе придется ответить. Ты больше не сможешь отвертеться.
        Помолчав немного, Александр проговорил со своей обычной невозмутимостью:
        — Доброй ночи, Элен.
        И повесил трубку.
        Молодой священник снова замкнулся в молчании, которым так искусно пользовался, когда хотел наказать самого себя — и Элен тоже — за короткие мгновения счастья, которые он, может статься, считал похищенными у Бога.
        Элен решила в ближайшее время не возвращаться в Дё-Вен. Очевидно, гордость, пусть и глупая, этому препятствовала. Она представляла себе Александра — сурового, непреклонного. Нет, у нее не хватит на это сил… Слишком велика была в ней естественная для всех людей потребность в любви. Да и Люк снова был рядом…
        Они решили провести несколько недель на Балеарских островах. Был конец лета, когда Средиземноморье предстает во всей своей красе,  — спокойное, настоящее. До Барселоны Элен и Люк доехали на поезде, а на вокзале сели в черно-желтое такси, которое и доставило их в порт. У испанцев есть чудесная традиция — связывать пассажиров пакетботов с теми, кто остался на суше, длинными цветными бумажными лентами. Когда корабль отчаливает, ленты натягиваются над водой — непрочные узы, соединяющие тех, кто уплывает, с теми, кто остается,  — а потом и рвутся. Элен невольно пришло в голову, что еще менее крепкая, ярко-красного цвета нить связывает ее с тем, кто остался далеко-далеко, в Вендури…
        Погода стояла такая спокойная и теплая, что они с Люком решились провести ночь не в каюте, а прямо на палубе, прижимаясь друг к другу в спальном мешке. Вокруг судна в серебристой от лунного света воде играли дельфины. Уснуть молодые люди смогли не скоро и открыли глаза уже с первыми лучами рассвета.
        Наконец вдали, освещенные сзади восходящим солнцем, показались Балеары. Это было потрясающе красиво. И все же Элен не могла сказать, что совершенно счастлива. Внутри все еще была пустота, которую ничто не могло заполнить. Только Александр нашел бы слова, чтобы описать слепящую глаза белизну островов, вырисовывающихся на фоне голубого неба…

* * *
        До маленького отеля в городке Сан-Антонио на Ибиcе Элен с Люком доехали на такси. Уже сейчас было очень жарко. Они купили себе по большому сомбреро и позавтракали традиционными здешними закусками — тапас, запивая их местным ликером «Фригола» со льдом.
        Первый день они полностью посвятили прогулкам по острову, чья буйная растительность напоминала Элен родные края. Дни последующие протекали в приятной истоме — поздние пробуждения, завтрак с традиционными тортильями, путешествие через соляные озера к побережью, где они непременно выбирали самые пустынные и удаленные пляжи с белым песком. Купались голышом в прозрачной голубой воде укромных бухточек, отдыхали в тени сосен. Когда маленькая зеленая ящерка решалась прогуляться по телу спящего человека, Элен вздрагивала от страха, а Люк мягко над ней подтрунивал.
        Оживал остров ближе к семи вечера. Песни, танцы, позвякивание стаканов с выпивкой, смех… Целую ночь со всех сторон доносились запахи и звуки праздника.
        К Элен постепенно возвращалась ее обычная жизнерадостность. Глаза снова заблестели, а золотистые волосы на фоне загорелой кожи выглядели особенно эффектно. Ее спутник наслаждался купаниями и солнцем, пил много вина. Казалось, он постоянно пребывает в состоянии чувственной экзальтации, какой-то щенячьей радости. Но у Элен сжималось сердце, стоило ей подумать, что Александр, как и она сама, охотнее полюбовался бы работой сидящей на пороге собственного дома кружевницы или тем, как рыбаки за веревку вытаскивают на берег лодку с рыбой. Он бы наверняка с удовольствием понаблюдал за берущими воду из нориа[11 - Noria — колодец (исп.).] старухами в длинных плиссированных юбках, с оборчатыми шалями на плечах и в платках, завязанных под подбородком. Он бы догадался, что эту простую одежду женщины носят не ради создания «местного колорита», а потому что того требует традиция, глубокая привязанность к своей земле, к небу и к морю, возле которого они родились. Да, именно об этом Александр бы и подумал… Иногда у Элен возникало чувство, будто она превращается в любимого, думает как он. И это его, а не свое,
удовольствие она испытывала, вслушиваясь в ибисенсо — каталонский диалект, на котором до сих пор разговаривали местные старожилы…
        Они с Люком провели целый день на засушливом островке Форментера — самом диком и в то же время самом красивом из всех Балеарских островов.
        Еще они побывали на соленых озерах в Сан-Франес-Ксавьер и в местечке Ла-Мола с его великолепными скалистыми уступами, над которыми возвышается маяк. Здесь они остались на несколько часов: на глазах у испуганной Элен Люк прыгал со скалы в море, а потом садился рядом и, закрыв глаза, ждал, пока тело обсохнет на солнце…
        Скоро Элен заскучала. Она чувствовала себя одиноко, несмотря на постоянное присутствие рядом мужчины.
        И вот однажды вечером она не выдержала. Предоставив Люка самому себе, она вернулась в отель и набрала номер пресбитерия в Вендури.
        — Алло!  — отозвался напевный голос Александра.  — Говорите громче, я ничего не слышу!
        У Элен отняло речь.
        — Алло! У вас что-то случилось?
        Наконец она проговорила шепотом:
        — Это я. Это Элен.
        В голосе по ту сторону провода прозвучала радость:
        — Элен, где ты? Приедешь к нам на праздник цветов?
        — Я в Испании. С Люком. Александр, умоляю… Мне очень плохо. Плохо без тебя.
        — Элен, возьми себя в руки! И вместо того, чтобы мечтать, найди себе лучше какое-нибудь занятие! До скорого!
        И Александр бросил трубку. Не захотел ничего ей дать — даже радости слышать свой голос…
        Каникулы наконец закончились, и в начале октября Элен уже была в Париже. Со временем стало очевидно, насколько они с Люком разные, но бывали моменты, когда Элен казалось, что она его любит. Хотя, может, это был только мираж, отражение едва уловимого сходства между двумя ее мужчинами…
        Люк не мог не заметить напряженности, возникшей между ними, и день ото дня становился все более раздражительным. Элен решила первой написать Александру. Просто так, не ожидая ответа. И была удивлена, когда через несколько дней получила от него письмо:
        «Элен, ты ждешь от меня слишком много. Ты должна найти силы в себе самой. Ты сможешь. Я уверен, со всеми нынешними затруднениями ты справишься. Я снова хожу в горы, жаль только, что дни сейчас такие короткие. Но нужно находить время для всего, именно это и делает наше существование плодотворным и насыщенным. И мне бы очень хотелось, чтобы к тебе вернулась радость жизни. Ты хочешь счастья, предаешься мечтам, но настоящее важнее, и это о нем нужно думать. Соединяя настоящее с прошлым, мы понемногу строим свое будущее. Постарайся поверить, что оно будет светлым. Я — твой друг, и я тебе помогу».
        Слова, которые он не смог или не захотел написать,  — какое они имеют значение? Он сказал: «Ты можешь». Значит, она сможет!
        Несколько недель они с Александром не общались, потом Элен все-таки ему позвонила.
        — Элен, что-то случилось? У тебя грустный голос.
        — Я думаю о том, что ты совсем меня забыл.
        — Ты не права. Вчера вечером я сел писать тебе письмо и заснул. Так что отправлю его только завтра.
        — Если ты засыпаешь, когда пишешь мне письмо…
        — Было уже очень поздно, за полночь. Я только что вернулся со сборов. Мы собрали много пожертвований для нашего благотворительного общества. Думаю, ты уже знаешь, что мы приобрели шале, и после ремонта там смогут проводить каникулы малообеспеченные семьи из нашего прихода. Чтобы сделать все как нужно, пришлось влезть в долги. Признаться, на это ушло много сил.
        — Когда за что-то берешься, надо идти до конца.
        — Ты сейчас говоришь о шале?
        — Не только.
        — Ясно…
        Она стала звонить ему чаще, и через некоторое время Александр позвонил сам.
        — Как дела?
        — У нас с Люком не все благополучно.
        — Я говорил тебе — вы должны расстаться!
        — У меня нет на это сил. А ты, чем ты занимаешься?
        — Хожу в горы так часто, как могу. Для меня это жизненная необходимость.
        — Значит, времени, чтобы приехать ко мне, у тебя не найдется?
        — Почему бы и нет? Только…
        Он помолчал немного, потом спросил:
        — Ты хочешь, чтобы я приехал в Париж?
        — Александр, это было бы просто замечательно!
        — Это невозможно.
        В трубке Элен ясно услышала мелодичный перезвон. Ангелус, она его так любит… Спокойная сельская жизнь, ритм которой задает колокольный звон, тихие вечера, прогулки… Эта жизнь идет своим чередом, без малейшего ее участия. При мысли об этом у Элен защемило сердце.
        — Александр, я тоже написала тебе письмо,  — сказала она в трубку.
        — Правда? Я его еще не получил.
        — Не думаю, что я его отправлю.
        — Тебе решать…
        — Я писала о любви… Ты бы все равно меня не понял. Я занимаю не слишком много места в твоем сердце.
        — Элен, ты заблуждаешься. Просто любовь бывает разной.
        — И ты, конечно же, любишь во мне творенье Божье?
        — Именно это я и подразумеваю, когда говорю о любви.
        Через пару дней она получила обещанное письмо:
        «Ты должна понять, какой смысл я вкладываю в слово “любовь”. Я не хочу своими словами или поступками причинять тебе лишние страдания, поскольку с уважением отношусь к твоей — и своей собственной — свободе. Не воспринимай эти мои слова как приговор. Наоборот, я надеюсь, что это поможет тебе открыться жизни. Некоторые наши поступки приносят боль. По мере сил я буду помогать тебе справляться с трудностями».
        Два месяца до Рождества… Париж казался Элен промозглым и серым. С Люком они виделись лишь от случая к случаю. Попытка жить вместе позорно провалилась, зато с Александром они стали перезваниваться и переписываться еще активнее. Решение было принято: по завершении концертного тура она возвращается в Вендури. Все мысли Элен сейчас были о матери, и новогодние праздники она была намерена провести с ней. В последнее время девушка не могла отделаться от смутной тревоги. Это правда, уже несколько месяцев самочувствие Франс оставляло желать лучшего, но все чаще собственные опасения, словно черная тень, омрачали мысли Элен — мучительное предчувствие опасности, о которой никто, кроме нее, не догадывается…
        Не прошло и получаса после завершения последнего концерта, как Элен уже сидела в поезде.
        На следующий день вечером Франс, как обычно, пришла пожелать дочери спокойной ночи и присела на край кровати. Элен сама завела доверительный разговор. Рассказала матери, почему так долго не ехала домой, и о своих отношениях с молодым священником, и о том, что любит его. Объяснила, почему считает, что ее чувства взаимны, хотя сам Александр не произнес на этот счет ни слова. Франс способна была все понять. Она могла выслушать и дать совет и при этом никогда не осуждала дочь и не пыталась ей приказывать.
        Выслушав Элен, она сказала просто:
        — Боюсь, у этой любви нет будущего. Но тебе лучше знать… Тебе самой выбирать, жить в страданиях, которые это чувство тебе принесет, или сразу от него отказаться.
        Через несколько дней Анри Монсеваль уехал на конгресс. Оставшись одни, Элен с матерью не расставались ни на минуту. Несмотря на декабрьские холода, они помногу гуляли. За окнами особняка Дё-Вен бушевал мистраль, но погода стояла очень солнечная. Элен не раз приходило в голову, что серость и монотонность, которые так отравляли ей жизнь, остались там, в Париже. Что до Александра… Он знал, что она приехала, но уже в который раз не искал с ней встреч. Элен последовала его примеру, причем особенных усилий с ее стороны не потребовалось. Возможно, потому, что до пресбитерия было рукой подать…
        Однажды вечером, после ужина, когда мать с дочерью как раз переходили из столовой в гостиную, чтобы посидеть у камина, Франс вынуждена была присесть на канапе. Лицо у нее стало белым как мел.
        Через десять минут приехал семейный врач. Приступ стенокардии не представлял особой опасности для здоровья, но предосторожности ради он все-таки решил отправить Франс на обследование в больницу, в Сен-Рафаэль. Уже в машине скорой, сидя рядом с матерью, которая старалась ободрить ее улыбкой, Элен снова испытала то странное чувство, от которого в Париже у нее так болезненно что-то сжималось в груди. Предчувствие беды? «Вот почему меня так тянуло домой!»  — думала она, вглядываясь в безмятежное лицо матери. А за окном между тем стояла чернильно-черная ночь и завывал ветер… Александр приехал в отделение неотложной помощи через несколько минут после «скорой»  — Элен успела позвонить ему перед отъездом. Его ответ был кратким: «Я приеду прямо в больницу».
        И вот теперь, положив руку ей на плечо, он старался ее успокоить:
        — Элен, не надо так волноваться! Не думаю, что это серьезно.
        Медсестра на каталке отвезла Франс в реанимационное отделение и закрыла за собой дверь. Через некоторое время она вернулась в сопровождении интерна.
        — Ничего особенно страшного,  — сказал молодой врач.  — Но несколько дней мадам Монсеваль проведет в больнице, чтобы мы могли ее обследовать и назначить лечение. Сейчас ей нужен покой, поэтому с посещениями придется повременить.
        — Доктор, вы не считаете, что мне лучше остаться здесь и подождать?  — напористо спросила Элен.
        — В этом нет нужды, мадемуазель. Ваша мать вне опасности, я вас уверяю. Главное для нее сейчас — это покой. Ей надо отдохнуть.
        Александр покровительственно обнял девушку за плечи:
        — Едем, Элен! Мы не можем тут оставаться. Я отвезу тебя домой.
        Сидя лицом к лицу в гостиной Дё-Вен, они какое-то время просто молча смотрели друг на друга. Оба были взволнованы, и на то было сразу две причины: беспокойство о Франс и радость встречи. Элен была счастлива, что Александр снова рядом, но очень скоро тревога заставила ее забыть обо всем на свете.
        — И я даже не знаю, как связаться с отцом!  — воскликнула она в отчаянии.
        — Элен, уже очень поздно. Тебе надо отдохнуть. Если хочешь, я останусь с тобой. Кресло — это все, что мне нужно. Но в пять утра мне придется уйти.
        — Я постелю тебе в гостевой спальне,  — сказала она, не осмеливаясь поднять на него глаза.
        «Александр! Александр!  — мысленно восклицала она.  — Как мне забыть твои черные глаза? Почему ты с такой легкостью читаешь мои мысли?»
        От беспокойного сна она пробудилась, потому что услышала что-то похожее на призыв: «Элен! Ты нужна мне. Иди ко мне!»
        Еще не до конца проснувшись, девушка включила ночник. Четыре утра… Еще час, и им с Александром придется расстаться. Неведомая сила заставила ее подняться по лестнице, ведущей к гостевой комнате. Она тихонько толкнула дверь.
        — Александр, ты спишь?  — спросила шепотом.
        — Нет, Элен. Я проснулся и почувствовал себя странно… Как если бы…
        — …ты хотел, чтобы я пришла?
        — Не говори так, Элен. Не надо.
        — Можно я лягу рядом?
        — Если хочешь,  — выдохнул он.
        Элен скользнула на кровать и устроилась так, чтобы его не касаться, но она ясно ощущала жар его тела. Он протянул руку, нежно обнял ее за плечи, и она мгновенно прильнула к его груди. Так же, как там, на холме у придорожного креста… Но на этот раз Александр не был таким напряженным — наверное, потому что еще находился в полусне. Или, быть может, все дело в желании, которое пусть бессознательно, но влекло их друг к другу? Они долго лежали вот так, неподвижно и молча, прислушиваясь к ночным шорохам. Потом дыхание Александра стало размеренным. Через некоторое время Элен тоже задремала.
        Было уже почти шесть утра, когда едва слышный стон разбудил Элен. Александр был тут, прямо над ней. Он приподнялся так, чтобы ее не задеть, и пожирал взглядом ее лицо. Черты его были искажены, как от боли, на лбу выступил пот. Несложно было понять, каких нечеловеческих усилий ему стоило сдерживаться. Она попыталась привлечь его к себе.
        — Зачем так мучить себя, нас? Александр, иди ко мне!
        Он упал на постель с ней рядом и заплакал.
        — Элен, прости! Прости меня! Я не должен был этого делать, даже в мыслях не должен был! Это не может так продолжаться! Нам надо расстаться. Окончательно, слышишь?
        — Александр, ты мне очень нужен! Прошу, не оставляй меня, пожалуйста,  — бормотала девушка, заливаясь слезами.
        Молодой священник замер в нерешительности — борьба у него в душе вспыхнула с новой, мучительной силой.
        — Мы останемся друзьями, это я тебе обещаю. Но так искушать дьявола… Нет, этого больше не будет! Элен, я не имею на это права. Прощай, мне пора. Звони и приходи в любое время, когда я тебе понадоблюсь. Я должен уйти…
        Через несколько дней — состояние Франс, которая вернулась в Дё-Вен, уже не внушало особых опасений — Элен вышла на тропинку, ведущую к городку. Смеркалось. Александр был дома один. Он сидел за столом, заваленным папками, и был настолько погружен в чтение какого-то документа, что заметил гостью, только когда она встала прямо перед ним.
        — Элен! Какой сюрприз!
        — Я вижу, ты очень занят…
        — Вот, просматриваю личные досье моих прихожан. У многих молодых людей сейчас проблемы, и я стараюсь делать пометки по мере развития событий, это помогает мне понять… Не зря же священников называют врачевателями душ,  — добавил он с насмешливой ноткой в голосе.  — Хочешь, покажу тебе твое?
        Элен побледнела как полотно. Ощущение было такое, что еще мгновение — и она задохнется. Она схватила папку и стала быстро ее перелистывать. Здесь были все ее письма, фотография, которую она когда-то ему посылала, и несколько пометок, начертанных рукой Александра, но прочитать их она не могла, потому что глаза застилали слезы. Гневно сверкнув глазами, она швырнула папку на стол.
        — Ты не имел права! Это отвратительно! Досье на Элен Монсеваль? Неужели для тебя я — только подборка писем и газетных статей?
        У нее вдруг перехватило дыхание, закружилась голова. Она словно проваливалась в черную бездонную дыру… За последние месяцы Элен уже не в первый раз испытывала подобное, но никому об этом не говорила. Александр успел ее подхватить. Усадив девушку в кресло, он побежал за стаканом воды.
        — Элен! Элен, что с тобой? Пей, пожалуйста! Пей! И постарайся вдохнуть поглубже… Расслабься… Элен, что я наделал… Прости меня, дорогая!
        Она не скоро нашла в себе силы, чтобы проговорить всего несколько слов:
        — Я думала, мы друзья, а ты думал только о том, чтобы собрать досье… как и на всех остальных!
        — Не обижайся, Элен! Я завожу такое досье на каждого прихожанина. Вернее, на тех, кому нужны моя помощь и поддержка. Но мы можем сжечь твое, если хочешь. Хочешь? Пожалуйста, ответь!
        Элен посмотрела на письма, на фотографию. Она видела в них частичку себя. Она словно бы оторвала их от своей души, чтобы отправить ему. Оказывается, зря…
        — Александр, давай все сожжем! Прямо сейчас!
        Они вышли в сад за домом, где Элен любила посидеть, пока на колокольне звонили Ангелус. Александр медленно наклонился и заглянул ей в лицо, словно спрашивая в последний раз, точно ли она хочет сжечь эти памятные вещицы, которыми он несмотря ни на что дорожил. Элен кивнула. Пусть это все сгорит, она так решила! Она молча смотрела, как пламя пожирает бумагу, а потом в ярости растоптала золу — жалкие останки того, что так ее расстроило.
        — Зато теперь я буду существовать только в твоей памяти!
        — Элен, ты должна знать: ты много значишь для меня. Пожалуйста, прости! И в особенности за то, что я не могу тебе дать. Есть тонкая грань, переходить которую мы не должны… В противном случае мы не сможем оставаться даже друзьями. А я этого не хочу. И ты тоже не хочешь, так ведь?
        Элен к этому времени немного успокоилась, как если бы от созерцания почерневших, извивающихся в огне клочков бумаги на душе стало легче. Она вспомнила слова Александра, сказанные в шутку и задолго до этого: «Ты — ребенок, Элен. Избалованный и безответственный!» Тогда она расплакалась и ответила: «Это правда, я хочу невозможного. И слишком часто злоупотребляю твоей дружбой. Но я не просила у Господа встречи с тобой, и, если уж он свел нас вместе, думаю, в этом должен быть какой-то смысл. Все мы по-своему безответственные…» Почему сейчас она об этом вспомнила? И какое чудо заставило Александра после продолжительной паузы проговорить:
        — Элен, прости! Прости за все, что я делаю не так, за все, что я не умею объяснить или чего сам не понимаю. Я знаю, ты ненавидишь эгоизм и все то, что мешает людям видеть дальше своего носа. Верь себе, мне и тем, кто тебя любит!
        И снова долгое молчание, а потом — шепот:
        — Что до планов Господа относительно нашей встречи… Я много об этом думал. Может, мы даны друг другу для взаимной поддержки, а может, это испытание…
        Состояние Франс улучшалось день ото дня, и рождественские праздники прошли в радостной атмосфере. Анри Монсеваль очень волновался о жене, хотя и старался этого не показывать. По крайней мере, так Элен это воспринимала. Но что, если она заблуждается? Может, в том, что в последнее время он выглядит мрачнее обычного, виновата как раз она?

* * *
        После праздников Элен решила еще немного побыть в Вендури. Ближайшие концерты запланированы на апрель, а до того можно было все время посвящать матери. Плюс ко всему они с Александром снова часто и подолгу беседовали, и в этих разговорах она научилась черпать душевное равновесие и даже счастье.
        В феврале к прислужнице священника, мадам Батистине, приехала погостить племянница по имени Ман?к — очень симпатичное белокурое создание лет восемнадцати, неиспорченное, жизнерадостное и смешливое. С тех пор как она обосновалась в пресбитерии, Элен потеряла покой. Она была уверена, что девушка не осталась равнодушна к мужскому обаянию Александра, но хуже всего было то, что глаза молодого священника блестели ярче обычного. Может, он и не отдавал себе в этом отчета, но внимание хорошенькой Маник было ему приятно. Для Элен же это было мучительно, тем более что она ничего не могла поделать.
        Однажды Александр спросил у нее:
        — Что-то случилось? В последнее время ты стала задумчивой… Какой-то отстраненной…
        — Может, это потому, что ты слишком много внимания уделяешь Маник?
        — Элен, не говори глупости! Знай, что каждый раз, когда ты сомневаешься во мне, ты сама себе делаешь больно! Для меня Маник — просто симпатичная девушка, не больше.
        И он погладил нахмуренную Элен по плечу.
        — Ревность — яд, разъедающий нас изнутри. Она может все разрушить. И дружбу тоже,  — добавил он после секундного колебания.
        — Александр, ты когда-нибудь влюблялся?
        — Почему ты спрашиваешь?
        — Ответь, пожалуйста!
        Соврать ей он попросту не мог, а отвечать не хотел. Наконец он решился и произнес тихим голосом:
        — Да, я влюблялся. Дважды. Но это было скорее физическое влечение. И ничем серьезным это не кончилось… Зов плоти — это ведь не то же самое, что любовь?
        — А меня ты любишь? Я имею в виду, по-настоящему?
        — Не знаю. Если бы мне нужно было жениться, то я бы без колебаний выбрал тебя, Элен. Но я — священник. Ты — третья женщина, к которой я испытываю какие-то чувства, и ты будешь последней. Но давай больше не будем об этом. Если я и говорю тебе все это, то только потому, что чувствую: ты несчастна… и мне это не нравится.
        Как обычно, Александр вел машину на большой скорости. До Канн было уже рукой подать. Всю дорогу он напевал, смеялся и шутил. Элен с улыбкой наблюдала за своим спутником и тоже была счастлива. Она ощущала себя красивой. Для конца марта было уже очень тепло, и она надела белое романтичное платье с длинными свободными рукавами и расклешенной юбкой, волосы собрала под красную ленточку и даже чуть-чуть подкрасила глаза. Александр тоже был очень хорош в тонкой рубашке, безукоризненно сидящих брюках и мокасинах из мягкой кожи. Ничто в его облике, даже крестик на шее, не наводило на мысль, что этот мужчина — священник. Он вполне мог самым естественным образом затеряться в когорте многочисленных друзей Кристианы.
        Подруга пригласила Элен провести день в хорошей компании, и она не смогла отказать себе в удовольствии позвать с собой Александра. Они оба рассчитывали, что эта поездка поможет им отвлечься от повседневной рутины, забыть о серых красках ушедшей зимы.
        Выехали они рано и на место прибыли раньше назначенного времени. На окраине Канн остановились, чтобы выпить кофе. За столиком в кафе они улыбались, не сводя друг с друга глаз и не замечая ничего вокруг. Многие общие знакомые Элен и Александра уже успели заметить это магнетическое притяжение, которое словно бы отсекало их от внешнего мира, хотя ни он, ни она этого не замечали.
        — Два кофе для влюбленных!  — провозгласила хозяйка заведения, упитанная и веселая жительница Прованса, ставя на стол чашки.
        Александр звонко рассмеялся.
        — Думаю, мы и правда похожи на влюбленную парочку,  — сказал он, когда хозяйка удалилась.
        Перешучиваясь, они поехали дальше.
        — Александр, сколько тебе лет?
        За два года знакомства Элен не приходило в голову задать ему этот вопрос.
        — Я что, кажусь тебе инфантильным? Мне тридцать три — возраст Христа,  — ответил он и сразу стал привычно серьезным.
        К моменту их приезда в доме семьи Монфор уже слышались смех и громкие голоса гостей. Александру Кристиана не нравилась. Он считал, что она слишком поверхностна, если не сказать ветренна. Элен не раз приходилось слышать от него:
        — Эта девушка плохо на тебя влияет. Тебе нужна подруга посерьезней и поспокойней. А от Кристианы ты обычно приезжаешь усталая и с черными кругами под глазами.
        Но все прошло на удивление хорошо. Элен отозвала подругу в сторонку и намекнула ей о своих чувствах к Александру.
        — Значит, Филипп свободен? Отлично, потому что мне он нравится!  — И Кристиана лукаво подмигнула Элен.
        — Совершенно свободен. Мы с ним просто друзья.
        — Думаю, тебе пора ему об этом сказать!
        Подпустив эту изящную шпильку, она повернулась и ушла в дом.
        Филипп Фурнье тоже был в числе приглашенных. Элен так обрадовалась встрече, что не заметила недовольную гримасу Александра, которого, впрочем, скоро увлекли за собой другие гости. С такой привлекательной внешностью и непринужденными манерами он легко располагал к себе людей. «И особенно женщин!»  — пронзила Элен ревнивая мысль. И теперь он, активно жестикулируя, с кем-то о чем-то говорил, а она оказалась в одиночестве.
        Немного разочарованная, она подошла к Филиппу, который тоже стоял в стороне от других гостей, и взяла его за руку:
        — Не хочешь пройтись?
        — С удовольствием. Может, съездим на набережную Круазетт и выпьем по бокалу вина?
        Опьяненная ветром и скоростью, Элен откинулась на спинку кожаного сиденья так, чтобы затылок уперся точно в подголовник. Прохладный воздух приятно бодрил, и это было очень кстати: им с Филиппом предстоял серьезный разговор. Она знала: он до сих пор надеется, что когда-нибудь они поженятся. Как только они расположились на террасе кафе, мужчина сразу пошел в атаку:
        — Элен, почти два года от тебя ни слова, ни звонка… Я не хотел звонить первым. Я знаю, что вы с Люком какое-то время встречались.
        — Филипп, дело в том, что…
        — Можешь ничего не объяснять. Я понимаю. И хочу остаться твоим другом. Но ты не выглядишь счастливой. Кто такой Александр?
        — Я его люблю.
        — А он?
        — И он меня любит. По крайней мере, мне так кажется. Но он — приходской священник.
        — Священник?
        Филипп ненадолго задумался, потом спросил:
        — Элен, в какую новую авантюру ты ввязалась?
        — А ты, Филипп? Ты так и будешь чахнуть в одиночестве? Мне показалось, ты неравнодушен к Кристиане.
        — Долгое время я думал… я надеялся, что ты ко мне вернешься. Но теперь я вижу, что моей любви ты предпочла любовь без будущего. И безвыходность ситуации тебя не пугает?
        Так и не ответив на вопрос, она попросила отвезти ее обратно.
        Судя по выражению лица Александра, он был вне себя от злости. Он сбился с ног, разыскивая Элен. За несколько минут до их возвращения он накинулся на Кристиану:
        — Где Элен? А Филипп? Они уехали вместе?
        — Не надо так волноваться! Я не знаю, где они. И я не вижу в этом никакой драмы,  — ответила Кристиана, которой совсем не хотелось скандала.  — С минуты на минуту они вернутся.
        В дом Элен вошла одна. Александр сидел в одиночестве, и вид у него был угрюмый. Едва заметив ее, он вскочил и бросился ей навстречу:
        — Где ты была?
        — Мы с Филиппом ездили в город,  — лаконично ответила Элен.  — Ты так увлекся, общаясь с гостями Кристианы!
        — Понятно… Как всегда, ты думаешь только о себе.
        — Не сердись, Александр. Нам с Филиппом нужно было поговорить. Наедине.
        — Вот как?
        — Филипп — мой друг, и не более того. А люблю я одного тебя.
        Испытующий взгляд черных, глубоких глаз Александра остановился на ее лице…
        Настроение у него улучшилось только к вечеру, когда кто-то предложил прогуляться по окрестностям. Очевидно, взял верх его инстинкт горца. Александр сам все организовал и увлек всех за собой. Предложение взойти на холм, с которого открывался отличный вид на Канны и побережье, было принято на ура.
        Элен опередила группу, присела на камень и стала смотреть, как он во главе вереницы гостей поднимается по тропинке ей навстречу. Черноволосый, с ранним загаром, он был очень хорош собой, а эта особая правильность черт и искрящийся взгляд делали его не похожим на других, словно он был не из этого мира. И в это мгновение его лицо лучилось счастьем.
        Это потому, что он в своих обожаемых горах, или есть еще причина? А может, все дело в том, что рядом она, Элен?
        Запыхавшаяся Кристиана подошла к подруге, присела рядом и вынула из рюкзачка расческу и маленькую косметичку. Это было так на нее похоже! Кристиана поправила прическу и предложила ей сделать то же самое. Элен причесалась, поправила макияж. И вдруг в зеркальце увидела отражение Александра, который стоял у нее за спиной и, глядя на нее влюбленными глазами, улыбался.
        Она встала и подошла к нему. Их взгляды встретились. Слова были не нужны.
        В Канны вернулись поздно, но всем было весело. Прогулка пошла гостям на пользу, так что ужинали все с отменным аппетитом. Когда со стола было убрано, кто-то предложил: «Может, потанцуем?» Элен вопросительно посмотрела на Александра. Он увлек ее в сторонку.
        — Элен, я не могу. Мне очень хочется, но ты должна меня понять: мы слишком близко к Вендури. Нас могут узнать, и тогда…
        И у него были основания так говорить. Разумеется, это преступление — когда молодой священник получает удовольствие от жизни, да еще смеется и танцует! Но почему? Разве это так уж несовместимо с любовью к Богу?
        — Я поеду домой, в Вендури, с тобой,  — сказала ему Элен.
        Они сели в машину, в то время как шумная компания гостей Кристианы направилась в модный ночной клуб.
        — Я знаю, ты понимаешь, почему я отказался, Элен. Но я могу предложить тебе кое-что получше, чем танцы. Ты была когда-нибудь на Леринских островах? Можем в ближайшие дни туда съездить. Монахи с острова Святого Гонората пригласили меня в гости и пообещали дать лодку. Мы спланируем поездку так, чтобы у нас было время побыть вдвоем.
        — Только ты и я?
        — Только ты и я!  — нежно ответил Александр.
        И они не обменялись больше ни словом до тех пор, пока в ночи не показались освещенные окна особняка Дё-Вен.
        Глава 4
        Вкус яблок и рая
        ^У^тро выдалось изумительно ясное. Всю ночь дул мистраль — ветер, который обычно приносит на побережье Прованса отличную погоду. Даже воздух в такие дни кажется каким-то особенно чистым и прозрачным, а голубизна неба и морская лазурь сливаются воедино, образуя красивые переходы в опаловых, аквамариновых, изумрудных и даже сине-фиолетовых с золотинкой тонах…
        Маленькая лодка направлялась к острову, взрезая носом водную гладь так, что вверх сине-зелеными фейерверками взлетали брызги.
        Элен с Александром разулись, чтобы не намочить обувь, выбираясь из лодки на песок, и дальше пошли босиком. Тропинка вела через тенистые заросли сосен, пиний, эвкалиптов и кипарисов, то удаляясь от берега, то снова к нему возвращаясь. Было очень тихо. Растительность острова казалась девственно-юной, а ее краски в золотом солнечном свете — особенно яркими.
        — Остров Святого Гонората — священное место для всех христиан,  — начал Александр свой рассказ.  — Здесь подолгу жили святые, епископы и выдающиеся теологи, и во все времена сюда приезжали тысячи паломников, которые, как и мы, босиком обходили остров. По преданию, однажды папа римский присоединился к такой процессии и наравне со всеми совершал обряды поклонения. Здесь ученые богословы дискутировали на тему божественной благодати и индетерминизма…
        На пути им то и дело встречались небольшие часовни, и в каждой они ненадолго задерживались, а потом решили посидеть на песке и полюбоваться морем. Неподалеку, на южной оконечности острова, темной громадиной на фоне голубого неба вырисовывался силуэт укрепленного монастыря Леринского аббатства.
        Для посещений монастырский музей открывался лишь в июле, но монахи встретили гостей приветливо и показали им свою богатейшую коллекцию документов, связанных с историей этих мест. Жизнь представителей Конгрегации цистерцианцев Сенанка и в наши дни аскетична и проста — они выращивают апельсины, виноград и лаванду, держат пасеку и изготовляют из фруктов и ароматических трав знаменитый ликер «Lerina».
        На пороге монастырской церкви Элен и Александру пришлось на время расстаться: Александра пригласили пообедать с монахами. Девушке же пришлось обойтись прихваченными из дома сандвичами. Встретиться они договорились в четыре пополудни возле часовни Святой Троицы — удивительного строения с тремя полукруглыми апсидами, придающими ему сходство с листком клевера. Александр показал ее Элен на карте.
        Элен чувствовала себя прекрасно. Она взяла с собой кассеты с любимой музыкой, но так и не решилась нарушить покой острова. Вечные шепот моря и шелест ветра в ветвях величественных сосен, окружающих часовню,  — эти звуки сами по себе были прекрасны. Она достала из рюкзачка маленькую Библию и погрузилась в чтение.
        И увлеклась настолько, что не услышала, как подошел Александр.
        — Ты не скучала в одиночестве?
        — Нет конечно! Я ведь ждала тебя…  — добавила она с улыбкой.  — И здесь все такое красивое, такое возвышенное!
        Хотя до лета было еще очень далеко, Элен все же захватила с собой купальник, а Александр — плавки. Противиться искушению было невозможно: они с воплями влетели в еще холодную воду и стали обрызгивать друг друга, как это обычно делают дети. Выйдя на берег, они закутались в одеяло, которое прихватили с собой.
        Дрожа от холода, с каплями воды на лице, Элен взяла с песка Библию и начала ее перелистывать.
        — Александр, что христиане подразумевают под словом «любовь»?
        — Любить — это все отдавать. Отдавать самое себя другому. Жить для него, а не для себя.
        — По-моему, эта концепция слишком оторвана от жизни.
        — У любви множество форм, и каждый из нас выбирает ту, что ему ближе. К примеру, в человеке может быть столько любви, что ему хочется поделиться ею со всеми. Ведь можно уделять ближнему совсем немного своего времени и в то же время давать ему очень много…
        — Как это?
        — Относясь к нему так, чтобы он чувствовал: ты видишь в нем уникальную личность.
        Много минут протекли в молчании. Элен с задумчивым видом продолжала листать страницы священной книги.
        — Ты хочешь спросить еще о чем-то?  — задал вопрос Александр.
        — Библия часто говорит о любви, в которой нет ни капли вожделения. Но разве это не опасно — подавлять свои желания?
        — Единение тел еще сильнее сближает любящих. Но только тех, кто живет обычной, мирской жизнью. Священники — совсем другое дело. Можно жить полноценной жизнью и в целибате. Я много общаюсь с людьми, ко мне часто обращаются за советом, поэтому по опыту я знаю, что и в браке многие страдают от одиночества.
        Элен кивнула, но в голосе ее явственно прозвучало возмущение:
        — Так бывает, и это ни для кого не секрет. И, если священник предпочитает жить один, это его выбор. Но, если он этого не хочет, его нельзя принуждать! Вынужденный целибат для священников — это чудовищная несправедливость, злоупотребление властью со стороны церковных сановников! Ученики Иисуса имели семьи, и все знают, что с первого по двенадцатый века христианства жениться священнослужителям никто не запрещал. И во многих других религиях таких ограничений нет. Не поэтому ли Католическая церковь так отчаянно нуждается в священниках? Разве любовь к женщине мешает любить Бога? И как священнослужители, которые столкнулись с этой проблемой, ее решают?
        — Некоторые скрывают свой грех и терзаются чувством вины. Бывает, Церковь закрывает на это глаза, но чаще таким парам приходится расстаться. Некоторые идут на крайнюю меру — женятся. В одной только Франции таких священников множество…
        И снова продолжительное молчание. Наконец Александр заговорил негромко:
        — Трагедия в том, что Церковь по сей день предписывает своим служителям целибат, и они вынуждены подчиняться. Если же на жизненном пути священник встречает любовь, то ему приходится делать выбор. Хотя на самом деле правильного решения не существует: как ни поступи, страдания неизбежны…
        Не считая монахов, которые к этому времени наверняка уже собрались в аббатстве на вечернюю трапезу, на острове почти никого не осталось. Быстро сгущались сумерки. Через час к большой земле должна была уйти последняя лодка.
        Розовые облака на фоне переменчивого неба, земля и море то растворяются друг в друге, то возникают снова… Это было удивительно похоже на северное сияние. Все вокруг казалось прекрасным и нереальным. Элен вдруг пришло в голову, что так, наверное, и выглядела земля в момент творения, прежде чем Господь отделил день от ночи.
        Эта мысль так поразила девушку, что она схватилась за Библию:
        — Александр, послушай! Это ведь вечером шестого дня Бог сотворил женщину, чтобы была она для мужчины помощницей?
        Склонившись над священным писанием, она стала медленно читать:
        — «И был вечер, и было утро: день шестой. И сотворил Бог человека по образу Своему, по образу Божию сотворил его. И сказал Господь Бог: не хорошо быть человеку одному; сотворим ему помощника, соответственного ему. И навел Господь Бог на человека крепкий сон; и, когда он уснул, взял одно из ребр его, и закрыл то место плотию. И создал Господь Бог из ребра, взятого у человека, жену, и привел ее к человеку. И сказал человек: вот, это кость от костей моих и плоть от плоти моей; она будет называться женою, ибо взята от мужа [своего]»[12 - Последовательность стихов изменена автором.].
        Девушка отложила Библию и посмотрела на своего спутника.
        — Ответ — в сердце священной книги! Если Господь хотел, чтобы у мужчины была помощница, то почему бы ему вздумалось отнимать ее у своих служителей? Что в этом дурного, Александр? Скажи!
        — Не знаю, я уже ни в чем не уверен,  — ответил молодой священник задумчиво, с расстановкой, как если бы пытался сам себя убедить.
        Потом он заглянул в глаза Элен.
        «Господи, сколько же нужно мужества, чтобы оставаться верным Твоим законам! Сколько боли приходится терпеть! А ведь мир так прекрасен, и все живое в нем сотворено, чтобы любить…»  — подумала она.
        Александр же на мгновение закусил губу. Что возобладает — мучительное желание или священные клятвы, которые он когда-то дал своему Господу?
        Еще мгновение, и Александр решился. С бьющимся сердцем он привлек Элен к себе, раздвинул губами ее губы и приник к ним надолго.
        Ощущение было такое, будто кровь прорвала плотину в самых потаенных глубинах его естества, чтобы с отчаянной силой запульсировать в жилах. Головокружение, пьянящая радость затуманили разум, который, казалось, сжался в крошечный комок. Тело перестало подчиняться Александру; сила была теперь не на его стороне. Будто во сне он видел, как его руки касаются грудей Элен, потом опускаются и проникают под пуловер, чтобы ощутить нежность и тепло ее кожи, и снова медленно поднимаются вверх, к утешительным округлостям… Через влажную ткань купальника он ощутил, как напрягаются ее соски. Элен же закрыла глаза в тщетной попытке скрыть волнение — совсем как наивные малыши, которые думают, что, смежив веки, становятся невидимыми…
        Подчиняясь желанию, они упали на песок. Объятия, порывистые ласки, вздохи, слияние губ… Когда прикосновения Александра стали более интимными, Элен конвульсивно впилась пальцами в песок — текучий и неуловимый, как время, которое проходит, вечно от нее ускользает…
        И вот настал момент, когда она забыла обо всем и подчинилась рукам мужчины, которого так страстно любила.
        Не владея собой, Элен вскрикнула. От пальца, который Александр прижал к ее губам, пахло запретным плодом, и она испытала угрызения совести…
        Он выпрямился стремительно, как пружина, и на мгновение повернулся к ней спиной. Потом проговорил с надрывом:
        — Элен, пора ехать! Я не знаю, грех это в глазах Господа или нет. Но в том, что нам придется пережить еще очень много трудностей, я не сомневаюсь. И молюсь, чтобы Он наставил нас на путь истинный…
        Весна вступила в свои права, и у Элен возобновились концерты. К счастью, график был достаточно гибкий, и она могла проводить много времени дома, с родителями.
        Александр снова держался отстраненно, как если бы той поездки на остров Святого Гонората и не было. Но теперь Элен легче было с этим мириться. Она понимала, что для него все очень и очень непросто.
        Она с самого начала осознавала, что чувство, которое она к Александру испытывает,  — это любовь, и решила испить его до дна, как бы ни складывались обстоятельства. Пусть даже это будет мучительно. Элен была из тех, кто не признает полумер. И, пожалуй, самым главным ее недостатком была страстность, с какой она стремилась к обладанию желаемым. Вера Элен была глубока, но религиозные запреты довлели над ее волей в куда меньшей степени, чем в случае Александра. Да, она полюбила священника, но разве не сказал Господь, что Он есть любовь? Это убеждение помогало девушке справляться с чувством вины и угрызениями совести, хотя моменты уныния тоже были нередки. Оставался закон, придуманный людьми,  — тот, что запрещал служителям Церкви жениться, а отступникам сулил вечные муки. Но знала она и то, что Александр рассуждает по-другому…
        Молодой священник снова пытался уклониться от общения с Элен, но это не продлилось долго. Должно быть, это и для него стало насущной потребностью. Закончилось все тем, что девушка стала почти ежедневно наведываться в пресбитерий — в сумерках или ночью, чтобы никому не попасться на глаза. Взаимное влечение, скрывать которое становилось все труднее, могло их выдать.
        Молодые люди подолгу разговаривали, слушали музыку. Случалось, что своими длинными пальцами Александр, едва касаясь, рисовал на тыльной стороне кисти Элен концентрические круги, поглаживал ее по предплечью. Но больше ничего себе не позволял. Сжимал губы, отворачивался…
        — Мы никогда больше не должны этого делать, Элен. Больше никогда!
        А она повторяла, как молитву:
        — Но что в этом дурного? Что?
        — Я не знаю. Я уже ничего не знаю. Перестань спрашивать, или мы оба сойдем с ума.
        Часто образ Александра являлся молодой женщине во сне. Однажды июньской ночью она внезапно проснулась — лицо горит, губы шепчут его имя… Ей захотелось закричать, заплакать, но что толку?
        Элен села за инструмент. Обычно одно лишь прикосновение к клавишам ее успокаивало. Закрыв глаза, она стала играть — очень тихо, не осознавая, что делает…
        И вдруг перед глазами возникла картинка: ребенок, который, щурясь от яркого солнца, первый раз в жизни смотрит на море. А следом за ней и другая: молодые мужчина и женщина любуются очертаниями острова в ореоле морских брызг…
        Ноты сами собой сложились в мелодию.
        То была музыка двух сердец, их с Александром мелодия! Элен включила магнитофон. Ноты взмыли ввысь в последний раз, чистые и нежные… Совершенно успокоившись, она вернулась в постель.
        Кассету с записью девушка вручила Александру на следующий вечер, когда пришла его навестить.
        — Это для меня?
        — Для нас. Поставь кассету, когда я уйду.
        Они встретились через два дня, в воскресенье, перед мессой, которую Элен всегда посещала с родителями.
        Служба подходила к концу, и настал черед последнего гимна. Однако, прежде чем Элен успела взять первую ноту, в церкви зазвучала совершенно иная музыка. Собрание это нимало не удивило: Александр часто использовал во время богослужения фрагменты современных музыкальных произведений.
        Это была «их мелодия». Запись с кассеты. Музыка, которую написала Элен, звучала теперь под сводами храма, как послание. Здесь, в маленькой церкви, перед Господом и всеми прихожанами, Александр впервые признавался ей в любви! Лишенные возможности соединить свои судьбы, они изобрели священное таинство, неподвластное людским законам…
        «Господи, разве любить — это грех?»  — крутилось у Элен в голове.
        И вдруг она почувствовала, что еще немного — и она просто взорвется. Ей захотелось поскорее оказаться дома, в своей комнате, чтобы излить эмоции в слезах, смехе и крике или хотя бы попытаться успокоиться.
        Она перестала понимать, что делает и где находится. Может, она сходит с ума? Элен бросилась на свою кровать и впилась зубами в подушку, чтобы не закричать: «Нет, Александр! Нет! Тебе придется пойти до конца!»
        На следующей неделе она как ни в чем ни бывало пришла к Александру и сказала:
        — Ты обещал мне поездку в национальный парк Меркантур.
        — Мы с местной молодежью часто там бываем, так что можешь присоединиться. У нас очень весело, тебе понравится.
        — Ты обещал, что мы поедем вдвоем.
        Во взгляде молодого священника мелькнула тревога, и он сухо ответил:
        — У меня сейчас много дел, Элен, а на то, чтобы посмотреть парк, надо хотя бы пару дней. Так что поехать вдвоем мы не сможем.
        — Получается, ты не сдержишь обещания?
        Александр на мгновение закрыл глаза. Было очевидно, что в нем борются раздражение и досада.
        — Хорошо. На следующей неделе у меня будет свободное время. Но…
        — Что «но»?
        — Я ничего не обещаю.
        Очередная попытка к бегству, нерешительность… «Но на этот раз,  — думала Элен,  — я беру все в свои руки!»
        На следующий день она позвонила в деревушку Кастерино, где, по ее сведениям, можно было снять комнату. И действительно, в отеле нашлось два свободных номера. Без долгих раздумий она зарезервировала оба.
        Оказалось, что для Александра так даже проще — когда его загоняют в угол и лишают выбора. Стоило им приехать в отель, как он сразу повеселел.
        — Благо сейчас еще утро! Сначала мы пойдем к озеру Меш. Это прекрасное место, сама увидишь!
        Они надели удобную обувь, прихватили с собой теплую одежду. Элен не привыкла к таким долгим переходам, и им приходилось часто останавливаться, чтобы она могла перевести дух. В такие моменты Александр смотрел на нее с ласковой укоризной.
        — Это того стоит, Элен! Ты увидишь!
        Он протянул ей руку:
        — Уже недалеко. Идем!
        Наконец впереди показалось озеро. Вокруг — ни души, как это обычно бывает в будний день, и только стадо овец бродит по лугу, поросшему густой травой…
        Они присели отдохнуть и полюбоваться пейзажем. Удивительно, но воздух тут казался таким же прозрачным, словно пронизанным светом, как и на Леринских островах. Элен подумала, что никогда в жизни еще не была так счастлива.
        Она повернулась и заглянула в лицо своему спутнику, который давно не сводил с нее глаз. Этот взгляд притягивал как магнит, и она сама не заметила, как оказалась рядом с Александром. Их губы слились в поцелуе. Этот спонтанный порыв обоих лишил точки опоры.
        Обнявшись, молодые люди покатились вниз по склону холма, и их безудержный смех заполнил собой все пространство — и горы, и небо. Остановились они в какой-то паре метров от воды.
        Элен ощутила на себе вес тела Александра. Чувствуя, как внутри разгорается пожар, она отдалась ему без остатка. Навязчивая мысль «Разве любить — это грех?» снова застучала в висках, в груди, вторя биению ее сердца.
        Мужчина первым пришел себя. Порывисто вскочив, он взбежал вверх по склону и сел на прежнее место. Сорвав ромашку, стал машинально обрывать лепестки:
        — Она любит меня… немножко… сильно… безумно… ни капли не любит…
        Элен тоже встала, поднялась к нему и взяла цветок у него из рук.
        — Как бы мне хотелось оказаться с тобой на ромашковом лугу…  — прошептала она с легкой улыбкой на устах.  — Только чтобы ромашки были особенные — с одним-единственным лепестком.
        Он посмотрел на нее с изумлением:
        — С одним лепестком?
        — Да. Тогда каждая говорила бы: «Я тебя люблю». Все эти «немножко», «безумно», «ни капли» люди придумали, чтобы оправдать свое непостоянство. Господу Богу достаточно было бы сотворить ромашки с одним-единственным лепестком.
        На этот раз молодой священник от души расхохотался.
        — Хорошо, Элен! Для тебя я отыщу целое поле ромашек… с одним-единственным лепестком!
        Когда они присели перекусить, веселье как-то поулеглось и говорили они мало. Вскоре Элен пожаловалась на легкую головную боль и тошноту.
        — У тебя горная болезнь.
        Сначала она подумала, что Александр шутит.
        — Такое случается, и часто. На вот, попей!
        И он протянул ей флягу с водой.
        — Думаю, вода — это первое, что дал человеку Господь,  — проговорила Элен шепотом.
        Александр только улыбнулся в ответ. Он обладал ценнейшим даром понимать с полуслова, и когда они бывали вдвоем, то обходились без лишних разговоров. В дружеской компании Александр бывал более словоохотлив, но это скорее был способ скрыть свою любовь к уединению.
        В отель они вернулись незадолго до ужина, приняли душ и сели за стол вместе, веселые и довольные. За день они оба устали, поэтому скоро разошлись по комнатам. Александр целомудренно поцеловал девушку в макушку и пожелал доброй ночи.
        Но Элен знала, что не сможет уснуть.
        Бессонница была ее извечной проблемой, а здесь, в непривычном климате, капризный сон и не думал приходить к ней… Все мысли девушки были о том, что Александр так близко, и вскоре она решилась. Остановившись у его двери, Элен прислушалась, потом робко поскребла ногтем о деревянную панель. Но тут в другом конце коридора послышался шум. Чтобы не оказаться в неловкой ситуации, ей пришлось громко постучать.
        Из комнаты донесся сочный мужской голос:
        — Входи, Элен!
        Когда девушка подошла к кровати, он продолжил:
        — Я уже почти заснул, и вдруг почувствовал, что ты пришла. Садись!
        И он указал на свободное место рядом с собой, а сам привстал, чтобы включить прикроватную лампу, которая тут же осветила комнату мягким розовым светом. Уже в следующий миг он схватил тонкую изящную руку девушки и потянул на себя.
        Они вместе повалились на кровать, и Элен оказалась сверху. Он закрыл глаза, и она воспользовалась моментом, чтобы вглядеться в его лицо. В чертах Александра читалась парадоксальная смесь страха и сумасшедшей радости.
        — Знаешь, а ведь я мог отказаться от этой поездки,  — прошептал он.  — Но правильно ли я сделал, уступив тебе?
        Вместо ответа она прижалась к нему всем телом. Маски упали, слились губы… И это был диалог совсем иного рода — диалог ощущений, плоти и крови.
        Их сердца бились учащенно, жесты стали лихорадочными и поспешными; губы сами знали, куда им стремиться,  — они были словно из пламени и порождали самое утонченное удовольствие из всех, какие только можно представить. Надрывные вздохи обоих только усиливали опьянение моментом.
        Очнувшись на секунду, Элен прошептала:
        — Я ощущаю себя такой беззащитной в твоих объятиях…
        — Я чувствую то же самое. Это так непривычно и так чудесно…
        Своими тонкими пальцами пианистки Элен провела по гладкому и мускулистому бедру мужчины, и он застонал. Он схватил эту руку и поднес к своему лицу, прижал на несколько мгновений к своему жадному, ласкающему рту. Потом провел ею по своей груди, щекоча курчавыми короткими волосками, и прижал к сердцу так, чтобы Элен могла почувствовать его учащенное биение. А затем неспешно потянул эту хрупкую ручку вниз, к дорожке из волос, уходящей к лобку.
        Оба были уже за пределами реальности. Время и пространство попросту перестали существовать. Осталась только уверенность в своих чувствах, настолько сильных и всеобъемлющих, что о стыдливости никто и не вспомнил.
        Открывая наготу, простыни соскользнули — в них не было необходимости. Тела, казалось, слились в одно, как у сиамских близнецов, сошлись в схватке, в которой не может быть победителя.
        Позже, когда Александр уже лежал на спине, Элен взяла его блестящую от пота руку и сжала со всей силой любви, только что от него полученной. Никогда прежде она не была так счастлива, жизнь не казалась ей такой полной, а любовь — такой головокружительно сладкой.
        — Я знала, что у нас это будет так прекрасно и так целомудренно,  — вздохнула она.
        Александр поднял глаза к потолку с пятном розового света от лампы.
        — Я хочу, чтобы ты знала: я думал о тебе с самой первой нашей встречи. Очевидно, это была любовь с первого взгляда. Но тогда я этого не понимал.
