Безумие на двоих Алекса Гранд
        Безумные #1
        - Выходи.
        - Но мы же не доехали.
        - Проваливай, Саша. Я не хочу, чтобы нас видели вместе. Никто не должен знать, что ты моя сестра.
        - Сводная сестра, Матвей.
        - Плевать.
        Он жжет меня яростным взглядом жестоких карих глаз, поливает пренебрежением и, наверное, ненавидит за то, что сам с жадностью целовал всего пару дней назад. А я... а я просто отчаянно хочу забыть всё, что между нами было, ведь нам ещё не один год учиться вместе.
        Хорошие девочки не влюбляются в собственных сводных братьев. Хорошие девочки слушаются родителей, поступают правильно и никогда не оглядываются назад. Потому что наглец с дерзким прожигающим взглядом - это табу.
        У наших чувств нет шанса. У нас с ним нет будущего. Есть только безумие - одно на двоих.
        В тексте есть: от ненависти до любви, сводные брат и сестра, очень эмоционально
        ХЭ. Однотомник.
        Безумие на двоих
        Алекса Гранд
        ГЛАВА 1
        Саша
        - Пойдем, Саша!
        Иринка дергает меня за рукав, а я не могу сдвинуться с места. Рассматриваю стоящего передо мной парня с открытым ртом и разве что слюни на него не пускаю.
        Высокий, не перекаченный, жилистый, он словно сошел с обложки модного журнала и улыбается краешком соблазнительных губ, заставляя рой пресловутых бабочек кружить в животе. Смоляные густые волосы косой волной падают ему на лоб, облегающий тонкий джемпер черного цвета выгодно подчеркивает рельефное тело, а темно-карие глаза с озорными искорками прожигают насквозь. Так, что сбивается дыхание и потеют ладони.
        - Саша-а-а!
        Выразительно шипит подруга и буквально силой утаскивает меня подальше от засунувшего руки в карманы модных дизайнерских джинсов одногруппника. Подавив разочарование, я молча следую за ней, протискиваюсь к барной стойке и приземляюсь на высокий стул, заказывая стакан ледяного яблочного сока. Чтобы остудить разгорающийся в груди пожар.
        Оглядываюсь по сторонам и ловлю кайф от окружающей меня атмосферы. Качаю ногой в белоснежной кроссовке на большущей платформе в такт музыке, отстукиваю пальцами ритм, наслаждаясь битами, и наблюдаю за отрывающимися на танцполе девчонками, немного им завидуя.
        В столицу с мамой мы переехали только сегодня, к мужчине ее мечты, толком не разобрали вещи и уж точно не успели обзавестись знакомствами, чтобы я могла влиться в компанию наряженных студенток в ультракоротких блестящих платьях.
        А мне так хочется поскорее стать «своей» в городе, о котором мечтают все мои подружки.
        Перебросив длинные волосы через плечо, я делаю глоток сока, холодной лавой спускающегося по пищеводу и не могу избавиться от ощущения, что кто-то пытается протереть дыру между моих лопаток. Так что я осторожно ставлю стакан на стойку и нарочито медленно оборачиваюсь, чтобы встретиться взглядом с поселившемся в моих мыслях брюнетом и судорожно облизать пересохшие губы.
        Его внимание льстит мне и немного пугает. Сковывает конечности и запускает электрический разряд, прошивающий меня от макушки до самых пяток. Становится жарко.
        - Сашка! - снова дергает меня за рукав сидящая рядом Зайцева и заставляет отвлечься от опасных гляделок. - Поверь, Матвей - не тот человек, с которым стоит водить дружбу.
        И не тот человек, с которым стоит целоваться на вечеринке в честь посвящения в первокурсники. Но звезды, судя по всему, выстроились в особенный магический ряд. И я позволила себе немного забыться.
        Наслаждалась чужим мятным дыханием на своей коже, замирала от прикосновения широких крепких ладоней к пояснице и тонула в манящих темных омутах.
        - Почему? - с прищуром смотрю на слишком серьезную Иринку, нахмурившую брови, и думаю, что она мне просто завидует, как и большинство присутствующих здесь студенток.
        Как же. Звезда потока выбрал никому неизвестную новенькую, недавно переехавшую из провинции.
        - Потому что он бабник и может превратить жизнь в ад, если ты перейдешь ему дорогу, - поясняет Зайцева и складывает руки на груди в защитном жесте, обижаясь на то, что я совсем ее не слушаю.
        Я же разворачиваюсь на крутящемся стуле на сто восемьдесят градусов и застываю, пока Матвей разрезает толпу острым уверенным клинком. В два счета преодолевает разделяющее нас расстояние и останавливается передо мной, широко расставив ноги. Изучает недолго, не замечая хмурой, как туча, Иринки, и протягивает мне ладонь.
        - Потанцуем?
        - Нет.
        Грозно шепчет мне Зайцева, только я птицей слетаю к самодовольно ухмыляющемуся парню и переплетаю свои пальцы с его, ощущая, как мириады искр взрываются внутри.
        Воображаемые фейерверки проносятся под потолком, ярко светит несуществующее северное сияние, и я теряюсь в затапливающем меня притяжении. Позволяю Матвею вести мою слегка ошалевшую персону на середину танцпола, где по мановению палочки сразу образуется свободное пространство для нас двоих. И с грацией кошки прижимаюсь спиной к его груди и не возражаю, когда его руки опускаются мне на бедра.
        А потом мы отдаемся безумному танцу, одному на двоих, и растворяемся в музыке, не замечая десятков пристальных взглядов. Выписываем дикие восьмерки, растворяемся в громкой звонкой музыке и заразительно смеемся, едва не сбив выскочившего неизвестно откуда нескладного парнишку в старомодных очках.
        Композиции сменяют одна другую, капелька пота стекает вниз по виску и облизывает ключицу, и я витаю в облаках то накрывшей меня эйфории. Веду себя развязно и раскованно и совсем не похожу на спокойную Александру, увлекающуюся игрой на фортепиано и читающей Блока.
        - Пойдем освежимся, здесь душно.
        Пробивается сквозь какофонию звуков хриплый низкий голос Матвея, и я с радостью хватаюсь за возможность остаться с ним наедине. Первой выскальзываю на улицу через черный выход, набираю полные легкие прохладного воздуха и любуюсь идеально-ассиметричными чертами лица нависающего надо мной брюнета.
        - Красивая девочка Саша.
        Выдыхает мне прямо в рот Матвей и томительно-чувственно касается губами моих губ, отчего у меня подкашиваются колени. Спускается ладонями по предплечьям, цепляет пальцами край моего свободного темно-синего джемпера и официально получает приз за лучший поцелуй, который только случался в моей жизни.
        - А Ирка сказала, что ты бабник, - признаюсь неизвестно зачем, стоит нам оторваться друг от друга, и тут же прячу глаза, коря себя за глупость и несдержанность.
        - Что-то еще говорила?
        - Что неделю назад ты гулял с Маринкой, месяц назад с Оксанкой…
        - Трепло.
        С жалящей злостью цедит сквозь зубы Матвей, и я даже пугаюсь его заострившихся скул, раздувающихся крыльев носа и темнеющих глаз. Правда, длится это не больше пары секунд, и он снова превращается в нежного обходительного парня, увлекающего меня за собой в водоворот страсти. Выталкивающего меня в вакуум и заставляющего парить вместе с ним в невесомости.
        И я могу стоять так у стены вечно и целоваться с Матвеем всю ночь, только в кармане узких джинсов оглушительно пиликает телефон, напоминая о том, что я обещала маме быть дома не позже двенадцати. И мне приходится выдавливать из себя неуклюжие жалкие извинения и буквально запрыгивать на ходу в подъезжающее такси, торопливо прощаясь с Мотом.
        - Спасибо за вечер.
        Шепчу ему я, едва не растекаясь у его ног растаявшим мороженым, и резко захлопываю дверь, борясь с желанием придумать для матери небылицу, лишь бы получить еще одну дозу чистейшего удовольствия.
        За окном проносятся незнакомые пейзажи, в радиоприемнике играет какой-то попсовый хит, а я дотрагиваюсь подушечками пальцев до саднящих от поцелуев губ и не могу спуститься с небес на грешную землю.
        С широчайшей улыбкой во все тридцать два зуба я выскакиваю из белого автомобиля с шашечками и ловко перепрыгиваю через ухоженный газон. Поправляю задравшийся край джемпера, нащупываю кнопку звонка и никак не ожидаю, что мою руку накроет чужая ладонь, а в нос ударит въевшийся в кожу древесно-мускусный запах.
        - Матвей, что ты…
        - Саша. Баринова. Верно?
        Киваю робко и внутренне съеживаюсь, потому что в обманчиво-вкрадчивых интонациях шкалит концентрированная всепоглощающая ненависть.
        ГЛАВА 2
        Саша
        - Да. Почему ты…
        - Заткнись.
        Обрывает меня на полуслове Матвей и сбрасывает мои подрагивающие пальцы вниз, прекращая способную разбудить соседей заливистую трель. Быстро нащупывает в карманах ключи, отпирает замок и издевательски придерживает передо мной дверь, чтобы я могла протиснуться в просторный двор с мощеной дорожкой, ведущей к двухэтажному светло-бежевому дому.
        - Добро пожаловать в ад, сестренка.
        Пропитанные ядом слова ударяются мне в спину и заставляют споткнуться, а цепкие пальцы, подхватывающие меня в полуметре от земли, больше пугают, нежели успокаивают. Казавшийся принцем каких-то полчаса назад парень вовсе не принц, карета превратилась в гнилую тыкву и умчала забирать какую-то другую Золушку. А Фея-крестная вряд ли предусмотрена каноном той сказки, в которую я попала.
        - Тебе стоит вернуться обратно в свой Урюпинск.
        - Елец.
        - Без разницы.
        Снова швыряет в меня обидные слова Матвей и с хмурым видом взлетает вверх по ступенькам, а я не могу избавиться от картинок, проносящихся в разноцветном калейдоскопе перед замутненным взором.
        Вот Мот улыбается мне краешком губ и приглашает потанцевать. Вот бережно придерживает за талию. Вот убирает упавшую на щеку прядь волос. Вот замирает и шумно выдыхает, прежде чем подарить нежный, мучительно-сладкий поцелуй.
        Не верится, что это все - один человек.
        - Мот.
        Шепчу еле слышно, тише, чем шелестит в пожелтевшей кроне деревьев ветер, и застываю, как вкопанная. Когда смешавший черное с белым в невообразимый рисунок и перевернувший мой мир парень оборачивается.
        Его челюсть напряжена, зубы стиснуты, костяшки пальцев побелели. А зрачок полностью слился с радужкой и теперь являет собой одно огромное чернильное пятно.
        Пугает до чертиков.
        - Это я для своих Мот. А для тебя - Зимин Матвей Сергеевич.
        Источая волны осязаемого гнева, проводит между нами черту нагло скалящийся брюнет, и именно в этот момент распахивается резная деревянная дверь и впечатывается ему в плечо.
        А на пороге стоит моя мама - домашняя, без грамма косметики на фарфорово-белом лице, с волосами, убранными в наспех заколотый неаккуратный пучок. Кутается в длинный махровый халат, достающий ей до пят, и близоруко щурит глаза, как всегда забыв свои очки на тумбочке перед телевизором.
        - Матвей, ты вернулся. Как хорошо. И Сашенька здесь. Заходите скорее, мы с Сережей вас заждались, - частит она и по укоренившейся привычке ерошит густые блестящие волосы Мота, не замечая, как яростно гуляют желваки у него на скулах.
        И я отчаянно хочу закричать, расплакаться, как в детстве, и долго сучить ногами. А потом прижаться к матери, обхватить ее руками за талию и в малейших деталях рассказать все, что со мной приключилось. Что после дурацкой вечеринки для первокурсников противно тянет в левой части груди, что губы до сих пор горят от неправильных по определению поцелуев, а мерзавец Матвей, несмотря на отвратительный характер, представляется симпатичным и привлекательным.
        Но любовь к матери вряд ли позволит мне закатить полномасштабную истерику и чистосердечно во всем признаться. Ведь Баринова Вера Викторовна целых восемнадцать лет отказывала себе во многом, экономила на гардеробе и тянула меня сама. Так что сломать замаячившее на горизонте счастье, которое позволило мягкому лучистому свету поселиться в ее васильковых глазах и стерло глубокие морщинки, было бы безобразным проявлением эгоизма.
        - Добрый вечер, Сергей Федорович, - отвлекаюсь от курсирующих в мозгу по замкнутому кругу «за» и «против» и невольно сравниваю приблизившегося к маме и положившего ей ладони на плечи мужчину с Матвеем.
        Зимин-старший такой же высокий, и такой же жилистый. Ни грамма лишнего жира нет у него на боках, потому что он ведет активный образ жизни и постоянно тренируется в специально обустроенном для этого зале на цокольном этаже.
        Его руки такие же крепкие, пальцы такие же длинные, как у Мота. А волосы так же зачесаны набок, только вот среди смоляной черноты встречаются пока еще редкие серебристые пряди.
        А еще Зимин Сергей Федорович так же виртуозно умеет ставить людей в неловкое положение.
        - Добрый вечер, Сашенька. Как посвящение? Познакомились с моим сыном?
        Ответ на заданный вопрос битым стеклом застревает у меня во рту, и я судорожно сглатываю, изучая остановившегося за спинами у родителей Матвея. Он проводит ребром по горлу, недвусмысленно намекая, что о случившемся в клубе мне лучше молчать. И я по непонятной мне самой причине подчиняюсь, попадая под его влияние.
        - Все нормально, немного потанцевали, поболтали с Иришкой, - сообщаю беспечно и стараюсь ничем не выдать, что внутри напряжена, как натянутая гитарная струна. - А с Матвеем только сейчас у ворот пересеклись.
        Обычно я не умею врать виртуозно, нередко палюсь на мелочах, но сейчас получаю мягкую улыбку от мамы и снисходительный кивок от Мота. Выдыхаю неслышно, немного расслабившись, и мечтаю о том, как взлечу вверх по лестнице на второй этаж и запрусь изнутри в отведенной мне комнате.
        Только вот у Сергея Федоровича на остаток дня, вернее сказать, ночи, явно другие планы.
        - А пойдемте чай пить. Что-то я проголодался. Составите компанию?
        Озвученное дружелюбным баритоном предложение не вызывает у меня ничего, кроме неприятия. И я собираюсь улизнуть к себе, сославшись на какой-нибудь правдоподобный предлог, вроде «я очень устала и хочу спать». Но мама устремляет на меня такой просительный взгляд, что я тут же сдаюсь и покорно бреду в кухню с множеством современной техники и огромным овальным столом посередине. Под неусыпным материнским руководством завариваю в фарфоровом чайничке горный чай и усердно натираю блюдца вафельным полотенцем.
        Жду, пока горячий ароматный напиток настоится, и тогда разливаю его по чашкам. На ходу приобнимаю маму, получаю от Зимина-старшего искреннее спасибо и почему-то обижаюсь, когда Мот отставляет свою кружку в сторону и поднимается, чтобы достать из холодильника баночку ледяной колы.
        Вот что я ему плохого сделала, а?
        - В общем, так, Сашенька, я обо всем договорился. Заявление твое о переводе подписал, учиться будешь в одной группе с Матвеем.
        И, пока я борюсь с поселившейся под ребрами досадой, Сергей Федорович решает осчастливить нас «потрясающей» новостью, от которой мы с Зиминым-младшим не приходим в дикий восторг. И если Мот молчит, резко вскидывая подбородок и дергая острым кадыком, то я все-таки нахожу в себе силы выдавить блеклое.
        - С-с-спасибо.
        Перспектива чуть ли не каждый день находиться рядом с Матвеем, от которого исходят мощные волны осязаемой неприязни, удручает. Переезд в столицу больше не кажется подарком судьбы, и я бы с радостью отмотала события назад. Подала бы документы в какой-нибудь вуз в хмуром и влажном Питере, прошла бы конкурс где-нибудь в Ярославле или свалила бы на далекую Камчатку. Лишь бы не ерзать каждый раз на стуле, когда Мот решает прошить меня холодным пронзительным взглядом.
        Странно, что никто ничего не замечает. Хотя… родители, пожалуй, слишком поглощены друг другом и захватившими их чувствами.
        Свои напитки, я - чай, Мот - кока-колу, мы допиваем одновременно. Так же синхронно поднимаемся из-за стола и желаем маме с Сергеем Федоровичем доброй ночи.
        Я первой выскальзываю из кухни, желая как можно скорее избавиться от давящей атмосферы. Торопливо пересекаю длинный коридор, зябко поведя плечами. И делаю несколько шагов по гладким отполированным ступеням, ощущая характерное покалывание в области поясницы.
        Только вот смелости, чтобы обернуться и спросить у будущего сводного брата, почему он так откровенно на меня пялится, не хватает. Так что я лишь шумно рвано выдыхаю и трусливо поднимаюсь наверх, закусив нижнюю губу.
        И если я думаю, что Матвей просто так меня отпустит, то я очень и очень сильно ошибаюсь. Он грубо хватает меня за плечи, стоит нам завернуть за угол, и прижимает к стене. Заполняет собой все пространство и едва не касается своим носом моего.
        - Я не шутил, Саша. Вам с матерью лучше вернуться обратно.
        И мне бы стоит испугаться его внезапной агрессии и безумно горящих глаз, только вот близость поджарого тела вызывает любые эмоции, кроме страха. В жидкий огонь превращается кровь, приливает к вискам и заставляет гордо вкинуть подбородок.
        - А тебе лучше быть более гостеприимным или отвалить.
        Подаюсь Моту навстречу, играя на его нервах, и целых три секунды наслаждаюсь его недоумением. Настолько хватает моей храбрости. А потом ловко ныряю ему под руку и спасаюсь бегством, стремительно захлопывая за собой дверь и запирая ее на ключ.
        Сердце колотится в горле, зубы стучат, как от озноба, а ударяющееся в разделяющую нас преграду «ты еще пожалеешь» пробуждает желание эмигрировать в другую страну. И я застываю, обхватывая себя за плечи, и оседаю вниз по стене, испуская вздох облегчения при звуке отдаляющихся пружинящих шагов.
        Невероятно, но чудесная сказка может в одно мгновение превратиться в ужасный кошмар.
        Вместо небольшой однушки в захолустье мы с мамой переселились в самый настоящий дворец с уютно обставленными комнатами. Мне досталась идеальная спальня с большой мягкой кроватью, нежно-сиреневым пушистым одеялом и грудой подушек разных форм и размеров. На окне висят идеальные фиолетовые шторы, в углу примостился офигенный бинбэг, а под ногами лежит светло-бежевый приятный наощупь ковер.
        В пользование мне перешел новенький макбук, старенькому смартфону на смену пришло модное «яблоко», и на карточку «вдруг» упала внушительная сумма. Чтобы я смогла обновить гардероб и не выделяться на фоне остальных ребят, щеголяя обыкновенными джинсами неизвестной марки и растянутым любимым свитером.
        Только вот все эти прелести меркнут на фоне возненавидевшего меня Матвея. И я совсем не уверена, что смогу без потерь проскочить это противостояние.
        Ночь на новом месте проходит отвратительно. Я долго не могу сомкнуть глаз, постоянно ворочаюсь, а потом проваливаюсь в вязкое темное забытье. Вижу склонившегося надо мной Мота, слышу его «давай освежимся, здесь душно» и просыпаюсь совершенно разбитая.
        Пожалуй, если бы Эдвард Мунк жил в наше время, то свою картину «Крик», он бы писал с моего помятого лица.
        - Доброе утро, Сашенька. Замечательно выглядишь.
        Безбожно льстит Сергей Федорович, когда я последней занимаю место за столом и тщательно размазываю кусок масла по хрустящему румяному тосту. Не нахожусь, что ответить на сомнительный комплимент, и тихо радуюсь, изучая такого же хмурого и сонного Матвея.
        На какое-то время в кухне воцаряется благостная уютная тишина, и мне удается затолкать в себя завтрак и ни разу не подавиться яйцом, помидором и сыром. Что вполне можно занести в плюсы сегодняшнего утра. И я опрометчиво расслабляюсь, решив, что неприятности закончились вчера, и подношу кружку с кофе ко рту, когда родители снова ошарашивают нас с Зиминым-младшим «приятным» известием.
        - Мы с Сережей поедем рестораны смотреть, а Матвей отвезет тебя по магазинам.
        Меня? По магазинам? У Мота есть права?
        Грядущий совместный вояж в одном транспортном средстве пугает меня примерно так же, как стиснутая челюсть сводного брата. И я с грохотом ставлю чашку на стол, расплескивая черно-коричневый напиток по белоснежной скатерти, и спешу отказаться от щедрого предложения.
        - Не стоит из-за меня беспокоиться. Я сама сгоняю, возьму такси…
        - Матвею не сложно, - Сергей Федорович перебивает меня на полуслове и с нажимом обращается к сыну: - правда, Матвей?
        - Правда.
        Сквозь зубы цедит Мот и, не удостоив меня вниманием, ожесточенно режет несчастный бекон в квадратной черной тарелке.
        ГЛАВА 3
        Мот
        Настроение официально дно.
        Я собирался подрифтить с пацанами, сожрать по гамбургеру и после этого завалиться в кино. Вместо этого, благодаря папаше, мне придется везти сидящую напротив трепетную лань в торговый центр и убить на ее шоппинг хрен знает сколько времени.
        Так себе перспектива, если честно.
        А лань, кстати, хороша. Сидит глазищами хлопает, губу свою пухлую прикусила, осталось слезу пустить, и абзац. В общем, отказывать ей при родителях точно не вариант.
        - Правда.
        Ставлю жирный крест на своих грандиозных планах и отбиваю сообщение Кресту, чтоб не ждали. Доедаю яйцо с беконом и нарочито медленно вытираю салфеткой рот, наблюдая, как поспешно Александра прячет взгляд в своей тарелке.
        - Матвей, покажи Сане Коломенское. Или смотайтесь на ВДНХ, - продолжает крупица за крупицей уничтожать мое терпение отец, но я держусь и киваю головой, как китайский болванчик.
        Потому что спорить с ним, судя по всему, бесполезно. Старшая Баринова нашла путь к его сердцу через солянку с четырьмя видами мяса и кулебяку с капустой и теперь веревки из него вьет. И это его увлечение намного серьезнее пяти предыдущих, если они с Верой Викторовной уже подали заявление в ЗАГС.
        С приклеенной, напрочь пропитанной фальшью улыбкой я провожаю старшее поколение до двери, за спиной у меня маячит Александра со шлейфом легких цитрусовых духов. Которые я бы назвал клевыми на любой другой девушке, но на ней они меня бесят.
        - Тащи свою задницу в гараж. У тебя пять минут.
        Цежу сквозь зубы девчонке, когда за родичами простывает след, и, не оборачиваясь, выхожу на улицу. Чтобы там сделать несколько глубоких глотков воздуха и выбить из легких чертов грейпфрутово-лимонный аромат. Такой же прилипчивый, как и его владелица.
        Поднимаю вверх руки, долго сладко потягиваюсь и думаю, что не прочь встрять в хорошую драчку, дабы избавиться от скопившегося напряжения. Оно мощным потоком течет по венам, заполняет каждую клеточку и концентрируется под ребрами отвратительной кляксой.
        А еще заставляет с утроенной силой ненавидеть себя за то, что случилось в клубе. Учитывая тот факт, что девчонка, на которую я умудрился запасть на один вечер, вдруг оказалась моей будущей сводной сестрой. Жесть.
        - Что так долго? - срываю свою злость на вылетающей на ступеньки Александре и краем глаза оцениваю упругие бедра, обтянутые слишком узкими синими джинсами. Задерживаюсь на простенькой черной водолазке, подчеркивающей аккуратную высокую грудь, и мысленно матерюсь.
        Бесит.
        - Всего три минуты прошло, - пытается вступить со мной в спор Саша, но я большим пальцем запечатываю ее губы, окунаясь в возмущенное недоумение в мерцающих васильковых глазах, и криво ухмыляюсь.
        - Плевать. Погнали.
        И стоит только Бариновой опустить свой зад на пассажирское сиденье моего авто, как я устраиваю нам с ней самое настоящее ралли. С диким ревом выезжаю со двора, вскоре вклиниваюсь в стремительный поток на магистрали и так нагло нарушаю правила, что Александра жмурится и впивается тонкими пальцами в подлокотник.
        Я ловлю несколько камер, не заботясь о штрафах, которые лягут на стол секретарю отца, и едва уклоняюсь от почти неизбежной аварии. Кайфую от захлестнувшего меня адреналина и почти пропускаю мимо ушей тихий испуганный вздох.
        - Я не предупредил, что в этой машине надо пристегиваться?
        - Нет, - хрипло шепчет Баринова и, прокашлявшись, интересуется уже более уверенно, когда мы тормозим в десяти сантиметрах от золотистого гелика с тремя пятерками на номерах. - А ты в курсе, что ты псих, Матвей?
        - И тебе это нравится.
        Заявляю уверенно и снова втискиваюсь в освободившийся справа зазор, наблюдая, как моя вынужденная попутчица заливается выдающим ее с головой румянцем. Сопит недовольно и достает небольшое круглое зеркальце, притворяясь, что поправляет легкий дневной макияж.
        Попытка не засчитана, Саша.
        Записав пару очков на свой счет, я доставляю свою драгоценную сводную сестру к стеклянному зданию огромного торгового центра минут на пятнадцать быстрее, чем ее бы домчал самый отчаянный таксист, и паркуюсь метрах в ста от входа. Провожу пальцами по растрепавшейся шевелюре и катаю во рту зубочистку, кожей чувствуя Сашкин внимательный взгляд.
        - Кофе пойду попью, пока ты шопиться будешь. За час справишься?
        - Можешь меня не ждать. Сама вернусь, - пытается включить норов похожая на фырчащего ежика Александра, но я обрываю ее мгновенно, держа в уме обещание отца лишить меня привычных средств на расходы, и заталкиваю поглубже мечту бросить Баринову в этом царстве манекенов и груды тряпья.
        - Справишься.
        Припечатываю жестко, так, что сидящая рядом девушка начинает нервно ерзать в кресле, а я невольно обращаю внимание на ее длинные стройные ноги в дурацких скинни.
        Проглотив одно оскорбление, пару предупреждений и странный неуместный комплимент, я вываливаюсь наружу и ищу повод, чтобы придраться к раздражающей каждый атом моего тела Саше. Жду, что она громко хлопнет дверью, или будет клянчить еще пару часов, или пошлет меня с моими требованиями.
        Но здесь меня ждет полный облом. Баринова ласточкой выпархивает из автомобиля, кротко кивает моей психованной персоне и ускоряет шаг, чтобы первой взбежать на эскалатор.
        - Я позвоню, как закончу.
        Небрежно бросает через плечо она и успевает затеряться в пестрой шумной толпе до того, как я пойму, что у нее нет моего номера телефона.
        Не знаю, на что надеется моя наивная сводная сестра, но я не собираюсь мчаться за ней вдогонку. И трясти одногруппников, чтобы достали контакты поселившейся в моем доме провинциалки, тоже не планирую. Пробормотав пару нелицеприятных эпитетов в адрес Александры, я круто разворачиваюсь на сто восемьдесят градусов и направляюсь к кафешке, в которой частенько зависал и с Маринкой, и с Оксанкой, и с десятком девчонок, чьи имена давно пропали в закоулках моей избирательной памяти. Занимаю привычный столик в углу у окна и машу кудрявой официантке, поставив ее бедрам и талии твердую четверку по пятибалльной шкале.
        - Капучино с корицей принеси, будь добра.
        - Может быть, что-то еще на десерт? - заискивающе смотрит на меня одетая в форменную рубашку и брюки шатенка и замирает с блокнотом на весу, готовясь дополнить заказ.
        - Тебя.
        Хмыкаю, складывая руки на груди, пока девушка таращит на меня свои темно-зеленые глаза, а потом цепляюсь за знакомый силуэт, мелькнувший в бутике напротив.
        - Я передумал. Ничего не надо.
        Встаю из-за стола раньше, чем официантка возмутится или попробует убедить меня попробовать их фирменный клубничный чизкейк, и уверенным шагом пересекаю расстояние, отделяющее меня от заветной цели. Фиксирую, что фланирующая мимо вешалок Баринова выбирает совершенно отвратительный костюм цвета фуксии, и захожу в примерочные следом за ней, не встретив никого из обслуживающего персонала на своем пути.
        Мысленно рисую вытягивающееся от удивления Сашино лицо, и, подчиняясь бунтующим внутри меня инстинктам, резко дергаю шторку кабинки, которую занимает Александра.
        - Тебе стоит выкинуть эту тряпку в мусорное ведро, Саша.
        ГЛАВА 4
        Саша
        Одураченный, Мот остается далеко позади, и я торопливо протискиваюсь между накаченным двухметровым качком и утомленной мамашей, что-то вычитывающей своему пятилетнему сыну. Огибаю витрину с ванночками с разноцветным мороженым внутри, облизываюсь, но все-таки прохожу мимо любимого лакомства, решив сэкономить драгоценное время.
        С детским восторгом я рассматриваю разноцветные вывески больших и маленьких бутиков, изучаю висящие на безликих манекенах наряды и прикидываю, как на мне будет смотреться темно-вишневая кофточка с глубоким треугольным вырезом или свободный джемпер малинового цвета.
        Открываю мобильный банк в телефоне и со священным трепетом пересчитываю количество светящихся на экране нулей. Не так просто в одночасье привыкнуть к тому, что тебе больше не нужно выбирать, что съесть на завтрак с хлебом: кусок докторской колбасы или пластинки российского сыра.
        - Спасибо, Сергей Федорович.
        Мысленно благодарю человека, которого через месяц смогу назвать отчимом, и всей душой верю, что мама будет счастлива с ним в браке. А еще втайне надеюсь, что Матвей смирится с присутствием в его жизни семейства Бариновых и сменит свой гнев на милость.
        Витаю в своих радужных иллюзиях, стараясь не вспоминать, каким ядовито-насмешливым может быть Мот. Машинально поправляю упавшие на глаза длинные волосы и тут вижу ЕГО. Совершенно бомбезный пурпурный брючный комбинезон с короткими рукавами.
        - Хочу, хочу, хочу!
        Повторяет маленькая девочка внутри меня, и я подчиняюсь ее настойчивым просьбам и двигаюсь к вешалкам, как кусок металла - к магниту. Цепляю понравившийся мне наряд и на третьей космической мчусь к примерочным.
        Едва не падаю с ног, стаскивая с себя узкие облегающие джинсы. Торопливо освобождаюсь от водолазки и пару минут любуюсь гладкой атласной тканью, незаметной молнией сбоку и аккуратным вырезом-лодочкой. Издаю возбужденный полуписк-полувизг и готовлюсь примерить чудо-комбез, когда белая шторка отъезжает в сторону с диким скрежетом и передо мной предстает уверенно-хамоватый Матвей.
        - Тебе стоит выкинуть эту тряпку в мусорное ведро, Саша.
        Ухмыляется уголками своих порочных чувственных губ он и скользит по мне наглыми карими омутами, заставляя стыдливо краснеть и неловко топтаться босыми ногами по маленькому черному коврику.
        - А тебе стоит получить диплом модельера прежде, чем раздавать кому-то советы.
        Фыркаю, стараясь замаскировать неловкость жалкой бравадой, только крупные мурашки, ползущие по коже, сводят все мои усилия на «нет». И я смущенно прикрываю руками грудь в кружевном черном бюстгальтере и упорно игнорирую разливающуюся по телу слабость-истому.
        - Вот это надень.
        Командует Матвей, протягивая мне абсолютно обычную синюю рубашку, которую я бы ни за что не выбрала из сотни таких же, и нетерпеливо отстукивает бойкий ритм носком кед.
        - С чего ты взял, что я…
        - Станешь слушаться меня?
        Продолжает оборвавшуюся на середине фразу Мот и делает большой шаг вперед, вынуждая меня отступать и вжиматься голыми лопатками в стену. Дрожать от искрящегося между нами напряжения и судорожно сглатывать в глупом желании погасить разгорающийся в крови пожар.
        - Станешь.
        Безапелляционно чеканит он и упирает массивные ладони по обе стороны от моей головы, заключая меня в импровизированную клетку-ловушку, которая вместо понятного страха дарит странный ажиотаж.
        И я сама тянусь навстречу человеку, который ни во что меня не ставит, запутываюсь пальцами в его шелковистых смоляных волосах и выгибаюсь, лишь бы получить свою дозу гормона радости. Подставляюсь под жгучие поцелуи, взрывающие фейерверк у меня в груди, и стараюсь не думать о том, что мы с Матвеем поступаем неправильно.
        Где-то в висках звонко стучит молоток-наковальня, бешено колотится беспокойное сердце, а тщательно вдалбливая в мою непутевую голову мораль валяется на полу рядом с улетевшими туда джинсами. И я позволяю своим ладоням скользить по каменной груди сводного брата, отодвигать край ткани и невесомо-нежно прикасаться к горячей коже, расписываясь в собственной пагубной зависимости.
        Шатаюсь, как будто опустошила бутылку лучшего шампанского. Хватаюсь за стену, когда Матвей отстраняется, и не спешу прикрываться, больше не стесняясь своей наготы. Жадно глотаю воздух, пытаясь восстановить сбитое к черту дыхание, и собираюсь признаться, что там, в клубе, не знала, кем приходится Сергею Федоровичу Зимину Мот. Только вот застывший рядом парень не собирается вести со мной хоть сколько-нибудь конструктивной диалог.
        - Это не должно больше повторяться, Саша.
        Сухо цедит он сквозь зубы и вихрем выметается из кабинки, бросив через плечо равнодушное «жду тебя на парковке». Пугает проходящую мимо продавца-консультанта с многочисленными вешалками в руках и в считанные секунды исчезает из бутика, оставляя после себя десяток вопросов и тонну недоумения.
        И я покупаю тот самый комбинезон назло ему, а еще беру три разных платья с провокационными разрезами-вырезами, и направляюсь в отдел нижнего белья, хоть отмеренный Матвеем час давно уже истек. Перемериваю дюжину комплектов и останавливаюсь на самом простом черном и более нарядном бордовом, вскоре выскальзывая на улицу с довольной улыбкой. Которая тут же сползает с моего лица при виде Мота, флиртующего с длинноногой рыжей девицей.
        - Я закончила, милый.
        Победно демонстрирую десяток разных пакетов и получаю такой убийственный взгляд, от которого в любой другой момент я бы съежилась и трусливо ретировалась. Но сейчас во мне гуляет какой-то нездоровый азарт, подталкивающий к необдуманным поступкам, и я с энтузиазмом самоубийцы продолжаю дразнить звереющего Зимина.
        - Ну, что, поехали, дорогой?
        Без посторонней помощи размещаюсь на переднем сидении его авто, предварительно закинув пакеты в салон, и в зеркало заднего вида наблюдаю, как торопливо сваливает уязвленная девушка. А потом Мот садится за руль, обдавая меня волнами неудержимого гнева, и резко бьет по газам, заставляя вжиматься в кресло.
        - Еще раз так сделаешь, пойдешь по трассе пешком, поняла?
        Не поворачиваясь ко мне, выплевывает он так, что у меня внутренности сводит и нервный колючий ком подкатывает к горлу. Пальцы только с пятого раза вставляют ремень безопасности в паз, а веки зажмуриваются сами, когда автомобиль под управлением Матвея разгоняется почти до двухсот.
        Запредельно. Дико. Страшно.
        И все, потому что я его довела.
        ГЛАВА 5
        Саша
        Мы летим по магистрали на сверхзвуковой, пока я ругаю себя за опрометчивую выходку. Закладывает уши, как на большой высоте, сердце норовит пробить грудную клетку и упасть прямо к ногам. И я малодушно молюсь, надеясь добраться домой целой и невредимой и не воткнуться в отбойник или какой-нибудь джип.
        Каждый раз, когда обиженный рев клаксона несется нам вслед, я хочу одернуть Мота, но в последнюю секунду прикусываю язык. Вслушиваюсь в его шумное дыхание и понимаю, что он ловит запредельный кайф от этой сумасшедшей гонки. А я… а я сама испытываю неуместную, но такую головокружительную эйфорию, от которой мурашки маршируют вдоль позвонка.
        - Скажи, Матвей, а тебе права в переходе в метро купили, а?
        Интересуюсь у будущего сводного брата, когда мы за малым не цепляем борт маршрутного такси, и отворачиваюсь к окну, не в силах выдерживать прицельный огонь его наглых глаз.
        - Подарили. Вместе с машиной на день рожденье.
        Хмыкает он и продолжает лихачить в присущей ему самоуверенной манере, как будто он на этой дороге и в этом городе царь и бог. Как будто его не парит гипотетическое наказание, и полицейский у служебного транспорта машет своим полосатым жезлом вовсе не ему.
        За превратившийся в целую вечность час мое настроение меняется не меньше сотни раз. В одну секунду мне хочется придушить балансирующего на острие опасности Матвея, а в другую - признаться, что впечатление он производит неизгладимое. И мне приходится отвесить себе внушительный ментальный пинок, чтобы так откровенно не пялиться на его жилистые руки с выпуклыми венами.
        - Станция конечная. Поезд дальше не идет.
        С едким смешком сообщает мне Мот, и я выпутываюсь из принявших неправильное русло мыслей и неловко вываливаюсь из его авто. Лихорадочно подхватываю пакеты и устремляюсь вон из гаража, стараясь скрыть неровный румянец, стремительно окрашивающий щеки.
        Только Матвей догоняет меня в два счета, окуная в мучительную неловкость, и даже распахивает передо мной дверь в дом, рисуя иллюзию идеальной семьи. По крайней мере, так мы с ним выглядим для встречающих нас Сергея Федоровича и мамы.
        - Как провели время, молодежь?
        - Прекрасно.
        С показным энтузиазмом отвечаю сияющему благодушной улыбкой Зимину-старшему и протискиваюсь к лестнице, намереваясь избежать душащих меня расспросов. Перепрыгиваю через пару ступенек и заскакиваю в свою комнату, как будто за мной гонится стая голодных волков. Замираю посреди спальни, бросив пакеты на кровать, и вздрагиваю, спиной ощущая чужое присутствие.
        - Помочь разобрать покупки, сестренка?
        Матвей снова бесцеремонно вторгается в мое личное пространство. Заполняет собой легкие, давит гребанной аурой властности и упивается тем влиянием, которое на меня имеет.
        - Сама справлюсь.
        Отвечаю ему негромко и не могу сдвинуться с места, наблюдая, как он с грацией хищника выплывает у меня из-за спины и приближается к не заправленной постели. Вытаскивает из первого попавшегося пакета длинное красное платье тонкой вязки и ядовито цедит.
        - Отстой.
        И, в то время как я захлебываюсь охватившим меня возмущением и пытаюсь подобрать достаточно обидные и хлесткие слова, он натыкается на понравившийся мне комплект кружевного белья и выразительно изгибает бровь.
        - А это ничего так. Примеришь?
        Ровно на пару мгновений я столбенею и поджимаю пальцы ног. Все мое существо заходится в волнительном предвкушении, пока разум вязнет в густом тумане. И пусть недолго, но я вполне серьезно рассматриваю поступившее предложение, прикусив нижнюю губу. А потом все-таки стряхиваю опутавшее меня наваждение и пытаюсь забрать у Мота предмет своего гардероба.
        - Совсем с ума сошел, Зимин?! Отдай!
        Как атакующая слона моська, я бегаю вокруг будущего сводного брата, пытаюсь допрыгнуть до его поднятой вверх руки, в которой вместе со злосчастным бюстгальтером болтается узкая полоска трусиков. И я собираюсь в красках высказать Матвею все, что о нем думаю, приправив пламенную речь ворохом нецензурных эпитетов, когда в дверной прием протискивается мамина счастливая голова.
        Меня бросает в холодный пот при мысли о том, как она отреагирует на творящееся в комнате безобразие, но Мот с ловкостью фокусника прячет мое нижнее белье за спиной и торопливо вешает на лицо ту самую улыбку, от которой девушки растекаются перед ним ванильной лужицей.
        - Что вы здесь делаете, дети?
        - Я заглянул спросить, вдруг Саше нужна помощь с перестановкой.
        Вопиющая ложь без заминки слетает с порочных губ Зимина-младшего и зарабатывает ему еще несколько очков в глазах моей матери. По крайней мере, она понимающе кивает и исчезает в коридоре вполне удовлетворенная его объяснением. Я же мечтаю надеть Матвею на макушку ночной горшок, или вазу из-под цветов, или шутовской колпак.
        - Расслабься, сестренка. Я прикололся. Но два билета до Урюпинска взять еще не поздно.
        Всем своим видом Мот демонстрирует, что я здесь нежеланная гостья, ну, а я в который раз хороню свои глупые планы по налаживанию с ним отношений. Прощаюсь с поблекшей радостью от покупок, раскладываю вещи в огромный до потолка шкаф и усаживаюсь за учебники. Только вот информация успешно минует мозг, не желая усваиваться, как бы я ни билась над превращающимися в невнятное пятно строками.
        Так что ложусь спать я совершенно не готовая к завтрашним парам и долго ворочаюсь, вспоминая, как Матвей ворвался ко мне в примерочную. Как его крепкие руки скользили вдоль позвоночника, как я впивалась ногтями в его плечи и как жадно мы с ним целовались, как будто между нами нет преград, вроде грядущей свадьбы наших родителей и его лютой необъяснимой неприязни.
        А наутро мы снова изображаем лучащихся энтузиазмом будущих родственников, под пристальным взглядом Сергея Федоровича торопливо впихиваем в себя завтрак, норовящий застрять поперек горла, и пулей вылетаем в гараж. Потому что доза фальши зашкаливает и грозит обнажить наши настоящие эмоции.
        Всю дорогу мы с Мотом проводим в кромешной тишине, и я наивно надеюсь, что сегодня обойдется без девятибалльного шторма, но Зимин резко тормозит за несколько кварталов до универа и разворачивается ко мне всем корпусом.
        - Выходи.
        Хлестким ударом обжигает щеки, губы, грудь, и я нелепо хлопаю ресницами, до конца не веря, что он это сказал.
        - Но мы же не доехали.
        - Проваливай, Саша. Я не хочу, чтобы нас видели вместе. Никто не должен знать, что ты моя сестра.
        - Сводная сестра, Матвей.
        - Плевать.
        Он жжет меня яростным взглядом жестоких карих глаз, поливает пренебрежением и, наверное, ненавидит за то, что сам с жадностью целовал всего пару дней назад. А я... а я просто отчаянно хочу забыть все, что между нами было, ведь нам еще не один год учиться вместе и жить под одной крышей.
        Трясущимися пальцами я нащупываю холодный металл ручки, открываю дверь и практически вываливаюсь на тротуар, цепляя рюкзак с сиденья. В коматозе одергиваю ярко-синюю юбку ниже колена, поправляю завернувшийся воротник тонкого белого джемпера и растерянно слежу за тем, как удаляется черное авто. Такое же хищное и агрессивное, как его хозяин.
        Становится обидно. Досадно. Колко.
        От того, что мне не все равно на пропитанные скепсисом фразы и на человека, их произнесшего.
        Шмыгнув носом, я давлю жалость к себе в зародыше и устремляюсь к храму знаний, виднеющемуся в просвете между многоэтажек. Ускоряю шаг и протискиваюсь между спешащих курьеров с огромными зелеными и желтыми сумками-прямоугольниками. Игнорирую вырастающего будто из-под земли парня со смешным коротким хвостиком, что-то заливающего про какую-то акцию и пытающегося всучить мне глянцевый каталог.
        - Да, мамуль. Ничего страшного, здесь в столовке перекушу.
        Принимаю звонок, успокаивая заботливую маму, переживающую, что я забыла в холодильнике лоток с обедом, и придерживаю телефон ухом, роясь в рюкзаке. Выуживаю тонкий магнитный пропуск и прикладываю его турникету, упрямо продолжающему гореть красным.
        - Извините! Извините, пожалуйста!
        Еще минут пять я пытаюсь дозваться до погрязшего в ютубе охранника, столько же объясняю равнодушному бугаю суть проблемы и нетерпеливо топчусь на месте, понимая, что на пару я окончательно и безнадежно опаздываю.
        - Тебя еще не успели внести в списки, проходи.
        Связавшись с деканатом, безразлично кивает парень в черном камуфляже и возвращается к компьютеру, потеряв ко мне всякий интерес. А я бегу по уже пустынным коридорам, путаюсь в переходах и никак не могу найти аудиторию под номером триста семнадцать. В итоге, потеряв драгоценное время и отчаявшись, я обнаруживаю нужный кабинет и так и не решаюсь зайти.
        - Мог бы и проводить в первый день.
        Обиженно бормочу себе под нос и, больше никуда не спеша, бреду к подоконнику, обвиняя Матвея во всех неурядицах. В росте курса евро, подорожании потребительской корзины и очередных санкциях Запада.
        Прислонившись лбом к стеклу, я рассеянно листаю страничку студенческого паблика, на которую недавно подписалась. Натыкаюсь на фотки с позавчерашней вечеринки и с бухающим в горле сердцем нажимаю «сохранить», выбирая из пестрых картинок снимки Мота.
        С широкой открытой улыбкой. С растрепанными мной волосами. Веселого и счастливого. Совсем не такого, с каким я столкнулась у ворот дома Зиминых.
        А потом за моей спиной с громким хлопком ударяется о стену дверь, и из аудитории наружу высыпает толпа галдящих первокурсников. Высокая худая брюнетка что-то возмущенно высказывает своей полной подруге в невообразимом цветастом сарафане. Пятеро парней склоняются над чьим-то мобильником и с едкими комментариями смотрят какое-то вирусное видео.
        Я же набираю воздуха в легкие и неуверенно делаю шаг вперед, намереваясь попросить у кого-то из них лекцию. Только смазливый блондин в свободно болтающейся на нем фиолетовой рубашке и низко сидящих джинсах меня опережает, загораживая путь и самодовольно ухмыляясь.
        - Ты потерялась, крошка? Дорогу подсказать?
        Манерно растягивая слова, флиртует со мной он, и я не сразу нахожусь, что ответить. Жую во рту вязкую кашу из невнятных слогов и нервно тереблю лямку рюкзака, когда в барабанные перепонки ввинчивается резкое.
        - Оставь ее, Крест!
        ГЛАВА 6
        Мот
        И зачем я вообще сюда сегодня приперся.
        Хмуро кошусь на сухую, как вобла, преподавательницу
        по экономической теории и считаю до десяти. Еще чуть-чуть и своим заунывным голосом она поднимет зомби с ближайшего кладбища или разбудит сладко сопящего Крестовского, которому я искренне завидую.
        Зависать с пацанами на даче всю ночь без родаков и назойливых сводных сестер дорогого стоит.
        Пару минут я смотрю на безмятежное лицо друга, а потом толкаю его локтем в бок, когда цепкий взгляд Семеновой Инги Аркадьевны мажет по галерке и приклеивается к блондинистому затылку.
        - Вставай, бро.
        Шиплю выразительным шепотом и, получив красноречивый оскал от все той же Инги Аркадьевны, затыкаюсь.
        - Ваша фамилия, молодой человек?
        - Крестовский.
        - Игнат Дмитриевич. Прекрасно. Я вас запомнила.
        Многообещающе чеканит преподша и, поправив сползшие на нос очки в круглой оправе, возвращается к теме лекции, которую я так и не записал.
        - Мог бы и раньше предупредить, - обиженно фырчит Крест и, не дожидаясь ответа, меняет пластинку, случайно наступая на больную мозоль. - И вообще, где тебя вчера целый день носило?
        - Семейные... кхм... обстоятельства.
        Глухо закашливаюсь, давясь словами, а перед глазами на репите Сашка в примерочной. Белье ее кружевное дурацкое, талия узкая, ноги длинные. И пальцы, скользящие по мышцам пресса.
        Твою ж...
        - Бабу новую нашел - так и скажи, - притворно дуется Игнат и загораживает ладонью листок, с которого я пытаюсь списать название лекции.
        - Ничего серьезного. Так, на один раз.
        Выдаю с показным равнодушием и упорно умалчиваю о том, что эта «на один раз» теперь живет через стену от меня и скоро станет моей сводной сестрой. Если мне не удастся избавиться от них с матерью, конечно.
        Судя по съезжающимся к переносице светлым бровям Крестовского и изгибающимся в кривой ухмылке губам, он мне явно не верит, но продолжать допрос не спешит. Игнат забивает на распинающуюся у доски Семенову, справедливо решив, что прилежание его уже не спасет, и снова укладывается на стопку тетрадей, пробурчав едва внятное «не кантовать». Я же с горем пополам досиживаю до конца пары и лениво поднимаюсь со скамьи, когда Инга Аркадьевна нас отпускает.
        Не слушаю, что она говорит нам напоследок, не записываю, что нужно прочитать к следующему занятию, и неторопливо скатываюсь вниз по лестнице, гоняя в мозгу прочно засевшее «Сводная сестра, Матвей!».
        Срочно надо переключиться. Благо, что подходящая кандидатура как раз останавливается недалеко от входа в аудиторию и так призывно мне улыбается, что обойти ее своим вниманием просто преступление.
        - Привет, Настя, - оставляю небрежный поцелуй на щеке у первой красотки потока и еще раз инспектирую идеальную фигуру Шаровой, мимоходом скользя по аппетитным буферам и крутым бедрам.
        Хорошая девчонка, сочная.
        - Привет, Мот. А мы без тебя вчера скуча-а-али, - деланно тянет девчонка и, театральным жестом откинув густые темно-каштановые волосы назад, прижимается ко мне, вычерчивая на ткани футболки какие-то замысловатые узоры своими длинными ноготками.
        И я уже собираюсь опустить причину своего вчерашнего отсутствия и пригласить Настюху на чашечку горячего чая, когда в центре коридора вижу Баринову и рисующегося перед ней Игната. Отчего кровь ударяет в голову и заставляет отцепить от себя чужие прохладные пальцы и выкрикнуть повелительно-жесткое.
        - Оставь ее, Крест!
        Не разбираю на составляющие гуляющий внутри коктейль из гремучих эмоций и быстро сокращаю расстояние до причины моего бешенства. Несколько раз глубоко вдыхаю, так же медленно выдыхаю и вешаю на себя маску напускного равнодушия.
        Фиксирую, как Сашка нервно мнет край своей белой кофты, отчетливо вижу плещущуюся в ее синих глазищах растерянность и закидываю локоть Крестовскому на плечо. Чтобы наклониться к приятелю и негромко ему сообщить.
        - Девочка недавно переехала в Москву и очень хочет влиться в нашу закрытую компанию.
        Сказанные проникновенным шепотом слова действуют на Игната, как ледяной душ. По крайней мере, лучившийся в глазах приятеля густой интерес сменяется растущим подозрением, и мускулы под моей ладонью напрягаются.
        - Это ты с ней на посвяте зажигал, что ли?
        - Ага.
        Хмыкаю двусмысленно и, выдержав непродолжительную нехорошую паузу, ставлю клеймо «не советую». От которого Крест иронично дергает бровью, за спиной ядовито смеется Шарова, а Саша обиженно поджимает губы и еще сильнее терзает тонкую ткань.
        - Понял, принял, осознал.
        Сделав свои выводы, охладевает к новенькой товарищ и тащит меня в столовую к дальнему столику, за которым расположились наши пацаны. Ленька, племянник прославившегося скандальной историей с журналисткой депутата. Илья, сын мебельного магната и подающий надежды спортсмен. И не обладающий ни какими-то особыми связями, ни богатыми родственниками Вадик, бегающий нам за колой и хот-догами.
        - Спасибо, что предупредил, бро.
        Разваливается на стуле Крест, широко расставив ноги, и цепляет с тарелки дольку хрустящей картошки фри, обмакивая ее в сырный соус. Я же, не испытывая и намека на угрызения совести, благодушно киваю и забираю у Вадима стаканчик с еще дымящимся кофе.
        - Обращайся.
        Закрыв раздражавший меня гештальт, я расслабляюсь и лениво цежу отдающий корицей и ванилью напиток. Вполуха слушаю, как Ленька возмущается раздутой в инете шумихой вокруг его дяди, и так же вальяжно наблюдаю, как грациозно подплывает к нам красивая Настя и устраивается рядом со мной, фамильярно укладывая голову мне на плечо.
        - У меня в субботу туса, ты приглашен, Мот.
        Кокетливо шепчет Шарова, хлопая длинными пушистыми ресницами. Закидывает ногу на ногу, демонстрируя бежевые сапожки на тонкой шпильке, и томно вздыхает, предпринимая еще одну попытку привлечь к себе внимание.
        - Ты обещал меня покатать, помнишь?
        - Не сегодня.
        Бросаю не слишком дружелюбно и внезапно понимаю, что в их компании мне жутко скучно. До сводящего скулы зевка и до критичного безразличия скучно. Поэтому я не очень-то вежливо стряхиваю с себя прилипчивую Анастасию и с протяжным скрежетом отодвигаю стул, поднимаясь на ноги.
        - Погнал я. Отцу обещал в одно место заскочить.
        Выхожу в коридор раньше, чем кто-то из ребят успеет что-то сообразить и озадачить меня каким-то глупым вопросом. Стремительно вываливаюсь на улицу, запрыгиваю в авто и мчу по трассе, врубив колонки на всю. Лишь бы не прокручивать в башке одни и те же дурацкие мысли.
        А дома, в залитой светом гостиной меня ждет офигенный сюрприз. Счастливая семья из Зимина Сергея Федоровича и двух Бариновых с щенячьим восторгом рассматривает обручальные кольца, которые наверняка стоят целое состояние. И от этой идиллической картины меня едва не выворачивает на пушистый ковер молочного цвета.
        «Интересно, а твоя Вера Викторовна знает, что не так давно ты дарил такие же дорогие украшения моей матери?».
        Рвется с моего языка, но так и застревает где-то в горле. Нет смысла начинать разговор, который вряд ли что-то изменит.
        ГЛАВА 7
        Саша
        В особняк Зиминых после пар я вваливаюсь взвинченная, с настроением ниже плинтуса и торопливо избавляюсь от обуви, небрежно сбросив ее в угол. Сжимаю и разжимаю кулаки и отчаянно хочу найти в этом двухэтажном дворце маму, прижаться щекой к ее боку и попросить взять два билета на поезд до нашего маленького тихого городка.
        Чтобы вернуться в крохотную, но такую уютную квартирку на окраине, где мы беседовали вечерами напролет под кружку горячего имбирного чая с лимоном. Делились скромными победами и обидными поражениями, мечтали об отпуске на лазурном побережье, бронзовом идеальном загаре и «во-о-он том офигенном красном платье».
        Теперь с мамой мы общаемся гораздо реже, потому что практически все ее время посвящено харизматичному Сергею Федоровичу и подготовке к грядущему торжеству. И это немного печалит.
        - О, Саша дома. Матвей не с тобой?
        Моментально реагирует на мое появление Зимин-старший и улыбается так лучезарно и открыто, что мне становится стыдно за крамольные мысли о побеге из столицы. Этот импозантный влиятельный мужчина души в маме не чает, заботится о ней, да и мне ни в чем не отказывает. А уж соседство со сводным братом можно как-нибудь пережить.
        - Нет, его задержали в универе.
        Отделываюсь стандартной отговоркой и незаметно передергиваю плечами, вспоминая издевательскую ухмылку Мота, обжегшее, словно пощечина, «не советую», и вылившееся на меня всеобщее презрение. Парни принялись экспрессивно тыкать в мою ставшую в раз знаменитой персону пальцем, девчонки горячо шептались, сбившись в тесный кружок, а робкая попытка Ирки Зайцевой меня защитить просто утонула в этом невообразимом гвалте.
        Чудесный первый день, ничего не скажешь.
