12 историй о настоящей любви (сборник) Мэтт Пенья
        Кирстен Уайт
        Дэвид Левитан
        Лэйни Тейлор
        Стефани Перкинс
        Холли Блэк
        Майра Макинтайр
        Келли Линк
        Гейл Форман
        Рейнбоу Рауэлл
        Элли Картер
        Дженни Хан
        Чтобы вы нипраздновали, Рождество илиХануку, зимнее солнцестояние илиНовый год, здесь найдется история налюбой вкус. Всеони олюбви, итеперь увас есть двенадцать прекрасных поводов, чтобы влюбиться — вНью-Йорке илинаСеверном полюсе, вфутболке спокемонами иливпарчовом камзоле, вшколе иливштаб-квартире Санта-Клауса, вдруга детства иливпрекрасного незнакомца…
        Трогательные, смешные, романтичные инеожиданные рассказы отом, чтовлюбиться никогда непоздно!

12историй онастоящей любви (сборник)
        MyTrue Love Gave ToMe
        Twelve Holiday Stories
        Печатается сразрешения авторов, составителя илитературных агентств KT Literary, LLC иPrava IPrevodi International Literary Agency

2014 byStephanie Perkins

* * *
        Рэйнбоу Роуэл
        Полночь

31ДЕКАБРЯ 2014, НЕЗАДОЛГО ДОПОЛУНОЧИ
        Натеррасе поднавесом было холодно. Очень холодно. Итемно.
        Темно — потому что Мэгс была наулице вполночь истояла втени.
        Здесь ее уж точно никто нестанет искать. Никто, аособенно Ноэл. Онапропустит весь праздник.
        Ислава богу. Жаль, чтораньше недодумалась.
        Мэгс прислонилась кстене дома Алисии ипринялась грызть крекеры, которые прихватила ссобой. (Мама Алисии делает лучшие крекеры вмире.) Изокон доносилась музыка, новдруг она смолкла. Отлично. Значит, сейчас начнется обратный отсчет.
        —Десять! — закричал кто-то.
        —Девять! — голосов стало больше.
        —Восемь!
        Мэгс все пропустит.
        Вотихорошо.

31ДЕКАБРЯ 2011, ПОЧТИ ПОЛНОЧЬ
        —Авних есть орехи? — спросил мальчик.
        Мэгс остановилась, недонеся дорта крекер, густо намазанный сливочным сыром исоусом песто.
        —По-моему, есть, кедровые… — отозвалась она, скосив глаза напеченье.
        —Кедровые орехи считаются лесными?
        —Понятия неимею. Трудно даже представить, чтокедровые орехи растут накедровых соснах. Тыкаксчитаешь?
        Мальчик пожал плечами. Унего были густые растрепанные каштановые волосы ибольшие голубые глаза. Нанем была футболка спокемонами.
        —Ятак себе эксперт полесным орехам, — добавила Мэгс.
        —Даия тоже, — признался мальчик. — Хотя вообще-то должен им быть. Если я случайно съем хоть один орех, тоумру. Еслибы что-то могло тебя убить, разве ты непостараласьбы узнать обэтом побольше?
        —Неуверена, — девочка сунула крекер врот, — Скажем, ораке я мало что знаю. Илиобавтомобильных авариях.
        —Да… — сказал мальчик, грустно глядя настол сзакусками. Онбыл худой. Ибледный. — Нолесные орехи — моиличные враги. Онискорее наемные убийцы, чемфактор случайного риска.
        —Черт, — фыркнула Мэгс, — ичемже ты так насолил лесным орехам?
        Мальчик рассмеялся.
        —Тем, чтоел их, наверное.
        Громкая музыка вдруг смолкла.
        —Ужепочти полночь! — крикнул кто-то.
        Мальчик идевочка обернулись. Алисия, подруга иодноклассница Мэгс, стояла надиване. Этобыла ее вечеринка, аеще это была первая новогодняя вечеринка, накоторую пригласили пятнадцатилетнюю Мэгс.
        —Девять! — крикнула Алисия.
        —Восемь!
        Вподвале было несколько десятков человек, итеперь все они орали.
        Семь!
        —Я — Ноэл, — сказал мальчик ипротянул руку.
        Быстро стряхнув сладони остатки песто иорехов, девочка обменялась сним рукопожатием.
        —Мэгс.
        —Четыре!
        —Три!
        —Приятно познакомиться, Мэгс.
        —Мнетоже, Ноэл. Поздравляю, тыеще нагод смог ускользнуть отлесных орехов.
        —Онипочти настигли меня подвидом соуса песто.
        —Точно, — кивнула девочка, — Тыбыл наволоске.

31ДЕКАБРЯ 2012, ПОЧТИ ПОЛНОЧЬ
        Ноэл резко прижался спиной кстене исполз вниз. Усевшись рядом сМэгс, онтолкнул ее плечом, апотом, повернувшись кней, дунул вкарнавальный свисток-язычок.
        —Привет.
        —Привет.
        Мэгс улыбнулась Ноэлу. Нанем были пиджак вклетку ибелая рубашка срасстегнутым воротом. Бледная кожа Ноэла всегда легко краснела. Вотисейчас он весь пылал, отлинии волос налбу довторой пуговицы нарубашке.
        —Тыпросто танцевальная машина, — заметила девушка.
        —Ялюблю танцевать, Мэгс.
        —Знаю, чтолюбишь.
        —Авозможность выдается нетак уж часто.
        Онаудивленно вскинула брови.
        —Ялюблю танцевать напублике, — пояснил Ноэл. — Сдругими людьми. Дляменя это способ общения.
        —Ясохранила это, — Мэгс протянула ему красный шелковый галстук. Ноэл бросил галстук внее, когда отплясывал накофейном столике.
        —Спасибо, — ответил он, взял его иобмотал вокруг шеи. — Молодец, чтопоймала. Новообще-то я пытался выманить тебя натанцпол.
        —Ноэл, этобыл кофейный столик.
        —Тамбы хватило места надвоих, Маргарет.
        Задумавшись, Мэгс поморщилась.
        —По-моему,нет.
        —Намстобой всегда хватит места надвоих, налюбом кофейном столике, — провозгласил Ноэл. — Ведь ты — мойлучший друг.
        —Пони — твой лучший друг.
        Ноэл пробежался пальцами поволосам. Кудрявые пряди были мокрыми отпота.
        —Пони тоже мой лучший друг. ИФрэнки. ИКоннор.
        —Итвоя мама, — добавила Мэгс.
        Ноэл сулыбкой посмотрел нанее.
        —Ноособенно ты. Этонаша годовщина. Немогу поверить, чтоты нестанцуешь сомной нанашу годовщину.
        —Непонимаю, очем ты, — сказала Мэгс. (Онапрекрасно понимала, чтоон имеет ввиду.)
        —Этопроизошло прямо здесь, — Ноэл указал нафуршетный стол, куда мать Алисии всегда выставляла закуски. — Уменя был приступ аллергии, аты спасла мне жизнь. Сделала укол адреналина всердце.
        —Ясъела немного песто, — сказала Мэгс.
        —Героически, — подтвердил Ноэл.
        Мэгс вдруг подскочила наместе.
        —Тыже неел салат скурицей, янадеюсь? Онсминдалем.
        —Опять спасаешь мою жизнь.
        —Иливсе-такиел?
        —Нет. Ноя съел немного фруктового коктейля. Думаю, тамбыла клубника. Уменя теперь ворту щиплет.
        —Стобой все хорошо? — Мэгс покосилась нанего.
        Ноэл выглядел нормально. Раскрасневшийся. Потный. Егозубам, казалось, было тесно ворту, арот струдом умещался налице.
        —Явпорядке, — сказал он. — Если язык распухнет, ядам знать.
        —Держи свои неприличные аллергические реакции присебе, — фыркнула Мэгс.
        Ноэл подмигнулей.
        —Тыеще невидела, чтобывает, когда я ем моллюсков.
        Мэгс закатила глаза, пытаясь нерассмеяться. Иснова посмотрела наНоэла.
        —Погоди, ачто происходит, когда ты ешь моллюсков?
        Ноэл равнодушно ткнул вгрудь.
        —Сыпь выступает.
        Мэгс нахмурилась.
        —Кактебе удалось выжить?
        —Благодаря усилиям скромных героев. Таких, какты.
        —Розовый салат тоже неешь, — строго сказала Мэгс. — Тамкреветки.
        Ноэл набросил красный галстук ей нашею иулыбнулся. Анеусмехнулся, какраньше.
        —Спасибо.
        —Спасибо тебе, — ответила она, выровняла концы галстука иопустила взгляд. — Онподходит кмоему свитеру.
        НаМэгс было огромное вязаное платье скаким-то ярким скандинавским орнаментом.
        —Ктвоему свитеру все подходит, — согласился он. — Тыпохожа напасхальное яйцо, раскрашенное врождественские цвета.
        —Явнем чувствую себя куклой из«Маппет-шоу», — пояснила Мэгс. — Одной изтех, пушистых.
        —Мненравится, — одобрил Ноэл. — Радует глаз.
        Непонимая, подшучивает он надней илинет, Мэгс предпочла сменить тему.
        —Акуда делся Пони?
        —Онвон там, — Ноэл указал куда-то надругой конец комнаты. — Решил заранее подготовиться, чтобы якобы случайно оказаться возле Симини, когда стукнет полночь.
        —Ипоцеловатьее?
        —Именно, — подтвердил Ноэл. — Вгубы, если все пойдет поплану.
        —Фу,какэто пошло, — поморщилась Мэгс, играя концами галстука.
        —Целоваться?
        —Нет… впоцелуях ничего плохогонет.
        Мэгс почувствовала, чтокраснеет. Хорошо, чтоунее нетакая бледная кожа, какуНоэла; лицо ишея непойдут красными пятнами.
        —Пошло использовать Новый год какпредлог, чтобы поцеловать кого-то, кто, возможно, нехочет стобой целоваться. Использовать его какуловку.
        —Авдруг Симини насамом деле хочет поцеловать Пони?
        —Авдруг нет? Тогда обоим будет очень неловко, — возразила Мэгс. — Ноона всеравно его поцелует, потому что почувствует, чтообязана сделатьэто.
        —Онже нестанет нанее сразу набрасываться, — сказал Ноэл. — Сначала установит зрительный контакт.
        —Какой еще зрительный контакт?
        Ноэл повернул голову иустановил сМэгс зрительный контакт: брови снадеждой приподнялись; глаза наполнились нежностью. Теперь налице Ноэла отчетливо читалось: «Слушай, можно я тебя поцелую?»
        —Ого, — присвистнула Мэгс. — Ачто, очень даже неплохо.
        Налице Ноэла тутже появилось совсем другое выражение, что-то вроде: «Нуещебы».
        —Конечно, неплохо. Яведь уже целовался.
        —Правда? — поразилась Мэгс. Оназнала, чтоНоэл общается сдевушками, ноникогда неслышала, чтобы унего была подружка. Аведь онабы точно обэтом узнала, какилюбой изчетырех-пяти лучших друзей Ноэла.
        —Пф-ф-ф, — фыркнул он. — Стремя девушками. Ввосьми разных ситуациях. Такчто, пожалуй, яумею устанавливать зрительный контакт.
        Кшестнадцати годам достижения Мэгс наэтом фронте были куда скромнее.
        Онаснова мельком взглянула наПони. Онстоял возле телевизора, уткнувшись втелефон. Неподалеку, всего внескольких шагах, Симини болтала сподругами.
        —Ивсе-таки это нечестно.
        —Почему нечестно? — спросил Ноэл, проследив заее взглядом. — Ониоба сейчас нискем невстречаются.
        —Невэтом смысле нечестно, — сказала Мэгс. — Дело втом, что… он торопит события. Если тебе кто-то нравится, тонужно приложить усилия. Узнать человека получше. Заработать этот поцелуй.
        —Пони иСимини друг друга уже знают.
        —Да, — согласилась Мэгс, — иприэтом ниразу даже насвидание неходили. Симини вообще когда-нибудь показывала, чтоон ее интересует?
        —Иногда человека нужно подтолкнуть, — несогласился Ноэл. — Вотпосмотри наПони.
        Мэгс посмотрела. Одет вчерные джинсы ифутболку, наголове — ещенеотросший ирокез. Всредней школе он всегда ходил сконским хвостом, поэтому все досих пор называли его Пони. Чаще всего он был громким исмешливым, апорой громким инесносным. Ипостоянно рисовал что-то шариковой ручкой усебя наруке.
        —Этот парень понятия неимеет, каксказать девушке, чтоона ему нравится, — сказал Ноэл. — Нималейшего… Атеперь посмотри наСимини.
        Мэгс взглянула нанее. Симини была маленькой, нежной итакой застенчивой, что, похоже, инесобиралась вылезать изсвоей скорлупы. Былтолько один способ поговорить сСимини — забраться вее скорлупу вместе сней.
        —Далеко невсе такие общительные, какмы стобой, — вздохнул Ноэл инаклонился ближе кМэгс, указывая наПони иСимини. — Невсе знают, какпопытаться добиться того, чего хочешь. Возможно, этаполночь — именно то, чтонужно этим двоим, чтобы дело сдвинулось смертвой точки. Разве ты хочешь лишить их этого?
        Мэгс повернулась кНоэлу. Еголицо возле ее плеча. Аромат теплого тела. Иеще какого-то недорогого дезодоранта.
        —Тыслишком все драматизируешь, — сказалаона.
        —Когда решается вопрос жизни илисмерти, этовыходит само собой.
        —Каквовремя танцев накофейном столике?
        —Нет, кактогда склубникой, — произнес Ноэл, апотом высунул язык ипопытался продолжить, — Нуфто, опух?
        Мэгс старалась рассмотреть язык Ноэла, каквдруг музыка оборвалась.
        —Почти полночь! — закричала Алисия, стоя возле телевизора. НаТаймс-сквер начался обратный отсчет. Мэгс увидела, какПони поднял взгляд оттелефона иосторожно двинулся кСимини.
        —Девять! — взорвалась комната криком.
        —Восемь!
        —Всенормально ствоим языком, — сказала Мэгс, поворачиваясь кНоэлу.
        Онубрал язык обратно врот иулыбнулся.
        Мэгс подняла брови, почти неосознанно.
        Сгодовщиной Ноэл!
        Еговзгляд стал нежным. Покрайней мере, ейтак показалось.
        —Сгодовщиной, Мэгс!
        —Четыре!
        Тутвдруг подбежала Натали, плюхнулась напол рядом сНоэлом исхватила его заруку.
        Натали дружила сними обоими, нонесказать, чтоблизко. Унее были карамельно-каштановые волосы, иона всегда носила фланелевые рубашки, расстегнутые нагруди.
        —СНовым годом! — крикнулаона.
        —Ещерано, — отозвалась Мэгс.
        —Один! — закричали все остальные.
        —СНовым годом! — сказал Ноэл Натали.
        Тогда Натали потянулась кнему, онсклонился кней ипоцеловал.

31ДЕКАБРЯ 2013, ПОЧТИ ПОЛНОЧЬ
        Ноэл, стоя наподлокотнике дивана, протягивал руки кМэгс.
        Ноона покачала головой ипрошла мимо.
        —Давай! — крикнул он, стараясь перекричать музыку.
        Мэгс покачала головой изакатила глаза.
        —Этонаш последний шанс станцевать вместе! Скоро школьной жизни конец!
        —Унас еще несколько месяцев взапасе. Успеем потанцевать. — Мэгс остановилась устола ивзяла маленькое пирожное.
        Ноэл спустился надиван, наступил накофейный столик, потом вытянул длинную ногу иперебрался наширокое кресло рядом сМэгс.
        —Сейчас играет наша песня, — сказалон.
        —Сейчас играет «Крошка, вернись», — отозваласьона.
        Ноэл ухмыльнулся.
        —Вотименно поэтому я стобой инетанцую, — заметила Мэгс.
        —Тыитак никогда сомной нетанцуешь.
        —Зато я делаю стобой все остальное, — пробурчала Мэгс. Этобыла правда. Онаучилась сНоэлом. Обедала сНоэлом. Заходила заним подороге вшколу. — Ядаже впарикмахерскую тебя вожу.
        Онпровел рукой поголове. Густые каштановые волосы спадали наворотник.
        —Мэгс, когда тебя нет, меня стригут слишком коротко.
        —Янежалуюсь, — вздохнула она. — Просто этот раунд я пропущу.
        —Чтоты ешь? — спросил Ноэл.
        Мэгс посмотрела наподнос.
        —Какое-то фруктовое пирожное.
        —Мнеего можно?
        Онасунула еще одно себе врот иприслушалась кощущениям. Ниследа лесных орехов, клубники, киви илимоллюсков.
        —Думаю, да, — наконец сказала она, протягивая пирожное Ноэлу. Оннаклонился исъел его унее изрук. Стоя нашироком кресле, онвозвышался надней метра надва. Всвоем нелепом белом костюме-тройке. Гдеон вообще откопал белый костюм-тройку?
        —Вкусно. Спасибо.
        Ноэл потянулся заее колой, иМэгс позволила ему сделать глоток. Каквдруг он резко отдернул стакан отгуб ипо-петушиному вскинул голову.
        —Маргарет! Наша песня играет.
        Мэгс прислушалась.
        —Тасамая?
        —Потанцуй сомной. Сегодня наша годовщина.
        —Нелюблю танцевать втолпе.
        —Дабрось, чтоможет быть лучше? Танцы — этоже способ общения!
        —Длятебя, — отозвалась Мэгс, толкая его вбедро. Ноэл качнулся, нонеупал. — Мыстобой разные люди.
        —Язнаю, — сказал Ноэл, вздыхая. — Тыможешь есть лесные орехи. Съешь заменя одно изэтих шоколадных пирожных, ая посмотрю.
        Мэгс окинула взглядом стол иуказала натарелку пирожных сорехом пекан.
        —Вотэти?
        —Нуда.
        Мэгс взяла одно изних иоткусила, стряхивая крошки, которые посыпались наее платье вцветочек.
        —Вкусно?
        —Очень. Такое плотное. Влажное.
        Онаоткусилаеще.
        —Такнечестно, — сказал Ноэл, ещесильнее перегибаясь через спинку кресла, — дайпосмотреть.
        Мэгс открыла рот ивысунула язык.
        —Нечестно, — повторил он. — Такаппетитно выглядит.
        Оназакрыла рот икивнула.
        —Доедай свое вкусное пирожное ипотанцуй сомной.
        —Стобой кто только нетанцует, — ответила Мэгс. — Отстань.
        Онавзяла еще поодному пирожному сфруктами иорехами иотвернулась отНоэла.
        Вподвале уАлисии сидеть было особо негде, поэтому Мэгс часто оказывалась наполу. (Возможно, потойже причине Ноэл часто оказывался накофейном столике.) Пони занял пуфик вуглу, аСимини устроилась унего наколенях. Онаулыбнулась Мэгс, ита помахала ей вответ.
        Вбаре совсем небыло выпивки. Родители Алисии прятали все каждый раз, когда дочь устраивала вечеринку. Барные табуреты тоже куда-то подевались, такчто Мэгс попросила кого-то подсадить ее иуселась прямо настойку.
        Мэгс смотрела, какНоэл танцует. СНатали. Апотом сАлисией иКоннором. Апотом сам посебе, подняв руки надголовой.
        Мэгс смотрела, каквсе танцуют.
        Вэтом подвале всегда проходили их вечеринки. После футбола итанцев. Двагода назад Мэгс незнала почти никого вэтой комнате, разве что Алисию. Атеперь тут были только ее лучшие друзья, приятели ите, кого она знала достаточно хорошо, чтобы держаться отних подальше…
        Иеще Ноэл.
        Мэгс доедала пирожное сорехами, глядя, какНоэл прыгает вокруг.
        Онасчитала Ноэла своим самым близким другом, пусть даже он так инесчитал. Ноэл был ее человеком.
        Первым, скем Мэгс говорила утром, ипоследним, кому она писала вечером. Неспециально, неследуя какой-то системе… Просто так повелось. Казалось, если нерассказать Ноэлу очем-то, тоэтого какбудто ивовсе небыло.
        Онидружили стех пор, каквовтором семестре десятого класса вместе оказались вклассе журналистики. (Вотвэтот день им истоило праздновать годовщину дружбы, аневНовый год.) Ивместе записались вкружок пофотографии иназанятия теннисом.
        Онибыли так дружны, чтовпрошлом году Мэгс пошла сНоэлом навыпускной, несмотря нато что унего уже была подружка.
        —Конечноже, тыпойдешь снами, — сказал Ноэл.
        —АЭми нормально кэтому относится?
        —Эмизнает, чтомы всегда вкомплекте. Ябы ей, наверное, инепонравился, еслибы я небыл вместе стобой.
        (После выпускного уНоэла иЭми больше небыло ниодного свидания. Ониневстречались достаточно долго, чтобы считать это разрывом.)
        Мэгс подумывала, невзятьли еще пирожное, каквдруг кто-то выключил музыку, акто-то другой включил гирлянды. Алисия пробежала вдоль бара, крича:
        —Ужепочти полночь!
        —Десять! — через несколько секунд крикнул Пони.
        Мэгс огляделась впоисках Ноэла, иувидела, чтоон опять стоит надиване. Онсмотрел нанее. Оншагнул кней, наступив накофейный столик, иулыбнулся, по-волчьи. Улыбка Ноэла всегда была похожа наволчий оскал: слишком много зубов. Мэгс глубоко вдохнула, навыдохе губы чуть задрожали. (Ноэл был ее человеком.)
        —Восемь! — крикнули все хором.
        Ноэл поманил Мэгс рукой.
        Онаподняла брови.
        Онснова помахал ей, всем видом показывая: «Давай, Мэгс!»
        —Четыре!
        Потом Фрэнки залезла накофейный столик кНоэлу иобняла его заплечи.
        —Три!
        Ноэл повернулся кФрэнки иулыбнулся.
        —Два!
        Фрэнки широко распахнула глаза.
        —Один!
        Фрэнки потянулась кНоэлу. Ноэл наклонился кФрэнки.
        Иони поцеловались.

31ДЕКАБРЯ 2014, ОКОЛО ДЕВЯТИ ЧАСОВ ВЕЧЕРА
        Наэтих зимних каникулах Мэгс еще невидела Ноэла. НаРождество он ссемьей уехал вДисней-ворлд.

«Тут +25, — написал он ей, — ия уже 72часа подряд хожу сушами Микки Мауса».
        Мэгс невиделась сНоэлом савгуста, стех пор какоднажды ранним утром пришла кнему домой, чтобы попрощаться, пока отец неувез его вНотр-Дам.
        Ноэл неприехал наДень благодарения, билеты насамолет стоили слишком дорого.
        Онавидела фотографии разных людей, которые он выкладывал винтернет. (Соседи пообщежитию. Друзья навечеринках. Девушки.) Иони сНоэлом переписывались. Часто. НоМэгс невидела его савгуста, неслышала его стехпор.
        Честно говоря, онанемогла вспомнить его голос. Онадаже немогла вспомнить, чтобы раньше вообще думала оего голосе. Былли он низкий игромкий? Иливысокий испокойный? Мэгс немогла вспомнить, какзвучал Ноэл иликакон выглядел, когда недвигался. Онамогла только видеть его лицо надесятках фотографий, которые все еще хранились вее телефоне.
        —Тыже придешь кАлисии, да? — написал он ей вчера изаэропорта, подороге домой.
        —Кудаже я денусь? — ответила Мэгс.
        —Круто.
        Мэгс приехала кАлисии пораньше ипомогла ей прибрать вподвале, аее маме — остудить шоколадные пирожные. Алисия вернулась домой изколледжа вЮжной Дакоте; теперь унее наспине красовалась татуировка ввиде лугового жаворонка.
        Мэгс неделала себе татуировок. Онавообще неизменилась. Осталась вОмахе, получила стипендию вместном колледже поспециальности «промышленный дизайн». Бесплатное обучение. Глупо былобы уезжать.

«Чтоже надеть навечеринку?» — думала Мэгс.
        Сначала она примерила платье, которое всегда нравилось Ноэлу, — серое, стемно-красными пионами. Ноей нехотелось, чтобы он решил, будто унее непоявилось ниодной оригинальной идеи стех пор, какони виделись впоследнийраз.
        Иона переоделась вновое кружевное платье-тунику кремового цвета, длякоторого унее были припасены розово-золотые колготки сзамысловатым узором.
        Онастояла дома перед зеркалом ипридирчиво рассматривала себя. Свои темно-каштановые волосы. Густые брови игрубый подбородок. Мэгс попыталась взглянуть насебя глазами Ноэла, который невидел ее савгуста. Апосле этого — сделать вид, чтоей всеравно.
        Потом она вышла.
        Наполпути кмашине Мэгс развернулась, побежала обратно вкомнату инадела сережки, которые Ноэл подарил ей впрошлом году навосемнадцатилетие. Крылья ангела.
        Навечеринку стали подтягиваться гости. Примерно через час Алисия спросила Мэгс:
        —АНоэл придет?
        —Откуда мне знать? — хотела ответить она. Ноона знала.
        —Да,придет. Обязательно.
        Когда приехал Ноэл, Мэгс разговаривала сПони. Пони учился вАйове наинженера. Онотрастил волосы, снова собрал их вконский хвост, итеперь Симини дергала его просто потому, чтоей это нравилось. Онаучилась вЮте, нотеперь, наверное, переедет вАйову. ИлиПони переберется вЮту. Илиони будут встречаться где-то посередине.
        —Ачто там посередине? — спросил Пони. — Небраска? Фигово… Дорогая, может, намвернуться домой?
        Когда Ноэл вошел, Мэгс сразу это почувствовала. Оноткрыл заднюю дверь, ипотянуло холодом.
        Онапосмотрела через плечо Пони иувидела Ноэла. Атот увидел ее ирванул кней через весь подвал, подвухместному креслу икофейному столику, подивану, мимо Пони сСимини. Подбежал, обхватил ее руками изакружил.
        —Мэгс! — воскликнул Ноэл.
        —Ноэл, — прошептала Мэгс.
        Потом он обнял Пони сСимини. ИФрэнки сАлисией, иКоннора. Ивсех остальных. Ноэл любил обниматься.
        Азатем вернулся кМэгс ибуквально пригвоздил ее кстене, прижимая иобнимаяее.
        —Обоже, Мэгс, — сказал он. — Никогда неуходи отменя.
        —Яоттебя инеуходила, — отозвалась Мэгс, дыша ему вгрудь. — Даже недумала.
        —Непозволяй мне уходить оттебя, — сказал Ноэл ей вмакушку.
        —Когда ты возвращаешься вНотр-Дам? — спросила Мэгс.
        —Ввоскресенье.
        Нанем были брюки винного цвета изткани мягче, чемджинсы, ногрубее вельвета, синяя футболка вголубую полоску исерая куртка споднятым воротом.
        Ион был бледным — каквсегда.
        Глаза все такиеже большие иголубые.
        Авот волосы коротко пострижены: нависках исзади все выбрито. Теперь длинные каштановые кудри спадают только налоб. Мэгс провела рукой поего затылку. Казалось, чточего-то нехватает.
        —Надо было взять тебя ссобой, Маргарет, — сказал он. — Девушка, которая напала наменя впарикмахерской, несмогла вовремя остановиться.
        —Нет, — покачала головой Мэгс, гладя Ноэла поголове. — Отлично выглядит. Тебе идет.

* * *
        Ничего неизменилось, ивсе поменялось.
        Теже люди. Таже музыка. Теже диваны.
        Ноони отдалились зачетыре месяца. Ноони все повзрослели заэти четыре месяца иочень изменились, каждый по-своему.
        Фрэнки принесла пиво испрятала его поддиваном, аНатали приехала уже пьяной. Коннор привел нового приятеля изколледжа; тотвсех бесил, иАлисия упорно пыталась отвести Коннора всторону, чтобы все ему высказать. Казалось, людей вподвале стало больше, чемобычно, атанцев, наоборот, меньше…
        Вернее, ихбыло столькоже, сколько наобычной, чужой вечеринке. Ноих вечеринки всегда были другими. Раньше вэтом подвале собирались двадцать пять человек, которые знали друг друга настолько хорошо, чтоим ненужно было сдерживаться.
        Сегодня Ноэл нетанцевал. Онобщался сПони, Симини иФрэнки, приэтом торчал рядом сМэгс, будто приклеенный.
        Онабыла так рада, чтоони сНоэлом непереставали переписываться, чтоона все еще знала, очем он думает, когда просыпается. Уостальных общие шутки были полугодовой давности, ноНоэл иМэгс неупустили нимгновения изжизни друг друга.
        Ноэл взял пиво, которое протянула ему Фрэнки. НоМэгс закатила глаза, ион отдал бутылку Пони.
        —Тебе нестранно жить вОмахе? — спросила ее Симини. — Теперь, когда все разъехались?
        —Этовсе равно что ходить посупермаркету после закрытия, — сказала Мэгс. — Ятак скучаю повам, ребята.
        Ноэл вздрогнул.
        —Эй, — окликнул он Мэгс, потянув ее зарукав.
        —Что?
        —Идем-идем. Пошли сомной.
        Онтянул ее подальше отих общих друзей, изподвала, вверх полестнице. Когда они добрались допервого этажа, Ноэл сказал:
        —Слишком далеко, музыки неслышно.
        —Что?
        Ониспустились немного ниже иостановились посередине лестницы. Ноэл поменялся сней местами, чтобы она оказалась наступеньку выше.
        —Потанцуй сомной, Мэгс. Играет наша песня.
        Онанаклонила голову.
        —«Тысячалет»?
        —Этоиправда наша песня, — сказал он. — Потанцуй сомной.
        —Почему наша?
        —Онаиграла, когда мы встретились, — пояснил Ноэл.
        —Когда?
        —Когда мы познакомились, — сказал он, крутя рукой, будтобы поторапливаяее.
        —Когда мы познакомились здесь?
        —Да. Когда мы познакомились. Тут, внизу. Вдесятом классе. Иты спасла мне жизнь.
        —Яниразу неспасала тебе жизнь, Ноэл.
        —Почему ты всегда портишь эту историю?
        —Иты помнишь песню, которая играла, когда мы познакомились?
        —Явсегда запоминаю песню, которая играет.
        Этобыла правда. НоМэгс ненашла ничего лучше, чемспросить:
        —Ичто?
        Ноэл застонал.
        —Янелюблю танцевать, — объяснилаона.
        —Тынелюбишь танцевать напублике, — напомнилон.
        —Такиесть.
        —Подожди минутку.
        Ноэл вздохнул ирванул вниз полестнице.
        —Неуходи никуда, — крикнул он ей набегу.
        —Яникогда никуда неухожу! — крикнула она вответ.
        Мэгс услышала, какпесня заиграла сначала.
        Потом Ноэл бегом вернулся, снова встал наступеньку ниже ипотянулся кней.
        —Прошу тебя.
        Мэгс вздохнула иподняла руки. Онатолком незнала, чтосними нужно делать… Ноэл взял одну ее ладонь всвою, другую положил себе наплечо, апотом обнял ее заталию.
        —О,господи, — вздохнул Ноэл. — Нувот. Чтотут трудного?
        —Незнаю, почему длятебя так важно станцевать сомной, — сказалаона.
        —Ая незнаю, почему длятебя так важно нетанцевать сомной, — отозвалсяон.
        Сейчас Мэгс казалась чуть выше Ноэла. Онипокачивались втакт музыке.
        Мама Алисии появилась налестнице.
        —Привет, Мэгс. Привет, Ноэл, какНотр-Дам?
        Ноэл притянул Мэгс ближе, чтобы дать миссис Портер протиснуться.
        —Хорошо, — ответилон.
        —Вытам будто уснули вигре против Мичигана.
        —Вообще-то я невфутбольной команде.
        —Этонеоправдание, — сказала мама Алисии.
        Ноэл неослабил хватку после того, какушла миссис Портер. Теперь он полностью обхватил рукой талию Мэгс, крепко прижал девушку ксебе.
        Загоды дружбы они часто трогали друг друга. Ноэл любил прикосновения, объятия. Емунравилось щекотать, дергать заволосы. Усаживать людей себе наколени. И,похоже, онцеловал любую, ктоподавал ему знак бровями наНовыйгод…
        НоНоэл никогда так неприжимался кМэгс.
        Мэгс никогда нечувствовала бедром пряжку его пояса. Никогда неощущала вкус его дыхания.
        Миссис Портер снова показалась налестнице, иНоэл притянул Мэгс еще сильнее.
        Снова зазвучала «Тысячалет».
        —Тыпопросил включить ее еще раз? — спросила Мэгс.
        —Япоставил наповтор, — ответил Ноэл. — Ониостановят, когда заметят.
        —Онабыла саундтреком к«Сумеркам»?
        —Мэгс, потанцуй сомной.
        —Ятанцую.
        —Знаю. Неостанавливайся.
        —Ладно.
        Доэтого она держалась напряженно, чтобы неупасть, даже если Ноэл ее отпустит. Нотеперь перестала. Мэгс расслабилась вобъятиях Ноэла, позволила себе скользнуть рукой поего плечу. Онаснова коснулась волос наего затылке — потому что ей захотелось, потому что их там все еще небыло.
        —Тебе ненравится, — предположил Ноэл.
        —Нет, нравится. Просто стало по-другому.
        —Тыстала другой.
        Налице Мэгс отразилось: «Тысума сошел».
        —Правда, — подтвердил Ноэл.
        —Яосталась такой, какраньше, — возразила она. — Яединственная, ктонеизменился.
        —Тыизменилась сильнее всех.
        —Как?
        —Янезнаю, — ответил он. — Будтобы мы уехали, аты нас отпустила — иотдалилась отвсех.
        —Ерунда. Яговорила стобой каждый день.
        —Этого мало. Вот, скажем, платья такого я натебе еще невидел.
        —Ненравится мое платье?
        —Нет, нравится. — Ноэл помотал головой. Мэгс непривыкла видеть его таким. Взволнованным. — Онокрасивое. Нооно другое. Иты другая. Ячувствую, будто немогу подобраться ктебе так близко, какхочу.
        Онприжался лбом кее лбу. Мэгс отстранилась.
        —Мысейчас довольно близко, Ноэл.
        Онвздохнул разочарованно, иего дыхание заполнило ее нос ирот.
        —Почему утебя нет парня?
        Мэгс нахмурилась.
        —Может, онуменя есть.
        Ноэл потрясенно отстранился.
        —Разве ты нерассказалабы мне обэтом сразу?
        —Конечно, Ноэл, ябы рассказала. Обязательно. Япросто непонимаю, чтоты хочешь отменя сейчас услышать. Янезнаю, почему уменя нет парня.
        —Всестанет еще хуже. Тыбудешь меняться идальше.
        —Ну,ты тоже, — отозвалась Мэгс.
        —Яникогда неменяюсь.
        Мэгс рассмеялась.
        —Тычеловек-калейдоскоп. Меняешься постоянно, стоит только отвернуться.
        —Итебя это нераздражает?
        Мэгс помотала головой, потершись носом оегонос.
        —Яэто обожаю.
        Ониперестали покачиваться.
        —Мывсе еще танцуем? — спросила Мэгс.
        —Всееще танцуем. Непытайся ничего выдумать, Маргарет. — Ноэл отпустил ее ладонь иобхватил заталию двумя руками. — Неуходи никуда.
        —Ядаже недумала, — прошептала Мэгс.
        Онпокачал головой, будто неверил ниединому слову.
        —Тымоя лучшая подруга.
        —Утебя полно лучших подруг.
        —Нет, — сказал Ноэл. — Толькоты.
        Мэгс обняла заего шею двумя руками иуперлась лбом вего лоб. Отнего пахло кожей.
        —Янемогу подобраться ктебе так близко, какхочу, — сказал Ноэл.

* * *
        Кто-то понял, чтопесня стоит наповторе, ипереключил надругую.
        Ещекто-то понял, чтоМэгс иНоэл пропали. Натали отправилась напоиски.
        —Ноэл! Пойдем, потанцуешь сомной! Играет наша песня!
        Этобыла песня Ke$h’и[1 - Кеша Роуз Себерт — американская певица иавтор песен. — Здесь идалее прим. переводчика.].
        Ноэл отстранился отМэгс исмущенно улыбнулся. Мол, тут, налестнице, янес всякую ерунду, ноты ведь простишь меня, правда? Даивнизу вечеринка всамом разгаре, ониоба должны быть там, верно?
        Ноэл пошел вниз, иМэгс последовала заним.
        Пока их небыло, атмосфера изменилась. Всескинули обувь, азаодно какбудто ипару лет, итеперь вовсю прыгали надиванах, распевая теже песни, чтоипрежде.
        Ноэл снял куртку ибросил ее Мэгс. Онапоймала, потому что унее были ловкие руки.
        Ноэл выглядел отлично.
        Длинный ибледный. Втемно-красных джинсах, которые, кроме него, никто неотважилсябы надеть. Вфутболке, которая впрошлом году виселабы нанем мешком.
        Онвыглядел так хорошо.
        Иона так его любила.
        ИМэгс немогла позволить себе пройти через это снова.
        Онанесмоглабы опять стоять вдругом углу комнаты исмотреть, какНоэл целует другую. Нет, сегодня Мэгс небудет свидетелем поцелуя, которого она добивалась всеми силами. Ссамой первой их встречи.

* * *
        Итак, занесколько минут дополуночи Мэгс прихватила горсть крекеров исделала вид, чтоидет вприхожую. Может, собралась втуалет. Илирешила проверить фильтр обогревателя.
        Потом она выскользнула через заднюю дверь. Никто инеподумает искать ее наулице втакой снег.
        Снаружи было холодно, иМэгс надела куртку Ноэла, которую все еще сжимала вруках. Облокотившись настену дома, онаела крекеры — миссис Портер готовила лучшие крекеры вмире — ислушала музыку.
        Потом музыка прекратилась, иначался обратный отсчет.
        Какже здорово, чтоМэгс выбралась оттуда. Оставаться там сейчас былобы слишком больно. Боль всегда была нестерпимой, новэтом году она могла убитьее.
        —Семь!
        —Шесть!
        —Мэгс? — окликнул ее кто-то.
        Этобыл Ноэл. Онаузнала его голос.
        —Маргарет?
        —Четыре!
        —Ятут, — отозвалась Мэгс иповторила чуть громче: —Тут!
        Онаведь всеже была лучшей подругой Ноэла. Избегать его — этоодно, апрятаться отнего — совсем другое.
        —Два!
        —Мэгс…
        Тутона, наконец, увидела Ноэла влучах лунного света, прорывавшегося через перекладины навеса надней. Егоглаза наполнились нежностью, ион вскинул брови.
        —Один!
        Мэгс кивнула иоторвала плечи отстены, ноНоэл толкнул ее обратно, обнимая, окружая, вдавливая вкамни.
        Истрастно поцеловал.
        Мэгс обхватила его голову двумя руками, прижимаясь лицом клицу, шеей кшее, губами кгубам.
        Ноэл крепко держал ее заплечи.

* * *
        Через несколько минут — аможет, ибольше — ониоба убедились, чтоникто изних неуйдет.
        Ирасслабились.
        Мэгс гладила кудри Ноэла, убирая их сего лица. Ноэл прижимал девушку кстене всем телом, отбедер доплеч, ицеловал ее втакт песне, доносившейся издома.
        Когда Ноэл отстранился, Мэгс собиралась сказать ему: «Ялюблю тебя». Когда он отстранился, онасобиралась сказать ему: «Неотпускай меня».
        —Ненадо, — произнесла она, когда Ноэл, наконец, поднял голову.
        —Мэгс, — прошептал он, — уменя губы немеют.
        —Тогда нецелуй меня, — отозвалась она. — Нонеуходи.
        —Нет… — Ноэл оттолкнулся отнее, иего место тутже занял пронизывающий холод, — Уменя губы немеют. Тыела клубнику?
        —О,боже, — охнула Мэгс. — Крекеры.
        —Крекеры?
        —Тамбыл арахис. Может, идругие орехи.
        —А, — только исказал Ноэл, ноМэгс уже тащила его прочь отстены.
        —Утебя ссобой что-нибудь есть?
        —Бенадрил, вмашине. Ноотнего меня клонит всон. Думаю, яитак справлюсь.
        —Гдеключи?
        —Вкармане, — ответил Ноэл, указывая насвою куртку. Егоязык казался распухшим.
        Найдя ключи, Мэгс снова потянула его засобой. Машина стояла удороги, бенадрил лежал вбардачке. Мэгс проследила затем, какНоэл принял лекарство, потом сложила руки нагруди истала ждать, чтобудет дальше.
        —Тыможешь дышать? — спросилаона.
        —Могу.
        —Чтообычно бывает дальше?
        Онусмехнулся.
        —Раньше сомной такого небывало.
        —Тызнаешь, чтоя имею ввиду.
        —Ворту щиплет. Язык игубы опухают. Появляется сыпь. Хочешь проверить?
        Волчий оскал.
        —Апотом?
        —Потом ничего. Потом я принимаю бенадрил.
        —Давай проверю, непоявиласьли сыпь.
        Онснова улыбнулся ивытянул руки. Мэгс осмотрела их, потом задрала нанем полосатую футболку… Бледная кожа, покрытая мурашками. Анагруди веснушки, осуществовании которых она раньше незнала.
        —Похоже, сыпинет.
        —Яуже чувствую действие бенадрила.
        Онопустил руки иобнялее.
        —Нецелуй меня больше, — одернула его Мэгс.
        —Пока что, — поправил ее Ноэл. — Янебуду целовать тебя покачто.
        Онаприжалась виском кего подбородку изакрыла глаза.
        —Язнал, чтоты спасешь мне жизнь.
        —Мнебы непришлось этого делать, еслибы я сама тебя чуть неубила.
        —Ненужно приписывать всю славу себе. Этолесные орехи пытаются меня убить.
        Мэгс кивнула. Несколько минут они оба молчали.
        —Ноэл?
        —Да?
        Онадолжна была задать ему вопрос, онадолжна была заставить себя сделатьэто:
        —Тысейчас просто драматизировал?
        —Мэгс, клянусь, ябы нестал симулировать приступ.
        —Нет. Япропоцелуй.
        —Онбыл неодин…
        —Япровсе сразу. Тыпросто… приукрашивал?
        Мэгс приготовилась услышать какую-нибудь глупость.
        —Нет, — ответил Ноэл. Итутже сам спросил: — Аты просто дразнила меня?
        —Боже. Нет, — отозвалась Мэгс. — Ачто, тебе казалось, чтоя просто тебя дразню?
        Ноэл помотал головой, потерся подбородком оее висок.
        —Чтомы стобой делаем? — спросила Мэгс.
        —Понятия неимею… — наконец ответил Ноэл. — Всеменяется, ноя… Янемогу тебя потерять. Недумаю, чтонайду еще такую, какты.
        —Яникуда неухожу, Ноэл.
        —Нет, уходишь, — сказал он, сжимая ее вобъятиях. — Иэто нестрашно. Просто… Мненужно, чтобы ты взяла меня ссобой.
        Мэгс незнала, чтонаэто ответить.
        Холодно. Ноэл дрожит. Надо вернуть ему куртку.
        —Мэгс?
        —Да?
        —Ачто нужно тебе?
        Мэгс судорожно сглотнула.
        Затри года дружбы сНоэлом она столько раз притворялась, чтоей ничего ненужно, кроме того, чтоон ей уже давал. Уговаривала себя, чтохотеть чего-то инуждаться вчем-то — эторазные вещи…
        —Мненужно, чтобы ты был моим человеком, — призналась Мэгс. — Нужно видеть тебя. Слышать твой голос. Нужно, чтобы ты оставался жив. Ичтобы перестал целовать других людей просто потому, чтоони оказались рядом стобой вовремя обратного отсчета.
        Ноэл рассмеялся.
        —Аеще — чтобы ты надо мной несмеялся, — добавила Мэгс.
        Онснова наклонил голову ипосмотрел нанее.
        —Нет, этотебе ненужно.
        Онапоцеловала его вподбородок, неразмыкаягуб.
        —Тыможешь получить все это, — произнес он осторожно. — Всего меня, безостатка. Если хочешь.
        —Явсегда тебя хотела, — ответила она, цепенея оттого, насколько это было правдой.
        Ноэл наклонился, чтобы поцеловать ее, аона прижала лоб кего губам.
        Онимолчали.
        Было холодно.
        —Сгодовщиной, Мэгс.
        —СНовым годом, Ноэл.
        Келли Линк
        Леди иЛис
        Всаду кто-тобыл.
        —Даниэль, — сказала Миранда. — ТамСанта-Клаус. Онзаглядывает кнам вокно.
        —Этоневозможно, — ответил Даниэль, даже непосмотрев. — Мыуже получили подарки. Ктомуже Санты несуществует.
        Онисидели подрождественской елью вдоме Ханивеллов. Имбыло поодиннадцать лет. Поделкой какраз хватало места, чтобы сидеть, поджав ноги. Даниэль запускал поезд вокруг дерева — товперед, тоназад. Миранда разглядывала свой лучший подарок: ножницы спозолоченными ручками ввиде журавля илезвиями вформе клюва. Щелк, щелк — срезала она одну задругой хрупкие иголочки светки надголовой. Запах хвои. Дождь измаленьких зеленых иголок. Всаду, наверное, очень холодно. Наокнах сверкает изморозь. Ужедавно пора спать. Если это неСанта-Клаус, то, возможно, этовор, который пришел украсть чьи-нибудь драгоценности. Илиубийца стопором.
        Или, чтокуда более вероятно, один изсотен дядьев идвоюродных братьев Даниэля. Во-первых, потому, чтоучеловека заокном небыло бороды, авыражение лица казалось совсем нетаким веселым, какуСанта-Клауса. Даиглаза, хотя их было неочень хорошо видно из-за темноты иизморози, несомненно, принадлежали кому-то изХанивеллов. Вкомнате было полно взрослых Ханивеллов, болтающих обовсем, очем обычно разговаривают Ханивеллы. Обовсем подряд: олошадях идомах, оБоге истроительстве, остудиях загара и, конечно, отеатре. Всегда отеатре. Ханивеллы любили поговорить. Когда уних заканчивались темы, ониначинали играть. Весь мир — театр.
        Ханивелла редко увидишь водиночестве. Онивсегда всвязке, какбананы. Нешпионы-одиночки, ацелые батальоны. Ихотя Миранда обожала золотисто-рыжие волосы Ханивеллов, ихпреувеличенную, экспрессивную манеру одеваться, репертуар шуток исекретов, стихов иразной чепухи, иногда ей хотелось сбежать. Ведь Ханивеллы требовали, чтобы ты непременно участвовал. Онизадавали вопросы дотех пор, пока усобеседника непересыхало горло.
        Даниэль был исключительно спокойным дляХанивелла. Ондаже невсегда интересовался, здесь ты илинет.
        Миранда выскользнула из-под ели, просочившись мимо длинноногих Ханивеллов вгалстуках ивечерних платьях: прозрачно-оранжевая тафта; скользкий илипнущий атлас, канареечно-желтый ифиолетовый; шелк, белый, какпена, кое-где уже заляпанный вином.
        Кто-то потрепал ее поголове иподмигнул. Кто-то взолотистых одеждах покровительственно добавил:
        —Бедный ягненочек.
        —Бу,обманщики, — выпалила Миранда, отбиваясь. Наней было зеленое вельветовое платье вмелкий рубчик. Завышенная талия встиле ампир. Сзащипами подмышками. Интерес Миранды ктаким вещам был почти профессиональным. Еемать Джоанни — последние полгода она сидела втюрьме вПхукете, ией предстояло провести там еще долгие годы — была костюмером иподругой Эльспет Ханивелл.
        Даниэль — сынЭльспет. АМиранда — еекрестница.
        Накухне, опираясь нараковину, вкоторой один изновых котят Ханивеллов лакал изсоусницы соус, томно целовались двое. Заобеденным столом сидела девочка, всего напару лет старше Миранды, ираскладывала засаленные ипотрепанные карты Таро. Пустые винные бутылки стояли поднаклоном, какпушки, аогромный мясницкий нож торчал изразвалин рождественского торта. Отбольшой печи разливалось тепло, авнутри сушилки встарой сковороде спали остальные котята.
        Захватив мешок смусором, набитый перепачканными помадой салфетками, одноразовыми бокалами дляшампанского ижирными корками отпирогов, Миранда вышла изкухни. Кактолько дверь открылась, внутрь проскользнула кошка.
        Шелснег. Большие липкие хлопья таяли уМиранды наволосах ищеках. Снег наРождество. Конечно, вПхукете такого неувидишь. Онаподумала: чемугощают втайской тюрьме напраздник? Мать всегда пекла наРождество торт, аМиранда помогала раскатывать марципан.
        Балетки заскользили потраве. Завязав пакет, онаоставила его прямо улестницы. Всаду по-прежнему стоял мужчина ивсе также смотрел вокно. Должно быть, онслышал ее шаги. Заиндевевшая трава скрипела подногами. Конечно, слышал, нонеобернулся.
        Даже соспины внем определенно угадывался Ханивелл. Долговязый, светловолосый, абсолютно неподвижный. Настолько идеальный, чтовзгляду незачто зацепиться. Неестественно непринужденный. Холодный снег, который заставлял Миранду шмыгать носом ирасписывал щеки красными пятнами, нетаял, ложась наяркие ханивелловские волосы инаплечи удивительного пальто.
        Типичный Ханивелл, подумала Миранда. Поссорился сподругой илиобиделся накого-то, итеперь собирается театрально замерзнуть. Еемать прекрасно умела обращаться сХанивеллом, разыгрывающим неуместную трагедию. Главное — твердость.
        Вспомнив оматери, Миранда сама почувствовала что-то драматичное. Пытаясь прогнать нахлынувшие эмоции, онасосредоточилась напальто, которое было нанезнакомце. Казалось, оноукрадено изтеатра — восемнадцатый век, изящный крой. Этобыло даже непальто, акамзол изплотного розового шелка, расшитый белой нитью — маки ирозы, аниже назеленом листе красовался жук-олень. Миранда подходила все ближе, невсилах остановиться; ейочень хотелось потрогать жука.
        Ейказалось, чторука пройдет насквозь. (Разумеется, вХанивелл-холле водились привидения.) Ноэтого неслучилось. Пальто было настоящим. Миранда сжала ткань между пальцами исказала:
        —Чтобы нислучилось, ононестоит того, чтобы замерзать. Нестойте наулице, пойдемте вдом.
        Ханивелл вкамзоле повернулся.
        —Ястою именно там, гдедолжен, — сказал он. — Тоесть здесь. Иделаю вточности то, чтодолжен. Иуменя нет нималейшего желания беседовать смаленькими девочками. Такчто уходи.
        Может, Миранда ивсамом деле была маленькой девочкой, ноуже довольно неплохо умела противостоять ханивелловским вспышкам ярости, знала, какреагировать наих эмоциональные всплески, бурные проявления радости игоря, милые странности илизаскоки. Нашироком правом кармане камзола она заметила вышитого рыжими изолотыми нитками лиса, застрявшего передней лапой вкапкане.
        —Меня зовут Миранда, — сказала она. И,поскольку уже овладела некоторыми уловками Ханивеллов, добавила: — Моямать втюрьме.
        Намгновение взгляд незнакомца стал почти сочувствующим, ноон тутже пожал плечами. Разумеется, театрально. Исунул руки вкарманы.
        —Ая тут причем?
        —Увсех есть проблемы, только ивсего, — ответила Миранда. — Яздесь, потому что Эльспет меня жалеет. Ая это ненавижу. Такчто вас я нисколечко нежалею. Ядаже незнаю, ктовы такой. Просто мне кажется, чтонеслишком умно стоять здесь истрадать из-за плохого настроения. Но,возможно, вынеочень умны. Моямать говорила, чтокрасивые люди часто довольно бестолковы. Каквас зовут?
        —Если я скажу, тыуйдешь? — спросил Ханивелл.
        —Да, — сказала Миранда. Можно вернуться накухню, поиграть скотятами. Илипринести пользу ипомыть посуду. Илипопросить, чтобы ей погадали. Илиснова забраться сДаниэлем поддерево исидеть, пока непридет время ложиться спать. Завтра ее посадят вавтобус иотправят домой. Искорее всего, доследующего года Эльспет забудет, чтоунее есть крестница.
        —Я — Фенни, — сказал Ханивелл. — Теперь иди. Мнеесть чем заняться, чтобы несделать того, чего я недолжен делать.
        —Хорошо, — ответила Миранда. Онапохлопала пошироким манжетам чудесного пальто Фенни, задумавшись, какая укамзола подкладка инехолодноли внем. Какимже нужно быть глупым, чтобы торчать снаружи, когда тебя приглашают вдом. — Счастливого Рождества. Доброй ночи.
        Онаеще раз коснулась вышитого лиса иего лапы, застрявшей вкапкане. Стебельчатый шов, рассыпной стежок ивышивка «елочкой».
        —Очень хорошая работа, — сказала она. — Надеюсь, лисосвободится.
        —Онбыл слишком глуп, потому ипопался, странное надоедливое дитя, — ответил Фенни. Иснова повернулся кокну. Чтоон видел там? Когда Миранда, наконец, вернулась вгостиную, гдеподвыпившие Ханивеллы вместо рождественских гимнов горланили разухабистые песни, взрывали хлопушки изапускали бумажных журавликов, онавновь посмотрела вокно. Снег закончился. Снаружи никого небыло.

* * *
        Наследующий год Эльспет Ханивелл, какобычно, вспомнила оМиранде. Ичерез год, ичерез два. Иподелкой Миранду всегда ждали подарки: тобилет налондонский мюзикл, который она еще неуспела посмотреть, то, когда ей исполнилось тринадцать, набор косметики.
        Когда Миранде стукнуло четырнадцать, Даниэль преподнес ей шахматы инесколько мотков шелковой пряжи. Подчерные колготки она надела налодыжку красный кожаный плетеный браслет, который пришел попочте изПхукета (письма вконверте небыло). Котята выросли иперестали ее узнавать.
        Вдвенадцать лет она искала загадочного Фенни, ноего нигде небыло. Икогда Миранда спрашивала, никто непонимал, оком она говорит.
        Когда ей исполнилось тринадцать, онавпервые попробовала шампанское.
        Четырнадцатилетняя Миранда чувствовала себя уже достаточно взрослой. Теперь человек вкамзоле казался ей сном илиисторией, которую она выдумала отскуки. Вчетырнадцать она уже выросла изсказок, Санта-Клауса ирассказов опривидениях. Когда Даниэль обратил ее внимание нато, чтоони стоят подомелой, онарасцеловала его вщеки. Апотом лизнула вухо.
        Наее пятнадцатое Рождество снова шел снег. Всезнали, чтобудет снег, ион незаставил себя ждать. Разговоры оснегопаде напомнили Миранде оФенни. Омужчине взаснеженном саду. Конечно, всаду никогда никого небыло. Зато был Ханивелл-холл ибесконечные толпы взрослых Ханивеллов, ведущих себя так, будто они снова стали детьми.
        Количество веселья, которое требовалось Ханивеллам, было по-олимпийски выматывающим. Миранда немогла решить, здорово это илиужасно.
        Ближе квечеру Ханивеллы затеяли играть вшарады. Новчем радость играть слюдьми, которые делают это почти профессионально? Миранда стояла уокна, глядела нападающий снег ичто-то высматривала. Птиц. Лиса. Человека всаду.
        Ханивеллы кричали:
        —Господи, нет! Клеопатра появилась завернутая вковер, аневсубботнее приложение кгазете!
        Даниэль наверху, усебя вкомнате, разговаривал сотцом поскайпу.
        Миранда бродила отокна кокну. Ивдруг увидела всаду то, чего там быть недолжно было. Точнее, того. Итутже выбежала издома.
        —Пойду гулять! — крикнула она, пока закрывалась дверь. Вдруг кому-нибудь есть доэтого дело.
        Фенни прохаживался постарой стене, постукивая тростью покаждому камню, накоторый собирался наступить.
        —Ты, — сказал он. — Вотдумал, увижули тебя ещераз.
        —Меня зовут Миранда, — напомнила она. — Вы,наверное, забыли.
        —Нет, — произнес он, — незабыл. Хочешь присоединиться? — Онпротянул руку. Миранда медлила, ион сказал: — Какзнаешь.
        —Яисама могу сюда залезть, — сказала она. Теперь она шла перед ним, спиной вперед, чтобы нетерять извиду.
        —ТынеХанивелл, — произнесон.
        —Нет, — ответила она. — Авот вы —да.
        —Верно, — сказал он. — Вроде того.
        Затем она остановилась, иему тоже пришлось остановиться. Дальше идти было некуда. Заспиной уМиранды начинался провал.
        —Япомню, какпостроили эту стену, — сказалон.
        Скорее всего, онанетак расслышала. Илион просто ее поддразнивал. Онаответила:
        —Должно быть, вамочень многолет.
        —Значительно больше, чемтебе, — сказал он исел настену. Миранда села рядом. Перед ними раскинулся Ханивелл-холл ирощица деревьев позади. Снег лениво падал, легкий ветерок крутил иподбрасывалего.
        —Почему вы всегда вэтом пальто? — спросила Миранда. Онаначинала замерзать ипоежилась. — Вынедолжны сидеть нагрязной стене. Онослишком красивое.
        Онакоснулась вышитых жука илиса.
        —Кое-кто… очень особенный… дал мне его, — ответил он. — Яношу его, потому что она так хотела. — Ито, какон это сказал, заставило Миранду вздрогнуть.
        —Ясно, — сказала она. — Этокакмой браслет. Мнеего мама прислала. Онавтюрьме иникогда оттуда невыйдет. Останется там досамой смерти.
        —Каклис, — добавилон.
        —Какваш лис, — согласилась Миранда. Онаудивленно поняла, чтоее глаза стали влажными. Онаплачет? Этоведь даже ненастоящий лис. Ейнехотелось, чтобы Фенни заметил ее слезы, поэтому она спрыгнула состены ипошла обратно кдому.
        Когда она была наполпути кХанивелл-холлу, снег перестал. Онаоглянулась: настене никого небыло.
        Снег шел сперерывами весь день. Когда закончился обед иХанивеллы разошлись покомнатам, постанывая ипоглаживая животы, Эльспет подозвала Миранду.
        Помахивая перед ней свертком, будто угощением длябездомного щенка, онасказала:
        —Кто-то оставил это накрыльце длятебя. Интересно,кто?
        Сверток был вобычной белой бумаге, перевязан зеленой ниткой. Сверху нацарапано ее имя. Авнутри — клочок розового шелка свышитым рычащим лисом, егопокалеченной лапой иокровавленным капканом.
        —Дай-ка взглянуть, милая, — сказала Эльспет ивзяла унее изрук обрывок такни. — Какой странный подарок! Чья-то шутка?
        —Незнаю, — ответила Миранда. — Возможно.
        Восемь часов вечера. Ханивелл-холл, должно быть, сиял нахолме какфонарь. Миранда надела куртку итрижды обошла дом. Снег растаял. Даниэль перехватил ее, когда она совершала последний круг. Егонос сильно выделялся напокрытом прыщами лице. Миранда любила его также нежно, какЭльспет. Онивсегда были кней добры.
        —Держи, — сказал Даниэль, протягивая ей кусочек шелка. — Тайный подарок? Тайный обожатель? Тайный шифр?
        —А,ты тоже вкурсе, — ответила Миранда. — Длинная история. Храню напамять.
        —Онитам сейчас притворяются, чтонадворе семидесятые, аим всем снова пошестнадцать. Играют в«Сардины»[2 - Вариант игры впрятки.] ипьют. Потом всю ночь будут оргии вшкафах, душераздирающие признания ипокушения наубийство вкладовых, подлестницами, накроватях иподними. Поэтому я взял вот это инезаметно ушел. — Даниэль показал ей бутылку «Стронгбоу», которую спрятал вкарман куртки. — Пойдем, посидим вмашине. Расскажешь прошколу ипротвою ужасную тетку, ая — скем изпарламентских консерваторов тайно встречалась Эльспет. Сможешь потом продать эту историю вгазету.
        —Анавырученные деньги куплю нам квартиру безудобств вВулвергемптоне. Воттогда заживем, — подхватила Миранда.
        Онипили сидр ижевали полурастаявший батончик «Марс». Ониразговаривали, иМиранда гадала, попробуетли Даниэль ее поцеловать. Идолжнали она сама попытаться его поцеловать. Ноон нестал рисковать. Как, впрочем, иона. Обатак ниначто инерешились. Миранда заснула внелепом «Санбим Тайгере» спопорченной мышами обивкой. Ееголова лежала наплече Даниэля, авруке она сжимала пойманного лиса.

* * *
        Годспустя обЭльспет писали вовсех газетах. Парламентский консерватор подал наразвод, аона начала встречалась сфутболистом, который был надвадцать лет моложе. Прекрасная рождественская история. Журналисты были повсюду. Эльспет вширокополой черной шляпе, вчерном комбинезоне ичерных солнечных очках, на«Санбим Тайгере», забрала Миранду свокзала. Победно униженная. Всвоей стихии.
        Тетка Миранды едва незапретила ей ехать кним вгости. Правда, тогда им обеим былобы очень грустно, таккакутетки какраз появился новый ухажер. Почти такойже страшный, какона сама. Воточем следовало писать газетам.
        —Милое платье, — сказала Эльспет, целуя Миранду вщеку. — Сама сшила?
        —Да,ничего так получилось.
        —Хочу такоеже, красное. Только вырез глубже июбку покороче. Тымоглабы открыть свое дело. Недумала обэтом?
        —Мневсего шестнадцать, — сказала Миранда. — Иеще многому нужно научиться.
        —Александр Маккуин бросил школу какраз вшестнадцать, — ответила Эльспет. — Уехал учиться наСэвил Роу[3 - Сэвил Роу — улица вЛондоне, гденаходятся лучшие вмире ателье попошиву костюмов.]. Зашивал человеческие волосы вподкладку. Полагаю, длянего вэтом была какая-то магия. Уменя есть одно изего платьев. Даитвоя мать врядли была намного старше тебя сегодняшней, когда начала болтаться закулисами. Онатогда все время расшивала тюль блестками истразами.
        —Агде Даниэль? — спросила Миранда.
        Всеэто время Миранда переписывалась сматерью. Правда, онапока нерешалась рассказать тетке, чтооткладывает деньги напоездку вТаиланд следующим летом.
        —Даниэль дома. Унего хорошее настроение. Слушает мои старые пластинки TheSmiths.
        Миранда внимательно посмотрела наЭльспет.
        —Тадевушка… Онаведь сним рассталась,да?
        —Если ты имеешь ввиду девушку схорьками инекрасивыми лодыжками, — ответила Эльспет, — тода. Кактам ее звали? Да,загадка… Яимею ввиду неее имя, ато, почему они расстались. Онвырос натри дюйма задва месяца, илицо унего теперь чистое, честное слово. Онвыглядит даже лучше, чемя ожидала. Золотое сердце, иголова наместе. Непонимаю, очем думала та девица?
        —Наверное, онаторопилась бросить его, пока он небросил ее, — предположила Миранда.
        —Ябы неузнала орасставании, еслибы случайно неподслушала их разговор. Ну,почти случайно, — продолжала Эльспет. — Этоиеще TheSmiths. Оннеочень-то охотно рассказывает освоей личной жизни.
        —Авыбы этого хотели?
        —Нет, — сказала Эльспет. — Да. Может быть. Скорее нет. Ну,акакутебя дела? Есть кто-то напримете?
        —Уменя нет даже хорьков, — ответила Миранда.

* * *
        Всочельник, когда все Ханивеллы, ихкузены, жены ибойфренды, подруги иличные бухгалтеры отправились вгородок гулять, распевая гимны, Эльспет отвела Миранду иДаниэля всторонку ивручила каждому покосяку смарихуаной.
        —Недумай, Даниэль, будто я незнаю, чтоты рылся вмоих запасах, — сказала она. — Иуж если вы собираетесь нарушить закон, тонаучитесь делать это ответственно. Подконтролем взрослого.
        Даниэль закатил глаза, потом взглянул наМиранду. Увидев выражение ее лица, онфыркнул. Какбы это нираздражало, факт оставался фактом: Даниэль действительно стал настоящем красавцем. Чтож, этобыло неизбежно. Видимо, уродливых Ханивеллов топят прирождении.
        —Всевпорядке, Миранда, — сказал он. — Явыкурю твой, если ты нехочешь.
        Миранда сунула косяк влифчик.
        —Спасибо, ноя оставлю его себе.
        —Уверена, вамеще многое нужно наверстать, — сказала Эльспет. — Ая поеду впаб целоваться сбарменшами идоводить журналюг доистерики.
        Когда она вышла, Даниэль сказал:
        —Онанас сейчас сватала,да?
        Миранда отозвалась:
        —Илинаоборот.
        Ихглаза встретились. Держись, Миранда. Даниэль, улыбаясь, наклонил голову.
        —Ну,тогда мне следует сделать вот так, — произнес он. Подался вперед, коснулся рукой подбородка Миранды изаставил ее посмотреть нанего. — Намобоим следует.
        Онпоцеловал ее. Егогубы были мягкими исухими. Миранда, интереса ради, попробовала засосать его нижнюю губу. Онаобняла Даниэля зашею, аего руки спустились вниз исжали ее ягодицы. Онприоткрыл рот ицеловал ее дотех пор, пока она неответила. Похоже, Даниэль знает, какэто делается; оннаверняка много упражнялся схорьковой девушкой. Миранда задумалась, гдевэто время были хорьки — вклетке илинет? Икаково это, когда они наблюдают затобой своими глазами-бусинками?
        Миранда почувствовала эрекцию Даниэля. О,господи! Какнеудобно. Онаоттолкнулаего.
        —Извини, — сказала она, застонав. — Извини! Да… Тоесть нет, думаю, намнеследовало этого делать…
        —Скорее всего, — ответил Даниэль. — Скорее всего, определенно неследовало. Странно,да?
        —Странно, — согласилась Миранда.
        —Но,возможно, всебылобы нетак странно, еслибы мы сперва выкурили покосяку, — сказал Даниэль. Еговолосы были вполном беспорядке. Очевидно, этоее рук дело.
        —Или, — ответила Миранда, — можно выкурить косячок просто так. Иничего неусложнять.
        Примерно насередине самокрутки, Даниэль сказал:
        —Этоничегобы неусложнило.
        Егоголова лежала уМиранды наколенях. Онанаматывала его волосы напалец.
        —Нет, усложнилобы, — произнесла Миранда. — Очень-очень усложнилобы. — Ичуть позже добавила: — Хотелосьбы, чтобы сейчас пошел снег. Снегопад — этобылобы мило… Думаю, поэтому я иприезжаю сюда наРождество. Ради этого белого праздника.
        —Этоужасно, — ответил Даниэль. — Холодно. Скользко. Икажется, будто ты должен что-нибудь петь. Каквкино.
        Иликаквстеклянном снежном шаре.
        —Вловушке, — сказала Миранда. — Вкап кане.
        —Вловушке, — повторил Даниэль.
        Онилежали, обнявшись, надиване напротив елки. Время отвремени Миранде приходилось убирать руку Даниэля оттуда, гдеей неследовало находиться. Онанедумала, чтоон делает это нарочно. Иногда она целовала его заухом.
        —Такхорошо, — сказал Даниэль. Онпогладил ее ягодицы. Онавывернулась из-под его руки иснова поцеловала его. Потелевизору шел фильм, вкотором все время что-то взрывалось. Сзомби иКэмерон Диаз, водиночку разгружающей покупки. Нет, этосовершенно другой фильм, догадалась Миранда. Очевидно, оназаснула. Даниэль спал. Почему он такой красивый, даже когда спит? Этобесит. Миранда боялась подумать, какона сама выглядит восне. Неудивительно, чтодевчонка схорьками бросилаего.
        Эльспет, должно быть, ужевернулась изпаба, таккакони оба были завалены горой пледов.
        Заокном шел снег.
        Миранда сунула руку вкарман инащупала кусочек шелка. Онаносила его ссобой. Карман был достаточно большим, внего помещалось множество всяких мелочей. Миранда нехотела быть одним изтех дизайнеров, которые делают только красивые вещи. Онахотела, чтобы ее одежда была практичной. Ивызывающей. Онавзяла сдивана самое симпатичное одеяло, аостальными укрыла Даниэля.
        Потом подошла кзеркалу, пригладила волосы исобрала их вхвост. Завернувшись водеяло, каквшаль, вышла наружу.
        Онстоял вснегу, подкустом боярышника. Еебила дрожь, иона заставляла себя поверить, чтоэто отхолода. Снега наземле было нетак уж много. Значит, продолжала убеждать себя Миранда, проспала она недолго. Иему недолго пришлось ее ждать.
        Нанем был тотже камзол. Лицо было темже. Сейчас он неказался ей таким взрослым, каквпервый раз. Казалось, онвсего нанесколько лет старше, чемони сДаниэлем. Онничуточки непостарел. Авот она — да. Гдеон пропадает, когда его здесьнет?
        —Тыпривидение? — спросила Миранда.
        —Нет, — ответил он. — Непривидение.
        —Тогда ты живой человек? Ханивелл?
        —Фенвик Септимус Ханивелл, — поклонился он. Выглядело это нетак странно, какмоглобы, хотя внаше время почти никто так уже неделает. Ниукого изних небыло таких имен. Сколькоже емулет?
        —Тыприходишь, только когда идет снег, — сказала Миранда.
        —Мнепозволено появляться только вовремя снегопада, — ответил он. — Итолько наРождество.
        —Понятно, — произнесла она. — Ясно. Нет, нет, ничего неясно. Позволенокем?
        Онпожал плечами. Неответил. Может быть, говорить обэтом ему тоже нельзя.
        —Тыкое-что мне подарил, — сказала Миранда.
        Онкивнул опять. Онапротянула руку икоснулась места, гдеон оторвал откамзола лиса, чтобы отдатьей.
        —Ох, — вздохнула Миранда. — Бедный. Тыдаже ножницы невзял, да? Давай я починю.
        Онавытащила изкармана кусок шелка исвой швейный набор, который уже больше года всегда был приней. Нитки идеально подобраны поцвету. Просто навсякий случай.
        Онапоказала ему шелк. Несколько месяцев назад она распустила лапу лисы икапкан. Капли крови. Хвост иоскаленную морду. Ипеределала их посвоему замыслу, подражая, настолько возможно, духу оригинала. Теперь лис был свободен: свысоко поднятым хвостом ивысунутым языком он бежал порозовому шелковому полю. Сизнанки Миранда пришила кусок розового хлопка, который вырезала изстарой ночной рубашки.
        Онвзял обрывок унее изрук, перевернул:
        —Этоты сделала?
        —Тыоставил мне подарок напрошлое Рождество. Аэто — мойподарок тебе, — сказала Миранда. — Япришью его наместо. Выйдет неслишком аккуратно, зато втвоем красивом пальто больше небудет дыры.
        Онответил:
        —Ясказал ей, чтопорвал его, зацепившись заветку. Сойдет итак.
        —Нет, несойдет, — возразила она. — Пожалуйста, позволь мне его починить.
        Онулыбнулся. По-настоящему, может, даже немного залихватски. ОнисДаниэлем моглибы быть братьями. Онитак похожи. Такпочемуже она остановила целовавшего ее Даниэля? Почему ей приходилось иногда прикусывать язык, когда Даниэль был сней добр? ВХанивелл-холле она реальна ровно настолько, насколько Эльспет иДаниэль позволяют ей. Этонеее настоящая жизнь.
        Всеэто смешно, конечно. Настоящее — этонастоящее. Даниэль — настоящий. Миранда, когда находится нездесь, тоже. Кембы нибыл Фенвик Септимус Ханивелл, Миранда была уверена, чтовсе это неспроста.
        —Пожалуйста, — повторилаона.
        —Какпожелаешь, Миранда, — сказал Фенни. Онапомогла ему снять пальто. Ихруки соприкоснулись, иМиранда подавила необъяснимое желание ухватиться заФенни, будто один изних вот-вот упадет.
        —Пойдем вдом, — сказала она. — Только навремя, пока я буду шить. Лучше делать это внутри. Тамсвет ярче. Познакомишься сДаниэлем. ИлиЭльспет. Яее разбужу. Уверена, Эльспет знает, чтоделать втаких случаях. Чтобы это нибыло. Люди театра, похоже, знают, какбыть втаких ситуациях. Пошли сомной.
        —Немогу, — ответил он ссожалением.
        Конечно. Опять против правил.
        —Хорошо, — добавила Миранда. — Тогда мы оба будем наулице. Яостанусь стобой. Тырасскажешь мне осебе. Если, конечно, этотоже непротив правил.
        Оназанялась булавками. Онпридержал ее руку.
        —Изнанкой наверх, если нетрудно, — сказал он. — Чтобы лис оказался внутри.
        Унего были красивые ладони. Никаких мозолей напальцах. Ухоженные ногти. Егобольшой палец скользнул покостяшкам ее руки. Миранда ответила, чуть задержав дыхание:
        —Изнанкой наверх. Так, чтобы она незаметила, чтопальто кто-то починил?
        Ктобы она нибыла.
        —Оназаметит, — произнес он. — Нонеувидит, чтолис теперь свободен.
        —Хорошо. Звучит разумно. — Миранда высвободила руку. — Вот, можем сесть здесь.
        Онарасстелила одеяло. Села. Потом вспомнила, чтоунее вкармане батончик «Марса». Протянулаему:
        —Садись.
        Онпосмотрел нашоколад. Развернул обертку.
        —О,нет, — сказала Миранда. — Ещеправила? Тебе неразрешают ничего есть?
        —Незнаю, — ответил он. — Прежде мне никто ничего непредлагал. Сомной никто даже неразговаривал.
        —Значит, тыпоявляешься, когда идет снег, бродишь повсюду, заглядывая вокна. Азатем возвращаешься ксебе?
        Фенни кивнул. Онвыглядел почти смущенно.
        —Забавно! — сказала Миранда. — Тоесть нет, яхотела сказать, ужасно!
        Онадержала кусочек свышивкой, пришивая его быстрыми стежками так, чтобы лиса небыло видно.
        Если снегопад прекратится, онпросто исчезнет? Апальто останется? Что-то подсказывало ей, чтовсе это совершенно против правил. Хочетли он вернуться? Ичто именно она подразумевает под«вернуться»? Сюда, вХанивелл-холл? Илиобратно, гдебы нибыло то место, гдеон находится, когда его здесь нет? Почему он нестареет?
        Эльспет говорила, чтостановиться старше — весело. НоМиранда знала, сама Эльспет врядли вэто верит.
        —Вкусно, — сказал Фенни судивлением. Батончик «Марс» закончился. Оноблизал пальцы.
        —Ямогу сходить вдом, — сказала Миранда. — Сделать тебе сэндвич ссыром. Аеще есть Рождественский торт назавтра.
        —Нет, — ответил он. — Останься.
        —Хорошо, — согласилась она. — Останусь. Вот, этолучшее, чтоя могу сделать притаком освещением. Ируки уже замерзли.
        Онвзял унее пальто. Кивнул. Затем накинул его ей наплечи. Обнял, притянув ксебе. Парча такая тяжелая. Снег чувствовался какизнутри, такиснаружи.
        Фенни оказался наудивление материальным длятого, кого большую часть временинет.
        Егогубы были чуть выше ее макушки, идыхание шевелило волосы. Онаочень-очень замерзла. Смешно — сидеть здесь, вснегу, сэтим смешным человеком иего списком смешных правил.
        Онапростудится тут досмерти.
        Осторожно, будто ожидая, чтоона его остановит, онположил ей руки наталию. Вздохнул. Теплое дыхание унее вволосах. Миранда внезапно очень испугалась, чтоснегопад прекратится. Ониже еще непоговорили толком. Онидаже ниразу нецеловались. Онаточно знала, ощущала каждой частичкой своего тела, чтохочет его поцеловать. Чтоон хочет ее поцеловать. Кожу покалывало отжелания. Внутри будто взрывались пузырьки шампанского.
        Онаубрала швейный набор вкарман инаткнулась накосячок, который дала ей Эльспет, изажигалку Даниэля.
        —Спорим, такого ты тоже непробовал, — сказала Миранда. Онаповернулась вего руках. — Этокурят. Держи.
        Протянула ему сигарету так, чтобы он взял ее губами. Щелкнув зажигалкой, дала прикурить, азатем резко подалась вперед, целуя его. Фенни поцеловал ее вответ. Второй раз заэту ночь она целовала парня, иони оба были Ханивеллами.
        Какнивосхитительно было целоваться сДаниэлем, то, чтотворилось сней сейчас, было больше, чемвосхитительно. Миранда незнала, какдолго они целовались. Сперва упоцелуев был вкус шоколада. Онапонятия неимела, чтостало скосяком. Илисзажигалкой. Оницеловались, пока губы Миранды неонемели икамзол неупал сее плеч. Миранда переместилась кФенни наколени, одной рукой она перебирала его волосы, другой обнимала заталию. Все, чего она хотела — было целоваться сним вечно. Внезапно Фенни отстранился. Ониоба тяжело дышали, егощеки раскраснелись, губы тоже. Миранда подумала, что, наверное, выглядит также безумно, какон.
        —Тыдрожишь, — сказалон.
        —Конечно! Здесь холодно! Аты нехочешь идти вдом. Потому что, — сказала Миранда, задыхаясь идрожа отхолода ижелания. Желания, желания… — этопротив правил!
        Фенни кивнул. Посмотрев наее губы, оноблизнул свои. Однако, когда Миранда попыталась его поцеловать, Фенни отпрянул. Онаподавила искушение набрать полную горсть мокрого снега иразмазать поего ханивелловскому лицу.
        —Хорошо, хорошо! Так, сиди здесь. Никуда неуходи. Несдвигайся даже надюйм, понял? Ядостану ключи от«Тигра», — сказала она. — Если это тоже непротив правил — сидеть встарых машинах.
        —Всеэто против правил, — ответил Фенни. Нокивнул.
        Авдруг, — подумала она, — вдруг ей удастся просто посадить его вмашину иуехать. Может быть, этосработает.
        —Ясерьезно, — произнесла Миранда. — Только посмей куда-нибудь уйти.
        Онкивнул. Онапоцеловала его напряженно, мучительно, отчаянно, затем отпрянула ипобежала накухню. Еепальцы так замерзли, чтоона несразу смогла открыть дверь. Онасхватила куртку, ключи отмашины, азатем, понаитию, отрезала кусок нетронутого Рождественского торта. Чтож, если Эльспет спросит, ктоэто сделал, онарасскажет эту невероятную историю.
        Затем Миранда выскочила наружу. Ивыпалила все самые плохие слова, которые только знала: снегопад закончился. Остались лишь промокшее отснега одеяло, косячок иобертка от«Марса».
        Онаположила кусок Рождественского торта воконную нишу. Может быть, птицы склюют.

* * *
        Даниэль все еще спал надиване. Миранда разбудилаего.
        —СРождеством, — сказала она. — Исдобрым утром.
        Затем вручила ему подарок: рубашку, которую сшила длянего. Серо-голубой египетский хлопок, подцвет его глаз. Но,естественно, онаему неподошла. Онслишком вырос.
        Даниэль поймал Миранду подомелой. Было уже довольно поздно, новРождественскую ночь никому нехочется спать. Подвыпившие ирасслабленные люди начинают спорить отом, чтоим насамом деле безразлично. Просто ради удовольствия. Онпоцеловал Миранду. Иона позволила.

«Эточто-то вроде подарка дляЭльспет, — объясняла себе Миранда. — Ведь, — думала она, — нелепо нецеловать Даниэля просто потому, чтоей хочется, чтобы ее целовал кто-то другой. Особенно, когда этот кто-то невполне реален. Вовсяком случае, большую часть времени».
        Ктомуже Даниэль надел рубашку, которую Миранда сшила длянего, хотя она ибыла ему мала.
        Наследующее утро Даниэля мучило похмелье, такчто отвезти Миранду вгород вызвалась Эльспет. Насей раз наней был отделанный соболем старомодный костюм изкрасно-коричневого габардина. УМиранды чесались руки распороть костюм ипосмотреть, какон сделан. Какаяже уЭльспет узкая талия!
        Эльспет сказала:
        —Знаешь, онвлюблен втебя.
        —Нет, — ответила Миранда. — Онлюбит меня, ноневлюблен. Ялюблю его, ноия невлюблена.
        —Какскажешь, Миранда, — ответила Эльспет. Еетон был холоден. — Хотя немогу неполюбопытствовать, откуда тебе встоль юном возрасте так много известно олюбви?
        Миранда вспыхнула.
        —Тыже знаешь, чтоможешь поговорить сомной, — сказала Эльспет. — Когда захочешь. Когда тебе будет нужно. Миранда, дорогая, утебя есть мальчик? НеДаниэль? Бедный Даниэль.
        —Уменя никого нет, — ответила Миранда. — Правда, никого. Иничего. Мнепросто немного грустно, чтоприходится снова ехать домой. Этобыло такое восхитительное Рождество.
        —Какой чудесный снег! — сказала Эльспет. — Какплохо, чтоон долго непролежит.

* * *
        Через два месяца после Рождества Даниэль приехал вгости. Миранда неждала его. Онпоявился накрыльце сбукетом роз. Брови тетки поползли вверх.
        —Язаварю чай, — сказала она ипоспешила накухню. — Инужно найти вазу дляцветов.
        Миранда взяла розы. Спросила:
        —Даниэль, чтоты здесь делаешь?
        —Тыменя избегаешь, — ответилон.
        —Избегаю? Мыже несоседи, — сказала Миранда. — Ядаже небыла уверена, чтоты знаешь, гдея живу.
        Онаструдом выдерживала присутствие Даниэля тут, вбезукоризненной прихожей дома, гдежила ее тетя.
        —Тызнаешь, чтоя имею ввиду, Миранда. Тыникогда небываешь онлайн, — сказал Даниэль. — Акогда появляешься, нехочешь разговаривать. Тыниразу мне неответила. Непригласишь меня войти?
        —Нет, — ответила она ивзяла сумку.
        —Ненадо чая, тетя Дора, — громко сказала Миранда. — Мыпойдем гулять.
        Онаоттолкнула руку Даниэля, безжалостно вычеркивая его изсвой жизни, изнастоящей жизни. Пусть даже это было зря. Быстрым шагом Миранда вела его вдоль стоящих удороги домиков сфасадами избелого камня, кскучной игрязной, типичной дляцентральных графств Главной улице. Даниэль шел заней. Путь был неблизкий, иМиранда понятия неимела, чтосказать. Он,похоже, тоже незнал, очем разговаривать.
        Платье, которое надела Миранда, было пока еще только проектом, онанесобиралась выходить внем налюди. Причесаться она тоже неуспела. Этобыл выходной. Онасобиралась сидеть дома изаниматься. КакДаниэль только посмел приехать!
        Вгороде было одно кафе сисключительно гадкими булочками исэндвичами. Онапривела его туда, иони сели застолик. Сделали заказ.
        —Ядолжен был предупредить, чтоприеду, — сказал Даниэль.
        —Должен был, — согласилась Миранда. — Тогдабы я сразу тебе отказала.
        Онпопытался взять ее заруку.
        —Миранда, — произнес Даниэль. — Ядумаю отебе все время. Онас.
        —Нет, — прервала его Миранда. — Прекрати!
        —Немогу, — ответил он. — Тымне нравишься. Очень. Ая тебе развенет?
        Ужасный разговор. Оначувствовала себя так, будто наступила намышонка. Какможно наступить намышонка, который был твоим другом? Миранда непонимала, почему так несправедлива кДаниэлю. Почему так взбесилась из-за того, чтоон приехал. Ведь он незнает, какона относится кэтому месту. Ещенесколько месяцев, иона уедет отсюда навсегда. Иэто место перестанет существовать. Когда принесли булочки, ониоба уже готовы были расплакаться. Даниэль откусил кусочек итутже выплюнул натарелку.
        —Нетакие уж они плохие, — сказала Миранда, подбивая Даниэля пожаловаться.
        —Такие, — ответил он. — Онипросто ужасные. — Сделал глоток чая: — Имолоко прокисло.
        Даниэль выглядел таким удивленным, чтоМиранда несдержалась изахохотала. Этоего тоже удивило. Исэтого самого момента они больше непытались поссориться. Провели остаток дня вместе, кормили уток назамерзшем пруду, смотрели вкинотеатре ужастики, боевики, мультфильмы — все, чтоугодно, кроме романтических комедий. Зачем сыпать соль нараны? Оннепытался взять ее заруку. Аона непыталась представить, будто идет снег, аФенни сидит рядом сней вмерцающей темноте. Представлять такое было против правил.

