Небеса нашей нежности Анна Велозо
        Рио-де-Жанейро, 1920-е. Юная Ана Каролина сказочно богата, красива и любима… но вот счастлива ли? Ее жених Энрике хорош собой и обожает ее, но красавица не в силах забыть очаровательного незнакомца, с которым повстречалась однажды в парижском кафе… И когда судьба вновь сталкивает ее с загадочным Антонио, перед девушкой встает непростой выбор: остаться верной слову, данному жениху, или броситься в омут страсти, позабыв обо всем на свете…
        Анна Велозо
        Небеса нашей нежности
        Предисловие
        «Эта книга похожа на сказку, и хочется, чтобы она никогда не заканчивалась…» — говорится в одном из отзывов на произведения Анны Велозо. Благодаря ее романам вся экзотика Бразилии становится ближе читателю: мы словно слышим ритмы самбы, вдыхаем аромат кофе, прогуливаемся по огромным песчаным пляжам Рио-де-Жанейро и, конечно же, принимаем участие в карнавале. Семейная сага о клане Кастро да Сильва стала бестселлером в Европе и завоевала признание во всем мире.
        А началась эта история в 1884 году, когда юная Виктория да Сильва вела беззаботную жизнь на кофейной плантации родителей Боависте. Ее отец, дон Эдуардо, некогда простой португальский крестьянин, сколотивший состояние на торговле кофе, владел тремя сотнями черных рабов. Ее мать, донья Альма, из обедневшего португальского дворянского рода, мечтала о том, чтобы дочь сделала хорошую партию, и, разумеется, ее мужем должен был стать представитель аристократии. Однако взбалмошная и упрямая Вита сделала выбор, удививший всех вокруг, да и ее саму не в меньшей степени. Она отдала свое сердце Леону Кастро — плебею, журналисту, бунтарю и страстному борцу за отмену рабства. Семья была категорически против того, чтобы Виктория вышла замуж за человека, мечтающего разрушить все устои их существования. Отчаявшись, Леон уехал в Европу, а Вита вскоре узнала, что беременна. С помощью местной знахарки она избавилась от ребенка. Ей предстояла жизнь с разбитым сердцем…
        Все изменилось через два года, когда в Бразилию вернулся Леон. Он построил великолепную карьеру, разбогател и даже обзавелся связями при дворе португальского монарха. Теперь он стал завидным женихом в глазах да Сильва. Состоялась пышная свадьба, но до счастливого финала было еще далеко. Жесткий характер Виктории отнюдь не скрашивал их семейную жизнь, сказывалась и разница в мировоззрении, и отсутствие детей в первые годы брака. Ссоры случались каждый день, за Викторией всегда должно было оставаться последнее слово, а гордость не позволяла ей выражать свои чувства к мужу. Она бережно хранила сентиментальные сувениры, напоминавшие об их первой встрече, а тем временем между супругами словно выросла стена. Дело практически дошло до развода, и только вмешательство Жоаны, жены брата Виктории, спасло этот брак. Жоана отправила Леону письмо, которое Вита написала много лет назад, да так и не осмелилась послать: письмо, в котором она открывает свою душу и признается ему в любви…
        С тех пор прошло много лет. Теперь уже детям Виктории и Леона придется столкнуться с вызовами судьбы, влюбляться и страдать, жить с разбитым сердцем и обретать новые надежды.
        Предлагаем и вам насладиться этой замечательной историей с терпким ароматом кофе!
        Пролог
        Париж, 1923 год
        Ана Каролина смотрела на игру пузырьков в бокале с шампанским. Они медленно поднимались к поверхности, лопались — крошечные, едва заметные взгляду, — и исчезали, сливаясь с воздухом. Вот и Ане Каролине сейчас хотелось исчезнуть, раствориться в воздухе, как эти пузырьки.
        Какой позор! Глядя на представление на сцене, девушка чувствовала, как ее щеки заливает краска стыда. А ведь она считала себя особой современной и раскрепощенной. Но кто бы мог подумать, что «фривольность» выступления, о которой ее предупреждали, окажется такой? Ана предполагала, что прелестные танцовщицы ограничатся тем, что слегка приподнимут подол, демонстрируя стройные ножки. Она не ожидала увидеть почти голую дамочку, принимающую непристойные позы на сцене. Лишь три большие створки раковины прикрывали лобок и груди «актрисы», а также на ней была бирюзовая прозрачная накидка из органзы, трепетавшая от каждого движения танцовщицы. Судя по всему, эта накидка должна была придавать представлению таинственный восточный флер. В конце концов, шоу так и называлось — «Восточная русалка».
        Ана Каролина отпила еще глоток шампанского и, отставив бокал, принялась пересчитывать пузырьки, чтобы не смотреть на сцену. Или на зрителей. Раскрасневшиеся лица мужчин, звонкий смех их спутниц, непристойно короткие юбки официанток — все это смущало девушку не меньше, чем танец самозванной Мата Хари[[i] Мата Хари (1876 —1917), настоящее имя — Маргарета Гертруда Зелле, исполнительница экзотических танцев и куртизанка голландского происхождения, занимавшаяся шпионской деятельностью во время Первой мировой войны. (Здесь и далее примеч. ред., если не указано иное.)] на сцене.
        Ана Каролина допила шампанское. Хмель уже ударил ей в голову, но она заказала еще один бокал. Чем-то же нужно было заняться, а лучше выпить немного, чем закурить новую сигарету. От дыма у нее болела голова, но девушке нравился облик курящих дам — элегантных, шикарных. Они отлично смотрелись бы на картинах с такими названиями, как «Дама в меховой накидке подносит мундштук к губам». Что ж, если бы сейчас какой-нибудь художник нарисовал Ану Каролину, то непременно назвал бы эту картину «Одинокая мадемуазель в парижском кабаре».
        Ане Каролине было досадно до слез. И как только Мария могла оставить ее здесь? О чем только ее сестренка думала? Вначале Мария притащила ее сюда, в это ужасное заведение — то ли кафе, то ли концертный зал, то ли бордель, то ли кабак, — а потом ушла куда-то со своим ухажером, оставив Ану Каролину за столом в одиночестве. Не так она представляла себе знакомство с ночной жизнью Парижа. Всего три часа назад Ана Каролина стояла перед зеркалом, укладывая прическу, и радовалась предстоящему приключению. Девушка была счастливой обладательницей короткой стрижки «паж», на лоб ей падала челка, а кудри не приходилось долго завивать. Она воспользовалась румянами Марии, повязала на лоб бархотку с перьями, а на плечи набросила меховую накидку Жоаны, своей тети и матери Марии. Ана Каролина вертелась перед зеркалом, любуясь столь экстравагантным нарядом. Сейчас она выглядела старше своих двадцати лет, настоящая «фам фаталь» — роковая женщина. Да, сегодня Ана Каролина выступит в роли очаровательной соблазнительницы.
        Они с Марией впервые собирались провести вечер вне дома, без строгого надзора тети Жоаны и дяди Макса: родителей Марии неожиданно вызвали к подруге их семьи. Женщина заболела, и ей требовалась помощь. Воспользовавшись отсутствием старших, девочки решили улизнуть.
        Ах, сколь ярким виделось Ане Каролине это приключение! Она хотела танцевать, флиртовать, пить и курить, кутить до рассвета. Да, она намеревалась загадочно улыбаться, слушая двусмысленные шутки, и звонко смеяться в ответ на остроумные замечания своих многочисленных поклонников. Она хотела быть неприступной и в то же время соблазнительной. Обворожить всех мужчин. Ана Каролина даже несколько раз пробовала закинуть ногу на ногу так, чтобы этот жест не показался вульгарным, а только сексуальным. Слегка обнажить нежную кожу, ровно настолько, чтобы все могли полюбоваться ее стройными длинными ножками.
        Но в этом ужасном заведении у Аны Каролины не было ни одного поклонника. Никого, кому она могла бы позволить взглянуть на свои ножки.
        Девушка плотно сжала колени, упорно глядя на бокал с шампанским. Похотливые взгляды мужчин, сидевших за соседними столиками, были ей невыносимы.
        Судя по происходящему на сцене, уже полчаса прошло с тех пор, как Мария и ее поклонник Морис бросили тут Ану Каролину одну. Девушке они показались вечностью. Она надеялась, что Мария и Морис замерзнут на февральском холоде, а от непрестанных поцелуев у них обветрятся губы! Пусть они заболеют, простудятся! Да что там простуда — Ана Каролина желала им воспаления легких! Ну все, она вытерпит еще три выступления — мерзких, отвратительных, — и если эта влюбленная парочка не покажется, она уйдет домой. Денег на такси ей хватит.
        Бокал опять опустел. Ана Каролина полезла в сумочку — сатиновую, с бахромой, принадлежавшую на самом деле ее тете, — достала кошелек и проверила, сколько у нее осталось денег. Нет, еще один бокал она не может себе позволить, ей же еще за такси платить. Проклятье! Девушка вновь повесила сумочку на спинку стула и уставилась на белую скатерть, принявшись выводить на ней спичкой геометрические узоры. Ну почему у нее самой нет поклонника? Конечно, ей нужен не такой простофиля, как этот Морис, нет, Ана Каролина мечтала об образованном и изысканном, возможно, чуть эксцентричном мужчине, который мог бы предложить ей настоящее приключение. Живи она в Париже лет двадцать назад, ее кавалером мог бы стать Альберто Сантос-Дюмон,[[ii] Альберто Сантос-Дюмон (1873 —1932) — пионер авиации, разработал управляемый воздушный шар. Родился в Бразилии, но большую часть жизни провел в Париже. (Примеч. пер.)] ее соотечественник. Они приземлились бы на воздушном шаре Альберто «La Baladeuse» [[iii] Фонарь (фр.).] прямо перед знаменитым рестораном «Максим». Вот это были времена! Тогда люди обладали настоящем стилем! А
теперь? Ана Каролина видела только вульгарную толпу и дешевую гонку за наслаждениями. Музыка становилась все разнузданней, а восторженные крики мужчин — все громче, и Ана Каролина встала из-за своего столика. Зачем ей ждать здесь? В конце концов, Марии и Морису она здесь не нужна. Придя в «Кабаре» — впрочем, вряд ли это заведение заслуживало такого названия, — они немного поболтали, и в Ане Каролине еще теплилась надежда провести интересный вечер, но уже тогда Мария и Морис говорили только друг с другом. Подарить поцелуй, состроить глазки, непристойно изогнуться, отпустить двусмысленную шутку — вот и все, чем они занимались. И, как будто этого было мало, вскоре парочка сбежала, чтобы «подышать свежим воздухом».
        Поднявшись, Ана Каролина почувствовала, как у нее закружилась голова. Только теперь девушка заметила, что порядком захмелела. Она схватилась за край столика, пытаясь удержать равновесие, помотала головой и, повесив сумочку через плечо, направилась к выходу. Двигаться приходилось очень осторожно, и Ана Каролина гордо вскинула подбородок, изогнув тонко выщипанные брови. Она надеялась, что никто не заметит, как трудно ей идти по прямой.
        Несколько секунд спустя она споткнулась о пиджак, упавший со спинки стула, и чуть не шлепнулась на колени мужчине, сидящему за одним из столиков.
        —Ой! Вот это пыл, красотка, — ухмыльнулся тот, шлепнув ее по попке.
        —Руки убери, тварь! — прошипела Ана Каролина.
        Все за столом громко расхохотались, а шлепнувший ее мужчина ошеломленно уставился на Ану Каролину.
        —Эй, притормози, малышка. Ты за кого себя принимаешь? Напилась в стельку, дрянь, валишься на меня, да еще и…
        Он не успел договорить.
        Рядом с Аной Каролиной непонятно откуда взялся какой-то юноша. Он протянул девушке руку и улыбнулся.
        —Солнышко, ну куда же ты запропастилась? Пойдем.
        Она позволила ему увести себя.
        Девушка чувствовала себя немного странно, и дело было не только в опьянении. Ана Каролина еще не пришла в себя от испуга после этого маленького конфуза и не могла оправиться от изумления, вызванного столь чудесным спасением.
        Они молча прошли по залу. Ана Каролина смотрела на незнакомца, на руку которого так доверительно опустила ладонь. Он выглядел потрясающе — напомаженные черные волосы, крупные черты лица, элегантная одежда. Ему было не место в этой третьесортной забегаловке. Странно, что он раньше не бросился ей в глаза.
        Только выйдя в холл заведения, молодой человек заговорил с ней. Он напустил на себя строгий вид и вдруг показался Ане Каролине не столь внушающим доверие, как мгновение назад. И не настолько красивым.
        —О чем вы только думали?! — с упреком воскликнул незнакомец. — Вы должны были дождаться возвращения ваших друзей!
        —Они мне не друзья. — Ана Каролина тут же рассердилась на себя за такой глупый ответ.
        В конце концов, какое этому парню дело, пришла она сюда с двоюродной сестрой или с друзьями?
        —Рад, что хоть в этом отношении вы сохранили здравый смысл. Друзья не бросят юную даму в таком окружении.
        —А тем более — на какого-то незнакомца… солнышко.
        Его губы растянулись в насмешливой улыбке.
        —Вы совершенно правы. Простите мои манеры. Я… можете звать меня Антуан.
        —Enchantee [[iv] Приятно познакомиться (фр.). (Примеч. пер.)], месье Антуан. Позвольте же поблагодарить вас за то, что вмешались. Не окажете ли мне еще одну любезность и не вызовете ли мне такси?
        —Конечно, мадемуазель… — Не закончив фразу, он вопросительно посмотрел на нее.
        —Можете звать меня Каро. — Девушка произнесла свое имя на французский манер, с ударением на последнем слоге.
        Они вышли за дверь-вертушку с матовыми стеклами и рамой, когда-то украшенной золотистыми завитками. На холоде Ана Каролина мгновенно протрезвела. Ее тонкие чулки и изящные туфельки не были рассчитаны на такой арктический холод.
        —Вам стоит подождать внутри, мадемуазель Каро, а я пока найду вам машину.
        Благодарно улыбнувшись, девушка кивнула. Антуан улыбнулся в ответ, и вновь его лицо преобразилось, превратив юношу в блистательного героя. Зубы у него были ослепительно белыми, ровными — редкость в послевоенной Европе.
        Ана Каролина прошла по прожженному сигаретами ковру к дивану в холле. Обшивка выглядела не особенно чистой, но девушке было все равно. Пришлось сесть — ее внезапно охватила чудовищная усталость.
        —Мадемуазель Каро? — Голос Антуана доносился словно издалека. — Пойдемте со мной, ваша машина прибыла.
        Ана Каролина открыла глаза. Должно быть, она уснула. О господи, неужели она опять опозорилась перед Антуаном? Вначале он стал свидетелем ее конфуза, теперь же застал ее спящей!
        Взяв девушку под руку, Антуан спустился по ступеням и провел ее к такси. Он галантно открыл дверцу машины и усадил Ану Каролину внутрь. В последний момент он склонился к ее уху и прошептал:
        —Если хотите провести действительно незабываемый вечер, приходите в пятницу в восемь вечера к Альфреду. Я буду ждать вас там.
        Такси двинулось по дороге. Ана Каролина проспала всю поездку и проснулась оттого, что водитель грубо толкнул ее в плечо.
        —Сколько с меня? — вскинувшись, спросила девушка.
        —Господин уже заплатил.
        Об этой тайной вылазке девушек тетя Жоана и дядя Макс так и не узнали. Они вернулись домой только на следующий день: «Ох, дети, нам так жаль, пришлось остаться там на ночь». Их могли бы удивить круги под глазами Марии или запах сигаретного дыма, въевшийся в меховую накидку, но они были слишком заняты собой и болезнью подруги, чтобы что-то заподозрить. Впрочем, они заметили, что Ана Каролина и Мария почти не разговаривают друг с другом. Сестрички поссорились.
        —Как ты могла взять и исчезнуть? — возмущалась Мария. — Мы так волновались за тебя! К тому же портье сказал, что ты ушла с каким-то мужчиной! Право же, Ана Каролина, я не считала тебя до такой степени наивной. Наверняка же и в Бразилии девушки не уходят гулять с незнакомыми мужчинами!
        —Нет. Но в Рио девушек не бросают одних в сомнительного толка заведениях в окружении полуголых шлюх и похотливых мужланов.
        —А кто решил туда пойти? Ты! Ты же тряслась от смеха, увидев название представления — «Восточная русалка». Я думала, тебе понравится шоу.
        —Ничего ты не думала, Мария. Твой мозг скукожился у тебя между ног, и я уверена, что Мориса не пришлось долго упрашивать, чтобы он на него взглянул.
        —Ты просто завидуешь.
        Ана Каролина презрительно пожала плечами.
        —Как скажешь.
        Какое-то время сестры раздраженно смотрели друг на друга, и каждая была уверена в своей правоте. Ана Каролина понимала, что могла бы легко помириться с кузиной, рассказав ей о таинственном незнакомце. В конце концов, Мария сгорала от любопытства и была бы рада посплетничать. Тогда все снова наладилось бы.
        Ана Каролина и сама не знала, почему не поступила так. Она любила Марию, любила как родную сестру. У девушек никогда не было секретов друг от друга. Теперь же Ане Каролине хотелось утаить столь восхитительный эпизод, яркой вспышкой озаривший серую рутину будней. И это желание в ней оказалось сильнее потребности восстановить былую гармонию.
        И вовсе не из-за гордыни. На самом деле Ане Каролине и рассказывать-то было нечего, но все подробности этого удивительного приключения стали ей слишком дороги, и она не хотела опошлить их пустой болтовней и глупым хихиканьем.
        Антуан произвел на нее огромное впечатление. И она приложит все усилия, чтобы встретиться с ним вновь. «В пятницу в восемь вечера к Альфреду». Что это за место, Ане Каролине еще предстояло как-то выяснить. Может быть, ресторан «У Альфреда»? Или бар, как в Америке? И сказал ли Антуан именно «к Альфреду»? Или он упомянул имя Артур? Или Огюст? Чем дольше Ана Каролина думала об этом, тем сильнее становились ее сомнения. Она уже даже не была уверена, что правильно запомнила день и место встречи. Но что ей терять? В пятницу вечером непременно нужно будет улизнуть из дому, взять такси и надеяться, что шофер поймет, куда нужно ехать.
        Всю неделю Ана Каролина предвкушала тайное свидание. Ее радовала не столько мысль о самой встрече, сколько решение пуститься в это приключение: девушке нравилась роль «фам фаталь». Встретиться с незнакомцем? Пристойные юные барышни так не поступают. Именно это придавало встрече такое очарование.
        Мария заметила, что ее сестренка что-то задумала, но гордость не позволяла ей спросить напрямик. Временами она отпускала язвительные замечания: «Ты же у нас теперь такая таинственная» или «Теперь, когда ты связалась с этим типом, я для тебя недостаточно хороша, чтобы общаться со мной». Ана Каролина слышала разочарование в голосе Марии, которой хотелось узнать тайну сестры. Но она так и не поделилась с Марией своими планами.
        Пришлось приложить немало усилий, чтобы создать себе алиби на пятницу, в том числе и для Марии. К счастью, близился ее день рождения, и Ана Каролина заявила, что хочет устроить сестре сюрприз, поэтому должна выйти из дому одна. Тете Жоане она сказала то же самое.
        —Понимаешь, tia [[v] Тетя (порт.). (Примеч. пер.)], я готовлю Марии на день рождения кое-что потрясающее. Поэтому мне нужно обратиться к одной мастерице, но она смогла назначить мне встречу только на вечер пятницы. Обещаю, все будет хорошо, и я вернусь домой к десяти вечера. Если хочешь, пусть Иветт пойдет со мной.
        Иветт была служанкой в доме Жоаны, и Ана Каролина знала, что у девушки в этот день выходной: Иветт собиралась навестить своих родителей, живших в пригороде Парижа.
        —Ну хорошо, — согласилась тетя Жоана. — Ты ведь уже большая девочка.
        «Большая девочка, — подумала Ана Каролина, — ну надо же!» В двадцать лет у других женщин уже были мужья и дети, а с ней до сих пор обращались как со школьницей. Тетя опекала ее, словно дитя малое. Совсем как мама. При этом Жоана вовсе не приходилась ей родной тетей — когда-то она была женой Педро, брата доньи Виктории. Педро умер за много лет до рождения Аны Каролины, но Жоана и Виктория поддерживали отношения, считая себя одной семьей. Этих двух женщин связывала крепкая дружба.
        —Спасибо, tia! Вот увидишь, оно того стоит. Сюрприз будет замечательный! — возликовала Ана Каролина, получив разрешение в пятницу вечером одной уйти из дому.
        Правда, в связи с этим возникала другая проблема. Нужно раздобыть действительно потрясающий подарок для Марии, который требовал бы визита к «мастерице» втаких делах. Ладно, она что-нибудь придумает.
        В пятницу вечером Ана Каролина села в такси. Водитель никогда не слышал о заведении под названием «У Альфреда», и потому она просто вышла у какого-то кафе и принялась расспрашивать прохожих. «Глупая затея», — говорила себе Ана Каролина. На улице было холодно, моросило, и люди ей почти не встречались. Вскоре девушка замерзла. Когда она нашла заведение «У Альфреда» — крошечный ресторанчик на первом этаже торгового дома, — было уже без четверти девять. Поскольку кавалер не ждал ее у двери, Ана Каролина прошла внутрь и обвела взглядом уютный зал. Но Антуана тут не было. Проклятье! И как только она могла опоздать! Она злилась и на себя, и на Антуана, пригласившего ее в незнакомый ресторан и не дождавшегося здесь. Девушке хотелось присесть за один из этих столиков, лучше всего у камина, и немного отогреться. Как здорово было бы отужинать тут с галантным поклонником! На всех столиках горели свечи, в зале царила романтическая атмосфера. Может быть, он еще придет? Или просто ненадолго вышел в туалет? Но нет — нужно оставаться реалисткой. Этот мужчина не явился на свидание. Ана Каролина развернулась на
каблуках и поспешила к выходу. Слезы навернулись ей на глаза, девушка едва сдерживала рыдания. Какое унижение! Не хватало еще заплакать из-за этого подлого типа!
        —Вы мадемуазель Каро? — вдруг спросил ее мужчина в смокинге, вероятно, метрдотель.
        Ана Каролина уже стояла в дверном проеме, горя желанием поскорее покинуть это заведение.
        —Да, это я.
        —У меня для вас письмо от месье Антуана.
        —Вот как?
        Метрдотель протянул ей сложенный лист бумаги. Ане Каролине пришлось собрать всю свою волю, чтобы не вырвать письмо у него из рук.
        —Спасибо, — сказала она и, не читая записку, вышла из ресторана.
        Только на лестнице она развернула листок — бумажку из записной книжки официанта, на которой Антуан поспешно нацарапал пару слов.
        Мне не хотелось ужинать в одиночестве. Но, возможно, вы еще составите мне компанию и выпьете со мной бокал вина? Жду вас в кафе «Рояль». Оно находится рядом со входом в метро, в паре шагов отсюда.
А.
        Каролину охватило и облегчение, и возмущение. Почему Антуан не мог заказать вино тут? И что это за глупые игры? Почему она должна гоняться за ним по всему Парижу? Как он смел заставлять ее разгуливать по улицам в такую погоду? И почему, черт побери, она так рада предстоящему свиданию?
        Девушка плотнее закуталась в накидку и отправилась в путь. Уже через две минуты она оказалась у кафе. Почему оно называлось «Рояль», было непонятно, в нем отсутствовала всякая роскошь. Скорее оно походило на трактир для рабочих. Войти одной в подобное заведение, место, где пьют какие-то мужланы? «Ну же, смелее, мадемуазель!» — подбодрила себя Ана Каролина, набравшись мужества. Она отодвинула плотную красную занавеску, висевшую на входе в зал и защищавшую кафе от леденящего холода. В нос девушке ударил запах сигаретного дыма и влажная духота. Пахло затхлостью и выпивкой. Но тут было тепло и даже уютно. Среди множества посетителей Ана Каролина не сразу нашла Антуана. Ни за одним из столиков его не было, и, только повернувшись к барной стойке, Ана Каролина увидела его.
        Да, это был он. Она узнала его даже в профиль. И Антуан оказался еще красивее, чем в ее воспоминаниях.
        Он еще не заметил Ану Каролину, и девушка могла спокойно его рассмотреть. Черные волосы растрепались, одежда была уже не столь изысканной, как во время их прошлой встречи. И все же он выглядел обворожительно, пусть взгляд его был печален. Ана Каролина почувствовала, как ее сердце забилось чаще. Что только на нее нашло? Как она может встречаться здесь с совершенно незнакомым человеком? Нужно развернуться и отправиться домой! Она ведь ничего, совсем ничего не знает об этом мужчине. Только то, что он оказался достаточно галантным, чтобы увести ее из кабаре и заплатить за такси. Ане Каролине вспомнились ужасные истории, которыми тетя Жоана не раз пичкала ее и Марию: оманьяках, похитителях, убийцах, только и ждавших такую жертву, как она. Хорошенькую и наивную девушку.
        Ана Каролина почти убедила себя, что не стоит подходить к нему, когда Антуан оглянулся. Их взгляды встретились. Ану Каролину точно пронзила молния. Как одна улыбка может так изменить лицо? Эта улыбка озаряла классические точеные черты, придавая им тепло. Не сдержавшись, Ана Каролина улыбнулась в ответ.
        —Ах, моя непунктуальная мадемуазель Каро! Какой сладостной мукой наградили вы меня!
        —Полноте, месье Антуан. Что вам ведомо о муках? Попробовали бы вы в такой обуви, — она указала на свои элегантные лодочки, — побегать по Парижу под мокрым снегом в поисках нетерпеливого мужчины.
        —Вы не показались мне женщиной, которая станет бегать за мужчиной.
        —Право же, умеете вы перекрутить слова! Должно быть, вы политик. Или адвокат?
        —Прошу вас, дорогая, давайте присядем. Что будете пить?
        —Да, адвокат. Уклончивые ответы на прямые вопросы.
        Антуан тихо рассмеялся. Ана Каролина села на стул у барной стойки и подозвала бармена.
        —Сухой мартини, пожалуйста.
        —Как вы жестоки. Лишили меня удовольствия заказать вам выпить. Так современные женщины понимают равноправие?
        —Да, в том числе.
        —Но вы хотя бы позволите мне оплатить ваш напиток?
        —Безусловно. Эмансипация имеет свои границы. И, кстати, можете помочь мне снять пальто.
        —О, какая невнимательность с моей стороны! — Подмигнув ей, Антуан поднялся, взял ее пальто и отнес его в гардероб.
        Ана Каролина была очарована. Как он красив! Как грациозен! И как ей нравилась эта милая перебранка!
        Когда он вернулся, мартини уже стоял перед Аной Каролиной. Антуан поднял свой бокал с вином и с нарочитой торжественностью произнес:
        —За современных женщин!
        Ана Каролина кивнула и чокнулась с ним. На самом деле она никогда не считала себя особенно эмансипированной и сама заказала мартини скорее от смущения, чем из желания показаться независимой. С другой стороны, она ведь пришла сюда одна, чтобы встретиться с совершенно незнакомым ей человеком. Разве современные женщины так не поступают?
        —Расскажите мне все о себе! — попросил Антуан.
        —Все?
        —Начнем с того, откуда вы родом. У вас прелестный акцент.
        Ана Каролина рассказала, что приехала в Париж из Южной Америки, из Аргентины. Она изучает здесь историю литературы и снимает комнату с однокурсницей. Вскоре ей предстоит важный экзамен. А еще она дописывает дипломную работу о Мольере.
        Чем дальше, тем легче ей давалась ложь. Ей нравилось рассказывать этому мужчине историю, казавшуюся более интересной, чем правда. К тому же благодаря этому Ана Каролина могла предстать перед ним в лучшем свете. Так она казалась старше. И умнее. В конце концов, не рассказывать же ему, что ей всего двадцать и ничем она толком не занимается: не учится, не работает, а главное, уже через полчаса будет вынуждена уйти, иначе тетя больше никогда не отпустит ее гулять.
        Антуан же, в свою очередь, рассказал ей, что он пилот и состоит в комитете, который оценивает успехи, рекорды и новинки авиации. Прогресс в самолетостроении поражает воображение, и честолюбивый человек с легкостью сумеет реализовать себя в этой сфере. Антуан весело и интересно поведал ей о неудачных попытках пилотов выиграть приз в двадцать пять тысяч долларов за первый беспосадочный перелет из Парижа в Нью-Йорк. Приз обещал им некий Реймонд Ортейг, эксцентричный и богатый владелец отеля в Нью-Йорке. Пока что это никому не удалось. Антуан развлекал Ану Каролину веселыми и грустными историями о пионерах авиации и почтовых авиаперевозках. Ей нравилась его способность столь ярко и интересно рассказывать о своей профессии.
        —Так значит, вы знаете моего… эм… великого Альберто Сантос-Дюмона? — спросила Ана Каролина.
        Она чуть было не сказала «моего соотечественника». О господи, почему она решила выдать себя за аргентинку? Она даже не любила соседнюю страну. Просто сейчас в мире ширилась популярность танго, и все считали аргентинцев людьми страстными и чувственными, в то время как стереотипы о бразильцах были не столь лестными.
        —Да, я был знаком с ним. Потрясающий человек. Даже не подумаешь, что он бразилец.
        —А как вы себе представляете бразильцев?
        —Ну, они люди темпераментные, необузданные, веселые, не особенно дисциплинированные…
        Теперь-то Ана Каролина порадовалась, что не сказала, откуда она родом.
        —Бездельники, просто банда бездельников, — добавила она.
        Антуан рассмеялся.
        —Я слышал о том, что у Аргентины есть конфликты с соседними странами.
        —Да, это так. Но это грустная тема. Давайте лучше поговорим о Европе. О Париже. Вы здесь родились?
        —Нет, я живу здесь всего четыре года. А родом я из глухой деревушки, о которой вы наверняка никогда не слышали.
        Так они весело болтали весь вечер, смеялись, пили, наслаждались обществом друг друга. Ана Каролина больше не смущалась, она чувствовала себя желанной и прекрасной. Это было великолепно.
        Мельком взглянув на настенные часы, девушка испуганно вздрогнула.
        —О боже, уже одиннадцатый час! Мне пора.
        —У вас назначена другая встреча сегодня вечером?
        —Да, можно сказать и так.
        —Мы увидимся вновь?
        —Я была бы счастлива.
        —Как мне связаться с вами?
        Ана Каролина судорожно размышляла, что ей делать. Не могла же она дать Антуану адрес или телефон своей тети.
        —Никак. Давайте назначим новое свидание. Но, надеюсь, на этот раз вы меня дождетесь.
        —А вы придете вовремя?
        —Я постараюсь.
        Антуан улыбнулся.
        —Вот, так вы можете со мной связаться. — Он написал номер телефона на картонке из-под пива. — Если вы передумаете.
        —Передумаю? Мы же с вами еще не договорились.
        —Странно. Мне показалось, что вы уже согласились встретиться со мной в кино на бульваре Дез’Итальен в следующую субботу в восемь вечера.
        —О, в это время я занята. Может быть, сходим на дневной сеанс?
        Ана Каролина была очень рада тому, что сумела так быстро выкрутиться. Уйти вечером будет не так-то просто, особенно если не посвящать в свою тайну Марию.
        —Хорошо. Тогда в четыре перед кинотеатром?
        Ана Каролина кивнула.
        —Я так рада. — Она улыбнулась.
        —А как я рад… — Антуан заглянул ей в глаза.
        Он расплатился, помог девушке надеть пальто и вывел ее на улицу, чтобы поймать такси. Как только машина подъехала, Антуан галантно распахнул дверь. Ана Каролина как раз собиралась сесть в салон, когда Антуан взял ее за руку, притянул к себе и по французскому обычаю поцеловал в обе щеки. Правда, по обычаю не полагалось, чтобы поцелуем касались уголков губ. Прикосновение было нежным, очень интимным, оно пробудило в девушке желание большего. По дороге домой Ана Каролина только о том и думала, каково это будет — поцеловать Антуана по-настоящему.
        Неделя до свидания тянулась бесконечно. С каждым днем перепады настроения у Аны Каролины только усиливались. По утрам она просыпалась, чувствуя, как сладко замирает сердце, а пасмурный зимний день казался великолепным, но по вечерам, которые она проводила в обществе Марии или тети, девушку нет-нет да и одолевала тоска. Будни представлялись ей беспросветными, а родственники — скучными. Квартира в доме, построенном самим Жоржем Эженом Османом,[[vi] Жорж Эжен Осман, более известный как барон Осман (1809 —1891) — французский государственный деятель и градостроитель, во многом определивший современный облик Парижа.] представлялась ей верхом мещанства, а друзья Марии теперь вели себя как зануды. Но время ожидания наконец завершилось. В субботу днем Ана Каролина упорхнула из дому, сказав Марии только: «Мне нужно подышать свежим воздухом, тут я задыхаюсь от тоски». Остальные не успели у нее ничего спросить.
        Было еще светло, и девушка добралась на метро до станции «Опера». У нее оставалось немного времени, и потому Ана Каролина зашла в кафе и заказала себе чашечку кофе. «На этот раз не стану пить спиртное, — решила она, — чтобы Антуан не принял меня за алкоголичку». Достав из сумочки зеркальце в серебряной оправе, девушка подкрасила щеки и губы, а затем надела пару изящных сережек с жемчугами и передвинула немного набекрень енотовую шапочку, что придало ей кокетливый вид. Чтобы не возбуждать подозрений, Ана Каролина не решилась прихорашиваться дома.
        Только после этого она направилась к кинотеатру. На улице толпилось много людей, ожидавших очередного представления. Хотя погода была довольно гнусной и моросил мелкий дождь, настроение у собравшихся было отличным. Кто-то держал в руке бокал с шампанским, кто-то курил, кто-то звонко смеялся, возмущенно вскрикнула какая-то девушка — проезжавшая мимо машина обрызгала ее водой из лужи. Ана Каролина заглянула в переполненное фойе кинотеатра и решила подождать снаружи. Встав под широким изогнутым навесом, девушка закурила. Некоторые мужчины взглянули на нее с неодобрением: «современная женщина», курящая на людях, все еще считалась исключением из общего правила.
        Постепенно толпа стала редеть. Многие уже зашли в зал. Ана Каролина обвела взглядом увешанные плакатами стены. Ей было все равно, какой фильм сегодня показывают, — она искала настенные часы. И когда ее поиски увенчались успехом, она не поверила своим глазам. Половина пятого! Неужели этот мерзавец вновь ее бросил? Или он ждет внутри? Но тогда он давно бы уже выглянул на улицу, чтобы посмотреть, не пришла ли она.
        И все-таки Ана Каролина зашла в фойе. Она обнаружила там небольшое кафе, почти пустое — все уже ушли в зрительный зал. Антуана нигде не было.
        Девушка села за столик, заказала еще кофе и решила, что уйдет, как только допьет его. Из зала доносилась приглушенная музыка тапера, сопровождавшая немые фильмы. Временами слышались взрывы смеха. От этого Ане Каролине стало еще хуже. Она была готова расплакаться. Больше всего ее поразило сочувствие во взгляде официанта — похоже, такие ситуации были для него не в новинку.
        Тем временем Антуан выскочил из вагона метро, бесцеремонно расталкивая других пассажиров. Сегодня его преследовали неудачи. Вначале его автомобиль не завелся на холоде, и пришлось бежать на метро. Уже тогда Антуан понимал, что опаздывает на пятнадцать минут. Потом poinconneur [[vii] Контролер (фр.). (Примеч. пер.)] не понравился его билет первого класса, и пришлось купить другой. А затем еще и поезд остановился в туннеле и простоял так несколько минут. Было уже без четверти пять. Вряд ли прекрасная Каро еще ждет его. Конечно, перед кинотеатром ее не оказалось. Антуан не думал, что она пойдет смотреть фильм одна, но все же… Он решил заглянуть в зал. Ему было все равно, станет ли публика ругать его, если он ворвется туда и громко крикнет: «Мадемуазель Каро!» Что в этом плохого? Но в зал его не пустил билетер. «О господи! — подумал Антуан. — Сколько же в Париже таких самодовольных надутых болванов?!»
        —Я не собираюсь смотреть фильм, — объяснил он пареньку. — Я просто ищу свою знакомую.
        —Красивую молодую девушку из Южной Америки?
        —Да!
        Билетер застенчиво отвернулся, и Антуан понял, что дальнейшую информацию получит только за чаевые. Он сунул парню в руку целых пятьдесят сантимов.
        —Мадемуазель ждала в кафе. Она ушла минут пять назад.
        Спускаясь по лестнице в метро, Ана Каролина успела заметить кого-то похожего на Антуана, но тот был слишком далеко и двигался слишком быстро, перепрыгивая через две ступеньки, и потому девушка не была уверена в том, что это он. Наверное, ей просто почудилось. А даже если это и он? С таким невежливым и ненадежным filou [[viii] Жулик (фр.). (Примеч. пер.)] ей нельзя связываться. Ни в коем случае. Не то чтобы ей этого не хотелось, пусть Ана Каролина и знала, что ничего хорошего из этого не выйдет. В следующие дни девушка часто думала, не позвонить ли ему. Она уговаривала себя, находила все новые и новые аргументы, придумывала Антуану оправдания. Много раз она подходила к телефону, мечтая развеять свое душевное смятение. Она действительно страдала: Ана Каролина влюбилась, влюбилась по уши, но не знала ни фамилии, ни адреса своего избранника. Она вообще почти ничего о нем не знала. Знала только, что он был самым красивым и очаровательным мужчиной из всех, кого ей когда-либо приходилось встречать.
        Однажды Ана Каролина все-таки набрала его номер, но телефонистка ей не ответила, и девушка восприняла это как знак. Не бывать их любви.
        Постепенно рассудок победил влюбленность, и верх в Ане Каролине взяла ярость. Она, Ана Каролина Кастро да Сильва, не станет бегать за мужчиной!
        Несколько недель спустя Ана Каролина отправилась в Португалию, последнюю страну, которую ей предстояло посетить во время путешествия по Европе. Отношения с Марией, охладевшие на время, наладились, и на вокзале сестры обнялись и поцеловались. На глаза им наворачивались слезы. Когда поезд, пофыркивая, отъехал от перрона, Ана Каролина выглянула в окно купе и помахала родным на прощание. Тетя Жоана, дядя Макс, Мария и ее жених Морис — все пришли на Лионский вокзал, отобедав перед поездкой в роскошном ресторане «Ле Трен Бле». Платочек Марии трепетал на ветру. «Какой жалкий подарок», — подумалось Ане Каролине. Она поспешно вышила инициалы Марии на десятке носовых платков и вручила на день рождения — очевидно, что для такого подарка не требовался поход к какой-то мастерице. Пристыженная и растроганная, Ана Каролина уселась на обитую красным бархатом скамью. И только теперь разрыдалась.
        Часть 1
        Рио-де-Жанейро
        Январь-февраль 1926 года
        Глава 1
        Проклятье! Ана Каролина в отчаянии смотрела на осколки, лежавшие перед ней на столе. Она взяла клей и тщательно сложила три осколка, но стоило ей убрать руку, как фарфоровая шкатулка вновь рассыпалась. Черт! Речь шла о предмете довольно старом, но не представлявшем антикварной ценности. Тем не менее мать Аны Каролины очень любила эту вещицу. Если донья Виктория обнаружит, что ее драгоценная шкатулка разбилась, она очень огорчится.
        С восьмой попытки старания Аны Каролины увенчались успехом. Трещинки на поверхности остались, но крышка была цела, и, если поставить шкатулку на место, никто ничего и не заметит. И зачем Ана Каролина вообще взяла ее с полки? Могла бы просто посмотреть на нее через стекло серванта. Но девушке хотелось угадать, какие воспоминания связаны с этой вещью. Донья Виктория мало к чему привязывалась. В доме были всего две вещи, которые имели для нее огромное значение: эта фарфоровая шкатулка и цепочка с кулоном в форме куста кофе. Все остальное ее мать рассматривала с сугубо практической точки зрения. Только сегодня утром она делала уборку в комнате дочери, откладывая все, что, по ее мнению, не стоило хранить.
        —Зачем тебе это старое платье? Такое теперь не носят. Я еще понимаю, будь оно расшито настоящим жемчугом. А так… Все, выбрасываем. — Донья Виктория взяла платье, в котором Ана Каролина когда-то впервые танцевала на балу, и безжалостно упрятала его в мешок.
        —Мам, нет! Я люблю это платье!
        —Чепуха. Что подумает твой будущий муж, если ты привезешь к нему в дом старые платья, столь дорогие твоему сердцу только потому, что они напоминают тебе о первом поцелуе? Поцелуе, к слову сказать, подаренном этому неудачнику Карлосу. Право же, какая пошлость!
        Ана Каролина замерла. Откуда мама узнала про Карлоса? Неужели от этой женщины ничего не утаишь?
        —И не смотри на меня так испуганно. Ты же не думала, что это останется для меня секретом? — Донья Виктория поглубже запихнула платье в мешок. — Так, дальше. У меня мало времени, на обед придет директор банка. Ну, Гонкальвес.
        С тех пор прошло несколько часов. На digestivo [[ix] Обед (порт.). (Примеч. пер.)] Ана Каролина не присутствовала, но видела, как директор банка, раскрасневшийся, осоловелый, нетвердой походкой направился к своему автомобилю. А донья Виктория, победоносно улыбаясь, удалилась в рабочий кабинет. Ана Каролина же подошла к серванту, посмотрела на шкатулку и уже в который раз спросила себя, за что же ее отец любит эту женщину, такую холодную, расчетливую, бессердечную. Наверное, потому-то девушке и захотелось взять эту шкатулку. Ана Каролина выронила ее из рук, когда в гостиную вошла Мариазинья… в старом бальном платье Аны Каролины! Наглость этой девчонки уже не в первый раз выводила Ану Каролину из себя.
        —Ты почему разгуливаешь средь бела дня в моем бальном платье? Танцевать решила вместо того, чтобы работать? Ну же, пошла вон отсюда! И не смей больше показываться мне на глаза в моих нарядах!
        Но служанка только нахально ухмыльнулась, сделала книксен и ушла. Правда, уже через минуту она вернулась:
        —Мне убрать осколки, сеньорита?
        —Сходи к горшечнику Хосе и возьми у него клей. Я ему заплачу, когда буду проходить мимо его лавки. И ни слова донье Виктории.
        Склеив шкатулку, Ана Каролина осторожно поставила ее обратно в сервант и осмотрела результат своего труда. Да, на первый взгляд трещины незаметны. А мама вряд ли станет вынимать это старье.
        На следующее утро Ана Каролина продолжила разбирать вещи. В ее комнате перед шкафом уже громоздилась куча платьев. Девушке было не жаль старой одежды, но временами она медлила. Вот эта изящная сумочка, которую она взяла на первое свидание… Повязка с перьями — пару лет назад это был писк моды в Париже… Балетки, напоминавшие ей о ранней юности… Не стоило ли сохранить эти вещи? Или это всего лишь балласт, замедляющий ее шествие в прекрасное и блистательное будущее? А будущее и правда представлялось Ане Каролине прекрасным. Став женой Энрике Альмейды Кампоса, она освободится от вечной опеки матери. Прекратятся эти поучения и скучные запреты, мол, такое не принято в обществе! В доме ее родителей только о том и разговоров. А ведь они живут не на какой-то фазенде времен рабства, а в двадцатые годы двадцатого столетия! Времена изменились, а родители Аны Каролины этого, казалось, даже не заметили. «Жизнь в безопасности» — так многие назвали бы существование Аны Каролины в Рио. Ей же самой такая жизнь казалась нестерпимо старомодной и скучной. Может быть, дело было в возрасте ее родителей. Донье Виктории
вскоре исполнится шестьдесят, дону Леону уже за семьдесят. С точки зрения Аны Каролины они были слишком старыми для двадцатитрехлетней дочери. Как легко было подсчитать, донья Виктория родила ее в возрасте тридцати семи лет. Ане Каролине это представлялось почти неприличным. Люди в такие годы не должны рожать детей, особенно если у них уже есть два сына. Братья Аны Каролины были намного старше ее и давно уже обзавелись собственными семьями. Она не очень тесно с ними общалась, слишком велика была разница в возрасте. И все же Ана Каролина их любила, особенно старшего — Педро. Со вторым братом, Эдуардо, они были не так близки. Иногда девушка проводила несколько дней у Педро и его семьи в Сан-Паулу и всякий раз наслаждалась там свободой. Педро не возражал, если Ана Каролина надевала платья с большим вырезом на спине, а его жена Франциска даже угощала золовку сигаретами. «Современная женщина должна курить, — считала Франциска. — Это признак равноправия».
        А вот родители Аны Каролины были чрезвычайно старомодными в этом вопросе. Они запрещали дочери курить и носить откровенные платья. Они вообще запрещали ей все, что могло ее порадовать. Они ворчали, когда Ана Каролина пила спиртное, придирались к ее друзьям и развеивали ее мечты о будущей профессии.
        «Ты не можешь стать пилотом, дорогая».
        «Юная дама твоего происхождения не должна зарабатывать себе на жизнь».
        «Открой литературный салон или рисуй картины».
        «Только вспомни, что случилось в прошлый раз, когда ты попыталась доказать миру свою независимость».
        «Ты можешь путешествовать, играть в теннис, посвящать время тому, что тебе интересно».
        «Кто захочет по доброй воле идти работать? И кем? Гувернанткой? Или, боже упаси, стенографисткой?»
        «Мы обеспечили тебе жизнь в роскоши. Чего же тебе еще? Ты просто неблагодарная!»
        Вот что родители чаще всего говорили Ане Каролине. Однажды девушка поговорила с Педро о родительских запретах, и тот попытался объяснить ей, что родители любят ее и стараются заботиться о ней. Но Ане Каролине казалось, что они просто завидуют ее молодости и возможностям, открывавшимся перед девушками в эти дни — если отцы или мужья их поддерживали. Ана Каролина могла бы изучать медицину или даже стать пилотом, если бы отец дал ей на это официальное разрешение. Но без этого документа она ничего не могла сделать. Похоже, право на самоопределение имели только девушки из бедных семей. Вряд ли кухарки, медсестры и гувернантки получали разрешение на работу у своих мужей.
        Ана Каролина с раздражением выбросила из шкафа длинное шелковое платье. Оно было черным и узким, с открытыми плечами, и даже теперь, через два года после покупки, смотрелось вызывающе, хотя мода и продвинулась вперед.
        В кучу его! Эта глупая тряпица обошлась ей в целое состояние — и едва не стоила Ане Каролине репутации. Девушке до сих пор было стыдно оттого, что ее первая и единственная попытка заработать столь позорно провалилась. И как ей только в голову пришло что-то скрывать от матери?
        Ана Каролина поступила в университет и начала изучать историю литературы — она была одной из первых женщин Рио, учившихся там. Но вскоре ей стало ясно, что мир академической науки навевает на нее скуку. И тогда Ана Каролина попыталась устроиться на работу пианисткой — она получила блестящее домашнее образование и, как и любая девушка из высшего общества, неплохо музицировала. И ее действительно наняли — в заведение, где никого не интересовали формальности. Зарплата была крошечной, ее выдавали наличными. Увы, работала Ана Каролина не пианисткой, а гардеробщицей — в нелегальном казино. Работала она только утром, вместо учебы в университете.
        Почти полгода все было хорошо. Но затем один из клиентов казино узнал в Ане Каролине дочь доньи Виктории, славившейся в городе своим богатством. Конечно же, он все ей рассказал. Разъяренный отец силой вытащил Ану Каролину из-за стойки, а мать приложила все усилия, чтобы в обществе не поползли слухи. Да и мужчине, выдавшему Ану Каролину, пришлось несладко — теперь его преследовали одни неудачи.
        И все же даже без работы жизнь Аны Каролины казалась не такой уж пустой. Девушка принадлежала к высшему обществу, а потому у нее была масса дел — следовало выполнять свой долг: организовывать званые ужины, устраивать музыкальные вечера, играть в теннис и бридж, ходить на литературные чтения или выставки техники, встречаться с другими богатыми людьми. Дамы много времени посвящали благотворительности. Но главным оставалась мода: они тратили непристойные суммы на новейшие журналы мод из Парижа, и целая армия швей только тем и занималась, что копировала европейские платья. Самые отважные дамы даже позволяли себе появляться на роскошных городских пляжах в коротких полосатых купальниках, открывавших бедра до половины. Как правило, девушки в таких купальниках притягивали на пляже все взгляды — и не только доброжелательные.
        Такими вещами занималась и Ана Каролина. Еще она рьяно переустраивала дом своих родителей: по ее распоряжению громоздкую мебель прошлого века отправили на чердак, заменив современной. Только спустя много лет этот новый стиль назовут «арт-деко», но уже сейчас Ана Каролина чувствовала, что он словно создан для жаркого климата Рио: четкие линии и холодная безыскусность дарили ощущение прохлады.
        Тем временем Ана Каролина выбрасывала один наряд за другим и вдруг замерла. Нагнувшись, она подняла одно платье и осмотрела его внимательнее. Девушка купила его прошлым летом, но надела всего один раз. Ее приятельница Юлиана сказала: «Ты в нем как жаба», и у Аны Каролины пропало желание его носить. Но сейчас ее порадовал сочно-зеленый цвет. Платье было очень милым, а благодаря элегантному крою — ничуть не глупым. Повинуясь порыву, Ана Каролина переоделась в найденный наряд. «Какая прелесть!», — подумала она. Яркий цвет тут же поднял ей настроение. Почему она так редко носит одежду насыщенных цветов? Всегда все пастельное, сиреневое, бежевое, серое — конечно, от этого на сердце тяжелее. «Это платье стоит оставить», — решила Ана Каролина. Оно было словно создано для чудесной прогулки с Энрике. Вот только какую обувь надеть? Порывшись в шкафчике, девушка тут же швырнула несколько пар туфель в общую кучу, но в конце концов обнаружила черные сандалии, которые великолепно подойдут к этому платью. Нужно только повязать на шею черный шелковый платок, и элегантный летний наряд готов! А как он подчеркивает
ее черные волосы и зеленые глаза — загляденье! Радуясь себе и миру, девушка повертелась перед зеркалом, а потом спустилась на первый этаж. Она хотела похвастаться отцу, надеясь на комплимент. Ее папа отпускал чудесные комплименты.
        На первом этаже она встретила служанку и приказала той убрать отложенные платья и обувь. Может забрать себе, если захочет, только чтобы не носила бальные платья на кухне. И пусть не забудет о других слугах.
        Конечно, Ана Каролина должна была сама этим заняться. Мариазинья заберет лучшие вещи, а остальным достанутся совсем поношенные. Но сейчас Ане Каролине было все равно. Кроме того, потом еще будет возможность восстановить справедливость: например, когда она будет раздавать косметику, можно обойти Мариазинью вниманием.
        —Сегодня ты чудесно выглядишь! Так свежо! — воскликнул отец, увидев дочь в дверном проеме.
        Он отложил газету, снял очки и повернулся к Ане Каролине в кресле. Даже присвистнул, как простой рабочий, что не очень приличествовало человеку столь высокого положения. Но Ану Каролину это только обрадовало. Она исполнила небольшой пируэт, чтобы отец рассмотрел ее со всех сторон.
        «Как девочка похожа на Виту в молодости!» — уже не в первый раз подумал дон Леон.
        У Аны Каролины глаза были другого цвета и кожа темнее, но в остальном они с матерью были похожи как две капли воды. Но, конечно же, он не мог сказать этого дочери. Она пришла бы в ужас, если бы ее сравнили с Викторией.
        —Заходи, солнышко. Расскажи своему главному поклоннику что-нибудь интересное. Мне уже надоели все эти заметки о вырубке леса, а в газетах только об этом и пишут.
        —Ах, papai [[x] Папочка (порт.). (Примеч. пер.)], ты же знаешь, что со мной ничего не происходит, не говоря уже о чем-то интересном. Лучшим событием этого дня для меня станет прогулка по горе Корковаду. Вскоре за мной заедет Энрике.
        —О, а я было поверил, что ты для меня так нарядилась.
        —Тебе нравится? Юлиана сказала, что в этом платье я как жаба.
        —Ты выглядишь потрясающе. А Юлиана говорит такое, потому что она настоящая змея. И уродлива притом.
        —Ты думаешь, она уродлива? В это я едва ли поверю. Все мужчины у ее ног.
        —Все дело в ее пышных формах. И глупости. И ядовитой злости. А может быть, в том, что она объединяет эти три качества. Почему-то мужчинам такое нравится.
        —Ах, и почему ты делишься со мной такими секретами незадолго до моего замужества? Я могла бы притвориться глупышкой. И говорить мужчинам побольше гадостей.
        —Это что-то изменило бы?
        —Нет. Может быть, даже тогда Энрике все равно влюбился бы в меня.
        —Я рад тому, что он станет моим зятем.
        Леон действительно был рад. Будь Энрике вспыльчивей, напористей, безрассуднее — и он пробудил бы в доне Леоне ревность. Если бы он больше походил на Леона в молодости, тот не пожелал бы своей дочери такого жениха, ведь он на собственном опыте знал, чем чреваты вечные ссоры и разочарования. Энрике идеально подходил для Аны Каролины. Он был умен, честен, безукоризненно вежлив и очень трудолюбив. Он сделает дочь Леона счастливой.
        —Ты слышал? Мне кажется, это Энрике приехал! — Ана Каролина подбежала к окну и выглянула на подъездную дорожку, ведущую к дому.
        Энрике как раз парковал свой «усатый форд», как она в шутку называла его автомобиль. Распахнув окно, девушка радостно поприветствовала жениха.
        —Честно говоря, — отметил ее отец, — когда ты так громко кричишь, ты и правда чем-то похожа на жабу.
        Рассмеявшись, Ана Каролина выбежала из комнаты и встретила Энрике в коридоре.
        —Любовь моя, ты обворожительна. Это новое платье?
        —Какая разница? Главное, что оно тебе нравится. Пойдем в гостиную, перекусим чем-нибудь.
        —С удовольствием. Но у нас мало времени. Через пятнадцать минут нам нужно выехать, иначе попадем в пробку на горных дорогах.
        Ана Каролина позвала Розу, одну из служанок, и приказала принести в гостиную лимонад и печенье.
        Она села рядом с Энрике на диван и позволила юноше взять себя за руку. Конечно, она позволяла ему намного большее, но в доме родителей это было бы неуместно.
        Чуть погодя в гостиную вошел дон Леон. Он спросил у будущего зятя, как продвигается стройка, отпустил пару избитых фраз, поинтересовался, работает ли у него телефон и заплатил ли прежний жилец его дома залог. Он принялся бесцельно слоняться по комнате, выслушивая обстоятельные ответы Энрике. Было заметно, что он предпочел бы оставить влюбленных наедине и задержался тут только потому, что не хотел перебивать молодого человека.
        —И тогда донья Луиза сказала мне, что сеньор Филиберто пошел вовсе не в банк, а…
        —Что случилось? — Нахмурившись, дон Леон остановился перед сервантом.
        —Это было позавчера, незадолго до…
        —Нет, я не об этом. — Леон повернулся к дочери.
        Ана Каролина выдержала его взгляд, хотя сердце бешено застучало у нее в груди. Она сразу поняла, о чем речь.
        —Что такое, pai? — невинно осведомилась она.
        —Фарфоровая шкатулка. Она разбилась. И кто-то ее склеил.
        —О нет! — Вскочив, Ана Каролина подошла поближе. — Действительно. Какой ужас! Я знаю, как она тебе дорога. Может быть, собрать всех слуг, чтобы узнать, кто это сделал?
        —Нет, не волнуйся. Я сам обо всем позабочусь.
        —Я думаю, это все никчемная Мариазинья, — нахально заявила Ана Каролина. Пусть она сделала ложное обвинение, ей ничуть не было стыдно. Напротив, она была рада навредить наглой девчонке, не раз ей грубившей.
        В этот момент в гостиную вошла донья Виктория. Энрике встал, поклонился, сказал, что она великолепно выглядит сегодня. Поприветствовав будущего зятя в соответствии с этикетом, женщина поспешно подошла к серванту.
        —Что вы тут творите?
        —Посмотри, mae [[xi] Мама (порт.). (Примеч. пер.)], шкатулка разбилась! — с наигранным ужасом воскликнула Ана Каролина. — Мариазинья, эта неуклюжая дуреха, наверное, хотела стереть с нее пыль и выронила.
        Донья Виктория взяла шкатулку в руки и задумчиво ее осмотрела. В комнате воцарилась неловкая тишина, и Ана Каролина готова была отдать что угодно, чтобы понять, о чем сейчас думает ее мать. Затем дон Леон осторожно забрал фарфоровую шкатулку у жены.
        —Послушай, meu coracao [[xii] Любовь моя (порт.). (Примеч. пер.)], мы можем отдать ее в мастерскую, чтобы ее починили, или…
        —Да что ты так разволновался из-за этой глупой безделушки? — раздраженно перебила его донья Виктория. — Связанное с ней обещание ты все равно не исполнил. И я очень сомневаюсь, что мы вообще когда-нибудь поедем в Японию.
        Ана Каролина и Энрике изумленно переглянулись.
        —Эм… Нам нужно уходить. Долг зовет, долг зовет! — с деланным оживлением воскликнул Энрике.
        —Конечно. Мы вас не задерживаем, — ответила донья Виктория. — Удачно вам прогуляться.
        Она поцеловала Ану Каролину в лоб, подала руку Энрике, и молодые поспешно покинули гостиную.
        Они уже стояли в коридоре, и Энрике как раз протянул Ане Каролине зонтик от солнца, когда они услышали, как что-то тяжелое ударилось о стену и со звоном разбилось.
        Глава 2
        —О господи, неужели эта жестянка не может двигаться быстрее? — Ана Каролина с упреком уставилась на жениха, а потом отвернулась и принялась смотреть на проплывавший мимо пейзаж.
        Но даже живописный вид на бухту Ботафого не смог успокоить девушку.
        Ссора родителей, невольной свидетельницей которой стала Ана Каролина, вывела ее из состояния душевного равновесия, и теперь она срывала злость на бедном Энрике. Но тот этого, казалось, даже не замечал. Он совершенно серьезно принялся отвечать на ее вопрос, словно ей действительно требовались какие-то объяснения.
        —Да, эта «жестянка», раз уж ты так презрительно называешь мой «форд», может ехать быстрее. Он развивает до пятидесяти пяти километров в час. Но я сомневаюсь, что тебе понравится такая скорость. Кроме того, тут интенсивное движение. Было бы безответственно так мчаться.
        Ана Каролина закатила глаза. Типичный Энрике! Иногда ее пугало то, как мало ее знает и понимает жених. Он должен был осознавать, что она любит скорость. Что быстрая езда освежает ее и дарит удивительное чувство свободы. В конце концов, он знал о ее тайной поездке в новеньком «ситроене В-12». Этот чудесный автомобиль, принадлежавший ее родителям, развивал скорость до семидесяти пяти километров в час. И Ана Каролина так и ехала на нем — правда, недолго и по прямой дороге. Но как же это было чудесно! Она со слезами на глазах готова была благодарить Педро за то, что он научил ее водить машину и позволил ей пуститься в это маленькое приключение. Конечно, ее родители оказались не в восторге от ее эскапады, и с тех пор Ана Каролина вынуждена была смириться с тем, что ее место — рядом с водителем.
        —Ах, прошу тебя, Энрике, покажи мне, на что способна эта «жестянка». Вскоре мы окажемся на прямой дороге Руа-дас-Ларанжейрас, а в это время там мало машин. Ты ведь сможешь поддать газу, да?
        Энрике скептически покосился на Ану Каролину, но ничего не сказал. Он был очень осторожным водителем. С другой стороны, он был влюблен, и капризы возлюбленной не раз толкали его на импульсивные действия.
        —Ну что ж, посмотрим, что из этого получится.
        —Спасибо, querido [[xiii] Любимый (порт.).].
        Ане Каролине хотелось сесть за руль, но эту просьбу она приберегла для обратного пути. Если требовать слишком многого, Энрике заартачится. Но если быть осторожной, то будущий супруг ей не откажет.
        «У нас получится очень гармоничный брак», — подумала Ана Каролина. Она будет делать все, что захочет. Надо лишь немного перевоспитать Энрике.
        Собственно, ничего большего от брака она и не ожидала. Кому нужны любовь и страсть? Брак ее родителей наглядно показал Ане Каролине, к чему ведут сильные чувства. К постоянным скандалам или напряженному молчанию. Ни того, ни другого девушка не желала. Ей хотелось видеть рядом с собой мужчину, который позволит ей жить в мире и покое, а добродушный характер Энрике гарантировал им лад в семье.
        Ане Каролине нравились такие мысли, и она позволила себе замечтаться. Вот она, Энрике и их чудесные дети собрались за столом — красивые и нарядные. Вот она сидит за рулем роскошного кабриолета и уверенно едет по Авенида Рио Бранко за покупками. Вот Энрике возвращается домой после наполненного увлекательнейшими перипетиями дня и делится с ней всеми своими чувствами и мыслями, а она мудро улыбается, слушает его, дипломатично дает ему советы. Вот они с Энрико отправляются на пляж к югу от Рио, и прохожие в Копакабане любуются ими: «Какая милая пара!» Скоро, скоро, уже скоро!
        —О чем ты так задумалась, любимая? Ты так мило улыбаешься…
        Ана Каролина совсем забыла, что сидит рядом с Энрике. Что ж, он не станет долго на нее смотреть, ведь движение на улице оказалось неожиданно сильным.
        —Я представляла себе, какой станет наша жизнь, когда мы поженимся.
        —Она будет чудесной, правда?
        —Да, мне она видится великолепной.
        —Ах, querida, я сразу понял, что ты — та самая, единственная. Мы словно созданы друг для друга.
        —Хм, да… — уклончиво ответила Ана Каролина.
        Уже не в первый раз она спросила себя, действительно ли Энрике верит в то, о чем говорит, — в любовь и судьбоносные встречи. Может, и верит. Она украдкой взглянула на возлюбленного. Трудно сказать, что он по натуре романтик. Ана Каролина знала, что многие женщины завидуют ее отношениям с этим красавцем. Энрике был похож на бойкого европейского офицера: расчесанные на пробор и напомаженные темно-русые волосы, аристократичные черты лица. В профиль он немного напоминал Рудольфо Валентино,[[xiv] Рудольфо Валентино (1895 —1926) — американский актер итальянского происхождения, знаменитость времен немого кино.] хотя и отпустил усики. Все считали его отличной партией, не только из-за красивой внешности, но и благодаря высокому происхождению. Какой девушке не захочется стать женой бывшего маркиза? Да, его состояние уже не то, что в былые времена, да и работал Энрико не ради удовольствия, ему действительно нужны были деньги, но большинство людей об этом не знало. А самой Ане Каролине не было до этого дела. В кои-то веки она была согласна с матерью:
        —Денег у нас и своих достаточно. А у него есть имя, он красив и у него хороший характер. К тому же инженер в семье нам не помешает.
        Конечно, для родителей Аны Каролины имело значение и участие будущего зятя в престижном проекте, сулившем ему славу: Энрике занимался установкой огромной статуи Иисуса Христа на вершине Корковаду. Собственно, постройка колоссальной статуи должна была завершиться еще в 1922 году, к празднованию столетия независимости Бразилии. Но Ана Каролина жила в стране, отстающей от других государств, продвинувшихся по пути индустриализации, и это невзирая на веру бразильцев в прогресс. Из-за споров о том, как следует устанавливать статую, и нехватки средств строительные работы затянулись. Сейчас возникла техническая проблема с доставкой огромных гранитных блоков, и она требовала присутствия Энрике на стройке. Он очень годился своим участием в этом потрясающем проекте и пользовался любой возможностью, чтобы показать невесте вершину горы, хотя присутствие Аны Каролины и смущало рабочих, отвлекая их.
        Девушке нравились эти вылазки на гору. В летние дни, когда ртуть термометров в городе доходила до отметки в сорок градусов, стояла безветренная погода и всем казалось, что они варятся в паровом котле, на Корковаду зной отступал. Тут царила прохлада и всегда дул легкий ветерок. А какой отсюда открывался вид! С высоты более семисот метров Рио казался удивительной картиной, нарисованной на полотне.
        Районы города, раскинувшегося между горами и берегом моря, корабли в бухте Гуанабара, пена волн на берегу Атлантики, леса на востоке, лагуна и ипподром в Лагоа — какой живописный, спокойный, величественный пейзаж! Стоило убраться из инфернального зноя Рио с его чудовищным смрадом и оглушительным шумом, и город показался настоящим раем. Находясь на почтительном расстоянии от родного города, Ана Каролина могла ощутить свою любовь к Рио.
        —По дороге домой можешь сесть за руль ненадолго, если хочешь. Я подумал: не проехать ли по лесу Тижука и не посидеть ли рядом с водопадом? Помочим ноги в воде…
        Ана Каролина изумленно взглянула на Энрике, и ее губы растянулись в загадочной улыбке.
        —Ну, то есть, если ты хочешь, конечно. Я понимаю, что, может, тебе будет… ну… знаешь… страшновато вести машину, и… — Он замолчал, как часто бывало в такие моменты.
        Конечно же, она хотела сесть за руль! Но Ана Каролина сочла за благо не выказывать перед Энрике свою радость по этому поводу.
        —Я ценю твое предложение, querido. Посмотрим, какое у меня будет настроение.
        Энрике, как почудилось Ане Каролине, с облегчением вздохнул. Его порывы, связанные с желанием защитить ее, казались девушке и трогательными, и забавными. Но ей очень понравилось то, что он предложил ей повести «форд». Это было знаком его щедрости и влюбленности в нее — эти два качества больше всего привлекали Ану Каролину в Энрике, делая его идеальным женихом.
        Громкий сигнал клаксона отвлек девушку от раздумий. Они подъехали к вокзалу, и какой-то лихач чуть не врезался в автомобиль Энрике, когда тот припарковался за поворотом.
        —Сейчас на улицах полно нахалов! — пожаловался Энрике. — К чему это приведет? Автомобилей на дорогах стало слишком много, и, если так пойдет и дальше, к концу этого десятилетия по Рио уже не проедешь.
        —Да, ты, наверное, прав, — согласилась Ана Каролина, поправляя соломенную шляпку и платье.
        Но, судя по ее голосу, проблемы с дорожным движением волновали ее в последнюю очередь.
        Собственно, ее даже радовало увеличение числа автомобилей: Ана Каролина надеялась на предстоящее слияние двух концернов, собираясь приобрести акции фирмы «Даймлер-Бенц» всчет части своего приданого. Но в чем-то она была согласна с Энрике: сейчас на дорогах действительно было слишком много беспечных лихачей. Наверное, настало время ввести водительские права, единые для всей страны. И общие правила дорожного движения. Пока кое-где в Бразилии движение оставалось левосторонним, выезжать в такие города, например, в соседний Сан-Паулу, было очень опасно.
        Ана Каролина взяла Энрике под руку, и они вместе пошли к вокзалу. Билеты покупать им было не нужно, поскольку Энрике работал на стройке статуи Христа. Они сели в первый вагон и устроились на деревянной лавке впереди. Здесь они сидели спиной к остальным пассажирам, но другие люди Ану Каролину сейчас не интересовали. Энрике отважно опустил ладонь на колено невесты, и она приняла этот жест благосклонно, поступив так же. Смущенные, они уставились в окно, словно ничего такого не делали. На горе они смогут поцеловаться: стоило уйти со стройки, и ты оказывался в лесу. Но сейчас, перед всеми этими людьми в вагоне, нужно было проявить сдержанность.
        Зазвенел звонок, возвещая об отправлении поезда, послышался скрежет и визг, и локомотив двинулся с места. Ана Каролина наслаждалась поездкой. Склон был настолько крутым, что пассажиров вдавливало в спинки сидений. За окнами простирался лес, временами взгляд выхватывал в зеленых зарослях обезьянок и туканов. Но кое-где рельсы проходили по открытой местности, и оттуда открывался потрясающий вид. Конечно, ехать вот так было немного страшновато. Некоторые пассажиры испуганно прижимали ладони к груди или украдкой отирали пот со лба. Но Ана Каролина не боялась, она ездила по этой дороге довольно часто. Правда, и она иногда сомневалась в безопасности такого подъема. Стоило только послушать, как натужно скрипят шестерни, как грохочет поезд, преодолевая крутой склон, и в голову сами собой лезли мысли о том, справится ли локомотив, или поезд скатится обратно к подножию горы. Однажды Энрике подробно объяснил ей технические характеристики поезда, сказав, что ехать по этой дороге безопасно, но Ане Каролине все же было не по себе.
        Энрике открыл окно и снял круглую соломенную шляпу. Он запустил пятерню в мокрые от пота волосы и подставил лицо ветру. Пахло землей и листьями.
        —Будто в деревню едешь, правда? Кому захочется отправляться летом в Петрополис, если у нас в черте города есть такой чудный оазис дикой природы?
        «Мне, например», — подумала Ана Каролина, но ничего не сказала.
        Город Петрополис, где когда-то располагалась летняя резиденция императоров Бразилии, спустя сорок лет после свержения монархии пользовался большой популярностью среди богачей. Он раскинулся в горах на северо-востоке от Рио и привлекал жителей столицы прохладным климатом. Ане Каролине нравилось проводить там лето, но в этом году ей пришлось отказаться от пышных приемов и великолепных вечеринок с танцами. Нужно готовиться к свадьбе. Правда, пару деньков на поездку в Петрополис она все-таки выкроит.
        Вскоре к Ане Каролине в гости должна была приехать ее двоюродная сестра из Парижа. Она прибудет в Рио незадолго до карнавала, в середине февраля, и останется до свадьбы в мае. Ана Каролина была очень рада предстоящей встрече с Марией — в последний раз они виделись три года назад. И она намеревалась показать сестренке все прелести Рио и окрестностей. Может, ее родной город и не сравнится с Парижем, когда речь идет о моде и светской жизни, но таких красивых гор, пляжей и лесов, как в Рио, нет ни в одном другом городе мира. Да и потанцевать тут можно было всласть. Да, Ана Каролина докажет сестре, что они тут не провинциалы какие-то.
        Поезд прибыл на конечную остановку. Когда Ана Каролина встала, пот заструился по ее ногам. Проклятая жара! Вот уже в который раз Ана Каролина подумала, как хорошо было бы надеть брюки — они впитывали влагу. В декольте тоже виднелись крупные капли, а мокрые руки приходилось прятать от Энрике. Фу! Прочь, прочь из вагона. До вершины горы придется идти пешком, от этого можно вспотеть еще сильнее, но там дует ветерок, поэтому будет немного легче.
        Ана Каролина и Энрике молча взобрались по крутому склону, оставив позади лестницу. Энрике здоровался с местными рабочими, те же почтительно приподнимали шляпы, с восхищением глядя на его невесту.
        Вскоре они очутились на стройке. Невзирая на ожидания, тут было не так уж людно. После подъема пришлось остановиться и отдышаться. Энрике украдкой вытер пот со лба рукавом белой льняной рубашки, а Ана Каролина достала из сумочки журнал «Л’Офисьель де ля мода» ипринялась им обмахиваться.
        —Ах, наш дорогой engenheiro [[xv] Инженер (порт.). (Примеч. пер.)], Альмейда Кампос! И его очаровательная невеста! — воскликнул кто-то.
        Обернувшись, Ана Каролина увидела коллегу Энрике, с которым ее когда-то знакомили.
        Энрике сразу напустил на себя серьезный вид и повернулся к своей спутнице.
        —Дорогая, ты знаешь, мне тут нужно кое о чем позаботиться. Ты не обидишься, если я отойду ненадолго? — встревожено спросил он.
        —Нет, конечно. Иди. Я тут уже бывала, пойду прогуляюсь, полюбуюсь видом с горы. Встретимся на южном балконе. — Ана Каролина толкнула жениха в бок и подмигнула ему. — До скорого, querido. И не заставляй меня долго ждать.
        Девушка обошла вершину и вскоре оказалась в месте, где никто не мог ее увидеть. Она с облегчением сняла шляпку и взъерошила мокрые волосы. И кто только придумал эти cloches?[[xvi] Шляпка-клош (фр.). (Примеч. пер.) Дамская шляпка в форме колокольчика, которая была в моде в двадцатых годах прошлого века.] Уж точно не житель тропиков. Под модными, тесно прилегающими к голове шляпками, прикрывавшими уши, мозг просто плавился!
        Ана Каролина обвела взглядом густую зелень леса Тижука и вздохнула. Она с восторгом наблюдала за игрой облаков, проплывавших над вершинами других гор — Педра-да-Гавеа и Дойс-Ирманс. Здесь, на Корковаду, можно очутиться над облаками. Или внутри облака. Правда, сегодня над городом было почти ясно. Ана Каролина развела руки и подставила лицо ветру. Ах, как хорошо! Воздух сохранял тепло, сушил одежду и кожу. Теперь бы попить чего-нибудь, и счастье будет полным. Ана Каролина надеялась, что Энрике подумает об этом. Она закурила и прикрыла глаза, наслаждаясь легким головокружением, как и всегда. Было приятно поддаться этому искушению, не выслушивая ворчания Энрике, родителей или даже старой кормилицы, освобожденной рабыни Таис.
        А когда Ана Каролина вновь открыла глаза, ее окружал густой туман. Она оказалась внутри облака! Откуда оно взялось, девушка не понимала, но ей уже приходилось сталкиваться с подобным. Воздушные потоки у крутого склона горы двигались иначе, чем на берегу моря, и даже крошечная тучка за мгновение могла подняться на самую вершину — молочно-белая, густая, как суп.
        Ана Каролина знала, что туман вскоре рассеется, и все же ей было немного страшно. Стоять одной на вершине горы, не видеть ничего, кроме белизны вокруг… Она точно очутилась в старой сказке или страшной истории. Девушка почти ничего не слышала, все звуки казались приглушенными. Зато она чувствовала туман, вдыхала его свежий аромат. Крошечные капельки тонкой пленкой легли на кожу Аны Каролины, как бывает, когда подойдешь слишком близко к водопаду.
        Жутковатое ощущение.
        И вдруг Ане Каролине показалось, что она услышала чьи-то шаги.
        —Эй! — крикнула она в туман. — Эй! Тут кто-то есть?
        Никто ей не ответил, но девушка явственно слышала шуршание гравия под чьими-то ногами. Кто-то шел к ней, в этом не было никаких сомнений.
        —Что вы себе позволяете?! Немедленно назовитесь! — Голос Аны Каролины оставался решительным, но девушке было страшно. — Энрике? Это ты? Не шути так, querido. Это не смешно.
        На самом деле Ана Каролина не думала, что жених захотел бы так разыграть ее. Кто же решил ее напугать?
        —Простите… — Голос был мужским.
        У Аны Каролины замерло сердце.
        —Я не хотел вас пугать. Я тут немного… эм… заблудился. Туман сгустился так неожиданно. Я плохо знаю дорогу, и потому мне трудно сориентироваться в таких условиях. Пожалуйста, скажите что-нибудь, чтобы я мог пойти на ваш голос.
        —Что же мне сказать?
        —Неважно. Спойте мне колыбельную, если хотите. Главное, чтобы я вас слышал и подошел к вам, не споткнувшись и не свалившись с вершины горы.
        Ана Каролина хихикнула.
        —Тут не так просто свалиться вниз. Но вы правы, дорога здесь не очень хорошая, поэтому идите осторожно и медленно. Вы уже близко. Мне кажется, я вас вижу. — Девушка прищурилась.
        Ей действительно показалось, что она различает в тумане какую-то смутную тень, но она не была уверена, что это не просто игра воображения.
        —Честно? Я вот ничего не вижу, — с притворным отчаянием ответил незнакомец. А может быть, ему действительно было страшно.
        —Вы в темной одежде? — спросила Ана Каролина.
        —Да. А вы?
        Девушка опять захихикала.
        —Учитывая сложившиеся обстоятельства, я прощу вам столь неуместный вопрос о наряде. Я в зеленом платье. Наверное, поэтому вы меня еще не видите.
        В этот миг незнакомец вынырнул из тумана и резко остановился прямо перед Аной Каролиной, едва не налетев на девушку.
        —Ух, обошлось!
        Было не вполне понятно, имеет ли он в виду свои блуждания в тумане или столкновение с Аной Каролиной.
        —Но… Быть этого не может! — прошептала девушка.
        Мужчина удивленно повернулся к ней.
        —Мы с вами знакомы? Почему-то… — Его глаза широко распахнулись.
        Еще бы! Конечно, они знакомы! Ана Каролина не обиделась на него за то, что он не узнал ее с первого взгляда. С ней такое тоже случалось — встретишь человека не в то время и не в том месте и не можешь вспомнить, кто же это такой.
        —Антуан? — растерянно спросила она.
        —Каро? — столь же робко произнес он.
        Затянувшееся молчание встало стеной между ними. Тысячи мыслей роились в голове Аны Каролины, важных и банальных, прекрасных и ужасных. Ей вспомнилась чудовищная пустота, поселившаяся в ее душе после того, как Антуан не явился на свидание. Вспомнились чудесные моменты, когда она чувствовала себя настоящей королевой.
        И как только она могла забыть его великолепный голос? Наверное, все дело в том, что теперь они говорили на другом языке.
        —Вас действительно зовут Каро?
        —Да. Ана Каролина, но Каро мне нравится больше. А вас?
        —Антонио.
        —Ах, как оригинально.
        Он не обратил внимания на ее насмешку.
        —И вы родом из Бразилии?
        —Да.
        «Какой глупый диалог», — подумала Ана Каролина. Ей хотелось бы играть словами, шутить, проявить свой тонкий ум, но сейчас они с Антуаном… вернее, Антонио, просто обменивались информацией. С тем же успехом они могли поговорить о погоде. Собственно, так они и сделали.
        —Ну вот, туман уже рассеивается, — сказал Антонио.
        Ана Каролина возвела глаза к небу.
        —Да, — согласилась она.
        Ветер рвал облако в клочья, разгоняя туман. Вдалеке показался Энрике.
        —Это мой жених.
        —Что?! Так вы — невеста Энрике Альмейды? — изумленно воскликнул Антонио.
        —Как это понимать? Вы с ним знакомы?
        —Да, много лет. — Он помахал Энрике рукой, тот в ответ подмигнул.
        —Но почему… я до сих пор с вами не знакома? — Увидев его ироническую ухмылку, Ана Каролина поправилась: — Я имею в виду, официально? Энрике представил меня большинству своих друзей.
        —Я был в Париже.
        —Ясно.
        —Ана Каролина, Антонио, наконец-то я вас нашел! — воскликнул Энрике. — О господи, вот это туман, да? Я своих рук не видел. У нас чуть гранитный блок не упал. Разбился бы. Ах, впрочем, о чем это я? Вам такое не интересно. — Вдруг он осекся. — Вы знакомы?
        —Этот господин чуть не налетел на меня в тумане, — уклончиво ответила Ана Каролина.
        —Ну надо же, — удивился Энрике. — Какое потрясающее совпадение. Итак, позвольте же представить вас друг другу. Ана Каролина, это Антонио Карвальо, мы с ним вместе учились. Антонио, это моя невеста Ана Каролина Кастро да Сильва.
        Антонио и Ана Каролина ошеломленно переглянулись.
        —Вы из тех самых Карвальо? — нахмурилась девушка.
        —А вы дочь тех самых Кастро да Сильва? — Антонио был не менее огорошен.
        «О да, — подумала Ана Каролина, — Энрике прав. Это действительно потрясающее совпадение».
        Шутка судьбы.
        Злая шутка.
        Глава 3
        Вражда между семьями Кастро да Сильва и Карвальо длилась уже больше двадцати лет. Ее причины не были известны никому, кроме доньи Виктории, а она предпочитала не распространяться об этом, пока ей не задавали прямой вопрос. Тогда женщина выходила из себя и бранила «этих сволочей Карвальо» на чем свет стоит.
        —И не спрашивай меня об этой шайке воров и оборванцев! — как-то прикрикнула она на дочь, когда Ана Каролина осмелилась спросить, чем же эта семья накликала на себя такой гнев матери.
        Но как Виктория могла объяснить своей десятилетней тогда дочери все причины, вызывавшие в ней ненависть к Карвальо? Дело было не в участке земли, который Роберто Карвальо отобрал у нее когда-то. Дело было в том, как подло он поступил тогда. И в лицемерии его жены-француженки Мадлен, оболгавшей Викторию на исповеди перед падре Хосе. И уже падре обвинил Викторию в злодеяниях, которые та не совершала.
        Дело было и в происхождении Роберто: он вышел из бедной семьи, а Мадлен, хотя и выдавала себя за аристократку, едва ли принадлежала к высшему сословию Франции.
        Дело было в его громком смехе и ее чересчур ярких румянах.
        Дело было во всех мелочах, которые Виктория не могла выносить.
        Она не желала общаться с этой семьей. Никогда.
        Во время праздничного открытия роскошной гостиницы «Копакабана Палас» три года назад дело чуть не дошло до скандала. Виктория отказалась сесть за один стол с Карвальо — стол, за которым разместилось двадцать человек, а потому вполне можно было не разговаривать с ненавистной парой. Только благодаря дружескому предложению старика Дутора Лоуренсо поменяться с ним местами все обошлось. Но с тех пор Виктория презирала эту гостиницу, считавшуюся лучшей во всем Южном полушарии: «Они всего лишь жалкие лавочники, раз даже не смогли рассадить нас, как положено! — возмущалась женщина. — Не знают элементарнейших деталей социальной структуры города!»
        Когда старший сын Карвальо попытался поступить в ту же католическую школу, где учился Педро, Виктория дала крупную взятку, чтобы мальчику отказали в приеме. В отместку Мадлен Карвальо распустила в высшем обществе слухи о том, как низко пала сеньора Кастро да Сильва. Конечно, эти слухи не имели под собой никаких оснований. После этого Виктория намекнула дамам, что Роберто Карвальо завел себе четырнадцатилетнюю любовницу, притом чернокожую, да и кто сможет упрекнуть его в этом? Внешность его супруги отпугнет даже самого неприхотливого мужчину.
        У Роберто Карвальо действительно была любовница, довольно молодая мулаточка. Он не впервые изменял жене. В ответ на эти слухи он нанес удар по компании Виктории: Роберто был дальним родственником начальника землемерного управления и потому мог постоянно срывать выгодные для Виктории сделки с недвижимостью и землей.
        —Я вот не понимаю, зачем вам воевать друг с другом, — говорил Леон.
        Они с женой сидели в гостиной, обсуждая очередное «злодеяние» Карвальо.
        —Все началось с того, что он увел у тебя из-под носа отличный земельный надел. Ну и что? Разве не ты сама говорила, что конкуренция полезна для дела?
        —Леон, прошу тебя! Эта мразь мне не конкурент. Он жалкий мелкий воришка. Лживая тварь, как и его страхолюдина-жена и мерзкие дети.
        —Все равно не понимаю.
        —Конечно, не понимаешь. В вопросах бизнеса ты никогда не был особенно… изощренным.
        —Слово «изощренный» вряд ли подходит для описания твоего крестового похода против Карвальо. А вершиной твоей «изощренности», полагаю, стала твоя выходка на приеме у губернатора.
        —Ты ведь и сам смеялся.
        —Это черный юмор, Вита. Нельзя разыгрывать людей так, словно тебе тринадцать лет.
        —Как видишь, можно. Но, согласись, это было божественно! Как эти твари не могли найти себе места! Какие у них тогда были лица! — Виктория громко рассмеялась.
        Воспоминания об этом дне до сих пор ее радовали. Она украдкой забрала со столика карточки с именами Роберто и Мадлен Карвальо и подменила их другими, с вымышленными именами. В конце концов недоразумение прояснилось, но на это потребовалось какое-то время. А Виктория за всем наблюдала. Она смеялась до слез.
        —Ладно, раз уж мы заговорили о карточках. Нужно срочно обсудить список гостей на свадьбу.
        —А что тут обсуждать? — удивилась Виктория. — И так все ясно.
        —Ты забыла, что речь идет о свадьбе нашей дочери, а не о собрании твоих партнеров по бизнесу.
        —Леон, правда… К старости ты стал сентиментален.
        —А ты стала холодна и бессердечна.
        —С каких это пор свадьба связана с делами сердечными?
        —Ах, meu amor…[[xvii] Любовь моя (порт.). (Примеч. пер.)]
        —Так, вот только не надо говорить со мной о любви. Ана Каролина не любит Энрике. Она просто хочет поскорее выйти замуж, чтобы стать взрослой. И я ее не виню. Других возможностей для женщины стать самостоятельной нет. И я должна сказать, что в этом отношении она сделала прекрасный выбор. Энрике — сущая овечка. Он для нее на все готов. И позволит ей поступать, как ей угодно.
        —Твое отрицание романтики до сих пор меня шокирует.
        —А меня поражает твоя сентиментальность. Мы с тобой, знаешь ли, уже не в том возрасте. — Виктория с упреком посмотрела на супруга, с которым прожила почти сорок лет.
        Она видела его седину, морщины, согбенные плечи, но никогда не воспринимала его как старика. Словно маска легла на родные черты. И Виктория всегда будет видеть его истинный лик, сокрытый этой маской. Видеть мужчину, которым он когда-то был, гордого бунтаря с горящими глазами.
        То же чувствовал и Леон. Да, его Вита поседела, у нее появились жесткие складки у рта, но она навсегда останется его Sinhazinha [[xviii] Барышня (порт.). (Примеч. пер.)], красивой и своевольной дочерью рабовладельца.
        —Мне нельзя быть сентиментальным, в то время как ты в твоем возрасте позволяешь себе детские розыгрыши?
        —Это другое.
        —Ну конечно. — Леон насмешливо улыбнулся.
        Виктория поджала губы. Это высокомерное выражение лица было ей так знакомо. Но она не поддастся на провокации Леона! Чтобы не ссориться, женщина уставилась на столешницу и смела с нее воображаемую соринку. При этом она посмотрела на свою руку, и настроение у нее окончательно испортилось. Толстые синие вены, коричневые пятна — рука старухи. Когда же это произошло? Старость подкралась незаметно. И почему в душе Виктория столь же молода, как и десятилетия назад?
        Ужасно, когда внешнее не отражает внутреннее.
        —Ну что ж. — Женщина перевела взгляд на мужа. — Вернемся к нашему обсуждению. Кого именно ты не хочешь приглашать на свадьбу? Мы можем поговорить об этом. Я готова вычеркнуть из списка десяток гостей.
        —Например, Гонкальвеса. Ну, директора банка.
        —Исключено. Я недавно уговорила его на очень выгодный заем…
        —Ничего не хочу об этом знать. Ладно, пусть приходит. У него хотя бы жена веселая. А что насчет начальника порта?
        —Я должна его пригласить, Леон, хотя он мне и самой не нравится. Он контролирует всех таможенников, и без его… эм… благосклонности мне придется тратить целое состояние на товары, которые я импортирую. Я ведь могу продавать, например, граммофоны, только если это окупается…
        Леон опять перебил жену, махнув рукой:
        —Избавь меня от подробностей твоих сделок.
        —Эти сделки приносят нам неплохую прибыль, — прошипела Виктория, многозначительно обводя взглядом интерьер комнаты в стиле модерн.
        Диван из розового дерева работы знаменитого дизайнера Жак-Эмиля Рульманна[[xix] Жак-Эмиль Рульманн (1879 —1933) — французский дизайнер. Представитель направления ар-деко в области дизайна мебели и интерьеров.] занимал центральное место, но были тут и элегантные кресла из лакированного черного дерева с кремовой кожаной обивкой, изящный сервант с фурнитурой из коричневой древесины и хрома. На серванте стояла роскошная ваза Лалика,[[xx] Рене Лалик (1860 —1945) — французский ювелир и стеклянных дел мастер, один из выдающихся представителей стиля ар-нуво.] на стенах висели шедевры Брака,[[xxi] Жорж Брак (1882 —1963) — французский художник, график, сценограф, скульптор и декоратор.] Гриса[[xxii] Хуан Грис (1887 —1927) — испанский художник и скульптор, один из основоположников кубизма.] и Боччони.[[xxiii] Умберто Боччони (1882 —1916) — итальянский художник, скульптор и теоретик футуризма.] Такую обстановку вполне можно было бы увидеть на выставке авангардного искусства в Париже.
        —Ну хорошо. Я понял, что у меня нет права голоса при составлении списка приглашенных на свадьбу, — вздохнул Леон.
        «Вот именно», — подумала Виктория, но вслух не сказала. Пожав плечами, ее муж взял список и просмотрел его вновь. Временами он хмурился или качал головой.
        —А как же донья Альма?
        —Что донья Альма?
        —Ее нет в списке.
        —Ну конечно. Она слишком стара, чтобы отправляться в такой путь.
        —Почему бы тебе не предоставить это решение ей?
        —Потому что она не в себе.
        —Ты не хочешь приглашать собственную мать? Бабушку невесты?
        —Леон, ну что ты все время перекручиваешь мои слова! Я хотела бы повидаться с доньей Альмой, ты и сам это знаешь. — Уголки ее губ дрогнули. — Но она, во-первых, страдает помутнением рассудка, а во-вторых, невероятно упряма. Настолько, что может и приехать. Я не могу этого допустить.
        —Ей восемьдесят лет, и она в отличной форме. Великолепной, если вспомнить, сколько она страдала в жизни.
        —Португалия пошла ей на пользу. Поэтому-то мы и не должны беспокоить ее нашим приглашением. Ей покажется, что она обязана приехать, а климат в Рио может ее доконать.
        —Чего ты только и ждешь…
        —То, что ты говоришь, возмутительно, Леон!
        —Ах, милая моя Sinhazinha, твои мысли так легко прочесть…
        —Это тебе только кажется. Все, хватит об этом. Донья Альма — моя мать, и я обязана действовать в ее интересах. Я ее не приглашу.
        —Как пожелаете, донья Виктория. Ведь я, как и всегда, ваш верный раб. — Леон картинно поклонился и вышел из гостиной.
        Иногда лучше сдаться, чем доводить дело до скандала с битьем посуды. Сегодня у Леона не было сил сохранять спокойствие, выслушивая злые слова и ловя на лету брошенные в него предметы. Кроме того, сегодня они с женой собирались сходить в cineteatro [[xxiv] Кинотеатр (порт.). (Примеч. пер.)], на новый фильм с Чарли Чаплином — «Золотая лихорадка». И Леон, и Виктория любили этого актера, а в роли бродяги он был неподражаем. После сеанса они отправятся в кафе на площади Флориано Пейксото, площади, которую многие в городе называли Cinelandia [[xxv] Территория кино (порт.). (Примеч. пер.)] из-за нескольких расположенных здесь кинотеатров. В кафе они выпьют по бокалу вина и с наслаждением обсудят лучшие сцены из фильма. Виктория и Леон разделяли страсть к кинематографу, и совместные вечера в кинотеатре были самыми мирными в их бурной семейной жизни.
        Леон терпеть не мог донью Альму, но ему казалось возмутительным, что Вита не пригласила на свадьбу собственную мать. Поскольку спорить по этому поводу было бесполезно, придется придумать что-нибудь другое. Может быть, попросить Ану Каролину написать письмо бабушке? Она ведь любила старушку. Во время поездки по Европе Ана Каролина останавливалась в Лиссабоне и жила у доньи Альмы. Похоже, бабушка и внучка превосходно нашли общий язык. Леон мог объяснить это только тем, что его теща изменилась. Как бы то ни было, если донья Альма все-таки захочет перебраться через Атлантику, Вита может солгать, сказав, что приглашение просто потерялось. Лгать она была мастерица.
        Виктория сидела в гостиной, едва сдерживая злость. Ей не нравилось, когда Леон называл ее Sinhazinha, а себя — рабом. Да, когда Виктории было семнадцать, во времена монархии и рабовладения, она действительно была Sinhazinha, дочерью богатого барона, владельца кофейных плантаций, а Леон подтрунивал над ней в связи с этим. Но десятилетия тяжелого труда и успех ее предприятия не изменили его мнения, и Викторию это злило. В отличие от большинства женщин высшего общества, она не была болтушкой и модницей. В отличие от большинства женщин любого происхождения, она обожала цифры. Она обладала математическими способностями, благодаря чему за все эти годы преумножила богатство семьи, обеспечив тем самым и будущие поколения. Ее детям достанется в наследство колоссальное состояние. Ее мать жила «в изгнании» вПортугалии, как донья Альма любила повторять, и пользовалась всеобщим почтением, сохранив положение в обществе. Даже Леон извлек немалую выгоду из богатства Виктории: за счет жены он опубликовал несколько сборников рассказов, не интересовавших издателей. И что Виктория за это получила? Только насмешки и
неблагодарность! Особенно злило ее отношение Аны Каролины. Если сыновья Виктории радовали мать и следовали ее советам, то дочь была не столь мудра и не желала перенимать у нее опыт. Может быть, все дело в том, что Ана Каролина — девушка, а потому у нее лучше складываются отношения с отцом, чем с матерью. Или Леон прав, когда говорит, что Ана Каролина похожа на Викторию в юные годы и ей просто нужно больше свободы?
        «Свободы, ха! Она и так свободнее некуда. Она бегает полуголой по городу, ее юбки едва прикрывают голени, ей разрешают ходить с женихом на прогулки без сопровождения взрослых, как было принято раньше. Она гуляет с Энрике и своими друзьями ночи напролет, ходит в варьете и ночные клубы. Курит и пьет на людях. Тратит мои деньги на безвкусную мебель и мазню бесталанных художников. Где тут, черт побери, отсутствие свободы?!»
        У девчонки просто тараканы в голове. То она мечтает стать гонщицей, то пилотом. Пилотом! Что тут плохого, если мать запрещает своей юной дочери забивать себе голову такими глупостями? Это же только на благо Аны Каролины. Водить гоночные автомобили, летать на самолетах… Таким должны заниматься мужчины, молодой девушке в этих сферах делать нечего. Ее только осмеют и унизят. И почему ее дочь интересуется только тем, что таит в себе угрозу для жизни? При мысли о том, как Ана Каролина на биплане врезается в отвесный склон одной из гор вокруг Рио, у Виктории кровь стыла в жилах.
        Чтобы отогнать печальные мысли, женщина прошла в свой кабинет и принялась читать курсы акций. Ей не приходилось долго думать, какие ценные бумаги продавать, а какие покупать: Виктория интуитивно понимала язык цифр. Взяв телефон, она потребовала соединить ее с Гонкальвесом из банка.
        К вечеру настроение у Виктории значительно улучшилось. Они с Леоном поужинали в новом ресторанчике, радуясь превосходной кухне, заказали бутылку лучшего бордо, а потом отправились на последний сеанс в кино. Представление доставило женщине огромное удовольствие, у нее даже в боку закололо от смеха. Впрочем, смеяться ей пришлось недолго. Выйдя из зала, Виктория увидела в освещенном газовыми светильниками холле в толпе других зрителей знакомое лицо.
        —Донья Виктория, сеньор Леон, как я рад встретить вас здесь! — поприветствовал их темнокожий мужчина неопределенного возраста.
        Нельзя было сказать, двадцать пять ему или сорок пять лет. Лицо было гладким, как у мальчишки, а повадки величавыми, как у состоявшегося мужчины.
        —Рада видеть тебя, Фелипе, — ответила Виктория.
        Она намеренно обратилась к нему на «ты». Некоторые белые, не сумев приспособиться к изменению обстоятельств, по-прежнему обращались так к темнокожим, но скорее по ошибке. Виктория же полностью осознавала, что оскорбляет Фелипе. Да как этот мулат смеет выдавать себя за ее племянника?!
        —Фелипе! — радостно воскликнул Леон, хлопнув знакомого по плечу. — Как ваша матушка?
        —Спасибо, очень хорошо. Полностью посвятила себя внукам.
        Пока мужчины обменивались последними новостями, Виктория демонстративно смотрела на часы, нетерпеливо притопывая. Было очевидно, что ей не терпится уйти отсюда.
        —Ну же, Леон, сегодня был долгий день. Не сомневаюсь, что Фелипе тоже устал… — в конце концов не выдержала она.
        —Простите, я не хотел вас задерживать, — подчеркнуто вежливо произнес Фелипе. — Да и мне пора домой. — Он поклонился. — Что ж, доброй дороги домой, tia.
        Tia! Он назвал ее tia! При всех! Виктория презрительно приподняла брови, развернулась на каблуках и двинулась к выходу из кинотеатра. Леон последовал за ней.
        И только когда захлопнулась дверца автомобиля, Виктория дала волю своему гневу.
        —Наглый выскочка! Никакой он мне не племянник! Точно так же, как его папочка Феликс не был моим братом! Даже если Феликс — ублюдок моего отца, в чем я лично сомневаюсь, ведь никто не может этого доказать… Но даже если так — а мне мерзко и подумать об этом… Даже если так, то Феликс все равно мне не брат! Он был нашим рабом, бога ради!
        —Да, это так, — согласился Леон. — И все же в его жилах течет кровь твоего отца, и потому он твой брат, хоть и наполовину.
        —Тогда Фелипе наполовину мой племянник, если вообще можно так говорить. И никаких доказательств нашего кровного родства нет.
        —Кроме его голубых глаз, таких же, как твои.
        —Леон, уймись. Твоя фантазия не знает границ. Есть много полукровок со светлыми глазами. Но ты же не станешь называть их моими родственниками, верно?
        —Не понимаю, что в этом плохого. Феликс — хороший человек, Фернанда — очень умная и трудолюбивая женщина, и их дети унаследовали эти качества. Фелипе, например, построил целую финансовую империю, начав с торговли мелкими канцтоварами. Он разбогател на импорте дорогих печатных станков и других устройств для полиграфии. В Бразилии восемьдесят процентов газет и журналов печатается на его станках.
        —Ты потрясающе информирован.
        —Журналист бывшим не бывает.
        —Не пойми меня неправильно, Леон, но у меня складывается впечатление, что такие познания основываются вовсе не на твоем профессиональном любопытстве.
        —А на чем?
        —На том, что ты общаешься с этими людьми. И мне это не нравится!
        —Вита, Вита… — Леон покачал головой, точно разговаривая с маленьким ребенком. — Может быть, за все эти годы ты и приобрела огромное состояние и власть, и тебе нравится вмешиваться в жизнь других людей. Но не говори мне, с кем общаться, а с кем нет.
        —Ничего я такого и не говорю. Я же знаю, что ты не слушаешь моих советов.
        —Точно.
        —И я знаю о твоей загадочной склонности общаться с людьми, которые… как бы так выразиться…
        —С людьми ниже моего уровня?
        —Именно.
        —А ты не задумывалась о том, что эта склонность могла проявиться и при выборе супруги?
        —Нет. В этом смысле ты выказал на удивление хороший вкус. Чего нельзя сказать обо мне.
        —Какая же ты все-таки ведьмочка, милая моя Sinhazinha.
        —А ты сволочь.
        Всю дорогу до дома они молчали. После такого разговора их отношения могли только ухудшиться. И Леон, и Виктория думали о том, почему за долгие годы совместной жизни они причинили друг другу столько боли.
        Объяснение было только одно.
        Они любили друг друга.
        Глава 4
        Фелипе да Сильва еще немного прогулялся на свежем воздухе, стараясь успокоиться. Эта дамочка неизменно приводила его в бешенство. Его отец, Феликс да Сильва, рассказывал о донье Виктории только хорошее — а ведь он, надо сказать, был рабом этой женщины. Она якобы всегда обращалась с ним справедливо. Да и вся семья плантатора хорошо относилась к рабам. Но Фелипе было трудно это понять. Его предков лишили свободы, и все это «хорошее отношение» гроша ломаного не стоило. А главное, он не понимал, как Леон Кастро, знаменитый борец за отмену рабства, мог жениться на такой женщине. Да, донья Виктория была в юные годы очень красива, на ее лице до сих пор виднелись следы былой красоты. Но, с точки зрения Фелипе, внешняя красота — ничто, если нет красоты внутренней. А этого, считал Фелипе, его тетушка никогда не имела, и ему было все равно, родственники они или нет. Ему нравилось ее злить.
        У Пако Империал, бывшей резиденции императора, Фелипе сел на такси и поехал домой. «Сомнительное удовольствие», — подумал он. Все чаще мужчина проводил вечера в городе, в кафе или, как сегодня, в кинотеатре. Да и кто стал бы его винить? Дома его ждали старуха-мать, брюзгливая жена и четверо детей в возрасте от полугода до шестнадцати лет.
        Старшая дочь, ставшая причиной его раннего брака, выросла до невозможности непослушной, а младший сын все время плакал, доводя родных до белого каления. Иногда Фелипе задумывался, а от него ли этот малыш. Он не помнил, чтобы за последние пять лет хоть раз прикасался к жене. С другой стороны, он не мог себе представить, чтобы какой-то другой мужчина захотел заниматься с ней сексом. Она утратила привлекательность в семнадцать лет, после рождения Бель. Сейчас его жене было тридцать три года, ему самому — тридцать семь. Но иногда Фелипе казался себе стариком. Особенно теперь, когда в его переулке гремели зажигательные ритмы самбы и, непристойно извиваясь, отплясывали молодые люди, в первую очередь — его дочь. На Бель был распутный наряд с перьями. Она соблазнительно крутила бедрами, кружила в такт с барабанным боем и в целом походила сейчас на дешевую шлюху. Это зрелище шокировало Фелипе. В столь поздний час оно казалось особенно непристойным. Кроме того, его раздражала напускная взрослость дочери. Казалось, только вчера она была прилежной школьницей, хлопавшей в ладоши от восторга, когда папа
возвращался с работы.
        —Иди домой! — напустился он на Бель. — Тебе пора спать. А вы… — Он повернулся к барабанщикам. На их голых торсах блестел пот. — Немедленно прекратите шуметь. Людям завтра рано вставать на работу.
        —Ой, pai, не будь таким занудой. Мы же просто репетируем перед карнавалом.
        —Что репетируете? Как не давать соседям спать ночью? Или мужиков соблазнять? Ты только посмотри, как ты выглядишь!
        —Ты такой старомодный! — с отвращением заявила Бель. — Пойдемте, мальчики, будем репетировать в другом месте. Тут наше выступление восторга не вызывает.
        Бель развернулась и пошла прочь, оставив отца стоять посреди улицы. Фелипе был в ужасе. Он понимал, что должен что-то сделать. Чтобы сохранить хотя бы видимость авторитета, ему следовало побежать за Бель и притащить ее домой. Но у Фелипе не было сил противостоять напору юности. Понурившись, он зашел в дом.
        —Только не говори, что ты отпустил дочь с этими бездельниками, — тут же принялась ворчать его жена Неуза.
        —А ты позволила ей выйти на улицу в таком виде, — прошипел он в ответ.
        Но ссору родителей остановила младшая дочь — девятилетняя Лара.
        —Papai! — воскликнула она, бросаясь отцу в объятия.
        —Здравствуй, радость моя. — Фелипе подхватил девочку и закружил по комнате. — Ты почему не спишь? Разве тебе не пора в кроватку?
        —Я проснулась. Услышала, что ты пришел.
        —Тогда отправляйся спать. Тебе нужно выспаться, чтобы завтра внимательно слушать учителей в школе и получить хорошие оценки.
        —Да, papai, — растеряно ответила Лара. — Но mamae [[xxvi] Мамочка (порт.).]всегда говорит, что…
        —Неважно, что я там говорю, — вмешалась Неуза. — Тебе пора спать, и все тут!
        Фелипе прекрасно представлял, чему его жена учит ребенка: мол, девочкам не нужно учиться. По этому поводу Неуза постоянно скандалила с матерью Фелипе, доньей Фернандой. Та после смерти мужа много лет успешно занималась продажей канцтоваров и считала, что только образование дает девочке в этой стране хоть какие-то перспективы. Она, как и отец Фелипе, родилась рабыней и постоянно подчеркивала, что личную свободу обрела не с отменой рабства, а исключительно благодаря образованию: «Знания расширили мой кругозор и сделали меня личностью, знания, а вовсе не Lei Aurea — закон об отмене рабства».
        Лара, постоянно слышавшая ссоры родителей, при виде такого единодушия поддалась на уговоры. Раз и папочка, и мамочка считают, что ей пора спать, так тому и быть. Она послушно попрощалась, подставила щеку для поцелуя и на цыпочках поднялась в комнату на втором этаже, которую делила со своей старшей сестрой Бель.
        Едва дверь за Ларой закрылась, как Фелипе и Неуза с раздражением уставились друг на друга.
        —Хорошо устроился, — фыркнула Неуза. — Развлекаешься по вечерам в городе, а мне целыми днями приходится заниматься детьми. Ты знаешь, что сегодня натворил Лулу?
        Лулу уже исполнилось тринадцать, но мальчик пока что не проявлял свойственного всем подросткам духа противоречия.
        —Откуда мне знать, — пробормотал Фелипе.
        —Он притащил трехногого щенка! Эта тварь загадила весь дом! Лулу накормил его сметаной, сыром и carne seca [[xxvii] Вяленое мясо (порт.). (Примеч. пер.)]. И кому пришлось убирать?
        —Донье Фернанде? — предположил Фелипе, зная, что этим он только разозлит жену.
        —Ха! Ну конечно, ты считаешь, что твоя любимая женушка ленится с утра до вечера и только свекровь трудится как пчелка? Но это не так, дорогой мой, совсем не так. Я все убрала, вышвырнула щенка из дома и с тех пор терплю обиженный вид Лулу. Мальчишка считает меня чуть ли не злой ведьмой. Не знаю, откуда у него такая любовь к животным.
        —Ну, ты не возражала против кошки, которую он притащил полгода назад.
        —Да. Кошка же не калека. К тому же она прекрасно ловит мышей. А что делать с трехлапым псом?
        «Любить его, — подумал Фелипе. — Обнимать, гладить, дрессировать. Может быть, Лулу смог бы воспитать из него сторожевого пса». Но он ничего не сказал. Он устал и понимал, что ему никогда не переубедить жену. В конце концов, все дело было в ее упреках: мол, он испортил ей жизнь, ведь она слишком рано забеременела. И в глубине души он ее понимал: ведь и он мог бы упрекнуть ее в том же — правда, Фелипе никогда об этом не говорил.
        —Я пойду спать, — заявил он.
        —Да уж, иди. Ты всегда так делаешь, когда я говорю то, чего ты не желаешь слышать, — прошипела Неуза. — Вместо того, чтобы поступить как мужчина и привести Бель домой, наш сеньор лучше отправится спать. А когда Бель залетит, ты сможешь гордиться тем, что испоганил жизнь не только мне, но и дочери.
        Но Бель была умнее, чем думала ее мать. Ей нравились восхищенные взгляды мужчин, и она никогда не была скромницей, однако Бель не собиралась повторять судьбу матери и выходить замуж в семнадцать лет. У нее были другие планы. Бель мечтала стать танцовщицей и певицей. Она хотела произвести фурор. То, что умела эта Жозефина Бейкер,[[xxviii] Жозефина Бейкер (1906 —1975) — американо-французская танцовщица и певица, во многом определившая развитие танца в ХХ веке.] она сможет и подавно! Бель как-то прочла статью в одной из газет, которые папа приносил домой. Автор статьи возмущался шоу под названием «La Revue Negre» [[xxix] «Черное ревю» (фр.).], Бель же не находила в этом представлении ничего предосудительного. Напротив, эта история вдохновила ее. Если в Париже полуобнаженная мулатка на сцене смогла добиться такого успеха, то почему бы не повторить это в Рио? А когда Бель заработает достаточно денег, чтобы купить билет на корабль в Европу, она прославится и там. Таковы были планы Бель. И в них не находилось места мужу и детям. Парней, которые пытались затащить ее в постель, она отшивала, еще и
настолько тактично и очаровательно, что они лишь влюблялись в нее сильнее. Некоторые пытались ее подпоить, но и это не действовало: именно по этой причине Бель не пила. Также она не курила и не поддавалась другим искушениям. Слишком много она повидала людей, раздувшихся от cachaca [[xxx] Водка (порт.). (Примеч. пер.)], охрипших от курения, страдавших одышкой, с темными пятнами на зубах. Бель такого себе позволить не могла. Если она хочет осуществить свою мечту, ей нужно поддерживать себя в должной форме, ухаживая за своим телом и голосом. Шелковая светло-коричневая кожа, стройная фигурка, белоснежные зубы и великолепный альт — вот ее основной капитал. У нее было в запасе всего несколько лет, чтобы им воспользоваться, и Бель это осознавала.
        —Бель, ты двигаешься как корова. Так не пойдет! — крикнул ей Нильтон, отвлекая от раздумий.
        Нильтон был главой их группы самбы. Он писал музыку, занимался хореографией, придумывал костюмы и руководил репетициями. Нильтон был строг, и его похвалу нужно было заслужить. Бель знала, что на corso [[xxxi] Корсо, вереница выступающих на карнавале (порт.). (Примеч. пер.)] они будут неплохо смотреться среди других групп. Но Нильтон подгонял всех, точно одержимый. Он хотел добиться полной отдачи. Лучшего учителя и представить себе нельзя.
