Новые туфли хочется всегда Лина Дорош
        Это мужчины могут бесконечно смотреть на огонь, слушать, как бежит вода, и что-то там еще. А женщины бесконечно могут только говорить и слушать, и еще читать о том, как говорят другие женщины или мужчины, женщина и мужчина, а лучше - влюбленные женщина и мужчина. Бесконечно женщины могут смотреть, слушать и читать только про любовь. Чтобы она, любовь, была или только померещилась, чтобы было её много, и чтобы выбор был, и муки выбора, ошибки и прозрения, счастливый финал, а лучше два счастливых финала - в этой истории всё это есть, всё именно так, только так, и никаких компромиссов.
        Это история о побеге, который мы иногда физически, а чаще мысленно совершаем, чтобы… вернуться к себе. А искать себя легче в сказке и/или в семейном прошлом (правильный союз можно не подчеркивать). Получилась остроэмоциональная история-сказка для повзрослевших девочек, не переставших верить в чудеса.
        Да, как-то так…
        Лина Дорош
        Новые туфли хочется всегда (Побег третий, псевдозаграничный «Уйти, чтобы…»)
        Бывает смешно.
        Бывает весело.
        Бывает смешно и невесело.
        Бывает наоборот.
        Всякое бывает.
        Послесловие вместо предисловия
        Это мужчины могут бесконечно смотреть на огонь, слушать, как бежит вода, и что-то там еще. А женщины бесконечно могут только говорить и слушать, и еще читать о том, как говорят другие женщины или мужчины, женщина и мужчина, а лучше - влюбленные женщина и мужчина. Бесконечно женщины могут смотреть, слушать и читать только про любовь. Чтобы она, любовь, была или только померещилась, чтобы было её много, и чтобы выбор был, и муки выбора, ошибки и прозрения, счастливый финал, а лучше два счастливых финала - в этой истории всё это есть, всё именно так, только так, и никаких компромиссов.
        Еще важно заметить для любителей фактологической точности: извините, Ваше время наступит, но… когда наступит год 2020-ый и следующие за ним. Только тогда вопросов
«могло это быть - не могло быть» не останется. И герои, не вызывая ни у кого сомнений, смогут пользоваться благами цивилизации.
        Третья история должна была рассказать о побеге заграничном, но она родилась, и стало ясно, что ей больше подходит другое имя - то ли «Побег в семейное прошлое», то ли просто «Сказка». Получилась еще одна - третья - сказка для повзрослевших девочек, не переставших верить в чудеса.
        Глава 1. Три, два, один …
        - Новые туфли хочется всегда…
        После этих слов очередная моя девушка стала «очередной бывшей». Я больше не стал ничего выяснять. Я просто не мог. Я устал. Она всегда смотрит на меня влюбленными глазами. Одинаково влюбленными в любом настроении и в любое время суток. Закрывает глаза она только в двух случаях: когда делает любовь и когда говорит, что хочет новые туфли.
        В этот раз, думал, обойдется. В этот раз - это с ней. Уже начал верить, что эта влюблена именно в меня, а не в мою способность финансировать покупку ей туфель. И вдруг - такой удар. Под дых. Вскипел не сразу. Вот что значит опыт! Я даже решил выяснить, разобраться: возможно, зря я так остро воспринимаю эту «песню» про туфли. И очень мирно спросил:
        - Тебе нечего носить?
        - Есть.
        - Тогда зачем? Зачем тебе сейчас новые туфли?
        Она так противно закатила глаза, расплылась в омерзительно-блаженной улыбке и выдала с придыханием:
        - Новые туфли хочется всегда…
        Я сказал про себя: «Б… благодарю за нежную дружбу… я буду помнить тебя всегда. Или долго. Или как получится». И разжаловал ее в «бывшие». Вышел из квартиры и направился к своей машине. Решил отсидеться несколько дней на даче. Ключи от дачи у родителей. К ним и поехал. Надо было придумать, как бы технично и без лишних слез вывезти «влюбленные глаза» со всеми еёными вещами из моей квартиры. И, по возможности, без моего участия.
        До родительского дома езды всего ничего - минут десять, так что, заходя в квартиру, я еще не успел остыть. Отца не было дома. Меня встретила мама.
        - Мам, хоть ты ответь мне на вопрос: почему им всем нужны туфли? Почему я никогда не видел этих безумных сцен между тобой и отцом?
        - Здравствуй, сын!- мама поцеловала меня.- Я тоже очень рада тебя видеть.
        - Ма, прости! Я в бешенстве! И с каждым новым разом бешенство усиливается!
        - Вижу. Чай будешь?
        - Буду, я ключи от дачи попросить хочу - поживу там несколько дней, пока не придумаю, как квартиру от жилицы освободить.
        - Не торопишься ли с выводами?
        - Мам! Ну, почему?
        - Потому что отец научился относиться к этому вопросу терпимо еще до твоего рождения, сын. Туфли - это такая мелочь… если есть с чем сравнивать.
        Мама вышла из кухни и вернулась буквально через минуту с коробкой в руках.
        - Мам…- я почти простонал, потому что понял: сейчас из коробки извлекут туфли.
        Мама пожалела меня и достала только чек, который свидетельствовал, что туфли были куплены вчера.
        - А предыдущие новые я купила десять дней назад. Сын,- мама посмотрела на меня пристально, но как-то по-новому,- новые туфли хочется всегда.
        Я застонал нешуточно.
        - Да-да-да! Новые туфли хочется всегда! И это лучше, сын, чем хотеть новое что-то другое или кого-то другого. У девушек со свободным сердцем или головой (не все любят сердцем) ведущее желание другое - не туфли. Если девушка просит у тебя туфли - возрадуйся и расслабься. Ее сердце или голова крепко заняты, и, скорее всего, тобой.
        Пристальный взгляд мамы. Этот ее пристальный взгляд я помню с детства. «Доброе утро, сын!» - говорила мама, целовала меня и смотрела пристально и нежно. По ее взгляду я понимал, что меня ждет сегодня много приятного и интересного. Мама часто предпочитала не говорить, а смотреть. До сих пор не знаю: то ли это была ее уловка, то ли действительно ей проще было говорить глазами. Голос мамы звучал очень тихо и мягко, будто бы ей было неловко говорить о таких пустяках. И еще по ее голосу могло показаться, что она слабая. А раз так, то к ее словам можно особо не прислушиваться. Можно не придавать значения ее словам. У людей возникало такое искушение. Но думать так было большой ошибкой. Потому что, если не следовало молниеносной реакции на мамины слова, то она начинала смотреть. Хорошо запомнил, как один официант начал от маминого взгляда заикаться и потом так и не смог остановиться. Вот и на меня в раннем детстве мама чаще смотрела, видимо, чтобы не вводить голосом в заблуждение. Я считал это нормальным - говорить без слов. О чем-то важном. И мои родители в процессе воспитания много и успешно молчали
вместо говорения. Не то чтобы меня растили в полной тишине, но всё же… Мне рассказывали сказки и читали вслух книжки. Помню, как внутри всё дрожало и захлебывалось от восторга, потом замирало и леденело и снова рвалось на подвиги и в бой. Вслух мне читала мама. Это благодаря ее голосу и интонациям я не просто слушал, а проживал каждую страницу каждой книжки. Отец вслух мне не читал. Он приносил книгу из библиотеки и, будто между прочим, бросал: «Взгляни, это может быть тебе интересным». Я честно открывал книжку, начинал читать и заканчивал. На второй или третьей странице. Вкладывал закладку и усилием воли закрывал книгу. Вовсе не потому, что было не интересно. Мне было очень интересно, но я выжидал. Мама бросала равнодушный взгляд на книгу и смотрела, на какой странице закладка. На следующий день опять проверяла закладку, а на третий день приходила вечером ко мне в комнату и начинала читать.Конечно, я слишком утрирую, говоря, что меня воспитывали молча. Общались со мной достаточно. Правда, родители редко говорили серьезно - они больше шутили. Негромко и очень тонко. Посторонний человек легко мог
принять всё за чистую монету, а мне, сначала чтобы выжить, а потом - чтобы жить в радости, очень быстро пришлось научиться слышать то, что говорят паузы между словами, читать то, что написано между строк, и говорить с подтекстом. оворили родители много и содержательно, но внутри меня сильнее всего отпечаталось именно их молчание, богато наполненное смыслами и эмоциями. Я привык к тому, что можно общаться без слов. Я научился получать от разговоров в молчании удовольствие. Мне было очень комфортно в пространстве, где слова - не главное. И вдруг - девушки.Совершенно очевидно, что они прекрасно понимали меня без слов, но они не хотели общаться со мной без слов! Выражение словами очевидного они считали необходимым и выставляли блок, если не слышали хотя бы пары-тройки слов. Слов, ничего не значащих, но составляющих, по их глубокому убеждению, важнейший элемент обязательной программы. Ты видишь: она тебя прекрасно поняла. Но нет! Она будет делать вид, что не поняла ничего! Ты ей обязательно словами скажи о том, что она и без слов прекрасно поняла. Только тогда(!) она сделает вид, что всё поняла. Ты ей
глазами, может, поэму целую прочел, а ей надо, чтобы ты обязательно сказал слова - пусть «Чижик-пыжик попку мыл», но словами.Я научился. Очень помогли цитаты. Спасибо маме с отцом - я рос начитанным мальчиком. Хотя мысль говорить не своими словами осенила меня не сразу. Раза три я тужился неслабо, чтобы сочинить своего
«Чижика-пыжика». А потом, решив признать собственное бессилие, процитировал что-то из Шекспира. Я ждал, что сейчас меня засмеют. Я был убежден, что все девочки еще задолго до меня прочли все книжки, и Шекспира в первую очередь. А вместо смеха увидел восхищенно блестевшие глаза. И я стал вспоминать. Импровизировать с цитатами. Никогда не готовил их заранее, но в любой ситуации пара русских литературных слов и даже фраз мне всегда на ум приходили. И я с удовольствием цитировал. Со временем до такой степени навострился к месту вставлять цитаты, что прослыл искушенным кавалером. Я решил, что преодолел самое трудное. Еще чуть-чуть, и слава Дон Жуана меня бы настигла. Вместо славы Дон Жуана меня настигло непредвиденное - серьезные отношения.Мне так сказали, честное слово! Она мне сказала, что у нас с ней серьезные отношения. Сам бы я в тот момент до такого еще не додумался. Девушку звали Марина. Я ей понравился. Она напросилась ко мне в гости. Ходила по квартире и что-то складывала в уме. Было видно, что ей не хватает блокнота, чтобы записывать и зарисовывать. «Эта квартира требует серьезного осмысления»,-
так можно было бы прочитать выражение ее лица, когда она со мной прощалась. Марина не стала откладывать выводы в долгий ящик и всё решила сама. Она сообщила мне и всем нашим знакомым, что у нас с ней всё серьезно.Непосредственно в тот момент я никаких неприятных ощущений не испытал, а потому сотрясать воздух опровержениями не стал. Ну, серьезно, так серьезно. Чем мне это, собственно, грозит? Главное, она сама всё говорит, а мне можно молчать. Но не тут-то было. Однажды совершенно непреднамеренно я не ответил ей на какой-то вопрос. Марина принялась выяснять: почему? Я растерялся. Не потому, что не смог ответить. Отнюдь. Ответа на ее вопрос в природе не существовало вовсе. Это я понимал очень хорошо. Растерялся потому, что понял: цитаты в данной ситуации не помогут. Вся литература тут бессильна. Даже та, которую я еще не постиг. Мое совершенное и единственное оружие в данной ситуации не действует. Открытие оказалось не из приятных, скажу я вам.Марина же не унималась. Она самоотверженно строила наши отношения, на каждом шагу что-то со мной выясняя. Так я задумался, верно ли Марина понимает, что есть
«серьезные отношения»? Мне эти её экзерсисы - выяснения отношений - давались трудно. Очень трудно. Я чувствовал собственную никчемность и полное бессилие в этих сценах. Марина «тренировала» наши чувства с упоением. Я видел счастье в ее глазах. Будто она с детства мечтала вырасти, найти парня и до смерти довыяснять с ним отношения. До смерти парня, конечно. Когда я увидел такую картинку в ее глазах, я понял, что к чему-то настолько серьезному пока не готов. Как честный человек, раздумавший жениться, я стал думать, как об этом сообщить Марине.Решения придумать я не мог. Довольно долго. Марина сама мне помогла. Она в очередной раз попыталась вывести меня на чистую воду, чтобы потом милостиво простить. Кажется, сыр-бор разгорелся из-за того, что я куда-то опоздал на полторы минуты. Вдруг я вспомнил, как в моем детстве мама могла неубедительно говорить, но при этом совершенно недвусмысленно и весьма категорично посмотреть, и попытался столь же однозначно посмотреть на Марину. Она замолчала. Сказала: «Сам дурак!» - и убежала. не было шестнадцать лет. Я начал учиться выяснять отношения с использованием слов.
Учился этому долго. И не всегда успешно. Я бы сказал, что до сих пор не научился, как показало сегодняшнее утро.
        Но я отвлекся от рассказа о моих родителях. Когда я рос, то не замечал ничего необычного. Мне всё казалось естественным. Я был уверен: в других семьях всё точно так же. Но когда я пошел в школу и начал общаться с другими мальчишками и девчонками, то невольно начал сравнивать и с удивлением осознал, что мои родители особенные. Мое раннее детство. Мне года три. Мы с мамой в ресторане. Обеденное время. Зал почти пустой. Мама заказала мне бульон и пюре с котлетой.Прошло почти двадцать лет. Сейчас я удивляюсь, как так получилось, что тогда, когда мне было три-четыре-пять, мы с мамой часто ходили в ресторан. Днем. Мы ходили обедать. Есть бульон, картофельное пюре и котлеты. Ресторанов было мало. Людей в них днем тоже было немного. Тогда не принято было обедать в ресторане. А мы ходили. Для меня это было естественно, тогда я не задумывался, откуда у мамы такая привычка - обедать не дома, пить чай и кофе не дома, танцевать тогда, когда хочется, а не тогда, когда играет музыка, не тогда, когда все танцуют. Другие посетители нас часто принимали за иностранцев, потому что мы не следовали ресторанному
дресс-коду - нас пускали в джинсах и кепках. Образ интуристов завершала фотокамера. Большая профессиональная, которую мама брала везде с собой и которой снимала меня в самых разных ситуациях. Фотографироваться было для меня так же естественно, как обедать бульоном в ресторане.Камера была продолжением маминых глаз, поэтому я ее не боялся. Позировал или не позировал с удовольствием. Никогда не зажимался, чем сильно отличался от моих одноклассников. На школьных групповых снимках я всегда выпадал из общего настроения. Стоял как-то не так, голову поворачивал не как все, смотрел по-другому и улыбался, будто только что упал с луны и случайно оказался среди землян-школьников. Мама молча выдержала всего два таких фото. Потом она стала снимать наш класс сама. Все мои одноклассники быстро стали инопланетянами. Мы перестали строиться для фотографирования - мы стали просто держаться вместе. бщих семейных снимков у нас появлялось мало. Отец странно реагировал на мамино увлечение. Он нервничал. Когда мама запиралась, чтобы колдовать над проявителем-закрепителем, отец переживал. Внешне он это никак не выражал, но я
все-таки замечал. Я просто ощущал, что он нервничает. Всякий раз, когда мама оказывалась вне его поля зрения, отец делался тревожным. Он боролся с этим беспокойством, но одолеть его не мог. Научился скрывать. Никто не мог заметить его
«нервов». Только я и мама. Потому что мы отца чувствовали. Мама веселилась, замечая немотивированную тревогу отца, но не отказывалась от камеры и минут уединения в «темной» комнате.Когда мама возвращалась, мы с ней подолгу рассматривали снимки. В них было что-то особенное. Мир на них был другим. Он находился рядом, он мне «махал и кричал», звал к себе, этот другой мир хотел и стремился мне открыться, а я его не замечал. Мама фотографировала мой школьный двор, но в ее интерпретации я его узнавал не сразу. Она снимала, как я катался на роликах, как ел мороженое, как заснул в кресле. На фотографии из обивки кресла очень смешно торчали нитки. У меня был вихор, и на снимке волосы торчали. Торчали точно так же, как нитки из обивки кресла. Вооружившись фотографией, я пошел исследовать кресло. Искал-искал, но не мог найти торчащие нитки. В комнате стало темнеть. Я включил стоявшую за креслом лампу и увидел! Волшебно торчащие нитки. Точно такие, как на фотокарточке. Погладил их. Кресло стало для меня живым. Родным. У нас совершенно одинаково торчали волосы-нитки.Папа не смотрел с нами фотографии. Он будто
боялся что-то увидеть на снимках, которые делала мама. Отец забирал их, уходил к себе в кабинет и там, в одиночестве, рассматривал. Выходил из кабинета успокоенным, говорил, что хорошие вышли фотки. А когда мама уходила колдовать над следующей пленкой, папа снова начинал нервничать. Делал вид, что читает книгу, а сам смотрел в одну точку и не перелистывал страницы. Ни разу он не перевернул страницу до того момента, пока мама не показывалась на пороге комнаты с пачкой глянцевых карточек.
        Я опять начал скакать. Мыслями. А в три года я скакал в буквальном смысле. Везде. Даже в ресторане мы с мамой не сидели чинно за столиком. Сидеть за пустым столиком нам было скучно, и мы шли танцевать. Почему-то помню, как мама попросила поставить принесенную с собой кассету кубинской музыки, и мы с мамой вдвоем танцевали сальсу. Люди, которые были в ресторане, смотрели на нас с удивлением. Это я сейчас понимаю, почему они перестали есть и уставились на нас. А тогда мы с мамой ничего не замечали, мы «гостили на Кубе», и нам было очень весело. Мама в джинсах и на высоких каблуках. Я старался соответствовать ей в танце. Мама смеялась, и я понимал, что у меня всё получается прекрасно. Я - король сальсы. Мужчины в галстуках нам хлопали. Папа тоже нам хлопал. Он уже сидел за нашим столиком. Мы вернулись к бульону и котлетам с видом триумфаторов.Папа присоединялся к нам не каждый раз. Кажется. Хотя я не помню случая, чтобы мы с мамой творили латино в его отсутствие. Танцев без папы не было. Но и в танце папы не было. Он сопровождал нас с мамой только взглядом. С его взглядом мамино латино удавалось
особенно хорошо. И я очень старался. И еще: мама никогда не танцевала сама с собой. Она никогда не забывала о моем присутствии. Я всегда чувствовал, что мама танцует со мной, точнее, со взглядом папы и со мной.Тогда я не задавался вопросом, почему мы в латино, а папа не с нами. Никогда. Вернее, очень редко. Он участвовал только в медленных танцах. Даже не так. Точная формулировка: отец танцевал только на годовщине их с мамой свадьбы. Один раз в году. В другие дни, когда начиналась музыка, мама никогда не тащила его с собой и никогда не приглашала никого, кроме меня. Я помню, что мы с мамой «давали латино» часто. Сальсу, танго, ча-ча-ча. Мама танцевала так, будто ничего, кроме музыки, в мире нет. И еще будто бы знала какой-то секрет. В эти моменты у нее было абсолютно счастливое лицо. Это всё я понимаю сейчас. Но даже сейчас я не понимаю природы этого счастья. И еще теперь я понимаю, как на нас смотрели чужие люди, те невольные зрители, что оказывались днем в полупустом ресторане. Они смотрели с завистью. Я и сам сегодняшний смотрю с завистью на те наши с мамой танцы. И, как и они тогда, чего-то не
догоняю. Неужели в детстве я знал что-то важное, что сейчас забыл?Мама ответила бы на этот вопрос своим традиционным ответом:- Закон Эшби, сын, извини, но он опять работает.Когда она первый раз упомянула этот закон, я наивно спросил:- Ма, а что это за закон такой?Мама помолчала. Было видно, что она решает: объяснять мне или нет. Я смотрел на нее чистым, незамутненным взором и ждал, что сейчас мне в «клюв» положат готовый ответ. Мама помедлила еще с минуту и утолила мое любопытство:- Это как закон подлости, только лучше.- Чем?- я еще на что-то надеялся.- Имеет формулировку. И не одну,- мама взглядом попросила меня не досаждать ей больше вопросами, потому как отвечать на них она не намерена.- Понял. Пошел искать хотя бы одну.
        Почему мне всё это вспомнилось? Я сижу за столом. Передо мной чай в чашке. Мама стоит у окна, изучает мой профиль. Солнце подсвечивает копну ее волос. Мама - волшебница. И волосы у нее волшебные. Я с детства разгадываю эту загадку и никак не могу разгадать. Может ли медь стать золотом? Может! Очень просто. Стоит маме встать у окна так, чтобы солнечные лучи падали ей на волосы, как ее волосы становятся медно-золотыми. Медь у корней и золото на концах. Детство прошло, но я до сих пор верую, что у мамы медно-золотые волосы. И эти узкие джинсы, и тонкий свитер. Как тогда, когда мне было три, и мы танцевали сальсу в ресторане перед бульоном. Медно-золотые волосы, узкие джинсы и сальса. Моя икона. Такая странная. Такая родная. Такая понятная без слов. - Сын, у тебя остыл чай,- мама прервала мою молитву.- Я выпью холодный, мам,- я взял ложечку и начал что-то размешивать в чашке.Мама смотрела на меня молча минуту или две.- Чай у тебя без сахара,- мама потерла левый висок указательным и средним пальцами.- Я знаю,- отвечал я без пауз, не прекращая помешивать холодный чай без сахара.Мама достала какую-то
травку и фарфоровую китайскую чашку с крышечкой, включила чайник. Всё это она проделывала спокойно, буднично. И, будто между прочим, спросила:- Сын, когда ты перестанешь требовать от ни в чем не повинных девушек какой-то идеальной любви, а потрудишься уже сам? И уже полюбишь тоже сам?Я замер с отвисшей челюстью. Перестал гонять остывший чай в чашке, положил ложечку на блюдце.- Ма, я не понял.- А я тебе объясню, дорогой,- мама вышла из кухни.Ее не было минуты две не больше. В мозгу пульсировала фраза: «Потрудишься уже сам и уже полюбишь тоже сам». Возникло смутное предчувствие, что все выяснения отношений, которые были у меня до сих пор, - ничто по сравнению с надвигающимся разговором. Мама всегда давала сто очков вперед моим пассиям.Мама вернулась на кухню. Чуть помедлив, будто бы еще раз решая, бить наотмашь или нет, положила передо мной древнюю толстую тетрадку. Я понял, что сейчас помилования мне не видать. Протянул было руку к тетрадке, но мама положила на неё свою.- Сын, первый раз я испытала ужас, когда ты в 9 лет, идя в гости на день рождения к однокласснику, что, естественно, предполагало
снимание ботинок, взял с собой запасные носки. Я не знала: говорить ли об этом отцу? Когда ты повторил «трюк» с носками - выбора у меня не оставалось. Отец выслушал меня молча. Слов и фактов на тот момент у меня было немного, поэтому я быстро замолчала. Мы молчали вместе. Вместе с твоим отцом. Нам было страшно продолжить разговор, потому что пришлось бы выяснять, от кого из нас тебе достались «такие» гены. А если не гены, тогда всё еще хуже! Как мы могли пропустить у тебя возникновение и столь быстрое развитие невроза?Мы тогда струсили. Мы оба. И твой отец, и я. Мы решили поговорить сначала с тобой, а потом выяснять степень вины каждого из нас. Отец молча благословил меня, и я задала тебе вопрос:- Сын, зачем ты берешь с собой запасные носки, когда идешь в гости?И ты нам всё объяснил:- Мам, а что непонятно? Я прихожу на день рождения к Петьке, так?- Так,- я старалась не упустить нить твоего объяснения.- Нас кормят чем-то, и мы идем гулять. Так?- Так.
Мы там бегаем, мам. У меня потеют ноги. А потом надо вернуться к столу. В мокрых носках я не могу. Я иду в ванную, мою быстро ноги и надеваю запасные носки. Я не прав?По выражению лица твоего отца я поняла, что твои аргументы его убедили и успокоили. Я не испытала тогда облегчения, но я привыкла доверять и тебе, и твоему отцу! Поэтому я признала твою правоту. Но ты не стал останавливаться на достигнутом. Вскоре ты стал брать с собой еще щётку для брюк и щётку для обуви. То есть две щетки. Маленькие, но две. И, конечно, носки. Запасные.
        Я решил прервать мамин монолог: - Мне так комфортно, ма. Понимаешь? У меня и сейчас всегда с собой, точнее в машине, и запасные носки, и щетки для одежды и обуви, и крем для обуви, и даже рубашка. Совершенно новая в чехле - мало ли что?
Много ли! Согласна, если бы только носками всё ограничилось. Но если уже дошло до рубашек…- мама театрально закатила глаза,- ладно, сын, оставим твои носки в покое - носи их, как хочешь, и столько пар одновременно, сколько тебе комфортно. Носки - это не главное, надеюсь, ты это уже понял.- Я стараюсь, ма. Но пока не могу похвастать успехами.Мама продолжила, будто снова погрузившись в себя и видя что-то, что моему взору было недоступно:- Мы всегда с тобой много говорили, сын. Мне так казалось. И словами в том числе. Ты очень любил задавать вопросы: «Кто такой «Глюк» и почему он приходит к нашему компьютеру», «Как дворник чистит двор зимой, когда темно - с фонариком, как у шахтера?», «Зачем папа ходит на работу, если конфет там ему не дают и за ними надо идти в магазин - шел бы сразу в магазин!» - и множество, бесконечное множество других вопросов. Много их было, но спрашивал ты о внешних событиях и предметах. Ты не спрашивал, например, почему болит голова. Ты просто говорил: «Болит голова». Единственный раз ты задал вопрос о наших отношениях с отцом - почему мы живем вместе. Я не ожидала. Привыкла
рефлексировать на предмет ворон и компьютерных глюков, а тут - такой простой и такой сложный вопрос. Я привыкла объяснять тебе просто и ясно, без двусмысленностей и полутонов. Потому и на этот «другой» вопрос ответила коротко и ясно: «Потому что мы любим друг друга». А ты поверил! Что всё так просто и ясно. Что в жизни и в отношениях всё так просто и ясно. И на ровном месте люди вдруг понимают, что любят друг друга, и счастливо живут вместе. Сейчас я жалею, что не попыталась объяснить тебе сразу про нас с отцом, что бывают такие вопросы, на которые нельзя ответить просто и вообще дать правильный ответ. А главное - не всегда нужно верить в простые ответы. Лучше поздно, но я хочу исправить ошибку. Пора тебе узнать - не всё в жизни правильно.Мама встала из-за стола. Налила себе стакан воды. Выпила залпом. Посмотрела на меня:- Будешь?Я помотал головой. Я почувствовал себя маленьким. Опять почувствовал, я вспомнил это чувство - чувство безграничной маминой власти. Надо мной. Как я смотрел на нее снизу вверх и ликовал, что прямо сейчас узнаю еще один правильный ответ на очередной волнующий меня вопрос.
«Идеально» и «правильно» - они для меня существовали в этих стенах всегда, они были воплощены в маме и отце, во всем, что родители делали и говорили. Я радовался. Нет, я ликовал, что порциями получаю знание об «идеальном» и
«правильном». И сейчас на моих глазах пытаются разрушить мой идеальный и правильный мир? И кто?! Моя мама?!- Как хочешь,- мама присела за стол,- ты, конечно, прав! Нельзя всю жизнь копить слова, а потом за раз вывалить их тебе на голову. Но что поделать! Ты - единственный ребенок, и я всё еще учусь - постигаю секреты воспитания.- Один из них - это стакан воды, который ты мне предложила?Мама поставила мне щелбан. Не формально.- Я продолжу, с твоего позволения?- мама умеет задавать вопросы, не предполагающие ответов.- Я действительно могу тебя остановить?- я решил еще чуть-чуть ее позлить.- Не думаю.- Ощущая всю полноту своей свободы, прошу тебя, ма, продолжай.- Ты - мой сын,- мама дотянулась до меня и нежно поцеловала в лоб,- и не только потому, что после носков ты начал «менять» девчонок. Кстати, факт с девчонками папу задел гораздо больше, чем запасные носки. В данном случае он был уверен, что в тебе начали «бродить» дурные гены. Он всё обдумал и сказал мне следующее: «Я этого ждал и боялся! Эти твои гены! Наташа! Эти твои гены! Я всю жизнь ждал и боялся, что они проявятся!» Мне было неприятно
услышать подобное от твоего отца. Впервые в жизни он позволил себе в чем-то меня упрекнуть. Но, заметь, он не был мелочным! Он не про туфли какие-то дурацкие говорил! Тем не менее, мне было не радостно в тот момент, но я нашла в себе силы, чтобы не продолжить разговор в тоне, предложенном папой. Я ему спокойно ответила:
Можно, наконец, тебя поздравить - я правильно понимаю?Твой отец посчитал мою реакцию странной и замешкался с ответом. Я молчала, не помогала ему наводящими вопросами или ответами. Ему пришлось уточнять самому:- С чем же?- Ты всю жизнь положил на то, чтобы ждать, и вот - дождался. Ты готов, я так понимаю, принимать поздравления?Наш папа все понял. О чем он думал в последовавшие пару минут тишины - я не знаю. Я старалась не мешать ему. Не вмешиваться в таинство, не отслеживать ход его мыслей и не влиять на этот самый ход. Я вспомнила твой неудобный вопрос о том, «почему мы с папой вместе», и рассказала этот случай отцу. Он сначала ничего не сказал, потом спросил, почему я раньше ему этого не рассказывала. Я ему ответила, что только сейчас он невольно прояснил для меня ситуацию. Теперь я точно знаю, почему мы с ним были и остаемся вместе. Опять повисла пауза. Он ждал от меня продолжения. Я могла бы ему помочь и сразу сказать, что именно я поняла. Но во мне засела обида, и я молчала. Он понял, что если не задаст вопроса, то ответа не получит. И он спросил:- И почему, ты думаешь, мы вместе?Так странно:
смотреть на человека, одновременно страшно на него злясь и испытывая к нему нежность, потому что в тот момент по-настоящему ему важны были не мои дурные гены, а то, что я ему отвечу про нас. И я его простила. Я всё равно бы сказала ему то, что сказала спустя несколько секунд. Но могла бы сказать так, чтобы сделать больно. А сказала так, чтобы боли не было. Я сказала ему:- Потому что мы любим друг друга.Папа не просиял от счастья. Он взглядом погрузился куда-то, потом вернулся. Посмотрел на меня. На глаза у него навернулись слезы. Он их не заметил. Еще секунды его взгляд отсутствовал. Наконец, «вернулся», сфокусировался на мне, и он даже сказал:
Прости меня…- А как же «эти мои дурные гены»?- Прости меня, я тебя прошу…Я пошла в свои закрома, отыскала там старые записки, фотографии, диктофонные записи и принесла их твоему отцу.- Ты прав, дорогой, дурные они или нет, но и мои гены в нашем сыне есть.- Прости, пожалуйста!- Не перебивай! Ты прав в том, что мы кое-чего дождались, и хватит прятать голову в песок. У нашего сына перепуталось что-то в голове. И я, и ты понимаем почему. Он, как и мы в свое время, ищет себя и не ищет одновременно. Мы для него пример, идеал, который существует неизменно, и всегда был именно таковым. Кому, как не нам, рассказать ему, что это не так, точнее, не совсем так, как он думает. Идиллия - это всегда труд. Наши отношения - тоже труд. Не приведи Господи, какой! Но без него, видимо, ничего бы не получилось.- Без Господа?- уточнил папа.- Без труда! Ты о чем?!- я готова была взорваться, но потом поняла, чему противоречу, и мгновенно остыла,- и без Господа, конечно, тоже ничего бы у нас не получилось. Но сейчас не путай меня, пожалуйста! Мы должны объяснить нашему сыну, что бзики есть не только у других, но и у нас с
тобой - стало быть, надо терпимее относиться к другим людям.- Ко всем? А можно к лысым оставаться крайне нетерпимым?- голос твоего отца звучал уже совершенно невозмутимо.- Это еще почему? И причем здесь лысые?- отец всегда умел поддерживать в моем голосе постоянную температуру кипения.- У нас с тобой лысины нет - значит, к лысым наш сын терпимо относиться не должен. Если следовать твоей логике.- Моей логике?! Спасибо, но только за то, что не сказал о бзиках, что они - мои.- Пожалуйста. Просто мои бзики не так заметны. Но не менее ценны.Я решила сравнять счет за «лысых» и, копируя отцову невозмутимость, предложила:- Потанцуем? Рок-н-ролл.В глазах папы я прочла, что отомщена. Я никогда не использовала этот запрещенный болевой прием, но и он никогда мне не говорил о моих дурных генах, бзиках и неприязни к лысым. Последнее оказалось особенно обидным, потому что было клеветой. Папа понял, что перестарался. Невольно. Но сильно. Он переменился в лице. Перестал шутить. В общем, собрался.
        - Позже - обязательно. А сейчас расскажи мне, как именно ты собираешься помочь сыну,- он сказал это тоном человека, не способного к выпадам в вопросе нетерпимости к лысым.
        Я посмотрела на свой горе-архив и поняла, что в таком виде он - не помощь тебе, сын, а наказание. Поэтому сказала:
        - А может, он сам разберется в моих записях? У нас вырос умный мальчик.
        Я надеялась, что твой отец освободит меня от труда по упорядочиванию архива, например, взяв эту почетную обязанность на себя, но папа тоже успел адекватно оценить объем предстоящей работы.
        - Наташа, напиши нормальный дневник!- отец спасал ситуацию и себя.
        Моя решимость таяла на глазах. Я попыталась еще раз «перевести стрелки»:
        - А исследовательский дух? А потребность до всего дойти самому?
        - Если ты хочешь, чтобы он так ничего и не узнал, то тогда, конечно, я за привитие вкуса к исследованиям.
        Мне потребовалось еще несколько секунд, чтобы смириться с неизбежностью предстоявшего мне подвига. Мне нужно было убедить твоего отца, что я не хочу возвращаться в то своё прошлое. Мне это удалось. Теперь важно было не выказать радости, что мне удалось задуманное. Я отводила глаза от папы и тупо таращилась на архив. Если бы он заглянул в эту минуту в мои глаза, то прочитал бы в них примерно следующее: «Какое это счастье еще раз пройти путь, ведущий к счастью. Так легко идти по дороге, когда точно знаешь, куда она тебя приведет. Видишь гораздо больше, чем когда сосредоточиваешься только на неизвестности, еще не зная, где и чем закончится твой путь. Когда идешь известно куда, ты смакуешь всю дорогу. Каждую кочку и травинку. И лес не страшный, и шорохи не пугают, и темнеет очень по-доброму и совсем не рано. Вся дорога тебе в радость. И чем ближе пункт прибытия, тем сильнее ликование в твоей душе. Потому что сейчас ты уже точно знаешь, что все закончится хорошо. Чудесно всё закончится. Великолепно. Настолько великолепно, что ты даже не могла предполагать. А сейчас можешь. И не предполагать, а точно
знать. Ты знаешь и ликуешь. Ты опять на пороге своего счастья. Опять - это второй раз. И, скорее всего, на третий ты не решишься. Дорога при всей предсказуемости всё-таки забирает много душевных сил. И потому, что больше ты по этой дороге уже не пройдешь, вот так от начала и до конца, ты еще острее ощущаешь грядущее счастье».
        С твоим отцом оставалось выяснить еще один вопрос.
        - Хорошо, а ты мой дневник будешь читать?- я бы всё равно писала с купюрами, но важно было определиться, с какими именно.
        - Нет! Ни за что!- отец вышел из кухни, но тут же вернулся, выпил воды и продолжил гораздо спокойнее.- Буду. Должен же я когда-то узнать, что тогда произошло на самом деле.
        - Хорошо, но учти, если мы и разведемся, то из-за тебя, а не из-за меня!
        Мама замолчала. Она еще секунд двадцать пребывала там, в том разговоре с отцом. Потом вернулась ко мне. Я тоже молчал. Если честно, я хотел продолжения рассказа про тогда, а не сегодняшнего разговора обо мне. По взгляду мамы было совершенно непонятно, какого рода продолжения ждать. На всякий случай, я приготовился держать оборону. - Ты свой холодный чай будешь пить с вареньем и пирожком или с чем-то одним?- мама сказала это так, будто бы ничто этой фразе не предшествовало.- Мама?
- теперь взорвало меня.- Ну а что? Если у тебя ни на столечко,- мама показала большим и указательным пальцами, сколько именно, и у нее получилось, что не больше одного миллиметра,- нет чувства драматургии! Нет, чтобы уже вдохновиться и, отказавшись от чая (можно ли после такого душещипательного сюжета - я старалась, между прочим!- что-то есть), пойти читать столь шикарно презентованный опус! А раз нет у тебя этого чутья - сиди и пей свой холодный чай! Хочешь с вареньем, хочешь с пирожком, а хочешь - с тем и другим вместе.- Мам, так это всё неправда? Про тебя и папу?- Почему сразу неправда?! Правда! Только сейчас я к ней отношусь не как к драме. Если бы я уже была прекрасной старухой или хотя бы мне было шестьдесят, а то мне всего-то чуть за пятьдесят, а потому старческой сентиментальности от меня не жди. Позже! Возможно, даже слезy. А пока - вопрос о чае и варенье. И, кстати, о драматургии…- Ма, чтобы ты дальше ни сказала, ты - лучшая.- Сын, если ты серьезно, то тебе хорошо известны мои пристрастия в драгоценностях - этого достаточно и без столь дорогих слов. А если…- Ма, я всё понял!- Прекрасно. Не
огорчай меня, сын. Я очень старалась научить тебя различать ситуации и понимать, когда дарить цветы, а когда говорить слова. Я старалась привить тебе вкус. Ко всему.- Ма, у меня стойкий иммунитет к пошлости. Ситуация настолько не стандартна. И, прости, ты слишком хорошо выглядишь, вот я и заговорил в тоне «приударить». Прости-прости-прости,- я приложил руку к сердцу и склонил голову.- Так вот о драматургии. Помнишь спектакли японского театра кукол Бурнаку?
Не надо опять об этом представлении инопланетян!- Хорошо, что ты помнишь. У них, сын, всё не так. Помнишь, сначала долго под монотонный напряженный аккомпанемент певец-сказитель долго что-то рассказывает. Ты думаешь, что спектакль уже идет. А оказывается - это еще и не спектакль вовсе. Это нам объясняют предысторию и контекст. И в программке жирным шрифтом выделена фраза «с этого момента начинается спектакль». Спектакль всегда начинается с нужного момента - «с этого». Но нам не нужно догадываться, что предшествовало «этому» моменту. Нам всё рассказали в деталях.- Я на этой предыстории и заснул. Наблюдал, как монотонно водят грабельками по струнам очень странной домры-балалайки, и под завывающую интонацию заснул.- Вот и я говорю: не складывается у тебя с предысториями. Не знаешь ты, почему именно так действие разворачивается. У тебя, сын, спектакль то не с того момента начинается, то не так. И в этом отчасти есть моя вина. Наша с твоим отцом вина. Мы тебе историю рассказали, а предысторию утаили. Невольно. Вот у тебя
«пьеса» и не играется.- Еще сегодня утром я был убежден, что у меня всё хорошо. Всё играется.- Если ты прочтешь вот это,- мама пододвинула ко мне древнюю тетрадку,- и ничего не изменится, значит, мы с твоим отцом перестраховались. И еще, я изменила имена, чтобы ты не стал прокурором с первых же страниц. И Париж - это условно. С тем же успехом я могла написать Лондон или Венеция. Париж, потому что ты там еще не был и не будешь цепляться к деталям. Кстати, тебе пора там побывать. И обязательно с девушкой. И чтобы это был тот самый момент, когда не думаешь про новые туфли. Такое бывает, только когда начинается большая любовь.
Когда она начнется у меня? Хотя бы маленькая…- Скоро.Мама протянула мне ключи от дачи и пакет с продуктами.
        Глава 2. Дневник
        Любовь была. Особый талант - понимать, что это и есть любовь, когда она уже была. Придумать бы такую лупу или таблетку, чтобы научиться распознавать любовь, пока она еще есть.
        Важно. Русский немец
        Шеф заболел. Сильно. И на прием мы пошли вдвоем с его женой. Просто мы подруги. Наконец-то выведу в свет свою горжетку! Скоро из моды выйдет, а я еще никуда не смогла ее надеть. Всё сомневалась в уместности. И вот я: шелковое красновато-розоватое с чуть коричневыми, оранжевыми и зелеными бликами - и это только платье. Как положено коктейльное. Горжетка коричневого меха с розовым атласным бантом. А главное. Смертельный номер для мужчин - сапоги.
        Высокие и абсолютно красные. Очень спокойный, элегантный, достойный красный цвет. Но когда я в них, спокойна почему-то только я. Остальные реагируют по-разному, но очень активно реагируют. Однажды на работе меня увидел в них наш самый главный президент. Он сказал: «Здравствуйте, Наташа». Сказал первым, а я ответила
«Здравствуйте» и продолжила кому-то что-то объяснять по телефону. И только потом! гораздо потом! до меня дошло! Это был ОН. Поздоровался ПЕРВЫМ. Назвал меня ПО ИМЕНИ. До того момента я говорила первой, мне - в лучшем случае кивали. И были серьезные причины полагать, что меня чаще идентифицируют как предмет мебели. Оказывается, он знает моё имя. Господи, что же это было?! Стала искать ответ почему-то на полу. И увидела: не успела переодеть обувь… И юбка - выше колена. И я, говоря по телефону, присела на стол. И что уж тут скрывать - нога на ногу. Я знала, что они, мои красные сапоги, действуют, но чтобы ТАК!
        В общем, сапоги были сегодня на мне под настроение. О приеме, когда одевалась утром, я еще не знала. Но восприняла стечение обстоятельств как знак.
        Я прочитал первую страницу. На лбу собрались морщины. Я думал: «Что это? Что это за бред? Если это не шутка, то родители затеяли уж слишком жестокий опыт. Мама не могла такое написать! Она не могла так думать даже в двадцать лет! Кто угодно, Господи, кто угодно! Только не моя мама…» Я перевернул страницу и вверху следующего листа прочитал фразу, написанную зеленой пастой и мельче основного текста: «Дневник твоей идеальной мамочки». Как в хорошо изданной книге эта фраза повторялась на каждой странице, видимо, чтобы я не питал пустых надежд. Мама знала, что одной страницы ее дневника хватит, чтобы взорвать мой мозг. Я налил себе виски, сделал для разминки пару глотков и продолжил читать.