        А дальше все промчалось, словно в плотном белесом тумане. Пропущенная мимо ушей лекция, корявые линии на полях и абсолютный ноль на шкале полученных знаний. Пристальные любопытные взгляды, норовящие пробраться под кожу, язвительные смешки и нетерпеливый шепот все той же Ирки.
        За что он так на тебя взъелся?
        - Саш, чего ты застыла в проходе? Топай к нам. Посмотришь, что мы купили.
        Снова зовет меня довольный Зимин-старший, и я послушно шагаю к большому дивану терракотового цвета и опускаюсь на освобождающееся между родителями место. С замирающим сердцем веду подушечками пальцев по сапфирово-синему бархатному прямоугольнику у Сергея Федоровича на ладони и не дышу, когда заветная коробочка открывается.
        А потом погружаюсь в чистое искрящееся счастье, окутывающее меня с головы до ног. Не могу оторвать глаз от двух полосок белого металла и одобряю идеальные в своей простоте кольца без драгоценных камней с выгравированным на внутренней стороне обещанием «навсегда».
        И это все до такой степени трогательно и волнительно, что я с трудом сдерживаю слезы радости и откашливаюсь, чтобы еще раз поздравить сидящих рядом со мной людей. Только не успеваю, потому что по телу пробегает лихорадочная дрожь, а внутренности съеживаются в один нервный ком.
        Значит, вернулся Зимин-младший.
        - Все в сборе, как хорошо. Ты, наверное, проголодался, Матвей?
        Первой вскакивает всегда радушная и вечно переживающая, что на столе мало еды, мама. За ней поднимается Сергей Федорович и устремляется на кухню, нахваливая еще горячую уху, стоящую на плите. А я сижу, как дура приклеившись к дивану, и скольжу по Моту внимательным взглядом.
        Всклокоченный, с глазами бешеными. Злой. Неужели никто не видит?
        - Спасибо, что унизил.
        Впитав его недовольство, я падаю в кипящий котел своих собственных обид, с энтузиазмом мазохиста прокручивая случай в коридоре. Замираю ровно на секунду, надеясь пусть на скупое, но извинение, и тут же прощаюсь с крошащейся на осколки иллюзией.
        - Всегда к твоим услугам, сестренка.
        Фривольное обращение, слетающее с его губ, задевает во мне какие-то струны, натягивая их до предела. Окрашивает вселенную в ядовитый ярко-алый цвет и поднимает самое темное со дна души. И мне до умопомрачения хочется вздернуть вверх руку и продемонстрировать Матвею оттопыренный средний палец. Но хорошие девочки так не делают, правда?
        Хорошие девочки устало прикрывают веки и считают до десяти, упражняясь в дыхательной гимнастике. Хорошие девочки проглатывают рвущиеся наружу неприличные слова, смахивают невидимые пылинки с новой красивой юбки и идут накрывать на стол. Не обращая внимания на табун мурашек, марширующих от макушки до поясницы и обратно.
        - В общем, с ЗАГСом я договорился, в ресторане мы все заказали, свадьба будет на две недели раньше, чем планировали.
        С ребяческой улыбкой сообщает Зимин-старший, хвастаясь сегодняшним триумфом, и осторожно дует на финскую уху со сливками и форелью. Невесомо целует маму в щеку и первым принимается за еду, пока мы с Мотом перевариваем эту поистине ошеломительную новость.
        - Здорово.
        - Поздравляю.
        Без особого энтузиазма выпаливаем мы с Матвеем одновременно и синхронно утыкаемся в глубокие черные тарелки, вяло орудуя ложками. Кое-как впихиваем в себя блюдо, вкуса которого не чувствуем, и одновременно встаем из-за стола, направляясь к посудомоечной машине. Чтобы там столкнуться нос к носу и смотреть друг другу в глаза не меньше минуты.
        «Ты пожалеешь».
        Читаю в остром, словно сотня иголок, взгляде Зимина и швыряю в ответ беззвучное «да пошел ты». Торопливо вытаскиваю из микроволновки стеклянную форму с мясной запеканкой, звонко бахаю ей о столешницу и понимаю, что не смогу больше проглотить ни кусочка в присутствии сводного брата.
        - Я что-то наелась. Спасибо большое, мамуль. Пойду к себе, мне столько всего по учебе надо сделать, чтобы ребят нагнать.
        Подсовываю родителям версию, не слишком далекую от правды, и быстро смываюсь из кухни, надеясь, что Мот не станет ломиться ко мне в комнату, как в прошлый раз. Со скоростью спринтера снимаю с себя одежду и все время кошусь на дверь, неуклюже путаясь в широких домашних штанах лавандового цвета. Ныряю в любимый старенький свитшот и только тогда глубоко судорожно выдыхаю, испытав невероятное облегчение.
        А потом перетаскиваю ноутбук вместе с тетрадками на кровать и честно пытаюсь восполнить имеющиеся пробелы в знаниях. Только строки снова сливаются в неразборчивое пятно, буквы пляшут сумасшедшую джигу-дрыгу, а смысл написанного ускользает от воспаленного сознания. Поэтому на разрезающий тишину звонок Ирки я отвлекаюсь с удовольствием, разминая каменную шею и плечи.
        - Привет, подруга.
        - Привет.
        - Я тебя предупредить хотела… - запинается Зайцева и, то ли подобрав подходящие слова, то ли что-то там сверив, продолжает. - Шаровой скинули ваши фотки с посвята.
        - Какие фотки?
        - Не тупи, Сашка! Там, где вы с Мотом на танцполе… кхм… зажигаете. В общем, будь готова к подставе. Настя там рвет и мечет.
        Это она еще не знает, что мы целовались.
        - Спасибо, Ириш.
        Отстраненно благодарю подругу и отключаюсь, не найдя в себе сил продолжать разговор. Прощаюсь с планами наверстать отставание и резким движением захлопываю ноутбук. Убираю его на тумбу, сгружаю сверху тетради и заваливаюсь на спину, широко раскинув руки и пытаясь найти на потолке рецепт, как выжить в новом городе, в новом универе и новом доме и не сломаться.
        Не придумываю ни одного хоть сколько-нибудь годного варианта и незаметно для себя самой проваливаюсь в объятья Морфея, чтобы спустя то ли пятнадцать минут, то ли несколько часов проснуться от того, что чужие пальцы скользят по моим распущенным волосам.
        Бережно. Трепетно. Нежно.
        ГЛАВА 8
        Саша
        Не спешу открывать глаза, продлевая волшебное мгновение. Сворачиваюсь в маленький клубок, устраивая макушку на мягких коленях, и урчу, словно котенок, подставляясь под ласку. Вбираю в себя чужую заботу и млею от того, как тепло расползается по телу, согревая озябшие клеточки.
        - Сашка, дочь. Я так тебя люблю, - наклоняется ко мне мама и целует в лоб. Прямо как в детстве, когда рассказывала на ночь сказку про «Золушку» или «Спящую красавицу».
        И я тону в этих щемящих ощущениях, укутываюсь в ностальгию и жмусь щекой к маминым ладоням с длинными линиями жизни на внутренней стороне. Застываю неподвижным изваянием и загадываю желание, чтобы наша доверительная близость длилась вечно.
        - Я совсем не уделяю тебе внимания. Прости, милая.
        Шумно вздыхает мама и снова принимается перебирать мои рассыпавшиеся в беспорядке пряди, отчего на душе становится спокойно и так легко. И кажется, что любые трудности мне по плечу, а весь этот мир лежит прямо у моих ног и только и ждет, пока я начну его завоевывать.
        Классное чувство!
        - Все в порядке, ма. Я все понимаю.
        В этот самый момент я совсем не лукавлю. Я на самом деле понимаю двигающие моим самым родным человеком мотивы, целиком и полностью одобряю ее привязанность к Сергею Федоровичу и совсем не виню ее за то, что она растворяется в нем почти без остатка.
        Настоящая любовь, без примесей выгодного симбиоза и холодного расчета, сейчас большая редкость…
        - Наш переезд… и свадьба эта… все так поспешно, - неуверенно осекается мама, совсем по-девчачьи прикусывая нижнюю губу, и мне до дрожи на кончиках пальцев хочется заключить ее в свои объятья. - Сашенька, если тебе неуютно здесь. Если ты не готова принять наш брак, мы с Сергеем все отменим. Перенесем, в конце концов, на столько, сколько тебе понадобится, чтобы ко всему привыкнуть.
        От произнесенных полушепотом фраз крохотный ком в горле стремительно разрастается в размерах и мешает нормально дышать. Слезы выступают на ресницах, а чувство благодарности вытесняет и мгновенно поблекшие обиды, и выцветшее недопонимание.
        - Не нужно ничего отменять, мама. Я хочу, чтобы ты была счастлива. И я даже готова назвать Сергея Федоровича «папой». Наверное. Когда-нибудь.
        Улыбаюсь широко и стараюсь вложить в эти слова всю свою искренность, чтобы мама ни в чем не сомневалась. Чтобы выбрала себе в каталоге самое замечательное элегантное платье или стильный брючный костюм, подчеркивающий достоинства ее изящной фигуры. Чтобы сделала прическу у лучшего стилиста, нанесла едва заметный естественный макияж и светилась ярче тысячи лампочек, освещая все вокруг.
        И не допускала даже мысли, что дочь за нее не рада.
        - Такая ты у меня взрослая стала, Саша.
        Растрогавшись, всхлипывает мама и утыкается острым треугольным подбородком мне прямо в макушку. Водит ладонями по спине и бормочет что-то про то, что я самое дорогое, что у нее есть. А потом мы засыпаем, крепко обнявшись. Запутываемся в простынях. И видим разноцветные радужные сны, с которыми под утро жаль расставаться.
        - Вставай, соня. Опоздаешь.
        Сладко потягивается в моей постели мама, пока я с титаническими усилиями разлепляю веки и душераздирающе зеваю. Ухмыляется уголком губ и совершенно не по-родственному спихивает меня с кровати прямо на пушистый ковер с абстрактным узором.
        - Эй, это не честно!
        Звонко пищу я снизу и получаю бескомпромиссное «это мне никуда не надо, а у тебя первая пара». Поэтому, проглотив охватившее меня недовольство, я неуклюже поднимаюсь, медленно стряхиваю с себя остатки липкой приятной дремоты и, прихватив огромное розовое полотенце, шлепаю в конец коридора.
        Глянув на экран мобильника в левой руке, я торопливо ступаю по теплому ламинату, взъерошиваю волосы, стараясь не зацикливаться на неприятностях, с которыми мне обязательно предстоит столкнуться в универе, и на всех парах влетаю в не слишком вместительную ванную комнату. Не сразу соображая, что душ занят.
        Пару секунд я ошалело смотрю на капельки на запотевшем стекле, лихорадочно сглатываю и собираюсь тихо испариться, как будто моей ноги здесь не было. Только не успеваю ретироваться прежде, чем откроется злополучная пластиковая дверь, которую мне хочется проклянуть.
        - Упс.
        Сиплю сдавленно и не могу даже пошевелиться в то время, как Зимин-младший вальяжно переступает через невысокий бортик и останавливается напротив меня, изображая статую Аполлона Бельведерского. По крайней мере, одежды на Моте не больше.
        И я, словно его оголтелая фанатка, прикипаю жадным взглядом к рельефным плечам. Как в первый раз, рассматриваю перекатывающиеся под кожей мышцы. Мысленно стираю лишнюю влагу с сильных жилистых рук и так же мысленно очерчиваю кубики офигенного пресса. А потом опускаю глаза ниже и слишком уж поспешно кидаю в сводного брата полотенцем, пряча в ладонях лицо.
        - Прикройся!
        Рублю опустившуюся на нас вязкую тишину своим придушенным криком, а пальцы сами разъезжаются и образуют просвет, отчего краска приливает к щекам, превращая меня в переспелый помидор.
        Ты - жалкая лгунья, Александра Баринова.
        - Дверь закрывать не пробовал?
        Прокашлявшись и дождавшись, пока Матвей обмотается розовой тряпкой, нападаю на него и запоздало осознаю, что сама частенько забываю запереться. Много лет прожив у мамы под боком, я никогда не отгораживалась от нее замками.
        - Я не собираюсь менять собственные привычки из-за тебя или твоей матери, Саша. И, чем раньше вы это поймете и свалите отсюда, тем будет лучше.
        Снова гнет выбранную линию поведения Мот, не собираясь снижать градус ненависти, и шагает босыми ступнями по теплому кафелю. Нависает надо мной, заполняя легкие запахом мужского геля для душа, и топит в чернильно-черном море. Потому что его зрачок стремительно сливается с радужкой.
        - Это - мой дом. И я буду делать здесь все, что мне заблагорассудится. Захочу голым ходить - буду голым ходить. Захочу вломиться к тебе в комнату - вломлюсь. Захочу вещи твои из окна выкинуть - выкину. Уяснила?
        Его низкий с хрипотцой голос опасно вибрирует, пальцы сжимаются в кулаки, и мне бы робко потупиться и отступить без боя. Но что-то снова щелкает в моем затуманенном мозгу, и я подаюсь вперед, едва не уткнувшись Матвею в грудь.
        - По-моему, это тебе пора уяснить то, что свадьба состоится через две недели, независимо от твоих желаний.
        Выстреливаю пулеметной очередью и вздергиваю подбородок, отсчитывая секунды до необратимости. Интересно, что напишет судмедэксперт? Она умерла от множественных ран, нанесенных тупым предметом? Или острым? Или причина смерти в асфиксии, потому что Баринову Александру Кирилловну сейчас придушат? Или утопят?
        Но Зимин-младший не делает ни первое, ни второе, ни третье. Он выпрямляется, самодовольно изгибает смоляную бровь и четко выверенным движением подцепляет узел на полотенце, отчего ткань разматывается и, облизав его ноги, падает на пол. Я же очень стараюсь не опускать взгляд ниже его носа.
        - Посмотрим, Саша.
        Бросает спокойно и расслабленно Мот и максимально неторопливо огибает меня, задев плечом. Вынуждая дернуться от разряда электрического тока, прошившего мое тело от макушки до пяток, и нервно прикусить губу, чтобы не разразиться истеричным воплем и не разбудить спящую в моей комнате маму.
        И, закрыв чертову дверь на ключ, я заскакиваю в душевую кабину и встаю под мощную струю ледяной воды. Ожесточенно тру кожу мочалкой, пытаясь избавиться от невидимых следов, оставшихся после прикосновения Зимина. Слишком долго смываю с себя хлопья пены и до последнего не хочу покидать мое временное убежище. Только настойчивый стук в дверь намекает, что прогулять пары мне никто сегодня не даст.
        - Сашенька, дочка! Что ты так долго? Матвей уже заждался тебя в гараже.
        Перекрикивает шум стучащих о пластик капель мама, добивается обещания поторопиться и, конечно же, не видит, как испуганно я вцепляюсь в предплечья и прислоняюсь лбом к стене душевой, готовясь к очередному раунду измотавшего меня противостояния.
        ГЛАВА 9
        Мот
        Делаю глубокий вдох, а перед глазами до сих пор разноцветные круги пляшут. Пальцы на автомате перебирают звенья брелока, а в мозгу вертятся варианты, как расстроить свадьбу отца и Бариновой.
        Сжечь паспорта. Взорвать загс. Связать Сашку, заклеить ей скотчем рот, запихнуть в чемодан и отправить куда-нибудь на Камчатку, как особо ценный груз.
        От ярких образов, нарисованных воображением, настроение с отметки «отвратительно» переползает на отметку просто «фигово», а губы сами искривляются в ухмылке садиста-маньяка. И я выуживаю из кармана джинсов мобильник, кликаю по красно-белой иконке и на полном серьезе просматриваю поезда дальнего направления.
        Москва-Владивосток. Отличный ведь рейс.
        Зависаю, едва не нажав «забронировать», и резко оборачиваюсь, услышав неуклюжий шорох за спиной, чтобы уткнуться равнодушным взглядом в Веру Викторовну. Чуть ниже Александры, все еще стройная, с такими же тонкими запястьями и острым подбородком, эта женщина определенно способна заинтересовать представителей мужского пола. Только вот меня бесит, что она пытается занять место возле моего отца.
        Не принадлежащее ей место.
        - Матвей, возьми. У вас пары сегодня допоздна.
        Протягивает пластиковый лоток с кружевными ажурными блинчиками она, а меня, как щепку, швыряет в водоворот из причиняющих боль воспоминаний. Несколько лет назад мама вот так же собирала для меня в школу отбивные и сэндвичи, пекла шедевральные торты и отказывалась нанимать повара.
        Твою ж…
        - Спасибо.
        Проглотив пару ложек несуществующего битого стекла, я выталкиваю онемевшим языком и принимаю из заботливых рук запотевшую посудину, пристроив ее на заднем сидении. А потом запыхавшаяся Сашка влетает в гараж и избавляет меня от необходимости продолжать беседу, в которой нам всем неуютно.
        И уже через пять минут я оставляю и двухэтажный дом, и улыбчивую Веру Викторовну в теплом домашнем костюме далеко позади и до упора топлю педаль газа, пытаясь отвлечься и найти в скорости привычное успокоение.
        Правда, Баринова-младшая совсем не облегчает мне задачу, запутываясь тонкими пальцами в еще влажных после душа волосах и прожигая мой висок своими огромными синими глазами.
        - Я не знаю, что случилось между твоими родителями, Матвей, - берет небольшую паузу Саша, чувствуя, что ступила на тонкий лед моего терпения, обнимает себя за плечи и негромко произносит: - но моя мама любит Сергея Федоровича, и она заслуживает, чтобы ты дал ей шанс.
        Дышит неровно, скользит ладонями по белому удлиненному пиджаку и ждет, что я ей на это отвечу. Но я упрямо молчу, укладывая стрелку спидометра до талого, и врубаю радио, где взорвавшие чарты группа поет что-то про юность и соседей.
        Лимит моего красноречия исчерпан, Саша.
        - Выходи.
        Торможу у перекрестка икс, где обычно высаживаю Баринову, и наклоняюсь к ней, чтобы распахнуть дверь и быстрее избавиться от общества будущей сводной сестры.
        Аромат цитруса и перечной мяты бьет в нос, раздражает обоняние, и меня тоже раздражает. Потому что девчонке очень идет этот свежий не приторный запах, выделяющий ее из толпы любительниц ванили и кокоса. И макияж дымчатый, превративший ее глазищи в два бездонных омута, тоже идет. И коса густая, которую она успела заплести, пока я по трассе гнал… идет.
        И я не знаю, чего мне сейчас хочется: стянуть эту чертову заколку с блестящих прядей или намотать ее густые тяжелые волосы на кулак.
        - Быстрее, Саша.
        Цежу сквозь зубы, подгоняя девчонку, и с облегчением выдыхаю, когда она вываливается на асфальт. И еще какое-то время смотрю ей в спину, пока она не смешивается с серой невнятной массой спешащих куда-то прохожих. После чего замечаю забытый на пассажирском сидении рюкзак и, без угрызений совести, подцепляю его молнию.
        Косметичка, конспекты, пособие, дневник…
        Придется как-то выкручиваться перед грымзой-Семеновой, Александра, потому что я на пары сегодня не собираюсь.
        «Подрифтим?».
        Посылаю Крестовскому одно слово и самодовольно скалюсь, подруливая к черным кованым воротам, рядом с которыми уже нетерпеливо мнется друг и поправляет ультракороткую юбку ядреного синего цвета длинноногая Шарова.
        - Запрыгивайте!
        - Хэллоу, бро.
        - Привет, Мот.
        Ребята здороваются со мной одновременно, резво трамбуясь в тачку, а я зависаю и туплю пару минут, заметив в зеркале заднего вида Сашку. Исподтишка кошусь на экран телефона, где светится ее имя, и стартую с места с оглушительным ревом, заставляющим Настю вздрогнуть, а Игната радостно ухмыльнуться.
        «Матвей, ты где? Я рюкзак у тебя в машине забыла».
        Прилетающее вслед за звонком сообщение я так же игнорю и везу одногруппников на подземную парковку торгового центра, обычно безлюдную в разгар рабочего дня. Чтобы там яростно палить резину, едва не чесать бочиной бетонные столбы и снимать пользующиеся у моих подписчиков популярностью видосы.
        - Да не ори ты так, Настя!
        Бросаю через плечо, проскочив очередной крутой вираж, и некстати вспоминаю, что Баринова никогда не кричит у меня в авто. Даже когда я гоняю по встречке и норовлю впилиться в отбойник. Фак.
        От неуместных сравнений и толпящихся в башке ассоциаций азарт тухнет так же стремительно, как залитый галлоном воды костер. Желание дрифтить молниеносно исчезает, и я уже без особого энтузиазма заканчиваю круг, паркуя тачку недалеко от въезда на подземку.
        - Го перекусим.
        Глушу двигатель и первым покидаю салон, прекрасно зная, что спутники пойдут за мной, как привязанные, и будут терпеть любые закидоны и необъяснимые перепады настроения. Крест - из банальной мужской солидарности, Шарова - из стремления оказаться в моей койке.
        - Так что насчет вечеринки, Мот? Тебя ждать?
        Томно опускает ресницы Настя, пока мы поднимаемся вверх на эскалаторе, и выгибается так эротично, что мужик, скатывающийся по лестнице напротив нас, едва не заливает слюнями кафель. Только вот на меня эти уловки оказывают не больше эффекта, чем дробина - на слона.
        - Посмотрим. Не обещаю.
        Разочаровываю складывающую губы бантиком девчонку и звонко шлепаю ее по заднице, заслужив одобрительный свист Крестовского. Игнат ржет, Шарова кокетливо улыбается, я с трудом давлю скучающий зевок.
        Предсказуемо.
        ГЛАВА 10
        Саша
        До начала пары пять минут, а я прислоняюсь к стене, подпирая ее плечом, и не решаюсь войти в аудиторию. В руке наполовину разряженный телефон, рюкзак с тетрадками колесит где-то с Мотом, а в мозгах такая пустота, что лучше свалить по-тихому и не отсвечивать.
        Мешает природная ответственность.
        - Баринова, долго проход загораживать будете?
        Не замечаю, как у двери материализуется затянутая в наглухо застегнутый мышиный серый пиджак Инга Аркадьевна, и непроизвольно ежусь. Опускаю голову и понуро бреду вслед за преподавательницей, предвкушая веселый семинар.
        Нервно перешагиваю порог и приклеиваюсь к месту, из-под ресниц разглядывая полупустую аудиторию. Галерка пустует. Нет ни уверенного в своей безнаказанности небожителя-Матвея, ни его наглого друга Игната, ни болтающейся за ними хвостом Насти, к которой я испытываю заочную глубокую неприязнь.
        Где их носит? Зависают в столовой, забив на занятие? Ошиваются во дворике, наслаждаясь внезапно выдавшимся теплым днем? Или тусят в кофейне напротив, не парясь по поводу энки в журнале и упущенных баллов?
        - Сдаем работы.
        Поправив свои ужасные очки, поднимается из-за стола Семенова и останавливается рядом со мной, заставляя внутренности холодеть и потеть ладони. И я кладу телефон на парту экраном вниз и готовлюсь к прилюдной порке, ощущая прилипающее к коже глухое недовольство.
        - Александра?
        Мое имя, вылетающее из уст преподавателя, бронепоездом врезается в солнечное сплетение и отскакивает от стен. По крайней мере, так мне кажется.
        - Извините…
        Бормочу едва уловимо и сцепляю пальцы в тесный замок, чтобы через пару мгновений услышать пропитанное ядом обещание, что зачет по предмету Инги Аркадьевны мне будет весьма и весьма сложно получить.
        А потом отрешаюсь от происходящего, выпадая в глубокую прострацию в то время, как долговязый худой староста ходит по рядам, собирая у прилежных одногруппников кипы листков. Рассеянно слежу за растущей стопкой и думаю, что подход к учебе нужно срочно менять. Иначе я рискую вылететь из престижного заведения, как пробка, не пережив и первой сессии.
        - Давай в кино сходим. Мороженое возьмем или ведро поп-корна.
        Пытается подбодрить меня неунывающая Иришка, когда пытка заканчивается и мы с ней выползаем в полный гомонящих студентов коридор. Только апатия захлестывает меня удушливой волной и мешает расслабиться и притвориться, что проблем не существует.
        - Давай в другой раз.
        Прощаюсь с подругой, чмокнув ее в щеку, и устремляюсь к притормаживающему недалеко от стайки щебечущих девчонок такси. Ныряю в салон, откидываясь на сиденье, и лезу в мобильник. Чтобы зачем-то пересматривать фотки Мота с посвята.
        Властный. Дерзкий. С нахальным взглядом. Не парень - беда. Причем беда, с которой нам придется бок о бок существовать под одной крышей.
        За этим глупым занятием дорога проносится, как пара секунд, автомобиль паркуется у высоких ворот, и водитель выразительно покашливает. Намекая, что мне пора покидать гостеприимное транспортное средство, а ему - отправляться за новым клиентом.
        - Спасибо.
        Выдыхаю бесцветно и ставлю пять звезд в приложении, выбираясь наружу. А дом встречает меня благостной тишиной, и я начинаю мечтать о горячей ванной. Способной согреть мои отчего-то замерзшие конечности.
        Поднимаюсь к себе неторопливо, с негромким щелчком опускаю вниз ручку и никак не ожидаю увидеть в спальне Матвея, по-хозяйски развалившегося в моем кресле и жующего тонкую соломинку. Его густые черные, словно смоль, волосы растрепаны, как будто кто-то намеренно ерошил их пальцами, а в темно-карих глазах гуляют опасные золотистые всполохи. И это выдергивает меня из равновесия. Выбивает из колеи, вынуждая до крови прикусить нижнюю губу.
        Во рту все пересыхает, как будто я не пила неделю. Сердце громыхает в грудной клетке. И я никак не могу собраться с мыслями, пока Зимин-младший открыто наслаждается моим ступором.
        - Что хотел?
        - Ничего. Вещи твои вернуть.
        Ухмыляется издевательски. Расставляет широко ноги, подается вперед, упирая локти в колени, и кивком указывает на пол, где валяется мой расстегнутый рюкзак. И я до противного тремора боюсь спрашивать, на месте ли мой дневник.
        - Как прошла пара, сестренка?
        Небрежно интересуется Мот, а у меня от набившего оскомину обращения все внутри клокочет и кипит, провоцируя нешуточную бурю. И я стряхиваю с себя гипнотическое оцепенение и складываю руки на груди в защитном жесте.
        - Без твоей ненависти и косых взглядов Крестовского? Скучно.
        Собираюсь пустить еще какую-нибудь шпильку и набираю в легкие воздуха, только вот атмосфера в комнате резко меняется. Матвей порывисто встает, пугая меня исходящей от него злостью, стены начинают давить, а просторная спальня вдруг становится слишком тесной для нас двоих.
        - В следующий раз мы это обязательно исправим.
        Совершенно серьезно обещает Зимин-младший и походя мажет большим пальцем по моей нижней губе, отчего растекшийся по ладоням страх переплетается с жидким огнем, разливающимся внизу живота. И я примерзаю к мягкому пушистому ковру, пока Мот сваливает, громко хлопая дверью и витиевато матерясь.
        Раз. Два. Три. Четыре…
        Делаю несколько глубоких судорожных вдохов и бегу проверять содержимое своего многострадального рюкзака. Странно, но в нем нет ни дохлых жаб, ни гадюк, ни еще какой-нибудь гадости. Конспекты целехоньки - без вырванных страниц или испортивших ровные строчки чернил. И даже дневник никуда не делся.
        Я с трудом верю, что Матвей не воспользовался таким удобным моментом, чтобы нарыть на меня компромат, и еще долго сижу на корточках, не в силах унять лихорадочное сердцебиение. Пропускаю ужин, соврав маме, что поела до их возвращения, рано ложусь в кровать, натягивая одеяло до подбородка, и не могу сопротивляться опутывающей меня прочными сетями дремоте.
        Организм слишком устал, чтобы выдержать еще один раунд против такого соперника, как мой будущий сводный брат.
        - Доброе утро, дочь. Надеюсь, у тебя никаких важных планов? Сережа хотел провести день с семьей.
        Вместе с солнечным светом, пробирающимся в окно, мама будит меня тихим стуком и выглядит цветущей, как никогда. Запахивает полы длинного атласного халата благородного винного цвета и улыбается. Мне же хочется, как в детстве, добавить капельку йода на хлеб, когда она отвернется, сослаться на повысившуюся температуру и валяться в постели, изображая слабость и простуду.
        Только вот Мот пристально следит за каждым моим движением, и я никак не могу решиться провернуть шалость у него под носом.
        Спалит ведь.
        Так что после сытного завтрака дом мы покидаем вчетвером и живо трамбуемся в блестящий отполированными боками джип, который невероятно идет Зимину-старшему. По крайней мере, представить этого уверенного в себе мужчину за рулем другого автомобиля я не могу.
        - Не поверишь, Вер, я впервые взял отпуск за последние три года.
        С теплотой в бархатном баритоне сообщает маме Сергей Федорович, умело управляя огромным черным внедорожником, и что-то негромко мурлычет, как большой сытый кот. В то время, как мы с Матвеем сидим одинаково хмурые сзади и вынужденно делим наполненное электричеством пространство.
        Нет сомнений, дотронься я до Зимина-младшего, между нами проскочит убийственной силы разряд.
        - И я лет пять в отпуске не была до нашего с Сашей переезда в Москву.
        Без тени сожаления по поводу бывшей работы, на которой она зачастую задерживалась дотемна, говорит мама и с искренним интересом рассматривает устремляющиеся в небо высотки. Прижимается носом к стеклу и испуганно ойкает, когда наш джип неожиданно кидает в сторону. Потому что из ниоткуда выскакивает ярко-желтый спорткар и хамовито подрезает дисциплинированных водителей.
        Ну, а я больше ничего не вижу, потому что меня подбрасывает над сидением и швыряет Матвею прямо на колени. И я утыкаюсь носом в его потертые джинсы и чувствую, как меня надежно придавливает сверху тяжелой рукой.
        Жарко. Неправильно. Стыдно.
        - Урод!
        - Дура!
        Обмениваемся любезностями хриплым шепотом, как только нажим его пальцев ослабевает и я торопливо занимаю прежнее место. И, как по команде, натягиваем на хмурые лица фальшивые улыбки, стоит встревоженной маме к нам повернуться.
        - Дети, вы в порядке?
        - Да.
        - Да.
        Повторяю за Мотом нестройным эхом и замолкаю до конца дороги, как будто губы спаяли клеем. Ни за что не признаюсь, что в груди сейчас взрываются разноцветные фейерверки, заставляя сердце замирать пойманной в силки птицей.
        А на горизонте уже маячит многоэтажный торговый центр, где можно найти все, начиная от самых дешевых канцелярских принадлежностей, заканчивая баснословно дорогими Ролексами. Где можно потеряться от разнообразия еды в ресторанном дворике, сыграть в боулинг на минус первом этаже или зависнуть в кинотеатре на четвертом.
        И, пока я перебираю в уме варианты возможного времяпрепровождения, Зимин-старший ловко толкает джип вперед и виртуозно занимает освободившийся пятачок недалеко от входа. Так, что нам не приходится долго идти, чтобы попасть внутрь.
        - Опять шоппинг? - неверующе выпаливаю я, когда мы вчетвером останавливаемся у бутика с одеждой из Милана, и с восхищением залипаю на струящихся платьях, которыми хвастаются безликие манекены.
        - Конечно. Вы с мамой должны быть самыми красивыми на свадьбе.
        Безапелляционно заявляет Сергей Федорович и осторожно подталкивает меня вперед - к разноцветному великолепию из атласа, шифона и органзы. Я же скорее упаду в счастливый обморок, чем сделаю выбор между ярко-синим и насыщенным изумрудным нарядом.
        - Как думаешь, что подойдет твоей сестре, Матвей?
        Вот черт!
        Оборачиваюсь нарочито медленно, мысленно ругая за непрошеное вмешательство маму, и застываю, приготовившись к очередной подколке или оскорблению. Ковыряю носком белоснежных кед полированный пол и с удивлением наталкиваюсь на абсолютно серьезного Мота, не собирающегося шутить на тему содержанки из провинции.
        - Вот это. Примерь.
        С опаской я принимаю из его рук длинное платье цвета Шампани с корсетом, расшитым перламутровыми бусинами, и стремительно скрываюсь в кабинке под трогательное мамино «такая она взрослая стала».
        Неуклюже стаскиваю с себя самые обычные джинсы и розовый джемпер и очень долго пытаюсь застегнуть молнию дрожащими пальцами. Оцениваю свое растерянное отражение с лихорадочным румянцем на щеках и отдаю должное вкусу сводного брата прежде, чем выйти на общий суд.
        - Потрясающе!
        - Великолепно, дочь.
        Радостно вторят друг другу родители, и только Мот молчит, очерчивая линию моего декольте темнеющим взглядом. Удовлетворенно кивает, недвусмысленно намекая, что я без него бы не справилась, и вынуждает стрелой лететь в примерочную и торопливо напяливать безопасные шмотки.
        А затем настает черед Матвея быть моделью, и я не могу отрицать, что черная рубашка и такого же цвета пиджак, идеально повторяющий изгибы его поджарого тела - лучшее, что только может быть в мужском гардеробе. По крайней мере, имеющиеся там свитшоты и поло явно проигрывают бессменной классике.
        - Слюни подбери.
        С едким смешком шепчет Зимин-младший, беспечно фланируя к кассе мимо меня, и задорно улыбается молоденькой продавщице с родинкой у виска. Недолго с ней флиртует, стреляет номер телефона и возвращается к нам, заставляя мою эйфорию от удачных покупок немного померкнуть. И я хочу поинтересоваться, а может ли он быть со мной так же любезен, как с ней, но мои слова тонут в баритоне Сергея Федоровича.
        - Ну, что, в кино?
        - Пожалуй.
        - С удовольствием!
        Соглашаются наперебой Матвей с мамой, и мне не остается ничего другого, как уныло плестись за ними и нырять в темный зал. Располагаться в мягком кресле и делать вид, что происходящее на экране мне хоть капельку, но интересно.
        - Расслабься, Саша, - наклоняется к моему уху Мот, обжигая кожу дыханием, и произносит с показным равнодушием: - скоро у отца закончится отпуск, и не нужно будет изображать образцово-показательную семью.
        - А, может, ты дашь всем нам шанс, и мы попробуем ею стать?
        - Может…
        Снова ошарашивает меня Зимин-младший до того, как я вылью на него тонну железобетонных аргументов, и примирительно тянет ведро с попкорном. После окончания сеанса придерживает передо мной дверь, отодвигает стул в кафе, куда мы заглядываем перекусить, и очень советует попробовать шоколадный мокко.
        И я расслабляюсь, поверив, что сводный брат отбросил негатив и решил сделать шаг навстречу. С энтузиазмом делю с ним заднее сидение внедорожника, делюсь трудностями с английским в универе и позволяю проводить меня в спальню и сгрузить пакеты на кровать.
        - Спасибо, Матвей.
        Провожаю Зимина до двери, робко улыбаясь, закрываю замок и снова примеряю выбранное нами платье. А спустя полчаса обнаруживаю, что в верхнем ящике тумбочки нет родительских обручальных колец…
        ГЛАВА 11
        Мот
        Пять шагов прямо по коридору, поворот направо, и ручку вниз до щелчка. Нашарить в кармане небольшую прямоугольную коробку, вытащить на свет и спрятать подальше, чтобы не мозолила глаза.
        Глупый поступок, мальчишеский. Который вряд ли что-то кардинально изменит, максимум - отсрочит. И то ненадолго.
        Шумно выдыхаю и сваливаю пакеты с новым шмотьем в угол, освобождаюсь от серой толстовки с широким воротом, швырнув ее прямо на пол, и падаю в кресло, откатываясь к стене.
        Методично разминаю пальцы, щелкая костяшками, мну закаменевшую шею и планомерно давлю в себе проклевывающиеся ростки жалости к Александре. Бариновых здесь быть не должно. Точка.
        - Привет, крошка.
        Мажу взглядом по ожившему телефону, тапаю на зеленую трубку и окунаюсь в игривые нотки Настиного голоса, настраивающего меня на благодушный лад.
        - Привет, Матвей.
        Произносит Шарова с придыханием, и я отчетливо представляю, как она ходит по своей спальне в короткой шелковой пижаме, как устраивается на постели, кокетливо запрокинув голову, и как накручивает на палец блестящий локон.
        - Как дела?
        - Плохо, - с притворной печалью говорит она и, выдержав паузу, поясняет: - по тебе скучаю. Ты на нас совсем забил, тусишь непонятно где непонятно с кем. Где тебя носит, Мот?
        Настя стреляет в меня вопросом, как будто имеет на это право, и я позволяю ей в это поверить, кидая дешевую отмазку.
        - Семейные обстоятельства.
        - Неужели нельзя было отложить?
        С обидой тянет Шарова, и я даже задумываюсь на пару секунд, а что, если бы я опрокинул родителя с поездкой в торговый центр и погнал бы с ребятами на арену - нарезать круги, палить резину и целоваться с девчонками, выплескивая излишки адреналина.
        Слышу, как в мозгу скрипят несмазанные шестеренки, только к какому-то конкретному ответу прийти не успеваю, потому что Саша с силой толкает дверь и маленьким смерчем врывается ко мне в комнату, застыв в метре от порога и уперев маленькие кулачки в бока.
        - Нельзя. Перезвоню, Настя. Занят.
        Нетерпеливо сбрасываю вызов, не обращая внимания на то, что верещит на том конце провода Шарова, и переключаюсь на гостью, впервые ввалившуюся в мое логово так бесцеремонно. Ее волосы длинные рассыпались по спине, белая хлопчатобумажная майка опасно обтянула аккуратную грудь, а мешковатые домашние штаны сползли на бедра, оголив тонкую полоску плоского живота. Фак.
        - Что хотела?
        Роняю чуть более хрипло, чем нужно, и откашливаюсь, сцепляя руки в тесный замок. Не поднимаюсь ей навстречу и не предлагаю занять одно из валяющихся рядом с кроватью кресел-мешков, нагло скользя тяжелым взглядом по изящной фигурке.
        Вижу, как Баринова поджимает пальцы ног, как будто ей холодно или неуютно. Фиксирую лихорадочно бьющуюся венку на шее и румянец, алыми пятнами окрасивший щеки, тоже замечаю.
        - Это глупо, Матвей! Неужели ты думаешь, что родители отменят свадьбу из-за пропажи колец?
        Сашка привстает на носочки, чтобы казаться выше, но все равно не чувствует себя хозяйкой положения. Возвращается на пятки, взъерошивает густые пряди цвета темного шоколада и упорно пытается найти во мне что-то человеческое.
        - Отдай, пожалуйста, Мот.
        Выводит меня из себя своей покладистостью, и я резко подрываюсь, вскочив на ноги. Пересекаю разделяющие нас сантиметры и нависаю над Бариновой, задыхаясь от запаха ее кожи, перемешавшегося с едва уловимым ароматом апельсина. Который в считанные секунды заполняет легкие и включает во мне неправильные кнопки, пробуждающие желание впиться выматывающим поцелуем в приоткрытые губы сводной сестры.
        И осознание всего этого бардака бесит меня даже больше, чем бретелька, медленно сползающая с плеча девчонки.
        - Выметайся отсюда, Саша. Живо!
        - Губу закатай, Матвей, - иронично фыркает Александра, до предела натягивая канат моих нервов, и показывает язык, обнажив ровные белые зубы. Ловко ныряет мне под руку и в несколько шагов перемещается к компьютерному столу, засунув свой вздернутый любопытный нос туда, куда ее не просили.
        Инспектирует содержимое ящиков одного за другим, натыкается сначала на нетронутые, девственно чистые учебники, затем - на полупустой баллончик для граффити. И, в довершение, обнаруживает вскрытую пачку с презервативами. Торопливо опускает ее обратно, шурша целлофаном, и отпрыгивает к огромному во всю стену шкафу, потупив глаза.
        А меня, как ни странно, умиляет ее реакция на нормальную для мужского жилища находку. И ямочки эти на ее покрасневших щеках трогают, заставляя на пару мгновений забыть о собственной злости и скрупулезно составленном плане по избавлению от семейства Бариновых.
        - Извращенец!
        - Как раз наоборот. Обычный пацан.
        С легким азартом вступаю в пикировку со сводной сестрой и возвращаюсь обратно в кресло, закинув нога на ногу. Вальяжно облокачиваюсь на спинку и с предвкушением жду, когда Сашка захочет изучить содержимое моего гардероба и дернет на себя массивные резные ручки.
        Что она тут же и делает.
        - Ауч!
        Только и успевает выдохнуть Александра, прежде чем оказывается погребенной под кучей моих свитеров, футболок и спортивных штанов. И где-то в глубине души я, пожалуй, рад, что борд приземляется в полуметре от ее симпатичной задницы, а не пробивает с грохотом ее макушку. Потому что везти пока еще не родственницу с сотрясением в больницу накануне крутой вечеринки мне совсем не улыбается.
        - Ни в голове порядок не можешь навести, ни в шкафу, ни в жизни!
        Обиженно сопит младшая Баринова, вместо заветной коробочки получившая ворох мужского нижнего белья, и осекается, встречаясь взглядом с прибежавшей на устроенный нами шум Верой Викторовной. Отодвигает от себя подальше мои белые Кельвины Кляйны, водит тыльной стороной ладони по ковру и стремительно пунцовеет, силясь выдавить застрявшие в горле слова.
        - А Саша пообещала мне помочь убраться, представляете? Так мило с ее стороны.
        Поднимаюсь навстречу недоверчиво изогнувшей бровь женщине и вешаю на лицо самую серьезную маску из своего богатого арсенала. Стойко выдерживаю проверку, проглотив рвущийся наружу искрящийся смех, и намеренно закрываю Александру от ее матери. Чувствуя, как пара горящих синих глаз рисует между моих лопаток мишень, а их хозяйка втыкает туда пару десятков воображаемых кинжалов.
        - Потом с этим закончите, а сейчас спускайтесь ужинать.
        Окончательно успокаивается или же держит при себе закономерные выводы моя будущая мачеха и оставляет нас с Сашей наедине, неслышно выскальзывая в коридор в не издающих ни единого звука мягких пушистых тапочках. Я же убеждаюсь, что дверь плотно закрыта, после чего выдергиваю Александру из вороха ткани.
        - Лжец!
        Передернув плечами, девчонка тыкает пальцем мне в грудь и умудряется попасть в самое чувствительное место, как будто нарисовала карту тригеррных точек на моем теле и заучила ее наизусть. А я в это же мгновение ее цепляю, до одури желая вывести на эмоции.
        - Еще.
        - Извращенец!
        Охотно ведется на мою провокацию распаляющаяся Александра и моментально ловит очередную подначку, уничтожающую ее показное благоразумие.
        - Еще.
        - Урод! Козел! Хам!
        Теряет поводья ослабшего контроля раскрасневшаяся Сашка, выстреливает в меня пулеметной очередью из едких слов и поливает огнем сверкающих синих озер, только оказывается совершенно не готова к тому, что я поймаю ее за запястья, резко придвину к себе и замру в каких-то жалких пяти сантиметрах от ее губ.
        - А на посвяте ты говорила совсе-е-ем другое…
        ГЛАВА 12
        Саша
        Брошенная низким шепотом фраза вгоняет меня в состояние, близкое к ступору, и я теряюсь в напоре Матвея и тщетно пытаюсь прочесть в его темно-карих глазах ответы на мучающие меня вопросы.
        Что им движет сейчас, когда он так крепко держит мои руки? Что он бы испытывал ко мне, если бы моя мать не собиралась замуж за его отца? И почему я напрочь теряю рассудок, стоит его пальцам коснуться моей кожи?
        - Тогда я еще не знала, какой у тебя … отвратительный характер.
        Выплевываю Моту прямо в лицо, наивно просчитываю несуществующие варианты отступления и обреченно выдыхаю, не найдя ни одного. А уже в следующую секунду Зимин вжимает меня в стену, запускает по телу мощнейшие электрические разряды и бесит своей фирменной ухмылкой «ты-от-меня-без-ума-детка».
        И я могу сколько угодно врать самой себе, что меня не трогает эта опасная близость с привкусом миндаля и карамели. Но от этой лжи вряд ли перестанут подкашиваться колени, а сердечный ритм по волшебству придет в норму.
        - Даже если бы и знала, это ничего бы не изменило.
        Саркастично хмыкнув, утверждает Мот, и самое отвратительное - он прав. Я упиваюсь его древесным парфюмом, забившимся в ноздри, и превращаюсь в комок нервов в ожидании запретного жаляще-жадного поцелуя.
        - Саша! Матвей!
        А потом объективная реальность врывается в это полное напряжения мгновение, расталкивает нас по разным сторонам, и я первая вылетаю из комнаты сводного брата и торопливо скатываюсь по лестнице. На ходу поправляю растрепавшиеся волосы, надеюсь, что никто не заметит ярко-малиновых пятен на моих щеках, и занимаю привычное место между мамой и Сергеем Федоровичем за накрытым на четыре персоны столом.
        Пропускаю мимо ушей их беззаботную болтовню, кое-как заталкиваю в себя овощную лазанью, запивая ее безвкусным слабым чаем без единой ложки сахара, и избегаю сталкиваться взглядом с Мотом. Который спустился на кухню как ни в чем не бывало и теперь с завидным аппетитом поглощает блинный пирог, заедая его свиной отбивной, как будто наши стычки ни капли его не волнуют.
        - Завтра буду поздно, не ждите. С одногруппниками у Насти зависнем.
        - Сашу с собой возьми.
        Отвлекшись от беседы с моей мамой, Зимин-старший отдает сыну команду не терпящим возражений тоном и тут же возвращается к обсуждению приближающейся скоростным экспрессом свадьбы, а у меня желудок ухает в пятки. Единственное, чего я сейчас хочу - так это провалиться в подвал или еще глубже, лишь бы исчезнуть с горизонта Матвея.
        Мысленно «поблагодарив» Сергея Федоровича, я резво заканчиваю трапезу и запираюсь у себя в комнате, с ужасом думая о том, как завтра поеду с Мотом на учебу в одном авто. Долго ворочаюсь, плохо сплю и напоминаю себе Бритни Спирс в ее худшие времена, увидев отражение в зеркале поутру.
        Я намеренно тяну время, несколько раз умываюсь, стараясь избавиться от залегших под глазами синих кругов, и трачу непозволительные двадцать минут на макияж. Ныряю в то самое красное платье, которое купила с так не понравившимся Моту комбинезоном, решив, что хуже уже не будет, и, как приговоренная к смерти, плетусь в гараж.
        Правда, момент моей казни откладывается, потому что за рулем внедорожника меня встречает жизнерадостный Зимин-старший. Он поправляет воротник своего безукоризненного белоснежного поло, распахивает передо мной дверь и хлопает ладонью по кожаному сидению.
        - Запрыгивай, Саша. Сегодня я тебя отвезу. Матвею друзья какие-то позвонили, и он умчался, как ошпаренный.
        Натянуто улыбнувшись будущему отчиму, я располагаюсь в кресле и предусмотрительно проглатываю вертящиеся на языке язвительные комментарии в адрес Мота. Болтаю ногой в такт негромкой музыке, заливающей салон, и радуюсь внезапной передышке в ставшем привычном противостоянии. Только вот в полной мере насладиться почти постигнутым дзеном мне не дают.
        - Александра, мой сын… он бывает грубым, упертым, жестким. В общем, если у вас возникнет конфликт, тебе стоит обо всем рассказать мне. Матвей тебе досаждает?
        От былого спокойствия не остается и следа, и я вздрагиваю от того, что Сергей Федорович попадает в нужную точку. Мешкаюсь, прикидывая последствия возможной откровенности, и набираю полные легкие воздуха, опустив ресницы.
        Воздух в машине стремительно густеет, волнение становится практически осязаемым, и я облизываю губы, собираясь с минуты на минуту сдать сводного брата с потрохами. Только в последнюю секунду в сознание вклинивается постулат «ябедничать нехорошо, Саша», загораясь огромными неоновыми буквами и мешая выложить правду, как на духу.
        - Все в порядке, Сергей Федорович. Спасибо за заботу. Вы не возражаете?
        Вывалив на будущего отчима свою корявую ложь, я выуживаю из сумки тетрадь и прячусь туда вместе с носом, притворяясь, что повторяю лекцию. Хотя заданный вопрос все еще стучит в ушах набатом и не дает сконцентрироваться на простейшем материале.
        К счастью, Зимин-старший либо не обладает выдающимся чутьем по отношению к женщинам, либо позволяет мне врать. Так что к университету мы подъезжаем в блаженной тишине, изредка перемежающейся гудками автомобильных клаксонов и тихим насвистыванием расслабленного Сергея Федоровича.
        - Спасибо.
        От души благодарю подмигивающего мне мужчину и свободной птицей выпархиваю на улицу, поправляя полы новенькой кожаной куртки и разглаживая складки на ставшем любимым платье. И грациозно шествую к виднеющимся невдалеке ступенькам, пока прохладный ветер путается в моих волосах.
        - О, Баринова! Папика себе нашла? Правильно. Таким, как ты, по-другому в Москве не пробиться.
        Пропитанный ядом комментарий врезается между моих лопаток, и я вынужденно оборачиваюсь, встречаясь взглядом с одной из признанных красавиц нашей группы - Анастасией Шаровой. На полголовы выше меня, с длинными стройными ногами, округлыми бедрами и пышной грудью она магнитом притягивает мужское внимание, и я ей в этом проигрываю.
        По крайней мере, застывшая рядом с ней пятерка рыцарей следит за каждым ее жестом и не спешит прийти на помощь девчонке из провинции. И если высокий парень спортивного телосложения в белой худи и свободных черных штанах просто меня изучает, то уже знакомый Крестовский мерзко хихикает, что-то нашептывая звезде местного разлива на ухо. Отчего хочется обхватить себя за плечи, закрываясь, и сбежать, чтобы раствориться в безликой массе студентов.
        Но я не могу, потому что стоящий чуть в стороне Мот исподволь за мной наблюдает и кривится так, будто только что сожрал целое ведро отборных лимонов.
        - Я обязательно поинтересуюсь твоим мнением, Настя, если оно станет мне интересно, - на мгновение делаю вид, что задумалась, а потом припечатываю, на удивление, громким уверенным голосом. - Не станет.
        Стремительно разворачиваюсь на сто восемьдесят градусов, чудом удерживаясь на высоченной платформе новеньких туфель, и резвым сайгаком скачу ко входу, пока меня не догнали очередные гадости.
        Залетаю в аудиторию, как будто за мной мчится стая шакалов, и грузно опускаюсь рядом с Иринкой, молясь, что пара начнется раньше, чем на нее явится золотая молодежь. В сотый раз одергиваю подол яркого платья и раза с третьего разбираю, что пытается мне втолковать взволнованная Зайцева.
        - Сашка! Саня! Санечка!
        Осторожно трогает меня за запястье подруга и смотрит так умилительно-жалобно, что я понимаю, что ни за какие коврижки не смогу ей отказать, о чем бы она ни попросила. Даже если нужно будет прыгнуть с крыши, положить голову на рельсы перед поездом или взять из питомника бультерьера.
        - Ты же составишь мне компанию, правда?
        - В чем?
        Обреченно вздыхаю и тут же выпрямляюсь, расправляя плечи и вздергивая подбородок в то время, как нас минуют короли жизни, с которыми я уже успела столкнуться. Тихо выпускаю воздух из легких, когда ребята забираются на привычную галерку, искупав меня в тонне презрения, и возвращаюсь к прерванной беседе.
        - У Шаровой вечеринка! Вся группа приглашена.
        - Нет, Ира!
        Бросаю запальчиво и вжимаю локти в столешницу, сцепляя пальцы в замок. Ощущаю характерное покалывание в области поясницы и искренне верю, что точки пересечений с Матвеем и его шайкой лучше свести к минимуму.
        - Ну, пожалуйста, Саша!
        - Ни за что.
        - Там Вадик будет…
        Едва слышно шепчет Зайцева и тремя словами ломает возведенную мной оборону. Ее симпатия к Вадиму куда выше в ранге приоритетов Александры Бариновой, чем мои собственные желания и дискомфорт.
        За суматошным бегом разрозненных мыслей я не успеваю и глазом моргнуть, как занятия подходят к концу, а задание, на которое нам предстоит потратить не меньше недели, оказывается записано на полях. Каким-то чудом напротив моей фамилии красуются заработанные баллы, и я с трудом верю, что под таким прессом умудрилась выдать что-то вразумительное и правильное. Но обычно суровый преподаватель по мат анализу мягко мне улыбается, а Иришка осторожно вскидывает большой палец вверх, подбадривая.
        И я отчаянно стараюсь заглушить нехорошее предчувствие, ворочающееся в груди, и поспешно приклеиваюсь к приятельнице хвостом, чтобы вместе покинуть аудиторию и еще добрых пятнадцать минут куковать в университетском дворике. Пока вызванное нами такси завершит принятый заказ и приползет к воротам, минуя собравшуюся на проспекте пробку.
        - Санька! Я твоя должница!
        Горячо бормочет Зайцева, тесно прижимаясь к моему боку, когда мы уже неторопливо плетемся наравне с гламурной девицей в спортивной ярко-красной мазде, и что-то печатает абоненту под кодовым именем «Он» в своем недорогом телефоне. А я хочу сказать, что дружба для меня - это не про долг и взаимную выгоду, а про поддержку в любой даже самой паршивой ситуации. Но не уверена, что Иринка сейчас меня услышит - так сильно она поглощена виртуальным общением.
        В элитный пентхаус с захватывающим дух видом мы прибываем последними, когда на улице уже начинает темнеть. Долго топчемся около лифта и подрагивающими пальцами жмем на кнопку дверного звонка квартиры, которая занимает половину семнадцатого этажа. Успеваем прокатиться на американских горках волнения и легкой досады от того, что никто не спешит впускать нас внутрь, и после десятиминутного ожидания все-таки попадаем в царство роскоши и абсолютно вульгарного, на мой скромный вкус, дизайна.
        - Интересно, а унитазы у них золотые?
        Озвучивает самый банальный стереотип мне на ухо Ирка и в следующее мгновение замирает, выхватив из толпы скромного парня в самых обычных серых штанах и такого же цвета футболке. Откашлявшись, она отлипает от меня и устремляется к объекту ее вожделения в то время, как я неуверенно мнусь на пороге огромной залитой искусственным светом гостиной.
        Собрав мужество в кулак, я делаю шаг вперед и тут же напарываюсь взглядом на развалившегося на молочно-белом кожаном диване Мота, пихающего язык Насте в рот. И к чему я оказываюсь не готова, так это к едкой тошноте, подкатывающей к горлу, и к болезненной рези под ребрами. Я совершенно точно не имею права на ревность, но с головой утопаю в этом чернильно-черном чувстве, одновременно испытывая отвращение и мечтая оказаться на месте Шаровой.
        Идиотизм!
        - Ты Саша Баринова, верно?
        Невысокая полная девчонка, имя которой я еще не запомнила, очень вовремя цепляет меня за локоть и наклоняет голову набок, отчего ее мелкие золотистые кудряшки качаются, как сережки у березы на ветру.
        - А ты?
        - Маша Ефремова.
        Без тени пафоса представляется новая знакомая и изучает меня с неподдельным интересом в добрых серо-стальных глазах. Она не пытается меня ужалить и, в общем-то, не выглядит враждебно, в отличие от большинства собравшихся здесь ребят, так что я позволяю ей увлечь себя к дальней стене и усадить в одно из свободных кресел.
        - Ну, про Матвея с Настей ты наверняка наслышана. Блондин с коктейлем у столика - Воропаев Ленька, племянник депутата, которого до сих пор полоскают.
