По ту сторону льда Ольга Борискова
        Татьяна Минаева
        КНИГА ВНЕ СЕРИИ "THE SHOW MUST GO ON"
        ДЛЯ ВСЕХ ОНИ ЛЕД И ПЛАМЕНЬ, ИСКРА И ХОЛОДНЫЙ ВЕТЕР, ИДЕАЛЬНАЯ ПАРА НА ЛЬДУ, И СОВСЕМ ЧУЖИЕ - ВНЕ ЕГО.
        НО КТО ОНИ ДРУГ ДРУГУ НА САМОМ ДЕЛЕ? ОБ ЭТОМ НЕ ЗНАЕТ НИКТО. ТЯЖЕЛАЯ ТРАВМА ЗА МЕСЯЦ ДО ОЛИМПИАДЫ МОЖЕТ ПОСТАВИТЬ КРЕСТ НА ИХ СПОРТИВНОМ БУДУЩЕМ. НО КОГДА ЖИЗНЬ ЧТО-ТО ОТБИРАЕТ, ОНА ДАЕТ ЧТО-ТО ВЗАМЕН. И МОЖЕТ БЫТЬ, ЭТО БУДЕТ САМЫМ ГЛАВНЫМ, ЧТО ОНИ МОГЛИ ПОЛУЧИТЬ ОТ СУДЬБЫ…
        КОРОТКАЯ ИСТОРИЯ ИЗ ОБЫЧНОЙ ЖИЗНИ ОДНОЙ НЕОБЫЧНОЙ ПАРЫ.
        По ту сторону льда
        Ольга Борискова и Татьяна Минаева
        Пролог
        Январь 2018 года
        Марина оттолкнулась от бортика и резко, нервно поехала в противоположный угол. В пару подсечек пересекла каток. Остановилась лишь оказавшись в относительном уединении. Выдохнула, потёрла переносицу и обернулась. Ваня так и стоял возле тренера. Смотрел на неё. Она едва не зарычала. И что он так смотрит?! Да, она снова на взводе, зато он… он как всегда спокойный. Спокойный, обходительный… Да чтоб его! Вот так у них всегда - чуть что, Марина вспыльчивая и нетерпеливая, а Ванечка… А Ванечка агнец небесный. Сейчас - как обычно. Конечно, перья у них полетели исключительно по её вине. Исключительно. Потому что она, видите ли, не смогла вовремя взять себя в руки и успокоиться. А как она может успокоиться, если у них Олимпиада через две недели, а что-то постоянно происходит не так?! То подкрут через одно место, то поддержка косая, как Пизанская башня?! Ещё и соперники по сборной…
        Она посмотрела на вице чемпионов России. Те рассекали лёд в другом конце катка. Мария Матрёхина со своим партнёром - высоким, широкоплечим… В последнее время она всё больше начинала действовать ей на нервы. В сущности, ничего особенного - ни какой-то сверхтехники, ни катания, а самомнение выше крыши. И ладно бы только эти. Ещё и следующие впритык за ними Липатова с Никольским. Вот те вообще звёзды звёздами. Знает она таких звёзд. На букву «п».
        Раздражение, и без того сильное, стало ещё сильнее, когда она заметила, что Ваня направляется к ней. Выдохнула. Почему во всём вечно виновата именно она? Да, она максималистка, да, она придирается и к самой себе, и к нему. Вгрызается, ковыряется… Да, да и ещё миллион раз да. У них должно быть всё только лучшее - костюмы, образы, программы. Скольжение и техника. И сама она должна быть лучшей. И он должен быть лучшим. Каждый раз, выходя на соревновательный лёд, она проверяла их костюмы, наносила на лицо макияж и тщательно укладывала волосы. Каждый раз она говорила ему, что любая мелочь имеет значение. Для неё. Потому что искренне так считала. А он отмахивался. Не всегда, но часто. Она вызывала у него желание отмахнуться. И раздражала его. Она всю жизнь его раздражала. И раздражает. И вот теперь снова. И снова, и снова… Потому что лутц, которым они заменили тройной тулуп, перестал получаться, а времени до главного старта четырехлетки оставалось всё меньше и меньше. Но у китайцев - четверной выброс, у канадцев - космические компоненты, а у Липатовой четверной подкрут. А у них лишь невероятное
скольжение, опыт, скатанность, синхронность, чувство стиля, артистизм… Много у них всего, но этого может не хватить. И она отлично всё понимала. И Ваня, она точно знала, понимал. И тренер их понимал. И соперники тоже. Спорт - та же лотерея. Один неверный шаг, и от счастья плачет кто-то другой. Но если не предпринимать попыток, к чему тогда вообще борьба? Только Ваня день за днём неустанно повторял, что им не стоит, что они не должны… И не только это. Много всего. Она злилась, а он оставался спокойным. Спокойный, обходительный и надёжный! Как обычно! А она истеричная стерва. Как обычно. И как он её только терпит? Ах, да, у них же скольжение, скатанность, чувство стиля, опыт и ещё столько всего за плечами, что и не перечесть.
        Подъехав к ней, он посмотрел сверху вниз, а затем, ничего не сказав, сделал небольшой круг. Марина выдохнула и поехала следом. Она может сколь угодно злиться, но разве это что-то изменит? Столько лет они уже вместе - рука об руку. И всегда вот так - слишком разные. Он - спокойный, она - взрывная. Она вспыхивает, а он гасит. Огонь и лёд…
        Всё ещё раздражённая, она уже сама подъехала к нему и заскользила рядом. Молча. Оба знали - очередная ссора ничего не изменит. Потому что так у них уж повелось - ссориться и отпускать, а потом выходить на лёд. На льду они были идеальной парой, и за это болельщики прощали им даже то, что вне катка они - совсем разные. Потому что каждый свой прокат они превращали в волшебное действо. Страсть, нежность, любовь, боль…
        Тренировочное время было слишком дорого для того, чтобы тратить его попусту, и уже через минуту они снова зашли на параллельный прыжок. Движение спиной назад, подсечка, другая, толчок опорной ногой. Марина сгруппировалась. Раз-два-три… И вроде бы, докрутила. И вроде бы, всё было даже не плохо. А потом она почувствовала адскую боль. На мгновение в глазах у неё потемнело. Нет, не в глазах - потемнело само сознание. Она даже не вскрикнула. Никакой крик, никакие слова не могли отразить хоть сотой доли того, что было сейчас в ней. Мечты, желания, надежды… Она чувствовала обжигающий холод льда и боль в правой ноге. Боль, исходящую от щиколотки и расползающуюся по телу, по внутренностям, проникающую в каждую клетку сознания, в каждое нервное окончание. Не такую, как при обычном падении, не такую, к какой она привыкла с детства. Эта боль была красной, как кровь, чёрной, как ночь. Она была приговором. И шанса на то, что приговор этот не придёт в исполнение, таяли с каждым мигом её собственного осознания случившегося.
        Сделав тяжёлый, глубокий вдох, она приподнялась на руках и постаралась подтянуть к себе правую ногу. Слёзы, отчаянные, непрошенные, злые, застряли где-то в горле, так и не выступив на глазах. Нет, это не просто растяжение, не просто ушиб или вывих. Что такое растяжения, ушибы, вывихи, она прекрасно знала. Разрыв? Или…
        - Марина? - рядом с ней на одно колено присел Ваня. Взгляд у него был озадаченный, обеспокоенный, в глазах так и читался вопрос. Он коснулся её руки, но в ответ она нашла в себе силы лишь мотнуть головой.
        
        - Прости, - сказала она, а потом совсем тихо, одними бледными губами, шёпотом: - Прости…
        Он замер. Рядом блеснули лезвия ещё одних коньков, потёртые мысы чьих-то ботинок. Вокруг всё ожило, засуетилось. Что-то говорил Марк Александрович - тренер, ведущий их пару к вершинам с того самого момента, как они пришли к нему восемь лет назад. Марк Александрович, понимающий всё ничуть не хуже её самой. Растерянная и побледневшая Матрёхина тоже мельтешила рядом. Ей помогли подняться, помогли добраться до борта, усадили на ближайшую скамью. Люди, люди, люди… Но она никого не замечала. В этом шуме, в этой беспокойной возне она оставалась одна. Слёз не было. Не было их даже в тот момент, когда на ней расшнуровывали конёк, когда высвобождали её ногу. Она лишь сцепила зубы и, когда врач, бережно ощупав щиколотку, поставил предварительный диагноз, прозвучавший, словно выстрел в голову: «судя по всему, перелом», слёзы так и не появились. Не появились они и тогда, когда она, подняв голову, попробовала отыскать среди прочих Ваню. Слёз не было. И Вани… Вани тоже не было. Но она знала, что позже слёзы обязательно появятся. А вот Ваня… Потому что до Олимпиады меньше месяца, а у неё перелом. Потому что
Матрёхина поедет на Олимпиаду. И Липатова поедет. И китайцы, и немцы, и французы, и канадцы… И всё будет. У всех всё будет. У всех, кроме них. Потому что до Олимпиады - считанные дни, а у неё… у неё перелом.
        Глава 1
        Февраль 2018 года
        Она хотела сбежать. Скрыться от всего мира, спрятаться на необитаемом острове, на другом конце света. Чтобы никто никогда не нашел. Никто и никогда.
        Видеть в глазах людей жалость - это было выше её сил. Ненавидела, когда жалеют. Когда ЕЁ жалеют, ненавидела! На звонки не отвечала. Хотела вообще выключить телефон, но могла позвонить мама, или Марк Александрович, или… Ваня, в конце концов. Только вот Воронов вообще не появлялся после той злосчастной тренировки. Ни в больницу к ней не приехал, ни после. Гордость какая-никакая, а осталась.
        В телефоне висели несколько сотен смс со словами поддержки от коллег, друзей и просто знакомых. Но ни одной от Ивана. А она, если уж быть честной, и не ждала. Он считал, наверное, что зря столько лет терпел её. Думал, что с ней станет Олимпийским чемпионом, не слушал советов друзей, желающих ему лучшую партнершу. Переживал с ней травмы, ждал её. И все ради Олимпиады… И какая ирония - все его мучения привели лишь к тому, что они сейчас в Москве, а не Пхенчхане. А если бы ушел и встал в пару с новой партнершей - уже сегодня выходил бы на лед с короткой программой в Канныне.
        Завернувшись в плед, Марина перехватила костыль и кое-как проковыляла на кухню, щелкнула кнопку на чайнике и уселась на подоконник. Прислонившись затылком к прохладному стеклу, закрыла глаза и глубоко вздохнула.
        Вся её жизнь - борьба. Борьба с самой собой, с окружающими, с бесконечными травмами. И все это она смогла преодолеть. Но как?!. Как не сломаться, когда до мечты остаётся всего лишь шаг, а потом… пустота? На своей первой Олимпиаде в Сочи они заняли обидное четвертое место. Тогда были слёзы, злость, недовольство собой, обиды, обвинения… А потом они решили идти дальше. Решили, что раз не получилось дома, в России, обязательно получится в Корее. Готовились, работали, упорно шли к цели. А теперь… Ничего не осталось. Ничего.
        Ей все так надоело. На душе скребли кошки, было больно и все равно одновременно. Кость сломана, диагноз врачей оставляет место для будущего, но…. Идти на следующий Олимпийский цикл - это самоубийство. Кто даст гарантию, что в конце следующей четырёхлетки снова что-нибудь не случится? Лёд скользкий. Да и возраст… Ей уже двадцать семь, Ване - двадцать девять. А к играм в Пекине… Об этом даже думать не хотелось. Молодёжь уже сейчас на пятки наступает… И ведь есть она - совершенно обычная жизнь! Жизнь без постоянной боли, без синяков и вечных ссадин! Жизнь, наполненная встречами с друзьями, какими-то другими, совершенно далекими от фигурного катания делами. Есть же! Есть!..
        В очередной раз пропиликал телефон, давая знать о входящем сообщении. Марина достала мобильник из кармана толстовки и посмотрела на экран. Марк Александрович. Тренер интересовался, как она. Марина криво усмехнулась и написала в ответ: «Жива. Собираюсь пить чай». Отправила и продолжила сидеть с зажатым телефоном в руке, пока не пришло сообщение.
        «Все еще будет. Не падай духом! Мы справимся со всем».
        «Ничего уже не будет. У меня нога сломана. Все там, а я тут. Это конец, Марк Александрович. Я больше так не могу».
        «Марина, не руби сгоряча. Я приеду и поговорим».
        «Я все решила. Какой смысл всех мучить? И Вас, и себя, и Ваню? Пора заканчивать». - Только когда Марина это написала, перечитала и отправила, внутри вдруг пришло осознание, что это действительно конец. Конец их с Ваней паре, конец их совместным мечтам о личном золоте, конец бесконечным ссорам, конец всему…
        Чайник закипел и выключился, выводя её из раздумий. Марина сползла с подоконника, налила чай и отправилась в комнату.
        По телевизору началась короткая программа пар на Олимпийских Играх. Она поставила чашку на журнальный столик, сама забралась с ногами на диван, положила голову на подлокотник и, нащупав под боком пульт, отключила звук. Достаточно мазохизма и без комментаторских реплик.
        Пары в гробовом молчании сменяли одна другую, радовались и плакали в «kiss and cry», а Марина в какой-то прострации наблюдала за этим действом, не отрывая взгляда от экрана. На душе было пусто. На телефон снова пришла смс, но она даже не пошевелилась - все, что хотела, она сказала. И её решение не изменится. Хватит. Ещё в больнице она сказала тренеру, что это, похоже, конец, а теперь лишь укрепилась во мнении. К чему? К чему всё? Всё равно её дороги ведут в пустоту.
        Постепенно изматывающие мысли вытянули из неё последние силы, и она уснула еще до выступления ведущих пар. Этот мир скоро перестанет быть для неё единственно важным, поэтому какая разница, кто займет первое место?..
        Марина не сразу поняла, что происходит. Открыла глаза, за окном было еще темно. Или уже темно? Сколько она проспала? Голова была тяжелой, шея затекла. На столике разрывался в режиме «вибро» телефон, а в дверь дубасили с завидным упорством. По телевизору, все так же без звука, шел какой-то сериал.
        Немного придя в себя, Марина села, опустила ноги на пол и потянулась - тело затекло и ныло так, будто её накануне избили битами. Телефон продолжал «танцевать» и гудеть. Она подняла его и едва не выронила снова. Звонил Ваня.
        - Я думала ты мой телефон уже стер, - без предисловий заявила Марина, ответив на звонок.
        
        - Я его наизусть помню, - последовал бесстрастный ответ. - Дверь открой.
        - Так это ты, - вздохнула она и, отключив вызов, бросила мобильный на диван. Вздохнула и поковыляла открывать. Проходя мимо зеркала в прихожей, глянула на себя и ужаснулась - видок был не ахти. Но кому какая разница?
        Отперла дверь и увидела партнера. Воронов выглядел не лучше. Те же круги под глазами, свидетельствующие о бессонных ночах, всклокоченные на макушке тёмно-каштановые волосы и взгляд… Марина нахмурилась. Воронов был зол. Что она опять не так сделала?
        Смерив её угрюмым взглядом, он вошел в квартиру и захлопнул за собой дверь.
        - Я тебя не приглашала, - сложив руки на груди, проговорила Марина, наблюдая за тем, как Ваня снимает пальто.
        - Мне не нужно твое приглашение. - Иван повесил куртку на вешалку, затем скинул ботинки и прошел в комнату.
        - Извини?.. - Марина прошла следом и встала в дверях. - Я не ослышалась, Вань?
        - Знаешь, что, Казакова?! - резко повернувшись, Иван остановился в нескольких шагах от Марины и заговорил: - Я всегда шел у тебя на поводу! Я всегда прислушивался к твоему мнению и наступал себе на горло, лишь бы сохранить нашу пару. Я терпел тебя десять лет, и ради чего? Ответь мне, пожалуйста, Марина!
        Марина едко ухмыльнулась. Так вот зачем он пришел. Обвинить её в том, что она ему жизнь разрушила. Ну что ж - его право.
        - Ну что ты молчишь? - Ваня сделал еще шаг к ней и заглянул в глаза. - Тебе же всегда есть, что сказать! А теперь молчишь?
        - А что мне тебе ответить? - продолжая кривить губами, пожала плечами Марина. - Что вся твоя жизнь, все твои цели и мечты под откос покатились из-за меня?! Знаю, что из-за меня! Я во всем виновата! Что ты хочешь, чтобы я тебе сказала? Прости? Так я ещё там сказала, на проклятом льду. Ещё раз сказать? Ну прости! - Развела руки в стороны. - Прости меня, только это ничего не изменит уже. Все, что было - уже было. Настоящее - вот оно, наше настоящее! А нового уже не будет… - Её глаза наполнились болью. - Прости… - совершенно искренне произнесла Марина. Он стоял перед ней, осунувшийся, обросший, похудевший, родной… Они же столько лет вместе. Она знает о нем все - его размер обуви, одежды, что ему нравится из еды, чем любит заниматься в свободное время… Они давно превратились в близких людей. Не друзей, но между ними было нечто большее, чем дружба. И от этого вдвойне больнее - что он винит во всем произошедшем её.
        Ваня окончательно сократил расстояние, разделяющее их. Марина снова скрестила руки на груди, словно защищаясь. Он стоял так близко, что пальцами она ощущала мягкую ткань его рубашки.
        - Ты не посмеешь, Марина, - неожиданно тихо, практически шепотом, произнес он.
        - Что? - посмотрела на него непонимающе. О чем он вообще?
        - Ты накаталась? Надоело все? Достало фигурное катание? Карьеру решила завершить?
        Ах, вот оно что! Быстро же слухи разошлись…
        - Сам понимаешь…
        - Не понимаю, Марина! Не понимаю я! Ты не посмеешь, ты будешь кататься до тех пор, пока я не выиграю Олимпийские игры! - стальным голосом проговорил Воронов, не спуская с Марины требовательного взгляда.
        - Можешь и без меня.
        - Не могу! - воскликнул он. - Без тебя не могу! Да и не хочу я, черт тебя дери! - Он обхватил Марину за плечи и встряхнул. - Что с тобой? Решила сдаться? Марина Казакова решила белый флаг поднять?! Я тебя не узнаю…
        - У меня все равно ничего не получается! Надоело все! Не хочу больше! Хватит! - в её голосе звенели слезы. - Вань, я не могу больше… - просипела она и подалась к нему, упираясь головой в его грудь. Он тут же притянул её к себе и крепко обнял.
        - Не сдавайся, Марина. Нельзя уходить. Не сейчас. Не так…
        - А как? Все, к чему мы шли, обернулось в прах… А если снова за месяц до Пекина какая-нибудь лажа произойдет?.. Я не переживу второй раз так… Не смогу, Вань!
        - Не произойдет. Всё будет хорошо, Мариш… Ногу твою подлечим, потихоньку начнём восстанавливаться. Главное, чтобы здоровье было.
        - Нет, - настойчиво покачала она головой. - Я приняла решение. Хочешь кататься - катайся с другой партнершей, я не хочу больше.
        - Посмотри на меня. - Ваня отстранил её, но объятия не разомкнул. Поймал полный невыплаканных слез взгляд и прошептал: - Останься ради меня… Катайся ради меня. Со мной. У нас ведь столько всего… Не всё бывает идеально, но мне другая не нужна. Что бы я ни говорил, у нас все получится… Не сдавайся.
        - Почему ты так уверен в этом? - Слезы-таки потекли по её щекам.
        - Потому что мы вместе, - мягко улыбнулся Ваня, вытирая с её лица солёные капли. - Я не хочу заканчивать. Мы с тобой столько всего не сказали, не показали миру. Никто еще нас настоящих не видел. Дай им всем шанс увидеть, прошу тебя.
        - Ты готов терпеть меня еще четыре года? - с сомнением спросила Марина, прерывисто вздыхая.
        - Хоть целую вечность.
        - Почему?
        - Давай я об этом тебе расскажу как-нибудь потом, хорошо? - В глазах Вани была такая непоколебимая вера в неё, в них, что Марина снова прильнула к нему. Обхватила его широкие плечи. Воронов поцеловал её в макушку и погладил по волосам. - И прости, что не пришёл раньше.
        - Лучше поздно, чем никогда, - усмехнулась Марина. - Где ты был все это время?
        - Мне нужно было подумать.
        - И что же ты надумал, мой дорогой партнер?
        - На следующий сезон будем ставить программу под «Агату Кристи», - выдал Ваня, Марина в ужасе отстранилась, и только поймав его искрящийся взгляд, прыснула со смеху.
        - Как скажешь!
        - Ты согласна?
        - Желание партнера - закон! - подняла большой палец вверх и снова засмеялась.
        Ей снова захотелось дышать. Вместе с Ваней. В унисон. Как предыдущие десять лет. Несмотря ни на что. Несмотря на разногласия, ссоры, несхожесть характеров и вечные придирки друг к другу. Как в это самое мгновение. Как в будущем. В их совместном будущем…
        - Что врачи говорят? - спросил он уже более серьёзно, но всё равно с улыбкой.
        - А ты разве ещё у Маркуши не выведал? - Марина, опираясь о костыль, дошла до чайника, налила воды и включила. - Садись, хоть чаем тебя напою.
        - Узнал. Но хочу услышать всё ещё раз от тебя. - Он пошёл к холодильнику, открыл, осмотрел полки и с недовольством обернулся на Марину. - Ты что-нибудь вообще ешь?
        - Садись, сказала. - Она достала большую чашку и кинула в неё сразу два чайных пакетика. Знала - утром он любит крепкий, сладкий, с гренками или ванильными сухариками. Только вот у неё ни гренок, ни сухариков… - Перелом не тяжёлый, но восстановление займёт время.
        Она наконец перестала возиться с посудой и в упор посмотрела на Ваню. Он подошёл, приобнял её и подвёл к табуретке. Помог усесться и сам занялся чаем.
        - У тебя перелом, - спокойно проговорил он. - Само собой, что восстановление займёт время. Думаешь, я не понимаю?
        - Не знаю, - на выдохе призналась она и устало потёрла лицо ладонями. - За эти дни я столько передумала… Меня как будто выбросило за борт.
        - Не тебя одну. - Он поставил перед ней чашку и сам присел рядом.
        - Да-а, прости.
        - Перестань. - Ваня положил ладонь Марине на колено. - Есть какие-то планы?
        - Я думала про Германию… - призналась она. - Но потом решила…
        - Езжай в Германию, - поняв, о чём она собирается сказать, перебил Воронов. - Там хорошие врачи. Сама знаешь.
        - Знаю, - Марина невесело усмехнулась и отхлебнула чай. Потом указала на угловой шкафчик. - Сухариков нет, но есть пшеничные отруби и льняные сушки. Ещё гречневые хлебцы.
        Иван мученически скривился. Это было так забавно, что она не сдержала смешок. Снова отхлебнула чай. Горестно вздохнув, Ваня-таки встал с табурета и, открыв нужный шкафчик, вытащил сразу и сушки, и отруби, и хлебцы. Вывалил всё на стол, зачерпнул горсть сушек и обратился к Марине:
        - Кажется, я понял, почему у тебя такой отвратительный характер.
        Марина только усмехнулась. Потянулась к нему, забрала пару сушек и демонстративно захрустела. Германия… Вектор пути выбран. У неё снова есть цель. Цель. У них есть цель. Она не одна. А это значит, что всё только начинается.
        Глава 2
        Март 2018 года
        На город плавно опускались сумерки. Налив в бокал немного белого вина, Марина забралась с ногами на постель и включила ноутбук. Экран приветливо засветился, начала загружаться система, и спустя минуту она увидела привычную заставку. Сделала маленький глоток шардоне и щелкнула по значку браузера. Тут же открылось несколько вкладок, которые она свернула только пару часов назад, и первой из них была, конечно же, ее страничка в VK.
        В Германию она улетела через день после разговора с Ваней, и с тех пор они не виделись. Зато переписывались. Это было странно. Странно… Ради этих переписок она завела фейковый аккаунт. Не хотела, чтобы кто-то увидел его у неё в друзьях? Боялась, что страницу взломают? Пожалуй. Так было спокойнее и свободнее. Потому что прежде в друзьях у неё его не было, а перемены тут же заметили бы. Заметили бы и стали обсуждать.
        Когда всё это началось? С того разговора на кухне или раньше? Их отношения всегда были не такими, как у всех. Она - взрывная, нетерпеливая, он - спокойный, надёжный. А было ли ещё что-то? Марина не знала. Оглядывалась назад и не могла разобрать. В последнее время всё стало каким-то натянутым, будто бы сами отношения между ними натянулись, а вот теперь… Как ни странно, стало легче. Несмотря на травму, несмотря на пропуск Олимпиады и крах всего, к чему они шли. Они разговаривали. Пусть только в переписках, но разговаривали, и она постепенно вспоминала прошлое. Время, когда они только-только встали в пару, когда всё было просто и понятно, когда они ещё не ставили перед собой столь глобальных целей. Были у них и хорошие дни. Много хороших дней - смех, улыбки. Были же. Так куда всё это делось? И смогут ли они вспомнить? Или начать заново? Заново, но уже взрослыми, сегодняшними? И что именно начать?
        Марина обновила страничку. Она следила за новостями, просматривала новые фотографии. Ваня всегда вёл более публичную жизнь, чем она. Делился с болельщиками, с друзьями, со всем миром. Красивый. Глаза карие, как и у неё, только чуть светлее. Тёмные волосы, квадратный подбородок, широкие скулы, прямой нос. А у неё вздёрнутый. Ваня всегда казался ей более красивым, чем она сама. Особенно её нос - ужасный. Просто ужасный! А в нём всё как надо. И нос, и губы, и глаза… Только на последних фотографиях щетина слишком уж отросла. Пора побриться. Но она в Мюнхене, а он в Москве, а кроме неё ему никто об этом не скажет. Потому что так повелось - она всегда говорила. И костюмы перед выходом поправляла она. Всегда.
        В тематических группах в VK бурлила жизнь. И их пару, конечно же, тоже полоскали. Вдоль и поперёк. Приписывали всё: правду и неправду, то что есть и то чего нет. Нет и никогда не было. Читая выдвигаемые болельщиками «теории заговоров» Марина была готова то плакать, то смеяться. И снова Матрёхина. Матрёшка… Ну куда же без неё? И без Липатовой? Каждую фотографию болельщики умудрялись превратить в сюжет бразильского сериала. Рассмотреть не рассматриваемое и увидеть то, что увидеть было в принципе невозможно за неимением оного. Покажи им тень, а уж они нарисуют. Не соскучишься… А чем ей ещё себя развлекать?
        Занятия с физиотерапевтами, осмотры, рекомендации… Она понимала - всё это необходимость. Каждый день - ещё один кирпичик в фундамент её будущего. Их будущего. Но как же ей надоело. Пока она тут, в Мюнхене, он в Москве. У неё - вид из окна и бесконечные мысли, у него - тренировки в одиночестве. А скоро чемпионат Мира и Милан, где они тоже должны были выйти на лёд со своими программами. Должны были. Должны. Если бы… Если. Ваня сказал, что поедет в Милан помогать Марку Александровичу. Что же… А она… Она будет собирать кирпичики. Кирпичик к кирпичику. Но пока мысли были о другом. Что всё-таки между ними происходит? И происходит ли что-то? Ведь они знают друг друга уже столько лет…
        Шесть друзей в онлайне… Сделав еще один глоток, Марина дотянулась до телефона и набрала короткое смс, а затем вышла из своего профиля и сразу же зашла во второй аккаунт.
        Маришка Хорошая: Ты уже тут?
        Маришка Хорошая: Ты меня игноришь?
        Маришка Хорошая: А у меня шардоне))))
        Иван Москвич: Я тут, значит, вкалываю, а у тебя шардоне?!
        Маришка Хорошая: Видела я, как ты там вкалываешь!
        Иван Москвич: Не понял?!
        Маришка Хорошая: И как тебе с Матрёшкой катается?
        Иван Москвич: Так же, как и с Липатовой. (подмигивающий смайлик)
        Маришка Хорошая: А я думала, ты на Липатовой жениться собираешься… М-м-м…
        Маришка Хорошая: Значит, Матрёшка, Липатова… А Малахову там еще не опробовал?
        Иван Москвич: Хм… Слушай, хорошая идея!
        Маришка Хорошая: Я те дам идею!!!!!!
        Маришка Хорошая: Зато какие программы у вас были бы… Страстные! Она - амёба, ты джентльмен… Латина! Нет… лучше танго!!!
        Маришка хорошая: (смайлик, закатывающий глаза)
        Маришка хорошая: Ты где???
        Маришка хорошая: Ваняяяяя!!!!!
        Иван Москвич: …
        Иван Москвич: Без комментариев! (кричащий от ужаса смайлик)
        
        Маришка Хорошая: Я сегодня по группам в соц. сетях походила…
        Иван Москвич: И как оно там?
        Маришка Хорошая: Круто! Говорю ж: ты теперь катаешься с Матрёшкой.
        Маришка Хорошая: А я в депрессии. Глубокой.
        Иван Москвич: М-м-м…
        Иван Москвич: То есть, тебя никто не хочет? (три смеющихся смайлика)
        Иван Москвич: Обиделась?
        Иван Москвич: Да ладно тебе, Мариш…
        Иван Москвич: (три розочки)
        Иван Москвич: (пять красных сердечек)
        Телефон завибрировал, а затем пикнул, извещая о пришедшем смс. Она открыла сообщение, прочитала, подлила в бокал вина и снова устроилась перед ноутбуком.