* * *
        Миранда закончила семестр. Собрала все, чтохотела взять ссобой, остальное сложила вкоробки. Продала швейную машинку иоставила тетке записку. Онапонимала, чтодолжна быть ей благодарна. Всеэти годы тетя кормила ее, одевала, давала стол икров. Никогда небила. Неотносилась кней по-настоящему плохо. НоМиранда очень-очень устала быть благодарной.
        Липкая ипотная, измотанная сменой часовых поясов, онавышла изсамолета вПхукете. Остановилась наночь вхостеле, азатем отправилась навстречу сматерью. Миранда читала отом, какдолжно проходить свидание. Знала, чтоможно принести, насколько остаться икаксебя вести. Знала все правила.
        Ноона так инеувиделась сДжоанни. Неразрешили. Непонятно, почему. Навопрос, здесьли ее мать, онавсе еще здесь? Ейответили — да. Живали она? Да. Можетли Миранда увидеться сней? Нет. Возможно, да, нонесегодня. Приходите вдругойраз.
        Миранда возвращалась трижды. Вновь ивновь ее отправляли нисчем. Консул помочь несмог. Вовторой раз она разговорилась смолодой женщиной. Еезвали Динда, онасидела сзаключенными, когда те находились влазарете. Динда сказала, чтонавещала Джоанни два илитри раза. Чтомать Миранды небыла особо разговорчивой. Прошло уже больше шести месяцев стех пор, какДжоанни последний раз писала Эльспет иМиранде. Получив третий отказ, Миранда купила билет насамолет вЯпонию. Следующие четыре месяца она жила там. Преподавала английский язык вКиото. Ходила помузеям. Рассматривала кимоно наблошиных рынках вокруг храмов.
        Онаотправила открытки Эльспет иДаниэлю. Иматери. Идаже тетке. Задва дня доРождества Миранда отправилась домой.
        Всамолете она уснула, ией снилось, чтоидет снег. Онабыла сДжоанни, впхукетской тюрьме, вкамере. Мама сказала, чтолюбит ее. Сказала, чтоприговор смягчили. Иесли она будет хорошо себя вести иследовать правилам, тоее отпустят домой наРождество.

* * *
        Вэтом году уМиранды был план. НаРождество непременно пойдет снег. Чтобы нисулили прогнозы. Снег пойдет, иточка. Онанайдет Фенни. Инеотпустит его. Иневажно, какие наэтот счет существуют правила.
        Наследующий год Даниэль обирался уезжать вСент-Андрус. Егодевушку звали Лиллиана. Эльспет была счастлива. Миранда тоже. Онарассказывала Ханивеллам чудесные истории освоих учениках, оленях вхрамах иодевочке, которая играла нафлейте.
        Эльспет старела. Ейдавно исполнилось шестьдесят, ноона оставалась самой красивой женщиной, которую Миранда когда-либо видела. Влюбой момент Эльспет могла получить рыцарский титул ибольше никогда непопадать вцентр скандалов.
        Лиллиана оказалась приятным человеком. Даже сказала Миранде, чтоей нравится ее платье. Кокетничала ссамыми старыми Ханивеллами ипомогала накрывать настол. Даниэль смотрел навсе, чтоделает Лиллиана так, будто донее никогда никому неговорил комплиментов, никогда нискем нефлиртовал. Будто именно она изобрела стаканы дляводы, салфетки искатерти. Оноткрыл длясебя новыймир.
        Несмотря навсе это, Миранда думала, чтоЛиллиана моглабы ей понравиться. Онабыла умна. Какматематик. Похоже ей насамом деле понравилось платье Миранды, хотя выглядела она вовсе нетак уж мило. Закованная вброню, колючая, неудобная, идлясебя идлядругих. Кожаное платье встиле панк, усеянное шипами, пряжками, сметаллическими манжетами ицепями совсех сторон. Гдебы она нисадилась, ейприходилось быть осторожной, чтобы непорезать, непроколоть инепоцарапать мебель. Объятия приэтом полностью исключались.
        Лиллиана захотела отправиться наэкскурсию, ипосле обеда ипервых коктейлей Миранда иДаниэль провели ее поХанивелл-холлу ипоказали все — ито, чтосодержалось впорядке, ито, чтопришло вупадок. Вконце концов, ониоказались наодном изчердаков ипринялись рыться вчемоданах скостюмами Эльспет. Ониуговорили Лиллиану примерить платья измарли, нацепить расшитые стеклярусом крылья феи инакраситься старым театральным гримом. Потом начали фотографироваться. Даниэль читал старые письма поклонников, нашел фотографии Эльспет иДжоанни закулисами. ВотДжоанни сидит высоко нагигантской вазе, аздесь унее полный рот булавок… Джоанни навечеринке вчесть премьеры, пьяная, смеющаяся имолодая. Наверное, больно, когда рассматриваешь такие фотографии? Должно быть больно.
        —Каквы думаете, снег пойдет? — спросила Лиллиана. — Хочу снегопад наРождество.
        Даниэль ответил:
        —Напрошлое Рождество был. Авэтом ожидать неприходится. Слишком тепло.
        Даже непытаясь сделать так, чтобы ее слова звучали серьезно, Миранда сказала:
        —Снег будет. Должен быть. Аесли он непойдет, мыкое-что устроим. Изаставим его пойти.
        Миранда почувствовала удовлетворение, когда Лиллиана посмотрела нанее так, будто Миранда псих, возможно даже, опасный. Чтож, можно было итак догадаться, глядя наее платье.
        —Моим подарком вэтом году, — сказала Миранда, — будет снег. Вотувидите. Зовите меня Снежной Королевой.
        Еечемоданы соспециальным оборудованием едва влезли вмашину. Эльспет ничего несказала, только подняла бровь. Большая часть багажа все еще лежала вгараже.
        Даниэль развеселился, услышав слова Миранды. Лиллиана тоже илипросто сделала вид. Вчемоданах лежали длинные, прозрачные полосы ткани, которые Миранда переплела между тремя ветвями дерева, спустив концы досамой земли. Аеще длинные нити состеклянными, хрустальными исеребристыми украшениями, вырезанные вручную снежинки изкружева, рассыпанные поткани-сетке. Ноглавным оружием была машина дляизготовления искусственного снега сошлангом длиной впятьдесят футов. Миранда могла сделать горы искусственного снега. Пословам парней, укоторых она арендовала аппарат, целый час будет идти первоклассный снег, лучший, какой только можно купить заденьги.
        Когда Миранда наконец закончила приготовления, пробило полночь. Онапошла вдом ивключила прожекторы, азатем снежную машину. Ввоздухе закружились прекрасные сверкающие снежинки. Лиллиана медленно поцеловала Даниэля. Утонченная романтика. Всеэто время Эльспет наблюдала заними, стоя налестнице, ведущей вкухню. Рукой она прикрывала свой стакан скоктейлем. Искусственный снег оседал наее волосах, окрашивая их белым. ВсеХанивеллы, ктоеще неушел спать, атаких было большинство, непереставали охать иахать. Самые юные изних, родившиеся намного позже, чемМиранда впервые побывала вХанивелл-холле, захлопали владоши. Миранда почувствовала себя действительно всемогущей. Все-таки Санта-Клаус существует.
        Постепенно Ханивеллы вернулись вдом, чтобы выпить ипродолжить разговоры. Даивосхищаться спецэффектами гораздо приятнее втепле. Дляснега было недостаточно холодно, новцелом погода стояла довольно прохладная. Самое время длягорячего шоколада, горячего виски смедом, согревающей ванны игрелки впостели.
        Конечно, Миранда небыла уверена, чтоее затея сработает. Вдруг она играет непоправилам? Но,сдругой стороны, разве она незаслужила хоть капельку везения?
        Ивсе-таки сработало. Несмея надеяться, Миранда сначала подумала, чтоэто Даниэль вышел издома, чтобы позвать ее. Ноэто был неон.
        Втом самом старом камзоле сзаплаткой, которую пришила, она, Миранда, из-за куста боярышника выступил Фенни.
        —Получилось, — сказала Миранда. Онаобхватила себя руками, чтобыло ошибкой — всеэти шипы… —Ой!
        —Меняже недолжно быть здесь, так? — спросил Фенни. — Тычто-то сделала. Миранда внимательно посмотрела нанего. Какмолодо он выглядел. Едвали старше нее. Какдолго он был таким?
        Искусственный снег ложился им наплечи.
        —Унас примерно час, — сказала Миранда. — Этонеочень много.
        Онподошел иобнял Миранду.
        —Осторожнее, — сказала она. — Явся вшипах.
        —Смешное платье, — пробормотал он, уткнувшись ей вволосы. — Номилое. Вот, оказывается, чтоносят люди этого века.
        —Сказал человек, одетый вкамзол, — ответила Миранда. Вэтом году они были почти одного роста. Ондаже ниже Даниэля, подумала Миранда. Затем они поцеловались. ОнисФенни поцеловались, иДаниэль перестал существовать.
        Пока они целовались, Фенни прижимал ее ксебе все сильнее, несмотря нашипы. Ондержал ее заталию так крепко, чтоона подумала, чтоунее останутся синяки.
        —Пойдем сомной вдом, — сказала Миранда между поцелуями. — Пойдем.
        Фенни куснул ее нижнюю губу. Затем лизнул.
        —Немогу, — сказал он. — Из-за этих правил, — теперь он покусывал ее ухо. Оназастонала. Потянув заволосы, заставила его отвлечься. — Ненавистные правила. Еслибы я мог остаться, клянусь, ябы так исделал. Миранда, ябы срадостью остался ипрожил стобой всю жизнь. Илистолько, сколько ты захотелабы.
        —Тогда оставайся, — сказала она. Ееплатье, должно быть, впивалось внего. Вживот, вноги. Завтра они оба будут все всиних ичерных пятнах.
        Онничего неответил, только продолжал ее целовать — чтобы отвлечь ее, онаэто понимала. Спереди платье легко расстегивалось. Подним наней была старая футболка. Илегинсы. Онанаправила его руки.
        —Если ты неможешь остаться сомной, — сказала Миранда, пока Фенни расстегивал молнию, — тогда я останусь стобой.
        Егоруки скользнули вдоль ее тела. Оказалось достаточно просто втянуть его вкаркас платья иобернуть их обоих тяжелой цепью — поясом. Апотом защелкнуть замок. Ключ был вдоме. Начердаке, гдеона его иоставила.
        —Миранда, — спросил Фенни, очнувшись, — чтоты сделала?
        —Главный компонент любых отношений — этоспособность удивлять того, кого любишь. Вычитала вкаком-то журнале. Тебе понравятся женские журналы. О,иинтернет. Кое-что оттуда — точно. Ятебя неотпущу, — ответила Миранда. Места вплатье вполне хватало надвоих. Оначувствовала каждый вдох Фенни. — Если ты уйдешь, уйду ия. Гдебы нинаходилось то место, куда ты уходишь.
        —Невыйдет, — сказал он. — Есть правила.
        —Ивсегда есть способ их обойти, — возразила Миранда. — Обэтом писали вдругом журнале. — Оназнала, чтонесет чепуху. Сработал защитный механизм. Онаиобэтом читала. Почему она неможет прекратить думать оженских журналах? Побочный эффект, когда понимаешь, чтовлюблен? «Пятнадцать способов понять, чтоваша любовь взаимна». Пункт восемь. Онневозражает, когда вы приковываете себя кнему, после того какподманили его поближе спомощью машины дляискусственного снега.
        Фальшивый снег был более холодным, тяжелым имокрым, чемона думала. Очень похож нанастоящий. Фенни что-то бормотал, положив голову ей наплечо. Толи «Ятебя люблю», толи «Очем ты только думала, Миранда?»
        Илиито, идругое. Теперь снег был ифальшивый, инастоящий. Онперемешался. Поддельная магия стала настоящей. Снег шел все сильнее, пока весь мир непобелел. Становилось все холоднее.
        —Что-то происходит, Фенни, — сказала Миранда. — Идет снег. Настоящий.
        Фенни будто обратился вкамень вее руках. Оначувствовала, чтоон перестал дышать, ноего сердце стучало какбешеное.
        —Отпусти меня, — сказал он. — Пожалуйста, отпусти.
        —Янемогу, — сказала Миранда. — Уменя нет ключа.
        —Можешь. — Голос, будто колокол, чистый имелодичный.
        Вотита, которую ждала Миранда. «Она», окоторой говорил Фенни.
        Та,что ловит лис вкапканы. Иникогда невыпускает. Та,которая устанавливает правила.
        Было глупо, наверно, вспоминать втакой момент Эльспет, нооней подумала Миранда, когда кним приблизилась Леди. Самая ханивелловская извсех Ханивеллов, которых знала Миранда. Сила ивластность, вкоторые облекалась Эльспет, выходя насцену, были всего лишь игрой. Эльспет только изображала железную леди. Здесьже, перед ней, была сама властность воплоти. Эльспет использовала силу, которую дарили ей зрители. Ледиже обладала ею всегда. Какже это тяжело, наверное, неиметь возможности отказаться отсвоей силы! Слышалали Леди, очем думает Миранда? Еевзгляд охватывал все. Голова Фенни была опущена, ноего руки оставались вруках Миранды. Онподее защитой, иона непозволит ему уйти.
        —Уменя нет ключа, — повторила Миранда. — Ион нехочет идти стобой.
        —Онуже ушел однажды, — ответила Леди. Наней была ледяная броня. Каково это, одевать такую Леди? Служить ей? Миранда моглабы пойти сФенни, если Леди разрешит.
        Осторожно, так, чтобы Леди незаметила, Фенни ущипнул Миранду затонкую кожу между большим иуказательным пальцами руки. Боль привела Миранду вчувство. Онаувидела, чтоФенни смотрит нанее. Онничего неговорил, только смотрел, пока Миранда неопомнилась.
        —Да,я ушел свами подоброй воле, — согласился Фенни. Ноон несмотрел наЛеди. Онсмотрел только наМиранду.
        —Атеперь хочешь меня покинуть? Просто скажи, ия тотчасже тебя отпущу.
        Фенни молчал. Правило, подумала Миранда. Здесь определенно какое-то правило.
        —Оннеможет этого сказать, — возразила она. — Потому-то вы его инеотпускаете. Позвольте мне произнести все это занего. Ион останется здесь. Разве вы недостаточно долго держали его вдали отдома?
        —Егодом рядом сомной. Дайему уйти, — произнесла Леди. — Илипожалеешь.
        Онапротянула руку икоснулась цепи, опоясывавшей платье Миранды. Цепь рассыпалась отее легкого прикосновения. Миранда почувствовала, какметалл ломается.
        —Отпусти его, ия исполню твое самое заветное желание, — сказала Леди.
        Онабыла так близко, чтоМиранда чувствовала ее дыхание, обжигающее щеки холодом. Апотом Миранда уже недержала Фенни. Вее объятиях был Даниэль. Онипоженились. Ханивелл-холл стал ее домом. Онбыл им всегда. Ихдети поддеревом, трое. Эльспет седая, нокрасивая, сидит воглаве стола, наней платье измодного дома Миранды.
        Только это ведь неЭльспет, нетакли? ЭтоЛеди. Миранда едва невыпустила Даниэля. Фенни! Ноон держал ее заруки, иона обхватила его заталию еще крепче, чемпрежде.
        —Осторожнее, девочка, — произнесла Леди. — Онкусается.
        Теперь Миранда держала лиса. Царапающегося, кусающегося, свонючей пастью. Миранда вцепилась внего еще сильнее.
        Иснова это был Фенни, дрожащий унее вруках.
        —Всевпорядке, — сказала Миранда. — Ядержу тебя.
        Ноэто все еще неФенни. Этоее мать. Онивместе вмаленькой грязной камере. Джоанни говорит:
        —Всехорошо, Миранда. Яздесь. Всехорошо. Тыможешь идти. Яздесь. Отпусти, имы пойдем домой.
        —Нет, — отвечает Миранда, внезапно охваченная гневом. — Нет, тебя здесь нет. Ия ничего немогу сэтим поделать. Зато вот что я могу сделать!
        Иона держала свою мать дотех пор, пока она снова нестала Фенни, аЛеди смотрела наних так, будто Миранда иФенни — грязь унее подногами.
        —Чтож, хорошо, — сказала Леди. Онаулыбалась так, какможно улыбаться, глядя нагрязное пятно. — Забирай его. Ненадолго. Нознай, чтоон никогда больше непознает радости, которой я его обучила. Только сомной он мог быть счастлив. Этоя делала его таким. Тыпринесешь ему только горе исмерть. Тызатянула его вмир, окотором он ничего незнает. Гдеунего ничего нет. Онбудет смотреть натебя идумать отом, чтопотерял.
        —Мывсе что-то теряем, — произнес язвительный голос. — Мывсе любим итеряем, новсе равно продолжаем любить.
        —Эльспет? — спросила Миранда. Ноподумала, чтоэто ловушка. Ещеодна ловушка. Онасжала Фенни так сильно, чтоон едва дышал.
        Эльспет посмотрела наФенни исказалаему:
        —Явидела тебя как-то вокно. Думала, тытень илипризрак.
        Фенни ответил:
        —Япомню. Хотя вы тогда были нетак красивы, каксейчас.
        —Какие слова! Боюсь, Миранда вас непоймет, — сказала Эльспет. — Ачто довас, миледи, думаю, выуже догадались, чтопобеждены. Ищите себе другую игрушку. Леди опустилась вглубоком реверансе. Впоследний раз взглянула наЭльспет, Миранду, Фенни. Наэтот раз Фенни посмотрел нанее вответ. Чтоон видел? Колебалсяли он? Хотелли последовать заней? Егорука снова нашла руку Миранды.
        Леди ушла, иснег стал реже, азатем совсем исчез.
        Эльспет выдохнула.
        —Хорошо, — сказала она. — Миранда, тыупрямая девчонка сдобрым сердцем. Слава богу, тыумнее, чемтвоя бедная мать. Ноеслибы я знала, чтоты задумала, мнебылобы что сказать. Сценическая магия хороша, ноотнастоящей лучше держаться подальше.
        —ДляМиранды это былобы лучше, — сказал Фенни. — Ноблагодаря ее смелости итому, чтоона придумала, явновь обрел свободу.
        —Итеперь, полагаю, нампридется решить, чтостобой делать, — ответила Эльспет. — Тебе нужно что-то более практичное, чемэто пальто.
        —Идем, — сказала Миранда. Онавсе еще сжимала его руку. Быть может, слишком крепко, ноФенни, похоже, этонебеспокоило. Потому что ион небыл готов ее отпустить.
        —Идемже домой, — позвала Миранда.
        Мэтт делаПенья
        Ангелы вснегу
        Яникому несказал, какплохи мои дела.
        Да,пожалуй, старик могбы сунуть вконверт пару баксов иотправить намой бруклинский адрес (атам их моглабы стащить банда крыс-домушников). Ноунего итак забот погорло: нужно откладывать налетний лагерь длямоей младшей сестренки. Даеще нашему псу покличке Орешек — невообразимо блохастой дворняге сторчащими вовсе стороны зубами — срочно потребовались услуги дантиста. Да-да, вотименно: кривозубой собаке нужна операция. Нучтож… Но,пословам сестренки, заэто придется выложить больше трех сотен зеленых, такчто старику пришлось впрячься вочто-то типа кредита.
        Пустяки.
        Подумаешь, посижу впраздники наголодном пайке.
        Неочем говорить.

* * *
        —Михо[4 - Mijo — сокр. отmi hijo, «сынок» (исп.) — ласковое обращение старшего мужчины кмладшему, распространенное вмексиканском диалекте английского языка вСША.], — раздался втрубке голос отца, когда я впервый раз остался присматривать закошкой нацелый день, — какдела вколледже, всехорошо?
        Япоставил акустическую гитару Майка обратно настойку.
        —Да,пап, всехорошо.
        —Нуихорошо.

«Хорошо, — подумал я. — Сколькоже раз мы сним обменялись этим чертовым словом запоследнее время?» Старик говорил так, потому что небыл уверен всвоем английском, ая — потому что нехотел выглядеть вего глазах выпендрежником.
        —Наследующий год купим тебе билет, иты сможешь прилететь домой наРождество, — продолжал отец. — Итогда ты, яиСофе, мысоберемся вместе, какодна семья. Какраньше.
        —Звучит отлично,пап.
        Онеще незнал обэтом, нокследующему Рождеству я планировал перебраться поближе кдому, вюго-восточную часть Сан-Диего, ипойти учиться вместный муниципальный колледж. Всем, похоже, казалось, чтоуменя вНью-Йорке все идет какпомаслу. Иформально, наверное, такибыло. Полная академическая стипендия Нью-Йоркского университета. Профессора, которые просто поражали меня каждый раз, когда я приходил налекции. Ноеслибы вы прочитали нашу ссестренкой переписку, выбы сразу поняли, почему я решил бросить колледж после первогоже учебного года. Мойотец — самый стойкий мужчина, которого я знал, — плакал поночам вподушку. Софе слышала его рыдания застеной. Аеще он отказывался отеды, такчто сестренке приходилось буквально силой усаживать его застол. Словом, дело было втом, чтодома творилась чертова реальная жизнь. Настоящее мучение. Ая прохлаждался тут, надругом конце страны. Невозможно описать тот груз вины, который я чувствовал насвоих плечах.
        Повисла долгая неловкая пауза — мысостариком еще толком ненаучились общаться потелефону. Наконец он прочистил горло ипроизнес:
        —Чтож, михо, берегись бури. Вновостях сказали, онабудет сильной.
        —Ябуду осторожен, пап, — ответил я. — Скажи Софе, пусть держится подальше отпарней.
        Мыпопрощались изакончили разговор.
        Сунув мобильник вкарман, явсотый раз заглянул вбуфет Майка. Одна цельнозерновая булочка дляхот-дога ипара пакетиков кетчупа. Все. Вхолодильнике тоже было нечем поживиться. Плитка горького шоколада, полпачки мини-морковок, двайогурта бездобавок ибутылка крутой водки. Каквтакой прекрасной квартире может быть так мало еды? Стоило только взглянуть накрасивые баночки сйогуртом, каквживоте заурчало. Нонужно было экономить. ДоРождества оставалось еще три дня, адополучки — целых четыре.
        Майк, управляющий книжным магазином вкампусе, иего жена Дженис обещали заплатить зато, чтоя посижу скошкой вих новой квартире. Тут, конечно, было раз втриста лучше, чемвтой раздолбанной халупе, которую я снимал вБушвике, датолько Майк забыл заскочить вбанк перед отъездом.
        —Можно мы рассчитаемся, когда вернемся изФлориды? — спросилон.
        —Невопрос, — совраля.
        Беда неприходит одна: ониуехали, ачерез пару часов наНью-Йорк обрушился чертов снегопад. Весь Парк-Слоуп, гдежил Майк, завалило слоем гребаного снега толщиной втринадцать дюймов. Иеслибы я даже захотел освежить навыки, полученные дома (обчистить кого-нибудь, например), тоничегобы невышло. Всесидели посвоим тепленьким домам иноса неказали наружу.
        Закрыв холодильник, явышел вгостиную иуставился вокно. Кошка тоже смотрела вокно. Оливка — кажется, такее зовут. Пустой желудок сжало, скрутило, потом медленно отпустило исжало снова. Пара машин, оставшихся наулице, ужепревратилась всугробы, аснег все падал ипадал. Подего тяжестью сгибались деревья.
        Повернувшись ккошке, ясказал:
        —Тебя я несъем, обещаю.
        Онаравнодушно посмотрела наменя, спрыгнула надеревянный пол ивальяжно направилась всторону кухни, гдеее дожидалась полная миска сухого корма совкусом лосося.
        НЕИСПРАВНАЯ САНТЕХНИКА
        Яуспел съесть четверть одного издрагоценных йогуртов Майка, когда вдверь вдруг постучали. Ложка застыла надпластиковой баночкой. Ктобы это мог быть? Снаружи вдом никак невойти, аМайк сказал, чтововсей семиэтажке никого, кроме меня, небудет: всеразъехались наРождество.
        Снова стук.
        Теперь громче.
        Сунув йогурт обратно вхолодильник, яподошел кдвери ипосмотрел вглазок. Наплощадке стояла красивая девушка сдлинными золотистыми волосами, фарфоровой кожей исветло-карими глазами. Явсе никак немог привыкнуть ктому, чтоздесь повсюду такие люди. Знаете, каквсериалах илирекламе. Дома-то поулицам ходят сплошь обычные мексиканцы, такиеже, какя.
        Откинув цепочку, яраспахнул дверь ипроизнес, напустив крутойвид:
        —Нужна помощь?
        —Ох, — разочарованно вздохнула девушка, — тынеМайк.
        —Нет, мысним вместе работаем…
        —Иты уж точно неДженис.
        Оназаглянула вквартиру мне через плечо.
        —Майк — мойбосс, — проговорил я слишком быстро исовсем некруто. — Сижу сего кошкой, пока они сДженис гостят удрузей воФлориде. Онвкурсе, чтоя здесь.
        Моесердце заколотилось. Нехватало еще, чтобы эта девушка решила, чтозастала меня наместе преступления. Ямахнул рукой куда-то внутрь квартиры, нокошка Майка, моеединственное алиби, куда-то скрылась.
        —Что-нибудь передать им? Судовольствием это сделаю. Онивернутся сразу после Рождества.
        —Тыразбираешься втрубах? — вдруг спросилаона.
        —Втрубах?
        —Да,втрубах, — онапомолчала, надеясь увидеть понимание вмоем взгляде, ноего там небыло. — Ну,знаешь, раковина, душ, вотэто все… короче, трубы.
        —А,сантехника, — яничегошеньки незнал осантехнике, новсе равно кивнул. Когда дело касается хорошеньких женщин, уменя правило: сначала кивай, потом задавай вопросы. — Конечно. Авчем проблема?
        Выбравшись изукрытия, Оливка стала тереться омою ногу.
        —Кис-кис-кис, — умилилась девушка и, присев, почесала кошку заушком. — Ясмотрю, тыей нравишься.
        Ясделал вуме отметку: дать Оливке вечером побольше еды. Если ухоженная трехцветная кошка трется отвои ноги, врядли кто-нибудь примет тебя запреступника.
        —Да,мы буквально сроднились заэти сутки, — ответил я. — Какподумаю, чтопридется расставаться, надуше так тоскливо.
        —Моямилая, мояхорошая, — ворковала девушка тем странным голоском, которым женщины разговаривают только сживотными ималенькими детьми. Онагладила кошку поспинке, ая тем временем рассматривал ее саму. Старая ношеная толстовка, рваные джинсы иугги, новсе равно было видно, чтоона избогатеньких. Иэто давало ей особую власть надо мной, природу которой мне было непонять, какнистарайся.
        Девушка поднялась, наши глаза встретились — итут уменя вживоте заурчало так громко, чтопришлось согнуться, притворяясь, будто я закашлялся.
        —Чтостобой? — спросилаона.
        —Всенормально. Ох. Прости.
        —Ладно. Таквот, уменя там, наверху, небольшая катастрофа. Пытаюсь открыть воду вдуше — иничего. Совсем, никапельки. Тывэтом что-нибудь понимаешь?
        —Немного.
        Вранье!
        —Хочешь, посмотрю?
        —Если нетрудно.
        —Погоди, ятолько ключи возьму.
        Якинулся обратно вгостиную Майка, находу пытаясь вспомнить, какмой старик чинил трубы накухне спомощью своего верного гаечного ключа. Впамяти отчетливо всплывала картинка: отец лежит наспине, наполовину скрывшись подраковиной, ичто-то вертит, авокруг раздается металлический лязг.
        Ипочему только я несмотрел внимательнее?
        НЕНАСТОЯЩИЙ ЭСПИНОЗА
        Вквартире пахло томатным соусом, чесночным хлебом ипармезаном. Пока девушка вела меня через кухню, ячуть незалил пол слюной. Может, стоило остаться уМайка? Тамбыло проще убедить себя, чтовесь Бруклин строго соблюдает Рождественский пост.
        —Кстати, яХейли.
        —Шай, — отозвалсяя.
        Онабросила наменя взгляд:
        —Всмысле, Ш-А-Й?
        —Именно.
        Стех пор какя приехал вНью-Йорк, этот разговор повторялся уже неодну дюжину раз. Странное дело. Дома мое имя невызывало никаких вопросов.
        Хейли пожала плечами, имы обменялись неловким рукопожатием находу. Онаостановилась перед ванной ижестом пригласила войти.
        —Вот, видишь. Иумоей соседки сдушем такаяже ерунда.
        Вванной пахло душистым мылом, анастене висел плакат врамке: парочка, целующаяся нафоне Эйфелевой башни. Наполочке надраковиной были разложены косметические принадлежности, щипцы длязавивки ресниц итакое маленькое круглое зеркальце, вкотором мое лицо казалось втри раза шире обычного. Полотенца пастельных тонов, большое ималенькое, были аккуратно сложены рядом сзанавеской вчерный горох. Хейли отодвинула ее иповернула оба вентиля, ноничего непроизошло.
        —Видишь? — сказалаона.
        —Интересно, — отозвался я ипотер подбородок. Снова повернул вентиль горячей воды, затем — холодной. Новода так инепотекла. Потом сунул голову подкран вдуше изаглянул вотверстие размером соспичечный коробок, делая вид, будто изучаю бог вестьчто.
        Мойстарик вобщем-то гордился мной. Когда изНью-Йоркского университета надругом конце страны позвонили ипредложили оплатить мое обучение — плюс ежемесячная стипендия натекущие расходы, — ондаже закатил вечеринку. Тетушки, дядья, двоюродные братья имоя тогдашняя подружка, Джессика, — всесобрались, принесли ссобой домашнюю еду ивыпивку. Прежде чем сесть застол, отец поднял банку «Текате»[5 - «Tecate» — мексиканское пиво.] ипроизнес короткую речь (наанглийском, изуважения кДжессике).
        —Никогда недумал, чтотакое возможно, — сказал он, обводя взглядом нашу маленькую гостиную. — Один изЭспиноза — студент. Нотак случилось. Поздравляю моего сынаШая!
        Всечокнулись, выпили, апотом хлопали меня поплечу иговорили, чтовсегда верили: ясовершу нечто особенное.
        Новтоже время все мы знали, чтоя так инеумею того, чтоотличает всех мужчин Эспиноза: неумею работать руками. Отец пытался показать мне, какменять масло вгрузовике икровельную дранку накрутой крыше, каксмолить, какчинить электропроводку, новскоре понял: этогиблое дело. Мойединственный талант — закрашивать кружочки вчертовых тестах. Ивсе. Видит бог, вэтом я мастак.
        —Может, этокак-то спогодой связано, — проговорила Хейли, пока я продолжал крутить вентили. — Скажем, трубы замерзли.
        —Вотобэтом-то я идумал, — яподнял глаза нанее. — Скорее всего, трубы замерзли. Инехватает напора.
        Секунду назад я ипонятия неимел, чтоскажуэто.
        —Отлично, — горько усмехнулась она. — Душнеработает, акомендант уехал навсе праздники. Придется дреды отращивать, неиначе.
        —Странно, чтовновом доме вдруг замерзли трубы, — сказаля.
        —Правдаже? Ивунитазе слив почему-то работает, — Хейли нажала серебристую кнопку, инанаших глазах вода закрутилась исклокочущим звуком втянулась внутрь, азатем медленно поднялась снова. — Может, этоотдельный стояк илиещечто?
        —Этоточно отдельный стояк, — ответил я, ведь это звучало вполне логично. Ктомуже мнебы нехотелось, чтобы толчок был соединен скраном, подкоторым я чищу зубы.
        —Накухне все впорядке, авот тут — нет, — Хейли повернула вентили надраковиной, ноничего невытекло. Взглянув наменя, онапокачала головой. — Сейчас я должна была уже быть дома, вПортленде. Стоять подобжигающе горячим душем. Нонет, вместо этого я, какидиотка, дотянула спокупкой билетов допоследнего. Апотом, какты знаешь, всерейсы отменили.
        —Можешь воспользоваться душем Майка, — предложиля.
        Несколько долгих секунд Хейли смотрела наменя, словно раздумывая.
        —Спасибо, этомило, ноя потерплю. Говорят, мыться некаждый день — этодаже полезно длякожи.
        —Да,я что-то слышал обэтом.
        Ноя прекрасно понимал, вчем проблема. Насамом деле она мне просто недоверяла. Иправда, какой-то тип врваных джинсах идоисторической футболке. Даеще искривыми татуировками (это был код моего родного города) напальцах обеихрук.
        Неспрашивайте. Мнебыло всего пятнадцать, итам была текила.
        —Что-то там проестественные жиры иливроде того, — Хейли пожала плечами. — Ладно, неважно.
        Яповернулся, собираясь уходить. Онанаверняка ждала этого, ведь я оказался совершенно бесполезен.
        —Нучто, япойду, наверное. Пора кошку кормить. Прости, чтонесмог помочь.
        —Ничего страшного.
        Онапровела меня обратно через кухню, гдемой желудок трубил какнапараде, иоткрыла дверь.
        —Снаступающим, — сказаля.
        —Итебя тоже, — улыбнулась она. — Спасибо, чтозашел.
        Подороге клифту я прислушивался. Когда, наконец, дверь Хейли захлопнулась, одиночество обрушилось наменя.
        КАКПРОВЕСТИ НОЧЬ
        Наужин я доел йогурт бездобавок, закусил половиной булочки дляхот-дога ипринялся заводку Майка. Выпил пару стаканов, потягивая ее сольдом, пока бренчал нагитаре вванной. Люблю играть там — акустика просто отличная. Гитара Майка была вшесть тысяч раз лучше моей. Звук лился сам собой, буквально оживал среди кафельных стен, особенно когда я выключил свет.
        Водка ударила вголову, ия даже спел пару песенок изтех, чтосочинял еще вшколе: печальные куплеты одевушках, возвращении домой исмерти мамы. Сплошь минорные аккорды, нафоне которых мой заурядный голос звучал негромче шепота.
        Музыка всегда существовала дляменя именно здесь.
        Втемной ванной.
        Водиночестве.
        Чувство, которое она дарила мне, была своеобразным сочетанием легкой жалости ксебе ивозбуждения. Японимал, чтомоя жизнь бессмысленна, иэто, какнистранно, давало свободу — достигнуть всего, чтопожелаю.
        Словом, большую часть ночи я провел вванной.
        Пару раз кошка заглядывала проведать меня. Аедва заслышав легкие шаги Хейли — ееквартира была прямо надквартирой Майка, — япрекращал петь иначинал бренчать тише.
        Около полуночи я отложил гитару, взял книгу, которую начал читать, иперебрался вгостиную. Взглянув через некоторое вниз, яобнаружил, чтокошка свернулась клубочком умоих ног. Похоже, мысней иправда поладили. Стали друзьями, чтоли. Наклонившись, япрочитал надпись нажетоне, висевшем наошейнике: Оливка.
        Майк сказал мне, какее зовут, когда показывал, какее кормить иубирать лоток, носейчас мы какбудто познакомились по-настоящему.
        Япочесал Оливку заухом также, какэто делала Хейли, иприслушался кпотолку — нотам уже стало тихо.
        ОТНОШЕНИЯ НАРАССТОЯНИИ
        Наследующий день, когда после полудня прошло уже довольно много времени, вдверь снова постучали. Яотвернулся отокна, возле которого мы сОливкой сидели исмотрели нападающий снег. Отбросив плед, укутывавший ноги, яподошел кдвери ипосмотрел вглазок. Опять Хейли. Наэтот раз она прихватила ссобой полотенце, сменную одежду исумочку стуалетными принадлежностями. Открывая дверь, япроизнес:
        —Передумала все-таки.
        Хейли заглянула вгостиную.
        —Телевизор невключен?..
        —М-м… да, — через плечо я бросил взгляд натемный большой экран. — Всмысле, нет. Погоди, апочему ты спрашиваешь?
        —Чтоже ты тут делаешь целый день?
        —Сижу скошкой.
        Хейли закатила глаза.
        —Знаешь, большинство тех, ктосидит скошками, успевают заодно ителевизор посмотреть.
        Переложив сумочку изодной руки вдругую, онадобавила:
        —Незнаю, заметил ты илинет, нонас вроде какснегом завалило, аэто идеальное оправдание длятого, чтобы смотреть сериалы. Вчера я посмотрела целый сезон «Аббатства Даунтон».
        —Этосериал пробританских богачей,да?
        —Уверена, твой телевизор нестал брать пример смоей сантехники, — продолжала Хейли, необращая внимания намой вопрос.
        Яуказал наее сумочку стуалетными принадлежностями:
        —Похоже, тыпередумала насчет рождественских дредов.
        Хейли театрально вздохнула.
        —Вчера я все обдумала. Ирешила принять твое предложение.
        Теперь явно должно появиться«но».
        —Носодним условием…
        Хейли оглядела квартиру Майка.
        —Любопытно, — сказала она рассеянно, — вроде планировка таже, чтоиуменя, новсе выглядит совсем нетак.
        Онаснова повернулась комне.
        —Чтобы мне было спокойно, когда я буду принимать здесь душ, мысначала должны рассказать друг другу что-нибудь осебе. Тогда мне будет казаться, чтоя лучше тебя знаю. Инеловкость исчезнет.
        —Хейли, ради бога. Обещаю, ябуду сидеть здесь идаже близко кванной неподойду.
        —Дело невэтом.
        Язаглянул накухню, куда Оливка ушла проверить, кактам ее корм. Мойжелудок уже сводило судорогами, ия невольно подумал: аненачалли он уже переваривать мышцы. Отступив всторону, яжестом пригласил Хейли войти.
        Онаподошла кдиванчику вформе буквы«Г» исела нанего.
        Ятожесел.
        —Такочем тебе рассказать?
        —Очем угодно. Можно, например, освоем детстве. Илиоместах, гдеты вырос. Илиотом, почему ты носишь шапку дома. Очем угодно, правда.
        Яснял шапку иоткрыл рот, чтобы задать очередной вопрос, ноХейли тутже сказала.
        —Хотя я подумала, может, лучше все-таки, если ты останешься вшапке.
        —Почему? — Явстал ипосмотрел взеркало наддиваном. Наголове — целое гнездо изгустых вьющихся каштановых волос. Такими длинными они еще, кажется, никогда небыли. Янатянул шапку обратно.
        —Похоже, пора стричься.
        —Думаешь?
        Супер.Этого я тоже немогу себе позволить.
        Дома тетушка Сесилия всегда стригла меня бесплатно.
        —Ладно, давай я начну, — Хейли помолчала пару секунд, оглядываясь посторонам, апотом продолжила: — Отношения нарасстоянии строятся натерпении. Имой парень, Джастин, пожалуй, самый терпеливый мужчина насвете.
        —Какэто? — язаглотил наживку, хоть прекрасно понимал, чтоХейли делает. Онадавала понять, чтоунее есть парень. Видимо, после этого я должен был сто раз подумать, прежде чем ломиться вдуш, когда она будет смывать свой дорогущий шампунь.
        —Яуже говорила вчера, чтособиралась купить билет домой, — отвечала Хейли. — Новсе откладывала иоткладывала. Итеперь Джастин торчит один дома, вПортленде, вместо того чтобы ехать сомной вмаленький отель напобережье. Наши родители дружат, иони сказали, что, если мы вернемся кРождеству… Словом, Джастин несердится наменя, хотя я наего месте вышлабы изсебя, аспокойно разговаривает сомной прозамерзшие трубы. Идаже сочувствует, можешь себе представить? Вотэто терпение.
        —Ничего себе, — поддакнул я, подыгрывая. — Онтакой… терпеливый.
        —Ладно, теперь твоя очередь.
        Пока я пытался вспомнить что-нибудь интересное, неловкая пауза затянулась. Проподружку, скоторой унас любовь нарасстоянии, ярассказать немог, какбы мне нихотелось. Этонаверняка избавилобы Хейли отчувства неловкости.
        —Необязательно говорить очем-то важном иглубоком, — подбодрила она меня. — Будь проще.
        —Ясно, — отозвался я, продолжая думать. Ивдруг меня осенило: — Знаешь, пожалуй, младшая сестренка — мойлучший друг насвете. НаРождество ей стукнет семнадцать, ия впервые пропущу ее день рождения.
        Вообще-то Софе никогда небыла моим лучшим другом, даисемнадцать ей исполнялось только через неделю после Рождества. Нонужно было показать Хейли, чтоя надежный брат, — возможно, тогда она будет больше мне доверять.
        —О,какжаль! Почемуже ты непоехал домой?
        Денегнет!
        —Потому что обещал Майку посидеть сего кошкой.
        Хейли нахмурилась.
        —Уверена, онбы тебя понял. Ведь этоже Рождество! Даеще иутвоей сестры день рождения.
        —Ещеуменя полно заданий, которые нужно сделать, — совраля.
        —А,я так идумала, чтоты студент. Гдеучишься?
        —ВНью-Йоркском университете.
        Хейли кивнула.
        —Аразве семестр некончился?
        Янатянул шапку поглубже изаерзал.
        —Вообще-то, этокследующему семестру, — япоказал ей книжку. — Политературе столько всего нужно прочесть. Вотя ипытаюсь подготовиться заранее.
        Попрограмме нам действительно надо было осилить большой список книг, нороман, валявшийся надиванчике, неимел кнему никакого отношения. Даичитал я довольно быстро.
        —Накаком ты курсе? — спросила Хейли.
        —Напервом. Аты?
        —Навтором, вКолумбийском университете.
        —О,да ты просто ветеран.
        Хейли криво усмехнулась.
        —Даладно тебе. Ядаже непредставляю, какую специальность выбрать.
        Яснова посмотрел насвою книгу.
        Повисла очередная неловкая пауза. Через несколько секунд Хейли встала исказала:
        —Вотвидишь…
        Ятоже встал.
        —Что?
        —Теперь мы знаем друг друга лучше. Имне будет нетак неловко пользоваться душем втвоей квартире.
        —Ну,строго говоря, этонемоя квартира.
        —Навремя праздников она твоя, такведь?
        —Думаю,да.
        Хейли вышла вхолл, ичерез несколько секунд я услышал, какзахлопнулась дверь ванной вспальне Майка иДженис. Оглядевшись вокруг, япопытался представить, чтоэто моя комната. Дизайнерский диванчик. Дорогое кожаное кресло. Огромный телевизор сплоским экраном. Гламурные картины настенах.
        Чтобы подумал мой старик, еслибы увидел меня сейчас?
        Онбы решил, чтоя присматриваю закошкой вмузее.
        Пока Хейли сидела вванной, ячитал — очень долго, невероятно долго. Наконец она соизволила вернуться вгостиную. Свлажными волосами исвежим макияжем она выглядела восхитительно.
        Отложив книгу, явстал испросил:
        —Нукак, всенормально?
        —Да,вполне. Спасибо. — онаподождала, пока я открою входную дверь, азатем посмотрела мне прямо вглаза идобавила: — Спасибо тебе,Шай.
        Оттого, чтоона назвала меня поимени, явдруг как-то странно себя почувствовал.
        —Мойдуш — этотвой душ, Хейли, — отозвался я. Этобыло это как-то двусмысленно, поэтому я тутже добавил, — Всмысле, можешь приходить мыться когда захочешь. — Нет, этотоже звучало странно. — Яимел ввиду…
        —Японяла, чтоты имел ввиду, — пришла мне навыручку Хейли. — Ия это ценю.
        Мило улыбнувшись, онавышла изквартиры Майка.
        Закрыв заней дверь, яувидел, чтоОливка смотрит наменя сосуждением.
        —Вчем дело? — спросиля.
        Онамяукнула.
        —Знаешь, тебе, пожалуй, придется говорить по-английски.
        Кошка выставила вперед лапы, выгнула разноцветную спину, потянулась иулизнула прочь.
        АНГЕЛЫ ВСНЕГУ
        Наследующий день рано утром Хейли пришла снова. Вруках унее была сумочка стуалетными принадлежностями, сменная одежда исвежее полотенце.
        —Извини, нехотела отрывать тебя… оттого, чемты тут занимался, — сказала она, — ноуменя произошла неприятность накухне.
        Сэтими словами она оттянула край серой толстовки сэмблемой Колумбийского университета ипоказала большое пятно откетчупа между буквами «б» и«м».
        Япригласил ее войти.
        —Может, просто оставишь свои принадлежноститут?
        Хейли натужно улыбнулась.
        —Думаю, все-таки нестоит. Этокак-то уж слишком. Ипотом, откуда мне знать, вдруг ты любитель порыться вчужих вещах?
        —Дая даже немоюсь здесь. Хожу вванную пригостевой спальне.
        —Всетак говорят, — онаснова посмотрела напятно откетчупа. — По-хорошему, надобы просто застирать кофту, ноя чувствую себя грязной.
        —Тыже слышала, чтоя сказал: можешь мыться тут, когда захочешь.
        Сложив все вещи наобеденный стол, Хейли нагнулась, чтобы погладить кошку.
        —Тыведь ласковая киса, да? Хорошая девочка, хорошая…
        —Еезовут Оливка, — сказаля.
        Хейли подняла глаза.
        —Значит, все-таки решил нас познакомить.
        Япожал плечами. Почему-то привычное спокойствие улетучилось. Наверное, стал раздражительным из-за голода. Ивтоже время я был рад снова поболтать сХейли. Быть голодным, конечно, паршиво. Аголодным иодиноким? Все, пора искать винтернете телефон горячей линии длясамоубийц.
        Хейли встала иуперла руки вбока, словно ждала чего-то. Непонятное чувство, возникавшее где-то вживоте всякий раз, когда мы встречались глазами, поднялось выше изасело вгруди.
        —Что? — спросиля.
        —Сегодня ты рассказываешь первым.
        —Мыопять играем в«узнай-друг-друга-лучше»,да?
        —Ага. Давай договоримся: каждый раз, когда я прихожу сюда, мыделимся друг сдругом чем-то новым. Таковы правила. Видеале это «что-то» должно быть еще иочень личным. Невобиду твоей сестре будет сказано, новчерашняя история утебя вышла так себе.
        Сэтими словами Хейли заглянула мне через плечо, вкухню Майка иДженис:
        —Ачто ты себе готовишь? Утебя тут никогда непахнет едой, даикурьеров иззакусочных я налестнице давно неслышала.
        —ДауМайка холодильник битком набит, — соврал я. — Ивбуфете полно всего. Перед отъездом они сДженис устроили забег посупермаркету, апотом сказали, чтобы я нивчем себе неотказывал.
        —Отлично, — проговорила Хейли. — Но,подозреваю, сготовкой ты незаморачиваешься.
        Япомотал головой.
        —Обычно бутеры сделаю — ивсе. Илихлопья молоком залью. Что-нибудь простенькое, типа этого.
        Примысли обэтих выдуманных блюдах желудок скрутило так, чтоя поморщился отболи.
        —Можем поесть вместе. Приготовить две порции несложнее, чемодну.
        Ядаже непонял почему, ноотпредложения Хейли наглазах уменя выступили слезы.
        Отведя взгляд, яприсел, чтобы погладить Оливку. Отголода вголове ивовсем теле чувствовалась какая-то легкость. Руки иноги были словно изпенопласта. Накануне я прикончил остатки булочки, морковь ийогурты, аутром доел половину шоколадки. Ноголод никуда неделся. Тогда я выпил пару стаканов воды из-под крана — надеялся обмануть желудок. Несработало.
        —Ну,так что? — спросила Хейли. — Зайдешь сегодня наужин? Ясобираюсь приготовить овощную лазанью, мамино фирменное праздничное блюдо.
        Уменя слюнки потекли.
        Настоящаяеда.
        —Немогу, — отозвалсяя.
        —Чтозначит — неможешь?
        Янезнал, какответить, чтобы несоврать. Наверное, виной всему была моя дурацкая гордость — тоединственное, чтоя все-таки перенял умужчин Эспиноза. Или, может, страх разоблачения: среди студентов колледжа я постоянно чувствовал себя самозванцем. Всеждал, когдаже они выяснят, чтомне там неместо, чтокакая-то дама изприемной комиссии поошибке выписала стипендию нетому парню. Пожалуй, напопытки скрыть свое происхождение я тратил неменьше времени, чемнадомашнюю работу.
        —Мненадо позвонить домой, поговорить ссемьей.
        —Ну,так поговори — иприходи.
        —Нет, тынепоняла. Совсей семьей, — пояснил я. — Меняже небудет дома наРождество. Носпасибо заприглашение.
        Несколько долгих секунд Хейли сверлила меня взглядом.
        —Тыстранный, — наконец сказалаона.
        Ивобщем-то была права.
        —Ладно, неважно, — продолжила она, сгребая свои вещи состола. — Сегодня ты рассказываешь первым.
        Явсе еще чувствовал странное волнение, чтовообще-то мне несвойственно. Янеплакал больше года, содня маминых похорон.

«Может, рассказать Хейли обэтом?» — подумаля.
        Отом, какя увидел маму вгробу исъехал скатушек, сорвался… наглазах увсех. Какя кричал, чтосыт погорло этим гребаным миром. Какродственники пытались успокоить меня, итогда я обрушил свой гнев наних.
        —Дакому вы тут втираете? — орал я прямо влицо дяде Гильермо. — Выже ничерта незнаете обомне!
        Акогда он дотронулся доменя, яотпихнул его руку. Да,вот очем можно былобы рассказать Хейли. Отом, какпомоим щекам текли слезы, ия продолжал кричать: «Мнеплевать навсе! Слышите?»
        Ярыдал, пока отец неподошел инеотвесил мне оплеуху. Прямо там, привсех. Возле маминого гроба. Далзатрещину, какнашкодившему щенку.
        Втот день я дал себе слово.
        Чтобольше незаплачу.
        Никогда вжизни.
        Чтобы нислучилось, ктобы низаболел илиумер.
        —Э-эй, — Хейли помахала рукой уменя перед лицом. — Шай, какслышно? Прием!
        Ясделал глубокий вдох, апотом медленно выдохнул. Ивместо истории омаминой смерти рассказал, каквпервые увидел снег.
        Двагода назад мы всей семьей поехали вгоры неподалеку отСан-Диего ипоселились вкемпинге, вбольшой палатке, которую одолжили удяди. Родители обещали нам ссестренкой настоящий снег, новпервые три дня мы так его инеувидели. Было просто холодно. Иветрено. Большую часть времени мы провели впалатке, играя вдурацкие игры вроде «Уно»[6 - Уно (UNO) — американская карточная игра.], мексиканского домино или«Лотереи»[7 - Лотерея (Loteria) — мексиканская настольная игра, наподобие лото.]. Зато начетвертый день мы проснулись утром — ивот оно. Большие красивые хлопья падали снеба, укрывая землю ивсе вокруг. Ярассказал Хейли отом, какотец катал сестренку насанках сгорки неподалеку откемпинга, амы смамой упали наспину всугроб истали махать руками иногами, изображая летящих ангелов. Какпарочка хихикающих малышей. Акогда мы встали ипосмотрели, чтополучилось, оказалось, чтонаши ангелы какбудто держатся заруки.
        —Нувот, ужелучше, — улыбнулась Хейли.
        Япожал плечами. Перед глазами все еще стояли картинки изтой жизни, чтокогда-то была уменя.
        —Забавно, правда? — продолжала она. — Воттак ждешь недождешься чего-то — например, снега. Апотом раз — ивсе, ужехочешь, чтобы он поскорее кончился.
        Онауказала набольшое окно, закоторым все падал ипадал снег.
        Мынемного посидели, глядя нанего, апотом Хейли рассказала, каквпервые узнала, чтонасвете существуют разные расы. Почему-то прошлой ночью ей вдруг вспомнилась эта история. Может, какой-то телепередачей навеяло. Вобщем, жила-была маленькая девочка вбогатом пригороде Портленда. Ивот, нашестой день рождения родители решили сводить ее намюзикл. Устроили все повысшему разряду: нарядили дочку, усадили впапин «мерседес» иповезли вгород. Когда они проезжали мимо «Макдоналдса» где-то наокраине, вокне вдруг показались странно одетые женщины стоннами макияжа налице. Этобыли проститутки, номалышка Хейли тогда еще незнала, ктоэто такие. Сидя вмашине внарядном белом платье, онавовсе глаза разглядывала их, ведь ничего подобного ей раньше невстречалось. Загорелся красный свет, иотец остановил машину прямо перед этими женщинами. АХейли все смотрела исмотрела, пока одна негритянка необернулась иневстретилась сней взглядом. Девочка застыла, невсилах отвести глаз. Через несколько секунд женщина вблестящих туфлях нашпильке подошла вразвалку ксамому окну машины испросила, тыча пальцем влицо Хейли: «Чего уставилась,
белая девчонка? Завидно, чтоли,а?»
        —Незнаю, почему я тебе это вдруг выложила, — проговорила Хейли. — По-моему, яникому обэтом больше нерассказывала. Даже самым близким подругам.
        Воцарилось неловкое молчание. Мысловно открыли друг перед другом грудную клетку ипоказали бьющееся сердце. Нуикакпосле этого вернуться кнепринужденной болтовне?
        Через несколько секунд Хейли сказала, чтоей надо вдуш. Яопять сел надиван иоткрыл книгу, новголове все крутилась история Хейли. Почему она рассказала ее мне? Потому что я мексиканец? И,скорее всего, вырос впохожем месте? Аможет, этонеимеет комне никакого отношения. Мыпросто остались одни вовсем доме вовремя снегопада. Вотрассеются тучи, асними иэтот наш странный сон надвоих растает, словно инебыло его никогда.
        Яуспел раз шестьдесят прочитать один итотже абзац, нотак инепонял, очем там говорится. Наконец, Хейли вернулась вгостиную. Мокрые волосы, свежий макияж — онабыла очень хорошенькой.
        —Боже, какприятно быть чистой.
        —Твоя правда, — преодолев слабость, яоторвал себя отдивана.
        —Когда соберешься вванную, может, сделаешь уже что-нибудь сэтими вихрами?
        Ястянул шапку.
        —Сэтими-то?
        Онаподошла ислегка взъерошила мои волосы, застав меня тем самым врасплох.
        —Ну,лысина тебе точно негрозит.
        Янатянул шапку обратно.
        —Вобщем, если передумаешь насчет ужина — приходи. Можно даже поздно.
        —Ладно.
        Когда я открыл ей дверь, Хейли снова посмотрела мне прямо вглаза, иуменя опять возникло то самое «непонятное чувство».
        —Непонимаю, какзвонок домой может растянуться нацелый вечер. Нокакзнаешь, конечно.
        Слегка помахав рукой напрощание, ушла.
        Итолько спустя несколько часов я обнаружил, чтоона оставила вхозяйской ванной полотенце исумочку стуалетными принадлежностями.
        ПЕРЕЛОМНЫЙ МОМЕНТ
        Втот вечер я так инепошел ужинать кХейли.
        Ноидомой нестал звонить.
        Ядоел шоколадку Майка, осушил целый пластиковый стаканчик водки, поиграл нагитаре вванной, апотом сделал что-то ивовсе странное: забрался вванну иуснул. Понятия неимею, почему. Нето чтобы меня срубило наместе. Просто нехотелось идти нивгостиную, нивспальню. Яположил гитару Майка напол, залез вванну, съехал немного вниз, чтобы опереться головой окрай, закрыл глаза истал размышлять ожизни.
        Дома уменя было четкое представление осебе, ноздесь, вНью-Йорке, отнего неосталось иследа. Тутвсе как-то завертелось, вышло из-под контроля. Атеперь я вдобавок был чертовски голоден. Кто-то словно выкручивал мои внутренности, какполовую тряпку.
        Мнехотелось одного: поговорить подушам смамой, каквстарые добрые времена.
        Ноэто было невозможно.
        Проснулся я слегким похмельем. Оливка сидела накрышке унитаза ивнимательно смотрела наменя. Мневдруг стало чертовски стыдно. Да,перед кошкой. Серьезно. Янехотел, чтобы она застала меня втаком виде. Спящим вванне. Говорят, животные гораздо лучше считывают эмоции, чемлюди. Таквот, интересно, чтоОливка тогда поняла обомне?
        Хотя нет, лучше мне этого незнать.
        Вылезая изванны, яуслышал, какХейли постучала вдверь. Натянув шапку, ябросился вприхожую иуже хотел было открыть, нотут меня вдруг охватила паника. Одежда! Намне были теже джинсы ирубашка, чтоинакануне. Иведь несделаешь вид, чтоночевал где-тоеще.
        Распахнув дверь, явыпалил:
        —Нувот, сегодня я весь вымазался вкетчупе. Пришлось переодеться вовчерашнее.
        Вруках уХейли, стоявшей напороге, наэтот раз была нетолько сменная одежда, ноитарелка смаффинами.
        —Яиспекла их утром, — произнесла она, необращая внимания намою ложь прокетчуп, — ирешила, чтонадо куда-нибудь их срочно отнести, ато сама все слопаю зачетверть часа.
        —Спасибо, — ответил я, снова испытывая прилив каких-то странных чувств.
        Хейли неотдала мне тарелку; вместо этого она отодвинула меня ипрошла накухню.
        —Кстати, онисбананово-ореховой начинкой. Спрячу их вхолодильник отОливки…
        —Нет, стой! — крикнуля.
        Поздно.
        Хейли застыла перед пустым холодильником Майка. Посмотрев внего еще немного, онаповернулась комне созадаченным выражением налице.
        —Ноздесьже ничегонет.
        Сердце ухнуло впятки.
        Хейли поставила тарелку смаффинами наполку, закрыла холодильник истала исследовать шкафчики. Яуже непытался ей помешать, апросто смотрел, какона открывает изакрывает дверцы, одну задругой.
        —Зачем ты мне соврал? — спросила наконец Хейли сболью вголосе.
        Ярассмеялся, пытаясь сгладить неловкость.
        —Даладно, счегобы мне врать тебе?
        —Тыже сказал, чтоМайк иДженис оставили припасы.
        —Такибыло, — подтвердил я, старательно продолжая улыбаться. — Просто… я все уже смел. Глупо вышло, правда? Рождество ведь еще только завтра. Наверно, придется все-таки выбраться всоседний магазин.
        Хейли подошла кмусорному ведру, стоявшему подраковиной, иподняла крышку.
        —Туттоже пусто,Шай.
        Ямолча прислонился кстене.
        —Ладно, пойду вдуш. Апотом мы вот это обсудим, — онауказала нахолодильник.
        —Чтообсудим?
        —Все, — ответила Хейли. — Ешьпока маффины.
        Затем она отвернулась инаправилась вхозяйскую ванную.
        Едва дверь захлопнулась, яподошел кхолодильнику иуставился натарелку смаффинами. Поднял пленку, которой они были накрыты, ипонюхал: ещетеплые. Слюна заполнила рот. Мозг словно распух отголода исоображал очень медленно.
        Надо поесть.
        Срочно.
        Нонельзя.
        Только несейчас, пока Хейли еще здесь. Онанедолжна узнать, насколько я голоден. Иначе она поймет, чтоунас совершенно разный уровень жизни. И,скорее всего, перестанет приходить сюда, чтобы воспользоваться душем.
        Явернул пленку наместо, закрыл холодильник, селнадиван ипритворился, чточитаю.
        Выйдя изванной, Хейли первым делом отправилась накухню иоткрыла холодильник.
        —Дачто стобой такое? — спросила она, возвращаясь вгостиную. — Серьезно,Шай.
        —Ничего такого, — ровным голосом отозвалсяя.
        Несколько секунд она смотрела наменя, покачивая головой, азатем махнула рукой ивышла изквартиры.
        Убедившись, чтоона несобирается внезапно вернуться, ярванул насебя дверцу холодильника ивытащил тарелку смаффинами. Потом уселся напол, схватил кекс, засунул его врот целиком ипринялся жевать. Жевал его ижевал — авторой держал уже вруке, готовясь тутже отправить вслед запервым.
        Ивдруг заплакал.
        Самнезнаю, почему.
        Первый раз содня маминых похорон я почувствовал, чтощеки стали мокрыми отслез. И,какнистранно, этобыло так приятно. Яощутил себя живым. Наверное, потому что вспомнил омаме. Даиснова наполнить желудок — просто здорово.
        Ясидел наполу очень-очень долго.
        Елиплакал.
        Плакал иел.
        Стараясь недумать ниочем, кроме маффинов Хейли.
        КАКБЫ ЭТО МОГЛО БЫТЬ?
        Возможно, унас состариком больше общего, чеммне казалось.
        Помните, ярассказывал отом, какмоей сестренке иногда приходится силком тащить его застол? Вотчто-то вэтом роде Хейли пришлось провернуть сомной сегодня.
        Онавернулась часов всемь, нонаэтот раз недлятого, чтобы воспользоваться душем. Молча схватив заруку, онапотянула меня налестницу, влифт, идальше — всвою наполненную ароматами квартиру, иусадила заобеденный стол.
        —Нисместа, — скомандовала она мне, будто немецкой овчарке, азатем пошла накухню иоткрыла дверцу духовки.
        Ясидел, разглядывал свои руки ивспоминал одоме.
        Унас, всемье Эспиноза, канун Рождества всегда был лучше самого Рождества. Всекузены икузины, дяди итети приходили вгости кбабушке, домнаполнялся запахом тортилий[8 - Тортилья — тонкая лепешка изкукурузной илипшеничной муки.] исоуса чили. Тетушка Сесилия приносила тарелки сгорками сладких тамале[9 - Тамале — лепешка изкукурузной муки, обернутая кукурузными листьями, приготовленная напару, сначинкой измясного фарша, сыров, фруктов илиовощей.]. Адядюшка Гильермо тайком угощал нас текилой «Patron» избутылки, которую всегда заворачивал вподарочную бумагу («Рождественский подарочек дляменя любимого!») Вгостиной мужчины обсуждали работу, накухне женщины обсуждали мужчин. Вдоме звучал смех. Даже если кто-то ронял стеклянную рамку дляфотографий илихрустальную фигурку, мыпросто хохотали надэтим — все, даже бабушка, сметавшая осколки встаринный железный совок.
        Дом.Эх…
        Какже я соскучился понему, черт возьми.
        Соскучился поним.
        —Низачто непозволю тебе сидеть голодным вканун Рождества, — заявила Хейли, ставя передо мной тарелку, полнуюеды.
        —Янесидел голодным, — отозвался я, уставившись нароскошный ужин.
        Онапосмотрела наменя вупор.
        —Нет, Шай, сидел.
        —Ну,может, немного.
        Чемэто я заслужил такое, интересно? Только тем, чторазрешил ей воспользоваться ванной Майка? Если так, тообмен явно неравноценный. Явсего лишь открыл ей входную дверь, асудя потому, чтоздесь натарелке, Хейли просто надрывалась накухне. Тутикакая-то белая рыба нагриле, ижареная картошка, ихлеб издрожжевого теста, иэти штуки типа брокколи сдлинным стеблем — всевремя забываю, какони называются.
        —Тычто будешь, «ПиноГри» или«Шардоне»? — крикнула Хейли изкухни.
        —Этовино такое, да? — крикнул я вответ.
        Хейли вынесла вторую тарелку ипоставила напротив моей.
        —Конечно, вино, чтожееще?
        —Втаких делах ты лучше разбираешься… — япоерзал настуле. — Попроще вопросы задавай, ладно? Язнаю только, чтовино бывает белое икрасное.
        Хейли застыла, уставившись наменя.
        —Вообще-то, ониоба белые. Крыбе подходит белое.
        —Ну,тогда все просто. Берем белое.
        —Да,но… Ладно, забудь.
        Хейли принесла изкухни бутылку вина инаполнила бокалы.
        —Твое здоровье, — сказала она, поднимая свой.
        —Салуд[10 - Твое здоровье (исп.).], — отозвался я, каквсегда говорит мой старик.
        Мычокнулись.
        После дюжины маффинов назавтрак, — да-да, яслопал все допоследней крошки — голод уже нетак меня терзал. Ивсеже скаждым кусочком прекрасно приготовленной рыбы я чувствовал, какмое тело оживает. Этобыла настоящая еда. Иблагодаря ей потрепанный плюшевый мишка наконец-то превращался вчеловека.
        Вино тоже пошло наура, иХейли вскоре снова наполнила бокалы.
        —Кстати, даже недумай сорваться скрючка, — вдруг сказалаона.
        —Тыэто очем?
        —Об«игре вправду». Вечером я незаходила ктебе мыться, ноэто незначит, чтосегодня мы недолжны ничего рассказывать друг другу.
        —Ужин — просто объедение, — сказал я, указывая наполупустую тарелку.
        —Всего лишь жареная треска.
        Хейли помолчала несколько секунд, апотом добавила:
        —Носпасибо. Мненужно научиться принимать комплименты.
        —Чур, сегодня первая история — твоя.
        Яподцепил вилкой очередной кусок брокколи сдлинным стеблем. Незнаю почему, номне нетерпелось услышать, чтоХейли расскажет наэтот раз. Похоже, яначал втягиваться вее наивную игру.
        —Ладно, — Хейли сделала глоток вина, апотом замерла сбокалом вруке, словно очем-то размышляя. — Иногда я очень беспокоюсь. Насчет себя. Уменя нет… «фишки». Скажем, встарших классах я постоянно получала хорошие оценки. Нет, даже нетак. Была отличницей. Мнепоручили произнести торжественную речь навыпускном. Отборочный тест вколледж написала очень неплохо. Ивсе нужные дляпоступления факультативы посещала. Анавтором курсе работала волонтером впсихиатрической лечебнице. Ноделала я это только длятого, чтобы состороны все выглядело какнадо. Глупо, правда?
        Именно тогда я вдруг понял, насколько Хейли красива. Идеальная кожа, высокие скулы, очаровательные крохотные веснушки вокруг носа. Нодело было нетолько вфизической привлекательности. Вообще-то мне многие девчонки нравятся — такие вот уменя гибкие эстетические критерии. НовХейли было что-то совершенно особое. Вее улыбке иямочках нащеках. Втом, какона смущалась: слегка пожмет плечами, чуть наклонит голову — иуставится насвои ноги. Аиногда, когда светло-карие глаза Хейли встречались смоими, темно-карими, ячувствовал, будто она просовывает руку мне вгрудную клетку инащупывает там самое потаенное. Втакие моменты мне хотелось ничего нескрывать отнее, пусть даже что-то ипокажется ей неприглядным.
        —Проблема втом, — продолжала Хейли, — чтоя никогда непонимала, зачем я все это делаю. Знала, чтоэтого отменя ждут, итолько.
        Онаснова наполнила наши бокалы.
        —Причем немогу сказать, чтородители илишкольные психологи как-то давили наменя. Нет, дело было вомне. Ясама хотела быть лучшей. Новсе мои решения встарших классах были продиктованы стремлением добиться отличных результатов набумаге. Янинасекунду незадумывалась отом, чтоже мне насамом деле нравится делать. Грустно это как-то, правда?
        —Апо-моему, скорее честно.
        Обычно мне нравится помалкивать. Ислушать. Новино какраз ударило вголову, подарив странное ощущение уюта, ия разговорился.
        —Скажи, чтотебе ближе: быть лучшей втом, чтопросто нравится, илипосредственностью влюбимом деле?
        —О,господи. Даже незнаю, — отозвалась Хейли. — Трудно выбрать. Аты что решил? Мнекажется, этот вопрос основан наличном опыте.
        Яположил серебряные приборы напустую тарелку, взял вруку бокал иоткинулся наспинку стула. Казалось, будто я — герой фильма, чтоли. Илисериала пробританских богачей вроде того, окотором говорила Хейли. Веду глубокомысленные беседы вкрасивой квартире вНью-Йорке. Потягиваю, черт возьми, вино изнастоящего бокала. Доэтого я пил вино всего один раз — сДжессикой, изрюмок, потому что вквартире ее отчима ничего другого ненашлось.
        —Единственное, чтоя искренне люблю помимо семьи — такэто музыку. Гитару. Ноя точно знаю, чтомузыкант изменя так себе.
        —Тыведь играешь здесь иногда, правда?
        —Я? Нет, чтоты. Невквартире Майка. Только усебя дома.
        Перестань врать!
        —Ну,вообще бывает. Бренчу немного. Ноэто невсерьез.
        —Такя изнала, — кивнула Хейли. — Поначалу думала — радио играет. Выходит, нетак уж ты иплох.
        Ясмущенно помотал головой.
        —Ладно, проехали.
        Хейли рассмеялась.
        —Похоже, немне одной стоит научиться принимать комплименты.
        После недолгого идаже неочень-то неловкого молчания, япроизнес:
        —Знаешь, ятоже вроде какневкурсе, чемхочу заниматься. Иногда чувствую себя какбутылка газировки, которую какследует встряхнули. Вроде истрасть бурлит внутри, рвется наружу, акуда направить ее — непонятно. Тычто-то вэтом роде имела ввиду?
        —Именно. Ипорой я стревогой думаю, чтотак инеузнаю, кудаже ее направить.
        Хейли разлила остатки вина побокалам, ноего оставалось совсем надонышке, такчто она встала иоткрыла вторую бутылку.
        После ужина мы проболтали еще несколько часов. Когда вторая бутылка вина закончилась, ясбегал вниз ипринес водку Майка. Хейли смешала водку склюквенным соком, мыуселись надиван вгостиной иболтали, болтали безумолку. Онарассказывала освоем детстве вОрегоне, ая — ожизни награнице сМексикой. Потом Хейли описала канун Рождества, который моглабы провести сейчас дома: поужиналабы вшикарном ресторане смамой, папой имладшей сестрой, апотом они сиделибы укамина ипоочереди открывали подарки. Ая рассказал опразднике вгостях убабушки.
        Кполуночи я изрядно набрался. Конечно, мненравилось просто общаться сХейли, нотут я уже стал подумывать, чтобудет, если ее поцеловать, ирешил перевести разговор надругие рельсы.
        —Слушай, Хейли, — сказаля.
        —Что,Шай?
        —Может, теперь моя очередь устанавливать правила,а?
        —Хм-м, — Хейли отвела взгляд, догадываясь кчему я клоню. — Ноэто уже немоя игра, учти. Апросто разговор. Надеюсь, тычувствуешь разницу.
        —Чувствую, — отозвался я. — Воттолько… ятут…
        —Что?
        —…подумал, каково это… ну, знаешь… подержать тебя заруку. Ивсе. — Япоставил бокал настол ипосмотрел ей вглаза. — Какнанастоящем свидании.
        Хейли смущенно рассмеялась.
        —Унас неполучилосьбы настоящего свидания, потому что дома меня ждет бойфренд. Помнишь?
        —О,черт. Да,тот терпеливый парень. Совсем вылетело изголовы.
        Чистая правда. Такувлекся моментом, чтонапрочь забыл обовсем насвете запределами этого дома. Ясделал глоток водки склюквой.
        Итут вдруг Хейли совершила нечто удивительное. Онапоставила бокал настол, потом забрала мой бокал ипоставила его рядом.
        —Тыже непредлагаешь мне руку исердце, правда ведь? Только подержаться заруки, ивсе.
        Яшумно сглотнул.
        —Чтобы узнать, каковоэто.
        —Мнекажется, этовполне невинно.
        —Но,если честно, — якоснулся голой лодыжки Хейли, — вглубине души я, может быть, какраз хотел предложить тебе руку исердце.
        Хейли оттолкнула мою руку.
        —Вотвидишь. Именно поэтому мне ненадо было принимать душ утебя вквартире. Отдуша недалеко до«давай подержимся заруки», атам и… Нетуж, лучше отращивать рождественские дреды.
        Хейли заправила волосы заухо, апотом дотронулась домоей руки.
        Яедва мог вздохнуть.
        Да,больше всего насвете мне хотелось ощутить ее прикосновение, новтоже время было очень страшно. Ведь я слишком хорошо себя знал. Непонятное чувство охватило меня стакой силой, чтовсе мысли смешались. Глаза вглаза, рука вруке. Тело просто звенело отнапряжения.
        —Отличный подарочек, — струдом выдал я наконец.
        Онапереплела пальцы смоими, инесколько долгих секунд мы просто смотрели друг надруга, непроизнося нислова. Намгновение мой взгляд спустился кее губам, ноя тутже приказал себе снова посмотреть ей вглаза. Лицо Хейли посерьезнело, иона тихо откашлялась.
        —Мненадо кое вчем признаться. Коевчем неочень хорошем.
        —Хм-м, — нервно выдавил я, опасаясь, чтоона уберет руку.
        —Вообще-то я нетянула допоследнего. Билет насамолет уменя был уже давно.
        Мойпьяный мозг несразу понял смысл того, чтоона сказала. Получается, онарешила нелететь домой. Значит, оначего-то избегает. Иликого-то. Сердце гулко бухнуло вгруди.
        —Ноя так инепоехала ваэропорт.
        —Почему?
        —Потому что струсила. — Хейли села комне чуть ближе. — Теперь ты меня презираешь?
        —Счего вдруг?
        Онапожала плечами.
        —Ачто тогда ты думаешь обомне?
        Янанесколько секунд застыл, глядя всвой бокал. Апотом поднял глаза ипроизнес:
        —Ядумаю отом, каково это — поцеловать тебя вщеку?
        Хейли глубоко вздохнула исжала мою руку.
        —Может, стоит проверить?
        Нокогда я наклонился кее левому уху, онавдруг повернула голову, ия поцеловал ее вгубы.
        Едва прикоснулся кее губам, итутже отстранился, глядя нанее. Наши взгляды встретились. Иунее, иуменя грудь быстро поднималась иопускалась. Безраздумий я обхватил ладонями лицо Хейли, какможно нежнее, иснова поцеловал ее. Наэтот раз дольше. По-настоящему. Иона ответиламне.
        Непрерывая поцелуя, онаприжала меня кспинке дивана. Еепальцы тянули меня заволосы, ая медленно вел руками вниз поее теплому телу.
        —Чтомы делаем? — выдохнула она мне вухо.
        —Непредставляю, — отозвался я иснова поцеловалее.
        Ирастворился. Вее губах. Ееприкосновениях. Хейли ия. Онаприготовила мне ужин, атеперь мы сней вдвоем надиване. Этоневероятно. Итут нанесколько мгновений моя душа отвосхищения покинула тело. Япарил подпотолком исизумлением смотрел навсе сверху. Затем я заставил себя вновь сосредоточиться наее губах, наее животе подмоими ладонями иматериализовался вновь.
        Все, чтоя чувствовал, было таким… живым.
        Словно я вдыхал целый мир разом.
        Спустя несколько минут я перевернул Хейли наспину иприжал ее руки кдивану. Апотом отстранился ивнимательно посмотрел нанее. Мыоба тяжело дышали, желая продолжения.
        —Вчем дело? — спросилаона.
        —Мнехочется большего.
        Оназакрыла глаза, апотом медленно открыла их снова.
        —Язнаю,но…
        —Хочется узнать, каково это — быть стобой.
        Онанеответила, итогда я снова наклонился кней. Мыцеловались еще иеще, нотеперь прилив энергии был таким мощным, чтомой разум совсем затуманился. Ястал расстегивать ее блузку, одну пуговицу задругой, апотом скользнул руками поспине. Застежка лифчика щелкнула…
        Итут Хейли остановила меня.
        Повернув голову, онавывернулась измоих объятий, быстро застегнула лифчик ипринялась запуговицы блузки.
        —О,черт, — ясмотрел нанее, авживоте будто метался рой бабочек. — Черт, язашел слишком далеко,да?
        Онанеотозвалась сразу, итогда я окликнулее:
        —Хейли?
        Онавстала изастыла, прижимая ладони клицу. Когда через несколько секунд она опустила их, вглазах читалась тревога.
        —Чтоя делаю?
        —Этоя виноват…
        Хейли хотела убрать состола наши полупустые бокалы, новдруг поставила их обратно, подошла кдвери ираспахнулаее.
        —Извини, ноя вынуждена попросить тебя уйти.
        —Прости, Хейли. Меня занесло…
        —Пожалуйста, Шай, — отрезалаона.
        Идаже непосмотрела вмою сторону. Вотчто, пожалуй, было хуже всего. Еслибы она взглянула наменя, тоувиделабы, чтоя искренне сожалею, ивсе наладилосьбы. Ноэтого так инепроизошло.
        —Ладно, — явышел налестницу, нажал кнопку вызова лифта иуставился впол, услышав, какзаспиной захлопнулась дверь.
        РОЖДЕСТВО
        Врождественское утро Хейли непришла мыться.
        МысОливкой сидели надиване вгостиной, ждали, чтоона постучит вдверь, нотак инедождались.
        Яуставился враскрытую книгу, нонасамом деле нечитал, апытался рассмотреть события прошлой ночи совсех возможных точек зрения. Икаждый раз все сводилось кодному итомуже — комне. Яведь знал, чтоунее есть парень. Да,она неполетела домой — значит, уних сейчас неладится, иличто-то вроде того. Новсе равно. Язашел слишком далеко.
        Почемуже это вечно именноя?
        Тот, кому хочется большего.
        Из-за трехчасовой разницы вовремени домой я позвонил только вполдень. Поговорил немного сотцом, новосновном болтал ссестренкой. Мыпожелали друг другу счастливого Рождества. Онаописала все блюда, которые готовила кпразднику. Сказала, чтоотец собирается заехать вЧула-Виста ипривезти оттуда бабушку, авместе сней — целую гору домашних тортилий. Потом они сцветами отправятся накладбище.
        —Нобезтебя все будет нетак, — сказалаона.
        —Дауж.
        —Нет, серьезно. Яже первый раз поеду туда безтебя, — онапомолчала. — Тытолько невздумай провести этот день один, Шай. Ато мне будет совсем грустно.
        —Нет, чтоты. Комне тут друзья придут, мызапечем окорок ивсякое такое. Всебудет просто супер, непарься. — Япереложил трубку изодной руки вдругую. — Хотя ябы лучше провел этот день свами.
        —Кстати, уОрешка уже получше сзубами. Судя потому, чтоон теперь постоянно клянчит унас еду — ивсе из-за тебя.
        Яулыбнулся, вспомнив, кактайком скармливал псу остатки обеда.
        Мыссестренкой поболтали еще немного оботце, который, поее словам, тоже пошел напоправку. Апотом я сказал, чтомне надо готовиться кприходу друзей, имы попрощались. Перед тем какотключиться, ясказал:
        —Эй,Софе!
        —Что?
        —Держись подальше отпарней.
        Япринял душ, незакрывая дверь ванной, инадел лучшую рубашку изтех, чтовзял ссобой, когда собирался сидеть скошкой. Идаже намазал волосы гелем Майка — слегка, чтобы пригладить непослушные вихры. Апотом уселся сОливкой надиван истал читать, новсе-таки прислушивался, нераздастсяли стук вдверь.
        ЗАСНЕЖЕННОЕ КРЫЛЬЦО
        Проснулся я оттого, чтоОливка скреблась вовходную дверь.
        —Куда это ты собралась? — спросил я, слезая сдивана.
        Ивдруг увиделего.
        Маленький конвертик наполу, подсамой дверью. Ананем — моеимя, выведенное аккуратным девичьим почерком. Явыглянул вглазок — никого.
        Вконверте обнаружилась открытка. Напереднем плане худой Санта махал мне, сидя зарулем кабриолета. Внутри отруки было написано: «Этоостатки лазаньи стого вечера, когда ты меня продинамил. Поставь вмикроволновку надве-три минуты. Икстати, счастливого Рождества».
        Открыв дверь, яобнаружил заней большую тарелку, завернутую вфольгу. Хейли нененавидит меня! Ноедва я наклонился, какОливка вдруг выскочила налестницу.
        —Эй,ты куда? — поставив тарелку, ярванул закошкой, ноона успела взбежать полестнице. Заспиной захлопнулась дверь, ая помчался наверх, наэтаж Хейли, перепрыгивая через ступеньки.
        НоОливки нигде небыло.

«Отлично, — подумал я. — Аведь это была моя единственная работа, чтобее».
        Взлетев наверхний этаж, яобыскал площадку, выглянул вокно, осмотрел заснеженную пожарную лестницу. Потом бегом спустился напервый этаж, оглядел подъезд, заглянул вугол спочтовыми ящиками. НоОливка будто сквозь землю провалилась.
        Через пятнадцать минут бесплодных поисков я стоял наковрике перед квартирой Хейли, инерешительно поднял руку. Онаведь принесла тарелку седой иушла, анепригласила вгости — значит, явно нехотела меня видеть. Даипросить опомощи я как-то непривык.
        Ивсеже.
        Япостучал.
        Хейли тутже открыла дверь ивстревоженно посмотрела наменя.
        —Чтослучилось? Яслышала, какты носишься полестнице вверх-вниз. Разпятнадцать уже пробежал, неменьше.
        —Оливка куда-то смылась. Обыскался ее уже, никак ненайду. Майк иДженис меня убьют.
        Хейли схватила ключи.
        —Уверена, онагде-то здесь. Пошли.
        Мыснова поднялись наверхний этаж иобшарили каждый уголок. Хейли даже открыла окно, выходящее напожарную лестницу, ивысунула голову. Ничего. Оливки неоказалось нивлифте, нивмусоропроводе, нивкладовке. Мыпрочесали каждый этаж, споследнего допервого. Каквдруг наобратном пути Хейли дернула меня зарукав иуказала начто-то.
        —Даты издеваешься, чтоли? — выпалиля.
        Оливка сидела возле тарелки, завернутой вфольгу, ивылизывала правую лапу. Онадаже нестала вырываться, когда Хейли взяла ее наруки. Яоткрыл квартиру Майка, Хейли опустила Оливку напол, икошка невозмутимо прошествовала ксвоей миске.
        —Напугала меня досмерти, — выдохнуля.
        —Тычто, все-таки попытался сидеть скошкой иодновременно смотреть телевизор?
        Ясаркастично усмехнулся.
        —Нет, носпасибо! Правда. Незнаю, чтобы я делал безтебя.
        —Никаких проблем.
        Волосы Хейли почему-то были влажными. Иглаза, кажется, припухли.
        —Даже если это был коварный план, чтобы заманить меня сюда.
        Онанаклонилась, подняла тарелку слазаньей ипротянула еемне.
        —Спасибо заугощение, — ястоял старелкой вруках, уставившись впол. — Насчет вчерашнего… Хейли, мнеочень, очень жаль…
        —Язнаю, чтоты, наверное, голодаешь, — оборвала она меня. — Носкажи честно, вотименно сейчас, вэту секунду, тыочень хочешь есть?
        —Сейчас? — переспросил я. — Нет, неособенно. Ачто?
        —Надень самое теплое пальто инепромокаемые ботинки. Встречаемся внизу впять.