        - За историю с журналисткой?
        - Ага. Брюнет у игровой консоли - Латыпов Илья, сын владельца сети мебельных магазинов и подающий надежды баскетболист…
        За три минуты Маша рассказывает мне куда больше, чем я бы смогла подчерпнуть за месяц нахождения в университете, и я не без усилий укладываю полученную информацию в свою многострадальную черепную коробку. Украдкой тру виски и благодарю всех святых за взятую собеседницей паузу, не подозревая о том, что в следующую секунду на меня полетит стакан со свежевзбитым молочным коктейлем.
        Белая жидкость испачкает жирными кляксами тонкую ткань, лед будет медленно таять, а я буду хлопать ресницами, как идиотка, и глупо пялиться девчонке, опрокинувшей на меня напиток, в переносицу.
        - Пойдем, я помогу!
        Первой после случившегося отмирает Ефремова, вскакивает из своего кресла и на буксире тащит меня по длинному коридору, в конце которого мы ныряем в темную неосвещенную комнату. Проморгавшись, я вижу задернутые шторы на окне, очертания двуспальной кровати и небольшой компьютерный столик в углу.
        - Снимай, я брошу в стирку и найду, во что ты сможешь переодеться.
        - Спасибо.
        Благодарю решившую меня выручить одногруппницу и стремительно избавляюсь от липнущего к телу платья, оставшись в одном нижнем белье. Вручаю Маше бесполезную сейчас тряпку и надеюсь, что скоро инцидент будет исчерпан и Иришка не заметит моего отсутствия.
        Успеваю досчитать до ста, прежде чем зафиксировать звук приближающихся шагов, и слепо щурюсь, потому что дверь открывается нараспашку и помещение заливает яркий свет.
        ГЛАВА 13
        Мот
        - Мальчики, вам чай-кофе сделать?
        Спрашивает Настя, когда мы небольшой компанией вваливаемся в объект ее гордости - люксовый пентхаус, который родители обещали переписать на нее, если она без троек закончит год. Небрежно сбрасывает бежевые лодочки на острой шпильке в угол и не видит, как меня косит от этого ее ванильного «мальчики», оседающего приторным облаком на нёбе.
        Опустив пару предъяв, норовящих соскользнуть с языка, я провожу ладонью вдоль ее позвоночника и, подтолкнув вперед, великодушно разрешаю.
        - Сделай.
        Девчонка гибкой ланью срывается с места, Ленька с Илюхой двумя медведями топают за королевой красоты, как привязанные, мы же с Крестом прыгаем на принимающий нас в свои объятья диван и закидываем ноги на подлокотники. Скоро в квартиру Шаровой припрутся остальные одногруппники, врубят какую-нибудь отвратную попсу и будут давиться бесплатными коктейлями. Но до этого момента еще полчаса, так что можно выдохнуть и перекинуться с другом парой слов, пока хозяйка не притащит обещанный капуч.
        - Как с мачехой дела продвигаются?
        - Без изменений.
        - До сих пор не собирает чемоданы и не уматывает со скоростью света? Не узнаю тебя, брат.
        - Батя в нее походу гораздо сильнее, чем я предполагал…
        Игнат - единственный, кто в курсе моих семейных перипетий, и отчасти осведомлен о вынашиваемых мной наполеоновских планах, правда, о том, кем мне приходится Саша Баринова, он еще не знает.
        - Давай бахнем?
        Блаженно потянувшись, предлагает Игнат, вытаскивая меня из размышлений, и кивком головы указывает на бар, заставленный элитным алкоголем. А я в красках представляю, как Настюха будет объяснять отцу, что случилось с двумя бутылками кубинского рома семилетней выдержки. Перспективна заманчивая, но…
        - Я за рулем.
        - И что?
        - Ты можешь остаться с ночевкой.
        Перебивают друг друга Крестовский и вернувшаяся Шарова, успевшая переодеться в облегающее синее платье с пайетками и вырезом-лодочкой. Ее бровь вопросительно изгибается, кофе в кружках колыхается и грозит залить пол, только меня эта демонстрация ни разу не впечатляет.
        - Не кайф.
        Я скрещиваю руки на груди, на раз считывая досаду, плещущуюся в блестящих Настиных глазах, и едва заметно веду плечами. Не удивлюсь, если девчонка вчера приобрела новый комплектик белья или шелковую ночнушку, рассчитывая на продолжение вечера. И проверять верность пришедшей на ум догадки мне точно не хочется. К счастью, от дальнейших уговоров и возможных бонусов меня спасает трель дверного звонка, ввинчивающаяся в барабанные перепонки и заставляющая Шарову скрыться в коридоре.
        Одним глотком допив остывающий капучино, я с грохотом ставлю чашку на тумбочку и равнодушно слежу за тем, как ребята группками появляются в гостиной. Кто-то восторженно рассматривает интерьер, кто-то первым делом несется к столику с закусками, кто-то уже вертит в руках джойстик и глазеет на диск с последней «ГТА».
        Ну, а Настя вальяжно возвращается ко мне и усаживается рядом, зарываясь тонкими пальцами в густых прядях.
        - Обещай подумать над моим приглашением.
        - В другой раз.
        Я достаточно резко отказываю одной девушке, испускающей вздох разочарования, и впиваюсь немигающим взглядом в другую, только что переступившую порог комнаты. Лежащие аккуратными волнами локоны обрамляют ее красивое лицо, румянец играет на щеках, а свет отражается в ярко-синих глазах, отчего они кажутся бездонными.
        И я впадаю в привычное бешенство от того, что снова залипаю на ту, на кого залипать не стоит, и испытываю острую потребность вытравить ее из своей башки.
        - Матвей…
        Только и успевает прошептать Настя, потому что я раздвигаю языком ее губы и целую со злостью, которая полыхает внутри. Сублимирую по полной, забив на то, что Шарова потом прилипнет ко мне как банный лист, и наслаждаюсь болью от длинных ногтей, прочерчивающих борозды на моей шее. Сминаю ткань платья, намереваясь его задрать, и не сразу слышу звуки ажиотажа, пробивающиеся в сознание, как через плотный слой ваты.
        - Что там?
        Молниеносно прерываю едва не перетекший в нечто более серьезное поцелуй и ловлю подающуюся ко мне девчонку за запястья, очерчивая границы и возводя между нами барьеры.
        - Не знаю.
        Глухо, практически неразличимо шелестит она. И я понимаю, что врет.
        Соскальзываю с молочно-белой кожи, поднимаясь на ноги, и на ходу одергиваю ворот толстовки. Тыльной стороной ладони вытираю губы и уверенно иду на шум, ледоколом разрезая сгрудившуюся в коридоре толпу.
        - Исчезни.
        - Подвинься.
        Играючи освобождаю себе путь, расталкивая невысоких щуплых парней, и торможу, будто врезаясь лбом в бетонную стену. В центре спальни в одном белье и чулках с тонкой резинкой стоит Саша, обхватив себя руками за предплечья, по ее щекам медленно катятся крупными каплями слезы. А несколько самых отбитых и жадных до «хлеба и зрелищ» одногруппников снимают все это на телефон.
        Баринова поднимает на меня глаза свои огромные, стараясь сфокусироваться, и бормочет «урод», захлебываясь от обиды. Я же стискиваю кулаки и делаю пару рваных выдохов, не испытывая и капли эйфории от ее унижения. Досчитав до десяти, я начинаю стаскивать через голову толстовку, только в написанный моим воображением сценарий бесцеремонно вклинивается третий.
        - Дебилы!
        Рядом с Сашей волшебным образом материализуется Илья, еще пару минут назад рубившийся в «Мортал Комбат», укутывает ее в свой бомбер, который достает девушке практически до колен, и смотрит на сгрудившихся в кучу клоунов исподлобья. И я не могу не признать, что образ доблестного идальго идет ему куда больше, чем мне.
        По крайней мере, в его искренность моя будущая сводная сестра верит и роняет мягкое «спасибо» прежде, чем пулей вылететь из комнаты и задеть меня плечом.
        - В благородного рыцаря решил поиграть?
        Ловлю Латыпова за рукав в проходе и долго пытаюсь определить, зачем богатому мальчику и перспективному спортсмену понадобилось помогать перебравшейся в столицу провинциалке. Ради готовой домашки в будущем? Из внезапно проснувшейся симпатии? Или банальной жалости?
        - Твоя какая забота, Мот?
        Не слишком вежливо парирует Илья, избавляясь от захвата, и удаляется вглубь квартиры, пока я решаю не раздувать конфликт, торопливо натягиваю толстовку обратно и забираю забытые Сашей вещи. Стряхиваю с себя опустившиеся на локоть пальцы Шаровой и стремительно направляюсь к лифту, намереваясь догнать сбежавшую сестру. Которая вряд ли успела вызвать такси, учитывая, что ее разряженный телефон лежит в сумочке, болтающейся у меня в руке.
        - В чем дело, Матвей?
        Кричит мне в спину Шарова, цокая позади на высоких шпильках, спотыкается и выплевывает что-то нечленораздельное, напрасно надеясь, что я куплюсь на ее финт и вернусь ее поднимать.
        - Ни в чем, Настя. Вечеринка - отстой. И конкурсы, знаешь ли, не интересные.
        Не сбавляя скорости, я ныряю в кабину лифта вместе с подтянутым мужчиной лет сорока в идеально отглаженном костюме серо-стального цвета и жму на кнопку «закрыть двери». В блаженной тишине доезжаю до первого этажа и, миновав сурового серьезного консьержа, выскакиваю на ступеньки.
        А на город уже полтора часа как опустились сумерки, темноту разрезает мягкий желтый свет круглых уличных фонарей, и ветер гонит по асфальту пыль и брошенную ребенком обертку из-под шоколадного батончика Милки Вэй. И я не без труда различаю в этой черноте одинокую фигурку, бредущую в неудобных туфлях на платформе и спортивном бомбере к выходу из жилого комплекса.
        Витиевато ругнувшись, я запрыгиваю в припаркованный рядом с подъездом автомобиль, швыряю Сашины вещи назад и с визгом срываюсь с места. В короткие две секунды преодолеваю разделяющее нас с Бариновой расстояние и качусь рядом, опуская боковое стекло.
        - Садись.
        - Спасибо, сама как-нибудь доберусь.
        Девчонка, так не вовремя решившая продемонстрировать свой характер, бесит меня до густого белесого тумана в башке и хруста костяшек. Переставляет длинные ноги, беспрестанно одергивает край ползущей вверх кофты и то и дело прикусывает пухлую нижнюю губу. А мне сейчас хочется со всей дури ударить по тормозам и запихнуть Сашку в салон, пусть даже на ее крики сбегутся жильцы и вызовут полицейский наряд.
        - Садись, я сказал.
        - Нет.
        Резко чеканит моя сводная сестра, а у меня в мозгу все-таки плавятся какие-то важные проводки. Потому что в нормальном состоянии я редко пробиваю педалью пол, кидаю любимую тачку посреди дороги и вылетаю наружу, как ошпаренный.
        - Не дури, Саша. Тебе опасно в таком виде разгуливать ночью.
        Обогнув машину, хватаю девчонку за запястья и удерживаю, не позволяя сдвинуться с места. Шарю лихорадочным взглядом по ее лицу и морщусь от черных дорожек на щеках и непролитых слез, застывших в васильковых омутах. Пытаюсь найти подходящие слова, заверить, что случившееся - сущая фигня и завтра все обязательно образуется, но гладкие фразы застревают в горле. Потому что меня слепит фарами притормаживающий в десяти метрах от нас Мерс, а пронзительный звук клаксона режет по натянутым нервам.
        - Девушка, с вами все в порядке? - случайный водитель, оказывающийся моим спутником из лифта, высовывается из открытого окна на полкорпуса и внимательно нас изучает, сурово хмуря высокий лоб.
        - Да.
        - Давайте, я позвоню в полицию, если он вас достает, - продолжает навязывать непрошеную помощь мужчина, пока я стираю зубную эмаль и планирую послать его по известному маршруту из трех букв.
        - Не нужно. Со мной, правда, все хорошо, - отмирает Александра, мягко улыбаясь, и осторожно высвобождает руки из моего плена. Поправляет задравшийся край злосчастного бомбера, смахивает с моей толстовки несуществующие пылинки и поясняет, прежде, чем забраться в мою тачку: - это мой брат.
        И, пока то ли бизнесмен, то ли депутат в идеальном сером костюме озадаченно трет виски, я сажусь на водительское сидение и плавно выезжаю из раскрывающихся перед нами ворот. Не включаю музыку и не пристаю к Бариновой с вопросами, хоть мне и хочется поинтересоваться, чем она думала, когда соглашалась снять платье на вечеринке, где ее не любит каждый второй. Если не первый…
        - Будете поздно? Хорошо. Мы с Сашей уже едем. У нее телефон сел, - принимаю звонок, ловко отмазываясь, и мысленно выдыхаю от того, что с родителями мы разминемся и не придется никому объяснять, почему сводная сестра вернулась с тусы в таком виде.
        Незаметно от нее отправляю пару сообщений Кресту и прошу проконтролировать, чтобы до утра ни одно видео не улетело в сеть. В кромешной тишине провожу остаток пути и криво паркую тачку прямо во дворе, не спеша выходить наружу.
        Успевший осточертеть за последние несколько лет дом встречает нас темными окнами, за окнами тоже сплошная чернота, а воздух между нами с Александрой густой и тяжелый. Как будто в нем собран весь мой негатив и наши непримиримые противоречия.
        - Твои вещи сзади. Можешь забрать.
        Первым ломаю затягивающееся молчание и отрешенно вожу пальцами по оплетке руля, не включая свет. Вслушиваюсь в свое спокойное дыхание и в Сашино рваное и жалею, что не отправил ее на такси домой, стоило ей только переступить порог Настиной квартиры.
        - Не притворяйся, Матвей!
        - М?
        - Сначала поиздевался, теперь заботливого включаешь?
        Девчонка бросает озлобленно и тут же замолкает, словно чувствует, что я где-то на грани. Шмыгает носом и тонко всхлипывает, задевая в груди струны, о существовании которых я и не подозревал.
        - Это слишком подло даже для меня. Иди спать, Саша.
        Силком впихиваю ей в руки сумку, внутри которой лежит ее испорченное платье и разряженная мобила, набрасываю на плечи куртку, забытую ей у Шаровой, а сам еще долго сижу на ступеньках перед дверью. Тщетно пытаясь найти на затянутом тучами небе хоть одну яркую звезду.
        Спустя полчаса сталкиваюсь с крадущимися из гаража отцом и Верой Викторовной, отмечавшими какое-то событие у Крестовских. Мгновенно взлетаю к себе, не в силах долго смотреть на их приторное счастье. А наутро первым валю из дома, едва разлепив веки и сожрав всухомятку наспех приготовленный бутерброд, пока все еще сладко спят.
        - Привет, крошка.
        - Привет, Матвей, тебе как обычно?
        Забуриваюсь в нашу любимую с пацанами кафеху и согласно киваю знакомой официантке, которая зашибает неплохие чаевые в каждый наш визит. Отстраненно листаю меню и засекаю длинные пять минут до того, как в небольшом помещении с отделкой, выполненной в теплых коричневых тонах, появится неизменная пятерка из Крестовского, Воропаева, Латыпова, Шаровой и прилипалы-Вадика. А потом цепляю на физиономию максимально безразличную маску, хоть все внутри и кипит от гнева.
        - Как спалось, Мот?
        - Че так рано свалил?
        - С кем зажигал, бро?
        - Погнали на арену?
        Засыпают меня вопросами, от которых скрипит еще продолжающий дремать мозг, одногруппники и рассаживаются в мягких удобных креслах с высокими спинками. Переговариваются оживленно, обсуждают, кто что вчера исполнял, а я приклеиваюсь взглядом к Настиным пальцам, порхающим по экрану айфона последней модели.
        - Удали.
        С садистским удовлетворением фиксирую, как вздрагивают ее плечи, и наклоняюсь к девушке, едва не касаясь губами ее уха. Набираю в легкие воздуха и повторяю достаточно жестко, чтобы Настин телефон выпал из ее ладони и грохнулся прямо на столешницу.
        - Удаляй, я сказал, - пару секунд я наслаждаюсь произведенным эффектом и тем, как накаляется пространство между нами, а затем ввергаю ребят в еще больший ступор. - Сносите вчерашние фотки и видосы Бариновой, чтобы я видел.
        - На хрен ты за нее впрягаешься?
        - С фига ли?
        - Я так хочу.
        Осаживаю пытающихся возмущаться Шарову и Воропаева и самодовольно хмыкаю, когда они начинают чистить содержимое своих гаджетов. Подмигиваю Крестовскому и небрежно бросаю королеве красоты, обидчиво поджимающей губы.
        - Все видео, Настя. И в переписке тоже.
        ГЛАВА 14
        Саша
        В доме тихо. Не слышно ни единого шороха. Не громыхают за стенкой басы, не звенит посудой на кухне мама, не гремит блинами в специально оборудованном зале на первом этаже Сергей Федорович. Отчего ровно на секунду складывается впечатление, что я в этом огромном особняке совершенно одна.
        Сладко потянувшись, я переворачиваюсь на другой бок, чтобы спрятаться от бьющих прямо в лицо лучей солнца, и только сейчас вспоминаю события вчерашнего дня.
        Спонтанную просьбу Ирки. Идиотскую вечеринку. Кривые самодовольные ухмылки снимающих мой позор на камеру одногруппников.
        - Дура.
        Невнятно бормочу себе под нос и подтягиваю колени к груди, надеясь, что публичное унижение мне просто привиделось в нелепом ужасном кошмаре. Но аккуратно сложенный бомбер, лежащий на тумбе, и валяющееся на полу платье с белыми разводами убеждают меня в обратном.
        И радость от того, что мое утро не начинается с семейного завтрака и кислой физиономии Мота, стремительно меркнет. Сменяясь пасмурными мыслями и приступом жалости к себе.
        Ковыряясь в собственной глупости, я лежу в постели еще добрых полчаса прежде, чем заставить себя подняться. Прочесываю пальцами запутавшиеся волосы, засовываю ноги в мягкие большие тапки и иду умываться, боковым зрением фиксируя, что дверь в комнату Матвея приоткрыта и там никого нет.
        - Милый, милый зомбик.
        Бросаю своему уставшему отражению, когда даже ледяная вода не помогает прийти в чувство. Вешаю мокрое полотенце на крючок, поправляю сползшую с плеча бретельку темно-синего атласного топа и, прихватив с полочки телефон, почти уже возвращаюсь к себе, когда мою гудящую голову озаряет блестящей идеей.
        Порыться в вещах Зимина-младшего и попробовать найти кольца, пока его где-то носит.
        Оглядевшись по сторонам, как опытный воришка-карманник, я проскальзываю в чужую спальню и какое-то время стою на пороге, размышляя, с чего начать. С огромного шкафа, из которого на меня в прошлый раз вывалилась груда вещей? С компьютерного стола и тумбочек со множеством ящичков? Или с захламленного подоконника?
        Делаю пару неуверенных шагов по мягкому ковру, в котором утопают босые ноги, и останавливаюсь напротив новенького макбука. Борюсь с соблазном поднять его крышку и попробовать подобрать пароль, веду ладонью по светло-серебряному пластику и буквально подпрыгиваю на месте, когда в другой руке звонко вибрирует мобильный.
        Вдох. Выдох.
        - Алло. Привет, Ир.
        - Привет, Саш. Ты прости, мы вчера с Вадиком заболтались, и я все пропустила. Ты в порядке?
        - Нормально, - выдавливаю сквозь зубы словесное крошево и зажмуриваюсь, меньше всего сейчас нуждаясь в чьей-нибудь жалости.
        - Может, мне приехать? Или ты ко мне?
        - Не надо, спасибо.
        - Ну, ты позвони, если передумаешь…
        Запинается на том конце подруга, а я стремлюсь как можно скорее закончить разговор, бросаю ей сухое «пока» и возвращаюсь к тому занятию, от которого она меня оторвала.
        Лихорадочно выдвигаю ящики один за другим, внимательно изучая их содержимое. Снова натыкаюсь на сложенные в том же порядке учебники, новый баллончик для граффити и изрядно истончившуюся пачку с презервативами. А потом обнаруживаю между страницами блокнота стопку фотографий и забываю, как дышать.
        С совсем не потерявших свой цвет снимков мне улыбается девятилетний Мот, которого с разных сторон обнимают Сергей Федорович и хрупкая невысокая брюнетка, в которой легко можно узнать черты Матвея. Вот эти трое сидят в пиццерии. Вот едят мороженое на каком-то заграничном пляже. Вот катаются в парке на велосипедах. И столько в запечатленном неизвестным фотографом моменте искреннего пленительного счастья, что моя вселенная начинает шататься.
        Что я вообще знаю о матери Мота кроме того, что она попала в автомобильную аварию?
        То ли пару минут, то ли двадцать я терзаю себя вопросами, на которые у меня нет ответов, и настолько глубоко погружаюсь в чужое прошлое, присматриваясь к самым мельчайшим деталям, что не слышу звука приближающихся шагов. И далеко не сразу ощущаю чужое дыхание, опаляющее шею.
        - Саша?!
        Удивленно-злобное обращение врезается мне в затылок и выбивает разноцветные карточки из моих рук, так что я опускаюсь на колени, чтобы их поднять, и не рискую встречаться взглядом с вошедшим.
        Становится душно. Неловко. Страшно.
        ГЛАВА 15
        Саша
        Липкая скользкая паника ядовитой змеей струится вдоль моего позвоночника, сдавливает невидимым кольцом ребра и впивается острой иглой в живот. Отчего внутренности скручивает тугой спазм, а едкая тошнота подкатывает к горлу.
        - Саша!
        Снова стегает меня, как кнутом, Матвей, вынуждая оставить рассыпавшиеся веером по ковру фотографии и медленно осторожно подняться, переминаясь с ноги на ногу. Дрожащие пальцы сами хватаются за край топа, зубы, получив какой-то сигнал от мозга, вгрызаются в нижнюю губу. Металлический привкус, появляющийся во рту, отрезвляет.
        - Извини, я…
        - Извини?!
        Перебивает меня сорвавшийся с цепи Зимин-младший, хлыщет исходящей от него яростью, раздувает крылья красивого ровного носа. А у меня по коже бегут испуганные мурашки, запуская по телу высоковольтный разряд.
        Пожалуй, сесть на электрический стул и пустить по проводам ток и то безопаснее, чем сейчас находиться с Мотом на кажущихся крохотными квадратных метрах.
        - Сначала в жизнь мою врываешься, когда не просят. Проблемы доставляешь. Теперь в вещах роешься. Вот что ты за человек такой, а, Баринова?
        Как жадный до крови хищник, надвигается на меня пасмурный, словно грозовая туча, Матвей, а я трусливо отступаю, пока не упираюсь поясницей в злосчастный стол. Открываю рот, чтобы позвать кого-нибудь из родителей, только вместо связных слов или крика наружу вылетает беспомощный жалкий хрип.
        И именно в этот момент, когда страх возрос до предела, во мне отключается инстинкт самосохранения. Вселявший ужас еще три секунды тому назад Зимин-младший больше меня не пугает, и я завороженно смотрю в его почерневшие омуты, в которых клубятся самые настоящие вихри.
        Сглатываю судорожно, опять одергиваю несчастный топ от пижамы, и жду, что Мот меня ударит или…
        Жесткие губы Матвея обрушиваются на мои подобно порыву шквалистого ветра, и я лечу в объятья этого смертоносного урагана. Растворяюсь в диком болезненном поцелуе, плавлюсь от необузданной энергии, лавой текущей по венам, и цепляюсь за шею Мота - как будто это мой и маяк, и якорь, и островок суши среди бескрайнего океана.
        То, что с нами происходит - форменное сумасшествие. Потому что совсем недавно Зимин был готов убить меня собственными руками и закопать под кустом роз во дворике. Но сейчас его ладони уверенно сжимают мои бедра, горячие пальцы выжигают на коже невидимые клейма, а язык вытворяет что-то невообразимое, отчего кружится моя голова и вибрирует каждая клеточка предательского тела.
        Бешено. Пьяно. Сладко.
        До такой степени остро и пряно, что мне хочется еще и еще. Но Матвей думает иначе, отстраняясь так стремительно, что мне приходится хвататься за край стола и рассеянно считать мельтешащие перед глазами звездочки.
        Одна, вторая, третья, восемнадцатая…
        - Пошла. Вон. Саша.
        Стылая, как льды Арктики, фраза спускает меня с небес на землю лучше, чем это могла сделать увесистая пощечина. Кровь приливает к щекам, пульс разгоняется до неположенных ста двадцати, и я отчаянно пытаюсь найти в стоящем напротив парне намек на какие-то чувства.
        Но Зимин превратился в каменное изваяние, неприступную скалу, до которой не достучаться. Его четко очерченные губы сомкнулись в тонкую полоску-нить, радужка глаз приобрела спокойный карамельный оттенок, дыхание выровнялось. Как будто это не он совсем недавно распластывал меня по столу.
        - Оглохла? Пошла вон, Саша.
        - Но…
        - Проваливай!
        Потеряв терпение, выкрикивает Матвей, и я подчиняюсь пропитанному горечью и болью приказу. Откладываю в долгий ящик атакующие мое сознание вопросы, оставляю при себе рвущееся наружу сочувствие и каждым атомом ощущаю, как чужой горячечный взгляд рисует между моих лопаток мишень.
        Кажется, мне удалось вывести наше противостояние на новый уровень.
        - Проснулась уже дочка? Вот и хорошо. Вареники будем лепить, только пижаму переодень.
        А в коридоре меня с улыбкой ловит мама, взъерошивает мои волосы, сооружая из них воронье гнездо, и стоически ждет у двери спальни, пока я выберу подходящий наряд из десятка домашних штанов и дюжины футболок с самым разнообразным принтом. Цокает языком, наблюдая за моими манипуляциями с тушью и консилером, и фыркает, когда я открываю небольшую овальную коробочку с земляничным блеском.
        - Пошли уже! Итак красивая.
        На двадцатой минуте не выдерживает она и утягивает меня за запястье от зеркала, а я мимоходом отмечаю, что звонкий, словно горный хрусталь, смех очень ей идет. Как и окружающий ее ареол спокойствия и гармонии.
        - А где Сергей Федорович? - спрашиваю я, обнаруживая пустую кухню и одно лишь пышное тесто на деревянной доске.
        - Мне ананасов консервированных захотелось с утра, и он в гипермаркет поехал. Представляешь?
        Киваю и молча радуюсь за счастливую маму, у которой взгляд молоденькой девчонки. Пусть холодильник забит всякими вкусностями, существует служба доставки, и ананасы - вообще не предмет первой необходимости, но чего не сделаешь ради любимого человека?
        Чмокнув маму в висок, я вскарабкиваюсь на стул, поджав под себя правую ногу, и готовлюсь воевать с кулинарным изделием, с самого детства доставлявшего мне немало проблем. Вишня частенько брызгала соком прямо мне в глаз, творожная начинка выходила слишком соленой, а края то и дело норовили расползтись.
        В общем, хозяйка еще пару лет назад из меня была так себе.
        - Как погуляли вчера, Сашуль?
        Отвернувшись к столу, мама режет тесто на тонкие колбаски и не видит, как кривится моя физиономия. Напевает какую-то мелодию себе под нос и явно ждет что-то, вроде «классный был вечер, мамуль!».
        - Ничего особенного, ма.
        Конечно, я умалчиваю о произошедшем и старательно гоню от себя мысли, что если «чудесные» видео пришлют маме или Сергею Федоровичу на телефон. Но злорадные ухмылки и пошлые комментарии до сих пор проносятся в мозгу, как в дурацком калейдоскопе.
        - Вливаешься в коллектив?
        - Потихоньку…
        И без того паршивое настроение скатывается и вовсе ниже плинтуса, так что я без особого энтузиазма высиживаю несколько часов и угрюмо леплю белых уродцев, с кривыми краями. После чего получаю от мамы вольную и сбегаю к себе, лишь бы не обсуждать подробности моих отношений с одногруппниками.
        Только вот в спальне меня снова поджидает сводный брат. Его лицо, достойное кисти самого талантливого художника, ничего не выражает, расслабленная поза выдает спокойствие, если не пренебрежение, а у меня… А у меня сердце в груди трепыхается раненой птицей, и моментально пересыхает во рту.
        - Ты ведь за этим ко мне приходила, Саша? - вертит в ловких пальцах прямоугольник, обтянутый синим бархатом, и замирает, когда я подаюсь вперед. - На. Возьми.
        ГЛАВА 16
        Мот
        - Ну же. Бери.
        Кладу небольшой футляр на ладонь и не стесняюсь в открытую рассматривать растерянную Сашку.
        Волосы длинные забраны в высокий хвост на макушке. Ресницы тронуты тушью, скулы подчеркнуты какой-то мерцающей фигней, губы алеют то ли от помады, то ли от того, что девчонка их искусала.
        На бедрах болтаются свободные штаны лавандового цвета, тонкий трикотажный топ плотно прилегает к груди. И я бы сказал, что Баринова так вырядилась для моей наглой персоны. Только никто не мог знать наверняка, что меня снова занесет к ней в спальню.
        - Вот так просто?
        Сомневается. Вижу, что сомневается. Думает, скорее всего, что я сейчас выкачу список требований, или вагон невыполнимых условий, на которые она ни за что не согласится.
        - Да.
        - И никаких ультиматумов взамен? Даже не попросишь свалить из страны?
        Невесело ухмыляется Сашка и не сдвигается с места, ухватившись рукой за дверной косяк. Щурится подозрительно и явно ищет в моем поступке подвох.
        А я и сам не знаю, когда меня перевернуло. Может, когда вез ее из этого долбанного пентхауса зареванную и впервые за много месяцев никуда не гнал, превратившись в до жути дисциплинированного водителя. Может, когда с отцом и Верой Викторовной ночью столкнулся…
        Уложил у себя в башке прописную истину. Что мои жалкие потуги ничего не изменят. Если Саня потеряет кольца, родители мигом закажут другие. Сожгу их паспорта - новенькие дубликаты за полчаса доставят в ЗАГС, зная непреклонный характер моего отца. И фиг я на это повлияю.
        - Никто никому ничего не должен.
        Говорю с нажимом и медленно поднимаюсь, потому что Баринова все так же стоит в дверях и не собирается делать ни единого шага мне на встречу. С каким-то необъяснимым волнением преодолеваю разделяющие нас метры, как будто под ногами не обычный ковер, а самая настоящая раскаленная лава, и подхожу к девчонке вплотную.
        Отчетливо слышу Сашкино тихое прерывистое дыхание, осторожно отнимаю ее руку от дверного косяка и вкладываю коробочку в ладонь, загибая ее пальцы в кулак. И никак не могу взять в толк, отчего по моим венам бежит не кровь, а гребанный концентрированный адреналин.
        - Почему?
        - Считай это своеобразным извинением за вчерашнее.
        Рву нашу наэлектризованную близость и удаляюсь из уютной девчачьей спальни. Не оборачиваюсь, хоть и на сто процентов уверен, что Баринова сейчас проверяет, на месте ли кольца и не подсунул ли я ей пустышку.
        А спустя пятнадцать минут мы вчетвером имеем семейный обед, максимально приближенный к нормальному. Вера Викторовна деловито хозяйничает у плиты и, как ни странно, почти меня не бесит. Сашка помогает ей разносить тарелки с дымящимися варениками с картошкой, политыми обильной порцией сметаны. Пока отец в это время дожаривает лук до золотистой корочки и что-то негромко насвистывает, напоминая версию себя десятилетней давности.
        И я, скрипя зубами, решаю дать нам всем шанс и не относиться к будущей мачехе и сводной сестре слишком предвзято.
        - Вкуснотища, Вер, спасибо, - закончив с трапезой, откидывается на спинку стула отец, промакивает салфеткой губы и обращается уже ко мне. - Пойду в гараж, масло поменяю. Матвей, поможешь?
        Я знаю, что он никогда не меняет расходники сам, обслуживается в проверенном автосалоне, но молча киваю и также молча поднимаюсь из-за стола, чтобы уйти подальше от женских ушей и побеседовать с родителем с глазу на глаз.
        - Ты опять туда ездил?
        Небрежно передергиваю плечами, не желая вдаваться в пространные разговоры, и теперь узнаю своего отца. Властный, непримиримый, с залегшей складкой между бровей, он привык, что никто ему не перечит. А я вот выпадаю из идеальной картины его мироздания испорченным куском пазла, отказывающимся лезть в пазы.
        - Нечего тебе там делать, Матвей!
        Он грохочет, словно рассерженный медведь, которого вытащили из берлоги в зимнюю спячку, и снова пытается меня прогнуть.
        Только вот я плевать хотел на его авторитет с высокой колокольни.
        - Чтобы это в последний раз...
        - Ты не можешь меня заставить.
        Щурюсь недобро и прислоняюсь бедром к блестящему боку внедорожника, больше похожего на гроб на колесиках. По крайней мере, на фоне этого тиранозавра моя новенькая бэха кажется произведением искусства.
        - Я закрою твою кредитку.
        - А я расскажу Вере Викторовне правду.
        После моей провокации, подогревающей и без того накаленную атмосферу, мы какое-то время мерим друг друга пронизывающими взглядами, в которых сквозят копившиеся не один год противоречия. И я скорее заявлюсь в универ голым или набью на заднице тату, чем уступлю в этом противостоянии.
        - Ты не посмеешь.
        - Хочешь проверить?
        Обмениваемся обоюдоострыми подачами и расходимся в разные стороны, провалив очередную попытку найти общий язык.
        Желание налаживать отношения с новой семьей превращается в пыль, гнев накатывает мощными волнами, а от аппетита не остается и следа.
        - Матвей! А чай?
        - Окликает меня Вера Викторовна, когда я проскакиваю коридор и застываю на лестнице, вцепившись в перила до хруста костяшек.
        - А десерт?
        Растерянно произносит она, но и этот вопрос зависает в воздухе, потому что я успеваю засунуть беспроводные наушники в уши и отрешиться от раздражающей реальности.
        Развернувшись, поднимаюсь к себе и не слышу абсолютно ничего. Ни недовольного ворчания отца, ни обеспокоенного полушепота будущей мачехи.
        Растворяюсь в долбящих барабанные перепонки басах и закрываю дверь на ключ во избежание непрошеных гостей. Бережно достаю из нижнего ящика найденные Сашкой фотокарточки и медленно их перебираю, погружаясь в полынную горечь и чувство утраты, до сих пор зудящее под ребрами.
        Говорят, время лечит? Бред. Время учит заваривать кофе крепче. А еще учит виртуозно врать, нарушать правила на дороге и использовать людей в личных целях.
        После испортившей настроение стычки с отцом я не выхожу никуда вечером, игнорю трезвонящего мне Креста и утром не имею ни малейшего желания выползать из своей берлоги ни свет ни заря.
        После долгих споров с жалкими остатками совести все-таки припираюсь к третьей паре и забираюсь на галерку, ловя многозначительные Настины взгляды.
        Детка, отвянь. Не до тебя.
        - А мы так клево вчера затусили, цыпочек офигенных сняли. Где ты был, бро?
        Подсаживается ко мне Игнат и начинает трещать, не сразу замечая мою скептически изогнутую бровь. После чего примирительно вскидывает руки вверх и продолжает уже гораздо тише и спокойнее.
        - Ладно, ладно. Остынь, чувак. Тебе не интересно, я понял, - бодает шутливо меня головой в плечо и еще сильнее понижает голос. - Лучше расскажи, с какой радости ты за новенькую впрягся, а?
        Молчу недолго. Секунд пять. Взвешиваю.
        Мы с Крестовским дружим с детского сада. Он не раз прикрывал меня перед отцом. Никогда и никому не выдал ни одной моей тайны. Имеет право знать? Пожалуй.
        - Саша - моя сестра.
        Бросаю едва слышно, убедившись, что первые рядов пять перед нами с Игнатом пустуют, и ощущаю на себе все пятьдесят оттенков офигевания друга.
        - Сводная. Скоро.
        - Так она дочка той женщины...
        - На которой женится мой отец. Да.
        Вижу в глазах приятеля неуемное любопытство и готовлюсь к обстоятельному допросу, только Крестовский осекается на полуслове, невольно переключая мое внимание на мило беседующую внизу парочку.
        Саша склонила голову набок и смеется какой-то шутке Латыпова. Латыпов хитро ей подмигивает и удерживает за тонкое запястье с серебряным браслетом на нем. И эта дешевая романтическая сцена ни хрена меня не вставляет.
        ГЛАВА 17
        Саша
        По-моему, сегодняшний день можно смело обводить в календаре красным маркером. В универ я попадаю вовремя, успеваю сделать домашку и каким-то чудом, не иначе, избегаю общества вечно недовольного хмурого сводного брата.
        Мама запихивает мне в рюкзак сверток с божественно пахнущими сэндвичами с сыром и бужениной. Отчим галантно распахивает передо мной дверь автомобиля и заботливо поправляет ремень безопасности, отчего у меня предательски щиплет в носу и идеальный макияж грозит превратиться в кошмарные разводы.
        Но я встряхиваю головой, выметая оттуда лишнее, и неторопливо веду пальцами по кожаной обшивке. Всю дорогу внимательно слушаю, как Сергей Федорович травит байки про армию и работу, троллит незадачливых сослуживцев и вечно косячащих коллег, стараясь поднять мое настроение. Только ни разу не заикается о первой жене, матери Матвея, и их жизни. Отчего моментально хочется завалить его тонной вопросов, толпящихся со вчера в мозгу.
        Но я сдерживаюсь.
        Выпрыгиваю из машины, стоит только Зимину-старшему притормозить, обмениваюсь со стоящей во дворике Настей пренебрежительными взглядами и молча миную турникет с дружелюбным охранником. К своему удивлению, остаюсь без словесной перепалки и града насмешек, которые должны были обрушиться на мою удачливую персону после треклятой вечеринки.
        Но не обрушиваются.
        Я не стала звездой ютуба, не взлетела в топ в тик-токе и, в общем-то, осталась раздражающей местную элиту выскочкой, принятой в престижное учебное заведение посреди семестра. Явно по блату.
        - Сашка! Я скучала!
        И, пока я размышляю о причинах, почему никто из «обожающих» меня одногруппничков до сих пор не слил видео в сеть, из-за угла вылетает запыхавшаяся Ирка. Набрасывается на меня, норовит задушить в приятельских объятьях и снова бормочет бесполезные уже извинения.
        Я же киваю неопределенно и не могу ответить ей тем же, потому что в утомленном сознании до сих пор на повторе крутятся одни и те же картинки. Темноту разрезает ослепительная вспышка света, а удушливая волна позора затапливает меня от макушки до кончиков пальцев.
        Такой стыд в последний раз я испытывала, когда решила признаться в любви соседу по парте в пятом классе, а он высмеял меня при всех.
        - Сань, дай списать, пожалуйста, а.
        Снова отвлекает меня Зайцева, подталкивая к локтю плитку молочного шоколада с фундуком, и смотрит так жалобно, что я передаю ей тетрадку и заверяю, что не держу на нее обиды. Хоть на душе до сих пор и скребут дикие кошки.
        Но я успешно переключаюсь на столбцы из цифр и графики, маячащие на интерактивной доске, и чувствую себя намного свободней, не находясь под обстрелом жестоких карих озер-омутов. Без Мота в аудитории мне даже дышится легче, и куда-то девается каменная плита, вечно придавливающая грудь. А под конец второй пары я и вовсе смелею настолько, чтобы окликнуть собирающегося на выход спортсмена-Латыпова и торопливо скатиться по лестнице в удобных кроссовках, пришедших на смену убийственным туфлям.
        - Спасибо.
        Протягиваю ему свежевыстиранный и тщательно отглаженный бомбер, пахнущий альпийскими цветами, и беззастенчиво рассматриваю выручившего меня парня. На голову выше Матвея, значительно шире его в плечах, Илья может спокойно рекламировать элитный фитнес-клуб или спортивное питание премиум класса. Но пока он всего лишь играет в университетской сборной по баскетболу и не заморачивается поиском источников дополнительного дохода.
        - Да было бы за что, Саш. Ты не обращай внимания, новеньких всегда травят, - заявляет авторитетно и, сбросив куртку на парту, наклоняется ко мне, чтобы сообщить доверительным шепотом. - Меня в школе три года шпалой дразнили и дохликом, пока в другой лицей не перевелся.
        Еще раз окидываю литые мускулы, обтянутые светло-серой водолазкой, и думаю, что парень преувеличивает, чтобы меня подбодрить.
        - Тебя? Не поверю.
        - Правда! - восклицает с жаром и выдает то, что я никак не ожидаю от него услышать. - И, чтобы ты не решила, что мы все здесь уроды, давай я приглашу тебя в театр. Пойдешь?
        - В театр?
        Странное предложение немного расшатывает мои стереотипы об ограниченных спортсменах, помешанных на тренировках и не разбирающихся в высоком искусстве. Но червячок сомнения точит изнутри, вынуждая сомневаться в искренности Латыпова. В доброй девочке Маше с честными глазами я уже ошиблась.
        Возможно, это очередной глупый пранк?
        - Да, я пошутил, - смеется Илья, подтверждая мою догадку, и мгновенно серьезнеет, когда я собираюсь развернуться на пятках. Останавливает, хватая за запястье, и заставляет висящий на браслете ключик удариться о металл и мелодично зазвенеть. - Театр не люблю. А вот в кино свожу тебя с удовольствием. Го?
        Чувствую, как чужой колкий взгляд буквально впивается между лопаток тысячей острых иголок. Расчерчивает там пентаграмму и мысленно раздирает кожу до крови, отчего злорадное предвкушение смешивается с черным азартом и подталкивает выпалить лихорадочное «да».
        Несмотря на все доводы рассудка. Несмотря на имеющийся уже горький опыт. Несмотря на ярость Мота, огромным тараном врезающуюся в спину.
        - Го.
        Сама до конца не понимаю, почему соглашаюсь. То ли из желания завести полезные знакомства и не выделяться паршивой овцой из нормального стада. То ли из не поддающегося объяснению стремления досадить сводному брату. То ли из собственной природной глупости.
        Но, что сделано, то сделано.
        Латыпов довольно мне подмигивает и, сдернув со стола бомбер, исчезает из кабинета ровно за пять минут до начала пары и до появления в аудитории молодого преподавателя, на которого заглядывается пол нашей группы.
        - Извините, опоздал. У меня были курсы по тайм-менеджменту, - легкомысленно сообщает Костин Денис Александрович и, вывернув манжеты наружу, закатывает рукава, заслуживая десятки восторженных вздохов.
        А потом все ряды, кроме задремавшей галерки, слушают его с открытым ртом. Потому что тему лекции он читает ярко и образно, как будто пытается втиснуть в наши головы не сухую скучную теорию, а красочный юмористический рассказ.
        В общем, третья и последняя пара пролетает незаметно, и я неспешно собираю вещи, пока девчонки облепляют учительский стол, заваливая Костина придурковатыми репликами и в который раз пытаясь выяснить его семейное положение.
        - Не смей, Баринова.
        Заслушиваюсь ироничными репликами преподавателя, отшучивающегося не в первый и не во второй раз, и пропускаю хлесткую подачу от Зимина. А он уже успел спустить свое царское величество вниз и теперь размеренно дышит мне в затылок, запуская мощные нервные импульсы по моему телу.
        Раз… с оглушительным грохотом сердце ухает в желудок. Два… пальцы немеют и перестают слушаться. Три… колени дрожат и подкашиваются.
        - Не смей.
        Для пущей верности повторяет Матвей на случай, если я его не услышала, и подается вперед, утыкаясь носом мне в волосы. Застываем. И время вместе с нами становится на паузу. Не касаемся друг друга, но по венам все равно течет жидкий огонь. Опаляет, лижет языками пламени изнутри, разносит нечто запретное и волнующее по всему организму.
        Правда, длится это чистое безумие недолго. Потому что Шарова отлепляется от галдящего девичьего клубка, фиксирует нашу неестественную позу и непозволительную близость и роняет что-то, чего я не слышу, но что вынуждает Мота от меня отшатнуться.
        Ноль-три в твою пользу, Настя.
        Только сейчас, когда я стремительно выметаюсь из кабинета, воздух со свистом вырывается из легких, чувствительность медленно возвращается конечностям, и мир постепенно приобретает звуки и краски, которые из него выкачал мой сводный брат.
        Напряжение до сих пор не отпускает, но я упрямо ускоряю шаг, втайне надеясь, что никто не станет меня догонять. Поправляю лямки болтающегося за спиной рюкзака, прячу руки в карманы свободной ярко-синей толстовки и выхожу за ворота, натыкаясь на припаркованную у обочины Ауди апельсинового цвета.
        - Садись, Саша.
        ГЛАВА 18
        Саша
        Ровно на три коротких выдоха замираю прежде, чем открыть дверь выделяющейся броским пятном на сером асфальте машины. Опускаюсь на пассажирское сидение, вжимаясь спиной в кресло, и невольно приклеиваюсь взглядом к альма матер.
        Там, на ступеньках стоит одетый совсем не по погоде Мот. Его черная футболка прилично измята, черная косуха расстегнута, а порыв яростного сильного ветра ерошит чуть отросшие смоляные волосы. И мне кажется, что исходящие от сводного брата злобные волны до такой степени осязаемы, что могут перевернуть транспортное средство вместе с нами с Ильей.
        - Поехали.
        Рефлекторно тороплю Латыпова и опускаю глаза в пол, как будто Матвей даже с такого расстояния может увидеть плещущуюся в них панику.
        Торговый центр, куда меня везет мой внезапно нарисовавшийся кавалер, находится минутах в пятнадцати ходьбы от здания университета. Но движение на дороге настолько плотное, что мы еле плетемся и в итоге тратим больше получаса на недлинный путь. По чистой случайности, находим свободное место на подземной парковке и поднимаемся в лифте на четвертый этаж. Чтобы облегченно выдохнуть и пристроиться к самому концу извивающейся змейкой очереди.
        - Саша, так что у вас с Мотом на посвяте случилось?
        - Ничего.
        - А все же? Чего он из-за тебя так бесится?
        - Ну, поцеловались пару раз. Может, не понравилось?
        Ожидаемо утаиваю от Ильи правду, до сих пор не совсем ему доверяя, и стараюсь свести все в шутку. А у самой в голове слишком красочные образы пляшут. Поджарый рельефный торс, вены выпуклые, губы пухлые. И все эти картинки, естественно, не имеют ничего общего с моим спутником.
        Воспоминания, против воли, утаскивают меня в свой водоворот. И я заново проживаю запечатленные заботливой памятью моменты. Безумие у стенки клуба. Помешательство двух идиотов в примерочной в магазине. Пьяное сумасшествие в комнате у Зимина.
        Мрак!
        - Что-то еще брать будете?
        Ровно на середине транслируемого моим подсознанием фильма вклинивается нетерпеливая девочка-кассир, и я соглашаюсь и на ведро попкорна, и на стакан колы со льдом, лишь бы переключиться на померкнувшую реальность. На автомате смеюсь, пропуская мимо ушей шутки Латыпова, и машинально его благодарю, когда он придерживает меня за локоть, пока мы поднимаемся по лестнице на последний ряд.
        Может быть, киноленте удастся меня захватить?
        Но половина событий воспринимается смазано, актеры не дотягивают, а саунды не поражают слух глубиной и оригинальностью. Правда, Илья смотрит на экран с бурным воодушевлением и тихо матерится, когда в кармане его джинсов начинает настойчиво вибрировать телефон.
        - Сейчас вернусь.
        Предупреждает негромко он и торопливо выскакивает из зала, чтобы ответить на, вероятно, важный звонок. А вместо него возвращается…
        - Матвей?
        Мой голос вибрирует и дрожит, по звуку напоминая скрип несмазанных петель. Присутствие сводного брата ошарашивает, выбивая из груди судорожный вздох. Опутывает онемением конечности. Дезориентирует.
        Зачем он здесь? И куда дел Шарову? Я четко видела, как Настя цеплялась за его талию, когда они стояли на крыльце универа.
        - Здравствуй, Саша.
        Шепчет, лаская обманчиво мягкими интонациями, Зимин, а у меня от его хрипловатого бархатного приветствия мурашки снуют по коже. Волнение жгутом скручивается внизу живота, а пальцы сами впиваются в подлокотники.
        Окружающая нас темнота завораживает и пугает одновременно. Запускает необъяснимые химические процессы в организме. Сидящие по разные стороны люди воспринимаются картонными фантомами, а происходящее на экране и вовсе перестает существовать.
        Здесь и сейчас остаемся только мы с Мотом. Искрящее между нами напряжение. И запах его сексуального древесного парфюма.
        - Ты же не думала, что я оставлю тебя с Латыповым одну?
        И что ему на это сказать?
        Что рядом с ним я вообще не думаю? Что от его появления мозги в желе, извилины в кашу? Что сама понять не могу, чего мне больше хочется? Придушить его? Вскрыть черепную коробку и попробовать разобраться, какие порывы им движут? Обхватить ладонями лицо и поинтересоваться, почему он так озлоблен на весь белый свет?
        Не знаю.
        Отбросив внезапный приступ самокопания, я с тихим свистом выпускаю воздух из легких и пробую сосредоточиться на чем угодно, кроме безбожно ускорившегося пульса. Выходит далеко не сразу.
        - А почему, собственно нет? Илья, по меньшей мере, не пытается по поводу и без него отправить меня в Елец.
        - И под юбку к тебе не пытается залезть?
        - Нет. Не заметил, я в брюках?
        Бросаю с вызовом и каменею. Не могу шелохнуться. Матвей слишком близко: повернись я сейчас - обязательно прочешу носом по его небритой щеке.
        Я молчу. И Зимин ничего не говорит, только крепче стискивает челюсти. Боковым зрением вижу. Оба дышим рвано и тяжело, как будто бежали стометровку наперегонки или КамАЗ с кирпичами вместе разгружали.
        Электричество в атмосфере шкалит. Пробки воображаемые вылетают одна за другой. И наш пока еще не-контакт грозит обернуться мощнейшим по силе взрывом, если кто-то из нас дернется и первым сорвет чеку.
        - Матвей…
        - Какого хрена?!
        И, именно в тот момент, когда я хочу спросить, почему сводный брат примчался за мной в торговый центр, возвращается нахохлившийся Латыпов. Пробирается в темноте, задевая шикающих на него людей, неуклюже извиняется и зависает, обнаруживая, что его кресло занято.
        - Действительно. Какого хрена, Илья? - расслабленно произносит Мот и, зачем-то накрыв мою ладонь своей, продолжает: - в киноху намылился, а друзей не позвал. Ну, кто так делает, а?
        Несколько секунд терпящий фиаско в словесной перепалке баскетболист попросту задыхается от охватившего его возмущения, а потом выпаливает громким шепотом.
        - Мот, да ты оборзел!
        - Нет, - упорно испытывает чужое терпение Зимин, рассеянно поглаживая мое запястье. - Это. Ты. Всем. Мешаешь. Займи уже свое место.
        Выдав двусмысленное, кривовато ухмыляется Матвей и кивком подбородка указывает на нижние ряды, откуда Латыпову руками размахивает счастливый Крестовский.
        - Ты пожалеешь, урод.
        - Обязательно.
        Напоследок парни обмениваются весьма банальными репликами, и Илья все-таки удаляется, гордо расправив плечи. И я, в общем-то, поддерживаю его решение не развязывать драку в переполненном посетителями кинозале.
        Остаток фильма мы со сводным братом досматриваем в гробовой тишине, не нарушаемой ни единым звуком. Правда, в сюжет я все равно не могу вникнуть, на репите кручу засевшие в голове фразы и с радостью встречаю ползущие по экрану титры.
        Оставляю попкорн с колой нетронутыми, прячу руки в карманы и мучительно медленно продвигаюсь наравне с Мотом, мечтая об одном. Попасть домой, закинуть одежду в стирку, забраться в ванну и долго-долго смывать с себя этот день.
        С такими мыслями спустя какое-то время я выплываю в холл вместе с бурлящим людским потоком, щурюсь от ослепляющего света и торопливо направляюсь на улицу. Рассчитываю отделиться от сводного брата и вызвать такси, только у провидения на меня явно иные планы.
        - Поехали, Саша?
        Неожиданный вопрос прилетает прямо мне в лоб, и я с трудом скрываю удивление, примеряя беспечную маску. Надо же, Латыпов не психанул, не укатил никуда и теперь терпеливо ждет в паре метров от вращающихся стеклянных дверей, выпускающих нас с Матвеем наружу. И все бы ничего, но у меня складывается стойкое ощущение, что причина вовсе не во мне, а в их с Зиминым негласной борьбе за лидерство.
        А я вряд ли хочу играть роль чьего-то трофея…
        - Мы сами ее отвезем. Да, Крест? - роняет Мот через плечо и собственническим жестом задвигает меня за спину, лишая права голоса, как какую-то вещь.
        ГЛАВА 19
        Мот
        Не знаю, почему так ведет. До ломоты в суставах скручивает.
        Зачем сиганул в тачку и погнал сюда за Бариновой? Черт его… Кретин, наверное.
        Чувства обострены до предела. Слышу, как Сашка между лопаток мне дышит. Сопит, как маленький рассерженный ежик, но сохраняет молчание.
        Правильно. Если и она сейчас подольет керосина в мое пожарище, ни хрена хорошего из этого всего не получится. Кто-то точно отсюда целым не уйдет. Отправится в больничку в карете скорой помощи.
        - Мы. Сами. Ее. Отвезем.
        Чеканю слетающие гранатами с языка слова и ощущаю немую поддержку Крестовского. Этот не предаст, глотку за меня перегрызет. Как и я за него.
        Игнат только с виду мирный и безобидный. А я-то не раз наблюдал, как он на боях без правил с одной вертушки соперников вырубал. Эффектно так, с оттяжкой, с кайфом. Уверен, он бы и меня вынес, если б мы с ним по разные стороны баррикад были.
        - А если Александра с вами не хочет?
        Не отступает Латыпов, скрещивая руки на груди, а я начинаю по новой закипать. Смакую привкус железа во рту, но все-таки умудряюсь выцедить сквозь зубы.
        - Саш, хочешь с нами?
        - Хочу.
        Баринова шелестит тише стука моего сердца, бухающего в горле, но ее согласие звучит для нас грохотом. Не глупая девочка. Поняла, скорее всего, что любой другой ответ вылился бы лужей крови на влажный после прошедшего дождя асфальт.
        Мы все молчим минуты две. А превратившиеся в резину секунды отбойным молотком долбят по вискам. Каждый гоняет по кругу разрозненные мысли, рассматривает варианты, просчитывает последствия. Как ни странно, Саня первой ломает гнетущую тишину, снижая градус накалившейся обстановки.
        - До встречи в универе, Илья.
        На этом наш спор скоротечно затухает, и я не трачу время на то, чтобы дождаться какой-нибудь реплики от баскетболиста. Приобнимаю сводную сестру за плечи и уверенно веду к припаркованной неподалеку бэхе, чтобы затолкать девчонку на заднее сидение и самому прыгнуть за руль.
        - Латыпов - не лучшая для тебя компания, Саша.
        - А кто лучшая? Ты?
        Прицельным выстрелом бьет мне в затылок Александра и мгновенно осекается, потому что в салон ныряет взъерошенный Крестовский и проводит пятерней по зачесанной набок густой шевелюре.
        - Домой забросишь?
        - Угу.
        Выдыхаю раздраженно и топлю педаль газа в пол, оставляя невысказанные претензии при себе. По сути, не имею никакого морального права запрещать Бариновой с кем-то общаться, но меня вряд ли парят формальные аспекты этого вопроса.
        Сына мебельного магната не должно быть в радиусе пятисот метров от нее. Точка.