        Маришка Хорошая: Я тут решила написать всем, кто меня хочет. Так что чао. (смайлик, посылающий воздушный поцелуй)
        Иван Москвич: Вот только попробуй!
        Маришка хорошая: А что мне будет? (пять смеющихся смайликов). Вы с Машенькой отличная пара!
        Иван Москвич: Какая же ты все-таки…
        Маришка Хорошая: Какая?
        Иван Москвич: (усмехающийся смайлик)
        Маришка Хорошая: Та-а-ак… И кто там у нас первый в списке?..
        Иван Москвич: Ну ладно уж тебе… Как себя чувствуешь?
        Маришка Хорошая: Хорошо. Знаешь… Тут тепло, солнышко было сегодня, весна.
        Иван Москвич: У нас тоже сегодня солнце было.
        Маришка Хорошая: Кстати, тебе побриться пора. Что за ужасные фотки??? Не позорь меня!!!
        Иван Москвич: (Смайлик, закатывающий глаза)
        Иван Москвич: Слушай, Казакова, оставайся в своей Германии, а?
        Маришка Хорошая: Пфф…
        Маришка Хорошая: Я тебе серьезно говорю.
        Маришка Хорошая: Выложи видюшку какую-нибудь с тренировки. Я соскучилась.
        Иван Москвич: По тренировкам?
        Маришка Хорошая: По ним тоже.
        Маришка Хорошая: Но вообще-то, по тебе.
        Иван Москвич: Я по тебе тоже соскучился. Ты когда вернешься?
        Иван Москвич: Как твоя нога?
        Маришка Хорошая: Да так же, Вань. Врачи говорят, что главное - не форсировать. Так что я целыми днями дурью маюсь. Музыку слушаю, книжки читаю… Сегодня вот в парк правда ходила.
        Иван Москвич: Шардоне пьешь… (подмигивающий смайлик)
        Маришка Хорошая: Не без этого (широко улыбающийся смайлик)
        Иван Москвич: Возвращайся уже, а? Ну правда, Маришк. Тошно без тебя.
        Маришка Хорошая: То оставайся, то возвращайся… Определился бы ты уже!
        Иван Москвич: Я уже десять лет назад определился. (три красных сердечка)
        Маришка Хорошая: Скоро вернусь. Только все равно видюшку выложи.
        Иван Москвич: Ладно, так уж и быть. (подмигивающий смайлик)
        Иван Москвич: Сама бы хоть что-нибудь выложила. Хоть посмотреть на тебя.
        Маришка Хорошая: Насмотришься еще.
        Маришка Хорошая: Хочу, чтобы ты сильнее соскучился. (красное сердечко)
        Иван Москвич: Да уж куда сильнее… (задумчивый смайлик, грустный смайлик, плачущий смайлик)
        В коридорчике послышался шорох, и Марина, подняв голову, громко крикнула:
        - Мам, ты?
        - Ну а кто еще? - На пороге комнаты возникла женщина средних лет и, оценив обстановку, улыбнулась. - Отдыхаешь?
        - Ага.
        - Опять с Ваней переписываешься?
        Марина улыбнулась, но ничего не ответила.
        - Будешь вино?
        - Позже. - Женщина неопределенно махнула рукой. - Я пока к себе пойду. Буду нужна - зови.
        - Хорошо.
        Маришка Хорошая: Мама пришла.
        Иван Москвич: Привет ей передавай.
        Маришка Хорошая: Ок.
        Маришка Хорошая: Вчера закат был очень красивый.
        Маришка Хорошая: Третий бокал…
        Маришка Хорошая: Ва-а-ань!
        Маришка хорошая: Хнык.
        Иван Москвич: Тебе не стыдно дразниться?
        Маришка Хорошая: Вообще-то, я в депрессии. Не забыл? (три смеющихся смайлика)
        Иван Москвич: Ничего, Маришк. Сейчас видюху выложу, и в твоих группах еще какую-нибудь байку замутят.
        Маришка Хорошая: А ты постарайся, чтобы там никаких Маш не маячило!
        Иван Москвич: Думаю, это их не остановит. (пять улыбающихся смайликов)
        Маришка Хорошая: Зато меня порадует!
        Иван Москвич: Ну разве что только ради тебя (три красных сердечка)
        Маришка Хорошая: Хотя… Как-то грустно стало. Я бы почитала что-нибудь новенькое. (три катающихся от смеха смайлика)
        Иван Москвич: Возвращайся, и грустно не будет. Это я тебе обещаю. (подмигивающий смайлик)
        Маришка Хорошая: Я подумаю.
        Маришка Хорошая: Прям сейчас пойду думать.
        Маришка Хорошая: Целую.
        Иван Москвич: Крепко целуешь?
        Маришка Хорошая: Очень! (пять поцелуйчиков)
        Маришка Хорошая: Поцелуй из Германии. Немецкий. Как французский, но ещё лучше. (подмигивающий смайлик)
        Иван Москвич: Я тебя тоже целую, Мариш.
        Иван Москвич: И жду.
        Маришка Хорошая: (пять красных сердечек)
        Иван Москвич: (семь красных сердечек)
        Маришка Хорошая: (десять красных сердечек)
        Иван Москвич: (несколько строчек красных сердечек и три восклицательных знака в конце)
        Марина улыбнулась и вышла из аккаунта, а затем вошла в свой профиль под настоящим именем. Заглянула в их официальную группу, включила музыку и, налив бокал почти до краев, обхватила ладонями. Свет монитора бликами отражался в ее карих глазах, мягкая улыбка делала черты и без того красивого лица еще более привлекательными. Посидев пару минут, она встала и остановилась напротив окна в нескольких метрах от него. На стекле обозначился расплывчатый силуэт худенькой девушки с доходящими до лопаток тёмными волосами.
        - Ты не занята?
        Негромкий голос мамы заставил ее обернуться. Марина покачала головой, отпила вино и улыбнулась.
        - Выглядишь счастливой. - Видя блеск в глазах дочери, Яна тоже улыбнулась. - Что тебе такого Воронов написал, что ты светишься?
        - Что скучает, - немного смущенно ответила Марина. - И что ждет меня.
        - Конечно, ждет, глупенькая. - Мама погладила Марину по голове и тихонько вздохнула. - Ты как думала-то?
        Казакова пожала плечиком и сделала маленький глоточек.
        - Мы такие разные с ним…
        - Какая же ты у меня еще глупенькая, - глядя на дочь добрым, мягким взглядом, нежно прошептала Яна. - Моя большая-маленькая девочка…
        - Почему это я глупенькая? - в голосе Марины послышалась обида.
        Яна вздохнула и, не ответив, взяла в руки бутылку. Шардоне… Белое, сухое.
        - Ма-а-ам… - Марина хотела сказать что-то такое… что-то, чего сама до конца не понимала, но когда мама подняла на нее взгляд, лишь покачала головой и, взяв из бара еще один бокал, протянула ей.
        Яна налила себе вина.
        - За то, чтобы у вас все было хорошо, - сказала она, соприкасаясь своим бокалом с бокалом дочери.
        Марина улыбнулась. Обе они думали в этот момент вовсе не о спорте, но ни одна не осмелилась озвучить этого. Яна подошла к ведущей на балкон двери и, открыв ее, вышла, а Марина присела на край постели и провела рукой по крышке ноутбука. Цедя мелкими глотками терпкое вино, Марина думала о том, что как только мама уйдет спать, она включит ноутбук и закажет обратные билеты до Москвы.
        Глава 3
        Италия, Милан, март 2018 года
        В Милан Ваня прилетел вместе с остальной сборной. Дома оставаться не было смысла, да и их тренеру, Марку Александровичу, помощь оказалась не лишней. Олимпийский сезон отнял много сил, а против возраста, что говорится, не попрёшь. Проводить дни напролёт у борта, когда тебе глубоко за семьдесят…
        Взяв с ленты свой чемодан, Ваня отошёл в сторону и стал дожидаться остальных. Так сложилось, что друзей в сборной у него было много - как среди одиночников и танцевальных дуэтов, так и среди конкурентов. Спорт одно, а всё, что за пределами катка - другое. Именно поэтому он запросто общался с ребятами не только из России, но и из других стран, мог спокойно провести вечер в компании соперников.
        Словно в подтверждение этого рядом с ним остановился Алексей Мартынов. На прошедшем в декабре чемпионате России они с партнёршей заняли четвёртое место и вошли в резерв сборной. Кто бы знал, что в последний момент им придётся отправиться на Олимпийские игры вместо лидеров…
        - Как Маринка? - спросил Лёша с искреннем участием.
        - Да ничего, - ответил Воронов, опираясь на ручку своего чемодана.
        Чемодан был большим - прогноз миланской погоды на ближайшие дни постоянства не предвещал. Солнце, дождь, ветер… Пришлось взять с собой куда больше одежды, чем хотелось.
        - Передавай ей от меня привет.
        - Заметив среди членов сборной собственную партнёршу, Лёша махнул ей рукой, и она, улыбнувшись, направилась к ним. Маленькая и светловолосая, она походила на синичку. Интересная пара. Только чего-то им вечно не доставало: техники, везения, лояльности судей… Ваня знал Лёшу уже очень давно - ещё с юниоров. Уже тогда они хорошо общались, а после и вовсе превратились в друзей. Общие интересы, взгляды… Лёша и к Марине относился искренне. В отличии от многих, считавших её слишком вспыльчивой, резкой и за спиной называвших стервой.
        - Что-то устала я от перелёта, - призналась Ася, остановившись возле мужчин. Лёша забрал её чемодан и поставил возле стены.
        - Хорошо стоите, - усмехнулась Даша Липатова, подходя к компании.
        За ней подтянулась и Маша Матрёхина. Улыбнувшись ребятам, она встала рядом с Ваней. Ася достала телефон и сделала фотографию.
        - Что такие рожи кислые? - тихонько засмеялась она, глянув на снимок. - Ещё раз!
        Новое фото вышло куда лучше предыдущего, и Ася довольно заключила:
        - Другое дело. Потом отдала телефон Ване и попросила:
        - Теперь нас с Лёшиком.
        В итоге получился небольшой спонтанный фотосет. В инстаграм тут же посыпались снимки. Сезон был долгим, тяжёлым, и после перелёта многие ребята выглядели чуточку уставшими. Уставшими, но от этого не менее счастливыми. Даша взяла Ваню под руку, улыбнулась. Каждый из них держался за ручку своего чемодана. Будни… Ещё один сезон, ещё один аэропорт, ещё один чемпионат. После - долгожданный отдых, а потом заново. Вверх, не жалея сил, нервов, здоровья. К цели. Маша сделала фотографию на телефон Вани и вернула его ему. Снимок получился хороший - из окна на них падал свет, сзади виднелась табличка с названием аэропорта. Милан… Не хватало только Марины.
        У выхода их уже ждал современный комфортабельный автобус. Тёмно-синий, с большими фарами, зеркалами, похожими на ушки животного и чистыми, блестящими на ярком солнце стёклами. Ваня прошёл в конец салона и устроился возле окна. Была бы сейчас с ним Маринка… Они не виделись уже два месяца, и за это время он соскучился по ней. Соскучился так, как никогда прежде. Столько лет вместе, а вот теперь… Осознание того, что всё может закончиться - закончиться неожиданно, вне зависимости от их собственных желаний, решений, словно бы разрушило какой-то барьер. Новое, старое… Ваня откинулся на спинку сиденья. Рядом с ним, в соседнее кресло, присел Лёша.
        - Не против? - спросил он.
        Иван лишь мотнул головой, затем посмотрел в окно.
        - Всё наладится, - друг хлопнул его по бедру. - Вы с Маринкой ещё покажете.
        - Чувствую себя говном в проруби, - признался Ваня. - Я тут, она где-то…
        - Всё у вас будет, - повторил Лёша, и когда Ваня внимательно посмотрел на него, ответил твёрдым, уверенным взглядом. - Вы молодцы, что решили продолжать.
        Германия, Мюнхен, март 2018 года
        Очередной вечер медленно, но верно подходил к концу. Сумерки уже сгустились, заволокли улицы, и темень теперь разбавляли огоньки проезжающих автомобилей, свет фонарей и отблески неоновых вывесок.
        Задернув шторы, Марина отошла от окна и присела на постель. С грустью посмотрела на свою правую ногу, пошевелила напедикюренными пальчиками и поджала губы. Физиотерапия приносила свои результаты, нога выглядела вполне прилично, но… В общем, не сказать, чтобы все было плохо, но процесс восстановления шел куда медленнее, чем ей бы хотелось.
        На кровати стоял раскрытый ноутбук, лента инстаграма пестрила всевозможными фотографиями. Бесцельно полистав обновления, она открыла другую вкладку. В списке новых уведомлений значилось несколько ответов на ее недавний комментарий в официальной группе, несколько отметок «мне нравится», в личке висело одно новое сообщение, которое она тут же открыла и прочитала. Немного подумав, написала в ответ пару фраз и снова зашла в группу. Там, впрочем, не нашлось ничего нового. Только несколько новых пожеланий выздоровления. Болельщики писали, что ждут их с Ваней, желали скорейшего возвращения в строй. Ох, знал бы кто, как ей самой не терпится оставить уже все эти невзгоды позади и рвануть в бой! Она внимательно прочитала все слова поддержки и мысленно поблагодарила людей, написавших их. Марина крайне редко лайкала такие посты, отвечала же еще реже, но никогда не преуменьшала для себя их важность. Она чувствовала поддержку людей, переживающих за нее, и была благодарна им.
        
        В соседней комнате мама смотрела какую-то передачу. Было слышно негромкое, почти успокаивающее бормотание телевизора, но идти туда ей не хотелось. Милан… Вот где ей хотелось сейчас быть, но…
        С минуту она смотрела в монитор ноутбука, а затем вышла из официального профиля и тут же вошла под другим именем. Информации на этой страничке было немного - имя, список групп, несколько видеозаписей и десятка три аудио.
        Вначале она хотела включить музыку, но передумала и, открыв сообщения, зашла в первый и единственный диалог.
        Маришка Хорошая: Что за фотка с Липатовой???
        Маришка Хорошая: Эй!
        Маришка Хорошая: Передай Мартынову, чтобы держал Аську от тебя подальше. (подмигивающий смайлик, смайлик, закатывающий глаза)
        Подождав минут пять, она приуныла и, написав смс, отложила телефон в сторону. Милан… А она тут, ходит от стенке к стенке и развлекает себя просмотром чужих фотографий. Вот бы почувствовать твердость льда под острыми лезвиями коньков, ощутить на лице встречный ветер…
        Иван Москвич: По-моему, я не кусаюсь. (улыбающийся смайлик)
        Маришка Хорошая: Не-а, не кусаешься. Но твой чемодан доверия не вызывает.
        Иван Москвич: А что с ним не так?
        Маришка Хорошая: М-м-м… Вот ты мне и ответь. (недовольный смайлик)
        Маришка Хорошая: Мне тут плохо, а ты…
        Маришка Хорошая: Осталось только Матрёшку до кучи!
        Иван Москвич: Боже, дай мне сил! (смайлик, закатывающий глаза)
        Маришка Хорошая: Бе-бе-бе.
        Иван Москвич: Что, совсем скучно, да?
        Маришка Хорошая: Угу. Вы все фотками дразнитесь, а я тут… (три плачущих смайлика)
        Иван Москвич: Ребята все про тебя спрашивают, приветы передают. Не грусти.
        Иван Москвич: Так что с моим чемоданом не так? (смайлик, показывающий язык)
        Маришка Хорошая: Не пойму, на кой тебе такой огромный?! Партнёршу решил у кого-нибудь тиснуть?
        Маришка Хорошая: Ва-а-ань…
        Маришка Хорошая: ???
        Маришка Хорошая: Не нравится мне твое молчание.
        Маришка Хорошая: Ты там чем занимаешься вообще?!?!
        Иван Москвич: Да вот…
        Иван Москвич: Уфф…
        Маришка Хорошая: ?????
        Иван Москвич: Всё
        Иван Москвич: Засунул! (три широко улыбающихся смайлика)
        Иван Москвич: Партнершу новую.
        Маришка Хорошая: (три смайлика, закатывающих глаза)
        Маришка Хорошая: Смотри, до Москвы она у тебя залежится… Потом непригодная станет.
        Маришка Хорошая: Ноги кривые, руки кривые… Еще и нос на бок съедет… (три смеющихся смайлика) Придется с такой кататься.
        Иван Москвич: Блин! (пять задумчивых смайликов)
        Иван Москвич: А что ты мне сразу-то не сказала?!
        Маришка Хорошая: Вот еще!
        Маришка Хорошая: Я то думала, ты верный, а ты…
        Маришка Хорошая: Все в чемодан тащишь!
        Маришка Хорошая: Вот они - мужики! (обиженный смайлик)
        Маришка Хорошая: Ты где есть?
        Маришка Хорошая: Вань???
        Маришка Хорошая: Ваня-я-я-я-я!!!!!
        Иван Москвич: Всё. (довольный смайлик)
        Маришка Хорошая: Что на этот раз??? Ты еще одну туда засунул??? (кричащий от ужаса смайлик)
        Иван Москвич: Не, эту достал.
        Маришка Хорошая: А-а-а. (улыбающийся смайлик)
        Маришка Хорошая: Есть мужчины в наших селеньях!
        Иван Москвич: А то! (большие пальцы в верх)
        Маришка Хорошая: Сам себя не похвалишь - никто не похвалит. (улыбающийся смайлик)
        Иван Москвич: Так от тебя разве дождешься?!
        Маришка Хорошая: Может, и дождешься. (подмигивающий смайлик)
        Маришка Хорошая: Вань, а я билет обратный купила…
        Иван Москвич: На когда?
        Иван Москвич: Мариша???
        Иван Москвич: Маришк!
        Иван Москвич: Ты это специально?!
        Марина включила маленький чайник, стоящий на уголке стола, и засмотрелась на голубоватую подсветку. С интервалом в несколько секунд раздалось три звуковых сигнала, оповещающих о входящих сообщениях, но Марина не спешила читать их. Ее одолевали странные чувства: с одной стороны, она осознавала, что перерыв пошёл ей на пользу. Благодаря преждевременному окончанию сезона она смогла залечить не только новую, но и старые травмы. Но вот с другой… Если бы это был не олимпийский цикл. Всё бы было иначе. А теперь… Время, время, время… Как много времени они уже потеряли и снова… снова теряют это проклятое время! Марина налила себе чай и вернулась к компьютеру.
        Маришка Хорошая: У меня чай.
        Маришка Хорошая: Есть толком нельзя, гулять осторожно… Хнык (плачущий смайлик)
        Иван Москвич: Когда ты прилетаешь?
        Иван Москвич: Я тебя встречу!
        Маришка Хорошая: Не надо, Вань.
        Маришка Хорошая: Я страшная, голодная и злая. (чертик с рожками)
        Иван Москвич: Ну не, не наговаривай. (три красных сердечка)
        Иван Москвич: Точно не страшная
        Иван Москвич: Голодная… Ну подумаешь! Я тебя уже какой только не видел - не страшно. Купим тебе отрубей. (подмигивающий смайлик)
        Иван Москвич: И гречневых хлебцев.
        Иван Москвич: Так что не отвертишься! (подмигивающий смайлик)
        Маришка Хорошая: То есть все-таки злая, да???
        Маришка Хорошая: Вот так?!
        Иван Москвич: Хм… (задумчивый смайлик)
        Иван Москвич: Да я решил, что спорить с девушкой как-то неприлично.
        Иван Москвич: надо же хоть в чем-то уступить.
        Маришка Хорошая: Ну и говнюк же ты!
        Маришка Хорошая: То есть я по-твоему злая?
        Маришка Хорошая: А не сдать ли мне билет?..
        Иван Москвич: А это было обидно, между прочим! (обиженный смайлик)
        Маришка Хорошая: 1:1
        Маришка Хорошая: Кстати, в группах тебя четвертовать хотят.
        Маришка Хорошая: пойду поддержу, раз все равно злая.
        Иван Москвич: За что????
        Маришка Хорошая: За то, что шастаешь со всякими. А партнёрша брошенная. (плачущий смайлик, усмехающийся смайлик)
        Маришка хорошая: В депрессии, со сломанной ногой!!!
        Иван Москвич: Она у тебя уже не сломанная (подмигивающий смайлик)
        Маришка хорошая: Не суть (задумчивый смайлик)
        Иван Москвич: Я уже с тоской вспоминаю те времена, когда фигурное катание не было столь популярным… (задумчивый смайлик)
        Иван Москвич: Никому до нас дела не было. А теперь каждую фотографию разберут…
        Маришка Хорошая: А ты не выкладывай палевные фотографии! (смеющийся смайлик)
        Иван Москвич: Я скоро установлю на твой комп «родительский контроль»!
        Иван Москвич: Чтобы мозги не засоряла
        Иван Москвич: Ты это… может, закачаешь себе Санта-Барбару? Там, говорят, на долго хватает…
        Маришка Хорошая: Все, билеты сдала.
        Иван Москвич: Что я там говорил?
        Иван Москвич: Ты не злая, ты просто вредная. (смеющийся смайлик)
        Маришка Хорошая: Тебе не стыдно?
        Маришка Хорошая: У меня ножка болит, депрессия, а ты еще и издеваешься. (грустный смайлик)
        Иван Москвич: Хочешь, куплю тебе новое платьюшко? (пять смеющихся смайликов)
        Иван Москвич: Не, лучше купальник. (пять смеющихся смайликов)
        Маришка Хорошая: Лифчик и трусы.
        Маришка Хорошая: И только попробуй промахнись с размером! (пять смеющихся смайликов)
        Иван Москвич: Ок. Но учти, наденешь на первую же тренировку. (подмигивающий смайлик)
        Маришка Хорошая: Заметано. (смайлик, посылающий воздушный поцелуй)
        Иван Москвич: Хм….
        Иван Москвич: Сама напросилась.
        Маришка Хорошая: Я вообще-то пошутила.
        Иван Москвич: А я нет. (подмигивающий смайлик)
        Маришка Хорошая: Только попробуй!
        Иван Москвич: Попробую, даже не сомневайся. (три красных сердечка)
        Маришка Хорошая: Р-р-р!
        Маришка Хорошая: Только не стринги!!!!!!!
        Иван Москвич: М-м-м, хорошая идея. (три чертика с рожками)
        Маришка Хорошая: Подаришь их Липатовой. Или Матрёшке.
        Иван Москвич: Так Липатовой или Матрёшке?
        Маришка Хорошая: Обеим. Будут по очереди носить. (три катающихся от смеха смайлика)
        Иван Москвич: Так когда тебя встречать?
        Маришка Хорошая: Не скажу. (усмехающийся смайлик. Это будет сюрприз)
        Иван Москвич: Марина…
        Иван Москвич: Ну хватит тебе. Я и так по тебе соскучился.
        Маришка Хорошая: Ага. Читала я, как ты соскучился. Ты от меня вроде как отдыхаешь.
        Иван Москвич: А ты от меня нет?
        Маришка Хорошая: Я с разными-всякими не фотошлепаюсь на каждом углу!
        Иван Москвич: Так то ж типа моя невеста. (пять смеющихся смайликов)
        Маришка Хорошая: Вот и отлично!
        Маришка Хорошая: Совет да любовь!
        Маришка хорошая: Попроси у её увальня одолжить тебе пиджак с блёстками на свадебную церемонию. Тот, в котором он в прошлом сезоне произволку катал. Шикарно будете смотреться.
        Иван москвич: Спасибо за совет. (смайлик, посылающий воздушный поцелуй) Обязательно воспользуюсь.
        Маришка Хорошая: Не за что. Обращайся.
        Маришка Хорошая: Если решишь на Матрёшке жениться, я тебе еще что-нибудь посоветую.
        Иван Москвич: Не сомневаюсь!
        Маришка Хорошая: Вань, я в Милан хочу… (три грустных смайлика)
        Иван Москвич: Съездим как-нибудь, если захочешь.
        Иван Москвич: А на мир забей. У нас лучше будет.
        Маришка Хорошая: Обещаешь?
        Иван Москвич: Я в это верю. И ты должна верить.
        Маришка Хорошая: Если ты веришь, то и я верю.
        Иван Москвич: вот так-то лучше. (подмигивающий смайлик)
        Маришка Хорошая: С тобой у меня настроение лучше становится. (три красных сердечка, три смайлика, посылающих воздушны поцелуй)
        Иван Москвич: (Пять красных сердечек)
        Маришка Хорошая: Купи себе пару белых рубашек. Они тебе идут. И пару черных.
        Иван Москвич: Я подумаю. (улыбающийся смайлик)
        Маришка Хорошая: Ну пожа-а-алуйста! (человек со сложенными вместе ладошками)
        Иван Москвич: А ты обещаешь больше не грустить?
        Маришка Хорошая: Если ты пришлёшь мне фотку из примерочной кабинки! (смеющийся смайлик)
        Иван Москвич: (Смайлик, закатывающий глаза)
        Иван Москвич: Иди спать, а?..
        Иван Москвич: Но я подумаю над твоим предложением. (подмигивающий смайлик)
        Маришка Хорошая: Спокойной ночи. (три красных сердечка)
        Маришка Хорошая: Подумай обязательно.
        Иван Москвич: И мое предложение насчет аэропорта в силе.
        Маришка Хорошая: Хорошо, я тоже подумаю.
        Иван Москвич: (десять красных сердечек)
        Иван Москвич: Спокойной ночи. Хочу, чтобы ты улыбалась.
        Маришка Хорошая: Спокойной ночи, Вань. (семь красных сердечек)
        Марина отправила крайнее сообщение, подождала еще пару минут, но Иван больше ничего не написал. Вздохнув, она вышла из аккаунта и зашла в обычный профиль. Несмотря на легкий осадок грусти, на душе было спокойно. Допив остывший чай, она поставила чашку на тумбочку и выключила ноутбук, даже не посмотрев, есть ли у нее новые уведомления и сообщения в основном профиле. Телефон издал короткий звуковой сигнал, и Марина, взяв его, прочитала пришедшую СМС. «Сладких снов, моя вредная единственная партнерша». Улыбнувшись, она отправила в ответ красное сердечко и положила сотовый рядом с чашкой. А может, она просто придумала себе что-то и поверила в это? Они ведь такие разные…
        Телефон снова издал короткий звонок. Пять красных сердечек от Вани. Она улыбнулась. А может, все же…
        Глава 4
        Россия, Москва, март 2018 года
        Она была дома уже четыре дня, но почему-то так и не решилась сказать ему об этом. Почему - не знала сама. Брала в руки телефон, выбирала его в списке контактов и… И все. Вначале убеждала себя, что ему нужно отдохнуть после поездки в Милан, потом находила еще какие-то дурацкие поводы, а в конце концов поняла, что просто не знает, что сказать. И, вроде бы, простого «я в Москве» было бы вполне достаточно, но нет. Эта фраза провисала, застывала в воздухе бесконечным многоточием и упиралась в бессмысленность. Ну вернулась она, а дальше что? Раньше конца апреля на лед выйти она не сможет, а это значит, что и поводов встречаться у них как таковых нет. Ну приедет он, ну посидят они за чашкой дежурного чая, а дальше что?! Раньше она не задавалась подобными вопросами, а теперь откуда-то взялась странная, глупая неловкость. Еще и мама добавила масла в огонь, растравила душу. Все эти ее снисходительно-понимающие улыбки, взгляды…
        Марина видела Ваню в онлайне, но ждала, не писала. И он тоже не писал. День, два, три… Она заходила в контакт и под своим настоящим именем, и под вымышленным, о котором не знал никто, кроме него, но он все равно не писал. И все, что было раньше, все эти намеки, додумки, постепенно переставали казаться тем, чем казались изначально. Ни к чему не обязывающий флирт, дурацкие заигрывания, где вместо слов остаются пробелы и глупые смайлики. И что из того, кто из них наставил больше красных сердечек? Простая игра, чтобы отвлечься и поднять друг другу настроение - ничего больше. Чем больше она думала об этом, тем очевиднее это становилось. Сама себе напридумывала чего-то и сама поверила. А на деле все у них как всегда. Заживет у нее нога, и начнется монотонная работа. Выбросы, подкруты, поддержки… Вот и все, что есть между ними.
        Телефон молчал, по телевизору шел очередной выпуск новостей, больше похожий на нарезку из низкосортного триллера, смешанного с фильмом ужасов. Разбавляли сводку разве что обыденные политические новости. Обещания-обещания-обещания… Бла-бла-бла… Она вспомнила о купленном в Дюти фри Бордо. Душу затапливало сожаление о собственной глупости. Но она давно привыкла оставлять разочарования позади, так почему бы не поступить так же и на этот раз? Сильные девочки не плачут. Сильные девочки стискивают зубы и, вздернув подбородок, смотрят вперед. Сильные девочки зализывают раны в одиночестве. Вот он - удел сильных девочек. А она считала себя сильной.
