«Третий ангел вострубил...» (сборник) Михаэль Фишкин
        Правдивая история об отношениях и поведении людей в экстремальных условиях ликвидации последствий аварии на Чернобыльской АЭС весной и летом 1986 года, рассказанная участником событий.
        Михаэль Фишкин
        «Третий ангел вострубил…» (сборник)
        Выражаю сердечную благодарность
        моей супруге Ирине,
        писателю Борису Гассу,
        писателю Эфраиму Бауху,
        доктору Евгению Рейдеру,
        инженеру Александру Калантырскому
        и профессору Шломо Вайнтробу
        за помощь и поддержку.
        Без них написание и издание
        этой книги было бы невозможным.
Автор
        «Третий ангел вострубил…»
        Недосказанное сейчас доскажется после, и горек будет кубок, куда судьба сольет весь осадок лишь пригубленных когда-то вин.
Из ненайденного апокрифа
        Великую советскую социалистическую империю разрушили не Ельцин и не Горбачев, не Солженицын и даже не Сахаров. Империю разрушил Чернобыль.
Альберт Рывкин
        Правдивая история об отношениях и поведении людей в экстремальных условиях ликвидации последствий аварии на Чернобыльской АЭС весной и летом 1986 года, рассказанная участником событий. Имена, фамилии и должности, упомянутые в предлагаемой повести, изменены.
        Пролог
        Дайте мне поговорить с врачом! грубо произнес полный средних лет мужчина в болоньевой куртке с сильным запахом перегара изо рта. Он сидел на стуле и около него стояли два сержанта государственной автоинспекции.
        - Хорошо. Оставьте нас вдвоем, сказал молодой человек в белом халате. Он только что вошел в приемный покой одноэтажного здания районной больницы.
        Оставшись с врачом, полный мужчина вынул из внутреннего кармана небольшую красную книжечку и не торопясь, с достоинством раскрыл ее, показывая доктору. «Комитет государственной безопасности Союза Советских Социалистических Республик. Майор Никаноров Петр Ильич» было написано в удостоверении и снабжено размашистой подписью и печатью с государственным гербом.
        - И что вы этим хотите сказать? спросил доктор. И раз уж у вас есть такое «волшебное» удостоверение, почему вы не показали его сержантам?
        - Я хочу сказать, что тебе не нужны осложнения с нами! Подпиши, что я трезв, как стекло, и кончен разговор! А сержанты, если уж тебе это так интересно, могут наболтать лишнего, где не следует. Сейчас в стране антиалкогольная компания и не время светиться!
        - Ну а если я засвидетельствую, что вы пьяны, что тогда?
        - Тогда я тебе не завидую. Гарантирую, что ты ощутишь последствия своих действий в самом ближайшем будущем!
        - Не надо меня запугивать! Сейчас не тридцать седьмой. Я напишу то, что есть, сказал доктор, открыл дверь и вызвал сержантов.
        - Сейчас сестра возьмет у этого гражданина анализ крови на алкоголь. Результат пришлют по почте.
        Оставшись один, молодой доктор вышел на улицу и запалил сигарету, стоя в промозглых ноябрьских сумерках под холодным моросившим дождем приближающейся зимы. Жадно вдыхая дым, он не переставал думать о происшедшем и о наглости майора: « В сущности ничего не изменилось за прошедшие тысячелетия. Каждый, облаченный хоть какой-нибудь властью, стремится извлечь максимальные личные выгоды из этой власти и поставить себя над законом и над простыми людьми».
        Глава 1
        В ординаторской травматологического отделения города Кинешма неожиданно громко зазвонил телефон.
        - Доктор Векслер слушает! ответил Михаил. Звонил его лучший друг Николай из Москвы и приглашал его в гости.
        - Сейчас конец марта, сказал Николай, приезжай недели через две. Познакомлю тебя с девочкой твоей мечты: веселая, умная брюнетка с голубыми глазами. Высокая, длинноногая. Папа профессор химии в МГУ. Да, и что немаловажно, она еврейка. В общем, то, что ты заказывал!
        - Хорошо. Постараюсь приехать. Вот только поменяюсь дежурствами и возьму отпуск.
        Положив трубку, он вспомнил историю, произошедшую год назад. Тогда он отвечал своему другу на точно такой же телефонный звонок. Как и теперь друг приглашал его навестить Москву и обещал познакомить с очаровательной девушкой. Тогда этим планам помешала болезнь отца инфаркт миокарда. Михаил вместе с братом и мамой провел немало дней у его постели в отделении реанимации. Тем временем его друг и та девушка влюбились друг в друга, и они решили пожениться. Свадьба была назначена на середину мая этого года, и Михаил был среди приглашенных.
        Городок был охвачен весной. Только пару недель назад на Волге сошел лед. На деревьях набухли почки. Покосившиеся кресты на куполах церквей и ветви деревьев городской аллеи облепили птицы. Воздух был свежим и небо чистым.
        Незаметно пролетели две недели. И вот Михаил лежал на верхней полке плацкартного вагона ночного поезда. За всю ночь он не сомкнул глаз, предаваясь мечтам. Поезд медленно приближался к Москве.
        Встреча состоялась в небольшом ресторанчике с видом на Москву-реку. Николай и его невеста Валерия находились в приподнятом настроении. Они привели с собой подругу Валерии Нину ту самую голубоглазую длинноногую брюнетку, о которой рассказывал Николай. Миша был немного уставшим с дороги, но старался выглядеть бодрым. Коля представил его Нине: «Михаил мой лучший друг травматолог, оперирующий самые тяжелые переломы, спасающий жизни и ставящий инвалидов на ноги, скромный и добрый человек, мечта любой девушки!» При его последних словах все дружно рассмеялись.
        Описывая в телефонном разговоре Нину, Николай нисколько не преувеличивал: девушка действительно была хороша.
        Прогуливаясь с Ниной тем же вечером по городскому парку, Михаил говорил о своем увлечении историей и ортопедией. Он рассказал о своем деде профессоре медицины Базельского Университета, известном акушере-гинекологе. Дед, познакомившись с Лениным в 1916 году и проникшись его идеями всемирного братства, променял сытую жизнь в Швейцарии на голодное послереволюционное выживание в России. Он увлеченно рассказывал о своем отце ярком специалисте и всесторонне образованном человеке: «Папа утверждает, что современная ортопедия опровергает не только укоренившиеся в медицине взгляды, но даже народные поговорки. Так столетиями говорили, что горбатого могила исправит, а мы исправляем и удачно оперируем искривления позвоночника».
        Девушка больше молчала, но слушала его с удовольствием. Они договорились писать друг другу и снова встретиться уже через месяц. Выходные пролетели незаметно, и Михаил вернулся в свою Кинешму.
        Через пару дней ему позвонил начальник станции Скорой помощи города доктор Шмулевич и предложил встретиться. Он принял молодого врача радушно. Предложил чашку чая и долго рассказывал о своих планах реконструкции станции и улучшении службы. Это был человек невысокого роста с очень живыми карими глазами. Он ни одной минуты не мог сидеть спокойно. Доктор много жестикулировал, и все время пристально смотрел на собеседника. Наконец он перешел к главному:
        - Я догадываюсь, что вы нуждаетесь в средствах. Человек вы молодой, еще не обременены семьей и времени свободного, наверное, у вас много. Кто знает, какие расходы вам еще предстоят. Короче, я предлагаю вам делать 5-6 ночных дежурств у меня на станции и начать прямо сегодня. Не скрою, я остро нуждаюсь в новых врачах, особенно в связи с моими планами реконструкции станции. Вы будете обеспечены всем необходимым. Отношения между персоналом станции самые дружеские. Весь наш коллектив как одна большая семья!
        Михаил с ходу согласился, ведь опыт работы на Cкорой помощи у него был еще со студенческих лет, а денег лишних не бывает.
        Микроавтобус Скорой помощи на предельной скорости с включенной мигалкой и орущей сиреной несся в сторону больницы, которая располагалась на противоположном берегу реки Кинешемка. Город лежал по левую сторону реки. Через реку был переброшен мост подарок маршала Василевского уроженца города. Этот мост был трофейным. Его демонтировали в одном из городов Германии и перевезли на родину маршала. Среди работников Скорой помощи существовало поверие, что если тяжелого больного удастся перевести через этот мост, то ему суждена долгая жизнь. Понимая, что это предрассудки, Михаил интуитивно следовал этому поверию.
        Доктор сидел рядом с бледным парнем, раненным в пьяной драке ножом в сердце, одной рукой придерживая тампон, погруженный в рану грудной клетки, а другой считая пульс больного, который из-за кровопотери был очень частым. Пульс врача был не реже от волнения.
        «Только бы довезти! Только бы миновать мост!» про себя твердил Михаил.
        Передав больного врачу приемного покоя, на обратном пути на станцию, Михаил вновь вернулся к мыслям о Нине: «Как она там? Что думает обо мне и наших отношениях? Мне необходимо увидеть ее и как можно скорее! Какая мука ждать дня условленной встречи! Завтра же я должен позвонить ей!»
        Вернувшись на станцию и забравшись на второй ярус нар, он чутко дремал в ожидании очередного вызова.
        Утром товарищи по работе из новой смены довезли Михаила до общежития. Он спешно привел себя в порядок, и уже через четверть часа быстрым шагом направился на работу в отделение травматологии. Начинался новый рабочий день…
        Одной из пациенток была шестнадцатилетняя Марина. Полгода назад ее приятель, гарцуя перед ней на новеньком мотоцикле, поскользнулся и колесом задел голень Марины, сломав ей кость в двух местах. Лечение в гипсе привело к сращению в неправильном положении и к укорочению ноги на пять сантиметров. С тех пор Марина ходила только на костылях. Три месяца спустя Михаил оперировал ее: он снова пересек неправильно сросшуюся кость и наложил аппарат для удлинения голени. Четыре железных кольца на ноге Марины наводили ужас на родственников, но Марина быстро к ним привыкла и ходила, уверенно наступая на больную ногу и почти не хромая.
        На утреннем обходе доктор Векслер, приветливо улыбнувшись, обратился к Марине: «У тебя сегодня очень важный день: делаем рентгеновский снимок и, если он покажет, что кость срослась, снимаем аппарат! Кстати, где твой папа? До сих пор я видел только маму».
        - Папа практически всегда на работе. Он военный.
        - Хорошо. Через час подойди к рентгеновскому кабинету. Я тоже буду там.
        Рентгеновский кабинет размещался в соседнем с травматологическим отделением здании. Заведующий кабинетом и дежурный рентгенолог доктор Соколов человек очень полный и добродушный, прищурившись через стекла своих сильно увеличивающих очков, внимательно посмотрел на худенькую девочку с тяжелым стальным аппаратом на ноге.
        - Ну-с, барышня, что сегодня фотографируем?
        - Ногу, с готовностью выпалила Марина. Только моего доктора подождем.
        - Ох уж мне этот твой доктор с его вечными идеями и новшествами, придав строгий оттенок голосу, пробурчал Соколов А вот и он легок на помине!
        - Доброе утро, Владимир Иванович! поздоровался Михаил. Сделайте, пожалуйста, снимки в стандартных и косых проекциях. Посмотрим, нужен ли гипс после снятия аппарата.
        Вечером того же дня, когда счастливая Марина была освобождена от железных колец аппарата, Михаил почти бегом устремился на почту. Там находился переговорный пункт. Багряный закат спустился над сонной Волгой и впадавшей в нее Кинешемкой. На придорожном холме одиноко маячила маленькая белая церквушка, а вдали за мостом раскинулся засыпающий приволжский городок. Еще не зажгли уличные фонари, и силуэты невысоких зданий городка выглядели игрушечными на фоне алого неба. С Волги дул бодрящий ветерок, и молодой доктор, охваченный мощным душевным порывом, стремительно приближался к переговорному пункту.
        - Разговор с Москвой вторая кабина, равнодушно произнесла работница почты.
        Михаил схватил трубку телефона и услышал звенящий голос Нины:
        - Привет! Как дела?
        - Все в порядке. Только очень скучаю! Как насчет того, чтобы увидеться в ближайшие выходные? Есть повод у меня как раз день рождения. Было бы здорово отметить его вместе, если, конечно, ты не возражаешь!
        - Приезжай! Я буду очень рада. В эти выходные я совершенно свободна.
        УКРАИНА. КИЕВСКАЯ ОБЛАСТЬ. 26 АПРЕЛЯ 1986 ГОДА В ОДИН ЧАС ДВАДЦАТЬ ТРИ МИНУТЫ СОРОК СЕКУНД ОПЕРАТОР РЕАКТОРА ЧЕТВЕРТОГО ЭНЕРГОБЛОКА ЧЕРНОБЫЛЬСКОЙ АТОМНОЙ ЭЛЕКТРОСТАНЦИИ ЛЕОНИД ТОПТУНОВ, ВЫПОЛНЯЯ РАСПОРЯЖЕНИЕ НАЧАЛЬНИКА СМЕНЫ АЛЕКСАНДРА АКИМОВА, СНЯЛ С КНОПКИ А3-5 КОЛПАЧОК, ПРЕДОХРАНЯЮЩИЙ ОТ СЛУЧАЙНОГО ОШИБОЧНОГО НАЖАТИЯ, И НАЖАЛ НА КНОПКУ. ПО ЭТОМУ СИГНАЛУ 187 ГРАФИТОВЫХ СТЕРЖНЕЙ РЕАКТОРА НАЧАЛИ ДВИЖЕНИЕ ВНИЗ, В АКТИВНУЮ ЗОНУ. ЧЕРЕЗ НЕСКОЛЬКО СЕКУНД ПРОГРЕМЕЛО ДВА ВЗРЫВА, РАЗДЕЛИВШИХ ЖИЗНЬ МНОГИХ СОТЕН ТЫСЯЧ ЛЮДЕЙ НА «ДО И ПОСЛЕ ЧЕРНОБЫЛЯ».
        Апрельским утром улицы Москвы выглядели какими-то особенно чистыми и торжественными. Было прохладно. На деревьях лопались набухшие почки, а на нежно-зеленых газонах распускались солнечные кружки первых одуванчиков. Голубое небо, покрытое белоснежными комочками редких облаков, раскинувшееся над широкими проспектами столичного многомиллионного города, вселяло чувство окрыляющей надежды…
        Они встретились на том же месте, где расстались меньше месяца назад. Еще издалека увидев точеную Нинину фигурку, Михаил устремился к ней быстрым шагом, почти бегом. Он с большим чувством сжал Нинину руку, еле удержавшись, чтобы не поцеловать ее внутри терзало сомнение: как она к этому отнесется. Михаил боялся разрушить неосторожным движением или словом хрупкое очарование расцветающего чувства.
        Тем же вечером Нина пригласила своего гостя домой, чтобы познакомить его со своими родителями.
        Стоя перед массивной, обтянутой ледерином входной дверью квартиры Нининых родителей, Михаил долго не решался нажать на кнопку звонка, но все же набрался храбрости и позвонил. Дверь открыл мужчина средних лет в старомодных очках в массивной роговой оправе. Он приветливо улыбнулся:
        - Добро пожаловать! Вы, если я не ошибаюсь, Миша кавалер моей Нины. Меня зовут Аркадий Семенович, произнес обладатель роговых очков. Нина помогает маме на кухне. Проходите, пожалуйста! и жестом пригласил Михаила войти.
        Квартира была великолепно обставлена. Проведя гостя в свой кабинет, Аркадий Семенович с гордостью показал обширную библиотеку и дипломы иностранных обществ, почетным членом которых он являлся. Дипломы помещались в специальной нише внутри книжного шкафа. Рабочий стол хозяина украшал массивный письменный прибор из серого мрамора и бронзовый бюстик Менделеева. На углу стола, справа от настольной лампы, аккуратной стопкой были сложены профессиональные журналы.
        Пригласив молодого человека присесть на один из обтянутых кожей стульев, отец Нины внимательно посмотрел на него и, как бы взвешивая каждое слово, произнес:
        - Дочь рассказывала мне о вас. Я, откровенно говоря, был немного удивлен, узнав, что на периферии по-прежнему можно встретить интеллигентных людей. Кстати, что побудило вас оставить областной центр, где, если я не ошибаюсь, ваш папа заведует кафедрой. Что вас заставило отправиться в глухомань?
        - Прежде всего, Аркадий Семенович, очень приятно с вами познакомиться! Что же касается моего распределения, то виной всему, вероятно, являлся вопрос самоутверждения. Все годы учебы я был в тени и под защитой знаменитого папы. Я жил с ощущением, что ты сам ничего не стоишь, а все знаки внимания и хорошие оценки ты получаешь только благодаря отцу. Это очень не простое ощущение, тем более, когда чувствуешь силы и способность проявить себя. Поэтому я не жалею о своем решении.
        - Что ж, возможно, вы и правы. Мы здесь в Москве привыкли держать детей при себе, помогая им насколько это возможно. Принято считать, что, слишком рано начиная самостоятельную жизнь, можно наломать много дров!
        - А как же с обязательной отработкой трех лет по распределению?
        - Оставьте! Мы же взрослые интеллигентные люди всегда можно договориться с кем нужно. Вопрос только в желании. Давайте пройдем к столу. Моя супруга и дочь наверняка уже заждались нас!
        Большой стол, стоящий в гостиной и накрытый темно-зеленой скатертью, был со вкусом сервирован. Это напомнило гостю приемы в доме его родителей. Из кухни вышли Нина с мамой, моложавой высокой женщиной, чертами лица и фигурой похожей на Нину.
        - Лидия Петровна, представилась хозяйка. Нина много мне рассказывала о вас и по ее рассказам я вас таким себе и представляла. Добро пожаловать за стол, который мы с Ниной накрыли в честь вашего дня рождения!
        Трапеза и беседа затянулись до сумерек. Все это время Нина смотрела влюбленными глазами на Михаила, почти не принимая участия в разговоре.
        Попрощавшись, он отправился ночевать к родственникам, жившим на другом конце столицы.
        Утро следующего дня выдалось пасмурным. Небо заволокли серые тучи, из которых временами моросил нелетний дождик. Сразу похолодало. Поеживаясь в своей легкой куртке, перебежками Михаил добрался до будки ближайшего телефона-автомата и, опустив монету, набрал номер Нининой квартиры. Трубку долго никто не поднимал, а потом раздался голос Нининой мамы:
        - Алло! Кто говорит? А, это Миша. Я позову Нину? Она сейчас подойдет».
        - Доброе утро, доктор! Как было с ночлегом? Все в порядке? А то мама уже волновалась: жалела, что не предложила тебе остановиться у нас.
        - Да нет все в порядке! Жаль, что с погодой сегодня не повезло, но у меня есть предложение! Я, к своему стыду, еще ни разу не был в Третьяковской галерее и буду очень благодарен, если согласишься быть моим гидом.
        - Договорились. Встречаемся через час у главного входа.
        Взяв зонтик, Михаил на метро добрался до выстроенного под старину со славянской вязью под крышей кирпичного цвета здания художественного музея. Через несколько минут появилась Нина.
        - Пойдем, сегодня из-за выходных должна быть длинная очередь за билетами. Но может нам повезет, и из-за дождя люди остались дома.
        Очередь оказалась небольшой и очень скоро они оказались на втором этаже здания в зале художников-передвижников.
        - В этой галерее много полотен Левитана. Это, пожалуй, кроме зала иконописи, самое интересное, что тут стоит посмотреть, голосом опытного экскурсовода сказала Нина.
        Михаил остановился у трех крохотных, размером в половину печатной страницы, картин Левитана. Это были почти эскизы и изображали деревянный дом с палисадником весной. Яркая, свежая зелень только что раскрывшихся листьев деревьев и кустов, на фоне серых бревен и крыш деревянных срубов, наполняла воздухом и жизнью эти небольшие полотна.
