Князь Олег Василий Иванович Седугин
        Конец IX века. Эпоха славных походов викингов. С юности готовился к ним варяжский вождь Олег. И наконец, его мечта сбылась: вместе со знаменитым ярлом Гастингом он совершает нападения на Францию, Испанию и Италию, штурмует Париж и Севилью. Суда норманнов берут курс даже на Вечный город — Рим!..
        Через многие битвы и сражения проходит Олег, пока не поднимается на новгородский, а затем и киевский престол, чтобы объединить разноплеменную Русь в единое государство.
        Василий Седугин
        КНЯЗЬ ОЛЕГ
        Часть первая
        ВИКИНГИ
        В 856 году сильное войско под начальством Гастинга взяло Париж и ограбило его. После этого викинги двинулись в Средиземное море, чтобы захватить Рим.
        А. Стриннгольм. Походы викингов
        I
        Олег поднялся с восходом солнца. Сегодня надо было обработать делянку пашни, иначе не успеть в срок посеять ячмень. С невольной завистью посмотрел на четырехлетнего братишку Олафа, который мог спать, сколько ему захочется. Он надел штаны, рубашку, потянулся за Тэтами. На месте их не оказалось. Крикнул:
        - Эй ты! Живо ко мне.
        Звал он раба. Тот вынырнул в дверь, немигающими глазами уставился на хозяина, готовый исполнить любое приказание. Это был самый презренный раб — из соотечественников, сам пришел к отцу и попросился на пропитание; за таких на рынке давали вдвое меньшую плату, чем за невольника, привезенного из-за морей, всего 4 марки.
        - Где мои боты? — грубо спросил он его.
        - Здесь, господин.
        Раб поспешно нырнул в соседнюю комнату и тотчас вернулся с кожаными ботами коричневого цвета. Проговорил угодливо:
        - Я их только что почистил.
        Раб был худощав, с большими выразительными синими глазами. С детства волочил он левую ногу, а правая рука у него не поднималась выше плеча. Родителей своих не помнил и, если бы не семья Олега, умер где-нибудь под забором, как бездомный пес. Но то, что он пошел в услужение, поставило его вне общества и покрыло несмываемым позором.
        Олег вырвал обувь из его рук и направился в трапезную.
        За столом уже сидел отец, ел вчерашний суп с мясом. Олег сел напротив. Был он очень похож на отца, такой же широкоплечий, с квадратной головой, небольшим с горбинкой носом и выдающимся вперед раздвоенным подбородком; под нависшими бровями прятались сероватые глазки с колючим взглядом.
        Пробормотали друг другу слова приветствия. Другой раб принес глиняную чашку супа и деревянную ложку. Привезен он был отцом из военного похода во Францию, где прислуживал герцогу или графу, сохранил прежние манеры: ходил прямой как палка, подавал блюда правой рукой, а левую держал согнутой за спиной; несмотря на свое рабское положение, держался ровно, невозмутимо, не замечал вокруг никого, кроме своих хозяев.
        Ели молча. Наконец Олег спросил:
        - Много работы?
        Отец кивнул головой.
        - Челядь одна не справится?
        - Не справится, — глухим голосом ответил отец.
        Уже давно приходилось им самим трудиться рядом со своими слугами и рабами. Когда-то предки их правили могучим племенем, были богатыми ярлами, князьями. Но из поколения в поколение княжество делилось между сыновьями, и вот отцу досталось несколько прибрежных деревень да разбросанные между лесами и скалами небольшие участки земли. Сократилось и число работающих слуг, так что приходилось самим браться за крестьянское ремесло.
        Последней за стол явилась Эфанда, сестра Олега. Пришла нахмуренная, недовольная. Видите ли, рано разбудили, не выспалась. Была она на год моложе его, всегда слушалась и подчинялась, а он в свою очередь на улице и гуляниях храбро защищал ее от мальчишек. Но за последние год-полтора она вдруг вытянулась в росте и чуть-чуть не догнала Олега, из отчаянной девчонки-сорванца превратилась в жеманную девицу и стала рассуждать о таких вещах, которых он, Олег, просто не понимал. Да вдобавок донимала его разными шуточками и колкостями. В общем, раньше была простая и понятная сестренка, а стала настоящей занудой.
        После завтрака отправились в поле. Отец вместе со слугами и наемными работниками стали пахать, а Олегу было поручено вскопать грядку под лук. Эфанда принялась за цветы.
        Копать Олег любил. Приятно было, ощущая свою силу, поиграть мускулами, видеть, как глинистая земля, поблескивая на солнце маслянистыми боками, пласт за пластом покорно укладывается в рыхлые гряды. Иногда приходилось наклоняться, чтобы выбрать корни сорняков, часть из которых после зимней спячки успели дать зеленые побеги.
        К обеду грядка была закончена. Теперь надо было сажать лук. Этим занималась Эфанда. Как заметили в семье, у нее была легкая рука, все посаженное и посеянное ею дружно всходило и давало хороший урожай.
        Она набрала в подол луковички, стала втыкать их в грядку на определенном расстоянии друг от друга. Олег сидел на перевернутом ведре, отдыхал.
        - Это чего же ты, — искоса кинув на него озорной взгляд, спросила Эфанда, — насупился, как бычок годовалый?
        - Почему это — бычок?
        - Тебя девушки зовут бычком, вот почему!
        - Кто из них?
        - Подружки мои… Халльгерд, например.
        Олег густо покраснел. Ему нравилась эта полненькая, смешливая девушка, он даже несколько раз провожал ее до дома. Думал, что и он ей по душе. И вдруг такое — бычок…
        - С чего, с чего бы это? — смешался он…
        - А с того… Ты даже целоваться не умеешь!
        - Подумаешь — целоваться! — внезапно успокоился он. — Глупости одни. И зачем это надо! Фи! Целоваться…
        Эфанда рассмеялась, весело и необидно.
        - Бычок, ты и есть бычок несмышленый! Вырастешь — узнаешь.
        - Я и так большой, — отмахнулся он от нее, как от надоедливой мухи.
        В обед отец сказал:
        - Надо завершать работы на драккаре. Осталось немного — просмолить, как следует. Потом спустим на воду.
        Олег кивнул головой.
        - Скоро должен вернуться из похода Гастинг. Думаю, долго дома не задержится. Вновь наберет ватагу викингов для набега на дальние страны. Вот ему и продадим наш корабль.
        - Неужели парни вновь поплывут на погибель? — вырвалось у Эфанды.
        - Почему на погибель? Впереди их ждут несметные богатства и толпы рабов и пленников. Разве ради этого не стоит рискнуть и отправиться за моря?
        - По мне было бы лучше, если они остались живые и здоровые.
        - А что их ждет дома? Два года подряд неурожай. Наша земля и так малоплодородная, а тут сгорели все хлеба. Как назло, рыба ушла от берегов, взять нет никакой возможности. А посмотри, в каждой семье растет по десятку детей, откуда взять еды для стольких голодных ртов? Мужчина должен быть храбрым и мужественным воином! — с силой проговорил Олег. — Не дело мужчины сидеть под женской юбкой и слушать ее трусливые разговоры! Удел мужчины — идти в военные походы, сражаться с врагами во имя славы и богатства и, если надо, умереть с мечом в руках, чтобы попасть в светлые чертоги Вальхаллы, где ему обеспечена вечная благодатная жизнь!
        - Папа, — спросила Эфанда, — ты собираешься в поход?
        - Нет, дочка, я останусь дома.
        Отец дважды уплывал в заморские страны, привозил и богатство и рабов. Но в последний раз привезли его еле живого, с тяжелыми ранами. Дома подлечили, он не раз порывался с различными ватагами вновь отправиться в походы, но вот сегодня впервые сделал вынужденное признание, что время грабительских набегов для него отошло в прошлое.
        Эфанда заулыбалась и заерзала на скамейке, но Олег исподлобья глянул на нее суровым взглядом, и она затихла, склонив голову над столом. Но весь вид ее показывал, что, вопреки его желанию, она имеет свое мнение и рада, что отец остается дома.
        После ужина молодежь стала собираться на лугу, расположенном на самом берегу фиорда. Солнце только село. Фиорд лежал неподвижной стальной гладью, серовато-голубое небо было обрамлено светло-желтой полосой догорающей зари, сзади молчаливой черной громадой надвигались горы. Зажглись костры, молодежь стала водить хороводы.
        Олег весь вечер видел только Халльгерд, как она плавно движется в хороводе девушек, у него ревниво начинало щемить сердце, когда она начинала разговаривать с кем-нибудь из парней, он выискивал ее глазами, если она исчезала куда-то. Порой видел смеющиеся глаза Эфанды, ее лукавые взгляды и ему не давала покоя одна мысль: чтобы стать настоящим мужчиной, надо обязательно поцеловать Халльгерд. Он очень хотел это сделать, но мучительно боялся. У него было такое чувство, словно он собирается броситься в бездонную пропасть.
        Наконец молодежь стала расходиться — кто домой, кто в разные укромные места. Олег и Халльгерд как-то нечаянно оказались рядом и направились к краю берега фиорда, уселись рядом с кустами шиповника поодаль друг от друга.
        - А знаешь, — придушенным голосом произнесла Халльгерд, — Астрид сегодня такое рассказала про колдунью Вертору, что у меня сердце чуть не остановилось от страха!..
        Колдунья Вертора жила в их деревне. Жители боялись ее дурного взгляда, многие беды, случавшиеся с ними, валили на нее, но шли к ней лечиться от болезней, советовались, как справиться с недугами, поражавшими их скотину.
        - И что же тебе рассказала Астрид? — спросил Олег, веривший и в колдунов, и в эльфов, и в валькирий, и в норнов, и в прочих загадочных созданий и духов.
        - Идет она вчера ночью со свидания и видит, как колдунья стоит в белом саване, прислонившись к своему дому, голова ее упирается в конек дома, а огромные желтые глаза устремлены в небо.
        У Олега по телу пробежали мурашки.
        - И что же дальше? — спросил он тихим голосом, будто боялся, что его услышит сама ведьма.
        - Астрид тихонько прокралась мимо, потом изо всех сил бросилась бежать!
        - Вот это, да! — только и вымолвил Олег…
        - Подбегает к своему дому, а из подворотни навстречу ей выскакивает свинья!
        - Тоже — колдунья?
        - А кому же еще быть? — убежденно ответила Халльгерд. — Она успела превратиться в свинью, перегнать Астрид и броситься ей под ноги!
        Они еще поговорили о чудесах, которые творились вокруг, потом перешли на разговоры о сверстниках. Олег поближе придвинулся к Халльгерд, часто поглядывал на профиль ее лица с прямым длинноватым носом, полными щеками, глубокопосаженными глазами и мучительно раздумывал, как ее поцеловать. Наконец не выдержал, приподнялся и чмокнул ее в шершавую щечку. И тотчас его всего будто обожгло жаром, голова пошла кругом. Он вскочил и в каком-то необыкновенном восторге побежал по направлению к деревне. Дома, быстро скинув с себя одежду и накинув ночную рубашку, долго лежал в постели, вперив взгляд в потолок. Его распирало чувство радости, потом к нему добавилось умиление и нежность к Халльгерд. Она казалась ему самой красивой и самой дорогой на свете…
        Утром, чувствуя сладкую тревогу в груди, отправился к своему другу Рольфу, жившему наискосок от него. Отец его сгинул в набеге на Германию, мать умерла во время какого-то свирепого поветрия, скосившего добрую треть населения деревни. Рольф остался сиротой и жил у своего дяди, Торкеля. Торкель ни в каких походах не участвовал, стучал себе в кузнице на конце своего земельного участка, делал работу для всей округи и пользовался уважением крестьян. Своему ремеслу он выучил и племянника. Рольф, как игрушку, кидал тяжелую кувалду и вырос в такого здоровенного парня, с которым никто не решался связываться.
        Рольф вышел из дома, покачивая широкими плечами, хмурый и неразговорчивый. Впрочем, Олег не обращал внимания на его мрачный вид. Рольф всегда был таким, молчаливым и неулыбчивым. С виду казалось, что его ничто не трогало. Но Олег знал, что порой он бывал добрым и ласковым, но иногда на него находили приступы ярости, тогда он начинал крушить все вокруг себя и бушевал до тех пор, пока сам не успокаивался.
        - Привет, Рольф, — сказал Олег, трогая тяжелую руку друга. — Ты не забыл, что нас ожидает сегодня?
        Рольф слегка кивнул головой, давая понять, что не забыл. Так уж повелось с давних пор, что парни соседних селений, расположенных по разные берега фиорда, соревновались в умении брать приступом крепость. Была она когда-то построена для забав на небольшой площадке горы. Стена была чуть выше человеческого роста, в ней был узкий проход — ворота, как его называли. Каждое последнее воскресенье месяца проводились военные игры: парни по очереди штурмовали и защищали крепость. Сегодня очередь брать ее приступом была за их селением.
        Олег и Рольф подошли к дому, где жил их друг Эгиль. Едва они позвали его, как тот выскочил на улицу, веселый и улыбающийся. Был он невысокого роста, узкий в поясе, юркий и увертливый. На его круглом лице выделялись широкопоставленные синие глаза. Они поражали тем, что собеседнику всегда казалось, что он смотрит мимо него. Взгляд был таким шустрым, таким неуловимым, ускользающим, что создавалось впечатление, будто Эгиль чего-то постоянно выискивал, чего-то высматривал, что-то выглядывал. Олег ценил его за находчивость и сообразительность, но осуждал за пронырливость, бесцеремонность и жадность.
        - Сегодня воюем? — спросил он его, хлопнув ладошкой по спине.
        - Зададим жару северянам! — ответил тот тонким голосом.
        - Тогда собираем остальных викингов.
        К полудню около тридцати парней собрались на окраине деревни. Одеты они были в панцири и шлемы, сделанные из железа, сшитые из кожи буйволов или из нескольких слоев материи, как новых, так и потрепанных; в руках они держали щиты и деревянные мечи и пики, затупленные с концов. Олег построил их в два ряда, проверил снаряжение и вооружение и остался доволен.
        - Скоро должен прибыть из набега Гастинг, — сказал он. — Предводитель викингов обязательно поинтересуется, кто вышел победителем в последней схватке. Может, самых смелых и отчаянных возьмет с собой. Так что постарайтесь изо всех сил проявить себя в предстоящем сражении!
        - А-а-а! — взревели парни, вздымая оружие и щиты над собой.
        Двинулись к крепости, которая находилась в получасе ходьбы. Шли парни, знавшие друг друга с детских лет, привыкшие переносить трудности на охоте, в земледельческом труде и военных упражнениях, играх и забавах. Они состязались друг с другом в опасных прыжках с высоких гор, через рвы и ручьи, стремительных скачках на лошади. Они вырабатывали в себе умение уклоняться в сторону от летящей стрелы или брошенного копья, соперничали в быстроте бега, плавании, способности как можно дольше держаться под водой, в метком бросании камней рукой или пращей. И, конечно, они мастерски владели оружием — мечом, копьем, луком со стрелой, потому что обучались с детских лет. К своим четырнадцати-пятнадцати годам это были смелые и мужественные воины, готовые к битвам и сражениям.
        Свое умение они вырабатывали не под давлением пожилых воинов, а в силу традиций, которые передавались из поколения в поколение.
        Но вот и крепость. Она уже была занята северянами. Те, увидев противника, дружно взметнули оружие вверх и выкрикнули воинский клич. Южане ответили тем же и тут же кинулись на приступ.
        Часть воинов стала приставлять принесенные с собой лестницы к стене и взбираться на нее, а остальные во главе с Олегом и Рольфом бросились к воротам. Здесь Олег поставил самых сильных и мужественных парней, потому что у ворот чаще всего решался исход боя.
        Рольф перед крепостью разорвал на себе рубашку, откинул в сторону щит и рванулся на защитников с одним мечом, раздавая удары направо и налево; против него невозможно было устоять. Олег и еще несколько сильных воинов помогали ему, не давая противнику окружить и сбить его с ног: поверженный на землю выходил из битвы.
        Однако командир северян был давно знаком с силой и напором Рольфа и против него выстроил два ряда самых сильных бойцов. Обе стороны бились отчаянно. Оружие было отброшено в сторону, дрались кулаками, хватали друг друга за что попало; слышалось буханье ударов, словно в поле молотили цепами. Слышались крики, восклицания дерущихся, сражение шло во всю силу.
        Так продолжалось некоторое время. Но потом становилось все яснее, что северяне брали верх. Сначала медленно, но затем все заметнее они продвигались вперед, оттесняя южан от крепости. Рольф пришел в неистовство, он творил чудеса, каждый удар его или повергал противника наземь или заставлял отпрянуть назад. Лицо его было в крови, тело в ссадинах, но он бился, не замечая сыпавшихся на него ударов.
        Однако был сбит с ног Олег, упали стоявшие рядом бойцы, и Рольф оказался в окружении. Его повалили на спину. Он рычал, выл от бессилия, но все напрасно: он был выведен из боя.
        Южане отступили. Едва они отошли на десяток шагов от крепости, как за их спиной раздался торжествующий клич защитников. Северяне прыгали от восторга, кричали, визжали, выкрикивали обидные слова в адрес побежденных. Радость победы изливалась в полную меру и во всю силу юношеских глоток.
        Под градом насмешек южане отошли за поворот дороги и скрылись с глаз противника. Крики тотчас стихли. Тогда все, не сговариваясь, уселись, где кто как мог и стали отдыхать, каждый про себя молча переживая горечь поражения. Это случалось и ранее, и не только у них, но и у северян. Но сегодня было вдвойне обиднее, потому что произошло накануне прихода кораблей Гастинга. Знаменитый викинг устроит всеобщее пиршество, и уж там северяне не упустят возможности посмеяться над побежденным воинством.
        Олег сидел и представлял себе, что творилось в крепости. Северяне вытащили принесенные с собой бочонки, выбили у них днища и кружками черпают из них пиво, закусывая разной снедью; раздаются тосты в честь победителей, хвалебные выкрики, а главное — насмешки в их адрес, в адрес побежденных южан. Происходило все так, как когда-то побеждали они, южане… Вот и сейчас рядом в ними стоят бочонки с пивом, и лежит принесенная ими еда. Но никто не глядит на них, ни у кого нет аппетита. Может, через полчаса-час и примутся за пищу, но это будет не пир победителей, а скорее тризна по утерянной победе.
        А там, в крепости, торжествуют. Уселись в кружок, передают друг другу кружки с хмельным, пьют пиво, нарочито заливая себе грудь горячительным напитком, рвут крепкими зубами мясо и хлеб и от избытка чувств веселятся, орут, забыв обо всем на свете…
        Стоп! «Забыв обо всем на свете…» А может, стоит воспользоваться этим? Употребить для своей пользы беспечность северян, упоенных успехом, потерявших бдительность и не готовых отразить новое нападение? Правда, такого никогда не было, чтобы разгромленный противник возвращался и снова совершал нападение. Но ведь он, Олег, может продолжить битву, день еще не закончился!
        Такие отрывочные мысли мелькали в его голове. Но он не стал долго раздумывать, вскочил на ноги, выкрикнул призывно:
        - Викинги! Слушайте меня, храбрые воины! Сейчас враг веселится, торжествуя победу! Но мы еще не побеждены! У нас достаточно сил, чтобы вновь броситься на врага и разгромить его!
        Парни медленно поднимались с земли, стараясь понять слова своего ярла. Он же продолжал, не давая им опомниться:
        - Сейчас мы дружно, тихо, без крика, со всей возможной быстротой кинемся на новый штурм крепости. Противник нас не ожидает, он слишком занят пиршеством. Мы ворвемся в крепость и выкинем из нее северян, как котят! Всем ясно?
        - Да-а-а! — дружно выкрикнули бойцы.
        - Тогда пошли!
        Ватага, молча, вынырнула из-за поворота и устремилась вперед. Бежали сосредоточенно, тяжело дыша. Но вот и крепость. Из-за ее стен раздаются пьяные голоса, обрывки песен. Единым порывом южане ворвались вовнутрь, и началась короткая расправа: осоловевших, расслабленных и бессильных победителей хватали за руки и ноги, под мышки и выбрасывали наружу; попытки сопротивления пресекались быстро и дружно. Скоро крепость была полностью очищена от противника, следом полетели бочонки, остатки еды, одежда… Крик восторга прокатился по окрестным горам. Это был крик победителей, но на сей раз — южан!
        Мгновенно протрезвев, растерянные стояли на дороге недавние победители, хмуро поглядывая на веселившихся южан. Но вот послышались протестующие голоса:
        - Нечестно!
        - Обманом взяли!
        - Никогда такого не было!
        - Не считается такая победа!
        - Все равно мы победители!
        Вышел ярл северян Рагнар и обратился к Олегу:
        - Вы поступили подло! Вы обманным путем отняли нас победу! Вы должны уйти домой и вернуть нам крепость! Она наша, мы ее завоевали в честном бою! Олег тотчас ответил:
        - В битвах викинги издавна применяют различные хитрости. Разве в сагах вы не слышали об изворотливости морских воинов? Вот мы и применили свою уловку. Мы нарочно отступили, чтобы обмануть вас, а потом внезапно напали и добились победы! Мы имели право на это, потому что день еще не закончился, а между нами сегодня объявлен день войны! Так что все по правилам. Но если вы не согласны, давайте обратимся к старейшинам, и они нас рассудят. После этих слов северяне сошлись в круг, о чем-то тихо посовещались, а потом Рагнар сказал мрачно:
        - Мы уходим. Но мы не признаем себя побежденными. Мы еще встретимся и сполна отплатим за ваше вероломство!
        Под свист и улюлюканье северяне побрели в направлении своих деревень.
        Вечером Эфанда, заметив горделивую походку Олега, спросила, кривя в усмешке тонкие губы:
        - Что, празднуешь победу?
        Он ответил горделиво:
        - Конечно!