        Багряная струйка потекла по стенке бокала, оставляя за собой бледные разводы. Поднеся бокал к лицу, Марина вдохнула и почувствовала терпкий виноградный аромат, напомнивший ей о призрачном счастье. Внутри стало пусто, но она не чувствовала ни боли, ни злости. Только грусть и разочарование. Нога почти не болела - только на смену погоды. Но врачи предупредили, что давать большие нагрузки пока не стоит - нужно дать кости как следует срастись и входить в привычный ритм постепенно, аккуратно. Как же ей надоело все это «постепенно и аккуратно»! Вначале одно, потом другое…
        Новости закончились, и на экране замелькали необременённые глубоким интеллектом лица публичных див. Она выключила звук и, допив бокал до конца, налила второй, а потом и третий. Стало немного жалко себя, и это чувство вызвала в ней бурю протеста. Она нашла в стопке старых dvd дисков мелодраму с хорошим концом, сунула в плеер и нажала на воспроизведение. От вина стало тепло и щекотно, хотелось улыбаться. Все вдруг раскрасилось в пурпурно-розовые тона, скрывая и белые солевые разводы на асфальте, и потемневшее небо, и лысые деревья. Она смотрела на главного героя и чувствовала какую-то грызущую тоску, смотрела на главную героиню, и пурпурно-розовый сменялся грязно-серым, шуршащим и охрипшим. Надо же, у цвета бывает запах и вкус… Ей уже не хотелось смеяться, а картинка на экране, постепенно превращающаяся в нелепую мазню красок, теряла смысл. Первую бутылку Бордо сменила вторая. Она чувствовала, что у нее горят щеки, а пустота, затаившаяся внутри, требует действий. Марина и не помнила, когда пила столько в последний раз. Было ли вообще что-то подобное? Теплый бокал в ее руках опустел, ноги переставали
слушаться, голова стала мутной и тяжелой, словно все ее мысли окутало густым непроглядным туманом. Еще один бокал. Экранная героиня смеялась, но она уже не слышала этого.
        Маришка Хорошая: Привет
        Маришка Хорошая: Ты не хчешь с мной говорить?
        Маришка Хорошая: Да и хрен с тобой. Знаешь, мне и так хорошо.
        Маришка Хорошая: Мжешь там и оставоаться
        Маришка Хорошая: Ненавижу тебя!
        Иван Москвич: ???
        Иван Москвич: Ты в порядке?
        Марина нервно засмеялась, зажимая полупустую бутылку между голых коленок, ткнула несколько клавиш, поняла, что попала не на те буквы и стерла написанное. Наполнила бокал до краев, сделала глоток и поставила возле ноутбука, едва не уронив на клавиатуру.
        Маришка Хорошая: Жву и радуюсь!
        Маришка Хорошая: А чт мне плакакать?! У меня все прерасно! У меня все всегда прекрасно, яонс тб?!!
        Иван Москвич: Ты пьяная, что ли?
        Иван Москвич: Марина?
        Она смотрела на экран, пытаясь собрать разбегающиеся буквы, и понимала, что сделать это у нее не получается. О, нет! Она была не просто пьяная! Она нажралась, как… Да в дерьмо она нажралась, вот как! Бутылка выскользнула и с грохотом упала на пол. На светлом ковре осталось темное пятно. Она подняла ее, вылила остатки вина в бокал, вздохнула, потерла непослушными руками лицо и покачнулась, даже не вставая с дивана. Где-то на постели надрывался ее мобильный. Он замолкал на несколько секунд и снова начинал истошно орать, но она не обращала на это внимания.
        Иван Москвич: Ты где? В Москве уже?
        Маришка Хорошая: Иди к четям!
        Маришка Хорошая: Пвпосомнил!
        Маришка Хорошая: Не звон и е пипши мне вопще!
        Иван Москвич: Казакова, я к тебе сейчас приеду.
        Иван Москвич: Учти, не откроешь дверь - выломаю!
        Маришка хорошая: Пошел нах!
        Маришка Хорошая: Пчем ты мне не звонил? Тебе похр на меня совсем?
        Маришка Хорошая: четовы седечки слал, а птом… Мдак ты!
        Маришка Хорошая: Вань… прости.
        Маришка Хорошая: Т не пнимаешь
        Иван Москвич: Что я должен понять из твоих бредней, Марин?
        Маришка Хорошая: Я тебя (красное сердечко)
        Она отправила сообщение и уставилась в монитор, постепенно начиная осознавать, что натворила. От осознания она даже немного протрезвела и, в панике соображая, что делать, попыталась удалить сообщение, но вместо этого выделила его и случайно переслала еще раз. Из груди вырвался нервный смешок. Тонкие пальцы забегали по клавиатуре, но получилось что-то совсем невразумительное.
        Марина Хорошая: т яшобиыла
        Руки не слушались. Она потянулась за бокалом, но толкнув, уронила его. Вино разлилось по клавиатуре, оставаясь мокрыми пятнами на клавишах, заполняя все выемки и щелки. Она видела, как оно медленно просачивается внутрь, как высыхает на сенсорной панельке тачпада… Снова засмеялась, пытаясь нажать то одну, то другую клавишу, то все клавиши вместе. Ваня молчал. Постепенно на экране стали появляться непонятные символы, рябь и загогулины, а еще через миг он и вовсе потух. Марина поднялась на непослушные ноги и, придерживаясь за стенки, поплелась в кухню. На глаза наворачивались слезы, мысли смешались, но как назло она будто бы всё ещё видела это дурацкое красное сердечко. Что же она натворила?! Господи….
        Совершенно не соображая, что делает, Марина достала третью - последнюю бутылку вина и поставила перед собой на стол. Открыла один ящик, но штопора там не оказалось, второй - безуспешно. Попробовала потыкать пробку вилкой, но это ни к чему не привело. В комнате штопора тоже не нашлось. Зато на широком экране телевизора самозабвенно целовались главные герои старой мелодрамы. Марина, с трудом удерживая равновесие, встала напротив телевизора и склонила голову на бок. Нижняя губа ее дрогнула, на глаза навернулись слезы. Она схватила с дивана голубую подушечку и со всей силы запустила ее в счастливых влюбленных. Потеряла равновесие и упала на диван, кое-как борясь с ненавистными всхлипами. Как вернулась в кухню, она не помнила. Очнулась только, услышав настойчивый стук в дверь, смешанный с трелью звонка. В глазах все плыло, так и не открытая бутылка лежала рядом на диванчике.
        - Господи… - прошептала Казакова пересохшими губами и, не особо понимая, что делает, поплелась к двери.
        Долго возилась с замками, но в конце концов справилась и, придерживаясь за косяк, открыла. Стоявший на пороге Воронов ее не удивил, но немного протрезветь заставил. Вид у него был очень грозный, и Марина, сделав шаг назад, хихикнула.
        - У тебя крыша поехала? - процедил Ваня, без разрешения переступив порог квартиры.
        Резко закрыл дверь и одарил Марину таким взглядом, что она…
        Марина и не знала, что именно она. Просто стало так обидно, что даже отвечать ему ничего не хотелось. Она развернулась и, по-прежнему придерживаясь за стену, ушла обратно в кухню. Взяла с диванчика бутылку и бессмысленно уставилась на нее.
        - Казакова! Ты что творишь?!
        - Отстань от меня, - просипела она. - Знать тебя не хочу, понял?!
        - Да что я тебе сделал-то?! - Он забрал из её рук бутылку и поставил позади себя.
        - Ничего ты не сделал!
        - Ладно, - терпеливо согласился Воронов, набирая в грудь побольше воздуха.
        Он чувствовал, что разговор им предстоит не из простых хотя бы потому, что просто ему не было даже с трезвой и разумной Мариной. А уж с этой… Он разглядывал ее взъерошенные волосы, голые ноги, красное винное пятно на футболке и не понимал… Да он вообще ничего не понимал!
        - Может, ты хотя бы объяснишь, что это за дурацкие шутки?!
        - Какие шутки?!
        - Твое последнее сообщение! Марина, что это значит?!
        Она молчала. Привалилась бедром к подоконнику, немного выпятила нижнюю губу и молчала. Воронов терял терпение. И за что небеса послали ему эту женщину?! Красивую, как самый прекрасный весенний день и сложную, как тысяча головоломок!
        - Марина! Я тебя спрашиваю! Какого хрена?!
        - А никакого! Понятно!? Никакого!
        - Ты понимаешь, что такими вещами не шутят?!
        - А я… думаешь, я шучу?! - заорала она так, что у Вани зазвенело в ушах. - Я никогда не шучу! Это ты… Все свои сердечки гребанные… Липатовой их шли! У вас же там милые фотки! Какого хрена мне-то?! А потом ни слова, ни полслова?! Ты… Нафига это надо было?! Можешь валить к ней! Или к Матрёшке своей! Еще кого в свой чемодан засунешь?! Ты просто скотина бесчувственная, ясно тебе! Жду… скучаю…
        Марина тяжело дышала, с трудом переводя сбившееся дыхание. Она хотела еще что-то сказать, но отвернулась к окну и застыла, упираясь руками в подоконник. Опешивший Воронов стоял, глядя ей в затылок и не мог понять, что это сейчас такое было. Нет, он видел и ее вспышки ярости, и негодования, и много чего еще, но это уже переходило все границы.
        - Убирайся, - прохрипела Казакова, не поворачиваясь к нему.
        Ваня сжал губы, с трудом сдерживая поднявшуюся в нем злость. Женщин бить нельзя. Нельзя и точка, но в данный момент почему-то очень хотелось. Убираться? Хорошо, так тому и быть. Он уже собрался последовать этому весьма дельному совету, как понял, что плечи Марины трясутся. В повисшей тишине он услышал тихие всхлипы, которые она безрезультатно пыталась скрыть. Злость, словно послушный щенок, улеглась, прижимаясь к его ногам. Ваня приблизился к Марине и положил руку ей на плечо. Она напряглась, судорожно вздохнула, но не повернулась.
        - Марина, - тихо позвал ее Воронов, развернул силой и, лишь мельком взглянув в заплаканное лицо, прижал к себе.
        Она тут же всхлипнула раз, а потом еще и еще раз. Ваня стоял, окаменев и не зная, что ему теперь делать. Да… у них было все - скандалы, победы и поражения, только Марининых пьяных истерик у них еще не было. И теперь он, совершенно растерянный, не знал, что ему делать. Ее тело казалось ему слишком хрупким даже для того, чтобы чуть сильнее сжать его. Он столько раз осторожно, но без страха поднимал ее надо льдом в поддержках, выбрасывал в мощнейших выбросах, ловил с подкрутов, а сейчас боялся просто обнять. Неловкой, деревянной рукой он обхватил ее за плечи, вторую ладонь положил на гибкую спину.
        Его грудь казалась ей каменной, сам он был каменным, и Марина не чувствовала успокоения. Она прижималась к нему, но не могла окунуться в него, и ее пьяное сознание тосковало по нежности его рук, которой для нее никогда не было. Работа, работа и еще раз работа.
        - Маринка… - Ваня, сделав над собой усилие, осторожно провел по ее спине ладонью. - Ну ладно тебе. Маришк…
        - Ты меня даже обнять не можешь, - всхлипнула она и тут же икнула. Потом икнула еще раз, не переставая при этом всхлипывать.
        - Почему не могу? - Ваня выдохнул и обнял ее, пытаясь справиться с собственным волнением. - Могу… Еще как могу. И еще много чего могу.
        - Чего? - Она задрала голову, и Воронов едва не взвыл, чувствуя, что теряет волю от взгляда этих карих глаз, в уголках которых сейчас блестели слезы.
        - Вот так могу. - Ваня нежно вытер слезы с ее щек. - И так, - коснулся губами губ. - Все что угодно могу. Ты же моя Марина. Только моя.
        Марина выдохнула и закрыла глаза. Голова у нее по-прежнему кружилась, но, кажется, причиной тому было уже совсем не вино.
        Глава 5
        Москва, март 2018 года
        Сон отступал медленно, но необратимо верно, и с каждой секундой осознание всего случившегося наваливалось на нее все яснее. Позади себя Марина чувствовала… Господи, да что уж! Позади нее лежал Воронов, дышал ей в макушку и касался ее спины своей грудью. Нет… Не только спины и не только грудью. В голове у нее так и крутилось: Боже-Боже-Боже! Господи, что она наделала?! Было страшно не то что пошевелиться, но и дышать. Вот сейчас он проснется, посмотрит на нее, скажет что-нибудь и… И-и-и?!
        Она осторожно потрогала себя под одеялом и едва не застонала в голос. Из одежды на ней были только трусики, и как к этому относиться, Марина не знала. Вечер всплывал в памяти отрывками, размазанными пятнами. Она помнила, как откупорила вторую бутылку, как включила ноутбук, как… Боже-Боже-Боже! Что же она натворила?! А потом… Кажется, Воронов уговаривал ее пойти спать, да вот только спать-то ей как раз не хотелось. Она, кажется, сидела у него на коленях и… Боже-Боже-Боже! И еще, кажется, он пытался остановить ее, когда она начала стягивать с себя футболку…
        - Ты проснулась? - Тихий, мягкий голос прозвучал у Марины над ухом.
        От неожиданности она дернулась. Нужно было что-то ответить, только вот что - Марина не знала и потому промямлила что-то совершенно невразумительное. Ладонь Вани скользнула по ее талии и остановилась на животе. Казакова замерла. Голова была тяжелая, словно свинцом налитая, и от того лихорадочный бег мыслей выносила она с трудом. Большой, горячий, сильный Ваня… Ее Ваня… Ма-а-амочки!
        - Ваня… - просипела Марина, стараясь придать своему тону спокойное выражение. - Мы с тобой… это…
        - Что? - Он привстал на локте и посмотрел на нее.
        Марина слегка повернула голову в его сторону и, встретившись с его взглядом, забыла, что хотела сказать. Вернее, помнить-то она помнила, но язык стал каким-то неповоротливым и словно прилип к нёбу. Вздохнув, она опустила взгляд ниже - к его шее, плечам, голому торсу… Боже-Боже-Боже! За что ей все это?!
        - Мы… У нас же не было ничего, да?
        Ваня тихонько засмеялся и провел пальцами по ее лбу, виску, щеке. Немного приспустил одеяло, обнажая изящные ключицы и плечи.
        - Не было. Но ты очень настаивала.
        - Господи… - застонала Марина и накрыла лицо ладонями.
        - Даже не знаю, как я смог тебе отказать, - продолжал усмехаться Воронов.
        - Ваня, хватит. - Марина тоже тихонько засмеялась.
        - Ты предлагала даже стриптиз. Даже попыталась что-то продемонстрировать, но тебе помешал стул.
        - Ва-а-аня!
        - Ты что, не помнишь, как навернулась? Не удивлюсь, если у тебя вся коленка синяя.
        - Во-о-оронов, прекрати! - Она продолжала смеяться, и смех отдавался болью в висках.
        Коленка и правда болела. Не сказать, чтобы так уж сильно, но сейчас Марина отчетливо это чувствовала. А еще она чувствовала близость Вани и совершенно не понимала, что с этим делать. Его запястье соприкасалось с ее плечом, бедро прижималось к ее бедру, и ее буквально колотило от осознания этого. Это было слишком, чересчур интимно. Она привыкла к его прикосновениям, к его телу, к его рукам, но так…
        - Ты что, не помнишь? - Он перестал смеяться, но в голосе все еще слышалась улыбка.
        Марина убрала руки от лица. Ваня смотрел на нее, и от этого взгляда она почему-то смутилась. Хотелось протянуть руку и погладить его по щеке, провести пальцами по плечу. Она не понимала, что говорить и что делать. Вчера… Вчера она просто напилась, а все что случилось дальше… Ведь по сути ничего и не случилось. Ваня поцеловал ее и все. Но ведь они и раньше целовались. Давно, несколько лет назад. Да, просто так, не имея под этим в виду ничего более, но целовались. Так кто сказал, что вчера случилось что-то особенное?
        - Смутно, - призналась Казакова. В ее взгляде, наверное, что-то поменялось, потому что Ваня перестал улыбаться и едва заметно кивнул. - Я пойду сварю кофе.
        Он отодвинулся дальше, встал с постели. Марина смотрела на его крепкую, мощную спину, на перекатывающиеся под кожей мышцы, на сильные руки и понимала, что все идет не так. Все идет совсем не так. Что он подумал? А может, так лучше? Или… Она почувствовала себя малодушной трусихой, улиткой, прячущейся в собственную ракушку, как в домик. Да только что толку от этого домика, если кто-то чуть крепче сдавит его в руке, а то и вовсе наступит тяжелым сапогом? Два раза она уже обожглась. А теперь…
        - Вань… - Быстро встав, она обмоталась одеялом, догнала Воронова уже в дверях. Тот обернулся и посмотрел на нее вопросительным взглядом.
        - Я… Я помню что сказала. И…
        Он молчал. Смотрел на нее и молчал. Марина сделала глубокий вдох. Помогать он ей не собирался, и она это чувствовала по его взгляду, по позе, по выражению лица. Что же… Облизав сухие губы, она опустила руку, которой все еще касалась его локтя, и сделала шаг назад.
        - Я сказала это не потому что выпила лишнего. Хочу… хочу, чтобы ты это знал.
        - А что я сказал тебе, ты помнишь? - от его мягкого, бархатного голоса у Марины побежали мурашки. Она вдруг поняла, что стоит, прикрываясь одним лишь одеялом, под которым кроме трусиков у нее ничего нет. Она вспомнила, что всю ночь лежала возле него фактически голая, вспомнила, как его пальцы касались ее живота… Сердце забухало как-то неровно, гулко, дышать стало трудно. Его взгляд проникал в самую ее суть, лишал воли. Боже-Боже-Боже…
        - Ты… - Она снова облизнула губы.
        Ваня усмехнулся. Марина так и не поняла, что значила эта его усмешка. Захотелось ударить его, накричать, но вместо этого она продолжала стоять, словно самая настоящая идиотка. Ей казалось, что менее, чем за сутки, она совершенно отупела, потеряла контроль над всем происходящем, да к тому же наворотила кучу глупостей. Последнее, впрочем, под сомнение даже не ставилось.
        - Все с тобой ясно.
        - И что тебе ясно? - Она нахмурилась.
        - Что пить тебе нельзя.
        - А что мне можно?!
        Все это - его усмешки, недоговорки, начинали выводить ее из себя. Головная боль только усиливалась, хотелось пить, а Воронов… Она вспомнила все эти прошедшие четыре дня, вспомнила все его фотографии. Банкет, Милан, Маша Матрёхина… Стало обидно, так обидно, что захотелось плакать. Вот только плакать Казакова не собиралась.
        - Сидеть и смотреть, как ты веселишься?! Конечно! У тебя же кругом друзья, что тебе?! Подумаешь…
        - Ты что сорвалась-то? - резковато ответил на ее выпад Иван. - При чем тут мои друзья?
        - Да ни при чем! - Она отвернулась, но потом снова повернулась к нему. - Весело тебе с Матрёшкой было?! Вот и продолжал бы ее выгуливать. Она-то, небось, не срывается по пустякам! Все тебе сочувствовали?! Как же, столько лет с невыносимой Казаковой… - Губы ее искривила саркастическая усмешка. - А Липатова как поживает? Тоже, наверное, обо мне печётся?
        Воронов одарил ее тяжелым взглядом и, не ответив, ушел в кухню. Марина осталась одна. С минуту она стояла посреди комнаты, не зная, чего хочет больше - расплакаться, отрезать себе язык или броситься вслед за Ваней и заставить его дослушать все, чего она еще не сказала. Правда чего именно она еще не сказала, Марина не знала сама. Но было обидно. Да, пить она не умеет. Да и не пьет она. Или что, он думает, что это у нее культурный отдых такой: включить телевизор и нажраться в гордом одиночестве?!
        Нужно было сходить в душ и привести себя в порядок. И мысли, и чувства, и вообще. Она даже подумать боялась, что может увидеть в зеркале. Отличное утро. И начало тоже отличное. Правда, чего именно начало, ответить было сложно и вместо этого Марина поморщилась. Показала себя во всей красе: пьяная дура, которой для истерики и повод не требуется. Она сама себе повод, только вот кому это объяснишь? Нужно было помириться с Ваней. Мама-мама… Да они даже поговорить не могут спокойно. Вот как она должна объяснять ему, почему вспыхнула из-за, казалось бы, невинной фразы? Ведь он ничего такого в виду не имел, а что у нее в голове сплошные заморочки… Ну так это ее проблемы.
        В душе она провела не меньше получаса. Стояла, упираясь руками в стенку душевой кабинки, а упругие струи хлестали ее по плечам и спине, щекотали кожу, стекали вниз по щекам и подбородку. На душе было тяжело. Она думала обо всем, что случилось за последние несколько лет и понимала, что о некоторых вещах хотела бы забыть, вычеркнуть их из жизни. Не потому, что это было чем-то из ряда вон, а потому что эти вещи заставили ее как-то по-особенному повзрослеть. Вначале закончившиеся крахом отношения с Ильёй Сеченовым - фигуристом, так же, как и она, выступающим в парах, потом с одиночником Константином Палонским… Она всегда отдавалась чувствам без остатка, открывала сердце, душу, и это, наверное, было ее ошибкой. По-другому она просто не умела. Но этого оказалось недостаточно и в первый, и во второй раз. Вначале измена Сеченова. Тогда она долго копалась в себе, искала причины. Ей даже казалось, что она их нашла. В буднях, в словах, в разности взглядов и привычек. В нём, в себе, в обстоятельствах. Оправдания, которых не было, потому что она никогда не умела оправдывать предательство. И причины теряли
смысл. Тёмная борозда на сердце постепенно заживала, но остался рубец. А потом Костя… С ним вроде бы было наверняка, навсегда. И тоже нет. Без измен. Просто нет. Всё было хорошо ровно до тех пор, пока она не оказалась слабой перед обстоятельствами, а после… Перелом двух рёбер, неопределённость, реабилитация. Слёзы, досада, злость. И конец. Потому что тогда она была слабой, потому что тогда она нуждалась в поддержке, потому что тогда всё было сложно. Но её проблемы были ему ни к чему. Собственная карьера, собственный успех, собственная жизнь. И она за «важным» этой самой жизни. И вот теперь… Теперь она не знала, что делать и что говорить. Только теперь она поняла, что оказалась эмоционально не готова к этим отношениям. Вот, вроде бы, с Ваней все должно было быть проще, но нет. Было страшно, и как с этим справиться, она не знала.
        Кофейный аромат пробрался в прихожую, защекотал ноздри. Прохладный душ помог взбодриться, и хотя голова все еще немного гудела, чувствовала себя Казакова уже намного лучше. Устроившись на диванчике за пустым столом, она посмотрела на Воронова, не зная, стоит ли чего-то говорить или лучше промолчать. В воздухе повисла неловкость. Едва слышно загудевший холодильник, казалось, тарахтел, словно старый трактор в тишине знойного летнего дня. Из крана одна за другой вытекли три капли воды…
        - Ты обещал кофе, - тихо сказала Марина, и даже самой ей собственный голос показался слишком хриплым, сдавленным.
        Ваня мазнул по ней взглядом и отвернулся к плите. На нем была вчерашняя футболка и светлые поношенные джинсы, почему-то казавшиеся очень мягкими на ощупь. Марина вспомнила, как вчера касалась его - его бедер, его ягодиц, как прижималась к нему… Это воспоминание заставило ее стыдливо прикрыть глаза и выдохнуть. Она не видела Ваниного лица, и от этого ей было проще. Хотя заговорить она все равно не решалась.
        Через минуту он поставил перед ней чашку с кофе, добавил немного молока и подвинул ближе.
        - А ты ревнивая, - уголок его губ дернулся.
        Марина обхватила кружку руками и задумчиво уставилась в стол. Воронов ждал, что она что-нибудь ответит, но Марина молчала. Она понимала, что он дает ей возможность перевести их стычку в разряд забытого, оставить в прошлом, но сама она думала о другом. Ваня снова хмыкнул и отвернулся от стола, включил воду, вымыл чашку и убрал в шкаф. Все это время она смотрела на него, не отводя взгляда, и не притрагиваясь к ароматному кофе. Она знала, чего хочет сказать, но горло сдавливало боязнью того, что он не сможет понять ее или поймет как-то неправильно, не до конца.
        - Дело не в ревности, Вань, а в опыте, - наконец сказала она тихо.
        Он посмотрел на нее через плечо. Марина не отвела взгляда, лишь через несколько секунд вновь повисшей тишины вздохнула и опустила голову.
        - Знаешь… Я ведь купила обратный билет сразу же после того, как ты написал, что скучаешь и ждешь меня…
        - Ты же так и не сказала мне, когда возвращаешься.
        - А ты больше и не спрашивал…
        - А толку?
        Он выдвинул из-под стола табуретку и сел на нее так, чтобы Марина оказалась напротив.
        Марина вздохнула. Она не знала, что ему ответить, как не знала, почему не сказала ни дату прилета, ни номер рейса. Хотела, наверное, приехать к нему сразу же, обнять… А потом… Потом все эти миланские фотографии и тишина. И в ней что-то перекрутилось, испугалось. Как объяснить ему?
        - Я хотела приехать к тебе сразу, - призналась она, снова подняв на него глаза. - Но… Тебе было хорошо там, в Италии, а я… - она неопределенно пожала плечами. - Ты ведь знаешь и про Сеченова, и про Палонского. Если тебя дважды предали…
        - Но ведь я тебя не предавал. - Он накрыл ее кисть, лежащую на столе, ладонью.
        Марина посмотрела на их руки, потом на Ваню. Он ее не предавал. Он действительно ее никогда не предавал. Он ждал ее, когда она и сама не знала, что будет дальше, и сейчас… Но почему-то было очень страшно. Ведь лед это одно, а то, о чем они говорили сейчас - совсем другое.
        - Эти твои фотографии из Милана… Я чувствовала себя лишней. Тебе там было хорошо и без меня. Ты не звонил, ни писал… Мне казалось, что ты просто забыл про меня. А все эти наши переписки… - Марина чуть заметно скривила губы, качнула головой. - Написал и забыл. Как будто я тебе просто навязалась. Ты ведь почти никогда мне первый не пишешь.
        - Откуда в твоей голове столько глупостей, Маринк? - Воронов сжал ее руку.
        - Не знаю, - ответила Казакова, глядя в стол. - У меня, наверное, действительно что-то вроде депрессии.
        Она тихо засмеялась своим хриплым, нервным смехом. Ваня смотрел на нее и не мог понять, как же может в ней уживаться столько всего? Совсем недавно она кричала, гневно сверкая глазами, накануне вечером прижималась к нему так, что он забывал, что должен дышать, а теперь пытается спрятаться за этим смехом.
        - Значит, надо что-то с этим делать. - Ваня улыбнулся, встал из-за стола и через секунду оказался возле Марины.
        Она посмотрела на него с интересом, чувствуя какое-то странное смущение и восторг от его близости. Он дотронулся до ее бедра, и внутри у нее все затрепетало, а по коже пробежали мурашки. Она чувствовала себя, словно девятиклассница на свидании со взрослым мальчиком, и от этого сама себе казалась смешной.
        - И что ты предлагаешь? - Марина как-то несмело улыбнулась.
        - Даже не знаю… - Воронов снова погладил ее по бедру, потом придвинулся ближе и положил руку Марине на талию. Коснулся губами уголка ее рта, потом подбородка и щеки. Есть у меня на примете одна идея, но я не уверен.
        - А ты попробуй, - прошептала она, поглаживая его плечо.
        - А вдруг не поможет?
        - Тогда мы придумаем еще что-нибудь. - Шепот уже ему в губы.
        Ваня погладил ее по плечам, по шее, почувствовал мягкость ее волос, еще не высохших после душа. Ее губы были мягкими, волнующими, и ему хотелось забыться в этом мгновении. Не выдержав, он прижал Марину к себе, углубил поцелуй, заставляя ее подчиниться ему. Она не сопротивлялась. С готовностью отвечала на ласки, беспорядочно гладила его по плечу и груди, льнула к нему. Языки сплетались, пальцы перебирали ткань одежды, что-то затаенное, скрываемое очень долго, рвалось наружу неудержимым зверем, и с каждым мигом контролировать это становилось все труднее. Поцелуями вниз по гибкой шее, по ключицам… Марина шумно дышала, откинув голову, и Ваня чувствовал, как стучит ее сердце.
        - Маринка… - прошептал он, обняв ее и пытаясь успокоить бешенного зверя, проснувшегося внутри него. - Маринка…
        - Я к тебе хочу. - И уже она покрывает поцелуями его шею.
        - А потом что делать будем? - с трудом сохраняя благоразумие, спросил Воронов.
        Она уже пробралась ладошками под его футболку. Пальчики ее касались его живота, он чувствовал каждый из них - мягкие подушечки, короткие ноготки, трепетную страстность всего ее существа.
        - Не знаю… Я ничего не знаю. - Поцелуй в скулу, языком по пульсирующей вене на шее. - Это все твои дурацкие сердечки виноваты.
        - А твои не виноваты? - с его губ слетел тихий смешок.
        Он почувствовал, как она прихватила зубками кожу на его шее и, не выдержав, забрался руками под ее майку. Руки тут же ощутили плавные изгибы женского тела, привычно-новую нежность кожи. Потянув Марину на себя, он пересадил ее к себе на колени, и они оказались совсем близко. Он чувствовал ее дыхание, ее тепло. Она вся влекла к себе, манила, а глаза… Вот она - его бездна, в которую он готов падать снова и снова.
        - Это ведь ты начал.
        - Да плевать уже, - он обхватил пятерней ее затылок и жадно прижался к губам. Поцеловал, прижался лбом к ее лбу. - Не хочу, чтобы какой-нибудь мудак снова сделал тебе больно.
        - Ты, главное, сам не сделай. - Она провела пальчиками по его щеке.
        Ваня приподнял уголок губ в ухмылке.
        - Если после стольких лет я пошел на это… - Его пальцы перебирали волосы на ее затылке. - Нервов ты мне вытрепала, Казакова… А я все равно влип.