        Наташка, а мою подружку - жену шефа - тоже зовут Наташка, была элегантно черна. И свежим загаром тоже. Убийственно блондиниста. Умопомрачительно красива и умна, если в трех словах. А у меня из всех достоинств - горжетка и сапоги, что меня абсолютно не смущало. В приглашении, полученном от немецкого консульства, значилось: приглашены господин N. ссупругой. А пришли мы. Я и Наташка. Глаза у встречающих расширились. Они долго пытались понять: кто из нас супруга? Нам тоже всё было интересно. Как никак, открывается немецкое консульство. Торжественное мероприятие. Всё по протоколу. А нам с Наташкой - очень радостно, что мы здесь одни. Не в том смысле, что кроме нас никто не пришел. Народу было много. В какой-то момент стало даже тесно. Мы пока не встретили никого из знакомых и очень надеялись, что и не встретим. Если что-нибудь отмочим ненароком - никто не узнает. Нам так казалось. Глупость, конечно, и ничего такого сотворять мы не собирались, но сама возможность пошкодить очень нас забавляла. Всё шло по плану. Так мы чувствовали. Хотя никакого плана у нас не было.
        Я опять прервал чтение. Чтобы прочитать всё, мне потребуется часов десять-двенадцать. Чувствую - начинаю втягиваться, стало быть, совсем скоро оторваться на сооружение бутербродов уже не смогу. Надо накрыть «поляну» и спокойно двигаться дальше. Спокойно, потому что сыто. Я выдвинулся на кухню, разобрал мамину сумку. Нарезая хлеб, колбасу, сыр и соленые огурцы, принялся размышлять, какие еще подготовительные действия забыл совершить. Первое, о чем я счастливо вспомнил, - зелень. Петрушка и укроп. Они очень полезны, потому что отвлекают. Не знаешь, что сказать в компании за столом, - начни пощипывать укропчик. Или пожевывать петрушечку. Не знаешь, с чего начать,- займись зеленью. Я стал эстетично выкладывать листочки и веточки зелени на бутербродах. Вспомнил второй важный момент - кофе. Уже через три-четыре часа глоток кофе будет жизненно необходим. Я заправил кофеварку водой, засыпал кофе, прихватил со стола сахарницу и отнес всё в комнату. Кофеварку надо установить таким образом, чтобы ее можно было включить, слегка вытянув руку. Кстати, какой рукой удобнее включать кофеварку: правой или левой?
Той, которая свободна. Значит, кофеварку надо поставить не справа и не слева, а перед собой на стол. Логика помогает во всем, даже в правильном накрывании поляны. Вот, собственно, и всё. Еда и кофе есть. Дистанция, которую бежим, ясна. Осталось разработать стратегию и тактику. Стратегия очевидна - победить. В этом забеге мне необходимо выиграть. Выиграть у кого? Я здесь один. С персонажами дневника соревноваться сложно. Даже мысленно. Слишком большая у них фора во времени. Мама эту дистанцию уже прошла. Отец, судя по всему, тоже успешно финишировал. Получается, моя удачная шутка, что я здесь совсем один, - вовсе не шутка. Выходит, я буду побеждать себя? Я буду выигрывать у себя? А что? Вполне достойное продолжение сегодняшнего дня. Выиграть у себя. Выходит и входит. Или наоборот. Входит и выходит. Выходит и входит. У ослика - шарик, у меня - бутерброд. Определенно, у ослика я уже выиграл, потому что мой бутерброд вкуснее шарика. Но я для себя соперник посерьезней. Сегодня утром я бы сказал, что всё это бред. И японский театр - бред. И хотеть непрестанно туфли - тоже бред. Сейчас я готов принять всё
перечисленное спокойно. Без приязни, но и без явной неприязни. Получается, сейчас я в более выигрышной позиции, чем утром. Я выиграл? Конечно. У себя? Конечно. Спасибо. Конечно. А выпил-то всего грамм сто виски! Если я задачу понял правильно, то чтение маминого дневника должно меня сильно изменить. Перемениться во мне должно что-то. А как я пойму: переменилось или нет? И если переменилось, то что именно? И насколько сильно? Логика и высшее образование подсказывают, что я нарушаю процедуру эксперимента. Необходимо произвести замеры на старте, потом на финише. И в сопоставлении полученных данных я смогу оценить эффективность всего содеянного со мной. Что мы имеем на старте? Какие факты важны? Начнем с анкетных данных. Мне скоро исполнится двадцать три. Я работаю с шести лет по дому. Моя трудовая деятельность началась после, казалось бы, рядового события. В силу большой занятости родителей несколько часов в день я проводил с няней Настей, на которой отрабатывал командный голос. И вот однажды, в самый обычный день, ставший со временем для меня очень памятным, мы пошли с няней Настей гулять. Мы шли по
улице. Я увидел женщину с тюльпанами. Она их продавала. Мне пришла в голову счастливая мысль. Я сказал Насте: - Настя, я сейчас,- и направился к цветочнице. Цветочница внимательно на меня посмотрела. Сначала она улыбалась, а потом я заговорил: - Здравствуйте. Вы знаете, мне необходимо купить маме цветы. Цветочница не нашлась, что ответить. Она хлопала глазами и ловила ртом воздух. Мне нужны были тюльпаны, поэтому я продолжил: - Сколько стоит один букет тюльпанов? Скажите, пожалуйста. - Сто рублей. Я не знал, дорого это или дешево, но я знал, что соглашаться с ценой сразу нельзя. Я вспомнил, как мама торговалась на рынке, и сказал в подражание ей: - Это очень дорого! Цветочница опять лишилась дара речи. - Это очень дорого!- повторил я. - А за сколько ты хочешь купить букет? - За сорок рублей. Больше у меня нет. Цветочница умиленно посмотрела на меня и сказала: - Ну, хорошо, раз для мамы - бери за сорок. - Спасибо, - сказал я ей и, повернувшись к Насте, прокричал: - Настя! Дай мне сорок рублей. Мама получила цветы. Она была очень рада. Настя рассказала родителям историю покупки. Все мило посмеялись. На
словах: «Настя, дай мне сорок рублей!» - родители переглянулись. А через несколько дней мне захотелось игрушку. Это была навороченная машина. Я посчитал нужным сообщить о возникшем непреодолимом желании заполучить эту машину родителям. Мама показала глазами на папу. Отец мне сказал: - Хорошо. Давай подумаем, что я могу для тебя сделать. Новый год прошел, до дня твоего рождения далеко. На подарки у меня сейчас денег нет. Но ты можешь сам заработать себе на эту машину. Ты будешь убирать свою комнату и каждую неделю получать зарплату. Через 3 месяца ты сможешь купишь машину, которую хочешь. - Я хочу сейчас! - Это невозможно. У меня нет сейчас денег на дорогую машину. - А если ее уже не будет через три месяца? - Купишь другую. - Я хочу эту! - Тогда иди и купи. - У меня нет денег! - Нет денег - заработай, а не ной. Могу предложить тебе еще дежурство у посудомоечной машины. Каждый день. Тогда ты купишь машину через 5 недель. Но ты должен без напоминания убирать со стола посуду и загружать ее в машину. Я попросил полчаса, чтобы обдумать предложение отца. Мне очень хотелось заполучить эту машину, и как можно
скорее. Я согласился. Охота за грязной посудой началась. Я охотился за ней, как индеец за скальпами. Мама пребывала в недоумении, но молчала. Каждую неделю я получал зарплату и складывал деньги в жестяную банку из-под чая. Отец оставался довольным моей работой. Через пять недель мы пошли с ним в магазин. Моя машина стояла на том же самом месте, где я ее впервые увидел. Я взял ее в руки и пошел к кассе. Отец ничего мне не говорил. Деньги лежали в моем кошельке. Машину я держал в руках. Она была почти моя. До кассы я не дошел. Остановился, вспомнил свою охоту за грязными тарелками и кружками, борьбу с ленью за порядок в моей комнате. Я держал машину в руках и пытался понять, стоит ли она моих трудов. Отец подошел ко мне и сказал: - Хорошая машина. Я купил эту машину. И у меня остались какие-то маленькие деньги, на которые я опять выторговал цветы для мамы. После покупки машины охоту на грязные тарелки я не прекратил. Насте по-прежнему давали какие-то деньги на мои нужды, но я у нее денег больше не просил. С семи лет я начал работать на даче. С четырнадцати - у отца на фирме во время каникул, а с
шестнадцати - работал уже часто, если совсем честно - постоянно. Я был студентом. Сразу после школы поступил на физфак университета. Отец настоял на данном выборе, поскольку считал, что нет другого способа упорядочить мое мышление. Системное мышление отец считал самым главным в жизни. Но с третьего курса с благословения родителей я стал постигать основы менеджмента и экономической теории. А экономическую практику я познавал в свободное от учебы время - работал каждый день. Сначала грузил и разгружал, потом ночами писал аналитические отчеты. Мои отчеты оценили очень быстро. Я сказал спасибо отцу и физфаку за привитый моему мышлению системный характер. Потом мой мозг научился и другие свои качества переводить в полезные для бизнеса продукты. Я опоздал на вручение обоих дипломов. На первую церемонию я не успел, потому что в то же утро получал свидетельство о регистрации своей компании. На вторую - потому что задержался в банке. Тогда решался вопрос о предоставлении моей фирме очень важного кредита. Сейчас моей фирме почти год. У меня уже вторая по счету машина. Первую на три четверти финансировал отец,
моего труда в ней было лишь на четверть. Во второй машине отец участия не принимал, только кивнул, что не возражает против продажи первой. Что еще важно? Про квартиру? Купили родители, когда закончил школу. Но на оплату, обстановку и ремонт я зарабатывал сам. Про девушек? Я успешен. Во всем. Умен, хорош собой, легок в общении. При первой встрече. А потом девушка обнаруживает мою занятость, увлеченность делом и друзьями, а не только ей. Она меня любит и поэтому принимает меня таким, какой я есть, и смиренно делит меня с тем миром, который у меня есть. Наша любовь длится вечно. Иногда до полугода. Да, меня любят девушки. И я научился выяснять с ними отношения. В тот момент, когда девушка начинает со мной разговаривать серьезно, я начинаю ковырять вилкой в зубах. Конечно, если вилка находится у меня в руках. Чаще всего именно так и происходит, потому что девушки имеют тягу заводить серьезные беседы в приближении десерта. Она начинает серьезный разговор, я начинаю ковырять вилкой в зубах, она замолкает. Дальше мы едим десерт молча. Если разговор затевается в машине - я отпускаю руль. Она замолкает,
завороженная моим искусством вождения автомобиля. Только на маму подобные трюки не действовали. Как-то я решил испытать свой приемчик на ней и начал ковырять вилкой в зубах, когда мама завела разговор неуместный (как мне тогда показалось). Мама, не прекращая своей речи, протянула мне ножик. Очень острый. Я понял, что ковырять в зубах, когда с тобой разговаривают, неприлично. Веским основанием, чтобы забыть о любом разговоре, для мамы было одно. Это обезоруживало её всегда. Когда я начинал обеими ладонями тереть глаза, мама забывала обо всем и сосредоточивалась на моих глазах. Это движение было инстинктивным. Я никогда не использовал его специально. Невозможно ни с того ни с сего начать тереть глаза двумя ладонями сразу. Для этого должен быть серьезный повод. Мама откуда-то об этом знала. Что еще важно? У меня никогда не было уменьшительного имени. Меня зовут Лука.
        Прошел час. Наталья в очередной раз пошла себе за вином. Мне не пилось. Мыслей в голове никаких. Очень боюсь этого состояния, когда нет мыслей. В такие моменты обязательно что-нибудь случается. Непредсказуемое и непредотвратимое. Случается со мной. Проще говоря - я во что-то вляпываюсь. Пытаясь синтезировать хоть какую-то мысль, ну, хотя бы по поводу нарядов вибрирующего бомонда, чувствую спиной, что Наташка вернулась, и спрашиваю подругу: - Ты мне бокал не захватила?- Одну минуту, - говорит мужской голос.Тут я медленно оглянулась. Очень приличный со спины костюм неспешно направился к бокалам. У меня мелькнула мысль, что мне всё показалось, но приличный со спины костюм взял два бокала и направился ко мне. Не могу объяснить почему, но я всё ещё видела костюм, лица мужчины я не видела.- Пожалуйста,- мужчина протянул мне бокал красного вина.В доли секунды я отметила, что галстук просто супер. Про рубашку сразу понять не смогла, но «сантир бон [1] » - пахнет хорошо. Шикарно - на самом-то деле. На лицо мне так и не хватило смелости поднять глаза. Я попыталась их поднять, но остановилась на уровне
идеально выбритого подбородка.- Спасибо. Извините, я Вас приняла за свою подругу.- Чем я польщен.«Мог бы и улыбнуться»,- подумалось мне. Дальше он достал из кармана визитку. Протянул ее мне. Я взяла. Смотреть в нее не стала. Убирать в сумочку тоже. Сказала:
Благодарю,- и продолжила смаковать вино.- Могу рассчитывать на получение Вашей?
Не держу.Он не успел никак выразить свое удивление - вернулась моя спасительница. Наташка иногда очень характерно улыбается. Я называю эту ее особенную улыбку - улыбка Чеширского кота. Она щедро одарила ею нашего случайного кавалера. Он достал вторую визитку и протянул ей. Мне стало спокойнее.- О! Приятно,- ослепительная улыбка,- очень приятно. Говорят, господин Тахен, если бы не Вы и не Ваш партнер, точнее Ваши контракты, то долго нашему городу не видать открытия консульства Германии.Очень незаметно Наташка вручила Марку Тахену свою визитку.- Польщен,- Марк склонил голову,- такая осведомленность, Наталья. Я бы не стал преувеличивать свою роль.- Но и преуменьшать её мы не станем, не так ли?- Чеширский кот старался вовсю.Я начала чувствовать себя немного лишней и уже стала намечать пути незаметного отступления с последующим удалением с мероприятия. Была сделана пара незаметных шагов в сторону, как Наташке позвонили. Она извинилась и, тронув меня за плечо, кивая, мол, займи Марка на минуту, отошла в сторону. Мы с Марком стояли рядом и молчали. Мы смотрели на Наташку.Когда она говорит по телефону,
никогда не понятно, с кем - с мужчиной или женщиной. Но слушать всегда интересно. Особенно бесится ее муж, потому что с подругой она может говорить, как с любовником, а с любовником, как с сыном или мамой,- вот и пойми. Не получается! Всем прикольно, и только муж бесится. Зайка.Мои размышления прервали:- Значит, Вы не держите визиток. Как же Вас найти?- А Вам нужно меня найти?- посмотрела на Марка испытующе.- Знаете, если женщина молчит, то вовсе не обязательно, что она хочет, чтобы ее начали развлекать.- Извините, но людям на светском мероприятии принято общаться.- О визитках?- Я бы тоже сожалел, если бы их у меня не оказалось в нужную минуту.«Ах, ты сволочь какая! Думает, что я психую, потому что у меня визиток нет?
        Гад! И эта, подруга называется! Сама завлекла мужика и свалила, а мне тут выслушивай… Что ему ответить, чтобы надежно и вежливо поставить на место?»- И всё-таки как же Вас разыскать?- Вы опять о визитках. Не беспокойтесь! Я напечатаю одну эксклюзивную и пришлю Вам по адресу, указанному на Вашей карточке.- Вам может это показаться странным, но я спрашиваю серьезно.- Вам серьезно нужно меня найти?
Возможно.- Ну, вот. Вы уже сомневаетесь.- Возможно.- Есть шанс, что, получив контактную информацию, Вы не станете искать со мной встречи?- Возможно.Я изобразила на лице муки выбора. Указательным пальцем поманила Марка, чтобы он наклонил голову, и тихо сказала ему на ухо:- Золушка,- глазами сказала ему: верь мне.- Уходя, постараюсь потерять туфельку.Марк распрямился. Посмотрел мне в глаза, увидел в них искреннее намерение потерять на выходе туфельку. Прямо перед его носом потерять. Поверил мне и, не отпуская мой взгляд, сказал:- Но Вы в сапогах.Сообщение оказалось для меня, мягко говоря, неожиданным. Потребовалась срочная проверка открывшихся обстоятельств. Я опустила глаза. Мои «туфли» действительно сильно напоминали сапоги.- Ах, извините! Потерять сапог - слишком накладно для меня,- я присела в реверансе.- Но в следующий раз, я Вам обещаю,- буду в туфлях! Хотя бы в одной.Внешне я старалась сохранять спокойствие, но внутри я бесилась: «А что я психую? Шикарный мужик. Ну, не для меня, ну и что? Хамлю-то зачем? Зачем-зачем! Бе-бе-бе! А потому что не могу иначе. Прет».- И всё-таки, как можно Вас найти?-
Марк говорил спокойно и настойчиво.Упираться дальше было уже неприлично. Я достала сотовый. Это моя привязанность, граничащая с любовью, к вещам, конечно, характеризует меня не лучшим образом, но что поделать! К некоторым предметам я испытываю именно тяготение. Каждый контакт с одной из этих вещей доставляет мне физически-эстетическое удовольствие. Я решительно достала свой сотовый и замерла от восторга. Залюбовалась.Мои размышления о приятном опять были прерваны:- Любите?- Говорить по нему - да, а так - нет. Если Вы о телефоне, конечно.- Открываем счет?- Я слабых не бью, извините, сэр. Хотя и дурно, но всё-таки воспитана.Посмотрела в его визитку и набрала номер. Карман Марка пошел небольшими беззвучными волнами.- Вуа-ля,- бросив еще один восхищенный взгляд на трубку, убрала телефон.В этот момент к нам вернулась Наташка, сказала, что звонил муж - скучает, приболел, сожалеет, что не смог быть здесь. С ее возвращением я опять попала в статисты.- А Вам, Марк, как здесь нравится? Любите подобные мероприятия,- при этом глазами она сказала совсем о другом.- Красиво поскучать - тоже красиво.- Да Вы -
шутник,- еще один привет от Чеширского кота.- Вы собираетесь оставаться здесь до конца?- Думаю, что нет. Всё, что нас интересовало, мы уже увидели,- Наталья взяла меня под руку, чтобы «мы» прозвучало демократично, а не самодержавно.- Мне, к сожалению, необходимо вас покинуть,- Марк склонил голову в поклоне,- искренне рад знакомству и столь же рад буду новой встрече.
Взаимно,- ответил Чеширский кот.Он поцеловал руку Наташке. Взял мою:- Видимо, сегодня я так и не узнаю Вашего имени?Наташка удивленно подняла брови и в недоумении переводила взгляд с меня на Марка и обратно. Марк держал мою руку. Я поняла, что он взял ее в заложники и отпустит только в обмен на мое имя. Я не стала рисковать рукой и как можно тише сказала:- Наталья.Марк поцеловал мою руку и отпустил ее на свободу.- Прекрасное имя.- А главное - редкое. На сегодняшнем вечере. Вам, кажется, пора?- я чувствовала, что его рукопожатие и поцелуй вызвали во мне нежелательный трепет. Словами я пыталась этот трепет замаскировать.- Да, меня уже ждут. Всего доброго,- Марк еще раз поклонился.- Взаимно, надеюсь, еще увидимся,- финальная Наташкина улыбка сулила блаженство при новой встрече.Я не сказала ничего. Смотрела в другую сторону и молчала. Делала вид, что очень занята - я пила вино.
        Марк ушел. Надо отдать должное, ушел красиво. Резкие смены настроений испытывают на себе не только мужчины, но и женщины. Например я. Резкие смены Наташкиного настроения. Только что это был вечно и магически улыбающийся Чеширский кот, и вот уже на меня накинулась фурия домашняя обыкновенная.- Какая тебя муха укусила? Мужчина общеженской мечты! А ты?! Так глупо себя вести! Даже не представиться?Я прекрасно знала, что сила моего противодействия будет влиять на силу Наташкиного действия, поэтому сопротивлялась слабо.- Может, я органически не переношу всё, что общего пользования! И «общечьи-то» мечты тоже. Что ты меня долбишь! Ты мне подруга или где?! Мне самой тошно. Пошли лучше посидим где-нибудь. Выпьем. Мы с тобой весь вечер ничего не ели.Наташка мгновенно оценила ситуацию, поняла, что от спокойного разговора на сытый желудок проку будет больше, и согласилась. Мы двинулись к гардеробу. Но запал внутри нее был слишком велик, поэтому совсем прекратить разговор она не могла.- Знаешь, при каком условии ты выйдешь замуж?- Наташка старалась говорить тихо, чтобы посторонние не слышали.- При условии, что
жених мне подарит классическое кольцо от Тиффани. И сделает это молча.- Согласна, что молча - главное условие! Но не акта дарения кольца. Не ему, я говорю о женихе, надо будет молчать! А тебе! Только если, послушай меня и подумай хорошенько! Только если: ТЫ. УВИДИШЬ. БУДУЩЕГО МУЖА. В МОМЕНТ БРАКОСОЧЕТАНИЯ. И ни в коем случае ни минутой раньше! Иначе НИЧЕГО не получится! ТВОЙ ЯЗЫК… этот твой язык, м-м-м-м-м-м, никакими сапогами не компенсировать! Ты поняла?!- Конечно, любовь моя. Только тогда мне придется выходить замуж по какому-то средневековому обычаю, и даже боюсь подумать, за кого… Ты не находишь?Наташка за свою жизнь выработала много полезных правил. Одно из них гласило: «Если ты не знаешь, что ответить,- не отвечай». От некоторых правил она иногда отступала. От этого - никогда. Поэтому, она застегнула пальто и сказала:- Пошли пить.- Заметьте - не я это предложила!- Хватит хохмить, я ж добра тебе желаю! Счастья буквально!- Нюсенька, я знаю. Думаешь, я сомневаюсь в благости твоих намерений?Через несколько минут мы оказались в любимом пабе. Сели за привычный столик. Налили. Выпили. Наташка закурила
и начала отходить. Гнев на милость, так сказать.- Почему у тебя нет визиток? Ты понимаешь, что это неприлично?- Наташка затягивалась так, будто ей не давали курить несколько дней.
А на фига козе баян? Ей и так весело,- я с удовольствием закусывала и пыталась перевести разговор на кулинарную тему: - Салат вкусный, ага?- Я с тобой серьезно разговариваю.Я поняла: пока она не выскажется полностью, все мои усилия сменить тему будут тщетными. Чтобы тему закрыть, придется ее исчерпать. Пришлось отвлечься мыслями от салата:- Я тоже. Так прикольно, когда нет этих бумажек.- То есть тебе дают карточку, ты берешь и ничего не даешь взамен - это прикольно, да?
        - Почему ничего? Я улыбаюсь.
        - Тебе визитки получать нужно, а другим нет?
        - Почему ты думаешь, что они мне нужны? Я старым дедовским способом - пишу в записную книжку, а бумажку выбрасываю,- жестом я показала, как именно я ее выбрасываю.- Ты попробуй уже что-нибудь - так вкусно!
        Наташка закурила очередную сигарету.
        - Я с ума с тобой сойду. Ты и визитку Марка выбросила?
        - Конечно. То есть нет. Не посмела. Я ж со всем уважением к нему,- в воздухе я нарисовала вилкой вензель,- просто оставила ее вместе с бокалом на столике. Очень аккуратно положила его визиточку, даже не заляпала и не помяла.
        - Это невыносимо… Какой салат вкуснее?
        - Вот этот, с мясом.
        - Ну, а если тебе захочется ему позвонить?
        - Я позвоню тебе, Нюсенька. И успокоюсь.
        Мы начали хохотать. Впервые в этот странный вечер. Хохотать от души и до слез. Играла приятная музыка. В нее очень удачно вплеталась джазовая тема. Я даже начала пританцовывать.
        - Может, уже закончишь танцевать и ответишь на звонок?- Наташка опять превратилась в наставницу.
        - Это мой телефон?
        - Всё ясно, девушке больше не наливать. Кто звонит?
        - Не знаю. Телефон показывает какой-то номер вместо имени. В таких случаях смотри, как я говорю «алё».
        Я сделала нижнюю челюсть тяжелой, просто каменной и сказала:
        - Алё.
        Рецепт фирменного голоса для «чужих»: немного металла, причем не алюминия. Что-то посерьезней, пожестче. Немного усталости от жизни. Немного того, что вызывает мурашки, и только смелый продолжит разговор, услышав такое «алё».
        Наташка замерла, выпрямила спину и сложила руки, как в школе за партой.
        - Добрый вечер. Надеюсь, не помешал. Это Марк.
        Я почувствовала, что камень в челюсти и металл в голосе мне немного мешают, но стремительно от них избавиться невозможно.
        - Если окажется, что помешали,- Ваши действия?
        - Попрошу у Вас две минуты и буду краток.
        - Время пошло.
        - Не откажитесь позавтракать со мной, например, завтра.
        - Я работаю с 8-30.
        - Не откажитесь разделить со мной ранний завтрак?
        - С видом на Эльбрус.
        - Что?
        - Фильм такой есть «Завтрак с видом на Эльбрус».
        - Не видел, к сожалению. Заехать за Вами в 7-00 будет не слишком рано?
        - Об эту пору я обычно и покидаю мою обитель.
        - У меня осталось 15 секунд. Надеюсь успеть услышать Ваш адрес?
        - Ленина 11-18.
        - Приношу извинения за отнятые минуты.
        - И Вы не кашляйте.
        - Извините?
        - Что Вы, говорю, какое беспокойство.
        Наташка смотрела на меня молча, широко открыв глаза.
        - Н-ну? И кто это был?
        - Представляешь, Марк?- я развела руками.- Давай еще бутылочку закажем?
        - Это ты ему «и Вы не кашляйте»?- Наташка сделала затяжку как перед последним в жизни вздохом.- Только если знакомство состоится в момент бракосочетания! Только так! Идиотка! Я на мужа столько нервов не трачу, сколько на тебя! Будем пить водку, хватит разминаться. Я от твоих телефонных переговоров протрезвела.
        Наташка набрала воздуху и приготовилась исправлять мою жизнь. Я пыталась сообразить, сорок градусов - большой ли это угол? Быть исправленной на меньшее количество градусов шансов у меня не оставалось. И в этот момент зазвонил спасительный телефон. Наташка взяла трубку. По выражению досады, появившемуся на ее лице, я поняла, что мне будет дарована передышка.
        - Ну, еду, еду!- мягко, но с нотками раздражения сказала Наташка.
        Мы выпили по рюмке дружбы, поцеловались, и моя подруга отчалила обдумывать план моего дальнейшего спасения.
        Глава 3. Важно. Завтрак и не только
        Если честно, утром я всё ещё размышляла - ехать с Марком на завтрак или не ехать. Об эту пору приятно смотреть на пустой двор. Пьешь чай с лимоном, смотришь в окно. До семи утра на улицах нет суеты. Такое блаженное состояние проспать никак нельзя. У меня в жизни мало пауз, а дома - мало тишины. Каждое утро, глядя в окно, я стараюсь увидеть и почувствовать себя.
        В 6-40 во двор въехала машина. Сразу стало понятно, что это Марк. Смешно - боится, что улизну раньше обычного. Умный, блин. Понимает, что раньше, чем без четверти семь, из дома я не выйду ни при каких обстоятельствах. Даже чтобы сбежать. В 6-56 он позвонил, что уже у подъезда. А то я не вижу! Поняла, не могу так рано принимать решения, перестала думать - идти или нет. Просто стала одеваться. Решила не повторять сеанс гипноза и надела обычные коричневые ботинки. Но мысль остановить невозможно, даже если эта мысль сонная. Возник следующий вопрос: где мы будем завтракать об эту пору? Очень интересно, точнее, любопытно. Рестораны спят, да вообще все приличные места в этот час спят.
        Марк приехал на обычной черной немецкой машине Mercedes. Он открыл мне дверь, потом закрыл за мной дверь. Потом сел за руль, включил музыку. К своему удивлению, я идентифицировала Рахманинова. Кто-то хорошо исполнял второй фортепианный концерт.
        - Любите Рахманинова?- скрыть изумление мне не удалось.
        - Слушать - да, а так - нет.
        - Странный выбор для немца - не находите?
        - Не забывайте, что я из русских немцев - раз.
        Я ждала продолжения, но Марк молчал.
        - Два Вы передумали говорить?
        - Если Вы знаете, что это Рахманинов, то, скорее всего, знаете и произведение.
        - Знаю, и что?
        - Тогда Вы знаете, что второй концерт - это не для русского человека, а для человека в определенном душевном состоянии.
        - Сие витиеватое и есть «два»?
        - Да.
        - Хотите сказать, что выходите из «ледникового периода»?
        Марк молчал. Будто и не прозвучало никакого вопроса.
        - Вам никто не говорил, что Вы и Ваша машина внешне безупречны до… подозрительности?
        - Я думал, Вы скажете, что «аж противно».
        - Красивое меня не отталкивает, но безупречно красивое вызывает раздражение. Я не верю в безупречность.
        - Возможно, но Вы справедливо заметили, что мы с машиной безупречны внешне. Внутреннее содержание может иметь недостатки.
        - Это меня и настораживает.
        - Возможно, Вы не сочтете мои недостатки уродствами.
        - Это меня и настораживает.
        - Да, возможно.
        Повисла тишина. Рахманинов - уважительная причина для молчания. Но Марк, видимо, не любил несанкционированных им пауз в разговорах и заговорил, продолжая некий разговор, который он вел со мной, но без меня:
        - Не могу понять, как в Вас сочетаются Вы и Ваши красные сапоги. Я думал, что несу вино весьма легкомысленной особе.
        - Значит, Вы все-таки пялились на мои ноги?
        - Ну, я же нормальный мужчина.
        - Откуда мне знать.
        - Вот и я говорю: что общего у Ваших прекрасных утонченных сапог и Вас?
        - Размер.
        - Возможно.
        - У Вас есть другие версии?
        - Возможно, но об этом позже. Мы приехали.
        Мы приехали в странное заведение на окраине города. Я бы очень обрадовалась, если бы нас не пустили. Но нам открыли, и официант, почтенных лет мужчина, выражал большую радость по поводу нашего раннего визита. Подозрение, что заведение открыли специально для нас, быстро подтвердилось. Вслед за нами дверь опять заперли - до открытия для всех было еще почти четыре часа.
        Окраина города, запертая дверь - мое беспокойство росло.
        - Здесь совершенно безопасно,- Марк посмотрел на меня вопросительно,- но если Вам здесь не нравится, мы можем уехать. Какие еще я могу дать Вам гарантии?
        - Ничего не нужно. Просто я здесь никогда не была.
        Я оглядела зал. Всё просто, по-домашнему: семейные фотографии на стенах, старые стулья, льняные скатерти, хрустальные стаканы из детства. Нас проводили за столик, спрятанный от посторонних глаз, если бы таковые были в зале. Столик прятался за крутой винтовой лестницей. Чугунные перила и темного дерева ступени. Закуток, куда мы попали, был стилизован под балкон. Цветы в горшках отделяли нас от остального зала. Столик на двоих, отдельная вешалка для одежды. Фальшивое французское окно с видом на какую-то узкую европейскую улочку.
        - Вы в принципе завтракаете?- Марк сел спиной к стене с фотографиями.
        Если ему так же всё равно, как звучит его голос, тогда зачем мы здесь? Мы опять возвращались к игре, с которой началось наше знакомство.
        - Конечно, а Вы думаете, я бы сделала ради Вас исключение?- я продолжала осматриваться.
        - Думаю,- Марк следил за движением моих глаз.
        - С переменным успехом. Вам это удается,- я села за столик и подняла глаза на Марка.
        - Думать?- он не отводил взгляд.
        - Именно.
        - Кофе я попросил принести сразу.
        - По утрам я пью чай с лимоном. Говорю это не из чувства противоречия, поверьте.
        - Значит, принесут чай.
        - С лимоном.
        - Сахар?
        - Обижаете!
        - Любите?
        - Кого?
        - Мужчин. Хотя по логике, говорим мы сейчас о чае или кофе.
        - А Вы умеете улыбаться?
        - Да. Так как насчет мужчин?- Марк улыбнулся левым уголком рта.
        - Вы попали в точку. Именно «мужчин вообще». А вот в частности, с отдельными представителями этого любимого мною рода отношения - это из сферы интимного. Уж, извиняйте - распространяться сейчас не настроена.
        - Не удивительно, что не складываются.
        - Что Вы сказали?
        - Что, судя по интонации, отношения с мужчинами у Вас не складываются. И в общем, и в частности. Вот и Ваш чай. А я кофе, с Вашего позволения. Сейчас принесут омлет, кашу, тосты, блинчики. Не знал, чем Вы любите завтракать, а времени выяснить у меня вчера не хватило. Не обессудьте.
        Седой официант поставил на столик чашку чая, чашку кофе, блюдце с дольками лимона, молочник и сахар. Официант нас не обслуживал, а накрывал стол как радушный хозяин - с заботой и любовью. Мне так показалось.
        - Творог. Я люблю на завтрак творог.
        - Его тоже принесут. Не стал оглашать весь список, чтобы Вы хоть что-то поели.
        - Вы так любезны.
        - Ну что Вы. Так что там у нас с «мужчинами вообще» и «в частности»?
        - Что у Вас - Вам виднее. А у меня есть своя теория на этот счет.
        - Знаете, чего-то подобного я ждал.
        - Оставлю Ваше замечание без комментариев. Я бы даже назвала ее «Теория, стилизованная под пьесу. Короткая».
        - Любопытно,- Марк даже перестал пить кофе.
        - Рада была позабавить Вашу милость! Кстати, который час?
        - 8-12.
        - Увы, мне пора.
        - Да, нам пора,- Марк сказал «нам пора» так, будто «мы» было чем-то решенным. Оно очень прочное, настолько прочное, что мы не расстанемся ни сейчас, ни позже, мы вместе поедем на работу или не на работу. Его «нам пора» прозвучало, будто мы не расстанемся, страшно сказать, никогда.- Может быть, продолжим разговор за обедом?
        - Я так часто не ем,- я старалась оказывать сопротивление, чтобы не подписать капитуляцию в первые 24 часа знакомства.
        - Ужин?
        - А как же классическая схема?
        - Схема?
        - Завтрак, потом обязательно обед, потом ужин, и только потом…
        - Что потом?
        - После второго «потом» - снова завтрак, но уже без лишних церемоний и на «ты».
        - Это Вы называете классической схемой?
        - Не я. Не буду присваивать чужого. Лишь повторяю чужое «я».
        - Поэтично.
        - Спасибо, всё было очень вкусно.
        - Пойдемте. Классической схемы не получится. Вечером я улетаю, возможно, надолго.
        - Счастливого пути. Обеда тоже не получится - работа требует уделить ей внимания.
        - Я уверен, что Ваша теория воплощена на бумаге, например, в словах.
        - В графиках и графике.
        - Продайте?
        - Валюта?
        - Давайте обсудим нашу сделку за обедом? Продайте мне два часа Вашего времени и теорию.
        - Час. Время на дорогу включено.
        - Час. Плюс время на дорогу.
        - По рукам. В 14-30 жду.
        - С Вами, Наташа, приятно иметь дело.
        - Возможно,- я первой встала из-за стола и, чтобы не встречаться взглядом с Марком, посмотрела на фотографию, висящую над его головой.
        На снимке были двое пацанов в футбольной форме. Один из них был вратарем и держал в руках мяч. Оба улыбались. Они стояли, по-братски обнимая друг друга за плечи. Марк поднялся из-за стола, и я невольно перевела взгляд на него. Потом опять на снимок. Села обратно на стул.
        - Мне кажется, я схожу с ума,- я внезапно вышла из нашей с Марком игры.
        - Отчего же?- в его голосе тоже больше не было скрытой иронии.
        - Мне кажется, что один из мальчиков на фотографии за Вашей спиной - это Вы.
        Марк тоже сел обратно за стол.
        - Вам не кажется. Так и есть.
        - Как?
        - Просто. Это я и мой лучший друг Виталька, сын хозяина этого заведения.
        - Вот почему Вас здесь ждут всегда.
        - Я очень люблю эту семью, и, похоже, они меня тоже,- он опять улыбнулся левым уголком рта,- рифма пошла.
        - Вы и сейчас играете в футбол?
        - Сейчас только смотрю. О танцах и активном спорте после травмы пришлось забыть.
        - А друг Виталька? Стал великим вратарем?
        - Нет, тоже живет в Германии. Уехал вместе с матерью. А отец остался здесь. Они долго не имели возможности общаться. Потом мы стали приезжать в Россию, поняли, что надо как-то помочь его старику,- вот и помогли ему открыть эту харчевню.
        - А почему отец Витальки не поехал в Германию?
        - Виталькины родители из того поколения, которое не всё говорит. Я не знаю. Даже мой друг не знает. Отец и мать только улыбаются в ответ и молчат. Они и сейчас очень тепло друг к другу относятся, но не более. Чего-то не договаривают, а чего - видимо, никто не узнает.
        - Странно.
        - Вот и Вам стало странно.
        - А Вам?
        - А мне странно с того момента, как я увидел Ваши красные сапоги.
        - Значит, Вы их притягиваете - вот и весь секрет.
        - Кого?
        - Странности.
        - Не замечал.
        - Не хотели замечать.
        - Возможно.
        Я снова стала вглядываться в фотографии. Еще одно лицо мне показалось знакомым.
        - Эта женщина - кто она? Мне показалось, что она похожа на одну мою школьную учительницу.
        На этот раз Вам показалось. Это моя тётушка, ее увезли в Германию в раннем детстве. Она около семидесяти лет не была в России.
        - Почему?
        - Почему не была в России?
        - Да.
        - Мне не приходило в голову задать ей этот вопрос. Она научила меня любить музыку.
        - Она вдохновенно играла Вам Рахманинова. Вы никогда не видели ее абсолютно счастливой.
        - Откуда Вы знаете?
        - Рахманинова нельзя прочувствовать спокойной счастливой душой.
        - Вы тоже его играете?
        - Слушаю. Посему смею надеяться, что с моим счастьем всё не так безнадежно, хотя…
        - Хотя что?
        - Вам везло на учителей?
        - Скорее, да,- он помедлил,- да, определенно да. Мне везло на учителей. А Вам?
        - Я надеялась, что Вы расскажете почему.
        - Хорошо. Про тетушку я уже рассказал. Еще моим другом и учителем была мама. Она научила меня слушать людей. Слышать не только то, что говорят, но и о чем молчат, по голосу и молчанию понимать, кто этот человек, который со мной говорит.
        - Женщины.
        - Что Вы имеете в виду?
        - Ваши главные учителя женщины.
        - Не совсем так. Всему остальному меня научил отец. Он рано ушел из жизни. И я учился у него по памяти. Каждый вечер, прежде чем заснуть, я вспоминал какой-нибудь наш с ним разговор или совместное дело. Я старался вспомнить до мельчайших деталей всё, что он мне говорил, как он это говорил, каждый его жест, улыбку и смех. Я старался понять, почему мы в тот или иной день говорили или делали именно это. Старался понять, чему он хотел меня научить, что объяснить. Я до сих пор мучаюсь над одной загадкой. Я почти понял, но чувствую, что понял не до конца. Однажды отец поздно пришел домой, я уже лежал в кровати. Я слышал, как он снял пальто и ботинки, как в ванной шумела вода, пока он умывался и мыл руки. Я ждал, что он зайдет, но начал потихоньку засыпать. Он тихо зашел ко мне, присел на кровать, погладил по голове. Мне хватило сил приоткрыть глаза, но они сами собой закрылись. Я услышал слова отца: «Люблю в людях тишину. Такие люди полыми не бывают. Редкие они. Держись таких». Он поцеловал меня в лоб и вышел. Ночью у отца случился сердечный приступ. Его не смогли спасти,- Марк замолчал, сделал
несколько глотков холодного кофе.- С Вашего позволения, закончим на сегодня о моих учителях.
        - Да, конечно. Но…
        Марк посмотрел на меня очень пристально и добавил:
        - Вы правы, есть одно «но». Когда отец выходил из комнаты, он замешкался в дверях и тихо добавил: «Утро вечера мудренее. Конечно, только для тех, кому посчастливится проснуться». Сказал и вышел. А я до сих пор жалею, что мне не хватило сил проснуться. Слишком уж странными мне кажутся его слова.
        - Наверное, он догадывался, что в тот вечер должен был сказать Вам что-то важное, что поможет Вам жить без него.
        Марк посмотрел на меня так, будто увидел впервые.
        - Боже, как всё просто, а я столько времени пытаюсь расшифровать его слова, найти в них какой-то глубоко запрятанный смысл.
        - Мало что меняется в мире: по-прежнему трудно найти черную кошку в темной комнате, особенно когда ее там нет.
        - А почему мы заговорили об учителях? Ах, да, Вы увидели фотографию.
        - Да, это был редкий педагог, она хотела научить нас нуждаться в прекрасном, как в еде, и даже острее.
        - Ей это удалось.
        - Не настолько, как ей того хотелось. Знаете, она написала мне в альбом слова:
«Желаю Вам… тонкость, чуткость и изящество сохранить как можно дольше, в этом романтизм души Вашей - редчайшее качество для нашего времени». Сегодня мне кажется, что эти слова адресованы не мне.
        - Вы правильно делаете, что прячете свою тишину за шумом и красными сапогами.
        - А мне кажется, что я их не сохранила, не уберегла.
        - А как же Рахманинов?
        - Атавизм!
        - Хочу Вам признаться: Вы меня удивляете, даже поражаете при каждой нашей встрече. Я встречаюсь с одной Натальей, а прощаюсь с совершенно иной - в связи с чем мое Вам искренне восхищение.
        - Благодарю и хочу расторгнуть нашу сделку на предмет моей «теории».
        - Позвольте выразить протест.
        - Почему?
        - Не хочу, чтобы из нашего общения ушла «перчинка».
        - Пикантные пикировки?
        - Именно.
        - Обедать мы будем здесь же?
        - Если Вы не будете возражать.
        - Я не буду возражать. Думаю, у Вас здесь неплохая скидка, как минимум. А как максимум…
        - Да-да, в отношении денег - я абсолютный немец,- Марк смеялся.- Вы, Наталья, неподражаемы!
        - Приходится! Была бы другой - не получалось бы экономить на ужинах, а иногда на обедах и даже на завтраках…
        Первое, что сделала, зайдя в офис - сварила себе кофе и положила в него сгущенку. Вовсе не от того, что хотелось есть. Кофе со сгущенкой - официальный напиток начала рабочего дня. Обняла ладонями чашку и вдыхала аромат сладкого молочного кофе. Что происходит? Пока не понимаю. Но чувствую - начавшаяся игра мне нравится. Такой вкусный завтрак. Хорошо, что нет шефа. Наташка… Сейчас ей позвонить или подождать - вдруг забудет про меня?Принтер тем временем печатал текст. Необходимо провести предпродажную подготовку. Не каждый день выставляешь мысли на продажу. Текста набралось совсем немного:
        Действующие лица: Вы, Вами, Вам, Вас - Женщина в разных настроениях (подразумеваю себя).Он, Него и Himself - Мужчина для женщины «Вы, Вами, Вам, Вас» (подразумеваю - «моей мечты»).
        Сюжеты: №1. Он состоялся в делах.Признак: не торгуется с Вами. Особенно в мелочах.