        - Подумаешь! Поцеловал в щечку и — победитель!
        Олег даже остолбенел на мгновенье. Потом его охватил приступ смеха. Он кинулся по двору, ища хворостину.
        - Вот я тебя сейчас отхлещу, будешь знать, как пустой болтовней заниматься!
        Эфанда с хохотом убежала в дом и закрылась на щеколду.
        Вечером на гулянии Халльгерд долго не появлялась, и Олег сначала станцевал в паре с Эфандой, а потом подвернулась ее подружка Тюра, он с ней сделал несколько кругов вокруг костра. И тут увидел Халльгерд. Она стояла в сторонке и исподлобья смотрела на него. Когда танец закончился, он пошел к ней. Едва приблизился, как она резко повернулась и пошла прочь. Он догнал ее, взял за руку:
        - Халльгерд, чего ты?
        Она резко освободилась от него:
        - Ничего!
        - Я тебя ждал, когда придешь. Где ты пропадала?
        - Там!
        - Да ладно тебе, пойдем танцевать.
        - Иди со своей Тюрой забавляйся!
        Олег опешил.
        - При чем тут Тюра?
        - Ты весь вечер танцевал с ней!
        - Подумаешь, пару кругов сделали…
        Она резко повернулась к нему. Глаза ее блестели от слез. Она выкрикнула ему в лицо:
        - Вот и валяй дальше! А я тебя ненавижу! И не подходи больше ко мне! Никогда не подходи! Изменщик проклятый!
        И убежала в темноту.
        Весь вечер Олег ходил, как в воду опушенный. А перед сном Эфанда сказала ему с насмешкой:
        - Что, получил свое, кот мартовский? Так тебе и надо…
        Олег пошарил вокруг себя, нащупал веник, запустил в Эфанду.
        - А вот и мимо, вот и мимо! — выкрикнула она в ответ и нырнула под одеяло.
        II
        В полдень следующего дня все население деревень, расположенных на берегах фиорда, встречало корабли Гастинга. Об их приближении зажженными кострами известила сторожевая служба, дежурившая при входе в залив.
        День был солнечный, на небе ни одного облачка. Корабли плыли медленно, величественно отражаясь в спокойных голубых водах. У бортов стояли викинги, полгода, не видевшие родины. И едва корабли носами втыкались в берег, как они прыгали прямо в воду, а к ним кидались родные и близкие.
        Гастинг, высокий, стройный мужчина лет тридцати, со светлой волнистой шевелюрой, большими выразительными глазами и приплюснутым носом, дождался, когда поставят сходни, не спеша сошел на берег, обнял жену и детей, а потом крикнул могучим басом, перекрывшим шум на пристани:
        - Вечером приглашаю всех к себе! Отметим наше прибытие!
        Тут же начали сгружать награбленное добро, сводить рабов. Началась бойкая торговля, потому что по приходу кораблей товар сбывался по дешевке. Это потом станут торговаться, набивать цену, а сейчас викинги были щедры и расточительны, потому что срочно нужны были деньги на пиры и гуляния!
        Вечером жилища викингов были полны народу, но больше всех собралось в доме Гастинга. Пришел туда и Олег. Просторное помещение было освещено факелами, воткнутыми по всем стенам. Посредине него располагался длинный стол, на котором была расставлена обильная закуска и кувшины с заморским вином; рядом с ним стояли бочонки с выбитыми крышками, из них желающие бокалами черпали пиво и медовуху. Все старались перекричать друг друга, одни обнимались, другие вскакивали, плясали, некоторые запевали песни… Шум стоял невообразимый. Олег тоже наполнил свою кружку пивом, сидел в сторонке, не спеша попивал, присматриваясь к тому, что творится.
        Наконец встал Гастинг, произнес густым басом:
        - Тихо, братья! Тихо!
        Сразу наступила тишина.
        - Славно мы погуляли по заморским странам! — продолжал он, тряхнув волнистой шевелюрой. — Благосклонен был к нам великий Один! Эрик, помнишь, какие дела творили мы на реке Шельде?
        Из-за стола вскочил толстый бородатый мужчина, вскинул свой бокал и прокричал:
        - Помню, мой предводитель Гастинг!
        - Против нас двинулись войска какого-то местного правителя. Было этих горе-вояк раза в три-четыре больше, чем нас. Но мы их раскидали, как глупых овец, пограбили все дома и монастыри вокруг, поселили в каждом дворе по викингу и по северному обычаю обложили всех «носовой» податью, по унции золота с каждого человека! Вот как мы воевали в дальних странах! Правду я говорю, викинги?
        - Верно-о-о! — заорало множество голосов.
        - А помнишь, Гастинг, как при Трагингаме мы целый день сражались с англичанами? Как ни упорен был противник, а все равно не выдержал. Разбежались англичане, как зайцы во время облавы. Уж мы повеселились тогда! Рядом оказался монастырь. Там возле алтаря мы убили самого аббата, в ризнице изрубили приора, крепко пытали и мучили монахов, пока не дознались, где они прячут свои сокровища, а потом поубивали и их всех!
        Норманны были язычниками, поэтому беспощадно грабили церкви и монастыри, без жалости убивали священников и монахов.
        Воспоминания следовали одно за другим. Время клонилось за полночь, гуляние расходилось все больше и больше. Но Олега от выпитого пива клонило ко сну, и он ушел домой. По пути он поглядывал на окна тех домов, в которые не вернулись ушедшие в грабительский набег мужчины; в них было или темно или теплились слабые огоньки — поминали погибших. Семьи получат их долю добычи, поплачут, погорюют, но в следующий поход пошлют новых викингов…
        Гуляния продолжались целую неделю. Однажды на улице Олега остановил пьяненький Гастинг. Он некоторое время разглядывал его синими выпуклыми глазами, словно примериваясь, а потом спросил:
        - Это правда, что вы продолжаете сражаться из-за крепости?
        - Сущая правда, Гастинг.
        - Давняя традиция. Мы тоже воевали в свое время. А правда, что в последний раз вас побили, но вы собрались с силами, вернулись и крепость все-таки отобрали?
        - Истинно так было, Гастинг.
        - И ты стоял во главе отряда?
        - Я, Гастинг.
        - А кто придумал воротиться назад и напасть на крепость вторично?
        - Я, Гастинг.
        Гастинг раздумчиво глядел на Олега, машинально шевеля толстыми губами. Наконец спросил:
        - И сколько же тебе лет?
        - Скоро семнадцать.
        - Вот как… А что, — Гастинг взглянул в глаза Олега острым взглядом, — может, отправишься со мной в следующий поход? Не хочется тебе стать викингом?
        - Очень хочется! — горячо ответил Олег.
        - Может, и среди друзей найдутся отважные викинги?
        - Найдутся. Обязательно найдутся, достойный Гастинг!
        - Ну вот и хорошо. Заходи ко мне, обсудим поподробнее наши дела.
        Восторгу Олега не было конца. Он пойдет в военный поход! Он станет викингом! Он осуществит мечту, с которой жил каждый мальчишка-норманн!
        …Чрез два месяца, в июне 856 года, флотилия во главе с Гастингом отправилась в очередной набег на соседние страны. Олег стоял на берегу в окружении отца, Эфанды. четырехлетнего братишки Олафа; поодаль стояла Халльгерд. Он был одет в широкий, короткий кафтан из зеленого домотканого сукна, открытый у шеи, так оно видна была рубашка, в штаны из того же материала; сапоги были из некрашеной кожи. Густые белокурые волосы ниспадали на широкие плечи.
        Отец хмурил брови, давал последние наставления. Как-никак, а он дважды участвовал в набегах, имел значительный военный опыт. Сначала он было сопротивлялся решению Олега отправиться с Гастингом, советовал подождать годок-другой, подрасти и набраться сил. Но потом, видя упорство сына, махнул рукой. Может, вспомнил свои юношеские годы, мечты о дальних походах, грезы о военных подвигах… Или стал рассуждать деловито и практично: если с Олегом что-то случится и он не вернется, с ним оставался младший сын; не надо было дробить наследство, оно целиком перейдет Олафу, и княжество, хоть и маленькое, по-прежнему останется княжеством, а не превратится в обыкновенное богатое дворянское имение.
        Зато у Эфанды не просыхали глаза. Олег даже не подозревал, что она окажется такой чувствительной и ранимой. У этой дерзкой и насмешливой сестренки оказалось нежное, любящее сердце. И сейчас она обхватила его руку и крепко прижала к себе, словно не собиралась отпускать его вовсе, часто промокала глаза сложенным в ладошке платочком.
        Раздался трубный голос Гастинга:
        - Вознесем просьбу нашу о помощи богу войны Одину!
        Все встали на колени, воздели руки к небу и стали взывать:
        - Один! Один! Помоги нам, Один! Не оставь нас, Один!
        Потом началось прощание, викинги стали направляться на суда. Отец крепко прижал Олега к своей груди, придержал немного, потом оттолкнул, резко повернулся и пошагал прочь от пристани.
        Эфанда прижалась к нему, шепча словно в беспамятстве:
        - Да хранит тебя Один, мой любимый брат! Да хранит тебя Один!
        С Халльгерд они давно помирились. Она, молча, по-пьяному перебирая ноги, приблизилась к нему, голова ее упала ему на грудь. Он погладил ее волосы, поцеловал в губы и зашагал на корабль. Там встал на носу, как положено ярлу, под рукой которого было сорок недавних друзей детства, а теперь викингов, отправлявшихся в загадочную, неизведанную и, судя по всему, опасную даль. Он стал следить, чтобы его подчиненные заняли свои места на скамейках. После этого он приказал отдать швартовы. Корабль медленно стал отходить от берега. Гребцы разобрали весла, по команде начали грести. Только тогда Олег взглянул на пристань. Среди толпы и разглядел Эфанду и Халльгерд, отца не было видно, гордый старик, как видно, ушел домой. Выражение лиц уже было не разглядеть, но он догадывался, что сестра продолжала плакать, а возлюбленная горестно смотрела ему вслед. Гребцы работали дружно, и вот уже толпа слилась в одну пеструю массу. Он перевел взгляд на окружавшие берега, чтобы сбросить с души тяжесть расставания и собраться с мыслями: с этого момента он отвечал за жизнь и существование десятков людей!
        Через пару часов корабли вышли в море. Здесь их ждали суда из других фиордов. Громкими криками викинги приветствовали друг друга, потом поставили паруса и направились в необозримые просторы.
        Небо было затянуто сплошными облаками. Задувал легкий попутный ветер, по морю шли неторопливые волны. Позади низко над водой стелилась родная земля, глинистые, пустынные, изрезанные большими и малыми заливами. С гортанными криками носились чайки, порой садились на мачту, отдыхали.
        Море Олег полюбил с детства, с того самого момента, когда вместе с отцом впервые отправился на рыбную ловлю. На суше он чувствовал себя стесненным, как в клетке: с одной стороны поджимал фиорд, с другой — напирали горы, земля была неровная, в холмах и оврагах, буграх и промоинах, кругом валялись камни и щебень… А здесь — необъятный простор, аж дух захватывало от мощной широты бесконечной водной глади!
        Море щедро награждало за нелегкий труд. Рыба ловилась разная. Брошенная на дно судна, она некоторое время трепыхалась, а потом засыпала. Так говорил отец. А ему казалось, что продолжала жить, страдальчески-изумленно смотря на чуждый ей мир множеством глаз-кружочков с золотистым обводом, неподвижными, покорными и укоризненными. Как-никак, а в море у нее своя жизнь. Есть, наверно, и свои сказочники, которые рассказывают маленьким деткам-рыбкам увлекательные сказки. Если это и так, то подвиги в них совершает задиристый и храбрый окунь, воин в колючем кирпично-красном мундире. Борьбу ведет он против разжиревшей и злобной хищницы синюхи, которую окружают жестокие слуги: старуха зубатка — живодерша в тигриной шкуре, и морская крыса, серая, с нахально-выпученными глазами, склочница и любительница всяческих дрязг.
        У окуня есть невеста, красавица сайда, которую море наградило всеми своими красками — от темно-зеленой до иссиня-черной. Им помогает волшебник скат, Олегу он казался старичком-лесовичком…
        Олег оторвался от воспоминаний. Детство осталось позади и к нему нет возврата!..
        На другой день с утра установилась тихая погода. Море — цвета молока. Ровное и гладкое. Пролетит чайка, коснется лапками поверхности, и по воде разбегаются ровные круги… Но викинги не радовались, суда стояли на месте, а надо было быстрее добираться до берегов. Только в полдень подул ветерок, который постепенно усиливался и погнал флотилию на юго-запад. Настроение сразу повысилось, раздались шутки, смех.
        Вдруг кто-то крикнул:
        - Смотрите, айсберг!
        И — точно: прямо по курсу движения — чудесное видение… Словно легкий хрустальный дворец, отливающий кристально-чистой голубизной и зеленью, с белой шапкой снега покоилась на воде ледяная громадина. Вокруг вились стаи птиц, бились об айсберг морские волны, источая изо льда замысловатые колонны и сказочные фигуры, а он плыл и плыл, не спеша по течению, задумчивый и уверенный в своей мощи и скоро растаял в дымке тумана, словно приснился в сказочном сне…
        В этот день только и разговоров было — об айсберге. Заплывали они в эти просторы морей крайне редко, не многим мореходам удавалось увидеть айсберг, и его появление все сочли добрым предзнаменованием для начатого предприятия.
        Прошли Северное море, пролив Ламанш и вошли в устье реки Сена. Дальше поплыли на веслах, и только ночью. Днями прятались по прибрежным лесам, отсыпались. Перед Парижем Гастинг приказал из деревьев-молодняка навязать штурмовые лестницы, их приспосабливали таким образом, чтобы они не мешали работе весел и в то же время ими можно было быстро воспользоваться при штурме крепости.
        Под вечер Олега неожиданно сморил сон. Он уснул, будто провалился в бездонную мягкую пропасть, без сновидений и каких-либо обрывочных мыслей. Вытолкнул его из сна громкий голос, раздавшийся рядом:
        - Где этот чертов топор? Ты, что ли, Олаф, его забрал?
        - Да вот же он валяется. Сдался он мне, — ответил сердитый голос.
        На душе было неспокойно, будто сделал он что-то не то или не сумел выполнить какое-то важное задание. Он немного полежал, вспоминая сегодняшний день. Нет, все в порядке, его отряд изготовился к приступу, он лично за всем проследил, вплоть до вооружения викингов. Видно, сказывается усталость, накопленная во время перехода по морю.
        Он поднялся, огляделся. Лучи заходящего солнца с трудом пробивались сквозь кроны деревьев, из глубины леса наступала темнота.
        Он подозвал к себе Эгиля:
        - Ребята на месте?
        Тот метнул шальной взгляд, дернул кадыком, ответил весело:
        - Бодрые, как огурчики!
        По всему видно, ночью предстояло жаркое дело и было бы хорошо, если у всех парней было такое же боевое настроение, как у Эгиля.
        Едва стемнело, отошли от берега. Олег встал на носу драккара. Впереди плыло несколько десятков судов. Темнота быстро сгущалась, на небе ни луны, ни звезд, вода в реке стала глянцево-черной. Берега проплывали темные, молчаливые и загадочные. Было тихо и по-ночному мрачно и пустынно. Только слышны были шлепанье весел о воду да слаженное дыхание гребцов. Все напряглись в ожидании решающих мгновений. Олег чувствовал, как к сердцу подбирается холодновато-щекочущее чувство опасности.
        Но вот посредине реки появилась высокая, размытая темнотой громада. Это был Париж. Располагался он на острове. От крепости, как говорили, на оба берега были перекинуты мосты, которые вели к предместьям столицы, но их не было видно.
        Город приближался, стали вырисовываться деревянные стены и башни, показались сваи мостов, а потом и они сами… Вдруг на стенах вспыхнули факелы, они заметались в разные стороны, раздались звуки рожков, удары колокола. Гребцы налегли на весла, вот уже первые корабли пристали к острову, викинги быстро выскакивали на берег и, приставляя лестницы к стенам, быстро карабкались на них.
        Едва нос драккара ткнулся в песок, Олег спрыгнул на остров и начал нетерпеливо подгонять своих воинов:
        - Бросай весла! Хватай лестницы! Скорей, скорей! Всем дружно на стену!
        Но подстегивать не было необходимости. Азарт предстоящего боя подхлестывал каждого, все стремились туда, наверх, откуда уже раздавались звон мечей, крики сцепившихся в смертельной схватке людей. Олег забыл про все свои страхи, в нем горело только одно нетерпеливое желание схватиться лицом к лицу с врагом, ввязаться в схватку. Мимо него пробегали бойцы его отряда. Вот проскочил с огромным красным щитом и длинным мечом Эгиль, обернул к нему зло-веселое лицо, выкрикнул:
        - Поспевай, ярл, за нами!
        Следом, набычившись, протопал Рольф, молча и упрямо полез по лестнице.
        Убедившись, что захвачены все лестницы и драккар остался пустой, Олег, прикрывшись щитом, стал быстро взбираться по колеблющейся лестнице. Сверху летели камни, стрелы, дротики, лился кипяток, падали тела, но он поднимался все выше и выше; значит, передние воины взобрались на стену, и прокладывают путь в город.
        И действительно, когда он поднялся на стену, сражение развертывалось уже внутри крепости. Внезапность нападения сделала свое дело, враг был сломлен и оказывал только очаговое сопротивление. То там, то здесь кружились группы воинов — викингов и французов, — с ожесточением поражая друг друга, причем норманнов было явно больше. Олег азартно бросился в свалку…
        На пути ему встретился француз средних лет со щитом и мечом. С первого момента Олег понял, что это — новичок в военном деле, наверно из ремесленников или торговцев, едва ли не в первый раз взявший в руки оружие. Он бестолково махал мечом, глядя из-за щита испуганно и беспомощно. Олег отбил несколько ударов, а потом сделал выпад и красиво кончиком меча чиркнул его по горлу. Француз отпрянул назад, недоуменно постоял некоторое время не двигаясь. Из его горла хлынула густая черная кровь, он бросил оружие и обеими руками схватился за рану, затем упал навзничь, как-то неестественно вытянулся и стал сучить ногами. Через некоторое время затих.
        Олег с жадным любопытством наблюдал за ним. Это был первый человек, убитый им в бою. И вдруг им овладела тошнота. Приступ был настолько силен, что он отбежал в сторонку, прислонился к какому-то забору и его стало рвать, выворачивая нутро наизнанку…
        Скоро все было кончено. Оставшиеся в живых сложили оружие и покорно ждали своей участи. Их тотчас разобрали между собой викинги, чтобы потом продать в рабство в какую-нибудь страну. А потом начался грабеж. Олег видел, как норманны, точно муравьи, разбежались по всему городу и тащили из домов и церквей. Он тоже кинулся к богатому дому, но там уже все было расхищено, разломано, исковеркано, разбито. Тогда он бросился к церкви. Навстречу попался Эгиль, он тащил полный мешок барахла.
        - Церковь всю ободрали, делать больше нечего! — крикнул он. — Тут недалеко, говорят, монастыри какие-то бежим туда!
        Олег побежал по мосту к предместью. Светало, стали видны дома, мечущиеся между ними фигурки людей, кое-где заполыхали пожары. Они миновали предместье и выбежали в поле. Недалеко увидели деревянные стены, за ними купола, кресты.
        - Вот он, монастырь! — возбужденно прокричал Эгиль.
        Возле монастыря уже толпились норманнские воины, стучали в ворота:
        - Открывайте, иначе взломаем!
        Поскольку за стеной было полное молчание, некоторые стали перелезать через стены, а другие добыли бревно и стали бить им в ворота. Доски были легко взломаны, в проем хлынули викинги. Олег следом за ними. Он увидел, как при их появлении из келий стали выбегать монашки, воины стали гоняться за ними. Крики, визиг, стенания… Олег остановился, схватился за голову. Он представил, что сейчас какие-то полудикие мужики хватают его сестру Эфанду и любимую девушку Халльгерд, и ему стало дурно. Он во всем теле вдруг почувствовал такую слабость, словно выполнил какую-то непосильную работу. Волоча по земле щит, он медленно побрел обратно… Ему не хотелось никого видеть, ничего делать.
        В этот день норманны ограбили Париж, его предместья, сожгли церковь Святого Петра и Святой Женевьевы, окрестные монастыри и церкви.
        Видя свое бессилие остановить бесчинства пришельцев, король Франции Карл Лысый прислал Гастингу делегацию с просьбой принять большой выкуп и уйти из пределов королевства. Договоренность была достигнута. Вскоре в лагерь викингов были доставлены мешки с 685 фунтами золота и 3250 фунтами серебра.
        Гастинг собрал воинов на площади Парижа. Все пришли возбужденные, взбудораженные, в состоянии нервного подъема. Их лица еще полыхали только что закончившейся схваткой. Они весело переговаривались, хвалились своими победами и захваченной добычей.
        Гастинг влез на пьедестал, с которого норманны только что сбросили какую-то скульптуру, и, наморщив низкий лоб и тряхнув волнистой шевелюрой, трубным голосом спросил:
        - Ну как, викинги, довольны ли добычей?
        Рев голосов был ему ответом.
        - А знаете, сколько отвалил нам французский король? Вот эти мешки стоят! Каждый из вас получит столько, что станет богатым человеком!
        Новый взрыв восторга, высоко поднятые оружие и щиты.
        - А теперь давайте вместе подумаем, куда двинемся дальше. Во Франции больше делать нечего. Мы дали слово королю, что уйдем из его страны, и слово мы сдержим. На то мы и викинги. Англия вся разграблена, Германию тоже норманны прошли вдоль и поперек. Остаются только страны Средиземного моря. Поплывете ли вы за мной в южные края?
        Этого он мог бы и не спрашивать. Ватага воинов готова была пойти за ним хоть на край света.