        - Это кто еще влип.
        - Нам одинаково повезло, - улыбнулся Ваня.
        - Или одинаково не повезло.
        Они сплели пальцы рук, оба засмеялись, а потом снова замолкли, растворяясь в страстно-сладких поцелуях и чувственной близости друг друга.
        По телам проходили волны дрожи, было ясно, что на этот раз остановиться никто из них не сможет. Марина теряла голову. Все в ней выкручивалось, горело. Прикосновения Ваниных рук сводили ее с ума, заставляли забыть саму себя, все, что она знала до этого мига, до этого дня. И она не жалела об этом, она действительно хотела забыть все, что было до этих рук, до этих губ. Она чувствовала, как сильно хочет ее Ваня, и это заводило. Заводило и немного пугало. Боже-Боже-Боже… Что же они творят?! Что же они уже натворили?! Она сжала его бедра коленями, обхватила лицо ладонями, поцеловала. Его щетина колола ее кожу, и Марина испытывала от этого какое-то странное, дикое удовольствие. Все ее тело жаждало новых ласк, вся она изнывала, томилась желанием. Боже-Боже-Боже… Она прикусила Ванину губу, застонала, чувствуя, как он стаскивает с нее майку, подняла руки, помогая ему избавить ее от одежды. На миг грудь обдало холодом, но уже в следующее мгновение Марина ощутила касание горячих губ и влажного языка. Она откинулась на Ванину руку, закрыла глаза, застонала, не сдерживая себя никакими рамками. Чувствовала ли
она когда-нибудь хоть что-то подобное? Что с ней? Или она так изголодалась по мужским ласкам?..
        - Пойдем в комнату, - выдохнула она, цепляясь пальцами за плечи Воронова. - Не хочу здесь… Господи, Ваня…
        Он легонько прикусил ее торчащий сосок, ткнулся носом в шею, шумно втянул в себя нежный женский запах. Ее запах сводил с ума, ее гибкое нежное тело сводило его с ума, вся она сводила его с ума, лишала разума. Сильная и хрупкая, дерзкая и справедливая, девочка с железной волей и ранимой душой - его Мариша. Подхватив ее под ягодицами, Ваня встал, и Казакова тут же оплела его торс ногами. Прижалась к нему обнаженным телом, обхватила за шею.
        В спальне они повалились на постель, и Марина тут же стянула с Вани футболку. Нетерпеливо, с нескрываемым наслаждением провела ноготками по его груди, заурчала, словно довольная кошка. Глаза ее блестели жаждой быть ближе, в глубине зрачков полыхал огонь. Ваня провел раскрытой ладонью от ее бедра вверх, до груди, прижался губами к губам, вновь завладевая, лаская, не давая и секунды на то, чтобы опомниться. Да Марина и не хотела этого. Она сама стремилась раствориться в этой близости, отдать всю себя, открыться. Почувствовав, как Ваня освобождает ее от последнего кусочка ткани, она опустила веки и рвано выдохнула. Кружево скользнуло по бедрам, по коленям… Ее черные ресницы дрожали, несколько прядок растрепавшихся волос падали на лоб, припухшие, покрасневшие от поцелуев губы были слегка приоткрыты. Ваня провел кончиками пальцев по ее щеке, потом прикоснулся тыльной стороной ладони, и она ласково потерлась об его руку. Он вдруг подумал, что она похожа на алую розу - прекрасную алую розу, едва освещенную первыми лучами восходящего солнца. Розу, на лепестках бутона которой дрожат капельки росы… Колючая,
страстная, хрупкая и нежная. Вот такая она - его Марина.
        - Ты долго будешь меня рассматривать? - Марина прикрыла грудь рукой, но Воронов тут же отвел ее в сторону.
        - Не знаю… - вырисовывая пальцами узоры на ее теле, ответил он. - Пока не налюбуюсь.
        Он поцеловал ее в родинку на правом плече, потом коснулся губами ложбинки меж аккуратных грудей, поцеловал живот. Руки его гладили ее бока, пальцы касались так бережно, что в какую-то секунду Марине показалось, что она не выдержит этого. Поцелуй в родинку под грудью…
        Марина потянула Ваню на себя, обвила руками его шею, запустила пальцы в волосы и слегка сжала. Губы в губы, одно дыхание… Найдя пуговку на его джинсах, она расстегнула ее, потянула язычок ширинки. Пальцы пробежали по дорожке темных волос от пупка вниз, и Ваня глухо зарычал, перехватывая ее запястье. Марина улыбнулась. Дерзко, коварно, совсем по-женски. Пламя, горевшее в глубине зрачков, превратилось в искрящий костер.
        - Хочу тебя, - чувственно сказала она, глядя Ване в глаза.
        Ее голос всегда пленил его, завораживал, сейчас же… Он перевел взгляд с ее глаз на губы, потом опять посмотрел в глаза.
        Высвободив руку, Марина погладила его по груди, потом помогла снять джинсы и белье. Выдохнула, впервые увидев Ваню обнаженным и смутилась, чувствуя, что он снова смотрит на нее.
        Он обнял ее, и они опять начали целоваться, гладя и лаская друг друга. Время перестало существовать. Страсть и нежность переплелись, стали единым, продолжая друг друга в соприкасании тел, рук, губ. Марина развела ноги, позволяя Ване накрыть ее своим телом, провела ноготками вдоль его позвоночника, чувствуя его силу и мощь. С первым проникновением из ее груди вырвался вскрик, ногти впились в Ванины плечи. Она жадно схватила ртом воздух, подаваясь навстречу. Казалось, что больше ничего не осталось - только он и она, и эта комната, и это утро, и этот шепот, слетающий с губ вперемешку со стонами и выдохами:
        - Ты моя… Ты только моя…
        - Да…
        - Скажи, что ты только моя, Маринка…
        - Только твоя…
        Она сжимала его бедра коленями, ее ступни скользили по съехавшей простыне, тело извивалось, изгибалось. Он целовал ее в открытую шею, в скулы. Ее маленькое изящное тело казалось ему настолько хрупким, что он боялся самого себя, боялся сделать ей больно. Никогда с ним не было ничего подобного. Он целовал ее запястья, ее ключицы и плечи, рычал возле ее уха, терся об нее щекой и испытывал острое, непостижимое прежде удовольствие от каждого ее движения, каждого ее выдоха. Она скрещивала лодыжки у него за спиной, шептала его имя. Мышцы ее живота напрягались и вздрагивали, пальцы цеплялись за его плечи. С каждым его проникновением что-то в ней оживало, наполнялось смыслом, и она снова чувствовала, что ей этого слишком много и слишком мало. Он подхватил ее ногу под коленкой, проник еще глубже, и она, выгнувшись в спине, снова вскрикнула. Ухватилась за него, задышала коротко и неровно, укусила за губу, впилась в кожу ногтями.
        - Нет… нет… нет… - бессмысленно шептала она. - Еще… Пожалуйста…
        А он слушал ее шепот, ее стоны, губами ловил ее выдохи и сипел ее имя.
        - Марина… Марина… Мариночка…
        Ее лоб и грудь покрылись испариной, по виску стекла слезинка. Тело напряглось, пальцы лихорадочно вцепились в простынь. Все ее существо сковало судорогой, и он почувствовал, как сладкой дрожью на нее накатывает расслабленная нега. Еще несколько слезинок скатилось по гладкой коже, спряталось в темных волосах, из груди вырвался тихий, сдавленный полукрик-полустон. Миг, и он догнал ее. Подхватив ее, он прижался, окунулся в нее. Рычание ей в шею, поцелуй в щеку, шепот в губы. Одно на двоих тяжелое, сиплое дыхание. Влажные тела и запах страсти, наполнивший комнату…
        Ваня лег на бок и прижал Марину к себе. Тело ее все еще отзывалось дрожью, влажная кожа была мягкой, словно бархат. Она привалилась к нему, закрыла глаза, сглотнула и шумно выдохнула. Обняла его - сильного и большого, чувствуя, что от всей бури вспорхнувших в ней чувств и эмоций готова расплакаться. От него исходила мощная волна жара, пропитывающего ее, проникающего в нее, его большие ладони ласкали, гладили ее так нежно, что она терялась, не знала, что делать со всем этим. Вздохнула и протяжно выдохнула, погладила Ваню по груди, перебирая пальчиками завитки волос, поцеловала маленький плоский сосок. Он закрыл глаза. И что ему теперь с ней делать? А что делать с собой? Как же все раньше было просто… Но нет, он ни о чем не жалел. Погладил Марину по спине, очертил подушечкой пальца ее лопатки. Какая же все-таки она - его Марина… Его Марина.
        - Вань… - тихонько позвала она.
        - М-м-м?
        - А что ты мне вчера говорил?
        - Ты совсем не помнишь?
        - Что-то помню… Но, видимо, не то, что нужно. - Короткий, натянутый смешок. - Скажи еще раз.
        - Я тебе говорил, что ты моя Марина. Только моя. И что больше мне никто не нужен. Ни на льду, ни вообще.
        - И давно это с тобой?
        - Не знаю… - задумчиво ответил он. - Я как-то не понял. Знаю, что ты мне очень дорога, вот и все.
        Она вздохнула. Ваня продолжал гладить ее по спине, очерчивать контуры ее лопаток, вырисовывать позвонки, а она больше ни о чем не думала. Рядом с ним, в его руках, в его тепле она просто не хотела ни о чем думать. Тело приятно ныло, немного тянуло низ живота. После Палонского у нее никого не было, но она не жалела об этом. Она хотела только, чтобы на этот раз все было по-настоящему. Без фальшивых признаний, без лжи и притворной радости. Без мишуры. И без предательства. Потому что именно его предательства она не выдержит.
        Ваня чувствовал прикосновения ее рук, ее тела. Он чувствовал ее грудь - округлую, упругую, с вздернутыми сосками, ее бедра, ее стройные сильные ноги. Он чувствовал ее теплое дыхание, ее пьянящий запах. Он чувствовал ее рядом, родную и знакомую, и это все, что ему хотелось чувствовать. Этого было более чем достаточно, чтобы бесповоротность произошедшего стала очевидной. Марина… Какая же она тоненькая и маленькая. Какая же она родная… Как же глубоко она в его сердце.
        Глава 6
        Москва, март 2018 года
        Как ни хорошо было в постели, ближе к обеду встать все-таки пришлось.
        Критично осмотрев содержимое холодильника, Иван осведомился:
        - У тебя хоть картошка есть?
        - Давай что-нибудь закажем, - тут же ответила стоявшая позади Марина.
        - Так есть или нет?
        - Ну… была, вроде.
        - Я надеюсь, ты сумеешь ее сварить? - усмехнувшись, Воронов захлопнул дверцу холодильника и повернулся к Казаковой.
        Та одарила его красноречивым взглядом, сморщила нос и фыркнула.
        - Вот и хорошо, - усмехнулся Воронов и шлепнул Марину по ягодицам. - А я в магазин.
        - Эй! - тут же возмутилась она.
        - Что?
        - Давай закажем что-нибудь и все.
        - Это тебе так картошку чистить не хочется?
        - Дурак. - Марина обиженно надула губы. - Мне не хочется, чтобы ты уходил.
        - Я быстро. - Он обхватил ее за талию, притянул к себе. Их тела соприкоснулись, и Марина снова почувствовала его твердую силу, бескомпромиссную уверенность. - Хочу, чтобы наш первый… м-м-м… обед как-то не романтично звучит, да? - Ваня тихонько засмеялся, и Марина улыбнулась.
        - По-моему, в этом положении все звучит очень даже романтично. - С этими словами она слегка поерзала.
        Ее карие глаза лукаво блестели, многозначительный взгляд отчетливо свидетельствовал о двусмысленности сказанного. Ваня нежно поцеловал Марину в губы.
        - Так вот… - Воронов еще крепче обхватил Марину, пресекая все ее телодвижения. - Хочу, чтобы сегодня было все по-особенному. Поэтому обед будем готовить сами. Надоела уже вся эта ресторанная еда.
        - О, да! - Марина закатила глаза. - Вареная картошка сделает этот день однозначно особенным!
        - Ну и язва же ты. - Ваня в ответ качнул головой.
        - Уж какая есть, - цокнула она языком и слегка толкнула его в грудь ладошками. - Все, иди отсюда. Раз уж в наш особенный день мне предстоит чистка картошки, постараюсь сделать это событие незабываемым.
        - Язвочка моя, - прошептал Ваня на ухо Казаковой, еще раз шлепнул ее по ягодицам, быстро поцеловал и выпустил из объятий.
        Прошло уже около двадцати минут с тех пор, как за Вороновым закрылась дверь, и Марина все-таки приступила к готовке. Для начала она отыскала в недрах ящика со столовыми приборами нож для чистки овощей, потом высыпала в раковину остатки картошки. Одна картофелина откатилась в сторону, и Марина проводила ее задумчивым взглядом. Готовить она не то чтобы не любила - зачастую на это не хватало то времени, то сил. Ну и для самой себя, признаться честно, делать этого не хотелось.
        Немного подумав, она отложила нож в сторону, принесла из комнаты смартфон и включила музыку. Вот так. Она, конечно, могла разозлиться на Ваню и настоять на своем, но желания не было. Ни злиться, ни настаивать. Было даже интересно, что он задумал. Картошка… Она улыбнулась и сделала музыку погромче, а потом включила воду и взялась за дело. Но не успела закончить даже с первой картофелиной, как телефон известил о новом сообщении в контакте. Марина решила не обращать на это внимание, но телефон снова издал короткий сигнал. Она выключила воду, вытерла руки бумажным полотенцем и внезапно вспомнила, что в последний раз заходила в мобильное приложение со своего второго аккаунта. Музыка тут же затихла, тонкие пальчики забегали по гладкому экрану.
        Иван Москвич: Как картошка?
        Иван Москвич: (фотография)
        Марина смотрела на экран смартфона, и с каждой секундой ее хорошенькое личико хмурилось все больше. Она фыркнула, поджала губы. Хотелось написать что-нибудь такое… Та-а-акое… В общем, чтобы вышло коротко и ясно. Тем временем с экрана смартфона на нее смотрел Ваня, возле которого, как ни в чем не бывало, стояла очень довольная Маша Матрёхина. Но и это еще ничего… А вот рука Вани на матрёхинском плече…
        Марина отложила смартфон в сторону и решительно направилась в комнату. Штопор нашелся не сразу. Для начала Казакова поискала на диване, потом заглянула под столик, на котором все еще стоял убитый ноут. На секунду она даже отвлеклась и попробовала нажать клавишу запуска, но это, понятное дело, ни к чему не привело. Зато краем уха она уловила еще несколько звуковых сигналов, раздающихся из кухни, и это заставило ее возобновить поиски с еще большим упорством. В конце концов, штопор обнаружился под диваном. Марина вернулась, достала из духовки самую большую сковороду, картинно поставила ее возле стены вперед донышком, а возле положила штопор. Но натюрморт показался ей недостаточно красноречивым, и она немного подкорректировала его. Теперь острие штопора торчало вверх. Марина пожалела только, что в доме у нее нет скалки. Ну так… для наглядности…
        Иван Москвич: Если чего захочешь, пиши.
        Иван Москвич: От Маши тебе привет.
        Иван Москвич: Немного задержусь. Еще кое-куда заеду.
        
        Маришка Хорошая: (фотография)
        Иван Москвич: ????
        Маришка Хорошая: (чертик с рожками)
        Иван Москвич: (удивленный смайлик)
        Маришка Хорошая: (три сжатых кулака)
        Иван Москвич: Ревнуешь, что ли? (три смеющихся смайлика)
        Маришка Хорошая: (десять чертиков с рожками)
        Достав из ящика большой разделочный нож, Марина положила его возле штопора, а после добавила еще и нож для колки льда.
        Маришка Хорошая: (фотография)
        Иван Москвич: (испуганный смайлик)
        Маришка Хорошая: Куда собрался еще?
        Иван Москвич: К Маше в гости (пять смеющихся смайликов)
        Иван Москвич: Если что, я пошутил (красное сердечко)
        Маришка Хорошая: Знаешь, что за такие шутки бывает?
        Иван Москвич: Боюсь представить (смайлик, кричащий от ужаса)
        Маришка Хорошая: Еще раз и в глаз!
        Иван Москвич: Говорю ж язва (смайлик, посылающий воздушный поцелуй)
        Маришка Хорошая: Яблок купи
        Маришка Хорошая: Зеленых
        Маришка Хорошая: И чая с бергамотом
        Иван Москвич: А волшебное слово? (подмигивающий смайлик)
        Маришка Хорошая: Тогда, может быть, сковородка не пригодится… (задумчивый смайлик)
        Иван Москвич: А все остальное?
        Маришка Хорошая: М-м-м
        Маришка Хорошая: Даже не знаю…
        Иван Москвич: А ты кровожадная (ухмыляющийся смайлик)
        Маришка Хорошая: Ты даже не представляешь, насколько! (три чертика с рожками)
        Маришка Хорошая: Так что она там делает?
        Иван Москвич: Ну вообще-то, каток рядом
        Иван Москвич: Или ты забыла? (три смеющихся смайлика)
        Маришка Хорошая: Пфф
        Маришка Хорошая: Надеюсь, ты ей ничего не сказал?
        Иван Москвич: О чем?
        Маришка Хорошая: Про нас, Вань. Я не хочу, чтобы нас сейчас полоскать начали налево и направо.
        Иван Москвич: Нет.
        Иван Москвич: Даже не собирался.
        Маришка Хорошая: У меня есть замечательная идея (подмигивающий смайлик)
        Иван Москвич: И что за идея? (нахмурившийся смайлик)
        Маришка Хорошая: Пригласи ее
        Иван Москвич: Куда????!!!!
        Маришка Хорошая: К нам
        Иван Москвич: Зачем???
        Маришка Хорошая: Пусть картошку тебе чистит.
        Иван Москвич: А ты еще не почистила? (задумчивый смайлик)
        Маришка Хорошая: А нафига, раз у тебя Матрёшка есть?
        Иван Москвич: (три смайлика, закатывающих глаза)
        Иван Москвич: (красное сердечко, цветочек)
        Маришка Хорошая: Подлизываешься?
        Иван Москвич: (десять красных сердечек)
        Маришка Хорошая: Ты еще долго?
        Иван Москвич: Минут двадцать, думаю.
        Маришка Хорошая: (три красных сердечка)
        Иван Москвич: (воздушный поцелуй, три красных сердечка)
        Маришка Хорошая: Я соскучилась.
        Иван Москвич: Разбери натюрморт. (подозрительный смайлик)
        Маришка Хорошая: Думаешь, надо? (задумчивый смайлик)
        Иван Москвич: Белый или красный?
        Маришка хорошая: Что???
        Маришка хорошая: Я пить не буду
        Маришка Хорошая: Вань?
        Иван Москвич: Так белый или красный? (пять улыбающихся смайликов)
        Маришка Хорошая: Зеленый, блин!
        Иван Москвич: Ок. (три подмигивающих смайлика)
        Иван Москвич: Сам решу (красное сердечко)
        Маришка Хорошая: Все. У меня картошка.
        Иван Москвич: Удачи
        Маришка Хорошая: (смайлик, закатывающий глаза)
        Иван Москвич: (три красных сердечка)
        Не став больше ничего писать, Марина положила телефон на столешницу и посмотрела на творение своих рук. Штопор на фоне сковородки смотрелся очень эпично, и это вызвало у нее улыбку. Оба они - и она, и Ваня жили неподалеку от катка, где проходили тренировки их группы, и в теперешних обстоятельствах сложно было сказать плюс это или минус. Уж что-что, а превращать свою личную жизнь в достояние общественности Марина не собиралась. На этот раз - точно.
        Картошка мерно побулькивала на плите. Марина, закинув ногу на ногу, ковырялась в телефоне, и когда в коридоре раздался хлопок двери, даже не подумала поднять голову. Сковородку и прочие угрожающие орудия она рассовала по местам, но настроение со времени переписки с Ваней только ухудшилось. Дочищая картошку, она занялась своим любимым делом - самокопанием. Правда в этот раз самокопание относилось не столько к ней, сколько к случившемуся и сказанному за это утро. Простая фотография… Только вот снова вспомнились все эти миланские снимки, где ее не было. Все фотографии Вани с друзьями, где снова не было ее. И опять на нее накатило это тяжелое, болезненное ощущение собственной ненужности. Разве она не говорила ему об этом? Говорила… Вот только он, похоже, ничего так и не понял…
        Из коридора доносился шум, шуршание пакетов, негромкий стук. Марина вздохнула, отложила телефон и хотела-таки пойти навстречу, но стоило ей подняться, Воронов сам вошел в кухню.
        Первым, что увидела Марина, был большой букет алых роз. Она медленно перевела взгляд с цветов на Ивана и остановилась на его лице. Теплый взгляд родных карих глаз…
        - Зеленых не было, - улыбнулся он, взял Марину за руку и потянул на себя.
        Она послушно сделала шаг вперед и взяла цветы. Окунула лицо в бутоны и с удовольствием вдохнула мягкий запах.
        - Это за Матрёшку? - не сдержала она улыбку. Все прошлые тяжелые мысли куда-то улетучились, словно их и не было.
        - Нет. Это просто потому, что ты - моя Маришка.
        - М-м-м… - Она положила букет на стол и, встав на носочки, поцеловала Ваню в покрытый щетиной подбородок. - Спасибо.
        - Стой, - остановил он, когда она хотела отступить.
        Обнял за талию и накрыл губы губами. Медленный, чувственный поцелуй… Марина закрыла глаза и обвила его шею руками, с наслаждением провела пальцами по волосам на затылке.
        Через несколько минут они все-таки разомкнули объятия. Марина сразу же поставила букет в воду, а Ваня принялся разбирать сумки. Казаковой казалось, что такого количества еды в ее доме никогда не было. Пожалуй, даже во время визитов мамы эта кухня не видела такого гастрономического разнообразия. Особенно удивил ее пакет со свежим мясом и несколько банок домашних солений…
        - Я на рынок заехал, - пояснил Воронов, когда Марина, взяв банку с солеными грибочками, вопросительно приподняла бровь.
        - Ты прям сокровище…
        - Цени, - усмехнулся он.
        Марина в ответ состроила рожицу и принялась раскладывать продукты по полкам холодильника. Иван украдкой поглядывал на нее. Ему нравилось, как она двигается, нравилось смотреть на ее красивый профиль, нравилось сосредоточенное выражение её лица. Он пялился на собственную партнершу, на Казакову, которую знал уже много лет, и сердце его откликалось теплом. Маленькая и тоненькая, она тем не менее не казалась болезненно-тощей. Красивая…
        - Вань, ты что? - Марина, почувствовав его взгляд, повернула голову.
        - Да так… - Он передал ей пакет с яблоками, и Казакова убрала его в холодильник. - Красивая ты.
        - Вот уж спасибо.
        - Пожалуйста.
        Она показала Ване язык, и он в который раз покачал головой. Давно он не видел ее такой беззаботно-радостной. И как же, оказывается, ему этого недоставало…
        Вскоре обед был готов, и они принялись за еду. Шикарный букет цветов, который Воронов, пытаясь как-то сервировать стол, поставил посередине, быстро перекочевал на разделочную панель, уступив место банке с солеными огурцами. Сбоку, поверх сырной нарезки, лежал хлеб, а рядом с ним пачка салфеток. Грибы Ваня, вопреки словам Марины, что «и так сойдёт», все-таки переложил в прозрачную пиалу и добавил немного ароматного растительного масла. Хотел еще и чеснока, но Казакова категорически заявила, что после этого целоваться с ним не будет и он, подумав для вида несколько секунд, отложил приготовленный зубчик в сторону. Теперь же Марина с удовольствием хрустела огурцом из банки и без зазрения совести уминала вареную картошку. Все попытки Вани приготовить что-то более… Просто что-то приготовить, были отложены до следующего раза, но сожаления никто из-за этого не испытывал.
        Почувствовав прикосновение к своей лодыжке, Воронов перестал жевать и посмотрел на Маринку. Ответом ему стал ее наивный взгляд и совершенно невинное выражение личика. Зато ступня ее скользнула вверх по его ноге, потом поднялась к бедру…
        - С огнем играете, Марина Владимировна. - Прищурился Ваня. Ловко поймал ее ножку и положил к себе на колени.
        Погладил по лодыжке, аккуратно провел по щиколотке и накрыл пальчики ладонью.
        - Все еще болит?
        - Только на погоду иногда. - Она пошевелила пальчиками, и Ваня аккуратно сжал их.
        Марина достала из банки еще один огурчик и, откусив, захрустела. А Ване есть уже не хотелось. Он продолжал поглаживать ее ножку и как-то… Потерялся во всем случившемся за минувший вечер и это утро.
        Ему вспомнился вопрос Марины о том, когда все это с ним случилось. И вот сейчас, чувствуя под пальцами нежную, гладкую кожу ее маленькой ступни, Ваня сам себе задавал этот же вопрос - когда?! Когда он начал понимать, что Марина для него куда больше, чем партнерша, чем человек, с которым они вместе идут к одной цели? Месяц, два или год назад? Или даже не год? Когда? Ответа не было. Он всегда относился к ней серьезно. Когда-то принял решение, что будет кататься с ней и все, понеслось. Они ссорились и мирились, выигрывали и проигрывали, падали… Да, они много падали. Не просто падали на лед, а куда-то вниз, в пустоту. Бесконечные травмы, неуверенность в будущем, надежды… И в конце концов этот Маринин перелом прямо перед Пхенчханом. Что они пережили, поняв, что на этом всё - про Олимпийские игры восемнадцатого года можно забыть, не понять, наверное, никому кроме них. Но они пережили и это. Вместе. Потому что помимо того, что они вместе падали, вставали они тоже всегда вместе. Ваня не знал, что бы было, окажись на месте Марины другая, согласись он когда-то давно променять ее на ту же Машу Матрёхину.
Предлагали же ему это в свое время… Но он не променял. Потому что… Да чёрт знает, почему! Ведь характер у Марины всегда был очень непростой: взрывная, эмоциональная, категоричная, темпераментная… Он терпел перепады ее настроения, вспышки злости, осуждающие взгляды после неудачных стартов. Терпел ее несдержанность и обвинения. Терпел даже тогда, когда друзья начинали намекать ему о том, что еще не поздно задуматься… Нет, десять лет назад ничего не было. Они просто стали парой - партнерами на льду, не более того. Да и в Сочи еще ничего не было. Не было, наверное, и два года назад… Хотя… как знать… Воронов посмотрел на Маринину ножку, ласково погладил ноготок большого пальца и поднял голову. Марина внимательно смотрела на него, и в глазах ее нельзя было прочитать, о чем она думает. Только этот внимательный, пристальный взгляд, слишком пристальный и слишком серьезный.
        Иван вопросительно кивнул, но Марина только отрицательно качнула головой. Уголки ее губ приподнялись в едва различимой улыбке. Она убрала ногу с его колен, встала и принялась собирать грязную посуду.
        - Чай будешь? - спросила Марина, сложив тарелки в раковину.
        - Ставь. - Воронов поднялся с дивана и направился в прихожую.
        - Ты куда?
        - За кудыкины горы, - раздалось из коридора, и Марине тут же захотелось бросить в том направлении что-нибудь такое… Не очень тяжелое, но вполне красноречивое.
        Впрочем, стоило ей увидеть в руках вернувшегося Вани небольшой бумажный пакетик, как это желание тут же исчезло, уступив место интересу. Иван подошел ближе, обхватил ее одной рукой за талию, вручил принесенное и потерся носом о Маринин висок. Несмотря на желание тут же заглянуть внутрь пакета, сперва Марина с интересом посмотрела на Ваню. Тот выглядел вполне довольным.
        - Это что? - спросила она, одновременно с этим раскрывая пакет.
        Ваня в очередной раз подивился причудливости женской логики и предпочел повременить с ответом. Ответ, в общем-то, и не потребовался. Казакова моментально выудила черные кружевные трусики, сделала большие глаза, потом усмехнулась. Ване показалось, что усмешка у нее получилась какая-то… кровожадная.
        - Это что?
        - Обещанный подарок из Милана. - Забрав у неё трусики, Ваня вытянул руки и стал придирчиво рассматривать. - Тебе точно пойдет.
        - Дай сюда! - Казакова попыталась выхватить у него бельё, но Ваня вовремя поднял руку вверх, и Марина осталась ни с чем.
        - Вначале мы их на тебя наденем, потом снимем…
        - Оставь свои эротические фантазии при себе. - Изловчившись, она все-таки отняла у него трусы.
        - Это как так? - Воронов задрал Маринину майку и погладил её по животу. - При себе не получится.
        - Ва-а-аня! - Казакова засмеялась, чувствуя его губы на своей шее. - Отстань!
        - Надень это для меня, - шепот на самое ушко.
        По телу Марины пробежали мурашки, в груди стало горячо и волнительно. Она судорожно выдохнула, вцепилась в руку Воронова, сама не зная, хочет ли она убрать ее со своего тела или напротив - прижать ближе.
        - Пожалуйста… - поцелуй за ушком.
        - Ладно, - пытаясь унять волну дрожи, выдавила Казакова и все-таки высвободилась из крепких рук. - Сам напросился. - Сунула трусики в пакет и хитро улыбнулась. - С огнем играете, Иван Викторович.
        Ваня усмехнулся и хотел шлепнуть ее по попе, но Марина отскочила, выбежала в коридор, послала ему воздушный поцелуй и стремглав скрылась в спальне.