№2. Он состоялся в друзьях. Признак: они есть. И … и этот факт Вас скорее приятно волнует, чем раздражает.

№3. Он состоялся в себе. Признак его самодостаточности: Вам оч-ч-чень хочется в его жизнь.

№4. Состоялся Он и в любви. а)Любит всё живое.Признак: Он не испытывает Вас, как трактор.б)Любит Вас. Ну, правда любит.Признак: с Ним Вы всегда себе нравитесь.
        Резюме: Таким образом. У Него четыре состояния: Состояние, Друзья, Himself и Вы.
        P.S. Важно. В Резюме состояния перечислены в порядке увеличения их значимости. С возрастом.
        Если бы Наташка забыла мне позвонить, это была бы не она. Я читала текст с выражением. Наташка слушала не прерывая. Я закончила читать, но Наташка продолжала слушать, не прерывая. Пауза продлилась минуту - не меньше. Потом раздался взрыв в телефонной трубке. - Ты собираешься это показать Марку?!- Наташка говорила очень громко.- Собираюсь ему ЭТО продать. Причем с удовольствием.Дальше последовала
«непереводимая игра слов», виртуозно исполненная моей подругой.- Нюсь, ты стихи любишь?Она перешла на нормальный тон:- В смысле?- У меня сочинилось, пока молчали с Марком по дороге на работу. Вот зацени: «За окном зима. Кружится вьюгА. Я пишу стихи. Хи, хи-хи, хи-хи». Ну, как?Я ждала повторного извержения вулкана, но вулкан молчал, потом выдал легкое облачко пепла:- Я сейчас покурю, потом скажу,- сказала подруга тихим, уставшим голосом.- Потом будет поздно.- Так что ты думаешь делать?
Нюсенька, дай поработать, солнце, а? Опять немцы едут. На следующей неделе еще то ли датчане, то ли еще какие андерсены. Шеф скоро позвонит, а мне опять ему сообщить нечего, кроме меню моего сегодняшнего завтрака.- Ужас какой-то!- Это не ужас. Это твой муж. Букв меньше. Но смысл тот же. Для меня, конечно.- Что ты смеешься?!- Ты представляешь, ему было интересно, почему при красных сапогах губы у меня не были накрашены! И пила в пивном ресторане вино! И не красное под сапоги, а белое! Нет! Ну, ты представляешь?! Как думаешь, он эстет или просто больной? Мне и на первых, и на вторых везет.- Я сейчас приеду - ты мне многого не рассказала!
Не надо! Прошу тебя! Лучше вечером - я тебе и за завтрак, и за обед сразу отчитаюсь.- Хорошо. Вечером на работе не задерживайся.
        Я попыталась включиться в работу. Для разминки принялась за разбор почты. Телефонный звонок, из которого я узнала, что обед отменяется, застал меня за чтением писем. - Лечу в Германию,- Марк говорил задумчиво.- Зачем?- У меня там семья и бизнес. Здесь тоже бизнес. Но сейчас необходимо быть там.Знаете, бывают дни ранней осенью, когда вдруг чувствуешь морозность воздуха. Было тепло и вдруг - тепла нет. И воздух сильно разряженный. Воздуха очень много, но тебе его не хватает, ты задыхаешься. Воздух в один миг становится очень холодным. Потом, очень скоро, начинаешь нормально дышать. И чувствуешь, что стала старше. Только что. Один глоток внезапно морозного воздуха.В юности, когда «он» оказывается «внезапно женат», земля уходит из-под ног и бросает в жар. От этого становится очень холодно. Пару-тройку таких тренировок - и закаленный организм всё на меньшее количество минут попадает в сентябрьское «без тепла». А потом, где-то после двадцати пяти, счет идет уже на какие-то секунды. Секунды - и внутри вдруг всё успокаивается. На всё про всё уходит несколько секунд. И никто ничего не успевает заметить. Но
говоришь ты уже другим голосом. Не июньским теплым голосом, а сентябрьским с прохладным ветерком.- Счастливого пути. Привет семье.Марк услышал этот новый голос, понял - что-то случилось, но что именно - не успел понять.- Вы можете меня проводить?Мне стало уже очень легко говорить с ним, с человеком, благодаря которому стала старше. Всё легко - улыбаться, шутить, быть милой с ним - совсем нетрудно.- Конечно, провожу,- сказала без следа напряжения или разочарования в голосе.Он услышал в моей любезности равнодушие и понял, что я тактично вру.- У нас же переговоры по поводу Вашей теории. Вы не забыли?- Конечно, я всё помню. Обязательно захвачу,- я говорила вкрадчиво, только мне эта встреча стала ненужной. Неинтересно мне стало.- Вы действительно приедете?- Конечно.- Мне показалось…Сил выслушать его фразу до конца у меня не было. Вру. У меня не было уверенности, что хватит сил ответить, поэтому я не дала ему договорить:- Конечно. Конечно, Вам показалось. Я приеду.Не знаю, кого как, а меня всегда спасала музыка. И какая-нибудь красивая безделица. Безделицу решила купить на обратном пути. Двадцать минут
громкого пения в машине по дороге в аэропорт - и я практически пришла в норму. Практически.
        Привычный жест - показываю пропуск и прохожу в VIP-зал. На меня не обращают внимания, а я вижу всех. Вокруг Марка роятся молодые и «просто солидные» люди. Он общается, подписывает бумаги или не подписывает. Всех подходящих просит не загораживать ему дверь. И поднимает взгляд только на эту дверь. Раза два-три в минуту он поднимает глаза на дверь, через которую люди заходят в зал ожидания. Досада и беспокойство в его глазах. Может, жену ждет? Боится, что мы столкнемся? Интересно, какая она? Хотя не интересно, а всего лишь любопытно. Я села прямо напротив него только через два ряда диванов. Прошло полчаса, потом еще 20 минут. Нужно идти к самолету. Он поднялся с дивана. И пока он отрывал свою шикарную задницу от шикарного дивана, он поднял глаза и посмотрел прямо перед собой. И увидел меня. Он стоит. Не до конца распрямившись. Я сижу. Всё как надо. Я довольна.- И как давно?- он распрямился окончательно.Я продолжаю сидеть.- 50 минут,- отвечаю, взглянув на часы.Он подходит ко мне.- Я же предупредил на ресепшн, чтобы о Вашем приходе мне сразу сообщили и проводили Вас сюда.- Обижаете, - я стряхиваю
несуществующую пыль с лацкана его пиджака,- у меня свой постоянный пропуск. Часто здесь встречаю и провожаю гостей.- И Вы всё время сидели здесь, где сидите?- Не всё время, только 50 минут. У Вас воспитанные коллеги - удалились на расстояние, с которого можно подслушивать и выглядеть при этом прилично.- Почему?А мужчины, оказывается, тоже не лишены любопытства…- Я уважаю чужую свободу и занятость. Ждала, когда Вы освободитесь, но Вы всё не освобождались и не освобождались. Вы каждую минуту из пятидесяти были очень заняты. Решали судьбы мира. А у меня для Вас подарок,- я протянула ему конверт.- Я настаиваю на сделке. Поскольку переговоры сорвались по моей вине, то размер гонорара Вы определите сами. Как примете решение, соблаговолите мне о нем сообщить. Только одно условие: гонорар я Вам передам лично и он должен иметь денежный эквивалент.- Звезду с неба не просить?- Именно.- Предусмотрительно.- Возможно.К нам подошел молодой человек из свиты Марка:- Господин Тахен, Вам пора. Ждут только Вас,- сказал и тут же удалился на приличное расстояние.Я решила ему помочь. Или отомстить. Что, собственно, одно и
то же в наших отношениях.- Марк, Вы заметили, что все кому не лень, устанавливают Вам лимиты. Чаще всего, как я успела заметить - лимиты времени. Но проблема даже не в этом.- В чем же?- Вы подчиняетесь. Всегда. Это так забавно.Он не стал отвечать. Просто пошел к выходу и не обернулся. Как он всё-таки хорош. Подумалось. И со спины хорош тоже. В голове продолжало мелькать: «Так уходят, когда не навсегда. Правда же? Да? Да. Так уходят, когда именно навсегда…» Красота она всегда навсегда - это самое большое женское заблуждение или мечта. Что, собственно, в нашем женском понимании одно и то же.
        Глава 4. Важно. Новый герой
        Видела, как он достал телефон за секунду до того, как скрылся из вида. Еще пару секунд и заиграл мой телефонный джаз.
        Навсегда - не навсегда. Всё чушь! Разве могло быть иначе? Ха! После сегодняшнего-то завтрака! Только так! Решено: выхожу за этого, который звонит.
        - Хочу за тебя замуж,- громко и безапелляционно я сделала заявление в трубку.
        Пауза.
        - Правда?!- кто-то мне ответил.