        Целую неделю пировали в Париже, отмечая победу. Во время гуляния к Олегу подошел Гастинг, выпил с ним хорошего французского вина, разболтался по пьянке:
        - Нравишься ты мне, ярл. Что-то в тебе есть такое, что отличает от других, хотя лет тебе еще немного. Думаю, далеко пойдешь, если не сразят тебя стрела или меч врага. Но ладно, все мы зависим от воли Одина. Я вот с чем к тебе подошел. Тайная мыслишка завязалась. Мы тут шляемся по свету, грабим страну за страной, большие богатства увозим домой. А ведь мы с нашей силой на большее способны! Надо стремиться к высшей цели. Пора завоевывать государства и подчинять их своей силе. Пора быть не бродягами, а королями стран и народов! Такая мечта у меня в голове зародилась… Есть на свете великий город Рим, тысячелетия он властвовал над миром. Но теперь оказался в захолустье, в запустении. Вот мне и хочется его захватить и возродить. И не только возродить, но и поднять на прежний уровень могущества, чтобы стал он первым городом мира, каким был ранее! И чтобы я был в нем властителем, значит, властителем всего мира! Как ты думаешь, под силу нашему войску совершить такой подвиг?
        Олег чуть ли не первый раз слышал о Риме и совершенно не представлял себе, каким образом при его помощи установить власть над всем миром и сколько для этого надо войска.
        Когда он чего-то не понимал, лицо его становилось непроницаемо-замкнутым; взгляд уходил в себя. Он промолчал.
        Гастинг понял его.
        - Правильно, тебе такие дела не по уму. Молод ты еще. Рано я к тебе пришел. Переоценил малость. Но — не беда! Главное — я решил! А раз решил, то, значит, так и будет! Рим будет моим, а вы все получите не сметные богатства и чины. Но, — он прижал палец к губам, — пока об этом ни слова. Придет время — узнают. Хорошо?
        Олег кивнул в знак согласия.
        Потери норманнов при взятии Парижа были невелики. Олег из своего отряда похоронил троих. Но к нему неожиданно пришло пополнение — норманн лет двадцати, который назвался Готфридом.
        - Откуда ты явился? — поинтересовался у него Олег.
        Рыжеволосый, с круглыми глазами и не сходящей с лица ухмылкой тот ответил беззаботно:
        - Да тут недалеко живу, во Франции. В трех днях ходьбы от Парижа. Завоевали мы десятка полтора лет назад на берегу Атлантического океана область, которая называется Нейстрией. Король, чтобы избавиться от наших набегов, решил передать эту Нейстрию в наше распоряжение. Норманны ее заселили и теперь зовут Нормандией. Бывшие викинги завели семьи, занялись земледелием, скотоводством. Все так же, как и в Скандинавии. Но земли здесь лучше, плодородней. Урожаи такие, что хватает не только на прокорм семьи, но и на продажу. Вот и бросили бывшие викинги свое разбойное ремесло, живут мирно, спокойно… А чего хорошего? Надрывайся с утра до вечера в поле, и в жару и в дождь горби спину от непосильного труда. Тошнота! Услыхал я про вас и сбежал. Возьмешь в свой отряд?
        - Почему бы не взять? Возьму, — ответил Олег. — Парень ты, я вижу, боевой, храбрые воины нам нужны.
        Нагруженная добычей, флотилия сплавилась по Сене горю и, подгоняемая попутным ветром, понеслась на юг. Стояла прекрасная солнечная погода, викинги в сворное от вахты время пили вино и пиво, развлекались игрой в кости, рассказывали разные были и небылицы. Как-то зашел разговор о разбойниках.
        - А чем мы отличаемся от разбойников, которые прячутся по лесам и ущельям? — спросил Торульф.
        - Очень многим! — горячо ответил ему один из воинов по имени Кьяртан. — Мы соблюдаем честь и достоинство, это раз. Нам присущи гордость, мы не выносим насмешек и ругательств, это два…
        - И еще добавь: воровство мы считаем гнусным пороком. — встрял в разговор Олаф. — Грабить гораздо лучше!
        - Не лучше, а почетней! — добавил кто-то, сидевший сзади Олега.
        - А у разбойников этого ничего нет! — торжествующе подвел итог разговору Торульф. — Мы гордые и свободолюбивые воины, а не какие-то там разбойники, как иногда нас называют!
        - Неправда! — вдруг возразил Готфрид. — И у разбойников есть своя честь и своя гордость! Вот послушайте, какую легенду я вам сейчас расскажу. Слышал я ее в детстве, но помню слово в слово.
        Жил в Упландии благородный и великодушный Торстейн. А в лесу между Упландией и Раумсдалем обитали разбойники, и дорога в этом месте была чрезвычайно опасна. Торстейн решил отличиться славным подвигом и пошел туда, чтобы положить конец разбою. По тропинке он пришел к большому, хорошо выстроенному дому, вошел в комнаты и увидел в них огромные ящики и много разного имущества.
        Под вечер услышал он шаги, и в комнату вошел человек очень большого роста, прекрасной и мужественной наружности. Он развел огонь в очаге, умылся, вытерся чистым полотенцем, отужинал и лег спать. Торстейн, притаившись за сундуками, дождался, когда он уснул, взял его меч и изо всей силы поразил его в грудь. Разбойник быстро приподнялся, схватил Торстейна, втащил на постель и положил между собой и стеной. Спросив его об имени и роде, он сказал: «Всего меньше я заслужил смерть от тебя, потому что никогда не делал ни тебе, ни твоей семье никакого вреда. Но я благородный человек и оставлю тебе жизнь. Но ты ступай к моему отцу, ярлу Ингемунду из Готланда, вручи это золотое кольцо и убеди его отдать за тебя мою сестру, Тордис. А сейчас вынь меч из моей груди, и наша беседа закончена».
        Торстейн вынул меч, и в ту же минуту разбойник мер. Тогда Торстейн поклялся, что сдержит свое слово, хотя бы это стоило ему жизни. Он пошел в Готланд и явился на двор ярла Ингемунда, рассказал престарелому человеку, что это он, Торстейн, убил его сына. «Твоя речь длинна и дерзка, — ответил ярл. — Ты хочешь, чтобы я оказал честь убийце моего сына, заслужившему скорее смерть, нежели дружеский дар. Но стыдно будет мне, если я сделаю зло тому, кто добровольно сдался в наши руки». Он выдал свою дочь Тордис за Торстейна, а Торстейн, в свою очередь, остался жить у него, пока старик не умер. Только после этого он возвратился в родные края. Вот какими благородными бывают разбойники и их отцы в наших краях, — заключил Готфрид.
        Все молча выслушали его, и никто ему не возразил; так же молча разошлись. Только Олаф, когда остался наедине с Олегом, проговорил мрачно:
        - В других странах разбойников вешают на деревьях, а у нас про них слагают легенды…
        В Баскайском заливе флотилия попала в болтанку. Это было хуже, чем шторм… Волны были невысокими, но какими-то непредсказуемыми, они нападали на суда со всех сторон, били и в нос, и в борта, и в корму, от них не было спасения. Корабли мотало, кидало, разворачивало, соленые брызги летели то с одной, то с другой стороны. Воины измучились от качки. Олег и раньше, еще с детства, был знаком с морской болезнью. Во время штормов и ураганов его неодолимо тянуло спать. Большинство же норманнов от нее тошнило, некоторых рвало до зелени, а потом они валялись в трюме, обессиленные до беспомощности. Другие ходили как тени, не зная, куда приткнуться. У Рольфа закладывало уши. Он попеременно чистил их насаженной на палочку материей, мотал головой и говорил изредка:
        - Ничего не слышу! Вот совсем ничегошеньки! Как в прорубь провалился!
        А Эгиля потянуло на еду. Он сидел на корме возле продуктов и ел. Ел все подряд: и сухари, и овощи, и мясо, и соленую, вяленую и жареную рыбу… Проходившие мимо викинги удивлялись:
        - Худой-худой, а жрет как корова!
        - И куда в тебя столько влезает?
        - Лопнешь от жадности!
        Но Эгиль продолжал есть, не обращая ни на кого внимания.
        А затем потянулись раскаленные солнцем скалистые и глинистые испанские берега. То был Кордовский халифат, созданный на земле испанцев воинственными арабами. Об арабах норманны слышали, что они на своих быстроногих конях прошли полмира и совершали частые набеги на Францию, Италию и другие страны. Поэтому Гастинг не спешил с грабежом, а на всех парусах мчался к Средиземному морю. Но вот и Гибралтарский пролив, который норманны называли Ньорва Зундом. За ним, как сказал Гастинг, лежит сказочно богатый город Гранада, его-то и следует взять на щит.
        Корабли вошли в просторный залив, оставили охрану и двинулись в глубь страны. Стоял июль, небо было иссиня-голубым, без единого облачка. Солнце пекло немилосердно. А кругом расстилалась каменистая пустыня, перемежаемая зыбким песчаником. Изредка попадались селения с каменными домиками, садами и виноградниками, их грабили подчистую. Местные жители подтверждали, что в Гранаде живет много богатых арабских купцов и есть чем поживиться. Это подстегивало норманнов, они тащили на себе вооружение, провиант и воду, задыхаясь от раскаленного воздуха.
        Олег, Рольф и Эгиль держались вместе. Северным кителям, привыкшим к прохладе и освежающему ветерку, такая жара была невыносима. Рольф сильно потел, но пер напрямую, не поднимая глаз, Олег за ним еле успевал, Эгиль сильно сдал, всегда насмешливое лицо его было искажено страдальческой гримасой; обращаясь к Олегу, сказал, прерывисто дыша:
        - Я никогда не испытывал таких страданий, как в этой проклятой стране. Даже морская качка — это детская забава…
        - Что тебе морская качка, — внезапно прорезался всегда молчаливый Рольф. — Ты жрал и жрал. Думали, сдохнешь от переедания.
        - Я, может, еще бы столько съел, чего обо мне беспокоиться! А вот тут из-за этого пекла ничего в рот не лезет. Сейчас бы в холодненькую воду залезть по горло и пить, пить, пить ее, родную…
        - Ишь чего захотел! Не расслабляйся, шагай побыстрее!
        - Думаю, я бы сейчас добровольно пошел в подземные жилища Хель (ад), чтобы оказаться среди тумана, мрака и холода…
        - Не каркай, — мрачно ответил Рольф. — Никуда они от тебя не денутся! Но не забывай, там еще змеиные хребты, а чудовище Нидхегг сосет из умерших кровь…
        - Прекратите подобные разговоры! — вмешался Олег. — Мы — воины, умрем с мечом в руке. Поэтому попадем не в мрачные подземелья Хель, а в светлые чертоги Вальхаллы, где целыми днями будем сражаться друг с другом, а на еду нам будут подавать вепря, которого никогда не убудет!
        На второй день подошли к Гранаде. Крепость была сложена из камня, башни высокие и крепкие, стены были усеяны защитниками. Бросать с ходу на приступ уставших викингов Гастинг не решился.
        Недалеко от крепости, на берегу небольшой речки Хениль, был разбит палаточный лагерь. Сбросив груз, норманны сразу устремились в воду, так что Гастингу с трудом удалось установить заслон на случай внезапной вылазки неприятеля. А потом отряды викингов стали рыскать по округе, грабя и разоряя селения, захватывая пленников, волоча в лагерь добычу. Южная часть Испании скоро превратилась в безлюдную пустыню. Уцелевшие жители спасались, убегая куда глаза глядят.
        Из одного из набегов Рольф вернулся с необычной добычей: он вел за руку арабскую девушку, закутанную в черное платье и черный платок. Она была худой и тонкой, из-под платка виднелись глаза, похожие на глаза северного олененка. Он, молча, подошел к палатке, выкинул из нее постели и вещи друзей и завел в нее пленницу. Все это он проделал, молча и деловито, видно обдумал свои действия заранее.
        - Эй, Рольф! — окликнул его Олег. — А куда нам деваться?
        В ответ — молчание.
        - Хватит дурачиться, Рольф, — поддержал друга Эгиль. — Пленницу отведи в общий лагерь и сдай под охрану. Никуда она там не денется. Кому нужна такая дохлятина? Придет время, продашь.
        Из палатки вылез Рольф, угрюмо осмотрел друзей. Буркнул:
        - Она моя жена.
        К этому времени подошли другие воины. Один из них, глумливо усмехаясь, проговорил:
        - И стоит тебе связываться с этой мусульманкой? Смотри, Один разгневается, нашлет на тебя какую-нибудь кару!
        Молниеносным движением Рольф ударил кулаком ему между глаз. Парень отлетел на несколько шагов, помотав головой, привстал, потом снова лег и под хохот окружающих уполз на четвереньках. Два дня он не выходил никуда, отлеживаясь в своей палатке. Больше охотников шутить с Рольфом не находилось. Что касается Олега и Эгиля, то они в тот же день соорудили каркас из палок и закрыли парусиной, добытой во время грабежа. Жить было можно.
        Уже заканчивали сооружение штурмовых лестниц (дело затягивалось из-за недостатка материала, его приходилось доставлять из разных селений), как пришло известие, что к Гранаде спешит арабское войско во главе с самим халифом Мухаммедом I. К этому времени Гастинг уже собрал сведения об арабском войске, ему в этом помогали испанцы, ненавидевшие своих завоевателей. Основу его составляла легкая конница. Воины были одеты в легкую защиту, главное оружие у них составляли лук со стрелами и арбалеты. Кроме того, они имели копья и мечи. Главное внимание уделялось стремительной атаке конницы, которая старалась расстроить и надломить противника. Атаки отличались настойчивостью и упорством, но Гастинг верил в упорство викингов, которые никогда без приказа не оставляли поля боя.
        Он отошел от города и расположил войска на высоком холме, который с севера и запада огибала река Хениль с крутыми берегами; с двух сторон, таким образом, они были защищены от удара конницы. Воины были построены в форме круга и составляли сплошную массу щитов. Новичков он поставил между опытными, бывалыми воинами, а на самом опасном направлении находилась группа берсерков, воинов одержимых бешенством в бою. Они приходили в особое состояние, в котором человек отчасти утрачивал разум и в самом деле становился похож на дикого зверя, тем более что они считали себя таковыми. Они теряли способность говорить и лишь нечленораздельно рычали или ревели. У них шла пена изо рта, они кусали собственный щит и топали ногами, когда же набрасывались на врага — один берсерк стоил 20 воинов. Они не ведали страха, не замечали ран и боли, проявляли нечеловеческую силу и ловкость; и были так страшны, что нагоняли ужас на неприятеля и обращали в бегство целые толпы охваченных паникой врагов. Зато после окончания боя берсерк падали в полном изнеможении и подолгу отлеживались и отсыпались. Викинги так и говорили —
«берсеркское бессилие».
        Берсерки не употребляли мухоморов, не нюхали поганок. В допинге они не нуждались. Их поддерживали: религиозные воззрения, свойства личности, самогипноз, естественное возбуждение перед боем.
        Но главное, на что надеялся Гастинг, — на самих викингов. Ничто не делало их такими страшными, как презрение к смерти. Самые дерзкие, необдуманные замыслы были для них забавой. Скорее они позволяли себя изрубить в куски, нежели отступить и сдаться. Недаром 5 Европе все трепетало перед ними.
        Накануне боя к Олегу обратился Рольф:
        - Я уйду к берсеркам.
        Олег раздумывал недолго. Он видел, что всей своей жизнью Рольф готовился к тому, чтобы влиться в кагорту этих избранных людей, там было его место. И он ответил, хлопнув своего друга по плечу:
        - Я одобряю твой выбор.
        После его ухода у Олега было такое чувство, будто он осиротел. С детства в военных играх и сражениях левого бока его всегда надежно прикрывал могучий Рольф. Теперь с этого края он оставался беззащитным. Оставался Эгиль. Этот засунул в сапоги два кинжала. Ловкий и увертливый, он предпочитал действовать оружием ближнего боя — вспарывать брюхо коням, нападать противника сбоку, со спины… Этот способ больше подходил его характеру.
        Бой начали арабы. Масса всадников рассыпным строем приблизилась к норманнам и выпустила тучу стрел. Но войско викингов спереди и сверху прикрылось огромными круглыми щитами, став похожим на гигантскую черепаху, и стрелы не достигали своей цели. Следом выплеснулась новая волна всадников, вновь полетели стрелы, и вновь они не принесли арабам желаемых результатов. Тогда Мухаммед I бросил в атаку вторую линию — кавалерийские колонны. Но передовая линия норманнов тотчас встала на колени, и, уперев концы длинных пик в землю, острие их направило в грудь всадников; вторая линия концы копий устремляла в грудь неприятельских лошадей. Таким образом, перед неприятелем создавался непроницаемый фронт. На него со всего маху налетела вражеская конница, и вмиг образовалось кипящее кровавое месиво лошадей и людей. В этой суматохе вырвались вперед искатели острых ощущений, такие как Эгиль, и заработали короткими кинжалами…
        Халиф вновь и вновь бросал в бой свои конные отряды, но так и не смог ни сломить неприступный строй норманнов, ни нанести им существенных потерь. Тогда он двинул вперед выстроенную в шахматном порядке пехоту. Едва она приблизилась к норманнам, как те с диким ревом бросились на нее. Удар наносился плотным строем закованных в броню воинов, обрушившихся на врага с высокого холма. Началась страшная рубка. Вот здесь во всей своей свирепой мощи показали себя одержимые бешенством берсеркеры. Их ничто не могло остановить. Они прокладывали перед собой коридор, вырубая арабских пехотинцев, как вырубают опытные лесорубы мелколесье. Викинги упорно и неуклонно продвигались вперед, пока строй противника не дрогнул и не побежал с поля боя.
        Гастинг не стал далеко преследовать неприятеля, потому что силы арабов были слишком велики и потерявшим строй норманнам это грозило самыми неожиданными последствиями. Молча, не спеша возвращались его воины на холм, по пути подбирая раненых и убитых.
        Вечером Гастинг собрал совещание. Усталые, сосредоточенные пришли командиры подразделений, еще не остывшие от жестокого боя. Горел небольшой костер, бросая отблески на суровые лица воинов, а высоко над ними светились непривычно крупные южные звезды. Чужое небо, чужая страна и бог весть откуда занесенные судьбой северные люди…
        - Доложите о потерях, — приказал Гастинг.
        Потери были значительными.
        - Завтра предстоит новый бой, — продолжал Гастинг. — Халиф не смирится с поражением. У него еще много сил, он не вводил личную гвардию, а там отборные части, фанатично преданные правителю. Что будем делать?
        Высказывались по очереди, по кругу. Одни предлагали отступить и уплыть на кораблях в другие страны, где добыть богатство будет легче и достанется оно меньшей кровью. Другие указывали, что арабы не дадут спокойно пройти двухдневный путь и на марше легкой конницей разгромят растянутый строй норманнов. Отступление — это гибель, заключали они. Поразмыслив, с этим все согласились.
        - Будем готовиться к завтрашней битве, — подытожил Гастинг. — Другого выхода у нас нет. Впрочем, родилась у меня сейчас одна задумка…
        Когда совсем стемнело, из лагеря в сторону моря вышла примерно половина викингов, каждый нес по три-четыре незажженных факела, факелы были прикреплены также к телегам, которые удалось отобрать у местного населения. После этого лагерь погрузился в сон, только горели костры караульных. Вдруг далеко за полночь почти у самого горизонта вспыхнули тысячи факелов, это был настоящий муравейник огней, который широко растекался по степи, медленно приближаясь к городу. Лагерь норманнов тотчас вскочил, загорелись костры, начались крики, свист, раздались звуки барабанов, труб. Все бегали вокруг костров, прыгали, веселились, выражая неистовую радость — идет пополнение!
        До утра продолжалось необычное оживление у норманнов. А когда взошло солнце, оказалось, что арабские войска ушли. Случилось то, на что рассчитывал Гастинг: халиф испугался превосходящих сил противника и счел ненужным испытывать судьбу.
        Тогда Гастинг решил штурмовать город. Но сначала надо было похоронить погибших. Трупы норманны сжигали на кострах. Гастинг приказал разложить их в таких местах, чтобы дым ветром сносило на город. И вот смрад горелого мяса потек на Гранаду. Норманны ходили и насмешливо поглядывали на крепость: это все цветочки, а вот ягодки вам будут завтра!..
        А утром следующего дня норманны кинулись на крепостные стены. Под заранее приготовленной крышей из сырой кожи они добежали до подножия башен, поставили лестницы и полезли наверх. Осажденные лили на них кипящее масло, воск, смолу, пускали множество стрел, дротиков, бросали камни. Щиты норманнов были унизаны стрелами и дротиками, покорежены камнями, но они упорно лезли на стены. Кое-где им удавалось взобраться на них, но защитники дружно наваливались на одиночек и сбрасывали вниз. Неожиданно налетела грозовая туча, полил сильный дождь, и нападающие вынуждены были отступить.
        Потери от двух дней сражений были столь велики, а защитники столь мужественно сопротивлялись, что Гастинг принял решение отступать к кораблям. Все хмуро подчинились, понимая безнадежность новых попыток штурма. С восходом солнца войско норманнов снялось и двинулось в сторону моря. На стены Гранады высыпали защитники, что-то кричали им вслед, торжествуя свою победу.
        Путь обратно был труднее, чем к городу. Так же немилосердно палило солнце, но тогда воины были воодушевлены предстоящим, как они думали, успешным набегом. Теперь на них давил груз поражения.
        Когда город скрылся за горизонтом, остановились на отдых. Ни шуток, ни громких разговоров. Но не слышалось ни жалоб, ни стенаний, викинги мужественно переносили неудачу.
        К Гастингу подошел Олег.
        - Помнишь, — спросил он, — как ты похвалил меня, что мы вернулись и взяли крепость?
        У Гастинга тотчас загорелись глаза.
        - Следует повторить?
        - Думаю, да. Горожане празднуют победу, расслабились. Наверняка уверены, что мы уже не возвратимся…
        - Точно, точно… Созываю командиров!