        — А теперь?
        — Теперь у меня хватит сил, чтобы доказывать тебе свою любовь до конца моих дней! До тех пор, пока у тебя не исчезнут последние сомнения.
        Он замолчал, и на лице его появилось выражение душевной муки.
        — И, если так пойдет дальше, я все-таки сделаю то, чего делать не должен,  — все брошу. Теперь для меня главное — твоя любовь, а не принесенные Богу клятвы!
        Без гида было непросто пройти в долину Де-Мервей, где сохранились доисторические наскальные рисунки. Благо Александр знал эти места как свои пять пальцев. Они не спеша прошли через долину Фонтанальб, останавливаясь перекусить, только когда голод слишком уж активно напоминал о себе. Наконец впереди показалась гора Бегo, дикая и грандиозная, с обеих сторон обрамленная горными речками.
        — Элен, только представь, этой горе люди поклонялись две или даже три тысячи лет назад! Ее чтили и опасались из-за бурных вод, которые временами стекали по ее склонам. «Бего» означает «божество».
        Элен в это время думала о своем: целая гора посвящена Всевышнему! Разве можно себе представить Церковь более прекрасную и возвышенную, чем эта?
        Александр переходил от одного наскального рисунка к другому, проводил пальцем по линиям и называл каждый своим певучим голосом:
        — Это Колдун, а вот Танцовщица! А это наверняка сцена из крестьянского быта… И, конечно, Бего, бог-солнце — схематическое лицо мужчины с поднятыми вверх руками.
        — Очень красиво… Как ты думаешь, люди молятся одному и тому же Богу, только под разными именами?
        — И да и нет.  — Таков был ответ молодого священника.  — Вера — живая реальность, она развивается вместе с воображением людей и их восприятием мира. Так что вопрос остается открытым. Но я уверен, что во все времена отдам предпочтение вопросу, а не ответу.
        — Почему?  — изумилась Элен.
        — Потому что любой ответ — это ограничения, рамки.
        — Даже если я спрошу, любишь ты меня или нет?
        — Может быть,  — ответил он, и лицо его внезапно помрачнело.
        В голове у девушки пронеслась мысль: «Может, всего этого не надо было делать и я во всем виновата? Может, наша ночь — это святотатство?»
        Но ей хватило одного взгляда на величественную гору, так крепко укоренившуюся в пространстве и времени, чтобы обрести спокойствие. Эти два дня, проведенные здесь с Александром, должны стать днями радости! Даже если она и понимает теперь, что счастье — это не непрерывность, а россыпь разрозненных моментов, которые приходится собирать, как крошки. Но ничего, теперь она сумеет подхватить даже мельчайшие!
        И все-таки перспектива августовской трехнедельной разлуки показалась Элен чуть ли не разверзшейся пропастью, болезненным ударом после двух дней счастья в парке Меркантур и прекрасного июля, когда они так часто проводили время вместе.
        Александр с братьями традиционно ездил в конце лета в Кассис повидать родителей. Молодой священник с любовью и уважением рассказывал о том, что его отец и мать живут в полном взаимопонимании, и с особым трепетом — что у отца доброе и чувствительное сердце.
        В такие моменты Элен с огорчением думала о том, что ее собственный отец весьма скуп в проявлении чувств. Было в характере Анри Монсеваля что-то не поддающееся определению — некая зона сумрака, где отец и дочь никак не могли встретиться.
        Провансальское лето явно было намерено исполнить все свои обещания, но последний его месяц обещал разлуку с Александром.
        Сначала Элен хотела поехать с ним. Но стоит ли? В конце концов было решено, что она останется дома, с матерью, и как следует отдохнет.
        Однажды днем, когда Элен лежала в шезлонге, Франс ее сфотографировала. Когда же девушка получила готовые снимки, то изумилась: она вспомнила до мельчайших деталей свои чувства и мысли в тот момент. И она взяла конверт, вложила в него фотографию, на обороте которой написала всего шесть слов: «Август. Элен. Я думала о тебе»,  — и отправила его Александру.
        А потом много дней подряд ждала от него ответа: вздрагивала от каждого телефонного звонка, с нетерпением поджидала почтальона. Напрасно… Складывалось впечатление, что Александр ее забыл. Из Канн пришло уведомление о свадьбе друзей, которое она чуть было не разорвала. Пусть в последнее время она почти не общалась с друзьями, но о том, что Филипп с Кристианой начали встречаться, конечно, знала. Элен искренне за них радовалась, но тем трагичнее представлялась ей собственная ситуация.
        Не зная, куда себя деть, и вконец измучившись, она решила провести последние дни августа в Бриньоле, у старшей сестры своей матери. Эта во всех отношениях приятная пожилая дама с белоснежными волосами и несколько старомодными манерами проживала на узкой извилистой улочке недалеко от замка графов Прованских. Настроение у нее всегда было отличное, лицо освещала лукавая улыбка, и своими трудностями она привыкла никого не обременять. Замуж она вышла по любви, перед этим вскружив голову немалому количеству молодых людей в своем городке, но теперь овдовела и жила одна. Детей у них с мужем не было. Элен очень любила тетушку и, конечно же, рассказала ей об Александре.
        — Я тебя понимаю,  — отвечала ей пожилая дама.  — Но и этому молодому человеку приходится много страдать. Нужно немалое мужество, чтобы любить, будучи в его положении.
        В день отъезда Элен не выдержала.
        — Тетушка, можно мне от вас позвонить?  — спросила она.  — Сегодня вечером я обещала быть дома. Но ведь до Кассиса рукой подать! Если сделать небольшой крюк… Пойми, мне обязательно нужно увидеться с Александром!
        Трубку поднял сам Александр.
        — Откуда ты звонишь?
        — Я сейчас в Бриньоле, за несколько километров от тебя. Александр, умоляю, я так хочу приехать! Тем более что сегодня я планировала вернуться домой, в Вендури.
        Она с трепетом ожидала его слов и услышала спокойное:
        — Все складывается наилучшим образом. Домой мы поедем вместе. Сюда я приехал поездом, а уеду с тобой на машине. Моим родителям будет приятно с тобой познакомиться.
        — Они воспримут это нормально?
        — Я часто привожу с собой друзей,  — уклончиво ответил молодой священник.
        Представляя девушку родным, Александр был немногословен. Семья Руфье оказалась очень гостеприимной, так что проблем не возникло.
        Хозяева, видя, что девушка застенчива, делали все, чтобы она чувствовала себя у них как дома. Но взгляд мадам Руфье говорил о том, что она многое понимает, просто виду не подает. Отец Александра был старше жены, и волосы его под беретом, который он носил постоянно, были совсем седые. Элен он очень понравился. Ей стало ясно, от кого Александр унаследовал бархатный взгляд и стремление заботиться об окружающих. Брат Александра Доминик тоже был очень симпатичный. Они с Элен быстро нашли общие темы для разговора.
        Пришло время уезжать, и Александр ушел в свою комнату, чтобы собрать вещи. Элен последовала за ним. На письменном столе она сразу увидела фотографию, которую послала ему несколько дней назад. Она взяла снимок в тонкой золотистой рамке, на котором была запечатлена молодая женщина с задумчивым лицом, лежащая в шезлонге. Потом Элен повернулась и сунула рамку между книгами на полке. Александр через минуту подошел к столу и замер от изумления.
        — Где фотография? Элен, что ты с ней сделала? Я уверен, что не успел сунуть ее в сумку!
        — Я ее порвала.
        — Что?
        — Потому что я думала о тебе, а ты обо мне — нет!
        — Ты не имела права так поступать,  — с трудом проговорил Александр, и его голос был едва слышен.
        Судя по взгляду, у него снова случился приступ гнева, что бывало с ним редко,  — яростный, до дрожи во всем теле.
        — Я не знала…  — пробормотала Элен.
        Она вытащила фотографию и протянула ему.
        — Я понятия не имела, что она тебе так дорога! Я всего лишь хотела пошутить!
        — Прошу тебя, не делай так больше… Есть вещи, которыми ты не имеешь права шутить. Эта фотография была моим единственным утешением, пока мы были в разлуке!
        Она пристально и с удивлением всмотрелась в его лицо. Выходит, он страдал не меньше? И это молчание, отсутствие звонков и писем — мука, на которую он обрекал в первую очередь самого себя?
        Из Кассиса они уехали ближе к четырем пополудни. Инцидент был исчерпан, и к Александру вернулись привычные спокойствие и жизнерадостность. Пользуясь моментом, когда он выглядел особенно беззаботным, Элен озвучила фразу, которую готовила целую неделю:
        — Я помню, что у тебя осталось десять дней отпуска… Поэтому нам предстоит еще одна поездка!
        Александр вздрогнул — так он был удивлен, однако она не дала ему сказать и слова.
        — Я сняла маленький домик в Вандее, а точнее, в Транш-сюр-Мер, у самого моря. Отдыхающих там сейчас очень мало, хотя в сентябре погода и море еще теплые…
        — Это безумие, Элен! Это невозможно! Мы слишком искушаем судьбу…
        — Я хочу, чтобы мы несколько дней пожили вместе, вот и все! И решила заранее ничего тебе не говорить. Думаешь, мне легко все время делать первый шаг? Выпрашивать у тебя крохи радости, зная, что за них придется заплатить слезами?
        — И что потом? У тебя хватит сил, чтобы не утонуть в слезах, когда придет время возвращаться?
        — Я хочу, чтобы в моей жизни была эта история любви, пусть мучительная, пусть безысходная, но это лучше, чем не испытать ничего! Твое решение, Александр?
        Он несколько минут не решался дать ответ.
        — Это слишком неожиданно. Почему ты не обсудила все со мной заранее?  — проговорил он наконец.
        — Ты обещал, что пойдешь до конца. Через два дня мы уезжаем.
        — Дай мне подумать хотя бы до завтра!
        — Если я дам тебе время подумать, ты откажешься, я это знаю.
        Александр снова замкнулся в молчании. Когда Элен остановила машину возле пресбитерия, он достал два чемодана и захлопнул за собой дверцу. Крикнув ему: «До понедельника!», она нажала на педаль газа.
        Следующие два дня Элен лихорадочно собирала вещи, не решаясь носа показать в деревне. С некоторых пор стоило ей войти в бакалейную лавку или булочную, как все моментально замолкали. И в церкви по воскресеньям девушка чувствовала, что на нее смотрят пристальнее, чем обычно. Не было никаких сомнений в том, что слухи ширятся, обрастают подробностями и скоро станут невыносимыми… Если предчувствия ее не обманывают, гром грянет, и очень скоро. А это означает одно: если времени остается так мало, его нужно прожить в полную силу!
        В понедельник, едва рассвело, Элен уже стояла на пороге пресбитерия. Александра она нашла в кухне. Он сидел, обхватив голову руками.
        — Нельзя этого делать!  — бормотал он.  — Элен, это невозможно! Я никуда не еду. Я не хочу. Не могу.
        Взгляд девушки остановился на дорожной сумке у его ног. Она правильно сделала, что не давала о себе знать эти два дня. Собранные в дорогу вещи опровергали слова Александра.
        — Готов? Едем!
        Над головой — голубое ласковое небо, а в конце пути — неделя забытья вдалеке от всего. Неделя счастья…
        Из окна виллы открывался вид на светло-серые дюны под блеклым небом и колышущийся на ветру песчаный колосняк. В сотне метров от порога плескались волны. В воздухе стоял крепкий запах йода.
        Все было просто и чудесно. Они резвились, как дети, поздно вставали и рука об руку отправлялись завтракать в ближайший ресторан. Хозяин заведения уже узнавал их и не упускал случая пошутить:
        — А вот и наша влюбленная пара! Я заметил, что, пока вы здесь, у меня то и дело пропадает электричество. Три вечера подряд! Разве можно назвать это совпадением? Наверное, это ваша любовь вызывает короткое замыкание!
        То была чистая правда: несколько вечеров подряд, когда Александр с Элен ужинали тет-а-тет, в зале гасли все лампы. Поэтому на подтрунивания добряка ресторатора они отвечали беззаботным смехом.
        Погода стояла прохладная, небо хмурилось. Когда из-за туч показывалось солнце, молодые люди спешили растянуться на песке. Александр раскидывал руки, прикрывал глаза и улыбался, не обращая внимания на то, что она на него смотрит. В самый первый день Элен поразило это выражение бесконечного счастья, которым вдруг осветилось его лицо. Никогда еще она не видела его таким расслабленным и веселым. И не смогла устоять перед искушением сделать фото, хотя и знала, что он терпеть этого не может.
        — Элен, прошу, не надо! Это не лучшая твоя идея! Не нужно фотографий, на которые потом будет больно смотреть!
        Она отдала пленку в печать на следующий же день. И вышло так, что выражение лица Александра замечательным образом запечатлелось на фотографии. Элен обратилась к нему с просьбой:
        — Я буду всегда носить ее с собой! Положу ее в бумажник, и это будет мой оберег. Пожалуйста, напиши что-нибудь на обороте…
        Молодой священник медленно начертал на обороте снимка наклонным почерком: «В этот день солнце пряталось за тучами, но оно освещало мою жизнь».
        Элен прочла, улыбнулась. Точнее облечь в слова этот момент счастья было невозможно.
        После редких купаний они выскакивали на песок, дрожа и хохоча, растирались полотенцами, надевали пуловеры и отправлялись на долгую прогулку.
        Однажды в полдень на деревенской площади Элен увидела нарисованные мелом на асфальте классики и не устояла перед искушением немного подурачиться:
        — На одной, на одной, на одной ножке — и на двух! А теперь опять на одной!
        Когда до полукруга, помеченного словом «луна», оставалась одна клетка, она едва не натолкнулась на Александра, который встал перед ней. Она засмеялась заливисто, как ребенок, перепрыгнула через последнюю клетку и оказалась у него в объятиях. Счастье бывает простым, как детская игра… Эту неделю наедине с Александром Элен прожила как в раю.
        Вечером, когда утихал ветер, молодые люди возвращались на пляж. Небо волшебным образом светлело, уходили облака, и раскаленное солнце медленно опускалось в море. Они подолгу молча бродили по влажному песку, потом, когда становилось темно, бегом поднимались к дюнам. Дрожа от нетерпения и с трудом переводя дух, останавливались. Руки Александра начинали неторопливо, лаская, снимать с Элен одежду. Обнажившись, они опускались на песок, так медленно, что казалось, это не закончится никогда. Ночная прохлада и царапающий кожу песок только разжигали желание. Под аккомпанемент прибоя, сжимая в объятиях любимого, так легко поверить, что вы — одни в целом мире…
        Но если бы все было так просто! Как и любой паре, Элен и Александру нужно было время, чтобы приспособиться друг к другу. Жизнь Александра проходила в постоянном движении, Элен же была склонна к созерцанию и занятиям, связанным с творчеством. Молодой священник очень любил футбол, а на вилле не оказалось телевизора. Поэтому однажды вечером он выразил желание посмотреть важный матч в баре, расположенном в сотне метров от их дома.
        — Конечно, ты можешь пойти, но один. Извини, но я не особенно люблю спорт и не смотрю телевизионные трансляции. Пока тебя не будет, я послушаю музыку.
        Когда Александр ушел, девушка с удивлением осознала, что не находит себе места. Дом без него казался ей пустым, любое занятие — даже самое любимое — бессмысленным. Она прошла в ванную с мыслью принять душ. Обычно это помогало ей расслабиться. Каково же было ее изумление, когда дверь у нее за спиной распахнулась. В дверном проеме стоял Александр и улыбался. Она бросилась ему на шею.
        — Александр, мне было без тебя так грустно!
        Он обнял ее еще крепче, погладил по спине.
        — Элен, прости меня! Мне так хотелось посмотреть этот матч, но интерес как-то очень быстро пропал. Я понял, что хочу быть здесь, с тобой!
        И он стал гладить ее своими ласковыми теплыми руками. На Элен был только купальник. Александр осторожно стянул его вниз, обнажая молодое девичье тело. Потом подхватил ее на руки и отнес в спальню, где присел на кровать и стал медленно опускаться спиной на простыни, увлекая возлюбленную за собой. Он придерживал ее и в то же самое время уверенно притягивал к себе… Элен подчинялась всем его жестам — спонтанным и мягким… Желание пробудилось в ней с еще большей, чем обычно, силой. Ей было так хорошо, что она таяла в его объятиях. Чувства ее обострились до крайности. Но разве у наслаждения есть предел?
        День отъезда между тем приближался, и оба начали нервничать. Эта перемена была особенно заметна в Александре. Он часто отвечал невпопад и замолкал на полуслове, устремив взгляд вдаль.
        Однажды утром Элен проснулась от ощущения, что на нее смотрят. Так же, как той ночью, когда они с Александром сидели у постели ее матери. И действительно, молодой священник, бледный, со слипшимися от пота волосами, смотрел на нее и тихо плакал. Слова, которые он произнес, были удивительно похожи на те, что она услышала от него той далекой ночью. С той лишь разницей, что сегодня они были продиктованы яростной решимостью:
        — Элен, я схожу с ума… Мы больше не должны видеться. Я не могу… Постарайся меня понять: слишком много радости, но и ровно столько же страданий! Это ад. Мы зашли слишком далеко.
        В предпоследний день Элен с самого утра ловила себя на мысли, что Александр только притворяется веселым. Позавтракав в портовом ресторанчике, молодые люди решили прогуляться вдоль дамбы. В сером небе, заунывно крича, кружились чайки.
        Неожиданно Александр остановился, подобрал несколько голышей и запустил их по воде, напевая странным, неприятным голосом:
        — Моя крошка Элен, я тебя люблю… Моя крошка Элен, мы с тобой расстаемся… Моя крошка Элен, я тебя люблю… Моя крошка Элен, мы с тобой расстаемся…
        Нервно хохоча, он сел на песок. И действительно, в эту минуту можно было подумать, что он сошел с ума.
        Это и вправду слишком! Как пережить эти метания от счастья в его кульминации к такому же безмерному отчаянию, от любви к ненависти?
        Странная, жестокая игра в кошки-мышки… И оба проецировали свою боль на партнера. Элен на мгновение захотелось толкнуть Александра и упасть с ним вместе в зловонные воды портовой гавани… Она убежала от него на виллу, бросилась на кровать и долго плакала. Там он ее и нашел. Выглядел Александр уже более спокойным и смиренно попросил простить его за все.
        Последний день этой короткой поездки совпал с днем рождения Элен.
        — Надень красивое платье! Самое красивое! Сегодня у нас будет праздник. Но скажу сразу: мы последний день вместе.
        Можно ли представить подарок ужаснее?
        Они заказали ужин в лучшем ресторане, пили шампанское, танцевали допоздна — лихорадочно, с удовольствием, от которого всего полшага до отчаяния. Вернувшись на виллу, упали на кровать, вцепились друг в друга и неистово занялись любовью. Элен еще не успела как следует отдышаться, когда прозвучали слова, которых она целый день ждала и боялась:
        — Я уезжаю. Я не вернусь в Вендури. Отсюда я еду прямиком в Пуи-Ферре, там меня уже ждут. Я там еще не был. Но это не имеет значения. Здесь наша история заканчивается, Элен. Помоги мне! Не надо звонить. И пиши тоже как можно реже. Для меня все это так же тяжело, как и для тебя.
        Они провели бессонную ночь в объятиях друг друга. Молодая женщина не могла найти слов и только тихонько плакала. А он время от времени шептал: «Так нужно, любовь моя! Так нужно…»
        Элен вернулась в Вендури в одиночестве. Горе совершенно сломило ее. Самые простые повседневные дела были ей теперь не по силам.
        Первым ее порывом было навсегда переехать в Париж, однако она так и не решилась осуществить этот план. Франс чувствовала себя не лучшим образом, и это был серьезный повод остаться дома, в Дё-Вен, хотя бы до начала нового концертного тура, который еще предстояло спланировать.
        С наступлением вечера она подолгу любовалась горами, которые так любила. Теперь они казались ей кроваво-красными, в тон ее несчастьям. Привычный пейзаж навевал только скорбь. Говорят, вера двигает горы. А любовь? На что способна любовь?
        Мыслями она снова вернулась к тексту Книги Бытия. До акта творения существовала только тьма… Но Бог сотворил свет, горы, долины, животных и человека. И вечером шестого дня он сотворил женщину, чтобы была она мужчине помощницей. К чему тогда подвергать священнослужителей испытанию одиночеством, которое часто оказывается им не по силам? Этот закон придумали люди, но никак не Творец. Элен в этом нисколько не сомневалась.
        Разве они с Александром не прошли уже свой Крестный путь, путь скорби? Неужели счастье для них возможно только в загробной жизни? Когда-нибудь, Элен была в этом уверена, законы Церкви изменятся, по-другому просто не может быть! Разве мало судеб тех, кто искренне считает служение Богу своим призванием, разрушилось из-за необходимости соблюдать целибат? Не поэтому ли христианская Церковь так отчаянно нуждается в священниках? Это будет рассвет нового дня, своего рода шестой день творения, когда мужчина и женщина соединятся заново, в том числе в лоне Церкви,  — существа, сотворенные из одной крови, из одной плоти. Но, когда этот день наконец наступит, для них с Александром уже будет поздно что-то менять…
        Одинокая и потерянная, всматриваясь в кровавые сумерки, Элен надеялась наперекор всему, что рассвет все же настанет.
        Глава 5
        Решение
        Элен хотелось как можно скорее вернуться в свою парижскую квартирку. Красота этих мест, и это небо, и ветер, и даже мягкость климата — все вызывало у нее раздражение. Осенний Париж наверняка будет больше созвучен серости, которая с недавних пор поселилась у нее в душе…
        Франс между тем становилось все хуже. Участились приступы стенокардии, после которых она чувствовала себя совсем разбитой. Однако Элен этого не замечала. По возвращении из Вандеи она излила перед матерью душу, сбросила бремя отчаяния, которое так ее тяготило, не подумав даже, хватит ли у матери сил это вынести. Выслушав ее, Франс сказала ласково:
        — Дорогая, я думаю, Александр страдает даже больше, чем ты. Он принял единственно верное решение. Сделай, как он просит,  — не пиши ему, не звони…
        Но Элен, замкнувшись в своем горе, только трясла головой и ничего не хотела понимать.
        Через несколько дней она схватила телефон и набрала номер пресбитерия в Пуи-Ферре.
        Александр сам взял трубку. Одного звука его спокойного и напевного голоса оказалось достаточно, чтобы она разрыдалась. Сквозь слезы Элен дрожащим голосом пробормотала:
        — Александр, это я! Умоляю, мне так плохо! От нашей любви мне осталась одна только фотография… А мне так хотелось родить от тебя девочку… Маленькую девочку, похожую на тебя… И никто бы никогда не узнал, кто отец, а у меня осталось бы что-то от тебя…
        Голос молодого священника моментально осип:
        — Вот, теперь она просит у меня ребенка! Маленькую девочку! Я точно сойду с ума… Нет, Элен! Хватит! Мое решение ты знаешь. Я сделал выбор. Пожалуйста, помоги мне…
        Элен вернулась в Париж и без остатка отдалась музыке. К счастью, до конца декабря ее рабочий график был очень плотным. Но и во сне она часто шептала имя любимого.
        Временами она готова была совершить непоправимое, но мысли о матери ее останавливали. Франс рисковала своей жизнью, чтобы произвести ее на свет. Причинить такую боль любимому существу? Невозможно! Письма матери и телефонные разговоры с ней были ее единственной опорой. К тому же Элен была человеком верующим. Жизнь — это Божий дар, и только Господь может положить ей конец. И все же… Иногда Элен казалось, что еще немного — и коварная черная сущность, исподволь проникающая в ее сердце, восторжествует. И тогда все тело ее начинало сражаться — напрягались мышцы шеи и плеч, в груди все сжималось. Но недуг, похоже, уже пустил корни в каждую клетку ее тела…
        Время от времени Александр напоминал о себе коротким сообщением на почтовой открытке, обычно с изображением цветов. Наверное, потому что когда-то пообещал ей целое поле ромашек с одним-единственным лепестком… Элен отвечала сразу, но была так же немногословна, хотя, видит бог, ей было что выкрикнуть ему в лицо…
        Однажды выяснилось, что Александр приезжал в Париж, на остров Сен-Луи. Быть в нескольких шагах от нее — и не прийти? Элен хотелось кричать. Как он мог, зная, что она так близко?! Или это банальная трусость?
        Еще через какое-то время, когда Элен стало казаться, что несчастнее ее уже ничто сделать не сможет, раздался роковой звонок. Голос на том конце провода изменился настолько, что она не сразу его узнала. С минуту ошеломленная Элен сжимала в руке трубку, пока не поняла, что именно говорит ей отец.
        — Маме очень плохо. Элен, приезжай как можно скорее!
        Она хотела узнать больше, но слова застревали в горле.
        — Приезжай поскорее!  — повторил свою просьбу Анри Монсеваль.  — Я не отхожу от нее ни на минуту…
        Силы оставили Элен. Казалось, против нее ополчился весь мир. Она не чувствовала в себе сил бороться. Да и зачем? Судьба, Бог или какая-то злая сила решили уничтожить ее окончательно, стереть с лица земли. И все, что ей оставалось,  — это лить слезы и стенать…
        Однако она нашла в себе силы снять трубку и позвонить своему агенту, чтобы отменить несколько ближайших концертов. Потом Элен зарезервировала билет на ближайший рейс в Канны и уведомила Филиппа и Кристиану, что прилетает в три часа дня. Но успеет ли она попасть в родительский дом вовремя? Застанет ли мать в живых? Мрачные предчувствия ее не отпускали.
        Друзья встретили ее в аэропорту и отвезли в Вендури. Даже не подумав о том, что надо бы их поблагодарить, Элен выскочила из автомобиля. Отец поджидал ее на террасе. Он как-то сразу постарел и был подавленным.
        — Слишком поздно…  — прошептал он.  — Несколько часов назад случился очередной приступ, и мы не успели отвезти ее в больницу…
        Элен толкнула дверь, и та медленно открылась. Она сразу увидела Франс, лежащую на широкой кровати. Девушка подошла, с трудом переставляя ноги. Она не плакала: такую боль не облегчить слезами. Она долго всматривалась в умиротворенное лицо матери. «Она умерла в своей постели и в доме, который так любила. Так даже лучше…»  — подумалось Элен.
        Франс была очень набожна, а потому мысль о смерти ее не страшила. Но уже одно то, что мать умерла, так и не обняв в последний раз ее, свою дочь, и не сказав ей ободряющих слов, повергало Элен в отчаяние.
        — Зачем, Господи? Зачем?  — твердила она.  — Зачем мне столько горя?
        Она встала на колени у кровати, накрыла ладонью переплетенные пальцы Франс. Как ей хотелось верить, что, где бы мать ни была сейчас, она слышит ее, видит и сможет утешить, как в былые времена!
        Элен перестала чувствовать, видеть и слышать. Сознание словно бы провалилось в вихрем крутящуюся бездну…
        Хоть немного утешить Элен мог только один человек в целом мире — Александр.
        С трудом переводя дыхание, почти на ощупь, она схватила телефон.
        Ответил ей неуверенный юношеский голос:
        — Алло! Добрый день! Вы позвонили в пресбитерий Пуи-Ферре.
        — Умоляю, позовите отца Александра Руфье!
        — Его сейчас нет здесь.
        — Очень прошу вас, передайте ему, что звонила Элен! У меня сегодня умерла мать…
        — Обещаю, я передам ему, как только увижу,  — смущенно ответил юноша.  — Крепитесь, мадемуазель!
        Элен повесила трубку. Утопая в своей скорби, она не знала, что ей делать…
        Ожидание звонка только усугубляло ее мучения. Тело молодой женщины двигалось как автомат, в то время как мысли ее были далеко.
        Скоро она начала искать для него оправдания. Александр все еще не вернулся, он где-то задержался… Что-то ему помешало… Нетерпение сменилось надеждой: рано или поздно, но он обязательно приедет!
        Филипп и Кристиана помогали мсье Монсевалю с организацией похорон и, конечно же, старались поддержать Элен.
        На следующее утро молодая женщина заметила, что волосы отца побелели. Анри Монсеваль выглядел совершенно разбитым, много плакал.

* * *
        И за все это время ни звонка, ни весточки из Пуи-Ферре! Элен взяла себя в руки и решилась еще раз набрать тот же номер.
        Ответил все тот же мягкий и смущенный голос:
        — Я сообщил отцу Александру, что вы звонили, мадемуазель. Сожалею, но больше мне нечего вам сказать.
        Элен уронила трубку на рычаги. Что означает это молчание?
        Предстояло пережить самое мучительное — похороны. Церемония была назначена на завтра.
        Хватит ли у нее сил все это выдержать?
        Время до вечера прошло в страданиях и ожидании. Кристиана подошла к подруге и сказала твердо:
        — Тебе нужно отдохнуть, Элен. Вот таблетка. Выпей, и ты сразу заснешь. Мы с Филиппом обо всем позаботимся.
        Элен моментально провалилась в искусственное забытье. Когда же на следующее утро она проснулась, то сначала подумала, что это был только длинный и страшный сон. Франс с минуты на минуту войдет в спальню и поцелует ее, как это обычно бывало по утрам, когда Элен жила дома… И вдруг она вспомнила: мать умерла и ее тело покоится в соседней комнате. А Александр так и не приехал.
        Когда гроб собрались выносить, Элен издала душераздирающий крик, после чего попросила, чтобы ее оставили в комнате одну. Неожиданно она испытала облегчение. Пусть иллюзорное, пусть короткое, но ощутимое. Наверное, потому, что дух матери все еще находился рядом, в этих стенах… Бренные останки Франс скоро предадут земле, но она навсегда останется в Дё-Вен, останется живой в памяти Элен — невидимый и любящий ангел, который всегда рядом.
        Молодая женщина исполнила все, что надлежало исполнить во время религиозной церемонии. Слезы ее давно иссякли, и она переживала свое горе буквально в сомнамбулическом состоянии. Священник произнес прочувствованную речь в переполненной церкви: мягкосердечную, набожную и хрупкую мадам Монсеваль в Вендури очень любили.
        Единственное, что привязывало затерявшуюся в своем внутреннем тумане Элен к реальности,  — это ожидание Александра.
        Она не могла поверить, что он способен в такой момент отказать ей в помощи. Конечно же он приедет! И его шаги — Элен узнает их из тысяч — вот-вот прозвучат… Временами ей казалось, что она их слышит. Она замирала… и понимала, что снова обманулась.
        Элен попросила, чтобы никто не подходил к ней с соболезнованиями. Она бы этого попросту не вынесла. На кладбище Анри Монсеваль взял дочь за руку. Элен уцепилась за нее, как утопающий за соломинку. Невидящими глазами смотрела она на присутствующих и на гроб, который уже опускали в могилу. Все казалось чудовищно нереальным. Слишком больно и страшно, чтобы поверить… «Это кошмарный сон! Просто кошмарный сон!  — твердила она про себя.  — И сейчас я проснусь!»
        Она толком не помнила, как покинула кладбище, села в авто и приехала домой. Вместе с мсье Монсевалем в Дё-Вен вернулись родственники и друзья семьи. Элен недолго побыла с ними, а потом, совершенно раздавленная горем, ушла к себе.
        Скрип шин, щелчок автомобильной дверцы… Александр быстро поднялся по аллее, ведущей к дому, вошел и с чувством пожал руку Анри Монсевалю.
        — Сожалею, что не смог приехать раньше… Я священник и должен вас утешать, но я прекрасно знаю, что при таких обстоятельствах любые слова утешения тщетны. Надеюсь, мадам Монсеваль не мучилась…
        — Нет. Все произошло так быстро…
        — Как Элен?
        — Она очень переживает.
        Во взгляде молодого священника мелькнула тревога.
        — Где она, мсье Монсеваль?
        Они вместе обошли дом и сад, но Элен на зов не откликнулась. Вскоре к поискам присоединились и другие гости. Шли минуты, тревога нарастала. Приходилось признать очевидное: Элен ни в доме, ни на участке нет. Александр бросился к машине: нужно немедленно ее найти, в таком состоянии она способна на все!
        Он заглянул в деревенскую церковь, рассчитывая найти беглянку там, потом обыскал сад вокруг пресбитерия. Прочесал всю деревеньку вдоль и поперек, дошел даже до самых далеких домов в сосновом бору… Элен не могла уйти далеко: все машины остались в Дё Вен.
        Может, за это время она успела вернуться? Он сел в автомобиль, бормоча: «Элен, где ты? Элен, вернись! Я так тебя люблю!» Но и дома девушки не оказалось. Перепуганные родственники не находили себе места от беспокойства. Быстро сгущались сумерки… Александр же снова сел за руль и выехал на сельскую дорогу. Вскоре на склоне холма показалось кладбище.
        Александр резко притормозил. Мог бы догадаться и раньше! Элен, конечно же, здесь.
        Она стояла на коленях и плакала, чуть ли не касаясь лицом холодного каменного надгробья. И как только в человеке может умещаться столько горя?
        Александр замер в нескольких метрах от могилы. Он смотрел на тоненькую фигурку девушки, сотрясаемую рыданиями, и чувствовал себя бесполезным, нелепым. Чем вот так стоять, лучше бы подойти и постараться ее утешить, но эти сумасшедшие поиски отняли у него последние силы. Невозможно было шевельнуться, сделать шаг, как если бы этот шаг или жест могли перевернуть всю его жизнь…
        И вдруг, почувствовав чье-то присутствие, Элен оглянулась и застыла. Может, ей это только чудится? Может, она сошла с ума? Как бы ей ни хотелось, она не могла поверить, что Александр все-таки приехал. Он наконец заставил себя подойти и помочь ей подняться. Но страдания Элен достигли за эти три дня своего предела, и теперь ей казалось, что в сердце осталось место только для одного чувства — ненависти. Она принялась кулаками бить его по груди, выкрикивая оскорбления, и угомонилась, только когда эта внутренняя буря улеглась.
        — Ты бросил меня! Это подло! Оставил одну… Я никогда тебя не прощу!
        Александр долго гладил ее по волосам, потом обхватил бледное лицо молодой женщины своими руками с длинными пальцами, заглянул в обведенные темными кругами, заплаканные глаза. Он и сам был очень бледен, очень расстроен. Элен он сжимал в объятиях крепко, как испуганную зверушку, со всей любовью, на какую был способен. Только бы она перестала плакать! Тогда Элен получит от него тепло и ласку, в которых она так нуждалась!
        Он прижался губами к ее растрепанным волосам.
        — Я больше не могу,  — прошептал он.  — Это выше моих сил. Думаю, такова воля Господа… После твоего звонка я принял решение.
        Элен посмотрела на него с недоумением.
        — Поверь, это было нелегко,  — продолжал Александр.  — Поэтому я приехал не сразу… Завтра же я напишу епископу и попрошу о снятии сана. Я хочу, чтобы ты стала моей женой не только перед людьми, но и перед Богом…
        Мужчине, сидящему по ту сторону письменного стола, было никак не меньше шестидесяти, однако он выглядел энергичным и подтянутым. Александра он знал давно и очень уважал.
        — Я знаю, Александр, что это не сиюминутное решение. И все-таки хорошо ли ты все обдумал?
        — Все решено окончательно и бесповоротно, отче!
        — Могу ли я узнать, что послужило причиной?  — задал епископ следующий вопрос.  — Ты всегда был чистосердечен в своем служении…
        — Я и сейчас верю, что быть священником — мое призвание, отче. Но я полюбил девушку, она нуждается во мне, и мы оба очень от этого страдаем. Если бы мне было позволено иметь семью, я бы никогда не покинул лоно Церкви. Но это невозможно. Церковь требует, чтобы я сделал выбор.
        — Неужели ни один из вас двоих не способен избрать путь жертв и отречения? Церковь нуждается в священниках, Александр! Уходя, ты оставляешь без духовного пастыря ту или иную общину. Ты об этом подумал?
        Глядя епископу в глаза, Александр спросил жестко:
        — А разве это моя вина? Почему Церковь обрекает своих служителей на муки? Почему?
        — Церковь требует от нас смирения и покорности.
        — Я не изменю решения, отче, я уже вам это сказал.
        — Я так и думал. Что ж, я передам твое прошение в Ватикан. Но предупреждаю: ожидание будет долгим. Два года или три… При том, что ты можешь получить отказ. Полагаю, твое решение причинит тебе еще очень много страданий…
        — Я буду страдать так или иначе. Зато Элен не будет.
        — Может, и так…  — прошептал епископ задумчиво.  — Пока не придет ответ, ты будешь исполнять свои обязанности в Пуи-Ферре. Ты вовремя уехал из Вендури, Александр. Твое поведение уже начало вызывать недовольство в общине. Что ж, да поможет тебе Господь…
        По телефону Александр вкратце пересказал Элен свой разговор с епископом. Вместе они решили, что не будут видеться, пока не придет ответ. Их любовь для этого достаточно крепка.
        В Пуи-Ферре, где Александра никто не знал, его дела складывались наилучшим образом, чего нельзя было сказать об Элен, оставшейся в Вендури. Теперь, когда Франс не было в живых, злые языки уже ничто не сдерживало. О бывшем кюре и дочке ветеринара не сплетничал разве что ленивый. Тайна, которую молодые люди считали скрытой от посторонних глаз, таковой вовсе не являлась. Начались анонимные звонки. Иногда даже ночью трель телефона нарушала тишину в Дё-Вен, и сочащийся ненавистью голос шептал Элен в ухо:
        — Стыдитесь, вы совратили нашего кюре!
        Элен не находила в себе сил положить трубку и продолжала слушать.
        — И Господь вас за это накажет — и на земле, и в аду!
        Временами трубка изрыгала одни только оскорбления.
        Кончилось это тем, что Элен все рассказала отцу. Анри Монсеваль проявил удивительное понимание. Смерть жены преждевременно его состарила, отняла силы и желание жить. Много времени они с дочкой проводили в разговорах, чего раньше не случалось. Анри рассказывал о том, как строго его воспитывали в детстве, о холодности своих авторитарных отца и матери, выражал сожаление, что не смог стать для собственной дочери таким отцом, какого она хотела и каким он сам хотел быть. Сожалел он и о своей манере скрывать эмоции и проблемы, что доставляло обожаемой Франс столько ненужных огорчений. Почему, ну почему он осознал это только сейчас?
        Элен старалась понять его и утешить, как это сделала бы ее мать. В данной ситуации ей приходилось быть сильной, несмотря на то что и она сама отчаянно нуждалась в поддержке.
        Телефонные звонки продолжались, а в деревне с Элен больше никто не здоровался.
        — Будет лучше, если ты поживешь какое-то время в Париже,  — сказал однажды вечером Анри Монсеваль.  — И можешь подыскать себе загородный дом, деньги на покупку у нас есть. Так хотела твоя мать.
        — Папа, а как же ты?
        — Мне лучше побыть одному, тем более что из Прованса я никуда не уеду. Не волнуйся за меня, я справлюсь. В деревне найдется женщина, которая будет готовить мне еду и убирать в доме.
        Элен в последний раз навестила могилу матери. Она знала, что в ее отсутствие отец будет часто приходить сюда, чтобы собраться с силами, как они это каждое утро делали вместе. Молодой женщине предстояло дать еще несколько заключительных концертов в окрестностях Парижа. Но теперь ее манила совсем иная жизнь — спокойная, более оседлая, и чтобы рядом обязательно был Александр. «И так будет,  — думала она.  — Может быть, уже через год… И еще я хочу ребенка. Маленькую девочку!»
        Жизнь в Париже представлялась ей теперь очень скучной. Только звонки и письма Александра приносили ей радость. Анри часто приезжал на ее концерты, но всегда возвращался вечерним поездом домой, в Вендури.
        Филипп с Кристианой также часто навещали Элен в Париже. Она погостила недолго в их загородном доме в нормандском Ульгате. Элен сразу влюбилась в этот край цветущих яблонь и своеобразных ландшафтов, которые французы называют «бокаж»[13 - Тип культурного ландшафта, где пастбища, поля и луга отделены друг от друга и окружены земляными насыпями, увенчанными живой изгородью, рядами деревьев.]. Климат в Нормандии был намного влажнее и прохладнее, чем в ее родном Провансе, но небо почти всегда было ясным, а обильная зелень радовала глаз. И она решила, что именно здесь построит свое счастье. Городок находился всего в двух часах езды от Парижа, а это означало, что после концерта она всегда сможет приехать сюда, в свое убежище, в котором в последнее время все острее нуждалась.
        Благодаря Кристиане Элен вскоре нашла дом своей мечты — небольшой коттедж в долине, на выезде из Ульгата. Это была простая двухэтажная постройка с фахверковыми стенами и под соломенной крышей, в характерном нормандском стиле. Фасад был обильно украшен лиловыми глициниями, а на крыше, по всей длине конька, тянулась полоска земли с растущими на ней ирисами. Элен никогда такого прежде не видела. Присутствие цветов на крыше ей пояснил мэр городка: цепкие корешки ирисов прорастают в солому и не дают ей расползаться. Еще он сказал, что цену за дом просят вполне приемлемую. Пустым коттедж простоял не очень долго, и, хотя во дворе уже проросли сорные травы, впечатление скрашивала прекрасная живая изгородь из шиповника. Элен она напомнила о матери: Франс обожала розы и шиповник.
        Три месяца ушло на оформление бумаг, и к концу июня Элен стала наконец владелицей дома. Конечно же, нужно было кое-что переделать, и Элен с огромным энтузиазмом занялась этим.
        Переехать она решила сразу, чтобы самой присматривать за рабочими, делающими ремонт. Пожилой садовник приходил косить траву, окапывать и обрезать деревья, советовал, где высадить цветы, в том числе несколько розовых кустов.
        В сарайчике, находившемся в глубине сада, нашлись все необходимые инструменты, а еще — старый велосипед в хорошем состоянии, на котором она пообещала себе ездить как можно чаще.
        За домом обнаружилось странное сооружение — два невысоких каменных цилиндра. Цилиндры располагались один в другом так, что образовывали неширокую колею, в которой был вертикально установлен каменный жернов с торчащей из него деревянной осью.
        — Это, мадемуазель, гадаж — жернова для перетирания яблок,  — пустился в объяснения садовник.  — Так что, если захотите, будете пить сидр собственного приготовления!
        «Я буду пить сидр с Александром!  — подумала Элен.  — Наш с ним сидр…»
        Она очистила жернова от грязи и сорняков, потом прогулялась по своему яблоневому садику. Плоды были еще совсем зеленые, но урожай все равно обещал быть отличным.
        Кухня оказалась очень просторной, и Элен решила сохранить ее чуть старомодную обстановку, в том числе старинный нормандский шкаф, в котором бабушки из поколения в поколение, должно быть, хранили яблочное повидло и мед, и большой резной ларь. Местный столяр помог ей приобрести несколько простых стенных шкафов, стол и две деревянные лавки. Свою большую столовую Элен украсила занавесками с цветочным узором нежных оттенков. Она всегда любила английский стиль, поэтому дополнила интерьер большим книжным шкафом, верх которого был оформлен в виде стрельчатой арки и украшен готическим орнаментом-масверком.
        И наконец, над камином Элен повесила портрет матери — чтобы чувствовать себя защищенной.
        С наступлением темноты она задергивала шторы и включала лампы с абажурами гранатового оттенка, отчего освещение в комнате становилось особенно теплым, приглушенным. Эти красноватые отсветы в интерьере напоминали ей краски родных пейзажей, в особенности гор Эстерель. В комнатах второго этажа стены недавно побелили известкой, и Элен планировала окончательно их отделать по завершении своего концертного тура. На чердаке можно было устроить музыкальный класс и принимать там учеников. И в этой кокетливой гавани Элен мечтала посвятить всю себя Александру. Молодой священник был в курсе всех перемен, происходивших в ее жизни, и прекрасно знал, с каким нетерпением она его ждет. Но чувствовал ли он то же, что и она?
        Свой музыкальный класс она открыла в самом начале осени. Пока занятия проходили в комнате, которую она про себя называла «жилая»,  — там, где стояло пианино. Учеников набралось довольно много, так что на скромную, но достойную жизнь ей должно было хватать. Элен даже начала писать музыкальные произведения, которые именовала «сонаты надежды».
        По вечерам она садилась на старенький велосипед и ехала на побережье. Опьяненная свободой, с летящими по ветру волосами, Элен крутила педали и слушала музыку океана.
        Закончилась осень, пришла зима, а с нею и давящее чувство одиночества. Два года! Сможет ли она столько ждать? Старенький садовник разлил сидр по бутылкам, но Элен отказалась даже попробовать:
        — Я дала себе слово, что этот сидр мы будем пить вместе с моим будущим мужем! Очень скоро вы с ним познакомитесь. Его зовут Александр, и он тоже родом из Прованса. Мы вскоре поженимся, но пока это секрет!
        Старик только качал головой:
        — Из Прованса, говорите? Надо же — приехать в наши туманы из такого красивого края! Я очень рад за вас, мадемуазель Элен.
        Анри Монсеваль приехал к дочке погостить. Одиночество и ему давалось очень тяжело. Но, к сожалению, местный климат не лучшим образом сказался на его здоровье, поэтому мсье Монсевалю пришлось вернуться домой раньше, чем ему хотелось бы.
        Жизнь Александра в Пуи-Ферре протекала без каких-то существенных осложнений. Он, как и прежде, ревностно исполнял свои обязанности, но вместе с тем был готов в любую минуту передать приход новому кюре. Предстояло еще подумать о новой работе. Первые проблемы уже наметились: Элен решила поселиться в Нормандии, а это означало, что он не сможет работать туристическим гидом, как планировал. К счастью, у него была степень бакалавра, и перед посвящением в духовный сан он два года учился в университете. Поэтому он решил подать заявку на пост учителя начальных классов в местную Инспекцию по вопросам образования. Вскоре пришел ответ: при благоприятном стечении обстоятельств рабочее место будет ему предоставлено уже в будущем сентябре.
        С приходом новой весны розовым цветом покрылись яблони. Для Элен ожидание становилось все более невыносимым. Прошло уже больше года, а ответа из епархии как не было, так и нет! Однажды вечером она не выдержала и позвонила Александру.
        — Я больше так не могу. Когда ты приедешь?
        — Элен, ты прекрасно знаешь, что я поклялся не переступать порога нашего дома, пока ты не станешь моей женой!
        — Ну тогда давай куда-нибудь съездим, я так соскучилась! Может быть, в Онфлёр? Хоть немного побудем вдвоем, поговорим… Мне без тебя так плохо!
        — Ты права. Я тоже мучительно переношу разлуку. Я приеду.
        Элен выбрала Онфлёр, потому что обожала этот очаровательный старинный городок. Встретиться договорились на набережной в старой гавани.
        Увидев друг друга, молодые люди какое-то время стояли молча, словно робея. Еще мгновение — и Элен ощутила жар во всем теле. Магнетический взгляд Александра пронизывал ее насквозь, обжигал, как пылающий огонь.
        Они посетили церковь Сент-Катрин, потом долго гуляли по старинным улочкам города, в котором Бодлер написал свое «Приглашение к путешествию». Пообедали в ресторане, расположенном в доме номер шесть на площади Амлен,  — в том же доме, где некогда родился писатель Альфонс Алле. Разговаривали мало — достаточно было соприкосновения пальцев…
        Затем они поднялись к знаменитому распятию на плато Дю-Грас, откуда открывался прекрасный вид на устье Сены и постройки Гавра на противоположном берегу. Элен вспомнилось другое распятие и ночь, когда Александр впервые заключил ее в объятия. Прошло уже много времени, и теперь была весна. Их любовь достаточно долго ждала, чтобы явиться наконец миру. Но Александр оставался на удивление безучастным. Неужели ей снова придется выпрашивать хоть частичку нежности?
        Прогулка привела их в городской парк, разбитый на отвоеванной у моря земле. Все вокруг утопало в цветах. Элен вдруг остановилась и посмотрела на своего спутника.
        — Александр, ради чего все эти страдания? Я больше не могу. Ответа из Ватикана можно ждать годами, и они могут отказать…
        Молодой священник стоял перед ней, не зная, что сказать. Они долго смотрели друг на друга, потом порывисто обнялись. Смех, слезы… Александр смахивал слезинки со щек той, которую давно любил. И обоим казалось, что они одни в целом мире.
        — Элен, что бы ты ни думала, я тоже способен на решительные действия. Я снова встречусь с епископом. Мне не терпится назвать тебя женой!
        — Отче, я хотел бы встретиться с вами и поговорить.
        Епископ ответил быстро, даже с некоторым раздражением:
        — Александр, я тебя не понимаю! Ты прекрасно знаешь, что ожидание может затянуться надолго. И потом, шансы получить положительный ответ минимальны…
        — Пожалуйста, отче! Так нужно.
        — Мы все обсудили при первой встрече. В следующий раз мы увидимся, когда я смогу сообщить тебе решение Ватикана. И не раньше!
        Но и Александр не был настроен уступать:
        — Я хочу жениться. Немедленно. Я принял решение. Еще дней десять я буду на месте, в Пуи-Ферре, но потом уеду. Надеюсь, за это время вы успеете прислать мне замену.
        — За этот грех ты будешь безжалостно наказан!
        — Грех не на мне, а на тех, кто навязывает мне это бесполезное ожидание! Я — священнослужитель и останусь им навсегда, даже если не смогу служить Господу, как раньше.
        — Если так, нам больше не о чем говорить. Раз ты упорствуешь во грехе…
        Послышался сухой щелчок: собеседник повесил трубку.
        В следующее воскресенье Александр попрощался со своими обескураженными прихожанами. В епархии попросили, чтобы он умолчал о причине своего отъезда. Чтобы сказал просто: меня переводят в другой город. Это — единственные прощальные слова, которые ему позволено было сказать.
        Предстояло еще уведомить о своем решении отца и мать, и с этой целью Александр направился в Кассис, где планировал немного погостить в родительском доме.
        Реакция родных его поразила. Особенно негодовала мать — женщина очень строгих религиозных принципов. Она не просто не приняла, но даже не пожелала выслушать доводы сына. Для нее отказ от сана был святотатством. Еще мадам Руфье заявила, что никогда не примет в своем доме женщину, которая за это в ответе.
        — И чтоб ноги твоей здесь не было!  — сказала она сыну.  — Иди и живи с той, на которую ты променял свою веру и свою мать! Ты — самое большое разочарование в моей жизни, Александр!
        Отец не произнес ни слова, только с грустью смотрел на сына. Как обычно, жене перечить он не стал. Для Александра это означало, что никто из родственников с его стороны на свадьбу не приедет и все связи с семьей отныне разорваны. Но зачем вот так отталкивать Элен, которая очень нуждается в материнской заботе? По мнению Александра, это было несправедливо и только укрепило его решимость.
        Бледный и хмурый, он хлопнул дверью и уехал, даже ни разу не оглянувшись. Принести свое призвание в жертву любви оказалось недостаточно. Его лишили также и любви людей, которые были ему дороже всего на свете. Но почему, почему?
        Публичное объявление о бракосочетании состоялось в мэрии Ульгата. Церемония прошла в последнюю субботу июня. Доброжелательный прием со стороны жителей городка несколько приободрил Александра. Никто не интересовался его прошлым, достаточно было того, что он — жених мадемуазель Элен. Желание молодых людей ограничиться гражданским браком тоже не вызвало пересудов — для современной молодежи это ведь совершенно нормально…
        Свидетельницей со стороны Элен стала Кристиана, свидетелем Александра — старик-садовник, которому такая просьба очень польстила.
        На невесте было короткое белое платье простого покроя, длинные волосы украшали бутоны роз нежных оттенков. Выглядела Элен очень свежо и молодо. Жених облачился в костюм глубокого синего цвета, удачно подчеркивавший его высокий рост и стройную фигуру.
        Свадебный стол накрыли в саду. В конце трапезы с участием мэра городка и его супруги Александр не без затруднений разрезал фигурный свадебный торт. Анри Монсеваль при этом по-отечески ему улыбался.
        Александр в этот момент вспомнил о своих родителях и тут же решил, что не позволит ничему омрачить свою радость. Теперь им с Элен предстояло танцевать под яблонями. Ближе к вечеру маленькие ученики и ученицы Элен в сопровождении родителей пришли поздравить молодоженов. Когда все приятные слова были сказаны, дети устроили в саду игру в жмурки.
        Вечером гостям подали холодные закуски в деревенском стиле.
        Александр с удовольствием собрал бы жителей городка и сказал бы им: «Я — священник, и я люблю Элен. Сегодня мы поженились и готовы принять все то, что диктует нам наша любовь и наша вера!» Ему казалось, что никто бы не решился первым бросить камень, никто не стал бы их обвинять. Это была его мечта, и таковой ей суждено было остаться.
        Когда влюбленные наконец остались наедине, Элен ненадолго села за пианино. Звуки, взметнувшиеся ввысь, были чисты, словно нашептаны самим Господом — радетельным и благостным. И все же путь в храм им обоим был отныне заказан: католические законы им это запрещали.
        Элен перестала играть. Молодой супруг медленно приблизился к ней, легко, как перышко, подхватил ее на руки и понес наверх, в спальню. Они ни на мгновение не отрывали друг от друга глаз. Александр ласкающим движением спустил платье с плеч женщины, которую отныне по праву мог назвать своей.
        Александр взялся за ремонт. К началу нового учебного года нужно было успеть оборудовать на чердаке музыкальный класс. После преображения чердак было не узнать: стены окрашены в синий и белый цвета, окна расширены, а на полу появился толстый палас и целая груда подушек, на которых можно было поваляться на переменках.
        Нашлось у него время и на то, чтобы выкорчевать часть деревьев и устроить на этом месте огород. Там Александр посадил ранние овощи и пряные травы — будет здорово, если они с Элен будут питаться полезными продуктами, выращенными собственными руками. У них было все для простого человеческого счастья — дом, прогулки, море… Элен успела загореть и сияла красотой, как спелое наливное яблочко. Александр никогда прежде не видел ее такой счастливой.