        «Эти картины, как открытое окно в мир весны, пробуждения, в мир победы над всем серым и скучным! думал Михаил. Похожее впечатление испытываешь только в зале французских импрессионистов в Эрмитаже, у которых воздух прозрачен и свеж, вода мокрая, а солнечные лучи наполняют все своим теплом и светом. Ни одна фотография не может повторить этого!» Все это ему хотелось сказать Нине, но он боялся, что она сочтет это слишком патетичным.
        Выйдя из галереи, они некоторое время шли молча. Дождь уже закончился, и о нем напоминали только небольшие лужи на тротуаре и неповторимый аромат «после дождя». Первой тишину нарушила Нина:
        - Ты очень понравился моему папе. В качестве «жеста доброй воли» и подарка на твой день рождения он даже достал нам два билета в театр на сегодняшний вечер. Ты ведь не занят, правда?
        - Да, конечно, это великолепная идея!
        - Тогда проводи меня до метро, а вечером подъезжай к театру Вахтангова. Будь там к шести и постарайся не опоздать.
        - Разумеется, я буду вовремя!
        В театре давали «Ричарда Третьего». И от поднятия занавеса до последних хлопков восторженных аплодисментов Михаила не покидало ощущение того, насколько изменилась жизнь за прошедшие столетия, став надежнее и гораздо спокойнее. Во время спектакля он украдкой поглядывал на Нину, а та, казалось, была всецело увлечена происходящим на сцене. «Коня, коня! Полцарства за коня!» раздалась реплика актера, и слеза скатилась по Нининой щеке. «Господи! Как она очаровательна!» подумал Михаил.
        Из театра они возвращались под руку пешком. В воздухе все еще стояла влага утреннего дождя. По шоссе куда-то стремительно неслись, слепящие фарами, автомобили.
        - Знаешь, Нина, я уже почти десять лет сочиняю стихи и сейчас вспомнил одно «пророческое» о тебе. Вот послушай:
        Мне цыганка нагадала
        Серые глаза.
        Я и сам себе когда-то
        Это предсказал.
        
        Может, из озерной глади
        В пасмурные дни
        Предо мною кротким взглядом
        Выплыли они:
        
        И смирилась непогода,
        Отошла гроза.
        Небо изменило воду,
        Сохранив глаза.
        
        И с тех пор в толпе обычной,
        Что в песке реки,
        Я ищу глаза, как ищут
        Золотую пыль.
        
        Что мне встречи предвещают?
        Цвет скитаний вновь…
        Будят в душах, лишь общаясь,
        Красотой любовь!
        После этого наступила длинная пауза и уже почти перед самым Нининым домом Михаил, не в силах сдержать чувства, обнял Нину и нежно поцеловал. Нина не оттолкнула его. И так они долго стояли, обнявшись в струящемся свете придорожного фонаря.
        На следующий день, уносимый нескорым поездом в свою далекую Кинешму, Михаил снова и снова, как любимую грампластинку, прокручивал в голове последние слова, сказанные Ниной в тот вечер: «Я не хочу, чтобы ты уезжал! Обещай мне, что скоро вернешься! Я теперь не представляю свою жизнь без тебя. Пожалуйста, не исчезай!..»
        Время летело стремительно. Оставалось меньше десяти дней до свадьбы друга еще одной возможности вновь увидеть свою Нину. И доктор Векслер считал не дни часы до этого события.
        Глава 2
        В половину третьего ночи в дверь комнаты на втором этаже общежития, где жил Михаил, настойчиво и отрывисто постучали. Он не сразу проснулся, а проснувшись, несколько мгновений не мог понять, что происходит. Наконец он встал с кровати и пошел открывать дверь. На пороге комнаты стояли двое мужчин, одетых в штатское и с совершенно безразличным выражением лиц.
        - Что случилось? еще окончательно не проснувшись, произнес доктор.
        - Вы Михаил Векслер?
        - Да.
        - Собирайтесь. Внизу вас ждет автобус. Возьмите только самое необходимое.
        - Вы можете объяснить мне, куда и зачем мы едем.
        - К сожалению, мы не уполномочены давать какие-либо объяснения, но вам следует поторопиться!
        - Выключить электроприборы?
        - Можете не выключать. Надеюсь, через несколько дней вы вернетесь, а пока не тяните время. Одевайтесь и спускайтесь в автобус.
        Михаил вышел из комнаты и закрыл дверь на ключ. Спускаясь по лестнице, сопровождаемый сзади и спереди ночными «гостями», молодой человек напряженно пытался вспомнить с кем в последнее время он мог говорить на политические темы. Всего год назад к власти в стране пришел Горбачев, и его первые заявления о демократизации и гласности пока никому не внушали доверия. Слишком свежи были еще в памяти сталинские времена репрессий, хотя тогда, насколько читал Михаил, люди в штатском приходили вместе с понятым, обычно дворником из того же двора. Этой ночью понятых не было.
        В небольшом автобусе, с окнами, закрашенными темной краской, сидело еще несколько мрачных и сонных людей. Все молчали.
        Через четверть часа автобус остановился у здания одной из средних школ города. В сопровождении людей в штатском группа пассажиров автобуса вошла в помещение школы.
        В тесной классной комнате было накурено и душно. Там уже находилось около двадцати человек. Царило напряженное молчание. Так продолжалось почти два часа. Потом вновь появились люди в штатском и так же, не объясняя ничего, препроводили всех сидевших в комнате в два более вместительных автобуса с затемненными окнами. Через полчаса пассажиров высадили рядом с городом на территории военного аэродрома. Там уже находилось большое количество наспех одетых и перепуганных людей.
        Над аэродромом занимался рассвет. Солнце еще не взошло, но было уже достаточно светло, чтобы различить людей в военной форме с офицерскими погонами. В общей неразберихе офицеры выкрикивали фамилии присутствовавших и собирали их в небольшие группы, строя в шеренги. Через некоторое время появился невысокий лысоватый мужчина в военной форме непривычного покроя с погонами подполковника.
        - Товарищи военнообязанные, обратился он к шеренгам хмурых людей. Сегодня вам оказана высокая честь и большое доверие нашей партии и правительства принять непосредственное участие в войсковых учениях, проводимых на территории Белоруссии. Учения продлятся несколько дней. Будет отрабатываться тактика действия подразделений войск химической защиты в условиях применения противником оружия массового поражения. Нет необходимости объяснять, что в нынешней нестабильной международной обстановке мы должны быть готовы дать достойный ответ любым проискам наших врагов! В течение сегодняшнего дня 6 мая вас обеспечат необходимым обмундированием и индивидуальными продовольственными пайками, а вечером мы вместе с техническим оборудованием части организованно погрузимся в эшелон, который доставит нас к месту назначения. Я верю, что вы приложите максимум усилий для выполнения поставленной задачи! Прошу не расходится. Сейчас перед вами выступит заместитель начальника главного штаба войск химической защиты генерал-майор Самойлов Петр Павлович.
        Время тянулось, но никто не появлялся. Люди, не спавшие ночь, с трудом стояли в строю. Большинству из них давно перевалило за сорок. Эти седеющие мужчины, негласно приписанные к химической части, расквартированной в городе и временно укомплектованной только офицерским составом и обслуживающим персоналом из новобранцев, только сегодня узнали о существовании таковой. Солнце начинало пригревать. Среди построившихся выделялось несколько человек на костылях с ампутированной ногой и кое-как закрепленными протезами. По-видимому, они расстались с одной из своих ног уже после того, как были занесены в списки военкомата. По этим спискам и была выполнена мобилизация прошедшей ночью.
        После часа с лишним ожидания над шеренгами построенных людей пронеслось:
        - Смирно!..
        Генерал говорил долго и пространно еще раз о высоком доверии и чувстве долга, о подвиге отцов в отгремевшей сорок лет назад войне, о своей вере в советского человека гражданина и патриота. В заключение он пожелал успешного выполнения поставленной задачи.
        Проникновенное выступление генерала неожиданно прервалось криком: «Тут с человеком плохо!» Один из людей, стоящих под лучами весеннего, но уже жаркого солнца, упал на землю в приступе судорог. Из его рта шла белая пена. Видимо, он страдал эпилепсией.
        - Восстановите порядок, тихо приказал генерал стоящему сзади него подполковнику и продолжил свою речь. Подбежавшие солдаты утащили куда-то мужчину, продолжающего содрогаться в конвульсиях.
        После завершения речи генерала всем выдали форму химических войск, пропитанную специальным составом, и дневной паек. Усталые люди собрались в тени окружавших аэродром невысоких деревьев и, хмуро доев банки консервов и сухие галеты, стали знакомиться. Среди призванных оказалось много рабочих с городских фабрик. Было тут и несколько врачей. Не скрывая своего удивления, Михаил увидел среди сидящих людей и своего недавнего знакомого доктора Шмулевича главного врача городской станции скорой помощи.
        Шмулевич доверительным тоном сообщил коллеге, что пару дней назад, слушая передачу радиостанции «Немецкая волна», он узнал об аварии на атомной станции на Украине. Немцы, ссылаясь на дозиметрические исследования датской лаборатории, говорили о большом выбросе радиоактивных изотопов с территории этой станции.
        - И хотя в наших новостях ничего не сообщают, но с чего бы это немцам заявлять об этом? С другой стороны, нас повезут в Белоруссию, а выброс по их словам был на Украине, недалеко от Киева. Так что нас, по-видимому, это не касается, на мажорной ноте закончил свой рассказ доктор Шмулевич.
        Утром следующего дня четыре тысячи человек автобусами были доставлены на ближайшую железнодорожную станцию и посажены в эшелоны. Теперь эта большая масса людей, переодетых в грязно-зеленую форму, называлась двадцать шестой бригадой химической защиты.
        Эшелоны без остановок по «зеленой волне» неслись к месту назначения небольшой украинской железнодорожной станции под названием Тетерев. Дорога через всю центральную Россию заняла считанные часы. Под стук вагонных колес Михаил не переставал думать о Нине. Как же так он ничего не успел сообщить ей. А если вся эта история затянется надолго и он опоздает на свадьбу друга, что подумает Нина? Надо искать любую возможность известить ее!
        Прибыв на станцию, начали разгрузку техники несколько десятков боевых разведывательных дозиметрических машин, похожих на танки со срезанными башнями и без гусениц, дезинфекционно-душевые подвижные установки, дюжина санитарных машин и джипы фирмы ГАЗ. По окончании разгрузки бригаду построили в боевую колонну и повели через лес. В лесу властвовала весна. Березы оделись нежной кружевной зеленью и развесили сережки. Буйно цвела лесная черемуха. Высоко в кронах деревьев пели птицы. В лощинах на тонких стебельках покачивались белоснежные ландыши, наполнявшие воздух неземным ароматом.
        Во время ближайшей остановки на обед усталые люди притулились к колесам стоящей техники. Они извлекли из вещмешков свои пайки и принялись за нехитрую трапезу. Михаил, заявив товарищам, что пошел в туалет, направился к одной из ближайших лощин и стал рвать ландыши, собирая их в букет. Он мысленно представлял рядом с собой Нину. Далеко унесенный воображением, он не заметил, как за его спиной появился подполковник командир батальона. Подполковник держал в руках небольшой металлический брусок, насаженный на длинную рукоятку и прикрепленный шнуром к небольшому коричневому ящичку, висящему у него на шее.
        - Товарищ лейтенант, сказал подполковник, обращаясь к Михаилу и пристально глядя на ящичек, я бы не советовал вам возиться с этими цветами! И впредь для вашей же пользы не делайте ничего, не согласовав с начальством. Постарайтесь хорошо помыть руки. Вы на зараженной территории, и это не совсем учебные сборы! Возвращайтесь немедленно к своему подразделению!
        Михаила как ошпарило. Он сразу вспомнил недавний разговор с доктором Шмулевичем. Ему стало страшно.
        Колонна двигалась медленно. Дорога через лес, прерываясь многочисленными привалами, заняла весь день. К вечеру смертельно уставшие люди вышли к широкому полю. На одном конце поля можно было различить бесформенные, нечеткие в наступавших сумерках кучи одежды обмундирования воинской части, оставившей это место двумя днями ранее.
        Был отдан приказ расстелить на земле не разложенные палатки и расположиться на ночлег. Люди были в одних гимнастерках и брюках. Теплой одеждой и одеялами в суматохе экстренных сборов их забыли обеспечить. Может быть, снабженцы думали, что в мае на Украине а именно там сейчас находилась бригада уже тепло. Несмотря на холод, людей сморил тяжелый сон.
        Михаил проснулся ранним утром, разбуженный громким кашлем соседа. Было еще прохладно. Вокруг тысячи человек лежали вповалку на разложенных на огромной площади палатках. На незанятой этим лежбищем части поля молодую, недавно пробившуюся траву покрывал тонкий налет белого инея.
        Через несколько минут протрубили подъем и приказали расставлять палатки. Полевые кухни еще не развернули, и люди в который раз получили сухие пайки. Фляжки наполнили водой из цистерн, привезенных с собой.
        Установив палатки, в том числе и штабные, люди ждали дальнейших распоряжений, а пока собрались небольшими группами и, покуривая, делились размышлениями об истинной причине этой кампании.
        В полдень командир бригады, невысокий лысеющий полковник, приказал построить весь личный состав на поле в каре (как когда-то декабристы своих солдат), то есть в виде огромной буквы «П». Он обратился к мобилизованным с первой после прибытия речью.
        - Я сын трудового народа, скорее кричал, чем говорил он, назначен командовать вами. Я должен сообщить следующее. Наша часть развернута в тридцати километрах от Чернобыльской атомной станции. Две недели назад на ней произошла крупная авария на четвертом энергоблоке. Вы прибыли сюда, чтобы своей грудью, а может быть и своими жизнями спасти любимую родину от смертельной опасности, как это сделали ваши отцы и деды сорок пять лет назад!
        НАД КРАТЕРОМ, ОБРАЗОВАВШИМСЯ ПОСЛЕ ВЗРЫВА РЕАКТОРА НА ЧЕТВЕРТОМ ЭНЕРГОБЛОКЕ, КРУЖИЛИ ВЕРТОЛЕТЫ. ОНИ СБРАСЫВАЛИ МЕШКИ С ПЕСКОМ, СВИНЦОМ, БОРОМ И ДОЛОМИТОМ НА ИЗРЫГАВШИЙ СМЕРТОНОСНЫЕ ВЫБРОСЫ РЕАКТОР. В ЕГО АКТИВНОЙ ЗОНЕ СВЕТИЛИСЬ РАСКАЛЕННЫЕ ДО КРАСНА ГРАФИТОВЫЕ СТЕРЖНИ. ЦЕЛЬ ЭТОЙ АКЦИИ БЫЛА ИЗВЕСТНА ЛИШЬ НЕБОЛЬШОМУ КРУГУ ПОСВЯЩЕННЫХ ЧЛЕНАМ НЕДАВНО СОЗДАННОЙ ПРАВИТЕЛЬСТВЕННОЙ КОМИССИИ. ЗАДАЧЕЙ БЫЛО ОСТАНОВИТЬ НЕЙТРОННЫЕ ПОТОКИ И ЛЮБОЙ ЦЕНОЙ СНИЗИТЬ ТЕМПЕРАТУРУ, ТЕПЕРЬ УЖЕ НЕ КОНТРОЛИРУЕМОГО, ЯДЕРНОГО ТОПЛИВА (ИЗ ЗАПИСОК ЧЛЕНА ПРАВИТЕЛЬСТВЕННОЙ КОМИССИИ АКАДЕМИКА В. А. ЛЕГАСОВА).
        Когда состояние первого шока прошло и люди вынуждены были смириться с неизбежностью происходящего, жизнь стала потихоньку налаживаться. Заработали полевые кухни. Солдат снабдили пачками сигарет. Тонкие матрасы, легкие одеяла и набитые синтетической губкой подушки сделали ночной отдых более полноценным.
        Михаил познакомился с личным составом своего медицинского пункта. Под его начальством находились семь человек: фельдшер Коля, заведующий аптекой Слава, водитель дезинфекционно-душевого автомобиля Виталик, водитель санитарного микроавтобуса Сережа и два санитара Петя, Гриша и Боря. Ребята подобрались хорошие, дружелюбные. Получив медицинское имущество, запакованное в ящики, весь личный состав принялся раскладывать его на наскоро сбитые под куполом палатки полки.
        - Товарищ лейтенант, позвал Михаила Слава, посмотрите, какие лекарства упакованы в аптечке для неотложной помощи: красный стрептоцид, касторовое масло, хинин! Что за фигня?
        Михаил подошел к Славе и внимательно рассмотрел склянки с лекарствами: на них значилась дата упаковки май 1946 года. Это конечно же из неприкосновенного запаса на случай войны! Господи, сколько лет его не обновляли!
        - Сержант Смирнов, обратитесь к начальнику бригадной аптеки, чтобы он обменял все эти музейные экспонаты на что-то более приемлемое. Скоро появятся первые пациенты, а нам их нечем лечить!
        Вечером того же дня состоялось первое оперативное совещание в штабе батальона химической разведки одного из четырех батальонов бригады.
        Там объяснили обязанности каждого подразделения. В задачу медицинского пункта входило помимо лечения больных и оказания помощи пострадавшим также выполнение санитарных функций дозиметрическая проверка территории, санитарный контроль работы полевых кухонь и качества питьевой воды. Кроме того, начальник медицинского пункта был обязан принимать участие во всех оперативных совещаниях батальона и бригады, которые проводились в ночное время суток. Особо было отмечено, что зона является закрытой и помощь должна оказываться только на месте. Все необходимое, за исключением рентгеновских аппаратов и оборудования операционных, будет доставлено в зону. Для эвакуации больных за пределы территории необходимо получение специального разрешения. Это возможно только в чрезвычайных обстоятельствах. На случай госпитализации здесь, в части, имеются четыре койки, находящиеся в бригадном медицинском пункте. Начальником бригадного медицинского пункта является доктор Соколов.
        Михаил вздрогнул при упоминании фамилии врача. «Неужели это заведующий рентгенологическим кабинетом нашей больницы? радуясь этой приятной неожиданности, подумал он. Как это я его не заметил там, на аэродроме».
        Задумавшись о добродушном докторе Соколове и об их жизни там, в больнице, он отключился на несколько мгновений. Прорвавшиеся через сонм воспоминаний, слова командира батальона вернули его в реальность. Командир уведомлял о том, что переписка временно запрещена и, если будут изменения в данном вопросе, он информирует личный состав.
        Опять больно кольнула мысль о Нине: что она подумает о внезапно пропавшем возлюбленном?!
        - Лейтенант Векслер, с раннего утра займитесь со своими санитарами закапыванием инфицированного обмундирования, оставленного предыдущей воинской частью. Вы видели: оно свалено в кучах на краю территории нашего лагеря, сухо завершил свою речь комбат.
        Совещание затянулось за полночь. Возвращаясь в свою палатку, Михаил с грустью смотрел на звездное небо и думал о непредсказуемых превратностях судьбы. Оставалось не более часа до рассвета. Лейтенант решил не ложиться, так как через три четверти часа надо было все равно идти на полевую кухню. Контроль за закладкой продуктов в котлы и проверка выполнения санитарных норм тоже входили в перечень его новых обязанностей.
        Никогда ранее не занимаясь подобными делами, Михаил решил самостоятельно освоить свою новую «профессию». Придя на кухню, расположенную в большой штабной палатке, лейтенант потребовал у кашеваров предоставить ему журнал с пайками. Потом поинтересовался, на сколько человек рассчитан котел и занялся нехитрой арифметикой. Дело упрощалось тем, что из-за особых условий приготовления пищи в зараженной местности, в ход шли только банки консервов и вода. Свежие овощи использовать запрещалось, а банки было легко пересчитать. Солдаты пищеблока объяснили доктору, что они получили меньше банок, чем положено по пайку, и это, наверное, связано с трудностями снабжения. «Надо обязательно проверить!» отметил про себя Михаил. Он проконтролировал, что перед закладкой продуктов повара тщательно вымыли руки: «Только эпидемии холеры тут не хватало!» подумал лейтенант.