        На совете было обговорено: дать войску отдохнуть пару дней, а потом внезапно, ночью напасть на город.
        Место для отдыха было найдено быстро, потому что вся эта местность была исхожена норманнскими отрядами вдоль и поперек в поисках добычи. Им оказалась богатая вилла на берегу пруда, питаемого подземными источниками. Она была уже ограблена ранее, жители ее частично разбежались, частично были взяты норманнами в плен. Вокруг пруда были разбиты палатки, воины купались, спасались от жары в тени садовых деревьев, отъедались.
        Наконец в полдень викинги двинулись на Гранаду. Небо было затянуто сплошными облаками, моросил дождик. Казалось, сама природа благоприятствовала нападению. В ночной, непроглядной темноте удалось подойти вплотную к стенам. Стража не смогла видеть нападающих и тревогу подняла уже в тот момент, когда норманны стали приставлять лестницы к стенам. Ударили в колокол, сверху полетели редкие стрелы и дротики, а нападавшие уже забрались на стены, ворвались внутрь крепости, открыли ворота и растеклись по улицам, беспощадно убивая его защитников…
        К утру все было кончено. Захватив огромную добычу и гоня перед собой тысячи пленников, норманны двинулись на юг. Торопились, потому что следом халиф мог бросить свою легкую кавалерию, на ровной местности с которой было невозможно справиться. Воины подгоняли пленников, кто отставал, того прикалывали мечами.
        Всех пленников и огромную добычу погрузили на корабли и отвезли в Северную Африку — в страны Магриб, где процветала работорговля. Здесь, в городе Нокур, который норманны называли Нокхур, они продали всех пленников и в течение десяти дней предавались различного рода увеселениям. Эгиль был среди первых. У него всегда было больше всего драгоценностей, где и как он умудрялся доставать их, одному Одину было известно. Бойкий и пронырливый, он был в своей стихии, его безошибочное чутье выводило к различным тайникам и потайным кладам. Рольф и Олег не принимали участия в ежедневных оргиях. Рольф еще на корабле отгородил для своей любимой, которую звали Сайдой, небольшой уголок, трогательно ухаживал и никого близко не подпускал к ней. Хорошо зная своего друга, Олег был уверен, что этот выбор у него не случаен и не мимолетен; он был сделан им на всю жизнь. Сейчас он снял какой-то особняк, и там они все время проводили вдвоем. Олег по-юношески брезгливо относился к разгульным увеселениям товарищей. Его тянуло к морю. Он часами сидел на причале, любуясь развернувшейся картиной южного побережья. Море здесь
было не такое, как на севере. Там серое, суровое, с редкими погожими днями. Все больше дул ветер, мчались низкие тучи, из которых лил холодный дождь… А здесь вот оно, до самого края голубое и искрящееся под лучами солнца, а небо над ним высокое-высокое, без единого облачка. И не так жарко, потому что задувает легкий ветерок, освежая лицо. Зимы здесь, как говорят, нет. Настоящий рай. Богатства у него много, можно купить себе приличный дом, привести в него какую-нибудь Сайду и — живи в свое удовольствие!
        В другой раз он думал уже по-другому. Останешься в этих краях с вечным летом, с тоски помрешь. Лето и лето, никакого разнообразия. То ли дома, в родной Скандинавии! Там и лето есть, порой по жаре не уступит и здешнему. Потом придет красавица осень с багрянцем увядающих лесов… А уж и зима с ее забавами на снегу и льду. Разве он сможет прожить без них? А прелестница-весна, с ее пробуждением природы, первыми нежно-зелеными листочками!.. Нет, ни за что не променяет он родные края на эти раскаленные солнцем пространства!..
        Как-то под утро явился Эгиль, пьяненький. Бесцеремонно разбудил Олега, стал делиться впечатлениями от проведенной ночи:
        - Был у одной мавританки. Огонь-баба! Завтра снова к ней. Но только еще на одну ночку. И все, больше не могу с одной и той же. Скучно! Ну, ласки ласками, а словечком не перекинешься. Ни она по-нашенски, ни я по-ихнему. Так, глупо улыбаешься и чувствуешь себя дураком. А ведь хочется о чем-то перемолвиться, мыслями поделиться…
        - А есть ли они у тебя, мысли-то? — съязвил Олег.
        - Кое о чем кумекаю иногда. Били меня по голове и мечом и палицей, а — ничего, рассудок пока не отбили… Я к чему тебе говорю все это. Размышляю иногда про нашего Рольфа. И чего он привязался к этой чернолицей? Была бы баба дебелая, а то так, кожа да кости. II ни слова по-нашему… Что они целые сутки делают? Как не соскучатся друг возле друга? Ни о чем не беседуя, ничего не рассказывая?
        - Может, она научилась нашему языку?
        - Так быстро? Глупости!.. Я считаю, что всегда Рольф был сам по себе, замкнутый такой, ни с одной девчонкой не дружил. А тут пригрела его эта чернявая, а он и уши развесил.
        - За что ты ее так возненавидел?
        - А за что любить? Рабыня она, презренное существо и цена ей восемь марок в базарный день! Ничтожество, в общем…
        Наконец стали грузиться на корабли и готовиться к отплытию. Гастинг ходил между викингами, говорил то с одними, то с другими:
        - Поплывем на север, захватим великий город Рим. Я взял с собой местного моряка, он знает Средиземное море вдоль в поперек, так что прямиком выведет к знаменитому городу. Мы захватим его, и слава о нас раз несется по всему миру!
        «Значит, тайные мысли, которые Гастингом одолевали еще в Париже, становятся явью, — думал про себя Олег. — Но хватит ли сил нам для такого подвига, чтобы завоевать огромный город? Ведь только под Гранадой мы положили столько голов…»
        Сначала плавание протекало спокойно. Но затем задул юго-западный ветер, все сильнее и сильнее. Поднялись пологие волны, которые обгоняли судно, и Олег видел, как на них среди клочьев белой пены стремительно неслись струи ветра, чертя воду в разных направлениях. Затем волны выросли и стали круче, рядом плывшие суда стали переваливаться с боку на бок и нырять носами в воду. Порой волны, перепрыгивая через борт, били в людей, мягко и сильно, некоторых сшибали с ног и волокли по палубе, грозя выкинуть за борт.
        Вдруг в снастях по-страшному завыл, засвистел ветер. В борт корабля с грохотом ударила волна, судно мелко-мелко задрожало, точно в агонии. Люди замерли с напряженными лицами, ожидая чего-то ужасного. Но нового удара не последовало, по-видимому, корабль развернулся носом на волну, и беда миновала. Но шторм продолжал свирепствовать, швыряя корабль как игрушку…
        К вечеру ветер стал тише, но качка продолжалась, выматывая последние силы. Не прекращалась она и ночью. Только утром с восходом солнца море стихло, успокоилось, и несильный ветерок погнал суда на северо-восток.
        В полдень появилась земля, стал вырисовываться город с крепостными стенами и башнями. Корабли к этому времени собрались вокруг флагманского судна Гастинга. Он, сложив ладони, кричал громовым голосом:
        - Мой араб узнал этот город. Слушайте меня внимательно: перед нами знаменитый Рим, мы его сейчас возьмем с ходу! Построиться в боевую колонну, приготовить оружие, крюки и боевые снасти!
        По мере приближения все явственнее вырисовывались высокие, с башнями городские стены и великолепные окрестности с многочисленными виллами и дворцами, окруженными садами и виноградниками. Несомненно, таким городом мог быть только Рим, разжиревший на эксплуатации огромных покоренных земель и народов.
        Но едва корабли стали входить в гавань, как ворота были закрыты, а городские стены были усыпаны многочисленными защитниками в латах и доспехах, со щитами, мечами и пиками в руках. Взвилось над ними красочное полотнище городского знамени. По всему было видно, что город решил стоять насмерть.
        Олег видел, что с ходу взять город невозможно. Это, видно, понял и Гастинг. Он приказал экипажам не сходить на берег, а командирам прибыть на его корабль.
        - Ну что, доблестные викинги! Мы у самой цели, перед нами столица прежнего мира — город Рим! Здесь живет папа римский, который правит всеми христианами. Мы завоюем город, подчиним себе папу римского и через него станем править другими странами. Мы будем владыками этих стран! Так и будет! На то мы и викинги, чтоб добиться своего! Давайте думать все вместе, какие действия должны предпринять, чтобы этот город, во все зека высасывавший соки у населения половины мира, лежал у наших ног!
        Долго совещались, каждое предложение обсуждали с разных сторон. Наконец было решено послать руководству города послов с бумагой следующего содержания: «Милостивый государь! Мы — люди севера, по воле богов покинувшие родину, мы сражались во Франции и покорили ее. К вашему городу мы пристали не с враждебными намерениями, но занесены бурей. Сохраняя мир с жителями, мы желаем только исправить в гавани повреждения, причиненные нашим судам, в городе закупить то, что нужно. Начальник нашего флота очень болен, притом беспокойная морская жизнь ему надоела. Много наслышавшись о христианском Боге, он желает принять христианство, креститься и быть похороненным в вашем городе».
        Делегацию норманнов возглавил ближайший помощник Гастинга Сигфрид, пожилой, с солидной бородой, длинными волосами, умудренный опытом ярл. В качестве почетной охраны он взял молодых воинов — Олега и Рольфа. Все были одеты в искусно изготовленные доспехи с выбитыми на них диковинными зверями и птицами, они были сняты с богатых арабов; поверх доспехов были накинуты платяные кафтаны блестящей белизны с красной оторочкой. Вид у них был солидный и представительный.
        В город они пошли без оружия. У ворот их долго держали, по-видимому, вопрос — пускать их или не пускать, — решался на самом высоком уровне, решался вдумчиво и неторопливо. Наконец открылась калитка, и послы вошли вовнутрь. Олег шел и удивлялся узким, тесным улочкам, уложенным камнем дорогам и тротуарам, высоким каменным домам с балконами, которые в некоторых местах едва не соединялись друг с другом. Для него это было непривычно и странно, он привык к деревенькам, с просторно разбросанными домами между скал, с видом на фиорд, а здесь, будто все давило и угнетало. Как видно, и Рольф чувствовал то же. Он шел как-то неровно, исподлобья зыркая по сторонам, сопя и хмыкая.
        Их подвели к красивому зданию с колоннами, высокими резными дверями и высокими ступенями. Они прошли в него. Пахнуло прохладой, какими-то незнакомыми, приятными запахами, и они оказались в широкой зале, в которой стоял большой стол с толстыми фигурами ножками, за ним на стульях с высокими спин-ми, увенчанными изображениями орлов, сидели два человека. Один из них был старый, седой, с маленькой круглой шапочкой на голове, которая едва прикрывала его макушку, в вышитой золотом красивой одежде; на шее у него висел большой золотой крест. «Это и есть папа римский», — решил про себя Олег. Второй был лет тридцати, в черном камзоле и белой рубашке, на груди него красовался шелковый бант.
        Сигфрид почтительно выступил вперед, сделал небольшой поклон и произнес:
        - Властитель северных народов, великий ярл Гастинг шлет вашим превосходительствам поклон и имеет честь вручить грамоту, — и протянул грамоту перед собой.
        Переводчик, которого Гастинг нанял в Магрибе, перевел его слова, а потом, по знаку священника, передал ему грамоту. Оба сидевшие за столом человека склонились над ней, как видно, стали внимательно читать. Наконец подняли взгляды на послов и долго разглядывали.
        Священник спросил через переводчика:
        - Далеко ли расположена ваша северная страна?
        - Далеко, государь, — ответил Сигфрид. — Мы плыли сюда два месяца, правда, приходилось останавливаться по пути.
        - Чем богата ваша северная страна?
        - У нас много железа, из которого наш народ производит прекрасное оружие, а также другие необходимые народу товары. Много у нас скота, мы обрабатываем обширные пашни, разводим пчел и ловим в море рыбу.
        - С какой целью приплыли в наше государство?
        - Мы занимаемся торговлей, направляемся обратно домой. Но нас застала буря, она разметала наши суда и принудила войти в вашу гавань.
        - Сильно ли болен ваш предводитель, достославный ярл Гастинг?
        - Да. Он получил неизвестную болезнь в пути, и наши лекари бессильны справиться с ней. Он очень хочет перейти в христианство, раскаяться в совершенных грехах и встретиться со Всевышним с чистыми помыслами и намерениями.
        После этих слов священник встал, поправил на груди крест и произнес слова торжественно и величаво:
        - Бог наш всемилостив к своим чадам. Он прощает содеянные ими грехи, если раскаяния искренни. Мы рады, что еще одна языческая душа переходит в лоно христианства, и приглашаем достопочтенного ярла Гастинга явиться в городской собор для обряда крещения.
        - Но ярл Гастинг очень болен, — возразил Сигфрид. — Он даже не может подняться с постели.
        - Тогда позаботьтесь и принести его с крайней осторожностью, чтобы не навредить больному, — посоветовал сидевший рядом со священником знатный господин.
        После этого послы были отпущены и этим же путем возвратились на корабль.
        Гастинг и другие командиры внимательно выслушали их рассказ, и решили дальше развивать наметившиеся хорошие отношения. На другой день шестеро воинов подняли носилки с Гастингом и медленно направились к городским воротам. Там их беспрепятственно пропустили и провели к церковному собору, возвышавшемуся на центральной площади. Там Гастинг прошел обряд крещения, восприемниками его оказались епископ и граф, те самые люди, которые впервые встречали послов. Одновременно ярл получил и святое миропомазание.
        - Жаль, что крестил меня не сам папа римский! — весело говорил Гастинг, возвратившись на корабль. — Интересно, в каком дворце он находится и как до него добраться? Видно, высоко себя ставит, что даже на мое крещение не явился! А мог бы! Не часто, я думаю, являются в Рим государи далеких стран!
        Глубокой ночью сначала на кораблях, а потом и в стане викингов, который был разбит возле пристани, внезапно зажглись огни, а потом раздался громкий плач и рыдания тысяч людей. Утром послы явились в город с известием, что Гастинг умер, но перед смертью завещал, чтобы его, как христианина, похоронили на кладбище городского монастыря. После этих слов послы положили перед епископом и графом личный меч Гастинга, прекрасной работы и богато инкрустированный, а также перстень и многие драгоценности. Дары были с благодарностью приняты, разрешение на похороны в монастыре выдано. Гастинга, одетого в броню, положили в гроб. По обеим сторонам гроба шли норманны, впереди несли назначенные церкви дары — перстни и пояс, оправленные в золото и серебро, мечи, секиры и другие драгоценности. Когда похоронное шествие приблизилось к городу, отворились городские ворота и навстречу вышел епископ со всем духовенством, в праздничных ризах. В благоговейном молчании с восковыми свечами, с распятиями впереди, процессия вошла в церковь, гроб был поставлен перед хорами, и отпевание было совершено со всей торжественностью.
        Олег шел среди других воинов, ощущая правым бедром тяжесть меча. Мечи были спрятаны под одеждой у всех норманнов. Он шел и ждал, что их обыщут при входе в крепость, налетит охрана и всех изрубят. Но этого не произошло. Тогда он предположил, что их заманивают в ловушку и уж в городе, окружив всей массой войска, устроят настоящую бойню. Но и в городе никто их не окружал, никто даже не поинтересовался, не прихватили ли они с собой оружия. И тогда он стал удивляться, что население Рима, в столь беспокойное и смутное время, когда феодал шел войной на феодала, город на город, графство на графство и когда по суше и морю совершали грабительские набеги и норманны, и арабы, и венгры, и бог знает еще какие народы, допустило такую доверчивость и наивность. Он насмешливо наблюдал, как жители вставали на колени перед распятием и священниками, крестились и возносили к небу молитвы. Молитесь, молитесь, с усмешкой говорил он про себя, скоро вы узнаете цену своего простодушия.
        После отпевания норманны подняли гроб и понесли на кладбище, расположенное внутри церковной ограды. Возле могилы они поставили его на две скамейки, отошли чуть в сторонку. Епископ стал читать последние молитвы.
        Вдруг крышка гроба открылась и из него с мечом в руках, сверкая блестящими латами, с громким криком выскочил Гастинг:
        - Вы чего это, твари безмозглые, решили живого человека похоронить?
        Смертельный ужас парализовал духовенство и прихожан. Никто не двинулся с места, словно зачарованные смотрели они на чудом воскресшего мертвеца. А «мертвец» несколько раз взмахнул огромным мечом, и епископ рухнул к его ногам, изрубленный вместе со служебником в руках. В ту же минуту норманны выхватили спрятанные мечи и закололи всех священников и знатных людей, а остальных оттеснили в церковь и заперли там, объявив пленниками. Потом норманны бросились к воротам, убили охрану и впустили остальных воинов. Начался повальный грабеж города…
        Гастинг приказал привести к нему графа. Граф был поражен происшедшим, но старался сохранить достоинство. Он первым заговорил, задирая кверху клинышком бородку:
        - Я выражаю протест против разбойничьего поведения вашего войска, ярл! Мы приняли вас со всей честью…
        - Хватит разводить антимонию! — грубо прервал его Гастинг. — Ты мне лучше скажи, где скрывается папа римский, и как можно скорее проведи меня к нему. Иначе я тебе сейчас же отрублю голову или посажу на кол, чтобы тебя видели все жители города!
        - Папы римского у нас нет и его никогда не было.
        - Как не было? Ты хочешь сказать, что он в городе не е. цвет, а обитает в какой-то своей резиденции в окрестностях? Так покажи туда дорогу немедля!
        - Папа живет в Риме, а это далеко отсюда.
        - Постой, постой, так, по-твоему, это не Рим, а какой-то другой город? — стал догадываться Гастинг.
        - Совершенно верно. Наш город называется Луна, и он расположен в неделе езды от Рима.
        Гастинг тотчас утихомирился. Откинувшись на спинку кресла, он некоторое время молчал, видимо переживая потрясение от полученной новости. Потом встряхнулся, хлопнул ладонью по подлокотнику и сказал жестким голосом:
        - Ну что ж, Луна так Луна. Тем хуже для нее! — И обращаясь к норманнам: — Грабить город беспощадно! Брать все, что можно! Не щадить никого! А этого графа… Графа повесить на церковной ограде!
        Норманны рассеялись по городу, совершая настоящее опустошение. Тысячи жителей были захвачены в плен и приведены на корабли, их планировалось продать в рабство в том же Магрибе. Город был разграблен до основания. Корабли отяжелели от пленников и захваченного богатства.
        Попировав неделю, норманны вышли в открытое море. Погода стояла солнечная, с легким попутным ветром, и норманны продолжали веселье на кораблях. Наиболее похотливые выбирали красивых пленниц и забавлялись с ними на палубе или в каютах. Пленниками были забиты трюмы, связанными они лежали на корме и на носу каждого корабля, Гастинг вез их в Магриб, чтобы после продажи взять курс на родину.
        До Магриба оставалось сутки хода. Утром Олег встал выспавшимся и отдохнувшим. Но почему-то муторно было на душе, словно он совершил что-то нехорошее, поступил не так, как подсказывала совесть. Он постоял возле борта, наблюдая, как от судна расходились светло-зеленые волны, прикидывал в уме, что бы ему могло испортить настроение, но так и не пришел ни к какому выводу. Увидел Рольфа, присел рядом. Тот готовил какое-то блюдо из фруктов, мяса и пряностей.
        - Для нее?
        Рольф с улыбкой взглянул на него, во взгляде его была теплота и нежность, ответил тихо:
        - Проснется, а я ей завтрак подам…
        - Любишь, что ли?
        - Она такая ласковая, преданная и искренняя… Словами передать невозможно, как я счастлив с ней…
        Такой разговор между ними состоялся впервые. Олег вспомнил свою беседу с Эгилем, раздумчиво пожевал губами, проговорил:
        - Я одобряю твой выбор.
        Глаза Рольфа неожиданно увлажнились. Он сказал растроганно:
        - Спасибо, друг…
        Олег прошелся по палубе, по-хозяйски окидывая взглядом корабль. Все вроде бы хорошо, все на месте, корабль легко несся по голубому простору, а тревога в сердце не проходила. Видно, сказывалась усталость от долгих месяцев походной жизни, битв и сражений. Пора домой, на родину, в тишину и покой.
        К вечеру стал крепчать ветер. Пошли волны с белыми гребешками. Олег приказал поставить на борта, специально изготовленные металлические стержни и протянуть веревку: если кто-то зазевается и его швырнет с палубы, он сможет ухватиться за нее.
        Наступил вечер, быстро навалилась темнота, как это бывает на юге. На кораблях зажглись факела, и вскоре море кругом покрылось сотнями дрожавших, мерцающих огней. Ветер не только не стих, но еще больше усилился. Олег приказал развернуться носом на волну, посадил за каждое весло по три человека, сам встал за руль.
        Вдруг перед носом драккара вздыбилась водяная гора; Олег зачарованно смотрел на нее, не в силах что-либо сообразить; она какое-то мгновение стояла, а потом стремительно кинулась на палубу, гулко ударила в палубную надстройку, мягко и сильно прижав Олега к ней; истерично закричали пленные на носу. Когда волна умчалась за корму, Олег увидел, что не осталось ни одного пленного, всех смыло в море.
        С этого момента началось что-то страшное. В снастях завыл неистовый ветер, хлестко бились о мачту изорванные паруса. За бортом проносились глянцево-черные волны, настоящие холмы. Гребцы выбивались из последних сил, почти половина весел была сломана. Судно швыряло, как скорлупку. Мачту пришлось срубить.
        К драккару приблизился какой-то корабль, оттуда, улучив момент относительной тишины, прокричали:
        - Приказ Гастинга: выбросить в море весь груз и всех пленных!
        Часть воинов спустилась в трюм и, подгоняя уколами мечей, выгоняла на палубу пленных; тут их подхватывали другие викинги и бросали в кипящую, бушующую черную бездну. Сопротивлявшихся закалывали мечами.