        Поборов желание пойти за ней, Воронов присел на уголок стола и стал ждать. Что-то подсказывало ему, что если он сейчас войдет в спальню, то либо получит от Казаковой втык, либо демонстрация подарка будет отложена на неопределенное время. Похоже, ему снесло башню… Столько лет рядом с ней и ничего, а тут…
        Ваня потер пальцами переносицу. А ведь им еще кататься вместе. Но все мысли мигом испарились, стоило Марине снова показаться в кухне. Она остановилась в дверях, оперлась рукой о косяк и чуть отставила в сторону ногу, позволяя ему рассмотреть себя. Он окинул ее рассеянным взглядом, потом посмотрел на ее голые ноги. Изящные, точеные лодыжки, красивые колени, в меру подкаченные бедра…
        Марина смотрела на Ваню не отводя глаз. Она видела пламя, вспыхнувшее в его зрачках, видела поменявшийся в секунду взгляд. Она знала, что выглядит хорошо. Тонкое кружево трусиков подчеркивало плавные изгибы тела, не показывая ничего лишнего, но при том ничего и не скрывая. Открытый ажурный бюстгальтер на аккуратных, так же отделанных кружевом лямочках, красиво обрисовывал грудь, придавая образу откровенной сексуальности. Стоя в комнате перед зеркалом, она смотрела на свое отражение и не могла понять, как Ване удалось так точно подобрать размер. Каждая выточка, каждый узор были на своем месте. Откровенно и красиво.
        Воронов встал и не спеша подошел к ней. Она задрала голову и, глядя на него снизу вверх, вопросительно приподняла брови. Он, глядя ей в глаза, провел ладонью по ее боку, потом взял ее за подбородок и медленно, с нескрываемым желанием поцеловал. Он был мягок, но настойчив, и Марина, чувствуя его скрытую силу и мощь, затрепетала. Ее тело тут же среагировало на близость, на запах, на касания рук. Почувствовав, что Ваня отстранился, она потянулась к нему, но он хитро прищурился и не дал ей приблизиться. Пристально посмотрел в глаза, скользнул обжигающим взглядом по шее и груди.
        Его нарочитая сдержанность только больше заводила ее. Его взгляд, едва заметная полуулыбка-полуухмылка, играющая на губах. Она облизнула губы кончиком языка, тихо, но протяжно выдохнула, слегка прикрыла глаза. Ваня хмыкнул, резко развернул ее спиной к себе, провел большими пальцами по витиеватой татуировке чуть ниже её поясницы, потом спереди - над резинкой трусиков, зубами стянул с плеча лямку и прижался к мягкой, бархатной коже. Ноги у Марины стали подкашиваться. Она чувствовала, как дрожат ее колени, как от низа живота по всему телу разливается жаркое, томительное тепло, как там, внутри, все скручивается, сворачивается пульсирующим клубком. Откинула голову Ване на грудь, подставляя себя его губам. Он поцеловал ее в ямку между плечом и шеей, погладил живот, поднялся к груди и напористо, но бережно сжал. Марина охнула, задышала шумно, потерлась о него ягодицами, накрыла его руки своими и прижала еще крепче.
        - Тебе нравится? - хрипловатым шепотом спросил он у нее, слегка прикусывая мочку ушка.
        - Да… - выдохнула она, чувствуя, как пальцы его ласкают грудь через тонкую ткань лифа. - Мы с тобой с ума сошли, Вань…
        - А ты что-то имеешь против? - сдвинув одну чашечку, он стал поигрывать с напрягшимся соском. Его ласковая, страстная Марина. Его грациозная кошка. Его…
        - Только за.
        Марина развернулась в его руках, и Ваня тут же накрыл ее рот своим. Столкновение влажных языков, сплетение пальцев рук. Кожа к коже, дыхание к дыханию, и снова жаркий, сбивчивый шепот, разбавляемый тихими стонами:
        - Ты моя Марина… Моя Марина…
        - Твоя…
        Глава 7
        Санкт-Петербург, апрель 2018 года
        Марина уже с полчаса сидела перед монитором своего новенького ноутбука и никак не могла заставить себя заняться хоть чем-то нужным. А нужного было предостаточно. Образы, музыка… Все это традиционно ложилось на ее плечи, да она этому и не противилась. Ей нравилось создавать антураж их программ, продумывать детали, тем более, что это у нее получалось и получалось хорошо. А он… Он всегда говорил: главное, чтобы нравилось Марине. Приближающийся сезон исключением не стал. Они, как всегда, обсудили все в общих чертах, но в целом конкретно ничего не решили. Последнее слово оставалось за ней.
        Сейчас ей почему-то казалось, что те несколько дней, что они провели вдвоем, вырваны из чьих-то других жизней, а к ним отношения не имеют вовсе. И от этого становилось как-то зябко и грустно. Там, лежа в темной комнате на одной кровати, они слушали тишину, перебирали пальцы друг друга или негромко разговаривали о том, что будет дальше. За окном стояла темень, и спальня была так же окутана ею. Голоса в этой темноте звучали как-то странно и непривычно громко, и они, зная, что их никто не услышит, все равно часто переходили на шепот, а потом смеялись над собственной глупостью, целовались и снова смеялись.
        И вот новые фотографии, где ее рядом с ним нет. Горы, снег, друзья… Вчера он улетел в Сочи, а сама она взяла билет на Сапсан и уехала в Питер к родителям. И что из того, что он предлагал поехать вместе? Ей, может быть, и хотелось, но… Наверное она просто боялась, что что-то опять пойдет не так. Просто боялась. И поэтому хотела спрятать все, укрыть от чужих глаз, от злых языков, от зависти и злости.
        Марина поджала губы, вздохнула, закрыла крышку ноутбука и свернулась на постели клубочком. Какая-то она стала… От самой себя тошно!
        Полежав минуты две, она решительно встала, подошла к шкафу и открыла ящик с нижним бельем. В последние годы она так редко бывала дома, что и вещей-то ее тут почти не было. Кое-что из старого, почему-то оставленного здесь в прошлый приезд или еще раньше и то, что она привезла сейчас. Задумавшись, Марина провела пальцами по кружеву, мягкому хлопку, оборочкам и, облизнув губы, вытащила лифчик насыщенно-винного цвета. Она, кажется, надевала его всего раз или два, а потом долго не носила и в конце концов решила оставить тут. Трусики к нему нашлись быстро, и она, подумав еще с полминуты, стянула с себя мягкий вытянутый свитер, который любила носить дома. Кожи сразу коснулся воздух, с непривычки показавшийся прохладным, и она поежилась. Посмотрела на себя в зеркало, облизнула губы, повернулась боком, пригладила растрепавшиеся волосы… Брюнетка в отражении сделала то же самое. Эта брюнетка из зеркала показалась ей какой-то неживой, очень бледной. Даже синие венки на запястьях проступали у нее слишком явно, да и вообще…
        Тонкие бровки едва заметно нахмурились, темные глаза недовольно сверкнули. Пальцы подцепили резинку трусиков, и легкая ткань упала к точеным лодыжкам. Нагнувшись, она подняла бельё и бросила на постель, а после надела комплект. Треугольник кружева между ног казался почти прозрачным, да и сквозь чашки лифчика при желании можно было различить темные вершинки грудей. Багряный цвет подчеркивал бледность кожи, тонкие переплетения узора добавляли и без того красивой фигурке женственности. Достав из чемодана косметичку, она нашла помаду и накрасила губы, затем тщательно расчесала волосы, после чего руками придала им немного объема. Вновь окинула свое отражение придирчивым взглядом, лукаво улыбнулась, повернулась одним боком, затем другим, приподняла руками грудь, немножко опустила резинку трусиков и, взяв смартфон, сделала несколько фотографий.
        - Вот так, - сказала Марина сама себе, заходя в неофициальный аккаунт в VK и, недолго думая, отправила фотографию за сотни километров, в горы, в солнце, в теплый Сочи.
        Конечно же, рассчитывать на то, что он тут же ответит, было глупо, но она долго сжимала в руках телефон в надежде на то, что тот отзовется легкой вибрацией. Прошло пять, десять, двадцать минут, но сообщение так и висело непрочитанным, а она уже начала жалеть о том, что вообще затеяла все это. Как какая-то глупая школьница…
        Пальцы у нее замерзли, руки стали покрываться мурашками, но она почему-то не могла заставить себя встать и одеться или хотя бы просто накинуть одеяло. Казалось, что стоит ей только сделать это, как и это мгновение куда-то исчезнет, сотрется. А так… Она закинула ногу на ногу, пытаясь согреться, и прикрыла коленки углом одеяла. Ну и пускай. Подтянув к себе ноутбук, она открыла его, вывела из спящего режима и сосредоточилась на том, что сейчас действительно имело значение. На примете у нее было несколько идей, но все они требовали глубокой проработки. Тонкие бледные пальцы торопливо забегали по клавишам, лицо стало сосредоточенным, взгляд серьезным.
        Она не знала, сколько просидела так, но внезапно телефон на ее коленях ожил, завибрировал и коротко пискнул. Она настолько погрузилась в собственные мысли, что даже не сразу поняла, что пришло оповещение о новом сообщении в контакте, а когда поняла…
        Маришка Хорошая: (фотография)
        Иван Москвич: Это провокация!
        Маришка Хорошая: Типа того (усмехающийся смайлик)
        Иван Москвич: Вообще-то, я и не спрашивал (усмехающийся смайлик)
        Иван Москвич: Симпатично.
        Маришка Хорошая: Пфф.
        Иван Москвич: Чем занимаешься?
        Маришка Хорошая: Провокациями.
        Она резко ткнула в кнопку «отправить», поджала губы, порывисто встала с кровати и снова подошла к шкафу.
        Иван Москвич: М-м-м (три улыбающихся смайлика)
        Иван Москвич: Как погода в Питере?
        Иван Москвич: Ты тут?
        Иван Москвич: Маришк?
        С каждым новым сообщением раздражение ее становилось все сильнее. Телефон полетел на кровать и приземлился ровнехонько на ее трусики, следом отправился лифчик и еще одни трусы. Марина вытащила из ящика белый бюстгальтер, но поняв, что будет выглядеть в нем блекло, достало темно-синий. В нем она ходила еще лет семь назад. Потом, кажется, он стал ей мал… Она порылась в ящике, надеясь найти трусики, но это оказалось безрезультатно, хотя Марина точно знала, что когда-то это был именно комплект. Вполне возможно, что она просто выкинула их… Со злостью она швырнула бюстгальтер обратно в ящик, все так же злясь, выдвинула другой и тут обнаружила пропажу…
        Маришка Хорошая: (фотография)
        Маришка Хорошая: Отличная погода!
        Иван Москвич: Ты издеваешься?
        Маришка Хорошая: Даже не думала
        Иван Москвич: Тогда не дразнись (подмигивающий смайлик)
        Иван Москвич: Я и так скучаю по тебе
        Маришка Хорошая: Да? По твоей довольной физиономии этого не заметно
        Лифчик упал к ногам. Марина долго всматривалась в свое отражение, борясь с противоречивыми чувствами. Остатки здравого рассудка твердили ей о том, что нужно бы заканчивать с подобными играми, но что-то женское, эгоистичное и игривое так и рвалось наружу. Казакова взъерошила волосы, покусала губы, облизнула их, потом, думая о Ване, погладила себя по груди, ущипнула за соски. Тело ее тут же отозвалось, соски стали твердыми. Взяв телефон, она сделала фотографию, посмотрела и… Поняла, что это уже слишком. Глаза блестят, да и вообще… Но внутренняя дьяволица просила свободы, и Марина, заключив сделку с собственной совестью, прикрыла грудь ладонью и встала в пол-оборота. Сфотографировать себя в таком положении было непросто, однако готовящая обед мама вряд ли оценила бы ее просьбу сделать пару снимков. При мысли об этом Марине стало даже как-то неловко…
        Маришка Хорошая: (фотография)
        Иван Москвич: Ты чего добиваешься?
        Маришка Хорошая: Я соскучилась (красное сердечко)
        Иван Москвич: Хочешь, чтобы я весь вечер в комнате просидел?
        Маришка Хорошая: Хорошая идея
        Маришка Хорошая: Будешь любоваться
        Иван Москвич: И это тоже, но вообще-то, я другое в виду имел (подмигивающий смайлик)
        Маришка Хорошая: Ваня!!!!
        Иван Москвич: Раньше думать надо было
        Маришка Хорошая: А я и думала (подмигивающий смайлик)
        Маришка Хорошая: Ладно, развлекайся. А у меня дела тут. (три смеющихся смайлика, три красных сердечка)
        Она отправила сообщение и тут же вышла из сети. Телефон несколько раз пикнул оповещением, потом, помолчав с пару минут, разразился мелодией звонка. Марине очень хотелось взять трубку, услышать родной голос, но она сдержалась. Внутри нее заворачивался маленький тайфун, что-то дерзкое, слабо поддающиеся контролю. Поддавшись, она снова выдвинула ящик. Не то, не то и снова не то… Она точно знала, что ей нужно и в конце концов искомое нашлось. Казакова переоделась, кинула взгляд в зеркало и немного смутилась. Пошло… Две тонюсенькие полоски на бедрах, прозрачные оборочки кружев спереди и крохотный кружевной треугольничек сзади. Слишком даже для нее, но…
        Остаток дня Марина прослонялась без дела и, кажется, успела намозолить глаза маме с папой. Очень хотелось залезть в контакт и посмотреть, что же написал ей Воронов в ответ на последнюю фотографию, но каждый раз, едва только руки тянулись к телефону, Марина себя останавливала. Она думала, что он снова позвонит, но телефон молчал. Нет, конечно пару раз он звонил, но то были звонки от совершенно других людей. А Ваня молчал. Она тоже молчала.
        Ближе к вечеру Марина все-таки вышла в интернет, заглянула в контакт со своей официальной странички и тут же наткнулась на новую фотографию Вани в окружении веселой компании. Все люди как люди, а он… Сидит в сугробе и лыбится. Она даже пальцами по клавиатуре пробежалась, пытаясь сдержать порыв написать что-нибудь в комментариях, но вовремя остановилась. Весело ему, значит. Ну хорошо…
        Марина мигом натянула узкие джинсы и объемный свитер, мазнула по губам помадой, капнула немного духов на шею и запястья и вышла в прихожую.
        - Я скоро вернусь, - бросила она вглубь квартиры, зашнуровывая ботинки.
        Мама тут же показалась из комнаты и, одарив дочь изучающим взглядом, осведомилась:
        - Ты куда на ночь глядя собралась?
        - Да так… - не отвлекаясь от своего занятия, ответила Казакова. Потом, закончив со шнурками, выпрямилась, посмотрела на маму и улыбнулась. - Появилось одно о-о-очень важное дело.
        - А до утра твое дело не подождет?
        - Не-а. - Марина снова улыбнулась. В ее карих глазах блестели лукавые искорки, и Яна не смогла не улыбнуться в ответ.
        - Только позвони если будешь задерживаться, ладно?
        - Ма-а-ам, - Марина состроила рожицу. - Ну я уже большая девочка, правда. Не потеряюсь.
        - Для меня ты всегда будешь ребенком. - Яна поправила отороченный мехом капюшон на куртке Марины и сказала: - Позвони, если что.
        - Ладно. - Марина чмокнула маму в щеку, проверила, взяла ли телефон и, убедившись, что все в порядке, вышла из квартиры.
        Утро застало Марину в постели. Ни будильника, ни сборов на тренировку, ни привычного городского траффика… Она перевернулась на живот, зевнула и ткнулась носом в подушку. Сон уже отступил, но торопиться было некуда, и она лежала, кутаясь в мягкое одеяло. Если бы Ваня был рядом, он бы обнял ее… Но он не рядом, и проснулась она одна в своей собственной постели. Он где-то далеко, с друзьями, а она тут. Эти мысли снова расстроили ее, но вместе с тем что-то нежное и теплое не давало этой грусти заполнить ее существо, поглотить ее, затянуть. Марина потянулась, прогибаясь в спине, выдохнула и закрыла глаза. Совсем скоро возможности вот так просто поваляться в постели у нее не будет, и хотя она с нетерпением ждала, когда же врачи разрешат ей приступить к полноценным тренировкам, сейчас хотелось просто насладиться этим неспешным утром.
        Марина дотянулась до тумбочки и взяла в руки телефон. Новых уведомлений не было и она, немного подумав, все-таки зашла в контакт.
        Маришка Хорошая: (фотография)
        Иван Москвич: А ты жестокая!
        Иван Москвич: Мне нравятся эти рюшки сзади (три подмигивающих смайлика)
        Иван Москвич: А что прикрываешься-то? (три смеющихся смайлика)
        Иван Москвич: Учти, Маринка, вернусь - припомню тебе все.
        Марина фыркнула, вышла из контакта, швырнула телефон на соседнюю подушку и сощурила глаза. Она и сама понятия не имела, чего хотела от него добиться, но явно чего-то другого! Но это же Воронов. Его ничем не проберешь.
        Она полежала еще несколько минут, потом встала и прошлась по комнате, обдумывая, что бы такого ему написать, но на ум как на зло ничего не шло. Разве что дурацкая улыбка в сугробе припоминалась…
        На глаза попался пакет, с которым она вернулась после своей вечерний вылазки. На пакете красовался логотип известного салона нижнего белья, и Марина поджала губы. Идея уже не казалась столь удачной. Глупо, по-детски… И бестолково!
        Психанув, она вышла из комнаты.
        Утренний душ привел настроение в порядок, а чашка черного чая прибавила сил. Вернувшись к себе в комнату, Марина выбрала открытый комплект из серебристо-серого атласа и тонких ленточек. Белье нежно льнуло к коже, подчеркивая достоинства фигуры. Надев его, Марина тут же почувствовала себя лучше - к ней вернулась прежняя уверенность, а огонек, заставивший ее накануне выбраться из дома, вспыхнул с новой силой. Ну что же…
        Марина облокотилась спиной о дверцу шкафа и согнула в колене ногу. Томно приоткрыла губы, бросила в зеркало взгляд из-под ресниц. Черт! Да будь она мужиком… Казакова нервно усмехнулась. Первая фотография получилась смазанной, и она сделала ещё одну. Потом приспустила одну лямку и сделала еще пару снимков.
        Немного поэкспериментировав с раздеванием, натянула черные чулки с ажурными подтяжками и сфотографировала себя ещё несколько раз. Глянула на экран смартфона. Боже-Боже-Боже… И это она?!
        12:17
        Маришка Хорошая: (фотография)
        Маришка Хорошая: (фотография)
        Маришка Хорошая: (фотография)
        Довольно улыбнувшись, она закрыла приложение и надела шоколадно-коричневый комплект с золотисто-розовой вышивкой. Хотелось чего-то особенного, и она, раскрыв шкаф, принялась осматривать его содержимое. Как на зло, ничего подходящего тут у нее не было. Разве что пара свитеров, джинсы, несколько футболок и так, по мелочи. В углу стояли обувные коробки. Открыв одну из них, Марина увидела свои старые туфли. Не то чтобы очень старые, просто давно не ношенные. Значит, самое время…
        Коричневый комплект сменила черная кружевная сорочка на тонких, словно веревочки, лямках. Сорочка едва доходила ей до середины бедра, шелк обрисовывал контуры тела. Мариша спустила обе лямочки, и нежная ткань тут же поползла вниз. Поймав сорочку в районе груди, Марина придержала её и сделала еще один снимок. Вот и отлично. По крайней мере, настроение она себе уж точно подняла. Ну а что уж она там подняла Воронову - надо спрашивать у него. Марина хмыкнула, сняла сорочку, надела черные стринги, туфли, чулки, черные сетчатые перчатки, встала к зеркалу в профиль. Слегка повернула голову. От прохладного воздуха соски ее топорщились, и на этот раз прикрываться она не стала.
        13:22
        Маришка Хорошая: (фотография)
        Маришка Хорошая: (фотография)
        14:02
        Маришка Хорошая: (фотография)
        14:54
        Маришка Хорошая: (фотография)
        Воронов молчал, хотя она знала, что в сеть он заходил уже несколько раз и сообщения ее прочитал. Решил игнорить? Ну уж нет. Вот что-что, а игнора она не потерпит. Выбрала снимок в черной сорочке и нажала отправить.
        15:37
        Маришка Хорошая: (фотография)
        Ответа снова не было, и Марина, поджимая губы, отправила еще пару фотографий.
        16:11
        Маришка Хорошая: (фотография)
        Маришка Хорошая: (фотография)
        И по-прежнему никакой реакции. Ваня заходил в сеть, читал, а вернее просматривал ее сообщения, но ничего не писал. Марина хмурилась и на вопросительные взгляды мамы только отмахивалась. В конце концов Яна оставила дочь в покое и ушла по своим делам. Оставшись одна, Казакова негромко включила подборку любимой музыки, собрала разбросанные вещи и положила их в шкаф. Внезапно телефон известил о входящем сообщении, и Марина с необъяснимым недовольством зашла в контакт. Воронов был немногословен.
        18:23
        Иван Москвич: Доиграешься
        Маришка Хорошая: Напугал ежа голой задницей
        Маришка Хорошая: Как горы поживают?
        Марина выбрала самую удачную… вернее, самую откровенную фотографию в черных стрингах и нажала «отправить».
        Маришка Хорошая: (фотография)
        Маришка Хорошая: Всё в сугробе отморозил?
        Безрезультатно подождав ответа несколько минут, Марина встала, стянула трусики. Ткань скользнула по ногам и замерла легким облаком в районе лодыжек. Снимок этих самых лодыжек Марина и сделала, после чего послала Воронову с о-о-огромным приветом. Привет, впрочем, был только мысленный.
        18:39
        Маришка Хорошая: (фотография)
        Маришка Хорошая: Привет сугробам (три подмигивающих смайлика, красное сердечко, след поцелуя)
        Ваня молчал. Марина немного подождала и закрыла приложение. В голову закралась мысль, что она все-таки перегнула палку. Подумав еще немного, она снова открыла контакт.
        Маришка Хорошая: Я скучаю по тебе, Вань. Проснулась сегодня и поняла, что мне тебя очень не хватает.
        Марина выбрала еще одну фотографию в чулках, стрингах и сетчатых перчатках.
        Маришка Хорошая: Ну и да (подмигивающий смайлик, три красных сердечка, фотография)
        Маришка Хорошая: Это чтобы на всяких-разных не засматривался там.
        Сочи, апрель 2018 года
        Весь вечер минувшего дня Иван был сам не свой. Время от времени он бросал взгляды на экран своего смартфона, хмурился, чему-то усмехался и на все вопросы только отмахивался. Прогнать из мыслей Маринкин образ никак не выходило, а уж последняя фотография в чем-то лишь слегка отдаленно напоминающем трусики, и вовсе не вписывалась не в какие рамки. Лучше бы она голая была, честное слово!
        Только ближе к ночи ему наконец удалось переключиться на друзей. Казакова больше не писала, и хотя он уже начал скучать по ней, все-таки вздохнул с облегчением. Мартынов травил грубоватые анекдоты, остальные от него не отставали. В комнате то и дело звучал смех и громкие возгласы, шуршали упаковки от чипсов. Кто-то предложил сыграть в дурака, и идея эта была встречена дружным одобрением.
        Разошлись они ближе к часу ночи, и стоило Ване остаться одному в своей комнате, как мысли о Марише снова полезли в голову. Он и сам не понял, как открыл последнюю присланную Мариной фотографию и принялся рассматривать ее. Обнаженная, она казалась особенно хрупкой и беззащитной, но в то же время дико сексуальной. Тонкие руки, гибкая спина… Как же ему хотелось провести по этой спине руками! Так и казалось, что он чувствует под ладонями бархатную кожу, тепло тела. И этот горячий взгляд из-под ресниц…
        Воронов шумно выдохнул, провел ладонями по лицу и от греха подальше отложил смартфон в сторону. В штанах у него и так стало как-то подозрительно тесно…
        Казакова - самый настоящий ящик Пандоры. Он-то надеялся спокойно отдохнуть, провести время с друзьями, покататься на горных лыжах и сноуборде, но какой там! Эти красные ленточки на ее точеных бедрах… Это почти прозрачное кружево на ее груди…
        Как ни странно, утром он чувствовал себя отдохнувшим. Приснившаяся ему Маринка вела себя вполне прилично и даже не пыталась устроить стриптиз, правда, как оказалось, хотеть ее меньше он от этого не стал. И, открыв глаза, с сожалением подумал, что сейчас бы с удовольствием прижал ее - теплую и сонную к себе. Ну, а там и дальше… по ситуации.
        Позавтракав, они, как и было запланировано, прихватив сноуборды, отправились покорять снежные склоны. Весеннее солнце слепило глаза и разукрашивало безукоризненно-белый снег миллиардами красок. Казалось, что он переливается, словно ограненный бриллиант. Адреналин, эйфория и ветер в лицо… В мыслях не осталось ничего, кроме дикого фееричного восторга и ощущения полнейшей свободы. Он мчался вниз по горному склону и чувствовал, как все в ним бурлит эмоциями. Кайф в чистом виде!
        - Отлично покатались! - Мартынов хлопнул Воронова по плечу, едва только они встретились внизу трассы. - Я на сегодня пас. Ты как?
        - Да я, пожалуй, тоже, - ответил Ваня, вдыхая чистый горный воздух.
        Они собрали экипировку, дождались остальных и отправились к подъемнику. На этом, собственно, спокойствие закончилось. Ваня достал телефон, увидел уведомление в VK и зачем-то открыл приложение. Эта женщина, верно, решила свести его с ума…
        - Вань, ты чего?
        Воронов поднял взгляд и увидел озадаченное Лешино лицо. Тот вопросительно приподнял брови, ожидая ответа, но, как и накануне, Иван только отмахнулся.
        Ребята болтали о спуске, о горах, обсуждали экипировку и красоты местной природы, а он и врубиться-то толком в суть разговора не мог. Только время от времени, когда обращались конкретно к нему, брякал что-то невразумительное и хмурился, словно сыч. В конечном итоге друзья отпустили в его сторону пару двусмысленных шуток и отстали. Он же только криво хмыкнул и снова уставился в смартфон на фотографию почти раздетой Маринки, чувственно прижимающейся спиной к дверце шкафа. Черт подери! Взять бы ее в охапку и… Ване очень хотелось, словно страусу в песок, окунуть голову в белый сугроб. Мозг плавился, кровь кипела. Нет, одной головой тут не отделаешься…
        Решив, что ради их с Мариной общего блага лучше ему ничего ей не отвечать, он с мазохистским упорством выдержал еще одну атаку. Ребята смекнули, что лезть к нему не стоит и даже заговаривать перестали, только смотрели как-то странно и временами многозначительно переглядывались. За обедом Мартынов не выдержал и все-таки снова поинтересовался:
        - Вань, у тебя все в порядке?
        За несколько секунд до этого Воронов снова уткнулся в свой телефон и, кажется, забыл о том, что положил в рот кусок мяса. Леше он, конечно же, не ответил, и тот повторил попытку:
        - Воронов!
        - А? - Иван посмотрел на друга.
        - Что, спрашиваю, у тебя там? Ты с нами?
        - Да не, ничего. - Он запил мясо большим глотком кофе. - Так…
        - Ребят, по-моему, мы его теряем, - усмехнулась Кира - одиночница, пару лет назад завершившая спортивную карьеру, но, как и прежде являющаяся неотъемлемой частью их компании.
        -У тебя точно все в порядке? - её муж Артур был более серьезным.
        - Да все у меня отлично. - Ваня демонстративно убрал айфон в карман толстовки и под пристальными взглядами друзей принялся за еду.
        Вскоре все оживились, Кира приготовила глинтвейн и разлила его по высоким стаканам, Артур произнес тост, и друзья сделали по глотку ароматного горячего вина.
        - Есть идеи насчет вечера? - осведомилась Кира, и едва Воронов собрался ответить, телефон его вновь тренькнул.
        Пару минут Ваня делал вид, что пришедшее уведомление его совсем не волнует, но вскоре сдался. Глянул на фотографию, вздохнул, на автомате дотянулся до стакана и отхлебнул добрую половину от оставшегося.
        - Так что насчет идей? - подал голос Леша.
        - Да мне без разницы, - хмурясь, буркнул Воронов и положил телефон экраном вниз.
        Ну раз предложений нет. - Артур встал из-за стола. - Мы с Кирой пойдем прогуляемся. Кто-нибудь хочет составить нам компанию?
        - А что ты на меня смотришь? - хмыкнул Мартынов. - Я лучше немного поваляюсь, а там по ситуации.
        - Ок. А ты, Вань?
        - Не, спасибо. Я тоже отдохнуть хотел.
        - Ну и ладно, - улыбнулась Кира. - Нам больше достанется.
        - И чего же вам достанется? Снега?
        - Да хотя бы! - Она подошла к Артуру и встала рядом. - Пойдем? А то наши дедушки устали.
        - Что ты хочешь, - с подчеркнутым сочувствием отозвался Артур. - Возраст…
        Леша прыснул, Ваня тоже усмехнулся и покачал головой, после чего все переглянулись и дружно засмеялись.