«О, Боже! Это не его голос!» - и тут пришла своевременная мысль посмотреть, кто, собственно, мне звонит. Я не сразу поверила глазам - наш новый виц (вице-президент, если нормально официальным языком). Это к нему едут немцы. А это опять я в полной ж…
        - Готов обсудить Ваше предложение. Наталья, Вы где?- энергичный, очень позитивный голос звучал мне из трубки.
        Новый - понятие в нашей конторе относительное. Работает меньше трех лет - всё еще новый. Этот появился месяца четыре назад. Всегда улыбался при встрече, думаю, не только мне. Еще несколько секунд я не могла решиться: сказать, что обозналась или не сказать?
        - Вы где? Алё! Наталья, не молчите!- мои уши наполнились его позитивом и начинали жить отдельной от остального организма бодрой жизнью.
        - В аэропорту… я… кажется…- наморщила лицо и приготовилась признаваться-извиняться.
        - Вот только не говорите сейчас ничего! Пожалуйста. Только не говорите, что ошиблись…
        - Хорошо, не буду. Буду через полчаса на работе.
        Вроде бы мне должно быть стыдно. Как минимум, я должна чувствовать неловкость. А мне спокойно. И даже хорошо. А вдруг это судьба? Почему-то я загадала именно на мужа, а не на новые туфли… Хотя кто знает, может, лучше бы было на туфли.
        Появление Марка не осталось незамеченным. Моими сослуживцами. Хотя и было мимолетным: он всего лишь открыл передо мной дверь, когда привез с завтрака. Этого было достаточно, чтобы коллеги получили пищу для «перемывания-перешушукивания» на целый день - до конца рабочего дня они активно обсуждали, кто он и значит ли что-то его появление? Версии муссировались разные, но во всех Марк фигурировал под оперативным псевдонимом «ухажер». - Ничего особенного. Вполне традиционно. Да просто банально,- рассказывал мне Макс, когда я вернулась на работу,- может, ужинать поедем?- Конечно,- согласилась я сразу.После «всего», что я уже сегодня сказала Максу, когда была в аэропорту, смешно было изображать «сомнения смущенной». Тем более что в тот момент я еще искренне надеялась, что ужин окажется-таки деловым. Глупо, понимаю. «Надежда» вообще редко бывает умной…Сев в машину, я ощутила, что валюсь с ног от усталости. Ноги и руки отказывались шевелиться.- Максим Виленович, могу я попросить об отсрочке разговора? Чертовски устала - сил нет даже на ужин.Он посмотрел на меня с улыбкой и сказал без тени сожаления в
голосе:- Хорошо. Без ужина - так без ужина,- он завел машину,- а давайте я Вас в чудесное место отвезу? Там воздух целебный - и усталость как рукой снимает.- В лес?- Почти. Там домик есть, а хозяин жарит для гостей мясо. Отлично жарит, доложу я Вам!- Значит, всё-таки ужин?- Что Вы! Вам - гамак, плед, свежий воздух и чудный вид. А мне, уж простите, ужин - есть очень хочется, честное слово.
А вина там нальют?- Конечно! Я ж говорю - отличный хозяин…- Максим Виленович, я…
Макс, если Вас не затруднит.- Макс, я согласна на гамак, воздух и вино.- Отлично! н включил музыку, и меня оглушила песня: «Мир не прост, совсем не прост, нельзя в нем скрыться от бурь и от гроз, нельзя в нем скрыться от зимних вьюг, и от разлук, от горьких разлук. Но кроме бед, непрошенных бед, есть в мире звезды и солнечный свет, есть дом родной и тепло огня, и у меня, есть ты у меня. Все, что в жизни есть у меня, все, в чем радость каждого дня, все, о чем тревоги и мечты,- это все, это все ты!..»Слезы стали наворачиваться уже на словах «от зимних вьюг», но к концу припева я собралась:- Можно звук немного убавить?Макс убавил громкость.
Извините, Наташа, я люблю, когда громко.- И бодро.- Да, я люблю, когда позитивно и без лишних сложностей.- Не могу Вам этого обещать.- Чего?- Что не будет лишних сложностей и будет много позитива.- А кроме шуток?- Разве можно шутить под такую песню?- Нет, но думаю, что Вы шутите.- Хорошо же Вы обо мне думаете. Нам далеко ехать?- Еще пару песен.- На стихи Дербенева?- Ага, а хотите мою любимую включу?
Очень.Макс нажал кнопку, и зазвучало: «Лишь позавчера нас судьба свела, а до этих пор где же ты была? Разве ты прийти раньше не могла, где же ты была, ну где же ты была? Сколько раз цвела летняя заря, сколько раз весна приходила зря… В звёздах за окном плыли вечера, а пришла ты лишь позавчера…»Песня играла. Мы молчали. Я ощущала некую двусмысленность ситуации. Пошутить - глупо, серьезно что-то сказать - тоже глупо. Оставалось ждать, пока Макс что-то скажет первым. А он только добавил звук на словах: «Трудно рассказать, как до этих дней жил на свете я без любви твоей. С кем-то проводил дни и вечера, а нашёл тебя позавчера! Сколько дней потеряно - их вернуть нельзя, их вернуть нельзя! Падала листва и метель мела - Где же ты была?» Я отвернулась к окну. Песня закончилась. Он убавил звук. Я не поворачивала голову. Он спросил:- У меня плохой вкус?- Что Вы! Песня замечательная. Все песни замечательные. Просто я не умею жить с таким накалом.
Может быть, Вы не умеете жить открыто?- Может быть.- А у Вас есть любимая песня?
Конечно.- Какая?- Гоп-стоп.- И только?- Зойка.- Всё?- Бэла. Обе песни.- Любите Розенбаума?- Слушать - да.- Мы приехали.- У меня плохой вкус? Разочарованы?
Думаю, как вызвать Вас на откровенный разговор, а то Вы всё отшучиваетесь и отмалчиваетесь.- Остается только пожелать Вам удачи,- я приложила правую ладонь к сердцу и склонила голову в поклоне.- Подождите минуту, я сейчас открою Вам дверь. ерез пару минут я покачивалась в чудесном гамаке, укутанная в мягкий плед. Издалека дом казался маленькой избушкой, но вблизи это была большая усадьба. Гамак прятался на заднем дворе. От дома ветром доносило запахи. Просто дым. Аромат жареного мяса. А вот топят баньку. Еще через пару минут мне принесли красивый бокал на длинной тонкой ножке. Вслед за бокалом появился Макс с бутылкой красного вина.- Я не ошибся? Вы хотели красного?Я решила не капризничать.- Конечно, красного вина я и хотела.Он налил чуть-чуть вина в мой бокал и вопросительно посмотрел на меня. Я сделала вид, будто что-то понимаю в винах: вдохнула букет, сделала маленький глоток. Потом выдержала паузу - будто анализировала вкус. Потом кивнула, что можно налить бокал и полнее. Макс налил и в свой бокал. Он расположился рядом с гамаком в кресле.- А как же Ваш ужин.- С ним всё в порядке - скоро подадут.
Я и на Вас заказал - вдруг аппетит на воздухе разгуляется.
Спасибо. За что пьем?- За Вас.- Почему за меня?- Так мне захотелось.- Неожиданно.
Всё еще?- Что всё еще?- Вам всё еще это неожиданно?- Я не вру.- Я тоже. И я готов обсудить Ваше предложение. Кроме шуток.Неловкость - то чувство, которое посещает нас независимо от усталости. Не устала - посещает. Устала - посещает. Удивительно. Странно. И еще - наступила моя очередь говорить, и пропустить очередь ситуация не позволяла.- И Вас не смущает, что я приняла Вас за другого?Макс наморщил лоб и пощипал переносицу.- Смущает,- он посмотрел на меня с прищуром,- потому как сотовый телефон позволяет избегать подобных недоразумений.- Я не посмотрела, кто звонит. Слишком была уверенна, что знаю… Уж извините.Макс сделал глубокий громкий вдох-выдох.- Раньше я этого ухажера не видел. Он скрывался?- Какой ухажер?- Весь офис обсуждал с самого утра - я же говорил.- Он - не ухажер. И тем более не мой.
Тогда что мешает мне принять Ваше предложение?- Только одно обстоятельство.
Просветите.- То, что Вы - разумный человек.- Серьезный аргумент. Кстати, вот и ужин.Нам несли плетеный стол и поднос с едой. На одном блюде лежали шампуры с шашлыком. На другом блюде - крупно порезанные овощи. Еще принесли соусы, лаваш, зелень.- Других не держим. Кстати, с немцами всё в порядке. Национальность им менять не придется. Ошибку в наших документах удалось исправить,- я попыталась увести разговор в работу.- Спасибо. И всё-таки не уводите разговор в сторону.- Ах да, простите! Приятного аппетита!- Спасибо, присоединяйтесь.- Спасибо, только вино.- И Вы таки увели разговор в сторону.Я заглянула в бокал. Не увидела там ни одной стоящей мысли.- Хорошо. Обещаю подумать над моим предложением. Такой ответ Вас устроит?Макс с аппетитом поглощал мясо, зелень и запивал всё вином.- Вполне. И слишком долго не думайте.- А то что?- А то предложение Вам сделаю я.- От которого невозможно отказаться?- Именно! Читаете мысли.- Как думаете, это может стать источником дополнительного заработка?- Даже основного. Если мысли будут мои.
Хорошо. Я Вам скажу. Подумайте хорошенько о том, что я Вам сейчас скажу. Потом - будет поздно. Страсть к туфлям Кэрри Брэдшоу отдыхает по сравнению с моей.- Только к туфлям?- Если бы!- Огласите весь список, пожалуйста!- Духи! Палантины! Браслеты! Сумки! И это только раз!- Пока не очень страшно,- улыбку ему удавалось сдерживать с трудом.- Завтраки в разных уголках планеты! Стильные авто! Камины!- Это, надеюсь, уже два пошло?- Раз с половиной!Говорить дальше стало невозможно. Меня отпустило, и настроение пошло резко вверх. Мы хохотали как пьяные подростки. Я почувствовала легкость и благодарность. Благодарность Максу за этот спасительный вечер. Ничего удивительного, что со следующего дня мы стали встречаться. Или даже уже с сегодняшнего вечера? А через неделю я сомневалась, что всё это, в смысле Марк, было на самом деле. Мы с Максом даже всерьез решили пожениться.
        Наташка испытала шок от новости о моей предстоящей свадьбе. - Нюсь, надо встретиться и поговорить о моей будущей свадьбе.- Макс?! Это нереально! Чем ты его опоила?- Лучше не спрашивай. Сама не понимаю, как все получилось!- Слушай, это как нельзя кстати. По секрету: мужа собираются отправить в Чехию открывать представительство. Он вместо себя рекомендует тебя - уж за какие такие особые заслуги - не знаю. Статус замужней женщины тебе просто необходим!- Нюсь, а ты не пошутила? Вот сейчас?- к такому повороту даже я оказалась не готова.- Скажи честно, ты видела, кто звонит?- чувствовалось, что Нюська улыбается с прищуром.
А ты не поняла?!- в голове мелькнуло, что нервишки шалят, иначе откуда столько экспрессии.- Ну-у… спасибо ему…- сказал мой Чеширский кот.- Мавр сделал свое дело - Мавр ушел.И мы подали заявление в ЗАГС. Вот тут-то всё и началось. Как будто анестезия перестала действовать. Я никак не могла переехать к Максу. Мне постоянно по необъяснимой причине было нужно «сегодня обязательно домой». Стала замечать за собой всякие странности. Вдруг я вспоминала, что завтра мне нужно пойти на работу в зеленых туфлях. А сегодня я в черных. И объяснить Максу, почему нельзя заехать и просто взять туфли с собой, я не могла.Макс решил действовать шуткой и подарком. Он подарил мне красивый брелок, а на нем ключ, сказав, что пустой брелок дарить нельзя.- От чего ключ?- От моей квартиры.- Зачем?- У нас мало времени,- Макс говорил со мной, как с душевнобольной,- чтобы его не терять - вот тебе ключи. Представь, ты звонишь мне и говоришь, что уже идешь домой. Я иду в душ. Ты открываешь дверь своим ключом. Я уже выхожу из душа. Ты быстро заходишь в душ. Я открываю бутылку вина. Ты еще только выходишь из душа, а уже всё и все
готовы! Потери времени минимальны.Я понимала, что он шуткой пытается породнить меня со своим домом. Мне захотелось его «расколоть». Макс закончил излагать свою версию. Ни тени улыбки не промелькнуло на моем лице. Макс начал сомневаться, что шутка прошла. Я поняла, что самое время его добить, и голосом блондинки спросила:
А почему у нас мало времени?- после вопросительного знака еще трепетно похлопала ресницами.Макс меня чуть-чуть не задушил - он радовался, как ребенок, что его шутка прошла. Я взяла ключи. Но внутренне продолжала вздрагивать. Жила у него с чувством, будто что-то украла.Макс научился бороться с подобными приступами. Он понял, что меня попросту нельзя довозить до моего дома. И мы заезжали за туфлями в магазин. Новые туфли творили чудеса. Правда, только на один день. Еще мы шатались где-то допоздна, чтобы я уже начинала валиться с ног, и в полусне жених заносил меня к себе, точнее к нам - здесь мы должны были жить после свадьбы. Мы ходили в кино, театры, рестораны, слушали музыку. Но мне продолжало казаться, что у нас с Максом никак не появляются «наши места», «наша еда», «наша музыка», вообще что-то
«наше».И в то же время двухдневный недороман-недоразумение оставил непропорционально большой след в моем городе. «Здесь мы завтракали. Здесь мы ехали на завтрак. Здесь он сказал про мои сапоги. Здесь он повернул. Да-да-да! Под эту музыку мы чуть не пошли танцевать. Про эту рекламу он говорил, что - что-то, в общем, он про нее говорил. Здесь я вышла из его машины. По этой улице я ехала к нему в аэропорт…» Какой-то ужас - всё в моем городе связано с ним. Если я скажу, что тащила Макса именно в ту харчевню, где мы завтракали с Марком,- вы уже не удивитесь. Причем я настаивала, чтобы мы ехали именно ТОЙ дорогой. И когда Макс свернул не в тот переулок, со мной случилась истерика. Макс ничего не понял, но очень испугался. А я продолжала себя накручивать: «С посторонним человеком у меня столько общего. Мне всё так дорого, что связано с Марком. А с моим будущим мужем - почти ничего». А Макс меня успокаивал. Заваривал чай и закутывал в плед. Ставил мою любимую музыку. Или увозил на воздух пить вино в гамаке. Я засыпала и просыпалась другим человеком. Мне было уже очень хорошо с Максом. И так до следующего
приступа. И чем ближе становился день свадьбы - тем чаще повторялись эти непонятные приступы.
        Однажды утром произошло странное событие. Хотя оно было не таким уж и странным, просто задело меня очень сильно. До глубины души. До той самой глубины, на которой я обнаружила свое чувство к Максу. Меня так поразил сам факт - у меня есть чувство к Максу, что, какое именно чувство, я в тот момент не разобралась. И потом не стала разбираться, потому что больше не опускалась на такую глубину. Макс собирался на работу. Я почему-то оставалась дома. Всё утро, пока он собирался, я пребывала в состоянии то ли задумчивости, то ли сосредоточенности. Я готовила ему завтрак, но я не готовила ему завтрак. Руки что-то делали сами. Даже не вспомню, что я тогда приготовила, потому что мыслями была где-то не на кухне Макса. Я в очередной раз сходила с ума. Не вспоминала, а память сама прокручивала отдельные кадры в беспорядочной последовательности. Кадры встречи, завтрака и прощания с Марком.Макс не спрашивал, на чем я так сегодня сосредоточена. Или на ком. Он, казалось, ничего не замечает. Вел себя как обычно. Проснулся. Шутил. Поцеловал меня. Шутил. Завтракал. Шутил. Брился. Шутил. Одевался. Шутил. Надел ботинки
и пальто. Шутил. И только в дверях он задержался. Посмотрел на меня пристальнее обычного, но одарил своей самой обычной обезоруживающей улыбкой. И сказал с этой улыбкой, выглядывая из-за двери:- Не заводи любовника, пожалуйста.От неожиданности я ничего не смогла ответить. Секунды хватило, чтобы очнуться от своего забытья. Вдруг посмотрела на него другими глазами. Почувствовала, как его слова падают во мне куда-то глубоко. Падают-падают, будто на дно моря. На дне, на песке я увидела портрет. Песчаный портрет. И это был не Марк. Это был Макс. И передо мною стоял Макс. По-прежнему улыбался и говорил, прижавшись щекой к входной двери:- Я серьезно. Я могу побриться налысо или перекраситься в радикально черный или белый цвет. Изменить цвет глаз. Линзами. И даже акцент любой могу изобразить. Буду изображать акцент, пока тебе не надоест. Я могу стать другим, могу постоянно меняться. Я всё могу, чтобы тебе было со мной весело, чтобы каждый день тебя радовать и удивлять. Только, пожалуйста, не заводи любовника.Если бы он просил, если бы был жалок - я бы не смогла ничего ему ответить. А он говорил так спокойно и
бодро, так легко говорил. Он был абсолютно уверен в том, что говорил. Он своей улыбкой вытягивал меня из состояния сосредоточенности. И вытянул. Я смогла очень легко ответить:- Хорошо.И потереться своим носом о его нос. И улыбнуться. Улыбнуться ему, а не своим мыслям. Прижаться щекой к входной двери и провожать его взглядом, пока он заходил в лифт. Потом я вернулась на кухню и пила чай. Думала, почему в моем странном видении на дне был песчаный портрет Макса. Не показалось ли мне?Я бы совершенно забыла слова Макса о том, что не надо заводить любовника. Он сам напомнил мне об этом. И не раз. Всякий раз, когда утром замечал мой отсутствующий взгляд, он напоминал, что я ему дала обещание не заводить любовника. Постепенно у меня в мозгу четко отпечаталась фраза «заводить любовника». Правда, я еще не знала, что с ней делать. Пока «заводить любовника» отлично ложилось на наши отношения с Максом, потому как свадьбы еще не было. И я не жила у Макса постоянно. не по-прежнему очень важно было иногда приходить к себе домой. Быть в своей тишине или своей музыке. Дома меня не преследовали мысли ни о Марке, ни о
Максе. Это была свободная от их присутствия зона. Я брала фотокамеру и ползала по квартире, выбирая интересные ракурсы предметов. Или надевала джинсы, кроссовки и шла на улицу, чтобы снять деревянную скамейку. Обычно из сотни кадров оставалось штук пять, но эти пять можно было поместить в папку с именем «медитация». Я включала эти снимки как слайд-шоу и освобождала голову от мыслей. Приходило ощущение легкости. Даже свободы. Но не было радости. Я не чувствовала себя счастливой. Я чувствовала себя невестой. На следующий день ехала к Максу. Он был счастлив. Но назавтра или через день мне снова нужно было ехать домой.Вот и сегодня мне очень нужно к себе домой. Не помню почему, но помню, что очень нужно. Макс сегодня, как и всегда, списал всё на предсвадебный стресс. Всё шло по плану. Мы готовились к свадьбе.
        Глава 5. Важно. Там, где…
        В назначенную дату свадьба не состоялась. Ничего сверхъестественного не произошло - я забыла купить платье. Всего лишь. Мне так много нужно было сделать в ходе подготовки к свадьбе! Всего невозможно было охватить! Физически невозможно! Масса дел! Точнее, одно - купить платье. Я закрутилась и забыла. Это открытие меня потрясло настолько, что температура подскочила до 39 градусов. Я слегла. За день до события успели всех оповестить и перенести торжество. На месяц или пять, в общем, новость ушла в редакции - «новую дату сообщим дополнительно».
        Когда горячка спала, я решила заняться платьем, не откладывая это дело в долгий ящик. Неожиданно меня осенило: хочу платье. Необыкновенное. Именно «вдруг» я о нем подумала. До этого дня платье было для меня чем-то абстрактным. А сейчас я поняла, что, да, мне необходимо невесное платье. И не настаивайте на слове «невестное»! Мне необходимо именно не-вес-но-е! В моем платье должны быть что-то от невесты и невесомости, весомого и весеннего, противоречащего всему «но» и исчерпывающего «о, е!». Я его хочу! Именно такое платье. И тут же потянулась к телефону.
        - Привет, Марк!- почему-то хотелось говорить с ним, как с лучшим другом.
        - Добрый день, удивлен.
        - Надеюсь, приятно. Хотя, это не важно. Я готова назвать цену.
        - Неужели?
        - Оцените степень моей доброты. Я не отвечу на Ваш иезуитский вопрос.
        - Видимо, что случилось, иначе - откуда взяться такому великодушию!
        - Бывает, что и неоткуда.
        - Лукавите.
        - Лукавлю. Я выхожу замуж и хочу самое волшебное невесное платье. И выбрать его хочу…
        Марк меня прервал на полуслове:
        - Погодите-погодите! Я попробую сам: и выбрать его хочу в Париже или Милане. Так?
        - Только не надо говорить, что это банально и пошло!
        - Не буду.
        - Спасибо. Сама об этом знаю. Только я вот еще подумала…
        Он опять не дал мне договорить:
        - Подумала, что мы посмотрим в Париже, потом в Милане. И, если то, что видели в Париже, всё-таки окажется лучше, чем то, что в Милане, то из Милана мы вернемся в Париж. И купим. Я угадал?
        - Вы постигли женскую логику?
        - Я рад Вас слышать.
        - Мы можем начать с Милана. Если это будет не так пошло, как начать с Парижа. Или можем покупать каждое платье, которое понравится. Вдруг их окажется не так уж и много?
        - Не будем уповать на «вдруг».
        - Жестоко.
        - Это только на слух.
        - А мне кажется, что в Вас опять говорит немецкая прижимистость.
        - Любой нормальный мужчина именно так реагирует на слова «Милан» и «Париж».
        - Глупо и как-то по-женски.
        - Отнюдь, просто прямо и честно.
        - Ну, если Вы так настаиваете - хорошо. Глупо, так глупо!
        Марк засмеялся:
        - С Вами не поспоришь! Когда прилетаете?
        - Сегодня, а какие еще могут варианты?! Я же Вам сказала: выхожу замуж и срочно!
        - Я бы так не спешил… на Вашем месте.
        - Вы и на своем не спешите, хотя какое мне уже до этого дело.
        - Уже? Почему Вы сказали уже?
        - Вижу, Вы так и не оставили привычку искать черную кошку в темной комнате.
        - Да, я не верю, что ее там нет. Но оставим вопросы веры. Вы билет заказали?
        - Нет.
        - Хорошо. Считайте, билет у Вас уже есть.
        - Спасибо.
        Повисла первая пауза. Марку досталась самая простая реплика типа «пожалуйста» или
«ничего не стоит», но он молчал. Я уже готова была подавиться своим «спасибо», как Марк спросил:
        - У него в наличии все четыре состояния?
        Повисла вторая пауза - теперь моя. Меньше всего сейчас я ждала какого-либо вопроса в ответ на свое «спасибо», тем более не ожидала такого вопроса. Именно сейчас. Потом с глазу на глаз я бы поговорила о серьезном, но сейчас… А молчать нельзя, и отшутиться нельзя. Я решила действовать в несвойственной мне манере - прямо и честно:
        - Если Вы о женихе, то - да.
        - Поздравляю.
        Третья пауза и опять моя. Решила продолжать говорить в оригинальном стиле:
        - Марк, а почему я не чувствую себя счастливой?
        - Вы уверены, что он идеал по всем пунктам?
        - По всем! Определенно. Но почему тогда?!
        - Пропущено важное звено, на мой взгляд.
        - Это Вы со зла.
        - Тогда зачем спрашиваете?
        - Всё, как я хотела, только я почему-то его то люблю, то не люблю. Не понимаю, как к нему отношусь. В моем манифесте не хватает пункта, что любовь должна быть постоянно и быть обязательно взаимной?
        - Прозрение эгоистки.
        - Это Вы мне?
        - По-вашему, я мог бы назвать «эгоисткой» себя?
        - Фату и туфли.
        - Что?
        - За эгоистку - Вы покупаете еще фату и туфли. К платью.
        - Одному?
        - Раз Вы настаиваете: к каждому платью!
        - Побойтесь Бога! Где во мне взяться настойчивости?!
        - Вы знаете…
        Я набрала полную грудь воздуха и приготовилась выдать длинный нравоучительный монолог, но он был в очередной раз прерван еще на вдохе:
        - Знаю. Всё, что захотите. С удовольствием. Вы не представляете, как я рад Вас слышать…
        После нашей телефонной перепалки у меня возникло чувство, будто в страшную жару мне дали выпить чистой родниковой воды. Или просто охлажденной? Или мне показалось, что чистой и нетеплой? Да, я очень быстро начала во всем сомневаться, но мимолетное ощущение выпитой на жаре чистой родниковой воды осталось.
        Зал аэропорта Шарль де Голль. На плече пустая дамская сумка. Багажа нет. Я прилетела на один-два дня - зачем мне вещи? Прочь сомненья - скоро счастье. Не зря же я попилила за свадебным платьем сама и в такую даль. Значит, мне всё это очень нужно. Жизненно необходимо. Эта уверенность чувствуется во всем. В голосе, которым я молчу уже часа три. Во взгляде. Он не отклоняется от прямой, я смотрю только прямо перед собой и не обращаю внимания на то, что происходит вокруг. В осанке. Гордо поднятая голова, расправленные плечи. В походке. Она свободная и уверенная. Я четко и быстро отбиваю каблуками ритм. Красиво и стремительно иду по залу. И вот я иду-иду, скоро моей стремительности уже некуда будет устремляться и придется мне или развернуться на 180 градусов, или пойти по кругу. Я уже смотрю не только прямо, но начинаю поглядывать по сторонам. Меня никто не встречает. Я иду медленнее, всё медленнее и медленнее. Меня никто не встречает. Я не вижу Марка. Я останавливаюсь. Медленно поворачиваюсь вокруг своей оси. Сумка соскальзывает с плеча. Она беспомощно повисает, почти касаясь пола. Вдруг кто-то дергает
меня за сумку - она падает. Мне хочется плакать. Всё в кучу! Меня никто не встречает. Сейчас у меня еще и сумку украдут.И тут же мне расхотелось плакать. Я представила, что могу остаться без документов и денег в чужой стране, испугалась и стремительно присела, прижав сумку обеими руками к полу. Никто не пытался ее вырвать. Я стала оглядываться. Слева, с той стороны, где висела сумка стоял мальчик ангельского вида с грустными умными глазами. Ему было не больше пяти. Он смотрел, как тетя сходит с ума, и спокойно чего-то ждал. Я взяла сумку и поднялась с пола. Мальчик протянул мне цветок. Белую розу на длинной ножке. Ростом роза была чуть-чуть меньше самогo юного мсье. Я растерялась. На секунду поверила, что сошла с ума и у меня начались галлюцинации. Взяла розу и поняла, что всё реально. И трогательно. До слез трогательно. Чудесный мальчик. Я понюхала цветок. Слезы выступили. Теперь это были слезы жалости. Жалости к себе. Мне до слез стало жалко, что он ошибся. И вместо того, чтобы на что-нибудь переключиться, я стала представлять, как она или он, кто-то из тех, с кем малыш меня спутал, идет сейчас по
залу и ищет своего ангела глазами, как схватит его в охапку, поднимет на руки, закружит, они зальются смехом, а потом поедут домой и будут разбирать подарки… А меня никто не встретил, мне кругом чудятся воры, беспрестанно слезы наворачиваются, а кого встречают, цветы дарят…В глазах заблестели слезы новой волны. За доли секунды я опять прожила маленький чудесный кусочек не своей жизни. Присела на корточки, сказала малышу:
«Спасибо!». И протянула цветок обратно, чтобы тот или та, кого он встречает, обязательно получили самый лучший в мире цветок и прожили наяву причитающиеся им волшебные минуты. Тыльными сторонами ладоней вытерла глаза.- Не нравится?- Марк был искренне огорчен.Я вздрогнула от неожиданности.- Чужая сказка - это так больно,- я сказала или не сказала это вслух?- Вы странно выглядите, что-то случилось?Мальчик по-прежнему стоял передо мной, только теперь держал за руку Марка. Они оба всем своим видом выражали огорчение.- Это мне?- сказать, что я удивилась - ничего не сказать. Просто остолбенела. От счастья.- Он так старался - выбирал, а Вы пренебрегли. Мы так хотели Вас порадовать.- Я думала, малыш ошибся.
В этом возрасте с мужчинами такое редко случается.- Это хорошая новость. Можно его поцеловать?- Он самостоятельный мужчина и сам принимает решения,- в голосе Марка звучали нотки ревности.- Малыш, как тебя зовут?- я положила голову на правое плечо и улыбалась почти вертикальной улыбкой.- Марк, может быть, со мной что-то не так? Я стала очень неравнодушной к мужчинам моложе пяти лет.Марк перевел на немецкий только первый мой вопрос.- Алекс,- сказал Алекс и стал для меня мужчиной дня. Он совершенно затмил Марка, но ненадолго. В холле гостиницы Марк предложил нам с Алексом попрощаться:- Молодому человеку пора, он сегодня возвращается домой.Алекс протянул мне руку, но так и не улыбнулся. На следующий день мы с Марком отправились по магазинам вдвоем.
        Сын, не напрягайся - я не стану убивать тебя всеми подробностями. Заговаривая с тобой, я вспоминала, как однажды на балконе услышала чужой разговор. Сын уставшим голосом просил: «Мама, не разрушай мне мозг!» Мне стало нехорошо, и я не запомнила, что ему ответила мама. Я поняла, что не переживу, если услышу такое от тебя. Поэтому, сын, не напрягайся - я не стану разрушать твой мозг подробностями моего предсвадебного шопинга. Хотя… рассказать, конечно, тут есть о чем…
        Мне понравилось первое. Сразу и безоговорочно. И еще: надев платье, я сразу вспомнила Макса. Подумала, что ему тоже должно понравиться. Но, как всегда, решила посмотреть и другие - примерила еще с десяток. Мне показалось, что я перемерила в Париже все платья, хоть сколько-то напоминающие свадебные. Но «невесным» можно было назвать только первое. И всё-таки я пока не приняла окончательного решения: посещать или не посещать Милан. За платьями мы с Марком пропустили обед, потому ужин был особенно желанным. Ноги не держали. Все оттенки белого и слоновой кости вызывали легкую тошноту. Еще мы столько веселились и острили на публику, что, оставшись наедине, замолчали. Молчание повисло неловкое. Естественно неловкое в нашей ситуации. Я молчала. Марк молчал. И с каждой секундой становилось очевиднее, что сегодня говорить нам гораздо комфортнее, чем молчать. Марк, наконец, изрек вопрос:- Решение принято?- он вытирал салфеткой рот и не смотрел на меня.- В смысле?- я тоже старалась не отрываться от изучения содержимого своей тарелки.- Я про платье, а Вы?- он продолжал промокать губы.- Нет версий почему-то,- я
набралась мужества и подняла на него глаза.- Я тоже устал. Давайте выпьем чего-нибудь,- взгляд Марка изменил траекторию и пошел на таран моего.- Боялась, что не предложите.- Разве я давал Вам повод во мне усомниться?- Марк, наконец, оставил салфетку в покое.- Я бы на Вашем месте не настаивала на ответе, потому как версию обязательно предложу, но не факт, что она Вам понравится. Хотя прямо сейчас у меня ее нет.- Уступать Вам - мечта моей жизни.- Опоздали, сэр. Замуж выхожу скоро.- Еще можно передумать. Что-то же не дает Вам чувствовать себя счастливой.
Вы.- Хорошая шутка.- Не шутка. Я увлеклась Вами, и сильно. И придумала себе многое. И даже изводила жениха своими фантазиями.- Сейчас решили отомстить и извести меня? Предупреждаю: у меня слабое сердце.- Это роскошь для женатого мужчины.- Сжальтесь, хотите колоть - колите, но хотя бы с обезболиванием!- Знаете, я всё время тащила Макса в харчевню, где мы с Вами завтракали.- Пощадите.- Мне казалось, что я Вас люблю. Но я не хотела себе в этом признаваться.- Четвертый удар ниже пояса. Еще немного такими темпами - и о любви мы и вправду сможем только говорить.- Выдохните. Я поняла, что всё придумала.- Пятый. Аут. Давайте продолжим завтра. В Милане. Или мы уже не едем?- Как сказала, что уже не люблю, так Вам сразу захотелось сэкономить?- Вы научились понимать мужскую логику?- Просто рада Вас видеть, и спокойной ночи, милый друг.
        - При каких обстоятельствах Вы перестаете иронизировать?
        - Не припоминаю таких.
        - Надеюсь, дело не в девичьей памяти?
        - Спать идите уже. Пожалуйста.
        - Спокойной ночи, милый друг.
        Утром я не могла проснуться. Не то чтобы совсем, но довольно долго. Еще в полудреме начала принимать решения. Первое, что не поеду в Милан. Второе - я еду домой, и третье - на следующий же по возвращении день выхожу замуж. На счет «три» организм проснулся. Я открыла глаза. Удивилась собственной решительности и деловитости. Но долго удивляться себе не позволила, чтобы не усомниться в правильности решений, принятых до пробуждения. Мысль о предстоящей свадьбе плавно перешла в размышления и воспоминания о Максе. Вспоминала, вспоминала и вдруг вспомнила, что третий день не подаю признаков жизни. Уехала, никому ничего не сказав. Никому и ничего. Сюрприз, наверняка, удался. Только не затянулся ли он? Сердце ощутило секундный озноб. Даже короче, чем секундный. Но он был, этот холодок. Решила приписать его волнению и потомить жениха еще чуть-чуть. Вот привезут платье - и сразу позвоню. Платье - это же веская причина, чтобы забыть предупредить о срочном отъезде в Париж? Очень веская. Ну, какая такая трагедия в том, что уехала, никого не предупредив? Никакой, это нормально. Пока нежилась в ванне, доставили
платье. Я его надела, наполнилась восторгом и тут же набрала номер Макса.- Привет, дорогой! Я платье купила, представляешь!- откуда взялось ликование в голосе - я не знаю, сама от себя такой восторженности не ждала. Честно. Макс, видимо, тоже.- Ты где?- таким голосом говорил Кай с Гердой во дворце Снежной королевы.- В Париже!- мой голос тек как ручей ранней весной, журчал и даже звенел.- Где еще я могла найти платье для нашей с тобой свадьбы? Можешь дуться, сколько хочешь, но оно такое потрясное! Я пищу просто!- Я устал… нутренним зрением я увидела, что у Макса красные глаза. Увидела, как он движением уставшей руки ослабил галстук. Увидела, как он, против своих правил, пьет сейчас на работе коньяк. Пьет один. И мои силы и бурная радость тоже стали куда-то уходить.- Масик, прости. Я всё знаю, но мне нужно было так. Ну, прости, пожалуйста. Я соскучилась. Честно…- Я устал, Ната. Ты уехала к нему - так и скажи.
        чувствовала, что сейчас он не поверит ни одному моему слову. И будет прав. Я чувствовала, что в это несчастное сейчас нужно молчать и смотреть ему в глаза. И главное - молчать. Потому что словами можно только навредить. Но в это определяющее всё сейчас в руках у меня только телефон. И даже самый быстрый самолет привезет меня домой не в «дарующее последний шанс сейчас», а в любом случае в «не имеющее перспектив потом». В наше «сейчас» нужно молчать и смотреть в глаза… смотреть в глаза и молчать…- Я всё объясню,- я старалась говорить тише, чем шепотом. Говорить так, будто он слышит не мой голос, а свои собственные мысли. - Завтра прилечу и всё объясню. Всё-всё… Ты только ничего не говори сейчас. Наше
«сейчас» будет завтра, и ты всё увидишь. Сам всё увидишь. Я ничего не буду говорить, а ты всё увидишь…- Свадьбу я отменил. Вещи - у твоей мамы. Кстати, со мной - понятно, а о ней ты могла бы и пораньше вспомнить.Так странно. Впервые за наши с ним отношения ясно чувствую, что люблю его и хочу замуж именно за него. И детей хочу его. И одновременно очень отчетливо я понимаю, что любовь была. Опять любовь. И опять была. Особый талант - понимать, что это и есть любовь, когда она уже «была». Этим талантом меня Бог наградил сполна. Видимо. А раз была, то что-то объяснять уже поздно. Когда чего-то ждешь слишком долго, как правило, дождаться не суждено. Макс слишком долго мне потакал и ждал, что я всё пойму и признаю свою любовь к нему. Я не баловала его не только любовью, но и уважением. Постараюсь проявить последнее хотя бы сейчас.- Я позвоню маме. Спасибо за всё. Прости… и иди ты к черту! Со своей вежливостью!Кинула трубку. Сорвалась. Ну и пусть! У брошенной женщины не может быть хорошо с выдержкой. Даже у брошенной заслуженно.3 июня. 10 часов 24 минуты по парижскому времени. Буду отмечать эту дату.
Праздник имени… Дальше продолжить мысль я не смогла. Накатил приступ дикой усталости. Я поняла, что ничего не хочу и не могу. Только спать. Упала на кровать и моментально заснула.
        Я откинулся на подушку. Закрыл глаза. Чувствовал только одно - ту же смертельную усталость, о которой писала мама. И еще в голове свербил вопрос: кто из них мой отец? Марк или Макс? Если я не посплю пару часов, то… ничего не случится. Конечно, ничего… Если я не посплю… бедный отец… нельзя поддаваться навязываемому мне ритму… если сейчас мама - само совершенство, значит, отец сам виноват - неверный ключ… почему на странице вместо слов картинки? Они оживают… кто мне ближе: Марк или Макс? А что я про них знаю? Ничего… а туфли она только грозила покупать! Только грозила… и не покупала… нет, покупала… но не на каждой странице… они оживают… картинки… они… если я не посплю пару часов…
        Я обманула. Я действительно упала на кровать и заснула. Но не сразу. Сначала было несколько очень долгих, очень трудных минут. Сползла по стене. Села на корточки. Потом упала на пол. Руки и ноги не разгибались, лицо срослось с коленями. Лежала на боку, скрючившись в личинку. Очень хотелось сжаться еще сильнее и превратиться в точку, а потом совсем исчезнуть. По щекам текли слезы и высыхали. Они высыхали сразу, только начиная течь по щекам, потому что поднялась температура. Щеки и лоб горели так, что слезы на них испарялись.Я говорила. Ему. Очень тихо и уверенно. Как никому и никогда. Я не думала, услышит ли он меня. Я говорила так, что он не мог не услышать. Я не думала, поверит ли он мне. Я говорила ему так, что он не мог не поверить:- Я люблю тебя. Не надо смеяться. Я не шучу. Может быть, впервые в жизни. Я не шучу. Я люблю тебя. Не могу сказать тебе, что люблю очень. Или что люблю сильно, сильнее, чем кого бы то ни было. Я не могу сравнить свою любовь к тебе ни с какой другой. Потому что. Сейчас я постараюсь тебе объяснить… потому что… другой у меня не было. Я поняла сейчас. Во мне всегда были
и есть только два чувства: «люблю» и «не люблю». Всё, что было до тебя,- было разными формами моего
«не люблю». Понимаешь, очень хотелось найти любовь, и я ее находила в нелюбви. На время, навсегда - я ее находила. И не любила. Очень, сильно, больше всех. Это так трудно… находить любовь в нелюбви… А тебя я люблю. Я хочу тебе сказать… Сердце. Оно так сжалось, что сдавило душу. Я не чувствую, как оно бьется. Слышу, как сильно стучит. Но не чувствую его ударов. Мне кажется, что оно не бьется. Оно растерялось. Сердце не знает, как биться, когда любовь. Когда желание, влюбленность, нелюбовь - оно знает, как ему биться, какой должен быть ритм. А когда любовь? Оно не знает, можно ли вообще биться, когда любовь? Сейчас кажется, что это невозможно…Дальше ничего не помню. Видимо, температура поднялась до спасительной черты, и сознание отключилось. Вот так я провалилась в сон. Спала на полу. Очнулась на полу. Очнулась от того, что страшно чесались глаза. Стала обеими ладонями их тереть. Несколько секунд ничего не помнила, не удивлялась, что лежу в свадебном платье на полу. Казалось, нужно протереть веки до дыр, чтобы снова обрести зрение. И я терла. С силой…
        Я не смог читать дальше. В глазах стояли слезы. Я будто прочувствовал с каждым словом всё, о чем говорила мама. У меня заболело сердце. Застучало в висках. Глаза ничего не видели из-за слез. Комок в горле не давал дышать. Я тер обеими ладонями лицо и с силой втирал слезы в веки…
        Я вспомнила сон. Сон был тяжелый. Мы были втроем. Я почему-то в пижаме. Сижу на корточках на разделочной доске над пропастью. Мне очень страшно. Доска очень маленькая, мне на ней неудобно. И еще эта пропасть внизу! К доске привязаны две веревки. На одном краю пропасти стоит Марк, на другом - Макс. Они держат свободные концы веревки. Мне очень страшно. И вдруг они начинают тянуть веревки каждый в свою сторону. И доска начинает качаться. И веревка начинает рваться. Но они продолжают тянуть. Я кричу. Кричу так сильно, что веревка рвется совсем. Я лечу со свистом куда-то вниз. Куда - я не вижу, потому что зажмурилась. Вцепилась в доску, видимо, ногтями и ору, как дикая кошка. Но крика своего не слышу. Волна ужаса накрыла и оглушила меня. Я проснулась. Оказалось, что уже четыре часа дня. Я умылась и ушла гулять одна. Где ходила - не помню. Вернулась к вечеру, немного успокоившись. Ноги гудели и заглушали шум в голове. Но неприятные ощущения от сна остались.Вечером ужинали с Марком. Не могла забыть разговор с теперь уже бывшим женихом. Все время прокручивала его и свои слова. Марк заметил мою
нерадостную сосредоточенность.- Что-то случилось?- А где твоя жена?- Согласен перейти на «ты».
Извините.- Это ты извини. Очевидное тебе самому всегда кажется таковым и для других. Извини, что сам не рассказал раньше. Мы были очень счастливы. Год или два. Потом мы поняли, что своя жизнь для каждого из нас важнее, чем жизнь наша общая. Однажды я приехал из очередной поездки и понял, что своего водителя рад видеть так же, если не больше, чем жену. Аэропорт мне показался роднее дома. Я несколько утрирую, но смысл именно таков. Хочу, чтобы ты поняла.- А попытаться всё вернуть, бороться за нее, за вас ты не хотел? Ведь есть Алекс.- Мы не хотели. Она - потрясающая женщина.- Но Алекс? Он не улыбается.- Просто он очень закрытый мальчик. Не успел к тебе привыкнуть.- А к тебе?- Могу говорить только за себя. Я всегда помню, что у меня есть сын, и стараюсь быть в его жизни столько, сколько нужно.Мы замолчали. Я не могла согласиться с Марком, но и спорить мне сейчас не хотелось. И вмешиваться в чужую жизнь не хотелось. Я со своей разобраться не могу. Мы продолжали молчать. Про себя я отметила, что сегодня мне очень легко молчать с Марком. Сейчас всё было легко. И смеяться легко. И выбрать другое свадебное
платье мне тоже было бы легко. И уехать от Марка сегодня мне тоже будет легко. Он какой-то очень родной. Как старший брат. Или это всё-таки любовь? Тогда почему я не рада разрыву с Максом?- Я позвонила. Хотела обрадовать, что есть платье. Можно назначать дату свадьбы. Хотела сказать, что соскучилась. А он…- Вовремя остановился. Он молодец.- А я теперь ничего не знаю.- Это пройдет,- он помолчал, - я могу подсказать, помочь. Мне так показалось.- Почему ты уверен, что сейчас всё получится? Что грустная история не повторится?- Чья грустная история?- Браво!- теперь помолчала я.- Твоя или моя, а то и обе вместе.- В тот брак мы с женой входили, как в обычный роман, который длится ровно столько, сколько длится очарование друг другом.- Хочешь сказать, что сейчас ты уже не очарован? Или не очаровывался мною вообще?- Глупо.- Что именно?- Глупость сказала и упорствуешь.- Я упорствую?- Ты упорствуешь. Тебе плохо - я понимаю. Но это не повод, чтобы опошлять…Я прервала Марка:- Прости. Ты прав. Прости. Ты не закончил свою мысль.
Прощаю. Я просто хотел сказать, что сейчас я готов трудиться, чтобы построить отношения, семью.- Не понимаю,- я наморщила лоб,- на досуге ты сочинил еще одну теорию относительно счастливого брака?- Почти. Просто много думал над твоей теорией относительно идеального мужчины.- Я этого не хотела - прости. Чувствую, мои извинения становятся главной темой вечера.- Серьезно. Я думал, почему у тебя так часто встречается слово «состоялся», и понял.- Неужели.- Давай-давай - скажи еще пару слов и подтвердишь свое предположение относительно темы вечера.- Я внимательно тебя слушаю.- Не подтвердила, молодец.- Ты уходишь в сторону.- Я не могу игнорировать твои замечания, но я возвращаюсь. Я понял, что нельзя состояться в чем-то, не вложив все силы, душу, много времени и главное - желания состояться.
Я тоже поняла: ты запиши всё это на бумаге, а я потом прочитаю и постараюсь разобраться. Заплатить не обещаю, но усилия, чтобы разобраться, приложу. Но сейчас - я ничего не поняла.- С первой минуты нашего знакомства я тружусь.- Устал?- И ты трудишься - можешь в этом не признаваться. И чем больше труда я вкладываю - тем ты мне дороже и тем сложнее мне от тебя отказаться.- А я устала. Это что-то значит по твоей теории? Уставать трудящиеся на стройке брака должны или нет?- Ты серьезно?
И я эгоистка, и ты эгоист. Я всё только со своей колокольни, ты - со своей. У меня теория, у тебя теория. Говорили-говорили и договорились до семьи?- Я так понимаю, что не договорились.Слова у меня еще оставались, но продолжать прения не хотелось. Ни слушать, ни говорить. Какой смысл? Глаза наши молчат - блеска нет. Руки друг к другу не тянутся - некогда, нам надо четко формулировать мысли! Чертовы умники! Нет, чтобы молча начать целоваться - так мы чешем языки. Теоретики труда и счастья хреновы… Я поднялась из-за стола. Марк поднялся следом.- Завтра сдашь платье сам. Без меня, ладно?Марк поцеловал мою руку.- Вот и поцелуй.- Что ты сказала?- Так, ничего,- я посмотрела на руку, будто проверяя, не остался ли след от помады после поцелуя. Глупость, конечно, но другого смысла в таком пристальном изучении своей же руки не было. Потом подняла глаза на Марка: - И еще. Я сама тебе позвоню, хорошо?Он всё понял, кивнул головой и не стал ничего говорить в ответ. Я уходила, не оборачиваясь. Шла и думала, что если решу в основу брака положить дружбу и взаимопонимание, то обязательно скажу Марку, что он всё понял