        Скоро было все кончено. Тогда принялись за тюки с награбленным товаром. Их бросали в воду, некоторое время они, покачиваясь, плыли рядом, а потом исчезали в непроглядной темноте.
        Внезапно на носу возле кормовой надстройки возникло какое-то необычное движение. Приглядевшись, Олег увидел, что это Эгиль, уцепившись за большой сверток вещей, яростно борется с двумя воинами.
        - Не дам выбрасывать! — истошно кричал он. — Это все мое накопление! Я за это кровь проливал!
        Свет от факела на мгновенье осветил его лицо. Оно было искажено такой яростью и злобой, что Олегу показалось, что его друг от шторма и качки и всего что творилось вокруг сошел с ума. Едва держась на качающейся палубе, он подошел к нему и прокричал:
        - Эгиль, уступи! Ты такой же, как все! Не лучше и не хуже!
        - Не-е-е-ет! — в каком-то безумстве продолжал кричать тот. — Не отда-а-ам!
        Тогда подскочил Рольф, сильным ударом ноги выбил тюк и выбросил его за борт. Эгиль некоторое время следил за исчезающим богатством, а потом обратил безумные глаза на Рольфа.
        - Ах, ты так?!.
        Удивительно быстро перебежал палубу, нырнул в каюту и вытащил оттуда упирающуюся Сайду. К нему тотчас рванулся Рольф. Но каким-то неуловимым движением Эгиль вскинул на руки девушку и бросил ее в море. Дико взревев, на него бросился Рольф, схватил за горло. В это время огромная волна накрыла их обоих. Когда она сошла, на их месте никого не было. Все кинулись к борту, но разглядеть что-либо в кромешной тьме среди бушующей стихии было невозможно.
        Олег бессильно опустился на палубу, прислонившись спиной к борту. Он не мог поверить в реальность случившегося. Ему казалось, что это приснилось в дурном сне. Что все сейчас вернется назад и перед ним предстанут его друзья детства, живые и невредимые. Но только ревел ураган, гулко били в драккар волны, да над ним склонились его товарищи по оружию, не менее пораженные случившимся, чем он сам…
        Флотилия Гастинга остановилась в порту Сеута и месяц ремонтировала суда, а потом взяла курс на север, к родным берегам.
        Часть вторая
        ЛАДОГА
        В год 6367 (859). Варяги из заморья взимали дань с чуди, и со словен, и с мери, и с кривичей. А хазары брали с полян, и е северян, и с вятичей по серебряной монете и по белке от дома.
        Повесть временных лет
        I
        Весной 859 года флотилия викингов под командованием Олега по Балтийскому морю направилась на восток. Ярл стоял возле мачты и задумчиво смотрел на низкие серые облака, неприветливые, в белых барашках медленные воды, над которыми, издавая резкие крики, метались стремительные чайки. Драккар, спотыкаясь об очередную волну и поднимая облако светло-зеленых брызг, нес его в новую заманчивую неизвестность.
        …Прибыв из похода, он, по обычаю, устроил богатый пир, однако не стал спускать привезенное богатство в кутежах, распутстве и обжорстве, как это делало большинство викингов. Он много спал, отдыхая от напряженных дней военного похода, или бродил по окрестностям, обдумывая свое дальнейшее житие-бытие.
        В грабительских набегах он решил больше не участвовать. Не потому, что испугался трудностей воинской жизни, ожесточенных битв и сражений; это как раз его и привлекало. Но слишком уж скудны были результаты всех этих неимоверных усилий: положив в походе почти половину своих сверстников, привез он с собой такие богатства, на которые можно было прожить безбедно немногим более года. Стоило ли ради этого мотаться в бури и ураганы по морям-океанам, лезть под мечи и стрелы на высоченные стены, стоять насмерть под испепеляющими лучами южного солнца?.. Нужно было придумать что-то более основательное и надежное.
        Отец предложил на привезенные драгоценности прикупить земли и построить новый дом: он уже видел его женатым на Халльгерд. Олег не возражал. Правда, с невестой у него чуть было не произошел конфуз. Забыл он про нее в походе. Нет, не то чтобы совсем запамятовал, вспоминал, конечно, иногда, в мужской кампании резко обостряются былые романтические чувства, и любовь кажется более значительной и значимой, чем есть на самом деле. Но упустил из виду приготовить ей подарок. Вспомнил при самом подходе к родным берегам. Сунулся было к друзьям: продайте какую-нибудь красивенькую вещицу для моей девушки, любые деньги отдам за нарядный платок или разноцветную шаль! А где их взять? Все вещи в море выбросили. Кое-как выпросил чудом сохранившуюся у одного из викингов женскую накидку прекрасной работы. То-то рада была его Халльгерд… А на душе Олега скребли кошки, было стыдно за свою невнимательность и забывчивость.
        Стал он заговаривать с ней о предстоящей свадьбе. Халльгерд тут же согласилась. В чем он и не сомневался. Он видел, как она любит его, верно и преданно. Он часто замечал, как нравилось ей украдкой наблюдать за ним, следить за каждым его шагом и при этом чуть заметная улыбка не сходила с ее пухлых губ.
        Он тоже охотно поглядывал на нее, испытывая нежность под самым сердцем. За какой-то год, пока бродил по морям-океанам, она заметно подросла и раздалась. Раньше бегала шустрая девочка, а теперь шла степенная девушка, выставляя вперед налившиеся груди и покачивая округлившимися бедрами. Он заметил также, что мужчины, проходя мимо нее, невольно оглядывались, чтобы еще раз кинуть взгляд на ладную, аппетитную девицу… Вот какой стала его Халльгерд!
        Хлопоты по устройству будущей семейной жизни привели Олега в Берген, торговый город, расположенный на одном из островов Северного моря. Там собрались, кажется, купцы со всего света, предлагая всевозможные товары: пряности и шелка с Востока, оружие и снаряжение из Европы… Но его внимание привлекли гости из Градарики. Так называли норманны край славян, расположенный за Балтийским морем; через Градарику проходил путь в Византию, могущественную и богатую державу. Он был поражен большими тюками мехов соболей, куниц и выдр, пушистых и нежных, как дыхание. В бочках и кадках были мед и воск в таком изобилии, что казалось, будто в этой стране все занимались только бортничеством. Купцы из Градарики предлагали куски льняных тканей, толстых, крепких, вполне пригодных как для парусов, так и для пошива одежды. Был тут тканый материал и для женщин — тонкий, почти прозрачный. Но его, воина, потянуло к оружию. Оно по красоте уступало оружию, привезенному из других стран, но было крепко и надежно. А какие тут были изделия из дерева — искусной тонкой работы, раскрашенные в разные яркие цвета: и ложки, и тарелки, и
ковши, и миски, и кружки…
        «Что же это за страна, что всего у них полным-полно? — удивлялся Олег. — И почему я о ней так мало знаю?»
        А знал он о ней только то, что занимает она огромную территорию и что много в ней городов, отсюда и название — Градарика, «страна городов». Он стал исподволь беседовать с норманнскими купцами, бывавшими в Градарике. Они сначала пытались подробно рассказать, через какие реки плыть по ней до Византии, где приходится тащить на себе лодки волоком, сколько для этого требуется времени или какой большой и славный город Новгород, по-норманнски «Хольмгард», какие там просторные пристани, сколько заморских купцов — гостей — съезжается в него… Но он настаивал на другом. Ему важно было знать, что за народ там живет: то ли воинственный и разбойничий, то ли мирный и приветливый. Наконец, один из пожилых купцов, Свавильд, поведал то, что хотелось ему услышать. Он сказал, что жители Градарики — люди миролюбивые, не знают ни лукавства, ни злости и поражают своим добродушием и гостеприимством, редким в других землях. Всякий путешественник становится для них как бы священным. Встречают они его с ласкою, угощают с радостью, провожают с благословением и сдают друг другу на руки. Хозяин ответствовал народу за
безопасность чужеземца, и кто не сумел сберечь гостя от беды или неприятности, тому мстили соседи за это оскорбление, как за собственное…
        - Неужто нет у них разбойников, которые у нас не дают проходу торговым людям? — спрашивал удивленный Олег.
        - Разбойничают у них варяги, — отвечал Свавильд. — Это ватаги вооруженных людей, которых купцы нанимают для своей охраны. Состоят они из людей разных народов — и норманнов, и славян, и финнов, и хазар, и болгар. Бедовые, отчаянные головы, умелые воины и надежные защитники. Я без них никогда не решался на дальние путешествия. Но опасными они становятся тогда, когда остаются без работы. Тогда жди от них беды. Много купеческих голов сложено от их мечей. Вот они-то в Градарике и есть беспощадные грабители и разбойники.
        Чем он больше размышлял, тем все явственней вырастала у него в голове мысль совершить нападение на Градарику, но не с целью грабежа, а совсем с другими намерениями. Вспомнил он Готфрида из Нормандии, его рассказы о том, как викинги заселили область во Франции — занялись земледелием и скотоводством и бросили разбой и грабеж других стран. Разве нельзя повторить подобное в другой стране?.. Правда, столько народа он не сумеет повести за собой, Градарика — не Франция, до которой рукой подать, а до Градарики плыть и плыть… Нет, тут нужен другой подход. И он нашел его. Следует подчинить себе миролюбивые и невоинственные племена и заставить их платить дань; тогда сами покоренные народы добровольно принесут победителям то, чего в других странах отбирают, щедро поливая землю своей и чужой кровью.
        Зародившись единожды, эта мысль уже не давала ему покоя. Он стал делиться со своими боевыми товарищами, прошедшими путь под командованием Гастинга (Гастинг снова отправился в очередной набег, и о нем не было ни слуху, ни духу). Вокруг Олега скоро стало сбиваться все больше и больше людей, которым надоел житейский уют и повседневный труд на полях, и снова захотелось привольной и разгульной жизни.
        Среди осевших в Скандинавии славян он нашел человека, который согласился учить его славянскому языку. Звали этого человека Ставром. Был он когда-то купцом средней руки, но корабль его разбился при подходе к фиордам, он разорился и осел в здешних краях. Невысокий, юркий, Ставр сразу понравился Олегу своей природной сметкой, умением услужить, не унижаясь, быть на месте, когда нужен, и не мешаться под ногами. Олег с ним делал заметные успехи в освоении славянского языка, и скоро они со Ставром вели разговоры на несложные темы.
        Хлопоты по устройству свадьбы были прерваны. Олег сумел убедить Халльгерд, что будет лучше, если она еще немного подождет и тогда станет женой не какого-то ярла, а самого конунга (короля) большого государства. Было много слез и упреков, но, в конце концов, Олег настоял на своем, и Халльгерд смирилась со своей участью невесты.
        Народ повалил к Олегу косяком, быстро были подготовлены к плаванию корабли, и вот они несутся на всех парусах к новой, неизведанной жизни.
        Олег с детства любил море, оно побуждало в нем совершать какие-то необыкновенные поступки, быть лучше, чем он есть на самом деле. И вот сейчас, обозревая неоглядный водный простор, он решил, что если ему удастся его предприятие и он станет хозяином новых земель, то обязательно станет мудрым и справедливым правителем. Ведь недаром родители дали ему такое имя — Олег, что значит «умный», «вещий», «предвидящий будущее». Он назначит небольшую, посильную дань, установит честный суд, станет защищать подданных от недругов. Не смогут не оценить такого правителя люди его государства, не смогут не полюбить. И к нему пойдут за правдой и защитой, под его высокую руку встанут новые и новые народы… Он еще не представлял, как это произойдет в жизни, но был убежден, что так оно и будет.
        Показался низкий берег, где-то среди лесных зарослей должна быть широкая река Нева. В нее Олег решил войти поздним вечером, а дальше плыть только ночами, чтобы скрыть от прибрежного населения передвижение войска. Так и сделали. Днями отсыпались в густых кущах, потом брались за весла, угадывая путь при свете мерцающих звезд.
        Но вот и река Волхов. При ее впадении в озеро Нево устроили лагерь, Олег послал к Ладоге разведчиков. Те вернулись через сутки и сообщили, что в городе спокойно, он живет обычной мирной жизнью и о прибытии норманнов даже не подозревает.
        На коротком военном совете было решено произвести нападение ночью, как это было принято у викингов. Вновь Олег напомнил то, о чем говорил накануне отплытия: жителей не грабить, брать только еду и хмельное; что касается богатства, то люди сами принесут потом в виде дани.
        - Мы пришли насовсем, будем жить среди местного населения, и не следует настраивать его против себя.
        Быстро погрузились на суда и в молчании двинулись вверх по течению. Только скрипели уключины да мягко шлепали весла по воде. Сказывались военная выучка и опыт, приобретенный во время набегов.
        Едва завиднелись крепостные стены, пристали к берегу и быстро построились по десяткам, сотням. Их начальники тотчас получили приказы, кто в каком направлении должен действовать.
        Крепость таилась в глубокой темноте, только кое-где на стенах горели неяркие факелы да мелькали фигурки караульных. Олег поджег паклю, навернутую на стрелу, и, изо всей силы натянув тетиву, запустил в небо. Это был сигнал к началу приступа. Викинги, молча, бросились на стены.
        Олег со злорадным удовлетворением наблюдал, как поздно увидели караульные его воинов, как заметались они по стенам, затрубили в трубы, ударили в барабаны. Викинги беспрепятственно взбирались наверх и ныряли в темноту. Он не видел, но знал, что сейчас они растекаются по городу, уничтожая в панике выбегающих из домов полусонных защитников, как открывают ворота, в которые ворвется основная часть его отряда… Олег спокойно шел к этим воротам, уверенный, что к его приходу они будут распахнуты настежь, и не ошибся: возле крепостной башни валялось несколько трупов, а шум битвы отдалялся, то затихая, то разгораясь с новой силой.
        Проходя в ворота, он обратил внимание на добротность деревянного сооружения: башня была сложена из неохватных дубовых бревен, а ворота сбиты из толстых досок и обшиты железом. Бросалась в глаза толщина крепостных стен, возведенных на земляном валу; рассматривать их не было времени, это он оставил на потом.
        По узкой улочке, на которой едва-едва можно было разъехаться двум повозкам, он прошел до площади. Наступал рассвет. Стали вырисовываться здания. Среди них выделялся двухэтажный терем с башенками и шпилями, рядом с ним стояло несколько теремов меньших размеров. Здесь жили богатые и знатные, облаченные властью люди, с ними в первую очередь придется иметь дело ему, Олегу.
        Подбегали сотские, докладывали, что сопротивление уже сломлено, только в некоторых домах еще сражаются самые отчаянные защитники, но их мало и с ними скоро будет покончено. Город, застигнут врасплох, потери незначительные, всего полтора десятка человек, так что приступ оказался одним из самых удачных. Олег, молча, кивал головой, давал короткие указания.
        Взошло солнце. Его лучи заиграли на фасаде одного из теремов. Терем заворожил Олега своим приятным видом: резные наличники и косяки дверей, затейливая вязь по столбам, на которых покоилась покатая крыша крыльца. Все было сделано со старанием и любовью. Кто в нем мог жить? Купец? Боярин?.. Ему захотелось поселиться в этой обители. Он взял с собой двух воинов и направился к зданию.
        Едва ступил на крыльцо, как резная дверь отворилась, и на пороге показался бородатый, полный мужчина, из-за него выглядывало испуганное личико женщины. Мужчина решительно двинулся вперед, в руках его Олег увидел поднос, на котором лежали хлеб и деревянная расписная солонка.
        - Добро пожаловать в мой дом, — чуть поклонившись, вздрагивающим голосом произнес мужчина на норманнском языке. — Отведай наш хлеб-соль и будь дорогим гостем!
        «Купец! — тотчас догадался Олег. — Часто бывал в Скандинавии и выучился разговаривать по-нашему. Лучшего себе и вообразить нельзя!»
        Ответил:
        - Спасибо за приглашение. Я пришел в этот дом с мирными намерениями.
        Он отломил кусочек хлеба, посолил его и съел. От Ставра он знал об этом славянском обычае и в точности его исполнил. Тогда хозяин отошел в сторонку и пропустил гостя мимо себя в помещение.
        В прихожей горела свеча. При ее свете Олег разглядел двери в боковые комнаты и ведущую вверх крутую лестницу.
        - Прошу пожаловать в мою горницу, дорогой гость, — забегая вперед, частил словами купец. — Вот, пожалуйста, проходи и будь как дома. Сейчас принесут еду-питье, не побрезгуй нашим угощением!
        Горница была небольшая, уютная. В окно сквозь маленькие разноцветные стекла светило утреннее солнце, освещая накрытый белой скатертью стол, с резными спинками стулья, развешанные по стенам дорогие ковры, разноцветные половики.
        Олег отодвинул подальше от стола один из стульев, опустился на него и, положив руки на меч, замер. Квадратное лицо его было невозмутимо, тяжелые веки прикрывали глубокопосаженные глаза, он весь ушел в себя. С виду он был спокоен, но в голове вихрем неслись мысли: «Как поступать дальше? Как сделать так, чтобы не ошибиться и не настроить против себя местное население? Ошибку в самом начале сразу заметят, и потом ее трудно будет исправить».
        Между тем слуги купца, словно мыши, молча и бесшумно накрыли стол. Здесь были и отварная говядина, и речная рыба, и подовые пироги, и вчерашняя каша с маслом, и маленькие соленые грибочки, и медовуха.
        - Потчуйся, конунг, — суетливо предлагал купец. — Чем богаты, тем и рады!
        «Любая власть находит своих прихлебателей и пособников, — брезгливо думал Олег, принимаясь за еду. — Всегда появляются люди, которые плюют на все, лишь бы была выгода и возможность обогатиться, а в остальном — хоть трава не расти! Впрочем, как обойтись без таких людей, как этот купец? Придется с ним ладить и продвигать. Такие люди устилают дорогу к власти».
        - Благодарю, — ответил он. — Я прибыл в эту страну намерением уважать местные обычаи.
        - Это похвально, конунг. Тем самым ты многого добьешься, конунг.
        - А как по-славянски звучит мое звание?
        - Князь. Вождь племени зовется князем.
        - Зови меня с этого момента князем. — И, перейдя на славянский, спросил: — А как твое имя?
        - Велегост. Из купцов я. Так ты знаешь наш язык?
        - Немного.
        - Это замечательно! — оживился Велегост. — Народ ладожский будет доволен, что новый властитель владеет славянским наречием.
        «Чему он радуется? — недоумевал Олег. — Я на меч взял его родной город, а он расплывается от умиления. Ох, ухо востро надо держать с этим человеком!»
        - Я прибыл в Ладогу не грабить и не насиловать, — скрывая неприязнь, проговорил он. — Я собираюсь наладить порядок и спокойствие в вашей стране, защитить ее от нападения и грабежа.
        - Похвально, похвально, — заерзал на стуле Велегост. — Это наверняка понравится любому ладожанину.
        - Мне бы хотелось наладить тесную связь с руководителями города и окрестных земель. Расскажи мне, как управляется ваша страна?
        - Мы принадлежим к славянскому племени словен, — старательно выговаривая слова, отвечал Велегост. — До недавнего времени нами управляли князья из старинного рода Словенов. Однако не так давно, пятнадцать лет назад, погиб в войне против германцев князь Гостомысл[1 - Славянские и германские источники указывают разные причины смерти Гостомысла в 844 году: по одним сведениям, он погиб в войне с германцами, по другим — во время смуты между славянскими племенами, по третьим — умер своей смертью.]. Умерли или погибли в битвах все его сыновья. Только дочь его, Умила, выдана за князя бодричей и проживает где-то на берегах Балтийского моря.
        - Бодричи, насколько я знаю, славянское племя?
        - Да. Оно обитает между реками Лабой и Одрой. Но что женщина? Уехала в другую страну, там теперь ее родина. А у нас прервался род Словенов, некому занять престол князя в Новгороде. После гибели Гостомысла вече новгородское избирает посадников. Они управляют нашей землей. Сейчас посадником Вадим, человек богатырской силы и высокого, боевого духа. В большом почете он у новгородцев и всех словен.
        - А кто начальствует в Ладоге?
        - Посадник Богумир. Старец весьма разумный и непреклонный.
        - Как, по-твоему, он встретит меня?
        Велегост замялся, как видно, не решаясь сказать правду.
        - Думаешь, будет мне противоречить? — настаивал Олег.
        Купец пожал плечами, стал говорить уклончиво:
        - Старец несгибаем. А за ним стоит весь народ ладожский. Так что сам понимаешь…
        Олег задумался, пожевал сухими жесткими губами. Произнес:
        - Позовешь его ко мне. Сейчас же.
        Велегост испуганно посмотрел на него, пробормотал:
        - Он не пойдет…
        Олег поднял тяжелый взгляд на купца. Тот невольно втянул голову в плечи, но не добавил ни слова. Олег понял, что от него ничего не добиться, отвел взгляд в сторону. Купец облегченно вздохнул.
        Долго молчали.
        Наконец Олег сказал:
        - Хорошо. Сам к нему отправлюсь. — И добавил: — Один и без оружия.
        Утро было в самом разгаре. На площади и улицах ходили только норманны, они стояли и на крепостных стенах. Все шло так, как надо. Олег пересек площадь и подошел к терему посадника. Мельком оглядев его, он вновь подивился искусной резьбе; не резьба по дереву, а настоящее кружево. Такого в Скандинавии не увидишь, там сделано добротно, но не столь вычурно и красиво.
        Когда подошел к горнице посадника, то невольно удивился невысокой двери.
        - Что, в этом доме карлики живут? — недоуменно спросил он.
        - Нет, — ответил ему стоявший рядом слуга. — Просто хозяин хочет, чтобы каждый пришедший к нему человек кланялся ему с порога. Таков у нас обычай.
        Недоуменно хмыкнув, Олег отворил дверь и вошел в просторное помещение. Прямо перед собой он увидел стоявшего в окружении домочадцев хозяина, длиннобородого старца с властным взглядом из-под насупленных бровей. Выходит, он, конунг, с самого порога, поклонился ему. Олега это задело, но он не подал и виду.