        Но очень скоро Ваня понял, что об отдыхе можно даже не мечтать. Мало того, что стоило ему только прикрыть глаза, как перед мысленным взором сразу начинала маячить обнаженная Казакова, так еще и новые фотографии душевному равновесию никак не способствовали. Поначалу он недоумевал ее неиссякаемой фантазии, но вспомнив все придуманные ею образы для их прокатов понял - это далеко не предел. Новая фотография заставила его задержать дыхание и мысленно досчитать до двадцати… а потом и до тридцати. Кажется, где-то в середине счета с цифрами произошло что-то неладное, но это было вовсе неудивительно. Черный шелк на светлой коже… Прямой чувственный взгляд, тонкие руки, пальцы… Он физически чувствовал касание ее пальцев к своему телу, чувствовал ее мягкие нежные губы на шее, ее порывистое дыхание. Его обдало волной жара, тело напряглось. Ваня сел и взъерошил волосы, сделал несколько кругов по комнате. Это просто Марина… Он касался ее миллион раз, он знает ее тело едва ли не лучше, чем свое собственное. Он увидит ее через неделю-другую. Вот отдохнет, вернется и увидит. И скажет ей, что обо всем этом думает.
Нет, даже покажет. Да, именно так. А пока нужно взять себя в руки. Что он, пацан малолетний, что ли, который женскую попку первый раз в жизни увидел?!
        Два часа Воронов промучился. Он то ложился на постель, то вставал и выходил на кухню, то снова возвращался в комнату и пересматривал Маринины снимки. Послал же Бог… А может, и не Бог вовсе. Он разглядывал ее тонкие лодыжки, красивые коленки, ямочку пупка. Вспоминал, как она обвивала его изящными сильными ногами, как горячо выдыхала ему на ухо, как…
        Не сдержавшись, он все-таки зашел в контакт, хотя и знал, что делать этого не стоит. Отвечать Марине сейчас - все равно что дразнить быка красной тряпкой - себе дороже. А уж тут все козыри явно на ее стороне…
        18:23
        Иван Москвич: Доиграешься
        Несмотря на то, что когда он набирал сообщение в контакте Казаковой не было, ответ пришел буквально через полминуты.
        Маришка Хорошая: Напугал ежа голой задницей
        Маришка Хорошая: Как горы поживают?
        Ваня сжал телефон с такой силой, что заболела рука. Она еще и издевается! Хотя, о чем это он?! Она издевается уже второй день и, судя по всему, получает от этого удовольствие! Только он хотел написать что-нибудь в ответ, как смартфон завибрировал, «обрадовав» его очередным шедевром Марининого изощренного ума.
        Маришка Хорошая: (фотография)
        Маришка Хорошая: Всё в сугробе отморозил?
        Да если бы даже и отморозил…
        Черные сетчатые перчатки, черные крохотные стринги и больше ничего. Только дразнящий взгляд и маленькие упругие груди с торчащими сосками. Воронов надул щеки и выдохнул. Мощная волна жара прокатилась по всему телу и сосредоточилась именно там, на что, собственно, и намекала Казакова. Нет, она не издевается… Он даже не знал, какое подобрать к этому слово. Тут не то что приличных - тут и нецензурных было мало. И эти ее губы, эти тонкие, беззащитные пальцы…
        Пройдя в ванную, он плеснул в лицо холодной водой. Фыркнул, словно мокрый пес, наскоро вытерся большим полотенцем. Марина… Он, конечно, всегда знал, что она девушка страстная, но эта последняя фотография… Стоило ему вспомнить о снимке, как весь эффект холодных обливаний свелся к нулю. Ваня глубоко вдохнул и медленно выдохнул. Тренажерный зал и тяжелая штанга сейчас пришлись бы очень кстати, но в горах с этим было как-то не очень…
        В коридоре Ваня наткнулся на Мартынова. Тот предложил выпить чаю, и мужчины вместе пошли в кухню. Однако стоило только Леше набрать в чайник воды, телефон Вани снова пикнул.
        18:39
        Маришка Хорошая: (фотография)
        Маришка Хорошая: Привет сугробам (три подмигивающих смайлика, красное сердечко, след поцелуя)
        Ваня стоял и молча смотрел на фотографию. Тонкие трогательные лодыжки, обвивающее их кольцо ткани…
        Он понял, что именно вот так и делают контрольный в голову.
        - Леш, - голос звучал глухо, хрипловато, и Ваня кашлянул. - Мне в Питер надо сгонять.
        - Когда? - Мартынов включил чайник и обернулся к другу.
        - Сейчас.
        - Сейчас? - удивленно переспросил Леша. - Что случилось?
        - Да так… Поговорить надо кое с кем.
        - Воронов…
        - Да я утром вернусь.
        - Нет, ну если надо… Ты уверен, что все в порядке? Если что-то…
        - Уверен, - с мрачной решимостью ответил Ваня. Ох как уверен…
        Пока он заказывал билет на самолет и кидал в сумку документы, смартфон снова оповестил о входящем сообщении коротким звуковым сигналом. Если и можно было еще хоть чем-то удивить его, то Марина и на сей раз с задачей справилась играючи. И почему только он не нашел себе хорошую, тихую, домашнюю, добрую, спокойную… В общем, почему он вляпался в Казакову?! Как он умудрился сделать это спустя десять лет?!
        Марина, его Марина.
        Маришка Хорошая: Я скучаю по тебе, Вань. Проснулась сегодня и поняла, что мне тебя очень не хватает.
        Маришка Хорошая: Ну и да (подмигивающий смайлик, три красных сердечка, фотография)
        Маришка Хорошая: Это чтобы на всяких-разных не засматривался там.
        Воронов перечитал сообщение и сохранил себе на телефон очередной фото. Да просто потому, что не нужна ему другая. Потому что она - его Марина, его Маришка, просто его.
        Глава 8
        Санкт-Петербург, апрель 2018 года
        Больше он так ничего и не написал. Не ответил даже на ее последнее сообщение, хотя Марина видела, что он его прочитал. Как понимать это молчание, она не знала. Решил показать ей, что ему не интересно? Или просто игнорировать? Или слишком занят общением с друзьями и ясно дает ей понять, что ему не до нее? Поначалу она злилась, потом пыталась делать вид, что ей все равно, а после, едва притронувшись к ужину, ушла к себе в комнату и открыла Ванин инстаграм. Фотографии из Милана, из Сочи… И везде он довольный, веселый, в окружении друзей. Чем больше она смотрела на эти снимки, тем отчетливее чувствовала себя лишней. Нет у них ничего общего, ему и без нее хорошо. А она… Ей даже поделиться особо нечем, да и желания никакого нет. Она видела комментарии, в которых поклонники их пары спрашивали о ней, видела слова поддержки. Но были и другие слова. Были слова, фразы, в которых люди открыто говорили, что она ему не пара, что лучшее решение для него - сменить партнершу, что она эгоистичная, надменная, что она просто стерва.
        Марина старалась не читать все это, но взгляд ее упорно выхватывал именно подобное. Хотелось тут же броситься, написать что-то в ответ, заткнуть всем этим умникам глотки. Какое право они имеют судить ее?! Какое право они имеют лезть в их дела, их жизнь?! И почему она должна оправдываться, к примеру, за то, что отказалась сфотографироваться с кем-то из болельщиков или высказала собственное мнение по какому-то поводу?! Не сфотографировалась, потому что не хотела, потому что не могла заставить себя улыбаться, потому что устала или потому что просто плохо себя чувствовала. Да мало ли, почему! Она ведь не кукла, у которой нет своих желаний - она живой человек. Так какое право все эти люди имеют писать о ней такие вещи?!
        Марина свернулась на постели клубочком и тихо вздохнула. Ваня так и не написал ей, не позвонил. Нет так нет, что же…
        Поначалу Марина думала, что ей просто показалось. Выдернутая из беспокойного сна слабым писком телефона, она перевернулась на другой бок, вздохнула и снова начала проваливаться в дрему, как писк повторился, а затем и вовсе раздалась мелодия звонка. Оборвалась она, впрочем, быстрее, чем Казакова успела что-то сообразить. Еще не отошедшая от сна, она дотянулась до мобильного и посмотрела на экран. Пропущенный от Воронова… Часы показывали почти половину второго ночи, и она, наверное, успела бы испугаться, надумать себе кучу всего, если бы не смс, в которой было лишь одно слово: «Выходи».
        Марина нахмурилась, силясь понять смысл этого сообщения, но то ли время было не слишком подходящее для понимания, то ли она попросту еще не проснулась, то ли Воронова вообще понять было невозможно - сделать ей этого не удалось. Пальцы тыкали в клавиши как-то косо, и ответное смс ей удалось набрать лишь с третьей попытки. В ответ полетело: «Куда я должна выходить?». Марина зевнула, закрыла глаза, но все ее сознание растревожилось, и вместо желанного спокойствия она чувствовала только непонятное напряжение. Но лежать долго не пришлось. Через полминуты телефон снова пикнул и, открыв сообщение, она увидела темную фотографию собственного подъезда. Несколько секунд хмурилась, непонимающе глядя в экран смартфона, потом встала и подошла к окну, совершенно забыв, что окна ее комнаты выходят во двор. Спохватившись, Марина схватила смартфон и в чем была - в трусиках и маечке, выскочила в кухню. Но и оттуда разглядеть ничего не удалось - на улице стояла такая темень, что она едва могла различить расплывчатые силуэты. Сердце у нее беспокойно стучало и, ткнув несколько раз в сенсорный дисплей, Марина поднесла
телефон к уху. Послышались длинные гудки, после которых металлический женский голос объявил, что абонент не отвечает… Да черт подери! Она и сама поняла, что не отвечает! Марина повторила попытку, однако результат оказался тем же. Она прижалась лбом к стеклу, прищурилась, пытаясь различить хоть что-нибудь, но тут мобильный снова пикнул и, открыв сообщение, Марина увидела прежнее «Выходи», но теперь в конце стоял восклицательный знак.
        Как вернулась в комнату, она не помнила. Как надела джинсы и свитер прямо поверх майки - тоже. В коридоре она торопливо натянула ботинки, схватила куртку, ключи и, словно воровка, выскользнула из погруженной в сонную тишину теплой родительской квартиры.
        Ступеньки, кабинка лифта, движущаяся вниз… Марина пыталась согреть похолодевшие руки, сжимая их в кулаки, и чувствовала, что сердце ее никак не успокаивается. Едва створки разъехались, она твердым торопливым шагом направилась к двери подъезда и, только отворила ее, ощутила дыхание питерской ночи на лице. Еще один шаг и…
        Марина в панике дернулась, взвизгнула, чувствуя, как кто-то схватил ее, стиснул. Чья-то прохладная рука зажала ей рот, так что теперь она могла только тихо мычать. Сердце у нее колотилось так сильно, что, казалось, вот-вот выпрыгнет из груди, руки покрылись мурашками. Не соображая, что делает, она стала изворачиваться, выгибаться и тут услышала шепот у себя над ухом:
        - Что же ты дикая такая, а?
        Только теперь Марина смогла нормально вдохнуть и, сделав глоток воздуха, тут же почувствовала знакомый запах. Тело ее расслабилось, руки, впивавшиеся в предплечье «незнакомца», опустились.
        Хватка на ее теле тоже ослабла, и Казакова, все еще тяжело дыша, резко развернулась.
        - Ты спятил?! - Голос ее дрожал, дыхание вырывалось изо рта облачками пара. - Ты меня до смерти напугал!
        
        - Тебе полезно, - глядя в ее глаза, ответил Воронов. Пятачок у подъезда освещал слабый фонарь, в свете которого едва различались черты лица. Все вокруг отбрасывало причудливые тени, глаза Марины казались темными провалами, а кожа была словно светлое пятно на сюрреалистичной картине художника.
        - Не смешно, - зашипела она в ответ и на несколько секунд отвернулась, пытаясь усмирить собственный пульс. В десятке метров от них стояла машина, сквозь лобовое стекло она увидела силуэт водителя. Сделав еще один вдох, Казакова снова повернулась к Ивану и спросила: - Ты что тут делаешь?
        - Убивать тебя приехал, - отозвался он так серьезно, что у Марины едва мурашки по коже не побежали.
        Она так и замерла, глядя на него снизу вверх. Воронов же, крепко схватив ее за тонкое запястье, поволок к машине. Марина пыталась вывернуть руку, но это было все равно, что останавливать локомотив детским совочком. Распахнув дверь, Иван буквально впихнул ее в салон и, сев рядом, закрыл машину.
        - Поехали, - сказал он водителю. Мужчина за рулем кивнул, мотор тихо зашумел.
        - Воронов! - Марина гневно уставилась на него. - Это что все значит?!
        - Сказал же - в лес едем. Конец тебе пришел, Казакова.
        - Ха-ха, - язвительно перекривилась она.
        - Досмеялась уже, - глянув на нее тяжелым взглядом, отрезал Ваня.
        Ему очень хотелось ухватить ее за свитер, притянуть к себе, растрепать ее волосы, почувствовать под пальцами гладкую теплую кожу, но он боялся, что если сейчас притронется к ней, остановиться уже не сможет. И ладно бы это была его машина…
        Марина в упор смотрела на Воронова, дожидаясь ответа, но судя по напряженному выражению его лица, взгляд ее не действовал. Глаза Вани были темными, губы плотно сжатыми, скулы казались каменными. Она перевела взор на его руки с красивыми длинными пальцами. Захотелось провести по костяшкам, склониться и поцеловать маленькую царапинку на тыльной стороне ладони.
        - Куда мы едем? - спросила она уже мягче, вновь поднимая глаза к его лицу.
        Ваня повернулся в ее сторону, посмотрел на нее - на губы, потом в глаза. И ей сразу все стало ясно. Она почувствовала накрывшую ее жаркую волну, низ живота сладко заныл. Марина сглотнула, облизнула губы, накрыла его руку своей - прохладной и маленькой. Ваня посмотрел на их кисти, потом на Марину, высвободил руку и погладил Казакову по коленке, обрисовал пальцами коленную чашечку, поднялся вверх по бедру, чувствуя под рукой грубую джинсовую ткань.
        - Убивать, значит, будешь? - хрипловато спросила она, и губы ее скривились в усмешке.
        - Буду, Маринк… - Его пальцы, добравшись до самого верха, едва ощутимо тронули молнию на ее штанах.
        Марина дернулась, инстинктивно свела ноги, надрывно выдохнула. Схватила его за руку, крепко сжала, посмотрела в глаза. Еще раз облизнула губы. Взгляда он не отвел, и они сидели так несколько секунд. В его зрачках полыхало безумие - темное, как ночь, яркое, как пламя взвившегося костра, затягивающее. Она никогда не видела его таким, и сейчас, всего на долю мгновения, испугалась. Казалось, что оба они срывались в пропасть, летели, не думая о страховке, не зная, что ждет их внизу. Она боялась разбиться. И все-таки она летела… Летела с ним в эту безумную темную бездну.
        Такси выехало на Невский проспект и помчалось вдоль магазинов, вывесок и подсвеченных витрин открытых до утра ресторанов. Жизнь тут, казалось, никогда не останавливалась, и даже сейчас встречались припозднившиеся пешеходы. Совсем скоро наступят белые ночи, и город наводнят толпы разнонациональных туристов, но пока город только-только отходил от зимы, сбрасывал с себя шелуху. Сейчас Питер принадлежал тем, кто каждый день проходил по его улицам, кто знал его смурной нрав, кто любил, а, быть может, и не любил его, но понимал его низкое хмурое небо и привычно брал с собой зонт даже в солнечные дни. И выросшей тут Марине он тоже принадлежал. Сейчас и здесь.
        Едва только автомобиль остановился, Ваня сунул водителю деньги и, коротко поблагодарив, распахнул дверь. И снова он, ухватив Марину за руку, буквально выволок её за собой на ночную прохладу.
        - Вань, ты что… - возле самых дверей Казакова притормозила. - Ты посмотри… Я же даже не причесанная.
        Воронов действительно посмотрел на нее оценивающим взглядом, надвинул ей на голову капюшон и, не сказав ни слова, затащил внутрь.
        Пока он оформлял двухместный номер с двуспальной кроватью, Марина смотрела куда угодно, только не на девушку за стойкой ресепшена. В конце концов, воспользовавшись тем, что Ваня полез за паспортом, она высвободила руку и отошла к кожаным диванам, к низкому стеклянному столику с беспорядочно-разбросанными на нем журналами.
        - Можно паспорт Вашей спутницы? - вежливо осведомилась администратор, мельком взглянув на запоздалого гостя.
        - Давайте обойдемся моим, - мягко, но категорично ответил Воронов.
        Она заколебалась, взглянула на него, словно оценивала, заслуживает ли он доверия. Потом посмотрела на Марину, спокойно ожидающую чуть поодаль.
        - Хорошо, - наконец ответила она и вернула Воронову его паспорт. - Четыреста восьмой, четвертый этаж.
        - Спасибо.
        Оплатив номер и получив ключ-карту, Ваня подошел к Казаковой. Та, почувствовав его приближение, повернулась в пол-оборота и бросила на него быстрый взгляд. Лицо его было по-прежнему напряженным, даже мрачным, суровым, а глаза непривычно темными. Марина приоткрыла рот, словно хотела что-то сказать, но не нашла слов, как-то безотчетно сделала шаг к нему, но, передумав, пошла прямиком к лифту. Ваня последовал за ней. Он смотрел ей в спину, на ее плечи, на меховую каемку ее капюшона, и не знал, что сделает, оставшись с ней наедине. Каждая мышца его, казалось, напоминала перекрученный канат, каждый шаг походил на шаг вышедшего на охоту хищника.
        Они молча поднялись на четвертый этаж, молча прошли по слабоосвещенному холлу. Ваня открыл дверь, и Марина послушно, словно покорная жертва, переступила порог. Все это время она чувствовала напряжение, так и искрящее между ними, чувствовала взгляд Вани и боялась смотреть на него. Его молчание нагнетало волнительное ожидание, и она понимала, что начинает дрожать, чувствуя, как он дышит совсем рядом, чувствуя запах его одеколона, случайно соприкасаясь с ним плечами.
        Она расстегнула молнию на куртке и только хотела включить свет, как оказалась прижатой к стене. Щека ее коснулась прохладной поверхности, ладошки беспомощно распластались, накрытые сверху горячими мужскими руками. Воронов ткнулся носом в ее волосы, жадно, шумно вдохнул, придавливая ее еще сильнее. И снова сердце ее дико забилось в груди, застучало о ребра, подскочила к горлу и упало вниз живота, разгоняя кровь по дрожащему телу. Не отпуская ее, Ваня фактически содрал с нее куртку. Марина только шумно дышала и ждала. А руки его уже пробрались под свитер, под мягкую, согретую теплом ее тела майку, обшарили вздрагивающий живот, смяли грудь. Куртка его, так же как и ее, валялась под ногами. Марина закрыла глаза и застонала, и это, кажется, окончательно сорвало ему крышу. Все закружилось, завертелось, Казакова чувствовала себя игрушкой - маленькой и слабой куклой в руках кукловода. Она пыталась выворачиваться, пыталась поцеловать его, но он не позволял. Она хотела обнять его, провести пальцами по его груди, но он перехватывал ее руки, сжимал запястья, заводил за спину и впивался губами в ее шею,
покусывал мочку уха, а потом смотрел ей в глаза, словно хотел заклеймить душу.
        Полуголая, ошалевшая от этого безумия, она оказалась на постели и смотрела, как он стягивает через голову свитер. На миг он скрылся в ванной и вернулся оттуда с поясом от халата. Поначалу Казакова не поняла, что он собирается сделать, и только когда Ваня схватил ее за руку, наконец очнулась.
        - Не-не-не, - запротестовала она, чувствуя, как пояс обматывает ее руки. - Вань…
        Марина дернулась, попробовала высвободиться, но Воронов только затянул покрепче, проверил, не сможет ли она расслабить узел и, подтянув Казакову к спинке постели, накрепко привязал. Вначале она посмеивалась, потом просто смотрела на него, а потом… Ваня видел ее тонкие руки, ее шоколадные глаза, обрамленные черными ресницами, ее ключицы, ее еще четче обрисовавшиеся ребра, ее маленькую грудь и понимал, что… Да ничерта он уже не понимал!
        - Ну отпусти… - жалобно прохныкала Марина. Ваня глянул на ее беззащитные ладошки, на тонкие пальцы и, склонившись, стал стягивать с Марины джинсы.
        Он касался губами ее живота, обрисовывал языком выемку пупка, а Марине казалось, что по телу ее раз за разом проходят электрические разряды. Он спускал ее джинсы медленно, пальцами водил по внутренней стороне бедер, поднимался выше, потом вдруг отстранялся и дул на ее грудь. И снова все повторялось.
        - Ты садист, Воронов, - когда он в третий или четвертый раз убрал руки, проныла Казакова. - Отпусти меня. Ну Вань… Ну пожалуйста…
        - Садист, говоришь? - Он криво усмехнулся, стянул джинсы с ее лодыжек, затем разделся сам.
        Марина надрывно выдохнула, облизала губы. Дико хотелось прикоснуться к нему, поцеловать, прижаться, но она не могла. Она попыталась выкрутить руки, но это не помогло. А Воронов, присев рядом, стал ласково гладить ее пальцами - самыми кончиками по губам, по груди, по животу… Она прикрыла глаза и, поймав его палец губами, облизнула. Ваня зарычал и тут же впился в ее рот голодным поцелуем. Ее губы - влажные, сладкие, желанные, ее тонкий запах, ее щекотное теплое дыхание… Он властно, с нажимом провел ладонью по ее телу, останавливаясь на гладком треугольнике меж бедер, еще наглее - в самую нежную глубину. Нежно и напористо. Марина застонала, выгнулась, запрокинула голову. Вся она тонкая, хрупкая, словно статуэтка из тончайшего мрамора, но такая теплая и живая. Чувственные губы, острые локти, нежная шея… Он припал ртом к торчащему соску, обрисовал языком, прикусил. Рука прошлась снизу в верх по животу, и когда Марина снова выгнулась, Ваня подхватил ее под спиной, целуя и гладя. Она стонала - тихо, немного сипло, и каждый ее стон поднимал в нем новую бурю. Он уже весь, казалось, был сделан из этих бурь,
из сотен тайфунов, из разрушительных ураганов, но ему хотелось большего. Она извивалась, скользила ступнями по постельному белью. Он хотел наказать ее, но видеть ее - прекрасно-чувственную, полностью подвластную ему, желающую его, было сущим наказанием для него самого.
        - Вань, пожалуйста… - шептала она, когда он отстранялся и, голодный, смотрел на нее, лишь слегка касаясь груди или живота.
        - Я не могу… Я больше не могу…
        - В следующий раз думать будешь, - просипел он, склонился и стал ласкать ее шею.
        Поцелуй в губы, и Марина с готовностью ответила ему. Он напористо проник в ее рот, сплелся с ней языками. Он покусывал ее губы, ласково зализывал невидимые ранки, и когда отстранялся, чувствовал, как она тяжело выдыхает, как вздымается ее грудь, как трепещет от желания ее маленькое упругое тело.
        Его руки скользили по ее бокам, а сам он смотрел в ее лицо, смотрел, как она прикрывает глаза, как раздуваются ее ноздри, как она хватает воздух ртом, как беспомощно двигаются ее локти. Он был победителем, но победителем себя не чувствовал.
        - Давай сфотографируем тебя? - снова трогая ее, влажную, ждущую, усмехнулся Ваня.
        - Не-е-ет. - Она наморщила нос, дернулась, чувствуя его пальцы внутри, застонала, выгнулась. Ее тело пульсировало, живот ныл, внутри все тянуло. - Не-е-ет… не надо.
        - А чего же так. Тебе же нравится? - его пальцы глубже, и она, закрыв глаза, выдыхает его имя, а потом громко стонет. - Нравится? Ну, Маринк?
        Слабо понимая, что он ей говорит, о чем спрашивает, она прошептала что-то в ответ. На груди у нее выступила испарина, кожа стала такой чувствительной, что она с трудом выдерживала касания его губ.
        - Вань… - всхлипнула она, когда он вновь убрал руку. Все ее тело обжег холод. - Вань… пожалуйста… Я не могу больше.
        - А я, думаешь, мог? - Он погладил ее тыльной стороной ладони по щеке.
        Марина открыла глаза и с мольбой посмотрела на него. Взгляд, затянутый поволокой желания, но такой нежный, глубокий… Воронов обрисовал пальцами овал ее лица.
        - Я так скучала по тебе, - прошептала она, пытаясь прижаться к его руке. - Вань…Пожалуйста… Развяжи меня, пожалуйста.
        - Ну уж нет, - выдох ей в губы.
        Он еще раз поцеловал ее, устроился между ее ног. Она тут же подалась к нему, потерлась о него, и Воронов, чувствуя ее тело, ее запах, зарычал, словно зверь. Он не знал, как сдерживался до этого мгновения, но с первым же толчком в нее все тормоза оказались сорванными. Он слышал только ее громкие стоны, чувствовал ее губы, вкус ее поцелуев, ее шумное дыхание, смешанное с его собственным хрипом. Он брал ее сильно и быстро, и понимал, что ему мало. Он слизывал капли пота с ее висков, потом снова целовал в губы, и языки их сплетались неистово и жадно. А потом все померкло. Чувствуя, как ее тело вздрагивает от наслаждения, он глухо застонал, позволяя себе сорваться вслед за ней. Он прижимался лбом к ее виску, гладил ее одной рукой и, не помня себя, касался губами ее кожи.
        Кое-как он развязал узел, сдерживающий ее руки, прижал ее ладонь к своему лицу, поцеловал красноватый след на запястье. Ее ручки были такими маленькими, что он легко мог скрыть ее ладошку в своей. Это пугало его и дарило какое-то необъяснимое чувство силы. Но силы совершенно другой - силы, которой хотелось делиться с ней, которой хотелось оберегать ее. Ваня лег рядом, прижал Марину к себе, поцеловал в лоб, и она погладила его по щеке. Выдохнула, обняла.
        - Ты делаешь из меня зверя. - Он тихо засмеялся ей в макушку. Их влажные, горячие тела соприкасались, оба дышали все еще тяжело чувствовали биение сердец друг друга.
        - Мой ласковый и нежный зверь. - Казакова тоже тихонько засмеялась. - Отомстил?
        - Еще нет. Но, думаю, нам надо сделать небольшой перерыв.
        Марина снова потихоньку засмеялась, проводя носом по Ваниной груди. Плечи ее от смеха чуть заметно вздрогнули, зашевелились лопатки. А Ваня подумал, что там, в горах, ему не хватало именно этого - не хватало ее смеха.
        В середине ночи они кое-как добрались до душа. Марина, счастливая и утомленная, едва держалась на ногах, да и Воронов с трудом заставил себя встать с постели. Но отпускать её одну не хотелось. Лежа у него под боком, она что-то тихо мурлыкала и перебирала пальцами волосы на его груди. Он чувствовал прикосновения чутких подушечек, маленьких ноготков, и это доставляло ему удовольствие. Не то удовольствие, которое он испытывал, овладевая ею, а совсем другое: спокойное, размеренное, уютное. Первый голод сменился желанием почувствовать, и они, лежа в постели, целовались, переплетаясь ногами, гладили друг друга, изучали, словно в первый раз. Потом он посадил Марину сверху и, водя ладонями по ее бедрам, смотрел, как она, двигаясь с ним в едином ритме, прикрывает глаза и кусает губы. Она упиралась ладонями в его грудь, откидывалась назад, и тогда он особенно хорошо видел ее шею. Он накрывал ее груди, и они прятались под его большими руками, словно были созданы специально для него. Словно вся она была создана специально для него. А после они снова лежали рядом, шепча глупости вперемешку с важными,
серьезными вещами, и чувствовали влажные тела друг друга.
        В ванной Марина едва не споткнулась о брошенный на пол халат и, выразительно глянув на Воронова, чуть заметно улыбнулась. Стоило только теплым струям побежать по их телам, стоило Ване провести ладонями по ее спине и ягодицам, стоило ей прижаться спиной к его груди и, посмотрев через плечо, поймать губами поцелуй, как стало понятно, что немного сил у них все-таки осталось. Ровно столько, чтобы Ваня подтолкнул ее к стенке. Уперевшись ладонями, она наклонилась, и его губы заскользили вдоль ее позвоночника, а руки принялись ласкать живот. Шорох воды приглушал стоны, неровный сиплый шепот. Страсть переплеталась с нежностью, Ваня накрывал кисти Марины своими, придерживал ее, чувствуя, как у нее подкашиваются ноги. И когда очередная вспышка накрыла их, обоих одновременно, силы все-таки кончились. Марина сползла по стенке на дно ванной, Ваня опустился рядом, откинулся на бортик и, чувствуя, как она потихоньку смеется, упираясь лбом ему в плечо, гладил ее по мокрой от теплой воды спине, перебирал прядки волос.
        Когда они вернулись в комнату, питерское небо уже стало едва заметно светлеть. Марина упала на постель и потянула за собой Ваню. Он едва не рухнул на нее, но в самый последний момент подставил руку. Слабо улыбнувшись, она провела по его колючей щеке кончиками пальцев.