неправильно…
        Глава 6. Важно. Жить здесь всегда
        Когда приехала в аэропорт, поняла - не хочу возвращаться. Не могу. Если вернусь сейчас - получу разрыв сердца. Лучше остаться здесь. Пожить-подумать. К Марку любовь «была», если она была. К Максу любовь тоже «была». К чему мне возвращаться? К кому? Что-то объяснять, молить о прощении? Драматические спектакли - не мой стиль. Я сама недавно говорила, что если слишком долго чего-то ждешь, то, как правило, получаешь фигу с маслом (простите за грубость). А если добиваешься и получаешь-таки желаемое, то оказывается, что тебе этого счастья уже вовсе и не нужно. Прямо в аэропорту отправила по факсу заявление о собственном желании уволиться.
        Естественно, тут же раздался звонок. К гадалке не надо ходить, чтобы понять, что звонила Нюся.
        - Я думала, что мы - подруги!
        - Так и есть. Я очень тебя люблю, Нюсь. Не ругай хоть ты меня, дорогая.
        - Ладно. Ты остаешься с Марком?
        - Нет.
        - Когда приедешь?
        - Нюсь, хочу здесь задержаться.
        - Где здесь?
        - Еще не решила, где именно.
        - Не сходи с ума! Еще все можно исправить с Максом. Или выбери Марка. Прими решение, в конце концов! Сколько можно витать в облаках?!
        - Я не знаю, чего хочу. Понимаешь? Знаю, что хочу пожить здесь. Одна. И подумать. Может быть, потом смогу что-то решить.
        И тут Нюся сказала то, чего я от нее не ждала:
        - Знаешь, может быть, ты и права. Оно у тебя есть. Дай Бог, выведет.
        - Оно?
        - Звериное чутье, что нужно делать. Ты такую стойку принимаешь, будто на затылке радар, который направление указывает. Покрутишь этим радаром, и ты уже знаешь, что тебе сейчас нужно. А у меня всегда всё от головы.
        - Поэтому у тебя всё хорошо, а я опять только и имею, что радар, и чую им, что мне сейчас нужно.
        - Ты только звонить не забывай, ага?
        - Обещаю, Нюсь, что буду. Регулярности только не обещаю.
        - Я и не тешу себя напрасными надеждами. Ну, ты хоть потом, позже вернешься?
        - Не знаю.
        Выключила телефон и решила купить местную сим-карту. Невозможно начать новую жизнь со старым номером телефона.
        Шла по улице и увидела парикмахерскую. Зашла, даже не подумав зачем. Сказала
«Bonjour [2] » и села в кресло. Зал маленький. Кресло всего одно. Мастер тоже один. Внешность не европейская. Если надеть чалму - вылитый индус. Я смотрела на себя в зеркало. Он смотрел на меня в зеркало. Смотрел не на мои волосы, а в глаза, но взгляды наши не встретились.
        - Madame?
        - Comme vous voulez [3] .
        Мастер продолжал смотреть на мое отражение в зеркале. Я же смотрела в зеркало, но видела в нем не себя. Нюся только-только поступила в институт, как у нее начался бурный роман. Мальчик учился в архитектурной академии на промышленном дизайне и увлекался буддизмом и музыкой. Казалось, что музыкой больше - бренчал на гитаре в студенческой группе. А когда мы с Наташкой приходили в гости в общагу - отбивал нам странные ритмы на там-таме и рассказывал нам о буддизме. Очень светло улыбался. Это всё, что видела я. Втроем мы виделись редко. Зато они почти всё время проводили вместе вдвоем. Они не говорили о свадьбе, но в Наташке с каждым днем крепла уверенность, что со дня на день они поженятся. И вот однажды он позвал нас к себе после концерта. Наташка задавала глазами ему вопрос: мол, ты уверен, что зовешь нас обеих? А он будто не замечал этого ее вопроса, как-то светло шутил и вел нас обеих за руки к себе в общагу. Про себя я думала, что выступали они сегодня как-то необычно. Очень уж хорошо играли. Я бы сказала, слишком хорошо. Как в последний раз, как будто прощались. В его комнате мы уселись рядком.
Из воздуха появился чай и конфеты. Пили чай, и тут мальчик сказал, что едет в Индию. На месяц. Мы порадовались за него и ничего не заподозрили. Будто бы. Наташка скучала, писала ему письма по электронке. Он иногда отвечал. Вернулся он не через месяц, а только через два. Совсем прозрачным и лысым. Увидев широко открытые глаза Наташки, он с улыбкой сказал:
        - Мундан,- и погладил себя по голове.
        - Что?
        - На волосах оседают наши проблемы. Собери их и выброси в Ганг - река всё растворяет.
        - Ты отрекся от меня?
        - Я сделал ритуальную стрижку.
        - Ты отрекся от меня.
        - Не от тебя. От этого мира. Мне плохо здесь.
        - Плохо со мной?
        - С тобой хорошо, но мне здесь плохо. Я уезжаю в Индию. Навсегда.
        - Да пошел ты!
        Наташка молчала об этом разговоре неделю. Потом пришла ко мне вечером. Сняла шапку. Я села на пол - она побрилась наголо. И с кривой улыбкой сказала:
        - Мундан. Чтобы избавиться от информации - нужно ее состричь. Буквально. Сделать короткую стрижку - мало. Побрить голову наголо - только так можно родиться заново.
        - Ага, догадываюсь, от кого ты этого понабралась.
        - Согласна, способ странный, но надежный. Взаправду помогает умереть и возродиться.
        - Свадьбы не будет, я правильно понимаю?
        - Ага. Я оказалась на руинах почти брака и любви.
        - А он?
        - В Индии.
        - Что делает?
        - Бросает волосы в Ганг.
        - И всё?
        - Ничего не знаю. Всю информацию выбросила в реку вместе с волосами. И знать ничего не хочу!
        Родители Наташки испугались за психическое здоровье дочери и отправили ее в ведомственный санаторий в Сочи - подышать зимним морским воздухом и прийти в себя. Там она познакомилась со своим будущим мужем - он скупал старые санатории и просто земельные участки в интересах московского инвестора. В общем, ни разу до сегодняшнего дня я не вспоминала о тех событиях. А сейчас, сидя в кресле, я хотела, но не решалась попросить сделать мне мундан. Боялась, что это будет выглядеть излишней экзальтацией. Ненормально так экстремально реагировать на очередной небрак. Даже если их два подряд. Тем более виновата во всем сама.
        Я смотрела в зеркало. Мастер видел лихорадочный блеск моих глаз. Он потрогал волосы, приподнял их у корней. Они упали как-то совсем безжизненно. Потом мастер каким-то особым способом скрутил несколько прядей и опять их отпустил. Смотрел, как волосы исполняют акробатический этюд. Жизни в их движении не было. Он еще раз заглянул мне в глаза, отошел от кресла, принес какую-то коробку, потом взял станок и стал отстригать мне прядь за прядью и складывать их в коробку. Мои глаза горели всё ярче, а голове при этом становилось всё легче.
        Положив последний локон, он с поклоном вручил мне коробку. Я вышла из парикмахерской. До Ганга было далеко. Коробка с волосами нагревалась в руках. Такое ощущение у меня возникло. Оглядевшись по сторонам, увидела справа набережную. Прошла по ней пару кварталов. Небо стало темнеть. Люди с улицы почти исчезли. Я повернула на мост, остановилась посредине и выбросила волосы в Сену, потом бросила в реку и коробку. Стояла и смотрела, как вода уносит прошлого проблемы.
        Я оторвался от дневника. Подумал, что мне тоже надо бы попробовать сделать мундан. Выдержит ли вода мои мысли? Скорее, этого не выдержит моя последняя любовь, незаконно занявшая мою жилплощадь. Увидит она меня бритым, испугается и, может быть, без лишних слов уйдет. Она хорошо разбирается в моде, но очень далека от ритуальных стрижек и тем более от анализа, почему они делаются. Хотя не факт, что уйдет… Вот так, несколько строк - и еще одной тайной из моего детства стало меньше. Теперь я понимаю, почему отца охватывало беспокойство каждый раз, когда мама шла в салон красоты. Только увидев, что длина волос практически не изменилась, он расслаблялся, тут же уходил к себе, но через несколько минут возвращался и говорил всегда одно и то же: - Спасибо. Мне было странно, но отца я не решался спросить, почему он беспокоится и за что благодарит маму. Маму спрашивал несколько раз. Она всегда отвечала, что не знает точно, что, наверное, за обед - она сварила сегодня рассольник и ушла, отец обедал без нее, а он очень любит рассольник. По ответам мамы я запомнил, что отец очень любил рассольник, борщ, щи, а
также когда обеда вообще нет.
        Я стояла, смотрела на воду и поняла, что никуда отсюда не уеду. Физически ощутила, как уплывающие волосы привязывают меня к этому мосту, этому городу. Освобождают и привязывают. Разве мне что-то мешает остаться здесь? Ничего. Марк уедет в свою Германию. Он говорил, что уже сегодня вечером у него самолет. Шансов столкнуться с ним в Париже, начиная с завтрашнего дня, почти нет. Остаться в Париже - конечно, банально. И тем не менее. Чем так плоха банальность? Оригинальность тоже становится банальной, если стремиться удивлять всех и во всем. Я бы рада сейчас удивить кого-нибудь хоть чем-нибудь, да некого и нечем. Подул ветер. Голове с непривычки стало зябко. Оказывается, совсем недурно стоять вот так с лысой головой на пустом мосту и никуда не спешить. Мало таких точек на земле. Мест немного. А точек так и вовсе критически мало. Счастье - оказаться в той точке, где дoлжно, именно в тот момент, когда нужно. Упали первые капли дождя. Крупные и редкие. Весомые капли. Тучи нависли очень низко. Минуту назад вдоль набережной пробежали люди. Несколько человек. Они забежали в подъезд. Они хотели спрятаться.
Они успели. Это не их дождь. Я с удивлением следила за их суетой и нежеланием попасть под дождь. Я же не могла сойти с места. Я понимала, что нашла именно ту точку на планете, в которой мне нужно было оказаться именно в эту минуту. Такой вот лысой, несчастной, чужой этому городу. Вода хлынула с неба. Я закрыла глаза. Небо рыдало. Потоки слез лились мне на голову, намочили одежду, и чем сильнее плакало небо, тем явственнее проступала на моем лице улыбка. Блаженная светлая улыбка. Я не могла оставить небо и город без поддержки. Именно так: стоять с лысой головой на пустом мосту под слезами небесными и держать улыбкой небо и ногами Париж. Да-да! Держать ногами Париж, чтобы его не смыло ливнем. Я стояла и чувствовала, что город меня не отпускает. Я нужна ему в этот дождь, а он нужен мне. Только я и город понимали, что идет не просто дождь.
        Первая неделя добровольной эмиграции прошла прекрасно. Я ее не помню. Первое отчетливое воспоминание - я фотографирую. Прячусь в какой-то подворотне и ловлю момент, когда улица опустеет. Все снимки с попавшими в кадр людьми я выбраковываю. Вечером я валюсь с ног от усталости. Это очень хорошо - так уставать. Отвлекает от мыслей, и камера делает мое гуляние по улицам осмысленным. Камеру я достала в первое же мое бритое утро. А может быть и не в первое. Не помню точно. Помню, что достала после того, как мне приснился сон. Мне приснилось детство. Лето. Солнце. Деревенский дом. Я году в шестом своей жизни и уже проделала нетипичный для городского ребенка путь - забралась на низкий забор палисадника, с него на деревянный почтовый ящик, прибитый к забору со стороны двора и с улицы совершенно незаметный. На улице - щель. А со двора - удобная ступенька, чтобы с забора палисадника забраться на самую верхотуру - ворота. И вот я наверху. На длинной части, под которой сами ворота,- очень неуютно. Здесь узко и длинно - а потому страшно, что можно упасть. А на короткой части, которая над калиткой,- вполне
комфортно. Соотношение ширины и длины доски такое, что опасности упасть, кажется, нет совсем. Я сижу над калиткой, болтаю ногами и смотрю по сторонам. Вижу всё то, что видела много раз. Вот навалены бревна, вот стоит машина. Вот растут кусты, а вот - противоположная сторона улицы. Но смотрю я с высоты двух с лишним метров от земли. Сказать, что предметы изменились - нельзя. Но и прежними они не выглядят. Они стали меньше размерами и оказались где-то внизу. Что-то меняется внутри, чувствую, что нахожусь на пороге открытия.Я вижу яблоню. Ее крона оказалась как раз на уровне моих глаз. Я понимаю, что яблоня смотрит на всё по-другому. Не так, как я, когда на земле прыгаю через скакалку. Я понимаю, что вид зависит от угла зрения. Быстро и бесстрашно, потому что я проверяю научную гипотезу, я спускаюсь на землю. Мир меняется на моих глазах. Я закрываю рот руками, чтобы не закричать, что угол зрения теперь в моей власти! Я могу видеть всё так, как видит ботва морковки, а могу - как цветки яблони. Ляг на землю. Залезь на забор. Просто подними глаза и проведи взглядом линию вокруг себя, выше, чем смотришь
обычно, сантиметров на пятнадцать-двадцать. Ты увидишь совсем иной мир. Я увидела, что с ворот при желании можно забраться на крышу, но меня вовремя сняли с забора и больше не давали вертеть углом зрения, как мне заблагорассудится.Я проснулась и вспомнила то детское чувство господства над углом зрения и достала камеру. Снимала крупные планы и панорамные картинки. Несколько раз меняла дистанцию - снимала, снимала - до десятка кадров одного и того же дома. И поняла, что получается серия. Три или пять планов. Первый - крупный план какого-то кирпича, лица скульптуры, фрагмента кованой решетки. Второй кадр - дом целиком в ракурсе, отражающим его характер. Одно здание куда-то убегает вдоль улицы, другое ускользает, третье пятится, а четвертое стоит намертво, и никуда никто его не сдвинет. Последний - панорама улицы, где одни дома говорят друг с другом, другие только слушают, третьи никак не участвуют в общении. И только людей на моих снимках не было. Их время еще не пришло.
        Конечно, были отступления. Я и не заметила, как на моих снимках появились первые лица. Для меня они были больше, чем люди,- мои утренние французы. Другие дома жили своей жизнью, отдельной от жизни людей, проживающих в них. Мои же утренние французы были неотделимы от булочной! А не снимать булочную - было выше моих сил. Что такое фронда? Фронда во Франции сегодня? Я знаю. Не иметь в доме сыра - вот что такое фронда во Франции сегодня. У меня не было сыра в доме. В холодильнике ютился маленький кусочек соленого сливочного масла.Я жила в крохотной студии на втором этаже. На первом этаже жила бодрая французская семья булочника. Булочная располагалась ровно под квартирой булочника. Ранним утром меня будил запах свежего хлеба и круасанов. Я просыпалась оттого, что начинало сосать в желудке. Потом утро продолжалось круасаном с соленым маслом и сладким черным кофе. Утренний круасан доставался мне за труды. Я умывалась, спускалась вниз в булочную и пела:- С добрым утром, любимая! Милая ты моя!- пела очень бодро, сверкая своей лысиной.В утро дебюта булочник и его семейство пришли в ужас. Потом они
сообразили, что это не ограбление, что я всего лишь улыбаюсь и пою песню. Никакой другой текст в тот момент мне не пришел в голову, и мне пришлось повторить песню, и во второй раз сбиваясь и забывая слова. Я раскланялась второй раз и приготовилась затянуть песню по новой, но тут раздались аплодисменты и мне преподнесли горячий круасан с шоколадом.На следующее утро мы познакомились. Все в этой семье были Жубо, и все пекли хлеб и круасаны, начиная с раннего детства. Они в равной степени гордились тремя вещами. Первое, что они - французы. Второй предмет гордости - фамилия Жубо. Третье - это ремесло пекаря. Они не ходили в церковь, потому что всегда были заняты с раннего утра - и в воскресные дни, и в праздники. Но они были глубоко верующими людьми. Они передавали из поколения в поколение молитву Жубо, в которой благодарили Бога за то, что родились французами по фамилии Жубо и имеют дар печь хлеб.На меня они смотрели как на «странную русскую» и жалели, потому что у меня не было своей «молитвы Жубо». И каждое утро давали мне возможность честно заработать свой круасан. Если утро было зыбким или вовсе
моросил дождь, а потому настроение сквозило романтикой и к кофе хотелось нежности, то я пела вечную песню: «С добрым утром, любимая!». Если же светило солнце и утро начиналось «громким светом», то я заводила:- Проснись и пой, проснись и пой! Попробуй в жизни хоть раз! Не выпускай улыбку из открытых глаз!Вся семья месье Жубо собиралась на ставший традиционным утренний концерт из одной песни. Каждый день мы разучивали по одной фразе из песни. И хотя они старательно учили слова, но мое соло никак не сокращалось, и гонорар оставался стабильным - каждое утро за труды я получала свежайший круасан.
        Новый номер телефона я сообщила только маме. Кстати, она оказалась единственной, кто не обиделся на меня за побег без предупреждения. Или без уведомления. Мама всегда и во всем поддерживала меня. Для нее важным было не то, чтобы все было правильно, а чтобы мне было хорошо. Я знала: мама - единственная, кто не выдаст мой номер никому. Что бы и кто бы ей ни сказал. Если я говорю маме не давать номер телефона никому, то я могу быть уверенной, что его никто не узнает. И она будет звонить только при действительной необходимости. Мама не спрашивала отчета за Макса. Про Марка она вообще не знала. Она была убеждена в одном: важно только то, о важности чего я ей скажу. Всему остальному можно не придавать значения. Поэтому Макс, Марк - пока это не важно. Мама всегда оставалась вне моих любовных приключений. Мне удавалось выводить ее из-под огня. Всегда, но не в этот раз. В этот раз мамуле досталось. Но держалась она стойко.
        Сначала они меня не потеряли. Они - это Марк и Макс. Один думал, что я в Париже или где-то там выхожу замуж за Марка. Другой, что я в России и выхожу замуж за Макса. Потом они меня потеряли. Причем оба и почти одновременно. Спустя пару дней после моего якобы отъезда Марк позвонил мне на работу, чтобы сообщить, что миссия выполнена и платье вернулось дизайнеру, что его (дизайнера) очень расстроило. Им (ему с дизайнером) пришлось даже выпить с горя бутылочку шампанского. Дизайнер всегда очень переживает, когда расстраиваются свадьбы.
        Марк хотел сообщить все эти подробности мне, а вместо того получил разговор с секретарем, которая вежливо сообщила, что я уволилась и больше здесь не работаю. Тогда он нашел Нюсю. И ему стало известно, что я не просто уволилась, а уволилась по факсу и осела где-то в Европе. И теперь тусуюсь, собака такая, а где - Нюся не знает, что ее Нюсю бесит, но она ничего с этим поделать не может. И номера моего мобильного у Нюси нет, есть только домашний телефон моей мамы, но это никого не спасет.
        Марк не поверил и позвонил моей маме. Он попытался объяснить, что ему очень нужно связаться со мной и как можно скорее, что это необходимо для моей же пользы и только для этого. Мама его вежливо выслушала и сказала, что ничем не может ему помочь. Что я звоню ей сама. Точнее звонила всего один раз. Но как только я позвоню снова, правда, когда это случится, мама не знает,- она сообщит о его, Марка, звонке. При этом она не попыталась уточнить, как его зовут и что конкретно нужно мне передать, равно как и не полюбопытствовала, как связаться с Марком. Он как умный человек понял, что мама не собирается ничего мне говорить. Единственным его завоеванием стало то, что он получил разрешение позвонить маме еще раз. Но не завтра, конечно. А когда-нибудь. Потом.
        Второй звонок в квартире мамы раздался спустя несколько минут после ее разговора с Марком. Звонил, конечно же, Макс. Ему оперативно донесли, что меня разыскивал тот самый мой «ухажер», который, кажется, из Германии. Ухажер хотел что-то сказать о каком-то свадебном платье, из-за которого очень расстроился дизайнер этого платья (секретарь в нашей конторе явно обладала экстрасенсорными способностями), и что этот французский немец был очень удивлен, узнав, что меня нет на работе и после долго говорил с Нюсей. Макс ничего толком не понял, кроме того, что я не с Марком. Дальше он тем же путем - через Нюсю - узнал некоторые подробности. И стал звонить своей несостоявшейся теще. С ним мама поговорила теплее, но она не забыла, с каким лицом Макс привез ей мои вещи, а потому, несмотря на слезные мольбы, пообещала только одно - сказать о его звонке мне, и не более.
        На следующий день оба звонка повторились. И на следующий день тоже. И на следующий. Мама не отключала телефон, потому что в любой момент могла позвонить я. Но я не звонила, а звонили Марк и Макс. Наконец, маму посетила счастливая мысль. Она позвонила Нюсе и предложила, чтобы женихи объединили усилия и сообща разыскивали меня, а ее оставили в покое. Нюся пребывала в шоке. Она хотела посоветоваться со мной, но не знала, как мне позвонить. В этот момент я набирала ее номер телефона.
        - Туся, ты - сволочь!- голос Нюси звучал бодро и радостно.
        - Привет, дорогая! Как ты там?
        - Номер не определился - ты откуда звонишь?
        - Из автомата. Прости, я еще не наигралась.
        - Ты представляешь,- она говорила с азартом в голосе,- они оба тебя ищут! Каждый день донимают твою маму! Но твоя мама - я восхищаюсь ее силой воли! Кстати, ты ни за что не догадаешься, что она мне только что предложила!
        - Чтобы они донимали друг друга напрямую, а от нее отстали.
        - Она тебе уже сказала?!
        - Нет, просто я знаю свою маму.
        - И что ты об этом думаешь?
        - Не знаю, но возможно, она права.
        - С ума сошла?
        - Пока держусь.
        - Ты где?
        - Тебе не скажу.
        - Почему?
        - Сдашь. Эти два плейбоя тебя сахарными голосами спросят, жалостливые взгляды настроят - и ты поплывешь, расскажешь им всё, что знаешь, и еще поможешь до чего-нибудь додуматься, потому что знаешь меня, как никто.
        - По-хорошему, мне сейчас на тебя…
        - Не надо обижаться.
        - Хорошо,- Наташка изобразила безразличие и замолчала.
        Я поддержала паузу, потом сказала:
        - Значит, пока.
        - Ага, пока,- Нюся положила трубку.
        Нюська меня простит - я знала. Не сразу. Но простит. И будет рада следующему моему звонку. И я ей позвоню. Обязательно! Скоро позвоню! Так скоро, как только смогу. Честное слово. Я улыбнулась себе, еще раз - дующейся Нюсеньке и, перекрестившись, набрала мамин номер: - Мамуль, привет, как ты?- я слегка тянула слова. Тянула на одной ноте. Есть такая нежно-тихая нота в каждом голосе. Неподдельная нота.
Привет, хорошо. Как у тебя дела?- мамин голос звучал сдержанно, но не оттого, что она пыталась скрыть обиду или недовольство. Наоборот, она старалась сдерживать эмоции, чтобы не расплакаться самой и не вызвать волну моих слез.- Знаешь, мне здесь так хорошо.- Это хорошо,- мама помедлила.- Тебе тут названивают. Двое. Твой бывший жених и еще какой-то Марк. Пытаются выпытать у меня твой телефон.
Мамуль, я ж знаю, ты - самый надежный человек в мире. Ты просто не бери трубку. Буду звонить тебе на сотовый. Ага?- Хорошо, дочь, тогда я его включу. Тебе, наверное, очень дорого звонить?- Он у тебя отключен?- А зачем он мне?- Мне недорого звонить, ты не переживай.- Ты ешь хоть что-нибудь?- Конечно, ем. Я постоянно ем. Что-нибудь. Мамуль, я тебя люблю.- Я тебя тоже. Целую. У тебя точно всё в порядке?- Целую, ма. Точно, всё хорошо.Обожаю маму. Она никогда не задавала глупых вопросов. Только самый важный: как у меня дела. А кто такие Марк и Макс - ей не важно. Пока не важно. И будет не важно до того момента, пока я ей не скажу об обратном.
        Нюся, я это видела внутренним зрением, в это время проводила тонкую дипломатическую операцию - знакомила Макса и Марка. Она очень хотела присутствовать при их встрече, активно предлагала себя в качестве человека, который представил бы их друг другу, но они отказались от ее посредничества. Макс сам позвонил Марку и назначил встречу. Результат оказался тот, которого ждала моя мама - оба перестали ей звонить. Нюся чертыхалась, что свела этих двоих вместе, потому что они перестали звонить и ей тоже, и делиться информацией и своими планами они тоже перестали. Единственное, что она знала,- они действительно объединили усилия и пустились в активные поиски меня.
        Глава 7. Важно. Старый русский
        Как я оказалась в этом закутке? Случайно. Пряталась за камеру, шла за ней и оказалась здесь. Наступил вечер. Внезапно стемнело. Я продолжала с упорством снимать, будто надеялась фотовспышкой отменить ночь. Но она не отступила. Стемнело бесповоротно и окончательно. Я убрала камеру. В этот момент ко мне будто вернулся слух - я услышала музыку. Чуть вдалеке звучало латино. Я прислушалась. Там танцевали и громко смеялись. Я подошла чуть ближе и остановилась на таком расстоянии, чтобы меня не могли заметить, и стала вглядываться в огни и людей. Пыталась понять - нужно ли мне к ним.
        Слева темнели мост и река. Впереди - тупик, образованный домами и деревьями,- идеальная танцплощадка. Из темноты мне было всё очень хорошо видно. Вот яркое движущееся пятно. А вот суета дня утекает налево через мост и дальше по улице. Те, кто в свете, ее не видят. Она, как поземка, стелется низко, движется быстро, избегая тупиков, потому что в них ей придется замереть. А это самое страшное для суеты. Она обожает ходить по кругу, но не может останавливаться. Ей хорошо, когда спешат, а здесь, в тупике за мостом, никто никуда не спешит. Здесь танцуют и смеются.
        Я опять достала камеру, навела объектив и принялась жужжать зумом - искала оптимальное для снимка расстояние, но оно ускользало от меня. Камера жужжала, объектив ездил, то приближая, то удаляя картинку, но я никак не могла нажать на кнопку.
        - Чтобы жить, человеку нужно совсем немного, правда?- спросил старый голос.
        Я вздрогнула и опустила камеру. Рядом никого не было. Я повернулась вокруг себя - никого.
        - Быть невидимым?
        - Хороший ответ, жаль, что неверный.
        Я сделала пару шагов в сторону реки и заглянула под мост. Там в темноте горела свеча на столике, вокруг столика стояли три кресла. В одном из кресел сидел старик и смотрел на меня. Два других кресла пустовали. Я спустилась под мост и присела к столу.
        - Не помешаю?
        - От Вас зависит,- старик поднял руки вверх, будто сдавался в плен.
        - Тогда не помешаю.
        - Уверенная.
        - Стараюсь держаться.
        - Еще варианты будут?
        - Простого рецепта счастья?
        - Его.
        - Вдыхать воздух, смотреть на небо, греться на солнце и т.д. ит.п.- простые вещи, о которых все и слышали, и читали много-много раз.
        - Звону много, смысла мало.
        - Извиняйте! Многие умные люди сие писали.
        - А я не о них, я о тебе.
        - Обидно. Прозвучало.
        - Что делать! Правда!
        - Отнюдь.
        - Чтобы жить, человеку нужно совсем немногое - быть счастливым. Чувствовать в себе счастье, как руку, ногу, желудок.
        - Сердце прозвучало бы красивее.
        - Возможно, но не прозвучало.
        - Для ощущения полноты жизни - об этом говорите?
        - И о том.
        - Хороший рецепт. Главное - простой. Только знать бы еще, как это самое счастье в себе ощутить?
        - Знать - не узнаешь, так что можешь мозги зря не напрягать. А вот почувствовать - почувствуешь, опять же, если мозги зря напрягать не будешь.
        Я замолчала. Глаза смотрели на огни.
        - Красиво,- сказала, переводя взгляд на старика.
        - Сказал?
        - Танцуют. Красивые люди и танцуют красиво.
        - Вы всё это отсюда увидели? Завидую Вашей зоркости.
        - Мне так показалось.
        - На мой вкус, красоток там две-три, а в мужчинах красоты так и вовсе увидеть не могу - как ни стараюсь. Уж восьмой десяток на исходе, а мужской красоты так и не постиг! Лука Демьянович,- он протянул старую сильную ладонь,- как Вас величают?
        - Наталья,- я пожала его руку и замерла. Только сейчас до моего сознания стало доходить, что мы говорим на русском,- как же так… русский… Вы - русский?
        - Очень русский вопрос! Не откуда ты, а кто ты! Именно! Я - русский. Живу здесь, но я - русский. Большая радость поговорить на родном языке, да еще с такой красивой молодой женщиной,- Лука Демьянович поцеловал мою руку.
        - Наталья. Я даже не сразу сообразила, что не так. Вы говорите - я отвечаю. Я говорю - Вы отвечаете. Всё в порядке. А потом!
        - Потом мы выпьем вина, а сейчас скажите мне, что красивого Вы увидели в этих обычных людях. Точнее, что Вам показалось.
        - В них нет боли.
        Старик посмотрел на меня, поднялся и пошел, сказав будто бы себе:
        - Пожалуй, выпить нам пора прямо сейчас. Как говорится, по русскому обычаю.
        Он ушел недалеко. Потянул из воды какую-то веревку, я услышала звон и шуршание. Он уже шел обратно, держа в одной руке два граненых стакана, надетых на бутылку водки. В другой руке - тарелку с куском сыра и нож.
        - Знаете, Наташа, никак не могу полюбить этот чертов сыр.
        - Так может и ну его? Чего себя неволить?
        - А вдруг эта любовь случится именно сегодня?
        - Да уж! Вероятность велика - 50%.
        - Вот видите! Вы уже шутите!
        - Я всегда шучу.
        - О! Это очень известная манера игры в прятки,- разговор не отвлекал его от сервировки: он резал кубиками сыр и разливал водку.- Давайте выпьем, и я Вас спрошу.
        - Про боль?
        - Давайте выпьем, а потом я спрошу - не торопитесь.
        Мы чокнулись и выпили, поморщились и принялись жевать сыр.
        - Как Вам, Наташенька, сыр?
        - Неожиданный вопрос. Я думала, разговор будет гораздо серьезнее.
        - Не торопитесь, это всё еще увертюра, это еще не вопрос.
        - Если честно, второй раз за всё время пребывания в Париже ем сыр. У меня такая партизанская война - не есть в Париже сыр.
        - Война против французов?
        - Нет, что Вы! Против чего-то большего эта моя война. И сыр в ней - условность. И не есть его - условность. Другого способа не придумала, потому веду маленькую нелепую войну против поедания сыра в Париже.
        - Война - сильное слово. Я так понимаю, что оно отражает Ваше внутреннее состояние, а вовсе никак не характеризует предпринимаемые действия. Ну, да ладно. Надеюсь, водка не находится в зоне конфликта? Как Вам она?
        - Хороша. Но она не подействует до тех пор, пока я буду в напряжении ожидать Вашего вопроса.
        - Намек понял. Не будем более переводить ценный продукт. Сударыня, позвольте полюбопытствовать: какой такой боли в них нет?- Лука Демьянович кивнул в сторону беззаботно танцующих.
        Я молчала. Ждала этого вопроса, но всё равно оказалась к нему не готовой. Водка растеклась по телу теплом и спокойствием. Сейчас для меня самой слова о боли показались бы очень странными. Только я бы не стала ничего уточнять. Я бы сделала вид, что не придала им значения. Налила бы человеку, сказавшему их, водочки. Рассказала бы забавную историю, чтобы вызвать улыбку, а лучше смех. И постаралась бы убедить себя, что слова о боли были случайными. Боли на самом деле нет, и слов о ней тоже больше не будет. Лука Демьянович оказался не из породы трусливых страусов. Он помолчал вместе со мной, а потом продолжил:
        - Мы можем видеть только то, что руки и ноги у них на месте, что им сейчас весело, а что будет потом, когда никто не будет их видеть, что у них на душе - мы не можем видеть. Ни сейчас, ни потом.
        Я почувствовала, что тепло дня растаяло совсем. От воды потянуло свежестью, рождающей в теле озноб.
        - А не завалялся ли у Вас плед?
        - Завалялся,- Лука Демьянович вытащил из-под своего кресла пакет, из которого извлек два клетчатых шерстяных пончо.
        Я забралась с ногами на кресло и закуталась в мягкую клетку.
        - Спасибо. Я забыла спросить, может быть, Вы кого-то ждете?
        - Почему так решили?
        - У Вас было два кресла для гостей. Сейчас мне кажется, что это вовсе не случайно.
        - Права, матушка. Там,- он опять кивнул в сторону танцплощадки,- отплясывает мой внук. Он натанцуется и всегда ко мне приходит. Мы сидим, немножко разговариваем. А иногда он приходит со своей девушкой. Поэтому я всегда выставляю три кресла, беру немножко на стол и пончо, чтобы они подольше не начали стучать зубами от холода и побыли со мной. У меня еще есть в термосе горячий чай. Хотите горячего чаю?
        - Очень!
        Через минуту мои ладони согревала крышка-чашка крепко заваренного чаю. Я делала быстрые глотки. Стало жарко. Я будто начала оттаивать изнутри.
        - Вам знакомо чувство тупой тянущей боли, когда Вы понимаете, что любовь была. Она перестала быть, а Вы поняли, что это была именно она?
        - Нет. Но меня радует, что мы уже говорим о любви.
        - Вы никогда не опаздывали в любовь?!
        - Нет. Она же не поезд.
        - Вы - счастливый человек!
        - Да,- он налил водки себе и мне,- давай выпьем. Что-то мне подсказывает, что я могу говорить тебе «ты».
        - Можете, но я Вам ответить тем же не могу.
        - Ну вот, отняла надежду у старика!
        - Не заставляйте меня краснеть! Так за что мы выпьем?
        - За красоту - вон у тебя стрижка дюже красивая. Не налюбоваться. Ладно сама маешься, а волосы-то за что пострадали?
        - Так получилось.
        - Так получилось!- Лука Демьянович как-то смешно сдвинул брови, закусил нижнюю губу и заговорил, как домовой.- Ты пей, а я вот что тебе, девонька, скажу: нельзя опоздать в свою любовь. Если опоздала - значит, чужая она была. И если тебе говорят, что, мол, извиняйте! Опоздали Вы, матушка! В нашу-то любовь! Не верь! Ихняя она, а не твоя. В свою опоздать еще никто не сумел. Так что выпей и забудь, а волосы попусту больше не казни.
        - Как так?
        - Да так. Простит всё и вернется. Или другой найдется.
        - Да как же?
        - Вот послушай, мы с моей женой очень скоро поженились. Только познакомились и сразу поженились. И ровно через девять месяцев родились дети: сын и дочь. Жена с ними всё время возилась. Я ревновал, но молча. И вот однажды не сдержался и сказал ей: «Ты их любишь больше, чем меня». А она, не выпуская сына из рук, посмотрела на меня снисходительно и ответила: «А с чего ты взял, что я тебя люблю?» Меня так задели ее слова - потрясли. По-настоящему потрясли. Земля под ногами качнулась. Я обиделся. Ничего не стал ей отвечать. Вышел из дома. Мы тогда жили на побережье - легче было прокормиться. Бродил часа четыре вдоль моря. Первые два часа в голове и сердце настоящая буря была. Ничего не помню. Потом стал собирать доказательства ее любви и нелюбви. Потом остановился, посмотрел на море и понял, что она пошутила. Что я подшучиваю над ней, и она решила надо мной подшутить. И еще я понял, как она для меня важна. Как серьезно я отношусь к ее словам.
        - Вы до сих пор вместе?
        - Нет, она всё-таки меня бросила. Умерла два года назад.
        - Извините.
        - Не извиняйся, я прожил счастливую жизнь.
        - И много шутили.
        - Да, мы жили весело. Была война - было не до веселья. После победы я возвращался домой и встретил ее. До сих пор удивляюсь, как я решился остаться здесь. Она не давала мне повода усомниться в правильности моего выбора. Только последние два года без нее я уже не настолько уверен. Но держусь. Говорю себе: да, так бывает, что ты счастлив всю жизнь.
        - Всю жизнь?
        - Всю жизнь. Есть поводы для грусти, но счастье живет в сердце. Не сбивай меня. Мне по-другому думать нельзя - времени на исправление ошибок не осталось почти.
        - И рада бы соврать, да не могу - с трудом мне верится… чтобы всю жизнь…
        - А ты пойми для себя, что есть несчастье, и тогда всё остальное станет счастьем.
        - Война?
        - Не война, мы же с тобой говорим о любви.
        - Я уже путаюсь, о чем мы говорим, о чем не говорим. Не возражаете?- я взяла бутылку.
        Он молча забрал у меня бутылку, сам долил водку в стаканы.
        - Для мужчины есть два самых страшных момента в жизни,- Лука Демьянович выпил водку не морщась, взял кусок сыра и стал его жевать. Морщась.
        - Когда женщина хочет налить водки и спрашивает: «Не возражаете»?
        - Этот просто обидный, а не страшный,- он громко вдохнул, будто собирался спеть длинный отрывок на одном выдохе,- первый, когда ты смотришь на любимую женщину и не хочешь ее поцеловать. Дальше ты не знаешь, как тебе жить. Думаешь, что страшнее ничего быть не может. Но! Вот ты смотришь на любимую женщину, она смотрит на тебя, ты тянешься за поцелуем, а она тебя просто обнимает. Без желания. Или целует в лоб или щеку. И ты понимаешь, что она больше не хочет тебя целовать. И ты второй раз не знаешь, как тебе жить. И ты вспоминаешь тот момент, когда любовь пришла, и ты подумал тогда, что не знаешь, как тебе жить дальше. Как жить в любви? А сейчас любовь ушла, и ты опять не знаешь, как жить дальше. Только сейчас ты чувствуешь всем телом, а не только глупой головой, что именно сейчас ты не знаешь, как жить дальше. Не тогда, а сейчас. Как жить без любви.
        Он замолчал. Я понимала, что теперь мне надо что-то сказать, но будто бы он не договорил. И через минуту или чуть дольше он продолжил:
        - Я сказал «первый» и «второй»?
        - Что первый и второй?
        - Два самых страшных момента: первый и второй - я так сказал?
        - Не помню, но кажется, да.
        - Я солгал. Их два, но у них нет очередности. Есть один и другой.
        - Но расставаний бывает больше, чем два.
        - Не бывает первого или пятого момента в жизни, когда уходит любовь. Каждый из них самый страшный.
        На площадке зазвучала медленная музыка. Мы смотрели на танцующие пары.
        - Что такое танец?- спросил старик.
        - Это танец…
        - Это желание поцелуя! Нет желания поцелуя - нет танца. Только такое желание двоих притягивает к паре взгляды. Только когда есть взаимное желание поцелуя - есть танец. Любой танец. Вот посмотри и скажи, кто из них танцует, а кто нет. Где танцуют, а где просто держатся друг за друга и терпят. Нежность нельзя синтезировать, как сейчас говорят. Нежность может только родиться, как желание поцелуя, как танец.
        Вместо ответа я взяла камеру и стала снимать. Я поняла, что искала здесь камерой с первого дня - танец, то, что рождается, а не синтезируется. Училась замечать танец, отличать его от всего прочего. Если не сам момент его рождения, то хотя бы тот миг, когда в танце явными становятся нежность, желание поцелуя - когда уже любовь. Когда всё это здесь и сейчас. Я щелкала все танцующие пары. Общий план, средний, крупный. Наезд в фото - как настроиться на танец. С кем-то сближение начинается с приличной дистанции. Приличной не с точки зрения морали, а измеряемой в сантиметрах. А с кем-то - сразу с крупного плана.
        - Время ожидания твоего кадра измеряется в мужчинах…
        - Хорошо сказано, но не очень лестно звучит для уха мужчины.
        - Это так, случайно вылетевшие слова.
        - А ты Муза!
        - Простите?- я прекратила щелкать камерой.
        - Давно так пылко не говорил, и темы столь лирические-романтические не поднимал.
        - Учту.
        - Трудно быть Музой?
        - Не знаю. По-другому не жила. А про женщин Вы тоже всё знаете?
        - Всё - это ничего.
        - Я про самые страшные моменты.
        - Мужчина поёт в присутствии женщины, о женщине и для женщины…
        - И заглянуть ей в душу ему некогда?
        - Да, песня заканчивается, когда уходит женщина, а если женщина ушла - в чью душу ему заглядывать?
        - Это могло бы быть смешным…
        - Неужели в жизни женщины бывают страшные моменты?
        - Страшных не бывает, бывают только самые страшные.
        - Давно живу - не слышал…
        - Есть два самых страшных момента в жизни женщины. Первый (не по очереди)- когда женщина задает вопрос: «Ты меня любишь?» Этот момент требует недюжинной смелости. Не испугаться выглядеть глупой, не испугаться услышать ответ. Именно услышать и принять, а не выслушать и поверить в «да», из которого выглядывают уши чего угодно, кроме «да». Голос не врет. Голос любящего нельзя синтезировать, он может только родиться. Родиться в сердце, не в гортани. Настоящее «да» рождается не сразу, и не громко, и часто его не говорят вообще…
        - Услышать ответ - это второй?
        - Если бы вопрос задавали только для того, чтобы узнать правду, то я бы сказала - да. Но чаще вопрос задают так же, как награждают дежурным поцелуем - не для того, чтобы поцеловать, то есть не для того, чтобы получить ответ. Посему - мой ответ
«нет».
        - А вообще есть ли второй?
        - Есть, но встречается сейчас очень редко. В русском и, пожалуй, во французском языке. В английском - его точно нет. А про другие языки не скажу - лингвист из меня еще тот. Пусть наш разговор будет в контексте русского языка. Второй самый страшный момент в жизни женщины, когда она спрашивает: «Вы меня любите?»
        - А что страшного, отдельно страшного от первого вопроса?
        - Не услышать в ответ «ты».
        - Да… это пострашнее будет…
        - Да Вы - Муз! Вот что хочу я Вам сказать, Лука Демьянович. Давно на подобные темы и столь витиевато не рассуждала!
        - Хотела пошутить, но, очень похоже, оказалась права: когда страшно ему - не страшно ей, и наоборот.
        - Да, твой обман - это всегда чуть-чуть и из благих побуждений, а чужой обман - и вот он пришел, самый страшный момент в твоей жизни.
        - Я тебе подыграл.
        - Не поняла.
        - Говорю: я тебе подыграл! Уж прости, но ничего неожиданного про женские горести я от тебя не услышал. Баловство и маета! У женщин всё по-простому - и горести надуманные, и радости дикие. Всё от недостатка событий в жизни. Или от избытка.
        - Вы серьезно?!
        - Серьезно - несерьезно… разве это важно?
        - А что важно?
        - Важно то, что ты услышала, что я услышал, а кто что сказал - не важно.
        - Почему?
        - И всё-таки есть момент истины, mon amie.
        - Мыть уши по утрам и вечерам?
        - Опять не угадала! Танец! Иди - танцуй!- он махнул кому-то рукой и одновременно другой рукой забрал у меня камеру. К нам подбежал жгучий брюнет.- Это мой внук, Рене. Он тебя приглашает.
        - На танец?
        - Это вы с ним сами решите.
        Рене молчал. Другие пары быстро входили в танго. Мы с Рене всё не начинали - будто примеривались друг к другу. Не то чтобы мы стояли и не двигались. Мы пританцовывали, но не становились в пару. Я двигала головой, руками, напрягала талию - разминалась. Ждала какой-то команды? Может быть. Но и Рене чего-то ждал. Смотрел на меня, будто пытался вычислить, чего от меня ждать, какой сложности программу можно мне предложить. Я его не торопила. Мне нравилась музыка, нравилось двигаться. То ли водка, то ли разговор так разгорячили меня, что с каждым движением по телу разливалась радость. Не голова, а мышцы, кожа - вспоминали это ощущение радости. Радости движения. После танго заиграла сальса. Рене попросил именно сальсу. Он взял меня за руку и повел в самую гущу танцующих. Заговорил по-русски, но с жутким акцентом:- Танго - не твой танец. Не сейчас.- Почему?
Очень драма. Конфликт. Не сейчас. Не тебе. У тебя сейчас проблема - без ритма.- А мне понравилось.- Мне не нравится. Мне не мог с тобой танцевать танго. Если сальса будет танцевать - будет всё хорошо.- А если не сможем танцевать?- Moi [4] слушай: без ритма. Надо ритм. Moi слушай, глаза смотри, сердце смотри - будет танцевать!
Не всё поняла, но постараюсь догадаться.- Toi [5] не говорить! Toi слушать.Я начала переводить его слова с русского на русский понятный:- Ритм - это жизнь, так?- Да,- Рене замер на секунду, потом кивнул головой.- Во мне ритма нет. Мне нужно его вернуть, так?- Да, oui [6] .- А ты говоришь - не говори, нам тогда не договориться с тобой. Рене, а как же его вернуть? Ритм-то твой.- Смотри мой глаза. Слушай non ты, слушай moi и музыка.- Как всё сложно! Какой именно танец танцевать - важно?- Нет, важно. Важно танцевать. Vous comprenez? [7] Танцевать - c’est tout