* * *
        Тучи наконец-то рассеялись, инизко внебе показалось солнце. Воздух наулице был морозным исвежим. Яшел заХейли позаметенной дорожке ивидел, какоблачка пара вырываются уменя изорта. Мышли очень медленно: толстый слой снега покрывал все вокруг.
        —Мнетак нравится ходить понему первой, — сказала Хейли, схрустом наступая внетронутое белое море.
        —Мнетоже.
        Изобуви уменя нашлись только кроссовки, такчто носки уже промокли. Даитолстовка оказалась слишком тонкой. Приходилось держать руки вкарманах, чтобы они незамерзли. Нопрокладывать путь посвежему бруклинскому снегу было здорово. Обычно он через несколько минут превращался вмерзкую бурую жижу.
        Добравшись доСедьмой авеню, мыоглядели пустую улицу.
        —Сегодня это все — только длянас стобой, — сказала Хейли.
        —Акуда мы идем, кстати?
        —ВПроспект-парк. Мнекажется, сейчас там просто потрясающе.
        Магазины ирестораны неработали. Металлические жалюзи, разрисованные граффити, были опущены изакрыты назамок. Полные мусорные баки превратились ввысокие сугробы. Снегоуборщики сюда еще недобрались, поэтому трудно было понять, гдезаканчивается тротуар иначинается проезжая часть. Даимашин всеравно небыло. Пешеходов, впрочем, тоже. Хейли была права: только мы сней отважились выйти наулицу после такой метели.
        Дойдя досередины следующего квартала, мыуслышали музыку, доносившуюся изокна какого-то особняка. Обычная рождественская песенка, которая казалась нетакой уж ибанальной.
        —Может, послушаем немного? — спросила Хейли. — Вдруг рождественское настроение появится.
        —Давай.
        Яочистил отснега два пятачка нанижней ступеньке крыльца, имы уселись. Странно было находиться так близко кХейли. Яподумал: может, стоит снова заговорить опрошлой ночи, чтобы все окончательно прояснить? Номомент был явно несамый подходящий, такчто я промолчал. Мыпросто сидели, слушали музыку иразмышляли каждый освоем. Солнце уже спряталось зарядами домов кзападу отнас, иветер стал понемногу крепчать, ноя почему-то больше нечувствовал холода.
        Хейли толкнула коленом мою ногу.
        —Ядолжна кое вчем тебе признаться.
        —Ещеодин, последний раунд игры «узнай-меня-лучше»?
        Слегка улыбнувшись, онапокачала головой.
        —Нет, этоуже пройденный этап.
        Хейли стала дергать заниточку, торчащую изкармана пальто.
        —Помнишь, какты пришел чинить мойдуш?
        Якивнул.
        —Знаешь, такзабавно получилось: тыушел, анаследующий день все чудесным образом снова заработало.
        —Погоди-ка, — явсе еще немог понять, кчему она клонит. — Нотыже всеравно приходила потом…
        Ох.
        Доменя наконец дошло. Хейли использовала душ какпредлог, чтобы… идальше заходить комне вгости.
        —Тактвои трубы уже разморозились?
        —Неуверена, чтоони вообще замерзали, — Хейли сунула руку вкапюшон ипоказала мне свои влажные светлые волосы. — Якакраз закончила мыться, когда ты постучал вдверь. Мама убилабы меня, еслибы узнала, чтоя сижу тут смокрой головой.
        Издома, гдезвучала музыка, донесся детский смех, имы оба посмотрели наокна. Ноничего неразглядели. Кажется, этосмеялся мальчик.
        —О,иеще кое-что, — добавила Хейли. — Япозвонила сегодня домой. Инаконец-то перестала трусить.
        —Вкаком смысле?
        —Сказала Джастину тоже, чтоитебе вчера. Чтоуменя был билет домой, ноя просто немогла заставить себя сесть всамолет.
        Ярешил, чтосейчас нестоит ничего говорить. Лучше просто молча слушать икивать.
        —Изнаешь что? — продолжала она. — Этобыло довольно тяжело. Мыоба полдня проплакали втрубку.
        Перестав дергать заниточку, онасунула руки вкарманы пальто.
        —Ивсе-таки я правильно сделала, чтопорвала сним.
        —Этонелегко.
        —Мнели незнать.
        Нехорошо, конечно, радоваться горю какого-то парня. Ивсе-таки я был чертовски рад. Потому что Хейли теперь свободна, азначит…
        Возможно…
        Мыуже собирались уходить, каквдруг заиграла новая песня, «Вотидет Санта-Клаус». МысХейли взглянули друг надруга, рассмеялись иуселись обратно. Продолжая хохотать, япредставил себе, какмальчик вкомнате наверху сидит ислушает радио вместе смладшей сестренкой, мамой ипапой. Мнезахотелось сказать ему: запомни этот день, весь, домельчайших подробностей. Нетолько подарки, которые получишь, ноисемью тоже. Маму. Потому что однажды, возможно, тыокажешься вдали отдома. Будешь сидеть назаснеженном крыльце сдевушкой, которая, возможно, тебе нравится, будешь смеяться ивдруг захочешь вспомнить, каквсе это было когда-то.
        Дженни Хан
        Тынайдешь меня наПолярной звезде
        Эльфы. Когда эльфы двигаются — этонечто неземное. Онивысокие, красивые истройные. Когда они танцуют, топохожи нанеистовый поток энергии, искрящийся имерцающий, каклучи солнца наповерхности снега. Ужя-то знаю. Янаблюдала заними всю жизнь.

* * *
        Комитет поукрашениям изкожи вон лез ради Снежного бала. Полагаю, этопроисходит ежегодно, нонасей раз все казалось особенно пестрым. Гирлянды слампочками покрывали каждый дюйм Великого зала, ихбыло так много, чтоможно былобы обойтись безобычного освещения. Вцентре стояла огромная ель. Верхушка упиралась впотолок, анаветках висели деревянные фигурки, изображавшие всех эльфов, когда-либо живших наСеверном полюсе. Одних только эльфов. Попериметру зала красовались елки поменьше, высотой примерно два споловиной метра, украшенные каждая всвоем стиле. Японская ель сбумажными журавликами, голландская — сразноцветными деревянными башмачками, мексиканская — коДню мертвых, увешанная крошечными сахарными черепушками. Больше всего мне нравилась ель встиле пятидесятых. Вокруг основания наней была розово-фиолетовая юбка-пудель[11 - Юбка-солнце саппликацией иливышивкой ввиде пуделя; были очень популярны в1950-е годы.].

* * *
        ДляСнежного бала эльфы разбились попарам, ведь как-никак это самый романтический вечер сезона. Последняя возможность повеселиться, пока неначалась праздничная суматоха. Дляэльфов это своеобразный выпускной. Яникогда небыла навыпускном, но, думаю, ондолжен выглядеть именнотак.
        Позалу кружились празднично одетые юноши идевушки.
        Элинор выбрала белое платье ссеребряными пайетками. Всвете гирлянд ее волосы казались такимиже белыми, какуФлинна.
        Моеплатье было сшито изтойже клюквенно-красной ткани, чтоикостюм Папы. Мыкакникто подходим друг другу. Подарок перед Рождеством. Дляменя это был первый год наСеверном полюсе. Потакому случаю уменя были пышные рукава икружевной передник, овальный вырез июбка-солнце. Вкомплекте шла белая меховая муфта. Такое платье куда больше подходит кукле, анепятнадцатилетней девочке.
        Ох,Папа. Разве ты невидишь, чтоя расту?
        НаСеверном полюсе все знают историю отом, какСанта нашел меня. Аточнее, какя нашла Санту. Пятнадцать лет назад наРождество он доставлял подарки вжилой комплекс вСеуле. Папе нравятся большие жилые комплексы, потому что вних можно пронестись сквозь этажи изакончить работу вмгновение ока. Когда он вернулся ксаням, товкорзинке снадписью ? ???? («Пожалуйста, позаботьтесь омоей дочери») лежала я. Санта незнал, чтоделать. Каждый раз, когда он ставил меня наземлю, яплакала, аему нужно было доставить подарки повсей Азии. Тогда он решил взять меня ссобой. Всюдорогу я спала. Кутру Санта хотел вернуть меня обратно вКорею, нонарассвете я схватила его замизинец иотказалась отпускать. Воттак я очутилась наСеверном полюсе, вместе, гденикогда прежде нежила ниодна девочка.
        Ястояла, прислонившись кстене, моиноги буквально зудели — такмне хотелось, чтобы кто-нибудь пригласил меня потанцевать. Хотябы изжалости. Яловлю взгляд Флинна, когда он кружит сЭлинор. Какже она хорошо выглядит вего объятиях. Такправильно. Еслибы сним танцевала я, тоедвабы доставала ему догруди. Иуж точно несмоглабы прижаться щекой кщеке.
        Ярешила держаться возле столов сзакусками. Здесь безопасно. Впервые двенадцать дней декабря десерты тематические. Этоеще одна измножества традиций. Впервый день Рождества обычно подают куропатку нагрушевом дереве. Нонасей раз длянас приготовили шоколадных куропаток, фаршированных каштановым кремом, вкислом грушевом сиропе.
        Шоколадные куропатки напомнили мне одеревянной птице вмоем кармане.
        Когда мне было восемь, вВеликом зале застрял дрозд. Онвлетел через открытое окно инесмог вылететь обратно. Онснова иснова поднимался кпотолку, новсе безтолку. Никто незнал, какпомочь птице. Ядаже попыталась выгнать его вдверь спомощью метлы дляквиддича (втот год это был самый желанный подарок наРождество). Думаю, дети ивсамом деле верят, чтонаней можно летать. Внезапно Флинн забрался наперила, и, когда дрозд подлетел прямо кнему, поймал его ибережно вынес наружу. Всееще долго только обэтом иговорили.
        Именно поэтому нато Рождество я решила подарить Флинну птицу, вырезанную издерева. Япопыталась сделать ее похожей надрозда, ноуменя неполучилось. Вместо этого вышла просто птичка состеклянными глазками.
        Правда, поначалу я боялась вручать ему птичку. Ведь если ты хоть что-то понимаешь вэльфах, тознаешь — онинелюбят подарков. Одно дело, создавать что-то длядругих, мастерить, трудиться, совсем другое — получать самим. Этоим несвойственно.
        Былриск, чтоФлинн непримет подарок. Открыв коробочку, ондолго ипристально смотрел наптичку. Ая, затаив дыхание, наблюдала затем, какон вертит ее вруках, поворачивает, взвешивает наладони. Достаточноли она хороша? Яведь долго тренировалась, пока нерешила, чтонаконец сделала птичку, достойную моего друга. Наконец он сказал:
        —Никто раньше недарил мне подарков.
        —Такты возьмешь ее? — выдохнула я соблегчением.
        —Возьму, — ответилон.
        Стех пор накаждое Рождество я дарю ему птицу. Вэтом году уменя наконец-то вышел достойный дрозд. Изчерного ореха, выкрашенного вягодно-красный цвет.
        Яналила себе еще стакан малиново-имбирного пунша, каквдруг услышала голос Элинор:
        —Грустно, чтоуНатти ненашлось никого, скем можно пойти набал. Сомневаюсь, чтоона вообще когда-нибудь видела мальчика.
        —Видела, — сказал Флинн. — Тотпарень, Ларс, помнишь?
        Онистояли комне спиной идаже неподозревали, чтоя так близко ислышу каждое их слово. Явсе еще могла улизнуть, ионибы ниочем недогадались.
        —О,Флинн, неужели неясно, чтоона выдумала его, чтобы заставить тебя ревновать. Ведь тыже всегда ей нравился, — сказала Элинор.
        Перед глазами уменя все поплыло, ия выпустила изрук стакан спуншем. Красная жидкость растеклась постолу, забрызгав мое платье. Какунее только язык повернулся такое брякнуть? Пусть даже она права, иФлинн мне нравится. Всегда нравился.
        —Ничего она непридумывала, — ответил он. Егоголос звучал громко иясно, какколокол. — Япосмотрел взаписях самого Санты. Тамиправда был мальчик поимени Ларс.
        —Тытак говоришь, потому что ты добрый, — сказала Элинор. — Мывсе знаем, какая Натти сказочница.
        Уменя вспыхнули щеки. Пусть раньше, чтобы привлечь внимание, яирассказывала всякие небылицы. Кпримеру, какпотерялась вснежную бурю, аРудольф, Красноносый Северный олень, прискакал испас меня. Нояже больше так неделаю. Неужели люди немогут меняться?
        Язакашляла. Ониобернулись одновременно, будто так ибыло задумано. УЭлинор хватило наглости сделать вид, чтоей стыдно. Насамом деле она боялась, чтоя пожалуюсь Папе. Ая небуду. Яуже немаленькая ябеда имогу сама засебя постоять. Моесердце стучало так сильно, чтоя даже испугалась, неслышатли окружающие.
        —ПроЛарса я нелгала, — сказала я громко.
        Двагода назад я упросила Папу взять меня ссобой развозить подарки. Этобыло мое рождественское желание, иему пришлось согласиться.
        Большинство воспоминаний отой ночи уменя расплывчатые, какивсе, чтосвязано сволшебством. Нокогда я закрываю глаза, тослышу лай собак, чувствую запах домов, волнение оттого, чтонахожусь там, гдеменя быть недолжно. Рождественские елки, рождественское печенье ирождественские чулки. Всерождественское. Больше всего мне понравилось смотреть, какПапа работает, потому что ему это доставляло удовольствие. Даже то, какон раскладывал подарки. Ондействительно знал имя каждого мальчика идевочки. Онбы удочерил иусыновил всех потерявшихся детей, еслибы мог. Ноповезло именно мне. Иногда я думаю освоей матери, освоей настоящей матери, имне интересно, зналали она, кому меня отдает.
        Мызашли вдомик уморя. Онбыл маленький, голубой сбелыми ставнями. Япомню запах соли извук воды. Пока Папа работал, яотправилась напоиски печенья. Больше всего мне нравилось арахисовое M&M’s, которое я попробовала вЧарлстоне, вштате Южная Каролина. Навтором месте стояло необычное малиново-миндальное печенье изПарижа, воФранции.
        Янашла сине-белую фарфоровую тарелку спеченьем, посыпанным сахарной пудрой. Навкус оно напоминало нугу иорех пекан. Якакраз слизывала спальцев сахарную пудру, когда увидела мальчика сволосами цвета лимонных леденцов. Навид ему было лет тринадцать илидаже пятнадцать. Онстоял внизу лестницы ипристально смотрел наменя.
        —Javlar![12 - Сволочи (шведск.).] — воскликнулон.
        Этопрозвучало какругательство.
        —Мойпапа говорит, чторугаться — этоскверная привычка, — сказала я, украдкой вытирая руки опальто.
        Мальчик смотрел наменя вовсе глаза.
        —Прости. Ты,наверное, неговоришь по-английски? Гдемы сейчас? ВШвеции? — спросила я. — Godjul.
        Этозначит «Счастливого Рождества» по-шведски. Ямогу пожелать «Счастливого Рождества» налюбом языке. Эльфы, тевообще могут свободно говорить налюбом языке идиалекте, ноя всего лишь человек.
        —Высотцом — грабители? — спросилон.
        Уменя перехватило дыхание. Оказывается, онпонимает по-английски!
        —Мойотец раздает подарки, анекрадет их. ОнСанта. — Мальчик продолжал смотреть наменя, потому я решила пояснить: — Клаус. Санта-Клаус. Святой Николай. ПерНоэль. Ахда, мыже вШвеции: Томте. Ниссе…
        Мальчик выглядел еще более озадаченным:
        —Санта-Клаус — азиат?
        —Нет, просто я приемная. Оннемой родной отец, — пояснилая.
        Мальчик попятился назад.
        —Если вы сейчасже неуберетесь отсюда, явызову polisen. Полицию, ясно?
        Полицию? Ой-ой.
        —Папа… — елеслышно позвалая.
        —Почти закончил, Натти! — донеслось изгостиной. — Возьми мне печенье иназад вупряжку.
        —Вупряжку, — повторил мальчик.
        —Всанки. Или… вповозку? Санта так путешествует.
        Мальчик сердито наменя посмотрел:
        —Язнаю, чтотакое упряжка.
        —Онаждет нас наулице, — сказала я. — Если неверишь, пойди посмотри.
        Мальчик подбежал кокну ивыглянул наружу. Неверя своим глазам, онобернулся, пристально посмотрел наменя ирухнул напол. Закрыв глаза, оннепереставал повторять:
        —Этовсе непо-настоящему. Мнеэто просто снится.
        Яущипнула его заруку так сильно, чтоон вскрикнул:
        —Видишь? Тынеспишь.
        Онпотер руку:
        —Этоничего недоказывает.
        Тут-то я заметила наднашими головами связку омелы иподумала: вотмой шанс. Яобняла его ипоцеловала. Навкус его губы напоминали шведские рождественские сладости.
        Яуслышала, каккто-то откашлялся, сказав «хо-хо-хо», имы тотчас отпрыгнули друг отдруга. Глаза мальчика были готовы выскочить изорбит, когда он увидел Санту вовсей его клюквенно-вельветовой красе.
        —Натти, нампора, — сказал Папа.
        —Тыиправда настоящий, — прошептал мальчик.
        —Верно, ия знаю, когда ты вел себя хорошо, акогда плохо, — пошутил Папа. Мнестало неловко.
        Папа какраз выволок меня наулицу, когда мальчик подбежал кокну икрикнул:
        —Меня зовут Ларс! Атебя?
        —Натали! — ответилая.
        Когда я вспоминаю обэтом, топонимаю, чтотогда уменя впервые появилась возможность кому-то представиться. НаСеверном полюсе меня все знали еще спеленок. Эльфы звали меня Натти потому, чтотак называл меня Санта. Атут я впервые стала Натали.
        Мывсе еще стояли возле стола сзакусками, когда Папа решил присоединиться квечеринке, приветствуя всех взмахами рук итрадиционным возгласом «хо-хо-хо». Эльфы пришли вполный восторг. Обычно они избегают публичного проявления чувств, нодляСанты делают исключение. Дляних он всеравно, чторок-звезда.
        —Спервым декабря! — прокричалон.
        —Спервым декабря! — грянули эльфы вответ.
        —Выхорошо поработали, ия чертовски вами горжусь. Дорога дофиниша будет напряженной, номы сделаем это, какделаем каждый год. Повеселитесь сегодня отдуши! Азавтра начнется настоящая свистопляска! — Всехлопают, Папа осматривает толпу. — Гдемоя Натти? Натти, выйди сюда искажи что-нибудь нашему отряду.
        Этопоследнее, чегобы мне сейчас хотелось, ноэльфы вытолкнули меня вцентр зала. Папа обнял меня ипосмотрел — каквсегда, слюбовью игордостью. Япопыталась вытереть пятна, проступившие наплатье. Хорошо еще, чтооно тогоже цвета, чтоипунш.
        —Скажи что-нибудь, Натти, — улыбаясь, попросил Папа.
        Чтоя должна сказать? Явсего лишь дочь босса.
        —М-м, счастливого Рождества, — промямлила я, ивсе вежливо захлопали.
        Папа подал сигнал эльфийскому оркестру, итот заиграл знаменитую песню «Last Christmas», любимую рождественскую мелодию моего отца. Эльфы думают, чтоэто своеобразная эльфийская вариация песни Элвиса «Santa Claus isComing toTown», ноя-то знаю правду. Папа любит дуэт Wham![13 - Британский поп-дуэт, который пользовался огромным успехом в1980-е годы.]
        —Потанцуй сосвоим стариком, Натти, — сказал он, взяв меня заруку. Онвел меня вфокстроте, ая изовсех сил старалась неотставать. Ячувствовала, чтоэльфы сжалостью наблюдают затем, какя танцую ссобственным отцом.
        —Могу поспорить, утебя сегодня ниодного свободного танца неосталось. Натти, скажи, чтобы ты хотела получить наРождество?
        Янезнала, чтоответить, потому что единственное, чегобы мне хотелось, разобьет ему сердце.
        —Ещенедумала, — солгалая.
        Папа понимающе посмотрел наменя ипогладил поплечу. Казалосьбы, пора уже поумнеть инепытаться обмануть самого Санта-Клауса.
        —Дорогая, если ты веришь, думаю, тыполучишь именно то, чего хочешь.
        Яхочу верить. Очень хочу.
        Есть два типа детей. Те,кто верит, ите, ктонет. Итех, ктоверит, скаждым годом все меньше. Папа говорит, чтонетак-то просто попросить ребенка поверить вто, чего он невидит. Поего словам, вэтом изаключается суть магии. Онговорит, чтоесли утебя внутри есть эта самая магия, тоее нужно беречь, ведь если она пропадет, этоуже навсегда.
        Когда песня закончилась, папа пожелал всем хорошего вечера ивернулся обратно вофис. Яхотела пойти сним иуснуть возле камина, наблюдая, какон составляет списки плохих ихороших детей. Ноя осталась вВеликом зале, качалась втакт музыке исмотрела, кактанцуют остальные. Комне проскользнула Сондрин, сказала, чтоей нравится мое платье. Разумеется, оноей ненравилось, ноя поблагодарила ее, ведь она хотябы попыталась быть доброй комне. Имне непришлось стоять водиночестве. Сондрин рассказала отанцевальной видеоигре, которую состряпали вдепартаменте игр идлякоторой изготовили нескользкую платформу. Сначала все затевалось какшутка, нопотом они так увлеклись, чтотеперь эта игрушка окажется подрождественской елкой умногих детей.
        Потом Роан, эльф-кукловод, позвал Сондрин танцевать, иона переключилась нанего, улыбаясь отодного острого уха додругого. Когда я была маленькой, тоспомощью скотча пыталась изменить форму ушей — хотела, чтобы они выглядели острыми. Ноничего невышло.
        Элинор иФлинн снова танцевали.
        Напрошлой неделе вмастерской Элинор спросила меня заобедом:
        —Натти, скем ты пойдешь наСнежныйбал?
        После длинной паузы я ответила:
        —Нискем.
        —О! — сказала она, ивэтом было столько жалости, чтомне стало невыносимо горько.
        Япроглотила кусок лосиного мяса ипродолжила:
        —Яхотела пригласить того мальчика изШвеции,но…
        —Утебя разве есть знакомые вШвеции? — спросилаона.
        Тогда я рассказала ей историю оЛарсе, оего желтых волосах ишведских сладостях. Взгляд Элинор стал таким напряженным, будтобы она мне неверила.
        —Хм,звучит так, будто увас прочные отношения. Нопочемуже мы впервые онем слышим? — спросила Элинор, перебирая пальцами пряди серебристых волос.
        Язакусила губу.
        —Унас были отношения. Номы… мы больше необщаемся. Уменя даже нет его адреса.
        Уменя ираньше его небыло, мыже насамом деле необщались.
        —Думаю, тыдолжна найти этого мальчика, Натти. Узнать, сужденоли вам… Флинн, найди, пожалуйста, адрес шведского мальчика поимени Ларс. Возраст пятнадцать-семнадцатьлет.
        Флинн ничего неответил, иЭлинор снова его окликнула.
        —Что? — наконец отозвалсяон.
        —Нужно, чтобы ты нашел мальчика изШвеции. Егозовут Ларс, — попросила она голосом, сладким, каксахарная вата. — Натти, тынезнаешь, чтоон загадал наРождество? Такнам будет легче искать его среди всех шведских мальчиков-блондинов поимени Ларс.
        Флинн снял наушники иуказал начасы собратным отсчетом. ДоРождества осталось двадцать пять дней:
        —Выбы лучше вернулись кработе, если хотите выполнить сегодняшний план.
        —Небудь таким занудой, — сказала она. Склонившись надклавиатурой, Элинор слегка ткнула Флинна локтем. Еешелковистые волосы коснулись щеки эльфа.
        —Хорошо, значит унас есть год, имя, цвет волос, игрушка, страна. Натти, тыговорила, чтоон живет уморя?
        Якивнула.
        Онанапечатала еще пару слов.
        —Хм. Ничего невижу.
        —Может, этобыло невШвеции, авНорвегии. ИливФинляндии.
        Вмоем голосе звучало отчаяние, иони тоже его слышали. Этобыло ужасно.
        Элинор выпрямилась.
        —Мнепора обратно, набазу игрушечного оружия. Стех пор, какпотелевизору начали показывать «Рождественскую историю», дети только онем игрезят.
        Когда Элинор ушла, Флинн сказал мне сулыбкой.
        —Тыведь выдумала эту историю, нетакли?
        —Ничего я невыдумывала. Ясказала правду! Тыже мой друг идолжен мне верить!
        —Ятвой друг, Натти. Ипотому говорю тебе, чтоненужно сочинять истории, которые можно легко опровергнуть.
        —Яневыдумываю! Ларс действительно существует! Янезнаю, почему его нет вбазе данных, ноэтому должно быть объяснение. — Яглубоко вздохнула. — Иябы хотела, чтобы вы перестали называть меня Натти. Меня зовут Натали.
        —Прости. Дляменя ты неНатали. Звучит слишком… по-взрослому.
        —Ну,я уже немаленькая девочка, — возразила я, положив голову настол.
        —Какскажешь, — сказал Флинн.
        Ясидела исмотрела, какон работает. Обычно втакие моменты он выглядит очень напряженно. Егоголова ссеребристыми волосами склонена надигрушкой, глаза прищурены, сосредоточены. Оннелюбит, когда его отвлекают. Ниодин эльф этого нелюбит.
        —Флинн, кого… кого ты пригласил наСнежный бал? — спросила я, обращаясь кего спине. Уменя перехватило дыхание. Только неЭлинор. Кого угодно, только неЭлинор.
        Онпомолчал. Апотом, необорачиваясь, ответил:
        —Элинор.
        Япочувствовала, каквомне что-то умерло.
        —Почему?
        —Потому что я всегда хожу сЭлинор.
        —Ахда, конечно. Всегда.
        Интересно, аеслибы я пригласила его напрямую, анепросто намекнула, согласилсябы он? Изменилбы свои планы? Иливсе былобы также, какикаждыйгод?
        Флинн, самый красивый измальчиков-эльфов, ия. НаСнежном балу. Уменя хорошее воображение, нодаже мне трудно себе это представить.
        Мыоба притихли. Даже как-то слишком. Нужно было что-то сказать, иначе ябы расплакалась, аэтого я допустить немогла.
        Яподнялась ивстала позади Флинна, пытаясь выглядеть также величественно, какэльфы. Плечи расправлены, подбородок гордо поднят вверх. Какможно выше, чтобы непотекли слезы. Таквысоко, чтоя уже смотрела впотолок. Яоткашлялась. Мойголос звучал вязко, какчерная патока:
        —Думаю, ванную стоит сделать яркой. Золотые краны ичерная плитка. Даилестница, которую ты спроектировал, ужеустарела.
        —Яговорил тебе, чтоэто кукольный домик встиле модерн, этосередина двадцатого века! — Флинн ответил раздраженно, носявным облегчением. Яэто почувствовала. Онбыл доволен, чтоя сменила тему.
        Янаклонилась ближе, также близко, какЭлинор, изамерла. Ячувствовала запах его волос: онислабо пахли хвоей.
        —Ая тебе говорю, чтоэтому домику нужна женская рука. Онвыглядит слишком безжизненно.
        Чего эльфы точно нелюбят, такэто критику.
        —Тыможешь просто дать мне спокойно поработать? — спросил Флинн.
        —Пока ты нескажешь, чтоверишь мне,нет.
        —Янестану говорить то, вочто неверю, — Флинн повернулся ипосмотрел наменя. — Уменя есть работа, Натти. Тоесть Натали. Онаувсех нас есть. Между прочим, Рождество наносу…
        —Знаю. Через двадцать четыредня.
        Флинн кивнул, довольный, чтоя его поняла имы наодной волне. Мыоба прекрасно понимаем, какважны эти двадцать четыре дня. ИФлинн повернулся обратно ккомпьютеру.
        —Тыимеешь ввиду, чтовсем, кроме меня, есть чем заняться? — горько спросилая.
        Флинн снова посмотрел наменя:
        —Нет, этосовсем нето, чтоя хотел сказать… — егоголос звучал растерянно.
        —Папа сказал, чтомой вклад вкостюмы девочек-ковбоев неоценим. Онистали самыми популярными нарядами длядевочек отпяти досеми лет, такчто непытайся приуменьшить то, чтоя делаю. Ипросто, чтобы ты знал, проЛарса я нелгала. Онсуществует, ион действительно первый, скем я поцеловалась. Меня неволнует, есть это вбазе данных илинет.
        Яповернулась ивышла прежде, чемон смог сказать еще хоть слово. Японимала, чтонатворила. Затеяла ссору сединственным другом, потому что злилась. Из-за того, чтоФлинн выбрал Элинор, анеменя.
        Былобы чему удивляться. Разве эльфы встречаются слюдьми? Только эльфы сэльфами. Ониженятся, заводят детей, жизнь наСеверном полюсе идет своим чередом, дети получают игрушки, ивсе счастливы. Такбыло всегда. Тутникогда ничего неменяется.
        Ятак ивижу их через несколько лет. Наней серебряное свадебное платье подцвет волос, наголове венок изплюща. Флинн высокий истройный. Онивместе стоят перед свадебным деревом, возле которого женятся все эльфы наСеверном полюсе. Конечно, Флинн полюбит Элинор, и, конечно, онженится наней. Кого еще ему любить? Неменяже. Яже неэльф. Янетакая, какони.
        Явышла изВеликого зала, чтобы подышать свежим воздухом, апотом решила пройтись. Воздух теперь все время пах перечной мятой. Кондитерская фабрика пососедству работала круглые сутки.
        Разумеется, идет снег. Тутвсегда снег, икажется, чтовсе вокруг покрыто бриллиантовой пылью. Чтовснеге особенного, такэто то, чтоон очень тихий. Вокруг вообще очень тихо. Каквцеркви. Внушает благоговение.
        Темно, новэто время года всегда темно. Солнца тут еще долго небудет. Эльфы невозражают, поскольку это их родина, номой папа переживает, чтоуменя начнутся сезонные эмоциональные проблемы, поэтому внашем доме везде стоят коробки светолечения.
        Скрип снега подногами истук своего сердца — вотвсе, чтоя слышала, пока шла потропинке отВеликого зала кнашему дому. Апотом я вдруг услышала, какФлинн зовет меня:
        —Натти, подожди!
        Язамерла. Обернувшись, увидела, чтоон почти догнал меня. Флинн стоял надорожке, безпальто. Эльфам холод нипочем. Яустало смотрела нанего:
        —Будешь читать мне лекцию опраздничном веселье идухе радости?
        —Нет. Просто хотел убедиться, чтоты впорядке.
        —А. — Собрав всю свою храбрость, язадала ему вопрос. Просто потому, чтодолжна была знать: — Почему это обязательно должна бытьона?
        —Этовсего лишь Снежный бал, Натти.
        Ноэто нетак. Иэто знали мыоба.
        Флинн взглянул вверх. Внебе наднами мерцала Северная звезда. Еечасто называют Полярной. Известная точка, вернее любого компаса. Тывсегда знаешь, гдеты, стоит только взглянуть нанее. Тыдома.
        —Северный полюс смещается, тызнала обэтом? Из-за гравитации Солнца иЛуны. Полярная звезда невсегда будет такой, каксейчас. — Яуже собиралась возразить, когда он внезапно спросил: — Тыкогда-нибудь думаешь обудущем, Натали?
        Меня бросило вдрожь оттого, чтоон назвал меня поимени. Яспециально ничего неотвечала, надеясь услышать это вновь.
        —Натали?
        —Обычно я думаю обудущем только перед Рождеством, — сказала я. Язагадываю натриста шестьдесят четыре дня вперед. Никогда недумала, чтокто-то может делать иначе. Особенно эльфы. Но,видимо, Флинн ивправду другой. Наверное, явсегда это знала. Именно поэтому мы друзья. Именно поэтому он знал, чтосомной невсе впорядке ирешил проверить. Кембы мы нибыли, мывсегда будем друзьями.
        Яподумала, чтосейчас прекрасная возможность отдать ему дрозда. Якакраз пыталась нащупать его кармане, когда услышала:
        —Вообще тебе здесь неместо.
        Егослова ударили меня, словно снежок, попавший влицо. Дрозд выскользнул измоих пальцев иупал глубоко вкарман.
        —Иногда я думаю, насколько все былобы иначе, еслибы тебя здесь небыло. Иногда я думаю, что, возможно, ия былбы другим, — продолжил Флинн.
        Яхмурюсь:
        —Чтоты имеешь ввиду?
        —Незнаю. Возможно, еслибы неты, ябы незадумывался, каков мир внеСеверного полюса.
        Яотмахиваюсь:
        —Флинн, оннетакой уж прекрасный. Явидела его два года назад имогу утверждать, чтоунас здесь намного лучше, чемтам. Тутможно пить эгг-ног[14 - Эгг-ног — яичный напиток сдобавлением сахара испиртного.] хоть каждый день! Тутесть горячий шоколад спалочками-леденцами иэти зефирные тортики смаленькими красными крапинками.
        —Яуверен, чтовсе это уних тоже есть. Вотувидишь. Однажды ты уйдешь отсюда, — сказал он, иэто прозвучало какпредостережение. — Тыперестанешь верить.
        Слезы застилают мне глаза:
        —Только нея. Яникогда неперестану. Никогда-никогда.
        Онупрямо качает головой:
        —Однажды перестанешь изабудешь онас.
        —Перестань так говорить!
        —Всеправильно. Тыдолжна это сделать.
        Мнененравится выражение его лица, грустное инезнакомое. Мыникогда раньше неговорили ниочем таком. Мнененравится, чтоя приэтом чувствую, всеслишком реально. Явытаскиваю изкармана дрозда ипротягиваю Флинну.
        —Вот, — говорю я. — Счастливого Рождества.
        Онподнимает птичку вверх клунному свету иразглядываетее.
        —Этотвоя лучшая работа, — отвечает он. Большего комплимента отэльфа недождешься. — Онпрекрасен.
        —Спасибо.
        Яиглазом моргнуть неуспела, какон дотронулся домоей щеки. Такбыстро могут только эльфы. Убрал волосы мне заухо. Ясудорожно вздохнула. Этопроисходит насамом деле?
        Янаклонилась ближе, закрыла глаза, подставила губы. Иничего.
        Открыла глаза:
        —Э… я думала, тысобирался меня поцеловать?
        —Я… я немогу.
        —Почемунет?
        Онсомневался, новсеже ответил:
        —Янехочу никому делать больно.
        —Тынесделаешь мне больно, — ответилая.
        Флинн покачал головой. Явижу, чтоон тверд всвоем решении. Иего ответ — нет. Поэтому я выкладываю свой козырной туз. Единственное, начто эльф неможет ответить отказом: — Этомое рождественское желание, Флинн.
        Оноткрывает рот, чтобы что-то сказать, итутже закрывает. Онпытается неулыбаться:
        —Какэто ты всегда находишь способ получить то, чего хочешь? Неотвечай. Просто закрой глаза, — просит он, прежде чем я успеваю возразить.
        Яподчиняюсь.
        —Итак, Натали?
        —Да?
        —Этонетебя я боюсь ранить.
        Яеще недоконца осознала смысл его слов, когда он поднял мой подбородок икоснулся своими губами моих. Губы Флинна нетакие холодные, какя представляла, — онитеплые. Онтеплый. Очень теплый, нопочему он дрожит? Когда я снова открыла глаза, чтобы спросить, онуже отвернулся.
        —Уменя тоже кое-что есть длятебя, — сказалон.
        Япротянула руку вперчатке, ион уронил мне наладонь клочок бумаги иисчез, оставив меня всомнении, аневыдумалали я все это? Когда живешь втаком месте, порой сложно отличить магию отсобственных фантазий.
        Яразвернула листок ипрочла:
        Ларс Линдстрем
        Осби, дом10
        Стефани Перкинс
        ЭтоЙольское чудо, Чарли Браун
        Мериголд очень нравился этот елочный базар. Тамбыло светлее и, возможно, даже теплее, чемвквартире уних смамой. Вузорчатых подсвечниках потрескивали свечи. Мигали лампочки гирлянд, висевших крест-накрест надголовой. Аувхода стоял громадный пластиковый снеговик исветился изнутри ярко-оранжевым светом. Надего курительной трубкой поднимались настоящие клубы дыма.
        Мериголд нравился насыщенный хвойный аромат елок «Фрейзер» ишелестящий хруст опилок подногами. Ейнравились мужчины вофланелевых рубашках, поднимавшие деревья накрыши универсалов иседанов. Потом они привязывали их бечевкой, которую доставали прямо изкармана. Какфокусники. Мериголд нравился деревянный сарай: стены, украшенные гирляндами ивенками, шумный старый кассовый аппарат иветки омелы спрозрачными ягодками, свисавшие скрыши, будто сосульки. Нобольше всего Мериголд нравился процесс выбора идеальнойели.
        Слишком высокая, слишком низкая, слишком пышная, слишком тонкая. Авот эта — всамыйраз.
        Сколько Мериголд Мун Линг себя помнила, онивсегда приходили сюда всей семьей. Новэтом году она заходила влавку одна. Много раз ивот уже целый месяц.
        Какпопросить совершенно незнакомого человека отаком странном одолжении? Оназадавалась этим вопросом еще с«Черной пятницы» идосих пор ненашла подходящего ответа. Новремя поджимало. День зимнего солнцестояния уже завтра, такчто действовать нужно сегодня.
        Мериголд пришла сюда… ради парня.
        Боже. Даже думать обэтом странно.
        Нодело невтом, чтоей понравился этот продавец. Нет. Онапришла сюда потому, чтоей отнего кое-что было нужно.
        Конечно, онбыл симпатичным. Кчему лукавить? Надо признать очевидное: этот парень — вполне привлекательный образчик мужского пола. Просто невее вкусе. Чересчур… мускулистый. Когда человек целыми днями таскает елки, тоунего, конечноже, появляется хорошо очерченная мускулатура. АМериголд нравились парни, ведущие преимущественно сидячий образ жизни иобладающие более художественными интересами. Чтение собрания сочинений Курта Воннегута. Создание популярного веб-комикса. Игра наконтрабасе. Черт подери, дахоть видеоигры. Оттаких занятий человек становился либо пухлым, либо тощим, иименно такие ребята привлекали Мериголд.
        Темнеменее уэтого парня изелочной лавки было то, чего нехватало всем остальным. Что-то такое, чтомог дать толькоон.
        Ейбыл нужен его голос.
        Впервые она услышала его, когда шла поавтостоянке, отделявшей ее дом отавтобусной остановки. Каждый год вначале праздничного сезона компания «Елиотсемьи Драммонд» («Семейное дело. Работаем с1964г.») арендовала северо-восточную часть парковки, принадлежавшую продуктовому магазину «Ingles». ВЭшвилле это было самое популярное место, гдеторговали рождественскими елями. Вгорах Северной Каролины таких мест было много — все-таки это край еловых ферм, — ипотому, чтобы выделиться изтолпы, Драммонды предлагали вдобавок дружелюбие, традиции иатмосферу. Ибесплатный горячий органический яблочный сидр.
        ВЭшвилле любят все органическое. Такой уж это город.
        Услышав этот голос, Мериголд замерла. Парень доставал стройные, связанные деревья изгрузовика, выкрикивая указания другому работнику. Мериголд пригнулась, забежала закакой-то минивэн ивыглянула из-за капота, какплохой шпион. Еепоразило, чтоон выглядел, какее ровесник, иголос ему явно неподходил — низкий, уверенный, насмешливый. И,казалось, чересчур мощный дляюношеского тела. Внем чувствовались усталость иснисходительность, новтоже время много тепла июмора.
        Этобыл хороший голос. Крутой голос.
        Тотсамый недостающий элемент ее последнего проекта.
        Мериголд снимала короткие комедийные анимационные фильмы. Ещевсредней школе она начала делать их длясебя, просто дляразвлечения. Икодиннадцатому классу, когда она запустила официальный канал наYouTube, унее уже было достаточно сноровки италанта, чтобы обзавестись тысячами подписчиков. Атеперь она пыталась привлечь внимание одной анимационной студии вАтланте.
        Чаще всего Мериголд все роли озвучивала сама. Иногда ей помогали друзья (впрошлом году) иликоллеги измаминого ресторана (вэтом году). Ноэтот фильм… он был особенно важен. Онстанет подарком маме надень зимнего солнцестояния иее билетом изэтого города. Мериголд сходила сума. Онанезнала, сколько еще сможет протянуть здесь.
        Ейнужна помощь этого парня, причем срочно.
        Вечер выдался необычайно шумный. Сжимая вруках горячий стакан ссидром (какустоять перед таким соблазном, даеще бесплатным), онарыскала среди деревьев иприслушивалась, стараясь необращать внимания насмех детей ирев бензопилы. Влюбых других обстоятельствах подобное сочетание вызвалобы тревогу. Здесьже оно дарило лишь веселье. Вернее, моглобы подарить, еслибы ее желудок несжимался отстраха, какприпросмотре фильмов ужасов.
        —Могу я вам чем-нибудь помочь?
        Там. Вдальнем углу. Мериголд неслышала, чтоответил покупатель, ноугадать было нетрудно последующей реплике продавца.
        —Конечно. Просто позовите кого-нибудь изнас, когда определитесь.
        Мериголд помчалась наголос, понимая, чтовсе получится, только если она столкнется сэтим парнем наполной скорости иим придется заговорить. Трусливо, да. Зато честно. Онапробежала сквозь ряд двухметровых елей, недавно срубленных ищеголявших толстыми зелеными иголками. Продавец завернул заугол первым.
        Мериголд едва неврезалась внего.
        Парень вздрогнул. Апотом увидел лицо Мериголд ивздрогнул снова.
        —Ятебя уже виделтут.
        Теперь уже Мериголд изумилась.
        —Прическа, — онкивком указал нагустую, стильную косу, которую она закрепляла вокруг головы. Остальные ее черные, каксмоль, волосы тоже были подобраны. — Такую незабудешь.
        Иправда, коса была визитной карточкой Мериголд. Однажды некий сексапильный юноша лет двадцати сошрамом наброви сказал, чтоэта прическа выглядит мило. Сней Мериголд ощущала себя милой. Нотолько несейчас. Сейчас она чувствовала, чтоее вот-вот вывернет наизнанку.
        —Знаешь, — продолжал парень, недождавшись ответа, — этостранно. Ведь люди, какправило, покупают елку только раз вгоду.
        —Яживу вон там, — Мериголд указала нажилой комплекс по-соседству, — исажусь наавтобус вонтам.
        Онауказала наулицу рядом смагазином.
        —А,ну тогда небуду стоять утебя напути, — сказал парень, несдвинувшись сместа.
        —Янеиду наостановку.
        —Значит… ты все-таки решила купить елку?
        Онпосмотрел надевушку, будто сней было что-то нетак. Но,покрайней мере, неразочарованно. Вблизи он казался еще крупнее, плечи игрудь — ещешире. Карие глаза итемные волосы теплого каштанового оттенка. Фланелевая рубашка вкрасную клетку сзакатанными рукавами — униформа «Елей отсемьи Драммонд». Интересно, онсам изэтой семьи илипросто сезонный работник?
        Нето чтобы Мериголд нехотела купить елку. Хотела. Очень-очень хотела. Номама откладывала нановый дом, аона сама — наквартиру вАтланте. Мозг лихорадочно искал другой выход изэтой ситуации. Мериголд нужно было выгадать немного времени. Сначала надо узнать парня получше иубедить его втом, чтоона — нормальная, ауж потом задавать пугающий вопрос. Увы, похоже, купить елку — этоединственный шанс.
        —Да, — согласилась она. — Ну,возможно.
        Лучше уточнить сразу.
        —Мнебыло интересно, естьли увас… ну, знаете… Чарли Брауны?
        Кактолько она задала вопрос, ейстало неловко. Акогда она поняла это, тосмутилась еще больше. Нопарень неожиданно усмехнулся. Онсорвался сместа, иМериголд поспешила заним. Ониподошли ккассе, возле которой сгрудились низенькие ели, едва достававшие девушке доколен.
        —Онитакие… крохотные.
        Было сложно скрыть разочарование вголосе.
        —Извини, — отозвался продавец. — Такты просила илинет показать что-то похожее наелку Чарли Брауна измультфильма?
        Потелу Мериголд пробежала дрожь, едва она снова услышала вблизи этот голос. Снисходительно-надменный, новтоже время снотками дружелюбной насмешливости. Наверно, стаким голосом можно ляпнуть любую гадость, ивсе равно выйти сухим изводы.
        Мериголд была готова ему подыграть.
        —Елка Чарли Брауна была жалкой, — сказала она, — новсе-таки почти что снего ростом.
        —Да. Аон был коротышкой.
        Мериголд немогла неулыбнуться.
        —Какнасчет чего-нибудь повыше… носбольшим, неприглядным инепригодным кпродаже изъяном? Увас что-то подобное есть?
        Вглазах парня блеснул огонек.
        —Унас все деревья пригодны кпродаже.
        —Нонаверняка найдется хоть одна уродливая елка.
        Онразвел руками.
        —Видишь тут где-нибудь уродливые деревья?
        —Нет. Поэтому я испрашиваю, гдевы их прячете.
        Парень улыбнулся хитрой лисьей улыбкой, иМериголд почувствовала, чтоему понравилось быть пойманным наслове.
        —Ладно. Допустим. Возможно, унас тут кое-что есть. Возможно.
        Продавец пошел обратно кдеревьям ипривел Мериголд кдальнему ряду узабора. Наконец они остановились перед елью, которая была ниже него, новыше нее. Какраз посередине.
        —Вотэту мы уже пару дней никак неможем продать. Унее нехватает веток вот тут, — онподнял елку ипоказал сдругой стороны, — итут. Ноих можно скрыть, если поставить дерево кстене…
        —Каквы исделали?
        Онснова коварно улыбнулся.
        —… илюбому гостю вашего дома она всеравно будет казаться полноценной.
        Шумное, говорливое семейство бродило пососеднему ряду: мать, отец ималенькая девочка. Девочка указала насамую высокую ель. Онавозвышалась надвсем вокруг, вней было какминимум шесть метров.
        —Можно, мывозьмем вон ту? — спросил ребенок.
        Родители засмеялись.
        —Дляэтого гостиная должна быть намного больше нашей, — объяснила мама.
        —Аукого-нибудь есть такие гостиные?
        —Укого-тоесть, — ответил папа.
        —Когда я вырасту, моягостиная будет такая большая, чтоя смогу покупать здесь самую высокую елку каждыйгод.
        Этислова, какстрела, поразили Мериголд всамое сердце. Вдетстве наэтом самом месте она сказала отцу эти самые слова. Воспоминания нахлынули. Впрошлом году ее семья впервые некупила елку. Грусть сменилась четким желанием: Мериголд осознала, что… она хочет ель. Отчаянно.
        Онадотронулась доели, пробежала пальцами поветвям дерева.
        —Мнеона действительно нравится…
        Онаперевернула картонный ярлык ивздрогнула.
        —О,это старая цена, — сказал парень. — Ямогу сбросить десять баксов.
        Ивсе равно мама необрадуется, если узнает, чтодочь потратила столько денег.
        —Ябы взяла ее заполцены, — предложила Мериголд.
        —Заель такого размера? Тысума сошла.
        —Тысказал, чтоона стоит здесь уже несколько дней иникому ненужна.
        —Ясказал пару дней. Ненесколько.
        Онауставилась нанего.
        —Хорошо, ясброшу пятнадцать.
        —Полцены, — увидев, чтоон вот-вот согласится, онадобавила: — Послушай, этовсе, чтоя могу заплатить.
        Продавец обдумал предложение еще раз. Потом рассмотрел ее саму. Силе его взгляда противостоять было нелегко, ноМериголд несдавалась, неотводила глаз. Унее возникло отчетливое чувство, чтоона сейчас получит скидку.
        —Порукам, — проворчал парень, нопоголосу было слышно, чтоон доволен.
        —Спасибо, — счувством произнесла Мериголд, когда он вытащилель.
        —Освежу ствол, пока ты будешь платить, — пояснил парень, апотом крикнул куда-то всторону:
        —Мам! Оранжевый ярлык — заполцены!
        Значит, онвсе-таки изДраммондов.
        Егомать — женщина сприветливым лицом, которое цветом, ксожалению, немного напоминало красно-коричневую картошку, — сидела вдеревянном сарае. Оторвав взгляд отлюбовного романа вмягкой обложке, онаудивленно вскинула брови.
        —А, — сказала она, когда Мериголд подошла ккассе, — теперь все понятно.
        —Простите? — переспросила Мериголд. Где-то неподалеку взвизгнула бензопила.
        Женщина подмигнула.
        —Умоего сына обычно скидки недопросишься.
        Мериголд чуть замешкалась: ейнедавал покоя вопрос, который ей еще предстояло задать. Наконец она поняла намек, иее щеки вспыхнули.
        —Наши клиенты обычно уносят ссобой больше елок, чемпланировали.
        Голос уженщины был приятный, нозаурядный, скаким-то деревенским выговором, чего Мериголд незаметила уее сына.
        —Явообще несобиралась покупать елку, — быстро ответила Мериголд. — Такчто это влюбом случае больше, чемя планировала.
        Женщина улыбнулась.
        —Воткак?
        —Онхороший продавец.
        Мериголд несовсем понимала, почему защищает репутацию парня перед его матерью. Может, потому, чтособирается попросить его ободолжении? Оназаплатила наличными, желая какможно скорее закончить этот разговор ивтоже время продолжая бояться другого, предстоящего. Желудок судорожно сжимался, будто внем шевелились щупальца.
        Мериголд посмотрела нателефон: ужепочти восемь.
        Визг бензопилы прекратился. Через мгновение парень селью вруках подошел кдевушке. Надо спросить унего. Надо спросить прямо…
        —Гдетвоя машина? — произнесон.
        Дерьмо.
        Доних дошло одновременно.
        —Утебя нет машины.
        —Нет.
        —Тыпришла пешком.
        —Да.
        Некоторое время они пристально смотрели друг надруга.
        —Ничего страшного, — сказала Мериголд. Какона могла забыть, чтоей придется тащить чертово дерево домой? — Ясмогу ее донести.
        —Этопросто смешно.
        —Нет, всевпорядке. Вонмой дом. Вонтам.
        Мериголд указала наединственное темное окно всоседнем жилом комплексе. Вкаждом изостальных было видно елку илименору. Накаждом балконе перила были обмотаны гирляндами, тамвисели большие светящиеся леденцовые трости илимигающие таблички «Счастливого Рождества».
        —Этотвое? — спросил он. — Темное окно наверху?
        —Ага.
        —Янеделями смотрел нанего. Грустное зрелище.
        —Тыеще вквартире небыл, — пошутила Мериголд. Потому что никто небывал уних вквартире.
        —Похоже, теперь придется зайти.
        —Что? — встревожилась Мериголд. — Зачем?
        —Тысэтой елью даже полпути непройдешь. Онаочень тяжелая. Колоссальная.
        Вдоказательство парень перехватил дерево покрепче изарычал. Ельсодрогнулась. НоМериголд покорило то, какон произнес слово «колоссальная». Ей представилось, какон диктует бесконечный список соблазнительно звучащих слов.
        Дилемма. Синхрофазотрон. Пассатижи.
        Мериголд вернулась креальности. Онатерпеть немогла чувствовать себя беспомощной, носейчас ей иправда необойтись безпомощи этого парня, причем уже вдвух делах. Сунув руки впромежуток между ветвями, онасхватилась заствол ипотянула ксебе, надеясь, чтопарень потянет его обратно.
        —Всехорошо, — сказала она. — Ясмогу.
        —Отпусти.
        —Нет, правда, ясильнее, чемкажется.
        —От… — онрезко дернул ель, — пусти!
        Мериголд разжала руки, притворившись, будто ее пересилили.
        —Прости, — сказал он через мгновение. — Нодело пойдет быстрее, если ты небудешь тянуть ее вниз.
        Мериголд подняла руки вверх, сдаваясь.
        —Какскажешь.
        —Янамного выше тебя. Равновесия небудет, — объяснилон.
        Мериголд пожала плечами, ипарень крикнул:
        —Буду через пятнадцать минут!
        Глаза его матери подозрительно сузились.
        —Уходишь наперерыв?
        —Япомогаю клиенту.
        —Тоесть уходишь наперерыв?
        Парень вздохнул.
        —Да,мам.

* * *
        Онструдом протискивался квыходу, аМериголд шагала следом, чувствуя острый приступ вины. «Идиотка», — мысленно обругала она себя.
        —Тынедолжен был этого делать.
        —Тыправа. Недолжен.
        Холодный ветер резко усилился, иМериголд одной рукой прижала вязаный шарф, адругой — шерстяную юбку. Хорошо, чтоколготки догадалась надеть самые плотные.
        —Спасибо, — сказала она парню. — Мнеочень приятно, правда.
        Тотфыркнул.
        Нопрозвучало это довольно мило, иМериголд продолжила:
        —Кактебя зовут?
        —Норт.
        —Как? — удивилась Мериголд. — Значит… твоя мама тоже хиппи. Никогдабы неподумала.
        —Почему? — парень остановился, чтобы взглянуть нанее, ииголки градом посыпались натротуар. — Акактебя зовут?
        —Мериголд. Мериголд Мун[15 - Marigold (англ.) — бархатцы, Moon (англ.) — луна.].
        Норт улыбнулся.
        —Очень по-эшвиллевски.
        —Яродилась ивырослатут.
        —Моиродители нехиппи, — произнес парень иснова зашагал. — Ивсе-таки я Норт. Северный, какСеверный полюс. Ксожалению. Моего брата зовут Николас, асестру — Ноэль.
        —Ого. Боже.Это…
        —Развсто хуже, чемтвоеимя.
        —Яхотела сказать, очень преданно. Празднично-преданно.
        Норт хмыкнул. Мериголд улыбнулась, радуясь, чтозаслужила его улыбку.
        —Агде твоя семейная ферма?
        —ВШугар Коув, — ответил он. Мериголд пожала плечами. — Неподалеку отСпрус Пайна.
        —А,ясно, — кивнула она. — Поняла.
        Логично. Ксеверу отгорода было множество еловых ферм.
        —Тызнаешь, насколько маленькое местечко Спрус Пайн?
        —Егоедва находитGPS.
        —Таквот, посравнению сШугар Коув — этоШанхай.
        Иснова Мериголд удивило то, какон подбирал слова. Родители ее матери были иммигрантами изШанхая. Оннемог этого знать, но, возможно, хотел намекнуть таким образом, чтоона китаянка? Большинство американцев неазиатского происхождения струдом угадывали ее национальность. Сначала говорили, чтоона, наверное, японка, кореянка иливьетнамка, итолько потом произносили «китаянка». Будто боялись этого слова, какстереотипа. Боялись оказаться внеловком положении. Можно подумать, чтоКитай — несамая густонаселенная страна вмире.
        НоуМериголд небыло времени мешкать. Оннаконец, далей возможность достучаться.
        —Апотвоему говору инескажешь, чтоты издеревни.
        —Вотличие отмаминого,да?
        Мериголд вздрогнула. Нувот, сама себя загнала вловушку.
        —Прости.
        —Раньше я тоже так разговаривал, — произнес Норт ровным голосом. — Пришлось немало потрудиться, чтобы перестать.
        Ониподошли кжилому комплексу, иМериголд снова указала насвой дом. Норт застонал.
        —Нуконечно всамом конце, гдежееще.
        —Апочему ты перестал? — спросила она, возвращаясь кпрежней теме.
        —Потому шо городские называли меня «деревней» исомневались вмаем интеллехте.
        Разговор неклеился.
        Норт поставил ель улестницы, испустив один-единственный вздох.
        —Помогай, — оннаклонил дерево набок. — Возьмись сэтого конца.
        Мериголд ринулась вперед, чтобы схватиться заверхнюю часть ели. Из-за большой разницы вросте исиле выровнять темп они смогли только спустя несколько неловких шагов.
        —Конечноже, тыживешь вдальнем доме. Иконечноже, наверхнем этаже.
        —Конечноже, тысобираешься заставить меня, — пробурчала Мериголд, — сожалеть отвоей помощи всю жизнь.
        Онинеуклюже обогнули U-образную лестничную площадку между первым ивторым этажами.
        —Можешь идти чуть быстрее? — спросил Норт.
        —Аты можешь быть чуть добрее?
        Онрассмеялся.
        —Серьезно, ты, какморской огурец. Подозреваю, оночень медлительный, иначебы его неназвали вчесть овоща. Который вообще недвигается.
        Когда они добрались довторого этажа, Мериголд чуть неуронила верхушку ели. Норт продолжал идти.
        —Прости, — извинилась она, стараясь неотставать. — Туттрудно ухватиться.
        —Этоже дерево. Занего очень удобно хвататься. Оновсе целиком предназначено дляхватания.
        —Ну,может, яисмоглабы нормально ухватиться, еслибы ты так сильно нетянул.
        —Ну,может, мнебы неприходилось так сильно тянуть, еслибы ты нормально несла свою часть.
        —Никакой логики. — Мериголд ударилась локтем оперила следующей лестничной площадки. —Ай.
        Норт ринулся вперед, вырывая ель изеерук.
        —А-А-А-А-А-А! — заорал он, словно гладиатор, инаполном ходу рванул вверх полестнице. Натретьем этаже он уронил дерево, ионо прокатилось нанесколько футов вперед.
        —Чтоэто было, черт возьми? — крикнула Мериголд.
        Норт улыбнулся.
        —Такбыстрее, правда?
        —Тымне чуть пальцы неоторвал.
        —Похоже, витоге мне твоя помощь непонадобилась. Потому что оттебя ее вообще небыло. Помощи. Оттебя вообще небыло помощи.
        —Ядаже нехотела елку. — Мериголд пристально взглянула нанего. Все, забудь. Никакой озвучки. — Аты уговорил ее купить. Самвиноват.
        —Тогда вдругой раз слоняйся где-нибудьеще.
        Мериголд поставила ель вертикально иподтащила кдвери.
        —Янеслонялась.
        —Чтотам происходит? — проскрежетал внизу чей-то голос.
        Мериголд съежилась.
        —Простите, мисс Агриппа!
        —Такя изнала, опять ты! Опять там что-то замышляешь!
        Норт удивленно поднял бровь.
        Мериголд покачала головой иприслонила дерево кстене возле своей двери.
        —Япросто принесла домой рождественскую ель, мисс Агриппа. Извините закрики.
        —Надеюсь, тынесобираешься вынести ее набалкон? Ато все иголки сюда полетят. Делать мне больше нечего, разгребать грязь затобой.
        Обеброви Норта поползли вверх.
        Мериголд рылась всумке впоисках ключей.
        —Онабудет стоять вквартире, мисс Агриппа. Каклюбая нормальная рождественская ель, — пробурчала она себе поднос. Дверь внизу ссилой захлопнулась.
        —Какая милая женщина, — произнес Норт.
        Мериголд уже устала отвсего этого. Все. Хватит.
        —Ну,спасибо, чтопомог мне донести эту штуку. Теперь я уж как-нибудь сама, — онаоткрыла дверь ивключила свет. — Спокойной ночи.
        НоНорт несмотрел нанее. Онсмотрел ей через плечо, распахнув глаза отудивления. — Икакже ты занесешь елку туда?

* * *
        Мебель, пакеты икоробки были свалены горой допотолка. Буквально допотолка. Даже свключенными лампами квартира тонула вомраке. Высокие башни громоздились, закрывая практически весь свет. Исреди всего этого пролегала узкая тропинка, гдеструдом протиснулсябы один человек.
        —Тычто, всесобираешь вкучу?
        Вголосе Норта звучало удивление, смешанное снедоверием.
        —Янесобираю все вкучу. Имоя мама тоже.
        —Ачто это тогда такое?
        Вгруди Мериголд все сжалось, какотвикторианского корсета.
        —Этовременная ситуация. Мы… переезжаем.
        —Почемуже вы несдали вещи вкамеру хранения?
        —Потому что камеры хранения стоят денег, амы копим нановыйдом.
        ТутНорту крыть было нечем. Наего лице промелькнуло смущение, нобыстро исчезло. Похоже, онвсе понял.
        —Так… игде мы поставимель?
        —Яже сказала, дальше я сама справлюсь.
        —Несправишься, этоитак ясно. Онасюда даже непролезет. — Норт указал наузкую тропинку. — Икакимже будет твой последний ход? Куда ты собираешься ее ставить?
        Мериголд накрыло знакомое чувство страха истыда. Какона могла подпустить его так близко? Какмогла потратить деньги нато, чтоони выбросят наследующей неделе? Нато, чтодаже невлезает вквартиру? Мама будет вбешенстве. Еесердце неистово стучало.
        —Я… незнаю. Ясобиралась поставить ее перед стеклянной балконной дверью. Какивсе соседи.
        Норт вытянул шею, заглядывая заугол.
        —Перед балконной дверью? Вонтой, которая засервантом?
        —Да. Наверное…
        —Сума сошла? Зачем ты тогда вообще купила елку?
        —Потому что ты умеешь уговаривать!
        Норт обернулся иуставился нанее скаким-то непонятным выражением налице. Апотом… улыбнулся. Привиде этой теплой — неожиданно теплой улыбки — Мериголд слегка успокоилась.
        —Такчто ты будешь делать? — спросил Норт.
        —Думаю… немного сдвину эти вещи?
        Еелицо выражало тоже сомнение, чтоиголос. Вконце концов, онисмамой так никчему инепритронулись стех пор, каквъехали сюда.
        Норт осторожно шагнул вквартиру иостановился, почесывая затылок. Вгруди Мериголд все ухнуло вниз. Ейнечего стыдиться: Это все непросто так, черт возьми. Иэто только временно, черт возьми, — ноона всеравно смутилась.
        —Безумие какое-то, — сказал Норт. — Причем опасное.
        —Мыуже год тут живем, инанас пока ничего неупало.
        —Выживете вэтом колодце смерти ужегод?
        Онпробрался вглубь квартиры. Дорожка вела ксамым жизненно важным местам: ккухне, ванной, спальням.
        —Прости, ноя непозволю тебе занести сюда мою ель, — крикнул Норт из-за угла. — Оназасохнет еще доРождества. Аэто всего через пять дней.
        —Этоневажно. Главное, чтобы моя ель протянула дозавтра.
        —Ачто будет завтра? Приедут рабочие ивсе тут порушат?
        —Будет Йоль. Праздник зимнего солнцестояния.
        Голова Норта показалась из-за шатающейся колонны стульев длягостиной.
        —Тыведьма?
        Мериголд удивленно рассмеялась.
        —Всмысле, викканка? Тывикканская ведьма?[16 - Виккане — поклонники неоязыческой религии, основанной напочитании природы. Йоль — один извосьми больших праздников, которые отмечают виккане.]
        —Нет.
        —Тогда язычница? Какая-нибудь… неоязычница?
        Мериголд помотала головой.
        —Друидесса? Иликто там еще празднует солнцестояние?
        —Егоможет праздновать кто угодно, — Мериголд прошла заним вглубь квартиры. — Этоастрономический феномен. Наука. Зимнее солнцестояние — самый короткий день вгоду.
        —Значит, высмамой… ученые?
        Мериголд улыбнулась.
        —Нет. Моямама точно язычница.
        —Тогда я снова должен спросить: зачем ты тогда купила рождественскуюель?
        —Потому, чтоони мне нравятся. Мойотец, — Мериголд запнулась, азатем продолжила, чуть смутившись, — онпраздновал Рождество, амама нет. Ноона согласилась включить рождественскую елку внашу традицию, потому что они красивые. Иестественные. И,кроме того, ухристиан ихбы наверняка небыло, еслибы неязычники, праздновавшие Йоль. Этоуних сначала появились вечнозеленые деревья.
        Онаожидала, чтоНорт уличит ее вслишком рьяной защите — Мериголд всегда отчаянно защищалась, — ноего лоб разгладился.
        —Агде сейчас твой отец?
        Умер. Норт ожидал, чтоона скажет: «Умер».
        —ВШарлотте, — ответилаона.
        —А, — налице Норта промелькнуло облегчение. — Развод?
        —Родители небыли женаты.
        —Абратья илисестры утебя есть?
        —Яединственный ребенок.
        —Агде твоя мама?
        Мериголд думала, чтоуже прояснилаэто.
        —Яже сказала, онаживет здесь.
        —Яимею ввиду, гдеона сейчас?
        Мериголд снова почувствовала смущение, которое тутже сменилось досадой.
        —Наработе. Онаработает вночную смену.
        Ноедва эти слова слетели сгуб, какМериголд остолбенела. Онатолько что сказала незнакомцу, что, кроме них, здесь никого. Какможно было сделать такую глупость?
        НоНорт просто был раздражен.
        —Значит, никто нам непоможет. Прекрасно.
        —Тыочем?
        Онснял бирюзовый марокканский столик сверхушки мебельной башни так осторожно, будто играл в«дженгу».
        —Теперь тебе придется отойти.
        Досада Мериголд стремительно росла.
        —Чтопроисходит?
        —Тутможно все разгрести, номне понадобится намного больше места. Придется все вот это, — онмотнул головой, — перенести туда, — кивок всторону коридора. — Аты загораживаешь проход.
        Сэтими словами он ринулся вперед, выпихивая Мериголд ее собственным марокканским столиком изее собственной квартиры.
        Мериголд была потрясена.
        —Чтоты творишь?
        —Помогаю тебе, — Норт поставил столик рядом селью, — конечно.
        —Разве тебе ненужно возвращаться наработу?
        —Нужно. Такчто ты продолжишь это делать, пока меня небудет. Небольше одной вещи зараз, ладно? — онкивнул, отвечая насобственный вопрос. — Вотиславно. Явернусь, когда закончится моя смена.

* * *
        Мериголд непонимала, какон ее наэто уговорил. Последние два часа она переносила вкоридор пыльные стулья, грязные картонные коробки, пакеты длямусора, набитые постельным бельем, икорзины совсякими безделушками. Мисс Агриппа уже трижды нанее накричала.
        Чтоскажет мама, когда рано утром придет домой иувидит, чтовквартире все переставлено? Иузнает, чтоМериголд позволила незнакомцу помочь ей это сделать? Чтоэто было его предложение?
        Хотя… неправда. Несовсем.
        Мериголд вобщем-то догадывалась, почему позволила уговорить себя. Инетолько из-за мысли отом, чтоуж теперь-то сможет попросить его опомощи созвучкой. Вкомпании Норта ей было так весело, какнебыло уже давно, поскольку все ее друзья уехали вколледж прошлой осенью. СНортом она незнала, чтобудет дальше. Апоследние несколько месяцев Мериголд всегда точно знала, чтоее ждет. Сломленная депрессией мать, бесконечная работа иоблегчение, которое Мериголд находила лишь вмолчаливом общении сосвоим компьютером ивиртуальными людьми совсего мира.
        АНорт был настоящий. Изплоти икрови.
        Итеперь ее собственная плоть покрылась тонким слоем пота. Замечательно.
        Вначале одиннадцатого Мериголд вытирала бумажными полотенцами подмышки, каквдруг услышала налестнице тяжелые шаги. Поспешно избавившись отполотенец, онавстретила Норта удвери.
        —Веселого солнцестояния. — Норт протянул ей подставку дляели.
        —Унас уже есть такая. Где-то, — ответилаона.
        —Несомневаюсь. Мнекажется, увас тут уже есть все насвете. Воттолько шансы отыскать это близки кнулю.
        Мериголд незнала, смеяться илиобижаться. Онпротиснулся мимо нее вквартиру.
        —Спасибо, Норт, — сказалон.
        Обижаться. Онастиснула зубы.
        —Спасибо, Норт.
        —Пожалуйста, Мериголд, — онокинул квартиру одобрительным взглядом. — Надоже. Тыубрала больше, чемя предполагал.
        —Ятебе уже говорила, чтоуменя больше сил, чемкажется.
        —Исветлее стало.
        Мериголд немогла этого отрицать, но… вещи нужно будет занести обратно. Хотя онабы предпочла их просто выкинуть.
        —Тыправда думаешь, чтомы сможем разложить все так, чтобы хватило место дляелки?
        —Похоже, тысомневаешься. Счегобы? Я,кажется, несделал еще ничего сомнительного втвоем присутствии.
        Сомнительное. Ещеодно хорошее слово. Ейнравилось нетолькото, какон говорил, ноичто он говорил.
        —Тысделал уже кое-что сомнительное.
        —Например?
        —Помогать мне, совершенно незнакомой девушке, таким экстремальным образом — этоочень даже сомнительно.
        —Хотелбы поспорить, — ухмыльнулся он, — нонемогу.
        —Почему ты мне помогаешь?
        Онснова окинул взглядом квартиру, оценивая ее площадь, размеры всех укромных уголков ищелей.
        —Потому что уменя хорошие организаторские навыки. Ячувствую, какможно правильно разложить вещи. Я — человек-тетрис. Этомоя суперсила. Имой долг — помочь тебе.
        Мериголд скрестила руки нагруди.
        —Суперсила, значит.
        —Онаесть укаждого, хотябы одна. Ксожалению, убольшинства людей они идиотские — например, первым замечать четырехлистный клевер. Илиугадывать вес человека сточностью дофунта.
        Любопытно, правда? Мериголд приятно было думать, чтовнутри нее прячется суперсила, пусть даже глупая. Интересно, какая?
        —Ладно, — голос Норта вернул ее вреальный мир. — Пока я буду двигать остальную мебель — (большие тяжелые предметы она перетащить немогла), тывсе пропылесосишь ипротрешь. Тутбудто восемь кошек живут. Утебя восемь кошек?
        —Уменя их восемнадцать.
        —А. Нопылесос-то здесь есть?
        Мериголд вскинула подбородок.
        —Да,конечно.
        Хотя, надо признать, здесь они смамой немогли им воспользоваться.
        —Мисс Агриппа разозлится, когда услышит, чтоты пылесосишь втакое время?
        —Очень.
        Глаза Норта вспыхнули.
        —Отлично.
        Пока Норт таскал мебель, Мериголд, забыв навремя опретензиях соседки, пылесосила ивытирала пыль навновь освобожденных местах. Нежелая признаваться, чтоуних нет тряпок дляпыли — вернее, где-тоесть, нобог знает где, — онаиспользовала махровые салфетки. Декоративные, которые хранились длягостей.
        Вквартире было две спальни, одна ванная комната, кухня, столовая игостиная. Наконец первые комнаты были чисты. Стоя посреди маленькой столовой, Мериголд подумала отом, чтоее ноги никогда еще непопирали пол наэтом самом месте.
        —Поскольку эта комната отделена отдругих, — делился Норт дальнейшими планами, — мыпревратим ее всклад. Сюда должно поместиться почти все, включая вещи изваших спален. Аостальное сложим вдоль стены.
        Онуказал насамую длинную стену гостиной.
        Мериголд нахмурилась.
        —Главное, всеправильно упаковать иразложить, — пояснил Норт. — Когда я пришел, тосразу увидел: пространство используется совершенно неразумно.
        Мериголд понимала ход его мыслей, но, прожив здесь целый год, никак немогла представить, чтовсе может быть иначе. Или, если вдуматься, просто непозволяла себе подобных мыслей? Чтобы неразочароваться еще больше.
        —Этосделали перевозчики мебели, — сказала она. — Только они тут перекладывали вещи.
        —Новы это так оставили.
        Устыдившись, Мериголд неответила нанезаданный вопрос. Почему? Онаисама немогла точно сказать. Ксчастью, Норт уже снова энергично расхаживал поквартире.
        —Сначала нам понадобятся самые крупные исамые плоские вещи, — сказалон.
        —Например, сервант?
        —Именно.
        Ониперенесли его вдвоем, тяжело инеуклюже, нокактолько он оказался нановом месте, Мериголд стало… легче. Стеклянная дверь балкона была свободна. Сквозь нее она увидела улицу, ларек, деревья, продуктовый магазин, декабрьское небо. Серп луны. Прижелании можно было даже выйти набалкон. Еслибы небыло так холодно иветрено, конечно.
        Ноглавное — появилось пространство дляелки.
        —Чтодальше? — Мериголд струдом сдерживала волнение. — Книжные шкафы?
        Норт помотал головой.
        —Этопустой сервант. Место тратится впустую.
        —А, — Мериголд засомневалось. Обычно всерванте стояла разная керамика ручной работы, сделанная друзьями друзей матери, ифамильный фарфор, который дедушка сбабушкой привезли изсамого Китая. Ноона понятия неимела, гдесейчас всеэто.
        —Янепомню, гдележат красивые тарелки, — призналасьона.
        —Красивые тарелки нам никчему. Просто нужно его чем-нибудь наполнить.
        Норт выбрал коробки исумки подходящего размера, которые отлично поместились всервант. Работа спорилась: большой фермерский стол измаминой спальни поставили набок, напротив серванта. Между ними всунули шкафы, которые набили книжками прямо вкоробках, идва стула сгорками вещей наних. Подвесная лавка длятеррасы, двакресла-качалки, четыре стула длявнутреннего двора, газонокосилка иполовина обычных стульев длястоловой — всеэто тоже мастерски было размещено вкомнате.
        Норт действительно укладывал вещи, каквтетрисе: что-то вверх тормашками, что-то боком. Блоками. Устойчиво. Каждый предмет мебели наполнялся, обкладывался постельным бельем иполотенцами, авсе оставшиеся щели забивались безделушками имелкой утварью. Прежде чем занять свое место, вещи тщательно протирались. Норт наложил вето только нанесколько предметов: лампу, стол, ковер ипарочку других. Ихотложили всторону.
        Вквартире стало чище, появилось больше места, иМериголд вздохнула свободнее. Онапоняла, чтоможет дышать. Жадно, полной грудью.
        —Чтобудем делать сдиваном? — спросила она. — Онвсе еще уменя вспальне.
        Норт вытер лоб рукавом рубашки. Онвспотел.
        —Перенесем вгостиную, чтобы вы могли им пользоваться.
        Этамысль, такая невероятно простая мысль, казалась необычайной.
        —Вамнужно где-то сидеть помимо кроватей. Нужно место, гдевы сможете расслабиться, придя сработы. — Онрасстегнул пуговицы фланелевой рубашки вкрасную клетку. — Гдевы сможете сидеть илюбоваться моей елью.
        О,господи. Мериголд порадовалась, чтоона уже итак вся красная отуборки. Онапопыталась сосредоточиться, нопривиде раздевающегося Норта сделать это было нелегко.
        —Тыпо-прежнему называешь ее своей.
        Онулыбнулся.
        —Яже вырастил ее, нетакли?
        —Ая уже купила ее, нетакли?
        —Ия очень этомурад.
        Норт откинул рубашку всторону иостался вчерной футболке… слоготипомNPR.
        Мериголд окончательно потеряла дар речи.
        Где-то вглубине души она предполагала, чтонравится Норту. Аиначе зачем он все это делает? Носейчас Мериголд впервые призналась себе втом, что, возможно, Норт пришел кней домой нетолько сцелью продемонстрировать свои сверхчеловеческие организационные навыки.
        Ееэто взволновало.
        Ипотом… эта футболка. Радио NPR обычно слушали парни сдомашними интересами. Возможно, уМериголд сНортом было больше общего, чемона предполагала. Возможно, ихобъединяло нетолько удовольствие отсловесных перепалок.
        Когда вответ нераздалось ниединого колкого словечка, остроумие Норта немного угасло. Казалось, Норт засомневался всебе, опасаясь, чтонеправильно все понял. Может быть, онвовсе инеинтерсовал эту девушку?
        О,Мериголд была заинтересована.
        Мериголд точно была заинтересована.
        Онадерзко ему улыбнулась.
        —NPR, значит?
        Увидев выражение ее лица, Норт расправил плечи, иМериголд невольно обратила внимание — пристальное внимание — наего торс. Отлично очерченный торс. Нотут допарня дошел смысл вопроса. Смутившись еще больше, онразвернулся истал засовывать коробку из-под обуви свинтиками игайками водну изоставшихся расщелин.
        —Яполучил ее вовремя одной изнедавних выездных трансляций, — сказал он, имея ввиду футболку.
        —Угу, — кивнула Мериголд.
        —Мненравится быть вкурсе событий. Узнавать что-то новое.
        —Моямама слушаетNPR.
        Норт по-прежнему стоял, отвернувшись.
        —Так, ядолжен был спросить это раньше, ноестьли здесь коробки сукрашениями кРождеству, — онпомотал головой, — кЙолю, которые нам стоилобы поискать?
        Сменил тему вместо того, чтобы подхватить игру? Интересно. Араньше казалось, чтоон неупустит случая подколоть вответ.
        —Илинасолнцестояние елки ненаряжают? — продолжил он сухо. — Оставляют впервозданном виде?
        Вот, этоуже похоже наНорта. Хотя… откуда ей знать, чтопохоже нанего, ачто нет? Внезапно Мериголд поразило то, каксильно ей захотелось узнать его получше.
        Онашагнула кнему.
        —Унас всемье — наряжают.
        Норт обернулся, неосознавая, чтоона стоит почти вплотную. Нонеотступил инедрогнул.
        —Значит, коробка сукрашениями где-тоесть.
        Низкий голос отзвуком прокатился повсему ее телу.
        —Да. Целыхдве.
        Норт улыбнулся.
        —Можешь их описать?
        —Одна из-под игрушечного замка от«Fisher-Price», другая — из-под домика «Fisher-Price Tudor».
        —Кажется, такие мне пока непопадались.
        Еготон стал еще ниже. Идаже — ладно, признаемся честно — сексуальнее. Низкий исексуальный голос… который говорил окоробках из-под игрушек.
        Мериголд отвернулась, улыбаясь самой себе.
        —Тебе принести что-нибудь? Воду? Кофе?Чай?
        Похоже, Норта забавляло ее веселое настроение.
        Хоть он инезнал, вчем причина.
        —Ага, кофе. Спасибо.
        Кухня тоже лежала вруинах, но, вотличие отостальной квартиры, здесь было куда больше пространства дляманевра. Пока Мериголд варила кофе, Норт переставил вугол гостиной круглый стол длявнутреннего дворика идва стула длястоловой. Получилось уютное место дляужина. Мериголд обычно перекусывала стоя, здесь илиусебя вкомнате. Онауже изабыла, когда впоследний раз ела вместе смамой.
        Появившись откуда-то унее из-за спины, Норт указал наустройство дляприготовления кофе.
        —Чтоэто?
        —Френч-пресс.
        —Прикольно.
        Онапожала плечами.
        —Мама неверит вэлектронные кофеварки.
        —Ну,зато она верит вкофе.
        Мериголд рассмеялась, доставая изшкафчика две чашки ручной работы: еемать верила вподдержку местных мастеров.
        —Какой кофе ты пьешь?
        —Черный.
        —Ну,надоже. Какой крепкий дровосек.
        Норт фыркнул.
        Мериголд улыбнулась.
        —Ятоже пью черный кофе.
        Оннаклонился кней, вытянувшись вовесь свой немаленький рост надостровком посреди кухни.
        —Ая думал ты изтех девушек, ктопьет травянойчай.
        —Ну,конечно. — Мериголд закатила глаза, протягивая ему кофе. — Из-за ресторана,да?
        —Из-за солнцестояния. Итвоего имени. Иэтой керамики, — онподнял чашку повыше. — Ачто заресторан?
        Оназабыла, чтонерассказывала ему. Казалось, онуже все знает итак. Мериголд уселась застолик, Норт сел напротив.
        —Мама держит ночной веганский ресторан домашней еды вцентре города, — выпалила она наодном дыхании. — Да,я знаю. Этоочень поэшвиллевски.
        —«УГенриетты?» Твоя мама — Генриетта?
        Брови Мериголд отудивления поползли вверх.
        Норт пожал плечами.
        —Тутнетак уж много ночных ресторанов, авШугар Коув их ивовсе нет. Такчто я часто забегал туда после кино иликонцертов. Всезнают твою маму, — добавил он. — Или, покрайней мере, слышали оней. Отом, какона помогает бездомным ивсе такое. Унее отличная репутация. Этоочень круто.
        Мериголд ожидала, чтоон будет ее подкалывать, авместо этого ощутила ком вгорле. Онауже давно неслышала, чтобы кто-то хвалил Генриетту. Мамины работники устали иотее грусти, иотее гнева также, какиМериголд. НоГенриетта создала себе доброе имя тем, чтохорошо кормила любого, сколькобы денег вкармане унего нибыло. Вменю ее ресторана было простое блюдо сбобами ирисом, закоторое клиенты платили кто сколько сможет. Деньги тех, ктодавал больше, чемстоило блюдо, переходили ктем, укого денег было мало илисовсем небыло. Илюди наудивление щедро платили сверх положенного.
        —Спасибо, — едва слышно проговорила Мериголд.
        —Тывеганка?
        —Нет, ядаже невегетарианка. Новосновном ем веганскую пищу, — призналась она, — Мненельзя хранить мясо вдоме. Поэтому раньше я ела его вшкольной столовой.
        —Школьный мясной обед. Прямо бездна отчаяния.
        Мериголд улыбнулась.
        —Тыдаже непредставляешь.
        —Значит… ты сейчас невшколе?
        —Нет, ужеокончила. Аты?
        —Тоже. Сколько тебелет?
        —Девятнадцать. Атебе?
        —Тоже.
        Ониулыбнулись друг другу. Смущенно. Иудовлетворенно. Пауза начала затягиваться, пока незатянулась слишком. Норт поерзал настуле.
        —Ябыл вегетарианцем пару месяцев. Мнепришлось снова начать есть мясо, потому что дляработы наферме нужен определенный уровень протеина иэнергии. Нокактолько я оттуда выберусь, яснова попробую.
        —Тебя непривлекает семейное дело?
        —Никапли. Атебя?
        Мериголд покачала головой.
        —Ресторанный ген мне непередался. Удедушки ибабушки тоже свой ресторан, — пояснила она. — Китайский. ВАтланте.
        —Круто. Амои бабушка сдедушкой создали еловую ферму.
        —«Семейное дело. Работаем с1964года», — процитировала она их слоган.
        Что-то вспыхнуло вглазах Норта. Будто он чувствовал тоже самое, чтоиона, когда Норт суважением отозвался оее матери. Гордость и, возможно, облегчение.
        —Такиесть, — отозвалсяон.
        —Почемуже ты нехочешь быть фермером, Норт Драммонд?
        —Просто это немое, — онсделал глоток кофе. — Какутебя сресторанами, наверное.
        Новего словах слышалось что-то, чего он все-таки несмог скрыть. Скорее страдание, чембезразличие.
        —Ивсеже, почему ты нехочешь стать фермером, Норт Драммонд? — снова спросила Мериголд.
        Онгрустно улыбнулся.
        —Этаработа действительно непомне. Ферму должен был унаследовать Ник, мойстарший брат. Нооказалось, чтоему она тоже ненужна. Года два назад он ушел посреди ночи. Собрал все свои вещи ипереехал вВирджинию, чтобы жить там сосвоей девушкой. Теперь они разводят смешанные породы собак. Паглей илабрадудлей.
        Мериголд поразила горечь, скоторой он рассказывал эту историю.
        —Но… он ведь просто пытался выбраться оттуда — также какиты.Нет?
        —Умоего отца недавно обнаружили болезнь Паркинсона.
        —Черт. Вотчерт. Мнетак жаль.
        Норт уставился вчашку.
        —Емустановится все тяжелее работать, иродители все больше ибольше теперь полагаются наменя. Онинадеются, чтоя буду управлять фермой, нонасамом деле больше всего ею хочет заниматься сестра. Амои родители — хорошие люди, но… старомодные, чтоли. Прошлым летом из-за этого вышла большая ссора. Витоге Ноэль тоже сбежала.
        Мериголд пожалела, чтонеможет перегнуться через стол иобнять Норта. Онавсе поняла: любовь, стыд, необходимость остаться, пока все неналадится.
        —Япытался убедить ее вернуться. Пытался убедить родителей отдать ферму ей, чтобы я смог уйти.
        —Почемуже ты неможешь просто уйти, каксделали твои брат исестра?
        —Даже внынешнем положении ферма почти неприносит дохода. Безменя родители разорятся.
        Мериголд сглотнула. Онаприняла точно такоеже решение: отложить свое будущее напотом.
        —Я… Ятоже остаюсь здесь, чтобы помочь.
        Норт поднял взгляд. Нижесткости, нинапряжения внем больше небыло.
        —Этокак-то связано ствоим отцом?
        —Этовсе из-за моего отца.
        —Поэтому вы смамой живете воттак?
        Теперь уже Мериголд уставилась вчашку.
        —Слышал истории оженщинах, которые незнали, чтоуих мужей была тайная, вторая семья?
        —Ага.
        Мериголд пожала плечами.
        Повисла пауза.
        —Серьезно? Нет, тыэто серьезно?
        —ВШарлотте. Жена идве дочери.
        Норт выглядел ошеломленным.
        —Онитоже были неочень счастливы, когда узнали онашем существовании, — добавила Мериголд. — Итеперь он живет там. Сними. Возмещает убытки. Им. Возможно, завел уже третью ичетвертую тайную семью, янезнаю. Всевыяснилось впрошлом году, незадолго доРождества.
        Норт помотал головой.
        —Непредставлял, чтотак бывает вреальной жизни.
        Мериголд тоже непредставляла.
        —Такпочему вы неоставили себе дом? — спросилон.
        —Потому что мы смамой… это мы оказались второй семьей.
        Глаза Норта расширились отпонимания.
        —Онженился надругой женщине еще дотого, какдаже встретился смоей мамой. Амы были его экзотическим, легкомысленным, хиппи-проектом настороне, — Мериголд выплюнула эти слова, будто яд. — Вотпочему теперь его жена, егозаконная жена, забирает все деньги всудах. Онбыл вынужден продать наш дом, инам пришлось переехать.
        —Мнежаль. Ядаже незнаю, чтосказать.
        Онаоттолкнула чашку отсебя.
        —Мысобираемся найти новый дом этой весной.
        —И… ты останешься тут, вЭшвилле? Будешь помогать матери?
        Мериголд почти забыла, почему она всамом начале подошла кНорту. Почти. Нуичто, чтоон несможет выполнить ее просьбу — или, скорее всего, онатак иневыскажет ее вслух. Пускай. Достаточно того, чтоей сейчас есть кому излить душу. Достаточно сегодняшнего вечера.
        —Знаешь, этонелегко, — призналась Мериголд. — Мнездесь нравится. Мненравится местная архитектура встиле ар-деко, нескончаемые музыкальные фестивали инемного слишком дружелюбные жители. Но… тут дляменя нет будущего. Неткарьеры. Когда уматери все наладится, яперееду вАтланту.
        Норт нахмурился.
        —Чтобы работать убабушки идедушки?
        —Нет.
        НоМериголд снова улыбнулась: онзапомнил.
        —Анимация.
        Иона стала вдохновенно рассказывать оразных студиях, которые были всего втрех споловиной часах езды оттуда. Отом, какгодами рос рынок Атланты, каквсе основные телевизионные каналы создавали там шоу. Рассказала особственном канале наYouTube, освоем успехе, освоих планах.
        Мериголд рассказала ему обовсем. Кроме той ключевой роли, которую он должен был сыграть вэтой истории.
        Норт наклонился кМериголд.
        —Тыхочешь поступить вколледж? Учиться нахудожника-аниматора?
        —Яхочу работать. Яготова работать, — Мериголд замолчала. — Аты хочешь пойти вколледж?
        —Да. Хочу… — онсмущенно запнулся.
        Мериголд наклонилась кнему, повторяя его движение.
        Ивдруг Норт выпалил, указывая насвою футболку:
        —Язнаю, чтоэто умирающее искусство ивсе такое, ноя хочу изучать это дело. Яхочу работать нарадио.
        Вголове Мериголд прозвучала сирена, навсю мощность.
        —Мнекак-то сказали, чтоуменя подходящий голос длярадио, — продолжал он. — Истех пор я никак немогу выбросить эту мысль изголовы. Ялюблю радио. Иподкасты[17 - Подкаст — звуковой иливидеофайл встиле радио- илителепередачи, атакже регулярно обновляемая серия таких файлов, публикуемых наодном ресурсе интернета, свозможностью подписки.]. Слушаю This American Life, WTF иRadiolab целыми днями вовремя работы, какодержимый.
        —Утебя иправда хороший голос. Утебя замечательный голос.
        Норт, похоже, немного оторопел отее напора, нообратного пути уже небыло.
        —Ядолжна кое вчем признаться, — сказала Мериголд инаодном дыхании выложила историю отом, каквесь этот вечер оказался завязан наего голосе.
        Норт замер.
        —Иты, наверное, теперь вужасе, мнеочень стыдно. Все, умолкаю, — наконец сказала она. Иумираю.
        Повисла долгая, мучительная пауза. Апотом напряженное лицо Норта наконец расслабилось.
        —Во-первых, — произнес он также спокойно инасмешливо, какивсе, чтоговорил раньше, — мнельстит, чтоты пришла влавку ради меня, аневпоисках ели. Этонаглядно демонстрирует твой прекрасный вкус.
        Уголки губ Мериголд слегка дернулись.
        —Япришла ради твоего голоса.
        —Во-вторых, поверить немогу, чтотебе понадобился целый месяц, — яуж молчу отом, чтомне пришлось буквально ворваться втвою квартиру, — чтобы все-таки задать мне этот вопрос. Который, кстати, тыдосих пор так иневысказала ввиде просьбы. Ая немогу дать ответ, пока ты этого несделаешь.
        Мериголд откинулась наспинку стула, скрестив руки нагруди.
        Норт усмехнулся.
        —Очевидно, мояработа насегодня закончена. Такчто я могу сидеть тут столько, сколько понадобится.
        —Норт, — процедила Мериголд сквозь стиснутые зубы, — несоблаговолишьли ты предоставить свой голос длямоего нового видео?
        —Всезависит оттого… — Норт закинул руки заголову, — сколько мне заэто заплатят.
        Этислова поразили Мериголд всамое сердце. Невероятно, ноона даже неподумала отом, чтобы заплатить ему. Еедрузья иколлеги всегда делали это бесплатно. Но,конечноже, Норту надо будет заплатить. Разумеется.
        —Мериголд, — произнес он после того, какпауза затянулась секунд надвадцать, — япошутил.
        —Что?
        —Этобыла шутка. Конечно, ясогласен. Звучит классно.
        —Ямоглабы заплатить тебе продуктами, — сказала она быстро. — Изресторана.
        Норт уставился нанее.
        —Знаешь, чтовсегодняшнем вечере самое странное? Почему этот вечер выдался невероятно странным?
        —Почемуже?
        —Потому что ты так инедогадалась, чтоя готов сделать все что угодно, все, — оночертил рукой круг, — только чтобы побыть стобой. Иненужно мне платить.
        УМериголд сердце ушло впятки. Прошел почти год стого момента, какона впоследний раз оказалась вподобной ситуации. Спарнем. Скрасивым парнем. Всемысли вдруг разом вылетели изголовы.
        Норт толкнул ботинком ее туфлю.
        Еенога задрожала.
        Стук вдверь вырвал Мериголд изоцепенения.
        —Потише там! Тутнекоторые спать пытаются!
        —О,господи, — вздохнул Норт. — Когдаже она уймется?
        —Никогда.
        Мериголд встала ипоплелась кдвери.
        —Мыведь сейчас вели себя тише всего смомента моего прихода.
        —Онастучит, даже когда мы смамой спим. Онанас будит.
        Открыв дверь, Мериголд изобразила фальшивую улыбку.
        —Мисс Агриппа. Чеммогу помочь?
        —Ужеполночь. Янемогу спать втаком шуме… — мисс Агриппа вдруг замолчала. — О,боже! Васграбят!
        —Нет! — Мериголд сделала шаг вперед.
        Мисс Агриппа отскочила назад. Одну руку она прижимала кгруди, дрожа отстраха, адругой указывала наНорта.
        —Мужчина! Утебя вквартире незнакомый мужчина!
        —Этомой друг, — наконец совладала сголосом Мериголд. — Продавец излавки елей пососедству. Выже видели его раньше, верно? Онпомогал мне убираться. Хорошо вышло, нетакли?
        —Позвонить вполицию? — прошептала мисс Агриппа. — Тывопасности?
        —Всехорошо, честно-честно. ЭтоНорт. Онмой друг.
        Норт помахал рукой. Выражение лица мисс Агриппы изменилось.
        —Атвоя мама знает, чтоон здесь?
        —Конечно, знает, — отчеканила Мериголд. Воттут, пожалуй, лучше соврать. — Спокойной ночи, мисс Агриппа.
        —Онскоро уйдет? Вытак шумели сегодня…
        —Да,мисс Агриппа. Извините, чтопотревожили.
        Мериголд хотела захлопнуть перед ней дверь, нососедка задержалась, пристально глядя надевушку. Наулице стало прохладней, посвежело. Казалось, вот-вот… выпадет снег. Наконец, мисс Агриппа отступила изашагала вниз полестнице. Мериголд выдохнула.
        —Привет, друг, — произнес Норт прямо унее надухом.
        Мериголд вздрогнула.
        Итогда она решилась: толкнула его плечом вгрудь, легонько. Норт, похоже, обрадовался.
        —Этоже… — онпринюхался, — снег. Пахнет снегом.
        —Ятоже так подумала.
        Вэтих краях снег шел нетак часто, аесли ивыпадал, тообычно после Нового года. Пока что был только один короткий снегопад, ещевноябре. Снежинки ложились наземлю исразу таяли.
        —Люблю снег, — хором сказали Мериголд иНорт.
        Посмотрели друг надруга иулыбнулись.
        —Надеюсь, снег все-таки будет, — добавила Мериголд.
        —Знаешь, явсегда думал, чтонам повезло соснегом. Онидет здесь нечасто, иэто делает его особенным.
        —Тоже самое можно сказать иомногом другом.
        —Верно.
        Норт взглянул нанее, иего улыбка стала шире.
        Мериголд чувствовала тоже самое. Исключительность, своеобразие Норта. Иэтого вечера. Ейхотелось, чтобы он длился вечно.
        —Онет! — среди приятных мыслей вдруг возникла одна тревожная. Онавтолкнула Норта обратно вквартиру. — Моямама! Если пойдет снег, оназакроет ресторан раньше.
        Окинув взглядом лежащие вкоридоре вещи иель, онипоспешили вернуться кработе. Очень быстро — быстрее, чемМериголд могла себе представить, — ониаккуратно расставили все вгостиной, возле самой длинной стены.
        Осталась толькоель.
        Норт внес ее вквартиру наруках, какжених невесту, игордо водрузил напротив стеклянной двери. Когда он закрепил дерево наподставке, Мериголд собрала пылесосом осыпавшиеся иголки. Затем снова быстро подмела вспальнях, пока Норт расставлял оставшуюся мебель — диван, кофейный столик, марокканский столик истеклянную лампу — насвободном месте.
        Мериголд почти закончила уборку, когда вдруг обнаружила вуглу собственной спальни это. Коробки Fisher-Price.
        Онавнесла их вгостиную торжественно, будто реликвии.
        —Смотри, — сказалаона.
        Норт включил лампу, иМериголд подпрыгнула отрадости. Уголок, который он создал наее любимом ковре сузором вцветочек, выглядел теплым, удобным иманящим. Норт даже нашел радужный шерстяной плед, вкоторый они сродителями кутались, когда смотрели телевизор, инакрыл им спинку дивана.
        Выглядело идеально. Всевыглядело идеально.
        —Ну,тут неособо… — началон.
        —Нет. Особо, — оборвала его Мериголд. Это, наверное, былсамый лучший подарок, который она когда-либо получала. Наглаза навернулись слезы. — Спасибо тебе.
        Норт улыбнулся.
        —Идисюда. Давай нарядим твою елку.
        Мериголд засмеялась, вытирая глаза рукавом свитера.
        —О,так теперь это моя елка? Яее заслужила?
        Норт сделал вид, чтопришел вужас из-за своей «оговорки». Мериголд снова рассмеялась. Когда она открыла первую коробку, тосчастье наполнило ее докраев. Вкоробке было полно аккуратно связанных гирлянд избелых иголубых лампочек.
        Норт заглянул ей через плечо.
        —Ого! Подумать только!
        —Что?
        Норт смутился, будто Мериголд поймала его начем-то, ночестно ответил:
        —Яудивился тому, насколько аккуратно сложены эти гирлянды. Ониведь вечно спутываются водин жуткий клубок. Ноэто… самая аккуратная вещь, которую я видел вовсей твоей квартире.
        —Когда мы складывали их два года назад, — ответила Мериголд, — наша жизнь была совсем другой.
        Норт взял связку бледно-голубых огоньков иначал их раскручивать.
        —Можно много сказать очеловеке пообстановке, которая его окружает.
        —Если это так, — задумчиво произнесла Мериголд, — томоя жизнь теперь выглядит намного лучше.
        —Ночувствуешьли ты, чтоона стала хоть немного лучше?
        Мериголд встретилась сним взглядом. Иулыбнулась.
        —Несомненно.