        По дороге к жилому комплексу, где Игнату снимают квартиру родители, меня раскачивает на таких эмоциональных качелях, которым может позавидовать самый отъявленный адреналинщик. Швыряет от состояния полного пофига в режим бешенства и обратно, и я далеко не сразу фиксирую страх, плещущийся в выразительных васильковых глазищах сводной сестры.
        Пялюсь в зеркало заднего вида пристально и недюжинным усилием воли привожу себя в порядок. Снижаю набранную скорость, перестаю шашковать и доставляю нас всех в целости и сохранности к промежуточной точке поездки.
        - Спасибо, бро. До завтра.
        - Давай.
        Прощаюсь с исчезающим за воротами Крестом и не спешу стартовать. Катаю во рту пока еще не выстроившиеся в стройный ряд слова, позвонком чувствую чужое острое внимание и медленно разворачиваюсь, падая в невыносимую синь Сашкиных океанов-омутов.
        - Извини, если напугал.
        Скрепя сердце, перешагиваю через себя ради скинувшей кроссовки и забравшейся на сидение с ногами сестры. Не имею привычки просить прощения, а она смеется. Сначала тихо так, а потом звонко, заливисто, во весь голос. Зараза!
        - Я, конечно, псих еще тот. Но в отбойник не вылетим.
        Сообщаю то, что считаю нужным, и медленно трогаюсь, по-прежнему не втыкая, что со мной происходит. Перепады настроения нездоровые, поступки странные, не поддающиеся логическому объяснению. В общем, налицо все признаки биполярочки.
        К врачу, что ли, записаться? Ага, щас.
        Естественно, ни к какому мозгоправу я не иду. Проживаю спокойно свои пятьдесят оттенков безумия, постепенно свыкаюсь с необратимостью грядущей свадьбы отца и даже иногда помогаю Вере Викторовне с хлопотами.
        Несколько раз натыкаюсь на выбирающуюся в одном полотенце из душа Сашу, долго залипаю на ее точеные ключицы и голодным взглядом прослеживаю путь, который совершают капли по ее телу. От основания шеи к ложбинке между грудей - туда, где тугим узлом завязано гребанное полотенце.
        Намеренно не даю девчонке прохода, заставляю ее огрызаться и непременно дурею, когда она теряет над собой контроль. Посылает меня, в последний момент заменяя мат более литературной конструкцией, молотит кулаками по спине и плечам и бросается подушками, стоит мне ворваться в ее комнату без стука. И все эти перемены нравятся мне настолько, что на лоб можно вешать табличку «мазохист» с припиской «махровый».
        Последние несколько дней я встаю не в пример раньше обычного, появляюсь на кухне сразу за Бариновой-старшей, и больше не пренебрегаю обязанностью подвозить Сашу в универ. Не выдумываю никаких предлогов и не ищу никаких причин, потому что в обществе сводной сестры мне становится… комфортно?
        Комфортно настолько, что иногда я забываю о том, что она рядом.
        - Матвей…
        Вот и сегодня она застает меня врасплох, когда мы останавливаемся на светофоре, осторожно трогает за запястье и тут же одергивает руку до того, как я успеваю ее поймать.
        - Что?
        - Высадишь меня?
        Баринова гордо вздергивает подбородок и нетерпеливо проходится пальцами по обшивке кресла, пока я мотыляю башкой и пытаюсь перестать тупить. Смотрю на нее, на горящий красным светофор и на серое здание справа и не сразу соображаю, что это именно тот перекресток, на котором я методично выталкивал ее из автомобиля, чтобы одногруппники не видели нас вместе. Баран.
        - Нет.
        Отвечаю поджавшей губы Сашке невозмутимо и на всякий случай проверяю блокировку дверей. Не хочу, чтобы она выпрыгивала из тачки на ходу. Не хочу ловить ее в толпе спешащих куда-то людей. Не хочу…
        Хочу вот так неторопливо выжимать газ, лавировать в потоке разноцветных автомобилей и выпить с ней капучино с миндальным сиропом до занятий впервые хочу.
        Кивнув своим выкладкам и смирившись с тем, что я неуравновешенный дебил с маниакально-депрессивным психозом, я резко торможу, швыряя машину в двух кварталах от универа. Делаю глубокий вдох и тщательно маскирую совсем не присущую мне робость.
        - Давай прогуляем пару?
        Нарочно не смотрю на отстегивающую ремень Александру, потому что банально боюсь в ней потеряться. Меня итак колошматит от растущего притяжения, прошивает лихорадочной дрожью, отчего приходится сильнее сжимать ни в чем не повинный руль.
        - Давай…
        После небольшой паузы соглашается Баринова и выглядит такой удивленно-растерянной, что я невольно тянусь к ней и веду ладонью по щеке. Бормочу что-то бессмысленно-несущественное и иду открывать для девчонки дверь. Помогаю ей выбраться из салона, переплетаю наши пальцы и думаю, что этот день не может стать лучше.
        Он и не становится.
        В кофейне мы сталкиваемся с Шаровой, которую я упорно болтил с той самой вечеринки у нее дома. И я безошибочно определяю, что королева потока, уязвленная в своих лучших чувствах, горит непреодолимым желанием высказать кучу гадостей если не мне, то моей спутнице.
        - Далеко пойдешь, Баринова. Пересела от богатенького папика на шею молодому мажору?
        - Настя! - гаркаю так, что у самого уши закладывает, а растерянная Сашка теснее жмется к моему плечу.
        - Что, Настя?
        - Сделай одолжение - заткнись! И не лезь в это больше. Саша - моя сестра. Сводная. В универ ее привозил мой отец.
        ГЛАВА 20
        Саша
        Сестра... Сводная...
        Гудит в голове набатом. Укутывает теплым покрывалом, от которого начинают согреваться заледеневшие конечности.
        Это сейчас Мот Настю заткнул? Ради меня? Защитил?
        Хочется прочистить уши на всякий случай и глаза протереть. Мне не послышалось?
        Не спрашиваю ничего. Не уточняю. Только теснее прижимаюсь к Зимину, вдыхаю терпкие ноты его древесного парфюма. А еще испытываю упоительное умиротворение. Как будто под майским солнцем греюсь. Или качаюсь на заботливых морских волнах. Или...
        - Свали с прохода.
        Матвей совсем невежливо командует хлопающей длиннющими ресницами Шаровой и, освободив пространство, утаскивает меня вглубь кофейни. Усаживает на мягкий диванчик и сам падает напротив, раскрывая глянцевое меню с безумно красивыми фотографиями разнообразных десертов и целой кучей манящих напитков.
        А я? А я разом теряю все слова и никак не могу отделаться от мысли, что нахожусь в какой-то иной параллельной реальности. Где Мот напоминает того парня, с которым я познакомилась в клубе на посвяте.
        - Спасибо.
        - За что?
        Я не сразу соображаю, что ответить, теряясь под немигающим пристальным взглядом бесстыжих темно-карих глаз. Сглатываю нервно и не нахожу ничего, лучше, чем выпалить неопределенное.
        - За все.
        И в этот момент от неловкости меня спасает вежливая официантка в кипенно-белой рубашке и черных брюках, расставляющая перед нами заказ из двух капучино с миндальным сиропом, сэндвичей с лососем и сливочным сыром и ежевичных эклеров. Так что уткнуться носом в тарелку, пока румянец заливает щеки, кажется куда более безопасным, чем продолжать играть с Матвеем в гляделки.
        И я старательно делаю вид, что уделяю все внимание содержимому пузатой кремовой кружки, а не изучаю, как ест Зимин. С чувством, толком, расстановкой отламывает кусочки хрустящего хлеба и неторопливо отправляет их в рот.
        Так что за этим увлекательным занятием я не замечаю, как подходит к концу наш спонтанный завтрак, и даже испытываю нечто, похожее на разочарование, когда Мот расплачивается по счету и подает мне руку, помогая подняться.
        И я с опаской вкладываю в его горячую ладонь свои пальцы и не могу не дернуться, потому что разряды тока снова гуляют по моему телу и туманят разум. И я отчаянно не хочу сейчас волочиться в универ, мечтая о том, чтобы продлить не имеющую право на существование близость.
        - А давай сегодня вообще все прогуляем?
        Будто прочитав мои мысли, подмигивает Матвей, и я с радостью принимаю его предложение. Сгорая от нетерпения, несусь к припаркованной неподалеку машине и замираю, когда сводный брат вроде бы не нарочно касается моего бедра. Он просто включал передачу, Саша… Просто…
        С тихим свистом я прикрываю веки и позволяю себе раствориться в будоражащих кровь ощущениях. Волнение смешивается с предвкушением и заставляет воспаленное воображение рисовать непозволительные картинки. Пошлые, развратные, жаркие.
        Интересно, что бы сказал, Мот, если бы…
        - Приехали!
        Ухмыльнувшись, сообщает Зимин и вынуждает меня возвращаться на бренную землю. Ставит авто на сигнализацию, когда мы выбираемся наружу, и набрасывает мне на плечи спортивную куртку, стараясь уберечь от порывов пронизывающего ветра, ерошащего наши волосы. А я до дрожи в коленях боюсь спросить, что переменилось в его ко мне отношении.
        - Раньше мы часто бывали здесь с родителями…
        С едва уловимой грустью роняет Матвей, и я, подчиняясь инстинктам, догоняю его и утыкаюсь носом между лопаток, обвивая руками за талию. Отчего-то верится, что теперь я не чужая для этого противоречивого колючего парня, которого мне вдруг хочется заслонить собой от недружелюбного мира.
        И я заслоняю. Пусть на короткое время, на несколько жалких секунд. Пытаюсь поделиться своим теплом через слои разделяющей нас одежды. Не двигаюсь, не дышу и больше всего на свете боюсь, что Зимин меня оттолкнет.
        Но он не спешит разрывать наш контакт. Отрешенно накрывает мои пальцы своими и сильно сжимает. Не говорит ничего. Не произносит больше ни одного слова за весь вечер. Но мне достаточно мостов, что между нами протягиваются.
        Мы бродим по полупустым аллеям в щемящем молчании, греемся у небольшого ларька, вливая в себя по второму стаканчику ядреного черного кофе, и без особого энтузиазма возвращаемся домой. Потому что там простирающаяся между нами магия исчезает, распадается на крупицы, превращается в дым.
        Там мне нужно в сотый раз убеждать маму, что ее свадебный наряд идеален и церемония обязательно пройдет как по маслу. Там Матвею нужно по десятому кругу отгладить висящую в шкафу рубашку. И там не стоит искать предлог, чтобы заглянуть в соседнюю комнату.
        Запрещено, Саша. Табу.
        Твержу монотонно и сама не замечаю, как проваливаюсь в сон, обнимая подушку. Всю ночь за кем-то бегу и открываю глаза совершенно измотанная. Надеюсь набраться бодрости у Мота, но и здесь меня ждет облом. Ни свет ни заря Зимин укатил в автомастерскую, и ни на какие пары не собирается.
        Я же не могу позволить себе пропустить занятия. У меня по-прежнему висят несданные хвосты, я задолжала суровой Инге Аркадьевне доклад, и никто меня перед ней отмазывать не будет. Так что я пинками заталкиваю свое сонное тело в такси и ненадолго забываю, что в альма матер меня ждет тот еще серпентарий.
        - Где цербера своего потеряла, Баринова?
        Уперев кулаки в бока, цедит сквозь зубы Шарова, поправляя кашемировый шарф на тонкой шее, а я зависаю.
        Цербер. Агрессивный строптивый пес, охраняющий царство мертвых. Наверное, лучше и не скажешь.
        - Твое какое дело?
        Не знаю, откуда черпаю храбрость, но больше не тушуюсь рядом с королевой потока. Не думаю, что ее ноги длиннее, волосы гуще, а шмотки - брендовее моих. Сейчас она обыкновенная девчонка, которую больше не выбирает самый популярный парень на курсе. Как-то так.
        Может быть, странно, но с этим открытием мир обретает иные тона. Ярче начинают светить лампочки под потолком, дружелюбнее - улыбаться снующие туда-сюда студенты, и я совсем уже не удивляюсь, когда за парту рядом со мной опускается Крестовский. Делится ароматным жасминовым чаем в картонном стаканчике и благодушно подсовывает хрустящий пирожок с вишневой начинкой.
        - Мота не будет сегодня?
        - Не-а. В мастерской с машиной возится.
        - Тогда я за тобой присмотрю.
        Кивает важно, убирая в чехол неизменные солнцезащитные очки, и что-то печатает, яростно тапая по экрану последней модели айфона, норовя оставить вмятины на стекле. И я невольно перегибаюсь через его плечо, выхватывая из эмоционального диалога «какого хрена ты все решаешь», «нам надо поговорить» и «засунь в задницу свои аргументы».
        Увлекшись чужой личной жизнью, я получаю замечание за невнимательность и остаток пары сижу, как мышка. Кропотливо конспектирую за преподавателем термины, больше не сую свой нос, куда не просят, и изображаю из себя прилежную студентку до того момента, пока не прозвенит звонок.
        - А доклад?
        - У меня пара у третьего курса, занеси сама на кафедру, Саша.
        Получаю от устало трущей переносицу Инги Аркадьевны руководство к действию, вместе с Игнатом лечу по коридорам и передаю ему свою сумку, прижимая к груди папку-скоросшиватель - результат трех бессонных ночей.
        - Я сейчас.
        С мягкой улыбкой, расцветающей на губах, предупреждаю оставшегося за спиной парня и меньше всего жду, что он с грохотом захлопнет за мной дверь. И я останусь одна в большом кабинете с кучей книг. Без средств связи и с обретающей реальные черты перспективой пропустить свадьбу собственной матери.
        - Крестовский, это совсем не смешно! Открой!
        Молочу кулаками по толстому полированному дереву и все еще не расстаюсь с надеждой, что это всего лишь розыгрыш. Глупый, дурацкий розыгрыш. Но доносящиеся сквозь преграду слова убеждают меня в обратном, разливаясь кляксой разочарования под ребрами.
        - Ничего личного, Баринова. Ничего личного.
        Всхлипнув, я прислоняюсь лбом к стене и обреченно слушаю, как удаляются чужие тяжелые шаги. Едкая горечь пеленой оседает на языке, а слезы сами катятся по щекам.
        Так вот зачем ты вернул мне коробочку с кольцами, Матвей? Зачем заступался перед Шаровой, в куртку свою кутал, притворялся, что секретами делишься? Чтобы ударить больнее, когда я буду к этому абсолютно не готова?
        ГЛАВА 21
        Мот
        - Я на воздух.
        До начала церемонии еще минут двадцать-тридцать, а на меня уже давит эта торжественная атмосфера. Раздражает небольшой букет белоснежных фрезий в руках у Веры Викторовны. Бесит регистратор, совсем еще девчонка, одетая в брючный костюм, идеально подогнанный по модельной фигуре. Выводит из себя широко улыбающийся отец. Как будто десять мультов в лотерею выиграл, ей-богу.
        Бросаю резкое всем и никому одновременно, кривлюсь от всеобщего веселья и, наконец, выбираюсь на улицу. Расстегиваю несколько верхних пуговиц на черной рубашке, больше подходящей для траурного мероприятия, и устало опускаюсь прямо на ступени. Не заботясь о том, останутся ли на черных джинсах какие-то пятна.
        Судорожно вталкиваю в себя кислород, барабаню пальцами по холодной кафельной плитке и рассеянным взглядом провожаю удаляющуюся парочку молодоженов. Высокий блондин в серо-стальном смокинге, подхватывающий на руки облаченную в пышное платье брюнетку, не вызывает у меня никаких эмоций, кроме как пренебрежения.
        Интересно, как скоро ему наскучат домашние борщи и унылый быт и он бодрым сайгаком помчится налево? По какой-то причине в иные расклады не верится…
        - Матвей, Сашу не видел?
        Спустя какое-то время на крыльцо за мной выскальзывает чуть посерьезневший батя. Сосредоточенно шарит по карманам в поисках сигарет и зажигалки, потом вспоминает, что завязал, да так и застывает с каменным лицом.
        - Нет.
        Молчим вместе, пока мимо снуют какие-то люди. Каждый думает о своем. Я - о том, чтобы скорее отбыть эту повинность и свалить на арену. Выпустить пар, впрыснуть адреналин в кровь, отвлечься. Отец, скорее всего - о том, что второй брак должен быть счастливее первого.
        - Прояви к Вере больше дружелюбия. В конце концов, она не виновата в том, что произошло у нас с твоей матерью. И сестре позвони. Где ее до сих пор носит?!
        Раздраженно командует батя и, нервно теребя манжеты рукава, скрывается в храме бракосочетаний. Я же не спешу исполнять его указания, так же неторопливо вырисовываю на ступенях причудливые узоры и жалею, что не изобрел телепорт. Вот бы сейчас одним щелчком перенестись в Альпы, лететь на борде вниз по склону и остужать колким снегом тлеющее внутри пепелище.
        Не хочу участвовать в этом фарсе, не хочу слушать пропитанные ложью клятвы и растягивать губы в фальшивой улыбке. Не хочу…
        - Матве-е-ей!
        Выныриваю из горчащего полынью омута мыслей и оборачиваюсь на пронзительный девичий крик. Поднимаюсь на ноги нарочито медленно и спокойно жду, пока экспресс по имени «Александра» преодолеет расстояние от притормозившего у обочины такси до меня.
        Ее не уложенные в прическу волосы разметались по плечам. На лице ни грамма косметики, отчего Баринова кажется сопливой десятиклассницей. Ветер колышет струящуюся ткань выбранного нами вместе платья. А я… не могу оторвать от сводной сестры глаз.
        - Ну, ты и урод!
        Подбегает ко мне Сашка, выплевывая ругательства, дышит часто, а меня штормит от ее злости. Ведет, как пьяного матроса на качающейся палубе. Колошматит, как в жесточайшей лихорадке.
        И я сразу перенимаю ее воинственный настрой, перехватываю запястья до того, как Баринова отвесит мне звонкого леща, и жестко сжимаю нежную кожу. Проваливаюсь в какой-то сумасшедший водоворот из ненависти и притяжения и с трудом выплываю на поверхность, приходя в себя от сдавленного.
        - Ай!
        - Извини…
        Значительно ослабляю захват, ругая себя за то, что мог оставить синяки, и не успеваю ничего сказать прежде, чем в спину врезается властное.
        - Матвей! Александра! Да сколько вас ждать можно?!
        Опускаю руки, разбивая наш с Сашкой телесный контакт, и оборачиваюсь, сталкиваясь нос к носу с явно недовольным нами отцом. Его подбородок высоко вздернут, губы поджаты, ноздри яростно раздуваются. А выпирающая на лбу вена выдает крайнюю степень недовольства. И, будь я проклят, если его раздражение не доставляет мне удовольствия.
        - Идем.
        - Извините, Сергей Федорович. Меня на кафедре задержали, а потом таксист кругами возил…
        Лепечет позади сводная сестра, а я отчетливо слышу, как в ее голосе звенит обида. На короткое мгновение цепляет какие-то струны, царапает растрепанные нервы и скоропалительно меркнет на фоне торжественной музыки, долбящей в барабанные перепонки.
        А дальше я и вовсе теряю нить происходящего, потому что перед глазами мелькают кадры с пылящегося в нижнем ящике стола старого диска. Другая свадьба. Уютная маленькая беседка под кроной деревьев. Лебеди, скользящие по водной глади озера. И парень с девушкой, обещавшие вместе и в горе, и в радости…
        Пустые слова. Рассыпавшиеся в прах звуки.
        - Дорогие супруги. Сегодня вам вручается ваш первый семейный документ - свидетельство о заключении брака.
        Выныриваю из липкого марева прошлого, когда к отцу перекочевывает отпечатанный на гербовой бумаге бланк, выдавливаю из себя неразборчивое поздравление и стойко терплю полчаса, пока нанятый за бешеные бабки фотограф старается запечатлеть счастье семьи Зиминых. И отчего-то не возмущаюсь, когда этот папарацци в смешных клетчатых штанах и свободном бежевом свитере просит меня обнять сводную сестру.
        С кривой ухмылкой я кладу ладонь на ее тонкую талию, уничтожаю разделяющие нас сантиметры и уверенно прижимаю девчонку к себе, захлебываясь ароматом лайма и перечной мяты. Штырит не по-детски. А еще отвлекает ровно настолько, чтобы пережить этот пафосный фарс, утрамбовать свою задницу в батин джип и без единого пререкания доехать до ресторана.
        - За нас, Вера! За новую жизнь! - дорвавшись до менее формальной обстановки, расстегивает верхние пуговицы своей рубашки отец и поднимает бокал искрящегося шампанского.
        Гордится собой. Красуется. А я в очередной раз задумываюсь, что ему стоило пойти в политику. Манипулировать людьми, раздавать иллюзорные авансы и очаровывать электорат запутанными речами.
        Какое-то время я увлеченно представляю предвыборные плакаты с фоткой бати и с азартом кидаю вымышленные дротики прямо ему в лоб, поэтому прогнозируемо пропускаю прилетающую от Веры Викторовны подачу.
        Нарочно роняю на пол вилку и наклоняюсь, утягивая за собой под стол Сашку.
        - Че они хотят?
        - Ты издеваешься, Матвей?
        - Ну?
        - Мама спросила, справимся ли мы сами, пока они будут в свадебном путешествии.
        Точно. Неделя в Праге.
        Подцепив столовый прибор, я возвращаюсь в прежнее положение и расплываюсь в лучезарной улыбке. Напоминание о том, что мы с Сашкой будем семь дней одни крепче любого алкоголя бьет в башку и заставляет уверять мачеху, что все будет в порядке. Мы не разнесем по кирпичику дом, не спалим кухню и не засорим канализацию.
        Быть может, устроим вечеринку…
        - Мы не доставим проблем.
        Произношу с напускной убежденностью и, поймав скептический взгляд отца, сваливаю на улицу, чтобы проветрить мозги и глотнуть свежего воздуха. Вальяжно прислоняюсь к перилам и вряд ли жду, что из-за угла вывернет ярко-оранжевый Марковник* (прим. Авт. - Тойота Марк 2).
        - Ты, конечно, не невеста. Но не хрен тебе киснуть на этой свадьбе.
        Паркуется в пяти метрах от меня до неприличия воодушевленный Крест и нетерпеливо тарабанит длинными пальцами по оплетке руля. Заливает в себя любимую виноградную газировку и молнией срывается с места, стоит мне запрыгнуть на пассажирское сиденье.
        - Прости, брат. Я, правда, старался.
        - Что старался?
        Совсем не врубаюсь, о чем идет речь и нуждаюсь в пояснении, кайфуя от ветра, шумящего в ушах, и прохлады, затопившей салон.
        - Чтобы сеструха твоя в ЗАГС опоздала. На кафедре ее закрыл, но там Латыпов не вовремя приперся…
        Начинает в красках расписывать свой подвиг Игнат, а у меня в сознании только кромешная тишина и вспыхивающие и затухающие разноцветные пятна. Еще неделю назад я мечтал собственноручно собрать Сашкин чемодан и отправить ее далеко за МКАД. Вычеркнуть из своих будней, стереть любое напоминание о них с матерью, сжечь ее вещи. Еще неделю назад я бы высмеял любого, кто посмел бы предположить, что я неравнодушен к Бариновой. А теперь…
        А теперь я совсем не хочу от нее избавляться. Только откуда об этих переменах знать другу, если я только что себе в них признался?
        ГЛАВА 22
        Саша
        - Так, блинчики, котлеты, макароны по-флотски в холодильнике…
        Начинает торопливо перечислять мама, а я едва удерживаюсь от того, чтобы не схватиться за голову. Вот уже добрых двадцать минут мы с Матвеем слушаем подробный инструктаж на тему выживания в доме в отсутствие родителей и никак не можем выпроводить их в аэропорт.
        У ног Сергея Федоровича покоятся два небольших чемодана - строгий стальной и желтый в розовый цветочек. Ладонь Мота расслабленно лежит у меня на плече, и со стороны мы кажемся эдакой образцовой семьей с обложки глянцевого журнала, рекламирующей какую-нибудь туристическую фирму.
        - Мам, нам не пять лет. От голода не умрем, в крайнем случае, закажем пиццу.
        - Ребята и, правда, взрослые, справятся. А мы уже опаздываем на регистрацию.
        Вопреки моим ожиданиям, Зимин-старший охотно поддерживает мой бурный протест и первым скрывается внутри здания, с легкостью катя за собой чемоданы. Мама же сначала целует меня в щеку, гладит застывшего Матвея по волосам и со счастливой улыбкой устремляется вслед за законным супругом.
        - Ну, что. Пока, Мот.
        Прощаюсь со сводным братом, намереваясь от него улизнуть, когда родительские фигуры исчезают за стеклянными дверями. Но жесткие пальцы ловко ловят меня за капюшон черной с карманами толстовки, возвращая обратно и заставляя чувствовать себя отвратительно беспомощной и жалкой.
        - Куда собралась?
        - На такси.
        Пищу едва слышно осипшим голосом и не могу понять, почему каждый раз теряюсь перед Зиминым-младшим. Мимо деловито снуют люди, мамаша в жутком ярко-малиновом костюме тащит за собой орущего мальчика лет четырех-пяти, что-то кричит высунувшийся в окно поддержанного Фольксвагена водитель, а я намертво приклеиваюсь к клочку тротуара и считаю удары сердца, пока Матвей прижимает меня к своей груди.
        - Как ты меня достала, Саша…
        Выдыхает в макушку негромко и совсем не зло, я же захлебываюсь от возмущения и едва могу выдавить из себя шипяще-свистящее.
        - Я?!
        - Ты.
        Спокойно соглашается Мот и, ничего не говоря, отпускает мой капюшон. Скользит ладонью по предплечью и, в конце концов, устраивает ладонь у меня на талии, подталкивая вперед и вынуждая сдвинуться с места. Как самый настоящий цербер, контролирует мои рваные шаги и буквально заталкивает в припаркованную на платной стоянке бэху.
        И замолкает, не проронив ни слова всю дорогу, пока я перебираю в памяти события вчерашнего дня. Выходку Крестовского, заступничество Латыпова, промчавшуюся неясным пятном свадебную церемонию и ужин, с которого сводный брат нагло свалил, никого не предупредив.
        А, может, он и не имеет никакого отношения к тому, что Игнат запер меня на кафедре? Обычно Зимин действует прямолинейно и с легкостью признается в своих проступках, не то что сейчас…
        С этими мыслями я окидываю мужественный профиль Зимина из-под полуопущенных ресниц и поспешно отвожу взгляд, стоит Матвею затормозить на светофоре и резко повернуться ко мне. Кожа горит от его пристального внимания, а низ живота сводит почти уже привычной судорогой. Интересно, я когда-нибудь перестану так на него реагировать, а?
        Впиваюсь ногтями в кожаное сидение и начинаю складывать в уме четырехзначные числа - все, лишь бы не зацикливаться на странно-неправильных ощущениях, которые вызывает у меня Мот. Не без труда справляюсь с этой задачей и с облегчением выпускаю из легких воздух, когда мы без приключений добираемся до ворот особняка.
        Спешу как можно скорее выбраться из ставшего невероятно тесным салона и чудом не спотыкаюсь, вываливаясь из авто. Неуклюже копошусь в карманах толстовки, с пятого раза отпираю замок и сквозняком влетаю во двор, на минуту стопорясь, когда в спину ударяется безапелляционное.
        - Вернусь поздно.
        Не засыпаю сводного брата вопросами, хоть внутри и умираю от желания выяснить, где он собирается проводить время и с кем. Борюсь с любопытной девчонкой, живущей внутри меня, и выхожу из схватки победительницей, не оборачиваясь назад. Недолго вслушиваюсь в визг шин позади прежде, чем забить на разрастающуюся в груди пустоту и, наконец-то, шагнуть вперед.
        Как минимум, до вечера весь дом в моем распоряжении. Это ли не счастье?
        - Привет, Ириш.
        Недолго перебираю всех знакомых в Москве, отбрасываю несколько совсем уж неподходящих вариантов, вроде переехавшей в столицу беременной одноклассницы и бывшего соседа по лестничной клетке в Ельце, с которым мы едва перебросились парой фраз. И все-таки звоню Зайцевой, потому что отчаянно нуждаюсь в простом человеческом общении и, как самая обычная студентка, хочу зависнуть в кино, кафе или даже клубе в компании подружки.
        - Привет, Саша. Тебя можно поздравить?
        - С чем?
        - Ну, вы с Мотом официально породнились. И как оно? Рядом с богатым мальчиком?
        Ровно в эту секунду, когда разбираю Иркины интонации на составляющие, жалею о своем решении ей набрать. Безошибочно считываю режущий по нервам едкий сарказм, беззастенчивое любопытство и жажду получить «горячие» новости из первых уст. И будто бы возвращаюсь на несколько лет назад, в свой девятый класс, где каждый обсуждал каждого, без зазрения совести сливал чужие секреты в сеть и не гнушался вообще никакими методами, чтобы утопить ближнего.
        - Нормально, Ир. Нормально.
        Мигом растеряв весь пыл, я на автомате добредаю до ванной, открываю кран и подставляю запястья под холодную воду, прижимая телефон плечом к уху. Ледяные капли, ползущие по коже, отрезвляют, разносят стужу по крови и дарят крупицы такого необходимого покоя.
        - Ну, рассказывай! Сколько спален во дворце у Зиминых? Много машин в гараже? И джакузи, наверное, есть?
        Захлебывается от восторга Зайцева, пока я бьюсь лбом о зеркало в самой обычной раме. Тот факт, что сокурсникам я интересна лишь как приложение к Матвею, больно ударяет по моему самолюбию и заставляет стремительно комкать с самого начала свернувшую не в то русло беседу.
        - В другой раз как-нибудь обсудим. Извини, мне бежать надо.
        Ровным голосом отсекаю не нужную связь и отправляю телефон в беззвучный режим до того, как Ирка надумает перезвонить. Избавляюсь от одежды, оставляя ее лежать бесформенной кучей на полу, и забираюсь в душевую кабину, чтобы смыть с себя легкую тоску по нормальной дружбе.
        На какое-то время растворяюсь в колючих струях горячей воды, плыву по течению, расслабляюсь. Сплетаюсь со стихией воедино и чувствую, как начинает рассасываться ком из обид и противоречий. Рисую на запотевших стенках сердечки и бабочек и очень надеюсь, что это было мое последнее разочарование. Хочется чего-то верного, настоящего, искреннего…
        Полностью разомлев, заканчиваю с банными процедурами, заворачиваюсь в полотенце и направляюсь в кухню прямо в таком виде. Напеваю под нос «Ты Венера, я Юпитер, ты Москва, я Питер», ныряю в холодильник за упаковкой апельсинового сока и судорожно вздрагиваю, когда в затылок врезается чужое горячее дыхание.
        - Мне тоже налей.
        - Ты сказал, что будешь поздно.
        - Передумал.
        Перекидываемся с Матвеем короткими прерывистыми фразами и синхронно замолкаем. Погрузившись в манящий комфорт одиночества, я пропустила возвращение сводного брата и теперь стою к нему спиной в несчастном куске ткани, не достающем мне до колен, и дрожу, как осиновый лист на ветру. То ли от того, что стекающие с волос капли воды холодят кожу между лопаток. То ли от того, что Мот придвигается ближе и обхватывает пальцами мою шею…
        ГЛАВА 23
        Саша
        Вылетаю в какую-то другую Вселенную от его требовательных прикосновений. Выпускаю тетра пак из рук. Не слышу приглушенного стука.
        А царящая в помещении темнота все только усугубляет. Будоражит взбесившееся воображение и неумолимо стирает грань между дозволенным и запрещенным. Мы оба знаем, что никто нас не потревожит и не нарушит это невыносимое уединение, отчего градус искрящего между нами напряжения подскакивает до предела.
        - Ты пахнешь лимоном и … мятой?
        Тихо произносит Матвей прежде, чем наклониться и уткнуться носом мне в ключицу. А меня от этого простого движения и его чувственного хриплого шепота начинает буквально колошматить. Думаю, что произойдет раньше: я свалюсь в обморок или мое тело лишится оболочки и расколется на бессчетное число атомов?
        - Мой любимый гель для душа…
        Скриплю, как несмазанные петли старой калитки на даче у бабушки, и закрываю глаза, погружаясь в абсолютную черноту. Здесь мое шумное надсадное дыхание звучит громче, сказанные сводным братом слова приобретают двойное дно, касания воспринимаются намного острее. И я ясно отдаю себе отчет в том, что не буду сопротивляться, если Зимин сорвет с меня полотенце…
        Сейчас я жду от него чего угодно. Что он грубо притиснет меня к холодильнику. Или резким движением впечатает в столешницу. Но я вряд ли могу угадать, что Матвей разорвет наш контакт, порывисто отшатнется и сипло выдавит сквозь зубы.
        - Иди к себе Саша.
        - Что?
        Туплю дико, не разобрав толком смысл брошенной Мотом фразы. Поджимаю пальцы ног и не делаю ни шага, заливаясь лихорадочным румянцем, который надежно маскирует раскинувшийся между нами мрак.
        - К себе говорю, иди. Живо!
        Грохочет Матвей и поспешно меня огибает, стараясь не втягивать отравленный моим запахом воздух. Засовывает голову в раковину и стоит неподвижно минут пять, пока ледяные струи стекают по его затылку и шее.
        - Живо, я сказал! И дверь, на хрен, свою закрой!
        Выпрямляется, выключает кран и орет, как будто я виновата в накатившем на него безумии. Поведением своим необъяснимым вынуждает, в конце концов, развернуться на пятках и бежать с места не случившейся катастрофы. Перепрыгивать через несколько ступеней, глотать ударными дозами адреналин и придерживать трясущимися руками норовящее соскользнуть полотенце.
        И я вваливаюсь к себе в спальню, задыхаясь от этой внезапной гонки. Трусливо запираюсь изнутри и, как сломанная кукла, сползаю вниз по стене. Царапаю ногтями ковер и широко раскрываю рот, усилием воли заталкивая в легкие кислород.
        Тело наливается тяжестью, к лодыжкам словно привязали пудовые гири, а запястья сковали невидимые цепи. И я не знаю, что делать с затапливающими меня эмоциями. Как избавиться от покалывания под ребрами? Как утихомирить сердце, грозящее пробить грудную клетку? Как вытравить из головы поселившийся там голос Матвея?
        - Саш…
        Не сразу соображаю, что звук доносится из-за закрытой двери, а не существует в моих больных фантазиях. Ползу на коленях к просачивающейся в щель полоске света, но так и не поднимаюсь на ноги. Не решаюсь столкнуться с Мотом лицом к лицу, прислоняюсь щекой к разделяющей нас преграде и извлекаю из себя со свистом.
        - Что?
        - Не планировал тебя напугать… завтра у нас вечеринка…
        Недолго мнется в коридоре Зимин и отправляется к себе, я же какое-то время сижу на корточках, катая на языке пресловутое «ве-че-рин-ка». Сомневаюсь, что из его затеи получится что-то хорошее, но держу неутешительные выкладки при себе, потому что во мне слишком мало смелости, чтобы спорить со сводным братом и требовать от него отменить тусу.
        По своей природе я не конфликтный человек, чаще идущий на компромиссы и избегающий ожесточенного противостояния. Я скорее промолчу в ответ на хамство продавца в магазине и не буду ругаться в больнице с наглецом, пролезшим без очереди. Вот и сейчас мне проще перетащить свое уставшее туловище на кровать, соорудить вокруг себя плотный кокон из одеяла и притвориться, что все в полном порядке. Нежели с пеной у рта доказывать Моту, что завтра произойдет какая-нибудь дичь.
        Наутро я так же не изменяю выбранной тактике, рассеянно обжариваю на сковородке помидоры и заливаю их омлетом, пока Матвей с видом победителя расхаживает по кухне без футболки. Серые спортивные штаны свободно болтаются на его бедрах, и я, как самая настоящая дура и пустоголовая фанатка, залипаю сначала на впадинах на его пояснице, а потом на рельефном прессе. Так что мой нездоровый интерес не остается без должного внимания.
        - Нравится?
        Проследив направление моего взгляда, самодовольно хмыкает Зимин и будит во мне желание стукнуть его деревянной лопаткой по лбу. Только вместо активных боевых действий я отворачиваюсь к плите и негромко бурчу себе под нос.
        - Штаны? Конечно. Себе такие хочу.
        В остальном, завтрак проходит без происшествий. Я умудряюсь не спалить еду, Мот не предпринимает попыток вогнать меня в краску, после чего мы разбредаемся по разным углам. Помыв посуду, я прячусь в своей надежной крепости на втором этаже, Матвей же оккупирует диван в гостиной и заказывает что-то из ресторана.
        И я на полном серьезе планирую просидеть в комнате всю ночь, пока приглашенные сводным братом гости не разъедутся по домам. Качаюсь в кресле, прижав колени к груди, и честно стараюсь вчитаться в бессмертное произведение Достоевского о старухе-процентщице и бедном студенте Раскольникове. Но галдящие внизу голоса притягивают меня, словно мотылька - огонь, и любопытство, в конечном счете, берет верх.
        Отложив в сторону потрепанный томик, я покидаю свое укрытие и бесшумной тенью крадусь по коридору. К своему удивлению, вполне грациозно скатываюсь по лестнице и замираю у ее подножия, нервно одергивая край растянутой толстовки песочного цвета.
        Раз уж я все равно девочка второго сорта для избалованных мажоров, какой смысл выряжаться в дизайнерское платье от Дольче?
        - Привет, Зимина!
        Повернувшийся на шелест моих шагов Крест то ли нарочно, то ли нечаянно присваивает мне чужую фамилию, отчего желудок делает невообразимый кульбит и ладошки начинают потеть.
        - Баринова.
        Далеко не сразу поправляю жующего соломинку Игната и, вернув самообладание, дарю ослепительную улыбку ему и обсуждающим что-то чуть поодаль Воропаеву и Латыпову. Не поясняю ничего и горделиво фланирую мимо них, потому что, во-первых, это и мой дом, как бы Матвею ни хотелось обратного. А, во-вторых, запах пиццы в гостиной стоит такой божественный, что я воочию представляю, как зажмуриваюсь и отправляю в рот кусок сочной, в меру пряной Капричозы.
        Визуализировав грядущее гастрономическое удовольствие, я не обнаруживаю нигде поблизости Мота и приступаю к поглощению пищи, не боясь, что пласт ветчины или оливка застрянет поперек горла. Дую на пальцы, обжигаясь еще горячим лакомством, слизываю с губ мягкий тягучий сыр и меньше всего рассчитываю, что Илья решит составить мне компанию.
        - Знаешь, что я тут прикинул, Саш?
        - М?
        - Раз уж нам не дали нормально посмотреть кино, нужно повторить свидание. Правда?
        Замираю.
        Аппетит моментально куда-то испаряется. И я пристраиваю обратно в коробку надкусанное тесто. Вытираю салфеткой руки прежде, чем заглянуть в серьезные глаза, светящиеся непоколебимой уверенностью. Пытаюсь отыскать в Латыпове намек на фальшь, но и его поза, и интонации говорят о том, что парень, действительно, во мне заинтересован.
        - Пожалуй…
        Даю не слишком определенное согласие и наклоняю голову вбок, позволяя Илье заправить мне за ухо непослушную прядь. Пару секунд наслаждаюсь чужой ненавязчивой заботой и не подозреваю о том, что этот простой невинный жест сорвет чеку с гранаты по имени «Мот»…
        ГЛАВА 24
        Мот
        - Вы где?
        - Подъезжаем. Открывай.
        Вслушиваюсь в веселый голос друга, заглушаемый какофонией звуков, вроде орущего на полную громкость хита и девчоночьего хохота, и неторопливо скатываюсь с дивана. Цепляю на себя помятую черную майку без принта и выхожу на улицу, хватая ртом прохладный осенний воздух.
        Небо затянуто серыми свинцовыми тучами, сверху накрапывает мелкий колючий дождь, отчего мне мерещится, что наш дом перенесли в вечно пасмурный Питер или славящийся хреновой погодой туманный Альбион.
        С такими мыслями я медленно смахиваю со лба холодные капли и растягиваю губы в довольной улыбке, не замечая ползущих по коже ледяных мурашек. Открываю ворота, впуская внутрь Тойоту Игната и чью-то серебристую Ауди, и отстукиваю носком высокого не зашнурованного кроссовка мерный ритм, пока пацаны парканутся.
        - Привет, дружище!
        - Здорово!
        - Как сам?
        Крестовский, Латыпов и Воропаев первыми вываливаются из тачки и облепляют меня плотным кольцом, мешая нормальному обзору. Так что я не сразу могу разглядеть остальных гостей, пожаловавших на нашу тусу. Троих парней, способных похвастаться высоким ростом, атлетическим телосложением и Эар Максами* пестрой расцветки. И невысокую рыжеволосую девчонку в коричневом спортивном костюме, застывшую чуть поодаль.
        - Я тут товарищей из команды позвал, ничего?
        С кривой ухмылкой заявляет Илья и как будто пробует мое терпение на прочность, вздергивая вверх подбородок. Перекатывается с носков на пятки и обратно и красноречиво хрустит костяшками.
        - Без проблем. Проходите, располагайтесь, ребят.
        Не знаю, на что рассчитывает Латыпов, пытаясь спровоцировать конфликт, но оправдывать его ожидания не собираюсь. Сегодня я рад любому гостю, если его фамилия не «Шарова» и не «Евремова». Так что я беспечно пожимаю плечами, подмигиваю растерявшемуся одногруппнику и оставляю его с парнями, отправляясь на кухню.
        Нужно проверить, хватит ли напитков на всех.
        - Так, соки, кола, минералка…
        - Здорово у тебя здесь.
        Запоздало обнаруживаю, что мое уединение нарушено, и выпрямляюсь, захлопнув дверцу холодильника. Приближаюсь к замершей неподалеку от стола парочке и с интересом изучаю баскетболиста, одетого в широкую черную толстовку с изображением ярко-красного быка на груди. Жилистый блондин с видом чемпиона, выигравшего самый главный трофей в его жизни, прижимает к своему боку единственную, кроме Саши, девчонку в нашей компании, и по непонятным пока причинам вызывает у меня симпатию.
        - Матвей. Можно - Мот.
        - Денис.
        - Яна.
        Обмениваюсь с новым знакомым крепким рукопожатием, после чего сгружаю на поднос стаканы и вручаю их вызвавшейся помочь Яне. Беру в охапку несколько упаковок с вишневым «Рич» и собираюсь ее догнать, когда прокатывающийся огнем по венам вопрос вынуждает меня затормозить.
        - Девушка в гостиной… это твоя сестра, да?
        - Сводная.
        Немного спотыкаюсь, обозначая наше с Александрой некровное родство, и свалив сок обратно на стол, подгребаю к спортсмену, который неуверенно крутит кажущийся игрушечным в его ладони мобильник.
        - Тогда тебе, наверное, стоит знать…
        Судорожным движением Денис смахивает с экрана блокировку, долго копается в чатке с банальным названием «баскет» и, наконец, находит в переписке нужные строки. Которые я перечитываю раз пять прежде, чем уложить их смысл в башке.
        - Спасибо.
        С полусумасшедшим смешком роняю на выдохе и устремляюсь к гостиной, где сливаются в монотонный белый шум обсуждающие что-то голоса.
        Лица Крестовского не вижу. Вместо него - неясное смазанное пятно. Воропаев с двумя баскетболистами, в принципе, перестают существовать в моей Вселенной. Единственное, на чем я могу сфокусироваться в данный момент - это Баринова. И прилипший к ней Латыпов, путающийся своими пальцами в ее волосах.
        Бам. Вжух. Хрусть.
        Это внутри меня с протяжным звоном лопается струна. Неистово полыхают искрящие предохранители. Вступают в необратимую реакцию готовые сдетонировать вещества. Так что глаза застилает багровая пелена, отключающая рассудок и подталкивающая меня вперед.
        - Матвей, ты чего…
        В мгновение ока отшвыриваю Илью от Сашки и заставляю его подавиться собственной фразой, впечатывая подошву ему в грудак. Захлебываюсь заполняющей каждую клетку организма злостью и натурально мешу одногруппника, теряя связь с реальностью.
        Не разбираю ничего перед собой. Действую как беспощадная машина, заточенная на убийство. Трамбую и трамбую переставшего сопротивляться Латыпова, не испытывая ничего, кроме безрассудной ярости, выжигающей все в радиусе нескольких метров.
        - Мот, харэ!
        - Тормози!
        Наполненные здоровым страхом крики долетают до моего сознания, как сквозь вату. Не успокаивают ни хрена. Наоборот раскручивают набирающий обороты механизм.
        - Матвей! Да остановись ты!
        Оправившиеся от первого шока парни втроем подскакивают к нам, опрокидывая по пути пару стульев. Вцепляются, кто в майку, кто в руки, и с титаническими усилиями оттаскивают меня от распластавшегося по полу туловища. Выволакивают на улицу и выстраиваются в плотную стенку, перекрывая проход.
        - Ну, ты монстр, Зимин…
        Полууважительно-полуудивленно произносит взъерошенный Денис и замолкает. Больше никто ничего не говорит, только смотрят на меня с опаской, как на взбесившегося зверя. Прикидывают, остыл я или буду ломиться обратно…
        Я же длинно выдыхаю и медленно закрываю глаза. До сих пор потряхивает, как будто с сумасшедшей высоты с парашютом сиганул или на американских горках прокатился.
        - Нормально все, пацаны. Правда…
        Выцеживаю сквозь зубы после минутной паузы и рассеянно машу гривой. И близко представить не мог, что меня вот так переклинит. Из-за девчонки, которой в моем мире вроде бы нет места.
        Ухмыляюсь криво, пугая парней своим оскалом, и впервые жалею, что не курю. Сейчас бы затягиваться густым горьковатым дымом, травиться никотином, пускать в воздух кольцо за кольцом…
        - Все, гайз, вечеринка окончена. Всем спасибо, все свободны.
        С этими словами на крыльце появляется преувеличенно бодрый Крестовский, зыркает на меня коротко и едва различимо кивает, безошибочно определяя мое состояние. Знает наверняка, что сейчас я больше никого не трону.
        - Матвей сейчас поднимется наверх и успокоит сестру. А я всех провожу. Да, Мот?
        Скорее утверждает, нежели спрашивает Игнат, и я хватаюсь за предложенную другом соломинку. Несу какой-то бред, вроде «был очень рад знакомству» и «обязательно затусим как-нибудь в следующий раз» и вместе с Крестом возвращаюсь в дом, минуя злополучную комнату, откуда раздаются приглушенные хрипы.
        - Спасибо, брат.
        - Сочтемся.
        Пожав мне руку, товарищ не в первый раз отправляется за мной подчищать, я же в считанные секунды преодолеваю лестницу и не успеваю сообразить, как оказываюсь в спальне у сводной сестры. Прислоняюсь боком к дверному косяку и прилипаю немигающим взглядом к разобранной постели, где сидит нахохлившаяся Сашка, обнимающая ладонями предплечья.
        Молчим. Нарушаем тяжелую гнетущую тишину неровным дыханием, а потом, как по отданной кем-то неведомым команде, срываемся с цепи.
        - Ты вообще крышей поехал?
        - Какого ты с ним флиртовала?!
        Выплевываю предъяву, как будто имею право ее обвинять, и с грохотом захлопываю за собой дверь, отчего Баринова сначала вздрагивает, а потом спрыгивает с кровати и несется ко мне маленьким стремительным вихрем.
        - Ты это специально, да? Назло? Стоит только кому-то пригласить меня на свидание, проявить простую человеческую заботу, как ты превращаешься в форменного кретина!
        Выпаливает в меня автоматной очередью, молотит кулачками в грудь и вряд ли осознает, что дробит последнюю планку. Отщелкивает спусковой крючок. Рушит выстроенный мной барьер отчуждения.
        - Дура.
        Бросаю ей холодно и расчетливо ловлю за тонкие запястья, не позволяя отстраниться. Дергаю рывком на себя так, что от моего носа до ее носа едва остается пять сантиметров, и чеканю по слогам ставшую известной мне истину.
        - Он просто на тебя поспорил. Рисанулся, что за месяц разведет на секс.
        Не скрашиваю никак неприглядную правду. Не смягчаю врезающиеся острыми осколками в девчонку фразы. Намеренно причиняю боль, чтобы очки розовые, наконец, сняла. И далеко не сразу понимаю, до чего она все-таки красивая…
        С волосами иссиня-черными, волнами рассыпавшимися по плечам. С губами припухлыми, ею же искусанными. С глазищами этими васильковыми, в которых утонуть можно. За которые и душу продать, и с моста вниз, и урода по асфальту, и…
        - Врешь.
        Совсем неуверенно шепчет Сашка, сглатывая слезы, а я уже падаю в разверзнувшуюся подо мной бездну. Поливаю керосином повисшие за спиной мосты. Делаю то, за что мне определенно придется расплачиваться.
        Жадно и грубо целую собственную сводную сестру, посылая к чертям здравый смысл.
        ГЛАВА 25
        Саша
        Дзинь.
        Пиликает оповещением телефон, лежащий на тумбочке экраном вниз, но я оставляю гаджет без внимания. Прячусь у себя в спальне в окружении подушек и покрывал и судорожно сглатываю.
        Никак не могу избавиться от наполненных жестокостью картин, прочно засевших в мозгу, как ни стараюсь.
        Никогда не могла спокойно смотреть на драки. Всегда переключала каналы, если там начинали транслировать турнир по единоборствам или чересчур кровавый боевик. В отличие от одноклассниц, не фанатела по боксерам, избегала дзюдоистов и совсем не мечтала встречаться с популярными в школе парнями из секции по самбо.
        И, уж тем более, в самом худшем сне не могла вообразить, что буду наблюдать за тем, как мой сводный брат калечит другого человека.
        В ушах до сих пор стоит хруст ломающихся костей. И это до трясущихся конечностей страшно.
        - Псих ненормальный...
        Невнятно бормочу себе под нос, когда дверь в комнату открывается и на пороге появляется встрепанный Мот.
        Хочу его прогнать. Накричать на него хочу. Только вместо этого чересчур пристально изучаю помятую черную майку, немного разошедшуюся сбоку по шву. Глаза бешеные, в которых намешано столько всего, что становится трудно дышать. Прекрасно различимые капли крови на сгибе у локтя. И быстро теряю призрачный контроль над собой, напитываясь чужой агрессией.
        - Ты вообще крышей поехал?
        Ору во весь голос, только Матвей гаркает еще громче, меня заглушая.
        - Какого ты с ним флиртовала?!
        Отчитывает меня, как маленькую, в своей излюбленной снисходительной манере. Давит силой. Провоцирует.
        И я ведусь на его подначку, соскакивая с кровати, и подбегаю, мысленно расцарапывая Зимину лицо.
        Кричу что-то про неудавшееся свидание и форменного кретина, вбиваю кулаки в мощную каменную грудь и оказываюсь не готова к тому, что меня будут хватать за запястья и обездвиживать.
        - Дура.
        Мот выговаривает, на удивление, спокойно, даже равнодушно, и крепко держит, не позволяя отстраниться. Отвоевать лишние сантиметры, вернуться в свободное от его злости и гадского парфюма пространство.
        - Он просто на тебя поспорил...
        Бесстрастно роняет Матвей, а мне как будто под кожу каленые иглы загоняют. Перекрывают подачу кислорода в легкие. Такой, значит, у избалованных мажоров мир? Такие порядки?
        - Рисанулся, что за месяц разведет на секс...
        Безжалостно уточняет Зимин, пока я глотаю набежавшие слезы, и зарываюсь пальцами в спутанных волосах.
        - Врешь.
        Знаю, что сводный брат не обманывает. Всю правду, как под микроскопом, на дне его глаз вижу. Но почему-то очень хочу, чтобы он ответил «вру».
        Только Матвей мешкается пару секунд, как будто задачу в уме решает, после чего резко придвигает меня к себе и впивается в губы колючим болезненным поцелуем.
        То ли успокаивает таким странным образом, то ли замещает копящиеся внутри негативные эмоции, но определенно вышибает из моей головы ненужные мысли.
        Потому что сейчас я не могу думать ни о чем, кроме его широких плеч под моими ладонями, и кроме струящегося по венам огня, превращающегося в самый настоящий пожар.
        - Матвей…
        Выстанываю хрипло, когда Зимин спускается вниз по шее и оставляет укус у ключицы. Захожусь крупной дрожью, когда его пальцы распускают завязки на моих штанах и ныряют за пояс, поглаживая нежную кожу. И едва не сползаю на пол по стене, потому что ноги подкашиваются.
        Понимаю, что сейчас совершаю огромную глупость, но просто не могу противостоять соблазну. Знаю, что Мот - отъявленный бабник и неисправимый циник. Знаю, что он манипулирует девчонками, как хочет, виртуозно очаровывает наивных глупышек и опытных стерв, а потом легко разбивает их сердца вдребезги и обсуждает свои победы в баре с пацанами. Знаю, но… все равно не могу остановиться.
        Набрасываюсь на сводного брата, как одержимая психопатка, и сама помогаю ему сдергивать с себя толстовку, под которой ничего нет. Резко втягиваю ноздрями воздух, оттого что холод на несколько коротких мгновений окутывает тело, и тут же падаю в кипящую лаву, стоит только Матвею ко мне прикоснуться.
        Задыхаюсь от закручивающихся внизу живота вихрей, захлебываюсь наркотической эйфорией и не успеваю анализировать происходящее. Ловлю только эпизодические вспышки.
        Неизвестно как оказываюсь на кровати под Зиминым. Обнаруживаю, что наша с ним одежда куда-то испарилась, и снова проваливаюсь в угрожающую моему рассудку близость. Оставляю на лопатках Мота красные царапины-борозды, губы его исступленно кусаю и до неприличия громко кричу, не думая о том, успели наши гости уехать или нет.
        Открываюсь сводному брату, хоть у меня и нет ни одного повода ему доверять. Обнажаю потаенное, хоть не имею гарантий, что наше неистовое помешательство не станет завтра достоянием общественности. И рассыпаюсь на миллион осколков от порочного удовольствия, обрушивающегося на меня ураганом.
        Сладко так. И остро одновременно. Быстро, безудержно, на максималках.
        Впрочем, с Мотом всегда так. За гранью дозволенного. Запредельно.
        - Не вру, Саш…
        Сипло произносит Зимин, отвечая на мой выпад, о котором я уже успела забыть, и собственническим жестом придвигает к своему боку. Пока мы оба переживаем последствия эмоционального тайфуна, закрутившего нас в своей воронке. Дышим рвано, дрожим и все еще перевариваем случившееся.
        - Знаю.
        Едва уловимо кивнув, откликаюсь нестройным эхом и пристраиваю голову у Матвея на груди. Скольжу пальцами по блестящей от пота коже и рисую невидимую мишень там, где стучит его гордое сердце.
        Наслаждаюсь минутами такой непривычной, но такой необходимой нам обоим тишины. Не спешу выяснять отношения, атаковать сводного брата совершенно неуместными сейчас вопросами и оглашать список требований, который бы обязательно составила девушка, попавшая к нему в постель.
        - Саш…
        - А?
        Замираю, поднимая подбородок, и жду, что Мот скажет что-нибудь важное. Тону в глубине его карих глаз и до умопомрачения боюсь услышать, что все это было чудовищной ошибкой. Стискиваю ладони в кулаки, прикусываю нижнюю губу и дергаюсь от телефонной трели, перемешивающей Зимину карты.
        - Добрый день, Вера Викторовна. Вечер? Да, вечер…
        Ровным голосом без намека на стеснение соглашается Матвей, а меня трясет от имени мамы, врезающегося в барабанные перепонки. Становится стыдно и неловко. Что бы она сказала, если бы застала нас со сводным братом в таком виде? Сомневаюсь, что похвалила бы.