        Вера Александра была по-прежнему крепка. Он ни разу не переступил порог местной крошечной церквушки, но молился ежедневно и подолгу, причем чаще всего на открытом воздухе — в роще или на берегу, возле утеса Черные коровы, где его волосы трепал морской ветер.
        Наступил сентябрь. Небольшой класс был вверен попечению Александра в школе, расположенной в пятнадцати километрах от дома. Его новое служение — а относился он к этому именно так — подразумевало преподавательский труд и общение с двадцатью пятью детишками в возрасте от шести до двенадцати лет.
        Вскоре после начала занятий в музыкальном классе Элен заметила, что устает быстрее обычного. Но волноваться ей долго не пришлось: первое же посещение женской консультации подтвердило ее догадку.
        Ей не терпелось поделиться новостью с супругом. Элен села в авто и к концу последнего урока, когда ученики расходились по домам, была возле школы. Светясь от радости, она остановилась в дверном проеме. Александр обнял ее, поднял и, смеясь, закружил.
        — Дорогая, я так рад, что ты приехала!
        — Осторожнее, Александр! У меня кружится голова!  — улыбнулась в ответ молодая женщина.  — А вдруг мне станет плохо?
        — Глупости! Ты совершенно здорова и прекрасно это знаешь.
        — Но теперь мне нужно быть здоровой за двоих…
        Александр осторожно поставил жену на землю и впился в нее взглядом, не осмеливаясь поверить своему счастью.
        — Ты хочешь сказать, что…
        — Да, Александр! Весной ты станешь папой!
        Он снова, но на этот раз со всей осторожностью, подхватил Элен на руки, присел на край учительского стола и принялся весело напевать. Потом вдруг спросил:
        — Не помню точно, что это за мелодия… Может, я сам ее только что сочинил? Давай назовем ее «Музыка для Од», потому что мы назовем так нашу девочку! Погоди, а если это будет мальчик?
        — У нас будет девочка, я это точно знаю. Я хочу девочку с самого первого дня…
        С недавних пор Александр ездил на работу и обратно на автобусе — его машина поломалась и уже не подлежала ремонту. Поэтому сегодня он сел за руль автомобиля жены и ехать старался как можно осторожнее. Элен это показалось забавным:
        — Я не настолько субтильная, Александр! Ты можешь вести машину нормально.
        — Раз так, мы отправляемся в ресторан! В Онфлёр, потому что именно там мы соединили наши судьбы…
        Через какое-то время беременность Элен стала заметной. По вечерам Александр так тесно прижимался к жене, что трудно было понять, кто из них носит под сердцем ребенка. Спокойные и беззаботные проходили дни. Молодые супруги с нетерпением ожидали появления своей малышки.
        Стены в детской обтянули сатином с наивным орнаментом, поставили эльзасскую колыбель, которую Элен с любовью отреставрировала и украсила.
        Бельевой шкаф в английском стиле стал наполняться пеленками и одеждой для младенца. Не забыли и о подвеске с игрушками, «чтобы малышке снились приятные сны».
        К началу зимы животик у Элен заметно округлился. Беременность от отца она скрывала, поэтому Анри Монсеваль, который приехал к дочке и зятю на Рождество, плакал от счастья, когда этот благостный секрет раскрылся. И все же радость его несколько омрачало сожаление — если бы Франс была жива…
        С некоторых пор Элен стала беспокоить беспричинная, казалось бы, усталость. В январе доктор выразил опасения за здоровье ее и ребенка и попросил молодую женщину побольше отдыхать. Александр взял на себя почти все хлопоты по дому и даже нанял для жены помощницу, которая могла бы подменять ее в музыкальном классе. Но разве могла Элен скучать, несмотря на этот вынужденный отдых? Мысли о малышке занимали ее беспрерывно, да и Александр много рассказывал ей о своих учениках — об их успехах и трудностях. Каждого ребенка он считал уникальным, достойным любви и восхищения.
        — Ты нашел новый путь к Богу,  — с нежностью говорила ему Элен.
        — Это правда. Вера помогает нам строить свою жизнь — вера в человека и в Бога.
        На февраль у Александра была запланирована стажировка в Кане, главном городе региона. Несколько недель подряд он возвращался домой уже поздним вечером. Самочувствие Элен постоянно ухудшалось, но мужу она об этом не говорила — не хотела его волновать.
        Однажды после обеда у нее начались схватки — острые и жестокие, причем их частота быстро нарастала. Элен никак не желала в это верить — ведь еще слишком рано, она только на седьмом месяце беременности! Не может быть, чтобы ребенок уже решил появиться на свет… Она нашла в себе силы подняться на второй этаж, добрела до спальни и упала на кровать. Может быть, если немного полежать, все само собой пройдет? Доктор настоятельно рекомендовал как можно больше времени проводить в постели, но она, конечно, к этому совету не прислушалась.
        Прошло пятнадцать минут, и схватки не только не утихли, но стали совсем уж нестерпимыми. И каждая заставляла Элен корчиться от боли и страха. У нее не было сил даже пошевелиться. С трудом дотянулась она до телефона. Но кому звонить? Телефонный справочник и записная книжка остались на первом этаже, возле второго телефонного аппарата. И она набрала единственный номер, который помнила,  — номер отца. Мсье Монсеваль не утратил своей привычной выдержки, и это немного успокоило Элен.
        — Ты не можешь позвонить мужу и доктору? Дорогая, я все сделаю сам. Я перезвоню тебе через пять минут. Только не вставай с постели!
        Эти пять минут показались Элен бесконечными. Впрочем, ее отец не терял времени даром: через жандармерию Вендури он получил номер жандармерии Ульгата и уже с помощью местных блюстителей порядка вызвал «скорую». Дочь он успокаивал по телефону, пока «скорая» не приехала, после чего пообещал незамедлительно выехать в Нормандию.
        В больнице Элен произвела на свет мертвую девочку. Выяснилось, что младенец умер в ее чреве по меньшей мере два дня назад.

* * *
        Александр узнал обо всем слишком поздно — от соседей, когда приехал домой. Не помня себя от тревоги, он помчался в больницу. Элен к этому времени уже спала под воздействием успокоительных. Он упал на колени возле ее кровати, схватил ее за руку и разрыдался.
        — Господи, за что? Неужели мы мало мучились? Зачем так жестоко нас наказывать? Элен, любимая, какую боль тебе пришлось вытерпеть! И меня не было рядом… Не знаю, что теперь с нами будет. И эта беда случилась с тобой из-за меня! Я один во всем виноват!
        На рассвете медсестра, войдя в палату, нашла его все в той же позе. Уронив голову на одеяло, Александр спал, плечи его нервно подергивались, и казалось, что он все еще плачет. Убедившись, что пациентка спит, она осторожно закрыла за собой дверь, оставляя супругов затворниками своего несчастья.
        Глава 6
        Сожаления
        Пришло время возвращаться домой. Первое, что сделала Элен по приезде,  — это заперла на ключ детскую. Потом она бросилась на кровать и долго плакала. Стоя в дверном проеме, Александр не спускал глаз с жены.
        — Жизнь продолжается, Элен. Нужно как-то жить дальше.
        Не добавив больше ни слова, он спустился к машине, чтобы вынуть багаж.
        В больнице у него было много времени для размышлений. Фраза епископа бесконечно крутилась у него в голове — коварная, причиняющая боль. «За этот грех Небо безжалостно покарает и тебя, и эту женщину!» Как жаль, что он не сразу понял весь ужасающий смысл этого предостережения. Нельзя ставить дела земные превыше божественного. Нужно было дождаться ответа из Ватикана и поступить в соответствии с этим предписанием, даже если в возвращении к светской жизни ему было бы отказано. Следовало подчиниться, не нарушать закон! Теперь же пути назад нет, и священником ему уже никогда не быть. Никогда не произносить проповедей с церковной кафедры, не причащать прихожан хлебом и вином…
        Напрасно ждала Элен от мужа проявления нежности, утешительных слов. Александр замкнулся в себе и бродил по дому, явно мучимый чем-то, что было еще ужаснее того, что они пережили за последние несколько дней. «О чем он думает?»  — спрашивала себя молодая женщина. И когда у нее получалось перехватить его взгляд, Элен невольно вздрагивала — до того он был суровый и отрешенный. Совсем как раньше…
        — Александр, тебе надо успокоиться. Пожалуйста, хоть чуть-чуть побудь со мной! Давай поговорим.
        — И что я тебе скажу?
        — Ты был прав: нам надо как-то жить дальше. У нас будет еще ребенок.
        В ответ прозвучали слова, которые Элен так боялась услышать. Причем боялась с самого первого дня, но поняла это только сейчас.
        — Не нужно было тебя слушать! Я не должен был все бросать и идти за тобой. Господь нас наказал! Слышишь, Элен? Это Он нас наказал!
        На следующий день Александр отправился в Кан, потому что его стажировка еще не закончилась. Элен вернулась к работе. Она боялась, что, лишившись малыша, не сможет спокойно смотреть на чужих детей, но этого не произошло. Более того, от общения с учениками на душе у нее посветлело.
        Александр возвращался домой почти ночью. «Я был очень занят»,  — лаконично заявлял он. Огромное горе в его душе уступило место возмущению и даже цинизму, что не могло не огорчать его супругу. «Ну почему он делает так, чтобы нам обоим было плохо?»  — недоумевала Элен. Разве не сказал он однажды утром, перед отъездом: «Так даже лучше. Рожать детей в браке, который не освящен Церковью,  — это поношение высших законов! Святотатство!»
        Эти горькие слова кровавыми буквами запечатлелись в сердце Элен. Дитя любви, их обожаемая малышка — кем нужно быть, чтобы сказать такое о ребенке? И сможет ли она, Элен, когда-нибудь простить такое ужасное оскорбление?
        Однажды Александр приехал домой раньше обычного. Элен сидела за инструментом. От удивления она даже перестала играть. Муж присел напротив, и их взгляды встретились. На мгновение молодой женщине почудилось, что муж смотрит на нее так же нежно, как и прежде. Трепеща от волнения, Элен подошла к нему и взяла его за руку.
        — Я знаю, что тебе очень плохо, Александр. Но и я страдаю не меньше. Нам нужно поговорить.
        Взгляд его моментально стал ледяным.
        — Не о чем говорить!  — оборвал Александр жену.  — Это я во всем виноват. Доля твоей вины, конечно, тоже есть, но я виноват больше. Я ослушался епископа, и теперь приходится за это расплачиваться.
        Он вышел из комнаты и захлопнул за собой дверь. Элен машинально вернулась за пианино — растерянная, слабая. Сил не было даже на то, чтобы поплакать. Прошел час, может, и больше. Она ощущала себя совершенно опустошенной. В конце концов она встала и поднялась в их с Александром спальню. Мужа там не оказалось. Она легла, но заснуть смогла только через несколько часов, когда Александр пришел и лег рядом.
        У Александра снова начались занятия в школе. Вскоре он объявил жене, что приходить будет поздно, потому что его давно приглашают на собрания молодежной группы и он дал свое согласие. Скоро пасхальные каникулы, и они с группой пойдут в горы — прекрасная возможность для юношей и девушек, выросших в Нормандии, познать все радости восхождения.
        Элен почти все время была одна. Накануне Александр вернулся и вовсе после полуночи. За два дня до начала каникул она не выдержала — собрала маленький чемодан и оставила на столе записку:
        «Я так больше не могу. И не хочу оставаться на Пасху одна, поэтому еду домой, в Вендури. Буду ждать тебя там. Люблю тебя».
        Она обзвонила родителей своих учеников — хотя до праздников оставалось всего два дня — и вызвала такси.
        В поезде Элен могла думать только о них с Александром. Несколько недель прошло с того страшного дня, когда они потеряли ребенка. Почему же Александр не поддержал ее в горе? Прочитав ее записку, он наверняка поймет, как это было несправедливо и жестоко с его стороны, и, пока будет в горах, сможет еще раз все обдумать. А потом приедет за ней, и они все начнут с чистого листа. Элен не сомневалась, что пребывание в родных краях пойдет ей на пользу.
        Анри Монсеваль встретил дочь с распростертыми объятиями.
        — Моя крошка Элен! Какая радость!  — вскричал он.  — Как, ты приехала одна?
        — Александр повел молодежную группу в горы, но на обратном пути он за мной заедет. Я приехала недели на две, не меньше!
        — Тебе следовало меня предупредить! Я бы убрал в твоей комнате, да и во всем доме.
        — Все решилось в последний момент…
        Элен предпочла не посвящать отца в свои семейные проблемы. Он знал, при каких обстоятельствах молодое семейство потеряло ребенка, поэтому свое уныние и очевидную усталость Элен объяснять не пришлось.
        Отец предложил дочери пройтись. Первое, что увидела Элен, был розарий Франс. Очевидно, отец с любовью ухаживал за цветами. Растроганная Элен нежно сжала его руку.
        Они еще какое-то время прогуливались под сенью сосен и пробковых дубов. При виде мест, где она играла в детстве, и летней беседки, в которой они с матерью часто вместе читали, работали или просто беседовали, у молодой женщины на глаза навернулись слезы. Как же она по всему этому соскучилась! Элен пообещала себе, что будет приезжать в родной дом почаще. Не радовало ее и то, что отец со времени их последней встречи как будто еще больше постарел. Морщин у него на лице прибавилось, и они обозначились резче. Она испытала прилив огромной нежности к этому человеку, с которым их так сблизила смерть Франс.
        В доме Анри Монсеваль сохранил все так, как это было при жизни жены. На месте пианино, которое Элен увезла с собой в Нормандию, стоял другой инструмент. Он был открыт, на крышке — несколько нотных сборников. Молодая женщина присела за пианино и несколько минут играла гаммы. Звучание инструмента ей понравилось. Она исполнила кое-что из «Прелюдий» Дебюсси. Анри подошел и положил руку дочери на плечо.
        — Я так соскучился по твоей музыке…
        Потянулись спокойные и похожие один на другой дни. Каждое утро отец и дочь ходили на кладбище, а после полудня Элен садилась за пианино. По вечерам в гостиной или на террасе, если позволяла погода (весна в этом году выдалась поздняя), они читали или разговаривали.
        И никаких новостей от Александра… Пасхальные каникулы подходили к концу, и Элен больше не могла скрывать от отца правду.
        — Я что-то подобное и подозревал,  — сказал Анри Монсеваль, узнав от дочери о частых задержках зятя на работе, о том, что Александр стал замкнутым и раздраженным, и, конечно, о том, что он терзается чувством вины.
        — Я уверен, со временем это пройдет,  — сказал он тихо.  — Но тебе придется запастись терпением. И вернуться в ваш общий дом, в Нормандию.
        — Да, конечно,  — ответила Элен со вздохом.  — Но это не помешает мне пару дней провести в Париже. Мне будет приятно повидаться с Кристианой и Филиппом…
        Несколько часов Элен гуляла по улицам столицы, делала покупки в крупных универсальных магазинах. В толпе она чувствовала себя дискомфортно: всеобщее оживление и шум не приносили желаемого забытья. Наоборот, среди людей она ощутила себя еще более одинокой.
        Что же предпринять? Телефон в квартире Филиппа и Кристианы упорно молчал. Пьер Паскаль, ее бывший импресарио, оказался слишком занят. Он предложил Элен организовать новое турне, но она отказалась. Ей было вполне достаточно музыкальной школы у себя дома, в Ульгате.
        Было глупо с ее стороны не поехать прямиком в Ульгат…Александр наверняка уже вернулся. Но звонить ему ей не хотелось. За все это время он ни разу не соизволил дать о себе знать. Ни разу!
        Перспектива провести еще один тоскливый вечер в скромной гостинице ужаснула Элен. Она остро нуждалась в дружеской поддержке кого-то, с кем можно просто поговорить… Тогда-то она и вспомнила о Люке Ловаре.
        Он сам взял трубку.
        — Элен, сколько лет, сколько зим! Откуда ты звонишь?
        — Я на день-два приехала в Париж.
        — Слышал, ты вышла замуж… Не планируешь снова давать концерты?
        — Нет. Я теперь живу в Нормандии.
        — А сегодня вечером ты свободна? Мы могли бы поужинать вместе.
        — По-приятельски?
        — Ну разумеется!  — смеясь, заверил ее Люк.  — Заеду за тобой в восемь вечера. Я знаю один симпатичный ресторанчик…
        Элен приняла душ, надела простое, но очень элегантное маленькое платье.
        Без пяти восемь она спустилась в холл, чтобы подождать Люка там, и как раз машинально перелистывала журнал, когда перед застекленной дверью гостиницы остановился великолепный белый «мерседес»-кабриолет. Как был далек образ жизни Люка от того, к чему она привыкла в своей Нормандии! Элен с удовольствием села на обтянутое рыжей кожей сиденье, а потом и окунулась в атмосферу роскошного и дорогого ресторана. Она успела от всего этого отвыкнуть, но теперь вдруг снова почувствовала себя счастливой и беззаботной, как в былые дни.
        Люк уже успел загореть. Элен он показался еще более красивым, чем раньше. Она решила ничего не рассказывать ему о своих бедах. Провести с ним приятный вечер, забыться… Непонятно, хорошее ли вино, вкусная еда или шампанское стали тому причиной, но в итоге она рассказала и о своей жизни в Нормандии, о браке, о беременности и о долгих тягостных неделях, пережитых после возвращения из больницы. Люк нежно ее приобнял, и она тут же ощутила физическое влечение, как и при первой их встрече. Он смахнул слезинку с ее щеки, наклонил голову… И Элен, словно в бреду, ответила на его поцелуй. Ему оставалось только взять ее за руку, отвести в машину, а потом и в гостиницу, где он сам взял у администратора ключ. Они вместе поднялись в номер Элен, и Люк повернул ключ в замке.
        Желание Элен, обостренное многомесячным воздержанием, сделало ее совершенно беззащитной. Она набросилась на Люка, стала срывать с него одежду и раздеваться сама, а потом притянула его к себе, приняла в себя… Она отдавалась ему с такой страстью, какой никогда раньше не испытывала — даже под ярким солнцем Балеарских островов. Он несколько раз заставил ее кричать от наслаждения и просить еще, пока наконец, изнемогая от усталости, они не заснули в объятиях друг у друга.
        Утром Люк уехал очень рано, чтобы успеть на работу. Элен осталась лежать на кровати — обнаженная, ощущая приятную истому во всем теле после бурной ночи.
        И вдруг ей стало стыдно. Она почувствовала себя оскверненной. Натянув на себя одеяло, она заплакала и стала мысленно умолять Александра о прощении. Но разве она одна во всем виновата? Разве это не он ее бросил в момент, когда она больше всего на свете в нем нуждалась? Разве не выразился он тогда так ужасно об их ребенке? И все-таки, невзирая ни на что, она его любит… Его и только его! И первым же поездом уедет в Нормандию. Муж вернется вечером домой и увидит ее сидящей за пианино. Им обоим нужно еще немножко потерпеть, и начнется новая, благополучная жизнь…
        — Элен?
        Молодая женщина притворилась, что не слышит, и продолжала играть.
        — Элен!
        Она медленно обернулась. Александр смотрел на нее со слезами на глазах. Он похудел и выглядел утомленным. Ну разве можно было в такой момент на него сердиться? Элен прильнула к нему и почувствовала, как он поднимает ее со стула, нашептывая на ухо:
        — Милая, как я по тебе соскучился!
        Александр обнял ее еще крепче.
        — Я так тебя люблю! Александр, мы оба вели себя глупо. Почему ты не приехал в Дё-Вен меня забрать?
        — Сегодня мне придется вернуться на работу, но зато у нас в распоряжении будет весь вечер!  — проговорил муж, так и не дав ответа на ее вопрос.
        После ужина Элен снова села за инструмент. За столом Александр был очень разговорчив, осыпал ее знаками внимания, но ни словом не обмолвился о проблемах, которые привели к этой вынужденной разлуке. Элен было не по себе. Она бы предпочла объясниться и жить дальше без недомолвок. «Но это ничего,  — уговаривала она себя.  — У меня хватит терпения. Главное, мы снова вместе».
        С первыми аккордами «Сонаты надежды» она поймала взгляд мужа, чтобы ни на мгновение его не отпускать. Когда же произведение было исполнено, Александр подошел, взял ее на руки, поднялся по лестнице к ним в спальню и, все так же крепко прижимая ее к себе, лег на кровать. Их тела стремились навстречу друг другу…
        Это вновь обретенное счастье продлилось несколько дней. И все же Элен терзалась чувством вины. Стоит ли признаваться в измене? Но скрывать что-либо от Александра ей было трудно, и однажды вечером, в гостиной, она решилась:
        — В Париже я встретила Люка Ловара…
        — И?..
        — Мы вдвоем поужинали, а потом…
        Александр оторвал взгляд от книги и, похоже, даже немного побледнел.
        — Что было потом, Элен?  — спросил он.
        — Мне было так одиноко… И мы немного выпили…
        Александр вскочил с кресла.
        — Что ты пытаешься мне сказать? Что ты переспала с Люком?
        — Но ты же сам меня бросил! И мне было очень плохо,  — прошептала Элен в попытке оправдаться.
        Но Александр уже вышел из комнаты, хлопнув напоследок дверью.
        Трое суток он не появлялся дома, правда, Элен было известно, что на работу он ходит. Вечером четвертого дня Александр приехал очень поздно. Она попыталась его удержать, поговорить с ним:
        — Александр!
        Смерив ее взглядом, он прямиком направился в спальню. «Слава богу, он хотя бы дома!  — подумала Элен.  — Со временем все образуется…»
        Но шли дни, а отношение Александра к жене не менялось. Он избегал любых разговоров, а если Элен о чем-то спрашивала, отвечал односложно. И старался проводить дома как можно меньше времени.
        Очень скоро молодая женщина лишилась сна и аппетита, однако ее супруг, казалось, ничего этого не замечал. Как и того, что она часто плачет. Вечером, когда Александр приезжал с работы, выяснялось, что он уже успел где-то поужинать, а потому, выпив одну-две порции виски, он бормотал едва слышно: «Доброй ночи!»  — и уходил спать.
        Элен совсем выбилась из сил. Ничего хуже, чем это одиночество вдвоем, она даже не могла себе представить. И была слишком слаба, чтобы с этим мириться. После смерти матери она испытывала постоянную потребность в ком-то, с кем можно поговорить, кому можно довериться, на кого опереться… Если она с кем-нибудь поговорит, разве это может обидеть Александра? И вот однажды днем она позвонила Люку.
        — Я схожу с ума! Это не может так продолжаться! Я потеряла ребенка, и мне приходится в одиночку переживать это горе! И, что самое худшее, вместо того чтобы утешить, Александр наговорил гадостей. А теперь меня игнорирует…
        Люк все выслушал, попытался найти слова утешения.
        — Приезжай и поговори со мной!  — попросила она.
        — Хорошо, я приеду завтра же!
        Уже на следующий день, вскоре после полудня, Люк стоял на пороге. Всхлипывая, Элен прильнула к его груди. Мужчина ласково обнял ее за плечи.
        — Как не стыдно встречать доброго друга слезами!
        Элен заставила себя улыбнуться. Наскоро показала гостю сад, а потом и дом. У дверей спальни замерла в нерешительности, ощутив, как по телу пробежала дрожь желания. Каждую ночь она спит здесь с мужчиной, которого любит и который больше к ней не прикасается… Закончится ли когда-нибудь этот кошмар? Так хочется, чтобы кто-то о ней позаботился…
        Люк нежно обнял ее и поцеловал. А потом толкнул дверь, и она распахнулась.
        — Мы не дети, Элен. И хотим одного и того же…
        Элен закрыла глаза. Не прошло и минуты, как она, раздетая, уже была на кровати и думала только о предстоящем удовольствии. Оно заставит забыть обо всем…
        И вдруг она ощутила чье-то присутствие. Приподнялась на локтях… Бледный как простыня, на них смотрел Александр. Он застыл на месте, будто парализованный. С душераздирающим криком она потянула на себя простыню, чтобы прикрыться, соскочила с кровати и упала перед мужем на колени. Александр нашел в себе силы отвернуться и выйти из спальни. Пошатываясь, как пьяный, он побрел вниз по лестнице. Элен вскочила на ноги и крикнула ему вслед:
        — Александр, выслушай меня! Выслушай, умоляю!
        Она попыталась побежать за ним следом, но простыня стесняла движения. Александр скрылся из виду. Все случилось слишком быстро…
        Элен так и осталась стоять на лестнице, вцепившись в перила и жалобно приговаривая: «Александр, любовь моя… Что я наделала?! Я люблю только тебя…»
        За это время Люк успел кое-как одеться и, проходя мимо молодой женщины, что-то ей сказал, но Элен не разобрала слов. Как не услышала и шума отъезжающего автомобиля Люка. Единственное, о чем она могла сейчас думать,  — это о том, что Александр ушел навсегда. Она плакала, молилась Богу, просила мать о помощи. После смерти Франс ее жизнь стала сплошной чередой неудач и страданий. Но, может, Александр прав и ее наказывает сам Господь? Может, это — худшее из наказаний?
        И все же в истерзанном сердце Элен еще не угасла надежда, которая и давала ей силы жить: Александр никуда не уехал. Она знала, что муж поселился в маленькой квартирке при школе, которую держат специально для приезжих учителей и которая до этих пор пустовала. Она даже изловчилась и узнала номер его телефона. Много раз она звонила ему, но сказать успевала только: «Александр, пожалуйста, выслушай меня!»,  — после чего муж все так же молча бросал трубку.
        Запастись терпением и ждать, надеяться, давать детям уроки музыки… Весь июль Александр проведет в горах, а она поедет отдохнуть в Вендури. А потом? Неужели он всю жизнь будет от нее прятаться? Неужели она обречена на вечное ожидание, перемежающееся редкими всплесками счастья?
        Элен понимала, как сильно провинилась перед супругом, но разве сам он сделал хоть что-то, чтобы отвести удары судьбы? Почему он не хочет хотя бы попытаться ее понять, простить?
        Домой в Ульгат Элен вернулась в конце лета. Однажды вечером, в последнюю неделю августа, когда она, устроившись в гостиной, читала и одновременно слушала музыку, в дверь громко постучали и вошел Александр. Забыв обо всем на свете, Элен вскочила и бросилась в его объятия. Он мягко отвел ее руки, прошел к бару и налил себе выпить. «Если ты, конечно, не против…»  — пробормотал он, садясь в кресло.
        — Элен, я попросил о переводе в Африку и только что получил положительное решение. Маленькой деревенской школе нужен учитель. Там я буду чувствовать себя нужным. Я хочу как следует поразмыслить о своей жизни, о том, что пережил с тобой. Сегодня я пришел за вещами и документами.
        Стараясь не заплакать, Элен встала к нему лицом. Она чувствовала: ей нужно что-то сказать, попытаться его разговорить, удержать хотя бы на сколько-то секунд…
        Случилось все так, как она и хотела: разговор зашел о том, почему их союз дал трещину. Говорили спокойно, как и подобает взрослым, разумным людям; Александр время от времени подливал себе виски. Проходил час за часом, а он все не спешил уходить. Элен даже почудилось, что его глаза, которые от алкоголя блестели ярче обычного, смотрят на нее с большей нежностью. А временами в них проблескивало явное вожделение, отчего она каждый раз вздрагивала.
        — Сядь поближе!  — вдруг произнес Александр изменившимся голосом.
        Он поймал Элен за талию, усадил к себе на колени и стал целовать, а руки тем временем заново открывали для себя ее тело, которое когда-то так жадно ласкали. Вскоре она была уже наполовину обнажена, и Александр страстно целовал ее груди, отвлекаясь на мгновение только затем, чтобы впиться губами в ее губы. Бедра женщины сжимались и разжимались от прикосновений, которые сводили ее с ума.
        Между поцелуями Элен прошептала:
        — Пожалуйста, только не останавливайся!
        Тогда он резко встал и перенес свою хрупкую ношу в спальню. Когда она была уже на кровати, он снял с нее все то, что оставалось из одежды, причем губы его между поцелуями шептали:
        — Элен, это будет в последний раз… А потом я покину тебя навсегда! Хотя я очень люблю тебя. Одному только Господу известно, как я тебя люблю…
        Эти ужасные слова вонзались в сознание Элен, как кинжалы. Но она была так взбудоражена и так страстно желала Александра, что окончательный смысл их от нее ускользал. Такого возбуждения она в жизни не испытывала. Поразительная алхимия эротизма! От звериной страсти Александра и страха его потерять голова у Элен шла кругом. И, даже сгорая в огне неистовых ласк, она спрашивала себя, чем закончится эта безрассудная схватка. Но все произошло очень быстро. Усталые и насытившиеся, они с Александром упали на простыни. Он заснул первым. Элен же не смела шевельнуться, чтобы не нарушить то, что, возможно, было всего лишь сном. И не сводила глаз с мужчины, на котором сосредоточилась теперь вся ее жизнь.
        — Любовь моя, прошу тебя, не уходи!  — прошептала она.  — Останься со мной! Мы будем счастливы. Прости меня! Дай нам шанс…
        Но на следующее утро, с рассветом, Александр встал, оделся, взял то, за чем приходил, и все так же молча направился к своей машине. И напрасно Элен на коленях умоляла, обнимала его ноги, кричала, что жить без него не может. Он высвободился, сел за руль и уехал.
        Элен осталась сидеть возле входной двери. Обезумев от горя, она молилась и просила Господа о прощении. Что теперь с нею будет? Последние силы ее покинули. Казалось, еще немного — и ее тело и разум станут пустыми, а потом расплавятся… Едва понимая, что делает, она порывисто встала, прошла в гостиную и упала в кресло.
        Элен не сразу пришла в себя, не сразу осознала, какое несчастье на нее обрушилось.
        Теперь она одинока — абсолютно и отвратительно одинока, и не на неделю или пару месяцев, а на всю жизнь! Потому что ее жизнь — это Александр. И никто другой. И ее короткая интрижка с Люком, причинившая столько бед,  — лишь подтверждение этому.
        Что же делать? Может, вернуться в Вендури, к отцу, и снова, до полнейшего забытья, давать концерты? Но тогда пришлось бы продать дом в Нормандии… Даже мысли об этом Элен не допускала. Здесь не будут жить чужие люди, она никому не позволит хоть что-то изменить в этом доме, уничтожить воспоминания о своем эфемерном счастье…
        Нет! Она должна остаться, чего бы это ни стоило. И жить дальше. А там — кто знает?..
        Определившись с планами, Элен взялась за работу. Близилось начало учебного года. В прошлом году из-за беременности, а потом и своего горя и семейных проблем она почти забросила занятия музыкой с детьми. Теперь Элен твердо решила, что возьмется подготовить несколько человек к поступлению в консерваторию. И будет посвящать как можно больше времени самым талантливым. Тем более что на занятия к ней уже записались семь новых учеников…
        Не рассчитывая на счастье — а возможно ли оно для нее теперь?  — Элен надеялась по меньшей мере обрести душевный покой.
        Со своими туманами и коротким световым днем пришел сентябрь. Однажды утром Элен сильно стошнило. После ухода Александра она совершенно перестала заботиться о своем здоровье, и даже теперь не встревожилась — решила, что это не болезнь, а следствие психологической травмы. Но на следующий день, и на следующий тошнота никуда не делась.
        «Нет!  — думала она.  — Этого просто не может быть…»
        Местный доктор, молодой и симпатичный мужчина, наблюдал Элен во время ее первой беременности и знал, что с мужем они расстались. Его загорелое лицо осветилось улыбкой:
        — Поздравляю, мадам! Вы снова беременны!
        Увидев, что пациентка как будто бы и не рада, он добавил:
        — Думаю, ребенок появится на свет в мае. Май — месяц девочек… Как вы ее назовете?
        — Я не знаю…  — пробормотала Элен.  — Если будет девочка, то Вероника. Моему мужу нравилось это имя. Хотя я даже не знаю, в какой он сейчас стране…
        — Это нетрудно выяснить. Хотите, я этим займусь?
        — Нет! Не нужно! Он ничего не должен знать!  — попросила Элен доктора.
        А вдруг Александр ей не поверит? Вдруг решит, что ребенок от Люка?
        — Хорошо, оставим пока эту тему,  — согласился он.  — Позже вы, быть может, передумаете.
        — И что мне теперь делать?
        — Думайте о своем малыше, мадам. Думайте о нем!  — И уже с большей серьезностью доктор продолжил:  — Все будет хорошо. Поскольку первая беременность была проблемной, этой мы уделим намного больше внимания. Постарайтесь не тревожиться и радуйтесь жизни, тем более что это у вас уже прекрасно получается!
        Элен вернулась домой в состоянии легкой растерянности. Все это было так неожиданно… Но минуты шли за минутами, и она вдруг почувствовала, как ее наполняет нежданное ощущение счастья. Теперь у нее была цель в жизни…
        Глава 7
        Новая жизнь
        К Элен вернулось хорошее настроение. С тех пор как она узнала о своей новой беременности, все представлялось более простым, тем более что доктор сдержал обещание и навещал ее очень часто. Большой любитель музыки, однажды он попросил ее что-нибудь сыграть и с тех пор заезжал к Элен едва ли не каждый день, покончив с утренними консультациями, чтобы послушать музыку или просто поболтать. Иногда доктор Бернар привозил несколько старых дисков из своей коллекции, и они подолгу молча слушали записи концертов, которые невозможно уже было найти в свободной продаже.
        Не прошло и месяца, как они уже были на «ты» и по-приятельски целовали друг друга в щеку при встрече.
        — У тебя я могу хоть немного передохнуть,  — сказал однажды Бернар, наливая себе в стакан щедрую порцию виски.  — Целый день беготни по пациентам — это утомительно. А твой дом — настоящая мирная гавань…
        — Которая к тому же ежедневно обеспечивает тебя порцией спиртного,  — пошутила Элен.  — Не слишком ли это часто для доктора?
        — Не думаю. Доктора — тоже люди, и у них могут быть свои недостатки…
        И он засмеялся так естественно, так заразительно, что Элен невольно улыбнулась. Как приятно поговорить с простым, искренним человеком, которому, кажется, любая задача по плечу! Общение с доктором благотворно влияло на Элен. К тому же и беременность ее протекала вполне благоприятно.
        Бернар, не спускавший со своей музыкальной пациентки глаз, еще три недели назад запретил ей ехать в Вендури на Рождество.
        — Ты полностью здорова, Элен, но предосторожности ради лучше остаться дома. Мало ли как тебя там встретят…
        — Тогда я попрошу папу приехать.
        — С удовольствием с ним познакомлюсь! Тем более что мы в некотором роде коллеги,  — прибавил Бернар с улыбкой.  — Но прежде ты должна приехать к нам в гости, познакомиться с моей женой и детьми.
        — Боюсь, могут пойти разговоры…
        Помолчав немного, Бернар сказал:
        — Думаю, Сандрин ты понравишься.
        — Я на это надеюсь.
        После непродолжительного колебания лицо доктора вдруг посерьезнело.
        — Конечно, трудно устоять перед очарованием такой красивой женщины, как ты, Элен, но… С тобой я бы не смог ограничиться простой интрижкой. Поэтому между нами ничего и никогда не будет, понимаешь?
        На щеках Элен выступил румянец.
        — Мне с тобой очень хорошо, Бернар, но ты знаешь, что люблю я Александра.
        — Значит, крепкая дружба — единственное, что нам остается!
        Перед уходом вновь повеселевший Бернар еще раз напомнил о приглашении.
        — Так ты согласна? Приехать к нам на ужин… скажем, завтра вечером? С Сандрин мы уже об этом говорили.
        — Хорошо!
        Бернар оказался прав: Элен и Сандрин моментально прониклись взаимной симпатией. А вскоре наступило и время рождественских праздников. Анри Монсеваль, которого известие о новой беременности дочки очень обрадовало, провел в Ульгате несколько дней. Но в момент отъезда не стал скрывать своего беспокойства.
        — Пожалуйста, присмотрите за Элен!  — попросил он Бернара, который предложил отвезти старика на железнодорожный вокзал.  — И держите меня в курсе, если хоть что-то пойдет не так!
        Бернар постарался его успокоить:
        — На этот раз беременность протекает идеально. А кто у вас родится — красавица внучка или чудесный внук,  — вы скоро узнаете!
        Прошла зима. Яблоневый цвет укрыл нормандские равнины бело-розовой вуалью.
        Элен просто светилась от счастья. Недавнее УЗИ показало, что в своем лоне она носит долгожданную дочурку.
        С Сандрин они по-настоящему подружились, и супруга доктора днем часто приезжала к ней в гости. Их с Бернаром дети, Бертран и Натали, тоже обожали эту чудом появившуюся в их жизни «тетушку».
        На своих учеников Элен просто нарадоваться не могла, и было уже решено, что четверо из них будут поступать в консерваторию.
        Конечно, она сожалела о том, что не сможет присутствовать на их вступительных экзаменах,  — в конце мая в ее жизни должно было случиться более значительное событие.
        Маленькая Вероника появилась на свет двадцать пятого мая в присутствии Бернара и Анри Монсеваля, который заблаговременно приехал в Ульгат. В критический момент, когда дитя должно было вот-вот выйти из лона, Элен, корчась от боли совсем уж нестерпимой, впилась ногтями в руку Бернара и закричала:
        — Александр!
        И, словно эхо, ей ответил писк младенца.
        — Это девочка, как ты и мечтала!  — объявил Бернар.
        Он осторожно положил ребенка матери на живот. Взволнованная Элен потянулась к малышке, чтобы ее погладить. Внешнее сходство девочки с Александром поражало.
        Элен захотелось плакать, но от радости. Теперь она уже не одна, и с этим следовало считаться: крошечному беззащитному существу нужны вся ее любовь и забота.
        Говорят, удача никогда не приходит одна… По возвращении домой Элен ждала еще одна радость: трое из четверых ее учеников стали студентами музыкального вуза. «Все-таки я не зря старалась!  — с гордостью думала Элен.  — И не так уж бесполезна моя жизнь, как иногда мне казалось…»
        Не хватало ей только одного, но об этом она запрещала себе думать.
        Близился конец учебного года, и следующие пару месяцев Элен намеревалась полностью посвятить дочери. Она заперла двери и ставни своего коттеджа и с легким сердцем уехала на родину, в Прованс, где не была вот уже целый год.
        Каникулы получились чудесными. Маленькую Веронику природа наградила покладистым и веселым нравом, и она практически не плакала, а тельце ее под лучами яркого прованского солнца покрылось красивым золотистым загаром.
        На обратном пути из Италии, где они проводили отпуск, Бернар и Сандрин с детьми заехали погостить в Дё-Вен. Это был удобный случай, чтобы окрестить Веронику: Бернар стал бы для нее идеальным крестным, а крестной — Кристиана, которая как раз приехала с мужем к своим родителям в Канны. Погода в день крестин стояла прекрасная, так что единственным, что омрачало общую радость, было… отсутствие отца. Для себя Элен уже давно решила: она сделает все, чтобы позже ее дочка от этого не страдала.
        Шли дни, недели, месяцы. Мать с дочкой давно вернулись в Ульгат, начался новый учебный год в музыкальном классе. Свободного времени у Элен почти не было. Вероника на радость всем росла, как грибочек после дождя. Это было жизнерадостное дитя, и день ото дня она становилась все краше. Первый смех, первый зубик, первые самостоятельные шаги… Элен тщательно записывала все в альбом и каждую его страничку украшала фотографиями. Позже она сможет пережить эти моменты заново… И Александр тоже, если, конечно, наступит тот день, когда…
        Вероника отпраздновала свой третий день рождения. Она любила подолгу играть одна, особенно в саду возле дома. Однако часто случалось, что, любопытная, как все дети, она вбегала в класс посреди занятия и показывала свою новую находку — земляного червя или улитку.
        — Мамочка, что это?  — спрашивала она, и ученики Элен каждый раз от души хохотали.
        Вскоре после дня рождения дочки Элен получила из Парижа письмо. Почерк Александра узнала сразу. С бьющимся сердцем вскрыла конверт. На листе оказалось всего несколько строк:
        «Элен, нам нужно встретиться. В Ульгат приезжать не хочу — слишком много воспоминаний, и плохих и хороших. Во вторник утром буду ждать тебя на террасе гостиницы «Ла-Каравель», что на улице Лепольмье, в Онфлёре. Пожалуйста, приезжай к девяти часам. И, если не трудно, напиши или позвони в гостиницу в Париже, где я сейчас живу, чтобы я знал, приедешь ты или нет.
        Александр».
        Ниже были указаны адрес и номер телефона гостиницы в Париже. Что все это могло означать? Зачем назначать встречу в Онфлёре — городе, с которым и у него, и у нее связано столько прекрасных воспоминаний?
        Бернар, как обычно, заехал к Элен незадолго до полудня. Хозяйку дома он застал сидящей в кресле. Вид у нее был растерянный. Он сразу понял, что случилось нечто из ряда вон выходящее.
        — Неприятные новости? От кого?
        — Прочти сам! Не знаю, что об этом думать.
        Элен подала ему письмо, и Бернар пробежал его глазами.
        — И ты поедешь?
        — Конечно.
        — Выслушай меня внимательно, Элен! Сейчас у нас пятница, и на раздумья у тебя есть три дня. Приезжай сегодня вечером к нам, и мы втроем, вместе с Сандрин, все обсудим!
        Было решено, что в понедельник Элен с дочерью останется ночевать в доме друзей и на следующее утро она поедет в Онфлёр одна. Но надо ли рассказывать Александру о том, что у него есть дочь? Да или нет?
        Нет. По крайней мере, не раньше, чем он скажет, что ему, собственно, нужно. Бернар настаивал на том, что нельзя форсировать события и предпринимать что-либо, способное нарушить то хрупкое равновесие, в котором Элен пребывала последние месяцы. У них с Сандрин был повод для тревоги: Элен еще не набралась сил и ее чувства к Александру были более чем живы. Хотя встретиться им бы пришлось, рано или поздно…
        Элен в то утро проснулась очень рано. Наверное, из опасения опоздать на свидание, упустить свой единственный, такой драгоценный шанс… Она умылась, причесалась, выбрала очень сдержанный наряд. Потом долго кружила по комнате, выпивая чашки кофе одну за другой и вспоминая их с Александром счастливые моменты.
        Неожиданно Элен поймала себя на мысли, что память ее как-то уж слишком избирательна и, если быть с собой честной, «средняя величина» счастья в ее случае весьма невелика.
        По дороге в Онфлёр все ее мысли были только об Александре.
        Воображение рисовало ей множество вариантов развития событий. Она спрашивала себя снова и снова, о чем же он хочет поговорить, и сердце ее при этом то учащенно билось в предвкушении радости, то обрывалось от отчаяния.
        Бумажной салфеткой она то и дело вытирала влажные ладони. Ощущение было такое, будто у нее сольный концерт и пора на сцену…
        Что это — страх оказаться не на высоте? Опасение увидеть человека, который очень сильно переменился, и осознать, что диалог между ними невозможен? Или боязнь не получить отклика на свою любовь, которая до сих пор жива?
        Увидев дорожный указатель с надписью «Онфлёр», Элен с удивлением поняла, что приехала. По пути она не заметила ничего интересного, ни одна деталь пейзажа не привлекла ее внимания. Многие километры проехать чисто рефлекторно, будучи мыслями где-то далеко-далеко… Так же механически она припарковала машину возле гостиницы «Ла-Каравель».
        Хотя Элен приехала раньше условленного времени, Александр уже ждал ее на террасе за чашкой кофе. Увидев ее, он встал. Он сильно похудел, шевелюру местами посеребрила седина. Молодая женщина замедлила шаг, стараясь собраться с силами.
        Сомнения одолевали Элен. Идти дальше? Сбежать? Она не соображала ни где она находится, ни как заговорить с человеком, которого она так любит и который тем не менее настолько не похож на бережно хранимый в памяти образ?
        — Здравствуй, Элен! Присядь, нам предстоит долгий разговор. Здесь нас никто не потревожит. Заказать тебе кофе?
        Элен кивнула, будучи не в силах произнести ни слова.
        — Кое-что я предпочел бы сказать сразу,  — продолжал между тем Александр.  — Я хочу, чтобы мы развелись. Я мог бы, конечно, сообщить об этом в письме, но подумал, что при личной встрече все-таки лучше…
        И он стал рассказывать о своей жизни за границей — трудной, выматывающей. О том, как ему хотелось все начать с чистого листа, забыть годы, прожитые в сане священника, забыть Ульгат, дом и в особенности ее, Элен. Но однажды ночью — он пробыл в Африке еще только месяца три или четыре — он увидел страшный сон. В нем была Элен, но только без лица. Он проснулся весь в поту, с ее именем на устах: «Элен! Элен!» Вскочил с кровати, подбежал к грубо сколоченной этажерке, где хранились книги и документы, хотя прекрасно знал, что не захватил с собой ее фотографий… Тот ночной кошмар стал его ежесекундной реальностью. Он понял, что все еще любит жену и будет любить всегда, но и ту картину ему ни за что не забыть — Элен и Люк, голые, в постели…
        Он не мог спать, потерял аппетит. В итоге его отправили в больницу, находившуюся в крупном населенном пункте. Оттуда на работу в свой удаленный от всех путей сообщения поселок он больше не вернулся — его взяли в передвижную команду учителей, организующих школьное обучение по всей стране.
        — Мне дали полугодичный отпуск, и я вернулся во Францию,  — закончил Александр свой рассказ.  — Элен, эти четыре года я не прекращал думать о тебе. И я знаю, что всегда буду тебя любить. Но знаю и то, что не смог бы жить с тобой, не смог бы забыть… Ты причинила мне слишком много боли. О ненависти нет и речи, но я все равно хочу, чтобы мы развелись. Ты сможешь наладить свою личную жизнь… Ты согласна?
        — Да.
        Это единственное, что она смогла из себя выжать. Элен встала и, не добавив ни одного слова, даже не прикоснувшись к кофе, пошла к своему авто. Долгий монолог Александра она выслушала, даже ни разу не шелохнувшись. И только теперь слезы медленно покатились по ее перекошенному от душевной муки лицу, оставляя две влажные дорожки. Но вряд ли Александр видел эти слезы…
        Она шла, не осознавая, куда несут ее ноги, а в голове крутилась одна мысль: Александр приехал только затем, чтобы попросить развод! Сев за руль, Элен механически выехала на дорогу, ведущую домой, в Ульгат.
        Бернар начал терять терпение. Элен обещала позвонить и сказать, успеет ли она вернуться к обеду. Но скоро полдень, а звонка все нет!
        — Нельзя было отпускать ее одну!  — твердил он.  — Это наша ошибка!
        Супруга как могла старалась его успокоить:
        — Думаю, еще рано волноваться…
        — Может, ты и права. Но у меня плохое предчувствие,  — отозвался Бернар, глядя на маленькую Веронику, которая играла в саду с Бертраном и Натали и, конечно же, понятия не имела о тревогах взрослых.
        Час дня… Никаких вестей от Элен. Бернар и Сандрин позвали детей к обеденному столу. Во время еды разговаривали мало, и после кофе Бернар встал и вышел. Вернулся он через пару минут:
        — Я пытался дозвониться до Элен, но у нее дома никто не берет трубку. Сегодня у меня несколько выездных пациентов, но сначала я заеду к ней…
        Около одиннадцати утра Элен была уже дома. Она прямиком направилась в ванную, достала из шкафчика баночку с таблетками. Взгляд у нее был неподвижный и пустой. Прихватив с собой початую бутылку виски и едва волоча ноги, она поднялась в спальню. Тяжело осела на кровать и стала глотать снотворное, запивая каждую таблетку спиртным. Эту операцию она повторила много раз, до тошноты, пока баночка не опустела. Поставив бутылку на пол, Элен вытянулась на кровати и стала ждать, пока ее покроет ночь. Глядя перед собой помутневшими глазами, она напевала любимые мелодии, которые когда-то так мастерски исполняла. Наконец комната закружилась и Элен почувствовала себя пьяной, опустошенной и… радостной? Это было похоже на эйфорию.
        Потом потолок вдруг почернел и на нем проявились звезды и белые всполохи. По телу Элен пробежала дрожь. Она представила, как теряется в бескрайних просторах, под открытым небом. Попыталась закрыть глаза, чтобы поскорее все забыть…
        Ей вдруг стало очень холодно. Она старалась ни о чем не думать, скрестила руки на груди, а потом снова их раскинула, уронила в пустоту, которая уже проникала понемногу в ее вены…
        В половине третьего Бернар нажал на кнопку звонка, подождал немного и повернул дверную ручку. Дверь оказалась не заперта. Может, Элен так нервничала, что попросту забыла повернуть ключ в замке? Или, может, она уже вернулась? Он вошел в гостиную. Никого…
        — Элен? Это я, Бернар!
        Он быстрым шагом прошел в спальню. Там он и нашел Элен — безжизненно лежащей на кровати.
        Первой мыслью было: молодая женщина спит. Но уже через мгновение в глаза бросились мелкие детали мизансцены, какую ему уже не раз доводилось видеть.
        Пустая аптечная баночка… Стакан… Бутылка со спиртным… И бледное как смерть, бездыханное создание с лицом, пугающим своею безмятежностью… Вот только на этот раз речь шла о дорогом для него человеке. Сердце у Бернара болезненно сжалось. Понадобилось несколько секунд, чтобы он смог взять себя в руки и оказать Элен первую помощь, а потом дрожащими пальцами набрал номер скорой помощи.
        Да, пациентка нуждается в срочной госпитализации! Хотя, быть может, было уже слишком поздно…
        Элен доставили в больницу, где Бернар передал ее коллеге, которому полностью доверял.
        — Вот это лекарство она приняла,  — и он подал другу упаковку из-под снотворного.  — И запивала его виски — рядом с кроватью я обнаружил бутылку.
        — Что ж, попробуем ее вытащить! Ты знаешь эту рутину: промывание желудка, внутривенные вливания, а потом пребывание в реанимации под постоянным присмотром. Надеюсь, особых проблем не возникнет.
        — Это была бы катастрофа! У нее маленькая дочка. Пожалуйста, держи меня постоянно в курсе. Мне еще нужно побывать у нескольких пациентов.
        — Конечно!
        — А вечером мне придется уехать в Париж,  — вдруг добавил Бернар, которого осенила одна идея.
        Конечно, он поедет в Париж и встретится с Александром! Тем более что адрес гостиницы у него есть…
        Доктор постарался побыстрее покончить с визитами и попросил молодого коллегу подменить его на день-два — на случай, если кому-то понадобится консультация,  — после чего поспешил домой. Жене он с порога объявил о своем намерении:
        — Не знаю, что даст эта встреча, но, думаю, Александр должен знать о том, что произошло!
        — Я полностью с тобой согласна,  — отозвалась Сандрин.
        Бернар собрал чемодан, поцеловал супругу и детей.
        — Вернусь завтра!  — пообещал он.
        Сел в машину и уехал.
        Не менее получаса Бернар провел в холле парижской гостиницы. Его заверили, что мсье Руфье скоро должен прийти.
        Появился Александр только около половины восьмого.
        Бернар поспешил ему навстречу:
        — У меня к вам серьезный разговор!
        Узнав доктора, с которым ему доводилось встречаться пару раз во время первой беременности Элен, Александр досадливо поморщился:
        — Что вам нужно?
        — Поговорить с вами, как я уже сказал! Но не тут.
        — Вы приехали по просьбе моей жены? Она что, будет преследовать меня до конца моих дней?
        У Бернара сжались кулаки, но он постарался совладать с нарастающим гневом.
        — Элен сейчас между жизнью и смертью!
        Александр побледнел, зашатался.
        — Что?  — произнес он шепотом.
        — Но я думаю, что она все-таки выкарабкается. Идемте, мне многое нужно вам рассказать. Вы уже ужинали?
        — Нет,  — механически ответил Александр.
        — Значит, поговорим в ближайшем ресторане. Я полдня ничего не ел и едва держусь на ногах.
        Они устроились друг напротив друга за столиком, стоящим в стороне от остальных. Не вдаваясь в ненужные подробности, Бернар рассказал Александру обо всем, что произошло со времени его отъезда. Тот схватился за голову.
        — У меня есть дочь?
        — Да. Ее зовут Вероника, и ей уже три года. Она родилась через девять месяцев, почти день в день, после вашей с Элен последней встречи.
        — Но почему она мне не сказала?
        — Потому что вы вели себя как кретин!
        Александр не пытался возражать. Он принял оскорбление как нечто заслуженное.
        — Правда, Элен вела себя не лучше!  — Тон Бернара несколько смягчился. Он посмотрел на часы.  — Нужно позвонить в больницу, а потом — жене. Подождите меня здесь.
        — Как она?  — Александр едва не сорвался на крик, когда доктор вернулся.
        — Самое страшное позади, но Элен еще не пришла в сознание. Она в коме. Более точный прогноз врач сможет дать не раньше чем через двое суток. А потом еще пять-шесть дней ей придется провести в больнице, под наблюдением медперсонала.
        Александр беззвучно заплакал.
        — Завтра утром мы вместе поедем в Ульгат. И вы сами увидите… увидите, что вы наделали!
        — Я сам не знаю, на каком я сейчас свете… Я люблю ее больше жизни!
        — И вы сказали ей об этом там, в Онфлёре?
        — Нет. Я сказал, что хочу развестись…
        — Чурбан безжалостный!
        — Как забыть, что она со мной сделала?  — пробормотал Александр.
        Бернар взял его за руку и резко встряхнул:
        — Что? Вы же были священником, и вот теперь вы говорите, что не можете забыть, не можете простить? Тогда вы виноваты не меньше нее, а может, и больше!
        Совершенно потерянный, Александр уронил голову на сложенные в молитвенном жесте руки.
        — Ничего хорошего из вашего желания наказать Элен не получится,  — заговорил Бернар уже спокойнее.
        Александр вскинул голову:
        — Наказать Элен?
        — Да. Подсознательно вы все еще на нее злитесь. Ведь это ради нее вы отказались от духовного сана… Послушайте, что я вам скажу! Что, если все это — воля Божья? Подчинитесь ей и идите по этому новому пути. Любить человека — это еще один способ любить Бога.
        Доктор немного помолчал, потом добавил:
        — И это говорю вам я, который в Бога вообще не верит!