[8] .- Включить музыку и танцевать одной?- Нет одной,- он мотал головой и, чтобы я лучше поняла, добавил,- non [9] !- Так категорично?Рене вопросительно на меня смотрел. Его брови уже доползли до середины лба, а я не могла подобрать другие слова. Пока мы дискутировали, музыка закончилась. Рене поставил другой диск, но опять сальсу. Он вернулся ко мне, а я не унималась с вопросами:- Всегда нет или могут быть варианты?- Муа слушай! Настоящий ритм - танец двое.- У тебя отличный русский.- Moi слушай! Надо танцевать toi и мужчина, qui [10] танцевать сердце. Ритм non ноги, руки. Сердце!- он показал, как ритм звучит в сердце.- Попробую перевести на русский, а ты скажешь, правильно ли я тебя поняла, хорошо?Я уже собралась сказать, что смысл его слов поняла так: танцевать мужчина должен сердцем, и я должна танцевать только с таким мужчиной. Но Рене не дал мне ничего больше сказать - он подхватил меня и повел по танцу.Начал меня вертеть, а я как завороженная слушалась его и шла за ним. Откуда руки-ноги знали, как надо им двигаться - не понять. Рене заулыбался. Я поняла, что «будет танцевать». Поняла сердцем.
Всё, что он пытался мне объяснить. Ритм - это когда твой партнер делает первый шаг в танце, а ты его не слышишь и не видишь, ты только чувствуешь порывистое движение его сердца, чувствуешь своим сердцем. В какой-то момент я перестала ощущать движения тела, чувствовала лишь резкие толчки сердца Рене своим сердцем. Словно это движение его сердца совершалось и в моем. Мне казалось, будто его сердце пытается заставить биться мое. Задает ему ритм. Считает: «И раз, и раз, и раз». Это длилось какой-то миг, потом закружилась голова. Я снова ощутила свои руки и ноги. Рене взял мою руку и положил на свою грудь, и я снова прониклась этим здоровым, полным жизни ритмом. Мы кружились, и наступил момент, когда посреди танца, в этом сгустке энергии и музыки, моё сердце замерло. Меня осенило: оно не бьется! Не только сейчас. Оно не бьется несколько дней с того самого утра, когда я свалилась в горячке. Когда слезы испарялись со щек. Оно замерло тогда и не знало, что дальше. Что ему делать дальше. И как. Ждало подсказки. Ее не было. Сердце ждало. Тогда я не заметила его остановки. Меня не испугало это затишье. А сейчас
вдруг я ощутила его вопросительное молчание. И мне стало очень страшно. А живо ли оно? А я? Оно молчало. Я ждала ответа, а оно безмолвствовало. В глазах потемнело. На один миг. Страшно. Страшно и темно. Рене сжал мою руку. И вдруг сердце сжалось по-настоящему и с силой вбросило кровь в сосуды. Стало светло, тепло и нестрашно. Я слушала и не узнавала стук моего сердца. Я слышала какой-то новый ритм.Сердце должно биться, когда любовь. Любовь - такая особая форма жизни. Редкая и трудная. Жить - это биться. Биться за кого-то и за что-то. Я слушала свое сердце и слышала, что сейчас оно стало биться за мою любовь. Уже не к конкретному человеку. За мою способность жить любя. Ритм вернулся. Но желания поцелуя не возникло. Наши с Рене сердца сделали синхронно всего пару ударов, а потом наши ритмы разошлись. Его сердце отбивало ритм своей любви. Мое - своей. Танец закончился. И мы оба знали, что новый танец мы не начнем. Только в наших глазах осталась радость и благодарность. Радость и благодарность учителя и ученика.
        Рене поклонился, проводил меня за столик к деду и тут же исчез. Я подумала, что не ошиблась и здесь найду самый короткий путь к счастью, потому что нашла надежных и знающих тайные тропы проводников. Еще я подумала, что старик тоже знает об этом, но хочет, чтобы я дошла до всего сама. Я сказала: - Я хочу здесь остаться.Старик молчал. Паузы хватило, чтобы эйфории во мне убавилось. Старик продолжал молчать. Я поняла, что, видимо, должна была дойти умом до чего-то другого.- Глупо?- мой голос зазвучал низко и с хрипотцой.Старик не стал медлить с ответом, будто и вовсе не было длинной паузы. В его голосе я не услышала ни разочарования, ни разделенной радости:- Нет. Твои слова значат, что этого не случится никогда.Мое сердце пустилось вскачь. Потом стало делать длинные паузы. В голове зашумело. Только что, мне показалось, я обрела твердую почву под ногами, и опять она уходит из-под ног. Я почувствовала, что старик прав. Почему он прав, мне не под силу было объяснить, но я ощущала, что он прав. Но сдаться без боя не смогла:- Почему?- Знал бы прикуп… Сколько лет ни проживи здесь - всё время будешь хотеть
остаться, но никогда не останешься.- Мудрёно.- Что ты сказала?- Мудрёно.- Забытое слово. За него, девонька, за это твое слово, я заплатил дорогую цену. И не только я. Среди нас, русских французов, есть особая каста - «те, кто хочет здесь остаться».- Разве это плохо? Иметь осознанное желание?- Вопрос в другом: готова ли ты к тому, что именно этого ты будешь осознанно желать всю жизнь? Острее всего желать? И сильнее этого желания остаться здесь ничего не будет.- Почему?- Потому.- Почему.- Так устроено сердце.
        Глава 8. Важно. Еще один русский
        На другой день я уехала в Альпы. Поездка задумывалась как настоящее путешествие. Чтобы останавливаться в каждом населенном пункте на неделю-две. Постигать качественно и всецело колорит местной жизни. Обернулось же путешествие недельной прогулкой, в которой важных событий оказалось всего два. Дом и встреча с еще одним русским. В этом самом доме.
        Сие швейцарское местечко было обычным местом остановки для всех туристов. Мы приехали сюда под вечер. Я и еще двое французов. Нам предложили остаться отдохнуть, поужинать, выспаться, а назавтра продолжить путь. Я решила остаться - обстоятельные остановки отлично вписывались в концепцию моего неспешного путешествия. И вот он - на первый взгляд, обычный деревянный дом. Всем своим внешним видом он говорил: «Именно здесь! Да-да! Именно здесь ты отлично отдохнешь. Только не надо спешить!» Ключи с улыбкой. Сумку на кровать без тщательного осмотра номера и выйти к людям. Вечер тихий. Солнце садится. Кругом горы и лес. Свежо. Ужинать. Сразу очень захотелось ужинать.
        Во дворе была оборудована беседка. Просторная беседка на пять столов. Официант предложил мне выбрать столик. Выбор оказался невелик - все столики заняты. Ужинали по два-три человека. Моих попутчиков-французов я не увидела. Выбирать надо было из одинаково незнакомых компаний. Или уж не выбирать? Все компании выглядели какими-то завершенными, нарушить кому-то беседу? Но ужинать очень хотелось. Ужинать долго, чтобы есть медленно, пить тягучее вино маленькими глотками и дышать волшебным темным воздухом. Я стала внимательнее присматриваться к компаниям. Решила не трогать столики, за которыми ужинали пары. За двумя столиками компании тихо, но весело соображали на троих. И только за одним столом мужчина скучал в одиночестве. Мне так показалось, что он скучал. Я решила, что это отличный повод не отказываться мне от ужина.
        Решила, что глупо спрашивать разрешения в отсутствие свободных столов. Официант стоял над душой. Я присела за стол, сразу сделала заказ. Официант отправился добывать суп-пюре, свинину со спаржей, чай и яблочный штрудель. Перед мужчиной на столе стоял пустой стакан. Больше ничего. Я решила, что теперь меня точно не выгонят, раз заказ уже сделан и решилась поднять на соседа по столу глаза. Меня встретили тяжелый взгляд и молчание. Серые стальные глаза уперлись в меня, как вилы в стену, но не заметили. В такой ситуации объяснять что-то мне показалось излишним. Я тоже молчала. Но я на своего соседа по ужину не только смотрела, но и видела его. Мы смотрели и молчали вместе. Принесли мой заказ. О стол звякнули тарелка, тарелка, прибор, прибор. Первое и второе принесли одновременно. Я начала есть. Быстро, чтобы еда не успела остыть. Молчание продолжалось.
        Чувствую, что меня давят тяжелым взглядом. Он сидит, молчит и давит меня взглядом. Солнце совсем скрылось, нас сразу накрыло волной холода. Принесли чай и штрудель. Чай остыл в секунду. Я попросила принести глинтвейн и плед. Мой собеседник сидел в одной рубашке с коротким рукавом, и зябко ему не было.
        - Вам нужен плед?- я решила, что сейчас уже глупо начинать разговор со
«здравствуйте».
        - Му,- ответил он на неведомом мне языке.
        Мне стало интересно, на каком языке он молчит.
        - Может быть, Вам чаю или глинтвейн заказать? Очень хорошо согревает,- на всякий случай я показала на стакан с глинтвейном и пустую чашку, в которой недавно был чай.
        - Му,- повторил мой загадочный собеседник.
        Еще я почувствовала характерный привкус в дуновении ветерка, доносящегося со стороны собеседника, и начала догадываться, в чем дело. Пошла к официанту и тихо спросила, как давно дринькает этот господин. Официант сказал, что пятый день. Я вернулась за столик. Во мне заговорили гены русской женщины - острый приступ жалости к пребывающему в запое мужику.
        - Могу я Вам чем-то помочь?
        - Му,- по-прежнему неожиданно прозвучал его ответ.
        Я потянулась было, чтобы помочь ему подняться, но тут же из-за соседнего стола поднялись два нелепого вида молодца. Нелепости им придавали костюмы и галстуки, совершенно не вписывавшиеся в пейзаж. Они мне сказали коряво по-английски:
        - Извините.
        Еще одно подозрение закралось в душу. Я очень тихо, спросила их на родном мне языке:
        - Русские?
        Парни попытались сообразить, из какой штатной ситуации мой вопрос. Поняли, что ситуация по всем признакам нештатная. Потому переглянулись, потянулись к правому боку, будто печень прихватило, и столь же тихо ответили:
        - Да.
        - Ну что ж, тогда я, пожалуй, пойду спать,- сказала я всем и громко.
        Ответил мне только самый красноречивый:
        - Му.
        - И Вы долго не засиживайтесь - холодно уже,- я протянула Му-мужчине свой плед.
        - Му,- он не принял плед, что-то попытался досказать мне рукой, но не смог.
        Я подумала, что он попытается подняться, и уже занесла руку над его плечом, чтобы вовремя остановить. Но он и не думал ринуться меня провожать. Он сидел. В том же положении, в каком я застала его в начале своего ужина. Я пошла в номер. Меня кинулся провожать официант, потому что он же был администратором. Он зажег свечи, мы прошли со свечами по коридору, зашли в номер. Я решила, что официант - романтик, но на всякий случай не стала выражать особых восторгов по поводу свечей и столь услужливых провожаний. Я зашла в номер. Официант - за мной. «Вечер переставал быть томным» - я не понимала, что происходит. На всякий случай не стала закрывать дверь. Официант будто не замечал моей замороженности, он поставил свечи на столик, показал рукой на другой подсвечник, потом - где лежат запасные свечи и зачем-то, как звенит колокольчик у изголовья кровати. Потом улыбнулся, поклонился, пожелал мне спокойной ночи и вышел.
        В ванной я нашла кроме чистых полотенец наполненную водой ванну, на столике рядом с раковиной кувшин, тоже наполненный водой, и не нашла кранов, труб и электрического выключателя. Не было здесь фена, душевой кабины, электрических розеток. Зато на каждой стене было по подсвечнику, заправленному толстенной свечой. Средневековое омовение совершилось очень быстро. Закутавшись в халат, я проследовала в комнату. В одной стене темнел камин. В другой стене темнело окно. В углу темнела кровать. Даже белый махровый халат не казался светлым - он тоже явно темнел. Свет давали только свечи. Я стояла посреди комнаты, медленно поворачивалась вокруг себя, переступая с ноги на ногу, и ёжилась в халате. И в комнате тоже я не смогла обнаружить электрических розеток. Я заглянула в шкаф - там висели пустые вешалки, телевизор там не прятался. Еще здесь не было радио. Я достала из сумки телефон - сети тоже не было, и вот-вот должна была сесть батарея. На ближайший день я осталась без связи, без возможности уложить волосы, услышать или увидеть новости, а главное - зарядить батарею фотокамеры. Ну что же - здравствуй,
колорит!
        Закопавшись в одеяло, я задула свечи, но не закрыла глаза. Темнота меня не испугала. Я ждала, что сейчас привыкну к ней и начну различать предметы, увижу комнату в других красках. Прошло несколько минут, а темнота не рассеивалась. И тогда пришел страх. Я поднесла руку к лицу, но не увидела ее. Поднесла пальцы к носу, потом к глазам - чувствовала пальцы на лице, но не видела их. В ужасе соскочила с кровати, накинув халат, кинулась в ту сторону, где должна была быть дверь. Ощупывала стены в диком страхе не найти её. Наконец нащупала ручку - мне показалось, что на поиски этого спасительного предмета ушла вечность. Открыла дверь и увидела светлый коридор - на стенах горели свечи. Портье улыбался, сидя за своим столиком. Я закрыла дверь и опять увидела абсолютную темноту.
        Страх ушел. Я прижалась спиной к двери и стала ждать. Такой кромешной темноты не бывает. И тишины такой не бывает. Тогда почему они есть? Всё есть: дом, мебель, вода, еда. Нет только электричества и водопровода. А мне кажется, что нет ничего. Людям, которые построили эту гостиницу лет двести назад, так не казалось. А мне кажется. Без тренировки попасть туда мне бы не хотелось. Впереди целая ночь, и, если не спать, то делать абсолютно нечего. А что бы я делала, если бы не могла заснуть, живи я лет двести назад? Я бы и не знала, что не могу посмотреть телевизор, послушать радио, посидеть в Интернете, поговорить по телефону. Но что-то же я бы могла делать?! Могла бы - думать. Могла и могу, только думать в темной комнате мне не хотелось. Я решила думать на свежем воздухе.
        Завернулась в плед, взяла подсвечник с одной свечой и вышла из номера. Теперь я начала понимать, почему в этой гостинице останавливаются только на одну ночь и в самом начале путешествия! После такой волшебной ночи любое путешествие обречено на успех.
        Я присела на ступеньки крыльца - отходить от дома не хотелось. Поставила свечу рядом с собой. Тьма окружала дом и снаружи. Только я стала придумывать тему для размышления, как раздались шорохи, потом плеск воды, потом тихое поминание бога-душу-мать, опять плеск воды и шаги, приближающиеся к крыльцу. На всякий случай подсвечник я взяла в руку - другого оружия у меня с собой не было. Из тьмы вынырнули трое русских постояльцев. Меня они приняли за привидение - из пледа виднелись только глаза и свеча. Плед, глаза и свеча дрожали. Троица остановилась. Мне пришлось высунуть из складок пледа лицо, чтобы меня признали. Глазам открылась картина: двое в костюмах, галстуках и один голый по пояс. Какой-то из костюмов сказал:
        - Отбой, свои.
        Красноречивый, тот, что выразительно мычал за ужином, его не понял:
        - Чего?!
        - Свои, говорю,- повторил костюм,- она тоже русская, она за Вашим, Матвей Михалыч, столом ужинала.
        - Ужинала за моим столом?
        - Ага, за Вашим,- подтвердил костюм.
        Матвей Михайлович медленно, но верно обрабатывал информацию. Следующий вопрос был адресован мне:
        - Русская?
        Мне нужно было сказать несколько теплых слов в свою защиту, что я и сделала:
        - Му.
        - Так околела, что только мычать и можешь?- Матвей Михайлович махнул рукой своим костюмам.
        Те кивнули ему в ответ. Один ринулся в дом, а через секунду вынес махровый халат. Матвей Михайлович надел халат и сел рядом со мной на ступеньки. Теперь он был в белом махровом халате, джинсах и высоких ботинках. Ботинки, честно говоря, даже в кромешной тьме были дурацкие. Именно они могли стать новой темой для моих размышлений, но сосед по ступеньке направил разговор в другое русло.
        - Матвей.
        - Наталья. Только давайте без рукопожатий, а то с меня плед свалится.
        - Как скажете.
        - Если не трудно - свечу на ступеньку поставьте, пожалуйста.
        Он поставил свечу. Достал из кармана халата сигареты и зажигалку. Протянул мне:
        - Курите?
        - Спасибо, нет.
        - Я тоже,- он закурил сигарету и глубоко затянулся,- думал никогда уже не закурю, а вот закурил.
        - Да курите Вы себе на здоровье - мне не мешает.
        - Да, я всё понимаю! Сам знаю, что не надо, что слабость это.
        - Кyрите, так курте! Только молча.
        - Я брошу.
        - Бросайте.
        - Сейчас не могу.
        - Не бросайте.
        - Вам не нравится, что я курю.
        - Бросайте.
        - Душевно слаб сейчас. Очень.
        - Не бросайте.
        - Помогите.
        - Отобрать у Вас сигареты?
        - Возьмите с меня слово, что я брошу курить с завтрашнего утра.
        - С сегодняшней ночи.
        - Давайте с утра?
        - Нет, прямо сейчас, даже не докуривая эту сигарету.
        - Так я ж душевно слаб. Болен, можно сказать.
        - Сейчас с половины этой сигареты или давайте слово кому-нибудь другому,- я сделала вид, что собираюсь уйти.
        Матвей Михайлович положил руку мне на плечо - пришлось сделать вид, что я остаюсь.
        - Хорошо,- он затушил сигарету,- я бросил курить.
        - Вот видите! Иногда физическая сила помогает преодолеть душевную слабость.
        - Чья сила?
        - Моя, конечно.
        Он пальцем потрогал моё плечо.
        - Твердое - это мышца или кость?
        - Кость.
        - Тогда, конечно, сила Ваша.
        Матвей сунул руки в карманы. Мы опять молчали. Он искал новую тему для разговора, а я опять сокрушалась мысленно на предмет его ботинок: «Вот сигареты курит очень дорогие. Зажигалка то ли золотая, то ли платиновая. Чувство юмора, опять же, пробивается. Джинсы мастером пошиты, а ботинки - такие дурацкие!» Он опять прервал плавное течение моих мыслей:
        - Не спится?
        Меня чуть не подбросило. Медленно повернула голову в его сторону. Медленно подняла глаза и уставилась в упор в его глаза. Стальные серые глаза Матвея спокойно выдерживали всё, что выговаривали мои сверкающие карие. Он поправил чуть съехавший с моей головы плед и сказал очень спокойно:
        - Я так и понял, что не спится. А почему?
        Он так поправил мой плед, что я как-то сразу успокоилась. Мне стало даже неловко за недавние громы-молнии в глазах.
        - Оказывается,- неожиданно тяжелый вздох вырвался из моей груди,- я боюсь темноты.
        Он тоже тяжело вздохнул.
        - Понимаю, а у меня запой.
        - Я в курсе. Пятый день.
        - Боитесь темноты?
        - У Вас запой.
        Мы вздохнули синхронно.
        - Осуждаешь.
        - Понимаю. В этом доме по-другому ночь не пережить. Вам надо гостиницу поменять - и всё наладится.
        - Зато здесь ни телефона, ни Интернета, ни электрического чайника - хорошо.
        - От такой хорошей-то жизни и пьете?
        Он достал пачку сигарет из кармана, смял ее и положил обратно.
        - Нет, мозги хочу промыть.
        - Клизмы хорошо помогают мозги промыть и для здоровья они полезней запоя.
        Он сделал мне капюшончик из пледа и слегка приподнял подбородок, чтобы я не только его слышала, но и видела.
        - Зато пить приятнее,- он приблизил свое лицо к моему, чуть помолчал и добавил,- пошли, выпьем?
        Возникла неловкая пауза. Говорить мне было трудно - движения нижней челюсти оказались слегка ограничены. Пауза приобрела затяжной характер. Он ждал ответа, а я ничего не могла сказать. Глазами пришлось показывать, что именно мне мешает говорить. Он тут же отпустил капюшончик.
        - Извините.
        - Спасибо за понимание, но я, пожалуй, откажусь - пойду я, попробую заснуть.
        Он поднялся, открыл дверь:
        - Жаль, такую ночь пропустим.
        Я тоже поднялась, подобрала плед и молча зашла в открытую дверь. В коридоре жгли свечи парни в костюмах. Портье уже не было. Я и парни в костюмах ступали неслышно, а Матвей Михайлович шел громко, отбивая ритм. Ритм неустойчивый, будто ломающийся. Меня довели под конвоем до двери номера. Матвей толкнул дверь.
        - Я в соседней комнате. Если что - стучите в стену. Парни спят чутко.
        - Спасибо.
        - Свечи не тушите, а то стену не найдете.
        - Хорошо. Спокойной ночи.
        - И Вы не кашляйте,- Матвей закрыл за мной дверь.
        Я поперхнулась. Говорить «не кашляйте» гораздо приятнее, чем слушать,- такое открытие я сделала, пока слушала, как ломающийся ритмичный стук прошел по коридору, зашел в соседнюю комнату, стих в ванной, а потом снова зазвучал и приблизился к стене, возле которой стояла моя кровать. Здесь стук стих. Видимо, его кровать стояла ровно через стенку от моей. Стало очень спокойно. Совершенно не хотелось спать. Я придумала, что всю ночь буду прислушиваться, что происходит за стенкой. Я начала придумывать, как я буду реагировать на разные ситуации. Вот если он тихонечко постучит в стену, типа проверить, сплю я или нет. Надо ли мне тихо постучать в ответ? Мол, я не сплю. Или, наоборот, сделать вид, что сплю, и не стучать, даже не дышать, чтобы не шуметь. А может, мне проверить чуткость их сна - поскрести ногтями по стене, будто мышка? Или не рисковать, а то они еще разнесут стену в запале охоты на мышь. Я прикоснулась подушечками пальцев к стене и стала думать дальше. Какая-то важная мысль пришла мне в голову, но я ее не запомнила! Глаза закрылись сами собой. Я заснула, даже не почувствовав, как рука
перестала слушать подушечками пальцев стену и упала на кровать.
        Утро принесло открытие: гостиница благополучно расположилась на берегу озера. Почти на берегу. Окна моей комнаты выходили на лес, сквозь который поблескивала вода. Как только увидела блеск воды - в душе образовалось ликование. Именно так - не волнение, а ликование! Сие душевное состояние оказалось для меня, как для неподготовленного организма, сильным, странным, но приятным. Образовалось ликование в душе моей, так мне показалось, именно от блеска воды. Я проверила: оглядела комнату, потом еще раз лес и озеро, и только озеро снова вызывало сильную вибрацию в душе моей. Образовавшись, ликование не успокоилось, а начало движение за пределы моего организма - в первую очередь оно распространило свое влияние на блеск озерной воды: она теперь не просто блестела, она сверкала немыслимо ярко. Логика, конечно, кривая, но ради такого блеска и ликования что угодно за что угодно притянуть можно. И вот, чтобы не расплескать ликование, я уселась на подоконник и не сводила глаз с озера.Деревья надежно прятали оба края озера. Оно, и на первый, и на второй взгляд, показалось большим, будто бы уходило вправо и влево
от дома и терялось где-то очень далеко отсюда. Хорошо был виден только дальний берег, на котором были аккуратно расставлены крошечные домики. Людей - не видно, не слышно. Всё время пока я старательно контролировала блеск озера, моим глазам не предстало никакого даже малейшего движения, а до ушей моих не донеслось ни единого звука. Стало немного обидно. Кроме меня никто не ликовал или просто ликовал так же тихо, как я? Кто-то сейчас сидит, не шевелясь, на своем подоконнике и сжимает плотно губы, чтобы не делиться своим восторгом. «Озеро-озеро, вот - ты, вот - солнце, вот - я, мы все здесь ликуем, а там за стенкой человек с неровной походкой в дурацких высоких ботинках не участвует в нашем ликовании. А зря! Хотя два ликующих человека в одной комнате наедине с озером и солнцем - это мне напоминает или очень это похоже… ни на что это не похоже, потому что в свадебное путешествие мы с Максом не доехали…»Я вспомнила, как мы с Максом планировали свадебное путешествие. Он хотел, чтобы мы поехали к океану:- Ты только представь, - говорил он мне, широко раскинув руки,- наша семья начнется на берегу океана -
масштаб?- Масштаб. А жить по приезде мы будем во дворце?- Передергиваешь, дорогая, - он потянулся ко мне, чтобы поцеловать.Поцелуй затянулся, Макс уже готов был отложить разговор, но мне хотелось определенности, то есть повредничать.
Поцеловались и будет! Давай всё-таки решим - к какой воде мы поедем.- Готов выслушать твои предложения и даже со всем согласиться - мне по большому счету без разницы, на берегу чего с тобой целоваться, хотя океан - это, конечно, океан!- он опять потянулся ко мне.- У меня смутное ощущение, что мы что-то не то решаем.- Не верь смутным ощущениям.Моя рука держала Макса на расстоянии, и он вынужден был продолжать отвечать на мои вопросы.- Ну, приехали мы к океану,- говорила я, не отпуская руку,- морю или озеру - и что?- И ничего. Поцелуи вперемежку с сексом и едой, что еще нужно?- Тогда зачем куда-то ехать?- В смысле?- Найди пять отличий с нашими обычными выходными.- Они будут длиться две недели.- Раз,- настроение у меня стремительно падало.- Там тепло и светит солнце,- Макс еще ничего не заметил.- Два.Я убрала руку, но он не приблизился ко мне.- Мы будем женаты.- Три. акс вернулся с курорта в реальность и понял, что разговор идет уже о чем-то совершенно другом.- Что-то не так?- Четыре,- я уставилась в одну точку.- Может быть, объяснишь?- Пять. Ты меня убедил: свадебное путешествие и наши выходные - совсем
не одно и то же. Мы будем на рассвете и на закате трахаться на берегу, а всё остальное время - в номере. Жрать морепродукты, пить красное вино. Губы у меня опухнут, будто в них закачали силикона. А когда через две недели мы примем вертикальное положение, чтобы двинуться в аэропорт,- голова у нас закружится. Мы приедем домой, и ты пойдешь на работу на следующий же день, а я через неделю. Это потрясающе! Решено. Мы поедем к океану.- Всё так и всё не так. Ты же не про океан сейчас говоришь. Что ты хочешь мне сказать?- Не про океан. Я не знаю, что хочу тебе сказать.Макс взял мою руку и стал ее целовать, говоря:- Знаешь, мне иногда кажется, что мы с тобой сойдем с ума. И я очень боюсь, что ты первой сойдешь с ума.- Почему?- Потому что тогда я тоже сойду с ума, а вылечить меня будет некому. Вылечить меня можешь только ты, а я тебя, похоже, не могу. Даже понять.Мое раздражение рассеялось. Я положила голову Максу на грудь. Помолчала. Подняла голову, посмотрела ему в глаза. Опять уткнулась ему в грудь и тихо сказала:- Какой там вылечить! Я не могу тебя даже вальс научить танцевать! Что мы будем на свадьбе
делать?Макс вздохнул, сделал вид, что задумался.- У меня, конечно, есть заготовленные варианты,- начал он с серьезным видом,- но я боюсь, что ты опять до небес взовьешься…- Я серьезна в кои-то веки - значит тебе ничто не грозит!
Ната, ты же знаешь, что это я не с тобой - я вообще не танцую! Тем более при большом скоплении народу…- Макс обрадовался, что я повеселела.- Я считаю, что это либо упрямство, либо лень. Надо просто потренироваться - и всё получится.- У меня нет чувства ритма, пойми! Это не упрямство и не лень. Давай будем репетировать, давай! Если ты хочешь - пожалуйста! Каждый день по три раза. Результат, лично для меня, предсказуем.- Выход?- Я всё придумал! Я буду тебя долго нести на руках к столу. Под вальс. Я пронесу тебя медленно по залу, могу покружить - пусть это зачтется как танец. Ну, соглашайся, а?- И всю свадьбу мне сидеть за столом?- Я разрешаю тебе танцевать с кем угодно и сколько угодно, я буду смотреть как завороженный! Только не заставляй меня танцевать, пожалуйста.- А как же подвиги во имя любви? Обещанные подвиги, заметь!- Вот подвиги - с удовольствием! А от вальса меня уволь.
        В дверь постучали. Я вздрогнула от неожиданности. Матвей спросил из-за двери: - К Вам можно?Я посмотрела на себя - сижу, завернувшись в покрывало, из-под покрывала виднеется ночная рубашка. Показалось, что выглядит всё это довольно прилично.
Входите.В номер вошел мужчина, только что сошедший со страницы глянцевого журнала. В одежде ровно столько небрежности и помятости, сколько нужно, чтобы выглядеть на миллион долларов. И это только до ремня брюк. Свежевыбритая небритость. Слегка уловимый парфюм. Тонкая серая футболка, от которой цвет глаз и одновременно мышечный рельеф стали ярче. Ниже первого миллиона долларов - дорого состаренные джинсы и ремень. Мысленно я еще раз окинула себя взглядом… Мятая ночнушка. Казенное покрывало, которое ничего не подчеркивало, а лицу придавало землистый оттенок. Еще вспомнила, как обычно выглядит моя прическа после сна, и лицо… без макияжа…- Блин,- ликование стремительно покинуло меня, и озеро как-то резко потускнело.- Доброе утро,- сказал Матвей голосом человека, у которого все хорошо.- У Вас уже да, а у меня - еще нет.- Почему?- Если бы это Вы сидели неумытый, непричесанный, помятый после сна - Вы бы не спрашивали.- Это мой вчерашний день, а Вы излишне драматизируете ситуацию, но переубедить Вас, вижу, будет невозможно. Посему - я удаляюсь,- он повернулся ко мне спиной,- один вопрос позвольте?- Со спины
один позволю.- Что Вам заказать на завтрак?- А всё, что у них есть, то и заказывайте.- Понял и, как обещал, я не еще ухожу, а я уже ушел,- он направился к двери,- а Вы не спешите, собирайтесь столько времени, сколько нужно, чтобы и Ваше утро стало добрым.- Спасибо.Он вышел, я спрыгнула с подоконника и направилась в ванную. Дурацкая ванная! Идиотский кувшин! Паршивые свечи и зажигалка тоже паршивая! Меня всё бесило… всё! И особенно то, что даже утром здесь нужно зажигать свечи, чтобы элементарно! увидеть себя в зеркале. Я схватила паршивую зажигалку, чтобы зажечь паршивую свечу и тут же обожгла руку. Зажигалка выпала из рук и моментально перестала быть паршивой, а стала самой обычной зажигалкой.Со второй попытки вполне уже прелестная свеча загорелась самым очаровательным образом. Милая, милая зажигалка тихо опустилась на полку. Милую полку! Я приняла милую ванну и еще долго плескалась, поливая себя из милого, да просто волшебного, кувшина… Только слегка побаливал ожог на пальцах, но побаливал он тоже очень даже мило… Немного огня, немного боли, немного воды - и всё вокруг стало таким милым.Вода
удивительным образом очищала и освежала кожу без геля и мыла. Ее, воду, не хотелось промокать полотенцем. Она высыхала, и кожа не попросила крема. Волосы тоже удивительным образом легли сами собой без помощи фена и средств для укладки. Краска на лицо тоже не просилась. Я надела каплю легких духов, купальник, джинсы, футболку нежного кораллового цвета и, чувствуя себя нарядной, вышла к завтраку.Мои русские друзья уже заняли два столика. «Двое в костюмах» опять были в костюмах. Их завтрак, судя по довольным лицам, уже закончился. Они с ленцой потягивали кофе. На столе у Матвея расположились стаканы, бутылка минералки и кувшин с соком.- Доброе утро?- спросил он голосом человека, готового ко всему, и не только хорошему.- Теперь да, оно - доброе,- ответила я голосом женщины, способной исключительно на хорошее и очень хорошее.Матвей с интересом изучал мое лицо минуту или две.- Как понять женщину?- спросил он вкрадчивым голосом.Если бы невинность имела лицо и могла говорить, то у нее было бы именно такое выражение лица и голос, как у меня в эту минуту:- Вы о чем?
Скажите мне: найди пять отличий Вы сейчас и полчаса назад - я бы не нашел ни одного. Но полчаса назад Вы были мрачнее тучи, а сейчас ярче солнца.- Поэтично.
Спасибо.- А зачем Вам понимать женщину? Женщина - она для другого.- Для чего же?
Ее надо любить и принимать.- Три раза в день до или после еды?- Уверены, что хотите услышать ответ?Матвей выдержал паузу, потом ответил с улыбкой:- Уже нет. Вам воду или сок?- Воду.Он налил мне в один стакан воды, в другой - сок.- Как спалось?- Михайлович подпер рукой подбородок и изобразил умиление на лице.
Спасибо, отлично,- я выпила залпом стакан воды,- вот черт, сейчас я в каждом Вашем слове буду слышать намек.- На что?- умиление сменилось наивным удивлением.
Вот сейчас Вы уже точно уверены, что хотите услышать ответ?- Я подожду до вечера, пожалуй.- Налейте мне еще воды!- Пожалуйста,- он с улыбкой начал колдовать над моим стаканом.Вода лилась в стакан и сверкала на солнце, я даже залюбовалась.- Вот именно, пожалуйста, с Вами тут совсем с ума сойду - слова уже начала пропускать.
Не переживайте, я Вам стану подсказывать - для этого моего образования и воспитания уж как-нибудь хватит.- Кстати, о Вашем образовании,- я сделала несколько глотков,- кто Вы по профессии?Матвей и себе налил стакан воды. Бутылка опустела. Один из костюмов забрал ее и куда-то понес.- Инженер,- Матвей рассматривал воду в своем стакане, будто бы обнаружил там что-то интересное.
Инженер Вовка из тридесятого царства?- Почему так решили?- Только у него были двое из ларца в помощниках.- А он был инженером?- Он тоже работал под легендой, что зовут его Вовка.- Будем считать, что я путешествую в компании двоих друзей.- А я так и подумала! Вот Вы сейчас сказали - а я совсем не удивилась! Честное слово! Именно так я и подумала, что с Вами двое друзей. И даже знаю, чем Ваши друзья на жизнь зарабатывают - они рекламируют костюмы и галстуки.Матвей пропустил мои слова мимо ушей. Эту тему он явно не собирался обсуждать. Во всяком случае, сейчас и со мной. Он продолжил какой-то свой разговор:- Вот я шестой день вижу сквозь деревья озеро, но еще ни разу до него не дошел. Можете себе представить?- Могу, но не буду. У меня другого утра здесь не будет - в связи с чем приглашаю сгулять до озера, а уже потом позавтракать вторым завтраком.- А уже был первый?- Не знаю, как Вы, а я воды в качестве первого завтрака накушалась.Он посмотрел на наши пустые стаканы и задумчиво сказал:- Что-то я, видимо, пропустил…Мы поднялись из-за стола. Друзья Матвея поднялись вместе с нами.- Какая у вас нежная дружба
- трудно не позавидовать.Он снова оставил мою реплику без комментария, прихватил бутылку воды и пошел в направлении озера. Шел медленно и опять как-то неровно.- Ногу повредили?
Не обращайте внимания - оно того не стоит.- Расскажите о себе.- Тридцать лет, маленький бизнес, пью на отдыхе.- Столько подробностей - мой мозг бунтует против избытка информации.- Подробнее не умею, рассказываю, как могу.- Спасибо и на этом. А у меня всего меньше.- Я женат,- он сказал и остановился, будто бы я должна была оцепенеть от его слов.- Повезло,- мне удалось скрыть тень разочарования.
Думаете?- Уверена. Очень повезло, что не на мне.- Вам, конечно, виднее,- сказал тихо, задумался над чем-то. Похоже, Матвей ждал от меня какой-то другой реакции.Мы подошли к воде. Мелкие камушки. Удобный пляж. Я потрогала рукой воду - прохладная. В такой можно купаться только по особому поводу. Мне хотелось оторваться от провожатых, побыть хотя бы несколько минут без пристального внимания трех пар глаз. Особенно одной пары - серых стальных. Мне вообще захотелось, чтобы скорее приехал маленький желтый автобус и увез меня далеко от этого странного женатого и на что-то провоцирующего мужчины. Возникло ощущение, что я опять могу пойти по старой закольцованной колее, а я надеялась, что выскочила из нее. Мне непреодолимо захотелось искупаться в холодной воде.- Матвей Михайлович, а не искупаться ли нам? - у меня было чувство, что он откажется. Это чувство навевали его ботинки. Он опять был в дурацких высоких ботах.- Я бы с радостью составил Вам компанию, но мне очень долго расшнуровывать ботинки, а потом зашнуровывать.Подумалось, что отступить сразу будет не очень вежливо, и я попыталась его поуговаривать:-
Матвей Михайлович, я подожду - мы же никуда не спешим.- Наташенька,- он говорил с жирными точками после каждого слова,- я всё-таки воздержусь. Конечно, с Вашего позволения.Стало понятно, что невежливо будет продолжать уговаривать его дальше. И я пошла к воде одна. Джинсы и футболку кинула на камешки и быстро зашла в воду. Матвей не скрываясь смотрел, как я снимала одежду, как шла к воде, как поплыла, потом сел на берегу возле моих вещей. Друзья Матвея обосновались чуть поодаль. Они делали вид, что не смотрят, но смотрели. Вода обожгла и наполнила кровь адреналином. В голове наступила ясность, которой нужно было безотлагательно воспользоваться. Долго купаться в таком количестве адреналина - сердце не выдержит. Нырнула с головой. Задержала дыхание и поплыла под водой к берегу. Вынырнула. Увидела, что Матвей стоял уже не возле моих вещей, а возле самой воды. Когда я вынырнула метрах в пяти от берега, он вернулся к вещам и сел в возникший ниоткуда шезлонг. Что-то в этом Матвее Михайловиче было такое, что мешало мне принять правильное решение.
        Я вышла из воды. В первый момент воздух обжег, а потом стало холодно. Зубы застучали без команды. Матвей накинул мне на плечи свой махровый халат. На голову - капюшон. Часть подола халата легла на камушки, и холодный воздух перестал щипать кожу.
        - Сп-п-п-п-п…
        - Пожалуйста. А Вы иронизировали по поводу моих друзей - ай-яй-яй! А они Вам - и халат, и капюшон с халатом, и длинный халат. Теперь повернется язык, чтобы сказать про ребят, что они не друзья?
        - Н-н-нет. А где еще два?
        - Кто?
        - Х-х-халата. Вы сами сказали, что они мне - три халата. Где еще два?
        Матвей достал фляжку:
        - Еще два Вам физически не выдержать - раздавитесь. Лучше вот - изнутри погрейтесь.
        - Утром-то?
        - Стучите дальше. Если хотите.
        Я взяла фляжку. Сделала глоток. Теперь обожгло пищевод, но тепло стало растекаться по телу. Сделала еще один глоток. Матвей посмотрел вопросительно.
        - Контрольный,- я протянула ему фляжку,- спасибо. Ничего, если в Вашем халате пойду?
        Виски, со второго глотка я распознала напиток, хорошо ударил в голову. А в желудке засосало с такой силой, что показалось - вот-вот и в желудок втянутся щеки. Видимо, движение щек было хорошо заметно со стороны, потому что Матвей сказал:
        - Пользуйтесь, на здоровье. Вижу, Вам пора закусить.
        - А Вы что, есть не хотите?
        - Очень хочу и давно. Я, в отличие от Вас, воду завтраком не считаю - не наедаюсь я ей.
        Переодевание у меня заняло минуты две. Все постояльцы уже давно позавтракали и отправились на прогулку. Парни отсели от нас небывало далеко - аж на два стола. Они проглотили второй завтрак с тем же удовольствием, что и первый, и с той же скоростью - минуты за три. Теперь они сидели сытые и просто работали. - Как зовут Ваших друзей?- я размешивала сахар в кофе.- Чук и Гек,- Матвей Михайлович доедал яичницу из пяти яиц.- Я серьезно.- И я серьезно. Для всех и даже для меня их зовут Чук и Гек. На другие имена они не откликаются.- Так они Ваши не сотрудники, а наемники?- Это хорошо, что Вы многое понимаете. Теперь Вам надо научиться не говорить всего, до чего Вы додумались.Я продолжила есть молча. Стол нам накрыли богато. Кофейник, сливки, фондюшница и тарелки с кусочками мяса, курицы, каких-то сухариков, фруктов. Обычные тосты, масло, джемы, сыр, домашняя колбаса. О сковороде с яичницей я уже говорила. Я свернула гигантский бутерброд и принялась его жевать, полностью сосредоточившись на процессе.- Наташа, а Вы замужем?Я молча жевала, тщательно перетирала зубами кусок бутерброда, пока во рту не
осталось ни крошки. Потом сделала два глотка кофе. Прошло не меньше минуты. Матвей терпеливо ждал. Я посмотрела на него, откусила побольше от бутерброда и с набитым ртом пробурчала:- Нет,- продолжила жевать и ждать, что он сейчас скажет что-нибудь вроде, что ничего в этом удивительного нет.Он молчал. Спокойно ел свой бутерброд и наращивал в фондюшнице сырный панцирь на кусочке курицы.- А у меня нет детей,- он попытался придать тону безразличия.К этому моменту я закончила жевать очередную порцию еды и совершенно прилично, с точки зрения этикета, сказала:- Закономерно,- я тоже постаралась изобразить безразличие.- А Вы - не добрая,- в его голосе промелькнула досада.- Я - наблюдательная. Закономерно, что у женатого мужчины, проводящего отпуск с друзьями - раз, без жены - два, и в запое - три, детей не случилось.- А! Вы в этом смысле.- А Вы в каком?- Вы сегодня уезжаете?- Да, после обеда приедет автобус за нами, туристами.- Он и завтра приедет.- Скажу больше! Он и послезавтра приедет, и так будет каждый день.- Так почему нужно уезжать сегодня?
А почему не нужно сегодня уезжать?- Вы почти вывели меня из запоя. Уедете - я опять в него уйду.- Дешево. Не надо перекладывать на меня ответственность.- Я шучу, просто пытаюсь Вас задержать.- А может быть, лучше Вам со мной поехать? Возможно, впереди будет другое озеро или не озеро, что тоже интересно.- Возможно, но как только мы попадем в зону, где работают сотовые телефоны и Интернет, мой отпуск тут же закончится. А я не хочу, чтобы он так быстро закончился.- То, чем Вы занимаетесь, мало похоже на отпуск.- Вот Вы меня и научите, как надо проводить отпуск.- Вы уже сказали, что женаты, помните? Вот я и думаю…- А давайте за ужином я Вам всё о себе расскажу?- Зачем?- Вам совсем не интересно?- Учитывая Чука и Гека, не опасно ли для жизни узнать о Вас всё?- Не пугайтесь, я же не о Чуке и Геке буду Вам рассказывать. Может быть, я затем сюда и приехал.- Чтобы мне всё рассказать?- А заодно и самому хоть что-то понять. Но до ужина предлагаю воздержаться от серьезных тем.Я слушала Матвея, усилием воли держа глаза открытыми. Глаза предательски закрывались, а организм засыпал.- Полностью поддерживаю, а чтобы не
нарушить договоренности, достигнутой в ходе длительных и напряженных переговоров, предлагаю время до ужина проспать.- Встречное предложение - обед не пропускать. Чтобы не провоцировать эскалацию конфликта.- Хорошо.- Я Вас разбужу.- Хорошо.- Засыпайте-засыпайте! Я Вас до постели доставлю.Мои глаза открылись тут же и очень широко. Взяв Матвея под руку, я направилась своим ходом к дому.- Хорошо, Матвей Михайлович, обязательно прибегну к Вашей помощи, но только если сама не справлюсь, а я справлюсь. Возможно, не так хорошо, как Вы, но справлюсь.- Вы ошибаетесь, но я Вам этого не говорил, ага?- он мне подмигнул и открыл дверь гостиницы.
        Между моментом падения в сон и настойчивым стуком в дверь прошло минут десять. Мне так показалось. Стук раздался снова. Не показалось. Стук не померещился. Постучали в третий раз. Пришлось в резкой форме поставить стучавшего на место: - Входите! атвей своей неровной походкой подошел к моей кровати и присел с краю.- Кушать подано,- протянул мне яблоко.- Спасибо, могли бы дать поспать хотя бы полчаса, а лучше час.- Мог бы, но я дал Вам поспать три с половиной часа.- Шутить изволите?- я откусила яблоко.- Отнюдь. Три с половиной часа и ни минутой меньше. Наш обед по моей просьбе перенесли позже на час,- он взял у меня яблоко, откусил с другой стороны и снова протянул мне.- Автобус уже ушел.- Так вот в чем причина Вашей щедрости,- я взяла яблоко, откусила со «своей» стороны и протянула яблоко ему.
Да уж, не скрою - я подстраховался,- он не стал отказываться и откусил со
«своей» стороны, но мне яблоко не протянул, а стал покачивать его на ладони,- на ближайшие часы гостиница будет просто большим домом, в котором нет гостей. Почти нет. Хозяева так Вам благодарны за то, что я перестал пить, что вплоть до нашего отъезда готовы готовить для Вас персональные обеды-ужины, во сколько Вы захотите и из тех блюд, которые пожелаете. Я попросил борщ и котлетки.Я отняла у него яблоко, откусила большой кусок.- Не поняла.- На обед нам приготовили борщ и котлетки по-швейцарски, то есть как смогли.- Я не поняла, почему заказывали Вы, если мое желание - закон?Он потянулся за яблоком, а я спрятала его за спину. Я всё сделала правильно, только не учла, что руки у него длиннее и, может быть, чуть сильнее, чем мои. Я не успела моргнуть, как обе его руки держали обе мои руки и яблоко у меня за спиной.- Потому что Вы спать изволили, а шанс заказать обед упускать было нельзя. Вы не любите борщ и котлетки?- Да заберите Вы свое яблоко!Не сразу, но он отодвинулся от меня. Вместе с яблоком.- Ну вот, как теперь узнать, где «мой» бок, а где «Ваш»?- Швейцарская рулетка: если отравитесь - откусили с