        Скептически хмыкаю, представив лицо Сергея Федоровича в этот момент, и натягиваю одеяло на грудь, как будто родители могут увидеть нас из своей Праги. А потом утыкаюсь носом Моту в бок и начинаю беззвучно хохотать, когда он совершенно невозмутимо выдает.
        - Все в порядке. Да. За Сашей? Присмотрю обязательно.
        ГЛАВА 26
        Мот
        - Присмотришь?
        Шелестит Сашка у меня подмышкой, отвлекает мелодичным смехом и вынуждает заканчивать разговор с Верой Викторовной. Которая в красках расписывает все прелести чешской столицы, вепрева колена и каких-то сладостей с непроизносимым названием.
        Наскоро попрощавшись, я скидываю звонок и убираю телефон на тумбочку с кучей девичьих мелочей, вроде какой-то косметики, нескольких склянок духов и множества заколок. Совершенно бессовестно сдергиваю одеяло со сводной сестры, заставляя ее заливаться румянцем, и плавно скольжу по изящным изгибам.
        Ноги длинные, узкая талия, тонкие запястья.
        Перевожу взгляд на лицо, задерживаюсь на алых губах, чуть припухших от моих поцелуев, и добровольно ныряю в синее море ее завораживающих глаз. Странно, но больше не испытываю ни злости, ни досады от того, что наших родителей свела судьба. И прекрасно отдаю себе отчет в том, что снова избил бы Латыпова, если бы пришлось отмотать время назад.
        - Красивая.
        Я одариваю Саньку безыскусным комплиментом и невесомо мажу большим пальцем по ее щеке, с удовлетворением отмечая, что Баринова откликается на этот простой жест. Доверчиво жмется к моему боку, закидывает ногу мне на бедро и тащит на себя дурацкое пушистое одеяло, как будто смущается своей наготы. После чего сонно зевает и спустя пару минут проваливается в спокойный сон, пока я продолжаю рассматривать ее спящую.
        Не строю на лежащую рядом девчонку никаких планов, не думаю об отношениях и просто плыву по течению, наслаждаясь приятной истомой, растекшейся по телу. И, незаметно для себя самого, отрубаюсь, чтобы утром обнаружить Сашину ладонь у себя на груди.
        Впечатления новые. Непривычные.
        Обычно я не остаюсь у своих пассий и сваливаю прежде, чем рассветет.
        - Доброе утро.
        - Доброе.
        Я отвечаю на автомате, прислушиваясь к внутренним ощущениям. Прихожу к выводу, что не испытываю ни досады, ни раздражения, и, длинно выдохнув, наблюдаю за тем, как Баринова сладко потягивается. Пробегаюсь пальцами вдоль ее позвоночника, словно настраиваю инструмент на правильный лад, и не удерживаюсь от того, чтобы снова подмять девушку под себя.
        Пригвождаю ее к простыне темнеющим взглядом, фиксирую запястья высоко над головой и оставляю на шее дорожку из чувствительных укусов. Выбиваю из Сашиной груди несколько хриплых вздохов и тут же закрываю ее рот терпким томительным поцелуем, лишая нас обоих кислорода.
        Без ненужных рассуждений поддаюсь общему на двоих сумасшествию. Дурею от ее запаха и от того, какая она податливая и послушная. Ведомая. Готовая последовать за мной, даже если я подключаю нас к высоковольтным проводам и запускаю по ним разряды мощного электрического тока. Даже если я толкаю нас к пропасти и сбрасываю с обрыва без страховки. Даже если тяну за собой на дно…
        - Матвей…
        Александра крупно дрожит под моими дразнящими ни разу не осторожными прикосновениями. И я трясусь с ней в унисон. Вставляет хлеще, чем от пятидесятиградусной настойки, которую Вадик однажды стащил у своего отца и припер нам с Крестом.
        Методично довожу сводную сестру до края, стирая оставшиеся между нами размытые границы, и сам вылетаю в нирвану. Чтобы потом лежать на кровати, широко раскинув руки, пить чужое рваное дыхание и тупо пялиться в потолок. Потому что в башке не осталось никаких мыслей.
        Вакуум. Абсолютная пустота.
        - Проголодался?
        Баринова первой нарушает разверзнувшуюся между нами тишину, приподнимаясь на локте, и я дергаю ее на себя. Зарываюсь пальцами в ее влажные спутанные после близости волосы и понимаю, что готов не стейк съесть - целого барана.
        - Ага. Поедем куда-нибудь поедим.
        Ставлю Сашу перед фактом и весьма неохотно выбираюсь из постели, игнорируя устроенный нами бедлам. По комнате словно Мамай прошелся: скомканные вещи валяются по разным углам, компьютерное кресло неуклюже громоздится на боку, а кружка с изображением Москвы хвастается массивным сколом.
        И я, как ни стараюсь, не могу воспроизвести траекторию нашего вчерашнего хаотичного движения.
        И если в спальне Бариновой царит бардак, то внизу в гостиной дела обстоят гораздо хуже. От журнального столика остался лишь остов и мелкое стеклянное крошево. На ковре бурыми пятнами засохла кровь. А огромная плазма на стене приобрела внушительную дыру в центре и паутинку из трещин по краям. И я снова не могу выудить из памяти нужные детали, как будто кто-то нарочно вымел из головы лишнее.
        - О-бал-деть…
        Прилетает удивленное мне в спину, и я неторопливо оборачиваюсь, мысленно выставляя Саше пятерку за скромный наряд. Про себя хвалю не слишком узкие джинсы, свободный джемпер мятного цвета, теплую дутую куртку и отсутствие макияжа на кажущемся детским лице.
        - По фиг. Позже разберемся.
        Решаю проблему в своем излюбленном стиле, просто откладывая ее на потом, как будто она может рассосаться, пока мы будем кататься. Приобняв сестру за плечи, утаскиваю ее с места побоища и галантно помогаю ей разместиться на переднем сиденье моего авто.
        - Не холодно?
        Интересуюсь, параллельно включая подогрев сидений, и сам себя не узнаю. Отчего-то хочется создать для сидящей рядом девчонки максимальный комфорт, который только возможно, и заслужить мягкую одобрительную улыбку. Мда…
        - Нет. Все хорошо. Спасибо, Матвей.
        Оправдывает мои ожидания Баринова, демонстрируя ямочку на левой щеке, отчего сердце начинает гулко бахать в груди. И я одновременно злюсь на себя за эти глупые мальчишеские порывы и радуюсь случившимся в наших с Сашей отношениях переменам.
        В небольшом эмоциональном раздрае подъезжаю к маленькому уютному ресторанчику, расположенному вдали от оживленной магистрали, и машинально подаю Саше руку, ощущая легкое покалывание на коже. Веду спутницу вглубь узкого зала и выбираю самый отдаленный столик, планируя спрятать сестру от посторонних глаз.
        - Когда-то мы очень любили это место с мамой. Заскакивали сюда раз в неделю. Она всегда заказывала круассан с ветчиной и сыром и шоколадный десерт, а я трамбовал какую-нибудь пасту или отбивную. Кофе пили или малиновый чай. Зависали на несколько часов, она меня ни о чем не расспрашивала. Я сам все рассказывал. О школьных проблемах, о конфликтах с учителями биологии и информатики, о стычках с пацанами, о первой влюбленности…
        Делаю паузу. Выдыхаю резко. И понять не могу, почему именно сейчас пробивает на эту странную откровенность. То ли от того, что доверять Бариновой начал. То ли от того, что прояснить все скользкие моменты хочется. То ли от того, что девчонка замерла натянутой струной и не шелохнется. Хрен его…
        - Слушала меня внимательно, прямо как ты сейчас. Размешивала сахар в чашке, не касаясь ложкой фарфора, и никогда не осуждала. Не настаивала на своей правоте, не давила. Но обязательно что-то дельное советовала…
        Выливаю на Сашку фрагменты из своего прошлого, которые ей, может, и не нужны совсем, и как будто часть груза со своих плеч на ее перекладываю. По крайней мере, каменная плита с грудака немного сдвигается.
        - Оправдывала меня перед отцом часто. Покрывала. Из ментовки втихаря несколько раз забирала. Вот и в один вечер прыгнула за руль и помчалась к Крестовским. Потому что мы с Игнатом накосячили, дом их чуть не подожгли…
        - А дальше?
        Взволнованным шепотом спрашивает посерьезневшая Александра, кусая нижнюю губу, и неосознанно прижимается к боку, впитывая часть моей боли.
        - А дальше ливень как из ведра. Скользкая дорога. Подрезавший ее лихач. И авария страшная…
        - Мне так жаль, Матвей. Так жаль…
        Тонко всхлипывает сводная сестра, глотая застилающие ей обзор слезы. Гладит мои пальцы, стиснутые в кулаки. Я же проталкиваю внутрь засевший в горле горький колючий ком и сиплым голосом рвано роняю.
        - Мама жива, Саш.
        ГЛАВА 27
        Саша
        - Жива…
        Шокирующая информация обрушивается на меня беспощадным камнепадом. Не умещается в крохотном мозгу. Не укладывается в привычные рамки. И я какое-то время хватаю ртом воздух, справляясь с равным по силе тайфуну потрясением.
        На голых рефлексах веду ладонью по руке Зимина и часто-часто моргаю, смахивая с ресниц обильную влагу. В один короткий миг телепортируюсь на место сводного брата и теперь в полной мере понимаю причины его безусловной ненависти к нам с мамой и нежелания пускать никого в семью.
        - Многочисленные операции. Десятки лучших специалистов. Светила отечественной и зарубежной медицины. И все зря. Диагноз неутешительный.
        - Сейчас она…?
        - Прикована к инвалидному креслу. Да.
        Жестко выговаривает Мот, дергая кадыком, и разрывает мое сердце в клочья. Внутри я корчусь от его безысходности, остро ощущаю чужую ничуть не притупившуюся боль и проваливаюсь в кипучее отчаяние, подобное серной кислоте.
        Не знаю, как сводный брат с этим справляется.
        Кое-как выравниваю суматошное дыхание и тянусь к стакану лимонада, который ставит передо мной официантка. Заталкиваю в себя шипучую газировку, давлюсь пузырьками и слишком красочно представляю мокрую от дождя трассу и врезающийся в беззащитную легковушку большой агрессивный джип. Разбитое лобовое стекло, покореженный капот, кровь, смешивающуюся с водой. И хрупкое женское тело, лежащее на асфальте в неестественной позе.
        Образы, переполняющие сознание, настолько яркие, что хочется от них отгородиться. Притвориться, что не было никакого рассказа об автомобильной катастрофе. Но разве я могу бросить Матвея тогда, когда он решился обнажить передо мной душу?
        - А он просто поставил на ней крест, представляешь?!
        - Сергей Федорович?
        - Да. Любящий муж. Образцовый семьянин. Быстренько оформил развод, когда врачи сказали, что шансов на восстановление практически нет.
        Озлобленно чеканит Мот, заново переживая события, оставившие на нем неизгладимый отпечаток. Хмурит брови, раздувает ноздри, превращается в бомбу замедленного действия.
        - Но как…?
        - Легко. Мама сама все подписала. Доверенности, соглашения, документы там всякие. Обоюдное желание, хороший адвокат, энная сумма в нужные руки - и нет больше штампа в паспорте. Нет проблемы, нет бремени. За лечение ее в реабилитационном центре, разве что, платит, а так…
        Иронично тянет Матвей и замолкает. Смотрит на меня пристально, как будто приговора ждет, а я медленно погибаю от ядовитого коктейля противоречий, попавшего в желудок и разъедающего его стенки.
        - А самое хреновое знаешь в чем, Саша?
        - В чем?
        - Это я во всем виноват! Я!
        Выкрикивает сводный брат на весь ресторан, надрывая голосовые связки и привлекая к нам всеобщее внимание. Я же захожусь крупной дрожью и ничего не различаю перед собой, кроме лица Мота.
        - Ты?
        - Конечно, я! Это ведь она ко мне ехала. Ко мне!
        Продолжает нагнетать обстановку Зимин, утопая в бескрайней бездне самобичевания, в то время, как я не нахожу ничего лучше, чем поцеловать его. Поймать губами его губы, запустить пальцы в чуть отросшие густые волосы, скользнуть по шее вниз и оставить на бронзовой коже алые полосы-метки.
        Придвинуться ближе так, чтобы между нами нельзя было втиснуть и лист бумаги. Атаковать Матвея с отчаянной дикой страстью и ощущать на языке солоноватый привкус от собственных слез.
        Чувствовать прикосновение чужих горячих ладоней к оголенной пояснице, терять связь с внешним миром и вести себя, как плохая девчонка из того американского фильма, который мы смотрели сначала с Латыповым, а потом с Мотом в кино.
        - Сашка…
        Сипло роняет сводный брат, когда мы, наконец, отстраняемся друг от друга. Обнимает крепко, утыкаясь носом мне в висок, и дает старт маршу мурашек вдоль моего позвоночника. И я готова сидеть так целую вечность, жмурясь от накатившей на нас обоих эйфории. Пропитываться терпким мужским парфюмом и прятать руки у Зимина под толстовкой. Только у кармы к нам определенно свои, весьма и весьма внушительные счеты.
        - Ну, здравствуй, Матвей. И Александра? Верно? Твоя сестра.
        Вздрагиваю от звука низкого голоса, ломающего наше уединение, и едва не подпрыгиваю вверх на полметра. Пытаюсь отсесть подальше от Мота, но он не дает. Не выпускает из своих загребущих лапищ и уж точно не парится по поводу общественного мнения.
        Ухмыляется самодовольно, кривит полные губы и явно не испытывает никакого дискомфорта, в отличие от меня.
        - Добрый день.
        Я же пытаюсь быть вежливой и осторожно рассматриваю из-под полуопущенных ресниц импозантного мужчину лет сорока-сорока пяти. Задерживаюсь взглядом на безупречном белоснежном поло и темно-синем стильном блейзере, высоко оцениваю модную стрижку и дорогие механические часы с классическим ремешком из темно-коричневой кожи.
        И не сразу замечаю стоящую рядом женщину, одетую в элегантный брючный костюм насыщенного фиолетового цвета. Ее поза выражает крайнюю степень неодобрения, каблук острой шпильки норовит пустить по напольной плитке извилистые трещины, а суровые зеленые глаза прожигают у меня во лбу дыру размером с метеорит. И это мне совсем, вот ни капельки не нравится.
        - Здравствуйте, Андрей Вениаминович. Саша - моя сводная сестра.
        Делая акцент на некровном родстве, расставляет точки над i Зимин и не спешит жать протянутую ему руку. Так, что взрослому зрелому мужчине приходится импровизировать и прихватывать пальцами лацкан блейзера, оттирая с ткани несуществующее пятно. И выглядит это до покалывания под ребрами смешно.
        - Кто они?
        - Родители Латыпова.
        Шепчу Моту на ухо интересующий меня вопрос и обмираю от полученного ответа. Бывший спокойным пульс стремительно разгоняется, а внутренности холодеют, стоит мне только увидеть Илью, материализующегося в проходе.
        Пасмурный, как весенняя грозовая туча, он приближается к нашему столику, и я с легкостью могу изучить последствия вчерашней тусовки даже в царящем в ресторане полумраке. Ужасная черно-лиловая гематома красуется у парня на левой скуле, ярко-алая борозда прочерчивает подбородок и спускается вниз по шее, а правая рука уныло болтается на перевязи.
        От осознания масштабов случившейся у нас дома драки становится дурно. Зрение расфокусируется, удушливая тошнота подкатывает к горлу, ладони начинают потеть. И я махом опустошаю стакан Матвея с ледяной колой в надежде хоть немного остудить простирающуюся внутри раскаленную пустыню Сахару.
        - Извинись.
        Выдаю я на уровне ультразвука, только Зимин вряд ли меня слышит. Этот сумасшедший оставляет смазанный невесомый поцелуй на моем виске и переключается на тарелку с аппетитной дымящейся пастой, которую ему только что принесли.
        Псих!
        - Вкусно. Будешь?
        Мот упрямо игнорирует всех вокруг, кроме меня, с энтузиазмом поглощая спагетти с беконом, а я даже в чем-то завидую сводному брату. Как можно быть таким непробиваемым, когда три человека, находящиеся в радиусе метра, мечтают поджарить тебя на сковородке?
        - Нет, спасибо.
        Я тихо отказываюсь от еды, будучи уверенной, что не смогу проглотить ни кусочка под пристальным вниманием семьи Латыповых. И гадаю, чем окончится их визит. Некрасивым скандалом? Прилюдными обвинениями? Обещанием обратиться в полицию? Требованием компенсации?
        Обдумываю все эти варианты, просчитывая их вероятность, и кардинально ошибаюсь. Илье все-таки удается меня удивить.
        - Поехали в другое место. Здесь кухня… испортилась.
        Поджав губы, недовольно роняет баскетболист и удаляется вместе с родителями, не вступая с Матвеем в конфронтацию. И, если я расслабленно растекаюсь по диванчику и длинно выдыхаю, то Мот, напротив, подбирается и резко разворачивается ко мне, со звоном швырнув вилку на стол.
        - Стыдишься меня?
        ГЛАВА 28
        Мот
        Пространство между нами с Александрой подергивается пепельной дымкой, вибрирует и плывет. И мне стоит титанических усилий усидеть на месте и не схватить сестру за запястья, чтобы вытрясти из нее ответ на повисший в воздухе вопрос.
        Киплю, как бурлящая лава в жерле проснувшегося вулкана, а Сашка только глазищами своими хлопает и как будто не понимает, что может одним словом запустить необратимую реакцию. Подорвать этот ресторан вместе с его персоналом и целым городом и похоронить нас под обломками моей вспыльчивости.
        Ничего не могу с собой поделать. Бешусь из-за того, что Баринова пыталась от меня отстраниться при Латыповых, до непроизвольного лихорадочного тремора. В мыслях еще раз вбиваю подошву Илье в грудак, а потом сворачиваю шею, чтобы исчез на хрен с нашего горизонта и не отсвечивал никогда.
        - Я не стыжусь, Матвей.
        Продирается сквозь вязкую пелену моего гнева Саша, я же пытаюсь обуздать вставшего на дыбы внутреннего зверя.
        Вдох. Выдох. Вдох. Выдох. Предельная концентрация.
        - Просто…
        Сводная сестра пытается продолжить оборванную на середине фразу и тут же осекается, сталкиваясь с моим диким горячечным взглядом. Она вжимается спиной в несчастный диван и застывает неподвижным изваянием, пока я в одну секунду меняю положение и уже нависаю над Бариновой, утыкая ладони в мягкую кожу рядом с ее головой. Заключаю девчонку в ловушку, из которой не выбраться, и пристально изучаю ее встревоженное лицо.
        - Что «просто», Саша?
        Спрашиваю хриплым ломаным шепотом, а кажется, что кричу во всю мощь. Подаюсь еще ближе к Александре, едва не касаясь ее носа своим, и предательски вздрагиваю, когда она достает руки из карманов толстовки и тянется ко мне.
        Осторожно очерчивает кончиками пальцев скулы, скользит трепетно по моим губам, словно лишнее с них стирает, и замирает вместе со мной. Прижимается лбом к моему лбу, удерживает зрительный контакт, запускающий ток по венам, и глотает ударную дозу кислорода прежде, чем заговорить.
        - Просто то, что между нами происходит, слишком личное. Слишком сокровенное. Интимное. Ни с кем этим делиться не хочу, понимаешь?
        Чересчур взросло для своих восемнадцати произносит Саша и как-то незаметно распутывает тугой клубок у меня в груди. Выметает сомнения, тушит вспыхнувшую ревность и дарит ни с чем не сравнимую легкость, от которой звенит каждая клеточка моего напряженного тела.
        - А еще до безумия переживаю, какими последствиями может обернуться для тебя драка. Что если Латыповы в полицию заявят? В суд обратятся?
        Ненадолго представляю себя в тесной унылой камере и быстро избавляюсь от пустых фантазий. Илюха, хоть еще тот урод, но мужской стержень имеет. Вряд ли станет катать писульки ментам. Не будет рисковать заработанным у пацанов авторитетом. У них в команде стучать не принято.
        - А поедешь со мной на арену?
        Без особого труда убеждаю себя в том, что тюремное заключение мне не грозит, и негромко прошу Сашу, надеясь, что она согласится. Не могу найти подходящее объяснение своему поведению, но до помутнения рассудка хочу, чтобы все уяснили, что мы с Бариновой вместе. Чтобы ни у кого не осталось сомнений, что она принадлежит мне. Без вариантов.
        - Почему нет.
        Задевая во мне какие-то правильные струны, мягко улыбается сводная сестра, вприпрыжку бежит к выходу и задерживается у приоткрытой двери, пока я расплачиваюсь по счету. Прохладный ветер врывается в образовавшийся зазор, растрепывает Сашины смоляные волосы, луч редкого для этой поры осени солнца освещает ее лицо, и я ловлю себя на мысли, что не видел ничего более завораживающего в своей жизни.
        - Ты очень красивая.
        Мажу пальцем по щеке Бариновой, когда мы трамбуемся в машину, и с пробуксовкой стартую, быстро оставляя здание ресторана далеко позади. Упиваюсь адреналином, впрыскиваемым в кровь, и боковым зрением фиксирую, что Саня тоже кайфует от скорости. В отличие от самых первых поездок она больше не жмурится, не вцепляется в подлокотник и не спешит застегивать ремень безопасности.
        Моя девочка.
        Вот так мы и подруливаем к пятачку, на котором стоит около десятка тачек, опьяненные эйфорией от близости и совершенно дурные от внезапно накрывшего нас счастья. Тормозим в нескольких метра от выставки автомобильного искусства и оба приклеиваемся к ярко-оранжевому Марковнику, выписывающему такие виражи, которые даже в моем понимании нельзя назвать нормальными.
        - Это…?
        - Крестовский, ага.
        Я уныло подтверждаю Сашину догадку, пока мы с ней выбираемся из бэхи, и непроизвольно притягиваю девчонку к себе. Впадаю в зависимость от ее бережных осторожных прикосновений, подсаживаюсь на легкий цитрусово-мятный аромат и плотнее запахиваю на ней куртку, потому что порыв ветра снова хозяйничает у Бариновой в волосах.
        Неотрывно наблюдаю за тем, что творит чеканутый Крест, и, как ни стараюсь, не могу вспомнить, когда его последний раз так торкало. Чтобы он проскакивал в паре сантиметров от массивных опор моста и едва не сносил ни в чем не повинный ларек с кофе, попавшийся у него на пути.
        - Давно он так?
        Маскируя беспокойство за друга, бесстрастно интересуюсь у подгребающего к нам Вадика и только сильнее прижимаю Сашку к себе. Сейчас она - мой островок спокойствия, моя тихая гавань. Единственная причина, по которой я не прыгаю за руль и не пытаюсь оттеснить Игната к обочине, вынуждая его остановиться.
        С неугасающим волнением смотрю, как стертые в хлам шины чертят на асфальте чернильно-черные линии, как из-под колес валит клубами дым и обещаю себе вправить Крестовскому мозги. Или надрать задницу за его выходки. А, может, и то и другое.
        Еще пару минут пребываю в состоянии, близком к панике, когда мотор Тойоты издает противный грохочущий скрежет, и с облегчением выдыхаю, когда Крест жмет на тормоза и выпадает из тачки, жадно хватая ртом воздух.
        Дебил. Сказочный.
        Не отдавая отчета своим действиям, я в мгновение ока подлетаю к одетому в черную футболку и темно-синие джинсы Игнату и отвешиваю ему смачного подзатыльника. Так, что друг вздрагивает, клацает зубами и косится на меня исподлобья.
        - Совсем идиот?
        - Ага.
        Скептически хмыкнув, соглашается Крестовский, сплевывая себе под ноги, я же запоздало обнаруживаю, что в глазах у него - пустота. Бездонная всеобъемлющая пустота и мрачная обреченность, от которой жгучий холод ползет от макушки к самым стопам. Вымораживает имеющееся в организме тепло и заставляет долго трясти товарища за плечи, чтобы получить более-менее адекватную реакцию.
        - Что у тебя случилось?
        - Она аборт сделала. Прикинь, да?!
        Снова теряя хладнокровие, орет Крест, а ко мне как будто сотню невидимых проводков подключают и током шпарят. Внутренности в бараний рог скручивают и серной кислотой поливают. Без наркоза скальпелем по живому орудуют.
        И, если меня так от этой новости плющит, то что у Игната сейчас на душе?
        - Лиля твоя?
        - Ага. Не сказала, что залетела. Не посоветовалась. И про больницу тоже ни слова, естественно.
        Судорожно цедит сквозь зубы друг и впервые за долгое время выглядит таким подавленным и удрученным. Как будто из него извлекли какие-то жизненно важные пружины и винтики, которые отвечали за широкую искреннюю улыбку, задорный заливистый смех, умение подколоть ближнего своего и развеселить любую толпу.
        - А ты откуда узнал вообще?
        - Да, батя позвонил, а она ему. Со мной даже разговаривать не стала. Браслет через него передала, который я ей на днюху дарил, вещи в чемодан покидала и улетела в Питер. Нормально, да?!
        С надрывом делится своей драмой Крестовский и устало сползает по металлическому боку Марковника, усаживаясь прямо на грязный асфальт. Я же опускаюсь на корточки рядом с ним и упорно ищу намеки на то, планирует он вытворить еще какую-нибудь дичь или нет.
        - Теперь что? Помчишься за ней?
        - Нет. А смысл?
        На удивление здравомысляще рассуждает друг и замолкает, внимательно наблюдая за тем, как к нам приближается Сашка, чье перемещение я чувствую кожей. Подходит ко мне в плотную, лохматит тонкими изящными пальцами волосы и неторопливо разминает закаменевшую шею.
        - А вы теперь…?
        - Вместе. Да.
        ГЛАВА 29
        Саша
        Вместе.
        Слово-то какое вдохновляющее.
        От него пленительная истома опутывает с головы до ног, массивные золотистые крылья вырастают за спиной и норовят поднять высоко в небо. Хочется петь, хоть вокал - это совсем не мое. И танцевать. Кружиться в каком-нибудь вальсе, или скакать в сумасшедшем канкане, или жечь под ритмы хмельной сальсы.
        Но вместо этого я наклоняюсь к Матвею, доверчиво жмусь щекой к его затылку и устраиваю ладони у него на предплечьях, даже сквозь ткань впитывая его жар, как какой-то теплоприемник. Витаю в облаках и складываю драгоценные моменты в изрядно увеличившуюся в объемах коробку с воспоминаниями. Чтобы доставать их в дождливый вечер, когда мне будет немного тоскливо.
        - А родители?
        Злободневный, но такой ненужный сейчас вопрос Крестовского вламывается в мою реальность подобно набравшему скорость товарняку. Рушит великолепно выстроенный замок иллюзий. Заляпывает уродливыми кляксами идеальную картину.
        - Не в курсах пока.
        Невозмутимо роняет Матвей, в очередной раз удивляя меня своей непрошибаемостью. Интересно, его хоть что-то может выбить из колеи? Экспансия инопланетян? Нашествие роботов-убийц? Метеорит, минующий слои атмосферы?
        Навряд ли.
        - И что делать будете?
        - Приедут - поговорим.
        Безапелляционно заявляет Зимин, снимая приличный груз с моей души и встает на ноги, отчего мои руки сами скользят вниз и обвиваются вокруг его талии. Пальцы рисуют замысловатые узоры на его толстовке, нос утыкается между лопаток, частит пульс, и только мозг запаздывает с сигналами.
        В крови снова творится какая-то химия, по венам течет адреналин, перемешанный с плазмой, гормоны бурлят так, что я с трудом отстраняюсь от Мота, когда мы все направляемся к машине.
        Несколько колких пропитанных скепсисом взглядов моментально приклеиваются ко мне, но я от этой враждебной зависти испытываю лишь садистское удовлетворение. Отыгрываюсь за тотальный игнор в первые дни, мщу за подставу на вечеринке, наращиваю броню. И высоко вздергиваю подбородок, потому что быть уверенной в компании сводного брата совсем не сложно.
        - Пообещай, что никуда не влезешь, Игнат?
        - Не влезу, не парься. Деня уже рядом. Я в таком состоянии за руль больше не сяду.
        Крестовской демонстрирует чудеса самоконтроля, особенно на фоне недавней вспышки, и еще долго смотрит нам вслед, убрав руки в карманы. Не ежится под порывами хлесткого ветра и словно вообще не ощущает низкой температуры.
        И, хоть он и кажется вполне нормальным, Матвей все равно звонит баскетболисту, который был у нас на вечеринке. Что-то долго с ним обсуждает и раздает подробные инструкции, пока я подпеваю льющейся из наушника мелодии и постукиваю ногтями ей в такт.
        Не вмешиваюсь в серьезный разговор и откровенно любуюсь мужественным профилем сводного брата. Упиваюсь манерой его вождения и подолгу залипаю на ловких пальцах, обхватывающих кожаную оплетку.
        Немного жалею о том, что на город опускаются сумерки, потому что еще один день подходит к концу. А это значит, что до момента икс, когда родители вернутся из сказочной Чехии и нам придется сесть с ними за стол и обсудить происшедшие разительные перемены, остается все меньше.
        - Саш.
        Планирую подняться к себе, скинуть одежду и принять душ, но Матвей меня останавливает. Впечатывает в мускулистую грудь, по сложившейся традиции кладет ладонь мне на поясницу, дышит рвано. Не спешит включать свет, купая нас в кромешной темноте. Заполняет собой все пространство так, что мне кажется, что мы стоим на тесном квадратном клочке паркета, а не в большом коридоре.
        - Если ты забеременеешь, ты же не станешь от меня это скрывать?
        С резким свистом выцеживает сводный брат и замирает, забыв набрать в легкие кислорода. Мне же его бешеное сердцебиение в барабанные перепонки долбит, резонирует с моим лихорадочным.
        - Не стану.
        Всю себя этим обещанием отдаю. Крепче завязываю соединившие нас нити. Еще много чего хочу Зимину сказать, но не успеваю, потому что в наш мир на двоих вклинивается оглушительная телефонная трель. И я, как на замедленной съемке, читаю на светящемся экране «отец».
        - Здравствуй, Матвей.
        Громкая связь. Не надо прислушиваться.
        - Привет.
        - Как дела?
        - Нормально.
        - Да? А почему тогда мне звонит Андрей Латыпов и возмущается, что ты его сына до кровавых соплей избил?
        - Он был не прав.
        - Матвей!
        Вопль раненного бизона на весь дом.
        - Что?
        - Делай выводы или мне придется принять меры.
        Оставив последнее слово за собой, Сергей Федорович первым вешает трубку. Матвей с психа швыряет мобильник об пол. Мне же становится обидно за сводного брата до горечи во рту.
        Он ведь за меня вступился…
        - Не слушай его.
        - Да пошло оно к черту все.
        Я осторожно, чтобы не активировать бомбу, шепчу, Зимин, напротив, кричит, окатывая меня накопленной застарелой болью. Но его агрессия больше меня не пугает, не отворачивает от него, не понукает прятаться в скорлупу.
        Теперь во мне достаточно смелости, чтобы не отстраняться от сводного брата и не мчаться наверх в спальню. Чтобы с легкостью выдерживать его требовательные грубоватые прикосновения и самой нетерпеливо сдергивать с Мота толстовку, стремясь скорее дотронуться до его раскаленной кожи.
        Скинув с себя маску, я совершенно бессовестно рычу ему в губы, как дикая кошка, и прихожу в первобытный восторг от того, что Матвей избавляет меня от одежды в считанные секунды и плавится в таком же разрушительном огне, что и я. Вместе со мной преодолевает расстояние от коридора до гостиной, толкает на диван и вжимается своим напряженным телом в мое, заставляя забыть обо всем.
        О нерешенных проблемах с родителями. О неприятном телефонном звонке с горчично-перцовым послевкусием. Даже о том, как меня зовут.
        Здесь и сейчас имеют значение только его сильные руки, каменные плечи и дурман удовольствия, впрыскивающийся в кровь. Нестерпимая жажда, толкающая нас навстречу друг другу, и заставляющая творить сумасшедшие вещи, за которые мне обязательно будет стыдно завтрашним утром. Оставлять жалящие укусы на шее Матвее, вгрызаться зубами в его предплечье, бороздить острыми ногтями его спину.
        И громко кричать от того, что каждая клеточка твоего существа охвачена жгучим трепещущим пламенем.
        - Спасибо.
        - За что?
        - За то, что вмешался с Латыповым. Я это ценю.
        Благодарю Зимина тихо, когда мы с ним лежим, крепко обнявшись, и переживаем последствия испытанного нами мощнейшего торнадо. Легкая дрожь все еще пляшет на кончиках пальцев, которыми я вожу по вздымающейся груди Мота, стирая с кожи капельки пота. От ленивой истомы немеют конечности, а сердечная мышца пытается нащупать хоть сколько-нибудь нормальный ритм.
        - Спи.
        Шепчет мне прямо в макушку Матвей, не желая развивать начатую мной тему, и я охотно ему подчиняюсь. В мгновение ока проваливаюсь в блаженную дремоту и уже не чувствую, как сводный брат заботливо натягивает на мои обнаженные плечи одеяло. Бережно скользит ладонью вдоль позвоночника и даже громкость своего дыхания сводит до минимума, чтобы меня не разбудить.
        Так что я расслабленно нежусь в кольце его надежных рук и просто-напросто теряю счет времени. Не знаю, какое сейчас время суток, и нагло дрыхну, восстанавливая истраченные резервы организма. Не фиксирую никаких звуков и открываю глаза далеко за полдень.
        Немного расстраиваюсь от того, что не обнаруживаю Зимина рядом. Глажу примятую подушку, до сих пор хранящую пряный запах его парфюма, и заворачиваюсь в простыню, не имея ни малейшего желания искать разбросанную по всему дому одежду.
        Шлепаю на кухню босыми ногами и торможу на пороге, засматриваясь на голую спину Матвея. Взглядом очерчиваю лопатки, жадно спускаюсь ниже и заливаюсь стыдливым румянцем, когда он резко оборачивается и считывает мои даже самые потаенные мысли. Хмыкает самодовольно и дергает уголками губ.
        - Дыру протрешь.
        - Ага.
        Попавшись с поличным, покладисто соглашаюсь и завариваю нам чай, пока Мот раскрывает коробку с фирменным логотипом и раскладывает еще дымящуюся пиццу по тарелкам. Плюхается напротив меня, поджимая под себя одну ногу, и изучает со скрытым подтекстом, вынуждая нервно ерзать на стуле.
        - Хочу дни до приезда родаков только вдвоем. Никакого универа, никаких пар, одногруппников, преподов. Deal? *
        Скорее утверждает, нежели интересуется моим мнением Матвей, и я охотно иду у него на поводу. Не выбираюсь никуда из нашего убежища-дворца, фланирую по комнатам в рубашке Зимина на голое тело и бываю в кровати намного чаще, чем у плиты.
        Выжимаю максимум из нашего уединения, подсаживаюсь, как наркоманка, на терпкую волнующую близость и верю, что мы с Мотом всесильны, пока один-единственный телефонный звонок не нарушает кажущее незыблемым равновесие.
        - Алло. Да. Что? Скоро буду!
        С волнением выцарапывает из себя сводный брат, торопливо ныряет в черную потертую кожанку и замирает на миг, впиваясь пальцами в мои плечи.
        - Хочешь, с мамой познакомлю?
        ______________
        *Deal - в переводе с англ. - "идет?", "договорились?".
        ГЛАВА 30
        Мот
        - Хочешь?
        Повторяю на выдохе и до мерцающих кругов перед глазами молюсь, чтобы Сашка ответила «да». Больше не контролирую ситуацию, не выгребаю свалившуюся на меня информацию, подобную бомбе, в одиночку и отчаянно нуждаюсь в поддержке сводной сестры.
        Боюсь окунуться в чан с проклюнувшейся надеждой раньше времени и одновременно отращиваю крылья, которые упорно тянут меня вверх вместе с трясущейся под моими ладонями Бариновой. Она как будто всем своим существом чувствует мое возбуждение, разделяет ажиотаж и едва справляется с тем, чтобы устоять на месте.
        - Конечно, хочу!
        Кивает исступленно головой, цепляет на себя первую попавшуюся толстовку и скатывается вслед за мной по лестнице, бойко стуча невысокими каблуками черных ботинок на рифленой подошве по ступеням. Самое светлое во мне открывает, залечивает старые раны и заставляет думать о том, что я больше не один в этом пасмурном хмуром мире.
        Так что я нетерпеливо выкатываю из гаража байк, любовно поглаживаю его идеальные литые изгибы, помогаю Сашке зафиксировать шлем и больше не могу ждать ни одной минуты. Выезжаю на улицу с ревом и быстро набираю скорость, торопясь поговорить с маминым лечащим врачом и получить что-то гораздо более определенное и подробное, чем «наметились некоторые положительные сдвиги».
        Об этих словах я мечтал несколько лет. Тысячи раз представлял, как мне позвонят из лучшей московской клиники и сообщат, что доктора ошибались, прогнозы врали, и самый мой близкий человек встанет на ноги и снова будет ходить. Без посторонней помощи, без инвалидного кресла. Как раньше.
        Неужели созданная моим воспаленным мозгом сказка постепенно становится былью?
        Откидываю вверх визор и шумно тяну ноздрями воздух, все еще переваривая новые вводные. Не могу уместить в себе сонм противоречивых эмоций, выплескиваю их наружу и тону во всепоглощающей блаженной эйфории.
        В мыслях я уже паркую мот у многоэтажного здания больницы, спрыгиваю с него и подаю Бариновой руку. Уверенно иду вместе с ней по коридорам и знакомлю с мамой, ни капли не сомневаясь в том, что Саша ей обязательно понравится. Что они моментально найдут общий язык и вдвоем будут пытаться меня перевоспитывать…
        Я так глубоко погружаюсь в эту радужную параллельную реальность, что не сразу замечаю, как с неба начинает накрапывать дождь, который постепенно превращается в свинцовый неистовый ливень. Мощные струи беспощадно хлещут в лицо, стегают по груди и плечам, в считанные секунды пропитывают одежду влагой. И я с трудом различаю проносящиеся мимо дорожные знаки.
        Крепко вцепляюсь в норовящий вильнуть руль и попадаю в самый худший кошмар, неотрывно преследующий меня.
        Осень. Непогода. Мокрый асфальт.
        - Матвей!
        Не знаю, это в действительности кричит Сашка, или мне чудится. Хочу сбавить ход и съехать на обочину, но не успеваю.
        - Матвей!
        Все происходит слишком быстро.
        Вылетевший из-за поворота массивный белый джип, едва нас не протаранивший. Взбрыкнувший байк, опрокинувшийся набок. И бесконечная лента серого полотна перед глазами.
        А дальше безумная жуткая паника, огромной волной затапливающая сознание.
        Боли не чувствую. Мучительно медленно перекатываюсь со спины на четвереньки и пытаюсь подняться. Все вокруг расплывается.
        - Саша!
        Сдергиваю с гудящей башки покореженный шлем и отбрасываю его в сторону. Стягиваю балаклаву. Отправляю ее туда же. Пальцами прикасаюсь ко лбу. Там что-то горячее, липкое, мокрое.
        Плевать!
        - Саша!
        Отталкиваюсь от земли. Кое-как встаю на ноги. Тут же скручиваюсь. Упираюсь ладонями в колени. Тошнит.
        Упорно запихиваю внутрь легких кислород. Дышу рвано. Сиплю. С трудом разгибаюсь. Делаю шаг, второй, третий. Покачиваюсь.
        - Пацан, присядь. Ща скорую тебе вызовем.
        - Не трогай меня! - ору на мужика, неизвестно откуда появляющегося и преграждающего мне путь. - Мне к ней надо!
        На этот короткий спор как будто последние силы истрачиваю, с титаническими стараниями отрываю подошву от асфальта и падаю набок, проваливаясь в темноту.
        * * * * *
        Тик. Так. Тик. Так.
        Стрелка циферблата мерно ходит по заданному кругу. Отматывает секунды, минуты, часы. А я никак не могу разлепить налитые свинцом веки. Не могу пошевелить потяжелевшими конечностями. Не могу вырваться из коматозного сна, в который меня загнали какими-то препаратами.
        Сознание до сих пор бьется в иррациональной истерике. Проматывает на гребанном репите фрагменты автомобильной катастрофы. Окончательно деформирует то нормальное, что уцелело с прошлого раза.
        И я испытываю ядовитое отвращение к своей персоне и накручиваю себя до предела прежде, чем выкарабкаться из медикаментозной дремоты и нащупать босыми ногами одноразовые больничные тапочки.
        Сижу какое-то время на постели, справляясь с рвотными позывами, и далеко не сразу принимаю вертикальное положение. Со свистом выдыхаю и сначала бреду по кривой линии, потому что пол покачивается, как будто я на корабле. Затем обретаю уверенность и ускоряю шаг, запирая эмоции на замок.
        Выяснить, что с Сашей. Остальное - после.
        Повторяю негромко действенную мантру, отчего мышцы вспоминают свои функции, мотор торопливо разгоняет кровь, а клубящееся внутри беспокойство за сводную сестру открывает дополнительные резервы организма, о которых я и близко не знал.
        Так что по коридору я если не бегу, то вполне стремительно передвигаюсь, хватая за грудки высокого мужчину, выскальзывающего из-за двери без таблички и номера.
        - Девушка. Со мной привезли. Что с ней?
        Я выбиваю из себя судорожно, постепенно слетая с катушек, и вцепляюсь в ворот белоснежного халата так крепко, что несчастная ткань жалобно трещит под моими пальцами. А голубые, как весеннее небо, глаза врача расширяются от плещущегося в них испуга.
        - Ну! Говори! Что с ней?!
        Если Сашки больше нет, я проломлю тебе череп.
        - Да живая она, парень, успокойся, - взволнованно частит мужчина, перебарывая панику, и еще умудряется хлопать меня по предплечью. - Состояние удовлетворительное. Жизненно важные органы не задеты. Есть несколько переломов. Ничего критичного. До свадьбы заживет.
        Я, как губка, впитываю полученную информацию и, наконец-то, делаю глубокий полноценный вдох. Ощущаю, как рассеивается мучительный страх и рассыпаются в прах нарисованные затуманенным мозгом ужасы. С лодыжек как будто пудовые гири снимают.
        И я выпускаю из рук ставший ненужным халат вместе с оттирающим пот со лба доктором и бросаю свое тело в сторону, запоздало разбирая летящее мне в след «двести пятая».
        Вихрем врываюсь в нужную палату, случайно задевая громыхающую вешалку у входа, и примерзаю к порогу, приклеиваясь к Бариновой немигающим настороженным взглядом. С разметавшимися по подушке иссиня-черными волосами, с тонкой, как будто просвечивающей кожей, с потрескавшимися губами она кажется невероятно хрупкой и такой беззащитной, что у меня болезненно сокращается сердце и дико колет под ребрами.
        - Саша…
        Ненавижу себя за ее нездоровую бледность. За ссадины на скуле, ключицах, шее - больше не позволяет увидеть одеяло, упакованное в кипенно-белый пододеяльник. За иглу, воткнутую ей в вену, и стоящую рядом капельницу с прозрачным раствором тоже себя ненавижу.
        - Саша, прости…
        В животе как будто какая-то пружина распрямляется, и я срываюсь с места, преодолевая расстояние до кровати. Опускаюсь рядом на корточки и осторожно дотрагиваюсь до тонких Сашкиных пальцев, невесомо их поглаживая. Благодарю Бога за то, что она осталась жива, и не могу не думать о том, что ломаю все, к чему прикасаюсь…
        Ненадолго убираю руку, чтобы поправить съехавшую с башки повязку, и шиплю, задевая свежую рану. Только сейчас обнаруживаю длинную царапину с сукровицей, прочерчивающую щеку от виска до подбородка, и представляю, какой я сейчас урод.
        - Матвей!
        Вертящуюся на языке шутку гасит чужой гневный возглас, и мне не нужно оборачиваться, чтобы убедиться в том, что счастливые молодожены вернулись из сказочной Праги.
        - Матвей, чем ты вообще думал, когда сажал Сашу на этот байк? Вы же могли разбиться!
        Жалобно причитает Вера Викторовна, но я по-прежнему не обращаю на нее внимания, пока между лопаток мне не врезается куда более злое и куда более опасное.
        - Лучше скажи, как долго это между вами длится? Она ведь твоя сестра!
        Предки начинают о чем-то ожесточенно спорить. Кричат друг на друга, наполняя небольшое помещение какофонией дребезжащих звуков. Прожигают у меня в затылке дыру размером с астероид, винят во всех смертных грехах, царапая звенящие, как гитарная струна, нервы.
        А я перевожу усталый взгляд на капельницу и отрешенно слежу за тем, как раствор прокладывает путь по прозрачной трубке к Сашиной кровеносной системе.
        Кап. Кап. Кап.
        Бам! Разрушительный взрыв с треском ломает мое напускное спокойствие. Выкручивает суставы. Заставляет вмешиваться в непозволительно затянувшуюся перепалку.
        - Сводная сестра.
        Озлобленно швыряю им через плечо, словно кость - голодным собакам. Утомленно тру виски, стремясь прогнать выматывающую мигрень. Вгрызаюсь зубами в нижнюю губу и с садистским удовлетворением смакую оседающий на нёбе металлический привкус.
        - И хватит уже орать! Только хуже делаете.
        Отрешенно отмечаю повисающую в палате тяжелую тишину. Беру с небольшой тумбочки стакан, наполняя его водой, и осторожно подношу к Сашиному рту. Бережно пою девушку и откровенно наслаждаюсь молчанием, которое, я уверен, воцарилось здесь ненадолго.
        - Давай выйдем, Матвей.
        Отец дожидается, пока я верну наполовину пустой стакан на место, и грубо вцепляется мне в локоть до неприятного покалывания. Оттаскивает от Бариновой, словно бульдозер, отдавая Вере Викторовне распоряжение остаться с дочкой.
        Решительно выпихивает меня в коридор, хоть я особо и не сопротивляюсь. Недовольно шваркает дверью, наплевав, что мы находимся в лечебном учреждении, где даже врачи разговаривают предупредительным полушепотом.
        Остервенело мнет манжету стоящей целое состояние рубашки. Затем складывает руки на груди и широко расставляет ноги, демонстрируя собственное превосходство. Пока я неровно дышу и борюсь с головокружением.
        Адреналин схлынул. Поддерживаемая желанием выяснить, что с Александрой, энергия стремительно иссякает, исчезая в зияющей бездне. Сказывается накопленная слабость и гуляющие в крови препараты.
        - Ты законченный дебил, что ли?
        Раскатистым басом громыхает батя, подобно спустившемуся с Олимпа Зевсу-громовержцу, и мечет в меня убийственные молнии. Наверное, жалеет о том дне, когда я вообще появился на свет.
        - Допустим. И?
        Включаю защитные механизмы. По крупицам восстанавливаю утраченное самообладание. И по укоренившейся привычке ищу хоть малюсенький намек на то, что человеку, полирующему носком туфли чистый кафель, на меня не все равно.
        Но ему по барабану. На снова съехавшую повязку на моей башке до фени. На лиловые гематомы и живописную ссадину с сукровицей начхать. Главное - я его разочаровал. Опять.
        И это офигеть, как его бесит. До раздувающихся ноздрей, из которых едва не валит дым. До сурово сведенных к переносице бровей. До дергающегося кадыка и раздраженного сопения.
        - Какого хрена я узнаю от Латыповых, что ты Сашу… того?
        Пропитанный изрядной долей цинизма вопрос звучит настолько пошло, что я морщусь. Стискиваю зубы, судорожно сглотнув, и с трудом удерживаюсь от того, чтобы не прописать отцу хлесткий джеб.
        - Это. Их. Не. Касается, - намеренно разделяю слова паузами и хапаю еще порцию кислорода, закладывая пальца за пояс одолженных мне кем-то неизвестным серых штанов. - И тебя не должно. Это только наше с Сашей. Личное. Не лезь.
        Покачиваюсь с носков на пятки и старательно притворяюсь, что наш ни разу не мирный диалог меня не утомляет. Что мне не хочется сейчас уползти в свою палату, упасть на кажущуюся высшим благом цивилизации койку и уснуть, уткнувшись лицом в подушку.
        Я в порядке. Это не меня чуть не раскатал по асфальту водитель белого внедорожника. Вовсе нет.
        - Молоко на губах не обсохло так со мной базарить, Матвей!
        Батя небрежно отмахивается от удивленно косящейся на него медсестры, пробегавшей мимо, и растягивает губы в снисходительной кривой ухмылке. Ненадолго снимает маску хладнокровного интеллигентного бизнесмена и подается вперед, нарушая мое личное пространство.
        - Ты уничтожаешь все, к чему прикасаешься. Не думаешь о последствиях своих поступков, которые боком другим людям выходят. Марина прикована к инвалидному креслу, Александра с переломами валяется. Тебе мало?
        Намеренно бьет по больному отец, культивируя и без того колоссальное чувство вины. Но я отсекаю все лишнее, откладывая самокопание на потом. Не хочу отказываться от Бариновой. Просто не могу от нее отказаться.
        - Мы с Сашей сами разберемся. Окей?
        - Не окей, Матвей. Заруби себе на носу, ты никогда с ней не будешь. Я не позволю.
        ГЛАВА 31
        Саша, два дня спустя
        Очередной вечер я встречаю на больничной койке, тупо пялясь в потолок. На ребрах - тугая повязка, на левом запястье - гипс, на душе - мрачно и совершенно безрадостно.
        Острая боль периодически прошивает бок, мешает нормально дышать и воскрешает в сознании картинки, которые я предпочла бы забыть. Закрасить яркой палитрой свежих красок, заменить калейдоскопом новых захватывающих эмоций, отправить на свалку в запечатанном наглухо контейнере.
        К сожалению, не удается.
        И я снова и снова пересматриваю транслируемый воображением фильм ужасов, дрожа от волнения за Матвея. До сих пор чувствую тот удушливый беспощадный страх, которым меня сковало во время аварии, и каким-то чудом не подвергаюсь паническим атакам.
        Много сплю. Почти ничего не ем. И дико скучаю по сводному брату, лишившись возможности с ним связаться. С тех пор, как Сергей Федорович выставил Мота из палаты, я оказалась отрезана от внешнего мира. Старый телефон не пережил столкновения с мостовой и не подлежит восстановлению, а новый гаджет никто не спешит мне вручать. То ли наказывая, то ли оберегая…
        - Уф…
        Я глухо выстанываю сквозь зубы, приподнимаясь на кровати, и осторожно с нее сползаю. Всовываю ступни в большие пушистые тапочки, которые мама привезла из дома, и шаг за шагом преодолеваю первое оцепенение. Ощущения, конечно, не из приятных, но я хотя бы могу самостоятельно передвигаться, и это вселяет определенный оптимизм.
        На негнущихся ногах я выхожу в коридор и ненадолго прислоняюсь к стене прежде, чем продолжить свой путь. Прокладываю дорогу с определенной целью и на пару секунд замираю, прежде чем постучать в нужную дверь. В эти «апартаменты», как их шутливо называет ставящая больным капельницы медсестра, вчера заселили школьницу, пострадавшую в автобусной аварии. И я очень надеюсь, что девчонка с очаровательными веснушками на носу, двумя тугими косичками и закрытым переломом мне поможет.
        - Только ты можешь меня спасти.
        Заговорщически подмигиваю будущей сообщнице и проскальзываю внутрь до того, как кто-то из персонала клиники меня заметит. А дальше все распадается на идиотские обрывочные клочки.
        Одолженный мобильник. Подобранный с третьего раза пароль к инсте. Пестрящая гламурными чиками, изысканными деликатесами и тупыми цитатами лента. И один-единственный снимок в профиле у Крестовского, выделяющийся из всей этой бессмыслицы и намертво врезающийся в память.
        Матвей. В черной толстовке. Спиной. И перемалывающая мои внутренности подпись «провожаем братика в армию».
        Я в десятый раз перечитываю короткую бескомпромиссную фразу и все еще хочу верить в то, что это просто глупый нелепый розыгрыш. Но сердце, гулко бухающее в горле, убеждает в обратном и заставляет торопливо копировать номер Креста и отправлять ему вызов. Ненавидеть длинные гудки, полосующие измочаленные нервы, и вздрагивать от звука знакомого голоса.
        - Алло. Игнат? Здравствуй.
        Роняю осипше и вгоняю ногти в ладонь здоровой руки, потому что все перед глазами плывет. Отчетливо разбираю грохот музыки, чей-то нестройный хохот и банальный армейский тост, от которого внутренности разъедает серной кислотой. Прижимаю телефон плечом к уху и больше всего боюсь, что Крестовский просто-напросто кинет трубку.
        Раз, два, три, четыре…
        - Подожди.
        Судя по резким шагам и постепенно стихающему гвалту, Игнат покидает помещение, где находился, и уединяется то ли на балконе, то ли на улице. По крайней мере, я прекрасно слышу свист ветра и шумное дыхание одногруппника. Который, вероятно, сейчас проглатывает вертящиеся на языке маты и пытается заменить их чем-то более цензурным.
        - Че хотела?
        Выпаливает грубо и замолкает, пока я в деталях представляю, как ходят желваки у Креста на скулах.
        - Матвей. В армию. Это правда?
        - Саш, ты издеваешься?
        - Я издеваюсь?! - от снисходительного высокомерного тона плотину моих эмоций прорывает, и я ору, как сбрендившая полоумная истеричка. - Я два дня в больнице без связи! У меня на ребрах бандаж, на руке гипс, и я ни хрена не понимаю, что у вас там происходит!
        А еще Зимин за это время не удосужился ни позвонить, ни заглянуть ко мне в палату. И это мучительно медленно меня убивает.
        - Не знал, - уже спокойнее произносит Крестовский, сбавляя обороты, и продолжает после колкой неловкой паузы. - Сергей Федорович постарался. Сказал, Матвею полезно будет. С деканом договорился, приказ об отчислении состряпали, повестку вручили.
        - Но так ведь не делается… а врачей всех пройти… обследование?
        До крови прикусываю нижнюю губу и все еще цепляюсь за бледнеющую надежду, которую безжалостно дотаптывает Игнат.
        - Деньги и связи решают. Да и Мот спорить не стал.
        Ба-а-ам!
        На меня обрушивается оглушительный взрыв. Отбрасывает на пару метров назад. Размазывает о стену. Расплющивает.
        Но это все происходит в моем воспаленном воображении.
        В реальности же я продолжаю стоять посередине больничной палаты и невидящим взглядом буравлю пространство перед собой.
        Переживаю клиническую смерть. Торопливо заклеиваю невидимым пластырем полученные раны и не узнаю собственный металлический голос.
        - Отвези меня к нему.
        Не прошу. Выпаливаю бескомпромиссное распоряжение, с которым Крестовский не спорит. Вздыхает устало и, перед тем, как отключиться, просит.
        - Адрес скинь, откуда тебя забрать.
        «Через полчаса буду», - записывает голосовое Игнат, а я слышу урчание мотора и закрываюсь в себе, возвращая выручившей меня школьнице мобильник.
        Экономлю растраченные резервы, вырубаю чувства и прилипаю к окну до тех пор, пока во дворе не появляется знакомая машина.
        - Не выдавай меня.
        Подмигиваю понимающе улыбающейся девчонке с двумя косичками и выползаю за дверь, сдержанно шипя от очередного приступа острой прошивающей бок боли. Не быстро, но уверенно направляюсь в противоположную сторону коридора, преодолеваю запасную лестницу и выхожу на свет, едва не впечатываясь в высокого светловолосого охранника, отделяющего меня от побега.
        - Девушка, вы куда?
        - Пакет с вещами забрать. Папа привез, во дворе ждет.