        После завтрака командир бригады вновь построил личный состав в каре.
        Четыре тысячи одетых в зеленую форму людей недоверчиво смотрели на своего комбрига, когда он вновь поднялся на импровизированную трибуну.
        - Завтра у всех нас важный день, начал командир. В соответствии с распоряжением нашей партии и правительства мы отправимся на территорию атомной станции с тем, чтобы свернуть голову взбунтовавшемуся ядерному дракону и восстановить безопасную жизнь на нашей земле. Я сын трудового народа убежден, что мы успешно выполним поставленную перед нами задачу! И если для этого потребуется положить наши жизни, то мы сделаем это без колебаний, как пожертвовали своими жизнями ваши отцы и деды в минувшую отечественную войну!
        Провозглашение себя сыном народа и обращение к героическому прошлому были постоянными атрибутами всех его выступлений.
        - Я хочу предупредить вас, продолжал полковник, что дороги до станции очень узкие, не рассчитанные на свободное движение в двух направлениях. Поэтому колонна будет двигаться на минимальной скорости до тридцати километров в час, чтобы не мешать встречному движению грузового транспорта. Подъем с завтрашнего дня будет производиться в пять часов утра, с тем чтобы в шесть можно было начать выдвижение. На станции сложная радиационная обстановка. В ваших же интересах проявлять максимальную дисциплину и организованность. На всей территории тридцатикилометровой зоны вокруг станции вводится военное положение и «сухой закон». А это значит, что все случаи употребления алкогольных напитков, даже в самых незначительных дозах, будут беспощадно караться, вплоть до привлечения к суду военного трибунала. Со всей означенной территории выселено гражданское население. Неприкосновенность их имущества на нашей совести. Любые случаи мародерства будут рассматриваться судами военного трибунала, и наказание будет суровым! Дисциплина и самоотверженность! Вместе мы спасем нашу Родину! Я верю вам!
        После построения Михаил, c разрешения комбата, прибавил к своему подразделению еще пять солдат и отправился вместе с ними рыть яму и закапывать зараженное обмундирование. Он также попросил у командира дозиметрический прибор, но просьба была отклонена. Мол, вам не нужна лишняя информация: задачу все равно надо выполнить любой ценой.
        - Зачем мы закапываем все это в землю? Ведь будут заражены грунтовые воды, как только начнутся дожди! сказал фельдшер Коля. На гражданке он работал слесарем авторемонтного завода. «Очень толковый парень», заметил про себя Михаил.
        - Приказы не обсуждаются! все же сухо оборвал он Колины рассуждения.
        Вечером из Киева были доставлены бронированные разведывательно-дозиметрические машины, облицованные теперь свинцовыми листами. Лейтенант обратил внимание на их грозные силуэты, отсвечивающие тусклым розово-оранжевым светом в лучах заходящего солнца.
        Вернувшись со штабного заседания только в два часа ночи, Михаил забылся в тревожном сне, лежа на тонком матрасе, постеленном на жестких нарах палатки. А в четыре часа утра уже необходимо было быть на пищеблоке. История с нехваткой консервов для супа снова повторилась. Для медицинского обеспечения батальона на марше Михаил отправил фельдшера Колю. Сам же отправился к заместителю командира батальона по тылу, чтобы выяснить причины недостачи консервов.
        Палатка майора Сухих, заместителя командира батальона по тылу, располагалась в конце палаточного ряда. Чрезвычайно толстый майор с громадным животом, вылезающим из-под зеленой майки, сидел на раскладном стульчике и смотрел на лес. Ему было жарко. Ручейки пота стекали по его лицу на уже мокрую майку. Увидев подходящего лейтенанта, он нехотя приветствовал его вялым движением слегка приподнятой руки.
        - Чем обязан? Может, компоту хочешь попить? У меня тут несколько банок венгерского компота завалялось, или, может, сгущенки? Классная сгущенка! с этими словами он открыл штык-ножом одну из банок и целиком залил ее в свой широко раскрытый рот.
        - Товарищ майор, спасибо за приглашение. Откровенно говоря, в такую жару не хочется ничего сладкого. Я пришел выяснить, почему на полевой кухне не хватает банок с гречневой кашей и тушенкой? Кто отвечает за их поступление, и в чем причина недостачи?
        Слова Михаила мгновенно вывели майора из расслабленного состояния. Он прищурился и зло сквозь зубы произнес:
        - Послушай, лейтенант, ты бы не совал свой нос в чужие дела, а лучше следи за чистотой и гигиеной!
        Михаил был взбешен его ответом, но старался держаться спокойно и с достоинством.
        - Но ведь кто-то ворует эти консервы, а люди недополучают свои пайки!
        - Ты, жидовская морда, разве не видишь: все мы здесь пушечное мясо, и домой навряд ли кто вернется. Так что надо получать удовольствие, пока есть такая возможность. На всех вкусных вещей не хватит! Брось свои еврейские штучки не устраивай здесь расследований!
        До начала ночного оперативного совещания Михаил подошел к заместителю комбата по политической части майору Огурцову и рассказал ему о своей последней встрече с замом по тылу. Огурцов внимательно выслушал лейтенанта и обещал разобраться, особенно с антисемитскими высказываниями майора Сухих.
        На следующий день лейтенант обсудил эту историю с фельдшером Колей. Тот предостерег его от опасных и бесполезных действий: все начальники тут приятели! Как известно, рука руку моет правды не доискаться! Оставь это дело, командир!
        Проблема водоснабжения бригады становилась все более тяжелой. На территории тридцатикилометровой зоны вода была заражена и непригодна для питья, поэтому ее доставляли из прилегающих к зоне колхозов и совхозов. Дороги были в основном грунтовые, не пригодные для грузового транспорта. Тяжелые армейские водовозы оставляли глубокие колеи на подъезде к водосборным резервуарам, тем самым лишая местное гражданское население возможности доставлять себе воду на обычных легких автоцистернах. Местное население, не видя другого способа спасти свои дороги, начало настоящую партизанскую войну. Они перекрывали дороги бревнами или вешали на заполненные водой емкости пудовые замки. Прибывших из далекой Московии солдат, население встречало неприветливо. Для них это была чужая атомная станция, о постройке которой их мнения не спрашивали. В результате аварии на этой станции многие их знакомые и родственники были выселены из своих домов, находившихся внутри тридцатикилометровой зоны. А теперь вот еще и разрушенные местные дороги…
        После обеда Михаил отправился искать своего старого приятеля и сослуживца рентгенолога Владимира Ивановича Соколова, что давно собирался сделать. Он встретил его в просторной «штабной» палатке бригадного медицинского пункта. Они крепко обнялись. Обычно веселый Владимир в этот день был явно не в духе. Свое настроение он объяснил, рассказав неприятную историю:
        - Сегодня утром отвозил в Киев одного из солдат четвертого батальона. Для этого мероприятия получил экстренный киевский пропуск. Короче, молодой парень тридцати пяти лет, находясь на станции, захотел посрать. Не найдя лучшего места, присел в кустах. Как потом оказалось на кусок графита с плутонием. Посидел с четверть часа, и встать сам уже не смог. Еще через двадцать минут несчастного обнаружили его же товарищи. Притащили ко мне в медпункт. Я, как мог быстрее в этих условиях, отвез его в Киев, в госпиталь. Парня постоянно рвало, он жаловался на сильную боль в промежности, периодически отключался и был очень слаб. Просил меня, чтобы я сообщил его жене, если он не доедет до больницы. По виду явно не жилец! Поверь мне: я в силу своей профессии немного разбираюсь в лучевых поражениях. Если бы у каждого солдата был свой дозиметр, тот же ДП-5, то этого бы не произошло!.. Кстати, что у тебя?
        - Да так, всякие мелкие организационные дела и бесконечные заседания. Кручусь, как белка в колесе. Поспать почти не удается. А дел вроде никаких серьезных не делаю в основном, раздаю таблетки. Но с другой стороны, там, на станции, намного хуже. Так что грех жаловаться!
        - Ничего, я жопой чую: у нас все еще впереди!
        Между тем стали появляться первые больные, в основном с воспалением легких и различными травмами. Кашляющих пичкали антибиотиками и микстурами. Для травмированных Михаил получил три ящика с гипсовыми бинтами. Приходилось работать без рентгеновских снимков переломы диагностировать клинически, а устранение смещения проверять, ощупывая сломанное место перед наложением гипса. Люди с гипсовыми повязками на руках продолжали ездить на станцию.
        Тогда же стала известна максимальная доза разрешенного облучения двадцать пять рентген. Поэтому для большинства мобилизованных рабочий день на станции был непродолжительным не более десяти минут. Задача состояла в поддевании совковой лопатой и перебрасывании в специально установленный контейнер осколков графитовых стержней, выброшенных из активной зоны реактора во время взрыва. Эти осколки были обильно покрыты радиоактивным плутонием и излучали десятки рентген в час. Все действие выполнялось бегом для уменьшения получаемой дозы. Солдаты не имели защитной одежды. За эти десять минут они получал пару рентген, записываемых в их индивидуальную карту облучения, и были свободны до следующего рабочего дня. Правда, всем, закончившим работу, приходилось ждать товарищей перед возвращением в лагерь. Маски и респираторы тоже не были в ходу: долго дышать через них в условиях установившейся жары было просто невозможно.
        Возвращавшиеся со станции солдаты приносили на своих сапогах и на колесах привезших их автомобилей десятки килограмм радиоактивной пыли. Вскоре радиационная обстановка в лагере стала немногим отличатся от положения на станции. Михаил и другие офицеры на оперативных совещаниях неоднократно предлагали развернуть ряд промывочных станций по дороге, но это требовало утверждения в высших инстанциях, так как задерживала и без того медленное продвижение колонны. Решение ее растянулось на многие дни. В связи с наличием большого количества радиоактивной пыли на лагерной почве, было отменено незыблемое до этого правило переход на строевой шаг при отдании чести за десять метров до каждого встречаемого офицера.
        Скоро появилась новая проблема, связанная с формой войск химической защиты. Эта форма имела особую пропитку, задерживающую проникновение отравляющих веществ оружия массового поражения. Это не мешало зимой, но летом… В жару люди потели, и все больше и больше стали обращаться в медицинские пункты со странной массивной сыпью по всему телу, вызывающей жестокий, до крови зуд. Врачи бригады пытались решить эту проблему широким применением гормональных мазей, но они плохо помогали. Количество пораженных росло, как снежный ком, и офицеры медицинской службы обратились к комбригу с просьбой решить этот вопрос. Решение было найдено не стандартное. Впервые за мировую историю весь личный состав переодели в клетчатые, гражданские рубашки, одного цвета и фасона, так что военный лагерь стал напоминать летнюю загородную базу отдыха. Форму оставили только для торжественных случаев.
        Глава 3
        ИЗ ОФИЦИАЛЬНОЙ СПРАВКИ (СЕРЕДИНА МАЯ 1986 ГОДА):
        «…ЭВАКУИРОВАНО ИЗ ЗОНЫ БОЛЕЕ 90 ТЫСЯЧ ЖИТЕЛЕЙ…
        …ПОТЕРЯНО 48 ТЫСЯЧ ГЕКТАРОВ ЗЕМЕЛЬНЫХ УГОДИЙ…
        …ВЫВЕДЕНО ИЗ СТРОЯ 14 ПРОМЫШЛЕННЫХ ПРЕДПРИЯТИЙ, 15 СТРОИТЕЛЬНЫХ ОРГАНИЗАЦИЙ…
        …ПОТЕРЯНО 900 ТЫСЯЧ КВАДРАТНЫХ МЕТРОВ ЖИЛЬЯ, 10 400 ЧАСТНЫХ ДОМОВ…»
        Через две недели большинство кадровых офицеров получило максимально допустимую дозу облучения, и они перестали выезжать на станцию. Кто-то должен был продолжать командовать солдатами, работавшими на станции и территории зоны. Чтобы не мобилизовать новых офицеров, руководство бригады решило задачу очень просто был издан приказ о двойной квалификации всех офицеров вспомогательных служб медицинской, инженерной, связи. На них были возложены дополнительные функции офицеров химической защиты. Все получили по два комплекта погон химических войск и специальных.
        Тогда же разрешили переписку. Заработала полевая почта. Первое письмо Михаил написал Нине.
        «Дорогая Нина! Я все время думаю о тебе. Не сердись, что долго не давал о себе знать. Мы были изолированы от внешнего мира, почтовой и телефонной связи. Как ты, вероятно, слышала, на Украине произошла авария на атомной станции. Волею судьбы я оказался в этом опасном месте. Работать приходится с утра до ночи, без выходных. Украинская весна великолепна, но нет времени любоваться ею. Когда мы встретимся, расскажу обо всем подробнее. Постараюсь, насколько это возможно, быть осторожным, не получать лишнего облучения. С нетерпением буду ждать твоего ответа. Твой Миша».
        Теперь рабочий график Михаила стал еще более напряженным: подъем в четыре утра с инспекцией кухни, поездка с солдатами на станцию, возвращение в шесть вечера, прием больных, оперативное совещание в штабе батальона до одиннадцати, а затем еще одно заседание до двух-трех часов ночи в штабе бригады. Время сна сократилось до часа-полутора в сутки. Он сильно похудел и осунулся. Часто болела и кружилась голова. По пути на станцию и обратно, сидя в кабине грузовика, он постоянно клевал носом на ухабах разбитой дороги. Хроническая ссадина на лбу, полученная от ударов о железную рукоятку перед лобовым стеклом, казалось, никогда не заживет.
        В один из таких вечеров, после его возвращения со станции, к нему обратился фельдшер Коля: «Товарищ лейтенант, вы так скоро свалитесь. Мы с ребятами подумали, что отдохнуть вам надо. Пока вас не было, мы тут неподалеку в лесу землянку выкопали и замаскировали ее еловыми ветками. Там вас никто не найдет. Поспите хотя бы до оперативных совещаний. Я вас разбужу. А то здесь больные вам все равно отдохнуть не дадут. А если будут спрашивать где вы, то скажем, что доктор ушел осматривать санитарное состояние территории». Михаил не заставил себя долго уговаривать. Он сам чувствовал, что так долго не протянет. В сопровождении Коли он добрался до землянки, упал в зеленые хвойные ветки, испытав непередаваемое наслаждение, и отключился. Проснулся утром от пения птиц и от энергичного тормошения за плечо. Над ним склонившись стоял Коля. «Пора вставать, произнес Николай, еще успеете поесть перед выездом на станцию».
        - А как же оперативное совещание?! испуганно произнес лейтенант.
        - Они присылали за вами, но мы сказали, что вы плохо себя чувствуете, и они разрешили вас не трогать.
        Не скрывая благодарности, Михаил сердечно пожал Колину руку.

* * *
        На станции Михаил, вместе со взводом вверенных ему солдат срочной службы или резервистов, участвовал в дезактивации и бетонировании территории. Его группа в тридцать человек работала чаще на открытой местности, иногда недалеко от разрушенного реактора.
        Помимо поездок на станцию подразделения бригады выполняли рейды по дезактивации внутри тридцатикилометровой зоны. В нескольких из таких рейдов лейтенант Векслер и его подразделение также принимали участие.
        Был получен приказ произвести окапывание одной из деревень, расположенных в тридцатикилометровой зоне. Жители были выселены из своих домов еще в конце апреля, а оставленные собаки и кошки ликвидированы специальным подразделением санитарной службы. По пустым дворам бегали только одичавшие куры. Стояла весна и в садах цвели фруктовые деревья, на крышах оставленных домов свили огромные гнезда аисты. Михаилом овладело лирическое настроение. Стихи родились сами собой:
        Прохладный ветерок то нежность
        Беды не понявшей Земли…
        Постойте: голубое небо
        И птичий хор в ветвях звенит.
        
        А на обочинах дороги
        Такая сочная трава!
        Но люди непривычно строги
        И крайне скупы на слова.
        
        Цветут каштаны, вишни, груши
        Весна на празднике своем!
        Лишь одиноко аист кружит
        Над спешно брошеным жильем…
        Взвод лейтенанта Векслера следовал за подразделением, которое обмывало крыши домов. Его команде было предписано обходить двор за двором и переворачивать грунт около этих домов, и тем самым снижать местный радиоактивный фон. С каждым новым выбросом изотопов из разрушенного реактора перекопанный ранее грунт и крыши опять покрывались налетом стронция, и фон вновь возрастал. Труд ликвидаторов был воистину сизифовым! Но как ни бесполезной казалась поставленная задача, приказ есть приказ.
        Во дворе одного из домов солдаты обнаружили одинокую кошку, которая с жадностью доедала оставленные кем-то в миске рыбные консервы.
        - Интересно, кто это позаботился о божьей твари, ведь жители деревни уже две недели как выселены? с подозрительностью в голосе произнес один из солдат. Скоро виновник нашелся. За гигантским кустом черной смородины пряталась восьмидесятилетняя бабка, тощая в темных кофте и юбке. Голова ее была повязана черной косынкой. Когда солдаты вытащили сопротивляющуюся бабку из-за куста, та, как в бреду, не переставала креститься и бормотать слова из Откровения Иоанна Богослова: «Третий ангел вострубил, и упала с неба большая звезда, горящая подобно факелу, и пала на третью часть рек и источники вод. Имя сей звезде полынь; итретья часть вод сделалась полынью, и многие из людей умерли от вод, потому что они стали горьки». Пожилая женщина не желала разговаривать и отказалась объяснять свое поведение. Костлявые, скрюченные кисти ее рук дрожали, а забеленные катарактой глаза казались безумными. Солдаты по рации вызвали милиционера с машиной, и когда тот приехал и увез с собой старуху, расположились на перекур у деревянного почерневшего и растрескавшегося от старости стола перед домом.
        - Есть что-то в том, что бабка говорила, затянувшись сигаретой и выпустив изо рта дым, сказал один из солдат, я слышал от ребят-разведчиков из нашего батальона, что сейчас на станции переполох там боятся, что вся эта радиоактивная зараза просочится в грунтовые воды и тогда отравится масса народа. Чтобы этого избежать, собираются строить бетонную охлаждаемую подушку под взорвавшимся реактором. Нагнали сюда метростроевцев и шахтеров несчастным предстоит серьезно облучиться! Кроме того начали окапывать и бетонировать подступы к реке Припять, это ведь приток Днепра.
        - А что она несла про эту полынь? спросил другой солдат.
        - Я где-то слышал, что название города «Чернобыль» возникло от названия растения чернобыльника горькой полыни. Здесь его полно растет.
        - Ой, не нравится мне все это, мужики! резюмировал третий солдат.
        Вернувшегося в лагерь Михаила ждал сюрприз долгожданный ответ от Нины. Он дрожащими руками взял заветный конверт, на котором красивым Нининым подчерком было написано «УССР. Киевская область. Иванковский район. Село Оранное. в/ч 18977Д. Лейтенанту Векслеру М.В.». Адрес был фиктивным Оранное располагалось в нескольких километрах от этого места в сторону Киева, но оно было ближайшим к лагерю населенным пунктом. Михаил не решился сразу вскрыть конверт, сунул его в карман брюк и направился к ближайшему лесу. Присев на лежащий ствол давно упавшего и гниющего дерева, он осторожно открыл конверт и, наконец, прочитал письмо. «Здравствуй, Миша! Мне трудно тебе об этом писать, но получив от тебя эти неприятные новости, я долго плакала, не в силах помочь тебе. Вчера мы обсудили с папой возникшую проблему и пришли к решению, что лучше будет, если мы прямо сейчас разорвем наши отношения. Пойми меня правильно: я не представляю свою будущую семейную жизнь без детей, а связав свою судьбу с облученным человеком, невольно подвергаешь опасности здоровье будущих детей. Я от всего сердца желаю тебе выбраться из этого
ада с наименьшим вредом для здоровья! Постарайся понять и не думай обо мне плохо. Нина».