«моего».- Я не азартный,- он отложил яблоко в сторону,- так как насчет борща и котлеток?
Люблю, но заказала бы рассольник и пельмени.- И долго бы объясняли, что такое перловка.- Ну и что!Я взяла яблоко и демонстративно откусила. Правда, с нетронутой стороны.- А это вариант!Он потянулся к яблоку, но я быстро его перевернула и откусила с единственного не тронутого еще бока.- Вкусно?- Сейчас - особенно.- Я так и подумал. Ну, ничего, меня под монастырь просьба не подводить! Вы хотели на обед борщ и котлетки - мне и так доверия мало. Я пошел, а Вы поднимайтесь, пожалуйста.Борьба за яблоко меня измотала, и я откинулась на подушку.- Чуть-чуть еще поваляюсь - проснуться не могу.- Проявите милосердие - борща уж очень сильно хочется, хотя я понимаю, что Вы и яблоком не слабо закусили.Я запустила в него огрызком.- Вам не говорили, что победителю положено быть снисходительным к побежденному?- с этими словами Матвей вышел из моей комнаты.
        За соседним столом стоял шум и треск - Чук и Гек рубали борщ. Матвей тоскливо поглядывал на пустую тарелку и пустую рюмку. Под борщ нам принесли замороженный графинчик - граммов двести водочки. Я села за стол. Матвей взбодрился, посмотрел на меня вопросительно.- Наливайте, Вы, кажется, зарока не пить пока не давали. атвей быстро, но без суеты налил в рюмки граммов по тридцать.- Вы очень красивая, - сказал и, не дожидаясь моей реакции, выпил.Я выпила без реакции. Нам уже принесли супницу и сметану. Матвей потянулся к крышке. Я хлопнула его по руке:
Руки прочь от борща! Я же не тянусь к бутылке.Он любовался, как я наливала ему в тарелку борщ, клала сметану, отламывала хлеб.- Вы очень красивая женщина.- Я знаю, а Вы это только на озере заметили, да?Себе я тоже налила швейцарского борщеца. Капусту покрошили какими-то ромбами, свеклу и морковку кубиками, картошку соломкой - в общем, от борща в этом супе были цвет и вкус сметаны.- Конечно, там. Коротко стриженую женскую голову трудно назвать привлекательной.- Кому как.- Все, кто говорят иначе, врут. Поверьте мне.- А Вы на каком языке рецепт борща давали?- На английском.- Уверены? Вас явно не поняли.- У меня хороший английский.- Кто Вам сказал?- Пятерка по языку в аттестате выпускника английской спецшколы.- А борщ Вы сами когда-нибудь варили?- Нет.- Ясно, Вы заказали не борщ, а суп с капустой, морковкой, свеклой, картошкой и сметаной.- Возможно, а мне нравится - сил нет уже есть их протертые супы-пюре.- Почему не наливаете?Матвей наполнил рюмки.- Теперь Ваш тост,- Матвей поднял рюмку.Я задумалась.- Странно, даже не знаю, за что и выпить.- Я думал, скажете «за встречу».- Так мы для аппетиту пьем или
уже для разговора?- Как-то само собой от борща и котлет ушли к Вашей красоте.- Так давайте вернемся к котлеткам и за них выпьем.- А что за них пить? Котлетки надо есть, давайте уже просто так выпьем,- Матвей заглотнул водку и принялся разбирать котлеты.Я последовала его примеру. После второй рюмки в глазах зажегся блеск. В разговор пришла легкость.- Думаю, нам еще графинчик надо заказать,- я мечтательно закатила глаза.- Что такое?- Кажется, у меня появился тост.- А у нас на один тост еще есть,- Матвей разлил остатки водки,- я весь - внимание.- За друзей!- Думаю, мы на правильном пути!- А давайте на брудершафт?- Сам стеснялся Вам предложить - уж простите.Мы скрестили руки, выпили водку и поцеловались троекратно. Мне чудом удалось избежать долгого поцелуя - пришел официант и принес кофе.- Закажи водки,- я прошипела Матвею.Он заказал еще один графинчик.- Ты решила напиться, чтобы не слушать или не говорить?- Не запомнить лишнего чтобы.- А как понять, что лишнее, а что нет?- Тут на интуиции. Ты не обидишься, если я на тебе пример найду?- Надеюсь, не в виде блох.- Нет, но яркий пример лишнего в твоем
облике присутствует - ботинки. Уж прости, но они у тебя дурацкие! Не модные, не стильные, а просто дурацкие.Матвей помолчал, потом начал говорить каким-то новым голосом:- Вчера я бы тебе сказал, что это не твоего ума дело - в лучшем случае. Сегодня утром я бы просто промолчал. А сейчас я тебе отвечу - это очень правильные ботинки и очень дорогие, поверь, есть такое особое направление в моде, о котором не сообщают глянцевые журналы - ботинки для протезов.Я протрезвела. До меня дошло, почему у него такая неровная походка, почему он отказывался купаться, почему не мог ступать тихо. Мне стало неловко. Я не знала, что сказать. То ли извиняться, то ли постараться делать вид, что это обстоятельство ничего не меняет.- Наташа, только не начинай меня жалеть, пожалуйста, и извиняться. Я не болен - просто я такой. Так вышло. Это я должен просить у тебя прощения - ты и не предполагала, насколько серьезный разговор тебя ждет.Я собралась и без тени шутки спросила:- Почему мне? Матвей?- Что-то в твоей прическе мне говорит, что ты меня поймешь.Я почувствовала спазмы внизу живота. Захотелось сжаться в клубок и
постараться выдавить возникающую боль.- Матвей, мне нужно немного побыть одной.- Ты вернешься?- он спросил спокойно.- Да, конечно. Не могу обещать, что для твоего разговора, но вернусь,- медленно поднялась с кривой полуулыбкой-полуусмешкой и направилась к дому.В тот момент мне и в голову не пришло задуматься, как трактовал мою полуулыбку-полуусмешку Матвей. Мне вообще было все равно. Единственное, что действительно занимало мысли,- эти странные спазмы внизу живота. Спазмы, которые меня скручивали в маленький шарик.Начинало темнеть. В комнате пришлось зажечь свечи. Я села на пол, обхватила руками колени. Душили слезы. Боль нарастала, в голове терялась ясность. Ничего не болело, но боль была. Я начала тереть тыльными сторонами ладоней лицо. Поняла, что готова вот-вот заплакать. Убрала руки от лица и слезы потекли. А боль начала стихать. С последней слезинкой она вышла вся. Слез пролилось совсем немного. Это были очень быстрые, сильные, а потому недолгие слезы. Опять обеими руками принялась тереть глаза. И поняла. В один миг поняла, что происходит, что это за боль такая накатила на меня.Это был стыд. Мне
стало стыдно. За мои короткие волосы, за те переживания, которые я жевала с соплями уже столько дней. Мне стало стыдно за те нервные перегрузки, которыми я наградила своих близких в последнее время. Я закрыла глаза, потому что поняла цену своего молчания. Точнее, цену своего отмалчивания. Испугалась за маму. За Макса и Марка, Нюсю. Иметь руки и ноги. Иметь все возможности и биться головой о стену. Какая может быть для такого экстрима причина? Разумной причины - никакой. Боже, как я носилась со своими переживаниями! А отчего? От ничего. Оттого, что здорова, полна сил и маюсь дурью.Почувствовала себя абсолютно здоровой, но без сил. Еще вспомнила, что ушла с обеда с кривым лицом, выражающим невнятную эмоцию. Утерла слезы, умылась и вышла на улицу. Матвей так и сидел за столом. Водка стояла на столе, но он не пил. Его глаза погрузились куда-то в глубину его мыслей. Он не среагировал на мое появление.- Я хочу выпить,- чтобы меня услышали, громко поставила свой стакан перед ним.Он очнулся сразу, молча налил в рюмки водку.- Я хочу выпить за то, чтобы мы опять смогли говорить глупости, шутить и дурачиться,-
выпила залпом, не дожидаясь его реакции,- иначе все эти разговоры и мои слезы зря.- Ты плакала?- Да.- Почему?- У слез одна причина - дурь. Другой не бывает.- Не ждал от тебя такой реакции.- Почему?- Знаешь, ты производишь впечатление очень счастливого и легкого человека,- Матвей положил голову на стол.Лицо у него стало очень детским. Я провела указательным пальцем по его бровям. Сначала по левой. Потом по правой. Медленно, будто рисуя чайку. Матвей закрыл глаза.- Знаешь, раньше, когда я видела счастливого человека или счастливую пару, мне хотелось узнать, в чем секрет их счастья.Матвей слушал с закрытыми глазами.- А сейчас?Я еще раз нарисовала чайку.- А сейчас я боюсь спрашивать.Он открыл глаза.- Почему?Теперь я положила голову на стол, чтобы встретиться с ним взглядом.- Потому что боюсь узнать эту самую цену.- Почему?- Не уверена, что захочется ее заплатить.Матвей молча смотрел мне в глаза.- Выход есть?- Есть,- с трудом оторвала голову от стола,- не знать. Лучше уж ее не знать. Платить, не думая, тогда есть шанс его, это счастье, получить.
        Матвей родился в хорошей интеллигентной семье. Отец инженер-конструктор. Мама - преподаватель высшей математики в университете. Родители с детства развивали у мальчика тонкие структуры мозга, потому что знали об их существовании. Мальчик рос послушным. Играл в шахматы и очень редко в футбол. Он закончил школу почти с медалью. Легко поступил в университет на теоретическую физику, потому что ничего практичнее, по мнению родителей, в мире не существовало. Матвею шел 22-ой год, когда они перед защитой диплома поехали к однокурснику на дачу и на обратном пути попали в аварию. Он плохо помнил тот момент, когда они разбились на машине. В машине их было пятеро. Три парня и две девушки. Матвей был без девушки. У него вообще тогда не было девушки. Он только строил планы после защиты диплома объясниться с Верой. Потому и поехал на дачу, чтобы поближе посмотреть на Веру - какая она. Вера сидела на переднем сидении. И Степа - хозяин дачи - за рулем. Они погибли. Троих с заднего сиденья врачи собрали по частям. Матвей потерял обе ноги. Матвей только начинал жить. Он не был готов к случившемуся. И родители
первое время пребывали в прострации. Мама плакала. Отец сдвигал брови и шмыгал носом. Вера погибла. Защиту диплома перенесли на год. А что будет через год? Как жить? Играть в шахматы? Зачем? Кто он теперь? Зачем? Кому нужен? Что он будет делать? Матвей наливался обидой и злобой. Обида и злоба каждый день выходили со слезами, но потом опять начинали распирать его изнутри. Мама плакала. Отец хмурил и сдвигал брови. А Матвей всё пытался найти ответ на самый бесполезный вопрос: за что? Почему со мной? Пока однажды мама не пришла без слез и своим обычным жестким голосом не сказала: - Хватит. Отец с Матвеем играли в шахматы. Они с недоумением посмотрели на мать. - Хватит! Я не могу больше на это смотреть!- она говорила спокойно, но очень энергично.- Мы мыслящие люди или кто? Планы должны измениться, но не отмениться! Не отмениться! «Мы с отцом словно очнулись от забытья…»
        Уже на первых словах я протрезвела окончательно. Пока Матвей говорил - молчала. Тихо наливала и пила водку. Не закусывала. Не пьянела. Он рассказывал так, чтобы не уходить в детали, не начать дрейфовать по волнам памяти, а следовать намеченному им самим маршруту. Он рассказывал для другого. Не для того, чтобы еще раз встретиться со своим прошлым, еще раз понять, что он победил - преодолел всё и победил всех. Он рассказывал, чтобы прямо сейчас сформулировать для себя что-то, чего он себе не говорил. С момента аварии. Что-то важное.
        Сначала было очень трудно. Обидно. Непонятно. Как жить. Чего-то ждал. От кого-то чего-то ждал. Ведь готовился совсем к другой жизни. Решил начать с малого - прийти на защиту ногами, а не в кресле. Начал бороться с протезами. Если бы не глаза мамы - бросил бы всё, и не один раз. Но она своим сухим молчанием не принимала моей капитуляции. И я пришел на защиту ногами. Стал смотреть вокруг. Понял, что на хорошую жизнь мне нужно много работать, и открыл свое дело. Потом, когда уже встал на ноги, женился. Я многое пропускаю, потому что мне важно не жизнь свою рассказать, важно, чтобы ты поняла, да и сам я понял. Кое-что. Встретил. Сначала долго на нее смотрел. Она была очень активная, деятельная. Она не признавала хандры и безделья. Она заражала всех своей энергичностью и оптимизмом. Роман никак не начинался. Не знал, как она воспримет мои ухаживания. Нужно ли ей всё это? Боялся. Быть обузой. Всегда боялся. И сейчас боюсь. Хотя к тому моменту стал настолько сильным, что мне подвластным стало многое. Почти все. Сыграть в футбол только не мог. И побежать кому-то навстречу тоже не мог. Остальное доступно
было все. Но я уже привык бояться быть обузой. А тут она - такая живая, и глаза сверкают, и щурится, когда на меня смотрит. Желание тепла, дома, нежности взяло верх над страхом, и я объяснился. Она сказала: «Ну, наконец-то!» - и всё решилось само собой. Поженились, стали жить вместе. У меня. Шум в доме появился, а семьи я как-то не начал ощущать. Она не заморачивалась над уютом. Над пирожками и борщами. Над тем, чтобы в выходной понежиться в кровати. Она вскакивала ни свет ни заря и неслась куда-нибудь и тащила меня за собой. Я бежал за ней. Потом стал отказываться. Тогда она стала уноситься без меня. Приносила мне вечером сосиски и макароны. Не замечала, что рубашки у меня не выглажены. Сдавала белье в прачечную. От ее взгляда ускользала пыль на мебели и грязь на полу. Не напрягалась по поводу полной раковины грязной посуды. Она брала книжку и уходила в комнату. Она кому-то что-то подолгу советовала по телефону. В ней многие нуждались. Я ее не осуждал, потому что она всё делала от чистого сердца. Она служила и помогала людям, и еще развивала себя как личность. Она была выше мещанских ценностей - так
однажды она мне сказала.
        Я боялась прервать Матвея, но меня не отпускал вопрос: «Зачем? Если он всё понимал?» Видимо, мой вопрос отразился в глазах. Матвей помолчал и продолжил рассказ.
        Но она очень хотела детей - она так говорила мне почти каждый день. Особенно когда я готов был вот-вот взорваться. И я ей всё прощал за это ее искренне желание. Она сказала, что у нее всё в порядке и проверяться надо мне. И я ходил и сдавал анализы, искал причину. Начал комплексовать. Но она меня успокаивала. Она говорила, что хочет ребенка именно от меня и подождет. Она подождет! Сколько надо - столько она и будет ждать. И неслась опять куда-то дальше. Однажды она повторила, что хочет ребенка, и только от меня. Потянулась чмокнуть меня в щеку. Как обычно, без намека на секс. Без любви. А я отшатнулся от нее. Сам не ожидал. Сам был удивлен и напуган. Просто я впервые с ужасом представил, какой она будет матерью… Я посмотрел на нашу квартиру, на себя, на нас с ней, будто бы со стороны, и всё понял. Она тоже всё поняла. Началась страшная истерика. Она то проклинала, то молила, потом снова проклинала и опять просила прощения, а я ничего не чувствовал. Я предложил ей пожить отдельно. Купил квартиру. Подал на развод и уехал сюда.
        Он замолчал и уперся взглядом в мое лицо. Я ждала хоть какого-то продолжения, но он молчал. - Я должна что-то сказать?Он будто не заметил моих слов и того, что чуть не испепелил меня взглядом.- Я понял, что не того боялся. Я боялся быть беспомощным, обузой, потом - недостаточно успешным. Теперь я боюсь развода. Не того, что она постарается ободрать меня как липку, нет. Боюсь ошибиться. А вдруг я не прав? Вдруг я по психу всё разрушу, а она говорила мне правду? Потом уже ничего нельзя будет склеить.- Мне один умный человек сказал, что своего пропустить нельзя.- Где гарантия, что другое не окажется таким же, если не хуже.- Ты меня не слышишь.- Понимаешь, я начну всё с начала. А с кем? И что получится в итоге? Не факт, что получится что-то настоящее. Тогда я просто теряю время?Мне стало очевидно, что пора показать Матвею прием - вывод из равновесия. Благо водка мало-помалу начала действовать.- Есть предложение,- я налила в оба стакана водки. н еще не готов был остановиться, но из вежливости решил поддержать разговор:
Давай.- Предлагаю тебе сделку. Мне надоело промахиваться и ждать прихода мужчины своей жизни. Я хочу ребенка. Ты хочешь ребенка. Мы родим ребенка, но жениться не будем и отягощать жизнь присутствием друг друга тоже. Если сможем. То есть в любом случае ничего хуже, чем сейчас, у нас не будет.Матвей вышел из ступора. Он огляделся по сторонам. По тому, как притихли его друзья за своим столом, он понял, что услышал именно то, что услышал. Ему ничего не показалось. И услышал не он один. Он сделал рукой знак. Чук и Гек с неохотой пересели за самый дальний стол.
Это бред какой-то,- спокойно сказал он, то ли отвечая мне, то ли рассуждая сам с собою.- Совсем нет,- я старалась изо всех сил не расколоться.- А что же это? По-твоему?Я выдержала паузу. Налила водки. Выпила. Закусила оливкой. И только тогда ответила:- Ну, это бред какой-то.- Неужели?! Мне показалось или ты только что это отрицала?- Тогда я еще так не думала!- я округлила глаза, вытянула трубочкой губы, я делала всё, чтобы не засмеяться и не выдать себя.- Если не хочешь быть отцом ни в каком варианте - я пойму и могу подписать документы, что ты - донор, и претензий к тебе, как отцу ребенка, у меня нет и не будет. И ты подпишешь, что никогда отцом стать не возжелаешь.- Неужели? И тебе можно верить?
Конечно!- А мне можно верить?- Конечно! Прямо сейчас мы ничего начинать не будем. Ты сильно пьешь сейчас. Так что твоя задача не употреблять алкоголь ближайшие два-три месяца. А я пойду к доктору, и месяца через два мы с тобой уедем на недельку в какой-нибудь тихий уголок.- Отсюда?- Ну да.- Куда уж тише.- Я имела в виду сюда! Ты же не сможешь здесь жить три месяца.- А дома я не смогу не пить три месяца.- Но прямо сейчас мы не можем! Это неприлично спать в конце, а тем более в ходе первого свидания. Ты согласен?- Конечно! Обычно я так не делаю, но в данном конкретном случае… учитывая внезапно возникшую и объединяющую нас цель… что если нам сразу устроить второе свидание после первого?- Неожиданно.- Ты согласна?- В общем, почему бы и нет.Матвей заказал шампанского. Мы выпили по бокалу. Стало совсем весело. Я решила открыться, что пошутила, что просто решила помочь ему перестать гонять в голове дурные вопросы. Открыла рот и сказала:- Му.Матвей взял бутылку, два бокала и показал рукой, в каком именно направлении нам пора двигаться. Я еще раз попыталась сказать, что я совсем не то имела в виду, что тоже
обычно так не делаю и сейчас не собираюсь, и сказала:- Му.Матвей показал жестом, мол, будь спокойна, я всё понял, закинул меня на плечо и понес. Куда - я не видела. Видела только, откуда меня уносили.
        Сил сопротивляться не осталось. У меня. Ночь началась. Потом я поняла, что мы в моем номере. Потом поняла, что мне всё нравится. И слава Богу, что силы иссякли на втором «Му». Потом пришло опасение, что не коктейль ли водки с шампанским виной нашей гармонии, а потому пришлось проводить дополнительные испытания. Коктейль оказался ни при чем. В какой-то момент я чудесным образом обрела дар речи, точнее, ко мне вернулось красноречие: - А у тебя палочка есть?- У меня должна быть еще какая-то палочка?!- Ну, я про ту, с которой ходить, чтобы удобно было.- И та палочка есть, и эта, и какая еще будет нужна - появится всенепременно и немедленно.Мы опять выпили шампанского. В голове зашумело, но я чувствовала себя абсолютно трезвой.- Вопросы иссякли?- Матвей потянулся за пачкой сигарет.- А как же обещание?- Жениться? Я уже успел пообещать?- Бросить курить. Я реально смотрю на вещи.- Я бросил, бросил, машинально потянулся, а ты сразу в позу.- Скорее, я из нее.- Так-так-так, поподробнее об этом, пожалуйста.- Я умею пророчить.- Да ну?
Честно.- И давно в тебе этот дар?- Только что открылся, но я серьезно.- Испытать хочешь на мне?- Да.- Давай.- Не боишься?- Давай, чего уж там. Я еще пару-тройку часов ничего бояться не буду.- А потом?- А потом усну, но бояться всё равно ничего не буду, только сказать уже об этом не смогу.- Так вот. Большего счастья, чем я, у тебя не будет!- погрозила пальцем.- Никогда не будет больше! Учти!- У меня?- У тебя.- А в мире?- Я не могу так сразу. Охватить мир. Весь. Нет у меня таких полномочий, только на отдельно взятую кровать могу.- Слава Богу! Ты меня успокоила.- Ты не понял?- Я понял. Большего счастья, чем ты, у меня никогда не будет. Но миру в целом ничего не угрожает.- И что?!- Что?- Не страшно?!- Пока нет.
Да! Кому-то повезло больше.- Неужели?- Да! Кому-то, я бы даже сказала, проперло!
Да ну?!- Ну-у-у да-а-а… Кому-то досталось настоящее, большое, хорошее, даже отличное! Счастье. А тебе! Вот такое,- скорчила рожу,- никакое. Вот так тебе повезло!- Опять не проперло…- Цыц!- А точно, что уже ничего нельзя сделать?
Ничего не поделаешь, да! Хотя, может быть, конечно, вероятность какая-то есть, в общем, удача всё-таки может тебе еще улыбнуться.- И как будет выглядеть эта ее улыбка?- Я выйду замуж за кого-то другого и уйду от тебя.- Похоже на правду.- Вот именно, только похоже! Потому что это еще ничего не значит. Никаких гарантий! Даже если я уйду, то не факт, что навсегда. Я могу вернуться!- Да ну?!- Ты повторяешься и вынуждаешь повторяться меня - ну да.- Везение мне выпало под стать счастью.- Я ж тебе говорю: делать нечего! Настигло! Как ни крути, будет тебе странное неказистое счастье.- Накрыло так накрыло,- Матвей улыбнулся одним уголком рта и спросил,- а можно я задам глупый вопрос?- То есть ничего нового не спросишь?- Почему ты решила, что это и есть самое большое счастье в моей жизни?- Эмпирическим путем собраны доказательства.- Оглашай, дозволяю.- Спасибо, барин! Секс - раз.- Еще аргументы будут?- Да. Секс - два и секс - три.- Что же над укреплением доказательной базы Вам, пророчица, еще работать и работать, но есть еще один вопрос.- Неужели? Только быстрее, я, кажется, засыпаю.- Что ты для меня - ясно, а
я для тебя - что?- А вот это хороший вопрос, поздравляю!- сказала, глубоко зевая.
Спасибо, но зубы мне заговаривать не стоит.- Ага, учту,- я потянулась, еще раз зевнула, повернулась к Матвею спиной,- кстати, я тебе говорила, что люблю тебя?
Нет.- Хорошо, что еще не проговорилась.Глаза закрылись. Я заснула. Как мне казалось в тот момент, пребывая в здравом уме и трезвой памяти.
        Утро наступило раньше, чем я проснулась. Матвей встретил его первым и взял в союзники. Он лежал поверх одеяла одетый и обутый. Молчал. Выражение лица говорило о серьезном. В глазах сочетались расслабленная улыбка и напряжение. Он всем своим видом будто говорил: «Я готов поддержать любую версию. Если хочешь, то я зашел только что и не смог сдержаться - позволил себе лишнего и прилег на кровать. С какими мыслями ты проснулась?» Я тоже молчала. До сих пор не перестаю удивляться метаморфозе, когда засыпает один человек, а просыпается совсем другой. Ничего не помнит. А понимает, что ничего не помнит, по каким-то косвенным фактам, как, например, чья-то усмешка или взгляд. Испытывать стыд в такой ситуации можно, но не конструктивно. Что толку? Уже всё сделано. И есть ли чего стыдиться? Я такого не могла сразу припомнить, но хитрая улыбка в глазах Матвея говорила, чтобы я не была в этом слишком уверена, что я могу ох как ошибаться. Еще было не понятно, с чем связано это напряжение в его глазах. Что не так? Или что может быть не так сейчас, утром?- Доброе утро, или я что-то уже пропустила?- Доброе утро,-
сказал он загадочно.
        - Да, утром я выгляжу именно так - а что?
        - Водички?
        - Хорошо бы, спасибо.
        Он протянул мне стакан. Я выпила один стакан залпом и потянулась, чтобы налить еще, но Матвей отнял бутылку и удерживал ее на расстоянии вытянутой руки.
        - Матвей, если думаешь, что твое пребывание в моей кровати утром стало для меня новостью или разочарованием - ты ошибаешься.
        - Хорошо, с первым вопросом ты справилась,- он налил мне воды.
        - У меня тоже вопрос: сейчас так модно, лежать в кровати в ботинках, когда на девушке нет даже капельки духов?
        - Еще воды хочешь?
        - Я всё помню. Я уже все видела.
        - Я не был в этом уверен и не хотел тебя шокировать.
        - Еще раз говорю: я всё помню!
        Напряжения в его глазах не стало. Он опять загадочно улыбнулся. Поставил бутылку на пол.
        - Давай проверим.
        - Что?
        - Всё ли ты помнишь.
        - Что именно тебя интересует?
        - Какой у тебя прошлой ночью открылся дар?
        - Какой дар? Ты бредишь?
        - Не я и не сейчас. Это ты меня убеждала, что обладаешь даром прорицательницы.
        - Если даром, то очень похоже на правду.
        - Даром или за деньги прорицаешь - ты не успела рассказать.
        - Я, наверное, шутила.
        - Наверное.
        - А что я напрорицала? И кому?
        - Мне ты напрорицала, что большей любви, чем ты, у меня не будет. И что вряд ли ты от меня когда-то уйдешь.
        - Это всё?
        - Нет, еще ты мне призналась в любви. А раньше ты предложила завести ребенка, но без взаимных обязательств.
        - Теперь всё?
        - Кажется, да,- Матвей ощущал себя триумфатором.
        Ситуация для меня оказалась непростой, пришлось это признать, но только в душе. Даже сложнее, чем я успела предположить за время бодрствования. Но чужой триумф вовсе не означает моего поражения. Его триумф - это ему триумф, а мне заряд спортивной злости. Да, минуту назад я готова была подписать капитуляцию. Да, в следующий после получения моей подписи момент он мог бы начать наслаждаться своим триумфом. Но не раньше! А сейчас что? Я еще ничего не подписала, поражения не признала - а он торжествует?! Не бывать такому. Мозг не закончил работу над версией, но я уже начала говорить:
        - Значит, так. Вчера ночью я тебе сказала, что являюсь самой большой любовью твоей жизни и что сама я тебя люблю. Так?
        - Так.
        - Всё верно! Всё так и было! Обрати внимание - случайных окончаний в моих словах нет. Вчера всё именно так и было. Вчера! А сегодня наступило сегодня и многое переменилось.
        Матвей взял стакан и налил воды себе.
        - Дальше. О ребенке. Признаю - это была глупая шутка. Да, я пошутила. Я только хотела отвлечь тебя от брачно-мрачных мыслей - вот и затеяла этот бредовый разговор. Надо было тебя как-то из равновесия вывести. И мне это удалось! А потом случилось недоразумение… Я попыталась тебе сказать, что пошутила, но не смогла! Единственная правда, которая дожила до утра,- никаких обязательств. Взаимно мы с тобой от них свободны.
        Победное выражение сошло с его лица окончательно.
        - То есть вот так?
        - Что так?
        - Всё вчера? Сегодня уже ничего нет?
        - А что-то должно было быть?
        Он встал с кровати и подошел к окну. Потом вернулся и начал снимать рубашку, расстегивать брюки.
        - Зачем ты снял рубашку? Что ты собираешься делать?- я прижалась к стене и натянула одеяло до ушей.
        - Жарко.
        - И что? Выпей еще воды.
        - Не помогает.
        - И что, ты собираешься голым по комнате ходить? Это не прилично.
        - Я под одеяло залезу.
        - Так тебе же совсем жарко станет!
        - Я потерплю.
        - А зачем терпеть?
        - Вот и я думаю - незачем. Заодно хочу кое-что проверить.
        - Что проверить? Под одеялом ничего нет! Только я!
        - Вот я и хочу проверить, когда ты врала: вчера или сегодня,- он уже забирался под одеяло.
        - Ты, ты, ты…
        Когда мы вышли вечером к ужину, то увидели, что Чука и Гека стало больше. Теперь за столом их сидело трое братьев-близнецов. Я не удержалась и спросила у Матвея: - Неужели почкованием?Он посмотрел на меня с укором:- А вот они к тебе относятся хорошо.- А что? Я вообще боюсь не снести восхищения! Утром двое - вечером уже трое. Взрослых. А бабы маются: рожают, растят!- Секрета не знают, вот и маются.
Интересно, а так вот, с секретом, только мужчины появляются или и женщину можно?
С нашим секретом - всё можно, и женщину тоже,- Матвей сделал знак рукой, и новоявленный костюм направился к нашему столу.- Ага, понятно, сам секрет мне сейчас не узнать.- Правильно, не узнать.Парень поздоровался и передал Матвею конверт.- Ну что, гонец, какие вести ты нам принес?- Матвей Михалыч, Вы же знаете, нам не положено.- Ладно, Тимур, тебя покормили?- Ага, спасибо.- Тогда подожди с парнями, пока читаю.- Понял,- Тимур присоединился к своим собратьям.- Это кто ж у вас такой поклонник Гайдара?- Да есть один, который всеми секретами управляет.
Вот мне еще интересно, он многое прочитал и среди всех выбрал Гайдара или же Гайдара прочитал, потому его и выбрал?- Я отвечу и смогу читать?- Конечно!- Скажу только то, что знаю наверняка. Он еще любит читать сказку «Кот в сапогах» Шарля Перро и «Укрощение строптивой» Шекспира.- Из них, конечно, Гайдар ближе к жизни, а то грозило бы парням быть Маркизом Карабасом, Людоедом и Котом или Петруччо, Гортензио и Бьонделло или еще…- В оригинале.- Что в оригинале?- Он их читает в оригинале. Не может найти перевод, который удовлетворил бы его полностью.Мне пришлось уняться. Матвей начал читать. На его лице ничего не отражалось, но я поняла, что ему пора ехать. Он положил письмо обратно в конверт и стал постукивать им по столу. Я обхватила его руку, положила голову на плечо, набрала побольше грусти в голос:- Спасибо,- поскребла ногтями по рубашке там, где должно было прятаться сердце.- За что?- он положил свою руку поверх моей.- Что отучил врать. Я теперь буду бояться. Я так теперь буду бояться, у-у-у-у-у-у-у… И никогда не буду врать.- Это хорошо.- Ага. Поедешь прямо сейчас?- Ага. Ты поедешь со мной?- Если ты
полетишь из Парижа, то да.- А если нет?- Тогда я не знаю, как жить дальше.- Кому?
Мне бы с тобой…- До Парижа?- Ага.- Почему?- У меня там еще остались дела.- Не врешь?- Не-а.- Какие дела?- Волосы отрастить, маме позвонить.- За этим, конечно, только в Париж.- Да, только туда.- А потом ты прилетишь ко мне?- А потом будет суп с котом.
        Глава 9. Важно. Старый седой негр
        Знаете, как выглядят щемящие воспоминания о хорошем сексе? Я это видела. В ночном кафе играла музыка. Конечно, джаз. Конечно, саксофон. Конечно, негр. Седой немолодой негр играл на саксофоне джаз. Он не открывал глаза. Играл без усилий. Мышцы на лице казались вовсе расслабленными. Откуда брался этот сильный звук - загадка. Сакс играл сам. Явно, что в данном случае «Сакс» - это было женское имя. Они целовались. Их невозможно было разнять. Они сцепились. Без остервенения. На них невозможно было смотреть, но и оторвать от них взгляд тоже было невозможно. Они не играли. Они купались в нежности. Они вспоминали обнявшись. В их музыке не было энергии действия, они не зажигали. В их музыке была энергия прошлого. Энергия воспоминаний. Того, что было. И было хорошо. Того, что грело. Тогда. И сейчас. Он не сожалел. Она тоже. Ни о чем. Играя, они не грустили о том, что не источают секс, что чего-то не успели, что сейчас им что-то не доступно или доступно не так, как раньше. Он был доволен. Она тоже. Всем. Всем, что имеют сейчас. Всем, что имели когда-то. Что имели когда-либо. Они с удовольствием вспоминали.
Им было хорошо. И мужчины, те, что сидели за столиками, те, что сейчас были молоды и обнимали красивых женщин, эти мужчины завидовали старому седому негру, держащему в руках Сакс. Всего лишь сакс. И женщины, те, что были молоды и красивы, те, кого обнимали молодые мужчины, эти женщины завидовали сейчас тем, совсем уже немолодым дамам, с которыми через свой сакс не-словами разговаривал старый седой негр. Никто в зале не танцевал. Пока играли старый седой негр и его Сакс, никто не танцевал. И после его ухода еще какое-то время никто не танцевал. Никто даже не вставал из-за столиков…
        Я ушла вскоре после. После того, как старый седой негр закончил играть. Я сидела очень удобно - за столиком возле выхода. Я была одна.
        Это был второй или третий вечер после того, как самолет с Матвеем улетел домой. Уже шел второй или третий день после, а у меня всё еще было время, когда он вот-вот должен улететь. Для меня он всё улетал и улетал. Как-то заело мозг на одном моменте. Вот только что самолет улетел домой. И опять. Вот только что самолет улетел домой. И опять. Вот только что самолет улетел домой. И опять… Он всё улетал и улетал. А я продолжала фиксировать этот момент в мозгу: вот только что самолет улетел домой…
        Раздался телефонный звонок. Позвонил Чук и сказал: - Это Чук. Здравствуйте.
Здравствуй, Чук.- Наталья, Вы, пожалуйста, позвоните Матвею Михайловичу…Я отметила, что отчего-то Чук говорит «Михайлович», проговаривая отчетливо все звуки, включая «й», хотя раньше говорил не столь подробно. Раньше он говорил
«Михалыч». Видимо, что-то случилось.Я слушала, а он начал сбивчиво объяснять:
Дальше мы прилетели. В первый день, когда мы прилетели, он, ну, Матвей Михайлович, был в отличном настроении. Все, ну, подчиненные, дивились.- Что делали, простите?- я не поверила ушам, Чук явно не в себе, если из глубин его мозга всплывают такие слова как «дивились».- Удивлялись очень, ну, в смысле радовались. Вот, а на следующее утро он, ну, Матвей Михайлович, пришел таким злым! Никогда мы, ну, подчиненные, его таким не видели.- Подчиненные дивились еще больше - я угадала?- Да, но уже не радовались, если честно.- А дальше?- Всё.- То есть?
Всё. Позвоните ему, пожалуйста, а то он нас живьем сожрет.- Чук, а я-то тут при чем?- Ну, не от меня же он звонка ждет?! Он вчера телефон дома забыл, так заставил нас такие гонки устроить…- Чук, мне неловко об этом говорить, но, возможно, дело в ситуации с женой, а мое значение для Матвея Михайловича Вы сильно переоцениваете?
Я, может, и осел, но не баран! Стал бы я Вам звонить, если бы…- Что если бы? Договаривайте, Чук.- Наталья, ну, будьте человеком! Ну, позвоните! Люди, ну, зазря страдают!- Хорошо, я подумаю.Положила трубку. Стала собираться с мыслями, а что я ему скажу? Глупость какая-то получается, если честно. С чего они взяли, что он бесится из-за меня? И вообще, чтобы Чук сделал что-то без его ведома? Тем более позвонил мне. Подстава? Проверка? На что? Нелогично. Но и не звонить - тоже нелогично. Или логично? Спросить, как долетел? Срок давности у вопроса давно вышел. Сказать, что я лечу домой, так я еще не лечу. Сказать-то, получается, нечего.Снова зазвонил телефон. Звонил он, ну, в смысле Матвей Михайлович. Сам. Я решила взять инициативу в свои руки, начав разговор первой:- Доброе утро, в смысле вечер.Меня оборвали на полуслове.- Почему ты мне не звонишь?- Не поняла.- Мы целую неделю провели вместе, неужели не скучаешь, нет желания позвонить, поговорить? Хотя бы.- Ну, не неделю, а три дня!- Ну это, конечно, меняет дело!- Да, три дня - это не повод. И надо просто немного потерпеть, и пройдет.- Что пройдет?- Всё.-
Нам надо увидеться. Завтра.- Пока нам нечего обсуждать. Предлагаю подождать пару-тройку недель. Возможно, тема и…- Завтра на самолет.«До свидания» я сказала уже себе. Самое ужасное, что внутри меня всё время разговора сидело предательское чувство, что прав он, а не я. Я попыталась его прогнать. Оно не уходило. Сидело спокойно, не требуя признания. Просто сидело и молчало - всё. Выжигать себя каленым железом повода не давало. Но и просто забыть его не получалось. Вслед за ним пришло другое чувство - боязнь. Если он прав, а я нет, то надо следовать команде - марш на самолет и вперед домой? Маршировать и выполнять команды человека, который оказывается прав чаще, чем я? Этого ли я добивалась? Только-только поняла, что любовь не должна давить и душить, заставлять быть не тем, кто ты есть, что нужно научиться слушать себя, решать самой и нести ответственность за свои решения. А тут - марш на самолет. Марш? Неужели ничего на самом деле не изменилось? Я радуюсь, что всё решили за меня? Или наоборот - никак не могу этому обрадоваться? Кто я? Где я? Почему я опять ничего не знаю?
        Ноги умнее головы. Они, если им не мешать, принесут туда, где лежат ответы. Мои ответы плескались и бились о камни набережной. Лука Демьянович как обычно сидел за столиком под мостом. Перед ним стоял кувшин с красным вином и тарелка с яблоками. Он слушал, как вода бьется о камни. Я поставила еще одно кресло и села к нему за столик. Пара минут тишины в начале разговоре у нас приравнивались к приветствию. Старик достал из кармана второй стакан. - Опять тучи?- Лука Демьянович налил мне вина.- Спасибо,- я взяла стакан и стала согревать вино ладошками,- да уж, Лука Демьянович, пасмурно.- Это у тебя в голове пасмурно.- Пасмурно,- я сделала пару глотков,- в предыдущие дни отмечались временные прояснения, но преимущественно - пасмурно.- Уезжаешь?- он старался, чтобы его голос звучал равнодушно.- Нет.
Остаешься?- удивленно вскинул брови.- Нет.- Еще не решила?- Нет. Решила. Я не уезжаю и не остаюсь. Просто возвращаюсь домой.- Почему?- Не знаю.Он протянул мне лист бумаги, исписанный мелким почерком.- Почитай и сразу не выбрасывай. Может, сейчас ты еще не поймешь, но однажды ты меня поймешь. Вот тогда и поймешь, и не будешь жалеть. Когда поймешь.Я взяла листок, свернула его в четыре раза и прижала ко лбу.- Мне страшно, Лука Демьяныч.- Отчего?- Боюсь многого не успеть.- Тебя это не радует?- Нет. Мне страшно. Я тороплюсь, но еще сильнее боюсь не успеть.- Это прекрасно.- Что именно.- Знать, что ты многого не успеешь.- Я опять чего-то не знаю?- Ты только представь! Какая это перспектива - не успеть многого! Потрясающе… Почувствуй масштаб: не успеть многого! Это тебе не пукнуть и не успеть извиниться.
А если успеть извиниться, то успеть всё? В глобальном смысле успеть всё?- В таком масштабе можно и не извиняться. В таком масштабе и без извинений ты всё успел.
Опять шутите, а я серьезно.- Нет, девочка, я не шучу. Я только смеюсь.- А я наоборот.- А я знаю,- на столе в тарелке лежали яблоки, но он пошарил в карманах и достал неказистое яблочко,- хочешь яблоко?- Отравленное?- Нет.- Тогда не хочу.
Тогда читай - не томи уже своими страхами и шутками,- он начал смачно жевать яблоко. Откусывал яблоко, а жевал свои и мои слова. На меня не смотрел.Я начала читать: «Никогда не читай этих строк вслух - прояви уважение к писавшему их. Благо, что писать и читать о себе высокопарно можно в некоторых случаях, а вот речи высокопарные произносить всегда стыдно. Не для того воздух делан.Хочу тебе сказать несколько слов. Сейчас они тебе могут показаться странными и даже лишними - пускай. Тебе надо их прочесть, чтобы обрести то, за чем сюда ехала. Сейчас или позже. Когда наступит время, ты вспомнишь мои слова. А сейчас их надобно прочесть, чтобы было, что вспомнить в нужный момент. Я начинаю.Первые дни. Они самые легкие. Первые дни в Париже. Возможно, в каком-то другом городе они проживаются труднее. Хотя по большому счету не важно, где ты. Первые дни есть в любом городе, куда бы ты ни приехал. Они, эти первые дни, проходят по-особому - проходят будто рядом с тобой. Ты еще не в этом городе, не среди этих людей, дышишь не этим воздухом. Ты вдыхаешь легкими, а воздуха не чувствуешь. Потому что воздух для тебя -
нечто другое. Ты растворяешься. Как тень бродишь по городу.Потом начинаешь чувствовать тело. Ты - кувшин. Пустой. Совершенно пустой кувшин. Который начинает наполняться этим городом. Этим воздухом, музыкой, словами, любовью. Ты обретаешь содержание. Французское. Итальянское. Кубинское. Разное. Любое. И если тебе хорошо - ты понимаешь, что это навсегда. Париж в тебе - это навсегда. «Навсегда» - ты ощущаешь его материальность, каждой клеточкой ты чувствуешь, что в тебе Париж. И Париж в тебе навсегда. Ты и твоя природа - это Париж. Париж и ты, вы вместе и навсегда.И вдруг. Ты делаешь глоток воздуха. Просто глоток воздуха. Обычный глоток воздуха в обычный день. И ты вспоминаешь, как впервые почувствовал материальность твоего
«парижского навсегда». Ты вспоминаешь этот момент, потому что столь же явственно, столь же физически ощущаешь, как твое «навсегда» рассыпается и растворяется в воздухе. И уже следующий глоток воздуха становится русским в твоих легких. Ты чувствуешь! Воздух Парижа, попав в твои легкие, становится русским. Ты кусаешь круасан и чувствуешь во рту вкус русского хлеба. Ты поднимаешь глаза к небу и видишь в небе Парижа небо своего родного города. И у Сены появляется изгиб твоей родной русской реки, изгиб, которого никто не видит, кроме тебя. Потому что всё, что попадает в тебя, становится русским. Твой организм не усваивает больше ничего чужестранного. Парижа в тебе больше нет. Это ты в Париже. И «Париж навсегда» кто-то для тебя отменил. Ты не можешь отменить своей природы. Ты - русский. И никакого «навсегда» больше нет. Его, оказывается, нет в природе. Ты просто русский. И здесь, и там. И даже когда чувствуешь себя парижанином до мозга костей. ервые дни. Они самые легкие, поверь мне. Для кого-то первые дни проносятся за один день. Утром он еще не здесь, в обед - Париж для него уже навсегда, а поздним
вечером он понимает, что его «навсегда» отменили. Ты в Париже. Ты в Париже русский. Ты - русский. Русский ты везде. В любом городе.Первые дни… для кого-то они длятся годы. Есть счастливцы, которым надо прожить жизнь, чтобы увидеть этот непостижимый русский изгиб Сены, которого не видят и никогда не увидят французы. Прожить жизнь, чтобы понять: да, ты наконец-то русский.Прожить жизнь на Родине или в другой стране - не важно. Важно - понять, в начале или в конце - не важно, важно понять - кто ты. Что в тебе навсегда. Что в тебе могут отменить в любой момент. А что в тебе просто есть. Где бы ты ни был, какой бы танец ни танцевал, на каком бы языке ни говорил со своей любимой женой и кем бы себя ни чувствовал. В этой твоей жизни, которую ты живешь сейчас. Ты понимаешь, что питает тебя всю твою жизнь. евонька, ты читаешь и не понимаешь: а любовь? Как же любовь? Я не жалею, что всю жизнь прожил русским в Париже. Это мой путь. По-другому слово «русский» не приобрело бы для меня такой ценности, каковую имеет сейчас. Мы всегда привыкаем к тому, что у нас есть. К Родине привыкаем, к любви привыкаем. Я привык к
любви и тоскую по Родине. У меня не получилось их совместить. А ты не можешь их разъединить, но с упорством продолжаешь делать одну попытку за другой. Зачем? Зачем их разъединять? Сопротивление и упорство хороши в борьбе, а не в любви. Ты опять спросишь: а как же любовь? Жизнь больше любви, поверь мне. Но только тогда, когда тебе выпала удача любить. Если любви не случилось - твоя жизнь будет тебе казаться много меньше любви, будет казаться совсем маленькой и превратится в вечное ожидание этого светлого чувства. А жизнь больше любви. Не важнее, но больше. С такими мыслями надо встретить старость.Знаешь, эти мысли пришли мне недавно. Года два назад. И всё время об этом думаю. Знаешь, может быть, я думаю об этом, чтобы меньше думать, почему моя жена ушла. Или Бог забрал ее у меня, даровал долгую счастливую совместную жизнь, но потом забрал, чтобы на закате я вспомнил о своей Родине? Знаешь, думать о том, что со мной теперь нет жены, мне больнее, чем грустить по Родине. Но я не хочу жить без моей боли, не хочу прожить жизнь, проводить жену и не испытывать боли потери. Я так не хочу. Иначе я бы и не
узнал, что я русский и что жизнь больше любви. Очень хочу, чтобы ты меня поняла…Надо уезжать. Ты права. Твоя природа очень сильна и ведет тебя верно, не обращая внимания на твое глупое упорство и сопротивление. Надо уезжать, чтобы было куда возвращаться. Надо уезжать в детстве, чтобы радоваться возвращению к родителям. Надо уезжать в молодости, чтобы радоваться возвращению к любимым. Надо уезжать в зрелости, чтобы радовало возвращение к детям. Надо уезжать в старости, чтобы радоваться тому, что тебе есть куда вернуться. Надо уезжать, чтобы издалека привозить себя. По частицам. По малым. Надо уезжать и возвращаться…»
        Я читала. А он плакал. Не от горя. В его глазах была радость. Я дочитала и ничего не смогла сказать. Комок подкатил и перекрыл горло. Он посмотрел мне в глаза и сказал: - Вот так.Я его поцеловала. Мне пора было вернуться. Вернуться к любимому. Чтобы не опоздать к своим детям.