        Несу абсолютную дичь, протискиваясь между зависшим мужчиной и пустующей регистрационной стойкой, и выбегаю на улицу прямо в тапочках и без верхней одежды.
        Лютый холод окатывает меня с ног до головы, пронизывающий ветер проскальзывает за шиворот. Но я ничего этого не замечаю. Стремительно пересекаю небольшой освещенный пятачок и ныряю в Тойоту Креста, кое-как устраиваясь на переднем пассажирском сидении.
        - Выглядишь паршиво.
        - Чувствую себя так же.
        Обмениваемся полными сарказма репликами, пока Игнат дает задний ход и выруливает с территории клиники. И замолкаем, сосредотачиваясь каждый на своем. Крестовский, видимо, на Лиле и всем, что с ней связано. Я - на предстоящем разговоре, который обещает быть непростым.
        - Не передумала?
        Едко хмыкает Крест, когда мы подъезжаем к парковке перед самой обычной многоэтажкой, и оба вцепляемся в темный силуэт, застывший у лавочки.
        - Нет.
        Отвечаю резко и выпрямляюсь, как будто стальной прут проглотила. Часто-часто моргаю, запрещая себе лить слезы. И захлебываюсь накатившей тревогой пополам с волнением.
        - Зря. Он тебя поломает.
        Притворно равнодушно говорит Игнат, помогая мне выбраться из Марковника, и запрыгивает обратно на водительское сидение, мгновенно срываясь с места и сваливая в неизвестном направлении.
        Я же прикипаю к крохотному клочку асфальта и робко опускаю глаза, теряя весь свой запал. Шквал заготовленных заранее слов куда-то испаряется, неконтролируемая дрожь бьет тело, язык примерзает к нёбу. И я упорно изображаю каменное изваяние до тех пор, пока слуха не касается грубое.
        - Зачем ты приехала?
        Невероятно медленно поднимаю подбородок и падаю в кипящий котел разочарования. В чернильно-черных глазах Матвея клубится опасная дымка и ледяное равнодушие, от которых тугой пружиной сжимает горло. Перекрывает подачу кислорода. Выдавливает горькие слезы, текущие по щекам.
        - В смысле?
        - В прямом, Саша. На хрена тебя принесло?
        Высекает жестко. Препарирует взглядом безжалостно. Возвращает нас к отправной точке, с которой мы начинали нашу ненависть-зависимость-любовь.
        - Я чуть от страха за тебя не сдохла! Как в себя пришла, только и думала о том, как ты! Этого мало, Матвей?!
        ГЛАВА 32
        Мот
        Промозгло.
        Что на улице, что на душе.
        Мороз сковывает стылую землю, струится хрупкой корочкой льда по лужам, а Сашка стоит передо мной в одной домашней пижаме и несуразных пушистых тапочках.
        Не место ей здесь.
        Рука уныло висит на перевязи. Под глазами убийственная синева. На ресницах мерцающими кристаллами застыли невыплаканные слезы, при виде которых я чувствую себя последним уродом.
        Вообще слишком много рядом с Бариновой чувствую. Обнаруживаю бреши в своем панцире равнодушия, фиксирую скакнувший пульс, непроизвольно вперед шагаю, чтобы навечно запечатлеть знакомые черты.
        Насмотреться впрок на губы припухлые, напиться лазурью порицающих меня океанов, выжечь на подкорке ее идеальный образ.
        И эта гребанная сентиментальность меня бесит. Пускает ядовитую злобу по венам, нагнетает и без того накаленную атмосферу. Тем временем, Сашка только дров в пылающее до небес пожарище подкидывает.
        - Этого мало, Матвей?! - снова заходится криком она и тут же закашливается, потому что ледяной воздух мощным потоком врывается в ее легкие и колет их сотней маленьких игл. - Мало?
        Повторяет упрямо и зябко ежится. То ли от того, что температура в атмосфере на несколько градусов падает. То ли от того, что между нами стелится пустыня, сотканная из «нельзя», «предосудительно», «должно». То ли от того, что адреналин, хапнутый во время побега, постепенно ее отпускает.
        - Почему ты меня отталкиваешь? Почему, Матвей?
        Александра трет пальцами здоровой руки мочку уха, а я немигающим взглядом по ее гипсу курсирую. Очередной приступ самобичевания тут же накатывает, чугунным молотом врезается в солнечное сплетение, отравляет горчащим раскаянием воздух.
        - Так лучше будет. Для тебя, в первую очередь.
        Верю в то, что говорю, искренне. В чем-то отец прав. Я разрушаю все, к чему прикасаюсь, до основания. Калечу дорогих мне людей, а сам выхожу сухим из воды. Ни тебе кармы, ни бумеранга. Так, ничего не значащие царапины.
        - Ты не имеешь права. За нас... за меня...
        Не имею, да. Но решаю.
        Себе в сердце нож засовываю. И с энтузиазмом мазохиста его проворачиваю.
        - Это не обсуждается, Саш. Завтра утром я ухожу в армию. Тебе стоит начать жить собственной жизнью. Не пиши мне, ладно?
        Говорю не слишком громко, но слова все равно, как бомбы, между нами падают. Впиваются осколками в меня и в нее. Полосуют ещё свежие кровоточащие раны.
        - Поняла меня? Не пиши.
        Выталкиваю снова для верности, только Сашка мои призывы упорно мимо ушей пропускает. Судорожно выдохнув, ко мне приближается и замирает. Всю мою жесткость покорностью своей расшибает. Заполняет ноздри своим запахом, от которого меня ведет. Нитью невидимой к себе привязывает.
        И я позволяю себе. В последний раз. До одури. Грубо. Своим телом в ее тело вплавляюсь. Мягкие губы жестоко сминаю. Пальцами на затылок давлю. Ласкаю, кусаю, сжимаю.
        Прощаюсь.
        - Все, Саш. Давай. За тобой машина приехала.
        Сигнал мобильного приложения резко возвращает меня в суровую реальность, и я с кровью отдираю себя от запыхавшейся девчонки. Не дышу, чтобы аромата ее не хватануть, и бережно подталкиваю к распахнутой настежь двери.
        Все равно ничего у нас с Бариновой хорошего не выйдет.
        Железной битой вколачиваю этот постулат в свою бедовую башку, а он все равно там укладываться не хочет. Отдает резью под ребрами, горечью рот наполняет. Заставляет тормозить рядом с такси и носом в Сашкину шею утыкаться. Скользить вниз, собирая языком соль с кожи, и упираться в ключицу, борясь с собственными демонами.
        В зверя какого-то превращаюсь. Никак не могу справиться с собственной одержимостью. На голых инстинктах действую, окольцовывая онемевшую, ни хрена не соображающую Баринову ладонями.
        Колбасит нас с ней знатно. Как будто голыми на сорокаградусный мороз выскочили. Или ящик «Рэд Булла» в себя влили. Или на пару занялись банджи-джампингом, сиганув с двухсотметрового моста. Так крепко спаялись, что отрываться физически больно.
        Но приходится.
        - Эй, молодежь! Садиться будете или заказ отменять?
        Окликает нас задолбавшийся ждать шофер, и я первым прихожу в себя. Осторожно, но настойчиво запихиваю растерянную оглушенную Саню в салон и сжигаю последний мост между нами.
        - Трогай, шеф.
        Провожаю удаляющийся автомобиль с шашечками остекленевшим взглядом, а разум совсем другие картинки воспроизводит.
        Два часа ночи. Погрузившийся в темноту дом. И тонкая, едва различимая полоска света, пробивающаяся из-под двери кабинета, свидетельствующая о том, что отец не спит. Возможно, по десятому кругу просматривает отчеты своих миньонов и свежие аналитические сводки. Или перетряхивает рынок недвижимости на предмет нового приобретения. Или просто уставился перед собой и катает по столу пузатый бокал с янтарной коричневой жидкостью.
        Я же раскладываю на атомы гуляющий внутри коктейль из эмоций и усмиряю неистовый гнев, прежде чем сжать кулак и дотронуться костяшками до полированного дерева. Отбить по нему барабанную дробь и нырнуть в комнату до того, как батя успеет что-то ответить.
        - Ну, здравствуй, отец.
        Избегая освещенных участков, я остаюсь в тени. Опираюсь на подлокотник большого кожаного дивана, способного спокойно вместить пятерых, и обнаруживаю, что третье предположение было верным. В стакане у бати плещется элитный односолодовый виски с орехово-фруктовыми нотками, дразнящий обоняние.
        - И тебе не хворать, Матвей.
        Сомнительное приветствие, лишенное теплоты, ударом кнута касается слуха и не долетает до цели. Я давно научился не обращать внимания на родительское пренебрежение и недовольство. С тех пор, как мама угодила в больницу, отец слишком часто поливал меня раздражением и разбрасывался разного рода предъявами. Так часто, что я свыкся с навешанными им ярлыками и поверил в то, что я - «неблагодарный сын», «неверный парень», «худший друг».
        Свыкся, поверил и с мазохистским удовольствием старался соответствовать. Филонил на парах, был инициатором самых сумасшедших выходок и не раз попадал в отделение полиции к хорошо знакомому с батей майору Терентьеву. Непременно хмурившему брови, стоило мне появиться, и выстукивающему по столу траурный марш изгрызенным колпачком шариковой ручки.
        Чем больше отец читал мне нотаций, тем злее становились мои поступки. Изощреннее - пранки, безжалостней - манипуляции. Я выискивал у окружающих людей слабые места, прицельно по ним бил и наслаждался чужой болью, пытаясь заглушить свою.
        Не получилось.
        - Если ты пришел просить отмазать тебя от армии…
        Отхлебнув глоток светло-коричневой жидкости, начинает отец, но осекается на полуслове, встречаясь со мной взглядом. Морщится, отхлебывает еще и отставляет бокал в сторону, потирая большими пальцами виски. Наверняка думает, что я сейчас буду рассыпаться в мольбах, испытывая панический ужас перед службой.
        Ошибается. Как и всегда в случае со мной.
        - Нет. Я не собираюсь косить.
        Заявляю уверенно и едко хмыкаю, скрещивая руки на груди. Широко расставляю ноги и, продолжая опираться на диван, изучаю обстановку выхолощенного помещения. Безликое кресло, нейтрального цвета шторы. Мамины фотографии давно исчезли из этого кабинета. Теперь в посеребренной рамочке красуется снимок другой женщины. И это, как ни странно, сейчас уже меня не царапает.
        - Что тогда? Хочешь часть потеплее?
        - Не угадал, бать.
        Я отрицательно качаю головой и пару секунд наслаждаюсь его замешательством. Не удивительно, что мы так сильно отдалились после случившейся трагедии. Никто из нас не попробовал узнать, что гложет другого.
        - Обещание с тебя хочу взять.
        - Ты? С меня?
        - Ага, - сообщаю невозмутимо и вытаскиваю на одном выдохе. - Дай слово, что не прекратишь финансировать мамино лечение.
        Озвучиваю самое сокровенное и ногти в ладони вгоняю, отчаянно нуждаясь в гарантиях. Я не боюсь жестокой муштры, не парюсь по поводу дедовщины и с легкостью оттарабаню хоть двойной, хоть тройной срок. Если буду знать, что с мамой здесь все в порядке.
        - Обещаю…
        ГЛАВА 33
        Саша, три месяца спустя
        - Да, да. Пять минут, и выхожу.
        Устало хмыкнув, я сообщаю шипящей на меня трубке и отключаюсь, замерев перед зеркалом. Критично изучаю свое отражение, торопливо стягиваю отросшие до поясницы волосы в высокий хвост и прибегаю к безотказной дыхательной гимнастике.
        Трачу еще какое-то время на то, чтобы замазать синяки под глазами корректором, выделить скулы хайлайтером и придать щекам здорового румянца. Мажу губы персиковым блеском и глубже запахиваю полы светло-бежевого длинного пальто, скатываясь по лестнице.
        На пару секунд мешкаюсь в коридоре, шнуруя белые кроссовки на высокой платформе, но этого оказывается достаточно, чтобы мама выплыла из кухни на шум и смерила меня заботливым взглядом Шерлока Холмса. Пытающегося найти во мне признаки изможденности и глубокой депрессии.
        - Я блинчиков напекла. С творогом. Твои любимые. Покушаешь, дочь?
        - Нет, спасибо, мамуль. Меня Аня уже заждалась.
        Я вежливо отказываюсь и цепляю на лицо дежурную улыбку, притворяясь, что со мной все в порядке. Что сердце давно работает в нормальном ритме, больше не щемит под ребрами, и слезы не норовят пролиться неконтролируемым потоком. Что я не переживаю, как там Матвей в своей армии, не загибаюсь без него и не забрасываю сводного брата сообщениями, на которые он упорно не отвечает.
        - Куда вы, Сашуль?
        - В торговый центр. По магазинам прошвырнемся, там что-нибудь перекусим.
        Ложь слетает с языка, на удивление, легко и не вызывает ни капли дискомфорта, усыпляя бдительность моей чересчур мнительной родительницы. И я этим бессовестно пользуюсь, выскальзывая за дверь, и продолжаю утаивать, что в двух кварталах за поворотом меня ждет никакая не Анечка, а Игнат Крестовский в ярко-оранжевом Марковнике.
        Призывно мигает фарами, стоит мне выскочить из-за угла, и нажимает на кнопку, врубая радиоприемник, заполняющий салон звуками пронзительной музыки, разрывающей душу. А я не узнаю в этом серьезном повзрослевшем за несчастных три месяца молодом мужчине прежнего рубаху-парня Креста, способного рассмешить окружающих одной только фразой.
        - Привет, Саш.
        - Здравствуй, Игнат.
        Я тепло приветствую одногруппника и, повинуясь укоренившейся привычке, первым делом застегиваю ремень безопасности. Только после этого лезу в маленький рюкзачок, покоящийся у меня на коленях, и извлекаю оттуда сырники, которые, как мама уверена, я съела на завтрак.
        - Угощайся.
        - Ты-то сама когда последний раз нормально питалась?
        Крест смотрит на меня с укором, но я лишь небрежно веду плечам и приклеиваюсь к запотевшему от моего дыхания стеклу. Намекая каким-то чудом втершемуся в мое доверие и ставшему приятелем Крестовскому, что пора трогаться. Пока, не дай бог, Сергей Федорович не решил куда-то смотаться.
        - Ладно-ладно. Заткнулся.
        Быстро сдается Игнат, пару месяцев назад убедившийся в том, что спорить со мной бесполезно, и осторожно стартует. Не подрезает никого, не лихачит, не нарушает правил. Помнит, что я по-прежнему боюсь большой скорости и непогоды.
        Отстукивает рваный ритм по затертой оплетке руля и без происшествий доставляет нас к зданию клиники, паркуя авто рядом со входом. Достает из внутреннего кармана косухи пачку сигарет, вертит ее в длинных пальцах и убирает обратно, что-то для себя решив.
        - Сама?
        - Ага. Спасибо, Игнат.
        Обмениваемся непонятными человеку со стороны репликами и расходимся по разным сторонам. Крестовский вскарабкивается на капот Тойоты и в очередной раз начинает шерстить соц сети в поисках крупиц информации о своей бывшей. Я же поправляю задравшийся воротник пальто и прочесываю спутавшиеся волосы пятерней, направляясь к парку, раскинувшемуся слева от больницы.
        Дрожу от лихорадочного волнения, хоть приезжаю сюда не впервые, и выхватываю из нескольких силуэтов нужную мне фигуру. Едва не срываюсь на бег, стремительно преодолеваю жалкие метры и с трепетом наблюдаю за тем, как невысокая худая светловолосая женщина делает неуверенные осторожные шаги.
        - Сегодня десять.
        Она гордо сообщает мне, лучась мягким волшебным светом, и опускается на лавочку, похлопывая ладонью по полированному темно-коричневому дереву. Дышит прерывисто, оттирает со лба блестящие капельки пота и выглядит по-детски счастливой.
        - Это прекрасно, Марина Марковна! Просто замечательно.
        - А у тебя как дела, Сашенька? Матвей не объявлялся?
        Без злого умысла интересуется Зимина, мне же приходится заталкивать в легкие новую порцию воздуха и смаргивать влагу с ресниц.
        - Отцу не пишет, мне тоже. С одногруппником периодически общается.
        Говорю вроде бы спокойно, а по ощущениям, как будто стекловату жую, закусывая канцелярскими кнопками. От Крестовского я знаю, что Мот попал на Урал в мотострелковые войска. Что он наладил отношения с каптером, послал военного психолога на все органы ниже ватерлинии и разругался с ротным, поэтому теперь не вылезает из нарядов. А еще совершенно не парится по поводу службы и ее тягот и не собирается комиссоваться из-за какой-нибудь вымышленной болезни или просить Сергея Федоровича перевести его обратно в Москву.
        Бережно прокрутив имеющиеся в памяти факты, я вцепляюсь пальцами в полы пальто и возвращаю на лицо непринужденную улыбку. Торопливо меняю тему и хочу быть источником положительных эмоций для Марины Марковны особенно тогда, когда в ее состоянии наметился существенный прогресс.
        Рассказываю ей о том, что подтянула учебу, закрыла хвосты с первого семестра и записалась на плавание. О том, что не пропускаю пары, тщательно готовлюсь к практическим занятиям и планирую дополнительно изучать испанский. Только молчу о том, что делаю все это лишь для того, чтобы занять время и заполнить образовавшуюся после отъезда Матвея пустоту.
        Молчу о том, что иногда просыпаюсь в холодном поту от кошмаров и зажимаю рот ладонями, чтобы не закричать. О том, что до сих пор нервно вздрагиваю, если автомобиль, в котором я нахожусь, кто-то подрезает. Но все равно делюсь с Мариной Марковной куда большим, чем с собственной матерью.
        - Спасибо, что проведала, Сашенька. В следующую пятницу буду тебя ждать.
        Благодарит меня Зимина, когда наше свидание подходит к концу, и бережно гладит по волосам, указывая подбородком на приближающегося к нам врача, катящего застеленную одеялом коляску. И я отчего-то думаю, что этот высокий импозантный мужчина с большими руками и добрыми светло-голубыми глазами проявляет повышенный интерес к ее лечению, не потому что он чересчур ответственный или ему много за это платят. А потому что она просто ему нравится.
        - До встречи, Марина Марковна.
        Оставив не подкрепленные ничем догадки при себе, я мажу губами по ее щеке и поднимаюсь со скамьи. Стряхиваю невидимые пылинки с пальто и запрокидываю голову вверх, ловя языком редкие срывающиеся с неба снежинки. Наслаждаюсь мимолетным моментом и, как ребенок, радуюсь тому, что здесь никто меня не одергивает, не делает замечаний и не пытается научить жить правильно.
        Так что я неспешно кручусь вокруг своей оси несколько раз, после чего останавливаюсь, чтобы напоследок помахать Зиминой и устремиться к выходу из парка. А потом пинать носком кроссовка сугробы, прятать руки в карманы и считать дни до дембеля Матвея. Девять месяцев - это не так много, правда?
        Полностью согласное со мной воображение рисует радужные картинки того, как Мот возвращается из армии, а я бегу по перрону вокзала, чтобы повиснуть у него на шее. Как изучаю каждую деталь его образа, трусь носом о парадный китель и млею от ладоней, ложащихся мне на поясницу. Как мы сидим в ближайшей кофейне и пьем латте с карамельным сиропом, наверстывая упущенное и стирая глупые недомолвки и никому не нужные границы между нами.
        Вымышленная реальность настолько яркая, что я жадно хватаюсь за подброшенную мозгом надежду. Культивирую в себе веру в лучшее, неторопливо приближаюсь к Крестовскому и оказываюсь совершенно не готовой к тому ушату ледяной воды, который он на меня обрушит.
        - Саш, ты присядь. Ладно?
        Игнат чуть ли не силой усаживает меня на пассажирское сидение и опускается на корточки рядом. Извиняется взглядом и одной фразой ломает выстроенный мной иллюзорный мир.
        - Матвей контракт подписал.
        - Ч-ч-что?
        Сиплю полузадушено и судорожно стискиваю пальцы в кулаки, пока желудок ухает в пятки и я сама падаю на дно глубокой чернильно-черной пропасти. Захлебываюсь безысходностью и никак не могу выплыть из губительного водоворота отчаяния.
        - Матвей подписал контракт, - отрывисто повторяет мой личный палач и, выдержав небольшую паузу, добивает. - На три года.
        Бам. Звучит контрольный выстрел в голову. Раздирает сердце в клочья. Превращает внутренности в кровавые ошметки. Выворачивает наизнанку, скручивает, ломает. Выкачивает из окружающих предметов краски и глушит все звуки так, что я практически не слышу глухое шелестящее «и тебе нужно учиться как-то без него жить».
        А что делать, если я не хочу учиться…
        ГЛАВА 34
        Саша, три года спустя
        - Это или … это?
        Привстав на носочки, я достаю из шкафа брючный комбинезон цвета фуксии и приталенное белое платье с расклешенной юбкой чуть выше колен и рукавами-фонариками и демонстрирую их сидящей на кровати маме. Которая улыбается в ответ на мои выразительные гримасы и совершенно ожидаемо тыкает в воздушный женственный наряд.
        К более кричащим оттенкам она относится с некоторой долей скепсиса и предпочитает видеть в дочери воспитанницу пансиона или утонченную английскую леди, нежели амбициозную выпускницу престижного московского вуза.
        - Ладно. Ладно.
        Склонив голову набок, я соглашаюсь с ее скучным выбором и безропотно вешаю не угодивший моей родительнице комбез обратно. Усаживаюсь на мягкий пуфик перед трюмо и недолго изучаю зеркальную поверхность, подмечая произошедшие с моей персоной изменения.
        Сейчас из отражения мне подмигивает спокойная уравновешенная девушка, знающая себе цену. Она больше не вздрагивает от звуков автомобильных клаксонов, не робеет перед преподавателями, сдает работы на высший балл и готовится получить красный диплом. Она все так же занимается плаванием по понедельникам и четвергам, не любит азартные игры и больше не пишет сводному брату, которому на нее совершенно точно плевать.
        - Сашенька, дочка, мне кажется, эта помада тебе не идет.
        Без лишнего нажима произносит мама, прерывая мой внутренний монолог, и я послушно вытаскиваю ватный диск и, промокнув его мицелляркой, удаляю единственное яркое пятно в своем образе. Меняю насыщенный алый на приемлемый бежевый и не испытываю и тени дискомфорта.
        Впрочем, в последнее время я вообще мало что испытываю. За первый год разлуки с Матвеем я слишком много переживала, растратила не один моток нервов и попросту выгорела, так что теперь мой эмоциональный диапазон чуть больше, чем у зубочистки или солонки. И я не скажу, что этот факт меня хоть сколько-нибудь расстраивает.
        Родители верят, что я просто повзрослела, оставила болезненную привязанность в прошлом и без потерь перешагнула через вынувшее мне душу расставание с Мотом. Я же не спешу их разубеждать, притворяясь нормальной.
        - Сашуль, а как с Илюшенькой у вас дела?
        Мазнув по мне любопытным взглядом, интересуется мама, пока я заканчиваю с макияжем и стаскиваю со спинки кресла платье. Замираю на пару мгновений, прижав ткань к груди, и неопределенно пожимаю плечами.
        - Нормально.
        Правда, нормально. Он водит меня по кафешкам и ресторанам, достает билеты на лучшие места и очень красиво ухаживает. Не гнушается сюрпризами, часто дарит цветы и балует драгоценностями, заставляя весь поток завидовать Александре Бариновой.
        - Вот и замечательно. Илюша - мальчик хороший, воспитанный. Ужин сегодняшний сам организовал, - захлебывается восторгами мама, а я не спешу тушить ее энтузиазм.
        Защелкиваю на запястье самый обычный серебряный браслет, разглаживаю складки на платье и неторопливо прохожусь щеткой по отросшим до поясницы волосам. Из вереницы разных духов почему-то выбираю любимый аромат Зимина и невольно проваливаюсь в пучину воспоминаний.
        Посвящение первокурсников в клубе. Поцелуй, взорвавший мою Вселенную. Случай на квартире у Шаровой. Драка у нас в доме. Первая близость с Матвеем. Авария. Больница. Погруженный в полумрак безлюдный двор и вонзившееся ножом под ребра «не пиши мне, ладно?» …
        Сдавив пальцами виски, я торопливо прогоняю замурованные в далекий ящик картинки и радуюсь, что мама слишком увлечена грядущим ужином, чтобы заметить, как побелели мои губы, как румянец исчез с лица и из глаз пропал блеск. Делаю пару коротких вдохов и, как ни в чем не бывало, поддерживаю беседу.
        - Волнуешься, Сашенька?
        - Нет. С чего бы?
        - Ну, как. Все-таки официальное знакомство с родителями.
        - Ничего сверхъестественно.
        Я роняю вальяжно и выскальзываю в коридор, притормаживая у лестницы. Думаю, что полностью залатала дыры в самообладании, а потом мама одной фразой выбивает воздух у меня из легких.
        - Кстати, Матвей вчера вернулся. Я разве не говорила?
        В этот момент, мне кажется, что вся наша Галактика застывает. Планеты прекращают свой бег, Луна не вращается вокруг Земли, Солнце меркнет. А потом весь этот гребанный космос с ошеломительной скоростью набирает разгон и врезается в мою грудь товарняком. Расфокусирует зрение, лишает голоса и слуха, ослепляет.
        Так что какое-то время я стою оглушенная и потерявшаяся в пространстве. Хватаю ртом кислород, не вижу, куда шагаю, и, конечно же, спотыкаюсь, едва не скатываясь вниз по ступенькам. Цепляюсь за перила и возвращаю на лицо невозмутимую маску, бросая вполголоса через плечо.
        - Не говорила.
        Цежу сквозь зубы и вновь обращаюсь к дыхательным практикам, пока предметы постепенно обретают былую четкость. С достоинством если не королевы, то, как минимум, принцессы спускаюсь в гостиную и заслуживаю одобрительный кивок от Сергея Федоровича. Который без лишних сантиментов нашел во мне замену Матвею и при первом удобном случае хвастается образцово-показательной падчерицей перед друзьями.
        - Как диплом, Сашуль? Продвигается?
        С покровительственной улыбкой спрашивает он, красуясь перед разместившимися на диване Латыповыми, а я с трудом удерживаюсь от того, чтобы не скорчить удивленно-насмешливую физиономию, потому что мою выпускную работу мы обсуждали в кругу семьи не далее чем вчера.
        - Ага. Осталась заключительная часть и рецензия.
        Давлю в себе желание насолить отчиму и исподтишка рассматриваю наших гостей. Андрей Вениаминович одет в белоснежное поло и синий блейзер, очень похожие на те, в которых мы с Мотом видели его когда-то в кафе. На Евгении Сергеевне - элегантное серое платье с запахом. Только теперь в их взглядах вместо снисходительного пренебрежения сквозит искреннее восхищение и неподдельный интерес, а причиной тому - маячащий в дверном проеме Илья с букетом белоснежных роз в руках.
        Сияющий, как начищенный медяк, он держится непринужденно, сам ставит цветы в вазу и первым располагается за столом, вальяжно откинувшись на спинку стула. Следит за тем, чтобы моя тарелка не опустела, и периодически доливает в стакан гранатовый сок. Воодушевленно рассказывает о прошедших соревнованиях и хвалится тем, сколько мячей он забил и сколько результативных передач отдал. Я же украдкой зеваю, вслепую печатая Крестовскому сообщение.
        «Давай перенесем, сегодня не успеваю. Семейный ужин затягивается. Тоска смертная».
        «Ок. У меня тоже корректировки в планах».
        Едва уловимо вздрагиваю, воровато смахивая с экрана текст, и отчего-то думаю, что Игнат сегодня зависает где-то с Матвеем. Возможно, гоняет с Зиминым по старой памяти на арене, или сидит где-нибудь в баре, слушая армейские байки товарища.
        - Кстати, в субботу у Дена туса. Ты тоже приглашена.
        Поглаживая большим пальцем мою руку, в которой зажат нож, сообщает Илья и расслабленно перечисляет все плюсы намечающейся вечеринки от снятого баскетболистами коттеджа до именитого диджея, прилетевшего ради этого события из Питера. Я же успешно пропускаю болтовню Латыпова мимо ушей и незамедлительно обращаюсь в слух, сосредоточиваясь на приглушенном шуме, раздающемся из коридора. Как будто кто-то захлопнул за собой дверь и теперь неторопливо снимает обувь.
        - Хорошо.
        Избавившись от чужого прикосновения, я безотчетно соглашаюсь составить Илье компанию и каменею. Потому что спустя пару минут в комнате появляется Матвей собственной персоной, и нам всем сразу же становится тесно. Недобро щурится Андрей Вениаминович, кривит тронутые коралловой помадой губы Евгения Сергеевна, мама утыкается в тарелку с салатом из баклажанов с перепелиными яйцами. А я…
        Я судорожно сглатываю и жадно выхватываю детали старого-нового образа сводного брата. Раздавшиеся вширь плечи, на которых при каждом движении Мота натягивается самая обычная черная футболка непопулярной марки. Хищно раздувающиеся крылья носа. Холодный блеск расчетливых темно-карих глаз.
        - Не помню, чтобы тебя звали.
        Как и положено главе семейства, первым из оцепенения выпадает Сергей Федорович. Со стуком откладывает вилку в сторону и всем своим видом семафорит, что ни капли не рад блудному сыну. Только на Матвея это не оказывает ровным счетом никакого эффекта, а, напротив, лишь подзадоривает.
        - А с каких пор мне нужно приглашение, чтобы прийти к себе домой?
        Изогнув бровь, ухмыляется Мот, опускаясь на свободный стул рядом со мной, и источает такую непоколебимую уверенность, от которой поджимаются пальцы ног и сердце сбивается с размеренного ритма.
        ГЛАВА 35
        Мот, за день до описанных ранее событий
        - Матвей, а, может… останешься?
        Вкрадчивый женский шепот нарушает тишину, воцарившуюся в небольшом гостиничном номере с двуспальной кроватью и окном во всю стену. Заставляет поворачивать голову и придирчиво изучать плавные изгибы стройного тела. Подмечать реакции собственного организма и делать неутешительные для приподнявшейся на локте девушки выводы.
        - Нет, Сонь. Без вариантов.
        Не дрогнув ни единым мускулом, я твердо сообщаю Акатьевой Софье Михайловне, дочери местного майора, и возвращаюсь к прерванному занятию. Накидываю на спину помятую в пылу страсти рубашку и спокойно застегиваю пуговицы, игнорируя неприятное покалывание между лопаток.
        Вчера истек срок моего контракта, новый подписывать я не стал и честно послал Крестовского по телефону в ответ на его ехидный вопрос: «продлевать будешь?». А это значит, что нашему с Сонькой горизонтальному сотрудничеству тоже настал конец.
        - Ну, серьезно, Мот. Далась тебе эта Москва! Шумная, людная, сложная. Здесь подняться гораздо проще. Папа подергает за нужные ниточки, продвинет тебя по карьерной лестнице.
        Снова оборачиваюсь и неосознанно хмурюсь, пока Акатьева принимает вертикальное положение, подбирает под себя ноги и тянет простыню, прикрывая красивую аппетитную грудь. Распинается, стараясь, как лучше, заливается пламенным румянцем, а я понимаю, что не трогает. Не царапает под ребрами, не цепляет нужные струны, не заставляет менять принятого решения.
        Да, три года муштры определенно пошли мне на пользу. Не прогнули, вынуждая спасаться бегством на гражданку или вылизывать зад командирам, а, наоборот, стерли былую неуверенность, смыли в унитаз имевшиеся слабости, ожесточили. Научили готовить что-то сложнее яичницы и пельменей, откладывать финансы про запас, ни к кому не привязываться и надеяться только на себя.
        Я выжал из службы все, что хотел. Пора перелистывать эту страницу.
        - Я сам себя продвину, Соф. Там, где сочту нужным.
        Я бросаю через плечо чуть более холодно, чем планировал, и встаю с кровати, разминая затекшие мышцы. Поправляю разъехавшуюся молнию на джинсах, провожу пятерней по отросшим длиннее привычного армейского ежика волосам и слышу разочарованный вздох, полный невысказанной грусти и мучительного укора.
        Ровно секунду мешкаюсь, а потом размеренным шагом направляюсь к выходу, роняя банальное «дело не в тебе, Сонь».
        Это мне скучно на Урале. Это меня тащит стальными клещами обратно в Москву. Это у меня через пять часов самолет.
        - Не передумал, Матвей?
        Все тот же вопрос в пропахшем сигаретами и дешевыми женскими духами форде озвучивает сослуживец Леха. Разглядывает меня, как феерического придурка, и откровенно не понимает, что может не нравиться в сытом безбедном существовании с маячащей на горизонте квартирой в военную ипотеку. Я же не спешу разбивать его радужную реальность и приводить сотню аргументов «против».
        - Не передумал. Погнали.
        Опускаю до упора стеклопакет, проветривая автомобиль, и утыкаюсь носом в булькающий оповещениями гаджет. Мама сейчас отдыхает в санатории в Ялте по путевке, которую ей достал лечащий врач, шлет миллион фотографий умопомрачительной Крымской природы и впервые за долгое время наслаждается жизнью.
        Она по-прежнему не может преодолевать длинные расстояния, передвигается с помощью изящной трости и часто берет паузы, чтобы передохнуть. Но ее ремиссия, в принципе, чистое счастье и невероятное чудо, на которое мы с ней уже не рассчитывали.
        С затаенным восторгом я смотрю на солнечные яркие снимки, чувствую соль на языке, слышу шум ветра и пение волн и не замечаю, как проходит остаток дороги до аэропорта. Забираю из багажника легкую спортивную сумку, в которой минимум вещей, благодарю Леху за все и последним миную паспортный контроль, чтобы вскоре разместиться в неудобном жестком кресле по соседству с тучной угрюмой женщиной.
        - Пожалуйста, выключите все личные электронные устройства, включая ноутбуки и мобильные телефоны…
        Это последнее, что я слышу прежде, чем провалиться в здоровый глубокий сон. Открываю глаза, когда уже шасси самолета касаются взлетно-посадочной полосы, и вместе с другими пассажирами по глупой традиции аплодирую пилоту. Одним из первых выхожу в просторный зал, где встречающие ждут своих друзей-братьев-жен, и через пару шагов натыкаюсь на Крестовского в сопровождении Шаровой.
        Настя? Серьезно?
        За время моего отсутствия одногруппница коротко постриглась, перекрасилась в пепельный цвет и скинула пару-тройку килограмм. Правда, осталась такой же высокомерной фифой, снисходительно взирающей на окружающих. Крест же, наоборот, заматерел, обзавелся татуировкой из непонятной вязи на шее и, судя по всему, перестал отдыхать на морях каждые пару месяцев. По крайней мере, его волосы приобрели русый оттенок и больше не выгорают.
        За несколько секунд вычленив главное, я перекидываю болтающуюся в руке сумку через плечо и крейсером прокладываю себе путь между зазевавшимися туристами, потерявшими багаж. Стопорюсь рядом с Игнатом и заключаю его в медвежьи объятья, до хруста стискивая ему ребра.
        - Скучал по тебе, брат.
        Признаюсь без обиняков и разрываю контакт, равнодушно наблюдая за тем, как Шарова пытается подставить мне щеку для поцелуя. Перетаптывается с ноги на ногу, не получив нужного отклика, и чиркает острыми каблуками по ни в чем не повинному полу.
        - А ты что здесь делаешь, Настя?
        Интересуюсь, наполовину прикрыв веки, и не обращаю внимания на замаскированный кашлем смех Креста.
        - Сестру встречаю.
        - Вот и встречай. А нам с Игнатом пора.
        С каким-то извращенным удовольствием оставляю не подготовленную к такому приему одногруппницу хлопать наращенными ресницами и нагло оккупирую водительское сидение, не спрашивая у хозяина тачки позволения. Любовно глажу новенький руль старого Марковника и плавно трогаюсь с места, когда Крестовский усаживается рядом.
        С упоительным восторгом вливаюсь в стремительно несущийся поток автомобилей и, наконец-то, дышу полной грудью. Все в этом городе резонирует с моим внутренним настроем, откликаясь благоговейным трепетом и позволяя чувствовать себя дома.
        - Может, у меня пока перекантуешься, Матвей?
        - Да не, спасибо, Крест. На старой маминой квартире обоснуюсь. Она ей без надобности.
        По возвращении из санатория мама переезжает к своему доктору, сдувающему с нее пылинки, и это прекрасно.
        - Как кайф. Если что, сам знаешь, всегда можешь на меня рассчитывать.
        В очередной раз оправдывает звание лучшего друга Игнат и замолкает до тех пор, пока мы не подруливаем к немного изменившему внешний облик бару, где вся наша группа когда-то частенько зависала, просаживая нехилые чаевые и пропуская пары.
        - Куришь?
        - Бросаю.
        Боковым зрением я фиксирую, как приятель сдергивает пленку с пачки сигарет и буксует от моего вопроса. Хмурится раздраженно и убирает свой Кент во внутренний карман слишком легкой для конца февраля куртки.
        - Правильно. Плохая привычка.
        Как и привязанность к Лильке.
        Проглатываю вязнущее на языке окончание фразы и с напускной беззаботностью передаю ключи другу, ныряя в теплое многолюдное помещение. Мажу взглядом по новой обстановке, рисую твердую пятерку большим удобным креслами и вместительным мягким диванам и забиваюсь в самый дальний угол, предпочитая видеть локацию, как на ладони.
        Сказывается впившийся в подкорку армейский рефлекс.
        А потом до двух часов ночи ввожу Крестовского в курс своих дел, выпытываю из него последние новости и даже успеваю согласиться устроиться к нему в автомастерскую администратором. Пока не подыщу что-то более подходящее или не заработаю на долю в приличном бизнесе.
        Уговорив друга переночевать в моем пустующем жилище, я тщательно проветриваю комнаты, укладываю Игната в спальне, сам же падаю на продавленную тахту в кухне и вскакиваю в шесть утра по въевшемуся в кожу дебильному распорядку. Ощущаю себя достаточно бодрым, чтобы мотнуть десяток кругов по спортивной площадке, принять контрастный душ и сгонять в гипермаркет.
        Затариваюсь на целую неделю вперед и принимаюсь готовить нехитрый завтрак из омлета, бутеров с колбасой и помидоров. Завариваю самый обычный растворимый кофе и слышу за спиной топот разбуженного гризли.
        - Жратва? Питье? Выходи за меня замуж, Матвей, а?
        Стебется Крест, оглашая кухню диким хохотом, я же демонстрирую ему весьма недвусмысленную фигуру из оттопыренного среднего пальца и, на всякий случай, словесно дублирую маршрут.
        - Ну да, я ж не Саша.
        Притворно обиженно выдыхает приятель, а я, как питбуль, вцепляюсь в горящее ярким клеймом на груди имя из прошлого, которое так и не смог вытравить из своей кровеносной системы.
        - А что Саша?
        - Сегодня вечером знакомится с родителями Латыпова. Официально.
        - Того урода, который на нее поспорил?
        - Ага.
        Игнат с невинным видом отхлебывает разведенную мной бурду и деланно пожимает плечами, пока я расплываюсь в предвкушающей хищной улыбке.
        Не знаю, какая перспектива прельщает меня больше. Окончательно ушатать разболтанные нервы отца или столкнуться с Сашей и выпустить своих демонов…
        ГЛАВА 36
        Мот
        - Надо же, не сменили замки.
        Я бы сменил.
        Ухмыльнувшись, я проворачиваю ключ и уверенно переступаю через порог некогда бывшего моим домом жилища. Снимаю кросы, вешаю потертую кожанку на крючок и выдерживаю небольшую паузу. Прислушиваюсь к себе.
        Ностальгии по детству или юношеству не испытываю. Не впадаю в меланхолию. Не собираюсь пускаться в дебри психоанализа. Единственное, с долей любопытства слушаю звонкие голоса, обсуждающие ничего не значащие мелочи в гостиной, где, судя по всему, накрыт стол.
        - Занятно.
        Сглотнув ставшую вязкой слюну, я пересекаю коридор широкими размашистыми шагами и одним появлением переворачиваю все вверх дном. Рушу оживленно лившуюся беседу, заставляю отца закашляться и побагроветь, бешу чопорных Латыповых своим присутствием.
        Впитываю концентрированный негатив, подзаряжаюсь от чужих эмоций, хлещущих через край, и сам начинаю выдавать мощные колебания. Фоню дерзкой агрессией и готовлюсь оккупировать враждебную территорию.
        - Не помню, чтобы тебя звали.
        Спустя секунды, превращающиеся в долбанную вечность, очухивается батя. Грохает вилкой о стол, ослабляет узел криво повязанного бордового галстука, купает меня в океане неодобрения. Только вот это выставленное напоказ пренебрежение имеет противоположный ожидаемому эффект, подталкивая меня к активным действиям.
        - А с каких пор мне нужно приглашение, чтобы прийти к себе домой?
        Выгнув бровь, интересуюсь у каменеющего отца и с комфортом располагаюсь на стуле рядом с Сашей. Каждой клеткой своего тела ее чувствую. Вычленяю лихорадочное волнение, перемешанное со жгучей, словно кайенский перец, обидой. Раскладываю на атомы вполне обоснованное недоверие, сплетающееся с затаенным любопытством. И просто дурею от знакомого запаха, забивающегося в ноздри.
        Нотки лайма. Капелька мяты. Идеальное сочетание.
        - С приездом, Матвей. Скушай утку по-пекински. Вроде вкусная получилась.
        Избегая встречаться со мной глазами, Вера Викторовна, по обыкновению, пытается сгладить острые углы. Суетливо двигает сначала птицу, затем какой-то странный салат и беспомощно всплескивает руками, когда я отщипываю кусок прямо из Сашкиной тарелки и отправляю его в рот, демонстративно облизывая пальцы.
        Намеренно пробую Латыповскую выдержку на прочность, попутно играю на батиных нервах и заставляю сводную сестру густо краснеть. Готов поспорить, Александра бы с удовольствием всадила испачканную в соевом соусе вилку мне в бедро, если бы не загоняла себя в рамки, навязанные предками.
        - Действительно, вкусно. Спасибо.
        Без тени иронии благодарю мачеху и придвигаюсь ближе к Сашке, так, что наши ноги начинают соприкасаться. Вижу, как гуляют желваки у Илюхи на скулах, как судорожно дергается кадык на шее у Андрея Вениаминовича, как сходятся в одну линию брови отца. Вижу и ставлю галочку напротив первого пункта в длинном списке, транслируемом моим извращенным мозгом.
        Я вернулся, чтобы забрать свое. И хрена с два я теперь куплюсь на чьи угодно ультиматумы.
        - И чему вас только в этой армии учат? Кошмар.
        Почему-то считает нужным высказать свое ценное мнение мать Латыпова, но мгновенно осекается, натыкаясь на мой предупреждающий взгляд, который гнул и ломал куда более серьезные и авторитетные экземпляры.
        Атмосфера в комнате неумолимо накаляется, восстановленные клетки оказываются вновь пораженными, как в той песне*, воздуха всем присутствующим катастрофически не хватает. И только я ловлю кайф от чужого дискомфорта и немого разочарования и двигаю дальше, отстегивая совершенно не нужные тормоза.
        Заправляю прядь густых волос Саше за ухо, задерживаюсь ладонью на ее шее и выдаю граничащее с безумием безрассудное.
        - Сань, а проводишь в мою спальню? Хочу кое-что из вещей забрать и посмотреть, что изменилось.
        Вопрос сам по себе идиотский. Я не страдаю нарушениями моторики, не имею каких-то физических дефектов или увечий. И могу без посторонней помощи подняться на второй этаж. Но эти несущественные детали меркнут на фоне того, что я хочу одним ударом убить двух зайцев. Остаться с Бариновой наедине и заявить на нее свои права, недвусмысленно намекнув подобравшемуся Илье, что ничего ему здесь не светит.
        От разлетающейся на разнокалиберные осколки фразы на комнату опускается гнетущая тяжелая тишина, которую можно щупать руками и резать ножом. И я не сомневаюсь в том, что чета Латыповых вместе с моим батей с превеликой радостью бы меня распяли и вышвырнули за порог, если бы могли.
        - Матвей! - подтверждая мои догадки, рассерженно-злобно выплевывает отец и косится исподлобья, красноречиво царапая ножом пустую тарелку.
        - Матвей… - испуганно вторит ему Вера Викторовна, нервно сминая салфетку и превращая ее в крохотные кривые клочки.
        И только Саша с достоинством поднимается из-за стола и, со скрипом задвинув стул, равнодушно роняет.
        - Я провожу.
        Идет, плавно покачивая бедрами, а у меня внутри зарождается самое настоящее цунами. Жизненно важные показатели сбоят. Сердце отчаянно колотится за грудиной и с тройным усердием перекачивает кровь. Приводит все органы чувств в режим повышенной боевой готовности, как будто я не сводную сестру сопровождаю, а со снайперкой в засаде сижу и готовлюсь нажать на курок.
        Балансируя на краю воспаленного сознания, я мобилизую все свои резервы, чтобы не догнать Баринову и прямо здесь на нее не накинуться. И вообще не соображаю, почему меня так сильно плющит.
        Словно в прострации, я преодолеваю лестницу, с трудом переставляю ноги, как будто на них грузы повесили, и замираю недалеко от входа, сканируя пространство некогда принадлежащей мне комнаты. Все те же обои, та же кровать, никуда не девшийся шкаф, покрывшийся слоем пыли комп.
        Сами предметы абсолютно не трогают за живое. Но вот наличие Александры в этом антураже вносит определенные коррективы. Сталкивает в пучину подозрительно ярких воспоминаний, транслирует непристойные картинки с Сашкиным участием и превращает меня в нетерпеливого восемнадцатилетнего сопляка, не умеющего контролировать свои порывы.
        По крайней мере, ничем другим я не могу объяснить то, что стремительно подступаю к Бариновой и льну своей грудью к ее спине так, что между нами не втиснуть лист бумаги.
        - Сашка… красивая…
        Задеваю ее своим горячим дыханием, мочку уха зубами прихватываю и плыву в каком-то невообразимом мареве. Дурею от непозволительной близости, как зеленый пацан, и три с лишним года назад отматываю.
        Ни черта в моем отношении к сводной сестре не изменилось. Все так же от ревности корежит, а еще вышвыривает в открытый космос, стоит только до нее дотронуться.
        - Сань, зачем тебе этот убогий, а? - чутко отследив ее колебания, я быстро проглатываю рвущуюся наружу усмешку и обезоруживаю девчонку железобетонным фактом. - Не, каждый достоин второго шанса, я не спорю. Но тебя ж от него не торкает.
        Все-таки скривившись, я жестко высекаю, а ладони сами ложатся на Сашкины бедра и разворачивают ее ко мне. Пальцы комкают легкую ткань, задирая подол, и скользят вверх по гладкой коже, воспламеняя нас обоих.
        Подписывая негласный контракт. Принося запоздалые не слишком уместные извинения. Сдирая пломбы с потаенных желаний.
        - Не торкает.
        Установив с Бариновой зрительный контакт, я повторяю со страшным нажимом и уже в следующую секунду запечатываю ее рот грубым поцелуем. Терзаю и ласкаю одновременно, выпиваю ее до самого дна и мгновенно наполняю жидким огнем, которого с лихвой в моих венах.
        Снова подстраиваю под себя, стираю ладонями невидимые следы чужих прикосновений, рисую везде свои клейма. На шее, ключицах, на тыльной стороне тонкой аккуратной кисти.
        Азартно беру намного больше, чем разрешено, и выпадаю в ступор от жалящей скулу пощечины. Мотаю башкой из стороны в сторону и ошеломленно наблюдаю за тем, как Сашка потирает ушибленное запястье.
        - Ты совсем охренел, Матвей?! - оправившись от первого шока, Баринова переходит на крик и тыкает мне в грудь коротко стриженным ногтем. - Думал, вернешься, а я растекусь перед тобой ванильной лужицей? Черта с два! Держись от меня подальше и больше трогать не смей!
        __________
        * - строчка из песни гр. "Каста" - "Ревность".
        ГЛАВА 37
        Мот
        Сашкины вопли до сих пор по ушам долбят, пока я кубарем скатываюсь с лестницы и торможу у ее подножия. Перевожу дух, сбавляю обороты, потому что по венам до сих пор адреналин шарашит. По всем фронтам перегрузка, как будто с исследовательской миссией на Луну отправили без какой-либо подготовки и должного снаряжения.
        Все шкалит. Пульс. Притяжение. Одержимость. Словно и не жил эти три года, а так - существовал. Перебивался на минималках, поддерживал организм хавкой без вкуса и запаха, довольствовался ширпотребом. А сейчас хватанул дозу чистейшего неразбавленного удовольствия и поплыл.
        - Матвей!
        Суровый оклик прилетает куда-то в область виска, скатывается, не причиняя вреда, и растворяется в воздухе. Судя по напряженной позе и стиснутым кулакам, батя готовится выступить во втором акте Марлезонского балета, и я даже готов его выслушать.
        - Что?
        - Чтоб мы тебя здесь больше…
        - Не видели? Повторюсь, имею полное право находиться в принадлежащем и мне, в том числе, доме.
        Сцепив руки в замок, я играючи возвращаю ему подачу и в мельчайших деталях напоминаю обстоятельства развода с моей матерью. Составленное виртуозом-юристом соглашение, подробно прописанные гарантии и благополучно отошедшая ко мне половина особняка, в котором мы в данный конкретный момент находимся.
        Подмигнув в десятый раз краснеющему отцу, я забираю со стола Сашкин бокал с соком и салютую им теребящей рукав блейзера мужа Евгении Сергеевне. Опрокидываю в себя рубиновую жидкость под гробовое молчание, стянувшее всем присутствующим рты, и с глухим звяканьем ставлю стекляшку обратно.
        - Не прощаюсь.
        Пообещав заглянуть на огонек в самое ближайшее время, я торжественно удаляюсь, вальяжно шнурую кроссовки и набрасываю куртку на плечи. Выскальзываю на улицу, опускаясь прямо на холодные ступени, и пытаюсь проветрить чугунную голову, переполненную полярными мыслями.
        Сейчас бы не помешал глубокий глоток никотина, отравляющего органы, только я не курю. Поэтому равнодушно отщелкиваю утекающие сквозь пальцы секунды.
        Раз. Два. Три. Четыре. Пять…
        На цифре «двадцать семь» дверь с тихим скрежетом распахивается, выпуская наружу уверенного в собственной неотразимости Илью. В чернильно-черной брендовой рубашке от Армани и стильных брюках того же цвета, он явно рассчитывал на иное продолжение вечера, вряд ли вписав во вводные уравнения мое появление.
        В его воображении Латыпов, наверное, катал Сашу по подсвеченной огнями Москве, кормил поп-корном в кино, заказывал клубничный Дайкири или Секс на пляже, а пришлось со мной беседы беседовать.
        - Неувязочка вышла. Да, Илюх?
        Хмыкнув себе под нос, я отталкиваюсь от покрытой изморозью поверхности и не спеша поднимаюсь на ноги. Разминаю затекшие то ли от холода, то ли от неподвижного сидения конечности и только потом поворачиваюсь к баскетболисту, пряча руки в карманы.
        Не ощущаю низкой температуры. И пронизывающего до костей ветра тоже не чувствую. Захожу на новый виток дурманящей все существо ревности и придирчиво сканирую смазливое лицо спортсмена. Ну, не приятную же внешность она в нем нашла, а?
        Еще раз рассматриваю высокий лоб, ровный нос без горбинки, пухловатые для парня губы и сплевываю на крыльцо рядом с идеальными туфлями Латыпова из крокодиловой кожи. Прочесываю пятерней запутавшиеся волосы и не могу воспринимать стоящего напротив парня, как серьезного соперника.
        - Матвей, давай договоримся…
        - О чем?
        Раскачиваясь с пяток на носки и обратно, я притворяюсь, что меня по-настоящему интересует то, что хочет предложить кусающий нижнюю губу Илья. Что мне не плевать на всевозможные доводы этого урода с высокой колокольни и совсем не хочется размазать его по стенке, превратив в кровавый мелкорубленый фарш.
        - Ну?
        - Ты отваливаешь от Саши и не светишь у нее на горизонте. Я хорошо заплачу. Сколько?
        Будничным тоном спрашивает этот придурковатый атлет и на полном серьезе достает из кармана брюк темно-коричневое портмоне с витиеватым вензелем в левом нижнем углу. Флегматично слюнявит хрустящие ярко-оранжевые купюры, как будто речь идет о самом обычном визите в гипермаркет за хлебом и яйцами, и абсолютно не понимает, что уже запустил необратимую реакцию.
        - Убери.
        - Что, прости?
        - Кошель свой убери, говорю.
        Я знаю, сколько костей в человеческом теле. Знаю, как лечится компрессионный перелом грудного отдела позвоночника, и как зашивают разорванные сухожилия. Знаю и гоняю информацию, высеченную на подкорке громоздким канцелярским языком, туда-обратно. Только все эти манипуляции нисколько не помогают.
        Слова падают с губ неподъемными булыжниками, голос звучит хрипло и кажется чужим, мышцы напрягаются и каменеют. Илья же продолжает увлеченно копать себе могилу глубиной в десяток метров.
        - Хорош выпендриваться, Матвей. Ты только с армейки, работать не привык, отец тебе вряд ли кредит выпишет. Бери бабки. Оставь Сашу в покое, закажи себе девочку или двух, спусти…
        Закончить пропитанную цинизмом фразу Латыпов не успевает. Давится обрывком предложения. Захлебывается рассыпающимися битым стеклом звуками, потому что мой кулак врезается ему в переносицу. Издает булькающие сипы и оседает на пол, пытаясь остановить кровь, текущую по его подбородку и пропитывающую насквозь рубашку.
        Черный - удачный выбор. Пятен почти не видно.
        - Пар? Уже спустил.
        Нехорошо улыбнувшись, я опускаюсь рядом с шарящим по карманам баскетболистом и выдерживаю небольшую паузу. Жду, пока его зрение сфокусируется, и взгляд перестанет мельтешить и вопьется мне в лицо.
        - А давай-ка договоримся, Илья. Ты перестаешь учить меня жить, я оставляю твои двести семь костей целыми. Окей?
        Согласия от спортсмена не получаю. Он все еще мычит и вряд ли способен сейчас произнести что-то членораздельное. Да и обстановка перестает способствовать хоть сколько-нибудь задушевной беседе.
        На крыльцо высыпает делегация из взъерошенных родителей Латыпова, моего отца и робко мнущейся за его спиной Веры Викторовны. Все они начинают одновременно галдеть, швырять в меня копья угроз и обещания скорейшей расправы, только я их совсем не слышу, как будто в уши мне воткнули затычки или громкость прикрутили до нуля.
        Единственное, что сейчас цепляет мое сознание - меряющая аккуратными маленькими шагами коридор Саша. Подол ее снежно-белого платья колышет ветер, поднимает вверх легкую ткань, и я невольно прикипаю к ее длинным стройным ногам. Оглаживаю хрупкий силуэт, приклеиваюсь к острым выступающим ключицам и судорожно сглатываю, утопая в бездонной синеве ее глаз.
        - Матвей… опять?
        Шелестит Баринова на уровне ультразвука, но я все равно по губам разбираю. Тру пальцами шею, оттягиваю футболку за воротник и упорно молчу, пока Евгения Сергеевна вовсю разоряется, засыпая меня проклятиями.
        - Ты ведь совсем не изменился…
        Осторожно обогнув семью Латыповых, приближается ко мне сводная сестра и замирает в полуметре, внимательно изучая линии татуировки, опоясывающей мое запястье. Силится что-то еще спросить, но замолкает, одергивая себя и возвращаясь в клетку из рамок, ограничений и условностей.