        Когда она поняла, что Ваня для нее больше, чем просто партнер, больше, чем друг? Точно она не знала. Нет, не после предательства Сеченова и не после Сочи. Он всегда был дорог ей, она всегда воспринимала его как близкого человека. Да, они могли ссориться, могли не общаться вне льда, совершенно по-разному проводить отпуск, выходные и свободное время, но это ничего не меняло. Она ненавидела хейтеров, писавших про него какие-то гадости, пытавшихся унизить его. Проще было самой снести оскорбления, чем позволить оскорблять его. И когда она читала подобные комментарии, все в ней выворачивалось, кровь яростью закипала в венах, пальцы так и дрожали от злости. Так когда же все изменилось? Ей всегда нравилось, как он говорит, нравилось слышать его голос. Иногда она смотрела на него, когда он отвечал на вопросы журналистов, и что-то теплое шевелилось в ней. Так было, наверное, почти всегда… А потом на одной из самых обычных тренировок она сломала два ребра. Вот тогда все и изменилось. Нет, она не проснулась однажды утром с четким осознанием своих чувств, не ощутила неуемное волнение, вдруг увидев Ваню после
разлуки, ничего такого не было. Вообще ничего. Она просто осталась одна с непониманием того, что будет дальше, со своими страхами, со своими надеждами. Тогда она не была одна, но… Но для Палонского его карьера, его собственные проблемы оказались куда более важными. Вот тогда она, наверное, впервые посмотрела на все как-то иначе. Рёбра срастались плохо, возникли осложнения. Ваня прождал ее несколько месяцев, и все эти месяцы она чувствовала его поддержку. В ее сторону сыпались обвинения, с каждым днем все более явными становились намеки на то, что она просто симулирует, а он ждал ее. И это помогало ей терпеть, помогало бороться. Она не знала, что бы было с ней, с ними, окажись на месте Воронова кто-то другой, и благодарила небо за то, что это именно он. Вот тогда она впервые почувствовала что-то странное, глубокое. А потом полетели дни и она, кажется, тоже полетела, прекрасно отдавая себе отчет, что рискует насмерть разбиться о камни. Но он не дал…
        Марина закрыла глаза, сглотнула и погладила Ваню по животу. Он накрыл ее руку своей.
        - Во сколько у тебя самолет? - спросила она, и голос ее прозвучал, будто шелест листьев в осеннем парке.
        - В начале первого.
        - Я тебя провожу.
        - Не надо. Я тебя домой отвезу, а потом поеду. Зачем тебе в аэропорту болтаться?
        - Просто хочу проводить тебя.
        - Не надо, Марин. - Он погладил ее по голове. - Мне спокойней будет, если я буду знать, что ты дома.
        - Смешной ты. - Она улыбнулась. - Как будто я никогда не бывала в аэропортах. Вань… Ты меня ни с кем не путаешь?
        - Тебя спутаешь, - усмехнулся он, и грудная клетка его слегка вздрогнула. Марина подтянулась повыше, поцеловала его в подбородок.
        - Ну вот.
        - Сделай хоть раз, как я прошу, Казакова.
        Она вздохнула и, сложив руки у него на груди, положила на них голову. Ваня погладил ее по спине, привычно очертил лопатки, провел по ягодицам и остановил руку на пояснице.
        - Ты долго в Питере хочешь пробыть?
        - Не знаю… - ответила она, не поднимая головы. - Пока ты не вернешься, наверное. Тренироваться все равно пока нельзя. Может, в бассейн похожу - врачи рекомендовали поплавать, чтобы ногу быстрее восстановить.
        - Лучше на море.
        - Что на море?
        - На море поплавай.
        - Ага, пойду в Балтийское нырну, - усмехнулась Марина с легкой издевкой.
        - Я серьезно.
        - Ва-а-ань…
        - Пойдем часов в девять в агентство и путевку тебе возьмем. Или сама вечером сходи. Может, есть какая-нибудь горящая, чтобы вылет завтра-послезавтра.
        - Это не горящая, а пылающая. - Марина снова приподнялась и посмотрела Воронову в лицо. - Ты это что, серьезно, что ли?!
        - Вполне, - отозвался он, глядя ей в глаза. На Кипр или Мальдивы. Считай, это будет моим тебе подарком в честь окончания сезона.
        - Ты сумасшедший, Воронов, - прошептала она, глядя ему в глаза.
        Вместо ответа он притянул ее к себе и поцеловал.
        Утром Марина чувствовала себя так, будто ее всю ночь пытали, да в добавок еще и не дали после этого отдохнуть. В общем, примерно так все и было.
        Она чистила зубы, когда в ванную вошел Воронов. Он остановился позади нее, уперся обеими руками в раковину, заключая Марину в своеобразный капкан, и посмотрел в зеркало поверх ее головы. Они видели свое отражение и понимали, что есть в этом что-то интимное, глубоко-личное, то, что сложно объяснить словами. И брюнетка, смотрящая на нее из зеркала, брюнетка, позади которой стоял он - высокий, сильный, надежный, казалась Марине совершенно другой. Не той замученной бледной девочкой, которой она была позавчера и вчера. Он делал ее другой.
        Выйдя из лифта, они направились к стойке ресепшена. Становиться объектом внимания Марине не хотелось - она, как и накануне, предпочла бы подождать Ваню возле дивана. Но высвобождать свою руку из его желания у нее тоже не было. Администратор за стойкой еще не сменилась. Она сразу же узнала симпатичного гостя, поинтересовалась, все ли в порядке, понравился ли им номер. Ваня улыбнулся, сжал Маринину руку, и Казакова кинула на него быстрый, но весьма красноречивый взгляд. Ее растянутый свитер выглядывал из-под короткой куртки, вытертые домашние джинсы тоже смотрелись весьма странно. Из-за спадающего на лицо меха разглядеть ее администратор не могла, и Марину это устраивало. Пока Воронов расспрашивал работницу гостиницы, где они могут выпить кофе, за стойку пришла еще одна девушка. Она, стараясь не выдавать интереса, посмотрела на посетителей, смутилась, поймав улыбку Воронова, бросила взгляд на Марину и занялась своими делами.
        Выпив по чашке кофе в кафе возле гостиницы, они вызвали такси и поехали к дому Марины. Утренний Питер жил своей жизнью, люди куда-то спешили, кафе и магазины готовились к новому дню. Несколько минут Марина сидела молча, а потом уткнулась в плечо Вани и тихо засмеялась.
        - Ты чего? - улыбнувшись, спросил он у нее.
        - Ты понимаешь, за кого они меня приняли?
        - Кто?
        - Девушки на ресепшене в гостинице. - Марина подняла голову и весело посмотрела на Воронова.
        - За кого они тебя приняли? - Он сдвинул брови, рассматривая ее лицо.
        - Вань, ну не тупи, а?!
        Он молчал, глядя на нее, потом, уловив ход ее мысли, усмехнулся. В глазах его заплясали озорные огоньки.
        - Да ну… - недоверчиво протянул он.
        - Ага. - Марина снова засмеялась. - Я тебе серьезно говорю. Еще и без паспорта…
        Из груди Вани вырвался тихий смешок. Он обнял Казакову за плечи, прижал к своему боку. Марина выдохнула и опять засмеялась. Там, в гостинице, она чувствовала себя дико неловко, а теперь все это исчезло. Теперь осталось только теплое чувство, согревающее ее сердце, ее душу. Она взяла Ваню за руку, повернулась к нему и, слегка улыбаясь, сказала:
        - Спасибо тебе.
        - За что?
        - За то, что бросил все и прилетел.
        - Попробуй к тебе не прилететь, - подмигнул он, но Марина покачала головой.
        - Я серьезно, Вань. Знаешь… Очень тяжело быть второй. В спорте тяжело, ты сам знаешь. Но еще тяжелее… -Она вздохнула и отвела взгляд. - Когда ради нескольких часов с тобой кто-то может бросить все, взять билет на самолет и… Спасибо.
        Воронов снова прижал ее к себе. Губы его коснулись ее макушки, и так он просидел около минуты. Он вдыхал запах ее волос и думал о том, что вот она - его Марина. Искренняя и очень ранимая. И сильная. Полная противоречий и загадок. Но его. И он рад, что знает ее настоящую.
        Глава 9
        Москва, май 2018 года
        Они не виделись уже несколько недель. Вначале горы с друзьями, потом ему предложили поработать на сборах в Италии, а после и во Франции… Да и она без дела не сидела - теплое море, а сразу после приезда - многочисленные светские мероприятия. Ваня до сих пор не мог забыть ее фотографию в красном купальнике. Ровный загар, потрясающая Маринина улыбка и купальник, лишь подчёркивающий красивые округлости. Она присылала ему фотографии заходящего солнца, он ей - горных вершин. Она писала о том, как проводит время, как восстанавливает ногу, он о том, что скоро все вернется на круги своя… А потом она выложила фотографию в чёрном платье с какой-то там «нужной встречи», и Ваня понял, что ревнует ее и к морю, и к солнцу, и даже к прошлому… Мир фигурного катания узок, столкновения неизбежны. Вот и тут неподалёку от неё оказался Сеченов. Совершенно разные жизни, совершенно разные судьбы. У него - жена и давно законченная карьера. А у неё… Что у неё? Маячащая впереди новая четырёхлетка и адский труд: сбитые колени, кровь, пот. Как же трудно отыскать во всём этом хоть каплю романтики… Он понимал, что Марина
никогда не повернет свою жизнь вспять, что Сеченов остался для нее перелистанным тетрадным листом - исписанным, покрытым кляксами и перечеркнутым вплоть до рваных дыр. А может, это были вовсе не дыры, а раны… Но об этом он не думал. Он читал заметки о прошедшей встрече, о присутствующих на ней людях, рассматривал фотографии и чувствовал непонятное беспокойство то ли за Марину, то ли из-за нее. Потом ещё одна презентация, после - показ какого-то модного дизайнера и что-то там ещё… И новые фотографии. Её руки. Увеличил фотографию. Нет, не показалось…
        Она была в Москве, а он все еще катался по Европе. Она непривычно постила фотографии в контакте и инстаграме, а он думал о том, что им делать дальше. Так закончился апрель и наступил май…
        Маришка Хорошая: Ты же сегодня возвращаешься?
        Маришка Хорошая: Приедешь ко мне?
        Маришка Хорошая: Я очень соскучилась, Вань.
        Иван Москвич: Я тоже соскучился, Марин.
        Маришка Хорошая: Так ты приедешь?
        Иван Москвич: Да.
        Маришка Хорошая: Все в порядке?
        Иван Москвич: Да.
        Маришка Хорошая: Вань, что случилось?
        Иван Москвич: Давай поговорим, когда я приеду.
        Маришка Хорошая: А сейчас нельзя?
        Иван Москвич: Нельзя.
        Маришка Хорошая: Я что-то не так сделала?
        Иван Москвич: Давай поговорим, когда приеду, Марин.
        Она с минуту смотрела на их переписку. Больше всего на свете она не любила такие вот разговоры, не любила недоговорки, увиливания. Это злило ее, выводило из себя. Но сейчас она заставила себя собраться, усмирить зарождающееся раздражение, и написала:
        Маришка Хорошая: Хорошо.
        Маришка Хорошая: (красное сердечко)
        Весь день у нее не было настроения. Переписка оставила после себя смутное беспокойство и неприятный осадок. Она приготовила ужин, поставила в холодильник бутылку белого вина, приняла ванную и втерла в кожу легкий увлажняющий крем. Ближе к ночи надела простое, но красивое белье и длинный белый свитер с широким воротом, нанесла каплю духов на шею, проверила ужин, вино и стала ждать. В начале одиннадцатого в дверь позвонили, и она, встрепенувшись, пошла открывать. Они не виделись долго… Так долго, что она потеряла счет дням. Месяц? Нет, больше… Даже раньше им редко удавалось так долго отдыхать друг от друга, сейчас же она и вовсе чувствовала какую-то внутреннюю пустоту. Она не знала, чем заполнить ее. С одной стороны, у нее была абсолютно устроенная, полная на события жизнь, а с другой…
        Войдя в квартиру, Ваня осмотрел ее с головы до ног, задержал взгляд на руках и отвернулся. Снял ветровку, разулся и прошел в кухню. Марина вошла следом. Она ждала, что он обнимет ее, прикоснется, но он и смотрел как-то через силу, словно злился на нее за что-то, или она сделала что-то такое… такое, что она и сама не знала.
        - Ты голодный? - спросила она, пройдя вглубь кухни.
        Он поджал губы, посмотрел на ее руки, потом ей в лицо. Марина подошла, встала на носочки, прижалась к нему с нежностью и пылкостью, с порывистостью, свойственной ей. Оплетя рукой его шею, она прижалась губами к его губам, чувствуя, как соскучилась. Ваня ответил, но как-то сдержанно, отстраненно, и Марина, отступив, непонимающе уставилась на него.
        - Что случилось, Воронов?
        Ваня несколько секунд медлил с ответом. Его глаза, мимика, все в нем выражало внутреннее противоречие, и Казакова не могла взять в толк, с чем это связано. Она пыталась вспомнить все их последние разговоры, переписки, но ничего такого на ум не приходило. Только в последнее время он стал какой-то…
        - Что не так? - вздохнув, снова спросила Марина.
        - Зачем ты это с собой делаешь, Марина?
        - Что делаю? - От неожиданности она застыла на месте.
        Его взгляд был таким мрачным, что она едва не подавилась словами.
        
        - Уродуешь себя.
        - В смысле, уродую?
        - В прямом смысле. - Он схватил её за запястье левой руки и задрал свитер, обнажая предплечье. На загорелой коже отчётливо виднелась татуировка - узор из вьюна, украшенный несколькими цветками. Ты что, остановиться не можешь? Или это как оно… зависимость? - Он криво усмехнулся.
        - Прекрати так со мной говорить! - грубо отрезала она, отдёргивая руку. - У тебя нет на это права.
        - Знаешь, Казакова, я думал, что это только в дебильных американских шоу бывает, где разукрашенных с ног до головы показывают. Но ты же не дура. Неужели ты не понимаешь, что ничего хорошего тут нет?!
        - Какая зависимость?! - выпалила Марина, гневно глядя на Воронова. - Ты что несешь?!
        - Такая! Ты что, не видишь, что с собой делаешь?! Не понимаешь?!
        - Что я с собой делаю?! - закричала на него Марина, чувствуя, что ее начинает колотить от ярости, обиды, досады и еще непонятно чего. - Не красивая?! Ну найди себе красивую! Кто там у тебя на примете? Эта… с улыбкой приклеенной или Матрёшка?!
        - Хватит, Марина! - гаркнул он. - Не приплетай сюда всех подряд. У Насти, может, и не такое прекрасное скольжение, как у тебя, да и улыбка не всегда искренняя, но ей ума хватает не уродовать себя. Что с тобой дальше будет? Что дальше? Вначале татуировки, а потом… - Он мотнул головой и со злостью махнул рукой.
        - Вот и вали к ней! - закричала Казакова. - Чего ты сюда пришел?! Убирайся хоть к Насте, хоть к Маше, хоть к черту лысому! - Ей было трудно дышать, в груди все словно бензином облили и подожгли. Она понимала, что ее трясет. Ваня хотел дотронуться до нее, но она отшвырнула его руку и процедила: - Убирайся.
        - Марин…
        - Уходи, - повторила она сдержанно, с едва скрываемой яростью. Глаза ее сверкали, движения были резкими, нервными. - Просто уходи.
        - У тебя совсем крыша поехала, Казакова, - хмуро глядя на нее, проговорил Ваня. - Неужели ты сама не видишь, что делаешь? Вначале поясница, теперь рука… Дальше где набьёшь?! На заднице или на груди?!
        - Убирайся! - истерично заорала Марина. - Пошел отсюда! Найди себе умную, хорошую и красивую! А меня не трогай больше, понял!
        Несколько секунд Воронов смотрел на нее, потом качнул головой и быстро направился в коридор. Через несколько секунд Марина услышала громкий хлопок входной двери. Она вдохнула, пытаясь привести себя в порядок, прислонилась спиной к стене и закрыла глаза. Прошла в комнату, вернулась в кухню, посмотрела на накрытый к ужину стол, на собственные дрожащие пальцы. Судорожно вдохнула воздух и ухватилась за косяк. Дрожь не проходила. Марина чувствовала, как с каждой минутой слабеет все больше. Ноги и руки налились свинцом, в груди все ныло, металось, выкручивалось. Она заскулила, закрыла рот ладошкой, чувствуя, что по лицу ее струятся слезы. Кое-как она дошла до комнаты, упала на постель и, скорчившись, зарыдала.
        Ваня вылетел из подъезда и попал прямиком под мягкие лучи майского солнца. Оно освещало качели и лесенку на детской площадке, играло бликами на крышах машин, выхватывало распускающиеся листья деревьев. Воронов был зол. Дико зол и на нее, и на себя, и вообще зол. Видит Бог, он не хотел с ней так разговаривать, но стоило взглянуть на её руки, на новую татуировку, тянущуюся едва ли не по всей внутренней стороне предплечья… Он не понимал ее, да и не хотел понимать. За проведенные вместе годы он привык к ее безупречному вкусу, привык доверять ей в этом. Она могла экспериментировать с макияжем, с прическами, с одеждой и образом, но всегда находила то, что выделяло ее среди других изысканностью, утонченностью и неповторимым стилем. И даже когда она набила первую татушку на пояснице - витиеватый узор, это было красиво. Первый раз…
        Ваня сел за руль, но заводить машину не спешил. Он жалел, что повел себя подобным образом, что не сдержался и наговорил Казаковой много того, чего говорить не стоило или стоило сказать в другой форме. Это ведь Марина. Его Маринка. Взрывная, эмоциональная и очень чувствительная…
        Воронов надул щеки и громко выдохнул, ударил себя по бедрам ладонями. Он всегда беспокоился за нее. Сложно было не беспокоится за человека, с которым связываешь свои жизненные планы, с которым проводишь столько времени. Несмотря на то, что вне катка они чаще были порознь, чем вместе, он считал Марину своим другом, и она ни разу не дала ему повода в этом усомнится. Ему нравились ее искренность, честность, целеустремленность. Но было в характере Марины и очень много подводных камней…
        Ее новые фотографии он увидел несколько дней назад. Что уж там, он как-то не сразу понял, что случилось. Доходящее до колена платье с высокой талией, открытые по локоть руки. И новая татуировка на левой - вьюн с распускающимися цветами. Красивая сама по себе татуировка. Красивая. Вот только…
        За прошедшие с того момента дни он накрутил себя, и это не пошло на пользу. К изначальному недовольству прибавилось что-то очень похожее на страх. Он боялся за нее. Боялся именно потому, что не понимал ее. Ее недовольство собой переходило на новый уровень. Если раньше она просто замыкалась, грызла себя после неудачных выступлений, сейчас это было чем-то другим… Он и сам не понимал, откуда всё это знает - чувствовал. Не просто татуировка. Потому что та, первая, была тоже не просто - она появилась после измены Сеченова. Тогда она хотела сделать пластику носа, но вовремя остановилась. Вместо этого появился орнамент. А теперь что?! Что, мать её?!
        Машину Ваня так и не завел. Несколько минут сидел, коря себя за несдержанные, резкие слова. Да, он хотел быть твердым, но только не обижать Марину и уж тем более не ссориться с ней.
        Поднимаясь по лестнице, Ваня обдумывал, что скажет. Вряд ли стоило ждать, что Марина встретит его с распростёртыми объятьями и вообще захочет разговаривать. Она не из тех, кто так просто отпускает обиды. И все же поговорить им было нужно. И извиниться он хотел. Не за то, что сказал ей, а за то, как это сказал.
        Оказавшись возле квартиры, Ваня негромко постучал и, ожидая, когда Марина откроет, оперся о дверь рукой. Квартира оказалась не заперта. Воронов нахмурился, но счел, что так даже лучше и зашел в прихожую. За несколько минут тут ничего не изменилось. Он и не знал, что хотел увидеть, но нового ничего не увидел. Было тихо. Он снял пальто, удивляясь, что Марина не услышала, как он вошел и не вышла к нему. Внезапно из комнаты донеслись какие-то странные звуки. Ваня прислушался. И снова…
        Сердце у него неприятно заныло, внутри будто сквозняк прошелся. Марина плакала. Громко, жалобно, надрывисто. Он никогда не слышал, чтобы она плакала вот так. Так…
        Не разуваясь, Воронов прошел в спальню. Марина, свернувшись, словно замерзший котенок, лежала на кровати. Тело ее сотрясалось от рыданий, свитер задрался, оголив точеные бедра. Задрался и левый рукав. Он видел её запястье, видел руку, видел вьюн на коже - не весь, лишь треть или половину, но и этого было достаточно. Не задумываясь о том, что делает, Ваня подошел к постели, присел на край, положил ладонь на Маринину руку. Она вздрогнула, напряглась и затихла на всхлипе. Он чувствовал, как она подобралась, зажалась, чувствовал ее скованность.
        - Тихо-тихо… - прошептал он, переместив руку с ее плеча на голову. Погладил по волосам, не зная, что говорить и делать.
        Он никогда не видел ее такой и сейчас не был готов увидеть. Может, привык к ней - сильной, собранной, решительной. Но эта Марина была другой. Воронов попытался перевернуть ее на спину, но Марина дернулась, высвобождаясь из его рук. На секунду он успел перехватить ее взгляд. Ее глаза всегда выражали слишком много. Слишком. Миллион чувств, настроений, эмоций, все грани ее переживаний, оттенки характера. Упрямство, злость, страсть… Но что выражали ее глаза сейчас, Ваня не понимал. Он все-таки заставил Марину лечь на спину и пристально посмотрел на нее. Карие, глубокие глаза… Все, что он видел в это мгновение - ее глаза. Добрые, теплые. Глаза ее не изменились. Отпустил её, отвернулся, уперся локтями в колени. Казакова всхлипнула и отползла к спинке постели. Когда Ваня посмотрел на нее снова, она уже сидела, натянув на колени свитер и смотрела на него, как будто ждала чего-то не то от него, не то от себя самой.
        - Мы слишком разные… - тихо сказала она. Голос ее дрожал. Нежный, мягкий голос с легкой женственной хрипотцой. - Это была плохая идея, Вань. Плохая…
        Он не ответил. Сидел и смотрел на нее - вызывающе нежную и мягкую. Его пугали собственные чувства к ней. Оказалось, что до сих пор он в полной мере не понимал всю их силу, глубину, не представлял палитру оттенков, которыми они играли. Он понимал, что чувствует к ней, но не представлял, насколько сильны эти чувства. Марина вдохнула, и губы ее, подбородок, плечи задрожали. Она выглядела слишком хрупкой даже для себя самой. Лицо ее припухло от слез: веки, глаза, губы. Воронов невесело, ощущая презрение к самому себе, хмыкнул и мрачно сказал:
        - Плакать тебе теперь совсем нельзя, Казакова.
        Она не поняла сказанного им. Время для сарказма было слишком неудачное, и ей в голову не пришло, что он мог иметь в виду. Она смотрела недоуменно, не понимая, ждала, что он скажет что-то еще. Ваня подумал, что если она его не прикончит, то у них, наверное, все будет хорошо…
        - У тебя нос красный и губы надулись, - пояснил Воронов, и пока Марина не успела в полной мере осознать смысла его слов, придвинулся к ней. - Татуировки и красный нос… Это как-то не очень вяжется.
        Его пальцы нежно коснулись ее лица, прохладных и мокрых щек, подбородка. Он смотрел ей в глаза. Она тоже смотрела на него. Смотрела и молчала. И чем дольше они смотрели друг на друга, чем дольше молчали, тем яснее Ваня понимал, что самое сложное не защитить ее от всего мира, не уберечь от жизненных неурядиц. Самое сложное - защитить ее от нее же самой.
        Ваня взял ее за руку и потянул на себя. Ладонь у нее была очень холодная, словно она долго держала руки под струей ледяной воды. Он и не помнил, чтобы когда-нибудь у нее были такие холодные руки. Марина встала на колени, потом присела возле Воронова, подогнув под себя ноги, чуть задрав голову, посмотрела на него.
        - Откуда в тебе столько нелюбви к себе, Марин? - он покачал головой, вздохнул, провел пальцем по ее черным бровям, ровному носику, очертил губы. - Ты ведь красивая такая… Чего тебе не хватает?
        Марина моргнула, приоткрыла рот, но ничего не сказала, только слабо пожала плечом и отвернулась. Ваня погладил ее по ногам. Ступни у нее тоже были ледяные.
        - Тебе холодно?
        Марина отрицательно покачала головой. Но Воронов не обратил на это внимание. Осмотревшись и увидев аккуратно сложенный на стуле плед, он развернул его и укутал Марину. Она не сопротивлялась. Придержала кончики на груди. Ваня видел ее тонкие пальцы, видел, как натягивается кожа на костяшках, видел просвечивающиеся нити вен.
        - Вань… скажи… - как-то надломлено, тихо произнесла она. Это были первые слова, которые она сказала с момента их ссоры.
        Он понял, как ему не хватало звука ее голоса. В этом молчании, в этом напряжении. Ее глаза, ее голос…
        - Что сказать?
        - Что я твоя. Если еще твоя…
        - Ты моя. - Ваня хотел улыбнуться, но улыбка затерялась. Он понял, что не может ни улыбаться, ни шутить. Что-то было в Марине такое… Важное то ли для нее, то ли для него, то ли для них обоих. Серьезность ее взгляда, голоса, наводила на мысль о том, что она о чем-то думает. Но ее мысли часто были для него загадкой. И все же он чувствовал ее. Марина опустила взгляд и покачала головой.
        - Ну что?
        - Раньше все по-другому было. Не стоило нам… Раньше ты даже говорил по-другому. Я не знаю…
        - Ну-ка, иди сюда. - Воронов сгреб кокон. Марина не сопротивлялась, она как будто даже обмякла, оказавшись прижатой к нему. - Ты моя. Моя Марина. Не знаю, как я говорил раньше… Ты моя Марина. Всегда будешь моей Мариной.
        Марина закрыла глаза и уткнулась лбом Ване в плечо. Она дышала легко, Ваня чувствовал только тепло ее дыхания, кожи, мягкий плед и ее пушистый свитер. Ее волосы щекотали его шею и подбородок. От нее как всегда хорошо пахло, тело ее было маленьким и хрупким, и он уже не очень хорошо понимал, как мог так сильно обидеть ее, довести до истерики.
        - Хочешь попить? - спросил Воронов через несколько минут.
        Она помедлила, а потом кивнула. Ваня отпустил ее, поправил плед и, приподняв ее голову за подбородок, мягко дотронулся губами до губ.
        - Не будешь больше плакать?
        Она едва заметно мотнула головой из стороны в сторону. Ваня предпочел бы вновь услышать ее голос, но было ясно, что говорить Марина не хочет. Что же… Пусть так.
        Стол в кухне был накрыт на двоих, вкусно пахло едой. Воронов в очередной раз почувствовал угрызения совести. Она ждала его, а он… Ему хотелось сделать для нее хотя бы что-то. Просто так, потому что… Потому что она его ждала. И потому что он скучал по ней, как не скучал ни по одной женщине. И потому что она - его Марина. Он достал смартфон, зашел на сайт какой-то конторы, занимающейся доставкой цветов и, быстро заполнив форму, заказал пятьдесят одну алую розу. Не потому что хотел извиниться, нет. Просто… Да это было и не важно.
        К ночи натянуло дождь. Лежа в постели, Марина слышала, как размеренно стучат капли по подоконнику, по стеклу. Створка окна была приоткрыта, и порывы воздуха доносили до нее легкий аромат цветов. Они стояли на тумбочке рядом с кроватью - высокие гордые розы с покрытыми шипами стеблями…
        Рука Вани лежала у нее под грудью, спиной Марина чувствовала его обнаженное тело. Сегодня он был особенно нежен. Марине не хотелось думать о том, что это попытки сгладить все, что случилось вечером. Он долго целовал ее, ласкал подушечками пальцев лицо, странно смотрел в глаза. Гладил её запястья, водил пальцами по совсем свежей, едва зажившей татуировке. Она не хотела его о чем-либо спрашивать и молчала, чувствуя, как на нее накатывает то волнующая дрожь, то щемящая тоска. Ее пугал и его взгляд, и их будущее, и даже прошлое, потому что оно лишь подчеркивало их несовместимость. Все вокруг просто кричало о том, насколько отличаются их миры, их интересы, их желания, но она чувствовала его руки, видела в глубине его глаз что-то странное, оплетающее ее незримыми путами, и подчинялась этому.
        Ваня поцеловал ее в затылок. Не просто поцеловал - прижался губами, вдохнул, потом как будто задержал дыхание. Марина закрыла глаза. Она все еще не пришла в себя и чувствовала внутри какую-то муторную, тяжелую пустоту. Руки у нее согрелись, но кончики пальцев все еще оставались прохладными. Вечером Ваня долго держал ее руки в своих, осторожно растирал и смотрел… Так странно, словно видел ее руки первый раз.
        Воронов вздохнул и еще раз поцеловал Марину в голову. Он давно привык к ее телу, но не привык к ее близости. Вот такой спокойной, тихой близости, когда оба они могли молчать и касаться друг друга кожа к коже. Они запросто могли существовать отдельно друг от друга. Он так думал, находясь вдали от нее. Могли… Но Марина впиталась в него гораздо глубже, чем он мог подумать. За какие-то минуты все пространство для него развернулось в совершенно другом формате, все его представления, все ориентиры. Как будто из коробочки размером с ладонь вдруг вытащили что-то огромное, заполнившее собой все - небо, землю, охватившее его мир до самого горизонта, а, возможно, и дальше. Ваня ни за что бы не начал всего этого, не будь он уверен в себе, в своем отношении к Казаковой. Он слишком дорожил ею, чтобы пытаться просто так, ради самой попытки. Но сегодня что-то произошло, перевернулось.
        Марина долго не могла прийти в себя. Она вроде бы пыталась говорить, даже улыбаться, но Ваня видел, что все дается ей через силу. Она была вялой, подавленной, хотя и пыталась скрывать это. Он долго грел ее руки, осторожно растирал холодные ступни, касаясь маленьких пальчиков с аккуратными ноготками. И вся она была его: ее слезы, ее холодные пальцы, ее молчание и ее слова. Все, что происходило с ней или могло происходить. Она была отдельным человеком, но вместе с тем она не была отделена от него.