        Бель очень злило то, что ее родители не воспринимали эти репетиции всерьез, считая их пустой тратой времени, а то и чем-то непристойным. Исполнять сложнейшие движения самбы, да еще и так быстро — это требовало мастерства. И дарило истинное наслаждение. Танец был настоящим искусством, но в то же время и тяжелой работой, ведь нужно было долго танцевать на высоких каблуках, еще и удерживая на голове огромный убор. Танцовщицы призывно поводили бедрами, их кожа блестела, девушки были, надо признать, почти обнажены — конечно же, это вызывало у мужчин грязные фантазии, но это-то и требовалось. И никого не приведет в восторг танцовщица, которая явно страдает во время выступления. Как бы тяжело ей не было, танец должен казаться чувственным, а девушка — расслабленной. Поэтому, когда Бель улыбалась зрителям, она делала это не для того, чтобы разжечь огонь страсти в мужчинах, а чтобы доказать свой профессионализм, сделать выступление идеальным, соблазнительным, самым лучшим. Пока что ей это не удавалось. Нильтон был прав — она двигалась как корова. Но такая критика ее только подстегивала.
        Бель повернулась к музыкантам, чаруя их блистательной улыбкой, и уперлась руками в бока:
        —Чего вы ждете?
        Когда Бель два часа спустя вернулась домой, ее мать спала в кресле. Девушка на цыпочках прокралась к лестнице и уже с облегчением вздохнула, когда Неуза проснулась.
        —Стой!
        Огорченная, Бель повернулась. Донья Неуза, к сожалению, спала очень чутко и сразу же просыпалась от малейшего шороха.
        —Где тебя носило? Хочешь переспать с кем-то из этих оборванцев и залететь, как я?
        Конечно же, Бель этого не хотела, хотя ей ситуация с матерью виделась в другом свете. Она не желала стать такой уродливой, старой, озлобленной. Что плохого в том, чтобы выйти замуж за преуспевающего, умного и доброго мужчину и родить четверых замечательных детей? Бель этого не понимала. Ей было мерзко, когда мать жаловалась на свою горькую судьбинушку. В конце концов, Неузе жилось намного лучше, чем другим женщинам в их квартале. И без мужа ей было бы намного хуже. Собственно говоря, ей вообще повезло.
        —Не бойся, я мальчишек к себе не подпущу. А если люди всякое болтают, то и пусть. Они просто завидуют. Ты не должна слушать их глупую болтовню.
        —Ты выглядишь как шлюха. Завидовать тут нечему.
        —Но я не шлюха. В отличие от Паулиньи. Она всегда смущается, когда ее приглашают на танец, строит из себя недотрогу, а сама уже переспала с десятью мужиками из нашего квартала. Ну да ты и сама это знаешь. Я танцовщица. А на карнавале можно немного обнажиться. Нельзя танцевать самбу, застегнувшись на все пуговицы. Сдержанность там недопустима.
        —Но ты не просто несдержанна, ты танцуешь голой! В летнем платье ты танцевала бы не хуже.
        —Это не так соблазнительно.
        —Верно подмечено. Поэтому я запрещаю тебе и дальше заниматься этим блудом! Мужчины пускают слюни, когда видят тебя.
        Втайне Бель нравились мысли о пускающих слюни мужчинах. Это дарило ей власть над ними. Но что понимает эта старая опустившаяся женщина?
        —И не надо так нагло ухмыляться. Ты, должно быть, меня не поняла. Я запрещаю тебе заниматься танцами.
        —Спокойной ночи, mae, — безмятежным голосом произнесла Бель и стала подниматься по лестнице.
        Брюзжание матери не прекращалось, но Бель ее не слушала. Она будет танцевать. Она станет лучшей sambista — танцовщицей самбы — в Рио. А тогда…
        Пока его дочь в соседней комнате мечтала о великолепном будущем, Фелипе беспокойно метался во сне. Ему было жарко. «Почему бы не изобрести полезную вещь? — проснувшись, подумал он. — Есть автомобили и самолеты, лифты и телефоны, электричество и граммофоны, но нет устройства, которое охлаждало бы воздух». Вентилятор, установленный Фелипе год назад — большая редкость в Рио, — из-за перепадов электричества постоянно отключался, да и температуру особенно не снижал. В такие ночи, когда стояла сорокоградусная жара, порывы горячего воздуха нисколько не охлаждали кожу, и казалось, что ты попал в бурю в пустыне. Может быть, стоит привезти кого-то из этих гениальных изобретателей из Европы или Северной Америки сюда, в Рио. Вот поживут они в тропиках, осознают проблему со зноем и придумают что-то.
        Эти мысли рассердили Фелипе. Почему в Бразилии не найдутся люди, способные на такое изобретение? Много сотен лет чернокожих держали в рабстве и убеждали их, что они хуже, чем белые люди. Прошло всего сорок лет, и появились чернокожие поэты, врачи, инженеры и бизнесмены, как и он сам. Так почему же в гонке народов должно быть по-другому? Почему, черт возьми, жителям Южной Америки рассказывают, что они люди второго сорта по сравнению с гражданами развитых стран? Какая чушь! Завтра же Фелипе наведается к старому другу и клиенту Лейте Соаресу, редактору местной газеты, и предложит ему объявить конкурс на лучшее изобретение. Да, отличная идея. Можно будет легко найти под этот проект спонсоров, которые профинансируют развитие творческой идеи. Для Лейте Соареса это будет означать увеличение продаж, для предпринимателей — престиж.
        Фелипе был счастлив, как и всегда, когда ему в голову приходила удачная идея. Примирившись с жаркой ночью, он перевернулся на бок, закрыл глаза и задремал.
        Но спустя несколько минут в комнату вошла Неуза.
        —Ты должен выпороть свою драгоценную дочку. Уговоры на нее не действуют.
        Фелипе сразу же проснулся. Настроение у него мгновенно испортилось.
        —Мы можем обсудить это завтра?
        —Как хочешь, — проворчала Неуза.
        В ней кипел гнев, но после перебранки с Бель у нее не было сил на новую ссору. И как только ее мужу удалось добиться успеха в своем предприятии? Слишком уж он мягкосердечный. Наверное, зарабатывал бы вдвое больше, прояви он твердость. Будь по его, и в доме уже было бы полно живности, а дети сели бы всем на шею. Сели бы ей на шею. Фелипе легко, он с утра уходит и ночью приходит, а она вынуждена сидеть в этом сумасшедшем доме целые сутки. Все хозяйство на Неузе и донье Фернанде. Собственно, Фернанда под стать своему сыночку. Неуза терпеть не могла свекрови. Донья Фернанда считала себя лучше других и показывала это при первой же возможности. Например, она постоянно посмеивалась над невесткой из-за того, что та не умеет читать и писать. По крайней мере, Неузе ее слова казались насмешкой, хотя донья Фернанда никогда не говорила об этом прямо, только вежливо намекала. Но почему Неуза, чей отец разводил кур, должна учиться читать? Чтобы понимать всю ту чушь, которую пишут в газетах? Она знает, как чистить рыбу, как сбить цену на бобы на рынке, как вывести пятна с одежды, и этого достаточно. Она и так
пашет целый день: готовит, стирает, ходит за покупками, шьет, ухаживает за садом, подтирает за всеми. И этого недостаточно? Читать газеты — занятие для фантазеров или богачей, которые и так пальцем о палец не ударят. Или для негров, возомнивших себя белыми, как донья Фернанда. Только потому, что она умна и образованна, не стоит ей думать, что ее кожа белее, чем у других членов семьи. Такой уж она родилась. Говорить детям, что они могут добиться успеха, если будут хорошо учиться, бесполезно. Прекрасные мечты лопнут, как мыльные пузыри, тогда, когда дети познают всю жестокость этого мира. Однажды белый, в два раза глупее, чем ее Лулу, получит должность, на которую будут претендовать они оба, — просто потому, что у него правильный цвет кожи. Когда-нибудь малышка Лара поймет, что алфавит ей ничем не поможет, потому что негритянку примут на работу только уборщицей или няней. И их разочарование будет ужасным. Разве не лучше сразу объяснить детям их место в мире?
        Она, Неуза Сильва дос Сантос, может, и необразованная, но она не дура. И она сделает все, что в ее силах, чтобы удержать Бель от глупостей. Все равно девочке не построить карьеру танцовщицы, певицы или актрисы, как Бель мечтает. Такие девушки, как Бель, темнокожие и полные амбиций, рано или поздно заканчивают в борделях. Бель могла бы устроиться танцовщицей в нелегальное казино, а не в театр. И мужчины «со связями» постараются затащить ее в постель, а не обеспечить ей роль в кино. Неуза это точно знала. Она знала этот мир, знала мужчин. А больше всего она знала о глупости юных девушек.
        Вот только Неуза не подозревала, что ее дочь настолько решительна. Обычно Бель с трудом удавалось разбудить рано утром, но сегодня она проснулась первой и ушла из дому никем не замеченной. Девушка была уверена, что дома ей будут только мешать. Лучше остаться у подруги на время, пока она не воплотит свой план. Бель была убеждена, что уладит все за пару недель. Ее идея была прекрасна, и скоро найдется меценат, который обеспечит ей карьеру.
        Девушка шла по улице с небольшим свертком в руках и колоссальными планами в голове. Сейчас, в предрассветных сумерках, улицы ее родного квартала казались чужими. Все лавки были закрыты, вокруг не было ни души, только проехал на велосипеде мальчишка, развозивший по домам свежий хлеб, да прошла старушка с тележкой овощей. Они не узнали Бель — наверное, они уже спали, когда девушка только просыпалась.
        Воздух был чист и свеж, не то что днем, когда в полуденном зное разливался запах гниения и нестерпимо воняли нечистоты в сточных канавах.
        «Да, вставать рано утром не так уж и плохо», — подумала Бель. Проблема была только в том, что все люди, к которым она могла бы обратиться, еще не пришли на работу. Да и подружка ее наверняка еще спала. Идти к Беатрис ей придется долго, потому что Бель не могла сесть на автобус или трамвай. У нее было мало денег, и теперь, когда родные не станут ей помогать, ей едва хватит на жизнь. Бель было немного стыдно из-за того, что она оставила такую короткую записку: «Pai, mae, я буду танцевать. Вы все поймете, когда я стану знаменитой. Бель». Ни слов прощания, ни извинений — ничего, что могло бы смягчить ее родителей. «Ну и ладно, — отмахнулась от угрызений совести Бель. — Если хочешь добиться успеха, нельзя оглядываться». У родителей своя жизнь, у нее — своя, и каждый должен поступать так, как считает нужным. Когда она прославится, все трудности позабудутся. Родители будут ею гордиться, братья и сестра — хвастаться, а бывшие соседи станут хвалиться, мол, были знакомы со знаменитой Бель. Как это будет чудесно!
        И вдруг она поняла, что Нильтон не знает о ее побеге и нужно ему сообщить. Без нее танцевальная группа распадется. Смогут ли они репетировать в другом месте? В этом квартале Бель репетировать не станет, ведь тогда мать силком поволочет ее домой.
        Бель ускорила шаг. Случайный прохожий принял бы ее за девушку, опаздывающую на работу.
        В ее голове роились противоречивые мысли. Предстоящие проблемы бросали тень на видения великолепного будущего, и Бель шла все быстрее, не обращая внимания на движение на улице и спешащих по своим делам прохожих.
        И только визг тормозов и громкий сигнал клаксона вырвали ее из раздумий.
        Глава 5
        Ана Каролина еще в детстве больше дружила с мальчиками, чем с девочками, и до сих пор ей было комфортнее в обществе мужчин, но теперь она жалела, что у нее нет ни одной близкой подруги, которой можно было бы довериться. Ей так хотелось с кем-нибудь пообщаться! А мужчины не любили говорить о чувствах и уж точно не стали бы обсуждать такие вопросы с девушкой.
        Не написать ли Марии? Ее двоюродная сестра оставалась единственной, кого можно было назвать подругой. Но в отношении Антуана — вернее, Антонио — едва ли приходилось рассчитывать на понимание сестренки. Еще тогда случившееся чуть не рассорило их, хотя Мария, конечно, так ничего и не узнала о мужчине, заставившем Ану Каролину убегать на свидания.
        О мужчине… Ана Каролина была потрясена, узнав, что речь идет об отпрыске заклятых врагов ее матери. А хуже всего оказалось то, что донья Виктория с самого начала обманывала дочь, много лет. Ведь Антонио вовсе не был глупым и уродливым, как все «эти сволочи Карвальо». И как только Ана Каролина могла быть так наивной и поверить матери на слово, ничего не проверив? Как она могла перенять ее предубеждения? Мать так часто говорила ей, что эта семья заслуживает только презрения, что Ана Каролина приняла это как должное. А если Антонио Карвальо на самом деле вовсе не так плох, то, может, и все остальные его родные — хорошие люди? Вдруг донья Мадлен — добрейшая дама, а Роберто Карвальо — умный и почтенный бизнесмен? Скорее всего, их ошибка заключалась в том, что они встали у доньи Виктории на пути, когда речь шла о какой-то важной сделке.
        Ане Каролине никогда этого не узнать. Она не могла общаться с Антонио, не говоря уже о его близких. Это было исключено. С одной стороны, она невеста Энрике, скоро состоится их свадьба. Как она может общаться с другим мужчиной, пусть и по-дружески? Сплетники не успокоятся, пока не обольют грязью Энрике, ее саму и друга жениха.
        С другой стороны, Ана Каролина вспомнила тот ужасный вечер в Париже, холод, темноту, грязный снег под ногами, пустой холл кинотеатра — и давящее чувство одиночества, когда она поняла, что Антонио не придет. Ана Каролина больше никогда не хотела испытывать ничего подобного. Собственно, с этим воспоминанием вернулись и другие: прикосновение его губ к уголку рта, божественное предощущение счастья, когда она проснулась утром перед свиданием.
        Она никогда не ощущала ничего подобного с Энрике. С другой стороны, он никогда ее не предавал.
        Оказалось очень легко убедить Энрике сократить общение с Антонио.
        —Энрике, ты же знаешь, что донья Виктория говорит об этих людях. Если она узнает, что я общаюсь с кем-то из — цитирую — «этих сволочей Карвальо», она может сделать какую-нибудь глупость.
        —Я этого не понимаю, — грустно протянул Энрике. — Почему я раньше ничего не знал об этой смехотворной вражде?
        —Потому что ты не сплетник. За это я тебя и люблю.
        —Да, но…
        —И потому, что Антонио был в Париже. Тут, в Рио, мы познакомились бы несколько лет назад, и ты узнал бы о крестовом походе доньи Виктории против семьи Карвальо.
        —Ах, дорогая моя, ты даже не представляешь, как меня это огорчает. Я ведь хотел попросить Антонио стать свидетелем на моей свадьбе.
        —Да, из этой затеи ничего не выйдет.
        —Нет. — Энрике покачал головой. — Я просто не понимаю, чем эти Карвальо не угодили донье Виктории. Они прекрасные люди с хорошей репутацией, высокого происхождения, вежливые, обходительные. Если бы ты мне не сказала, я посчитал бы, что они с доньей Викторией прекрасно относятся друг к другу. Даже, наверное, друзья. Они ведь так похожи.
        —Ох, Энрике, только не говори такого при моей матери!
        —Конечно. — Он содрогнулся при мысли о том, как на такие слова может отреагировать его будущая теща. — Но что же нам делать, солнышко? Я имею в виду, мы ведь сможем видеться с Антонио, правда?
        —Безусловно, сможем. Только не дома у моих родителей. Но если встречаться у тебя в квартире или где-нибудь в городе, то донья Виктория ничего об этом не узнает.
        —Это отвратительно. Почему мы должны прятать от нее моего старого друга и обходительнейшего мужчину?
        —Да, отвратительно, — согласилась Ана Каролина.
        Она была согласна с Энрике. Почему они должны позволять какой-то старухе диктовать им, с кем общаться, а с кем нет? Это недопустимо. Правда, Ана Каролина не считала Антонио таким уж «обходительнейшим», но говорить этого вслух не стала. Она не посвятила Энрике в истинные обстоятельства своего знакомства с Антонио.
        —Кстати, на следующей неделе он приглашает нас к себе домой, в новую квартиру во Фламенго.
        —Как мило.
        —Да, после возвращения из Франции он некоторое время жил у родителей, но сейчас нашел себе жилье и хочет отпраздновать новоселье с нами и парочкой старых друзей. Квартира в новом доме, с лифтом и прочими выкрутасами. Оттуда открывается прекрасный вид на бухту. Надеюсь, когда-нибудь и мы сможем поселиться в таком месте.
        —Он живет там один? — Ана Каролина постаралась, чтобы ее вопрос прозвучал как можно невиннее.
        —Полагаю, что да. О его жене я бы точно знал. Хотя есть какая-то девушка… Впрочем, нас это не касается, раз он нас ей не представил.
        —Да, точно. — Сердце Аны Каролины забилось чаще.
        Так значит, у него есть любовница. Ей это не понравилось, хотя она знала, что ей должно быть все равно.
        —Так ты придешь? Я побаивался, что ты… ну… может быть, не захочешь с ним общаться, потому что он Карвальо. Я могу сказать ему, что мы придем?
        —Ах, Энрике, за кого ты меня принимаешь?
        Он виновато и с хитрецой улыбнулся.
        —Я знал, что ты примешь именно такое решение. В том смысле, что, невзирая на предубеждения твоей матери, ты захочешь сама составить о нем мнение. Я уже дал согласие за нас обоих.
        И вот теперь, через несколько дней после этого разговора, Ана Каролина и Энрике ехали к Антонио Карвальо. Ана Каролина в последний момент решила притвориться больной, заявив, что ее мучает мигрень. Ее пугала мысль о том, что в ее памяти развеется образ очаровательного и загадочного парижанина Антуана и его заменит какой-то зануда Антонио из Рио, о котором Ана Каролина знала слишком много, чтобы образ сохранил хоть толику таинственности. Она не желала знать, где он живет. Она не желала знать, как выглядит его любовница. Она не хотела слушать истории о былых временах и о юности Энрике. И в то же время ей хотелось узнать об этом человеке все-все, до последней мелочи.
        —Тебе уже лучше? — спросил Энрике.
        Ана Каролина устало кивнула.
        —Ну вот видишь. Небольшая прогулка, свежий воздух, предвкушение приятного вечера — что еще нужно, чтобы не болела голова?
        Девушка вновь кивнула. Она согласилась на эту поездку только потому, что ее родители опять поссорились. Они кричали так громко, что в ее комнате все было слышно. Уж лучше встретиться с Антонио, чем выслушивать такое. И она поехала с Энрике.
        —Но мы ведь не останемся там надолго, правда? Я все еще плохо чувствую себя. Не знаю, может быть, съела что-то не то.
        —Ну конечно, дорогая. Если тебе не станет лучше, я отвезу тебя домой, разумеется.
        —Спасибо, — слабым голосом, словно возлежа на смертном одре, прошептала Ана Каролина.
        Энрике припарковал автомобиль перед зданием и сунул портье в руку несколько монет, чтобы тот присмотрел за машиной. Портье провел их через огромный, выложенный мрамором холл к лифту. В кабинке стоял мальчик в ливрее, который должен был открывать и закрывать решетку и запускать лифт. Пареньку было не больше шестнадцати. Энрике и ему сунул в руку пару сентаво. Лифт двинулся. Стрелка на круглом циферблате показывала, на каком они сейчас этаже. Вскоре она замерла на отметке 12. Верхний этаж, под cobertura [[xxxii] Крыша (порт.). (Примеч. пер.)]. Пол в коридоре тоже был выложен мрамором, все помещение отмечала печать изысканности и элегантности. Толстый восточный ковер приглушал шаги, и каблучки Аны Каролины не цокали, как в холле. Висевшие на стенах лампы заливали все мягким светом.
        Энрике позвонил в квартиру, и ему открыла горничная, пожилая темнокожая женщина в белом переднике и чепчике. Она провела гостей в широкую прихожую и, попросив подождать, отправилась за хозяином квартиры, развлекавшемся с гостями в соседней комнате.
        —Энрике, Ана Каролина! — воскликнул Антонио. — Как хорошо, что вы пришли. Я уж боялся, что вы так и не появитесь.
        Они действительно опоздали. Но не настолько, чтобы заговаривать об этом. Ана Каролина подозревала, что Антонио, наверное, тоже немного нервничает.
        —В Рио не очень ценится пунктуальность. Наверное, ты позабыл об этом в Европе, — с сарказмом произнесла девушка; впрочем, скрытая ирония ее слов была понятна только Антонио.
        Вскоре после встречи на Корковаду они перешли на «ты» — по просьбе Энрике.
        —Наверное, мои друзья — не типичные cariocas [[xxxiii] Жители Рио-де-Жанейро (порт.). (Примеч. пер.)], потому что все явились раньше. Пойдемте, я вас представлю.
        Ана Каролина и Энрике последовали за ним в гостиную, скудно, но элегантно обставленную. Дорогие антикварные вещицы располагались в одной комнате с современнейшими креслами из хрома и кожи, а на стенах висели не картины, а чертежи летательных аппаратов разных эпох. Все присутствующие прекрасно вписывались в такую обстановку. Они были модно одеты, женщины с короткими, почти мальчишескими стрижками, носили шляпки-клош, мужчины же расчесывали напомаженные волосы на пробор. Кожа у всех была бледной, ни следа загара — так теперь было модно. Они действительно не походили на cariocas и вполне могли бы оказаться европейцами. Многие женщины курили, но воздух оставался свежим — в широко распахнутые окна задувал солоноватый вечерний ветерок. Если бы не стояла такая жара, то можно было подумать, будто Ана Каролина попала в авангардистский салон в Берлине или Париже.
        Антонио представил новоприбывших другим гостям. Как оказалось, Энрике многих здесь знал. Некоторые имена были и у Аны Каролины на слуху, но никого из здесь присутствовавших она раньше не встречала. Девушку это немного удивило. Высшее общество Рио было замкнутой группой, все всех знали. Может быть, причина заключалась в разнице в возрасте. Большинству гостей было от тридцати до сорока, и это польстило Ане Каролине, ведь она удостоилась такой чести. В то же время она вдруг почувствовала себя молодой и неопытной. Девушка украдкой осмотрела женщин. Кто же из них любовница Антонио? Вот эта темноволосая, с соблазнительным взором? Но нет, какой-то мужчина присел на подлокотник ее кресла и обнял ее за плечи. Или эта шикарная женщина с ярко-красной помадой и чересчур откровенным декольте? Наверное, нет: она бросала пылкие взоры на другого. Или вон та хрупкая брюнеточка, сидевшая немного в стороне и почти не принимавшая участия в разговоре? Едва ли. Такая простушка не подходит Антонио.
        В какой-то момент Ана Каролина возненавидела их всех — за красоту, светские манеры, давнюю дружбу с Антонио. А больше всего она ненавидела себя — за подобную зависть и мелочность. Это было на нее не похоже.
        Они с Энрике присоединились к остальным гостям, расположившимся вокруг низкого столика на двух диванах и нескольких пуфах. Похоже, тут собрались соученики Антонио и Энрике, поскольку речь шла о глупых преподавателях, списывании на экзаменах и пьянках. Эти воспоминания неизменно вызывали у мужчин оглушительные взрывы смеха.
        Женщины же делали вид, что всем довольны, но их натянутые улыбки говорили о скуке. Какая-то девушка вдохнула через серебряную трубочку белый порошок, другая улеглась и закурила что-то с характерным сладковатым запахом.
        Ана Каролина о таком раньше только слышала. Она еще не встречала людей, которые употребляли бы наркотики. Почему-то это произвело на нее впечатление. Таким приличные люди не занимались. Ана Каролина почувствовала себя среди этих мужчин и женщин по-настоящему взрослой, хотя сама ни за что не стала бы пробовать наркотики. Когда дама предложила белый порошок и ей, девушка резко покачала головой.
        —Нет, спасибо. — Ана Каролина надеялась, что ей удалось скрыть осуждение.
        Женщина громко рассмеялась.
        —Разве она не прелесть, эта маленькая невеста нашего славного Энрике? — осведомилась она.
        Ане Каролине это показалось крайне невежливым. Женщина говорила о ней так, словно ее тут не было, как люди иногда выражаются в присутствии маленьких детей, — кстати, Ану Каролину и такое поведение раздражало.
        —Как, ты говоришь, зовут эту… даму? — громко спросила она, чтобы все ее услышали.
        Если кто-то обращался ко всей компании, а не только к соседу, ему приходилось повышать голос.
        Энрике ужаснулся такому поведению невесты, но дама только рассмеялась.
        —Ах, прости мне эту оплошность, дорогая! — воскликнул Энрике. — Ана Каролина, это Исадора Оливейра. Можно просто Дора. Дора, это моя невеста, Ана Каролина Кастро да Сильва.
        —Из тех самых Кастро да Сильва? — Дора изящно приподняла бровь.
        —Именно из тех, — гордо ответил Энрике.
        Очевидно, он не заметил, что фамилия Аны Каролины вызвала волну ужаса среди присутствующих.
        —Так значит, ужасная донья Виктория станет твоей тещей! — ухмыльнулся слегка захмелевший гость.
        —Именно так. Но она вовсе не ужасная. Кстати, мне кажется весьма невежливым говорить в таком тоне о донье Виктории в присутствии ее дочери.
        —А почему мы только теперь узнали об этом? — спросил другой гость.
        «Потому, — подумал про себя Энрике, — что после учебы наши пути разошлись. И никто из вас, богатых снобов, не захотел общаться с тружеником, который не ходит на вечеринки, не принимает наркотики и не понимает прелести безделья».
        —Потому, — сказал он вслух, — что мы не афишировали наши отношения. Мы еще даже не разослали приглашения на свадьбу.
        —Вы очень похожи на вашу матушку, вам говорили об этом? — задумчиво спросила дама, курившая наркотик.
        —Мою ужасную матушку, хотели вы сказать? Да, спасибо, я знаю. Но вам стоит отпускать комплименты только тогда, когда ваш разум ничем не замутнен, — отрезала Ана Каролина.
        Несколько человек за столом рассмеялись.
        Энрике содрогнулся от стыда. Он знал, что его невеста остра на язычок, и знал, как она любит поспорить. «В точности как ее мать». Но этого он Ане Каролине ни за что не сказал бы. Она ненавидела, когда ее сравнивали с доньей Викторией.
        Антонио, с интересом наблюдавший за этой сценой, решил, что пришло время вмешаться.
        Он взял Ану Каролину под локоток и опустил вторую руку на плечо Энрике.
        —Пойдемте, друзья, я хочу вас кое с кем познакомить.
        —Как ты можешь? Сейчас, когда наконец-то стало весело! — с наигранным возмущением воскликнула Дора, но остальные уже перевели разговор на другую тему.
        —И кому же ты хочешь нас представить? — спросил Энрике, когда они вышли в другую комнату и официант подал им бокалы с шампанским.
        —Никому. Вы и так уже насмотрелись на моих «друзей». Признаться, я пригласил сюда старых знакомых, но за годы моего отсутствия они стали мне чужими. — Антонио повернулся к Ане Каролине. — Мне жаль, если кто-то из них задел твои чувства.
        —Все в порядке.
        Ана Каролина удивилась тому, что так разозлилась. Ее возмутило то, что люди, никогда не видевшие ее мать, уже составили свое мнение о донье Виктории, основываясь только на слухах. Это было оскорбительно. И Ане Каролине вдруг захотелось защитить свою мать. То, что донья Виктория иногда действительно вела себя ужасно, к делу не относилось.
        —По-моему, ты с честью вышла из этого разговора, — сказал ей Антонио.
        —С честью? Я бы так не сказал, — возразил Энрике. — Скорее, Ана Каролина применила грубую силу.
        —Учитывая, в каком состоянии находилась та дама, она только силу и поняла бы. — Девушка пожала плечами. — Кто это вообще такая?
        —Одна из трех моих сестер.
        Ане Каролине стало стыдно, но она не отвела взгляд.
        —Прости.
        —Все в порядке.
        И оба вдруг глупо захихикали. Энрике смущенно отвернулся, делая вид, что вообще не слышал этот разговор. Это еще больше насмешило Антонио и Ану Каролину.
        —Не хмурься, любимый, — сказала она жениху. — Просто ситуация идиотская получилась, вот мы и смеемся.
        —Я воспринимаю это иначе.
        —Ох, ладно тебе, Энрике. Твоя невеста права. И теперь, когда мы наговорили гадостей о родственниках друг друга, мы квиты.
        —Да. Но как звучит: донья Виктория Ужасная. Прелестно! Намного лучше, чем вы — «сволочи Карвальо».
        Энрике задыхался от смятения. Ему очень хотелось, чтобы его старый друг и невеста поладили, но не настолько же! Эти возмутительные разговоры выводили его из себя. Есть вещи, которые обсуждать нельзя.
        Но Антонио только расхохотался.
        —Значит, так она нас называет, старая ведьма? В яблочко!
        —Антонио, Ана Каролина, прошу вас! Это неуместно. И не смешно. Вы забываетесь. Пойдем, Ана Каролина, нам пора. — Увидев, что невеста не выполняет его распоряжение, Энрике повернулся и медленно направился в прихожую. — Мне еще шляпу нужно забрать.
        И в тот же миг смешливость Аны Каролины и Антонио развеялась. Они виновато переглянулись.
        —«Вы забываетесь», — шепнула Ана Каролина. — А ведь ему следовало бы сказать: «Вы должны забыть друг друга».
        —Думаешь?
        —Прощай, Антуан.
        —Прощай, Каро.
        Глава 6
        После того, как в 1922 году два португальских пилота, Гагу Коутинью и Сакадура Кабрал, совершили первый воздушный перелет через Южную Атлантику, авиация в Бразилии начала быстро развиваться. Путешествие из Лиссабона в Рио-де-Жанейро на гидросамолете длилось семьдесят девять дней, поскольку пилотам пришлось столкнуться с ужасными климатическими условиями и повреждением мотора. Но само время полета составило всего семьдесят два часа — и пилоты преодолели восемь тысяч четыреста километров! Это была сенсация. Кроме того, в этом перелете впервые использовалась только астронавигация. После прибытия в Рио-де-Жанейро обоих авиаторов встречали как героев. Теперь же честолюбивым пилотам и инженерам был брошен новый вызов: кому первому удастся пересечь Южную Атлантику без промежуточных посадок? Антонио знал, что и в Европе, и в Бразилии множество команд работают над созданием такого самолета. Но главным в этом проекте оставались пилоты. Такой авиатор должен быть бесстрашным и решительным, поскольку многие уже погибли, пытаясь преодолеть этот путь. Кроме того, он должен быть опытным и технически подкованным,
обладать хорошими связями и влиятельными союзниками.
        Юный Жоао Рибейро де Баррос из Сан-Паулу, с точки зрения Антонио, был самым перспективным кандидатом. Возможно, именно он пожнет плоды славы за этот исторический перелет. Жоао был человеком отважным, даже бесстрашным. Талантливый пилот из богатой семьи плантаторов, безоговорочно его поддерживавшей. В особенности же радовала Антонио его национальность. Пусть первый такой перелет совершит бразилец!
        Поэтому Антонио прилагал все усилия, чтобы помочь своему другу Жоао. Он переписывался с авиаинженерами во Франции и Италии, давал взятки чиновникам, популяризировал в прессе идею о том, что этот проект прославит Бразилию, и даже связался с Альберто Сантос-Дюмоном, «отцом авиации», прося, чтобы тот поддержал Барроса. Антонио так увлекся этим предприятием, что забыл обо всем остальном. Именно к этому-то он и стремился: нужно было позабыть Каро. Какое-то время он даже подумывал о том, чтобы самому совершить этот первый, столь престижный перелет. Ему хватило бы и отваги, и денег, и мастерства. Он был прекрасным авиатором и мог заявить об этом без лишней скромности. Не хватало только пылкого желания установить этот рекорд. Антонио вполне мог представить себе времяпрепровождение получше, чем сидеть целый день в дребезжащей коробке, не двигаясь с места и писая в бутылку. Нет, он не пойдет на такое унижение только для того, чтобы прославиться. Он предпочтет стать кукловодом, дергая за нужные ниточки.
        Так Антонио остался в Рио. В одном городе с Каро.
        Это ввергало его в отчаяние. Он не мог ухаживать за ней, не мог подружиться с ней, не мог оставить ее в покое. Она была невестой его друга, бога ради! Ну почему он не выбрал себе другую девушку? Были ведь другие, не менее умные или красивые. Что есть у нее такого, чего нет у остальных? Кроме ее жениха, конечно, с которым Антонио связывала давняя дружба. Он ненавидел себя за то, что влюбился в невесту Энрике. Это было недопустимо с точки зрения морали. Отвратительно. Он сам был отвратителен!
        С другой стороны, надежда еще оставалась, ведь брак еще не был заключен. И, если подумать, Энрике будет даже лучше, если он расстанется с Каро. Они просто не подходят друг другу. Стоп! Нужно гнать такие мысли. Нельзя говорить себе, что какие-то попытки ухаживания за Каро можно оправдать. Нет тут оправданий! Нет, нет, и еще раз нет. Антонио позаботится о том, чтобы они с Каро больше никогда не виделись. И рано или поздно он ее позабудет.
        С удвоенным рвением Антонио принялся за работу. Он просматривал техническую документацию: листы бумаги завалили весь стол и даже переползли на пол его кабинета. По крайней мере, в случае с Жоао Рибейро де Барросом у Антонио был шанс победить.
        Неделю спустя он встретил Энрике на конференции, посвященной разработке новых стройматериалов. Докладчики выступали в зале Национальной библиотеки — месте весьма неподходящем для подобных мероприятий. Наверное, основной докладчик, знаменитый профессор, потребовал, чтобы конференция проходила именно тут.
        Увидев своего друга, Антонио почувствовал, как к горлу подступает стыд за все мысли о Каро. Наверное, угрызения совести явственно отразились на его лице, поскольку Энрике сразу спросил:
        —Скажи, ты что, меня избегаешь? Я знаю, Ана Каролина не очень красиво повела себя тем вечером. Я хочу извиниться перед тобой за это. Но она…
        —Нет, не говори! — перебил его Антонио. — Это никак не связано с тобой или твоей невестой. Ана Каролина — замечательная девушка, поверь мне. Просто… — Он запнулся, подбирая оправдание для выражения своего лица. — Дело в этом благородном месте. И все эти люди… Они собрались здесь, хотя ничуть не разбираются в технике. Их интересует только банкет после конференции.
        —Да, сейчас посещение таких мероприятий считается престижным. К сожалению, вера наших соотечественников в прогресс намного больше, чем их желание тратить на него деньги.
        —Да, слышал я такое, — грустно протянул Антонио.
        Работа над статуей Христа опять приостановилась — не хватало средств. Энрике был из тех инженеров, кому перестали платить зарплату. Впрочем, это его особенно не огорчало. Благодаря будущей теще он даже смог получить пару престижных заказов на проектирование нескольких новостроек в городе. За него похлопотала донья Виктория, но Энрике это не смущало. Другие инженеры и архитекторы тоже беззастенчиво пользовались любыми связями, чтобы получить заказ. В целом Энрике точно знал, в чем его сила, а в чем слабость. Без помощи тещи у него не было бы ни единого шанса: он ведь не из тех, кто не жалеет средств для достижения цели.
        —Ну, рано или поздно стройка продолжится. Если все откажутся давать на нее деньги, придется вмешаться Католической Церкви. Не могут же они бросить незавершенную статую Христа на самой высокой горе в городе.
        Антонио рассмеялся.
        —Да, тогда наши церковники предстали бы не в лучшем свете.
        Скепсис в отношении католического учения разделяли оба приятеля. Они отличались по характеру и темпераменту, но их объединяло общее мировоззрение в отношении Церкви, государства, армии и власти.
        В зале поднялся гул — знаменитый докладчик вышел на трибуну, откашлялся и зашелестел бумагами.
        —Пойдем, дружище, давай сядем в первом ряду. Остальные туда обычно не садятся. Словно школьники, которые боятся, что их вызовут к доске.
        Энрике рассмеялся. Впрочем, он не помнил, чтобы в школе такое случалось. Он сам обычно сидел за первой партой из-за близорукости, но всегда вызывался к доске сам, даже если оказывался за последней.
        После утомительного доклада, в котором не сообщалось ничего нового о строительстве домов и самолетов, друзья перебрались в другое место. На террасе перед библиотекой было кафе, и Антонио с Энрике сели за свободный столик. Они заказали кофе и ликер и закурили, молча рассматривая прохожих.
        Вечер выдался знойным, температура достигала тридцати пяти градусов при высокой, как в бане, влажности воздуха. Энрике расстегнул галстук-бабочку.
        —Слишком жарко, чтобы следовать моде, — пояснил он.
        Антонио тоже ослабил галстук, а потом даже снял пиджак и повесил его на спинку стула.
        —Да, это точно.
        Оба, рассмеявшись, подняли бокалы с ликером.
        —И все же я предпочитаю жару чудовищному холоду Европы. Ты бывал там?
        —Однажды, но это было летом. Да и побывал я только в Португалии.
        —Однажды в январе температура в Париже опустилась ниже пятнадцати градусов. Это было невыносимо. А ты только представь себе, какие холода свирепствуют на севере Европы и в России. Тогда я поклялся, что больше никогда не буду жаловаться на наш тропический климат, даже в такую духоту, как сегодня.
        —Да, обычно к вечеру становится прохладнее.
        —Ну и слава богу. — Антонио рассмеялся. — Как говорить о погоде, не ругая ее? Но жара вредит и авиации. Ты знаешь, что воздух разрежается не только на большой высоте над уровнем моря, но и от жары? В жаркие дни самолету нужно больше времени на взлет — а у нас нет таких длинных взлетных полос.
        —Ну так постройте.
        —Все не так просто. Цена на землю подскочила, а кому нужен аэропорт вдали от города?
        —Хм… Ну, мы тут хотя бы на уровне моря. Если построить взлетную полосу в горах, там летать будет еще труднее, — задумчиво протянул Энрике.
        —Точно. Хорошо, что ты ничуть не изменился. Такой же оптимист.
        —Естественно. А с чего мне быть пессимистом? Я хорошо зарабатываю, я молод и здоров, а главное, я женюсь на лучшей девушке в мире!
        Ну вот! Едва Антонио удалось отвлечься от мыслей о Каро, как ему опять напомнили о ней. И как же это было неприятно! Настолько, что Антонио даже не смог изобразить притворную радость за товарища. Он не радовался за Энрике. Антонио ему завидовал.
        —Может, сходим куда-нибудь? — Он резко сменил тему. — Тут неподалеку открылось прелестное кафе, где играют этот ваш модный чарльстон. И, говорят, девушки там исполняют весьма откровенные танцы. Что скажешь?
        —Нет, наверное, не могу. Мне завтра с утра пораньше нужно быть на стройке. Кроме того, Ана Каролина не очень-то обрадуется, если узнает, чем я занимаюсь накануне свадьбы.
        Ну вот, опять! Это было невыносимо.
        —Жаль. — Антонио натянуто улыбнулся. — Значит, придется пойти туда одному. Но скажи, правильно ли я тебя понял? После свадьбы ты ведь намерен вернуться к былой жизни, исполненной наслаждений, а?
        Посмеиваясь, они подозвали официанта.
        Антонио заплатил за кофе и выпивку — того требовала от него уязвленная совесть.
        И он действительно отправился в кафе. Что еще развеет муки безответной любви, если не пара бокалов шампанского, веселье вокруг и прекрасная музыка? Невзирая на свои ожидания, Антонио даже получил удовольствие от вечера, хотя и просидел все это время за столиком в одиночестве. Кроме того, одна из певиц напомнила ему Каро. «Странно, — подумалось ему, — что природа создала двух столь похожих друг на друга девушек, причем одна — белая, а вторая — темнокожая». Он долгое время наблюдал за той певицей, совсем еще девчушкой, старавшейся казаться старше: много косметики, вызывающие позы, откровенная одежда. И все же она была мила. И талантлива.
        А еще Антонио никогда не видел, чтобы у мулатки были такие светлые глаза.
        Тем вечером он выпил больше, чем стоило бы. Но в какой-то момент рассудок подсказал ему, что пора отправляться домой, и Антонио оплатил счет, а затем оставил певичке, похожей на Каро, богатые чаевые. Слегка покачиваясь, он вышел из кафе и направился к своему автомобилю, новенькому «бугатти» модели 35В. Антонио провез эту машину в Бразилию на борту корабля, заплатив за транспортировку баснословные деньги.
        Он знал, что выпил слишком много, чтобы садиться за руль экстравагантного гоночного автомобиля. Однако же сейчас на улицах почти не было машин, да и ехать было недалеко.
        Он помчался домой, и ветер, ударивший ему в лицо во время быстрой езды, вызвал в нем воспоминания о его истинной страсти. Он позабудет Каро — пока в мире есть мощные моторы, огромные скорости и опасные маневры.
        На следующее утро пришлось долго валяться в ванне, выпить целый кофейник и принять пару таблеток аспирина, чтобы прийти в себя и взяться за работу. Но уже через час головная боль вернулась. Антонио решил съесть на завтрак что-нибудь полезное, например, омлет и фрукты. Затем он отправился на прогулку. Пока что он не успел осмотреть все в своем новом квартале, только заметил много строек. Проходя мимо, он обратил внимание на рабочих на шатких лесах. Конструкции состояли из пары бамбуковых палок, кривых досок и канатов. По ним лазали рабочие в тонких закатанных штанах и майках. Специальная обувь для строек, шлемы, плотная одежда, защищающая от травм? Нет, ничего этого не было. Они голыми руками укладывали камни, поднимали на канатах ведра со строительным раствором и в целом скорее напоминали каменщиков из средневековья, трудившихся над замком для барона. Какой позор! В Бразилии не было никакой защиты прав рабочих. Даже профсоюзов тут еще не создали, и рабочих эксплуатировали, как во времена рабства. Ты сорвался со строительных лесов? Что ж, не повезло тебе. Как и твоей жене и детям.
        Антонио стало стыдно.
        Но чуть позже он заметил другую сцену, которая немного примирила его с родиной. На рынке пожилая негритянка продавала сезонные фрукты — ананасы, манго, папайю, бананы, гуаву и авокадо — и не только продавала, но и раздавала детям бедняков, рывшимся в коробках в поисках отбросов. Старушка, улыбаясь, вручала им самые красивые фрукты. В Европе Антонио такого видеть не приходилось.
        Он подошел к лотку, собираясь купить что-либо: похоже, торговля у старушки шла не очень-то бойко. Антонио услышал, как негритянка напевает себе под нос популярную песенку. Это, кстати, тоже было типично для Бразилии: люди принимались петь, когда только могли. Бразильцы беззаветно любили музыку. Иногда парочки на улицах начинали танцевать, а подростки отбивали такт. И все пели. Даже самые бедные, самые несчастные всегда что-нибудь напевали.
        Антонио тронула эта старушка, улыбнувшаяся и ему, когда он выбирал товары. Было в ней что-то материнское, но в то же время и девичье. Парень купил намного больше, чем мог бы съесть за неделю, но груда фруктов обошлась ему всего в пару монет. Еще старушка дала ему бумажный пакет, ведь у Антонио не было с собой сумки.
        Он решил, что теперь всегда будет покупать фрукты только на этом лотке, так его тронула сердечность этой женщины.
        С тяжелым пакетом ему пришлось сразу отправиться домой, к тому же стало слишком жарко для прогулки. Прижимая фрукты к животу, Антонио поплелся к себе. Он не видел землю впереди — и не заметил дыру в мостовой. Споткнувшись, он упал на колени, и фрукты разлетелись по тротуару и проезжей части. Кто-то из прохожих злорадно рассмеялся, но другие помогли ему собрать фрукты.
        Он как раз благодарил доброжелателей, когда неподалеку притормозила машина. Послышался громкий звук клаксона. «Ну что еще? — раздраженно подумал Антонио. — Ему манго мешает? Переехал бы пару фруктов и все!» Отряхнув брюки от пыли, он повернулся, собираясь резко ответить наглецу, когда увидел, кто сидит в автомобиле.
        Каро.
        Как прелестно она выглядела — в тонкой развевающейся шали, модной шляпке, бежевых перчатках! И как странно было встретить ее здесь, средь бела дня, в этом районе…
        —Тебе помочь? — насмешливо осведомилась она.
        —А похоже, что мне нужна помощь?
        —Наверное, тебе больше пригодился бы грузовик, но, полагаю, и моя машинка сойдет. И вот это. — Она бросила ему матерчатую сумку.
        Антонио запихнул туда оставшиеся фрукты и сел в кресло рядом с водителем. Он с изумлением смотрел на Каро. Антонио даже предположить не мог, что она умеет водить машину. Кроме того, он вообще впервые видел женщину за рулем, да еще и такого роскошного автомобиля.
        —Это твоя машина?
        —Можно и так сказать.
        —Ага. Значит, она принадлежит твоим родителям.
        Ана Каролина кивнула.
        —И ты взяла ее покататься? Твои родители знают об этом?
        —Это что, допрос? — недовольно переспросила девушка. — Хочешь отчитать меня? По-моему, ты мог бы проявить большую благодарность по отношению к своей спасительнице.
        Не так она представляла себе их следующую встречу. Было в этом что-то повседневное. Яркое солнце, гул толпы, рабочий день в самом разгаре — какая уж тут романтика? Кроме того, Ана Каролина сожалела, что сегодня не приложила особых усилий, подбирая наряд. Да и губы не накрасила.
        Но очень уж удачная возможность ей подвернулась, и девушка не хотела тратить время на прихорашивание. Ровно через два часа нужно вернуться, а Ана Каролина собиралась проехать вдоль пляжей Фламенго и Ботафого, а затем осмотреть пляж Копакабана. На Авенида Атлантика, набережной у пляжа Копакабана, когда наплыв отдыхающих спадет, можно будет по-настоящему разогнаться.
        —Куда мы едем? — поинтересовался Антонио.
        Каро так задумалась, что просто двинулась туда же, куда и собиралась.
        —Ой, прости. Я такая рассеянная, совсем забыла…
        —Ничего, — улыбнулся Антонио. — Я не тороплюсь возвращаться домой. Если ты не возражаешь, я составлю тебе компанию на прогулке.
        —Ничуть не возражаю.
        Ана Каролина волновалась. «Почему я вообще направилась к дому Антонио?» — думала она. Может быть, она втайне надеялась на такую встречу? По крайней мере, дорога через этот район — не самый короткий путь в Копакабану.
        —Пусть это будет сюрприз.
        Антонио нравилось, как она ведет машину. Ана Каролина ехала быстро, но не настолько, чтобы ему было страшно. Девушка любила жать на клаксон, но только по делу. Она обгоняла другие автомобили, ловко используя для этого все возможности. В целом она производила впечатление опытного водителя, полностью контролирующего свой автомобиль. Это импонировало Антонио, поскольку немногие автомобилисты в Рио отличались таким мастерством. Некоторые водили машину неаккуратно и безрассудно, что увеличивало количество аварий.
        За Леме Ана Каролина увеличила скорость. Машин на дороге почти не было, и уже через минуту они домчались до пляжа. Впереди раскинулись сияющие лазурные воды Атлантики. Слева простирался квартал Леме, справа — Копакабана. Блестел под полуденным солнцем белый песок, пенились морские волны. На пляже почти никого не было, а впереди манила Авенида Атлантика, почти пустая, восхитительная.
        Ана Каролина нажала на газ. Ее охватило пьянящее чувство счастья. Что может быть лучше, чем поездка в открытом автомобиле в такой жаркий день?
        Антонио украдкой наблюдал за ней. Как она прелестна! Спокойная, словно ощутившая свободу в полной мере. На губах девушки играла счастливая улыбка.
        И эта чудесная женщина должна стать женой Энрике! Старый друг Антонио, наверное, запретит ей ездить в автомобиле, а если и нет, то какое удовольствие кататься на стареньком «форде»? Это просто грех. Такой женщине нужна скорость, опасность.
        —Мне кажется, прекраснее этого может быть только полет! — воскликнула Ана Каролина.
        Антонио изумленно уставился на нее.
        Девушка ослепительно улыбнулась.
        —Ты что-то имеешь против?
        —Хочешь съездить со мной на аэродром? В смысле, полетать?
        —Ты серьезно?
        —Да.
        —Ну конечно, хочу. — Ана Каролина сосредоточено смотрела на раскинувшуюся впереди дорогу.
        Ну, может, и не так уж сосредоточено. Но сейчас она просто не могла повернуться к Антонио. Она не хотела, чтобы он увидел отражавшиеся на ее лице чувства: восторг, благодарность, надежду.
        —На завтра у меня запланирован испытательный полет. Речь идет о самолете, построенном для пересечения Атлантики.
        —Надеюсь, вначале мы с тобой не полетим так далеко, — рассмеялась Ана Каролина.
        Вначале? А потом полетим? У Антонио перехватило дыхание от этих слов. И хотя он знал, что Ана Каролина ничего такого не имела в виду, он почувствовал неописуемое счастье.
        Глава 7
        Фернандо Перейра, мужчина, чуть не сбивший Бель по пути на работу, позеленел от ужаса. Он испытал большое облегчение оттого, что не навредил девушке, и потому не поскупился на кругленькую сумму. Увидев, что на ней нет следов повреждений, он сунул девушке крупную купюру, еще и подвез ее по указанному адресу. Когда автомобиль остановился на узенькой улочке, Бель с гордостью оглянулась. Она надеялась, что многие увидят, как она выходит из роскошной машины. К сожалению, было раннее утро, и только разносчик газет и уборщик заметили ее триумфальный выход в новую жизнь. На прощание сеньор Перейра дал ей визитную карточку:
        —Если вам понадобится помощь, дитя мое, не стесняйтесь.
        Бель поблагодарила его и попрощалась с этим доброжелательным господином, не удостоив карточку и взглядом. Она помахала ему на прощание, точно давнему знакомому.
        У входа в подъезд ее уже ждал домовладелец. Бель заявила, что хочет видеть сеньориту Морейра.
        —Четвертый этаж, — проворчал он. — Но в такую рань она наверняка еще спит.
        «А это уже мои проблемы», — подумала Бель. Ей стало мерзко при мысли о том, что этот старый извращенец все знает о жильцах своего дома. Но девушка оставалась вежливой и благосклонно кивнула старику, словно была благородной дамой, а он — ее слугой. Бель давно усвоила этот урок: если ведешь себя так, будто все должны тебе прислуживать, то люди отнесутся к тебе с почтением. Даже к ней, темнокожей молодой девчонке.
        Если вести себя как дива, то и обращаться с тобой будут соответственно.
        Она поднялась по темной узкой лестнице на третий этаж. Из-за дверей других квартир доносилось приглушенное бормотание и шум, который Бель предпочла бы не слышать. И тут ей предстоит жить? Тут, где ей целый день придется слушать, как плачут дети, звенит посуда, скандалят супруги и кто-то занимается сексом? Ох, ну ладно, она тут ненадолго.
        Дойдя до двери Беатрис, Бель опустила сумку на пол и глубоко вздохнула. Перед ней висела крохотная бумажная табличка: «Б. Морейра». Табличка пожелтела и обтрепалась по краям. Бель давно уже не бывала здесь и без этой надписи решила бы, что ошиблась дверью. Она приложила ухо к облупившейся лакировке, прислушиваясь. Получится неловко, если она разбудит подругу спозаранку. Но единственным звуком, доносившимся из квартиры, было ритмичное поскрипывание пружин.
        «Ой, — подумала Бель, — будет еще больше неловкости, если я постучусь к Беатрис, когда та… гхм… занимается любовью».
        Бель не знала, что у Беатрис есть жених. Она совсем позабыла о своей роли дивы. Пришлось собраться с духом, чтобы постучать. Вероятно, стук оказался слишком тихим, потому что никто ей не ответил.
        «Ох, ну ладно!» — сказала она себе и постучала громче.
        —Пинто, старый развратник, если это ты, я тебя убью! — донесся из-за двери голос Беатрис.
        —Нет, это я, Бель.
        Дверь приоткрылась, но Беатрис не убрала цепочку. Лицо ее опухло, тушь размазалась.
        —О господи, Бель! Что ты тут делаешь в такую рань?
        —Мне нужна комната. Я заплачy.
        —Ох ты ж боже мой! — Беатрис сняла цепочку и впустила подругу в квартиру.
        Бель, мягко говоря, испугало открывшееся ее взору зрелище. Беатрис набросила на себя халат, но не завязала пояс и стояла перед Бель практически голая. На ногах у нее были синяки, волосы спутались, да и сама она выглядела опустившейся. То же касалось и дома, вернее, прихожей, ведь больше Бель ничего не видела. На полу валялась одежда, пахло застарелым сигаретным дымом и прогорклым маслом.
        —Похоже, с моего прошлого визита многое изменилось. — В голосе Бель явственно прозвучала ирония.
        —Да, это правда, — рассеянно ответила Беатрис. — Кофе хочешь? Пойдем на кухню, я сварю.
        В крохотной каморке, где располагалась кухня, на столе громоздилась гора грязной посуды. На перепачканной плите никак не хотел зажигаться огонь, и пришлось подождать, пока Беатрис соберет все для кофе. На самом деле Бель уже не хотелось пить, потому что чашки тут были жирными и липкими, а в сахарнице оказалось полно муравьев. Сейчас у Бель возникло желание поколотить приятельницу за то, что та довела квартиру до такого состояния. Но, похоже, кто-то уже это сделал за нее.
        —Ты… с лестницы свалилась? — спросила Бель, глядя на синяки подруги.
        —Можно и так сказать.
        —И уборщица твоя в последнее время от работы отлынивает, а?
        —Это ты верно подметила.
        —Ну хотя бы у тебя есть хорошая работа, которая приносит неплохие деньги.
        —Перестань, Бель. Ты же видишь, что тут происходит.
        —Это дело рук того парня, который сейчас у тебя в спальне?
        —Нет, с ним я только вчера познакомилась.
        —Хорошо, что скоро я сюда перееду.
        —Вот как?
        —Ну конечно. Мне кажется, деньги, которые я готова платить за комнату, тебе не помешают.
        —Кстати, мы еще не обсудили цену. Кажется, ты готова была платить сто рейсов в месяц?
        —Сто? Честно говоря, Беатрис, судя по тому, что у тебя тут творится, ты мне еще и доплачивать должна. Но я согласна на пятьдесят, при условии, что ты наведешь тут порядок, чтобы я не умерла от отвращения.
        Вода в чайнике закипела, и Беатрис залила ею молотый кофе. Вид у нее был обиженный.
        Аромат свежесваренного напитка наполнил кухню, и вдруг Бель показалось, что тут не так уж и плохо. Она сняла две чашки с полки и потянулась за сахаром, а затем последовала за Беатрис, осторожно перенесшей кофейник в гостиную — комнату, которую Бель и хотела снять. В квартире было всего две комнаты — эта и спальня, откуда сейчас доносилась негромкая ругань.
        —И этот тип, — Бель мотнула головой в сторону, откуда исходил звук, — больше не должен тут ночевать.
        —Дорогуша, так не пойдет. Ты не можешь прийти сюда, в мою собственную квартиру, и устанавливать тут правила. Либо ты оставишь меня в покое и мы все обсудим, либо уходи прочь.
        Бель потрясенно уставилась на подругу. Она не ожидала, что ей могут отказать. С другой стороны, она не ожидала и того, что Беатрис окажется в таком состоянии. Девятнадцатилетняя красотка, покинувшая отчий дом год назад, чтобы стать машинисткой, превратилась в опустившуюся шлюшку. Надо срочно что-то менять. «Надеюсь, — подумала Бель, — еще не поздно». Она не знала, что послужило причиной таких резких перемен, но спрашивать у Беатрис не стала. На это еще будет время. Вначале нужно обставить «свою комнату», а потом вместе убрать кухню и прихожую. Конечно, бегство из мира родителей было весьма увлекательным, но эта грязная дыра очень разочаровала Бель.
        —О, кофе пахнет.
        Бель обернулась и тут же со смущением отвела взгляд. Любовник Беатрис стоял в дверном проеме, потягиваясь. Он был полностью обнажен. Наверное, он еще не до конца проснулся и потому не заметил, что в квартире есть кто-то посторонний.
        —Ох, Луис, прикройся! Ты что, не видишь, что у меня гости?
        —Привет, — ухмыльнулся тот и нарочито медленно побрел обратно в спальню.
        Подняв голову, Бель увидела его костлявый зад.
        —А он неплохо сложен, — ухмыльнулась девушка.
        Беатрис удивленно посмотрела на подругу, а потом они обе рассмеялись. Смеялись они долго и звонко, до слез. Бель чуть не поперхнулась кофе. И все стало как прежде. Смех и абсурдность ситуации развеяли отчуждение между двумя девушками. Невзирая на плохое начало, они прекрасно уживутся друг с другом.
        Вскоре Бель убралась в комнате и поставила раскладной диван. Она подметала и мыла пол, пока не осталось ни пылинки. В магазинчике она приобрела уцененный хлопок и сшила гардины, подушки и постельное белье. Без денег сеньора Перейры, чуть не переехавшего ее в первый день, Бель ни за что не удалось бы обставить тут все так красиво. Она до сих пор не нашла настоящую работу. Бель как-то иначе представляла себе свой ошеломительный успех. Единственным, чего она добилась, была возможность петь в ночном кафе — бесплатно. Владелец сказал ей, что Бель сможет оставлять себе чаевые, и, если она хорошо себя проявит, он возьмет ее на постоянную работу и станет платить ей зарплату, но испытательный срок продлится пару недель.
        Беатрис была в ярости.
        —Как ты могла на это согласиться? Этот тип позволит тебе выступать несколько недель, а потом выгонит и возьмет себе другую певицу, которая согласится работать бесплатно.
        —Но там я хотя бы пою, а не чищу рыбу или убираю дерьмо. Кроме того, лучше чаевые, чем совсем ничего.
        Бель не думала, что чаевых будет так мало. В самом начале какой-то посетитель дал ей довольно крупную купюру, при этом сохраняя безукоризненную вежливость. Но большинство мужчин считали, что стоит дать Бель монетку, и она позволит им всякое, например, ущипнуть себя за попку.
        На эти — и без того маленькие — деньги Бель пришлось купить еще два платья, потому что из дома она взяла всего одно, а нельзя же выступать каждый день в одном и том же. Итак, денег оставалось совсем мало, и они с Беатрис плохо питались. Каждый день они ели бобы, рис, лепешки из маниоки. На рыбу или мясо им не хватало денег. Зато фруктов было в избытке — бананами легко было наесться, а стоили они сущие гроши.
        Так шли недели, и Бель уже была готова вернуться к родителям. Там хорошо кормили, еще и готовить не приходилось. Там не нужно было делить туалет с незнакомыми людьми. Там мама и бабушка вели хозяйство, а папа приносил домой деньги, за которые Бель могла купить себе что-нибудь приятное и не всегда нужное. В жизни бедняков, как выяснила Бель, нет никакой романтики. А хуже всего то, что в постоянной гонке за деньгами ты начинаешь мыслить мельче.
        Утрачивалось целостное видение картины, и в конце концов бедность приводила лишь к большей бедности. Настало время вырваться из этого замкнутого круга. Бель вспомнился доброжелательный сеньор Перейра. Он ведь предлагал ей свою помощь! Что ж, придется ею воспользоваться. Только бы найти его визитную карточку! Бель помнила, что Перейра дал ей визитку, высадив из автомобиля, и она в своем бесконечном высокомерии не обратила на это внимания, поскольку сочла его предложение помощи унизительным. Она и правда верила, что за несколько дней сможет встать на ноги и сделать себе имя. Ха! Как же она была наивна!
        Бель лихорадочно искала карточку. Она рылась в мешках с бельем и в корзинах для покупок, смотрела под коврами и шкафами — и обнаружила ее на дне сумки, в которой перевезла в эту квартиру свои вещи.
        «Фернандо Перейра, продюсер». Адрес и телефон. Кто такой «продюсер», черт побери? Produtor, производитель товаров? И что он производит? Мыло? Музыкальные инструменты? Плетеные корзины? Как можно писать такое непонятное название профессии на визитной карточке? Ну да, впрочем, это не важно. Перейра был мил с ней и явно богат. Если она скажет ему, что потратила много денег на врачей, может быть, он ей поможет материально. И тогда она сумеет воплотить свою мечту.
        Стоя перед импозантным зданием, Бель еще раз удостоверилась в том, что пришла по адресу. Да, сомнений быть не может, название улицы и номер дома совпадали. Потом она увидела небольшую латунную табличку: «Producoes Pereira». Будто этот «продюсер» не стремился подчеркнуть свою важность, поскольку и так ее осознавал. Бель стало немного страшно. Ее пугало это величественное здание, как и высокомерный портье, выложенный мрамором коридор и покрытые зеркалами стены. Девушка умирала от любопытства. Что же это за продюсер такой?
        Прошло много времени, прежде чем она пробилась через всех секретарей и очутилась в кабинете сеньора Перейры. Бель осознавала, насколько это важно, иначе ей это не удалось бы. На нее смотрели как на служанку. Или нищенку, просящую милостыню. Только благодаря врожденному нахальству она сумела попасть в святая святых — кабинет директора.
        —Ах, сеньорита да Сильва, если я правильно помню? Как ваши дела? — приветливо поздоровался с ней Перейра.
        —Хорошо, спасибо.
        Бель нисколько не удивило то, что он запомнил ее имя. Скорее, она была бы ошеломлена, если бы этого не произошло.
        —А ваши? Вы все еще носитесь по улицам Рио, неся угрозу пешеходам?
        Он громко засмеялся.
        —Ха! Ну вы и штучка! Вы ведь сами виноваты, что нисколько не обращали внимание на дорогу. Не будь вы так прекрасны, я отвез бы вас не домой, а в ближайшее отделение полиции.
        —Вы не посмели бы. — Бель подмигнула.
        Уж она-то знала, как вести себя с мужчинами, которые говорят ей комплименты.
        —Еще как. Я не стал бы тем, кем стал, если бы не делал то, что считал правильным.
        —Кем же вы стали? — слетело с губ Бель, прежде чем девушка успела опомниться.
        —А вы действительно не знаете? Я думал, именно поэтому вы и пришли сюда.
        —Эмм… Честно говоря, нет.
        Ее план вытрясти из сеньора Перейры пару рейсов вдруг показался Бель глупым. Кто знает, с кем она имеет дело? А вдруг он поможет ей как-то иначе? Но для этого нужно выяснить, как он зарабатывает на жизнь.
        Фернандо Перейра задумчиво улыбнулся. Эта девчонка была так самоуверенна! Большинство девиц, с которыми он знакомился, принимались подлизываться, да так, что ему самому становилось тошно. Они умоляли его, унижались, предлагали свое тело, точно шлюхи. Они готовы были наврать с три короба, лишь бы получить хотя бы роль статистки. А эта девочка вела себя иначе. «Неплохая тактика», — подумал он. Конечно, Перейра не поверил, что она ничего о нем не знает, — он видел расчетливость в ее глазах. И все же она превосходно играла! Несомненно, у девочки талант актрисы. И подходящая внешность.
        —Я продюсер.
        —А я умею читать, — дерзко ответила Бель.
        —И?
        —Что производит продюсер?
        Она этого действительно не знает? Перейра не мог поверить в такую наивность. Тем не менее девчонка выглядела очень убедительно.
        —Ну, например, продюсер производит фильмы. Или радиопостановки. Или грампластинки.
        —Вы торгуете целлулоидом?
        Его оглушительный смех смутил Бель. Что тут такого смешного? Ей не понравилось, как его доброе полное лицо исказила уродливая гримаса, как блеснули его кривые желтые зубы, как сморщился его крупный пористый нос.
        Девушка презрительно вскинула брови, надеясь, что сейчас ее вид выражает глубочайшее презрение.
        —Пожалуй, я пойду. Всего вам доброго, сеньор Перейра.
        —Постойте! Я не позволю вам уйти, не узнав, чего же вы от меня хотели.
        Бель помедлила, но затем решила выложить ему всю правду. Лучшего он не заслуживал.
        —Если это вас так уж интересует… Я собиралась вытрясти из вас денег. Хотела рассказать трогательную историю о том, сколько я потратила на лечение и как дорого обходятся сейчас медсестры. Взяв у вас деньги, я могла бы заплатить за квартиру. Но чем позволить вам вновь посмеяться надо мной, я предпочту пойти работать уборщицей. Всего доброго. Полагаю, мы больше не увидимся.
        Сеньор Перейра хохотал так, что его услышали даже в приемной. Три секретарши изумленно переглянулись. Такого они еще не слышали. И никогда не бывало такого, чтобы толстенький продюсер выскочил из своего кабинета в погоне за девушкой.
        Перейра поймал Бель на выходе и преградил ей путь. Она не ожидала от него подобной прыти.
        —Что все это значит? — В ее голосе слышалась наигранная усталость. — Вы еще недостаточно меня унизили? Хотите теперь запереть меня тут против моей воли?
        —Успокойтесь. Давайте пройдем в мой кабинет и присядем. Я беру вас на работу.
        —Что ты сделала?! — ошеломленно воскликнула Беатрис, когда Бель вечером рассказала ей о случившемся. — Ты действительно сказала, что пришла вытрясти из него денег? Поверить не могу. Я такого еще не слыхала. И этот дурак не просто не выгнал тебя взашей, а еще и решил наградить. Потрясающе!
        Бель собрала последние деньги и купила бутылку ликера, чтобы отпраздновать с подругой неожиданную радость. Бутылка уже наполовину опустела, и обеим девушкам казалось, что весь мир у их ног. Все было возможно. Бель станет звездой кинематографа. Она будет загребать золото лопатой и так прославится, что сможет выходить на улицу, только загримировавшись под кого-то другого. Девчонки хохотали от таких мыслей, но в то же время и верили в них.
        Бель заметно опьянела — ведь раньше она не пила спиртного. «А почему, собственно? — подумала она. — Приятно быть пьяной».
        Но в какой-то момент возврата к здравому смыслу Беатрис все же удалось немного подпортить ей настроение, предупредив Бель об опасностях этой профессии:
        —Тебе придется следить за тем, чтобы тебя не втянули в съемки какого-нибудь грязного фильма. Ни в коем случае не раздевайся перед камерой. И будь особенно осторожна, если кто-то скажет тебе, что это «искусство».
        —Ты, похоже, разбираешься в таких вопросах.
        —Ну, слышала всякое…
        —Мне кажется, что сеньор Перейра не похож на такого типа.
        —Это еще хуже.
        —Ой, с ним-то я справлюсь.
        —Да, наверное, справишься. Ты все делаешь правильно, Бель. Главное, не позволяй мужчинам тобой управлять.
        Беатрис всегда завидовала подруге из-за того, что Бель заставляла всех парней плясать под свою дудку. И как она только этого добивалась? Беатрис однажды видела, как Бель обошлась с Луисом. Тот самый Луис, который только и знал, что жрать и чудить, вдруг превратился в настоящего кавалера: то пиво в подарок принесет, то мусор вынесет. И он ни разу не ударил Беатрис с тех пор, как сюда переехала Бель. При этом Бель лишь прошептала ему:
        —Не при мне, ясно?
        Беатрис и самой стало не по себе, настолько пронзительно прозвучали эти слова. А ведь этой девчонке всего шестнадцать, Господи помилуй! Откуда у нее такая сила?
        Но одно Беатрис знала наверняка: Бель многого добьется в этой жизни.
        Правда, произойдет это не скоро.
        В первый рабочий день в студии сеньора Перейры Бель дали незавидную роль уборщицы-статистки, постоянно подметающей пол на заднем фоне. Поскольку приходилось делать это почти в каждой сцене, Бель целые дни проводила на ногах и к вечеру чувствовала себя настолько уставшей, словно и правда убирала с утра до ночи. Гонорар был небольшим, но на жизнь хватало. Беатрис с гордостью рассказывала соседям, что ее подруга — кинозвезда, но Бель чувствовала себя простой уборщицей. Ни один из ее талантов не оказался востребован. Тут не нужно было танцевать, пения в немом кино никто не услышит, и даже ее внешность не могла ошеломить зрителей — приходилось надевать костюм горничной, в котором Бель смотрелась не столь обворожительно. «Так я далеко не продвинусь», — думала она. Ей хотелось и дальше репетировать со своей группой, и девушка надеялась, что на карнавале ее талант заметят и оценят. Но оказалось, что этот шанс уже упущен.
        Несколько дней назад она отправила Беатрис с письмом к Нильтону, спрашивая, можно ли найти другое место для репетиций, где ее не найдут родители. Бель была уверена, что Нильтон и все остальные приложат все усилия, чтобы ее вернуть, — ведь она сама была готова на все, чтобы танцевать. Хотя после рабочего дня у Бель болела спина и все тело ломило от усталости, она не отказалась бы встретиться со своими мальчишками и порепетировать. До карнавала оставалось мало времени, и Бель непременно хотела выступить со своей группой.
        Но, вернувшись от Нильтона, Беатрис принесла ей неутешительные известия: ее группа нашла себе другую танцовщицу — Паулинью.
        —Паулинью? — Бель была в ужасе. — Как они могли так поступить?
        —Эм… Солнышко, это же ты бросила мальчиков на произвол судьбы. Извини, что напоминаю об этом, но…
        —Чепуха! Нильтон должен был знать, что я не исчезну без следа. Рано или поздно я связалась бы с ним.
        —Ну а он этого не знал.
        —Ты что, на его стороне? Втюрилась в него, что ли?
        —Он милый.
        —Беатрис, прошу тебя! Тебе никогда не преуспеть в жизни, если ты так легко будешь подставлять людей, которые тебе помогают.
        —Почему это ты решила, что я кого-то подставляю?
        —Кто платит половину аренды? Кто приносит домой мясо? Кто защищает тебя от Луиса? Нильтон? Но ты при первой же возможности от меня отвернулась, только потому, что какой-то парень показался тебе милым.
        —Но он правда милый! Согласись, что он красавчик. А как танцует! И…
        —Ничего ты не понимаешь!
        Беатрис действительно ее не поняла. А главное, не поняла, почему после этого у них так испортились отношения. Девушке было очень обидно, что Бель перестала рассказывать ей о работе над фильмом, и ей не нравилось ужинать в гробовом молчании. Что-то было не так. Но в чем ее вина? Неужели в том, что этот Нильтон показался ей милым?
        Бель замечала, что обижает подругу своим поведением. Но ей приходилось брать себя в руки, чтобы не кричать от злости и не устраивать скандалов. Ее лишили последней радости в жизни, радости, придававшей блеск ее серым и унылым будням. Без возможности танцевать, наслаждаясь вниманием зрителей, Бель чувствовала себя пустой и вялой. Кто она без карнавала?
        Глава 8
        Солдаты в третьем бараке очень удивились, когда на взлетную полосу вышла девушка в брюках. Парни прижались носами к окну, чтобы не пропустить ни мгновения этого неслыханного представления.
        —За работу! — крикнул их командир, обладавший пренеприятнейшей способностью появляться в самый неподходящий момент.
        Вот и теперь он зашел в барак как раз тогда, когда солдаты отвлеклись от своих обязанностей.
        —Но вы только посмотрите, капитан, — осмелился возразить юный Альмейда. — Там же…
        —Я знаю, кто там. А теперь продолжайте чистить оружие!
        Капитан был вне себя от возмущения. И не только потому, что девушка осмелилась надеть брюки, а теперь еще и шлялась по аэродрому, отвлекая его парней от работы. Главное, ей позволили подняться на борт! Куда катится этот мир? У них тут что, ярмарка? Или парк, где можно устроить пикник? Нет, это военная база, и женщинам тут делать нечего. А главное, им нечего делать на борту судна. Капитан был человеком суеверным. Женщина на борту — к несчастью, и это правило работает как для морских судов, так и для воздушных, не так ли? Впрочем, кое-что в этой истории капитана радовало. Эта бабенка собиралась лететь с Антонио Карвальо. Если биплан разобьется, то это только к лучшему. Больше, чем женщин, капитан ненавидел только самоуверенных гражданских. Ну какой настоящий мужчина, пилот, инженер станет работать на гражданскую авиацию?
        Антонио примерно представлял себе, что сейчас творится в бараках. А вот Каро об этом даже не подозревала. Она размашисто шагала по летному полю, словно ей не терпелось поскорее очутиться в биплане. Ее бедра соблазнительно покачивались, что обтягивающие брюки только подчеркивали. Правда, девушка об этом и не догадывалась. Антонио едва сдержался, чтобы не обернуться и не ухмыльнуться капитану.
        —Ты уверен, что это безопасно? Ну, ты же сказал, что это испытательный полет.
        Каро очень волновалась. Она не боялась по-настоящему, но, пока они приближались к самолету, ее беспокойство все росло.
        —Это надежное судно. Мы просто немного переработали существующую модель, чтобы биплан мог преодолевать большие расстояния. Например, в нем большие баки с горючим. Тебе не о чем тревожиться.
        И все-таки Ана Каролина волновалась. Теперь, когда она подошла поближе, летательный аппарат показался ей невероятно хрупким. Даже автомобиль Энрике, эта старая жестянка, и тот выглядел прочнее.
        И когда девушка поднялась в кабину пилота, это ощущение только усилилось. Дверца, захлопывавшаяся, как в автомобиле, явственно задребезжала. Боковые окна можно было открыть, что Каро и сделала — она сильно потела в чересчур теплой одежде, которую ей посоветовал надеть Антонио: «Там, наверху, воздух намного холоднее». Что ж, оставалось только надеяться на это.
        Он протянул ей кожаный шлем и очки. Едва Ана Каролина их надела, как ей тут же стало невыносимо жарко. Но Антонио завел мотор, и громыхание отвлекло ее от жары. Звук был настолько громким, что теперь можно было объясняться только на языке жестов. Антонио пристально посмотрел на нее, ободряюще улыбнулся и оттопырил большой палец. «Все в порядке», — поняла Каро и повторила его жест.
        Техник, помогавший осмотреть биплан и запустить мотор, убрал подставки, блокировавшие шасси, и в тот же миг самолет сдвинулся с места. Тряска и шум пропеллеров усилились. И как только мужчинам удается летать на такой чудовищной машине так далеко?
        И все же Ана Каролина радовалась предстоящему приключению. Она попросила у отца фотоаппарат, надеясь сделать пару снимков с воздуха. Погода стояла прекрасная, и фотографии получатся отличные: небо безоблачное, воздух необычайно прозрачный. Девушка положила фотоаппарат на колени, чтобы во время полета он всегда находился под рукой. Она надеялась, что не выронит его: сейчас тряска стала настолько сильной, что Каро казалось, будто ее вот-вот выбросит из кресла.
        Но потом они взлетели. Биплан ускорился, дрогнул, словно вот-вот развалится. Но Ане Каролине это нравилось. Она как будто ехала в гоночном автомобиле. Они катились все быстрее и быстрее, а затем Антонио сдвинул руль на себя, поднимая нос самолета. Какое-то время они мчались на задних колесах, а потом весь биплан поднялся в воздух. Это было потрясающе!
        Каро хотелось кричать или петь от восторга. Шум тут же утих, едва они оторвались от земли. Самолет набирал высоту, и девушку вдавило в сиденье. Она не решалась пошевельнуться, не говоря уже о том, чтобы посмотреть в окно. И только когда Антонио прекратил подъем и давление несколько ослабело, Ана Каролина отважилась нагнуться вперед и повернуть голову.
        Красота была неописуемая.
        Внизу раскинулась бухта Гуанабара с ее островами, множеством кораблей и белыми барашками волн. Сверху она смотрелась так мирно. Город с его величественными строениями казался тихим и возвышенным. По улицам ездили крошечные машинки, люди превратились в мелкие черные точки. Они летели к горе Сахарная Голова, отмечавшей вход в бухту. Каро попыталась разглядеть из окна отчий дом, но отсюда это оказалось непросто, ведь ей никогда не приходилось различать здания по крышам. Когда девушка наконец-то сумела сориентироваться — вот рыночная площадь, вот церковь, вот обрамленный пальмами проспект, — они уже летели в другую сторону. Ана Каролина взяла фотоаппарат, но к тому моменту, когда она приладила к нему объектив, они уже летели над Сахарной Головой. Хотя тут уже двадцать лет работала канатная дорога, Каро всего раз поднималась на эту гору. Тогда она получила огромное удовольствие от живописного вида, хотя ее немного пугало то, что кабинки двигались так близко к скалам. Тем не менее зрелище было потрясающим. И все же оно ни в какое сравнение не шло с тем, что она смогла увидеть с самолета.
        Биплан заложил дугу вправо. Каро инстинктивно вцепилась в кресло, словно это могло помочь, если они упадут. Да, со снимками все оказалось не так просто. Но, может быть, на обратном пути получится. А жаль, ведь от этой панорамы захватывало дух. Впереди протянулся идеальный полукруг пляжа Копакабана, за ним виднелся скальный мыс Арпоадор и пляж Ипанема. Ана Каролина удивилась, увидев, насколько еще не обжит этот новый район города. А в Копакабане строительство шло полным ходом. С высоты были отчетливо видны котлованы, фундаменты и недостроенные коробки новых зданий.
        Пролетев над Ипанемой, они очутились неподалеку от горы Дойс-Ирмаос, что в переводе означает «Два Брата». Потом Антонио опять повернул вправо, и биплан полетел над лагуной в сторону Корковаду. Гора казалась пугающе высокой, и Каро почудилось, будто они летят слишком низко. А вдруг биплан врежется в гору и они разобьются?
        Но затем Ана Каролина поняла, что чувства ее обманывают. Они находились как минимум в ста метрах над маяком, стоявшим на вершине горы. Ана Каролина принялась высматривать Энрике. Правда, зачем? Что, рукой ему помахать? Ну уж нет. Девушка ничего не рассказала своему жениху об этом полете. Ей это показалось чем-то запретным. А ведь только факт ее молчания и делал эту прогулку какой-то неправильной. «Ну почему, почему я просто не рассказала Энрике, что собираюсь сделать? — спрашивала себя Ана Каролина. — Я ведь могла словно невзначай обронить, что случайно встретила на улице его друга Антонио и тот пригласил меня полетать. “Ах, как мило. Хорошо проведите время”, — сказал бы Энрике. Он был бы рад, что его невеста и старый друг нашли общий язык. И все было бы улажено».
        Но теперь Каро придется лгать — и не только Энрике, но и Антонио. Она не сказала ему, что совершает этот полет тайком. Что, если Антонио узнает? Какие выводы он сделает? Об этом Ана Каролина предпочитала не думать.
        Они сделали круг над вершиной Корковаду. Внизу раскинулась всеми покинутая стройка, и только несколько человек гуляли по горе, наверное, туристы. Самолет пролетел над ними так низко, что туристы помахали рукой. Ана Каролина помахала в ответ, а Антонио покачал крыльями самолета. От этого возникло довольно странное ощущение, будто на карусели.
        —Хочешь попробовать? — крикнул Антонио.
        —Что? Крыльями помахать? — перекрикивая шум моторов, спросила Ана Каролина.
        Это были их первые слова за время полета.
        —Полетать. — Антонио вновь взял курс на открытое море.
        Они домчались так быстро, что у Каро закружилась голова. Какие тут открывались возможности! Когда авиация достигнет соответствующей ступени развития, пассажиров можно будет возить за деньги, и путешествие в Европу продлится не несколько недель, а всего пару дней.
        —Это очень просто, — сказал Антонио, отпуская руль.
        О нет! Он же не ожидает от нее, что она поведет самолет?
        —Ну же! — подбодрил ее Антонио.
        Ана Каролина беспомощно уставилась на второй руль, расположенный прямо перед ней.
        —Потянешь на себя — взлетим повыше. Надавишь от себя — опустимся. Куда повернешь руль — туда и свернем, — коротко пояснил мужчина, кивая.
        Он не стал говорить, что нужно задействовать руль направления и следить за тем, как меняется скорость, иначе самолет разобьется. Для короткого перелета на такой высоте это не имело значения.
        Ну ладно. Ана Каролина опустила обе ладони на руль, глубоко вздохнула и, собравшись с духом, осторожно потянула руль на себя. И правда, нос самолета немного поднялся. Сияя от гордости, она посмотрела на Антонио. Это оказалось совсем не сложно! Затем девушка надавила на руль от себя, и — о чудо техники! — нос слегка опустился. Выровняв положение биплана, Каро осторожно повернула руль влево, и самолет заложил небольшую дугу. Она сразу же повернула вправо и направилась вперед, в открытое море. Повороты — когда в одном окне можно было увидеть далеко внизу воды моря, а в другом — небо, — немного ее пугали.
        —Отлично! — крикнул Антонио. — Продолжай в том же духе!
        Она провернула этот маневр еще несколько раз, и страх отступил. Это было даже весело! Тем временем Антонио взял фотоаппарат и, разобравшись, как тот работает, сфотографировал Каро. Ее счастливая улыбка была просто обворожительна.
        Вернув фотоаппарат девушке на колени, Антонио посмотрел на наручные часы — еще одно нововведение для пилотов, выбранное Альберто Сантос-Дюмоном: пользоваться карманными часами во время полета было весьма неудобно.
        С сожалением Антонио понял, что пришло время возвращаться на аэродром, и подал Каро знак, что вновь берет управление на себя. Во время посадки девушка внимательно за ним наблюдала. Антонио сосредоточенно задействовал разные рычаги и кнопки, назначения которых она не знала. Очевидно, летать было не настолько просто, как показал ей Антонио. Они совершили посадку, причем их немного тряхнуло, но все четыре колеса коснулись земли, и вскоре биплан затормозил.
        —Это было потрясающе! — воскликнула Каро. Отстегнув пояс, она бросилась Антонио на шею и поцеловала его в щеку в знак благодарности. — Фантастика! Когда мы сможем полетать еще?
        Остановив самолет, Антонио снял очки пилота и посмотрел на Ану Каролину.
        —Может быть, прямо сейчас? — хрипло сказал он.
        Антонио поддел пальцем ее подбородок, поднимая девушке голову… и поцеловал.
        От полета у Каро и без того подгибались ноги, а теперь они, казалось, превратились в желе.
        Ах, какой поцелуй! Губы Антонио были нежными, но в то же время требовательными. Его щетинистый подбородок казался божественно мужественным, его аромат — табак и туалетная вода — пьянил. Его язык нежно ласкал ее губы. Дыхание Антонио участилось, и от этого Ана Каролина возбудилась еще больше. И вдруг он обнял ее, его ладони скользнули ей под пиджак, и Антонио привлек девушку к себе, насколько это было возможно в тесной кабине маленького биплана.
        Каро позволила всему этому произойти. Более того, она сама обняла его, страстно целовала, с ее уст слетело его имя… Какой у него запах! Как сладки его поцелуи! И как он красив… Девушка приоткрыла глаза и встретила его остекленевший взгляд. Глаза у Антонио были карими, с удивительным янтарным оттенком, с крапинками зеленого и темно-коричневого. А какие длинные и черные у него ресницы!
        Стук в дверцу со стороны Антонио прервал их поцелуй — техник удивился, почему самолет не отвезли на место.
        —У вас проблемы? — спросил он.
        «Да уж, проблем хватает», — подумал Антонио, но не произнес этого вслух.
        «Да, но я от таких проблем ни за что не отказалась бы», — подумала в свою очередь Каро.
        По дороге домой они молчали. Каждый думал о своем.
        И только когда машина остановилась перед ее домом, оба заговорили одновременно.
        —Как… — вырвалось у Антонио.
        —Что…
        Они смущенно засмеялись.
        —Ты первая говори, — решил он.
        —Что… что мы теперь будем делать? — пробормотала Ана Каролина.
        —Не знаю. Что с Энрике?
        Девушка растерянно покачала головой.
        —Я ему ничего не расскажу. А ты?
        Не на такой ответ Антонио рассчитывал.
        —Ты думаешь, мы сможем скрыть это от него?
        —А почему нет?
        —Скорее вопрос нужно задать так: «почему?» Ты действительно предашь своего возлюбленного? А я предам друга? Разве ты не почувствовала то же, что и я?
        Девушка пристыженно потупилась. Конечно, она это почувствовала! Каждой жилкой своего тела! Она и сейчас испытывала влечение к Антонио, и сейчас хотела испытать нечто большее. Но Ана Каролина расправила плечи и сказала:
        —Нельзя приписывать одному поцелую такое уж большое значение.
        —Нельзя, значит? — Глаза Антонио сверкнули, и девушка едва выдержала его взгляд. — Но что, если я поступлю так, хоть и нельзя? Каро, подумай. Ты еще не вышла замуж. Еще не поздно.
        И что все это значит? Он сделал ей предложение? Он хотел, чтобы она послала Энрике к черту и вышла за него? Проклятье, почему нельзя выражаться понятнее?
        —Слишком уж быстро все происходит, — уклончиво ответила Ана Каролина.
        —Хм…
        —Да, но это не значит, что было бы правильно, если бы все происходило медленнее. — Каро окончательно взяла себя в руки.
        В ней проснулся здравый смысл. Неужели она должна отказываться от своего чудесного Энрике ради мужчины, которого едва знает? И не важно, что он пробудил в ней такую страсть.
        —Нет, Антонио. Ты человек полета, дитя воздуха, а Энрике — дитя земли, мужчина, с которым можно пройти долгий путь. — Она печально взглянула на него. — Прощай, Антуан.
        Распахнув дверцу машины, она выскочила на тротуар и помчалась к дому, боясь, что передумает. Ей удалось подняться на крыльцо, сохраняя видимость самообладания и не проявляя паники.
        Автомобиль Антонио все еще стоял перед подъездной дорожкой, и Ана Каролина чувствовала на себе его взгляд. Только когда она открыла дверь, позади взревел мотор и из-под колес во все стороны полетел гравий.
        В доме ее уже ждала мать.
        —Кто это был?
        —Кто?
        —Ну а как ты думаешь? Тот парень, который привез тебя сюда.
        —А, это просто друг Энрике, — пробормотала Каро.
        —И почему ты плачешь? — осведомилась донья Виктория.
        —Я не плачу, — решительно заявила Каро. — Мне мошка в глаз попала.
        —Вот, значит, как. Ну ладно. Чем вы с ним занимались? — не унималась мать.
        —О господи, mae, стоит прийти домой — и ты мне уже допрос устраиваешь. Кроме того, мне не нравится твой тон. Ты меня в чем-то обвиняешь?
        —Ни в чем, дитя мое. А что, у меня есть повод для каких-то… подозрений?
        —Конечно, нет. Так, а теперь мне нужно в ванную, чтобы вытащить из глаза мошку.
        Не дожидаясь ответа матери, Каро развернулась и стала подниматься по лестнице на второй этаж.
        —Ана Каролина… — позвала Виктория, когда дочь уже стояла на последней ступеньке.
        —Да?
        —Мне тоже не нравится твой тон.
        Каро возмущенно фыркнула. Неужели матери так важно, чтобы последнее слово всегда оставалось за ней?
        Донья Виктория задумчиво ходила взад-вперед по своему кабинету. Она все сразу поняла. Необычайно красивый юноша, искаженное от горя лицо дочери, залитое слезами, редкий и дорогой автомобиль ее кавалера, их путешествие только вдвоем… Все ясно. Происходит то, чего сейчас происходить не должно. Если Ана Каролина решила закрутить роман, то стоит подождать свадьбы, как делают все приличные женщины. Вначале выйди замуж — а уже потом заводи любовника, понятно же.
        И все же Виктории было больно видеть страдания дочери. Что за мерзавец обидел ее? И кому вообще пришло в голову ухаживать за обрученной девушкой? Неужели нет других женщин, которые могли бы удовлетворить его низменные желания? Донья Виктория ни на мгновение не усомнилась в том, что этим наглецом двигали низкие, животные побуждения. Мужчины! Старые или молодые — все они одинаковы. Женщина погрузилась в воспоминания о молодости, когда и в ней горел огонь страсти, но она поспешно отогнала от себя эти мысли. Ана Каролина — не такая, как она. А этот мальчишка — не такой, как Леон. Тогда все было иначе. Кроме того, они с Леоном поженились. Не было ничего дурного в том, чтобы муж и жена страстно занимались сексом. Но внебрачные связи? Они приличной девушке ничего не дадут — кроме разбитого сердца и нежелательной беременности. Таких связей стоило избегать. Наверное, нужно спокойно поговорить с дочерью. Как женщина с женщиной, так сказать.
        Но одними разговорами тут не обойдешься, донья Виктория прекрасно это знала. Нужны дела, а не слова. И она считала своим долгом что-то предпринять, чтобы разорвать эти непристойные отношения. Первым делом следовало выяснить, что это за красавчик. Его автомобиль — отличная зацепка. Начальник порта, безусловно, расскажет ей, кто и когда привез этот шикарный автомобиль в Бразилию. А как только донья Виктория установит личность этого подлого совратителя, она придумает, как удержать его подальше от своей дочери.
        Антонио заметил фотоаппарат, только когда уже приехал домой. Каро забыла его в машине. Не раздумывая, мужчина забрал пленку себе, собираясь напечатать снимки. У него хотя бы останется фотография, напоминающая о чудесном полете с этой чудесной женщиной. Он надеялся, что это будет не последнее их фото. В конце концов, надежда умирает последней.
        Глава 9
        Фелипе думал о том, что его отец сбежал из дому в том же возрасте. Однако совсем по другим причинам: Феликс да Сильва был рабом. Но что заставило сбежать Бель? У нее был прекрасный отчий дом, она ходила в школу, она имела все, о чем шестнадцатилетняя девочка может только мечтать. Неужели это просто бунт подростка? Попытка отделиться от родителей? Или в воспитании Бель что-то пошло не так?
        Фелипе не знал. И очень злился, не имея возможности объяснить себе побег дочери.
        А больше всего его возмущало то, что она даже не попыталась поговорить с ним. Неужели она не понимала, как будут волноваться ее родители? Или у нее корона с головы упала бы, если бы она прислала письмо, чтобы сообщить, что с ней все в порядке? Ничего подобного.
        Она ни о чем не уведомила родителей. И чем дольше Бель не появлялась дома, тем чаще они с Неузой обвиняли друг друга в случившемся.
        —Если бы ты не запрещала ей танцевать…
        —Если бы ты не вел себя как тряпка…
        —Если бы ты не портила всем в доме настроение вечным нытьем…
        —Если бы ты не давал мне поводов жаловаться…
        Это было невыносимо. Конечно, Фелипе давно уже выяснил, где живет его сбежавшая дочурка. Она переехала к одной девушке, раньше жившей неподалеку, дочери незамужней кухарки. «Яблоко и правда от яблони недалеко падает», — подумал он тогда. Эта Беатрис умудрилась получить отличную работу, пусть и непонятно как. Но уже через год ее уволили. Она общалась с сомнительными личностями и была для Бель худшей товаркой, какую только можно себе представить.
        С другой стороны, он хорошо знал свою дочь и понимал, что она никого к себе не подпустит и сумеет за себя постоять. Поэтому Фелипе решил не вмешиваться и понаблюдать со стороны, как Бель использует новообретенную свободу. Конечно же, Неузе он об этом не сказал — она бы его убила, если бы узнала, что он не притащил Бель домой силой. С ее точки зрения, только так можно было образумить девчонку. И все же Фелипе очень обидело то, что Бель ничего не сказала ни ему, ни Неузе, зато наверняка продолжила общаться с этим Нильтоном из музыкальной группы. Как бы то ни было, тот достаточно быстро нашел Бель замену — что вызвало у Фелипе определенное злорадство. Бель это не понравится. И это меньшее наказание за ее безответственность.
        Но, видит Бог, Бель была не единственной его заботой. У малыша резались зубки, и он плакал ночи напролет. Донья Фернанда, мать Фелипе, была уже не так молода, чтобы вести хозяйство, к тому же у нее болели суставы. Лулу наконец стал проявлять первые признаки подросткового бунта — он отказывался разговаривать с окружающими. «Вы все равно ничего не поймете», — вот и все, что он говорил. И только Лара, его девятилетняя доченька, неизменно радовала Фелипе. Она отлично училась в школе, слушалась родителей и росла настоящей красавицей. Чего еще желать от дочери? Только Лара прыгала ему на шею, когда Фелипе приходил домой, и даже если у папы было не лучшее настроение, она заставляла его позабыть обо всех бедах.
        Печатный станок, привезенный из Германии, сломался при транспортировке, и, похоже, никто в Бразилии не мог его починить. Заказанная бумага, которая должна была прибыть еще два дня назад, лежала в сошедшем с путей вагоне неизвестно где. И вскоре ее сожрут термиты или покроет плесень. Ко всему прочему, один из злейших его конкурентов увел у Фелипе хорошего клиента. Из-за всех этих проблем у Фелипе не оставалось ни времени, ни сил, чтобы заняться проектом создания «машины для охлаждения воздуха». Такое с ним часто происходило.
        Машина для охлаждения воздуха была не первой подобной его идеей. Фелипе думал и о полностью автоматизированном устройстве для стирки белья, и об аппарате для всасывания пыли. В последнем случае его опередил некий мистер Хувер, но запатентованный им пылесос оставался пока что непозволительной роскошью. А вот устройство, позволяющее отказаться от ручной стирки, еще не придумано — по крайней мере, Фелипе об этом ничего не знал. К сожалению, Фелипе не был прирожденным механиком, и ему не хватало технических навыков и умений, иначе он сам бы попытался собрать подобные приборы для облегчения быта. Он лишь обладал богатой фантазией и надеялся, что он, человек среднего достатка, когда-нибудь сможет купить такие приборы в магазине. Тогда Неуза наконец-то прекратит ныть, а он сам перестанет просыпаться среди ночи из-за жары.
        Звуки самбы, разносившиеся по улице, оторвали Фелипе от его мыслей. Музыка была очень ритмичной, и он понимал, почему люди любят это искусство. Ему и самому хотелось пуститься в пляс, стоило ему услышать барабанный бой, — что же чувствовали люди, по природе своей наделенные большей любовью к танцам? Фелипе встал из-за стола, подошел к окну и раздвинул гардины. Целая толпа молодых людей плясала вокруг старенького, ярко разукрашенного автомобиля. На месте рядом с водителем примостились двое парней, певших в мегафон. Под эту песню какая-то девушка исполняла сложный танец.
        «С ними должна была идти Бель», — подумал Фелипе, и в этот момент понял свою дочь и ее желание танцевать.
        Он задернул занавески и поймал себя на том, что напевает песню и качает головой в такт.
        В этот миг в кабинет вошла Неуза — как всегда, не постучав.
        —Ну-ну.
        —И что это должно значит?
        —Забудь. Я просто хотела сказать, что еда готова.
        —Уже иду.
        Неуза поспешно спустилась в столовую. Она была потрясена тем, как ее муж с тоской наблюдал за выступлением на улице. Почему им не удавалось поговорить друг с другом? Она ведь тоже грустила по утраченной молодости, свободе, веселью. И все показалось бы не столь трагичным, если бы можно было поделиться этими мыслями с другим. Но по каким-то причинам они с Фелипе всегда ссорились, обижали друг друга и все только портили. Почему они, в отличие от многих других супружеских пар, не могли насладиться старением вдвоем? Почему не танцевали, не ходили вместе гулять, не наслаждались совместной жизнью? Почему им не удавалось порадоваться преодоленным трудностям, посмеяться над вместе пережитыми испытаниями, с оптимизмом обсудить предстоящие невзгоды? Вместо этого они только омрачали друг другу жизнь и говорили друг другу гадости при первой же возможности. Неуза едва с этим справлялась. Ее дом превратился в настоящий ад. И втайне она завидовала Бель, которая просто собрала вещи и ушла.
        Бель не могла этого больше выносить. Карнавал неуклонно приближался, а она день за днем проводила в полутемном зале, подметая пол и пугая тараканов. А ведь она должна была танцевать. Или петь! Сводить мужчин с ума! Вместо этого ей приходилось следить за отвратительной игрой актеров, халтурщиков, считавших, что могут компенсировать нехватку таланта наглостью, и терроризировавших всех на съемках своими перепадами настроения. Актер, исполнявший главную роль, был привлекательным мужчиной лет тридцати пяти. Он носил творческий псевдоним Октавио Осорио. Этот тип постоянно командовал Бель, словно она не только по роли в фильме, но и в жизни была его empregada domestica, служанкой. Бель надеялась, что звуковое кино, о котором уже много говорили, не заставит себя долго ждать. Тогда карьере этого самовлюбленного дурака придет конец: его голос был слабым и писклявым, как у летучей мыши, нетопыря.
        Актриса в главной женской роли оказалась не лучше. Да, она была очень красива, а ее взгляд разжигал огонь в сердцах мужчин. Но она двигалась, точно деревянная кукла, а в танце не могла уследить за тактом. У Бель в голове не укладывалось, что именно эту девицу взяли на роль танцовщицы.
        Это было так несправедливо!
        Оператор, юноша со светло-коричневой кожей, заговорщически подмигнул Бель. Похоже, представление и его не радовало. Бель попыталась вспомнить имя этого парня, но так и не сумела. Так уж устроено кино — все они были заменимы, и только режиссера и актеров, в первую очередь на главных ролях, все знали. Стоп, нет, это не совсем так. Был еще один человек, которого каждый знал по имени, хотя в иерархии киностудии он находился на нижней ступени. Августо. Августо был мальчиком на побегушках, он выполнял все подручные работы. Очень симпатичный мулат возраста Бель, он был в нее немного влюблен. По крайней мере, он бросал в ее сторону пылкие взгляды. Сейчас его задача заключалась в том, чтобы поставить пластинку. В предыдущей сцене Нетопырь включил граммофон и пригласил свою напарницу на танец. Сам танец будут снимать после перерыва, и все уже с ужасом предчувствовали, что из этого получится.
        —Августо! — Бель подозвала парня. — Ты не окажешь мне небольшую услугу?
        —Конечно. А что нужно сделать… эм…
        —Бель.
        —Да, конечно, я помню, как тебя зовут, Бель.
        —Эти два танцора, — она презрительно процедила это слово, — действуют тебе на нервы не меньше моего, да?
        —Ты себе даже не представляешь. — Августо возвел глаза к потолку.
        —А ты у нас, так сказать, хранитель пластинки, да?
        Парень гордо кивнул. Ему понравилось такое наименование — хранитель.
        —Я могу завтра принести другую пластинку, чтобы ты ее подменил?
        —С этим не будет проблем, они ведь все равно двигаются не в такт, значит, пластинка может быть какой угодно. Но…
        —Что?
        —Я бы на твоем месте так не делал. Сеньор Октавио всегда неаккуратно обращается с пластинками, и наша, из реквизита, уже совсем исцарапана. Будет жаль, если он испортит и твою пластинку.
        —Оно того стоит. Просто чтобы послушать настоящую самбу. — Бель и сама не знала, что на нее нашло.
        Идея пришла к ней в голову спонтанно, когда она увидела Августо с пластинкой, и девушка вспомнила, что у нее тоже есть такая же. Пластинку ей подарили на прошлое Рождество, а слушала ее Бель не так уж часто, только когда мамы не было дома. К счастью, она взяла с собой к Беатрис свое главное сокровище.
        —Это будет весело! — восхитился Августо.
        —Еще бы! — шепнула Бель заговорщику.
        Очередной воображала подозвал парнишку к себе, чтобы поручить ему какое-то неотложное задание.
        На следующий день Бель чувствовала себя так, словно внутри у нее гудел рой шершней. Она очень плохо спала. И заметно нервничала. Вначале она просто хотела разыграть актеров, чтобы немного разогнать скуку, но ночью у нее созрела идея, которая могла стоить ей работы. Сцену с танцем должны были переснять перед полуднем, и Бель так разволновалась, что принялась широко махать метлой, взметая клубы пыли. Даже режиссер это заметил.
        —Эй, служанка, не так резво, пожалуйста! — крикнул он.
        Сделав книксен, Бель ответила ему, изображая рабыню:
        —Как скажете, сеньор, не так резво. Буду мести медленно, как вы пожелаете, сеньор.
        В зале раздались смешки — добрый знак. Наверное, люди на съемочной площадке тоже рады были отвлечься от глупого повторения одних и тех же сцен.
        Затем «великий» Октавио Осорио поместил пластинку в граммофон. В тот же миг Бель нагнулась и достала из шкафа — тот был частью декорации — головной убор, над которым работала полночи. При этом она качнула бедрами, словно все это было частью сценария. Девушка молилась, чтобы подмена удалась, иначе она окажется в довольно глупом положении. Тем не менее пока что никто не заметил, что empregada действует не по сценарию.
        Актеры были слишком заняты собой — Нетопырь с силой опустил иголку граммофона на пластинку Бель. И девушка услышала ритмы своей любимой музыки.
        Актриса, похоже, еще не поняла, что звучит не чарльстон, поскольку продолжила исполнять те движения, которые предписывала ей роль. По сути, это было верхом профессионализма.
        Готовый фильм показывали в кинотеатрах под игру тапера — поэтому было не важно, какая музыка играет на съемках или что произносят актеры. Зрители этого не услышат.
        Октавио присоединился к ней, взял ее за руку и тоже начал танцевать. Правда, вид у него был несколько озадаченный — музыка не подходила к танцу. Или наоборот. Они заметили, что за их спинами происходит что-то не оговоренное сценарием, только тогда, когда в зале поднялся гул — зашептались оператор, режиссер, мальчик на побегушках, светотехник, специалист по реквизиту и гример.
        —Снимайте! — приказал режиссер, с удивлением и не без удовольствия наблюдая за тем, что вытворяет статистка.
        Для него это стало приятным развлечением, развеявшим серость будней, которые приходилось проводить с бесталанными актерами. Хотя времени до конца съемок оставалось мало, режиссер посчитал, что пару минут потратить можно.
        Бель вышла из-за дивана, за которым подметала пол. На голове у девушки красовалась безумная шляпа в полметра высотой, украшенная тропическими фруктами. Бель смастерила ее за ночь. Она сложила все, что в доме нашлось из фруктов, в плоскую корзинку, а потом закрепила плоды зубочистками и шпильками. Конструкция вышла очень хрупкой и к тому же весьма тяжелой. Требовалось много усилий, чтобы удержать ее на голове. Бель повязала голову платком, чтобы корзинка была устойчивей, но если не держать шею прямо, все это великолепие соскользнет и фрукты покатятся по полу.
        Девушке придется проявить свой танцевальный талант, умело двигая ногами, руками, бедрами. Странно, но именно метла помогала ей удерживать равновесие. Перебирая босыми ногами — шлепанцы, входившие в костюм горничной, она сбросила, — Бель выполняла сложнейшие па самбы, удерживая метлу обеими руками и перемещая ее то влево, то вправо.
        Девушка услышала свист и аплодисменты. Кто-то принялся постукивать в такт по какому-то металлическому предмету, другой выбивал ритм на чем-то полом, наверное, пустой коробке. Воодушевленная такой поддержкой, Бель кружила в танце, поводила бедрами и даже осмелилась ненадолго оторвать метлу от пола, описывая ею круг, как иногда делали барабанщики. Она знала, что танцует великолепно. Лучше, чем когда-либо раньше. Небольшая толпа зрителей вопила от восторга. Бель осмелела. Она, танцуя, подошла к оцепеневшим актерам, наблюдавшим за представлением. Затем Бель отбросила метлу и протянула к Октавио руки, словно сгорая от любви к нему. Девушка на цыпочках обошла вокруг Нетопыря, чарующая улыбка играла на ее губах, бедра качались в такт быстрому ритму — не только музыке пластинки, но и перестуку, доносившемуся с площадки. Каждый, кто мог соорудить импровизированный музыкальный инструмент, воспользовался этим шансом. Представление получилось очень эротичным, но все резко оборвалось, когда взбешенная актриса, исполнявшая в фильме главную роль, подошла к граммофону и сняла с пластинки иголку. Скрип иголки
вывел Бель из транса, шляпа с фруктами свалилась с ее головы, и в пронзительной тишине послышался грохот ананасов, покатившихся по полу.
        Затем зал взорвался бурными аплодисментами.
        —Что ты себе позволяешь, девчонка? — возмущенно осведомилась актриса.
        —Снимайте, снимайте! — шепнул режиссер оператору.
        —А мне показалось, было весело, — хмыкнул Нетопырь.
        Бель молчала. Только сейчас она поняла, что натворила. Но нужно было воспользоваться каждой секундой своего выступления — даже если сегодня ее уволят, это того стоило.
        Повинуясь порыву, она вернулась к своей роли empregada. Понурившись и потупившись, она пробормотала:
        —Мне так жаль, Sinha донья Иоланда. Не знаю, что на меня нашло. У нас, негров, такое в крови, наверное. — Бель насмешливо улыбнулась, сделала книксен и убежала со сцены.
        Терпение Иоланды лопнуло. Пусть ищут себе другую актрису! Она не позволит так с собой обращаться! И не позволит какой-то нахальной статистке так себя унижать.
        —Можешь сам танцевать свой дурацкий чарльстон, — прошипела она Октавио и решительно направилась к выходу со сцены.
        При этом Иоланда не заметила на полу папайю, лопнувшую после падения на пол. Послышался сочный чавкающий звук — и Иоланда упала, приземлившись на свой зад.
        —И… снято! — воскликнул режиссер под ликование съемочной группы.
        Эта спонтанно снятая сцена впоследствии станет ключевым моментом фильма, превратившегося в комедию. Кроме того, она ознаменует собой поворотный момент в жизни Бель. Но та об этом, конечно же, не знала. Пока что девушке казалось, что все прошло хуже некуда. Как она и ожидала, ее уволили со студии — сказали, мол, нельзя провоцировать других сотрудников, а то и они примутся хулиганить на сцене. Потом Бель поссорилась с Беатрис, рассчитывавшей на плату за аренду. Кроме того, выбегая из квартиры, Бель подвернула ногу и растянула связку. А значит, она не сможет выступать на карнавале.
        Расстроенная, она дохромала до ближайшей «гостиницы», едва ли заслуживавшей такого названия: это был настоящий клоповник.
        Денег на первую ночь Бель еще хватало, а там видно будет.
        То, что в следующие дни хозяйка гостиницы не потребовала у нее оплаты за комнату, Бель немного удивило. Но она не задумалась о том, почему эта женщина оказалась столь забывчива. Сейчас Бель занимали другие мысли. Впервые в жизни девушка утратила присутствие духа.
        Фелипе да Сильва немного беспокоился. Когда же Бель выйдет из своей комнаты — без сомнений, зловонной и грязной дыры, за которую он слишком много заплатил этой нахальной хозяйке гостиницы? Что происходит с его дочкой? Почему она предпочитает жить в этом мерзком месте, а не вернется домой? Она ведь понимает: что бы ни случилось, дома ее всегда примут. Ее там любят.
        С другой стороны, говорил он себе, в молодости он был таким же гордым. Наверное, Бель вернется только тогда, когда добьется хоть какого-то успеха. «Ну ладно, — решил Фелипе. — Подожду еще месяц. Если она и тогда не опомнится, отведу ее домой».
        Бель целыми днями тосковала. Ее выступление было прекрасным. Она очаровала публику. Такого великому Октавио или прекрасной Иоланде никогда бы не удалось. Так почему же ее не сделали звездой, а просто выставили за дверь? Не хватало только пинка под зад, чтобы ее провал был полным. Впрочем, признавала Бель, падение Иоланды само по себе было неплохой наградой. Ха, эта высокомерная актриса… С каким выражением лица она шлепнулась, поскользнувшись на раздавленной папайе! Это было незабываемо.
        Но на воспоминания еду не купишь, и за комнату ими не заплатишь. И как теперь устроиться на работу, если у нее распухла нога, а место растяжения приобрело темно-лиловый оттенок? Девушка чувствовала, как у нее слезы наворачиваются на глаза. Бель вздохнула, стараясь отогнать грусть. Как только она начнет плакать, то уже не сможет остановиться. Кроме того, наверняка дело в том, что у нее скоро месячные, вот и тянет разрыдаться. Реветь тут нечего. Ну уж нет! Она — Бель да Сильва, и такой смехотворный провал ее не остановит. Бель всхлипнула. Она больше не могла сдерживаться.
        И Бель разрыдалась, точно маленький ребенок.
        Чуть позже в дверь постучали.
        —Сейчас я занята, — еще всхлипывая, сказала Бель, думая, что это хозяйка гостиницы.
        —Когда мне прийти? — Голос был мужским.
        Встав, Бель отерла лицо юбкой и постаралась говорить как можно спокойнее. И равнодушнее.
        —Когда найдете мне хорошо оплачиваемую работу.
        —Уже нашел. Значит, открывайте.
        —И когда пришлете мне врача, который осмотрит мою ногу.
        —Без проблем.
        —И когда принесете что-нибудь съедобное, что по вкусу не похоже на бобы и рис.
        —Сеньориту устроит пара свежих salgadinhos? Еще у меня есть bolinhos de bacalhau, empadas de camarao, а кроме того pasteis de queijo [[xxxiv] Пара свежих крендельков, клецки с треской, креветочный паштет и слоеные пирожки с сыром (порт.). (Примеч. пер.)] и…
        —Хорошо, хорошо. Я открываю.
        Бель старалась говорить как можно спокойнее, но при упоминании всех этих лакомств у нее слюнки потекли. Ей было все равно, кто явился помочь ей. Есть хотелось невыносимо, и сейчас Бель открыла бы даже известному на весь город маньяку, если бы тот пообещал ее накормить. К тому же голос показался ей знакомым, она просто не могла его вспомнить. Может быть, Беатрис к ней кого-то прислала? Луиса или того жуткого домовладельца Пинто? Нет, голос не тот. Или… Но это невозможно. Наверняка все это игра воображения.