* * *
        До конца страницы оставался один абзац. На следующей странице посередине строки старательно был выведен заголовок «Домой». Я опять ничего не понял. А где Париж? Где улицы, парки, кафе и площади, которые мама фотографировала? Где комментарии, почему именно эта улица и этот дом, а не какой-то другой? Почему? Меня опять обманули? Весь Париж в один абзац? Я увидел, что абзац этот отделен от всего текста.
        Сын, наверняка, ты хочешь спросить: «Почему? Где Париж? Мама, где обещанный тобою Париж?!» А я тебе отвечу. Сын, Париж стоит там же, где и раньше. Знаю, что такой ответ не утолит твоего любопытства. Я решила кое-что оставить для себя. Хочу, чтобы на этот город и на все другие города ты смотрел только своими глазами. Есть такие города, в них попадаешь как в коктейль из времен, людей и событий. Это не опасно. Из города всегда можно уехать. Есть такие дома, попадая в которые, вспоминаешь то, чего не мог знать, чего с тобой не было. Это не страшно. Из дома всегда можно уйти. Уйти насовсем. Или уйти на время, чтобы уложить всё в своей голове, а потом вернуться. И только люди. Только от людей нельзя уйти навсегда или на время. Только это страшно и опасно. Страшно и опасно, если ты не хочешь ничего менять. Потому что всё поменяется. И обратно не вернется. Один взгляд. И меняется биохимический состав твоей крови. Начинают работать те клетки головного мозга, которые ранее ленились. Только встречи с людьми нельзя отменить.Когда я писала дневник, то делала «зарубки» на полях. Значимое помечала словом
«важно». Прочитав весь текст, я поняла, что получилось два рассказа. Первый о домах и деревьях. Второй о людях, встречах, которые что-то изменили во мне. С пометкой «важно» оказалось всё, что говорилось о людях. Я подумала. И оставила только то, что могло бы стать пищей для твоих размышлений. Слово «важно» я тоже оставила.Еще в одном я должна покаяться, сын. Фотографии, которые ты видишь, фальшивые. Они настоящие в том смысле, что сделаны в Париже, но разными людьми и в разное время. За двадцать с лишним лет их набралось достаточно, но среди них нет ни одной, которая была бы сделана в ту поездку. Все тогдашние фотографии я выбросила в Сену. В последний день перед самым отъездом. Да-да, как волосы в первый. Только сейчас это был другой обряд - жертвоприношение. Я выбросила всё. Как только меня полиция не задержала за хулиганство! Две выставки «Танец» и «Вне танца» плыли по Сене. Это было красиво. Сын, я поняла, в чем прелесть,- выложить на песке картину и тут же ее разрушить. У меня была самая чудесная выставка из всех возможных, и даже две. И я отдала их реке. Отдала самое дорогое, что появилось у
меня в последние недели. Отпуская снимки в свободное плавание, я запоминала их навсегда. Я и сейчас вижу их. Образы людей, которые дарили мне свою мудрость. Я закрываю глаза и встречаюсь с ними взглядом. Они «говорят» мне, что всегда будут со мной, потому что мы никогда больше не увидимся. Для счастья очень важно, что и кого ты видишь, когда закрываешь глаза.То, что я отпустила, я обрела навсегда и с миром. Отпустить можно и мысленно, но тогда я этого еще не знала. Мне потребовалось отпустить в реку волосы и фотографии, чтобы понять столь простую вещь. Я не жалею.
        Важно. Домой
        В отъезде самое трудное - это возвращение. Одиночество становится щемящим и звенящим не в момент отъезда и не в новой для тебя обстановке. Новые стены по первости помогают больше, чем родные. Одиночество накрывает тебя в момент возвращения. Возвращение - это как первое утро новой любви. Ты не знаешь, чем оно начнется. Это самое трудное в любви - утро. Счастье, когда удается проснуться, увидеть помятое подушкой лицо и просиять глазами от счастья.
        В зале вылета я отправила три sms-ки: куда, когда и каким рейсом прибываю. И отключила телефон. Маме, Наташке и всем остальным друзьям решила сделать сюрприз.
        Встречали двое. Они стояли очень похожие друг на друга. В них не ощущалось соперничества. Я видела двух друзей, у которых много общего. От них исходила не жажда победить, а боязнь перейти дорогу другу. Каждый из них внутренне уже уступил меня второму, очень похожему на него самого, достойному человеку, который сделает меня счастливой. В голову пришла мысль: все правильно, значит, и мне эти двое только друзья. Так просто, хотя еще на трапе я не знала, как буду выбирать, если простят, поймут и придут встречать все трое. Но третьего не было. Не пришел. Не смог? Не успел? Не захотел? Джентльмены «прогнулись» перед моей мамой и предупредили о дне моего возвращения, чем сорвали мой сюрприз,- дома нас ждали пельмени, селедка под шубой, клюквенная настойка и чай с пирожками. Пили-ели, смеялись, мирились.- Знаешь,- Макс говорил извиняющимся голосом,- когда мы с Марком познакомились, я всё понял. Понял, почему ты так мучилась и никак не могла выбрать.- И я понял, насколько ты была права, собираясь замуж за Максима,- Марк смотрел на меня и на Макса с нежностью.- Мальчики, а может, вы уже друг с другом
поженитесь?- я не выдержала этой идиллии.- Я не о том,- сказали они оба хором.
Не убедили, ну, да ладно,- подвела я черту.- Мы тебя искали,- открыл новую тему Марк.- Да, Марк подключил частного детектива, он развернул бурную деятельность, я приезжал дважды в Париж,- Макс приготовился рассказать все в деталях.- К Марку?- я второй раз подвела ту же черту.- Ну да. Детектив обнадеживал нас, что нашел тебя,- Макс давил косяка на Марка.- Я замаскировалась.- Да уж. В таком камуфляже найти тебя было бы нереально, но мы не знали,- Марк развел руками.В разговоре появились паузы, а в паузах - неловкость. Они не начинали разговор, ради которого пришли сюда - деликатничали, ждали, что я сама всё оглашу. Меня же терзали смутные сомнения. Пора ли? Права ли?- Я устала и хочу спать, боюсь - не выдержу подробностей вашего рассказа о том, как вы меня героически искали.Макс обрадовался отсрочке:- Да-да, конечно, мы пойдем.- Конечно, нам пора,- добавил Марк.Они вышли из-за стола. Надели пиджаки. Смеялись, пытаясь скрыть неловкость.- Извините, что без гостинцев,- я вдруг вспомнила, что ничего никому не привезла.- Мы привычные… - изобразил слезу в голосе Макс.Я дала ему легкий подзатыльник.-
Согласись, что в чем-то я прав?- уже без слезы добавил Макс.- Соглашусь,- согласился Марк.
Спасибо, хотя вопрос был задан не тебе,- Макс слегка поклонился и принял боксерскую стойку.- Мальчики, а вот это вы продолжите в лифте, в подъезде или на улице!- Согласен!- Макс взмахнул воображаемой шпагой.- Я принимаю бой,- Марк примерил на себя образ повзрослевшего Маугли.Одетые и обутые, они ждали от меня какого-то напутствия. А я себя ощущала как собака на сене. Там, в зале прилета, мне показалось, что всё ясно. Но эти двое здесь. А от третьего - ни слуху ни духу. Откажусь от них, а вдруг зря? Не откажусь - опять могу пролететь.- Мальчики, дружба - иногда лучше, чем любовь, как вы считаете?Повисла пауза. Марк сказал, потупив взгляд:- Если честно, я боялся, что ты выберешь кого-то из нас, и мы будем жить будто втроем. Больше всего на свете этого боялся. Спасибо,- он говорил, но глаза на меня не поднимал.- Вот и мне так показалось,- я говорила голосом неуверенным, но в отличие от мальчиков глаз не отводила,- может быть, так будет лучше.- Кому-то - определенно,- Марк поднял глаза, улыбнулся и перешагнул через порог.Макс попытался смягчить разговор:- Ты - лучшая женщина в моей жизни,- Макс поцеловал
меня в щеку и продолжил громче, чтобы нас хорошо услышал Марк,- я должен был тебе это сказать.- Я ей и останусь,- благодарно поцеловала Макса в щеку.- Мне начинать ревновать?- раздался голос Марка.- Раньше надо было!- Макс вышел за дверь.Они подошли к лифту. Всё происходящее показалось мне слишком уж благостным. Я вышла из квартиры и окликнула их:- Мальчики!Дверь лифта открылась, но они не двинулись с места.- Мальчики, стою я. Смотрю я. На вас. А в голове одно слово - отнюдь.- Одно на двоих не делится,- Макс пожал плечами.- Отнюдь,- Марк наморщил лоб.- Да-да! Отнюдь. Что я умею? А ничего я не умею, кроме как выбирать между вами. Метаться, опаздывать и снова метаться. Только сейчас кое-что изменилось и теперь будет еще интереснее.- Обхохочешься!- Макс схватился за сердце.- Отнюдь,- Марк опять высоко поднял брови.- Вы меня всегда понимали…- Нам опять повезло,- Макс слегка поклонился.- Так что, завтра и начнем - чего откладывать, правда?- я крутила воображаемый локон.- Действительно, многое изменилось. Та, прежняя ты сказала бы, что начнем прямо сейчас,- Марк почесал висок.- Не поняла, вы настаиваете на
сейчас?- Боже упаси! Делать это в лифте…- Макс замахал руками.- И не вздумайте сбежать!- Куда нам с тобой тягаться,- Марк посмотрел на Макса.- Вы уйдете уже когда-нибудь?- Вот теперь я тебя узнаю,- Марк нажал кнопку лифта.Дверь открылась. Марк зашел в лифт.- С возвращением,- Макс последовал за другом.- Спокойной ночи, мальчики,- сказала я тихо.Вернулась в квартиру, тихо закрыла дверь. Мама вышла из комнаты, мы с ней обнялись. Наступили святые минуты, когда без слов за секунды мама узнает всё, что со мной произошло за время разлуки. Всё-всё. И волосы в реке, и слезы, и круасаны, и гудящие от ходьбы ноги, и все-все мысли.- Наконец-то ты вернулась, солнышко моё…Я чувствовала, что мама плачет. К моим глазам тоже подступили слезы.- Куда бы я делась, мамулечка. Я очень по тебе соскучилась, очень-очень.Мы помолчали несколько секунд. Потом мама ослабила объятия и стала просто гладить меня по голове.- Ты и с ним не спеши, главное - не спеши.- С кем, мамуль?Мама помолчала, потом добавила:- Это я так. Поздно уже, иди в ванную - спать пора. А с кем и как - сама разберешься.Я взяла халат, полотенце и направилась в
душ, но прошла мимо ванной и подошла к окну. Вот так оказывается всё просто. Как так мама может всё понять? Я-то думаю, что ничего не решено, а оказывается, всё решено. Надо только не поспешить. Видимо, Марк тоже понял что-то большее, чем я пыталась вымученно им сказать. Они еще стояли внизу. Возле машины Марка. О чем-то говорили. Макс поднял голову, посмотрел на мои окна, заметил меня и помахал рукой. Марк тоже помахал мне рукой. После этого они пожали друг другу руки и быстро разошлись по своим машинам. Обе машины отъехали от моего подъезда. Я продолжала смотреть в окно. В темном углу двора зажглись фары. К подъезду подъехала большая темная машина. В комнате зазвонил мобильный. Я не пошевелилась. Стояла и смотрела в окно. Мама же мне сказала: главное - не спеши. Телефон играл. Он замолкал на доли секунды и снова начинал играть. А вот и третий…
        Как бы финал
        В мечтах я всегда представляла себе эту сцену очень романтично. Альпы. Занесенный снегом отель. Атмосфера секретности. Он - в черном. Я - в коктейльном. Свитерах. Я говорю себе: «В этом определенно что-то есть… быть девушкой Бонда. Почти Джеймса Бонда. М-м-м…» Вот нам принесли бутылку шампанского. Я внимательно смотрю в бокал. Я абсолютно уверена, что найду в нем кольцо… Я столько раз видела это в кино. Я знала эту сцену до мелочей. Я точно могла бы показать в магазине, в каком свитере будет он, а в каком я, и в каком именно бокале я буду высматривать кольцо. Одного я не знала, кто будет в черном свитере вместе со мной в Альпах. И вот, наконец, всё сошлось - я знаю, кто этот человек. Я даже согласна обойтись без Альп. В конце концов - я уже там была. Пусть будет другое романтическое место, где уместны будут наши свитера. Не хотелось платья. Хотелось романтики без декольте. Но романтика не наступала. Я уже стала подумывать, а может быть лучше, чтобы это он нашел кольцо в бокале с шампанским? Начала подбирать какой-нибудь маленький уютный пансионат, чтобы реализовать в нем свою романтическую мечту.
Подобрала - забронировала номер. Заказала ужин и согласовала, когда и как подать шампанское, и чтобы не перепутали, кому какой бокал. Купила ему кольцо, нам - свитера. А что делать, если душа требует исполнения мечты, хоть в каком-то приближенном к идеалу варианте!
        И вот наступил день отъезда. Вечером мы должны были тронуться в путь. У меня в этот день случился выходной. Он собирался на работу. Обычное утро. Мы на кухне. Он бодр и готов к труду. Я в полусне готовила завтрак. Я молчала - боялась проговориться. Он молчал - почему, не знаю. Он ел свой завтрак. Я на него смотрела. Он поел, поставил на стол пустой стакан и бутылку минералки, но пить воду не стал. Положил салфетку на стол. Я поднялась, чтобы убрать посуду. Он протянул мне кредитку в кожаном чехле, как мне показалось в тот момент. Из чехла выглядывал маленький кусочек розоватого пластика.
        - Спасибо, дорогой, как раз собиралась сегодня прикупить кое-что.
        - Пожалуйста, но это не кредитка,- он поднялся из-за стола.
        - А что?
        - Визитка.
        Я взяла карточку в руки и попыталась ее достать. Он меня остановил:
        - Потом посмотришь.
        Я подумала, что визитки сделаны из очень плотной бумаги и попыталась их разделить, убедиться, что в чехле несколько визиток. Пластик гнулся, но не расслаивался. Я недоумевала - в руках у меня была странная пластиковая карта, которую он называл
«визиткой».
        - Одна?
        - Одна.
        - Она что? Многоразовая?
        - Думаю, что да. Для предъявления, но не отдавания. Спасибо, всё было очень вкусно,- он поцеловал меня и вышел из квартиры.
        Я вернулась на кухню. «Визитка» никак не хотела извлекаться из чехла. Я начала нервничать. Наконец, карточку удалось извлечь. На визитке я прочитала, правда, не с первого раза, потому что глаза никак не могли собрать буквы в слова: «По всем вопросам, касающимся меня, обращаться в любое время к господину N.- моему мужу. Тел рабочий и сотовый». Пялясь в «визитку», я залпом выпила стакан воды, стала наливать второй, и в стакан вывалилось оно. Кольцо, которое я могла нарисовать с закрытыми глазами. Не без дрожи в руках набрала его номер:
        - Дорогой. Вот смотри,- дополнительно набрала в грудь воздуха - воздуха мне отчего-то не хватало,- утро на кухне. Женщина находит дорогое помолвочное кольцо в бутылке с минералкой - значит ли это что-нибудь?
        - Да, конечно, что надо пить больше воды.
        Я поняла, как пошло буду выглядеть со своим кольцом в шампанском после такой своеобразной редакции вечного сюжета. Сомнений по-прежнему не вызывали только свитера. До вечера мне нужно было придумать новый оригинально-романтический сценарий, потому как кольцо было куплено. Хотя кто сказал, что с ним теперь нужно спешить? В общем, очень многое нужно было обдумать, а времени оставалось катастрофически мало, учитывая, что голова соображала плохо. А посему - непростительно тратить драгоценные минуты на пустые разговоры.
        - Полностью с тобой согласна, дорогой,- я уже натягивала джинсы.
        Гениальный план действий был готов: купить новые туфли, они вернут мне способность быстро соображать, а потом буду думать дальше. Или не буду…
        Глава 10. После дневника
        Я автоматически положил в дневник закладку и только потом его закрыл. Положил на диван рядом с собой. Ежесекундно проверял: здесь ли он. Мне чудилось, что если он будет недостаточно близко от меня, то тут же исчезнет. Испарится. Выветрится. Рассыплется. Не знаю как - но он может исчезнуть. Мне нельзя его потерять. Я отдышусь и прочитаю его еще раз, чтобы убедиться, что мне всё это не приснилось. Я не знаю, выдержит ли мой мозг, но я прочитаю дневник еще раз. И два. И три. Я буду читать его до того момента, пока не пойму. Я должен понять. Черт!
        Мама, мама, и как мне теперь быть? Как? Одна скажет о новых туфлях и потом станет такой, как ты, а другая скажет то же самое и точно так же, а тобой так и не станет ни потом, никогда! Система в целом мне ясна, но алгоритма действий - нет! Какой он, этот алгоритм? Кто знает?
        Раньше у меня был идеал. Пусть не существующий в реальности, но я-то его считал абсолютно реальным и стопроцентно не мог ошибиться. Не 99,9, а сто процентов гарантии не совершить ошибки. Потому и держался за него так крепко! Я не хотел ошибиться и стопроцентно не ошибался. А теперь? Идеала нет вовсе. И я не могу делать вид, что он есть. Мне не оставили такой возможности. Есть образец некой хитрой конструкции-трансформера. И мне известно, что при первой встрече он, в смысле она, будет выглядеть и вести себя вовсе не как образец, а станет таковым, образцовым, только потом. Если, конечно, станет. Гарантии нет. Но и другого пути нет.
        Ты встречаешь ее, говоришь заклинание, которого не знаешь, и она либо превращается в идеал, либо не превращается. Кажется, я пошел по кругу. Но об этом позже. И вот что важно! Теперь важно найти этот полуфабрикат, у которого, правда, точных признаков нет, и примет, знаков, подсказывающих, что это и есть тот заветный полуфабрикат, тоже нет! Но найти его надо. Чтобы он превратился в мой идеал. Потом. И лучше без заклинания, потому что я его всё равно не знаю. Как-нибудь взял, стоп, взяла и превратилась. В идеал… Мама, мама… Да и ты, отец, тоже помог!
        Мама, мама, а ты знала, что я захочу тебе позвонить и сказать всё это, и захочу спросить, и буду ждать ответа. Потому и попросила сразу по прочтении тебе не звонить. Я и так знаю, что бы ты мне сказала. Ты, как обычно, сказала бы, что всё просто и даже примитивно, хотя закон Эшби никто не отменял.
        Я запомнил это с детства, я нашел формулировку закона и не хуже, чем «Отче наш» до сих пор могу воспроизвести формулировку закона необходимого разнообразия: системой управляет то, что проявляет наибольшую гибкость. Только какое отношение понятие
«система» имеет к женщине? Мужчина, понятно,- системен во всех проявлениях и по структуре своей является системой. Сложной системой. Точнее, сложно-примитивной. Мы состоим из обозримого количества сложных компонентов, например, инстинкт охотника или жажда победы. Эти сложные элементы связаны и взаимодействуют друг с другом предельно просто. До совершенства просто, то есть примитивно. Инстинкт охотника помогает наладить процесс, способ действия, а жажда победы фокусирует на результате. И всё понятно, и сила нашей «системы» бесспорна, и она сильнее всего, кроме женских капризов и непредсказуемости. И если в порядке бреда предположить, что женщины - тоже система, хотя это будет преступлением против логики, и хотя бы какие-то общие принципы в нашей организации должны быть, то… Всё сходится…
        Я начал рисовать на листке бумаги схематически мужчину «как систему», а рядом женщину как, прости Господи, «систему». Получается, что женщины состоят из примитивных компонентов, т.е. таких, что не поддаются логическому разложению на составные части, например, дурь, капризы, хлопание глазами и их закатывание, надувание губ и так далее, но зато количество этих компонентов сосчитать невозможно. Количество этих элементов стремится к бесконечности, потому что так система адаптируется к изменяющимся условиям. Они, эти элементы, взаимодействуют хаотично и меняются друг с другом местами, не подчиняясь никаким законам природы или логики. Получается, что нестабильно как количество взаимодействующих элементов, так и их состав. И всё-таки, возможно ли как-то посчитать, хотя бы приблизительно, количество элементов в системе? Конечно, в данном случае, количество определяется наступлением момента усталости считающего. Получается интересная картина: хаотично существующее огромное количество примитивных по сути элементов, взаимодействующих на пределе возможной сложности. Именно поэтому такую примитивно-сложную
систему почти невозможно обозреть и назвать системой. Тогда по закону Эшби, чтобы управлять этой бессистемной системой, нужно обладать гибкостью большей, чей у нее. Возможно ли это? Если я отвечу на этот вопрос, то в следующие десять минут изобрету вечный двигатель.
        Пойдем от частного. Разобраться хотя бы в ситуации с этими несчастными туфлями. Если все примитивно-сложные системы зациклены на одном и том же, то есть ли смысл менять женщину, еще не надоевшую тебе, только из-за ее нытья по новой паре туфель? Да уж, закон Эшби работает даже здесь. Мама опять права. Меня ведь всё устраивает, только на туфлях всё время спотыкаюсь. Есть ли рычаги управления? Можно начать работать на опережение: самому предлагать ей покупать туфли и отслеживать, что покупается, чтобы мне доставляли эстетическое удовольствие и ее туфли тоже. Или предупредить, что со мной не надо говорить о туфлях. Никогда. Покупать - пожалуйста, молча и не афишируя.
        Надо подвести итог. Вопрос с туфлями закрыт. Кроме туфель надо еще отслеживать устремления в прическе - особенно тенденцию к отстриганию волос. А то мундан придет всем, и мало никому не покажется. И еще опасность - ощущение дружбы, на которое ведешься, а потом психуешь. Что-то еще… Кто я? Я устал. Смертельно. Мне по-прежнему скоро двадцать три. Я сложно-примитивен. Я дурак. Я робот…
        Прямо так, в момент очень ясного сознания и активного мыслительного процесса, я заснул.
        Проспал часов двенадцать. Разбудил звонок телефона. Позвонил друг и позвал на вечеринку. Как смог привел себя в порядок, прибрался на даче и поехал. По пути заехал в магазин - купил женские туфли, чтобы был аргумент для предстоящего примирения, и решил на вечеринку всё-таки заехать. Без спутницы. А потом - домой и мириться. Веселье вовсю набирало обороты. Охота-рыбалка у девчонок была в самом разгаре. Так забавно их рассматривать на таких вечеринках. По их прикиду можно точно определить, на кого именно каждая из них сегодня объявила охоту. Цвет волос определяется не природой, модой или ее собственным цветовым пристрастием, а предметом охоты. «Говорят, что Клаус любит блонди». И возле Клауса вьется стайка очень похожих барышень-беляночек.Глаз споткнулся об одну - сидит без «удочки» и без «ружья». Она на фоне целеустремленно одетых девушек выглядела странной. Слишком короткая стрижка - такая только на очень узкий круг любителей, представители коего на этой вечеринке замечены не были. Макияж тоже напрочь лишен прагматизма. Хотя нет. Дело было даже не в макияже. Прагматичного блеска лишены были ее
глаза. Ее глаза вообще были лишены блеска. Они зияли. В темноте казались совершенно черными. И зияли. На фоне общего мерцания и блеска зияющие глаза выглядели очень странно. Она сидела одна. Кругом довольно громко звучала музыка, а вокруг нее будто бы была тишина.Я направился в сторону странной, но меня под белы рученьки подхватили две нимфы - вырваться из этих красивых, слабых, но невероятно цепких рук мне составило некоторого труда и времени. А не-охотница по-прежнему сидела одна и зияла своими глазами. Как черные дыры они меня притягивали. Странное меня никогда особо не привлекало. Загадок не люблю, тем более там, где весело. А здесь мне стало интересно, и я к ней подошел.- Странно, столько «добычи» вокруг, а Вы не охотитесь. Выпьем?- С чего Вы взяли? Спасибо, я уже,- она показала на высокий стакан с чем-то прозрачным.- Джин-тоник?- Минеральная вода без газа.Она говорила тихо. Мне приходилось к ней наклоняться, чтобы хоть что-то расслышать.- И как? Веселит?- А то.- И всё-таки очень странная у Вас стратегия.- Зато эффективная.- В чем эффективность?- Мне только кажется или я сейчас сама с собой
разговариваю?- Неужели мишень - я?- Теперь - да.- Почему?- Не пассивный.
Сомнительный комплимент.- Какой уж есть.- А Вам на воздух не хочется?- А Вы никак с любимой собачкой пришли?- К сожалению, нет.- Интересно, почему после пятиминутного разговора Вам захотелось выгулять меня?- Здесь обстановка не для разговоров.Она кивнула. Мы вышли на улицу. Я смотрел на рыжий ежик ее волос.
Почему у Вас такая короткая стрижка? Длинные волосы выглядят более привлекательно.- Для Вас?- Для меня.- Ну, я была не в курсе.- И всё-таки. Это Ваша обычная прическа?- Нет, мне так захотелось. Сильно захотелось коротко подстричься. Совсем коротко. А в парикмахерской поняла, что хочется почти под ноль. Видимо, надо было состричь какую-то информацию.Внутренне я вздрогнул. Будто бы она читала вслух дневник моей ма. Я смотрел на нее и подумал, что у мамы, наверное, была точно такая же стрижка, когда она поехала в Альпы.- Молодой человек! Внутри Вас живет какая-то мысль. Вы меня слушаете, но как фон, а на самом деле обдумываете что-то своё. Мне несложно вещать в режиме радио. И не обидно. Вы просто скажите мне, я тогда не стану стараться формулировать мысли, а буду просто собирать всякую чушь.- Вы действительно думаете, что я замечу разницу?Она впервые повела себя как обычная женщина: выпучила глаза, а потом начала усиленно хлопать ресницами.- Что?!
Девушка, а Вы уверены, что не замужем?- Вы так боитесь, что я скажу Вам «да»?
Наоборот.- А! Поняла! Боитесь позариться на залежалый товар?- Опять наоборот.
Однако… Фамилия Жириновские у Вас случайно в родне не встречается?- Почему спросили?- теперь удивлялись мои глаза.- Это может быть только генетическая форма одаренности быть одновременно перпендикулярным и параллельным одной и той же прямой.- Зачем Вы здесь?- На самом деле всё просто. Я здесь проездом и завтра уезжаю.- Куда и зачем?- В Париж. Жить. Буду служить переводчиком в посольстве.Меня коротнуло второй раз.- А давайте обменяемся сувенирами?Она вздернула брови.- На память,- добавил я.- Сначала скажите, какой сувенир ждете от меня.- Номер телефона.- На Ваш номер обменять не соглашусь.- Не предлагаю. Не столь наивен. Уже.- Тогда?- Туфли или …?- Достаточно. Туфли - этого достаточно.- Тогда пошли,- я взял ее за руку и повел к своей машине.С заднего сиденья жестом фокусника извлек коробку. Из коробки столь же фраерским жестом были извлечены туфли. Рыжие замшевые с гладким деревянным каблуком. Ее глаза загорелись. Туфли идеально подходили к цвету ее волос. Она взяла правую. Перевернула и стала что-то на них изучать:
Тридцать шестой. Как по волшебству - мой размер. Первые пять цифр - Ваши.
Тридцать шестой?!- я схватил левую туфлю и увидел цифры «36».- Судя по Вашей интонации,- она показала на туфлю в моей руке,- и выражению лица - размер должен был быть другим.- Определенно: фокусы закончились и начались чудеса.- Чей же, по-вашему, это промысел?- Не знаю, но размер должен был быть тридцать седьмой. Я не мог ошибиться - просил именно тридцать седьмой.Она надела правый. Молча забрала у меня левый и надела его тоже. Проделала какие-то манипуляции, сделала несколько шагов.- Отличные. У Вас есть вкус. Вторые пять цифр - тоже Ваши. Тем более, что эти туфли никому, кроме меня, не подойдут.- Спасибо, успокоили.- И заметьте, я не спрашиваю, что эти великолепные туфли делали на заднем сиденье Вашей машины. И почему оказались у меня.- Заметил. Но я всё-таки спрошу, почему эти туфли-таки оказались у тебя.- Да, не спорю, что правильные десять сантиметров каблуков посильнее брудершафта будут… Ты - так ты.- Таки почему?- Честно?- Как на исповеди.
Новые туфли хочется всегда…- она закатила глаза.Я стоял и любовался. Она так трогательно закатила глаза и запрокинула голову, потом стала раскачиваться на каблуках и засмеялась, потом сощурила глаза и хитро спросила:- Можно я тебя поцелую?- Можно,- я расправил плечи, закрыл глаза и замер в ожидании.Она огляделась по сторонам - ничего подходящего, на что можно было бы встать, чтобы достать до моего лба, не было, поэтому, встав на цыпочки и вытянув шею, она поцеловала меня в щеку.- Это называется «поцелуй»?- я не мог скрыть разочарования.- Это называется «можно поцеловать»,- она улыбалась.- Ты точно была одна на вечеринке?- Напоминаю, что у тебя осталось всего два вопроса.Я искренне удивился.- Для чего?- Для всего или ничего.- А почему именно сейчас их стало два?
Все предыдущие будем считать за «раз».- Но почему?!- Перебор. Это уже третий вопрос.- Но!- Да-да! Именно! Тебе остались только восклицания, комментарии, предположения, но не вопросы! Хватит задавать вопросы - пора давать ответы, советы, делать комплименты и предложения.Я включил в машине музыку и молча пригласил ее на танец.
        P.S. Утром, когда я проснулся на даче, то первым делом взял в руки дневник. Не читал, а просто листал. Записи закончились, но страницы в ежедневнике еще оставались. Я листал пустые страницы. Листал медленно. На предпоследней странице увидел еще одну запись: «Сын, очень грустно, когда книжка заканчивается страницами для заметок. Книжка не должна заканчиваться пустыми листами. Я, как и ты, всегда долистываю до конца в надежде, что последним будет слово. Последние слова часто заставляют начать читать сначала. Туфли - это, конечно, очень важно. Но и не важно тоже. Если есть танец. Сын, я надеюсь, что тебе будет с кем танцевать. Танцевать всегда. Танцевать сердцем. Как мне…». Мы танцевали на улице возле машины, я чувствовал, что встретил женщину с идеально дурными для меня генами. И еще она очень убедительно говорила о туфлях. Очень убедительно. Даже убедительнее мамы…

2008г. Авторский коллектив:
        Автор текста - Лина Дорош - [email protected] Автор обложки - Александра Салтанова - shtat [email protected] Редактор и корректор - Мария Очеретина - [email protected]
        Примечания

1
        Sentir bon (фр.)- хорошо пахнуть

2
        Bonjour (фр.)- Здравствуйте.

3
        Comme vous voulez (фр.)- Как хотите.

4
        Moi (фр.)- я

5
        Toi (фр.)- ты

6
        Оui (фр.)- да

7
        Vous comprenez? (фр.)- Вы понимаете?

8
        С’est tout (фр.)- Это всё.

9
        Non (фр.)- нет

10
        Qui (фр.)- кто, который