* * *
        Ониукрасили елку гирляндами. Множеством гирлянд. Мериголд захотела развесить все гирлянды, икогда они закончили, елка засияла какмаяк, восхитительно ярко.
        Норт открыл вторую коробку ивытащил сосновую шишку набелом бантике. Онудивленно поднял бровь.
        —Тыненайдешь там никаких Санта-Клаусов илиангелов, — сказала Мериголд. — Этоже научный дом, помнишь?
        Онрассмеялся.
        Каждая игрушка была завернута впапиросную бумагу. Ониаккуратно разворачивали их одну задругой: красные птички-кардиналы, пятнистые олени, черные медведи. Солнце, месяц извезды. Яблоки, жемчужины, груши ирозы. Иснежинки. Много-много серебристых снежинок.
        —Аты знала, — спросил Норт, вешая наелку голубую сойку, — чтонастоящие ели намного полезнее дляокружающей среды, чемискусственные? Многие люди думают, чтоискусственные лучше, потому что настоящую нужно выбрасывать каждый год. Нонастоящие деревья синтезируют кислород и, пока растут, создают среду обитания дляптиц иживотных. Апотом, когда засыхают, ихможно использовать какперегной дляудобрения почвы. Апластиковые просто… гниют насвалках. Иразлагаются сотнилет.
        Мериголд ждала, когда он закончит свои разглагольствования.
        —Да, — отозвалась она. — Язнаю.
        —А. — Норт затих, покачивая науказательном пальце крошечную безделушку.
        Ноона поняла, почему он почувствовал, чтодолжен ей обэтом сказать. Онаслегка пихнула его локтем.
        —Ярада, чтоты работаешь нахороших парней, Норт.
        —Яиесть хороший парень. Один изних, — отозвалсяон.
        Развесив последние украшения, Мериголд выглянула наулицу через стеклянную дверь. Крохотные снежинки кружились, падая снеба.
        Мериголд побледнела.
        —Тызнал, чтоидет снег?
        —Видимо, онтолько что начался.
        —Тебе пора. Мама наверняка уже закрывает ресторан искоро будет дома.
        Мериголд принялась судорожно запихивать бумагу вкоробки, чувствуя насебе пристальный взгляд Норта. Онявно хотел унее что-то спросить — наверное, тоже, чтоиона унего, — новремени небыло. Пока он прятал коробки, онаринулась накухню, сняла схолодильника накрытое фольгой блюдо, прибежала обратно вкомнату исунула его Норту. — Пожалуйста, возьми это домой. Взнак благодарности.
        Лампочки гирлянд окрашивали его лицо то всиний, товбелый цвет.
        —Чтоэто?
        —Печенье. Веганские имбирные леди. Этовсе, чтоунас есть, ноони очень вкусные, честно. Тыдаже непочувствуешь, чтовних нет масла.
        —Имбирные леди?
        Мериголд пожала плечами.
        —Моюмаму мужчины сейчас неочень интересуют.
        —Ясное дело, — отозвался Норт. — Последний был так себе.
        —Хуже некуда.
        —А… какты кним относишься? — спросил он осторожно. — Нормально?
        Онаудивилась тому, насколько правда — простая, очевидная правда — может быть болезненной, если произнести ее вслух.
        —Бывало илучше, — наконец призналасьона.
        Норт внимательно смотрел нанее. Отблески огоньков мерцали вего теплых карих глазах.
        —Мнежаль, Мериголд.
        Еесердце забилось сильнее.
        Норт взял тарелку.
        —Можно… можно я тебе как-нибудь позвоню? Яимею ввиду, если тебя все еще интересует озвучка, ясрадостью помогу. Ябы мог забежать после смены. Мневсе равно нужно будет его вернуть.
        Онприподнял блюдо неожиданным длянего неуклюжим жестом.
        Онведь мог подойти ипоцеловать ее. Ончто? Проявляет уважение? Почему ей хочется раствориться внем? Иличтобы он растворился вней? Выхватив унего блюдо иотставив его всторону, Мериголд дотронулась доего щек. Ипритянула ксебе.
        Ипоцеловала.
        Ион поцеловал ее вответ.
        Ихгубы раскрылись; еговкус был чистым, здоровым исовершенно новым длянее. Онпритянул ее ближе. Еепальцы скользнули вниз поего затылку. Вниз, кего груди. Онподнял ее, аона обхватила ногами его заталию, иэто казалось самым естественным вмире. Будтобы они заново открыли нечто важное, чтоутратили когда-то, непомня обэтой потери. Поцелуй стал глубже. Такони целовались несколько минут, сплетаясь телами.
        Когда она наконец соскользнула обратно вниз, уних обоих тряслись коленки.
        —Яхотел сделать это весь вечер, — признался Норт.
        Егоголос надсамым ее ухом отдавался вглубине тела. Онзаполнял еевсю.
        —Яхотела сделать это весь месяц.
        —Яхочу делать это весь остаток месяца, — Норт поцеловал ее подносом, потом вподбородок. — Ипосле.
        —Ипосле, — согласилась Мериголд.
        Иих губы снова сомкнулись.
        —Ладно, ладно, — рассмеялась Мериголд минуту спустя. — Теперь тебе точно пора.
        Иони поцеловались снова.
        —А-а-а-а, — закричал он, отрываясь отее губ. — Все! Ухожу!
        Волосы Норта были дико взъерошены. Коса Мериголд наполовину расплелась. Ониснова рассмеялись. Уобоих закружилась голова. Имоткрылось чудо ирадость новых отношений.
        Мериголд бросила ему рубашку.
        —Незабудь.
        Оннакинул ее поверх футболки.
        —Какты думаешь, чтоскажет твоя мама, когда увидит всеэто?
        —Честно? — Мериголд покачала головой, закрепляя волосы заколками. — Онабудет вбешенстве. Нопотом… Думаю, потом она будет рада. Возможно, даже счастлива.
        —Янадеюсь.
        —Вот, вбей сюда свой номер.
        Мериголд вытащила телефон изкармана ибросила его Норту. Онсделал тоже самое, иони добавили друг друга взаписную книжку.
        —Напиши мне, когда доберешься додома, хорошо? Чтобы я знала, чтостобой все впорядке.
        Норт улыбнулся.
        —Напишу.
        Ониснова поцеловались увходной двери.
        —Завтра вечером я работаю, — сказал Норт вперерывах между поцелуями.
        —Ислава богу!
        —Знаю. Никогда еще так нерадовался тому, чтоработаю народителей.
        Онирассмеялись.
        —Дозавтра, МериголдМун.
        Инапоследок Норт поцеловал ее ещераз.
        Мериголд выглядывала наулицу сквозь морозные узоры, которые разрастались исверкали настеклянной двери балкона. Онасмотрела, какНорт идет кмашине. Издалека его фигура казалась идеальной, иМериголд доболи захотелось обнять его. Садясь вгрузовик, онподнял голову ипосмотрел наее окно.
        Улыбнулся, увидев ее силуэт, ипомахал.
        Сердце Мериголд подпрыгнуло, иона помахала вответ. Онасмотрела вслед грузовику, пока тот нескрылся извиду. Огни велочной лавке погасли, фонари негорели. Втусклом свете ближайшего магазинчика Мериголд увидела, чтоели стоят, припорошенные снегом. Снаружи было холодно, пусто итемно.
        Вдруг взамке повернулся ключ.
        Мериголд обернулась. Вквартире было тепло, уютно исветло. Норт был ей нужен, чтобы сделать маме подарок. Авышло гораздо лучше — красивая квартира ипрекрасное дерево.
        Ручка двери повернулась.
        —Мам, — произнесла Мериголд, — добро пожаловать домой.
        Дэвид Левитан
        Твой временный Санта
        Когда друг просит тебя побыть Санта-Клаусом, сразу чувствуешь себя толстым.
        —Нояже еврей, — протестовал я. — Ладнобы ты попросил меня побыть Иисусом — онизмоего народа ихорошо выглядел внабедренной повязке. Ктомуже Санта непременно должен быть веселым, аотИисуса наРождество требуется только одно — родиться.
        —Ясерьезно, — сказал Коннор. Нетак часто он бывает серьезным, чтобы я мог просто отнего отмахнуться. — Возможно, этопоследнее Рождество, когда Райли все еще верит вСанту. Меня она сразу узнает. Такчто Сантой можешь быть только ты. Больше уменя никогонет.
        —Акакнасчет Ланы? — спросил я, имея ввиду старшую изего младших сестер.
        Онпокачал головой.
        —Безвариантов. Нупросто никак.
        Инеудивительно. ОтЛаны скорее дождешься издевки, чемподарка. Ейвсего двенадцать, ая уже ее боюсь.
        —Ну,пожа-а-алуйста, — принялся канючить Коннор. Яушам своим неповерил: можно подумать, ябыстрее соглашусь выставить себя дураком, если он сам будет валять дурака.
        —Костюм даже подгонять непридется! — заверил он. Этого-то я ибоялся.
        Канун Рождества дляменя — этотрадиционные семейные споры отом, какие фильмы смотреть наследующий день. (Выборы Папы Римского — ерунда посравнению снашими баталиями.) Покончив сэтим, мырасходимся поразным углам, икаждый занимается своим делом. Ихотя моя семья нерелигиозна, явсе равно немог допустить, чтобы они увидели, какя покидаю дом вкостюме Санты. Поэтому незадолго дополуночи я тайком выскользнул наулицу ипопытался переодеться назаднем сиденье своей машины. Этодвухдверная Honda Accord, иотменя потребовалась изрядная сноровка. Случайный прохожий, заглянув вокно, подумалбы, чтоя либо душу Санту, либо занимаюсь чем-то еще. Штаны Санты неналезали наджинсы, имне пришлось раздеться дотрусов, чтобы ниже пояса тоже стать Сантой. Ядумал, костюм будет сидеть, какпижама, ноощущения были такие, будто я замотался встарые шторы.
        Иэто несчитая белого меха. Интересно, откуда взялся этот мех, если Санта проводит большую часть времени наСеверном полюсе? Похоже, белым медведям больше вреда отнего, чемотглобального потепления. Ну,это так, кслову. Ерунда, новтакой час назаднем сиденье машины ничего умнее вголову неприходит.
        Пока я пристегивал живот инадевал куртку, Коннор, наверное, ужеуснул ибеспечно видел сны. Вообще-то он несобирался ложиться, ноя подумал, чтоэто былобы слишком рискованно. Еслибы нас поймали, мыбы нетолько огребли неприятностей, ноиужасно разочаровалибы Райли. Лана сматерью, наверное, тоже спят. Недумаю, чтоони подозревают, чтоя собираюсь нанести им визит. Онивообще струдом представляют, ктоя такой. Авот Райли спать недолжна. Вовсяком случае, когда я появлюсь вгостиной. Ведь мы затеяли все это только потому, чтоэта шестилетняя девочка еще верит вчудеса. Иначе ябы наэто непошел.
        Уменя был подарок идляКоннора — завернутая вкрасивую бумагу коробочка, которую я отчаянно пытался непомять, хватая втемноте сапоги ибороду. Яуйму времени потратил нато, чтобы придумать ему подарок нанаше первое Рождество. Коннор считает, чтоподарки — этоневажно, ноя так недумаю. Просто вних главное — нецена, авозможность сказать: «Ятебя понимаю». Правда, тутвсегда есть риск: когда три недели назад я заказывал подарок, была вероятность, чтомы расстанемся доРождества. Ноэтого неслучилось. Мывсе-таки вместе.
        Когда я оделся, оказалось, чтоя немогу перелезть напереднее сиденье. Пришлось изменить положение исиденья, ируля, чтобы втиснуть мою сантовость наводительское кресло. Тут-то я ипонял, зачем нужны открытые сани.
        Дома уКоннора я был всего несколько раз, ивосновном еще дотого, какмы начали встречаться. Дляего матери я был кем-то изтолпы друзей: ещеодно тело надиване, лицо надмиской счипсами… Долгое время нас было шестеро, апотом мы сКоннором стали парой. Время отвремени Райли забегала нанашу территорию, чтобы стащить что-нибудь съедобное илипококетничать слюбым, ктообратит нанее внимание. АЛана оставалась усебя вкомнате ивключала музыку так громко, чтомы неслышали даже своих мыслей. Как-то странно было подъезжать ких дому вкостюме Санты, такчто я остановился удома соседей. Могу только догадываться, какя выглядел, выходя измашины. Наулице было так тихо, чтоотэтого даже становилось страшно — ничего себе канун Рождества! Ячувствовал себя невестником добра ивеселья, аскорее уж маньяком измалобюджетного фильма ужасов «Убийственная поездка Санты», вкотором собирается искромсать парочку добропорядочных граждан инесколько неслишком сообразительных иплохо одетых подростков.
        Итут я вспомнил, чтооставил ключ отдома Коннора вджинсах. Пришлось возвращаться заним. Неумелый изменя серийный убийца.
        Даеще илицо подбородой чешется.

* * *
        Хоть мы иевреи, сначала родители уверяли меня, чтоСанта существует. Просто никогда кнам неприходит. Ониговорили, чтоему просто нехватает времени навсех. «Нетак уж много домов он может обойти заночь, — говорили они. — Поэтому ипропускает девочек имальчиков, укоторых уже было восемь дней Хануки. Ноты можешь помахать ему, когда он будет пролетать мимо».
        Такчто враннем детстве вканун Рождества я допоздна неложился спать, чтобы помахать Санте, если он зайдет ксоседям. Именно из-за соседей, укоторых был сын моего возраста, мнеинеговорили правду оСанте. Родители боялись, чтоя сразуже поделюсь сприятелем этим разрушительным знанием. Ихопасения были небеспочвенны: ктому времени я уже успел убить вдрузьях веру впасхального кролика. Ясчитал, чтотолстяк, который летает повсему миру идарит подарки, — этонормально, авот кролик, раздающий пасхальные яйца, — просто глупость.
        Вконце концов, именно соседский мальчик исказал то, чтопомогло мне узнать правду. Нашразговор был примерно таким:
        Он: «Второе имя Санты — СвятойНик».
        Я: «Святой Ник Клаус?»
        Он: «Нет. Просто Святой Ник. Святой Николай».
        Я: «Норазве невсе святые умерли? Иесли Санта-Клаус — святой, разве это незначит, чтоон мертв?»
        Явидел, чтоправда ошеломила его. Ион расплакался.

* * *
        Коннор дал мне такие подробные указания, будто я один должен был сыграть всех одиннадцать друзей Оушена. Подарки уже лежали поделкой, иноски были заполнены иразвешаны. Отменя требовалось разворошить подарки, апотом якобы случайно наткнуться надверь Райли, пошуметь, чтобы она проснулась, тихо выскользнула изкомнаты иувидела, какя раскладываю все поместам. Коннору пришлось раз шесть повторить, чтоего мама недержит подкроватью ружье. Онпоклялся идобавил, чтоона принимает столько транквилизаторов, чтонепроснется, даже если я проеду через ее спальню насанях, запряженных стадом северных оленей. Яподумал: чтоже сней будет, случись пожар, норешил оставить свои страхи присебе.
        Мнехотелось, чтобы Коннор неспал. Яхотел, чтобы он был сомной, когда я приду вего дом. Такстранно красться нацыпочках покухне безнего. Странно слышать тишину вкоридоре, нечувствуя рядом его дыхания. Язнал, чтоего присутствие испортилобы нашу задумку, нотак хотелось, чтобы он подсказывал из-за кулис, какмой личный «рождественский» Сирано.
        Зато он смотрел наменя сфотографий, висевших настенах: вотон сам, вотего сестры, авот фотография его матери вовальной рамке. Чемближе я подходил кгостиной, темстарше становился Коннор нафотографиях. Лица настенах уже едвали несмеялись надо мной: япостоянно наступал налевую штанину, рискуя влюбой момент оторватьее.
        Комнату освещала елка, украшенная разноцветными гирляндами. Наверхушке была звезда, ия подумал: да, именно так идолжно быть. Всерождественские елки похожи, новкаждой есть что-то свое, особенное. Подэтой было нетак много подарков, какя ожидал. Нуда, тутже живет несемейный хор Ван Траппов, авсего четыре человека. ДаиРождество — этотолько один день, аневосемь.
        Ячувствовал себя крайне нелепо, передвигая подарки ближе ккамину. Нораз уж я взялся играть эту роль, тонужно все делать по-настоящему, аэто значит, чтоСанта, несмотря насвои габариты, все-таки «пришел через камин». Ястарался двигаться тише мыши — толькобы Райли непроснулась инеувидела, какСанта вытаскивает ее подарки из-под елки. Тогда весь наш план провалится. Благополучно разложив подарки, ядобавил кним еще один — дляКоннора. Оннезнал онем, имне очень хотелось его удивить.
        Обычно втакое время я несплю, только если сижу закомпьютером. Жара вкомнате, добравшись домоих подмышек, ещераз напомнила мне, вочто я одет. Подарки износков я вынимать нестал, небыл уверен, чтозапомню, гдечто лежало.
        Теперь надо подойти кдвери Райли икак-то дать ей понять, чтоя уже тут. Интересно, чтоже мне делать, если она невыйдет изкомнаты. Войти иразбудить ее? Проснуться оттого, чтонадтвоей кроватью склонился Санта, — такое, пожалуй, может травмировать психику. Меньше всего мне хотелось, чтобы она закричала. Ия совершенно несобирался объясняться сее матерью.
        Хорошо хоть, дверь Райли было легко узнать. Может, Коннор игей, нонадиснеевских принцессах свихнулся неон, аРайли. Эх,жаль, уменя нет колокольчика… Ну,илисеверного оленя, чтобы он громко стукнул копытом. Постучать? Плохая идея. Эльза сплаката надвери сверлит меня ледяным взглядом, аАриэль смотрит так, будто я тону. Даже веселая улыбка Белль говорит: «Хуже, чемроль Санты, может быть только роль Санты, сыгранная спустя рукава. Такчто ты уж постарайся, маленький еврей».
        Ятихо наклонился кБелль, такчто борода коснулась ее щеки, апотом, повышая голос накаждом слоге, произнес: «хо… Хо… ХО!» Задверью послышался шорох: Райли явно этого ждала. Грузно, будто отяжелев сразу насто килограммов, язашагал обратно вгостиную.
        Когда я миновал коридор, дверь соскрипом открылась. Легкие шаги прошелестели уменя заспиной: онастаралась двигаться бесшумно, нополучалось так себе.
        Спросив себя: «Ачто намоем месте сделалбы Санта?» — янаправился кприпрятанным подаркам, иначал перекладывать их обратно поделку. Вообще-то Санте такая работа непостатусу — этим ведь эльфы занимаются, да? Нораз уж он путешествует один, тоэто тоже часть выступления. Может, начать насвистывать? Нопесня «Santa Claus isComing toTown», пожалуй, прозвучит эгоцентрично. А«Jingle Bells» наводит меня намыслио…
        —Извините, — детский голосок прервал мои размышления.
        Яобернулся иувидел Райли. Вночнушке она была похожа наВенди из«Питера Пена» или, вернее, нафею Динь-Динь. Вэтот час она казалась сонной тенью Райли. Ноголос ее звучал довольно бодро.
        Коннор уверял, чтоона небудет мешать. Клялся, что, увидев меня, Райли тутже отправится обратно вкровать, довольная, чтоее рождественская мечта сбылась.
        —Да,детка? — сказал я. Ипонимая, чтоговорю, какЗлой иСтрашный Серый Волк, постарался закончить фразу чуть веселее. Вышло какуЗлого иСтрашного Серого Волка после трех «РедБуллов».
        —Тынастоящий?
        —Конечно, настоящий! Вотон,я!
        Она, кажется, удовлетворилась таким ответом… насекунду.
        —Нокто ты? — спросила девочка.

«Кемты хочешь, чтобы я был?» — чуть неспросил я. Ноя знал ответ. Иэто был нея. ИнеСанта-Клаус.
        Хорошо еще, чтосвет вкомнате такой тусклый, аборода уменя — такая густая. Ичто я незабыл обуть сапоги. Новсе равно я боялся облажаться. Один неправильный ответ, ивсе пропало.
        Втоже время я немог заставить себя сказать: «Я — Санта-Клаус». Потому что я ведь неСанта. Иненастолько хорошо вру, чтобы она поверила.
        Такчто я сказал весело, какклоун:
        —Тыже знаешь, ктоя! Яприехал ктебе прямо сСеверного полюса!
        Онаудивленно раскрыла глаза. Ивтот момент, когда логика отступила перед чудом, яувидел, насколько Райли иКоннор похожи. Яувидел Коннора, который никогда нестесняется показать, чтодлянего важно. Отдуши смеется, когда мы смотрим комедию «Гарольд иМод»; сияет, услышав любимую песню порадио; улыбается, если долго ждал меня ивидит, какя захожу вкомнату. ВКонноре нет никапли цинизма. Словно он обэтом даже неслышал. Иблагодаря ему ия могу иногда отдохнуть отцинизма.
        Ивот передо мной Райли — втом возрасте, когда хрупкая скорлупка детства дает первые трещины. Язнал все подходящие случаю вопросы, которые можно былобы задать: «Тыхорошо себя вела вэтом году? Чтобы ты хотела получить отСанты?» Номне хотелось сказать совсем другое.
        —Непереставай верить, — произнеся.
        Райли лукаво посмотрела наменя.
        —Каквпесне?
        Усмехнувшись — «хо-хо-хо!» — яответил:
        —Да. Именно каквпесне.
        Сэтими словами я наклонился, чтобы посмотреть ей вглаза, инеуспел выпрямиться, какона потянулась кбороде. Явздрогнул, ожидая рывка иразоблачения. НоРайли просто похлопала меня поплечу.
        —Утебя очень хорошо получается, — сказалаона.
        Понятия неимею, мнеона сказала это илиСанте. Ночтобы уменя идальше все получалось, ядолжен был вести себя, какСанта.
        —Хо-хо-хо! Спасибо, Райли!
        Онарадостно изумилась.
        —Тызнаешь, какменя зовут!
        —Конечно! Иначе какя пойму, какой подарок кому?
        Этомысль ей понравилась. Онакивнула ичуть отступила.
        Яулыбнулся.
        Онатоже.
        Яулыбнулся еще шире. Переступил сноги наногу.
        Онаулыбнулась вответ. Инедвинулась сместа.

«Интересно, будет невежливо, если Санта посмотрит начасы?»
        Райли продолжала смотреть наменя.
        —М-м… знаешь… я немогу доставлять подарки, пока ты тут. Таковы правила Санты.
        —Ноты единственный Санта. Разве неты устанавливаешь правила?
        Япокачал головой.
        —Не-а. Онипередаются отодного Санты другому.
        —Акто был Сантой дотебя?
        Насекунду задумавшись, ясказал:
        —Моямама.
        Райли хихикнула.
        Яулыбнулся.
        Онатоже.
        Онанесобиралась уходить изкомнаты.
        Япредставил, чтоКоннор, посмеиваясь, наблюдает занами икакбудто шепчет мне наухо: «Тынеумеешь прощаться». Этоправда. Обычно, когда мы общаемся вСети, между первым «спокойной ночи» имоментом, когда мы действительно прощаемся, проходит примерно сорок семь минут.
        —Северные олени ждут меня, — сказал я. — Идругие дети тоже. Вообще-то, ятолько начал развозить подарки.
        Язнаю, чтонашестилетних детей редко действует просьба подумать одругих. НоРайли, похоже, поняла. Задумавшись, онаотступила еще немного.
        Апотом вдруг подбежала комне иобняла. Прижалась головой кподушке наживоте. Обхватила меня заноги. Райли наверняка поняла, чтоподушка — этоподушка. Наверняка заметила, какмешковато висят намне штаны. Ноона думала необэтом. Все, чего ей сейчас хотелось, — чтобы чудо некончалось.
        Онахотела, чтобы я был настоящим.
        —Счастливого Рождества, Райли, — сказал Санта. — Очень-очень счастливого Рождества.
        Отстранившись, онаподняла наменя глаза исерьезно сказала:
        —Атеперь я пойду спать.
        —Сладких снов, — пожелал ей Санта. Идлянадежности добавил «Хо-хо-хо!».
        Райли также тихо вернулась ксебе вкомнату. Онахотела сохранить это втайне отостальных.
        Проводив ее взглядом, яподождал и, услышав, какхлопнула дверь, начал перекладывать подарки обратно поделку. Через минуту доменя донесся звук… похожий нааплодисменты.
        —Браво, Санта, — раздался голос, полный сарказма. — Приятно, да? Нравится обманывать маленьких девочек?
        Напороге кухни стояла Лана. Наней была ночная рубашка испортивные штаны, нонепохоже было, чтобы она сегодня ложилась спать. Впрочем, даже проспав целую ночь, онавыглядит, каквампир, такчто сложно сказать наверняка.
        —Привет, Лана, — сказал я тихо, чтобы Райли неуслышала.
        —Привет, Санта. — Лана зашла вкомнату иоглядела меня сног доголовы. Янепривык киспытывающим взглядам двенадцатилетних девочек. — Даже представить себе немогу, какие сексуальные услуги мой брат пообещал тебе заэто. Нет, правда. Тывыглядишь, какполный придурок.
        —Ятоже рад тебя видеть! — весело ответил я ипродолжил заниматься подарками.
        —Нескажешь мне «хо-хо-хо»? Этопотому, чтоя плохо себя вела? Нуконечно, кому еще судить обэтом, какнестарому белому толстяку! Ноты ведь мне даже кусок угля непринес?
        —Тс-с-с. Онатебя услышит.
        —Ичто такого? Конечно, Коннору нравится поддерживать иллюзии. А,по-моему, хрень все это. Поверить немогу, чтоон дал тебе этот костюм. Оннеимел права!
        Японимал, чтонедостаточно долго встречаюсь сКоннором, чтобы кричать наего сестру. Такчто я просто молчал идаже несмотрел нанее. Почти все подарки уже поделкой. Закончу, иможно уходить.
        —Тебе что, олень язык откусил? — съязвила Лана. — А,понятно. Райли ты пудришь мозги, анаменя можно вообще необращать внимания? Всевы такие.
        —Лана, прошу тебя. Пожалуйста, говори тише.
        —Пожалуйста! Санта, тытакой вежливый, — онаподошла ближе. — Неудивительно, чтоты нравишься Коннору.
        Обычно я очень рад слышать, чтонравлюсь Коннору. Ноизее уст это звучало какобвинение.
        —Тыже знаешь, ктовсегда это делал? — продолжала она. — Знаешь, чейэто костюм? Знаешь, сколько лет я была такойже глупой, какиРайли, думала, чтоэто Санта. Думала, чтотак будет всегда. Аоказалось, чтоглупее всех — Коннор, разон считает, чтоможет просто напялить натебя этот костюм ипритворяться, будто его небросили также, каквсехнас.
        Яотнес последний подарок поделку.
        —Нучто? Несобираешься его защищать? Нескажешь, чтововсем этом есть смысл? Ядосмерти хочу услышать, какты попытаешься объяснить, почему ты здесь. Притвориться, чтовсе впорядке, хотя все уже рухнуло.
        Явпервые посмотрел ей вглаза. Новее взгляде сквозила такая неприязнь, чтопришлось снова отвернуться.
        —Яздесь, потому что он меня попросил, — сказал я. — Вотивсе.
        —О-о-о, — сказал Лана таким голосом, будто смотрела видео смилыми котиками. — Этолюбо-о-овь.
        Ия невыдержал. Ядолжен был что-то сказать. Такчто я снова посмотрел ей вглаза итвердо произнес:
        —Да. Это. Любовь.
        Насекунду она замолчала. Насекунду мне показалось, чтоона успокоилась. Насекунду я поверил, чтоона поймет. НоЛана очень быстро опять стала собой.
        —Ненавижу тебя, — выпалилаона.
        Теперь уже я опешил.
        —Почему?
        —Потому что он — нетвоя собственность. Тынеимеешь нанего никакого права, даже если вы сним встречаетесь. Тыненастолько важен длянего.
        Первым моим порывом было сказать: «Прости». Извиниться зато, чтоя пришел вих дом. Чтообманул ее сестру ивпоследний раз — ещенагод — заставил поверить вСанту.
        Носожаления вмоем сердце небыло. Ивместо извинений я произнес:
        —Тытак сердишься.
        —Ага! И,думаю, есть из-за чего.
        —Нонеиз-за меня.
        Сказал, итутже пожалел. Потому что дело иправда было совсем невомне.
        —Этонеиз-за того, чтоты гей, — пояснила Лана. — Тыже понимаешь, да? Еслибы ты был девушкой, ябесиласьбы точно также.
        Странно было это слышать.
        —Такчегоже ты хочешь наРождество, малышка? — спросил я голосом Санты.
        Яподумал, чтоона взбесится из-за малышки. Ноона просто ответила:
        —Хочу, чтобы вэтом костюме был неты.
        Кивнув, япроизнес своим обычным голосом:
        —Понятно. Носкажи мне, чтоСанта действительно может тебе дать?
        —Непохоже, чтобы ты принес подарки.
        —Япринес один.
        —ДляРайли? А,дляКоннора…
        —Надеюсь, тыпонимаешь, почему я ничего непринес тебе.
        —Почему?
        —Потому что ты всегда чертовски зла сомной.
        Рассмеявшись отудивления, Лана ответила:
        —Справедливо.
        Наступила тишина. Итогда мы оба услышалиэто.
        Где-то открылась дверь. Мыпродолжали молчать.
        Легкие шажки…
        —Вотдерьмо, — прошептала Лана.
        Райли, похоже, неслишком удивилась, увидев Лану рядом сомной.
        —Тыпринесла ему печенье? — спросила она старшую сестру. — Яуже почти заснула, новспомнила, чтонедала ему печенья.
        Истаршая сестра, немешкая нисекунды, ответила:
        —Пойду принесу.
        Лана ушла накухню. Райли, невсилах оторвать взгляд, уставилась наподарки поделкой. Япомню, какточно также разглядывал подарки вокруг меноры — пытался угадать, какой изних мой ичто там внутри. Мама часто упаковывала подарок вкоробку больше, чемнужно, просто чтобы сбить меня столку.
        —Куда ты поедешь дальше? — спросила Райли.
        —ВНебраску, — ответиля.
        Онакивнула.
        Лана вышла изкухни старелкой печенья истаканом молока.
        —Держи, — сказалаона.
        Явзял печенье. Онобыло немного черствым.
        —Лучшее печенье, которое я сегодня ел! — воскликнул я ради Райли.
        Лана явно хотела сказать гадость, ноудержалась.
        —Ну,чтоже, — сказала она, — наверное, тебе пора.
        —ВНебраску! — подсказала Райли.
        Какнистранно, мнеуже нехотелось уходить. Теперь, когда мы собрались тут все вместе, аодна изних точно знает, ктоя, мнезахотелось остаться. Ичтобы Лана предложила разбудить Коннора. Ичтобы мы вчетвером дорассвета ели печенье.
        —Давай, — прервала мои размышления Лана. — Небраска ждет.
        —Тысовершенно права, — отозвался я инаправился кдвери.
        —Нетуда! — Лана указала накамин. — Этоединственный путь накрышу.
        Ячувствовал, чтоРайли смотрит наменя. Уверен, можно было что-то придумать, новголову неприходило ниодного внятного объяснения, почему мне нужно воспользоваться дверью.
        Словом, янаправился ккамину. Выглядел он так, будто им никогда непользовались. Наклонившись, язаглянул внутрь иувидел, чтодымоход неочень широкий.
        Явысунулся обратно ипосмотрел вглаза Райли.
        —Пора вкроватки! — крикнуля.
        Райли помахаламне.
        —Вдобрый путь, — усмехнулась Лана. Ничего неподелаешь. Язаполз вкамин, подтянулся, влез вдымоход иначал считать доста, чтоприблизительно равнялось количеству паутин, которые меня окружали. Наодно страшное мгновение мне показалось, чтоя застряну тут сосвоим животом, номеста хватило. Хорошо, чтоСанту невкаждом доме угощали печеньем. Пыль облепила язык, забилась вглаза. Неужели нет нормального способа попасть вдом? Почему Санта неможет просто оставлять свои дурацкие сани укрыльца, какделают все приличные люди? Слышно было, какЛана пожелала Райли спокойной ночи. Потом обе двери хлопнули, закрывшись. Япотихоньку выбрался издымохода икое-как отряхнулся отпыли, обрушив настоящий «снегопад» наковер. Пусть Лана попробует это объяснить.

«Мояработа выполнена», — подумал я. Ноя знал, чтонеуйду, неувидев его. Этого небыло внашем плане, какимногое изтого, чтосегодня произошло. Ноя немог побывать уКоннора инедать ему знать, чтоя здесь был. Иначе дело останется незавершенным.
        Домвернулся кпривычному ночному ритму — дыхание, шорохи, какие-то пощелкивания, невнятное бормотание восне. Ясделал несколько осторожных шагов изамер. Скорее всего Райли еще неуснула, аее дверь какраз напути ккомнате Коннора. Такчто я стоял инешевелился, вдруг осознав, какредко мне приходится это делать. Нужно перестать участвовать впроисходящем истать только наблюдателем. Телефон — оружие, спомощью которого я обычно убиваю время, — остался вмашине. Безоружный, яосмотрелся. Втихой, по-рождественски освещенной комнате было очень одиноко. Чего-то нехватало, ноточно неменя. Наполках стояли книги, яневидел названий, только очертания прижавшихся друг кдругу томов. Наодной изполок книги стояли подохраной маленьких фигурок: солонки иперечницы — чья-то коллекция.
        Яотпустил время — пусть минуты идут своим чередом, но, когда я думал оних, онишли медленнее. Этонемой дом, ия поймал себя намысли, чтоон никогда моим небудет. Яожидал, чтоЛана снова выйдет, чтобы выпроводить меня. «Почему ты все еще здесь?» — спросилабы она, иединственное, чтоя могбы произнести вответ, — этоимя ее брата.
        Язнал: онхочет, чтобы я был здесь. Нопочему все должно быть именно так? Яхочу, чтобы Коннор представил меня родным каксвоего парня. Хочу сидеть заобеденным столом, шутить сРайли — так, чтобы Лана тоже немогла удержаться отсмеха. Хочу, чтобы они увидели, какя держу его заруку. Хочу держать его заруку. Хочу, чтобы он любил меня, икогда я плохой, икогда хороший. Хочу. Хочу. Хочу.
        Ябоялся любви, ведь это значит, чтоя прошу очень много. Ябоялся, чтомоя жизнь никогда непересечется сего жизнью. Чтоя никогда неузнаю онем всего. Чтоон никогда неузнает всего обомне. Чтомы будем слушать истории, ноникогда неузнаем всей правды. «Хватит», — сказал я самому себе. Ядолжен был сказать это вслух, потому что мне нужно было это услышать.
        Яприслушался удвери Райли. Прислушался удвери Ланы. Надеюсь, онисейчас неприслушиваются кшагам Санты. Кмоим шагам.
        Япрошел покоридору, миновал их двери. Увидел впереди комнату Коннора.
        Стоя напротив его двери исобираясь войти, явдруг почувствовал, чтовкоридоре есть кто-то еще. Обвернувшись, яувидел вдверях мать Коннора. Глаза почти закрыты, волосы спутаны. Яувидел ее ночнушку имне стало грустно инеловко. Онасвисала сбезжизненного тела, изношенная, слишком длинная. Янедолжен был видеть маму Коннора такой — погруженной втемное глубокое забытье.
        Яхотел стать длянее такимже призраком, каким она казалась мне. Нонемог спрятаться. Яуже готов был все ей рассказать. Ноона заговорила первой.
        —Гдеты был? — спросилаона.
        Внезапно я почувствовал, чтонизачто несмогбы этого ей объяснить. Япросто незнал правильного ответа.
        —Меня здесь нет, — отозвалсяя.
        Онакивнула. Ядумал, чтобудет продолжение, нонет. Онавернулась вкомнату, закрыла засобой дверь.
        Язнаю, чтонедолжен был этого видеть. Идаже если она этого невспомнит, ябуду помнить.
        Надолю секунды мне стало жаль Санту. Можно только догадываться, чтоему довелось повидать вего путешествиях. Хотя онже незнаком совсеми этими людьми. Остается надеяться, чтоснезнакомцами как-то проще. Небуду ничего рассказывать Коннору. Просто скажу ему «привет» ипожелаю спокойной ночи.
        Япробрался вего комнату изакрыл дверь так тихо, кактолько мог. Ябы хотел, чтобы он все это время неспал иволновался заменя. Ипоздравилбы, когда опасность миновала. Новсе, чтоменя ожидало, — лишь его сонное дыхание. Вокно падал свет фонаря, подчеркивая темно-синие тени вкомнате. Коннор лежал накровати. Явидел, какподнимается иопускается его грудь. Телефон валялся наполу — выпал изруки. Язнаю — ондержал его наслучай, если мне вдруг понадобится помощь.
        Никогда раньше я невидел, какон спит. Никогда невидел его таким — уплывшим вбезопасные дали. Моесердце тянулось кнему, каккмагниту. Ясмотрел, какон спит, ичувствовал, чтомогбы любить его очень долго.
        Новот он я, стою внеокутывающего его кокона. Ялюблю его, нопонимаю, чтонахожусь снаружи, я — инородное тело, анечасть его сна. Яздесь, потому что забрался через дымоход, вместо того чтобы постучать вдверь.
        Яснял шапку иотцепил бороду. Снял сапоги иотставил всторону. Отстегнул живот ибросил напол. Размотал истянул через голову красные шторы. Снял штаны, почувствовал кожей, какой вкомнате холодный воздух. Всеэто я проделал очень тихо. Итолько уже почти сложив одежду Санты аккуратной красной стопкой, услышал, какКоннор окликнул меня.
        Мнебылобы достаточно увидеть тепло вего глазах, когда я подошел ближе. Достаточно видеть его волосы, торчащие вовсе стороны, егопижамные штаны сковбоями. Достаточно услышать: черт, немогу поверить, чтоя уснул. Всего этого былобы достаточно. Ночто-то было нетак. Явсе еще чувствовал, чтоменя здесь быть недолжно.
        —Я — самозванец, — прошепталя.
        —Да, — прошептал он. — Ноты — правильный самозванец.
        Безкостюма Санты я дрожал. Безкостюма Санты я — этопросто я, вдоме Коннора врождественскую полночь. Безкостюма Санты я — настоящий, ихочу, чтобы все было по-настоящему. Так, какесть, илихотябы так, какбудет.
        Коннор почувствовал, чтоя дрожу, имолча укутал нас одеялом. Нашдом вего доме. Нашмир вэтом мире.
        Снаружи могут быть северные олени, пролетающие мимо луны. Вопросы снеправильными ответами иложь, которую все-таки лучше произнести вслух. Снаружи может быть холодно. Ноя здесь. Яздесь, ион здесь, ивсе, чтонам нужно знать, — чтоя буду обнимать его, аон будет обнимать меня, пока я несогреюсь инепочувствую себя дома.
        Холли Блэк
        День Крампуса
        Второй ежегодный День Крампуса[18 - Крампус — спутник Св. Николая, егоантипод. Является вобличье черта инаказывает непослушных детей.] вФэйрмонте мало походил напарад, скорее — нанашествие зомби, только нарядились мы вКрампуса — жуткого приятеля Святого Николая. Обычно мы проводили время невФэйрмонте. Тамбыло полно чересчур дорогих бутиков, чересчур дорогих кафешек иАкадемия Моссли, вкоторой было полно чересчур дорогих придурков.
        День Крампуса олицетворял собой все, чтовФэйр монте было нетак. Егоустраивали сблаготворительной целью ираздавали бесплатный горячий шоколад. Вобщем, превратили внечто совершенно противное настоящему духу Krampuslauf’а — парада чертей, когда нужно досмерти пугать людей, бегать туда-сюда сфакелами иплетками, орать наплачущих детей, чтобы потом они вели себя хорошо. Какой горячий шоколад? Какая благотворительность? День Крампуса вФэйрмонте — наглядный пример того, чтовсегда делают богачи вроде Рота. Берут что-то действительно замечательное ивыхолащивают, пока оно непревратится внечто отвратительное.
        Конечно, Рот считал всех друзей Пенни невежественными, ничтожными отбросами общества из-за того, чтомы ходим впереполненную государственную школу. Ноуменя всеже хватило ума навести справки оКрампусе. Оказалось, онинтересный малый, этот сын Хель[19 - Хель — повелительница царства мертвых вскандинавской мифологии.]. Онстарше дьявола, такчто если они икажутся похожими, тоэто потому, чтодьявол перенял стиль Крампуса. Спорим, Рот ничего этого незнает? Уверена, Роту он нравится только потому, чтовыглядит круто.
        Янадеялась, чтоПенни поймет: мне, ейиуж тем более Врен тут неместо; итогда мы пойдем домой илиустроим праздничный шопинг вхорошем супермаркете, разуж приехали втакую даль. Но,конечноже, Пенни непоняла. Онатянула шею, высматривая Рота иего другую девушку — богачку изАкадемии Моссли, — всуществование которой Пенни нежелала верить.
        —Отличный шанс все выяснить, — заявила Пенни, рассказывая офлаере собведенной датой, который заметила вкомнате Рота. — Мызамаскируемся.
        Этачасть истории была забавной. Мысделали рога изпапье-маше — нарвали газет исмешали их смукой иводой. Клейкая жижа налипла наволосы иодежду — ипревратилась вшесть милых рожек.
        УПенни они торчали налбу — острые, шипастые. УВрен получились витые, какубарана. Амои загибались назад, прямо кзатылку. Выкрасив рожки всеребристый цвет, акончики — вкрасный, мыстали рыться вшкафах впоисках демонической одежды. Янашла бабушкину странную косматую меховую накидку скапюшоном. Врен раздобыла сумасшедшую пару шипованных туфель наплатформе, онивыглядели каккопыта. АПенни купила вкомиссионном магазине красную венецианскую маску сдлинным фаллическим носом, чтобы Рот ее неузнал. Словом, видок унас был тотеще.
        Вдетстве я непонимала, чтоэльфы Санта-Клауса вовсе нетакие, каквкнигах сосказками. Ядумала, чтонаего фабрике игрушек полно фавнов идомовых, леших итроллей, гоблинов ифей. Пока мама была жива, вмоих списках дляСанты всегда было много волшебных вещей. Яхотела плащ, чтобы летать. Крошечную куклу, небольше моего пальца исложенную также идеально, какживой человек. Когда мамы нестало, япопросила хрустальный шар длягадания, чтобы увидеть внем маму, волшебный мел, чтобы нарисовать дверь кней, иволшебное зелье, которое она выпьет исможет вернуться кнам.
        Потом мне объяснили, чтоэльфы Санты — этововсе неэльфы, асписок нужен длятого, чтобы папе ибабушке неприходилось ломать голову, придумывая мне подарок. После этого я стала просить обычные вещи — узкие джинсы, новые кеды ивсе такое.

* * *
        Мыпоочереди записались уприятной женщины застойкой. Ясразу поняла, чтонаши наряды ее неособенно впечатлили.
        —Праздничное поздравление — праздничное избиение! — прокричал какой-то парень взеленом мохнатом костюме исрогами изпластиковых стаканов, выкрашенных вчерный цвет. Глаза вконтактных линзах светились желтым. Онприветствовал нас, подняв тяжелый глиняный кубок, вкотором плескался горячий шоколад.
        Похоже, кое-кто изребят всеже вкурсе, чтонужно пугать людей.
        Всемы — Врен, Пенелопа ия — получили номерки, которые дама застойкой назвала «гоночными бейджиками». Ихнужно было прикрепить булавкой кодежде, иедва мы справились сэтим, какувидели Рота.
        —Авот ион! — сказала Пенни, указывая куда-то поверх очереди зашоколадом.
        Ротстоял вкомпании Крампусов изчастной школы. Тридевушки вкоротких обтягивающих юбках изкрасного атласа ипластмассовых рожках измагазина костюмов. Плюс большие блестящие накладные ресницы итуфли навысоких каблуках. Двапарня сдвинули маски Крампуса назатылок, чтобы можно было пить избелых пластиковых стаканов.
        Ониказались чистыми истильными, какэто очень хорошо удается богатым детишкам. Какиблондинка, которую обнял Рот. Ятоже блондинка, ноя-то крашу волосы краской измагазина. Аее волосы откорней идосамых кончиков были словно пряжа избелого золота.
        —Этоего девушка? — Врен нахмурилась. — Тыточно сможешь ей наподдать.
        —Янесобираюсь драться скакой-то девицей изМоссли. — Курчавые черные волосы Пенни шикарным нимбом обрамляли ее лицо, акарнавальная маска придавала грозный вид, ногубы вчерной помаде дрожали, будто она вот-вот расплачется. — Онадаже обомне незнает. Наверное, думает, чтоона — егонастоящая девушка.
        Она, наверное, ибыла его настоящей девушкой. Той, окоторой он рассказывал родителям. Той, которую водил натанцы, угощал пиццей иприглашал куда-нибудь, кроме заднего сиденья своей машины илиспальни Пенелопы. Пенни, очевидно, нехотела верить всуществование этой девушки икак-то убедила себя, чтомы устроили весь этот маскарад иприехали сюда, только чтобы убедиться, чтонасамом деле повода длябеспокойства унеенет.
        Врен пожала плечами.
        —Япросто сказала.
        Врен росла подприсмотром бабушки идедушки. Онаспала уних нараскладном диване, научилась свежевать белок, бить парней коленом впах так, чтобы уних яйца взрывались, аскрученные ею сигареты были такиеже тугие, какмагазинные. Поэтому снами она часто теряла терпение.
        —Пойдем возьмем горячего шоколада, — сказала я девчонкам. Мояработа заключалась втом, чтобы быть переговорщиком, «разводилой» ипослом укаждой изэтих двух «наций». Зато они неназывали меня чокнутой, когда я придумывала всякие рога изпапье-маше. Временами я, конечно, подумываю бросить эту дело, но… Нет, насамом деле я никогда его неброшу.
        —Нет, — всхлипнула Пенни. — Янехочу, чтобы он нас увидел. Авдруг он меня узнает?
        Врен схватила ее заруку.
        —Тогда он илипредставит тебя своим друзьям, илибудет неловко топтаться, пока его друзья непредставятся нам сами. Влюбом случае мы его раскрыли. Заэтим ты сюда иехала.
        Пенни поникла, хотя весь план придумала именно она. МысВрен лишь поддерживали ее, чтобы она невздумала соскочить.
        Пока мы пробирались кРоту через толпу, мимо меня прошел парень. Нанем был невероятный костюм, лучший извсех, чтоя видела. Мохнатые легинсы облегали икры, сужаясь кзамечательным копытам. Просто потрясающе, совсем какнастоящие! Черный килт скрывал границу между шерстью икожей, арельефный торс, несмотря нахолод, былобнажен. Большие рога, красивые, какугазели, возвышались надголовой. Онивыглядели так натурально, чтоя подумала: «Интересно, онотлил их изполиуретана илипросто взял настоящие рога икак-то закрепил наободке, спрятанном вволосах?» Загорелая кожа блестела темным золотом старой зеркальной рамы, аглаза были подведены черным.
        —Обалденно выглядишь, — крикнула я ему, потому что действительно так думала. Еслибы все Крампусы были такими, топовсеместно царилбы разврат.
        Обернувшись, оннаградил меня озорной улыбкой, откоторой уменя все сжалось внутри. Онсловно явился издругой сказки — гораздо лучше, чемэта. Изтой, гденет Рота, рожденного только длятого, чтобы быть богатым придурком. Изтой, гдемы сПенни иВрен недолжны постоянно оставаться реалистами, чтобы это низначило. Нет, парень скозлиными ногами, похоже, немного искажал реальность иделал это самым фантастическим образом.
        Врен пришлось волочь меня засобой. Яусмехнулась, увидев, чтоона затащила-таки нас сПенни вочередь загорячим шоколадом.
        —Выхуже всех, — сказала Пенни придушенным голосом.
        —Всмысле, лучше всех, да? — отозвалась Врен, пихнув меня локтем вбок.
        —Эй, — крикнула я ипомахала Роту. Конечно, янебыла уверена, правильноли поступаю инеполучули еще один тычок, норешила, чтоВрен обрадуется любому развитию событий.
        Пенни одарила меня злобным взглядом, который из-за маски показался еще страшнее.
        Намгновение Рот застыл взамешательстве, нотутже вспомнил, откуда он меня знает, иявно запаниковал. Ямесяцами наблюдала, какПенни из-за него страдает, такчто меня это зрелище очень порадовало.
        —Недумаю, чтоя тебя зна… — началРот.
        —Привет, — перебила его Врен, обращаясь кблондинке. — Ты,наверное, девушка Рота. Оннам столько отебе рассказывал. Такмного. Нонепереживай, только хорошее!
        Девушка улыбнулась, выдав себя сголовой. Остальные ребята совершенно неудивились: наверняка их приятель направо иналево рассказывал отом, какая классная унего девушка. Ротзаткнулся, заскрежетал зубами ипокраснел, какпомидор.
        Язнала, чтоПенелопа собирается улизнуть. Вконце концов, тутведь проходит забег, такчто, если она просто рванет куда-то, этонепокажется странным. Ноя надеялась, чтоВрен крепко ее держит.
        —Унас будет абсолютно сумасшедшая новогодняя вечеринка, — продолжала Врен. Никогда неберите ее ссобой, если нехотите, чтобы вокруг начался хаос. Онаобожает хаос больше всего насвете. — Приходите обязательно. Ротзнает, какмы умеем веселиться. Отлично проведете время, ягарантирую. Правда,Рот?
        Рот, заикаясь, пробормотал что-то утвердительное. Онзнал, чтонас сейчас лучше незлить. «Попробуй назвать теперь нас ничтожными отбросами общества, — подумала я. — Двуличный мерзавец».
        Была только одна проблема. Мынесобирались устраивать новогоднюю вечеринку. Намоей памяти последняя вечеринка, которую устраивал кто-то изнас, включала праздничный торт, свечи изаписи Slip ’n Slide.
        Ноблондинка выглядела заинтересованной. Мыбыли изгорода, адлянее это значило, чтоунас есть наркотики, выпивка идостаточно места длявечеринки, чтобы непопасть внеприятности. Первый пункт — ерунда. Конечно, мымогли достать наркотики. Любой может, былибы деньги исвязи. ВМоссли, например, дилеры доставляют наркотики прямо кдвери.
        Авот насчет остальных двух она была права. Выпивка унас водилась: старшие братья, сестры икузены могли купить ее длянас, аеще родители никогда нетрудились запирать отнас барные шкафчики. Даиобходилось все это гораздо дешевле наркотиков.
        Ноглавное — унас была свобода. Немного неуклюжей лжи — иможно неспать всю ночь. Несколько часов, ато идольше, никто небудет волноваться, гдемы ичем занимаемся. Теоретически все студенты Моссли назимние каникулы уезжали домой, нобольшинство изних возвращались впервуюже неделю января. Вконце концов, ониведь почти весь год проводят здесь. Адома? Дакого они там знают?
        —Ладно, договорились, — девушка наивно улыбнулась, переводя взгляд сприятелей наРота, апотом — нанас сПенни сВрен. — Звучит неплохо.

* * *
        Мойотец обожал приносить домой вещи, которые, поего мнению, ещемогли начего-нибудь сгодиться. Тронутые плесенью книги изместного колледжа, поврежденные спортивные снаряды, старую мебель, выставленную кмусорным бакам. Этоиз-за него я начиталась всякой ерунды профей иоднажды оставила молоко киснуть насолнце возле бабушкиного трейлера внадежде приманить домового, чтобы тот убрал мою комнату. Таквот, тамбыла еще одна книга — систориями продьявола.
        Этиистории были очень похожи насказки. Дьявол пакостничал ивременно одерживал верх, новконце его обычно побеждали. Врассказах, гдеон все-таки утаскивал душу вад, человек, какправило, этого заслуживал.
        Оннаказывал непослушных инаграждал послушных. Прямо каккое-кто, одетый вовсе красное. Переставьте буквы вимени С-А-Н-Т-А иполучите С-А-Т-А-Н-А.

* * *
        Девушку Рота звали Силке. Этосеверное имя удивительно подходило ксветлым, каклед, волосам иголубым, каквода вбассейне, глазам.
        Врен вбила ее номер вмой телефон. Ротсмотрел наПенни, какнаопасного зверька, который может внезапно укусить. Хорошобы, если так. Подмаской нос Пенни наверняка распух, алицо покрылось красными пятнами отслез, носнаружи мы походили намстительных дьяволиц. Правильно, Рот, бойсянас.
        Врен записала адрес, гдесостоится новогодняя вечеринка: ещенепроданный трейлер моей покойной бабушки.
        —Врен, — сказала я, пытаясь вмешаться впроцесс. НоВрен болтала иболтала, ипотом уже поздно было ее останавливать. «Вэтом-то ипроблема, когда начинается хаос встиле Врен, — напомнила я себе. — Вечно она заварит кашу, анам потом расхлебывать».
        Очем она только думает? Икакэто поможет Пенни?
        Янемогла представить никого изстудентов Моссли настоянке трейлеров, ауж тем более Рота иего друзей. Уверена, именно это иказалось Врен самой крутой частью плана. Онавоображала, какСилке насвоих высоких каблуках будет ковылять подруку сРотом среди грузовиков-пикапов ипластиковых оленей. Хотя сам посебе бабушкин трейлер был нетаким уж плохим местом длявечеринки. Ямоглабы его вычистить, ведь отец всячески пытался отэтого увильнуть. Вечеринка — этоприкольно.
        Только нета, гдебудет Рот имажоры изМоссли. Только нета, которую мы несможем даже выдать заприкольную, потому что само их присутствие будет напоминать нам, чтовечеринка — отстой.
        Япристально посмотрела наВрен.
        Ееулыбка стала только шире.
        —Можешь иего позвать, — Врен повернулась иуказала куда-то. Яобернулась ипоняла, кого она имеет ввиду. Красавчика Крампуса, которого я окликнула некоторое время назад. Онстоял вочереди позади нас, причем достаточно близко, чтобы услышать ее слова. Моищеки запылали. Наверно, явыглядела также смешно инелепо, какРот. Крампус сблестящей золотом голой грудью кивнул нам, подтверждая: онвидит, какмы смотрим нанего.
        —Придешь нановогоднюю вечеринку? — крикнула я впорыве несвойственной мне храбрости. Вконце концов, сейчас только пятое ноября — официальный День Крампуса. Возможно, унего еще нет планов напраздники.
        —Всенепременно, — откликнулся он, иотего голоса мурашки пробежали потелу. Казалось, этот голос шел изтой самой слегка искаженной реальности.
        —Ивсех своих друзей приводи, — добавила Пенни, мстительно улыбаясь мне, будто это мы решили гоняться заРотом вДень Крампуса, анеона. Будто что-то пойдет нетак, если красавчик Крампус приведет друзей навечеринку втрейлере. Будто мне есть чего стыдиться.
        Через несколько минут мы получили свои стаканы дымящегося шоколада сзефирками иприсоединились кпараду. Размашисто шагая, мыслушали, какПенни проклинает нас, Рота илюбовь. Пройдя где-то полмили, мыотстали инаправились вторговый центр.

* * *
        Нето чтобы я непонимала, какможно встречаться сдерьмовым парнем. Ятоже один раз так вляпалась. Егозвали Никандро, ион был слишком стар дляменя. После разрыва сним я была вполном раздрае. Вместо того чтобы ходить скем-нибудь насвидания, явыдумала себе парня стакимже экстравагантным именем.
        Иоаким.
        Яписала его имя цветными ручками наобложках тетрадей, какбудто он был реальным человеком. Такчто, да, мнели непонимать, почему Пенни делала вид, чтоРот ее любит. Ятоже делала вид, чтомой вымышленный парень реально существует.

* * *
        Мнеказалось, чтонаша новогодняя вечеринка так инесостоится, ноя ошибалась. Чембольше времени проходило, темотчетливей эта идея вырисовывалась уменя вголове. Сначала мы собирались просто заманить кнам Рота и, возможно, даже Силке, нопостепенно наша задумка переросла внечто большее.
        Хотя первоначальный план был еще актуален.
        —Нет, онипридут, — сказала Пен, лежа наполу ипросматривая сообщения втелефоне. — Ротпоклялся. Иеще извинился зато, чтонепредставил меня Силке. Мол, просто очень удивился, увидев нас. Наверное, надо было все-таки предупредить его, чтомы придем.
        —Такона неего девушка?
        Значит, этажаба снова как-то уболтала Пенни небросатьего.
        Пенни вздохнула, протяжно имучительно.
        —Вроде того. Хотя, вобщем-то… он никогда неговорил, чтоунас особенные отношения.
        —Ноонже называл тебя своей девушкой, — напомнила Врен.
        Сидя рядом сосколками разбитого зеркала, которые я приклеивала настену, онапровела рукой понаполовину выбритой голове, проверяя, насколько отросли волосы.
        —Да,нонеединственной, — слишком быстро выпалила Пенни, видимо, какпопугай, пересказывая оправдания Рота. — Ивлюбом случае он обещал бросить ее после праздников. Перед Новым годом. Просто нехотел, чтобы она приехала домой расстроенной. Ихродители знакомы.
        Врен фыркнула.
        —Какая разница. Всеравно он врет. Ладно, чтоунас свечеринкой?..
        Ещеникто изнаших знакомых неустраивал такую шикарную новогоднюю вечеринку, какта, которую я задумала. Такую, каквчерно-белых фильмах. Такую, гдеженщины вдлинных блестящих серебристых платьях пили шампанское избокалов ицеловались вполночь. Такую, которую я собиралась устроить, несмотря нанаши скромные ресурсы иеще более скромный опыт.
        —Наверное, такой идолжна быть настоящая вечеринка. Укого-то так все ибывает, — сказала Пенелопа, когда я изложила ей свой план.
        —Уродителей Рота, например, — предположила Врен. — Усенаторов штата. Укинозвезд. Улюдей, которым дарят машины наРождество. Которые проводят Рождество вшале налыжных курортах. Нонеунас. Нельзя устроить такую вечеринку втрейлере.
        —Конечно, можно, — впорыве воодушевления выпалила я. Порой казалось, будто моя настоящая жизнь вот-вот начнется. Ивтакие моменты мне больше всего хотелось как-нибудь ускорить появление этого нового. Яхотела, чтобы все вдруг стало нетаким, какобычно. Хотела изменить реальность. — Несовсем, но… Мывсе нарядимся. Авместо лукового соуса сделаем, например, канапе.
        Врен рассмеялась.
        —Канапе? Эточто еще зачертовщина?
        —Ихедят руками, — поясняла я. — Такие штучки сначинкой сверху. Если вы собираетесь устроить вечеринку вдоме моей покойной бабушки, тотолько такую, гдемы вкрасивых нарядах будем пить изнастоящих бокалов. Никаких пластиковых стаканчиков, пачек счипсами илирваных футболок. Вседолжно быть красиво. Илия выхожу изигры.
        Девочки согласились. И,какя позже поняла, этозначило, чтомне придется нетолько стащить ключи оттрейлера, нои, собственно, организовать вечеринку, достойную моей грандиозной речи. Когда я добровольно вызвалась вычистить бабушкин трейлер, отец взглянул наменя так, будто сразу понял, чтоуменя науме. Новсе равно разрешил.
        —Тамскопилось много барахла, — сказал он, неотрываясь оттелевизора, гдешел детективный сериал. Наживоте уотца покачивалась большая кружкачая.
        —Нопопадаются ихорошие вещи, — добавила моя мачеха Анна. Онасидела надиване, аЛеди, нашпитбуль, лежала рядом, пристроив свою квадратную голову унее наколенях. — Невыбрасывай их, ладно? Можно будет потом устроить гаражную распродажу.
        —Тынестанешь устраивать гаражную распродажу, — отрезал отец. — Всеэто просто сгниет унас вподвале.
        Леди моргнула, встрепенувшись, итревожно гавкнула.
        —Можно выбрать вещи получше, — продолжала Анна. Онисотцом прожили вместе слишком долго, чтобы она обращала внимание наего настроение. — Ипродать их винтернете.
        —О,да. Иктоже будет раскладывать их покоробкам? — отец взмахнул руками, едва нерасплескав чай. — Ктопотащит их напочту? Ужточно неты!
        Омоей вечеринке все уже забыли, ия выскочила издома сключами ибезособых указаний. Забравшись втрейлер, яуселась напотертый вельветовый диван изадумалась. Бабушка любила выпить, покурить ирассказать пару историй отом, какработала медсестрой вбольнице ипопадала вбезумные передряги, прежде чем вышла замуж задедушку. Надеюсь, если ее душа витает надэтим местом, тонаша вечеринка ей понравится.
        Отец всегда говорил, чтоя хороший ребенок сживым воображением, новсе-таки немного неотмира сего. Амачеха упрекала его: мол, нельзя так, этоплохо скажется намоей самооценке.
        Когда он только женился наАнне, японачалу незнала, каквсе обернется. Номачеха оказалась милой, нормальной женщиной, совсем нетакой, какмама. Тапостоянно приходила вярость, швырялась вещами, апотом ивовсе сбежала куда-то вНью-Мехико после каких-то махинаций скредитной картой. Нанаше первое Рождество Анна сшила мне крошечную тряпичную куклу стонкими волосами изшелковых нитей. Наверное, отец рассказал ей омоих старых списках дляСанты.
        Янезнала обэтом изаплакала, когда увидела куклу. Ябыла уже слишком взрослой длянее, ноэто было неважно. Куклу я все время носила ссобой, всумке, пока она нестала совсем грязной отшариковых ручек илипкой отконфет. Тогда пришлось отправить ее напенсию, накнижную полку вмоей комнате. Несколько месяцев после этого Рождества я делала вид, чтоАнна — моянастоящая мама.
        Наверное, такуменя ипоявилась идея притвориться, чтоИоаким существует.

* * *
        Повсюду лежали вещи, аккуратно сложенные встопки. Ивыглядели аккуратно, пока я неначала их разбирать. Коробки из-под обуви, засунутые подкровать. Шкаф, переполненный одеждой. Комод, забитый настолько, чтоящики невыдвигались. Застекленный шкафчик сдвумя наборами тарелок икучей стеклянной посуды, которой, казалось, небыло конца. Железная миска, вкоторую бабушка разрешала наливать молоко дляфей (она их называла по-сицилийски: donas defuera). Стеклянный террариум, заставленный кактусами, мраморными статуэтками имоими старыми фигурками из«Звездных войн». Тарелка Санта-Клауса дляпеченья. Десятки салфеток, кухонных ибанных полотенец. Шкатулки сбижутерией, коробки спраздничными украшениями, всевозможными свечами, которым был уже неодин десяток лет, имножеством керамических фигурок.
        Настоящая пещера ссокровищами.
        Яоткопала кулинарные книги шестидесятых-семидесятых годов силлюстрациями, накоторых люди сидели перед подносами скрекерами игоршочками сфондю. Нашла бокалы дляшампанского, стаканы длявиски, аперитива икоктейлей. Длинные блестящие платья — серебристые, розовые, золотые — итуфли кним. Ожерелье изгорного хрусталя идаже полбутылки скотча.
        Потом пришла Врен сосвоим другом Ахметом, имы славно потрудились, избавившись оттого, чтобыло ненужно длявечеринки. Отцу я оставила старые фотографии, Анне — фарфоровые сервизы ичасть украшений, асебе взяла несколько нарядов. Большой деревянный шкаф мы сдали вкомиссионный магазин иполучили взамен еще немного посуды инебольшое ведерко дляльда. Апотом выкинули кучу ночных рубашек, полотенец ипоздравительных открыток.
        Итогда я стала составлять конкретный план.
        Нужнаеда.
        Нужна выпивка.
        Нужна музыка.
        Нужно украсить трейлер внутри.
        Нужны гости.
        Япозаимствовала уотца карту супермаркета «Костко», мыопустошили свои рождественские копилки икупили целый круг сыра бри, ещекусок чеддера, несколько кисточек винограда ималенькие пирожки длязапекания вдуховке. Ещеунас были чипсы, крекеры, хумус исоус сальса, атакже еще кока-кола встеклянных бутылках. Конечно, этобыли несовсем канапе моей мечты, ноя прикинула, чтовготовом виде наподносах вокружении винограда все будет выглядеть очень даже неплохо.
        Потом мы договорились онапитках. Кузену Пенелопы мы приплатим, чтобы он купил нам выпивку. Ясделаю много пунша сводкой вбабушкиной чаше дляпунша. Аеще, надеюсь, намудастся скинуться идостать несколько бутылок шампанского «Korbel», ещепарочку «Andre» иящик самого дешевого пива. Да,я вкурсе, чтовМоссли наверняка хлещут крутейшее шампанское, доставленное прямиком изфранцузской провинции Шампань. Нокакбы я нистаралась сделать вечеринку какможно изысканнее исколькобы ничитала ороскоши, японимала, чтонашего бюджета хватит максимум на«Korbel».
        Этого должно быть достаточно.
        Ахмет согласился составить плейлист насвоем телефоне иподключить его кдревней музыкальной системе моей бабушки. Мыразослали приглашения нашим школьным приятелям. Врен даже спросила парня изместной кофейни, который ей нравился, непридетли он? Онсказал, чтособирается надругую вечеринку, нопостарается заглянуть. Истех пор она делала вид, чтоидумать онем забыла.
        Затем мы приступили кукрашению трейлера. Перебрав кучу рождественских украшений, яостановилась нагирляндах из«волшебных огней». Вместе сВрен иПенни мы развесили их подпотолком инадеревьях водворе. Вставили свечи всеребряные подсвечники вформе снежинок, накрыли мебель белой тканью идоблеска отдраили подносы.
        Нато, чтобы привести трейлер впорядок, ушло целых полторы недели. Иногда я оставалась там наночь, растянувшись нашершавых бабушкиных простынях иукутав ноги шерстяным одеялом сяркими узорами. Думала: может, увижу ее восне? Номне приснился сияющий золотом Крампус. Восне он плетью содрал сменя кожу, иоказалось, чтоя сделана изспрессованного стекла, какодин изкрасивых бабушкиных подносов. Потом стекло треснуло ирассыпалось острыми ледяными осколками. Онирастаяли отгорящего факела, обнажив мою подлинную сущность — ту, которую прежде невидел никто иникогда.
        —Тысоздала меня, — сказал Крампус. Егояркие глаза жарко горели, словно угли. — Нооднажды творение может вырваться из-под власти создателя.
        Беззащитная идрожащая, ястояла, собираясь умолять его. Очем? Нетерзать меня или, может быть, терзать еще больше? Незнаю… Тутя проснулась вхолодном поту.
        После этого я старалась спать поменьше. Даиработы опятьже предстояло немало.
        Вночь накануне Нового года я занялась внешним оформлением трейлера. Расставила садовые стулья вокруг уличного столика ипоставила еще несколько свечей, обозначив зону длякурящих. Украсила деревья серебряными елочными шарами нарыболовной леске. Апотом отошла назад иосмотрелась. Этобыло очень красиво. Всемерцало. Просто волшебно!
        Ещеодним трофеем, скоторым отец вернулся после очередного набега набарахолку, стала книга оккультиста Алистера Кроули «Магия». Ия твердо запомнила его определение магии: «Наука иИскусство вызывать Изменение, совершающееся всоответствии сЖеланием». Мояволя превратила желание вреальность. Намгновение я почувствовала себя волшебником.
        Апотом я попыталась увидеть все это глазами Рота иСилке, глазами мажоров вкрасивой и, разумеется, дорогой одежде. Старый унылый трейлер, обвешанный дешевыми гирляндами.
        —Онинепридут, — сказала я. — Тыже это понимаешь,да?
        —Что?
        Врен сидела вдверях, пытаясь втиснуть ноги вузкие серебряные лодочки, позаимствованные уПенелопы. Онаникогда неносила туфли накаблуках.
        —Ребята изМоссли. Зачем Роту приводить сюда друзей иСилке? Онведь понимает, что, если обе его девушки окажутся водном месте, произойдет катастрофа? Понимает. Даизачем Силке приходить напарковку трейлеров? Ачто если остальные гости тоже непридут? Чтоесли навечеринке небудет никого, кроменас?
        —Ну,значит, налопаемся, — заключила Врен. — Просто доотвала.
        Ясовздохом рухнула насадовый стул.
        —Будем есть все эти пирожки сами. Иплакать.
        МысВрен дружим уже много лет, стех пор каквстретились вгрязном пруду, который унас вгороде почему-то называют купальней. Онапыталась утопить нравившегося ей мальчика иполучила трепку отего матери. Амы сПенни соврали, чтомальчик начал первым. Тогда-то ивозникла эта схема: если одна изнас попадала внеприятности, дведругие вытаскивали ее изних.
        Несмотря нато что сПенни мы знакомы дольше, именно Врен знала мой самый глупый секрет. Когда Врен выяснила правду овымышленном парне, мнепришлось разыграть дляПенни поддельный разрыв отношений споддельными смсками ивсем прочим, чтобы Пенни недогадалась. Ведь еслибы они обе узнали, тонам пришлосьбы обсудить это втроем.
        Очень жаль. Вымышленный парень оказался лучше всех моих настоящих.

* * *
        ИмяИоаким я увидела насайте, куда случайно забрела, когда искала значение собственного имени. Оновсе крутилось икрутилось уменя вголове, пока я неначала произносить его вслух, утверждая, чтотак зовут парня, который мне нравился икоторого никогда несуществовало. Апотом просто приукрасила эту ложь. Явыдумала подробности изжизни Иоакима, сочинила историю отом, какмы познакомились винтернете итеперь он собирается приехать комне летом. Япосылала сама себе длинные электронные письма, полные планов набудущее, нежных прозвищ длянас обоих ицитат излюбимых фильмов икниг. Апотом показывала эти сообщения знакомым, выдавая занастоящие. Словом, ясоздала Иоакима — человека, который меня действительно понимал. И — странное дело — порой казалось, чтоон знает меня лучше, чемя сама.
        Моими руками он писал: нужно только верить, чтомир неоднозначен. Внем достаточно места длямножества разных историй инеожиданностей. Ноя незнала, стоитли верить. Ведь я понимала, чтоговорю сама ссобой.
        После разоблачения и«расставания» сИоакимом я так долго ревела вподушку, чтонаследующий день пришла вшколу сопухшим лицом. Пенни выскочила вовремя обеда ивернулась, принеся соболезнования ввиде мокка фрапучино. АВрен, зная, чтоиразрыв, ипарень были ненастоящими, весь день поражалась моим актерским способностям.
        Несколько дней спустя я никак немогла уснуть вечером. Выйдя накрыльцо, яуселась наступеньки. Глядя вверх наогни уличных фонарей, вокруг которых вились мотыльки, и, дрожа ответра, япожелала, чтобы звезды, илиэльфы Санта-Клауса, илисам Сатана принесли мне кого-нибудь такого, какИоаким. Илихотябы дали мне знак, чтомир достаточно велик иполон неожиданностей, чтобы внем был кто-то вроде него. Тогда я буду вести себя так хорошо илитак плохо, кактолько нужно, чтобы заслужитьэто.

* * *
        —Давай напишем Силке, — предложила Врен, вытаскивая телефон. Через несколько минут она ухмыльнулась.
        —Что?
        —Тыбыла совершенно права. Онсказал своим друзьям, чтовечеринку отменили. Ая ей написала, чтоРот — кусок дерьма, чтоон ей изменяет ичто она всеравно должна прийти. Потому что мы можем это доказать.
        —Неужели? — спросилая.
        —Силке ответила, — вскинула брови Врен. — Онавбешенстве. Ноесли она придет, мывыложим ей все вкрасках.
        Язастонала:
        —Пенни нас непростит…
        Врен перебила меня:
        —Если мы хотим, чтобы Пен бросила Рота, нампридется ей доказать, чтоон — крыса. Атеперь нужно доказать это еще иСилке.
        —Мыничего несможем поделать счувствами Пен. Мыже ее друзья. Мыдолжны просто закатывать глаза иподдерживать ее, верно?
        —Ну,уменя есть план, — произнесла Врен, посмотрев наменя так, будто я немного тормозила. — Думаю, можно хорошенько напоить Рота изаставить его признаться, какой он ублюдок. Аесли это несработает — устроим ему темную втуалете, будем бить, пока нескажет правду.
        Мнезахотелось отобрать унее телефон изаглянуть вих переписку сСилке.
        —Этоужасный план. Пожалуй, худший извсех, какие утебя были.
        Врен пожала плечами.
        —Япросто думаю, чтоон вконце концов сознается. Хотя, возможно, кому-нибудь приспичит втуалет раньше, чемон это сделает.
        Вообще-то, Врен неплохо разбиралась влюдях. Еепредположения частенько подтверждались. Нонаэтот раз я небыла так уж уверена.
        —Ладно, неважно, — сказала она, вставая ипошатываясь вчужих туфлях. — Придет он илинет, намнужен новый план. Причем такой, чтобы витоге Силке иПен сравнили свои заметки иувидели, чтоон водит их занос.
        Воттогда я пожалела, чтонельзя все отменить. Япахала какпроклятая, потратила кучу денег — ивдруг поняла, чтоэто кончится катастрофой. Нотеперь оставалось только идти домой, распластаться накровати ипообещать себе больше никогда-никогда неустраивать вечеринки. Какбы мне низахотелось поесть канапе изакуски изсвежих овощей.
        Отец был прав. Пора обуздать свое воображение.