        Замирая от радости, Бель открыла дверь. Ее сердце затрепетало.
        Глава 10
        Антонио смотрел на фотографию Каро. Снимок вышел очень удачным: на нем запечатлелась счастливая улыбка, игравшая на губах девушки, а на заднем плане отчетливо виднелось море и холмистые очертания Рио. Конечно, из-за шапочки пилота и очков не сразу можно было разобрать, кто это. Но для Антонио истинная красота Каро заключалась не в форме ее узкого, немного вздернутого носика, не в разлете темных бровей или безукоризненной белизне кожи. Для него девушка была прекрасна, поскольку разделяла его любовь к приключениям. Это оставалось редкостью среди женщин, а если такая девушка отличалась умом и храбростью, это было редким подарком судьбы.
        Он просто не мог ее забыть. Он пожертвует дружбой с Энрике, если тогда ему достанется Каро. Почему бы не попытаться? Антонио был не из тех мужчин, кто сдается при первой возможности. Еще никогда он так не вожделел женщину. Он хотел разделить с ней будущее и завести детей. Он хотел бросить мир к ее ногам и разделить с ней небо. Еще ни разу он не был так уверен в своих чувствах к женщине. Он знал, что им предопределено быть вместе. И поэтому, решил Антонио, он будет бороться.
        В первую очередь нужно возобновить с ней общение. Забытый фотоаппарат служил, с точки зрения Антонио, превосходным поводом к этому. Он засядет перед домом да Сильва и подождет, пока эта дракониха, донья Виктория, уйдет. Антонио понимал, что из-за матери Каро у него возникнут неприятности, в особенности когда она узнает, что он — сын ее заклятого врага. «Сволочи Карвальо», вспомнил он, качая головой. И как ей только в голову пришло такое обозначение? Его родители, безусловно, не без греха, но назвать их так…
        Для своего предприятия Антонио выбрал дождливый день — он надеялся, что Каро не заставит его стоять перед дверью, когда с неба низвергаются потоки воды. Предпочел вечер утру — он слышал, что родители Каро по вечерам, как правило, выходят в город.
        Антонио повезло: всемь вечера Виктория и Леон действительно покинули дом. Виктория держала мужа под руку, прячась с ним под одним зонтиком.
        Подождав несколько минут, Антонио позвонил в дверь. Ему открыла молодая служанка, не одаренная особой проницательностью.
        —Да?
        —Я могу поговорить с сеньоритой Аной Каролиной?
        —Да, полагаю, что так. Подождите. — И девушка захлопнула дверь перед носом у Антонио.
        Парень чуть не расхохотался. Он никогда не видел таких дурочек. Она не спросила его имя и не пригласила в холл, где можно было подождать.
        Чуть позже Антонио услышал, как Каро переругивается со служанкой.
        —Вот дура! Иди и спроси, кто это. И если он не похож на грабителя, то пригласи его в дом и вежливо скажи: «Прошу вас, подождите здесь минутку». Ты поняла?
        —Моя мама всегда говорит, что богачи — худшие из разбойников.
        —И что, позволь полюбопытствовать, ты хочешь этим сказать? Ты и нас всех считаешь разбойниками?
        —Нет, сеньорита Ана Каролина, боже упаси! Я лишь хотела сказать, что мужчина у двери похож на расфуфыренного франта.
        Антонио сдерживался изо всех сил, чтобы не расхохотаться. Он слышал каждое слово из этого абсурдного диалога, поскольку верхняя треть двери была застеклена и это окошко открывалось. Вот и сейчас оно было распахнуто настежь.
        —Значит, иди к нему и веди себя соответственно.
        Дверь опять открылась.
        —Итак, с сеньоритой Аной Каролиной можно поговорить, но не каждому. Вы кто такой?
        —Передай ей, что я грабитель, — не сдержался Антонио.
        —Ага. Ясно. Хм. Секундочку. — Девица опять захлопнула дверь.
        Через минуту дочь хозяйки открыла ему лично, окинув Мариазинью испепеляющим взглядом. Она узнала голос гостя и решила принять его лично — чтобы отослать прочь.
        От этой дурочки-служанки толку все равно не добьешься, она не сможет его выпроводить.
        —Антонио.
        —Каро.
        Они долго смотрели друг на друга.
        —Мне дадут вознаграждение за находку? — прервал тягостное молчание мужчина.
        На лице Аны Каролины отразилось смятение.
        —За что?
        Антонио протянул ей фотоаппарат.
        —О!
        —Ты забыла его у меня в машине.
        —И что же ты хотел бы получить в награду?
        —Например, ты могла бы пригласить меня в дом. Я знаю, что тебе прекрасно известно, как это положено по этикету, ведь я стал невольным слушателем твоей лекции служанке.
        —Это исключено. Мне кажется, я окажу тебе большую услугу, если отошлю прочь.
        «И себе не меньшую», — подумала Ана Каролина.
        —Как скажешь. Но снимок можешь как-нибудь посмотреть, если зайдешь ко мне в гости.
        —Ты проявил пленку? Что ты себе позволяешь?
        —Я ведь сказал, что я грабитель.
        —Но принес ли тебе этот грабеж успех?
        —Да, фотография получилась замечательная. Ты выглядишь великолепно. Поэтому — да, это того стоило. Так мне легче позабыть тебя.
        —Ах, Антонио. Хватит нести чушь. Тебе, как и мне, известно, что нам и забывать-то не о чем. Не стоит путать легкий флирт с… — Ана Каролина лихорадочно подбирала слова.
        —С вечной любовью? Всепожирающей страстью? Бесконечным счастьем? — предположил Антуан, криво улыбаясь.
        Он выглядел потрясающе. Ане Каролине хотелось броситься к нему в объятия.
        —Всего тебе доброго, — взяв себя в руки, произнесла она и захлопнула дверь.
        Выглянув в окно, она убедилась, что он ушел, а затем прислонилась спиной к стене, опустилась на колени и отчаянно разрыдалась.
        Мариазинья была девушкой достаточно тактичной. Она на цыпочках прокралась в соседнюю комнату, раздумывая о том, почему сеньорита не впустила в дом этого мужчину. Очевидно же, что она его любит. Пусть он и грабитель. Мариазинья думала об этом целую неделю.
        Очередную попытку Антонио предпринял через несколько дней. Он прислал Ане Каролине записку, надеясь, что девушка ее прочтет: «Жду тебя в пятницу в восемь вечера в “Альфредо”». Он намеренно выбрал место и время, которые напомнят Ане Каролине об их первом свидании в Париже. Может быть, тогда она вспомнит и о том, сколько волшебства было в нем. Да и само заведение было не худшим местом для встречи — знаменитый итальянский ресторан в центре города славился отличной кухней и спокойной обстановкой. Все столики были заказаны на недели вперед, и Антонио пришлось дать хозяину взятку, чтобы получить там место.
        Половину недели Антонио чувствовал себя вялым и вымотанным. Его настроение все портилось, пока он ждал пятницы, ведь он не знал, придет ли Каро. Чем больше времени проходило, тем глупее казалась Антонио вся эта затея.
        Каро не придет. А он дурак. Зачем он вкладывает столько сил, времени и нервов в ухаживание за этой женщиной, которая уже обещана другому? К тому же его лучшему другу? И хотя голос в его голове нашептывал, что все тщетно, в сердце теплой волной разливалась надежда. В пятницу утром он сходил к парикмахеру. Днем долго стоял перед шкафом с одеждой, обдумывая свой наряд. Позволил себе выпить бокал шампанского, празднуя предощущение встречи.
        В семь вечера он сел в свой «бугатти» иотправился в ресторан. Антонио прибыл слишком рано, в заведении было пусто, и он особенно бросался в глаза, сидя в одиночестве за своим столиком. Официанты шушукались о нем, а Альфредо даже бесплатно угостил аперитивом — из жалости.
        В восемь ресторан наполнился посетителями. Антонио все время поглядывал на свои наручные часы, но секундная стрелка двигалась мучительно медленно. Может быть, часы сломались? Он в ярости тряхнул запястьем. Было семь минут девятого. Дорогие часы работали безупречно. Впрочем, волноваться пока было рано. Каро не появится раньше половины девятого.
        В четверть десятого, когда Ана Каролина все же не пришла, Антонио сдался. Он выпил уже целую бутылку лучшего красного вина и пять чашек эспрессо. Чтобы хозяин заведения не расстроился, что у него так и не заказали ужин, Антонио оставил ему непомерно щедрые чаевые и отправился в ночной клуб, где недавно видел молоденькую певицу, напомнившую ему Каро. Но даже в этом его постигла неудача: певица там больше не работала.
        Последовали и другие тщетные попытки заставить Каро поговорить с ним.
        Антонио слал ей подарки — она отправляла их обратно. Он передавал ей цветы — она дарила их слугам. Однажды вечером Антонио даже заметил служанку из дома Кастро, разгуливавшую по улице с экзотическим цветком в волосах. Он опустился до того, что начал писать стихи — несомненно, это лишь убедило Каро в его недостойности: Антонио был никудышным поэтом.
        Он уже не знал, что делать. Как же ему добиться расположения Каро? Если настойчивость не приносит успеха, то нужно смириться с горьким осознанием того, что Каро действительно его не любит. Или для нее важнее верность Энрике, мужчине, которому она обещала руку и сердце? А в этом случае можно изменить подход, попытаться заронить семена сомнения в сердце Энрике. Если показать ему фото Каро и словно невзначай рассказать, как здорово они вместе полетали, то… Но Антонио не хотелось даже думать об этом. Такой подлостью он только спугнет Каро. К тому же это совсем не соответствовало его характеру. Нужно завоевать ее отвагой, умом, обаянием, напором — и никак иначе.
        Как бы то ни было, ему в голову пришла еще одна идея. Если она и после этого не сжалится и не выслушает его, то Антонио оставит свои попытки.
        На следующий день садовник нашел перед домом розу. Настоящую розу, красную, с длинным стеблем и едва приоткрывшимся бутоном. По чистой случайности он заметил ее в пышных кустах молочая. Как же она попала на грядку? Кто станет вот так просто выбрасывать розы? Эти цветы не росли в тропическом климате Рио, а привезенные с юга стоили очень дорого. Садовник поколебался, не зная, отнести розу хозяевам дома или подарить жене. Ведь это он ее нашел, верно? Но затем чувство долга перевесило, и садовник отнес свою удивительную находку в дом. Растрогавшись, донья Виктория дала ему монетку и поставила розу в высокую узкую вазу. Но когда она вечером поблагодарила Леона за столь экстравагантный подарок — женщина предполагала, что муж хотел таким образом извиниться за их последнюю ссору, — тот не понял, о чем она говорит.
        На следующий день дон Леон, забирая из почтового ящика газеты, обнаружил еще две розы. Одна лежала на гравиевой дорожке, багровым пятном выделяясь на белых камнях, вторая упала в заросли папоротника. «Очень странно, — подумал он. — Неужели у одной из служанок появился тайный поклонник? К тому же такой богатый». Обычно газеты забирали слуги, и только сегодня Леон отправился к почтовому ящику сам, поскольку ему хотелось скоротать время до завтрака. Он поставил эти две розы к вчерашней в вазу. Впоследствии они с доньей Викторией и слугами обсудили случившееся. Даже Мариазинья приняла участие в споре, и все от души посмеялись над бурной фантазией девочки: она предположила, что цветы во двор сбрасывает пилот, пролетая над домом на самолете.
        И только Ана Каролина молчала.
        На третий день они нашли три розы — одну на крыше автомобиля обнаружила Ана Каролина, а две другие — садовник, на куче мусора и на пальме.
        Так это все и продолжалось. Четыре розы на четвертый день, пять на пятый.
        На седьмой день чаша терпения Аны Каролины переполнилась. Она давно поняла, что эти розы мог подбрасывать ей только Антонио. Кто, кроме пилота, мог раздобыть свежие розы каждый день? И кто мог сбросить цветы во двор, окруженный стенами и охраняемый псом, как не пилот, пролетающий над домом? Конечно, Ану Каролину удивляло, что никто не слышал рева мотора кружащего над домом самолета, но наверняка этому существует какое-то разумное объяснение. Наверное, можно просто выключить мотор и лететь еще какое-то время, как катится автомобиль, когда ты больше не жмешь на газ. Или этот парень достаточно сумасшедший, чтобы пролететь над городом на воздушном шаре или дирижабле.
        На мгновение Ана Каролина зажмурилась, и перед ее внутренним взором предстала картина: они с Антонио, обнимаясь, стоят в гондоле дирижабля, освещенные луной, внизу проплывает сказочный ночной город, переливающийся огнями, дует легкий бриз, разгоняя сладостный теплый воздух тропиков… О нет! Нужно перестать думать об этом! А главное, нужно остановить Антонио. Это, право же, неприлично. Все в доме уже поглядывали на Ану Каролину. Только не хватало серьезного разговора с доньей Викторией.
        «Завтра, — сказала себе Ана Каролина, — завтра же я что-нибудь предприму».
        Но наутро новых роз не нашли. Ни одной розочки. В доме царило печальное настроение, все слуги были безутешны. Хотя никто не разгадал тайну этих роз, каждый проникся романтичностью ситуации, думал о случившемся, погружался в мечты. Все, от хозяев дома до поваренка, говорили о misterio das rosas, тайне роз. Некоторые мужчины немного завидовали, ведь они желали обладать такой же фантазией, богатством и удалью, чтобы радовать любимых. Женщины тоже завидовали, ведь им хотелось таких же красивых ухаживаний — а они догадывались, что розы эти предназначены не им. Даже донью Викторию тронули упорство и изысканность этих ухаживаний, но в то же время она понимала, что у семьи могут возникнуть проблемы.
        Если это не Энрике подбрасывал розы во двор — а это не мог быть Энрике, — значит, у Аны Каролины есть другой поклонник. А это не предвещало ничего хорошего. Тем не менее донья Виктория была немного разочарована, когда на восьмой день розы не нашли.
        Антонио проклинал этот день!
        В такую погоду не стоило летать, обещали тропический ливень. Но с этим он еще мог бы справиться. Намного хуже было то, что в воскресенье у человека, обычно заправлявшего баки самолета на базе, был выходной. И бак был почти пуст, топлива не хватило бы на полет, еще и в ливень. Ко всему прочему к Антонио в гости напросилась старая знакомая, и он понимал, что она до пяти утра будет развлекать его причудливыми любовными историями. При других обстоятельствах он порадовался бы приятному обществу, но сейчас этот визит ломал все его планы.
        «С другой стороны, — подумал Антонио, — целой недели и так было достаточно, чтобы вызвать у Каро хоть какую-то реакцию. Если сейчас она ничего не сделала, то и за месяц или год ничто не изменится». Пока что единственным результатом его ночных похождений стала постоянная усталость. Под глазами у Антонио пролегли темные круги, настроение испортилось, и все это мешало ему выполнять свою работу.
        «Ну, хотя бы провел все необходимые испытательные полеты ночью», — с иронией подумал он.
        Ладно. Значит, восьми роз не будет. Нужно смириться с неизбежным. И, может быть, старая подруга расскажет что-то, что отвлечет его от печальных мыслей. По сути, даже неплохо, что ее визит заставил Антонио прекратить осыпать дом Каро розами. Это пойдет ему на пользу. Дома у него было много вина и иных напитков, да и какие-нибудь вкусности найдутся. Они проведут приятный вечер и полюбуются грозой. С двенадцатого этажа открывался потрясающий вид, и можно будет насладиться сполохами молний над морем и видом на гору Сахарная Голова. Чем дольше Антонио думал об этом, тем больше радовался предстоящему вечеру, когда можно будет не думать о Каро.
        Энрике был не таким уж наивным, как некоторые считали. Он почувствовал напряжение в доме будущих тестя и тещи, как и странное настроение Аны Каролины. Всех увлекла misterio das rosas, да и он сам был потрясен столь красивым подарком. Да, ему не нравилось, что у его невесты появился тайный поклонник — очевидно, розы предназначались для Аны Каролины, для кого же еще? И все же Энрике был человеком благородным и воздал сопернику должное. Он вынужден был признать, что затея с розами великолепна. Энрике даже подумывал, не выдать ли себя за тайного поклонника, подбрасывающего цветы возлюбленной, но ему не позволила честность. Нет, он не станет хвастать чужими достижениями, пусть это и возвысит его в глазах Аны Каролины и ее семьи. Но разве ему это нужно? Нет. Он ни на мгновение не усомнился в Ане Каролине и ее любви к нему. Она тысячи раз говорила ему, что рада предстоящей свадьбе. Они тысячи раз обсуждали совместное будущее, рисуя его ярким и счастливым. И безумный кавалер не изменит этих планов, сколько бы роз он ни принес.
        Когда Энрике узнал, что на восьмой день поток цветов прекратился, он вздохнул с облегчением. Еще немного — и вся эта история стала бы легендой, мифом, который рассказывают детям. Самое время этой чертовщине прекратиться. Собственно, была еще одна опасность: по городу могли поползти мерзкие слухи, будто Ана Каролина завела любовника. А Энрике был не из тех мужчин, кто пускает дело на самотек. Он не собирался полагаться на случай и принял несвойственное для него решение. Нужно было поступить хитро. Итак, Энрике решил подбросить розы в сад другой красивой девушки. Так история примет неожиданный поворот. Станут винить не дам, а самого кавалера. Все подумают, что это человек душевнобольной, страдающий навязчивой идеей. Кроме того, после такого этот ухажер не посмеет заявить о содеянном. Кто захочет показаться безумцем, без разбора осыпающим дам розами?
        Продавец в цветочном магазине на Меркадо очень удивился, когда в понедельник утром к нему пришел молодой человек и попросил продать ему двадцать красных роз. Учитывая их стоимость, он был очень богатым клиентом. И эксцентричным к тому же. Кто же станет отдавать целое состояние за цветы, но при этом ходить в обычной одежде, словно человек среднего класса? Ох, пойди пойми этих богачей…
        Энрике был потрясен, когда узнал цену этих роз, но выложил требуемую сумму, не моргнув глазом. Он готов был пойти на любые жертвы, только бы очистить доброе имя Аны Каролины и развеять очарование этой misterio das rosas. Семнадцать роз — для возлюбленной, чтобы она не грустила, что не получила их на восьмой и девятый день. Еще три он оставит во дворе у девушки по имени София Суарес Пессоа. Энрике осмотрел ее двор и понял, что особых проблем с этим не будет. Послезавтра он купит розы для третьего и четвертого дня — у другого продавца, чтобы его не заподозрили.
        Он прикинул в голове сумму, в которую ему обойдется этот странный план. Намного больше, чем он мог себе позволить. Может быть, придумать что-нибудь другое… Нет! Нужно довести дело до конца. К тому же семья Пессоа знакома с Кастро да Сильва, и вскоре все узнают, что кавалер с розами — просто безумец.
        А это того стоит.
        Глава 11
        Дождь лил как из ведра.
        Ливень был настолько сильным, что даже при въезде в бухту Гуанабара, где возвышалась Сахарная Голова, очертания горы едва можно было разглядеть. Девушка разочарованно спрятала фотоаппарат. «Не лучшее начало», — подумала Мария. В течение всего путешествия погода была отличной. Во Франции на бледном зимнем небе солнце казалось молочно-белым, в Испании его лучи засияли уже ярче. Опасный путь по Бискайскому заливу завершился успешно, и от Португалии до Канарских островов Мария наслаждалась спокойным путешествием. Правда, дул холодный ветер, поэтому поваляться в шезлонге на палубе не удалось. Впрочем, все изменилось, когда корабль миновал острова Зеленого Мыса, а затем и экватор. Теплый бриз ласкал Марию, гладил ее кожу, когда девушка сидела на палубе в тени. Однако происходило это не очень часто, поскольку у них с Морисом, как у молодоженов, было на уме совсем другое. Добравшись до берега Бразилии, возле Ресифи они издалека любовались бесконечными белыми пляжами. Было тепло, на небе — ни облачка. С некоторым злорадством Мария вспомнила своих друзей, оставшихся в холодном Париже, где приходилось
кутаться в плотные пальто и носить шапки, не забывая и о перчатках. Как здорово, что всего через три недели пути можно въехать в лето.
        Но затем, когда корабль оказался уже неподалеку от Рио-де-Жанейро, вдруг сгустились тучи. Мария воспринимала это как личное оскорбление. Как можно встречать молодую пару такой ужасной погодой?
        Однако радостная встреча на пирсе примирила ее с серым печальным небом. Пришли все: Ана Каролина с женихом, тетя Виктория и дядя Леон, ее двоюродные братья Эдуардо и Педро с семьями, а еще целая толпа слуг, готовая переносить вещи и раздавать всем желающим шампанское. Родные устроили для Марии и ее мужа целую вечеринку на берегу, подтвердившую уже сложившийся у молодоженов стереотип: вБразилии умеют праздновать.
        —Как здорово, что вы все пришли сюда! — воскликнула Мария. Она была так тронута, что у нее слезы наворачивались на глаза.
        «Пожалуй, не стоит говорить Марии, что Педро и Эдуардо приехали в Рио вовсе не для того, чтобы встретить кузину», — подумала Ана Каролина. Все ее родные собрались в городе на карнавал — до этого знаменательного события оставались считанные дни.
        —Дай я тебя обниму, плакса. — Ана Каролина первой подошла к сестре, а потом церемонно протянула Морису руку. — Привет. Значит, теперь ты мой зять, да? Добро пожаловать в семью.
        —Эм… спасибо. — Парень слегка пошатывался.
        Ана Каролина знала, что это с непривычки: трудно стоять на суше после долгого морского путешествия.
        —Тебе давно пора было приехать, — с притворной строгостью сказала донья Виктория. — Совсем позабыла португальский.
        —А мне кажется, ее французский акцент очарователен, — улыбнулся дон Леон.
        —Ах, tio [[xxxv] Дядя (порт.). (Примеч. пер.)], вы все такой же сердцеед, да? — кокетливо сказала Мария, словно замужество заставляло ее говорить, как матрона. Раньше она не позволила бы себе посмеиваться над дядей.
        Но ей трудно было не выказать свой испуг при встрече с ним — слишком уж Леон состарился за эти шесть лет.
        Так и продолжалось. Все обменивались комплиментами, передавали приветы от родни, пили, болтали, смеялись и много шутили, чтобы преодолеть чувство отчуждения, неминуемое после долгой разлуки. Бедный Морис старался держаться в стороне. Он не говорил на португальском, а семья Марии временами забывала о его присутствии, и потому он часто вообще не понимал, о чем идет речь. В сущности, это его не особенно и интересовало. Молодому человеку очень хотелось оказаться сейчас в своей комнате. В тишине. Эти люди утомляли его своей сердечностью и громкими разговорами.
        Вскоре дождь усилился, и все отправились домой. Семья расселась по трем автомобилям. Там было тесно и жарко. Как домой доберутся слуги, Мария и Морис себе не представляли, но каким-то чудесным образом чемоданы оказались в их комнате, когда молодожены смогли уединиться. Невзирая на усталость и опьянение, парочка еще успела предаться любовным утехам.
        На следующий день у сестер впервые появилась возможность поболтать наедине. Энрике повел Мориса осматривать город. Впрочем, все понимали, что ни Сахарную Голову, ни Корковаду посмотреть не удастся, учитывая непрерывный ливень. Эти две горы были главными достопримечательностями Рио, они манили живописнейшим видом, открывавшимся с их вершины. Да и сам подъем привлекал туристов и жителей города, однако же в проливной дождь неприятно будет сидеть как в гондоле канатной дороги, так и в вагоне. Молодые люди решили вместо этого посетить городские церкви.
        —А он милый, твой Энрике, — сразу сказала Мария, едва они остались наедине. — Может, чересчур… консервативный для тебя.
        «Ты, должно быть, хотела сказать “скучный”», — подумала Ана Каролина.
        —Нет, он просто застенчивый. Нужно познакомиться с ним поближе, чтобы увидеть его истинные достоинства.
        —Истинные достоинства? — рассмеялась Мария. — Может быть, достоинство?
        —Ох…
        —Не пойми меня неправильно. С Морисом то же самое. Не будь он столь ненасытен в постели, я уже давно послала бы его к чертовой матери.
        —Честно? — переспросила Ана Каролина.
        На самом деле ей ничего не хотелось знать об интимных отношениях своей сестры, но девушку терзал вопрос о том, действительно ли секс обладает таким значением. Она слышала об этом, но не могла себе представить.
        —Честно. Стоит мне коснуться его кожи, вдохнуть его запах, как меня охватывает непреодолимое желание…
        Потом Мария подробно рассказала ей обо всем, чем они занимались в постели. Ана Каролина покраснела. Она сама такого никогда не делала и не испытывала желания попробовать что-либо подобное. Некоторые практики вообще показались ей омерзительными, например, оральный… Она не додумала эту мысль до конца. Фу, она даже помыслить о таком не могла! Неужели Энрике будет ожидать от нее таких же мерзостей?
        —Мария, это отвратительно! Но ты меня не так поняла. Я выхожу замуж за Энрике не из-за того, что у него в штанах, а из-за того, что у него в голове. И в сердце.
        —Ох, милочка, Ана Каролина, неужели ты веришь во всю эту чушь о любви, верности, почтении и прочем? Мне тебя жаль. В смысле, кто станет выходить замуж по любви? Если бы дело было хотя бы в деньгах… Но мне кажется, в этом отношении твой Энрике — не находка, да? В своем деловом костюме он выглядит так буржуазно…
        —Ты ошибаешься. В нем скрыто больше, чем кажется. Я счастлива с ним. Он умный и трудолюбивый. Он верный и честный. Он чувственный и нежный. Он…
        —Тот зять, который понравится твоим родителям.
        —Да, и это тоже.
        —Ну вот видишь.
        —Что значит «ну вот видишь»? — обиделась Ана Каролина.
        Ее злило то, что Мария выдает себя за эксперта в вопросах брака, хотя сама вышла за этого жалкого придурка, которого с Энрике и сравнивать нельзя. Ане Каролине хотелось перечислить Марии все качества, которые ей сразу не понравились в Морисе, но девушка сдержалась. В конце концов, ей было интересно, что думает ее сестра.
        —Ты выбрала его, — невозмутимо продолжила Мария, — потому что из всех твоих поклонников он самый удобный. Он никого не обидит. Он подстраивается под ситуацию. Он даже красив. Но, Каро, какой же он скучный!
        —Это не так. Так может показаться только поверхностному человеку, неспособному разглядеть его истинную красоту. Кроме того, кто сказал, что он хуже в постели, чем Морис?
        —Ну если ты так считаешь…
        Так идеальные отношения между сестрами начали разрушаться. Девушки представляли себе все это совсем иначе, и реальность развеяла их мечты раньше, чем ожидалось. Каждая помнила другую лучшей подругой, наперсницей, сестренкой, которая все поймет без слов. В действительности, все оказалось не так. И все же девушки были не готовы отказаться от грез о былой дружбе, поэтому Ана Каролина сразу согласилась сменить тему, как только Мария заговорила об этом.
        —Лучше расскажи мне о наших старых знакомых. Что делает Филиберто? Ты общаешься с Джулианой? Как там бедняжка Кандида? Ей удалось заполучить Виргилио?
        Ана Каролина тихонько фыркнула. Она почти забыла всех этих людей, но даже не общаясь с ними, знала об их судьбах. В так называемом высшем обществе молва расходилась быстро.
        —Кандида и Виргилио поженились два с половиной года назад, и у них уже трое детей. И, заметь, не близнецов. Говорят, один малыш уродливей другого, что неудивительно, учитывая, какие у них родители. А Филиберто…
        И Ана Каролина рассказала все, что знала. При этом ей вспоминались другие знакомые, о которых тоже можно было поболтать. Ничего интересного с ними не произошло. Большинство людей делали именно то, чего от них ожидали. И только один парень пошел наперекор предначертанной судьбе: он был единственным наследником банкира и мог занять кресло отца, но предпочел карьеру художника. Кроме того, ходили слухи, что он спит с мужчинами. Вначале разгорелся большой скандал — большинство богачей в Бразилии были католиками. Но затем слухи угасли, и о том парне просто больше не говорили. Ана Каролина и Мария так заболтались, что совсем позабыли о времени, и только когда их мужчины вернулись с прогулки, вымокшие до нитки и в удивительно хорошем настроении, прекратили трескотню. Они выпили кофе и ликера, сыграли в карты — рамми и канасту, — причем Энрике все время выигрывал. Вечером они поужинали с родителями Аны Каролины, а затем настало время получать подарки. Сундуки, которые Мария привезла из Европы, открыли, и девушка с гордостью продемонстрировала привезенное. Получился настоящий праздник! Были там изящной
работы трубки и запонки для Леона, изысканные скатерти и театральный бинокль для Виктории, элегантный черепаховый гребень, шелковые чулки и журналы мод для Аны Каролины. Кроме того, Мария и Морис привезли еще десяток бутылок лучшего вина, и много баночек с настоящим гусиным паштетом, и целый набор различных консервированных деликатесов, которые не так просто раздобыть в тропиках, — например, белые грибы или малиновое варенье. Даже о столь любимых Аной Каролиной пастилках Виши[[xxxvi] Пастилки Виши — конфеты восьмиугольной формы белого цвета; выпускаются со вкусом мяты, лимона, апельсина или аниса. Традиционно производятся во французском городе Виши (департамент Алье).] Мария не забыла и привезла десяток жестянок с этими восьмиугольными конфетками.
        —В этом не было необходимости, Мария, — пожурила ее донья Виктория.
        —Ой, ты же знаешь мою маму…
        «Да уж», — подумала Виктория. Хотя они мало виделись за прошедшие двадцать пять лет, двух этих женщин связывала крепкая дружба. Они часто писали друг другу письма, вот и в этот раз, кроме подарков, Жоана передала дочери письмо для золовки. Виктория получила его еще вчера и с тех пор уже несколько раз перечитала:
        Дорогая Вита!
        Вот они к тебе и приехали, твоя племянница и ее избранник. Надеюсь, они не очень тебя побеспокоят, в конце концов, им вполне хватает друг друга, ведь они всегда найдут, чем заняться… Господи, неужели мы тоже такими были? Время течет сквозь пальцы, и многое забываешь. А что-то отпечатывается в памяти, точно это было только вчера. Не волнуйся, Вита, я не стану донимать тебя своим «А помнишь…» Конечно, ты помнишь. Мы сможем погрузиться в воспоминания, когда увидимся. Слава богу, ждать осталось недолго — свадьба ведь в мае, верно? Я еще не получила приглашение. Мы сможем съездить в Боависту? Я часто вспоминаю как хорошие, так и плохие дни, проведенные там, вспоминаю силу, которую дарил нам этот дом и свежий воздух. Мария и Морис не оценят сельской жизни, они хотят увидеть большие города, собираются съездить в Сан-Паулу, Монтевидео, Буэнос-Айрес. Танго — последний крик моды в Париже, кто бы мог подумать? Мне самой оно не очень нравится, я предпочитаю веселую бразильскую музыку. Побольше веселья нам тут, в Европе, не повредит. Ах, Вита, прости, что донимаю тебя своим нытьем. За эти тридцать лет я так и
не привыкла к холоду и скучаю по зною Рио. Передаю с Марией пару подарков. Если тебе нужно что-то, чего не достать в Бразилии, дай мне знать.
        Обнимаю и целую.
С любовью,
Жоана
        Виктория не переставала удивляться тому, как можно так много написать и так мало рассказать. Впрочем, женщина умела читать между строк: Жоане не нравился зять, она становилась все сентиментальнее и плохо переносила европейский климат — наверное, ее мучил ревматизм или похожая болезнь, обострявшаяся на холоде. Но Жоана не хотела расстраивать подругу такими жалобами. Вот и молодец. Виктория действительно не желала ничего знать об этом. И так нелегко стареть, поэтому лучше не думать о своих болячках. Сама Виктория не жаловалась родным на ухудшение зрения и боли в суставах. Кроме того, в письме Жоаны она прочла, что та хочет съездить в Боависту, на старую фазенду ее семьи, чтобы предаться печальным воспоминаниям. Но Виктория этого не допустит. Нужно смотреть в будущее, если не хочешь пасть, не выдержав испытаний судьбы. И на могилу Педро она идти не собиралась. Виктория очень любила брата — первого мужа Жоаны — но ненавидела кладбища. Каменная плита и венок на могиле не почтят память мертвого — Виктория вспоминала о брате при других обстоятельствах. Иногда она улыбалась, играя в шахматы и вспоминая,
как Педро, бывало, жульничал. Иногда воспоминания вспыхивали яркими образами, когда Виктория чувствовала вкус некоторых приправ. В детстве кухарка Луиза готовила какао с перцем, от которого слезились глаза, но это был вкуснейший напиток.
        —Кому горячего шоколада? — Виктория заставила себя вернуться мыслями в настоящее.
        —Нет, спасибо, tia, — сказала Мария. — Я предпочту кофе. От него не так полнеют.
        —Но ты же худая как щепка, солнышко, — возразила Виктория.
        —Да, и пусть так и останется. Современная мода не прощает и капли жира. Я не понимаю, как вам всем удается не толстеть, учитывая, что вы постоянно едите жирную пищу, пьете кофе с сахаром, каждый день поглощаете горы сладостей, да к тому же еще и пьете ликер. При таком образе жизни я сразу же заплыла бы жиром.
        —Мы в теннис играем, — улыбнулась Ана Каролина.
        При этом она понимала, что не полнеет вовсе не поэтому. Она уже много недель и не притрагивалась к ракетке.
        —Хочешь научиться? Мы могли бы сыграть вчетвером, ты с Морисом против нас с Энрике.
        —Только мужчины пусть поменяются — Энрике будет играть со мной, а ты в паре с Морисом. Иначе у моей команды не будет ни единого шанса.
        —Согласна. Но нужно подождать, пока дождь закончится.
        Однако они ждали тщетно. Ливни не прекращались, разверзлись хляби небесные, и потоки воды обрушивались на землю. Они смывали лачуги бедняков, и приходилось организовывать в городе временные пристанища для неимущих. Они переполнили канализацию, и в некоторых районах города вода доходила до колен. Мчащиеся по улицам потоки смывали машины. Не сохло белье, не проветривались квартиры, все покрылось плесенью. Это стало кошмаром не только для туристов, но и для жителей Рио, особенно для ценителей карнавала и владельцев лавок. Теперь никто не прогуливался по городу, не осматривал витрины магазинов, а роскошные проспекты утонули в грязи. На улицу без особых причин старались не выходить.
        Итак, погода была не самой подходящей для того, чтобы показывать туристам город. Если обычно Рио можно было назвать настоящей жемчужиной в сокровищнице Бразилии, то теперь этот город превратился в грязную лужу.
        За прошедшие два дня Морису и Марии удалось осмотреть только церкви — ничуть их не интересовавшие. Настроение в доме было прескверным. Постоянный ливень всем действовал на нервы. Как они ни пытались держать себя в руках, им это не удавалось. Ана Каролина сидела с гостями и играла в ними во все, что только можно. В мюле,[[xxxvii] Настольная игра с девятью шашками.] шашки или шахматы приходилось играть навылет, и всякий раз, когда очередь доходила до нее, Ана Каролина едва сдерживала раздражение по отношению к Марии и ее супругу. Как же они ей надоели! Как она только могла ждать их приезда? Мария оказалась поверхностной — впрочем, она и всегда такой была. Девушка думала только о своей фигуре, нарядах — и Морисе. И как же Морис был глуп! Ана Каролина совсем его невзлюбила. Некоторые замечания, которыми Морис пытался подчеркнуть свой якобы широкий кругозор, выдавали в нем человека отсталого и ограниченного. Таких Ана Каролина еще не встречала.
        —Черномазых надо пороть плеткой, — со знанием дела говорил он, оглядываясь, точно ожидал от остальных, особенно от доньи Виктории, аплодисментов.
        Наверное, он надеялся, что дочери плантатора и рабовладельца импонируют подобные заявления. Но та сидела у окна, казалось, не слушая зятя.
        —И много «черномазых» ты встречал, Морис? — осведомилась Ана Каролина.
        —Достаточно, чтобы знать их ленивую натуру. С этими тварями нужно обходиться жестко.
        —Вот как… И ты как раз из тех людей, кто должен научить их дисциплине? Ты же у нас просто образец трудолюбия, ума и морали…
        —Эй, не цепляйся к нему, — вмешалась Мария. — Ты ведь и сама очень строга с этой девчонкой, Мариазиньей, потому что иначе от нее толку не добьешься.
        —Я строга с ней, потому что иначе она не выполнит свою работу. За которую ей, кстати, хорошо платят. И я была бы столь же строга с ней, будь у нее алебастровая кожа и светлые волосы.
        —Ой, только вот об этом не надо! — возмутился Морис. — У вас нет белых слуг, поэтому тебе легко говорить.
        —Да, у нас белых слуг нет, это правда. Но у нашего соседа, доктора Бернардеса, работает служанка из Германии. А у адвоката Гуимареса — садовник-итальянец. В последнее время в Бразилию приехало много переселенцев из Европы. В основном это бедные необразованные люди, и многие из них выполняют в Рио грязную работу.
        —Для которой ты слишком хороша, — с триумфом завершил ее мысль Морис.
        —Ты уклоняешься от темы, — возразила Ана Каролина.
        —А ты что, считаешь себя самой умной, просвещенной и красивой женщиной в мире? Похоже, эта misterio das rosas вскружила тебе голову, — вкрадчиво прошептала Мария.
        Дядя Леон рассказал ей эту забавную историю, но просил не говорить о ней с Аной Каролиной. Всякий раз, когда об этом заходила речь, у его дочери портилось настроение.
        —Откуда ты знаешь? — прошипела Ана Каролина.
        —Это не важно. Знаю, и все. Видишь ли, черномазые не только ленивы, но болтливы.
        Ана Каролина криво ухмыльнулась.
        —Мне кажется, или я слышу зависть в твоем голосе? — по-португальски спросила она. — Твой придурок Морис никогда не баловал тебя таким? Нет? Наверное, ему не пришлось долго за тобой ухаживать. Насколько я тебя знаю, ты не очень-то сопротивлялась.
        —Ах ты, подлая тварь! — прошипела Мария. Она взяла Мориса за руку. — Пойдем, Морис, мне расхотелось играть.
        —Да! — крикнула им вслед Ана Каролина. — Вот и уходите. Насколько я знаю, вы еще не видели церковь Канделария. Не забудьте исповедаться там в своих грехах.
        Молодожены удалились из гостиной, и едва за ними закрылась дверь, как донья Виктория повернулась к дочери.
        Ана Каролина испугалась. Она совсем забыла о том, что мать в комнате, поскольку та не участвовала в их споре.
        —Ничего не хочешь мне объяснить? — осведомилась донья Виктория.
        —С чего вдруг? Ты ведь и так подслушивала нас все это время.
        —Не хами мне, девочка. Я не виновата, что вы совсем позабыли о присутствии в комнате почтенной дамы.
        —Mae, — простонала Ана Каролина, закатывая глаза, — будь добра, прекрати ворчать и скажи мне наконец, чего ты от меня хочешь.
        —Ну ладно. Я хочу, чтобы ты проявила терпение. Мария и Морис не виноваты в том, что все время идет дождь. Кроме того, я хочу, чтобы ты сказала мне, кто этот кавалер с розами. Явно не Энрике. Ты знаешь этого мужчину? Мне нужно о чем-то беспокоиться?
        —Нет, тебе не нужно беспокоиться. Как тебе только такое в голову пришло? Неужели ты не слышала, что и другой девушке оказали такие же знаки внимания? Видимо, речь идет о каком-то сумасшедшем.
        —А ты не думаешь, что человек, подбросивший розы той девушке, — просто подражатель?
        «Да!» — хотелось закричать Ане Каролине. Еще бы, именно так она и думала. Идею с розами мог придумать только тот человек, которому хватило бы чувства стиля не увиваться за двумя девушками одновременно.
        —Вряд ли, — равнодушно ответила она.
        —Ну что ж, будем надеяться, что этого типа поймают до того, как его безумие приобретет опасные черты. — С этими словами донья Виктория отложила вышивку, поднялась и вышла из комнаты, внимательно посмотрев на дочь.
        Оставшись одна, Ана Каролина закрыла лицо руками, точно плача, но слез не было. Ей хотелось поговорить с Антонио, выяснить, что происходит. Если настойчивости Антонио не удалось ее сломить, то вечный дождь и непрерывное общение с семьей ее доконали. Ана Каролина поговорит с Антонио. Как можно скорее.
        Глава 12
        У Фернандо Перейры было отличное чутье на то, кого можно сделать звездой, а кого нет. Увидев запись, на которой Бель вышла из роли горничной и сплясала самбу, он сразу распознал потенциал этой девочки. Теперь он хотел выяснить, умеет ли она петь. Если так — он сделает из нее звезду сцены. Они выпустят пластинку, а ее популярность поддержат выступления в известных варьете, казино и ночных клубах. И, конечно, на карнавале.
        Идея соорудить шляпку с тропическими фруктами показалась ему гениальной. Для непритязательных зрителей все это было бы просто милым представлением, но знатоки сразу бы распознали сатиру на современную культуру Бразилии. Идеально. Да и любой захочет посмотреть на красивую молодую девушку, которая превосходно танцует.
        —Вы умеете петь? — спросил он сразу, как только она впустила его в комнату.
        —Только когда не умираю от голода, как сейчас.
        Он передал ей salgadinhos и прочие деликатесы, которые предусмотрительно захватил с собой.
        Бель тут же набросилась на еду. Она поглощала пищу с такой жадностью, словно Фернандо тут не было.
        «Хм, — подумал продюсер. — Либо это признак чрезмерной самоуверенности, либо нехватки воспитания».
        —Я изголодалась, — ответила Бель на так и не заданный вопрос.
        —«У меня почти нет денег, а из-за хромоты я не могу выйти на улицу. Хозяйка отеля — злая старая ведьма, которой нравится меня мучить», — продолжил за нее Фернандо.
        —Вы, должно быть, умеете читать мысли, сеньор Перейра.
        —Да. Вы этого не знали?
        Бель, ухмыльнувшись, засунула половину empada себе в рот, энергично жуя. Проглотив пирожок, она спросила:
        —Тогда что еще вы видите в моих мыслях?
        —Я знаю, что вы амбициозны. И это хорошо. Я вижу, что вы красивы. По крайней мере, когда не набрасываетесь на еду, точно дикий зверь. И я полагаю, что вы талантливы. Но я так и не услышал, как вы поете. Итак, повторю свой вопрос. Вы умеете петь?
        —Зачем в немом кино умение петь?
        —Послушайте, деточка. Отвечайте на поставленный вопрос. Неужели я так много требую?
        —Да.
        —Я так много требую?
        —Нет. Я имела в виду, что умею петь. Хотите послушать?
        —Конечно. Здесь и сейчас?
        —Почему бы и нет? Петь без музыки будет немного сложнее, но я думаю, что справлюсь.
        —Тогда вперед, чего вы ждете?
        Бель встала, стряхнула крошки с платья и отерла рот рукой, а потом поковырялась в зубах — она не хотела, чтобы зритель заметил кусок мяса, который застрял у нее во рту. Фернандо Перейра взирал на это с отвращением.
        —Обычно я себя так не веду, — отмахнулась она, заметив выражение его лица.
        Затем ее взгляд мечтательно устремился вдаль. Казалось, девушке нужно сосредоточиться, отгородиться от окружающего мира.
        Наконец она подняла голову, посмотрела сеньору Перейре в глаза и начала петь. Эту песню на мотив самбы написал ее знакомый, Эйтор душ Празериш.[[xxxviii] Эйтор душ Празериш (1898 —1966) — один из первых исполнителей самбы, завоевавший огромную популярность.] Это была печальная песня, повествовавшая о несчастной любви.
        Фернандо Перейра был потрясен. У девочки был великолепный голос, невероятно сильный, учитывая ее хрупкость. Да и актерская игра Бель оказалась пугающе правдоподобной — казалось, она вот-вот расплачется от этой трагической истории любви. К тому же не следовало забывать и о фантастическом языке тела. Невзирая на поврежденную ногу, перевязанную старым платком, девушке удалось станцевать самбу: ее бедра медленно кружили в такт мелодии, грудь вздымалась и опадала, как при плаче, а движения руки и ног задавали ритм. А то, что Бель почти не поднимала ступни, не бросалось в глаза. Да и отсутствие музыкального сопровождения было почти не заметно. Ей удалось передать ритм этими чувственными движениями тела. Потрясающе, просто потрясающе.
        —Мы должны начать немедленно, — прервал ее выступление сеньор Перейра, опасаясь, что и сам расплачется. — Что у вас с ногой? Вы сможете выступить на карнавале?
        Бель понимала, что это невозможно. До карнавала оставались считанные дни, а нога все еще болела.
        —Ну конечно, — кивнула она.
        Бель готова была на все, лишь бы не упустить такой шанс. На все. Пусть ей даже придется отрубить себе пальцы, чтобы надеть туфли. Она стиснет зубы и улыбкой встретит любую боль.
        —Давайте перейдем к делу, — предложила она.
        В невероятной спешке была написана новая песня для самбы, и Бель исполнила ее, чтобы записать на грампластинку. Знаменитая шляпница работала днем и ночью, сооружая головной убор, выглядевший как огромная гора фруктов, но он был сделан из папье-маше, а потому намного меньше весил. Швея создала платье, напоминавшее костюм жительницы штата Байя, — белое, с рюшечками. Но оно было предназначено для самбы и потому значительно обнажало тело. Ответственный за реквизит в студии Перейры нашел все яркие украшения, какие там только имелись. В рекордные сроки декорации, в которых Бель предстояло выступать, были готовы. В конце для Бель устроили фотосессию для снимка на обложку пластинки. Поскольку упор делался на экзотику, в фотостудию принесли муляжи пальм и попугаев, а на полу рассыпали лепестки гибискуса, да так много, что Бель смогла спрятать распухшую ногу в этом море цветов. Как оказалось, это было излишним, поскольку в итоге Перейра выбрал для обложки портрет Бель. Девушку так загримировали, что она едва себя узнала, но очень себе нравилась. Над портретом жирным шрифтом было написано: «Bela Bel», то
есть Красавица Бель. Перейра считал, что это удачный псевдоним. Не писать же «Бель да Сильва», это звучит простовато.
        Фернандо Перейра осознавал риски, связанные с таким поспешным планированием. Нельзя быть уверенным, что девчонка с корзинкой фруктов на голове понравится публике. Нельзя быть уверенным, что Бель готова к такому давлению и к растущей популярности. Нельзя быть уверенным, что она сможет расширить свой репертуар. Но Фернандо Перейра знал наверняка, что поставил на ту лошадку. А поскольку карнавал был уже не за горами, следовало действовать быстро. Одним из преимуществ Бель являлась ее молодость. Если подождать до следующего года, подготовить девочку, она не только станет старше, но и утратит свою спонтанность и наивность, придававшие ей такое очарование.
        Для карнавального шествия Перейра заказал транспортер — старенькую машину, которую не жаль поцарапать. Она имела открытый кузов, который можно затянуть брезентом. В этом-то кузове и будет выступать Бель. Девушка тщательно забинтует ступню, но так, чтобы зрители этого не заметили. Впрочем, сеньор Перейра не собирался рисковать здоровьем своей будущей звезды. Если ущерб окажется непоправимым, Бель никогда не стать королевой самбы. Кузов собирались украсить ветками и цветами, там же рассядутся и музыканты. Перейра надеялся, что в машину попадет мало яиц и никто из участников не поскользнется: вРио все еще существовал старый обычай бросать в воздух яйца, муку и limao de cheiro — наполненные водой восковые шарики.
        На репетиции времени почти не оставалось. Музыканты и Бель встречались трижды, чтобы соотнести музыку с танцем. «Но это не так уж трагично», — думала Бель. Во время карнавала царила такая неразбериха, что небольшие недостатки выступления оставались незамеченными. Однако в первую очередь ее беспокоил дождь. Он просто не прекращался. В то время как жители Рио оставались невозмутимыми — в конце концов, проливные дожди в этом сезоне были делом совершенно нормальным, — Бель тревожилась о том, что будет с ее шляпкой из папье-маше. Она же превратится в кашу! И танцевать в таком виде Бель не хотелось бы. Она решила обсудить эту проблему со своим покровителем.
        —Но, Бель! Почему же вы раньше не сказали? Я и не подумал о такой возможности, однако вы, конечно же, правы. Не можете же вы стоять на сцене как мокрая курица. Я что-нибудь придумаю.
        И Перейра так и сделал. В кузов поместили искусственную пальму с настоящими пальмовыми ветками. Под ней-то Бель и должна была танцевать, а листья защитят ее от дождя. Но когда Бель встала под эту пальму, то заметила, что листья свисают слишком низко и она рискует запутаться головным убором в ветках, что будет выглядеть еще смехотворнее.
        «Вот черт, — подумала девушка. — Хаос нарастает». Может быть, идея организовать выступление так быстро не столь уж хороша.
        Бель, никогда не страдавшая от страха сцены, начала волноваться.
        Как можно добиться успеха, если все делается в такой спешке?
        «Но у нас всегда так, — говорил ей сеньор Перейра. — Особенно в кино. Просто порой наступает такой момент, когда все нужно делать очень быстро. Нехватка времени лишь подстегивает людей, выявляя их лучшие стороны. Кроме того, все, что мы делаем, — это иллюзия. Никто не заметит, хорошо ли сшито твое платье и нет ли на пальме пятен от клея. Никто не захочет это видеть. Люди с благодарностью принимают все, что им показывают. Они закрывают глаза на мелкие ошибки, потому что хотят оказаться в мире фантазий».
        Бель это не особенно убедило, но она кивнула. Перфекционизм был для нее очень важен, и она не выносила подобной халатности. Но что же ей оставалось делать? У них было очень мало времени, чтобы создать нечто зрелищное. И сколь бы хлопотно и неприятно это ни было, все же так лучше, чем вовсе отказаться от участия в карнавальном шествии.
        Кроме тревог, связанных с подготовкой к этому знаменательному действу, за три дня до начала карнавала у Бель возникла другая проблема. И имя ей было Селестина Сампайо.
        Когда Селестина, не стуча, ворвалась к ней, Бель находилась в своей «гримерке» — если так можно назвать душную кабинку в дальнем углу студии.
        —Ха, Красотка Бель, ты думаешь, что самая лучшая, да? Я тебе так скажу: когда-то и со всеми нами произошло то же самое. Если ты сейчас любимица Фернандо, это не значит, что так будет и дальше. Как только появится девчонка помоложе, которая понравится ему больше, с тобой все будет кончено.
        Селестина Сампайо была некоронованной королевой карнавала. В прошлые годы она занимала место, которое в этом году досталось Бель. И она была красива. Но женщине уже исполнилось двадцать восемь лет, она стояла на пороге возраста, именуемого «зрелым».
        —Я не понимаю, о чем ты, — напряженно ответила Бель.
        —Вот как? — Селестина горько рассмеялась.
        —Нет. Разве я виновата в том, что я выгляжу, танцую и пою лучше тебя?
        —Могу поспорить, ты и кое-что другое делаешь получше.
        Бель примерно представляла себе, что Селестина имеет в виду. Поговаривали, что сеньор Перейра — ненасытный любовник, предпочитающий молоденьких девочек. Но с Бель он всегда вел себя корректно и держался вежливо.
        —Я таким не занимаюсь. Может, в этом-то и мой секрет. Вы, остальные, продались задешево. Ну да, вы же… дешевки.
        И тут Селестина влепила ей пощечину.
        «Ну погоди, — подумала Бель. — Я тебе покажу!»
        Она в ярости набросилась на соперницу. Селестина попыталась сбежать в коридор, испугавшись такого напора, но Бель не отставала. Через пару секунд дело дошло до драки.
        Их перебранку уже заметили другие коллеги по студии. Первым подбежал Августо, тот самый мальчик-подручный, который помог Бель с пластинкой. Но Бель оцарапала ему лицо, и парень отшатнулся. Потом из общей гримерки выскочили статисты и исполнители вторых ролей — они услышали поднявшийся шум. У оператора как раз был перерыв на обед, и, хотя он прибежал довольно быстро, он злился, что не может снять эту сцену на пленку. За ним последовали техники. Все ликовали и болели за одну или другую девушку. Еще чуть-чуть — и они начали бы принимать ставки, как на петушиных боях.
        —Прекратите! — крикнул кто-то, но Бель и Селестина ничего не видели и не слышали.
        Их бой становился все ожесточеннее, они использовали любые, в том числе и запрещенные приемы. Девушки били друг друга в живот, рвали волосы, царапались. Бель укусила Селестину за ухо, Селестина надавила ей пальцем на глаз.
        И только удар плеткой их остановил.
        Точно очнувшись от транса, девушки повернулись. Перед ними стоял Перейра, сжимая плетку в руке.
        —Я несколько раз требовал, чтобы вы прекратили, но вы не слушали, поэтому пришлось прибегнуть к такому средству, — то ли виноватым, то ли укоризненным тоном произнес он.
        Фернандо гордился своей смекалкой и быстрой реакцией. Он послал мальчишку на улицу взять хлыст у какого-нибудь кучера. Невзирая на рост количества автомобилей, в городе еще оставалось множество пролеток с извозчиками, и некоторые из них стояли неподалеку от студии, ожидая желавших сэкономить пассажиров.
        Прежде чем Селестина и Бель успели вновь наброситься друг на друга, их растащили.
        —Это ни к чему не приведет, — сказал Грегорио, теперешний любовник Селестины.
        —Ты не можешь себе такого позволить, — заметил Августо, осторожно вытирая лицо Бель.
        —Ты мне за это еще заплатишь! — прорычала Селестина.
        —Старая шлюха! — Бель плюнула ей под ноги.
        И так продолжалось некоторое время, пока их не развели по разным комнатам.
        Бель была вне себя от возмущения.
        —Как она могла! — надсаживалась она, глядя на себя в зеркало в гримерке.
        Августо молча передал ей вату.
        —Как я выгляжу! Я же не смогу выступать в таком виде. Ты только посмотри, Августо, вон уже синяк проступил.
        Она принялась отирать лицо ватным тампоном: действительно, на коже уже проступили кровоподтеки.
        —Я же ей ничего не сделала. Разве я виновата, что сеньор Перейра считает меня лучшей? Почему бы ей на него с кулаками не наброситься?
        —Ох, Бель…
        —Таков естественный порядок вещей. Она стареет и должна смириться с этим. Когда мне будет больше двадцати пяти, я не стану выставлять свое дряхлое тело напоказ. Никакого чувства пристойности! Почему бы ей не выйти замуж и не нарожать кучу детей? Поклонников у нее сколько угодно.
        —Знаешь, Бель…
        Но Бель тараторила без умолку. Она не хотела слушать возражения Августо.
        —Когда пытаешься добиться успеха, нужно считаться с такими вещами. Если бы она достигла вершины мастерства, то не зависела бы так от благосклонности своего patrao [[xxxix] Покровитель, начальник (порт.).]. Но если можешь предложить только свое тело, то помни, что оно быстро старится.
        —Бель, ты…
        —Как ты можешь ее защищать?!
        —Но я…
        —Я думала, хоть ты меня понимаешь. Ты меня очень разочаровал, Августо, честно. Зачем нужны друзья, если они не поддерживают тебя в трудную минуту? А сейчас для меня эта трудная минута настала, понимаешь?
        Бель все говорила и говорила. Августо оставил все попытки хоть что-то до нее донести. Он мог бы многое ей сказать, но не успевал вставить и слово. Более того, Бель почему-то начала винить его в случившемся. А ведь он, несомненно, был на ее стороне. Собственно говоря, именно он помог Бель добиться успеха, ведь это он подменил пластинку и помог ей с подготовкой выступления. Подумать только, это было всего десять дней назад…
        Потрясающе, как быстро бежит время. И страшно, как сильно Бель отдалилась от него за эти дни. Вначале она была простой статисткой, с которой Августо вполне мог построить отношения, теперь же Бель ждала слава. Если patrao вбил себе такое в голову, так тому и быть. А он, Августо, будет лишь наблюдать за Бель издалека. Он никогда не сможет признаться ей в любви.
        Фелипе не знал, что и думать. Зачем этот толстый староватый тип приходил к Бель? Увидев, что он забирает Бель из гостиницы на роскошном автомобиле, Фелипе предположил наихудшее. Неужели его дочь от отчаяния продалась этому мужику? Сама мысль о том, как толстяк гладит его малышку по щеке, сводила Фелипе с ума. Большего он себе даже представить не пытался — иначе его просто хватил бы инфаркт.
        Ну что ж, значит, другого выбора не остается. Нужно поговорить с Бель и убедить ее вернуться домой.
        Остановившись перед дверью ее комнаты, Фелипе прислушался. Она плачет? Ему показалось, что он слышал всхлип. Но, может быть, его девочка просто напевает печальную песню. Фелипе собрался с духом — кто бы мог подумать, что отцу понадобится мужество, чтобы поговорить со своей шестнадцатилетней дочерью? Он робко постучал в дверь.
        —Тут не заперто, Августо, можешь войти.
        Фелипе тихо открыл дверь и потрясенно замер на пороге. Бель сидела на кровати почти голая, в одном только нижнем белье. Она подтянула к себе левую ногу, будто собиралась стричь ноги. На лице проступили синяки.
        —Положи деньги на комод, — сказала она, не поднимая голову.
        Фелипе кашлянул, и девушка посмотрела на него. Оба испугались. Какое-то время в комнате царило молчание.
        —Pai, что ты здесь делаешь?
        —То же самое я хотел спросить и у тебя.
        —А на что похоже? — с вызовом спросила она.
        Бель разозлилась из-за этого неожиданного визита, лишь доказывавшего, что семья следила за ней.
        —Похоже на то, — Фелипе нахмурился, — что ты ждала какого-то сеньора Августо. И он должен был принести тебе деньги.
        Бель не сразу поняла, на что он намекает, а когда до нее дошло, о чем думает ее отец, девушка звонко расхохоталась.
        —Pai, твоя фантазия сыграла с тобой злую шутку, — Бель с трудом заставила себя успокоиться. — Я сижу тут и перевязываю ногу, потому что растянула связки. Я жду мальчишку с фирмы, в которой я работаю. Он должен принести мой гонорар. И Августо не раз видел меня в нижнем белье.
        —Так значит, этот Августо твой… поклонник?
        «О господи, — подумал Фелипе, — неужели моя дочь связалась с парнем, который ее бьет?» Он был знаком со многими женщинами, которых били мужчины. Тем не менее эти бедняжки все равно не хотели расставаться со своими возлюбленными. Фелипе молился, чтобы его дочь оказалась умнее и бросила этого негодяя.
        —Да, наверное, его можно назвать моим поклонником, хотя я и не разделяю его чувства. Скорее он мой коллега. В киноиндустрии нормально показываться другим в нижнем белье.
        —Наверняка это зависит от того, в каком фильме снимаешься, — с нажимом произнес Фелипе. — А в фильме определенного сорта я не хотел бы тебя увидеть. Тебе нужно вернуться домой, пока ты не пала еще ниже. Ты только на себя посмотри. Сидишь тут полуголая и избитая…
        —Ох, это все из-за Селестины. Но это ты еще ее лица не видел. Ну я ей и врезала! — хихикнула Бель.
        По лицу Фелипе скользнула улыбка. Ну хорошо, раз уж Бель так приспичило драться, то пусть она хотя бы побеждает.
        —И ничего я не пала, — продолжила девушка. — Наоборот. Мне выпал уникальный шанс, и я за него ухватилась. Ты только представь, pai, сеньор Перейра сделает меня звездой! Мы уже записали пластинку — с самбой, которую я буду исполнять на карнавале. И все было бы чудесно, если бы я не поранила ногу и Селестина меня не избила. У меня зуб шатается, и я только надеюсь, что он прирастет обратно.
        —Ох, Бель… — Сердце Фелипе сжалось от нежности.
        Ему хотелось обнять свою малышку и подуть на ее ранки, как он делал, когда Бель была еще совсем маленькой.
        —Прошу тебя, papai, поверь мне. У меня все в порядке, пусть тебе и кажется, что это не так. И ничего не говори mamae, умоляю тебя. Она меня притащит домой и запрет в комнате до Пасхи. Если тебе нужно что-то ей рассказать, сделай это уже после карнавала. Пожалуйста! — Бель, повинуясь порыву, употребила детское обращение «papai» — папочка — и говорила тем же тоном, что и в детстве.
        И это помогло. Взгляд отца смягчился.
        —Ну хорошо… — начал он.
        Но тут в дверь постучали, а потом в комнату ворвался какой-то парень, не успела Бель сказать «Войдите».
        —Вот деньги от patrao. — Августо немедленно перешел к делу. — И еще я принес тебе… Ой… — Он осекся. — Я вам помешал?
        —Ни в коем случае. Заходи. — Бель махнула ему рукой и повернулась к отцу. — Это тот самый знаменитый сеньор Августо. — Она подмигнула. Они уже забыли о том недоразумении. — А это мой отец, excelentissimo [[xl] Многоуважаемый (порт.). (Примеч. пер.)] сеньор Фелипе да Сильва.
        Парень протянул Фелипе руку.
        —Очень приятно, сеньор.
        —Взаимно, Августо.
        Фелипе этот юноша сразу понравился. У Августо было крепкое рукопожатие и открытая приветливая улыбка. Может быть, Бель оказалась не в такой уж плохой компании. Но почему она не одевается? Нельзя же принимать гостей в нижнем белье!
        —Ну… эм… Тогда перейду к делу. Я принес тебе мазь для компресса. Ее приготовила женщина, у которой я снимаю комнату. Она лучше любого врача, поверь мне. Уже к послезавтрашнему дню все как рукой снимет.
        —Спасибо, Августо.
        —И еды я тебе принес, ее передала tia Мария. Я подумал, что в таком виде тебе не захочется выходить на улицу.
        Конечно, он имел в виду синяки на лице Бель, но та сразу вспомнила, что сидит на кровати в нижнем белье.
        —Пожалуй, оденусь.
        Фелипе и Августо стыдливо отвернулись, когда девушка встала и набросила халат.
        —Пожалуй, я вас оставлю, — сказал Августо и направился к двери.
        —Нет-нет, оставайтесь. Мне уже пора, — возразил Фелипе.
        —Честно говоря, вам обоим стоит уйти. Я очень устала. — Величественным жестом Бель указала на дверь.
        Фелипе и Августо молча спустились по лестнице и, только выйдя из дома, расхохотались.
        Глава 13
        Это была жалкая церемония. Падре, согласившийся провести ее за ящик вина, скучал не меньше жениха и двух свидетелей — те получат за свои услуги по бутылке ликера. Служанка падре и пономарь маленькой церквушки сталкивались с подобным уже не в первый раз. Некоторые пары торопились придать своей связи хотя бы видимость пристойности. У них не хватало времени, чтобы подать заявление и уладить все бюрократические вопросы, связанные с заключением брака. И тогда бедные грешники спешно венчались, прежде чем причина их свадьбы не стала слишком очевидной. С этой парочкой дело обстояло не иначе. У служанки был наметан взгляд на определение срока беременности. И эта невеста уж точно ждала ребенка.
        Хотя уже сорок лет прошло с тех пор, как республика объявила о разделении Церкви и государства и официально признавала только брак, заключенный государством, многим людям хватало и благословения священника. Они утверждали, что в этом случае сам Господь освящает союз мужчины и женщины, и их ребенок не является незаконнорожденным. По крайней мере, в глазах Бога и большинства их соотечественников, принимавших церковные браки.
        Невеста была единственной из присутствующих, кого этот ритуал радовал. Остальные явно думали о своем.
        Падре злился, поскольку венчание назначили на время, которое он обычно уделял дневному сну, и теперь он едва сдерживался, чтобы не зевнуть. Пономарь думал о просфорах в ризнице, которые уже начали покрываться плесенью от сырости. Служанка размышляла, не разогреть ли остатки обеда на ужин.
        А жених вообще ни о чем не думал.
        Голова Антонио была пуста. Он слушал шум воды в водостоках церкви, и ему хотелось в туалет. Он чувствовал запах еды, исходивший от служанки, и его немного подташнивало. Желудок переворачивался. Накрахмаленный воротник новенькой рубашки царапал подбородок, и приходилось прикладывать все усилия, чтобы не почесаться.
        Словно издалека донесся голос падре. Возьмет ли он эту женщину в свои жены? «Да, возьму», — со скукой ответил Антонио.
        Конечно, на самом деле он не хотел на ней жениться. Но друзья для того и нужны, чтобы помогать в трудный момент, верно? А его старая подруга как раз переживала трудный момент в жизни. Она забеременела, отец ребенка ее бросил, и теперь ей хотелось, чтобы ребенок родился в законном браке. Антонио объяснил ей, что ребенок, невзирая на их венчание в церкви, все равно будет считаться незаконнорожденным. Но его подругу это не переубедило. Ее семья и знакомые не обрадуются тому, что она втайне обвенчалась, но не отвернутся от нее. Все они были правоверными католиками, и для них венчание в церкви значило намного больше стандартной государственной процедуры заключения брака.
        —Но они захотят со мной познакомиться, — говорил ей Антонио. — А к этому, дорогая моя Алисия, я не готов. Я не стану играть роль твоего мужа и уж точно не признаю твоего ребенка своим.
        —Это и не нужно. Я скажу им, что ты уехал работать за границу.
        —Говори им, что хочешь, главное, меня не впутывай. Я схожу с тобой к падре, раз для тебя это так важно, но не более того.
        И вот теперь он стоит в этой жалкой церквушке в пригороде и клянется, что будет любить и почитать Алисию. Какой фарс! Он любил только одну женщину, но она от него отказалась.
        Церемония — если это вообще так можно было назвать — предусматривала обмен кольцами. Алисия купила простые узкие обручальные кольца, а теперь новобрачным нужно было надеть их друг другу на палец. Антонио внутренне содрогнулся, думая о символической подоплеке этого обычая, но подыграл падре.
        —Теперь вы можете поцеловать невесту, — сказал священник.
        Алисия выжидательно посмотрела на него. Ей действительно хотелось, чтобы он ее поцеловал? И во что он только ввязался?
        Антонио чмокнул подругу в щеку и повернулся к падре.
        —Все, мы закончили? Мы можем идти?
        Да, могли.
        Перед церковью стоял «бугатти» Антонио. Несмотря на дождь, вокруг столь необычного автомобиля собралась стайка детей, с любопытством глазевших на диковинку. Вряд ли в округе встречались такие машины.
        Антонио побежал вперед и открыл дверцу, затем за ним последовала Алисия, и, хотя бегала она удивительно быстро, девушка промокла до нитки. Белые туфельки — Алисия действительно нарядилась в белое, как настоящая невеста, — испачкались, прическа была безнадежно испорчена. И все же она сияла. Антонио едва мог это выносить. Он сорвал обручальное кольцо с пальца и выбросил в окно. По крайней мере, кто-нибудь из детей сегодня порадуется.
        Но Алисия пребывала в неизменно прекрасном настроении. Она даже уговаривала Антонио выпить с ней за «этот знаменательный день», но он высадил девушку у ее дома и уехал.
        Квартира оказывала на него гнетущее влияние. Может быть, все дело было в том, что живописный вид на бухту и бездонное небо закрывала густая пелена дождя и в комнате царил полумрак. Антонио щедро плеснул себе коньяка и выпил все залпом. Потом он налил себе еще и сел в свое любимое кресло. Читать было темно. Проклятый дождь! Зажигать свет ранним вечером — такое он делал в последний раз только в Европе, да и то зимой.
        Он поспешно осушил второй бокал, встал и принялся бродить по квартире, гонимый смутной тревогой. В коридоре он нашел свежую почту, которую уборщица положила на столик. Антонио даже не стал просматривать письма — тут не было ничего, что не могло бы подождать до завтра. Ему приходили приглашения на конференции, письма других пилотов или инженеров, послания попрошаек из благотворительных обществ. Личных писем Антонио почти не получал с тех пор, как у него появился телефон. Да и кто стал бы ему писать? Его семья жила в Рио, как и большинство друзей и знакомых. Не было повода писать друг другу. Письма от старых друзей из Парижа приходили редко, а последнее любовное письмо он получил, когда ему было двадцать. Десять лет назад.
        И вдруг Антонио почувствовал себя очень одиноким.
        Он метался по квартире, открывая и закрывая ящики и переставляя стулья. Выходить на улицу не хотелось, но и тут, внутри, было невыносимо. Работать он сейчас не мог — не хватало сосредоточенности. Читать не мог — не хватало внутреннего покоя. Антонио хотелось чем-то заняться, но чем? Даже автомобиль отполировать не получится — не в такую скверную погоду. Чинить в доме было нечего, а готовить он не умел. Даже хлам разобрать не получилось бы — он жил в этой квартире совсем недавно и не успел накопить того, что можно со временем выбросить.
        Значит, придется попросту напиться, как и поступает любой жених в день своей свадьбы. Ха!
        Ну и глупая же затея — жениться на Алисии! Нельзя ему было соглашаться. С другой стороны, когда-то Алисия очень выручила его, и за ним остался должок. Тогда она поклялась, что Антонио весь вечер пробыл с ней, и это спасло его от позора и серьезного наказания. На самом деле Антонио был совсем в другом месте и занимался тем, чем не стоило заниматься. Вспоминая об этом, он улыбнулся. Да, тогда ему повезло!
        Ему тогда было семнадцать, и Антонио прогуливал пары у профессора Рубинио, вместо этого самостоятельно занимаясь техникой и аэродинамикой. И соорудил аппарат, с которым решил спрыгнуть с крыши девятиэтажного здания. Аппарат представлял собой нечто среднее между воздушным шаром и драконом — и, конечно же, работал вовсе не так, как полагал Антонио. Его спас выступ на шестом этаже, до которого он и долетел-то только потому, что ветром его снесло с уготованного ему курса — то есть с курса на точку прямо под домом. Без алиби, обеспеченного Алисией, его бы не только выпороли, но и могли бы отправить в интернат. Поэтому сегодня он просто обязан был ей помочь.
        Антонио налил себе третью порцию коньяка. Алкоголь уже подействовал, и мужчина чувствовал легкое опьянение. С бокалом в руке он прошелся по квартире и остановился перед сервантом, на который поставил фотографию Каро. Сколь обманчив был этот снимок! Красивая девушка сияет от счастья — и бумага запечатлела это навсегда. Но все это было лишь кратким сладким мигом, сном, от которого его столь жестоко пробудили. Та великолепная прогулка на самолете не принесла ему счастья. Наверное, нужно уничтожить эту фотографию, обманчиво сулившую ему исполнение заветной мечты. Безусловно, так Антонио будет спокойнее. Но он не решался. Выбрасывать такой удачный снимок — грех.
        Может быть, отдать его Энрике? Пусть хоть он порадуется. Нет, исключено. Это лишь приведет к дополнительным осложнениям, а Антонио хотелось избежать этого. Значит, нужно его убрать.
        Антонио как раз потянулся к рамочке, когда в дверь позвонили. Он положил рамочку снимком вниз и направился к двери. Кто же это? Он ведь велел портье никого к нему не впускать. Может быть, что-то случилось? Антонио посмотрел в дверной глазок и опешил. Каро? Может быть, он уже так напился, что видит то, чего нет?
        Но это действительно была она. Антонио открыл дверь.
        —Ты как? — спросил он.
        —Так… — ответила она.
        Этот диалог из трех слогов — сколько же в нем было сказано! Широко улыбнувшись, Антонио впустил Каро в квартиру, принял у девушки зонт и провел ее в гостиную, где усадил на диван.
        —Хочешь коньяка? — спросил он, открывая бутылку.
        —Да, спасибо.
        Каро лишилась своей отваги. Было так просто сбежать от матери, от Марии с Морисом, от скуки. Ей показалось совершенно логичным поехать к Антонио и наконец-то поговорить с ним об этой истории с розами. Но теперь, когда он стоял перед ней, Каро не могла вспомнить, что же привело ее сюда. Наверное, она допустила ошибку. Это было худшее решение из всех возможных. Тем не менее, невзирая на тревогу, Каро чувствовала странное удовлетворение. Она не радовалась так с тех пор, как приехала Мария. С тех пор, как она летала с Антонио.
        Взяв бокал, она сделала крошечный глоток. Коньяк был хорошим и очень старым. Держа бокал в руке, она загляделась на золотистую жидкость, только чтобы не смотреть на Антонио. Если она взглянет на него, то… расплачется, или захохочет, или начнет нести какую-то чушь, или примется осыпать его упреками. Всего этого стоило избежать. Поэтому Каро молчала, глядя на то, как коньяк колышется в бокале и маслянистые струйки медленно стекают по стенкам.
        —Что привело тебя сюда? — нарушил молчание Антонио.
        Он говорил деловито, точно на встрече с партнером по бизнесу, а не с девушкой, в которую был до смерти влюблен.
        Каро взяла себя в руки. Лучше сразу выложить все начистоту.
        —Как ты это провернул?
        —Что?
        —Ну, с розами. Как тебе удалось подбросить их так, что никто тебя не видел и не слышал?
        —С какими розами?
        —Прошу тебя, Антонио, только давай не будем играть.
        —Не хочешь еще коньяка?
        Каро удивленно уставилась на свой бокал. Она уже все выпила. Неужели паузы между словами были такими долгими, что она всякий раз делала по глотку? Должно быть, именно это и произошло. Но Каро так не показалось. Напротив, время словно неслось с невероятной скоростью.
        —Нет, я не хочу коньяка. Мне нужен прямой ответ.
        —Но зачем? Истина иногда ужасно скучна. Разве не лучше пребывать в неведении и позволить тайне очаровать себя? Не каждый день слышишь о misterio das rosas.
        —Этого ты еще где набрался?
        —Мне Энрике рассказал. По крайней мере, ему показалось, что так ухаживать за женщиной — очень романтично. Мне почудилось, будто он даже немного завидует, что ему самому в голову не пришла такая идея. А ведь Энрике совершенно чужд зависти.
        —Да, это верно. — Каро кивнула.
        Ее почему-то неприятно задело то, что Энрике и Антонио виделись без ее ведома. С какой-то стати это показалось ей несправедливым. «Что за чушь, — одернула она себя. — Они уже давно знают друг друга, они были знакомы еще до того, как я вошла в жизнь Энрике, естественно, они иногда встречаются. В конце концов, я же не рассказываю Энрике во всех подробностях, как прошел мой день и с кем я виделась».
        —Ты так и не ответил на мой первый вопрос, — с подчеркнутым безразличием ответила она, хотя ее и злили насмешки Антонио. — Ты не решаешься, потому что ответ, как ты выразился, «ужасно скучен»?
        —Ну ладно. Я пролетал над вашим домом ночью в плохую погоду. Когда идет дождь, люди обычно закрывают окна и не замечают, что творится снаружи. Кроме того, я приглушал мотор, чтобы не так шуметь. Теперь ты получила ответ?
        Каро кивнула. На самом деле ей хотелось покачать головой и задать вопрос, мучивший ее больше всего: почему?
        —Наверное, ты думаешь о том, почему я так поступил, — продолжил Антонио, словно читая ее мысли. — На это я ничего не могу тебе сказать. Я и сам не знаю, что на меня нашло. Если тебя это обидело, то прости. — Он внимательно следил за ее реакцией.
        На самом деле Антонио вовсе не сожалел о содеянном. Собственно, он добился того, чего хотел: Каро отреагировала. Вот она сидит здесь, в его квартире. Неплохое начало. Если бы она только проявила хоть какие-то чувства! Сейчас девушка казалась замкнутой, и Антонио это не нравилось. Ну почему она не закричит, не расплачется, не рассмеется — не сделает хоть что-нибудь, чтобы позволит ему понять ее чувства? Такое поведение действовало ему на нервы.
        —А ты извинился перед той, другой девушкой? — спокойно спросила она.
        —Какой другой девушкой?
        Каро возвела глаза к потолку.
        —Нет уж, говори. Я понятия не имею, о чем ты.
        Каро вынуждена была признать, что его ответ прозвучал искренне. Неужели ему действительно ничего не известно об этом? Неужели у Антонио и правда появился подражатель? Втайне Ана Каролина радовалась этому. Видит Бог, нет ничего хорошего в том, чтобы оказаться одной из многих. А вот быть единственной девушкой, за которой ухаживает Антонио… Это пришлось ей по вкусу. Это вносило в ее скучную тусклую жизнь немного блеска. По крайней мере, Каро так казалось. Словно подобные ухаживания возводили ее в ранг дивы, музы, языческой богини. Она улыбнулась.
        —О! Должно быть, это забавная история, — отметил Антонио, увидев ее улыбку. — Расскажешь?
        И она рассказала ему о Софии Суарес Пессоа — как та гордилась тайным поклонником, осыпавшим ее цветами, как всем рассказывала о своем кавалере, бахвалясь этими ухаживаниями.
        Антонио с изумлением слушал, не веря своим ушам. А когда она договорила, расхохотался, да так заразительно, что Каро и сама не смогла сдержать смех. И вдруг ей показалось, что какой-то узелок в ее душе развязался. Каро начала болтать — и уже ничто не могло ее остановить. Она рассказала о Марии и Морисе, и с таким юмором, что ее собеседник захлебывался от смеха. Поведала обо всех мелких неприятностях последних дней, о глупых проблемах и незначительных конфузах — обо всем том, что скопилось в ней, вызвав настоящую волну ненависти.
        —Я хочу, чтобы карнавал поскорее закончился и они убрались из Рио. И если этот ужасный дождь не прекратится, я за себя не отвечаю. Я могу кого-нибудь убить.
        —Да, я тоже. Кстати, ты знала, что количество убийств за последние недели резко возросло? Люди сидят по домам и действуют друг другу на нервы. Не каждый умеет так держать себя в руках, как мы.
        —И не у каждого такие просторные дома, как у нас. Я думаю, что если бы жила в крошечной хижине и ко мне приехали бы Мария и Морис, я уже давно бы их повесила, заколола, отравила или…
        —Отрубила бы им головы, — предложил Антонио, усмехаясь.
        —Утопила бы, — хихикнула Каро.
        —Столкнула бы в пропасть, — хохотал он.
        —Отправила бы на съедение львам.
        —Выбросила из самолета.
        —Ну уж нет, я не доставлю им такого удовольствия. Полет на самолете — это такое счастье!
        —Правда?
        —Что?
        Они посмотрели друг другу в глаза. И уже не смеялись.
        —Ты была счастлива в полете?
        «О да, Антонио», — подумала она, но промолчала.
        —А что тебе понравилось больше всего? — спросил он, присаживаясь рядом с ней на диван.
        Каро не знала, что сказать. Любые слова были бы ложью. Или же произносить их не стоило. Не могла же она признаться Антонио, насколько важен был для нее тот поцелуй. Итак, девушка предпочла молчание.
        —Момент, когда мы взлетели? Или когда ты взяла управление бипланом на себя? Или мои ухаживания? Мой поцелуй? — шептал он.
        Его рука легла ей на плечо.
        И Каро не возразила.
        Более того, она повернулась к Антонио, явно не пытаясь остановить его поползновения. Их лица были совсем рядом, всего в паре сантиметров друг от друга. Она увидела, как блестят его глаза, и вдохнула его дурманящий запах.
        Расстояние между ними сократилось. Это его прикосновения? Или это сам воздух наполнился магией, разрядами, щекочущими ее кожу?
        Да, наверное, все дело в магнетизме. Иначе почему ее так тянет к этому мужчине? Настолько, что в его присутствии она теряет рассудок. Настолько, что она ощущает: все должно быть именно так и не иначе.
        Он поцеловал ее, и Каро прижалась к его груди.
        «А его тело… — думала она. — Его широкие плечи точно созданы для того, чтобы защитить меня, руки — чтобы ласкать».
        Их губы слились в нежном поцелуе, затем пришла страсть. Каро вспыхнула от желания и уже ничего не могла противопоставить его настойчивым прикосновениям. Напротив, ее рука сама легла ему под рубашку, коснулась груди. Когда Каро услышала, как участилось его дыхание, у нее сладко потянуло внизу живота. Антонио хрипло нашептывал ей что-то нежное, его язык коснулся кончика ее уха, скользнул по шее, а его руки оказались у нее на груди, осторожно лаская ее.
        Пульс Каро зашкаливал.
        Антонио навалился на нее, и девушка уже лежала на диване, только ноги еще касались пола.
        Она так его хотела!
        И Антонио чувствовал то же самое. Она видела это по его затуманившемуся взору, слышала страсть в его тяжелом дыхании, чувствовала его напористые прикосновения. И ощущала его возбуждение.
        Вдруг Антонио отстранился и переложил ее ноги на диван. Его руки поползли вверх по ее бедрам.
        Каро застонала.
        Антонио не знал, сколько еще сможет довольствоваться ласками и поцелуями. Он был так возбужден!
        Когда он заметил, что Каро немного раздвинула ноги, то воспринял это как согласие и принялся стаскивать с нее одежду.
        Он хотел ее здесь, сейчас. Его движения становились все стремительнее, возбуждение достигло точки невозврата. Как при полете. Именно этого он сейчас и хотел: взлететь вместе и парить в вышине наслаждения.
        И в этот момент кто-то позвонил в дверь.
        Только не это! Только не сейчас! Нужно просто не обращать на это внимания.
        И в следующий миг Антонио уже позабыл о том, что кто-то стоит за дверью. Да и Каро, похоже, не собиралась позволять кому-то мешать им.
        В дверь позвонили во второй раз.
        Проклятье!
        Антонио отстранился от Каро и встал.
        Пока он ходил к двери, Каро успела натянуть трусики и поправить платье. Она пригладила пальцами волосы, надеясь, что со стороны незаметно еще не схлынувшее возбуждение.
        Из прихожей донесся женский голос, и Каро ощутила болезненный укол ревности. Что за женщина пришла к Антонио без предупреждения в этот дождливый день? Может быть, у него все-таки есть любовница? «Я же о нем почти ничего не знаю», — подумала девушка.
        Антонио вернулся один. Похоже, он отослал незваную гостью прочь.
        Он виновато улыбнулся, взял Каро за руку и поцеловал в запястье, прямо в пульсирующую жилку.
        Но Каро уже пришла в себя.
        —Пожалуй, я пойду, — хрипло прошептала она. — Родные, наверное, по мне соскучились.
        Антонио молча проводил ее до двери.
        «Как и я. Я уже скучаю по тебе», — подумал он.
        Глава 14
        Каро объясняла случившееся полнолунием. За тучами месяц не был виден, но все же он катился по небосклону, влияя на судьбы людей. Про крайней мере, так говорила Мария. Этим она оправдывала первую семейную ссору с Морисом. Девушка была убеждена, что все дело в луне.
        Каро это объяснение показалось вполне убедительным. При других обстоятельствах она посмеялась бы над суеверием Марии, но в ту ночь сама ощутила загадочное влияние луны. Еще и как ощутила! Ее до сих пор бросало в дрожь от воспоминаний о прикосновениях Антонио, прикосновениях, лишавших ее силы воли.
        К счастью, ей нечасто представлялась возможность думать об этом. В ее доме воцарилась суета: братья, которые в последнее время не заходили в гости — наверное, опасаясь, что придется возиться с Марией и Морисом, — теперь, накануне карнавала, решили провести время с семьей.
        Поскольку Энрике не работал по субботам и воскресеньям, он взял гостей из Парижа под свое крылышко.
        Погода немного улучшилась. Небо еще затягивали серые тучи, но хотя бы дождь прекратился. Энрике показывал Марии и Морису достопримечательности города, часто без Аны Каролины, и к вечеру все трое так уставали, что сидели за столом молча. Мария и Морис этим только радовали.
        Ана Каролина восхищалась ответственностью, надежностью и пониманием Энрике. Она не знала, что делала бы без него. Благодаря его заботе о гостях настроение в доме значительно улучшилось. Кроме того, теперь Ана Каролина могла посвятить себя другим обязанностям. Например, обсудить с кухаркой меню. Сейчас в доме обедали тринадцать человек — среди них двое привередливых французов и четверо избалованных детей, не желавших есть ничего, кроме пирожков.
        Утром воскресенья, в первый день карнавала, все взрослые собрались за большим столом в обеденном зале. Детям разрешили поесть на кухне, где кухарка угостила их тортом с кокосовой стружкой.
        В доме царила радостная атмосфера — впервые за десять дней из-за туч выглянуло солнце. На небе еще висели плотные черные облака, но между ними просматривалось голубое небо и пробивались лучи.
        —Надеюсь, дети во время карнавального шествия не попадут под дождь, — сказала Франциска, жена Педро.
        —Да, я тоже надеюсь, — согласился ее муж. — Хорошо, что они смогут прогуляться на свежем воздухе. Дети просто невыносимы, когда сидят взаперти. Мы были бы так рады отправиться на пляж…
        —Кстати, о пляжах. Если погода не испортится, вы сможете съездить в Копакабану. Говорят, в этом году там пройдет первая костюмированная вечеринка на берегу, — заметил дон Леон.
        —А вечером на Авенида Атлантика состоится конкурс воздушных змеев. Дети такому порадуются, да?
        —Ну и ну. — Педро покачал головой. — Опять какая-то безумная затея с обливанием водой? Вы, жители Рио, просто не можете остановиться, когда речь идет о праздниках, да? Какими бы глупыми ни были затеи.
        —Что значит «вы, жители Рио»? — возмутилась донья Виктория. — Ты забыл, откуда ты родом? Или ты считаешь, что уже стал настоящим жителем Сан-Паулу?
        —Ах, mae, не придирайся к словам, — ответил Педро. — Собственно, я хотел сделать комплимент родному городу. Жители Сан-Паулу совсем не умеют праздновать. У них только деньги и работа на уме.
        «Что, собственно, прекрасно», — подумала его мать, но не стала высказывать это мнение вслух. Она знала, что за этим столом никто не разделяет ее точку зрения по поводу денег.
        —Франциска, солнышко, а ты что думаешь? О детском карнавальном шествии в центре города или об этих глупостях в Копакабане?
        —Мне и то, и другое нравится. Может, мы и туда, и туда успеем. Вначале сходим на детский карнавал, а потом поедем на пляж, будем осыпать конфетти незнакомцев.
        —А нашим мнением никто так и не поинтересуется? — осведомился Эдуардо.
        Он был младшим сыном Виктории и всю жизнь страдал оттого, что не являлся первенцем своих родителей. В каждой фразе он изыскивал какое-то оскорбление, и рядом с ним нужно было тщательно следить за своими словами, иначе Эдуардо воспринимал это как критику в свой адрес.
        —Эдуардо, милый, тебе уже тридцать четыре, ты можешь высказать свое мнение, не дожидаясь, пока тебя спросят. — Донья Виктория вспомнила те времена, когда ей постоянно приходилось мирить своих сыновей, не допуская драк.
        —Мне всего тридцать три, mae. Показательно, что ты даже не помнишь, когда у меня день рождения.
        —Не разговаривай так с матерью, — строго сказал дон Леон. — Она-то уж точно помнит этот день. Твоя мать рожала тебя двадцать два часа и…
        —Оставим эти старые истории, — перебила его донья Виктория. — Итак, Эдуардо, чем вы с Сецилией планируете заняться?
        —Наши дети младше малышей Педро и Франциски, — пискнула Сецилия. У нее и самой был детский голос. — Поэтому я хотела бы пойти на карнавал. — Она виновато посмотрела на мужа, точно могла подорвать его авторитет, просто высказав свое мнение.
        —Да, наверное, ты права. Потом мы отдохнем немного и вечером пойдем на костюмированный бал в клубе «Хай-лайф».
        —Ты в этом клубе зарезервировала для нас столик? — спросила Мария свою кузину.
        —Да. Это легендарное место — хотя оно уже и не столь экстравагантно, как при жизни его основателя Паскаля Сегрето.[[xli] Паскаль Сегрето — бразильский продюсер начала ХХ века. (Примеч. пер.)] Вы приготовили костюмы? Если что-то еще нужно доделать, вам стоит поторопиться.
        —Да, из-за этой ужасной погоды в последние дни у нас было достаточно времени, чтобы обо всем позаботиться. Но скажи, Ана Каролина, что это за мероприятие в Копакабане? Мы можем туда пойти?
        —Почему бы и нет?
        —Тогда нам понадобятся другие костюмы. Что-то, что не жаль намочить.
        Мария взяла мужа за руку и, склонившись к нему, что-то шепнула на ухо. Тот рассмеялся.
        —Думаю, Морис тоже не против, — ухмыльнулась Мария.
        —У нас на чердаке полно старых костюмов. Да и простыней достаточно — в крайнем случае можно нарядиться шейхом, — предложила донья Виктория.
        —Или призраком, — подсказал Энрике.
        —Или древним римлянином, — хмыкнул Педро.
        —Значит, решено, пойдем и на этот карнавал. Я так рада! Ана Каролина, давай сразу же после завтрака покопаемся у вас на чердаке.
        Девушка, кивнув, улыбнулась.
        —Но вначале сходим на мессу, сегодня же воскресенье. А уже после мессы будем примерять костюмы.
        Эдуардо недовольно посмотрел на них. Вместо того чтобы развлекаться, ему придется с женой и детьми идти на детский карнавал, где все дети нарядятся божьими коровками, ангелочками или подсолнухами. В то время, как все остальные пойдут на настоящие вечеринки. Что ж, по крайней мере, вечером они смогут оставить детей дома и развлечься, как нормальные люди.
        После службы Ана Каролина и Мария отправились на чердак. Энрике предложил отвезти Мориса в клуб «Жокей», и тот встретил эту идею с восторгом. Он обожал скачки и был рад подвернувшейся возможности сделать ставки. Они предоставили выбор костюмов женщинам — все равно те лучше разбирались в таких вопросах.
        На чердаке было жарко и душно. В маленькое окошко лился свет, в луче плясали пылинки. Пахло пылью и плесенью, по углам скопилась паутина. Девушки словно оказались в комнате ужасов. Даже половицы угрожающе поскрипывали.
        —Главное — не провалиться в комнату какой-нибудь служанки, — охнула Мария, наступив на шаткую половицу.
        —Этого в любом случае не произойдет, — успокоила ее Ана Каролина. — Внизу находится комната для гостей. По-моему, там сейчас поселились пострелы Эдуардо.
        Они обе расхохотались.
        Подойдя к стоявшему у стены шкафу, Ана Каролина провернула в замке ключ — на удивление легко. Дверца тихонько скрипнула.
        Внутри оказалось множество закрытых ящиков различных размеров с аккуратными надписями: «Костюмы для детей», «Женские костюмы», «Реквизит», «Шляпы», «Украшения», «Мужские костюмы», «Обувь», «Ленты», «Парики», «Маски».
        —Вот это да! — восторженно воскликнула Мария, вытаскивая коробку с женскими костюмами.
        Сняв крышку, девушка отпрянула. Над коробкой поднялось облачко пыли, запахло нафталином. Мария осторожно достала первое платье.
        —Надеюсь, оно не сгнило. И его не съела моль.
        Но ее опасения оказались необоснованными. Если не считать неприятного запаха и пары зацепок, с платьями все было в порядке. Ана Каролина и Мария нашли семь традиционных костюмов: цыганки, дамы эпохи рококо, ведьмы, средневековой баронессы, супруги индийского махараджи, Белоснежки и Снежной Королевы. Все это были платья доньи Виктории. Ана Каролина хранила свои костюмы отдельно, а детские лежали в другой коробке.
        —Мне они подойдут, а тебе, пожалуй, будут маловаты, — заметила она.
        Ана Каролина не хотела обидеть сестру, имея в виду, что та просто крупнее. Но Марии стало неприятно.
        —Знаешь ли, я не толще доньи Виктории, — ядовито произнесла она.
        —Не толще. Но на полголовы выше.
        Ана Каролина уже не в первый раз удивилась мнительности Марии, но отогнала мысли об этом и, пожав плечами, достала последний костюм из ящика.
        —Что это? — удивилась Мария.
        —Понятия не имею, я его раньше не видела. — Ана Каролина осторожно развернула платье, убрав тонкую упаковочную бумагу, которой были перестелены костюмы.
        Это было зеленое платье, расшитое листьями и маленькими красными кружками.
        —Выглядит потрясающе. Похоже, это отсылка к какому-то растению. Но не могла же твоя мама одеться кустом.
        —Это кофейное дерево! — поняла Ана Каролина. — Да, точно. А красные кружки — это ягоды кофе.
        —Ягоды?!
        —Так называют его плоды.
        —Я думала, они темно-коричневые.
        —Милая, удивительно, как мало ты знаешь о Бразилии.
        —Так, хватит меня обижать. — Впрочем, обиженной Мария не выглядела. — Как бы то ни было, это платье великолепно! Я его примерю.
        —Нет, не примеришь.
        Обе девушки вздрогнули от неожиданности. И как только донья Виктория сумела подкрасться так тихо? Ану Каролину всегда удивляла легкость ее походки. И это в ее возрасте!
        —Можете взять любой другой костюм, только не этот, — повторила донья Виктория.
        Она не стала ничего объяснять, а девочки сгорали от любопытства. Почему для нее так важен этот наряд? Что в нем такого? Ведь донья Виктория легко расставалась в вещами, посмеиваясь над любой сентиментальностью. Надо будет поговорить об этом с отцом.
        —Ну конечно, tia, раз ты против, — послушно ответила Мария.
        —Кстати, стоит проверить детские костюмы. — Донья Виктория осмотрела ее с головы до ног. — Мальчишки в четырнадцать лет были ростом с тебя, а для вашего водного карнавала скорее пригодится костюм клоуна, чем шелковое сари — единственный из моих костюмов, который подойдет тебе по росту.
        —Ты права. Я и не подумала, что мы там вымокнем. Действительно, стоит выбрать что-то более… эм… крепкое. Но клоуном я уж точно не наряжусь!
        Ана Каролина и донья Виктория рассмеялись.
        —Ну, я думаю, что-нибудь подберем. Там был костюм волшебника… и индейца… Все лучше, чем клоун.
        —Может, вернемся к идее с полотенцами? — умоляющим тоном спросила Мария.
        И все трое расхохотались.
        Ане Каролине редко приходилось вот так, по-дружески, общаться с матерью, и она наслаждалась беззаботным настроением. Они прекрасно провели время на чердаке. Мария выбрала себе римскую тогу, когда-то принадлежавшую Эдуардо, а Ана Каролина — костюм ведьмы, которому не повредит пара пятен.
        Виктория Кастро да Сильва презирала себя за эту детскую выходку. Кому нужен этот старый костюм на чердаке? Она не видела его много лет, даже не думала о нем. Значит, можно было отдать его Марии, почему нет?
        «Кроме того, это дурацкое кофейное дерево неплохо бы полить», — с улыбкой подумала она.
        За свою жизнь донья Виктория успела побывать на бессчетном количестве балов, но хранила только те костюмы, с которыми у нее были связаны хорошие воспоминания.
        Костюм Снежной Королевы она надевала в 1903 году, когда была на третьем месяце беременности Аной Каролиной. Поздняя беременность радовала ее, но изматывала. Чтобы скрыть бледность, она выбрала этот костюм — с белым напудренным париком и голубовато-белым блестящим платьем. Это был прекрасный костюм и прекрасный праздник. Леон тогда повел себя как истинный кавалер, каким не хотел или не мог быть в обычной жизни.
        За год до того она нарядилась супругой махараджи — тогда она еще общалась с Роберто Карвальо, и они плясали на балу, в то время как Леон и жена Роберто Мадлен сидели за столом, о чем-то болтая. Тогда Рио был совсем другим. Его называли «кладбищем европейцев». Но затем префект Перейра Пассос взялся за дело и объявил войну антисанитарии. Среди шестисот зданий в колониальном стиле, предназначенных под снос, оказался и дом ее брата Педро. Тогда Виктория очень злилась, но потом продажа этого участка ознаменовала собой начало ее успешной карьеры на рынке недвижимости.
        Ох, старые истории! Нельзя придавать им особого значения. Собственно, нужно было позволить девочкам выбрать себе любой костюм. Но кофейное дерево Виктория очень любила. Она носила этот костюм в ранней юности. Сколько ей тогда было: шестнадцать, семнадцать?
        Тогда Леон покорил ее сердце — на карнавале в Боависте, на плантации ее родителей. Да, были времена! Как великолепен был Леон! Он нарядился в костюм раба, и это привело к настоящему скандалу. В конце концов, отец Виктории был рабовладельцем, и критика со стороны Леона показалась слишком явной.
        О господи, почему она вдруг стала такой сентиментальной? Для этого не было никаких причин. На самом деле, считала Виктория, юность была не таким уж замечательным временем. Слишком много сил уходило на всякие глупости — внешность, наряды и флирт с мужчинами, которые того не стоили. С ее точки зрения, лучшие годы — это зрелый возраст, когда ты уже не так беспокоишься о мнении других людей, уверен в себе, заботишься о своей семье и занимаешься важными делами — но при этом еще достаточно молод, чтобы чувствовать себя здоровым и привлекательным. Она сама была счастливее всего с тридцати до сорока лет — тогда Виктория пребывала в гармонии с миром. Затем все пошло на спад. Не в ее работе, ни в коем случае. Но она уже не так радовалась жизни. На самом деле упадок совпал с началом климакса. Тогда почтальоны перестали говорить ей: «Доброе утро, барышня». А знакомые отмечали, что «для своего возраста» она выглядит неплохо. Что за чушь? Либо ты выглядишь хорошо, либо нет. Разве двадцатилетним девчонкам говорят, что они довольно симпатичны для своего возраста? Ну вот.
        Стук в дверь отвлек ее от мрачных мыслей.
        —Вита, почему ты сидишь тут в темноте? — В комнату заглянул Леон. — Не хочешь посмотреть, как наши девчонки наряжаются? Это довольно забавно, все смеются до слез. Они уже нагулялись в Копакабане, теперь переодеваются к вечернему карнавалу.
        «Теперь только Леон и Жоана зовут меня Витой», — подумалось ей.
        —Да, почему бы и нет? Я рада, что нам самим не нужно идти на бал.
        —Рада?
        —Да. А ты нет? — Виктория склонила голову к плечу, глядя на мужа. — Да, полагаю, тебе хотелось бы погулять с молодыми, делая вид, что тебе лет тридцать. Как старый сеньор Лейте Сильва, помнишь? Мы называли его «наш старикашечка».
        —Вита, пойдем уже. И прекрати дразнить меня. Тебе это не к лицу. Да и разве тебе захочется быть женой старикашечки?
        Засмеявшись, Виктория встала и взяла Леона под руку.
        —Иногда ты прав, мой старый…
        —Эй, не говори так!
        —Сердцеед.
        Они прошли в гостиную, где семеро взрослых, хихикая, вели себя словно дети малые, в то время как малыши стояли рядом и с завистью наблюдали за происходящим. Четверо внуков Виктории и Леона прекрасно провели время днем, но им хотелось веселиться и дальше, и они не понимали, почему им нельзя наряжаться в карнавальные костюмы. Почему только взрослые этим занимаются? Происходящее противоречило естественному ходу событий, как они его понимали.
        Ана Каролина и Энрике, Мария и Морис, Педро и Франциска, а с ними и Эдуардо прекрасно подготовились к походу на бал-маскарад в клубе «Хай-лайф», который находился неподалеку, на Ларго-да-Глория. И только жена Эдуардо Сецилия не стала наряжаться в карнавальный костюм. С недовольным видом она пыталась успокоить расшалившихся детей. Сецилия была обижена на мужа за то, что он решил пойти на бал без нее. Но и идти с ним отказалась.
        —Кто-то же должен присмотреть за детьми, — оттопырив нижнюю губу, проворчала она.
        —Но, Сецилия, дорогая, сходи на бал! Твой свекор и я останемся дома, мы позаботимся о том, чтобы с малышами ничего не случилось, — с подчеркнутой слащавостью проворковала Виктория.
        Она терпеть не могла кудахтанье своей невестки. К тому же женщину обидел невысказанный упрек — мол, Виктория неспособна позаботиться о детях. В конце концов, она же вырастила трех замечательных детей! Ну вот. Значит, она справится с «маленькими пострелятами», как их называли Ана Каролина и Мария.
        —Оставь ее, — сказал Эдуардо. — Мы уже все перепробовали.
        В глубине души он был рад провести вечер без своей жены, еще и в веселой компании.
        —Ну, раз вы так считаете…
        «Собственно, — подумала Виктория, — не так уж и плохо, что Сецилия останется дома и присмотрит за детьми». Они с Леоном проведут спокойный вечер вдвоем. Хотя речь шла о ее семье — через пару дней они все уже начинали действовать ей на нервы.
        Клуб «Хай-лайф» было переполнен. Все пребывали в отличном расположении духа и особенно радовались, когда состоялось вручение призов за лучшие маскарадные костюмы.
        Ана Каролина вынуждена была признать, что у нее нет ни единого шанса выиграть — столь роскошными были наряды у некоторых других женщин. Из их компании в конкурсе участвовал только Педро — он пришел в костюме Чарли Чаплина и смотрелся очень забавно в огромных башмаках. Но он был не единственным Чаплином, и, хотя нарядился лучше всех, приз ему все равно не достался бы, ведь в конкурсе учитывалась и оригинальность костюма.
        Тем не менее, когда Педро характерной походкой Чаплина поднялся на сцену, зал разразился аплодисментами. Но Ане Каролине стало не до смеха, когда она увидела, с кем в этот момент говорит Энрике.
        Антонио.
        На нем не было настоящего карнавального костюма, только маска в форме стилизованного самолета, поэтому Ана Каролина не сразу его узнала. Выступление Педро на сцене дало ей немного времени, чтобы собраться и успокоиться. Сердце билось слишком часто, и Ана Каролина хотела прийти в себя, прежде чем присоединиться к Энрике.
        —О, Энрике, это твой друг, эм…
        —Антонио.
        —Привет, Антонио, — официальным тоном сказала Ана Каролина.
        —О, добрый вечер, Ана Каролина. Что у тебя за костюм?
        —А ты не догадался? Это костюм мотылька.
        —Значит, тоже связан с полетом. Любишь летать?
        —Не знаю, я никогда не летала.
        Так она дала Антонио понять, что Энрике ничего не знает о ее эскападе.
        —Несомненно, когда-нибудь тебе захочется подняться в небо на самолете, правда, милая? — Энрике попытался обнять Ану Каролину, но крылья бабочки помешали ему, и жест получился неуклюжий.
        Чтобы отвлечься от этого, Энрике спросил своего друга:
        —А ты нарядился пилотом? Странная идея…
        —Да, это точно. Никто приходит на бал-маскарад в роли того, кем он и является. В каком-то смысле это оригинально. — Антонио помолчал. — Ладно, нужно смотреть правде в глаза: уменя не было времени на то, чтобы подготовить настоящий костюм. А эта маска осталась у меня с какого-то из прошлых маскарадов.
        Они немного поболтали о том, о сем. Разговаривать было довольно трудно, потому что вокруг царил страшный шум. Но Ане Каролине это было только на руку, так ее немногословность не бросалась в глаза, а в сумрачном свете не видны были красные пятна, которыми покрылись ее лицо и шея.
        В какой-то момент Антонио присоединился к другой группе, и Ана Каролина с облегчением вздохнула. Какая ужасная ситуация! Она солгала своему жениху в присутствии его лучшего друга! Девушка была рада, что все закончилось. Она поспешно осушила свой бокал шампанского и попросила Энрике принести ей еще.
        Вскоре после полуночи Педро, Эдуардо и Франциска предложили отправиться домой. Да и Энрике считал, что им уже пора: он не хотел, чтобы Ана Каролина еще пила, поскольку она была уже пьяна, еще немного — и случится какой-нибудь конфуз.
        Но Мария и Морис желали праздновать дальше. Они всегда были полуночниками и любили погулять, а в последние дни из-за дождя почти не развлекались и теперь собирались наверстать упущенное.
        —Иди домой, Энрике, — предложила Ана Каролина. — Я составлю им компанию и прослежу, чтобы они не заблудились по дороге домой.
        «Нет, так не пойдет», — решил Энрике. Да, он устал, но он не позволит подвыпившему Морису брать на себя ответственность за безопасность двух дам.
        —Ладно. Я еще немного посижу с вами, — сказал он, едва подавив зевок.
        —Я могу за ними присмотреть, — вдруг откуда ни возьмись вынырнул Антонио. Похоже, он слышал их разговор.
        Энрике удивленно уставился на него.
        —Нет-нет, спасибо, я не могу тебя о таком просить.
        —Да что ты, мне не сложно. Напротив, у меня будет возможность лучше познакомиться с твоей очаровательной невестой. Может быть, нам даже удастся преодолеть давнюю вражду между нашими семьями.
        Ана Каролина смотрела на них. Доверчивость Энрике и его старомодное благородство растрогали ее до слез. И в то же время лживость Антонио привела ее в полную растерянность. Как он мог так подло поступать со своим другом?
        —Это неплохое решение, Энрике. — Она услышала свой голос словно со стороны. — Ты сможешь выспаться, а мы вчетвером погуляем. Тебе не нужно будет беспокоиться за нас, ведь Антонио позаботится о том, чтобы мы добрались домой.
        Едва произнеся эти слова, Ана Каролина уже пожалела о содеянном. Что только на нее нашло? Если Антонио вел себя лживо, то какой была она?
        Злой. Испорченной. Плохой.
        Тогда почему же ей так хорошо?
        Глава 15
        Бель молилась. Впервые за много лет она о чем-то просила Господа, при этом понимая, что Он не ответит на ее мольбы. Она молилась о том, чтобы дождь прекратился. И если бы она просила этого ради всех нищих, чьи хижины смыло дождем, или ради бедных крестьян, лишившихся своего урожая, тогда… Но Бель просила о хорошей погоде, чтобы ее выступление удалось. Она думала сейчас только о себе. Девушке не было дела до крестьян и нищих. Важно, чтобы ее туфли для танцев не увязли в грязи, и чтобы можно было снять эту дурацкую пальму с платформы, и чтобы на ее выступление собралось как можно больше зрителей.
        И когда в воскресенье из-за туч выглянуло солнце, Бель утратила веру в Господа. Либо Он услышал ее и выполнил ее просьбу и тогда повел себя как несправедливый и эгоистичный тип, которому хотелось посмотреть хорошее шоу. Или не услышал ее — и тогда молиться было бессмысленно, ведь все и так сложилось само собой. Как бы то ни было, к этому божку на небесах обращаться не стоило.
        Бель переполняло предвкушение сегодняшнего вечера. От счастья у нее кружилась голова, а лучи солнца лишь подпитывали ее опьянение радостью. Бель напевала старую песенку Шикиньи Гонзаги[[xlii] Шикинья Гонзага (1847 —1935) — первая бразильская женщина-композитор. (Примеч. пер.)] — «Atraente», «Очаровательная». Да, сегодня она чувствовала себя очаровательной. Бель отлично отдохнула и была полна сил перед предстоящим выступлением. Даже нога почти не болела — врач наложил ей едва заметную повязку. Сеньор Перейра предусмотрительно купил ей две пары туфель разных размеров, чтобы она могла надеть на больную ногу ту, что побольше.
        Теперь все будет в порядке. Бель была готова.
        Фелипе радовался тому, что Августо присматривает за Бель. Парень показался ему рассудительным и добрым. Вот если бы у Бель было побольше таких друзей!
        Эта Беатрис, у которой Бель жила раньше, едва ли была для его девочки подходящей компанией, да и все эти творческие личности, несомненно, оказывали на нее плохое влияние. А вот трудолюбивый и честный парень Августо Фелипе понравился, хотя он и понимал, что у бедняги нет ни единого шанса добиться благосклонности Бель. Так всегда было: женщины влюблялись не в тех парней. Их привлекали хорошая внешность и молодецкая удаль, в то время как истинные достоинства мужчины их не волновали, особенно если мужчина очень уж старался угодить своей возлюбленной. Впрочем, и с мужчинами дела обстояли не лучше. Они влюблялись в женщин, казавшихся им недоступными, и отвергали подходящих невест, способных стать им идеальными супругами. Сам же Фелипе никогда и не был влюблен. В молодости он ухаживал за Неузой, и та слишком быстро позволила ему слишком многое. Может быть, она сама захотела забеременеть, Фелипе не исключал такой возможности. И все же он не презирал за это свою жену, как поступали некоторые из его знакомых. В конце концов, чтобы зачать дитя, нужны двое. Ему стоило бы предохраняться. Значит, он сам
виноват.
        А что было потом? Потом семейная жизнь, дети и работа доконали его. Сил на радости жизни уже не оставалось. Только кино помогало ему отвлечься от серых будней, и Фелипе наслаждался походами в кинотеатр больше всего на свете. Впрочем, он никогда не задумывался о том, как эти фильмы создаются. Нет, он знал кое-какие технические подробности и интересовался развитием кинематографа как такового. Но что за люди принимают участие в создании фильма? Актеры, режиссеры, гримеры и такие мальчики на побегушках, как Августо, — только недавно эти люди начали занимать его мысли.
        И Бель стала одной из них. Она сообщила Фелипе, что вскоре он сможет увидеть ее в фильме. Со смехом девушка рассказала ему, как ей удалось выйти из своей роли статистки-горничной. Фелипе восхищался решимостью дочери. И снова задавался вопросом, как его малышка превратилась в такую самоуверенную юную даму. Должно быть, у Бога есть чувство юмора. Бель не могла унаследовать такую решимость и самоуверенность ни от Фелипе, ни от Неузы. Она вообще была не похожа на родителей, ни внешне, ни внутренне. Удивительная девочка — красивая, талантливая, отважная. Сердце Фелипе разрывалось от любви.