        - Здравствуй, Богумир, — произнес он по-славянски. — Здоровья и благополучия твоему дому.
        - И тебе не болеть, — хмуро ответил старец.
        - Принимай гостя, хозяин.
        - Не гость ты мне, а завоеватель и убийца, — твердым голосом проговорил Богумир. — И не будет тебе почета и уважения в моем доме.
        - Завоеватель грабит и творит насилия, — возразил Олег. — А мы не тронули ни одного дома, не ограбили ни одного жителя. И явился я к тебе без оружия, с мирными намерениями, как гость. Я много наслышан о славянском гостеприимстве, но только в этом доме оно не в чести. Что ж, и на том спасибо. Какой дорожкой пришел, той и уйду.
        Олег повернулся и шагнул к двери. Услышал голос Богумира:
        - Погодь малость…
        Ему уже доложили, что норманны, внезапно захватив город, ведут себя необычно: не грабят и не насилуют, а разошлись по крепости, захватили опорные пункты и вроде чего-то выжидают. Это озадачивало. Обычно морские разбойники подчистую выгребали дома и терема, забирали полон, были свирепы и жестоки, кровь лили почем зря… А тут, ко всему прочему, к нему, правителю города, является главарь ватаги. Не вызывает к себе, не приводит его, Богумира, силой, а, наоборот, безоружный приходит к нему в терем, называется гостем и заговаривает о законах гостеприимства… Можно, конечно, остаться непримиримым и гордо отвергнуть протянутую руку норманна, но что за этим может последовать?..
        Богумир везде и всегда в первую очередь чувствовал за своей спиной ладожан и никогда не забывал, что является их главной опорой и защитой, что отвечает за их жизнь и имущество и что они видят в нем свою надежду и верят, что он сможет вывести их из любой беды. Потому-то и решил задержать Олега, повторив:
        - Малость погодь. Действительно, негоже так обращаться с людьми, вошедшими в твой дом. Милости прошу к столу. Сейчас я прикажу подать угощение.
        Слуга и домочадцы тотчас кинулись исполнять его приказание, а сам он опустился в кресло, стоявшее в начале стола; Олег присел на стул. Окна в зале были открыты настежь, утреннее солнце играло в слюдяных пластинках, вставленных в частые переплеты окон, легло светлым прямоугольником на выскобленном полу, его блики играли на оружии, развешанном на стене.
        Пока шли хлопоты вокруг стола, в горнице стояла тягостная тишина. Наконец кушанье и питье были установлены, Богумир, кашлянув, поднял глиняную кружку, сказал глухим голосом:
        - Ну что ж, гость дорогой, выпьем и закусим. Как говорится, чем богаты, тем и рады.
        Выпили, закусили. Тягостное молчание затягивалось. Наконец Богумир спросил:
        - И с чем же ты к нам пожаловал, чем порадуешь?
        «Однако старик довольно язвительный, — подумал Олег. — Как ведь завернул — „порадуешь!“. Ладно, попробуем „порадовать“».
        Ответил не спеша:
        - Пришли мы сюда не на время, а насовсем, чтобы жить в мире и согласии.
        - Вот как! — Богумир вздернул лохматые брови, не скрывая своего удивления и гнева. — Стало быть, намереваетесь поработить нас и установить свое господство?
        - Не совсем так. Ни завоевателями, ни поработителями мы себя не мыслим и не считаем. Просто поселимся рядом с живущим здесь народом и займемся охраной и защитой его от внешних врагов.
        - А мы, стало быть, этого сделать не в состоянии?
        - Да вот сегодняшняя ночь показала, что не очень умело вы это делаете…
        Богумир молча, проглотил обиду. Помолчал, собираясь с мыслями.
        - И как же вы мыслите нас… защищать? На каких условиях?
        - Ну, во-первых, оставляем в неприкосновенности то, что сложилось у вас веками. Как было вече, так и будет продолжать собираться беспрепятственно. Так же во главе города останется посадник, выбранный вече. Так что власть свою, Богумир, будешь исполнять беспрепятственно.
        - Спасибо за великую милость, норманн. Премного благодарен за милость ко мне, старику, — насмешливо качнув головой, ответил Богумир. — А я уж думал, что лишат меня сана моего, вот беда-то какая! И чем же мы заплатим за вашу щедрость?
        - Немногим. Население края будет кормить мою дружину и в год каждый житель станет приносить по шкурке песца и по шкурке лисицы.
        - Вон как! Дань, значит, накладываете!
        - Не дань, а плату за то, что мои дружинники будут охранять твой народ от набегов и разорений соседей.
        - Нет, дань! — вскипел Богумир. — Наш народ никому дани не платил и платить не будет!
        В зале после этих слов повисла напряженная тишина. Олег непроизвольно потянулся к тому месту на поясе, где обычно висел меч. У слуг вытянулись лица…
        - Дедуля, что это за шум в такую рань? — раздался капризный девичий голос. — Самый сон, а вы здесь так громко разговариваете?
        Все обернулись к двери. В горницу вошла девушка лет семнадцати-восемнадцати в длинном домотканом платье, обтягивавшим узкие бедра и подчеркивавшим тонкий, гибкий стан. «Девица в форме змеи», — невольно мелькнуло в голове сравнение.
        Она села на колени к Богумиру и обвела всех долгим немигающим взглядом больших синих глаз.
        - Моя внучка Ивица, — потеплевшим голосом произнес Богумир. Его лицо сразу стало радостным и беспомощным. — А это, — он на некоторое мгновенье замялся, но пересилил себя и продолжил… — Это наш гость, норманн.
        - Откуда он явился? — бесцеремонно спросила она.
        - Из-за моря приплыл. Откуда еще?
        - И чего он хочет?
        - Да вот стараюсь выяснить…
        Олег в этот момент взглянул на нее и чуть не поперхнулся: она смотрела на него в упор, в ее глазах играли озорные бесенята.
        - Я пришел к вам с добром и миром, — неожиданно произнес он.
        - С миром — это хорошо, — медленно произнесла она:: прищурила глаза; они стали похожи на кошачьи.
        Олег хорошо рассмотрел ее. Узкое личико, обрамленное густыми черными волосами, было красиво: прямой носик с трепетными лепестками, полуоткрытый ротик с пухлыми губками. Но особенно привлекательны были ее глаза, огромные, лучистые, они невольно очаровывали и навораживали. От лица ее веяло девичьей свежестью и в го же врем чем-то притягательно-порочным.
        - Ну что ж, — сказала она, слезая с колен Богумира, — беседуйте, разговаривайте. А я пойду досыпать.
        Покачивая тонким станом, она обошла стол и, пройдя мимо Олега, вдруг полыхнула в его лицо жарким взглядом зовущих глаз. «Не девушка, а сущая ведьма», — невольно подумал он, чувствуя, как у него на мгновенье сладко замерло сердце.
        После ее ухода некоторое время царило молчание. Наконец Богумир кашлянул, привлекая к себе внимание, и сказал спокойно:
        - Думаю так. Надо наш разговор перенести на вече. Как оно решит, так и будет…
        Люди собирались нехотя, лица у них были хмурые, встали на площади кучно, плечо к плечу. Олег убрал своих воинов на крепостные стены и в башни, перед народом появился вдвоем с Богумиром, безоружный.
        Богумир к этому времени не спеша обдумал сложившего положение и решил быть покладистым и уступчивым. Он не знал, как будут дальше развиваться события, но прекрасно понимал, что любая искра недовольства может породить непредсказуемый взрыв злобы с обеих сторон и что вооруженных до зубов норманнов горожанам не одолеть. Надо пока быть терпеливым и выжидать, а не кидаться сломя голову в водоворот событий.
        Когда все собрались, Богумир выступил вперед и сказал громко, властно:
        - Ладожане! Вы знаете, что сегодня ночью случилось. Рядом со мной стоит предводитель ватаги норманнов, назвал он себя конунгом Олегом. Так вот намерен этот Олег со своим войском взять Ладогу и прилегающие земли под свою охрану. И невысокую плату требует, всего по шкурке соболя и по шкурке лисицы с человека в год. Как вы на это смотрите, господа ладожане?
        В ответ — молчание.
        - Ну что же вы, господа ладожане? — снова вопрошал Богумир.
        - А ты-то как сам? — прозвучал одинокий голос.
        - Я-то? — Богумир переступил с ноги на ногу, ответил: — Да сходная цена, по-моему. Под силу каждой семье. К тому же освободимся от несения караульной службы на стенах, больше времени будет для охоты и занятий на полях…
        - А Новгород как? — снова спросили из толпы. — Там ведь тоже словене живут…
        - Мы сами по себе, Новгород сам по себе. Пусть сами и решают.
        - Негоже как-то. Одно мы с ними племя — словене…
        - Да вот так случилось, — Богумир нахмурил брови. — Одним пока решать придется.
        Вновь тягостная тишина. Наконец звонкий выкрик:
        - А где норманны жить собираются?
        - Да! Совсем забыл… Значит, так. Переговорил я с конунгом Олегом. Просит он, чтобы мы построили для них избы одной слободой. Там они и поселятся. А пока нам придется потесниться.
        - А чего он стоит нахохлившись? Сказал бы чего-нибудь…
        - Хоть голос услышим!
        - Сейчас попрошу, — сказал Богумир и повернулся к Олегу: — Народ хочет тебя услышать!
        Олег решил быть кратким. Потому что знал: кто сомневается в себе, тот много и пространно говорит, а он хотел показать ладожанам, что уверен в принятых решениях и дальнейших действиях. Шагнул вперед, произнес громко и решительно:
        - Ладожане! Я принес вам мир и спокойствие. Чтобы вы спокойно трудились. А воля ваша и обычаи останутся неприкосновенными!
        И отошел на прежнее место.
        После некоторого молчания послышались голоса:
        - Ишь ты, по-нашему калякает…
        - Прокаркал кое-как…
        - Слова коверкает, а разобрать можно…
        - Вот что, мужики, — проговорил Богумир, боясь дальнейшего накала страстей. — Давайте голосовать, что согласны платить норманнам по шкурке соболя и лисицы с человека за несение охраны. Кто согласен, поднимайте руки!
        Нехотя, но большинство дали разрешение. Богумир тотчас поспешил распустить народное собрание. Затем повернулся к Олегу, сказал:
        - Все хорошо, конунг.
        Тот, молча, кивнул. Но он был разочарован. Ему представлялось, что спокойный и миролюбивый славянский народ, каким ему представили его на родине, должен был быть более сговорчивым, а здесь он встретил строптивость и злобу, непримиримость и ожесточение. «Ничего, — подумал он про себя, — поживем рядом, увидят, что мы им не хотим зла, и привыкнут, смирятся. Главное, не наделать ошибок, не стравить викингов и славян». Олег не знал, что в этом вопросе они с Богумиром думали одинаково.
        Он очень устал за этот день и мечтал завалиться в пуховую постель. Но Велегост, встретив у порога, нарушил его задумку.
        - Для тебя истоплена баня, князь, — сказал он. — Топили березовыми дровами, пар будет отменный!
        - Устал я, не до бани, — еле проговорил Олег. — Как-нибудь в другой раз.
        - О! С устатку попариться — и все как рукой снимет! Девушки веничками и мочалочками пройдутся, как будто заново родишься!
        - Девушки? — изумился Олег. — При чем тут девушки?
        - Как при чем? — в свою очередь удивился Велегост. — У нас так заведено. В бане вместе моются и женщины, и мужчины, ничего зазорного в этом мы не видим. Так исстари повелось.
        Олег представил, что его голого намыливают и хлещут вениками девушки, и ему стало так неловко и стыдно, что он простонал:
        - Но я не могу…
        - Еще чего! Помыть гостя с дороги — это обязанность гостеприимного хозяина! Да меня вся округа осудит, если я тебя положу в постель немытого! Нет уж, князь, пожалуйста, не позорь меня перед честным народом!
        Пришлось подчиниться. Он забрал приготовленное на его кровати чистое белье и направился в огород, где, как ему объяснили, находилась баня. Это была небольшая избушка с маленьким подслеповатым оконцем. Олег вошел в прохладный, пахнущий сыростью и березовыми вениками предбанник, разделся и нырнул в низкую дверь. Его обдало горячим воздухом, по телу потекли струйки лота. В полутемноте разглядел низкую печь с наваленными на ней камнями и вмазанным котлом с водой, из которого легонько струился парок. Рядом с печью стаяла деревянная бочка с холодной водой, висели три ковша; вдоль стены на уровне груди была пристроена длинная широкая полка, на которой лежал свежий березовый веник, а на подоконнике были приготовлены мыло и мочалка.
        «Все на месте, — облегченно подумал Олег. — Сейчас закрою дверь на крючок и вымоюсь без посторонней помощи».
        Он пошарил по двери, крючка не было. И в этот момент дверь отворилась, и в проеме показались две совершенно голые девушки; Олег испуганно шмыгнул на полку и лег на живот, отвернув лицо к стенке.
        Девушки, перебрасываясь короткими фразами, ее смехом начали действовать. Олег слышал, как они кинули на каменку пару ковшей холодной воды, она сильно зашипела, и его тело охватила жгучая пелена раскаленного воздуха, стало трудно дышать. Тогда девушки взяли в руки веники и стали легонько трясти ими над ним, нагоняя жару, а затем стали хлестать изо всей силы. Блаженство охватило все существо Олега, он чувствовал, как тело его расслабляется, словно освобождается от тяжкого груза.
        Как следует, напарив, девушки стали намыливать его. Их умелые руки вместе с мочалкой проникали во все закоулки тела; он только блаженно потягивался, переворачиваясь с бока на бок. Украдкой поглядывая на девушек, он видел их лоснящиеся от влаги небольшие задорные груди, узкие подбородки и пухлые губки, мелькающие руки и свисавшие длинные волосы, которые порой щекотали его бок.
        Наконец они окатили его теплой водой и со смехом выбежали из бани. Расслабленный и усталый, он почувствовал во всем теле такую легкость и такое счастье, будто и не было у него трудного морского перехода, напряженного дня в Ладоге. Все заботы и хлопоты отодвинулись куда-то вдаль, перестали тревожить и волновать.
        Беспричинно улыбаясь, он вошел в терем купца. Велегост тотчас захлопотал, забегал перед ним, усадил за стол с кушаньями. Он что-то говорил, чего-то спрашивал, Олег отвечал ему, но мысли его были уже в постели. Покончив с едой, он добрел до кровати, упал в мягкую пуховую перину и тотчас уснул мертвецким сном.
        II
        На Руси любой мужик был одновременно и земледельцем и плотником, жизнь среди лесов и частые пожары понуждали к этому. Поэтому возведение Норманнского городка шло довольно быстро. Викингам строились длинные избы, для Олега сооружался терем.
        Он старался постоянно находиться среди народа, держался просто и доступно, быстро осваивал славянский язык. Никаких стычек между горожанами и пришельцами не было. Правда, и проявлений любви к своим воинам Олег не заметил; ходили рядом и вроде бы не замечали друг друга. Но и этому он был рад, после вече ему грезились худшие времена.
        Как-то сел на коня и в сопровождении десятка викингов поехал осматривать окрестности Ладоги. Выехал на пашню. Несколько пахарей не спеша шли за сохами, погоняя лошадок. Олег сошел с коня и подошел к одному из них. Поздоровался:
        - Доброго дня. Боги в помощь.
        Селянин, в годах, степенный, неторопливый, остановил лошадь, перекинул вожжи через нее, не спеша повернулся к князю, ответил не очень дружелюбно:
        - Спасибо на добром слове.
        На князя глядели внимательные голубые глаза, сурово, но без вражды, толстые натруженные пальцы нетерпеливо перебирали вожжи, мужику явно не хотелось вступать в разговор, и он всем видом показывал, что ему дорог каждый час и он не хочет отрываться от работы. Напротив, Олегу очень хотелось поговорить с этим самостоятельным и основательным мужиком. И он задал первый подвернувшийся вопрос, чтобы завязать беседу:
        - Хороша ли земля?
        - Земля как земля. Пойменная. Каждый год удобряется разливами реки. Польешь ее, матушку, потом и она возблагодарит сторицей.
        - А на том берегу, я вижу, финская деревенька?
        - Да, там живет чудь.
        - Название странное — чудь.
        - Да и вправду чудной народ. Терпеливый, спокойный, смирный.
        - Как с ними уживаетесь?
        - А чего нам делить? Земли — вон ее сколько! До самого Студеного моря! Не только нам, но нашим детям и внукам пахать ее не перепахать. И нам, и чуди хватает.
        - Не ссоритесь?
        - В согласии живем. Молодежь хороводы водит, влюбляются, семьи совместные заводят… Это наши племенные вожди да старейшины ссорятся. Все власть делят. Навоеваться не могут.
        - Не любишь, значит, власть?
        - А за что ее любить? Когда она хранит наш мирный труд, оно, конечно, хорошо. А когда затевает смуту, то сродни разбойникам, грабителям становится…
        - Ты прав, мужик, — нахмурился Олег и, не попрощавшись, пошел прочь. Он чуть ли не впервые подумал о том, что до этого только и делал, что грабил и убивал таких вот, как этот пахарь, тружеников, что ничего не создал, а только разрушал, видя в этом смысл своей жизни. Будет ли поворотом в его жизни прибытие в Градарику?..
        Как не хотелось идти к Богумиру, но дела заставили: надо было решить некоторые вопросы снабжения отряда продовольствием. Посадник принял его сдержанно, обращался вежливо, но будто с пустым местом, и это раздражало Олега: пора бы уж гнев сменить на милость, викинги на деле доказали, что пришли не с грабительскими целями, а жить мирно, бок о бок с ладожанами.
        Во время разговора в горницу вошла Ивица. Она, приставив пальчик к пухлым губкам, медленно, словно в глубоком раздумье, прошлась вдоль окон, на некоторое время остановилась перед одним из них, стала глядеть на улицу. Олег искоса следил за ней. Ему вдруг захотелось, чтобы она обратила на него свое внимание, кинула хоть мимолетный взгляд. Его поражали ее тонкий гибкий стан и копна густых волос — такое неожиданное сочетание, и вновь он поразился верности своего первого определения re внешности: девушка в форме змеи.
        Ивица постояла у окна и плавно, словно скользя, двинулась к выходу и скрылась за дверью, так и не удостоив его внимания, и это почему-то его задело. Привыкший ко всеобщему вниманию, он болезненно переносил малейшее проявление равнодушия к своей княжеской персоне.
        Завершив разговор с Богумиром, Олег удалился и: снялся текущими делами и вроде бы забыл о посещении терема посадника. Однако вскоре с удивлением заметил, что все чаще его мысли возвращаются к внучке посадника.
        Сначала посмеялся про себя: ишь какая блажь нашла, надо выбросить ее из головы и все образуется. Но — не получалось. Он с каким-то наслаждением перебирал в памяти картину первой встречи с Ивицей, как она, полусонная, с копной волос на маленькой головке, тонкая и гибкая, появилась в горнице, как смотрела на него тягучим и зазывным взглядом… «Что за черт, влюбился, что ли?» — недоуменно спрашивал он себя.
        Олег всегда считал, что у него холодный, рассудочный ум, за что викинги и выдвинули его в предводители. И теперь он стал раскладывать все по полочкам. Она славянка, чужая по крови. Но это ерунда, Олаф вон влюбился в испанку. Однако получить в жены такую необузданную и капризную девицу, значит, заранее распроститься со спокойной семейной жизнью. «Ишь ты, — тотчас заметил он про себя, — ты уже о браке с Ивицей заговорил! Видно, крепко она тебя захватила!..». Но другой голос помимо его воли уже нашептывал: «Ну и что, что ветреная и несерьезная, с возрастом пройдет. Девушки быстро взрослеют и, выйдя замуж, начинают самоотверженно вить семейное гнездышко, становятся верными женами и заботливыми хозяйками. Чем Ивица хуже других?..»
        Иногда ему казалось, что он по-прежнему любит Халльгерд, начинал с нежностью вспоминать о ней, их встречи, как они сидели на берегу фиорда и любовались чудными закатами… Но как-то незаметно ее образ тускнел, и появлялось яркое, соблазнительное лицо Ивицы, ее тонкое упругое тело, и он начинал думать о том, как бы встретиться с ней. На улице он ее ни разу не видел, может, просто не сталкивались, а скорей всего не отпускал дед, опасаясь норманнов.
        Так он рассуждал и спорил сам с собой, а сидевший в нем бес прикидывал, под каким предлогом пойдет он в терем посадника. Этот бес подсказал, что следует до конца обговорить вопрос о завершении строительства Норманнского городка. И хотя особых разногласий не было, Олег махнул на все рукой и заявился к Богумиру. Хозяин, немало удивленный, принял его в своей горенке. Разговор получился скомканным. Посадник явно хотел избавиться от нежданного посетителя, а Олег нервничал, говорил невпопад, часто поглядывал на дверь.
        Наконец явилась Ивица, смиренно поцеловала деда в щеку и, скрестив руки на груди, остановилась возле окна, тихая и покорная. Взгляд ее, который в первый раз показался Олегу диким и взбалмошным, был глубок и проникновенен. Она была само воплощение женской добродетели и участия.
        Приход Ивицы подстегнул Олега, и он с необычайным для него жаром вдруг заговорил о красоте здешних мест, какие полноводные реки и озера, какие необозримые леса, просторные луга… Во время своей речи он мельком взглянул на Ивицу и едва не сбился с мысли: лицо ее оставалось бесстрастным, но в глазах плясали искорки неудержимого смеха!
        Олег быстро прервал свое повествование, встал и попрощался.
        После его ухода Богумир долго сидел неподвижно, потом спросил сам себя:
        - А зачем он приходил?