        У доктора потемнело в глазах. Ему не хотелось жить. Скомкав письмо и бросив его в траву, он, покачиваясь как пьяный, не разбирая дороги, направился в сторону лагеря.
        По пути Михаил встретил своего давнего приятеля Владимира Ивановича Соколова. Тот сидел на походном стульчике у входа в бригадный медпункт. Соколов еще издали увидел лейтенанта с мрачным выражением лица, и в своем балагурно-грубоватом тоне приветствовал его:
        - Вдруг откуда не возьмись появился в роте!.. Что не веселый?
        - Да так: письмо получил нехорошее.
        - Что? Небось подруга отказала? Ничего удивительного наверняка столичная штучка: они там все рационалистки! Не бери в голову может это и к лучшему. Друг познается в беде. Господь в последний момент уберег тебя перед тем, как ты засунул голову в пасть тигру! Так что радоваться надо, а не страдать! Давай лучше вместе напишем письмо в наш рентгеновский кабинет а то они до сих пор не знают, куда их заведующий запропастился. Вот послушай, как я его начал: «Здравствуйте, дорогие мои коллеги! Пишут вам с территории Чернобыльской АЭС и низко кланяются ваш начальник и ортопед Векслер. Как бы вам объяснить здешнюю обстановку? В общем, когда вы утром перед началом работы кабинета включаете высокое напряжение и боитесь облучения, это для нас здесь как утренняя гимнастика. От полученной дозы мы скоро начнем светиться. Если вернемся, можете приглашать нас вечером в гости и экономить на освещении». Ну как?
        Доза полученной радиации с самого начала кампании была расчетной и ежедневно записывалась на специальных листках-вкладышах в военные билеты. Попытка снабдить весь личный состав компактными индивидуальными накопительными дозиметрами не увенчалась успехом. Дозиметры были выданы каждому солдату и офицеру и прикреплены к поясному ремню. Показания их считывались раз в неделю особым прибором, который был в распоряжении специально назначенных в каждом батальоне ответственных. Эти люди не сразу, но обратили внимание, что «приборы» эти ничего не фиксируют. Был проведен простой эксперимент: экипаж одной из разведывательно-дозиметрических машин отстрелил штифт со связкой этих приборов рядом с аварийным энергоблоком на станции. Через сутки нахождения в зоне высокой радиации приборы были собраны. По логике вещей они должны были показать дозу минимум в сто рентген, но их показания замерли на нуле.
        После этого камуфляжные дозиметры были срочно изъяты из употребления и расчетная система снова стала единственной.
        Доза, после измерения уровня радиации на местности, рассчитывалась при помощи несколько громоздкого дозиметрического прибора ДП-5. Прибор представлял собой небольшой ящичек в коричневом кожаном кожухе. Ремень, прикрепленный к нему, вешали на плечо или на шею. Полученный уровень, обозначенный в рентгенах в час, умножался на время, проведенное на этой территории. Так получали дозу, выраженную в рентгенах или бэрах. С началом поездок в зону радиации лейтенант Векслер тоже получил такой прибор. Время от времени Михаил включал его и на территории лагеря. Картина была неутешительной: как правило, стрелка прибора показывала высокие уровни радиации. Это держало Михаила в состоянии постоянного нервного напряжения. Приборы, поставленные в разведывательных машинах и на джипах, раздражали еще больше: они издавали неприятные щелкающие звуки, и частота этих щелчков возрастала с увеличением уровня радиации. От этой «музыки» можно было сойти с ума!
        Вернувшись со станции, Михаил вошел в свой медицинский пункт, намериваясь хотя бы на четверть часа прикорнуть, пока не появились первые пациенты. Лейтенант не успел расположиться на жестких нарах, как услышал необычно сильный шум со стороны лагерного плаца. Почти инстинктивно он снова быстро намотал портянки и, на ходу натягивая сапоги, выскочил из палатки. На плацу царило оживление: двое солдат держали за руки вырывающегося средних лет резервиста. Он был в состоянии наивысшего нервного возбуждения, выкрикивая какие-то непонятные слова.
        - Дезертира поймали, объяснил подошедшему лейтенанту Векслеру один из толпившихся рядом солдат, мы уже почти подъехали к лагерю, как он выпрыгнул из крытого кузова и сиганул в лес. Благо ехали медленно, и он, спрыгнув, не сломал себе ничего. Ну, мы за ним: еле догнали. Ребята, которые с ним в палатке живут, рассказывали, что он последние дни шибко грустил. Все жену и детей вспоминал. Сетовал, что никогда их не увидит, умрет от радиации. Теперь уж точно долго не увидит знамо дело, под трибунал пойдет.
        Как-то вечером в палатку доктора Векслера заглянул его старый знакомый, врач соседнего батальона, доктор Семен Шмулевич. Со времени их последней встречи на летном поле перед отправкой на Украину им ни разу не удавалось по-настоящему поговорить. Напряженная жизнь в лагере оставляла время только для коротких приветствий и рукопожатий. А подавленное настроение первых недель в зоне не располагало к ведению бесед.
        - Привет! Как дела? Чем занимаешься? спросил Семен.
        - Да вот, вернулся со станции сейчас, пытаюсь навести порядок в журнале приема больных, ответил Михаил. Он был рад приходу Семена. Из всего населения лагеря в той, прежней жизни он был знаком только с двумя Владимиром и Семеном. И хотя его и доктора Шмулевича до всей этой истории объединяли только служебные отношения, в этой напряженной обстановке и Семен казался не чужим.
        - Ну и что интересного на станции? Я, к слову сказать, там так до сих пор ни разу и не был.
        - Все довольно прозаично. Много неразберихи. Вот несколько дней назад говорил с одним кадровым офицером из нашего батальона. Так он похвастался, что когда возит людей на станцию, то намеренно занижает записанную дозу облучения, чтобы задержать людей на работах в «зоне». Говорит, что тем самым уменьшает количество новых мобилизованных и сохраняет большую часть мужского населения страны необлученными. Я его спросил, кто дал ему право решать судьбу этих несчастных, и знаешь, что он мне ответил? Что не видит большой разницы между двадцатью пятью и сорока пятью рентгенами. Что ты скажешь на это?
        - Я полностью согласен с тобой. Надо думать о людях. В наших руках их здоровье, если не жизни.
        - Система расчета полученной дозы здесь, мягко говоря, крайне несовершенна. Мы считаем только дозу при нахождении на станции или в деревнях, не учитывая облучения при нахождении в лагере или по дороге на объект и обратно? Я с ним не согласен. По моему мнению, честнее записать чуть большую дозу, чтобы хоть как-то уменьшить недостатки записной системы.
        - Ну и что же ты делаешь с записыванием доз?
        - Так стараюсь немного завышать их, чтобы учесть хотя бы часть из неучтенного. Это довольно рискованно. Я надеюсь, ты понимаешь, что эта информация не для разглашения.
        Возникла пауза. Михаил как будто о чем-то задумался. Лейтенант неожиданно вспомнил, как несколько дней назад он с группой из тридцати солдат прибыл на станцию, чтобы укладывать и разравнивать привезенный грузовиками бетон. Солдаты стояли на открытом пространстве под невидимыми смертоносными лучами, исходящими от развороченного реактора, и ждали приезда автомобилей-бетономешалок. Чтобы защитить людей, он отправил их в укрытие, а сам произвел с дозиметрическим прибором ДП-5 разведку местности. Территория была относительно безопасной. В этот день не было ветра со стороны реактора и не было выбросов. Только в одном из дальних углов территории от участка травы исходило сильное излучение. По-видимому, туда попали при взрыве несколько мелких фрагментов разрушенных графитовых стержней. Запомнив для себя этот участок, чтобы не допустить туда солдат, он сообщил по рации в штаб на станции о радиационной обстановке (с применением своего «повышающего коэффициента») и продолжал ждать грузовики.
        Неожиданно появилась группа людей генерал в сопровождении младшего офицера и двух солдат. Генерал довольно грубо спросил, почему сообщенный мной уровень радиации значительно расходится с данными армейской радиационной разведки. Вместо ответа Михаил незаметно подвел генерала к месту с излучающей травой и показал на шкалу прибора.
        - Да, здесь, пожалуй, радиация выше, чем вы сообщили, более спокойным тоном сказал генерал.
        - Это потому, что уровень радиации меняется и зависит от направления ветра ответил он. После этого «опасная» группа медленно удалилась. На счастье лейтенанта никто из них не разбирался в дозиметрии.
        - Послушай, Векслер, мне кажется, что ты слишком часто ездишь на станцию, прервал его размышления Семен. Есть масса способов остаться в лагере или выезжать в сторону Киева. Я, например, езжу в Киев для медицинского снабжения бригады. Все равно всех нас вывезут отсюда одновременно. В лагере, по крайней мере, ты сам контролируешь зону своего облучения и можешь даже снижать ее. Я распорядился накрыть пол в палатке, где сплю, брезентом. Санитары два раза в день производят влажную уборку, а землю вокруг палатки, чтобы не пылили, поливают водой. Главное выиграть время!
        - Не знаю, наверное, это глупо. Я не люблю громких слов, но когда все ребята там, а ты здесь, как-то не по себе становится. Если уж судьба забросила нас в это место, то надо постараться и тут оставаться человеком. Кстати, хотел рассказать тебе об одном эпизоде. Вчера я и мой взвод больше двух часов ждали машины с бетоном. После того как солдаты получили дозволенные дозы облучения, я отправил их в душевые, а сам немного задержался. Тем временем подъехали две машины с бетоном. Я вызвал по рации подкрепление со станции, а пока ждал, принялся разравнивать бетон. Помощь подоспела примерно через час. Мне рассказывали, что были случаи, когда сваленный в кучу бетон застывал горой, и назавтра посылали новую группу солдат с отбойными молотками очищать территорию. Эта дополнительная группа также работала под непрерывным облучением. Я думаю, что каждый здесь в первую очередь должен позаботиться о себе. Вот ты молодой парень. Тебе еще предстоит завести семью. И поверь мне твой героизм тут никому не нужен! О нем никто не вспомнит, а тебе всю оставшуюся жизнь предстоит зализывать эти раны! На станции ты не
застрахован от разных непредвиденных ситуаций. В лагере же намного спокойнее! Подумай над этим!
        СЕКРЕТНЫМ ПРОТОКОЛОМ № 9 ОТ 8 МАЯ 1986 Г. МИНЗДРАВ СССР УТВЕРДИЛ НОВЫЕ НОРМЫ ДОПУСТИМЫХ УРОВНЕЙ ОБЛУЧЕНИЯ НАСЕЛЕНИЯ РАДИОАКТИВНЫМИ ИЗЛУЧЕНИЯМИ, ПРЕВЫШАЮЩИЕ ПРЕЖНИЕ В 10 РАЗ. В ОСОБЫХ СЛУЧАЯХ РАЗРЕШАЛОСЬ УВЕЛИЧЕНИЕ ЭТИХ НОРМ ДО УРОВНЕЙ, ПРЕВЫШАЮЩИХ ПРЕЖНИЕ В 50 РАЗ.
        На следующее утро к Михаилу в столовой подошел доктор Соколов. Улыбаясь, он хлопнул Михаила по плечу:
        - Сегодня на станцию не едешь! С разрешения комбрига ты сопровождаешь больного и меня в Киев. Повезем тяжелого пациента в военный госпиталь. По пути выполним еще одно небольшое, но ответственное поручение командования, многозначительно добавил он. Надень химическую форму: все же официальное мероприятие!
        - С чем больной? поинтересовался Михаил Почечное кровотечение. Совсем плох парень!
        По дороге в Киев, сидя в салоне зеленого микроавтобуса УАЗ рядом с лежащим на носилках больным, лейтенант смотрел в окно на проносившиеся мимо рощи и перелески. Он впервые после начала кампании выезжал за пределы тридцатикилометровой зоны.
        Лежащий на носилках сорокалетний мужчина, скосив глаза на сидящего рядом с ним врача, робко спросил:
        - Доктор, а у меня не рак?
        -Да что вы! ответил ему Михаил. Кровь в моче это частый признак камней в почках почечных колик.
        - Но у меня никогда не кололо в почках!
        - Знаете, сидит такой камушек в почке, постепенно растет в размерах, но не перекрывает тока мочи и в силу своих солидных размеров уже не может продвинуться дальше из лоханки в мочеточник и вызвать колику. Иногда он начинает ворочаться и ранит стенки почечной лоханки. Тогда кровь в моче есть, а боли нет. Да вы не волнуйтесь! Вас обследуют и подлечат в госпитале, а когда выпишитесь, то вся эта кампания уже закончится.
        Объясняя все это больному, доктор не очень верил своим словам. Он уже не раз слышал от Соколова об участившихся обращениях солдат, находившихся в «зоне», с подобными симптомами, у многих из них была диагностирована онкологическая патология. Рак почек был одним из наиболее распространенных, наряду с раком легких.
        Передав больного персоналу госпиталя, Соколов, прислонившись к двери уазика, закурил сигарету. Лейтенант Векслер и водитель, сидя на бордюрном камне тротуара, смотрели на доктора Соколова и ждали дальнейших распоряжений.
        - Теперь вторая задача, после небольшой паузы произнес он. Надо приобрести водочку господа офицеры заказывали.
        - Так ведь «сухой закон», трибунал и прочее ты разве не слышал, как об этом комбриг говорил! в полном недоумении произнес Михаил.
        - Сухой закон это для солдатни. В отношении офицерского корпуса подобных распоряжений не поступало. Короче: в сложенные и подвешенные к крыше санитарной машины носилки помещается двенадцать бутылок. У нас двое носилок, то есть двадцать четыре бутылки. Главное, чтобы нас не остановили для проверки перед въездом в зону не все знают об избирательности сухого закона. Ну, поехали?!
        Проезжая по Крещатику, Соколов велел водителю остановить машину. Было жарко. Михаил еще издали заметил длинный хвост очереди за мороженным. За месяц нахождения в зоне, питаясь консервами, он мог только мечтать о таком деликатесе. Машина остановилась недалеко от киоска. Доктор Векслер и водитель, одетые в форму войск химической защиты, выскочили из машины и быстрым шагом направились к киоску. Завидев их, длинная очередь как будто растворилась. Продавщица нервным голосом скороговоркой выпалила: забирайте вместе с ящиком там осталось несколько порций, только, ради Бога, не приближайтесь ко мне и уходите скорее!!!
        Опешившие от неожиданности военные взяли указанный продавщицей ящик и пошли к машине. Отношение к ним, как к прокаженным, было до боли обидным. Соколов встретил их косой усмешкой: хавайте здесь, только не простудитесь в зону ввозить все равно ничего нельзя! И поехали, наконец, выполнять «главное» задание!
        Загрузив в сложенные носилки водку, Соколов взял одну из бутылок и перелил ее содержимое в солдатскую фляжку. «Авось пригодится!» побурчал он.
        Вдоль Крещатика буйно и торжествующе, вопреки всему, цвели каштаны. Воздух был пропитан ароматами весны.
        За несколько километров до въезда в зону на дороге появилась одинокая фигура. Причин для беспокойства не было: по уставу патрульных должно было быть как минимум двое. Однако доктора были неприятно удивлены, когда приближающийся человек сделал им требовательный жест рукой. «Ну, кажется, влипли», пробурчал Соколов.
        Машину остановил стоявший на дороге капитан. Он внимательно осмотрел киевский пропуск, прикрепленный к лобовому стеклу, открыл задние двери и пробежал глазами по салону.
        - Что в носилках? отрывисто спросил он.
        - Медикаменты, не моргнув глазом, выпалил Соколов.
        - Мне приказано останавливать для досмотра все машины, возвращающиеся в зону. К сожалению, моя патрульная команда еще не подтянулась. Так что проедем до комендатуры тут недалеко.
        Соколов потеснился. Капитан лихо запрыгнул в кабину и захлопнул дверцу.
        Владимир Иванович нарушил молчание первым.
        - Как вас величать, капитан?
        - Виталий Евгеньевич.
        - Вы, вижу, тоже не кадровый военный. Вот мы с коллегой врачи из районной больницы. А вы, Виталий Евгеньевич, кем были на гражданке, до призыва?
        - Я инженер-железнодорожник.
        - А, это благодаря вашему ведомству мы так стремительно были доставлены к месту назначения: по зеленой волне, без единой остановки и на предельной скорости.
        Капитан ничего не ответил. Михаил сидел в салоне на переднем сиденье и с напряжением следил за развитием событий в кабине микроавтобуса. Тем временем Соколов, обращаясь к капитану, произнес:
        - Виталий Евгеньевич, я предлагаю по этому случаю выпить по сто грамм за ваш успех и ваше здоровье вы же знаете древний российский закон: надо обязательно выпить, чтобы пожелание сбылось!
        Соколова несло. Употребив всю свою эрудицию, он припомнил события из отечественной истории и истории минувшей войны, когда только принятые «на грудь» сто грамм спасали положение. Ему удалось убедить капитана прикоснуться к заветной фляжке, из которой он тоже отхлебнул приличный глоток. Он предлагал все новые и новые тосты, жестами прося Михаила наполнить опустевшую фляжку, и лейтенант опорожнил туда еще одну бутылку водки, вынутую из носилок. Соколов не пьянел, чего нельзя было сказать о капитане. С трудом успев выяснить место, где капитан квартировался, Соколов продолжал уже разговаривать один. Виталий Евгеньевич больше не отвечал ему он мирно похрапывал, раскинувшись на переднем сиденье.
        Доехав до упомянутого ранее капитаном места небольшого дома, притулившегося на самом краю деревни, доктора взвалили Виталия Евгеньевича на плечи и постучали в дверь избы. Им открыла невысокого роста пожилая женщина. Приятели занесли капитана в дом и положили его на кровать. «Ишь как умаялся-то, сердешный!» жалостливо произнесла хозяйка.
        Глава 4
        На ночном оперативном совещании в штабе батальона появилось несколько незнакомых лейтенанту лиц. Одним из них был молодой майор в форме военно-воздушных сил. Он внимательно рассматривал людей, сидевших в палатке, и почему-то дольше всего задержал свой взгляд на лейтенанте Векслере.
        «Откуда здесь у нас представитель авиации? Может, он имеет отношение к разведывательным вертолетам?» подумал лейтенант.
        Михаил также обратил внимание на молодого капитана с приколотым к гимнастерке орденом Красной Звезды. Выражение лица его было подавленным. Слушая комбата, он смотрел на земляной пол палатки и не задавал вопросов. Когда все закончилось и люди стали расходиться, капитан обратился к Михаилу:
        - Доктор, нет ли у вас какого-либо средства от кашля.
        В зоне кашель не был чем-то редким, и о причине его было судить трудно. Но, скорее всего, кашель вызывала вдыхаемая радиоактивная пыль.
        - Конечно. Пойдемте в мою палатку, что-нибудь для вас найдется, сказал лейтенант.
        Михаил предложил вошедшему офицеру сесть на единственный в палатке стул. Копаясь в картонных коробках в поисках лекарства, доктор обратился к капитану:
        - За что вам дали этот боевой орден в мирное время?
        Петр Володин так звали капитана ответил не сразу. После почти минутной паузы он, не спеша, начал свой рассказ.
        - Семь лет назад, сразу после окончания военного училища, меня отправили командиром роты в одну из воинских частей на нашей южной границе. Не прошло и двух недель как нашу часть перебросили в приграничный Афганистан. Однажды вечером мы возвращались в Кабул после выполнения задания. Наша колонна двигалась по ущелью, над которым нависли несколько домов афганской деревни. Вот тут-то нас и ждали моджахеды… Перекрестным автоматным огнем «покосили» ребят, сидевших на бронетранспортерах. Убило и командира. Я принял командование на себя. С четырьмя танками мы поднялись на холм, развернули башни танков и пошли тараном на их глинобитные постройки. Все и всех сравняли с землей, ни один не ушел! В течение получаса все было кончено.