        Теперь же ему предстояло убедить жену в том, что Бель поступает правильно. Для этого нужно было рассказать Неузе, где Бель теперь живет, и уже это дастся Фелипе нелегко. Неуза разъярится, когда узнает, чем занимается ее дочь. Нужно повести себя очень дипломатично. Но дипломатия никогда не входила в список его достоинств.
        Разговор с женой обернулся для него полным фиаско.
        —Я знаю, где Бель, — сказал он Неузе в воскресенье, когда карнавал уже начался.
        День выдался солнечный, и Фелипе надеялся, что это настроит жену на миролюбивый лад.
        Похоже, это было не так.
        —И почему же ты не привел ее домой?
        —Думаю, мы должны позволить ей поступать так, как она считает правильным.
        —Ты с ума сошел? — прошипела Неуза. — Девочка понятия не имеет, чего хочет. Бель будет развлекаться и строить парням глазки. Вот и все, что ей нужно от жизни.
        —Мне кажется, ты ошибаешься, — возразил Фелипе. — Я…
        —Меня не интересует, что там тебе кажется. Мне вот не кажется, я знаю наверняка. Я знаю, что она попадет в неприятности, если мы предоставим ее саму себе. И ты должен позаботиться о том, чтобы ничего плохого не случилось.
        Фелипе задумчиво посмотрел на жену. И как он мог ухаживать за этой фурией? Как мог связаться с ней? Для него это до сих пор оставалось загадкой.
        —Почему ты молчишь? — рявкнула она.
        Фелипе так и не произнес ни слова.
        —Ну что ты за слабак такой! Быстро говори, где она находится, чтобы я могла выполнить твой долг и привести ее сюда!
        —Нет.
        Фелипе и сам немного испугался. Он знал, что его отказ говорить о Бель может повлечь за собой неприятные последствия. Ему всегда хватало смелости воспротивиться воле жены, но проблема состояла в том, как Неуза реагировала потом. Всякий раз после ссоры она находила способ наказать мужа. Например, в прошлый раз она неделю его не кормила: «Если тебе так хочется, можешь сам пойти и приготовить». И не убирала в его кабинете.
        —Что?! Ты, должно быть, шутишь! — Неуза в ярости швырнула на стол тряпку, которой протирала посуду.
        —Ты даже не спросила, как у нее дела. Так что не нужно разыгрывать передо мной любящую мамочку, которая заботится о своем ребенке. У тебя другое на уме.
        —Да? И что же? Думаешь, я только и мечтаю, чтобы эта чертовка ко мне заедалась? Только и мечтаю готовить еще на одного человека? Только и мечтаю стирать больше белья?
        —Для тебя главное — власть. Ты хочешь воспользоваться силой, чтобы показать девочке, кто тут главный. И делаешь ты все это только потому, что на самом деле завидуешь Бель.
        —Власть?! — Неуза произнесла это слово, точно ругательство. — Ха! Когда это у женщин была власть? И зачем мне завидовать собственной дочери? Я не хотела бы поменяться с ней местами. Отплясывать полуголой и позволять всяким извращенцам на меня пялиться — нет уж, спасибо.
        —Знаешь, вряд ли кто-то захочет пялиться на тебя, когда ты будешь плясать полуголой.
        Фелипе тут же пожалел о своих словах. Обычно в спорах он придерживался темы и считал подобные замечания непозволительными. Более того, он вообще не любил пререкаться, особенно с женщинами. Напротив, когда Неуза пользовалась подобными уловками, он выходил из себя, презирая жену за ее неспособность говорить по делу. А теперь опустился до критики — вместо аргументированного мнения. Это был удар ниже пояса.
        Неуза чуть не расплакалась. Она поджала губы, ее подбородок задрожал, женщина с трудом сглотнула.
        Фелипе не хотел этого. Неуза нечасто проявляла чувства, и теперь ее обида выбила Фелипе из колеи.
        —Прости… — сказал он, но было уже поздно.
        Неуза выбежала из кухни. Наверное, не хотела плакать при нем. А ведь если бы она позволила себе слабость, позволила обнять себя и утешить, это растрогало бы Фелипе. Ее сварливость только выводила мужа из себя.
        Он пошел за ней в спальню. Неуза стояла к нему спиной, делая вид, что что-то ищет в шкафу. Фелипе знал, что она прячет слезы.
        —Неуза, мне очень жаль, правда. Я не хотел такого говорить. Просто я очень разозлился, вот и сорвалось с языка. — Он кашлянул, подбирая слова. — Сегодня Бель будет танцевать на карнавальном шествии по Руа-до-Увидор. Я собираюсь пойти туда и посмотреть. И я был бы рад, если бы ты пошла со мной. Она наша дочь, и ей нужна любая поддержка.
        Неуза только фыркнула в ответ, и Фелипе вышел из комнаты.
        Бель была готова. Она облачилась в прекрасный костюм, ее накрасили и подстригли. Теперь не хватало только роскошного головного убора. Шляпку с фруктами на нее наденет гримерша, когда девушка поднимется на платформу грузовика. Через пару минут. Бель переполняли волнение и радость, страх и умиление. Наверное, именно это чувство подчас называют страхом сцены. Это ни с чем не сравнимое волнение составляло неотъемлемую часть любого выступления. Оно окрыляло, вело к новым горизонтам и раскрывало в исполнителе силы, о которых ему ранее было неведомо. Бель обожала это чувство. Оно стало для нее настоящим наркотиком.
        Девушка, пританцовывая, подошла к грузовику с открытой платформой. Там уже установили декорации, поэтому теперь платформа напоминала тропический лес: листья, пальмы, огромные фрукты и яркие игрушечные птицы. Вечернее солнце заливало платформу теплым желтым светом. Когда машина двинется и все декорации начнут покачиваться на ветру, создастся впечатление живой природы. Один из музыкантов, уже установивший на платформе инструменты, протянул Бель руку, чтобы помочь ей подняться.
        И тогда случилось то, чего не должно было произойти ни при каких обстоятельствах: Бель потеряла равновесие и упала. В ноге что-то хрустнуло. Боль была столь сильной, что девушка чуть не расплакалась. Какой ужас! Ко всему прочему она испачкала красивое белое платье, упав в еще не высохшую на солнце лужу. Бель осмотрела свой наряд, стараясь сдерживаться. Никто не должен заметить ее боль, гнев и разочарование. А то какой-нибудь идиот — из лучших побуждений, конечно, — еще решит заменить ее другой исполнительницей. Немыслимо! Только не сегодня. Она будет танцевать, даже если потом умрет. К тому же сегодня, после всех ее молитв, выглянуло солнце. Разве это не добрый знак? Да. С такими знаками судьбы шутить не стоит. Она должна выступить. Во что бы то ни стало.
        Вообще, не стоит думать о боли в ноге. Если она сосредоточится на чем-нибудь другом, то ничего и не заметит.
        Стиснув зубы, Бель улыбнулась музыкантам.
        Те разволновались, увидев, как она упала.
        —Все в порядке, — успокоила их девушка. — А теперь помогите мне забраться в машину, а то еще опоздаем.
        Когда Бель залезла на платформу, боль пронзила ее ногу, точно молнией. Но девушке удалось скрыть свое состояние от остальных.
        —Карлиньо и Зека, можете встать за мной? Тогда никто не заметит, что у меня испачкалось платье. Я не буду поворачиваться, как во время репетиций, а просто останусь на месте. Вместо полного разворота покручу бедрами.
        —Можно попробовать.
        Оба музыканта встали там, где просила Бель.
        —Да, нормально.
        Они вновь принялись настраивать инструменты, пока гримерша надевала Бель на голову шляпку с фруктами.
        Бель подумала, что неплохо стоять рядом с этими двумя. Если она потеряет равновесие, за них можно будет ухватиться. Удержаться на ногах в едущей машине, пусть и на маленькой скорости, было нелегко. Бель не знала, сможет ли устоять, не нагружая больную ногу.
        Гримерша закрепила головной убор, и все, кто не участвовал в представлении, сошли с платформы.
        И когда зазвучала привычная мелодия, которую они уже не раз репетировали, Бель позабыла обо всем.
        Машина двинулась, все вокруг возликовали, и Бель окунулась в мир музыки и движения. Словно наркотик, этот мир заставил ее позабыть о боли, и девушка погрузилась в транс, где ничего, кроме самбы, не имело значения.
        Чем ближе они были к центру карнавала, тем громче становились аплодисменты и восторженные крики толпы. Не обошла их своим вниманием и пресса, особенно фотографы. Но яркие вспышки не мешали Бель, напротив, только подстегивали ее. Чтобы отвлечь зрителей от того, что она двигается не так, как стоило бы профессиональной танцовщице, Бель придумала пару трюков. Она поставила больную ногу на деревянную бадью с ветками и листьями и обольстительно обнажила бедро. Гениально!
        Никто не видел ее распухшую стопу среди зелени, и Бель вздохнула от облегчения, когда боль чуть отступила. К тому же так она выглядела весьма соблазнительно. Девушка гордилась своей находчивостью. Она покачивала коленом в такт, прикасаясь к музыкантам. Одного она потрепала по щеке, второго притянула к себе за галстук, а потом оттолкнула первого, посылая второму воздушные поцелуи. Жестами, мимикой, движениями плеч и рук она хотела компенсировать недостатки исполнения, допущенные из-за больной ноги. Бель кокетливо поводила глазами, сияла, махала рукой зрителям и выступила настолько впечатляюще, что никто бы и не догадался, что она станцевала самбу не так, как нужно.
        И конечно, ее голос оставался в силе и даже звучал еще лучше, чем прежде.
        Только музыканты удивлялись изменениям в шоу, но подыгрывали — то ли радуясь импровизации, то ли сохраняя профессиональное хладнокровие.
        Среди зрителей находились и родители Бель. После долгих уговоров Фелипе удалось убедить Неузу пойти посмотреть на выступление дочери. Втайне он боялся, что Бель понадобится их поддержка, но это оказалось не так. В конце концов, она нисколько не походила на ребенка на школьном выступлении, который только родителям кажется талантливым. Нет, она была отличной танцовщицей с потрясающим голосом. И люди аплодировали ей — его Бель!
        —Тебе не кажется, что она чересчур обнажилась? — спросила Неуза.
        Автомобиль проехал мимо, и Бель их не заметила. Фелипе громко звал ее, но Бель лишь мельком взглянула в толпу, не различая лица.
        —Нет, по-моему, все в порядке. На карнавале такое допустимо.
        —Но она ведь не танцует. Просто выставила голое колено. И флиртует с музыкантами и публикой. Где же тут искусство?
        Фелипе покачал головой, не прислушиваясь к мнению жены. Но он и сам удивился тому, что Бель почти не танцевала. Он знал, что она хорошо исполняет самбу и любит показывать свое умение. Может, это из-за ноги? Но, если верить Бель, растяжение связок уже почти прошло.
        Неуза не унималась.
        —Тебе не кажется, что она выглядит больной? Она наверняка плохо питается. Или курит. Сейчас девушки почему-то вбили себе в головы, что курить — это модно. В общем, она не выглядит так, будто у нее все в порядке.
        —Это все от волнения.
        —Когда это Бель волновалась? Она готова выйти на сцену перед толпой зрителей и делать все, что ей только вздумается. В жизни она не нервничала.
        «Да, — подумал Фелипе, — тут Неуза права».
        —Может быть, это из-за того, что она в последнее время так много работала.
        —И ты это называешь работой?! Выставить свое тело и покрутить задницей — какая тут работа? Вот. — Она сунула мужу под нос свои обветренные мозолистые руки. — Вот что бывает, когда ты работаешь.
        —Посмотри на мои. — Руки Фелипе были гладкими. — Или ты хочешь сказать, что я мало работаю?
        «Именно так», — подумала Неуза. Но не решилась высказать свою мысль вслух. Настоящие мужчины, трудолюбивые… У них-то руки уж точно не такие нежные. А Фелипе — слабак, как телом, так и духом. Будь иначе, он давно бы уже выбил Бель всю дурь из головы.
        Мимо проехала машина, на которой выступали какие-то друзья стоявшей неподалеку компании, и молодые люди разразились восторженными криками. Они толкали Неузу и так надсаживались, что продолжить разговор с мужем не представлялось возможным. Поэтому Неуза сорвала злость на них. Она так пихала бедных отдыхающих, словно они представляли собой угрозу для ее жизни, и ругалась на чем свет стоит, произнося слова, едва ли приличествующие достойной женщине.
        Фелипе же этого не слышал. Он думал о своей дочери и ее карьере. Бела Бель — какой прекрасный псевдоним! Вскоре ее можно будет услышать по радио. Фантастика. Нужно поговорить с Альфонсо, наверняка он сделает ему скидку на это современное и столь дорогое устройство. Когда Неуза услышит дочь по радио, она, безусловно, изменит свое мнение.
        Бель не увидела в толпе ни родителей, ни других знакомых. Ей показалось, что она заметила Нильтона, а потом Августо, но не была уверена в этом — перед глазами у нее все плыло. Слишком многое на нее навалилось — волнение, боль в ноге, жара, голод. Почему она не поела перед выступлением? Да, у нее не было аппетита, но это не оправдание. Могла бы хотя бы выпить что-нибудь сытное, например, подслащенное молоко авокадо. Одним из лучших качеств Бель был ее непреходящий оптимизм. Как и выдержка. Она с надеждой смотрела в будущее и могла превратить любой недостаток в достоинство. Так вышло и в этот раз. Она обняла музыкантов, стоявших слева и справа от нее. Это мешало ей танцевать, зато не позволяло упасть. Без их поддержки Бель потеряла бы равновесие. Публике, должно быть, казалось, что она флиртует. Да и то, что ее голос немного ослабел, никого не удивило. Выступление подходило к концу, к этому моменту многие участники уже устали, а то и охрипли.
        Грузовик доехал до перекрестка, где карнавальное шествие заканчивалось. Там царил хаос, вокруг толпились люди, две машины столкнулись, но их владельцы восторженно отмечали свой успех. Люди, принимавшие участие в подготовке к выступлению, сгрудились вокруг, радуясь удачному параду. Все будто опьянели от прекрасного праздника, хорошей погоды, ритмичной музыки и ярких костюмов. Среди зрителей бегали мальчишки-карманники, сколотившие за сегодняшний день целое состояние. Правда, участников карнавала они не трогали. Продавцы лимонада толкали перед собой тележки, наживаясь на жажде отдыхающих.
        В этой радостной суматохе никто не заметил отсутствия Бель. Даже ее спутников это не удивило — наверняка Бела Бель встретила друзей или родственников и отправилась праздновать вместе с ними.
        И только несколько часов спустя, когда грузовик подъехал к киностудии, где с него должны были снять декорации, один из мальчишек обнаружил звезду вечера. Бель, скорчившись, лежала на грязной платформе. И не двигалась.
        Глава 16
        Толпа колыхалась в такт, словно единое целое, словно одно огромное живое существо невероятной силы, словно прибой после шторма, словно грозовые тучи, бегущие по небу. Среди всех этих потных тел, в оглушительном шуме восторженных воплей и музыки, доносившейся с разных машин, четверо человек были не в состоянии держаться вместе. Вокруг толкались и танцевали, пихались и пинались, и оставалось только сдаться на милость этой толпы. Так Каро быстро потеряла из виду свою кузину и ее мужа.
        А вот Антонио остался рядом с ней — он держал Ану Каролину за руку, как ребенка, иначе толпа унесла бы его прочь. Шествие давно закончилось, но люди продолжали праздновать.
        «Это огромная вечеринка, — говорил Антуан, когда они еще сидели в клубе «Хай-лайф». — Вы непременно должны на нее посмотреть. Ночные клубы есть и в Париже, к тому же получше, чем этот. Но такой праздник?! С ним не сравнится даже Четырнадцатое июля».[[xliii] Четырнадцатое июля — День взятия Бастилии, национальный праздник во Франции. (Примеч. пер.)]
        И Антонио их не обманул. Придя в центр города, Мария и Морис пришли в восторг от шумного веселья. Даже Каро удивилась. Почему она никогда не бывала тут? Она видела карнавальные шествия и раньше, но после парада отправлялась домой или в гости. А ведь эти уличные празднования были такими веселыми!
        Но и небезопасными. Антонио предупредил ее, что в этот день в городе орудует множество карманников. И действительно, вокруг крутилось много подростков, явно выбиравших себе жертв побогаче. Кроме того, по улицам слонялись толпы пьяных, готовых влезть в драку из-за одного косого взгляда. Тем не менее в основном тут собрались порядочные горожане, наслаждавшиеся праздником и хорошей погодой и танцевавшие до упаду, чтобы позабыть о буднях. Большинство из них были темнокожими.
        —Мне кажется, нам тут не место, — сказала Каро. — Я имею в виду, среди всех этих crioulos [[xliv]Crioulo — креолы; moreno — полукровки; pardo — парду, люди смешанного происхождения; mulato — мулаты; moreno claro — квартероны; negros — негры, чернокожие (порт.). (Примеч. пер.)].
        —Смотри, чтобы тебя не услышали, — ухмыльнулся Антонио. — Ни один из moreno не потерпит, чтобы его называли crioulo.
        Каро рассмеялась. Ей казалось странным, что темнокожее население дискриминировало своих же намного больше, чем белые. Для каждого оттенка кожи, от светло-коричневого до иссиня-черного, имелось свое обозначение, и эти люди входили в жесткую иерархию. Так, человек, называвший себя pardo, считал себя лучше mulato, потому что его кожа была светлее, а moreno claro был почти белым, по крайней мере, со своей точки зрения. Белые считали их всех crioulos или negros.
        —В общем, это не важно. Уж праздновать они умеют.
        —Да, с этим согласился даже твой невыносимый зять.
        —Точно. А совсем недавно он распинался, мол, всем черным не помешает хорошая взбучка. Но, похоже, он и без плетки тут неплохо развлекается. Кстати, он мне не зять. Он муж моей кузины, которая на самом деле мне не кузина. Ее мать — жена брата моей матери…
        —Ох, я запутался.
        —Да, признаю, тут нелегко разобраться.
        —Может быть, Морису и стоило взять с собой плетку. Как подумаю о том, как они с Марией будут добираться домой… Наверное, нужно было присмотреть за ними.
        —Они выкрутятся. В Париже они постоянно гуляют по ночам, поэтому у них богатый опыт в таких делах. И Мария говорит по-португальски, поэтому им будет легче, чем каким-нибудь туристам.
        —Не знаю. Если с ними что-то случится, я себе этого не прощу.
        —Почему? Это не твоя вина. И кроме того…
        —Да?
        —Кроме того, я рада, что они отстали.
        Антонио, остановившись, привлек Каро к себе.
        —Я тоже, meu amor, — сказал он.
        И поцеловал ее.
        У Каро зашумело в ушах. Словно весь окружающий мир с его звуками отступил. Но прежде чем их поцелуй стал более страстным, кто-то толкнул Антонио — «Ах, простите!» — и толпа понесла их дальше.
        —Пойдем, — шепнул ей Антонио и потянул в переулок, подальше от центральной улицы.
        Вынырнув из потока отдыхающих, Каро осознала, в каком плохом районе они находятся. В переулке было темно, и только горела вывеска над трактиром, возле которого дебоширили пьяные. В полумраке Каро увидела растоптанных воздушных змеев, пустые бутылки и осколки на земле.
        Взяв девушку за руку, Антонио завел ее в подъезд. Скрывшись от любопытных взглядов, влюбленные бросились друг другу в объятия и слились в поцелуе. Они ждали этого мгновения весь вечер. Их возбуждение начало нарастать еще в клубе, а потом и в сумятице карнавала, где звучала барабанная дробь, а окружающие извивались в эротическом танце.
        Каро и Антонио набросились друг на друга, как умирающие от жажды прильнули бы к воде, жадные, ненасытные. Сейчас их объяла не нежность, но всепоглощающая страсть, сулившая утоление желания. Объятия Антонио становились все крепче, его ладони легли на ягодицы Каро. Девушка привстала на цыпочки, прижимаясь к нему. Сквозь тонкий костюм она почувствовала его напряжение, и это возбудило ее еще больше. Каро принялась раскачиваться взад-вперед. Они целовали друг друга в губы, уши, шею. Кожа Антонио оказалась солоноватой на вкус, удивительно гладкой и нежной, правда, щетина на его подбородке немного царапала ее, но Каро это нравилось. Ей вообще все нравилось — его запах, его горячее дыхание, его движения, прикосновения его сильных рук. Да, она чувствовала его силу. Сейчас Антонио напоминал ей укрощенного дикого зверя, словно под налетом культуры скрывалось нечто животное. Каро бросило в дрожь от страсти. Она понимала, сколько ему нужно самообладания, чтобы не взять ее здесь и сейчас. И тогда она забросила ногу ему на бедро. Антонио сдвинул ее на шаг назад, и девушка уперлась спиной в стену подъезда. Прижав
ее к стене, он провел ладонью по ее бедру. Его прикосновение было намного грубее, чем в прошлый раз.
        Каро казалось, что она тает от страсти. Ноги у нее задрожали. Ее словно накрыло волной вожделения, и она была бессильна противиться этому. Ее дыхание участилось. Теперь принять другое решение уже было невозможно. Их взгляды встретились, ресницы Каро затрепетали, подав ему знак продолжать. Каро захотелось коснуться его рукой, но Антонио приподнял ее за бедра, а она обхватила его талию ногами, опираясь спиной о стену…
        Это было что-то потрясающее! Каро не знала, не подозревала, насколько прекрасным может быть соитие с мужчиной. Все в ней пульсировало, горячей волной поднималось наслаждение. Вдалеке слышался барабанный бой карнавала, и Каро с Антонио подстроились под его быстрый ритм. Антонио двигался все быстрее, Каро все сложнее становилось сдерживать стоны страсти. Каро слышала, как он бормочет ее имя, касалась его мокрой от пота кожи. А потом Антонио произнес:
        —Сейчас… сейчас… — словно молил ее.
        Он замер. С губ Антонио слетел стон экстаза — не знай она, что он испытывает блаженство, то подумала бы, что это его последний предсмертный вздох.
        Какое-то время они еще стояли в той же позе, уставшие, но счастливые, и смотрели друг другу в глаза.
        —Ах, Антонио… — прошептала она.
        —Ах, Антонио… — передразнил ее кто-то.
        Оба повернулись.
        У входа в подъезд стояли двое подростков. Они надрывали животы от смеха.
        —Ах, Антонио, ты мой жеребец, давай, трахни меня еще раз! — Один из мальчишек сделал непристойный жест.
        Похоже, подростки были пьяны.
        —Убирайтесь отсюда, рвань! — рявкнул на них Антонио.
        Он отстранился от Каро, застегнул брюки и шагнул навстречу хулиганам.
        —Пошли вон, а то как дам!
        —Тебе, видать, уже дали, — зашелся смехом другой мальчишка.
        Но они действительно ушли.
        Каро охватил стыд. Ужасно было осознавать, что кто-то видел ее с Антонио. А хуже всего было то, что после оргазма, когда она чувствовала себя такой счастливой, всё так опошлили.
        —Мне очень жаль, — сказал ей Антонио.
        —Ты же в этом не виноват. — Каро отвела взгляд.
        А потом она вспомнила, что все еще наряжена в маскарадный костюм. Господи, какой позор… И эти дурацкие крылья мотылька…
        Да, пару минут назад она чувствовала себя, словно в полете, но теперь бабочка обернулась гусеницей…
        Уже забрезжил рассвет. Небо на горизонте окрасилось темно-синим, а вскоре и этот цвет сменится голубым.
        Который же час? Четыре, половина пятого? В это время года солнце встает примерно в пять. Ана Каролина любила эти предутренние часы, когда солнце еще не поднялось из-за горизонта, но его золотистые лучи уже освещают облака. Иногда она просыпалась рано, чтобы понаблюдать за этим живописным зрелищем, а потом вновь отправлялась спать. Но сейчас ей не хотелось любоваться рассветом. При свете дня станет видна только грязь. Сейчас Каро заметила, что в переулке воняет мочой. Неужели они с Антонио были настолько увлечены друг другом, что не обратили внимания ни на вонь, ни на мусор в переулке?
        Каро почувствовала себя грязной.
        Пора было отправляться домой.
        Она проснулась около полудня. Похоже, остальные сегодня тоже позволили себе поспать подольше, поскольку с первого этажа доносился звон посуды. Семья завтракала. При мысли об этом проснулся сильный голод. Она набросила халат, пригладила пальцами волосы и спустилась в обеденный зал.
        Мария и Морис, бодрые и веселые, развлекали семью историями о своих ночных приключениях.
        —И тогда эта толстая негритянка прижала меня к своей пышной груди и… О, bom dia [[xlv] Добрый день (порт.). (Примеч. пер.)], Ана Каролина!
        —Дядя Морисио может говорить по-португальски! — удивленно воскликнул младший сын Педро и Франциски.
        Похоже, его родители уже позавтракали, но все дети еще сидели за столом.
        —Да, он знает пару слов, — объяснила Сецилия.
        Похоже, она и сегодня вызвалась выполнять обязанности няни.
        —Только над произношением еще нужно поработать.
        Все рассмеялись, особенно Морис. Он пока что плохо понимал португальскую речь, но ему очень нравилось, когда его называли на бразильский манер — Морисио.
        Ана Каролина посмотрела на напольные часы. Почти половина первого. Скоро придет Энрике — она обещала сегодня съездить с ним на пляж. Ана Каролина не знала, как говорить с ним, не краснея. Разве он не заметит, что она натворила? Не начнет что-то подозревать? Если он узнает, что она вернулась на рассвете, то наверняка начнет ее расспрашивать: «Где же вы были? О, как интересно, и что же вы делали?»
        —А почему tia Ана Каролина ничего не отвечает нашему забавному дяде? — не унимался малыш Ксавьер.
        —Она очень устала, — предположила Сецилия.
        —Да, это правда. — Ана Каролина вспомнила, где находится. — Передай мне кофейник, пожалуйста. И хлебницу.
        Она налила себе кофе и, взяв два круассана, проглотила их, почти не жуя.
        —Ты когда домой вернулась? — спросила Мария.
        Ана Каролина возвела глаза к потолку. «Не говори об этом при Сецилии и детях!» — хотелось крикнуть ей. Если бы не Мария, все продолжали бы думать, что они вернулись домой вместе.
        —Не знаю. Часа в два?
        Конечно, Ана Каролина знала, что было намного позже.
        —Нет, этого не может быть, потому что тогда вернулись мы. Кстати, было непросто проникнуть в дом без ключей. Но я проверила местечко, где мы в Париже всегда оставляем запасной ключ — в щели между почтовым ящиком и стеной дома. И он действительно оказался там!
        —Да ты у нас прямо суперсыщик! — ухмыльнулась Ана Каролина. — Значит, в полтретьего. Правда, Мария, не знаю. Антонио отвез меня домой вскоре после того, как мы вас потеряли в толпе.
        —Вот как…
        —Это ты к чему? Я…
        В этот момент звонок в дверь прервал их перепалку.
        —О, это, наверное, Энрике. Пойду открою.
        —А слуги зачем? — спросил ей вслед Морис.
        Но Ана Каролина уже встала и пошла в коридор.
        —Какой сегодня замечательный день, правда? — спросил Энрике, входя в обеденный зал. — Готовы искупаться в водах Атлантики? Вы ведь умеете плавать, правда?
        Этот вопрос был адресован Марии и Морису.
        —Ну конечно. — Морис немного обиделся.
        Ана Каролина надеялась, что метровые волны собьют его с ног и закрутят, а в плавки ему набьется песок.
        —Как развлеклись вчера? Ты подружилась с Антонио, дорогая? Прости, что я не пошел с вами. Но я так устал, что вряд ли составил бы вам хорошую компанию. Наверное, жена Антонио чувствовала себя так же, иначе она бы…
        —Кто? — резко переспросила Ана Каролина.
        —Жена Антонио. Ну да, он недавно женился, но он заверил меня, что…
        Остальное Ана Каролина уже не слушала. Она выбежала из обеденного зала и спряталась у себя в комнате.
        —Наверное, у нее похмелье, и ей стало плохо, — предположила Мария, чтобы оправдать странное поведение своей кузины.
        Но никто не счел такое объяснение правдоподобным. Все онемели от изумления.
        И только дочка Сецилии спросила:
        —Mamae, а что такое похмелье?
        Часть 2
        Рио-де-Жанейро
        Апрель-май 1926 года
        Глава 17
        Радиостанция «Сосьедад де Рио-де-Жанейро» около трех лет назад начала передавать новости, культурно-развлекательные программы и обзоры по науке и технике. Это была первая и пока что единственная радиостанция в Рио. Она находилась в центре города, в Чехословацком павильоне, в котором в 1922 году проходила Всемирная выставка. На станции был собственный оркестр, и с пяти до шести вечера в эфир выходила программа, посвященная классической музыке. А по воскресеньям с четырех часов по радио передавали народную музыку, в том числе и популярные хиты. В последнее время особенно часто крутили песню «Frutas Doces», «Сладкие плоды» Белы Бель. О том, чтобы его подопечной уделялось достаточное внимание, Фернандо Перейра позаботился лично. После карнавала он отправился в Чехословацкий павильон и дал директору взятку, чтобы песню Бель ставили в эфир по воскресеньям. Каждое воскресенье. Не то чтобы эта взятка была так уж нужна — и без нее песня Бель стала шлягером, но Фернандо Перейра не любил оставлять хоть что-то на волю случая. Он вложил в эту девочку много денег, в том числе и в производство пластинки, и делал
все это отнюдь не из альтруистических побуждений. Он хотел заработать на Бель, и как можно больше.
        Пока что все шло очень хорошо. Бела Бель была на верном пути к тому, чтобы стать звездой. Изготовленная в спешке пластинка хорошо продавалась, а фильм с ее незапланированным выступлением лишь способствовал росту ее популярности. Или наоборот, благодаря ей на этот фильм шли зрители? Картина была дешевой, но фильм собрал неплохую кассу. А главным признаком того, что карьера Бель станет весьма многообещающей, было количество подражателей. В дешевых ночных клубах все больше певичек выступали в шляпках с фруктами. Одна из таких исполнительниц настолько обнаглела, что назвалась Бела Изабель и пела песню «Frutas Tropicais», «Тропические плоды». Обычно Фернандо Перейра терпимо относился к плагиаторам, не воспринимая их как угрозу. Но на этот раз он был неумолим. Перейра обнаружил Бель и хотел сделать ее звездой — и шляпка с фруктами должна стать ее фирменным знаком. Он не желал рисковать. И уже связался с адвокатом. Цель была ясна: нужно, чтобы Бель оставалась уникальной. И не только в Рио, но и во всем мире.
        После того, как Фелипе да Сильва приобрел радиоприемник, он по воскресеньям не выходил из дома. Он словно помешался на радио. Старшие дети, Лара и Лулу, составляли ему компанию. Им нравилось слышать голос сестры по радио. Бела Бель прославилась, и Лара с Лулу гордились сестренкой, постоянно приглашая друзей, чтобы они послушали свою любимую песенку «Frutas Doces». Конечно, можно было просто поставить пластинку — отец купил ее сразу после выхода, но слушать песню по радио — совсем другое. Выход в эфир придавал песне и исполнительнице особую значимость.
        Даже Неуза втайне гордилась дочерью. И в то же время злилась на нее. Почему девчонка ни разу не зашла домой? Теперь-то она всем доказала, на что способна. Так почему не жить дома? Неузу обижала холодность дочери. Неужели она считает родных недостойными? К тому же, что подумают соседи? Разве ей трудно хоть раз в воскресенье прийти на обед, поздороваться с соседями, раздать автографы? Что в этом плохого? Это ведь и в интересах Бель: не стоит разочаровывать своих поклонников.
        Но больше всего Неузу возмущало то, что Фелипе пришлось купить пластинку Бель. Почему дочка ее не подарила ему? Что же это за времена настали, когда дочь позволяет отцу платить за то, что сама получала бесплатно? Разве не они, родители Бель, обеспечили ее успех? Кем бы стала эта девчонка без своего отца? И без любящей матери?
        И все же Неуза была рада, что у них дома появилась эта пластинка. Когда играла эта музыка, ее младший сын переставал плакать. И потому Неуза крутила пластинку с утра до вечера, чтобы хоть немного отдохнуть.
        Бель ничего не знала о переживаниях своих родителей и знать не хотела. У нее было полно дел, и времени на общение с близкими не оставалось. И все же она обиделась бы, если бы узнала, как плохо о ней думает мать. Ведь Бель была ни в чем не виновата. У нее самой имелся всего один экземпляр пластинки, все остальные пошли в продажу. Первый тираж рассчитали неудачно, и пластинок не хватало. Сотрудники, которым полагались бесплатные экземпляры, вынуждены были смириться.
        Потому что продажи — это главное.
        И не навещала она свой старый квартал тоже по вполне понятной причине — у нее просто не было времени. Бель работала практически круглосуточно, даже в выходные. По пятницам и субботам она выступала в эксклюзивном cafe-teatro Рио и пела там до глубокой ночи. По воскресеньям она высыпалась и вставала около полудня. У нее оставалось четыре часа до репетиции очередной песни — сеньор Перейра хотел поскорее выпустить новую пластинку. Эти четыре часа она занималась своим телом — это ведь тоже часть ее профессии. Радиозвезде, может, и не нужно хорошо выглядеть, но на сцене это было очень важно. Она помирилась с Беатрис, и подруга помогала ей, чем могла: делала маникюр и педикюр, наносила крем на тело и выпрямляющий волосы бальзам на голову, выщипывала брови и делала эпиляцию рук и ног. Все эти манипуляции нужно было совершать регулярно, а время оставалось только в воскресенье.
        И Бель даже представить себе не могла, что семья обидится на нее, даже сочтет ее возгордившейся выскочкой. Только Августо удавалось до нее достучаться.
        —Тебе стоит взять выходной, — посоветовал он.
        —Зачем? Я не чувствую себя уставшей. Я смогу отдохнуть, когда стану старой и толстой.
        —Если так пойдет и дальше, ты не успеешь состариться.
        —Но если так дальше не пойдет, я не стану богатой и знаменитой.
        —А ты этого хочешь? — спросил Августо. — По-настоящему хочешь?
        Она удивленно уставилась на своего друга.
        —Ну конечно. Чего же мне еще хотеть? Разве не все этого хотят?
        —Я вот хочу быть счастливым, — возразил он. — Здоровье, любовь, семья — вот чего я хочу.
        —Ну-ну.
        Люди, которые не ставили перед собой великие цели, навевали на Бель скуку. А мещанское счастье, описанное Августо… Вряд ли это можно назвать великой целью. Да и у Бель все это и так имелось. Здоровье, любовь, семья? Ха!
        —Тебе хорошо, — сказал он. — Твой отец — чудесный человек. Он очень тебя любит. Как и твоя мать, я уверен. Почему ты не ходишь к ним в гости?
        —И когда же мне это делать? По будням я освобождаюсь только после одиннадцати. Вряд ли это подходящее время для семейных визитов. Кстати, могли бы и сами прийти в гости, если им так хочется.
        —У тебя каменное сердце.
        —А ты чересчур сентиментален.
        Бель знала, что ее слова несправедливы. Августо не зря приписывал семье такую важность — сам он был сиротой. Отец бросил их еще до рождения Августо, а мать умерла, когда ему было шесть лет. Он и две его младшие сестры попали в сиротский приют, где Августо прожил до четырнадцати лет, в то время как девочек — одной было два годика, второй три — отдали в приемные семьи. Он потерял их из виду и с тех пор тщетно искал. До сегодняшнего дня он не мог себе простить, что бросил малышек на произвол судьбы.
        Бель все знала об Августо, он стал ее лучшим другом и самым преданным поклонником, честнейшим критиком и верным слугой. Похоже, он хотел наверстать с Бель то, что упустил со своими сестрами. И Бель не возражала. При этом нельзя сказать, что она наслаждалась его братской любовью — девушка принимала его чувства как должное. Конечно, Августо ее любит — а какой мужчина ее не полюбит? Но, в отличие от других мужчин, Августо не искал плотских утех. Это ей больше всего нравилось. Романтические отношения или секс могут испортить дружбу. Взамен Бель позволяла ему всегда быть рядом. Так Августо превратился в ее тень. Когда Бель переехала в новую квартиру — крошечную, однокомнатную, зато в хорошем районе, — Августо помог ей там все починить. Без его помощи она сейчас сидела бы под палящими лучами солнца, потому что в квартире не закрывались ставни, а ее владелец не желал там что-либо менять. Бель взяла с собой Августо, когда пришла договариваться с владельцем квартиры, и назвала его своим братом. Так она предстала перед домовладельцем в лучшем свете — девочка, которую сопровождает брат, не может оказаться
непорядочной, верно?
        У Бель не было времени, чтобы свить себе уютное гнездышко. Да она и не видела в этом необходимости. Зачем бросать деньги на ветер, если дома она почти не бывает? Поэтому она купила себе только самое необходимое. На большее ей не хватало денег. Да, сеньор Перейра платил ей вдвое больше, чем пару месяцев назад, когда она еще была статисткой, но совсем немного.
        —Он тебя использует, Бель, — говорил ей Августо. — Он очень много зарабатывает на твоей пластинке, и тот дурацкий фильм еще показывают в кинотеатрах только потому, что ты там играла. И что он тебе платит? Гроши.
        —Это так. Но он же вкладывает в меня свои деньги. И идет на риск. Пластинка могла бы провалиться в продаже, верно? Кроме того, он мне необходим. У него есть связи, он знает нужных людей. Я не могу от него отказаться. Если он перестанет мной заниматься, я останусь ни с чем. Он лучшее, что у меня есть, Августо.
        —Может, и так. Но я считаю, что тебе нужен агент. Он сможет выбивать для тебя хорошие контракты и не станет водить тебя за нос.
        —Ты хочешь сказать, что Перейра водит меня за нос? Но это же чушь! До сих пор он делал только то, что я ему говорила.
        —Сколько будет тридцать процентов от восьми тысяч?
        —Это еще что за вопрос?
        —Вот видишь. Ты же считать не умеешь. Как ты поймешь, обманывает он тебя или нет?
        —Знаю, и все тут. Он бы не осмелился.
        —Бель, не будь такой наивной! Ты думаешь, что все мужчины тебя любят и желают тебе добра. Но Перейре нужны только деньги, и все. Он любит тебя — как богач любит свои сбережения. Но он не видит в тебе человека. Ему на тебя наплевать.
        —Это ты из зависти говоришь.
        Августо возвел глаза к потолку. Зависть была ему совершенно чужда. С другой стороны, в нем жило сильное чувство справедливости. Он не мог молча наблюдать за тем, как Перейра обирает Бель.
        —У меня просто в голове не укладывается, как ты можешь быть такой амбициозной, волевой, решительной, но в то же время такой легковерной, когда речь заходит о деньгах.
        —А ты, значит, в этом разбираешься? Августо, ты же мальчик на побегушках. Ты хочешь сказать, что на самом деле ты математический гений? Ха!
        —С каких это пор для тебя важны условности? То, что у меня нет красивого костюма, еще не означает, что я дурак.
        —Но когда ты несешь такую чушь, в это вполне можно поверить.
        —Бель, я считаю, что ты должна получать то, что тебе причитается, не больше и не меньше. И если Перейра как твой импресарио — или как там этих людей называют — будет получать тридцать процентов от твоей прибыли, то так тому и быть. И, допустим, уже после вычета его вложений и работы продюсера. Я говорю только о твоей доле прибыли. Я думаю, что тридцать процентов — это традиционная ставка для агента, хотя могу и ошибаться. Но Перейра, не моргнув глазом, оставляет себе девяносто процентов. И это нехорошо.
        Бель презрительно взглянула на него, но Августо видел, что она сомневается. Считать она не умеет, это ясно. Наверное, она вообще не знает, что такое тридцать или девяносто процентов. «Пожалуй, стоит привести пример, чтобы она поняла».
        —Смотри, на столе стоит пирог. Его разрезали на десять кусочков. Ты должна забрать семь, а Перейра — три. Но он просто забирает девять, потому что считает, что ты и так наешься.
        —Не говори со мной, как со школьницей! — взвилась Бель. — Ну ладно, может, он берет себе больше, чем положено. Но кто сказал, что он не вкладывает эти деньги? И, продолжая предложенный тобой пример: может, ему нужно есть больше пирогов, чтобы потом иметь возможность работать.
        —Да он обжора, вот и все. Он даже присвоил твою идею со шляпкой с фруктами. Ходит и всем рассказывает, что его посетило вдохновение, когда он увидел хорошенькую девчонку из штата Баия на рынке. Ее кофейного цвета кожа, экзотический наряд и аккуратно сложенная рядом кучка фруктов вызвали в нем желание поделиться с миром духом Бразилии.
        —Ты где такое слышал?
        —В газете писали.
        —Ты умеешь читать? — не сдержалась Бель.
        Увидев обиду на его лице, она поняла, что Августо читает не хуже ее.
        —Прости, я не это имела в виду.
        —Конечно, это.
        —Но почему… почему ты притворяешься глупым? Если ты умеешь читать и считать, и вообще бог знает что можешь, почему же ты занимаешься работой, которую способен выполнять любой невежда?
        —А ты что-то слышала о другой работе? Знаешь кого-нибудь, кто захочет нанять такого, как я? Да так, чтобы мне не приходилось чистить рыбу или таскать мешки? Можешь найти мне престижную или хотя бы интересную работу? Да, на киностудии я не делаю ничего особенного, но там хотя бы весело.
        —Что значит «захочет нанять такого, как ты»? Что с тобой не так? — опешила Бель.
        —Я же чернокожий, ты что, забыла?
        —Ну и что? Я тоже.
        —Ты женщина. С тобой все иначе. И ты очень красива, на этом даже мы, креолы, можем сколотить состояние. Но в молодом чернокожем парне с непримечательной внешностью люди видят тупого нищеброда, а то и воришку.
        —Но это же чепуха какая-то! Я знаю темнокожих врачей, адвокатов, инженеров. Мой отец — а его кожа не белее твоей — очень успешный предприниматель.
        —Это другое дело.
        —Но почему? Мой дедушка вообще был рабом. Поэтому мой отец начинал с того же, что и ты. Если человек что-то умеет и готов добиваться желаемого, ему нужно поднапрячься, и тогда все у него получится. А вот нытьем делу не поможешь.
        —И вовсе я не ною.
        —Нет, ноешь. А ведь у тебя меньше поводов для жалоб, чем у меня.
        —Это почему? Ты же скоро станешь звездой.
        —Ну вот, Августо, две минуты назад ты мне рассказывал, что мне следует требовать больше денег. А теперь ты говоришь, что тебе хуже, чем мне. Ты уж реши, кого тут нужно пожалеть, тебя или меня.
        —Ну да… — нерешительно отозвался Августо.
        Но Бель уже завелась:
        —Может быть, это тебя обворовывают? Твой собственный patrao? Вот видишь! Перейра украл у меня гениальную идею с тропическими фруктами — а ведь это была моя идея, мой счастливый билет в мир славы. Но я не жалуюсь. Я стараюсь все обратить себе на выгоду и думаю только о том, как при помощи Перейры добьюсь мировой известности, а на проценты мне наплевать. Одно я тебе обещаю: моя пластинка прогремит в Европе!
        «Ну вот, опять она за свое. Говорит только о себе», — с некоторым облегчением подумал Августо. А пока Бель говорила о себе, она не говорила о нем. Августо не хотел выслушивать ее советы и критику. Он был доволен тем, чего добился, — и кстати, добился он намного большего, чем другие сироты, с которыми он был знаком.
        Один его приятель работал садовником в префектуре и чистил лавки от голубиного дерьма. Неглупая девочка, его ровесница, сумела стать медсестрой и теперь меняла повязки в гнойном отделении. Почему Бель не понимает, насколько несправедлив этот мир? Если у тебя не тот цвет кожи и нет семьи, которая тебя поддерживает, то у тебя мало шансов добиться успеха в жизни, сколь бы умен ты не был. Так уж все устроено. А Бель этого не знает. Ей повезло, и она считает, что всякий, чья судьба сложилась иначе, виноват в этом сам.
        С другой стороны, именно это он в ней и любил — ее оптимизм. Она верила в себя, и потому в нее верили другие. Может быть, ему действительно стоит брать с нее пример и сосредоточиться на своих способностях и талантах. Только что это за таланты? Он не художник и не музыкант, у него нет склонности к естественным наукам, он не отличается спортивным телосложением и не блещет в математике, не одарен потрясающей внешностью или обаянием.
        —Что такое? Лишился дара речи?
        Слова Бель отвлекли его от размышлений.
        —Нет, просто задумался.
        —Ясно.
        Пока речь не шла о ее карьере, Бель не интересовало, о чем там думает Августо. Вообще-то она считала, что нужно поменьше думать и побольше делать. А нытье о несправедливости мира никому не пойдет на пользу.
        —Может, сходить в botequim [[xlvi]Botequim — кафе, pasteis — выпечка (порт.). (Примеч. пер.)] и купить чего-нибудь поесть? У них прекрасная pasteis.
        —Это твоя самая разумная мысль за весь вечер, — торжественно произнесла Бель.
        Глава 18
        Донье Виктории платье не нравилось. Юбка должна быть пышнее, а верхняя часть — yже. Оно должно выглядеть как бальное платье середины прошлого века, с корсетом и глубоким декольте. И шить его следует из бесчисленных метров белого шелка. Но Ана Каролина вбила себе в голову, что ей нужна другая модель. И что? Это свадебное платье? Об этом можно догадаться только по тому, что оно белое. Даже и тут Ана Каролина настояла на «современном подходе» ивыбрала ткань цвета слоновой кости. Его крой полностью соответствовал моде двадцатых годов. Оно достигало середины икры, было узким и прямым, но не облегающим. Ана Каролина утверждала, что оно «подчеркивает ее достоинства», но мать считала, что оно просто скрывает тоненькую талию невесты. Что это за времена настали, если девушка даже на свадьбе не может выглядеть как принцесса из сказки? По крайней мере, на аксессуары Ана Каролина не поскупилась. На свадьбу она наденет длинные шелковые перчатки — они прекрасно подойдут к платью с открытыми плечами — и роскошно расшитую фату. Кроме того, она заказала у лучшего сапожника в городе невероятно дорогие туфли из
шелка, которые подчеркнут тонкие лодыжки невесты. Донья Виктория считала, что единственное преимущество этого новомодного кроя в том, что девушки теперь могут выставить напоказ стройные ножки — во времена ее юности это было недопустимо.
        —Тебе не кажется, что оно слишком длинное? — спросила Ана Каролина, крутясь перед зеркалом в ателье. — Современные платья доходят до колен, а это — почти до щиколотки.
        —Милая, какие щиколотки? Оно закрывает полголени. Это довольно короткое платье. Мы же не в ночной клуб идем, а в церковь.
        —Это я иду в церковь, — заупрямилась Ана Каролина. — Поэтому я должна себя хорошо чувствовать в этом платье, а не ты.
        —Если мне позволено будет заметить… — прошептала швея, сеньорита Гортензия.
        Уже немолодая женщина, она казалась запуганной — этакая серая мышка. Но швеей она была великолепной и специализировалась на свадебных нарядах.
        —Ох, что бы случилось, если бы вам что-то было позволено… — не сдержалась донья Виктория.
        —О господи, mae, нельзя же так грубить людям, — вмешалась Ана Каролина. — Прошу вас, сеньорита Гортензия, скажите, что вы думаете.
        —Мне кажется… только не обижайтесь… Но мне кажется, что лучше удлинить платье на один-два сантиметра.
        —Ну вот видишь! — восторжествовала донья Виктория.
        —Дело в том, что… эм… — Бедная швея совсем смутилась. — Икры госпожи… они очень мускулистые… и плохо… если платье подчеркнет самое широкое место. Хотя вы, несомненно, правы. Сейчас в моде платья покороче. Но в нашем случае…
        Ана Каролина растерянно осмотрела себя в зеркале. Ей казалось, что у нее красивые ноги.
        —У тебя толстые икры, солнышко, вот что она пытается сказать, — язвительно произнесла донья Виктория.
        —Вовсе они не толстые. Просто сейчас en vogue [[xlvii] В моде (фр.). (Примеч. пер.)] тоненькие лодыжки, а я в последнее время много играла в теннис.
        —Я ни в коем случае не хотела критиковать вашу внешность, — виновато пробормотала швея. — Мне кажется, вы очень красивая. И ноги у вас красивые.
        Гортензия покраснела — наверное, ей показалось неприличным делать клиентке комплименты по поводу ее ног.
        «Бедняжка, — подумала донья Виктория. — Она одевает самых красивых и богатых невест в городе, а может быть, и во всей стране, а сама не замужем. Сможет ли она найти себе мужа в таком возрасте, да еще и с таким ужасным именем и не лучшей внешностью?»
        —Значит, решено? Платье будет немного длиннее? — нетерпеливо переспросила донья Виктория.
        —Да как хотите, — пожала плечами Ана Каролина. — Но, может, не опускать подол, а сделать кайму из кружева или бахромы?
        —Какая чудесная идея, — скромно улыбнулась швея.
        Еще пара уточнений — и невеста с матерью вышли из ателье. Сеньорита Гортензия, в молодости разбившая сердце не одному мужчине и пережившая двух мужей, потерла руки. Трюк с невзрачной скромницей всегда срабатывал: изменения кроя повысят цену, а клиентки станут говорить о ней как о «понимающей, тонко чувствующей особе» ипорекомендуют ее другим дамам из высшего общества. Ха!
        По дороге домой донья Виктория разрешила дочери сесть за руль. Собственно, Ана Каролина всегда вела машину, когда они с матерью ездили вместе. Донья Виктория плохо видела и была не очень опытным водителем — она немного побаивалась моторов и прочей техники. И все же перед каждой поездкой она говорила: «Дорогая, не хочешь сегодня сесть за руль? Я как-то не в настроении». И Ана Каролина, при других обстоятельствах не упускавшая возможности сострить, вежливо отвечала: «Ну конечно, mae. Если тебе так хочется».
        На самом деле она ликовала. Ана Каролина обожала водить автомобиль. Конечно, гонки по пустому шоссе со множеством поворотов нравились ей больше, но и поездка по городу, требовавшая изощренных маневров, тоже ее радовала.
        Когда какой-то автомобилист, не обращая внимания на другие машины, выехал на встречную полосу, Ана Каролина вжала тормоз в пол и оперлась ладонью на клаксон.
        —Смотри, куда едешь, идиот! У тебя что, зеркала заднего вида нет?! И поворотник тебе зачем?! Что, права в лотерею выиграл?!
        Мать потрясенно уставилась на нее.
        —Я, безусловно, уважаю твою любовь к поездкам — но неужели обязательно нужно браниться, точно заправский кучер?
        —Вовсе я не бранилась. Так, покричала немного. В городе слишком много водителей, не разбирающихся в правилах. Нужно давать права лишь тем, кто не только умеет водить машину, но и обладает хотя бы каплей разума.
        —И ты, конечно, при таких условиях права бы получила.
        —Конечно. А что, ты сомневаешься?
        —Иногда.
        —Ну что опять приключилось, mae? Что я, по-твоему, натворила на этот раз?
        —Ах, дорогая, давай потом поговорим об этом. Я была бы тебе очень благодарна, если бы ты сосредоточилась на дороге.
        На это Ана Каролина ничего не ответила. Она уже привыкла к таким перепалкам, и ей казалось бессмысленным указывать матери на очевидное противоречие в ее словах. В конце концов, кто ее отвлекает?
        Но когда мать замолчала, Ана Каролина отвлеклась еще больше.
        В последнее время донья Виктория часто позволяла себе подобные многозначительные намеки — и впоследствии выяснялось, что все это чепуха. Может быть, дело в ее возрасте? И мать просто стареет? Но нет, для старческого слабоумия она еще слишком молода, не так ли? Ведь подобные болезни не начинаются в шестьдесят лет, верно?
        Итак, Ана Каролина почти не обращала внимания на дорогу. Она все думала о том, что якобы натворила — по крайней мере, с точки зрения матери. Что же это могло быть? Единственной ее ошибкой было то, что она связалась с Антонио. Но с тех пор прошло уже три месяца. И все эти три месяца Ана Каролина думала о чудовищном предательстве Антонио. «Эти сволочи Карвальо»! Кто бы мог подумать, что Ана Каролина станет повторять слова матери. Впрочем, ее ненависть вскоре улеглась, уступив место презрению. Что ж, теперь Ана Каролина не испытывала никаких чувств к Антонио. Пусть у него будет жена, даже дети, ей все равно. Она больше никогда его не увидит, уж об этом-то она позаботится.
        Пока что у нее все получалось. Ане Каролине было немного неловко объяснять Энрике, почему она вдруг стала избегать его друга: «Энрике, не обижайся, но этот мужчина так на меня смотрит… похотливо. Мне это неприятно».
        «Он к тебе приставал? Скажи мне, Ана Каролина! Ты должна мне сказать, если он пытался за тобой ухаживать — как мужчина, а не как друг».
        Что же Ане Каролине было делать, плакать или смеяться? Да, Антонио пытался за ней ухаживать, и небезуспешно, но она не могла рассказать об этом Энрике.
        «Нет, любимый, так далеко он не зашел. Просто я себя неуютно чувствую в его присутствии. Пожалуйста, в будущем встречайся с ним без меня».
        «Ана Каролина, о чем ты говоришь? Я с ним вообще не буду встречаться, раз он пытался к тебе приставать!»
        Так Ана Каролина разрушила их дружбу. Ей было жаль Энрике, но Антонио ничего другого и не заслуживал. Как он мог не сказать ей о жене? Это непростительно. Пусть пишет ей, сколько хочет. Она не станет отвечать на его письма. Она больше никогда его не увидит, ничего о нем не услышит. Она укроет эту историю в глубинах своей памяти и не станет о ней думать.
        Но какой-то урок Ана Каролина все же из этого извлекла: она больше никогда не предаст Энрике.
        Резкий вскрик оторвал ее от раздумий. Ана Каролина инстинктивно нажала на тормоз, предотвратив аварию.
        —О господи, Ана Каролина, ты нас чуть не убила! — возмутилась донья Виктория.
        —Ой, mae, не начинай. Ничего же не произошло.
        —Не смей говорить со мной как с истеричной старухой. Если бы я тебе ничего не сказала, ты въехала бы в ту машину!
        —Да, ладно. Ты права. Я замечталась.
        —Надеюсь, не о том анонимном поклоннике, который бомбардирует тебя писульками.
        Ана Каролина едва не притормозила вновь. Стараясь сохранять самообладание, она медленно двинулась дальше.
        —Ну конечно же нет. Но… откуда ты вообще об этом знаешь?
        —Милая, я знаю обо всем, что происходит в нашем доме.
        —Великолепно. Надеюсь, ты не опустилась до того, чтобы читать чужие письма?
        —Нет, как ты только могла подумать такое! Я ожидала, что ты сама расскажешь мне об этой странной истории. Автор этих писем случайно не тот кавалер, который присылал тебе розы?
        —Случайно да. Но речь идет о сумасшедшем. Я сжигаю эти письма, не читая, если тебя это успокоит. Мне кажется, этот тип прекратит меня преследовать, когда я выйду замуж.
        —Я с ним знакома?
        —Сомневаюсь. Я и сама с ним едва знакома. Он давний приятель Энрике и влюбился в меня с первого взгляда. Он еще надеется на взаимность, потому что я не замужем. Ох, все это такие глупости… Давай лучше поговорим о чем-то другом.
        —Но он кажется мне весьма настойчивым, этот «сумасшедший». Ты уверена, что достаточно четко отказала ему?
        —Мама, прошу тебя! Я же сказала, я не хочу об этом говорить.
        —Да, сказала. А вот я хочу поговорить об этом мужчине. Что тут такого? Не каждый же день кто-то осыпает мою дочь розами.
        —Если хочешь, я ему отвечу и попрошу вместо меня ухаживать за тобой.
        —Так, давай обойдемся без сарказма.
        Ана Каролина притормозила, остановив автомобиль на обочине. Она выключила мотор и повернулась к матери.
        —Отсюда доберешься домой сама. Я такие разговоры не выношу.
        С этими словами она выскочила из машины и, хлопнув дверцей, удалилась, оставив ошеломленную ее поведением донью Викторию в автомобиле.
        Идти отсюда до дома было недалеко, на дорогу уйдет минут пятнадцать, да и мать, пусть и плохо видит, вполне сумеет доехать.
        Ана Каролина прекрасно себя чувствовала. Но тут она вспомнила слова швеи о своих икрах, и настроение у нее испортилось окончательно.
        Вечером в гости пришел Энрике.
        —Правда, сегодня чудесная погода? Я люблю осень в городе.
        —Никакая это не осень, — раздраженно буркнула Ана Каролина.
        Она и сама не знала, почему так себя ведет. На самом деле она любила осень в Рио. Сухой воздух, чистое небо, температура не поднимается выше двадцати пяти градусов… Идеально. Конечно, тут с деревьев не опадают листья и нельзя насладиться желтовато-багряным великолепием парков и терпким запахом земли, как в Европе. И все же это было хорошее время года: спадал летний зной, и люди уже не так злились из-за жары, становясь вежливыми и обходительными. Только на Ану Каролину изменения погоды в этом году не подействовали. Как она сегодня повела себя с матерью, так обращалась и с другими людьми, особенно с Энрике.
        —Ну, может быть, это и не настоящая осень, но…
        —Вот только не нужно со мной во всем соглашаться! — проворчала она.
        —Если ты сегодня не в настроении, я…
        —Все у меня в порядке, спасибо, — вновь перебила его Ана Каролина. — По крайней мере, пока что.
        —Может, мне уйти? — пробормотал Энрике.
        —Ты у меня спрашиваешь или размышляешь вслух?
        —Милая, что с тобой сегодня? Что случилось? — В его голосе слышалась искренняя забота.
        Ане Каролине стало стыдно. В конце концов, Энрике ни в чем не виноват.
        —Ничего особенного. Прости, я и сама не знаю, что на меня нашло.
        —Наверное, ты волнуешься перед свадьбой.
        —Да, скорее всего.
        —Так часто бывает. Перед этим важным событием, которое изменит их жизнь навсегда, и женихи, и невесты порой испытывают страх. Они задаются вопросом, правильное ли это решение.
        —Ты тоже боишься? — спросила Ана Каролина.
        Его объяснение показалось ей хорошо продуманным, вряд ли эта мысль только что пришла ему в голову. Похоже, Энрике уже давно размышлял об этом.
        —Нет. Я целиком и полностью уверен в том, что ты — та самая. Просто… — Он замялся.
        —Да?
        —Не знаю, как бы это сказать, чтобы ты не восприняла это неправильно…
        —Говори уже.
        —Я боюсь, что ты не уверена. В своих чувствах ко мне.
        Энрике замер, глядя на возлюбленную. Он словно ожидал от нее смертного приговора.
        —Ах, Энрике, как ты можешь! — воскликнула Ана Каролина, бросаясь ему на шею. — Как ты только мог такое подумать? Ты же знаешь, что я люблю тебя!
        Ана Каролина погладила его по голове, точно расстроенного ребенка, потом поцеловала в щеки, в губы. Он обнял ее и привлек к себе. В его прикосновениях, его поцелуях было столько нежности, что Ане Каролине вновь стало стыдно оттого, что она с ним так поступила.
        Обнявшись, они стояли в коридоре, пока их не спугнул звук шагов.
        Донья Виктория залюбовалась этой парой. Как они испугались, будто она застала их за чем-то постыдным! Но ведь нет ничего предосудительного в том, что жених и невеста целуются, — в конце концов, уже через пару недель они сыграют свадьбу. Ах, они станут идеальными супругами! Они даже внешне подходили друг другу: бледные, как и надлежит людям из высшего общества, с тонкими чертами лица, стройные. Энрике с его классическим древнегреческим профилем был очень красив, в его глазах светился ум, полные губы свидетельствовали о чувственности. А ее дочь! Сейчас она казалась настоящей красавицей — как раскраснелись щечки, как невинен ее взгляд!
        Какие они трогательные… Чудесная пара.
        Донья Виктория поприветствовала Энрике и пошла к Леону. Ей нужно было поговорить с мужем.
        Тот сидел в кабинете за столом и читал газету.
        —Это ты ее пригласил? — без экивоков начала она.
        —Вита, meu amor! — с нарочитым удивлением произнес Леон. — Как я рад тебя видеть! В последнее время тебя не застать дома, и я…
        —Это ты ее пригласил? И не смей меня спрашивать, о ком я говорю. Ты и так все знаешь.
        —Ах, Sinhazinha, ты видишь меня насквозь. Но, как оказалось, этого недостаточно, иначе ты не стала бы задавать такие вопросы. Когда я противился твоим желаниям?
        —Если это не ты пригласил донью Альму, то кто?
        —Наверное, это могла сделать только наша дочь. По какой-то необъяснимой причине она очень привязана к своей бабушке. Ты уже говорила с Аной Каролиной?
        —Нет. О господи, Леон, как она могла?
        —Ну, дорогая, ты же знаешь, я не люблю читать тебе нотации, но это ее свадьба и ее бабушка.
        —Да я не об Ане Каролине. Я о донье Альме. Как она могла пуститься в такое путешествие, зная, что ее здоровье не выдержит тягот дороги?
        —И зная, что ее тут не ждут?
        —И это тоже. Помнишь, как она уезжала в Португалию после свержения монархии? Она сказала, что больше ее ноги тут не будет. Сказала, мол, Бразилия — не ее родина, и она счастлива, что может наконец-то вернуться домой. Вот что она сказала, Леон. А теперь она решила приехать сюда, эта старая дура! Ее корабль отплывает через пару дней, значит, недели через две она уже будет тут. Что же нам с ней делать?
        —Предоставим Ане Каролине развлекать ее. Они с Энрике прекрасно встретили Марию и Мориса, так почему бы им не позаботиться о бабушке? — Леон тихонько рассмеялся. — Кстати, твой тон мне кажется неподобающим. Не стоит так говорить о матери.
        —Иди к черту, Леон! — рявкнула донья Виктория и выбежала из комнаты.
        При этом она задела стопку газет, лежавших на комоде, и бумаги разлетелись по комнате, но женщина не удостоила их и взглядом.
        Встав, Леон принялся подбирать газеты и вдруг заметил два письма, случайно попавшие к нему в кабинет. Оба были адресованы Ане Каролине.
        Одно было от Марии — отправлено из Буэнос-Айреса. Второе — из Рио, как можно было понять по почтовому штемпелю. Еще одно письмо от неизвестного поклонника? Вита рассказывала ему об этом, но Леон не воспринял ее слова всерьез. Его дочь любила своего жениха, у другого мужчины не было ни единого шанса. Верно же? Вита очень беспокоилась по этому поводу, даже говорила, что письма шлет тот же поклонник, что забросал их дом розами. Так ли это?
        Все стало бы понятно, прочитай он письмо. Но… нет, нельзя. Как бы ему ни было любопытно, нельзя читать чужие письма. Пусть Ана Каролина и бросает их в огонь.
        Или все-таки можно? Никто ничего не знает об этом письме, оно затерялось между страницами газеты и так попало к нему в кабинет. И никто не узнает, что Леон его прочитал. Так кому же от этого будет плохо? Только Леону, ведь он пойдет против своей совести и убеждений. Но с этим можно жить.
        И Леон вскрыл конверт.
        Дорогая Каро!
        Ты не ответила ни на одно мое письмо. Но я не теряю надежды, что ты хоть одно из них прочла и со временем дашь мне честный ответ. Пусть этого я заслуживаю, тебе так не кажется? Почти три месяца прошло с последней — столь важной — нашей встречи, но твой образ все еще стоит перед моим внутренним взором, словно это случилось только вчера. То было истинное откровение. Мы созданы друг для друга, я знаю это наверняка. И я знаю, что буду любить тебя до конца жизни. Такая любовь приходит только раз, и потому я готов пожертвовать ради нее даже старой дружбой. Энрике дорог мне, и он не заслужил подобного. И все же это неизбежно. Будь у меня выбор между ним и тобой, я и в тысячный раз выбрал бы тебя. Мне кажется, ты чувствуешь то же самое. И поэтому я так удивлен, что ты не отвечаешь мне. Почему ты не хочешь говорить со мной? Что я сделал не так, любимая? Дай мне шанс все исправить.
        Я люблю тебя.
Твой А.
        Леон был потрясен. Что это за любовная история, оставшаяся никем не замеченной? Это письмо написал не какой-то спятивший поклонник. Нет, почему-то этот мужчина думает, что и Ана Каролина его любит. Она — возможно, невольно — заставила его поверить в это. Плохо дело… Так кто же этот А.? И как Леон мог выяснить это? Да и нужно ли ему это выяснять? Зачем? Очевидно, Ана Каролина перестала общаться с этим поклонником, и довольно давно. Может быть, лучше уничтожить письмо и забыть о нем? Как, судя по всему, пытается забыть его дочь?
        Но тщетно, похоже. Если бы Ана Каролина больше не испытывала к этому А. никаких чувств, она вела бы себя иначе.
        Теперь Леон понимал, откуда у его дочери такие перепады настроения. Все в доме заметили, сколь невыносима стала Ана Каролина в последние месяцы. Она то уходила в себя, то устраивала скандалы, и вообще, вела себя не так, как раньше. Что же этот подонок с ней сотворил?
        Леону хотелось сразу же пойти к дочери и спросить ее прямо. Она всегда ему доверяла. Если она кому-то и откроется, то только ему. Но как вызвать ее на откровенный разговор и при этом не дать понять, что он прочитал письмо?
        И что делать с Витой? Можно ли утаить от нее это? Разве мать не имеет права знать о том, что творится с ее дочерью? Собственно, Леону всегда нравилось обсуждать проблемы с женой, потому что Вита могла взглянуть на случившееся под другим углом. Она часто наталкивала мужа на новые мысли, понимала то, что он с его складом ума не мог понять, предлагала решения, до которых он никогда бы не додумался.
        Ее мозг будто функционировал иначе, и Леона это удивляло и иногда раздражало — разница в мироощущении была источником их ежедневных конфликтов. Но, невзирая на все недоразумения, Вита открывала ему новые перспективы и дарила вдохновение — как никто другой.
        Нужно показать ей это письмо.
        И в то же время нельзя показывать ей это письмо.
        Хотя было еще рано, Леон налил себе бренди и устроился в кресле. Ему следует хорошенько обдумать эту дилемму.
        Глава 19
        Алисия Пачеко Карвальо, урожденная Пачеко, иначе представляла себе этот брак. Конечно, Антонио ничего ей не обещал. Он прямо сказал ей, что его согласие на церковный брак — только дружеская услуга. И все же девушка надеялась, что он отнесется к ней с бoльшим пониманием. Может, даже с большей симпатией. Со дня той унылой свадьбы они не виделись. Возможно, не стоило просить его об этом? Вдруг она разрушила их давнюю дружбу? Раньше Антонио нравилось проводить с ней время, но теперь он больше не желал с ней общаться.
        И ситуация лишь обострялась. Ее родителям вначале было достаточно свидетельства о браке, выданного священником. Вначале. Но со временем они все больше беспокоились, поскольку жених так и не появился у них дома, а церковный брак все же был не вполне законным.
        —Он тебя бросил, — ворчал отец Алисии. — Скажи мне, где я могу найти этого подонка, и я его за шиворот сюда приволоку. Он несет ответственность за твоего ребенка. И должен платить алименты.
        —О чем ты только думала, деточка? Ты полагала, что венчания в церкви будет достаточно? — говорила ее мать. — Люди уже начинают болтать. Они спрашивают, почему мы не сыграли свадьбу дома. Они станут спрашивать тебя, где же твой супруг. Будут смеяться над тобой. А позже будут спрашивать твоего ребенка о его отце. Да и сам ребенок тебя спросит. И что ты ему скажешь? Что вышла замуж за призрака? И что его зовут Антонио Карвальо? С таким же успехом его могли звать Хосе да Сильва или Жоао Кампос. Это одно из самых распространенных имен в Бразилии. Ты уверена, что того парня действительно так зовут? Может быть, он просто водит тебя за нос. А ты его слушаешь. Как ты могла так сглупить? — Женщина многозначительно взглянула на живот Алисии и вздохнула. — Ах, доченька, что же нам теперь делать? Если бы твой супруг был тем самым Антонио Карвальо, то мы могли бы что-то предпринять. Но это ведь не он, да?
        —Нет, он, — упрямо ответила Алисия. — Именно он-то на мне и женился. Ну что, довольны? Что это меняет?
        Ну вот, она это сказала. Алисия сразу же пожалела об этом. Это было несправедливо по отношению к Антонио. Теперь ее родители подумают, что ребенок — от Антонио. И сделают все возможное, чтобы привлечь Карвальо к ответственности. Но она не могла рассказать им правду. Не могла сказать, что ее ребенок — от другого мужчины. Тогда родители сочтут ее шлюхой.
        Вот так и вышло, что несколько дней спустя родители и сама Алисия пришли к Антонио и потребовали впустить их.
        Взглянув на свою «невесту» ина возмущенное лицо своего «тестя», Антонио сразу заподозрил неладное. Неужели Алисия…
        —Это вы — муж моей дочери? — сразу перешел к делу отец.
        О нет, она все-таки рассказала им! Проклятье!
        Антонио приподнял бровь.
        —Нет, это не так.
        Мужчина вытащил свидетельство о браке и помахал им перед носом Антонио.
        —Тут, молодой человек, написано иное. — Его голос дрожал от возмущения.
        —Эта бумага доказывает только то, что я с вашей дочерью сходил к нечистому на руку священнику, который согласился обвенчать беременную женщину, чтобы та могла вступить в фиктивный брак. Без светского заключения брака я вашей дочери не муж.
        —Ты не пригласишь нас войти? — Алисии было стыдно вести такой разговор в коридоре.
        —Нет.
        —Молодой человек, вы наглец! Вначале вы сделали моей дочери ребенка, а теперь вам еще хватает наглости держать нас у двери, точно каких-то попрошаек!
        —Но вы ведь и пришли сюда просить меня, или я ошибаюсь? Вы хотите, чтобы я заключил с вашей дочерью официальный брак, не так ли?
        —Я бы не назвал это просьбой. Я вас заставлю, если понадобится.
        Алисия и ее мать молча наблюдали за ссорой, держась за руки.
        —Вначале заставьте свою дочь рассказать вам всю правду. Этот ребенок — не от меня. — Он посмотрел на ту, кого раньше считал своей подругой. — Алисия, скажи им, что это не мой ребенок!
        Девушка, потупившись, покачала головой.
        —Что все это значит? Ты не решаешься сказать им, с кем ты трахалась?!
        —Ах ты, бесстыдный ублюдок! — взвился отец Алисии.
        —Единственный ублюдок тут — в животе вашей дочери.
        И прежде чем мужчина успел замахнуться и влепить Антонио пощечину, тот уже закрыл дверь.
        —Вы за это заплатите! — надсаживался отец Алисии.
        Да и кто стал бы винить его в этом? Родители Алисии поверили своей лживой дочери. И превратили Антонио в козла отпущения. Нет, не так. Он сам сделал себя козлом отпущения. Нельзя было соглашаться на это дурацкое венчание.
        Живот Алисии округлялся, и в городе поползли слухи о венчании Алисии с Антонио Карвальо. Вначале родители заговорили об этом, чтобы сдержать злые языки в их окружении. Но чем чаще люди рассказывали эту историю, тем правдивее она казалась. Через какое-то время сама Алисия поверила в то, что их с Антонио связывала трагическая история любви, которую они пытались сохранить в тайне от всего мира. Потому девушка говорила весьма убедительно, когда рассказывала о случившемся родителям Антонио. Она даже всхлипывала.
        Но Карвальо уже обо всем знали. Антонио изложил им свою версию произошедшего, и поскольку они знали своего сына, то поверили ему. Ни за что на свете они не признают эту обманщицу своей невесткой. И денег ей не дадут. Карвальо считали, что именно этого она и добивается. К этому все всегда сводится. К деньгам.
        Они лишь недоумевали, как их обычно столь рассудительный сын смог ввязаться в такую историю. Как он мог расписаться в этом свидетельстве? Семья мнимой невесты считала этот документ доказательством отцовства, а это могло навредить репутации Антонио. По крайней мере, так это воспринимал Роберто Карвальо.
        И он не ошибался. Слух о поспешной женитьбе быстро разошелся в высшем обществе Рио. Узнала об этом и Виктория Кастро да Сильва. Она давно уже выяснила, кто был тайным поклонником ее дочери, и новость о венчании Карвальо очень ее порадовала. Ха! Типично для этих сволочей Карвальо — их сыночек кого-то обрюхатил, а теперь отказывается жениться! Разъезжал в своем позерском «бугатти» по округе — это ей рассказал начальник порта, — строил из себя важную шишку в самолетостроении, пыжился изо всех сил, чтобы показать, какой он прогрессивный, — и попался в древнейшую ловушку в мире! Восхитительно!
        Теперь Виктории не надо было беспокоиться о том, что Ана Каролина в последний момент передумает. Даже если ее дочь влюблена без памяти в этого Антонио, она не сможет выйти за него замуж. Значит, ее свадьбе с Энрике ничто не помешает. Но вдруг? История, которую рассказывали все сплетницы, была какой-то странной. Почему они не сыграли свадьбу? Почему «молодоженов» никто не видел вместе? Виктория даже наняла частного детектива для слежки за Карвальо, но тот ни разу не застал Антонио в обществе его свежеиспеченной супруги Алисии. Более того, к Антонио вообще не ходили женщины. Для молодого человека, да еще и такого красивого, это было как-то ненормально. Да, невзирая на его столь порочное происхождение, Виктория была вынуждена признать, что Антонио — потрясающе красив.
        Возможно, стоит все же обратить внимание на версию, которую рассказывали сами Карвальо: мол, эта девица подделала документ, чтобы выйти замуж за богатого наследника? Безусловно, Виктория по собственному опыту знала, что верить Карвальо, этой банде лжецов, нельзя. Но в данном случае их версия звучала хотя бы разумно. А это, в свою очередь, значит, что Антонио не женат и может ухаживать за Аной Каролиной.
        И хотя Виктория верила в рассудительность дочери, на душе у нее было неспокойно. Иногда пылкая любовь заставляет людей позабыть о рассудке. Лучше проявить бдительность и позаботиться о том, чтобы Ана Каролина и Антонио Карвальо больше никогда не встретились. Их отношения были немыслимы. Они обернулись бы катастрофой.
        Виктория еще сама не знала, как добиться этой цели. Но она что-нибудь придумает. Она всегда что-то придумывала. Конечно, Леону ничего говорить нельзя. В делах сердечных он мог повести себя как сентиментальный дурак. Несмотря на возраст и все удары судьбы, в нем сохранялась романтическая жилка. Трогательная история о двух влюбленных, которым не суждено быть вместе, может склонить Леона на сторону ее врага. И Виктория этого не допустит.
        Леону же принять подобное решение было намного сложнее. Он до сих пор мучился вопросом, поделиться ли ему с женой тем, что он узнал из письма? В конце концов он решил вначале поговорить с дочерью, а потом уже обсудить случившееся с женой.
        Да, с Аной Каролиной нужно поговорить. Незамедлительно.
        И вскоре ему представилась прекрасная возможность. Виты не было дома, а Ана Каролина сидела в своей комнате, разбирая письма.
        —Ана Каролина? — позвал Леон.
        —Да, что случилось, pai? — донеслось со второго этажа.
        Девушка выглянула из комнаты и вышла на лестницу.
        —Не хочешь пройтись со мной по Ботаническому саду? Подвезешь меня туда?
        Ана Каролина удивленно кивнула. Отец давно уже не водил ее на прогулки. Наверняка он решил поговорить с ней как отец с дочерью и рассказать то, что ей и так уже известно. Да, может быть неловко. С другой стороны, Ана Каролина не собиралась отказываться от возможности проехаться в папином автомобиле.
        —Когда?
        —Сейчас.
        —Ой! Мне нужно пять минут, чтобы собраться.
        И Ана Каролина побежала переодеваться.
        В Ботаническом саду они устроились на берегу озера, поросшего огромными кувшинками. Это растение называлось victoria regia — по крайней мере, так было написано на табличке, установленной перед озером. Листья этой кувшинки достигали метра в диаметре, и на них гнездились птицы. Живописное озеро притягивало взоры — идеальное место для серьезного разговора, поскольку тут не обязательно смотреть друг другу в глаза, а можно вместе любоваться чудесами тропической флоры.
        —Виктория… подходящее название, — задумчиво сказал Леон. — Эта кувшинка такая же сильная и красивая, как и твоя мать.
        —И так же занимает все свободное пространство.
        —Что поделать? Такова ее природа.
        —Она разрастается, вытесняя все остальное с поверхности пруда.
        —Но она так устроена. Она не может иначе. — Леон не знал, вступается он за кувшинку или за свою жену.
        —Но ты ведь не об этом хотел поговорить, верно? — нетерпеливо спросила Ана Каролина.
        Она желала, чтобы неприятный разговор с отцом поскорее закончился.
        —Нет. Я хотел поговорить с тобой о браке.
        О господи! Худшие опасения Аны Каролины подтвердились. Хоть бы отец не начал говорить про пестики и тычинки… Девушка содрогнулась от стыда.
        —Да?
        —Есть только одна причина выходить замуж. И это любовь.
        Так-так. Разговор становился интересным.
        —Да?
        —Например, нежелательная беременность не является хорошей причиной для свадьбы.
        —Pai, я не беременна!
        —Я знаю, дорогая, знаю. Это просто пример. Если бы ты была беременна, тебе совсем не обязательно было бы выходить замуж. Я просто хотел, чтобы ты это понимала. Нежданное дитя ты можешь полюбить. А мужчину, за которого ты вынуждена выйти, — нет.
        —Но я выхожу замуж за мужчину, которого люблю.
        —Ты уверена?
        Ана Каролина, покраснев, посмотрела на отца. Что ему известно? Впрочем, наверное, стоит просто кивнуть и послушать, что он скажет дальше.
        —Все твои близкие уже поняли, что у тебя есть весьма настойчивый поклонник. Также все заметили, что в последнее время ты стала, мягко говоря, капризной. Ты фактически выжила из дома свою кузину, ты отвратительно ведешь себя с Энрике. Ты не желаешь общаться с родителями, а слуги уже начали жаловаться на твои вспышки гнева. Что происходит, Ана Каролина? Это как-то связано с тем мужчиной? Поклонником, забросавшим дом розами?
        Девушка не смогла ответить «нет», на глаза навернулись слезы. Почему ей не удалось сдержаться сейчас? Она ведь много недель рассказывала всем, что история с розами — просто проделки какого-то сумасшедшего. Ана Каролина сглотнула, надеясь, что отец не заметит дрожь ее губ и поволоку на глазах.
        —И если это как-то связано с ним, ты должна быть честна с собой, должна спросить себя, действительно ли ты хочешь выйти замуж за Энрике, если любишь другого.
        После такого Ана Каролина уже не смогла держать себя в руках. Она громко разрыдалась и бросилась отцу на шею.
        —Ох, papai, если бы ты только знал!
        Ее тело сотрясали рыдания. Леон чувствовал себя беспомощным, похлопывая дочь по спине. Он знал, как вести себя, когда женщина впадает в ярость, но редко сталкивался с проявлениями слабости.
        —Да, родная, я ведь и правда не знаю. Но ты все можешь мне рассказать. Ничто в мире не изменит мою любовь к тебе, и я всегда поддержу тебя. Знаешь, малышка, иногда что-то кажется нам ужасным, но это только потому, что мы в одиночестве переживаем это. Возможно, если я взгляну на твою проблему со стороны, то все окажется не так уж плохо.
        —Но я хочу, чтобы ты понял, как все плохо. Я не хочу, чтобы ты смеялся над моими проблемами. У меня же не кукла сломалась и не мяч потерялся.
        —Я не это имел в виду. Я понимаю, что речь идет о чем-то серьезном, иначе ты не утратила бы самообладание.
        У Аны Каролины по лицу текли слезы. Отец протянул ей носовой платок и снова ободряюще похлопал по спине.
        —Расскажи мне все, солнышко. Порой может стать легче уже оттого, что не носишь проблему в себе.
        —Собственно, проблем у меня три, — с вызовом заявила Ана Каролина, шмыгнув носом. — Во-первых, он друг Энрике. Во-вторых, он Карвальо. И в-третьих, он женат.
        Ну вот, теперь она это сказала. Похоже, даже ее отец испугался масштаба трагедии, поскольку прекратил похлопывать ее по спине.
        Глава 20
        Августо долго думал о том, что ему сказала Бель. «Может быть, я и не гений в чем-то одном, зато умею многое». И это действительно было так. И если, как утверждала Бель, быть на все руки мастером — большое преимущество, то ему стоит воспользоваться ее советом и последовать ее примеру. Но Августо был вовсе не уверен в том, что его способности каким-то образом ему помогут. Есть люди, которые лучше его умеют считать, красивее писать, ловчее торговаться на рынке, аккуратнее чинить вещи. Что же он может? Августо не верил в то, что его дар — количество его способностей. Не мог же он прийти к потенциальному работодателю и сказать: «Я немного умею считать, а еще я красиво пишу, а еще я неплохо торгуюсь, а еще могу починить сломанное, а еще у меня есть музыкальный слух, а еще я обычно могу уладить любые неприятности». Да над такими словами просто посмеются! Не лучше ли остаться мальчиком на побегушках в студии? Разве там он не мог применить все свои способности? На студии часто возникали непредвиденные обстоятельства, и Августо приходилось «как можно скорее» изыскать парочку новых тортов, чтобы комик мог
бросить их кому-то в лицо в кадре; уактрисы ломался каблук, и Августо мог его починить. Иногда ему приходилось поддерживать актеров — они с готовностью открывались ему и делились своими бедами и невзгодами, сидя в гримерке. Иногда требовалось его умение чинить технику — например, когда ломались софиты. Или его отправляли в ресторан, чтобы купить всем обед. Пару раз он даже исполнял роль суфлера — хотя в немом кино произнесенный текст был не важен, для постановки сцены проще было придерживаться сценария. А все реплики актеров Августо знал наизусть, поскольку обладал отличной памятью.
        Работа радовала его разнообразием, он многое повидал и многому научился. Он имел дело с интересными людьми и каждый день узнавал что-то новое. Но у его работы имелось два недостатка. Во-первых, ему мало платили. Во-вторых, ее трудно было назвать престижной. Как бы он ни старался, его всегда будут считать просто мальчиком на побегушках. Да, все хорошо к нему относились, он был незаменим, но никто не воспринимал его всерьез. Пока он молод и холост, с этим еще можно мириться. Августо не хотел иметь много денег, а уважение… что ж, он стремился заслужить уважение совсем немногих. Но захочет ли он заниматься этим, когда станет постарше? Когда ему будет лет тридцать? К тому моменту он собирался завести семью. И Августо был полон решимости дать своим детям то, чего сам он лишен. Значит, стоит когда-нибудь и задуматься о карьере. Вернее, стоит задуматься об этом прямо сейчас. Как ему завоевать Бель, если ему даже денег ей на цветы не хватает?
        —Августо, не стой столбом!
        Голос его patrao, сеньора Перейры, вернул его к реальности.
        —Да, слушаю вас, шеф!
        —Мы тебе платим не за то, чтобы ты тут думал невесть о чем. Иди и принеси мне это меню, мальчик.
        «Какое еще меню?» — подумал Августо. Похоже, он действительно замечтался и что-то пропустил.
        —И проследи, чтобы это не бумажка какая-то была, а солидное меню, в кожаной папке. Пожалуй, отправляйся на улицу Гонкальвес-диас и загляни в кафе «Коломбо». Если они откажутся дать тебе меню, просто укради его. Или нет, вот тебе, купи. — Фернандо Перейра протянул ему монетку, за которую можно было купить разве что булочку.
        —Tudo bem, — сказал Августо. — Все ясно. Уже бегу.
        По крайней мере, он приблизительно понял, что от него требовалось. Похоже, меню нужно было Перейре для сцены в ресторане. Августо прошел во двор студии и, сев на дребезжащий велосипед, отправился в путь. Ему нравилось ездить по городу. Сегодня стояла чудесная погода, воздух был теплым и сухим. Заметив кафе, пусть и не такое знаменитое, как названное Перейрой, Августо решил зайти туда. Зачем ехать в центр города в кафе «Коломбо», если его оттуда, скорее всего, просто выгонят? А в этом районе нравы посвободнее, и с ним не станут обращаться как с шелудивым псом только из-за цвета его кожи.
        Прислонив велосипед к витрине кафе, Августо убедился в том, что сможет видеть его от стойки и сразу пуститься в погоню за похитителем, если кому-то вздумается украсть эту старую развалюху. Кафе оказалось очень уютным. Стеклянный прилавок был набит всякими вкусностями — сладкими и солеными, и у Августо сразу слюнки потекли. Тут пахло свежим кофе, и парню захотелось сесть за столик и позволить себе перекусить. На столиках он заметил красивые кожаные папки с меню — с золотым тиснением. Идеально. Очередной покупатель отошел от прилавка, и продавщица повернулась к Августо.
        —Чем могу помочь? — приветливо осведомилась она.
        Это был добрый знак, и Августо решил рассказать ей правду.
        —Вы не одолжите мне одну карту меню?
        —Что, простите?
        —Ваше меню. Я с киностудии Перейры, это в двух кварталах отсюда.
        —Никогда о такой не слышала.
        —Но вы ведь знаете Белу Бель? Фильм с ее участием был снят на нашей студии.
        Глаза продавщицы загорелись.
        —Да, я ее знаю. Но… причем тут меню?
        —Нам для нового фильма нужна красивая карта меню, такая, как ваша. Поэтому ваше меню в каком-то смысле попадет в кино. А именно…
        —Вы не могли бы покороче, молодой человек? — возмутилась какая-то тетка, вставшая за Августо в очередь. Похоже, ей не терпелось съесть пирожное.
        —Простите, сеньора, — вежливо сказал Августо и повернулся к продавщице. — Пожалуйста, примите заказ у дамы, я подожду.
        Когда тетка, накупив пирожных, удалилась, он продолжил:
        —Итак, ваше меню не только попадет в кино, его будет держать в руках великий актер Октавио Осорио. Он играет в этом фильме главную мужскую роль.
        Продавщица потрясенно вскрикнула:
        —О, я его знаю! Он великолепен, правда?
        —Да, действительно, — согласился Августо, хотя на самом деле терпеть не мог этого выскочку. Конечно же, сказать об этом доброй женщине он не мог.
        —А вы не пытаетесь навешать мне лапшу на уши, а, юноша? Странная история. С другой стороны, зачем тогда вам меню? В общем, как хотите. Можете взять одно. Но обязательно его верните, хорошо?
        Августо долго благодарил ее, пообещав, что привезет ей меню, как только сможет. Затем он достал из кармана монетку, которую ему дал Перейра.
        —Что можно купить на сто реалов?
        —Ой, забудьте. Выберите себе, что приглянется. Но за это вы принесете мне автограф Октавио Осорио.
        Августо ехал назад, думая, правильно ли он поступил. Придется возвращаться в это кафе — он всегда держал данные обещания.
        Но несколько недель спустя Августо понял, что его честность сыграла ему на руку. Когда он вернул приветливой продавщице, сеньорите Иацинте, меню и привез ей автограф Октавио, она настояла на том, чтобы Августо в дальнейшем обедал у нее в кафе. Тот же, в свою очередь, приносил ей автографы других знаменитостей и рассказывал последние сплетни киностудии. Для них обоих это стало отличным решением — им несложно было это делать, и оба получали от этого удовольствие.
        Другое странное поручение Августо получил уже на следующий день — ему нужно было забрать парик для одной из актрис. У студийной дивы Иоланды Маркос выпадали волосы. Она стремительно лысела, и было страшно наблюдать за тем, как на ее очаровательной головке возникают круглые залысины. До сих пор опытным гримерам и парикмахерам удавалось позаботиться о том, чтобы они не бросались в глаза в кадре, но волос становилось все меньше, а Иоланда не могла все время появляться на сцене в шляпке или платке.
        —Августо, съезди за моим париком. Мне сказали, что сегодня он будет готов.
        —Tudo bem, — сказал он, как и всегда, когда не вполне понимал задание. — Я должен буду его оплатить?
        —Нет, она пришлет мне счет.
        —Не знаю, донья Иоланда. А вдруг она не отдаст мне парик? Представьте себе: кней приходит незнакомый парень и хочет забрать товар, не заплатив за него.
        —О господи, Августо, просто съезди туда. Я же Иоланда Маркос, ты что, забыл? Та женщина меня обожает. И она понимает, что я не могу сама прийти за париком.
        Итак, Августо поехал в ателье на Руа-да-Квитанда. Оно располагалось на втором этаже полуразрушенного здания колониальных времен, непонятно как уцелевшего во времена «архитектурной зачистки». Поднявшись по рассохшейся лестнице, он постучал в облупившуюся дверь. Рядом висела небольшая табличка, убедившая Августо в том, что он приехал по адресу. Он не мог поверить своим глазам.
        Войдя в ателье, ошеломленный парень остановился. Тут было светло и красиво. Помещение недавно отремонтировали, пахло краской. Но больше всего Августо потрясли полки с головами манекенов, на которых красовались разнообразные парики. Он такого еще никогда не видел. Парики были самыми разными — светлыми, каштановыми, рыжими и черными, длинными и короткими, с прямыми и кудрявыми волосами. Были тут и дамские, и мужские парики, дикие гривы и консервативные высокие прически. Августо заметил отдельные пряди — наверное, женщины прикрепляли их к своим волосам. Он и не знал, что такое бывает.
        —Чем могу помочь? — улыбнулась ему хозяйка ателье.
        Похоже, она привыкла к такой реакции.
        —Я должен забрать парик для доньи Иоланды Маркос.
        —Ага. — Кивнув, женщина скрылась в соседней комнате.
        В полуоткрытую дверь Августо увидел, что у нее там мастерская: всевозможные парики на разных стадиях изготовления валялись на столе или висели на головах манекенов. Рядом он заметил разнообразные инструменты, петли, крючки и пинцеты.
        Женщина вернулась с париком, который надела на руку. Выглядело это немного страшновато — красивый парик, болтающийся на кулаке.
        —Я только сегодня утром его закончила.
        —Значит, мне повезло. Донья Иоланда меня прибила бы, если бы я его не привез ей.
        Августо с некоторым удивлением уставился на парик: светлые волосы, прическа по моде — с челкой до бровей и прямыми волосами до плеч.
        —Вы уверены, что это заказ доньи Иоланды?
        Женщина рассмеялась.
        —Ну конечно, я уверена. Госпожа хотела немного изменить свой стиль.
        Немного изменить? Иоланда Маркос была брюнеткой, притом с курчавыми волосами. Ну да ладно — кто он такой, чтобы критиковать ее выбор?
        Хозяйка ателье упаковала парик и отдала его Августо, не возразив, когда он попросил выписать ему счет.
        Выйдя из ателье, он столкнулся с каким-то понурым смущенным мужчиной и потом еще долго представлял себе, как этот тип выглядел бы в рыжем парике.
        Проезжая мимо полицейского участка, Августо взглянул на часы, висевшие на стене здания. Стрелка указывала на двенадцать. Поскольку в киностудии все трепетно относились к обеденному перерыву, можно было не торопиться. Кроме того, Августо мог сказать донье Иоланде, что ему пришлось подождать в ателье. Итак, он решил немного отдохнуть и пообедать.
        Парень зашел в ближайшее кафе — там можно было вкусно и недорого перекусить, да еще поглазеть с летней площадки на прохожих и роскошный ресторан, расположенный через дорогу. Заказав себе пиво, жареную курятину с рисом и маисовую кашу — creme de milho, Августо окинул взглядом улицу. В полдень на улицах всегда было много народу: люди выходили на обеденный перерыв и отправлялись в кафе и рестораны. Августо повезло, что ему достался свободный столик, поскольку уже вскоре перед его кафе образовалась очередь. Тут обедали люди небогатые — это легко было понять по их бедной одежде и цвету кожи. А вот в ресторане напротив собиралась совсем другая публика.
        Августо заметил девушку, чем-то напомнившую ему Бель, только она была белой и, судя по ее наряду, принадлежала к высшему обществу. Девушка нерешительно топталась перед рестораном, изучая вывешенное в витрине меню. Время от времени она поглядывала на часы, притопывая ножкой. Выкурив полсигареты, она бросила окурок на землю, затоптала его своей изящной туфелькой и пошла прочь. Наверное, договорилась с кем-то о встрече, но ее кавалер не пришел. Но тогда она ждала бы дольше, не так ли? Или она думала, перекусить ей в этом ресторане или нет. От этих белых всего можно ожидать. А может, девушке просто захотелось покурить.
        Впрочем, вскоре Августо позабыл о ней: ему принесли еду, и он с аппетитом набросился на курицу с рисом. Он наслаждался каждым глотком пива, каждой секундой в этом ресторане. Августо был человеком очень бережливым и редко позволял себе есть вне дома. Обычно он брал обед с собой на работу. Но сегодня стоял такой чудесный осенний день, что он не устоял. Пообедав, он решил совсем уж закутить и заказал себе cafezinho, крошечную чашечку кофе. Ах, жизнь так прекрасна!
        Потянувшись, он вновь посмотрел на улицу. Люди в очереди нетерпеливо поглядывали в его сторону, ожидая, когда же освободится столик. Но Августо это было безразлично. Он будет сидеть здесь, сколько захочет. Да и все равно ему скоро уже придется возвращаться на студию. Он попросил счет, и тут перед рестораном напротив разыгралась такая же сцена, как и пятью минутами раньше: теперь там столь же нетерпеливо переминался с ноги на ногу какой-то парень. Он тоже закурил и тоже смотрел на меню. Странно, и что это на них всех нашло, на этих богачей? Или что-то не так с едой в этом ресторане? Или этот мужчина должен был встретиться тут с той девушкой? Если так, то он опоздал. Вот и хорошо, что она уже ушла. Ладно, неважно. Все равно такие истории о судьбах людей намного интереснее выдумывать, когда можешь обсудить их с кем-то. Одному не так весело. Нужно будет как-нибудь сводить Бель в это кафе, кормят тут отменно. Или — еще лучше — когда-нибудь он отведет ее в роскошный ресторан напротив.
        Августо оплатил счет, взял пакет с париком и помчался на студию, где его уже ждала красная от гнева донья Иоланда.
        Каро была разочарована, но не очень удивлена. Она все-таки прочитала одно из писем Антонио, ненавидя себя за слабость. Он написал, что каждый день будет ждать ее у ресторана «У Вела» счасу до двух. И о чем она только думала? Понятно же, что если она не приходила несколько дней подряд, Антонио уже не рассчитывает на встречу с ней. И вообще, что за глупая идея? Этот ресторан находился далеко от его дома, вряд ли Антонио часто там обедал. И заведение было слишком дорогим, чтобы приходить туда каждый день. Ну что ж! Так даже лучше. Каро чувствовала себя очень глупо, когда заглянула в ресторан и была вынуждена сказать официанту, что кое с кем договорилась, но предпочтет подождать снаружи. Однако там ей стало совсем неловко. Все люди, работавшие в центре города, как раз вышли на обеденный перерыв, и в такую хорошую погоду на улицах было не протолкнуться. Все смеялись, болтали, казались веселыми и спокойным. А она? Никогда еще Каро не было так одиноко.
        Антонио проклинал телефон. Но больше всего он проклинал самого себя. Он как раз собирался выйти из квартиры, когда ему позвонили. А он? Конечно же, он снял трубку. Безумие какое-то. Ну почему ему кажется, что если ему звонят, то обязательно нужно ответить, и неважно, чем ты занят в этот момент? Глупость, да и только. Неужели он позволит этому дурацкому аппарату диктовать ему, когда говорить с кем-то, а когда нет? К несчастью, ему позвонили из-за границы, к тому же он уже давно ждал этого звонка. Близким или друзьям он сказал бы, что опаздывает, но ему звонили по работе, и он не мог просто повесить трубку. Закончив разговор, он выбежал на улицу, пытаясь успеть в ресторан «У Вела». С его-то невезением Каро именно сегодня придет туда на свидание. Но, может быть, она его дождется? Он посмотрел на часы. Было без четверти два. Ну, до двух-то он успеет.
        Он опоздал на пять минут. Каро там не было. Наверное, она сегодня и не приходила.
        Глава 21
        В апреле в Бразилии наступает осень, и погода идеально подходит для строительства, но проект сооружения статуи Христа стагнировал. Энрике было жаль, что теперь, когда так сухо и тепло и можно не опасаться гроз и оползней, стройка на вершине горы прекратилась. В такой ситуации ему приходилось тратить много времени на другие проекты, которые были ему не так интересны. Зато приносили деньги. Сейчас он работал на строительстве трех зданий в Копакабане — квартал на юге города рос как на дрожжах. Жители Рио открыли для себя преимущества проживания недалеко от пляжа, а Копакабана, если не принимать во внимание бухту Гуанабара, была первым районом Рио на берегу моря. Набережную выложили яркими черными и белыми камнями, образовавшими волнистый узор. Эти камни привезли из Португалии, оттуда же приехали и рабочие, выложившие этот участок длиной в несколько километров, создававший облик современного города.
        Единственное, что удивляло Энрике, — направление этих стилизованных «волн». Они шли не параллельно береговой линии, а перпендикулярно. И какому только архитектору пришла в голову такая идея? Но, если не обращать внимания на неправильное направление волн, выглядели они очень красиво. Энрике нравилось гулять по набережной, хотя прибой иногда бывал настолько сильным, что прохожих обдавало брызгами.
        Однако сегодня ему было не до красот пляжа и набережной. Он хотел немного проветрить голову, надеясь, что свежий бриз приведет его в чувство. Да, небольшая прогулка ему не помешает.
        После этого нужно будет перейти на проспект Носса-Сеньора-де-Копакабана, сесть на трамвай и поехать домой. Недавно у Энрике сломалась машина, и ее пришлось сдать в автомастерскую, чтобы заменить тормоза.
        Гуляя, Энрике думал о том, как ужасно с ним обращаются заказчики.
        Стройка, на которой он побывал сегодня, чтобы проследить за ходом установки лифта, была в этом отношении одним из худших его проектов. Сеньор Пассос относился к Энрике как к крепостному. Нет, еще хуже — как к бедному родственнику, живущему только за счет его милости. Пассос постоянно обнимал его за плечи — очевидно, ему этот жест казался отеческим. И все время говорил Энрике, какой тот неудачник. Это было невыносимо. Если бы не высокая плата, Энрике уже давно высказал бы заказчику свое мнение: все промедления, связанные со стройкой, спровоцированы самим Пассосом. Тот во все вмешивался, полагая, что разбирается лучше остальных: сего точки зрения, Энрике был не единственным «неудачником» на стройке. Пассос считал всех, начиная от плотников и заканчивая ведущим архитектором, тунеядцами и дармоедами.
        А теперь Пассос пригласил все начальство со стройки к себе на день рождения в ночной клуб. Неужели у него нет семьи и друзей? Зачем «покупать» себе гостей на день рождения? А иначе это и не назовешь: когда заказчик стройки приглашает к себе сотрудников, отказать ему нельзя. В конце концов, они неплохо наживались на его причудах. Сеньору Пассосу постоянно приходили в голову разнообразные странные идеи и всегда — не ко времени. Так, недавно он потребовал установить латунные поручни на лестнице — когда рабочие уже давно поставили там железные. И кого он обвинил в том, что его идея вызвала определенные проблемы? Энрике, конечно.
        У Энрике опять болел живот. Нужно поскорее покончить с этим заказом и прекратить сотрудничество с сеньором Пассосом, иначе у него разовьется язва.
        А хуже всего было то, что Пассос вел себя так не со зла. Энрике даже казалось, что он нравится заказчику. Иначе с чего бы Пассос пригласил его к себе на день рождения? Просто заказчик относился к той категории людей, которые считают себя центром мира, а всех остальных — своими прислужниками. Он полагал, что сам знает, что хорошо для него, а главное — что хорошо для окружающих. Наверное, он был уверен, что весь его наемный персонал считает, будто им повезло сотрудничать с самим великим сеньором Пассосом.
        О господи… У Энрике не было ни малейшего желания проводить свое свободное время с этим тираном. Нужно придумать какую-то отговорку, чтобы не идти на этот дурацкий день рождения. Может быть, что-то, связанное со свадьбой? При мысли о свадьбе его вновь пронзила острая боль, и Энрике уселся на лавку, ожидая, пока ему станет чуть легче. Эта свадьба выводила его из душевного равновесия даже больше, чем проблемы на работе. Ана Каролина так странно вела себя в последнее время, что Энрике было не по себе. Вдруг она передумает? И не связано ли ее поведение с Антонио? Она говорила, что Антонио пытался за ней ухаживать, — а вдруг она поддалась его чарам? Энрике, будучи неглупым человеком, знал, что Антонио пользуется успехом у женщин. Хотя он не был ревнив, но считал вполне возможным, что и его невеста не устояла перед напором Антонио. Но нет, они ведь едва знали друг друга. И общались в последний раз довольно давно, в ночь карнавала, и тогда с ними были Мария и Морис. Ах, все это выдумки! Наверное, Ана Каролина так себя ведет, потому что нервничает. Энрике и сам немного нервничал. Если бы все на него так не
давили с этой свадьбой! Если бы не вся эта суета, он спокойно пошел бы к алтарю. Но донья Виктория устроила настоящий цирк, и это выводило Энрике из себя. Она поволокла будущего зятя к швее и сама выбрала ткань для его свадебного фрака. Потом они вместе отправились к шляпнику, чтобы подобрать подходящий головной убор, который Энрике наденет, когда выйдет из церкви после бракосочетания. Тогда они с Аной Каролиной уже будут супругами. Донья Виктория составила список гостей и выбрала блюда свадебного меню. При этом она не учитывала предпочтения Энрике, и в итоге оказалось, что на стол подадут лангустов — на которых у Энрике была аллергия. Кошмар, да и только. Энрике был рад, что его родители вели себя иначе. Они обращались с ним как со взрослым и относились к нему с уважением, никогда не позволяя себе покровительственного тона, в отличие от доньи Виктории. И так было всегда, еще до того, как он стал кормильцем семьи.
        Столкнувшись с миром богачей, Энрике сочувствовал детям этих людей. Их опекали во всем, и, даже взрослея, они оставались не более чем куклами, послушно поддерживающими репутацию семьи, благосостояние семьи, развитие семьи, власть семьи — то были идолы, которым приходилось служить. Истинные добродетели были тут не в почете, особенно если они мешали поклонению этим идолам. Неудивительно, что высшее общество Рио столь лживо, мелочно и коррумпировано. И неудивительно, что семья Энрике обеднела. Его родители были слишком честны, тактичны и порядочны, чтобы сохранить свои деньги, не говоря уже о том, чтобы их приумножить. И, к сожалению, слишком слабы. Они выбирали роль жертвы, а не охотника.
        Энрике и сам чувствовал нечто подобное. Он видел, как большинство его однокашников в университете сдавали зачеты и экзамены за взятки, и он сам, хоть и был прилежным учеником, получал не такие высокие баллы, поскольку не платил ни одному профессору. И все же он до сих пор не желал прибегать к подобным средствам, даже глядя на успех людей не столь порядочных. Энрике верил, что честность, старание и умение принесут свои плоды. Ответственность и честность — вот основа независимости. Поэтому, как только он женится на Ане Каролине, нужно будет сразу же дистанцироваться от ее родителей. Пока что как родители невесты они имели право участвовать в приготовлениях к свадьбе, и Энрике придется терпеть снисходительный тон доньи Виктории. Но потом они с Аной Каролиной переедут в свою квартиру, как можно дальше от дома Кастро да Сильва. И там только он и его жена будут принимать все решения. Его жена! От одного этого слова у Энрике мурашки бежали по коже.
        О, как же он будет счастлив с ней!
        Взглянув на часы, Энрике понял, что нужно торопиться. Он и так уже много времени потратил на эту прогулку и отдых на лавке. Еще нужно заглянуть на Авенида Централь — там он договорился встретиться с одним из чиновников строительного управления. Этот тип тоже будет ждать взятку, боялся Энрике, поскольку без его разрешения придется соблюдать предписанное законом расстояние от начала подъездной дорожки до улицы, а заказчица — донья Виктория — не желала идти на эту уступку.
        Да, над независимостью еще придется поработать.
        Вечером Энрике пришел домой позже, чем ожидал. Он смертельно устал. Поскольку он работал на нескольких стройках в городе, приходилось мотаться туда-сюда на трамвае, такси или пешком. Это отнимало очень много времени — Рио чудовищно разросся в последние годы. Энрике надеялся, что его машину починят уже завтра — без автомобиля он едва справлялся со своей работой. Когда зазвонил телефон, он вскинулся ото сна — присев за стол, он задремал. Должно быть, звонила Ана Каролина, поскольку других знакомых с собственным телефоном у него почти не было.
        —Энрике, ты где? Ты полчаса назад должен был заехать за мной.
        —Что? — Он с трудом подавил зевок, надеясь, что Ана Каролина этого не заметит.
        —Мы договорились пойти в кафе с Изабель и Иоахимом. Ты забыл?
        —Эм… Нет, дорогая, конечно, нет. У меня просто был очень тяжелый день, и я только что пришел домой. Мне еще нужно переодеться и…
        —Я тебя разбудила? У тебя такой сонный голос.
        —Нет. Но я очень устал.
        —Ладно, как скажешь. Ты сможешь подъехать ко мне через полчаса? Тогда мы не очень опоздаем в кафе «Дас Флорес».
        —Да, успею… — Энрике осекся. — Нет, погоди! Я совсем забыл. У меня машина сломалась, она сейчас в мастерской.
        —Удивительно, что эта старая развалюха вообще ездит. Так что же нам теперь делать? Может, я возьму такси и заеду за тобой? От тебя до кафе ближе.
        —Да, родная, давай так и сделаем. Тогда я еще успею освежиться и переодеться.
        —Похоже, тебе не очень-то хочется идти на эту встречу.
        —Честно говоря, не очень. Я так устал… — прямо ответил Энрике.
        «И этот португальский нахал действует мне на нервы», — хотелось добавить ему, но он сдержался. Он знал, что жена этого нахала, Иоахима, — старая подруга Аны Каролины, и они уже давно хотели повидаться. Но девушке не приличествовало идти вечером гулять одной, поэтому Энрике вынужден будет ее сопровождать, хочется ему этого или нет.
        —Ну хорошо. Тогда я заеду за тобой минут через пятнадцать. Пока! — Ана Каролина положила трубку еще до того, как он успел что-то ответить.
        На самом деле Ана Каролина, конечно же, приехала позже. И она не взяла такси, а воспользовалась автомобилем своих родителей. Даже клаксон, сигналом которого девушка вызвала Энрике на улицу, звучал красивее, чем в его машине.
        —Ты опять взяла автомобиль без спросу? — с упреком осведомился Энрике.
        —Энрике, прекрати вести себя как школьный учитель. Нет, я не брала его без спросу. По какой-то непонятной причине папа предложил мне прокатиться.
        Впрочем, Ана Каролина знала причину его щедрости. После того разговора в Ботаническом саду отец всячески пытался ее порадовать. Наверное, он думал, что таким образом сможет отвлечь дочь от горестных мыслей.
        —Очень мило с его стороны, — без тени иронии отметил Энрике.
        —Да. Ладно, поехали. Надеюсь, они нас дождутся.
        —Конечно, дождутся. Они же тебя знают.
        Ана Каролина рассмеялась.
        —Прийти на три четверти часа позже — почти что вовремя, так ведь?
        Энрике тоже рассмеялся. Столь небрежное отношение ко времени казалось ему очаровательным — хотя только в том случае, когда его проявляла Ана Каролина.
        В дороге они не разговаривали: Энрике вцепился в сиденье и обливался холодным потом от страха. Ана Каролина, по его мнению, водила машину чуть ли не безрассудно, но он не решался сделать ей замечание, ведь невеста просто посмеялась бы над его нерешительностью. Приходилось мириться с этой ужасной поездкой и сносить ее, как и подобало мужчине: свыдержкой и хладнокровием.
        Когда они прибыли в ресторан, Изабель и Иоахим уже собирались уходить. Мужчина как раз подавал своей жене пальто.
        «Пальто, надо же! — подумал Энрике. — Еще одна прихоть богачей. Стоит подуть ветерку попрохладнее — и они уже кутаются в пальто и меховые накидки, а шею обматывают шарфом, точно у нас тут царит арктический холод».
        Сегодня температура опустилась до двадцати градусов, но пальто явно было не по сезону. Ана Каролина как-то объяснила ему, что холод позволяет носить элегантные аксессуары: перчатки, платки, шелковые чулки и болеро, которые так нравятся дамам, но в сорокаградусную жару их не наденешь. Жители Рио с ума сходили по теплым нарядам.
        После приветственных поцелуев и похлопывания по плечам все уселись за столик, из-за которого Изабель и Иоахим только что встали. Официант уже успел унести бокалы и с недовольным видом сунул в карман монетку, оставленную гостями, — скудные чаевые. Ана Каролина заговорщически подмигнула Энрике. Он тоже заметил скупость этой пары.