* * *
        Наследующий день я выползла изкровати, приняла очень горячий душ истала готовиться квечеринке. Надела один избабушкиных нарядов — коктейльное платье впол изблестящей серебристо-черной полупрозрачной ткани сширокими длинными рукавами, тяжелыми манжетами ивырезом нагруди. Икеды: сделать предстояло еще немало. Потом, небезпомощи видеоурока наYouTube, япопыталась заколоть волосы, нопоторопилась, иприческа вышла нетакой, какя хотела. Зато макияж «смоукиайз» получился отлично, асгубами я провернула ту штуку, когда сначала наносишь пудру — ипомада якобы держится вечно.
        Потом я сказала отцу, чтоостанусь ночевать уПенелопы, иотправилась сначала зальдом, чтобы насыпать вванну, гдебудут охлаждаться кола, пиво ишампанское, азатем — готовить алкогольный пунш.
        —Если нужно будет куда-нибудь подвезти — дайнам знать. МысАнни неляжем спать, пока новогодний шар неопустится наТаймс-сквер, — крикнул отец мне вслед, ставя напол миску седой дляЛеди, внетерпении вертевшейся подногами накухне.
        Мыничего неуспевали. Впрошлый раз Ахмет быстро подключил свой телефон кстерео, авот именно перед Новым годом провозился целый час — иэто притом, чтоон итак опоздал натри часа. Кузен Пенелопы явился безвыпивки ипотребовал заново выдать список иеще двадцать баксов впридачу. Врен пришла вспортивных штанах, чтобы сразу приступить кработе. Зато потом она взяла длиннющий перерыв, включавший всебя укладку «отПенни» вбабушкиной ванной. Такчто часа два подруги мне толком непомогали. Закончив возиться сэлектроникой, Ахмет уселся надиване истаким энтузиазмом принялся лопать крекеры исыр, чтоя забеспокоилась, останетсяли что-нибудь кначалу вечеринки (сыр точнобы незакончился, авот насчет крекеров я была неуверена). Когда появились первые гости, уменя уже слезы наворачивались наглаза. Поприветствовав Сэнди, Джен иКсавьера, япредложила им еду, апотом пошла вспальню взадней части трейлера, захлопнула ногой дверь ирухнула накровать.
        Простыни пахли также, какбабушка: выветрившимися розовыми духами, лекарством ипылью. Словно она высохла иосыпалась, анеумерла отрака. Музыка Ахмета доносилась сквозь стену, призывая вернуться кгостям.
        Ноя никуда непошла.
        Послышался стук вдверь. Недождавшись ответа, вкомнату зашла Пенни сдвумя бокалами шампанского. Наней было золотистое платье-футляр, расшитое пайетками. Ееглаза выглядели потрясающе: золотые ресницы, золотая пудра ижидкие золотистые тени.
        —Ятут, — сказала я иповернулась кней. — Просто отдыхаю.
        Пенни присела накраешек ипротянула мне бокал.
        —Ядобавила сюда водки. Онапробуждает шампанское.
        Ясделала большой глоток, ипузырьки тутже начали щипать язык. Водка прорезалась сквозь дешевую сладость «Andre». Незнаю, проснулосьли шампанское, номеня оно точно разбудило. Впервые завесь день вомне родилось мечтательное чувство ожидания. Предчувствие, которое охватывает тебя, когда приходишь навечеринку. Предчувствие, чтореальность вот-вот растает, словно помадка, ивсе вдруг изменится, ичто угодно станет возможным.
        —Спасибо, — сказалая.
        —Думаю, намнадо поставить перед собой задачу: сделать так, чтобы сегодня ты влюбилась, — сказала Пенни, изящно отпив изсвоего бокала. — Ясобираюсь найти кого-нибудь, вкого ты влюбишься.
        —Амне нельзя самой выбрать? — спросилая.
        —Выбирает судьба, — отрезала Пенни. — Жестокая судьба. Нонеповторяй моих ошибок. Недовольствуйся малым. Непонижай планку.
        —Чтоты имеешь ввиду? — язалпом допила шампанское ивстала.
        —Ничего, — ответила Пенни. — Новый год, новая я. Всекончено. Яуже забылаего.
        —Нуда, — яулыбнулась, потому что мы уже слышали это раньше. Инераз.
        —Новый год, новая я. — Онатоже осушила бокал. — Знаешь, тыведь отлично тут все устроила. Этопервая шикарная новогодняя вечеринка вмоей жизни. Исделала это ты. Ура! Такчто давай вставай инаслаждайся.
        Явстала. Гостей уже прибавилось. Всебыли одеты повысшему разряду ипришли неспустыми руками. Онипринесли яркую иразноцветную домашнюю водку Skittles, загадочный шоколадный пирог, шампанское — персиковое ирозовое, иполбутылки бурбона. Девушки были вшикарных платьях, апарни — врубашках, застегнутых навсе пуговицы. Некоторые даже пригалстуках-бабочках. Оскар сделал себе розовый ирокез инадел розовые ботинки. Марк пришел вкожаном жилете поверх белоснежной рубашки, которая выглядела так, будто ее даже погладили. Всесияло вотблесках свечей.
        Врен ипарень изкофейни присосались друг другу накухне. Видимо, онвсе-таки решил пожертвовать своими планами.
        Словом, всеотлично проводили время. Иесли чуть прищуриться, товсе выглядело также прекрасно, какя ипредставляла. Подойдя кбарному столику, яснова наполнила бокал водкой сшампанским. Уголки губ намоем лице были приподняты вулыбке.
        Ещенесколько школьных друзей зашли втрейлер, смеясь. Онипринесли шампанское «Prosecco» иблестящие шляпы длявечеринок. Всешло какпомаслу, просто отлично. Пенни поделилась грязной историей ободном изсвоих кузенов. Подруга Марка рассказала, какпошла насвидание спарнем, который насайте знакомств написал, чтоон страховой агент, анасамом деле оказался проповедником. Онпытался шутить, утверждая, чтовпаривать религию иторговать страховками — почти одно итоже. Явспомнила историю ободном вечере накануне Рождества, когда моя тетя так напилась, чтоописалась вкровати. Вмоей кровати, когда я там спала! Всевскрикнули отужаса.
        Потом мы несколько раз сыграли в«Яникогдане», икогда кто-то сказал: «Яникогда недумал отом, чтобы замутить скем-нибудь наэтой вечеринке», — многим пришлось выпить.
        Ктому времени, какприехала Силке, яуже подумала, чтоникто изМоссли необъявится, иуспокоилась. Нотут дверь открылась, ивошла она — вкоротком серебристом платье, дрожащая исовершенно растерянная оттого, чтооказалась втрейлере. Заней вошел Рот, азаним — ещетрое: двапарня идевушка, которая выглядела расстроенной. Все, кроме этой девушки, казались пьяными.
        —Иэто вы называете вечеринкой? — презрительно фыркнул Рот. Егоглаза блестели, волосы были взъерошены, щеки покраснели отхолода ираспиравшего его веселья.
        —Аты кто вообще такой? — возмутился Марк, пересекая комнату. Марк был большим парнем сдлинными волосами, легким намеком нащетину имягким, глубоким голосом. Однажды после того, какя вывихнула лодыжку вгостях унашего общего друга, онотнес меня домой наруках, каксупергерой.
        Бить богатых детишек, конечно, плохая идея, новглубине души я надеялась, чтоон это сделает.
        —Всехорошо, — выпалила Пенни, схватив его заруку. — Мыих пригласили.
        Яосмотрелась впоисках Врен, ноона ускользнула взаднюю комнату вместе сосвоим парнем изкофейни.
        —Может, выпьете чего-нибудь? — предложила я, нопрозвучало это совершенно неискренне.
        —Думаю, нет, — пренебрежительно бросил Рот, поворачиваясь комне. — Этоты писала всякую чушь моей девушке?
        —Чушь? — хмыкнула я. Пенни застыла каквкопанная. Какбудто знала, чтослучится дальше; знала, чтобольше несможет притворяться. Попятившись, онатяжело опустилась наподлокотник бабушкиного дивана. Казалось, онадаже незлится нанас, хотя наверняка догадалась, чтоэто мы заварили всю кашу.
        Разговоры стихли. Снаружи завыла сирена. Музыка все еще играла вколонках, нонедостаточно громко.
        —Этостобой он спит? — спросила меня Силке, ия увидела, чтоглаза унее покраснели, какбудто отслез. Потом она посмотрела наПенни и, похоже, сразу все поняла. — Илис…
        —Аесли исомной, точто? — встряла я, ведь это былобы слишком: стравливать ее сСилке сразу после того, какРот разбил ей сердце. — Тыже знаешь, чтоон тебе изменял, даже если говорит, чтонет. Авот то, чего ты незнаешь: насамом деле он изменял стобой. Ты — вторая женщина.
        Силке повернулась кРоту.
        —Онабыла твоей девушкой?
        —Нет! Тысума сошла? Яже тебе говорил. Япривел тебя сюда, чтобы ты увидела, какие они жалкие. Чтобы ты поняла, чтоони врут. Может, денег хотят, незнаю… Этоже просто мусор, отбросы натрейлерной парковке. Переспать содной изэтих девчонок — хуже, чемпотрущобам лазить. Иливканализации плавать. Потом отвони неизбавишься.
        Услышав это, егодрузья захохотали. Нобольше никто даже неулыбнулся. Только Оскар хрустнул костяшками пальцев. Силке, похоже, стало неловко.
        Явытащила телефон изкармана. Конечно, доВрен мне далеко, ноалкоголь гулял повенам, ия чувствовала, чтодолжна что-то сделать.
        —Уменя тут есть фото, гдеРот…
        —Ничего утебя нет, — Ротпопытался отобрать телефон. — Дайсюда.
        Насамом деле уменя небыло фото, гдеони сПенни вместе, ноРот этого незнал. Онбросился наменя. Увернувшись, ябросила телефон надиван, итут Рот так выкрутил мне запястье, чтоя вскрикнула.
        Дальше все произошло очень быстро. Врен выскочила изспальни водном нижнем белье. Марк попытался вклиниться между мной иРотом. Один издрузей Рота попытался помешать Марку. Оскар кого-то ударил. Яоказалась наполу. Парни били друг друга кулаками, Врен колотила кого-то поголове лампой, ивсе кричали.
        Именно тогда Рот пнул стол спуншем. Ножка хрустнула, чаша перевернулась, иволна замороженной клубники вперемешку свыпивкой хлынула наеду, заливая сыр икрекеры, хумус илуковый соус, размачивая пирожки. Разрушаявсе.
        Язаорала вовесь голос. Намного громче, чемкогда мне выкрутили руку. Якричала так громко, чтоМарк выпустил Рота, укоторого был разбит нос. Повернувшись, Рот увидел мое полное ужаса лицо. Думаю, только тогда он осознал, какя расстроилась из-за испорченной вечеринки. Егоулыбка была самодовольной иомерзительной.
        Мнезахотелось выцарапать ему глаза. Спрятаться вспальне. Выйти наулицу исидеть нахолоде, пока незамерзну. Мнехотелось сделать все это одновременно, ноя несделала ничего. Просто стояла там ичувствовала, какглаза наливаются слезами, аулыбка Рота тем временем превращалась всмех.
        Итогда дверь распахнулась снова, впуская холодный ветер, который задул свечи.
        Напороге стоял золотой красавчик скозлиными ногами. Должно быть, оннеправильно понял, какая унас будет вечеринка, потому что нарядился ввариацию костюма наДень Крампуса. Накозлиные ноги он надел бриджи доколена скрошечными серебряными пуговицами вдоль отворотов, асверху — зеленую парчовую куртку втон, прошитую серебряной нитью. Дваего спутника тоже были вкарнавальных нарядах. Девушка — вбелом платье содним рукавом, обшитом блестящими кристаллами, апарень — вчерном шерстяном костюме начала XXвека. Из-под его длинных светлых волос выглядывали искусственные эльфийскиеуши.
        Ротиего друзья, казалось, опешили привиде таких гостей. Нонеони сейчас сослезами наглазах смотрели наразоренный стол.
        —Мыпришли сподарками, — сказал парень скопытами. Блондин сунул руку вкарман, достал бутылку спрозрачным напитком ивытащил пробку зубами. — Япринес вам праздничное веселье.
        —Вычто, серьезно? — спросил один измажоров Моссли.
        Ротхмыкнул, всееще нарываясь надраку. Силке попятилась всторону кухни. Наши друзья решили приготовиться наслучай, если Рот иребята изМоссли снова захотят помахать кулаками. Япопыталась пробраться кместу, гдеоставила бабушкин веник. Если Рот решит еще что-нибудь натворить — двину ему побашке.
        —Уменя тоже есть подарок, — сказала девушка. Достав из-за корсажа изогнутый кинжал, онасделала шаг вперед и, прежде чем кто-нибудь успел что-то сделать, приставила его кгорлу Рота. Тотвытаращил глаза. Уверена, никто еще неприставлял оружие кего шее, иуж тем более девушка. — Насколько я поняла, этот юноша доставил вам проблемы.
        —Эточто, ограбление? — спросила темноволосая девушка изМоссли. — Серьезно? Втаких костюмах?
        Парень скозлиными ногами рассмеялся.
        Блондин сэльфийскими ушами посмотрел наменя, потом наПенелопу, Силке и, наконец, наРота.
        —Какойже будет его судьба?
        Отставив метлу, яшагнула кРоту идевушке вбелом.
        —Ненавреди ему. Японимаю твой порыв, ноон подаст всуд.
        —Ктовы такие? — стрепетом вголосе спросила Пенни.
        —Я — Иоаким, — ответил красавчик Крампус. — Аэто мои спутники, Гризельда иИсидор.
        Брови Врен поднялись так высоко, что, казалось, вот-вот исчезнут солба. — Ядумала,он…
        Пенни посмотрела наменя.
        —Такэто — Иоаким?
        Но,конечно, этобыл неон. Оннемог быть им. Иоаким немог быть никем. Егонесуществовало.
        —Такчто прикажете сделать сним? — спросила Гризельда. — Ябы хотела, чтобы мой подарок пришелся вам понраву.
        Силке вышла изкухни, будто ее тянуло вкомнату наперекор здравому смыслу.
        —Яхочу, чтобы он был наказан, — онаповернулась кПенни. — Аты развенет?
        Пенелопа подошла кРоту. Чемближе она подходила, темшире распахивались его глаза. Итогда я поняла, очем она думает. Онаможет его спасти, итогда он останется унее вдолгу. Пенни может доказать, чтоона лучше его второй девушки, лучше него самого. Нопотом Рот всеравно ее бросит, иона почувствует себя еще большей дурой.
        Ноприэтом всеравно будет лучше, чемон.
        —Янехочу ему навредить, — сказала Пенни, взглянув наменя. Онасомневалась. — Ноя хочу, чтобы он был наказан. Тынарядилась, какнаДень Крампуса, да? Такнакажи его, какКрампус.
        ВРождество все должны делать друг другу добро, прощать ивсе такое. Ноглавный смысл Рождества — вподарках. Вреальном мире Санта несправедлив. Богатые детки получают все, абедным достается второсортное дерьмо, которое могут себе позволить их родители, вкалывая сутра довечера. Ведь даже зато, чтобы посидеть уСанты наколенях, приходится платить.
        Зато Крампус вершит правосудие. Если плохо себя ведешь — получаешь большую тарелку дымящихся горячих углей. Тебя докрови хлещут розгами. Заковывают вкандалы итащат вилами избассейна счернилами. Таков истинный дух Крампуса. Онможет сколько угодно прятаться подмаской хипстерской благотворительности, новглубине всегда таится правосудие. Ивэтом — егопритягательность.
        —Легко, — сказала Гризельда. — Парень, тывел себя, какосел, ипотому, пока эти две дамы тебя непростят, будешь выглядеть воттак…
        Онапотянулась губами кщеке Рота изапечатлела поцелуй, неубирая кинжала отего шеи. Когда Гризельда отстранилась, Рот начал изменяться. Налице проросли серые бакенбарды. Шеяудлинилась, носрасширился ивытянулся. Голова Рота превращалась вголову животного.
        Да,я мечтала оволшебстве, мечтала прогнуть реальность. Нотеперь, глядя нато, чтопроисходит, яспрашивала себя: ачто, если реальность согнется настолько, чтосломается?
        Друзья Рота переглянулись, потом посмотрели нанас сГризельдой, будто пытаясь понять, ктоичем их напоил. Номы все содинаковым изумлением наблюдали запроисходящим.
        Ротзакричал по-ослиному, когда Гризельда убирала нож. Спотыкаясь, оннаправился ксвоим друзьям, ноте заорали ирванули кдвери трейлера. Силке придвинулась ближе кПенни, которая, похоже, была напугана неменьше моего.
        Иоаким обнял Рота. Вего глазах плясали лукавые искорки.
        —Ой,да брось, невсе так плохо. Утебя отличная шерсть ипрекрасный нос. Намного лучше предыдущего. Готов поспорить, такая судьба тебе вскоре понравится.
        Оскар синтересом потянулся кодному издергающихся ослиных ушей, акогда Рот отпрянул, захохотал.
        —Блин, прямо какв«Гарри Поттере»!
        —Этоневозможно, — сказала Врен, хохоча. Онавсе еще стояла влифчике итрусиках, уперев одну руку вбок, будто сошла спин-ап открытки сороковых годов. — Слишком хорошо, чтобы быть правдой.
        Ноэто было возможно. Имы были достаточно пьяны, чтобы повестись наэто. Вголове проносились мысли отом, что, если теперь уРота иправда ослиная голова, значит, волшебство существует. Икозлиные ноги Иоакима, наверное, нечасть костюма. Икогда я оставляла молоко дляфей, наверное, нужно было мыть миску каждый раз. Загнав эти мысли назадворки сознания, язанялась восстановлением праздничного стола. Нельзяже было просто стоять ибеситься доконца своих дней. Друзья помогли вытереть разлитый пунш. Япромыла сыр, сняла верхний слой хумуса. Накухне обнаружились небольшие запасы чипсов, ия наполнила ими миски. Большинство бутылок остались целы. Некоторые закуски уже было неспасти, ноучитывая, чтомагия оказалась реальной иволшебные существа пожаловали кнам вгости, явсе равно была готова считать вечеринку успешной.
        Исидор перелил прозрачную жидкость изсвоей бутылки вбокалы дляаперитива, стоявшие настойке вбабушкиной кухне. Напиток, отдававший чабрецом итмином, обжигал горло. Гризельда научила нас застольной песне, имы принялись горланить, танцевать, крутиться искакать помебели.
        Кто-то нашел яблоко, чтобы покормить Рота.
        Около полуночи мы включили канал MTV, гдепоказывали, какновогодний шар опускается наТаймс-сквер, истали считать вместе совсеми.
        Десять. Девять. Восемь. Семь. Шесть. Пять. Четыре. Три. Два. Один!
        Мызавизжали истали дудеть вбумажные дуделки, обниматься ицеловаться. Всегорланили «Задружбу прежних дней», аИсидор пел строки, которых я незнала: «Стобой топтали мы вдвоем траву родных полей. Покружке старого вина — задружбу прежних дней». Апотом я очутилась вкоридоре, целуя Иоакима — парня, которого я почти незнала; парня сименем, которое я выдумала; парня, который мог оказаться демоном, духом илиопасной галлюцинацией.
        Вголове все поплыло. Вплетаясь пальцами ему вволосы, яприжала его кстене. Онловил ртом воздух, ая, притягивая его губы ксвоим, понятия неимела, чтотворю.
        Потом Ахмет сменил плейлист наболее громкий, безумный иполуночный, имы снова пустились впляс. Мытанцевали ипили, пили итанцевали, пока музыка незакончилась, аАхмет неуснул подстолом, обнимая Гризельду.
        Впять утра я очнулась наулице, скрючившись настуле икутаясь впобитое молью шерстяное пальто избабушкиного чулана. Солнце начало согревать замерзший горизонт, еголуч упал встоящий настоле бокал коричного шнапса, инапросвет он стал такогоже цвета, какнос олененка Рудольфа.
        Иоаким курил табак излуговых трав. Оннашел где-то бутылочку смыльными пузырями, итеперь наполнял дымом хрупкие переливающиеся шары иулыбался, глядя, какони уплывают навстречу рассвету.
        Онбыл так красив, чтоэто даже раздражало. Мневсегда нравились обычные парни: плотные идолговязые, сплохими стрижками иедва пробившимися усиками, скривыми зубами ипрыщавой кожей. Наверно, никто вэто неповерит, нонеприкрытая сексуальность Иоакима меня как-то смущала. Онбыл каккартина, которую хочется сжечь, чтобы только перестать нанее пялиться. Медно-золотые волосы имедно-золотые глаза. Вьющиеся волосы. Онвыглядел, какэкспонат вмузее, накоторый можно смотреть, ноприкоснуться кнему нельзя.
        Япомнила медленное движение наших теплыхгуб.
        —Почему Иоаким? — спросилая.
        Онпосмотрел наменя немного пьяным ислегка озадаченным взглядом. Яобрадовалась, что, кембы он нибыл икакбы нивыглядел, онтоже мог напиться вхлам наНовыйгод.
        —Яимею ввиду твое имя, — пояснилая.
        Онрассмеялся, откинув голову.
        —Тыже заключила договор совселенной, помнишь?
        Отэтих слов поспине уменя пробежала дрожь. Ядаже непомнила, чтоименно я сказала илиобещала, ноя знала, чтосделалаэто.
        —Ивселенная меня услышала?
        —Не-а. — Мыльный пузырь унего надголовой лопнул, создав сверхновую звезду издыма, которую тутже развеяло ветром. — Зато я услышал. Многие существа слышат такие опрометчивые предложения.
        —Ичто ты хочешь?.. — язастыла втревоге, пытаясь собраться смыслями, хотя они ибыли затуманены алкоголем.
        Иоаким помотал головой, легкомысленно улыбаясь.
        —Ничего. Просто вспомнил это имя, когда увидел тебя вДень Крампуса. Унас, вотличие отвас, нетпостоянных имен. Исидора иГризельду по-разному называли раньше, по-разному будут называть ивпредь. Имена кнам почему-то непристают. Номне нравится, какзвучит «Иоаким», ия знаю, чтотебе это тоже нравится.
        Япопыталась представить, какимя сползает сменя, будто ему незачто зацепиться. Этоказалось неправильным, какбудто теряешь свою тень. Явсегда была Ханной инемогла представить, какэто — небытьею.
        —Почему ты вообще там появился?
        —НаДне Крампуса? — онрассмеялся иответил низким гортанным голосом: — Хотел побыть среди людей всвоем настоящем обличье. Замечательная выходка, тебе так некажется?
        —О,да. Определенно.
        Яотпила избокала. Навкус напиток был похож нагустой сироп изтопленых коричных сердечек. Интересно, ктоего принес? Интересно, почему я решила выпить его? — подумала я, делая еще глоток.
        —Сменя подарок, — произнес Иоаким, нарушая тишину. — Гризельда свой уже вручила, Исидор тоже. Теперь моя очередь. Просто скажи, чего ты хочешь, ия сделаю все, чтовмоих силах, чтобы осуществитьего.
        Егопредложение меня рассмешило.
        —Ярада, чтовы пришли. Ипревращения Рота восла было более чем достаточно.
        —Мойнарод часто умоляют ободолжениях, норедко приглашают принять участие впразднике, — всловах Иоакима слышалась скрытая усмешка, будто он был серьезен лишь наполовину. — Позволь мне сделать тебе подарок вобмен натакой радушный прием.
        —Ладно, — сказала я, отступая иоглядываясь натрейлер. Оттуда доносилась тихая музыка, люди сновали туда-сюда. Похоже, уних открылось второе дыхание. Значит, вскоре кто-нибудь выйдет наулицу изатянет нас обратно впучину пост-поствечеринки. Апотом я рухну набабушкину кровать вместе совсеми, ктонаней поместится. Вот-вот наступит утро, ая откуда-то твердо знала, чтоИоаким, Гризельда иИсидор исчезнут спервыми лучами света подобно тому, какроса испаряется насолнце.
        —Ладно. Вотчего я хочу: никогда незабывать отом, чтовмире есть волшебство. Хочу всегда помнить осегодняшней ночи.
        Нагубах Иоакима зазмеилась улыбка. Склонившись надо мной, онвдавил сигарету вмассивную стеклянную пепельницу иприжал губы кмоему лбу. Отнего пахло горелой травой.
        —Обещаю, — прошептал он, обжигая губами мою кожу.
        Честно говоря, втот момент я небыла трезвой. Никапельки. Ивсеже именно тогда я решила, чтораз уж волшебство существует; разуж Иоаким возник просто потому, чтоя этого захотела; разуж мне хватило двухсот баксов ирешимости, чтобы устроить эту вечеринку… Значит, пожалуй, язаблуждалась насчет того, чтонепредназначено дляменя иникогда моим небудет. Возможно, стоит мечтать обольшем. Возможно, ясмогу получить все, чтозахочу.
        Первый рассвет нового года загорался нагоризонте, ия решила изменить мир силой своих желаний.
        Гейл Форман
        Чтоже ты наделала, СофиРот?
        Софи поступила вУниверситет Задрипанвилля пятнадцать недель назад, изаэто время успела уже неменьше дюжины раз мысленно воскликнуть: «Чтоже ты наделала, Софи Рот?» Впервые это произошло, когда мама высадила ее удверей общежития — кирпичного дома, увитого плющом, какиобещали вкаталоге. Мотор машины, взятой напрокат, ещенеуспел заглохнуть, аСофи уже догадалась, чтомысль обучебе вдеревенском колледже всамом вцентре страны — этонепастораль, какона расписывала друзьям вБруклине, — анечто настолько незнакомое ичуждое, какеслибы она вдруг решила подать документы вУниверситет Бейрута. Вместе сощущением тяжести вживоте наконец наступило прозрение. Хотя какое там прозрение, когда все итак очевидно. Идлядрузей Софи, которых это решение озадачило, идляее матери, которую оно ничуть неудивило.
        Втаскивая чемоданы вобщежитие, Софи старалась невыдать свои истинные чувства, чтобы нерасстраивать маму. Ведь Софи отправилась вУниверситет Задрипанвилля вовсе неиз-за пасторального пейзажа.
        Второй молчаливый возглас «Чтоже ты наделала, Софи Рот?» раздался позже втеже выходные, когда она знакомилась ссоседками пообщежитию. Девушки были милые, симпатичные, радушные. Новпервыйже вечер (посиделки спивом ипиццей, корка толщиной сбольшой палец) Софи пришлось произнести «я шучу» раз шесть, неменьше. Такпродолжалось дотех пор, пока она непоняла, чтосарказм — нечто вроде диалекта, который доступен далеко невсем. «Тытакая городская», — тоидело говорила одна изКейтлин (их тут было трое). ИСофи никак немогла понять, пытаются ее обидеть илинет?
        Она-то думала, чтобудет здесь вроли девушки-загадки — вконце концов, онаведь иправда городская. Нозагадочными инепостижимыми оказались девчонки измаленьких поселков наСреднем Западе, всюжизнь мечтавшие поступить вколледж, гдеучились их родители.
        Даипарни были нелучше. Здоровые зубастые типы, которых звали Кайл, Коннор илиеще как-нибудь втомже духе. Вначале семестра один изних пригласил Софи, какона думала, насвидание. Аоказалось, поиграть вофрисби. Софи поворчала немного, нопотом, какнистранно, втянулась, стала принимать пасы ивыкрикивать оскорбления вадрес команды-соперника. Наобратном пути кобщежитию Кайл илиКоннор сказал ей: «Аты боевая девчонка, ясмотрю». Итут уж Софи несомневалась, считать это оскорблением илинет.
        Тогда мысленный возглас «Чтоже ты наделала, Софи Рот?» раздался вчетвертый раз. Или, может, впятый? Сместными парнями такое случалось неоднажды, иона уже начала сбиваться сосчета. Анадежду ивовсе потеряла.

* * *
        Нозасегодняшний вопль «Чтоже ты наделала, Софи Рот?» винить некого, кроме себя самой. Экзамены закончились два дня назад, ибольшинство студентов разъехались назимние каникулы.
        Наследующей неделе цены набилеты вНью-Йорк снизятся вдвое, такчто Софи пока пришлось остаться, груши околачивать. Сутра она сдала учебники обратно вкнижный магазин — ивыручила заних всего ничего: какпояснил продавец, скоро должны выйти обновленные издания. Софи попыталась вступить сбедолагой вдискуссию онеобходимости перехода кэлектронным учебникам, которые будут обновляться автоматически, ноизэтого ничего невышло — продавец отказался поддерживать разговор. Наобратном пути наглаза ей попалось объявление: «Вечером водворе колледжа состоится Рождественский концерт». Ипочему-то ей это показалось отличной идеей.
        Когдаже она наконец поймет, чтопоначалу многое кажется заманчивым, нодаже самого поверхностного анализа обычно хватает, чтобы выяснить: всеэти якобы отличные идеи далеки отсовершенства. Возьмем, кпримеру, коммунизм. Напервый взгляд прекрасная идея: всесовсеми делятся, никто неголодает. Ностоит хорошенько поразмыслить — иприходишь квыводу, чтодляосуществления этой идеи потребуется нечеловеческая способность квзаимодействию. Нуиликуда более человеческая способность ктоталитаризму. Даиотсвоей бабушки Любы Софи наслушалась достаточно историй обочередях захлебом, телефонных жучках иГУЛАГе, чтобы отчетливо представлять себе, кчему все это может привести.
        Рождественский концерт? Надо было догадаться, чемвсе это обернется. Главный смысл рождественского концерта — участие внем. Но,во-первых, Софи — еврейка. Ейитак пришлось пропустить Хануку, чтосамо посебе уже плохо. Аесли впоследнюю ночь еврейского праздника она вдобавок будет воспевать рождение Иисуса… Нет. Вотпросто нет — иточка. Даже еслибы впрограмму включили «IHave aLittle Dreidel»[20 - «Уменя есть маленький дрейдл» (четырехугольный волчок, скоторым дети играют вовремя Хануки).] (хотя этого произойти немогло: вЗадрипанвилле дрейдл был диковиной похлеще метеорита), Софи всеравно несталабы петь. Только ненапублике. Только нездесь.
        Вее защиту можно сказать, чтосами посебе рождественские гимны ей нравились — нет, неужасные заунывные песнопения, раздававшиеся изколонок всупермаркетах, ате, гдеголоса сливались впрекрасной гармонии. Софи вспомнила, каквпервые услышала людей, поющих рождественские гимны наулице, подокнами ее квартиры вБруклине. Ихголоса звучали так гармонично, чтоона спросила убабушки, неангелыли это? «Нет, милая, — ответила Люба, — простогои».
        Всамом концерте небыло ничего плохого, пели прекрасно. Ноничего похожего наволшебство илиангельское пение. Аеще все были врождественских свитерах сизображениями Санты иоленя Рудольфа… Уодной девушки нагруди даже мигала огоньками елка. ВНью-Йорке так вырядиться можно разве что вшутку. Атут-то все наполном серьезе. Отчистого, чтоб его, сердца.
        Игимны тоже. Нето чтобы Софи ожидала услышать, кпримеру, «Динь-динь-динь, Бэтмен — сгинь, аРобин снес яйцо». Кажется, такони переиначивали «Jingle bells» вмладших классах? Ивсеже стакими горящими глазами ивоодушевлением петь промаленьких барабанщиков, таквкладываться в«па-рам-пам-пам-пам»… Даеще иэти свитера. Невыносимо.
        —НедФландерс[21 - НедФландерс — персонаж мультсериала «Симпсоны». Сосед семейства Симпсонов, крайне набожный христианин.] кругом какой-то, — пробурчала Софи себе поднос, чтовпоследнее время случалось все чаще. Когда она призналась вэтом Зоре, подруга предупредила ее, чтотак можно иСумасшедшей Кошатницей[22 - Сумасшедшая Кошатница — персонаж мультсериала «Симпсоны». Психически неуравновешенная женщина, живущая вокружении огромного количества кошек. Речь ее чаще всего невнятна.] стать. Софи только расхохоталась вответ, нопотом вспомнила омаме, которая осталась одна вокружении скульптур, атеперь еще ивкомпании Любиных кошек. Смеяться как-то сразу расхотелось.
        —Эй,ты что-то сказала проНеда Фландерса?
        Кто-то застукал ее за«сумасшедшим кошатничеством»? Ох. Софи стало так стыдно, будто она подвору голышом бегала. Онасделала вид, чтонеслышала вопроса.
        —Точно-точно. Тыговорила «НедФландерс то-то ито-то».
        Софи обернулась. Футах втрех отнее стоял один изчерных парней изкампуса. Онамысленно выругала себя затакое определение — вконце концов, онасама выросла вБед-Стае[23 - Бедфорд-Стайвесант (сокр. Бед-Стай) — район насевере Бруклина вНью-Йорке, традиционное место проживания итальянцев, чернокожих иевреев.]. Нотут оно казалось вполне уместным, ведь черных студентов вколледже набралось небольше двадцати, имногие изних учились набесплатном, какиСофи. Этовыяснилось, когда она столкнулась сними всамом начале учебного года, наприеме удекана вчесть поступивших сотличием. Поначалу приглашение намероприятие ей польстило, ноуже навходе Софи получила кучу буклетов спрограммами «работа-учеба»[24 - Программа «работа-учеба» предусматривает такой график занятости студентов, который позволяет им параллельно работать натерритории университета.] ипоняла, чтоэто просто общий сбор стипендиатов. Забившись вукромный уголок, онастала подслушивать, какпарни избаскетбольной команды (оказалось, баскетбол был здесь вчести, чтоее удивило) обмениваются впечатлениями ипересказывают друг другу самые дурацкие замечания изтех,
чтоуспели нахватать запервую неделю учебы. Софи досмерти хотела добавить еще парочку реплик отсебя, носдержалась. Поскольку она ощущала себя вменьшинстве, ведь она все-таки белая.

«Интересно, этот парень был натом приеме? Онсмотрит так, словно меня знает».
        —Неговорила, аскорее бормотала, — пробурчала она вответ.
        Парень рассмеялся так громко иискренне, чтовсердце Софи насекунду закралась робкая надежда: может, шутка все-таки удалась? Ноей насмену тутже пришли сомнения, ведь местные непонимали ее юмора. Скорее всего, смех начинал звучать сразуже, кактолько заней захлопывалась дверь. Ивот это больше всего бесило Софи. Дома людям хотябы хватало вежливости, чтобы нерассмеяться ей влицо.
        Зряона пошла наэтот концерт, оченьзря.
        Софи развернулась, чтобы уйти, итут почувствовала, какогромная ладонь легла ей наплечо.
        —Прости. Нехотел ктебе лезть, честно. Просто думал отомже, чтоиты.
        Софи оглянулась.
        —Тыдумал проНеда Фландерса?
        Онаждала услышать вответ «диддли-о»[25 - Диддли-о — одно избессмысленных слов, которые Нед Фландерс часто вставляет вразговор.] иличто-то вроде того. Кайл илиКоннор наверняка выдалбы именно это. Апотом спросил оее специальности. Ноэтот парень только улыбнулся. Егогубы медленно расползлись вусмешке, слишком жаркой длятакой холодной ночи.
        —Да,проНеда Фландерса. Инетолько.
        Иэто «нетолько» прозвучало так двусмысленно, чтощеки Софи запылали.
        —Рассел, — парень протянул ей руку вперчатке безпальцев.
        Онапосмотрела нанего, вверх: очень уж он высокий. Выше Софи нацелый фут, если небольше, аведь ее рост — пять футов ипять дюймов. Вбаскетбол играет, наверно. Может, онтоже учится набесплатном, какиона? Этамысль успокаивала, какиего рукопожатие — твердое, нонесокрушительное; онявно был неизтех, ктодевушке руку готов сломать, лишьбы доказать, чтосчитает ее равной.
        —Софи, — отозваласьона.
        —Итак, Софи, — оншироко развел руки, — чтоже привело тебя сюда?
        Вопрос вдухе «какая утебя специальность?», закоторым скрывается совсем другой — «что ты тут забыла?» Софи ненавидела, когда ее спрашивали оспециальности. (Даневыбрала я пока! Сейчасже только первый семестр первого курса идет. Явас умоляю! Неувсех жизнь распланирована наперед еще спеленок).
        Авот что она тут забыла… Ещегод назад Софи понятия неимела обэтом заведении, ношкольный консультант посоветовал именно его, вероятно, взвесив все заипротив инепонаслышке зная отом, какие астрономические бюджеты бывают порой усовершенно неизвестных колледжей. Нуикогда Софи предложили там очень приличную стипендию — намного больше, чемвдругих местах, — отказаться она просто несмогла. Неуспев даже толком подумать отом, вочто может вылиться вся эта пастораль, et cetera[26 - Итак далее (лат.).], онаподала документы. Ивот теперь ставила крестики вкалендаре, считая дни довыхода насвободу. (Да,она понимала, чтодраматизирует ситуацию, чтодолжна быть благодарна забесплатное обучение, которое вообще-то стоит пятьдесят штук баксов вгод. Носколькобы она ниубеждала себя, радости это неприбавляло.)
        —Яверю вценность классического образования, — выдала Софи один изсвоих стандартных ответов нанадоедливые вопросы. Впрочем, онауже успела кним привыкнуть. Азаодно иккочанному салату встоловой, иксыру, которым тут посыпали все блюда подряд — независимо оттого, сочетаются продукты илинет.
        Рассел рассмеялся:
        —Сюда — всмысле, наэтот концерт имени Неда Фландерса висполнении лучшего рождественского хора всех времен инародов.
        Вего тоне промелькнуло что-то такое… словно они сСофи были заодно. Иее сердце дрогнуло.
        —Провожу антропологическое исследование, — отозваласьона.
        —Увлекаешься этнографией?
        —Ага. Особенно меня интересуют свитера. Символическое значение аппликаций согоньками.
        Софи замолчала, ожидая увидеть непонимание налице собеседника, апотом услышать «что, правда?», какчасто бывало сКайлом илиКоннором. Тогда ей пришлосьбы ответить «нет, япросто шучу», иразговор окончательно испортилсябы.
        НоРассел спрофессорским видом кивал, поглаживая подбородок.
        —Полагаю, эточасть ритуала ухаживания.
        —Ухаживания?
        —Да. Самец зажигает огоньки, чтобы привлечь самку иосуществить спаривание.
        —Каксветлячок? — спросила Софи.
        —Да. Илирыба-удильщик, — подтвердил Рассел.
        —Аспариваться будут свитера илилюди, одетые вних? Вотвчем вопрос.
        Онфыркнул, иотего профессорского вида неосталось иследа.
        —Ктознает, Софи! Нооба варианта пугают меня просто дочертиков.
        Софи засмеялась. Непохихикала извежливости, арасхохоталась отдуши, едва нехрюкая. Давно такого небыло.
        —Еслибы ты знала, чемзаканчивается ритуал, тебе былобы недосмеха, — таинственно прошептал Рассел, прикрывая рот ладонью.
        —Даже спрашивать боюсь, — Софи чуть подвинулась кнему, прислушиваясь инемного флиртуя, чего сней тоже давно небывало.
        —Сигналом служит фраза «олень Рудольф, Красныйнос». Стоит ей прозвучать, каквсе свитера… — онпокачал головой. — Поверь, тынезахочешь это увидеть.
        —Что? Оргию свитеров?
        —Только представь: светящийся нос Рудольфа, красный ипульсирующий, символизирует…
        —Поняла, поняла, — прервала Софи Рассела, сосмехом пытаясь отогнать возникшие вголове картинки. — Ясмотрю, тыуспел подробно изучить эту тему.
        —Ужас, правда?
        Софи несовсем поняла, очем это он. Имелли он ввиду свою теорию илито, какможет выглядеть оргия сучастием таких милых, опрятных, поющих людей?
        Нокогда несколько секунд спустя хор затянул: «Олень Рудольф, красный нос, ярко-красный нос…» — Софи иРассел переглянулись и, несговариваясь, рванули прочь.
        Проблема втом, чтопойти-то было инекуда. Пасторальный университет окружали сплошь леса ифермы. Натерритории кампуса — всего пара закусочных, даите закрывались рано даже вразгар семестра.
        Софи иРассел стояли напротив двери студенческого союза. Онабыла открыта, новойти внутрь означало признать поражение, апосле всего, чтослучилось запоследние месяцы — или, может, минуты? — Софи невынеслабы этого.
        —Уменя машина тут рядом, — Рассел достал ключи инажал набрелок. Машина стехасскими номерами чирикнула; всалоне зажегся свет.
        —Надеюсь, янеокажусь потом надне какой-нибудь каменоломни? — уточнила Софи дляпорядка. Онапросто хотела показать, чтохрабрая девчонка изНью-Йорка кпервому встречному вмашину несядет, нотутже испугалась. «Ачто если Рассел неправильно поймет? Ведь он черный. Глупости какие, ненадо зацикливаться наэтом. ВотЗора тоже черная, ая сней так себя неведу. Сдругой стороны, Зора непарень…»
        НоРассел только ухмыльнулся ирасстегнул две верхние пуговицы, показывая свитер. Просто серый, безрисунков.
        —Ниоленей, ниогоньков. Можешь быть спокойна.
        Рассел сразу завел двигатель итронулся сместа. Похоже, онуже знал, куда собирается ехать, иэто было здорово. Всенемногочисленные вылазки Софи сКайлом илиКоннором каждый раз превращались вдурдом. Всегалдели: «Чемхочешь заняться? — Незнаю; аты?» Иэто сразу отбивало уСофи желание заниматься хоть чем-то.
        Всалоне было круто: сплошная кожа, запах новенького авто.
        —Хорошая тачка, — одобрила Софи.
        —Спасибо, — отозвался Рассел. — Отдали ненужную.
        —Правда? Ятак разве что шубу могу получить иликоньки. Нуилияхту. Подсовывают свои старые яхты постоянно, спасенья уже отнихнет.
        —Понимаю, меня это тоже ужасно бесит, — рассмеялся Рассел.
        Наприборной панели Софи увидела кнопки управления сиденьем сподогревом. Онаобожала такие сиденья. Обожала все, отчего становилось теплее. Вэтих краях было наудивление холодно. Казалось, мороз пробрал ее докостей да так там иостался. Софи могла минут двадцать простоять подгорячим душем, нотак инесогреться. Ейочень нехватало родной ванны.
        —Может, раскочегарим сиденья? — спросила Софи.
        —Длятебя я раскочегарю что угодно, — отозвался Рассел, иотодних этих слов ее вдруг бросило вжар. Акогда он включил подогрев, Софи ивовсе растаяла. Тактепло ей небыло ссамого начала зимы, которая наступила задень доХэллоуина, словно порасписанию.
        —Какнасчет музыки? — поинтересовался Рассел.
        —Яза.
        Онвключил приемник.
        —Выбирай.
        Софи огляделась впоисках айфона, пульта иличего-то втаком роде. Заметив это, Рассел пояснил:
        —Онактивируется голосом. Просто назови песню.
        —О-о, магия, — восхитилась Софи, носсожалением подумала, чтотеперь несможет позволить себе роскошь покопаться вколлекции Рассела. Музыкальные вкусы самой Софи были такие, будто ей самой было лет пятьдесят. Словом, совпадали смамиными. Ноэто как-то неловко. Чтоже любят нормальные люди? Зора слушала какую-то фолк-альтернативу, откоторой Софи клонило всон. Может, Канье Уэст[27 - Канье Уэст (англ. Kanye West) — американский рэпер.]? Илиэто уже наглость? Ачто если Лорд[28 - Лорд (англ. Lorde) — новозеландская певица иавтор песен.]? Ееже все любят,да?
        —Тыненаэкзамене, — напомнил Рассел. — Просто скажи, какая песня тебе больше всего нравится.
        —«YouCan’t Always Get What You Want», — выпалила Софи. Онахотела было пояснить, чтоэто Rolling Stones, ноРассел уже попросил волшебную машину найти девятый трек сальбома «Letit Bleed». Несколько секунд спустя салон наполнился прекрасными звуками: сначала вступил хор мальчиков («Все-таки это куда лучше сегодняшних гимнов, — подумала Софи), аследом раздался чудесный хрипловатый голос Мика Джаггера.
        Такони ехали потемным проселочным дорогам, подтихое пение Мика Джаггера. Софи шептала любимые строчки, изовсех сил стараясь неподдаться соблазну запеть вовесь голос. Один измысленных возгласов «Чтоже ты наделала, Софи Рот?» раздался какраз после опрометчивого решения исполнить вкараоке «ToSir, with Love» вобщем зале кампуса. «Наверное, стоило выбрать что-нибудь попроще, если утебя нет слуха», — выдала тогда одна издевочек. Конечно, онасделала это излучших побуждений, новНью-Йорке никто издрузей Софи — даже те, ктоокончил музыкальную школу, — несчитал себя вправе делать подобные замечания.
        Софи немогла понять, кудаже ее везет Рассел. Онипросто ехали иехали вдоль каких-то полей, иэто было хорошо. Ладно, прогулка намашине подпесни Stones влюбом случае была самым лучшим свиданием Софи сначала учебного года. (Хотя это инесвидание вовсе. Иливсе-таки свидание?)
        Минут через двадцать Рассел свернул сшоссе. Сияя всеми огнями, точно маяк, посреди пустыря стояла закусочная. Самая настоящая старая добрая закусочная салюминиевыми боками, похожая наогромный трейлер.
        —Гдеэто мы? — спросила Софи, когда колеса зашуршали погравию парковки. Всеэто было так неожиданно, словно ей вдруг безвсякого повода вручили красиво упакованный подарок.
        —Там, гдеготовят лучшие пироги вштате.
        —Нооткуда это здесь взялось? — невольно вырвалось уСофи. Вопрос был изсерии «что ты тут забыла», только теперь речь шла озакусочных. Ведь натерритории кампуса ей попадались только сетевые забегаловки: Applebee’s, Fridays итак далее.
        —Изстраны Оз, — ответил Рассел.
        Прямо вточку. Ейкакбудто впрыснули что-то, имир вдруг заиграл всеми красками, хотя последние несколько месяцев казался черно-белым. Пожалуй, теперь, когда уСофи будут спрашивать, откуда она приехала — знаете, таким чересчур заботливым ислегка подозрительным тоном вдухе «гдебы это нибыло, мырады, чтосами неоттуда», — вместо «изБруклина» (так по-городскому!) стоит отвечать «изстраныОз».
        Встране Оз было непротолкнуться. Софи иРассел еле нашли свободную кабинку. Официантка вджинсах ифутболке ссенбернаром вшапочке эльфа шлепнула настол два меню. «Веселого, мать его, Рождества», — прокуренным голосом прогуделаона.
        —Итебе тогоже, Лорейн, — отозвался Рассел. — Чтоувас тут сегодня извкусненького?
        —Почему ты каждый раз меня обэтом спрашиваешь?
        —Мненравится, какты рассказываешь опирогах.
        —Ой,да перестань.
        —Аеще я сегодня неодин.
        Официантка смерила взглядом Софи.
        —Вотоно что, — Лорейн откашлялась. — Унас есть несколько особых пирогов: сбанановым кремом, сарахисовым маслом, сбататом. Ещевишневый очень хорош. Фрукты унас замороженные, авот вишни растут всего вдвух милях отсюда.
        Рассел повернулся кСофи.
        —Нучто?
        —Аяблочный пирог увас есть?
        Лорейн посмотрела наРассела.
        —Серьезно?
        —Эй,яже незнал.
        —Чего незнал? — спросила Софи, ноникто ей неответил.
        —Значит, дваяблочных, — записала Лорейн. — Какбудете, alamode илиссыром?
        Софи поморщилась. Пирог ссыром. Может, ещеиподливкой полить заодно?
        Рассел заметил ее недовольство.
        —Аты ела когда-нибудь яблочный пирог ссыром?
        Софи помотала головой.
        —Изаранее уверена, чтоэто невкусно?
        —Да.
        —Ноты ведь даже непробовала.
        —Ну,яблочный пирог собрезками ногтей я тоже непробовала, новполне уверена, чтоон мне непонравится.
        Рассел улыбнулся. Лорейн нетерпеливо постучала карандашом поблокноту.
        —Мывозьмем поодному того идругого, — сказал Рассел официантке, азатем повернулся кСофи. — Держу пари, тысоблазнишься.
        —Смотри непроиграй.
        —Дая вообще люблю рисковать.
        Ондразнит ее, вэтом Софи несомневалась. Нотольколи опироге идет речь?
        —Этовсе? — спросила Лорейн.
        —Почти, — отозвался Рассел изаговорщицки подмигнул Софи. — Кофе,да?
        —Акакже.
        —Идва кофе, пожалуйста.
        Когда Лорейн ушла, Софи огляделась посторонам. Публика собралась самая разная: туттебе ифермеры врабочей одежде, иявно городские жители, хотя доближайшего города больше сотни миль. Какже они все узнали проэто место?
        —Этазакусочная есть насайте Yelp[29 - Yelp — сайт дляпоиска наместном рынке услуг, например, ресторанов илипарикмахерских.]?
        —Янеуверен, чтоунее даже название есть. Какой там Yelp.
        —Какже ты ее нашел?
        —Постучался трижды вчетвертый посчету красный ангар слева подороге, икто-то шепнул мне адрес.
        —Надоже, какая секретность.
        —Ага. Место только длякрутых ребят, — Рассел указал напожилую пару засоседним столиком. — Никого, кроме своих.
        Софи рассмеялась. Онавобщем-то никогда нигде небыла «своей», нопоследние месяца три ощущала это особенно остро.
        —Яскучаю потаким закусочным.
        —ВНью-Йорке отличные закусочные, — отозвался Рассел.
        —Дауж. Мысмамой иногда ходим туда на«ужин наоборот».Это…
        —Завтрак вместо ужина, — перебил ее Рассел. — Просто обожаю.
        —Ия тоже. Погоди, акакты догадался, чтоя изНью-Йорка?
        Рассел неответил, только расплылся вулыбке.
        —А,ясно. Яже «такая городская».
        —Городская?
        —Мнеэто постоянно твердят. Правда, тутдело невгеографии, аскорее втом, чтоя какая-то странная, наих взгляд. «Тысмотришь иностранные фильмы иговоришь ссарказмом, этотак по-городскому».
        Рассел наминуту задумался.
        —Тыешь острые блюда, этотак по-городскому.
        —Тычитаешь «Нью-Йорк таймс» недляучебы, этоуж точно по-городскому.
        —Тыслушаешь джаз? Ничего себе, такпо-городскому.
        —Тыносишь черное, этотак по-городскому.
        —Тысам черный, этотак по-городскому. Правда, вэтом случае они говорят «урбанистически».
        Софи рассмеялась.
        —Иногда мне кажется, что«городской» — этокодовое слово дляобозначения евреев. Просто местные неосознают этого, потому что никогда раньше невидели евреев.
        —Правда, чтоли?
        Правда. Когда Софи приехала сюда впервые, унее спросили, какую церковь она посещает. Пришлось объяснить, чтоуевреев нецерковь, асинагога (хотя сама она туда неходит; еесемья ненастолько религиозна). Ейказалось, чтоэто общеизвестный факт, нонасамом деле многие были невкурсе. Мама положила ей ссобой маленькую менору дляХануки, нота так илежала вдальнем углу шкафа. Софи было страшно представить, сколько придется всего объяснять, если все-таки зажечь свечи.
        Оназадумалась, очем изэтого стоит рассказать Расселу, нотот уставился втелефон, апотом помахал Лорейн. Насекунду Софи испугалась, чтозашла слишком далеко (вечно она заходит слишком далеко) ион сейчас попросит счет. Ноон только спросил уофициантки, естьли уних хашбрауны[30 - Hash browns — картофельные оладьи слуком.]. «Такие, каколадьи, анедольки».
        —То,что дольками, называется хоум-фрайз[31 - Home fries — картофель по-домашнему.]. Хашбрауны это иесть оладьи. Унас есть ито, идругое, — вздохнув, нетерпеливо объяснила Лорейн. Впрочем, Софи начала уже подозревать, чтоофициантке нравится, когда Рассел испытывает ее терпение.
        —Ладно. Вобщем, намхашбрауны сяблочным соусом исметаной, — Рассел взглянул наСофи. — Правильно?
        —Да, — струдом выдавила Софи: унее вдруг сдавило горло. Хашбрауны — этоже, посути, латке, сяблочным соусом исметаной? Этоже едят наХануку.
        —Откуда ты знаешь? — спросила она наконец, опомнившись.
        —Есть такая штука — календарь называется. Гениальная вещь, оттуда столько всего можно узнать.
        —Разве что дату. Нопролатке там точно непишут. Откудаже ты родом насамом деле?
        Рассел усмехнулся.
        —Тоесть чувак изТехаса никак неможет знать пролатке?
        —Готова спорить, этонарушает сразу несколько законов штата.
        Рассел засмеялся.
        —Пожалуй, да. Ладно, сдаюсь. Явстречался севрейкой.
        Ясно.
        —Значит, вТехасе есть евреи?
        —Этобыло невТехасе.
        —Воткак.
        Если подумать, егоговор иправда непохож натехасский. Впрочем, когда она сказала, чтоприехала изНью-Йорка, вкампусе все удивились. Видимо, ееречь была нетакой уж «городской».
        —Такоткуда ты насамом деле?
        —Насамом деле? Неуверен, чтоя вообще откуда-то насамом деле.
        —Авот сейчас ты просто стараешься напустить туману.
        —Икак, получается?
        —Вылитый Джеймс Бонд. Нодаже он был откуда-то.
        Лицо Рассела поскучнело.
        —Янигде незадерживался настолько, чтобы считать, чтоя оттуда.
        Ион выдал целый список мест, гдеуспел пожить: Дубай, Сеул, Амман, Мехико, Северная Дакота, Колорадо. Авпоследнее время его домом стал Хьюстон вштате Техас.
        —Отец занимается нефтяным бизнесом, — добавил Рассел.
        —О,ая-то подумала… — начала Софи, итут кней, наконец, пришло осознание еще одного очевидного факта: Рассел богат. Почемуже она решила, чтоон учится набесплатном, когда все указывало наобратное?
        —Чтоподумала? Чтоя «городской»? — онвзглянул наСофи, и, похоже, обовсем догадался поее лицу. — А,ты решила, чтоя — качок сбесплатного отделения?
        Голос Рассела звучал все также беспечно, нотеперь внем появились настороженные нотки. Егоспособ защиты, какфраза «я шучу» дляСофи.
        —Мнеочень жаль, — сказала она. Иэто была правда. Более того, онавдруг ощутила какую-то опустошенность. Онауже свыклась смыслью отом, чтоунее сэтим парнем есть что-то общее. Атеперь оптимистический настрой, накрыльях которого она летала весь вечер, разбился окирпичную стену.
        —Ничего страшного, — отозвался Рассел, ноналице его читалось совсем другое. — Дайугадаю. Баскетбол.
        Задумавшись, Софи потеряла нить разговора.
        —Что? А,да. Кажется.
        Рассел слегка кашлянул. Софи вздрогнула иподняла взгляд, рассчитывая увидеть вего глазах злость илинасмешку. Новсе оказалось куда хуже. Рассел был, словно рождественская елка, накоторой разом погасли все гирлянды. Софи стала водин ряд сдругими тупыми комментаторами. Онаразочаровала его. Ейхотелось объяснить, почему она так решила. Рассказать ему, чтоее лучшая подруга — чернокожая, иодетстве вБруклине, иобовсех своих «городских» приключениях. Нонестала. Ведь он, вобщем-то, тоже ее разочаровал.
        Неловкое молчание затягивалось, нотут подошла Лорейн сподносом, полным еды. Пирог ссыром. Пирог la mode. Хашбрауны сяблочным соусом. Воттолько вместо сметаны официантка подала творог. «Ктобы сомневался», — подумала Софи.
        Едапросто стояла настоле между ней иРасселом, постепенно остывая. Софи вдруг ощутила острый приступ одиночества, отверженности итоски подому. Пожалуй, этот мысленный вопль «чтоже ты наделала, Софи Рот?» был самым горьким извсех, звучавших досихпор.
        Онаприехала сюда, чтобы получить знания, нопочему-то чувствовала, чтоглупеет скаждой минутой. Иэта неловкая ситуация — яркий тому пример. Идело невтом, чтоСофи непривыкла общаться сбогатыми людьми. Правда, росла она внеприглядном, дешевом квартале: ещедоее рождения мама сняла там квартиру попрограмме ограничения арендной платы[32 - Rent stabilization program — программа поддержки населения, врамках которой ограничивается рост арендной платы зажилье. Этоделается, чтобы стабилизировать жилищные условия, вкоторых находятся малоимущие семьи.]. Носовременем район преобразился. Когда Софи исполнилось десять лет, одна семейная пара выкупила особняк пососедству. Этилюди полностью переделали дом посвоему вкусу ипереехали туда вместе сдочкой, ровесницей Софи. Девочки быстро подружились, ипотом напротяжении многих лет Ава постоянно предлагала заплатить задвоих — вкино, вресторанах, впоездках загород. Поначалу эти «дружеские дотации», каких называла Ава, даже радовали Софи. Носовременем они стали тяготить ее, остро напоминая обих неравенстве, отом, чего она лишена. Софи начала отказываться от«дотаций».
Чембольше Ава настаивала, тембольше Софи обижалась. Наконец, вдесятом классе они разругались впух ипрах. «Ятебе необорванка какая-нибудь!» — закричала тогда Софи, и«дотации» прекратились. Авскоре умерла идружба. Софи было совестно, ноона незнала, каквсе исправить.
        Вотисейчас совершенно неясно, каквсе исправить. Ноостывающая еда снемым укором смотрела изтарелок, намекая, чтопора действовать. Рассел уже спас первую половину вечера. Оннетолько рассмешил Софи ипомог ей улизнуть оторгии свитеров, ноеще идал возможность хоть немного побыть собой. Аведь она даже недогадывалась, какей этого нехватало. Странное дело: вроде впоследнее время Софи успела соскучиться помножеству людей ивещей. Абольше всего, оказывается, — посамой себе.
        Глубоко вздохнув, онапрервала молчание.
        —Яподумала, чтоты — такойже, какя. Вотчто я хотела сказать.
        Рассел снова посмотрел наСофи — ужепрогресс, нонаего лице читалось недоумение. Онявно непонимал, кчему она клонит.
        Итогда Софи сказала ему то, чего неговорила здесь больше никому, хотя прекрасно знала, чтостыдиться нечего. Наоборот, гордиться надо.
        —Яучусь набесплатном. Ядумала… Надеялась, чтоесли иты тоже, тоунас может быть что-то общее.
        Снова воцарилось молчание. Софи незнала, поможетли ее признание спасти вечер, ночувствовала, чтосделала все правильно. Ивдруг Рассел произнес:
        —Акто сказал, чтонет?
        Сэтими словами он подтолкнул кней пирог ссыром. «Этовызов илиоливковая ветвь — знак примирения?» — подумала Софи, беря вилку. Сырвздулся одним большим пузырем; пирог выглядел совершенно неаппетитно. Ивсеже она отломила небольшой кусочек иотправила врот.
        Господи. Боже.Мой.
        Резкий вкус чеддера добавил корочке пикантности иоттенил сладость яблок. Апотом она почувствовала удивительное сочетание: рассыпчатость, вязкость, сочность. Ивсе это окутано теплом.
        Софи отломила еще кусочек, побольше. Рассел синтересом наблюдал заней. Когда третий кусок отправился врот, онехидно улыбнулся.
        —Что? — спросила Софи.
        —Похоже, ятолько что выиграл пари.
        Ониумяли пирог ипочти все хашбрауны, которые, какоказалось, нетак уж плохо сочетаются створогом. Вскоре натарелках кое-где остались только печальные островки мороженого. Когда принесли счет, Софи потянулась засумочкой, ноРассел покачал головой.
        —Ясобирался заплатить задвоих, ещекогда думал, чтоты богата. Атеперь вдруг каждый сам засебя? Попахивает снисходительностью.
        Софи рассмеялась.
        —Погоди, тычто, правда думал, чтоя богата?
        Рассел сделал вид, чтосмутился.
        —Получается, ничья? — спросила Софи.
        —Яневеду счет, — отозвался Рассел. — Нотак определенно интересней.
        Онположил пару двадцаток настол.
        —Спасибо, — сказала Софи. — Завсе. Особенно залатке. Скорее всего, больше я их вэтом году непоем.
        —Почему?
        —Сегодня — последняя ночь Хануки. Лавочка закрывается.
        —Тынесобираешься домой напраздники?
        —Только наРождество иНовый год, ноненаХануку. Невэтотраз.
        —Ипочемуже?
        Софи помолчала, думая, какбы лучше наэто ответить.
        —Двести шестьдесят семь долларов, — наконец сказала она. — Ровно настолько будут дешевле билеты наследующей неделе.
        Софи даже поссорилась из-за этого сматерью, аэто случалось нечасто. Вообще-то Софи привыкла экономить. Такуж повелось вих семье: дань необходимости, ведь жили они лишь наскудные мамины доходы. Аесли излишки ипоявлялись, ихоткладывали Софи научебу. Нопрошлой зимой, когда она уже заполняла формы напоступление, убабушки случился инсульт. Еерассудок помутился. НиСофи, ниее мама ненашли всебе сил отдать Любу вгосударственный дом престарелых (порядки там слишком напоминали советские). Икогда пять месяцев спустя бабушка умерла, отсбережений неосталось иследа. Нью-Йоркский университет, куда Софи мечтала поступить, согласился ее принять ипокрыть часть расходов наобучение. Нодаже оставшаяся сумма была дляих семьи неподъемной. Такчто щедрое предложение местного университета подоспело очень кстати.
        Мама несмогла пригласить Софи домой наДень благодарения, ивот теперь поездку снова пришлось отложить. Этобыли первые праздники безЛюбы. «Может, билеты — только повод? — размышляла Софи. — Имама просто нехочет ничего отмечать вэтом году? Даия, пожалуй, тоже».
        Задумавшись обэтом, онавдруг заплакала. О,господи, дачто такое! Тутуж нельзя было невоскликнуть «чтоже ты наделала, СофиРот?»
        —Тычего? — спросил Рассел.
        —Датак, накатило, — всхлипнула Софи. — Сама незнаю, чего реву. Ханука — отстой. Нупропущу ее, подумаешь.
        Рассел посмотрел нанее. Слюбопытством. Снежностью. Спониманием.
        —Акто сказал, чтоты ее пропустишь?
        Заговорив оХануке, Софи иРассел решили довести затею доконца: зажечь бабушкину менору, спрятанную где-то вглубине шкафа. Последний раз ею пользовались год назад, незадолго доЛюбиного приступа. Ханука тогда наступила очень рано исовпала сДнем благодарения, такчто получилось настоящее семейное пиршество: туттебе ииндейка, игрудинка, илатке, икартошка, ипончики, ипирог надесерт. Новспоминать обэтом Софи позволяла себе недольше секунды. Такие мысли обжигали, словно раскаленный горшок, который можно ненадолго схватить голыми руками, нотутже нужно поставить настол.
        Наобратном пути вкампус Софи осенило, чтоменора-то унее есть, асвечей нет, иони сРасселом заехали внебольшой магазинчик наокраине города. Тамоказалось почти пусто. Вдоль узких проходов тянулись ряды грязных потертых стеллажей. Рассел усадил Софи втележку истал катать ее помагазину, игнорируя настороженные взгляды усталого персонала. Софи хохотала. Гонки втележках! Ктобы мог подумать, чтонасвидании можно так развлекаться. Кэтому моменту Софи уже была уверена, чтоуних свидание.
        Выбор свечей оказался ожидаемо унылым. Целая полка свечек-таблеток, странная подборка цифр дляименинного пирога (четверок исемерок гораздо меньше, чемвсех остальных) инесколько больших свечей наслучай отключения электричества ипрочих экстренных ситуаций. Ничего изэтого иблизко негодилось дляменоры.
        Рассел достал телефон истал искать магазины, которые работают допоздна. НоСофи уже потянулась забольшими свечами.
        —Этот праздник связан сумением приспосабливаться, — пояснила она. — Мойнарод известен своей изворотливостью.
        —Ясно, — отозвался Рассел. — Таксколько всего нам нужно?
        —Девять. Восемь — накаждую ночь Хануки, иеще одна, откоторой зажигают остальные. Если строго соблюдать обычай.
        Наполке оказалось ровно девять больших свечей.
        —Ничего себе, — удивилась Софи. — Прямо какнастоящее чудо Хануки.
        Онарассказала Расселу обистоках праздника, омасле вменоре, которое должно было прогореть заодин день, ноего хватило навосемь.
        —Этовсего лишь маленькое чудо, — добавила Софи.
        Рассел взглянул нанее, чуть склонив голову набок.
        —Апо-моему, чудеса маленькими небывают.
        Подороге измагазина вмашине по-прежнему играл альбом «LetIt Bleed». Ониснова включили «YouCan’t Always Get What You Want», инаэтот раз Софи подпевала — сначала тихо, потом вовесь голос. Мимо нот? Нуичто, ейбыло наплевать.
        Вернувшись вкампус, ониоставили машину инаправились кобщежитию Софи. Водворе университета было пусто: ниследа оленьей оргии, откоторой они удирали, кажется, миллион лет назад.
        —Почему ты заговорил сомной? — спросила Софи. — Из-за Неда Фландерса?
        —Содной стороны — да, — протянул Рассел так, чтоона тутже попалась наэту удочку.
        —Асдругой стороны?
        —Значит, тыменя совсем непомнишь?
        Непомнит? Еслибы она где-то видела его раньше, тонаверняка уже вспомнилабы. Ивсеже Рассел смотрел наСофи так, будто их связывала какая-то история.
        —Введение впоэзию.
        Софи продержалась наэтих ужасных занятиях всего неделю. Велих даже непрофессор, аего гнусавая ассистентка, которая настаивала, чтостихотворения нужно толковать только так иникак иначе. Однажды Софи крепко сцепилась сней из-за стихотворения Йейтса «Когда состаришься». Тогда мысленный вопль «чтоже ты наделала, Софи Рот?» прозвучал особенно отчетливо. Изаставил ее задуматься, стоилоли вообще сюда приезжать.
        —Япожалел тогда, чтоневступился затебя, когда увас вышла… размолвка.
        Размолвка. Скорее уж словесная баталия. Онистали спорить остроке изстихотворения — «Твой грациозный стан пленял столь многих» — ивитоге Софи чуть нерасплакалась иушла изаудитории. Ивообще перестала ходить наэти занятия.
        —Если тебя это утешит, после того случая многие изнас выступили против нее, — добавил Рассел. — Сбоевым кличем: «Поэзия — нематематика!»
        Именно это Софи тогда говорила преподавательнице. Еевдруг охватило какое-то запоздалое чувство облегчения. Оказывается, унее были защитники. Сторонники. Пусть даже она инезаметила их. Незаметила его. Поправде говоря, Софи многое упускала извиду вуниверситете. Неподнимала голову, пряталась «зашорами». Всеэто было частью ее тактики выживания. Ивот теперь она задумалась — может, отэтой дурацкой тактики небольше проку, чемотсвинцового спасательного жилета?
        —Стех пор я стал наводить отебе справки. Разузнал кое-что — нутам, чтоты «такая городская» ивсе такое, — продолжал Рассел сдразнящей усмешкой — Ноувидеть тебя удавалось только мельком. Досегодняшнего вечера. Итут я… засомневался, стоитли говорить что-нибудь. Тыказалась такой суровой, нелюдимой.
        Рассел снова улыбнулся, новэтот раз скорее смущенно, чемлукаво, иоттого втысячу раз сексуальнее.
        —Апотом ты упомянула Неда Фландерса, ия понял: надо что-то сказать.
        —Почему? НедФландерс — твой дух-наставник, чтоли?
        Рассел расхохотался — искренне, отдуши.
        —Мыгде только нежили, порой переезжали каждый год. Иповсюду показывали «Симпсонов». Где-то они шли наанглийском, где-то — ссубтитрами, неважно. Онибыли дляменя своего рода константой, отдушиной. Каклюбимые сдетства конфеты.
        —Звучит как-то печально. Амне казалось, жить вовсех этих местах здорово.
        —Далеко невсе такое, каким кажется.
        Рассел иСофи обменялись взглядом, вкотором промелькнули основные вехи этого вечера.
        —Икаковоже это насамом деле? — спросила Софи.
        —Смотрела «Трудности перевода»?
        Софи кивнула. Фильм ей нравился.
        —Вотровно также, только снова иснова. Иеще умножь натысячу, потому что я был черным втех краях, гдепросто непонимают, чтоэто такое. ВКорее меня называли Обамой, — Рассел вздохнул. — Аеще раньше я был Майклом Джорданом.
        —Тыпоэтому приехал учиться сюда? Чтобы заранее знать, начто рассчитывать?
        Рассел немного помолчал, глядя наСофи.
        —Да,отчасти. Аеще чтобы взбесить предков. Онирешили, чтоя свихнулся, ая-то хотел сделать такой демонстративный жест. Мол, видите, воттак я всегда себя чувствовал, ивэтот раз просто отправляюсь задобавкой.
        Рассел снова рассмеялся, новэтот раз чуть печальней.
        —Проблема втом, чтоони меня так инепоняли. Аеслибы ипоняли, томоя учеба здесь наказание недляних. Разве что обойдется недешево, — онвскинул руки. — Нучтож, зато тут хорошая программа подготовки журналистов.
        —Иотличная программа погуманитарным дисциплинам.
        —Икрасивые городские девушки, которые болтают сами ссобой проНеда Фландерса.
        —Да,проних вбуклете тоже упоминали, — ответила Софи слегка взволнованно — толи из-за слова «красивые», толи потому, чтоуже стояла напороге общежития. — Вотмы ипришли.
        Рассел взял ее заруку. Тепло.
        —Нучто, устроим стобой Хануку?
        —Окили-докили[33 - Okily dokily — одно изстранных слов, которые часто использует Нед Фландерс. Вероятнее всего, этоизмененная версия слова «оки-доки», образованного от«окей» (хорошо, ладно).], — отозвалась Софи.

* * *
        Вблоке никого небыло. Кейтлин, Мэдисон иЧерил уже разъехались наканикулы, ноперед этим всеже успели замусорить помещение праздничной атмосферой. Оказавшись вкомнате наедине сРасселом, Софи вдруг занервничала додрожи вколенках иначала болтать соскоростью мигающей гирлянды.
        —Здесь стоит наша искусственная елка страдиционными украшениями: мятными палочками инитями спопкорном. Обратите внимание намишуру повсюду — понятия неимею, чтоона символизирует. Авот воздушный шарик ввиде Санты.
        Теперь сделайте глубокий вдох иощутите тонкий аромат освежителя воздуха снотками хвои. Добро пожаловать вкрай, гдеРождество стошнило.
        Софи пыталась подхватить шутку просвитера соленем Рудольфом, новышло натянуто. Может, этолишний раз свидетельствовало отом, какдалеко они сРасселом зашли сегодня?
        —Покажи, гдеты живешь, — мягко попросил Рассел.
        Комната Софи напоминала декорации кпередаче «Улица Сезам»: тевыпуски, гдеучили находить предмет, непохожий наостальные. Настенах — нипостеров, нидоски сдружескими коллажами. Только накнижной полке стояло несколько фотографий врамках: Зора; молодая эффектная Люба слукавыми искорками вовзгляде; иСофи смамой вгондоле, вВенеции. Онинесколько раз попадали кодному итомуже гондольеру, такчто тот стал узнавать их. Называл девочку поимени — «София» — ипел ей песни наитальянском.
        Рассел смотрел напоследний снимок.
        —Мама тогда участвовала вВенецианской биеннале, — пояснила Софи.
        Вдетстве ей так часто хотелось, чтобы мама работала адвокатом, банкиром илипродюсером, какунекоторых друзей. Нокогда маму пригласили напрестижную выставку, Софи испытала огромную гордость занее — художницу, неизменившую своему предназначению. Бабушке пришлось продать кольцо, чтобы оплатить билет длявнучки, нооно того стоило. Путешествие было чудесным: гондолы, узкие извивы каналов иулочек, многолюдные картинные галереи, носамое главное — ощущение, чтотеперь все пути открыты. Такого Софи неиспытывала уже давно. Досегодняшнегодня.
        —Ачто делает твоя мама? — спросил Рассел.
        —Скульптуры. Нонетрадиционные, изглины илимрамора, аабстрактные композиции.
        Софи потянулась кверхней полке исняла снее маленький куб, весь изспутанных проволок икусочков стекла.
        —Какправило, ееработы гораздо масштабнее. Одна изних легко моглабы занять всю комнату. Но,ксожалению, моей соседке Черил нужна кровать, такчто сбольшой скульптурой несложилось.
        Насекунду Софи вообразила ужас налице соседки, еслибы одна изэтих крупных, странных инсталляций действительно оказалась уних вкомнате. Нопотом вспомнила, чтоЧерил, кажется, понравилась мамина миниатюра. Онадолго разглядывала ее, когда увидела впервые — также какиРассел сейчас, — апотом выдала: «Твоя мама делает скульптуры, амоя — устраивает распродажи домашней выпечки». Тогда Софи услышала вэтих словах очередной намек насвою чужеродность. Нотеперь она вдруг подумала: «Может быть, Черил таким образом проявила сарказм, ая просто этого непоняла?»
        Рассел вертел фигурку вруке, следя затем, каксвет играет вгранях.
        —Моябабушка делала всякие штуки… незнаю, скульптуры иликакони называются… издерева иводорослей. Наострове Сент-Винсент. Слышала отаком?
        —ЭтовКарибском море?
        —Да. Моямама оттуда. Приехала вШтаты учиться, познакомилась спапой ирешила невозвращаться. Вдетстве я каждое лето проводил там. Жилубабушки, вмаленьком домике, выкрашенном «вцвета острова», поее словам. Подвору вечно мотались мои двоюродные братья. Аеще куры икозы.
        Рассел улыбнулся воспоминаниям, авслед заним улыбнулась иСофи.
        —Потом папа стал отправлять меня налето вспортивные лагеря, гдезанимались теннисом, парусным спортом, гольфом. Теперь мы всей семьей бываем наСент-Винсенте только наРождество. Последние несколько лет жили вдорогом отеле, кактуристы. Илюди стали кнам относиться иначе. Какктуристам. Даже мои родственники. — Онпоставил скульптуру наполку, ивзгляд его вэтот момент был полон тоски. — Все, кроме бабушки.
        Софи закрыла глаза. Онапредставила себе его бабушку: красивые черты лица; руки, огрубевшие отмноголетнего тяжелого труда; сдержанные манеры, закоторыми скрывается глубокая, сокрушительная любовь. Потом этот образ смешался собразом Любы, какой Софи видела ее впрошлом году: стоит свеником вруке, колотит подетектору дыма, который сошел сума из-за чада отжареных латке. Софи нестала резко прогонять воспоминание, апозволила ему постепенно исчезнуть. Истранное дело: онобольше необжигало. Занего можно было ухватиться идержать.
        Открыв глаза, Софи спросила:
        —Твоя бабушка еще жива?
        —Да, — ответила Рассел.
        —Тысобираешься навеститьее?
        ДляСофи вдруг стало жизненно важно услышать«да».
        —Да,улетаю ввоскресенье. Ждуснетерпением, — онпомолчал. — Ибоюсь. Знаешь, накатывает что-то. Всяэта праздничная суета.
        —Всебудет хорошо, — произнесла Софи, ивдруг фраза будто эхом вернулась кней.

«Всебудет хорошо». Сколько раз она слышала эти слова впоследнее время. Когда умерла Люба: «Всебудет хорошо; время лечит». Когда поступила вколледж: «Всебудет хорошо; тыосвоишься». НоСофи неверила. Нельзя восполнить потерю. Нельзя отменить ошибку.
        Атеперь она засомневалась. Чтоесли сад воспоминаний раскинется надпровалом, оставшимся после смерти Любы? Чтоесли поступление вуниверситет — какпервое купание летом? Софи снетерпением ждала этого момента, ивсе равно каждый раз приходилось заново привыкать кхолодной воде. Такможет быть, кудабы она ниотправилась вэтом году, ейвезде почудилсябы Задрипанвилль?
        Аведь здесь, вэтом Задрипанвилле, есть закусочные прямиком изстраны Оз. Есть те, ктоготов прикрыть ее спину напоэтическом семинаре. Есть такие люди, какЧерил: вполне «по-городскому» саркастичные, если подумать. Аеще есть такие парни, какРассел.
        Такможет, онасовершила ошибку некогда приехала сюда, акогда отказалась замечать всеэто?

«Чтоже ты наделала, Софи Рот?» — мысленно вкоторый раз воскликнула она. Нотеперь ощущение отвозгласа стало совсем другим. Ошиблась? Нуипусть. Ещеесть время, чтобы все исправить. Иона стремилась кэтому всей душой.

* * *
        Софи иРассел выключили все гирлянды, расставили свечи наполу, чтобы они выглядели какменора. Затем достали подарок Любы ипоставили его рядом. Когда свечи зажглись одна задругой, темнота уступила место теплому сиянию света.
        —Вообще-то, теперь полагается произнести молитву наиврите, — сказала Софи. — Номы тут вроде какчто-то свое решили затеять, да? Тогда я хочу выразить благодарность затот дурацкий рождественский концерт.
        —Ладно, — отозвался Рассел. — Ая тогда поблагодарю засвитера соленями.
        Софи сдержала смешок.
        —Замашины, гдеесть сиденья сподогревом.
        —Изадницы, сидящие наэтих сиденьях.
        —Захашбрауны, — продолжила Софи.
        —Пропирог незабудь.
        —Запирог ссыром.
        Рассел мягко притянул Софи ксебе. Онбыл высоким, иона легко уместилась унего наколенях, поджав ноги.
        —Заидеальные совпадения, — пробормотал Рассел.
        —Изанеидеальные тоже, — добавила Софи.
        Онапотянулась кего губам, аон перехватил ее руку истал целовать пальцы, один задругим: большой, указательный, средний, безымянный, мизинец; потом вобратном порядке.
        —ЗаНеда Фландерса, — предложил Рассел.
        —Ода, тысячу раз да. Емунужно посвятить отдельный праздник.
        Рассел приподнял ее волосы икоснулся губами выступающих косточек шеи. Софи затрепетала. «ЗаRolling Stones», — промурлыкал он, ивтот момент даже Мик Джаггер непроизнесбы это сексуальнее.
        —Изато, что«YouCan’t Always Get What You Want»[34 - Тынеможешь всегда получать то, чего хочешь.], — сказала Софи.
        —Ноиногда можешь получить то, чтотебе нужно, — отозвался Рассел.
        Итогда она поцеловала его вгубы. Иощутила вкус яблок исыра, вкус поразительно удачного сочетания, которое раньше было даже невозможно представить. Аеще — вкус тающего мороженого, тающих преград между ними, вкус слияния двоих.
        Софи целовала Рассела инезнала, будетли этот поцелуй длиться минуту, часилицелую ночь. Онацеловала его инезнала, чтоих ждет вследующем семестре, вследующем году. Новтот момент все это было неважно. Единственно важным был только поцелуй. Вернее, даже несам поцелуй, ато, чтоон означал. То,что он открыл. То,что открыла эта ночь. То,что открыли эти двое.
        Завтра все будет иначе.
        Софи вдруг поняла: иправда, чудеса маленькими небывают.
        Майра Макинтайр
        Ведра пива имладенец Иисус
        Проблемы начались, когда я поджег церковь. Вообще-то, яобошелся безспичек, даигорело несамо здание церкви, асарай рядом сней. Тотсамый, вкотором методистская церковь сМейн-стрит хранит оборудование дляежегодного рождественского представления. Который они раньше использовали.
        Вывод изэтого я сделал один: праздничная мишура, ангельские крылья исено вяслях горят, кактравка наконцерте Майли Сайрус.
        Язаработал сомнительную репутацию еще впервом классе, когда намазал классного кролика клеем, отдуши посыпал его блестками изапустил вучительскую. Оказалось, учителя считают блестки герпесом вмире ремесел: ихневозможно хранить, отних невозможно избавиться. Хиппити Хоп отправился вдетский зоопарк, ая — вкабинет директора. Нобыло слишком поздно. Яузнал, какможет быть весело, если используешь творческий подход. Явошел вовкус.
        Ябыл тем парнем, который учит других ребят швыряться сырыми яйцами, наматывать наветки деревьев туалетную бумагу инамертво заклеивать почтовые ящики. Ичем старше я становился, темискуснее были мои приколы. Всредней школе я завалил медпункт пенопластовой крошкой. Впрошлом году, перейдя встаршую школу, украсил городскую елку неоновыми стрингами.
        Список моих достижений впечатляет — насколько я сам могу судить.
        Количество моих провалов — один.
        Еслибы я мог найти оправдание, вернее того, накого можно былобы переложить вину, тоим сталбы Шелби Барон. Ещедотого, какменя выгнали изспортивной секции, Шелби считался первоклассным квотербеком. Ябыл натретьем месте. Ладно, напятом. Вбаскетболе он был центровым иначинал игру, ая убирал разлитую подскамейками газировку. Аеще он встречался сГрэйси Робинсон. Онвсегда был лучше меня, иименно поэтому мне иненравился.
        Вдень происшествия Шелби случайно оставил свой мини-купер (серьезно, хлыщ поимени Шелби водит мини-купер!) поддеревом, который облюбовала стая голубей. Ауменя была пачка петард врюкзаке. Идея возникла сама собой: япредставил, чтоможет получиться, ирешил узнать наверняка.
        Получилось много птичьего дерьма.
        Аеще одной-единственной шальной искрой я поджег церковь.
        Впервые вжизни уменя были реальные проблемы. Имеющие отношение кправосудию поделам несовершеннолетних. Нопотом случилось нечто еще более неожиданное: пастор вмешался идоговорился свластями. Мнепредложили выбор. Если вместо каникул я помогу церкви восстановить все длярождественского представления, этот инцидент будет вычеркнут измоего дела.
        Сорок часов общественных работ.
        Яподстриг несметное количество газонов, чтобы накопить денег напоездку вМайами. Если я соглашусь, придется ее отменить. Никаких пляжей. Никакой ночной жизни. Никаких бикини. Ичто расстраивало больше всего, такэто то, чтонепридется праздновать Рождество совсей своей семьей.
        Тоесть вдвоем.
        Ноальтернативой был условный срок, ато ичто похуже. Уменя хватало баллов, чтобы попасть внесколько колледжей измоего топ-листа, нослишком многие консультанты, принимавшие заявки, сомневались вмоей репутации, ия переживал, смогули получить хоть одно рекомендательное письмо. Аподжог церкви — этоновость, которая распространяется быстро. Если я попаду вколледж, тосмогу выбраться изэтого города. Подальше отдома. Подальше отсвоей репутации.
        Судья сказал, чтоуменя есть выбор, нонасамом деле выбора небыло.

* * *
        Этодолжно было быть рождественское представление.
        Янемог отвести глаз отживота беременной Грэйси Робинсон. Ну,тоесть неотее живота, аотживота Марии, Матери Божьей.
        УГрэйси темные волосы, невинные голубые глаза, акожа похожа намасло. Нет, онанежелтая. Ноя уверен, что, еслибы мне удалось прикоснуться кее коже, онабылабы мягкой. Нето чтобы я планировал прикасаться кней илиеще что-то. Ееотец был пастором церкви наМейн-стрит, тотсамый пастор, из-за которого я здесь, нашоу «Ребел Йилл», задва дня доРождества.