        - Ну а как вам ситуация здесь? Есть что-то общее? Мы ведь здесь тоже вроде как на передовой.
        - Невозможно сравнить! Там тебя могли убить или тяжело ранить. Но если этого не произошло, то ты остался цел и невредим, если, конечно, не считать определенной психологической травмы. А здесь мы как лабораторные крысы в клетке: ни за пеньком не скрыться, ни за кусточком не спрятаться. И танки тут не помогут!
        «Да подумал Михаил, он прав. Тут, в Чернобыле, в тебя каждую секунду стреляет невидимый и неощутимый, но от этого еще более страшный, враг, который поселяется в костях твоего скелета и во внутренних органах, медленно уничтожая тебя изнутри. Имя ему Радиация. И происходит это непрерывно днем и ночью в условиях, казалось бы, нормальной человеческой жизни, когда ты работаешь или спишь, принимаешь пищу или беседуешь с товарищами. От него действительно невозможно скрыться! Все нормальные люди только и думают о том, как бы вырваться из этого ада. Но убежать невозможно. Тебя обязательно поймают, и статью за дезертирство пока еще никто не отменял. Единственным легальным способом покинуть это гиблое место является получение максимально допустимой дозы облучения, определенной начальством в двадцать пять рентген. Поэтому люди стремятся как можно быстрее набрать эту максимальную дозу и избавиться от этого кошмара».
        - Вы правы. Здесь все по-другому. Тут время нахождения в зоне прямо пропорционально ущербу, наносимому здоровью, но, к сожалению, вырваться отсюда не во власти простых людей, одетых в солдатские гимнастерки. Ведь дозы расчетные, и записывает их командир. Ты можешь сознательно сесть на кусок графита и «одним ударом» набрать все очки, но командир никогда не запишет тебе преднамеренного облучения, потому что это тоже своего рода дезертирство. Размер записанной дозы, а значит, и срок твоего предполагаемого освобождения, напрямую зависит от степени твоей преданности и повиновения начальству. В зоне аварии мобилизованным не нужны деньги: здесь нет магазинов и солдатских продуктовых палаток. На наших глазах возникла новая чернобыльская валюта так называемый, записанный рентген. Наше здоровье, наша жизнь оценивается этой валютой! За нее многие готовы выполнять любые прихоти начальства… Записывание дозы стало эффективным рычагом воздействия на людей, средством поощрения и наказания! Ладно. Хватит об этом: что-то я разговорился. Вот ваши таблетки от кашля. Принимайте их три раза в день до еды. Должно
помочь.
        - Доктор, если можно, еще один вопрос. Как раз перед направлением сюда в зону, я познакомился с девушкой. Мы собирались пожениться и завести детей. Теперь в связи с создавшейся ситуацией я не уверен, что дети родятся здоровыми, а не мутантами. Я не знаю, как мне быть.
        У Михаила больно кольнуло в сердце. Капитан смотрел на него со страхом и надеждой. Гася в себе все эмоции, доктор Векслер постарался успокоить собеседника:
        - Я думаю, что не так страшен черт, как его малюют. По крайней мере, в этом вопросе. В отличие от женщины, которая расходует банк яйцеклеток, заложенный при ее рождении, у мужчины каждые сорок дней образуются новые половые клетки. Эти новые клетки, сформированные уже после прекращения действия повреждающего агента, являются совершенно нормальными. Действительно, радиоактивные изотопы накапливаются в костях, печени, щитовидной железе и кишечнике, но радиус излучения этих изотопов микронный, и они не влияют на отдаленно расположенные половые железы мужчины и, следовательно, на здоровье его потомства. Так, что нет причины тревожится по этому поводу, товарищ капитан!
        После ухода гостя Михаил вышел из палатки медпункта. Он недавно бросил курить, чтобы не подвергать двойной опасности свои легкие. Сейчас так не хватало заветной сигареты! Над лагерем раскинулось черное украинское небо с далекими мерцающими звездами. «Буду ли я когда-нибудь снова счастлив?» подумал лейтенант.
        Глава 5
        Колонна грузовиков по дороге на станцию двигалась очень медленно, не превышая разрешенных тридцати километров в час. По обочинам дороги то тут, то там валялись сплющенные и искореженные скелеты бетоновозов. Эти груды железа, издали казавшиеся громадными доисторическими чудовищами, были памятниками недавним событиям. Тут всего несколько недель назад, в первые дни после аварии, на громадной скорости неслись автобетономешалки. Узкая дорога едва позволяла разъехаться двум большим машинам, выполнение же этого маневра на скорости почти неминуемо вело к фатальному столкновению. Однако на эти гонки со смертью была своя причина. Водителям грузовиков было обещано заплатить по двадцать пять рублей за каждую машину, доставленную на станцию. Разрушенный каркас четвертого блока больше не мог защитить грунтовые воды от попадания в них, а через них в Припять и в Днепр, радиоактивной заразы. Необходимо было срочно создать бетонное покрытие территории станции, которое легче чистить и контролировать. Чтобы заставить водителей бетоновозов работать с максимальной эффективностью им добавляли по двадцать пять рублей за
каждый привезенный на станцию грузовик с бетоном. Это был отличный стимул при месячной зарплате водителя в сто пятьдесят рублей. В погоне за деньгами водители успевали сделать до десяти рейсов в день! Не была учтена только ширина дороги. Не имевшие возможности на большой скорости свернуть, грузовики врезались друг в друга. Трупы водителей забирала скорая помощь, а останки машин бульдозеры стаскивали на обочину дороги, но это не останавливало возбужденных легким заработком водителей. И все повторялось вновь, пока спустя неделю не появился приказ о тридцатикилометровом ограничении скорости движения. Руководители ликвидации последствий аварии почему-то любили цифру тридцать: тридцать километров в час, тридцатикилометровая зона отселения. Форма и, следовательно, размеры этой зоны очерчивались циркулем, а радиоактивное заражение распространялось по эллипсу, в тысячу раз превышая эту цифру.
        Вот показался «рыжий лес» роща пожухших от радиации сосен рядом со станцией. День выдался солнечный. Выпрыгнувшие из обтянутого брезентом кузова грузовика солдаты, держа в руках лопаты, столпились на облицованной былыми плитками дорожке перед первым энергоблоком. Пред дорожкой был разбит необыкновенно красивый цветник в полкилометра длиной. В нем буйно цвели алые и желтые розы. Надо сказать, что эстетическое оформление было едва ли не одной из самых сильных сторон Чернобыльской атомной станции имени В. И. Ленина.
        Неподалеку от группы военных виднелся, неизвестно кем открытый канализационный люк. Из розовых кустов, излучавших не только красоту, но и немало рентгенов, вылез маленький, тощий, совершенно лысый котенок. Глаза этого Богом забытого создания были закрыты. Несчастный был слепой. Он шел медленной нетвердой походкой и его большая, непропорциональная сильно усохшему туловищу голова раскачивалась в такт движениям. Дошедши до зияющего отверстия люка, котенок, не меняя темпа и направления движения, рухнул вниз. «Кабздец котенку», сказал один из солдат. Никто не рассмеялся.
        На станции впервые появилась импортная техника японские и финские радиоуправляемые бульдозеры. Небольшие, покрашенные в оранжевый и зеленый цвет механизмы, управляемые портативным пультом с расстояния до полутора километров, выглядели игрушечными. На крохотном телеэкране пульта можно было наблюдать перемещение бульдозера относительно окружающих объектов. Но в условиях мощных радиационных полей новая техника отказывалась работать. Тогда же привезли и советские радиоуправляемые бульдозеры производства Кировского тракторного завода. Управляющий этой громоздкой, окрашенной в желтый цвет машиной водитель, гордо шел вслед за ней на расстоянии ста метров. На широком брезентовом ремне, перекинутым через шею, висела массивная коробка с рычагами. Ничем не защищенный водитель получал дозу значительно выше той, которую получил бы, сидя в освинцованной кабине бульдозера. Поэтому решили отказаться от дистанционного управления.
        После окончания работы по укладке бетона, лейтенант отправил своих подчиненных в душевую. Он собирался присоединиться к ним через несколько минут, а пока надо было только передать в штаб информацию о радиационном фоне и полученных дозах. По трещащей рации Михаила попросили спуститься в штаб. Представитель правительственной комиссии по ликвидации последствий аварии собирается осмотреть зону работ. Он планирует подъехать на БРДМ (освинцованном разведывательном бронетранспортере) к площадке перед четвертым энергоблоком. Ему нужен врач в машине.
        Уже через несколько минут представитель правительственной комиссии, сопровождающий его полковник, доктор и солдат-водитель мчались на приличной скорости вдоль энергоблоков станции. В кабине мерно и редко пощелкивал дозиметр. Фон не превышал пятисот миллирентген в час.
        - Поехали к объекту! скомандовал полковник. Водитель неохотно завернул к руинам четвертого разрушенного энергоблока. Покрытая толстым слоем свинца обшивка БРДМ задерживала до семидесяти процентов радиации. Тем не менее, по мере приближения к руинам реактора дозиметр стал щелкать все чаще и чаще, и постепенно это щелканье превратилось в непрерывную пулеметную очередь. «В салоне сорок рентген в час! прокричал водитель. Может, поедем назад?!»
        - Подъезжай чуть поближе: товарищу из правительственной комиссии плохо видно в перископ, что там делается внутри. И сразу задний ход!
        - Есть, товарищ полковник.
        Тяжелая машина рванулась вперед и замерла перед развороченным реактором. Монотонное урчание двигателя внезапно прекратилось. Непрерывное стрекотание дозиметра было единственным звуком в кабине бронетранспортера. Водитель снова и снова дрожащей рукой поворачивал ключи зажигания, но мотор не реагировал.
        - Еще двадцать минут, и мы навечно останемся здесь, сквозь зубы прохрипел полковник.
        По лицам и шее присутствующих заструились ручьи холодного пота. Когда все уже почти смирились с мыслью, что все кончено, внезапно заурчал двигатель. Водитель резко рванул машину назад и полетел прочь, а люди внутри чугунно-свинцовой коробки, каждый по своему, благодарил Бога за вновь подаренную им жизнь.
        Через несколько дней, посмотрев на себя в маленькое зеркало для бритья, Михаил не узнал собственной шевелюры. Более половины его еще недавно совершенно черных волос были седыми.
        ИЗ ТЕКСТА РАСПОРЯЖЕНИЯ МИНИСТЕРСТВА ЗДРАВООХРАНЕНИЯ СССР ОТ 27 ИЮНЯ 1986 ГОДА: «(…) 4. ЗАСЕКРЕТИТЬ СВЕДЕНИЯ ОБ АВАРИИ. (...) 8. ЗАСЕКРЕТИТЬ СВЕДЕНИЯ О РЕЗУЛЬТАТАХ ЛЕЧЕНИЯ. 9. ЗАСЕКРЕТИТЬ СВЕДЕНИЯ О СТЕПЕНИ РАДИОАКТИВНОГО ПОРАЖЕНИЯ ПЕРСОНАЛА, УЧАСТВУЮЩЕГО В ЛИКВИДАЦИИ ПОСЛЕДСТВИЙ АВАРИИ НА ЧАЭС.
        НАЧАЛЬНИК ТРЕТЬЕГО ГЛАВНОГО УПРАВЛЕНИЯ МЗ СССР ШУЛЬЖЕНКО».
        Глава 6
        Начало этого летнего дня ничем не отличалось от предыдущих. Возвращающиеся после завтрака люди строились на лагерном плацу в виде гигантской буква «П». Все ждали стандартного обращения комбрига напутствия перед началом работы.
        - Равняйсь, смирно-о-о! разнеслось по рядам. Четыре батальона бригады и вспомогательные службы четыре тысячи человек приготовились лениво внимать избитым фразам командира. Поднявшийся на трибуну комбриг начал свою речь как обычно:
        - Защитники нашей Родины, я сын трудового народа горжусь вашим мужеством и самоотверженностью! Начинается еще один великий день вашего подвига! Мы уже зажали в железные тиски этого ядерного зверя и близок тот день, когда он будет окончательно побежден и заключен в бетонный саркофаг! Еще небольшое усилие и мы победим! Ваши жены будут гордиться своими мужьями, а дети своими отцами!
        Комбриг сделал небольшую паузу. Лейтенант слушал стандартное патриотическое выступление командира бригады, а в голове его почему-то звучали строки из написанного им когда-то стихотворения. Это стихотворение было посвящено известному поэту серебряного века Иннокентию Анненскому:
        Лишь касаться кончиками пальцев
        Не сжимать фиалки в кулаке.
        Наслаждаться запахом акаций,
        А не цветом флага на древке!
        Тем временем полковник продолжил свою речь:
        - Да, большинство из нас патриоты, но есть отдельные мерзавцы, затесавшиеся в наши ряды, которые сеют панику среди солдат и настраивают против Советской Армии местное гражданское население. К этим врагам мы будем беспощадны! Здесь среди вас находится один из них лейтенант Векслер. Я приказываю этому отщепенцу сделать три шага вперед из строя!
        Воцарилась зловещая тишина. Сначала лейтенант не понял, что речь идет о нем: мало ли однофамильцев! Он никогда не обсуждал с солдатами ситуацию в зоне и не общался с гражданским населением. Михаил как будто окаменел. Затянувшуюся тишину прервал полковник. Указывая рукой в сторону Михаила, он прогремел своим басом:
        - Кто-нибудь, помогите этому разоблаченному гаду!
        Чьи-то руки вытолкнули лейтенанта вперед. Оказавшись перед строем, он увидел лишь безликие людские ряды. Солдаты смотрели на него с пугающим безразличием.
        - Приказываю арестовать его и передать в руки военного трибунала! И так будет с каждым, кто забудет о своем воинском и гражданском долге, о данной Родине присяге!
        После этого гремящего заявления к Михаилу подошел недавно виденный им на оперативном совещании майор в авиационной фуражке в сопровождении двух конвоиров. Лейтенант был препровожден в палатку, стоящую позади штабной. У входа в палатку был выставлен воинский караул. Так, в полном неведении Михаил провел в палатке несколько долгих часов. Он вновь и вновь покручивал в памяти все прошедшие с момента его появления в зоне события, но не мог припомнить ничего хотя бы отдаленно похожего на то, в чем его обвиняли. В голове гудели тысячи колоколов. Гнев на клеветников соединился с ощущением собственного бессилия что-либо доказать. Среди всего этого вороха мыслей он с трудом расслышал странный скребущий звук с внешней стороны палатки. Лейтенант прислушался.
        Через несколько секунд звук снова повторился: как будто кто-то настойчиво царапал по брезенту. Тогда он вплотную придвинулся к «звучавшей» стенке и спросил: «Кто там?»
        - Постарайтесь говорить шепотом, ответил незнакомый голос снаружи, я отец Марины, девочки, которой вы вылечили сломанную ногу. В силу обстоятельств я работаю в тех самых органах безопасности, по вине которых вы оказались здесь в зоне и в этой палатке. Я постараюсь объяснить. Помните майора Никанорова Петра Ильича? Вы его освидетельствовали на состояние алкогольного опьянения. Он тогда предложил вам сделку, а вы отказались. Так вот этот майор лично принимал участие в составлении списков мобилизованных. Именно он настоял на вашей кандидатуре, несмотря на ваш молодой возраст и отсутствие у вас детей. К сожалению, я тогда об этом не знал, а если бы и знал, то не смог бы ничего изменить. Он определенно решил погубить вас. Ему помогает его коллега начальник особого отдела нашей бригады, тот самый «летчик», который вас арестовал. Нам, рядовым особистам, было поручено подобрать на вас соответствующий «криминал». К счастью, он не подозревал, что я хоть лично и не знаком с вами, но многим обязан вам. Откровенно говоря, я не думал, что все будет развиваться так стремительно!
        - Но как можно выбраться из этой ситуации? заикаясь, спросил Михаил.
        - Прежде всего, времена сейчас немного иные. В стране говорят о гласности, о демократизации. Потребуйте встрече с майором и сообщите ему, что вы не только знаете, что это клевета, но что вам известен ее источник. Приведите в качестве примера не только майора Никанорова, но и лейтенанта Прохорова из третьего батальона, и сержанта Витова. Скажите, что свой рапорт обо всем, что здесь произошло с вами, вы переправили в Москву, надежному человеку. Скажите, что если с вашей головы упадет хоть один волос и все обвинения не будут сняты, этот человек переправит рапорт лично Михаилу Горбачеву. Только умоляю: ни при каких обстоятельствах не упоминайте моего имени!
        Доктор Векслер подождал еще около сорока минут, дав возможность своему спасителю удалиться на достаточное расстояние, и позвал часового:
        - Я хочу видеть начальника особого отдела у меня для него неотложная информация!
        Минуты тянулись невыносимо долго. Казалось, прошло больше часа, пока в проеме палатки появилась голова майора в синей фуражке. Он был подчеркнуто вежлив: «Что вы хотели сообщить мне?» проговорил он, растягивая каждое слово. Стараясь сдерживаться, Михаил ледяным тоном передал ему информацию, полученную от своего спасителя, отца Марины.
        - Откуда вы взяли весь этот бред? с нескрываемым раздражением спросил майор.
        - Это не бред! И если вы хотите, чтобы все, о чем я сообщил вам, стало достоянием гласности, то можете оставить все как есть. Но я не уверен, что после этого вы и ваш приятель останетесь на своих должностях. Один из экземпляров рапорта передадут моему отцу, известному профессору. У него достаточно связей и он сумеет отомстить за сына!
        Ничего не ответив, майор вышел из палатки. Время опять потянулось зловеще медленно. Казалось: прошла вечность. Вдруг полог палатки приподнялся и внутрь заглянул молодой ординарец командира батальона Андрей Бочкарев. Андрей служил писарем в штабе батальона и постоянно был при командире. В силу своего возраста и должности он ни разу не выезжал на работы по дезактивации в деревнях или на станцию.
        - Товарищ лейтенант, ищу вас по всему лагерю комбат приказал вам подготовить отчет о состоянии медико-санитарной службы полка. Было бы здорово, если бы вы успели это сделать к сегодняшнему оперативному совещанию.
        - Но ведь я арестован, и у входа в палатку стоит охрана!
        - Никакой охраны там нет. А ваш арест досадная ошибка! Ведь я говорил с комбатом о вас десять минут назад. Перед вами наверняка официально извинятся. И еще: я хочу обратиться к вам по личному вопросу, чисто медицинскому. У меня сильно болит большой палец ноги, особенно когда я в сапогах, а последнее время он начал гноиться. Посмотрите, пожалуйста!
        - У вас вросший ноготь, безразлично сказал Михаил, бросив взгляд на палец сержанта. В этих условиях надо удалить ногтевую пластинку и попить антибиотики. Плановую операцию лучше провести после возвращения домой.
        - Но я не смогу носить сапоги, а подполковник мне такого разрешения не даст.
        - Я поговорю с ним! Дайте мне немного прийти в себя и через час приходите в палатку моего медпункта, постараюсь вам помочь.
        После того как Бочкарев ушел, Михаил вышел из палатки и поплелся в расположение своей части. Голова его по-прежнему гудела, и настроение было подавленное, как будто он очнулся после кошмарного сна.
        Вечером он удалил ноготь Андрею и занялся составлением отчета.
        Не прошло и получаса, как пола палатки приподнялась и в образовавшуюся брешь просунулась голова доктора Соколова.
        - Привет, доктор, обратился он к Михаилу. Я только что встретил этого пацана, ординарца комбрига, Андрюху Бочкарева. Он поведал мне о твоем чудесном избавлении. Что, ко всем чертям, все-таки произошло?
        - Сам не понимаю: меня вдруг отпустили, не сказав ни слова. Андрей говорит, что арест был досадной ошибкой. Мне до сих пор официально никто об этом не заявил. Я уже не говорю о публичном извинении. Собираюсь пойти в штаб бригады и потребовать объяснений.