        Доедали они свой ужин в полном молчании. Александр ел мало, но, судя по выражению его лица, он совладал с эмоциями и даже принял какое-то решение. И вдруг он посмотрел на доктора и сказал:
        — Благодаря вам, Бернар, я посмотрел на все это другими глазами. Наверное, просто должен был найтись человек, который указал бы мне, в чем состоит мой долг…
        Глава 8
        Возможное будущее
        Элен медленно склонила голову к одному плечу, потом к другому, покачала ею из стороны в сторону, словно от чего-то отказываясь, и наконец открыла глаза. И сразу отвела взгляд от окна, из которого бил слишком яркий свет. Пробежала взглядом по белым стенам, стараясь ухватиться за узнаваемую деталь. Бесполезно… В безликом декоре сознание не находило опоры.
        Кто-то сидит возле кровати… Два человека сидят и смотрят на нее, отмечая малейшее движение. Два силуэта, освещенные сзади, из-за чего она никак не может рассмотреть лиц…
        Она не хочет ни о чем думать. Она слишком устала. Глаза закрываются сами собой…
        Бернар первым нарушил тишину в палате:
        — Еще слишком рано для разговоров. Ей нужно отдохнуть, прийти в себя. Сейчас нам лучше уйти и вернуться вечером. Думаю, она выкарабкалась и ничего страшного уже не произойдет. Мои коллеги проведут все необходимые процедуры, и через несколько дней вы сможете забрать ее домой.
        Александр не проронил ни звука. В горле стоял ком невысказанных извинений.
        Вспомнилось все — горе, разочарование, ощущение, что отныне все потеряно, приступ депрессии, желание покончить с жизнью.
        Теперь Элен страшно злилась на себя за то, что поступила так легкомысленно и даже не подумала о дочери, которой необходима и которая ей дороже всего на свете…
        Чувство вины сменилось решимостью сохранить то, что имеет. Она станет самой ответственной и заботливой матерью, и их с дочкой жизнь будет светлой и счастливой!
        Самочувствие молодой женщины быстро улучшалось. Она изображала слабость только для того, чтобы не разговаривать с Александром, которого теперь ненавидела всеми фибрами души.
        Да и что она могла ему сказать? Она хотела бы забыть этого человека и все, что когда-либо было с ним связано.
        Но теперь игнорировать его было трудно: он постоянно был рядом, навязывал ей свое присутствие, следовал за нею, как тень. И вызывал брезгливую жалость своей печальной физиономией и исполненными раскаяния речами.
        В машине скорой помощи, на которой Элен должны были отвезти домой, он сел с ней рядом, и она не стала возражать.
        — Я побуду с тобой еще день или два,  — сказал он.  — На случай, если что-то понадобится. Потом, когда силы к тебе вернутся, мы сможем обо всем поговорить. И, если ты велишь мне уйти, я уйду.
        Элен ничего на это не ответила. Она смотрела куда-то мимо него. Быть может, в будущее?
        На третий день пребывания дома, под сенью старых и узловатых, усеянных плодами яблонь, Элен решила наконец заговорить с Александром. До этого момента она пряталась за стеной молчания, хотя прекрасно отдавала себе отчет в том, что только усугубляет ситуацию, которую так или иначе придется разрешить.
        Александр помог ей устроиться в шезлонге. На улице было тепло, через нежно-зеленую канву листьев пробивались солнечные лучи, и Элен могла сколько угодно любоваться яблоками — пусть маленькими, зато многочисленными и радующими глаз.
        А ведь она могла и не попробовать сидр нового урожая… Эта мысль ужаснула Элен.
        И виноват во всем вот этот мужчина, сидящий сейчас на траве у ее ног!
        В голове возникла ассоциация: Александр сейчас похож на бродячего пса, который признал в ком-то хозяина, и у этого кого-то рука не поднимается его прогнать — настолько он жалок.
        — Александр, я тебя ненавижу!
        Мужчина вздрагивает…
        — Да, я тебя ненавижу! Как только мне станет лучше, я сама подам на развод!
        Он смотрит на нее, и в его черных глазах стоят слезы.
        — Элен, послушай… Мы можем все начать сначала.
        — Не думаю, что…
        — Нет, не перебивай… Это я согрешил, и мой грех — эгоизм, гордыня, но хуже всего то, что я потерял надежду. Надежда есть всегда.
        Элен долго не сводила с него глаз. Пыталась казаться надменной, отстраненной, однако в голосе ее все равно слышался трепет неуверенности:
        — Ты сам сказал, что никогда не сможешь меня простить.
        — Нельзя было выражаться так категорично, я был неправ. Когда я это говорил, у меня не было такой уверенности, какая есть сейчас. Я до сих пор презираю себя за то, что осудил тебя так эгоистично и так субъективно. Но у нас еще будет время об этом поговорить. А пока позволь мне за тобой поухаживать — сейчас это самое важное.
        — Еще одно, Александр… Я думаю, ты вернулся только ради дочки!
        — Вероника еще какое-то время побудет в доме своего крестного. Я ее до сих пор не видел…
        Это была ложь. Когда в больнице Элен спала, он не смог устоять перед искушением прогуляться к дому Бернара и Сандрин.
        И ему повезло: в саду он увидел очаровательную маленькую брюнетку трех лет от роду, занятую своими игрушками. Сердце едва не выпрыгнуло из его груди. Постояв с минуту у ограды, Александр пошел дальше.
        Словно размышляя вслух, он проговорил:
        — Но, конечно… Конечно — что? Теперь я не смогу жить так, как раньше. Даже если бы хотел.
        Александр чувствовал, что готов на любые жертвы.
        Проходили дни. Александр полностью посвятил себя уходу за Элен. Занимался домом, ездил за покупками. Его место — здесь, он это чувствовал.
        Решение было принято — в Африку он больше не поедет. Даже если Элен не захочет больше с ним жить — и кто ее в этом упрекнет?  — он все равно останется в Ульгате. По меньшей мере сможет видеть, как растет его ребенок…
        Элен принимала знаки внимания с его стороны молча, безучастно. Хотя нет, временами у нее все же вырывалось:
        — Я ненавижу тебя, Александр, что бы ты ни говорил и ни делал!
        Он не отвечал. Принимал как должное и только горбился сильнее… Поздно вечером он стелил себе в коридоре матрас, чтобы услышать, если она позовет, чтобы не пропустить ни шороха…
        Однажды ночью он внезапно проснулся и услышал, что Элен кричит в своей комнате. Вернее, это были разрозненные, приглушенные возгласы. Он подошел к двери, прислушался. Понять смысл ее слов оказалось нетрудно: «Останься… Нет! Останься… Вероника и я… Алекс… нужен мне…»
        Он вошел в спальню.
        Лежа поперек кровати, Элен металась под одеялом. Глаза закрыты, длинные пряди прилипли к мокрым от пота щекам… Было ясно, что в душе ее происходит мучительная борьба.
        Растроганный ее очевидной уязвимостью, Александр подошел, обнял ее осторожно, нежно, и стал баюкать, стараясь при этом не разбудить. Прошептал ей на ухо: «Я с тобой навсегда! Я люблю тебя. Мы еще обязательно будем счастливы, я тебе обещаю».
        «Я люблю тебя» он повторил много раз, чтобы смысл этих слов проник в затуманенное сознание его обожаемой Спящей красавицы. Лицо Элен постепенно прояснилось, она расслабилась, пальцы отпустили то порождение кошмара, которое, как ей казалось, она только что крепко сжимала.
        Александр уложил ее поудобнее и тихонько вышел. Сердце его гулко стучало от радости. Он знал теперь, что Элен до сих пор его любит. Значит, остальное — только вопрос времени. И он будет ждать, сколько потребуется,  — месяцы, годы…
        Бернар ежедневно приходил проведать больную. Александр, которому не терпелось познакомиться с маленькой Вероникой, однажды все-таки задал ему вопрос:
        — Когда наконец я смогу ее увидеть?
        Бернар знаком попросил его говорить тише.
        — Очень скоро. Нужно подготовить малышку к знакомству с папой…
        Уже на следующий день доктор позвонил в дверь и вошел, не дожидаясь ответа, как уже привык делать.
        Бернар вел за руку очаровательную девочку с черными кудрявыми волосами и большими черными глазками.
        — Мамочка!
        Услышав голос дочери, Элен выбежала ей навстречу так стремительно, словно была совсем здорова.
        — Мое золото! Какой сюрприз! Твой крестный не сказал, что вы придете!
        — Ты уже поправилась?
        — Да, любовь моя! Сразу, как только тебя увидела!
        Она подхватила девочку на руки и, смеясь, закружила по комнате.
        — Я думала, ты приведешь Веронику не следующей неделе,  — сказала она Бернару.
        Тот подмигнул Александру:
        — Она просилась к маме! И я решил, что чем раньше вы увидитесь, тем будет лучше для вас обеих. И еще для кое-кого…
        Александр глаз не мог отвести от своей дочурки, а та взирала на него очень серьезно и молчала. Это было его дитя, плоть от его плоти, желанный плод их с Элен любви! Дар Господа, который он не смог принять, потому что был в то время от них далеко…
        Поужинали втроем. Элен оживленно болтала с дочкой, и моментами Александру даже казалось, что они — счастливая семья и все у них замечательно.
        За десертом Вероника наконец спросила своим звенящим голоском:
        — А правда ты — мой папа?
        — Правда,  — ответил Александр, силясь справиться с волнением.
        — И ты уезжал далеко?
        — Очень далеко.
        — За море?
        — За море,  — улыбнулся Александр.  — Но только не за наше. За другое море.
        И тут же последовал новый вопрос:
        — Мы завтра пойдем?
        — Куда, Вероника?
        — На море. С мамой!
        Александр наклонился и провел кончиками пальцев по нежной щечке ребенка.
        — Сейчас мама уложит тебя спать, а потом мы пойдем на море. Возьмем сандвичи и устроим на пляже пикник! А если погода будет теплая, как сегодня, то будем купаться.
        — С мамой?  — уточнила девочка.
        Александр посмотрел Элен в глаза, и молодая женщина не отвела взгляд. Тогда он взял ее руку, поднес к губам, потом перевел взгляд на дочку. Он и сам не знал, кого сейчас обожает больше.
        — Конечно с мамой!  — сказал он.
        Часть вторая
        Глава 9
        Там, где встречаются прошлое с будущим
        «Какие бы страсти ни будоражили людей, здесь живущих, Вендури остается все таким же прекрасным»,  — так думала Элен, несмотря на свое горе. Напоенный свежестью воздух, яркое небо, великолепные пейзажи оставались неизменными. Городок словно купался в пурпурном с золотыми отблесками свете, и его черепичные крыши, казалось, притягивали к себе всполохи заходящего солнца. За домами раскинулся лес — мирная симфония глубоких оттенков зеленого и деликатного сиреневого… На пылающем горизонте вырисовывались розоватые с фиалковым отливом вершины массива Эстерель — темные каменные кружева, величественные в своей неизменности.
        Элен не уставала любоваться этой знакомой, дорогой ее сердцу картиной. И все же только событие исключительной важности могло привести ее в Дё-Вен еще до начала летних каникул.
        Отец попросил ее приехать как можно скорее, потому что знал: жить ему осталось недолго. В мир иной он отошел, держа дочь за руку,  — спокойным и счастливым. Для Элен же эта потеря стала новым большим горем, но она уже привыкла страдать, и это было как бы в порядке вещей.

* * *
        Человек переменчивого нрава, способный быть резким и безразличным, Анри Монсеваль сильно переменился после смерти супруги. В последние годы они с Элен сблизились, и он бывал очень рад, когда в августе они с Вероникой приезжали в Дё-Вен погостить. Анри Монсеваль покинул этот мир со спокойным сердцем и с именем жены на устах — ему не терпелось воссоединиться с ней. Все годы его вдовства дом полнился воспоминаниями об этой замечательной женщине, к сожалению, преждевременно ушедшей…
        Через приоткрытое окно в комнату проникал сладкий аромат июньских роз. Франс так любила розы… Их насыщенный запах вызвал в памяти Элен образ матери. Утонченная, хрупкая и элегантная, некогда звезда оперной сцены, Франс долгое время была душой этого дома, и его стены и сад навсегда сохранят память о ней…
        Особняк Дё-Вен стоял на холме, с которого был виден весь городок. Сидя на террасе, Элен какое-то время смотрела на церковную колокольню, а потом закрыла глаза и, подставив лицо теплому ветерку, прислушалась к стрекоту сверчков. Все вокруг навевало воспоминания — и давние, и сравнительно свежие.
        На похороны отца собралось не много людей, и это несмотря на то, что он столько лет был самым уважаемым ветеринаром в регионе. На кладбище Элен не единожды ловила на себе чей-нибудь неприязненный взгляд. Сколько еще времени пройдет, прежде чем эти люди перестанут видеть в ней только виновницу позорного скандала?
        Она явственно ощущала их презрение, смешанное с любопытством, услышала несколько обращенных в ее адрес колких фраз. Элен не раз задумывалась о том, не перебраться ли их семье в дом, где прошло ее детство, но потом вспоминала, как к ней относятся земляки, и ставила на задумке крест. Для них Элен останется грешницей, совратившей священника, в этом не приходилось сомневаться…
        — И что же я получила в итоге?  — грустно спрашивала она себя, вглядываясь в закатное небо.
        Она скрыла от отца правду о своих отношениях с Александром. Анри Монсеваль, как и многие, считал, что в семье дочери все прекрасно. Элен же кусала губы, думая о том, как все обстояло в реальности. Вот и сейчас мысли ее невольно возвращались в недавнее прошлое…
        Сколько времени прошло с тех пор, как Александр вернулся? Скоро уже два года. Два года лжи и притворства! Ненависть, которую она испытывала к нему после своей попытки самоубийства, понемногу утихла, переросла в своего рода болезненное безразличие. И все же оба супруга старательно играли свои роли — ради Вероники, которая так радовалась, что у нее теперь есть папа!
        Но ряд условий Элен все же выдвинула. В интересах ребенка они с Александром будут жить в одном доме и изображать дружную семью, но не более того. В итоге Александр спал на чердаке, перестроенном под музыкальный класс, на раскладной кровати, которую убирал каждое утро. Обо всех этих семейных обедах в их домике в Ульгате и пикниках на пляже, обо всех этих полдниках и вечерних трапезах с непременным участием Вероники Элен вспоминала с болью — до того это напоминало ей плохо разыгранную комедию. Но стоит ли омрачать радость девочки? Не лучше ли и дальше скрывать свои настоящие чувства?
        Для Вероники Александр сумел стать ласковым, внимательным и заботливым отцом. Элен ясно видела, что он искренне раскаивается и делает все, чтобы жене и дочке было с ним хорошо. Даже Бернар временами защищал его перед Элен. Они с Александром очень быстро подружились, и он с пониманием выслушивал признания последнего, которым, однако, не удавалось растопить холодность Элен.
        — Мамочка, смотри! Я нашла землянику!
        Вероника вприпрыжку бежала по стриженому газону. В розоватых сумерках эта пятилетняя красавица в белом платьице была похожа на фею. Волосы у Вероники были черные и кудрявые, а взгляд темно-карих глаз — такой же выразительный и завораживающий, как у отца… Элен с улыбкой поднялась ей навстречу:
        — Нашла землянику, мое солнышко? Поделишься хотя бы ягодкой?
        — Конечно, мамочка!
        Девочка подбежала к террасе, все так же держа руки ковшиком, чтобы не уронить ни одной ягоды.
        — Они огромные! Я дошла до самого конца сада и увидела там, возле старой стены, целое море земляники! Возьми эту, самую красивую…
        — Спасибо, мое сокровище!
        Мать и дочь улыбнулись друг другу — отношения у них были самые доверительные. И обе, где бы они ни находились — в Нормандии или в Провансе,  — обожали угощать друг друга дарами природы — спелыми яблоками, сочными сливами… Простые удовольствия деревенской жизни были обеим по сердцу, поэтому Элен каждый год делала сидр из своих яблок и выращивала на огороде овощи и зелень.
        — Мам, можно я еще немного поиграю на улице? Сегодня так тепло, и я оставила свою куклу в биседке…
        Вероника упрямо заменяла первую букву «е» в слове «беседка» буквой «и». Девочке очень нравилось играть в этом прохладном и уютном домике, похожем на затерянный в зелени деревьев маленький белоснежный храм.
        — В бе-седке, дорогая! Я уже говорила тебе, что все наши розы посадила бабушка, и те, что возле беседки, тоже? Ей было бы так приятно смотреть, как ты там играешь!
        — Наверное, она смотрит на меня с неба, и дедушка тоже?
        Элен вздохнула. У нее получилось скрыть от дочери горькую сторону смерти. И она часто рассказывала ей о дедушке, которого Вероника едва знала.
        — Возьми куклу, дорогая, и пойдем в дом. Скоро совсем стемнеет.
        В дальнем конце аллеи появился крупный пес светло-коричневого окраса. Это был Сатурн, сын пиренейской овчарки Долли, верной спутницы Элен в годы ее одинокой юности, когда в Вендури ее еще называли «мадемуазель из Дё-Вен». Отец оставил щенка из ее последнего помета. Элен решила забрать Сатурна с собой в Нормандию. Славный пес успел уже привыкнуть к Веронике, а она его просто обожала.
        Сатурн взбежал по ступенькам на террасу, и Элен, поглаживая его по густой шерсти, снова погрузилась в воспоминания. И первая мысль ее была об Александре, как всегда, только о нем! Он твердил, что страстно ее любит, и не мог понять, почему она не в состоянии ответить тем же. Но что-то надломилось в сознании и сердце молодой женщины. По мнению Бернара, причиной была та ее неудавшаяся попытка самоубийства.
        «Мне тридцать четыре, но тело словно умерло!  — думала она.  — И мне кажется, что это так и останется. И в целом свете я люблю только одно существо — свою доченьку!»
        Идеальный момент, чтобы разобраться в себе… Знакомая обстановка, погожий вечер, прекрасное небо над головой — все способствовало тому, чтобы найти наконец причину, почему она потеряла вкус к жизни. И, конечно же, в центре всех переживаний — Александр. Одним своим видом он напоминал ей, как страстно она его любила и как печально это закончилось. На его мужские плечи легла вся тяжесть вины за разрушенную семью.
        И все же первые месяцы совместной жизни принесли ей немало приятных минут. В глазах соседей, учеников Элен, да и всего Ульгата они были очаровательным семейством. Втроем ходили на рынок, болтали с торговцами, готовили вкусную еду и слушали музыку. В обществе жены и дочери Александр выглядел по-настоящему счастливым. Для Вероники он придумывал игры, не жалел времени на разговоры и сказки. Но стоило ему сделать даже крошечную оплошность в отношениях с женой, и он наталкивался на стену холодного гнева.
        Презрение, неизменно демонстрируемое Элен, он принимал как заслуженное наказание. Александр не забыл годы, прожитые в сане католического священника. Вера его была непоколебима и помогала ему быть терпеливым. Как раз это ангельское терпение и выводило Элен из себя.
        В день рождения Вероники они устроили праздничный ужин. Бернар с Сандрин и детьми пришли поздравить девочку, но надолго задерживаться не стали.
        Александр, Элен и Вероника с удовольствием поужинали морепродуктами. На десерт было земляничное мороженое. Элен попросила открыть шампанское, и радостная атмосфера, царящая в доме, заставила Александра забыть об осмотрительности. Вероника уснула, обнимая новую куклу, а ее родители спустились в освещенную свечами гостиную, чтобы немного поболтать.
        Элен в синем платье — худенькая, почти невесомая, с рассыпавшимися по обнаженным плечам белокурыми пышными волосами — была волнующе красива. Ее лицо с тонкими чертами, ее прекрасные глаза орехового оттенка нисколько не изменились, несмотря на все пережитое.
        Александр смотрел на нее с обожанием, силясь подавить в себе желание, которое она в нем вызывала. Нашептывая нежные слова, он опустился на колени и обхватил ее ноги обеими руками. Элен застыла в панике, однако он этого не заметил. Прижался лбом к ее бедру, потом резко выпрямился и порывисто прижал молодую женщину к своей груди.
        Элен закричала и стала его отталкивать. В глазах ее плескался страх.
        — Не прикасайся ко мне! Неужели ты решил, что я забыла те жуткие дни, когда умер наш первый ребенок? Разве можешь ты понять, что это для матери — потерять ребенка? Александр, неужели ты думаешь, что мне легко было вычеркнуть из памяти слова, которые ты мне тогда сказал? Что, возможно, даже лучше, что она умерла. Потому что наша дочь была бы незаконнорожденной в глазах Церкви. Но тогда… тогда я промолчала…
        — Мне самому было очень больно. В этом я видел наказание Божье.
        — Твое чувство вины! Проклятое чувство вины! Наверное, ты думал, что только тебе одному больно! Но ведь многие родители теряли детей, хотя и ни в чем не согрешили перед Богом! Но они — они поддерживали друг друга в этом испытании. А мне пришлось оплакивать мою доченьку одной! Мне было так одиноко, Александр!
        Поток слов, так долго сдерживаемый, стал для Элен мукой и освобождением.
        — Прости, прости меня, Элен! Я много об этом думал, осознал, насколько был неправ. Прости меня!  — твердил Александр.
        — Слишком поздно! Боль и растерянность толкнули меня на измену. А потом мне хотелось только умереть. Я не могу простить этого себе, а тебе — тем более. Я ненавижу тебя, слышишь? И всегда буду ненавидеть. Ты отвратителен мне настолько же, насколько я сама себе отвратительна! Не прикасайся ко мне никогда…
        На эти возмущенные возгласы плачем отозвалась испуганная Вероника. Она услышала отголоски ссоры и теперь звала родителей. Элен как могла успокоила дочку. К счастью, их с Александром слов девочка не расслышала.
        — Мамочка, а почему ты кричала?
        — Я обожглась, мое солнышко. И вскрикнула от боли. Ничего страшного, можешь не волноваться.
        Девочка поверила в эту басню и стала жалеть маму, которой было больно.
        На следующий день Александр решил снять однокомнатную квартирку в Вальфоре — деревушке, куда он был назначен учителем начальных классов.
        — Если я так тебе противен, нам не стоит жить под одной крышей! Я бы не хотел, чтобы Вероника стала свидетельницей чего-либо подобного. Это слишком тяжело, Элен,  — быть все время рядом и не сметь к тебе прикоснуться!
        Она заметила, что воздержание для священника — вещь естественная, он в ответ только передернул плечами. В итоге, чтобы не тревожить зря дочь, они придумали такой план: Вероника будет навещать отца по средам, субботам и воскресеньям, а Александр в среду вечером будет приходить к ним на ужин.
        С тех пор прошло уже больше года, и Элен такая жизнь вполне устраивала. Поначалу соседи в Ульгате удивлялись и даже позволили себе задать пару нескромных вопросов, на которые Элен ответила уклончиво, неизменно очаровательно улыбаясь. Но потом ее оставили в покое: ее новые ученики делали успехи, и еще двое поступили в консерваторию.
        Александр теперь отдавал все время и силы своей работе и ни в чем не упрекал жену. Элен временами даже восхищалась таким смирением. По идее, отношение к ней мужа заслуживало наивысшей похвалы. Судя по его словам, он продолжал страстно ее любить, и доказывал это своим поведением и письмами. Но, как бы то ни было, все усилия Элен отыскать в душе остатки любви к нему пока не увенчались успехом.
        — Мам!
        Это был голосок Вероники.
        Он отвлек Элен от невеселых размышлений. Она встала и подошла к краю террасы.
        — Моя маленькая фея! Иди, я тебя поцелую! Знаешь, о чем я подумала? Что, если мы поедем сегодня ужинать в ресторан?
        — А Сатурна с собой возьмем?
        — Возьмем, только наденем на него поводок.
        Звонок телефона раздался, когда мать и дочь уже были на лужайке перед домом. Элен, которая то целовала Веронику, то кружила ее, с сожалением отпустила ребенка.
        — Идем в дом. Наверное, это звонит твой папа.
        — Значит, мне можно взять трубку?
        — Конечно! Беги быстрее! Я иду следом…
        И молодая женщина с нежностью смотрела, как ее крошка взлетает по ступенькам на крыльцо и исчезает за открытой застекленной дверью, ведущей в гостиную. От отца Вероника унаследовала эти особые, присущие всем южанам жизнерадостность и природное очарование.
        Вспомнилась их первая с Александром встреча здесь, в Вендури. Каким красивым он ей показался и как она расстроилась, узнав, что он — священник…
        Александр давно вел мирскую жизнь, но между ними встала преграда, которую только она, Элен, могла разрушить.
        За раздумьями Элен не заметила, как вошла в гостиную. По-портновски поджав ноги, Вероника сидела на ковре и разговаривала с отцом. На лице ее было написано полнейшее счастье. Наконец, звонко чмокнув трубку, она воскликнула:
        — Мамочка, папа хочет с тобой поговорить! Я сказала ему, что мы сейчас едем в ресторан…
        Девочка прижалась к матери, и та была вынуждена повести разговор в самой что ни на есть банальной манере:
        — Алло! Здравствуй, Александр!
        — Элен, как ты? Держишься?
        — Конечно, я ведь давно не девочка. Самое худшее позади, хотя, признаться, дом кажется теперь таким пустым…
        — Я бы мог поехать с тобой, но ты была против. Я не хотел, чтобы ты переживала все это в одиночку…
        — Я знаю, Александр, и я тебе благодарна. Я и не думала тебя ни в чем упрекать.
        — А Вероника? Ты ведь не брала ее с собой на кладбище, верно? Я мог бы пока побыть с ней…
        — Мы это решили. Я попросила двоюродную сестру поехать с ней в это время на море. И вот твоя дочка заявила, что это море намного красивее, чем наше, в Ульгате!
        — И она права. Средиземное море такое красивое! Элен, умоляю, разреши мне приехать! Сегодня у нас четверг, так что я смог бы выехать уже завтра после обеда. И к ночи был бы на месте. Мне хочется повидать Вендури, пойти с Вероникой в горы… Скажи «да», моя милая Элен!
        Она не знала, как быть. Ей хотелось уступить, потому что Вероника очень обрадовалась бы его приезду. Они бы втроем пошли гулять в дубовую рощу, сварили бы рыбный суп и сели ужинать на террасе… Нет, все-таки не стоит! Тем более что Элен решила в субботу ехать домой.
        — Александр, тебе не нужно приезжать. Здесь нас никто не забыл. На кладбище на меня смотрели косо, отпускали в мой адрес идиотские замечания. Уже в субботу вечером мы с Вероникой и Сатурном будем в Ульгате. Дожидайся нас дома.
        — Как скажешь. Значит, вы решили забрать с собой Сатурна? Интересно, как они поладят с Перль?
        В низком голосе Александра появились ласкающие, теплые нотки. Элен невольно улыбнулась. Перль — полудикая старая кошка, с некоторых пор поселившаяся у них в саду. Они с Вероникой ее кормили, но в руки она до сих пор не давалась.
        — Это мы скоро увидим!
        Они обменялись ничего не значащими фразами, и Элен уже готова была повесить трубку, когда Александр проговорил тихо, тоном, выдающим его волнение:
        — Я очень по вам соскучился. И я вас очень люблю. Я люблю тебя, Элен. Дорогая, помни об этом…
        — Я помню, Александр.
        Она ответила ласково, растревоженная до глубины души воспоминаниями, не отпускавшими ее с того момента, когда она снова увидела свой родной Дё-Вен. Там, на другом конце линии, Александр вздрогнул. Его сердце затрепетало с новой надеждой — так, что ему стало больно.
        Они выбрали столик на террасе ресторана при гостинице «Муэтт». Вероника с аппетитом ела картошку, поджаренную во фритюре, и болтала без умолку. Элен же наслаждалась приятным вечером и новыми впечатлениями. Она научилась довольствоваться маленькими радостями, которые жизнь дарит тем, кто умеет на лету их схватывать. Забавные гримаски Вероники, красота ночного неба, запах блюд прованской кухни, от которого она успела отвыкнуть,  — все эти мимолетные моменты доставляли ей огромное удовольствие, хотя она об этом даже не задумывалась.
        Мужчина за соседним столиком часто поглядывал в ее сторону. Сначала Элен это раздражало, потом она просто перестала обращать на него внимание. Она даже поймала себя на мысли, что хочет, чтобы Александр оказался сейчас рядом. В свои сорок три он был все так же красив и по-мужски привлекателен, и несколько серебристых нитей в густых черных волосах и малозаметные морщинки его совсем не портили. С тех пор как она уехала в Прованс, обида на него и холодность по отношению к нему смягчились, уступая место смутному желанию чувствовать его рядом, получать робкие знаки внимания и привязанности.
        «Завтра я его увижу!»  — подумала она. И ей вдруг захотелось как можно скорее оказаться дома, в Нормандии.
        Глава 10
        Капризы любви
        В саду, под моросящим дождем, по ярко-зеленой траве скакал Сатурн. На востоке, со стороны океана, серое небо начало потихоньку проясняться. Элен вглядывалась в знакомый пейзаж, так не похожий на пейзажи Вендури. Прованс со своими теплыми красками, золотистым светом и душистой зеленью казался чем-то далеким, почти чужим. И вряд ли она когда-нибудь туда вернется, ведь отца, который так радушно ее принимал, больше нет на свете… Но о том, чтобы продать особняк Дё-Вен, и речи быть не могло. Когда-нибудь он перейдет к Веронике.
        Элен открыла окно и вдохнула сладковатый, пахнущий чем-то приятным воздух. Вчерашний ливень после жаркого дня стал настоящим благословением. Последний ученик только что ушел, Вероника целый день проведет с отцом. В общем, это была бы самая обычная среда, если бы через три дня не начинались летние каникулы…
        Они с Александром договорились, что дочку он приведет к семи вечера, и у Элен оставалось еще два часа, чтобы приготовить ужин. Она не ожидала никаких звонков, а потому вздрогнула, услышав звонкую трель телефона. Сняла трубку, испытывая смутную тревогу,  — впрочем, как всегда, когда Вероника находилась вне дома.
        — Элен, это Бернар! Как ты?
        — Прекрасно! В субботу мы с Вероникой были уже дома.
        Доктор был в курсе всех событий в ее жизни и, конечно же, знал причину, потребовавшую присутствия Элен в Вендури. Вот и сейчас он поспешил выразить ей свое сочувствие:
        — Твой отец был замечательным человеком, Элен, и мне было очень приятно с ним общаться. Помнишь тот день, когда ты познакомила меня с мсье Монсевалем?
        — О да! В этот день моя обожаемая Вероника появилась на свет, и вы оба были со мной — папа и ты.
        — Элен, мне поручили предложить тебе кое-что заманчивое. И даже не думай отказываться!
        Элен засмеялась. Бернар всегда умел ее развеселить.
        — Что ж, если у меня нет выбора… И что за предложение?
        — Моя очаровательная супруга Сандрин и я приглашаем тебя к нам. Через десять дней мы отмечаем годовщину свадьбы. Подумать только, восемь лет мы вместе! И ты обязательно должна прийти.
        — Бернар, уместно ли это? Я только что похоронила отца, и у меня нет настроения веселиться.
        — Элен, тебе это пойдет на пользу, и мсье Монсеваль сказал бы тебе то же самое! Ты замкнулась в себе, зациклилась на мыслях о том, что сама ты считаешь своими неудачами. Я очень обижусь, если ты не придешь! Так что у тебя всего десять дней, чтобы купить себе умопомрачительное платье!
        — А Александр? Ты с ним уже говорил?
        — Да, и он сразу согласился. Дорогая, представь, как будет приятно Веронике видеть своих маму и папу вместе! Там будут еще дети, которых она знает, и, разумеется, мои Бертран и Натали.
        — Я подумаю, Бернар. Очень мило с твоей стороны, но дай мне немного времени на размышления.
        Вечером, уложив Веронику, Элен предложила мужу чаю с мятой. Александр согласился не без удивления, потому что обычно он уходил, стоило девочке уснуть.
        Они прошли в гостиную. Элен поставила запись произведения Моцарта, одного из своих самых любимых композиторов, и села напротив мужа.
        — Александр, я хочу с тобой поговорить. Пока мы были в Вендури, я много думала… Мне и раньше приходило в голову, что мы могли бы переехать туда насовсем. Вероника обожает старый дом, и Прованс ей тоже очень нравится. Как бы ты поступил, если бы я решилась на переезд?
        — Я бы поехал вслед за вами,  — без колебания ответил мужчина.  — Я не смогу жить в разлуке с дочкой.
        Элен невесело усмехнулась. Она ожидала именно такого ответа, но слова Александра тем не менее ее ранили.
        — Значит, между нами все кончено!
        — Потому что ты так решила, Элен. И я не сказал, что смог бы жить вдали от тебя. Хотя, если честно, при нынешних обстоятельствах я часто задаюсь вопросом, не проще ли для меня было бы вообще тебя не видеть?
        — В таком случае к Бернару и Сандрин ты пойдешь один. И возьмешь с собой Веронику. Я не хочу лишать ее праздника. Она так любит танцы и веселье…
        — Элен, почему бы тебе не пойти с нами? Я буду очень рад, если рядом со мной будут и жена, и дочь. Притворяться счастливой семьей на людях нам не впервой, так чего бояться?
        Молодая женщина передернула плечами, взволнованная серьезным взглядом, обращенным на нее. Глаза Александра всегда имели над ней непостижимую власть…
        — Не в этом дело. Меня попросту не прельщает перспектива целый вечер находиться в обществе людей, которым хочется веселиться. А я, как обычно, буду чувствовать себя одинокой, даже если ты будешь рядом! Особенно если ты будешь рядом…
        Она напряглась, сдерживая слезы, потом пробормотала:
        — Я столько плакала, Александр, когда ты вернулся, но был не со мной! Я не имею права на счастье! И вот ты рядом, и мне так хочется возвратиться в прошлое, чтобы я могла тебя обнять, но это невозможно!
        — Не плачь, моя дорогая Элен! Любовь моя, не надо!
        Он стиснул кулаки, подавляя желание к ней прикоснуться. Смотреть, как она страдает, и не иметь возможности помочь было для него мучительно больно. И все же он не смел даже обнять ее.
        — Элен!
        — Уходи, Александр! Пожалуйста, уходи!
        Ему пришлось подчиниться. Александр ушел, унося с собою в ночь образ этой отчаявшейся женщины, которая когда-то принадлежала ему. Он желал ей помочь, согреть своей любовью — но как? Она снова его прогнала. Она постоянно гонит его от себя… Дорого же приходится ему платить за былое жестокосердие! Что ж, как говорит народная мудрость, что посеешь, то и пожнешь…
        — Элен, я люблю тебя. До завтра!
        Если занят с утра до вечера, десять дней проходят быстро. На приглашение Сандрин и Бернара Элен ответила нерешительно: «Хорошо, я приду». С Александром они условились, что в назначенный день, в три часа, он зайдет за ней и Вероникой. Пока дочка плескалась в ванной, Элен присела на кровать и стала наблюдать за ней через оставленную открытой дверь.
        — У тебя будет такое красивое платье!  — послышалось из ванной сквозь хлюпанье воды.
        — Мне очень приятно, что тебе нравится, дорогая! Твое тоже очень красивое.
        Элен не поскупилась на расходы. Дочке она купила хлопчатобумажное платье в цветочек с симпатичными оборками на юбке. Расцветка в пастельных тонах очень шла к смуглой коже девочки. Элен не сомневалась, что в этом романтическом платьице ее чернокудрая красавица будет особенно хороша.
        — Мам, а почему папа больше не живет с нами?
        В первый раз Элен услышала из уст дочери этот вопрос. Она замерла от неожиданности, потом постаралась подыскать слова, которые удовлетворили бы ребенка:
        — Это потому, что отсюда до школы далеко и ему так удобнее.
        — Но, когда в школе каникулы, он сможет ночевать у нас?
        Чтобы не врать, Элен пришлось придумать отвлекающий маневр:
        — Давай помогу тебе ополоснуть волосы!
        Она вошла в ванную и пощекотала дочку сквозь мыльную пену, которая доходила той до самого подбородка.
        — Вeро, тебе придется поторопиться! Надо еще одеть тебя и причесать. Поговорим потом. Твой папа тебя обожает, и это замечательно, правда?
        Вероника брызнула на мать водой и расхохоталась. На Элен был пеньюар, поэтому она и не подумала отстраниться. Они с дочкой часто подтрунивали друг над другом, много играли и смеялись. Да и эта суббота началась радостно, как и подобает праздничному дню: в небе ярко светило солнце, сад сплошь покрылся цветами. Разве может быть настроение не радостным?
        — Перед выходом нарвем для Сандрин цветов?  — предложила она дочке.
        Вероника от удовольствия захлопала в ладоши. Элен, которая как раз помогла ей выйти из ванны и начала ее вытирать, не удержалась, чтобы не расцеловать ребенка.
        — Солнышко мое, я так сильно тебя люблю!
        На несколько часов забыть все тревоги, все страхи и улыбаться, наслаждаться свежим воздухом, красотой окружающей природы… Элен ощутила, как поток жизненной энергии наполняет ее худенькое тело. По спине пробежала дрожь странного нетерпения…
        — Элен, ты выглядишь божественно!
        Сандрин встретила подругу этим восторженным возгласом. Бернар поспешил к ним присоединиться.
        — Александр, твои дамы затмевают солнце! Вероника — такая же красавица, как и ее мать!
        Элен попыталась возразить, сказала, что комплимент совершенно ею не заслужен. На самом же деле в этом длинном, до лодыжек, платье из струящейся легкой ткани глубокого зеленого цвета с синеватым отливом она была похожа на красавицу сирену. Наряд выгодно оттенял ее белую кожу и золотистые волосы. Сад, в котором проходило празднество, был со вкусом украшен, и в нем собралось уже около трех десятков гостей, развлекавших друг друга разговорами и шутками.
        Элен чувствовала себя неловко, поскольку успела отвыкнуть от общества. Несколькими годами ранее, когда она еще давала концерты, то же чувство Элен испытывала перед выходом на сцену. В саду у Бернара и Сандрин было не так многолюдно, как в концертном зале, но и теперь все взгляды немедленно обратились на вновь прибывшую супружескую чету — на нее и Александра. Супруг Элен был сегодня в элегантном черном костюме и белой рубашке. Глядя на его по-мужски красивое, гармоничное лицо, Элен невольно вспомнила времена, когда он носил сутану священника. Взгляд его черных глаз — проницательный и магнетический, наводящий на мысль о каком-то тайном горе,  — придавал Александру неотразимое обаяние.
        — Аперитив, Элен?  — предложил Бернар, от которого не укрылось замешательство молодой женщины.  — Хочу представить тебя своим друзьям.
        — Так ли это необходимо?  — шепотом спросила Элен.
        Александр инстинктивно взял жену под руку. Это прикосновение подействовало на Элен успокаивающе, и она не отняла руку.
        — Элен, посмотри на Веронику! Она так любит играть с другими детьми!
        И действительно, девочку уже приняли в веселую детскую компанию, в которой верховодили Бертран и Натали, дети доктора. Сандрин устроила все наилучшим образом: коктейли, холодные закуски, овощная нарезка и тосты были поданы на длинном столе, покрытом белой скатертью. Хорошая музыка, смех, гул разговоров — эта атмосфера праздника располагала к расслаблению и приятному общению.
        Бернар решил, что долгие официальные представления не понадобятся. Среди гостей были их общие с Элен знакомые, а также родители учеников ее музыкального класса. Поэтому, взяв ее за руку, молодой доктор провозгласил:
        — Дамы и господа, давайте поприветствуем очаровательную Элен Монсеваль, прославленную пианистку, которая оставила сцену ради того, чтобы передать свои умения нашим дорогим детям!
        Послышался одобрительный шепот, вежливые аплодисменты. Порозовевшая от смущения Элен с укором посмотрела на Бернара, но тот, смеясь, отмахнулся:
        — Думаю, пара новых учеников тебе не помешает!
        К ним подошел красивый мужчина. Высокий, кареглазый, с волнистыми каштановыми волосами и мужественными чертами лица, он с первого момента производил очень приятное впечатление. Поклонившись Элен, он взял ее руку, едва ощутимо коснулся ее губами, а потом сказал:
        — Элен Монсеваль! Я счастлив выразить наконец вам свое восхищение и благодарность за удовольствие, которое я получал на ваших концертах!
        Голос у него был низкий, немного хрипловатый. Элен растерялась и не знала, как ей себя вести. Александр нахмурился: происходящее ему совершенно не нравилось. Незнакомец между тем продолжал весьма учтиво:
        — Я был на двух ваших концертах несколько лет назад. Ваше мастерство, присущая вам блестящая техника исполнения… И, когда вы играете, сразу чувствуется, что вы делитесь с публикой частичкой своей души! Очень жаль, что вы оставили сцену…
        — Благодарю вас,  — только и смогла прошептать Элен.
        Сандрин, как раз проходившая мимо с блюдом, воскликнула:
        — А, Кентeн, вижу, вы с Элен уже познакомились. Наконец твое давнее желание исполнилось!
        Эта фраза магическим образом вернула Элен самообладание. Она обратилась к своему поклоннику:
        — Где именно вы меня слушали, мсье?
        — В Париже и Бурже. Вы тогда были в белом платье и так походили на ангела! Ангела, одержимого страстью к музыке.
        — Тогда я была молода…
        — Поверьте, вы совершенно не изменились! Но почему вы перестали концертировать?
        — Двумя словами на этот вопрос я не смогу ответить.
        Александр молча слушал их диалог. Ревнивец по натуре, он все же не хотел показывать жене, насколько этот мужчина и его поведение ему неприятны, поэтому воспользовался простым предлогом, чтобы ее отвлечь:
        — Дорогая, мы должны отдать должное приготовленным Сандрин деликатесам! Идем к столу!
        — Как пожелаешь…
        Кентен Мейро последовал за ними, держась на некотором расстоянии. К нему тут же подошла привлекательная девушка, и он не смог уклониться от беседы. Когда Бернар, которому хотелось, чтобы все гости чувствовали себя комфортно, подошел к Элен и Александру, он сразу заметил, что между ними что-то произошло.
        — Друзья мои, что скажете о кулинарных талантах моей обожаемой супруги?
        — Они достойны высочайших похвал!  — с легкой улыбкой заверила его Элен.
        Зазвучала новая мелодия, и на лужайку вышли первые пары, желающие потанцевать. Сгущались сумерки, и в саду зажглись развешанные на деревьях разноцветные фонарики.
        Доктор подал Элен руку:
        — Прошу, подари мне этот медленный танец!
        Она согласилась, хотя бы уже для того, чтобы оказаться подальше от Александра. Тот со вздохом взял очередной бокал шампанского. Он чувствовал себя ужасно одиноким среди этих людей, с виду таких беззаботных и счастливых. Метрах в двадцати от него Элен танцевала с Бернаром. Молодая женщина сразу же рассказала своему доктору и другу о размолвке, которая только что произошла между ними с Александром.
        — Я что-то такое и подозревал,  — отозвался Бернар.  — Поэтому и пригласил тебя на танец. Неужели хотя бы на один вечер вы не можете заключить мир?
        — Не наша размолвка меня расстраивает… Хуже то, что я не могу найти в себе ни капли любви, которую когда-то к нему испытывала! Это убивает меня, потому что Александр — отец моего ребенка, и ради Вероники мне бы хотелось, чтобы мы стали настоящей семьей…
        — Настоящей семьей? При том, что у вас с ним нет интимных отношений? Прости меня за откровенность, Элен, но сейчас я говорю с тобой как врач…
        — Я не сержусь. Наоборот! Мне кажется, если бы я смогла преодолеть это препятствие, все было бы возможно…
        — Элен, помни: ты — женщина! Еще молодая, желанная! Посмотри хотя бы на моего друга Кентена — он с тебя глаз не сводит! Александр, наверное, с ума сходит от ревности. Он ведь любит тебя…
        — Я знаю! Он только что устроил мне сцену из-за этого мужчины…
        — Отлично его понимаю. Кентен Мейро — твой преданный почитатель. По профессии он — судья и живет в Шаранте.
        — Очень красивый мужчина,  — прошептала Элен.  — Такой воспитанный и галантный!
        — Элен, ты играешь с огнем! Может, ты и не заметила, но Александр сегодня пьет больше обычного… Подумай и о Веронике: она еще слишком мала, чтобы понимать, из-за чего вы все время ссоритесь, сходитесь и расходитесь.
        — Спасибо за предостережение, Бернар, но ты должен бы уже знать, что для меня счастье моей дочери — на первом месте!
        Чуть раздраженная, Элен высвободилась из объятий друга. Бернар не обиделся, так как знал, насколько она эмоциональна и как переменчиво ее настроение. Элен направилась было на террасу, к детям, но чьи-то теплые руки поймали ее чуть ли не на лету:
        — Дорогая мадам Монсеваль, прошу, не откажите мне в этом танце!
        Это был Кентен. Элен не захотела, да и не смогла бы отказаться: приятно было видеть, с каким восхищением он на нее смотрит. С тех пор как она стала матерью, знаки внимания со стороны какого-нибудь мужчины так ее не волновали, и это волнение делало ее еще более соблазнительной.
        — Мадам, вы позволите мне называть вас по имени? Оно такое красивое! И прекрасно вам подходит.
        — Если хотите, конечно…
        — Элен, я безмерно счастлив, что могу наконец быть с вами рядом, слышать ваш голос!
        — В нем-то как раз и нет ничего экстраординарного.
        — Вы заблуждаетесь…
        Они все кружились и кружились в танце, не сводя друг с друга глаз. Слегка одурманенная шампанским, польщенная вниманием этого загадочного мужчины, Элен чувствовала, что возрождается к жизни. Там, где не преуспели покорная любовь и терпение Александра, любезные речи нового знакомого возымели эффект. Элен начала улыбаться, шутить.
        — Вы очаровательны!  — нашептывал ей Кентен.  — Ваш супруг — счастливец, мадам!
        Эти его слова вернули Элен к реальности, и она пожала плечами:
        — О, мой супруг…
        — Вы с ним не счастливы?
        Он обнял ее чуть крепче, покоренный ее особым шармом, подчиняясь той власти, какую Элен, сама того не зная, имела над мужчинами.
        — Это вас не касается, мсье…
        — Зовите меня Кентен. И прошу простить за нескромность. Думаю, это у меня профессиональное…
        Улыбаясь, Элен попыталась высвободиться, но партнер по танцу продолжал ее удерживать, хотя и нежно.
        — Прошу, не уходите! Я даже надеяться не мог, что мы когда-нибудь встретимся. И вот этот танец…
        Он сопроводил свои слова страстным взглядом, таким красноречивым, что молодая женщина перестала противиться. Александр тем временем скрылся из виду. Будучи уверенной в том, что муж все еще на нее сердится, Элен с сожалением рассталась с судьей и подошла к Сандрин. Хозяйка дома как раз расставляла на столе креманки с мороженым.
        — Элен, я вижу, Кентен от тебя без ума!
        — Возможно… Не подскажешь, где Вероника?
        — Там же, где и все дети! Александр решил разжечь на лугу большой костер и увел их с собой. Хочешь мороженого?
        — С удовольствием попробую его!
        Александр ушел бы куда угодно, лишь бы не видеть жену в объятиях Кентена Мейро. Сгорая от ревности и обиды, он решил побыть с Вероникой. Девочка играла со своими друзьями — Натали и Бертраном. Щеки у нее раскраснелись, волосы растрепались, красивое платьице было в пятнах от сока — словом, веселье было в самом разгаре. Едва завидев отца, Вероника побежала ему навстречу. Александр подхватил ее и закружил, как это было у них в обычае.
        Он не имеет права следить за Элен… Эта мысль была для него мучением, жестокая в своей очевидности. Она не принадлежит ему больше, он не может сделать ее счастливой…
        Новое служение — а именно так Александр относился к своей работе учителя — приносило ему огромную радость. Поэтому, опустив Веронику на землю, он охотно остался с ней и ее товарищами по играм. Двое ребят к тому же были его учениками. Начали с разговоров, потом кто-то предложил разжечь костер. Бертран сбегал к отцу спросить разрешения. Доктор не только позволил, но и посоветовал сделать это на соседней лужайке.
        Скоро желтые языки пламени рассеяли темноту и к небу взметнулась песня. Дети пели песни, которые выучили в школе, и бывший священник своим хорошо поставленным, низким голосом подхватывал припев. Сколько раз приходилось ему организовывать такие вот сборы на лоне природы! Несмотря на терзавшую его ревность, в памяти всплыли приятные воспоминания — прогулки выходного дня с детьми, походы в горы Эстерель и Пиренеи… Все это было до Элен, до того, как он открыл для себя это мучительное чувство — любовь.
        Вдруг вспомнилась их с Элен первая встреча — в Вендури, возле пресбитерия.
        На краю лужайки, там, куда падал свет из окон, появился силуэт Элен. Александр замер от волнения. В этот момент он и сам не знал, ненавидит он ее или любит. Она сделала несколько шагов ему навстречу, но кто-то ее остановил. Снова этот Кентен Мейро!
        На глазах у Александра этот мужчина взял Элен за руку и повел к танцующим. Призывно улыбнувшись, она послушно дала себя увлечь туда. Эта улыбка теперь стояла у бывшего священника перед глазами — как удар в самое сердце, как оскорбление. Она означала одно: «В мире есть и другие мужчины… Мужчины, которые смогут сделать меня счастливой!»
        Долгое время Александр не мог оправиться — как боксер, оглушенный ударом противника. Потом в нем вскипела ярость. Элен принадлежит ему, и он не позволит какому-то чужаку ее соблазнить! Пошатываясь, он встал и тут же почувствовал, как кто-то хватает его за плечо: Бернар угадал его мысли и решил предотвратить скандал.
        — Замечательный у вас получился костер, Александр! Дети так рады!
        — Отпустите меня! Нам с этим типом, который ухлестывает за моей женой, надо поговорить по-мужски!
        — Спокойнее, старина! Я не хочу никаких недоразумений в моем доме! Тем более что ваша дочь на вас смотрит.
        — Пожалуйста, побудьте с ней пять минут! Всего лишь пять минут! Успокойте ее… А я пока разыщу Элен!
        Бернар попытался возразить, но Александр его оттолкнул.
        — Александр, прошу, не делайте из себя посмешище!
        Натали позвала отца, и Бернару пришлось подойти к детям. Он видел, как муж Элен направился к освещенной террасе.
        Вот уже несколько минут Элен жила как во сне. Стоило ей оказаться в объятиях Кентена — и прошлое померкло. Она успела забыть, как это приятно — ощущать себя женщиной, принимать знаки внимания от мужчины, о котором ты ничего не знаешь и который без конца нашептывает тебе комплименты.
        — Элен, мне так хочется увезти вас далеко-далеко, вернуть вам вкус к жизни, желание улыбаться!
        Она прикрыла глаза. Теплые, ласковые руки судьи уже поглаживали ее плечи. Ее тело словно бы оживало, волны удовольствия порождали в нем дрожь и трепет. Как приятно будет впасть в забытье, которое уже близко, так близко…
        Кентен увлек ее в сторону, в тень сиреневого куста. Обычно такой сдержанный, сейчас он совершенно себя не контролировал. Молчаливая, томная женщина, которую он сжимал в объятиях, была похожа на заблудившееся дитя, нуждающееся в утешении и ласке, нуждающееся в заботе. Он ощущал в ней неподдельное горе, глубокую усталость от жизни. Элен — артистка, нежная душа, и в то же время — прекрасная сирена, чей аромат сводит с ума…
        — Элен, я совершенно вами очарован!
        Их губы оказались в опасной близости. Кентен слегка наклонился, забыв обо всех своих принципах. Он знал, что эта женщина замужем, но разве можно устоять перед ее волнующим призывом?
        Хотя бы на пару секунд забыть о долге и приличиях… поцелуй, один-единственный поцелуй! Подавляя волнение, он прижался губами к ее губам. Она не сопротивлялась… Но уже в следующее мгновение Александр налетел на целующихся и жестко оттолкнул их друг от друга. Кентен получил удар кулаком в грудь. Элен вскрикнула от испуга, однако пощечина заставила ее умолкнуть.
        — Мы уезжаем немедленно! Ты успела показать себя во всей красе…
        Молодая женщина последовала за мужем, сгорая от стыда. Эту сцену наблюдали несколько гостей, в том числе и хозяйка дома. Кентен Мейро предпочел с видом уязвленного достоинства отойти в сторону, бросив на Александра гневный взгляд. Он не мог не понимать, что виноват, а потому промолчал. К нему уже спешил Бернар. Предчувствуя неладное, доктор поручил своему приятелю присмотреть за детьми и бегом бросился к террасе. Прежде чем у него появилась возможность задать вопрос, он увидел, как Элен берет со столика свою сумочку и жакет. Александр с перекошенным от злости лицом держал ее за руку.
        Сандрин вкратце рассказала мужу, что произошло. Взгляд у нее при этом был встревоженный.
        — Бернар, пусть Вероника останется у нас на ночь. Иди и скажи об этом Элен и Александру. Так будет лучше для малышки. Александр меня пугает!
        Муж с ней согласился и подошел к родителям Вероники. Сандрин и Кентен издалека наблюдали за происходящим. Диалог был кратким. Элен несколько раз коротко кивнула, при этом вид у нее был испуганный.
        — Мне жаль Элен!  — прошептала супруга доктора.  — Бедняжке не повезло… Ее жизнь похожа на плохой роман.
        — А ведь она заслуживает счастья!  — поддержал ее Кентен.  — Такая женщина…
        Сандрин посмотрела на него укоризненно. У Александра немало недостатков, однако судья сыграл в этой сцене не самую выигрышную роль. Кентен правильно понял этот взгляд:
        — Простите меня, Сандрин. Я вел себя по-идиотски. Те гости, которые наблюдали эту сцену, наверное, уже вообразили какую-нибудь мрачную историю с адюльтером. А ведь это не так! Я просто потерял голову!