«Ребел Йилл» — этотеатрализованное шоу, накотором подают жареную курицу ипиво введрах, изкоторых обычно поят животных. Аеще родео склоунами, фокусами итрюками, атакже зажигательные музыкальные номера. Главная идея мероприятия — стравить Север иЮг. Зрители выбирают сторону иболеют залюбимую команду, низводя Гражданскую войну доуровня соперничества между футбольными фанатами. Яненавижу стереотипы оЮге, но«Ребел Йилл» действительно заставляет краснеть замой родной штат Теннесси.
        Хотя церковь несвязаласьбы сэтими «саквояжниками», еслибы я неуничтожил их помещение.
        Ужепрошло двадцать девять часов. Нужно отработать еще три выступления — вдень открытия, тоесть сегодня, идва завтра, вканун Рождества. Ещеодиннадцать часов, ия буду свободен отпереноски дров, рисования декораций, подметания полов илазания поузким мосткам, чтобы заменить выгоревшие прожекторы. Скоро поднимется занавес иначнется представление.
        Когда уменя находилась свободная минутка, ямог побыть сГрэйси. Онавсегда была милой сомной, очень милой, ноненастолько, чтобы я начинал задумываться, сколько вэтом процентов жалости. Стех пор какначались мои общественные работы, явстречался сней семь раз. Нето чтобы я считал. Язаметил, чтоона часто замной наблюдает, ноэто было всегда, когда я наблюдал заней иликогда она была сосвоим парнем, такчто я старался незацикливаться.
        Сейчас ее парня тут небыло.
        Когда она села рядом сомной натюк сена, всемои мысли куда-то испарились. Лучше уж ничего неговорить, чемсморозить какую-нибудь глупость, потому я ждал, когда она сама начнет разговор.
        Иждал.
        Иждал.
        Яерзал, искоса поглядывая наее живот, минут пять, ивдруг она полезла подсвой бледно-фиолетовый халат, вытащила оттуда кусок пенопласта вформе арбуза ипротянула егомне.
        —Пожалуйста, — сказала она. — Осмотри мое чрево.
        —Оно… приятное. Какплюш.
        Яего слегка помял ивернул ей. Немогу сказать, чтоумею обращаться сискусственными животами. Ипросто немогу поверить, чтоона сказала «чрево».
        —Благодаря тебе его обновили, сделали изпены, которая запоминает форму. Немогу дождаться, когда увижу весь костюм целиком. Онарасправила складки нахалате. — Если, конечно, егоуспеют доделать.
        Яобернулся. Родители выступающих отчаянно суетились, внося последние штрихи вкостюмы, которые должны были заменить те, чтоя превратил впепел. Какя понял, хламиды инимбы было нетак уж трудно сделать, новот сангельскими крыльями — полная задница. Возможно, этоиз-за блесток, ноя непредлагаю тут аналогию сгерпесом. Ну,выже понимаете. Церковь.
        —Мнежаль.
        Явзглянул наогромный, выше меня, ворох ткани. Прошлая неделя была полна откровений. Оказывается, методистская церковь наМейн-стрит уже двадцать лет показывала рождественскую пьесу, ая все испортил заодну минуту.
        —Всееще жду, когда меня ударит молнией.
        —Перестань оглядываться. Янедлятого это сказала, чтобы ты чувствовал себя виноватым. — Грэйси насекунду дотронулась домоего колена, апотом отстранилась исунула руку вкарман халата. — Если уж мой отец тебя простил, тоБог-то точно.
        Яуставился насвое колено.
        —Еслибы мы сБогом говорили опрощении, тоябы просидел висповедальне доконца жизни.
        Онаулыбнулась.
        —Уметодистов нет исповедален.
        —Твой отец помог мне непопасть втюрьму, — ляпнул я. — Втюрьму. НаРождество.
        Какже неловко.
        —Этоже хорошо, верно? Незнаю, посещаетли Санта несовершеннолетних преступников?
        Онадолжна быть вбешенстве, аее сочувствие делало меня совершенно беспомощным, какбудто я вице-президент.
        Грэйси Робинсон была просто хорошая.
        Еерепутация — полная противоположность моей. Капитан патруля безопасности вначальной школе, представитель школьного совета всредней школе, асовсем недавно Грэйси стала королевой выпускного бала. Сейчас она один изкандидатов начтение выпускной речи отнашего старшего класса. Унее всегда найдется запасной карандаш, ион всегда остро заточен. Такие девочки, какона, итакие парни, какя, обычно необщаются. Кроме тех случаев, когда надголовой висит решение суда.
        —Такжаль, чтомы неуспели починить сарай, — сказала она. — Мыпытались.
        Япочувствовал укол стыда, где-то подлевым ребром. Возможно, ябы смог работать вкаком-нибудь обществе самобичевания. Носомневаюсь, чтоэто помоглобы. Яуказал нафлаг конфедератов имини-пушку, которую задвинули вугол.
        —Какименно вы оказались… здесь?
        Янесказал нашоу «Ребел Йилл», потому что меня передергивает оттого, чтоГражданская война может быть поводом дляразвлечения.
        Грэйси скривила губы.
        —Мыоказались тут благодаря Ричарду Барону.
        Отцу Шелби.
        —Шоупринадлежит ему, — проговорила она, неглядя мне вглаза.
        Точно. Аеще он купил своему сыну мини-купер.
        Онапродолжила:
        —Когда стало понятно, чтомы неуспеваем, онпредложил нам выступать здесь втечение недели, ведь это единственное достаточно большое здание вокруге.
        —Дауж.
        Тутместа, какнастадионе, игромадная земляная арена.
        —Всеравно было тяжело добиться, чтобы нам выделили тут место. — Онапокачала головой. — Но,мне кажется, тыобэтом знаешь.
        Список моих общественных работ был переполнен. Яделал все — отпереноски остатков реквизита, который я несжег, допомощи рабочим сцены. Трудно было разобраться, чтотут кому принадлежит. Приходилось пробираться через мешанину изреликвий конфедератов, громадных свитков ипастушьих посохов. Ия все еще незнаю, кому принадлежат трубы — горнистам Гражданской войны илинебесному воинству.
        —Удивительно, чтотвой отец все неотменил, — заметиля.
        —Такбылобы проще всего, ноэто двадцатая годовщина спектакля. Такмного людей ждали этого дня, иотец несмог отказать мистеру Барону, особенно после того, кактот предложил оплатить все необходимые материалы.
        Ещеодин драгоценный камень вкорону семьи Барон.
        —Апочему он это предложил?
        —Шелби играет Иосифа.
        —Точно.
        Какраз вэтот момент отец Грэйси выбежал насцену, держа вруках планшет сзажимом длябумаг игромадную кружку кофе. Онвыглядел слишком молодо, чтобы возглавлять общину изпятисот людей. Молод, какмальчик-репортер. Нотолько неего глаза; ониказались намного старше. УГрэйси такиеже темные волосы, ноглаза некакуотца.
        Пастор Робинсон помахал рукой, чтобы привлечь внимание людей, устанавливающих декорации.
        —Прошу прощения, ноэтот конь, когда его заменит осел, должен стоять слева заволхвами, после того какони подойдут кСвятому Семейству. Немоглибы вы передвинуть стог сена, чтобы было проще? Ослы неумеют прыгать.
        Поскольку я весьма искушен впредсказаниях, тодолжен был задать очевидный вопрос.
        —Ачто будет, если конь навалит кучу?
        Итут, какпозаказу, конь поднял хвост ивоспользовался своим вечерним конституционным правом.
        —Ухты, — сказала Грэйси.
        Кофе пастора Робинсона расплескался, когда он зажал планшет подмышкой. Яждал, чтоон заорет иприкажет все убрать, чтоон бросит планшет илишвырнет наземлю кружку. Яникогда невидел, чтобы он злился, ноименно это произошлобы, еслибы кто-то облажался перед моим отцом, когда тот чем-нибудь руководит.
        Яуслышал реакцию пастора Робинсона раньше, чемувидел ее. Инесразу ее понял, потому что это было нелогично, дляменя покрайней мере. Когда он поднял лицо, онобыло мокрым отслез.
        Конь сделал такое посреди его репетиции, аон смеется.
        —Этонето, чего я ожидал, — проговорил я. Юмор небыл частым гостем вмоем доме, даже когда отец жил снами. Особенно, когда отец жил снами.
        —Этосмешно, поэтому он исмеется. Люди иногда смеются, знаешьли. — Грэйси сказала это так, будто знала, очем я думаю. Будто понимала разницу внашем воспитании.
        Пастор Робинсон прижал руку ктрясущемуся подрождественским пледом животу. Напальце унего блестело обручальное кольцо. Меня это удивило. Мама Грэйси умерла, когда мы были вовтором классе.
        —Воун? — Онадотронулась домоей руки. — Тытоже можешь смеяться.
        —Ага.
        Явстал ивзял совок.

* * *
        Вмоей семье наднеприятностями несмеялись.
        Отец ушел, когда мне было восемь, имать так никогда инеоправилась отэтого. Япытался убедить себя, чтоя невиноват втом, чтоон ушел, ноуменя неполучалось. Ввосемь лет я был жутким ребенком, всевремя попадал внеприятности, имне всегда было интересно, насколько мое поведение добавляло напряжения вих брак. Яотчетливо понимал, чтоненравлюсь отцу, ноименно он всегда ходил народительские собрания иразбирался, когда меня пытались отчислить изшколы. Онсделал все, чтобы уменя были еда иденьги, ноэтим иограничилось его искупление вины зато, чтоон нас бросил.
        Умоей матери был целый вагон таблеток. Сих помощью она как-то умудрялась делать так, чтобы уменя были нормальная еда ичистая одежда. Когда ей было плохо, онапочти неследила засобой, иуж тем более замной, акогда становилось лучше, онабыла какудар молнии — красивая инепредсказуемая. Яочень старался, чтобы ее состояние оставалось длявсех тайной, хотя дети вообще-то необязаны этого делать. Хорошая тема дляслезливых баллад, нодляменя это было правдой жизни.
        Вслед застыдом появляются секреты, вслед засекретами — ложь, аложь разрушает все. Ивпервую очередь — дружбу. Ниодин ребенок незахочет объяснять, чтоего мама неможет принести закуски длякласса, потому что унее закончились транквилизаторы, ановых ваптеке пока невыдали. Тебя перестают приглашать надни рождения, потому что ты неприглашаешь вответ. Никто непредлагает тебе вступить вспортивную команду, потому что ты неуспеваешь зарегистрироваться всрок, аесли успеваешь, топостоянно задерживаешь взносы влигу.
        Поэтому ты придумываешь, каксделать что-то такое, чтозаставит тебя запомнить.

* * *
        Опустив голову, ясгребал конский предрождественский подарок вржавую тачку. Насвоем веку эта тачка повидала много навоза. Колеса скрипели, нокрутились хорошо. Деревянные ручки были истертые, нонадежные. Явывалил содержимое вкомпостную кучу, прислонил тачку кстене ивымыл руки враковине закулисами. Иподпрыгнул, когда Грэйси скользнула пальцами помоему плечу.
        Ейнравились прикосновения. Яэтого раньше незамечал.
        —Зачем ты это сделал? — спросилаона.
        —Ачто, неприятный запах? — Ятак сильно дернул бумажные полотенца, чтоуменя вруке оказалось сразу пятнадцать штук, арулон сорвался сдержателя. — Разве ваши хламиды неволочатся поземле? Кто-тоже должен был это сделать…
        —Тызнаешь, очем я. Петарды…
        Ясмотрел набумажные полотенца, выравнивая края инаматывая их обратно накартонный рулон.
        —Ямного чего делаю просто так. Мнебыло скучно. Хотелось посмотреть, чтобудет.
        —Если хочется экспериментов, толюди ходят науроки химии, анеподрывают стаю голубей.
        —Янесобирался их подрывать. — Япосмотрел ей влицо. — Янеиздеваюсь надживотными.
        —Хиппити. — Онаподняла бровь. —Хоп.
        —Этонебыло издевательством. Этобыло искусством. Неудачный эксперимент шестилетки.
        Ачто касается птиц, япросто хотел спугнуть их сдерева.
        —Сработало.
        —Онивсе выжили.
        Грэйси забрала уменя рулон бумажных полотенец иповесила обратно.
        —Тытак инесказал, зачем ты это сделал?
        Отвечать натакие вопросы невходило вмои планы. Ясобирался просто пережить эти два дня иполучить зачет отсудьи, анерассказывать отом, чтодавно ипылко влюблен, илиотом, чтоя жутко ревнивый. Моимысли метались, отчаянно ища выход изситуации.
        —Ладно. Тыкогда-нибудь смотрела «Шерлока Холмса»?
        Глаза Грэйси сузились, онарешила, чтоя ухожу отразговора.
        —Сериал илифильм?
        —Неважно, — сказаля.
        —Исериал, ифильм, — ответилаона.
        —Тыже знаешь, чтоШерлок замечает то, чтонапервый взгляд неимеет никакого отношения кделу. Нокактолько он находит все связи, ответ становится очевидным. Анаэкране мы обычно видим только быструю смену кадров.
        —Ох. Меня отэтого тошнит. — Ноона улыбнулась искрестила руки нагруди. — Такты говоришь, чтотвой мозг работает быстрее, чемудругих?
        —Япросто говорю… Яхорошо вижу связи, которые могут вызвать проблемы. — Яоглянулся вокруг. — Возьмем, например, освещение. Ямогбы изменить направление лучей прожекторов. Илипереклеить насцене ленту, которая обозначает места дляактеров. Перемешать реквизит настоле илипросто все спрятать. Если перепутать тросы ангелов, получится масса интересных неприятностей. Нетросы детей-ангелов, конечно, авзрослых. Этобудет похоже навечеринку. Напохабную вечеринку.
        —Значит, твоя цель — хаос?
        —Этопросто дляпримера, явовсе несобираюсь этого делать. Аразве твоя цель — играть Марию доконца своих дней?
        —Конечно, нет. — Онавстала. — Нокогда твой отец — пастор… Вобщем, люди оттебя ожидают определенных вещей.
        —Да,безупречной кожи ипослеродовой депрессии. Иразве это неперегиб?
        Еенос сморщился прислове «безупречной». Яираньше видел унее это выражение лица — обычно, когда кто-то говорил ей комплименты.
        —Возможно. Новот смотри: настоящая Мария была сБлижнего Востока. Ией было около двенадцати. Анастоящему Иосифу было, наверное, леттридцать.
        —Какая гадость.
        —Волхвы были астрономами, иони пришли, когда Иисусу было уже около двух лет, иникто незнает, сколько их было. Авместо хлева, скорее всего, была пещера.
        Грэйси начала заводиться, говорить быстрее ижестикулировать.
        —Ия уверена, чтоИисус плакал, — сказала она. — Онбыл младенцем. Такнелепо, чтоиз-за ожиданий публики, привыкшей ккоммерческой версии Рождества, намприходится увековечивать мифы. — Онаплюхнулась рядом сомной надеревянный ящик.
        —Тогда почему ты вэтом участвуешь? — Япосмотрел нанее. — Из-за отца?
        —Ты,наверное, думаешь, чтоон заставляет меня. Ноэто нетак. — Оназакрыла лицо ладонями ипосмотрела наменя сквозь пальцы. — Ты,наверное, думаешь, чтоя ужасная.
        Ясделал паузу, ожидая, пока мимо пройдет школьный хор. Потом сказал:
        —Невозможно думать отебе плохо, Грэйси Робинсон.
        Онасела ровнее. И,возможно, немного покраснела. Ясделал ей комплимент, нескрывая восхищения вголосе.
        —Наверное, иногда хорошо быть тем… накого все обращают внимание.
        Ясклонил голову набок, каккокер-спаниель.
        —Тыже была королевой бала.
        —Этопросто случайность. Еслибы Эшли Стюарт иХанну Гэйл неотстранили зато, чтоони залезли вкабинет директора иотправили всем учителям электронные письма обувольнении, ябы никогда невыиграла. Онибыли фаворитками.
        Япринялся очень внимательно рассматривать ногти. Глаза Грэйси расширились.
        —Воун!
        —Япросто подкинул им идею. Безвсяких задних мыслей. Ну,и, возможно, подогнал универсальный ключ отвсех дверей.
        Иногда хорошо быть тем… накого никто необращает внимания.
        —Тысделал это дляменя?
        Ястарался несмотреть ей вглаза.
        —Ну,вобщем, всеэто было несовсем случайностью.
        Унее просто челюсть отпала, илицо было такое, словно она пыталась понять, наорать ей наменя илипоблагодарить.
        —Янехочу быть вцентре внимания. Язнаю, чтоменя любят имне ненужно искать похвалы. Новтайне, — онавздохнула ипонизила голос, — подозреваю, чтоя говорю себе это, чтобы негрустить, когда меня незамечают.
        —Такты хочешь, чтобы тебя замечали, илинет? Потому что все это звучит довольно странно. — Ярискнул слегка толкнуть ее вплечо. — Ноя тебя неосуждаю.
        Грэйси неотодвинулась.
        —Нето чтобы мне нужно было одобрение, признание илиеще что-нибудь. Невэтом счастье. Но… иногда мне нравится чувствовать себя особенной, этоправда. Понимаешь?
        —Каждый раз, когда захочешь почувствовать себя особенной, просто найди меня.
        Слова вылетели прежде, чемя смог их остановить, изависли вмультяшном облачке уменя надголовой.
        Грэйси нахмурилась.
        —Тыфлиртуешь сомной?
        —Прости. — Ячувствовал, какмое лицо заливается краской, аведь я никогда некраснел. — Язашел слишком далеко?
        —Нет. Тызашел так далеко, какнадо. — Хмурый взгляд сменился улыбкой. — Япросто пытаюсь найти наиболее эффективный способ флиртовать стобой.
        Волна адреналина прокатилась помоему телу. Янезнал, каквыбраться изэтой ситуации, исменил тему. Потому что я трус.
        —Кстати, офлирте, гдетвоймуж?
        Онаморгнула.
        —Твой муж посценарию. Авреальной жизни — твой парень.
        —Мой… ты имеешь ввиду Шелби? — простонала Грэйси. Запустила руки вволосы исхватилась заголову так, какбудто она болела. — Оннемой парень.
        —О,правда?
        Яскрестил руки иоткинулся назад, чтобы выслушать эту историю.
        —Тыкогда-нибудь видел, чтобы мы держались заруки? Илинасвидание ходили? Настоящее, официальное свидание, невстенах церкви илинашкольном мероприятии? Нет, невидел. Потому что мы никогда небыли насвидании.
        —Тогда вчемже дело?
        —Я — прикрытие длянастоящей девушки Шелби.
        Ячуть неупал.
        —Длянастоящей девушки?
        —Онаочень милая либеральная феминистка-христианка. Еезовут Элли, онаизНью-Джерси. Онипознакомились два года назад вхристианском летнем лагере.
        —Ачто, либеральные феминистки могут стать христианками?
        Грэйси закатила глаза.
        —Ктоугодно может стать христианином.
        Японял, почему Шелби приходится использовать Грэйси вкачестве алиби. Отец-южанин скатушекбы слетел, еслибы узнал, чтоего сын встречается скем-то изНью-Джерси. Неговоря уж олиберальной феминистке изНью-Джерси.
        —Если ты просто прикрытие, почему он так тебя защищает? Настолько, чтодаже становится настоящей задницей… — ябыстро добавил: — Длявсех, ктонатебя хоть посмотрит?
        —Онотносится комне, какбрат, имой отец этим пользуется. — Грэйси внимательно смотрела, какдоброволец оклеивает блестками коробку сдарами, вкоторой хранилось миро длямладенца Иисуса. — Кстати, чтотебе Шелби вообще сделал? Он,конечно, футболист, но, такскажем, нетипичный. Онведь незагоняет тебя вугол туалета иненатягивает тебе трусы наголову, верно?
        Япокачал головой.
        —Илион тебя запирает вшкафчике? Приматывает скочтем кфлагштоку? Заливает спортивный бальзам всуспензо… рий… ну, что-то вэтом роде?
        Яулыбнулся.
        —Тытакая милая, когда краснеешь.
        —Неменяй тему. — Оназаставляла себя неотводить глаза. — Почему тебе ненравится Шелби?
        Разговор зашел настолько далеко, чтоможно было уже идовести его доконца.
        —То,что унего есть ты, казалось мне достаточной причиной.
        —О!
        Япялился наее пенопластовый живот. Невероятно, ноон смущал меня меньше всего.
        —Полагаю, твой отец неочень-то былбы счастлив, еслибы я пригласил тебя насвидание. Янелиберальная феминистка изНью-Джерси, ноиничем нелучше.
        —Тыуже забыл, чтоотец ходил всуд ради тебя?
        Смотри наживот. Сосредоточься наживоте.
        —Янезабыл. Ноесть большая разница между тем, чтобы вытащить кого-то изнеприятностей ипозволить своей дочери встречаться схулиганом.
        —Нестоит недооценивать моего отца. Оннетакой, какотец Шелби. Тоесть я уверена, сначала между нами состоялсябы серьезный разговор — между мной ипапой, ноя достаточно умна, чтобы отличить плохое отхорошего. Отец это знает идоверяет мне. Чтокасается тебя, онверит вто, чтоделает, ивовторой шанс тоже. Онлюбит людей. Ябы даже рискнула сказать, чтоон любит тебя.
        Этоменя просто потрясло.
        —Почему? Яже неследую правилам. Разве религиозные люди нелюбят правила?
        —Правила позволяют людям чувствовать себя вбезопасности. Ноотправил недалеко доосуждения. Осуждать легко, Воун. Любовь — гораздо сложнее, иименно ее он выбирает каждый день.
        —Онвсе равно неразрешит тебе проводить время скем-то вроде меня, — продолжал я спорить.
        —Тыговоришь так, будто мое мнение неимеет значения. — Грэйси невыглядела обиженной. Скорее сильной, уверенной.
        Адреналин пульсировал вмоих венах.
        —Атыбы хотела? — Яостановился. Подумал. Продолжил: — Тыбы захотела такого, какя?
        Грэйси наклонилась комне. Отнее пахло… древесным дымом. Икондиционером длябелья.
        —Еслибы ты был меньше занят своими приколами ибылбы внимательнее, тозналбы ответ.
        Если она имеет ввиду то, начто я надеялся, яникогда больше небуду прикалываться.
        Наверное.
        Дверь закулисами открылась исшумом захлопнулась. Холодный ветер всколыхнул занавес, подхватил страницы сценария. Тамбыло описание каждой сцены, диаграммы, сценические пометки и, возможно, даже местонахождение Святого Грааля. Мывскочили истали ловить страницы.
        Грэйси вздрогнула исильнее закуталась всвой халат, пока ловила очередную летающую страницу.
        —Мыникогда их все непоймаем.
        —Конечно, поймаем. Иэто будет также легко, какснова сложить их вправильном порядке.
        —Ятак недумаю. — Онапоказала мне страницы, которые уже поймала. — Никаких номеров. Миссис Армстронг взбесится, ведь ей придется их снова складывать вправильном порядке. Аэто нарушит ее драгоценный график.
        Миссис Армстронг гордилась тем, чтоона режиссер, исообщала обэтом всем икаждому спомощью ламинированного бейджика сименем, который носила нашее.
        —Почему она непроставила номера страниц?
        Грэйси рассмеялась.
        —Этогарантия занятости. Если никто больше незнает, вкаком порядке идут сцены, гдедолжны стоять актеры илигде пометить сцену лентой, онанужна.
        Стоя наколенях, яшарил подстолом.
        —Зачем нужна гарантия занятости, если человек делает это добровольно?
        —Чтобы забраться насамую высокую ступеньку социальной лестницы, докоторой только можно дотянуться.
        —Этицерковные активисты такие странные. — Когда я это сказал, топочувствовал себя придурком. — Извини. Уменя словесное недержание. Тынаверняка уже заметила. Можемли мы вернуться кмоменту дотого, какя тебя обидел?
        —Такдалеко? — спросилаона.
        —Какдалеко? — Явстал.
        —Втретий класс.
        —Чтослучилось втретьем классе?
        Яотодвинул коробку снимбами, чтобы достать еще одну затерявшуюся страницу.
        —Тыпереломал все карандаши вмоем пенале, апотом сказал учительнице, чтоэто я сама сделала. Мнепришлось пятьсот раз написать «Напенни изображен Авраам Линкольн».
        Ярассмеялся.
        —Мнежаль.
        Глаза Грэйси блеснули.
        —Мнетоже было жаль.
        Дверь снова открылась, исценарий опять разлетелся. Грэйси побежала направо, протискиваясь между флагом Южных штатов икучей свитков, ая — налево, насцену, петляя между корзинами сюбками икорытом, служившим яслями. Посреди арены стоял конь вшапке конфедерата. Рядом сним — генерал Роберт Э.Ли вовсех своих регалиях исо«смит-вессоном». Заним — пятеро солдат, увлеченных разговором сгенералом Грантом.
        Пастор Робинсон подошел кним сулыбкой, нонамоих глазах она растаяла, какснеговик внатопленном доме.
        —Ой-ой, — сказаля.
        —Чтоой-ой?
        Грэйси выглянула из-за моей спины, положив руку мне напояс. Ябросил все силы нато, чтобы стоять прямо. Интересно, выйдули я зарамки приличия, если тоже положу руку ей наталию?
        —Почему они здесь? — спросилаона.
        Япожал плечами.
        —Незнаю.
        После короткой ибурной дискуссии, вовремя которой нежная рука Грэйси так инепокинула моей спины, ееотец взобрался поступенькам насцену. Оннатянуто улыбался. Язапаниковал.
        —У«Ребел Йилл» шоу сегодня вечером, — сказалон.
        Грэйси отдала мне свои страницы ипоказалась ему наглаза.
        —Этоунас шоу сегодня вечером, — возразилаона.
        —Мистер Барон так инеубрал сегодняшнее выступление «Ребел Йилл» ссайта, такчто люди все еще покупали билеты онлайн.
        Пастор Робинсон поманил нас засобой, имы пошли втеатральную кассу. После короткого разговора скассиршей он обернулся кнам.
        —Велика вероятность, чтолюдей придет вдва раза больше, чеммест взале! Билеты в«Ребел Йилл» полностью раскуплены, абилеты нарождественское представление были разосланы впрошлое воскресенье. Я… Янезнаю, чтоделать. Шоуначнется через два часа.
        Пастор Робинсон провел рукой полицу. Онвыглядел уничтоженным, аведь только двадцать минут назад смеялся.
        Меня накрыла вина. Нозаней следом явилась инадежда.
        —Сэр? — Яшагнул кнему, сжимая сценарий вруках. Мойголос был тонкий, какукрошечной иширокоглазой диснеевской зверушки. — Думаю, ямогу помочь.
        —Правда? — спросил он. —Как?
        —Катастрофы — этомоя специальность.

* * *
        —Поверить немогу, чтоты сделал это. — Благоговение Грэйси моглобы придать мне сил длятриатлона. — Ачто теперь? Будешь просто подсовывать что-то инадеяться, чтоэто сработает?
        —Вроде того. Этокакприкол соспагетти: кидаешь их настену исмотришь, прилипнет илинет.
        —Интересно, реальноли это, — размечталась она, постучав пальцем поподбородку. — Например, какты думаешь, естьли в«Оливковом саду» стена спагетти? Иприходитсяли официантам тянуть жребий, чтобы решить, ктобудет отдирать их после вечеринки?
        Яулыбнулся.
        —Заработу.
        Грэйси написала список традиционных газет ирадиостанций, ая сделал черновик объявления длясоциальных.
        —Сначала я позвоню нарадио, — сказала она. — НаHOTT FM играют рождественские песни, такчто я начну сних.
        Онаподмигнула мне, прежде чем убежать.
        Онинекрутили ничего, кроме рождественских песен, начав сразу после Хэллоуина, имне казалось, чтобольшинство слушателей переключились нагангста-рэп, чтобы хоть как-то спастись отэтого веселья. Ноя невозражал. Грэйси выглядела такой воодушевленной.
        Чей-то голос перебил мои мысли.
        —Столпой мы как-нибудь разберемся. Нокакбыть спарковкой?
        Пастор Робинсон стоял рядом сомной, ая даже инезаметил. Спасибо, чтоГрэйси все еще была вфиолетовом халате, иначе онбы увидел, какя ищу ее глазами.
        —Нампридется кого-то поставить насамой дороге, — сказал пастор. — Унас есть несколько оранжевых конусов… иможно обозначить ими вход ивыход…
        Онзамолчал, оглядывая мусор закулисами впоисках решения.
        —Выведь всегда работаете, да, пастор Робинсон? — спросиля.
        —Дэн. Тыможешь звать меня Дэн, — проговорилон.
        Нет, немогу.
        Потом он нахмурился.
        —Нет, янеработаю попятницам исубботам.
        —Яимею ввиду… вы всегда включены. Вашмозг непропускает информацию безобработки: влетев водно ухо, онаневылетает через другое. Внутри всегда что-то варится.
        Явидел, какчто-то варится прямо сейчас. Мгновение спустя пастор задумчиво кивнул. Апотом ответил так, каквзрослые обычно неотвечают: честно.
        —Ядовольно много читаю, учусь, консультирую. Много говорю. Конечно, ямогу навремя выкинуть все это изголовы, особенно, когда дело касается Грэйси. Ноты прав. Всегда есть люди, окоторых нужно заботиться, ия никогда несмогу это просто взять ивыключить.
        Яхотел поблагодарить его задоверие, нонезнал,как.
        —Грэйси сказала, чтовы верите вто, чтоделаете.
        —Да,это правда.
        —М-м… круто.
        Мысмотрели друг надруга, незная куда дальше повернет разговор. Уменя были вопросы, ноя немог найти всебе силы задать их. Почему он так добр комне, после того какя испоганил ему весь декабрь? Почему он дал мне второй шанс? Почему унего такая прекрасная дочь?
        —Пастор Робинсон!
        Голос пронесся надснующей толпой. «Ребел Йилл» против церкви Мейн-стрит. Каковы шансы? Женщина, которая держала три комплекта ангельских крыльев иподдельный золотой слиток, помахала рукой перед лицом пастора, чтобы привлечь его внимание.
        —Унас проблемы. Плохие, плохие новости!
        —Давайте просто притворимся, чтоя уже вкурсе? — Онпотер виски изакрыл глаза. — Вамобязательно мне это говорить?
        —Ага. Несмотря нато что вы сэтим ничего несможете поделать. Спасти нас может только чудо.
        Пастор открыл глаза.
        —Давайте.
        —Снег пошел.
        Из-за суеты дверь насцену распахнулась. Нашгородок выглядел, какснежный стеклянный шар, который встряхнули. Снежинки кружились хороводами испиралями и, упав наземлю, превращались влед. Блестящий белый слой покрыл все, включая дорогу. Скаждой секундой он становился все толще.
        Зима вэтом году пришла рано ибыла непосезону холодной, ноникто внашем городке неожидал снега. Насчет снега тут волновались, только если собирались впутешествие. Если так идальше пойдет, тоникто несколько дней никуда несможет проехать. Люди даже неуспели запастись хлебом имолоком. Илитуалетной бумагой.
        —Будем надеяться… что это скоро прекратится… — сказал пастор Робинсон. Онвыглядел так, будто вот-вот упадет лицом вниз.
        —Ятак недумаю. — Вошла Грэйси, безживота, враспахнутом халате поверх обычной одежды.
        —Стопроцентов, чтоон неостановится. Эточто-то вроде урагана. Метеорологи наседьмом небе. Выже знаете, какони обожают погодные катаклизмы. Адети просто сума посходили, ведь занятия вшколе уже закончились.
        Дети внашем городке проводили свое детство впостоянном разочаровании — ивсе из-за розовой линии впрогнозах погоды, которая никогда неопускалась достаточно низко кюгу, чтобы пошел снег, зато всегда включала нас впредупреждения оторнадо. Янетак далеко ушел от«детства», чтобы победить свое волнение, ноя хотябы пытался.
        Ичувствовал, чтоуменя голова идет кругом. Какбы редко нишел унас снег, сегодня он определенно создавал проблему.
        —Этоеще невсе. — Грэйси подошла котцу инежно положила ладонь ему наруку. — Федеральная автострада насевере отнас уже закрыта. Верблюды застряли.
        —Верблюды, — сказал он глухим голосом, какбудто только что проснулся. — Застряли?
        —Да,верблюды. Иовцы.
        —Овцы?
        Грэйси быстро сообщила остальные новости.
        —Осел ибык тоже. Транспорт недвижется, иони вместе сним. Гринпис схватит нас зазадницу (впрямом смысле), если мы станем подгонять транспорт втакую погоду.
        Все, ктослышал Грэйси, поникли головой. Янезнал, какцерковь относится калкоголю, нопастор Робинсон выглядел так, будто ему непомешалабы «маргарита». Онглубоко вздохнул. Этот вздох знает любой подросток. Илюбой подросток его боится.
        —Грэйс Элизабет Робинсон. Язнаю, чтоэто было сказано длякрасного словца, итвоя попытка разрядить ситуацию неосталась незамеченной, также каквремя иместо, когда ты решила это сделать. Положи доллар вбанку ругательств.
        Прежде чем Грэйси успела ответить, телефон пастора зазвонил. Онвзял трубку.
        Явытаращился наГрэйси.
        —Тыже просто сказала «задница».
        Онапожала плечами иулыбнулась.
        —Обычно я выхожу сухой изводы, поскольку это слово есть вБиблии.
        —Тысказала «задница».
        —Язнаю.
        —Увас есть банка ругательств.
        Онавыскользнула изхалата, явившись нашим взорам вголубом свитере, который так ей шел, чтоэто стоило отдыха наБагамах.
        —Этостарая банка из-под солений, которая стоит унас накухне. Мама ввела это правило дляотца, когда он был всеминарии, аон ввел это правило дляменя.
        —Твой отец тоже ругается?
        —Уженет. Впрошлом году он опустошил ее, чтобы оплатить поездку втематический парк Гарри Поттера воФлориде.
        Ееулыбка засияла наполную мощность. Ия ужасно захотел ее поцеловать.
        —Тыхулиганка. Совсем нетакая, какой я тебя представлял.
        —Тытоже, — сказала она. — Сколько дней прошло стех пор, какты что-то выкинул? Яиподумать немогла, чтоты столько продержишься.
        —Может, япытаюсь измениться. Раньше я уже так делал.
        Ясел надеревянный ящик ипохлопал рукой посвободному месту рядом.
        —Помнишь Награду Хорошего Гражданина вчетвертом классе? Ичто нужно было сделать, чтобы ее получить?
        Онакивнула исела наящик.
        —Яочень старался. Всекидались вменя дерьмом, говорили, чтоя никогда несмогу быть хорошим достаточно долго, чтобы ее получить, новпоследний месяц учебного года я ее заработал. Ядоказал, чтомогу себя контролировать. Амистер Викли пропустил мое имя насобрании. Язнаю, чтомое имя было всписке, ноон назвал всех, кроме меня. Никто мне неверил. Именно тогда я понял, чтоувсех уже сложилось мнение обомне. Такчегоже их разочаровывать?
        —Почемуже нестараться еще больше?
        —Мнебыло девять, — сухо проговорил я. — «Старайся еще больше» звучит какродительский совет, ауменя таких советчиков небыло.
        —Ясчитаю, — сказала Грэйси, беря меня подруку, — чтоесли одно событие может повлиять навсю твою жизнь, товсе, чтотебе нужно, чтобы измениться, если ты, конечно, хочешь, — этодругое событие.
        Ясмотрел наее руку поверх моей. Икогда поднял глаза, увидел, чтоона пристально смотрит наменя.
        Вдруг все зашумели.
        Грэйси перевела взгляд наотца.
        —Чтонаэтотраз?
        —Миссис Армстронг поскользнулась наобледеневших ступеньках, иее отвезли вбольницу спереломом ноги. Мыпотеряли режиссера.
        —Вотэто да, — пробормотала Грэйси. — Двойные билеты навсе мероприятие, снежная буря, застрявшие животные. Атеперь унас нет режиссера. Ситуация скаждой секундой становится все хуже. — Онацокнула языком. — Легче сдаться. Никто небудет нас винить.Или…
        —Или?
        Онаотпустила мою руку иначала раскачиваться изстороны всторону наящике, чутьли неподпрыгивая.
        —Тызнаешь, каксделать так, чтобы все пошло плохо. Вэтом ты лучший. — Еслибы это сказал кто-нибудь другой, ябы обиделся. — Итолько попробуй сказать, чтоты незнаешь, каксделать, чтобы вечер удался!
        —Тыпытаешься сделать так, чтобы твой отец меня принял?
        Ятак недумал, ноя должен был спросить.
        —Мыуже говорили обэтом. Онитак примет.
        —Тыпытаешься меня исправить?
        —Зачем? Разве ты сломан?
        Что-то вомне все-таки было сломано. Ия чувствовал, чтоГрэйси видит каждый надлом. Япожал плечами.
        —Тысказал, чтохочешь измениться, — напомнилаона.
        —Ясказал: может быть.
        —Тысам сделал первый шаг, когда предложил отцу помощь. Явижу следующую возможность ипросто указываю нанее. Этотвой выбор.
        Ябыл рад, чтоона больше недержит меня заруку. Моиладони были влажными, кактропическийлес.
        —Тытак ослеплен своим мнением обовсем, чтоневидишь правды. Приколы, шутки — онинеделают тебя плохим. — Онанаклонилась комне. — Ониделают тебя тобой. Тымногое можешь предложить, Воун. Аначать сначала — этоиесть суть Рождества.
        —Чтонасчет тебя, Грэйси? Тыбы хотела начать что-то сомной? Илибоишься уничтожить свою репутацию?
        —Апочему ты думаешь, чтоя неуничтожу твою?
        Ячуть неподавился. Грэйси кивнула всторону сцены, гдецарил невообразимый хаос.
        —Ну?
        Долю секунды я пристально смотрел нанее.
        —Хорошо. — Можно подумать, чтоя мог ей сопротивляться. — Ясделаюэто.
        —Черт побери!
        —Ещеодин доллар, — прокричал пастор Робинсон, насекунду оторвавшись оттелефона.
        Ярассмеялся.
        —Этоведь тоже есть вБиблии, развенет?
        —Впоследнее время он нетак снисходителен, — сказала она, улыбаясь ипоказывая отцу большой палец взнак одобрения. — Думаю, следующим летом он собирается наГавайи.
        Перед глазами уменя встала картина: Грэйси вбикини, арядом пастор Робинсон вплавках. Язатряс головой, чтобы отогнать видение.
        —Тыдолжна надеть костюм. Гдетвой пенопластовый ребенок?
        —Кто-то изангелочков спит нанем вместо подушки.
        Онавстала ипотянула меня засобой.
        —Эй,пап! УВоуна есть идея.

* * *
        Пастор Робинсон согласился продолжить подготовку кспектаклю.
        Сообщения оситуации надорогах всеверной части городка становились все хуже ихуже. Наюге дела были немногим лучше, нотам транспорт хотябы двигался. Телефон пастора Робинсона разрывался отзвонков исообщений оттех, ктоопоздает иливообще несможет прибыть. Генерал Грант игенерал Ли, сбившись вкучу ссолдатами, отвечали назвонки отсвоих застрявших вдороге актеров.
        —Почему здесь нет мистера Барона? — спросил я. — Разве неон должен заниматься этими звонками?
        Этоозначало, чтоШелби-Иосифа тоже небудет, но… Теперь я относился кнему лучше, чемобычно.
        —Да,он должен. Также какиШелби. — Пастор Робинсон взглянул насвои часы. — Ониживут прямо захолмом, такчто погода недолжна была их остановить.
        Янетолько слушал, ноидумал. Сумасшедший мозг Шерлока заработал.
        Мойвзгляд метался отсолдат Гражданской войны крождественским костюмам, отарены ксцене.
        Грэйси наблюдала замной.
        —Тыснова это делаешь, да? Этуштуку смозгом. Прямо сейчас.
        Яей неответил.
        —Намнехватает актеров. «Ребел Йилл» нехватает актеров. Мымоглибы объединиться.
        Пастор нахмурился.
        —Тыхочешь, чтобы генерал Грант игенерал Ли вместе сСантой дарили подарки младенцу Иисусу?
        Явовсе неэто имел ввиду, нонасекунду представил себе эту картину.
        —Нет, пап, просто унас есть костюмы волхвов, — объяснила Грэйси. — Мымоглибы одеть вних кого-нибудь из«Ребел Йилл».
        —Этоможет сработать, — ответилон.
        —И, — теперь настал мой черед говорить, — если унас только пополовине актеров изкаждого состава, возможно, тоже самое будет испубликой. Мымоглибы объединить шоу. Новы врядли сможете участвовать вгонках вокруг бочек. — Япосмотрел напастора, ион кивнул. — Зато ребята из«Ребел Йилл» моглибы нам помочь.
        —Мненравится эта идея. Очень нравится. Позвольте мне узнать их мнение.
        Яеще несказал, что, видимо, придется позвать официанток нароль ангелов. Детей-ангелов. Авих костюмах официантки скорее всего будут выглядеть, какпроститутки. Зато унас есть пастушьи посохи скрюками. Иесли все станет слишком скандально, мывсегда сможем утащить официанток сосцены. Грэйси ведь несказала, чтоя должен организовать классическую постановку.
        —Хорошо, чтоеще?
        Онадержала планшет икарандаш. Было приятно видеть, чтоона так верит вменя, нопланшет напомнил мне оболее серьезной проблеме.
        —Сценарий. — Онвсе еще валялся наскамейке режиссера вполном беспорядке. — Мынезнаем, вкаком порядке идут сцены. Людям из«Ребел Йилл» понадобятся отметки, чтобы знать, куда идти.
        —Сэтим я могу помочь.
        Этот голос мог принадлежать только одному человеку.
        Светлые волосы Шелби отросли после стрижки вчесть начала футбольного сезона иторчали вовсе стороны. Онбыл небрит, темные круги залегли подглазами, рубашка была неправильно застегнута. Яникогда раньше невидел его таким.
        —Прости, — сказал я. Если честно, просто выпалил.
        —Всмысле?
        —Прости, чтозаставил тех птиц нагадить натвою машину. — Яникогда раньше неизвинялся, носейчас это казалось мне правильным. — Этонебыло круто, иуменя небыло причины. Небыло настоящей причины…
        Грэйси выступила вперед.
        —Ярассказала ему отвоей девушке.
        —Аты рассказала ему омини-купере? — требовательно спросил Шелби.
        Грэйси покачала головой.
        —Этотвоя проблема.
        —Чувак. — Шелби обошел ее исхватил меня заплечи, пристально глядя вглаза. — Явожу мини-купер только потому, чтовынужден это делать. Иногда моему отцу приходят вголову странные идеи. — Онкивнул всторону лассо иклоунских париков, которые висели рядом настене. — Иэта машина — одна изних. Онсделал мне сюрприз ибыл так счастлив… Лучшебы сжег ее, анецерковь.
        —Эй,расслабься. Яничего несобирался поджигать.
        Грэйси подошла исбросила гигантские потные руки Шелби смоих плеч.
        —Тыведь его простил, верно?
        Шелби был качком, носоображал быстро. Онперевел взгляд сменя наГрэйси.
        —Серьезно? Выдвое?..
        —Такты поможешь сосценарием илинет? — Онастояла, уперев руки вбока. — Напоминаю, чтозатобой должок.
        —Точно. — Шелби поник головой. — Хорошо, давай его сюда. Яуверен, чтосмогу правильно разметить сцену. Онавсегда напоминала мне футбольное поле.
        Грэйси отдала ему сценарий, иШелби тяжело опустился натабурет, какбудто был совершенно безсил. Сцена заскрипела подего весом.
        —Ядам вам знать, когда закончу, — крикнул он. — И,Грэйси?.. Потом поговорим.
        Онаотмахнулась отнего ипотянула меня всторону.
        —Твое извинение было впечатляющим. Неожиданно.
        Рядом был угол. Темный угол, гдеее отец немог нас видеть. Иона восхищалась мной.
        —Былоли это достойно вознаграждения? — спросил я, переводя взгляд снее наугол иобратно.
        —Аты наглый.
        —Язнаю, каквоспользоваться ситуацией.
        —Нахал. Даеще иумный.
        Онасхватила меня зарубашку иутащила втемноту.
        Ябыл рад, чтоона еще ненадела свой костюм. Нето чтобы я прижимал ее кстене илиеще что-то, нотак я был ближе кней, чемкогда-либо. Этопревзошло мои ожидания. Ееволосы пахли по-девчачьи, весной.
        Моярубашка все еще была зажата вее руке.
        —Япытаюсь теперь поступать правильно, — сказал я, — ноя готов совершать преступления каждый день, чтобы быть здесь стобой.
        —Этонелогично. — Онавздохнула. — Еслибы ты каждый день совершал преступления, мыбы смогли быть вместе только час повоскресеньям.
        —Такты говоришь, чтохочешь проводить сомной время?
        Онахихикнула вответ. Грэйси обычно нехихикает.
        —Тынервничаешь.
        —Я… я никогда… Яцеловалась только один раз, сМило Кратчером вшестом классе, ион засунул язык мне врот. Сейчас я понимаю почему, нотогда нет. Потому что я стех пор… вроде как… избегала этого.
        Онадумала, чтоя собираюсь ее поцеловать, инеубегала.
        —Какжаль. — Ядотронулся доее лица, провел большим пальцем поскуле. — Хотя я рад, чтоон испортил тебе впечатление. Срадостью стану тем, ктовсе сделает правильно.
        —К-конечно, станешь…
        Яубрал руку отее щеки.
        —Утебя зубы стучат. Прости…
        —Эй! — Онасхватила мое запястье. — Этоя сделалашаг.
        Яподнял ее подбородок одним пальцем.
        —Ярад. Носейчас, наверное, невремя инеместо дляэтого, и, возможно, яхочу сначала угостить тебя стейком.
        Ееглаза были такими голубыми итакими большими.
        —Явегетарианка.
        Яулыбнулся.
        —Тогда я угощу тебя салатом.
        Затем я поцеловал ее влоб ивышел насвет.

* * *
        Яхорошо себя вел тридцать один час, былсдержанным сГрэйси исумел наоблажаться вразговоре сее отцом. Янашел скатерти, чтобы прикрыть ноги официанток, которые теперь стали ангелами, убедил Ли иГранта надеть парики ихламиды (два волхва застряли впробке) иоблепил лошадей ватой, чтобы превратить их вовец.
        Яорудовал клеевым пистолетом, подшивая костюм Грэйси, неуронив приэтом своего мужского достоинства, иодолжил геймера-восьмиклассника изхора средней школы, чтобы тот управлял светом. Ясоздал исторический костюм, распоров сзади штаны уничего неподозревающего пастуха, снял шапки конфедератов слошадей, которые теперь стали ослами, инашел бенадрил дляодной нервной мамаши.
        Авы еще говорите орождественских чудесах! Оставалась только одна проблема.
        Унас небыло Иосифа. Мысочинили идеальный сценарий, ноШелби исчез.
        —Мыего чем-то обидели? — спросил я Грэйси. — Этотоже из-за меня?
        —Нет, онбы так непоступил. — Онаподняла руки. — Имы никогда сним невстречались, ниразу. Что-то здесь нетак.
        Унас небыло лишних людей, никто немог заменить Иосифа. Отец Грэйси был наулице иразбирался сбилетами итранспортом, нодаже еслибы он был свободен… это былобы как-то… неочень. Ия даже немог забрать самого высокого мальчика изхора, потому что он был уних единственным тенором.
        Уменя закончились идеи, каквдруг снова появился пастор Робинсон.
        —Мынашли Шелби, — сказал он, — безсознания, вкуче мешковины. Унего высокая температура ион бредит. Всетвердит одемократах, Нью-Джерси ипоцелуях.
        —Значит, Иосифа унаснет.
        Грэйси продолжала смотреть наотца, ноее рука потянулась кмоей.
        —Нет, унас егонет.
        Онтоже старался несмотреть наменя.
        Ой,нет.
        —Даладно вам. — Ясделал шаг назад. — Низачто. Никто вэтом городе неповерит, чтоя Иосиф. Ониосвищут Рождество. Нельзя, чтобы люди плевались втакой момент. Я,может быть, иприношу неприятности, ноделаю это закулисно. Исподтишка. Янелюблю, когда наменя смотрят. Атут людям придется наменя смотреть.
        Ямолол чепуху, ведь последнее, чтоя хотел — такэто надеть хламиду, искусственную бороду иизображать божьего человека.
        —Ничего страшного, Воун. Тыинедолжен этого делать. — Грэйси сжала мою руку. — Унас еще есть время, чтобы что-то придумать.
        —Десять минут! — внаушниках раздался голос геймера-восьмиклассника.
        —Мыможем использовать одного изволхвов, — предложила Грэйси. — Взять кого-то изтолпы наего место. Емувсего-то инужно, чтопостоять вонтам.
        Пастор Робинсон кивнул.
        —Да,это хорошая мысль. Возможно, нампридется открыть занавес напару минутпо…
        —Ясделаю это. — Этоя сказал? Да. — Ябуду Иосифом.
        —Сынок, тебе ненужно этого делать. Честное слово, — сказал пастор Робинсон. Язнал, чтоон думал обомне, омоих чувствах. Ион назвал меня «сынок». — Выступление небыло частью сделки.
        Ясмотрел наГрэйси, наее отца, ивсе, чтоя видел, была забота. Ниосуждения, ниразочарования, ниожидания. Ничего.
        Только любовь.
        —Режиссура тоже небыла частью сделки, — ответиля.
        —Этодругое дело, — проговорила Грэйси. — Никто нехочет, чтобы тебе было непосебе…
        —Яхочу это сделать. — Яподнял руку, когда Грэйси начала было спорить. — Нет, правда, хочу. — Яповернулся кее отцу. — Надеть искусственную бороду ипостоять зато, вочто вы верите, — этоменьшее, чтоя могу длявас сделать.
        Грэйси прикусила губу. И,кажется, ядаже увидел слезы вее глазах.
        —Спасибо, — сказал пастор Робинсон. Ипотом он обнял меня.
        —Да. — Япроглотил ком вгорле. — Такгде борода?

* * *
        МысГрэйси были одни насцене, ждали, пока откроется занавес. Просто молодая пара напути изНазарета вВифлеем, чтобы поучаствовать впереписи. Минус осел, нонекоторые вещи неисправить. АГрэйси сказала, чтоосла вБиблии всеравно небыло.
        Явспотел инервничал, ноГрэйси улыбалась доушей. Такчто все это того стоило.
        —Ябы пожелал нам удачи.
        Повертев вруках полоску, намазанную клеем, япришлепнул ее себе надверхней губой. Привет, 1975-й.
        —Нужно сказать: «Нипуха нипера!» — верно?
        Борода отвалилась.
        —Вотдерьмо!
        Грэйси рассмеялась ипотянулась, чтобы ее поправить. Илимне так показалось.
        —Наудачу можно еще кое-что сделать.
        Онавстала нацыпочки, подняла комне лицо ипоцеловала меня вгубы. Этобыл нежный исладкий поцелуй.
        Уменя коленки начали подкашиваться. Настолько, чтомне пришлось нанее опереться.
        —Вотэто неожиданность. Непойми неправильно, этоприятная неожиданность. Новсеже.
        —Прости. Язашла слишком далеко? — спросила она мягко.
        —Нет, — ответил я. Занавес начал подниматься. — Тызашла так далеко, какнадо.
        Кирстен Уайт
        Добро пожаловать вКристмас, штат Калифорния
        Если вы решите поискать вИнтернете «Кристмас[35 - Christmas (англ.) — Рождество.], город вСША» (займитесь лучше делом, чудики!), тополучите пять ответов: Аризона, Флорида, Кентукки, Мичиган иМиссисипи. Вкаждом изэтих штатов нашелся человек, который сказал: «Эй,давайте назовем наш город вчесть Рождества — иунас будет Рождество круглыйгод!»
        Если вы когда-нибудь наткнетесь намогилу одного изэтих людей, плюньте нанее, потому что — нучестное слово!
        Итем неменее, наавтомагистрали I-15, между феерическим городским пейзажем Барстоу исногсшибательным мегаполисом Бейкер есть ветхий съезд савтострады, настолько крошечный иунылый, чтодаже Google онем незнает. Именно там, вглубине уродливой бурой пустыни, ипритаился мой дом: Кристмас, штат Калифорния.
        Собственно говоря, этонегород. Даже негородок. Это«статистически обособленная местность»[36 - Административная единица США, которую создают раз вдесять лет врамках переписи населения; аналог населенного пункта.].
        —Откуда ты, Мария? — спросят меня когда-нибудь, ия отвечу так точно, чтоипридраться будет нельзя: «Датак, изодной местности».
        Кристмас постепенно погружается впропасть морального устаревания. Этапропасть — местная шахта подобыче бора, гдепятьдесят работников буквально выжимают свой заработок изкамней. Однажды бор закончится, инашей статистически обособленной местности наконец позволят умереть.
        Ясижу ввосемнадцатилетнем «Шевроле Нова» рядом смаминым бойфрендом имолюсь, чтобы этот день наступил какможно скорее. Лучи декабрьского солнца холодны иослепительны. Доближайшей школы ехать сорок пять минут, аэто значит, чтокаждый день мы полтора часа «посемейному» общаемся сРиком.
        Нашобычный сценарий: Мария садится вмашину. Риквытаскивает измагнитофона кассету, потом вставляет одну издвух записей: Джонни Кэша илиХэнка Уильямса.
        —Какпрошел день? — спрашиваетРик.
        —Нормально, — отвечает Мария.
        —Чтосдомашним заданием?
        —Делаю его прямо сейчас.
        Итак каждый день, вотуже три споловиной года.
        Носегодня, выезжая савтострады нанашу суматошную основную «магистраль» (мимо автомобильной мастерской, заправки, ряда ветшающих двухквартирных домов и«Кристмас Кафе»), Рик вдруг отступает отсценария.
        —Пилар нашла нового повара.
        Прищурившись, ясмотрю наунылое кирпичное здание «Кристмас Кафе», которое насамом деле инекафе вовсе, азакусочная. Но«Закусочная Кристмас» звучит неблагозвучно, аунас тут нелепые названия запрещены.
        Тед, предыдущий повар, умер напрошлой неделе. Онработал здесь стех самых пор, какмать Рика, Дотти, открыла это заведение тридцать лет назад. Дотти живет вдоме престарелых воФлориде идосих пор называет мою маму «эта милая мексиканская девушка», хотя та вот уже восемь лет живет сРиком. «Этамилая мексиканская девушка» управляет закусочной: следит завыполнением заказов ифинансовой отчетностью, заставляет свою дочь работать только зачаевые — вобщем, делает все, очем уДотти нет времени заботиться, поскольку она поглощена своей жизнью напенсии. Аеще мама работает полную смену нашахте сРиком.
        Явсе еще пытаюсь грустить поТеду, хотя мы почти друг друга незнали, даже проработав три года вместе. Ивсеже странно, чтоего тут больше нет. Правда, яего воспринимала скорее каккухонную утварь. Асейчас заходишь — итакое чувство, словно морозильная камера просто… исчезла.
        Вотиеще один повод выбраться отсюда, прежде чем я застряну, какТед, застряну, какРик, застряну, какмама. Здесь все несчастны. Всемы просто тянем время досмерти. Ну,иливмоем случае — домая, когда я окончу школу инавсегда уеду изКристмаса.

* * *
        Риквысаживает меня возле дома исразу отправляется нашахту, унего ночная смена. Вообще-то мне позволяли брать машину сшестнадцати лет, ноя попала вдве аварии (обе — помоей вине), имама сРиком решили: пусть уж Рик меня возит, тогда непридется оформлять наменя страховку. Чемдешевле, темлучше.
        Открываю дверь ипопадаю натускло освещенную прохладную лестничную клетку. Мама неверит вотопление. ИРик решительно поддерживает ее. Зимой внутри холоднее, чемснаружи. Закутавшись вкуртку, которую я обычно оставляю возле двери, проверяю почту, каквсегда аккуратно разложенную накучки — Санчес иМиллер, иподнимаюсь наверх, накухню. Нахолодильнике висят все полученные мной заэти годы табели соценками. Ихстолько, чтоони уже превратились внекое подобие обоев. Яотодвигаю молоко спометкой«Рик», йогурт спометкой «Рик», яйца спометкой «Рик» и, наконец, нахожу маленький контейнер безпометки состатками индейки. Повкусу она напоминает картон. Вываливаю ее вмусорное ведро, хотя есть очень хочется.
        Обычно мы забиваем холодильник остатками продуктов иззакусочной, нопосле смерти Теда она временно закрылась, поэтому запасы оскудели. Мама уже много лет ничего неготовит. Никогда недумала, чтобуду скучать по«умеренно съедобной» стряпне Теда Диксона.
        Раньше мама часто готовила. Накануне Рождества мы всей семьей собирались застолом. Если жили сродственниками — товместе сними, если нет — тосами посебе. Икакойбы маленькой нибыла кухня, мама всегда справлялась. Оначасами готовила тамале, танцевала ирассказывала истории напевучем испанском. Говоря по-испански, онастановится другой. Теплой. Счастливой. Смешной. Моей.
        Английской мама стала, когда мы переехали вКристмас. Онастала работать администратором нашахте — красивое название длядолжности секретаря, который отвечает завсе. Мыжили вмаленьком трейлере прямо возле шахты. Потом она устроилась навторую работу, менеджером взакусочную, иначала встречаться сРиком. Стех пор «нас двоих» нестало. Теперь я содня надень жду, когда она появится спометкой «Рик» налбу.
        Изучив содержимое холодильника, янаправляюсь взакусочную, чтобы проверить, неизменилосьли расписание смен, ираздобыть что-нибудь изеды. Напарковке стоит помятый мини-фургон: внутри — несколько сидений, сверху ремнями привязан багаж. Хм-м… Этоплохо.
        Дверь открывается соржавым скрежетом, иигрушечный Санта тутже трижды оскорбляет мое чувство прекрасного: «Хо-хо-хо!» Железнодорожные пути опоясывают все помещение. Пыльный Полярный Экспресс навсегда застрял, недоехав доСеверного полюса. Всеместа, непредназначенные дляеды, завалены праздничными украшениями. Блестящие пенопластовые снежинки, пустые коробки, завернутые ввыцветшую подарочную бумагу; мерцающие гирлянды, часть которых постоянно мигает невтакт; носки соследами клея там, гдераньше были помпоны; набивная голова оленя сдавно погасшей красной лампочкой вместо носа иобрывками «дождика» нарогах. И,словно мало этого парада уродов, сдверного косяка надвходом вкухню злобно таращится эльф, склонив голову, словно вфильме ужасов.
        Годназад я сунула ему вруку крошечный нож. Никто даже незаметил.
        Яищу взглядом другую официантку, Кенди. Онаработает поутрам ивобед, ая — впослеобеденное время иповечерам. Ноее здесь нет. Анасчет мини-фургона я была права: застоликом вуглу скоро понадобится большая уборка. Измученная женщина втемных очках содним целым стеклом укачивает кричащего младенца. Второй карапуз, чуть постарше, карабкается настол, несмотря нато что мать делает ему замечания, ещеодин ноет, асамый старший недовольно дуется.
        Онавстречается сомной взглядом, инаее уставшем лице отражается смесь безнадежности ираздражения.
        —Удачи. Мытут уже пять минут, аофициантки ислед простыл.
        Язамираю. Если быстренько развернуться, тоеще можно сбежать. Сейчас ведь немоя смена.
        Наокне длявыдачи заказов звякает колокольчик. Тедбыл такогоже маленького роста, какия, иникогда непользовался этим окном. Мывсегда забирали заказы прямо скухни.
        —Заказ готов! — раздается радостный голос.
        Женщина, прищурившись, смотрит наменя.
        —Я… Э… Ятут работаю. Обязательно нужно было это говорить, да, Мария? Сейчас принесу меню.
        —Спасибо, — натянуто отвечаетона.
        Подойдя кокошку, вижу коробочку совсяными хлопьями, тридетские чашки сшоколадным молоком, одну большую колу иглубокую тарелку с… запеченными макаронами? Наклоняюсь вперед, принюхиваюсь и… ух ты. Янефанат пасты, ноэто пахнет какутешение, покрытое сыром. Сверху слой панировочных сухарей, поджаренных доидеального золотистого цвета. Надтарелкой поднимаетсяпар.
        Привстаю нацыпочки, номне всеравно неудается увидеть всю кухню.
        —Эй! Яздесь работаю! Длякого этот заказ?
        —Второй столик, — отзывается голос.
        Оглядываюсь, чтобы проверить. Вресторане больше никого нет. Только эта безумная семейка.
        —Онасказала, чтозаказ еще неприняли. Кендитам?
        —Этодлявторого столика.
        Нахмурившись, забираю поднос.
        —Вот, пожалуйста.
        Тяжело вздыхая, женщина пытается разжать детский кулачок, вцепившийся ей вволосы.
        —Номы еще даже несделали заказ. Можно нам… погодите, чтоэто?
        Яуже забрала поднос, нозамерла наполпути.
        —Думаю, этозапеченные макароны. Принести вам какой-нибудь напиток? Засчет заведения.
        Женщина поднимает очки налоб инаконец-то замечает отсутствие одного стекла. Кмоему удивлению, онахохочет, иее смех звонко разносится позалу.
        —Ох,какстыдно! Помне сейчас инескажешь, чтоуменя день рождения. Знаете, этоочень странно, номакароны выглядят ипахнут точно также, какмамины. Онавсегда готовила их мне надень рождения.
        —Бабушка? — оживившись, спрашивает старший мальчик.
        Лицо матери смягчается.
        —Да. — Онаприкасается кбледно-желтой тарелке. — Даже выглядит, какодна изее тарелок длядуховки. Такстранно! Знаете, что? Оставьте это, пожалуйста.
        —Правда? — судивлением переспрашиваюя.
        —Да. Можно нам еще пару тарелок?
        —Конечно!
        Забежав застойку, яхватаю четыре тарелки, столовые приборы имчусь обратно. Женщина увлеченно рассказывает детям обигре «охота засокровищами», которую устраивали наее день рождения. Дети успокоились: старшие перестали ныть, младший хрустит хлопьями, асамый маленький довольно потягивает шоколадное молоко. Аих мать выглядит помолодевшей лет надесять.
        —Принести вам еще что-нибудь?
        —Спасибо, всеитак идеально, — радостно киваетона.
        Яудаляюсь слегким сердцем, новнекотором замешательстве. Почему новый повар это приготовил?
        Может, тутбыл кто-то еще? Распахиваю дверь накухню, чтобы узнать, вчем дело… ирадуюсь, чтомой рот уже открыт, иначе мне неудалосьбы скрыть отвисшую челюсть.
        Новый повар некакой-нибудь пузатый бездельник изаядлый курильщик лет шестидесяти. Онвысокий, аиз-за нелепого поварского колпака выглядит еще выше. Худой, слегка сутулый, поэтому кажется, чтоон занимает меньше места, чемнасамом деле. Брови густые, темные. Складка, которая пролегла между ними, должна былабы придать ему озабоченный вид, ноего лицо излучало природное обаяние. Может, из-за чуть наморщенного, какбудто вулыбке, носа.
        О,иеще он нестарый. Емулет двадцать, небольше.
        О,иеще он весьма привлекателен.
        —Привет! — Повар поднимает взгляд оттого, чтокипит наплите. Онулыбается, ивсе его лицо озаряется таким светом, чтолюбое другое выражение нанем кажется лишним.
        Явдруг замечаю, чтоневольно улыбаюсь вответ, итутже беру себя вруки, чтобы невыглядеть полной дурой.
        —Привет. Такты наш новый повар? — Спрашивать парня, который готовит, неонли новый повар? Тысерьезно?
        —Ага! Отличное местечко, правда?
        —М-м… Янеуслышала втвоих словах сарказма. Этостранно.
        Онсмеется.
        —Просто поверить немог всвою удачу, когда меня наняли.
        Возможно, яеще плохо его знаю, поэтому немогу понять, когда он шутит. Онведь неможет искренне так считать.
        Сняв кастрюлю сплиты, онвытирает руки насухо иодну протягиваетмне.
        —ЯБен.
        —Мария.
        Ладонь унего большая. Смутившись, отдергиваю руку первой. Понятия неимею, какя сейчас выгляжу. Даже взеркало непосмотрела, прежде чем явиться сюда, ведь я никак неожидала увидеть тут такое.
        Нет, сэтим парнем точно что-то нетак. Совсем нетак. Счего он вдруг решил, чтоему повезло сработой?
        Входная дверь открывается, позвякивая, иСанта набрасывается наочередного посетителя. Бенвозвращается ктому, чтоон готовил — видимо, просто так, анедлякого-то конкретно, — ая выхожу взал. Тутвсе еще пусто, если несчитать семьи, которая, кажется, замечательно проводит время. Проверив, всели уних впорядке, яснова возвращаюсь кБену иоблокачиваюсь настойку так непринужденно, кактолько могу. Нотеперь кухня вызывает странное чувство. Отутешительной обыденности неосталось иследа. Бенпревратил ее внечто неведомое.
        —Таккто заказал макароны? — спросилая.
        —Онибыли нужны длявторого столика.
        —Да. Нота женщина их незаказывала.
        Бенпожимает плечами — мол, самнезнаю, какэто вышло, новуголках его губ прячется улыбка.
        —Имведь понравилось.
        Оннеспрашивает, аутверждает.
        —Ониввосторге. Тыхоть заглядывал вменю? Тамнет запеченных макарон. Наверное, потому, чтоДотти незнала, чтоих можно подавать наРождество.
        Фирменное блюдо Дотти — салат «Счастье Рудольфа»: кочанный салат, сливочный соус, асверху — помидорка-черри.
        Бенснова пожимает плечами инаэтот раз непрячет улыбку.
        —Первый день нановом месте. Потом разберусь, чтокчему.
        —Может, тебе иненужно разбираться. Этоблюдо выглядело гораздо аппетитнее, чемвсе, чтотут готовили раньше.
        Кенди нет наместе, ия неохотно снимаю сгвоздя форму: красное платье изполиэстера, которое плохо намне сидит, ифартук вкрасно-белую полоску. Аеще мы носим ободки сблестящими оленьими рогами.
        Круглыйгод.
        Дверь вженский туалет всегда липкая, поэтому я толкаю ее плечом — ичуть непопадаю вКенди, склонившуюся надраковиной.
        —Ой,прости! Ядумала, тутникогонет.
        Поворачиваюсь, чтобы выйти, ивдруг замечаю, чтоее плечи трясутся.
        —Кенди? Чтостобой?
        Всвете флуоресцентной лампы ее лицо кажется очень бледным. Унее темные круги подглазами, ноэто далеко неновость. Хорошо хоть синяков сейчас нет. Двагода назад, когда Кенди только переехала ксвоему парню, Джерри, онабыла живой ияркой. Иногда после работы мы ходили куда-то, если Джерри еще был вшахте. Кенди мечтала стать стилистом-парикмахером, открыть салон. Собиралась даже пойти вбизнес-школу, выучиться науправляющего. Нопостепенно разговоры ошколе сошли нанет. Джерри эта идея ненравилась. Потом Кенди перестала говорить оприческах. Апотом вообще почти перестала разговаривать. Мывидимся каждый день, ноя так поней скучаю…
        Наее лице нет никаких эмоций, онапоказывает мне белую полоску.
        —Ябеременна.
        Закрываю засобой дверь.
        —Поздравляю?
        —Пришлось улизнуть сработы, чтобы купить тест. Прости. Вдругое время я немогла, потому что тогда он узнает.
        Джерри всегда заходит заней после работы. Иногда я вижу, как, стоя накрыльце, онпересчитывает чаевые Кенди. Авдень зарплаты молча протягивает руку заее чеком.
        Кенди снова склоняется надраковиной.
        —Чтоже мне теперь делать?
        Язаставляю ее остаться втуалете. Всеравно народу взакусочной почти нет. Когда женщина сдетьми уходит, янехотя подхожу ких столику, ожидая увидеть полный разгром. Ничего подобного: никаких разлитых напитков, никаких перевернутых тарелок. Всеаккуратно сложено. И — потрясающе иневероятно! — целых двадцать долларов начай.
        Ятак громко взвизгиваю, чтоБен высовывается вокошко дляраздачи.
        —Всевпорядке?
        —Даже лучше! Самые щедрые чаевые вмоей жизни! Спасибо, Бенджамин!
        —Незачто. НоБен — этонесокращение отБенджамина.
        Звенит колокольчик надвери, возвещая приход мамы… иРика? Риквсегда говорит: «Почему я должен платить кому-то заприготовление еды?» — пока варит рис, бобы илиеще что-нибудь, купленное подешевке.
        —Чтовы здесь делаете? — спрашиваюя.
        Мама оглядывает все вокруг. Обычно она работает вкабинете истарается пореже выходить взал, невсилах смириться сшокирующим ипугающим украшением интерьера. Наэтот раз ее внимание привлекла сцена пингвиньего Рождества смаленьким пингвином вроли Иисуса.
        —Нашу смену отменили потехническим причинам. Мыдумали, тыдома. Хотели убедиться, чтоутебя все впорядке.
        —Кенди… заболела. Такчто я ее подменяю.
        Рикзасунул руки вкарманы джинсов.
        —Тысделала домашнее задание?
        —Да, — спокойно отвечаюя.
        Онкивает — каждый вечер, задавая один итотже вопрос иполучая один итотже ответ. Хотя обычно это происходит дома, когда мы все возвращаемся сработы. Потом я передаю ему пульт, чтобы он мог посмотреть старые выпуски сериала «Бонанца». Несколько лет назад, когда меня мучила бессонница, явсякий раз заставала его надиване. Мымолча сидели, убивая время, апространство между нами занимали скучные приключения черно-белых ковбоев.
        Ладно, пара серий была очень даже ничего. Ивсеже…
        Колокольчик звенит, сообщая оготовом заказе, ия хмурюсь. Бенставит наполку три пакета навынос.
        —Никто ничего незаказывал! — кричу я. Мама, похоже, сердится, такчто я стучу поокошку. — Бен! Тутникого нет. Никто ничего незаказывал.
        Оннаклоняет голову.
        —А,точно! Стыдно признаться, ноя все перепутал. Может, небудешь это выбрасывать, аотдашь родителям?
        Стыдно ему, какже. Вон, весь светится отрадости.
        —Рик — немой отец.
        —Круто. Нучто, может, спросишь, возьмут они еду илинет?
        Япрожигаю его взглядом, хотя сделать это нетак уж просто: похоже, улыбка Бена заразительна.
        —Прекрати готовить, неполучив заказа.
        —Понял, — улыбнувшись еще шире, онвыпрямляется, ия больше невижу его лица.
        Япротягиваю пакеты маме иРику.
        —Похоже, повар перепутал заказ. Хотите немного бесплатнойеды?
        Рикдаже неспрашивает, чтоэто. Главное — бесплатно. Онповорачивается кдвери.
        —Идем, Пилар?
        Мама хмурится.
        —Скажи Бену, пусть записывает, чтоиспользовал. Унас система заказов, которая непозволяет тратить продукты впустую.
        Когда они уходят, язаглядываю вженский туалет ивижу: Кенди спит, свернувшись вуглу иподложив подголову свернутый фартук. Повесив надверь табличку «Неработает», яначинаю отрабатывать ее смену. Вкачестве маленького бунтарского жеста я непереоделась вуниформу. ИБен тут совершенно нипричем.
        Ну,разве что чуть-чуть.
        Взакусочной сегодня работы больше, чемобычно: несколько местных жителей решили оценить нового повара. Бенособо неразговаривает, только улыбается имашет изокошка: слишком занят, чтобы выйти. Просовываю голову кнему ивижу, какон вытаскивает издуховки печенье. Предательский аромат имбирного теста висит ввоздухе, словно обещание праздничного веселья. УБена даже нос вмуке. Егоизогнутый улыбчивый нос. Просто очаровательно.
        —Тыужасный повар, — говорюя.
        Онподнимает взгляд. Налице тревога.
        —Кто-то жаловался?
        —Тынеследуешь ниодному стандартному рецепту. Яздесь достаточно долго, такчто могу сказать наверняка.
        Картофельное пюре более нежное. Картошка фри более хрустящая. Аего рулеты — этозолотистое чудо, смазанное маслом, ане«только-что-разогретые-полуфабрикаты», которые мы обычно подаем.
        Намгновение Бен застывает виспуге, нопотом его волнение исчезает, аброви ползут вверх, исчезая подкопной каштановых волос. Онпохож наживую иллюстрацию кслову «веселье».
        —Норазве кто-то жаловался?
        Ясдуваю волосы, которые лезут вглаза.
        —Нет. Ногости просто добры ктебе, потому что ты новенький.
        Этонеправда. Постоянным посетителям нравится привычная дрянная еда, иесли что-то меняется, мнеприходится выслушивать их крики. Нетакие уж они идобрые.
        Воттолько… сегодня иправда подобрели как-то. Стив иБерни обычно приходят после смены, заказывают стейк иедят молча. Нискем исловом неперекинутся. Атут смотрю — сидят устойки, смеются иболтают. Лорна вечно следит замной, когда захожу наее заправку, хотя я вжизни ничего неукрала. Асегодня она сделала мне комплимент перед уходом. Идаже Энджел — водитель грузовика пришахте, здоровенный детина весом всто десять килограммов, откоторого постоянно веет угрозой, несмотря наего ангельское имя, — таквот, клянусь вам, даже Энджел сегодня улыбнулсямне.
        Кажется. Илипоморщился отнесварения желудка?
        Ноонже оставил чаевые! Полных десять процентов отстоимости заказа, тоесть насто процентов больше, чемраньше.
        Бенчто-то напевает, посыпая печенье сахарной пудрой.
        —Пришлось сделать его круглым. Чтоувас зарождественская закусочная безформочек длявыпечки?
        —Унас иимбирного печенья нет вменю.
        —Точно. Но,опятьже, какой вэтом смысл?
        —Тутнивчем нет смы… Онет, который час? — метнувшись втуалет, япотрясла Кенди заплечи, чтобы разбудить ее. — Твоя смена заканчивается через десять минут.
        Кенди садится рывком, бледнея.
        —Всехорошо. Утебя еще есть время. Приведи себя впорядок.
        Убирая столы, явижу, чтоКенди выходит ровно тогда, когда вдверях появляется Джерри. Егоглаза, серые итусклые, каккожа акулы, замечают необычное оживление вкафе. Ятак ивижу, какон вуме подсчитывает чаевые.
        Кенди поднимает дрожащую руку.
        —Привет. Я… тут такое дело…
        —Тыкое-что обронила. Вот, держи, — подхожу кней, достаю чаевые изджинсов изасовываю их вкарман ее фартука. Онанерешается даже взглянуть наменя, ноукрадкой пожимает руку, проходя мимо. Фрэнк Синатра тихо желает мне веселого Рождества, ая смотрю, какмои чаевые перекочевывают изкармана Кенди прямиком вруку Джерри.
        Засунь это веселое Рождество куда подальше, Фрэнк.

* * *
        Якое-как дотягиваю еще час дозакрытия. Всехотят задержаться подольше, собираются возле старого телевизора, гдепостоянно крутится изображение горящего камина. Гости смеются, болтают, ведут себя, какдрузья. Каклюди, которые рады, чтооказались вКристмасе.
        Песня «Feliz Navidad»[37 - Feliz Navidad (исп.) — «Счастливого Рождества». Песня, написанная в1970году пуэрториканским певцом Хосе Фелисиано. Один изклассических музыкальных символов Рождества иНового года вСША.] врезается мне вуши изколонок, ия понимаю, чтобольше невыдержу. Подумать только, отработала чужую смену — идаже чаевых неполучила, черт возьми! Яуже собираюсь рявкнуть, чтобы все проваливали, нотут появляется Бен сподносом имбирного печенья.
        Почти зримый шлейф аромата тянется кгостям, манит их заБеном. Повар открывает дверь, вручает каждому помягкому, теплому печенью ипровожает их, улыбаясь также мягко итепло. Иони уходят.
        Япереворачиваю табличку снадписью «Тутвеселье ирадость» другой стороной — «Закрыто наночь» — изапираю дверь.
        Апотом поворачиваюсь, уперев руки вбока, иобрушиваю весь свой гнев наединственного оставшегося человека.
        —Чаевыми я стобой делиться небуду.
        Бенпротягивает мне печенье.
        —Ладно.
        —Обычно мы делим чаевые споваром. Носегодня этого небудет.
        —Ясно.
        Бенпытается всучить мне печенье, ноя отталкиваюего.
        —Больше тебе нечего сказать? «Ясно» — ивсе?
        Опустив голову, онсмотрит напеченье так, будто я ранила его чувства.
        —Да. Ну,всмысле, этоже твои чаевые. Тебе решать, чтосними делать.
        —Конечно. Новообще-то предполагается, чтомы ими делимся.
        —Если ты считаешь, чтоэто несправедливо, тоя пойму.
        Явсплеснула руками.
        —Тыдолжен разозлиться наменя. Тогда я смогу натебя накричать, имне станет легче.
        —Ипочемуже тебе станет лучше? — смеетсяон.
        —Потому что мне хочется накого-нибудь накричать!
        Рухнув надиванчик, яначинаю скрести потрескавшуюся часть столешницы. Бенсадится напротив иставит между нами тарелку спеченьем. Этоподарок илипреграда? Ктоего знает.
        —Накого ты насамом деле хочешь накричать?
        —Хм. Даже незнаю. НаКенди, наверное. Иуж точно наее тупого жуткого парня. Иеще иногда намаму иРика. Ябы поделилась стобой чаевыми, ноуменя их нет. Получается, явесь вечер проработала простотак.
        Яопустила голову настол.
        —Никто неоставил тебе чаевых? — вголосе Бена наконец-то послышались гневные нотки.
        —Всеоставили мне чаевые. Ноя отдала их Кенди.
        —Ну,ты заслужила печенье.
        —Янелюблю имбирное печенье.
        —Просто ты никогда непробовала мое имбирное печенье.
        Яприщурилась.
        —Эточто, особый поварской подкат?
        Бенкраснеет. Пока он судорожно пытается придумать ответ, егощеки розовеют все больше, иэто выглядит так мило, просто невыносимо. Невыдержав, яхватаю печенье, чтобы разрядить обстановку.
        —Dios mio![38 - Обоже! (исп.)] Что ты туда добавил? Тамчто, дурь? Имбирное печенье должно быть твердым ихрустящим. Аневкусным. Ононенормальное.
        Мягкое, нонекакторт, аскорее, какидеальное сахарное печенье. Специи ласкают вкусовые рецепторы, нонеперегружают их, сахарная пудра оттеняет свежий имбирь, ивцелом печенье получилось теплым, прекрасным, по-настоящему рождественским. Тотсамый вкус издетства, почти забытый. Какунего это получилось?
        —Теперь веришь? — спросил Бен. — Никаких подкатов.
        —Хорошо, ато это былбы полный отстой.
        Беру еще одно печенье иоткидываюсь наспинку уютного диванчика. Обычно вконце смены вовсем теле тяжесть, вялость исонливость. Носейчас я ощущаю себя такой легкой, воздушной. Прямо, какэто печенье.
        Такчто, пожалуй, возьму еще одно. И,раз уж я сегодня щедрая, побуду милой сБеном. Этонетак уж сложно, вконце концов. Онже добрый. Идаже еслибы он небыл единственным вКристмасе парнем примерно моего возраста, товсе равно, наверное, оказалсябы самым симпатичным.
        —Всем понравилась твояеда.
        —Ярад, — чуть смущенно, норадостно отозвалсяБен.
        Ятоже рада. Благодаря ему время, оставшееся домоего побега отсюда, станет куда более терпимым. Возможно, даже интригующим.
        —Такгде ты научился готовить?
        —Вколонии.
        Резко выпрямляюсь.
        —Вколонии? Всмысле, длянесовершеннолетних?
        Онкивает все стемже приятным, открытым выражением лица.
        —Когда ты был вколонии? Зачто? Мама переманила тебя прямо уних скухни иликак? Язнала, чтоты согласился здесь работать непростотак.
        Онсмеется.
        —Меня выпустили шесть месяцев назад. Яподал заявку сюда, потому что люблю Рождество. Имне показалось, чтоэто… судьба. Счастливый случай иличто-то вроде. Имне ненравится вспоминать, каким я был, такчто, если можно, ябы лучше неговорил обэтом. Скажу только, чтосидел я незанасилие.
        Изнываю подтяжестью собственного любопытства.
        —Хорошо. Нолюбопытство меня убьет.
        —Неубьет. Ия тоже неубью. Потому что, опятьже, никакого насилия.
        Смахиваю несколько крошек вего сторону.
        —Пора приниматься зауборку.
        Встаю, потягиваюсь иснимаю фартук. Бенпристально смотрит наменя. Яподнимаю брови, ион тутже смущается иотводит взгляд. Хорошо все-таки, чтоя сегодня ненадела униформу.
        Оглядываю фронт предстоящих работ. Нучто, нетак уж страшно. Главное — этопосуда, носначала, пожалуй, помою полы ипротру столы.
        Выключаю аудиосистему посреди «Baby, It’s Cold Outside».
        —Спасибо! — кричит Бен скухни. — Этонепесня, аужас какой-то.
        —Вотименно.
        —Азнаешь, какая еще — просто кошмар? «Santa Claus IsComing toTown».
        —Санта вроли Большого Брата? Только представь плакаты, которые смотрят натебя скаждой стены. САНТА СЛЕДИТ ЗАТОБОЙ.
        —Мненравится Рождество, ноСанта — жуткий.
        —Вотэто да! Никто больше этого непонимает. Если кто вдруг будет наблюдать замной, пока я сплю, топусть уж лучше это будет страстный вампир, ането я вызову копов.
        Бенсмеется иначинает греметь тарелками. Наверное, готовит что-то назавтра. Надеваю наушники ипринимаюсь зауборку, пританцовывая подDaft Punk. Кенди открыла их дляменя вте времена, когда ей еще нравилась музыка. Закончив наводить порядок, якачу желтое ведро сошваброй накухню. Устала — силнет, итак неохота мыть посуду.
        Нонакухне царит чистота. Всетарелки вымыты ирасставлены поместам, стойки протерты. Даже ручки громадного морозильника продезинфицированы. Осталось только несколько поддонов стестом, которое должно подняться заночь, номне тут больше нечего делать. Надвери вижу записку сбольшим неуклюжим веселым лицом, нарисованным отруки.
        Яприкрываю рот, стараясь спрятать улыбку. Ведь мне ненравится Кристмас, азначит, тутнинакого нельзя западать. Даже наталантливых поваров скривоватыми носами.

* * *
        Обычно я стараюсь подольше задержаться вшколе после занятий. Шкафчик, туалет, библиотека — итолько потом еле-еле плетусь кмашине. Новпонедельник я почти запрыгиваю внее.

«Тыснетерпением ждешь чаевых, — напоминаю себе. — Аневстречи споваром».
        Когда я распахиваю дверцу, Рик подпрыгивает отнеожиданности. Язастегиваю ремень безопасности, аон неуклюже пытается вытащить кассету, которая уже стоит впроигрывателе. «Quieras bailar conmigo?» — медленно произносит мягкий женский голос. Пауза, иРику наконец-то удается извлечь кассету.
        —Чтоэто было? — спрашиваю я, протягивая руку закассетой. — Ты… учишь испанский?
        —Нет. Ничего.
        Спрятав запись вкарман застегнутой навсе пуговицы рубашки, Рик откашливается изаводит мотор. Янаблюдаю заним сподозрением, ноон даже несмотрит наменя. Испанский — этомоя территория. То,что есть общего унас смамой, анесРиком. Даже если она сомной больше нанем неразговаривает. Янехочу, чтобы он вэто вмешивался.
        Помере нашего приближения кКристмасу я наклоняюсь вперед, подскакивая отнетерпения. Теперь уже Рик смотрит наменя сподозрением. Смутившись, ясобираю свою сумку. Ниразу еще я небыла так счастлива выбраться измашины. Когда мы сРиком притворяемся, чтонезамечаем друг друга, поездка тянется долго. Нокогда мы оба ведем себя странно, онастановится просто бесконечной.
        Приняв душ, яэкспериментирую смакияжем и, наконец, радостно насвистывая, выскакиваю наработу надесять минут раньше.
        Всеэто исключительно ради чаевых.
        —Хо-хо-хо тебе, толстое брюхо, — поглаживаю игрушечного Санту помакушке.
        Вкафе царит оживление. Этоуже немертвая зона, какраньше. Кенди принимает заказы. Онауже два дня подряд задерживалась допоздна, чтобы справиться снеобычным наплывом посетителей, хотя ей то идело приходится бегать втуалет, потому что ее тошнит. Сегодня она выглядит выжатой, каклимон.
        Сидя застойкой, Энджел улыбаетсямне.
        —Hola, Мария!
        Никогда еще невидела его зубов, атем более улыбку. Я-то думала, чтоон всегда хмурится.
        —Принести вам что-нибудь?
        Надеюсь, помне невидно, какя растерянна инервничаю.
        —Неторопись, chica, тыже только что пришла.
        —Да. Спасибо.
        Влетаю вкухню.
        —Чтоты сделал сЭнджелом?
        Пожав плечами, Бен довольно потирает ладони.
        —Емубыл необходим хороший обед.
        —Нуда, конечно. Последние три года он только бурчал, делая заказ, атеперь называет меня chica иулыбается.
        —Ага.
        —Ладно, давай начистоту. Тынаркотой торгуешь? Изаэто угодил вколонию?
        Бенсмеется, помешивая что-то наплите.
        —Нет. Дело невнаркотиках.
        —Уверена, тыдобавляешь впеченье что-то нелегальное.
        —Корица незапрещена законом.
        —Назови так свои мемуары.
        Неохотно надеваю униформу поверх майки илегинсов. Кенди возвращается накухню, когда я отмечаю время прихода наработу.
        —Эй! — ясные глаза Бена полны надежды. — Яприготовил тут длятебя кое-что.
        —Нет, спасибо, — онаприжимает руку кживоту.
        —Думаю, этопоможет.
        Дождавшись, пока она снимет фартук исложит униформу, Бен протягивает ей пакет седой навынос.
        —Ладно. Дозавтра, — взяв пакет, онавыходит иззакусочной.
        Бентанцующей походкой идет кокну — исразу сникает, опускает плечи отразочарования.
        —Онаотдала его Джерри, да? — спрашиваюя.
        —Этобыло недлянего, адлянее, — хмурится Бен. — Завтра приготовлю ей что-нибудь вначале смены.
        Следующие несколько часов игрушечный Санта твердит гостям «хо-хо-хо», ая мечусь, обслуживая их. Бенготовит восновном то, чтоему заказывают, иникто нежалуется. Моиноги гудят отбеготни, нокарманы пухнут отчаевых.
        Энджел пересел застолик вуглу, развернулся итеперь оживленно болтает сЛорной, владелицей заправки. Рисует ей картинки насалфетке. Раньше они разве что изредка переглядывались, асейчас вон, сидят каклучшие друзья. Даизаходят каждый день. Многие местные стали заглядывать гораздо чаще, такчто это уже неспишешь наинтерес кновому повару.
        —Беннет, — предполагаюя.
        —Нет, моеполное имя — неБеннет, — отвечаетБен.
        —Заказ Энджела готов?
        Онставит поднос, ия хмурюсь.
        —Нето.
        —Этодлянего.
        —Онзаказал куриный стейк. Онвсегда заказывает куриный стейк. Аэто что? Фруктовый салат? Тывидел Энджела? — яуказываю нанего: бритоголовый качок статуировками ипарой заметных шрамов. — Оннеизтех, ктоест фруктовые салаты.
        —Этосвекла, морковь, джикама ифрукты сцитрусовым соусом. Ensalada Navidad![39 - Рождественский салат (исп.).] Иеще вот, — онпоказывает вторую тарелку. — Тамале.
        Некая боль, словно отсведенной мышцы, пробегает повсему телу, имне вдруг нестерпимо хочется обнять маму.
        —Мыздесь такое неподаем.
        Моесердце ноет, становится очень грустно. Ясердито смотрю наБена.
        —Просто сделай длянего чертов стейк!
        —Мария, доверься мне. Отнеси емуэто.
        —Нет.
        Бенвздыхает.
        —Давай так: если ему это непонравится, тебе ненужно будет делить сомной чаевые всю неделю.
        —Иты расскажешь мне, какнаучился готовить вколонии, — онхмурится, итогда я поднимаю руку: — Неотом, какты оказался вколонии. Только проеду.
        —Договорились.
        Беру поднос, сердитая, ноуверенная впобеде. Всевремя, пока я здесь работаю, Энджел всегда берет одно итоже. Когда я ставлю перед ним тарелки сновым блюдом, наего лице отражается недоумение.
        —Яэтого незаказывал, — рычитон.
        —Прошу прощения, нашновый повар…
        —Этотамале?
        Явсе еще держу тарелку, готовая влюбой момент ее унести.
        —Да.
        Энджел наклоняется вперед, расплываясь вулыбке. Вуголках его глаз появляются морщинки. Клянусь, япочти слышу скрип кожи, когда его лицо пытается растянуть сложившееся задесятилетия угрюмое выражение вулыбку. «Yensalada navidad! Mimadre siempre…»[40 - Рождественский салат! Мама всегда… (исп.).] Суровый взгляд темных глаза смягчается, направленный куда-то вдаль, запределы стола.
        —Так… вас устраивает это блюдо? Если что, ямогу его унести.
        —Нет! — оннаклоняется, словно защищая его. — Яхочуэто!
        —Отлично. Дайте знать, если понадобится что-нибудьеще.
        Ягневно смотрю нараздаточное окно: Бен улыбается отуха доуха. Показываю ему средний палец пониже стола, чтобы Энджел этого неувидел.
        —Мария! — вужасе произносит мама.
        Япрячу руки подфартук, будто это поможет стереть обидный жест.
        —Чтоты тут делаешь?
        —Марш накухню. Сейчасже.
        Плетусь заней, елеволоча ноги. Мама идет прямо кзадней двери, открывает ее ивыходит впереулок между закусочной изаправкой.
        —Чтоэто было?
        —Просто… дурачилась.
        —Мынеможем позволить себе дурачиться!
        Отступив нашаг, яскладываю руки нагруди.
        —Мненеплатят. Дуракаваляние — вот, пожалуй, ивсе, чтоя могу себе позволить.
        —Ох. Мария, мыуже это обсуждали. Мы — одна семья. Все, чтомы зарабатываем, идет наодин итотже счет, такчто…
        —Мыэтого необсуждали! Мыникогда ничего необсуждаем. Зачем тебе все мои деньги? Чтобы жить взадрипанном городке, который находится черт знает где, взадрипанной холоднющей квартире сосвоим задрипанным жмотом. Да,мама, японимаю.
        Ворвавшись накухню, захлопываю дверь ипробегаю мимо Бена, который так сосредоточенно склонился надплитой, чтоя уверена — онслышал каждое слово.