        - Я бы на твоем месте этим не занимался. Мне кажется, что это как раз в духе «органов». Оставь все, как есть и благодари Бога, чтобы на этом все и закончилось.
        Глава 7
        На утреннем построении комбриг представил солдатам московского гостя генерал майора, заместителя начальника главного политического управления. Тот взобрался на трибуну. Солдаты поставили около него несколько картонных коробок.
        - Я постараюсь быть краток, обратился он к собравшимся. Родина высоко ценит ваши заслуги и вашу самоотверженность! Мне поручено сейчас, на этом месте вручить партийный билет тем из вас, кто захочет вступить в ряды нашей партии. Мы решили пойти на этот шаг, не требуя необходимых рекомендаций трех коммунистов и обязательного полугодового прохождения кандидатского стажа. Ваш подвиг здесь говорит убедительнее любых рекомендаций и полтора месяца, проведенные здесь, достойнее любого стажа! Прошу всех, кто хочет примкнуть к славным рядам нашей партии, сделать два шага вперед!
        Легкий ветерок колыхал рукава рубашек и лацканы воротников четырех тысяч человек, многие из которых еще недавно почтили бы за честь принять такое предложение. Членство в партии открывало дорогу для карьерного роста, облегчало выезд в туристические поездки за границу, делало тебя гражданином первого сорта.
        Никто не шелохнулся.
        После томительной паузы солдаты, прибывшие с генералом, спешно собрали картонные коробки и удалились, а не пожелавшие стать коммунистами погрузились на грузовики и поехали на станцию. Начинался обычный рабочий день.
        На станции лейтенант получил задание: с группой дозиметристов обследовать верхний отсек третьего энергоблока. Этот отсек располагался под крышей реактора, проломленной в нескольких местах мешками с песком, свинцом и доломитом. Эти мешки сбрасывали в первые дни после аварии на кратер четвертого энергоблока в надежде снизить температуру бушующего ядерного костра.
        Радиационная разведка заняла не более десяти минут, но сразу после окончания дозиметрии один из солдат серьезно подвернул ногу. В поисках подручного средства, пригодного для наложения шины, внимание лейтенанта привлекла табличка на двери одного из помещений. На табличке было написано: «Травмпункт. Неотложная помощь». «Это очень кстати», подумал Михаил и легко толкнул дверь. Она оказалась не запертой.
        В навесной полке за стеклянной дверцей кроме необходимых доктору лестничной шины и бинтов были и другие предметы. Там находились банка со стерильными хирургическими иглами и свитками стерильных шелковых ниток, а также одноразовый скальпель, упакованный в полиэтилен.
        Стеклянная дверца при открывании раскололась и, острым краем осколка глубоко поранила мизинец лейтенанта. Толстой алой струйкой брызнула кровь. Согнув и разогнув раненый палец, Михаил убедился, что сухожилия не задеты, но кровотечение было сильным. Видимо была повреждена одна из пальцевых артерий. Недолго думая, доктор вынул из склянки иглу, зарядил в нее нить и вставил в иглодержатель. Приходилось работать не доминантной левой рукой, лишь немного помогая ей правой. Превозмогая боль, он прошил иглой кожу собственного пальца, завязал узел, держа концы нити между иглодержателем и зубами. Кровотечение прекратилось. Наскоро замотав палец бинтом, лейтенант вышел из травмпункта, прихватив с собой найденную шину, и поспешил оказывать помощь пострадавшему.
        Когда солдаты бригады вернулись со станции, их ждал сюрприз. Оказалось, что утренняя попытка массового приема в партию не была единственной миссией генерал-майора. За время отсутствия бригады в лагере перед расположением каждого батальона были установлены телевизоры, подключенные к бригадной мобильной динамо-машине. Нужно заметить, что в Советской Армии обязанностью каждого солдата было не только изучение армейского устава и техники применения оружия, но и ежевечерний просмотр информационно-агитационной программы «Время». В отсутствие сиюминутных боевых действий в 21-00 каждый военнослужащий обязан был находиться напротив экрана телевизора. Генерал-майор решил ввести эту «традицию» так же и на территории лагеря.
        Сразу после ужина солдаты были построены побатальонно на небольших площадках, покрытых гравием. Включили телевизоры. На экранах появились знакомые лица дикторов. Представитель правительственной комиссии по ликвидации последствий аварии докладывал обстановку:
        - Ситуация на Чернобыльской атомной станции нормализуется с каждым днем. Уже практически нет выбросов и радиационный фон на станции и в прилегающей тридцатикилометровой зоне приближается к до аварийному уровню. Работа всех военных и гражданских служб на станции выполняется слаженно и строго по графику. Тщательно контролируется безопасность работ…
        Эта откровенная ложь, звучавшая с экранов телевизоров, воспринималась как издевательство. Неожиданно в телевизоры полетели камни. Уставшие от вранья сорокалетние мужчины более не в силах были себя сдерживать. Звон разбитого стекла смешался с громкой бранью и выкриками командиров, пытавшихся навести порядок. С трудом успокоив и распустив возмущенных солдат, штабные команды под руководством политруков батальонов спешно демонтировали редкие уцелевшие телевизоры.
        Поздно вечером, сидя у своей палатки с завязанным пальцем, Михаил пытался осмыслить значение всех событий прошедшего дня. Формально «зона» переставала быть советской. Люди не проявляли должного уважения к партийным лидерам, не желали иметь ничего общего с Коммунистической Партией. Это не было похоже на резкий выброс недовольства рабочих на расстрелянной властями демонстрации в Новочеркасске. Тогда второго июня 1962 года возмущенные повышением цен и фактическим снижением заработной платы, рабочие города Новочеркасска Ростовской области вышли на мирную демонстрацию. Они были встречены огнем пулеметов подразделения внутренних войск. 22 человека были убиты и 87 ранены. Трое из раненных впоследствии скончались. В городе был введен комендантский час, а трупы тайно захоронены на кладбищах других городов Ростовской области. Семеро из демонстрантов были позднее расстреляны по приговору суда. Сотни участников были приговорены к срокам заключения от десяти до пятнадцати лет.
        Но происходившее здесь, в Чернобыльской зоне, не было выражением той общей, царившей в стране последние десятилетия, апатии. Росло единодушное и массовое неприятие того, что было так незыблемо почти семьдесят лет!
        Глава 8
        ИНФОРМАЦИЯ С САЙТА «ПРИПЯТЬ.КОМ., ХРОНОЛОГИЯ СОБЫТИЙ»: 23 МАЯ 1986 ГОДА В КАБЕЛЬНЫХ ТУННЕЛЯХ И ШАХТАХ ОПУСКНЫХ ТРУБОПРОВОДОВ ЧЕТВЕРТОГО АВАРИЙНОГО ЭНЕРГОБЛОКА ВСЛЕДСТВИЕ КОРОТКОГО ЗАМЫКАНИЯ В СИЛОВОМ КАБЕЛЕ ВОЗНИК ПОЖАР, ПРОДОЛЖАВШИЙСЯ ОКОЛО СЕМИ ЧАСОВ. РАБОТЫ ПО ЛИКВИДАЦИИ БЫЛИ ЗАТРУДНЕНЫ ИЗ-ЗА ВЫСОКИХ УРОВНЕЙ РАДИОАКТИВНОГО ИЗЛУЧЕНИЯ. УЧАСТИЕ В ТУШЕНИИ ПОЖАРА ПРИНЯЛИ 268 ПОЖАРНЫХ, ПОЛУЧИВШИХ ЗНАЧИТЕЛЬНЫЕ ДОЗЫ ОБЛУЧЕНИЯ.
        Утро застало Михаила врасплох. Выработанная за последние недели привычка вставать ровно в пять ноль-ноль сегодня подвела, не сработал «биологический будильник». Он проснулся вместе со всем лагерем в шесть по сигналу подъема. Впопыхах натянув брюки и надев гимнастерку, он забыл поменять накладные погоны с медицинских на химические (что делал каждое утро) и остался лейтенантом медицинской службы. Терзаемый угрызениями совести, что не успел присутствовать при закладке продуктов в котлы, он не пошел в столовую, а отправился сразу на построение. Как установилось в последние недели, под его командование был предоставлен взвод солдат тридцать человек, которых он никогда раньше не видел, и они, взобравшись на крытый брезентом грузовик, поехали на станцию.
        Работа в этот день продвигалась на удивление быстро. Вовремя подвезли бетон. Ребята трудились слаженно и дело спорилось. За час до полудня задание было выполнено. Оставалось около трех часов до посадки на грузовики и медленной дороги обратно в лагерь.
        Михаил часто слышал от других офицеров хорошие отзывы о местной столовой, но до сих пор никак не удавалось посетить ее. Сегодня он решил восполнить этот пробел. Назначив сержанта старшим по группе, он отправил солдат на санобработку в душевые, а сам поспешил в это заведение.
        Столовая располагалась в полуподвальном помещении второго блока. В небольшом зале было накурено, душно и не было кондиционеров, а вентиляция работала плохо. Продукты были почти те же, что и в лагере, но здесь давали консервы морской капусты, содержащие йод, и порции консервированной гречневой или рисовой каши с тушенкой были значительно больше. Шла уже вторая половина июня, а на станции все еще рекомендовали употреблять йод, как в виде пилюль, так и в виде морской капусты. По слухам выбросы радиоактивного йода прекратились еще в начале месяца. Поэтому употребления в пищу обычного йода, который препятствовал бы поглощению щитовидной железой радиоактивного, становилось бессмысленным.
        Лейтенант еще не успел доесть свою кашу, когда к нему подошел высокий, худой, средних лет мужчина в белом костюме работника станции. Он поздоровался и обратился к Михаилу:
        - Я, инженер со второго блока, увидел ваши медицинские погоны и хотел задать вам несколько личных вопросов, если вы не против, произнес он.
        - Конечно, ради Бога! Мне как раз нечем заняться в ближайшие два часа, только разве что надо успеть в душевые до отъезда.
        - Тогда давайте пройдемте ко мне: у меня тут на втором этаже небольшой кабинет. Там нам никто не помешает. Я вас долго не задержу.
        Они поднялись по достаточно крутой лестнице на второй этаж огромного белого здания административного корпуса и вошли в маленькую комнату, в которой с трудом умещались небольшой шкаф, письменный стол и три стула. Стол был завален папками с какими-то бумагами и документами. На потолке мертвенно светила длинная лампа дневного света.
        - Григорий Васильевич, представился новый знакомый. Можете звать меня просто Гришей. Присаживайтесь, пожалуйста. Я работаю здесь уже больше трех лет и в ту злополучную ночь находился на работе, на втором блоке. Когда раздались взрывы, мы выбежали из здания. Картина, представшая нашим взорам, потрясла всех: желто-оранжевая шапка зарева, поднявшаяся над крышей четвертого энергоблока, гигантским костром освещала черное небо. От второго блока до четвертого расстояние почти с километр и движимые скорее любопытством, чем желанием действовать, мы несколько непосредственно не занятых у пульта управления нашим блоком сотрудников смены подошли ближе. Тогда никто не думал, что активная зона реактора может быть открыта, и только позже мы узнали, что уже тогда получили достаточно высокие дозы облучения. Тех, которые страдали от рвоты и сильной слабости, уже на следующий день отправили автобусами в Киев, а затем самолетом в московскую клинику. Мне удалось уговорить руководство оставить меня на станции. В последовавшие за аварией напряженные дни я, как и весь остальной персонал, были в центре событий.
Индивидуальной дозиметрии не проводилось, и того, сколько каждый из нас хватанул радиации, мы никогда не узнаем. Мне понятно только, что доза, полученная мной, не гарантирует долгой и счастливой жизни. Судя по всему, мне недолго осталось коптить небо. Поэтому я и решил продолжать работать здесь, пока хватит сил. Страхового полиса у меня нет, а здесь платят тройную зарплату. Так что все, что успею заработать, достанется моей семье, когда меня уже не будет в живых. Я вот что хотел спросить, доктор: что нужно делать и какие лекарства принимать, чтобы уменьшить влияние радиации, и как можно на более длительный период сохранить силы? Как вы сами понимаете, я бы не хотел обращаться с этими вопросами в официальные медицинские инстанции.
        - Я вас понимаю, но, честно говоря, затрудняюсь ответить на ваш вопрос. Наверное, надо пить больше жидкости, чтобы выводить свободные радикалы и, тем самым, предотвращать их вредное действие на ткани организма. Для поддержания сил существуют различные биостимуляторы, такие как настойка корня женьшеня, например. Если хотите, я могу попросить ребят, которые выезжают в Киев, чтобы они привезли вам. Что касается стронция и прочей гадости, то вывести ее из организма практически невозможно: все это прочно сидит в костях и период распада их около двухсот лет. Но сиюминутного катастрофического действия на нас это не оказывает, возможно также, что и в ближайшей перспективе это относительно безвредно.
        - А что насчет приема алкоголя в малых дозах? Я слышал, что это?..
        - Не думаю, что это что-то меняет. Скорее успокаивает и отвлекает от дурных мыслей.
        Они несколько минут помолчали, каждый думая о своем и об одном и том же, после чего Михаил сказал:
        - Григорий Васильевич, я, пользуясь случаем, тоже хотел бы вас кое о чем спросить. Мы здесь в тридцатикилометровой зоне живем больше слухами, а они, как известно, не всегда отражают действительность. Скажите, как вы думаете, почему случилась эта авария?
        - Пока нельзя наверняка утверждать, но причиной, скорее всего, было сочетание конструктивных недостатков реактора и человеческой безалаберности, халатности, основанной на принципе «авось сойдет». Тогда, в конце апреля, реактор типа РБМК (реактор большой мощности канальный) готовили к плановой остановке. Для этого опускали внутрь активной зоны стержни из графита вытеснителя воды, и карбида бора мощного поглотителя нейтронов. На этапе, когда стержни были введены наполовину, поступила команда временно отложить остановку реактора из-за нехватки электричества в единой энергосистеме страны, и тогда часть стержней была вновь поднята. Возобновили опускание стержней только через несколько часов, когда реактивность реактора достигла уже критического уровня. К сожалению, вовремя не успели отреагировать, в то время как аварийную систему остановки реактора отключили еще перед началом его плановой остановки. Спросите «почему»? Тогда собирались проводить эксперимент, связанный с работой турбины на холостом ходу, и система аварийного отключения могла помешать этому эксперименту. Когда же ситуация стала
проясняться и была отдана команда форсировано опускать стержни, то слишком быстрое опускание стержней привело к быстрому вытеснению воды из каналов в условиях запредельной реактивности, что привело к экспоненциальному ее повышению и, как следствие, к взрыву. Реактор, к сожалению, не был защищен колпаком, и поэтому развороченная активная зона в сто девяносто тонн диоксида урана оказалась под открытым небом…
        - Скажите, Григорий, почему в начале мая военное руководство нашей части было в состоянии такого, не свойственного ему, возбуждения?
        - На то были серьезные основания. До сегодняшнего дня из реактора наружу вышли не более пяти процентов его активности. Когда в первых числах мая впервые удалось измерить температуру внутри реактора, она составляла две тысячи градусов. Две тысячи пятьсот градусов это температура плавления таблеточек из двуокиси урана, а основная активность сидит внутри этих таблеточек. Если бы температура достигла двух тысяч пятьсот градусов, то тогда не пять процентов активности вышли бы наружу, а все сто. То есть площадь загрязнения и ее интенсивность возросли бы в двадцать раз по сравнению с тем, что произошло, а на самом деле еще больше, потому что плохие бы изотопы пошли, гораздо более тяжелые, чем вырвавшиеся наружу йод, плутоний, цезий и стронций. Поэтому на реактор вертолетами с воздуха были сброшены сотни тонн карбида бора, песка, свинца и доломита, поглощающие нейтронный поток и снижающие температуру. В результате этого в течение недели удалось снизить температуру до трехсот градусов, а затем и до шестидесяти.
        За разговором время пролетело быстро. Наскоро попрощавшись со своим новым знакомым, Михаил почти бегом направился в душевые. Там уже почти никого не было. Солдаты помылись, переоделись во все новое и ждали наверху грузовиков. Лейтенант, до упора отвернув кран душа, стоял под режущими потоками прохладной воды и переваривал недавно полученную информацию. «Все мы были на волосок от гибели, думал он, как мелки все остальные проблемы и вся эта суета сует по сравнению с главным вопросом: быть или не быть?»
        Вечером в лагере к нему в палатку вновь заглянул Семен Шмулевич.
        - Ну, как дела? в тоне Семена сквозила явная заинтересованность. Какие новые подвиги совершил?
        - Да так, никаких серые будни.
        - А я вот письмо получил из дома.
        - Все в порядке?
        - Да, слава Богу, все здоровы. Меня ждут. Кстати, жена описывает интересную историю, связанную с этим местом. Не знаю, где она ее выискала.
        - Ну и что за история?
        - Речь идет о событиях очень давних. Триста двадцать лет назад здесь возникло еврейское местечко. На том месте, где сейчас город Припять, построили шикарную синагогу. И все было бы хорошо, не появись в этих краях в середине семнадцатого века гетман Богдан Хмельницкий. Он уж очень не жаловал жидов. Короче, собрал он все население местечка в молельню и синагогу поджег. Из здания, объятого пламенем, кроме молитв возносились к небу проклятия мучителям и всему этому месту. Ну так вот, через триста лет будто бы именно на этом проклятом месте построили атомную электростанцию.
        - Я думаю, что все это байки. Как будто евреев не сжигали в других местах на Украине, да и по всему миру!
        - Не помню, рассказывал ли я тебе, но я где-то читал, что в Чернобыле в начале двадцатого века евреи составляли две трети населения, а в конце восемнадцатого века Чернобыль был один из крупнейших центров хасидизма. Общину сильно потрепали в тысяча девятьсот пятом и тысяча девятьсот девятнадцатом годах черносотенцы, вырезав до половины ее состава. Дело уничтожения евреев в этом городе завершил Гитлер сорок пять лет назад…
        - Где ты находил такую литературу? Как мне кажется, после десятилетий борьбы с сионизмом вся информация подобного рода была или уничтожена, или надежно спрятана.
        - Кто ищет, всегда найдет! Кстати, ты обратил внимание, что с тех пор, как мы сюда приехали, ни разу не было дождей. А ведь это самое дождливое время года на Украине: май-июнь. Генерал, который приезжал из Москвы, рассказывал, что по поручению правительства специальные самолеты расстреливают грозовые облака, чтобы проливались дождем вдалеке от нашей зоны. Так меньше вероятности, что радиоактивная пыль попадет в грунтовые воды.
        «…имя сей звезде полынь…» всплыли в памяти доктора Векслера заклинания полусумасшедшей старухи из оставленной деревни.
        - Кстати, я слышал в штабе бригады разговоры о скорой смене состава части: нас отправят домой, а сюда привезут новеньких. Тех, кто больше облучился, будут менять в первую очередь. Так что, если вернешься в Кинешму раньше меня, передавай привет моим домочадцам. А встретимся отпразднуем!
        Глава 9
        Во второй половине июня, когда радиационная обстановка в зоне отчуждения и на станции более или менее стабилизировалась, в лагере стали появляться гости.
        Сначала прибывали с однодневным визитом отдельные высокие военные чины, которые, по примеру Суворова, хотели разделить с простыми военнослужащими общую опасность. Позднее появились и деятели искусства.
        Для высоких гостей по приказу командира бригады была смонтирована из блоков, полученных из России, деревянная сауна. Гости, совмещая в ней приятное с полезным, проходили санитарную обработку перед тем, как покинуть зону. Обслуживание сауны также вменили в обязанность медицинских пунктов батальонов.
        Теплым украинским вечером в палатку к лейтенанту Векслеру ворвался взволнованный фельдшер Коля, который в этот день был дежурным по сауне.