        Сандрин промолчала, чтобы не выдать своего удивления. Кентен Мейро — и вдруг потерял голову? Это совсем не в его стиле…
        Глава 11
        На волнах желания
        Александр медленно вел авто по дороге на Ульгат. Их отъезд был похож на бегство. Супруги согласились оставить Веронику у Бернара с Сандрин: вряд ли атмосфера конфликта пошла бы девочке на пользу. Да и сама Вероника наверняка обрадуется такому сюрпризу. Им же предстояло серьезное выяснение отношений, оба это прекрасно понимали. Когда Элен последовала было за Александром к выходу, Бернар удержал ее за локоть:
        — Элен, я уверен, ты до сих пор любишь своего мужа. И нарочно спровоцировала его ревность. Теперь послушай моего совета: будь с ним помягче, обними, поцелуй. И ты увидишь, как все изменится!
        Молодая женщина закрыла глаза. Голова у нее шла кругом. Элен не верилось, что можно оживить давно затухшую страсть. С Кентеном все было по-другому… Он сумел убаюкать ее льстивыми речами, сумел всколыхнуть давно уснувшие чувства… Александр на интуитивном уровне почувствовал, что происходит с женой. А уж увидев, как она целуется с другим, совсем потерял над собой контроль. Уязвленное самолюбие и ударившее в голову спиртное превратили его в свирепое существо, способное напасть на соперника и дать пощечину жене. Элен смотрела на него и не узнавала… Уже сидя в машине, оба долго молчали, всматриваясь в ночной пейзаж и будучи совершенно не в состоянии получить удовольствие от красоты спящих полей, деревень и рощ Нормандии. Александр открыл окно, впуская в салон ветерок, в котором явственно чувствовались ароматы свежескошенного сена и луговых трав. И этот запах вызвал у него не самые приятные ассоциации.
        — Прекрасная ночь для любви!  — язвительным тоном заметил он.  — И тот тип этим воспользовался! Хотя тебе, похоже, понравилось с ним обниматься. Ты совсем не изменилась, Элен,  — все так же готова броситься на шею первому встречному!
        — Приятно, знаешь ли, оказаться в обществе мужчины, который никогда не делал мне больно! И я совсем его не боялась… Меня саму это удивило.
        Элен старалась разозлить его еще больше — из-за некрасивой сцены и ее возможных последствий, а особенно из-за пощечины. Щека до сих пор саднила. Александр спросил резко:
        — Значит, ты боишься меня?
        — Признайся, что у меня есть на это основания. Ты дал мне пощечину, прилюдно!
        — Было бы разумнее позволить тебе целоваться при всех с каким-то хлыщом? Значит, с ним ты это можешь, а я уже два года не могу дождаться от тебя малейшего… Мне хватило бы капли нежности с твоей стороны! Мимолетного поцелуя… Но нет! Даже в этом ты мне отказываешь!
        — Мне очень жаль, но я не могу! И виновато во всем наше прошлое. Кто может меня упрекнуть за сегодняшнее, кто? Да, я поступила нехорошо, но я об этом не жалею. Этот мужчина нашел ко мне подход, сумел внушить доверие…
        Александр был настолько разъярен, что пропустил поворот направо. Элен сухо указала на это. Он ответил криком:
        — Ну конечно! Я ни на что не гожусь! Даже до дома доехать не в состоянии! Да я мог бы убить этого типа, когда увидел, как он тебя тискает! Ты меня скоро с ума сведешь, Элен! И если я не впишусь в следующий поворот, тем лучше — умрем вместе!
        Он ударил по тормозам, уронил голову на руль и заплакал. Снаружи доносился монотонный стрекот сверчков, похожий на меланхолическую музыку. Элен вдруг стало жалко мужа.
        — Александр, ну почему все это с нами случилось? Мне так хочется тебя простить!
        Она протянула было руку, чтобы погладить мужа по шее, но уже в который раз удержалась от проявления сочувствия.
        — Давай поедем к морю,  — дрожащим голосом попросила она.  — Эта дорога как раз туда ведет!
        Он выпрямился, окинул ее внимательным взглядом:
        — Ты правда этого хочешь?
        — Да. Хочу побродить по пляжу…
        Вечный шепот океана моментально успокоил Элен. Пока они ехали, Александр не проронил ни слова. Как знать, может, и он тоже вспоминал об их с Элен былой страсти, когда постелью им служил мелкий песок вандейских дюн?
        Остановились они на открытом месте, недалеко от полоски пляжа. В этот поздний час отдыхающие уже спали за решетчатыми ставнями своих вилл.
        — Спасибо, Александр!  — прошептала молодая женщина.
        Она вышла из машины, даже не взглянув на него, и нетвердой походкой направилась к морю. Волны можно было рассмотреть даже в темноте — их серебристые пенные гребешки блестели под луной. У Элен было чувство, будто она идет по туго натянутому канату.
        Она пыталась удержать равновесие, и пустота под ногами пугала ее настолько же, насколько и манила. По одну сторону была незамысловатая жизнь и любимая дочка, по другую — пропасть смутных ощущений, немой крик тела, лишенного любви…
        Волнение, испытанное ею в объятиях Кентена Мейро,  — почувствует ли она еще когда-нибудь нечто подобное? И означает ли это, что она должна бросить мужа, с которым они только изображают счастливую семейную пару?
        — Элен!
        Александр шел за нею следом. Он испугался, увидев, что она идет прямо к воде. Молодая женщина не обернулась. Знакомый голос, ее зовущий, был похож на призыв привидения, от чьего преследования ей никогда не избавиться. И только соприкосновение с холодной водой вернуло ее в настоящее.
        — Элен, дорогая! Что ты делаешь?
        Накатившая волна достала ей чуть ли не до груди, но Элен не сдвинулась с места.
        — Я хочу умереть!  — всхлипнув, произнесла она.
        Встревоженный Александр схватил ее за руку. Она дернулась, увернулась, сгорая от странного внутреннего жара. Он вошел в воду, но удержать ее не смог. Элен осела на песок и, опираясь на локоть, подставила лицо пенистой, соленой и горьковатой на вкус волне. Вся мокрая, с закрытыми глазами, она была похожа на выброшенную волнами на берег русалку.
        — Элен, тебе нужно подняться! Элен!
        Мокрая легкая ткань облепила миниатюрную фигурку этого несчастного существа, которое теперь уже безудержно плакало, да так, что плечи его тряслись. Александр склонился над ней, трепеща от желания. Никогда еще она не казалась ему такой красивой.
        — Любовь моя! Бедная моя любовь!
        Он присел на корточки, обнял ее. Его руки были теплыми и ласковыми. Элен даже не шевельнулась, когда он стал гладить ее груди с затвердевшими под мокрой тканью сосками.
        — Иди ко мне! Я так тебя люблю!
        Она помотала головой, но объятиям противиться не стала. Александр вывел ее на полоску влажного песка, куда не доставали волны. Начался отлив. Ночь была теплой, звезд — несметное количество…
        Элен почувствовала, как платье соскальзывает с плеч, и прикосновение ветерка к обнажившейся груди взволновало ее. По телу пробежала дрожь — это было как пробуждение давно онемевших чувств. Ее губы не протестовали, когда крепкие, искусные губы Александра властно потребовали поцелуя.
        Удовольствие зарождалось — сперва робкое, вскоре оно запылало, как пламя. Она попыталась удержать мужа, когда он осторожно высвободился из ее объятий:
        — Не оставляй меня!
        — И не думал даже… Я просто любуюсь тобой! Ты прекрасна, так прекрасна… и я хочу тебя!
        Он лег на нее, стал целовать ее груди и живот, снимая при этом одежду. Она ловила ртом воздух, ощущая внезапный прилив нетерпения и наслаждаясь неожиданным откликом ее тела на ласки.
        — Александр! Александр… Ты нужен мне… Я люблю тебя! Люблю!
        Он овладел ею неистово, в ритме этих признаний в любви, которые она выкрикивала наконец после стольких лет, стольких попыток изгнать его из своего сердца! Слишком долго сдерживаемая страсть вибрировала в каждой клеточке ее тела. Всепожирающее пламя, которое так пугало Элен, непобедимый огонь, с которым она так долго — и напрасно!  — сражалась…
        Ее белокурая голова металась по песку из стороны в сторону — неосознаваемое движение, выдававшее глубину ее забытья. Наконец Александр с хрипом повалился на нее. Он все еще не мог поверить в случившееся. Это чудо — ощущать ее под собой, податливую, любящую. Закрыв глаза, он стал осыпать нежными поцелуями ее лоб, щеки и подбородок.
        — Элен, моя милая Элен! Я люблю тебя…
        Он все еще боялся услышать резкое слово, ощутить толчок, который разрушит волшебство момента, но она даже не шевельнулась, не произнесла ни звука. И только ощутив, что молодая женщина дрожит, он встревожился:
        — Дорогая, ты совсем продрогла! Едем домой! Конечно, если ты хочешь…
        — Я замерзла… Александр, никогда больше меня не бросай! Никогда!
        — Никогда не брошу! Обещаю это тысячу раз!
        Повседневность вошла в свое привычное русло. Однако же уроки в музыкальном классе стали более оживленными, и ученики не могли не заметить, что Элен стала чаще улыбаться и шутить. После той безумной июльской ночи многое переменилось. Молодая женщина возвращалась к ней мысленно, стоило ей остаться в одиночестве. Каждое мгновение той любовной схватки на мокром песке навсегда запомнило ее тело.
        Тогда Александр усадил ее, продрогшую и смущенную, на пассажирское сиденье автомобиля. С каким же восхищением он на нее смотрел! Они подъехали к дому — тому самому, где прожили первые счастливые месяцы… несколько лет назад. Александр перенес ее в спальню и снова, волнуясь и трепеща, раздел.
        Вся бездна любви, хранимая Элен в своем сердце, вырвалась на свободу. Они так и не уснули в ту ночь, опьяненные страстью, испытывая невероятное наслаждение. Он один мог дать ей это ощущение полнейшего единения тела и души… В руках Александра ее тело трепетало — разгоряченное, жаждущее удовольствий, и она была не в состоянии оторваться от любимого. Как могла она так долго жить без его ласк, его поцелуев? Как могла так его мучить?
        Эта загадка так и осталась нерешенной. Теперь уже Элен не понимала причин своей холодности, не могла себе объяснить, за что так его ненавидела и в то же время что заставило ее так резко переменить свое отношение к нему. Разумеется, она обо всем рассказала Бернару. Доктор сказал с ноткой иронии в голосе:
        — Ищи объяснение в себе, Элен. Как говорится, от ненависти до любви — один шаг… Ты отталкивала мужа потому, что из-за него тебе пришлось страдать. И боялась чувств, которые продолжала к нему испытывать. Александр полностью искупил свои ошибки, и я желаю вам обоим настоящего счастья!
        И все же кое-какие проблемы в их жизни остались. Элен и Александр договорились, что он каждый вечер будет ужинать с семьей и, конечно, оставаться на ночь. Но к настоящей совместной жизни молодая женщина была еще не готова и попросила мужа пока не переносить в дом личные вещи, книги и одежду.
        — Я и себе не могу объяснить почему! Александр, только не сердись на меня! Дай мне время! Я уже привыкла жить одна…
        Элен действительно не понимала подоплеки своих решений. На самом же деле она приняла Александра как любовника, но не как супруга. Несмотря на это, когда они втроем собирались за столом, всем было весело и атмосфера в доме становилась по-настоящему семейной. Приходя вечером, Александр не мог отказать себе в удовольствии поцеловать жену. Она смущалась, но заставляла себя улыбнуться, очаровательная в своем цветастом фартуке.
        До счастья можно было дотянуться рукой — они оба жили с этим ощущением. Почти магнетическое притяжение, которое они друг к другу испытывали, снова сыграло свою роль. Под взглядом черных глаз Александра Элен краснела и забывала о своих опасениях относительно того, что ждало их в будущем. Ночь бросала их, изголодавшихся и пылких, в объятия друг друга, и каждый раз происходящее казалось настоящим чудом.
        Однажды утром на рассвете они проснулись, так и не разомкнув объятий, и Александр проговорил тихим, ласкающим голосом:
        — Элен, дорогая, я хочу тебя поблагодарить. Я уже отчаялся, не надеясь, что мы когда-нибудь снова будем вместе. Мне не забыть нашу ночь на пляже! Я так тебя хотел, и ты подарила мне столько радости! Почему ты открыла мне объятия именно той ночью?
        Она посмотрела на него и грустно улыбнулась.
        — Я и сама точно не знаю… Мне было очень плохо, я чувствовала себя потерянной. И, если бы Вероника была с нами, ничего бы этого не случилось. Когда в машине ты заплакал, мне стало стыдно за нас обоих и за то, что нас преследуют неудачи… Мне захотелось умереть, но ты был рядом, ты, которого я так любила… Твои руки имеют надо мной такую власть!
        Он притянул ее к себе, внезапно повеселев:
        — А ты имеешь огромную власть надо мной! Элен, ты — единственная женщина, к которой я когда-либо прикасался. И я не хочу, чтобы это изменилось. Может, Господь сжалился над нами…
        Она высвободилась из его объятий, соскочила с кровати. Это упоминание о Боге, прозвучавшее из его уст, ей было неприятно. В глубине ее сердца все еще жил всесильный страх — что наступит день и Александр отвернется от нее и их девочки. Когда-то он был священником, такое не забывается. Обязательства, принятые им при рукоположении, стали для влюбленных преградой, причиной ссор, отдалявших их друг от друга на многие месяцы. Элен чувствовала себя бессильной перед божественными силами, у которых когда-то посмела отнять Александра.
        — Элен!  — услышала она шепот.  — Элен, не бойся! Много лет назад я понял, что можно любить и Бога, и женщину. Год назад мне позволили вернуться в мир, и теперь мое заветное желание — соединить наши судьбы перед алтарем здесь, в местной церкви. Как только ты будешь готова… Я хочу, чтобы у Вероники была настоящая семья!
        — Не знаю, буду ли я когда-нибудь готова, Александр,  — ответила молодая женщина, не глядя на мужа.
        Элен положила трубку телефона с озадаченным выражением лица. Ее бывший импресарио Пьер Паскаль только что предложил ей дать концерт в Париже. Молодая женщина задумалась. У нее были приятные воспоминания о том периоде жизни, когда, юная и трепетная, в белом платье, она играла перед полным залом. Аплодисменты, охапки цветов, хвалебные отклики в прессе — по всему этому она не скучала. Единственное, что было для нее важно,  — мистический транс, который дарила ей музыка… Душа Элен словно взмывала ввысь, легкие пальцы рождали мечту не только в ней самой, но и в завороженных слушателях… Концерт? В Париже? А почему бы и нет?
        «Но смогу ли я и сейчас поразить публику, играть с той же страстью, что и раньше? Тогда я верила в будущее, в любовь, мне казалось, что я стою на пороге светлой, многообещающей жизни! А теперь…»
        Элен решила спросить совета у Бернара, которому полностью доверяла и к мнению которого прислушивалась. Ей не пришло в голову поделиться своими сомнениями с мужем. Она не спешила открывать Александру свою душу, несмотря на недавнее примирение. Он был для нее любовником, мужчиной, с которым она чудесным образом снова ощущала себя женщиной, способной испытывать наслаждение. Она позволяла ему увлечь себя в эту чувственную ловушку, но часто спрашивала себя, является ли чувство, которое она испытывает к мужу, любовью…
        Она набрала номер Бернара, но дома его не оказалось. Сандрин пообещала, что муж позвонит, как только вернется. Она успела достаточно хорошо узнать Элен, чтобы понять: подруга чем-то обеспокоена.
        — Элен, что-то случилось? Не хочешь мне рассказать? Я — твоя подруга…
        — Да, конечно, Сандрин. Я с удовольствием послушаю, что ты об этом скажешь. Глупо с моей стороны так нервничать по каждому малозначительному поводу… Словом, мне предложили дать концерт в Париже! Оплата весьма достойная, но я не уверена, что окажусь на высоте…
        — Элен! Ты играешь божественно! И это прекрасный шанс для тебя вернуться на сцену! Соглашайся!
        Сандрин была очень убедительна, ее искренние слова подействовали на Элен успокаивающе. И все же полностью отделаться от беспокойства она не могла.
        — Если я соглашусь, у меня будет всего две недели на подготовку. Программу выступления я могу составить на свой вкус, и я уже представляю, какой бы она могла быть, если…
        — Элен, у тебя все получится! Жаль только, что я не смогу присутствовать на твоем блистательном концерте…
        — Блистательном? Скажем так, уроки, которые я даю детям, и выступление перед публикой — далеко не одно и то же… Мне придется работать целыми днями, отложить все другие дела…
        — Я буду чаще забирать к себе Веронику, можешь на меня рассчитывать!
        Элен горячо поблагодарила Сандрин. К вечеру решение было принято, и, когда Александр пришел ужинать, она с неким вызовом в голосе заявила:
        — Через две недели я даю концерт в Париже, и меня не будет дома четыре дня. Будет лучше, если в это время Вероника поживет с тобой.
        — Но, дорогая…
        — Ты не согласен?
        — Я этого не сказал. Объясни хотя бы, что происходит!
        Они проговорили с четверть часа, потом Элен ушла наверх, чтобы помочь Веронике искупаться. Когда они втроем сели за стол, Александр выглядел задумчивым. Мало улыбался, почти ничего не ел. Элен это сердило. В поведении мужа она увидела холодность и, разочарованная, поспешила вырваться из этой давящей атмосферы.
        — Идем, я уложу тебя спать, любовь моя!  — сказала она Веронике.
        — Но мы с папой хотели поиграть…
        Элен с улыбкой поставила дочь на ноги.
        — Хочешь, я отнесу тебя на руках? Сегодня я почитаю тебе длинную сказку… А потом поцелую, чтобы тебе снились самые сладкие сны!
        — Ладно! Спокойной ночи, папочка!
        — Спокойной ночи, мой ангел!
        Александр подошел поцеловать улыбающуюся дочь. С этими черными кудряшками Вероника была хорошенькая, как кукла. Он бросил на жену пламенный взгляд, значение которого она сразу поняла. Черные глаза Александра были так красноречивы…
        — Жду тебя в гостиной!  — неожиданно мягко проговорил он.
        Элен вернулась через час, готовая к ссоре, но Александр подал ей руку:
        — Дорогая, иди ко мне!
        После недолгих колебаний она подчинилась. Он обнял ее и стал целовать в шею, шепча:
        — А почему бы нам не поехать в Париж вместе? Раньше, когда я еще жил в Вендури, мне так хотелось приехать к тебе туда! Тогда это было невозможно, так почему бы не сделать это теперь?
        Ища нежности и ласки, она прижалась к нему.
        — А как же твоя работа? И Вероника?
        — Всегда можно что-нибудь придумать. Я отпрошусь на пару дней, а Веро пока поживет у Сандрин. Элен, представь: только ты и я!
        И он прижал ее к груди, словно желая поделиться своей мужской силой. Она поддалась, позволила себя ласкать. Его лицо, чуть искаженное желанием, было так близко…
        — Что скажешь? Да или нет?
        — Не знаю, Александр… Перед концертом мне понадобится время, чтобы настроиться, сосредоточиться… Я буду много репетировать, и у нас совсем не будет возможности побыть вдвоем!
        Александр словно окаменел. Брови его сошлись от гнева. Было очевидно, что он уязвлен.
        — Прекрасно! Ты не хочешь подарить мне эти несколько часов счастья, несколько ночей, когда ты была бы только моя… И я даже не смогу приехать тебя послушать! Что ж, поступай как хочешь! Я останусь дома с Вероникой. Думаю, ты сумеешь воспользоваться своей свободой. Встретишься с кем-нибудь из старых знакомых, благо никто вас не застанет…
        — Александр! Что ты несешь?!
        Бледная как полотно, Элен вскочила на ноги и запахнула пеньюар, на котором муж минуту назад медленно расстегивал пуговицы. Их с Александром взгляды скрестились. Старые обиды, до поры до времени дремлющие в душе, снова встали между ними.
        — А что я такого сказал? Ты прекрасно понимаешь, о ком идет речь. Об этом мерзком типе, который разрушил нашу семью, о Люке Ловаре! Если вы встретитесь, кто может дать гарантию, что ты не упадешь в его объятия, как раньше?
        — Только поэтому ты и хочешь поехать со мной, да? Чтобы за мной надзирать? Какое трогательное доказательство любви!
        Взбешенный Александр вскочил, схватил пиджак и широким шагом покинул комнату. Элен пальцем не шевельнула, чтобы его удержать. Подобные сцены между ними случались и раньше. Хлопнула входная дверь, сорвался с места автомобиль… Она ощутила мучительное одиночество. Неужели снова разрыв? Элен закрыла глаза, и слезы унижения покатились по щекам. Счастье по-прежнему от нее ускользало, но кто виноват в этой череде ссор? Она или Александр?
        Но, к ее величайшему изумлению, муж очень скоро вернулся.
        — Элен, милая, прости! Я люблю тебя, я схожу от тебя с ума… и ревную, да! Я ревновал тебя уже тогда, в Вендури, когда ты была далеко и я знал, что на тебя смотрят, тобой восхищаются! Ты звонила, а я отвечал грубо, старался задавить любовь, которая жгла меня изнутри и на которую я не имел права. Теперь я волен тебя любить и доказывать свою любовь. Я — твой муж, но ты меня презираешь, обращаешься со мной, как будто это я во всем виноват, и для меня это очень тяжело!
        Элен была потрясена. Неужели он так переменился? Некогда такой гордый, не желающий никому открывать свою душу, как быстро он теперь опускает оружие! Не осознавая, что делает, Элен взъерошила ему волосы. Он положил голову ей на колени. И пусть хлесткие обвинения Александра ее обидели, оттолкнуть его она не могла.
        — Идем спать! Я не хочу оставаться одна. Я боюсь!
        Он вздрогнул — настолько голос жены показался отстраненным и слабым. Он напомнил ему о той юной миловидной Элен, которая приходила в пресбитерий ему помочь, и о том, какой сдержанной и несмелой она в те времена была. Быть может, когда-нибудь они освободятся от своих навязчивых идей, от болезненных воспоминаний и снова будут счастливы?
        — Не бойся, любовь моя, я с тобой!
        Он подхватил ее на руки, благоговейно поцеловал в лоб. Элен робко улыбнулась: забавно, что он несет ее, как маленькую девочку! И в сердце ее, невзирая ни на что, проснулась смутная надежда…
        Глава 12
        Когда возрождается страсть…
        Громовые аплодисменты в зале никак не стихали… Кто-то бросил на сцену букет роз. Элен кланялась снова и снова. Для выступления она выбрала строгое черное бархатное платье, и по контрасту с ним ее волосы казались еще более светлыми, а кожа — перламутрово-белой.
        Она играла от души, забыв о волнении первых минут и о тоске, все еще ее одолевавшей. Как и прежде, музыка оставалась ее верной подругой, и даже более того — она унесла Элен далеко-далеко на крыльях вечной мечты о любви и счастье.
        Элен не ожидала, что, приехав в Париж, почувствует себя такой уязвимой и отчаянно одинокой. Александр и Вероника проводили ее на поезд. Малышка старательно сдерживала слезы — еще бы, мамочка уезжает на целых четыре дня! Это невеселое расставание еще больше расстроило молодую женщину. И только особая атмосфера французской столицы, рояль и подготовка к концерту смогли ее отвлечь. Публика же приняла ее с восторгом…
        И доказательством был гул восхищенных голосов. За кулисами виртуозную пианистку тоже встретили похвалами и поздравлениями с триумфальным возвращением на сцену.
        — Превосходно!
        — Ты ничего не потеряла, Элен! Наоборот, к твоей манере добавились сила, зрелость…
        Она слушала вполуха. Последние три дня Элен посвятила исключительно репетициям, а в оставшееся время не выходила из гостиничного номера. Уже на завтра был намечен отъезд в Ульгат, и мысль об этом согревала ей сердце.
        — Мне никто не звонил?  — спросила она, входя в свою грим-уборную.
        — Нет, мадам. Но вам принесли цветы,  — ответила служащая театра.
        И действительно, на столе Элен увидела два букета. Она вздохнула — Александр так и не позвонил. Наверное, решил, что незачем ее поздравлять. Хотя мог бы поинтересоваться, как прошел концерт… Вчера Элен разговаривала по телефону с Вероникой, но супруг и трех слов не удосужился ей сказать. И вдруг ее охватило глубочайшее уныние. Теперь Элен уже жалела о своем упрямстве. Ну почему она не взяла с собой Александра?
        «Если бы он был сейчас со мной, мы пошли бы куда-нибудь поужинать… И он был бы в зале, аплодировал вместе со всеми… Я так скучаю по его объятиям, по его взгляду…»
        Элен тряхнула волосами, с сожалением сняла бархатное платье и накинула на плечи зеленый атласный халатик. Она настоятельно попросила своего импресарио избавить ее от каких бы то ни было праздничных застолий и вечеринок с коктейлями. Закулисному персоналу было приказано никого к ней не пускать. Молодая женщина без особой радости посмотрела на великолепные цветы. Но букет розовых тюльпанов не мог ей не понравиться. Заинтригованная, она открыла крошечный конвертик и сразу поняла, что почерк ей не знаком. Улыбка удивления появилась у нее на губах, когда она прочитала следующие строки:
        «Дорогая Элен, мои взволнованность и благодарность не передать словами! Я получил от вашей игры ни с чем не сравнимое удовольствие. Ваш талант сравним разве только с вашей особенной красотой!
        Остаюсь вашим преданным поклонником,
        Кентен»
        Элен отложила карточку и задумалась. Кентен Мейро, тот самый красавец, который на вечеринке у Бернара и Сандрин пригласил ее на танец и даже дерзнул поцеловать, спровоцировав вспышку гнева у Александра! Значит, сегодня он присутствовал на концерте и сразу по окончании прислал ей цветы! Этот галантный знак внимания произвел на Элен самое благоприятное впечатление. И все же она предпочла бы, чтобы эти тюльпаны подарил ей муж. Когда мужчина искренне любит женщину, некоторые поступки помогают ему ее покорить и даже возродить угасшую, казалось бы, страсть…
        И вдруг сердце Элен забилось быстрее. Может, второй букет от Александра? Одиннадцать красных роз — символ любви! Кто еще мог ей их прислать? Волнуясь, она схватила приложенную к букету записку:
        «Я не забыл тебя!»
        Кто мог такое написать? Ну уж точно не Александр! В следующее мгновение дверь гримерной открылась. «Наверное, я забыла повернуть ключ в замке!»  — подумала Элен. Она хотела было попросить нежданного визитера уйти, но, увидев, кто вошел, потеряла дар речи.
        — Люк? Откуда ты взялся?
        — Пришел тебя поздравить, дорогая!
        — Это ты прислал розы?
        — Конечно! Я так и не смог тебя забыть и хотел сказать тебе это при личной встрече.
        Люк Ловар… Он сильно переменился. В лице яснее читалось слабоволие, он заметно поправился, и это совершенно ему не шло. А ведь было время, когда Элен считала, что они с Александром похожи! Перед глазами молодой женщины возник образ мужа. Не в пример Люку, Александр был все таким же подтянутым и стройным, черты его лица оставались гармоничными, а легкие морщинки только добавляли ему мужского шарма.
        — Люк, как ты прошел за кулисы? Я же попросила никого ко мне не пускать!
        — Любовь дает крылья! А ты, Элен, все такая же красивая…
        Он приблизился, самодовольно улыбаясь. Да что он вообразил? Что она упадет в его объятия? В своем легком халатике Элен вдруг ощутила себя совершенно беззащитной.
        — Уходи немедленно! Я не хочу тебя видеть! Ты сломал мне жизнь. Это из-за тебя я лишилась Александра!
        — Что ты несешь? Я знаю, что вы живете вместе…
        — Может, и так, но у нас ничего уже не будет как раньше… Уходи!
        Мужчина передернул плечами — как соблазнитель, уверенный в своей неотразимости,  — и резко схватил Элен за предплечье.
        — Дорогая, оставь это жеманство! Я хорошо тебя знаю. Я видел тебя на концерте. Ты несчастна, Элен, и нуждаешься в ком-то, кто о тебе позаботится!
        — Нет! Оставь меня в покое!  — Элен старалась говорить тихо, чтобы не спровоцировать скандал. На самом же деле ей хотелось кричать.
        — Элен, не отталкивай меня! Я часто вспоминал тебя, ты должна это знать! Бывают женщины, которых невозможно забыть. Я хочу тебя… как раньше!
        Эти слова подействовали на молодую женщину как удар хлыста.
        Вспомнилась та ужасная сцена у них в доме, в Ульгате, когда муж вошел в спальню и застал ее, обнаженную, в объятиях Люка. Александр ушел, смертельно оскорбленный, с искаженным от ненависти и презрения лицом…
        Элен попятилась, с отвращением глядя на бывшего любовника. Подумать только, а ведь в то время она находила себе оправдания! Сегодня все было по-другому. Она осознала наконец, как дурно вела себя по отношению к мужу, почувствовала беспредельную боль, какую должен был испытывать Александр. И все это — ради вот этого самодовольного, тщеславного типа?
        — Люк, если я хоть немного тебе дорога, пожалуйста, уходи! Я больше никогда не хочу тебя видеть. То, что было,  — прошло. Тогда я искала у тебя утешения и помощи, но теперь все изменилось. У меня есть дочь, которую я обожаю, и ради нее я хочу построить с Александром крепкую семью. Я научилась справляться со всем в одиночку, быть сильной. И я люблю Александра, слышишь, я всегда его любила! И он сейчас в Париже, ждет меня в гостинице…
        Эта ложь показалась ей оправданной, если она поможет выставить Люка за дверь. Тот кивнул и сунул руки в карманы:
        — Что ж, прекрасно! Если так, остается только попрощаться. Я ждал более ласкового приема, но тебе же хуже. Ты никогда не была равнодушна к моим ласкам, дорогая…
        — Замолчи! Ты мне отвратителен…
        — Хорошо, я ухожу!
        Шепча себе под нос что-то оскорбительное, Люк с силой захлопнул за собой дверь. Дрожащей рукой Элен поспешила запереть ее на ключ. На лбу у нее выступил холодный пот, она задыхалась от волнения. После этой встречи в ней что-то надломилось. Значит, Люк решил снова ее соблазнить? У Элен словно глаза открылись. Она сказала ему: «Я люблю Александра». Сказала искренне, и, сорвавшись с губ, эти слова обрели удивительную силу.
        — Александр! Как сильно я тебя люблю! И я причинила тебе столько горя! А ты никогда меня не предавал. Кроме меня, ни одна женщина не целовала тебя, не касалась твоего тела… Ты поклялся мне в этом, а я не придавала этому значения…
        В груди у Элен стало так тепло… Ей мучительно хотелось оказаться сейчас рядом с мужем. Если бы только это было возможно, она села бы на ночной поезд, лишь бы скорее его увидеть!
        — Любовь моя!  — прошептала она.  — Моя единственная истинная любовь!
        На следующее утро Элен разбудила мужа звонком, чтобы сказать, в котором часу прибудет ее поезд. Александр ответил хмуро:
        — Хорошо, я тебя встречу, а вот Веро сейчас в гостях у Сандрин. Она была там вчера и осталась ночевать.
        — Ну что ж… Ей весело, и это главное. Александр, я тебя люблю! Очень сильно люблю!
        И, не дожидаясь возможной колкой реплики с его стороны, она поспешно положила трубку.
        Стоя на платформе, Элен с тревогой высматривала в толпе знакомую фигуру. И вдруг она увидела его, идущего ей навстречу, протягивая руки. Она ускорила шаг, неотрывно глядя на лицо того, кто вот уже много лет играл такую важную роль в ее жизни.
        — Александр!
        Понял ли он, что она возвращается, сгорая от любви? Неуверенно улыбаясь, он раскрыл объятия.
        — Элен, какая ты красивая!  — прошептал Александр, целуя ее в ушко, а потом и в шею…
        Ульгат… Старый дом купается в солнечных лучах, подставляет золотому летнему свету свои увитые плетущимися цветами стены. В сухой траве стрекочут кобылки, под яблоней дремлет Сатурн…
        Букетики ромашек на подоконнике и комоде создают в спальне удивительную атмосферу праздника. Александр, все еще не веря своему счастью, задернул плотные шторы из розового миткаля, и комната погрузилась в полумрак, такой мягкий, теплый, заговорщический…
        После душа Элен, не сняв с себя синего полотенца, легла на кровать, и сейчас ее кожа усеяна капельками воды… Она сама его зовет — странным, срывающимся голосом. Он колеблется, потом с новым всплеском страсти ложится рядом. Дыхание Элен учащается, она закрывает глаза и тихонько говорит:
        — Александр, я так тебя люблю! Иди ко мне!
        Он склоняется и целует ее в губы так, чтобы она не заподозрила, насколько трудно ему сдерживать свое желание. Он хочет сделать ее счастливой, подарить экстаз, который они столько раз переживали вместе. Он чувствует, что она открылась ему полностью, что недоверие и страх исчезли. И предлагает она ему не только свое тело, но и свою душу…
        Александр торопливо раздевается. Медленно разворачивает полотенце, и его взгляду открываются маленькие груди, гладкий живот, длинные стройные ноги… его жена, его нежная возлюбленная! Ни с кем больше он не испытает таких острых ощущений, такого глубокого, граничащего с безумством наслаждения… Он целует ее грудь, а руки опускаются ниже, к обжигающе-горячей плоти, в которую он, опьяненный страстью, скоро погрузится.
        Элен стонет, отдаваясь волне удовольствия, которая несет ее к Александру, всегда к нему и только к нему. На мгновение открывает глаза — и от взгляда его черных бархатных глаз у нее кружится голова. Он смотрит на нее внимательно, и в его зрачках она читает признание в любви, страстной, ненасытной, всепоглощающей… Этот взгляд завораживает, воспламеняет. Элен притягивает мужа к себе, обвивает его руками, как если бы он пытался убежать.
        — Любовь моя, Элен, я с тобой! Ты сводишь меня с ума!
        Их губы сливаются неистово и жадно… Эта изысканная игра возбуждает и пьянит обоих, пока мужчина в конце концов не теряет самообладание и, отдаваясь неистовому желанию, не завоевывает женщину всю, целиком и полностью. Они становятся одним целым… любовь уносит их далеко, очень далеко — на заколдованный остров, где с начала времен обретают друг друга любящие…
        Элен заставляет себя сесть за письменный стол. В доме тихо, Александр с Вероникой ушли на целый день к морю. Ей пришлось остаться дома, чтобы разобраться с документами.
        Уже конец августа, и прошло три недели после ее возвращения из Парижа — три недели страсти и сумасшедшего счастья. Совсем скоро начало нового учебного года… Элен перебирает присланные из Вендури счета, имеющие отношение к содержанию родительского особняка, и вскоре приходит к заключению, что, принимая во внимание их финансовое положение, Дё-Вен разумнее было бы продать. За парижский концерт она получила приличные деньги, но их не хватит, чтобы поправить ситуацию.
        — Но я не могу продать Дё-Вен! Я должна сохранить этот дом для Веро!
        И вдруг в памяти Элен всплывают слова ее импресарио. Разве Пьер Паскаль, поздравив ее с успехом, не предложил ей организовать месячное турне по провинции, и с отличным гонораром? Она не стала его слушать, потому что не планировала надолго оставлять семью. Но теперь об этом можно было бы подумать…
        Перед глазами мелькают и другие картинки из недавнего прошлого: тот вечер безумной страсти с Александром, на следующий день после концерта. Это было ни с чем не сравнимое блаженство! Слияние тел, соединение сердец… Ни намека на обиду или недоверие. Чудо! Вкус рая в каждой минуте дня и ночи!
        Конечно же, Вероника тоже почувствовала эту перемену в них и однажды вечером лукаво спросила, не подарят ли ей родители братика, о котором она так мечтает. Элен невольно заулыбалась… Второй ребенок? Она колебалась, и Александр тоже — оба слишком дорожили своей вновь обретенной близостью. Элен и мечтать не могла, что все будет так хорошо, поэтому не спешила снова стать матерью. Ее не покидало ощущение, что она оживает, радость и чувственность переполняли ее, и это не могло не отразиться самым удивительным образом на ее внешности. Бернар, к которому она обратилась с вопросом по поводу легкой мигрени, сказал шутливо:
        — Элен, тебя просто не узнать! Счастье тебе очень к лицу. Шарм зрелости в сочетании с красотой юности — не удивительно, что мужчины сходят по тебе с ума…
        — На что ты намекаешь?  — спросила с удивлением Элен.
        — Ни на что! Правда, Кентен звонит мне время от времени, и единственное, что его интересует,  — это прекрасная Элен, которая так божественно играет на фортепиано и кажется такой беззащитной и нежной…
        Элен притворилась, что это ее нисколько не занимает, хотя восхищение Кентена было ей приятно. Она не забыла те розовые тюльпаны, хотя и приняла, чисто интуитивно, правильное решение — оставила оба букета, от Кентена и от Люка Ловара, в грим-уборной. Об этом эпизоде она ни разу не упомянула при Александре, и он пребывал в счастливом неведении относительно него. Ей было хорошо известно, насколько он ревнив,  — Элен и за собой знала этот грех,  — и она предпочла промолчать. Да и потом, для нее самой этот инцидент не имел значения, хотя и позволил лучше разобраться в себе.
        Вспоминаются и другие приятные моменты: купания всей семьей, светящаяся от счастья Вероника у отца на плечах и она сама, лежащая на песке, страстные взгляды мужа и слова любви, которые он нашептывает ей на ухо… И вдруг неприятная мысль приходит ей в голову: сколько времени им осталось наслаждаться таким чудесным взаимопониманием? Элен гонит от себя мрачные мысли. Отныне все у них будет просто и ясно, они с Александром — дружная пара, и у них такая замечательная, очаровательная дочурка!
        Чтобы приободриться, молодая женщина смотрит на недавнее фото танцующей Вероники в белом платье. Решено: в сентябре она обязательно запишет девочку в танцевальный класс. Рука Элен сама собой опускается на трубку телефона. Похоже, ее будущее решается в этот момент! Но это же глупость, верно? Ей нужны деньги, значит, стоит принять предложение и отработать это турне. «Мне нечего бояться! Это ведь всего лишь на месяц. И по выходным Александр сможет ко мне приезжать…»
        Она набирает номер Пьера Паскаля. Импресарио обрадован ее решением и обещает устроить все наилучшим образом.
        — Вот увидишь, Элен, за этим контрактом последуют и другие! Это была твоя ошибка — похоронить себя в глуши… Если бы ты тогда меня послушала, то сейчас купалась бы в деньгах. Стала бы знаменитой…
        — Мне не нужны большие деньги, Пьер, счастье намного важнее. Но, если я хочу сохранить за собой дом моих родителей в Провансе, мне нужно зарабатывать. Появились желающие взять особняк в аренду, так что какие-то проблемы можно будет решить, но остается еще ремонт и другие расходы…
        — Правильно сделала, что позвонила, Элен. Ни о чем не переживай, это турне будет успешным. К счастью, у нас еще немало любителей качественной музыки! Я все устрою, а ты начинай готовиться.
        Элен в задумчивости повесила трубку и только тогда осознала, что приняла решение, даже не обсудив его с мужем. Вполне возможно, Александр удивится, когда узнает.
        — Что ж, поздно что-то менять. Я дала согласие.
        Прошло две недели. Александр достаточно спокойно отнесся к тому, что жена месяц будет колесить по Франции. Расставание его не радовало, но ему не хотелось разрушать этот кокон любви, в котором они с Элен так гармонично сосуществовали.
        — Дорогая, зато ты успеешь по мне соскучиться!  — с улыбкой говорил он.
        Они уже не раз обсуждали присланное Пьером Паскалем расписание концертов и в этот вечер, уложив Веронику, снова вернулись к этому вопросу.
        — Когда у меня будет выступление в Ренне, вы с Вероникой сможете на пару дней приехать туда и побыть со мной.
        Элен вздохнула от огорчения. Неотвратимо приближался день отъезда, и ее беспокойство росло. Столько дней вдали от Вероники, от Александра — как это пережить?
        — Александр, я уже жалею, что согласилась! Я буду очень по тебе скучать, и по Веронике тоже. Я так сильно вас люблю…
        Он обнял ее, жадно поцеловал в губы. Элен поспешно прильнула к его груди, ища ласки и утешения. И прошептала дрожащим, умоляющим голосом:
        — Ты приедешь в Ренн? Обещаешь?
        — Конечно, милая, обещаю! И наша дочка будет счастлива увидеть маму на сцене в том чудесном черном платье, которое я видел в твоем шкафу!
        — Мое бархатное платье? То, в котором я выступала в Париже? Не знала, что ты позволяешь себе заглядывать в мой шкаф…
        Элен и вправду удивилась. Она уже забыла об этом роскошном платье, которое купила тайком от мужа перед отъездом в столицу. Александр поцеловал ее сзади в шею, у самых волос, и она вздрогнула от удовольствия.
        — Если хочешь меня порадовать, надень его сегодня вечером, чтобы я мог тобой полюбоваться, когда никто, кроме меня, тебя не видит! Черный бархат, облегающий силуэт… Ты должна быть в нем безумно хороша!
        — Александр, я еще не помыла посуду…
        — Забудь о посуде! Идем лучше в спальню…
        Взгляд мужа был настолько красноречив, что Элен покраснела. И, конечно же, сделала, как он просил. И вот через четверть часа из ванной вышла совсем другая женщина — рассыпавшиеся по плечам белокурые волосы, едва заметный макияж, гибкое, почти невесомое тело, затянутое в черный бархат… Искусно подкрашенные глаза орехового оттенка ярко блестят от волнения… У Александра перехватило дыхание.
        — Любовь моя, ты великолепна!
        На сердце у него вдруг стало тяжело. Как жаль, что он не сумел ее защитить! Столько потерянных лет! Жизнь вдали от этой женщины, которую он так любит, была и будет для него безрадостной.
        — Милая, милая моя Элен! Я тебя люблю! Ты моя, скажи? Умоляю, скажи, что ты моя!
        Александр нетерпеливым движением привлек ее к себе, властно подчиняя своему порыву.
        — Я больше не хочу расставаться с тобой, Элен! Никогда! И я уже не знаю, стоит ли тебя отпускать… Мне страшно!
        — Любовь моя, что с тобой? Чего ты боишься?
        Она взволнованно вглядывалась в лицо мужа. В эту минуту их уже ничто не разделяло, они оба жили и дышали только своей любовью — пылкой и абсолютной. Их взгляды встретились, они искали в глазах друг друга отражение этого нового, непобедимого взаимопонимания.
        — Александр, если ты попросишь, я откажусь от турне! Останусь с тобой и Вероникой. Продам Дё-Вен, если понадобится. Мне тоже страшно… Я так боюсь, что случится еще что-то плохое…
        Он обнял ее так крепко, что у Элен перехватило дыхание, но ей это было даже приятно.
        — Нет, Элен, ты не должна ничем жертвовать ради меня! Дё-Вен — твой дом, ты его любишь, и Вероника тоже. Глупо с нашей стороны чего-то бояться. Месяц — это же так мало! Я поддался дурацкой панике, как будто мы не переживем этого короткого расставания! Наверное, это потому, что в прошлом мы испытали много боли. И я все время опасаюсь за наше счастье…
        Те же страхи были и у Элен, однако она предпочла об этом умолчать. Чтобы не поставить себя под удар, чтобы даже мысленно не представлять, что такое возможно… Руки Александра уже поглаживали ее по обнаженной спине, губы осыпали поцелуями ее хрупкие плечи.
        — Александр, я — твоя! Слышишь, твоя!
        Черное бархатное платье лежит на полу… Близится рассвет, и сумрак за окном приобретает голубоватый оттенок, а миткалевые шторы из розовых становятся сиреневыми… Проснувшись, Элен протягивает руку, чтобы погладить мужа по спине. Была ли она когда-нибудь счастлива так же, как в эту ночь? Они с Александром дошли до мистической грани, до пределов страсти. Слияние душ, сердец и тел — растерянность, мольбы, произнесенные шепотом слова любви, признания, на которые ни он, ни она не решались прежде…
        Эта ночь любви соединила их навеки. Воспоминания о ней не сотрутся из памяти, станут их прибежищем в часы вынужденного одиночества. Они познали экстаз, о котором не могли и помыслить,  — полнейший, не омраченный тенью стыдливости, пьянящий разум, экстаз, после которого все меркнет и остаются только нежность к избраннику и приятное утомление. Элен уснула, положив голову Александру на грудь, а он все еще медленно гладил ее по спине, словно никак не мог насытиться ее телом, так доверчиво отданным ему во власть…
        Вспоминая об этом, Элен потянулась и с благодарностью посмотрела на свое бархатное платье. Жизнь прекрасна, и в будущем их ждет немало таких же безумных и прекрасных ночей. В сердце не осталось страха: демоны, с давних пор там обретавшиеся, его покинули.
        Глава 13
        Когда в семью приходит разлад…
        Принуждая себя улыбаться, Элен вышла на поклон в третий раз. Овации, аплодисменты все не иссякали, но молодой женщине хотелось одного — убежать подальше от всего этого шума и суеты, грозивших усугубить начинающуюся мигрень.
        Она взяла такси, назвала своей отель. В Орлеане в этот день моросил мелкий октябрьский дождик. Целых две недели в дороге, вдали от своего любимого дома в Ульгате! Элен ужасно соскучилась и испытывала огромное облегчение, думая о том, что через два дня в Ренне увидится с Александром и Вероникой.
        Роскошный гостиничный номер — импресарио Пьер Паскаль постарался ей угодить — показался Элен каким-то мрачным. Мужу звонить было уже поздно, однако она все же подошла к телефону. Нет, лучше подождать до завтра! Она позвонит ему в школу днем, во время большой перемены.
        Слушатели всюду принимали ее с восторгом: виртуозное исполнение и эмоциональность Элен находили отклик в душах любителей классической музыки. Ее импресарио был очень доволен, и с его уст не сходило слово «успех». В каждом городе на концерты Элен собиралась весьма утонченная публика, но даже признание знатоков мало ее радовало. В свободное время молодая женщина осматривала достопримечательности того или иного города, посылала дочке открытки и покупала сувениры. Для нее это было не столько развлечением, сколько возможностью проявить заботу о тех, кого она любит и по кому так сильно скучает.
        Назавтра, около часа дня, Элен решила позвонить Александру. Она отлично выспалась, и перспектива скорой встречи с мужем и дочерью придавала ей сил.
        — Александр! Милый, как у тебя дела? А у Веро? Если бы ты только знал, как мне не терпится вас увидеть!
        — У нас все в порядке, Элен.
        Голос Александра был лишен привычных жизнерадостных, ласкающих интонаций. Элен сразу почувствовала, что муж чем-то озабочен.
        — Ты меня не обманываешь? Тон у тебя не слишком радостный…
        — По правде говоря, Веро простудилась. Ничего серьезного, но я отвез ее к Сандрин. Бертран пообещал посмотреть ее, как только придет домой.
        Элен встревожилась. Обожаемая малышка заболела, а ее нет рядом, чтобы за ней поухаживать! Александр поспешил ее успокоить:
        — Дорогая, не надо волноваться! Я даже не хотел тебе говорить, зная, что ты вполне можешь все бросить и приехать домой.
        — Я уверена, Веро простудилась, потому что сейчас все время сыро. А тебе нужно было остаться дома, с ребенком.
        — Элен, ты говоришь глупости! Конечно, моя учительская зарплата — ничто в сравнении с тем, что зарабатываешь ты своими концертами, но я люблю свою работу и не хочу ее терять. К тому же, повторяю, с Вероникой все в порядке. В худшем случае — небольшой насморк или бронхит… Ты ведь доверяешь Бернару, правда? Позвони ему ближе к вечеру, и он все тебе расскажет.
        Раздражение в голосе мужа уязвило Элен, которая отчаянно нуждалась в нежности и поддержке. Она заговорила срывающимся голосом:
        — А как же поездка? Александр, вы же завтра должны были приехать в Ренн! Я зарезервировала в отеле два номера. Если Веро не станет лучше, как мы поступим? Ей так хотелось побывать на моем концерте…
        — Ренн, поездка… Я совершенно забыл об этом!
        На этот раз Элен просто лишилась дара речи — настолько ее разочаровал лаконичный ответ Александра. Как это возможно? Она с таким нетерпением ждала этих волшебных минут, когда они снова будут вместе! Молодая женщина жила мыслью, что увидит своих родных в Ренне, и это предвкушение помогало ей переживать одинокие вечера и многочасовые переезды из города в город, а ее муж — подумать только!  — забыл о предстоящей поездке.
        — Александр, ты смеешься надо мной?  — спросила она с надеждой, в то время как сердце уже колотилось от тревоги.  — Ты не мог забыть!
        — Прости, но это так! Мы говорили об этом по телефону неделю назад, если не ошибаюсь, но потом я об этом не думал. Не обижайся, просто у меня сейчас очень много работы. Переполненные классы и куча контрольных на проверку, не говоря уже о том, что нужно присматривать за Вероникой и делать все по дому, ходить за покупками, готовить ужин! Так что, уверяю тебя, будет лучше, если мы откажемся от этой поездки в Ренн, дорогая!
        — Как это — откажемся?!  — вскричала Элен.
        — Не делай вид, что не понимаешь, Элен! Нам с Вероникой лучше остаться дома. Веронике не стоит выходить на холод, а я… я очень устал. И будет лучше, если в эти выходные я подлечу ее и отдохну сам. Мы обязательно будем тебе звонить…
        — Александр, это невозможно! Я так ждала, что вы приедете, так радовалась предстоящей встрече! Ты не можешь вот так взять и оставить меня в одиночестве после всех обещаний, которые мы дали друг другу! Или ты забыл и ту нашу чудесную ночь — «ночь черного платья»?
        — Элен, только не надо все усложнять! Так сложились обстоятельства, и не надо делать из этого драму!
        Сознание молодой женщины заполоняла печаль. Кошмар начинался заново: не прошло и двух недель, как Александр снова от нее отдалился. Он не изменился, он остался таким, каким был,  — равнодушным к чужим потребностям, если они в чем-то ущемляли его собственные, не способным сдерживаться. И все же она предприняла еще одну попытку:
        — Ты мог бы оставить Веро у Сандрин и приехать. Александр, умоляю! Если ты меня любишь так, как говоришь, приезжай один, я так по тебе соскучилась!
        Со вздохом, неуверенным тоном он ответил:
        — Дорогая, я подумаю. Но я правда очень устал. Позвони мне вечером, хорошо?
        При переезде из Орлеана в Ренн у Элен не было времени на неприятные раздумья. Еще один номер в отеле, еще один концертный зал, многочасовые репетиции… В разговоре с Бернаром выяснилось, что у дочери бронхит, и он сам предложил оставить ее у себя до понедельника. Таким образом, Александр получил полную свободу решать, как ему провести выходные. Всей душой Элен надеялась, что он приедет. Она находила ему тысячу оправданий, уговаривала себя, что во время их последнего телефонного разговора супруг попросту разнервничался — из-за проблем на работе и болезни Веро.
        На последней репетиции ей было трудно сосредоточиться, и это не могло не сказаться на качестве исполнения. Элен решила, что не станет звонить Александру. Если он понял, насколько она расстроилась, он обязательно приедет в Ренн, и она найдет успокоение в его объятиях, в запахе его тела, теплоте губ.
        К выступлению она готовилась, будучи в состоянии крайнего волнения. И без конца отправляла свою помощницу в холл спросить, не приехал ли мсье Александр Руфье, ее супруг, с тем, чтобы сразу же проводить его за кулисы.
        — Мадам, никто с такой фамилией вас не спрашивал. И уже почти девять! Вам пора на сцену.
        Элен приходилось признать: она совершила очередную ошибку, поставив все на карту молчания. Нужно было позвонить, как Александр и просил, уговорить его приехать. Вопреки всему она все еще надеялась, что он окажется в зале или в отеле. Он не может вот так обмануть ее ожидания! Эту встречу в Ренне они запланировали вместе, в атмосфере бесконечной любви, нежности, смеясь и целуясь. Александр не имеет права отказаться, предать ее, как это уже однажды было! Уже было…
        Когда Элен появилась на сцене, бледная и изящная в своем новом темно-синем платье, никому бы и в голову не пришло, что она невыносимо страдает. Ее пальцы опустились на клавиши рояля, стали легкими, ласкающими. Душа ее благодаря музыке гнала от себя несчастье, улетала к любимому. Словно в дымке, перед ее глазами возникло лицо мужа и пламенный, магнетический взгляд его черных глаз, перед которым она и по сей день не может устоять.
        «Александр, приди ко мне! Умоляю!»
        Она играла для него, представляя, что он находится в зале. И синее атласное платье — это тоже был сюрприз для мужа и дочери, платье мечты, в котором Элен планировала выступить только в Ренне. Корсаж выгодно подчеркивал ее грудь, оставляя открытыми изящные плечи и красивые руки, а юбка была широкой, в форме колокола. Вероника сказала бы: «Настоящее платье для принцессы»…
        Слезы разочарования и обиды струились по щекам Элен, когда она исполнила финальные аккорды сонаты Моцарта, завершавшей выступление. На сердце у нее было тяжело — и это в день, когда она так рассчитывала быть счастливой! Выполняя налагаемые контрактом обязательства, молодая женщина сдерживалась как могла, но теперь у нее уже не осталось сил на притворство.
        Александра в зале не было, ей пришлось это признать. Он поступил подло, он ее разочаровал… Оказавшись в гримерной, Элен сразу же бросилась к телефону и набрала свой домашний номер в Ульгате.
        — Слушаю,  — сонным голосом отозвался муж.
        Она с отвращением бросила трубку. Он и пальцем не пошевелил, чтобы ее порадовать! А ведь мог хотя бы в качестве утешения прислать жене букет… Жуткое ощущение пустоты, одиночества охватило Элен. Казалось, еще немного — и ее вера в их с Александром любовь рухнет…
        В дверь постучали. Элен со вздохом выглянула в коридор. Она успела переодеться, и теперь на ней были черные джинсы и синий шерстяной свитер. Перед дверью стоял юноша с букетом розовых тюльпанов. Смущаясь, он вручил Элен цветы и удалился.