        Ана Каролина и Энрике уже не раз обсуждали этот вопрос и сходились в том, что скупость — ужасное качество. Более того, если не дать официанту достойные чаевые, тебе же будет хуже.
        Вот и теперь опасения Аны Каролины оправдались. Официант с подчеркнутым равнодушием, граничившим с невежливостью, осведомился, что господа будут пить, и весь вечер вел себя весьма неприветливо.
        Но Изабель и Иоахим этого даже не заметили. Они весело болтали, рассказывая Ане Каролине последние сплетни об их общих знакомых и поездке в Африку на медовый месяц. Сафари, ну надо же! Энрике расспрашивал их обо всех подробностях, ему хотелось многое узнать об экзотических животных и жизни примитивных племен. Иоахим начал читать целую лекцию о флоре, фауне и культуре Африки, и в какой-то момент Ана Каролина перестала его слушать, переключившись на разговор с Изабель о том, какие сложности возникают у женщины в таком путешествии. Что надеть? Как ухаживать за собой? Куда смотреть, когда туземцы принимаются плясать почти голыми? Как избавиться от домогательств людей, никогда не видевших белого человека и потому пытающихся прикоснуться к светлым прямым волосам и белой коже незнакомца?
        Так они некоторое время беседовали, пока какая-то фраза Иоахима не привлекла внимание Аны Каролины. Она поняла, что муж ее подруги сел на любимого конька: оружие. Иоахим был офицером и не упускал возможности поболтать о последних новинках на рынке оружия. Энрике приходилось все это выслушивать, и Ана Каролина сочла своим долгом спасти его.
        —Иоахим, дорогой, не угостишь меня сигаретой? — невинно хлопая глазами, осведомилась она. — Энрике не курит, а мне вот сейчас почему-то захотелось.
        —Ну конечно, — с сильным акцентом произнес он. — Если тебе так хочется. Но я лично не одобряю эти новомодные веяния.
        —Кто бы сомневался, — хмыкнула Ана Каролина, вынимая сигарету из серебряного портсигара. — Я даже думаю, что бедняжке Изабель пришлось и на сафари ходить в юбке, да?
        —Ну конечно. Женщины в брюках — это омерзительно.
        —Думаешь? — удивился Энрике. — А мне вот нравится, когда Ана Каролина надевает брюки. Безусловно, она редко это делает, но при некоторых обстоятельствах юбки просто непрактичны.
        Ану Каролину растрогала его поддержка. Она знала, что Энрике больше нравится женственная одежда.
        —Ну, меня это не удивляет. Давно уже было ясно, кто из вас двоих носит брюки. — Иоахим презрительно рассмеялся. — Ты, небось, и за то, чтобы женщинам предоставили избирательные права.
        —Да. Я вообще хотел бы, чтобы голосовать могли только умные люди, неважно, мужчины это или женщины.
        —Ну ты и фантазер, Энрике. Что бы с нами сталось, если бы каждая юбка могла решать судьбу страны? К тому же женщины склонны к определенным… гхм… состояниям, так сказать, каждый месяц. А в таком состоянии они едва ли способны принимать взвешенные решения. Я лично не хотел бы, чтобы такая особа принимала решения за меня. Дойдет до того, что они потребуют права… ну, не знаю… скажем, стать судьей. Или пилотом. А что в результате? Хаос, сущий хаос. Ты только представь, недавно какая-то бабенка в брюках заявилась к нам на аэродром. И все мои парни, позабыв о работе, сбежались посмотреть на эту бесстыжую девицу.
        —Она действительно пилот? — опешила Изабель.
        Невзирая на то, что в Африке ей довелось пережить много приключений, она была достаточно консервативной и мысль о женщине-пилоте ее шокировала.
        —Нет, слава богу, до такого не дошло. Она сопровождала пилота. По-моему, ты его знаешь, Энрике. Антонио Карвальо. Он, кажется, уже сделал себе имя в авиации.
        —Да! — радостно воскликнул Энрике. — Конечно, я его знаю, он мой друг.
        —Значит, как встретишь его в следующий раз, передай от меня, что бабам не место на военном аэродроме.
        —Хорошо, передам. Но, насколько я его знаю, ему будет все равно. Он всегда делает то, что хочет. И если уж ему захочется взять с собой в полет даму — не знаю, можно ли назвать дамой девушку, отважившуюся подняться на борт, — то он непременно так и поступит. Веря в свою правоту, он не обращает внимания на мнение других людей.
        —Он просто наглый выскочка, вот мое мнение.
        —Да нет, на самом деле он хороший человек, — вступился за своего друга Энрике.
        Некоторое время Энрике и Иоахим еще обсуждали права женщин и понятие женственности. Изабель лишь время от времени вздыхала — удивленно, потрясенно или печально, в зависимости от того, о чем шла речь.
        Мужчины заказали еще выпить и подняли тост за старые добрые времена, когда женщины еще знали свое место в обществе. Рассказывались истории о бабушках, которые были красивыми, сильными и умными женщинами, прилагавшими все усилия для поддержки своих мужей.
        —Вот такой должна быть женщина, — заявил Иоахим. — Никому не нужна хорошенькая кукла. Естественно, умная женщина лучше. А если она действительно умна, то знает, что нужно поддерживать своего мужа.
        Никто не заметил, что Ана Каролина все время молчит. А ведь она была ярой поборницей прав женщин — неудивительно, с такой-то матерью. Донья Виктория действовала как мужчина — но все равно не имела права голосовать.
        —Что с тобой, родная? Ты сегодня так немногословна, — спросил Энрике в какой-то момент.
        —Ничего. Может быть, я страдаю от определенного… как выразился Иоахим… гхм… состояния. — Она хихикнула, с удовольствием отметив, как остальные потупились.
        О таких вещах женщинам не подобало говорить, особенно в компании мужчин.
        При этом на самом деле она страдала не из-за упомянутого состояния, а от страха. А если бы Иоахим узнал ее на том аэродроме?
        Глава 22
        «Нужно отправиться в путь», — думал он. Путешествие отвлечет его от горестных мыслей. Итак, прочь из Рио, прочь от всей этой глупой болтовни, прочь от этой предательницы Алисии, а главное — прочь от Каро.
        В другом городе он позабудет о событиях прошедших месяцев, нужно только уехать подальше. Антонио хотелось отправиться в Париж — сейчас для этого идеальное время года. В мае Европа была прекрасна, на деревьях зеленела листва, все цвело, и люди просыпались от серой зимней спячки. Но работа не позволяла ему этого, и раз уж ему так хотелось куда-то отправиться, то стоило объединить приятное с полезным. В этом смысле у него был выбор между Аргентиной и США. В Буэнос-Айресе жил его старый друг, который, вполне возможно, профинансирует трансатлантический перелет Жоао Рибейро де Барроса. Впрочем, едва ли аргентинец согласится оказать такую честь бразильцу. Кроме того, на юге Южной Америки сейчас было холодно: погода вряд ли его порадует. А вот в США как раз царила весна, а в хорошую погоду шансы уговорить какого-нибудь авиатора на сотрудничество значительно возрастали. Так почему бы и нет? При мысли о том, как он отправится в такой долгий полет на биплане и пролетит над прекраснейшими местами нашей планеты, у Антонио сразу поднялось настроение. Он двинется вдоль побережья Атлантики, пролетит над дюнами
Мараньяна до дельты Амазонки, потом над джунглями Центральной Америки до лазоревых вод Карибского моря, а после — над коралловыми островами Флорида-Кис. Так Антонио отвлечется от грустных мыслей, к тому же столь долгий перелет сулит удивительные приключения, которые позволят позабыть о всех бедах и разочарованиях прошлого. Внезапно Антонио ощутил прилив сил и жажду деятельности, почти утраченные в последнее время. Он слишком долго сидел сложа руки, ныл и упивался жалостью к себе, написал слишком много ненужных писем, нагулялся в ночных клубах и слишком часто пытался залить горе вином. Но так дальше не пойдет. Каро или не Каро — нужно вернуться к себе, и тогда она вернется к нему. Да, предвкушение приключения оживило его, а само путешествие примирит его с жизнью.
        Антонио сразу же приступил к составлению планов. Он написал старым друзьям и возможным меценатам, чиновникам военной и гражданской авиации, купил карты всех регионов, над которыми собирался пролетать, связался с посольствами всех стран, где придется останавливаться для дозаправки, позаботился о визах и прочих формальностях. Составил он и список покупок для долгого перелета, предметов быта и подарков для коллег из Северной Америки. Много внимания Антонио уделил и биплану: он проверял и перепроверял каждый винтик, от мотора до руля управления, от освещения до гироскопа, от рычага регулирования состава газовой смеси до штурвала. Он купил новый радиопередатчик, встроил в биплан удобные сиденья и установил кое-какие приспособления, которые облегчат ему перелет: крепление для фляги, зажимы для карт. Без второго пилота или навигатора малейшая оплошность могла привести к несчастному случаю, например, если во время турбулентности карта упадет на пол и Антонио не успеет ее поднять. Он провел ряд испытательных полетов, чтобы понять, что еще можно улучшить в биплане. Он летал сквозь густые облака и в темноте,
навстречу закату и под проливным дождем. Самолет был очень крепким — это Антонио понял, еще когда летал в грозу. Были самолеты, терявшие управление при сильном ветре или при малейшей ошибке пилота, но его биплан отличался надежностью.
        Собственно говоря, что могло пойти не так? Ничего. Да и путь был прост: все время лететь вдоль берега на север, над Антильскими островами, и вновь вдоль берега. Тут не оставалось места ошибке. Да и карта ему не понадобится. По ней можно понять, где стоит заправиться, а где — обратить внимание на высоту гор, но поскольку он полетит над морем, это не будет иметь значения. Да и погодные условия в мае обычно были отличными, ураганы в Карибском море поднимались позже. Все пройдет идеально. Антонио радовался предстоящему путешествию. Приготовления пошли ему на пользу, он пребывал в отличном настроении, словно только что выполнил сложнейшие маневры на биплане. Он с нетерпением ожидал того момента, когда можно будет отправиться в путь.
        За несколько дней до начала путешествия он поехал на аэродром. Стояла отличная погода, лишь несколько облачков белели в синеве неба. Солнце только поднялось над горизонтом, окрасив Рио розовым цветом. Еще раз проверив самолет, Антонио убедился в том, что биплан в безукоризненном состоянии, и решил немного полетать. Может быть, пролететь вдоль пляжа на юг и покружить над лесом, выполнить несколько stalls — фигур пилотажа, при которых самолет резко поднимает нос или накреняется вбок, переходя в штопор. Это совершенно безопасно, если знать, как вернуться в поток воздуха. Каждый раз они вызывали в Антонио чувство острого счастья, в то время как пассажиры, не понимавшие принципов авиации, испытывали страх. Итак, он мог выполнять эти фигуры пилотажа только в одиночку. Лучше всего — даже без зрителей, которые тоже пугались, думая, что стали свидетелями авиакатастрофы. Значит, придется переместиться подальше в море, поскольку на берегу всегда много людей, которые останавливаются, глазеют на происходящее и даже машут руками.
        Взлетев, Антонио почувствовал, как у него поднимается настроение, как и всегда. Набрав высоту, он повернул на юг. Под ним раскинулся Рио, живописный, как на открытке, и солнце озаряло роскошные здания города — Городской театр, Национальную библиотеку Бразилии, дворец Монро. Оставив позади центр города, Антонио свернул на запад. Он увидел Лагоа, Ботанический сад и ипподром — они были видны во всех деталях, словно он летел на высоте не в восемьсот, а самое большее в сто метров. Перед горой Дойс-Ирманс, отмечавшей конец пляжа Ипанема, он направил нос биплана в сторону моря. Самолет быстро набирал высоту, прохладный сухой воздух идеально подходил для полета, и погода стояла такая ясная, что были видны чудесные острова Ангра-дус-Рейс, находившиеся в сотне километров отсюда. В Рио влажность воздуха редко бывала такой низкой, и Антонио наслаждался великолепным видом. Очарованный захватывающей панорамой, он нажал на газ и проделал трюк под названием loop — «мертвая петля». Это была не такая уж сложная фигура пилотажа, но Антонио знал, что с земли это смотрится потрясающе. Фокус состоял в том, чтобы в
нужный момент поддать газу. Важно было и чувство равновесия — оно могло сыграть с пилотом злую шутку, поскольку в полете казалось, что тебя подняло волной. Впрочем, именно это и делало фигуры пилотажа такими интересными. Если бы не нагрузка на биплан, Антонио занимался бы этим целыми днями. Но при выполнении любой фигуры пилотажа страдали все части самолета, особенно крылья, поскольку давление на них было слишком сильным. За несколько дней до начала долгого путешествия рисковать не стоило. Антонио проверил все приборы. Он находился на высоте около километра, а значит, мог зайти на вираж. Он осторожно поднял нос самолета, не нажимая на газ, чтобы замедлить движение. В какой-то момент, когда угол подъема был еще высоким, а скорость — низкой, крылья вышли из потока воздуха. А без этого потока самолет не летел. Биплан камнем обрушился вниз. Это было лучше любой карусели! Дух захватывало. И хотя выглядело это потрясающе, на самом деле такое упражнение являлось стандартным для новичков. Чтобы предотвратить падение, следовало лишь нажать на педаль. Тогда самолет возвращался в горизонтальное положение и мог
лететь дальше как ни в чем не бывало.
        Так произошло и теперь. Антонио направил самолет вниз, охнув от восторга, а потом остановил падение. Грандиозно! Ему потребовалась секунда, чтобы сориентироваться, — и он не заметил стайку чаек. Послышался вскрик, звук бьющегося стекла и ломающейся древесины. А потом Антонио увидел поверхность моря.
        Говорят, за мгновение до смерти видишь, как перед тобой пролетает вся жизнь. Но с Антонио ничего подобного не случилось. Он увидел лишь кровь и перья на лобовом стекле, бешено вращающуюся стрелку высотометра и фотографию Каро в кабине.
        Он ударился о воду.
        И больше ничего не видел и не слышал.
        Антонио повезло. Поскольку он вылетел из города так рано, на море еще были рыбаки. Они с интересом наблюдали за его фигурами пилотажа и не особенно удивились, когда биплан упал. Они даже не подозревали, что произошло это не по неосторожности пилота, а из-за стаи птиц. С их точки зрения, Антонио прогневил самого Господа, и кара Божья не заставила себя долго ждать.
        Через несколько минут после падения они подплыли к месту, где самолет вошел в воду. На волнах качались обломки. Один из рыбаков, юноша по имени Инасио, прыгнул за борт: он был отличным пловцом и мог оставаться под водой до трех минут. Тут было неглубоко, и потому он быстро обнаружил пилота. Инасио освободил его от ремней безопасности — к счастью, парень всегда носил с собой нож — и вытащил из кабины затонувшего биплана. Он перебросил утопленника через борт рыбацкой лодки, прямо на гору рыбы.
        —Ему конец, — заявил старший из трех рыбаков.
        —Кто знает? — пожал плечами запыхавшийся Инасио, когда его тоже втащили на борт. — Ну же, Жоао, надави ему на грудь, как ты сделал с сыном Марии, Хосе.
        —А смысл?
        —О господи, тогда я сам надавлю.
        Он принялся делать пострадавшему непрямой массаж сердца.
        —Не так. Отойди, дай мне, — приказал ему Жоао.
        Двое других рыбаков молча наблюдали, как он ритмично нажимает на грудь Антонио. Послышался треск ломающихся ребер. Затем Жоао перешел к дыханию «изо рта в рот», зажимая нос пилота и вдувая ему воздух в легкие.
        —Это омерзительно, — заметил третий рыбак.
        —Молчи уже! — напустился на него Инасио. — Тому ребенку он тоже так делал. И сын Марии выжил.
        —И все равно это гадко. Не думаю, что этот пилот захотел бы, чтобы его целовал мерзкий старик, пока он тут валяется мертвый.
        —Ничего он не мертвый! — стоял на своем Инасио.
        Почему-то он чувствовал свою ответственность за жизнь пилота. В конце концов, он же вытащил беднягу из воды. Впрочем, сложно было сказать, почему Инасио так уверен в своей правоте. Лицо мужчины покрывали глубокие порезы, левая нога была вывернута под неестественным углом, а на плече зияла рана. Даже если бы он дышал, шансов выжить у него оставалось немного.
        —Дай рубашку, — потребовал Инасио у третьего рыбака. — Нужно остановить кровоте…
        И в этот миг их пациент застонал. Старик перевернул пилота на живот и похлопал по спине. На гору рыбы вылился поток воды.
        —Ну вот, — немногословно отметил старик и отодвинулся от пострадавшего, чтобы Инасио смог его перевязать.
        —Я же говорил, — сухо ответил парень.
        Хоть он и радовался спасению пилота, но виду не подал.
        Они все с любопытством смотрели на Антонио. Тот постепенно приходил в себя.
        —Отличный улов, — простонал он.
        И рыбаки залились громким смехом — скорее, от облегчения, чем из-за его меткого замечания.
        Антонио очнулся в больничной палате. Первой, кого он увидел, была его мать. Она казалась измученной: женщина исхудала, под глазами пролегли круги, волосы засалились. Антонио испугал ее вид — он привык к цветущей и ухоженной донье Мадлен.
        —Ох, Антонио, родной! Ты проснулся! — На глаза ей навернулись слезы.
        Она подалась вперед и принялась осыпать лицо сына поцелуями.
        —Что… что случилось? — тихо спросил он. Голос звучал так глухо, будто Антонио не разговаривал несколько лет.
        —А ты не помнишь? Ты разбился на самолете, но тебя спасли. Ой, милый, мы так боялись за тебя. Мне казалось, что ты умрешь. Мы все молились за тебя, и врачи сделали все возможное…
        —Я давно здесь?
        —Почти две недели.
        —Какое сегодня число?
        —Понедельник, 17 мая 1926 года.
        Устав от этого короткого разговора, Антонио опять уснул. Он еще успел почувствовать, как мать ободряюще сжала ему руку, а потом погрузился в глубокий сон.
        Когда он проснулся на следующее утро, вокруг его кровати собралось довольно много людей: двое мужчин в белых халатах, медсестра и его родители. Они о чем-то совещались.
        —…Иначе придется ампутировать, — сказал один из врачей.
        Антонио невольно застонал.
        Присутствующие сразу же прекратили разговаривать и уставились на него.
        —Ох, солнышко! — всхлипнула мать, бросаясь к нему.
        —Антонио, мальчик мой, — с деланным весельем в голосе произнес отец, точно они не виделись всего пару часов. Но его истинные чувства выдала дрожь в голосе.
        —Что происходит? — спросил Антонио. — Какой-то костоправ хочет что-то мне отрезать?
        —Позвольте представиться. Я профессор Шнайдер, — сказал врач постарше. Он говорил с сильным немецким акцентом.
        —Профессор — эксперт в области военных травм и протезирования. Он работал в Берлине в знаменитой клинике «Шарите», прежде чем эмигрировать в Порту-Алегри. Мы попросили его приехать сюда и заняться твоим лечением.
        —А я доктор Жоао Энрике де Баррос, — сказал второй врач. Он тоже был немолод, на вид около шестидесяти. — Вы в надежных руках, молодой человек.
        —И что вы собираетесь ампутировать? — спросил Антонио.
        —Ничего! — хором воскликнули отец и доктор Баррос.
        —Левую ногу, — хором сказали мать и доктор Шнайдер.
        И только медсестра промолчала.
        —Ага, — кивнул Антонио, откидываясь на подушку. — Мнения разделились. А вы как думаете, девушка? — спросил он у медсестры.
        —Я думаю, что вы выйдете из больницы целым и невредимым.
        —Отлично. Я тоже так думаю. — Антонио подмигнул ей. — Вы не оставите меня ненадолго? Мне нужно немного отдохнуть, прежде чем вы расскажете мне все подробности.
        Так они и сделали. Из-за двери донеслись голоса врачей и его родителей — они никак не могли договориться, как же его лечить.
        Антонио закрыл глаза и попытался отвлечься от происходящего вокруг. Что же случилось? Он ничего не помнил. Если он пережил крушение самолета, то у него должны были остаться какие-то воспоминания. Но в памяти точно зияла огромная дыра. Антонио старался вызвать хоть какие-то воспоминания об аварии, но тщетно. Он помнил только едкий запах рыбы. И то, как он ждал Каро возле ресторана «У Вела». После этого память ему будто стерли.
        Это было ужасное чувство — даже хуже, чем страх перед предстоящей ампутацией. Антонио казалось, будто его ограбили, украли у него важную часть жизни. Это его пугало. Что, если воспоминания не вернутся? Мысли о том, что в его памяти так и останется провал в две недели, вселяли в него тревогу. Что он делал все это время? О чем думал, что чувствовал? Вдруг однажды кто-то заговорит с ним и, подмигивая, намекнет ему на «те события в клубе», о которых он не помнит? Или через пару месяцев хорошенькая горничная придет к нему и продемонстрирует округлившийся животик, утверждая, что он — отец ее будущего ребенка? Антонио даже не сумеет ей возразить, поскольку это вполне может оказаться правдой. Хотя он не из тех мужчин, которые спят с горничными. Вот только… откуда он это знает? Можно ли быть уверенным в том, что память его не обманывает? Вдруг при падении он получил необратимые повреждения мозга?
        В целом ситуация была кошмарная. Лучше всего никому не рассказывать о потере памяти, иначе кто-нибудь захочет воспользоваться этим обстоятельством. Антонио утешал себя тем, что память, скорее всего, вернется. Он уже слышал о таких случаях — люди теряли память после тяжелых травм или ужасных событий, но она обычно возвращалась. Наверное, вскоре он вспомнит об этих четырнадцати днях жизни. Оставалось только надеяться, что до тех пор никто ничего не заметит.
        Это оказалось не так просто. Пока его родители спорили с врачами, в комнату вошли двое мужчин в форме. Они сообщили Антонио, что создана комиссия по расследованию катастрофы. Они задавали ему вопросы, на которые тот не мог ответить.
        —Свидетели видели, как вы выполняли фигуры пилотажа, — сказал один.
        —Вот как? — Антонио был благодарен ему за подсказку, которая могла навести его на мысли о причинах падения.
        —Да. Нам сказали, что вы пустили самолет в штопор с большой высоты и выровняли его над водой.
        —Да, это называется stall. Это упражнение входит в стандартную тренировку пилота.
        «Вот, значит, как, — подумал он. — Наверное, в тот день я перестарался».
        —Но при этом пилот не падает в воду, насколько я понимаю.
        —Нет.
        —Итак, что же произошло?
        —Я…
        —Довольно! — В комнату ворвался доктор де Баррос. — Моему пациенту нужен покой. Вы можете прийти завтра и поговорить с ним в течение десяти минут. Дело не срочное, а сеньору Карвальо нужно выздоравливать, не так ли? Кроме того, от случившегося пострадал только он сам.
        Еще никогда Антонио так не радовался приходу врача. Де Баррос выпроводил обоих полицейских, а затем сказал родителям Антонио и немецкому врачу:
        —Дайте мне пять минут. — После этого он захлопнул дверь у них перед носом. — Итак, дорогой мой сеньор Карвальо…
        После этого де Баррос насколько минут описывал Антонио его состояние, шансы на выздоровление и стратегию лечения.
        —Но для этого вы должны в точности придерживаться моих указаний. И когда я говорю «в точности», я именно это и имею в виду. Ваша готовность работать над выздоровлением имеет решающее значение. — Врач помолчал. — Я вам кое-что принес. Подарок или вознаграждение за усилия, уж не знаю, как это назвать. Рыбаки, вытащившие вас из воды, нашли вот это. — Он протянул Антонио какую-то бумагу. — Ее привезли с вами в больницу.
        Антонио не сразу понял, что это снимок Каро из кабины пилота. Парень сглотнул, стараясь сдержать слезы. Неужели Каро была с ним в самолете?
        Глава 23
        Письмо Марии пришло в тот же день, когда она сама приехала, только на пару часов раньше. Оно добиралось до Рио две недели, и конверт выглядел потрепанным, а адрес немного размазался, да и марка почти отклеилась. Ана Каролина осмотрела его со всех сторон. Ей нравились конверты, прошедшие через много рук, и ей нравилось получать письма из других стран.
        Дорогая моя кузина!
        Нужно же было проехать тысячи километров, чтобы прибыть в место, ничем не отличающееся от моего дома. Буэнос-Айрес — настоящий европейский город, в нем дух цивилизации сильнее, чем в Рио. С одной стороны, это приятно, поскольку нам легко было приспособиться к здешним устоям. С другой стороны, я немного разочарована: на противоположном краю мира ожидаешь встретить хоть немного экзотики. Ну да ладно, не стану обременять тебя своими жалобами. Мужчины здесь порывисты и очень, очень красивы. Женщины, к сожалению, тоже. И везде танцуют танго, это потрясающе! Мы с Морисом попытались научиться этому танцу, но он сложнее, чем кажется. Аргентинцы над нами посмеиваются, но мне кажется, что наши попытки их растрогали. В вопросах моды и стиля жизни аргентинцы во многом превзошли бразильцев, и у меня возникла теория, что это связано с климатом. Чем прохладнее, тем сильнее разгорается фантазия людей. (Поэтично, да? Мне стоило бы стать поэтом). Тут уже немного неуютно, осень вступила в свои права. А я этого и не ожидала. Я думала, во всей Южной Америке так же жарко, как в Рио. Ну, вот видишь, век живи — век
учись. Еще тут можно покупать отменную говядину почти даром, что для нас, французов, необычно. Мне кажется, я поправилась на целую тонну. Я рада предстоящей поездке в Чили, а оттуда — в Рио. Уверена, теперь мы сможем лучше общаться. Все дело было в этом противном дожде, я думаю. Когда засияет солнышко и мы отметим твою свадьбу, то позабудем обо всех мелких ссорах.
        Передавай всем привет и пожелай мне удачи, чтобы в Чили мы не замерзли. Говорят, там горы, а зимой все заметено снегом. Ужасно, да?
Целую, обнимаю.
Твоя Мария
        Ана Каролина, улыбнувшись, отложила письмо. Вот она, Мария, во всей своей красе. Она пишет о погоде, о фигуре, о танцах и красивых мужчинах. То была сама основа ее существования, и эта неподдельная беззаботность успокаивала. Ана Каролина задумалась о теории климата — как холод влияет на жаркие фантазии — и сочла ее чушью. Большинство развитых культур прошлых эпох расцвело в теплом климате, да и эротике благоприятствует жара, а не холод. Ана Каролина по себе это знала: теплыми вечерами ее страсть усиливалась. Например, в тот вечер на карнавале, когда… О нет, только не думать об этом! Но ей было так тяжело не вспоминать тот вечер. Она тосковала по Антонио, его объятиям, поцелуям, страстной любви, столь ненасытной и порывистой, всепоглощающей. Лежа ночью в постели и предаваясь эротическим фантазиям, она представляла не своего жениха, а Антонио. Видя самолет в небе, она вспоминала тот полет с Антонио, когда они поцеловались. А когда приходил почтальон, Ана Каролина надеялась, что он принесет письмо от Антонио, которое можно будет сжечь, не читая. Вот уже несколько недель от него не было вестей.
Собственно, это должно было помочь Ане Каролине позабыть о нем, как она и хотела. Нужно было радоваться, что ее молчание в ответ на его пылкие послания оказалось успешной стратегией. Но почему-то все было не так. Ана Каролина сходила с ума от ревности. Она вновь и вновь представляла себе, как он целует другую. Как ласкает тело своей жены. В отчаянии Ана Каролина представляла себе все подробности жаркого соития Антонио с той незнакомкой, на которой он женился. Брал ли он ее с таким же пылом, как Ану Каролину? Сгорала ли она от страсти в его объятьях? Ана Каролина ненавидела себя за такие мысли, но ничего не могла с собой поделать. Иногда вечерами она уходила в свою комнату, чтобы предаться этим пугающим и в то же время столь возбуждающим фантазиям. Она даже перенесла к себе из гостиной граммофон и слушала одну и ту же песню — ту самую песню с карнавала, напоминавшую ей об Антонио. И хотя Ана Каролина понимала, как глупо ведет себя, она не могла остановиться. Вот и теперь ее объяло то же настроение. Как хорошо, что вскоре приедут Мария и Морис! Они отвлекут ее от подобных мыслей. Молодожены позвонили
Ане Каролине из Сан-Паулу и сообщили, что поезд прибудет на вокзал в четыре часа. Значит, скоро нужно отправляться в путь. Энрике был занят на стройке и присоединится к ним только вечером. Может, это и к лучшему. Пустая болтовня Марии с Аной Каролиной едва ли его заинтересует. Да и ей самой не хотелось проводить много времени в обществе своего жениха. Сам того не зная, он вызывал в ней угрызения совести, и Ана Каролина отвечала на это раздражением. Энрике такого не заслуживал, но Ана Каролина никогда не умела притворяться. Лучше держаться от Энрике подальше, пока она не переживет разочарование от разрыва с Антонио.
        Девушка переоделась перед поездкой на вокзал: вмашине удобнее в других туфлях, да и одежду стоит выбрать немарких тонов. В коричневой юбке-брюках, бежевой блузке и поношенных туфлях без каблука она выглядела не очень-то женственно, но Ане Каролине было все равно. Она же едет встречать свою кузину, а не воздыхателя, которого нужно поразить великолепным нарядом. Перед выходом еще пришлось выслушать многочисленные советы родителей: «Веди автомобиль осторожно. Опасайся карманников. Не вези гостей по Авенида Централь, там слишком опасно». Да-да, она все это знает, знает все опасности, подстерегающие в Рио автомобилистов и пешеходов. Да, она будет осторожна.
        До вокзала Ана Каролина добралась без проблем. Пришлось побороться за место на парковке — какой-то нахал попытался ее опередить, но Ана Каролина добилась своего, что очень ее порадовало. Внутри вокзала царила чудовищная толкотня. Поезд из Сан-Паулу, ехавший через Рио на север, всегда был переполнен, а на платформе суетились отъезжающие, встречающие, носильщики, чистильщики обуви, разносчики газет и лоточники, торговавшие напитками. Было тут много подозрительных личностей — на вокзале всегда орудовали карманники. У одной семьи с поводка сорвался пес, и на платформе воцарился хаос: ребенок помчался за беглецом, за ним неслась его мать, расталкивая толпу, а вслед за ними бежал взмокший от жары железнодорожник, оглушительно свистя в свисток. Ана Каролина прислонилась к колонне, следя за тем, чтобы ее не задели. Как жаль, что она не взяла с собой фотоаппарат! Получились бы отличные снимки.
        Вскоре на платформу, окутанный облачком пара, прибыл поезд, и послышался визг тормозов и гудок паровоза. Ана Каролина была уверена, что Мария и Морис купили билет в купе первого класса и потому подошла к соответствующему вагону, зажимая уши ладонями. Когда поезд остановился и проводники открыли двери, поднялась паника: пассажиры не могли выйти, поскольку множество людей толпилось на перроне, а те, кто должен был сесть в вагон, громко ругались, кто-то со слезами на глазах прощался, кто-то обнимался, кто-то стоял с беспомощным выражением лица, преграждая выход.
        Глядя на все это, Ана Каролина расхохоталась. Тут царили такое безумие и сумятица, такое буйство красок и мешанина звуков — тут кипела и бурлила сама жизнь, и удержаться от смеха было просто невозможно. Но самым удивительным казалось то, что вскоре на платформе все успокоится. Так всегда бывало. Рано или поздно встречающие находили тех, за кем пришли на вокзал, отъезжающие садились в вагоны, чемоданы оказывались на полках, а сбежавшие дети и собаки возвращались.
        —Ты будто с ума сошла. Стоишь тут и хохочешь, — ухмыльнулась Мария, выныривая из толпы.
        —Мария! Морис! Дайте я вас обниму!
        Поздоровавшись, Мария осмотрела свою кузину с ног до головы.
        —Ты похожа на деревенщину. Откуда у тебя эта жуткая одежда?
        Рассмеявшись, Ана Каролина покрутилась, чтобы позволить Марии осмотреть себя со всех сторон.
        —Я очаровательна, да?
        Сама Мария была одета весьма элегантно, словно собралась на официальный прием. Ее прическа выглядела идеально, да и косметика совсем не размазалась. Наверное, большую часть времени в поезде Мария посвятила уходу за собой.
        Девушка, вздернув брови, воздержалась от комментариев. Но потом ей в голову пришла другая мысль, и она просияла:
        —Ах, как же хорошо вернуться сюда! Тут так тепло…
        —Может быть, нам наконец-то удастся сходить на пляж, — заметил Морис. — Пока мы ездили по Южной Америке, то искупались всего раза два-три.
        —Серьезно? Конечно, это нужно исправить, — согласилась Ана Каролина. — Осень в Рио прекрасна, дождь идет редко, и поэтому мы сможем сколько угодно валяться на пляже в Копакабане и красоваться в наших прелестных купальниках.
        —Каро! — воскликнула Мария. — Ты не поверишь, что я купила в Аргентине! Купальный костюм — с шокирующе короткими штанишками и скандально глубоким вырезом! Ты позеленеешь от зависти!
        —Главное, чтобы какой-нибудь поборник пристойности не позвал полицейского, — хмыкнула Ана Каролина.
        —Но и это стало бы потрясающим приключением, правда? — ухмыльнулась в ответ Мария, и Ане Каролине показалось, что она действительно так думает.
        Подойдя к автомобилю, они первым делом уложили туда все вещи. Чемоданов, коробок и сумок было так много, что они не поместились в багажник, и пришлось сложить их на заднем сиденье.
        Мария и Морис устроились вдвоем на месте рядом с водителем, и это показалось им забавным. Ана Каролина хохотала над их фривольными шуточками по этому поводу. В целом она была рада, что они сели впереди, а не на заднее сиденье — тогда она чувствовала бы себя шофером или таксистом.
        —Ты обязательно должен научить меня водить машину, — заявила Мария.
        —Но, дорогая, в Париже тебе это умение не пригодится, — возразил Морис. — Нам нет смысла покупать второй автомобиль, а общественный транспорт там намного лучше, чем здесь.
        —Может, и так. Но как же шикарно это выглядит, когда элегантно одетая дама сидит за рулем, а ее длинный шелковый шарф развевается на ветру — tres chic![[xlviii] Очень шикарно! (фр.)]
        —Я могу тебя научить, — предложила Ана Каролина. — Но лучше воспользоваться развалюхой Энрике, если он мне разрешит. На тот случай, если ты перепутаешь газ и тормоз или задний и передний ход.
        —Ах, ты только ее послушай, Морис! Как очаровательно звучат все эти технические словечки в устах красивой девушки! Я даже не знаю, что такое «ход».
        —Ничего, ты этому быстро научишься, — улыбнулась Ана Каролина. — А первым делом, насколько я тебя знаю, ты научишься пользоваться клаксоном.
        Будто в подтверждение ее слов, Мария быстро надавила на клаксон, испугав ехавшего впереди автомобилиста. Тот резко нажал на тормоз, и Ане Каролине пришлось сделать такой крутой поворот, что несколько чемоданов слетело с заднего сиденья на пол.
        —Вот так! — Мария звонко расхохоталась.
        Подурачившись в дороге, они целыми и невредимыми вернулись домой. Там их встретили, отнесли в комнату их багаж и дали им отдохнуть пару часов до обеда.
        Когда зной уже спал и можно было сидеть на солнышке, не обгорая, Мария позвала свою кузину, чтобы поболтать с ней на балконе гостевой комнаты.
        —Внизу, на террасе, кажется, что ты у всех на виду, — заявила она. — А пока Морис спит, мы можем немного посплетничать. Для полного счастья не хватает только выпивки…
        —Я уже обо всем договорилась, — сказала Ана Каролина. — Горничная принесет ведерко со льдом и бутылку шампанского. Если она не забыла о моей просьбе по пути из коридора в кухню.
        В дверь постучали, и Мариазинья внесла поднос с шампанским и бокалами, все расставила на столике на балконе и тихо удалилась.
        —Что это с ней случилось? Всего пару недель назад у этой дурочки рот не закрывался, а теперь она молчит. — Мария удивленно посмотрела на Ану Каролину.
        —Мне кажется, во время вашего отсутствия я была не очень-то… любезна со слугами. Наверное, она боялась, что я выйду из себя, если она что-то сделает не так.
        —Ну вот видишь. Только строгостью можно чего-то добиться от слуг! — торжествующе заявила Мария. — Ну да ладно. Давай выпьем за нас!
        —За нас! — Ана Каролина чокнулась с ней и пригубила шампанское. — Как же тут хорошо! Я и не знала, что отсюда открывается такой красивый вид. Окна моей комнаты выходят на противоположную сторону, и когда мне хочется посидеть на свежем воздухе, я обычно спускаюсь на веранду.
        —Тут не только красиво. На этом балконе потрясающая акустика, — заговорщически прошептала Мария.
        —В каком смысле?
        —Тут слышно каждое слово, произнесенное на веранде, да так громко, будто ты сидишь рядом. Даже когда люди общаются шепотом, можно разобрать, что они говорят.
        —Как интересно… — Ана Каролина изо всех сил постаралась скрыть охватившую ее тревогу.
        Что успела подслушать Мария? Может быть, тут обсуждались какие-то вещи, не предназначенные для чужих ушей? Ана Каролина усиленно вспоминала, о чем говорила тут с родителями или Энрике. Ей так ничего и не пришло в голову, и она решила спросить сестру прямо:
        —И как, услышала что-нибудь любопытное?
        —Честно говоря, ничего особенного. Но я надеялась, что еще сумею выведать что-нибудь интересненькое. Если мы помолчим, а tia Виктория и tio Леон сядут внизу…
        —Исключено! — воскликнула Ана Каролина. — Кроме того, все равно это скучно. Они уже много лет спорят об одном и том же.
        —Каро, молись, чтобы мы не стали такими, как наши родители, — мрачно заявила Мария. — Пообещай мне, что ты меня застрелишь, если я стану похожей на мою мать.
        Ана Каролина хихикнула.
        —Да, с удовольствием. И ты сделаешь так же, если такое произойдет со мной, да?
        —Нет.
        —Почему?
        —Не получится. Ты и сейчас уже похожа на донью Викторию больше, чем полагаешь. — Мария расхохоталась.
        Но Ане Каролине это замечание не показалось смешным. Усилием воли она заставила себя улыбнуться, до краев наполнила бокал и выпила все до дна. Может быть, алкоголь смягчит ее боль от этой шпильки. Конечно, Мария не хотела обидеть сестренку, но той было очень неприятно.
        Выпив бутылку на двоих, они так опьянели, что принялись без умолку болтать об общих знакомых, моде и мужчинах, и даже не заметили, что Морис уже проснулся. Впрочем, он все равно ничего не понимал — девушки говорили по-португальски. Не заметили они и того, что донья Виктория и дон Леон спустились на веранду.
        —Похоже, девочки помирились, — тихо сказал Леон.
        —А ты ожидал другого? Они и поссорились-то из-за каких-то глупостей, — заметила Виктория. — Ты их только послушай… Они же совсем еще дети.
        —Я считаю иначе.
        —Когда я была в этом возрасте, то уже несла ответственность за всю семью.
        —Не стоит оценивать других по своей мерке. Ты никогда и не была ребенком. Наверное, ты и в четыре года уже всеми командовала.
        —Конечно. Все четырехлетние дети командуют всеми в доме, — улыбнулась Виктория, пытаясь смягчить резкое замечание мужа.
        —Ну, я, по крайней мере, считаю, что наша дочь намного взрослее, чем тебе хочется думать.
        —Причем тут мое желание? Я же все вижу, Леон. И хотя мое зрение уже не то, что было раньше, кое-что я вижу яснее, чем прежде.
        —Да, дорогая моя Вита. Когда речь идет о цифрах, о деньгах, о сделках — ты дальновиднее любого. Но не в вопросах чувств. Твое сердце слепо.
        Викторию обидели эти слова. Ну почему Леон считает, что только он способен на любовь? Почему он отказывает ей в праве на чувства? Она ведь любит его всем сердцем, как он этого не понимает? Она любит его, она обожает своих детей. И — да, она любит считать. Разве одно исключает другое? Ей только было трудно показывать свои чувства. Так, она и теперь не скажет ему, как обидело ее это замечание.
        —Может быть, ты и прав. Как иначе я выбрала бы себе такого мужа?
        —Наверное, тогда это показалось тебе… выгодным. Я уже не помню.
        —Это вряд ли. Брак с тобой оказался не лучшей сделкой моей жизни. Но в целом я не так уж расчетлива, как ты полагаешь. В конце концов, я же одобрила брак Аны Каролины и Энрике, а он всего лишь бедняк.
        —«Бедняк»… Ты преувеличиваешь, он просто не настолько богат, как ты. Зато у него отменная репутация, он знатного происхождения и он предан тебе. Ты сможешь использовать его для контроля за своей дочерью.
        —А ты против? Лучше было бы, если бы она выбрала жениха-бездельника, который забивал бы ей голову всякими глупостями? Или, Господи упаси, какого-нибудь кутилу, в которого она влюбилась бы по уши?
        «Вот и настал подходящий момент, чтобы поговорить с Леоном о кавалере с розами», — подумала Виктория. Она понимала, что нужно рассказать ему все, поделиться с мужем. Но она не могла заставить себя признаться ему, что наняла частного детектива. В глазах Леона это стало бы доказательством ее расчетливости и жестокости, ее стремления всех контролировать. Он ни за что не поверит в то, что ею двигала тревога за дочь, стремление уберечь Ану Каролину от беды. Он станет презирать ее еще больше.
        Леон внимательно посмотрел на Викторию. Сверху доносился смех Аны Каролины и Марии, упивавшихся шампанским. «Почему бы и нет? — подумалось Леону. — Уж лучше пусть пьют тут, чем в каком-то сомнительном заведении». Он разговаривал с Викторией шепотом, чтобы девочки его не услышали. Но в этом не было особой необходимости. Главное так и не было сказано. Леон видел, что Вита что-то от него утаивает. Почему она заговорила о том, что не стоит Ане Каролине влюбляться по уши? Может, Вита что-то знает о тайной любви своей дочери? Но почему она тогда не поговорит с ним об этом? И почему, черт побери, он сам не поговорит с ней?
        Мысль о том, что в последние годы он все больше походит на свою жену, испугала Леона. Неужели он перенял у нее ее изощренность, упрямую целеустремленность, подчас и нежелание считаться с другими? Это было бы ужасно. Он любил в Вите эти качества, но не хотел становиться похожим на нее.
        —Пойдем в дом, тут стало прохладно. — Встав, он протянул Вите руку.
        —А мне нравится. Наверное, это оттого, что я и сама холодна. — Вита осталась сидеть в кресле, упрямо не обращая внимания на его руку.
        Когда Леон ушел в дом, ей стало стыдно. Ну почему последнее слово всегда должно оставаться за ней?
        Глава 24
        Бель не понимала Августо. Она предложила ему поговорить с отцом, чтобы тот взял Августо в свою фирму. Она была уверена, что отец оценит Августо и тот принесет фирме много пользы.
        Но юноша отказался.
        —Я хочу добиться всего без посторонней помощи. Так… я всегда буду чувствовать, что чем-то тебе обязан.
        —Какая чепуха, Августо! — возмутилась Бель. — Любому человеку может понадобиться помощь или чужие связи. Что в этом плохого? Тебе ведь все равно пришлось бы усердно работать.
        —Мне нравится на киностудии. Почему тебе так хочется доказать мне, что у меня плохая работа?
        —Но тебе тоже кажется, что у меня плохая работа. Говоришь, что Перейра меня обирает.
        —И это правда.
        —Нет, неправда. По крайней мере, за мои выступления в «Папагайо» он не получает ни сентаво.
        —Нет?
        —Нет. Я оттуда ушла. Слишком высокая конкуренция. Теперь я буду выступать в «Касабланке», там я заработаю в два раза больше.
        —Это же отлично, Бель! Поздравляю.
        —Спасибо. Завтра у меня там первое выступление. Давай я закажу для тебя столик? Мне будет легче, если среди зрителей окажется хоть кто-то знакомый.
        —Ты хочешь сказать, если среди зрителей хоть кто-то будет аплодировать тебе?
        —Ха! Да зал взорвется аплодисментами! Публика будет в восторге.
        —Ну конечно, — согласился Августо. И он действительно в это верил.
        —Значит, договорились? Приходи к девяти вечера в «Касабланку», я закажу тебе столик, откуда будет хорошо видна сцена.
        —С удовольствием.
        Августо не знал, как ему отговорить Бель. Он не мог позволить себе ужин в «Касабланке», поэтому весь вечер ему придется сидеть с лимонадом. Да и одеть ему было нечего — разве что порыться в реквизите студии. Там можно найти шикарную шляпу и модный галстук, да и фрак он сумеет подобрать. Августо надеялся, что этого будет достаточно, чтобы его впустили. А ведь он мог бы «поболеть» за Бель из-за сцены — за кулисами он чувствовал себя намного лучше. Но когда Бель отказывалась от своих желаний? Раз уж ей хотелось увидеть Августо среди зрителей, так тому и быть.
        Впрочем, это оказалось не так уж легко. Бель было трудно добиться своего в первый же рабочий вечер, но в итоге ей пошли навстречу.
        Потом проблемы возникли уже у Августо: его отказывался пускать швейцар, поскольку у него не было галстука-«бабочки», а фрак больше походил на костюм клоуна, чем на вечерний наряд. Но благодаря невероятной способности Августо договариваться с кем угодно, он сумел переубедить охранника, сказав, что работает на киностудии, а там следят за последней модой, и такой фрак вскоре станет самым популярным вечерним костюмом в Рио. После недолгих пререканий охранник все-таки пустил его внутрь. В «Касабланке» Августо усадили за худший столик в углу, но парень был этому только рад — он сможет видеть и слышать Бель, а она его уж точно заметит, поскольку он собирался аплодировать ей громче всех. Может быть, он даже крикнет: «Viva [[xlix] Да здравствует (исп., порт.).]Бела Бель!» или что-то подобное. Августо был не из стеснительных.
        Похоже, в этом клубе подавали только алкогольные напитки, и цены поражали воображение. Местного пива или лимонада в меню не было, и официантка смерила Августо презрительным взглядом, когда тот ограничился содовой. Ходившая по залу продавщица сигарет тоже долго не отставала от него, но в конце концов отступила, неодобрительно взглянув на нерадивого клиента. Августо стало не по себе. Ему тут было не место. Этот клуб предназначался для богатых и белых людей. Посетители, сидевшие за соседним столиком, откровенно пялились на Августо, и ему вдруг все это показалось не такой уж веселой затеей. Ему стало стыдно за свой наряд. Но сейчас было уже поздно что-то менять.
        Полчаса до выступления Бель показались ему целой вечностью. Если бы он хотя бы не оказался тут один! Не было сигареты, которую можно покрутить в руках, не было напитка, чтобы отпивать из бокала. Оставалось грызть ногти и приглаживать волосы, пока ладони у него не стали липкими от помады. Тогда Августо принялся крутить пепельницу, но в итоге уронил ее на пол, и люди за соседними столиками обернулись на грохот, глядя на парня с явным раздражением. Но пепельница хотя бы не разбилась.
        Наконец время настало. Конферансье объявил выход Бела Бель — Красотки Бель, — расхвалив исполнительницу: «очаровательнейшая, талантливейшая, обворожительнейшая». Оркестр выбил дробь, в зале послышались жидкие аплодисменты, и только Августо хлопал в ладоши изо всех сил.
        И когда Бель запела, ему показалось, что из-за туч выглянуло солнце. Он позабыл обо всем вокруг — и о недовольной официантке, бросавшей презрительные взгляды на полупустой бокал с содовой, и о посетителях клуба, болтавших, пивших и смеявшихся за своими столиками, словно никто и не выступал на сцене.
        Но Бель это не тревожило. Она уже привыкла, что люди в клубах не обращают на нее особого внимания. Вначале это ей мешало, но она свыклась с такими условиями, осознав, что дело вовсе не в ее манере выступления. Даже когда она полностью выкладывалась на сцене, пела и танцевала, как богиня, люди все равно были заняты в первую очередь собой. Они для того и шли в такие клубы — cafe-teatro, — чтобы выпить и поболтать под приятную музыку. И только когда им нечего было сказать и за столиком повисало неприятное молчание, люди делали вид, что им интересно выступление. Лишь немногие приходили сюда посмотреть на заявленное представление.
        Сегодня Бель была в отличной форме и превосходном настроении. Она была рада, что в зале сидит Августо, а волнение перед выступлением ее только подзадоривало. Оркестр играл великолепно, это она поняла еще днем на репетиции, а акустика в зале позволяла пройтись между столиками, обращаясь к каждому лично. Публика это обожала. Когда Бель останавливалась у столиков и склонялась к мужчинам, позволяя им заглянуть ей в декольте, настроение в зале улучшалось. У столиков, за которыми сидели пары, Бель могла разыграть сцену ревности, веселившую публику. Благодаря этому трюку чаевые всегда были отличными: люди, к которым она обращалась лично, не скупились.
        Августо был очарован. Когда Бель подошла к его столику, исполняя песню о безответной любви и сердечных муках, она столь правдоподобно изобразила эти чувства, что в душе Августо зажглась искорка надежды. Может быть, Бель все же испытывает к нему нечто большее, чем он полагал? Но уже через минуту эта надежда угасла — за соседним столиком Бель с такой же отдачей сыграла роль покинутой возлюбленной. Там сидела компания из пяти человек — видимо, они отмечали день рождения самого старшего и, похоже, главного из них. Бель в отчаянии прижимала руки к груди, ее лицо исказила гримаса страсти, она даже присела на колени к имениннику, но тут же вскочила, точно не могла выносить больше душевную боль.
        Августо был в восторге. Представление Бель вышло очень удачным, и оно понравилось этой компании. Но как Бель могут быть ведомы подобные душевные терзания? Как она может изображать их столь правдоподобно?
        Ей только исполнилось семнадцать, и, насколько было известно Августо, Бель не довелось испытать великую любовь или страшную трагедию. Но, глядя на нее, можно было поверить в то, что она намного старше и в ее жизни разыгралась какая-то драма. После каждой песни Бель аплодисменты становились громче. Исполнив двенадцать произведений, она удалилась за кулисы, однако публика, ликуя, вызвала ее на бис. Бель немного поломалась, но исполнила желании зрителей. Она — во второй раз за этот вечер — исполнила свою наиболее популярную песню «Сладкие фрукты» иушла в гримерку.
        Помещение было крохотным, но Бель хотя бы удалось договориться о том, чтобы оно осталось только в ее распоряжении. Сняв шляпку, она присела за трюмо и взглянула на свое отражение в зеркале: лицо раскраснелось, глаза сияют. Ей нравилось то, что она видела. Налив себе воды из кувшина, она чокнулась с зеркалом: «Молодец, Бела Бель». В этот момент в дверь постучали.
        Прежде чем она успела ответить «Войдите», в комнату ввалилось четверо человек из той компании за столом.
        —Вы выступали потрясающе, дорогая, — поздравил ее старший из группы, который, как Бель совершенно верно предположила, был их начальником.
        —Спасибо.
        Бель трудно было подобрать подходящий тон: ей не хотелось обидеть поклонников, но ее смущало столь неожиданное вторжение в ее гримерку.
        —Я хочу пригласить вас за мой столик на бокал шампанского.
        —Это очень мило с вашей стороны, сеньор… эм… — Бель подождала немного, думая, что он назовет свое имя, но этого не произошло. — Но нет, спасибо. Я очень устала.
        —Однако вы вовсе не кажетесь уставшей, — возразил другой.
        —Нет, она скорее… такая бойкая девица… — согласился третий, и все четверо расхохотались.
        —Я очень рада, что вам понравилось мое представление, — холодно сказала Бель. Эти мужчины выпили лишнего, она это чувствовала. — И все же я вынуждена попросить вас покинуть мою гримерку.
        —А раньше ты не была такой недотрогой… — Старший опустил ладонь на плечо Бель.
        —Раньше я играла на сцене. — Она оттолкнула его руку.
        —Ой, только не нужно ломаться! Такое не сыграешь. Нужно, чтобы похотливость была в крови.
        —Уходите. Немедленно.
        —Может, нам оставить даму в покое? — предложил четвертый, до того молча наблюдавший за происходящим.
        —Альмейда Кампос, не будь таким занудой, — осадил его второй.
        —Да, Энрике, ты просто не знаешь. Черные сами этого хотят, постоянно. Особенно те, кто называет себя «людьми искусства». Их искусство — не в пении… Оно у них между ножек…
        Трое расхохотались, четвертый промолчал.
        Бель встала так резко, что стул отлетел в сторону.
        —Довольно! — воскликнула она. — Убирайтесь отсюда, сволочи, иначе я позову на помощь!
        —Ты каким тоном со мной разговариваешь, черномазая? — вкрадчиво осведомился старший, едва скрывая ярость. — Мы хотели пригласить тебя в нашу славную компанию, и ты могла бы на этом неплохо подзаработать. Я уже отложил для тебя кругленькую сумму. А теперь ты решила состроить из себя невесть что.
        Бель замахнулась, собираясь влепить мужчине пощечину, но он оказался быстрее и железной хваткой сжал ее запястье, а второй рукой грубо обхватил грудь.
        —Так вам больше всего нравится, да? Крепкая рука.
        —Помогите! — завопила Бель, но второй мужчина зажал ей рот ладонью.
        Она изогнулась, попыталась укусить второго, а старшему всадить колено в пах.
        —Ах ты, упрямая шлюшка! — ухмыльнулся старший. — Держи ее, Луис.
        —Но, patrao, так нельзя, — вмешался четвертый.
        —Смотри, мальчик мой. Я тебе покажу, что можно, а что нельзя. От жизни нужно брать все, чего тебе хочется, иначе ты никогда ничего не добьешься.
        Пока двое других мужчин держали Бель, старший задрал ей юбку. Бель отчаянно сопротивлялась, лягалась, царапалась и кусалась. Ей удалось расцарапать второму лицо, а третьему поранить ногу, но при таком количестве противников ее попытки высвободиться оставались тщетными. Ей сунули кляп в рот и бросили животом на комод.
        —Помоги-ка мне, Энрике, она лягается, как кобыла, — приказал первый четвертому, но тот не сдвинулся с места.
        —Необъезженной лошадке нужен настоящий жеребец, да? — похотливо прошептал старший. — Свяжи ее!
        Когда Бель больше не могла двигаться, patrao встал позади нее, а потом ввел в нее палец. Второй рукой он принялся стягивать штаны.
        —О, да у нас тут девственница, — тяжело дыша, пробормотал он. — Ты могла бы отлично заработать, девочка. Но иначе ты не захотела. А когда мы с тобой покончим, ломаться ты больше не будешь.
        У Бель слезы градом катились по лицу. Старший быстро кончил.
        Энрике тоже плакал, но не решался вмешиваться. К чему бы это привело? Насильников было больше. И, невзирая на стыд и сочувствие к девушке, он заметил, что насилие вызывает в нем не только отвращение, но и возбуждение.
        После того как насильники ушли, Бель кулем повалилась на пол, плача от боли. Ей хотелось умереть. Но физическая боль не имела никакого значения по сравнению с психической травмой, которую она перенесла. Бель было стыдно за то, что произошло. Она ненавидела своих насильников, но больше всего она ненавидела себя. Вновь и вновь она думала о том, как могла избежать этого. Она и сама не знала, сколько пролежала там — может, несколько минут, а может, несколько часов. Да и какая разница? Издалека доносились звуки музыки, шоу на сцене продолжалось. Затем в дверь тихонько постучали. Бель не шелохнулась, когда в гримерку осторожно заглянул Августо.
        Он сразу понял, что случилось.
        —О господи, Бель, что они с тобой сделали? — Он опустился перед ней на колени и нежно погладил ее по лицу.
        Этот исполненный любви жест ее добил. С душераздирающим криком она выпрямилась и бросилась в объятия Августо. Бель плакала и плакала, слезы все катились по ее щекам.
        Августо был человеком достаточно тактичным, чтобы промолчать. Он не стал ее расспрашивать, не стал говорить ничего утешающего, но само его молчание ее утешило. Он крепко прижимал к себе Бель и гладил ее по волосам, пока она немного не успокоилась.
        Сам Августо выглядел не лучше Бель. После шоу он направился к ней в гримерку, но перед дверью стоял какой-то мужчина, никого туда не пускавший. Дело дошло до драки, и незнакомец победил — он был не только выше и сильнее Августо, но и пользовался запрещенными приемами. Этот тип его удивил. Августо никогда бы не подумал, что щеголь в роскошном фраке станет драться, как дворовой мальчишка.
        Теперь Августо винил себя за то, что случилось с Бель. Если бы он пришел пораньше, если бы он сумел одолеть этого типа у двери, если бы, если бы, если бы… Его неудача имела катастрофические последствия для Бель. И Августо себе этого никогда не простит.
        —Что с тобой случилось? — спросила его Бель. Ее лицо опухло, нос покраснел.
        —Все в порядке. Плохо только, что я не справился с парнем, который стоял начеку. Может быть, тогда я успел бы…
        —Ах, Августо! — вновь разрыдалась Бель. — Это все моя вина!
        —Нет! Это же я не успел тебе помочь. Ты вообще ничего не могла противопоставить этим подонкам.
        —Я их спровоцировала… тогда, во время выступления. Ты же видел, как я им улыбалась? — Ее тело сотрясалось от всхлипов.
        —Это чушь, Бель. Другим ты тоже улыбалась, это часть твоего выступления, но никто больше на тебя не нападал. — Он пригладил волосы. — Тебе нужно обратиться в полицию.
        Бель застыла.
        —Я не пойду в полицию!
        —Но почему? Эти сволочи совершили преступление, их нужно остановить. Кто знает, может быть, завтра они изнасилуют другую девушку.
        —Я этого никогда не сделаю. Ни за что. — Бель всхлипнула при мысли о том, как ей пришлось бы рассказывать похотливо ухмыляющемуся полицейскому обо всем, что случилось. Полицейские ведь тоже мужчины…
        —Ты знаешь кого-то из них?
        Бель покачала головой.
        —Но одного из них звали Энрике. Кажется, Энрике Альмейда Кампос. Он ничего не делал, только смотрел.
        —Это тоже преступление.
        Она с сомнением посмотрела на него. Неужели Августо не понимает, что у темнокожей певицы нет шансов добиться справедливости, если насильники — белые богачи?
        —Отвези меня домой, Августо. Я просто хочу домой.
        Энрике чувствовал себя виноватым. Он слабак, вот он кто. Как он мог оказаться таким трусом? Как мог просто стоять и смотреть? То, что они сотворили с этой бедняжкой, было ужасно. Его начальник и коллеги набросились на малышку, точно звери, а потом оставили ее лежать на полу, точно старое рванье. Униженную, искалеченную…
        Что же ему теперь делать? Заявить на себя и других в полицию? В участке над ним просто посмеются. Скажут, что нет состава преступления, пока жертва не обратится к стражам закона. В целом это означало бы конец его карьеры. Его не возьмут ни на одну стройку, если станет известно, что он не на сто процентов лоялен к заказчику. Нужно было поддерживать друг друга в хорошие и плохие времена. А что будет, если Ана Каролина и донья Виктория узнают о его ужасном преступлении? На нем навсегда останется клеймо насильника, хотя сам он девочку не трогал. И как ему теперь общаться с сеньором Пассосом?
        Лучше всего уволиться с этого проекта и больше с ним не сотрудничать. Он больше никогда не сможет смотреть Пассосу в глаза, не вспоминая об этом чудовищном эпизоде. Но как ему прокормить семью, если он откажется от прибыльного заказа? И как обосновать свое увольнение? Не мог же он пойти к Пассосу и сказать, что из-за этого случая дальнейшее сотрудничество невозможно. Так Энрике подчеркнет свое моральное превосходство, а Пассос такого не потерпит. Он позаботится о том, чтобы Энрике больше не получал заказов — ни от него, ни от других крупных стройподрядчиков.
        Как ни поверни — Энрике пришел к выводу, что лучше всего ничего не предпринимать. Он усвоил урок и больше никогда не станет проводить свободное время ни с Пассосом, ни с другими заказчиками. Он попытается забыть о случившемся. И в будущем будет проявлять больше гражданского мужества.
        На мгновение в его голове промелькнула мысль о том, чтобы извиниться перед девушкой или предложить ей компенсацию за случившееся. Но это было бы прямым признанием вины, а кто знает, как она этим воспользуется. Лучше не надо.
        Забыть.
        Стереть из памяти.
        Глава 25
        Об этом написали в газете. Антонио Карвальо пережил авиакатастрофу над Барра де Гуаратиба. Лишь благодаря усилиям оказавшихся неподалеку рыбаков его вытащили из обломков. Сейчас пилот находится в больнице с тяжелыми травмами.
        Виктория чувствовала и облегчение, и тревогу. Облегчение — поскольку этот мужчина вряд ли будет представлять опасность для Аны Каролины, он не успеет выздороветь до ее свадьбы. Тревогу — поскольку это означало, что он не просто так перестал писать Ане Каролине любовные послания.
        Как бы то ни было, сложившиеся обстоятельства представили донье Виктории прекрасную возможность воплотить свой изначальный план: она напишет этому Антонио письмо, выдавая себя за Ану Каролину, и даст ему понять, что все его попытки сблизиться останутся тщетными. Она не думала, что он заметит отличия в почерке. Во-первых, почерк у них был очень похож, во-вторых, вряд ли Ана Каролина вообще когда-либо ему писала.
        Антонио!
        Я очень расстроилась, узнав о том, что случилось с тобой. Молюсь, чтобы ты поскорее поправился и вновь смог летать. Надеюсь также, что ты воспользуешься временем в больнице, чтобы разобраться в своих чувствах и подумать о том, как твои упорные попытки ухаживать за мной влияют на нашу жизнь. Прошу тебя, перестань это делать! Если бы наши отношения переступили границы дружбы и переросли в нечто большее, для Энрике, меня, наших семей, а главное — для тебя это стало бы еще более ужасной катастрофой, чем твое падение…
        Желаю тебе скорейшего выздоровления.
Твоя Ана Каролина
        Виктория отложила перьевую ручку и еще раз прочитала письмо. Да, похоже на Ану Каролину. Женщина была довольна собой и своим коварным планом, хотя ей и не нравилось прибегать к таким средствам. Но иначе не получится. Она всеми возможными способами должна предотвратить сближение своей дочери и отпрыска этих сволочей Карвальо. Однако план нужно сохранить в тайне. Даже Леону она не могла открыться. В первую очередь Леону. Виктория надеялась, что ее план сработает.
        Она сунула конверт в сумочку, собираясь отправить письмо, когда в следующий раз выберется в город.
        Три дня спустя они с Леоном стояли на пирсе, глядя, как к причалу подплывает корабль, на котором из Парижа прибыли Жоана и Макс. Ну наконец-то! У Виктории было мало близких друзей, а подруг, кроме Жоаны, и вовсе не было. Когда-то Жоана приходилась ей золовкой, целую вечность назад. Тогда они блистали красотой и молодостью, Виктория была дочерью плантатора, кофейного барона. В Бразилии правил император, сохранялось рабство. Никаких автомобилей, только изобрели телефон, в первых особняках появилось электричество. Фотоаппараты нельзя было приобрести просто так, да обычные люди и не умели ими пользоваться. Не было ни граммофонов, ни радио. Сколь многое изменилось всего за одну человеческую жизнь! Мир стал совсем другим. Она стала совсем другой.
        Когда Жоана вышла замуж за Педро, брата Виктории, девушки подружились. Они разделили боль из-за ранней смерти Педро, и вместе пережитые страдания сблизили их, как не сблизили бы счастливые воспоминания. Их дружба длилась годами, невзирая на разделявшее их расстояние. А может быть, как раз благодаря нему. Если тебе не приходится выносить с кем-то ежедневные хлопоты, легче любить этого человека.
        Молодые в порт не пошли.
        —Отправляйтесь на пляж, — разрешила им Виктория.
        На самом деле именно этого ей и хотелось. Она пыталась избежать суеты, которая неизбежно поднялась бы, если бы на причал пришли эти две молодые пары. Если же Виктория встретит подругу сама, то Жоана сможет немного отдохнуть с дороги, не выслушивая бесконечную трескотню Марии. Виктория знала, что подруга одобрила бы ее идею. А с дочкой и зятем она и вечером успеет пообщаться. Корабль был огромен, настоящий океанский лайнер, чем-то похожий на печально известный «Титаник». Лодочки, сновавшие вокруг, казались крохотными. Виктория внимательно всматривалась в людей на борту, но никого не узнавала. Она волновалась не меньше других встречающих на пирсе. Леон сжал ее руку. Похоже, он всегда знал, что творится у нее в душе.
        Когда корабль пришвартовался и на пирс сбросили трап, Виктория от волнения привстала на цыпочки.
        —Я бы поднял тебя на руки, Sinhazinha, — улыбнулся Леон. — Но, мне кажется, это тебе не поможет.
        —Откуда тебе знать, что мне поможет, а что нет, — раздраженно буркнула Виктория. — К тому же ты напрочь лишен чувства такта.
        Улыбка Леона стала еще шире.
        —Вот если бы Жоана волновалась перед встречей, над ней ты смеяться бы не стал.
        —Ну конечно, не стал бы, — заявила Жоана, выныривая из толпы. — Вита! — Просияв, она бросилась подруге на шею.
        Пока Виктория и Жоана бурно приветствовали друг друга, их мужья беспомощно переглянулись и пожали руки, а затем обменялись парой ничего не значащих любезностей. Они были чужими друг другу.
        Виктория испугалась, когда узнала в этой серой мышке свою Жоану. Долгое приветствие позволило женщине взять себя в руки, чтобы выражение лица не выдало ее истинных мыслей: «Она же превратилась в старуху!» Неужели и Виктория, сама того не заметив, так состарилась?
        —Ты выглядишь великолепно! — ответила на так и не заданный вопрос Жоана. — И ни капельки не изменилась.
        «В отличие от тебя», — подумала Виктория, но вслух этого не сказала.
        —И ты такая же, как прежде. — В каком-то смысле это было правдой. По сути своей Жоана не изменилась, как бы она ни выглядела.
        —Ах, Леон, мой милый друг! Позволь же обнять тебя! — воскликнула женщина.
        Ритуал приветствия продолжился.
        —Жоана, как хорошо, что ты сумела выбраться на родину. Как тебе путешествие?
        —А каким оно могло быть? Слишком долгое, слишком скучное… Но это мгновение доказывает, что стоило терпеть все мучения в кают-компании, да?
        Пока Жоана болтала с Леоном, Виктория вежливо протянула руку и поприветствовала Макса на ломаном французском.
        —Enchante [[l] Приятно познакомиться (фр.). (Примеч. пер.)], мадам, — смущенно ответил тот.
        Бедняге явно хотелось оказаться подальше отсюда.
        Наговорившись, они сложили багаж в машину. Только теперь Макс немного оттаял — он узнал французскую модель автомобиля, провел кончиками пальцев по кузову, словно речь шла о породистой лошади, и рассыпался в комплиментах Леону за его столь разумный выбор. Похоже, Макс очень любил автомобили и гонки, поскольку вдруг принялся рассказывать о ралли, в которых принимал участие, и выставках, ставших легендарными.
        —Макс обожает автомобили, — заметила Жоана.
        —А сам водит машину? В Париже? — спросила Виктория.
        —Нет-нет, в основном мы ездим на метро. Но два года назад мы купили отличную модель и на выходные выбираемся на машине за город. Вокруг Парижа много живописных мест. Мы часто ездим в Довиль, поскольку я люблю бриз Атлантики.
        —Тогда тут ты сможешь насладиться им сполна, — улыбнулась Виктория. — Если хотите, можете съездить на пляж на нашем автомобиле.
        —Вначале мы погуляем по Рио. Макс тут еще не бывал, да и я почти все забыла.
        —Ты не узнаешь этот город, — добавил Леон. — Тут многое изменилось.
        —Да, наш Довиль — это Копакабана. Туда-то наша молодежь сегодня и отправилась. Я решила, что пусть они лучше повеселятся на пляже, чем едут в порт. Мне кажется, им это было бы не интересно. Надеюсь, ты не против?
        —Ну конечно, пусть дети нагуляются. А я смогу уже сегодня сходить на могилу Педро. Ты пройдешься со мной?
        —Прости, — виновато протянула Виктория, — но сегодня, боюсь, не успею. У меня так много дел и…
        —Ничего, все в порядке. Наверное, мне даже лучше отправиться туда одной.
        Виктория едва сдержала вздох облегчения.
        Вечером все собрались в столовой и болтали наперебой. Тут царило радостное настроение — особенно веселились Ана Каролина, Энрике, Мария и Морис, взбудораженные днем на пляже — солнцем, купанием, волнами моря и наблюдениями за другими отдыхающими.
        Морис развлекал Энрике описанием своей героической борьбы с метровыми волнами, а Ана Каролина и Мария не могли наговориться о моде на купальники.
        —И тут налетает эта волна! В три раза выше меня. И я уж думаю, настал мой смертный час. Но мне в голову приходит единственно верное решение — и я ныряю. Ну что тут скажешь? Это меня и спасло. Затем накатила следующая волна, теперь уже не такая высокая, и я, набравшись мужества, позволил ей вынести меня на пляж. Знаете, этого очень трудно добиться, нужно мастерство, чтобы выбрать правильный момент и изящным движением оседлать волну, не позволяя ей накрыть тебя. Таким чудесным образом меня вынесло на берег.
        —Вышвырнуло на берег, я бы сказала, — поправила его Мария. — Ты очутился на песке, не зная, где верх, а где низ. Выглядело это не очень-то чудесно.
        Остальные рассмеялись.
        —Опасно заходить в воду во время сильного прибоя. Ты стал бы не первым, кто утонул в таких волнах, — заметил Энрике.
        Старшие замолчали, потрясенно глядя на него.
        —О, я что-то не так…
        —Нет-нет, все в порядке, любимый. — Ана Каролина опустила ладонь ему на предплечье.
        Ее жених не знал, что дядя Педро, брат Виктории и первый муж Жоаны, утонул. Она расскажет об этом Энрике, когда они останутся наедине. Сейчас момент был неподходящий: Жоана могла расплакаться, и тогда у всех наверняка испортилось бы настроение.
        —Ты совершенно прав, это опасно, и я рада, что ты не такой легкомысленный, как Морис.
        —Знаете, что опасно? Платье той блондиночки, — сменила тему Мария. — Мужчины шеи себе сворачивали, глазея на нее. Конечно, те, кто не пошел в воду.
        —Ах, Морис, ты такое пропустил, — засмеялась Ана Каролина.
        —Уверен, что и завтра на пляже можно будет увидеть… эм… интересных людей, — заявил он.
        —Но завтра я с вами не поеду, — сказал Энрике. — Во-первых, у меня много работы, а во-вторых, я плохо переношу солнце. У меня уже и нос, и плечи обгорели.
        —Тебе очень идет. — Донья Виктория улыбнулась будущему зятю. — Загар тебе к лицу.
        —Вы полагаете? — Энрике покраснел.
        Он не привык получать комплименты, особенно от доньи Виктории.
        —Ну конечно. И раз уж мы заговорили об этом, то не хотите ли и вы съездить на пляж, Жоана и Макс? Там все так изменилось… Можно взять напрокат зонт от солнца, по пляжу разносят напитки, а на шезлонгах в «Копакабана Палас» можно великолепно отдохнуть.
        Ана Каролина потрясенно уставилась на мать. Мысль о том, что донья Виктория может сидеть на пляже в модном полосатом купальнике, выставляя на всеобщее обозрение свое дряхлое тело, показалась ей омерзительной. Она вообще не знала, что мать ездила в Копакабану купаться. С надменностью молодости Ана Каролина считала отдых на пляже привилегией своего поколения. На берегу редко можно было встретить людей постарше, и они всегда бросались в глаза благодаря своим старомодным купальниками и кружевным зонтам. Большинство из них не умели плавать и выросли в полной уверенности, что бледная кожа — это красиво, а демонстрировать кому-то голые лодыжки — верх распутства. Стариков отделяла целая пропасть от спортивной, загорелой, веселой молодежи.
        —Ана Каролина, не смотри на меня так, будто я сошла с ума. Я говорю совершенно серьезно. И Авенида Атлантика не принадлежит тебе одной.
        —Собственно, тебе принадлежит большая ее часть, — заметил Леон.
        —Вот как? — заинтересовалась Жоана.
        —Да, я вовремя вложила деньги в недвижимость, которая потом значительно возросла в цене.
        —Наверняка жилье там стоит целое состояние, — уважительно заметила Жоана. — Я не знаю ни одного человека, у которого был бы такой же нюх на удачные капиталовложения.
        —Кстати, о нюхе. Вам не кажется, что этот суп канья[[li] Кубинский куриный суп.] пахнет просто великолепно? — Мария резко сменила тему, что было не очень-то вежливо.
        —Какой милый переход. — Ана Каролина приподняла бровь.
        —Похоже, вам сегодня не терпится поспорить, — ухмыльнулась донья Виктория.
        —Оставь их, — вмешалась Жоана. — К тому же Мария права, суп просто потрясающий. Его вкус напомнил мне былые времена.
        О нет, только не это! Виктория не хотела говорить о том, что было раньше, она жила сегодняшним днем.
        —Мы подумали, что в первый вечер в Рио вам захочется попробовать традиционную кухню. А наша кухарка великолепно готовит бразильские блюда. Наверняка вы в Париже не пробовали бакальяу.[[lii] Сушеная и очень соленая треска.] А вы в Аргентине. — Леон улыбнулся Марии и Морису. — Это особым образом приготовленная сушеная треска, — пояснил он на французском. — Здесь и в Португалии это блюдо считается деликатесом, его подают на праздники.
        —Наших гостей из Франции ждет кулинарное потрясение, — иронически отметила Ана Каролина.
        Она ненавидела бакальяу, эту пересушенную и пересоленную треску, не терявшую характерный душок даже после долгого приготовления. Впрочем, именно такой привкус ценили любители этого блюда.
        —Посмотрим. В конце концов, Франция — родина острых сыров, блюд из свиных копыт, говяжьих мозгов и птичьей печени. Может быть, всем понравится наше праздничное блюдо.
        —Ты никогда не готовила его для близких?
        —Из меня плохая повариха, я вообще почти не готовлю. Мария долго гостила в Португалии у моего двоюродного брата, она привыкла к подобной пище, а вот Макс, насколько мне известно, ничего подобного не пробовал, да, милый?
        —Но я жду с нетерпением.
        —Да, я тоже, — согласился Морис.
        Чуть позже подали рыбу. Мариазинье выпала честь внести тарелку с лакомством, разделать рыбу и разложить ее по тарелкам. Другая девушка сменила тарелки и принесла гарнир. Бакальяу еще нужно было сбрызнуть оливковым маслом — его использовали вместо соуса, но этим каждый занимался сам. Бразильцы с интересом следили за французами, впервые пробовавшими это блюдо. Но если оно и пришлось им не по вкусу, никто ничего не заметил. И Макс, и Морис съели угощение с большим аппетитом, а Морис даже попросил добавки.
        —Не знаю, что вам не нравится. По-моему, это великолепно, — пробормотал он с набитым ртом.
        —Мы с тобой согласны. По крайней мере, большинство из нас. — Ухмыляясь, Виктория покосилась на дочь.
        Ана Каролина так и не притронулась к треске.
        —Ах, этот вкус навевает столько воспоминаний… — мечтательно протянула Жоана.
        —Расскажите, как вам понравилась аргентинская кухня, — грубо перебила ее Виктория, обращаясь к Марии и Морису.
        К счастью, их не пришлось упрашивать, и они взахлеб принялись рассказывать, где и что ели, какие приключения пережили и как пытались танцевать танго. Каждое, даже самое банальное происшествие они пересказывали очень занятно, при этом переглядываясь и перемигиваясь, так что все понимали, на что они намекают. «Да, — подумала Ана Каролина, — большую часть времени они провели в постели». Впрочем, Мария была отличной рассказчицей, и все за столом покатывались со смеху.
        —Но я рада, что вскоре мы отправимся домой, — завершила она свой рассказ. — Когда мы приедем в Париж, уже наступит лето, и мы сможем и там купаться в море.
        —Но десять дней до моей свадьбы ты ведь потерпишь, верно? — осведомилась Ана Каролина.
        —Солнышко, я ни за что в мире не пропущу свадьбу! Это же такая возможность принарядиться! Знаешь, я купила потрясающее голубое платье как раз для этого случая.
        Ана Каролина рассмеялась, как и все остальные.
        —Да, это главная цель всей этой церемонии. Все смогут принарядиться.
        —Ну конечно. Я рада, что ты поняла это уже сейчас, ведь некоторым людям требуется полжизни, чтобы постичь эту мудрость.
        Все смеялись над шутками Марии. Энрике делал вид, что ему весело, чтобы его не упрекнули в занудстве. Но ему не нравилось то, что она говорила. Для него брак был священен. Он любил Ану Каролину и готов был принести священные обеты, поскольку не представлял себе жизни без нее. Он верил в слова, которые произнесет у алтаря: «…Любить тебя и заботиться о тебе в радости и в горе». Свадьба же не костюмированный бал! Дело было не в том, чтобы пригласить побольше людей и потратить колоссальную сумму на сказочный праздник, о котором можно будет рассказать внукам.
        Виктория и Леон тоже думали о своем.
        Леон с улыбкой вспоминал свою свадьбу. Тогда обстоятельства были не столь радужными — он знал, что Виктория согласилась выйти за него, чтобы обрести самостоятельность, — но Леон был счастлив, потому что любил ее.
        Виктория же размышляла о будущем. С ее точки зрения, смысл брака состоял в первую очередь в том, что замужние женщины получали больше прав. Что будет, если движение за права женщин однажды добьется успеха? При ее жизни этого, конечно, не случится, но, может быть, лет через сорок-пятьдесят… Станут ли тогда люди вообще вступать в брак? И что это за странная структура — брак? Чем дольше она думала об этом, тем более странным ей казалось, что двое клялись быть вместе всегда, причем обычно это были люди молодые и неопытные, не представляющие себе, на что соглашаются, даже не всегда хорошо знающие друг друга.
        —Ты такая задумчивая, Вита. Вспоминаешь о своей свадьбе? — Жоана мягко улыбнулась.
        Виктория едва сдержалась, чтобы не нагрубить подруге. Постепенно Жоана начинала действовать ей на нервы своей болтовней о прошлом. Всегда ли так было? Или она к старости стала столь сентиментальна?
        —Я уже почти сорок лет пытаюсь ее забыть. — По тону Виктории было непонятно, шутит она или нет.
        Макс громко рассмеялся — пожалуй, слишком громко. И Виктория подумала о том, все ли хорошо у Жоаны с мужем, или их брак не так уж идеален, как они пытаются его представить. Ей самой Макс и Жоана казались образцовыми супругами, особенно когда она ссорилась с Леоном. Собственно, она не хотела этого знать. Лучше верить в счастливый брак Жоаны и Макса, раз уж ей с Леоном не так повезло.
        —…И роняет поднос, а пес принимается лакать пролитое пиво, — рассказывал Морис.
        Все расхохотались.
        Так и должно быть. Юность должна быть беззаботна. Нужно радоваться предстоящей свадьбе, веселиться с гостями, а не предаваться печальным мыслям.
        —А помнишь Забадо? — спросила Жоана, глядя, как молодежь заливается смехом.
        Казалось, что за столом сидят две группы: молодежь и старики, каждая в своем мирке.
        —Этот свинтус стоил нам целого состояния, — улыбнулся Леон.
        —О, я всегда думала, что вам его подарили.
        —Да, я его, так сказать, спасла. Но сколько мебели он погрыз, сколько платьев испортил, к скольким прохожим ластился, пачкая их дорогую одежду! А чистку и починку приходилось оплачивать мне, — ответила Виктория.
        —Это все потому, что его не дрессировали, — пожал плечами Леон.
        —Потому что ты этим не занимался.
        —Потому что это был твой пес, а не мой.
        Жоана понимающе улыбнулась, и выражение ее лица довело Викторию до белого каления. Она знала, о чем та сейчас думает: «Некоторые вещи не меняются». К счастью — считала Жоана. К несчастью — считала Виктория.
        Вдруг она заметила, что молодежь больше не смеется. Женщина прислушалась — и замерла от ужаса.
        —Нет, он выжил. Он сейчас в больнице в тяжелом состоянии, — мрачно произнес Энрике.
        —Это ужасно, — с неуместной живостью отметила Мария. — Но я думаю, что если ты сам идешь навстречу опасности, пускаясь в такую авантюру, то должен понимать, чем это грозит. Любой пилот бросает вызов судьбе. Мне вовсе не жаль твоего друга, Энрике, как бы жестоко это ни звучало.
        «Друга?» — с испугом подумала Виктория. Этот мальчишка Карвальо был другом Энрике? Это кое-что объясняло. Краем глаза она следила за реакцией Аны Каролины, и увиденное потрясло ее до глубины души. Виктория ожидала, что ее дочь побледнеет, скомкает салфетку, с трудом сглотнет. Но та многозначительно переглянулась с Леоном. Почему? Они знали какой-то секрет? Тот, который она пыталась выведать при помощи частного детектива?
        Ана Каролина резко встала из-за стола и вышла из комнаты, не промолвив ни слова. Виктория, хмурясь, посмотрела на Леона. Им стоило о многом поговорить.
        Энрике, похоже, и не заметил ухода своей невесты. Он в ярости уставился на Марию и дрожащим голосом произнес:
        —Ты самая эгоистичная и поверхностная особа из всех, кого я знаю, Мария. Как бы жестоко это ни звучало.
        Впервые Виктория слышала, чтобы Энрике позволил себе такое резкое замечание. Он сразу вырос в ее глазах. Но, к сожалению, эти его слова испортили всем настроение, и остаток ужина прошел в молчании.
        Глава 26
        Антонио настоял на том, чтобы только его отец присматривал за квартирой и приносил ему почту. Мысль о том, что его мать начнет копаться в ящиках и пригласит к нему в квартиру горничную, которая все приведет в порядок — в ее порядок, — вызывала в нем ужас. Не то чтобы Антонио хотел что-то скрыть. Но позволить матери вторжение в свою жизнь после того, как он приложил столько усилий, чтобы освободиться от ее влияния, было бы ошибкой. Ему было уже почти тридцать, а она вела себя с ним как с трехлетним. Уж лучше попросить отца взять на себя эту обязанность.
        И отец исправно приносил Антонио письма, газеты и журналы. Письма приходили со всех концов света. Похоже, новость о его падении разлетелась быстро. Многие спрашивали его о причинах аварии, но Антонио до сих пор ничего не помнил. Мысль о том, что коллеги сочтут его легкомысленным или, что еще хуже, неумелым летчиком, сводила его с ума. Он хотел бы сказать, что проблема была в моторе, но наблюдения рыбаков опровергали эту теорию. Биплан, у которого отказал мотор, не падает боком вниз, особенно в такой солнечный и безветренный день. Обычно он летит еще некоторое время, за которое пилот пытается совершить аварийную посадку. Может, он заходил на вираж, и у него заклинило штурвал? Или свело судорогой ногу в тот момент, когда нужно было нажать на педаль? Все подобные объяснения казались крайне маловероятными. У него никогда не случалось судорог, а биплан находился в идеальном состоянии. По крайней мере, так обстояли дела за две недели до катастрофы — после этого Антонио ничего не помнил. Это было ужасно. Мысли об этом разъедали его изнутри.
        Наконец у него возникла другая идея, страшнее всех предыдущих: может быть, он пытался покончить с собой? В последний день, о котором он помнил, его преследовали печальные мысли и чувство безнадежности. Единственная женщина, которую он так любил, без которой он не представлял себе жизни, отвергла его, и на то были весомые причины, от них так просто не избавишься. Если бы Антонио был уверен в том, что Каро любит его, ничто бы его не остановило, он преодолел бы любые преграды. Но откуда ему было это знать? Разве она признавалась ему в любви? Нет. Может быть, ее утомляли его ухаживания, и своим напором он сам же обратил ее в бегство. Этот вопрос — бороться за свою любовь или нет — повергал его в состояние безволия. Может быть, тогда в нем проснулось стремление к смерти? По крайней мере, сейчас он уже знал, что Каро с ним на биплане не было. Рыбаки не заметили второго человека в самолете. С другой стороны, пассажир мог бы и выпасть, а найти тело в широких водах Атлантики… Да. Но Антонио прочитал все газеты Рио, вышедшие со дня его падения. Если бы кто-то из высшего общества пропал без вести, об этом
написали бы. Тем не менее полную уверенность ему мог бы подарить разговор с Энрике, но друг так и не проведал его в больнице. Антонио был разочарован — и обеспокоен. Может быть, Энрике узнал об эскападах Аны Каролины? Или она сама призналась ему? И поэтому он избегает Антонио? Или Энрике еще не знает об авиакатастрофе? Это вполне возможно. Энрике был увлечен своими делами и не обращал внимания на газеты, если там ничего не писали о стройке. Но нужно быть совсем уж глухим и слепым, чтобы не прознать о случившемся. О падении биплана написали в передовице главной газеты Рио, и потом еще было несколько заметок. Мать Антонио — к его стыду — вырезала все эти статьи и собирала их в папку, словно речь шла о выдающемся достижении, а вовсе не о несчастном случае, чуть было не стоившем ему ноги. Доктор Жоао Энрике де Баррос показался Антонио человеком весьма неприятным, но компетентным, благодаря его усилиям ампутации удалось избежать. Был даже шанс, что когда-нибудь Антонио сможет нормально ходить, но, скорее всего, он навсегда останется хромым. Де Баррос прямо, без тени сочувствия изложил ему перспективы
выздоровления, и Антонио был этому рад. Он терпеть не мог людей, лгавших о радужных возможностях и из сочувствия говоривших с ним как с впечатлительной девчонкой. В Европе Антонио не раз встречал искалеченных мужчин — ему стоило бы радоваться, что он не принимал участия в той ужасной войне и сейчас речь шла только о возможной хромоте. В больнице ему было скучно, и он читал все подряд. Теперь Антонио знал, что происходит в Рио: он читал газеты от корки до корки, новости важные и не очень, политические обзоры, статьи о спорте, даже объявления. В маленьком фельетоне в «Жорналь де Бразил» описывалось выступление певицы Бела Бель в «Касабланке», и Антонио что-то припомнил. Он знал это заведение, и фотография певицы показалась ему смутно знакомой, хотя под гигантской шляпой с фруктами едва можно было разглядеть ее лицо. Откуда же он ее знает? Антонио отчаянно пытался вспомнить, но тщетно. Проклятая амнезия!
        Наверняка он видел ее выступление в то время, о событиях которого теперь забыл. Но чем дольше Антонио раздумывал, тем недоступнее становились обрывки воспоминаний, всколыхнувшиеся от этого снимка.
        Иногда, просыпаясь, он чувствовал, что образы его сна были навеяны событиями, произошедшими в те недели. Но в этом сумрачном состоянии, на грани сна и яви, он видел то, чего случиться никак не могло, иначе ему об этом рассказали бы. «Ты летел над Амазонкой. Ты попал в шторм над Флорида-Кис». Но это было невозможно! Судя по тому, что ему говорили, последние недели он провел в Рио. Однако образы были такими яркими, словно этот полет состоялся совсем недавно. Порождены ли они его фантазией? Или перед несчастным случаем он мечтал об этом полете, строил какие-то планы? Да, похоже, он планировал долгий перелет, вскоре это стало очевидно. Среди писем, которые его отец приносил в больницу, были счета за предметы, нужные в путешествии, — например, спальник и фонарик. Кроме того, приходили ответы от авиаконструкторов, живших в США. Инженеры выражали свое сожаление о том, что не смогут ему помочь. Антонио было стыдно получать отказ, не зная, о чем он просил этих людей.
        Как бы то ни было, он все еще помнил, как выглядит Каро. Долгие часы, проведенные в одиночестве, когда ни близкие, ни друзья не сидели на краю его кровати, обжигая Антонио сочувствующими взглядами, он посвящал воспоминаниям о ней. Как неловко, как неуклюже она выглядела тогда в Париже, в том кабаре: совсем еще девчушка, отчаянно разыгрывавшая роль «фам фаталь». Как она была прекрасна в брюках и шапке пилота, с ярко-красной помадой на губах и коротким локоном, выбившимся из-под шлема! Как страстно она отдалась ему на карнавале: веки опущены, рот приоткрыт, голова запрокинута, за спиной — крылья бабочки. Это воспоминание было самым лучшим, оно отражало все мечты и устремления Антонио: вновь увидеть, как она трепещет от его прикосновений, беззаботная, свободная.
        Хуже всего в больнице были вечера. Больным подавали омерзительный ужин, да еще и в пять часов вечера, поэтому все остальное время делать было нечего. Оставалась скука. И одиночество.
        Антонио еще никогда так много не читал: газеты, справочники по самолетостроению, сборники стихов, модные романы. Он жадно проглатывал все, что приносили ему сердобольные посетители. Эти произведения не трогали его душу, главное — прочитать побольше и побыстрее, а качество не имело значения. Его обычная привередливость в вопросах чтения скрылась в укромном уголке сознания, там же, где и память тех двух недель. Антонио надеялся, что и то, и другое вернется.
        Доктор де Баррос заверил его, что вскоре воспоминания вернутся. О том, восстановятся ли предпочтения Антонио в чтении и еде, он не говорил.
        —Посмотри-ка, любовное письмо! — ухмыльнулся отец, протягивая ему конверт. — Почерк явно женский. Кто это тебе пишет?
        Антонио взял послание, осмотрел его со всех сторон, но адреса отправителя не нашел, только в углу стояли буквы — А. К. К. Его сердце бешено забилось в груди, но в присутствии отца Антонио не хотел читать письмо, не хотел говорить отцу, что ему пишет дочь заклятого врага их семьи.
        —О, это одна пожилая дама из телеграфного бюро, она присылает мне билеты в кино. Недавно мы с ней побились об заклад, и она проспорила. — Ничего лучшего ему в голову не пришло.
        —Только маме не говори, что ты споришь на деньги. Она считает, что это против воли Божьей. И никогда не спорь с женщиной.
        Антонио покачал головой.
        —Я так обычно не делаю. Только если уверен на сто процентов, что я выиграю.
        Время до ухода отца тянулось бесконечно. Едва дверь за ним закрылась, как Антонио разорвал конверт. Каро! Наконец-то она написала ему!
        Но, прочитав письмо, он застонал от разочарования. Она написала ему только для того, чтобы пожелать скорейшего выздоровления. И сообщить то, что и так уже было понятно по ее молчанию. Пожелание скорейшего выздоровления, ну надо же! Как равнодушно, как холодно она написала ему. По сравнению с этим посланием поздравительная открытка от занудливого старого профессора покажется образцом сердечности.
        Он вновь и вновь перечитывал эти строки, анализируя каждую мельчайшую деталь.
        «Антонио», написала она, не «дорогой Антонио». «Молюсь, чтобы ты поскорее поправился и вновь смог летать». Что это значит? Разве Каро не написала бы «верю»? Слово «молиться» так ей не подходило… А эта формулировка: «…Если бы наши отношения переступили границы дружбы и переросли в нечто большее»? Но это и так уже давно произошло! Антонио не мог понять, что означает это странное письмо. Почерк казался немного шатким и угловатым, словно эти строки писала женщина преклонных лет. Впрочем, почерк Антонио понравился, хотя он не мог представить себе, чтобы Каро писала именно так. Да, и главное. Она подписалась «Ана Каролина». Почему не «Каро»? Он никогда не называл ее иначе, и, в конце концов, именно это имя она и назвала ему в тот день, когда они познакомились. Антонио думал об этом целый день, но затем взял себя в руки. Не стоило ломать над этим голову. Пока он тут, в этой больнице, он все равно ничего не сможет с этим поделать. Итак, Антонио сунул письмо в одну из принесенных ему книг — он так и не дочитал ее от скуки — и решил посвятить все свои мысли и устремления выздоровлению. Он твердо
вознамерился выполнять все указания своего сурового, но толкового врача, делать все необходимые упражнения и ходить по коридору, пока ему не удастся отказаться от палочки. Антонио не собирался оставаться инвалидом.
        Первые попытки оказались унизительными. Уже после пары шагов Антонио упал, и медсестре пришлось поднимать его. Он попробовал вновь — с тем же результатом. Но он не сдавался. Он пробовал снова и снова, иногда по ночам, когда медсестра уходила спать в свою комнату. Падая, он хотел подниматься сам, а не видеть испуганное лицо своей помощницы. Вначале ему удалось обойти вокруг кровати, хватаясь за опоры — к сожалению, это происходило чаще, чем хотелось бы.
        Вставать с пола было непросто и очень больно, но ему это удавалось. Когда первый этап подготовки был преодолен, Антонио решился пройти путь подлиннее — от кровати до двери комнаты. Он пару раз упал, и на то, чтобы встать, ушло много времени, боль сводила с ума, но он передвигался самостоятельно! Успех окрылил его. Следующей целью стала комната старшей медсестры. Теперь Антонио тренировался и днем — удивленные и ободряющие взгляды врачей, медсестер и других пациентов придавали ему сил.
        Доктор Жоао Энрике де Баррос втайне восхищался упорством, с которым этот юноша добивался своей цели — вновь научиться ходить. И все же как врач он должен был позаботиться о том, чтобы Антонио не перестарался. Чрезмерные тренировки могли привести к нежелательному эффекту и замедлить процесс выздоровления. Интенсивные нагрузки также могли привести к катастрофе. Врачу нужно было направлять своего пациента, оберегать его и позаботиться о том, чтобы он правильно выполнял упражнения.
        —Я знаю, что вы обо мне невысокого мнения, — своим обычным ворчливым тоном заявил он однажды, входя в палату Антонио. — И, не стану отрицать, я отношусь к вам так же. Но мой долг — поддержать столь упорного пациента. Поэтому ложитесь-ка в кровать и делайте, что вам говорят.
        Антонио так удивился, что без размышлений выполнил требование врача. Но затем до него дошел комизм ситуации, и парень расхохотался.
        —Тут не над чем смеяться, поверьте мне. Если вы хотите полностью выздороветь, нам предстоит много работы.
        С этими словами де Баррос взял его больную ногу и принялся ее растягивать и выкручивать, пока у Антонио на лбу не выступили капельки пота.
        —Вот видите, ничего смешного. Но вы хорошо держитесь, молодой человек. Это вызывает уважение.
        Врач просунул руку под колено Антонио и, приподняв его ногу, принялся сгибать ее и разгибать, двигать влево и вправо, по кругу, разминая мышцы. Иногда при этом де Баррос хмурился, иногда просил пациента потерпеть.
        Эту гимнастику они выполняли несколько дней подряд, и вскоре Антонио понял, что это единственная процедура, которую ему делают в больнице. Все остальные повреждения зажили, а таблетки от головной боли, по-прежнему доставлявшей Антонио много хлопот, можно было принимать и дома.
        —Все, я выписываюсь из больницы, — сказал он де Барросу.
        —Но вы только начали делать успехи.
        —Да, это так. Но я могу регулярно приходить на гимнастику и заниматься с вами, например, по часу в день.
        —Я вас не понимаю. Тут вы в надежных руках, вам ни о чем не нужно беспокоиться, вам оказывают превосходную медицинскую помощь.
        —Дома мне тоже ни о чем не придется беспокоиться, но там я хоть поем по-человечески. К тому же мне сдается, что родной дом положительно скажется на моем душевном состоянии. Там я буду чувствовать себя не таким больным.
        —Вы совершаете ошибку, — мрачно проворчал доктор.
        Возможно, он уже подсчитывал в уме, сколько денег потеряет, если лишится такого богатого клиента.
        —Вот видите. Этим тоже хорош дом. Там никто не станет разговаривать со мной, как с нашалившим ребенком. Знаете, дорогой доктор де Баррос, такое обращение не очень-то приятно.
        —Я снимаю с себя всякую ответственность.
        —Отлично! Настало время мне вновь взвалить на себя ответственность за собственную жизнь.
        Врач неодобрительно покачал головой.
        —Хорошо, приходите сюда каждый день в одиннадцать, будем работать с вами до двенадцати.
        Добравшись домой на такси, Антонио обзвонил друзей и родственников, чтобы те не ехали зря в больницу, и за огромные чаевые послал портье в соседний ресторан за пристойным обедом. Тем временем он открыл бутылку вина, придвинул кресло к окну и, уставший, но счастливый, устроился поудобнее.
        Антонио закурил, с наслаждением вдыхая дым.
        Ах, как хорошо! Что может быть лучше, чем любоваться солнечными бликами на верхушке горы Сахарная Голова, пить хорошее вино и ждать вкусную еду, выпуская колечки дыма?
        И вдруг эти колечки вызвали в Антонио какие-то смутные воспоминания. Какая-то размытая картинка вспыхнула в его голове: он с сигаретой в руке сидит за столиком в ресторане, перед ним бокалы, бутылка, ведерко со льдом, он курит, рядом с ним какие-то люди, но он не может разобрать их лиц, не знает, где он и что происходит. Антонио не понимал, хороший ли это знак. Может быть, к нему возвращается память? Но в чем смысл этого воспоминания, если там не было главного: людей? Антонио зажмурился, стараясь вспомнить что-то еще, понять, с кем, когда и куда он ходил пить вино. Ничего. Сколько усилий он ни прилагал — все тщетно. Только голова разболелась сильнее. Когда доброжелательный портье принес ему обед — говяжьи отбивные, черные бобы и рис, — Антонио показалось, что у него вот-вот лопнет череп.
        Его затошнило от боли, а при виде обеда позывы к рвоте усилились.
        —Спасибо, сеньор Хосе, — только и сумел выговорить он.
        —Всегда пожалуйста, сеньор Антонио. Приятного аппетита. — Кивнув, портье ушел.
        Через пару секунд Антонио склонился над унитазом. Его рвало.
        Но как бы плохо он себя ни чувствовал, он был рад уединению. Вечное кудахтанье медсестер в больнице действовало ему на нервы. Как и постоянные визиты незваных гостей: никто не спрашивал Антонио, подходит ли ему время их посещения, хочет ли он их видеть. Похоже, все были глубоко убеждены, что Антонио должен радоваться посетителям. Он не мог решать, встретиться с кем-то или нет. И время посещения определяли предписания больницы. Регулировалось также время завтрака, обеда и ужина, часы сна и бодрствования. Медсестры будили его каждое утро в шесть часов, чтобы сменить простыни. И так каждый день. Ужасно, просто ужасно. Антонио считал, что все это — просто издевательство над пациентом, чтобы больной чувствовал себя еще хуже и верил любой чуши, которую скажет ему напыщенный врач. О господи, как же Антонио был рад поспать столько, сколько хочется! Может быть, и сейчас ему стоит подремать, устроившись в этом кресле перед окном, из которого открывался столь живописный вид. Он никого не ждал, и небольшая сиеста пойдет ему на пользу. А еду можно будет потом разогреть. Антонио еще никогда в жизни не готовил,
но уж сковородку на газовую плиту поставить сумеет.
        Дохромав до кресла, Антонио остановился у окна и выглянул на улицу. Но… не может быть! Уж не Каро ли там? Он увидел, как за угол свернула какая-то худощавая женщина с такой же походкой, как у Каро. И в такой же шляпке. Может быть, Антонио уже что-то мерещится? Сверху он не разглядел ее лица, а в Рио многие женщины носили такие шляпки. Антонио устало опустился в кресло. Будь он здоров, он со всех ног помчался бы за той девушкой. «Как мало мы думаем о здоровье, пока оно у нас есть», — пробормотал он. Антонио никогда раньше не замечал, как далек путь от туалета до окна гостиной. Некоторое время он размышлял над тем, как мы ценим то, чего у нас нет, и его мысли неизменно возвращались к Каро. Может быть, и с любовью так? Его чувства к Каро столь сильны, потому что он не может ее заполучить? Станет ли он любить ее, если она сама бросится ему на шею? Или в этом случае Каро показалась бы ему просто какой-то милой девушкой, с которой можно дружить?
        В этот момент мимо окна пролетела чайка, и Антонио испугался, что она врежется в стекло. В его сознании тут же вспыхнул образ — кровь на разбитом стекле, — но погас уже через мгновение, оставив чувство смутной тревоги.
        Каро топталась перед входом в дом минут пятнадцать. Зайти или нет? Портье — он выполнял тут и функции консьержа, и управляющего, и мальчика на побегушках, все в одном лице — с улыбкой поприветствовал Каро, проходя мимо нее с закрытым подносом. Пахло так вкусно, что Каро вспомнила о том, что давно не ела.
        Портье спросил ее, к кому она пришла, но девушка лишь покачала головой: «Ни к кому».
        Если бы она не выглядела как дама из высшего общества, портье это показалось бы подозрительным и он прогнал бы ее. Но в этом не было необходимости. Сказав «ни к кому», Каро приняла решение. Сегодня она не пойдет к Антонио. Чтобы сохранить лицо, она сделала вид, что роется в сумочке, а затем пошла прочь — под печальные крики круживших над ней чаек.
        Глава 27
        Бель стала сама не своя. Она выглядела запущенной, волосы потускнели, кожа покрылась прыщами, глаза остекленели. Она до крови расцарапала себе предплечья, а от прекрасных ногтей уже почти ничего и не осталось, Бель обгрызла их под корень. Она выглядела жалко и вела себя не лучше. Не выходила из квартиры, никого не хотела видеть и постоянно плакала. Это было ужасно. И пугало. Хотя Августо знал причину столь значительных перемен, состояние Бель казалось ему чрезмерной реакцией на случившееся. Она должна была взять себя в руки.
        —Я возвращаюсь к родителям, Августо, — сообщила ему Бель, как только он открыл дверь.
        —Но почему? У тебя тут уютное гнездышко, ты неплохо зарабатываешь…
        —Уже нет. Я уволилась.
        —Что?! Почему, черт возьми?!
        —Ты сам знаешь почему. Я больше не могу смотреть на этих мужчин, крутить перед ними задом или выставлять сиськи. Не могу — и все.
        —Но у тебя есть и другие источники дохода, от пластинки, например.
        —Перейра платит мне очень мало. К тому же… я больше не уверена. — Голос Бель задрожал.
        Августо боялся, что она расплачется, и в то же время хотел этого. Тогда он сможет обнять ее, погладить по голове, прошептать что-нибудь успокаивающее. У него разрывалось сердце, когда он видел прежде столь сильную Бель слабой, но в то же время приятно было на время оказаться сильным, тем, кто подставит плечо в минуты горя.
        —Моя мать с самого начала была права, — пробормотала Бель. — Все это пение до добра не доведет. Это распутство, да и только!
        —Никакое это не распутство, — возмутился Августо. — Ты тяжело работаешь, не пьешь, не меняешь любовников как перчатки.
        От этих слов Бель вновь разрыдалась, и пристыженный Августо умолк. Проклятье! Он не это имел в виду.
        —Неважно. Я возвращаюсь к родителям. Получу приличную профессию. Может быть, устроюсь телефонисткой — там нужно иметь красивый голос. Как думаешь? Можешь себе представить меня на таком месте? Главное для этой профессии у меня уже есть. — На мгновение во взгляде Бель вспыхнула былая жажда деятельности и энтузиазм — качества, которые Августо ценил в ней больше всего.
        —Почему бы нет? Но мне было бы жаль. Твоя карьера певицы началась столь многообещающе — глупо все бросать.
        —Я у тебя совета не спрашивала.
        —Нет.
        Августо обиженно посмотрел на нее. Неужели Бель не понимает, что он хочет ей только добра? Он знал, как она любит свет софитов, как обожает танцевать и петь, — не может же она оставить любимое дело из-за одного, пусть и ужасного происшествия.
        —А ты уже… м-м-м… говорила с родителями о том, что случилось?
        —Ты что, с ума сошел?! Они не должны узнать. Они почувствовали бы себя опороченными, и я не хочу, чтобы мои братья и сестра жили с мыслью о том, что их сестренка Бель — шлюха.
        —Но это не так! — Августо готов был рвать на себе волосы.
        Он не понимал, за что Бель винит себя. Она стала жертвой страшного преступления, но сама вела себя так, будто это она преступница.
        —Не важно, кто я. Я скажу им, что мне стало одиноко и я по ним соскучилась. Что-нибудь в этом роде. Я не думаю, что они усомнятся в моих словах. Люди всегда верят в то, во что хотят верить.
        Но в этом Бель ошибалась.
        Фелипе да Сильва был потрясен, вернувшись домой и увидев свою когда-то столь очаровательную дочь на кухне, угрюмую, ссутулившуюся, жующую корку хлеба.
        —Бель! — радостно воскликнул он.
        Но, присмотревшись, он увидел круги у нее под глазами, грязные волосы и ногти и понял: сней произошло что-то плохое.
        —Что случилось? С тобой все в порядке?
        Она рассказала ему заранее подготовленную историю, но Фелипе не поверил ни единому ее слову. Без особой причины Бель ни за что бы не вернулась домой.
        —Она у нас умница, — сказала Неуза.
        Он вначале не заметил жену, должно быть, она молча стояла в углу, глядя, как Бель ест. Сколько уже она простояла вот так до его прихода?
        —Я очень устала. Поговорим завтра. Сейчас я отправляюсь спать.
        —Только тихо, — предупредила ее мать. — Лара уже давно легла, не разбуди ее.
        —Постараюсь. Спокойной ночи.
        Когда шаги Бель отзвучали на лестнице, Неуза и Фелипе сели за стол на кухне и беспомощно посмотрели друг на друга.
        —Что она тебе рассказала? — тихо спросил Фелипе.
        —Не больше, чем тебе, — прошептала женщина.
        —Все это странно, тебе не кажется?
        —Это уж точно. А как она выглядит! Будто из тюрьмы вышла, исхудала, запустила себя.
        —Да, ужасно. — Фелипе покачал головой.
        —Я думала, она знаменитая певица. Разве певицы так выглядят? Я тебе точно говорю, Фелипе, за всем этим стоит мужчина!
        —Думаешь?
        —Ну конечно! Если молодая здоровая женщина теряет аппетит, всему виной несчастная любовь. Я предлагала Бель разные лакомства, но она от всего отказалась. И только когда я пригрозила, что накормлю ее силой, она съела кусок хлеба.
        —И она совсем ничего тебе не рассказала? — уточнил он.
        —О господи, муж, ты что, глухой? Нет, она ничего не рассказала. Заявила только, что хочет пожить с семьей, потому что ей стало одиноко.
        —И ты в это веришь?
        —Нет, конечно. Она, небось, чувствует себя одиноко с тех пор, как этот мужик, кем бы он ни был, больше не греет ей постельку. И я не удивлюсь, если окажется, что она залетела.
        —Нет, этого я себе не могу представить.
        —У тебя просто бедная фантазия. Я вот прекрасно себе это представляю. Особенно, как младенец будет реветь по ночам. И это теперь, когда наш малыш только начал спать спокойно! Одно я тебе точно скажу: яоб этом ублюдке заботиться не стану! Пусть сама всем занимается: стирает пеленки, моет его, выполняет всю эту дурацкую работу, без которой после родов не обойдешься. Она очень ошибается, если думает, что может просто явиться сюда и переложить всю ответственность на мамочку.
        —Но она не сказала, что беременна. Успокойся, Неуза, — попытался перебить ее Фелипе.
        —Не хочу я успокаиваться. У меня есть право волноваться. Плохо, если семнадцатилетняя незамужняя девчонка рожает, это позор для всей семьи. Но ладно, так часто бывает. Однако если она пытается переложить всю ответственность за мальца на и без того измученную бабушку… — Неуза осеклась. Эта новая мысль поразила ее. — Бабушка! Только представь, я стану бабушкой! А ты дедушкой. Как тебе это нравится? Нам еще и сорока нет, мы только смирились с мыслью о том, что молодость не вернешь, а теперь вдруг оказываемся бабкой и дедом!
        Фелипе не сдержался и начал хохотать. И не только потому, что его насмешила мысль о будущем внуке, — нет, так он справлялся с терзавшей его тревогой.
        —Как ты можешь смеяться в такой ситуации? Ничего смешного тут нет! — возмутилась Неуза.
        И в кои-то веки он с ней согласился.
        Успокоившись, он предложил и ей отправиться спать.
        —Давай подумаем об этом завтра. Утро вечера мудренее.
        За завтраком Фелипе вдруг вспомнил, что сегодня у него важная встреча. Нужно было убегать.
        —Все с тобой ясно. Я так и знала, что ты бросишь меня одну разбираться со всем этим, — проворчала Неуза. — Так всегда происходит. Я сама всем занимаюсь.
        —Только вот деньги я зарабатываю.
        —Я поменялась бы с тобой местами, не задумываясь.
        —Тебе же донья Фернанда помогает. Кстати, где она?
        —Ага, только теперь ты заметил, что твоей матери нет за столом? В последнее время она валяется в своей комнате, читает и только и ждет, чтобы все ее обслуживали.
        Фелипе вздохнул. Еще одна проблема, о которой ему придется позаботиться. Если его мать больше не может себя обслуживать, ее нельзя бросать на Неузу. Та считала, что донья Фернанда отказывается вставать из лени. Но ленивой мать Фелипе уж точно нельзя было назвать. Может быть, Бель позаботится о бабушке?