        - Товарищ лейтенант, подойдите, пожалуйста, к нашему дезактивационному пункту санитарной обработки люкс (так солдаты именовали сауну). Там один сумасшедший клиент уговаривает меня уничтожить его парадную генеральскую форму со всеми орденами и медалями.
        - Хорошо, Коля, я сейчас подойду.
        В предбаннике сауны в одних трусах стоял полный невысокого роста пожилой человек и держал в руках полиэтиленовый пакет с военной формой.
        - Здравия желаю, товарищ генерал! обратился к нему доктор Векслер. Почему вы решили расстаться со своими орденами и медалями?
        - Они были вместе со мной в зоне радиоактивного заражения и могут представлять опасность не только для меня, но и для членов моей семьи!
        - Но ведь вы были здесь всего один день. Если вы опасаетесь радиоактивной пыли, то ордена можно помыть.
        - Я ничего не боюсь, товарищ лейтенант! Выполняйте приказ и делайте, что я сказал! В Москве мне выдадут дубликаты этих наград.
        Ошарашенный Векслер забрал у него пакет и передал Николаю.
        - Принесите товарищу генералу комплект гражданской одежды переодеться, глядя в сторону, сказал он.
        В задумчивости лейтенант вернулся в свой медпункт. Машинально включил тумблер на дозиметре ДП-5: фон в палатке немного повысился. «Надо попросить ребят помыть пол», пронеслось у него в голове.
        В палатку опять просунулась голова Коли.
        - Товарищ лейтенант, по непроверенным слухам, завтра приедет первый сменщик к командиру мед. службы третьего батальона лейтенанту Горчавкину. Следующая очередь ваша!
        - Дай-то Бог! выдохнул Михаил. Пора бы уж!
        Он вышел из палатки и побрел по гравиевой дорожке в направлении леса.
        Гравий шуршал и скрипел под сапогами. Темнота была абсолютной, хотя высоко в небе желтым пятном на матовой сфере маячила полная луна. Он впервые думал о том времени, когда он покинет это проклятое место и вернется домой. За это время он получил уже три письма от родителей. Папа советовал ему реже ездить на станцию. Как будто это зависело от него! Прошло всего два месяца, а казалось, будто пролетели годы. Что там с его больными? Что ждет его в том мире без пиканья дозиметров и без натыканных вдоль дорог знаков радиационной опасности?
        Прошло еще несколько дней. Лейтенант набрал свои положенные двадцать пять рентген, и его больше не посылали на станцию. Он вернулся к лечебной деятельности. Вокруг появлялись новые люди исчезали старые: проводилась планомерная замена личного состава.
        Вечером на оперативном заседании ему вручили грамоту «За мужество и героизм, проявленные при ликвидации последствий аварии на Чернобыльской АЭС» и сообщили, что завтра прибывает его сменщик.
        - Передадите ему дела и, когда он подпишет все необходимые бумаги, можете возвращаться домой, информировал его комбат.
        Наутро появился долгожданный приемник сутулый и очень худой, он смотрел на Михаила испуганными глазами из-за больших линз очков в старомодной роговой оправе. Вновь прибывшего звали Борис. Ему недавно исполнилось сорок, и повестка из военкомата, как и для большинства, была для него полной неожиданностью. Векслер показал ему столовую и объяснил обязанности по медицинскому контролю. Он подробно рассказал, что и где находится в палатке медпункта, познакомил с личным составом и показал сауну. Целый день они ходили вместе, а вечером на просьбу подписать документы о передаче дела сменщик ответил решительным отказом:
        - Я еще ничего не запомнил и не усвоил. Предоставьте мне еще хотя бы пару дней практики под вашим началом…
        Та же история повторилась в последующие три дня. Доведенный до отчаяния Михаил обратился за помощью к своему приятелю Владимиру Ивановичу Соколову.
        Толстый рентгенолог, сидя на своем походном стульчике, выслушал его в полной задумчивости.
        - У меня есть идея! неожиданно воскликнул Соколов. Ты ведь сменщика еще со мной не познакомил. Давай приведи его вечером ко мне. Все обсудим. Только не забудь захватить необходимые бумаги.
        Вечером в полутемной палатке бригадного медицинского пункта Соколов встречал гостей. Помещение освещалось бледной лампочкой, питаемой от мобильной динамо-машины. На операционно-перевязочном столе одиноко стояли две консервные банки каши с тушенкой и банка с солеными огурцами. Когда гости расположились у стола, Соколов задал Борису несколько вопросов о маме-папе, а затем ловким движением фокусника извлек из-под кровати заранее припрятанную бутылку водки. Разлив содержимое бутылки в стаканы, Владимир Иванович предложил выпить за здоровье гостя, а также за успешное выполнение возложенной на него почетной миссии с наименьшим ущербом для здоровья. Борис хотел было отказаться от участия в распитии запрещенного напитка, сославшись на слабое здоровье и сухой закон в зоне, но Соколов резко оборвал его:
        - Нельзя нарушать традиции, а то заболеешь и умрешь это же за здоровье! Потом, ты еще новенький и не знаком с местными законами. Одно дело, что декларируется наружу, а другое что есть на самом деле.
        Немного поломавшись, Борис все же пригубил из стакана, а дальше с соколовским талантом спаивать людей больших проблем в продолжении «тайной вечери» уже не возникало. Через час солидно накаченный сменщик подписал все требуемые документы, и торжествующий Векслер, горячо поблагодарив Владимира Ивановича, унес их в свою палатку.
        Пробудившийся под утро в палатке Соколова, Борис пытался опротестовать происшедшее вечером, на что Владимир Иванович резонно заметил, что сам факт, что доктор выпил в зоне, где действует сухой закон, является преступным, и поэтому не может быть использован в качестве аргумента.
        После завтрака Михаил отнес бумаги в штаб и начал готовиться к отъезду. Он зашел попрощаться со Шмулевичем, но не застал его в палатке. Личные вещи с собой брать запрещалось, кроме специального комплекта одежды, который надевали непосредственно перед отъездом, и военного билета с вкладышем записанных доз. Соколов обещал утром подбросить его на медицинском УАЗике до Иванкова, а там придется добираться самому.
        Глава 10
        Солнечным утром следующего дня лейтенант Векслер отправился в штаб за документами. В штабе его встретил майор, сменивший на этом посту прежнего комбата. Он сухо ответил на приветствие.
        - К сожалению, командование частью вынуждено отложить ваш отъезд. Так что возвращайтесь к своим обязанностям.
        - Ну как же: еще вчера, когда я принес сюда все необходимые бумаги, мне сказали что все в порядке, и я могу уезжать.
        - Да. Но обстоятельства изменились.
        Чувствуя себя как побитая собака, он направился в свой мед. пункт. Михаил пытался понять, что могло произойти? Это могло быть что угодно, от простой ошибки до очередной клеветы. Или его сменщик все-таки нажаловался, и в качестве наказания его решили оставить в «зоне»? Мысли лейтенанта перебил звук быстро приближающихся тяжелых шагов. Может все-таки произошла ошибка? в надежде на чудо он обернулся.
        По дороге, тяжело дыша, бежал ординарец комбата Андрей Бочкарев.
        - Товарищ лейтенант, подождите. Я хочу вам кое-что объяснить!
        - Что именно, Андрей?
        - Дело в том, что сегодня рано утром к командиру бригады пришел доктор Шмулевич. Меня как раз отправили передать в штаб бригады какие-то бумаги: я стоял прямо за пологом палатки и все слышал. Шмулевич говорил о несправедливости, о том, что он активно участвовал в ликвидации аварии, обеспечивая батальонные мед. пункты всем необходимым. А вы в это самое время занимались саботажем, завышая записанные дозы солдат. Он говорил, что вы лично ему об этом рассказывали. Еще он говорил, что вас чуть не осудили за распространение антисоветских слухов и спаслись вы только благодаря связям. Он требовал справедливости, и комбриг его поддержал. Поэтому вместо вас отпустили его, и вашего сменщика сделали его сменщиком. Вас же предполагается заменить последним, если вообще не оставить до конца кампании.
        - Вот оно что! Никогда бы на него не подумал! Может быть, еще можно обжаловать это решение?
        - Наверное, уже нет. Шмулевич уехал час назад, а комбриг не желает вас видеть. Я постараюсь убедить нового комбата майора Семенова, чтобы он поговорил с комбригом. Послезавтра я тоже уезжаю. Спасибо вам за все! Очень жаль, что так получилось. Это ж надо, какой сволочью этот Шмулевич оказался!
        Дни снова потянулись монотонно однообразно. Через три дня весь состав бригады был обновлен. Тепло попрощавшись с Соколовым, Михаил остался «последним из могикан». Он выходил из своей палатки только в столовую, туалет и душевые, не участвовал в построениях и не снимал проб в столовой. Большинство этих функций он передал сменившему Колю фельдшеру Антону.
        Прошло три недели.
        Михаил проснулся и посмотрел на часы. Стрелки показывали девять утра. «Так, на завтрак уже опоздал», подумал он и продолжал валяться на нарах. Настроение было мерзким. В лагере царила тишина, присущая утренним часам, когда основная масса людей уже отправилась на станцию, где в последние дни начинали строить саркофаг над руинами четвертого блока.
        Неожиданно раздался какой-то шум, и полог палатки открылся наружу. В проеме показалось лицо нового командира бригады полковника Бутырина. Сопровождавший его командир батальона криком приказал Михаилу встать и отдать честь. Лейтенант не пошевелился.
        - Кто это? спросил комбриг комбата.
        - Доктор моего батальона, товарищ полковник. Его почему-то не поменяли три недели назад. Причина мне не известна. Он набрал много рентгенов, и поэтому ездить на станцию не может. Вот он и проводит время здесь, как в санатории.
        - Товарищ подполковник, разберитесь, в чем дело, и позаботьтесь, чтобы уже завтра его здесь не было. В бригадный мед. пункт прислали по ошибке двух врачей, а мне там нужен только один. Так что забирай второго, а этот пусть едет домой и ищет себе настоящий санаторий.
        Нескорый поезд КиевМосква тащился изнурительно медленно. Колеса стучали, а за окном проносились огороды с усыпанными тяжелыми плодами яблонями и поля желтых подсолнухов. Доктор сидел один в купе. Перед демобилизацией ему сообщили, что у него есть право на недельный отпуск, и он планировал свою поездку на дачу к родителям. В поезде он пошел в вагон-ресторан, и даже довольно однообразная пища этого заведения после почти трех месяцев консервов казалась ему королевской.
        В Москве он пересел на поезд до Иваново, из Иваново на автобусе доехал до Родников, а там на перекладных добрался до ближайшей к даче деревни. Последние два километра он шел пешком. Обогнавший его трактор поднял столб пыли, и Михаил инстинктивно отпрыгнул в сторону, стараясь не вдыхать ее: сказывался страх перед радиоактивной пылью. «Видимо, потребуется еще немало времени, чтобы вновь захотелось полной грудью вдохнуть и насладиться запахом полевых цветов и свежескошенного сена», подумал он.
        Неделя, проведенная в огороде, заросшем кустами со спелой малиной и смородиной, помогла восстановить силы. Не смотря на слабость и приступы головокружения при нахождении на солнце, надо было возвращаться на работу.
        Первым делом, оказавшись в Кинешме, он направился на станцию скорой помощи и постучал в дверь кабинета начальника станции доктора Шмулевича.
        - Да. Войдите! донеслось из-за двери.
        Доктор Векслер вошел в кабинет. Шмулевич сидел за столом и просматривал какую-то ведомость. Он оторвался от бумаги и посмотрел на вошедшего. Он узнал Михаила, глаза его забегали, но он дружески воскликнул: «О, сколько лет! Вернулся? Присаживайся, рассказывай!»
        Михаил молча прошел в комнату. Со словами «Доктор Шмулевич, мне все известно; хочу сказать, что я был о вас лучшего мнения», он положил на стол заявление об уходе по собственному желанию. Затем повернулся и вышел, хлопнув дверью.
        - Давай поговорим. Я тебе все объясню, неслось из-за закрытой двери, но Михаил уже сбегал по скрипящим деревянным ступенькам лестницы.
        Эпилог
        Через два года после аварии Михаил встретил свою новую любовь. Его невеста не испугалась последствий, связанных с облучением и генетикой. Брак получился счастливым. У молодой пары родились три дочери, и вся рассказанная выше история ушла в прошлое.
        И все же…
        В ликвидации последствий Чернобыльской катастрофы приняло участие шестьсот тысяч человек, около ста пятидесяти тысяч в 1986 году.
        Тридцать погибших за первые две недели после аварии было только началом. Около шестидесяти тысяч ликвидаторов умерли за последние двадцать пять лет, большинство из них вследствие облучения. Пять тысяч человек, которые в детстве употребляли молоко с зараженных зон, заболели раком щитовидной железы. Это в двадцать раз выше, чем в среднем по стране. Многие из них выжили, но вынуждены до конца своих дней употреблять лекарственные препараты. Среди ликвидаторов отмечено возрастание вдвое случаев лейкемии рака крови. В этой группе в два раза выше уровень психических расстройств за счет депрессивных состояний и в двадцать раз уровень суицидов. Большинство ликвидаторов страдают синдромом хронической слабости. По оценкам экспертов, это объясняется влиянием ионизирующего излучения на центральную нервную систему.
        Люди, чьи кости, легкие и печень оказались насыщены радиоактивным стронцием, страдают частыми и продолжительными вирусными инфекциями. У них возникла непереносимость привычных продуктов питания. Ликвидаторы больше подвержены онкологическим и сердечнососудистым заболеванием.
        Площадь радиоактивного загрязнения превысила двести тысяч квадратных километров. Около пяти миллионов гектаров пахотных равнин стали непригодными для земледелия на сотни лет.
        Из года в год территория зоны отчуждения, включая оставленный пятидесятитысячный город Припять, а также город Чернобыль и сотни опустевших деревень, с приходом весны обильно зарастает чернобыльником горькой полынью. Полынь заполняет детские игровые площадки и высохшие плавательные бассейны, школьные дворы и автомобильные стоянки...
        «Жизнь» радиоактивных изотопов, выпавших на огромной территории, продолжается и после ликвидации последствий аварии. В результате бета-распада плутония на радиоактивно загрязненных лесах и полях происходит образование америция, вклад которого в альфа-активность в настоящее время составляет пятьдесят процентов от общего числа изотопов. Через сто лет после аварии это приведет к увеличению почти в два с половиной раза общей альфа-активности на загрязненных плутонием землях.
        2011
        Стихи разных лет
        Мокрые листья
        Когда тоска сжимает, что тиски,
        Душевный штиль, как море, бескорыстен.
        Открыть судьбу бессильны лепестки
        Иду один,
        в тень рощи,
        к мокрым листьям.
        Прохлада их остудит жар лица,
        А свежесть засветит свечу надежды,
        Чтоб огонек всегда в ночи мерцал,
        Чтоб согревали сердце грусть и нежность!
        Нас много. Посторонних никого.
        От всех сомнений здесь надежно спрятан.
        О, если б вам стихи смогли помочь,
        Как листья мне, поверить в Жизни святость!
        1987
        Утро
        Холодным утром на рассвете
        Прекрасны птичьи голоса
        И в золотистом солнца свете
        Созвездье капелек роса.
        Прекрасна трав намокших свежесть
        И изумрудный поля крик,
        В листве зеленой ветра шелест,
        Журчащий льдом, живой родник,
        Холодная лазурность неба,
        В тумане берег голубой,
        Ромашки взгляд белее снега.
        Прекрасно то, что Ты со мной!
        1978
        Андрею Кабакову
        Моросящая стынь
        и сгибающий ветер.
        Никого. Лишь деревьев
        зеркальные брусья блестят.
        Ослепляющий черным,
        угрюмый октябрьский вечер:
        Интервал меж словами
        листопад снегопад.
        Мне сегодня не спится.
        Осенняя блекнет дорога.
        Сапоги погружаются
        в вяжущей слякоти жуть.
        В этой жизни серьезной
        познал я еще немного.
        Выбирать в ней непросто свой честный
        и правильный путь.
        Отношенья людей
        в глубине своей нам непонятны.
        Не откроют нам звезды
        плохи они, иль хороши.
        Пересуды об этом
        в грядущем похожи на пятна
        На чистейших порывах
        до боли влюбленной души.
        Дать свободу всем чувствам.
        Не сковывать в душном угаре
        Их полета
        и свежести буйной грозы.
        Только так перед жизнью
        лицом можно в грязь не ударить
        И прожить ее чище
        печальной и чистой слезы.
        1978
        Прощальное письмо
        Последние шаги до миража
        Надежды неотступной чаянье.
        И тлеющий еще любви пожар
        Мы заливаем медленно отчаяньем.
        Забудутся красивые слова
        И страстной невесомости минуты.
        Воображенье будет рисовать
        Другие вариации кому-то.
        Спасибо Вам за те гирлянды дней,
        Когда как факел были Вы со мною.
        Окончен бал: кому-то Вы нужней.
        Моя тропинка ляжет стороною.
        1979
        Одиночество
        Долгий дождь по зеркалу плаща
        Струйками стекает на траву.
        Сожалея, не могу прощать
        И поэтому тоскливо одному.
        Долгий дождь на голых кронах спит,
        Отрывает редкие листы,
        И по ветру дерзкому летит
        Слабости союз и красоты.
        Не бывает в мире двух дорог,
        Параллельных в каждый жизни час.
        Суд Судьбы в их расхожденье строг.
        Гнев Судьбы всегда сильнее нас.
        Лужи. Слякоть… Вновь не повезло.
        Весь в руинах снов хрустальный храм.
        Но хоть это будет тяжело,
        Я с бедой своею справлюсь сам.
        Сам один. А дождь все льет и льет.
        Все обманчивей упор земли.
        Тишина. Никто не позовет
        И не разведет огонь вдали.
        1978
        Апрель
        Апрель расплылся в луже. Хмурый,
        Ты предо мной сырой апрель,
        Как будто только что с натуры
        Написанная акварель.
        Весь мир я полюбил в апреле
        За непонятную печаль
        Ту неразгаданную прелесть,
        Где капли таянья звучат…
        1980
        Костру
        Огонь, зачем берешь? А впрочем…
        Не привыкать сжигать мосты.
        Конверт. Письмо. Бесстрастность ночи
        И пепел мертвенно застыл.
        Нет веры в вечную удачу.
        Есть звезды над полями лет,
        А под ногами слякоть. Значит,
        Опять с костром держать совет.
        Опять дышать смолистым дымом,
        До красноты тереть глаза,
        Мечтать быть искренне любимым
        И самому «люблю!» сказать!
        1979
        Осеннее происшествие
        До отправленья пять минут.
        Глотнуть бы воздуха сырого!
        Билет. Автобус. Долгий путь
        И почерк осени суровый.
        Как вдруг глаза.
        Толпы как нет.
        Одни глаза на фоне буром.
        Все затоплял их талый свет
        В вокзальном копошенье бурном.
        Как на классическом холсте,
        Овал лица и ветви руки.
        Любуйся в гулкой пустоте
        Не разрушай безмолвье звуком!
        Судьба торопит. В пять минут
        Я не посмел сказать ни слова,
        Как вдруг… Автобус. Долгий путь
        И почерк осени суровый.
        Стечет печаль с озерных глаз,
        Смахнет слезу осенний ветер.
        А где-то там танцуют вальс
        И ходят парами под вечер…
        1980
        Начало зимы
        Вновь хрустит, скрипит, метется
        Мягкий снег.
        Воздух свеж. Как призрак солнце:
        Город слеп.
        Небо снежно. Сад прелестен
        В белизне.
        Взгляд любой и чист, и честен,
        Как во сне!
        А глазницы от мороза,
        Что очки.
        На щеках ледышки слезы
        Звездочки…
        1980
        Марине Ланцуховой
        Хризантемы поздние цветы
        Средь смятенья общего печальный
        Светлый луч спокойной красоты,
        Неразгаданный обряд венчальный.