        Ивица тихо рассмеялась. Она-то сразу поняла, что приходил он не по делу, а только ради нее! Еще в первую встречу, она обратила внимание на его замкнутость и суровость, и ей неожиданно захотелось поиграть с ним, проверить, так ли он неприступен и непобедим перед женским обаянием. У нее не было никакого опыта обольщения, действовала она по наитию, которое дано каждой женщине от природы. Ей это нравилось, ее это забавляло, о последствиях она даже не задумывалась.
        Олег явился в терем Богумира и на следующий день. Ивица так же неслышно вошла в горницу деда, взяла вязанье, села в кресло и сделала вид, что вся погрузилась в работу. Олег развернулся на стуле таким образом, чтобы краешком глаза держать ее в поле зрения, и завел разговор с посадником. Ему доставляло неизъяснимое наслаждение видеть ее, ощущать ее присутствие, сердце его томилось и изнывало.
        Разговор снова шел о пустяках. С трудом подбирая слова, Олег говорил, о строительстве Норманнского городка, что не все плотники старательно работают и нужен глаз и глаз. Богумир почтительно слушал гостя, но отсутствующий взгляд его говорил красноречиво о том, что он тяготится беседой и ему хотелось побыстрее ее завершить.
        Ивица с деловитым видом продолжала заниматься вязанием и на Олега даже ни разу не взглянула.
        Пришлось попрощаться.
        Когда вышел на площадь, вдруг стало досадно, больно за обиду, которую никто не наносил, но которая все-таки была, жгла его изнутри, сдавливала сердце. «Клянусь, — проговорил он про себя, — никогда, ни в коем случае не являться в этот терем ни под каким видом, ни под каким предлогом. Никогда, никогда, никогда!» И, повторяя эти слова как заклинание, он чувствовал, что изменит этой клятве, если Ивица только одним пальчиком его к себе поманит, и он хотел, чтобы она его поманила, и он ничего не мог с собой поделать.
        Олег отправил послов к племенным вождям меря, весь и чуди, а также в Новгород с предложением платить ему дань, иначе грозился начать против них военные действия. Подумывал снарядить своих людей и к кривичам, но тут в дело вмешался Велегост. Купец в последнее время стал добровольным советником и помощником Олега.
        - Кривичи, — сказал он, — огромное и мощное племя. Его земли обширны и богаты, они раскинулись от Немана до Волги. Я не ведаю более сильного народа, чем вятичи. А уж поверь мне, я, как купец, объехал все окрестные страны, знаю, что говорю.
        - Тогда, что же ты предлагаешь?
        - С ними надо дружить. Чтобы они были твоими союзниками и помогли утвердиться в здешних местах.
        - Ну, дружить я, допустим, смогу. Но вот как сделать их князя своим соратником?
        - Вот над этим надо хорошенько подумать, — ответил Велегост.
        Первым Олегу ответил Новгород. Послы его были перебиты, а тела сброшены в Волхов. Об этом рассказал единственный норманн, отпущенный новгородцами:
        - Собралось народное вече, долго кричали и спорили. Больше всех говорил их посадник Вадим. Такой здоровенный мужик, с засученными рукавами и трубным голосом. Он, как я думаю, и убедил всех новгородцев отказаться платить дань, а в знак непреклонной воли своей утопить норманнов в реке. Чтобы никто из новгородцев не думал об отступлении или каком-то сговоре с тобой, конунг.
        Квадратное лицо Олега было невозмутимо, только жесткие губы крепко сжаты. Наконец он поднял тяжелые веки, взглянул на воина в изодранной одежде, окровавленного, в синяках и ссадинах, произнес зло и ненавистно:
        - Ну, они мне за это дорого заплатят…
        Несколько облегчило душу появление на другой день князя чуди во главе небольшого вооруженного отряда. Был он среднего роста, круглолицый, полнощекий и курносый. Он медленно слез с лошади, не спеша подошел к Олегу, стал говорить, растягивая слова:
        - Приветствую тебя, конунг норманнский. Меня зовут Вергис, что на языке моего народа означает волк.
        - Добро пожаловать в мои владения, князь племени чуди Вергис, — ответил Олег. — Мой дом — твой дом. Пусть и воины чувствуют себя свободно, вы находитесь среди друзей.
        Олег распорядился накормить и напоить дружинников Вергиса, а самого повел в свой терем, еще недостроенный, но вполне пригодный, чтобы принять гостя. Здесь за столом они и присели с ним за свежевыструганный стол. В проемы еще не были вставлены окна и двери, держался крепкий сосновый запах, который приятно бодрил и поднимал настроение.
        Они выпили по кружке медовухи, закусили телятиной и дичью. Вергис, пережевывая очередной кусок, сказал:
        - Давно не едал такого вкусного мяса. Спасибо за щедрое угощение!
        Олег понимал, что гость говорит такие слова из вежливости, и скромно отвечал:
        - Не взыщи, гость дорогой, чем богаты, тем и рады.
        - Мы ехали и гадали, как нас встретит новый властелин. Опасались, что он может оказаться не столь добрым и приветливым, как бы хотелось. Но ожидания наши, слава богам, не оправдались. Я рад, что вижу перед собой радушного и благожелательного хозяина, гостеприимного и хлебосольного человека.
        - Выпьем, Вергис, за мир между нашим и вашим племенем и чтобы наша дружба крепла день ото дня!
        - Выпьем, конунг Олег! — охотно поддержал вождь.
        Они выпили, закусили.
        - Славяне зовут нас чудью, — стал говорить Вергис, не прекращая закусывать. — Что значит — чудной народ. И, правда, для некоторых народов мы необычное племя. Мы любим, трудиться, добывать себе на пропитание большими усилиями и обильным потом, и мы не любим, воевать, и в этом наша необычность. Нас соседи считают даже робкими, несмелыми. Пусть так. Но разве кровь может быть привлекательной? Я имею в виду — человеческая кровь? Если можно избежать войн и сражений, лучше где-то уступить и смириться. Разве неправильно я говорю?
        - Все верно, — подтвердил Олег, хотя в душе думал совсем иначе.
        - Вот и мы выслушали предложение твое платить по шкурке песца и лисицы с человека и дали согласие. Потому что вы будете нас защищать от всех недоброжелателей и врагов.
        - А у вас есть враги и недоброжелатели?
        - А как же! — оживился Вергис и наклонился ближе к Олегу, будто боясь, что их кто-то подслушает. — Возьмем Богумира. Сколько мы от него натерпелись! Крутой человек! Он своих словен сколько раз водил в наши земли, разорял селения и городища.
        - Но зачем ему это понадобилось? Как он объяснял свои набеги?
        - Будто мы опустошаем их поля и борты…
        Олег хитро прищурил глаза:
        - А такого не случалось никогда?..
        - Да ведь как сказать… Но мы только в отместку, только на сдачу! Я и приехал к тебе, конунг, с одной мыслью и надеждой: помоги мне защититься от Богумира! Будь между нами судьей и посредником! У него больше и народа, и воинов, и дружинников, одолеть мне его не под силу. Только в тебя одного моя вера!
        - Можешь надеяться на меня, князь, как на самого себя!
        Олег откинулся на спинку стула. Вон, значит, какие дела здесь творятся! Говорили о миролюбивых племенах на востоке, а они враждуют и ненавидят друг друга. Надо быть совсем дураком, чтобы не воспользоваться неприязнью племен для укрепления своей власти. И уж он, Олег, не преминет воспользоваться такой возможностью!
        Два дня пробыл в Ладоге Вергис со своими воинами, обласканный участливым Олегом и его окружением. На прощанье конунг подарил ему оружие и драгоценности для жены. Растроганный князь долго держал в объятиях Олега и называл его братом. «Ну, попробуй теперь, Богумир, пальцем шевельнуть против меня, — думал Олег, провожая взглядом дружинников Вергиса. — Я натравлю на тебя чудь, и ты живо присмиреешь, как нашкодивший котенок».
        К нему подошел Велегост.
        - Узнал я кое-что, князь, — осторожно начал он. — Я хочу сказать, про кривичей разузнал новое.
        - Говори.
        - Несколько лет назад между кривичами и словенами, в основном новгородцами, шла война. Кривичи напали на земли словен и отняли у них земли по реке Великой. Хорошие, плодородные земли под пашню и пойменные луга. Подошли к стенам Пскова. Так в прошлый год новгородцы внезапным наскоком вернули часть территории. На большее у них не хватило сил. Я уже говорил тебе, что кривичи — самое мощное племя, и уверен, что они не смирятся с потерей. Узелок завязан очень туго, конунг…
        - Я понял, — тотчас ответил Олег. — И нам надо действовать немедленно. Завтра же снаряжу посольство. Какой у них стольный город?
        - Смоленск.
        - Так вот, завтра же отправлю своих людей в Смоленск с богатыми дарами и предложением заключить мирный договор.
        - Верно, князь. Хороший ход.
        - Прямо сейчас и приступим к этим хлопотам. А ты возглавишь моих людей. Часть нарядишь в купеческие одежды, обучишь, как вести себя, чтобы словене поверили. Остальные будут при вас охранниками… Как таких называют?
        - Варягами, князь.
        - Вот, вот! Варяги так варяги… Значит, выделю товар, все честь по чести. Думаю, пройдут через земли новгородцев беспрепятственно.
        - Славянское гостеприимство — могущественная сила, она поможет нам в этом славном предприятии…
        - Да будет так! — заключил Олег.
        Посольство было отправлено. И в тот же день явился с отрядом дружинников князь племени меря, молодой красавец, статный, высокий, светловолосый. Олег уже знал, что звали его Коршем, что в переводе с мерянского означало «ястреб». Корш легко соскочил с коня и с открытой улыбкой направился к Олегу. Олег, не выдержав, шагнул ему навстречу и искренне пожал протянутую руку. Они улыбались друг другу, оба молодые и привлекательные.
        - Я так и думал, что конунг норманнов такой смелый и мужественный воин, — проговорил князь. — Наверно, если мы подружимся, то сможем совершить много славных дел!
        - Я тоже так думаю. Для этого и пригласил тебя к себе в гости, — ответил Олег.
        Они прошли в терем, и там Олег много узнал о житье-бытье этого финского народа. Промышлял он в основном охотой и рыболовством, благо там было много рек и озер и бескрайние леса. Вода и леса кишели обитавшей в них живностью, которая и кормила и одевала трудолюбивый народ. Кое-где по примеру славян выкорчевывали леса, сжигали их, и лет пять сеяли рожь и ячмень, возделывали разные культуры. В многочисленных болотах находили руду, в огненных печах выплавляли, кузнецы из нее изготовляли знаменитые финские мечи, наконечники пик и стрел, разную утварь.
        - Одна беда — родовая рознь, — с грустью говорил Корш. — Она ослабляет не только наше племя, но и все другие, с нами рядом живущие: и словен, и эстов, и мерян, и кривичей… Всех, всех! Особенно кровная месть. Убьют, может, даже по нечаянности человека из другого рода, и начинается кровавая круговерть: род начинает мстить за своего человека, а другой род, в свою очередь, за своего. И так без конца! И что удивительно, впереди всех идут женщины, толкая мужчин на убийство. Оно и понятно, по нашему поверью, душа убитого родича будет летать над своим домом до тех пор, пока родственники не отомстят за него. Представляешь, в пургу и ураган как завывает ветер в трубах печей? Нет, говорят женщины, это не ветер воет, это душа убитого взывает к мщению!
        - У нас так же, — согласился Олег. — А как вы живете с соседними племенами?
        - По-разному. Иногда враждуем, порой сообща отмечаем праздники… Но с князем племени весь Чомболксом нас рассудит только кровь!
        Корш в раздражении бросил ложку на стол, порывисто встал, прошелся по избе. Олег с удивлением наблюдал перемену в нем: только что перед ним сидел спокойно улыбающийся доброжелательный парень, а теперь по избе метался взъерошенный, до предела возбужденный человек, со злыми, горящими ненавистью глазами. Он продолжал ходить взад-вперед, бросая на ходу короткие фразы:
        - Так все глупо получилось!.. Мой брат ушел охотиться… Увлекся, видно, преследованием какого-то зверя!.. Забрел в леса соседнего племени весь… И там напоролся на самого Чомболкса, вождя племени… Чего они не поделили? Леса? Да им края нет!.. Но произошла стычка, и Чомболкс убил моего брата…
        Корш оперся руками на стол и, уставившись в Олега испепеляющим взглядом голубых глаз, проговорил едва не задыхаясь от волнения:
        - До конца жизни не успокоюсь, пока из этого Чомболкса кровь каплю по капле не выпущу!
        Сел на табуретку, боком к Олегу; подперев рукой щеку, замер, стараясь успокоиться.
        Олег сквозь полуприкрытые веки наблюдал за ним. Вот судьба преподнесла ему неожиданный подарок. Целое племя может стать послушным орудием в его руках! Надо только умело направить этого человека в нужном направлении, ненавязчиво предложить услуги. И он сказал как можно более участливым голосом:
        - Такое нельзя простить. Отомстить за брата — святое дело.
        Корш только еще усиленнее засопел, вперив неподвижный взгляд в стену.
        - Я готов помочь тебе, — осторожно продолжал Олег. — Даже готов предоставить в твое распоряжение свое войско.
        Корш вздрогнул, резко повернулся к нему.
        - Это правда? — с надеждой спросил он.
        - Да. Я готов вместе с твоими соплеменниками отправиться походом на князя Чомболкса и наказать его в полной мере.
        - Я верю! Я верю тебе, Олег! Такие люди, как ты, слов на ветер не бросают. Я ценю твою поддержку! Мне одному не справиться с племенем весь, но вдвоем мы одолеем!
        - Против наших объединенных сил ему не устоять, — подтвердил Олег. — Мои викинги готовы к походу в любой момент. Если ты соберешь своих воинов, мы тотчас присоединимся к тебе.
        - Я это сделаю в ближайшие дни! Я не собираюсь ждать ни часу! Кровь брата взывает к отмщению!
        Они обговорили подробности предстоящего похода против племени весь.
        Провожать Корша собралось много народа. Князь удальцом сидел на коне, его дружинники тоже были как на подбор, красивые и ловкие, девушки не сводили с них глаз. Последние слова прощания, и отряд двинулся к городским воротам.
        «Вот ведь как неожиданно поворачивается судьба, — размышлял Олег, глядя вслед гостям. — Как много значит порой простая случайность! Неосторожно заехал брат Корша в лес другого племени, погорячился некий Чомболкс… А в результате у меня появилась возможность натравить одно племя на другое и остаться в выигрыше!.. Кстати, какое смешное имя — Чомболкс!»
        - Чомболкс, — произнес он вслух. — А что означает это слово на языке племени весь?
        - Ласка, конунг, — ответил знакомый голос.
        Он оглянулся и увидел рядом стоящую Ивицу. Его с головы до пяток, будто жаром обдало.
        - Это такое небольшое животное с длинным гибким телом на маленьких ножках, — продолжала она. — Очень красивое и в то же время ловкое и хитрое. Чомболкс не оправдывает своего имени.
        - Это почему же?
        - Он вспыльчивый и взбалмошный человек, необузданный в своих страстях. Все осудили его нападение на брата Корша, все знают, что тем самым он может навлечь много бед на свое племя.
        Копна ее волос была тщательно расчесана и спускалась по спине, взгляд голубых глаз задумчивый и серьезный. Рядом с ним стояла совсем другая девушка, нежели он видел в тереме посадника. Перемена была столь неожиданной, что Олег смотрел на нее, не в силах отвести взгляда.
        - И что ты, конунг, забыл про нас? Сколько дней прошло, а ты ни разу не навестил нашу обитель. Или мы чем-то разгневали тебя?
        - Да нет… Что ты! — смешался он. — Как это сказать… Да времени не было!
        Они вышли из толпы, пошли рядом.
        Ивица была одета в шелковое платье с длинными рукавами, низ его был украшен каймой из шелковой, шитой золотом тесьмы, а верх завершался отложным воротничком; платье охватывал пояс, затканный серебряной нитями; на ногах у нее были красные башмачки из мягкой кожи — юфти, а в ушах висели маленькие золотые сережки с вделанными в них камушками-рубинами.
        - А что можно сказать о других князьях? — возвратился он к предыдущему разговору, чтобы скрыть свое смущение. — Что за люди Корш и Вергис?
        - Корш открытый и честный человек, храбрый воин. Что касается Вергиса, то у него так: сегодня ты ему нужен, он твой друг, а если он в тебе не нуждается, то пройдет по тебе и не оглянется.
        «Так принято и у нас, норманнов, — подумал Олег. — Для нас главное — одолеть противника, а уж каким способом — это неважно».
        Помолчали.
        - Как ты, конунг, чувствуешь себя в наших краях? Не скучаешь по родине? — неожиданно спросила она, лукаво посмотрев на него.
        - Дел много, скучать не приходится, — ответил он сдержанно.
        - Пока живешь здесь, не влюбился ли в какую-нибудь славянскую девушку? — в ее глазах, как в тот раз в тереме посадника, заплясали бесенята.
        - Да как сказать…
        - А ты так и скажи. Или девушку из Скандинавии забыть не можешь?
        Он вспомнил про Халльгерд и подумал, что, вероятно, она тоскует по нему, а вот он здесь даже ни разу не вспомнил о ней.
        Олег неопределенно хмыкнул, промолчал.
        - Смотри, князь, будь осторожным в наших краях! Купцы говорят, что красивей славянских девушек нет во всем свете!
        - Я согласен с купцами…
        Она затаенно улыбалась, и это сбивало его с толку. Он никак не мог понять, что можно ожидать от нее в следующий момент. Она была непохожа на других девушек, которых он знал, и он терялся и даже робел в ее присутствии. Он удивлялся самому себе. Он, который прошел столько битв и сражений, который отвык бояться с детских лет, никак не мог побороть скованности рядом с ней.
        - А как находишь наши края? — спросила она.
        Он встрепенулся, оживился. Произнес с некоторым воодушевлением:
        - Потрясающе! Я часто поднимаюсь на главную башню крепости, чтобы полюбоваться видами. Не хочешь составить компанию?
        Он сказал и испугался. Испугался того, что она выскажет возмущение его предложением как оскорбительным: дескать, как ты смеешь предложить мне, девушке, остаться наедине с незнакомым мужчиной да еще в таком необычном месте?
        Но она, к его удивлению, спокойно ответила:
        - Я бы тоже с большим удовольствием посмотрела на наши края с такой высоты.
        Они поднялись на площадку башни. Им открылся вид на безбрежное лесное пространство. Оно начиналось прямо у стен города и уходило в неизведанные дали, пропадавшие в синей дымке небесного края. Кое-где прорезали его отсвечивавшие стальным блеском река Волхов и озера. И над всем этим величавым безмолвием по голубому своду проплывали крутобокие кучевые облака.
        - Когда поднимаюсь сюда, у меня дух захватывает от восторга, — признался Олег. — Мне это раздолье напоминает море, такое же необозримое и мощное. Я покорен могучей природой вашего края.
        И помолчав, добавил:
        - Особенно меня поражают вечера. Каким бы ни был день, как бы ни бушевала непогода, но, как правило, к вечеру устанавливается тишина. Наступает такое спокойствие, что даже листочек дерева не шелохнется…
        - А как же у вас?
        - На берегу моря все время дуют ветра, то с моря на сушу, то наоборот. А наша деревушка ютится на краю узкого, длинного залива, стиснутая с одной стороны скалами, а с другой — горами. Ее окружают небольшие рощи и бурные мелководные порожистые речки. Пашни и лугов у нас мало. Так, островки среди каменистых пород. Когда я жил дома, то и помыслить не мог, что могут существовать такие необъятные просторы…
        На другой день они гуляли по берегу Волхова. Воды были так тихи и величавы, что казалось, будто они не текли, а стояли на месте; в них, точно в зеркале, воспроизводились прибрежные кусты, кустарники и край неба; краски в отражении были сочными и насыщенными, а отраженное небо создавало видимость бездонной глубины реки. Природа настраивала на неторопливую беседу, размышления, и Олег спросил:
        - Века протекли над этими землями. Мне хочется знать, всегда ли ваш народ жил в этих краях?
        - Нет, не всегда, — задумчиво ответила Ивица. — Предания и руны повествуют, что когда-то славяне жили в пределах великой Римской империи и охраняли ее северные границы. Но был у них начальник Аврелий, жестокий и бессердечный, и сильно притеснял наших сородичей. Не вынесли они издевательств, восстали и ушли из пределов империи. Один из предводителей славян. Чех, создал государство под названием Чехия. Его брат. Лех, обосновался на реке Висле и возглавил княжество Лехию, которую сегодня называют Польшей. А третий брат по имени Рус вышел к Балтийскому морю, где образовал государство Русинию. Это была большая мощная страна, на которую опасались нападать соседи. Но потом между ее жителями начались распри, возникли княжества бодричей, лютичей и поморян, а часть славян во главе с вождем Словеном ушла в наши края, на Ильменское озеро. Сначала они звали себя русами, многие реки, озера и местечки называли своим именем. До сих пор существуют города Руса и Старая Руса, селения Русье, Порусье. Околорусье, две реки с названием Русская. Руса есть на Волхове, Русыня — на Луге, Русская — в Приладожье, а
Ильменское озеро раньше называлось Русским морем, вокруг него жители до сих пор называют себя русами…
        Она словно в прострации провела рукой перед собой, строгая и величественная, и Олег не узнал в ней того бесенка, который впервые явился перед ним в тереме Богумира, и не мог оторвать от нее зачарованного взгляда.