        — Розовые тюльпаны!
        Молодая женщина нахмурилась, убедившись, что к букету не прилагается никакой записки. И подумала о Кентене Мейро. Маловероятно, что он сейчас в Ренне… Но на этот раз она решила унести букет с собой.
        Через десять минут Элен вышла из театра и, прижимая к груди букет от незнакомца, намеревалась уже сесть в ожидавшее ее такси. Не успела молодая женщина открыть дверцу, как звук клаксона заставил ее обернуться. Элен не поверила своим глазам: в двух метрах от нее за рулем большого темно-зеленого автомобиля сидел судья Мейро! Он помахал рукой, потом опустил стекло и крикнул:
        — Здравствуйте, Элен!
        Каким чудом он оказался в этом городе в такой промозглый и туманный вечер? Не столько из вежливости, сколько из любопытства она подошла ближе:
        — Добрый вечер, мсье Мейро! Не ожидала вас здесь встретить.
        Кентен пожал плечами, улыбнулся и предложил:
        — Могу я угостить вас бокалом вина, а потом отвезти в отель?
        Уязвленная пренебрежительным отношением Александра, Элен не стала терять время на раздумья — отпустила такси и села в машину своего поклонника. Судя по лицу и голосу судьи, он был очень рад этой новой встрече с ней.
        — Спасибо за те чудесные тюльпаны, которые вы преподнесли мне в Париже,  — сказала она тихо.  — И этот букет тоже прислали вы, не правда ли?
        Элен кивком указала на цветы, которые прижимала к груди.
        — Вы правы. Я приехал в Ренн на деловой ужин, а от нашего друга Бернара я еще раньше узнал, что вы сегодня здесь выступаете. Увы, успел я только на второе отделение концерта…
        — Вы мало потеряли. Я была не в форме.
        — Не говорите так, Элен! Вы были так взволнованы, столько эмоций… Это было великолепно! Вы слишком строги к себе, дорогая!
        И он расхохотался. К этому времени они были уже в самом центре Ренна. Кентен остановил автомобиль перед модным кафе с изысканным интерьером. Они устроились за угловым столиком, утопавшим в зелени декоративных растений.
        — Что будете пить, Элен? Немного шампанского?  — предложил судья.
        — Чашку горячего шоколада, пожалуйста. Я продрогла.
        Кентен Мейро окинул ее внимательным взглядом. В этом свитере из ангоры Элен была похожа на хрупкую девочку-подростка, и ее природное очарование не оставило его равнодушным.
        — Элен, хочу, чтобы вы знали: мне очень приятно, что вы сейчас здесь, со мной. И еще я хочу извиниться за то, как повел себя на вечеринке у Бернара и Сандрин. Надеюсь, это не имело для вас неприятных последствий?
        — Отнюдь! Откровенно говоря, тот инцидент даже сблизил нас с мужем,  — ответила Элен с загадочной улыбкой.
        — Слава богу! Мне было в чем себя упрекнуть: это первый раз, когда я повел себя так необдуманно. Но давайте отнесем это на счет вашей неотразимой привлекательности! Согласны?
        Молодая женщина вздохнула и понурилась. Со стороны казалось, что ей не совсем комфортно в этом месте, в компании этого мужчины, и что-то ее мучит. Не сводя с нее глаз, Кентен добавил:
        — Я не мог лишить себя удовольствия увидеть вас на сцене, и по счастливой случайности вы вышли как раз, когда я проезжал мимо театра. И вот вы здесь, со мной!
        — Это очень мило с вашей стороны, Кентен. Жизнь порой бывает так непредсказуема! Сегодня вечером ко мне должны были приехать муж и дочь, но Вероника заболела…
        — И поэтому вы так печальны? Прошу вас, Элен, улыбнитесь!
        Приятный, ласковый голос Кентена действовал на молодую женщину умиротворяющее, а в его взгляде было столько сочувствия, что на сердце у нее стало легче. Может, стоит рассказать ему обо всем? Элен испытывала настоятельную потребность разобраться наконец в своих чувствах. Ее снова мучило ощущение, что она балансирует на туго натянутом канате: впереди — по-прежнему Александр, которого она любит, а под ногами — пустота, пропасть сомнений и разъедающих душу страхов.
        — Я без конца борюсь за свое счастье, а оно от меня ускользает!  — проговорила она наконец, не поднимая глаз на собеседника.
        — Поясните, пожалуйста, свою мысль, Элен.
        — Это очень просто: каждый раз, когда мне кажется, что я достигла гармонии и идеальной любви, все рушится! И я ужасно устала от этих бесконечных разочарований.
        Кентен Мейро выглядел озадаченным. Богатый опыт общения с людьми подсказывал ему, что Элен нужно дать выговориться.
        Бернар, не предавая доверия своей пациентки и подруги, дал ему понять, что в отношениях Александра и Элен не все ладно.
        — Я был бы только рад вам помочь, милая Элен,  — начал он.  — Но вы говорите загадками! А что касается идеальной любви, то знаете ли вы хоть кого-нибудь, кто может похвастать таким счастьем? К примеру, я к своим сорока четырем наделал массу ошибок, и в любовных отношениях в том числе. Я женился в двадцать пять на женщине из прекрасной семьи. Детей мы не завели, потому что очень быстро поняли, что у нас не получится долго быть вместе. Нашим отношениям чего-то недоставало… Чего-то очень важного, потому что мы быстро охладели друг к другу. Для меня это было невыносимо, и я предпочел развестись. Быть может, вы слишком требовательны, слишком категоричны?
        Элен посмотрела на собеседника с сомнением. Сохраняя спокойствие, Кентен не отвел глаз. На его мужественном открытом лице молодая женщина прочла искреннее желание быть ей полезным. Взвесив все за и против, она решила поведать ему долгую и трагическую историю своей любви, впрочем, не слишком вдаваясь в детали. В конце она рассказала о последней размолвке с супругом.
        — И вы сердитесь на него из-за такого пустяка?!  — вскричал Кентен.
        — Для меня это совсем не пустяк! Александр так и не понял, чего хочет от жизни. Я достаточно долго его знаю, чтобы иметь право судить…
        — Элен, как вы бескомпромиссны! И чрезмерно эмоциональны, не правда ли? Что, если ваш муж действительно очень устал? В наши дни труд учителя — тяжелый труд! Классы переполнены, за каждым учеником не уследишь. Думаю, многие жены и слова бы мужу не сказали в подобной ситуации! Супружеская жизнь — не всегда идиллия. Она требует постоянных уступок и жертв. А вам следует подумать и о дочери — девочка так рада, что у нее теперь есть папа! Вы должны спасти свой брак, Элен, хотя бы ради этого невинного создания. К тому же и у вас есть недостатки…
        Молодая женщина выпрямилась на стуле, тряхнула белокурыми волосами. Заговорила она несколько сухо:
        — Я прекрасно отдаю себе в этом отчет. И если я терплю выходки своего мужа, то только ради счастья Вероники. Но согласитесь, Кентен, у меня есть повод огорчаться. Александр мог бы позвонить перед концертом, прислать цветы, словом, сделать хоть что-нибудь!
        Она смахнула слезу обиды. Судье захотелось взять ее за руку, утешить, однако он не осмелился.
        — Элен, а почему вы не подумали о том, что муж, возможно, приехал и ждет вас в отеле? А вас там нет, вы в кафе, с другим мужчиной. Если бы он об этом узнал, тоже мог бы разозлиться. Особенно если бы оказалось, что этот человек — тот самый злонамеренный соблазнитель, который уже раз похитил у вас поцелуй!
        Элен посмеялась над этой шуткой вместе со своим спутником. Конечно же Кентен прав! В его присутствии она так быстро успокаивается, и ей гораздо легче привести мысли в порядок. Может, и правда она видит все в чересчур мрачном свете? Ей свойственно увлекаться, давать волю эмоциям. И жизнь часто разочаровывает ее именно тем, что так мало соответствует ее надеждам…
        — Истинная любовь — дело, требующее большого труда и времени, Элен,  — продолжал между тем Кентен.  — И то, что вас охватило отчаяние, а я это чувствую, меня очень огорчает. Сделайте над собой усилие, ищите во всем светлую сторону и усмирите свой нрав, вы ведь склонны к преувеличению, к своего рода эмоциональному надрыву.
        — Я постараюсь, господин судья! И к какому же наказанию вы меня приговариваете?  — добавила она шутливым тоном.
        — Ваше наказание — быть счастливой и очаровывать ваших слушателей! Элен, вы так красивы! И ваши прекрасные глаза не созданы для слез…
        Он подвез ее к отелю. Элен повеселела, избавившись наконец от напряжения, которое угнетало ее последние несколько часов. В момент расставания Кентен посерьезнел и сказал взволнованно:
        — Если бы я мог, Элен, я бы вас поцеловал… Тот поцелуй в парке, возле дома нашего общего друга Бернара, был так недолог!
        Похоже, он тут же пожалел о сказанном, но молодая женщина проговорила с лукавой улыбкой:
        — Почему же вы этого не делаете?
        — У меня тоже есть принципы. Однажды я уже потерял голову и не допущу, чтобы это повторилось. Вы — замужняя дама, а я — не их тех, кто может удовлетвориться легкомысленной интрижкой.
        — Разве поцелуй — это так уж серьезно?
        — Иногда даже очень серьезно, Элен. Что ж, до свидания! И, если вам понадобится мой совет, звоните не стесняясь! Я могу стать вам хотя бы хорошим другом…
        Последний день вдали от дома! Элен находилась в По, и впереди ее ждала долгая дорога. Но уже завтра она увидит свое солнышко, свою Веронику! Два часа, проведенных в обществе Кентена Мейро, пошли ей на пользу. Разговоры по телефону с мужем оставались напряженными, но Элен не теряла надежды, что все устроится.
        Стоит им оказаться наедине — и благодаря магии взаимного желания все ссоры, причиной которых стала разлука, быстро забудутся… Вероника выздоровела, но очень скучала по мамочке. И, чтобы сообщить точное время своего возвращения, Элен решила позвонить мужу на работу. К ее несказанному удивлению, ответил женский голос — очень молодой, с выраженным южным акцентом. Элен даже подумала, что ошиблась номером.
        — Это начальная школа в Вальфлоре?
        — Да, мадам! Кто вам нужен?
        — Александр Руфье, учитель.
        — Сейчас я его позову! А кто звонит?
        — Его жена.
        — Здравствуйте, мадам Руфье! Пользуясь случаем, я представлюсь: Магали Пикмаль, учительница начальных классов. Я получила назначение в Вальфлор недавно: по распоряжению Академической инспекции здесь открыли еще один класс.
        — Это хорошо,  — пробормотала Элен в растерянности.
        Наконец трубку взял Александр. Настроение у него явно было прекрасное.
        — Дорогая, мы ждем тебя дома! Желаю хорошей дороги! Целую!
        Казалось бы, приветливость мужа — добрый знак и о недавних грозах, бушевавших в их с Александром отношениях, можно забыть, однако Элен не могла избавиться от беспокойства. Появление в школе этой девушки, Магали, ее не радовало. В Элен пробудилась ревность. Что, если радостный тон Александра объясняется присутствием Магали? Эта мысль окончательно лишила ее душевного равновесия.
        — Мама! Мамочка приехала!
        Вероника бросилась к ней, раскинув руки, и ее симпатичная мордашка так и светилась от радости. Элен, обмирая от счастья, прижала девочку к груди:
        — Моя маленькая принцесса! Солнышко мое!
        Александр, мечтательно улыбаясь, созерцал эту сцену. Опершись о каминную полку в гостиной, он подыскивал слова оправдания, которые заставили бы жену простить ему то несостоявшееся свидание в Ренне. Когда Вероника наконец отпустила мать, та сделала шаг навстречу супругу:
        — Здравствуй, Александр!
        — Здравствуй, дорогая!
        Он потянулся ее обнять, но Элен быстро отстранилась и удовлетворилась тем, что поцеловала его в щеку. Пожав плечами, Александр вышел из дома. В саду пес Сатурн встретил его радостным лаем. Александр рассеянно его погладил. Затянутое тяжелыми тучами небо казалось отражением его настроения. Отстраненность Элен его тревожила, и обида, которую он носил в своей душе, от этого только усиливалась. Столкновения было не избежать… Когда-то он дал себе клятву, что сделает все ради благополучия Вероники. Ради своей любимой девочки ему нужно сдерживаться, нужно сохранять спокойствие!
        Остаток дня прошел без каких бы то ни было катаклизмов. Гроза разразилась после ужина, когда Вероника уже спала, и супруги превратились во врагов, способных разорвать друг друга. Убирая со стола в гостиной, Элен сказала с горечью:
        — Я очень расстроилась, Александр, из-за того, что ты не приехал в Ренн!
        Она ожидала оправданий, ласковых слов. Но Александр ответил елейным голосом, не предвещавшим ничего хорошего:
        — А я, знаешь ли, звонил тебе в театр сразу после концерта. Консьержка пошла тебя разыскивать, даже выглянула на улицу! И увидела, что ты садишься в машину к какому-то «мсье»! Можешь ты мне сказать, кто ждал тебя в Ренне? И поэтому ты позвонила домой — удостовериться, что я никуда не уехал, а значит, у тебя будет свободный вечер?
        Элен онемела от изумления. Потом почувствовала, что краснеет. Александр счел, что это — признание своей вины.
        — Так кто же был этот утешитель? Твой импресарио, Пьер Паскаль? У него до сих пор на тебя виды? Или этот негодяй Люк Ловар?
        — Ни тот ни другой,  — ответила Элен.  — Это был судья, Кентен Мейро. И он вовсе не утешал меня, как ты выразился, а старался урезонить. Я была сама не своя от огорчения, и все из-за тебя! А он как мог уговаривал меня тебя простить!
        — Кентен Мейро? Этот жалкий донжуан, который волочился за тобой на том вечере у Бернара и Сандрин? Как он вообще оказался в Ренне?  — Глаза Александра полыхали гневом, когда он подскочил к жене и схватил ее за плечи.  — Ну же, признайся! Он приехал ради тебя? Ты с ним спала?
        Не помня себя от злости, Элен оттолкнула его от себя. Вот оно что! Он пытается из нее, жертвы, сделать виноватую? Смерив мужа ледяным взглядом, она заявила:
        — Твоя ревность нелепа! Подумай сам: если я ждала вас с Веро, стала бы я устраивать рандеву с Кентеном Мейро? Это была случайная встреча, говорю я тебе! Я увидела его, когда садилась в такси. Он пригласил меня в кафе… Мсье Мейро — достойный во всех отношениях человек. Он указал мне на мои прошлые ошибки…
        Александр продолжал ходить взад-вперед, и на лице его отражался гнев, граничащий с отчаянием. Элен смотрела на него — бледная как полотно, с потухшим взглядом. Если он так страдает, значит, все-таки ее любит?
        — Элен, поговорим начистоту! Я сносил твою холодность, твое презрение и твои капризы, я признал собственные ошибки! Но одного я не смогу простить, больше никогда не смогу,  — если ты снова мне изменишь. Если этот тип, Кентен Мейро, посмел к тебе прикоснуться, я его…
        Она жестом попросила его замолчать. Александр, до такой степени утративший над собой контроль, ее пугал. Элен вспомнила, каким он был когда-то, еще в Вендури,  — искренний, душевно щедрый, терпеливый, улыбчивый, осознающий важность своей миссии молодой священник… Неужели этот человек с ужасной гримасой на лице, изрыгающий оскорбительные слова,  — ее Александр?
        — Александр, успокойся, прошу тебя! Между мной и Кентеном ничего не было, клянусь! Но ты должен знать, что мне было очень обидно, когда ты не приехал в Ренн! Я хотела, чтобы это был романтический вечер, я так соскучилась по тебе, купила новое платье… чтобы тебе понравиться!
        Говоря это, она уже рыдала, но Александр спросил язвительным тоном:
        — Что, тебе мало твоих поклонников? Нужно, чтобы никчемный надоедливый муженек тоже был под рукой?
        — Александр, замолчи!  — взмолилась измученная Элен.
        Появление в гостиной Вероники — в пижаме, с медвежонком под мышкой, с испуганным личиком — заставило обоих умолкнуть. Девочка пробормотала, вытирая слезы:
        — Папочка! Мамочка! Почему вы так громко кричите?
        Элен подбежала к дочке, взяла ее на руки, поцеловала.
        — Не пугайся, моя хорошая! Мы глупые, ссоримся из-за мелочей, но мы все равно друг друга очень сильно любим, твой папа и я… Ты только, пожалуйста, не плачь!
        Александр тем временем взял себя в руки. Он в растерянности смотрел на Веронику, которая все никак не могла успокоиться и судорожно всхлипывала. Последние слова Элен, призванные утихомирить малышку, он воспринял как напоминание о своем родительском долге, поэтому подхватил с улыбкой:
        — Мамочка права, дорогая! Взрослые иногда ссорятся, как и ты со своими маленькими друзьями, но мы любим друг друга, можешь мне верить!
        — Значит, вы должны поцеловаться!  — сказала Вероника, вытирая слезы.
        Элен грустно усмехнулась, но не стала противиться. Александр прижал ее к себе, шепча на ухо:
        — Прости меня, любовь моя!
        И она, закрыв глаза, отдалась во власть этих родных рук. Когда же губы мужа прижались к ее губам, она приняла этот залог примирения, но в глубине души все еще тлела глухая, мучительная обида. Она быстро высвободилась, подхватила дочку на руки:
        — Идем, моя куколка! Сегодня мамочка будет спать с тобой! Ты меня пустишь?
        — Да, мамочка! Конечно!
        Глава 14
        Блуждания Александра
        — Бернар, пожалуйста, помоги! Я больше не могу! Все начинается заново! Мне не следовало уезжать в это турне!
        — Элен, успокойся и объясни, что начинается заново?
        Доктор встал, обошел свой письменный стол и мягко обнял Элен за плечи. Она уцепилась за его руку, как за спасательный круг.
        — Я не знаю, что со мной происходит! Я больше не хочу спать с Александром, мне противно, когда он ко мне прикасается, хотя…
        Бернар со вздохом нахмурился. Молодая женщина не закончила фразу, однако он знал, что она скажет.
        — Хотя до того, как ты уехала, это была страсть, сумасшедшая любовь…
        — Именно!  — выдохнула готовая вот-вот заплакать Элен.  — И теперь уже ничего не поправишь: мы поссорились, Александр собрал свои вещи и живет теперь в школе, в крошечной учительской квартирке под крышей. А на работе он, естественно, все свое время проводит с этой Магали!
        Молодая женщина разрыдалась. Крах их с Александром супружеской жизни казался ей настолько неотвратимым, что у нее не было больше сил ни бороться, ни надеяться. Вдобавок ко всему ее мучило чувство вины — Вероника каждый вечер плакала и требовала своего папочку.
        — Это все потому, что он не приехал в Ренн! Я была в отчаянии! Я была сама не своя, это был настоящий кошмар! И надо ж было, чтобы твой приятель Кентен Мейро оказался в тот момент в городе и чтобы консьержка театра увидела, как я сажусь к нему в машину! Александр узнал об этом, и теперь уже мне не доверяет. Хотя поначалу был даже нежен, проявил понимание… Но я никак не хотела успокоиться, отвергала его ласки! Прогнала его из нашей постели… Первые несколько дней он молча терпел, потом ушел.
        — А теперь, как я понимаю, ты с ума сходишь от ревности и сожалеешь о случившемся?
        Бернар заставил Элен подняться и заглянул ей в лицо. Он отметил, что его тонкие черты изменились, а ее красивые орехово-карие глаза смотрят на него со смятением.
        — Милая, хорошая моя Элен! Когда же наконец ты перестанешь сама себя мучить?
        Тон у доктора был такой ласковый, что Элен, которая как никогда нуждалась в утешении, бросилась к нему в объятия. Бернар ничем не выдал волнения, причиной которого стал этот ее порыв, просто погладил молодую женщину по шелковистым, легким волосам.
        — Элен, ты должна поговорить с мужем! Прими его любовь, несмотря на то что временами Александр ведет себя не так, как тебе хотелось бы. Ты слишком требовательна, слишком эмоциональна!
        — Кентен сказал то же самое! Наверное, избыток эмоций мужчин пугает,  — прошептала Элен, все еще прижимаясь к Бернару.
        — Это не столько страх, сколько осознание собственной некомпетентности в данном вопросе.
        И с этими словами, произнесенными шутливым тоном, доктор отстранился, а потом, снова приняв деловой вид, уселся за стол.
        — Прежде всего тебе нужно подумать о дочери, Элен. Веро не должна страдать из-за ваших капризов. У нас с Сандрин тоже бывали размолвки, но мы старались все обсудить и найти решение. Ради душевного спокойствия детей мы разрешаем проблему на начальном этапе. Счастье так просто не дается…
        Элен печально улыбнулась. То же ей сказал и Кентен, почти слово в слово! Послушать их, так она должна во всем подчиниться мужчине, всегда поступающему по-своему, настоящему эгоисту, которому нет дела до ее просьб и огорчений. Мужчине, которому она перестает доверять, стоит ему в очередной раз ее разочаровать.
        — Бернар! Почему я не могу избавиться от чувства, что обречена на несчастья? Они преследуют меня с юности. Мне кажется, что все плохо, я чувствую себя слишком слабой…
        — Твоя попытка самоубийства имела серьезные последствия. И в этом вся проблема. Чтобы ты могла полностью восстановиться, твоя жизнь должна быть абсолютно спокойной. И такой человек, как Кентен Мейро, мог бы тебе такую жизнь обеспечить.
        Элен была ошеломлена. Не ослышалась ли она? Бернар советует ей оставить Александра и броситься на шею судье?
        — И не нужно делать такое удивленное лицо! Я хотел сказать, что некоторые мужчины способны сделать женщину счастливой или по меньшей мере дать ей уверенность в будущем и покой, а некоторые — нет. Но ты любишь своего мужа, а он — тебя. Значит, поезжай к нему не откладывая! Уже почти полдень. Сходите куда-нибудь пообедать, помиритесь, и это будет наилучшее решение!
        Элен последовала его совету: позвонила в садик и предупредила директрису, что не сможет забрать Веронику домой на обед, после чего сразу же отправилась в Вальфлор. Сердце начинало стучать в груди как сумасшедшее при одной мысли, что она увидит наконец женщину, которую про себя уже называла «моя соперница», хотя Александр никогда не говорил дома о Магали. Но в том, что Элен так упорно отказывает мужу в близости, эта девушка не виновата…
        «Какая же я все-таки идиотка!  — думала Элен.  — Я отталкиваю Александра именно в тот момент, когда открывается новый класс и приезжает молодая учительница! Она не могла не подпасть под его чары!»
        Неприятные картины возникали у нее перед глазами: Александр обнимает другую женщину, подчиняет ее своим мужским желаниям, устремляет на нее неотразимый взгляд свои бархатных глаз…
        Побелев от гнева, Элен закусила губу. Как могла она спровоцировать этот очередной разрыв, эту «холодную войну», которая длится вот уже две недели?
        Она остановила машину перед зданием школы, вся дрожа от страха. Это было не в ее привычке — приезжать вот так, без предупреждения, к мужу на работу. Для этого должна быть какая-то очень серьезная причина… На мгновение молодая женщина замерла в нерешительности. Уехать или остаться? Ее неожиданное появление наверняка заставит Александра поволноваться.
        Собравшись с духом, Элен вышла из автомобиля и направилась ко входу в здание школы. Характерный шум, который доносился из столовой, вызвал на ее лице улыбку. Ну не глупо ли с ее стороны приезжать сюда и уговаривать обиженного супруга на глазах у коллеги и двух служащих? Она бесшумно приблизилась к застекленной двери столовой. Внутри царило такое оживление, что никто ее не заметил. Элен же сразу увидела за отдельно стоящим столом Александра и красивую молодую женщину. Не сводя друг с друга глаз, они весело болтали. Это могла быть только Магали…
        Элен почувствовала, как у нее подгибаются колени. Кровь отхлынула от лица. Эта картина буквально парализовала ее, отняла все силы. Какая же эта Магали красавица! Длинные черные волосы, женственные округлые формы, овальное личико мадонны, пухлые губы, а глаза наверняка тоже темные, полные огня…
        «Полная моя противоположность!»  — подумала она, с трудом делая вдох. Нет, она не осмелится войти и заговорить с ними. Только не в таком виде — бледная, с перекошенным от тревоги лицом, наспех одетая… Опасаясь, однако, что не справится со своим импульсивным нравом, Элен хотела было уйти, когда по странному капризу судьбы ее муж посмотрел на дверь и увидел ее за стеклом — с остановившимся взглядом, готовую вот-вот лишиться чувств.
        — Прошу меня извинить, Магали!  — сказал он быстро.  — Ко мне пришли.
        Молодая учительница тоже заметила Элен и теперь с неприкрытым любопытством ее рассматривала. Дети на какой-то миг замолчали, таращась на жену своего учителя. Некоторые ее узнали, потому что ходили в ее музыкальный класс в Ульгате. За столами зашептались:
        — Это мадам Руфье!
        Александр вышел в коридор и плотно закрыл за собой дверь. Увидев, насколько жена бледна и как дрожат ее руки, он не на шутку разволновался.
        — Элен, что-то случилось с нашей Веро? Несчастный случай с Веро, да? Говори же!
        Но Элен не могла произнести ни слова. Она просто стояла и смотрела на него, жадно всматривалась в это обожаемое лицо, ища на нем подтверждения бог знает какой правды.
        — Александр,  — пробормотала она наконец,  — я приехала с тобой поговорить, понимаешь? Ты можешь уйти с работы на полчаса?
        — Но ведь обед еще не закончился! Послушай, я не знаю, что такого важного ты хочешь мне сказать, но хорошо, я приду сегодня вечером к тебе домой, если, конечно, ты разрешишь.
        В голосе — ирония, губы сжаты в жесткую линию… Элен отметила про себя эти детали с замиранием сердца. Вот, значит, как сильно он на нее зол! Он больше ее не любит…
        — Конечно, ты же еще не пообедал, и… эта девушка тебя ждет! О да, она очаровательна! Скучать тебе не приходится… с этой Магали! Она моложе меня, красивей и, разумеется, смотрит на тебя с восхищением!
        — Элен, замолчи! Ты несешь чушь. Магали — симпатичная девушка, и я, конечно, рад иметь такую коллегу. Но это все!
        Александр говорил очень тихо и был явно смущен. Он взял жену за руку и увлек в пустую классную комнату. Элен же, ощутив прикосновение мужа, вздрогнула, как от ожога. Ею вдруг овладела странная слабость, и она с трудом проговорила:
        — Любовь моя, умоляю, вернись домой! Это ведь и твой дом… Веро без тебя так плохо, и мне тоже!
        — Нужно было подумать об этом раньше, Элен! Я не потерплю, чтобы меня бесконечно унижали и отшвыривали! Ты меня не хочешь — что ж, я ушел, и пусть это так и остается. У меня больше нет сил терпеть твои капризы!  — холодно заявил Александр.
        Видеть его снова таким жестоким, таким непреклонным было очень больно. Неужели она — единственная виновница этой драмы? Но это не важно, раз она его любит! Не помня себя от огорчения, Элен обняла мужа и сквозь слезы попросила, чтобы он ее поцеловал.
        — Нет, Элен! Я не какая-нибудь марионетка! Если тебе нужна любовь, позвони своему судье! Он только этого и ждет!
        — А ты? Пойдешь искать утешения у этой девчонки Магали?  — выкрикнула она.
        Пощечина была отпущена со всей силой, какую только может придать мужчине мстительность. Подумать только, Александр ее ударил! Это был второй раз, когда он до такой степени утратил над собой контроль. Элен провела рукой по своей щеке, на которой расплывалось красное пятно.
        — Ты спятил! Окончательно спятил…
        — Это ты сводишь меня с ума! Приезжаешь, следишь за мной, закатываешь мне сцену ревности посреди обеденной перемены! И это после того, как ты сама практически выставила меня за дверь десять дней назад!
        Бросив на мужа последний отчаянный взгляд, Элен выбежала из классной комнаты. Александр услышал, как хлопнула дверь парадного входа и как машина жены сорвалась с места. Он с огорчением посмотрел на свои руки:
        — Что я наделал? Господи, прости!
        Магали тихонько постучала в приотворенную дверь. Она ожидала чего-то подобного. Интуиция подсказывала ей, что мадам Руфье устроила мужу сцену ревности, но за собой Магали никакой вины не чувствовала.
        — Александр, с вами все в порядке?  — спросила она взволнованно.
        Мужчина передернул плечами с таким видом, как если бы появление коллеги его не обрадовало. Что, если Магали что-то слышала или видела?
        — Все хорошо, Магали. Проблемы личного порядка, ничего важного.
        Девушка ответила на это с певучим южным акцентом:
        — У тебя красивая жена! Это не мое дело, но я не понимаю, почему ты живешь один в этой крохотной квартирке при школе. Вы поссорились?
        — Это длинная история, и я не хочу об этом говорить.
        Магали подошла ближе, и на лице у нее появилась сочувственная улыбка. Александр ощутил запах ее духов, очень свежий, окинул взглядом гибкое, ладное тело. Плотское желание овладело им, и, странное дело, еще не утихший гнев его только подстегивал.
        — Магали, я хочу побыть один,  — прошептал он, сжимая кулаки.
        Но девушка смотрела на него, словно загипнотизированная тем, что она читала сейчас в глазах этого мужчины, магнетизм которого притягивал ее, как и его загадочность. Она шагнула к нему — так, что их тела соприкоснулись.
        — Александр, ты только что взывал к Господу! В наши дни от мужчины такое редко услышишь…
        — Замолчи!  — сквозь зубы проговорил он.
        И, чтобы избежать дальнейших расспросов, он поцеловал ее страстно, почти грубо. Со двора доносились голоса играющих детей, уборщица могла войти в любой момент, однако они оба растворились в этом сладострастном и исступленном, сметавшем все преграды поцелуе. Поцелуй, в котором Элен было отказано несколько минут назад, Александр подарил другой, даже не задумавшись о последствиях… Магали резко оттолкнула его. Щеки ее пылали, глаза ярко блестели.
        — Лучше мне вернуться во двор! В любую минуту может кто-то войти…
        Задыхаясь, Александр кивнул. Все его тело было словно в огне. Он впервые нарушил обеты, данные жене, и теперь наслаждался вкусом этой маленькой измены — сладковатым вкусом стыда и удовольствия.
        — Если я не остановлюсь сейчас, я пропал!  — тихо сказал он себе.
        Однако именно этот случайный поцелуй с Магали привел его тем же вечером на порог дома в Ульгате. Ему очень хотелось увидеть дочь, но еще больше — Элен. Александра до сих пор терзали ужасные сомнения: действительно ли он хочет Магали или же это был случайный порыв, причина которого — неудовлетворенные желания? Два месяца любовных безумств в объятиях жены воспламенили его кровь, и справляться с этим становилось все труднее. Воздержание вдруг стало для него пыткой.
        Когда Александр в сопровождении радостно тявкающего Сатурна вошел в дом, Элен инстинктивно отступила на шаг. А Вероника, наоборот, восторженно прокричала:
        — Папочка! Ты вернулся!
        — Да, моя красавица! Иди ко мне!
        Вероника повисла у отца на шее, и он прижал ее к себе. Малышка даже глаза закрыла от счастья. Элен больно было на это смотреть. Любой ценой она должна образумить Александра, добиться, чтобы он ее простил и вернулся домой!
        — Надеюсь, ты с нами поужинаешь?  — веселым тоном поинтересовалась она, в очередной раз разыгрывая комедию.
        — Если это возможно, то да!  — с улыбкой отозвался Александр.
        — Замечательно! Я как раз приготовила бланкет из телятины. Вероника, дорогая, собери игрушки, а я пока накрою на стол…
        Девочка принялась послушно складывать свои игрушки, а отец — ей помогать. Скорее для самоуспокоения, чем по какой-то другой причине, Александр стал тихонько напевать. У Элен на глаза набежали слезы — ей вспомнилось былое. Когда-то Александр пел ей эту песню — давно, когда еще был священником в Вендури и они вместе ходили в горы. Она проговорила негромко:
        — Дорогой, я очень люблю эту песню! Почему бы Веронике ее не выучить?
        — Да, хорошие были времена!  — с горечью проговорил Александр. И запел своим приятным голосом:  — «Она спускалась с горы на лошади…»
        На этот раз Элен вышла из комнаты, едва сдерживая слезы. Она упала в кресло и спрятала лицо в ладонях. Слишком много воспоминаний, и все — о ее сумасшедшей любви к Александру, об их вечерних посиделках тет-а-тет в пресбитерии, об их прогулках, их первых ласках…
        «Александр! Ты принадлежишь мне, и я не хочу тебя терять! Ты — отец моей девочки, ты — мой любовник, мой муж!»
        В это мгновение Александр вошел в гостиную. Вероника заверила его, что сама накроет на стол.
        — Элен! Что с тобой? Ты плачешь?
        — Нет!
        Она подняла голову, бросила на него умоляющий взгляд. Он прочитал в нем такую тоску, что вся обида куда-то улетучилась.
        — Элен! Давай дадим себе этот последний шанс, хотя бы ради Веро! Ты согласна?
        — Конечно согласна. Я хотела попросить тебя о том же. Значит, ты возвращаешься домой?
        Александр кивнул и подошел, чтобы взять Элен за руку и отвести в кухню. Вероника встретила родителей улыбкой, глядя на них с надеждой.
        — Твоя телятина случайно не подгорит?  — спросил Александр у жены.
        Элен заверила, что ничего подобного не случится. Ее рука немного дрожала в руке мужа, и он время от времени пожимал ее пальцы — вероятно, желая ее успокоить. Она решила, что забудет о Магали и о пощечине, полученной в пустой классной комнате. Советы Кентена и Бернара — принесут ли они наконец желаемый результат?
        Было далеко за полночь, когда Веро, взбудораженная атмосферой семейного праздника, наконец уснула, держа отца за руку. После ужина они вместе смотрели мультики, потом устроили битву подушками, а потом Александр рассказал дочке три увлекательные истории.
        Немного усталый, но довольный, он присоединился к Элен, которая поджидала его в их общей спальне с раскрытой книгой на коленях. Увидев ее расслабленной, в привычной домашней обстановке, Александр неожиданно разволновался. Она полулежала в красивой черной кружевной ночной рубашке, опираясь спиной на большую подушку. Он постоял немного возле кровати, не зная, присесть ему или не стоит.
        — Пойду приму душ,  — сказал он наконец.
        — В платяном шкафу найдешь свою старую пижаму,  — негромко проговорила Элен, изо всех сил стараясь, чтобы фраза прозвучала естественно.
        Александр позволил себе лукаво улыбнуться. Ему хотелось сказать, что обойдется и без пижамы, но он предпочел промолчать. Он встал под душ и, пока тело массировали горячие струи воды, почему-то снова вспомнил о Магали. И об их поцелуе. Новое, неизведанное ранее желание овладело им. Он представил, как девушка подчиняется его мужской силе, представил ее тяжелые груди в своих руках…
        Как она ведет себя в постели? Кричит ли от наслаждения? Ему хотелось узнать ответы на эти и еще массу других вопросов. До сегодняшнего дня Элен оставалась единственной женщиной, с которой у него были интимные отношения, и вот в свои сорок с лишним Александр вдруг ощутил влечение к неизведанному, к другой женщине, молодой и красивой…
        «Да что со мной такое?» Он устыдился своих грешных мыслей, но, как ни старался их отогнать, это у него не получалось. В момент, когда ему предстояло вернуться в лоно семьи, к жене, которая его ждала и которую он несмотря ни на что очень любил, желание обладать другой никак не отпускало его. И так велико было его смятение, что Александр долго не решался выйти из ванной — продолжал мечтать о Магали и замирал, представляя, как он разделит ложе с Элен после мучительной внутренней борьбы. И, только услышав сквозь шум воды, что она его зовет, он с сожалением вышел из застекленной душевой кабинки.
        Элен стояла на пороге ванной, и лицо у нее было встревоженное.
        — Я испугалась, решив, что тебе стало плохо! Ты принимаешь душ уже минут сорок…
        Он передернул плечами и постарался сказать как можно более непринужденно:
        — Это помогает мне расслабиться. В последнее время я очень нервничаю. Иди ложись, дорогая. Я сейчас…
        Привычные слова привычно слетали с губ. Слова, которые обычно говорят своим женам мужья, когда приходит зрелость и утихают желания… Бросив на него озадаченный взгляд, Элен удалилась. Когда ее муж наконец лег с нею рядом, они заговорили о Веронике, о том, что нужно обрезать деревья в саду, починить водосточные трубы и заменить растрескавшуюся черепицу на крыше. Банальный разговор, призванный укрепить мир между супругами, заставить забыть о пощечине — и того, кто ее отпустил, и ту, которой она досталась, а еще — прогнать из мыслей обоих очаровательную южанку Магали.
        Через какое-то время Элен выключила прикроватную лампу и замерла в ожидании, но супруг даже не шевельнулся. Желания она никакого не испытывала, но готова была отдаться ему, доказав тем самым свою готовность пойти на компромисс. Наконец рука мужа скользнула по ее грудям, нежно их лаская. В комнате было темно, и Элен позволила себе гримасу недовольства — ее тело и душа отказывались в этом участвовать, и она прекрасно понимала почему. Ласки Александра стали настойчивыми, руки спустились на живот. Она заставила себя издать стон, который можно было бы принять за стон блаженства. Он тут же лег сверху, резким движением раздвинул ей бедра и овладел ею, заботясь только о своем удовольствии. И ни намека на нежность… Он попросту подчинил ее своей власти.
        Слезы унижения и разочарования покатились по щекам Элен. Ее даже начало подташнивать. Это было почти изнасилование; она не могла избавиться от ощущения, что ее принудил к соитию совершенно чужой мужчина. Когда же все кончилось и он растянулся на матрасе, она вздохнула с облегчением. Александр шумно дышал, но не произнес ни слова — ни о своей любви к ней, ни о своей вине перед ней. И это тягостное молчание длилось, пока он не уснул.
        Очень нескоро Элен узнает, как ему в тот момент было за себя стыдно, как ему было отвратительно собственное поведение. Отодвинувшись на край кровати и сотрясаясь от сдерживаемых рыданий, она твердила себе, что вернула Веронике ее обожаемого папочку…
        Они прожили так три месяца — без ссор, ни разу не повысив друг на друга голос. Как друзья… Элен в какие-то моменты подавляла вспышки гнева, а Александр старался быть к ней очень внимательным. Он много времени проводил с дочерью, охотно исполнял всю мужскую работу в доме. В семье царило спокойствие и даже некое подобие гармонии, которое делало счастливым по меньшей мере одного человечка — маленькую Веронику.
        На Рождество они устроили праздничный ужин под великолепной елкой, украшенной гирляндами и золотыми шарами. Ничто не выдавало сомнений и глубочайшего неудовлетворения, испытываемых обоими супругами. Даже Бернар был уверен, что они помирились. Но и натянутыми отношения Элен и Александра назвать было нельзя. И молодая женщина даже научилась получать удовольствие от тихой семейной жизни. Что до Александра, то он выглядел довольным и пребывал в хорошем расположении духа, хотя временами и казался несколько отстраненным.
        А ночью — нежность, банальные ласки мужа… Элен охотно отвечала на них, не особенно пылкие, потому что ей хотелось еще одного ребенка. Да и Вероника не упускала случая спросить:
        — А почему у меня нет маленького братика? Я бы за ним ухаживала, играла бы с ним… Пожалуйста, пускай у меня появится братик!
        Александр с рассеянным видом улыбался, а Элен уговаривала себя, что новая беременность сблизит их с мужем. Она решилась даже обсудить это с Бернаром, и доктор не стал скрывать своих сомнений:
        — У тебя не слишком крепкое здоровье, Элен. И вынашивать малыша тебе придется под строгим наблюдением медперсонала. Но, если ты этого хочешь и муж тоже, что ж — это вполне возможно.
        Элен стала проявлять больше инициативы в постели, провоцируя Александра то своей чувственностью, то необузданной страстью. Однако он не торопился ответить тем же. Словом, молодая женщина делала все, что было в ее силах, чтобы спасти семью. Старалась не раздражать Александра, быть послушной, терпеливой женой. Усилия эти на время усыпили ее природную подозрительность и женскую интуицию. Ни единого раза она не заговорила о Магали, не вспомнила о ней как о сопернице. Эта молодая женщина — просто сослуживица Александра, учительница, которую направили работать в Вальфлор…
        Дом в Ульгате никогда еще не знал таких спокойных, счастливых дней, и радостная улыбка Вероники была для Элен наилучшей наградой.
        Был уже конец февраля, когда ее маленький спокойный мирок рухнул. Александр вернулся с работы чуть раньше обычного, и они сели за стол, чтобы вместе попить чаю. Вероника в это время играла в своей комнате.
        Элен заметила, что Александр очень бледен. Он опрокинул молочник на ковер, выругался, потом в отчаянии перевел взгляд на жену.
        — Что-то случилось, дорогой?  — осторожно поинтересовалась Элен.
        — Элен, нам нужно поговорить… О чем-то важном.
        Несчастный случай в школе? Плохие новости из Прованса, где живут родители Александра? Правда, отношения с ними давно были разорваны, но, если бы случилась беда, они наверняка связались бы с сыном.
        — Что-то с родителями?  — спросила она встревоженно.
        Он нахмурился, потом посмотрел на нее с таким удивлением, словно забыл об их существовании.
        — Нет, это совсем другое… Послушай меня, Элен… Не знаю, как и сказать… Но я должен это сделать! Ты меня возненавидишь, но, умоляю, только не устраивай сцену! Ради Вероники! Меньше всего мне хочется, чтобы страдала наша девочка… Я люблю ее всем сердцем, поверь, это правда. Подумай о ней!
        Элен испугалась не на шутку. Силясь избежать трагедии, которая грозила разрушить их счастье, она попыталась возразить:
        — Если так, мы поговорим об этом позже — ночью, когда Веро заснет. Александр, пожалуйста…
        — Нет! Это не может ждать. Мне придется уйти…. Мы должны найти решение, ты и я, чтобы Веронике не было плохо… Элен, не знаю, как и сказать… Понимаешь, Магали…
        — Замолчи!  — с трудом выговорила Элен, чувствуя, как кровь отливает от лица.
        Но Александр был беспощаден, он продолжал, опустив голову и хмурясь:
        — Магали забеременела. От меня… И я не могу ее бросить при таких обстоятельствах. Она меня любит, понимаешь? Когда я узнал про ребенка, я много размышлял над тем, как мне поступить. Потом подал заявление об уходе, а она взяла специальный отпуск. Мы поживем какое-то время в Лионе, кто-то из ее друзей уступает ей свою однокомнатную квартирку. С расходами я справлюсь, у меня есть кое-какие сбережения…
        Элен слушала мужа, пребывая в полнейшем оцепенении. Смысл его слов доходил до нее не сразу. Приходилось повторять каждую фразу про себя, выкручивать их так и эдак, чтобы понять суть сказанного. А от сердца поднималась волна, подступала к горлу, не давала дышать. На лбу Элен выступил ледяной пот, комната поплыла перед глазами, ей стало не хватать воздуха.
        — Александр!
        Ощущение было такое, будто она падает в бездонную пропасть. Это было похоже на медленную смерть. Руки сами собой протянулись к тому, кого она любила всей душой. Он уходит! Он полюбил другую женщину, более молодую и красивую! Предал, отрекся от нее! Как Александр, бывший священник, мог вести двойную жизнь: овладевать ею, целовать ее в губы — и делать потом то же самое с Магали? Она вспомнила, какой увидела соперницу в школьной столовой: южная щедрость форм, крепкие и тяжелые груди, длинные волосы… Александр занимался с ней любовью, сумел ее соблазнить!
        — Ты не имеешь права так с нами поступать!  — пробормотала она, ошеломленно глядя на него.  — А как же Веро? Ты и ее бросаешь, и ее тоже?
        Александр, конечно же, знал, что реакция будет бурной. Но, как бы ему ни было тяжело, вариантов было только два — встать и уйти, пощадив тем самым чувства своего ребенка, или же вступить с Элен в открытый конфликт и попытаться убедить ее позволить ему хотя бы поцеловать дочку на прощанье.
        — Элен, подумай о Веро! Не заставляй ее страдать! Я и так зол на себя, ты не представляешь как… Выслушай меня! Я вернусь, но сейчас я не могу поступить по-другому! Дорогая, ты должна мне верить — я тебя люблю! Тебя и только тебя. Я не знаю, что на меня нашло… Меня тянуло к ней, это было какое-то сумасшествие… Я боролся, я хочу, чтобы ты это знала, я сопротивлялся как мог, а она… Она была так хороша! Такая юная, она доверилась мне…
        Элен к этому времени уже овладела собой. Это усилие, возможно, будет стоить ей жизни, однако она сохранит свое достоинство! С ненавистью глядя на мужа, молодая женщина встала и медленно проговорила:
        — Александр, иди и поцелуй дочь на прощанье. Объясни ей, как хочешь, почему ты вынужден уехать. Забери все свои вещи, а потом уходи! Уходи поскорее, умоляю! Я не хочу больше видеть тебя! Больше никогда!
        Глава 15
        Элен здесь больше не живет…
        Элен нравилось любоваться из окна зелеными кронами деревьев парка «Жарден-Вер». Весна украсила некоторые из них нежными розовыми цветками, и теперь их лепестки подрагивали под дуновениями легкого ветерка. Она могла бы стоять так еще очень долго, думая о своем, но пора было забирать дочь из школы.
        Уже больше года они с Вероникой жили в Ангулеме, в самом сердце департамента Шаранта. Климат здесь был умеренным и приятным — благотворное влияние атлантического океана ощущалось даже в этом удаленном от побережья краю с плодородными землями.
        Сегодня настроение у Вероники было не самое радужное. Они с матерью решили прогуляться по пешеходной улице в центре города, но даже искусно украшенные к Пасхе витрины магазинов не радовали девочку.
        — Мам, я хочу увидеться с папой на каникулах!
        Элен поморщилась и чуть крепче сжала руку дочери. Веро так часто говорит об отце…
        — Солнышко мое, это невозможно!
        — Почему? Ты говорила, что мы с ним будем видеться, но за столько времени он не приехал ни разу!
        Девочка продолжала хмуриться. Маленькая собачка, которую вела на поводке дама весьма респектабельной наружности, подбежала, чтобы понюхать юбку Элен. Вероника воскликнула жалобным тоном:
        — И Сатурн наверняка по нам скучает!
        Элен не сразу нашлась с ответом. Просьба дочери привела ее в замешательство: Веро редко о чем-нибудь ее просила и еще реже жаловалась. Характер у девочки был жизнерадостный, и ей очень понравились и новая школа, и новые товарищи по играм. А уж учительницу танцев мадам Мартину она просто боготворила.
        — Сатурну очень хорошо у Бернара и Сандрин! А тебе на день рождения мы купим котенка, я ведь пообещала!
        — Белого котенка, ты не забыла?
        — Конечно нет!
        Приободрившись, Вероника впилась зубками в свой круассан. Элен же впала в сомнамбулическое состояние. Слова дочки оживили в памяти молодой женщины болезненные воспоминания. Она словно бы снова вернулась в те дни, когда Александр только-только уехал. Тогда она почти обезумела от стыда и горя. Бернар поддерживал ее как мог — то добрым словом, то антидепрессантами. Сандрин приняла Веро под свое крыло. Все в их доме в Ульгате стало Элен противно — и закрытые ставни, и пустые комнаты. Враждебный мир, тишину в котором время от времени нарушали ее же собственные душераздирающие рыдания… Совладать с собой, как и прежде, Элен помог гнев. Обжигающая ненависть овладела ее душой и сердцем. Об Александре она больше ничего не хотела слышать: не распечатывая, рвала его письма, отключила телефон, а потом сменила номер и занесла его в «красный список»[14 - Номера абонентов «красного списка» не публикуются в справочниках, и доступ к ним ограничен.]. А наказать изменника покинутая женщина могла одним-единственным способом — лишив его общения с Вероникой. Бернар не одобрил этого ее решения, которое, кстати сказать,
стало причиной ее обращения к Кентену Мейро. Судья был в курсе происходящего, но, как человек деликатный, не спешил напоминать о себе.
        Элен вспомнился дождливый день, когда мсье Мейро принял ее в своем рабочем кабинете. На Элен был черный непромокаемый плащ, и ее волосы стали виться от влаги. Судья поцеловал протянутую ею руку, а потом как мог постарался образумить молодую женщину. После продолжительных обсуждений она согласилась, что разумнее всего будет разыскать супруга и попросить у него развод, а также урегулировать вопрос опеки над дочерью.
        — Александр имеет право видеться с ребенком, Элен. Таковы законы. И нужны серьезные причины для того, чтобы лишить его этого права!
        Элен даже заплакала от обиды. По ее мнению, измена мужа и то, что он их с Вероникой бросил,  — причины более чем серьезные. Кентен Мейро нежно ее утешал, и в его глазах Элен прочла робкую надежду и любовь, в которой он пока не смел ей признаться…
        — Мамочка, поздоровайся с моей подружкой Сандрой!
        Элен пришлось вернуться в настоящее. Конечно же они не в Нормандии, а посреди городского сквера, в двух шагах от мэрии Ангулема, и на нее с улыбкой взирает очаровательная белокурая девочка, а рядом с ней стоит ее мать — элегантная дама, которая, судя по всему, не против немного поболтать.
        — Моя дорогая мадам, как приятно наконец с вами познакомиться! Я звонила вам на прошлой неделе по поводу Сандры. Я хочу, чтобы моя девочка научилась играть на пианино, и мне порекомендовали вас! И я сразу же поспешила записать ее в ваш класс!
        Сделав над собой усилие, Элен припомнила имя собеседницы, с которой ранее встречалась в коридорах танцевальной школы. Сандра и Вероника познакомились у балетного станка.
        — Наши девочки так подружились! У вашей Веро настоящий талант! Быть может, она еще станет звездой сцены!
        Пока матери беседовали, девочки носились вокруг каменного бассейна с фонтаном в центре.
        — Вам у нас нравится?  — спросила мать Сандры.
        — О да, разумеется! Ангулем — очень красивый город!  — Элен была предельно лаконична.  — И климат похож на климат Нормандии…
        — Вы родом из тех краев?
        — Нет, я родилась и выросла в Провансе, в Вендури. Это маленький городок на берегу Средиземного моря.
        Мать Сандры понимающе кивнула. Держась за руки, прибежали Вероника и ее подружка.
        — Мам! Сандра приглашает меня у нее переночевать! Ты ведь разрешишь, правда?
        Сандра решительно поддержала подружку:
        — Мамочка, ты ведь не против? Веро ни разу не была у нас в гостях, и завтра мы не идем в школу!
        Элен растерялась. Дело в том, что по вторникам Кентен Мейро ужинал у них дома, это продолжалось уже несколько месяцев и даже стало традицией. При этом она старалась не оставаться с ним наедине.
        — Вероника, может быть, в другой раз? У нас сегодня гости…
        — Мамочка, мне так хочется остаться у Сандры! Ну пожалуйста! Ты обещала, что когда-нибудь разрешишь!
        Наконец, после оживленной дискуссии, Элен согласилась с мнением большинства: Веро переночует у Сандры, и та одолжит ей пижаму. Будучи не в силах устоять перед обвиняющим взглядом черных глаз дочери, она ей уступила. И вот, дав ей последние наставления, она отправилась домой — одинокая и со смятением в сердце.
        Как забыть Александра, если их дочь похожа на него как две капли воды? От своего отца Веро, которой летом исполнится семь, унаследовала магнетический взгляд, а еще — улыбку, вспыльчивый нрав, щедрость и жизнелюбие.
        Осознавать это было больно, и мысли Элен сами собой приняли опасное направление. Однако она одернула себя. Нет, она не позволит прошлому себя изводить! И все же квартира, куда она вернулась без своей милой Вероники, вдруг показалась ей неожиданно мрачной. Между тем комнаты были обставлены с большим вкусом, и розовый свет заходящего солнца потоками вливался в высокие окна. При мысли, что скоро придет Кентен, Элен нервно поежилась. Их отношения оставались исключительно дружескими, однако она не могла избавиться от ощущения, что он оплетает ее сетью, чтобы поймать наверняка.
        «Может, позвонить ему и отменить ужин? Я ведь могу сказать, что плохо себя чувствую…»  — думала она, проводя расческой по волосам.
        Ничего такого она, однако, не предприняла, поскольку вечер в обществе судьи обещал быть приятным. Кентен Мейро столько для нее сделал! Помог перебраться в Ангулем, взял под свой контроль все дела, связанные с унаследованным ею от родителей особняком Дё-Вен, который, кстати, с недавних пор отдали в аренду местному ветеринару, и за хорошую плату. Это Бернар и судья убедили молодую женщину, что ей лучше уехать из Нормандии, оставив дом в Ульгате, с которым было связано слишком много неприятных воспоминаний. И благодаря связям мсье Мейро в Ангулеме Элен смогла устроиться преподавателем в местную музыкальную школу.
        «Уезжайте, Элен! Смена места и окружения пойдет вам на пользу! Мои друзья в Ангулеме сдадут вам чудесную квартиру в Старом городе, недалеко от крепостной стены. Я тоже скоро перееду, я получил назначение в Шаранту. У меня в этом департаменте хорошие связи».
        Все решилось очень быстро. Элен сбежала без оглядки и будто отрезала себя от Бернара и Сандрин, своих учеников и тех мест, где они с Александром попеременно были то счастливы, то несчастны. В настоящее время Кентен выступал в роли их с Вероникой покровителя — баловал девочку, которая тем не менее продолжала его дичиться, и деликатно ухаживал за ее матерью. Он, не желая торопить события, предложил Элен свою дружбу, внимание и неизменную нежность, благодаря чему молодая женщина постепенно возвращалась к жизни. Мсье Мейро был из тех мужчин, кому женщина может полностью довериться,  — драгоценное качество, особенно ценимое Элен после предательства Александра.