        - Прости меня, Марин, - тихо сказал Ваня.
        Дождь усилился, забарабанил в окно уже не каплями - струями. Пахло свежестью, озоном, и оттого лежать в теплой постели, тесно прижимаясь друг к другу обнаженными телами, было еще приятнее. Марина не пошевелилась. Она слушала шум дождя. Ее охватила грусть, какая-то неизбежная, нерациональная. Стало тяжело и захотелось на несколько секунд перестать дышать. Ваня тяжело вздохнул. Он не хотел ничего говорить, но знал, что если не сделает этого, несказанные слова повиснут между ними, и как знать, останутся ли в прошлом или потянутся вслед, словно проеденная молью шаль.
        - Давай не будем больше ссорится?
        - Смешной ты… - у нее вырвался натянутый смешок. - Не получится у нас.
        - Не хочу, чтобы ты плакала.
        Марина почувствовала, как он качнул головой, почувствовала его подбородок, его дыхание. Она молчала. Сказать ей было нечего. А что она могла сказать? Что тоже не хочет плакать? Что не умеет плакать просто так, без этой жуткой внутренней пустоты? Да что просто не умеет плакать? И эти слезы… Как же много отняли они у нее сил…
        - Мариш, я переживаю за тебя.
        - Хватит, Вань, - попросила она. - Хочешь мне снова больно сделать?
        - Прости. - Он уперся лбом в ее затылок. - Я не должен был так с тобой разговаривать.
        - Не должен был… - согласилась она.
        - Но то что ты делаешь… Ты без всего этого красивая, Марина. Очень красивая. Самая красивая…
        Марина не стала ему отвечать. Снова закрыла глаза и вслушалась в шум дождя за окном. Ветер перебирал ветки, листья деревьев. Она представила, как они колышутся, как блестят капли воды, как бьет дождь по лужам, оставляя на них бесчисленные круги…
        Ваня тоже замолчал. Они лежали в тишине, воцарившейся над ними, и слушали раздающиеся вдалеке раскаты грома. Первый их гром… По венам растекалось умиротворение. В комнате было темно, и Ваня не мог бы разглядеть глаза Марины, даже если бы та повернулась к нему лицом, но ему этого и не требовалось. Он помнил ее глаза, взгляд, а нежность ее тела чувствовал. И ему хотелось целовать ее запястья, вьюн, бегущий вверх по предплечью, изгибы локтей, ключицы, шею и губы… Ему хотелось целовать именно ее - несносную, вспыльчивую, искреннюю и чувственную. Только ее.
        - Марин… Я тебя очень люблю. И всегда любить буду. Не потому что у тебя волосы длинные или короткие и ещё что-то. Просто… ты моя Марина.
        Она не шелохнулась и ничего не сказала. И Ваня мог бы подумать, что его слова оставили ее безразличной. Мог бы, если бы не ее сердце. Еще мгновение назад оно билось под его ладонью спокойно, а теперь стучало сильно, гулко. Он чувствовал каждый его удар, быстрые толчки, чувствовал, как оно гоняет ее кровь, как оно живет в ней. Он обнял ее второй рукой и вместе с новым раскатом грома прижал к себе близко и крепко. Гроза приближалась, дождь бился в окно. Деревья шелестели беспокойно, резко, ветер стал порывистым. Но их двоих это не касалось. Марина положила ладонь поверх Ваниных рук. Пальцы у нее снова были холодными, и он, почувствовав это, бережно спрятал их под свою ладонь. Он мог не понимать каких-то ее поступков, мыслей, но он знал, что в эту грозу, в этот майский дождь, в этой комнате и в этой жизни ему хорошо с ней. Она злила его, иногда выводила из себя, но она же дарила ему всепоглощающее чувство спокойствия. Она согревала его душу, она смешила его и делала все вокруг ярким, целостным, нужным. Никто другой не умел делать этого для него, а она умела. Да, в этой жизни ему было хорошо именно с
ней. Будь у него другая жизнь… Нет, он бы мог отказаться от всего, но эту маленькую женщину, свою Маришу, он бы не оставил. Ни за что не оставил бы.
        Эпилог
        Москва, сентябрь 2018 года
        Трибуны московской спортивной арены «Мегаспорт» были заполнены до отказа. Билеты на верхние ярусы не продавались, на нижних же свободных мест практически не осталось. Организаторы головы пеплом посыпали - знали бы, так и верха бы пустили в ход. Но что уж. И опыт, что говорится, сын ошибок трудных. Посмотреть на выступление российской сборной на открытых прокатах сезона восемнадцать - девятнадцать пришли как давние любители этого красивого вида спорта, так и новички, неожиданно открывшие его для себя после, вернее в течение Олимпийских игр. А как иначе? Блистательные выступления российских одиночниц, накалённая борьба пар… Такой накал страстей не снился даже хоккеистам.
        Шесть пар, собирающихся этим вечером продемонстрировать болельщикам и специалистам наброски своих произвольных программ, разбили на две разминки - по три в каждой. Первая тройка только-только закончила выступления - кто-то лучше, кто-то-хуже. Маша Матрёхина благополучно сорвала каскад, а партнёр её под конец программы выглядел так, словно до этого самого конца едва докатил. Начало сезона было многообещающим…
        Выступлению их, впрочем, Марина должного внимания не уделила. Куда больше её волновал собственный прокат. В отличие от многих коллег по сборной, демонстрирующих свои, пока ещё необкатанные номера кто в чём придётся - от тренировочных платьев до футболок и легинсов, одеты они с Ваней были в красивые, уже полностью готовые костюмы. У неё - лиловое платье под горло - как всегда до безобразия стильное, на нём - классические брюки и рубашка с клинообразным вырезом. У неё - идеальная причёска, макияж, маникюр, у него - короткая щетина, предающая красивому лицу ещё больше мужественности.
        - «Участники второй разминки». - Прогромыхало над стадионом: - «Анастасия Липатова и Михаил Кожемякин». - Пара вышла на лёд, и диктор продолжил: - «Алексей Мартынов и Ася Малахова». - Вслед за предыдущей парой на льду появились Лёша с Асей. Он - в тренировочном костюме, она - в прошлогоднем платье. Наконец настал их черёд. Марина взяла Ваню за руку. - «Марина Казакова и Иван Воронов».
        Под овации трибун они, держась за руки, ступили на лёд. За секунду до того, как лезвия их коньков синхронно коснулись глади катка, Марк Александрович, их неизменный тренер, как всегда приободряющее сказал:
        - Дерзайте, ребята.
        Фоном над катком звучала музыка - что-то из современной российской попсы. Просто так, чтобы не было тишины. Не размыкая рук, они сделали круг. Как никогда прежде. Потому что прежде они никогда не готовились к предстоящему старту вот так. Прежде они никогда не выходили на лёд, взявшись за руки. Прежде… Прежде-прежде-прежде. Всё это было прежде.
        Марина улыбнулась, почувствовав поток свежего воздуха на коже и посмотрела на Ваню. Нужно было попробовать что-то из элементов. Ещё там, возле бортика, «на берегу» они договорились, что сделают подкрут, выброс и поддержку. Новую, ту самую, что они вставили в программу всего несколько дней назад. А почему нет? Открытые прокаты - это не соревнования. Тут можно пробовать, даже экспериментировать. Пока ещё можно. И даже завалить каскад можно. И прыжки все можно. Да вообще всё можно! Правда валить Марина не собиралась, и Ваня отлично это знал.
        - Давай поддержку, - сказал он, когда они сделали несколько кругов. Она выпустила его руку и, ничего не ответив, поехала в дальний угол катка. Марина есть Марина - губы его тронула усмешка. Ей бы в одиночное, но… не сложилось. А привычка - страшная штука. Через полминуты она вернулась к нему и с ходу заявила:
        - Теперь я готова к поддержке.
        Её красивые карие глаза выражали миллион её желаний, всю суть её противоречивого характера… Говорят, до бесконечности можно смотреть на огонь и воду. А в глаза? Он бы, наверное, мог… Они зашли на элемент - как всегда смело, без опаски, повторяя маленький фрагмент выступления, что должны были показать собравшимся в «Мегаспорте» болельщикам уже совсем скоро, буквально через считанные минуты. Всё в Марине было наполнено предвкушением. Соскучившаяся по большому льду, она впитывала энергию зала и чувствовала себя свободной - птицей, стремящейся к солнцу, к небу, ввысь. Весь этот мир - её, для неё, вся эта жизнь, этот лёд. Нет у неё другой жизни, просто не могло быть. Да и не хотела она. Зачем?! Не важно, как оно у других. Да, где-то там есть просто - с обычным, встречи с друзьями по выходным, спокойные вечера и что-то ещё. Есть, но у неё есть лёд. И собственное небо. А ещё у неё есть он - тот, с кем она прошла через взлёты и падения, через воду и огонь, через победы и поражения. Тот, кто всегда был рядом, кто делил с ней каждый день её долгой дороги. Тот, для кого её дорога была и его собственной
дорогой, её небо - его небом, с кем у неё были одни на двоих крылья. У неё есть он. И это - главное. Смогла бы она с кем-то другим? Может быть, да, а может быть, нет. Но важно ли это? Она смогла с ним. Они смогли вместе, а это - самое важное, единственно важное теперь, в этой их жизни, в этом сейчас. Начало пути… Начало новой четырёхлетки.
        Марина смело, без доли сомнения оттолкнулась ото льда и взмыла в воздух в Ваниных крепких руках. Изменила положение - теперь она, не держась, практически сидела на его поднятой ладони. Выгнула спину, расправила руки. Сложная неустойчивая «композиция» начала заваливаться. Или это они начали заваливаться?! Мысленно Марина коротко и ёмко выругалась матом. Нет, они точно похожи на Пизанскую башню…
        
        - Спасибо, - поблагодарила Марина, когда Ваня, кое-как удержав её, перехватил и поставил-таки на лёд.
        - Ты в порядке? - спросил он, глядя в её немного бледное лицо. В глазах его читалось беспокойство.
        - С тобой я всегда в порядке, - её накрашенные яркой помадой губы искривила усмешка. - Всё хорошо, правда. Но это… Это отвратительно!
        Ваня потихоньку засмеялся. Качнул головой. Что же… время ещё есть. Он смотрел ей в глаза и понимал, что всё окружающее постепенно тает: соперники, болельщики, трибуны… Вот она - рядом, улыбается ему. А в глазах её… В глазах её смешинки. Тёплый взгляд глубоких карих глаз. Длинные ресницы. Его Марина. Ему хотелось коснуться её лица, обрисовать губы, а потом…
        Фотографирующие действо репортёры щёлкали камерами - снимок, второй, третий. Вечность в коротких мгновениях. Жизнь… Странная, особенная, понятная очень немногим. Яркая, полная слёз, переживаний и разочарований. Жизнь, полная фееричных взлётов и невероятных побед. Их собственное небо… И они - птицы, чертящие на этом небе узоры лезвиями-крыльями. Он и она. Чайки ли? Фениксы? А может быть просто мужчина и женщина, так странно нашедшие друг друга спустя десять лет «вместе»? Важно ли?
        Ваня взял Марину за руку, и они снова поехали по периметру катка. А потом разошлись по разным углам. Снова. Но теперь лишь затем, чтобы всего через несколько секунд встретиться. Её лиловое платье переливалось стразами, подол колыхался в такт движениям. Он привык к ней: красивой, упрямой, порой невыносимой, но сейчас словно бы узнавал заново. И впитывал в себя. Уже иначе. Впереди у них четыре года и, кто знает, что им придётся пережить на этом витке жизненного пути. Получится ли? Он верил, что да. Потому что с ней. Потому что вместе - вновь, всегда. Но как бы ни случилось, свою главную награду он уже получил. Не сейчас - десять лет назад. Да… путь к этой награде длился десять лет. А четыре года… Они сделают это. Обязательно сделают.
        Выполнив выброс неподалёку от Липатовой с партнёром, они направились к дверце, где их ожидал тренер.
        - Ты прекрасна, - шепнул Ваня, и Марина посмотрела на него искоса, исподлобья. - И да, - он потихоньку засмеялся, - у нас лучший выброс. А твоя любимая Настя упала.
        - Она не моя любимая, - с пылкостью возразила Марина и, поняв, что он как всегда издевается, ударила его локтем в бок. - Ты невыносим.
        - Я тебя тоже люблю, - шепнул он, едва сдержавшись, чтобы прилюдно не шлёпнуть её по заду. Как-никак, кругом камеры, репортёры… Хотя… Нет, всё же рисковать не стоит - камеры - одно, а вот Маринкины возмущения…
        - Ты опять с этой штукой… - с порога начал Ваня, увидев лежащую на постели с телефоном в руках Марину.
        Она только приподняла голову и что-то невнятно промычала в ответ. Растянутый белый свитер, едва прикрывающий ягодицы, скрещенные лодыжки… Ваня осмотрел прекрасные Маринины ноги, задержался на недавно набитом на бедре синяке и, вздохнув, подошёл ближе. Присел, погладил Марину по икре, ухватил ступню и поцеловал пяточку.
        - Ты что творишь? - засмеялась она, пытаясь увернуться.
        - Говорят, что ревнивые щекотки боятся… - усмехнулся он и потихоньку укусил её.
        - Как будто ты без щекотки не знаешь, какая я ревнивая. - Смеясь, она перевернулась на спину, демонстрируя ему «вид спереди». Вид оказался прекрасным, и Воронов провёл раскрытой ладонью по Марининой ноге вверх, к животу. Посмотрел в лицо.
        - Когда-нибудь я отберу у тебя телефон, - проговорил он. - Начитаешься бредней, а потом…
        - Да ладно тебе. - Она нащупала на постели смартфон и, подобрав ноги, села рядом с Ваней. Дотянулась до лежащей на кровати упаковки с льняными сушками и, взяв одну, откусила. - Хочешь? - спросила она, не глядя на Ваню и протянула ему остаток.
        Почувствовала, как пальцев её коснулись его губы и не смогла сдержать улыбку. Его поцелуи были тем, что давало ей силы. Сама его близость давала ей силы. Его нежность, его страстность… Она и не знала, что так бывает. Когда достаточно одного только взгляда, когда можно просто лежать рядом и молчать… Ей нравилось молчать с ним. Нравилось соприкасаться с ним обнажённым телом, нравилось, когда он накрывал ладонью её грудь, когда он водил пальцами по татуировке на её левой руке…
        Взяв ещё одну сушку, Марина тронула дисплей телефона. Ваня забрался на постель рядом с ней и, обняв за талию, небрежно поинтересовался:
        - Опять твои группы?
        - Угу… - Она принялась хрустеть. - Никак страсти после Игр не утихнут.
        - Дай сюда. - Ваня забрал смартфон у Марины из рук и принялся читать новости в одном из около фигурных сообществ.
        - Буйдакова завершает карьеру… - задумчиво процитировал он и глянул на Марину. - Да я вроде только вчера её видел. Не собиралась она…
        - А Кирюхина обвинила Игнатьеву, что та спёрла у неё идею костюма, - сообщила Казакова.
        - На кой Игнатьевой Кирюхинские лохмотья? - удивился Ваня.
        - А я откуда знаю? - Маринка привалилась к его боку и забрала смартфон. - Тренер Сташевского объявил о том, что тот переходит в другую группу. Не поделили лёд с Фроловым…
        - Это тоже тренер объявил? - поглаживая Марину по ягодицам, усмехнулся Ваня.
        - Нет, это его болельщики так решили, - мурлыкнула Марина и потянулась за очередной сушкой.
        Телефон перекочевал к Воронову. Не интересно, не интересно… Пока Марина шуршала пакетом, он пролистал стенку вниз. Кости перемывали всем: коллегам по сборной, причём как собственной страны, так и в ничуть не меньшей - заморским, тренерам и помощникам тренеров, хореографам и, в зависимости от содержания поста - болельщикам конкурентов.
        - О, а тут и про нас есть! - наткнувшись на выложенную в новостях на стене фотографию с открытых прокатов, сказал Ваня.
        - И что пишут? - с интересом осведомилась Марина и поднесла к его губам сушку.
        Ваня аккуратно взял её, но перед тем, как начать жевать, поймал Марину за руку и поцеловал пальчики. Знал, что это ей нравится. Да ему и самому нравилось. До сих пор это было немного странно - вот так запросто целовать Марину. Не после удачного проката, не после первых мест или выставленных судьями щедрых баллов. Просто. Потому что иначе никак. Потому что она, одетая лишь в едва прикрывающий ягодицы растянутый свитер прижимается к нему. Потому что грызёт её грёбаные льняные сушки и чувствует себя при этом счастливым.
        - Сейчас… - Он открыл комментарии и прочитал несколько. Усмехнулся. - А ты знаешь… Надо будет выведать, кто у кого костюм-таки тиснул. Эти твои болельщики… Прозорливые ребята, скажу я тебе.
        - Что там? - уже с напором спросила Марина и попыталась заглянуть в экран телефона, но всё, что успела разглядеть - фотография на фоне заполненных трибун. Он и она. Взгляд глаза в глаза…
        Ваня отдёрнул руку, и она, встав на колени, потянулась за телефоном. Он поднял ещё выше. Марина навалилась на него, и они, потеряв равновесие, вместе упали на постель.
        - Ну покажи, - смеясь, попросила она.
        - «Как они друг на друга смотрят», - принялся зачитывать Иван самое интересное. - «Между ними точно что-то есть. Раньше у них таких взглядов не было». «Может быть, Казакова поумнела», - озвучил он один из комментариев и тут же ощутил увесистый тычок в бок. - Тут так написано! - возмутился он наигранно.
        - На заборе тоже написано, - ехидно отозвалась Марина. - Ты ещё не видел, что писали, когда ты с Матрёхой по Милану ошивался, а я была в «депрессии». Как-нибудь найду, зачитаю.
        - Вспомнила бабка, как девкой была…
        - Я уже не говорю про то, что было, когда ты в Питере в гостинице бабу какую-то привел посреди ночи! - с издёвкой сказала Марина и глянула на Воронова. - А потом с утра лыбился, как мартовский кот! И что там была за лохудра? Где нашёл такую? Видно же, что из этих…
        - Из них самых. - Он быстро поцеловал её в губы и, хмыкнув, пролистал дальше. Марина положила голову ему на плечо, он же продолжил:
        - «Нельзя так сыграть». «А вы видели, как они на лёд вышли? За руки держались. Обычно сразу по углам, а тут почти всю разминку вместе». «Да, а потом на прокат так же вышли, я тоже заметила». «Ох, какие взгляды…». «Да наверняка что-то есть между ними. «Может быть, после травмы… Хотя столько лет уже катаются. Раньше бы было». «Но тогда почему отпуск порознь. Марина же вроде где-то в Испании была... А он в горах». «На Мальдивах она была. А он в горах в Сочи с Алексеем Мартыновым и компанией». «Нет, точно что-то есть. Не помешало бы только это. Так переживаю за ребят». «Да нет там ничего. Как всегда - игра на публику».
        - Ну всё, хватит! - не выдержала Марина и попыталась отобрать у него телефон, но он снова не отдал.
        - Тут ещё много. Очень много.
        - Представляю, - недовольно выговорила Марина и вздохнула.
        Как же она ненавидела, когда чужие люди лезли в её жизнь! Но что уж… Шила в мешке не утаишь. Сколько получится, они, конечно, будут скрывать ото всех, что вместе, но…
        - Что ты делаешь? - заметив, что Ваня что-то печатает, спросила она.
        Он не ответил. С самым серьёзным видом набрал текст и нажал отправить. Марина в ужасе округлила глаза. Совершенно случайно пнула Ваню коленкой, ударилась сама и в панике потянулась к телефону, но он в лёгкую отдёрнул руку. Марина заползла на него, перебралась на другую сторону постели и кое-как забрала смартфон.
        «Марина Казакова: Всем добрый вечер! Ух ты, как у вас тут горячо. (огонь) Нам понравилось. От Вани большущий привет. Грызём сушки, строим планы на будущее».
        - Ты что натворил?! - возмутилась она. Под её комментарием уже стояло несколько лайков, и она подумать боялась, что сейчас начнётся. Хотела удалить сообщение, но Ваня отнял у неё смартфон и швырнул его на пол. Сам перехватил Марину за талию. Она попробовала выбраться из его рук, но он не отпустил - опрокинул её на кровать, а сам навис сверху.
        - Всё равно скоро все всё узнают, - шепнул он ей прямо в губы и нежно поцеловал.
        Глаза её пылали гневом, ресницы дрожали. Какая же красивая… Он поцеловал её в уголок рта, в подбородок, в кончик носа.
        - Ты хоть понимаешь, что натворил?! - в негодовании повысила она голос, пытаясь оттолкнуть его. - Теперь такое начнётся…
        - Всего лишь занял наших дорогих болельщиков делом, - ещё один поцелуй в сжатые губы. - Ну и не только наших… Кто нам добра желает - порадуются, а на всех остальных…
        - Они, может, и порадуются, - всё ещё не теряя надежды спихнуть его с себя, зло пропыхтела Маринка, - но вначале перемоют нам все кости. Такого насочиняют…
        - Пусть сочиняют, - шепнул он, задирая её свитер. - Мне наплевать. Если нравится им… А у нас всё будет так, как мы придумаем сами. Как решим, так и будет.
        Ощутив его прикосновение к груди, Марина шумно выдохнула. Всё будет так, как они придумают сами… Чего она боится? Злых языков? Пророчеств чужих людей? Осуждения? Боится, что снова начнут писать, что Ваня - хороший, спокойный, надёжный, а она… она - эгоистичная сука? Что не заслужила она такого, как он, что он её и так-то всю жизнь терпит. И ведь найдутся такие, кто обязательно скажет что-нибудь подобное. Или что не выйдет? Не получится, а потом…
        - Вань, - тихонько позвала она, и он тут же посмотрел на неё - в лицо, в глаза. - Я люблю тебя, - прошептала Марина.
        В глазах её блеснули слёзы. Она и сама не знала, откуда они. Просто горло сдавило, и чувства её - сильные, но всё ещё такие осторожные, израненные предательством, ринулись к нему. Она не знала, как сказать ему, насколько сильно он нужен ей, не знала, где взять такие слова, как объяснить. Возможно ли это «навсегда»?! Ведь десять лет они были вместе, и не сказать, чтобы всегда всё складывалось легко. Вовсе нет. А теперь… Теперь она с ним, там, высоко в небе. И если что-то вдруг пойдёт не так… она просто разобьётся.
        Воронов обрисовал контур её лица - мягкий овал, красивые скулы. Стёр покатившуюся по виску слезинку. Самая прекрасная женщина только что сказала ему, что любит, а он и ответить ничего не может - просто смотрит и дышит как-то через раз. И сил нет ничего сказать, взгляда от неё отвести не может. Его. Его Марина. Вот она - перед ним, для него. И плевать, что разные, плевать, что порой как лёд и пламя. Она с ним и она любит его. А он любит её. Она к морю, он - в горы… Но она ведь тоже любит сноуборд. Так почему они никогда не ездили в горы вместе? Столько всего они ещё не сделали вместе…
        Ваня взял руку Марины, переплёл их пальцы и, поднеся к губам, поцеловал тыльную сторону её ладони. Затем перевернул и прижался к запястью, где под нежной кожей быстро и часто бился пульс. Отодвинул носом рукав и коснулся цветка вьюна.
        - Я тебя тоже люблю, - сипло сказал он. - Всё в тебе люблю. Даже твои цветочки.
        - Рада эта слышать, - потихоньку всхлипнув, натянуто засмеялась Марина.
        Ваня сдвинул рукав ещё выше.
        - И всё-таки пообещай мне, что больше никаких татуировок. Ни одной. И ничего похожего.
        - Обещаю, - как-то сдавленно ответила Марина, и когда Ваня снова посмотрел ей в глаза, добавила: - Пока ты со мной, никаких татуировок. И ничего такого. Ни пирсинга, ничего.
        - Пока мы вместе? - взгляд его стал пристальным.
        Марина не ответила - только смотрела на него, и во взгляде её он мог прочитать все её невысказанные слова. Переживания, страхи, сомнения и отчаянную надежду на то, что в этот раз - навсегда. Без грязи, без предательства, без лжи. Вместе. В пропасть или к солнцу, но вместе.
        - Выходи за меня замуж, - сказал он без тени улыбки. Прижал её ладонь к своему лицу.
        Она так и застыла глядя на него. Глаза её потемнели, словно бы в один момент в них разверзлась та самая пропасть, в которую он, как оказалось, провалился ещё когда-то очень давно. Она не двигалась, не шевелилась. Только пальцы стали холодными. Ваня снова поцеловал её руку. Ждал ли он ответа здесь и сейчас сказать было сложно. Но он знал, что не жалеет. Она и так в нём. Часть его сердца, часть его жизни. Этого уже не изменить. По виску её скатилась ещё одна слезинка. Судорожно выдохнув, Марина потянулась к нему, обхватила за шею и быстро зашептала:
        - Нельзя так, Воронов… Это слишком, понимаешь?! Десять лет и столько всего, а потом… - осознавая, что несёт сущий бред, Марина всхлипнула, потянула его к себе. Ощутила его губы на своих и приоткрыла рот, уже не понимая - он её целует или она его. - Мне страшно, - шептала она между поцелуями. Чувствовала его большое тело, его силу и хотела вобрать в себя всё это: уверенность, непоколебимость, спокойствие. - Мы ведь разные такие… И я не знаю, понимаешь, не знаю, что делать с этим. Господи, Вань, я так люблю тебя…
        Сентябрь был солнечным, тёплым, и хотя вечерами город окутывала прохлада, на ночь окна всё равно оставались открытыми. По стеклу снова забарабанил дождь. Как тогда, в мае. Видимо, суждено им так - важное - в дождь. Ваня стянул с Марины свитер и, посмотрев на неё - безупречную, прекрасную, улыбнулся. Ей страшно… Знала бы она, как ему самому страшно! Страшно, что не сбережёт, что обидит, что ранит. Не специально - неосторожным словом, грубым прикосновением. Ведь она такая ранимая… Все чувства - наизнанку. Так просто сделать больно. Но он будет стараться. Каждый день, чёрт подери, каждую минуту. Сердцем наружу вывернется, лишь бы она улыбалась, лишь бы в её карих глазах лучиками светилось счастье, лишь бы с губ слетал тихий, красивый смех.
        Дотянувшись до пакета с сушками, он достал одну и, взяв Маринкину правую руку, надел на безымянный палец.
        Марина засмеялась сквозь слёзы, подняла руку и стала рассматривать свою кисть.
        - Практично, - хлюпнув носом, заключила она и снова потихоньку засмеялась.
        - Так ты выйдешь за меня? - спросил Ваня. В глазах его тоже светилась улыбка, но голос был напряжённым, очень серьёзным. Он ждал. Всё-таки ждал. Десять лет… Десять лет, чтобы прийти к этому дню, этому моменту.
        - Придётся. - Она улыбнулась. На секунду задумалась, а потом попросила: - Дай телефон.
        Судя по искоркам в глазах, в голове у неё было что-то странное. В голове у неё вообще часто было что-то странное, но это его не пугало. Привык. Если, несмотря ни на что, он хочет только с ней, значит, так и должно быть. Ваня пошарил по полу возле кровати и, найдя смартфон, протянул Казаковой.
        - У тебя минута, - категорично заявил он.
        Марина облизнула солёные от слёз губы, открыла камеру и, выставив руку, сделала снимок, а после, недолго думая, выложила фотографию в инстаграм с подписью «И такое бывает».
        - Как ты там говорил? - ответила она на вопросительный Ванин взгляд. - Те, кому мы дороги, порадуются за нас, а остальные пошли лесом?
        - Примерно так, - усмехнулся Ваня.
        Марина выключила звук, отложила телефон на тумбочку и, присев, потянулась к Воронову.
        - Надо было сохранить это. А то бараночные кольца… они такие непрактичные.
        В комнате воцарилась тишина, нарушаемая лишь шумом дождя и сопровождаемыми горячие поцелуи звуками. Только дарящие успокоение, наслаждение, счастье губы. Языки, сплетающиеся в неспешной ласке, ладони на коже… Кольцо мешалось, и она знала, что оно не доживёт до конца этой ночи, но что уж… Дело ведь не в кольце. Через несколько минут Марина прильнула к груди Вани, положила голову на плечо и зажмурилась. Тело к телу, сердце к сердцу, душа к душе. Крепко. Сильно. Мысленно попросила Бога, чтобы Ваня никогда не отпускал её. Даже если она будет невыносимой. Потому что она обязательно будет невыносимой. И срываться будет. И кричать, и нервничать, и ревновать. Но он, кажется, это знает. И, кажется, несмотря ни на что, всё равно хочет рядом именно её. И она тоже хочет. Хочет его. А если оба они хотят одного и того же, у них должно получиться. Да, обязательно получится.
        Марина коснулась губами Ваниной шеи, и он обнял её. Она чувствовала его желание, знала, что пройдёт ещё совсем немного времени, и они станут единым. И тогда взгляд глаза в глаза, нетерпеливые стоны с губ, дрожь и касания рук. Но пока она прижималась к нему и сердцем чувствовала биение его сердца. А на улице шёл дождь. Дождь, в который им было тепло. Уже не первый их дождь, но всего лишь один из многих. Тепло… Она сделает всё, чтобы вместе им всегда было тепло.