        Я же достаточно свободен от них, чтобы небрежно отмахнуться от града упреков и подойти к Саше вплотную, впитывая апельсиновый аромат ее духов и перемешанный с волнением трепет.
        - Не изменился, - киваю послушно, соглашаясь с ее утверждением, и уточняю, скользя подушечкой большого пальца по Сашкиной кисти: - по крайней мере, не в том, что касается тебя.
        Ошеломляю Баринову своим откровением, ловлю ее испуганно-радостный полувздох-полувсхлип и только крепну в своих намерениях. На ней свое существование зацикливаю, на ее реакции откликаюсь, ее одобрение заслужить хочу.
        - В остальном, дай мне немного времени.
        ГЛАВА 38
        Саша
        Стою, как мешком с мукой пришибленная, а Матвей круто разворачивается и уходит по тропинке. Потому что за воротами в третий раз нетерпеливо сигналит Марковник Крестовского, раскатисто ревя двигателем.
        По коже крупные мурашки ползут то ли от холода, то ли от того что меня наглухо выбило из колеи. В ноздрях терпкий аромат сандала. Как будто вся им пропиталась и дышу теперь не кислородом, а парфюмом Мота. Пряным, горьким, густым.
        - Ну же, давай, Саша.
        Делаю над собой неимоверное усилие, переставая пялиться на захлопнувшуюся калитку, и возвращаюсь к Латыповым. Приглаживаю разметавшиеся по плечам волосы, растираю озябшие руки и предпринимаю то, что все от меня ждут.
        - Простите за испорченный вечер. Это просто… Зимин.
        Выталкиваю из себя не слишком уверенно и мечтаю поскорее оказаться в своей комнате. Запереться на замок, переодеться в теплую пижаму и укутаться по самый нос в плед, вытравливая из организма поселившийся там холод.
        - Мы это так просто не оставим! Правда, Андрей?
        Тем временем, брызжет слюной Евгения Сергеевна, больше не напоминая сдержанную ледяную леди, которой она была в начале ужина. Безуспешно пытается оттереть едва различимые пятна крови на рубашке у Ильи и смотрит попеременно то на сына, то на мужа в поисках поддержки.
        - Не лезьте. Сам разберусь.
        Небрежно отмахивается от нее Латыпов-младший и прощается сначала со мной, вскользь мазнув губами по щеке, а затем и с моими родителями. Разбрызгивает вокруг шлейф неудовольствия и оскорбленного достоинства и, к моему огромному облегчению, скрывается в припаркованном за воротами автомобиле.
        - Еще раз извините.
        Бормочу напоследок в спину Андрея Вениаминовича и его супруги и трусливо ретируюсь, сбрасывая туфли в прихожей. Сдавливаю пальцами виски, стараясь отогнать пробуждающуюся мигрень, и направляюсь в кухню, щелкая кнопкой чайника.
        Бытовые хлопоты позволяют ненадолго отодвинуть крутящиеся в мозгу мысли и переключиться на простые механические движения. Достать зеленый чай из верхнего шкафчика. Окатить заварочник кипятком. Выложить симметрично на черной тарелке безе и зефир по кругу.
        - Александра!
        И, хоть я и успеваю совладать с хаосом эмоций внутри, требовательное обращение все равно застает меня врасплох. Заставляет звякнуть чашкой о блюдце и замереть, поправляя сползающую маску невозмутимости.
        - Да?
        - Матвей тебя не обидел? Там. Наверху?
        Усевшись во главе стола, с неподдельной заботой интересуется Сергей Федорович. Только мне в его вопросе отчего-то слышится совсем другое.
        Сводный брат к тебе не приставал?
        - Нет, все в порядке.
        Отрицательно качаю головой и, расставив перед родителями посуду, занимаю место напротив отчима. Намеренно увеличиваю дистанцию между нами, выстраивая заградительные барьеры и возводя неприступную плотину до небес.
        Не хочу обсуждать то, что случилось в спальне Мота. Я просто-напросто к этому не готова.
        - Нет, и наглости хватило, а! Приперся без спроса, перед людьми меня опозорил.
        Расстегивая несколько пуговиц подаренной нами на двадцать третье февраля серо-стальной рубашки, возмущается Сергей Федорович. Я же вжимаю голову в плечи и прячу нос в чашке, вылавливая оттуда плавающие чаинки. Вздрогнув от резкого тона, я отказываюсь поддерживать не слишком приятную беседу и упорно храню молчание, в отличие от вклинивающейся в разговор мамы.
        - Сашенька, детка. Ты же не собираешься давать брату неоправданных шансов?
        - Нет.
        Запнувшись, я выдаю то, что от меня требуется, и, по-прежнему, не отрывая взгляда от остывшего напитка, сильнее вцепляюсь в чайную ложку. Сглатываю осевшую на нёбе досаду и совершенно некстати думаю Матвее. Витиеватых символах татуировки, смысл которых я не разобрала. Стальном блеске раскладывающих на атомы и выносящих приговор глаз. Выпирающих венах на сильных руках.
        Бред.
        - Сережа, мне кажется, тебе необходимо поговорить с сыном. Объяснить ему, что он не может делать все, что ему заблагорассудится, и вести себя так… как он ведет.
        Резюмирует итог дня мама и, допив свой чай, поднимается из-за стола. Целует мужа в висок и отправляется в душ, потому что уже поздно и завтра ей рано вставать. Ну, а я размеренно отсчитываю секунды и обреченно вскидываю подбородок, когда ее шаги затихают.
        - Александра. Ты же не забыла о том, что мне обещала?
        Хрясь.
        Нежное безе с глухим хрустом крошится под моими пальцами и осыпается белесой пылью на золотистую скатерть. Длинная муторная промывка мозгов и очередная порция нотаций - последнее, в чем я сейчас нуждаюсь.
        - Не забыла.
        Отвечаю, отчетливо скрипя зубами, и резвой ланью несусь складывать грязную посуду в посудомоечную машину. Быстро справляюсь с этим нехитрым занятием и также стремительно взмываю к себе наверх, пропуская мимо ушей несомненно убедительные доводы и аргументы в исполнении Сергея Федоровича. Чтобы наутро вскочить раньше его пробуждения и скакать вокруг мамы, словно цирковая обезьянка, с просьбой подкинуть меня на пары.
        Полгода назад она сдала на права с десятой попытки и теперь вполне недурно управляет компактным Фольксвагеном Жук молочного цвета. Регулярно бывает в автосервисе и даже немного разбирается в марках моторных масел.
        - Спасибо, мамуль! Ты - лучшая.
        Под ее неусыпным контролем я пристегиваю ремень безопасности и отправляю в рот соленый крекер, призванный заменить мне завтрак из овсяных хлопьев. Отхлебываю из термокружки черный бодрящей кофе без сливок с ложкой сахара и клятвенно божусь, что не разолью ни капли на новенькие светло-бежевые чехлы с аккуратными черными ромбиками сбоку.
        Недолго смотрю в окно, провожая очертания остающегося позади дома, и наполняю легкие кислородом, выискивая внутри себя храбрость.
        - Мам, вот Сергей Федорович. Он же неидеальный. Как вы с ним ладите?
        - У всех свои тараканы.
        Спокойно пожимает плечами мама, как будто втолковывает мне что-то само собой разумеющееся, и не отвлекается от дороги, пристально следя за запрещающими знаками и за перемещением других транспортных средств. Ну, а я, наконец, озвучиваю то, чему не могу найти объяснения уже давно.
        - А ты не боишься, если однажды ты с ними не уживешься? Свою бывшую жену он бросил, когда она попала в больницу. Не думаешь, что Зимин может поступить с тобой так же?
        Выпаливаю это все без запинки и крепко зажмуриваюсь, напрасно опасаясь неодобрения и жесткой отповеди. У мамы на все находится логичный ответ и океан безграничного терпения.
        - Марина Марковна - мудрая женщина. Она не хотела быть обузой Сергею и со спокойным сердцем его отпустила. Это правильный ход вещей, Саша.
        Выслушав ее точку зрения, я довольствуюсь маминой безмятежностью и закидываю ее вопросами о грядущем собеседовании. Спустя три года она решила, что больше не может скучать дома, и наотрез отказалась работать в фирме под руководством Сергея Федоровича. Разослала резюме в двадцатку компаний и прыгала, как девочка, получив несколько приглашений от федеральных сетей продуктовых гипермаркетов.
        - Удачи, ма! Спасибо, что отвезла.
        Крепко стиснув ее пальцы в качестве ободрения, я неуклюже вываливаюсь из низкого «Жука», активно машу на прощание и жду, пока Фольксваген исчезнет за ближайшим поворотом. Давлю в зародыше угрызения совести от того, что снова планирую врать, торопливо удаляюсь от университета и, миновав несколько кварталов, ныряю в небольшой уютный дворик с ухоженной детской площадкой и пока еще пустующими клумбами.
        Глубокими вдохами проталкиваю вниз по пищеводу щемящее волнение и жму на кнопку домофона, судорожно сглатывая. Слышу характерный дребезжащий сигнал, вздрагиваю и стрелой влетаю в подъезд, как будто за мной кто-то гонится. С лихорадочно колотящимся сердцем поднимаюсь на третий этаж и замираю у нужной двери, пока меня не втащат внутрь теплые заботливые руки.
        Я до сих пор езжу по пятницам к Зиминой. И ни отчим, ни мама об этом не в курсе.
        - Здравствуйте, Марина Марковна.
        - Здравствуй, Сашенька.
        Аккуратно пристроив ботинки в углу, я в этот же миг оказываюсь в теплых объятьях матери Матвея. С удовольствием откликаюсь на ее мягкие ласковые прикосновения и позволяю растрепать мне прическу. С энтузиазмом рассказываю последние новости, которые она пропустила из-за лечения в санатории, и помогаю накрыть на стол. После чего устраиваюсь на стуле, поджав под себя ноги по раздражающей Сергея Федоровича привычке.
        С упоением слушаю о красотах Крымской природы, наслаждаюсь свежезаваренным травяным чаем и с блаженством отламываю кусочек лимонного пирога, который у Зиминой получается абсолютно потрясающим. А уже в следующую секунду откладываю в сторону гастрономический шедевр и вытягиваюсь в струну оттого, что в гостиной звучит знакомый голос, пробирающий меня до мурашек.
        - Мам, я дома!
        Осознаю, что Матвей здесь и ошибки быть не может, и высвистываю рваным тревожным шепотом.
        - Марина Марковна, это вы его пригласили?
        ГЛАВА 39
        Мот
        Подняв выше воротник куртки, я захожу в цветочный бутик и тут же теряюсь от обилия красок и запахов. Найдя в дальнем углу помещения девушку с бейджем продавца-консультанта, подзываю ее к себе и вежливо прошу собрать букет из пионов, который по цене тянет на полноценный ужин в недешевом ресторане.
        Нетерпеливо отстукиваю гремящий в наушниках бит носком кроссовка и не понимаю, почему флористка так загадочно улыбается и пытается всучить мне пахнущую ванилью визитку с какими-то цифрами, дописанными от руки.
        После недолгих раздумий я все-таки допираю, что кокетливо хлопающая ресницами цветочная фея в синих брюках и белоснежной блузке рассчитывает на более близкое знакомство. Беззвучно вздыхаю и с самой серьезной миной возвращаю девчонке кусок картона, принимая огромный сверток, перевязанный голубой атласной лентой.
        - Сдачи не надо.
        Зафиксировав еще одну попытку подсунуть мне совершенно ненужный номер телефона, я быстро бросаю несколько купюр на стойку и вылетаю на улицу, как пробка - из бутылки шампанского. Прыгаю в стоящее в нескольких метрах от магазинчика такси и мысленно поторапливаю шофера, мечтая скорее увидеться с мамой после долгой разлуки.
        Она прилетела в город несколько часов назад, пока я ползал под машиной в мастерской Креста и увлеченно искал причину неисправности.
        - Мам, я дома!
        Ору во всю глотку из коридора и не сразу замечаю чужие женские ботинки со шнуровкой и висящее на крючке пальто пепельно-розового цвета. Мозгом еще не могу сложить разрозненные детали простого, в общем-то, паззла, а сердце уже разгоняется до непозволительных ста двадцати, и ступни сами с грохотом шлепают по теплому полу, занося мое непослушное тело на кухню.
        Разряд! Еще разряд! Мы его теряем…
        Рефреном крутится в голове, потому что на жестком деревянном стуле сидит моя Сашка, поджав под себя ноги, и нервно кусает алеющие губы. Загоняет раскаленные иглы мне под кожу своим изумленно-ошеломленным взглядом. Плавит выдержку одним движением тонких пальцев, пробегающихся по корпусу мобильника и переворачивающих его экраном вниз.
        Только я все равно успеваю поймать бесящую до хруста костяшек надпись: «Латыпов Илья».
        Разряд! Еще разряд! В глазах все двоится…
        Очертания окружающих предметов подергиваются сизой дымкой. Фантомный пар валит из ушей и из носа. Желание схватить Сашкин вибрирующий айфон и шкварнуть им со всей дури об стенку взмывает до самых небес.
        От одной только мысли, что Баринова с баскетболистом серьезно мутит, внутренности скручивает. Окатывает серной кислотой. На ошметки разрывает.
        - Привет, Матвей.
        Звенит своим музыкальным голосом сводная сестра, от которого у меня фейерверки за грудиной бахают и сознание в очередной раз уплывает. И я ничего не могу с собой поделать. Нависаю над застывшей девчонкой, губами висок осторожно цепляю, ладонью поглаживаю плечо, проверяя свое и ее самообладание на прочность.
        - Привет, Саша.
        Запирая эмоции на замок, я скупо отвечаю на ее приветствие и не задаю вопросы, вертящиеся на языке. Что у тебя с Ильей? Ты с ним спала? Какого хрена он продолжает названивать, если ты не берешь трубку?
        Впервые за долбанные три года испытываю такую всепоглощающую ревность, что не сразу соображаю, что пугаю Александру своим напором. По крайней мере, она неловко ежится и соскакивает со стула, поправляя съехавший вниз свитер, оголивший правую ключицу.
        - Пожалуй, мне пора. Спасибо за все, Марина Марковна.
        Частит Баринова, неуклюже запихивая телефон в задний карман узких джинсов, и срывается с места, исчезая в длинном коридоре. Во мне же срабатывает заложенный природой инстинкт хищника, требующий догнать ускользающую жертву.
        Вспышка справа. Полочка с мамиными пузырьками и стекляшками. Вспышка слева. Мешающий нормально развернуться комод.
        Со скоростью спринтера преодолеваю разделяющее нас с Сашкой расстояние. Надежно пригвождаю ее к двери. Впечатываюсь своим разгоряченным телом в ее дрожащее. Упираю ладони в металлическую поверхность по обе стороны от ее лица. Сам трясусь так, как будто пару инъекций адреналина всандалили.
        Выдыхаю мучительно медленно и замираю в паре миллиметров от рта сводной сестры, потому что она дергано высекает.
        - Не надо, Матвей…
        - Почему?
        - Просто не надо…
        Ничего не объясняет она, но выглядит так воинственно-решительно, что я все-таки отстраняюсь. Опускаю руки по швам и пристально наблюдаю за тем, как Сашка с третьей попытки зашнуровывает ботинки, путается в широких рукавах пальто и выскакивает на лестничную клетку, будто за ней гонится стая бешеных псов.
        Нам обоим нужна пауза.
        Укладываю эту неоспоримую истину в своей дурной, словно с похмелья, башке и возвращаюсь на кухню. Пить слегка остывший чай с мятой и шалфеем, есть теплый лимонный пирог и вполуха слушать плавную убаюкивающую речь мамы.
        Украдкой выдохнув, я перекатываю колючий клубок из досады и невыразимой тоски, засевшей в груди, и ожидаемо пропускаю повисающую в воздухе фразу. Отрезаю еще кусок фирменного маминого десерта, да так и замираю с раскрытым ртом.
        - В прошлый раз ты жестоко поступил с Сашей. Сейчас не сломай девочку, Матвей.
        В мамином плавном певучем голосе нет и тени осуждения, только ее ненавязчивая просьба бьет по больному, выкручивая руки и царапая острым крюком ребра. Я прекрасно знаю, что три года назад повел себя, как клинический идиот, свалив неизвестно куда и безжалостно оборвав связи с Бариновой.
        Знаю. Жалею об этом. Но вряд ли могу исправить прошлое.
        - Не сломаю.
        Кивнув убежденно, я быстро прощаюсь с мамой и уже спустя двадцать минут заскакиваю в мастерскую. Чтобы залезть в рабочий комбинезон с масляными пятнами и увалиться рядом с Крестом на пол, больше мешая, чем помогая крутить гайки.
        К моей несказанной радости, время в компании приятеля летит незаметно. Подстебывая друг друга, мы перевариваем рычавший, как внушительных размеров дракон, глушак, меняем клапана и единогласно решаем на этом закончить трудовые будни. По очереди принимаем душ и, взбодрившись, усаживаемся в Марковник Игната, на несколько минут замолкая.
        - На арену?
        - Да нет, наверное.
        Беззаботно отвечаю товарищу и мысленно уже растягиваюсь на удобном стареньком диване, разворачиваю купленный в Маке рядом с домом гамбургер и включаю американский сериал про ироничного патологоанатома. И я практически ощущаю на языке вкус фирменного шашлычного соуса и запиваю его ледяной колой, когда Крестовский с неповторимой иронией небрежно бросает.
        - А если я скажу, что там будет Саша?
        - На арену.
        Не видя смысла изображать что-то перед Крестом, я жестко чеканю и приклеиваюсь носом к стеклу. Держу в себе набирающий обороты вихрь и впечатываюсь лопатками в кресло от того, что машина с буксом трогается с места.
        Дома проносятся мимо, сливаясь в неясное пятно, сигналы светофора так же расплываются, полицейские патрули не пугают, хоть Игнат и несколько раз превышает допустимую скорость и в последнюю секунду закрывает шашку, обставив менее ловкого водителя.
        Только меня больше эти фортели не цепляют. Цепляет знакомая хрупкая фигурка в безразмерной ярко-красной толстовке почти до колен, опирающаяся локтями на капот лимонного цвета Ауди ТТ.
        При виде Бариновой, полузабытая атмосфера гонок снова начинает играть пестрыми красками, запах паленой резины толкается в ноздри, азарт, подобно закиси азота, впрыскивается в кровь. Заставляя широко расправлять плечи и высоко вздергивать подбородок, засовывая руки в карманы.
        - Мот! Сколько лет, сколько зим!
        - С возвращением, брат!
        - Неужто сам Зимин почтил нашу скромную тусу своим присутствием?
        Шквал из вопросов и пропитанных неподдельным интересом восклицаний оглушает и едва не сносит с ног, стоит нам с Крестовским появиться в поле всеобщего зрения. Приятели из прежней жизни и новые персонажи напирают, стремясь отметиться рядом с нашей Тойотой, и это, конечно, устраивает далеко не всех.
        - Ну, здравствуй, Матвей. Прокатимся?
        Оттеснив щуплого светловолосого парня в синей ветровке и укороченных штанах, к нам протискивается Латыпов, указывая на два байка, припаркованных в стороне. Мерит нас с Крестом немигающим оценивающим взглядом и едко ухмыляется, стоит мне произнести свое громкое.
        - Нет.
        - Ну же, давай! Ты и я! Че, сдрейфил?
        - В отличие от тебя, Илюх, мне не надо ничего никому доказывать.
        Сцепив пальцы в замок, я невозмутимо сообщаю баскетболисту, отмечая, как быстро улыбка исчезает с его лица и ползут к переносице брови. Слушаю мужской гогот, перемешанный с мелодичным женским смехом, и не ожидаю врезающейся в солнечное сплетение подачи.
        - Тогда Саша со мной прокатится.
        ГЛАВА 40
        Саша
        Спрятав озябшие руки в карманы толстовки, я полирую локтями гладкий холодный металл принадлежащей Латыпову новенькой Ауди и вся подбираюсь, стоит знакомой ярко-оранжевой Тойоте вырулить из-за поворота. Не могу справиться с поднимающимся из самих глубин души штормом, совершенно не контролирую инстинкты и ощущаю себя глупой пятнадцатилетней фанаткой какой-нибудь знаменитой рок-группы, растекающейся растаявшим мороженым при виде своего кумира.
        По крайней мере, именно так я реагирую на появление Матвея, выпрыгивающего из тачки и вальяжно расправляющего плечи, как будто он хозяин жизни, вершитель судеб и владелец стадиона, где мы все находимся.
        Закусив губу, я по-хорошему завидую сводному брату. У меня так и не получилось пробиться в местную элиту, так что сейчас я довольствуюсь скромной ролью симпатичного приложения к пользующемуся популярностью баскетболисту. И это чрезвычайно бесит.
        - В отличие от тебя… никому доказывать…
        Порыв ветра доносит до меня произнесенные непоколебимым тоном осколки фраз, и я невольно любуюсь Зиминым. Его растрепанными волосами, в которые до дрожи в коленях хочется запустить свои пальцы. Расстегнутой курткой и черной футболкой, облегающей мускулистое тренированное тело. Лихорадочным блеском родных темно-карих глаз.
        А уже в следующую секунду я окунаюсь в пучину всепоглощающей ядовитой ревности, методично поражающей все органы и отключающей к чертям разум. Исподлобья слежу за Шаровой, которая возникает из ниоткуда и нагло жмется к Матвею, и вполне отчетливо представляю, как отдираю ее от парня и вожу накрашенным лицом по асфальту. До тех пор, пока Настя не взвоет и не свалит в закат. Да.
        - Тогда Саша со мной прокатится.
        Пропитанное неуместной, необъяснимой уверенностью предложение кажется если не вызовом, то отличным способом заполучить внимание Мота. Так что в это мгновение, я не думаю о том, что езда на байке с Латыповым небезопасна, может закончиться страшной аварией и привести нас с ним на больничную койку в реабилитационный центр.
        Я лишь угрюмо ухмыляюсь, решительно отталкиваюсь ладонями от капота и делаю несколько шагов навстречу светящемуся, словно новогодняя гирлянда, Илье. Разглаживаю ткань безнадежно помятой толстовки и наспех собираю волосы в высокий хвост, чтобы не мешали.
        - Погоняем, Сашуль?
        - Ага.
        Проследив направление кивка Латыпова, я смело шлепаю в сторону поставленного на подножку мотоцикла и старательно притворяюсь, что не ощущаю раскаленного пламени, спускающегося от шеи к пояснице. Позволив баскетболисту меня придержать, грациозно забираюсь на байк и принимаю у него из рук шлем.
        - Саша, не смей!
        Раскатистый то ли рев, то ли рык, раздающийся из толпы, ненадолго меня отрезвляет. Вынуждает мешкаться, вертя в пальцах балаклаву, и лихорадочно сглатывать, проталкивая в желудок волнение вместе с сомнениями. Но желание доказать Матвею, что он больше не имеет надо мной неоспоримой власти, пересиливает.
        - У тебя забыла спросить! Поехали, Илья.
        - Баринова, твою мать!
        Пробирающий до самого нутра окрик врезается мне в висок ровно в ту секунду, когда я собираюсь натянуть на голову балаклаву и продемонстрировать сводному брату красноречивую фигуру из среднего пальца. А уже в следующую секунду я не чувствую твердой поверхности под собой, потому что Зимин резким движением сдергивает меня с мотоцикла и заставляет уронить на землю шлем, испуганно ойкнув и вцепившись в края его потертой куртки.
        - Еще раз предложишь Саше покататься, костей с асфальта не соберешь.
        С убийственным хладнокровием предупреждает приклеившегося к полу Латыпова Матвей и, взвалив меня на плечо, тащит к Марковнику Крестовского, как самый настоящий неандерталец. Упрямо игнорируя мои возмущенные визги и град ударов, осыпающих его мощную спину.
        - Заткнись, Саша.
        Процедив сквозь зубы, Мот с легкостью швыряет меня на заднее сидение, как будто мое тело ничего не весит, и с дребезжанием захлопывает дверь, карябая ржавым гвоздем по моим больным расшатанным нервам.
        Огибает тачку, выхватывая у Крестовского ключи, и садится за руль, разбивая царящую в салоне тишину тяжелым шумным дыханием.
        - Не слишком ли много ты на себя берешь, а, Матвей?!
        - Скажи спасибо, что не в багажнике едешь!
        Зимин глушит мой крик своим и, вопреки бушующей в его венах ярости, плавно трогается с места, до побелевших костяшек впиваясь пальцами в оплетку.
        Затыкаемся. Сопим дергано. Мысленно друг друга препарируем.
        А по салону молниеносно растекается невидимая горючая смесь, как будто нас с Матвеем с макушки до пят коктейлем Молотова облили. Кажется, чиркни спичкой, и взлетим вместе с чужой Тойотой на воздух. Сгорим заживо и всю Москву вместе с собой подожжем.
        - Включи, пожалуйста, радио.
        Я беспокойно бросаю в напряженную спину сводного брата, потому что молчание становится невыносимым и беспощадным катком давит на уши. Усиленно растираю предплечья, прогоняя нервную дрожь, избавляюсь от кроссовок и подтаскиваю колени к груди, включая режим максимального энергосбережения.
        - Ну, надо же так было влюбиться в эту дуру. Сколько б не уходил, не говорил: «Найду другую». Сколько б не уходил, все равно с**а ревную. Ревную тебя.*
        Спустя десять ударов моего сердца, глубокий вибрирующий голос вперемешку с гитарным перебоем заполняет наэлектризованное пространство, снижая достигший предела накал. Рисует на губах Зимина снисходительную ухмылку, отражающуюся в зеркале заднего вида, и заставляет негромко подпевать бывшему еще вчера неизвестным молоденькому рэперу из Кирова.
        - И обязательно ночью в тебе утону, ведь от твоих касаний я иду ко дну, - втянувшись, Матвей заканчивает куплет вместе со мной и притворно равнодушно выдает то, что я меньше всего ожидаю от него услышать. - Ты ненавидишь плавать, но все равно ходишь в бассейн по понедельникам и четвергам. Ты не любишь азартные игры, но на втором курсе прыгала с пирса голышом, потому что не захотела отвечать на вопрос о наших отношениях в «Правде или действии». На третьем курсе ты послала Воропаева, когда он решил к тебе подкатить, и расписала его тачку несмываемой краской. Ленька, кстати, об этом до сих пор не в курсах.
        Отправив меня в нокаут, Мот берет непродолжительную паузу и больше не улыбается. Концентрируется на дороге, перестраиваясь в крайний правый ряд, и длинно вдыхает, чтобы продолжить повергший меня в ступор монолог.
        - За все время обучения ты лишь однажды обратилась к моему бате за помощью и очень об этом пожалела, когда уволили Ингу Аркадьевну. Ты размазала по лицу Шаровой кусок шоколадного торта за то, что она назвала тебя «лимитой» и «подстилкой». А еще ты целых пять часов просидела под дверьми маминой палаты, пока ей делали операцию, и, конечно же, не сказала об этом родителям.
        Ежусь.
        Калейдоскоп фактов, бесстрастно озвученных сводным братом, атакует сознание и за несчастных пару минут перекраивает реальность. Вносит весомые корректировки, и, если не оправдывает Матвея в полной мере, то вынуждает переоценить некоторые вещи.
        Да, Зимин не отвечал на мои сообщения. Да, он пропал с радаров, вдоволь измучив меня гнетущей тишиной. Но все это время он не переставал держать руку на пульсе.
        - Все?
        Потерев переносицу, я выдыхаю сипло и вдавливаю до упора кнопку, опуская стеклопакет. Глотаю морозный воздух, в надежде остудить кипящие мозги, и цепенею, когда Мот отрицательно машет головой.
        - Нет. Ты ваяла за Игната контрольные и реферы, пока он страдал по Лильке. Отмазывала его перед родаками, вытаскивала из клубов и баров. Ты так и не влилась в автомобильную тусовку и до сих пор чувствуешь себя белой вороной. Ты соглашаешься с мамой, что татуировки - это недопустимо, а сама носишь под левой лопаткой колючую снежинку с неровными краями…
        - Набила в тот день, когда ты подписал контракт.
        Запустив пальцы в волосы, я признаюсь с грустным смешком и по укоренившейся привычке скольжу взглядом по профилю брата. Интересно, он понимает, как сильно тогда меня обидел и какая пропасть простирается между нами?
        Задать отдающийся фантомной болью под ребрами вопрос я не успеваю. Фиксирую боковым зрением окончание нашего маршрута и торопливо сую замерзшие ступни в кроссовки. Выскакиваю из автомобиля, как ошпаренная, и опрометью несусь к воротам.
        Сергей Федорович не должен видеть нас с Матвеем. Точка.
        Правда, Матвей на этот счет имеет диаметрально противоположное мнение.
        - Саша! Стой!
        В два счета догоняет меня Зимин и, обхватив за плечи, разворачивает к себе. Ни слова не произносит больше, только меня все равно током шибает. Затягивает в омут темнеющих глаз и отрезает пути к отступлению.
        __________
        * - строчки из песни Коли Кировского - "Найду другую".
        ГЛАВА 41
        Мот, восемь дней спустя
        Я лежу на старом продавленном диване, проклиная острую пружину, впивающуюся мне в поясницу, а на потолке идиотское кино в сотый раз крутят.
        С нашей последней встречи с Бариновой прошло немногим больше недели, а картинки такие яркие, как будто пять минут назад расстались. Воспоминания каленым железом на жестком диске мозга выгравированы.
        Захочу - не забуду, как яростно сминал Сашкины губы, теряя жалкие остатки рассудка. Как нетерпеливо отодвигал край толстовки, выводя на сливочной коже какие-то нелепые рисунки. Как ехал вдоль позвоночника прохладными пальцами, высекая мурашки с искрами. Как ассиметричную снежинку без остановки очерчивал, упрямо повторяя «Моя».
        А потом, шваркнув калиткой, на улицу выбегала растрепанная Вера Викторовна в домашнем халате. Запахивала полы одежды глубже, махала на меня руками и что-то громко кричала про «на порог» и «никогда». Причитала, вытирала катящиеся по щекам слезы тыльной стороной ладони, а я от Сашки оторваться не мог. Потому что такая она была красивая с алеющими щеками, припухлыми от поцелуев губами и спутанными волосами.
        Настоящая. Родная.
        Моргнув, я привстаю на диване и запираю непрошеные мысли на замок. Перерыв необходим нам обоим, чтобы окончательно не слететь с катушек, не наломать дров и не покалечить друг друга сильнее, чем мы уже искорежены.
        Понимаю это все прекрасно. Понимаю, а руки сами к мобильнику тянутся и сообщение отправляют.
        Мот: я не видел тебя целых 11 276 минут. Скучаю.
        Саша: это вряд ли полезная информация.
        Мот: как дела?
        Саша: мама пообещала посадить меня под домашний арест, если ты появишься в радиусе 1 километра.
        Мот: тогда я готов отбыть наказание вместе с тобой.
        Саша: дурак! P.S. и прекрати присылать мне сладости. Я их не ем.
        Мот: врешь.
        Подняв себе настроение ставшей ежедневным ритуалом перепиской, я с улыбкой идиота закрываю чат, смахивая с экрана смеющийся смайлик, и возвращаюсь к делам насущным. Добрых полчаса извиняюсь перед гламурной блондинкой за то, что парни перепутали оттенки и покрасили ее Пежо в алебастровый, а не амиантовый оттенок. После долгих пререканий и обещания в следующий раз обеспечить скидку выпроваживаю девицу в объятья заскучавшего в квадратном черном джипе мужа и наливаю себе двойную порцию американо.
        Размеренно цежу горьковатый напиток, подбивая итоги дня, и пропускаю появление источающего непонятный оптимизм и кипучее веселье Крестовского.
        - Все, бро, закрывай лавочку.
        - М?
        - Нас с тобой уже ждут на вечеринке.
        - И Саша будет?
        - И Саша, и Латыпов, и еще пол потока.
        Изогнув бровь, я методично заношу последние цифры в таблицу, прикидываю, что с мелочевкой пацаны и без меня справятся, и выкатываюсь на кресле из-за стола, заражаясь от друга запальчивым азартом и волнующим предвкушением. Вырубаю комп, бросаю на прощание «Адьес» и, накинув куртку на плечи, выхожу к машине Креста.
        - Только давай договоримся без рукоприкладства, Матвей, ок? Ден своей предложение собирается сегодня сделать.
        Проглотив рвущийся из глубины грудной клетки смешок, я важно киваю головой и получаю болезненный тычок в бок от Игната. Он лучше других осведомлен, что если мои тормоза отказали, меня не остановит уже ничто. Ни тяжелый бульдозер, ни смертоносный Т-95, ни движущаяся в моем направлении ядерная боеголовка.
        - Все будет в лучшем виде, не парься.
        На всякий случай уверяю друга, проскальзываю в коридор арендованного коттеджа и со всего маху ударяюсь в царящую в нем праздничную атмосферу. Высоко оцениваю ритмичный бит миксованного трека, доносящегося из гостиной, щурюсь от мерцающего сияния стробоскопа, стопорящего картинку, и неторопливо разрезаю извивающуюся в такт мелодии толпу.
        Чтобы спустя пару минут найти Сашу у столика с коктейлями. Огладить взглядом точеную фигурку, задержаться на изящных пальцах, удерживающих хрустальный бокал с какой-то голубоватой бурдой, и проигнорировать застывшего рядом баскетболиста.
        Пережив первую волну уродливой дьявольской ревности, я криво дергаю уголками губ и шагаю вперед, наклоняясь к Бариновой. Задеваю мочку ее уха кончиком носа и произношу так, чтобы слышали только мы с ней.
        - Твои щиколотки не будут смотреться на его плечах. Даже не пробуй.
        На короткий миг время застывает, забывая течь. Предметы обретают небывалую четкость, как будто их загнали под увеличительное стекло. А тихое сопение Александры кажется таким громким, что вибрируют даже барабанные перепонки.
        Латыпов подозрительно на нас косится, наполняя свой фужер апельсиновым соком, а я продолжаю стоять рядом со сводной сестрой, как пришитый намертво.
        - А на чьих будут смотреться?
        - На моих.
        С показной бравадой я отвечаю на брошенный Сашей вызов и в ту же секунду получаю хлесткую пощечину, от которой миллионом иголок покалывает кожу. Готов поспорить, на щеке прекрасно различима характерная отметина.
        Странно, но я совершенно не злюсь. Напротив, запал только растет, а уверенность в собственной правоте крепнет. Так что я запрокидываю голову назад и заливаюсь задорным оглушительным хохотом, вызывающим непонимание у спортсмена. Его физиономия сейчас достойна того, чтобы ее запечатлел на своем полотне какой-нибудь художник-портретист.
        Ступор. Раздражение. Сомнения. Беспокойство. Догадки.
        Все это калейдоскопом мелькает в ошалелых глазах Ильи и заставляет записать еще одно очко себе в копилку. Выцарапать из Сашиных рук бокал и попробовать, что она там пьет. Сморщиться от переизбытка сладости в жидкости и, установив зрительный контакт, предупредить Баринову.
        - С вечеринки со мной уедешь.
        Убедившись, что смысл сказанного пойман верно, я шутливо откланиваюсь под опасным блеском синих омутов и позволяю Кресту себя увести. Ловлю зевок в кулак, терпеливо выслушиваю его нотации и занимаю последнее место за столом, где парни из баскетбольной команды режутся в покер.
        Пропустив один круг, я с удовольствием включаюсь в игру и спускаю половину отсыпанных мне фишек прежде, чем сорвать приличный куш. Снисходительно реагирую на восторженные восклицания и нагло блефую, удваивая ставки.
        - Как оно в столице-то после Урала?
        - Кайфово.
        Вполголоса беседую с симпатизирующим мне Деном, делясь курьезами из армейской жизни. Отмечаю, что без какого-то дискомфорта устроился в старой маминой квартире, нуждающейся в хорошем косметическом ремонте, и с мальчишеской радостью выкладываю подробности о новой работе.
        Если беспрестанная муштра и слепое повиновение не мое, то автомастерская - воплощение голубой мечты в реальность.
        - Красава, Матвей. А ты повзрослел. Серьезнее стал, что ли.
        - Возможно.
        - А по сестре до сих пор сохнешь…
        Проследив направление моего взгляда, с ироничной ухмылкой шепчет Денис, я же подвигаю весь свой банк ему и опустошаю залпом стакан с ледяным тоником. Чтобы в следующую секунду двинуться на танцпол, где мелькает привлекающая мое внимание фигурка в узких голубых джинсах и свободной белой рубашке, сквозь ткань которой просвечивает черное кружевное белье.
        - А убогий твой где?
        В хозяйском жесте я опускаю ладони на округлые девичьи бедра, а в голову как будто горящая семидесятиградусная самбука бьет. Пространство плывет вместе с нами с Сашкой, блики стробоскопа все только усугубляют.
        Кожа Сашкина еще тоньше кажется. Венка на шее сильнее трепыхается. Сердце подскакивает в глотке.
        - Не знаю.
        Неопределенно ведет плечами Баринова, но рук моих не убирает. Невозмутимо возобновляет прерванный мной танец и изгибается так грациозно, что ей бы наверняка позавидовали гоу-гоу герлз из элитного клуба.
        Или это я просто одержим одной конкретной девчонкой и других в упор не замечаю.
        - Матвей, а отвези меня куда-нибудь, пожалуйста. Только не домой.
        Спустя пару треков еле различимо выдыхает Александра и нервно жмурится, пока я думаю, что ослышался. Замираю, хотя нас задевают тела других танцующих, и хрипло переспрашиваю.
        - Что?
        - Отвези куда-нибудь.
        Баринова повторяет твердо, по слогам, и на какую-то невидимую кнопку ускорения жмет. Так, что у меня внутри на мелкие частицы крошится стоп-кран, что-то еще с грохотом рушится, а ноги с руками отдельно от мозга действовать начинают.
        По пути выхватив у ничего не соображающего Крестовского ключи от его тачки, я вываливаюсь на улицу, таща за собой сводную сестру на буксире. Проскакиваю курящую у крыльца группку парней, игнорю семафорящую мне Шарову и прихожу в себя, когда мы с Сашей уже сидим в Марковнике Игната и шумно воздух гоняем.
        - Только учти… ничего не будет.
        Сипло лепечет Баринова и испуганно вцепляется в ремень безопасности, запоздало осознавая, чем может обернуться ее просьба.
        ГЛАВА 42
        Саша
        - Ничего - так ничего.
        Усыпляя мою бдительность, покладисто произносит Матвей, только мне от его безусловного согласия все равно спокойнее становится. Постепенно улетучивается концентрация, а на смену ей приходит дикая апатия. Которая опутывает цепями кисти, вешает пудовые гири на лодыжки и ложится многотонным грузом на плечи.
        Где-то там, за окнами плавно катящегося автомобиля город только начинает оживать, превращаясь в готовящуюся к вечеринке модницу. Переливаются всеми цветами радуги мелькающие то тут, то там огни, водители выстраивают свои машины в упорядоченную вереницу, чтобы попасть на парковку какого-нибудь крутого ночного заведения. Грациозно выпархивают из черных Геликов одинаковые девицы в ультракоротких платьях и чудом не спотыкаются в своих украшенных стразами туфлях на высоченных каблуках.
        Мне же хочется очутиться как можно дальше от этого буйного безудержного веселья. Избавиться от одежды, закутаться по мочки ушей в одеяло и пить маленькими глотками блаженную звенящую тишину. Так что я утомленно прислоняюсь щекой к прохладному стеклу и смеживаю веки, невольно воспроизводя события, предшествовавшие моему появлению в Тойоте Креста.
        - Что он тебе сказал?
        Латыпов бесцеремонно хватает меня за запястье и разворачивает к себе, пока Матвей с Игнатом проталкиваются сквозь толпу, исчезая из вида. Зажатый в руке коктейль колышется, едва не выплескиваясь голубоватыми пятнами на мою кипенно-белую рубашку, но мечущего в меня гром и молнии спутника это вряд ли волнует.
        - Ничего.
        Изобразив безразличную мину, я невозмутимо высвобождаю свою конечность из плена и подношу фужер к губам, проталкивая по пищеводу сладковато-терпкую жидкость. Выдерживаю полный обиды тяжелый взгляд и свободной рукой смахиваю несуществующие пылинки с рубашки баскетболиста.
        - И вообще, можно чуть меньше экспрессии, Илюша? Я тебе не жена, чтобы краснеть, как школьница, и по каждому пустяку отчитываться.
        - Когда ты ей станешь…
        - Когда? Не помню, чтобы я давала тебе свое принципиальное согласие.
        Четко очерчиваю личные границы и с прищуром изучаю растерявшегося Латыпова, вряд ли предполагавшего, что триумфальное доминирование с треском провалится.
        - Слушай, Саш. Я вообще не врубаюсь, зачем ты с Мотом водишься. Долю в отцовском бизнесе он не получит, наследство, скорее всего, тоже, так и будет до пенсии у Крестовского в автосервисе гаечные ключи подавать…
        На середине пламенной речи хорохорящегося спортсмена я банально устаю и начинаю душераздирающе зевать. А к ее концу так и вовсе крепну в уверенности, что для стреляющего в меня аргументами парня я не больше, чем просто трофей в их затянувшейся с Зиминым войне.
        - Илья, а зачем тебе я?
        - В смысле?
        - В прямом. Вокруг тебя столько фанаток отирается, выбирай любую. Почему я?
        - Ну, как. Ты воспитанная девушка из хорошей семьи. В университете на отличном счету. Тебя в компанию не стыдно привести.
        Запутываясь пятерней в волосах, с запинками блеет Латыпов, мне же хочется поскорее закончить его мучения. Что я и делаю, перебивая его на полуслове.
        - Спасибо, Илюш.
        - Я что-то не то сказал?
        - Нет, все в порядке. Пойду потанцую, ладно?
        - Саш, мы приехали.
        Невесомым прикосновением к моему локтю Матвей вытаскивает меня из невообразимо скучного кино и стирает транслируемые моим подсознанием образы и диалоги. Вынуждает открывать глаза, отстегивать ремень безопасности и прокашливаться, роняя хрипловатое.
        - Задремала, прости.
        Кровь на миг приливает к щекам от ненужного, в общем-то вранья, но я просто не могу сейчас делиться со сводным братом атакующими меня глупостями. Вместо этого я прижимаюсь носом к стеклу и заинтересованно разглядываю самую обычную панельную многоэтажку с самой обычной детской площадкой без охраняемой огороженной территории и современного паркинга.
        - Куда ты меня привез?
        - Домой.
        По-мальчишески улыбается Зимин, отчего в моем животе начинают порхать экзотические бабочки самой невероятной расцветки, и демонстрирует озорную ямочку, которую я раньше не замечала.
        Не туда смотрела, наверное. Вечно тонула в его невозможных омутах.
        - Пойдем.
        Торопит меня Мот, и я покорно выкарабкиваюсь из Марковника и переплетаю наши пальцы в безотчетном жесте. Жду, пока Матвей наберет нужный код домофона, и вскоре оказываюсь в невзрачном подъезде без консъержа.
        Выкрашенные в серый стены не раздражают зрения, а похабные надписи внутри лифта так и вовсе воспринимаются, как глоток свежего воздуха. Разительно отличаясь от стерильной показухи и пафоса, к которым я успела привыкнуть в последнее время.
        - Это старая мамина квартира. Досталась ей в наследство от бабушки.
        Негромко сообщает Зимин, помогая мне снять пальто, я же вздрагиваю от его осторожных касаний и гулко дышу через раз. Грежу о несбыточном-неуместном и торопливо щелкаю выключателем, чтобы ровное белое сияние скорее осветило прихожую.
        Не Моту не доверяю - себе.
        - Здесь уютно.
        Искренне говорю Матвею, с какой-то особенной теплотой рассматривая немного обшарпанный комод, потертый в нескольких местах паркет и старомодное трюмо, очень похожее на то, какое было когда-то у нас. От каждого предмета здесь веет семейным уютом и тихим умиротворением, чего нет и в помине в особняке Сергея Федоровича, как бы сильно моя мама ни старалась это исправить.
        - Здесь ванна, можешь взять любое полотенце. Спать будешь в спальне, я лягу на диване на кухне.
        - А переодеться во что-нибудь дашь?
        Без задней мысли я трогаю Зимина за рукав и в следующую секунду цепенею, напарываясь на нечитаемый взгляд темнеющих глаз, напоминающих штормовое небо со свинцовыми облаками и лихо закручивающимися вихрями. Низ живота судорогой сводит, пальцы ног сами поджимаются, язык прилипает к нёбу.
        Неуместные фантазии снова заполоняют беспокойный мозг. Ладони Матвея на моих бедрах. Его губы, скользящие вниз по шее и оставляющие невидимый пылающий след. Болезненно-сладкие укусы, от которых кожа крупными мурашками покрывается.
        - Моя майка устроит?
        Прочистив горло кашлем, спрашивает сводный брат и не мигает, расщепляя мое существо на мельчайшие частицы. Я же вцепляюсь в серую без принтов футболку, как утопающий - в спасательный круг, и лихорадочно киваю, не в силах вымолвить ни единого слова.
        - Хорошо. Я пока чай сделаю.
        Прервав наш странный опосредованный контакт, Зимин скрывается в коридоре. Ну, а я зарываюсь носом в мягкую хлопчатобумажную ткань и, как наркоманка, торчу от знакомого аромата с пряными сандаловыми нотками.
        Насытившись дурманящим запахом, я избавляюсь от своей одежды, аккуратно складываю ее стопочкой на стуле и ныряю в принадлежащую Матвею вещь. Выуживаю из валяющейся рядом сумочки резинку, собираю волосы на затылке, оставляя шею обнаженно-незащищенной, и иду на звук суетливых шорохов.
        - А тебе идет.
        Сводный брат моментально оборачивается, стоит моим шагам раздаться у него за спиной, и напрочь забывает о кипящем чайнике. Испытывает мои нервы на прочность и заставляет лихорадочно сглатывать, потому что кожа в тех местах, где ее касается его взор, нещадно печет.
        - Спасибо.
        Сиплю полузадушено и мелкими перебежками передвигаюсь к столу, чтобы устроиться на одном из двух стульев. Кое-как пережидаю бушующее внутри цунами и с опозданием отправляю маме лживое сообщение.
        «У меня все хорошо. Останусь у Ани с ночевкой. Сладких снов».
        ГЛАВА 43
        Мот
        - У Ани?
        Мазнув взглядом по экрану Сашиного телефона, я давлюсь беззвучным хохотом и отчетливо представляю Веру Викторовну, успокаивающуюся от подобного послания и тут же проваливающуюся в сладкий сон.
        - Стандартная отмазка. К Марине Марковне в больницу я тоже с «Анечкой» ездила.
        Небрежно роняет Баринова, пока я бахаю перед ней заварником и расставляю кажущиеся игрушечными в моих руках фарфоровые чашки. Из давно пылившегося на антресолях сервиза, распаковать который не было подходящего случая.
        - И часто ты ей врешь?
        - Осуждаешь?
        Сводная сестра отвечает вопросом на вопрос и вся подбирается, словно выпустивший колючки ежик. Сооружает между нами огромную кирпичную стену размером с двадцатипятиэтажный дом и тяжело выдыхает, царапая аккуратными ногтями столешницу.
        - А, знаешь? Плевать! Я задолбалась оправдывать чьи-то ожидания! Всем я что-то должна. Сергею Федоровичу - быть идеальной падчерицей, чтобы он не стыдился представить меня друзьям и партнерам по бизнесу. Маме - прислушиваться к ее мнению, хорошо учиться, дружить только с определенным кругом людей. Илье - мило улыбаться и лишний раз не показывать характер…
        Молчу. Не поддакиваю и не перебиваю. Потому что, единственное, что нужно сейчас Сашке - выговориться, иначе случится полномасштабный взрыв, последствия которого будут непредсказуемы.
        - Держи спину ровно. Не поджимай под себя ноги, это не культурно. Не общайся с Игнатом, он плохо на тебя влияет. Удали эту фотографию из социальных сетей, она слишком вульгарная. Запишись на прием к психологу, он поможет справиться с посттравматическим синдромом. Да что угодно помогло, кроме этих пустых бесполезных бесед длиной в три часа!
        Набирая обороты, выкрикивает уже на повышенных тонах сводная сестра и осекается от обилия слез, наворачивающихся на глаза и стекающих вниз по щекам. Всхлипывает тонко, закашливается и сама не осознает, что в шквале эмоций меня топит.
        - Ну-ка, иди сюда.
        Подняв Баринову со стула, как пушинку, я возвращаюсь в мягкое немного продавленное кресло и устраиваю девчонку у себя на коленях. Запутываюсь пальцами в ее волосах, позвонки с трепетом пересчитываю, вытираю ненужную влагу с кожи, отчего сердце заходится тупой болью.
        А потом мы долго пьем остывший чай, не отлипая друг от друга, пока Саша рассказывает, как переживала отголоски той страшной аварии. Как поначалу шугалась автомобильных клаксонов и вздрагивала от резких остановок и крутых поворотов. Как читала специализированную литературу и медленно избавлялась от укоренившихся страхов прежде, чем позволить Крестовскому положить стрелку спидометра на скоростной трассе.
        - Мне было бы проще справляться, если бы ты был рядом.
        - Даже, если я тот еще моральный урод и законченный эгоист?
        - Даже, если так.
        Контрольный в голову. Знаю, что серьезно тогда налажал и давно уже смирился со старыми косяками. Но от проникновенного Сашкиного шепота на душе все равно кошки скребут, и чувство вины хлещет с новой силой.
        Правда, сводная сестра не замечает моего замешательства. Прижимается носом к шее, странные узоры подушечками пальцев на груди вырисовывает и больше не походит на тикающую бомбу с готовым сработать в любую секунду механизмом.
        Время давно уже переваливает за полночь, а мы все говорим и говорим, не переставая. Изучаем друг друга заново, скрупулезно исследуем чужие привычки и комплексы, полностью себя обнажаем, вскрывая самое больное и потаенное. Новую книгу с чистого листа пишем, где мы как на ладони, без прикрас.
        - Все, Сань. Пора спать.
        Зеваю с Бариновой в унисон и непроизвольно дергаюсь, когда лежащий на столе мобильник пиликает оповещением. Сон смывает, как по мановению волшебной палочки, и я неосознанно сжимаю руки на Сашкиных бедрах, впиваясь взглядом в имя осточертевшего абонента.
        «Я тебя потерял. Ты где? Ау?».
        - Саша…
        Кошусь на сводную сестру исподлобья и с горечью понимаю, что не вправе чего-то от нее требовать. И давить тоже не вправе. Только как погасить в себе иррациональное желание запереться с сидящей у меня на коленях девчонкой в подземном бункере, где не будет ловить ни один гаджет?
        - Не сегодня.
        Отчаянно машет головой Баринова и решительно выключает начинающий вибрировать телефон. Обнимает меня руками за шею, позволяя отнести в спальню. Поправляет съехавший край футболки, откатываясь на дальнюю половину кровати. И робко, практически беззвучно шелестит, когда я уже собираюсь уйти.
        - Матвей… пожалуйста, останься.
        Примерзаю к полу. Каждую ворсинку старого пушистого ковра ощущаю.
        Сашка своей просьбой все окружающие звуки глушит. Накручивает напряжение до максимума так, что и без того маленькие квадратные метры до невозможного сужаются.
        Вдох. Выдох. Пульс.
        - Уверена?
        - Да.
        Выдает без промедления и веки прикрывает, как будто не может на меня больше смотреть. Я же действую на автопилоте, щелкая выключателем и погружая комнату в кромешную непроглядную тьму. В два шага преодолеваю расстояние до постели. Ложусь, заставляя матрас скрипнуть под моим весом.
        А в ноздри аромат ее цитрусовых духов, перемешанный с моим одеколоном, бьет.
        Родная. Своя.
        - Обними.
        Осмелев, командует сводная сестра, а я отчего-то перед ней робею. Превращаюсь в малолетнего сопляка, позвавшего девчонку, которая ему очень нравится в кино, а она внезапно согласилась.
        Выпускаю воздух из легких со свистом, попутно снова лайма с мятой хапнув, и неуклюже переворачиваюсь на бок. Беру короткую паузу и осторожно накрываю ладонью Сашкино голое предплечье. Дурею от бархата кожи сильнее, чем от выдержанного в дубовых бочках коньяка.
        Дрожим вместе. Как будто в ледяную прорубь окунулись и теперь месим босыми ступнями колючий рассыпчатый снег.
        - Тебе не нужно оправдывать ничьи ожидания.
        Осипшим, как от десятка сигарет, голосом выцеживаю я и укутываю нас в одеяло, как будто оно способно прекратить эту сумасшедшую тряску. Скольжу пальцами от бедра к Сашиному животу, безбожно комкая ткань футболки, и затихаю.
        Баринова настолько близко, что контролировать свои низменные порывы становится все сложнее. Но я справляюсь. Зарываюсь носом в ее шелковые волосы и не совершаю больше никаких поползновений.
        - Спасибо.
        Баринова так же хрипло благодарит меня неизвестно за что и спустя тридцать ударов сердца расслабляется, отогреваясь. Судя по мерному дыханию, засыпает, доверяя обнимающим ее рукам. Я же еще долго разные мысли гоняю прежде, чем отрубиться следом за ней.
        А утро (или день?) встречает нас тонким лучом света, протискивающимся в зазор между задернутыми синими шторами. Будит аккуратно и не рушит воцарившуюся между нами гармонию. Так что я какое-то время вожу подушечками пальцев по выпирающим девичьим позвонкам до того, как мы выбираемся из-под одеяла.
        - Глазунья или омлет?
        Успев исследовать содержимое моего холодильника, спрашивает Саша, когда я захожу в кухню после контрастного бодрящего душа, и стягивает на затылке тяжелые иссиня-черные пряди. Выглядит спокойной и умиротворенной, несмотря на поток вчерашних откровений.
        - Омлет.
        Делаю выбор в пользу второго и жадно любуюсь Бариновой. В моей майке, едва достающей ей до середины бедра, с растрепанным пучком на голове, без грамма косметики она производит куда более яркое впечатление, чем приведшие естественную красоту к шаблонному знаменателю сверстницы.
        Невероятная. Солнечная.
        - Приятного аппетита.
        Быстро справившись с готовкой, сводная сестра подвигает мне тарелку с дымящимся завтраком. Накалывает дольку помидора на вилку, а свободной рукой включает забытый вчера на столе мобильник. Морщится от сливающихся в раздражающий звон уведомлений и недовольно смахивает всплывающие на экране сообщения.
        - Доброе утро, мам. Слушай, я еще на день у Ани останусь. В универ вместе завтра поедем. Что?
        Терпеливо выслушивает вещающую что-то на том конце провода родительницу, пока я безотчетно ерзаю в кресле, и с облегчением завершает разговор, возвращаясь к приему пищи. Пьет большими глотками черный кофе со сливками и безразлично мне поясняет.
        - Моего отсутствия никто бы и не заметил. У них с Сергеем Федоровичем свидание на базе где-то за городом.
        Что ж, даже фортуна играет нам на руку, и мы на всю катушку используем предоставленный щедрой судьбой шанс. Не высовываем на улицу носа, скачиваем сериал, который оба давно хотели посмотреть, и до вечера залипаем на тяжелые будни испанских подростков в элитной школе.
        И я даже отказываюсь от традиционных покатушек с Крестом. Благо друг все понимает, награждая меня сакральным ярлыком «каблук» и многозначительным покашливанием.
        - Было бы здорово, если бы эти выходные никогда не заканчивались.
        Роняет Сашка, когда стрелки на часах показывают за полночь, и сонно прячет лицо у меня на груди. Так мы с ней проводим еще одну ночь, утопая в щемящей нежности. Оставив за пределами квартиры намеки на пошлость и звериные инстинкты, которые иногда норовят взять верх над разумным «я».