        —А где Бель? — спросил он.
        —Наша принцессочка до сих пор спит, — с сарказмом ответила Неуза. — В таком состоянии бедняжке необходим покой.
        Прежде чем его жена вновь принялась обсуждать то, что существовало только в ее фантазиях, Фелипе сбежал.
        На фирме его вновь ждала целая стопка бумаг — все документы необходимо было прочитать. Непрерывно звонил телефон. Кроме того, его уже заждался посетитель — менеджер крупной издательской компании. Секретарша смерила начальника недовольным взглядом.
        Извинившись за опоздание, Фелипе взялся на работу, но не мог сосредоточиться. Когда заказчик ушел, он вздохнул с облегчением. Они заключили не очень выгодный для Фелипе договор, но ему сейчас было не до того. С прочими хлопотами он расправился к обеду — дело не спорилось, и Фелипе работал спустя рукава. В полдень секретарша принесла ему из соседней закусочной жирный бумажный пакет с жареными пирожками — salgadinhos. Фелипе рассеянно принялся за еду и не сразу заметил, что секретарша остановилась в дверном проеме.
        —Да?
        —Снаружи ждет какой-то подозрительный тип. Отказывается уходить, хотя я ему и сказала, что вы сейчас не сможете с ним поговорить.
        —Что ему нужно?
        —В том-то и суть. Он мне не говорит. Заявил, что речь идет о семейном деле.
        —Он назвал свое имя?
        —Августо дос Сантос.
        —Пригласите его.
        Фелипе едва успел вытереть жирные руки салфеткой, когда женщина привела Августо. Вид у нее был обиженный, словно находиться в одной комнате с таким типом — ниже ее достоинства. Фелипе с каменным выражением лица посмотрел на Августо. Теперь он понял, почему его подчиненная отнеслась к мальчишке с таким скепсисом. Августо был похож на бедняка, одолжившего для важной беседы одежду у родственника — при этом родственник был на голову ниже и лет на тридцать старше его самого.
        —Августо, друг мой, что привело тебя сюда? — Фелипе указал на кресло перед письменным столом, приглашая парня присесть.
        —Ну… Это личное, — пробормотал Августо, покосившись на секретаршу.
        Женщина стояла в дверном проеме, не собираясь уходить. Похоже, ей было любопытно.
        —Можете уйти на обед, — сказал ей Фелипе.
        Она в ужасе уставилась на него, словно начальник предложил ей сделать что-то предосудительное, но затем все-таки удалилась.
        —Ну что ж, ты меня заинтриговал. — Фелипе старался, чтобы его слова прозвучали весело, но ему это не удалось. Его отеческий тон казался наигранным. На самом деле ему хотелось схватить Августо за грудки и вытрясти из него всю правду о том, что случилось с Бель.
        Потому что речь могла идти только об этом. Только Бель связывала его с этим мальчиком.
        —Дело в Бель, — начал Августо.
        —Да что ты говоришь!
        Ирония в голосе Фелипе сбила парня с толку.
        —Да, — запнувшись, продолжил он. — Насколько я понимаю, она вернулась домой. Наверное, она рассказала вам о том, что произошло.
        —Нет, к сожалению, она этого не сделала. Если тебе что-то известно, я был бы тебе очень благодарен, если бы ты все мне изложил без лишних экивоков.
        —Я даже не знаю, как сказать…
        Фелипе возвел глаза к потолку. Он считал, что этот парень умнее. Сейчас же Августо сидел перед ним дурак дураком.
        —Не торопись, — подбодрил его Фелипе, натянуто улыбаясь.
        —Понимаете, Бель устроилась на работу в «Касабланку». Она пела и танцевала, как богиня, клянусь. Она забронировала мне столик… — Августо запнулся. Он никогда не страдал косноязычием — почему же сейчас ему так трудно рассказать о случившемся? — После бурных аплодисментов она выступила на бис. А затем отправилась в гримерку. Я хотел пойти за ней, поздравить ее с удачным выступлением, понимаете?
        Фелипе утвердительно хмыкнул, кивая. Он уже предчувствовал неладное.
        —Но перед ее дверью стоял какой-то тип, он меня не пропустил. Избил меня, видите? — Августо закатал рукав потертой рубашки и показал Фелипе крупный синяк на предплечье. — До сих пор не сошел. Так вот, я это к чему… Я хочу сказать, что не мог этого предотвратить.
        —Чего?
        —Ну… эм… нападения на Бель.
        —Какого еще нападения? Что именно произошло?
        —Их было четверо, — пробормотал Августо. — Плюс тот, у двери. У меня не было ни единого шанса. Как и у Бель.
        —Ты же не хочешь сказать, что… — Фелипе замер от ужаса.
        —Именно. — Августо смущенно отвернулся.
        —Господи, помоги бедняжке! — сорвалось с губ Фелипе. Он закрыл лицо руками, его тело сотрясалось от рыданий, но слез не было.
        —Я подумал, что вы должны знать. — Августо стало неловко.
        Он смущенно двинулся в сторону двери. Нужно убираться отсюда, а то он и сам расплачется!
        —Останься!
        —Я… Я ни в чем не виноват, честно. Я хотел помочь ей, но тот тип оказался сильнее.
        —Я тебя ни в чем не упрекаю. Ну же, присядь. Хочешь кофе? Или чего-нибудь покрепче. Погоди, мне кажется, где-то тут еще оставался бренди. — Фелипе нервно заметался по комнате, открывая дверцы шкафов.
        Вскоре он поставил на стол два пыльных стакана и полупустую бутылку. Распределив ее содержимое по стаканам, он залпом выпил свою порцию и сел за стол. Похоже, теперь он взял себя в руки.
        —Я хочу, чтобы ты рассказал мне все, что знаешь. Кто эти мужчины? Ты сумеешь их опознать? Бель сможет описать их полиции?
        —Она, черт побери, наотрез отказалась идти в полицию, — ответил Августо. — Простите за ругань, с языка сорвалось.
        —Но почему не хочет?
        —Она считает, что с точки зрения мужчин темнокожая девушка сама виновата, что с ней такое случилось.
        «И она в чем-то права», — подумал Фелипе. К сожалению. Изнасилованные девушки и женщины вынуждены были проходить через новое унижение, отвечая на вопросы похотливых полицейских.
        —Но… — начал Августо.
        —Но?
        —Но у нас есть имя. Одного из мужчин, которые были в гримерке.
        —Говори же, парень, или мне из тебя это слово клещами вытащить? — нетерпеливо воскликнул Фелипе.
        —Энрике Альмейда Кампос. Но Бель не уверена, его могли звать Энрике Альмейда Сантос. Бель говорит, он единственный ее не тронул, только смотрел.
        —Это еще хуже! Если ты единственный из компании, кто не напился или по другой причине сохраняешь более-менее здравый рассудок, ты должен удержать своих товарищей от совершения преступления. — Фелипе вздохнул и вдруг задумался. — Энрике Альмейда Кампос, говоришь? Почему-то это имя мне кажется знакомым.
        —Да, Бель тоже так показалось. Поэтому я навел справки.
        —Да?
        —Я спросил людей, которые читают колонку сплетен в газете, понимаете…
        —Августо, говори уже, а то я за себя не отвечаю!
        —Говорят, он богатый хлыщ, который вскоре женится на дочери Виктории Кастро да Сильва, этой светской львицы, знаете ее? Поэтому его тоже упомянули в газете.
        Фелипе был ошеломлен. Эти новости еще нужно переварить.
        —Что мы с ним сделаем? — спросил Августо, широко распахнув глаза.
        Сейчас он был похож на подростка, предвкушающего возможность наконец кого-то побить.
        —Пока ничего. Мне нужно будет поразмыслить над этим. — Фелипе увидел, что парень не двинулся с места. — Спасибо, Августо.
        Августо не уходил не потому, что не понял намека. Ему показалось, что сеньор Фелипе должен проявить хоть какую-то благодарность, например, предложить ему место на фирме. Пожав плечами, парень молча вышел из кабинета. Он предал свою любимую Бель, изменил собственным принципам, и ради чего?
        Ничего.
        Жизнь так несправедлива.
        Фелипе долго раздумывал над тем, что делать дальше. Как воспользоваться полученными знаниями? Может быть, собственноручно задушить этого ублюдка Энрике? Или сдать его в полицию? Или очернить его в глазах доньи Виктории? Она-то уж точно придумает, как наказать будущего зятя. Но тогда Фелипе лишится удовольствия видеть это наказание — такие люди, как tia Виктория, скрывают дела семьи от общественности.
        И все же такое решение показалось Фелипе самым лучшим. Он хотя бы увидит ее лицо, когда она услышит эту ужасную новость. Это немного его утешит.
        Оставив так и не прочитанные документы на столе, Фелипе набросил пиджак, надел шляпу и поспешно покинул кабинет. Секретарша удивленно посмотрела ему вслед.
        Когда такси остановилось перед роскошным домом на улице Глория, где жила Виктория Кастро да Сильва, этот план показался ему глупым. Какое отношение эта женщина имеет к его дочери? Почему нужно рассказывать о несчастье Бель именно ей? Наверное, Виктория только посмеется над его словами, и он будет стоять у нее в гостиной как полный дурак.
        —Вы выходите или нет? — осведомился таксист.
        Это подстегнуло Фелипе. Он заплатил и вышел на улицу. Горничная открыла ему дверь.
        —Меня зовут Фелипе да Сильва. У меня встреча с доньей Викторией, — сказал он.
        Молоденькая негритянка пригласила его войти и подождать в холле.
        «Вот так просто, — подумал Фелипе. — Неужели они совсем не боятся воров или непрошеных гостей?» Он залюбовался огромными картинами, украшавшими холл и стены вдоль лестницы.
        —Фелипе!
        Как же он ненавидел голос этой женщины! Женщины, которую ее отец считал сестрой.
        —Наверное, я позабыла о том, что тебе назначена встреча.
        —Tia Виктория, как я рад видеть вас в добром здравии! Да, память с приходом старости лучше не становится.
        Его слова были невежливыми, даже оскорбительными. Фактически он обозвал донью Викторию старухой. А ведь она вовсе не была старой. С некоторой завистью Фелипе отметил, что она все еще очень красива — в отличие от его жены.
        Женщина посмотрела на него с раздражением, но подыграла ему.
        —Что привело тебя сюда? — спросила она, следуя в гостиную. — Сегодня прекрасная погода, может быть, присядем на веранде? Ах, что я говорю! Для таких людей, как ты, свежий воздух и без того привычен.
        Едва выйдя во дворик, она закрыла дверь в салон и резко сменила тон.
        —Что все это значит?
        —Я горд тем, что могу вовремя сообщить вам, tiazinha [[liii] Тетушка (порт.).], что вы собираетесь выдать вашу дочь за преступника.
        —Что за чушь? Энрике — человек беззлобный, он и мухи не обидит. И у него прекрасная репутация.
        —Ну, может быть, он талантливый актер. Я выяснил, что когда рядом нет вас или вашей дочери, он ведет себя как подонок. Принимает участие в групповых изнасилованиях, вы об этом знали?
        —Говори уже, если тебе есть что сказать, — напустилась на него Виктория, чтобы скрыть испуг. — У меня мало времени.
        —Прекратите обращаться ко мне на «ты». Время рабства прошло, если вы не заметили. Кстати, мой отец был вашим братом, по крайней мере, он так считал. Мне же сложно поверить в это, поскольку у него была масса положительных качеств, а у вас…
        —Да-да-да. А теперь переходи… переходите к делу.
        —На прошлой неделе пять хорошо одетых мужчин, судя по всему, из высшего общества, отмечали день рождения одного из них в ресторане под названием «Касабланка». — Голос Фелипе задрожал от гнева. Сглотнув, он глубоко вздохнул. Эта история давалась ему нелегко. — Они были в таком восторге от выступления певицы, исполнявшей свои песни на сцене в ресторане, что потом зашли к ней в гримерку. К сожалению, они не удовлетворились только комплиментами. — Фелипе опять сглотнул. Он не мог спокойно говорить о том, что случилось. На глаза наворачивались слезы. — Один из мужчин встал за дверью, чтобы никого не пускать туда. Трое остальных связали девушку, заткнули ей рот и напали на нее, точно звери. Четвертый мужчина в комнате не принимал участия в этом преступлении, но он стоял там все это время. И смотрел.
        —Это ужасно… — пробормотала потрясенная донья Виктория.
        —Жертвой изнасилования стала моя дочь. И она была еще девственницей. Она с надеждой смотрела в будущее, исполненная жаждой деятельности. Теперь она сломлена.
        —Мне… мне очень жаль, — тихо сказала женщина.
        И она говорила искренне. История ужаснула ее. И все же инстинкт самосохранения взял верх, и она спросила:
        —Но при чем тут я? Это дело полиции.
        —Вы тут ни при чем, дорогая донья Виктория. В отличие от вашего будущего зятя. Я просто хотел, чтобы вы об этом знали. Уверен, вы сможете придумать ему наказание похуже, чем полиция. Наши стражи закона просто похлопают его по плечу, отпуская сальные шуточки.
        —Откуда вы знаете, что Энрике имеет к этому какое-то отношение? Наверняка вы что-то путаете.
        —Спросите у него сами.
        Поклонившись, Фелипе ушел.
        О да, она его спросит! На втором этаже, на балконе гостевой комнаты притаилась Ана Каролина. Она застыла от ужаса. Это все неправда! Что за кошмарная история?
        Девушка вышла на балкон, чтобы почитать новый роман немецкого писателя Гессе «Сиддхартха» — и насладиться покоем. Эту книгу ей привезла Мария — к счастью, томик был не на немецком, а во французском переводе.
        Они с Морисом отправились в кино — книги они читать не любили, но часто дарили, чтобы произвести на знакомых впечатление истинных интеллектуалов — это было нынче в моде, tres chic.
        Да, о чтении теперь не могло быть и речи.
        Энрике — насильник?
        Это невозможно. Исключено.
        Глава 28
        —Это не дом, а проходной двор какой-то, — пожаловалась Ана Каролина. — Мария и Морис, тетя Жоана и ее муж, а скоро еще и моя бабушка из Португалии приедет. Тогда станет еще хуже — они с мамой терпеть друг друга не могут. Надеюсь, у avo, бабушки, хватит здравого смысла, чтобы поселиться в гостинице, как я ей и посоветовала.
        На самом деле Ана Каролина хотела поговорить с Энрике вовсе не об этом. Но она не знала, как перевести разговор на нужную ей тему, поэтому начала с жалоб на мелкие хлопоты.
        —О, твоя бабушка приедет? Ее не было в списке приглашенных.
        —Нет, донья Виктория «позабыла» ее пригласить. Собственную мать, Энрике! Как можно быть такой бессердечной? Но я ей написала. Донья Альма — очаровательная пожилая дама. Ей уже за восемьдесят, но она прекрасно сохранилась. И сейчас путь через Атлантику уже не так труден, как прежде. Я думаю, с ней все будет в порядке.
        —Ну конечно. Как полагаешь, она одобрит твой выбор? — Он подмигнул.
        «Если узнает то, что знаю я, то определенно не одобрит».
        Но Ана Каролина не воспользовалась этой возможностью сменить тему. Она не знала, как заговорить об этом. Девушка была потрясена, шокирована, ее доверие к Энрике пошатнулось.
        —Она знает о твоем высоком происхождении. Уже это сделает тебя в ее глазах идеальным супругом. Она высоко ценит аристократию.
        Энрике скорчил недовольную гримасу.
        —Но, думаю, когда она познакомится с тобой поближе, то полюбит тебя всем сердцем, независимо от твоего происхождения.
        —Я буду рад с ней познакомиться.
        —А я буду рада с ней повидаться.
        —Твои братья тоже приедут, да?
        —Ну конечно. А что?
        —Поселятся у вас?
        —О господи, нет! В доме стало бы невыносимо, если бы там поселились еще две семьи, причем с детьми. У нас, конечно, большой дом, но не огромный. По-моему, мама забронировала им номера в «Копакабана Палас».
        —Детям там понравится.
        —Да, точно.
        —Если погода не изменится.
        —Да.
        «Какой странный разговор», — подумала Ана Каролина. Может быть, Энрике чувствует то же, что и она, и ищет повод, чтобы обсудить совсем другое?
        Но что?
        —А с моей стороны будет совсем мало гостей, — с сожалением протянул Энрике.
        —Моя mae еще кого-то забыла? — спросила Ана Каролина.
        —Нет-нет. Она разослала приглашения всем, кто был в моем списке, и, насколько мне известно, все придут. Их просто слишком мало. У меня же нет братьев и сестер, у родителей их тоже не было, а дедушка с бабушкой давно умерли. Иногда я завидую тому, что у тебя такая большая семья.
        —Собственно, с родителями живу только я. Остальные редко с ними видятся.
        —Да.
        —Ага.
        Повисло неловкое молчание. Было ясно, что главное так и не сказано.
        —Энрике? — нарушила тишину Ана Каролина.
        —Да, родная?
        —Скажи, почему ты позвал меня на эту прогулку? Для этого была какая-то особая причина? То есть, может быть, ты хотел бы обсудить со мной что-то кроме погоды и списка гостей?
        —Нет. Я хотел вытащить тебя из дома — ты же сама говоришь, у вас там сейчас проходной двор. Насладиться солнышком. — Заметив, как Ана Каролина возвела глаза к небу, он тихонько добавил: — Прости.
        —А вот мне нужно с тобой кое-что обсудить. — Торопясь, пока решимость не оставила ее, Ана Каролина выпалила: — Тебе известно заведение под названием «Касабланка»?
        Она сама удивилась тому, как спокойно прозвучал ее голос, хотя девушка уже была готова разрыдаться.
        Едва услышав эти слова, Энрике побледнел. Он во всех подробностях вспомнил те ужасные события, за которые и он нес ответственность.
        «Господи, смилуйся!» — подумал он.
        —Да, а что?
        —Ты был там недавно? В гримерке одной певицы? Вместе с другими мужчинами?
        —Ана Каролина, я невиновен! — сорвалось с его губ. — Ты должна мне поверить, я не притрагивался к той девушке!
        —Я тебе верю.
        Энрике потрясенно уставился на нее.
        —Правда?
        —Да, родной. — Это нежное обращение звучало в ее устах как оскорбление. Чем дольше она смотрела на Энрике, тем больше презирала его. — Но ты присутствовал при этом, правда? Ты стоял и смотрел. Может быть, тебе это даже доставляло удовольствие, возбуждало?
        —Как ты можешь… — простонал Энрике.
        —Нет, как ты можешь?! — заорала она.
        Прохожие удивленно оглянулись. Ана Каролина и Энрике сидели на лавочке посреди ухоженной зелени площади Праса-да-Република, и этот крик казался неуместным в тиши рядом с прудом, детишками и стариками, кормящими голубей.
        —Но…
        —Никаких «но»! — перебила его Ана Каролина. — Ты ничего не предпринял. Ты позволил этим преступникам совершить такое! Ты струсил!
        —Да, — признал он, понурившись.
        А потом закрыл лицо руками и заплакал.
        Наверное, даже хорошо, что ей стало известно обо всем. Энрике не смог бы жить с угрызениями совести.
        —Откуда ты узнала? — спросил он.
        —А это имеет значение? Ты ведь ревешь тут не потому, что тебе стыдно, а потому, что тебя раскрыли.
        —Нет! — воскликнул он. — Это не так. Я чувствую себя ужасно, поверь мне. Я знаю, что должен был что-то предпринять. Но в той ситуации… мне показалось, что действовать невозможно. Он же мой заказчик.
        —Кто? — потрясенно спросила Ана Каролина. — Пассос?
        Энрике кивнул.
        —О боже, это отвратительно! Бедная, бедная девушка.
        —Ты с ней знакома? Это она тебе рассказала?
        —Нет, лично не знакома. Но ее отца я знаю. Он всегда говорил, что приходится племянником моей матери, но я считаю это какой-то шуткой.
        —Так значит… — испуганно протянул Энрике.
        —Именно. Он обо всем рассказал донье Виктории.
        Ана Каролина с презрением увидела, как передернулось его лицо. Ему и так было стыдно, что об этой истории узнала его невеста. А теперь выяснилось, что все знает и его будущая свекровь.
        —Не бойся, она умеет хранить секреты.
        Виктория раздумывала над тем, как использовать полученную информацию, — если это вообще следует делать. Этот мерзавец Пассос уже давно раздражал ее, а теперь ей представилась возможность разделаться с этим преступником.
        Она понимала, что в это время свой день рождения мог праздновать только Пассос. К тому же именно он любил окружать себя своими подчиненными. Виктории не нравилась мысль о том, чтобы наживаться на горе девочки. К тому же у нее не было никаких доказательств, кроме показаний отца жертвы. Наверное, девушка осознанно приняла решение о том, чтобы не обращаться в полицию. Похоже, она понимала общественные отношения черных и белых лучше, чем ее отец. Темнокожую девицу, еще и певичку, обвинят в распутстве, и не найдется ни одного судьи в стране, который отнесется к ней с сочувствием.
        С точки зрения Виктории, в случившемся был виноват и Фелипе да Сильва (ее злило то, что он носил ее девичью фамилию, но, поскольку его отец принадлежал ее отцу, это не было редкостью): икак только он мог позволить дочери стать певицей? Какая безответственность! Ясно же, что ни к чему хорошему такой образ жизни не приведет. И неужели у него нет жены, поразумнее мужа и дочери, которая позаботилась бы о том, чтобы девчонка держалась рамок приличий? У девушек из трущоб не было шансов выжить без того, чтобы не заниматься проституцией или не выступать в кабаре — да и по сути это ведь одно и то же, не так ли? Родители таких девушек спивались или не могли управиться с оравой детишек, и поэтому они были не способны уберечь свое чадо от беды. Но Фелипе да Сильва? Он был образованным, успешным и обеспеченным человеком. Он определенно мог дать детям хорошее образование, мог о них позаботиться. Так почему же дочь такого человека покатилась по наклонной? Викторию поразила мысль о том, что и с Аной Каролиной могло произойти то же самое. Она почти позабыла о том постыдном случае, когда ее дочь устроилась в казино
гардеробщицей. Едва ли это лучше, чем выступать там на сцене или сидеть за пианино. Мужчины считали, что можно таращиться на нее.
        Тогда они с Леоном силой увели Ану Каролину из этого заведения и посадили на короткий поводок, поскольку с молодежью, похоже, иначе нельзя. Если обмануться их внешностью — а подростки часто выглядят уже как взрослые — и признать их право на свободу, то жди беды.
        Что вообще происходит с этими молодыми девчонками? Почему им не хватает ума заняться чем-то полезным, получить соответствующее образование или устроиться на пристойную работу? Почему все они считают, что им суждено стать женщинами-вамп с божественной внешностью и потрясающим голосом? Почему верят, что их ждут слава и богатство? Почему этим дурочкам нужно выставлять себя в таком свете? Глядя на этих девчушек лет четырнадцати, в платьях до колен, без лифчиков, с ярким макияжем, мужчины принимают их за двадцатилетних. И это опасно. Девушки понимают, что выглядят привлекательно, но не осознают, как это влияет на мужчин.
        Неужели и она сама в юные годы была такой же? Виктория не верила в это, но признавала, что такое возможно. Многое уже позабылось, какие-то воспоминания исказились. Ее ребячества — как в случае с карнавальным костюмом — служили доказательством этому.
        Но она отмахнулась от этих мыслей. Нужно было решить, как наказать Пассоса, — он заслуживал кары хотя бы только за то, что постоянно уводил у Виктории из-под носа удачные сделки. Она хотела отправить Энрике к нему на фирму, чтобы будущий зять шпионил для нее, но шпион из Энрике вышел никудышный. Парень был полностью сосредоточен на своей работе, и хотя это говорило о его профессионализме и цельности личности, Виктории от этого было не легче. Юноша, которого Пассос подослал к ней на фирму, оказался сметливее. Виктория улыбнулась при мысли о том, как она и «ее добрый друг» Виргилио Пассос на каждом шагу суют друг другу палки в колеса. Вот они, прелести деловой жизни. У Виктории было достаточно денег, в таких соревнованиях речь шла только о победе.
        Возможность встретиться с Пассосом выпала через пару дней. В одном из многочисленных павильонов, оставшихся после Всемирной выставки 1922 года, проходил благотворительный банкет. Уже не в первый раз Виктория подумала о том, что это странно — наедаться лучшими деликатесами для того, чтобы помочь голодающим. Каждый гость мероприятия должен был заплатить кругленькую сумму за вход, и, после вычета налогов и всех расходов, которые брала на себя благотворительная организация, эти деньги передавали разным учреждениям, оказывающим помощь беднякам.
        Итак, этот благотворительный вечер был одним из мероприятий, которые нельзя пропускать. Туда приходили все влиятельные люди, а любого, кто отказывался, считали скупцом или, того хуже, человеком недостаточно обеспеченным. Виктории не нравилось, что придется идти туда накануне свадьбы, но делать было нечего. Она забронировала два места, себе и Леону, но Леон в тот вечер заболел — старый симулянт! — и потому отказался идти. На следующий день он уже чувствовал себя великолепно.
        Потому Виктория попросила дочь сопроводить ее. Удивительно, но Ана Каролина согласилась без пререканий. Может быть, она хотела сбежать от домашней суеты или поддалась неожиданному приступу дочерней любви.
        «Скоро она пожалеет о том, что пришла сюда», — подумала Виктория. Такие мероприятия были образцом лицемерия, скуки и безвкусицы.
        Но когда они вышли из дома, настроение у Виктории значительно улучшилось. Они с дочерью редко проводили время вместе. Сегодня, когда они так принарядились, к ним будет приковано внимание всех мужчин. Мать и дочь, обе красавицы, и так похожи! Виктория гордилась Аной Каролиной и не упускала возможности похвастаться дочерью, особенно когда они самим стилем одежды подчеркивали внутреннее сходство — сходство, которого на самом деле не существовало. Что ж, пусть это и обман, зато красивый обман.
        Они обе нарядились в черное и золотое. На Виктории было длинное узкое черное платье из шифона с полупрозрачными рукавами, скрывавшими морщины на руках. Ворот платья был щедро расшит золотистыми блестками. Ана Каролина же надела короткое платье без рукавов — тоже черное, в стиле чарльстон. Оно было сшито из тончайшего золотистого шелка с черной бахромой на лифе и подоле. Чтобы позлить городских богачей, Виктория достала лучшие украшения. К сожалению, бриллиантовое колье к наряду не подходило, как и платиновое кольцо с изумрудом, иначе она с удовольствием выставила бы их на всеобщее обозрение. Она знала, что некоторые из дам на этом банкете готовы убить за такие побрякушки.
        За каждым столиком в зале сидело по восемь человек. Компанию Виктории и Ане Каролине составили три пожилые супружеские пары, с которыми Виктория была знакома по подобным мероприятиям. Ей стало немного жаль свою дочь — той наверняка будет скучно со стариками. Может быть, попросить другой столик? Молодежи в зале тоже было много.
        Виктория как раз собралась заговорить об этом с одним из организаторов банкета, чтобы воспользоваться своим влиянием, когда заметила, что Ана Каролина покатывается со смеху, а старичок рядом с ней украдкой утирает слезы по той же причине. Ну и ну! Виктория и не подозревала, что Альмиранте Сильвейра — душа компании. Раньше она вообще не думала, что он умеет смеяться. Ну что ж, все к лучшему. Значит, они могут остаться за этим столиком. Виктории было все равно, где сидеть, — она терпеть не могла всех этих людей.
        Еда была великолепна, как и вина. Большую часть продуктов привезли из Франции. Эти деликатесы стоили целое состояние — вряд ли после вычета расходов беднякам много достанется из пожертвований. Но будет еще аукцион, может быть, выручки хватит на то, чтобы помочь хотя бы одному сиротскому приюту. Виктория с дрожью подумала о всех тех мерзких штуках, которые приходится скупать на таких аукционах, если тебе не досталось что-то пристойное. У нее не было ни малейшего желания везти домой безвкусную металлическую вазу или розовую фарфоровую статуэтку. Что только ни выпрашивали организаторы банкета у городских торговцев! И все-таки придется что-то купить — себе и Ане Каролине. Может быть, им повезет: главным лотом аукциона было очаровательное жемчужное ожерелье. Пока ее дочь и дальше общалась со старым адмиралом — судя по их хохоту, они рассказывали друг другу пошлые анекдоты, — Виктория едва перемолвилась словом со своей соседкой по столу. Но женщина не страдала от нехватки общения: она могла обвести взглядом зал и понаблюдать за высшим светом Рио.
        Многие в зале занимались тем же, и, когда их взгляды встречались, богачи кивали друг другу или улыбались. Гонкальвес, директор банка, даже махнул ей рукой. Ага, а вот Пассос, этот насильник. Он, не подозревая о том, что Виктории все известно, просиял, приветствуя ее.
        После десерта она подойдет к его столику, когда люди начнут расхаживать по залу: обычно в это время кто-то направлялся в туалет обновить макияж, кто-то выходил на свежий воздух, были и те, кто просто хотел поболтать со старыми знакомыми и похвастаться украшениями.
        И тут Виктория увидела Роберто Карвальо с женой и двумя взрослыми детьми. У нее перехватило дыхание. Антонио! Хоть бы Ана Каролина его не увидела. Нет, похоже, ее дочь была увлечена общением с этим старикашкой, в то время как жена адмирала все больше хмурилась. Да и отпрыск этих сволочей Карвальо, Антонио, ее не заметил. Он болтал с сестрой — та была очень похожа на мать — и ничуть не интересовался другими гостями. Он не знал, что Ана Каролина здесь, и, пока не начнет ее искать, не найдет. Если, конечно, не произойдет какая-нибудь дурацкая случайность. Но она, Виктория Кастро да Сильва, не привыкла полагаться на случай. Нужно лишь переждать перерыв, а когда начнется аукцион, все станут смотреть только на распорядителя. Тогда она поскорее увезет дочь отсюда.
        А потом, точно в замедленной съемке, она увидела, как разворачивается та самая сцена, которой она так боялась. Красавец Антонио и его обворожительная сестра — и чем эти сволочи заслужили таких миловидных детей?! — встали и двинулись к их столику. Проклятье! Зачем они идут сюда? Туалеты и терраса в другой стороне. Оглянувшись, Виктория заметила группу молодых людей, махавших Карвальо. О господи, нужно поскорее что-то придумать, пока Ана Каролина и Антонио не увидели друг друга. Она толкнула локтем чашку с эспрессо, надеясь, что та упадет со стола и испачкает дочери туфли. Тогда Ане Каролине придется нагнуться, чтобы их вытереть.
        Похоже, ее план сработал. Чашка упала именно туда, куда и хотела Виктория, и остатки кофе пролились Ане Каролине на ноги.
        —Ой, что это я! — воскликнула Виктория, наклоняясь, чтобы вытереть кофейную гущу салфеткой.
        —Давай я, mae.
        Ана Каролина тоже нагнулась, и под столом они стукнулись головами. Переглянувшись, мать и дочь захихикали. В это мгновение они напоминали подруг, заговорщиц, и Виктория была рада, что ее план привел к такому результату.
        Но ее радость тут же развеялась — подняв голову, Ана Каролина потрясенно уставилась на своего тайного поклонника, только что миновавшего ее стол.
        Виктория замерла. Что, если дочь позовет его? Или пойдет за ним?
        Но этого не произошло. Ана Каролина выглядела так, будто увидела призрака.
        «Неужели это действительно Антонио?» — думала Ана Каролина. Да, это был он. Легкая хромота после аварии, элегантный костюм, встрепанные волосы, противившиеся любым попыткам их усмирить. Он вальяжно обнимал какую-то красивую девушку. Наверное, это его жена. О господи! «Хорошо, что он меня не увидел, — подумала Ана Каролина. — Странно, что мама опрокинула чашку именно в этот момент». Она пристально посмотрела на мать, но та только улыбнулась.
        —Все в порядке, родная? — спросила донья Виктория.
        «Нет, не в порядке!» — хотелось крикнуть Ане Каролине.
        —Ну конечно, что может быть не так? — ответила она.
        Ана Каролина украдкой посмотрела вслед Антонио и его жене. Они болтали со своими приятелями. Антонио с любовью вытер со щеки жены след от помады, оставшийся после приветствия какой-то подруги. Они казались такой гармоничной парой! Супруга Антонио была необычайно красива и очень модно одета, без излишней роскоши. Она обладала собственным стилем — и от этого Ане Каролине стало только хуже. Эта пара была уверена в себе. Они ни в ком не нуждались, они даже не оглянулись в поисках знакомых, им не приходилось обводить любопытным взглядом зал, как другим светским львам и львицам Рио. Да, они обладали стилем. Они были молоды, красивы и богаты. Чудесная пара. И так любят друг друга.
        У Аны Каролины больно кольнуло сердце. Она всегда считала это метафорой, красивой фразой. А теперь оказалось, что ревность действительно вызывает физическую боль, точно кто-то вонзил кинжал ей в грудь. С удивительной ясностью она поняла то, чего не замечала все эти годы: она любит Антонио. Полюбила его с первого взгляда.
        —Знаешь, родная, мне уже хочется уйти отсюда. Мы выполнили свой долг, а ради годового абонемента на радио, который мы можем выиграть, оставаться не стоит. Что скажешь? — Виктория заметила перемену в настроении дочери и прекрасно поняла причину этого.
        Адмирал, чей слух Виктория недооценила, тоже ей помог:
        —Да, сеньорита Ана Каролина, вы прямо изменились в лице. Может быть, вам не понравилась еда? Или вы не привыкли к такому количеству вина? Аукциона дожидаться не стоит, он выдуман только для того, чтобы дамам казалось, будто они заняты чем-то стоящим.
        Ана Каролина хихикнула.
        —Ах, дорогой адмирал, вы были моей лучшей наградой в этот вечер.
        Через несколько дней Виктория узнала, что супруга того самого адмирала заполучила на аукционе жемчужное ожерелье. Значит, им все же повезло. Если бы они с Аной Каролиной остались на приеме до конца и выиграли бы это украшение, им пришлось бы подниматься на подиум, и Антонио увидел бы свою возлюбленную. Иногда стоит быть щедрым.
        Глава 29
        Отель «Глория» до постройки «Копакабана Палас» был самой роскошной гостиницей Рио. Поскольку и она открылась недавно, только в 1922 году, в честь Всемирной выставки, эта гостиница представляла собой образец элегантности и современного декора. Так, она стала первой гостиницей в Южной Америке, где в каждом номере был телефон и отдельная ванная. Ее-то и выбрала донья Альма. Отель находился всего в нескольких минутах ходьбы от дома ее дочери, и Ана Каролина, внучка доньи Альмы, в любой момент могла составить ей компанию. И вот уже три дня Ана Каролина так и делала. Все портье гостиницы, как первой, так и второй смены, уже знали посетительницу старушки и радостно приветствовали ее по имени. Им казалось трогательным, что такая красавица заботится о своей бабушке, даме, которую терпеть не мог весь персонал. Донья Альма была очень капризна, постоянно ворчала, третировала горничную своими завышенными требованиями к гигиене. По крайней мере, так происходило, когда она оставалась одна. Едва на пороге появлялась ее очаровательная внучка, старая карга превращалась в милую обходительную старушку, на небольшие
странности которой легко закрывать глаза.
        Сегодня донья Альма принимала гостью не в своей комнате, а ждала ее в фойе. Старушка оделась по моде конца прошлого века: вдлинную темную юбку, застегнутую на все пуговицы белую блузку и широкополую шляпу. Она сидела в фойе с торжественным видом. Донья Альма очень гордилась тем, что Ана Каролина повезет ее на экскурсию по городу. То, что ее обожаемая внучка водит машину, в глазах доньи Альмы было верхом испорченности, но она предвкушала предстоящее приключение. Ей не нравились вольные нравы, присущие молодежи, но когда их распущенность шла ей на пользу, донья Альма воздерживалась от критики.
        Выпрямив спину, она сидела в высоком кресле в холле — с низкого диванчика она не встанет без посторонней помощи — и сжимала в руках трость. Сегодня ее спутница — девушка, исполнявшая обязанности компаньонки и сиделки, — постригла донью Альму, и тонкие седые волосы старушки выглядели чудесно. Женщина сохраняла суровый вид, но любой, кто знал ее, понял бы, что она в отличном настроении.
        —Донья Альма! — радостно воскликнула Ана Каролина, входя в холл.
        Ее бабушка неподвижно сидела в фойе, словно была частью интерьера.
        —Вы сегодня прекрасно выглядите.
        Так и было. Донья Альма перенесла морское путешествие хуже, чем готова была признать, но через пару дней пришла в себя. Даже здешний климат ей нравился, хотя когда-то он казался ей ужасным, слишком жарким и влажным.
        Вообще, многое в Рио казалось ей лучше, чем прежде. Исчезла ужасная вонь — похоже, и в этой мерзкой стране озаботились-таки постройкой канализации. Полуразвалившиеся дома, где жили только крысы, снесли, и теперь их место заняли красивые здания и особняки. Должно быть, город перестраивали к Всемирной выставке. Все это стало для доньи Альмы приятным сюрпризом, но она ни за что не призналась бы в этом. Пока ее любимый Лиссабон разрушался, Рио рос и процветал.
        —К сожалению, не могу сказать того же о тебе, — ответила старушка. — В этом тоненьком платьице и крошечной шляпке, не закрывающей лицо от солнца, ты выглядишь отвратительно.
        Но Ана Каролина только засмеялась. Если бы она — как, несомненно, поступила бы ее мать — принялась спорить или обиделась, она тем самым признала бы право доньи Альмы судить ее внешность. А так она дала старушке понять, что та просто не разбирается в моде, но Ану Каролину трогает ее милая склонность к чопорности. А донье Альме импонировала беззаботность внучки, и потому она не обижалась на ее смех. Ей так нравилось слушать его, что она готова была целый день критиковать Ану Каролину, только бы ее внучка так звонко смеялась.
        —Пойдемте, avo, давайте сядем в автомобиль. Я поставила его прямо перед входом, но пришлось пообещать портье, что мы скоро уедем.
        —А где же тебе ставить машину? Перед черным ходом, может быть? — проворчала донья Альма.
        И вновь Ана Каролина хихикнула, и от этого у старушки потеплело на душе. Какая же милая и веселая малышка — ее Ана Каролина! Ей всегда хотелось, чтобы Виктория тоже была такой. Но та никогда не вела себя подобным образом.
        —Сегодня поедем на Корковаду. Что скажете?
        —Мне не нравится эта идея, дорогая. На этом ужасном подъемнике так вжимает в сиденье, что мои старые косточки могут этого не выдержать.
        —Все будет в порядке. Вам понравится, вот увидите. Небо сегодня такое ясное, вид будет великолепный. Кроме того, там мы встретим Энрике. Он принимает участие в постройке статуи Иисуса.
        —Да, ты говорила. Ну хорошо, стало быть, поедем на Корковаду. Статуя Христа-Искупителя стоит такого подъема.
        На самом деле донья Альма пошла бы за внучкой хоть на край света. Она любила эту малышку, вдруг превратившуюся в чудесную девушку. Трудно было воспринимать как взрослых тех, кого знал совсем еще ребенком.
        Путешествие в автомобиле и на подъемнике прошло спокойно. Как Ана Каролина и ожидала, донья Альма возмущалась ее манерой вождения, движением на улице, неудобными лавками в подъемнике, другими пассажирами. Но девушка знала свою бабушку, хотя и провела с ней не очень много времени. Она понимала, что все это ворчание — мольба о внимании. Да и кто смог бы упрекнуть донью Альму? Ее собственная дочь в один прекрасный день выставила ее за дверь — по крайней мере, именно такую версию рассказала avo Ане Каролине. Добравшись до последней остановки подъемника, бабушка и внучка поднялись по лестнице к «Chapeu do Sol» — именно так жители Рио называли смотровой павильон, что в переводе означает «Шляпка от солнца». Оттуда нужно было подняться еще на несколько метров к самой вершине горы, где сейчас строилась колоссальная статуя Христа.
        —Ничего не видно, — пожаловалась донья Альма.
        —Да. У них закончились деньги, — объяснила Ана Каролина.
        —Типично для этой ужасной страны.
        —Наверное, вы правы.
        —Разве эту статую не должны были завершить еще в 1922 году, к Всемирной выставке и сотой годовщине независимости от Португалии? Кстати, я считаю, что эту годовщину нужно отмечать трауром, а не бурными торжествами.
        —Да, — согласилась Ана Каролина. — Ее должны были уже построить.
        Ее охватило странное чувство вины, словно это лично она не успела возвести статую вовремя.
        —Может быть, на то воля Божья. Наш Господь не хочет, чтобы Его сына использовали как символ вершины аморальности, гордыни и неблагодарности, другими словами, отделения Бразилии от матушки-Португалии.
        Ана Каролина едва сдержала улыбку. Мировоззрение ее бабушки было настолько устаревшим, что о нем и спорить не стоило. Ей все равно не удастся переубедить старушку. Да и зачем? Пусть донья Альма верит во всемогущество Португалии, от этого никому не будет вреда.
        —Пойдемте, avo, давайте поищем Энрике. Он сможет лучше объяснить причины того, что статую не достроили.
        Донья Альма, опираясь на трость, медленно преодолела последний отрезок пути. Старушка тяжело дышала.
        Хотя рабочий день был уже в разгаре, стройка пустовала.
        —Твоего жениха что-то не видно, — отметила донья Альма.
        —Нет. Как жаль… Вы зря поднимались по лестнице. Простите меня.
        —Детка, тебе не за что извиняться. Физические нагрузки пойдут мне на пользу. И вид отсюда открывается фантастический, уже ради этого стоило сюда подняться.
        Впервые донья Альма за что-то похвалила Рио, и Ану Каролину это даже немного обеспокоило. Девушку мучила совесть — не стоило тащить старушку на гору, для нее это оказалось слишком сложно.
        —Пойдемте выпьем кофе, — предложила она.
        Они медленно вернулись к «Шляпке», где, невзирая на отличную погоду, было мало посетителей. Несколько иностранных туристов, небольшая группа школьников, молодая пара… Ана Каролина пригляделась повнимательнее, и у нее перехватило дыхание. Не может быть! Антонио и его супруга!
        —Ты знаешь этих людей? — спросила донья Альма, заметив смятение Аны Каролины.
        —Немного. Мужчина — сын заклятого врага моей матери.
        —О, следовательно, он приятный юноша, да?
        Ана Каролина засмеялась, может быть, слишком громко — посетители за столиками посмотрели на нее. Антонио тоже с любопытством повернулся и застыл от изумления. Когда их взгляды встретились, он приподнял бровь и кивнул.
        —Что такое? Не хочешь пригласить их за наш столик? — спросила донья Альма.
        —Вообще-то нет.
        Но Антонио уже шел к ней, обнимая за талию жену. Сердце Аны Каролины выскакивало из груди.
        —Сеньорита Ана Каролина, как я рад встретить вас здесь…
        —Взаимно, — холодно ответила девушка. — Позвольте представить вам мою бабушку, донью Альму. Донья Альма, это Антонио Карвальо.
        —Рада познакомиться. — Донья Альма протянула Антонио руку с кокетством юной девушки, знающей о своей способности очаровывать мужчин.
        —Я вижу, все женщины в вашей семье — настоящие красавицы. Видимо, это наследственное. — Поцеловав старушке руку, Антонио улыбнулся.
        Ана Каролина готова была придушить его за такое лицемерие.
        —А кто эта обворожительная юная дама? — осведомилась донья Альма.
        —Это моя сестра, Лаура Карвальо.
        Та протянула Ане Каролине руку, а затем сделала книксен перед доньей Альмой.
        Его сестра? Ана Каролина присмотрелась повнимательнее.
        —Вы очень похожи. Удивительно, — подтвердила ее впечатления донья Альма.
        Почему же Ана Каролина не заметила этого сходства раньше? Неужели она была настолько ослеплена ревностью, что упустила очевидное?
        —Вы из Португалии? — спросила Лаура старушку, чем очень ее порадовала.
        Донья Альма обожала говорить о своей любимой родине.
        —У вас такой очаровательный акцент, — добавила сестра Антонио.
        —Тут вы ошибаетесь, дорогая. Я прекрасно говорю по-португальски. Это у всех вас акцент, потому что вы говорите на мерзком бразильском диалекте нашего чудесного языка.
        Все удивленно переглянулись. Никому не хотелось спорить с пожилой дамой. Обычно Ана Каролина отвечала на такие высказывания звонким смехом, но сейчас он застрял у нее в горле. В присутствии Антонио она была сама не своя.
        —А где же ваш жених? — спросил Антонио у Аны Каролины. — Я думал встретить его здесь.
        —Как и я, но, похоже, строительство опять остановилось. — Ана Каролина заставила себя улыбнуться. — А как поживает ваша супруга? Когда я смогу познакомиться с ней?
        —Вы же не верите в эту чудовищную клевету? — возмутилась Лаура. — Все это ложь! Ужас какой! Эта Алисия и ее семья просто хотят заполучить наши деньги!
        —Что? — с некоторым раздражением переспросила Ана Каролина.
        —Я стал жертвой интриги одной женщины, которая пытается свалить на кого-то ответственность за допущенную ошибку и… эм… ее нежеланный результат. — Он покосился на донью Альму. Из уважения к старушке он не стал говорить о внебрачном ребенке прямо. — Она полагает, что во мне обретет идеального отца семейства.
        —Какое коварство! — посочувствовала ему донья Альма.
        —Да, именно так, — согласилась Лаура.
        —Предлагаю поговорить о чем-то другом. День сегодня чудесный, не станем портить его столь неприятным разговором.
        —Так вы вовсе не женаты? — спросила Ана Каролина.
        Антонио нахмурился.
        —Нет, конечно.
        —Давай сменим тему, родная. Ты же слышала, он не хочет об этом говорить, — вмешалась донья Альма.
        —Конечно, бабушка.
        Пока донья Альма, Антонио и его сестра болтали о том, о сем (выяснилось, что донья Альма дружила с их дедушкой), Ана Каролина смотрела на дно своей чашки и молчала. Услышанное потрясло ее. Почему же Энрике утаил от нее столь важное обстоятельство? Почему дал ей понять, что Антонио женился? Может быть, он хотел разрушить ее отношения со своим другом? Хотел представить Антонио недосягаемым для нее, чтобы Ана Каролина не отвергла его самого? Или он просто не знал? Энрике в последнее время не общался с Антонио, вот и поверил в сплетни.
        Если это вообще только сплетни. Не бывает дыма без огня. Почему эта Алисия решила выдать именно Антонио за своего мужа и отца ребенка? Должна же быть какая-то причина?
        Столь же лихорадочно размышлял и Антонио. Так вот в чем дело! Она считала, что он женат? О господи, как же он раньше не догадался! С другой стороны, он ведь согласился на это дурацкое венчание с Алисией только потому, что был расстроен неудачными ухаживаниями за Аной Каролиной. Если бы Каро не отвергла его, Антонио и в голову не пришло бы идти с кем-то под венец. Значит, ничто не изменилось. Каро его не хотела — и до сих пор не хочет, судя по выражению ее лица.
        Каро, погрузившись в раздумья, смотрела в окно павильона, когда бабушка дернула ее за рукав.
        —Ты такая рассеянная, деточка. Не хочешь попрощаться со своими друзьями?
        Подняв голову, Ана Каролина увидела, что Антонио и его сестра собираются уходить.
        —О, простите, просто замечталась. Наверное, все дело в этом живописном виде, — солгала Ана Каролина.
        Она протянула Карвальо руку, и Антонио легонько погладил тыльную сторону ее ладони. От этого тайного чувственного прикосновения у Аны Каролины мурашки побежали по коже.
        Оба удалились, и только сейчас Ана Каролина заметила, что Антонио вовсе не обнимает сестру, он опирается на нее, чтобы меньше хромать.
        —Какие очаровательные молодые люди, — заметила донья Альма. — Красивые, воспитанные, безупречного происхождения.
        —Моя mamae так не думает. Она называет их «эти сволочи Карвальо».
        —О, твоя мать просто не разбирается в людях.
        —Может быть, и так.
        —Этот юный сеньор Антонио с тебя глаз не сводил. Он твой… вернее, он был одним из твоих поклонников?
        —Думаю, вы ошибаетесь, avo. Меня с ним… мало что связывает.
        По сути, Ана Каролина сказала правду. Они с Антонио встречались всего несколько раз. Но это были очень странные встречи.
        —Ты влюблена в него, верно? — Бабушка насыпала ей соль на рану. — Мне можешь сказать, если так и есть.
        —Нет, конечно, как вы могли предположить такое! Он просто… друг.
        —Деточка, я, может быть, и старая, и мое тело — не то, что прежде, но я все еще в здравом уме.
        Ана Каролина молча пожала плечами, словно не догадывалась, о чем говорит старушка.
        —Я вообще не понимаю, почему ты выбрала Энрике, а не его. Не пойми меня неправильно, твой жених — замечательный юноша, мне он показался очень милым, и я уверена, что он станет тебе хорошим мужем. Но ты его не любишь, верно? Ты любишь этого Антонио. А он любит тебя. Кроме того, Антонио из хорошей семьи, он умен и богат. Я не знаю, что может помешать вашему союзу.
        —Ах, бабушка… — Ана Каролина хотела, чтобы женщина перестала говорить на эту тему.
        —Как бы то ни было, теперь уже поздно.
        «Да, — мысленно согласилась с ней Ана Каролина. — Это уж точно».
        Всю дорогу вниз с горы сестра донимала Антонио расспросами. Кто эта невежливая красотка? Почему она не удержалась в рамках приличий и не представила бабушку полным именем, сказала только «донья Альма»? Почему эта Ана Каролина так недовольно смотрела на нее? Что было между ним и этой женщиной?
        —Это невеста Энрике. Ее зовут Ана Каролина Кастро да Сильва, она дочь той самой доньи Виктории. Наверное, мать настроила ее против нашей семьи.
        —Но между вами определенно что-то было, — настаивала Лаура.
        —Да, — помедлив, признался Антонио. — Что-то было. Но больше нет.
        —Ты влюблен в нее?
        —А кажется, что я в нее влюблен?
        —Вообще-то нет. Но ты странно ведешь себя с тех пор, как мы повстречали ее. Стал таким рассеянным.
        Сестра всегда видела его насквозь. Так было еще в детстве — Антонио никогда ничего не мог утаить от нее.
        —Я после аварии сам не свой, — заявил он.
        На самом деле это было не вполне так. Как и обещал доктор де Баррос, воспоминания восстановились. Все началось с обрывочных образов и ассоциаций, как в тот день, когда за окном пролетела чайка. Потом запах духов пробудил в нем воспоминание о вечеринке в доме его подруги. А затем вдруг вернулись они все: образы, впечатления, запахи и звуки, все переживания двух утраченных недель.
        Собственно, это стало для Антонио разочарованием. Он чувствовал себя, будто ребенок, который открывает огромную коробку с подарком, обнаруживает внутри коробку поменьше и так далее, и так далее, пока в последней малюсенькой коробочке ничего не находит. Он втайне надеялся, что среди этих воспоминаний будет что-то чудесное, например, еще одна встреча с Аной Каролиной. Но ничего подобного. В те две недели он много работал, готовился к долгому перелету. Кроме обеда с семьей и вечеринки у подруги, ничего примечательного не произошло. Правда, теперь он знал причину аварии, в остальном же воспоминания ему ничем не помогли. С тем же успехом можно было вычеркнуть эти две недели из памяти.
        —Антонио, ты от меня что-то скрываешь. Не хочешь поговорить об этом? Ты же знаешь, я умею хранить секреты, — сказала Лаура, вырвав его из раздумий.
        —Просто… да нет, ничего.
        —Очень миленькое Ничего, если ты хочешь знать мое мнение.
        Губы Антонио растянулись в улыбке, и он расхохотался. Лаура тоже рассмеялась.
        —И что же мы будем делать по этому поводу? — спросила она.
        —Ничего.
        До конца поездки они сотрясались от смеха. Другие пассажиры подъемника смотрели на них неодобрительно. Определенно, нужно запретить продажу алкогольных напитков днем.
        Глава 30
        Неуза была уверена, что ее дочь беременна. А потом выяснилось, что это не так. Да, Неуза испытывала облегчение, но в то же время в ней проснулось чувство, которое едва ли можно было назвать материнским. То была зависть. Почему Бель повезло, а ей нет? Почему ей, а не Бель, пришлось выйти замуж так рано? Или все дело в том, что ее пророчество не сбылось? Как бы то ни было, это было отвратительное чувство, и Неуза его стыдилась. Что же она за мать такая? Разве она не должна радоваться за своего ребенка, не должна относиться к дочери с пониманием или сочувствием, не должна поддерживать Бель в меру сил, помочь девочке очнуться от летаргии?
        Но после того как Бель целый день молча провалялась в кровати, позволяя себя обслуживать, запасы сочувствия Неузы истощились. Чаша ее терпения переполнилась, да и силы были на исходе. Теперь у нее на шее сидел не только муж, едва появлявшийся дома, лежачая свекровь, склонный к коликам младенец и двое школьников, постоянно таскавших домой грязь, а еще и дрянная девчонка, страдавшая от неразделенной любви, или от чего она там страдала. И все хотели жрать, требовали чистую одежду, хотели жить в чисто прибранном доме. И у всех были какие-то свои капризы, которые Неузе приходилось учитывать. Тот не ест бобы, этому помоги ботинки зашнуровать, той сказку на ночь расскажи. И все это — на ее плечах. С нее было довольно.
        —А ну вставай, лентяйка! — напустилась она на дочь как-то утром.
        Вернее, в полдень. Неуза была вне себя. Бель спала до обеда, выходила на кухню, что-то съедала и вновь удалялась в свою комнату, где бог знает чем занималась. Наверное, философствовала, как ее отец.
        —Ну, шевелись! Сделай для разнообразия что-нибудь полезное. У меня работы по горло, а тут еще ты заявилась на мою голову. — Неуза подошла к окну, раздвинула шторы и открыла форточку. — Тут воняет. Тебе нужно вымыться. И переодеться.
        —Да, — вяло ответила Бель.
        Она знала, что мать права. Но почему-то не могла этого сделать. Бель точно парализовало, она была не в силах совершать простейшие действия. Так к ужасному душевному состоянию прибавились еще и муки совести, и все это давило на нее тяжким грузом, не позволяя встать. Как объяснить это матери, если даже говорить сложно?
        Неуза злилась на дочь, но в то же время была потрясена. Что случилось с ее прекрасной бодрой Бель? Что могло произойти? Что превратило ее дочь в такую развалину? Ей намного больше нравилась бывшая Бель, наглая и упрямая, чем это жалкое создание.
        —Я знаю, что ты плохо себя чувствуешь, это очевидно. Но если ты будешь валяться тут, тебе лучше не станет, так? Поэтому соберись. Когда вымоешься и переоденешься, тебе сразу станет лучше, вот увидишь. А потом спускайся вниз, я поручу тебе какое-нибудь домашнее дело. Самое легкое, не волнуйся.
        —Хорошо, mae.
        —Через пятнадцать минут жду тебя внизу. Я приготовлю поесть.
        —Ладно.
        Услышав шаги матери на лестнице, Бель чуть не расплакалась. Ей казалось, что она никогда не сумеет выбраться из этой кровати, не говоря уже о выполнении какой-то домашней работы. Так, нужно полежать немного. Еще пару минут. И тогда она встанет.
        Но и через пару минут Бель оказалась не готова взглянуть в глаза реальности.
        К двери ее комнаты кто-то подошел. О нет, только не это! Она не выдержит очередную головомойку от матери. Неуза была права, но совершенно ее не понимала.
        В дверь постучали. Что? Мать никогда бы так не поступила, она просто вламывалась в комнату, не спрашивая разрешения.
        —Войдите, — тихо сказала Бель.
        В ее голосе звучало и любопытство, и неуверенность. На самом деле девушке хотелось закричать, чтобы все оставили ее в покое.
        Дверь приоткрылась, и в комнату заглянула донья Фернанда. Любимая бабушка Бель. О господи, она совсем забыла о бабуле!
        —Можно мне войти? — спросила донья Фернанда.
        Бель кивнула.
        Старушка медленно, осторожно подошла к кровати и, кряхтя, присела.
        —Да уж, отвратительные из нас пациентки… — Она с любовью погладила Бель по голове. — Я не могу двигаться, хотя мне так этого хотелось бы, а ты не хочешь, хотя могла бы. Как глупо!
        Бель попыталась улыбнуться, но даже на это ей не хватило сил.
        —Ты хорошо себя чувствуешь? — спросила девушка.
        —Нет. Но, глядя на тебя, я думаю, что мне не так уж и плохо. Я хотя бы знаю, что в моем случае все дело в возрасте.
        Бель молчала. Да и что она могла ответить на это? Может быть, что и в ее случае дело было в возрасте. Будь она старухой, те мужчины ею не заинтересовались бы.
        И вновь ей на глаза навернулись слезы.
        —Поплачь, родная. Что бы ни случилось, позволь себе поплакать.
        И Бель разрыдалась. Слезы градом текли по ее лицу — она уже давно так не плакала, ей не хватало на это сил. Она обливалась слезами, а ее бабушка нашептывала что-то успокаивающее.
        Донья Фернанда думала о том, не рассказать ли Бель свою историю — правду, а не тот героический эпос, в который они с Феликсом превратили трагедию своей жизни, чтобы не пугать детей. Но вряд ли Бель это сейчас поможет. Это все равно что сказать: «Послушай, какой кошмар приключился со мной — твоя история не может быть столь же ужасна». Нет, скорее всего, так Бель не успокоишь. Если окружающие сочтут причину страданий Бель не такой уж веской, ей от этого станет еще тяжелее на душе. Впрочем, донья Фернанда не думала, что у Бель нет веской причины для ее поведения. Она знала, что с малышкой случилось что-то очень, очень плохое.
        Какое-то время они просидели на кровати вот так, обнимаясь и утешая друг друга: присутствие бабушки успокаивало Бель, и у доньи Фернанды потеплело на сердце. Старушка чувствовала себя одинокой в этом доме, рядом с близкими. Уже давно никто не обнимал ее, в том числе и Бель. Девушку интересовали только танцы да флирт с парнями. Донья Фернанда не обижалась на нее за это — такова молодость. Бывает же так, что к старикам относятся как к старому любимому псу — вроде бы и любят, но всем неприятен его запах и никто не хочет за ним ухаживать.
        —Как хорошо вновь обнять тебя! — сказала донья Фернанда.
        —Ты где, Бель? — крикнула мать с первого этажа. — Я разогрела тебе суп, так что поторопись. Тебе нужно поесть, чтобы набраться сил. И тебя тут ждет работа.
        —Она не это хочет сказать, — вступилась за невестку донья Фернанда. — Просто ей тоже нелегко. И она выпускает пар, всеми командуя.
        —Хм… — неуверенно протянула Бель.
        —Ладно, давай попробуем встать.
        Донья Фернанда с трудом поднялась. Ей явно было нелегко стоять прямо. Бель вскочила, чтобы помочь ей.
        —Все в порядке, — сказала бабушка.
        —Хм… — повторила Бель.
        —Иди к маме и съешь то, что она приготовила. А потом можешь как-нибудь навестить меня в моей крохотной комнатке, где мне, по мнению твоих родителей, предстоит умереть.
        —Но…
        —Ладно, ладно. Иди.
        Этот разговор с доньей Фернандой заставил Бель задуматься. Возможно, впервые за всю свою жизнь она думала не о себе, а о другом человеке. Бель не подозревала, насколько плохо ее бабушке и как с ней тут обращаются. Донья Фернанда такого не заслужила. Бель вдруг вспомнила, какой была донья Фернанда раньше. Иногда трое детей — малыш тогда еще не родился — отправлялись с бабушкой на прогулку, и не на ярмарку или к морю, а во всякие жутковатые местечки, о которых донья Фернанда рассказывала страшные истории. Так, однажды она привела детей на место, где когда-то был рынок рабов. Когда-то донья Фернанда была учительницей и поэтому дополнительно занималась с внуками, считая, что в школе их учат недостаточно. Иногда она напевала странные песенки — когда Бель спросила ее об этом, оказалось, что это песни рабов: «Мы пели их на кофейных плантациях». Бель вспомнилось, как бабушка обрабатывала содранные коленки, тайком давала внукам самодельную pe de moleque — карамель с орехами, читала детям книги из сокровищницы мировой литературы, книги, для которых Бель и ее брат с сестрой подчас еще не доросли. Она была
идеальной бабушкой, и никто ее за это даже не поблагодарил.
        Бель зашла на кухню и села за стол. Мать уже накрыла две тарелки, чтобы на них не садились мухи.
        —Долго же ты собиралась! У меня чуть обед не подгорел. Вот.
        Женщина поставила перед Бель горшок с tutu de feijao a mineira — фейжоадой[[liv] Фейжоада — традиционное для португалоязычных стран блюдо из фасоли, мясных продуктов и маниоковой муки.] с фасолью. Она знала, что это любимое блюдо Бель. Но у девушки не было аппетита, и, как только она посмотрела на бобы, кусочки колбасы и сала и подливку, ей совсем расхотелось есть.
        —Я специально приготовила фейжоаду без говядины, я так и думала, что ты не голодна. Да и с чего тебе проголодаться, если ты целый день валяешься в кровати?
        Бель заставила себя съесть пару ложек. Она оценила старания матери — то, что Неуза приготовила блюдо для нее одной, было равнозначно заверениям в любви и сочувствии, хотя и подавалось оно с едкими замечаниями.
        —Тебе нужно поработать. От этого и аппетит появится. Неудивительно, что ты плохо себя чувствуешь — ты же почти не ешь. И за работой ты позабудешь о том дурацком мужике, из-за которого ты теперь проливаешь слезы. Как доешь, найди кошку и покорми ее сметаной.
        Бель подняла голову, удивленно взглянув на мать.
        —Да. — Неуза ответила на так и не заданный вопрос. — Лулу опять притащил домой больное животное. Но против кошек я ничего не имею, от них никаких хлопот, они не гадят в доме и иногда бывают даже полезны. Кошка — уродливей некуда, худая, шелудивая, не рыжая, а желтая какая-то, еще и ухо оторвано. Отзывается на кличку Чача. Понятия не имею, кто ее придумал.
        Бель кивнула. Похоже, с таким заданием она справится. Когда она доела, мать и дочь поднялись одновременно, чтобы убрать и помыть посуду. Бель по своей воле осталась на кухне, встала рядом с матерью и вытерла вымытые тарелки. Она уже давным-давно так не делала, и Неуза с довольным видом кивнула.
        Потом Бель отправилась во внутренний двор и позвала кошку. На улицу она выходить не хотела. Не хватало еще, чтобы соседи ее там увидели: они ведь могли заговорить с ней, задать вопросы.
        Но даже выход во двор дался ей нелегко. Девушка чувствовала себя так, словно уже два дня не ложилась спать и работала, работала, работала без перерыва. А ведь она только что встала и немного поела.
        Присев на деревянную скамейку, Бель позвала:
        —Чача, Чача, иди сюда, кис-кис-кис!
        И действительно, вскоре из-за кустов опасливо вышла кошка, которую столь ярко описала ее мать. Животное оказалось еще уродливее, чем представляла себе Бель.
        И девушка сразу же полюбила ее. Кто знает, что приключилось с бедняжкой, почему она так выглядит?
        Кошка замерла за деревом. Она хотела выяснить, можно ли доверять этой девушке на лавке. Бель поставила миску со сметаной на скамейку, надеясь, что кошка заберется туда и можно будет ее погладить.
        Бель долго подзывала кошку, но ничего не получалось. И кошка, и девушка сидели неподвижно. Бель заметила, что на осеннем солнышке ей опять захотелось спать.
        Прислонившись к стене дома, Бель закрыла глаза и задремала. Когда она проснулась, кошка сидела рядом и лакала сметану. Бель не двигалась, чтобы не спугнуть зверька. Наблюдая за Чачей из-под прикрытых век, она раздумывала над тем, убежит ли кошка, если протянуть руку. Может быть, если двигаться медленно, совсем медленно… Но нет. Стоило Бель приподнять ладонь с колена, как кошка вздрогнула, перестала лакать и подняла голову. Их взгляды встретились, и, хотя Бель раньше не интересовалась животными и не понимала людей, которые любят домашних питомцев, вместо близких и друзей, сейчас ей показалось, что она смотрит на существо, пережившее страдания. «О господи, как же я опустилась, — подумала Бель. — Готова увидеть в шелудивой кошке родственную душу».
        Она резко встала, посмотрела, как кошка метнулась в кусты, и вернулась в дом.
        Весь остаток дня она помогала донье Фернанде. Бель сама предложила матери ухаживать за бабушкой — ей понравилось проводить время с доньей Фернандой.
        В целом, ей приходилось заниматься не очень-то приятными вещами, теми, из-за которых все так боятся старости. Но Бель это не смущало. А Неуза была на седьмом небе от счастья — она одним махом избавилась от двух проблем.
        Вечером, как и каждый день, в гости пришел Августо. Он внимательно наблюдал за улучшением состояния Бель: до этого он был разочарован тем, что девушка не приходит в себя, но сегодня заметил кое-какие изменения. Так, сегодня Бель говорила не только «хм», «да» или «нет», но начала произносить целые предложения: «Я вымыла бабушку» и «Я покормила кошку сметаной». По сравнению с тем, что было раньше, ее красноречие поражало воображение. Да и сам факт, что Бель начала что-то делать, Августо воспринял как добрый знак. Чем меньше она будет думать о собственном горе, чем больше работать, тем быстрее поправится.
        —Вот, донья Неуза, моя подруга из кондитерской испекла для меня отличный пирог, когда я сказал, что пойду проведать больную. — Он протянул хозяйке дома кокосовый пирог, надеясь, что этот подарок смягчит сердце Неузы.
        Но он ошибался.
        —Нам чужие подачки не нужны, — возмутилась женщина.
        —Ну конечно. Но если у нас уже есть этот замечательный пирог, почему бы нам им не полакомиться?
        Августо не понимал, почему Неуза не приняла его подарок. Почему она такая сварливая? Однако он недолго думал об этом — главным для него было душевное состояние Бель. Августо рассказывал ей о киностудии, делился последними сплетнями из жизни актеров, и все, кроме Бель, не могли удержаться от смеха. Брат и сестра Бель не сводили с гостя глаз, словно он делился с ними величайшей мудростью. Даже малыш полюбил Августо — ребенок сидел у него на коленях и временами радостно гулил, в остальном же вел себя тихо.
        —Сегодня великий Октавио Осорио чуть не сломал себе шею. Танцуя с нашей дивой, он поскользнулся на куске сыра. А сыр этот выпал из его собственного бутерброда. Октавио сам виноват. Он видел, что сыр упал, но не стал его поднимать, он считает, что слишком хорош для грязной работы. Повезло еще, что все видели, как сыр выпал из бутерброда, иначе могли бы обвинить в случившемся меня или нашу уборщицу. В общем, он шлепнулся на свой зад и чуть не ударился головой о край стола. Поднялась страшная суматоха, Октавио долго возмущался, хотя с ним ничего не случилось.
        Лара и Лулу захлопали в ладоши, малыш пробормотал что-то вроде «та-та», а Неуза, Фелипе и донья Фернанда улыбнулись. Вся семья Бель привязалась к Августо.
        И только Бель сидела с каменным лицом.
        —Ничего смешного тут нет, — продолжил Августо. — Конечно, великий Октавио выглядел забавно, когда шлепнулся на свою столь любимую зрителями задницу, но мне потом пришлось счищать сыр с подошвы его ботинка. Это было омерзительно.
        Дети рассмеялись, но Фелипе нахмурился.
        —Ты умный парень, а занимаешься такой работой. Почему бы тебе не устроиться в серьезную фирму, где тебе не придется копаться в грязи?
        —Все в порядке, мне нравится моя работа, — заявил Августо.
        Ему пришлась не по душе такая перемена темы. И почему все постоянно критикуют его работу? Пусть она и не так серьезна, зато ему каждый вечер есть что рассказать. И, в отличие от работников фирм, Августо мог позволить себе много вольностей — отправляясь на велосипеде по какому-нибудь поручению в город, он находил время, чтобы съесть мороженое или заглянуть на чашку кофе к сеньорите Иацинте.
        —Ты прав, мальчик, — мрачно сказала Неуза. — А они думают, что нет ничего достойного в том, чтобы чистить обувь, убирать в доме, отстирывать пятна от соуса, вытаскивать занозы, выжигать бородавки, отмывать плиту от сбежавшего молока…
        —Мы поняли твою мысль, Неуза, — спокойно ответил Фелипе. — Но я не хотел сказать ничего плохого о твоей работе, ты просто неправильно истолковала мои слова.
        —Ну конечно, я же не такая умная, как Августо.
        Лулу, Лара, донья Фернанда и Августо смущенно отвели глаза, считая царапины на столешнице. Им всем было неприятно оказаться свидетелями супружеской ссоры. И только малыш, не заметив перемены в настроении, счастливо улыбался.
        —Вам обязательно ссориться в нашем присутствии? — вдруг спросила Бель. — Ругайтесь с глазу на глаз.
        Все потрясенно уставились на нее.
        —Ты посмотри, чтобы хамить родителям, у нее сил хватает, — фыркнула Неуза.
        —Оставь ее в покое, — возразил Фелипе. — Она права.
        —Всегда кто-то прав, только не я.
        —Бель, милая, отведи меня в мою комнату, пожалуйста, — сказала донья Фернанда. — Я устала.
        —Конечно, avo, сейчас помогу.
        —Тогда я, пожалуй, пойду, — решил Августо. Он повернулся к донье Неузе: — Вы не возражаете, если я опять загляну завтра вечером? Вы потрясающе готовите. И, конечно, я принесу какой-нибудь гостинец, чтобы вас не объедать.
        —Ну, если тебе уж так приспичило, — проворчала она.
        Но Августо заметил тень улыбки, скользнувшую по ее лицу.
        Когда-нибудь и Бель улыбнется вновь. А он будет приходить сюда каждый день, пока это не случится.
        Глава 31
        Ана Каролина устала. Наконец-то она спустилась на первый этаж. Мама, Мариазинья и приглашенный парикмахер несколько часов занимались ее нарядом и прической, и теперь Ана Каролина точно впала в ступор. Ни о каком волнении не могло быть и речи. Девушка хотела, чтобы венчание и праздничный банкет поскорее закончились и ей дали поспать. Кроме родителей, все остальные члены семьи уже уехали в церковь. Отец должен был доставить ее на церемонию и подвести к алтарю.
        Когда Ана Каролина вошла в гостиную, Леон восторженно воскликнул:
        —Ты самая красивая невеста из всех, кого я когда-либо видел! Иди сюда, дай я тебя обниму.
        —Ну уж нет, ты ей прическу испортишь, — предупредила Виктория.
        Но и она не могла скрыть свою гордость. Они потрудились на славу, теперь Ана Каролина выглядела как принцесса из сказки.
        —Да и мать невесты кажется очень аппетитной, как думаешь? — Отец подмигнул девушке.
        —Она великолепна, — согласилась Ана Каролина.
        Девушка ни за что не назвала бы мать «аппетитной».
        —Ты тоже отлично выглядишь, папа. Да, mae?
        —Неплохо, — кивнула донья Виктория.
        На самом деле она считала, что Леон потрясающе смотрится во фраке.
        —Так, хватит комплиментов. Давайте уже поедем в церковь, чтобы все гости могли полюбоваться нашей прекрасной семьей, — решила мать невесты.
        Последним, что заметила Ана Каролина в доме, была пустая полка в серванте, где раньше стояла фарфоровая шкатулка. Ей это показалось дурным знаком.
        На переднем капоте «ситроена» закрепили роскошный белый букет, мешавший отцу смотреть на дорогу. Леону все время приходилось наклоняться то влево, то вправо. Тем не менее они спокойно добрались до церкви, поскольку ехали медленно, а другие водители были сегодня на удивление осмотрительны. К тому же нельзя обгонять машину, в которой сидит невеста: это плохая примета.
        Перед церковью не было ни души, и на мгновение Ана Каролина подумала, что они перепутали дату венчания.
        Леон посмотрел на часы.
        —Мы опоздали почти на полчаса. Все, наверное, уже внутри.
        —Бедный Энрике там с ума сходит от волнения. Думает, что ты сбежала из-под венца. — Донья Виктория ухмыльнулась.
        К сожалению, она оказалась права. Войдя в церковь — Ана Каролина и Леон должны были проследовать туда чуть позже, — Виктория увидела, что Энрике, бледный как смерть, тяжело дышит. Занимая свое место в первом ряду, она подмигнула будущему зятю, давая ему понять, что все в порядке. Грянул свадебный марш, и в дверном проеме показалась невеста. Отец вел ее под руку.
        Ана Каролина не знала, куда смотреть и как себя вести. На «репетиции свадьбы», в которой ей и Энрике пришлось поучаствовать, чтобы все прошло идеально, никто не сказал ей, можно ли улыбаться или лучше сохранять серьезный вид, можно ли помахать рукой друзьям и родным или нет. А Ана Каролина не спросила, потому что не подумала об этом.
        Она решила смотреть только на Энрике, позволив мечтательной улыбке заиграть на своих губах. Краем глаза она видела многолюдный зал, обращенные к ней лица, перья на шляпках женщин. Ей слышался тихий гул, даже восторженные возгласы. Ана Каролина была рада, что может опереться на руку отца, иначе она точно упала бы. Девушка страдала от страха сцены, в центре всеобщего внимания она чувствовала себя плохо. Ко всему прочему, пол тут был выложен камнем, и эта неровная поверхность с острыми краями не лучшим образом сказывалась на ее походке.
        Дойдя до алтаря, Ана Каролина осмелилась обвести взглядом передние ряды. Слева сидели ее гости: мама, братья с семьями, бабушка, за ними — тетя Жоана, дядя Макс и Морис. Муж Марии подмигнул ей. Справа от центрального прохода сидели родители Энрике — Франциско Ксавьер и Мария Имакулада де Альмейда Кампос. Они улыбались.
        Остальных, наверное, дальних родственников или друзей Энрике, Ана Каролина не знала.
        Перед алтарем стояли жених и свидетели — Мария, со стороны невесты, а какой-то друг Энрике, Карлос Альберто — со стороны жениха. Когда все заняли надлежащие места, отец оставил Ану Каролину и сел рядом с женой. Ана Каролина заставила себя улыбнуться, чтобы бедный Энрике, переволновавшийся из-за ее опоздания, не упал в обморок. Ей и самой было дурно — но не от волнения, а от пьянящего запаха ладана, лилий и дорогих духов.
        Потом к алтарю подошел падре — конечно, не какой-то простой священник, а епископ. За ним следовала целая толпа служек.
        Он поприветствовал собравшихся. Ана Каролина на репетиции узнала, что затем епископ произнесет традиционную проповедь, а также молитвы «Господи, помилуй» и «Слава Отцу», прочтет отрывки из Библии, и все это будет перемежаться пением хора.
        Девушка следовала примеру остальных. Поскольку она стояла спиной к гостям, то ориентировалась на Марию: свидетельница видела происходящее в церкви и, как надеялась Ана Каролина, не допускала ошибок.
        Словно издалека, до нее донесся торжественный голос епископа, зачитывавшего отрывок из «Бытия»: «И сказал Господь Бог: не хорошо быть человеку одному».[[lv] Цитата дана по книге Бытия 2:18 в русском синодальном переводе. (Примеч. пер.)]
        «Ох! — подумала Ана Каролина. — Сейчас он начнет рассказывать про ребро Адама». Она терпеть не могла этот отрывок из Ветхого Завета, он казался ей каким-то глупым.
        Прошла целая вечность, прежде чем епископ начал сам ритуал венчания. Ана Каролина была рада, что священник вначале задавал вопросы Энрике: она так задумалась, что могла бы пропустить свою очередь отвечать. Но затем, когда епископ повернулся к ней и она увидела огромные поры на его носу, остатки праздничного настроения улетучились. Ана Каролина все время думала о том, сколько же нужно пьянствовать, чтобы так испортить себе кожу.
        —Ана Каролина, пришла ли ты сюда добровольно и свободно ли хочешь заключить супружеский союз с твоим женихом Энрике?
        —Да.
        —Будешь ли ты любить его и уважать, будешь ли хранить ему верность, пока смерть не разлучит вас?
        —Да.
        Следующий вопрос епископ задал им обоим:
        —Готовы ли вы с любовью принять от Бога детей и воспитать их согласно учению Христа и Церкви?
        —Да.
        Последовал целый ряд других ритуальных фраз католического венчания, а затем молодым пришлось выполнить странную последовательность чуть ли не спортивных упражнений: встать на колени, подняться, присесть, снова подняться. Сознание Аны Каролины точно отключилось, а затем она услышала завершающую фразу:
        —Если кто-то знает причину, которая помешает этим людям вступить в законный брак, пусть говорит сейчас или умолкнет навсегда.
        В зале воцарилась свинцовая тишина, и епископ уже открыл рот, чтобы продолжить ритуал, когда кто-то с заднего ряда отчетливо и громко произнес:
        —Я знаю такую причину.
        По рядам пробежал шепоток.
        Епископ сделал вид, что ничего не слышал, и просто стал продолжать ритуал, хотя все в зале оглядывались в поисках этого нарушителя спокойствия.
        Мужчина встал.
        —Я сказал, что знаю такую причину. Жениху, Энрике Альмейде Кампосу, место в тюрьме. Он виновен в преступлении и не понес за него наказание.
        Это был Фелипе да Сильва! Теперь Ана Каролина его узнала. Она удивленно посмотрела на Энрике, но тот выглядел растерянным и беспомощным. На его лице читался ужас.
        —Такие вопросы должен решать суд, а не ты, Фелипе! — воскликнула ее мать.
        Донья Виктория покраснела. Она была вне себя от ярости. Еще чуть-чуть — и она набросится на Фелипе с кулаками.
        —А ты, tia Виктория, совершишь еще большее преступление, если выдашь свою дочь за этого… мерзавца.
        —Не могли бы вы подойти ко мне? — сказал епископ Фелипе.
        И это была не просьба, а приказ.
        Затем он повернулся к донье Виктории и потребовал того же у нее.
        Гости уже начали беспокоиться. Они перешептывались и крутили головами, стараясь не пропустить ни секунды этого невероятного спектакля. Что все это значит? Почему он назвал всеми уважаемого Энрике преступником? Как этот темнокожий парень посмел позволить себе такие обвинения? И почему он назвал донью Викторию своей тетей? Неужели и в ней течет кровь черномазых? Сама мысль об этом так взбудоражила гостей, что они готовы были аплодировать от восторга. Ха! Донья Виктория — родственница мулата и будущая теща преступника? Если хоть крупица из всего этого окажется правдой, поднимется скандал, какого Рио еще не видывал.
        Фелипе, гордо вскинув голову, широким шагом прошел к алтарю. Он был рад, что поддался жажде мести и сказал свое слово. Это было правильно. Его сердце билось так громко, что он больше ничего не слышал. Но Фелипе не испытывал страха, только радость оттого, что пущенный им камешек заставит сойти горную лавину. Донья Виктория поплатится за свои грехи, как и юный Энрике. Для этих «благородных» скандал хуже смертного приговора. А бедная невеста? Она тут ни при чем, но теперь за ней навсегда закрепится слава девушки, чья свадьба была испорчена. Фелипе мельком взглянул на нее и вдруг понял, что она удивительно похожа на Бель. Ха, вот оно, живое доказательство того, что донья Виктория действительно его тетя! Но на это ему было наплевать, он больше не хотел иметь ничего общего с этой бабенкой.
        Однако взгляд прекрасных глаз юной девушки немного его беспокоил. «Ох, ну и ладно, — отмахнулся Фелипе от этих мыслей. — Бель вот никто не пожалел. Опять же, даже лучше, что она не выйдет замуж за преступника. Кстати, может быть, они уже женаты? Разве перед церковным венчанием не следовало заключить светский брак? Ну, после сегодняшних событий его несложно будет расторгнуть».
        Все это вертелось в голове Фелипе, пока он шел к епископу.
        —Что все это значит? — сурово осведомился священник.
        Он говорил очень тихо, словно не желая нарушать священную церемонию, которая и без того уже была нарушена.
        —Ничего это не значит, — прошипела донья Виктория. — Этот человек — лжец и самозванец. Он выдает себя за моего племянника и уже много лет терроризирует мою семью.
        Кроме Фелипе и Виктории, к епископу подошли Леон, родители Энрике и, собственно, жених и невеста. Все пытались делать хорошую мину при плохой игре, притворяясь, что все это — мелкое недоразумение и еще можно спасти свадьбу. Все говорили тихо и спокойно.
        —Ваше преосвященство, — почтительно произнес Фелипе, опускаясь на колени.
        Епископ сразу же проникся к нему приязнью — судя по всему, он вовсе не какой-то сумасшедший, перед ним явно человек воспитанный и порядочный.
        —Ваше преосвященство, я сожалею, что нарушил эту прекрасную церемонию. Но другого выхода у меня не было. Я считаю своим долгом христианина уберечь невесту от ошибки и остановить этого мужчину. — Он указал на Энрике. — Если вы не верите мне, спросите его самого.
        Теперь все смотрели на Энрике. Тот побледнел, он дрожал всем телом и не мог произнести ни слова, только качал головой, будто умалишенный.
        —Скажи, сынок, какой закон ты нарушил? — спросил его отец.
        —Никакой… — пробормотал Энрике. — Я только… О господи!
        Закрыв лицо руками, он разрыдался.
        Епископ подал знак органисту, чтобы тот заиграл, заглушая гул толпы. Грянул величественный гимн «Тебя, Господи, славим». «Как уместно», — цинично подумала Ана Каролина.
        Епископ ободряюще опустил ладонь на плечо Энрике.
        —Вы в силах опровергнуть выдвинутые этим человеком обвинения, юноша? Или мы перенесем свадьбу?
        —Как вы себе это представляете, ваше преосвященство? Это невозможно! Как же гости, как же… — Виктория чуть не сказала «как же все деньги, которые мы потратили?», но сдержалась и просто обвела зал рукой.
        Ана Каролина вдруг разозлилась. Почему никто не спросил ее мнения? Все внимание было обращено на Энрике, испуганных родителей и обвинителя, Фелипе да Сильва. Неужели невеста в этом вопросе не имеет права голоса? Она могла бы остановить все это. Сказать, что давно уже знает о проступке Энрике. И что тогда? Они сыграют свадьбу, как ни в чем не бывало? Причиной, не позволяющей заключить этот брак, является не только это — недоказанное — преступление, но и незнание невесты. Одно ее слово — и вся суматоха уляжется. Будет достаточно, если она со скучающим видом произнесет: «Ах, вы о том мелком недоразумении? Досадно, конечно, но никакое это не преступление. Думаю, полиция сможет установить истину, если, конечно, сеньор да Сильва подал заявление. А пока что… почему бы не продолжить свадьбу?»
        Но Ана Каролина ничего не сказала. Она не знала, сможет ли разыграть такую сцену. Собственно, именно она первая потеряла веру в Энрике, она больше всех разочаровалась в своем женихе.
        —Что это за цирк? — шепнула ей Мария. — Может быть, мне вывести тебя из этого сумасшедшего дома?
        —Да, наверное, это лучшее решение, — согласилась Ана Каролина.
        —Я провожу сестру на улицу, ей дурно, — сказала Мария окружающим, но все были так увлечены происходящим, что никто не обратил на нее внимания.
        —Пойдем скорее, — шепнула Ана Каролина.
        В зале царило волнение. Если вначале гости еще сдерживались, то теперь уже не могли устоять перед искушением сенсацией. Люди собирались группами, обсуждали этот скандал и следили за тем, что происходит у алтаря. Дамы еще и косились друг на друга. Почему пухленькая донья Тереза опять надела такое облегающее платье? Что это у доньи Изабель за мерзкая шляпка на голове? Мужчины и женщины, когда-либо сотрудничавшие с доньей Викторией, старались скрыть охватившее их злорадство, сохраняя сочувственное выражение лица: директор банка с женой, начальник порта и прочие. В суматохе почти никто не заметил, что донье Альме, бабушке невесты, стало плохо. Только Жоана бросилась на помощь свекрови. Она усадила старушку, расстегнула пару пуговиц на ее платье и, уложив ее ноги на скамью, принялась обмахивать платком. Донье Альме было стыдно. Мало того, что это случилось на свадьбе ее внучки, так теперь она еще и сидит в церкви полуголая, задрав ноги! Какой срам!
        Братья Аны Каролины тоже подошли к епископу — как ближайшие родственники невесты, они считали себя вправе высказаться. Матери пытались успокоить детей, отвлечь их от происходящего, устроив игру в камень-ножницы-бумага. Морис поднялся, пытаясь сообразить, что же происходит. Никто не перевел французу обвинения Фелипе, и бедняга вообще ничего не понимал.
        А в последнем ряду, в темном уголке сидел Антонио. Какая-то нездоровая тяга к самоистязанию заставила его прийти на эту свадьбу. Он прочитал в газете о предстоящем бракосочетании и явился сюда незваным гостем. Впрочем, никто его не остановил. И никто не заметил. Антонио с завистью смотрел на жениха и невесту. Он даже подумывал о том, чтобы назвать причину, по которой нельзя заключать этот брак: «Да, мне есть что сказать! Я хочу сказать Ане Каролине, что я ее люблю! И намерен взять ее в жены!» Он не поступил так не только потому, что этот чернокожий мужчина опередил его, но и из соображений здравого смысла. Его слова не сочли бы веской причиной. Он мог бы и раньше сказать их Каро.
        Теперь же Антонио заметил, как Каро выходит из церкви вместе со своей кузиной. Мария улыбалась, точно ребенок, которому удался безумный розыгрыш. Каро же казалась бледной и апатичной. Антонио сочувствовал ей: должно быть, ужасно, когда твоя свадьба терпит такое фиаско. По дороге сюда Антонио думал, что идет на собственную казнь, теперь же былой оптимизм вернулся к нему. Он незаметно выскользнул из церкви, немного стыдясь столь эгоистичных мыслей, но настроение ему это не испортило.
        Сестры прислонились к пышно украшенному автомобилю Леона. Мария обняла Каро за плечи, та склонилась вперед, закрыв лицо руками. Когда Антонио подошел к ним, девушка подняла голову. К его удивлению, она не плакала.
        —Антонио, что ты тут делаешь? — удивленно спросила Мария.
        После карнавала она его больше не видела, но ей рассказывали, что Антонио пережил авиакатастрофу и из-за ранения не сможет прийти на свадьбу. Похоже, ему было не так уж и плохо. Если не обращать внимания на элегантную трость с серебряным набалдашником, выглядел он потрясающе.
        —То же, что и ты, полагаю. Я думал, что приду в церковь на свадьбу, а оказался в цирке. — Он повернулся к Каро. — Я увезу тебя отсюда.
        Ему не нужно было объяснять, что взбудораженная толпа в любой момент может повалить из церкви и окружить Каро.
        Девушка кивнула. Она казалась заторможенной, будто выпила много спиртного или приняла успокоительное.
        Окинув его невидящим взглядом, она прошептала:
        —Да, я думаю, так будет лучше всего.
        —Мария, — сказал Антонио, — пожалуйста, успокой родных. Скажи им, что Каро не выдержала происходящего и решила пройтись, или что-то в этом роде. Чтобы они не бросились ее искать. А то еще, чего доброго, обратятся в полицию.
        Мария была огорошена. Что происходит? Антонио пытается похитить невесту? Можно ли допускать такое? Ана Каролина явно не в лучшем состоянии, она не может ясно мыслить. Не следует ли ей, Марии, позаботиться о сестре, а не отпускать ее с чужим человеком? Или он не такой уж чужой Ане Каролине? Может быть, прямо сейчас она стала свидетельницей тайного свидания двух влюбленных? Неужели это развязка драмы, как бывает в опереттах? Как бы то ни было, Мария кивнула.
        Она посмотрела им вслед. Антонио прихрамывал. Он обнял Ану Каролину за талию, и она безвольно шагала рядом с ним. Точно два инвалида, вынужденных поддерживать друг друга. Мария тихо вздохнула. Хотя они сейчас казались очень жалкими, она еще никогда не видела такой красивой пары.
        Глава 32
        —Куда мы едем? — вяло спросила Каро.
        —Думаю, есть только одно место в мире, где тебя не станут искать.
        —Какое?
        —Номер для новобрачных.
        Каро повернулась к Антонио. Не похоже на то, что он шутит. Подавив подступающий к горлу истеричный смешок, Каро подумала, что сходит с ума.
        —Где вы сняли номер?
        —В «Паласе».
        —Ну конечно. А банкет заказали там же, в «Салао Нобре»?
        —Нет. Мы сняли банкетный зал в отеле «Глория», он рядом с нашим домом. Оттуда мы отправимся домой, чтобы праздновать в кругу семьи. — Девушка сглотнула. — Отправились бы. Главное торжество планировалось вечером. А номер в «Копакабана Палас» был моей идеей. Я не хотела проводить первую брачную ночь дома или в «Глории», где я могла бы оказаться в соседней комнате с бабушкой.
        При мысли о случившемся, о том, что чувствуют сейчас ее близкие, особенно донья Альма, Каро от стыда закрыла лицо руками. Что будет, когда они заметят бегство невесты? Что же она натворила? Девушка расправила плечи.
        —Антонио, мы должны вернуться. Я не могу бросить Энрике и свою семью в такой ужасной ситуации.
        —Почему нет? Чем ты можешь помочь? Не знаю, какое преступление совершил Энрике, — я вообще не вижу его в роли преступника, он и мухи не обидит, — но вид у него был виноватый. И тот мужчина, который выдвинул ему обвинения, не показался мне безумцем. Он верил в то, что говорил.
        —Я тебе как-нибудь в другой раз объясню.
        —Так ты знаешь, о чем идет речь? — опешил Антонио, поворачиваясь к Каро.
        —Пожалуйста, смотри на дорогу. Нам только автокатастрофы сегодня не хватало.
        —Так почему же ты не прояснила ситуацию? Почему промолчала и допустила такое?
        —Не знаю, — прошептала Каро. — Я… Не могу объяснить. Я точно была не в себе. Будто мой разум затуманился. Может быть, в глубине души я хотела, чтобы что-то подобное произошло. Чтобы волей случая я оказалась спасена, раз уж у меня не хватило сил предпринять что-нибудь.
        Эту мысль Антонио еще нужно было переварить. Какое-то время они ехали молча. Каро сняла кремовые перчатки и положила на заднее сиденье, потом, повозившись со шпильками, сорвала с головы фату. Ее она просто выбросила из окна. Автомобилисты, ехавшие сзади и сбоку, посигналили и помахали руками. Они подумали, что Каро и Антонио — молодожены, отправившиеся в свадебное путешествие, и желали им удачи. Что ж, удача им пригодится.
        Затем Каро долго копалась под юбкой, отцепляя чулки от пояса, сняла их и сунула в щель между сиденьем и спинкой кресла. Без перчаток, фаты и белых чулок она уже меньше походила на невесту. Ее платье, пусть нарядное, но не снежно-белое, можно было принять за коктейльное.
        —У тебя сигареты не найдется? — спросила она у Антонио.
        Сняв руку с руля, он вынул из кармана пачку и протянул ей.
        —А ты сам не хочешь?
        Антонио кивнул, и она достала две сигареты.
        —Огня? — спросил он.
        «Глупый вопрос», — подумала Каро. Конечно, ей не от чего было прикурить, в платье невесты карманы не предусмотрены, да и сумочка невесте не полагается.
        Он протянул ей коробок спичек. Каро нагнулась, чтобы ветер не затушил пламя, и, подкурив две сигареты, протянула одну Антонио. «Мы как старая супружеская пара», — подумала она. Откинувшись на сиденье, она зажмурилась и сделала глубокую затяжку. Как хорошо ехать по набережной, оставив позади все ужасы испорченной свадьбы! Как хорошо чувствовать заботу Антонио! Он лучше знает, что делать.
        Если бы не Мария и Антонио, она до сих пор стояла бы перед алтарем, ошеломленная, наблюдая за тем, как продуманная до мельчайших подробностей церемония превращается в кошмар.
        К тому моменту, как они прибыли в роскошную гостиницу, Каро уже успокоилась настолько, что сумела сдержать истеричный смех, когда девушка-администратор с тревогой произнесла:
        —Но все наши номера забронированы на сегодняшнюю ночь!
        Антонио позвал какого-то сеньора Монтейро, одного из управляющих гостиницей, затем отвел его в сторону, объяснил ситуацию и получил ключи от номера. Поскольку багажа у них не было, они отказались от помощи слуги, но сеньор Монтейро настоял на том, чтобы лично сопроводить их на седьмой этаж.
        Номер был великолепен. Он занимал площадь в сто квадратных метров и состоял из двух огромных комнат — спальни и гостиной. Еще там была колоссальная ванная комната, полностью отделанная мрамором. Окна комнат выходили на море, и из всех окон была видна линия горизонта, где синие воды Атлантики смыкаются с голубым небосклоном.
        Сеньор Монтейро показал им номер, а затем провел их на балкон.
        —Если пожелаете, мы можем сервировать завтрак здесь.
        От этих слов Каро мысленно содрогнулась. Завтрак? Разве они проведут тут ночь? Пока что она об этом не думала. Ей хотелось убраться подальше от всего, что было связано с этой кошмарной свадьбой. Каро надеялась немного прийти в себя, может быть, выпить коньяка для успокоения нервов. Да, она думала, что объятия Антонио принесут ей утешение. Но провести здесь ночь любви? Нет. Этого она делать определенно не собиралась.
        И тут ей захотелось есть. Неудивительно, сегодня она сумела запихнуть в себя только корочку хлеба — из-за свадьбы девушка полностью утратила аппетит. Но теперь он вернулся. На столике в гостиной стояла большая миска с фруктами — «С наилучшими пожеланиями от администрации». При виде лакомств у нее слюнки побежали. Зажав салфетку и завернутый в нее нож под мышкой, она положила в тарелку кисть винограда, апельсин и банан и направилась на балкон. С удовлетворением вздохнув, Каро уселась в кресло и принялась за еду.
        Антонио последовал за ней, прихватив шампанское в ведерке со льдом и два бокала. Он с улыбкой наблюдал за Каро.
        —Мы можем заказать обед в номер, — предложил он.
        —Если ты голоден, то пожалуйста. А мне пока и этого хватит.
        Каро с удивлением поняла, что в ее душе царит покой. Мир вокруг рушится, а она сидит на балконе, жует виноград и любуется грандиозным видом. А теперь еще и болтает с мужчиной, которому раньше хотела проломить череп. Она так расслабилась, что совсем забыла о манерах: говорила с набитым ртом, еще и сняла туфли, положив ноги на балюстраду. Между фигурными колоннами проглядывала синева моря. Каро пошевелила пальцами, радуясь, что избавилась от неудобной обуви. Она уже давно не чувствовала себя так хорошо. Чокнувшись с Антонио, девушка отхлебнула шампанского, опустила затылок на подголовник кресла и закрыла глаза. Ей на лицо падала тень, а ноги грело солнышко. Бокал она поставила на живот, крутя в руках. Каро не знала, сколько просидела вот так: голова пуста, желудок полон, в теле приятная легкость. Ощущение было великолепным.
        Антонио тихо встал за ее спиной и начал массировать ей плечи. Могло ли быть счастье полнее? Вздохнув, она позволила ему побаловать себя. Мышцы постепенно расслаблялись, а умелые пальцы Антонио касались ее плеч, шеи, головы. У нее по коже побежали мурашки от наслаждения. Каро могла бы просидеть так целую вечность, слушая шум волн за балконом. Девушка зевнула.
        —Тебе нужно лечь в кровать.
        —Хм! Как ты изысканно выразился, — опешила она от столь странной попытки соблазнения.
        —Я имею в виду, тебе нужно поспать. Ты очень устала. А пока ты подремлешь, я улажу кое-какие вопросы.
        —Хорошо.
        Она действительно валилась с ног от усталости. Каро не задумалась над тем, что же нужно уладить Антонио. Собственно, ей было все равно. Главное, что можно лечь и отдохнуть. Кровать казалась невероятно удобной, это Каро заметила, как только вошла в комнату: тогда ей сразу захотелось забраться под одеяло.
        Когда Каро проснулась, уже начали сгущаться сумерки. Весь номер заливал оранжевый свет зависшего над горизонтом солнца. Прищурившись, девушка увидела Антонио: он сидел в соседней комнате на диване и читал газету. Когда Каро потянулась и зевнула, он направился к ней и улыбнулся.
        —Хорошо поспала? — В его глазах светилась любовь.
        —Превосходно.
        —Хочешь кофе, чтобы поскорее проснуться?
        —Нет. Пожалуй, мне нужно вымыться и…
        Девушка смущенно запнулась. Ей хотелось переодеться в чистое и привести себя в порядок, но для этого ей требовались кое-какие предметы гигиены, например, расческа.
        —Вот, посмотри, что я принес.
        Антонио положил на кровать большой бумажный пакет с эмблемой одного из самых модных магазинов в городе.
        Каро заглянула внутрь. Там лежали и пакеты поменьше — из других магазинов. Тут было все, чего только сердце пожелает: элегантное нижнее белье; набор для ванной; простое, но красивое платье, в котором не стыдно будет показаться в гостинице. Тут была даже ночная сорочка, вернее, пеньюар. Осторожно достав его двумя пальцами, она показала пеньюар Антонио. То, что он выбрал для нее такую деталь туалета, смутило ее намного больше, чем нижнее белье. Каро представила себе Антуана в разных женских магазинах. Неужели ему не было стыдно? С другой стороны, она была рада, что сможет вымыться и переодеться.
        При виде весьма откровенного белья Антуану хватило приличия отвести взгляд.
        —Ты не обязана надевать его, если оно тебе не нравится, — и без него ты прекрасна.
        Сглотнув, девушка покраснела. Она неправильно истолковала выражение его лица. То был не стыд, а похоть.
        —Не смущайся. У меня есть сестры, сама знаешь. Поэтому я понимаю, что нужно женщине.
        —Как бы то ни было, спасибо тебе, — пробормотала Каро. — Ты почитай пока газету, а я приведу себя в порядок.
        Ухмыльнувшись, Антонио удалился в соседнюю комнату и закрыл за собой дверь. Каро выбралась из-под одеяла, взяла все необходимое и пошла в ванную. Там висели пушистые полотенца и плотный банный халат. Среди вещей, купленных Антонио, Каро нашла все, что было ей нужно, даже флакончик с морской солью. Забравшись в горячую воду, девушка почувствовала, как все ее заботы улетучиваются. Она так долго плескалась в ванной, что вода успела остыть. Вся комната наполнилась клубами пара, но Каро разглядела в большом зеркале свое отражение. Девушка совсем раскраснелась от жары. Выбравшись из ванны, она вытерлась и надела белье, принесенное Антонио. Оно подошло ей идеально. Платье тоже сидело как влитое. Удивительно.
        Стоило приоткрыть дверь в гостиную — и Каро ощутила приятную прохладу, освежившую ее после горячей ванны. Она вновь посмотрела в зеркало — на этот раз на стене спальни — и решила, что в таком виде вполне можно показаться Антонио. Мокрые волосы она зачесала назад, открыв лоб, на ней не было ни косметики, ни украшений, и все же Каро осталась довольна своим видом. Сон пошел ей на пользу, а после ванной на щеках проступил здоровый румянец и губы стали вишнево-красными. Она даже словно помолодела.
        Каро вышла в гостиную.
        Опустив газету, Антонио уставился на нее.
        —Ты выглядишь очаровательно.
        —Спасибо.
        Подойдя к стойке, она взяла стакан и налила себе воды из кувшина. Выпив все до дна, она налила еще, а потом опустилась в кресло рядом с диваном.
        —Антонио, так продолжаться не может.
        —Что?
        —Мы ведем себя как старая супружеская пара. Я сплю днем, ты покупаешь мне белье и предметы гигиены, мы сидим тут босиком, и ты читаешь газету, расстегнув рубашку. Сколько еще этот фарс будет продолжаться?
        —Ты считаешь это фарсом?
        —А чем же еще? Мы с тобой виделись всего пару раз. Сегодня утром я собиралась замуж за другого мужчину. Не можем же мы притворятся, будто знакомы уже вечность и, ну не знаю, много лет любим друг друга.
        —Нет? Но я люблю тебя много лет.
        Что? Она не ослышалась? Этого не может быть!
        —С тех пор, как мы познакомились в Париже, — сообщил Антонио.
        Встав, Каро принялась расхаживать по комнате.
        —Послушай. Я благодарна тебе за то, что ты увез меня из церкви. Я рада, что мы здесь и можем насладиться покоем. Мне хорошо с тобой. Но я боюсь, что пришло время вернуться к реальности. Мне нужно домой. Все уже с ума сходят от волнения, не зная, куда же я запропастилась. Я не могу так поступить с ними. Не могу прятаться тут, делая вид, что все в порядке. Все не в порядке! — Ее голос дрогнул. — Ты знаешь, какой будет скандал? Свадьба дочери знаменитой доньи Виктории провалилась. Это станет главной темой светской хроники всех газет на несколько недель. — На глаза Каро навернулись слезы.
        Поднявшись, Антонио подошел к ней, осторожно поддел пальцем ее подбородок, заставляя смотреть себе в глаза.
        —Подумай о себе, — мягко сказал он. — Если вина Энрике будет доказана, все станут презирать его. Донье Виктории придется смириться с позором. Но к тебе это не имеет никакого отношения. Ты ни в чем не виновата. А гости… да ну их всех! Какое тебе дело?
        —Но это не так. Только представлю себе, что пережила моя бедная бабушка…
        —Ой, я видел ее в церкви. Она только рада, что случилось нечто настолько интересное. И если она действительно тебя любит, то хочет, чтобы ты следовала зову сердца, а не чувству долга.
        —И ты думаешь, что мое сердце принадлежит тебе?
        —А это не так?
        Каро заметила, как вспыхнули его глаза. Антонио затаил дыхание. Да, ее сердце принадлежало ему — но она не могла признать этого. И неужели она действительно следовала чувству долга, как сказал Антонио? Скорее, на свадьбу с Энрике ее толкнула трусость. И эта трусость привела к катастрофе. Если бы у Каро хватило смелости воспротивиться воле матери, если бы она не была столь пассивна, то до такого бы не дошло. Если бы ей только хватило отваги отстоять свои чувства! Каро думала о бедном Энрике, чья вина заключалась как раз в трусости. Как она могла упрекать его, если сама не обладала храбростью? Разве не следует ей прямо сейчас проявить силу воли и признаться Антонио в любви? Или это лишь реакция на его ожидания? Да что с ней такое? Неужели она вообще не может принимать решения самостоятельно?
        Антонио ждал ее ответа, но Каро не произнесла ни слова.
        Она бросилась к нему на грудь и всхлипнула:
        —Антонио, ах, Антонио…
        —Каро… — прошептал он, заключая ее в объятия.
        Так они простояли дольно долго, окутанные вечерними сумерками. Антонио покачивался, словно убаюкивая ее. Каро ткнулась носом в его шею и вдохнула пьянящий аромат его кожи, а он целовал ее влажные волосы, нежно гладя ладонями спину. Едва заметно они прижались друг к другу, их движения становились все смелее. А потом настал момент, когда осознанные решения больше не имели никакого значения, потому что тела сами знали, что хорошо и правильно. Каро поцеловала Антонио в шею, а потом поднялась на цыпочки, прижимаясь щекой к его подбородку, и провела языком по мочке его уха.
        —Да, — прошептала она. — Да, мое сердце принадлежит тебе.
        Его руки скользнули по ее талии, опустились на ягодицы. Он принялся медленно поднимать ее платье, провел ладонью по шелковому белью… и отстранился. Подол платья опустился.
        —Пойдем, — хрипло прошептал Антонио.
        Взяв Каро за руку, он повел ее в спальню. Там он начал раздеваться, но девушка перехватила его руку:
        —Позволь мне…
        Она неспешно, точно поддразнивая, начала его раздевать. И Антонио предстал перед ней обнаженным во всей своей красе. Она не могла оторвать глаз от его прекрасного тела, изуродованного свежими шрамами.
        —Это от той аварии?
        —Да. — Он принялся стягивать с нее платье.
        Каро подняла руки, чтобы помочь ему. Какое-то время они стояли обнаженные, любуясь друг другом и тяжело дыша. А затем Антонио повалил ее на кровать и принялся ласкать языком. Каро тихо застонала. Ее первоначальный стыд от столь необычных ласк улетучился, возбуждение возросло настолько, что все остальное стало неважным. Она ощутила легкое покалывание в пальцах, и волна наслаждения поднялась в ее теле, схлынула и поднялась вновь, еще сильнее. Каро чувствовала ее приближение, беспомощная перед этой мощью, и ждала, чтобы эта волна подхватила ее, унесла прочь, заставила позабыть обо всем. И когда волна достигла средоточия ее страсти и разбилась о берег сладостных спазмов, у нее перехватило дыхание. Тело изогнулось, а с губ слетели стоны, которые Каро не могла сдержать.
        Она тяжело дышала, когда Антонио поднялся к ней и заглянул в глаза. Ей хотелось большего, прямо сейчас. И ему хотелось того же — чтобы их тела слились воедино. Она почувствовала, как Антонио медленно вошел в нее, открыла глаза и увидела, что он смотрит на нее. Так они раскачивались, словно в чувственном танце, пока движения Антонио не стали быстрее. Ее веки затрепетали, стоны стали громче. Его мощные толчки возносили ее на вершину наслаждения, и от страсти у нее слезы наворачивались на глаза. Каро закричала в экстазе, и его возбуждение достигло своего пика. Его тело замерло, но он остался в ней, пока их дыхание не успокоилось. Оба блестели от пота, и Ана Каролина убрала с его лица влажные пряди волос, прилипшие ко лбу.
        Какое-то время они лежали на кровати, молча глядя друг другу в глаза.
        —Это было… быстро, — тихо сказал Антонио.
        Быстро? Нет. Антонио, должно быть, полагал, что унизил Каро тем, как взял ее, но никогда еще подчинение не было для нее столь сладостным.
        —Все было так, как я хотела.
        —В следующий раз попробуем медленнее.
        —В следующий раз?
        —Да. Или в следующие пять раз. — Его ладони легли ей на груди, принялись ласкать их.
        Каро закрыла глаза, ожидая, что он возьмет ее снова.
        Они заказали ужин, и официанту в белом пиджаке приходилось смущенно отводить глаза, чтобы не смотреть на кровать, пребывавшую в полнейшем беспорядке, и даму в банном халате. Едва выйдя из комнаты, он сразу побежал к телефонистке, своей приятельнице.
        —Они здесь, — сообщил он, когда соединение было установлено.
        Завершив разговор, официант заговорщически подмигнул телефонистке. Они оба получат за это отличные чаевые.
        Глава 33
        Прошло около часа, прежде чем суматоха в церкви улеглась и большинство гостей ушли. Многие остались на площади перед храмом, чтобы обсудить случившееся, но и оттуда люди вскоре разошлись. Поговорить о произошедшем можно будет и позже, насладиться чудесной сплетней — за ужином, на бридже с приятельницами, у парикмахера. Можно будет похвастаться своим присутствием при этом знаменательном событии. Историй хватит на целый месяц. Одно такое происшествие стоило десяти.
        Донья Виктория сохраняла видимость спокойствия, хотя на самом деле готова была взорваться.
        Она угрожала Фелипе да Сильва обвинениями в клевете и сразу же обратилась к знакомому судье, пришедшему на свадьбу:
        —Арестуйте этого человека! — Она указала на Фелипе.
        —У меня нет таких полномочий, донья Виктория. — Судья покачал головой.
        Вскоре он ушел домой. Он не хотел оказаться втянутым в конфликт, который его не касался. Его жена потом еще неделю будет пилить его за столь ранний уход: она сочтет, что ее муж упустил свой шанс проследить за происходящим.
        —Лучше прикажите арестовать вашего будущего зятя, tia Виктория, — заявил Фелипе, чем вызвал поток ругани со всех сторон.
        Вскоре и он ушел: настроения в зале стали опасными, а Фелипе не хотел, чтобы его линчевали. Хотя он и не представлял себе, что люди могут на кого-то наброситься в церкви, а епископ показался ему человеком разумным и достаточно авторитетным, чтобы сдержать толпу, но рисковать не хотелось. В тот момент, когда все смотрели на Энрике, Фелипе спокойно вышел из церкви, гордый тем, что совершил.
        Энрике был на пределе. Он дрожал всем телом и не мог отвечать на сыпавшиеся на его голову вопросы. Он лишь молчал и умоляюще смотрел на окружающих. В какой-то момент ему стало дурно. Энрике сел на ступени перед алтарем и опустил голову на руки. Он так и знал. Он всегда был убежден в том, что рано или поздно кара за совершенное преступление настигнет его. И кара была суровой, но справедливой: преступление вскрылось на свадьбе — Господи, в церкви! Как бы то ни было, он действительно совершил преступление. Но почему же еще более суровая кара не обрушилась на почтенного сеньора Пассоса и его соучастников? Разве их вина не больше? Где же тут справедливость? Подняв голову, Энрике оглянулся в поисках Аны Каролины. Она обо всем знала. Если она смогла простить его — а она его простила, иначе не стала бы выходить за него замуж, — то все остальное не важно.