        В дверь позвонили. Элен посмотрела в зеркало в прихожей. В свои тридцать шесть она оставалась все такой же тоненькой и белокожей. Только волосы несколько посветлели, и сегодня она сделала легкий макияж, подчеркнув свои глаза орехового оттенка. К ужину она переоделась в нарядное черное платье, красиво облегающее фигуру, в котором Кентен ее еще не видел.
        — Добрый вечер, Кентен!
        — Элен, вы очаровательны!
        Судья искал глазами маленькую Веро, для которой купил книгу.
        — Вероника осталась ночевать у подружки и не сможет поблагодарить вас за подарок.
        — Ничего страшного! Вы отдадите ей книгу завтра.
        Карие глаза мужчины возбужденно блеснули. Уж не думает ли он, что она организовала эту встречу тет-а-тет нарочно? Элен поспешила его разубедить в этом:
        — Сегодня возле мэрии мы встретили ее подругу Сандру… Я собиралась вам позвонить и отменить этот ужин.
        — Но… почему, дорогая моя Элен?
        — Не знаю. Немного портвейна?
        Они устроились с бокалами в гостиной, возле пианино, которое Элен отыскала в одной антикварной лавке. Инструмент ее не устраивал, однако приходилось им довольствоваться. Ее любимое пианино с некоторых пор дремало на чердаке в ее доме в Ульгате, где на правах арендатора поселилась приятельница Бернара.
        — Как у вас дела? Как вы себя чувствуете?
        — Меня беспокоит Вероника. Сегодня она снова сказала, что скучает по отцу, своим подружкам, нашей собаке! А ведь целый год она про них практически не вспоминала!
        Кентен пожал плечами:
        — Она привыкнет. Это совершенно нормальная реакция. Вспомните, как она поначалу радовалась переезду! И у нее не было времени на воспоминания. А теперь ей нужно во всем разобраться, научиться жить по-новому. Ведь возврата к прошлому не будет!
        — То, что вы говорите, справедливо и по отношению ко мне. Целый год я стремлюсь жить в мире и покое, и все же…
        Кентен понимал, что с ее стороны честнее было бы сказать: «…я никак не могу забыть того, кого лишилась». Все это время ему пришлось конкурировать с человеком, который как будто растворился в воздухе и в то же самое время по-прежнему жил в сердцах Элен и ее дочери.
        — Никаких известий от Александра? Вам не следовало выбрасывать его письма. Хотя бы ради Веро. Письма отца помогли бы ей пережить боль расставания.
        — Прошу, давайте не будем сейчас о нем говорить! Я осознаю, что повела себя глупо, ведь мне приходится врать своей дочке! Вероника так просила меня, чтобы я отправила ее папочке фотографии, на которых она запечатлена танцующей! И я обещала, но куда бы я стала их отсылать?
        Кентен плеснул себе в бокал еще немного портвейна. Он старался не потерять нить разговора, хотя мысли его так и норовили вильнуть в сторону. Элен была так близко! Ее светлая кожа источала нежный аромат фиалок, волновавший его.
        — Элен, выслушайте меня! Я дам вам совет, а потом мы сменим тему разговора. Я не хочу сегодня видеть вас печальной. Немного радости пойдет вам на пользу, вы согласны?
        — Согласна, господин судья!  — пошутила Элен.  — Так что же это за совет?
        — Отправьте фотографии Вероники родителям Александра. Думаю, он поддерживает с ними связь после того, как второй раз стал отцом. Наверняка они смогут переслать ему эти фото.
        Элен с трудом сделала вдох. Слова Кентена задели ее за живое. Об этом она вообще старалась не думать — что у Александра и Магали родился ребенок. Мальчик это или девочка, она не знала, но сейчас малышу было уже несколько месяцев.
        — Кентен, ваш совет превосходен, но теперь и правда давайте поговорим о другом! Например, о концерте, который мне предстоит дать в замке де Ларошфуко. Вы рассказывали, что замок находится в чудесном маленьком городке, в двадцати километрах от Ангулема…
        — О да! Там есть еще красивый старинный монастырь, и замок ни в чем ему не уступает. Мы можем пообедать там в день вашего выступления. Вас ждет успех, Элен, в этом я ничуть не сомневаюсь!
        — Надеюсь, так и будет… Милый Кентен, налейте мне, пожалуйста, еще портвейна! Я хочу быть веселой, раз уж вы так на этом настаиваете…
        Они поужинали при свечах, разговаривая на банальные темы. Элен слегка опьянела, отчего ее щеки порозовели, а взгляд смягчился. Она смеялась до изнеможения над любой самой незамысловатой шуткой и слушала своего собеседника с напряженным вниманием, как будто была не в состоянии отвести взгляд от его губ. Кентен счел, что может наконец перейти пределы дозволенного ранее. И вот, когда молодая женщина встала, чтобы убрать со стола, он схватил ее за запястье:
        — Это подождет, моя дорогая! Идите ко мне!
        Элен моментально напряглась. Для себя она решила, что с романтикой покончено навсегда. Страдания, которые она испытала по вине Александра, избавили ее от желания вступать в новые отношения — по крайней мере, она старалась в этом себя убедить. Ее обреченное на целомудрие тело наконец обрело покой. И все же прикосновения обжигающе горячих пальцев судьи к ее коже пробудили в ней далекое эхо желания. Нет, не нужно, она больше не хочет страдать!
        — Оставьте меня!  — воскликнула она.
        — Нет! Позвольте мне побыть с вами еще немного, Элен! Думаю, я сумел доказать вам свою преданность, искренность и постоянство своих чувств! Я люблю вас! Прошу, не отвергайте меня!
        — И вы, конечно же, делали все это в расчете меня покорить? Мужчины никогда и ничего не делают бескорыстно!
        Кентен еще крепче сжал ее руку и, глядя на нее снизу вверх, спросил:
        — А почему бы мне и не попытаться завоевать вас? Элен, у меня имелись на то все права! Но вы несправедливы ко мне… Если я и позволил себе лишнее сегодня, то только потому, что вы, как мне показалось, были благосклоннее обычного и так нежны со мной! Я подумал, что и вы ожидали этого момента!
        — Вы заблуждаетесь! Отпустите меня сейчас же!
        — Элен, моя нежная и прекрасная Элен! Поцелуй! Подарите мне один-единственный поцелуй!
        Голос у него был бархатный, низкий, обволакивающий. Во взгляде Кентена читалось страстное желание, безоглядная любовь. Элен пришло в голову, что мужчина, который умоляет ее сейчас о поцелуе, ни разу не причинил ей зла. С неизменной любезностью и щедростью он помогал ей, заботился о ее дочери, об их с Вероникой комфорте, вывозил их по воскресеньям на прогулки. Он был рядом, терпеливый и внимательный, в то время как Александр на другом конце Франции, а может, и за границей прекрасно жил с Магали и улыбался, склоняясь над колыбелью их общего малыша… Она так его любила, терпела все его выходки, а он? Предал ее, от нее отказался! От глухой боли сжалось сердце, ноги у Элен вдруг стали ватные, и она прошептала:
        — Кентен!
        Он прижал ее к своей груди — задыхающуюся, готовую разрыдаться.
        — Нет, Элен, не нужно плакать! Забудьте его, вы заслуживаете счастье! Я здесь, и я вас не оставлю!
        Он встал, взял молодую женщину на руки и перенес ее на канапе. Свечи почти догорели, в комнате сгущалась темнота. Кентен потянулся к ее полуоткрытым губам, и они ответили на поцелуй. Сперва робко, но потом… Под искусными прикосновениями мужских губ Элен ожила, почувствовала головокружение. Так приятно ощущать, как тебя обнимают мужские руки, и знать, что больше не о чем печалиться…
        Он же, ослепленный этой внезапной уступчивостью, нежно пробуждал в ней желание. Целовал еще и еще, в то время как руки блуждали по ее небольшим грудям и обнаженным плечам, спускались к ее ногам, длинным и стройным.
        — Элен, дорогая, ты прекрасна! Я люблю тебя, я тебя обожаю!
        Обращение на «ты», более интимное, скрепило сговор двух тел. Он приподнял подол платья, обнажая затянутые в черную дымку бедра, и наклонился, чтобы поцеловать полоску обнаженной кожи между чулком и этой зоной тени, которую ему еще предстояло открыть.
        Кентен старался не спешить, подводил Элен к наслаждению так, чтобы она не вышла из состояния блаженного бреда, в котором пребывала,  — томная, чувственная, так не похожая на себя. И вскоре он был вознагражден за свои усилия: позабыв все свои сожаления и страхи, Элен стала отвечать лаской на ласку. Дрожащими руками она помогла мужчине раздеться, спеша прикоснуться к телу, о котором еще ничего не знала. С жадностью ее тонкие пальцы принялись играть на его теплой коже, на крепких мускулах.
        — Кентен! О Кентен!
        Она с упоением повторяла его имя. Это Кентен держит ее в своих объятиях, Кентен прижимает свое по-мужски красивое лицо к ее груди… Александр исчез из ее мыслей, она его предала! Она предлагает себя другому! Невероятная радость охватила ее, заставляя забыть о стыдливости и сдержанности.
        С канапе они соскользнули на шерстяной ковер. Элен была уже полностью обнажена — грациозное создание с кожей светящейся белизны. Он застыл над ней с напряженным в предвкушении экстаза лицом, страшась не столько самого момента обладания, сколько ее возможного разочарования.
        — Иди ко мне!  — проговорила она, нежно его обнимая.

* * *
        Вызывающие восторг первые ласки, головокружение от обладания — ощущения мужчины; приятное удивление той, которая ему отдается, а потом — вздохи умиротворения и слова любви… Но Кентен не собирался этим довольствоваться. Он не мог нарадоваться свершившемуся чуду: подумать только, Элен принадлежит ему, она не отвергает его, готова исполнить любые его фантазии! Когда же они наконец уснули, небо за колокольней кафедрального собора Сен-Пьер-д’Ангулем окрасилось в пурпурные рассветные оттенки.
        Для Элен начиналась новая жизнь — период спокойного счастья, которому суждено было продлиться три года.
        Уступив страсти Кентена, она обрела того, на кого можно положиться, мужчину серьезного, заботливого и исключительно галантного. Жить вместе они стали не сразу, чтобы не огорчать Веронику, но Кентен звонил своей возлюбленной каждое утро и каждый вечер. По субботам ей приносили цветы — букет розовых тюльпанов с милой запиской. В сравнении с Александром Кентен казался прекрасным принцем из сказки. Никогда супруг не осыпал Элен такими знаками внимания!
        Следуя совету судьи, она отправила родителям Александра большой конверт с фотографиями танцующей Вероники — исключительно удачными, поскольку девочка обладала прирожденной грацией, которая отличает будущих звезд сцены. К фотографиям Элен приложила письмо, в котором поведала их печальную историю, рассказала о крахе их с Александром супружеского союза. Оставалось только дождаться ответа.
        И вот в июле, незадолго до начала летних каникул, из Кассиса пришло письмо. Элен не успела еще его распечатать, а сердце уже сжалось от мучительных воспоминаний. Кассис, прекрасные земли Прованса, дикие вершины Меркантура… Кассис, где она познакомилась с родителями Александра — его отцом, носившим черный берет на седых волосах, чуть более длинных, чем Элен привыкла видеть у пожилых мужчин, и с его доброжелательной, но сдержанной матерью. Сама она была в ту пору еще так молода! Но уже тогда в ее жизни было поровну радости и страданий. Радости, потому что пережила страстную ночь любви в объятиях Александра вопреки всем церковным запретам, страданий — из-за нерешительности, а иной раз и жестокости любимого.
        Недалеко от Кассиса располагался и Бриньоль, где жила ее тетушка, старшая сестра матери. После смерти Франс Элен ни разу к ней не ездила, ограничиваясь поздравлениями, отправляемыми по почте раз в год — перед новогодними праздниками. Ей вдруг стало нестерпимо стыдно. Старушка, должно быть, чувствует себя такой одинокой!
        С болью в сердце молодая женщина решилась наконец вскрыть конверт. Писала ей мадам Руфье, это был ее почерк — тонкий, слегка наклонный. Мать Александра признавалась, что глубоко опечалена признаниями Элен. Со временем она примирилась с мыслью, что ее сын женился, простила их обоих и долгие годы ждала от них известий. И узнать, что Элен с Александром больше не живут вместе и что невестка сама воспитывает Веронику, ей было очень больно. Что касается сына, то его поступок кроме как безумством она назвать не могла: бывший священник — и вдруг изменил жене с коллегой! Элен не усомнилась в правдивости матери Александра, заявившей, что не знает нового адреса сына и не подозревала о том, что он во второй раз стал отцом.
        Мадам Руфье искренне благодарила Элен за фотографии Вероники. Она мечтала теперь узнать поближе внучку, которую никогда не видела и которую уже любила всей душой. Она также сообщила, что ее муж тяжело болен и они хотят как можно скорее познакомиться с ребенком, которого когда-то столь категорично отвергли… В трогательных выражениях мать Александра приглашала их с Веро погостить у них в Кассисе.
        Разумеется, Элен сразу же рассказала об этом Кентену, и тот ответил с улыбкой:
        — Замечательная идея! Вероника будет рада познакомиться с дедушкой и бабушкой по отцовской линии! Так она почувствует себя ближе к Александру… Соглашайся, дорогая, я буду ждать твоего возвращения! А перед началом нового учебного года мы расскажем твоей дочке правду, ты мне обещала. И тогда мы сможем жить вместе…
        Молодая женщина нашла прибежище в объятиях своего возлюбленного. Он сумел вернуть ей хотя бы подобие веры в себя, дал силу надеяться. Рядом с ним Элен было очень спокойно. Жизнь ее была приятна, доходы были более чем приличны, так что Вероника ни в чем не нуждалась и расцветала день ото дня. Приближался гала-концерт в танцевальной школе, и Элен была уверена, что Веро очарует публику,  — настолько девочка была хороша собой и талантлива.
        — Кентен, я стольким тебе обязана! Мне не хочется расставаться с тобой на целых две недели. Но скажи, в августе мы ведь поедем все втроем в Руайан? Ты ведь не забыл?
        — Нет, моя любовь! Мы попробуем мидии со сливками и белым вином в Тальмоне, который находится в эстуарии[15 - Эстуарий — устье реки, расширяющееся в сторону моря.] Жиронда… Ты увидишь, как там красиво!
        Вероника в мгновение ока завоевала любовь своих деда и бабки. Умненькая и ласковая, она была так похожа на их недостойного сына, что они не переставали этому умиляться, хотя и не во всеуслышание. Поначалу мадам Руфье не осмеливалась заговаривать об Александре — слишком велики были его прегрешения. Но потом, удовлетворяя любопытство Веро, она рассказала, каким он был в детстве,  — массу забавных историй, которые все матери хранят в своем сердце.
        — Твой отец очень любил горы! Вот однажды он сбежал из дома, прихватив с собой карманный ножик и кусок хлеба. Я чуть с ума не сошла от беспокойства. Слава богу, жандарм привел его домой! Хотя, если забыть про это, он всегда был таким послушным, набожным мальчиком…
        Больше Веронике знать и не следовало. Элен рассудила, что еще слишком рано все рассказывать дочери о прошлом ее отца. Да и как объяснить ребенку, почему целибат, навязываемый Церковью своим слугам, иногда становится причиной серьезных проблем?
        Они все так прекрасно поладили, что мадам Руфье, которая была счастлива исполнять роль бабушки, пригласила невестку с внучкой приезжать как можно чаще. Отец Александра, несмотря на слабость, был рад общаться с Веро. С этим величавым седовласым старцем она была неизменно вежлива и ласкова.
        На вокзале, когда пришло время прощаться, мадам Руфье взяла Элен за руки:
        — Мое дорогое дитя! Вы столько страдали, и я хочу, чтобы мы стали родными друг другу! Мы будем писать нашей Веронике, мы будем ее ждать! Остальные три мои сына живут в разных концах страны, и я вижу их и их детей очень редко. Приезжайте, когда захотите! И, если у вас получится связаться с Александром, скажите, что отец хочет его увидеть! Мы найдем в себе силы его простить, пусть он это знает…
        Элен поцеловала свекровь, Веро обняла бабушку своими маленькими ручками. Она так и не осмелилась признаться, что этот край пустошей и горных вершин нравится ей намного больше, чем Шаранта. Она с удовольствием жила бы в Кассисе, но, чтобы не огорчать маму, ничего ей об этом не сказала…
        Глава 16
        Возвращение Александра
        Многие месяцы прошли в покое и умиротворении, они сложились в годы. Элен по-прежнему преподавала игру на фортепиано. Вероника посредственно училась в школе, но подавала большие надежды в своем танцевальном классе. Между Кентеном и Элен установились спокойные взаимоотношения, основывающиеся на взаимопонимании, доверии и нежности.
        Вероника в итоге смирилась с присутствием судьи рядом со своей матерью. Объяснения, которые дала ей Элен, были исчерпывающими и искренними:
        — Веро, милая, твой отец нас бросил, потому что мы с ним слишком часто ссорились. Когда ты подрастешь и будешь в состоянии понять, я расскажу тебе нашу с ним историю. Но теперь я вольна жить, как считаю нужным. Быть одинокой для женщины тяжело и невесело, уж поверь мне. И ты не можешь не признать, что Кентен прекрасно к нам относится. Однако он никогда не займет место твоего отца, об этом не переживай!
        Девочка внимательно ее выслушала, но проницательный взгляд ее черных глаз буквально впился в лицо Элен, когда она проговорила:
        — А если папа вернется, что ты станешь делать? Вы ведь так и не развелись… Это Сандра мне сказала! Если ты больше его не любишь, вы должны развестись!
        — Мы с этим разберемся. Все не так просто, Веро. И ты прекрасно знаешь, что у меня даже нет его теперешнего адреса!
        Для Вероники, которой вскоре должно было исполниться одиннадцать, это был единственный серьезный повод для огорчений — затянувшееся молчание Александра. Конечно, со временем образ обожаемого отца утратил четкость и она вспоминала о нем реже, чем раньше, однако он оставался ее идолом, ее добрый и такой красивый папочка. Узы, связывающие отца с дочерью, оказались куда прочнее, чем подозревала Элен…
        Александр на высокой скорости вел машину по дороге на Сен-Этьен. Они выехали из Лиона на рассвете, направляясь в Клермон-Ферран, где планировали провести выходные. Магали давно мечтала увидеть Овернь… Сейчас молодая женщина дремала, подперев голову рукой. На заднем сиденье их сын Клеман крепко спал, завернутый в одеяло, а рядом лежал плюшевый мишка. По радио передавали классическую музыку — одну из симфоний Бетховена.
        Александр думал о том, что эту же мелодию когда-то играла Элен. Когда-то… С тех пор прошло уже много времени. И это не в первый раз воспоминания о жене возвращались к нему внезапно — яркие, мучительные. Невзирая на то что он четыре года прожил с другой женщиной, Элен оставалась для него единственной, самой любимой. В это было трудно поверить, однако его любовь к ней была все так же сильна. Что же касается дочери, Александр так по ней скучал, что даже думать о Веронике было для него невыносимо больно. Но вслух он говорил об этом редко. Но и такая сдержанность не могла ввести его молодую спутницу жизни в заблуждение — Магали понимала, что так и не сумела завоевать его сердце.
        Простыми их отношения назвать было нельзя. Когда поутихли чувственные порывы, заставившие их броситься друг другу в объятия, угасли эмоции, вызванные появлением на свет малыша Клемана, они продолжали жить вместе, не испытывая от этого настоящей радости. Их отношения нельзя было назвать гармоничными — слишком они оказались разными… Это разница и в возрасте, и во вкусах. Магали хотелось развлекаться, бывать на людях, танцевать, Александр же любил вечером посидеть дома в тишине, с книгой. Только ребенок оставался для них поводом для общения и проявления нежности, и забота о нем их сближала.
        Новый вираж… И еще один… Дорога превратилась в серпантин, и Александр все свое внимание сосредоточил на ней. Главным дорогам он предпочитал второстепенные, находящиеся в ведении департаментов,  — они позволяли полюбоваться прекрасными пейзажами.
        Магали очнулась от дремы и посмотрела на сына. Малыш спокойно спал и улыбался во сне. Этот очаровательный мальчуган трех с половиной лет был единственным, что связывало ее с Александром.
        — Клеман спит сном праведника,  — с улыбкой сказала она.
        — И слава богу!  — отозвался Александр.  — Поспи и ты, ехать нам еще долго.
        — Не хочешь поболтать?
        — Нет, я слушаю радио.
        Молодая женщина, состроив многозначительную гримаску, пожала плечами:
        — А я терпеть не могу такую музыку. Но тебе она навевает приятные воспоминания, не правда ли?
        — Умолкни!  — устало бросил Александр.
        — Ну не сердись на меня, мой котик! Ты не обязан отказываться от своего прошлого, я тебе уже это говорила!
        Магали хотела погладить Александра по волосам, но мужчина оттолкнул ее руку, при этом машина вильнула в сторону обочины.
        — И прекрати называть меня «мой котик»! Мне это не нравится. И вообще, оставь меня в покое!  — вспыхнул Александр.
        Внезапно вся тщетность его существования открылась перед ним как на ладони, стоило ему увидеть насмешливую улыбку своей спутницы, которая как раз прикуривала сигарету. Он вспомнил, как был священником, как со спокойной душой читал проповеди в крошечной часовне недалеко от Кассиса…
        Это было до Элен, до того, как в его сердце поселилась эта сумасшедшая любовь. Перед внутренним взором замелькали картины: они с Элен в горах Меркантура; Элен в цветастом платье в Ла-Транш-сюр-Мер; они обнимаются на песке, и ощущение экстаза, когда он делает ее своей…
        С Магали он тоже познал много волнительных часов, много новых чувственных игр, которыми никак не мог насытиться. Жажда обладания этим соблазнительным телом толкнула его на банальную измену жене, но теперь у них был сын, Клеман, которого Александр любил так же крепко, как и свою Веро.
        Александр снова вернулся мыслями к Элен. Незадолго до расставания она хотела родить еще одного ребенка. Должно быть, надеялась на чудо, на то, что это воспламенит их чувства друг к другу. Что с ней теперь? Одна ли она живет или… И Вероника… Этим летом девочке исполняется одиннадцать! Эти вопросы — сколько раз он задавал их себе по ночам, когда не мог заснуть! В первое время он еще писал Элен, но она не отвечала. Потом письма стали возвращаться с пометкой «Адресат больше не проживает по указанному адресу». Александр стиснул зубы. Сидящая рядом Магали что-то тихонько напевала. Она очень изменилась, эта симпатичная учительница из Вальфлора! После рождения малыша она чуть располнела и теперь была не такой кокетливой и ухоженной, как раньше. Впрочем, причиной этого могло быть и то, что денег хватало только на самое необходимое. «Итак, Магали — всего лишь инструмент в руках судьбы,  — размышлял бывший священник.  — Инструмент, разрушивший хрупкое равновесие, которое мы с Элен старались сохранить ради счастья Вероники…»
        Никогда прежде его мысли и чувства не были такими ясными и такими жестокими. Быть может, причина тому — эта светлая и грустная музыка? Она невольно ассоциировалась с Элен. Александр несколько секунд смотрел на Магали, размышляя, стоит ли поделиться с ней своими мыслями. По сути, она хорошая девушка, прекрасно осознает их проступки и проблемы, умеет посочувствовать, всегда готова прийти на выручку…
        Истолковав его взволнованный взгляд как призыв, она потянулась к Александру, чтобы погладить его по щеке, а может, и поцеловать. Александр невольно отстранился. Он был слишком поглощен воспоминаниями. Он терпеть не мог, когда его жалели, и ненавидел ласки, которые расточаются в силу привычки, а не как проявление чувств.
        — Магали, мне сейчас не до этого!
        И он в гневе уставился на свою спутницу. Давний порок, с которым он никак не мог справиться,  — склонность к внезапным вспышкам ярости. Элен так из-за этого намучилась… Элен…. Он вспомнил ее плачущей — в тот ужасный день, когда она потеряла их первого малыша. Скорбная, бледная, отчаявшаяся… А он не сумел ее утешить, поддержать. Они утонули каждый в своем горе, мучая друг друга…
        Иногда жизнь меняется в считаные секунды: когда Александр снова перевел взгляд на дорогу, ему показалось, что из реальности он перенесся в кошмарный сон. Грузовик занял собой все пространство перед машиной — фары горят, клаксон надрывается… Он услышал пронзительный крик Магали, успел подумать, что она может разбудить Клемана… Клеман, бедный малыш! И больше он уже ничего не слышал и не видел. Небытие… Тишина…
        Элен была занята приготовлением чая для себя и дочки. Вне всяких сомнений, это был для обеих самый лучший момент за весь день — момент возвращения домой. Веро расставила на подносе чашки из китайского фарфора, добавила сахарницу.
        Их новая квартира с террасой окнами выходила на соседский сад.
        — Мамочка, а можно взять к чаю песочные корзиночки с клубникой?
        — Конечно, дорогая!
        Девочка сделала изящный пируэт, выражая тем самым свою радость. Довольно высокая для своих лет, Вероника была очень красива. Черные волосы стягивала розовая лента, красивый, чуть выпуклый лоб и этот пламенный взгляд темно-карих глаз, который отличает южан…
        Элен тоже вышла на террасу. Она чувствовала себя утомленной, что было не удивительно в конце учебного года… Ее ученики в музыкальной школе готовились к праздничному концерту, а Веронике предстояло солировать в танцевальной постановке, организованной ее преподавателем.
        — Как ты себя чувствуешь? Готова к выступлению?
        — Да, мамочка! И костюм у меня прекрасный. Скажи, а ты не забыла, что десятого июля мы едем к бабушке?
        — Сказано — сделано!  — пошутила Элен.
        Летом в Кассисе, в самом сердце Прованса, мать и дочь бывали с огромным удовольствием. Там их с распростертыми объятиями встречала мадам Руфье… Вероника успела от всего сердца полюбить своих вновь обретенных дедушку и бабушку. А что уж говорить о том, что во время предыдущей поездки она отыскала у них в доме настоящее сокровище — фотографию отца. На этом фото Александру было всего двадцать: загорелый, улыбающийся, он стоял у подножия горы, и его черные волосы развевал ветер… Казалось, что впереди у этого юноши захватывающе интересная жизнь…
        Кентен, увидев эту фотографию, уже оправленную в рамку, у Вероники на ночном столике, нахмурился. Его раздражало то, что девочка обожала отца. Однако он промолчал, чтобы ее не расстраивать. Они с Элен были в прекрасных отношениях, молодая женщина казалась счастливой. Чего еще желать? Естественно, он понятия не имел, что творится в душе его спутницы жизни. Ночами она с нежностью отвечала на его ласки, однако это не мешало ей вспоминать, как она страстно отдавалась Александру, таяла в его объятиях, ощущая дыхание вечности,  — настолько полным было счастье, взаимным удовольствие, желанным безумство плоти и, в довершение всего, совершенным созвучие душ…
        — Мама, в дверь звонят! Можно я доем твое пирожное? Ты же никогда не голодна…
        — Конечно доедай, сладкоежка! Только помни: танцовщицам нужно беречь фигуру!
        Сопроводив этот маленький укор ласковой улыбкой, Элен встала и подошла к домофону. Из аппарата донесся незнакомый мужской голос:
        — Мадам Руфье? Национальная жандармерия!
        — Поднимайтесь, пожалуйста!
        Элен не скрывала своего удивления. Она представить не могла, что привело к ним в дом жандармов, поскольку не знала за собой никаких проступков. Она встретила двух полицейских на пороге, рассудив, что приглашать их в квартиру не стоит.
        — Добрый вечер, мадам! Если не ошибаюсь, вы — супруга Александра Руфье?  — с явным смущением спросил тот, что был повыше ростом.
        — Да, но мы больше четырех лет не живем вместе.
        У Элен мелькнула догадка: Александр как-то раздобыл ее адрес и обратился в суд по поводу опеки над Вероникой. Кентен предупреждал, что такое возможно. Она приготовилась возражать, защищаться, но тут жандарм произнес, старательно отводя взгляд:
        — Мадам, ваш муж попал в аварию. Все очень серьезно. Власти департамента Верхняя Луара с трудом вас разыскали. При посредстве Академической инспекции департамента, которая занималась трудоустройством вашего супруга… то есть мсье Руфье, мы направили запрос сначала в Ульгат, потом…
        Побледнев как смерть, Элен отступила к стене. У нее сжалось сердце, она едва держалась на ногах.
        — Входите в дом, прошу вас! Но прежде я хочу отослать дочку в ее комнату. Будет лучше, если она узнает обо всем уже из моих уст.
        — Разумеется!
        Жандармы остались ждать в гостиной, со скукой рассматривая обстановку. До них донесся звонкий голос девочки, потом звук закрываемой двери. Вернулась Элен. Она присела на канапе и спросила с волнением:
        — Как это произошло?
        — Подробности нам не известны. Авария случилась в опасном месте, на повороте дороги. Машина вашего мужа врезалась на скорости в грузовик, который двигался по встречной полосе. Дама, которая была с ним… Словом, она мертва, умерла на месте…
        — А мой муж? Что с ним?
        В панике Элен вскочила и стала нервно теребить платок, наброшенный на плечи.
        — Его отправили в лионскую больницу на вертолете. Он в коме, предстоит операция. Вы получите более подробную информацию, если позвоните туда…
        В голове у Элен все перепуталось. За эти несколько минут забылось все, что отделяло ее от Александра,  — пережитые страдания, его измена. Ее любимый мужчина сражается сейчас со смертью — ее Александр, каким он был в Вендури, такой молодой, такой красивый, отец Вероники, утраченный возлюбленный, по которому она никогда не переставала горевать! И вдруг ее пронзила мысль: по словам жандарма, женщина, которая была с Александром, погибла. Но была ли это Магали? И что стало с ребенком, с их ребенком? От одной мысли, что невинное создание тоже могло погибнуть, Элен стало дурно. Однако она собралась с силами и спросила:
        — Скажите, а в машине был ребенок?
        Жандарм с облегчением вздохнул и улыбнулся, а потом прочел написанное на листе бумаги, который держал в руках:
        — Да, мадам. Сын пострадавшей молодой женщины, трехлетний Клеман Пикмаль. У него легкий ушиб головы, но врачи заверяют, что все обойдется. Его здоровью ничто не угрожает.
        Сохраняя серьезность, жандармы удалились. Элен заперла за ними дверь и прижалась спиной к стене. Как рассказать о такой страшной трагедии Веронике? Но, к ее изумлению, девочка со слезами на глазах уже спешила к ней.
        — Мамочка, я все слышала! Мне стало не по себе, и я вышла из комнаты и стояла в коридоре… Мамочка, нужно скорее ехать к папе!
        Будучи в состоянии шока, молодая женщина не сразу нашлась с ответом. Она погладила дочку по волосам:
        — Солнышко мое, я ведь хотела тебя поберечь, подготовить к такой страшной новости… Так ты все слышала?
        — Да!  — рыдая, созналась Веро.  — И я теперь знаю, что у меня есть маленький брат. Он ушибся, и он в больнице один! Мамочка, пожалуйста, едем скорее!
        Ей удалось наконец расшевелить Элен. Ехать в Лион? Пожалуй, ничего другого не остается…
        Вернувшись около восьми вечера, Кентен Мейро с изумлением обнаружил, что квартира пуста. После недолгих поисков на комоде в их с Элен общей спальне он нашел записку, написанную явно на бегу, из которой следовало, что они с Вероникой уезжают в Лион на поезде, потому что Александра доставили в местную больницу и он в критическом состоянии. И больше ничего — ни единого ласкового слова, ни даже предположений относительно даты возвращения…
        «Она не захотела мне звонить… Хотя я бы отнесся к этому с пониманием!»  — подумал судья с обидой. Он заблуждался: во всей этой кутерьме у нее просто не оказалось ни одной свободной минуты, чтобы ему позвонить.
        Лион… Летняя ночь — тихая, теплая. Под темно-синим небом город сияет тысячами ярких огней… Вероника проспала весь отрезок пути от Парижа до Лиона, но теперь проснулась и настаивала на том, что вместе с матерью поедет в больницу. Но Элен, которая за время поездки привела свои мысли в порядок, решила, что сначала они снимут номер в гостинице. Когда это было сделано, она позвонила в отделение больницы, в котором находился Александр. Его состояние оставалось тяжелым, и операция была назначена на семь утра.
        — Веро, твой отец получил серьезные травмы. Но хирурги постараются его спасти. Сейчас мы поедем к нему в больницу!
        В такси Элен молилась про себя. Не зная, у кого искать помощи, она воззвала к Богу, чего за последние несколько лет с ней не случалось. Она молилась об Александре и о Веронике, на страдания которой не могла смотреть без боли.
        — Мамочка, папа ведь не умрет?  — спросила девочка с дрожью в голосе.  — Обещаешь?
        — Милая, я не могу такое обещать! Но я уверена, он поправится!
        Элен и Вероника вошли в просторный вестибюль больницы, держась за руки. Медсестра проводила их в палату.
        — Будет лучше, если девочка подождет в коридоре,  — посоветовала она.  — Я пока побуду с ней, в это время суток у нас спокойно…
        Элен дрожала всем телом. После долгих лет разлуки и молчания она увидит Александра! Как сомнамбула, она открыла дверь и направилась к кровати, на которой лежал ее муж. На стене горел неяркий ночник, но и такого количества света хватало, чтобы рассмотреть черты покалеченного, страшные в своей неподвижности. Взгляд молодой женщины перебежал от штатива с капельницей к воскового оттенка лицу Александра. Да он ли это? Неужели этот исхудавший мужчина с седеющими волосами и сомкнутыми веками — он, ее любимый?
        — Александр!  — прошептала она, задыхаясь от волнения.
        Он выглядел таким слабым, таким оторванным от мира, что она уже готова была поверить, что он умер. Ощущение у нее было такое, будто она с головокружительной скоростью падала в жуткую пропасть… Зато теперь все встало на свои места. Хотя бы на мгновение допускала ли она мысль, что сможет жить без него? Жить без Александра, никогда его больше не видеть, никогда к нему не прикоснуться? Сама себе в том не признаваясь, она ждала его возвращения, и спокойная жизнь рядом с Кентеном была всего лишь способом замаскировать стремление воссоединиться с мужчиной, которого она продолжала любить всем сердцем.
        Элен подошла к кровати, провела пальцем по неподвижной руке мужа. Кожа была теплой, мягкой. Она схватила эту руку, погладила, потом наклонилась и прижалась к ней губами.
        — Я люблю тебя, родной мой, бедный мой! Если бы ты знал, как я тебя люблю! Ты причинил мне много горя, но я до сих пор тебя люблю, хотя сама не догадывалась об этом…
        Слезы потоком хлынули из глаз Элен, в то время как она испытала поразительное умиротворение. Она только что перевернула страницу прошлого и больше никогда не будет такой, как прежде. Любить, забыв все обиды; любить того, кто тебя предал и покинул,  — настоящая любовь не признает условий… Элен вышла к дочке, стараясь сохранить спокойное выражение лица, хотя глаза у нее были заплаканные, красные.
        — Твой отец спит. Пока его нельзя тревожить.
        Вероника не сводила с нее своих черных гипнотических глаз. Элен прекрасно понимала, что она сейчас чувствует.
        — Доверься мне, дорогая! Я очень разволновалась, когда его увидела, но он жив, Веро! Мне и сейчас хочется плакать, но это от нервов, это пройдет.  — Повернувшись к медсестре, она сказала:  — Мадемуазель, в больницу должны были доставить травмированного мальчика по имени Клеман Пикмаль. Как он себя чувствует?
        — Он в педиатрическом отделении, мадам, завтра вы сможете его навестить.
        — Благодарю вас! Мы приедем рано утром.
        Личико у маленького Клемана было круглое, улыбчивое. Свои черные волосики он унаследовал от отца, а глаза фаянсово-голубого оттенка — наверняка от кого-то из предков по материнской линии. Он был очень послушный — даже слишком, по мнению Вероники. Совсем не просился к маме, но зато ночью просыпался в слезах, рывком садился на своей кроватке и никак не мог отдышаться. Элен прибегала к нему и всячески пыталась успокоить. Уже больше двух месяцев мальчик жил с ней и Вероникой. Два трудных месяца, на протяжении которых ритм их жизни полностью изменился.
        Кентену пришлось съехать, что стало следствием тяжелого разговора. Судья был потрясен таким поворотом событий. Автомобильная авария, имевшая место за сотни километров от Ангулема, поставила все под вопрос, разбила его счастье. Александру предстояло занять свое место рядом с Элен, которая к тому же настаивала на том, чтобы забрать к себе маленького Клемана и не хотела слушать никаких возражений.
        — Ты совершаешь глупость, Элен!  — заявил он.  — Ты уходишь с работы, продаешь дом в Ульгате, ты берешь на содержание инвалида, находящегося в коме, и его маленького ребенка!
        — Я поступаю так, как считаю нужным, Кентен,  — ответила Элен холодно.
        Он смотрел на нее и не узнавал. Элен казалась теперь какой-то отстраненной, практически не от мира сего. Откуда ему было знать, что причина этой безучастности — в его присутствии, которое Элен все труднее было выносить. Решившись заботиться об Александре и его сыне, она принесла в жертву все, что составляло ее существование в эти четыре года, и несчастный Кентен теперь не представлял для нее никакого интереса. Поочередно ощутив себя униженным, отвергнутым, как ненужная вещь, судья в конце концов успокоился. Ему хватило мудрости понять то, что он про себя называл безрассудством женщины, которую любил. Это было непросто. Когда пришло время прощаться — на следующий день Александра на «скорой» должны были доставить из Лиона в Ангулем,  — Кентен утратил контроль над собой. Бледный, с лицом, искаженным страданием, он схватил Элен за плечи и тряхнул ее:
        — А обо мне ты совсем не думаешь? Значит, пока не было мужа, годился и я… Господи, ради кого ты меня бросаешь? Ради священника-расстриги, готового волочиться за каждой юбкой! А я-то думал, ты меня хоть немного любишь…
        Элен не могла равнодушно смотреть на его муки, и она проговорила нежно:
        — Прости меня, Кентен! С тобой я снова стала счастливой, и ты столько для меня сделал! Я сохраню наилучшие воспоминания о времени, когда мы были вместе. Но я не вижу другого решения. Кроме меня, об Александре и мальчике некому позаботиться.
        — Родители Александра вполне могли бы взять эту миссию на себя, ты не можешь этого отрицать! Но нет, это меня ты выставляешь за дверь, как слугу, больше ни на что не годного!
        — Кентен, умоляю, не говори так! Позволь мне принять мужа, ухаживать за ним. Я буду тебе звонить, мы будем видеться… Ты всегда будешь моим самым дорогим другом!
        Дрожа от бессильной ярости и отчаяния, Кентен попытался ее обнять, пусть даже в последний раз. Он считал эту женщину своей, и вот она отталкивает его, гневно сверкая глазами:
        — Нет, только не это! Не теперь!
        Сопротивление с ее стороны только разжигало желание мужчины. Он схватил ее и отволок в спальню. Элен пыталась вырваться, но силы оказались неравны. К тому же они с Кентеном столько лет были близки, она знала каждый миллиметр его тела, и, в основном в силу привычки, ее собственное тело ответило на страстные ласки любовника. Этот акт любви был похож на сражение, поскольку оба были в отчаянии. Но, как только дверь за судьей с грохотом захлопнулась, Элен вздохнула с облегчением, готовая к тому, что ей предстояло вынести.
        С тех пор прошло два месяца. Два месяца она вглядывалась в лицо Александра, ища малейший признак того, что к нему возвращается сознание. Ежедневно в дом приходила медсестра, чтобы сделать все нужные процедуры. Квартира превратилась в некое подобие больницы, здесь царила атмосфера покоя, лишь изредка нарушаемая смехом Веро и Клемана.
        Мальчику Элен сказала, что его мама уехала далеко и надолго, но еще вернется. Они с Вероникой старались сделать его жизнь как можно более радостной, насыщенной приятными событиями. Обе старались изо всех сил, и эта новая ответственность помогла Веро повзрослеть, забыть о своих капризах. Братик, посланный ей судьбой, отец, по которому она так скучала,  — они были рядом, и она отдавала им всю любовь, на какую была способна.
        Надеялась Вероника только на лучшее. Подолгу сидела у кровати Александра, разговаривала с ним, гладила его руки. Своим мелодичным голоском рассказывала ему смешные истории или читала то, что задавали ей в школе. Зная, что вполне может полагаться на дочь, Элен даже на какое-то время отлучалась из дома. Словом, мать и дочь ждали чуда: что мужчина, которого они так любят, наконец вернется к жизни. От медсестры Элен узнала, что неусыпная забота и детская болтовня Веро может благотворно повлиять на состояние больного. Известно ведь, что некоторые люди, даже будучи в коме, слышат звуки окружающего мира, что-то чувствуют…
        Однако врачи, к которым Элен обращалась за консультацией, не скрывали своей озабоченности: ее супруг на всю жизнь может остаться прикованным к постели, не способным двигать нижними конечностями, да и из комы он неизвестно когда выйдет. Молодая женщина смирилась с такой перспективой — у нее хватило на это сил.
        Администрация больницы известила о состоянии Александра его родителей, и мать поспешила приехать в Шаранту. Увидеть сына в таком плачевном состоянии ей было очень больно.
        — Дорогая моя Элен! У меня не хватает слов, чтобы высказать вам свою благодарность!  — сказала невестке мадам Руфье.  — И это вам я обязана счастьем увидеть моего младшего внука, маленького Клемана!
        — У меня не было другого выхода, мадам!
        Этот неоднозначный ответ озадачил мать Александра, но Элен сказала чистую правду. Тайком от всех она посетила священника церкви Сен-Андре. Между ними состоялся долгий разговор. Элен поведала святому отцу их с Александром запутанную историю любви, не утаив ничего.
        — Мадам, ваш супруг и вы сами совершили много ошибок! Но и страдать вам пришлось немало, и теперь пришло время ступить на иной путь. Не ленитесь молиться, освободите свое сердце от ненависти, обиды и стыда. Единственный истинный путь — это путь любви. Вы сами почувствовали это, когда взяли к себе маленького сироту. Чем больше вы отдадите другим любви, причем любви безусловной, тем больше ее получите!
        Так что у Элен действительно не было другого выхода. Она должна любить, причем всей душой, чтобы искупить все прегрешения, свои и Александра. Быть может, этот шанс для нее — действительно последний…
        Глава 17
        Танец ангела
        Ясный и теплый, близился к концу сентябрь. Элен вышла за покупками, и Вероника осталась дома с отцом и маленьким братом. Для Клемана это было время полуденного сна.
        Когда мать уходила по делам, Веро обычно сидела у кровати «своего больного». Александр, которого кома отрезала от мира, казался тенью того мужчины, каким он был в более счастливые времена. Однако это ничуть не смущало девочку. Он, пусть и недвижимый, оставался ее папочкой. Подойдя к кровати, она погладила его по лбу.
        — Папа, это я, твоя дочка, твоя Веро! Я люблю тебя, папочка, и тебе пора проснуться!
        Девочка очень серьезно относилась к этим односторонним беседам с отцом. И не раз рассказывала матери, что у Александра при этом дрогнули пальцы, но ни медсестра, ни Элен ей не верили.
        — Папа, сейчас я для тебя станцую! Подожди немного, я скоро вернусь!
        И Веро убежала переодеваться. Надела балетную пачку, пуанты, длинные волосы собрала на затылке. В комнату, где лежал отец, она вернулась с магнитофоном под мышкой. Прежде ей не представлялось возможности исполнить свою задумку. Сегодня же все складывалось идеально — мама сказала, что придет не раньше чем через час.
        Она поставила фрагмент из «Лебединого озера», который ей очень нравился, и сделала несколько антраша, после чего перешла к более сложным танцевальным движениям. С сердцем, исполненным надежды, и с по-детски чистой верой Вероника танцевала для отца, поправ всякую логику и безучастные теории. Она так давно мечтала продемонстрировать ему результаты своего упорного труда! Того, что талантлива от природы, она еще не осознавала, просто любила этот изящный вид сценического искусства, который хотя бы на время, но дарил ей крылья.
        Вероника танцевала, смежив веки, забыв обо всем. Поэтому не увидела, как Александр открыл глаза. В первые минуты он просто не понимал, где находится и что происходит. И кто эта красивая девочка, которая танцует? Такое обычно можно увидеть во сне… И тут нахлынули воспоминания — яркие, ужасающие, в которые не хотелось верить. Он снова увидел грузовик с зажженными фарами, услышал скрежет тормозов, вопль Магали. Где она? Где сын? Наверное, умерли, как и он сам…
        Красивая девочка вдруг замерла на месте и уставилась на него с удивлением и радостью, а потом бросилась к нему. И раньше, чем она успела воскликнуть «Папа!», Александр ее узнал. Веро! Его маленькая Веро, обожаемая девочка, которую он бросил!
        — Папа! Папочка! Ты к нам вернулся!
        Восклицание было спонтанным — первое, что пришло в голову. И действительно, в этот осенний день, когда Александр вышел из комы, он по-настоящему вернулся в жизнь своей дочки.
        — Папа, это же я, Веро!
        Он еще не мог говорить, но смог улыбнуться — слабой, недоверчивой улыбкой. В этот момент из соседней комнаты послышался тонкий детский голосок. Вероника выбежала из комнаты и минуты через три вернулась, неся на руках маленького мальчика.
        — Папа, а вот и Клеман, мой маленький братик! Теперь он живет с нами. Клеман, смотри, наш папа поправился!
        Александр закрыл глаза, словно это видение было слишком прекрасным, чтобы оказаться правдой. Нет, этого не может быть, это — иллюзия! Он умер, и угрызения совести даже сейчас не дают ему забыть о своих детях… Но до него по-прежнему доносился лепет Клемана, которому вторил ласковый голосок Вероники. Так что ему пришлось поверить в реальность происходящего, тем более что дочка проговорила радостно:
        — Вот мама удивится, когда придет домой, да, Клеман? Хочешь поцеловать папочку?
        Почувствовав едва ощутимое прикосновение маленьких детских губок и более ощутимое касание губ Веро, Александр пробормотал:
        — Любимые мои дети…
        Элен вошла в квартиру и вздохнула с облегчением. В последнее время необходимость выходить по делам и в магазин стала для нее тяжким бременем. Сначала ей показалось, что в доме совершенно тихо, и она подумала, что дети, должно быть, играют в гостиной. Потом из комнаты Александра донесся приглушенный гул голосов. Как будто с ними был кто-то взрослый… Молодая женщина вбежала в комнату и первое, что она увидела,  — черные глаза своего мужа. Он впился взглядом в ее лицо — встревоженный, почти испуганный. Эти глаза… Сколько лет она их не видела! Ноги у нее задрожали, сумка упала на пол. По обе стороны от отца с торжествующим видом восседали Вероника и Клеман.
        — Александр!  — пробормотала Элен, прижимая руку к сердцу, словно это могло сдержать его бешеное биение.  — Александр!
        Справившись с волнением, Элен вызвала доктора, наблюдавшего ее мужа. Она даже не подумала расспросить дочку, как это произошло,  — так была потрясена случившимся. Оказалось, что ухаживать за Александром в бессознательном состоянии для нее было гораздо проще, чем с ним заговорить, попытаться установить контакт. Между ними оставался этот невидимый барьер — минувшие годы и драмы, которых в жизни у каждого было с избытком. Еще ей предстояло рассказать Александру о трагической гибели Магали. Как он отреагирует? Он ведь наверняка любил эту женщину и теперь тревожится о ее судьбе…
        Доктор нашел состояние больного удовлетворительным. Сделал новые назначения, дал советы по питанию и уходу, объяснил, как можно помочь больному наладить контакт со своими близкими, и удалился. После него явилась медсестра. И уже гораздо позже, когда уснули дети, Элен нашла в себе силы присесть возле постели мужа.
        — Ну, как ты себя чувствуешь?  — спросила она тоном, в котором угадывались неловкость и в то же самое время искренняя забота.  — Нам о многом надо поговорить! Но, если ты слишком устал, дай знак, и мы это отложим.
        — Элен!
        Это было первое слово, которое Александр произнес за весь вечер. Он выглядел растерянным, все время смотрел по сторонам.
        — Ты в Ангулеме, в Шаранте. Я преподаю в местной музыкальной школе. Наша Веро так выросла, ты не находишь?
        Он несколько раз моргнул, соглашаясь. В комнате надолго стало тихо. Элен включила свет и легла на диванчик, который купила специально для того, чтобы иметь возможность здесь спать. Какое-то время она прислушивалась к прерывистому дыханию больного, будучи уверенной, что он не спит. И вдруг, следуя внутреннему импульсу, она встала, ощупью добралась до кровати Александра, взяла его за руку. Несмотря на свою слабость, он обхватил ее запястье пальцами. Она прошептала:
        — Спи, любовь моя! Спи спокойно!
        Она осторожно устроилась рядом, прижалась головой к его плечу. Он чуть повернул голову, и его губы коснулись щеки молодой женщины. Так они и уснули — успокоенные тем, что снова вместе. То было краткое перемирие, потому что им предстояло столкновение с воспоминаниями и с будущим. Благословенная передышка перед возможной бурей…
        — Магали умерла, да?
        — Да, Александр. Но она совсем не мучилась, если это тебя утешит. Мне очень жаль…
        Прошло две недели. Александр нормально ел, и последнюю неделю ему не ставили капельниц. Поразительно, но уже на следующий день после пробуждения больной мог совершенно нормально разговаривать, и сознание в полной мере к нему вернулось. Но задавать вопросы он не спешил, довольствуясь банальной болтовней с детьми. С Элен они разговаривали только на бытовые темы: о том, что приготовить на ужин, о погоде. Этот период недомолвок дал возможность обоим привыкнуть к совместному существованию. Они вместе смотрели телевизор, вместе слушали музыку…
        Однако этому времени покоя должен был рано или поздно прийти конец. Александр с первого дня догадывался, какой услышит ответ, но все-таки спросил у Элен о Магали. За этим вопросом последовало еще множество:
        — Как ты узнала про аварию?
        — К нам приехали жандармы. Они разыскали нас по документам.
        — А что было у Клемана?
        — Незначительный перелом левого предплечья, ушиб головы, но без последствий. У него ведь есть дедушка и бабушка по материнской линии. Я дала свой адрес отцу Магали, но он сразу показался мне странным — даже не спросил, может ли повидать мальчика… Это он занимался ее похоронами.
        — А больше у нее никого и нет…
        Александр закрыл глаза. Казалось, его терзает жестокая боль. Элен восприняла это как выражение глубокого горя. Стараясь не выдать своей ревности, она спросила:
        — Ты так сильно ее любил?
        — Магали? Нет, Элен, я ее не любил!  — ответил он твердо.  — Это муки раскаяния. Я проклят! Проклят! Из-за меня человек лишился жизни!
        — Не говори так! Я понимаю, ты чувствуешь себя ответственным за ту аварию, но в наши дни столько людей гибнет на дорогах! Ты наверняка был утомлен, и…
        — Нет, я не был утомлен, я был зол! Я проявил преступную халатность! Магали была славной девушкой, но меня многое в ней раздражало. Вот и в то утро ее сюсюканье меня злило, потому что я думал о тебе… Как всегда!
        Элен побледнела, внутри у нее все сжалось. И все же она не осмелилась прервать поток откровений Александра.
        — Да, я думал о тебе и о Веро! По радио передавали симфонию Бетховена, которую ты играла когда-то, еще в Вендури. Я чувствовал себя чужим в этой жизни, которую презирал. Клеман спал на заднем сиденье. Магали подтрунивала надо мной, называла глупыми уменьшительными словечками, потому что знала: я этого терпеть не могу. На какую-то секунду я отвлекся — и поперек дороги уже этот громадный грузовик! Удар, наверное, был страшной силы…
        — Твой сын остался жив и цел, это просто чудо!
        — Мой сын! Сын проклятого священника и его любовницы! Знаешь, Элен, пока мы были в разлуке, я много думал. И слова епископа преследовали меня все эти годы — изо дня в день, месяц за месяцем! Да что там, каждый час моей жизни! Он ведь предостерегал меня, ты помнишь?
        — Я помню,  — едва слышно проговорила молодая женщина.
        — Но я не послушался, я был ослеплен страстью, которую к тебе испытывал. И дорого заплатил за свое отступничество. С тобой я могу говорить откровенно, Элен… Думаю, я не создан для мирской жизни. И если бы все можно было переиграть…
        Александр упал на подушку, и лицо его было искажено страданием. Элен же не могла ни шевельнуть рукой, ни вымолвить хотя бы слово. Может, он не так уж и заблуждается?
        — Когда я вспоминаю, как жил после того, как отказался от сана,  — продолжал Александр,  — я вижу только длинную череду ошибок, неисполненных обязательств и дурных поступков. Смерть нашего первого ребенка, наши с тобой ссоры, измены… Твоя боль и моя… Те годы в Ульгате, когда мы старались сохранить семью, а она рассыпалась… хотя, конечно, у нас есть Веро — роза, расцветшая посреди хаоса!
        — Александр, подумаем лучше о будущем. Нам нужны силы, чтобы любить…
        — О, только не говори мне об этом маскараде — о любви! Если ты поверила, что я люблю Магали… Это была всего лишь похоть, плотское влечение. Безумие стареющего мужчины. Постой, как говорят в народе? Демон полудня[16 - Французский аналог русской поговорки «Седина в бороду, а бес — в ребро».]?
        — А я?  — пробормотала молодая женщина, бледнея.  — Со мной у тебя тоже было «плотское влечение» и ничего больше?
        — С тобой? О нет! С тобой я поверил в любовь. Поверил, что две души, два сердца могут раствориться друг в друге, говорить друг с другом. А потом пришло разочарование…
        Горечь, которая вибрировала в голосе Александра, уязвила чувствительную натуру Элен. Как узнать любимого в этом исхудавшем мужчине с горестно сжатыми губами?