        - Хорошо, что я не надела на вечеринку платье.
        Ухмыляется сводная сестра, разглаживая заломы на не потерявшей белизну рубашке, и первой выскакивает в коридор, ныряя в широкие рукава пальто. Радостно выхватывает у меня карамельный латте, купленный в Мак Авто, и негромко подпевает лиричному треку про шелковые простыни и лепестки роз.
        Только хрупкая сказка быстро заканчивается, стоит нам тормознуть у светофора за несколько кварталов до университета.
        - Высади меня, пожалуйста, здесь, - просит мягко, но требовательно, и избегает встречаться со мной глазами. - Не нужно пока, чтобы нас видели вместе.
        Краски казавшегося безмятежным дня моментально тускнеют. Небо тоже теряет свой цвет. А я с размаху падаю в котел с серной кислотой, которая с шипением разъедает клетки моего тела.
        Проглатываю вертящиеся на языке обидные слова и перегибаюсь через Сашку, дергано распахивая пассажирскую дверь. И заново переживаю события, которые намертво отпечатались в памяти. Правда, на этот раз не я требую у сводной сестры выметаться из салона и валить на все четыре стороны.
        Гребаное перевернутое дежавю!
        ГЛАВА 44
        Саша
        - А что вы думаете по этому вопросу, Александра?
        Что выходные я провела у сводного брата и не заморочилась тем, чтобы поинтересоваться темой сегодняшнего занятия.
        Оторвавшись от бесполезного созерцания чистых листов купленной пятнадцатью минутами раньше тетради, я медленно поднимаю голову и сталкиваюсь взглядом с одетым с иголочки преподавателем. Привыкший к моим блестящим выступлением, Глеб Аркадьевич явно ждет от меня чего-то более содержательного, чем «мы всю неделю клеили декорации для студвесны, поэтому я не успела подготовиться» от Ирки Зайцевой. Но в этот раз я вынуждена его расстроить.
        - Ничего.
        Ответив односложно, я снова приклеиваюсь к девственно чистой бумаге, как будто она может восполнить недостающие знания, и до конца пары сижу тихо, как мышка. Притворяюсь, что записываю все до последней буквы, а на самом деле мыслями витаю у светофора, где в машине остался Матвей. До сих пор ощущаю кожей его раздражение и не чувствую ни капли эйфории от того, что вернула брату старый должок.
        - Саша, погодите. У вас все в порядке?
        По истечении двух академических часов на выходе из аудитории меня останавливает Глеб Аркадьевич. Смотрит с неподдельной обеспокоенностью и не спешит рисовать в своем журнале угрожающих восклицательных знаков напротив моей фамилии. За что я ему очень признательна.
        - Возникли … непредвиденные семейные обстоятельства. Все нормально. К следующему занятию я буду готова лучше.
        Успокоив преподавателя, я торопливо запихиваю тетрадку в сумку и проталкиваюсь в коридор. Не дожидаюсь никого из одногруппников, надеясь провести время в одиночестве, и оккупирую самый дальний столик в углу расположенного на втором этаже кафетерия. Без особого аппетита смотрю на хрустящий круассан с сыром и ветчиной и заливаю в себя третий за утро стакан крепкого кофе.
        - А куда ты исчезла в субботу, Саш?
        Нарушив мое уединение, Латыпов плюхается на стул напротив, облокачивается на спинку, широко расставив ноги, и смачно тянет молочный коктейль через розовую соломинку. Пока я невозмутимо веду бровью и размеренно цежу свой чуть пережженный напиток.
        - Уехала к подруге. Мне стало скучно.
        Если не с авторитетностью старушки Елизаветы*, то, как минимум, с достоинством Герцогини Кембриджской Кэтрин я озвучиваю очередную ложь. Достраиваю еще один этаж небоскреба под названием «обман», бессовестно нарушая все мыслимые и немыслимые строительные нормы, и делаю ставку на то, что это хлипкое здание скоро завалится, погребя меня под своими обломками.
        - К какой?
        - К Ане.
        - Познакомишь?
        - Когда-нибудь.
        Вяло отмахнувшись от собственнического маневра в исполнении Ильи, я флегматично отщипываю кусочек круассана и открываю свободной рукой мэссенджер, где мигает сообщение от сводного брата.
        Мот: 1 : 1, Саша. Признаю, это не круто, когда тебя кидают одного на полпути к универу.
        Саша: не поверишь, еще хуже, когда сваливают в армию и игнорят тебя три года.
        Мот: готов исправляться и заглаживать вину до самой смерти. Сойдет?
        Саша: я подумаю.
        Убрав в сторону телефон, я и сама не замечаю, как тянутся вверх уголки губ и на душе становится светлее, как будто кто-то разом включил тысячу лампочек в полутемном помещении кафе. Постепенно выправляется рухнувшее ниже плинтуса настроение, круассан перестает казаться безвкусным, и я даже допускаю мысль, что жизнь не так плоха.
        Ровно до того момента, пока Латыпов не открывает свой рот.
        - Доела? Собирайся. Я отвезу.
        - Куда?
        - Ко мне. К нам домой, - Илья успевает исправиться до того, как я подавлюсь колыхающимися на дне чашки остатками кофе, и смотрит на меня пристально. - Встреча на нашей территории. Куда не явится твой наглый сводный брат.
        С трудом вспомнив, что, на прошлой неделе, действительно, обещала Сергею Федоровичу поприсутствовать на каком-то семейном мероприятии Латыповых, я нехотя поднимаюсь из-за стола и перечеркиваю манящие планы на интересное кино, ведерко с ананасовым мороженым и здоровый сон.
        Устраиваюсь на заднем сидении вылизанной недавно на мойке Ауди ТТ, и отчаянно жалею о том, что здесь нельзя поджать под себя ноги и развалиться во весь рост тоже нельзя. Готовлюсь к длинной скучной поездке в компании Ильи и таким же пространным рассказам о выигранном в среду матче, но Матвей снова вносит свои коррективы.
        Бесцеремонно. Нагло. Бесшабашно. Как и всегда.
        На байке Крестовского он догоняет нас через пару кварталов, тормозит наравне с моим окном, когда загорается красный сигнал светофора, и призывно стучит костяшками по стеклу.
        - Опусти, - без посторонней помощи читаю по его обветренным губам и отчего-то захожусь неконтролируемой лихорадочной дрожью.
        - Саша, что это за хрень происходит?
        - Не знаю.
        Так же раздраженно отвечаю на пропитанный негодованием вопрос раздувающего ноздри Ильи, а пальцы сами находят заветную кнопку и в считанные секунды опускают разделяющий нас с Мотом стеклопакет.
        Глаза в глаза. Остро. Одуряюще. Бешено. До тех пор, пока судорога не сводит живот и не отдается пульсацией в каждой клетке.
        Сглатываю нервно, потому что в горле чертова пустыня Гоби и язык стал шершавым, словно наждачка, а дальше все, как в замедленной съемке происходит. На колени мне ложится огромный букет белых тюльпанов, упакованный в нарочито грубую крафтовую бумагу. На долю секунды ладонь Зимина накрывает мою, пуская электрические разряды по всему телу. Стремительно темнеющие не океаны - бездны гипнотизируют, утаскивают в бурлящий водоворот, пригвождая к спинке сидения.
        - Мое тебе извинение.
        Не разрывая нашего дикого зрительного контакта, поясняет Матвей, но повисающие в воздухе слова заглушает рев автомобильных клаксонов. Красный сигнал светофора давным-давно сменился зеленым, и теперь мы стопорим всеобщее движение, не вызывая у водителей ничего, кроме мрачной злости.
        - До вечера.
        С фирменной самодовольной ухмылкой высекает сводный брат и дает по газам, ловко лавируя в довольно плотном потоке. Я же запоздало осознаю, что ни о какой встрече мы с ним не договаривались.
        - Саш, ну, какого хрена, а? Это совсем ни в какие ворота не лезет. Чувствую себя идиотом.
        - Не выносишь здоровой конкуренции, Илья?
        Вспыхнув, как промоченный в керосине фитиль, к которому поднесли зажигалку, я резковато осаживаю Латыпова и дарю все свое внимание белоснежным роскошным бутонам. Осторожно поглаживаю нежные лепестки и, как любая нормальная девушка, фотографирую заслуживающий восторга букет и тут же делюсь снимком в соц сетях.
        Остаток дороги мы с баскетболистом упрямо молчим. Потому что он лелеет нанесенную его достоинству обиду, а я не считаю нужным оправдываться. Поощряю порхающих в животе бабочек, катаюсь на розовом единороге и позволяю себе насладиться хрупким хрустальным счастьем, которое легко может разбиться от одной неосторожной фразы или опрометчивого поступка.
        - Да хочешь, я тебя завтра же цветами завалю! Розы? Пионы? Орхидеи?
        Закономерно взрывается Латыпов, когда мы выходим из гаража и шагаем по мощеной тропинке к стильному двухэтажному особняку. Поджимает пухловатые губы и, кажется, впервые попадает в ситуацию, где его мужской харизмы и спортивных достижений недостаточно, чтобы мозги сопровождающей его спутницы превратились в ванильную кашу.
        - А давай, вы не будете размером букетов мериться?
        Роняю с ехидным смешком и первой проскальзываю в гостиную до того, как Илья примется развивать тему. Продолжаю прижимать к себе тюльпаны и без особого любопытства осматриваюсь по сторонам, отмечая, что все нужные персонажи уже здесь.
        Сергей Федорович вполголоса обсуждает с Андреем Вениаминовичем какую-то сделку, Евгения Сергеевна нетерпеливо постукивает ногтями по столешнице, не приветствуя мое опоздание. Ангелина, младшая сестра Латыпова, отвлекается от пустой тарелки и окидывает меня хмурым пасмурным взглядом.
        Мне, кстати, эта малолетняя фифа, прилетевшая на каникулы из колледжа в Великобритании, чтобы отпраздновать в кругу семьи свой день рождение, тоже не нравится.
        - Здравствуйте.
        Кивнув всем присутствующим, я сажусь через один стул от отчима и позволяю ему отдуваться и за меня, и за оставшуюся на работе маму. И он вполне органично рассыпается в комплиментах, произносит длинный высокопарный тост и дарит имениннице изящный браслет из белого золота с россыпью маленьких бриллиантов, пока я под столом переписываюсь с Матвеем.
        Мот: и куда тебя понесло с этим убогим?
        Саша: на день рождения к его сестре.
        Мот: зашквар?
        Саша: не то слово. Тоска смертная.
        Потешив и без того не маленькое самолюбие сводного брата, я включаюсь в навевающую скуку беседу, отважно переношу пару часов в компании людей, кажущихся мне снобами, и радуюсь, что никакого афтерпати не запланировано. Так что мы с Сергеем Федоровичем можем беспрепятственно покинуть унылые именины, ненадолго задержавшись в коридоре.
        - Что насчет нашего вопроса, Андрей?
        - Приезжай в четверг ко мне в офис, решим.
        Обменявшись крепким рукопожатием с отцом Латыпова, отчим делает еще пару комплиментов хозяйкам дома, и уже через какой-то час мы с ним сидим на нашей куда-более уютной кухне и по сложившейся традиции пьем чай в то время, как мама задерживается, с энтузиазмом вливаясь в новый коллектив.
        - Саша, держи спину ровнее.
        - Ага.
        Чиркнув ногтем по краю фарфоровой чашки, я соглашаюсь и тут же скрещиваю ноги по-турецки в раздражающей Сергея Федоровича манере, чем вызываю его натужный зубовный скрежет.
        - Я совсем тебя не узнаю. С тех пор, как вернулся Матвей…
        - Хватит уже во всем винить Матвея!
        Выкрикиваю то, что стоило сказать еще три года назад, и чувствую необычайную легкость на душе. На вечеринке в субботу во мне, действительно, сломался какой-то стержень, который отвечал за покорность и послушание, и вряд ли он подлежит починке.
        - Александра, - устало выдыхает отчим в ответ на мой протест и, не повышая голоса, обращается, как к маленькой: - я же не прошу тебя выходить замуж за Илью. Ты можешь просто поддерживать видимость нормальных отношений? Тем более, что в этой сделке с Латыповым нуждаюсь не только я, но и вы с Верой.
        Сергей Федорович в очередной раз давит на эффективный рычаг, пользуясь моей дочерней привязанностью, и мне нечего ему возразить. Кроме того, что фальши внутри слишком много, и я вот-вот ей захлебнусь.
        ___________
        * - речь идет о королеве Великобритании Елизавете.
        ГЛАВА 45
        Мот
        - Матвей, ты с ума сошел?!
        Полузадушено шепчет Сашка, когда ее глаза окончательно привыкают к царящему в спальне полумраку и безошибочно идентифицируют личность незваного гостя. Тонкие пальцы с тихим звяканьем опускают вазу с тюльпанами на тумбочку и неуклюже проворачивают ключ, отрезая нас от внешнего мира.
        - Как ты сюда попал?
        - Как все обычные люди. Через дверь. Вы так и не удосужились сменить замки.
        Не вижу, но чувствую, как Сашкины губы растягиваются в снисходительной улыбке, и сам начинаю вместе с ней улыбаться. Беззаботно кручусь в компьютерном кресле и ощущаю себя вольготно в спальне Бариновой, где мне знаком каждый уголок и каждый предмет мебели.
        - Как провела время?
        Стараюсь не ревновать. Но все равно, как только представлю, что она сидела рядом с Латыповым, а он за ней ухаживал, сразу забрало падает, а черная, отравленная ядом сомнений кровь хлещет по венам.
        - Отвратительно. Устроит такой ответ?
        С ироничным смешком выдыхает Саша и тут же замолкает, стоит мне подняться на ноги. Атмосфера в полутемной комнате резко меняется, тяжелеет, пропитывается напряжением, пока я в три шага пересекаю несчастные метры, отделяющие меня от сводной сестры.
        Подхожу к ней со спины. Утыкаюсь носом в затылок, вбирая родной запах. Проскальзывая по ткани ее рубашки, устраиваю ладонь на плоском животе и сам вместе с Бариновой цепенею. Такая она сейчас податливая, нежная - не оторваться.
        - Не готов тебя ни с кем делить, Саш.
        Кое-как облекаю в словесную форму то, что в груди открытым огнем шпарит, и понимаю, что никому ее уже не отдам. Даже если брыкаться будет, орать, спорить - не отдам.
        - И не надо.
        Осипшим от волнения голосом выцеживает сводная сестра и запускает серию ослепительных фейерверков, оседающих мерцающими искрами на кончиках пальцев. Крепче в мою грудь своей спиной вплавляется и словно время на паузу ставит.
        - И в гости ко мне придешь, если я позову?
        - Приду.
        - Завтра?
        - Завтра.
        На удивление, легко получаю ее абсолютное согласие и, кажется, могу что угодно выторговывать, начиная от обычного свидания в кафе, заканчивая сменой фамилии и подачей заявления в ЗАГС. Но не решаюсь воспользоваться свалившимся на нас безумием, от которого мозги в кашу, чувства на максимум, принципы в хлам.
        Нарочито долго напоследок Сашку целую, как будто тысячное по счету клеймо ставлю, и несусь перемахивать через подоконник. Потому что на первом этаже что-то оживленно обсуждают родительские голоса, а в мои планы пока не входит пересекаться ни с батей, ни с Верой Викторовной.
        Без приключений спускаюсь вниз, еще в школе детально изучив все выступы и выщерблины респектабельного фасада, торопливо выскакиваю за ворота, едва слышно хлопнув калиткой, и прыгаю в Тойоту к рассеянно барабанящему по рулю Кресту.
        До сих пор переживаю вспышки яркого удовольствия и не могу не тянуть довольную идиотскую улыбку.
        - А знаешь, я даже немного тебе завидую.
        - М?
        - Ты Сашку любишь, она - тебя. На человека стал похож. Цветы дарить научился, в окна лазить. Глядишь, скоро и кольцо на палец наденешь.
        Продолжая расписывать прелести брака, лихо газует Игнат, а я успешно пропускаю половину его фраз мимо ушей, зацикливаясь на наверняка уже уснувшей сводной сестре. На репите гоняю ее пылкое обещание прийти завтра и не могу отделаться от тягучего азартного предвкушения.
        Благодарю друга за то, что подвез. Ложусь ближе к утру, долго буравя невидящим взглядом потолок, и подрываюсь спозаранку. На автопилоте варю себе кофе, строгаю бутерброды и то и дело проверяю молчащий телефон. Добравшись до мастерской, на автомате выполняю привычные функции, каким-то чудом коммуницирую с парнями и нетерпеливо отщелкиваю вязкие секунды до того момента, когда можно будет с чистой совестью закрывать салон.
        - Мот, а, может, с нами в бар?
        - Как-нибудь в другой раз.
        Отклонив предложение, жму руку белобрысому Дане и спустя двадцать минут оказываюсь у себя. Наспех принимаю контрастный душ, пытаясь выветрить из башки поселившийся там плотный туман, и падаю в кресло. Ждать, когда пространство разрежет такой необходимый звонок.
        Тупое ток-шоу на большой плазме, купленной недавно в рассрочку. Веселые крики ребят, долетающие сквозь окно с детской площадки. Мерно капающая из крана в ванной вода. Все это заполняет мою реальность до тех пор, пока на пороге квартиры не появляется Баринова.
        Отчего-то смущенная, с легким румянцем, горящим на щеках. С лихорадочным блеском в лазурных омутах. С капельками воды, мерцающими в иссиня-черных волосах.
        Видимо, на улице идет дождь.
        - Можно?
        Запутавшись тонкими пальцами в бледно-розовом кашемировом шарфе, она в нерешительности застывает в коридоре и как будто готовится развернуться на сто восемьдесят градусов и сбежать, пока мы с ней ничего не натворили.
        Не спалили с помпой мосты за спиной. Не шокировали своим сумасшествием общественность. Не превратили в пепел весь этот гребанный город с уставшими от повседневных хлопот жителями.
        - Проходи.
        Ненарочно зацепив Сашку боком, я запираю замки на четыре оборота, словно это помешает ей исчезнуть, и швыряю ключи в нижний ящик тумбы. Гоняю воздух с шумом и в тысячный, наверное, раз прикипаю к изящным чертам лица сводной сестры. Задерживаюсь на упрямых заостренных скулах, припухлые губы мысленно очерчиваю и мысленно же их запечатываю собственническим поцелуем.
        - Мля, целую вечность по тебе скучал.
        С вызовом бросаю ей на ухо и с силой дергаю пальто так, что плотная ткань с оглушительным треском скатывается вниз по рукам. Падает пушистым облаком на пол, только никто из нас не спешит его поднимать. Напротив, Баринова торопливо скидывает белые кроссовки на высокой танкетке и впивается ногтями мне в шею. С хриплым возгласом обвивается ногами вокруг бедер, и вот я уже несу ее в спальню, напрочь забыв о том, что хотел поговорить и расставить все точки над i.
        Продираясь сквозь знойное дымчатое марево, я нетерпеливо отодвигаю край кофейного шелкового топа, в который одета Сашка, требовательно скольжу пальцами по мгновенно покрывшейся крупными мурашками коже, и выбиваю из нас обоих рваные судорожные выдохи.
        - Я тоже … скучала.
        Потерявшись в цунами нахлынувшей эйфории, едва слышно бормочет сводная сестра и выгибается дугой, когда я распластываю ее на кровати. До боли стискиваю хрупкие запястья, вцепляюсь зубами в жилку рядом с ключицей, на дикого зверя сейчас похожу, не оставляя никакого зазора между нашими телами.
        И Баринова отвечает мне тем же. Расчерчивает аккуратными ногтями линии-борозды на моих лопатках, оставляет на шее укусы-бабочки, отдает что-то жизненно важное. Отчего ноет внутри, щемит за грудиной, сердце трепыхается на немыслимой скорости.
        Хоть убей, не помню, когда успел с себя футболку стянуть и как умудрился оставить Сашку без одежды. Действительность накатывает яркими перманентными вспышками, лишнее из сознания вытирает, заставляет концентрироваться только на главном.
        Прислушиваться к дрожащей подо мной девушке. Откликаться на каждое ее даже самое неуловимое движение. Наизнанку себя выворачивать, лишь бы ей хорошо было.
        - Люби… пожалуйста…
        - Люблю.
        Спустя три года снова друг с друга маски срываем, вытаскиваем наружу сокровенное, лишаемся защищавших нас брони и щитов. Предстаем такими беззащитными, что ударишь - кости переломаешь, убьешь.
        - Не смогу без тебя… слышишь?
        В перерыве между жалящими поцелуями лихорадочно выпаливаю и крепче жмусь к Бариновой, как будто мечтаю сплавить нас в единое целое. Чтобы ни распилить, ни отрезать, ни разделить нельзя было.
        Снова к выступающей ключице припадаю, попутно желая донести до Сашки, что все происходящее между нами давно вышло за рамки банальной физики, перевалило отметку «просто секс, и ничего личного», спаяло сильнее, чем стальные цепи.
        - Люблю!
        В последний раз повторяю, выкрикивая, и вылетаю в пульсирующую неоновыми огнями нирвану, выталкивая за собой сводную сестру. Какое-то время вообще ничего перед собой не вижу и не могу успокоить нарастающий тремор в конечностях, а потом стремительно закипаю, когда, наконец, различаю, что Баринова пытается откатиться на другую половину кровати.
        - Саша?
        ГЛАВА 46
        Саша
        Пережив ни с чем не сравнимую близость, отшатываюсь.
        Потому что Матвей слишком много всего во мне разбудил. Первобытное больше не умещается в тесной оболочке, звериное вытесняет рациональное, под кожей гуляют остатки осколочной, что нас на ошметки чуть не разорвала.
        В легких недостаточно кислорода, все тело в красноречивых отметинах, кончики пальцев немеют. Так что я бросаюсь лихорадочно их растирать, жадно хватаю ртом воздух и все равно не могу успокоиться.
        Слишком долго воздерживалась. Слишком сильно скучала. Слишком упорно прятала инстинкты под замком, чтобы Зимин вот так свернул его с корнем.
        - Саша?
        С ледяной интонацией повторяет сводный брат и рывком возвращает меня обратно, впечатывая в твердую грудь. Словно не то что нескольких десятков сантиметров - миллиметра расстояния между нами не приемлет. Колет пронзительным арктическим взглядом, препарирует так, что хочется выложить все на духу, как у следователя на допросе. Признаться в самом страшном преступлении, которого ты не совершала.
        А я-таки кое-что совершила, за что мне до сих пор стыдно.
        - Погоди минутку. Брейк.
        Позволяя горячей ладони проехаться вдоль позвоночника, я с тихим свистом выцеживаю сквозь зубы и, наконец, делаю несколько осознанных вдохов-выдохов. Кое-как восстанавливаю расфокусированное зрение, безотчетно скольжу языком по припухшим от сумасшедших поцелуев губам и больше не хочу поддаться первому порыву, пришедшему в голову - убежать.
        - Осуждать не будешь?
        - Не знаю.
        Прямолинейно, как и всегда, отвечает Зимин после непродолжительной паузы, отчего я нервно жмурюсь и поджимаю пальцы ног. Собираю в кулак всю свою решительность и начинаю частить, проливая свет на последнюю тайну, которая стоит между нами с Матвеем.
        - Полгода назад Сергей Федорович попросил меня поддерживать с Ильей приятельские отношения.
        - А ты?
        Хрипло выцарапывает из себя Зимин, а я резко распахиваю глаза, приклеиваясь к его профилю. Задыхаюсь от нежности, запоминая каждую черточку, и хочу поскорее стереть с лица сводного брата сомнения, охватившие его по моей вине.
        - А я… согласилась. Потому что твой отец находится на грани банкротства. А я так боялась подвести и его, и маму. Если все пройдет гладко и Андрей Вениаминович подпишет нужные бумаги, Сергей Федорович получит финансирование, сможет прокрутить деньги и вернуть проценты кредиторам. Безболезненно для всех.
        На высокой ноте я заканчиваю свою взволнованную бойкую речь и все еще верю во всеобщее благо. Только Матвей не верит.
        - А, если он попросит тебя выйти замуж за Латыпова?
        - Он никогда от меня ничего такого не требовал…
        - А, если потребует?
        Мот дергает кадыком, сглатывая вязкую слюну, и своими жестокими вопросами пришпиливает меня, как энтомолог - бабочку. Безжалостно, бескомпромиссно, грубо. Правда, в глубине души я отчетливо понимаю, что Зимин целиком и полностью прав и Сергей Федорович может попробовать изменить ход игры в любой момент.
        - Я не соглашусь на брак с Ильей. Ни при каком раскладе.
        Произношу максимально твердо и прижимаюсь к плечу Матвея, только теперь он отстраняется. Садится в постели, устало растирая виски, а я думаю, как он все-таки успел повзрослеть. Прежний Зимин уже наверняка выплескивал бы на меня досаду и с энтузиазмом ломал мебель вокруг.
        - Пойдем пройдемся, Саш. Остыть надо.
        Притянув меня к себе, шепчет в затылок Мот, я же торопливо соскакиваю с кровати и без особого успеха ищу разбросанные по всей квартире вещи. Забив на это бесполезное дело, я довольствуюсь найденными джинсами, валяющимися у входа в комнату, и ныряю в одолженную братом толстовку, насквозь пропахшую его парфюмом.
        Наспех шнурую кроссовки, хватаюсь за ладонь Зимина и вместе с ним сбегаю по лестнице, наслаждаясь куда менее тягостным, чем десять минут назад, молчанием. Обхожу по периметру детскую площадку, пока Матвей опускается на еще влажные после дождя качели, и после этого усаживаюсь к нему на колени, обнимая за шею.
        - Саш, тебе стоит собрать вещи и уйти из дома ко мне.
        Негромко произносит сводный брат, а я от его отрывистой фразы отращиваю самые настоящие крылья. Слышу, как сердце норовит пробить грудную клетку, как скрепят под нашим весом несмазанные цепи и как тяжело дышит вцепляющийся пальцами в мои бедра Мот.
        Слышу и прощаю даже резковато звучащий ультиматум.
        - У тебя на все два дня. Не решишься сама - я приеду и заберу тебя. Поняла?
        - Поняла.
        В эту же секунду откликаюсь на требование Матвея послушным эхом и еще крепче к нему жмусь. Оттаиваю изнутри, прощаюсь с колкими ледяными шипами, растапливаю дрейфующие в моем океане гигантские айсберги.
        А потом мы возвращаемся домой немного озябшие, но поймавшие абсолютную вселенскую гармонию. Встречаем рассвет, согревая пальцы о кружки с горячим жасминовым чаем, и начинаем планировать, как будем ремонтировать кухню. Как с азартом отдерем старые обои, будем листать кучу каталогов и после ожесточенных споров выберем, какого цвета плитку положить взамен поистершейся.
        - А вот сюда поставим маленький угловой диван.
        - Хорошо.
        Согласно кивает Зимин и уже не может прятать довольной улыбки, озаряющей его лицо. Подхватывает меня на руки, да так и не опускает на землю, пока не выносит из подъезда и не сажает на заднее сиденье в такси. Всю дорогу держит бережно, поглаживая то предплечья, то кисти рук, отчего я начинаю ощущать себя бесценным бриллиантом.
        - У тебя два дня, Саша. Ни часом больше.
        Легонько щелкнув меня по носу, сводный брат нагло впивается поцелуем в мои губы прямо на ступеньках университета и собственническим жестом придвигает ближе к себе. Выбивает почву из-под ног своими настойчивыми прикосновениями и не отпускает до тех пор, пока не начинают краснеть кончики моих ушей. Игнорирует чужое выразительное покашливание, завистливые возгласы и приглушенные смешки и отстраняется только тогда, когда с нами равняется вездесущий Крестовский.
        - Не, Ромео и Джульетта, это все, конечно, замечательно. Только вы б так откровенно не палились, пока Александра официально Латыпова не отшила.
        - Друг называется. Умеешь ты кайф обломать, Крест!
        Взъерошив волосы пятерней, Матвей шутливо шикает на Игната, подается вперед, чтобы распахнуть передо мной дверь, и натыкается на чуть запоздавший закономерный вопрос с моей стороны.
        - А ты зачем вообще в универ приехал?
        - На заочке восстановиться. Зачем тебе муж без высшего образования?
        Зимин озорно подмигивает, а у меня в душе цветы распускаются. Аккуратные пурпурные фрезии, величественные в своей красоте ярко-алые розы, нежнейшие светло-розовые пионы и самые обыкновенные полевые ромашки. Энергия Мота не только его - меня подзаряжает, открывает новые неизведанные резервы и дает несокрушимую веру в собственные силы.
        Так что в наполовину пустую аудиторию я вваливаюсь, готовая сворачивать горы, но никто от меня этого и не требует. Латыпов уехал с командой на матч в Казань, поэтому малоприятный разговор переносится на неопределенный срок, а к паре я успела перелопатить достаточно материала.
        - Хорошо, Баринова. Я бы даже сказал, отлично.
        Заслушав мой доклад, выносит вердикт Глеб Аркадьевич, и я опускаюсь на лавочку с чувством выполненного долга, позволяя себе филонить до конца занятия. Не слушаю выступающих и откровенно игнорирую беспрестанно шушукающихся Шарову с Ефремовой.
        Да, я в толстовке Матвея. Да, у меня небрежный пучок на голове. Да, я не накрашена. И мне совершенно плевать, что вы, блин, думаете по этому поводу.
        После звонка я рассеянно закидываю конспекты в рюкзак и тороплюсь домой, минуя традиционные посиделки в столовой с одногруппниками. Норовлю распасться на атомы от растущего кома противоречий и хочу вылить на родителей все, что меня тревожит.
        Но и здесь моим выкладкам не суждено сбыться. Мама с Сергеем Федоровичем на ужине у каких-то Семеновых и, судя по игривому тону ее сообщения, вернутся поздно.
        «Завтра с утра начну собирать вещи. Люблю тебя».
        Не глядя на экран, быстро печатаю Моту и отрубаюсь, не успев раздеться. Потому что прошлая ночь выдалась бессонной и настолько выматывающей, что лимит моего «могу» несколько иссяк.
        - Доброе утро, Сашенька.
        Я разлепляю веки, когда за окном давно уже рассвело, солнце яркой краской позолотило стволы пока еще голых деревьев, а мама сидит на кровати и осторожно распускает пряди моих запутавшихся волос. Смотрит с невыразимой нежностью и явно желает восполнить пробелы в нашем общении, возникшие в последнее время.
        - Привет, мам. Как погуляли?
        Сиплю хриплым ото сна голосом и радуюсь, что вчера не нанесла макияж и не могу сегодня похвастаться жуткими разводами туши и размазавшимися тенями. Цепляю с тумбочки резинку, чтобы сделать высокий хвост, выскальзываю из постели и никак не комментирую болтающуюся на мне мужскую толстовку.
        - Здорово. Надо будет втроем тоже где-нибудь отдохнуть. Может быть, в каком-нибудь спа-комплексе?
        - Может быть.
        Не решаюсь сразу приступить к самому важному и молча выкатываю из-под кровати небольшой чемодан серо-стального цвета с колесиками. Нервно чиркнув молнией, оставляю его на полу и придирчиво инспектирую содержимое шкафа.
        Возьму только необходимый минимум. Остальное купим с Матвеем позже.
        - Я съезжаю от вас.
        Твердым тоном бросаю через плечо, да так и стою к маме спиной. Чувствую напряжение, охватившее мое тело от макушки до пят, и каменею, как будто проглотила железный прут. Боюсь сейчас увидеть мамины слезы и подрагивающие от волнения губы.
        - Куда, Сашуль? Только не говори, что в общежитие. Ты скоро заканчиваешь. Какой смысл?
        - К Матвею.
        Произношу с ощутимым нажимом и все-таки поворачиваюсь, высоко вздергивая подбородок. До последнего готова за нас с ним сражаться. Даже если она от меня откажется, все равно уйду.
        - К Матвею? Это немыслимо. Он же…
        - Какой, мама? Неуправляемый? Бракованный? Импульсивный?
        Не контролируя себя, все-таки рву голосовые связки и в защитном жесте прижимаю светло-синий джемпер к груди.
        - А что, если он единственный способен сделать меня счастливой?!
        ГЛАВА 47
        Мот
        - Не дави на Сашку так сильно, брат.
        Окатив меня слишком серьезным взглядом из-под пушистых ресниц, советует Крестовский и моментально вскидывает ладони вверх, намекая, что не претендует на истину в последней инстанции.
        Мы с ним сидим неподалеку от автосервиса в дешевой забегаловке со вполне сносной кухней, но совершенно посредственным обслуживанием. Официанты ползают между столиками, как сонные мухи, по десять раз уточняют заказ и напрочь отбивают желание оставить хоть сколько-нибудь им на чай.
        - А чего ждать? Пока ее этот убогий в ЗАГС волоком потащит?
        Пылю я и принимаюсь остервенело резать глазунью с хрустящим поджаренным беконом. По чистой случайности не расколов тарелку напополам и не сломав нож, я все-таки отправляю несколько кусков в рот и сосредоточенно жую, косясь на товарища исподлобья.
        Да, Крест чертовски прав. Но я не могу пустить все на самотек и смиренно ждать, пока все разрулится без моего участия.
        - Мы же не в Средневековой Европе живем, в конце концов. Успокойся, Матвей.
        Игнат пытается достучаться до здравомыслящей части меня, но стремление быть в гуще событий и владеть ситуацией давно и прочно поселилось в моей крови. Не вытравить ни аргументами, ни уговорами.
        - Дашь на сегодня Марковник? Верну в целости и сохранности.
        В два счета расправившись с завтраком, я так же стремительно опустошаю стакан с чем-то отдаленно напоминающим натуральный какао и расплачиваюсь по счету. Пока Крестовский тянет апельсиновый сок через трубочку и отбивает нервное стаккато по столешнице.
        - Не накосячишь?
        - Не накосячу. Я все-таки уже не тот безмозглый сопляк, а вполне состоявшийся, как личность, взрослый идиот.
        Не без труда выцарапав у друга ключи, я вихрем выметаюсь из здания кафе, прыгаю в призывно мигнувшую фарами Тойоту и вливаюсь в плотный автомобильный поток. Ловлю несколько камер по пути и наверняка получу пару штрафов позже, но это вряд ли меня заботит.
        Так что спустя полчаса я прибываю в конечную точку маршрута, швыряю тачку на парковке для служебного транспорта и размашистым шагом миную крутящиеся стеклянные двери. Вместе с парой усталых клерков заталкиваюсь в переполненный лифт и поднимаюсь на девятый этаж.
        Надо же, не забыл.
        - Ада, здравствуй.
        Коротким кивком приветствую неизменную секретаршу отца и хмыкаю, отмечая, как ее лицо вытягивается от изумления. Последний раз в офисе их фирмы я был лет десять назад, когда в нашей семье все еще было благополучно.
        Повесив куртку на вешалку, я по-хозяйски падаю на кожаный диван молочно-белого цвета, закидываю ногу на ногу и первым нарушаю воцарившуюся в помещении тишину.
        - Бате сама скажешь, или я могу войти?
        - Минутку, Матвей Сергеевич.
        Кое-как справившись с волнением, растерянная Адель поправляет безукоризненного сидящую на ней блузку лавандового цвета, не с первого раза попадает дрожащими пальцами по кнопке селектора и все-таки складывает разрозненные слоги в более-менее различимые слова.
        - Сергей Федорович… ваш сын в приемной. Примете?
        - Кто?
        От подобного пассажа женщина, повидавшая немало за время работы у моего отца, густо краснеет, я же чувствую недоумение и легкое жжение под ребрами от застрявшего в барабанных перепонках вопроса.
        - Проводи.
        - Не нужно, спасибо Ада.
        Задвинув глубже внезапно проснувшуюся досаду, я уверенным жестом торможу беспомощно хлопающую ресницами секретаршу и в пару секунд преодолеваю расстояние до массивной двери из мореного дуба с пафосной позолоченной табличкой с надписью «генеральный директор».
        - Ну, здравствуй, отец.
        Переступив невысокий порог, я не спешу занимать свободное кресло напротив бати. Использую по полной выпавшее на мою долю преимущество, смотря на родича сверху вниз, и впервые натыкаюсь на глубокую морщину, прорезавшую гладкий лоб, и нити серебра в некогда темной шевелюре.
        - Неважно выглядишь.
        - Ты явился, чтобы мне об этом сообщить?
        Дернув уголками обескровленных губ, выцеживает этот постаревший за три года моего отсутствия чужой мужчина и утомленно ослабляет узел синего в белый горошек галстука. Расстегивает пару пуговиц идеально отглаженной снежно-белой рубашки и делает пару глубоких выдохов-вдохов, готовясь к неизбежному противостоянию.
        - Нет.
        Пожав плечами, я пересекаю кабинет по диагонали и приземляюсь аккурат на край стола, смахивая несколько листков бумаги на коричневый ковер. Ни капли не парюсь по поводу того, что мну своей задницей какой-то важный отчет, и демонстративно щелкаю костяшками пальцев.
        - Предупредить тебя хочу. Саша переезжает ко мне.
        Ровно, без каких-то эмоций вываливаю на отца и даю ему пару минут переварить озвученную информацию. Надеюсь, что металла в моем голосе достаточно, чтобы понять, что я пришел с более чем серьезными намерениями. Но батя все равно дергается, всплескивая руками, и пытается давить отточенными до автоматизма интонациями.
        - Матвей!
        - Не надо, - осаживаю его прежде, чем он наберет обороты, и так же бесстрастно продолжаю. - Мне нет дела до того, что ты сейчас скажешь. Я восстановился в университете, устроился на нормальную работу и имею достаточно средств, чтобы содержать себя и свою женщину.
        Расставив приоритеты и не получив ни единого аргумента против, я поднимаюсь на ноги, роняя на пол еще и отчет, и вальяжно направляюсь к панорамному окну. Застываю у стеклянной поверхности и отрешенно наблюдаю за тем, что происходит внизу.
        Кажущиеся игрушечными, люксовые автомобили грациозно выезжают с парковки, мелкие люди-букашки снуют по тротуару, а я никак не могу избавиться от стойкого ощущения, что я в этом бизнес-центре с огромными пафосными офисами лишний.
        Могла ли мне быть интересна отцовская империя? Если только в другой жизни.
        - Слушай, а почему мы с тобой ни разу не поговорили по душам после той аварии?
        Не прекращая следить за движением многомиллионного города, я выталкиваю сквозь зубы саднящий горечью вопрос, и ожидаемо получаю в ответ лишь звенящую тишину. Едко хмыкаю, устремляясь к выходу из кабинета, и напоследок добиваю контрольным.
        - Не заставляй меня действовать грязно. Я не хочу, чтобы Саша была пешкой в твоих играх.
        Как ни странно, отец меня не останавливает. Не пытается оспорить падающие булыжниками слова. Только сидит, понурив голову, и бездумно перекладывает стопки бумаг с одного края на другой.
        Я же больше не нахожу ни одной причины, чтобы здесь задержаться. С легким сердцем сматываюсь из этого бездушного царства стекла и бетона и лечу душу ощущениями у мамы. С улыбкой отмечаю, как она расцветает в присутствии своего доктора, у которого сегодня выходной, и наслаждаюсь домашними пирогами, которые у нее всегда получались выше всяких похвал.
        И я уже успеваю расслабиться и поверить, что самое сложное позади, когда суровая реальность не в первый раз бьет чугунным тараном мне под дых. Набрав Сашин номер, я обнаруживаю, что ее телефон выключен, и моментально начинаю утопать в котле с дурным предчувствием от безучастного «абонент находится вне зоны действия сети».
        - Спасибо, мамуль. Все было очень вкусно. Надо бежать. Срочный звонок.
        Тыкая пальцем в потухший экран мобильника, я на первой космической стартую из комнаты, не помню, как влетаю в кроссовки, выкатываюсь вниз, и в себя прихожу только спустя полчаса. Когда шипящий шинами Марковник тормозит у ворот родительского особняка и послушно затихает.
        Раз, два, три, четыре, пять…
        Ловлю ускоряющийся пульс. Едва не погнув от усердия ключ, врываюсь в калитку, как одержимый, и мажу бешеным взглядом по темным окнам. На автопилоте прочесываю сначала первый, а потом и второй этаж, и не нахожу ничего, кроме оглушающей пустоты, вызывающей тошноту.
        Посуда на кухне вымыта и разложена на вафельном полотенце. В гостиной на столе - привычный графин с водой, мятом и лаймом. В Сашиной спальне - упакованный, но не закрытый чемодан с вещами.
        Ни черта не могу понять.
        Подставив шею под ледяные струи воды в ванной, я пытаюсь сбить нарастающую тревогу и охладить горячую башку, но выходит как-то хреново. Так что спустя пять минут я уже мчу по трассе, превышая скорость, и намереваюсь разобрать коттедж Латыповых по кирпичику и переломать Илье все кости, если понадобится.
        Вовремя возвращает к действительности Крест.
        - Да не гони ты коней, Мот! Илья с командой на соревах в Казани, предки его на несколько дней в Сочи свалили. Давай уже в мастерскую.
        Кое-как утрамбовав в своем сознании новые данные, я съезжаю на обочину и не знаю, сколько сижу, отрешенно пялясь в лобовое стекло. Трогаюсь с места уже куда спокойнее, но в автосервис все равно заскакиваю на взводе. Я даже не замечаю, что пугаю парней своими расширенными зрачками, и шумно дышу, пока Крестовский усаживает меня на скрипящий пружинами диван.
        - Живой? Ну, слава Богу.
        Впихнув мне в руки большую бадью с ледяной водой из кулера, Игнат терпеливо выслушивает мою сумбурную речь, хмурится и выдает нечто внезапное, но совсем не лишенное здравого смысла.
        - Я, конечно, люблю Сашку, как сестру. Но ты уверен, что она все тебе рассказала?
        ГЛАВА 48
        Саша
        Холодно.
        Заледеневшие пальцы впиваются в чуть влажные от накрапывающего дождя полы пальто. Вода пропитывает тряпичные кеды насквозь и заставляет меня мелко дрожать.
        Я слышу тихий шелест шин отъезжающего такси, краем уха фиксирую разговор случайных прохожих и на негнущихся ногах делаю несколько шагов вперед. Практически заползаю в принадлежащую Крестовскому автомастерскую и примерзаю подошвами к порогу, словно что-то невидимое меня стопорит.
        Воздух будто бы тоже леденеет и колет острыми шипами легкие, так что я не могу продохнуть. Не могу протолкнуть достаточное количество кислорода внутрь и в последнюю очередь думаю о том, как выгляжу в домашних штанах с отвисшими коленями, потрепанной серой кофте и наброшенном поверх палево-розовом пальто.
        Холодно.
        - Матвей…
        Дергаюсь от отдающей по всему телу рикошетом судороги при виде знакомой фигуры, сидящей полубоком на низком диванчике, и не понимаю, что происходит сперва. То ли я отмираю, каким-то чудом восстанавливая необходимые функции организма, то ли Зимин в считанные секунды преодолевает разделяющее нас расстояние.
        - Саша?
        Выдает едва уловимо, только для меня его шепот звучит застревающим в горле криком. Приводит в боевую готовность все нервные окончания, ломает сковавшую мое туловище корку льда и подталкивает ближе к сводному брату.
        - Привет.
        Роняя первое, что приходит на ум, я тут же давлюсь коротким истеричным смешком. Скольжу подушечками пальцев по скулам Матвея, осторожно очерчиваю его приоткрытый рот и нервно трясусь от подпаливающего меня взгляда становящихся чернильно-черными глаз.
        - Саша?
        Снова с легким нажимом повторяет Мот, а я не могу и двух слов связать. Боюсь, что плотину сдерживаемых слез вот-вот прорвет и я к чертям затоплю чужой автосервис. Жадно втягиваю ноздрями родной сандаловый аромат, веду ладонями по каменным предплечьям и прячу лицо на груди у Зимина, размазывая-таки влагу по его черной футболке.
        Всхлипываю от облегчения, когда одна рука Матвея бережно опускается мне на поясницу, мягко поглаживая. А вторая осторожно, но настойчиво обхватывает подбородок, заставляя поднять голову и установить необходимый, больше кислорода, зрительный контакт.
        - Саш, что случилось?
        - Извини, что не позвонила.
        Произношу, наконец, то, что должна была в самом начале и захлебываюсь фразами. По новой переживая события минувшего дня и постепенно избавляясь от нервного напряжения.
        - А что, если он единственный способен сделать меня счастливой?!
        Кричу в лицо маме, с силой комкая светло-синий джемпер, и на мгновение допускаю мысль, что умру от переизбытка толпящихся за грудиной эмоций. Не шевелюсь, превращаясь в оголенный провод, и настраиваю себя на затяжную битву за наше с Мотом счастье.
        Я всегда очень сильно зависела от материнского одобрения, и сейчас простирающееся между нами затруднительное молчание причиняет мне боль.
        - Саша, доченька…
        И, пока я проигрываю в мозгу самые худшие варианты, мама аккуратно отталкивается ладонями от кровати и приближается ко мне, распахивая объятья. Прижимает к себе. Гладит по щекам, по волосам, по выпирающим лопаткам и в голос плачет вместе со мной.
        - Конечно, я тебя поддержку. Как иначе? С Сережей, правда, будет непросто. Но мы придумаем, как его убедить.
        От накатывающего облегчения во мне со звоном лопается несколько струн и окончательно рассыпаются в прах остатки сомнений. Так что я задыхаюсь от благодарности и не могу выразить, насколько важно для меня это мудрое принятие.
        - Спасибо.
        Наревевшись до опухших красных глаз, мы перемещаемся на кухню и направляем всю энергию в мирное бытовое русло. Перемываем посуду, перетираем хранящийся на полках хрусталь, замешиваем тесто на малиновый пирог и оказываемся совершенно не готовыми к приходу незваных визитеров.
        - Зимина Вера Викторовна? Баринова Александра Кирилловна? Просим вас проехать с нами в отделение.
        Без единого намека на сочувствие чеканит невысокий чуть полноватый мужчина в форме, а мы с мамой неловко топчемся в коридоре и стремительно впадаем в состояние, близкое к панике. Забрасываем его вопросами, которые повисают без ответа, и ведем себя, как любые нормальные люди, угодившие в подобную ситуацию впервые.
        Демонстрируем служителю закона паспорта, не переодеваемся в цивильную одежду и испуганно жмемся друг другу в служебном автомобиле, катящемся по трассе с черепашьей скоростью. И, если маме удается созвониться со знакомым юристом и что-то обсудить до того, как у нее заберут телефон, то мне остается только жалеть, что я не успела ни о чем предупредить Матвея. Потому что мой мобильник сейчас валяется между складок одеяла полностью разряженный.
        - На все говори, что имеешь право не свидетельствовать против себя и своих близких. Поняла?
        Задушенным шепотом-шорохом инструктирует меня мама прежде, чем машина тормозит рядом с отделом полиции, после чего я теряю связь с реальностью. Происходящее несется навстречу подобно груженому товарняку и очень напоминает лишенное логики, здравого смысла и красок пятно.
        Хмурый дежурный в вестибюле. Узкие обшарпанные коридоры. Крохотный душный кабинет, где я рассеянно жду своей очереди. Безбожно затянувшийся допрос, в ходе которого мне приходится по сто раз повторять одно и то же.
        «Баринова Александра Кирилловна».
        «Двадцать один год».
        «Я не знаю».
        «Я не буду свидетельствовать против себя и своих близких».
        «Мне ничего неизвестно об этом».
        Когда от моего терпения остаются жалкие крохи, а язык пухнет от однообразных предложений, худощавый следователь с острым носом все-таки протягивает мне выстраданный протокол. После долгого чтения получает необходимые подписи и обещает вызвать меня еще не один раз, если возникнет такая необходимость. Я же покидаю его клетушку, чувствуя себя, как прокрученный раз двадцать сквозь мясорубку несчастный лимон.
        - Сергея Федоровича обвиняют в мошенничестве. Дело завели.
        Вывалив на Мота сокрушительные новости, я утыкаюсь носом ему в шею и часто-часто дышу, пока он трепетно водит пальцами по моему позвоночнику. Постепенно отхожу от все еще гуляющего в крови ужаса и придвигаюсь к сводному брату ближе, надеясь восполнить недостающее тепло от его горячего тела.
        До сих пор дрожу. Но уже не так интенсивно. Потому что у ребят в мастерской нашелся запасной комплект одежды Матвея. И теперь я сижу на том самом продавленном диване в безразмерной мужской толстовке ярко-красного цвета и старательно подкатываю брючины длиннющих спортивных штанов, в которых я утонула.
        - А Вера Викторовна сейчас где?
        - Посадила меня на такси, а сама поехала домой. Ждать Сергея Федоровича. Пытать знакомого юриста.
        Дергать за ниточки, кому можно дать взятку.
        На этом я решаю банально абстрагироваться и от осточертевших следователей, и от сидящих в печенках проблем, и от достигшей апогея семейной драмы. Истратив все мыслимые и немыслимые резервы, я устало замолкаю, устраивая голову у Матвея на груди. Млею от проникающего в каждую клеточку жара и стремительно уплываю в сон, сквозь дрему слыша немного грубоватое, но все же пропитанное щемящей нежностью.
        - Я сегодня в аду побывал. Никуда тебя больше одну не отпущу.
        ЭПИЛОГ
        Саша, спустя два года и несколько месяцев
        - Мы на следующей неделе заскочим в гости, мам, хорошо?
        Обмакнув хрустящий соленый огурец в чуть подтаявшее ванильное мороженое, я с удовольствием отправляю это странное лакомство в рот и блаженно щурюсь.
        Теперь родители живут в небольшом, но уютном домике в Подмосковье. Потому что имевшее резонанс дело о мошенничестве закончилось для Сергея Федоровича условным сроком и необходимостью продать большую часть имущества, чтобы возместить причиненный ущерб фирме. И, если мама восприняла переезд в маленький куда менее суетливый город за благо, то отчим вряд ли наслаждается трудовыми буднями на новой должности менеджера среднего звена.
        - Береги себя, ладно?
        Покончив с третьим по счету огурцом, я завершаю телефонный разговор, подхожу к зеркалу и внимательно изучаю свое отражение. Хоть на этом сроке живот еще не заметен, обтягивающим платьям я предпочитаю летящие топы, вроде того атласного великолепия золотистого цвета, которое сейчас надето на мне. А также свободные удлиненные пиджаки, классические брюки и мягкие балетки из замши.
        - Готова, принцесса?
        На втором круге моего самолюбования в комнату вальяжно вплывает полуголый Матвей, щеголяет расстегнутой черной рубашкой, которая ему безумно идет, и промакивает полотенцем чуть влажные после душа волосы. А я залипаю на его порочные губы, как в первый день знакомства, спускаюсь жадным взглядом по каменным мышцам рельефного пресса и ничего не могу поделать с разыгравшимся либидо.
        - А, может, останемся дома?.. Нет, нельзя.
        Сама спрашиваю и сама же торопливо отвечаю, приближаясь к теперь уже мужу и обвивая его руками за талию. Вожу носом по мощной груди, впитывая родной запах, и с жалостью отстраняюсь.
        Если бы нас ждал кто угодно, кроме Креста, мы бы с Зиминым без малейших угрызений избавились от одежды и долго и нудно испытывали бы новую двуспальную кровать на прочность. Возможно, сломали бы ее в нескольких местах и вернули в мебельный магазин по гарантии под бурные аплодисменты консультанта, убеждавшего нас, что их изделия служат века.
        Но Игнат слишком много сделал для нас обоих, чтобы мы пропустили открытие его нового автомобильного салона. Тем более, когда на горизонте маячит стерва-бывшая Крестовского.
        - Вечером все наверстаем. Обещаю.
        Задев мочку моего уха губами, негромко выдыхает Матвей, когда мы усаживаемся в его бэху, сверкающую новенькими хромированными дисками. А я начинаю неловко ерзать на сидении от жара, прокатывающегося от макушки до пят и непостижимым образом концентрирующегося внизу живота.
        Странно, но с тех пор, как Зимин перевез мои вещи к себе и надел полоску белого золота мне на безымянный палец, острота наших чувств ничуть не истерлась. Все так же сильно мне хочется прикасаться к мужу, вплавляться, таять, впаиваться и проводить с ним все свободное время.
        Возможно, кто-то нашел бы причину в том, что Матвей пропадает в автосервисе, владельцем которого он стал с подачи Креста, и мы не так часто видимся. Но я бы сказала, что мы с Мотом просто два помешанных друг на друге двинутых фрика.
        - Пойдем, красавица.
        И, пока я любуюсь вылепленными талантливым скульптором идеальными чертами лица супруга, наша дорога быстро заканчивается, и Зимин успевает припарковать машину, заглушить двигатель и мазнуть подушечкой большого пальца по моей щеке.
        - Ты же будешь носить мне мороженое с кетчупом, правда?
        С тихим фырканьем прошу у Матвея, когда мы уже вышагиваем ко входу в стеклянное здание, и с радостью вслушиваюсь в его заливистый искрящийся смех. Как и всегда, подзаряжаюсь от этого смелого уверенного в себе мужчины и начинаю сиять, как новогодняя елка, обвешанная гирляндой. Рядом с ним я могу чудить, как угодно, говорить, что угодно, и не бояться быть неправильно понятой.
        - Ни пуха, ни пера, брат.
        - Мои поздравления, Игнат.
        Миновав огромную хрустальную пирамиду из бокалов с шампанским, мы находим друга неподалеку от столика с беспроигрышной лотереей. В отличие от присутствующих на мероприятии гостей, Крест одет до безобразия неформально. На нем привычная черная футболка, самые обычные голубые джинсы, белоснежные чуть растоптанные найки и механические часы на кожаном ремешке.
        - Спасибо.
        Крестовский благодарит нас с приклеенной улыбкой, только я все равно чувствую в его голосе фальшь. Прослеживаю направление его взгляда и моментально наталкиваюсь на снующую между автомобилями хрупкую фигурку в коротком платье-пиджаке цвета воронова крыла.
        - Бывшая?
        - Лиля. Да.
        Заранее воинственно настроенная, я пытаюсь найти в невысокой девушке с тонкими запястьями изъяны, но не нахожу. Ее длинные золотистые волосы идеальны, темный дымчатый макияж безупречен, а тронутые матовой бежевой помадой губы вполне могут стать объектом зависти любой женщины. Но, что важнее - от нее не веет ни надменностью, ни пренебрежением, ни чрезмерной гордыней.
        - Красивая.
        Глухо роняю я против воли и тут же стремлюсь зажать рот ладонями, но Игнат на меня не злится. Крепко жмет руку Матвею, легонько щелкает меня по носу и, бросив напоследок «развлекайтесь, Зимины», разрезает ледоколом разряженную по последней моде толпу.
        Я же придвигаюсь ближе к супругу и замираю от волнения за нашего общего друга.
        - Как думаешь, выкинет что-нибудь?
        - Не знаю.
        Эхом озвучивает мои мысли Матвей и резким рывком дергает на себя, заставляя забыть вообще обо всем. И о похожем на заведенную бомбу Игнате, и о гостях, полезших в карманы и сумочки за телефонами, и о причине, по которой мы вообще оказались здесь.
        Запустив необратимую ядерную реакцию, перетекающую с его тела к моему и обратно, Зимин жадно набрасывается на мои губы, как будто только что вернулся после долгой разлуки, и вынуждает с силой вцепиться в его предплечья. Потому что поверхность верно уплывает из-под ног, сердце колотится раненной птицей, а сознание заволакивает жемчужной мечтательной дымкой.
        На заднем фоне что-то грохает, звякает и гулко крошится. Только я сейчас не способна зафиксировать ничего из этих шумов, полностью поглощенная одной на двоих эйфорией. Одним на двоих безумием.