* * *
        Мама ненадолго задержалась, обсуждая сБеном его необычные пожелания кзаказу продуктов. Ноон убедил ее, чтооно того стоит. Видимо, емудурачиться можно. Авот меня она полностью игнорировала, пока неотправилась нашахту. Вотзакрою закусочную, отправлюсь домой, прямо ксебе вкомнату, ипересчитаю чаевые, которые мне удалось скопить. Энджел оставил мне сегодня пятнадцать баксов — досих пор неверится. Всего уменя сейчас 2792доллара. Все, чтоя получила затри года ежедневного труда.
        Поворачиваюсь ивижу, какБен выжимает тряпку вжелтое ведро сгорячей мыльной водой.
        —Этонетвоя работа, — произношу я резко.
        Ноон только пожимает плечами имолча принимается зауборку. Сего помощью ресторан становится чистым врекордное время. МысБеном убираем моющие средства обратно вкладовку, ия снимаю униформу.
        —Явсе еще злюсь натебя. Ядолжна была выиграть этот спор.
        Бендостает поднос спеченьем.
        —Какнасчет шоколадного печенья сэгг-ногом взнак примирения?
        —Идем сомной.
        Мывыходим назадний двор, гдекстене привинчена ржавая лестница, изабираемся наровную крышу закусочной. Япоказываю Бену, куда ступать, чтобы незацепиться заободранное покрытие, иведу его кдвум шезлонгам, которые мы сКенди вытащили наверх несколько лет назад. Какдавно она неподнималась сомной сюда.
        Впоследний раз я была здесь вканун Рождества. Мама иРик тогда ушли нашахту работать сверхурочно. Мы«отпраздновали» заранее, ноторчать одной вквартире Рика было слишком грустно, такчто я залезла сюда. Сидела тут, смотрела наветхие здания вокруг, ненавидела Рождество иКристмас.
        Ночь выдалась холодная, инаше дыхание превращается воблачка пара. Днем довольно тепло, авот ночью температура впустыне падает. Мыуселись, иБен протянул мне печенье. Обалденно вкусное. Теплые яркие вспышки шоколада сгустой прослойкой эгг-нога.
        —Выпендрежник, — толкаю его локтем вребра. Опять ищу повод, чтобы прикоснуться кнему.
        Пора это прекращать.
        Откидываюсь назад, глядя вверх, внебо. Вот, пожалуй, единственное преимущество жизни встатистически обособленной местности. Здесь ничто незатмевает звезды.
        —Внашей колонии все должны были помогать похозяйству, — вдруг заговорил Бен. — Стирка, уборка, готовка. Яраньше никогда ничего неготовил, ноуменя обнаружился талант. Такчто вскоре я оказался восновном составе кухонных работников. Персонал вколонии замечательный. Онидействительно хотят, чтобы дети стали лучше, прожили хорошую жизнь. Поэтому мне разрешили заниматься тем, кчему лежит душа. Готовя длядругих, ячувствовал, чтовсе правильно, янасвоем месте. Ничего подобного я раньше неиспытывал.
        Язадрожала иплотнее закуталась вкуртку.
        —Какты угадываешь, чего хотят люди?
        Бенкосится наменя из-под капюшона.
        —Чтоты имеешь ввиду?
        —Впервыйже день, таженщина смакаронами… Никто даже непринял унее заказа. Недумай, чтоя забыла. Потом Энджел иего случайное тамале. Аввыходные это ужасное зеленое желе совзбитыми сливками, ананасом итертой морковью. Никто вздравом уме несталбы такое заказывать, аты взял иприготовил специально дляЛорны. Иона расплакалась. Тызаставил Лорну плакать из-за желе! Этоненормально,Бен.
        Оннеловко сутулится.
        —Если я расскажу, тыподумаешь, чтоя свихнулся…
        —Тыдобровольно приехал вКристмас, штат Калифорния, чтобы работать вдыре, которую мы называем закусочной. Яуже думаю, чтоты свихнулся.
        —Тоже верно… Яобнаружил это, когда был вколонии. Что-то вроде… шестого чувства. Яугадываю, какая еда кому понравится. Вижу человека — ипросто сразу знаю.
        —Выходит, ты — кулинарный экстрасенс.
        Онвдруг съеживается, адружелюбное лицо становится настороженным, замкнутым. Мнеэто совсем ненравится, ия быстро продолжаю:
        —Тетя моей мамы могла увидеть любую болезнь илипроблемы создоровьем, просто посмотрев человеку вглаза. Янешучу. Еемногие знали.
        —Правда?
        —Когда я была маленькой, мыненадолго останавливались унее вЛос-Анджелесе. Люди постоянно приходили кней законсультацией. Таквот, по-моему, твое чутье квыбору еды — куда более приятная штука, чемее фокусы сглазами.
        Увидев, чтоя его неиспугалась, Бен расслабляется, облегченно вздыхает.
        —Мнекажется, если подобрать такое блюдо, которое связано сприятными воспоминаниями, стем временем, когда человек был счастлив, этоможет ему помочь. Помочь снова стать счастливым, стать собой. Итогда можно все изменить. Скажем, воткогда я тебе понравился?
        Язаикаюсь, пытаясь найти какой-нибудь ответ, кроме «сразу, кактолько тебя увидела». Неужели это настолько очевидно?
        Бенотвечает заменя:
        —Когда я приготовил длятебя имбирное печенье. Именно тогда ты решила сомной подружиться.
        —Точно! Именно. Имбирное печенье.
        Онсмотрит наменя так, словно хочет сказать больше. Или, может быть, хочет, чтобы я сказала больше. Ноя незнаю, чтоименно, ион снова отворачивается.
        —Мненравится использовать то, вчем я хорош, чтобы помогать другим людям. Даже если это нечто настолько глупое, какготовка.
        —Этонеглупо. Тызнаешь, чтоты любишь, иты вэтом хорош. Хотелосьбы мне, чтобы уменя было нечто подобное.
        Момент излишней откровенности между нами затягивается, ито самое ощущение, какотсведенной мышцы, снова заставляет сердце ныть. Япрочищаю горло.
        —Ктомуже, если ты идальше будешь делать свое печенье, томне неважно, волшебное оно илинет.
        Печенье балансирует вдлинных пальцах Бена. Егобезымянный палец согнут подстранным углом. Какинос, оннаверняка был когда-то сломан.
        —Еслибы ты была едой, то — имбирным печеньем. Достаточно специй, чтобы жить было интересно, нодостаточно исладости — длягармонии.
        —Янесладкая инемилая, — смеюсь.
        —Тыотдала свои чаевые Кенди.
        Запихиваю свой ботинок подуголок драного покрытия. Мненехочется говорить оней, поэтому я меняю тему:
        —Ачембы ты был сам, еслибы был едой? Нет, даже нетак! Чтотыбы выбрал длясебя, используя свое шестое чувство?
        Онкладет руку накрай шезлонга, держа ее ладонью вверх, какбудто приглашает. Таклегко былобы скользнуть своей ладонью внее. Ячуть было несделала этого, но… это якорь. Анаякорь мне становиться нельзя.
        —Такого блюда я пока ненашел. — Бенвыпрямляет длинные пальцы, раскрывая ладонь еще шире. — Мнездесь нравится. Яснимаю комнату почти даром, ато, чтозарабатываю, могу откладывать. Ктомуже вмаленьких городах так уютно. Здесь все какбудто уже знакомо. Можно влиться вповседневную жизнь других людей, стать ее частью. Яостанусь тут, пока ненакоплю денег накулинарную школу.
        —Ая уберусь отсюда, кактолько смогу, — выпаливаюя.
        Егопальцы сжимаются.
        —Почему?
        —Почемубы инет? Тутменя ничего неждет.
        —Но… этоже твойдом.
        —Яживу вквартире маминого любовника. Тутнет ничего моего. Явсе здесь ненавижу. Вотокончу школу исразу уеду.
        —Куда?
        —Незнаю. Неважно. Сяду вавтобус ипоеду, куда глаза глядят. Пока дальше уже ехать будет некуда. Пока ненайду место, гдепочувствую себя дома.
        Бендолго молчит.
        —Акакже ты поймешь, чточувствуешь себя дома?
        Вопрос повисает ввоздухе, будто облачко пара. Уменя нет ответа.

* * *
        Бенвысовывает голову израздаточного окошка.
        —Каквафли?
        Кенди едва удостаивает его взглядом.
        —Отлично. Спасибо.
        Бенспотерянным видом смотрит наее нетронутую тарелку. Вафли были хрустящими снаружи, воздушными внутри, сначинкой изNutella ипорезанной клубникой сверху. Моих уже ислед простыл.
        —Онифантастические, — вступаюсь я, ноон исчезает, бормоча что-то поднос.
        ДоРождества остается всего три дня. Взакусочной народу много какникогда. Местные теперь приходят так часто, кактолько могут. Даеще исавтострады кто-нибудь постоянно заезжает. Впраздничный сезон путешественников особенно привлекает наше название. Ивпервые завсе время, чтоя тут работаю, янесчитаю их отчаянными оптимистами — «Кристмас Кафе», осмелюсь сказать, стоит того, чтобы внем перекусить.
        Бенвыдает праздничные блюда одно задругим. Каждую смену он готовит дляКенди что-то новое. Ноее неизбежно выворачивает наизнанку, илиона просто отказывается, равнодушно, словно зомби. Искаждым разом Бен выглядит все более расстроенным.
        Хватаю тарелку Кенди иповорачиваюсь ккухне, подороге привычно бросая взгляд насвоего эльфа наддверью. Нотеперь вместо ножа он держит крошечную склянку снарисованным черепом искрещенными костями.
        Яхихикаю так громко, чтоКенди подпрыгивает. Еедаже бьет дрожь.
        —Прости! — говорю я, ноона уже бежит прямиком втуалет.
        Бен, склонившись надстойкой, яростно вычеркивает пункты изсписка.
        —Бенедикт! Этоты трогал моего эльфа?
        Онрассеянно поднимает взгляд, азатем трясет головой, будто пытаясь вытряхнуть что-то изуха. Весело прищурившись, Бен убирает волосы солба. Дурацкий поварской колпак лежит настойке рядом сбумагой иручкой.
        —Моеполное имя — неБенедикт. Анасчет эльфа — да, этоя. Решил, чтонемного глупостей непомешает.
        Яснова смеюсь.
        —Кроме меня, егоникто даже незамечает.
        —Явсе замечаю.
        Бензадерживается взглядом намоем лице — итутже краснеет, откашливаясь ивертя ручку впальцах.
        —Эторождественское меню никуда негодится. Уманеприложу, чтоделать.
        Яслегка толкаю его плечом.
        —Тывсегда знаешь, чтоделать.
        Глубокая складка появляется унего между бровей.
        —Ятоже так думал, ноничего невыходит.
        —Всеотлично выходит! Люди никогда еще небыли так счастливы, заходя кнам наобед. Похоже, онииправда наслаждаются жизнью вКристмасе.
        Онснова смотрит насвой листок.
        —Вотличие оттебя.
        Язависаю, незная, обнять его илиотстраниться. Мненельзя привязываться кэтому месту иликкому-нибудь изтех, ктоздесь живет. Уменя должна быть возможность уехать.
        —Аеще Кенди… — Бенроняет ручку. — Янеприготовил ниодного блюда, котороебы ей понравилось.
        —Ну,просто ее тошнит все время. Выворачивает наизнанку, вседела.
        —Ядолжен помочь. Чтоей может понравиться?
        —Незнаю. Раньше она была моей подругой, нопотом это закончилось. Онвообще перестала быть кем-либо. — Прямо какмоя мама. Ониобе перестали быть теми, кеммне хотелосьбы их видеть. — Такчто непереживай. Онанепозволит тебе ничего сделать. Никто неможет ей помочь.
        Карие глаза Бена смотрят так нежно ивтоже время пронизывающе, словно он видит меня насквозь.
        —Нокто-тоже должен.
        Санта произносит «хо-хо-хо», приветствуя нового посетителя. Нахмурившись, яиду кдвери. Скомкав список, Бен бросает его вмусорное ведро.

* * *
        Позже втотже вечер я влетаю вквартиру, сраздраженным фырканьем натягивая домашнюю толстовку.
        —Мария? Этоты?
        —Ага, — кричу я вответ маме.
        —Кактам работа, mija?
        Оставшаяся часть моей смены прошла ужасно. Бенбыл такой… незнаю… нормальный? Готовил людям то, чтоони заказывали. Япыталась пожаловаться ему наПола Маккартни, который отлично проводит рождественское время, аон просто пожал плечами. Дваклиента зажали мои чаевые. Ивдовершение всего жуткий парень Кенди пришел слишком рано, аее какраз тошнило втуалете. Онавсе еще ничего ему нерассказала, такчто мне пришлось соврать, чтоунее пищевое отравление. Еговзгляд был холоднее, чемэта чертова квартира.
        Мама стоит уплиты, помешивая макароны вкастрюле. Отэтого наменя накатывает тоска поБену, ия выхожу изсебя еще больше. Счегобы это мне скучать почеловеку, скоторым я попрощалась пять минут назад?
        —Мария, намнужно поговорить.
        Мама указывает накучу конвертов настоле.
        —Тыбыла вмоей комнате?
        Вконвертах бланки заявок вуниверситеты, которые прислали попочте или, точнее, которые мне навязал школьный консультант. Ястолько раз хотела их выбросить, ведь все это совершенно бессмысленно. Нопросто выбросить их былобы слишком грустно, асмотреть нато, чтомне недоступно, — невыносимо. Поэтому я просто запихала их подкровать. Туда, гдележит сумочка, вкоторой я храню чаевые.
        —Тытрогала мои вещи?
        —Япылесосила. Почему ниодин изних неоткрыт? Куда ты подала заявку?
        —Тывзяла мои деньги?
        —Ябы никогда невзяла твои деньги. Яхочу…
        —Тыкаждый день забираешь мои деньги! Ярву задницу наработе вэтом чертовом ресторане, аты даже непозволяешь мне получать зарплату.
        Мама откладывает ложку, встревоженно глядя наменя.
        —Небрала я никаких денег изтвоей комнаты. Япросто хочу узнать, вкакой колледж ты подала заявку?
        Уменя вырывается горький смешок.
        —Нивкакой. Скакой стати мне подавать заявку вколледж?
        Ееглаза расширяются.
        —Нивкакой? Тыже пропустишь все сроки!
        Схватив конверты, онапринимается отчаянно перебиратьих.
        —Какнасчет этого? ОнвБарстоу. Выглядит неплохо. ИлиУниверситет штата Калифорния вСан-Бернардино. Нетак уж далеко.
        —Ая хочу уехать далеко! Искаких пор я собираюсь поступать вколледж? Мынеможем себе этого позволить.
        Мама подсовывает мне конверты.
        —Тынеможешь себе позволить непоступить. Тыже нехочешь стать такой, какя. Мытак тяжело идолго работаем. Мынехотим, чтобы иты жила также. Тыдостойна большего, — еевзгляд становится напряженным, умоляющим. — Porfavor, mija, necesitas aplicar. Para tu future[41 - Пожалуйста, доченька, подай заявку. Ради твоего будущего (исп.).].
        Столько испанского сразу я неслышала отнее уже много лет. Мама всегда говорила, чтомы недолжны оставлять Рика забортом, используя язык, которого он непонимает. Носейчас эта речь снова превращает меня вребенка. Какпослушная девочка, яхватаю первыйже бланк иначинаю его заполнять, амама наблюдает замной, затаив дыхание.

* * *
        —Можешь помочь мне? Ятут кое-что задумала, — спрашиваю я Бена задва дня доРождества.
        Онвертится какбелка вколесе, занимается подготовкой кпразднику, но, услышав мой вопрос, тутже бросает все дела.
        —Чтотебе нужно?
        —Яхочу сделать кое-что. Длямамы. Что-то особенное. Нонезнаю,как.
        —Чтоты задумала?
        —Онарассказывала мне орисовом пудинге. Еебабушка готовила его накаждое Рождество. Мама пыталась сделать его пару лет назад, нопотом расстроилась ивсе выбросила. Сказала, чтоон вышел нетакой. Ибольше непыталась. Онаочень тяжело работает. Изаслуживает немного твоей магии.
        Улыбка Бена — словно сахарная пудра напеченье.
        —Думаю, этоможно сделать.
        Мыработаем все утро. Бенпоказал мне, какзаставить молоко медленно кипеть. Впервый раз я все испортила, пришлось все выкинуть. НоБен настаивал, чтоволшебство будет настоящим, если я приготовлю пудинг сама. Ивот я пробую снова, наэтот раз строго следуя его указаниям. Выдерживаю температуру постоянной иедва касаюсь шумовкой поверхности, чтобы намолоке непоявилась пенка. Мыдобавляем рис, ия мешаю его слихорадочным энтузиазмом. Потом Бен помешивает, ая взбиваю яйца, сахар, ваниль, ещенемного молока.
        —Тутнехватает… — постукиваю пальцем постойке игляжу наБена впоисках подсказки, — мускатного ореха?
        Егоулыбка становится шире. Добавив немного муската, явыливаю смесь врис. Бенвплотную комне, имы оба одновременно наклоняемся кплите, вдыхая сладкий пар. Поворачиваюсь лицом кнему ивдыхаю его аромат.
        —Продолжаем помешивать? — шепотом спрашиваюя.
        Онкивает. Инедвигается. Мыстоим, прижавшись друг кдругу, инаблюдаем, какобычные ингредиенты смешиваются вочто-то волшебное. Янадеюсь.

* * *
        —Мама?
        Закрываю ногой дверь, аккуратно держа все еще горячую посуду. Обычно рисовый пудинг подают холодным, нокогда я посыпала его корицей, товозникло чувство, чтоэто… правильно. Идеально.
        —Тыдома?
        —Мыздесь.
        Ябыстро поднимаюсь полестнице. Онитолько что вернулись сочень ранней утренней смены. Мама явно устала, этовидно покругам подглазами, посогнутым плечам. Ивсеже она смогла мне улыбнуться.
        —Садись, — командую я. Ставлю кастрюлю наплиту идостаю две тарелки. Слышу, какРик вставляет диск вDVD плеер. Знакомые звуки заставки «Бонанца» воскрешают воспоминания обессонных ночах.
        —Онпродолжает смотреть этот сериал дочетырех утра? — спрашиваю я, перемешивая пудинг впоследнийраз.
        —М-м? А,нет. Счегобы?
        —Ядумала, емуэто нравится.
        —Тыже знаешь, чтоон делал это только ради тебя, правда?
        Перестаю помешивать.
        —Что?
        —Янемогу неспать. Уменя никогда это неполучалось, чтобы я ниделала. АРик нехотел оставлять тебя одну. Вотисидел, смотрел телевизор, пока ты незаснешь.
        —Он… но… я думала, чтоему просто ненужно много спать.
        —Рикбыл совершенно вымотан. Новдетстве унего тоже несколько лет была бессонница. Онговорил, что, когда все остальные спят, аты один неспишь — такодиноко, чтосума можно сойти. Инехотел, чтобы ты чувствовала тоже самое.
        —Странно. Всеэти ночи, сон, откоторого он отказывался… Изачем?
        —Чтоже тут странного?
        —Ну,я ведь ему ненравлюсь.
        —Счего ты взяла?
        —Онникогда сомной неговорит. Акогда говорит, тотолько отом, когда я уеду. Какбудто ждет недождется.
        —Золотце, Рик просто говорит мало, ивсе, точка. Ион поддерживает тебя встремлении уехать. Какпо-твоему, ктовешает твои табели нахолодильник?
        Япоражена. Рик? Вешает что-то смоим именем насвой холодильник?
        —Этобыла его идея подвозить тебя доипосле школы. Оннехотел, чтобы ты тратила время, ожидая городского автобуса. Переживал, чтоэто плохо скажется науспеваемости итогда ты непопадешь вколледж.
        —Колледж нам непокарману. Да,иеще. Едавхолодильнике. Подписанная. Иэкономия навсем, даже наотоплении. Янезваный гость вего доме. Онтерпит меня только из-за тебя.
        Умамы слезы наворачиваются наглаза.
        —О,Мария. Почему ты так думаешь? Тычувствовала это все эти годы?
        Уменя тоже глаза намокром месте. Ядостаю еще одну тарелку. ДляРика. Мама берет меня заруку.
        —Тывообще помнишь своего отца?
        Япомотала головой.
        —Отлично, — вее голосе звучит ярость. — Если я чем игоржусь вжизни, такэто тем, чтотот мужчина неоставил натебе своего отпечатка. Уйти было непросто. Пришлось выкраивать иоткладывать деньги годами, прежде чем набралось достаточно ия смогла уехать далеко-далеко, вбезопасное место. Яочень боялась, чтоты запомнишь, каково нам было.
        —Нет, янепомню. Помню только, чтомы много ездили, пока неостановилисьтут.
        Мама кивает.
        —Вотличие отбольшинства людей, Рик неумеет показывать свои чувства, ножестокости внем нет. Ипосле той жизни он — именно то, чтомне было нужно. Чтонам стобой было нужно. Да,я знаю, чтоРик странный. Онподписывает еду, чтобы убедиться, чтонетратит напродукты больше, чемнужно. Мыотключили отопление, чтобы накопить побольше. Потойже причине мы работали сверхурочно ипопраздникам. Потойже причине мы переводим весь твой заработок всбережения. Оноткладывал деньги стого дня, какмы стали жить вместе. Вообще-то, мысобирались сделать тебе сюрприз, но… Рик? Думаю, стоит отдать Марии ее подарок прямо сейчас.
        Телевизор замолкает. Риквозвращается накухню, засунув руки глубоко вкарманы джинсов.
        —Какнасчет Рождественского утра?
        Мама смеется, вытирая слезы.
        —Тутуже пахнет Рождеством. Мария приготовила рисовый пудинг.
        Онанаклоняется надсвоей тарелкой иглубоко вдыхает. Яскрещиваю пальцы, надеясь, чтовсе сделала правильно.
        —Miabuela[42 - Бабушка (исп.).] раньше так его готовила. Потом мы пели, ачуть позже съедали апельсин. Рисовый пудинг иапельсины, — мама улыбается, ислезы радости текут унее пощекам. — Этот пудинг просто идеален. Честно говоря, яуже изабыла, какон должен пахнуть.
        Онапробует кусочек, счастливо вздыхает икладет голову мне наплечо. Японятия неимею, каким должен быть этот пудинг, номне нравится то, чтоя приготовила. Еслибы я описывала его, ябы сказала только одно: теплый, идеально теплый. Ичувствуя его ворту, яначинаю понимать, каким маме запомнилось ощущение Рождества.
        Рикуже съел свою порцию. Откашлявшись, онпроизносит, тщательно выговаривая каждое слово:
        —Muchas gracias. Esta comida es muy buena. Megusta.[43 - Большое спасибо. Всебыло была очень вкусно. Мнепонравилось (исп.).]
        Мама открывает рот отудивления. Ятоже смотрю нанего изумленно. АРик сиспуганным видом продолжает:
        —Yoestoy aprendiendo espanol. Para hablar contigo. Porque… te amo.[44 - Яучу испанский. Чтобы говорить стобой. Потому что… люблю тебя (исп.).]
        Мама плачет, иРику становится еще страшнее.
        —Ячто-то нетак сказал? — спрашиваетон.
        —Нет! — вскрикиваю я, понимая, чтоон непытался ничего уменя забрать. Онпросто пытался войти внашу жизнь.
        —Этобыло замечательно, — смогла наконец выговорить мама. — Muy, muy bien.[45 - Отлично (исп.).]
        Рикоблегченно вздыхает, весь мокрый. Перенервничал, наверное. Какмило! Поверить немогу, чтодумаю так оРике.
        Смотрю намаму. Впервые занесколько лет я по-настоящему смотрю нанее. Онапрекрасна. Милая, мягкая итеплая. Интересно, какмы могли так долго неразговаривать отом, чтодействительно важно. Ипочему мне понадобилась кастрюля спудингом, чтобы понять, чтомама здесь, рядом сомной. Ипусть она никогда нелюбила нежничать, новсегда была рядом. Иделала дляменя все, чтомогла.
        —Этотебе, — Рикпридвигает комне листок бумаги, амама встает унего заспиной, сжимая его плечо. Туткакой-то набор цифр… Нет, этобанковский счет. Сберегательный счет насорок тысяч долларов.
        Намоеимя.
        —Как? Что? Откудаэто?
        —Яже сказала, — поясняет мама, — Рикначал откладывать деньги стого дня, какмы стали жить вместе. Каждый излишек, все, чтонам ненужно было дляжизни.
        —Но… я немогу… Акакже вы? Шахта небудет работать вечно. Увас неостанется никаких сбережений!
        Якаждый заработанный цент откладывала, чтобы сбежать далеко-далеко, впустое будущее. Аони каждый заработанный цент откладывали нато, чтобы мое будущее было лучше, чемто, чтодосталось им отродителей.
        Ясамый ужасный человек вмире.
        Ярыдаю — иотблагодарности, иотчувства вины.
        —Унас все будет впорядке, — говорит мама. — Шахта протянет еще нескольколет.
        —Мысможем найти работу где угодно, — голос Рика звучит мягко ировно. Мнеон всегда казался монотонным, анасамом деле он нежный, какрисовый пудинг. — Гдебы ты ниоказалась, мысможем переехать туда инайти работу.
        —Новедь твой дом — здесь, — говорюя.
        Рикудивленно вскидывает брови.
        —Мойдом там, гдевы. Tu… eres mi casa[46 - Ты — мойдом (исп.).]. Наверно, ячто-то напутал, — онхмурится.
        Ясжимаю их обоих вобъятиях. Рикоткашливается — очевидно, емунеловко. Номне всеравно.
        Яошибалась.
        Столько лет ошибалась.
        Какже здорово ошибаться.

* * *
        Вканун Рождества я показываюсь наработе ивижу, какБен поливает белым шоколадом веточку перечной мяты, опять бормоча себе что-то поднос. Похоже, онсовсем неспал.
        —Тызамечательный! — обхватываю его сзади.
        Онвздрагивает.
        —Чтоже я сделал?
        —Рисовый пудинг! Онбыл просто идеален!
        Беносторожно накрывает мои руки своими.
        —Этоже ты его приготовила, помнишь?
        —Только потому, чтоты одолжил мне свою магию.
        Наверно, яобнимаю его слишком долго. Нехотя выпускаю его изобъятий иуказываю наветочку перечной мяты.
        —Аэто зачем?
        —Яподумал, может, Кенди это понравится. Незнаю. Янемогу… ничего неполучается. Сней ничего невыходит, — понурив голову, онусмехается так горько, чтоуменя сжимается сердце. — Может, уменя инет никакой магии. Наверно, этовсе глупости.
        —Бен, ядолжна тебе сказать…
        Игрушечный Санта приветствует нового гостя.
        Поднимаюсь нацыпочки — ивижу макушку Джерри.
        —Кенди! — зоветон.
        Вылетаю изкухни, гневно сверкая глазами.
        —Тыпришел извиниться?
        Джерри смотрит наменя. Еговзгляд спокоен, ноон уже сжал кулаки.
        —Зачто?
        —Засвою подружку! Если она решила пропустить смену вканун Рождества исвалить все наменя, хотя я просила отгул еще месяц назад, томоглабы хоть предупредить! Онанепришла, иБену пришлось вызвать меня.
        —Еездесьнет?
        Япоказываю пустую закусочную.
        —Еслибы она была здесь, тогда я тут зачем? Передай ей, чтоесли она опять непоявится, япозвоню Дотти.
        Онподходит нашаг ближе, нависая надо мной. Непоказывай, чтоты боишься, Мария. Будь злой.
        —Знаешь, гдеона может быть?
        Язакатываю глаза.
        —Чувак, онанемоя девушка.
        Егоноздри раздуваются, оннаклоняется еще ближе.
        —Мария, — Бенопирается надверной косяк, непринужденно помахивая большой скалкой, — мнетут нужна помощь.
        Онкивает Джерри:
        —Передай Кенди, чтобы вследующий раз позвонила, если решит неприходить, ладно?
        Джерри уносится прочь, ая падаю грудью настойку. Сердце бешено колотится.
        —Спасибо, — указываю наскалку Бена.
        —Ногде Кенди? Чтоэто все было?
        —Онанаполпути кстанции Амтрак. Собирается пожить устарой школьной подруги. Рикзабрал ее сегодня вчетыре утра, пока Джерри работал вночную смену.
        Когда я поделилась смамой иРиком новым планом побега сиспользованием моих чаевых, носКенди вглавной роли, онидаже неколебались. Примысли обэтом меня накрывает волна признательности кРику — тихому, странному, нежному Рику.
        —Онауезжает?
        —Неуезжает, ауже уехала.
        Бенидет замной накухню. Ясую палец вмиску сбелым шоколадом иоблизываюего.
        —Тыошибался. Ты — самый что нинаесть волшебник. Нолюдям ненужно вспоминать, какони себя чувствовали, когда были счастливы испокойны впрошлом. Имнужна надежда, чтоони смогут почувствовать это вбудущем. Порой единственное, чтоможет помочь, — это, например, немного денег, которых хватит, чтобы сбежать.
        Брови Бена поползли вверх.
        —Тыотдала ей свои сбережения.
        —Оказалось, чтомне все-таки ненужно срочно уезжать.
        Еголицо — глаза, рот, брови, даже кривоватый нос — всецеликом превратилось водну большую улыбку, когда он переспросил:
        —Такты неуезжаешь?
        —Нераньше осени, когда пойду вколледж. Пожалуй, мненравится Кристмас. ИРождество. Впоследнее время оно мне кажется особенно… волшебным.
        Беннаклоняется комне, яподнимаю голову ижду, жду… каквдруг нас прерывает Санта. Хо,черт возьми,хо.
        Может, Рождество мне инравится, ноСанта по-прежнему отстой.

* * *
        Остаток дня пролетает вкомпании заезжих коммивояжеров иеще большего, чемобычно, количества местных. Всехотят еще разок попробовать блюда изнового рождественского меню Бена, какбудто боятся, чтооно вот-вот исчезнет. Раньше это был самый грустный рабочий день вгоду, нозавтра намечается вечеринка. Мама иРик освободятся, чтобы успеть кужину. Мама даже приготовит тамале.
        Унас сБеном никак неполучается выкроить минутку, чтобы поболтать. Онслишком занят сегодняшними заказами иприготовлениями кРождеству. Ноон постоянно следит замной взглядом, имы то идело обмениваемся улыбками, словно секретами. Когда уходит последний посетитель, мыоба чувствуем себя вымотанными иошалевшими.
        —Столько всего еще надо сделать, — Бенпочесывает лицо, оставляя нащеке полоску муки. Яподхожу истираю ее большим пальцем.
        Онопускает голову ниже, ближе.
        Яприжимаю пальцы кего губам — очень нежным губам.
        —Уменя тоже есть работа, — смеюсь иубегаю прочь.
        Закончив уборку врекордный срок, явыскальзываю через главный вход. То,что я планирую, сделать будет непросто. Велика вероятность получить ожоги второй степени.

* * *
        Сорок пять минут спустя, отделавшись всего одним небольшим ожогом, ястучу взаднюю дверь закусочной. Беноткрывает, держа надголовой скалку.
        Исмущенно опускаетее.
        —Ядумал, этопарень Кенди.
        —Ха! Нет. Идем сомной.
        —Кудамы…
        —Просто идем сомной!
        Ялезу наверх. Благополучно добираюсь докрыши ислышу, какметаллическая лестница поскрипывает подногами Бена. Потом показывается его улыбающееся лицо. Япротягиваю ему руку, чтобы помочь подняться.
        Инеотпускаю, когда мы подходим ккраю крыши исмотрим вниз, наКристмас. Красота, которой я всегда любовалась, глядя вверх, внебо, сегодня спустилась наулицы нашего старого городка. Энджел инесколько других ребят изшахты заканчивают устанавливать громадную рождественскую елку посреди парковочной площадки назаправке. Онасветится иблестит вночи. Лорна выходит иначинает наних кричать, апотом заливается смехом ираздает бесплатное пиво. Постепенно кним присоединяется еще больше народу, исверху Кристмас больше некажется просто жалким поворотом наавтостраду. Онвыглядит кактеплое, счастливое место. Выглядит… вобщем, какРождество.
        Яоттаскиваю Бена открая иподвожу ккартонной коробке, которую поставила перед шезлонгами. Коробка накрыта скатертью вкрасно-белую клетку. Сверху наней лежат две карамельные трости, стоят две кружки, чайник ибаллончик взбитых сливок.
        Мысадимся. Продолжая держаться заруки.
        —Обожаю канун Рождества, — говорю я. — По-моему, ожидание веселее всего. Похоже, япотеряла это чувство. Ощущение, чтоеда, традиции, случайная дата вкалендаре могут стать особенными, потому что мы сами так решили. Потому что мы делаем их особенными. Нетолько длянас самих, ноидлядругих. Всюжизнь люди вокруг делали дляменя что-то особенное, даже когда я этого незамечала. Иты так тяжело работал, чтобы сделать жизнь особенной длявсех, ктозаходит вэту нелепую закусочную. Актоже сделает жизнь особенной длятебя?
        Бенопускает глаза, застенчиво моргая. Имое сердце наполняется тем, что, пожалуй, нельзя назвать духом Рождества, нопоощущениям очень похоже нагимн «Радуйся,мир».
        —Чтобы ты приготовил самому себе? — толкаю Бена локтем, чтобы был повод придвинуться кнему ближе. Моипрактические занятия поподталкиванию непрошли даром инаконец-то дают результат.
        —Незнаю. Уменя нетак много счастливых воспоминаний, которые можно былобы использовать.
        —Нутак вот, ясоздаю длятебя счастливый момент. Сегодня. Прямо сейчас. Только незабывай, чтоя неволшебница.
        Язаливаю воду вкружки сосмесью длягорячего шоколада.
        Онсмеется, распаковывая карамельную палочку, чтобы помешивать какао. Яберу баллончик ивыкладываю сверху горку взбитых сливок.
        —Если я — имбирное печенье, тоты — чашка горячего какао. Онарадует втакую холодную ночь, каксегодня. Мыможем назвать это «Горячее какао Бенджи».
        —ЯнеБенджи.
        —Актоже тогда? Скажи!
        Онулыбается, слизывая сливки изуголковрта.
        —Этофамильное имя. Такзвали персонажа одного известного рассказа. Онсначала был злым, нопотом осознал, сколько горя сам себе причинил. Ипоклялся идти вперед, стать добрым, делать добро иоставаться сРождеством всердце весьгод…
        —Dios mio. Бен — этосокращение отГринча?
        —Нет! ОтЭбенезера. Изповести Диккенса[47 - Эбенезер Скрудж — персонаж повести Чарльза Диккенса «Рождественская песнь».], кажется? И… ты ведь знала, очем я говорил все это время, правда?
        Ясмеюсь, ион присоединяется комне.
        —Иногда втебе больше специй, чемсахара, — говоритБен.
        —Тыже повар. Тылюбишь специи. Ноя буду продолжать звать тебя Беном, если можно. Ато полное имя звучит так, будто ты старик.
        —Конечно. Кстати, этокакао — лучшее вмоей жизни.
        —Обманщик.
        —Тыуверена, чтонехочешь пойти сомной вкулинарную школу?
        Фыркаю, поднимаю кружку ичокаюсь сним.
        —Совершенно уверена. Но,возможно, мынайдем место, гдеколледж икулинарная школа будут рядом, — улыбнувшись, подношу чашку корту иделаю большой глоток, чтобы успокоиться. — Разве хоть одна девушка, попробовав твое имбирное печенье, согласится променять его начто-нибудь другое?
        —Эточто, особый подкат отофициантки?
        —Да. Именнотак.
        Апотом, когда канун Рождества превратился вРождество, ожидание стало реальностью. Мыпоцеловались, ивкус поцелуя был, каккакао совзбитыми сливками. Онбыл полон надежды, счастья иволнения. Именно таким, каким идолжен быть поцелуй сБеном — наши губы улыбались вместе.

* * *
        Если вы будете искать винтернете «город Кристмас, США» (ничего страшного, укаждого свое хобби), выненайдете мой дом. Кристмас — этодаже негород. Так, поворот наавтостраду.
        Выненайдете Энджела, который сулыбкой игордостью показывает свои новые картины — единственные нерождественские объекты настенах закусочной. Выненайдете Лорну, которая открывает вКристмасе книжный клуб испрашивает уБена, чтолучше подать вкачестве закусок наоткрытие. Выненайдете нашу семью, которая сидит надиване исмотрит «Бонанца» впереводе наиспанский (эти DVD мы смамой подарили Рику надень рождения).
        Выненайдете Кенди. ИДжерри, кстати, еетоже ненайдет.
        Ивы ненайдете нас сБеном, сидящих накрыше, разговаривающих, смеющихся истроящих планы внашей теплой, дружелюбной, полной надежд статистически обособленной местности.
        Неважно, сможетели вы найти мойдом.
        Главное, чтоя сама его нашла.
        Элли Картер
        Вифлеемская звезда
        Этаистория нетакая грустная, какобычные рождественские истории.
        Яведь неМалютка Тим. Комне неприходил ниДух Рождества прошлых лет, ниДух нынешнего илибудущего Рождества[48 - Малютка Тим, Дух прошлого Рождества, Дух нынешнего Рождества, Дух будущего Рождества — персонажи повести «Рождественская песнь впрозе: святочный рассказ спривидениями» изсборника Ч.Диккенса «Рождественские повести».]. Вэтом рассказе небудет ангелов илиэльфов, волхвов илипастухов. Даже Санта тут непоявится.
        Нет. Какоказалось, меня посетила Хульда[49 - Hulda (также Holda, Holla, Holle) — изначально скандинавская богиня, прародительница всех богов. Позже превратилась вфольклорный персонаж — «госпожу Метелицу» (см.«Сказки братьев Гримм»).].
        —Да. Да, — еевысокий, чистый голос донесся доменя сквозь толпу людей, стоявших слишком тесно иодетых вслишком тяжелую зимнюю одежду. Наше дыхание оседало наокнах, почти скрывая очертания «Боинга747», стоявшего снаружи. Япереминалась сноги наногу, думая отом, найдетсяли наЗемле еще более суматошное место, чемчикагский аэропорт О’Хара запять дней доРождества.
        Люди ждали своих рейсов. Подхватив детей, бежали напересадку. Толпились устоек регистрации. Инадо всем этим через скрипучие динамики раздавались рождественские песни. Ая почему-то немогла отвести взгляда отблондинки, облокотившейся настойку возле выходаH18.
        —Нью-Йорк, — сказала девушка. — Ялечу туда. Один билет, пожалуйста. Какможно скорее.
        Ееанглийский был идеален, ивсеже вголосе чувствовался акцент, ноя немогла понять какой. Слишком уж четко она выговаривала согласные. Словно боялась, чтоее могут непонять.
        Девушка протянула сотруднице аэропорта билет, выдавив чуть запоздалую улыбку.
        —Пожалуйста.
        Мельком взглянув набумажку, сотрудница натянуто улыбнулась вответ.
        —Ох,извините, ноэтот билет — невНью-Йорк.
        Блондинка закатила глаза.
        —Да. Потому я истою вэтой очереди иразговариваю свами. Выможете поменять его набилет вНью-Йорк, нет? Ничего страшного. Яподожду.
        Покачав головой, сотрудница стала что-то набирать наклавиатуре. Девушка ждала, какиобещала.
        —Нет. Простите, — через мгновение сказала сотрудница. — Вашбилет обмену ивозврату неподлежит. Выпонимаете?
        —Яисландка. Анеидиотка.
        —Разумеется. Да. Просто… — сотрудница отвела взгляд, пытаясь подыскать нужные слова. — Боюсь, чтоэтот билет нельзя использовать наэтом рейсе. Идаже еслибы такая возможность была, всеместа уже заняты.
        —Номне нужно вНью-Йорк! Ядумала, чтомогу полететь туда, куда позволит этот билет, апотом сесть наавтобус илипоезд доНью-Йорка, ноэто слишком далеко. ВИсландии расстояния… нетакие большие. Итеперь я полечу туда, гденехочу быть, чтобы увидеть того, кого я нехочу видеть,и…
        —Извините, — покачала головой сотрудница аэропорта. — Выможете купить другой билет вНью-Йорк. Унас есть другой рейс, который улетает завтра вшесть утра. Если вы хотите попасть вНью-Йорк, вамнужно купить билет наэтот рейс.
        —Ноуменя уже есть билет! — перебила ее девушка, снова протягивая тотже билет.
        Темвременем другая сотрудница подошла квыходу, открыла дверь иобъявила:
        —Здравствуйте, дамы игоспода, добро пожаловать нарейс 479. Онпроследует безпересадок ваэропорт Ла Гуардиа вНью-Йорке.
        Женщина застойкой сочувственно посмотрела надевушку, вовзгляде которой сквозило отчаяние.
        —Вампридется либо купить билет наследующий рейс, либо лететь туда, куда вы собирались изначально.
        —Номой парень вНью-Йорке! Иесли вы просто поменяете мой билет…
        —Местнет.
        —Ноя нелюблюего!
        Женщина, похоже, запуталась.
        —Вашего парня, который вНью-Йорке?
        —Нет, — покачав головой, девушка пожала плечами. — Моего другого парня.
        —Оу, — произнесла женщина, сложив губы видеальный кружок. Потом она наклонилась ближе. Ееглаза лучились добротой. — Атвои родители здесь?
        Девушка помотала головой.
        —Яодна.
        Ивтот момент мне, какникому другому, были понятны ее чувства.
        Япроследила взглядом, какдевушка отошла отстойки истала пробираться сквозь бурлящую толпу. Услышав объявление: «Напосадку приглашаются пассажиры первого класса», — люди засуетились, двинулись вперед. Девушку начали толкать, онавыронила сумку. Унее подкашивались ноги, вглазах стояли слезы.
        Итогда я сделалаэто.
        Сама незнаю, почему. Этобыла даже немысль, неосознанное решение. Мной руководил лишь инстинкт, когда я вышла вперед ивыпалила:
        —Хочешь попасть вНью-Йорк?
        Девушка смущенно посмотрела наменя, и, прежде чем она смогла что-то ответить, япротянула ей свой билет исказала:
        —Вот. Держи. Можешь взять, если отдашь мне свой.
        —Ноэтоже твой билет, — ответилаона.
        —Возьми его. Давай поменяемся.Вот.
        Япомахала своим билетом, нодевушка сопаской смотрела насотрудницу аэропорта, стоящую увыхода напосадку.
        —Всехорошо. Онинепроверяют паспорта вовремя посадки, — успокоила я девушку. — Если тебе нужно вНью-Йорк, этотвой шанс. Просто отдай мне свой билет. Отдай свой билет ииди.
        Япочти что видела, очем она думает. Чтоя — такаяже девушка-подросток. Имы находимся вхорошо охраняемом аэропорту. Янебыла гадким типом, предлагающим сесть кнему вмашину, номое предложение было слишком заманчивым. Азначит, вероятно, туткакой-то подвох.
        Ноона всеже выхватила билет ипротянула мне свой.
        —Давай, — кивнула я всторону открытой двери. — Посадка уже началась.
        Онауказала надругой выход, возле которого тоже толпились люди.
        —Утебя тоже.
        Верьте илинет, новсе вышло очень просто. Яразвернулась инаправилась квыходу. Впервые вжизни я необернулась, пока неуслышала, какта девушка крикнула:
        —Тыдаже незнаешь, куда я должна была лететь.
        Япожала плечами, тряхнула головой исказала единственное, чтоимело значение:
        —Если просто хочешь уехать прочь, топопасть туда можно слюбым билетом.
        —Мисс? — услышала я голос вотьме, нонепошевелилась. — Мисс!
        Казалось, стюардессе неловко меня будить.
        —Вампора. Мыуже наместе.
        Тогда я поняла, чтосамолет уже приземлился, пассажиры давно вышли, свет погасили, инаплощадке перед ангаром темно. Кудабы нисобиралась та девушка, ятуда прибыла.
        Яшла через безлюдный терминал иприкидывала, чтонужно сделать. Уменя хватало денег наномер вотеле инааренду машины, ноникто несдаст их несовершеннолетней. Особенно несовершеннолетней, которая путешествует одна. Явытащила аккумулятор изтелефона, понимая, чтонужно будет купить кнему зарядку. Иеще…
        —Хульда! — крикнул кто-то.
        Япосмотрела налюдей, ожидавших заоградой.
        —Хульда! — снова крикнула женщина, стоявшая впервом ряду сгромадной табличкой «Добро пожаловать в (твою новую) семью, Хульда!» — Мытак рады, чтоты здесь!
        Ринувшись вперед, она, видимо, пересекла границу охраняемой зоны, итутже зазвучал сигнал тревоги — ивмоей голове, иснаружи.
        Этоопасно.
        Этонеправильно.
        Этаженщина вторгалась наогражденную территорию.
        Наизолированную территорию. Забаррикадированную, недоступную длянезваных гостей. Нобрешь уже была пробита, ия позволила заключить себя вобъятия.
        Вконце концов, этобыли хорошие объятия.
        —Ну,вы только посмотрите! — женщина взяла меня заплечи. — Тыприческу сменила.
        Явспомнила короткие светлые волосы той девушки ваэропорту. Девушки сакцентом. Девушки изИсландии. Девушки, которую, очевидно, ждали эти люди.
        Меня охватила паника, захотелось сбежать…
        —Тысовсем непохожа насвои фотографии, — сказала женщина, ия перевеладух.
        Девушки, которую эти люди наверняка видели лишь нафотографиях.
        Возможно, ониничего незаподозрят, невызовут охрану. Илиполицию. Возможно, стоит немного подождать, апотом тихо улизнутьи…
        —Ой,чтоже это я? Немне одной хочется обнять тебя скорее. Этан! — окликнула кого-то женщина, оборачиваясь. Проследив заее взглядом, яувидела парня, выходившего из-за угла.
        Нанем были джинсы, ботинки инакрахмаленная рубашка вклетку. Раньше я думала, чтотакие парни существуют только наобложках любовных романов. Оннаверняка тоже был шокирован моим видом, потому что осекся изамер, пряча телефон вкарман. Явспомнила слова Хульды: «Янелюблю его. Моего другого парня».
        —Этан! — снова крикнула женщина. — Оназдесь!
        Парень уже был рядом. Взглянул наменя — ия увидела, какнаего лице отразилось понимание. Того, чтоя неисландская девушка поимени Хульда. Неего девушка.
        —Это… — начал парень, ая мысленно закончила занего.
        Самозванка!
        Лгунья!
        Онподошел ближе.
        —…чудесно, чтоты прилетела, — сказалон.
        Ипоцеловал меня.
        Оказывается, если махнуться билетами сдевушкой, которая нехочет видеть своего парня, товелика вероятность, чтоэтот парень будет встречать тебя ваэропорту.
        Вместе совсей своей семьей.
        —Этотетя Мэри, — сказал Этан, указывая наженщину, которая так хорошо обнималась. — Тыбудешь жить унее, — добавил он, апотом представил остальных: — Моямама, Сьюзан. Папа, Клинт.
        Клинт сжал мою ладонь большой крепкой, мозолистой рукой итепло улыбнулся:
        —Добро пожаловать.
        Вего голосе слышался легкий южный говор. Какиуостальных членов семьи.
        —О,аэто Эмили. Моясестра, — произнес Этан, идевочка посмотрела наменя самыми большими, самыми голубыми глазами, которые я когда-либо видела. Казалось, онавидит меня насквозь.
        —Мнедвенадцать, — сказала она, опережая мой вопрос. — Япросто выгляжу младше.
        Мынаправились кленте выдачи багажа. Проходя мимо картины сосценой рождения Христа, гдевсе волхвы были одеты какковбои, мама Этана вдруг взглянула наменя испросила:
        —Такты впервые вОклахоме?
        Оклахома.
        Середина страны. Черт знает где. Приблизительно втысяче миль отНью-Йорка иеще втысяче отЛос-Анджелеса. Этобыло… идеально.
        —Впервые, — подтвердилая.
        Повисла длинная пауза. Всеостальные ждали, чтоя… сделаю что-то. Япочувствовала себя животным взоопарке, ввольере свывеской «Исландская девушка вдикой природе». Ноя небыла исландской девушкой. Иони недолжны были обэтом догадаться.
        —Приятно совсеми вами познакомиться, — сказалая.
        —Боже мой, — начала тетя Мэри, — Этан говорил, чтоутебя хороший английский, ноон идеален. Просто идеален.
        —Ячасто смотрю американские каналы, — объяснила я, иони кивнули, какбудто это было вполне логично.
        —Ладно, давай заберем твои сумки, — сказал Клинт, потирая ладони.
        —Уменя нет… — неуспела я закончить фразу, какпоконвейеру проехал огромный чемодан снаклейкой ввиде флага Исландии. — Кажется, этомое.
        Клинт подошел иподнял эту старомодную громадину так легко, будто она ничего невесила. Интересно, сколько времени Хульда собиралась здесь провести?
        Неважно. Яведь неХульда.

* * *
        —Итак… Хульда? — окликнул Этан. После неприлично долгой паузы я наконец поняла, чтоон обращается комне.
        —Да,Эван?
        —Этан, — прошептал он. — Меня зовут Этан. Возможно, тебе стоит это запомнить, разуж ты только что пролетела полмира, потому что так влюблена вменя.
        Яповернулась ивзглянула наего профиль втусклом свете заднего сиденья внедорожника его родителей, отъезжавшего отаэропорта. Парень смассивной челюстью смотрел прямо перед собой, будто пытался разглядеть горизонт.
        —Знаешь, тебе ведь это срук несойдет. Чтоприкидываешься Хульдой…
        —СХульдой все хорошо, — перебила его я. — Никто ей рот кляпом незатыкал ивкладовке незапирал, если ты обэтом.
        —О,я знаю. Онапозвонила сказать мне, чтонесела всамолет. Ипопросила меня поискать тебя. Вотединственная причина, покоторой я участвую вэтой безумной затее. Хульда хороший человек. Тысделала ей одолжение, ая делаю одолжение тебе, потому что… — онзамолчал, потом снова взглянул наменя. — Утебя какие-то проблемы?
        —Нет.
        —Потому что если да… иесли из-за тебя проблемы возникнут умоей семьи…
        —Нетуменя никаких проблем.
        —Конечно, ведь это обычное дело — обменяться снезнакомкой билетом насамолет… Иполететь навстречу спарнем этой девушки.
        —Забавно. Люди вэтой машине думают, чтоты парень Хульды. Носама Хульда так несчитала.
        —Кчему ты клонишь?
        —Укаждого свои секреты.
        Онотвернулся иснова уставился вперед.
        —Прошлым летом я ездил пообмену вИсландию.
        —И…
        Уголки рта Этана изобразили нечто, несовсем напоминающее улыбку.
        —То,что случилось вИсландии, остается вИсландии.
        —Буду иметь это ввиду.
        Онснова взглянул наменя.
        —Атебя каксюда занесло?
        —Нехотела лететь вНью-Йорк.
        —Ачто вНью-Йорке?
        Тетя Мэри наклонилась между сиденьями, разговаривая сотцом иматерью Этана. Эмили была внаушниках — яслышала слабые звуки музыки, аона моргала, тозасыпая, топросыпаясь. МысЭтаном сидели сзади одни, новнутри внедорожника было слишком тихо. Кто-нибудь мог услышать. Заподозрить что-то. Всеузнать.
        Втот самый момент я поклялась, чтоникто никогда неузнает правду.
        —Мненужно было сбежать, ясно? Яувидела возможность — иухватилась занее. Скоро я уйду инебуду беспокоить нитебя, нитвою семью. Можешь уже начинать склеивать свое разбитое сердце иличто ты там собирался делать. Кактолько мы остановимся, яисчезну ствоих глаз навсегда.
        Яожидала, чтоон будет возражать, начнет жаловаться, чтоя ставлю его внеловкое положение. Ночего я никак неожидала, такэто заявления: «Тынеможешь просто взять иубежать».
        Ноуменя небыло нималейшего желания слушать отом, чего я немогу сделать. Наслушалась уже погорло, хватит.
        Неешь то-то.
        Неходи туда-то.
        Небудь тем-то.
        Этан незнал, чтоя оказалась вего семейном внедорожнике напути вкакую-то глушь именно поэтому. Потому что торжественно поклялась: отныне никто иникогда небудет решать заменя, чтомне можно делать, ачто нельзя. Наклонившись кпарню ближе, яответила:
        —Посмотрим.
        Ноон только рассмеялся:
        —Нет. Тынепонимаешь. Яхорошо знаю отца: этамашина точно неостановится, пока мы недоберемся домой.
        —Значит, ясбегу, кактолько мы туда доберемся.
        Видимо, вмоих словах было что-то забавное, потому что Этан только громче расхохотался.
        —Чтотут смешного? — спросила я, ноон только сполз ниже посиденью, закрыл глаза ипрошептал: — Увидишь, Не-Хульда. Скоро увидишь.
        Если вам вдруг интересно, «скоро» Этана растянулось начетыре часа.
        Именно столько мне пришлось вжиматься вкресло, слушая храп ненастоящего парня Хульды. Онспал, натянув кепку наглаза, ая сидела втемной машине исмотрела вокно — наогни небольших городков вдали, накрасные задние фонари грузовиков, проезжавших мимо.
        Когда Клинт съехал смагистрали намаленькую трассу, яподумала, чтомы уже почти приехали. Нопрошел еще час, прежде чем мы наконец-то свернули наузкую гравийную дорогу, которая извивалась иизгибалась втемноте. Городские огни давно исчезли. Светили только звезды. Миллионы звезд. Честное слово, мысловно остались единственными людьми наЗемле, каквдруг Клинт остановился возле маленького белого дома сшироким крыльцом исказал:
        —Приехали.
        —Этотвой дом? — спросила я уЭтана, вслед заним выбираясь сзаднего сиденья.
        —Нет, — онзевнул, ия поняла, чтоуже, должно быть, заполночь. — Тутживет тетя Мэри. Амы — пососедству.
        Яоглянулась вокруг, ноувидела лишь темные холмы подпокровом звезд. Луна была такой большой, чтоказалось, донее можно дотронуться.
        —Апо-соседству —это…
        —Где-то сполмили отсюда, подругую сторону холмов.
        Этан махнул рукой втемноту.
        Холодный ветер швырнул мне волосы влицо, сдувая последние остатки сна. Яувидела, какКлинт поднял громадный чемодан Хульды полестнице и, распахнув дверь, внес его вдом. Тутдоменя дошло, чтоя оказалась втех краях, гделюди незапирают двери наночь, арасстояние доближайших соседей измеряется милями.
        Еслибы я хотела просто сбежать, тослегкостью моглабы это сделать. Нотетя Мэри радостно мне улыбалась. Родители Этана обнимали ижелали спокойной ночи. АЭтан смотрел наменя так, будто ждал, чтоя влюбой момент улизну вотьму.
        Можно себя поздравить: янашла идеальное убежище. Какжаль, чтонельзя здесь остаться.
        —Тебе больше ничего ненужно, милая?
        Тетя Мэри постучала вдверь спальни, ита распахнулась. Возможно, ейпоказалось странным, чтоя все еще сижу накровати срюкзаком наколенях, новслух она этого несказала.
        —Тебе помочь разобрать вещи?
        Онауказала нагромадный чемодан Хульды, ноя помотала головой.
        —Нет, спасибо.
        —Ничего, — тетя Мэри скрестила руки нагруди, прислонившись кдверному косяку. — Утебя есть еще пять месяцев наобустройство.
        Пять месяцев. Целый семестр. Япопыталась представить, каково это — прожить почти полгода вкрошечном белом фермерском домике вкакой-то глуши. Отзаряда нателефоне остался всего один штрих (я проверила, апотом снова вытащила аккумулятор), итут небыло кабельного телевидения. Тутвообще можно жить? Потом я вспомнила онезапертой двери, громадной рождественской елке исамодельном чулке свышитым зелеными пайетками именем «Хульда». Ипоняла, чтодлянекоторых людей ответ был, несомненно,«да».
        —Увас милый дом, — сказалая.
        —Онстарый. Какия, — тетя Мэри засмеялась. — Атеперь еще ипустой, ведь моего мужа ималышки нет сомной. Ноон мой. Знаешь, яродилась здесь.
        Онапосмотрела настарые стены, будто ожидая, чтоони сами расскажут ее историю.
        —Когда я была такой, какты, этобыла моя комната. Апотом — моей дочери. Теперь она твоя, — тетя Мэри широко мне улыбнулась. — Мырады, чтоты здесь, Хульда.
        —Ятоже очень рада, — выдала я первую ложь, пришедшую вголову.
        Инасекунду мне показалось, чтонадо было соврать как-то иначе. Ведь тетя Мэри взглянула наменя так, будто поняла — сХульдой что-то нето. Сомной что-то нето.
        Потом она покачала головой.
        —Никак непривыкну ктому, чтоты так хорошо говоришь по-английски.
        —Спасибо, — ответила я и, вспомнив, чтосказал мне Этан вмашине, добавила: — Этан помог мне подтянуть его, когда был вИсландии прошлым летом.
        —Конечно. Онхороший мальчик, — сказала тетя Мэри ивдруг посерьезнела, снова смерив меня взглядом: — Мнеочень нехочется, чтобы ему причинили боль.
        Япосмотрела вее большие карие глаза.
        —Мнетоже этого совсем нехочется.
        Ивтот момент я говорила искренне.
        Клянусь.

* * *
        —Онатакая тихая.
        Ямогла разобрать слова, нонепонимала, откуда доносится голос. Игде находится моя комната. Ивесь дом. Непонимала удивительного спокойствия, которое, казалось, пронизывало все вокруг. Небыло слышно нигудков машин, нигрохота лифта илитележек дляобслуживания номеров, которые вечно везут куда-то побезликим коридорам. Итогда я сказала себе, чтосплю, чтовсе это толькосон.
        —Перелет был долгим. Онанаверняка устала, — произнес другой голос, ия вдруг вспомнила: тетя Мэри. Маленький белый фермерский домик сбольшой рождественской елью.
        Этан. Исландия. Хульда.
        Яиграю роль исландской ученицы пообмену, которую зовут Хульда.
        Откинув одеяло, ясела накровати. Солнце слишком ярко светило сквозь белые кружевные занавески, висящие наокнах. Наменя словно падали лучи прожектора, ия знала, чтодолжна сбежать, выбраться отсюда, пока никто неприсмотрелся комне получше иненачал задавать слишком много вопросов. Кэтому времени уже наверняка стало известно, чтоя неприбыла вНью-Йорк, именя начали искать. Если они выйдут наХульду, тонайдут иЭтана. Аесли найдут Этана, найдут именя.
        —Хульда! — позвала тетя Мэри из-за двери. — Отлично. Тыпроснулась. Спускайся вниз, дорогая. Всеуже ждут.
        —Хорошо… я… какэто —все?
        Оказалось, ятолько думала, чтопознакомилась совсей семьей Этана.
        УКлинта иМэри была младшая сестра, аунее — двое близняшек, нагод младше Эмили. Девочки одновременно уставились наменя. Что-то жутковатое, какизфильма ужасов, было втом, какони синхронно наклонили головы ихором спросили:
        —Мытебя знаем?
        —Нет. Извините. Просто лицо такое, — ответила я ипродолжила пробираться сквозь толпу.
        Устаршего брата Клинта было три дочери, двеизних — замужние, одна даже сребенком. Всеимена илица перемешались уменя вголове. Кухня начала расплываться отулыбок, объятий итарелок, полных яичницы, бисквитов иподливы. Какмного подливы. Меня слегка затрясло.
        —Хульда, может, расскажешь нам освоей семье?
        Яуслышала вопрос, нонезнала, ктоего задал.
        —Какпрошел полет, Хульда? — спросил другой голос.
        —Чтотебе нравится делать?
        —Кактебе Оклахома?
        —Тыкогда-нибудь бывала наранчо?
        Водоворот вопросов затягивал меня. Голова уже начинала кружиться, каквдруг тетя Мэри положила руку мне наплечо.
        —Дорогая, тызвонила домой? Твоя мама знает, чтоты добралась нормально?
        —Моямама… — начала я, нонесмогла закончить. — Мне… мне нужно втуалет, — выпалила я, убежала вмаленькую комнату изакрыла дверь.
        Увидев узкое окошко, янезадумываясь распахнула его иперекинула ногу через край. Яуже почти вылезла, каквдруг рядом раздался голос:
        —Доброе утро.
        Язамерла, свесившись изокна. Ноги недоставали доземли, анато, чтобы подтянуться обратно, нехватало сил, вотя ивисела там, слушая, какЭтан смеется.
        Наконец, ясдалась испросила:
        —Туточень высоко?
        Дверуки обхватили меня заталию.
        —Отпускай, — сказал Этан, чтоя исделала.
        —Ну,спасибо, — убирая волосы сглаз, япопыталась придать голосу максимум твердости.
        Заночь выпал снег, ибезпальто меня пробирала дрожь.
        Этан был всапогах, джинсах, толстой куртке истарых перчатках.
        —Утебя вкомнате двери нет, чтоли? — спросил он, смерив меня насмешливым взглядом. — Какнехорошо состороны тети Мэри поселить тебя вкомнату бездвери…
        —Я…
        —Тырешила сбежать утром, — продолжил Этан. — Чтож, покрайней мере, этолучше, чемубегать ночью. Ноя знаю тетю Мэри: онанаверняка уже приготовила подливу. Аотподливы тети Мэри никто убегать недолжен.

«Мненельзя есть подливу», — хотела было сказать я, новместо этого спросила:
        —Какдалеко отсюда ближайший город?
        —Чтозначит — «город»?
        Япристально нанего взглянула.
        —Амне казалось, этодляменя английский должен быть иностранным.
        —Вифлеем втрех милях втом направлении, — Этан указал навосток.
        —Вифлеем? — ячуть невытаращила глаза. — НаРождество. Идеально.
        —Хотя это несовсем город. Просто почта ибаптистская церковь. Если ты имеешь ввиду город спродуктовым магазином ишколой, тоон всорока милях вон втой стороне, — наэтот раз он указал насевер. — Если тебе нужен кинотеатр, супермаркет илибольница, тогда это вшестидесяти милях вон там, — онпоказал наюг. — И,какты видела вчера, ближайший аэропорт — вОклахоме, нодонее ехать несколько часов. Такчто скажи, Не-Хульда, какойже город тебе нужен?
        Отвернувшись отнего, япошла кограде. Солнечные лучи отражались нагладких белых холмах, ия зажмурилась. Мненужно такси. Нужен отель. Нужна другая жизнь.
        Ябы что угодно отдала задругую жизнь.
        —Кстати, настоящая Хульда прислала сообщение, — крикнул Этан мне вслед. — Онадобралась доНью-Йорка.
        Яобернулась кнему.
        —Аона… — язапнулась, осознав, чтонемогу напрямую спросить: «Аона невидела, ждалли меня кто-нибудь? Онинашли ее? Онизнают, гдея?» Так что я просто промолчала.
        Ночто-то менялось вглазах Этана. Онстановился холоднее, какиветер. Егосердце замерзало. Всеэто уже небыло приключением, каким казалось вчера. Теперь, присвете дня, Этан был обеспокоен, ия немогла его винить.
        —Ктоты такая? — тремя большими шагами он преодолел расстояние, разделявшее нас. — Чтоты здесь делаешь? Откого убегаешь?
        —Ниоткого. Ничего. — Яотступила назад ипочувствовала, какхолодный металл ограды вдавился вспину сквозь рубашку.
        —Тогда, может, мневойти туда прямо сейчас ипопросить родителей позвонить вполицию, илиФБР, иликуда там надо звонить, чтобы потерявшуюся девушку-подростка вернули всемью?
        —Таквот что утебя науме? — янехотела кричать, нонесмогла сдержаться. Мнетрепали нервы столько дней. Столько недель. Столько лет. Ивот теперь я почувствовала, чтоони уже напределе. — Ну,ты ошибаешься, мистер У-Меня-Полон-Дом-Людей-Любящих-Меня. Моиродители меня неищут. Наданный момент нет никого, ктобы любил меня ипереживал заменя. Честное слово.
        —Ладно, — Этан снял шляпу ипробежался рукой поволнистым каштановым волосам. — Тогда хоть имя свое назови. Пожалуйста. Просто скажи, кактебя зовут.
        Даже наэтот несложный вопрос ответить было нелегко.
        —Лидия, — сказала я, помолчав. — Можешь называть меня Лидией.
        —Ладно. Привет, Лидия.
        —Привет, — яулыбнулась. — Такчто произойдет теперь?
        —Теперь мне нужно идти кормить коров.
        Япосмотрела надом, полный незнакомцев, вопросов иподливы. Потом я взглянула наширокое небо надголовой инаочень милого парня.
        —Составить тебе компанию?

* * *
        Шины старого побитого грузовика сгрохотом переваливались через глубокие выбоины надороге. Выжав сцепление, Этан переключил скорость, иэто показалось мне самым сексуальным движением, которое я когда-либо видела. Онбыл таким уверенным, чувствовал себя расслабленно испокойно. Этовсе — еготерритория: икабина старого грузовика сбольшими тюками сена, идлинная вереница черных лохматых коров, бредущих следом. Онибы пошли заним накрай света, уверяювас.
        Номы сЭтаном молчали. Вкабине было холодно: даже снагревателем, включенным наполную мощность, мнебыло видно, какдыхание становится облачком пара. Яспрятала руки между коленями, аЭтан снял перчатки иотдал ихмне.
        Наконец, тишина стала, видимо, совсем уж невыносимой, потому что Этан включил радио икабину тутже заполнила музыка. Исполняли вродебы «Святую ночь», нобэк-вокалистов было слишком много, атемп — слишком быстрый. Меня чуть нестошнило.
        —Извини застанцию, — сказал Этан. — Эмили илиблизняшки наверняка были тут. Имнравится подростковая попса.
        Онвыключил радио, ая надела его перчатки. Онивсе еще были теплыми внутри.
        —Ничего страшного.
        —Тебе нравится музыка?
        —Раньше нравилась. Вдетстве.
        —Атеперь ты так состарилась, чтопереросла ее? — спросил он сулыбкой.
        —Да, — ответила я. — Вроде того. Тыдавно тут живешь?
        Мневдруг отчаянно захотелось сменить тему разговора.
        —Ну,мне сейчас семнадцать, такчто… семнадцатьлет.
        —Твоя семья всегда здесь жила?
        —Я — пятое поколение, — ответил он, ноэти слова прозвучали странно. Так, словно Этана связывали сэтим местом некорни, аскорее цепи.
        —Хорошо, чтоутебя большая семья. Чтовы все можете жить вместе иработать вместе.
        —Да. Наверное.
        —Азачем ты летал вИсландию?
        Незнаю, откуда взялся такой вопрос, ноя почувствовала, чтоон попал вточку, чтоответ нанего почему-то был очень важен.
        Этан снова переключил передачу, игрузовик перевалил через вершину холма. Перед нами раскинулось ранчо — белое, чистое, намного миль вокруг. Большинство людей видят такое только вкино иликогда летят насамолете.
        —Яродился здесь. Буду жить иработать здесь доконца своих дней. Иоднажды — если повезет, точерез много-много лет — яздесь иумру. Такчто… наверное, япросто хотел, чтобы хоть одна маленькая часть моей жизни прошла нездесь. АИсландия — этовобщем-то настолько нездесь, насколько возможно.
        Япосмотрела напробегающие мимо холмы, настада коров вдали.
        —По-моему, тутнетак уж иплохо.
        —Ага, — Этан снова переключил передачу, даже невзглянув наменя. — Ачто насчет тебя? Гдетвой дом? Илиэто тоже секрет?
        Несекрет, — ответила я. — Уменя нет дома.

* * *
        —Здравствуй, милая, — сказала тетя Мэри, когда я наконец вернулась вдом. Онасидела накорточках наковрике вгостиной, аЭмили стояла натахте вкостюме ангела, раскинув руки встороны. — Намнехватало тебя зазавтраком.
        —Простите, чтоушла, непредупредив.Я…
        —Тебе пришлось выбирать между тем, чтобы сбежать скрасивым ковбоем, которого ты столько месяцев невидела, итем, чтобы остаться вдоме, полном шумных незнакомцев…
        —Иподливы, — добавила я. — Ещея сбежала отподливы. Зря, наверное.
        —Тогда завтра я покажу тебе, какее готовить. Хочешь научиться этому, Хульда?
        Казалось, будто она ожидает, чтоя откажусь. Или, может, сознаюсь. Дауж, уменя явно началась паранойя.
        —Ябоюсь, чтосожгу вашдом.
        —Одних твоих усилий точно нехватит, чтобы превратить этот дом впепел.
        —Тетя Мэри, тыуже закончила? — спросила Эмили, переступая сноги наногу.
        —Перестань вертеться, — скомандовала тетя. Достав булавку изподушечки назапястье, онапристально рассматривала слишком длинный наряд Эмили.
        —Яустала, — пожаловалась девочка, нотетя Мэри просто мельком взглянула нанее.
        —Дауж, ангельским поведением инепахнет, — сказала она. — Так, Хульда, тебе ничего ненужно?
        —Нет.
        —Какобживаешься нановом месте?
        —Хорошо.
        —Тыже знаешь, чтовсегда можешь поговорить сомной, верно? Если захочешь очем-нибудь поболтать. Очем угодно.
        —Конечно, — улыбнувшись, солгалая.

* * *
        Если реальность может превратиться вкино, тодальше именно это ипроизошло.
        Каждое утро Этан стучал вдверь тети Мэри, ия отправлялась вместе сним задавать корм скоту. (Моя, пословам Этана, очень важная, часть работы заключалась втом, чтобы открывать ворота.)
        После полудня я помогала тете Мэри готовить идоставлять еду пожилым людям изобщины, которые немогли выйти издому из-за снега.
        —Вот, возьми, — сказала она впервый день, отдавая мне ключи. — Ятеперь почти неезжу намашине.
        Эмили сблизняшками пытались научить меня танцевать тустеп.
        Клинт жарил стейки иустраивал большие шумные ужины, вовремя которых все поочереди держали наруках ребенка кузины Этана.
        Тетя Мэри поручила мне заворачивать подарки, аблизняшки позволили подержать поросенка.
        Ивсе это время Этан был рядом. Онучил меня ездить насвоем старом грузовике смеханической коробкой передач, дразнил меня, когда я однажды так сильно увязла вгрязи, чтоодна нога выскользнула изсапога, имне пришлось возвращаться вдом тети Мэри наполовину босой.
        Оннеупоминал оХульде.
        Неспрашивал меня, откуда ипочему я убежала.
        Несмотрел наменя какнаобманщицу, мошенницу илипредательницу.
        Инесколько дней там я была несовсем Хульдой инесовсем собой. Несколько дней я была просто… счастлива.
        Потому что несколько дней уменя была семья.

* * *
        —Продолжай помешивать, — сказала тетя Мэри.
        Задень докануна Рождества наулице стоял пронизывающий холод, анакухне утети Мэри было жарко. Окна запотели, акоричневое варево наплите кипело инадувалось пузырями, будто зелье введьмином котле.
        —Тыпомешиваешь? — спросила тетя Мэри.
        —Да, — ответилая.
        Онавзглянула накипящую карамель.
        —Мешай сильнее.
        Когда карамель начала брызгаться, тетя Мэри сказала:
        —О,дорогая, тыже так запачкаешь свою красивую кофточку. Возьми фартук.
        Впрачечной накрючке висело много фартуков, ия взяла розовый сбелыми цветами. Нокактолько тетя Мэри увидела меня, что-то вее глазах заставило меня остановиться.
        —Что-то нетак? — спросила я, потом посмотрела вниз иувидела имя, вышитое накармане. Дейзи. — О.Простите. Этофартук вашей дочери?
        —Да. Но… ничего, надень его, — отозвалась тетя Мэри. — Онабы хотела, чтобы ты его надела.
        Когда я начала завязывать волосы вхвост, тетя спросила:
        —Тебе говорили, чтотебе хорошо субранными волосами?
        Проглотив ком вгорле, якивнула.
        —Моямама.
        —Тыпоней скучаешь, милая? Мыможем позвонить ей поSkype. Илипотелефону,или…
        —Нет, — ответила я слишком быстро. — Тоесть несейчас. Разница вовремени ивсе такое… это может подождать.
        Задняя дверь распахнулась, иЭмили закричала спорога:
        —Тетя Мэри!
        —Обувь! — строго сказала тетя, ноЭмили уже сняла свои грязнющие ботинки иоставила их возле входа.
        —Твоя мама уже ездила вгород? — спросила тетя Мэри.
        Эмили помотала головой.
        —Недумаю.
        —О,по-моему, явидела ее машину надороге, — сказала тетя, ия мельком подумала очерном внедорожнике.
        —Тетя Мэри, увас есть картошка?
        —Ачто? — спросила тети Мэри, ноЭмили покосилась наменя.
        —Увидишь.

* * *
        —Сюрприз! — хором закричали Эмили иСьюзан, когда мы вечером зашли вдом Этана.
        Итут я увидела плакат, висевший вгостиной. Надпись нанем гласила: «Счастливого Дня Торлакура, Хульда!»
        —Чтоэто? — спросилая.
        —Ну,мы понимаем, чтотебе наверняка тяжело быть далеко отсемьи наРождество, — сказала тетя Мэри. — Вовремя праздников безсемьи всегда тяжело.
        Возможно, мнепочудилось, нопосле этих слов вкомнате вдруг что-то изменилось. Целую секунду никто нерешался нискем встретиться взглядом.
        —Такчто… — продолжила Мэри, — мырешили принести тебе кусочек Исландии.
        —О. Ура! — попыталась крикнуть я. Итолько тогда огляделась.
        Наокнах было много обуви. Да,обуви. Зловещие Санта-Клаусы выстроились всередине стола, анаподносе высилась гора картошки, будто какое-то странное праздничное главное блюдо.
        —Ухты. Кто-то очень постарался.
        —Ну,конечно, мыстарались, глупенькая. Этоже День святого Торлакура! — сказала мама Этана, итутже серьезным тоном уточнила: — Яправильно произнесла?
        —Да,Хульда, — сказал Этан. — Онаправильно произнесла?
        —Да. Очень хорошо, — подтвердила я, иСьюзан просияла. Этан улыбнулся, каккот, объевшийся сметаны.
        —Садитесь, садитесь, — поторапливала нас тетя Мэри. — Чтоособенно приятно, когда приглашаешь студентов пообмену, — можно больше узнать одругой культуре. Вотмы ирешили, чтоты моглабы нам рассказать оРождестве вИсландии!
        —Хульда — просто эксперт вобласти Рождества вИсландии, — сказал Этан, отодвигаясь, чтобы я неуспела пнуть его подстолом.
        —Мынашли кое-какую информацию винтернете, — сказала Сьюзан, — ноунас еще столько вопросов.
        —Да, — сказала Эмили. — Например, зачем нужна вся эта обувь?
        —Да,Хульда. — Этан откинулся наспинку стула. — Расскажи нам, зачем вся эта обувь!
        —Ох,ну… — начала я медленно, — история собувью действительно захватывающая.
        Яснова взглянула наокна, наобувь, стоящую накаждом подоконнике.
        —Мыставим ее уокон, видители…
        —Ода, мывидим, — кивнул Этан. — Нопочему, Хульда? Зачем нужна обувь вокнах?
        —М-м… ну… это потому, чтовстарину… многие забывали свою обувь и… люди оставляли запасную обувь наокнах дляпутников, которые… м-м… вней нуждались. Потому что вИсландии тяжело жить без… ну, знаете… обуви. Страна Льда, — добавила я серьезно.
        —Ядумал это Гренландия — страна, покрытая льдом, — удивился Клинт.
        —Иона тоже, — пояснилая.
        —Апочему Санта такой страшный? — одна изблизняшек рассматривала маленького человечка вкрасном, который сидел прямо перед ней исмотрел пристально, будто маньяк стопором.
        —Отличный вопрос, — сказал Этан. — Поведайже нам, Хульда, почему Санта такой страшный?
        —ЭтонеСанта, — возразила Эмили. — Аодин изЙольских парней.
        —Йольские парни, да! — выпалила я, будтобы сама нашла ответ. — Воткто это. Ониунас вместо Санты.
        Наверно.
        —Асколько их всего? — спросил Клинт.
        —Девять, — наобум ляпнула я, иЭмили удивленно приподняла бровь.
        —Разве недвенадцать? — уточнилаона.
        —Ну,возможно, ихразное количество вразных частях страны, — предположил Этан. — Такведь, Хульда?
        —Такиесть, — согласилась я. — Внекоторых местах двенадцать, нотам, гдея живу, ихдевять потому, что… остальные три умерли, забыв свою обувь.
        Все, ктобыл застолом, кивнули, будтобы это было вполне разумно.
        —Разве это неудивительно? Аунас ведь тоже есть свои традиции, знаешьли, — сказала тетя Мэри. — Ничего особенного, новобщине подназванием Вифлеем никак необойтись безпары-тройки рождественских традиций.
        Онарассмеялась.
        —Мывсе встречаемся вцеркви вканун Рождества. Тампоказывают представление.
        —Этозначит — настоящие козы имного маленьких детей, одетых волхвами, — пояснил Этан.
        —Мыпоем рождественские гимны ичитаем историю проРождество, — продолжила тетя. — Ивсе получают помешочку сконфетами.
        —Звучит мило, — отозвалась я. Ноотэтого рассказа мне вдруг стало тошно, будто я отравляла все своим присутствием. Своей ложью.
        —Уменя… — оттолкнувшись, явстала из-за стола. Нужно убираться отсюда. Нужно бежать. — Уменя голова болит. Извините. Япросто…
        —Этан, — сказал Клинт, — отвези ее домой.
        Холодный воздух обжигал легкие. Небо было чистым иясным, слишком ясным, хотя после заката прошло уже три часа. Сколькобы я там нистояла, японимала, чтоникогда непривыкну видеть так много звезд.
        —Тыкак? — спросил Этан, ноя даже дышать немогла, ауж тем более говорить.
        —Ядолжна им сказать, — выдавила я наконец, задыхаясь. — Онитакие добрые. Онивозненавидят меня. Итебя! Ядолжна им сказать. Сейчасже. Сегодня.Я…
        —Нет, — Этан решительно помотал головой. — Если скажешь им все сейчас — разобьешь сердце тети Мэри прямо перед Рождеством.
        —Ееэто небудет волновать. Еемуж идочь скоро приедути…
        Взгляд Этана заставил меня остановиться. Внем была абсолютная скорбь.
        —Боже, Лидия. Ядумал, тызнаешь.
        Чтознаю?
        —Онипогибли. Года полтора назад. Ваварии.
        Вголове всплыли слова тети Мэри: «Ятеперь почти неезжу намашине».
        —Этобудет ее второе Рождество безних, — закончил Этан, ия почувствовала, будто кто-то ударил меня поддых. Вспомнила объятия тети Мэри, еепустой дом. Ельисамодельный чулок дляХульды.
        —Этоодна изпричин, покоторой я решил, чтобылобы неплохо пригласить Хульду, — сказал он мне. — Тетя Мэри нелюбит одиночество, авпраздники ей особенно тяжело…
        —Да. Конечно. Жаль, чтоя раньше недогадалась. Ябы…
        —Нет! Неменяй ничего, ладно? Ееитак все вокруг жалеют. Хорошо, когда есть кто-то, ктонеотносится кней, каккхрупкой вазе. Онабыла так счастлива только доаварии. Если ты скажешь ей сейчас… это ее убьет.
        —Рано илипоздно она всеравно узнает, Этан. Яведь немогу здесь остаться. Когда-нибудь мне все-таки придется уехать.
        —Мынехотим, чтобы ты уезжала, понятно? — онснова провел рукой поволосам. — Янехочу, чтобы ты уезжала.
        Янеосознавала, насколько близко мы стояли, насколько теплыми были его руки намоих плечах. Яневидела, какнаше дыхание смешивалось вхолодном воздухе. Янеосознавала, чтопадаю, пока нестало слишком поздно — наверное, потому что я так инекоснулась земли. Этобыло падение вверу, надежду, в… вобщем-то, посути, влюбовь. Иличто-то вроде того.
        Итогда губы Этана коснулись моих, ая прижалась кего сильной груди, отдаваясь теплу его рук, обнимающих меня так крепко. Ибольше неубегала. Абежала навстречу. Этому моменту. Этому месту. Этому парню.
        —Просто подожди доРождества, ладно? — Этан отстранился ипосмотрел мне вглаза. — После Рождества все будет выглядеть иначе.
        Ия кивнула, радуясь тому, чтопридется лгать идальше.