        Но Аны Каролины тут не было.
        И вдруг Энрике увидел исповедальню. Вот что ему сейчас нужно! Исповедаться. Да, зря он считал ритуалы католической Церкви суеверной чушью. Исповедь ему поможет. Покаяние его очистит.
        К Энрике подошли его родители. Они хотели увести его из этого места.
        —Где Ана Каролина? — спросила его мать.
        Но Энрике был еще не в состоянии говорить. Пожав плечами, он развел руками. В этот момент его нашла Мария.
        —Ана Каролина в ужасе, — шепнула она ему на ухо. — Она хочет сегодня побыть одна. Отправляйся домой, Энрике.
        Его мать, услышавшая это, раздраженно пробормотала: «В горе и в радости…»
        Мария и сама не знала, почему сказала в ответ:
        —К счастью, до этого не дошло. Моя кузина не поклялась в верности этому… преступнику. — Развернувшись, она гордо удалилась.
        Собственно, Мария хотела поговорить с Энрике о том, что же он натворил, но жених впал в ступор, из него и слова не вытянешь, а тот мулат ушел. Только епископ, судя по всему, знал, что происходит. Чернокожий, выдвинувший обвинения, отвел священника в сторону и что-то рассказал ему. После чего лицо мулата исказила гримаса ярости, а епископ покраснел.
        Леону хватило здравого смысла заставить свою семью отправиться домой.
        —Нет никакого резона слоняться здесь и делать вид, что все еще будет хорошо. Свадьба отменяется. Давайте поедем домой и там обсудим все. Может быть, Ана Каролина нам что-то объяснит. Кстати, где она? — Леон только сейчас заметил, что его дочери нет рядом.
        Он видел, как они с Марией вышли на улицу, но подумал, что ей просто нужно подышать свежим воздухом. С тех пор прошло уже полчаса. Мария передала ему новость об Ане Каролине почти теми же словами, что и Энрике.
        —Но… ты же не отпустила ее одну? Она вне себя, устала, еще и голодная ко всему прочему. Так она под машину попасть может.
        —Все в порядке, дядя Леон. Я думаю, учитывая обстоятельства, с ней все хорошо.
        Леон сурово посмотрел на Марию. Ему показалось, что она знает больше, чем говорит. Но Мария была умелой обманщицей и не отвела взгляда.
        —Мне кажется, тете Виктории сейчас больше нужна твоя поддержка, чем ей, — нахально заявила она и направилась к своему мужу и родителям. Им тоже нужно было сообщить о загадочном исчезновении Аны Каролины.
        Если почти все родственники были потрясены случившимся, то брат Аны Каролины, Эдуардо, пришел в ярость.
        —Что это за цирк? — возмущенно воскликнул он.
        Его жена и дети испуганно отпрянули.
        —Что все это значит? — напустился он на мать.
        Но та притворилась, что ничего не знает, и потребовала у сына не говорить с ней таким тоном.
        Тогда Эдуардо накричал на Энрике, но тот точно погрузился в транс и ничего ему не ответил. За неимением других жертв, Эдуардо сорвался на своей жене и детях: наорал на них за то, что они смотрят на него, как загипнотизированные кролики.
        Только Педро удалось успокоить брата и вывести его из церкви. На свежем воздухе, в отсутствие публики, его гнев развеялся.
        Донье Альме было не так уж и плохо, как все подумали. Да, в какой-то момент она почувствовала, что ей не хватает воздуха, но вскоре старушка пришла в себя. Она удивленно наблюдала за происходящим, это и возмущало ее, и забавляло. «Вот так свадьба! — думала она. — Такое каждый запомнит. Через пятьдесят лет Ана Каролина со смехом будет рассказывать об этом внукам. А сейчас… бедная девочка. Она, должно быть, убита горем». Донья Альма была вынуждена в порядке исключения согласиться с зятем: нельзя было отпускать Ану Каролину одну. Разумным показалось ей и предложение отправиться домой. Воздух в церкви был затхлым и душным, тут пахло ладаном и цветами — кстати, стоившими целое состояние. К тому же тут было слишком холодно. Плотнее закутавшись в шаль, донья Альма попросила Жоану отвести ее домой.
        Морис не понял, в чем состояла суть претензий этого черномазого, испортившего свадьбу, но он осознавал, что стал свидетелем грандиозного скандала. В глубине души его это веселило. Какое развлечение! Он словно очутился в фильме — Чарли Чаплин мог бы сыграть глуповатого жениха, а прекрасная Мэри Пикфорд — несчастную невесту. Морис украдкой посмотрел на своего тестя Макса: наслаждается ли он комизмом ситуации? Их взгляды встретились, и Макс подмигнул Морису. Да, у него есть союзник. Конечно, они сделают вид, что ошарашены происходящим и волнуются за своих близких. Но на самом деле оба думали одно и то же: какой же недисциплинированный, истеричный народ эти бразильцы!
        Уже миновал полдень, когда все члены семьи собрались в большом доме на улице Глория.
        Первым делом Виктория позвонила в отель напротив и отменила банкет. Управляющий начал возмущаться, но она заверила его, что оплатит все расходы, и мужчина успокоился.
        Слуги, рассчитывавшие принять восемьдесят гостей, разносили тарелки с закусками и бокалы с шампанским. Все набросились на еду, словно умирали от голода. Если бы все гости пришли, да еще и с таким аппетитом, еды на всех определенно не хватило бы.
        —Бедная сеньорита Ана Каролина! — сказала Леону Мариазинья. — Должно быть, для нее это ужасно.
        —Да, так и есть, — согласился он, хотя и подозревал, что служанка просто хочет узнать у него пикантные подробности.
        —А почему она не здесь? Разве ее место сейчас не в кругу семьи? — невинно осведомилась девушка.
        —Что за наглые вопросы ты себе позволяешь? — возмутилась донья Альма. — Вот видишь, Леон, к чему привело это твое освобождение черномазых. Они наглые, лезут не в свое дело, хамят. Впрочем, они всегда такими были.
        Леон возвел глаза к потолку.
        —Вы неисправимы, донья Альма. Впрочем, вы всегда такой были.
        Так он дал теще новый повод презирать его, хотя она только начала испытывать к нему теплые чувства.
        —Никакого уважения к старшим! — фыркнула она и пошла прочь.
        Леон чуть не расхохотался. Он давно уже стал дедушкой, а эта старая ведьма до сих пор обращалась с ним как с мальчишкой. Была в этом какая-то ирония.
        Взяв бутерброд с лососем, он подошел к группе за столом: там сидели его сыновья Педро и Эдуардо, Вита и недавно присоединившаяся к ним донья Альма. Они выдвигали разные теории о том, куда могла запропаститься Ана Каролина.
        —Могу предположить, что она была так потрясена случившимся, что решила сбежать. Она уже взрослая, у нее много друзей в Рио. Наверняка завтра она вернется, — сказал Педро.
        —Как ты можешь оставаться таким спокойным? Она же наша сестра. Сейчас она блуждает где-то в городе, в таком состоянии, и кто знает, на что она способна… — возразил Эдуардо.
        —Ты думаешь, она могла бы… — Донья Альма осеклась. — Она раньше давала вам понять, что устала от жизни? — Старушка не могла представить себе, чтобы ее внучка, такая веселая девушка, думала о самоубийстве. Но она ведь плохо знала ее, хуже братьев.
        —Да, именно так я и думаю, — заявил Эдуардо. — И я…
        —Какая чушь! — перебил его Леон.
        —О, привет, pai, — пробормотал Эдуардо. Появление отца сбило его с мысли.
        —Она ничего с собой не сделает. Наша малышка не такая дура. В конце концов, это всего лишь свадьба.
        —Ее свадьба, — поправил отца Педро.
        —Ну и что? Пройдет несколько месяцев, и все позабудут о случившемся. Она найдет себе нового жениха. Из-за такого люди с ума не сходят. Да, ее репутация немного пострадает, но я думаю, что Ана Каролина выше всего этого.
        —Почему же она не здесь? — осведомился Эдуардо.
        —Я бы на ее месте тоже здесь не осталась бы, — сказала донья Альма. — Вы набросились бы на нее, как гиены.
        —Прошу вас, mae, — раздраженно поморщилась Виктория. — Похоже, события сегодняшнего дня утомили вас больше, чем вы готовы признать, и…
        —Не смей говорить мне, как себя вести! — прошипела донья Альма.
        —…и поэтому я считаю, что сейчас настало время для вашей сиесты, — невозмутимо продолжила Виктория.
        Леон восхищался спокойствием жены. Он знал, что Вита переживает из-за случившегося больше всех остальных. Она многого ожидала от этого брака, Энрике Альмейда Кампос казался ей идеальным зятем, сегодня должна была сбыться ее заветная мечта. И вдруг объявился этот Фелипе, и все ее надежды пошли прахом.
        —Может быть, это тебе стоит отдохнуть, — парировала донья Альма. — Ты, кажется, очень… напряжена.
        —Прекратите. — Педро, как всегда, вел себя спокойно и разумно. — Намного важнее сейчас выяснить, где же находится Ана Каролина, и привести ее домой. Мы должны поддержать ее.
        —Боюсь, сейчас ей вовсе не хочется оставаться дома, — словно невзначай, сказала донья Виктория.
        —Что это значит?! — взорвался Эдуардо.
        Он хуже всех в семье справлялся с ситуацией, этот скандал вывел его из душевного равновесия.
        —Это значит, что появление Фелипе могло быть инсценировано. Я думаю, что Ана Каролина знала о преступлении, якобы совершенном Энрике. Поэтому само по себе оно не стало бы причиной для отмены свадьбы. В конце концов, Энрике просто кое-кому не помог.
        —Ты знаешь, что он сделал? — потрясенно спросил Леон.
        —Да. Он стал свидетелем преступления и не помешал преступникам. Вот и все. Сам он ничего не совершил.
        —Об этом, дорогая моя Вита, мы еще поговорим. Сейчас меня больше интересует твоя теория об исчезновении нашей дочери.
        —Может быть, у нее есть другой поклонник? И она сбежала из-под венца, спасаясь, так сказать, из лап Энрике, а также моих? — с сарказмом осведомилась она.
        —Но зачем? Зачем бежать с другим в день собственной свадьбы? Она могла бы просто отменить бракосочетание, — возразил Леон. — Мне сложно в такое поверить, Вита. Это вряд ли было спланировано.
        —Но почему нет? — мечтательно спросила донья Альма. — Наверняка ее похитил тот красавец, которого мы недавно встретили, Антонио… эм… я позабыла его фамилию.
        Виктория с отвращением — и удивлением — посмотрела на мать.
        Донья Альма, сама того не понимая, сделала такое же предположение об исчезновении Аны Каролины, как и Виктория, — вот только бабушка, похоже, одобряла поведение сбежавшей невесты. «Неужели эта старая дура на склоне лет стала так романтична?» — подумала Виктория. Донья Альма, которую она знала, пришла бы в ужас от разгоревшегося скандала и восприняла бы его не иначе как удар по репутации семьи.
        —Если ее похитили, я ее найду, — решительно заявил Эдуардо, вскидывая подбородок. — Так, мне нужно кое-кому позвонить.
        —Да кто придумал эту чушь о похищении?! — возмутился Леон. — Никто Ану Каролину не похищал!
        Но его уже никто не слушал. Все говорили наперебой, расхаживали по комнате, поднимали панику. Леон надеялся, что Ана Каролина сейчас просто войдет в дом, уставшая после долгой прогулки по пляжу, и все наконец-то успокоятся.
        Наутро после так и не состоявшейся свадьбы Каро и Антонио лежали, обнявшись, в огромной двуспальной кровати в номере люкс. Они спали не так долго, и Каро чувствовала, что Антонио снова хочет ее, — и это подогревало ее. Он лежал позади нее, его грудь у ее спины, его колено у нее в подколенной ямке. Как он ненасытен — и как она жаждет этой его ненасытности! Если бы парочке не нужно было пить, есть и отправлять естественные потребности, они целый день валялись бы в кровати, предаваясь плотским наслаждениям.
        Солнце уже поднялось довольно высоко, его лучи проникали в спальню, слепя Каро. Девушка прищурилась.
        И тут в дверь тихо постучали.
        Кто посмел потревожить их так рано утром? Хотя… Действительно ли сейчас так уж рано? Каро не знала, который час, но наверняка позже десяти.
        В дверь постучали — теперь уже настойчивее. Встав, Каро завернулась в простыню и подошла к двери.
        —Кто там? — спросила она.
        —Горничная.
        —Мы еще спим. — Девушка улыбнулась. Очевидно, что она уже не спит.
        —О, простите за беспокойство. — Девичий голос дрогнул. — Можно… можно я отдам вам чистые полотенца для ванной?
        —Ну ладно, — проворчала Каро. — Давайте.
        Она отперла, и в тот же миг кто-то толкнул дверь с такой силой, что девушку отбросило к стене.
        —Где он? Где этот мерзавец?! Я его убью!
        Каро не сразу поняла, что мужчина, ворвавшийся к ним в номер, — это ее брат Эдуардо. Что он тут делает?
        Не успела Каро осознать, что случилось, как Эдуардо уже метнулся в спальню и прицелился из пистолета в фигуру на кровати.
        —Нет! — крикнула Каро и кинулась на брата.
        Тот оттолкнул ее — с такой силой, что девушка упала и ударилась головой об угол комода. Послышался хруст ломающейся кости — и выстрел.
        Затем все поглотила тьма.
        Часть 3
        1928 год
        Глава 34
        Как же омерзителен этот снег! Разве он не должен быть белым? Чистым, свежим, прохладным? Откуда это слово — «белоснежный», а? Не так она его себе представляла.
        Любой житель тропиков, никогда не видевший снега, мечтал о сказочной метели, кружащих пушистых снежинках, белом пологе, укутывающем землю, и волшебстве зимы, от которого загораются глаза детей.
        Теперь же оказалось, что снег серый. А иногда и черный. Мокрый, холодный и грязный. Гадкие серые кучки снега лежали на трамвайных рельсах и на ступеньках, ведущих в метро. Владельцы магазинов отодвигали снег на участках перед своими лавками к краю тротуара, и на этих горках собирался весь мусор, который бросали прохожие. Отвратительно! Только там, где не проезжали машины и не ходили люди, снег оставался белым: на крышах домов, голых ветвях деревьев, вывесках.
        Бель была разочарована зимой в Европе. Невыносимый холод! Даже одежда не помогала, сколько ни кутайся. Из носа текло, глаза слезились от ледяного ветра. Да и люди вокруг казались недоброжелательными. Но можно ли их упрекнуть в этом? Бель и сама была не в лучшем расположении духа. А мертвая природа? Ни зелени, ни пения птиц, ни запаха земли, цветов, жизни. На бульварах пахло выхлопными газами, в парках и скверах — едва ли заслуживавших такого названия, неприглядных, заброшенных, с узловатыми черными деревьями — вообще не ощущалось никаких запахов, а в метро просто воняло.
        Бель так радовалась предстоящей поездке на метро — но реальность отрезвила ее. Переполненные вагоны, люди в промокших шерстяных пальто — тут разило мокрой псиной, а в подземных переходах — тухлыми яйцами.
        Да и зимний гардероб Бель представляла себе иначе. Как и любая жительница Рио, Бель обожала шарфы и мелкие аксессуары, которые не наденешь в жару. Ну что ж, теперь, когда без шерстяных чулок, теплого нижнего белья и шарфа на улицу не выйдешь, никакого удовольствия это не приносило. Почему в модных журналах всегда печатают фотографии элегантных дам в меховых шубках, но ни намека нет на мокрые ноги, синие губы и наэлектризованные волосы? Почему никто не сказал ей, что дни зимой такие короткие? В четыре уже темнеет! Это ненормально.
        Короче говоря, Бель не получала удовольствия от пребывания в Париже.
        А вот у Августо было отличное настроение. Ничто его не огорчало — ни холодная сырая погода, ни серый огромный город с неприветливыми людьми. Августо наслаждался каждой секундой пребывания здесь. Жизнь так прекрасна, и она станет еще лучше, он верил в это. Шоу Бель ждет оглушительный успех, Августо в этом не сомневался. В сером тоскливом городе, где на деревьях нет листьев, а людям приходится застегивать одежду на все пуговицы, каждому захочется насладиться теплом, яркими красками, зажигательными ритмами и красотой полуобнаженной танцовщицы. Людям понравится Бель. Они толпой повалят в варьете, где Бель уже договорилась о выступлении, и ее шоу позволит им позабыть о серых буднях, а веселая самба и кокетливые песни на время избавят горожан от мыслей об этом несчастье, которое они называли зимой.
        Бель и Августо прибыли во Францию две недели назад, а потом еще два дня ехали из портового городка на побережье Атлантики в Париж. Но их триумфальное прибытие в этот город любви, мировой центр культуры и искусства, оказалось не столь грандиозным, как они себе представляли. Погода с самого начала была омерзительной: дождь со снегом и ледяной ветер. Люди на улицах просто игнорировали их, когда они пытались узнать дорогу. А их жилище, типичная chambre de bonne, комнатка для прислуги, о которой договорился его тесть через каких-то своих знакомых, оказалась маленькой и грязной. Из всех щелей там дуло.
        Такое сложно назвать хорошим началом, но Августо не терял оптимизма. Да и отчего ему печалиться? Удача улыбнулась ему, еще и как! Полгода назад они с Бель поженились, сыграли чудесную свадьбу, и у алтаря Августо даже прослезился от счастья. Кроме жены, он обрел новую семью. Парень полюбил родных Бель всем сердцем. И они его полюбили. Его тесть и теща, братья и сестра Бель, ее бабушка привязались к Августо и относились к нему так, словно он всегда был членом этой семьи. Думая о них, парень испытывал глубокое чувство родства, и это было неописуемо. Он не мог понять, почему Бель постоянно спорит с матерью и иногда ссорится с братьями и сестрой. Господь осчастливил да Сильва таким даром, а они его не ценят. Когда у них с Бель появятся дети, Августо позаботится о том, чтобы каждый из них ценил свою семью.
        Но о детях речи пока не шло, и это было единственным, что омрачало счастье Августо. Не то чтобы он хотел завести ребенка прямо сейчас, напротив. Если бы Бель забеременела, это разрушило бы все ее мечты о карьере. Да и они были еще очень молоды, можно подождать пару лет. Но ждать было нелегко. Будь воля Августо — и они с Бель занимались бы любовью при каждой удобной возможности. Но ему приходилось подавлять свои желания — чаще, чем ему хотелось бы. Даже в те дни, когда вероятность забеременеть была очень низкой, Бель ему отказывала. Что ж, надо дать ей время.
        —Ты не можешь заклеить дыры газетами? Тут так холодно, что я умру, так и не появившись на сцене, — взмолилась она.
        —Ну, для этого мне нужна газета. А это значит, что придется спускаться с седьмого этажа, а потом подниматься. И наверняка я промочу ноги.
        —Пока будешь бегать туда-сюда, ты хотя бы согреешься, — возразила Бель.
        —Кроме того, самая дешевая газета стоит пятнадцать сантимов. Мы не можем себе этого позволить.
        —Августо, пожалуйста. Мне холодно.
        —Ну хорошо. Посмотрим, что я смогу сделать.
        Выйдя на бульвар Клиши, Августо направился к газетной лавке у станции метро «Пигаль».
        Непросто было объяснить продавцу, что ему нужны старые газеты: Августо не умел говорить по-французски, а продавец оказался человеком, напрочь лишенным фантазии. Или он просто притворялся тупым. Августо не в первый раз сталкивался с подобным поведением в Париже. Да что не так с этими людьми? Им что, трудно улыбнуться? Почему бы не попытаться понять, что Августо пытается втолковать им при помощи языка жестов? Но все относились к нему враждебно. Владелец лавки даже принялся махать руками, отгоняя Августо, точно муху, и осыпая ругательствами. Августо не нужно было знать французский, чтобы понять брань.
        Но ему повезло — он уже собирался выйти на улицу, когда в лавку вошел какой-то португалец.
        —О, вы из Бразилии? — сразу понял незнакомец, услышав, как Августо ругается себе под нос.
        —Слава богу, наконец-то кто-то говорит на нормальном языке! — с облегчением воскликнул Августо.
        Рассмеявшись, португалец спросил, что ему здесь нужно.
        —Я пытаюсь раздобыть вчерашние газеты, сеньор. Хотелось бы получить их бесплатно. Мы живем на верхнем этаже. — Августо указал на роскошное здание неподалеку. Кто бы мог подумать, что внутри оно такое обшарпанное! — И из окон дует.
        Португальцу не нужно было объяснять, что у него мало денег.
        Мужчина подошел к владельцу лавки и на безупречном французском изложил ему ситуацию. И тогда — о чудо из чудес! — продавец улыбнулся, обнажив ряд кривых желтоватых зубов. В Бразилии белые следили за своими зубами, и это зрелище потрясло Августо, но лицо продавца вдруг показалось ему приятным.
        Покопавшись под прилавком, мужчина извлек оттуда стопку газет и, что-то доброжелательно бормоча по-французски, сунул их Августо в руки. Конечно, парень не понял ни слова, но интонация позволяла предположить, что продавец говорил что-то вроде: «Выложите ими кровать, зима будет долгой».
        —Не сжигайте их все сразу, — перевел португалец.
        —О нет, я буду экономен. И… эм… спасибо. Если я могу вам чем-то помочь…
        Августо понятия не имел, как отплатить незнакомцу за его доброту, но предложить свою помощь стоило.
        —О, если бы я оказался в такой ситуации, вы, несомненно, помогли бы мне. Это само собой разумеется. — Португалец повернулся к владельцу лавки и что-то сказал. — Я объяснил ему, что вы бразилец. Тут терпеть не могут африканцев, но к бразильцам относятся хорошо. И я сказал ему, что ваша супруга ждет ребенка и ей нельзя мерзнуть. Думаю, в будущем вам не придется разыгрывать тут пантомиму, чтобы получить вчерашние газеты.
        —Это… — От благодарности Августо едва не расплакался.
        —Всегда пожалуйста. — Попрощавшись, португалец ушел.
        Августо повернулся к продавцу, широко улыбнулся и отважился произнести свое первое слово на французском:
        —Merci [[lvi] Спасибо (фр.). (Примеч. пер.)].
        Талант Августо найти подход к любому человеку оказался настоящим даром. Он добывал еду бесплатно, забирал вчерашнюю выпечку и подгнившие овощи, даже подружился с парой торговцев в своем районе. Он всем представлял Бель, раз за разом повторяя одно и тоже слово, оказавшееся ключиком к сердцам парижан: Bresil. Бразилия.
        Красивая девушка и мечта о вечном солнце — этого хватало, чтобы бесплатно выпить кофе в баре на углу или получить у консьержа немного теплых вещей.
        —Почему мы живем, как нищие? — не могла понять Бель. — У нас ведь есть деньги. И через неделю я начну выступать, значит, нам хватит средств, чтобы прожить без милостыни.
        —Если ты не заметила, жизнь тут невероятно дорогая. Кофе стоит в десять раз дороже, чем дома, а апельсины — настоящая роскошь. На деньги, которые мы платим за эту каморку, мы могли бы снять дворец в Рио. А что до твоей работы, ты же сама знаешь, как это ненадежно. Вдруг тебя уволят? Я не хочу идти на риск. Вначале придется затянуть пояса.
        —Ужасно так жить. Я хотела бы, чтобы ты водил меня в дорогие рестораны, чтобы мы пили вино…
        —Скоро, meu amor, скоро мы сможем себе это позволить.
        —Если ведешь себя как бедняк, начинаешь думать как бедняк. Мне кажется, мы быстрее добились бы успеха, если бы притворялись богачами из экзотической страны. Тогда весь цвет Парижа приглашал бы нас в салоны, хвастался знакомством с нами.
        Августо, поразмыслив над этим, решил, что в идее Бель что-то есть. Что-то соблазнительное. И правильное. Но ему претило тратить все сбережения на один-единственный обед и на следующий день не знать, хватит ли денег на то, чтобы выжить.
        —Потерпи немного, любимая. Я уверен, ты очаруешь парижан своим шоу. Тогда мы пересмотрим условия твоего контракта, купим себе красивую одежду — и сможем делать вид, что мы, как ты выразилась, богачи из экзотической страны. Но сейчас, в таком виде, никто нас не примет.
        Бель печально посмотрела на себя в зеркало. Она взяла из дома самую теплую одежду, но тут этого оказалось недостаточно. Блузка с длинным рукавом и вязаная кофта — и с этим она собиралась пережить зиму? Ха! После приезда в Париж молодой паре сразу пришлось потратить почти все «карманные деньги», которые дал им Фелипе, на плотные брюки, свитеры, чулки, зимнюю обувь, пальто и шапки. И теперь мало того, что денег нет, так еще и холодно. И она выглядит как толстая колбаса. Сырость и холод пробирали до костей, и при одной мысли о том, что придется выйти на сцену в легком костюме, Бель бросало в дрожь. Она надеялась, что в варьете хорошо топят. Иначе как она сможет сплясать самбу?
        Но опасения Бель оказались необоснованными. В первый рабочий день она сразу согрелась под светом софитов. Все началось с короткой — слишком короткой! — репетиции с музыкантами, почти ничего не знавшими о южноамериканских ритмах. В танце Бель разогрелась — впервые после приезда в Европу она не мерзла! Как это было великолепно!
        Директор театра посмотрел на ее выступление всего пару секунд, удовлетворенно кивнул и ушел, даже не взглянув на костюм Бель. Августо думал, что сможет обсудить с начальством выступление Бель, поболтать, внести какие-то изменения в программу. Теперь же он был разочарован. Да и театр ему не понравился — он ждал чего-то большого, роскошного, а варьете оказалось темной обшарпанной забегаловкой, где пахло сигаретным дымом, а красный бархат на сиденьях поистерся.
        —Августо, так не пойдет! — пожаловалась Бель после первой репетиции. — Эти глупые музыканты не понимают, чего я от них хочу. Ты должен где-нибудь раздобыть граммофон, и я поставлю им мою пластинку. Может быть, тогда они поймут.
        Ну что ж, опять он в роли мальчика на побегушках! С другой стороны, в этом он был хорош. И его задача состояла в том, чтобы помогать Бель, защищать ее, выполнять любое ее желание. Объединив усилия, они смогут сделать из Бель звезду — так они решили.
        Поэтому, если ей нужен граммофон, то Августо его найдет, хотя пока что он понятия не имел, как или где.
        И действительно, к вечеру у него уже был граммофон. Августо выпросил его у старьевщика на один день — за это продавец потребовал билет в варьете. Августо согласился, побежал в театр, уговорил одного из работников — не директора, конечно, — и незадолго до закрытия лавки примчался к старьевщику с двумя билетами, для него и для жены.
        Репетировать было уже поздно, музыканты как раз ужинали перед началом вечерней программы. Но Августо не был бы Августо, если бы не нашел решения этой проблемы. Он поставил граммофон в комнате для отдыха, включил пластинку Бель (за ней еще пришлось сбегать домой) — и так убил двух зайцев сразу. Во-первых, теперь музыканты понимали, что от них требуется. Они кивали, показывая Бель, что уже слышали такое. «Ну, посмотрим», — решила девушка. Во-вторых, музыка подняла настроение этим уставшим людям, получавшим крохотное жалование. Когда зазвучал веселый мотив, все повернулись к Бель и Августо, радостно улыбаясь. В-третьих, Бель, едва услышав собственный хит, загорелась желанием танцевать — и потому ее выступление, третье в программе, должно принести ей успех.
        Августо был собой доволен.
        Но его хорошее настроение улетучилось, когда объявили выход Бель. Низенький писклявый конферансье произнес что-то на французском, и хотя Августо не понял ни слова, он услышал, что сценический псевдоним его жены, «Бела Бель», так и не прозвучал. Они даже не назвали ее по имени! Наверняка конферансье сказал что-то вроде «южноамериканская красотка» или «птичка из Бразилии». Как Бель сделает себе имя, если его не называют? Августо был вне себя от возмущения и решил завтра же поговорить с директором. Августо не подозревал, что директор был родом из Венгрии, и имя «Бела» показалось ему «чересчур венгерским».
        Не знал он и того, что его возлюбленную заявили в программе как «Bel de nuit», использовав сходство ее имени с названием цветка мирабилис — Belle de nuit, «ночная красавица».
        В остальном Августо тоже остался недоволен шоу. Музыканты играли быстрее, чем на репетиции, но не настолько, чтобы Бель смогла проявить в полной мере свое умение танцевать. Публика, казалось, скучала. Или все зрители просто были морфинистами? В полупустом зале собралось мало людей, а их откровенная скука не поднимала настроение. А хуже всего было освещение на сцене: под светом софитов красивые тропические фрукты на шляпке Бель казались слишком яркими.
        Но Бель все это не мешало. Она была достаточно профессиональна, чтобы невозмутимо делать свою работу. Девушка использовала все свои сценические клише: покачивала бедрами, закатывала глаза. По мнению белых, именно так вели себя все черномазые, когда испытывали сильные чувства — радовались, злились, удивлялись. То была настоящая пародия на то выступление в Рио, в «Касабланке», в первый и последний вечер, когда те мужчины… Казалось, это было так давно! Похоже, душевные раны Бель уже зажили. Августо тоже позабыл тот день, хотя его до сих пор мучило чувство вины. Даже отец Бель успокоился. Фелипе выдвинул обвинение всем насильникам — он делал свои заявления на публике, оставляя приговор на совести общественности. И общественность сочла всех тех мерзавцев виновными. После этого Фелипе вернулся к привычной жизни, вновь стал спокойным и трудолюбивым мужчиной, которого никто не счел бы способным на столь изощренную и тщательно спланированную месть. Любой, кто увидел бы его теперь, не поверил бы, что он сам продумал и воплотил в жизнь такой эффективный план. Августо восхищался тестем. Когда-нибудь он станет
таким же, как Фелипе.
        Августо помахал рукой старьевщику, пришедшему на выступление со своей толстушкой-женой. Впрочем, пара вскоре покинула театр. Значит, шоу им не понравилось. Впрочем, их граммофон был не из лучших, можно будет найти что-нибудь более современное и менее капризное. Завтра же Августо вернет его владельцам — и при этом выучит еще пару слов на французском. Старьевщик оказался очень доброжелательным человеком, с ним приятно будет пообщаться. Августо, сам того не замечая, принялся создавать сеть «своих» людей, в точности как в Рио. Людей, которые могли ему пригодится. Он собирался также наблюдать за конкурентами Бель и учиться на их ошибках. Еще в Рио он читал биографии актеров и певцов, достигших вершин славы, а потом утративших все. Почти всегда в их падении были виноваты наркотики и алкоголь, разврат и мотовство. Уж он-то проследит, чтобы с Бель такого не произошло. Августо ничего не имел против роскоши, но некоторые блага стоит позволять себе, только когда на них достаточно денег. Например, обеды в дорогих ресторанах.
        Августо посмотрел еще два выступления — какой-то мужчина танцевал в женском платье, пара акробатов демонстрировала свое мастерство — и отправился за кулисы. У Бель не было своей гримерки, поэтому здесь на нее не смогут напасть, как в «Касабланке». В остальное время он не спускал с Бель глаз.
        Постучав, Августо зашел в гримерку. Другие певицы и танцовщицы, почти полностью раздетые, сидели перед трюмо, нисколько не заботясь о том, увидит их какой-нибудь мужчина или нет. Бель смеялась над их шуткой, хотя и не могла ее понять: если Августо знал по-французски слов десять, то Бель на этом языке вообще не говорила. Через пятнадцать минут они вышли через черный ход театра на улицу. Дыхание паром слетало с губ, автомобили и лестница покрылись тонким слоем инея. От хорошего настроения Бель не осталось и следа.
        —Вот дерьмо, — сказала она, и Августо не знал, имеет ли Бель в виду сомнительное варьете, свое выступление или погоду. — Я хочу есть. Давай сходим куда-нибудь. Надеюсь, кафе еще открыты. Я бы съела целую корову. И купим сегодня бутылку вина.
        —Но, Бель, у нас…
        —Мне все равно. Я хочу есть. Я хочу пить. Я тяжело работала и заслужила хороший ужин. После такого рабочего дня можно себе кое-что позволить. И не говори ни слова о деньгах. Сегодня я заработала немного. И собираюсь потратить заработанное.
        «Вот тебе и экономия», — подумал Августо. Бель еще многому нужно научиться. А ему следует срочно найти работу, не связанную с карьерой Бель.
        Глава 35
        Она не хотела быть здесь. Она не хотела быть дома. Она вообще нигде не хотела быть. Она хотела бы оказаться другим человеком с другой жизнью в другой стране. Конечно, Ана Каролина понимала, насколько это абсурдно. Но так уж она себя чувствовала. Жизнь виделась ей пустой и бессмысленной, и любые альтернативы теперешнему состоянию — тоже.
        —Съезди на год за границу, выучи английский или японский, — предложил отец.
        Она с усталым видом отказалась.
        —Почему бы тебе не найти себе какое-нибудь хобби? — спросила мать. — Творчество придаст твоей жизни… новые краски.
        Но так ли это? Если Ана Каролина посвятит себя росписи фарфора, или вязанию крючком, или еще чему-нибудь столь же идиотскому, она не почувствует, что все ее существование не так уж бессмысленно.
        Единственным, что заставляло ее жить, был ребенок. Ребенок Антонио. Милый мальчик, ровно год от роду, хорошенький, с карими глазами и пепельными волосами.
        Ана Каролина знала, что должна с ума сходить от счастья, что любовь к малышу должна переполнять ее душу. Но все было не так. Ею руководили лишь материнские инстинкты. Она кормила ребенка, пеленала его, защищала — точно так же, как заботится о своих детенышах бродячая кошка. Инстинкт, один из хитрых механизмов природы, появившийся для того, чтобы потомство выживало. Но и это было нелегко. Ана Каролина осознавала, что не может полюбить своего ребенка так, как тот заслуживал. Она пыталась, но у нее ничего не получалось. Она старалась силой воли вызвать любовь к сыну, но тщетно. Больше всего на свете Ана Каролина хотела ощутить, как рвутся холодные цепи, сковывавшие ее сердце, хотела дышать, жить, любить. Но всякий раз, глядя на малыша Альфредо, она чувствовала то же, что и медсестра, ухаживающая за пациентом: легкую симпатию и ответственность за то, чтобы больного покормили и искупали. Но даже эту ответственность Ана Каролина делила с другим человеком.
        —Какой же он миленький! — воскликнула baba, няня, приходившая в дом шесть дней в неделю, чтобы помочь молодой матери в уходе за ребенком.
        —Да, красивый малыш, — не очень уверенно произнесла Ана Каролина.
        —Вы только посмотрите, он вам улыбнулся! — Женщина прилагала все усилия, чтобы вывести Ану Каролину из летаргии, но тщетно.
        Ана Каролина улыбнулась в ответ. На самом деле в этом крохотном личике она видела только насмешку. Да, он насмехался над ней, ее Альфрединьо: «Гляди, я единственное, что осталось у тебя от Антонио».
        После смерти Антонио — вернее, его убийства — прошло почти два года, но Ана Каролина до сих пор не оправилась от шока. В тот день, когда она очнулась в больнице и узнала, что Антонио застрелили, будто какой-то механизм в ее голове сломался, да так и не починился. Может быть, все дело было в сотрясении мозга: при ударе о комод Ана Каролина получила серьезную черепно-мозговую травму. С тех пор ее часто преследовали боли — да такие сильные, будто что-то бушевало у нее в голове и не желало успокаиваться.
        Выйдя из больницы, Ана Каролина поняла, что беременна. «Ну поздравляю, — подумала она тогда. — Любимый мертв, жених сбежал, брат в тюрьме, над семьей все смеются, а у меня ко всему прочему еще и будет внебрачный ребенок. Браво!»
        Ана Каролина решила, что лучше уехать из Рио. Вернее, так решила донья Виктория: сама она не была способна на какие-либо решения. Итак, Ана Каролина отправилась в Боависту, на старую фазенду семьи, чтобы выносить и родить ребенка. Когда-то тут простиралась кофейная плантация, но сейчас кофе выращивали только в глубине страны, в первую очередь в окрестностях Сан-Паулу, где раскинулись равнины и можно было использовать машины для сбора урожая. Еще там всегда легко было нанять рабочих из числа переселенцев. В Вале-ду-Параиба никому такая идея в голову не пришла. На холмистой местности собирали кофе только вручную, а с отменой рабства это больше не окупалось. Но старый дом еще стоял. Благодаря дальновидности и деньгам доньи Виктории Боависта осталась в ее владениях, и все эти десятилетия женщина поддерживала фазенду. Сейчас это было уютное имение, окруженное возделанными полями и небольшими лесами. Тут разводили лошадей. Неподалеку протекала чистая река Параиба и синели озера, в которых можно было купаться. Когда завершилась эра кофейных баронов, в холмах Валенсы и Васораса стало тихо и безлюдно —
идеальное место для жителей больших городов, желающих укрыться от суеты.
        Или для будущих матерей, не желающих показываться на люди.
        Ана Каролина часами бродила по лугам, не встречая ни единой живой души. Можно было купаться голой, не боясь, что тебя увидят. Она ездила по лесам или просто сидела на веранде, вдыхая пряные ароматы природы.
        Общаться тут было не с кем. Иногда на фазенду приезжали ее родители или Педро, но в основном Ана Каролина жила одна. В имении было пять слуг. Четверо жили в бывшей senzala, бараке, где когда-то размещали рабов, сейчас же там обустроили удобные комнаты. В усадьбе работали двое мужчин, ухаживавших за лошадьми и присматривавших за полями, двое женщин, убиравших в доме, и кухарка, приходившая каждый день и готовившая для Аны Каролины и ее нечастых гостей. Все слуги были темнокожими, все выросли в этих краях. Двое оказались потомками бывших рабов, живших в Боависте, поэтому они знали о фазенде больше, чем сама Ана Каролина. Ей было немного стыдно, когда Луиза, одна из горничных, рассказывала услышанные от бабушки истории о жизни в этом доме. Доме, принадлежавшем семье Аны Каролины, а не Луизы, хотя и она тут жила и работала.
        —Моя avo всегда говорила, что сеньор Боависты был лучшим в долине, он никогда не бил рабов.
        —Как мило, — сухо ответила Ана Каролина.
        Впрочем, лучше уж это, чем узнать, что твой дед был монстром.
        —А сеньора донья Альма была самой красивой женщиной во всей округе… Ну, раньше, до того, как заболела.
        —Она болела? — Ане Каролине все-таки стало любопытно.
        Она могла бы поклясться, что ее бабушка всю жизнь отличалась крепким здоровьем.
        —Так говорят. Я не знаю бывших жильцов фазенды. Если хотите, я расспрошу бабушку.
        —Пригласи ее сюда. Может быть, ей интересно посмотреть, как выглядит имение теперь. И, может быть, она захочет поболтать со мной и рассказать о прошлом.
        Луиза радостно кивнула. Конечно, она не скажет Ане Каролине, что бабушка постоянно бывала тут, пока хозяева отсутствовали. Но девушка знала, как обрадуется ее бабушка: сидя за столиком с Аной Каролиной и попивая кофе из фарфоровой чашки, старушка почувствует себя настоящей благородной дамой. Она расскажет истории о славном прошлом фазенды — вряд ли они будут правдивыми, зато интересными. Бабушка Луизы была той еще выдумщицей.
        Когда живот Аны Каролины округлился и кататься по лесам, как и купаться в озере, уже стало не так легко, в имение приехала baba, нянька будущего ребенка. Она была медсестрой и повитухой и могла помочь Ане Каролине еще до родов. Нянька массировала ей ноги и шею, готовила ванны с расслабляющими эссенциями и мазала живот специальными кремами, чтобы предотвратить появление растяжек. А главное, она следила за тем, чтобы беременность протекала нормально и будущая мать все делала правильно. Нянька советовала Ане Каролине побольше двигаться и правильно питаться (кухарка готовила согласно ее указаниям). В целом, baba сейчас больше нянчилась с Аной Каролиной.
        Дни тянулись монотонно, без взлетов и падений. Ане Каролине ни о чем не приходилось беспокоиться, и это ее устраивало. Тут ее пассивность никому не бросалась в глаза. Она много читала, но без всякого удовольствия. Она читала все, что ей приносили: сборники стихов, современные романы, кулинарные книги и журналы мод. Только от газет она отказывалась. Пусть этот страшный мир останется за пределами ее царства и не осквернит ее покой.
        После того, как в гости к ней заглянула бабушка Луизы, больше Ана Каролина никого не принимала.
        —Сеньора Вита! — воскликнула старушка при виде Аны Каролины.
        Пришлось долго объясняться, прежде чем бывшая рабыня поняла, кто же перед ней на самом деле. Старушка рассказала ей много всякой чепухи: что донья Альма постоянно болела, а сеньорита Вита была девочкой своевольной и взбалмошной. Ана Каролина не поверила ни единому ее слову. Сама она рассказала, что у ее матери и бабки все в порядке, — и тут уже ей не поверила бабушка Луизы, Лизета.
        —Донья Альма до сих пор жива? И она в Португалии? Но… ей уже столько лет!
        —Да, ей под девяносто. Но она хорошо себя чувствует. Она даже недавно приезжала в Рио.
        Ана Каролина не стала говорить ей, что бабушка приезжала на свадьбу.
        Донья Лизета посчитала, что все это выдумки. Она сама была мастерица придумывать истории и потому могла отличить правду от лжи. И то, что рассказывала ей юная сеньорита, явно было ложью.
        В феврале 1927 года Ана Каролина родила в Боависте сына. Роды прошли легко, без всяких осложнений, они длились всего три часа. Ребенок вел себя тихо. В основном он спал. Как и его мать. Вначале Ана Каролина все время чувствовала упадок сил — и никто не мог сказать почему. Может быть, от разочарования. Она ожидала, что сын станет напоминанием о великой любви, что он будет похож на Антонио. Но, глядя на крошечное круглое личико, она не видела сходства. Это мог быть чужой ребенок.
        Родители удивительно спокойно восприняли рождение Альфредо, хотя другие люди станут называть его ублюдком. Они не уговаривали Ану Каролину отдать ребенка на усыновление и не жаловались на судьбу, которая послала им дочь-неудачницу. Ана Каролина подозревала, что с ее родителями когда-то произошло нечто подобное, давным-давно, но ее это не интересовало.
        —Он немного похож на Леона, правда? — спросила донья Виктория, внимательно вглядываясь в морщинистое личико.
        Ана Каролина считала, что он вообще ни на кого не похож, и любые сравнения воспринимала как оскорбление.
        —А по-моему, есть в нем что-то от твоего брата, Вита.
        Леон имел в виду дядю Аны Каролины, Педро. Тот умер задолго до ее рождения, и Ана Каролина видела только его фотографии. На этих снимках, как и все люди в те времена, он с ужасом смотрел в камеру.
        Так тянулись дни, рутина успокаивала, нужно было заботиться только об элементарнейших потребностях, в первую очередь — о еде. А для Аны Каролины это было совершенно не важно. Она ела, чтобы не голодать, вот и все. Тем не менее она постоянно ездила с горничной за покупками, обсуждала меню на неделю с кухаркой и говорила с нянькой о питании младенца. Время от времени она болтала с мужчинами, работавшими в саду: они рассказывали, какие фрукты уродили в этом году и как нужно обрабатывать собранный урожай. С утра до вечера все разговоры велись о еде, вопросе, ничуть не будоражившем душу Аны Каролины: она сама готова была питаться хоть одним рисом. Она знала, что люди в деревне считают ее немного чудаковатой, а то и вовсе сумасшедшей. Знала она и то, что долго так продолжаться не может. Сыну нужны были сверстники и настоящая жизнь, а не эта подделка. Следовало вернуться к реальности. Самым правильным решением было снова переехать в Рио. Там она могла бы укрыться в доме родителей, а сын рос бы в нормальных условиях. Вскоре ему пора будет играть с другими детьми и привыкать к городской жизни. В Рио можно
поплавать на лодке в бухте Гуанабара, прокатиться на колесе обозрения в луна-парке, сходить в кино, поиграть на пляже. От одной мысли об этом Ану Каролину бросало в дрожь. Она не хотела возвращаться в Рио. Она хотела остаться здесь. И жить в покое.
        А потом она получила письмо, которое все изменило.
        Ана Каролина переписывалась со многими людьми. Ей регулярно писали Мария и тетя Жоана, прислала два письма донья Альма (Ана Каролина едва сумела разобрать старческий почерк), старые друзья из Рио делились светскими сплетнями. Она даже получила письмо от Энрике, примерно полгода назад. Он писал, что устроился работать инженером в Сан-Франциско, в США, и сейчас встречается с девушкой по имени Стелла, обладавшей тем же социальным статусом, что и он. Ане Каролине было все равно. Энрике в письме вот уже в который раз просил ее о прощении, однако Ана Каролина думала, что это он должен ее простить. Впрочем, сейчас это уже не играло никакой роли. Она желала Энрике счастья в Америке, с новой женой, чьим лучшим качеством, судя по всему, было отсутствие богатых родителей.
        Поэтому Ана Каролина не удивилась, когда получила письмо из Португалии. На конверте стоял штемпель какой-то гостиницы, но не было имени отправителя. Особо не задумываясь над этим, она открыла письмо — наверное, кто-то из друзей или родных сейчас путешествует в этой стране, заскучал от дождливой погоды и решил взяться за перо и бумагу.
        Но строки этого письма так поразили ее, что Ана Каролина точно очнулась от ставшего уже привычным равнодушия и расплакалась.
        Донья Альма умерла.
        Конечно, женщина была уже очень пожилой, и этого следовало ожидать. Но Ану Каролину потрясло отчаяние, сквозившее в этом послании. Ей написал какой-то мужчина, дон Леопольдо Рибейро — дальше следовал список из еще двадцати его имен. Он называл себя «добрым другом» доньи Альмы и хотел сообщить Ане Каролине, что ей предстоит получить наследство.
        Наследство? Ана Каролина всегда думала, что донья Альма живет за счет щедрости своей дочери Виктории.
        Что она может унаследовать, если дом и все его содержимое вовсе не принадлежали донье Альме? Дон Леопольдо писал, что за эти годы сделал «своей подруге» много подарков, в том числе летний домик в городе Синтра, различные дорогие украшения, мебель, предметы искусства. Все это теперь переходит в собственность Аны Каролины. Дон Леопольдо выражал свои глубокие соболезнования и просил прощения за то, что не смог сообщить печальное известие о смерти доньи Альмы лично. Он сожалеет, что ей пришлось узнать о смерти бабушки из письма адвоката.
        «Донья Альма очень любила вас, дорогая сеньорита Ана Каролина, и если вы знали ее так же хорошо, как и я, то и вы любили ее. Уверен, что вы сохраните память о ней и достойно распорядитесь полученным наследством. Если вы захотите приехать в Португалию, чтобы помолиться на могиле вашей бабушки, я буду счастлив познакомиться с вами».
        Ага. Значит, у ее бабушки был любовник, какой-то богатый мужчина. И они были вместе много лет. Донья Альма никому не рассказывала об этом, да и зачем? Все лишь осудили бы ее, критиковали бы за «жизнь во грехе». Дочь не одобрила бы такую связь, внуки сочли бы это отвратительным. Восьмидесятилетняя женщина — и роман, подумать только!
        Вдруг Ана Каролина почувствовала, как ее грусть сменилась злостью. Почему никто не сказал ей о смерти доньи Альмы? Ее мать наверняка уже давно об этом знала. Впервые за долгое время Ана Каролина вообще испытала какие-то эмоции, раньше она была способна разве что на легкое раздражение от, скажем, пригоревшей еды.
        Она поспешно подошла к телефону и позвонила в Рио.
        —Когда ты собиралась рассказать мне о смерти бабушки? — осведомилась она, услышав голос матери.
        —Родная, я не хотела тебя расстраивать. Что это изменило бы? Мы все равно не успели бы на похороны и…
        —И я и дальше писала бы ей, удивляясь, почему бабушка не отвечает.
        —Ну, я не стала бы ждать так долго. Откуда ты вообще узнала?
        —От ее любовника.
        Ана Каролина услышала, как Виктория сглотнула. Она хотела задеть мать за живое, и у нее это получилось.
        —А. — Вот и все, что сказала донья Виктория. Она ожидала дальнейших объяснений, но Ана Каролина не доставила ей такого удовольствия.
        —Как бы то ни было, я решила съездить в Европу. Хочу навестить ее могилу.
        Такое решение Ана Каролина приняла в это самое мгновение, но поняла, что действительно этого хочет. Хочет поехать в Португалию.
        —И я должна получить наследство, — злорадно продолжила она.
        —Наследство?
        —Да. Донья Альма оставила мне пару мелочей.
        —Вот как…
        Виктория прекрасно представляла себе это наследство: многочисленные молитвенники, четки и другая религиозная дребедень, может быть, еще сувениры, связанные с благородным сословием, например, засушенная роза из свадебного букета какой-нибудь европейской принцессы.
        —В любом случае, хорошо, что к тебе вернулся интерес к жизни. Меня это очень радует, родная. Мы о тебе очень беспокоились.
        —Да, я тоже думаю, что путешествие пойдет мне на пользу.
        —А что насчет Альфрединьо?
        —Что насчет Альфрединьо?
        —Где ты его оставишь? У нас? Мы очень хорошо о нем…
        —Естественно, я возьму его с собой! — опешив, воскликнула Ана Каролина.
        При этом мысль о том, чтобы отправиться в путешествие по Европе без ребенка, показалась ей в какой-то мере привлекательной. Она молода, будет свободна от любых ограничений… Но нет, нельзя так поступить с малышом. Нельзя оставлять его с Викторией, которая считает его одним из «этих сволочей Карвальо». Как она всегда всматривается в его пухлое личико, словно пытаясь разглядеть в ребенке ненавистные черты! Нет, Альфрединьо отправится с Аной Каролиной. И нянька тоже.
        И вдруг ей очень захотелось закончить этот разговор. Ей не терпелось приступить к приготовлениям к поездке. В ней до сих пор тлела искра энергии, и от легкого ветерка — в этом случае письма сеньора Рибейро — из искры разгорелось пламя. Она сможет отправиться с ребенком и служанкой в путешествие, а поскольку наследство, похоже, было немаленьким, можно будет сделать все по-своему. Ана Каролина будет выдавать себя за вдову — кто докажет обратное? — и наконец-то, впервые в жизни, сама решит, что, где и с кем будет делать. Благодаря наследству она обретет независимость. Совсем другая жизнь! Вспомнить только, как она путешествовала в роли всеми опекаемой доченьки, которую перевозили от одной тетки к другой, чтобы честь девочки не пострадала…
        —Ана Каролина? Ты там? — услышала она голос матери.
        —Да, mae, я тут. Но мне пора. Кажется, Альфрединьо чем-то поранился. Пока!
        С этими словами она положила трубку.
        «Даже малыш, — подумалось ей, — иногда бывает полезен». Ана Каролина посмотрела на ребенка, мирно сидевшего в манеже в обнимку с мягкой игрушкой. Да, он действительно был очень мил. Он только что улыбнулся?
        Ана Каролина улыбнулась в ответ, вначале сдержанно, потом все шире. А затем, неожиданно для себя и слуг, ставших свидетелями этого странного представления, она звонко расхохоталась.
        Глава 36
        Виктория радовалась тому, что Ана Каролина уезжает в Европу. Если ее не будет в Рио, она не узнает правду. Если им повезет, Ана Каролина вообще навсегда останется в Португалии и там найдет себе мужа, который согласится жениться на ней, невзирая на внебрачного ребенка. Конечно, вряд ли ей удастся сделать блестящую партию, скорее всего, ее возьмет в жены какой-нибудь стареющий вдовец, но уж лучше так, чем прожить остаток жизни в одиночестве. Незамужняя женщина обществом порицалась больше, чем женщина с внебрачным ребенком, зато с мужем, который этого ребенка принял и, может быть, даже усыновил.
        —Ты и теперь ей ничего не сказала, да? — спросил Леон.
        О господи! Откуда он только взялся? Леон всегда умел подкрасться тихо, словно кошка, и Викторию это злило.
        —Что не сказала?
        —Что он не умер.
        —Она не спросила.
        —Ну конечно, не спросила. Она не говорит на эту тему — а мы сами не рассказываем.
        —Правда, Леон, я не понимаю, почему ты всегда пытаешься выставить себя образчиком морали, а меня винишь в собственных же прегрешениях?
        —Это не я сказал ей, что Антонио мертв. Это сделала ты, моя прекрасная Sinhazinha.
        —Да, но в то время я и сама так думала. Врач утверждал, что ему не выжить, помнишь? Поэтому нельзя сказать, что я солгала ей.
        —Когда-нибудь она все узнает. И возненавидит тебя.
        —Она меня и без того ненавидит. Она считает, что я исключительно из злобы своей пытаюсь испортить ей жизнь.
        —А это не так?
        —Ты отвратителен, Леон. Как ты можешь так думать? Я хочу ей только добра, как и ты. Ты, кстати, кое о чем позабыл. Она и тебя будет ненавидеть.
        —Может быть. Поэтому я решил ей все рассказать. Пусть сама разбирается с тем, что он ее бросил, оставил в беде, не захотел заботиться о ребенке. Мы не сможем вечно оберегать ее от горя. И я думаю, мысль о том, что он еще жив, как-то ее утешит.
        —Мы ведь договорились всеми средствами удержать ее от общения с этим типом. Если мы позволим Ане Каролине забыть о нем, однажды она, возможно, познакомится с каким-нибудь… приличным человеком. Что заставило тебя теперь изменить свое мнение?
        Да, этот вопрос интересовал и Леона.
        Что это, внезапно проснувшаяся в нем любовь к истине? Или понимание того, что даже «святая» ложь причиняет вред? Вначале идея Виты показалась ему отличной. Они скажут дочери, что Антонио погиб, и таким образом уберегут ее от боли. Правда была намного непригляднее: этот мужчина выздоровел после пулевого ранения, но точно растворился в воздухе, после того как узнал, что Ана Каролина беременна.
        А ведь их свадьба, учитывая сложившиеся обстоятельства, придала бы произошедшему романтический оттенок. Разорванная помолвка видится в особом свете, если оказывается, что невесту похитил мужчина, с которым ей не суждено было воссоединиться: вэтом случае — сын злейшего врага ее матери. Ромео и Джульетта на бразильский манер. Сказка со счастливым концом, так сказать. Победа любви. Но нет. Этот проходимец предпочел сбежать.
        —Я уже поняла, что ты не собираешься мне отвечать. Впрочем, неважно. — Вита отвлекла его от раздумий. — Логичность поступков никогда не была твоей сильной стороной.
        —Ты хочешь сказать, что ты всегда поступаешь разумно? Боюсь, моя маленькая Sinhazinha, твоя самооценка в некоторых случаях… скажем так, не соответствует реальности. Ты хочешь всем только добра. Ты думаешь, что уберегаешь близких от горя. Ты определяешь, что хорошо для твоих взрослых детей. Что хорошо для твоей старой матери. Вернее, что было хорошо, упокой Господи ее душу. Ты единственная, кто все знает, все может. Ты умнее всех нас вместе взятых.
        —Но так и есть.
        —Нет, это не так, Вита. Ты только посмотри, что ты натворила своими интригами и самодурством. Твоя мать не желала иметь с тобой дела, сын из-за твоих намеков чуть не стал убийцей, дочь сидит за городом в одиночестве, отгораживаясь от мира. Ты этого добивалась?
        —Ты вообще ничего не понимаешь.
        —Тогда объясни мне, Вита. Я хотел бы понять.
        —Это не имеет смысла. Твое сознание просто не создано для определенного рода мышления.
        На Леона уже давно не производили никакого впечатления подобные обвинения. Проигнорировав слова жены, он продолжил:
        —Например, почему ты так ненавидишь Карвальо? Ты всю жизнь прививала Ане Каролине мысль о том, какие эти люди плохие. Если бы не это, она давно уже разорвала бы помолвку с Энрике и вышла замуж за Антонио.
        —Ты сам не заметил, какую чушь несешь? Эти сволочи Карвальо как были сволочами, так и остались. Ты только подумай о том, что натворил Антонио. Нам надо радоваться, что наша дочь не вышла замуж за этого мерзавца. Он негодяй. Такая же история у него вышла и с другой девушкой, помнишь? Он бросил ее беременную. И его семье не развеять слухи об этом. А потом он еще и разбился на самолете. Это доказывает, что он глупый сорвиголова. В точности, как его отец. Итак, как видишь, я с самого начала была права. Как всегда.
        —Твоя уверенность в собственной непогрешимости невыносима, донья Виктория.
        —Столь же невыносима, как твой вечный менторский тон, сеньор Леон.
        Леон сделал вид, будто всерьез задумался о ее словах. На самом же деле он уже принял решение:
        —Я позвоню Ане Каролине и расскажу ей правду.
        Виктория в своей неподражаемой высокомерной манере посмотрела на мужа.
        —Поступай, как считаешь нужным, Леон. Но потом не перекладывай вину на меня, если твои неразумные слова приведут к новым бедам. — Донья Виктория развернулась и вышла из комнаты.
        И поступь ее была легка.
        Леон взглянул супруге вслед. Он немного завидовал ей. Виктории были неведомы сомнения в себе, наверное, так жить легче. Пожалуй, именно такое отношение и позволило ей сохранить легкую походку и выглядеть много моложе своих лет. Виктория казалась ему столь же обворожительной, как и сорок лет назад, и, парадоксальным образом, он любил ее тем больше, чем ярче проявлялись ее черты характера, как хорошие, так и плохие. И все же он должен наконец-то сделать то, что считал правильным. Давно уже нужно было поступить так. Пусть все остальные пляшут под дудку Виты — только не он. Хотя Леон иногда в шутку называл себя ее рабом, он, вероятно, был единственным человеком на свете, способным воспротивиться ее воле.
        Он снял трубку и набрал номер дочери, но тут горничная заглянула в комнату и сказала, что к нему пришел посетитель. Леон положил трубку и решил, что позвонит потом.
        Виктория же занялась тем же, чем и всегда, когда хотела отвлечься: она с головой ушла в работу. Она просмотрела пугающие данные по бразильскому рынку кофе. (Виктория до сих пор вкладывала деньги в эту отрасль: вконце концов, она выросла на кофейной плантации, была дочерью кофейного барона и провела все детство и молодость в роскоши благодаря «черному золоту» своей семьи.) На сегодняшний день заработать торговлей кофе не представлялось возможным: на нем наживались перекупщики продукции, но не страны-производители. В Бразилии собирали больше кофе, чем требовалось на мировом рынке. Кроме того, искусственное сокращение поставок портило репутацию Бразилии как надежного поставщика. Излишки оставляли на складах и продавали намного позже, иногда через несколько лет. И часто в мешках с кофе встречалось то, чего там быть не должно: мелкие камешки, пыль и просто мусор, который увеличивал вес, а значит, и цену товара. Понятно, что страны-импортеры искали более надежных поставщиков. В прошлом году в Бразилии собрали почти двадцать миллионов мешков кофе. Он и так был слишком дешевым, а после того, как удалось
продать всего пятнадцать миллионов, и вовсе упал в цене. Если бы не хорошая ситуация на рынке ценных бумаг, обеспечивавшая процветание индустриальных стран и приучившая людей к такой роскоши, как кофе, плохи были бы дела в Бразилии. Если акции обрушатся, то Бразилию — с ее экономикой, ориентированной на экспорт кофе, — ждет экономический коллапс. Но, к счастью, с рынком акций все обстояло хорошо. Индекс Доу-Джонса рос, а с ним и американские ценные бумаги, например, компании «Дженерал Электрик» и «Раббер Компани». Бразильские акции тоже радовали Викторию, но ей казался подозрительным этот непрекращающийся рост. Может быть, стоит вложить деньги во что-то другое? Больше сырья и недвижимости, меньше акций? Впрочем, можно подождать еще чуть-чуть, продать акции она всегда успеет, когда ситуация ухудшится.
        Виктория листала газеты и внимательно читала все, что было связано с экономикой. Ее ум математического склада был способен мгновенно воспринять мельчайшие подробности, чтобы выработать новые идеи, как получить прибыль. Планируется углубление входа в порт? Значит, стоит заняться акциями судоходных компаний, строящих океанские лайнеры. Открылся новый магазин в центре города? Возможно, есть смысл его приобрести — наверняка цена за него окажется заниженной, поскольку владельцу предстоит выплачивать ипотеку, а расположение очень выгодное.
        Распространяется эпидемия среди коров на юге страны? Отлично, цены на говядину вырастут.
        Прочитав раздел газеты, посвященный экономике, Виктория просмотрела остальные страницы. Некрологи ее не интересовали — все чаще там упоминались имена знакомых. Иногда Виктория читала раздел «Разное» — статьи о бедах и несчастьях других людей позволяли почувствовать, что ей живется не так уж плохо. Фельетонам она уделяла мало внимания, а спортивный раздел пропускала вовсе. В какой-то момент она поймала себя на том, что читает объявления, и с раздражением отложила газету. Кого она хочет обмануть? Она читает эту газету, только чтобы не думать о Леоне, этом звонке и своей бедной дочери. Как Леон, которого она всегда считала способным к сопереживанию человеком, мог оказаться таким бесчувственным? Именно в тот момент, когда Ана Каролина, казалось, очнулась от долгого сна и вновь начала строить планы на будущее, отец собрался разбить ей сердце. И зачем? Неужели ему нужно облегчить свои угрызения совести именно сейчас? Разве это не вершина эгоизма? Он хочет выговориться, чтобы спокойно спать ночами, а его дочь будет мучиться от бессонницы, думая, как ошибалась в мужчинах. И при этом Леон считал себя
хорошим человеком, а ее, Викторию — плохой! Какая несправедливость!
        Нет, конечно же, Виктория не верила в свою непогрешимость. Но у нее хватало мужества и силы принимать непростые решения, даже если в результате она представала перед своим окружением в дурном свете. Когда речь шла о благополучии ее близких, она готова была показаться всем ведьмой. Всем, кроме Леона. Уж он-то должен ее понимать! Может быть, вложить деньги в авиацию? О господи, с ней такое происходит все чаще! Виктория не могла сосредоточиться ни на чем, что не было связано с бизнесом: стоило подумать о чем-то минуты две, и ее мысли неизменно обращались к возможным инвестициям и перспективным отраслям экономики. Но на этот раз Виктория хотя бы понимала, откуда эта мысль взялась: Ана Каролина — Антонио — авиация. Сама она ни за что не села бы в самолет, но, похоже, за авиацией будущее. В прошлом году была создана первая бразильская авиакомпания, «ВАРИГ» (полностью она называлась Viacao Aerea Rio Grandense, то есть «Авиасообщение Риу-Гранди-ду-Сул»). Ее основал немец, сотрудничавший с немецкой авиастроительной компанией «Дорньер». В том же году американец Чарльз Линдберг увековечил свое имя, первым в
одиночку перелетев Атлантический океан, — ему удалось добраться из Нью-Йорка в Париж без пересадок. С тех пор люди поверили в этот странный транспорт. В прошлом же году у берегов Бразилии потерпел крушение итальянский лайнер «Принчипесса Мафальда». Тогда погибло более трехсот человек, и многие стали задумываться о преимуществах авиаперелетов: стало очевидно, что путешествия по железной дороге, на автомобиле или корабле были не такими уж безопасными и при этом очень долгими. Виктория решила завтра же выяснить, какие есть ценные бумаги в этой отрасли, какие дивиденды и какой может быть доход. От этой мысли у нее сразу же улучшилось настроение. Может быть, сегодня они с Леоном сходят в кино. Из газеты она узнала, что вечером будут показывать два фильма, которые ей хотелось бы посмотреть: комедия с Бастером Китоном[[lvii] Бастер Китон (1895 —1966) — американский комедийный актер немого кино. (Примеч. пер.] и фильм с канканом, где юные танцовщицы, выстроившись в ряд, поднимают обнаженные ножки, причем делают это с поразительной синхронностью. Жаль только, что нельзя послушать оригинальную музыку, только
бренчание тапера. Но вскоре — Виктории это казалось невероятным — появится звуковое кино! В Рио еще не было кинотеатров с соответствующим оборудованием, но это лишь вопрос времени. Еще она как-то прочитала, что вскоре появится и цветное кино. Поразительно! Можно будет смотреть цветные фильмы со звуком, словно ты сам присутствуешь при происходящем. Ради такого стоило состариться.
        —Леон, пойдем сегодня вечером в «Капитолио»? — спросила Виктория, заходя в гостиную, и только потом заметила, что ее муж там не один. — О, простите, я не хотела вам мешать.
        —Нет-нет, ты нисколько нам не помешаешь, заходи, — улыбнулся Леон. — Позвольте представить вас друг другу: сеньор Варгас — донья Виктория.
        —Очень приятно, — хором сказали они и рассмеялись из-за такого совпадения.
        —Сеньор Варгас, — объяснил Леон, — редактор «Жорналь до Бразиль», он хочет, чтобы я вел колонку в его газете.
        —Как мило, — натянуто улыбнулась Виктория.
        После этого проклятого расторжения помолвки она ненавидела прессу. В то время журналисты набросились на нее, точно свора бешеных псов. Что только не писали в газетах! Около девяноста девяти процентов этой писанины было ложью, основывавшейся только на страсти к сенсациям. Ни один нормальный человек не поверил бы сказанному в этих статьях. Но так уж обстояли дела: если о чем-то писали в газетах, люди в это верили. И чем чаще ложь повторялась, тем больше она казалась правдой.
        —Политическую колонку, — уточнил Леон, заметивший выражение лица своей супруги.
        Виктории хотелось спросить редактора, чего его газетенка ждет от старика, сорок лет назад боровшегося за отмену рабства, но давно утратившего хватку и лет десять не появлявшегося на политической арене. Разве нет людей помоложе, которым есть что сказать? Но, естественно, она сдержалась. Перед незнакомцем, а тем более представителем прессы, она не станет подвергать сомнению гармонию своего брака.
        —Как интересно, — проворковала Виктория. — Тогда я оставлю вас, я в таких вопросах ничего не смыслю. Но я прикажу прислуге принести вам кофе.
        Редактор с удивлением уставился ей вслед. И это донья Виктория Ужасная? Какое разочарование! Он представлял себе ведьму, фурию, мужика в юбке. Он думал, что она вмешивается во все дела своего мужа. Но оказалось, что это очень милая пожилая дама, изящная и обходительная. Кто бы мог подумать!
        —Ах да, Леон… — Остановившись в дверном проеме, Виктория повернулась. — Не забудь о том телефонном звонке.
        «Прелестная и такая, черт побери, коварная», — пронеслось в голове у Леона. Она в точности знала, как испортить ему настроение. Напомнив о звонке, она дала мужу понять, что думает об этой затее с колонкой в газете. Ничего хорошего. С тем же успехом Виктория могла сказать: «Леон, какие еще дурацкие идеи придут тебе сегодня в голову?» Радостное предвкушение предстоящей работы в газете улетучилось. Как и желание сходить в кино.
        Глава 37
        Какая ирония судьбы: он добирается в Европу по морю, при том, что всеми силами помогал развитию авиаперелетов в этом направлении! Но воздушный путь через Атлантический океан все еще требовал огромных усилий и стоил очень дорого, в то время как путешествие на корабле стало обыденным делом. Каждый день из Бразилии уплывало множество кораблей, направлявшихся в крупные европейские порты. Если бы Антонио не смог купить билет на пассажирский пароход, то без проблем мог бы устроиться на торговый корабль, перевозивший тонны кофе в Европу. Еда на таких судах была намного хуже, да и каюты не такие роскошные, но само путешествие длилось столько же. Оно было долгим, а главное, скучным. Отплыв от побережья Бразилии и взяв курс на северо-восток где-то в районе Ресифи, пассажиры целыми днями ничего не видели, кроме воды. Миновав остров Фернанду-ди-Норонья, корабль не приближался к суше до островов Зеленого Мыса, архипелага у побережья Африки. Вокруг раскинулась бесконечная беспощадная синева Атлантики. Даже птицы не парили над кораблем, как в порту. Ничего. Ни чаек. Ни насекомых. Ни суши. Ни единого корабля на
мили вокруг. Антонио думал о том, как странно, что при якобы столь оживленном движении судов по этому пути пассажиры этого не замечают. А ведь другой корабль внес бы такое разнообразие в их путешествие! Можно было бы помахать рукой, женщины полюбовались бы на других пассажиров и матросов в бинокль, а мужчины обсудили бы разницу в строении судов. Антонио обговорил бы со своим попутчиком, генеральным директором компании в Сан-Паулу, недостатки и преимущества разных типов моторов и двигателей: хотя компания и специализировалась на строительстве мостов, этот человек был инженером по образованию и обожал автомобили. Он не упускал ни малейшей возможности поделиться своей страстью с другими пассажирами. Да, это было бы весело! «Стоп! — призвал себя к порядку Антонио. — Нельзя быть таким циником. Бедный генеральный директор не виноват в том, что путешествие такое скучное». Не был он виноват и в том, что Антонио не испытывал никакой радости от этой поездки. И нисколько не предвкушал прибытие в Европу. Отъезд из Рио настроил его на меланхолический лад. Он не волновался. В сущности, Антонио… вообще ничего не
чувствовал. Он плыл на корабле в Европу, и точка. Случались в его жизни события и поувлекательнее. Правда, за последние два года, когда он с головой ушел в работу, ничего интересного с ним не произошло. Конечно, он побывал в США, повстречался там с талантливыми и отважными пионерами авиации и многому от них научился. Жизнь в Нью-Йорке открыла ему глаза на возможности будущего. Американцы показались ему удивительным народом: все считалось возможным, ни одна идея не была для них настолько авантюрной, чтобы отказаться от нее. Даже невероятный «сухой закон» представлялся смелым и логичным воплощением благородной идеи — пусть ни один нормальный человек не воспринимал его всерьез. Большую часть свободного времени Антонио и его коллеги проводили в так называемых «спикизи», нелегальных питейных заведениях. Но даже там, под влиянием алкоголя и зажигательного джаза, среди всеобщего веселья, Антонио ощущал себя будто в коконе — все его чувства притупились, а сознание отстранялось от того, что происходило вокруг.
        Антонио скорбел. И скорбел в одиночестве. Он не мог назвать себя вдовцом, не мог сказать даже, что умерла его невеста. В глазах всех окружающих Каро была просто его любовницей, и никто не понимал, что Антонио до сих пор не мог оправиться от ее смерти. В тот день, когда отец сообщил ему о гибели возлюбленной, Антонио решил уехать из Рио — и в кратчайшие сроки воплотил свой план. Едва выйдя из больницы, он собрал вещи, поручил сестре позаботиться обо всем остальном и отправился в Нью-Йорк. Он даже не захотел пойти на могилу Каро — это разбило бы ему сердце. Он не желал представлять себе, как ее тело гниет, как в нем копошатся черви. У Антонио осталась ее фотография, и этого было достаточно, ведь снимок отражал один из лучших моментов истории их любви. Фото немного выгорело и помялось, на нем виднелись отпечатки пальцев, но его было достаточно, чтобы вызвать в душе Антонио воспоминания о том чудесном дне. И о лучшей женщине, которую он когда-либо встречал.
        Стоя на палубе, он держал в руках этот снимок, понимая, что сильный порыв ветра может вырвать фотографию у него из рук. «Может быть, так было бы даже лучше?» — подумалось ему.
        Без этой памятки он скорее забудет о Каро, а ведь все считали, что от этого ему станет легче. «Вот увидишь, мальчик мой, время лечит все раны. Когда-нибудь ты забудешь о ней, и тогда…» Вот что ему приходилось выслушивать. Как же Антонио ненавидел людей за это! Он не хотел ее забывать! Напротив, сейчас это пугало его больше всего. Он не мог вспомнить ее лица. Думая о ней, он видел ее только в тот момент в самолете: смеющаяся Каро в шлеме пилота. Он больше не мог вспомнить рассерженную Каро. Мечтательную Каро. Чувственную Каро.
        Да, он представлял себе ее черты: полный рот, зеленые глаза, веснушчатый нос. Но эти отдельные части не удавалось сложить в единое целое. И это было ужасно.
        —Павший товарищ? — сочувственно спросил его один из попутчиков.
        Пожилой офицер в отставке указал на фотографию в руках Антонио. Впервые за все время путешествия Антонио захотелось расхохотаться. Да, на первый взгляд человек на фотографии мог показаться юношей. Никто ведь не мог предположить, что костюм пилота наденет девушка. Кивнув, Антонио мрачно ответил:
        —Битва на Сомме.[[lviii] Битва на Сомме (1 июля — 18 ноября 1916г.) — одно из крупнейших сражений Первой мировой войны. Объединенные войска Британской империи и Французской республики провели успешную наступательную операцию против германской армии.]
        Он не знал, применялась ли в этом сражении авиация, но одного названия битвы было достаточно, чтобы офицера пробрала дрожь. Более миллиона убитых. Ужасные потери с двух сторон. Кошмарные увечья. Полная бессмысленность этой мировой войны. Вот о чем думали люди, слыша слово «Сомма». Антонио показался уместным такой ответ — он испытывал от смерти Каро такой же ужас, как и этот военный от мысли о Сомме.
        —Ужасно, — сказал старик.
        —Да.
        —Но вы еще так молоды. Со временем вы научитесь забывать.
        «Ударить в живот. Пнуть в пах. Или — почему бы и нет? — выбросить за борт…» Антонио, не говоря ни слова, ушел. Старый майор с пониманием кивнул, но сентиментальность попутчика его удивила. Нужно всегда оставаться мужественным, как этот бедняга на фотографии. Он был так юн во время войны… Но что стало бы с миром, если бы мужчины рыдали, как бабы?
        В Гавре ярко сияло солнце, воздух был холодным и свежим. Антонио с наслаждением вздохнул. Он любил такие февральские деньки, когда уже веяло весной. Он немного погулял по городу, дожидаясь отправления поезда в Париж. Приятно было вновь слышать французскую речь, читать звучные надписи на вывесках, бродить по людным улочкам, вдыхая запах круассанов и кофе, слушать характерный гул кофеварочных машин, в которых пенилось молоко, глазеть на витрины еще закрытых лавок — все так отличалось от Рио.
        Антонио с изумлением понял, что ему нравится это утро. Оно будило прекрасные воспоминания, возвращало радость жизни — давно утраченную радость.
        Приехав в Париж, Антонио почувствовал себя еще лучше. Как он мог забыть о том, что любит этот город? Даже то, что обычно злило других гостей Парижа, ему нравилось. Суетливые горожане, хорошо одетые и весьма бесцеремонные. Вонь подземных переходов и аляповатые таблички в метро. Пожилые дамы, выводившие на прогулку ухоженных caniches, собачонок с наманикюренными лапами, и не обращавшие внимания на то, что их питомцы гадят на улицах. Вечно сигналившие автомобилисты, застрявшие в пробке неподалеку от Триумфальной арки. Хамство лавочников и кондукторов. Все это его не смущало, ведь являлось неотъемлемой частью Парижа, неповторимой, как Эйфелева башня или собор Парижской Богоматери.
        На первое время Антонио поселился в гостинице, собираясь поскорее подыскать съемную квартиру. Или, может быть, купить тут жилье? Он продал квартиру в Рио, но, хотя она и находилась в престижном районе Фламенго, на вырученные деньги ничего подобного в Париже не найдешь. Если подвернется жилье, которое ему понравится и будет по карману, Антонио его купит, но торопиться было некуда. В съемных квартирах тоже есть свое очарование. Они дарят ощущение свободы, ведь в любой момент можно собрать чемодан и уехать. Их не нужно обставлять, покупать картины и декоративные предметы интерьера, со временем превращающиеся в балласт. На этот раз Антонио выбрал гостиницу во Втором округе, неподалеку от Оперы, поскольку не хотел, чтобы привычный район вызвал в нем ностальгию. Он приехал сюда, чтобы все начать сначала, чтобы вновь научиться радоваться жизни.
        И у него получалось. По крайней мере, он уже начал радоваться мелочам.
        Прямо под гостиницей проходил туннель метро, и всякий раз, когда там проезжал поезд, все здание вибрировало, так что в шкафу звенела посуда. Антонио чувствовал эту дрожь, даже засыпая в постели. Вначале его это раздражало, но со временем понравилось. Такого в Рио тоже не было.
        В первые дни он не связался со старыми знакомыми — хотелось ощутить на себе влияние города, побродить тут, открыть для себя новые местечки. Такая праздность ему нравилась. Одевшись потеплее, он гулял, подолгу сидел в живописных кафе, наблюдая за прохожими, читал газеты и не уставал удивляться тому, что кофе в Париже намного вкуснее, чем у него на родине, в стране, где кофе производят. По вечерам он ходил в кино, любуясь огромными залами. В Париже уже появилось звуковое кино, и Антонио посмотрел фильм «Певец джаза», первый в истории озвученный фильм, и хотя звука в нем было не так уж много, он пришел в восторг от открывшихся возможностей.
        Примерно через неделю жизнь туриста ему наскучила, и Антонио связался со старыми друзьями и бывшими коллегами. Они приняли его, как блудного сына, с неподдельной радостью и мягким упреком в том, что он не появился раньше.
        —О, у меня было много дел, — ухмыльнулся Антонио. — Я женился, а потом едва сумел избавиться от молодой жены.
        Он весело, с шутками и прибаутками, рассказал историю об Алисии: над этим можно было посмеяться, и такая тема отвлекала знакомых от лишних вопросов о том, о чем говорить не хотелось.
        —Я позволил этой дамочке убедить меня пойти к продажному священнику и заключить фиктивный брак. Вернее, фиктивно обвенчаться. Она была моей подругой, мне стало ее жаль. Но эти чувства быстро развеялись, когда она решила, будто я стану идеальным отцом ее ребенка. Правда, все козни ее семьи прекратились, когда этот ребенок родился — чернокожий. Явно не от меня.
        Все позлорадствовали, забыв расспросить Антонио о других событиях в его жизни. А может быть, никто ничего и не хотел знать. За время его отсутствия атмосфера в Париже очень изменилась. Если раньше чувствовались последствия мировой войны — трагическая история у каждой семьи и нищета, — то теперь Антонио увидел общество, где все кутили, не думая о будущем. Словно завтрашнего дня не существовало.
        Благосостояние страны улучшилось, средний класс стал тратить деньги, никто больше не хотел ни слышать, ни видеть ничего плохого. Поверхностность — девиз нового времени, жажда удовольствий стала долгом. После мировой войны, во время которой погибло множество мужчин, многие женщины стали устраиваться на работу, поэтому росло женское самосознание. «Новая женщина» имела больше денег и прав, чем раньше, и потому позволяла себе больше вольностей — в том числе и сексуального характера. Юбки стали короче, шоу в кабаре фривольнее, отношения между полами — свободнее. То были прекрасные, безудержные, дикие времена — для всех, кто хотел ими наслаждаться. Антонио к таким людям не относился. Иногда он пил и танцевал всю ночь напролет, забывая обо всех горестях своей жизни. Но бывали вечера, когда он отправлялся домой пораньше, невзирая на упреки друзей в пуританстве и нежелании веселиться. Дома он посвящал себя работе. Горестные воспоминания преследовали его с пугающим постоянством, а работа отвлекала от печали лучше всего.
        В кругах авиаторов его возвращение приветствовали с восторгом. Все поздравляли его с первым беспересадочным перелетом через Атлантику, совершенным Жоао Рибейро де Барросом, тем самым пилотом, которого Антонио так поддерживал. Да, во время перелета возникли кое-какие неприятности, но в целом он прошел успешно. В Париже слухи об этом достижении распространились очень быстро. Париж для авиаконструкторов и пилотов был главным городом Европы. С самого зарождения самолетостроения и до сегодняшнего дня в Париже сложились лучшие условия для пилотов: там их больше всего уважали, с наибольшим рвением пытались воплотить мечту о полете, выписывали самые высокие премии за лучшие изобретения в авиации, создавали призовые фонды для летчиков. Неслучайно Чарльз Линдберг при совершении своего исторического перелета приземлился в Париже, а не в любом другом городе, который ближе к Ла-Маншу.
        Антонио радовался встречам со своими коллегами. Он был немного разочарован из-за того, что не смог встретиться с одним из своих лучших друзей, Антуаном де Сент-Экзюпери: того не оказалось в Париже. Сент-Экзюпери работал пилотом в компании, занимавшейся авиадоставкой почты на маршруте Тулуза — Касабланка — Дакар, а потом его назначили начальником захолустной промежуточной станции Кап-Джуби в Марокко, в часе перелета от острова Канарского архипелага Фуэртевентура. Антонио даже представить себе не мог, что заставило его друга согласиться на эту должность в глуши. Может быть, он тоже страдал от сердечных мук?
        Антонио отогнал неприятные мысли о своем печальном друге и всецело посвятил себя актуальным проектам. В этом году, согласно Версальскому договору, заканчивался срок запрета на самолетостроение в Германии, длившийся десять лет после окончания войны. Бразилия тоже подписывала этот договор, и Антонио входил в состав комиссии, которая наблюдала за развитием немецкой авиации — теперь, когда это стало возможным. Немцы быстрее всех развивали технологии создания дирижаблей, а сейчас набирало обороты конструирование небольших маневренных самолетов. На самом деле исследования в области авиации не прекращались, их просто перенесли за рубеж. Таким образом, Антонио ждало множество командировок в соседнюю страну, где ему предстоит проводить инспекции авиационных заводов, отыскивая возможное военное применение построенных в Германии самолетов — такой тип авиации все еще был под запретом.
        Антонио был занят по горло, но такое положение вещей оказалось ему только на руку. Свободное от работы время он посвящал своему новому увлечению — недавно он открыл для себя изобразительное искусство. Антонио с удовольствием посещал музеи и галереи, современные картины и скульптуры поражали его воображение четкостью форм. Неопластицизм Пита Мондриана,[[lix] Питер Корнелис (Пит) Мондриан (1872 —1944) — нидерландский художник, который одновременно с Кандинским и Малевичем положил начало абстрактной живописи.] синтетический кубизм Пабло Пикассо и геометрические абстракции в творчестве Василия Кандинского[[lx] Василий Васильевич Кандинский (1866 —1944) — выдающийся русский живописец, график и теоретик изобразительного искусства, один из основоположников абстракционизма.] импонировали техническому складу характера, в отличие от вычурных произведений Fin de Siecle, конца века. Некоторые из художников уже прославились, и их работы выросли в цене, но Антонио удалось довольно дешево купить скульптуру Жана Арпа[[lxi] Жан Арп (Ханс Арп) (1886 —1966) — немецкий и французский поэт, художник, график,
скульптор.] и коллаж Жоржа Брака. Антонио просто не устоял, хотя и обещал себе, что не станет наполнять съемную квартиру предметами искусства. Но ему хотелось окружить себя красотой — иначе он просто не выдержал бы. Трехкомнатная квартира, которую он снимал, располагалась в Девятом округе Парижа. Она прельстила Антонио двумя преимуществами. Во-первых, ее местоположение было очень удачным: она находилась неподалеку от метро, и вокруг имелось не только все необходимое для повседневной жизни, но и кафе, рестораны, кино и ночные клубы, куда можно было добраться пешком. Во-вторых, в ней был небольшой балкон, откуда открывался роскошный вид на крыши Парижа. Бесценно. Ради этого Антонио был готов мириться с мерзкой мебелью, старой ванной и допотопным лифтом, поднимавшимся на пятый этаж целую вечность. Рядом с его домом было расположено варьете «Фоли-Бержер», славившееся откровенными выступлениями хорошеньких девушек. Антонио хотелось посмотреть шоу Жозефины Бейкер в ее знаменитой банановой юбочке, вызвавшее настоящий фурор в прошлом году, но исполнительница больше не выступала. Зато неподалеку находилось
похожее заведение, где якобы давала представления какая-то бразильская девушка. Знакомые говорили Антонио, что на это стоит взглянуть.
        В этот вечер он договорился пойти туда с друзьями. Вначале они встретились в ресторанчике «Пети Трианон», собираясь немного перекусить и выпить бокал-другой вина, чтобы поднять себе настроение. Туда должны были прийти коллега Антонио Ришар с женой Иветт и молодой пилот Жак с невестой Эдит, но за их столиком Антонио увидел еще одну девушку. Он мысленно возвел глаза к потолку — он понимал, что друзья желали ему только добра, но их сводничество ставило его в неловкое положение. Антонио очень раздражало то, что все его знакомые считали, будто он ищет себе девушку. Или, еще хуже, девушку не ищет, но просто не понимает, что романтические отношения пойдут ему на пользу. Так или иначе, все хотели, чтобы он поскорее закрутил роман. Из-за этого друзья при любой удобной возможности знакомили его с молодыми дамами — которых ситуация смущала не меньше. Некоторые дамы были красивыми, иногда даже веселыми и умными. Но Антонио не желал с ними встречаться.
        Девушку, которую друзья притащили сегодня, звали Марлен. Блондинки были не в его вкусе, но он невольно залюбовался ее красотой. Как оказалось, Марлен была родом из Эльзаса и приехала в Париж изучать физику. «Что-то новенькое, — подумал Антонио. — Женщина, выбравшая мужскую профессию, не может оказаться такой уж скучной».
        —Вам тоже не нравится, что вас постоянно пытаются с кем-то свести? — напрямую спросила она.
        Голос у Марлен был немного хрипловатым и очень чувственным.
        —Сегодня, в порядке исключения, я ничего не имею против.
        В ответ на его комплимент девушка загадочно улыбнулась.
        —Где же вы прятали такое сокровище? — обратилась она к Ришару и Иветт. — Средиземноморский Адонис, ростом подобный тевтонцу. Я-то всегда думала, что бразильцы — темнокожие гномы.
        Антонио рассмеялся. Она ему нравилась, эта дерзкая Марлен.
        —Я так и подумала, что он придется тебе по вкусу, — подмигнула Иветт.
        —Значит, мне непременно нужно отправиться в Бразилию! — воскликнула Марлен.
        Антонио не привык к подобным фривольным разговорам и немного смутился оттого, что его оценивают, точно неодушевленный предмет. Впрочем, какая разница? Скорее всего, он больше никогда не увидит эту женщину, а в ее бесстыдстве был свой шарм. К тому же в Париже 1928 года считалось хорошим тоном изредка отпускать шутливые непристойные замечания во время беседы.
        —Должен предупредить вас: там обитает множество низкорослых мужчин с огромными черными бородами, — поддержал ее шутку Антонио.
        Марлен притворно ужаснулась.
        —Тебе все равно не стоит ехать в Рио, — добавила Эдит. — Мы прямо сейчас отправимся на шоу, о котором писали в газете, мол, «зрителей ждет сказочное путешествие в тропики, спектакль, пронизанный южноамериканским темпераментом».
        —Вот и отлично. Все равно мне не хватило бы денег на эту поездку, — улыбнулась Марлен.
        То, что люди без тени стыда говорят о деньгах, тоже стало для Антонио в новинку. В Рио никто так не поступал, и раньше, в начале двадцатых годов, эта тема в Париже тоже оставалась своего рода табу. Если у кого-то не было денег, он притворялся, будто они есть.
        За такими разговорами друзья просидели в ресторане еще с полчаса, а потом отправились в варьете. Они пошли пешком: вечер выдался теплый. По дороге все менялись местами, так что Антонио сперва шел рядом с Марлен, затем — с Ришаром и, наконец, рядом с Жаком. Жак за весь вечер не произнес ни слова.
        —Что с тобой? — спросил его Антонио. — Какая муха тебя укусила?
        —Да ничего. Я просто терпеть не могу эту немку Марлен.
        —Я думал, она из Эльзаса.
        —Какая разница!
        Антонио хотел спросить, что он имеет в виду, но на улице было много прохожих, и Антонио опять оттеснили в сторону.
        Они пришли в варьете незадолго до начала шоу, сдали пальто и шляпы в гардероб и, усевшись за столиком, заказали шампанского. Антонио и Иветт закурили сигареты, Марлен — сигариллу, когда на сцену вышел конферансье и объявил первый номер. Программа была традиционной, наверное, такие же артисты выступали тут лет двадцать назад: силачи и уродцы, например, очень толстая женщина в неглиже, акробаты и метатели ножей. Извивались в чувственном танце танцовщицы в «пелене греха».
        Разговор за столом продолжался, программа выступлений никого не интересовала. Антонио чувствовал, что чем больше он пьет, тем больше ему нравится Марлен. Они в основном говорили только друг с другом, и девушка все чаще опускала ладонь Антонио на запястье или словно невзначай касалась его колена. Он поймал себя на том, что ничего не имет против этого. Антонио уже давно не флиртовал, а в этой девушке было что-то неотразимое. Умная, уверенная в себе и красивая — изумительное сочетание. Другие люди за столом наблюдали за их флиртом со смешанными чувствами. Ришар и Иветт гордились тем, что их сводничество принесло плоды, а Жак и Эдит наблюдали за «иностранцами» слегким недовольством, считая «немку» слишком развязной, а бразильца чересчур падким на ее внимание. Вседозволенность вседозволенностью, но нельзя же так вести себя на людях. Однако, прежде чем их ласки стали совсем уж непристойными, началось выступление бразильской певицы, и Антонио сразу же оставил Марлен в покое. С открытым ртом он уставился на сцену. Антонио знал эту девушку. Он уже видел ее раньше, только не помнил где. Должно быть, в Рио.
И он знал эту музыку. Девушка, танцуя, пела ту самую песню с прошлогоднего карнавала. Эта песня, зажигательная самба, всколыхнула в нем воспоминания о темном переулке в центре города, где они с Каро занимались любовью в ночь карнавала. Антонио чуть не расплакался, так явственно он вспомнил возлюбленную, так больно ему было оттого, что он больше никогда ее не обнимет.
        —Ностальгия? — Марлен насмешливо приподняла брови.
        Но на этот раз Антонио не смог парировать с должным сарказмом.
        Кивнув, он извинился и вышел на улицу, чтобы прийти в себя и не слушать эту песню.
        Глава 38
        Бель танцевала и пела свой старый хит «Frutas Doces». Тут его никто не знал, но парижской публике он понравился. Другая танцовщица продемонстрировала ей вырезку из газеты и взволнованно указала на строчку, которую Бель, конечно, не смогла прочитать. Она поняла только слова «Bel de Nuit», Ночная Красавица. Раз ее сценический псевдоним упоминался в газете, должно быть, критикам она понравилась. Что ж, неплохо для начала. Вот уже три недели она выступала в этом второсортном варьете, но дела шли неплохо. Начальник платил ей каждую неделю, а главное, вовремя. Она работала с приятными людьми. Шоу пользовалось успехом: по выходным приходило много посетителей, особенно после той статьи в газете. Погода стала лучше, а дни — длиннее. Теперь темнело не в четыре, а в шесть. Один из акробатов, русский по имени Владимир, на языке жестов дал ей понять, что в середине лета в Париже сумерки сгущаются только в десять часов, но, должно быть, она неверно поняла его пантомиму. В десять? Это невозможно! Бель все еще очень плохо говорила по-французски, в то время как Августо делал успехи в изучении языка. Он не только
не стеснялся использовать те слова, которые знал, но и больше общался с французами. Бель разговаривала только со своими сотрудниками, а те приехали в Париж бог весть откуда и часто сами плохо говорили по-французски. Августо же с утра до вечера бегал по городу, занимаясь любимым делом — «организацией». Ей нужно заменить ананас из папье-маше на шляпке? «Я все сделаю и организую тебе новый». Ей захотелось рагу с бобами? «Не проблема, родная, я организую нам feijao preto, черные бобы». Ей нужен был парикмахер, способный справиться с буйной копной ее волос? «Любимая, я организую тебе визит к лучшему парикмахеру во всем Париже. Работа с чернокожими — его конек». И Августо всегда держал слово. Его талант к «организации» поражал воображение. Не случалось ничего, с чем Августо не справился бы.
        Ни одно желание Бель не казалось ему трудновыполнимым. Он очень помогал ей. И только в роли супруга Бель с трудом могла его принять. Августо в ее глазах оставался очень хорошим другом. Она любила его как брата. Но как мужчину? Бель была вынуждена признать, что вообще не испытывает влечения к мужчинам. После той ночи в «Касабланке» она презирала весь мужской род, вернее, тех, кого она вообще воспринимала как мужчин. Августо к ним не относился, как и ее отец. И сколь бы соблазнительны ни были ее позы на сцене, они оставались неискренними. В отличие от того злосчастного дня, когда Бель пользовалась своими чарами, поскольку ей нравилась реакция мужчин, сейчас она соблазняла, потому что хорошо выучила движения, приводившие публику в восторг. Она не испытывала триумфа, не чувствовала своей власти над мужчинами. Ей было безразлично, возбуждает она их или нет. Бель покачивала бедрами и выставляла грудь вперед, потому что того требовала хореография, а не из-за того, что ей этого хотелось. Она предполагала, что зрители это почувствуют, но нет. «Глупцы они все», — думала Бель. И чем больше она их презирала,
тем больше им нравилась.
        Сегодня ей показалось, что она заметила в зрительном зале знакомое лицо: очень привлекательного белого южноамериканской внешности. Откуда она его знала? Бель попыталась вспомнить, но ей это не удалось. Она, в сущности, и не обратила бы на него внимания, если бы он не встал во время ее выступления и не вышел из зала. Тогда она увидела его, и с того момента мысли о нем не давали ей покоя. Когда Августо зашел к ней в гримерку после выступления, Бель попросила его проводить ее на улицу через парадный вход.
        —Зачем? Ты же знаешь, шеф этого не любит. Кроме того, от черного хода нам ближе домой.
        —Увидела в зале знакомое лицо. Хочу посмотреть на этого человека поближе.
        —Почему?
        —Сама не знаю. Меня злит, что я не могу вспомнить, где я его встречала.
        —Ну хорошо. Но смотри, влетит нам за это.
        Бель пожала плечами. Что плохого может случиться? Вряд ли ее уволят, раз уж пресса почтила ее своим вниманием — пожалуй, в этой забегаловке ей первой выпала такая честь. Собственно, Бель даже считала, что пришло время поговорить с директором о повышении оклада. Ну да ладно, об этом она подумает позже. Сейчас Бель хотела выяснить, кто же этот мужчина.
        Они вышли в плохо освещенный душный коридор и поднялись по лестнице, ведущей ко главному входу в варьете. Бель открыла боковую дверь запасного выхода, заметив, что ручка уже давно отвалилась, и выглянула наружу. Да, вон он, этот красавец. Сидит с друзьями. Похоже, они богаты и относятся к сливкам общества.
        —Смотри, вон тот, рядом с блондиночкой в золотистом платье, — сказала она Августо.
        —Парень с растрепанными волосами и съехавшим набок галстуком?
        —Он самый. Ты его знаешь?
        —Нет. Но, похоже, он из Бразилии. Ты могла его видеть в Рио.
        —Ну конечно, — съязвила Бель. — В Париже-то я никого не вижу.
        В ее словах отчетливо слышался упрек: Августо редко выводил ее на прогулку. Он попытался проигнорировать обвинение в чрезмерной скаредности и спросил:
        —Ты по дому скучаешь, что ли?
        —Ой, все! Какая разница? Пойдем домой.
        Августо, сам того не зная, угадал. Бель действительно скучала по дому, больше, чем готова была признать. В Рио в эти дни начинался карнавал, мерно тянулись летние деньки, дозревали сладкие манго, женщины носили тонкие платья, а мужчины — рубашки с короткими рукавами, водители кабриолетов опускали крышу, а продавцы мороженого стояли на каждом углу. И звучала музыка — повсюду! Продавцы на рынке и прачки — все напевали простые популярные песенки, счастливые владельцы граммофонов выставляли их в открытых окнах, чтобы и соседи могли послушать пластинки, а молодые люди собирались группами на улицах и играли на музыкальных инструментах. Вот чего Бель больше всего не хватало в этом холодном городе. Никто не пел и не притопывал ногой, услышав зажигательную мелодию. Только в мюзик-холлах, кабаре и танцклубах парижане виляли худосочными задами, и то не в такт. Было бы здорово познакомиться хоть с парой бразильцев. Наверняка это ослабило бы ее тоску по родине. Но те немногие, кого Бель видела в городе, принадлежали к верхушке общества. Понятное дело, бедняки не могли позволить себе путешествие в Париж, не
говоря уже о проживании в безумно дорогом мегаполисе. Недавно Бель хотела купить себе туфельки — она увидела их на витрине и влюбилась с первого взгляда. Но, узнав цену, отдала их продавщице, даже не примерив. Они стоили половину ее месячного жалования. Пара туфель! Тогда Бель подумала, что либо цена на эти туфли завышена, либо она слишком мало получает. Следует обсудить это с Августо. Им нужно больше денег, чтобы чувствовать себя комфортно.
        —Августо, солнышко…
        —Да, meu amor?
        —Ты не хочешь поговорить с месье Андагази? Насчет оплаты?
        —Я думал, мы договорились подождать хотя бы месяц.
        —Да, но это было до того, как мы узнали о ценах в Париже. Он платит нам гроши.
        —Но платит.
        —Так, ты на чьей стороне, на моей или на его?
        —Бель, любимая, это глупый вопрос.
        —Не смей называть меня глупой!
        —О господи, Бель, что же я могу поделать, если все так непросто?… Однажды мы с тобой еще посмеемся над этим, вот увидишь. Ты удобно устроишься в кресле-качалке и расскажешь нашим внукам о том, как трудно жилось нам в Париже, когда бабушка еще исполняла непристойные танцы, а дедушка мотался по всей округе, отыскивая для нее чулки. — Августо улыбнулся.
        Он прекрасно знал, что она не хочет слышать об этом. Бель не любила напоминаний о том, что когда-нибудь она постареет.
        —Ну уж нет, я расскажу малышам совсем другую историю. Историю о том, как дедушка боялся поговорить с директором варьете о повышении зарплаты, и потому дедушке с бабушкой приходилось мерзнуть и голодать.
        —Но ты ведь не мерзнешь и не голодаешь, — возразил Августо. — Через неделю я поговорю с Андагази, обещаю. Но если мы потребуем слишком много, если позволим жадности ослепить нас, добром это не кончится.
        —Все жадные люди, которых я знаю, много чего добились, — заявила Бель.
        —Я думаю, мы со временем добьемся большего скромностью.
        —Именно поэтому, невзирая на твои впечатляющие способности, ты так и остался мальчиком на побегушках. Августо, честно, послушай меня и позволь себе сделать решительный шаг. Иначе через десять лет мы все еще будем жить в этой развалюхе и заклеивать окна газетами. Мне такая жизнь не нравится. Я хочу свой дом с бархатными шторами и бассейном в саду. Я хочу огромный платяной шкаф, полный элегантных нарядов. Я хочу выложенную мрамором ванную комнату размером с нашу теперешнюю квартиру. Я хочу…
        —Ладно-ладно, я понял. Я этого тоже хочу, — прервал ее Августо.
        Но на самом деле это было не так. Ему нужна была только Бель. И дети. Он мечтал о счастливой семейной жизни. Конечно, материальное благополучие не повредит. Им понадобятся деньги, чтобы не бояться за свое будущее и оплатить детям хорошее образование. Но весь этот голливудский лоск не принесет счастья. Напротив. В этом блистательном мире творческой элиты Августо никогда не почувствует себя комфортно. Он навсегда останется человеком простым, даже если они разбогатеют. Вернее, если разбогатеет Бель. У него шансов на это не было. В Париже он устроился мальчиком на побегушках у того приветливого португальца, которого после разговора в газетной лавке не раз встречал на улице. Сеньора Пессоа. И хоть это и укрепило его уверенность в себе — теперь Августо не так зависел от Бель, — он оставался мальчиком на побегушках. И повышения не предвиделось, такова уж эта работа. Сеньор Пессоа хорошо ему платил, у них были отличные отношения, да и труд оказался несложным.
        Августо занимался мелким ремонтом по дому, выполнял разнообразные поручения, носил уголь для печки и тому подобное. Работа для него всегда находилась. И, невзирая на ее неприглядность, она доставляла Августо удовольствие. Он уже неплохо знал Париж и все лучше говорил по-французски, поскольку другие слуги, горничная и кухарка, обе были местными. Единственная проблема состояла в том, что каждый день следовало приходить к Пессоа в восемь и оставаться там до полудня, а работа Бель затягивалась до полуночи, и потому Августо утром трудно было проснуться. Он все время чувствовал усталость. Если бы не страстное желание обеспечить красивую жизнь Бель, жизнь, в которой само собой разумеющимися будут походы в дорогие рестораны, покупка экстравагантных нарядов и новых вещей в квартиру, Августо ни за что не согласился бы на такую каторгу.
        —У меня идея, — вдруг сказала Бель.
        —Да?
        Августо охватило недоброе предчувствие. Обычно идеи Бель были… скажем так, нереалистичными. А когда не удавалось их воплотить, козлом отпущения становился Августо.
        —В следующий вторник в городе проходит «Mardi Gras», так они называют свой смехотворный карнавал. «Жирный вторник». Это возможность увеличить время моего выступления. Или устроить целое шоу под девизом «La nuit bresilienne», «Бразильская ночь». Что-то в этом роде. И если затея окажется успешной, можно будет поговорить с месье Андагази о повышении зарплаты.
        —Хм… — Августо задумался. — Да, неплохая идея. Жаль, что ты не сказала об этом раньше. Тогда шеф смог бы все организовать и спланировать, развесить плакаты, все такое. А теперь времени уже осталось мало.
        —Ну и что? — Бель лукаво улыбнулась. — У него есть ты. Король «организации».
        Тем же вечером Августо поговорил с Андагази. Ему было нелегко донести свою мысль до директора варьете, но в конце концов ему это удалось. «Шеф», как его называл Августо, отреагировал точно так же, как и он сам, когда впервые услышал об этом плане.
        —Неплохая идея, — сказал Андагази. — Жаль, что я не додумался до этого раньше.
        «Он не додумался? — мысленно возмутился Августо. — Это идея Бель!» Августо пришлось взять себя в руки, чтобы сохранить почтительное выражение лица.
        —Позавчера я нанял на работу труппу из Аргентины, — размышлял вслух Андагази.
        —Знаете, — осмелился сказать Августо, — это все равно что заставить немецких музыкантов аккомпанировать исполнительнице фламенко.
        Конечно, его французский не позволял донести столь сложную мысль, и потому Андагази понял его превратно.
        —Ваша жена хочет танцевать фламенко? Я вас умоляю! Что же тут бразильского?
        Какое-то время они выясняли это недоразумение и в итоге договорились, что Бель будет выступать почти весь вечер, а Августо сможет привлечь любых бразильских музыкантов.
        —Сколько вы ей заплатите? — спросил Августо напоследок.
        —Скажем… пять процентов от прибыли за вечер?
        —Семь.
        —Шесть.
        Августо не стал долго раздумывать. Они нашли компромисс, чего же больше ждать?
        —Согласен.
        Он понимал, что шесть процентов — это очень мало. Андагази исходил из того, что по вторникам мало кто ходит в варьете. Кроме того, наибольшую прибыль заведению приносила продажа алкоголя, а к этому Бель не имела отношения. Вот если бы Августо удалось устроить аншлаг… Разрекламировать представление… Если он придумает что-то, что поднимет прибыль до небес… Тогда шесть процентов — не так уж и плохо. И это отличный повод для разговора о повышении оклада.
        Августо переполняли идеи, как добиться аншлага, и его энтузиазм не иссякал. Раньше Бель всегда выступала за одну и ту же плату, независимо от того, полон зрительный зал или пуст, хорошо она выступает или плохо. Теперь же, когда доход его семьи напрямую зависел о количества людей в зале, Августо стремился заполучить больше зрителей, чем обычно. К сожалению, все его гениальные идеи требовали больших затрат — денег или времени. Он хотел напечатать листовки — но в издательстве ему сказали, что не уложатся в сроки. То же самое и с плакатами. Может быть, дать объявление в газету? А то и во все главные газеты Парижа? Как выяснилось, это слишком дорого. Небольшое объявление по радио? Едва ли — на радиостанции его не пустили дальше приемной.
        —Бель, у тебя больше нет хороших идей? — спросил он, когда они вечером улеглись в постель, уставшие и измотанные. — Я хочу, чтобы зал был полон. Хочу, чтобы публика ликовала. Тогда у нас появится реальный шанс договориться о повышении оклада или, кто знает, перебраться в другое варьете, получше.
        —Августо, давай притворимся, что я уже сплю?
        —Я тоже очень устал, родная. Но нам нужно поскорее что-то придумать.
        —Это твоя задача. — Зевнув, Бель повернулась к нему спиной. — Я отвечаю только за качество представления.
        Чуть позже он почувствовал, как она вздрогнула, проваливаясь в сон. Ее дыхание выровнялось. Девушка спала.
        Августо же не мог сомкнуть глаз. Он устал как собака, но его сознание работало в полную силу. Он думал, думал, думал. И одна за другой его осеняли идеи, но их приходилось отбрасывать: слишком дорого, слишком мало времени… А то, что можно было сделать, много зрителей не привлечет. Конечно, он мог созвать всех своих знакомых в Париже, сеньора Пессоа и его слуг, владельца газетной лавки Жан-Поля, старьевщика Альберта и его жену Ивонну, булочницу Клодетту и угольщика Франсуа. Но вряд ли эти люди с не особенно высоким заработком смогут позволить себе билет в варьете. Августо думал, пока не погрузился в сон. В семь утра зазвонил будильник, и Августо проснулся, чувствуя, что во сне на него снизошло озарение, но он не мог вспомнить, в чем оно заключалось. Прямо перед пробуждением ему в голову пришла замечательная идея, та самая, которую он так долго искал. Только вот что это была за идея? Он не знал.
        Вечером в зале опять собралось множество зрителей. Была пятница, и работающие парижане могли позволить себе задержаться подольше. При этом суббота в Париже обычно была рабочей, но, судя по всему, ожидание праздника подталкивало людей к бурным развлечениям. «Праздник… — думал Августо с налетом паники. — Карнавал… Как, черт побери, мне набрать полный зал зрителей на вторник?»
        Выступление Бель прошло без сучка без задоринки. Публика аплодировала, а какая-то женщина из зрительного зала даже крикнула: «Мы хотим еще!» И только через пару секунд Августо осознал, что она говорила по-португальски.
        Отправившись за кулисы, он восторженно обратился к Бель:
        —Ты слышала? Там бразильцы в зале!
        —Правда? — Бель сделала вид, что ей это ничуть не интересно.
        —Да. Они вызывали тебя на бис.
        —Пусть приходят во вторник, тогда я буду выступать дольше.
        «Точно!» — подумал Августо. Именно это он им и скажет.
        Он одернул пиджак, пригладил ладонью волосы и расправил плечи. А затем вышел в зрительный зал.
        Столик с бразильцами он заметил сразу: компания попалась шумная, как это часто бывает с жителями Южной Америки, и люди за соседними столиками уже поглядывали на них неодобрительно.
        Когда Августо подошел к ним, они подумали, что он официант, но вскоре недоразумение разрешилось.
        —Я агент певицы, которую вы только что видели, — заявил он. — Мы очень рады, что вам понравилось выступление.
        —Еще и как! — воскликнула женщина, звавшая Бель на бис. Она была пьяна.
        —На Mardi Gras, во вторник, мы устраиваем тут что-то вроде бразильской вечеринки. Я подумал, что стоит сообщить вам об этом. Может быть, вы захотите пригласить сюда и других бразильцев, которых знаете в Париже? Было бы здорово тут, вдали от дома, устроить настоящий карнавал.
        —Какая замечательная идея! — согласилась с ним подвыпившая женщина. — Да, мы расскажем всем знакомым. Тут много наших соотечественников, они скучают по карнавалу.
        —Великолепно. Приятного вам вечера. — Попрощавшись с ними, Августо вернулся на свое место.
        Он гордился собой и в то же время чувствовал раздражение. Ну почему эта идея не пришла ему в голову раньше? Нужно созвать сюда бразильцев! А где их найти? В первую очередь можно обратиться в посольство. Но на выходных посольство закрыто. Придется пойти туда в понедельник. Он поднимет шум и позаботится о том, чтобы каждый, от портье и секретарши до посла, узнал об этой вечеринке. Все выходные Августо работал над тем, чтобы карнавал в варьете месье Андагази стал для каждого незабываемым событием. Он находился в своей стихии. И он проявлял изобретательность. Если требовалось, Августо действовал очень быстро. А сейчас такая необходимость имелась! Все, что можно было «организовать» на выходных, он сделал. Обежал множество небольших джаз-клубов в поисках музыкантов из Бразилии. Ему удалось найти несколько человек и убедить их выступить в варьете за небольшую плату: «Для вас будет большой честью участвовать в этой вечеринке». В воскресенье Августо отправился на «птичий рынок» на острове Сите. Налюбовавшись удивительными тропическими попугаями и колибри, он заключил с одним из продавцов взаимовыгодную
сделку: продавец одолжит ему на день двадцать клеток с певчими птицами, а за это сможет бесплатно провести на вечеринку трех своих друзей.