        Снова осень. Тишиной святой
        Уголок любой в лесу заполнен.
        Людям, листьям отсвет золотой
        Сказку позабытую напомнил.
        Все равно: по звездам ль долгий путь
        Иль длиною рек и далью мерят,
        Не расторгнуть сладостных тех пут,
        Коих долго ждут,
        В которых верят!
        1981
        Посвящение
        Был мольберт под прахом похоронен.
        Для кого под вздохи и смешки
        Рисовал я звезды и ладони,
        Голубого поля васильки?!
        Было людно, суетно и сонно.
        С каждой и ни с кем встречал зарю.
        И молчали буквы отрешенно
        В книжном или письменном строю.
        Может быть, не стоил я участья:
        Кто в жару не плачет о дожде?
        Но вдруг осень даровала счастье,
        До поры не утопив в беде…
        1981
        * * *
        Закрыты плотно ставни, двери
        И снег кружится над водой.
        Напрасно знать, кошмарно верить,
        Что желтый цвет не золотой.
        Опала сказка, потускнела.
        В туман размыта теплота.
        За белым сном, под настом белым
        Погас последний вальс листа.
        Кто обручается листами,
        Тот причащается водой!
        Но то, что желтый не златой,
        Лишь перед явной наготой
        Деревьев, дел и душ представим!
        1981
        Юле
        Не стану дров бросать в костер,
        Так много сил души отнявший,
        Не стану отвечать на вздор,
        А буду старше.
        1983
        Избит неизвестными
        На Земле есть место, где согреться:
        Пусть костер или родной очаг.
        Пел я много о любви и сердце.
        Ныне расскажу о сволочах.
        Ночь кусалась. В шубе тело стыло.
        Фонарей на той дороге нет.
        Брел старик, весь сгорбленный, и было
        Старику за восемьдесят лет.
        Влажные глаза. Ушанка-шапка.
        Лоб в морщинах (старость тяжела!).
        У нагретой печки дома бабка
        Целый час его уже ждала.
        Вдруг из темноты, как из могилы,
        Тени три и перегар спиртной:
        «Эй, трухлявый, чтоб тебя скрутило!
        Раскошелься дернем по одной!»
        Не успел старик сказать ни слова
        Грубый голос: «Падла! Не дает!»
        И удар, паденье, привкус крови.
        «Что? Молчать не будешь наперед!»
        Допинали. Дотоптали. Скрылись.
        Утром полз, в руках сжимая снег.
        И, как сон, перед глазами плыли
        Взрывы, танки.
        В прошлом.
        На войне…
        1980
        Л. М. Ерофеевой
        Звезда горит для тех,
        кому не безразличен
        Ее туманный свет,
        распластанный в ночи,
        И для кого в стремленьи
        безграничном
        Всегда лиричная
        мелодия звучит!
        1981
        Иннокентий Анненский
        Лишь касался кончиками пальцев
        Не сжимал фиалки в кулаке.
        Наслаждался запахом акаций,
        А не цветом флага на древке.
        Жизнь вдыхал, не думая о смерти,
        Светлый взор свой устремлял в века.
        Не судачил о плохом и скверном
        Сказку неба видел в облаках.
        И внезапно без пророчеств мрачных
        С неба камнем пал и встретил смерть
        На вокзале, средь скамей невзрачных,
        Будто в наши дни беря билет.
        1981
        Памяти однокурсницы
        Ларисе Додоновой
        Прости за не подаренный цветок,
        За слов венок, не выловленный нами,
        За скупость чувств и как ее итог
        Безмолвную, терзающую память.
        Улыбок свет вот помощи рука.
        Чтоб долг отдать, тепло мы накопили,
        Но… Канул день!
        Мы в вечных должниках
        Пред той, что спит в могиле.
        Минуты, дни, года пред пустотой!
        Для счастья в жизни выпало так мало!
        Твоя мечта да будет нам звездой
        И доброта да будет идеалом!
        1983
        На старом еврейском кладбище в Праге
        Самый старый надгробный камень на могиле поэта Авигдора Каро датирован 23 апреля 1439 года.
Из путеводителя
        Как листы из Книги Судеб
        Отголоски бытия
        Громоздятся камни всюду,
        Текстом с нами говоря.
        Тот был лекарь, тот аптекарь,
        Тот непонятый поэт.
        Каждый жил, работал, ехал
        Робкий вился след.
        Он бы стерся под песками,
        Канул в лету сквозь века,
        Но хранит нам память в камне
        Благодарная рука!
        Эту книгу не спалили
        Всех фанатиков костры:
        Вечен символ светлой силы
        Мудрости и доброты!
        1986
        У моря
        Ночью волны берег лижут,
        Тихо галькою шурша.
        Вы все дальше, но все ближе
        Каждый взгляд Ваш, каждый шаг!
        Кипарисы вдоль аллеи
        Часовые ваших троп.
        И цикория цветок
        Дивным взором голубеет…
        Пусть оковы тяжелы
        Бывших разочарований
        Вьется птица у скалы:
        Прометея славит пламя!
        1987
        Ире
        Судьба, однажды опыт проучив,
        Была ко мне, увы, неблагосклонна
        И солнца счастья робкие лучи
        Она стыдливо прятала за склоны.
        Ответа ли или совета ждал,
        Нахально подставляя ветру спину,
        Никто лицо мое не разгадал
        И для души не засветил лучину.
        Но так с годами, лишь кляня себя,
        Ты видишь чьи-то слезы за капелью
        И, как бы плохо не было, скорбя
        Уходишь ты, не хлопнув громко дверью.
        1988
        Родному городу
        Свердловска каменный цветок
        Бесчувственный, холодный, стройный:
        Чугунных Каслей решето
        Кружев забытой колокольни!
        Он, восхищая нас, парит,
        Но в вечном есть увечье злое:
        Пусть время след не истребит,
        Но цвет с годами будет скрыт
        Скорее пылью, чем землею…
        1987
        России
        Всегда с чужестранцами хмурая.
        Судить почему не берусь.
        Вновь пряди волос белокурые
        Злым ветром разметаны, Русь!
        Глаза твои пасмурно-серые
        Осеннего леса печаль.
        Ты много так доброго делала
        И вечно рубила с плеча!
        Любить как нельзя не любить тебя.
        Простить как нельзя не простить.
        Так много и спето и выпито
        На трудном совместном пути!
        2002
        Жизнь за Май
        Лирическая поэма
        Придет время, когда наше молчание будет красноречивее наших речей.
Последнее слово А. Спайса
        Чикагская тюрьма. Ночь перед казнью
        Организаторам первой первомайской демонстрации в 1886 году в городе Чикаго, анархистам Альберту Парсонсу, Августу Спайсу, Георгу Энгелю и Адольфу Фишеру, повешенным по приговору чикагского суда присяжных, посвящается.
        1.
        Топоры эхом в вечность,
        Как маятник,
        Рубят время в ночи.
        Из песочных часов,
        Хоть до хрипа кричи,
        Вытекает песок…
        Сердца стук бесконечен,
        Вдруг!.. Замерло.
        Что там плач? Женский плач?
        Голос сердцу знакомый до боли.
        Да вокруг только стены
        Не сойти бы с ума мне!
        Но растения стебель
        К солнцу рвется сквозь камни!
        Пусть твой промысел близок, палач:
        К Свету путь преградить он не волен!
        Боже! Кажется рядом Люси`,
        Друг любимый и верный.
        Этот голос ее, как мираж,
        Как надежда на воду в пустыне.
        Словно все с нами было вчера,
        Словно угли еще не остыли
        И ее я о счастье спросил…
        Где он, день этот первый?!
        День, что был без особых примет,
        Если б вдруг не ее появленье
        Феей прерий на диком коне,
        И стремительный взгляд ее гордый.
        Что-то вдруг пробудилось во мне:
        Звук призывный, рождаемый горном,
        Иль в кромешной ночи дальний свет,
        Как чего-то большого знаменье…
        Ты всегда предо мной наяву и во сне.
        Отвести я виденье не в силах:
        Невозможно забыть влажный блеск карих глаз,
        Гибкость серны и пламя пожара!
        Сколько лет я был слеп, разлучаясь не раз
        С той одной, что меня поражала!
        Если б было дано, как хочу встретить смерть,
        То бы выбрал в объятиях милой.
        2.
        Полночь. Стены холодные камни.
        Визг пилы. Гулкий стук топоров.
        Сух приказ был для нас, им кошмарен:
        «Эшафот чтоб к утру был готов!»
        А ведут себя, словно святые.
        Сколько было их лжемессий!
        Все равно побеждает сила
        Я б ответил, когда б кто спросил.
        Здесь у плотников дело спорится.
        Что ж, толковых прислали ребят.
        Как там смертники? Не испортили б
        Приговора привычный обряд!
        Вот дней десять назад
        Молодой Луис Линг,
        Что из этой идейной компании,
        Закурил, спрятав взгляд,
        Не табак динамит
        И поправ предписанья оставил их.
        Может просто считал некрасиво умрет
        И решил в одиночку преставиться…
        Молоко на губах не обсохло, а вот
        Призывать к мятежу уже нравиться!
        Открываю глазок и гляжу в полутьму:
        Свет свечи на камнях играет.
        Только восемь часов жить осталось ему,
        А он, вроде, не понимает!
        Так спокоен и взгляд отрешен,
        Альберт Парсонс вожак этой своры.
        Странно. Мне, надзирателю, он не смешон
        Сам ведь сдался. На суд из укрытья пришел:
        Понимал, что со смертью спорит.
        Говорят, будто книгу он здесь написал,
        Анархизм какой-то славя:
        Чтоб все братья, по-братски вольны голоса
        И никто бы никем не правил.
        Чушь! Разве ж можно без страха жить:
        Человек и тщеславен и жаден,
        А кого-то убить легче, чем полюбить
        И труднее воспеть, чем нагадить!
        Он, однако, силен. Никого не убьет,
        Но за ним легион недовольных,
        Что к речам его падки, как мухи на мед,
        Что готовы вершить его волю!
        Тут вот, в камере рядом, страдает жена
        Не смиряет ее и клетка!
        Посадили остыть. К мужу рвется она:
        Не дозволено! Под запретом!
        Кстати, как она там? Вроде уж не кричит.
        Может быть утомилась, уснула?
        Нет. Опять кулаками по двери стучит.
        Да, таких остановит лишь пуля.
        Вижу: вновь распростерлась на серой стене.
        Как она угадала стену?!
        И с другой стороны есть ведь камеры. Нет,
        Вот такая во век не изменит!
        Индианка, а вроде красавица… Что ж,
        Век воркуя, с ней счастливо прожил бы,
        Альберт Парсонс, и внешне ты будто хорош,
        Только лезешь куда не положено!
        А она все стоит, прислонившись к стене
        Своим телом тебя согревает.
        А она все не верит, что близкая смерть
        Ее утром без мужа оставит.
        3.
        Холодно. Душно. И сердце колотится!
        Руки в холодной росе, в огне голова.
        Все, что хотелось, не сбудется, лучшее не ис
        полнится.
        В миг роковой безнадежны дела и слова…
        Может, Услышит? Разверзнется твердь!
        Жить тебе, Альберт! Решетка не смерть!
        Дни промелькнули во встречах, поездках и ми
        тингах:
        Встань, трудовая Америка, за своего вождя!
        Может, не все было верно,
        Но близко, понятно им:
        Множились подписи, словно грибы от дождя.
        Если бы стены могли помогать…
        Но и они под надзором врага!
        Альберт, ты сильный! И нежное тела касанье…
        Вспышками радость
        Тех страстных, счастливых ночей.
        Теплые ветры весны
        попутные ветры признанья
        К людям вели нас от рифов-вопросов «зачем?»
        Что лавина, на площади тысячи лиц:
        «Сорок центов и восемь часов!
        Каждый право имеет работать и жить!
        Каждый право имеет на сон!»
        То же. Чикагские улицы.
        Зимняя вьюга. Метель.
        Некуда спрятаться от леденящего ветра.
        Вдруг за сугробом фигура в рабочем тряпье:
        Скрючены пальцы…
        у холода с голодом жертвы.
        Нас обручили цветенье и кризис:
        Радость и горе, разлука и близость!
        Солнце лучами своим пронзает лазурь.
        Праздничны лица и ярки нарядные платья.
        Белые, негры, индейцы плакаты несут
        Первое мая… Три дня до Хеймаркет…[1 - Взрыв бомбы, брошенной провокатором на площади Хеймаркет, послужил поводом для расправы над руководителями движения.]
        Помнишь, в селенье том слива цвела.
        Я с ее прутьев венок твой сплела.
        Высохли листья, цветов нету снова:
        Стал вдруг венец не цветущим терновым!
        Будто во сне: ты опять на трибуне собранья.
        Вот кашлянул и на миг прикоснулся к усам.
        Лирик в душе и доступный
        ни чина, ни званья…
        Гул одобренья в толпе… Го-ло-са. Го-ло-са…
        4.
        Что за странная страсть?
        Самой мелкой монеты дешевле.
        А по этим слезам выплывают на власть
        Мужикам залезают на шею!
        Только этой, пожалуй, есть повод реветь:
        Остается с двумя птенцами.
        За душой ничего, кроме прошлого, нет,
        А «кормилец» цепями бряцает.
        Но сама, как и он, баб фабричных мутит
        Рассказала про то моя Мэри
        Все зовет по зарплате нам равными быть.
        Хоть жена в эту глупость не верит!
        Стихли звуки в ночи. Ждут веревки тела.
        Жизнь тех четверых к смерти клонится:
        Так качнутся в мешках, точно колокола…
        Да, похоже, устроили звонницу!..
        И на этот нездешний, мифический звон
        Уж с неделю идут «прихожане».
        Я вчера еле к дому с работы прошел:
        Тьмы и тьмы! А ведь стольких сажаем!
        День был скверный и дождик из туч моросил.
        Тут плащом я мундир свой закутал,
        Ни с того, что уж очень боялся простыть:
        Не зашиб кто, с врагом кто б не спутал!
        Надоел этот серый, пустой коридор,
        Эти двери и эти решетки.
        Заслужили сидеть здесь убийца и вор.
        Стерегу их какого я черта!
        Вот в оправе глазка Август Спайс
        В новом смокинге на диване.
        Кто ж Вас, мистер, от бедности спас,
        Для кого вы форсите «на память»?
        А не много ль картинности в вашей судьбе,
        На самих на себя любованья?
        Ваша, «рыцарь труда», Парсонс, речь на суде
        Со стихами, с пустыми словами:
        «На Голгофу, вперед! Если истина щит,
        Лучше быть «на щите», чем с позором.
        Униженья и просьбы для тех, кто разбит:
        Это к скользким ведет разговорам!»
        Там, где памятник строят годами до смерти,
        Где заботятся о дневниках,
        Запускают дела. Появляются жертвы,
        Миллионы в холеных руках.
        В рамке Альберт. В себя с головой погружен.
        Руки за спину, ходит по камере.
        Вот садится за стол и хватает перо
        Заскрипел вдохновенно и пламенно.
        Что он пишет? Наверно, последнюю речь.
        Шериф Матсон, командуя казнью,
        Говорит: «Меньше нервов,
        коль пренья пресечь».
        Так что зря. Лучше Богу покайся!
        5.
        Ах, о чем это я? Быстро время бежит.
        Уж последняя ночь на исходе
        Яркий свет воцарится над тьмой.
        Иней вновь уничтожат лучи.
        Наша смерть позовет их на бой
        И призывной трубой зазвучит!
        Жалко Спайсу и мне до того не дожить,
        Как рабочие будут свободны!
        Рассказать обо всем «в двух словах»
        Всем, допущенным к казни шерифом.
        О зовущем отмстить угнетении масс,
        О цунами народного гнева…
        Этот призрак коммуны, как звал его Маркс,
        Вряд ли будет понятен. Ведь в стенах
        Не на площади смело митинговать
        Бесполезны здесь крики и рифмы.
        Пишет Маркс, что не сразу наступит
        Для трудящихся Век Золотой.
        И в борьбе со свободы врагами
        Государственный строй будет силой Труда:
        Не стесненный наживой, богами,
        Он, сгорая свечой, проведет сквозь года
        Место полному братству уступит
        И погаснет упавшей звездой.
        Все бы так, если лидер святой человек,
        Энергичный, гуманный и скромный,
        Отдающий всю жизнь тебе, Идеал,
        Неподкупный, не падкий до лести,
        Чтобы мыслью трудился не труд воспевал,
        В самом частном всегда был бы честен.
        Средь таких же, как он вместе и во главе
        Много б пользы принес, безусловно.
        Только короток век. А в начале пути
        Среди множества всяческих этих
        Исключительных личностей мало.
        Много тех, кто их жаждет со свету свести:
        Выстрел в театре Линкольна не стало,
        И опять Ку-клукс-клан поджигает кресты.
        Где же тот, кто б смог
        флаг подхватить, понести,
        Не храня, как трофей, в кабинете?
        На конце фитиля пляшет пламя свечи,
        Освещая тюремную клетку.
        Чуть горит огонек, но обширны лучи.
        Легкий ветер его задувает,
        А он снова встает и аллегро звучит!
        Отвернусь от него не узнает…
        Боже! Тень на стене так зловеще молчит
        Черный призрак не просит совета.
        Вот пробрался к рулю недостойный
        В маске друга у Траурной Рамки.
        Он за несколько лет власть себе подчинит
        И, чтоб споры идейные кончить,
        Уничтожить физически тех повелит,
        Кто в него не влюблен, пусть и молча.
        Масс активность ни цента не стоит,
        Коль под страхом поет дифирамбы!
        Сын народа его преступлений враги
        Погибают «врагами народа»…
        Все газеты за ним дружно красят фасад,
        Ретушируя трещины Зданья.
        Ясно всем, что пристойно ваять и писать
        И о чем говорить на собраньях.
        Только это назад роковые шаги
        Путь сложней и все дальше Свобода.
        Нам понятней свои идеалы:
        Профсоюзы, что море, мы рыбы.
        Пусть правленье народное грянет везде,
        Во всех точках огромной планеты!
        Если будет иначе, жесток наш удел,
        Но Коммуна Парижская, где ты?
        В своих спорах запутавшись, пала…
        Пусть История сделает выбор!
        6.
        Майский ветер все теплое движет:
        Ночь и в сумерки пируэт.
        Сотни огненных точек все ближе.
        Все отчетливей факельный свет.
        Строги лица из тьмы взяты светом.
        Есть и женские: вот Люси.
        Озаряет их бликами ветер
        И все яростней песня звучит:
        «Встал народ, голодный, рваный,
        Видишь он идет.
        В страхе мечутся тираны,
        Знай их власть падет.
        Рыцарь молота, смелее,
        Все за правду в бой!
        Все равны! Никто не смеет
        Грабить нас с тобой!»[2 - Песня американского профсоюзного движения второй половины девятнадцатого века.]
        1987
        Об авторе
        Михаил Фишкин родился 27 апреля 1960 года в городе Свердловске (Екатеринбурге). Позже, в 1969, вместе с родителями переехал в город Иваново, где в 1977 окончил среднюю школу. В 1983 окончил с отличием Ивановский Государственный медицинский институт по специальности лечебное дело и стал врачом. Позднее получил квалификации врача травматолога-ортопеда и с 1984 по 1987 работал врачом травматологом-ортопедом в городе Кинешма, откуда в 1986, с 6 мая по 14 июля, был призван на военные сборы и направлен в составе 26 бригады химической защиты в расположение 30-километровой зоны в качестве врача батальона химической разведки, задействованного на ликвидации последствий аварии на Чернобыльской АЭС. 22 сентября 1992 вместе с семьей репатриировался в Израиль.
        Женат, три дочери.
        notes
        Примечания
        1
        Взрыв бомбы, брошенной провокатором на площади Хеймаркет, послужил поводом для расправы над руководителями движения.
        2
        Песня американского профсоюзного движения второй половины девятнадцатого века.