* * *
        Вканун Рождества Этан приехал замной нагрузовике, чтобы отвезти вцерковь, которая находилась между полем пшеницы ипастбищем. Онабыла крошечная, белая, сошпилем, устремленным внебо. Ктому времени, какЭтан подъехал, колокола уже звонили.
        —Идем, — онвзял меня заруку. — Мыопаздываем.
        Мы,смеясь, побежали кдвери, ноедва переступив порог, явыпрямилась изастыла. Рука Этана все еще была вмоей, когда мы стояли вдверях храма, наполненного людьми.
        —Хульда! Этан! — прошептала мама Этана, указывая надва свободных места рядом.
        —Всем добрый вечер! — Яподняла голову итолько теперь заметила тетю Мэри, стоящую закафедрой сосборником церковных гимнов вруках.
        —Счастливого Рождества, — сказала она, ивсе собравшиеся хором ответили ей: «Счастливого Рождества!»
        Всюцерковь освещали лишь свечи ибелые гирлянды нашести рождественских елках. Веточки омелы свисали покраям старомодных скамей. Казалось, будто я непросто зашла вхрам, асовершила путешествие вовремени. ВВифлееме люди так праздновали канун Рождества уже сотню лет. Ибыло приятно думать, что, скорее всего, онибудут так праздновать его иследующие столет.
        —Тыкак? — шепотом спросил Этан. Якивнула. Зазвучала музыка.
        —Давайте начнем сгимна номер 101, — сказала тетя Мэри, когда мы сЭтаном уселись накраю семейной скамьи.
        Послышался шелест: люди взяли сборники гимнов иначали искать нужную страницу. Номне незачем было подглядывать. Язнала наизусть каждое слово. Каждую ноту. Ивсеже, когда тетя Мэри запела «Святую ночь», янивкоем случае немогла позволить себе запеть.

«Сверкают ярко звезды…»
        Вдруг вместо маленькой церкви где-то вглуши я оказалась вбольничной палате. Япела дляхрупкой, болезненной женщины накровати, подбирая ноты наклавишах. Апотом она попросила меня спеть снова, иее глаза наполнились слезами.
        —Этоночь, когда родился наш Спаситель…
        Ябыла рада, чтосвет взале тусклый, алюдей много, иникто замной ненаблюдает. Никто незаметил, какмои глаза стали влажными, аруки задрожали. И,главное, никто несмотрел наменя, ожидая, чтоя буду танцевать ипеть. Никого здесь незаботило, будули я когда-нибудь снова петь.

«Весь мир тонул вгрехе и…» — голос тети Мэри сорвался. Слова нешли. Онашевелила губами, нонебыло слышно низвука. Еелицо побледнело, онаказалась потерянной, оцепеневшей.
        —Этобыли любимые строки Дейзи, — сказала она совсем тихо, почти шепотом. Будто она потерялась втумане воспоминаний исожалений, сознавая, чтоникогда больше несможет разделить этот гимн сосвоей дочерью. Пианист продолжал играть, ноникто непел. Никто нешелохнулся.
        Мать Этана вытерла глаза, ия почувствовала волну эмоций, которая прошла повсему залу, добираясь докаждого. Акогда пианист заиграл припев, япочувствовала, какона добралась идоменя.
        Япочувствовала тоже, чтоитогда, когда предложила Хульде свой билет. Янесобиралась вставать. Незаставляла себя петь. Ноневольно встала инаправилась ккафедре.

«Пади предНим…»
        Слова лились, заполняя крохотную церковь, ая встретилась взглядом стетей Мэри ивдруг увидела, чтоона перестала плакать. Онапротянула мне руку, явзяла ее изапела громче.

«Внимай певцам израя!»
        Япела так, какнепела уже многолет.
        Япродолжала петь. Просто ради радости. Ради этой минуты, ради музыки исебя. Япела ради тети Мэри иДейзи, иради всех, ктобольше неможет петь. Япела, хотя понимала, чтоих невернуть. Япела, потому что пение может заставить нас вспомнить.
        Япела потому, чтоименно это я делаю, когда мне весело илигрустно. Япела потому, чтоименно вэти моменты становлюсь самой лучшей версией себя. Япела потому, чтоя была неодна, пока держала руку тети Мэри.
        Япела потому, чтоэто было Рождество.
        Когда гимн закончился, явернулась обратно наместо рядом сЭтаном, который держал вруке телефон. Онсмотрел то нанего, тонаменя, будто унего концы сконцами несходились.
        —Этоты! — одна изблизняшек развернулась ипосмотрела наменя сдругой скамейки. Ееголос почти вибрировал. — Мызнали, чтоэто ты. Мызнали…
        —Хульда, — голос Этана был холоден, ия догадалась, чтоон назвал так неменя. Этобыла уже неигра. Онпротянул мне свой телефон, чтобы я смогла прочитать сообщение наэкране.
        —Чтоты здесь делаешь? — спросила другая близняшка. — Какты познакомилась сЭтаном?Где…
        Ноя неслышала слов. Заполненный людьми зал вдруг стал ледяным. Клянусь, мнестало холодно. Подняв глаза, яувидела человека, стоящего увхода вцерковь. Еговолосы были взлохмачены из-за сильного ветра. Нанем было черное пальто, красный шарф иидеально вычищенные итальянские кожаные туфли. Онбыл здесь лишним. Вэтом мире. Ноя также понимала, чтоон низачто отсюда неуйдет.
        —Ктотакая Лидди? — голос Этана звучал будто затысячи миль отсюда. — Посмотри наменя.
        Онвзял меня заруку.
        —Ктотакая Лидди?
        —Я, — пришлось признаться.
        —Тысказала, чтотебя зовут Лидия.
        —Да. Тоесть звали. Этомама называла меня Лидди.
        Явстретилась сним взглядом.
        —Этан, я — Лидди Чемберс.
        Яподождала, пока мои слова дойдут донего, пока это имя всплывет впамяти. НоЭтан просто переспросил: «Кто-кто?», — имне захотелось его расцеловать. Оннезакричал мое имя, невыпучил глаза. Отэтого парня втот момент неисходило нивосхищения, ниотвращения, и, думаю, заэто я его иполюбила. Совсем чуть-чуть.
        —ЧтоХульда имела ввиду? Ктонаподходе?
        Онснова показал мне свой телефон.
        —Онаошиблась, — покачав головой, япосмотрела намужчину, стоящего удвери ипрожигающего меня взглядом. — Ониуже здесь.

* * *
        Яневидела, какЭмили прошла поцентральному проходу ккафедре, нокогда она начала читать историю Рождества изЕвангелия отМарка, ееголос звучал, будто ангельское пение. Свет стал еще более тусклым. Маленькие мальчики, одетые какпастухи, вынесли козлят изаняли свои места впередней части церкви, ая тем временем, словно втрансе, улизнула отЭтана иего семьи и, прячась втени, выскользнула наулицу.
        Мужчина, последовавший замной, непредложил обняться. Ондаже неспросил, всели сомной хорошо, инесказал, чтоволновался. Нет. Первым делом он выпалил:
        —Тызнаешь, чтоутебя сегодня был концерт?
        —Аты невидел? Ятолько что выступила надругом, — парировалая.
        Онсхватил меня заруку ипотянул квертолету, стоявшему насоседнем поле.
        —Вертолет, Дерек? — язакатила глаза. — Серьезно? Какизысканно.
        —Идем. Мыулетаем.
        —Нет, — закричала я. — Мненадо попрощаться. Надо…
        —Лидия! — голос Этана разрезал чистый ночной воздух. — Подожди.
        Все, чтоя смогла сделать — этооттолкнуть Дерека намгновение, чтобы оглянуться.
        —Выкто? — тетя Мэри всего наполшага отставала отЭтана ибыстро сокращала расстояние между нами. — Куда вы ее забираете? Яотвечаю заэтого ребенка!
        Тетя Мэри выглядела извучала каксила стихии. Дерек, возможно, даже отпрянулбы немного, еслибы отмоего отъезда независело так много. Еслибы он непривык всегда выезжать намне.
        Онвыпятил грудь исплюнул:
        —Нет, невы! Иона улетает. Сейчасже.
        —Хульда, чтопроисходит? — Клинт встал рядом сосвоей сестрой. — Этот мужчина ктебе пристает?
        —Клинт, онпытается ее забрать, — сказала тетя Мэри.
        —Выее отец? — спросил Клинт.
        Дерек рассмеялся:
        —Яее опекун позавещанию.
        Онокинул взглядом Клинта вего джинсах икуртке.
        —Авы, сэр, убирайтесь-ка сдороги, пока вас неарестовали запохищение.
        —Похищение?! — вскричал Клинт.
        —Онинезнали! — явстряла между Клинтом иДереком. — Ясбежала. Притворилась студенткой пообмену. Ясолгала, иони меня приняли.
        Церковь быстро опустела. Похоже, весь Вифлеем теперь собрался вокруг нас. Яожидала, чтокто-нибудь пошутит: «Такчейже это ребенок?» — ноникто ничего несказал. Мывсе уже сказали слишком много.
        —Меня зовут Лидия, — призналась я им. — Лидди. Лидди Чемберс.
        Ночное небо было чистым ихолодным. Моедыхание поднималось кнему облачком пара, ая пыталась понять, чтоже произошло.
        Иименно тогда я услышала пение.
        Этобыл мой собственный голос. Нонета песня, которую крутят порадио, аверсия «Святой ночи», которую я записала вмаминой больничной палате три года назад. Песня, которая получила три миллиона просмотров насайте YouTube. Из-за которой Дерек извукозаписывающая компания заинтересовались мной.
        Когда мама совсем заболела, когда стало ясно, чтоона несможет меня вырастить, — этапесня стала главной причиной, почему она сделала Дерека моим опекуном, считая, чтодарит мне мечту.
        —Этоона! — одна изблизняшек подняла свой мобильный телефон, наэкране которого шел ролик, чтобы все могли увидеть. — Смотрите. Этоправда она. Лидди Чемберс!
        —Нет, — Этан покачал головой. — ЭтоЛидия.
        Дерек махнул рукой, ивертолет напастбище возле церкви включил пропеллер. Снег начал кружиться, вночном небе поднялся белый водоворот. Дерек пошел квертолету, ая смотрела наКлинта, Сьюзан, Эмили, потом Этана итетю Мэри.
        —Лидди! — Крикнул Дерек. — Быстрее!
        Сделав несколько шагов, яобернулась. Ябыла благодарна кружащемуся снегу итемной ночи: нехотелось, чтобы все видели слезы вмоих глазах.
        —Извините. Извините, чтосолгала и… — язапнулась.
        —О,дорогая, — отозвалась тетя Мэри. — Тыдумала, мынепоняли, чтоты неХульда? Мыдавно уже тебя раскусили.
        —Выдогадались? — янезнала, обидеться мне иливздохнуть соблегчением. — Почемуже вы ничего несказали? Почему непрогнали меня?
        —Милая, когда теряешь кого-то, тытеряешь частичку себя, — сказала тетя Мэри. Чтоона имела ввиду: то, чтослучилось сней, илито, чтослучилось сомной? Неважно, влюбом случае это была правда. — Ипорой, чтобы найти тот самый недостающий кусочек, нужно потерять себя целиком. Ктомуже, — онамельком взглянула наДерека, — яуверена, чтотоже сбежалабы.
        Дерек застегнул пуговицы пальто исжал вруках шарф, который бешено развевался наветру.
        —Яее опекун. Иона идет сомной.
        Онснова потянулся комне, ноя отпрыгнула отнего.
        —Тымне неопекун, аменеджер, — крикнула я, будто кто-то изсемьи Этана мог понять, вчем разница. — Длятебя я — игрушка. Собственность. Япою, ятанцую, и… моя мама умирала. Онабыла так больна инапугана, амы были безгроша. Поэтому она передала тебе опеку.
        Было больно признаваться вэтом — нестолько перед людьми изВифлеема, сколько перед самой собой, — ноя должна была сказать:
        —Мама незнала, чтодляменя будет лучше.
        —Лидди, залезай ввертолет. Немедленно! Ането я обращусь квластям, — пригрозил Дерек.
        —Выимеете ввиду шерифа? — спросила тетя Мэри, азатем указала намужчину втолпе. — Вотон, здесь. Давайте спросим унего. Привет,Бен.
        —Привет, Мэри. Нужна помощь? — спросил шериф.
        —Нет, спасибо. Уменя все подконтролем.
        —Давы тут всговоре, — сказал Дерек.
        —Давайте спросим обэтом местного судью, — тетя Мэри повернулась кженщине, которая играла вцеркви напианино. — Ваша честь?
        Судья сложила руки нагруди, глядя наменя.
        —Невижу причин забирать этого ребенка из-под твоей опеки, Мэри. Яопределенно непозволю ей уйти смужчиной, которого мы незнаем. Ипоскольку суды закрыты напраздники, яневижу другого выхода, кроме одного: разрешить ей остаться стобой покрайне мере доокончания Рождества.
        —Глупости, — фыркнул Дерек. — ЭтоЛидди Чемберс, ия ее законный опекун! Когда пресса узнает обэтом…
        —Очем пресса узнает, Дерек? — подключилась я. — Чтоя сбежала оттебя? Чтоты понятия неимел, гдея пропадала почти неделю, идаже несообщил вполицию? Чтомоя мама была подвоздействием такого количества обезболивающих, когда передавала тебе опеку, чтоона даже имени своего вспомнить немогла? А? Чтоименно изэтого ты расскажешь прессе? Ато ведь иуменя дляних найдется парочка историй.
        —Лидди, — Дерек понизил голос, умоляя. — Идем сомной. Идавай забудем, чтоэто вообще случилось.
        —Хочешь пойти сним? — спросила тетя Мэри, номой взгляд остановился наЭтане, ион тоже смотрел наменя.
        —Хочешь? — спросил он. Уменя иправда была причина, из-за которой мне всегда хотелось убежать.
        —Если я непоеду сним, онвернется, — явспомнила, чтоЭтан сказал мне вту ночь, когда мы познакомились. — Онпринесет неприятности. Яприношу им кучу денег.
        —О,дорогая, — сказала тетя Мэри, — разве ты незнаешь, чтодлянас ты дороже денег?
        —Лидди, утебя был небольшой отпуск. Атеперь перестань себя обманывать. Тыведь хочешь быть звездой. Тынеможешь все это бросить, — сказал Дерек. Этобыл почти вызов.
        —Тыправ. Раньше я любила музыку. Ялюбила петь, играть иприносить людям радость. Этоделало меня счастливой. Но… нотогда я непонимала, чтотакое счастье.
        —Атеперь понимаешь? — казалось, Дерек рассмеялся, еслибы небыл так обеспокоен.
        Оннезнал того, чтознала я. Отом, какпахнет дом тети Мэри, когда она готовит бекон. Иликакледяной ветер дует влицо, когда занимаешься рутинной работой вшесть утра, ион словно пробуждает тебя после спячки длиной вжизнь. Еслибы он только поднял голову, тоувиделбы, какое небо насамом деле большое икаклегко можно внем потеряться.
        —Теперь я знаю, каквыглядят настоящие звезды, — сказала я ему. — Именя тошнит отподделок.
        Япочувствовала, какжители городка начали собираться вокруг меня. Ноэто была неразъяренная толпа, азащита, убежище. ИДерек начал медленно отступать.
        —Наслаждайся своим Рождеством, Лидди. Явернусь, — прокричал он. — Явернусь затобой.
        Ястояла вокружении жителей Вифлеема исмотрела, каквертолет поднимается иисчезает вотьме. Звезды надголовой сияли так ярко, чтоя невольно задумалась, неонили привели меня сюда, указав путь вэто время иместо.
        —Итак, Лидди, — сказала тетя Мэри, — ятут подумала… Если захочешь, конечно, томожешь остаться сомной. Судья считает, чтомы можем решить твою ситуацию сопекой. Разумеется, тебе ненужно принимать решение прямо сейчас. Просто…
        —Да! — япочувствовала, каквглазах снова защипало отслез, нонаэтот раз посовершенно другой причине. — Да,пожалуйста.
        Онакрепко обняла меня, ая немогла оторвать взгляд оттого, ктостоял заее плечом.
        Когда тетя Мэри разжала объятия, онсказал:
        —Тыостаешься.
        Этобыл невопрос.
        —Остаюсь, — кивнулая.
        —Ибольше никаких побегов.
        Покачав головой, Этан медленно шагнул ближе.
        —Никаких побегов.
        —Иникаких проблем.
        —Никаких проблем, — сказала я, ион поцеловал меня.
        Апотом мы стояли, обнявшись.
        Ясмотрела вверх, наВифлеемские звезды, ичувствовала, чтовернулась домой.
        Лэйни Тэйлор
        Девушка, пробудившая Мечтателя
        Наострове Перьев есть обычай — молодые люди делают своим любимым поодному маленькому подарку вкаждый издвадцати четырех дней Адвента.
        УНив Эллаквин небыло любимого инебыло даже желания обзавестись им, поэтому, проснувшись первого декабря, онаничего неждала. Ну,несовсем так. Онаожидала дождя, потому что дождь был такойже отличительной чертой декабря, какиголодные лисицы. Иона ожидала покоя. Потому что после того, какблизнецы умерли вконце лета иоставили ее одну вэтом заброшенном месте, покоя унее было визбытке. Идляровного счета она ожидала хорошую порцию такойже гнетущей тоски, чтонескупясь подавал кстолу ноябрь, только еще более гнетущей. Нивдавно привыкла ковсему этому ипрекрасно знала: небывает хороших сюрпризов, бывают только плохие. Повечерам она доставала изсундука одну-единственную заветную книгу, чтобы почитать ее присвете камина. Истории наее страницах никогда неменялись — какивсе дни жизни Нив. Итак должно было продолжаться досамого конца.
        Ееноги свалились скровати, какдве свинцовые гири, онасела ивздохнула.
        —Слишком рано длявздохов, — сказала она вслух. Теперь она постоянно говорила сама ссобой; спомощью голоса она резала тяжелый воздух наполосы, чтобы он недушил ее. — Если я истрачу все свое разочарование дозавтрака, какже мне продержаться весь день?
        Усмехнувшись надтем, какая она жалкая, Нив подумала оЛеди Дремоте сзавода, чейсовет девочкам был «живите горько, чтобы после смерти вы пришлись неповкусу воронам».
        —Ипочему я должна лишать их пищи? — возразила Нив, потому что доэтого лета вней все еще хватало дерзости. — Разве они незаслуживают угощения?
        —Аты хочешь стать дляних угощением?
        —Почемубы инет? — спросила Нив. — Какое мне дело домоей плоти, если жизни вней уженет?
        Стех пор Леди Дремота называла ее «Вороньей пищей». Иневажно, чтоей это больше неподходит. Нивдумала, чтотеперь она может стать самой горькой закуской наострове — особенно сейчас, когда она потеряла близнецов, одного задругим, иприближается Рождество.
        Близнецы. Айвен иДжетри. КакиНив, онибыли вочередной партии малышей, завезенных сюда двенадцать лет назад. Дети изНеудавшейся колонии, оставшиеся сиротами из-за Чумы, — дешевая рабочая сила. Мальчики тяжело трудились вполе, девочки — нафабрике. Кормили их плохо, апостели впродуваемых всеми ветрами хибарах заФермерским кладбищем были итого хуже. Светом вконце туннеля длямногих изних служило одно: когда они достигали Возраста, ихотпускали насвободу. «Возраст» — всеони называли его вот так, просто, словно это было единственное, чтоимело значение. Возраст — восемнадцать лет, а«свобода» — чтозначило это слово дляработающего сироты, которого спустыми карманами отправили навсе четыре стороны сострова посреди бескрайнего океана, проклятого великого Глайдинга? Билет накорабль стоил дороже их жизни, инекоторые мальчишки решались заплатить эту цену, лишьбы сбежать отсюда. Запишешься вкорабельную команду — исчитай, повезет, если сумеешь расплатиться ктому времени, кактебе стукнет пятьдесят. Акакой матрос, плавая поГлайдингу, доживает допятидесяти?
        Такчто большинство мальчиков ивсе девочки оставались наострове Перьев. Надо сказать, корабельная команда срадостью принялабы идевушек, ноэто был уже совсем иной вид договора. Иниодна издевушек нененавидела остров настолько сильно, чтобы сделать подобный выбор. Таким образом, слово «свобода» длядевушки означало только одно: свобода выйти замуж, чтоони иделали. Счастливицы попадались наглаза мальчикам изсемей Первых Поселенцев — или, возможно, немальчикам, амужчинам (наострове Перьев нет недостатка вовдовцах). Аменее везучим доставались приехавшие позже ремесленники, кладущие черепицу впортовом городе. Комуже везло меньше всех? Тем, ктовыходил за«чумного парня» изтойже касты, чтоиНив, укоторого задушой небыло ничего, кроме пары грубых работящихрук.
        Семьям Первых Поселенцев принадлежала вся хорошая земля, такчто девушки получали крепкие дома, стены которых нестонали инераскачивались, исады, забиравшие, наверное, всесолнце. Возможно, через их участок даже протекал чистый ручеек, вкотором сверкала отливавшая золотом рыба, словно мозаика наполу церкви. Некоторые ремесленники жили неплохо, анекоторые бедно, такчто их девушки могли оказаться водном изузких островерхих домов накрутых улочках гавани, иливквартире надмагазином, иливподвале подпабом, иливдругом такомже месте. Невесты сирот? Длятаких имелись бесплатные участки земли вЧаше Тумана — долине всередине острова, названной так потому, чтотам круглый год стоял туман. Никтобы неназвал такой участок земли хорошим, нопочти каждый год снего можно было прокормиться. Почти каждый год, если увас неслишком много едоков ивы невозражаете против сырости.
        Ноктоже, спрошу я вас, небудет возражать против сырости?
        Темнеменее, таков был план Нив: Чаша Тумана сблизнецами. Когда-то давно они думали, чтопоженятся все втроем. Почему нет? Вте времена они считали, чтобрак — этокогда взрослые живут вместе всобственном доме исами устанавливают там правила. Чего еще они могли желать после того, какспустились свонючего корабля, который привез их сюда? Однако позже Билл Детолом рассказал им — более подробно, чемтребовала необходимость иприличия, — отом, чтопроисходит между мужьями иженами, иони краснели, когда смотрели друг надруга. Ихневинность исчезла, каквыброшенная наберег морская пена.
        Значит, сбраком ничего неполучится.
        Еслибы Айвен иДжетри были одним мальчиком, тогда Нив моглабы выйти занего, новыбрать одного издвух она немогла. Когда они шагали подороге, Нив шла посередине. Такбыло всегда. Икогда они выросли достаточно, чтобы плотские секреты брака больше нешокировали их, ничего неизменилось. Если Айвен илиДжетри ичувствовали кней что-то какмужья, Нив никогда незнала обэтом, иунее самой небыло подобающего жене волнения. Онибыли сильными парнями сприятными лицами, иони были частью ее сердца еще стого времени, когда унее был настоящий дом, давно уже потерянный. Нонеболее. Небыло мерцающих моментов, когда их взгляды цеплялибы друг друга ижарко разрастались. Небыло мгновений, когда Нив замечала луч солнца наодном изблизнецов идумала отом, какова навкус его кожа. Никогда небыло инамека нарумянец илипокалывание — ничего изтого, очем нафабрике говорили другие девочки, задыхаясь, краснея имурлыкая отжелания.

* * *
        Нивзнала, чтоисегодня будет изобилие красных щек, имурлыканья, икриков, излорадства девушек, которые получили лучшие подарки. Атакже плача иобид тех, ктонеполучил ниодного, илиеще хуже: получил подарок неоттого человека — откакого-нибудь пьяницы илиразвратника, или, может быть, отковыряющего вносу бесстыдника «Три-кулака» Майкла Джона Херринга, боже упаси.

* * *
        Былеще преподобный Спир, откоторого исходила угроза совершенно особого рода.

* * *
        Холодная тяжесть легла насердце Нив примысли овысоком красивом проповеднике. Онбыл одержимым, аего проповеди, дышащие огнем исерой, были похожи набесконечные путешествия вад. Вотогненное озеро, вотяма проклятых, воттерзающие змии. Вруках демонов масса хитроумных орудий, припомощи которых они будут вечно сдирать свас кожу, словно кожуру сплода, имедленно пожирать вас, чтобы потом начать все заново инаслаждаться этим еще тысячу лет. Если дети непросыпались открика всубботнюю ночь, онсчитал проповедь неудавшейся, инаследующей неделе все становилось еще ужаснее. Как-то раз фермерский мальчишка был пойман скартофелиной вкармане, ипреподобный убедил Билла Детолома высечь его вназидание другим. Акогда нескольких девушек застали купающимися прилунном свете наПляже Песни — внижних юбках, даже невчем мать родила, — онзапер их дома навсе оставшееся лето, написав надверях «Непристойность оскорбляет Бога».
        Онпотерял третью жену вэтом году — оттойже лихорадки, чтозабрала Айвена иДжетри, — инеделал тайны изтого, чтовыберет другую кАдвенту. Зачем платить уборщице заработу, которую жена будет делать даром? И,кроме того, жена ведь — этобольше, чемпросто бесплатная уборщица, нетакли? Нивувидела, чтоон смотрит надевушек вцеркви, какбудто они были его собственной коробкой конфет — эники-беники, какуюбы мне сейчас съесть? — ипочувствовала, чтобуравчики его глаз останавливаются наней слишком часто, чтобы необращать наэто внимания.
        Егозрачки всегда казались ей крошечными, словно нарисованными, точками.
        Онаговорила себе, чтоей неочем беспокоиться. Спир любил говорить, чтокрасивые девушки становятся трудными женами. Этознал поличному опыту идаже как-то сказал вовсеуслышание: «Красота — наслаждение дляглаз, авспальне, вконце концов, темно. Нопопробуйте-ка притвориться, чтоваш ужин неподгорел, иливаш дом содержится вчистоте, иваши дети ухожены».
        Всущности, этот божий человек предлагал мужчине закрыть глаза ипредставить себе жену какого-то другого человека, пока он пыхтит насвоей собственной бедной домашней рабыне.
        Нивненавидела его, ией было искренне жаль ту, которая получит его подарок сегодня утром, ноона недумала, чтоэто будет именно она. Оназнала, чтокрасива, иесли прежде унее никогда небыло причин быть благодарной закрасоту, тосейчас, возможно, придется признать, чтовсе бывает впервый раз. Может быть, именно ее он воображает втемноте — отодной этой мерзкой мысли уже можно было задохнуться. Ноона нестанет той, закем он начнет ухаживать.
        Просто нестанет.
        Онаоделась. Вхибаре было холодно; ейрано пришлось научиться искусству одеваться быстро. Вотвымыться быстро куда труднее, надо сильно постараться, чтобы хоть как-то справиться. Нивстаралась, богзнает почему. Покрайней мере, тазик еще непокрылся инеем. Этоначиналось вянваре ипродолжалось доапреля. Темнеменее, вода втазу была близкой родственницей льда, иНив дрожала отхолода, когда надевала чулки инижнюю юбку, киртл, платье, фартук скучей карманов истарые, унылые ботинки. Даже онемевшими пальцами она всего заминуту собрала вузел свои блестящие пшеничные волосы иповязала их платком цвета грязи.
        Ачто потом? Онапосмотрела надверь. Обычно утром она первым делом шла вкурятник — нето чтобы ее печальная курочка Пышка могла хоть что-то снести, ноНив всеравно всегда проверяла. Авот сегодня она засомневалась, прекрасно зная, почему. Ейбыло интересно, чтотам накрыльце.
        Былоли оно пустым, какона его оставила?
        —Пожалуйста, Господи, — прошептала она, итутже осознала, чтомолится напрасно. Если Бог существует, товся жизнь Нив была преступлением, которое он совершил против нее, ией неследует больше привлекать его внимание.
        Нивпосмотрела натабуретку длядойки, служившую ей прикроватным столиком, иощутила некоторую силу глядя нато, чтотам лежало.
        Засохший цветок.
        Сколько девушек наОстрове Перьев приготовились оставить засохший цветок сегодня утром?
        Имногиели понимали, чтонемогут позволить себе отвергнуть ухажера, какимбы плохим он нибыл?
        Воткакэто работало: первого декабря вы просыпаетесь инаходите илиненаходите навашем крыльце знак любви. Этоможет быть бумажный кулек конфет, иливырезанная издерева птичка, илибукетик цветов. Если вы хотите отклонить ухаживания, тооставляете засохший цветок натомже месте, чтобы поклонник нашел его следующей ночью. Согласие выражается молчанием. Выничего неделаете, просто встаете каждое утро, чтобы посмотреть, чтобудущий муж оставил длявас, итак двадцать четыре дня подряд, пока все несоберутся всочельник вСкармен-холле. Именно там пары соединяются подкружевами бумажных снежинок иматовых фонариков итанцем скрепляют свои судьбы. Вывкладываете свою ладонь вего руку, ивот оно: договор скреплен липкой ладошкой отчаянно потеющей девушки.
        Какромантично.
        Нивничего неждала, нозасохший цветок навсякий случай был готов. Колючая лилия, оставшаяся слета.
        Ещедолихорадки.
        Девушка нежно подняла цветок. Онбыл хрустящим, какбумага, илегким, какперышко. Летом он был еще жив, авместе сним — Айвен иДжетри. Нивсорвала эту лилию ввоскресенье, когда они втроем поднялись вЧашу Тумана, чтобы взглянуть наземлю, которую мальчики собирались взять. Онибыли уже близки кВозрасту, аНив оставалось ждать еще девять месяцев. Онитрое были младшими ипоследними «чумными» сиротами, аНив — самой молодой, самой последней. Онавсегда знала, чтонекоторое время ей придется жить одной вКладбищенских бараках, прежде чем она тоже получит «свободу». Ноэто было совсем другое одиночество: просто ожидание, просто коротание времени дотого момента, когда она получит свой кусок земли рядом смальчиками.
        Онавсе еще собиралась взять участок, хотя это инеимело смысла. Ребята были фермерами. Аначто она годится? Рукоделие. Этим они занимались нафабрике. Вышивали кружевные скатерти, которые корабли потом отвозили богатым людям накаждом берегу Глайдинга. Нивбыла лучше прочих мастеров, чьиработы продавались наярмарках; онабыла лучше, чемпросто хороша. Онабыла художником. Даже Леди Дремота так считала иназывала Нив «Вороньей пищей» соттенком уважения. Ноначто годятся иголки инитки, когда речь идет остроительстве дома втоскливой влажной долине? Онеобходимости пахать каменистую почву безмула иобовсем прочем, чтоНив придется делать, чтобы выжить?
        Если это можно назвать жизнью.
        Нивбыло очень страшно, доглубины души, которая была, словно бессловесное, сжавшееся изастывшее существо, запертое вклетку. Онасловно онемела стого момента, кактепло августа смешалось сжаром лихорадки. Нодаже тогда она знала, что, пока будет дышать, жизнь настигнет ее, кактучи жуков весной, когда вы так спешите, чторешаетесь пройти коротким путем через Мерзкий овраг. Жуки летят вам влицо, громкие ижужжащие, путаются вволосах иполах одежды. Онидаже проникают врот.
        Жизнь делает тоже самое. Нивнемогла притворяться, чтоэто нетак. Поправде говоря, онабоялась одинокой нищеты вЧаше Тумана почти также сильно, какощутить насебе тяжесть мужчины, которого немогла полюбить. Иесли накрыльце окажется знак, онавглубине души понимала, чтобудет дурой, если непримет его. НоНив нехотела его принимать. Онахотела быть свободной, аесли это невозможно, тохотябы храброй — настолько храброй, чтобы непродавать себя независимо оттого, какова будет расплата илицена отказа.
        Сжав вруке засохший цветок, онарасправила плечи. «Храброй», — подумала Нив ипошла кдвери. «Храброй», — подумала Нив иоткрылаее.
        Нохрабрость покинула ее, когда она увидела то, чтоневероятно изысканно смотрелось навздувшихся досках крыльца ее гниющего благотворительного жилья.
        Этобыло Библия вкрасном кожаном переплете сзолотым тиснением.
        Только один человек мог оставить такой подарок. Тот, ктоделал его уже трижды — длятрех жен, чьимогилы теперь стояли вряд. Ивконце этого ряда оставалось еще много места дляновых экземпляров вколлекции. «Ктоследующий? — вопрошала кладбищенская земля. — Может, последняя издетей-сирот, художница, девушка сзолотистыми волосами?»
        Сжимая хрупкую лилию, Нив уставилась наБиблию, страницы которой листали те умершие женщины. Вконце концов, Спир всеже хотел ее. Вглубине души, где, каквклетке, жилее страх, что-то бурлило иросло. ИНив забормотала слова новой молитвы, неостанавливаясь, чтобы подумать. Нообращалась она некБогу, сообщнику Спира. Здесь Бог был новичком, привезенным натехже вонючих кораблях, чтоисироты, искот.
        Вмире были силы древнее, чемОн.
        —Пожалуйста, Виша, — прошептала Нив, чувствуя, чтозапретное слово разрезает воздух, какптица крылом, илетит отнее. Виша. Настаром языке это означало «мечтатель». Говорить наэтом языке означало навлечь насебя проклятие, ноНив чувствовала совсем другое. Скорее силу, зарождение ветра. Онапредставила, какветер врывается вмир — новорожденный, дикий, сосвоим отчаянным звучанием, вздымая вихри воздуха, которые могут однажды вырасти вгрозовые тучи ипотопить флотилии судов половины мира. Ночто хорошего было вэтом длянее? Здесь исейчас, напороге ее холодного жилища, когда дождь шипит накрыше, атяжелый воздух давит плотной тишиной, Нив увидела, чточто-то происходит. Красный кожаный переплет нежеланной Библии раскрылся подяростным порывом ветра. Страницы стреском перелистывались иотрывались, поднимаясь ввоздух, будто их выпустили наволю. Сначала страницы, аследом ивсе остальное.
        Всеэто поднималось ввоздух, кружилось и, наконец, исчезло.
        —Пожалуйста, — шептала Нив им вслед. — Яодна.
        Еслибы ее страх был живым существом, онбы уже умер. Одна. Одна. Этот страх лежал воснове других страхов, покрывавших его, каккожа. Ееследующие слова звучали словно искаженный катехизис, который она была вынуждена читать двенадцать долгих лет, ноона чувствовала, чтоони более истинные. Более ясные.
        —Вруки твои я предаю себя, одуша этой земли, Виша.
        Всеменялось вокруг… смещалось, словно сама земля скалила зубы. Нивчувствовалаэто.
        Иприветствовалаэто.
        Виша.
        Когда первый корабль приплыл сюда двести лет назад, егоэкипаж ненашел никаких следов человека — нисрубленных деревьев, никруга изкамней, чтоуказывалобы наприсутствие людей. Земля была плодородной, первобытной, сгустой зеленью, непаханой, неопрятной идикой, каксам Глайдинг. Кроме одного места.
        Кроме Черного холма.
        Онбыл совершенно симметричным, вширину больше, чемввысоту, ираз вдесять выше стога сена. Издалека он был похож нанебольшой вулкан. Нолюбопытнее всего была его поверхность. Снизу доверху он был усыпан перьями: масляно-черные, онибыли наложены друг надруга аккуратно, словно рыбьи чешуйки. Слишком большие дляворон — каждое перо было длиной смужскую руку. Поговаривали, чтотолько уптиц размером счеловека могут быть настолько длинные перья. Конечно, таких птиц несуществовало, ииз-за этого — аеще из-за того, чтобы посмотреть, чтотам подперьями, — моряки подожглиего.
        Иумерли.
        Выжившие заявили, чтоэто был дым. Масляно-черный, каксами перья, он… скручивался.
        Охотился.
        Моряки, стоявшие снаветренной стороны отогня, увидели, чтоон творит, ипобежали накорабль.
        Некоторым это удалось.
        Прошло целых двадцать лет, прежде чем другой корабль пришел сюда, наэтот раз пришел готовым, вооруженный Богом илопатами. Этилюди нестали жечь перья, нозакопали их, построили церковь нахолме изаполнили ее мощами святых изаклинаниями против зла. Ониподелили заросшие густой зеленью земли между собой, укротили это место молитвой иработой. Длинные черные перья стали преданием. Дети порой играли в«быстрый дым», преследуя друг друга сгорящими вороньими перьями иизображая ужасную смерть, ноистинных проклятых перьев никто невидел вот уже два столетия.
        Никто больше по-настоящему небоялсяих.
        Новэто первое утро Адвента, после того какостровной народ, проснувшись, зашевелился идевушки босиком метнулись кдверям, чтобы найти накрыльце то, чтоим оставили, остров тоже зашевелился. Только слегка, итолько Нив почувствовала это. Старый холм, гребень которого давно сгладился, былзаброшенным местом, далеким отлюбой фермы, ивего каменную церковь люди заходили редко. Поэтому повреждения были обнаружены только наследующий день после Рождества: полпровалился, подним оказалась глубокая темная пустота. Ктому времени события этого Адвента уже произошли, ивсе обэтом знали.
        Ктому времени все узнали, чтоМечтатель проснулся.
        Впортовом городе народ украшал дома иулицы. Мягкая мишура оплетала обе стороны главной улицы. Подоткнув юбки, дамы залезали настремянки итянулись, чтобы повесить поплавки отрыболовных сетей истарые безделушки изпоцарапанного зеркального стекла. Накаждой двери был венок икрасная ленточка, игорбун Скут Финстер переходил отмагазина кмагазину страфаретами иведрами, рисуя картины настекле искусственным снегом собственного изобретения.
        Портовые жители любили Рождество, и, чего таить, любили его, какязычники. Онихотели танцевать ипить, надевать огромные маски святых ипугать детишек. Вотличие отПервых Поселенцев, происходивших от«харисов» ивступавших вмир, какони говорили, сосложенными вмолитве руками, прибывшие позже восновном вели свой род от«джессианцев», остроглазых народов, помнивших старый язык идревних богов ислегкостью, каклетние платки, надевавших иснимавших благовоспитанность. Ножизнь здесь была трудна, аих мифы были темны, ибольшую часть времени церковь должным образом сдерживалаих.
        —Доброе утро, девица, — Скут обратился кНив, когда она шла мимо него нафабрику. — Нашла подарочек накрыльце вэто дождливое утро?
        Егоулыбка казалось искренней, иНив догадалась, чтоон еще незнает. Торговка рыбой, стоявшая позади него, однако, прикусила щеку, выражая взглядом нечто среднее между жалостью изавистью. ТакНив догадалась, чтовсе уже известно.
        Онанеответила. Солгать, сказав «нет», онанемогла. Ноизаставить себя признаться тоже немогла — покрайней мере, невыдав свои чувства, чего делать было никак нельзя. Девушкам полагалось радоваться, чтокто-то захотел их взять, словно они котята вкорзине, ивсех оставшихся кконцу дня утопят впруду.
        Скут неверно истолковал ее молчание.
        —Ну,может, призраки твоих мальчиков разогнали всех женихов, — сказал он ласково. — Этоединственное объяснение, медоваямоя.
        Нивпробормотала что-то вответ, хотя потом немогла вспомнить, чтоименно сказала. Опустив глаза, онапродолжила идти. Сворачивая впереулок, девушка оглянулась иувидела, какторговка что-то прошептала наухо горбуну, итот сгрустью посмотрел ей вслед, какнакотенка, которого уже погружают вводу.
        Былали она котенком?
        Нет.
        Потому что собиралась отказаться.
        —Что-что ты собираешься сделать? — удивилась Келлег Бейкер, когда Нив все рассказалаей.
        Этобыло впервой половине дня, иони сидели сосвоими пяльцами вдлинной комнате ивышивали. Вседевушки краснели имурлыкали, кричали излорадствовали, плакали идулись, какНив ипредполагала. Ирен получила отсвоего возлюбленного кружево, Камилла — гребень. Слишком прямая спина Мэй намекала наее горестную участь, вто время какДейзи Дэрроу получила подарки сразу оттрех поклонников, даеще ишикарную драку впридачу, когда, столкнувшись вполночь накрыльце, онипустили вход кулаки.
        —Ядумала, Калеб убьет Гарри, — рассказывала Дейзи, иее глаза сияли отнезабываемых впечатлений. — Нотут Дэвис разбил горшок оего голову. Ох,мама пришла вярость. Этобыл ее клубничный горшок отКэйна.
        Нивнеучаствовала вбеседе. Онатолько шепотом рассказала свою новость наухо Келлег, дочке пекаря, которая теперь была ей ближайшей подругой, хотя так инестала настоящим другом. Когда утебя есть друзья, близкие, какродственники, иверные, каксобственное сердце — какими были длянее близнецы, — неочень-то хочется общаться сдругими людьми. Аесли потом вам неповезло, идрузья покинули вас, чтож, высами свили одинокое гнездо, вотисидитетам.
        —Ясобираюсь отказать ему, — повторилаНив.
        Келлег была вшоке, иНив, всвою очередь, была вшоке отее шока.
        —Неужели ты думаешь, чтоя моглабы сказать«да»? — спросила она недоверчиво. —Ему?
        —Конечно, ядумаю, чтоты моглабы сказать«да»! Ачто еще тебе делать? Тыже больше несобираешься угробить себя вЧаше Тумана, правда?
        —Нет, убивать себя я несобираюсь.
        —Ненапрямую, может быть. Ноты заморишь себя сыростью, если неумрешь раньше отголода. Тыслышала, чтоИлона Блэкстрайп потеряла все пальцы наногах? Аболее чахлых детей, чемтам, тывидела когда-нибудь?
        —Ну,я несобираюсь рожать детей, такчто это немоя главная забота.
        —Никаких детей, — Келлег покачала головой, теребя небольшую серебряную цепочку — подарок отее парня. — Мненикогда тебя непонять, Нив. Тысовсем другая. Тыбыла стеми двумя мальчиками, иниразу даже непогрелась сними. Иты нехочешь детей? Чегоже ты хочешь, можно узнать?
        Чего Нив хотела? О,крылья имножество драгоценностей. Почемубы инет? Аеще свой собственный корабль, спарусами изтончайшего шелка. Собственную страну сзамком, лошадьми, иульи надеревьях, истекающие медом. Какая польза была отэтих желаний, когда дополного живота также далеко, какдогоры издрагоценностей? И,поправде говоря, Нив хотела детей, нопримерно также, каккрылья: всказочной версии жизни, гдеони небудут чахлыми, какнесчастные дети Блэкстрайп, иНив непридется копать крошечные могилки каждые пару лет, апотом делать вид, чтожизнь продолжается.
        Ачто насчет любви? Хотелали она иее тоже? Этожелание казалось еще более сказочным, чемкрылья.
        —Ничего изтого, чтомогу получить, — ответила Нив, пока сияние бессмысленного желания нестало слишком ярким.
        Келлег была резкой.
        —Тогда бери Спира исчитай, чтотебе повезло. Он,может, иужасный мужчина, ноунего вдоме тепло, ия знаю, чтоон каждую неделю ест мясо.
        Мясо каждую неделю. Можно подумать, Нив продаст себя ради этого! Иименно вэтот момент унее вживоте заурчало: из-за утренних переживаний она забыла позавтракать, даикурица ее неслась все хуже. Бедная Пышка, скоро ей придется стать начинкой дляпирога.
        Упреподобного, насколько знала Нив, была дюжина кур иверховодивший ими напыщенный петух.
        Упреподобного была даже корова.

«Масло, — подумала Нив. —Сыр».
        —Всеэто очень мило, — сказала она, твердым нажатием руки усмиряя урчащий живот. — Ноесть один момент — ряднадгробий. Сколько жен человек должен свести вмогилу, прежде чем кто-то посоветует ему завести новое хобби?
        —Ачто если это ты сведешь его вмогилу?
        —Келлег!
        —Что? Янеимею ввиду убийство. Просто переживи его. Этодолжно быть легче, чемЧаша Тумана.
        Может быть, итак. Хотя легче — незначит лучше. Одни виды страданий заставляют вас ненавидеть мир, адругие — заставляют ненавидеть себя. И,несмотря насыр имасло, уНив небыло сомнений, чтоСпир — извторой категории.
        Ночто, если… что если ее ждет другое будущее — безстраданий? Ипрямо сейчас оно медленно тащится посвоему пути обратно, впрошлое, чтобы встретиться сней, взять заруку ипоказать, какего найти? Забавно. Досих пор сюрпризы вжизни Нив были только плохими, нокконцу дня ей показалось, чтоутренний ветерок — похититель Библии — сновал вокруг, заглянув проведать ее. Конечно, этовсего лишь фантазии, ноНив чувствовала, чтоэтот ветер непохож наобычные сквозняки. Онрассыпал странные мурашки, которые метались, словно маленькие мальчики, взбиравшиеся поспине, чтобы затем холодком спуститься вниз.
        Этипорывы любопытного ветерка… Ондаже небыл холодным.

* * *
        Мечтатель немог сказать, какдолго он спал. Оноткрыл глаза — иочутился втемноте инеподвижности, похожей насмерть. Ноон небыл мертв. Вотвоздух, вотземля вокруг него, ивсеже что-то нетак. Мечтатель должен был ощутить пульс жизни впочве икорнях, увидеть воспоминания, проросшие травой, просочившиеся водой ивзвериных норах. Этодолжна быть симфония шепота вего убежище, эхоиотражение жизни. Новокруг было тихо.
        Слышался толькозов.
        Язык казался странным; слова были простыми звуками, ноони пронзили его стакой настойчивостью, чтоон сел вкатафалке — слишком резко. Закружилась голова, онупал наколени инамгновение ощутил панику, столь глубокую, чтотемнота обернулась светом. Перед закрытыми глазами дрожал ослепительный белый свет.
        Что-то было нетак.
        Мечтатель спал слишком долго. Стоя наколенях вкромешной темноте, онзнал — онзнал, — чтомир был мертв ион потерпел неудачу. Надним, вокруг него вены земли перестали пульсировать. Если он восстанет, тообнаружит громадную пустыню, серую мертвую оболочку высохшего мира.
        Егосердце, чтотак долго билось очень медленно, сейчас ожило. Еголегкие, которые пробыли неизвестно сколько времени безвоздуха, теперь хотели сделать вдох. Восне Мечтатель мог находиться внутри этой горы. Проснувшись, больше немог.
        Ноон боялся увидеть то, чтоон найдет, если восстанет. Неудачу, смерть, конец. Ончувствовал это. Иэто ощущение давило нанего стакой тяжестью, какой он никогда незнал.
        Вконце концов, именно зов придал ему храбрости. Онпронзил его сон, итеперь влек его. Мечтатель непонимал языка, номольба была глубже слов, идуша стремилась нанее ответить. Собрав все силы, онрванулся вверх. Холм должен был открыться длянего, какцветок, ноон сопротивлялся. Что-то давило нахолм. Инанего. Оннемог дышать. Сдиким усилием Мечтатель вырвался наверх.
        Иобнаружил, чтомир небыл мертв. Онвывалился внего, пьяный отблагодарности, ослепленный тусклым зимним солнцем, иупал наколени втраву. Запустив внее длинные пальцы, онощутил пульс иначал пить воспоминания, такмного, такжадно, такдолго. Пока его чувства привыкали квнешнему миру, онувидел иощутил запах многих вещей, которых небыло здесь раньше.
        Каменного здания, чтопоселилось наего холме, например.
        Иливот еще — люди. Когда он готовил это место отдыха, люди обитали вдоль зеленого побережья южных земель, аэти острова были диким краем буревестников итюленей. Теперьже кветру примешивался аромат дыма, теплый запах навоза, острая вонь выгребных ям. Девственность природы была нарушена.
        Ачтоже он? Чтоони сним сделали, этинароды?
        Ониукрали его перья изадушили его каким-то глупым колдовством. Разорвали, навремя — какнадолго? — егосвязь сземлей.
        Но…
        Мечтатель повернулся вдругую сторону. Тамстояли ряды деревьев, таких зеленых, чтоони казались черными вмягком свете, нозаними, вдали, гдекогда-то темнел лес, теперь все было вырвано, вскопано квадратами, исцарапано бороздами. Дымочагов поднимался через равные промежутки, иМечтатель чувствовал бег многих жизней. Ноодну — ярче всех.
        Ту,что разбудилаего.

* * *
        Кконцу дня случились две вещи, которые окончательно убедили Нив втом, чтоона приняла правильное решение. Во-первых, Леди Дремота задержала ее, когда другие девушки уже ушли.
        —Вот, — сказала она, протягивая Нив цветок. — Наслучай, если утебя ещенет.
        Неловко приняв его, Нив увидела, чтоон засохший. Онапосмотрела вверх, прямо вкруглые глаза старухи — слишком большие, слишком широко открытые, какбудто ее веки никогда несмыкались.
        —Думаете, ядолжна отказаться отнего? — спросила девушка.
        Леди Дремота фыркнула.
        —Ядумаю, онзаслуживает хорошую, до-о-олгую прогулку ваду, окотором он так любит поговорить. Вотивсе. Аможет, онуже был там, вотпочему так много знает. Возьми это, «Воронья пища», иположи накрыльцо. Ниодна птица вмире несталабы есть его невесту. Думаешь, сейчас твоя жизнь горька? Когда он сведет тебя вмогилу, тыстанешь навкус, словно пепел.
        УНив уже была засохшая лилия, поэтому она попыталась вернуть Леди ее цветок, нота неприняла его обратно.
        —Возьми, — повторила она. — Ясорвала его специально длятой, ктополучит подарок отпреподобного.
        ИНив взяла цветок. Ирадовалась, чтоон унее, когда увидела, чтоСпир сам ждет ее наокраине города.
        Этобыло во-вторых.
        Онулыбнулся, увидев, чтоона приближается. Егозубы были такими белыми иквадратными, словно были высечены изморжовой кости.
        —Добрый вечер, Нив, — сказал он. Какая вольность. Ондолжен был назвать ее мисс Эллаквин.
        —Сэр, — только исмогла выдавить она, ипошла дальше.
        Мимо него.
        Спир нагнал ее изашагал рядом.
        —Надеюсь, вампонравилась Библия, — сказал преподобный. — Какой стих вы прочли первым? Явсегда хотел знать.
        Думает, онауселась прямо наступеньках, стремясь узнать больше озаповедях икарах Господних?
        —Янечитала ее, — ответила девушка. — Ветер унес книгу, прежде чем я успела выйти накрыльцо.
        Повисла тишина. Нивнеподнимала взгляд, чтобы непришлось смотреть вглаза снарисованными точками зрачков. Тень преподобного, упавшая перед ним, была гораздо больше тени девушки.
        —Чтоты сказала? — наконец переспросил он, будто ее слова можно было истолковать неверно.
        —Ветер, — повторила она. — Мнежаль. Библиинет.

* * *
        Онзамер, ноНив продолжала идти. Тогда Спир взял ее заруку изаставил остановиться. Егодлинные пальцы стиснули ее руку отлоктя досамого плеча, ихватка вовсе небыла нежной.
        —Этоже семейная реликвия, — процедил он, итеперь Нив пришлось взглянуть нанего. «Стеклянные», — подумала она, представляя, какогонь отражается вних, когда он исследует географию ада. — Онабыла дорогамне.
        —Тогда, наверное, неследовало оставлять ее накрыльце, — сказала Нив, пытаясь высвободиться. — Этобыло немоих рук дело.
        Спир по-прежнему невыпускал ее. Впанике девушка сунула ему цветок Леди Дремоты. Красная роза выглядела гораздо ярче, чемее изысканная лилия.
        —Вот, — проговорила она дрожащим голосом. — Ваше предложение — эточесть дляменя, ноя нехочу замуж. Мойответ:нет.
        Онневзял цветок инеотпустил ее руку. Акогда Нив снова посмотрела вего глаза, скаждой секундой паникуя все больше, тоувидела красноречивый взгляд. Бывают взгляды, которые можно читать, каккнигу. Онавспомнила маму ислова, сказанные простым, каксчастье, языком вто время, когда еще небыло горя: «Ялюблю тебя больше жизни, моямилая девочка». Иумирающего Айвена, чейвзгляд сказал Нив отом, какон отчаянно нехотел оставлять ее одну.

«Яполучу иудержу тебя, — обещал взгляд Спира. — Найду тысячи способов заставить тебя плакать. Твои слезы станут сахаром вмоем чае, твои страдания будут моей радостью».
        Вслухже преподобный сказал:
        —Янеспрашивал тебя, Нив. Ясделал свой выбор.
        Онсжал высушенную розу вкулаке, превращая ее втемно-красную пыль, апотом наконец выпустил руку Нив идобавил напрощание:
        —Когда я поздороваюсь стобой завтра, торассчитываю увидеть улыбку. Ирумянец, если утебя получится.
        Затем он повернулся иотправился обратно вгород.
        Нивбыстро шагала домой, игрязь налипала наее ботинки. Войдя водвор, онаувидела следы ног Спира среди лисьих отпечатков ипоняла, насколько жалкой защитой были местные лачуги. Всвоем жилище Нив была, словно ядрышко ореха длясильных зубов. Спир может съесть ее назавтрак, если захочет. Хуже того, онможет получить ее икакполуночную закуску.
        Сегодня. Иливлюбой другой день. Ктопридет напомощь, если она закричит?
        Вздрогнув, оназакрыла жалкую дверь. Развела жалкий огонь иприготовила жалкую трапезу. Навострив уши, онаприслушивалась кшуму наулице, нослышала лишь стук дождя. Непроисходило ничего страшного, иона вытащила книгу — свое сокровище, единственную вещь издома: истинного дома, давно потерянной Неудавшейся Колонии. Когда-то уколонии было настоящее название, новсе эти десятилетия, когда они старались, ижили, истроили, иработали наземле, илюбили, — всего заодин сезон свелись кэтому несчастному слову: неудавшаяся.
        Вкниге было восемнадцать историй, икогда Нив читала их — всегда вслух, — топовторяла мамины интонации, запечатлевшиеся вее сердце. Сейчас она открыла страницу, которая подходила дляэтой ночи: дева, которую преследует людоед, превращается влань, чтобы нестать его женой. Глаза Нив устали оттого, чтовесь день щурились, глядя намелкие стежки, иона позволила им закрыться. Оназнала историю наизусть, ивосне быстрые ноги лани несли ее вниз посклону, поросшему мхом.
        Вдруг Нив оказалась вМерзком овраге. Оназнала, чтоспит, потому что ее книга неимела ничего общего сМерзким оврагом. Тамбыли весенние жуки, блестящие имерцающие вполумраке среди папоротников, ноони нелетели ей влицо. Онивообще нелетали. Онибыли неподвижны. Нивподошла ближе иувидела, чтоэто драгоценности. Жуки были сделаны издрагоценных камней, икогда она взял одного, оказалось, чтоэто кольцо — какраз дляее пальца. Другой жук оказался брошью. Вовраге было тихо, струился мягкий свет, иона почувствовала, чтотам есть кто-тоеще.
        —Эй? — прошептала Нив ипроснулась, сидя вкресле. Слышались звуки дождя итреск умирающего пламени, и, казалось, шепот последовал заней изсна. Онанестолько слышала его, сколько чувствовала.
        Какветер влесу, летящий сквозь листву.
        —Яосвобожу иподниму тебя. Янайду тысячу способов заставить тебя смеяться. Твоя улыбка будет медом моих ульев, твое очарование — моей радостью.
        Сидя усебя вкомнате рядом сумирающим огнем, Нив, каквтом сне, чувствовала, чтоона неодна. Ноощущение небыло неприятным, будто кто-то следил заней вночи. Оначувствовала, чтонеодинока вмире, иэто было совсем другое дело.
        Онаспала. Ивидела сон. Тамбыла музыка, которую она никогда неслышала, ипение наязыке, таком далеком отее собственного, какшорох дождя далек отрева моря. Итанцы. Руки держали ее, иона невидела, чьиони, нотолько чувствовала, чтокружится, кружится, кружится вбезопасном кольце чьих-то сильных темныхрук.
        Утром водворе она обнаружила следы очередного визита проповедника иеще один подарок напороге — миниатюру, накоторой было его самодовольное лицо. Нивпоняла, чтосны были всего лишь снами, глупыми надеждами, извлеченными наверх изукрытия иобманутыми танцами, танцами водиночку.
        —Какглупо, — прошептала она, иоттолкнула портрет ногой. Онахотела пнуть его вгрязь, нонерешилась. Обманутая сном онадежде, инадежде начто? Натанцы ипару сильныхрук?
        —Глупо, — повторила она сядом вголосе. Можно подумать, чтоона новичок вотчаянии итолько начала узнавать его трюки. Нивнадела ботинки иотправилась вкурятник. Топор торчал изколоды, иона подумала, что, может быть, сделает это сегодня. Чтохорошего вкурице, которая небудет нестись?

«О,столькоже хорошего, каквдевушке, которая невыйдет замуж», — сказал внутренний голос, иНив встряхнула Пышку, которая сонно моргала: «Нукак, старушка? Дашь мне что-нибудь сегодня назавтрак?»
        Яицнебудет. Нивзнала это. Было что-то жалкое втом, чтоНив упорно продолжала проверять — значит, все-таки надежда вцепилась внее коготками сильнее, чемей казалось.
        Ивдруг она вскрикнула. Тамбыло яйцо.
        —Эй,ты молодец, — сказала она Пышке, слишком бурно радуясь такой маленькой вещи, какяйцо. Онапотянулась кнему. Взяла. Подняла его ипоняла, чтоэто неяйцо.
        Этовыглядело, какяйцо.
        Ноэто было неяйцо.
        Яйцо именно такое, какое оно есть. Аэто — слишком легкое. Тамвоздух, оболочка ичто-то еще, ноэто что-то — нежелток инежидкость. Нивдолжна былабы захотеть сразу выбросить его — даже незахотеть, апросто сделать это немедленно, инстинктивно, реагируя нанеправильность. Ноона неуронила его. Ведь никакой неправильности внем неощущалось. Нивдержала яйцо, ионо было теплым игладким, идеально ложилось владонь.
        Завтрак был забыт второй день подряд. Нивпобежала через двор вдом, икактолько оказалась внутри, снова принялась рассматривать яйцо, осторожно перекладывая его изруки вруку. Внутри него что-то сместилось, иНив задумалась, чтоже делать. Можно оставить его целым. Нояйцо недолжно оставаться нетронутым, правда? Онопредназначено длятого, чтобы открыться. Расколоться.
        Поэтому она осторожно разбила его, постукивая поободку старой глиняной миски. Звуки, которые оно издавало, звучали какмузыка. Яичная скорлупа распалась наполовинки, ичто-то внутри… сверкнуло. Ниввытряхнула это владонь — инеповерила своим глазам.
        Этобылжук.
        Изее сна проМерзкий овраг. Тельце было сделано избриллианта — размером сноготь большого пальца, ослепительного, какзвезда, заключенная вкристалле. Акрылья — дваполумесяца измолочного нефрита. Онибыли установлены нахитрых петлях ираскрылись отее прикосновения. Голова жука оказалась изумрудной сглазами изкамней, названия которых она незнала, — розовато-жемчужных, свкраплениями золота. Какивосне, жукбыл прикреплен ккольцу, которое оказалось ей впору, какбудто феи сняли мерку, пока она спала.
        Сначала было только восхищение. Нивсмотрела наоткрывающиеся изакрывающиеся нефритовые крылья вмедленном, удивленном восторге. Апотом появились вопросы.
        Как?
        И,конечноже,кто?

* * *
        Мирнеумер, ноон так изменился, чтоказался новый местом — инелучшим. Онстал грязнее, бледнее, былзапятнан грустью, иМечтатель чувствовал себя потерянным внем.
        Онеще незнал, сколько времени прошло, нопонимал, чтоотсутствовал слишком долго.
        Ипока его небыло, Мечтатели… проиграли.
        Нокакэто произошло? Гдеостальные ипочему никто изего братьев илисестер непришел, чтобы разбудить его? Онитоже спят всвоих далеких холмах? Ихперья украдены, какиего, ихум ичувства притупились? Ондолжен найти их ивытащить изземли, ночто-то связывало его сэтим местом.
        Кто-то связывалего.
        Онапопросила его защиты. Нет, онасделала больше: призвала его. Даже сквозь преграду бесцветного, удушающего колдовства, чтосвязывало его. Ончувствовал себя обязанным ей. Иотправился напоиски, чтобы уплатить долг.
        Апотом увиделее.
        Онувидел ее, ишум ивонь этого нового мира тутже отступили, какбормотание отступает перед звонким всплеском песни. Онувидел ее одну надороге. Серая скучная одежда немогла скрыть ее природной яркости, тяжелые башмаки сзасохшей грязью едва сдерживали врожденное изящество. Иего паника тутже прошла. Онзапаниковал, кактот, ктопроспал иопаздывает наработу… аего работа — создание иподдержание мира. Скоро он начнет работать, ивесь мир вернется, сего шумом икрасками, носейчас втишине он любовался девушкой.
        Онабыла так одинока, такхрабра инапугана, итак прекрасна. Сердце Мечтателя, которое билось втакт скаждым движением Земли — стех пор, какон впервые ощутил ее движение, — застучало вдругом регистре, такомже сладостном дляего крови, какптичье пение дляего слуха, иему это нравилось.
        Онанебыла его созданием. Онсотворил все вариации оттенков зеленого ивынес их ссобой изснов. Ондал миру бури, иберега рек, ипчел. Нофигура этой девушки, яростный блеск ее глаз исокровища души иума — ихеще предстояло открыть вней — были созданы неим. Мечтатели были богами всего насвете, нонечеловечества. Онисделали все, кроме этих амбициозных существ, которые сделали себя сами.
        Клучшему это было иликхудшему?
        Онбыл богом приливов итрепещущих крыльев, когтей ижемчуга. Онабыла богиней… себя. Ион немог отвести отнее взгляд.

* * *
        Нивпрошла все этапы обычного дня: город, ряддевушек спяльцами, крошечные стежки наалтарной ткани длякаких-то далеких соборов, которые она даже немогла себе представить. Всебыло, какпрежде, ночто-то изменилось.
        Онаположила миниатюру Спира водин карман фартука, адрагоценного жука — вдругой. Водин карман — можете догадаться, вкоторый? — еерука проскальзывала снова иснова, икаждый раз щеки девушки вспыхивали оттого, чтопервый хороший сюрприз ей неприснился.
        Онапыталась негадать отом, чтоже все это значит, авоспринимать какисторию изкниги, гделогика неможет найти твердую почву подногами. Ноэто было нелегко.
        Кто?
        Весь день закаждым ее словом таилось вот это. Акогда она молчала — тоесть большую часть времени, — томысленно вопрошала:«Кто?»
        —Нучто? — Леди Дремота хотела знать. — Тыотдала ему цветок?
        Нивкивнула.
        —Онрастер его вкулаке иснова пришел вечером.
        Ивынула изкармана миниатюру, болтавшуюся нацепочке. Видя, чтоНив необезумела отгоря, старуха неправильно поняла причину.
        —Вотгробовщик-то порадуется, — фыркнула она. Большие, печальные глаза сузились отобиды, чтоее совет оставили безвнимания. — Неговори, чтоя тебя непредупреждала.
        Нивнепыталась объяснить. Чтоона могла сказать? То,что она призвала защитника иее услышали? Когда она осмеливалась думать обэтом, топонимала, какнелепо это звучит, иснова начинала сомневаться. Приходилось засовывать руку вкарман исжимать жука владони.
        Онабыла так занята своими мыслями, чтовечером подороге домой прошла мимо преподобного Спира наглавной улице инеосознанно сделала то самое, очем он просил ее прежде. Нуилихотябы половину.
        Онаулыбнулась.
        О,улыбка предназначалась недлянего. Онауже была наее лице, когда Нив случайно повернула вего сторону, — небольшая, лукавая имечтательная ноопределенно улыбка. Ейстоило труда удержать ее, иона непокраснела, какпросил Спир, ноулыбки оказалось достаточно. Онстоял сдругими мужчинами — плотоядные, знающие взгляды — инеостановил ее, только кивнул по-джентльменски. Ноглаза его горели привзгляде нанее, разжигаемые отнюдь негневом. Ачем-то, чтохуже гнева.
        Неважно. Этобыло лучшим способом невызвать унего раздражение.

«Янедлятебя», — подумала Нив. Унее было двадцать три дня донаступления Сочельника. Несразу, ноона вдруг судивлением поняла: жуквкармане наверняка стоит целое состояние, итаких украшений наэтом острове никто досих пор иневидел. Аэто значит, чтоона свободна — иотСпира, иотЧаши Тумана. Даже если это неозначает ничего большего, онавсе равно может сесть накорабль, когда только пожелает, иотплыть нанем клюбой жизни, какую пожелает. Конечно, этобыло одной изпричин дляулыбки, нодалеко неглавной.
        Ведь кто-то дал ей это. Кто-то был там. Оначувствовала его. «Яосвобожу иподниму тебя». Этобыли его слова изее сна. Онуже освободилее.
        Чтоже теперь?
        Чтоже теперь?
        Рассвет зарассветом Мечтатель воссоздавал длянее мир вминиатюре. Натретье утро он подарил ей бутылку спением всех птиц насвете. Каждый раз, когда ее открывали, изнее вылетала новая песня, алюбимые можно было вызывать пожеланию.
        Потом пауки плели длянее чудеса: паутинные перчатки, защищающие отхолода, итакие кружева, которые немогут быть созданы человеческими руками.
        Напятое утро появились цветы. Нивоткрыла дверь иувидела, чтоее грязный двор расцвел: вокруг был сад сцветами совсех концов света, аведь это совершенно невозможно зимой. Здесь были иее любимые цветы, которые ей снились вразные годы, такие удивительные иневероятные, чтонафоне суровой островной растительности они выглядели, какдраконы среди ослов.
        Мечтатель свосторгом наблюдал, какона бродит среди стеблей, сияя отсчастья, какпогружается попояс вразноцветное море илепестки наполовину скрывают ее привычный тусклый наряд.
        Нарезав ведро цветов, Нив унесла их домой, чтобы украсить свою бедную комнату. Наследующий день Мечтатель подарил ей гобелен: яркие краски менялись изодня вдень, показывая ей разные уголки мира.
        Наседьмой день — емубыло стыдно докорней зубов, чтоон сразу недодумался, — ондал ей пищу, чтобы насытиться.
        Онабыла голодна. Этасветлая ичудесная девочка. Мечтатель немог найти слов, чтобы описать свой ужас.
        Онсделал длянее корзину, которая наполнялась, если ее крышка оставалась незапертой, икаждый раз предлагала что-то новое. Какивслучае сптичьем пением, любимую еду всегда можно было вызвать пожеланию, инесколько дней спустя уНив появились любимые блюда — роскошь, которую она уже почти забыла.
        Скаждым прошедшим днем Мечтатель понимал, чтоему все труднее держать дистанцию между ними, ноон держал ее исмотрел, какчудеса по-новому освещают лицо девушки.
        Когда он впервые увидел Нив, ееглаза сверкали, ноотнепролитых слез.
        Атеперь — отсчастья.
        Онаговорила сМечтателем — накрыльце илиподороге вгород иизгорода. Будто знала, чтоон слышит ее. Поначалу было лишь тихое «спасибо», азатем слова стали связываться вместе, еезастенчивость постепенно исчезала. Ивот через несколько дней длянее стало вполне естественно разговаривать своздухом, светром, чтосопровождал ее ибыл теплее, чемсоленый островной бриз.
        Сердце Мечтателя открыло новый ритм, аон сам открыл этот ритуал ухаживания. Чтоже он знал олюдях? Унего было время, чтобы их изучить: двадцать четыре дня, пока цикл непридет кконцу. Ичто тогда? Онрешил. Онвстанет перед Нив ипротянет ей руку, прямо перед ее народом, чтобы все могли видеть.
        Аеще был мужчина, чтовышагивал высокомерно игордо. Онявно непредполагал, чтоуНив найдется еще один поклонник — неговоря уж отом, чтотот окажется богом.
        Мечтатель смотрел, какон приходил каждую ночь иоставлял свои сухие иполезные подарки накрыльце. Деревянная ложка, ершик дляпосуды, прочный фартук серого цвета. Оннаблюдал, кактот каждый раз стоит водворе, глядя надверь, словно мог видеть сквозьнее.
        Онрассматривал. Рассматривал.
        Рассматривал чересчур долго, апотом наконец уходил. Навосемнадцатую ночь шел сильный дождь, иМечтатель видел, какмужчина стоит подэтим ливнем. Челюсти его сжались, вода струилась полицу. Онборолся ссобой… ипроиграл.
        Медленно повернул голову сначала водну, азатем вдругую сторону. Убедился, чтоон один, азатем взошел накрыльцо.
        Ноон был неодин.
        Оннедобрался додвери.
        Мечтатель неубил его, хотя это былобы так просто.
        Хрупкая плоть, хрупкий дух. «Гдесейчас твой бог? Придетли он, чтобы защитить тебя, илиэто невего характере? Неужели он появляется только тогда, когда наступает время наказания иликогда вы зоветеего?»
        Мечтатель удовлетворился тем, чтозакружил преподобного ипригнал домой, поселив унего вкишечнике страх, словно язву. Сэтого дня всякий раз, когда он попытается овладеть женщиной, будь то угрозой, илисилой, илидаже просто взглядом, страх вспыхнет инастигнет его — такдико инеожиданно, чтоон рухнет наколени ивужасе закроется руками, ищаутешения усвоего далекого карающего бога.
        Видимо, теперь его жизнь сильно изменится, равно какижизнь его прихожан.
        Апотом настал черед Мечтателя смотреть надверь Нив, пока дождь струился полицу, иощущать исходящие отнее лучи, будто девушка была солнцем, аон цветком. Ониспытывал искушение, нонепозволял себе поддаться ему. Повернувшись спиной кдому, оноставался там всю ночь, стоя настраже, пока шел дождь. Тотбыл его собственным творением, ивсеже Мечтатель никогда неощущал его прежде таким образом.

«Ещешесть дней, — подумал он, гадая, чтоже Нив сделает сего последним подарком.
        Апотом сдрожью подумал отом, чтоже она сделает сним.
        ЗалСкармен — самое большое строение наострове Перьев — грандиознее всего выглядел вканун Рождества. Собрание было главным мероприятием года, апомолвки — егосердцем. Каждая девушка брачного возраста несколько месяцев выбирала платье, акаждый поклонник — свой последний подарок: кольцо.
        УНив уже было кольцо. Первый подарок отМечтателя — драгоценный жук, которого она стех пор так иносила вкармане.
        Сегодня она наденет его напалец.
        Аеще она наденет платье, которое сама сшила изткани, которую он дал ей. Платье получилось голубое, какнебо, ихитроумное, каквсе подарки Мечтателя: цвет был непросто синий, внем были все его оттенки сразу — взависимости отвремени суток инастроения неба. Каждую минуту оно меняло цвет, темнее откобальта дополуночи, постепенно покрываясь звездами. Акогда Нив улыбалась — онаобнаружила это, глядя насебя взеркало, которое также было подарком, — наподоле появлялись всполохи оранжевого, яркого пламени, каксолнце назакате.
        Представьте: последняя изчумных сирот придет насбор втаком платье! Этобыло похоже наисторию изкниги Нив оЗолушке идобройфее.
        Хотя унее небыло никареты изтыквы, нитуфель изхрусталя — только изшелковой паутины, блестящей, какроса налепестке. Зато был старенький плащ иботинки длядолгих прогулок. Даикогда она стеснялась грязи наподоле?
        Посмотревшись взеркало, оназадумалась, правдали это илинаведено чарами. Какона могла знать, реальноли ее отражение илиэто видение изсна. Впрочем, какая разница? Нивулыбнулась иувидела, какее платье снова пламенеет сполуночи дозаката. Еесердце было похоже науголек вгруди, готовый загореться ибросать искры.
        Чтопроизойдет ночью? Неизвестно. НоСпир никогда невозьмет ее заруку, этоона знала точно. Какито, чтоЧаша Тумана никогда небудет ее домом. Аведь всего лишь двадцать четыре дня назад унее были только эти два пути. Теперьже чудеса окружали ее ежедневно, авсердце стучал лишь один вопрос:кто?
        Нивдогадалась, чтоон — Мечтатель, которого она призвала вотчаянии. Нооткуда ей знать, чтоэто значит? Чемон был? Оначувствовала его присутствие всвоих снах, ноникогда невидела его, ион неоставлял следов водворе ее дома, какэто делал преподобный (вернее, какпреподобный делал раньше, дотех пор, пока шесть дней назад его подарки неожиданно прекратились).
        Однажды ей приснилось, чтоона обнимает холм черных перьев ичувствует глубоко внутри биение сердца.
        Апрошлой ночью случилось неожиданное чудо: онаоткрыла книгу — иобнаружила, чтотам невосемнадцать историй, какбыло всегда, адевятнадцать, ипоследняя называлась «Мечтатели».
        Онбыл одним издесяти, родившихся доначала времен. Напротяжении тысячелетий они один задругим засыпали ивидели сны. Именно они дирижировали симфониями роста исмерти, которые двигали мир. Онибыли богами еще дотого, каклюди придумали слово «бог», иненуждались нивпоклонении, нивблагодарности. Дляних было важно только само деяние: творение.
        Иногда — уничтожение.
        Поэтому она знала, ктоон такой, нонезнала, какую форму он может принять. Тамнебыло ниодной иллюстрации, никаких описаний. Ноэто неимело значения; сейчас она любила его влюбом обличье. Вее книге была еще одна сказка — одна изпервых восемнадцати — продракона иего жену, обычную женщину. Нивникогда непонимала этого раньше, покрайней мере, пытаясь увидеть сточки зрения жены. Нотеперь она поняла. Любовь — этолюбовь.
        Ивсеже она надеялась, чтоМечтатель небудет драконом.
        Ниввышла накрыльцо, собираясь отправиться вгород, ивдруг увидела водворе существо.
        Онавздрогнула, вспомнив то, очем думала только что. Апотом рассмеялась надсобой, ведь это было всего лишь средство передвижения. Великолепный олень, весь белый. Рога его были украшены лентами, аупряжь сверкали серебром. Онвстал наколено, чтобы она смогла взобраться, иНив снова рассмеялась этому чуду. Станетли она равнодушна кчудесам, если так пойдет дальше? Ведь кнесчастьям она привыкнуть смогла.
        Низачто.
        Онаехала, словно скользила вниз подлинной влажной дороге, ведущей отКладбищенской фермы кгороду. Толи дождь прекратился, толи невидимый пузырь образовался вокруг Нив, нозавесь путь нанее неупало никапли.
        Олень привез ее кСкармен-холлу, прямо кшироким каменным ступеням. Нивпоказалось, будто все вокруг застыло, превратилось вкартину, иона осталась единственной движущейся фигурой.
        Вфонарях зала этой ночью мерцало столько свечей, сколько успело сгореть зашесть последних месяцев вместе взятых. Вдымке свет рассеивался ипревращался вореолы, наслаивавшиеся одни надругие. Звуки одинокой виолончели звучали сладко ичисто.
        Нивспешилась. Всеостальные уставились нанее. Тамстояли иКеллег Бейкер сосвоим женихом — обасгорали отнетерпения, — иБилл Детолом, которому было непосебе вдешевом воскресном костюме. Стайка девушек изсемей Первых Поселенцев ввенках изостролиста переживала шок, вкотором небыло удивления, только зависть. ИЛеди Дремота, чьиглаза казались огромными, какникогда.
        Ипреподобный Спир, неподвижный, какивсе остальные. Онсмотрел исмотрел. Великолепие Нив умаляло его собственное. Онбудто уменьшался унее наглазах, словно тень помере восхода солнца.
        Нивповернулась кним, улыбнулась — иувидела, каких охватила дрожь удивления, когда ее платье сверкнуло отсинего допламенного. Проходя мимо, оначувствовала, будто парит ввоздухе.
        Илитак все ибыло? Теперь все казалось возможным.
        Коридор был широким, свысоким сводчатым потолком, авконце бальный зал светился светом, слишком ярким дляфонарей.
        Онуже был там. Нивпочувствовала это даже раньше, чемуслышала пение наязыке изсвоего сна — ветер, пробегающий покронам деревьев. Иона знала, чтозаней толпились жители острова; оначувствовала их тоже, новсе меркло перед мерцающим сиянием, которое влекло ее вперед. Онибыли впрошлом, ужеуходящем.
        Вшелковых туфельках она вошла взал.
        Иувиделаего.
        Чувства имеют свои пределы, имы неможем знать, насколько близко кистине то, чтоони открывают нам: образы, ароматы, звуки. Глядя наМечтателя, Нив ощутила, чтодошла дограниц человеческих возможностей… ипреодолела их. Всех остальных длянее уже несуществовало.
        Онитоже видели его, нотолько какмираж.
        Возможно, ониувидели человека.
        Оннебыл человеком. Даимоглали она поверить, чтоон им будет?
        Онаникогда небыла всостоянии вообразить его, но, представляя себе этот миг, Нив думала, чтобудет идти кМечтателю, чтоон протянет руку иона примет ее. Нокакона могла подойти кнему, когда он нестоял наземле?
        Онпарил надих головами, среди бумажных снежинок, драгоценных стеклянных сосулек ифонарей, чьимедные цепи качались отдвижения воздуха приударе его крыльев. УМечтателя были крылья.
        Конечно, были.
        Онобнаружил свои черные перья там, гдеих зарыли. Исейчас они переливались глянцем, каквтот день, много веков назад, когда он стряхнул их, чтобы погрузиться всон. Егочерные волосы были несовсем волосами… нетолько. Водно мгновение они казались шкурой, вдругое — перьями, втретье — яркой обсидиановой чешуей, апотом снова — длинными пышными шелковыми нитями. Онбыл драконом, иптицей, иволком, иорхидеей, имолнией — ичеловеком. Тысяча граней. Словно драгоценный камень бесконечных размеров.
        Грань, которой он обратился ктолпе, была человеком, иНив так ивоспринимала его… побольшей части. Онбыл темнее, чемлюбой человек, которого она прежде видела. Темная кожа настолько насыщенного оттенка, чтотени наплоскостях его лица Нив воспринимала глазами художника какдополнительные цвета. Индиго ифиалковый — оттенки, которые она связывала средкостью ибогатством, потому что красители были настолько ценными, чтотолько лучшим вышивальщицам дозволялось пользоваться такими нитями. Егоглаза неимели цвета, хотя они были черные, какморе присвете звезд. Иона увидела фигуру иконечности человека — нонеодетые илискрытые, какэто было «прилично» и«должно» вчеловеческом обществе, ккоторому она привыкла.
        Онаувидела его тело. Егогрудь. Впадина, гдемышцы соединялись ировной линией спускались кпупку.
        Егопупок.
        Глядя наМечтателя, Нив наклонила голову назад, икаждый ее нерв ожил. Онаосознала свои руки. Всюих поверхность, отладоней докончиков пальцев начало покалывать, будто они просили открыть дляних текстуру этих темных контуров. Этобыло новое ощущение, игубы тоже поддалисьему.
        Икончик языка.

«Интересно, какова его кожа навкус?»
        Лицо Нив бросило вжар. Онапробудила Мечтателя, итеперь пришла ее очередь пробуждаться. Этобыло похоже навылупление изнебольшой, темной жизни вбольшую, непостижимую. Итот, ктобыл перед ней — человекли, богли, парящий всфере своего сияния, — ждал, чтобы взять ее заруку.
        Нокакже дотянуться донего?
        Ейнезачем было волноваться. Неуспела она протянуть руку кнему, каквсе ее тело начало взлетать — «Яподниму тебя…» — и… меняться. Еепшеничные волосы распустились, превращаясь ввоздухе вкокон избледно-желтых перьев. Намгновение это скрыло ее прочие трансформации, нотолько намгновение, потому что такие крылья, какэти, нельзя было скрыть.
        Когда бог старого мира взял девушку наруки, онауже небыла человеком. Несовсем. Онавсе еще оставалась собой, изплоти икрови, ивсе такойже прекрасной — яркоглазой, стройной, улыбающейся, — ноНив небыла больше привязана кземле. Онаувидела размах своих крыльев — такихже бледно-желтых, какиволосы, — ивспомнила, кактщетно было когда-то желать этого.
        Апотом потянулась кнему.
        Еерука, егорука — наконец-то. Мечтатель привлек Нив ближе ипрошептал свое истинное имя ей наухо. Тайна втекала внее, словно музыка.
        Бумажные снежинки сами отделялись отпотолка Скармен-холла, икогда достигали подставленных рук островного народа, топереставали быть бумажными.
        Весь вечер настоящий снег будет падать спотолка иблестеть наресницах танцующих девушек ипылких парней. НоНив иМечтатель немедлили.
        Импредстояло сделать очень много. Все, очем мечталось инемечталось, вглубине ивовсех уголках целого вращающегося мира.
        Аминь.
        notes
        Сноски

1
        Кеша Роуз Себерт — американская певица иавтор песен. — Здесь идалее прим. переводчика.

2
        Вариант игры впрятки.

3
        Сэвил Роу — улица вЛондоне, гденаходятся лучшие вмире ателье попошиву костюмов.

4
        Mijo — сокр. отmi hijo, «сынок» (исп.) — ласковое обращение старшего мужчины кмладшему, распространенное вмексиканском диалекте английского языка вСША.

5

«Tecate» — мексиканское пиво.

6
        Уно (UNO) — американская карточная игра.

7
        Лотерея (Loteria) — мексиканская настольная игра, наподобие лото.

8
        Тортилья — тонкая лепешка изкукурузной илипшеничной муки.

9
        Тамале — лепешка изкукурузной муки, обернутая кукурузными листьями, приготовленная напару, сначинкой измясного фарша, сыров, фруктов илиовощей.

10
        Твое здоровье (исп.).

11
        Юбка-солнце саппликацией иливышивкой ввиде пуделя; были очень популярны в1950-е годы.

12
        Сволочи (шведск.).

13
        Британский поп-дуэт, который пользовался огромным успехом в1980-е годы.

14
        Эгг-ног — яичный напиток сдобавлением сахара испиртного.

15
        Marigold (англ.) — бархатцы, Moon (англ.) — луна.

16
        Виккане — поклонники неоязыческой религии, основанной напочитании природы. Йоль — один извосьми больших праздников, которые отмечают виккане.

17
        Подкаст — звуковой иливидеофайл встиле радио- илителепередачи, атакже регулярно обновляемая серия таких файлов, публикуемых наодном ресурсе интернета, свозможностью подписки.

18
        Крампус — спутник Св. Николая, егоантипод. Является вобличье черта инаказывает непослушных детей.

19
        Хель — повелительница царства мертвых вскандинавской мифологии.

20

«Уменя есть маленький дрейдл» (четырехугольный волчок, скоторым дети играют вовремя Хануки).

21
        НедФландерс — персонаж мультсериала «Симпсоны». Сосед семейства Симпсонов, крайне набожный христианин.

22
        Сумасшедшая Кошатница — персонаж мультсериала «Симпсоны». Психически неуравновешенная женщина, живущая вокружении огромного количества кошек. Речь ее чаще всего невнятна.

23
        Бедфорд-Стайвесант (сокр. Бед-Стай) — район насевере Бруклина вНью-Йорке, традиционное место проживания итальянцев, чернокожих иевреев.

24
        Программа «работа-учеба» предусматривает такой график занятости студентов, который позволяет им параллельно работать натерритории университета.

25
        Диддли-о — одно избессмысленных слов, которые Нед Фландерс часто вставляет вразговор.

26
        Итак далее (лат.).

27
        Канье Уэст (англ. Kanye West) — американский рэпер.

28
        Лорд (англ. Lorde) — новозеландская певица иавтор песен.

29
        Yelp — сайт дляпоиска наместном рынке услуг, например, ресторанов илипарикмахерских.

30
        Hash browns — картофельные оладьи слуком.

31
        Home fries — картофель по-домашнему.

32
        Rent stabilization program — программа поддержки населения, врамках которой ограничивается рост арендной платы зажилье. Этоделается, чтобы стабилизировать жилищные условия, вкоторых находятся малоимущие семьи.

33
        Okily dokily — одно изстранных слов, которые часто использует Нед Фландерс. Вероятнее всего, этоизмененная версия слова «оки-доки», образованного от«окей» (хорошо, ладно).

34
        Тынеможешь всегда получать то, чего хочешь.

35
        Christmas (англ.) — Рождество.

36
        Административная единица США, которую создают раз вдесять лет врамках переписи населения; аналог населенного пункта.

37
        Feliz Navidad (исп.) — «Счастливого Рождества». Песня, написанная в1970году пуэрториканским певцом Хосе Фелисиано. Один изклассических музыкальных символов Рождества иНового года вСША.

38
        Обоже! (исп.)

39
        Рождественский салат (исп.).

40
        Рождественский салат! Мама всегда… (исп.).

41
        Пожалуйста, доченька, подай заявку. Ради твоего будущего (исп.).

42
        Бабушка (исп.).

43
        Большое спасибо. Всебыло была очень вкусно. Мнепонравилось (исп.).

44
        Яучу испанский. Чтобы говорить стобой. Потому что… люблю тебя (исп.).

45
        Отлично (исп.).

46
        Ты — мойдом (исп.).

47
        Эбенезер Скрудж — персонаж повести Чарльза Диккенса «Рождественская песнь».

48
        Малютка Тим, Дух прошлого Рождества, Дух нынешнего Рождества, Дух будущего Рождества — персонажи повести «Рождественская песнь впрозе: святочный рассказ спривидениями» изсборника Ч.Диккенса «Рождественские повести».

49
        Hulda (также Holda, Holla, Holle) — изначально скандинавская богиня, прародительница всех богов. Позже превратилась вфольклорный персонаж — «госпожу Метелицу» (см.«Сказки братьев Гримм»).