        В понедельник после работы у сеньора Пессоа Августо помчался на цветочный рынок и после долгих поисков нашел нужную ему цветочную лавку. Ее владелица согласилась бесплатно дать ему чуть увядшие, но яркие цветы и пальмовые ветки для украшения зала, а Августо взамен позаботится о том, чтобы ее имя появилось в газетах. Дав такое обещание, Августо побежал в редакцию газеты, чтобы поговорить с месье Бертраном, автором той пресловутой статьи о Бель.
        Журналист не понял и половины того, что пытался донести до него этот безумный бразилец, но пришел в восторг от того, как живо и энергично тот добивался своего. Как бы то ни было, месье Бертран понял, что в том ужасном варьете, где он побывал когда-то, состоится особая вечеринка в день карнавала. Он пообещал Августо прийти — такие обещания он давал десять раз в день и не всегда выполнял.
        Сеньор Пессоа проявил понимание и дал Августо выходной во вторник. Теперь каждая секунда была на счету! В отличие от Бель — та ничуть не волновалась и радовалась тому, что ее выступление продлится дольше обычного, — Августо с ума сходил. Он не спал всю ночь. Он боялся этого вечера, боялся, что все пойдет не так. В его голове прокручивались ужаснейшие варианты развития событий. Он проклинал всю эту ситуацию и все больше сомневался в правильности своей затеи. Как он вообще мог подумать, что за пару дней и почти без денег организует хорошую вечеринку? Это невозможно. Их с Бель ждет провал века. Ну почему хотя бы Андагази не хватило здравого смысла и дальновидности, чтобы не допустить этого? Безумие, да и только!
        Месье Андагази не без удовольствия наблюдал за суетливой беготней чернокожего парнишки. Ему-то что терять? По вторникам в варьете всегда мало посетителей. Хуже этот мальчишка с его карнавалом уже не сделает. И парень был прав: его жена, Бель, привлекала в варьете людей. Значит, пусть покажет, хватит ли ей сил и таланта на хорошее длинное выступление. Если нет — что ж, есть и другие, кто будет рад занять ее место, если что-то пойдет не так. Другие актеры и без того немного злились из-за особого положения бразильской певички, но согласились с условиями карнавала, когда узнали, что их оклад от этого не уменьшится. Некоторым, например, Владимиру, вообще очень понравилась эта идея. Русский канатоходец и его напарница раздобыли для себя бразильские костюмы, а итальянский силач, Энцо Энцонини, согласился поучаствовать в выступлении. Бель научила его паре движений из самбы, и оказалось, что этот крупный мужчина отлично танцует.
        Во вторник днем Августо ушел из варьете. Там ему делать было больше нечего. Прибыли усталые бразильские музыканты, цветочница принесла цветы и листья (не первой свежести), и даже торговец птицами сдержал слово и доставил несколько вольеров с яркими пичугами. Теперь все зависело от Бель, Энцо, Владимира и пары других актеров, согласившихся поучаствовать в выступлении. Августо напоследок окинул взглядом зал. Выглядело все не очень многообещающе. «Ничего, прорвемся, — подумал он. — Главное, чтобы люди пришли. Они не обратят внимания на скверно украшенный зал и несыгранный оркестр, особенно если напьются коктейлей». Сегодня бармен приготовил что-то особенное — ужасно сладкое, липкое и крепкое.
        Теперь пришло время достать последний козырь из рукава. Это будет последнее и самое большое унижение в целой череде неловких ситуаций, в которые он ввязывался ради Бель. Сглотнув, он приготовился к позору. Пути назад не было.
        Глава 39
        Дон Леопольдо стоял вместе с Каро у могилы доньи Альмы. Семитериу душ Празереш, Кладбище Удовольствий, раскинулось на склоне холма, и отсюда открывался живописный вид на Лиссабон и реку Тежу.
        —Почему это место так странно называется? — спросила Каро старика.
        —Раньше здесь был парк, — пояснил дон Леопольдо. — Тут отдыхали целыми семьями. Вот было название, Prazeres, «удовольствия», и сохранилось.
        —Тут так красиво… — умиротворенно произнесла Каро.
        Она еще никогда не видела такого кладбища. Оно походило на город в миниатюре. Во все стороны тянулись ухоженные дорожки, напоминавшие аллеи парка, а за деревьями возвышались склепы. Могила доньи Альмы казалась особенно роскошной. Она покоилась на этом кладбище одна, поскольку ее муж умер много лет назад и был похоронен в Рио. Ее склеп выглядел как крошечный дворец. Сквозь кованые створки ворот можно было заглянуть внутрь, но люди предпочитали не смотреть туда: там на каменном пьедестале стоял гроб. В этом склепе гроб был всего один, но в некоторых других вдоль стен стояло до шести гробов. Это зрелище пугало, напоминая о быстротечности человеческой жизни.
        —Она не мучилась, — прошептал дон Леопольдо. — Почила в мире и спокойствии — буквально. Уснула и больше не проснулась. Она не страдала и сохраняла силы до самого конца, не проклиная свой возраст.
        —Хорошо… — прошептала Каро.
        И тут же пожалела о сказанном. Разве можно говорить о смерти любимого человека, что это «хорошо»? Этот мужчина любил донью Альму, несомненно.
        Дон Леопольдо был истинным кавалером, джентльменом до мозга костей. Он столь безупречно следовал этикету, что казался пародией на португальца старой закалки. Глядя на морщинистое лицо, трудно было сказать, был ли он красив в молодости, но хотя ему перевалило далеко за восемьдесят, старик держал спину прямо, мог похвастаться пышной копной седых волос и сохранял ясность взора. Сегодня он надел кремовый костюм и шелковый шейный платок, его начищенные туфли блестели, а элегантная шляпа сидела немного косо, что придавало ему изящества. «Наверное, он много внимания уделяет своей внешности», — подумала Каро. Идеальные манеры и ухоженный вид, должно быть, нравились донье Альме.
        Ей о многом хотелось спросить дона Леопольдо, но девушка не решалась. По крайней мере, не здесь. Старик украдкой отер выступившие на глазах слезы, а затем вдруг взял Каро под руку:
        —Пойдемте, сеньорита Ана Каролина. Оставим мертвых и обратимся к радости жизни. Что скажете о кофе и паре doces?[[lxii] Пирожное (порт.). (Примеч. пер.)] Наша выпечка славится на весь мир.
        Они молча направились к выходу с кладбища. На улице их ждал роскошный лимузин с шофером.
        Вскоре они приехали в центр города, в кафе «А Бразилейра». Каро уже бывала здесь, когда в прошлый раз приезжала в Лиссабон. Заведение отличалось экстравагантностью, и тут можно было насладиться превосходными пирожками, пирогами, тортами и чудесным кофе, о котором в Бразилии оставалось только мечтать.
        —A brasileira, — сказал дон Леопольдо. — Это значит «из Бразилии». Так я ее иногда называл. Вашу бабушку. Она всякий раз злилась.
        Каро рассмеялась.
        —Да, она всегда считала себя истинной гражданкой Португалии.
        Дон Леопольдо поделился еще множеством невинных подробностей своей дружбы с доньей Альмой, из которых, слово за слово, складывалась единая картина привязанности и родства.
        И только покончив со сладостями, дон Леопольдо перешел к теме наследства. Каро было неприятно говорить об этом, словно это что-то неприличное: ей хотелось узнать об отношениях доньи Альмы и этого изысканного сеньора, но, конечно же, ее интересовало и наследство. Ей было трудно обсуждать личные переживания и бюрократические вопросы, поскольку она боялась показаться жадной или задеть чувства этого мужчины.
        —Я не только был другом доньи Альмы, но и ее адвокатом, поэтому сейчас я занимаюсь оформлением наследства. Мы можем говорить об этом без всякой сентиментальности.
        Дон Леопольдо перечислил все, что донья Альма оставила внучке: недвижимость, дорогую коллекцию монет, антикварное серебро, картины эпохи барокко и мебель в стиле рококо. Каро была потрясена. Это же целое состояние!
        —Часть этого, — говорил дон Леопольдо, — она приобрела на деньги, которые ей переводила ее дочь, донья Виктория. Ее содержание было очень щедрым, а донья Альма жила скромно. Кое-что она получила в подарок от меня, и я рад, что теперь все это перейдет в ваше распоряжение. Лучшего я и представить себе не мог.
        Несколько дней спустя Каро отправилась на поезде в Париж. Она договорилась с доном Леопольдо, чтобы он продал ценные вещи и всю недвижимость — кроме летнего домика в Синтре — и перевел деньги за вычетом всех расходов на ее счет в Париже. Правда, этот счет еще предстояло открыть. Кое-что Каро взяла с собой на память о бабушке, в том числе украшения и очень красивый миниатюрный портрет доньи Альмы в молодости. Действительно, внешнее сходство доньи Альмы, доньи Виктории и Аны Каролины казалось поразительным, вот только глаза у них были разного цвета: карие у бабушки, голубые у матери и зеленые у нее самой. «Ну, хоть что-то, — подумала Каро. — Страшно было бы осознать, что ты не личность, которой себя считаешь, а всего лишь копия твоих предков».
        Когда после невероятно скучного путешествия она наконец-то прибыла на Лионский вокзал на юге Парижа, эти мысли ее уже не занимали. В этом и состояло преимущество долгих странствий — они позволяли избавиться от душевных терзаний.
        Ее маленький сын, невзирая на трехдневную поездку в купе с мамой и няней, пребывал в отличном расположении духа. Как, впрочем, и сама Ана Каролина. Она радовалась Парижу, предвкушая встречу с Марией и Морисом, тетей Жоаной и дядей Максом. Радовалась будущему. Да, будущее сулило как хорошее, так и плохое, но сейчас Каро мыслила позитивно. Какое многообещающе новое начало!
        Вся семья пришла встречать ее на вокзал. Каждый посчитал своим долгом обнять и поцеловать маленького Альфредо, и они тискали малыша до тех пор, пока он не разревелся, тем самым пресекая все попытки приласкать его. Няня метнулась к ребенку, чтобы успокоить его, но Каро ее опередила. Она сама не знала, поступает ли так из чувства материнской любви или потому, что все на нее смотрят и она хочет лишь притвориться хорошей матерью. Как бы то ни было, малыш замолчал в тот самый момент, когда она взяла его на руки. Каро чуть не расплакалась от облегчения и радости. Может быть, она не такая уж и плохая мать? Альфрединьо чувствовал себя с ней в безопасности, и безграничное доверие ребенка вызвало в ней и гордость, и угрызения совести.
        —Сам Господь залюбовался бы вами! — воскликнула тетя Жоана.
        —Да уж, как Мадонна с Иисусиком на руках, — проворчала Мария.
        У них с Морисом еще не было детей, и она уже начала беспокоиться по этому поводу.
        —Пойдемте? — спросила Каро.
        У нее болели руки — она не привыкла носить Альфрединьо, к тому же ей надоело стоять на продуваемом всеми ветрами перроне, где на нее глазела родня.
        —Очень хочется наконец-то принять горячую ванную и отогреться.
        Каро села в автомобиль с Морисом и Марией, а няня осталась с Жоаной и Максом. Каро подумала, что так они могли бы и поселиться: она у своей кузины и ее мужа, а сын с няней — у тети Жоаны. И все были бы довольны, поскольку Мария, как и сама Каро, не любила детский плач, а тетя Жоана глаз не спускала бы с малыша. Но поскольку квартира Марии и Мориса намного меньше, то Каро с ребенком и baba придется жить у тети и дяди: там им выделили не только гостевую спальню, но и огромную комнату Марии, ведь та уже покинула родной дом. Каро утешала себя тем, что сестренка живет неподалеку, всего в двух кварталах от родителей, и всегда сможет зайти в гости.
        Еще Каро нравилось, что тут никто не смотрел на нее с осуждением, как в семьях ее братьев. Все воспринимали ситуацию такой, как она есть, и не пытались наказывать Каро или ее ребенка за непристойность. И все же нужно было обсудить эту тему, чтобы избежать возможных недоразумений в будущем. За обедом Каро сказала:
        —В Париже я буду выдавать себя за вдову. Если бы Антонио хватило времени и он женился на мне, я бы ею и была. Я хочу попросить вас придерживаться с посторонними этой версии.
        Все с серьезным видом кивнули, а Мария торжественно поклялась за всю семью, что они так и поступят.
        —Но как тебя называть? Говорить, что ты вдова Карвальо? Или все же Кастро да Сильва?
        Об этом Каро не подумала. Но почему-то ей показалось неправильным принимать имя своего возлюбленного. Она не привыкла к этой фамилии — и кто-то может назвать ее так, а она не откликнется.
        —Я прошу называть меня так же, как и всегда, только на французский манер: Каро да Сильва.
        —Каро Кастро звучит как творческий псевдоним, — заметила Мария, переводя разговор на свою любимую тему.
        Она некоторое время развлекала родню сплетнями о знаменитостях и их псевдонимах. Мария все знала об их косметических ухищрениях и попытках скрыть настоящий возраст, а остальные были рады уклониться от щекотливой темы.
        С тех пор прошло несколько недель. За это время Каро открыла банковский счет, что оказалось не так просто для женщины, но она справилась. Получив первый перевод от дона Леопольдо, она сняла отдельную квартиру — отличное жилье с пятью комнатами на улице Фобур-Сент-Оноре.
        Это была ее первая собственная квартира, в которой она могла делать все, что угодно. Могла обставить ее по своему вкусу. Впервые в жизни она чувствовала себя свободной. И это стало новым для нее ощущением.
        Оказалось, она правильно поступила, что взяла с собой няню из Бразилии. Во-первых, тут услуги няни стоили намного дороже, а во-вторых, baba говорила с малышом по-португальски. Сама Каро проводила мало времени со своим сыном и, хотя сейчас испытывала к нему более сильные чувства, чем пару месяцев назад, она все еще не знала, что с ним делать. Без няньки, говорящей на португальском, мальчик рано или поздно забыл бы родной язык и вырос бы только со знанием французского.
        Каро ожила в Париже. Пять лет прошло с тех пор, как она была тут в последний раз. И за эти пять лет она постарела на десять, так ей казалось. Столь многое случилось за это время… Она встретила и потеряла любовь всей своей жизни, стала матерью… Но — и теперь Каро вновь почувствовала это — она еще молода. Ей всего двадцать пять, и вся жизнь лежит перед нею.
        С неиссякаемым рвением она наверстывала то, что упустила за последние двадцать месяцев. Вела ночной образ жизни, ела вкусную пищу, общалась с разными знакомыми, наряжалась и не жалела денег на новые туфли, сумочки и платья. В Париже это было несложно — обилие магазинов, кафе, ресторанов и ночных клубов поражало воображение. «Целой жизни не хватит, чтобы пресытиться этим городом», — думала Ана Каролина.
        Нравилось ей и звать к себе гостей — как старых, так и новых знакомых. Она устраивала чудесные приемы, и вскоре выражение «визит к вдове из Рио» стало означать в Париже «отличное времяпрепровождение». Тут ей не приходилось прятать малыша Альфрединьо, и Каро носила ребенка на руках, вызывая этим всеобщий восторг — «какая богемная молодая мамочка!»
        Малыша все воспринимали как красивый аксессуар, но его это, похоже, не смущало. Он был веселым ребенком и любил сидеть на руках у посторонних, позволяя себя ласкать. Гости были неизменно очарованы им, и чем больше Каро это осознавала, тем больше радовалась материнству. Она не обижалась на кроху, когда он хватался за все подряд грязными ручонками. Ана Каролина с восторгом наблюдала, как он топает по квартире, переваливаясь с ноги на ногу и не пугаясь падений — ведь подгузники смягчали удар. Она смеялась до слез, глядя, как он «прячется», например, прикрывая глаза ладонью или набрасывая на голову полотенце. А Альфредо, всякий раз увидев мать, радостно вскрикивал, будто очень-очень по ней соскучился. Он действительно был очень милым, ее малыш. И только за едой Каро иногда выходила из себя, когда Альфрединьо шлепал ладонями по каше, радуясь летящим во все стороны брызгам. К счастью, ей не приходилось заниматься повседневным уходом за ребенком, кормлением или сменой пеленок, поэтому она наслаждалась моментами счастья.
        Однажды к ней в гости зашла Мария.
        —Каро, не хочешь пойти с нами на карнавал в маленький захолустный варьете-театр, в котором выступает изумительная бразильская певица? Несмотря на то, что само варьете не очень хорошее, они устраивают там в Mardi Gras что-то вроде карнавала, и это может быть интересно.
        Карнавал. Ана Каролина совсем забыла об этом. И предпочла бы не думать о карнавале еще много лет. Карнавал вызывал в ней воспоминания о той ночи… ночи, которую она так хотела забыть.
        —Звучит весело, — почему-то сказала Каро.
        —Да, точно будет весело. Там такое варьете, знаешь… где можно вести себя, как угодно, и тебя не выгонят. А мне уже так наскучили все эти напыщенные приемы… Давай сходим в эту вульгарную забегаловку и напьемся как следует, а?
        —Почему бы и нет? — Голос Каро звучал неуверенно.
        —Для этого и карнавальный костюм не нужен, ничего такого, — убеждала ее Мария.
        —Хм…
        —Там мы можем встретить твоих соотечественников. Вместе всегда веселее. Да и бразильцы умеют праздновать.
        —Все, хватит, Мария. Я же сказала, что пойду.
        Во вторник они впятером отправились в варьете, находившееся в районе Пигаль. У всех было отличное настроение, и друзья даже впали в легкую эйфорию, увидев на улице перед театром мулата и двух чернокожих музыкантов, зазывавших людей на представление. Мулат надел костюм попугая и танцевал самбу под простую песенку, которую музыканты исполняли на pandeiro, cavaquinho, agogo и apito [[lxiii] Бубен, укулеле, агого и дудка (порт.). (Примеч. пер.)]. Невзирая на простоту этих музыкальных инструментов, благодаря песне прохожие погрузились в атмосферу Бразилии.
        «Попугай» зазывал прохожих, приглашая их посетить сенсационное выступление и поддаться искушению ритмов страсти и зажигательных мелодий Рио. Сам он дрожал от холода.
        Каро, Мария, Морис и сопровождавшая их парочка из Сан-Паулу затряслись от смеха при виде несчастного шута. «Какая, должно быть, неблагодарная задача — заманивать посетителей в варьете», — подумала Каро. Но, похоже, «попугай» неплохо справлялся: перед кассой уже образовалась очередь.
        Войдя в зрительный зал, они обомлели. Все стены в варьете были увешаны сине-желто-голубыми гирляндами и зеленью, повсюду виднелись клетки с экзотическими птицами. Декорации явно были простыми и недорогими, но из-за освещения у зрителей складывалось впечатление, будто они попали в джунгли, таким все было пестрым и красочным. Оркестр тихо наигрывал простые мелодии бразильского карнавала, казавшиеся весьма аутентичными благодаря трещоткам и дудочкам.
        —Когда я была тут в прошлый раз, — будто извиняясь, сказала Мария, — все казалось намного… непригляднее.
        —Здесь так красиво… — потрясенно прошептала Каро.
        Их провели к столику, и официант принес им комплимент от бармена — особый бразильский коктейль. Никто из посетителей не пробовал такой коктейль в Бразилии, но любой француз поверил бы, что это бразильский национальный напиток, так много в нем было ярких и сладких ингредиентов. К тому же он подавался с ломтиком столь обожаемого всеми французами апельсина.
        —Вот как представляют себе Бразилию европейцы, — вздохнул мужчина из Сан-Паулу.
        Благодаря внешности его вполне могли бы принять за скандинава, манерами же он напоминал бухгалтера. Если Каро правильно поняла, он работал в банке.
        —Хватит ворчать, Фернандо, — улыбнулась его жена. — Люди любят стереотипы. И нам это только на руку. Если все недооценивают бразильцев, считая, что среди них нет умных людей и эта страна способна лишь обеспечивать Европу певчими птичками, то этим можно воспользоваться.
        Каро все больше нравилась эта женщина — Кларисса. Она сочла такую точку зрения весьма разумной. Зачем разрушать стереотипы, в данном случае — мечту людей о яркой жизни? Тем лучше, всегда можно удивить собеседника, рассказав ему о том, что в Бразилии есть и электричество, и телефоны, и канализация, что бразильцы ценят классическую музыку и современную литературу, а едят не только кокосы.
        —И все же вы отличаетесь от нас, — добавил слегка подвыпивший Морис. — Под тонким слоем образованности скрывается…
        —Сколь бы остроумны и восхитительны ни были твои теории, родной, сейчас нам не до них. Шоу вот-вот начнется. — За годы брака Мария превосходно разобралась во всех недостатках своего мужа и сейчас не хотела портить всем вечер. Она понимала, что Морис вполне может сказать что-то обидное.
        Каро с интересом наблюдала за ними. Когда их роман только начинался, они смущали окружающих непреходящим влечением друг к другу, целовались и обнимались на людях, их страсть казалась всепоглощающей, теперь же они вели себя как совершенно обычная супружеская пара. По крайней мере, только с такими супругами Каро и сталкивалась в жизни — они либо помыкали друг другом, либо непрерывно ссорились. Может быть, и хорошо, что ее не постигла подобная судьба.
        Оркестр сыграл туш, на сцену вышел конферансье и объявил программу на вечер: после сенсационных номеров всемирно известных актеров звезда варьете Bel de Nuit увлечет зрителей в мир ярких красок, дурманящих запахов и страстной музыки.
        Каро и Мария переглянулись и вдруг захихикали. Мир ярких красок? Скорее, мир смеха. Пока что Каро держала себя в руках, но еще немного — и она рассмеется до слез.
        Но, как только началось выступление, ее дурашливое настроение развеялось. Номера оказались скучными и ничем не примечательными, они никак не были связаны с карнавалом, только силач завернулся во флаг Бразилии, завязав его на плече, как тунику. Каро уже начала зевать и подумывала о том, чтобы уйти из варьете, когда на сцену вышла хваленая звезда театра. Чтобы разогреть зрителей, она в первую очередь исполнила свой хит «Frutas Doces».
        Каро чуть не упала в обморок. Она никогда не думала, что музыка может так влиять на память, но теперь, когда зазвучала та же песня, которая лилась отовсюду в день карнавала в 1926 году, Каро охватили воспоминания о теплом вечере и встрече с Антонио, воспоминания, как она полагала, давно стершиеся из ее памяти.
        —Ой, я знаю эту песню! — восторженно воскликнула Мария. — Ее везде играли, когда мы были в Рио, да?
        —Да. — Каро едва сдерживала слезы.
        —Ты плачешь? Скучаешь по Бразилии? Или что-то случилось? — спросила Мария.
        —Нет, я просто зевнула. Тут очень душно.
        Девушка на сцене пустилась в пляс. Она великолепно танцевала самбу.
        —Она восхитительна, правда? — спросил Морис у своих спутников.
        —Да, очень милая, — подтвердил Фернандо.
        Женщины согласно закивали, хотя предпочли бы, чтобы эта темнокожая девушка не принимала такие распутные позы и была одета поскромнее.
        Каро не подозревала, что на сцене выступает ее родственница. Девушка, чей отец сорвал ее свадьбу. Даже если бы она была знакома с Бель, то не узнала бы дочь Фелипе в таком гриме, да еще и в огромной шляпе с тропическими фруктами. Бель же, в свою очередь, не догадывалась, что в зале сидит бывшая невеста ее насильника, дочь доньи Виктории, той самой доньи Виктории, которую ее отец считал своей теткой. Со сцены Бель плохо видела освещенный зал, и все лица сливались воедино, но певица чувствовала, как зрители поддаются ее чарам. Краем глаза она заметила, что к сцене подошел Августо, поднимая большой палец. Он восторженно подпрыгивал в своем идиотском костюме попугая, и Бель, едва удержавшись от смеха, одарила зрителей лучезарной улыбкой.
        У него все получилось. У них все получилось. Зал ликовал.
        И только один человек в толпе не мог присоединиться к всеобщему веселью. Каро захлестнули тоска и одиночество.
        Глава 40
        Леон писал статью для своей колонки. Он не любил, когда его беспокоили в такие моменты и всегда злился, если его отвлекали. Но сейчас Вите было на это наплевать. Она вбежала в кабинет и воскликнула:
        —Ведьма! Подлая, коварная, гнусная ведьма!
        —Вита… — простонал Леон, раздраженно откладывая в сторону перьевую ручку. Он писал все тексты от руки, поскольку так и не освоил современные печатные машинки.
        —Ты знаешь, что она сделала?
        —Откуда мне знать? И о ком вообще речь?
        —О моей матери, этой злобной, жадной, подлой…
        —Она мертва, Вита. Держи себя в руках.
        —Я держу себя в руках. Но сейчас она зашла слишком далеко.
        —Твой гнев очень ее испугает, в могиле-то.
        —Оставь свои глупые шутки. Это вовсе не смешно. — Вита опустилась в кресло и глубоко вздохнула. — Как тебе известно, она сделала Ану Каролину своей главной наследницей. И с этим все в порядке. Но ты знаешь, из чего состоит ее наследство?
        —Нет. Из молитвенников? — Леон подмигнул.
        —Вот и я так думала. Ты только почитай! — Она помахала у мужа перед носом письмом. — Почитай. Ты глазам своим не поверишь.
        Леон встал и взял у нее письмо. Беглого взгляда оказалось достаточно, чтобы узнать почерк Жоаны. Отложив письмо в сторону, он подошел к шкафу — на полочке у него всегда стояла бутылка коньяка и пара стаканов, как раз для подобных ситуаций.
        —Успокойся, выпей глоток, а потом расскажи мне по порядку, что написано в этом письме и что плохого в наследстве доньи Альмы. — Он протянул Вите бокал.
        Она выпила половину одним глотком.
        —Много лет… Да что я говорю, несколько десятков лет она терроризировала нас своим ханжеством и фанатизмом, пугала нас своими воображаемыми болезнями. А потом, едва мы от нее избавились и она уехала — что, кстати сказать, было исключительно ее личным решением, в смысле, отправиться в Португалию… — сбивчиво принялась рассказывать Вита. — Так вот, она уехала в Португалию и изображала там бедную старушку, которую прогнала собственная дочь. Старушку, вынужденную жить в нищете. Она заставляла меня платить ей, оплачивать ее дом, слуг, врачей, паломничества. А теперь оказывается, что все это было ложью. Паломничество у нее, в Святилище Богоматери Фатимы, ха! Вместо того чтобы ездить по святым местам, она связалась с каким-то стариканом и обобрала его до нитки! Как и меня! Жадная злобная бабенка!
        —Что ты такое говоришь, Вита! Она мертва. Тебе нет дела до того, чем она занималась в Лиссабоне.
        —Она была невероятно богата! — Виктория сорвалась на крик. — Богата, как Крез. И заставляла меня платить ей. Почему, Леон? Что я ей плохого сделала, почему она мной так воспользовалась?!
        Истерическая гневная тирада сменилась жалобами на судьбу. Донья Виктория готова была разрыдаться.
        —Моя бедная Sinhazinha… — Леон погладил ее по голове, пытаясь утешить.
        —Ах, Леон… — Женщина вздохнула и вдруг обмякла. Она чувствовала себя, как шарик, из которого выпустили весь воздух.
        —Что же унаследовала Ана Каролина?
        —Особняк, картины, украшения, антиквариат. Невероятно, сколько всего моя мать нажила!
        Леон улыбнулся.
        —Но это же замечательно. Посмотри на это с другой стороны: все богатство останется в семье. И наша дочь будет обеспечена.
        —Я не против того, чтобы все это досталось Ане Каролине, вовсе нет. Я рада за девочку. Но меня гнетет это… подлое предательство! Такое коварство со стороны собственной матери!
        —Вита, родная, тебе уже шестьдесят два года. Ты действительно так вышла из себя из-за проблем, которые доводили тебя до белого каления сорок лет назад? Эти проблемы, прости мне столь бестактную игру слов, уже давно обратились в прах.
        Она посмотрела на мужа, немного успокоившись.
        —Ну надо же, Леон Кастро открыл в себе поэтический талант.
        Он не ответил на ее слова, зная, что это бессмысленно. Когда его жене хотелось поссориться, уберечь от этого могло только одно. Побег.
        —Я как раз работал. Ты не против, если я продолжу свою статью? Кстати, любимая, тебе я посоветовал бы заняться тем же. Писать. Это оказывает отличный терапевтический эффект. Сядь и ответь на письмо Жоаны, ты сразу почувствуешь себя лучше.
        —Я и так хорошо себя чувствую. Даже замечательно! И, в отличие от тебя, терапия мне не нужна.
        Встав, она твердой походкой вышла из комнаты, хотя коньяк и ударил ей в голову.
        Леон же уселся за стол и покрутил в руках письмо. Вита хотела, чтобы он его прочел, верно? Именно этим он и займется.
        За ужином Вита с подчеркнутой радостью поздоровалась с мужем.
        —Как твоя терапия? Есть успехи?
        —Еще какие. Но я не стану утомлять тебя подробностями. Ты все равно этого не поймешь.
        На самом деле Леону хотелось бы поговорить с Витой о своей колонке, но она до сих пор на него злилась, хоть он и не понимал почему. Он не чувствовал за собой никакой вины.
        Поэтому Леон с удовольствием принялся за разделку жареной рыбы.
        —Наверное, не пойму. Если ты будешь рассказывать все так занудно, как пишешь. Твои тексты невозможно читать.
        —А ведь речь там идет вовсе не о политике. Сегодня я писал о решении санитарной комиссии при Лиге Наций.
        —Как увлекательно.
        —Так и есть. Речь идет о единой системе обозначения групп крови. Была принята система AB0. — Леон, весьма неаккуратно разделав рыбу, принялся за еду.
        —Это столь же интересно, как… мертвая рыба.
        —Именно. Намного лучше, чем кажется на первый взгляд. Например, ты знала, что по группе крови человека можно установить отцовство?
        —Послушай, хватит издеваться над рыбой! — Вита с отвращением смотрела на тарелку Леона.
        —Но это очень любопытно, тебе не кажется?
        —Хм…
        Похоже, рыба на тарелке казалась ей намного интереснее. Виктория разделала свою порцию с точностью опытного хирурга, давая Леону понять, что эта тема ее нисколько не занимает.
        —Вообще, наука о наследственности — очень перспективная отрасль, о которой следует писать. И дело не только в группах крови.
        —Не знаю, Леон. Мне это кажется… чересчур кровавым.
        Он рассмеялся.
        —Теперь и в тебе проснулся поэт, моя дорогая Вита? Не думал, что ты захочешь играть словами, с твоей-то любовью к цифрам.
        —Нет ничего нового в том, что ты постоянно меня недооцениваешь.
        —Это не так. — Поддев кусочек рыбы вилкой, Леон отправил его в рот. — Очень вкусная badejo [[lxiv] Треска (порт.). (Прим. пер.)].
        —Это кета.
        —Тоже неплохо.
        Какое-то время они ели молча.
        В комнату вошла Мариазинья и спросила, не желают ли донья Виктория и дон Леон добавки. Те отказались, и девушка вышла. Она еще никогда не видела, чтобы ее сеньор и сеньора так мирно вели себя за едой. Обычно они ссорились. Она остановилась за дверью, надеясь подслушать что-нибудь интересное, но они по-прежнему обсуждали скучнейшую тему наследственности.
        —Например, ты знала, — говорил Леон, — что наследование цвета глаз тоже подчиняется определенным правилам?
        —Ну конечно, Леон. Это знает каждый ребенок. Для этого нужно, так сказать, не закрывать на это глаза. Похоже, дорогой, ты сегодня вдохновляешь меня на удивительную игру слов.
        —Я всегда дарил тебе вдохновение. Но я хотел сказать, что недавно ученые сделали потрясающее открытие. Если и у отца, и у матери голубые глаза, у ребенка могут быть только голубые глаза и никакие другие.
        —Ты хочешь понять, какие дети от тебя, а какие нет?
        —Прошу тебя, Вита! Ты же знаешь, я хранил тебе верность. Как и ты мне.
        В его словах прозвучал сарказм? А в глазах вспыхнула злая искорка? Или ей это только почудилось? Может быть, чувство вины сыграло с ней злую шутку? И правда ли то, что Леон сказал о голубых глазах? Это значит… о господи, главное — не думать об этом.
        —Рыба какая-то безвкусная, — сказала она. — Мне больше не хочется.
        —У меня тоже пропал аппетит. — Леон пристально посмотрел на Виту, но та сделала вид, что ничего не заметила.
        Оставив вилку в тарелке, она аккуратно свернула салфетку и встала.
        —Прости, любимый, думаю, мне нужно прилечь.
        Изо всех сил она держала себя в руках. Медленно подойдя к двери, женщина оглянулась и, кивнув, улыбнулась.
        —Спокойной ночи, Леон.
        Едва выйдя в коридор, Виктория бросилась бежать в свою комнату. Там она распахнула окно, надеясь, что на свежем воздухе ее пульс немного замедлится. Но на улице было жарко и влажно, в комнату влетел рой насекомых, и окно пришлось закрыть. Сердце выскакивало из груди, и Вита испугалась, что у нее случится инфаркт. Что она натворила! И как ей искупить этот грех? Она села на край кровати, прижимая ладонь к груди. Ее сознание вдруг заполонили воспоминания. Она думала, что избавилась от них, спрятала в темных уголках памяти, но теперь они вернулись и нарушили ее душевный покой.
        В апреле 1902 года работоспособность Виты достигла своего пика. А ее брак пришел в упадок.
        Ей было тогда тридцать шесть, ее переполняла жажда действий, судьба наградила ее богатством, позволявшим реализовать почти все карьерные планы. У нее подрастали два умных и красивых сына: одному исполнилось двенадцать, второму — десять, времена худших капризов у них уже миновали, и сейчас оба учились в престижном интернате. И у нее был муж, не только построивший блестящую политическую карьеру, но и прославившийся как оратор, из-за чего его часто приглашали выступать за границей. Иногда Леон бывал в отъезде несколько месяцев, дети приезжали только на праздники и на каникулы. И Вита, раньше мечтавшая только о покое, страдала от одиночества. То был расцвет ее жизни, зенит красоты, вершина профессионального успеха. А ей приходилось сидеть дома и общаться с туповатыми слугами, потому что больше вокруг никого не было. Люди, с которыми ее связывали близкие отношения, либо умерли, либо уехали, либо отвернулись от нее. Ее брат Педро погиб, его вдова Жоана уехала во Францию и там снова вышла замуж. Отец умер, мать вернулась в Португалию. Ее лучший друг Арон женился на женщине из Сан-Паулу и с тех пор вел
образ жизни ортодоксального иудея, по-видимому, не позволявший ему навещать Виту чаще, чем раз в пять лет. Евфразия, ее подруга детства, стыдилась того, что ее семья утратила былое положение в обществе, и этот стыд превратил ее в злобную каргу, поливавшую всех грязью. Ни Вита, ни другие горожане больше не хотели иметь с ней дела.
        И потому Роберто Карвальо не составило особого труда завоевать сердце Виты. Он был на пару лет моложе ее и выглядел потрясающе: голубые глаза, черные волосы. Его жена носила под сердцем второго ребенка. Роберто недавно стал директором отцовской фирмы, торговавшей стройматериалами. Он вынашивал массу идей касательно того, как превратить небольшую, пусть и стабильную фирму в крупное предприятие. Он был человеком умным и беззастенчивым, и эти качества нравились Вите, поскольку, с ее точки зрения, могли стать основой их совместного успеха. Она верила в него и многого ожидала от их сотрудничества. У нее были деньги и чутье на прибыльные сделки, у него — отличные материалы и контакты с нужными людьми в строительной отрасли. Вместе они завоевали бы бразильский рынок недвижимости.
        Их первым совместным проектом стала постройка магазина в районе Ларанжейрас. Затем они занялись строительством жилых домов в Глории, Ботафого и Санта-Терезе. А потом, в апреле 1902 года, они перешли к наиболее амбициозному из своих проектов: восьмиэтажному дому в Копакабане, недавно основанном пригороде Рио. На первом этаже этого дома они собирались разместить элегантный торговый центр, на втором и третьем — магазины или офисные помещения, а на остальных пяти этажах — квартиры. Они планировали заработать на этом проекте много денег и часто задерживались в кабинете допоздна, обсуждая подробности и разрабатывая стратегии по снижению расходов и оптимизации сроков.
        Это было бурное время, полное творческих порывов и идей. Виту переполняло щекочущее предощущение успеха, как это часто бывает с людьми амбициозными. И было мало собеседников, с которыми она могла поделиться этими чувствами. Большинство ее знакомых даже начинали недовольно морщиться, когда она хвасталась своим богатством или рассказывала о своих планах. Но Роберто был в точности таким, как она. Он не скрывал свое стремление к успеху и мог выйти за рамки, предписанные ему происхождением или общественными нормами. Вита, будучи женщиной, сумела утвердиться в мире мужчин, и ей хватило на это отваги, он же, сын мелкого торговца стройматериалами из городка Дуки-ди-Кашиас, не обращал внимания на презрение высшего общества и превратился в человека, с которым вынуждены были считаться все крупные владельцы недвижимости в Рио. «Нытьем ничего не добьешься, нужно действовать» — этот девиз объединял Виту и Роберто. Они прекрасно понимали друг друга. Понимали без слов.
        Никто из них не произнес ни слова и тогда, когда случилось то, о чем давно уже болтали злые языки. Они сблизились больше, чем позволяли деловые отношения. Больше, чем позволяли их брачные клятвы.
        Вита сидела за столом, изучая карту Рио, а Роберто отправился на улицу, чтобы купить в баре на углу кофе. Рабочий день давно закончился, все сотрудники уже разошлись по домам. Принеся кофе, Роберто склонился над столом, стоя за спиной у Виты, — она хотела ему что-то показать на карте.
        —Смотри, Роберто. Сейчас эта земля принадлежит семье барона. Ну, того старика, который недавно умер. Она не имеет для них никакой ценности, поскольку еще не освоена, а сельским хозяйством никто из них заниматься не хочет. Я знаю одного из наследников, он напрочь лишенный фантазии бюрократ. Наверное, они даже перессорятся из-за этого наследства, не зная, что с ним делать. А мы придем и спасем их. Предложим за эту землю цену, перед которой они не устоят.
        —Но, Вита, как ты сама сказала, эта земля не представляет никакой ценности.
        —Она расположена прямо за Копакабаной. Оттуда можно пешком дойти до Ботанического сада и ипподрома. Она принесет нам целое состояние, если мы ее вовремя выкупим.
        Роберто, похоже, задумался. Он промолчал.
        На самом деле сейчас его занимала не новая безумная идея Виты, а ее близость, запах ее волос, вид нежной кожи ее шеи… Роберто постарался сосредоточиться. Он не мог не признать, что в прошлом все безумные идеи Виты оказывались гениальными. Но это болото рядом с лагуной? Ипанема? Он читал, что на языке индейцев это слово означает «плохая вода». Нет, это уже слишком!
        Его губы оказались совсем рядом с ее белоснежной кожей, и вдруг его охватило вожделение. Такого в ее присутствии Роберто еще не испытывал. Он раньше не воспринимал Виту как женщину, только как делового партнера. Его привлекала в ней не внешность, а острый ум. Но в это мгновение все изменилось — только потому, что тем поздним вечером он подошел к ней слишком близко. И потому, что она не отстранилась. Напротив, ему показалось, что Вита едва-едва повернула голову, и ее шелковистая щека очутилась в миллиметре от его губ. Их лица были так близко, что он почти чувствовал прикосновение нежного пушка ее щеки. И, не успел Роберто опомниться, как коснулся губами ее шеи, прямо под ухом. Она закрыла глаза, не возражая.
        А потом все и произошло.
        Вита была потрясена тем, какие мягкие у Роберто губы, сколь страстны его поцелуи. Думая о нем как о любовнике — чего не случалось до этого вечера, — Вита предположила бы, что он будет грубым, настойчивым. Она ни за что не поверила бы в то, что в этом человеке столько нежности. Вита наслаждалась его ласками — она давно уже не испытывала такого влечения. Ей кружили голову комплименты, которые он нашептывал ей на ушко, она дрожала от наслаждения в его руках.
        Тем вечером ей показалось естественным, почти неизбежным то, что они занялись любовью. С ним было хорошо. И потом они занимались любовью еще не раз.
        Вита не чувствовала угрызений совести. Леон давно уехал, и она была уверена, что и он во время своего отсутствия не вел монашеский образ жизни. «Наверняка он уже не раз изменял мне», — думала она. Так зачем лишать себя радости плотских отношений с другим мужчиной?
        Роман Виты и Роберто закончился в тот день, когда Леон вернулся домой. Теперь по вечерам Вите было не так одиноко, а по ночам тем более, и ей не хотелось рассказывать мужу о вымышленных встречах или поздних совещаниях, придумывать отговорки, запутываться в паутине лжи.
        Она наслаждалась интрижкой с Роберто — он стал вторым ее мужчиной, больше она никому и никогда не отдавалась, — но теперь с этим было покончено.
        Вита полагала, что Роберто воспринимает их отношения с таким же прагматизмом, но это оказалось не так. Он почувствовал себя брошенным, упрекал ее в том, что она его использовала. Собственно, так и было, и Вита не боялась себе в этом признаться. Но это же не повод делать из разрыва отношений целую драму, верно? Раз уж его жена беременна, Роберто всегда может найти себе другую любовницу, не правда ли? В обществе такое поведение мужчин не порицалось, скорее наоборот, поощрялось.
        Пару недель спустя Вита узнала две новости. Во-первых, она беременна. Во-вторых, Роберто ее предал.
        Он купил прекрасный участок земли под застройку, купил сам, увел у нее из-под носа. Участок, на который он ни за что в жизни не обратил бы внимания, если бы не ее чутье.
        Так завершились их деловые отношения — и любые контакты между их семьями. Родилось понятие «эти сволочи Карвальо».
        Сердцебиение Виты успокоилось. Оглянувшись, она убедилась в том, что окружающий мир не рухнул. На окнах висели все те же бежево-черные полосатые шторы, стоял в углу безыскусный платяной шкаф с зеркалами на дверцах, современное трюмо с хромированными ручками. Комната, которую можно было нарисовать как иллюстрацию для архитектурного журнала 1927 года выпуска. Вита устроила тут ремонт в прошлом году и купила мебель по новой моде. Ей нравился этот деловой и в то же время элегантный стиль. Она думала, что он ей подходит.
        А затем она закрыла лицо руками и всхлипнула. Деловой и элегантный стиль? Ха! Она двадцать пять лет верила в то, что теперь оказалось ложью. И действовала отнюдь не элегантно. И не по-деловому. Она была необъективной, бестактной, жестокой, навязчивой, иногда даже опасной. Вот какой она была. Все эти годы, когда она не знала, от кого Ана Каролина — от Роберто или от Леона.
        Если то, о чем говорил сегодня Леон, правда, то Ана Каролина не может быть дочерью Роберто. У него голубые глаза, как и у Виты. А у Аны Каролины глаза зеленые. Значит, она дочь Леона. Как все и полагали. Леон не воспитывал чужого ребенка, а Ана Каролина не считала отцом постороннего человека. Все было в порядке. Почти в порядке. Вита боялась, что Ана Каролина могла влюбиться в своего брата, и предприняла все усилия, чтобы удержать их подальше друг от друга. И ей удалось разлучить Антонио со своей дочерью. Но какой ценой? Ана Каролина ее и так ненавидела. И она возненавидит мать еще больше, когда узнает, что Антонио вовсе не погиб. Леону стоило бы действовать осмотрительнее, считала Вита. Нельзя рассказывать такое дочери! Но, может быть, он уже отказался от этой глупой идеи. В конце концов, Леон давно уже мог открыть Ане Каролине правду, но так этого и не сделал. Теперь, когда Ана Каролина поселилась в Париже, унаследовала огромное состояние и могла позволить себе веселую жизнь, она излечится от душевной боли. Ана Каролина молода, вскоре она вновь научится любить. Есть и другие мужчины, обладающие
теми же качествами, что и Антонио: обаянием, красивой внешностью, решимостью и тем неуловимым шармом, который мог вскружил голову любой женщине. Вита понимала, что нравилось ее дочери в Антонио: судя по тому, что она о нем знала, этот мальчик был удивительно похож на Леона в молодости. Но, черт побери, почему из тысяч подходящих молодых людей она выбрала именно сына Роберто Карвальо? Почему судьба сыграла с ней такую злую шутку?
        Вита сидела на кровати, откинувшись спиной на подушку. Она подложила руки под голову и посмотрела на белый потолок комнаты и медленно вращающиеся полости вентилятора.
        Она причинила столько вреда. А ведь хотела только добра. Она разлучила двух влюбленных, лишила ребенка отца, а свою дочь — мужа. Но Вита сделала так, чтобы всех уберечь. Не могла же она допустить, чтобы двое молодых людей, которые вполне могли оказаться братом и сестрой, обвенчались в церкви! Вита не заметила в Альфрединьо печати инцеста, но это не означало, что и другие дети родились бы здоровыми. А если бы дети Аны Каролины и Антонио появились на свет с врожденными физическими или психическими дефектами? Такого Вита никогда себе не простила бы. Она должна была что-то предпринять.
        А теперь оказалось, что все ее страхи, все ее интриги не имели никакого смысла. Но она не чувствовала облегчения, только печаль.
        Она отдала все. И ничего не приобрела взамен.
        Глава 41
        Считается, что весна приходит в Западную Европу в марте, но погода стояла ужасная. До конца месяца временами шел снег, и даже цветы на вишнях не могли убедить горожан в том, что природа очнулась от зимней спячки.
        А потом, всего за две недели апреля, в городе забурлила жизнь. В садах запели птицы, все цвело, деревья сияли яркой свежей зеленью, небо радовало глаз глубоким голубым цветом, и стало так тепло, что можно было выйти на улицу без пальто. Атмосфера в Париже полностью изменилась. Кафе выставили столики и стулья на террасы или тротуары перед входом. Люди на улицах улыбались. Город точно воскрес.
        Да, они с Марлен не полюбили друг друга с первого взгляда, но сейчас стали больше, чем просто друзьями. За холодным фасадом эльзаска скрывала горячий темперамент, скрасивший Антонио долгие зимние ночи, а за хорошеньким личиком — острый ум, импонировавший ему. Он впервые встретил женщину, которая не считала полеты волшебством или чудом техники, а понимала физические законы авиации, иногда даже лучше его самого.
        И все же она не любила полеты. Она отдавала себе отчет в том, что такое давление, скорость, сопротивление, но едва оказывалась в самолете, как все эти знания куда-то улетучивались. Марлен панически боялась летать. И ни в коем случае не хотела признаться в этом. Она всегда старалась играть роль хладнокровной женщины, полагающейся только на рациональность, и потому смогла сохранить самообладание и в кабине биплана, но Антонио заметил симптомы ее фобии: пальцы, мертвой хваткой вцепившиеся в подлокотники, оцепенение, молчаливость. Он не стал ее мучить и больше не приглашал летать. Ему было жаль, что Марлен не может разделить с ним счастье полета, но в какой-то мере эта фобия делала Марлен человечнее. Она казалась слабой, не такой идеальной, как старалась выглядеть.
        Они встречались не очень часто. У Антонио было много работы, Марлен все время посвящала учебе, и ни один из них не хотел создать у другого впечатление, что речь идет о любви. Они оба ничего не ждали от этого романа. Каким-то образом им удалось достичь молчаливого согласия о том, что их роман будет продолжаться либо до возвращения Антонио в Бразилию, либо до возвращения Марлен в Эльзас, либо до того момента, когда кто-то из них встретит настоящую любовь. Так будет лучше для всех. Антонио был рад, что ему не нужно изображать влюбленность, в то время как он испытывает только симпатию и сексуальное влечение, и он предполагал, что Марлен относится к этому так же. Впрочем, он не всегда понимал, что происходит у нее в голове. Иногда он замечал, как она мечтательно смотрит на него, и ему чудилось, будто он видит любовь в ее взгляде. Но Антонио надеялся, что ошибается. А еще он надеялся, что Марлен действительно очень серьезно относится к вопросу предохранения — по крайней мере, она так утверждала. Он не хотел жениться на ней, если она вдруг забеременеет.
        Но сегодня, в этот чудесный теплый день, последнее воскресенье апреля, Антонио ни о чем подобном не думал. Они с Марлен прогулялись по парку Тюильри, наслаждаясь ласковыми лучами солнца. Сегодня они ничем не отличались от других пар, отправившихся на свидание в выходной день.
        Они сели у фонтана в парке, глядя на детей, пускавших по воде бумажные кораблики. Потом они купили по мороженому в вафельном стаканчике и, взявшись за руки, двинулись по аллее. Парк был расположен в точности посередине между Лувром и Триумфальной аркой, и Антонио с Марлен могли полюбоваться этими величественными архитектурными сооружениями. Сегодня они уже успели зайти на выставки в Павильон Флоры и Национальную галерею Же-де-Пом, но, хотя произведения искусства были великолепны, Марлен и Антонио не пробыли там долго — слишком уж хорошая стояла погода, чтобы оставаться в помещении.
        —Может быть, зайдем на Рю де Риволи и пообедаем? — спросил Антонио.
        —Или пройдемся немного и найдем ресторанчик на левом берегу. Там есть несколько отличных заведений, — ответила Марлен.
        —Да, согласен.
        —А потом заглянем в лавки букинистов на Сене.
        —Отличная идея. А они открыты по воскресеньям?
        Антонио любил магазинчики букинистов на берегу Сены, он покупал там книжицы, порадовавшие бы любого библиофила, и потрепанные альбомы, посвященные технике прошедших эпох с описанием теорий, над которыми сегодня можно было только посмеяться.
        —Не знаю. Но в любом случае прогулка будет замечательная.
        Антонио скептически взглянул на ее ноги. На Марлен были туфли с невероятно высокими каблуками, едва ли подходящие для долгой прогулки.
        Она заметила его взгляд.
        —Я справлюсь, не волнуйся. Я привыкла.
        В парке Тюильри было многолюдно, но настроение царило спокойное. Дети бегали за голубями, собак спускали с поводков, и они радостно играли друг с другом. Какая-то мамочка утешала своего малыша — он обронил в песок мороженое. К ногам Антонио подкатился мяч, и он ловким ударом вернул пропажу мальчишкам.
        —Как у тебя много скрытых талантов, — улыбнулась Марлен. — Я и не знала, что ты играешь в футбол.
        —Я и не играю.
        —Вот оно что. — Девушка рассмеялась.
        Она сняла плащ и перебросила его через руку. Антонио последовал ее примеру. На улице было неожиданно жарко для этого времени года — если бы не почки на деревьях, могло показаться, что зима вдруг сменилась летом и весна пропустила свою очередь. Они перешли через мост Руаяль, полюбовавшись плывущим по реке паромом с туристами. Пассажиры помахали им руками, они помахали в ответ.
        На другом берегу Сены, на набережной Вольтера, Марлен и Антонио заняли последний свободный столик в маленьком ресторанчике и заказали жареные устрицы с картошкой фри: простое, но изумительно вкусное блюдо.
        —Если на следующих выходных будет такая же чудесная погода, можем выбраться к морю. Например, в Довиль, — предложил Антонио.
        —Да, было бы замечательно. Но у тебя наверняка появятся какие-то неотложные дела, — с грустью сказала Марлен.
        Ему показалось, или в ее словах прозвучал упрек? Действительно, Антонио почти никогда не проводил с ней выходные полностью: он либо работал, либо пользовался погодой, чтобы полетать.
        Но сегодня, невзирая на отличную погоду для полета, он решил провести время с Марлен в городе.
        В этот момент над ними пролетел маленький одномоторный самолет. Антонио чуть не свернул шею, глядя ему вслед. Старая модель блерио. Ах, как бы ему хотелось сейчас сидеть в кабине пилота, лететь над согретым солнцем Парижем!
        Но тут официант принес заказ, и Антонио отвлекся от мыслей о полетах: сейчас все его внимание было сосредоточено на том, чтобы вытащить устрицу из раковины. Еда была очень вкусной, и Марлен с Антонио заказали бутылку шабли. Не успели они осушить первый бокал, как спиртное начало сказываться на Марлен. Она достала из раковины мясистую темно-желтую устрицу, помахала ею у Антонио перед носом и эротично облизнула ее.
        Он натянуто улыбнулся. Иногда ее бесстыдство его раздражало.
        После еды они помыли руки в принесенных официантом мисках — там была вода с добавлением лимонного сока.
        Сытый, довольный и немного сонный Антонио откинулся на спинку стула, ожидая, пока ему принесут кофе. Чиркнув спичкой, он дал Марлен закурить сигариллу. В этот момент он заметил, что ему под стол что-то закатилось, и увидел, что неподалеку какая-то женщина наклонила голову, выискивая пропажу. Она толкала перед собой коляску, и Антонио подумал, что ребенок что-то бросил на пол. Так и оказалось: нагнувшись, он нашел соску.
        —Мадам! — выпрямляясь, позвал Антонио. — Кажется, вы это обронили.
        И потом, точно в замедленной съемке, женщина повернулась к нему. Увидев ее лицо, Антонио от неожиданности выронил соску.
        —Но… — прошептала она.
        —О господи… — вырвалось у него.
        —Антонио?
        —Каро?
        —Как… как это возможно? — одними губами произнесла она.
        —Я думал, ты умерла, — столь же тихо сказал он.
        В его голосе слышалось потрясение.
        Сами того не заметив, они заговорили на португальском.
        —Я думала, это ты умер. — Она смущенно улыбнулась, точно не веря своим глазам. Сейчас Ана Каролина будто смотрела на призрака.
        —Ты не хочешь нас познакомить? — вмешалась Марлен.
        —О… Да, конечно, прости. Каро, это моя… подруга Марлен. Марлен, это… моя подруга из Бразилии, Каро.
        —Очень приятно.
        —Рада познакомиться.
        Женщины недоброжелательно уставились друг на друга. Да, им явно не нравилось то, что они видели. Марлен пришлась не по душе яркая красавица-южанка с зелеными раскосыми глазами, стройная, в обтягивающем платье, подчеркивавшем фигуру. Ана Каролина же сразу невзлюбила эту потрясающе красивую блондинку с аккуратной короткой стрижкой, уложенной локонами, с вишнево-красной помадой на губах и идеальным маникюром на пальцах, сжимавших тонкую сигарету.
        —Ты с нами не посидишь? — спросил Антонио, хотя и заметил взаимную неприязнь двух женщин.
        —Нет, спасибо, я тороплюсь. Опаздываю на встречу. — Каро еще не победила вспыхнувший в душе страх и готова была сбежать оттуда.
        —Но… Скажи мне, как с тобой связаться. Нам нужно поговорить. — Антонио не мог ее просто так отпустить. — Я думаю, нам есть что рассказать друг другу, не так ли?
        —Еще бы. Ты можешь мне позвонить. Мой номер телефона… впрочем, давай я тебе напишу. У тебя есть карандаш и бумага?
        Он протянул ей карандаш и две своих визитных карточки.
        —Вот, это тебе.
        На одной из них она написала свой номер телефона.
        Антонио заметил обручальное кольцо у нее на пальце, и у него болезненно сжалось сердце.
        —Ну тогда…
        —Да. — Антонио чувствовал себя идиотом.
        —До скорого.
        —Да, до скорого. Несомненно.
        Каро развернулась и так сильно толкнула коляску, что ребенок расплакался.
        Когда она ушла, Антонио и Марлен переглянулись.
        —Она тебе не просто подруга, верно?
        —Да.
        —И вы давно уже не виделись?
        —Мы думали, что… Да.
        Только сейчас Антонио понял, как невежливо с его стороны было говорить с Каро на португальском в присутствии Марлен. Если это вообще можно было назвать разговором. Беспомощное бормотание.
        —Пойдем домой?
        —Да, давай.
        Марлен кивнула. Она ведь не слепая. Она заметила напряжение, возникшее между Антонио и Каро. Заметила она и то, как выглядел ребенок в коляске. Он, бесспорно, был очень похож на Антонио.
        Но Марлен решила не говорить ему об этом, он и так взволнован. Сам все узнает.
        Расплатившись, они ушли из кафе.
        Соску под столом заметил только четвертый посетитель, севший за тот же столик, — его пес радостно принялся грызть столь удачно подвернувшуюся ему игрушку.
        Каро примчалась домой; она сходила с ума от волнения. Что все это значит? Почему он жив? Может быть, он ввел всех в заблуждение, чтобы никто не задавал ему неприятных вопросов по поводу несостоявшейся свадьбы и покушения Эдуардо? Или он узнал о ее беременности и предпочел уйти от ответственности? Или — какое ужасное предположение, о таком даже думать не хотелось! — солгала его семья, потому что не желала иметь ничего общего с семейством Сантосов?
        Все эти версии были отвратительными: они либо казались оскорбительными, либо выставляли Антонио не в лучшем свете.
        И все же Ану Каролину захлестывала радость при мысли о том, что Антонио жив. От этой радости не хотелось прыгать и смеяться, это было тихое и трогательное чувство счастья, наполнившее ее душу новыми красками и изгнавшее поселившуюся в ней серость.
        Конечно, Каро была не в восторге от того, что Антонио сидел в кафе с той женщиной. Она пыталась убедить себя, что это нормально: молодой мужчина, естественно, нашел себе новую любовницу, ведь после их «брачной ночи» прошло уже два года. И все же эта Марлен ей не нравилась. Она не понравилась бы Ане Каролине, даже если бы они познакомились при других обстоятельствах.
        Каро была рада, что осталась одна. Сегодня у няни был выходной, Мария и Морис отправились на пикник, а к тете Жоане и дяде Максу она собиралась зайти только вечером: они пригласили ее на ужин. Ранний ужин, собственно говоря, поскольку тетя Жоана хотела увидеть маленького Альфрединьо. У Каро было несколько часов, чтобы спокойно обдумать случившееся. Впрочем, вряд ли слово «спокойно» подходит к сложившейся ситуации. Встревоженная, Каро расхаживала по комнате, поглядывая на телефон. Может быть, он позвонит ей сегодня? Сегодня днем?
        «Господи, прошу тебя, пусть он позвонит прямо сейчас! Господи, прошу тебя, пусть он НЕ позвонит прямо сейчас!» Каро не знала, что ему сказать. Как реагировать. Задать ли ему интересующие ее вопросы?
        Вначале нужно взять себя в руки. Может быть, поговорить с кем-нибудь об этом. Избавиться от тяжести, давившей ей на грудь.
        Она уложила сына спать. Собственно, Каро и сама собиралась немного вздремнуть, но об этом сейчас не стоило и думать. Она взяла в руки книгу, нервно пролистала пару страниц, но строки расплывались у нее перед глазами.
        Отложив томик в сторону, Каро решила прилечь. Может быть, удастся обмануть свое тело и заставить себя уснуть? Нужно только задернуть шторы и спрятаться под одеялом…
        Она как раз снимала платье, когда зазвонил телефон.
        Антонио знал, что плохо поступил с Марлен. Они чудесно провели воскресенье, этот день был полон солнца, гармонии, праздности и должен был завершиться страстным сексом. Он хотел Марлен, предвкушал любовную игру. Марлен была чувственной, в постели она не ведала никаких табу и всякий раз удивляла его чем-то новеньким. И Марлен, несомненно, мечтала о том же, она была ненасытна в любовной игре.
        Но вся его страсть улетучилась, когда, словно из ниоткуда, перед ним возникла Каро. Каро! Он до сих пор не мог поверить в это. Она была жива! И жила неплохо, судя по всему. По ее наряду он понял, что она очень богата. Наверное, нашла себе подходящего мужа, богача, который ни в чем ей не отказывал. И нарожала ему хорошеньких деток.
        Антонио очень захотелось застрелить ее мужа. И себя заодно.
        И как он только мог отпустить ее сегодня? Нужно было настоять на своем, заставить ее сесть за столик в кафе и ответить на все его вопросы, рассмотреть ее получше. Нужно было встать, поцеловать ее в щеку. Почему он так оторопел и не мог произнести ни слова? Из-за Марлен? О господи, и как он только позволил такой мелочи, как неприязнь между этими двумя женщинами, остановить его? Главное, что они с Каро нашли друг друга. Так сказать, воскресли из мертвых. И почему ему сказали, что она погибла? И почему с ней сыграли такую же жестокую шутку? Эти и тысячи других мыслей одна за другой проносились в его голове с невероятной скоростью, которой он ничего не мог противопоставить.
        Пришло время позвонить ей.
        Его руки дрожали, когда он набрал номер. Теперь уже не было телефонисток и соединение с адресатом происходило автоматически, поэтому решиться на звонок было нелегко. Раньше его представила бы телефонистка. Теперь же начинать разговор придется самому. Что ему сказать? «Привет, это я»? Но что, если трубку возьмет ее муж? «Добрый день, меня зовут Антонио Карвальо. Могу я поговорить с Аной Каролиной?» Или лучше сказать «Я хотел бы поговорить с мадам»? Антонио чувствовал себя школьником, которому предстоит тяжелый экзамен. Хотя он не помнил, чтобы когда-нибудь так волновался перед экзаменами. Что же с ним такое?
        После первого же гудка в трубке послышалось:
        —Алло?
        —Каро… — выдохнул он.
        —Антонио… — В ее голосе звучало облегчение.
        —Я… я был потрясен.
        —Да.
        —Нужно было настоять, чтобы ты осталась с нами. У меня столько вопросов…
        —Это не понравилось бы твоей подруге.
        —Нам нужно увидеться, — выпалил он. — Когда мы можем встретиться?
        —Сейчас?
        —Но… твой муж…
        —Нет. Я не замужем, Антонио. Я выдаю себя за вдову. Из-за ребенка. За твою вдову.
        —О!
        Больше ему в голову ничего не пришло. Антонио сам себе казался идиотом.
        —Сейчас, говоришь? Где ты живешь?
        Она назвала ему адрес. Она жила довольно далеко от его дома, но в воскресенье туда можно было добраться быстро.
        —Я сейчас же выезжаю. Буду через пятнадцать минут.
        —Да ты оптимист, — хмыкнула она.
        Антонио вспомнил, что дал ей визитную карточку, а значит, она знала его адрес.
        —До скорого. — Он положил трубку.
        Он добрался до дома Каро за двенадцать минут.
        Каро смотрела в окно. Хотя на часах была только половина четвертого, солнце уже зависло над горизонтом, слепя глаза. Она сразу узнала его «бугатти», когда автомобиль на большой скорости выехал из-за угла. Неужели он привез машину обратно в Европу? Безумие, да и только! Она увидела, как Антонио припарковался. Почему он не выходит из машины? Он добрался слишком быстро, может быть, хочет подождать еще три минуты, чтобы она успела приготовиться к его визиту? Или ему самому нужно время, чтобы настроиться?
        Но тут Антонио вышел из автомобиля и широким шагом направился к двери дома. Звякнул телефон: консьерж сообщил ей о госте. «Пусть поднимается», — сказала Каро.
        Следующая минута показалась ей самой долгой в ее жизни.
        Глава 42
        Августо не мог отделаться от ощущения, что месье Андагази его обманул.
        Того, что им выплатил Андагази — шесть процентов от выручки, — едва хватило на оплату квартиры за месяц. Не квартиры даже, а жалкой каморки, chambre de bonne.
        Но у Августо не было никакой возможности это доказать. Он попытался заговорить об этом с директором, но месье Андагази возразил, что половина посетителей прошла в тот вечер бесплатно или оплатила билет со скидкой. На это Августо нечего было сказать. Так и случилось — он впустил по пригласительным многих людей, которые помогли ему с организацией мероприятия.
        И все же он считал, что вечер увенчался успехом. Ему удалось собрать полный зал, удалось создать практически из ничего декорации для карнавала, удалось найти музыкантов из Бразилии. И все это в кратчайшие сроки. Никто не заметил того, что мероприятие строилось на импровизации, — благодаря Бель настроение у всех было чудесным. Да и публика оказалась не очень притязательной. Вечеринка выдалась на славу, о ней еще долго будут говорить, и в будущем это привлечет в варьете Андагази много посетителей. Однако Августо и Бель это уже не интересовало. В тот вечер в театр случайно зашел молодой режиссер. Он сразу понял, что Бель как нельзя лучше подходит для звукового кино — ведь она могла и танцевать, и петь. Многие звезды немого кино прекрасно выглядели, но не обладали красивым голосом. Или они могли танцевать, но не петь. Или у них были изумительные лица, зато чудовищный, например болгарский, акцент. Да, акцент был и у Бель, но это режиссера не испугало. Ее речь казалась ему очаровательной и весьма подходящей для экзотической танцовщицы. Августо выторговал за первую роль Бель зарплату, на которую можно
было прожить полгода. Вместе с его скромным заработком денег им хватит на восемь месяцев. Он был потрясен. Как и коллеги Бель — они все прознали об умении Августо вести переговоры.
        —Ты мочь роль для мне найти? — спросил Энцо Энцонини, силач.
        Акробат Владимир и его напарница тоже хотели нанять Августо как агента, и он пообещал им навести справки. Он очень гордился тем, что актеры варьете уже называют его «агентом», хотя сам еще в это не верил. Ему такое слово казалось чересчур напыщенным. В конце концов, что у него есть, кроме таланта к организации, врожденной наглости и общительности? Лишь намного позже он поймет, что эти три качества являются ключевыми для успешной работы любого агента.
        Но пока что ему предстояло успокоить цветочницу, так и не нашедшую свое имя в газете. Он договорился о ежедневной покупке цветов для сеньора Пессоа, и женщина, поворчав немного, простила его.
        Втайне она радовалась заказу и вообще была довольна, что познакомилась с этим милым молодым бразильцем. Она сразу поняла, как выгодно подобное знакомство. Цветочница прекрасно разбиралась в людях и надеялась, что Августо и в будущем останется ее клиентом.
        Музыканты, которых Августо пригласил на бразильскую вечеринку, тоже были разочарованы низкой оплатой. Августо сполна возместил им ущерб, договорившись об их участии в фильме. В конце концов, раз уж Бель будет танцевать, ей нужны опытные музыканты, владеющие инструментами самбы. Музыканты очень удивились, когда агент не потребовал у них проценты от прибыли, но ничего не сказали.
        Оставалось сделать кое-что еще: Августо ненавидел неоплаченные счета, незавершенные истории и невыполненные обещания. Итак, он написал длинное письмо родителям Бель. Уже давно пора было это сделать, но до сих пор им не хватало хороших новостей, по крайней мере, с точки зрения Бель. Теперь же, когда в Париж пришла весна и настроение Бель улучшилось, теперь, когда она очаровала парижскую публику и получила роль в фильме, ей есть о чем написать. Конечно, писать будет Августо, но и она добавит пару строк.
        Сейчас же основной задачей Августо было удержать Бель подальше от прессы. Она уже видела себя в роли звезды, главной актрисы в фильме, который произведет фурор. Она мечтала о больших деньгах и роскоши, но не понимала, что пока что она лишь мелкая, пусть и талантливая актриса, сделавшая мелкий номер в мелком варьете и благодаря этому получившая мелкую же роль в, скорее всего, мелком и ничем не примечательном фильме. И деньги за это получит относительно небольшие. Августо нисколько не сомневался в том, что однажды Бель прославится. Но до тех пор ей нужно было потерпеть. Пока что придется жить все в той же каморке. И экономить. Более или менее, надо признать, ведь если Бель начинала мечтать о чем-то дорогом, у Августо не было ни единого шанса ее отговорить.
        —Августо, давай сходим в ресторан «Максим».
        —Ты с ума сошла? Там один ужин стоит, как месячная плата за нашу квартиру. И вино нужно покупать отдельно.
        —Думаешь?
        —Я это точно знаю, милая.
        —Но разве теперь мы с тобой не разбогатеем? Теперь, когда я получила роль в фильме? Ты же всем рассказываешь, какая это важная роль.
        —Ну да, распускать слухи — часть моей работы. Но пройдет какое-то время до того, как ты разбогатеешь и прославишься.
        —И все-таки я считаю, что мы обязаны должным образом отметить подписание договора.
        —Да, я согласен. Я думал, мы сходим в кафе «Де ля Гэр» ивыпьем по бокалу пастиса.
        —Ты омерзителен, Августо. Я не пойду в какую-то забегаловку пить дешевую водку. Право же, ты должен перебороть свою мелочность. Жадность — отвратительное качество.
        —Тогда выпьем по бокалу шампанского.
        —Именно. В ресторане «Максим».
        «Дорогие мои! — написал Августо несколько дней спустя. — Вчера мы с Бель ходили в ресторан “Максим”».
        Донья Неуза еще раз посмотрела на письмо, которое ей молча протянул почтальон. Она никогда в жизни не получала писем, письма приходили только Фелипе. Поэтому она положила письмо на стол мужу, чтобы он прочитал его позже. Так и вышло, что Фелипе и Неуза еще даже не подозревали о письме из Франции, а все соседи уже знали, что кто-то оттуда написал семье да Сильва, поскольку почтальон внимательно рассмотрел марку и почтовый штемпель и всем разболтал об этом.
        Фелипе, как всегда, поздно пришел домой.
        Неуза молча поставила перед ним тарелку с разогретым супом, села за стол и стала смотреть, как он ест.
        —Невкусно?
        —Нет, суп хороший.
        —Другой и не приготовишь, если целый день управляешься с детьми и стариками. Твою мать тоже будет нужно сейчас покормить, а это приятная задача, поверь мне. Конечно, не настолько приятная, как смена ее пеленок. Это же великолепно, когда такая пожилая женщина…
        —Дай мне вначале доесть, ладно?
        —О, я перебила сеньору аппетит этой темой?
        —Неуза, прошу тебя…
        —О чем ты меня просишь?
        Фелипе положил ложку рядом с полупустой тарелкой.
        —Все, хватит.
        Поднявшись, он ушел к себе в комнату.
        Неуза взглянула ему вслед, сдерживаясь. Ей хотелось наговорить ему еще много гадостей. И почему она такая стерва? Пока Августо заходил к ним, она вела себя намного приветливее и чувствовала себя намного лучше. Почему же сейчас все вернулось на круги своя? Тогда Неуза решила в будущем быть милой с Фелипе и даже его матерью, поскольку в то время они относились к ней с бoльшим уважением.
        —Неуза! Иди сюда скорее! — позвал Фелипе из соседней комнаты.
        —Что вам принести, сеньор? Чем могу вам услужить, сеньор?
        —Все, хватит ворчать. Вот, посмотри. — Он протянул ей письмо Августо.
        —Что это?
        —Письмо, Неуза! — не сдержался он. — Письмо от Бель и Августо из Парижа!
        —Читай вслух.
        Дорогие мои!
        Вчера мы с Бель ходили в ресторан «Максим». Это знаменитый и очень красивый ресторан. Мы позволили себе выпить по бокалу шампанского. Вы, должно быть, удивлены, да? Донья Неуза, Вам бы там точно понравилось. Интерьер очень изысканный: на потолке витражи, на стенах — зеркала, на мебели — цветочные узоры. Сеньор Фелипе, там было настоящее шампанское, «Вдова Клико», а не та бурда, которую нам обычно выдают за шампанское. Как видите, у нас все прекрасно. Зимой было нелегко, зато мы видели снег. Он не такой чудесный, как думают в Бразилии. Но теперь пришла весна, и Париж преобразился. Из нашего окна открывается прекрасный вид. Мы живем на седьмом этаже, прямо на бульваре Клиши. Как замечательно звучит, да? Бель неуклонно движется к своей цели и станет знаменитейшей актрисой города, если не всего мира. Вскоре она сыграет роль в фильме великого французского режиссера и заработает много денег. Без ложной скромности скажу, что и я приложил руку к ее успеху. Поскольку я сумел помочь Бель, теперь и другие актеры и актрисы хотят, чтобы я представлял их интересы, а значит, я с полным правом могу называть себя
«агентом». Поэтому, если соседи спросят о нас, можете сказать: «Бель стала кинозвездой, а наш зять — агент». Звучит-то как, верно? Конечно, нам предстоит еще много работать, и многое нужно сделать, чтобы добиться славы и богатства, но я не сомневаюсь, что у нас все получится. Так, я уже много написал о наших приключениях в Париже. Шлю вам сердечный привет и нижайше прошу, чтобы вы почтили нас своим письмом. Я хочу знать все-превсе. Как ваши дела? Как здоровье доньи Фернанды? Мучает ли малыша отрыжка? Не притащил ли Лулу в дом нового питомца? Стала ли Лара такой же красавицей, как ее сестра и мать? Не упускайте ни мельчайшей подробности. Я скучаю по родине, скучаю по вам, и каждая новость — бальзам для моей души.
С благодарностью и любовью,
ваш Августо
        Дорогие родители,
        Августо и так уже все написал, мне больше рассказывать нечего. Все это правда. И мы очень счастливы. Правда, внуков вам придется подождать, сейчас важно посвятить себя карьере.
Всех целую и обнимаю,
ваша Бель
        Читая письмо, Фелипе встал и принялся расхаживать по комнате, теперь же опустил бумагу и со слезами на глазах посмотрел на жену. Неуза тоже была тронута. Она бросилась мужу на шею и воскликнула:
        —Ах, Фелипе!
        Такое внезапное проявление чувств потрясло ее не меньше, чем Фелипе: женщина тут же отпрянула и скрестила руки на груди.
        —Бель могла бы написать и больше.
        —Да, но ты же ее знаешь.
        —Но каков Августо! Мальчик — молодец. Лучшего мужа для Бель нельзя себе и представить.
        —Да, я тоже так думаю, — согласился Фелипе.
        Неуза недоверчиво уставилась на него. Что с ним такое? С каких это пор муж с ней соглашается? Наверное, нашел себе любовницу. Теперь его мучают угрызения совести. Вот почему он ведет себя так мило.
        —Ну, что теперь стряслось? Почему ты на меня так странно смотришь? — спросил он.
        —Тебе лучше знать, — с вызовом ответила она.
        Хорошее настроение развеялось столь же быстро, как и появилось.
        Тем временем Августо в Париже пытался починить протекающую крышу. Вот уже несколько дней, не переставая, шел дождь, потоки воды изливались со свинцово-серого неба, будто разверзлись хляби небесные, и по сравнению с этим ливнем даже тропическая гроза показалась бы мелким дождичком. Теперь вся и без того маленькая квартира Августо и Бель была заставлена горшками и мисками, куда стекала дождевая вода. Выглянув в окно, на тротуаре можно было увидеть только море черных зонтов. День и ночь в стекла стучали дождевые капли, выбивая барабанную дробь на металлической крыше. Августо эти дни напомнили февраль — это ведь было в феврале, верно? — два года назад в Рио, когда дождь не прекращался пару недель. Тогда у Октавио Осорио случился приступ ревматизма, Иоланда Маркос поскользнулась возле киностудии и упала в лужу, а он сам все время промокал до нитки, поскольку его постоянно отправляли по каким-то поручениям. «Мерзкое было времечко», — подумал Августо. И все же он немного скучал по своей студии. Он написал тестю и теще правду — Августо скучал по родине. И в хорошую погоду ему было нелегко, а в дождь и
вовсе одолевала меланхолия. И Бель чувствовала то же самое, хотя и лучше это скрывала. Она ворчала, когда Августо не удавалось раздобыть ей кокосовую воду или fruta do conde, сахарное яблоко. Местные сезонные фрукты и овощи, по которым тут все сходили с ума, поднимая страшную шумиху, например спаржа, ревень или клубника, казались и Бель, и Августо безвкусными.
        К счастью, новое место работы пришлось Бель по вкусу. Компания «Гомон» создала целый комплекс киностудий под названием «Сит Эльж». По сравнению со студией сеньора Перейры они казались храмом прогресса — целый городок кино. Комплекс находился в Девятнадцатом округе, и туда легко было добраться на метро — район Пигаль и Бют Шомон разделяли девять остановок. Августо тоже был впечатлен размерами и оборудованием студии, на которой снималась Бель. Там он казался себе маленьким и неважным, в то время как импозантность обстановки, напротив, радовала Бель. Она думала, что это величие и ей придает значимости, ведь теперь она снималась на настоящей студии в настоящем фильме.
        —Помнишь свою первую роль? — спросил ее Августо вечером после первого рабочего дня.
        Бель закатила глаза и повела рукой, точно махая метлой.
        —С тех пор прошло не так уж много времени.
        —А мне кажется, это было та-ак давно. Тебе нет?
        —На самом деле нет. Я даже сегодня вспоминала ту студию на съемке. Знаешь, что я подумала?
        —Что?
        —Что тогда моя импровизация помогла мне добиться успеха.
        —Верно. И что?
        —Ну… можно повторить тот же трюк и здесь.
        —Тебе уже надоела эта работа? Прошел ведь всего один день.
        —Нет, ничуть не надоела. Но я видела актрису, которая играет главную женскую роль. Она намного хуже меня. К тому же у нее толстые ляжки.
        —Зато она наверняка блондинка.
        —Да, и что?
        —Тебе не получить главную роль в фильме, в котором по сценарию речь идет о белой женщине.
        —Я и не хочу главную роль. Я хочу, чтобы меня заметили.
        —Тогда сыграй для начала свою роль. Тогда они заметят, что ты надежный человек и отличный профессионал.
        —Августо, как ты собираешься стать агентом, если отвергаешь необычные идеи?
        —Ну хоть один из нас должен быть обычным, верно?
        Бель расхохоталась, и Августо стало обидно. Нахмурившись, он уже собирался уйти, когда Бель остановила его:
        —Не дуйся. Иди сюда, давай-ка мы с тобой займемся кое-чем… самым обычным…
        С этими словами она привлекла его к себе и обняла так, что Августо задрожал от возбуждения. Ее поцелуй — и все, что было после, — подарил ему острое ощущение счастья. И не потому, что его телесные потребности наконец-то были удовлетворены. Теперь он был уверен: Бель полностью пришла в себя. Она вновь стала прежней, и теперь ее успех предрешен.
        Глава 43
        Каро стояла на пороге квартиры, слушая, как дребезжат цепи лифта. Над дверью лифта висел циферблат с обозначениями этажей, и когда Каро взглянула на него, стрелка передвинулась на отметку «3». О господи, может быть, вернуться в квартиру и сделать вид, будто она занята чем-то очень важным? Например, развести огонь в камине или начать переставлять книги на полке? «Нет, — решила Каро, — демонстративное безразличие не обманет Антонио».
        Решетка лифта отодвинулась в сторону.
        И мир не замер. Каро не перестала дышать.
        Антонио выглядел точно так же, как незадолго до этого, во время их встречи в ресторанчике.
        —Ты быстро нашел меня, — сказала она.
        —Если для тебя два года — это быстро.
        Они бросились друг другу в объятия.
        —Антонио… Как все это могло произойти? — Через минуту Каро отстранилась.
        —Ты не пригласишь меня войти?
        —Ой… Да, заходи.
        Он вошел в квартиру и сразу заметил, что тут не только просторно, но и вся обстановка подобрана с большим вкусом. Из огромной прихожей вел длинный коридор с пятью дверьми, две из которых были открыты. Антонио увидел роскошную гостиную и старомодный обеденный зал.
        —Красиво. Ты словно стала богатой наследницей, — ухмыльнулся он.
        —Так и есть.
        —Ох, прости. Но ведь человек, у которого ты унаследовала свое состояние, не был тебе…
        —Как сказать. Моя бабушка умерла. Мы были очень близки, но старость взяла свое, и ее смерть не стала для нас неожиданностью. В отличие от суммы, полученной мной в наследство.
        —Прими мои соболезнования, Каро.
        —Что ж, когда бабушка умерла, я горевала по другому человеку. — Она без обиняков перешла к теме, которая, несомненно, интересовала и Антонио.
        —Не ты одна.
        —Что они натворили, Антонио? Как они могли?
        —Каро, где твои манеры? По сценарию ты должна спросить меня, не хочу ли я выпить. Или этот вопрос должны задать твои слуги. Кстати, где они?
        —Кто?
        —Слуги. Ты ведь не одна живешь в этом дворце, верно?
        —Сегодня воскресенье, у всех слуг выходной. Но прошу тебя, Антонио, не будем тратить время на пустую болтовню. Заходи, возьми в баре, что хочешь, и все мне расскажи. Не упуская ни единой подробности.
        —Вначале я должен налюбоваться тобой. Ты прекрасно выглядишь.
        —Ты тоже. Ты даже больше не хромаешь.
        —Да, благодаря гимнастике былая подвижность ноги вернулась. Как и память.
        —А что у тебя было с памятью?
        —Я потерял память. Ненадолго.
        —После того, как мы…
        —Нет. Я ведь попал в аварию намного раньше.
        Обмениваясь новостями — от волнения они говорили без умолку, — они прошли в гостиную. Каро предложила Антонио присесть и отправилась на кухню за кофе. Вскоре она вернулась с подносом. Когда она разливала кофе по чашкам, Антонио обратил внимание на две детали: во-первых, у нее дрожали руки, а во-вторых, на ее пальце больше не было обручального кольца.
        Они немного помолчали. У обоих накопилось столько вопросов, что они не знали, с чего начать.
        —Ты первый, — сказала Каро.
        —Ну хорошо.
        Откашлявшись, Антонио беспокойно поерзал в кресле и принялся рассказывать о том, что произошло.
        —Несколько недель после того, как твой брат выстрелил в меня, я был на грани жизни и смерти. Когда я поправился, мой отец сказал, что ты умерла. По его словам, брат толкнул тебя, ты упала и ударилась головой. Я собрал вещи и уехал в США. Я надеялся, что там смогу забыть тебя. Недавно я решил вернуться в Париж. Можно сказать, что это моя вторая родина, ведь моя мать — француженка. Знаешь, после ужасного скандала и твоей — предполагаемой — смерти мне в любом городе было бы лучше, чем в Рио.
        —О господи! Как они могли так поступить? Почему они сказали тебе, что я умерла?
        —Наверное, по той же причине, по которой твоя семья заставила тебя поверить в то, что это я умер. Так ведь и было, верно?
        —Да, — ответила потрясенная Каро.
        Ее предали. Какое коварство! Каро не могла поверить в то, что с ней такое случилось. И она понимала, что для подобного решения нужна иная, более разумная причина, чем вражда между двумя семьями. Неужели ее родители предпочли, чтобы их дочь родила внебрачного ребенка, только бы не вышла замуж за Карвальо? Это казалось бессмысленным.
        —Каро?
        —О, прости. Я просто задумалась. Да, возвращаясь к твоему вопросу… Они сказали мне, что Эдуардо застрелил тебя. Он посчитал, что как брат должен защитить мою честь. Я действительно ударилась головой и на некоторое время была выбита из колеи. А потом… Я поняла, что беременна. Родители уговорили меня отправиться в Боависту, на нашу фазенду. Там я была практически отрезана от мира. Вернее, я сама не хотела ничего знать о нем… — Она заметила, как Антонио изумленно смотрит на нее. — Что?
        —Твой ребенок от меня?
        —Да.
        —Тот самый ребенок, которого ты сегодня везла в коляске?
        —Да.
        —Какие же они сволочи…
        —Да.
        —Я могу посмотреть на него… или на нее?
        —Конечно. Он спит, ну да ничего. Чтобы познакомиться с отцом, стоит проснуться.
        Антонио прошел за ней в детскую. Он не разглядывал милую обстановку, голубые обои, мягкие игрушки, погремушки. Сейчас все его внимание было приковано к ребенку. Подойдя к кроватке, Антонио благоговейно посмотрел на сына. Каро раздвинула шторы, чтобы в комнате стало не так темно. Что он чувствовал сейчас, обретя не только возлюбленную, которую два года считал мертвой, но и сына? Каро улыбнулась, глядя, как Антонио склонился над кроватью, сдерживаясь, чтобы не подхватить ребенка на руки и не поцеловать. Это зрелище тронуло ее.
        —Как его зовут? — прошептал Антонио.
        —Альфредо. Все зовут его Альфрединьо.
        На лице Антонио заиграла широкая улыбка. Он хмыкнул, едва сдерживая смех.
        Каро знaком попросила его выйти из комнаты, и, едва за ними закрылась дверь, как Антонио расхохотался.
        —Альфредо? Как ресторан «У Альфреда» вПариже? И «Альфредо» вРио? Места упущенных возможностей?
        —Мне просто понравилось имя.
        —Ладно-ладно, я не хотел тебя обидеть. Отличное имя.
        —И что теперь? — спросила Каро, остановившись у окна в гостиной.
        Может быть, предложить ему еще кофе? Или попросить уйти, потому что у нее планы на вечер? Поговорить о том, как нежданно-негаданно они встретились? Она не знала.
        Для нее все это было уже слишком. Больше всего Каро хотелось броситься ему на шею и излить душу. Но казалось странным обращаться с человеком, которого она не видела два года, как с кем-то родным и близким. Да, Антонио не был близок ей. Но она все еще его любила.
        —А теперь… — точно прочитав ее мысли, сказал Антонио, — я собираюсь тебя поцеловать.
        Он опустил ладони ей на талию, и она сжала пальцы на его руках. Она чувствовала его губы на своей шее, его теплое дыхание, слышала его шепот: «Каро, mon amour». Он выцеловывал дорожку от ее плеча к уху, нежно покусывал ее кожу, а его руки спустились с талии на бедра, и у Каро мурашки побежали по спине. Она запрокинула голову, подставляя ему шею, наслаждаясь нежными поцелуями и щекоткой от его щетины. Прикрыв глаза, она смотрела в окно, на темнеющее небо, и думала, как удивительно и в то же время великолепно, что память тела сильнее памяти разума. Словно не прошло и дня с той незабываемой ночи в номере отеля. То же возбуждение, та же страсть проснулись в ней, то же влечение — а ведь она полагала, что больше никогда в жизни не испытает ничего подобного. Будто все чувственные переживания скрывались где-то под поверхностью темных вод памяти и только ожидали этих поцелуев Антонио, чтобы возродиться.
        Она высвободилась из его объятий и затем прижалась еще крепче, настойчивей. Антонио посмотрел на нее, точно не веря, что после столь долгой разлуки Каро не может больше ждать. И она улыбнулась, давая ему понять, что так и есть. Она не могла больше ждать. Притянув его к себе, Каро встала на цыпочки, покрыла поцелуями его виски, губы, подбородок, шею, и от этой страсти у него перехватило дыхание. Она глубоко вдохнула его чудесный запах, терпкую сладкую смесь одеколона и табака. Каро провела языком по его подбородку, впилась поцелуем в губы, и их языки сплелись воедино. Ее тело задрожало от блаженства, точно предвкушая грядущие наслаждения.
        —Пойдем, любимый, — хрипло прошептала она, увлекая Антонио за собой в спальню. — Пришла пора нам полетать.
        Каро нетерпеливо сбросила одежду и повернулась к Антонио. Тот уже тоже успел раздеться. Она невольно залюбовалась его телом — с восхищением и в то же время с облегчением, поскольку всякая отчужденность между ними исчезла. Его взгляд был таким родным, а его прикосновения — знакомыми, словно этих двух лет и не было вовсе. Каро протянула руку, привлекла его к себе, наслаждаясь прикосновением к его обнаженному телу. Ее объятия были жаркими и жадными, они требовали большего. Для нежных ласк, объятий и любования друг другом будет время позже. Сейчас вспыхнувшая в них страсть не ведала границ.
        Каро принялась ласкать Антонио рукой. Она услышала, как он резко вздохнул. Он повалил ее на постель. Антонио хотел возбудить ее поцелуями, но ее возбуждение и так достигло предела, она готова была принять его. Каро медленно опустилась на него верхом, и он вошел в нее — какое жаркое сладостное чувство! Вначале Каро двигалась осторожно, но затем она приспособилась, стала приподниматься и опускаться быстрее, позволяя ему войти в нее еще глубже. Взгляд Антонио затуманило вожделение, его губы приоткрылись, он тяжело дышал. Опустив руки на ее бедра, он принялся раскачивать ее, и Каро смогла полностью положиться на его волю. Она выгнула спину и застонала, и чем быстрее она двигалась, тем сильнее он сжимал ее ягодицы, тем глубже входил в нее, тем выше приподнимал таз, чтобы придать толчкам больше силы. Их тела слились воедино, подрагивая. Каро никогда в жизни не испытывала ничего подобного. В ее теле волнами расходилось наслаждение, кожа горела огнем, слезы радости навернулись ей на глаза. В ушах шумело, и, точно издалека, раздался стон. Она почувствовала, как Антонио замер в ожидании всепоглощающего
оргазма, а затем застонал.
        Каро в изнеможении рухнула на него, услышав исполненный удовлетворения вздох, и напряжение в их телах схлынуло.
        —Какой турбулентный полет, — прошептала Каро, отдышавшись.
        И в этот момент зазвонил телефон.
        —Пусть звонит, — сказал Антонио, проводя ладонью по ее талии.
        Каро лежала на боку, подперев голову рукой, и неотрывно смотрела на него, точно пытаясь в мельчайших подробностях запомнить его черты.
        —Как бы то ни было, этот человек оказал нам огромную услугу, не позвонив десять минут назад.
        —Как мило с его стороны.
        —Или с ее стороны.
        Едва сказав это, Каро вспомнила, что сегодня должна идти в гости к тете Жоане. О нет! Нужно поскорее перезвонить ей, а то она и сюда может приехать.
        —Это, наверное, моя тетя. Удивляется, где это я, — объяснила Каро.
        Не одеваясь, она прошла в коридор и взяла трубку.
        Антонио слышал обрывки ее разговора:
        —Кое-что произошло… Нет, ты только завтра увидишь Альфрединьо… Да, все в порядке…
        Этого было достаточно, чтобы понять, о чем речь.
        Когда Каро вернулась в спальню, Антонио подумал, что растрепанные волосы и гримаса раздражения на лице придают ей особое очарование. А потом, едва она села к Антонио на кровать, заплакал ребенок.
        —Теперь еще и это, — проворчала Каро, но отправилась к сыну, так и не одевшись.
        Вскоре она вернулась с малышом — в пеленках и одежде он казался совсем большим рядом с ее хрупким телом. Антонио даже думать не хотел о том, чего стоило Каро родить этого ребенка.
        Она положила Альфрединьо между собой и Антонио — тот сразу же протянул руку, чтобы погладить малыша, и ребенок схватил его за палец. Антонио рассмеялся. Его сын! Неописуемая волна счастья накрыла его с головой. А потом он чуть не расплакался. Все это потерянное время! Как было бы чудесно находиться рядом с Каро во время беременности, гладить ее округлившийся животик, прикладывать к нему ухо, чувствовать движения ребенка в теле матери. Как ему хотелось быть рядом с Каро во время родов и потом вместе с сыном с первого дня его жизни.
        Он пощекотал пятки малыша. Какие у него милые ножки, такие маленькие, толстенькие, мягкие… Альфрединьо рассмеялся. Тогда Антонио пощекотал его живот и чуть не отдернул руку, когда понял, какая у него нежная кожа. Ребенок засмеялся от радости.
        Каро с любовью смотрела на них. С самого начала все должно было происходить именно так. У нее сердце разрывалось от нежности, когда она смотрела, как отец играет с сыном. И в то же время Каро ощутила легкий укол ревности: почему ей понадобилось столько времени, чтобы полюбить Альфрединьо? Почему Антонио это удалось за считанные секунды, а у нее на это ушел целый год?
        Она взяла сына на руки.
        —Нужно его покормить, иначе он совсем раскапризничается.
        —Весь в отца. Я тоже есть хочу.
        —Подержи его, я пока оденусь.
        Она передала ребенка Антонио, набросила шелковый халат и сунула ноги в мягкие тапочки.
        —Пойдем на кухню. Если хочешь, можешь не одеваться. К счастью, сегодня вся квартира в нашем распоряжении.
        На кухне они нашли хлеб, сыр, колбасу, оливки и масло, причем в таких количествах, что Каро удивилась, откуда у нее дома столько еды. Уж точно вся эта провизия предназначалась не для нее — дома она только завтракала, и то обычно ела очень мало и исключительно сладкое, а обедала и ужинала в городе или в гостях. Может быть, это для няни? Но зачем ей полбатона копченой колбасы? Мотнув головой, Каро отогнала мысли о своей прислуге и ее пищевых привычках. Это сейчас не имело никакого значения.
        Антонио с аппетитом набросился на еду, и Альфрединьо последовал его примеру — ему Каро дала кашу, которая стояла на плите, только и ожидая, чтобы ее разогрели.
        Каро тоже проголодалась, но съела лишь пару оливок. Хотя у нее урчало в животе, аппетита не было. Каким-то образом встреча с Антонио словно лишила ее всех прочих телесных потребностей. Выпив стакан воды, она взяла сына на руки, но Антонио забрал его себе, поднял малыша на вытянутых руках и принялся раскачивать из стороны в сторону, будто ребенок летал в воздухе. Альфрединьо вскрикивал от удовольствия.
        —Они пытались отрезать нам крылья! — воскликнул Антонио. — Но мы можем летать, мой ангел. Мы еще полетим.
        «Да, — подумала Каро. — Мы еще полетим. Дальше и выше, чем я когда-либо мечтала».
        Эпилог
        В октябре 1929 года Каро, Антонио, Альфрединьо и их маленькая дочь Сесилия вернулись в Рио-де-Жанейро — на самолете. Путешествие заняло две недели, поскольку из-за детей все время приходилось останавливаться. Они приземлялись в Лиссабоне, в северной части Марокко, на островах Зеленого Мыса, на архипелаге Фернанду-ди-Норонья, в прибрежных городах Бразилии. Половину пути двухмоторным самолетом управляла Каро — благодаря поддержке мужа она смогла получить в Париже удостоверение пилота, с честью сдав экзамены.
        Им приходилось сталкиваться с непониманием людей, иногда даже с яростью, когда те видели, что эта супружеская пара путешествует с детьми. Однако Каро считала, что перелет малыши перенесут намного лучше, чем путешествие на корабле, которое займет несколько недель, заставит их страдать от морской болезни и рисковать жизнью. Кораблекрушения случались гораздо чаще, чем авиакатастрофы. А главное, детям нравилось летать.
        В Рио они первым делом отправились на похороны доньи Мадлен, матери Антонио. Им предстояло выдержать это испытание, да и в целом в Рио их не ждало ничего хорошего. Как Каро, так и Антонио разорвали связи со своими семьями. Однако они решили соблюсти правила приличия и явиться на похороны.
        Только из вежливости они собирались познакомить детей с их бабушкой и обоими дедушками. Виктория и Леон до сих пор знали Сесилию только по рассказам Жоаны, а Роберто Карвальо не был знаком с обоими внуками. Но на этом контакт Каро и Антонио с семьей должен был ограничиться — слишком велика была их боль из-за лжи и предательства, причин которого молодая пара все еще не понимала. Как бы то ни было, они решили ничего не выяснять. Им не хотелось выслушивать очередную ложь, шитые белыми нитками отговорки и поддельные аргументы. Это ни к чему бы не привело. Теперь они принадлежали друг другу и своим детям, и этого было достаточно.
        Но на могиле матери — женщина умерла от рака, болезнь забрала ее относительно молодой — Антонио охватила печаль. Его начали мучить сомнения, каких он прежде не ведал. Что, если его бедная мать вообще никак не была связана с этой интригой? Каро и Антонио предполагали, что эту ложь обстряпали Виктория да Сильва и Роберто Карвальо. Но донья Мадлен, размышлял Антонио на могиле, всегда была доброй женщиной. Быть может, он поступил жестоко, лишив ее возможности провести последние месяцы жизни с внуками? Он отогнал эту неприятную мысль. Сейчас нужно было подумать о том, куда они отправятся дальше. Они собирались в Сан-Паулу, а потом дальше, в Парагвай, а оттуда — в Буэнос-Айрес. Там Антонио хотел встретиться с уже прославившимся писателем Сент-Экзюпери, получившим должность технического директора в компании «Аэропоста Аргентина»: его друг сейчас занимался развитием авиапочты в Южной Америке, ведь и в Патагонии люди не хотели ждать писем долгими месяцами.
        Будущее, о котором все мечтали, пришло и в отдаленнейшие уголки Южной Америки.
        Дома у Виктории и Леона ровным счетом ничего не изменилось, как и у Фелипе и Неузы. «В горе и в радости» супруги ругались, не понимали и обижали друг друга. Обе пары потеряли дочерей, по собственной вине или нет, — тем не менее у этих дочерей все было хорошо. Бель почти добилась своей цели — она стала высокооплачиваемой киноактрисой, и люди на улицах часто просили у нее автограф. Но всемирной славы она пока не добилась. Не было у нее и детей. А вот Августо действительно добился большего, чем ожидал. Он стал весьма успешным агентом, хотя клиентов у него было пока немного. Но если так будет продолжаться и дальше, это он, а не Бель через пару лет купит домик с бассейном. И Августо хотел, чтобы в этом доме было много детей. Но им с Бель всего по двадцать лет, у них еще есть время, и — кто знает? — может быть, их ждет дорога в Голливуд. Именно об этом сейчас мечтала Бель, а Августо знал, что если уж она что-то вбила себе в голову, то ничто ее не остановит.
        Не так далеко от Голливуда, в Сан-Франциско, занимался своими делами молодой инженер из Бразилии — спокойный, трудолюбивый и скромный, но целеустремленный и уверенный в себе. Об Энрике Каро и Антонио услышали случайно — соученик Энрике и жених сестры Антонио приехал на похороны доньи Мадлен и поделился новостями о бывшем однокашнике. Энрике женился на американке и поселился в Калифорнии. Благодаря связям тестя он начал работать в комиссии по постройке моста Золотые Ворота. Правда, этому строительству суждено было завершиться много лет спустя — проект повторил судьбу статуи Христа Искупителя, достроенной только в 1931 году.
        Из-за финансовых трудностей возведение статуи задерживалось, и в 1929 году, когда Каро и ее семья летели в Сан-Паулу, они увидели под строительными лесами только ее стальной остов, в котором, лишь имея богатую фантазию, можно было узнать Иисуса с распростертыми руками. Голову и руки колоссального монумента еще не закрепили. Стояла чудесная погода — иначе Каро и Антонио не решились бы лететь с детьми, поскольку не хотели рисковать. Каро сидела за рулем и немного отклонилась от курса.
        —Куда ты летишь? — спросил Антонио, следивший за маршрутом.
        Они должны были пролетать над приметными особенностями местности — например, рекой, горой или городом, но сейчас Антонио ничего подобного не видел.
        Пролетая над бывшей кофейной плантацией, где когда-то ей было так одиноко, Каро заложила круг над фазендой на высоте около двухсот метров.
        —Смотри, Альфрединьо, тут ты родился! — крикнула она сыну.
        Едва ли он разобрал хоть слово — в кабине было очень шумно. Но мальчик улыбнулся, как и всегда. Ему было не важно, что сказала мама. Главное, что она заговорила с ним. Альфрединьо обожал мать.
        Каро повернула самолет, и вскоре они пересекли границу штата Сан-Паулу, славившегося своими кофейными плантациями — тут произрастало более миллиарда кофейных деревьев. Они ориентировались по железной дороге. Внизу как раз проезжал товарный поезд.
        —Ты чувствуешь запах? — спросил Антонио.
        —Да, — ответила Каро. — Что это? У нас что-то сломалось? Может быть, мне спуститься?
        —Да, пожалуй, нужно чуть сбросить высоту, — кивнул Антонио. Заметив ее испуганный взгляд, он пояснил: — С нашей птичкой все в порядке. Мне кажется, запах исходит от поезда.
        И чем ниже они опускались, тем яснее становилось, что Антонио прав.
        —Пахнет жареным кофе. Какой аромат! — воскликнула Каро. — У них в поезде кофеобжарочный цех?
        —Там тысячи тонн непроданного кофе, — пояснил Антонио. — Они жгут его на железной дороге.
        —О господи…
        —Экономический кризис добрался и сюда.
        —О нет!
        Каро даже думать не хотела о том, к чему это может привести.
        —Бразилию это затронет не так, как прочие страны. И авиация пострадает меньше других отраслей — я надеюсь.
        —Кроме того, мы всегда будем вместе.
        —И не важно, что случится.
        —В горе и в радости.
        —Как на земле…
        —Так и на небе.
        —На небе, — сказал вдруг Альфрединьо.
        И они все засмеялись.
        Историческая справка
        «Небеса нашей нежности» — это роман с вымышленными героями и событиями. И все же в нем упоминаются некоторые реальные личности и ситуации, поскольку в своих произведениях я всегда стараюсь добиваться исторической достоверности.
        Двадцатые годы стали для Рио бурным временем. Поток переселенцев из Европы не иссякал, привнося в Бразилию не только культурное и политическое разнообразие, но и свободу нравов, до того неведомую этой стране. Благодаря постройке туннелей доступными для широкой публики стали пляжи на юге, в том числе и Копакабана.
        Пионер авиации Альберто Сантос-Дюмон почитался как национальный герой. Народ восторгался и футболистами, выигравшими в 1922 году Кубок Южной Америки. В том же году — к столетию независимости от Португалии — было принято решение отметить этот юбилей постройкой колоссальной статуи Иисуса Христа. Но воплощение этой идеи затянулось в связи с проблемами экономического характера: рынок кофе и сахара лихорадило, и бразильская ценовая политика в итоге привела к тому, что были уничтожены тысячи тонн кофе. Статую Христа Искупителя достроили только в 1931 году, уже по завершении финансового кризиса.
        Первая школа самбы была основана в 1928 году — и ее называли просто «Школа», поскольку репетиции проходили неподалеку от обычной школы.
        Первое официальное выступление профессиональных танцоров самбы прошло только в 1932 году, до этого в карнавале участвовали любительские коллективы (на португальском их называли blocos или ranchos).
        Любовь к футболу, самбе и модерну в искусстве — кстати, из-за любви к архитектурному модерну в Рио, к сожалению, были снесены многие здания, представлявшие историческую ценность, — имеет в Бразилии глубокие корни.
        Две фешенебельные гостиницы, упомянутые в романе, отель «Глория» и «Копакабана Палас» существуют и по сей день, причем «Копакабана Палас» считается символом соответствующего района города и одноименного пляжа. Набережная Копакабаны выложена черными и белыми булыжниками, как и описано в этом романе, причем черно-белый узор напоминает волны. До начала тридцатых годов эти «волны» шли перпендикулярно линии пляжа, и только после наводнения, разрушившего бoльшую часть набережной, мостовую переложили, и теперь «волны» идут параллельно водам Атлантики.
        Авенида Атлантика обрела современный вид в семидесятые годы, когда ее расширили до шести полос, вдвое увеличили мостовую и обустроили изначально узкую полосу пляжа, поэтому теперь пляж Копакабана огромен, на нем помещаются не только тысячи отдыхающих, но и несколько футбольных полей, площадки для пляжного волейбола и фитнес-зоны.
        Шляпка с фруктами, которую соорудила Бель, на самом деле была придумана певицей и танцовщицей Кармен Мирандой. Эта бразильская певица начала свою карьеру в конце двадцатых годов в Рио и своими экстравагантными костюмами и южноамериканским темпераментом завоевала Голливуд. Конечно, того же мы желаем и героине романа Бель.
        Надеюсь, что вы, дорогие мои читательницы, сможете отвлечься от серых будней современности, погрузившись в этот экзотический мир, сможете сопереживать героям, полюбить их. А возможно, вам даже захочется когда-нибудь посетить эту чудесную страну — Бразилию.
        notes
        [i] Мата Хари (1876 —1917), настоящее имя — Маргарета Гертруда Зелле, исполнительница экзотических танцев и куртизанка голландского происхождения, занимавшаяся шпионской деятельностью во время Первой мировой войны. (Здесь и далее примеч. ред., если не указано иное.)
        [ii] Альберто Сантос-Дюмон (1873 —1932) — пионер авиации, разработал управляемый воздушный шар. Родился в Бразилии, но большую часть жизни провел в Париже. (Примеч. пер.)
        [iii] Фонарь (фр.).
        [iv] Приятно познакомиться (фр.). (Примеч. пер.)
        [v] Тетя (порт.). (Примеч. пер.)
        [vi] Жорж Эжен Осман, более известный как барон Осман (1809 —1891) — французский государственный деятель и градостроитель, во многом определивший современный облик Парижа.
        [vii] Контролер (фр.). (Примеч. пер.)
        [viii] Жулик (фр.). (Примеч. пер.)
        [ix] Обед (порт.). (Примеч. пер.)
        [x] Папочка (порт.). (Примеч. пер.)
        [xi] Мама (порт.). (Примеч. пер.)
        [xii] Любовь моя (порт.). (Примеч. пер.)
        [xiii] Любимый (порт.).
        [xiv] Рудольфо Валентино (1895 —1926) — американский актер итальянского происхождения, знаменитость времен немого кино.
        [xv] Инженер (порт.). (Примеч. пер.)
        [xvi] Шляпка-клош (фр.). (Примеч. пер.) Дамская шляпка в форме колокольчика, которая была в моде в двадцатых годах прошлого века.
        [xvii] Любовь моя (порт.). (Примеч. пер.)
        [xviii] Барышня (порт.). (Примеч. пер.)
        [xix] Жак-Эмиль Рульманн (1879 —1933) — французский дизайнер. Представитель направления ар-деко в области дизайна мебели и интерьеров.
        [xx] Рене Лалик (1860 —1945) — французский ювелир и стеклянных дел мастер, один из выдающихся представителей стиля ар-нуво.
        [xxi] Жорж Брак (1882 —1963) — французский художник, график, сценограф, скульптор и декоратор.
        [xxii] Хуан Грис (1887 —1927) — испанский художник и скульптор, один из основоположников кубизма.
        [xxiii] Умберто Боччони (1882 —1916) — итальянский художник, скульптор и теоретик футуризма.
        [xxiv] Кинотеатр (порт.). (Примеч. пер.)
        [xxv] Территория кино (порт.). (Примеч. пер.)
        [xxvi] Мамочка (порт.).
        [xxvii] Вяленое мясо (порт.). (Примеч. пер.)
        [xxviii] Жозефина Бейкер (1906 —1975) — американо-французская танцовщица и певица, во многом определившая развитие танца в ХХ веке.
        [xxix] «Черное ревю» (фр.).
        [xxx] Водка (порт.). (Примеч. пер.)
        [xxxi] Корсо, вереница выступающих на карнавале (порт.). (Примеч. пер.)
        [xxxii] Крыша (порт.). (Примеч. пер.)
        [xxxiii] Жители Рио-де-Жанейро (порт.). (Примеч. пер.)
        [xxxiv] Пара свежих крендельков, клецки с треской, креветочный паштет и слоеные пирожки с сыром (порт.). (Примеч. пер.)
        [xxxv] Дядя (порт.). (Примеч. пер.)
        [xxxvi] Пастилки Виши — конфеты восьмиугольной формы белого цвета; выпускаются со вкусом мяты, лимона, апельсина или аниса. Традиционно производятся во французском городе Виши (департамент Алье).
        [xxxvii] Настольная игра с девятью шашками.
        [xxxviii] Эйтор душ Празериш (1898 —1966) — один из первых исполнителей самбы, завоевавший огромную популярность.
        [xxxix] Покровитель, начальник (порт.).
        [xl] Многоуважаемый (порт.). (Примеч. пер.)
        [xli] Паскаль Сегрето — бразильский продюсер начала ХХ века. (Примеч. пер.)
        [xlii] Шикинья Гонзага (1847 —1935) — первая бразильская женщина-композитор. (Примеч. пер.)
        [xliii] Четырнадцатое июля — День взятия Бастилии, национальный праздник во Франции. (Примеч. пер.)
        [xliv]Crioulo — креолы; moreno — полукровки; pardo — парду, люди смешанного происхождения; mulato — мулаты; moreno claro — квартероны; negros — негры, чернокожие (порт.). (Примеч. пер.)
        [xlv] Добрый день (порт.). (Примеч. пер.)
        [xlvi]Botequim — кафе, pasteis — выпечка (порт.). (Примеч. пер.)
        [xlvii] В моде (фр.). (Примеч. пер.)
        [xlviii] Очень шикарно! (фр.)
        [xlix] Да здравствует (исп., порт.).
        [l] Приятно познакомиться (фр.). (Примеч. пер.)
        [li] Кубинский куриный суп.
        [lii] Сушеная и очень соленая треска.
        [liii] Тетушка (порт.).
        [liv] Фейжоада — традиционное для португалоязычных стран блюдо из фасоли, мясных продуктов и маниоковой муки.
        [lv] Цитата дана по книге Бытия 2:18 в русском синодальном переводе. (Примеч. пер.)
        [lvi] Спасибо (фр.). (Примеч. пер.)
        [lvii] Бастер Китон (1895 —1966) — американский комедийный актер немого кино. (Примеч. пер.
        [lviii] Битва на Сомме (1 июля — 18 ноября 1916г.) — одно из крупнейших сражений Первой мировой войны. Объединенные войска Британской империи и Французской республики провели успешную наступательную операцию против германской армии.
        [lix] Питер Корнелис (Пит) Мондриан (1872 —1944) — нидерландский художник, который одновременно с Кандинским и Малевичем положил начало абстрактной живописи.
        [lx] Василий Васильевич Кандинский (1866 —1944) — выдающийся русский живописец, график и теоретик изобразительного искусства, один из основоположников абстракционизма.
        [lxi] Жан Арп (Ханс Арп) (1886 —1966) — немецкий и французский поэт, художник, график, скульптор.
        [lxii] Пирожное (порт.). (Примеч. пер.)
        [lxiii] Бубен, укулеле, агого и дудка (порт.). (Примеч. пер.)
        [lxiv] Треска (порт.). (Прим. пер.)