        — Александр, но я же люблю тебя!  — воскликнула она.  — Люблю, как и раньше!
        — Только не надо врать! Ты жалеешь меня, потому что у тебя доброе сердце, но не может быть, чтобы ты меня любила. Я изменил тебе, другая родила от меня ребенка, и, если бы не эта авария, ты бы никогда больше меня не увидела! Слишком мне было стыдно, как ты не понимаешь? Я думал, что не смогу посмотреть в глаза Веронике, а она бросилась мне на шею! Она не знает, какой я мерзавец!
        — Она тебя любит, вот и все. Мы тебя любим…
        Шли дни, и неприятные темы для разговоров все равно время от времени возникали. У Вероники начались занятия в школе, Клемана Элен после обеда отводила в садик. Оставаясь одни, супруги подолгу беседовали. Тогда-то Александр и узнал, что может на всю жизнь остаться прикованным к постели.
        — Что ты такое говоришь, Элен?! Я — инвалид? Это неправда, скажи!
        — Александр, нужно надеяться на лучшее, этот диагноз не является окончательным. Врачи говорят, что все в твоих руках. Если ты захочешь выздороветь, у тебя получится!
        — Ну да, конечно! Вера горы двигает! Лучше бы я умер на месте аварии… А ведь я уже пообещал Веро повести ее в горы Эстерель! Но этого не будет, я — паралитик…
        — У тебя получится, Александр! Я тебе помогу.
        Но все ее уговоры были тщетны. На следующий день, ни словом не обмолвившись об этом мужу, она пригласила домой священника из церкви Сен-Андре — того самого, который сумел ее утешить. Александр посетителю не обрадовался, но, вопреки ожиданиям Элен, их встреча прошла прекрасно. Вечером Александр казался уже более спокойным, даже умиротворенным, и молодая женщина увидела в этом доброе предзнаменование. Еще через неделю Александр приступил к выполнению восстановительной программы. Однако гроза могла разразиться в любую минуту, что и случилось совершенно неожиданно для всех. Однажды утром, когда Элен занималась домашней бухгалтерией, Вероника, у которой в эту среду не было занятий в школе, вдруг заявила:
        — Знаешь, мам, мне все равно, что ты продала дом в Ульгате, но я хочу, чтобы мы оставили себе Дё-Вен! Я так люблю этот дом!
        Александр, который к этому времени уже передвигался по дому в инвалидной коляске, как раз въезжал в гостиную.
        — Что ты такое говоришь, Веро?
        Элен поспешила вмешаться:
        — Не обращай внимания, дорогой. Это касается только меня.
        В первый раз она назвала его так, и Александр испытал огромную радость, хотя это и не избавило его от некоторых сомнений.
        — Элен, давай поговорим начистоту! Почему ты продала наш дом в Ульгате?
        Молодая женщина взглядом попросила дочку выйти. Встревоженная Веро прихватила с собой и малыша Клемана. Она сказала не подумав, и эта ситуация в очередной раз навела ее на мысль, что мир взрослых очень сложный и соткан из недомолвок, лжи, объяснений и примирений.
        Едва они с женой остались в комнате одни, Александр повторил вопрос:
        — Так почему? И у тебя в планах продать Дё-Вен?
        Элен опустила голову. Положение было безвыходным. Как рассказать о финансовых проблемах мужу, который по большей части и является их причиной? Ей не хотелось говорить, что все сбережения пошли на переоборудование квартиры, чтобы ему было в ней удобно, и на оплату медицинских услуг, связанных с операцией и восстановлением. А если добавить налоги и другие расходы… Она ушла с работы, это было ее собственное решение, и больше не могла рассчитывать на помощь Кентена, который прежде занимался вопросами управления ее собственностью. Судья даже ни разу не позвонил ей, что ее немного разочаровало.
        — Почему ты молчишь, Элен?
        — Я не собираюсь возвращаться в Дё-Вен! И этот ветеринар, который сейчас арендует дом, горит желанием его купить. Так что я могу получить приличные деньги…
        Александр подъехал ближе. Она не могла без боли видеть его в этом кресле, предназначенном для инвалидов… человека, который в молодости был таким активным, ловким, подвижным, как все горцы!
        — Дорогой, позволь мне закончить заполнять бланки. Осталось совсем немного…
        — Это из-за меня, признайся! Посмотри мне в глаза, Элен! Это я тебя разоряю…
        У молодой женщины сдали нервы. Забыв, что дети в доме, она сорвалась на крик:
        — Дело не в тебе! Все, что я делаю, я делаю из любви к тебе! И я не могу иначе, Александр! Я люблю тебя… Мне плевать на прошлое, я хочу, чтобы ты оставался со мной!
        — Ну да, конечно! За мужем-инвалидом удобнее надзирать! И еще есть Веро. Ты готова на все, лишь бы у девочки был отец, пусть даже и инвалид, который всем портит жизнь!
        Александр толкнул колеса своего кресла, и оно покатилось к двери. Элен следила за ним, пока дверь его комнаты не захлопнулась и из-за нее не донеслись рыдания.
        В отчаянии она расплакалась, уронила голову на руки. На мгновение она даже пожалела о том спокойном времени, когда жила с Кентеном. И вот Александр вернулся, но он стал еще более ожесточенным и отстраненным, чем пять лет назад. Счастье, к которому она шла так долго, впервые показалось ей абсолютно недоступным. Никогда она не сумеет вернуть мужу радость жизни, никогда он не сможет ей полностью довериться… Сознательно перечеркнув собственные интересы, Элен старалась восстановить семью, но ее усилия ни к чему не привели. За четыре месяца от Александра — ни доброго слова, ни намека на нежность. Он был с ней вежлив, временами даже весел, но их взаимоотношения оставались прохладными. Элен и сама привыкла вести себя с ним как давняя подруга, преданная, понимающая.
        Иногда вечером, сидя за чашкой травяного чая в гостиной, они вспоминали прошлое. Александр чаще всего говорил об их первой встрече в Вендури, Элен — о счастливых днях в Ульгате, когда они пили собственный сидр и обедали в саду, под старой грушей. Сами того не осознавая, они заново учились жить вместе, но уже на новых принципах, и только беспристрастный свидетель мог это заметить. Но ведь никто не ходил к ним в гости…
        В этот вечер Элен укладывала Веронику и Клемана спать с тяжелым сердцем. Она чувствовала, что все сильнее привязывается к этому милому, ласковому ребенку. У мальчика были грустные глаза, и он стал часто звать маму и плакать. Элен утешала его, успокаивала ласковым словом. Клеман еще такой маленький, разве можно отнимать у него надежду? Со временем, по истечении многих месяцев, он все забудет. Она сама поражалась тому, что ее чувства к мальчику лишены намека на обиду. Он ни в чем не виноват, и он — сын Александра…
        Убедившись, что дети крепко спят, она постучала в дверь комнаты мужа. От Веро она узнала, что от ужина Александр отказался. Девочке хотелось поболтать с отцом, и она сама отнесла ему поднос. Через час Вероника заглянула к матери, чтобы поцеловать ее на ночь — этой традиции они никогда не нарушали,  — и шепнула ей на ухо:
        — Папа ничего не ел! И вид у него грустный…
        Элен хотела было уйти, потому что слишком устала, чтобы выдерживать дурное настроение или изъявления тоски со стороны мужа, и все-таки стукнула в дверь еще раз, очень тихо. Ей нужно с ним поговорить, нужно оправдаться…
        — Входи, Элен!
        Она вошла. Александр лежал на кровати, подпирая голову рукой. Его лицо освещала прикроватная лампа под розовым абажуром. В голове у молодой женщины промелькнула мысль, что он со многим научился справляться сам: к примеру, мог уже перебраться с инвалидной коляски на кровать или в кресло. Однако ноги его по-прежнему были будто мертвые… Еще она подумала, что сейчас, в своих черных джинсах и свитере, он совершенно не похож на инвалида. И что когда-то этот человек был ее любовником, возлюбленным, которого невозможно забыть… Смутившись, она проговорила тихо:
        — Александр, я хотела тебе сказать…
        — Что сказать, Элен? Что я совершенно тебя не обременяю, что ты делаешь все это от души и рада заботиться о моем сыне? И еще кучу вещей, которые ты для себя навоображала?
        — Нет! Выслушай меня!
        Ее неудержимо тянуло к нему, и с этим ничего невозможно было поделать… Но Александр снова ее перебил:
        — Элен, поздравляю! После стольких несчастий, выпавших на нашу долю, у тебя хватило доброты меня простить, по крайней мере мне так кажется… Но я — я себя не прощаю! Я грешил больше, чем ты, я шел от отречения к отречению… Сначала я отрекся от Бога, потом — от тебя. Я не заслуживаю находиться здесь, не заслуживаю твоей заботы и чтобы Веро так искренне меня обожала!
        Элен присела на кровать и ласково взяла его за руку.
        — Александр, прошу, дай мне сказать! Когда я увидела тебя в больнице, в Лионе, я поняла, что ты — единственный, кто имеет для меня значение, единственный, кого я любила и всегда буду любить! Всю жизнь я хотела быть рядом с тобой. Ты — отец моего ребенка, и мы с дочкой тебя любим, мы не представляем свою жизнь без тебя! Умоляю, верь мне! Прими нашу любовь!
        — Мне бы так хотелось ее принять… Когда сегодня ты назвала меня «дорогой», у меня сердце чуть не выскочило из груди от радости, как у подростка! Но я не подросток, моя нежная Элен. Мне почти пятьдесят…
        — А мне — сорок! Какая разница? Увидев тебя, я снова ощутила себя девчонкой из Вендури, и мне захотелось крепко-крепко тебя обнять!
        Искорка зажглась в черных глазах Александра — чарующих черных глазах, которые ничуть не утратили своего магнетизма. Элен узнала этот волнующий огонь, призыв мужчины, который желает женщину. Он сказал тихо:
        — Элен, ты ни разу не попыталась меня обнять… И я понимаю почему: прикасаться к инвалиду — то еще удовольствие!
        Внизу живота Элен ощутила странную пульсацию. Она вся дрожала от непонятного нетерпения, по телу разливалось пьяняще приятное тепло.
        — Я не смела к тебе прикоснуться, так как боялась, что ты прогонишь меня, любовь моя…
        — Мне — прогонять тебя? Тебя, Элен? Да я постоянно думал о тебе! Мысленно разговаривал с тобой, мечтал когда-нибудь к тебе прикоснуться… к твоим маленьким грудям, гибкой талии, ногам…
        Элен прильнула к мужу, и их губы соединились в долгом жадном поцелуе. Страсть захлестнула их, зажгла огонь в крови, всколыхнула память тел… Руки Александра проникали во все потайные уголки ее тела и не могли насытиться. Он раздел жену, лаская ее жадно, почти с ожесточенным выражением лица. Она застонала, отдаваясь ему, но уже в следующее мгновение Александр отнял руку и отодвинулся. Часто-часто дыша, Элен взмолилась:
        — Только не это! Не оставляй меня!
        — Нет, Элен! Я не могу. Пойми, я уже не мужчина…
        Она устремила на него взгляд, и в ее орехового оттенка глазах, которые огонь чувственности расцветил золотом, он прочел страсть — бесконечную и обжигающую. Видя, что он отказывается идти до конца, Элен решила сломить его сопротивление и все-таки привести его к наслаждению, как настоящая амазонка любви. Терпеливая, нежная, она увлекла его чувственной игрой, которой он не в состоянии был противиться. Александр отдался неизведанному прежде экстазу, почти не осознавая, что именно с ним происходит. Когда же тело жены, влажное и ласкающееся, упало на него, он издал глухой стон, выдававший всю силу испытанного им удовольствия.
        Они долго еще лежали обнявшись, радуясь тому, что после стольких испытаний им было суждено познать абсолютное счастье.
        — Любовь моя…  — прошептала Элен.  — Любовь моя!
        — Моя милая, моя нежная Элен!  — отозвался он, поглаживая ее по шелковистым волосам.  — Этой ночью ты сделала мне чудесный подарок! Теперь я хочу выздороветь, хочу снова встать на ноги — ради тебя, Веро и Клемана. У тебя будет муж, а у моих детей — отец!
        — Но ты и так для нас — муж и отец!  — воскликнула она.
        — Да, но я хочу быть достойным вашей любви. Хочу, чтобы мы были счастливы, и первое условие — я должен быть в состоянии выполнять свои обязанности мужа и отца. Вот увидишь, дорогая, я стократно воздам тебе за ту радость, которую ты мне только что подарила! Но я больше не прикоснусь к тебе, пока полностью не поправлюсь. Это будет отличным стимулом, и я буду стараться как следует!
        Элен вздохнула, все еще не веря в свое счастье, и прижалась к мужу. Наверное, Александр прав, и она должна позволить ему поступать по-своему…
        Сила воли, упорство и мужество помогли Александру восторжествовать над недугом. Незадолго до Рождества он окончательно встал на ноги. Он прошел через множество страданий, поскольку каждое усилие непременно сопровождалось сильной болью. Источником силы для него стало желание искупить прошлые ошибки. В первые дни ему часто приходилось стискивать зубы и опираться на руку жены. Ему казалось, что каждый новый шаг стирает одно его прегрешение. И об этом крестном пути не догадывался никто — даже Элен.
        В первый раз, когда он, опираясь на трость, смог до нее дойти, Элен разрыдалась. Александр обнял ее и стал баюкать, как ребенка.
        — Это от волнения, дорогой,  — попыталась она оправдаться.  — Я так за тебя рада!
        За время, которое ушло на восстановление его здоровья, Александр в разговорах с женой сознательно избегал некоторых тем. Поэтому он не знал, к примеру, что Элен помирилась с его родителями, и, услышав, что мадам Руфье приезжает в гости первого января, он совершенно растерялся:
        — Мама приезжает сюда? И вы с ней уже виделись? Веро, какие же вы с твоей матерью скрытные!
        — И с дедушкой тоже!  — радостно заявила девочка.  — Он тяжело болен, и, когда я приезжаю в Кассис, я за ним ухаживаю! И он меня очень любит…
        Пришлось объяснять, рассказывать… Встреча с матерью имела привкус искупления. Мадам Руфье уронила слезу, обнимая Клемана и Веро. Перед первой совместной трапезой Александр попросил у всех прощения и пообещал, что отныне будет исполнять все свои обязанности перед семьей. Еще он позвонил отцу, оставленному под присмотром сиделки.
        То были волнующие мгновения искренней радости. Правда, задерживаться в гостях у невестки мадам Руфье не стала. Ей не хотелось нарушать только-только обретенное семьей единение. Элен пообещала, что на Пасху они все вместе приедут к ним в Кассис. С огромным нетерпением ждала она обещанной Александром ночи любви и жила, ничего не страшась и упиваясь этой драгоценной гармонией, которая к тому же досталась такой дорогой ценой. Но ночи любви не суждено было случиться. Судьба, капризная и жестокая, была безжалостна к нетерпеливым любовникам.
        Чтобы предотвратить несчастье, Элен достаточно было бы шепнуть Веро на ушко всего пару слов, но небеса, наверное, распорядились так, что эта любовь — любовь бывшего священника к женщине — была обречена. Это случилось третьего января. Александр задержался у постели дочери, которая уютно устроилась под цветастым одеялом.
        — На пасхальные каникулы мы с тобой обязательно пойдем в поход в горы Эстерель! Милая моя Веро, я так люблю эти края!
        — И я тоже, папочка! И я так рада, что ты вернулся к нам и уже совсем поправился… Я не любила Кентена, хоть он и хорошо ко мне относился… Он делал мне подарки, но я его все равно не любила.
        Лицо Александра мгновенно омрачилось, и он спросил изменившимся голосом:
        — Кентен Мейро? Он здесь, в Ангулеме?
        Девочка покраснела — она поняла, что проговорилась. Но Александр продолжал расспрашивать:
        — И они с мамой часто встречались?
        — Но, пап, он же жил с нами! Я думала, ты знаешь…
        — Нет, мама мне не сказала. А я ни о чем таком ее не спрашивал. Скажи, а она была с ним счастлива?
        — Думаю, да. Он возил нас на море, на свою виллу. Но ты ведь не сердишься?
        — Нет, милая, конечно нет! Спи спокойно!
        Не прошло и четверти часа, как Александр ушел.
        Глава 18
        Холмы Прованса сотканы из света…
        Было прохладно, шел мелкий дождь, привычный в это время года для Шаранты — края, который практически не знает зимних холодов. Не помня себя от тревоги, Элен, похоже, объездила на машине все улицы Ангулема, от собора до Дворца правосудия. С возвышенности Рампар-Дезе, где находится памятник президенту Сад? Карнo, умершему насильственной смертью, город был виден как на ладони. Но единственное, что привлекло внимание Элен,  — это ярко освещенное придорожное распятие на соседнем холме, по ту сторону долины. Ей вспомнилось другое распятие, затерянное в горах, у которого Александр впервые заключил ее в объятия… Полагаясь на интуицию или в порыве отчаяния, молодая женщина решила туда поехать.
        У подножия одного из трех придорожных крестов она увидела мужа. Ему пришлось пройти много километров, и это при том, что его левая нога до сих пор сильно болела. Выступающие из тумана белые каменные фигуры Марии, Марии-Магдалины и Иоанна казались призраками. Преклонив колени, Александр молился, и, наверное, уже довольно долго. Элен подумала, что само Провидение привело ее на крепостную стену, к памятнику, поскольку если бы она не увидела распятие, то ни за что не догадалась бы сюда приехать.
        И, конечно же, не случайно Александр в минуту отчаяния пришел в это почитаемое горожанами место… Этот символ любви христиан, крест, не мог не привлечь его — бывшего служителя Бога… Быть может, ему тоже вспомнилось место, удивительно похожее на это, где они с Элен пережили незабываемые моменты зарождения чувства, много-много лет назад?
        Элен медленно приблизилась, едва справляясь с эмоциями.
        — Александр, умоляю, выслушай меня! То, что сказала тебе Вероника, не имеет значения. Только поэтому я сама тебе не рассказала об этом. Я действительно жила какое-то время с Кентеном, как ты жил с Магали. Я не знала, увидимся ли мы когда-нибудь снова, и я на тебя злилась. Я думала, ты любишь эту девушку. Но теперь все это в прошлом, мы вместе, и мы, как и раньше, любим друг друга!
        Но только слышал ли ее Александр? Все так же стоя на коленях перед распятием, он спрятал лицо в ладонях. Элен потрясла его, взяв за плечи.
        — Почему ты опять убегаешь? Не проще ли было попросить у меня объяснений? Когда мы с тобой наконец повзрослеем, Александр? Я утаила от тебя свою связь с Кентеном, потому что боялась тебя потерять, а ты реагируешь как безумец — убегаешь! Дорогой, я люблю тебя, и не надо ревновать! Лучше постарайся понять, я ведь поняла, что связывало тебя и Магали, хоть это было трудно!
        Эти слова вывели Александра из состояния прострации. Он встал и с нежностью посмотрел на жену:
        — Это не ревность в буквальном смысле слова, Элен. Я предполагал, что за столько времени ты могла кого-то найти. И этим кем-то оказался Кентен — мужчина, который нравился тебе уже тогда, в Ульгате,  — заботливый, с положением в обществе. Уверен, ты уговорами заставила его уступить мне место, а потом уложила меня в вашу постель. Это ужасно, неприемлемо. По словам Веро, ты была с ним счастлива. Но тут на тебя свалился несчастный инвалид, и ты сочла своим долгом заботиться о нем, принести себя в жертву… Это, Элен, невыносимо для меня. Я не хочу твоей жалости, а ты готова на все, лишь бы сохранить семью. Так же было и в Ульгате! Ты — слишком хорошая мать, и счастье Веро для тебя — на первом месте. И вот ты берешь под свое крыло негодяя, который когда-то тебя предал и бросил, шепчешь ему слова любви, осыпаешь ласками — и все для того, чтобы у твоей дочки был отец! Всеми радостями жизни, профессией — ты жертвуешь всем ради меня!
        Последние слова Александр выкрикнул, сжав кулаки. Элен тихо плакала, и на ее бледных щеках слезы смешивались с капельками дождя. Он подошел, обнял ее.
        — Посмотри на этот город, моя нежная Элен! Посмотри на него!
        Она послушно подняла голову, чтобы полюбоваться городом, стоящим на вершине высокой горы. Ангулем, воспетый поэтами и историками. Ангулем, похожий на каменный корабль под ночным небом. Тысячи огней украшают его, подобно сверкающим гирляндам, и мокрые от дождя черепичные крыши кажутся лаковыми. Величественный и незыблемый, этот старинный город, казалось, явился из сказки…
        — Ты наверняка любишь этот город. Я же его совсем не знаю. Но сегодня его красота взволновала меня. И я сказал себе: «Элен жила здесь с человеком, который лучше меня. Она нашла здесь прибежище, моя отвергнутая супруга, она обрела здесь покой и счастье, которых достойна. Она воспитала прекрасную дочку, красавицу и одаренную танцовщицу. А я — я явился, чтобы разрушить установившийся порядок вещей и благополучие, в котором они обе так нуждались!»
        — Александр, все не так, как ты говоришь! Ты ничего не разрушил. Веро думала только о тебе, танцевала только для тебя, ради того дня, когда ты вернешься и ее увидишь! А мне случалось плакать, вспоминая наши счастливые дни… Кентен любил меня, это правда, но я так и не сумела тебя забыть. Ты должен мне верить, я никогда не дорожила нашими с ним отношениями. И, как только увидела тебя, я поняла…
        — Замолчи, Элен! Не трать слов напрасно. Я должен уехать, и я забираю с собой Клемана…
        Элен ворочалась в постели и все никак не могла заснуть. Случилось худшее: Александр ушел, в очередной раз бросил ее, а еще — отнял у нее Клемана. Напрасно в момент расставания мальчик цеплялся за свою плачущую горькими слезами сестру! Воспоминания об этих ужасных минутах не давали Элен покоя. Александр занял у нее денег на билет на поезд.
        — Я верну долг, как только устроюсь на работу, можешь не волноваться.
        — Папа, ты не можешь вот так взять и уехать!  — сказала ему Веро.  — На Новый год ты пообещал, что мы никогда больше не расстанемся, неужели ты забыл?
        — Мое место не здесь, милая. Я напишу тебе, и тогда ты приедешь ко мне в гости. Пожалуйста, не надо плакать!
        Оставшись глухим ко всем уговорам, Александр уехал. Это было похоже на кошмар. Без конца Элен упрекала себя в том, что не сделала того, что было нужно, не сумела его удержать. Рядом она ощущала горячее тело Вероники, которая сегодня попросилась к ней в постель.
        — Моя любимая крошка! Сколько неприятностей мы тебе доставили! Мне нужно было заранее с тобой поговорить… или сразу рассказать твоему отцу о Кентене!
        Но уже ничего не изменишь, и Александр ушел. «Ушел! Ушел!»  — это ненавистное слово звучало у Элен в сердце. Ушел и забрал с собой Клемана! В очередной раз семья, воссозданная с такой тщательностью, разрушилась, а счастье все так же оставалось недостижимой мечтой.
        «Куда он мог отправиться?»  — спрашивала она себя, прижимая руку к сердцу,  — так ей было плохо. Решил вернуться в Лион или в Прованс? Скорее всего, в Прованс, в места, где прошло его детство… Элен была в этом уверена так же, как и в тот раз, когда ехала к придорожному распятию. Для себя она решила, что завтра же позвонит мадам Руфье и расскажет, что произошло между ней и Александром. Теперь свекровь была ее союзницей, и, если Александр заедет к родителям, она, Элен, непременно об этом узнает.
        «Я должна втолковать ему, что ни о каких жертвах речь не идет и что мое счастье, смысл моей жизни — это он, он и Веро! Он и Клеман!»  — думала она.
        Заснула Элен с мокрым от слез лицом, прижимаясь к дочке.
        Прошли долгие семь дней. Вероника была безутешна и говорила только об отце и маленьком брате. Каждый вечер она звонила мадам Руфье и спрашивала, не приехал ли Александр в Кассис. Элен чувствовала себя отвратительно — она отправилась на поиски мужа, даже не накинув пальто, и простудилась.
        Как и в любом провинциальном городе, новости в Ангулеме распространяются быстро — особенно те, что вызывают любопытство многих. Вот и Кентен Мейро от какой-то благожелательной кумушки узнал, что муж Элен с сыном уехал из города, а сама Элен больна. Любовь его к Элен была бескорыстной, они расстались друзьями, поэтому он не раздумывая отправился к ней. Больше полугода он благоразумно не напоминал о себе, но теперь ничто не мешало ему навестить свою бывшую возлюбленную.
        В квартиру его впустила Веро — и моментально нахмурилась, поздоровалась чуть ли не грубо. Когда Кентен вошел в спальню с букетом розовых тюльпанов, Элен подумала, что это сон.
        — Кентен, я не в том состоянии, чтобы…
        — Элен, я только хотел узнать, как ты. Доктор уже приходил? И кто ходит за покупками?
        В этом был весь Кентен — человек, который прежде всего думает о практической стороне дела. Элен слабо улыбнулась.
        — Вероника прекрасно со всем справляется! Кстати, ей пора в танцевальную школу. Вероника, дорогая, на обратном пути купи ветчины и томатов.
        Девочка вышла, напоследок смерив судью сердитым взглядом. Оставшись наедине, Элен с Кентеном какое-то время молча смотрели друг на друга, оба смущенные.
        — Так значит, это правда, что Александр снова взялся за старое? А я-то утешался тем, что ты счастлива…
        — Я и была счастлива, пока… пока он не узнал про нас с тобой!
        — И он еще и оскорбился! Идиот! Надеюсь, ты не скрыла от него, что без зазрений совести вышвырнула меня за порог, чтобы принять его в своем доме?
        Элен передернула плечами, вздохнула, чувствуя себя виноватой:
        — Да, я рассказала, как все было, только он не поверил. Честно говоря, Кентен, Александр уехал, потому что думает, что это из-за него мы с тобой расстались. Думает, что я принесла себя в жертву.
        — Значит, он еще глупее, чем я полагал. Как можно было не понять, что ты обожаешь его, любишь его одного в целом мире?
        — Он этого не понял.
        Несколько смягчившись, Кентен погладил ее по щеке. Этот целомудренный, нежный жест растрогал Элен.
        — Кентен, милый, я тебе причинила столько боли! Ты столько для меня сделал, я хочу тебя поблагодарить…
        — Сделал я много, но недостаточно! Последнее время я много размышлял, Элен, и понял, что ты меня не любила и никогда не полюбишь. Ты принадлежишь ему вся без остатка. И, говорю прямо, я его ненавижу. И его поступки для меня неприемлемы — ни прошлые, ни будущие.
        — Но что ты можешь знать о его поступках в будущем?  — спросила она.
        — Ничего, но я без труда могу вообразить новые предательства, безрассудные выходки, попытки убежать от себя. Кстати, Элен, а что ты намерена предпринять? Станешь его разыскивать, поползешь за ним на коленях на край света?
        — Не будь таким циничным, Кентен! Я кажусь тебе жалкой — пускай, но зачем надо мной насмехаться?
        И Элен отняла у него руку. Физическая слабость и горе обострили ее чувствительность. Одна лишь Вероника понимала ее в это трудное для них обеих время… Кентен пожалел ее:
        — Не принимай всерьез мой сарказм. Мне хотелось узнать, что ты намерена делать, не более того.
        Молодая женщина привстала на постели, в глазах ее мерцал огонек страсти:
        — Как только я узнаю, где сейчас мой муж, я к нему поеду! Я сделаю все, чтобы он мне наконец поверил, повторю в очередной раз, что никто другой не сможет занять его место, никто! И что я хочу прожить свою жизнь с ним, Веро и Клеманом там, где он захочет! Я — его жена, и пришло время это доказать…
        Тирада Элен закончилась приступом кашля. Кентен пожал плечами, иронично усмехнулся:
        — Дорогая, прежде чем броситься в битву, тебе не мешало бы подлечиться. Ты не в лучшей форме, а чтобы завоевать своего прекрасного мужа, тебе понадобится много сил…
        — Ты мне отвратителен!
        Швырнув в него подушкой, Элен расплакалась. Кентен, похоже, только этого и дожидался, чтобы обнять ее.
        — Отпусти, не хочу больше тебя видеть! Больше никогда!  — пробормотала она сквозь рыдания.
        В этот момент зазвонил телефон. Элен прошептала, всхлипывая:
        — Пожалуйста, сними трубку! Наверное, это мать Сандры, а я не хочу с ней разговаривать.
        С недовольным видом Кентен ответил на звонок:
        — Алло! Слушаю!
        Последовала пауза, потом судья проговорил отрывисто:
        — Передаю ей трубку!
        Это был Александр. Элен так растерялась, что в первые секунды не знала, что сказать. А вот супруг ее не упустил возможности над нею поглумиться:
        — А ты не теряешь времени зря! Мсье Мейро уже занял свое место? Что ж, тем лучше! Я хотел поговорить с Вероникой…
        — Она ушла в танцевальную школу. Александр, скажи, где ты? Александр, подожди, я все объясню, я заболела, и… О нет! Он бросил трубку!
        Кентен развел руками, говоря:
        — Мне очень жаль, что так вышло, Элен. Но я тут совершенно ни при чем.
        Молодая женщина разрыдалась еще горше. Судьба ополчилась против нее, и жизнь вдруг показалась ей невыносимо несправедливой. А отыгралась Элен чисто по-женски — на судье.
        — Уходи, Кентен! Уходи, и чтобы я больше о тебе не слышала! Зачем ты только явился? Почему ты пришел сегодня, а не завтра или вчера вечером? Уходи!
        Он посмотрел на нее с едва заметным презрением и, пятясь, направился к двери.
        — Прощай, Элен! Я желаю тебе большого счастья, если тебе все-таки удастся изловить своего драгоценного супруга.
        Вечером Элен рассказала все дочери, и они вдвоем стали ждать звонка от Александра. Вероника была сердита и очень раздосадована. Как обычно, она позвонила бабушке в Кассис, и они с мадам Руфье долго разговаривали. Хотя Элен и не участвовала в беседе, понять, о чем речь, не составило для нее труда. Наконец Вероника повесила трубку и с торжествующим видом посмотрела на мать:
        — Папа звонил из дома бабушки! Он уехал, зато оставил у нее Клемана. И у бабушки появилась идея. Я тоже считаю, что лучше ничего и не придумаешь!
        — Говори, Веро!  — попросила Элен, которая догадывалась, в чем состоял план мадам Руфье.
        — Все очень просто, и я буду на седьмом небе от радости! О мамочка, скажи, что ты согласна!
        — Я не могу обещать, пока не узнаю, о чем идет речь.
        — Нет, пообещай!
        — Веро, будь серьезной, расскажи все в деталях. И ты могла бы и мне дать поговорить с бабушкой…
        — Если захочешь, можешь сама ей позвонить… А теперь наш план: как ты знаешь, у бабушки есть чудесный загородный дом недалеко от Кассиса, там еще такие красивые холмы… Раньше его снимала одна женщина, а теперь она съехала. Так вот, мы поживем в этом доме во время февральских каникул, а папа ничего не будет знать. Я, конечно, буду с ним видеться и скажу, что мы переехали в Прованс жить, чтобы быть поближе к нему. Мы с ним поговорим по душам… мне он поверит, и вы помиритесь! И все у нас будет прекрасно!
        — А как же твоя танцевальная школа?
        Вероника как-то странно посмотрела на мать:
        — Ты перестала давать уроки музыки, как только папу привезли… И продала дом в Ульгате, чтобы оплатить его лечение. Мам, самое важное сейчас — это чтобы папа к нам вернулся. А я мечтаю переехать туда насовсем, мне очень нравится у бабушки, только я боялась тебе об этом говорить…
        Элен нежно обняла дочь. Вероника за это время сильно повзрослела, а она заметила это только теперь. Наверное, причина такой метаморфозы — последние нелегкие месяцы… Ей захотелось поделиться с дочкой некоторыми своими мыслями, но она тут же одернула себя. К чему? Единственное, что имеет значение,  — это чтобы Вероника была счастлива и чтобы у нее снова был отец, Александр. Мужчина, которого Элен все еще любит,  — всей душой, всем сердцем.
        — Солнышко мое, я сделаю, как ты хочешь. Довольна? Если нам дается шанс, надо им воспользоваться. Ты права, тебе отец скорее поверит. Он думает, что я просто пожалела его и что я предпочла бы остаться с Кентеном. Но я хочу, чтобы ты знала: это не так. Я люблю только твоего отца, и уже много-много лет…
        — Значит, мы уезжаем! Вот здорово!
        Элен насмотреться не могла на дерзкую линию, которую вычерчивали на горизонте холмы Прованса. Несколько минут назад они с мадам Руфье пили чай на террасе. Погода стояла очень теплая, небо было просто кристальной чистоты.
        «Прованс, мой край, мой прекрасный край! Здесь я родилась…»  — с замиранием сердца говорила про себя молодая женщина.
        Ангулем был забыт — и его улицы, и церкви, и тенистые аллеи парка «Жарден-Вер». Впрочем, Нормандия со своими дождями и яблонями — тоже. От прошлого ничего не осталось. Элен в своих поисках любви прошла все этапы: от Вендури до Парижа, от Парижа до Ульгата, от Ульгата до Ангулема, от Ангулема до Кассиса.
        Прошли годы со своим кортежем радостей и драм, и она вернулась в отправную точку — в родные края, в тот Прованс, который стал свидетелем ее первых любовных волнений. Может, поэтому эти незыблемые, словно подсвеченные золотом холмы обещали раскрыть ей какой-то приятный секрет?
        Веселый голос мадам Руфье вывел ее из задумчивости:
        — И как вы только смогли так быстро управиться с переездом? Наверное, сбились с ног, собирая вещи?
        — Нисколько, уверяю вас! Я взяла с собой только самое необходимое, а остальные вещи продала. Это ведь уже не в первый раз… Когда я уезжала из Нормандии, то уступила почти всю свою мебель и все книги женщине, которая какое-то время арендовала мой дом. Так даже лучше, чувствуешь себя свободнее…
        — Бедная Элен, вам постоянно приходилось переезжать… А ведь это так хлопотно! И все из-за моего сына!
        — Я тоже не всегда поступала правильно, так что лучше не будем об этом. Мадам, вы уверены, что Александр не знает, что не только Вероника живет сейчас в вашем доме, но и я тоже?
        — Совершенно уверена! Он на неделю уехал с детьми на экскурсию. Я сказала ему, что Веро приезжает, но поездку уже нельзя было отменить. Это счастье, что он смог получить работу воспитателя в классе для детей-инвалидов! Друг детства этому поспособствовал… Теперь он чувствует себя полезным, да и зарплата у него достойная.  — Мадам Руфье лукаво улыбнулась.  — Это первый раз, когда мне приходится ему врать, но это ради его же блага. Вы должны мне верить, Элен: мой сын вас любит! Он все мне рассказал, и я знаю, что он говорил от чистого сердца, и он чувствует себя очень несчастным.
        Озадаченная, Элен вздохнула. Однако надежда оставалась — благодаря словам Бланш Руфье.
        В саду Вероника с Клеманом, громко хохоча, играли в мяч. Мсье Руфье, с комфортом устроившись в шезлонге, любовался внуками.
        — Завтра же я перееду в мой новый дом!  — весело заявила Элен.  — Думаю, я смогу давать уроки игры на пианино на дому. Я настаиваю на том, чтобы платить вам за аренду!
        — Спешить нам некуда, мое дорогое дитя. Я так рада, что вы переехали! Я очень скучала по Веро! А она просто светится от радости! И ничто ее не пугает, даже то, что придется в середине учебного года перейти в новую школу.
        — Она быстро находит общий язык с людьми, наша Веро. И ей так хотелось здесь жить! Наверное, это называют голосом крови…
        Минут через десять Элен решила не отказывать себе в удовольствии принять перед ужином душ. Зимы в Провансе мягкие, в отличие от Нормандии и Шаранты с их неизменными дождями… Элен сказала себе, что придется снова привыкать к местному климату.
        Она позволила теплой воде струиться по своему телу, по волосам. Эта ласка была такой приятной, такой умиротворяющей, что Элен никак не могла ею насытиться. Ей казалось, что вода смывает все — сомнительные любовные связи былых времен, соль слез, которых так много было пролито, физические и моральные страдания. Она обновленной войдет в новую жизнь — здесь, в краю своего детства.
        Не без сожаления выйдя из ванной, Элен завернулась в банное полотенце. Отражение в зеркале ее удивило: волосы потемнели и завились от влаги, лицо было удивительно молодым, а в глазах орехового оттенка светились нежность и надежда…
        В это мгновение дверь распахнулась и вошел Александр, практически натолкнувшись на нее. Элен застыла от изумления. Она была уверена, что заперла дверь на задвижку… Весь ее план полетел в тартарары. Разве не сказала ей мадам Руфье, что ее сын уехал с детьми на недельную экскурсию?
        Александр тоже не мог скрыть своего удивления. Сначала он просто казался смущенным, как человек, попавший в неловкое положение, но потом, как слепой, протянул руки вперед, и уже в следующую секунду они обхватили полуобнаженное тело жены. Закрыв глаза и трепеща от радости, Элен таяла в этих объятиях.
        — Милая, ты тут… Скажи, ты меня любишь? Скажи, потому что я точно знаю, что люблю тебя! О, как я тебя люблю!
        — Да, я тебя люблю! Одного тебя! Всю жизнь, и это навсегда!
        Руки Александра потянули вниз пушистое полотенце, задержались на спине и бедрах молодой женщины. Губы его скользнули по ее плечам, по шее, грудям с затвердевшими сосками.
        — Элен, я тебя люблю! И хочу только тебя!
        Она запрокинула голову — дрожащая от нетерпения, послушная,  — но где-то рядом послышался детский голос, и они моментально пришли в себя. Это Веро звала брата. Прислушиваясь к ее шагам, Александр пробормотал:
        — Я зашел поцеловать Веронику! Узнал, что она приехала на каникулы, и не смог дождаться конца недели… Мы разбили палаточный лагерь недалеко отсюда. Никто не видел, как я вошел. Я хотел сделать сюрприз — принять потихоньку душ, а потом выйти к ним. Скажи, ты здесь надолго?
        Краснея, Элен прошептала:
        — Завтра уезжаю.
        — Ах да, я не подумал… Тебя ждут в Ангулеме…
        И Александр выскочил так же стремительно, как и вошел. Элен хотела было что-то крикнуть ему вслед, но не смогла. Внутри полыхал яростный огонь, она чувствовала себя разбитой, лишенной последних сил. Несколько минут она ощущала пьянящую радость от того, что Александр рядом и снова ее обнимает. А теперь ее рукам некого обнять, и это ощущение пустоты ранило ее с невыносимой жестокостью. Она заплакала, повторяя:
        — Александр, любовь моя, вернись! Вернись! Я соврала, я никуда не еду, я здесь ради тебя!
        Но Александр не мог ее слышать. За ужином ей пришлось изображать отличное настроение. Никто из домашних не знал, что Александр побывал дома. Неразлучные Вероника и Клеман наслаждались вкусной едой. Мало-помалу радостная атмосфера развеяла хандру Элен. «Все не так уж плохо,  — решила она.  — Реакция мужа доказывает, что он все еще меня любит, как и говорила мадам Руфье, и мелкие недоразумения так легко решить…» Мысли Элен переключились на ее маленький домик среди холмов. Ей не терпелось перебраться туда, чтобы там дожидаться любимого…
        Когда группа вернулась из похода и Александр явился в родительский дом, Веро и Клеман встретили его с распростертыми объятиями. Памятуя об их с мамой и бабушкой женском заговоре, девочка упомянула в разговоре, что мама только привезла ее в Кассис и вернулась обратно. Чтобы не беспокоить понапрасну малыша Клемана, ему сказали то же самое.
        Александр не мог не отметить, что родители на удивление снисходительны к нему, но их хорошее настроение и многозначительные улыбки он объяснил присутствием Вероники — жизнерадостная, подвижная и веселая, она могла расшевелить кого угодно. Девочке все не сиделось на месте, и она то танцевала на террасе, то напевала, то вовлекала отца в их с Клеманом шумные игры. Однажды вечером Александр воскликнул:
        — Очаровательная юная южанка, когда мы пойдем в горы?
        — Завтра, если захочешь, или послезавтра!  — отвечала Вероника, лучась улыбкой.
        Александр поцеловал ее в лоб, сжал в объятиях. Мысли его в тысячный раз обратились к Элен. Он вспомнил, какой увидел ее после душа,  — такой прекрасной, такой нежной…
        — Может, позвоним маме? Скажем, что у тебя все в порядке,  — предложил он шепотом.
        Вероника вопросительно посмотрела на бабушку. Александр заметил этот взгляд, но истолковал его по-своему. Как ни грустно было это сознавать, но Элен наверняка тоже уехала куда-нибудь на каникулы. С мсье Мейро… Неужели она навсегда для него потеряна? Внезапно он пожалел о том, что так повел себя. Зачем было убегать из Ангулема, даже не попытавшись побороться за нее? И почему в тот вечер, когда он нашел ее в доме своих родителей вышедшей из душа, он не сделал ничего, чтобы ее завоевать?
        Религиозные убеждения и угрызения совести теперь руководили его поступками. После связи с Магали, которая погибла по его вине, Александр счел, что не имеет права на счастье. А ведь епископ его предупреждал! Отрекшись от служения Церкви, он вступил на проклятый путь. Его последующая жизнь стала тому жестоким доказательством. Он сеял вокруг себя лишь несчастья, провоцировал супружеские измены. Правда, есть еще Вероника — этот цветок, лучащийся светом и добротой, и есть маленький Клеман — такой милый и послушный мальчик! И этим невинным созданиям нужна счастливая, спокойная жизнь…
        Прервав эти печальные размышления, Александр включился в общую беседу. Отец предложил сыграть партию в шахматы, и он согласился. Вечер прошел очень тихо и мирно.
        На следующий день, выбрав момент, когда он был в гостиной один, Александр набрал номер жены в Ангулеме. Нет ответа… Он упрямо названивал снова и снова, потом поехал в город, чтобы повторить попытку с телефона-автомата. В шесть вечера, чувствуя, что больше нет сил выносить неизвестность, он спросил у матери:
        — Мама, если ты знаешь, как связаться с Элен, скажи! Мне нужно с ней поговорить. Это касается Веро… Она наверняка оставила тебе номер телефона! Поверь, мне очень нужно с ней поговорить!
        Бланш Руфье долго смотрела на сына, раздумывая, стоит ли открывать ему их маленький секрет, не спросив позволения у Элен. Решение далось ей нелегко. Но, как бы то ни было, и дальше разыгрывать комедию ей было непросто, и в глазах Александра она читала неподдельное беспокойство, глубокую боль…
        — Александр, прости, но я тебе солгала по просьбе Элен. Веро должна была с тобой поговорить, а потом отвести туда. Но ты торопишь события… Хотя, может, так даже лучше… Твоя жена здесь, в Кассисе, в нашем загородном доме.
        — Но что она там делает?  — спросил Александр с искренним изумлением.
        — Думаю, ждет тебя, мой сын!
        Элен по достоинству оценила эти четыре дня одиночества. Дом, построенный на маленькой пустоши, в окружении каменистых холмов, которые каждую весну покрывались ковром цветущих лаванды и розмарина, ей очень понравился. Море было за холмами, но шум прибоя в бухте был слышен и здесь. Молодая женщина не спеша расставила мебель, разложила личные вещи. Она разрешила себе пофантазировать относительно интерьера и получила от этого удовольствие.
        С поющим сердцем готовила она свой дом к возвращению любимого и детей, которых они будут растить в гармоничной атмосфере… Элен много спала, и силы возвращались к ней благодаря морскому воздуху, приносимому ветром, и теплому прованскому солнцу.
        Пианино царственно возвышалось посреди просторной гостиной, огромные, в человеческий рост, окна которой выходили на маленькую, вымощенную старинной плиткой террасу.
        Этот вечер Элен решила посвятить искусству, и ее пальцы, легкие и пылкие, взлетели над клавишами из слоновой кости. Подчиняясь своему капризу, она нарядилась в длинное белое платье с глубоким декольте — старомодное, с обилием кружев. Никто ее не увидит, так почему бы нет?
        Пришло время мечтаний, и все они были обращены к Александру. Она видела его как наяву — молодого священника из Вендури, перед очарованием которого не могла устоять ни тогда, ни теперь. Другие картинки замелькали перед глазами: вечер, когда он впервые ее обнял у подножия придорожного распятия, затерянного в горах Этереля, и их первая ночь в Меркантуре — сумасшедшая, горячая ночь полнейшего экстаза. Никогда и ни с кем другим не испытывала она такого наслаждения. Когда они с Александром занимались любовью, их единение порождало нечто большее, чем просто удовольствие. Это было таинственное соприкосновение душ, идеальная гармония…
        И снова Александр! Всегда только он… На пляже в Вандее, когда он ее обнимал, доводил до исступления своими ласками на теплом песке… В их саду в Ульгате, на коленях у ее ног, как он смотрел ей в глаза своими черными бархатными глазами, которые ей никогда не забыть… В последнюю очередь Элен вспомнила Александра на больничной койке в Ангулеме — черные с проседью волосы, осунувшееся лицо, впрочем, ничуть не утратившее своей привлекательности…
        Она не заметила, как пальцы стали наигрывать забытую мелодию — их мелодию, сочиненную ею, Элен. Ту самую, которую Александр поставил когда-то во время мессы в церквушке Вендури. В этих звуках сосредоточилась вся тяжесть бесконечной любви — пусть трагической, обреченной, зато искренней и пылкой.
        Спрятавшись за кустом ракитника, Александр слушал, как играет Элен, и на сердце у него было тяжело. Он как безумец кружил по извилистой дороге, которая вела его к возлюбленной. Узнать, что она здесь, в Кассисе, одна, и что она покинула Ангулем и Кентена — какое потрясение, какая несказанная радость! И все же он не осмеливался даже пошевелиться, обнаружить свое присутствие. Не чудо ли, что она играет сейчас, именно сейчас, «их» музыку?
        В это мгновение инструмент замолчал. Александр очнулся от болезненного забытья. Сделал шаг, другой — и увидел профиль Элен, склонившейся над клавишами. Она не услышала, как он вошел. Нежно закрыв ей глаза ладонями, он спросил, как это обычно делают дети:
        — Угадай, кто!
        — Александр, любовь моя!
        Дрожащими пальцами молодая женщина прикоснулась к рукам мужа, отвела их и повернулась к нему лицом. Радостно, не веря своим глазам, она обняла его, прижалась головой к его груди.
        — Милая, ангел мой! Я пришел, и на этот раз — навсегда…
        — Александр!
        Ничего другого она произнести не смогла — просто повторяла его имя, которое заслонило собой всю вселенную. В этот магический момент воссоединения больше ничего не имело значения. Были только они двое — он и она.
        Он поднял ее со стула, чтобы крепче обнять, завладеть этим обожаемым, желанным телом. Почувствовав его мужскую силу, она пошатнулась, как пьяная. Их губы слились в бесконечном, сладком, чувственном поцелуе, предвещающем иное единение, к которому они оба так стремились.
        — Элен, я люблю тебя! Знала бы ты, как я тебя люблю!  — шептал он.  — Я не любил никого, кроме тебя. Телом, душой — всем своим существом!
        — Александр, я люблю тебя, я тебя обожаю! И не хочу больше тебя терять, никогда! Я никогда больше с тобой не расстанусь, и мы будем счастливы, наконец-то будем счастливы!
        — И это будет самое сладкое из наказаний — дать тебе счастье, заботиться о тебе и о наших детях! Я сотворил на этой земле столько зла, и мне надлежит искупить свои грехи… любовью! Это ты, любимая, преподала мне столь прекрасный урок!
        Она ничего на это не сказала. Губы мужа, теплые и страстные, блуждали по ее шее, по груди и плечам. Белое платье упало на пол, и Элен оказалась обнаженной, трепещущей в объятиях Александра. Он перенес ее в спальню, мечтая услышать признания любимой, ее крик восторга. Ночь была длинной, и она принадлежала только им двоим, соединив их навечно. Между пиками наслаждения и вздохами они без страха рассказывали друг другу о своих блужданиях и сомнениях, а потом поклялись во взаимной верности до конца своих дней.
        На рассвете Александр спросил нежно:
        — Любимая, ты выйдешь за меня?
        Элен посмотрела на него с улыбкой изумления:
        — Но, любовь моя, мы ведь уже женаты, или ты забыл?
        — Я не забыл. Я спрашиваю, согласна ли ты стать моей супругой перед Господом, в часовне Кассиса? Наши новые клятвы, я это твердо знаю, будут иметь бoльшую силу, нежели предыдущие! И мне очень этого хочется, потому что тогда я смогу начать новую жизнь рядом с тобой! И я хочу, чтобы мой маленький Клеман стал наконец официально моим сыном… и твоим! Ты завоевала его любовь, он снова улыбается… И я так тебе за это благодарен! Скажи, ты выйдешь за меня?
        — Любовь моя, да! Я выйду за тебя…
        Колокол часовни Кассиса отбивал Ангелус, золото и пурпур расцветили закатное небо. Издалека доносился приглушенный шепот моря. В маленьком доме среди холмов свет горел во всех окнах, отовсюду слышались песни и смех. Здесь праздновали счастливое событие, о чем можно было догадаться по многочисленным букетам и щедро украшавшим террасу разноцветным фонарикам и гирляндам.
        Черноволосая девочка с ослепительной улыбкой сбилась с ног, обнимая гостей. Маленький мальчик с пухлыми румяными щечками следовал за ней по пятам. Какой чудесный день! Старенький кюре Кассиса благословил союз Элен и Александра — в счастье и радости. Перед церемонией они оба исповедались и, освободившись от терзаний прошлого, этот мужчина и эта женщина, которых судьба так долго испытывала, наконец преклонили колени перед алтарем и обменялись освященными обручальными кольцами. Мадам Руфье не смогла сдержать слез, и тетушка Элен из Бриньоля тоже. Вероника крепко сжала ручку младшего брата. Теперь они будут жить счастливо — в этом девочка ничуть не сомневалась.
        В этот час, когда сумерки потихоньку заполняли собою пустошь, радость и надежда подарили Веронике крылья. Мать знаком дала понять, что пора, и девочка проскользнула в свою комнату — переодеться. Они с Элен приготовили для гостей сюрприз. Чтобы побывать на празднике, Бернар и Сандрин проехали чуть не полстраны и привезли с собой детей, Бертрана и Натали. Мсье и мадам Руфье, расположившись в удобных креслах, сияли от удовольствия. Лицо тетушки Элен светилось неизменной улыбкой: старушка мысленно благодарила Господа за то, что ее племянница наконец счастлива…
        Элен села за инструмент и взяла первые аккорды прелюдии к балету «Коппелия». И тут, словно эльф, из темноты появилась Вероника — легкая и грациозная в своем наряде балерины.
        Девочка вся отдалась музыке, демонстрируя зрителям свой талант, сочетая сложные па с восхитительной пластикой,  — маленькая фея танца, прекрасная в своей детскости, с изящной фигуркой, длинными ногами, одухотворенным личиком и распущенными по плечам черными волосами…
        Когда же она поклонилась, благодаря зрителей за внимание, ответом ей были восторженные аплодисменты. Александр хлопал громче всех, испытывая наивную гордость за дочь.
        Раскрасневшаяся Веро улыбнулась гостям, подбежала к матери и взяла ее за руку, чтобы подвести к отцу. Растроганные родители сели рядышком, не обменявшись ни словом. Оба с трудом сдерживали слезы радости.
        — Мои любимые папа и мама!  — начала Вероника.  — Раз уж мы все тут собрались, перед тем как отдать должное великолепному ужину, приготовленному моей дорогой бабушкой, разрешите задать вам вопрос, который не дает нам с Клеманом покоя! Я правду говорю, Клеман?
        Мальчик с заговорщицким видом кивнул.
        — Подарите ли вы нам теперь сестричку или братика, да или нет?
        Ответом был общий смех. Александр обнял зардевшуюся Элен, и та проговорила, едва сдерживая смех:
        — Будет видно, дорогая. Боюсь, мы с папой не так молоды, но все может случиться… Одному Богу это известно!
        Александр улыбнулся и с чувством повторил последнюю фразу жены:
        — Одному Богу это известно!
        notes
        Примечания
        1
        Последовательность стихов изменена автором. (Здесь и далее примеч. пер.)
        2
        Deux vents — два ветра (фр.).
        3
        Пресбитерий — здесь: дом католического священника при церкви.
        4
        Католическая молитва, читается трижды в день — утром, в полдень и вечером, и часто сопровождается колокольным звоном, который также называют Ангел Господень или Ангелус (лат. Angelus).
        5
        Так называемое «сердце Монмартра», где многочисленные художники и карикатуристы продают свои работы.
        6
        На самом деле знаменитый Андре Жиль не был первым владельцем, он нарисовал вывеску с кроликом, и уже от нее пошло название.
        7
        Изначально название звучало как «Lapin a Gill», то есть «Кролик Жиля», но со временем трансформировалось в «Lapin Agile», что означает «Проворный кролик».
        8
        «Черный кот» (фр.).
        9
        Ищу я счастья возле «Черного кота»… (фр.)
        10
        Во Франции такие кресты традиционно сооружали на перекрестках, в памятных местах, на границах населенных пунктов для защиты путешествующих и как объект поклонения для местных жителей.
        11
        Noria — колодец (исп.).
        12
        Последовательность стихов изменена автором.
        13
        Тип культурного ландшафта, где пастбища, поля и луга отделены друг от друга и окружены земляными насыпями, увенчанными живой изгородью, рядами деревьев.
        14
        Номера абонентов «красного списка» не публикуются в справочниках, и доступ к ним ограничен.
        15
        Эстуарий — устье реки, расширяющееся в сторону моря.
        16
        Французский аналог русской поговорки «Седина в бороду, а бес — в ребро».