        Она продолжала:
        - А на юге образовалась еще одна Русь. Завоевали ее кочевые племена обры. Но поднял против них свой народ вождь Кий, прогнал далеко за пределы славянских земель. И до сих пор существует на Днепре сильное государство, которое по имени своего освободителя называется Киевская Русь. И когда мы едем на юг, в Среднее Приднепровье, мы неизменно говорим: «Едем на Русь…»
        Она присела, сорвала несколько цветочков, прижала их к груди, сказала:
        - А в Новгороде утвердилась династия Словенов, по имени своего правителя мы и прозвались словенами. Крепким было наше государство при князе Гостомысле. Под его высокой рукой объединились и словене, и кривичи, и меря, и чудь. Уважал Гостомысл волю народную, у каждого народа существовали вече, которые избирали своих вождей, они правили своими племенами. Наверно, это и погубило Новгородское княжество, потому что после смерти Гостомысла оно распалось на племенные объединения. И живем мы сегодня каждый своим племенем, каждый своим княжеством. Что ни племя, то свое государство. Цепко держатся за свою власть наши старейшины, не хотят терять ее, потому и раздор в нашем краю и нет лада в семье славянской…
        После некоторого молчания Олег промолвил:
        - Так и у нас в Скандинавии. На моей родине тоже много племен: раумы, рюги, хорды, тренды, халейги, свей, сеты… Они тоже живут сами по себе. Всякий конунг оправляет своим округом, всякий из них делает то, чего ему хочется. Нет единых законов для решения споров между конунгами и их подданными. И обычными бывают споры, которые порой выливаются в кровопролитные схватки. И у нас нет единого государства, как это принято в южных странах, Германии, Франции, Испании. Италии, где у каждого народа один правитель, один закон, строгий порядок, а племена не истребляют друг друга в междоусобной войне…[2 - Первое непрочное государственное объединение в Норвегии образовалось в 872 году, в Швеции — лишь в начале XI века, то есть позднее, чем на Руси. Так что никакого опыта государственного устройства норманны на Русь принести не могли.]
        Долго они еще ходили по пустынным берегам Волхова, рассказывая друг другу о своих народах…
        А на другой день она не пришла. Он сначала спокойно ждал ее появления, потом стал нетерпеливо ходить взад и вперед, в десятый раз, перебирая в памяти ее последние слова: «Завтра встретимся на том же месте». Вот оно, это место напротив раскидистого дуба на той стороне реки его не спутаешь ни с каким другим деревом… Но ее нет!
        Наконец не выдержал, пошел в город. Город маленький, с одного края виден другой, но он несколько раз обошел его вдоль и поперек, будто гуляя, но Ивицы нигде не было! Ноги неудержимо несли его к терему посадника, он сопротивлялся, как мог: только этого не хватало, чтобы он, конунг, покровитель здешней земли, стоял перед ее окнами, как нищий! Он может приказать, и ее приведут к нему и она будет валяться у его ног: он волен осыпать ее драгоценностями или казнить, как последнюю преступницу. Но он знал, что никогда так не поступит. Ему нужна была ее любовь, настоящая, свободная, которая слилась бы с могучим потоком его любви, и обе любви слились бы в единое целое!
        Он дал зарок себе не ходить к ее терему. Но вдруг увидел, что стоит перед ним. Тусклые слюдяные окна были наглухо закрыты изнутри, перед теремом — никого, двери заперты, в здании будто все вымерло.
        В нем все кипело. Он чувствовал, что ненавидит ее, в состоянии уничтожить, растерзать это непостоянное существо. И в то же время готов упасть перед ней, прижаться разгоряченной щекой к ее тонким, худеньким ножкам и замереть от счастья. Он чувствовал, что она подчинила его себе, лишила волн, обессилела, он бы сделал все, что она ни пожелала.
        Так метался он три дня. На четвертый увидел ее. Она вышла из-за угла с каким-то парнем. Это был высокий, здоровенный красавец, с льняными волосами, добродушной улыбкой человека, сознающего свою силу и не собиравшегося применять ее без надобности. Он глядел в землю и прислушивался к голосу своей спутницы. А Ивица, придерживаясь за его руку, что-то говорила, говорила, изредка заглядывая снизу ему в лицо, и вся сияла от нескрываемого счастья.
        Олегу будто кто-то ударил в сердце, оно забилось гулко и часто. Первым побуждением его было отдать приказ своим викингам схватить спутника Ивицы и изрубить на куски! Но он тотчас остановил себя. Он понимал, что из-за такого поступка потеряет ее навсегда. А он все еще надеялся, что когда-нибудь она вернется к нему. Влюбленный надеется даже тогда, когда нет никакой надежды.
        Он вернулся в свой терем и заперся в горнице. Мыслей не было, оставалось только одно щемящее, давящее чувство и ощущение потери чего-то большого и важного в своей жизни.
        Он не знал, сколько времени провалялся в кровати, как вдруг в дверь сильно застучали и громкий голос позвал:
        - Вестник от князя Корша! Срочное сообщение! Войско племени меря выступило против Чомболкса!
        Олег встрепенулся. Призывной звук военной трубы заглушил остальные чувства. И вот уже он во главе своей дружины и отрядом воинов-ладожан выступил из города. Олег сидел на коне и наблюдал, как длинной лентой войско втягивается в лес. Шли без доспехов и щитов, все это было сложено в обозе. Викинги двигались легко и даже весело. Еще бы: закончилось нудное сидение по домам. скучные караулы на крепостных стенах, впереди ожидались привычные походные развлечения, стычки и сражения с неприятелем, легкая добыча, доступные женщины…
        Разведчики обшаривали окрестные леса в поисках возможных засад, определяли места стоянок. А лесам, кажется, не было конца. Едва выходили из одного массива, как открывались новые огромные пространства дремучих зарослей. Олег вновь и вновь поражался величественной красоте дикого края, его неохватного простора и порой чувствовал себя со своим отрядом викингов малой песчинкой среди необозримого моря лесов, пашен и лугов…
        На другой день пошел дождь. Сначала небо заволокли тучи, потом упали первые капля, мелкие, теплые. Они освежили разгоряченные лица, воины пошли бодрее и веселее. Но дождь расходился и скоро перешел в ливень. Там, где дорога была песчаной, идти было еще можно без особых усилий, но на суглинке ноги скользили, шлепали по многочисленным лужам, месили грязь. Обувь и одежда намокли, ветер бросал в лицо холодную влагу, она противно текла по шее, спине; влагой были пропитаны и воздух, и все окружающее, казалось, от нее не было спасения.
        Вечером остановились у реки. Но она не манила, а скорее отталкивала: снова вода, снова сырость… Стоя поужинали хлебом и соленым салом, ложиться на сырую землю нечего было и думать. Видно, придется дремать всю ночь, притулившись где-нибудь под деревом. Впрочем, разве впервые для викингов? Спали и в поле, и на лугах, и где только не проводили походные ночи!..
        Объезжая отдыхающие войска, Олег с удивлением заметил, что ладожане улеглись на бочок и уже спят безмятежным сном. Подозвал тысяцкого Радовила, спросил сурово:
        - Ты чего надумал? Хочешь, чтобы завтра половина твоих людей схватила воспаление легких?
        Радовил, высокий, широкоплечий парень, умно и серьезно взглянул на него, ответил не спеша:
        - Все будут здоровы, конунг.
        - Как же здоровы, когда они на мокрой земле лежат?
        - Не на земле они лежат, конунг.
        - Что, по-твоему, я ослеп? Ничего не вижу?
        - Видишь, конунг. Только спят мои воины на подстилках.
        - Какие такие подстилки? Откуда взялись? Ветки сырые, да и не спасут они от сырости!
        - Спасут, конунг.
        - Что ты заладил — конунг да конунг! Говори яснее, на чем они спят?
        - На лапах из ельника. Кругом полно еловых деревьев, это прекрасные подстилки на сырой земле. Вон некоторые шалаши смастерили, внутри сухо.
        Олег слез с коня, прошелся между бойцов. В полутемноте разглядел, что ладожане действительно лежали на темно-зеленых подстилках из еловых веток; кое-где чернели наскоро сделанные шалаши. Пожевал жесткими сухими губами, спросил, не поднимая взгляда на тысяцкого:
        - Охранение выставил?
        - Конечно.
        Молча сел на коня, стал объезжать викингов, коротко отдавая приказания. И скоро его викинги тоже устроили себе спальные ложа из лап ельника. Олег подобным образом улегся под одним из деревьев, а сверху соорудил небольшой навес из плаща. Улегшись, с удивлением стал думать о превратностях судьбы, которая сначала занесла его в жаркие страны, где он изнывал от зноя, а теперь забросила в лесные дебри, под неприветливый ненавистный дождь. И как хорошо, что подвернулся этот славянин со своим дельным советом, а то пришлось бы ночь коротать на сырой земле…
        С утра двинулись в путь. В полдень прискакали разведчики, радостно доложили:
        - Корш с войском ждет у реки Молога!
        Воины, услышав такую новость, тотчас оживились, зашагали поживее.
        Олег поскакал в голову колонны, чтобы первым встретить князя мерянского племени. Тот внезапно вывернулся из-за поворота, от его коня шел пар.
        - Будь здоров, конунг!
        - Здоров будь, князь!
        Поехали рядом. Олег украдкой взглядывал на Корша и невольно сравнивал его с котом, которого только что вытащили из воды; наверно и он выглядел не лучше.
        - С погодкой нам не повезло, — осторожно сказал он, стремясь выведать настроение князя и его войска.
        - Впервой, что ли? — ответил тот беззаботно. — Лета у нас бывают, как правило, дождливыми, а зимы — снежными. Мы привыкли. А у тебя на родине что, тишь и гладь, да божья благодать?
        - Какая там благодать! Штормовые ветра и ураганы. Как налетят с моря, не знаешь куда деваться!
        - С ветрами у нас полегче, тем более в лесу. Ну а к дождям мы привыкли.
        - Значит, направляемся в землю племени весь?
        - Как договорились!
        - Двигайся первым. Все-таки вы лесные люди, знаете все уловки и хитрости. Для меня лес в новинку. Опасаюсь внезапного нападения, засад, обходных действий.
        - Обвести нас вокруг пальца Чомболксу не удастся! Я все его каверзы знаю наизусть!
        Ночевали возле реки Мологи, а потом двинулись в сторону Белоозера. Дождь прекратился, стало выглядывать солнышко. Дорога оставалась мокрой, передвигаться было по-прежнему трудно.
        Утром следующего дня разведчики доложили, что впереди, развернувшись на просторной поляне, стоят войска Чомболкса. Тотчас Олег и Корш поскакали к месту предстоящего боя. Завидев просветы сквозь поредевшие деревья, сошли с коней и осторожно выдвинулись на край леса. Отсюда было хорошо видно войско противника.
        - Глянь, — сказал Корш свистящим шепотом, будто его могли услышать за полкилометра от них стоявшие вражеские воины. — Чомболкс конницу поставил в центре…
        - Хочет одним ударом порвать наш строй, захватить горловину дороги и отсечь пути к отступлению, — продолжил его мысль Олег.
        - Неплохо задумано. Прорыв конницы и перехват дороги могут вызвать панику в наших войсках, воины кинутся в леса. Тогда останется их преследовать и добивать.
        - Нам надо укрепить центр. Кого, по-твоему, следует поставить?
        - Я выведу свою конницу и ударю первым, — предложил Корш.
        - Не успеешь, — подумав, ответил Олег. — Думаю, Чомболкс не дурак, чтобы дать тебе развернуть свои силы. Он будет нападать именно в тот момент, когда ты будешь проводить перестроение войска.
        - Пожалуй, ты прав.
        - Сделаем так. Я выведу своих викингов и закрою дорогу, а твои силы составят левое и правое крыло войск.
        - Устоят пешие норманны против конников?
        - Умрут, но не отступят.
        - Что ж, пусть так и будет! — решительно заключил Корш.
        На поляну воины выходили в полном облачении, при оружии, занимали указанные князьями места.
        Когда построение было закончено, на белом коне выскочил Корш. Он промчался перед строем, а потом, высоко подняв меч, поскакал в сторону противника, громко выкрикивая:
        - Чомболкс! Жалкий трус! Хитрая, изворотливая ласка! Выходи на честный поединок! Ты мне ответишь за моего брата!
        На середине он поднял коня на дыбы, и тот затанцевал на месте.
        - Не будь трусом, Чомболкс! Все равно до тебя доберусь!
        Тогда от строя неприятеля отделился всадник на сером коне и, набирая бег, устремился на Корша. Противники сошлись. Издали видны были оскаленные морды, развевающиеся гривы коней, сверкание мечей; всадники крутились друг вокруг друга, то съезжались, то разлетались в стороны. Неясно было, на чьей стороне перевес, оба князя бились яростно и беспощадно. Но вот всадник на сером коне завалился назад, а его противник привстал на стременах, издал торжествующий крик и поскакал между обеими линиями войск, показывая всем окровавленный меч. Это был Корш.
        И тогда мери, ладожане и норманны взорвались громоподобным ревом и ринулись на врага. Порыв был всеобщим, а воодушевление столь велико, что удар по врагу оказался сокрушающим. Воины племени весь, потеряв князя, стали пятиться, а потом побежали. Началось преследование.
        На плечах отступающего противника подошли к Белоозеру, небольшой крепости на берегу широкого озера. Крепостные стены ее были более низкими, чем в Ладоге, башни невысокие. Особенно уязвимым город был со стороны озера, чем и решили воспользоваться Олег и Корш. Они приказали своим воинам вязать плоты, готовить весла и шесты.
        Как видно, защитники поняли безнадежность своего положения. Открылись ворота главной башни, и из них вышли старейшины племени. В знак покорности они шли с непокрытыми головами, ветер раздувал их длинные седые волосы.
        Олег и Корш в это время стояли на берегу озера, руководили подготовкой приступа. Старейшин первым заметил Корш. Указывая на них Олегу, сказал:
        - Кишка тонка оказалась у белоозерцев. Сдаются на милость победителей.
        Олег хищно ощерился. Процедил сквозь зубы:
        - На выкуп не соглашаемся ни в коем случае.
        - Чего же ты хочешь?
        - Отдать город на три дня в разграбление.
        Корш поперхнулся, уставился на Олега немигающими глазами.
        - Что так?
        - Воины мои изголодались по добыче. В Ладоге я удержал их от грабежа. Сейчас не смогу.
        После некоторого молчания Корш ответил непримиримо:
        - Грабить Белоозеро я не позволю.
        - Почему?
        - С племенем весь мы веками жили рядом в дружбе и согласии. И дальше нам придется соседствовать. Ты уйдешь, а мы останемся!
        - Ну и что? А сейчас они наши враги.
        - Какие враги? Просто князь их всегда был дурной и взбалмошный. Он получил сполна. А народ-то при чем?
        - А мои воины при чем? Они жизнью рисковали и хотят получить расчет по полной!
        Корш набычился, взгляд его стал темным и недобрым.
        - Слушай, конунг. Я пока спокойно говорю. Внемли моим словам. Если ты двинешь свою дружину на город, я ударю тебе в спину. Для моих воинов племя весь — дружеский народ, а ты со своими викингами — пришелец, чужак, грабитель. И щадить тебя и все твое войско не будем!
        Они некоторое время смотрели в глаза друг другу. Наконец Олег отвел взгляд. Проговорил холодно:
        - Хорошо, пусть будет по-твоему. Только старейшин принимай один. А я пошел к викингам.
        Между союзниками пробежала черная кошка.
        III
        - Не сиди дома, князь, — обратился к Олегу Велегост. — Сегодня большой праздник. Чествуем бога нашего Купалу. Вся молодежь высыплет на луга, будут водить хороводы, жечь костры. Посмотри на наш обычай народный, как мы умеем гулять и веселиться.
        - А кто он, ваш бог Купала?
        - Бог плодородия. Это третий по значению славянский бог — после Перуна и Велеса. Празднуется он в ночь с 23 на 24 июня, когда солнце дает наибольшую силу растениям, Ночь Купалы исполнена чудодейственных, чародейных явлений. Поверхность воды бывает подернута серебристым блеском, деревья переходят с места на место и разговаривают между собой шумом ветвей. А кто из людей найдет чудесный цветок папоротника, тот может понимать язык всякого творения.
        - У нас нет такого праздника, — произнес Олег, заинтересованный рассказом купца. — Я обязательно пойду на луга.
        Втайне он надеялся встретить Ивицу, хотя был уверен, что ее нет в Ладоге, что она уехала куда-нибудь с тем парнем.
        Уже выйдя из крепостных ворот, он подивился большому стечению народа на берегу Волхова. Здесь был и стар и млад. Еще солнце не село за край неба, а во многих местах были зажжены костры, между ними проводили скот — коней, коров, овец и коз.
        - Зачем они это делают? — спросил Олег подвернувшегося парня.
        - Это рачительные хозяева стараются уберечь скотину от происков леших, кикимор и недружелюбно настроенных домовых.
        - А это что за кукла? — вновь он задал вопрос, указывая на празднично одетое чучело мужчины, высоко поднятое на шесте посредине луга.
        - Изображение Купалы. Там сейчас самое главное место празднества, конунг.
        Олег подошел поближе. Вокруг чучела, взявшись за руки, молодежь образовала три круга, они вращались в разные стороны. В глазах пестрело от изобилия красочных одежд: тут были и белые, и синие, и голубые, и красные, и желтые, и оранжевые платочки, платья, рубахи, штаны, башмачки и сапоги, кушаки и пояса. Олег разобрал слова песни:
        Ой, купался Купала
        Да в воду упал,
        Белых квиток нарвал
        И всем деткам раздал,
        Купала, Купала, го!
        Чуть дальше, на крутом берегу реки скоморохи собрали толпу зевак. Олег с живым интересом наблюдал, как они наигрывали в дудки и свирели, пели и плясали, ходили колесом, вызывая восторг честного народа.
        И вдруг он увидел Ивицу. Его словно жаром окатило, стало трудно дышать. Задыхаясь, он неотрывно смотрел на ее густые волосы, обрамлявшие маленькое личико с огромными глазами, худенькую фигурку в облегающем белом шелковом платье с красной бахромой. Она заразительно смеялась над проказами потешников. Но вдруг, по-видимому почувствовав его взгляд, она беспокойно пошевелила плечами, смех на ее лице потух и она взглянула на него, строго и требовательно. Он замер, словно лягушонок перед ужом.
        И тут она исчезла. Он понял, что она нырнула в толпу. «Все пропало, — обреченно подумал он про себя. — Сейчас она убежит и спрячется где-нибудь». Проделки скоморохов перестали занимать. Олег вышел из круга и бесцельно пошагал по лугу. Ему стало неинтересно среди народа, люди тяготили бесшабашной радостью и весельем. Ему захотелось домой, и он направился в город.
        - Князь, зачем так рано уходить? — раздался сзади голос Ивицы. — Самые главные развлечения впереди!
        Олег обернулся, увидел сияющую Ивицу и вдруг почувствовал, как его лицо стало расплываться в глупейшей улыбке.
        - Я просто прохаживаюсь, — неловко пытался он оправдаться.
        - Пойдем в круг. Сейчас начнется перепрыгивание через костры. Ты не хочешь узнать свою судьбу?
        - А как мне это удастся?
        - Очень просто. Если девушка и парень прыгнут через костер, взявшись за руки и не разомкнут их, то их ждет долгая совместная жизнь.
        - А с кем я буду прыгать? — внутренне замирая, спросил он.
        - Со мной конечно. С кем же еще? — невозмутимо ответила она.
        Она повела его к костру. Он шел рядом с ней и знал наверняка, что если она прикажет ему кинуться в костер и сгореть заживо, он это сделает не задумываясь и не рассуждая…
        Они встали в ряд ожидающих. Костер был окружен зрителями, которые живо откликались на удачи и неудачи молодых пар. Он ощущал в своей руке ее тоненькую и узенькую ладонь, боясь пожатием причинить ей боль. Наконец подошла их очередь. Он так волновался, что слегка кружилась голова.
        - Ну, князь, не подведи, — шепнула она ему одними губами.
        Пламя внизу, блеск очей Ивицы… И вот они на другой троне костра. Ударили в уши крики толпы. Он оглянулся на Ивицу. Она смотрела на него большими восторженными глазами и радостно улыбалась. Он кинул взгляд на руку и увидел, что по-прежнему держит ее ладонь. И такая радость охватила его, что он рванулся к ней, схватил в объятия и хотел поцеловать, но она, тонкая и гибкая, как змея, немыслимым образом выскользнула из его рук и скрылась в толпе. Вероятно, у него в этот момент было очень глупое лицо, потому что все вокруг дружно и заливисто засмеялись. Он кинулся за ней, но ее нигде не было. Он метался туда, сюда — как в воду канула!
        - А вот баранки, крендельки, медовуха! Налетай, выпивай! — раздался рядом задорный голос, и Олег увидел лоточника, неторопливо прохаживающегося среди народа.
        Он был расстроен, огорчен, он чувствовал себя самым несчастным человеком на свете. Но сейчас он выпьет хмельного, забудется и ему станет легче. Он открыл мешочек, висевший на поясе, нашел мелочь и кинул на лоток.
        - Медовухи! И пару пряников!
        Выпил, съел. В голове зашумело, тепло пошло по всему телу. Стало светло и радостно. Сбежала так сбежала, разве мало девушек вокруг? А он все-таки князь неужели не найдет подходящую пару!
        - Куда это ты подевался, князь? — раздался знакомый голос, и он увидел Ивицу. Она стояла совсем рядом, склонив головку и испытующе смотрела на него прищуренными глазами. Она была такой красивой в свете догорающей зари, что на мгновенье Олегу показалось, будто от нее исходит сияние. Он подбежал к ней, встал на одно колено, схватил ее руку и прижал к груди. Прошептал горячо и страстно:
        - Ивица, Ивица! Не бросай меня, я не могу без тебя!
        - Ну что ты, глупенький! — гладила она его по голове, как несмышленого мальчишку. — Встань, а то люди смотрят.
        - Но ты не покинешь меня? — умоляюще глядел он на нее снизу.
        - Вот заладил! — уже раздражаясь, ответила она, оглядываясь вокруг. — Куда я денусь?
        - А к тому парню, с которым я тебя видел на днях! — выпалил он.
        Лицо ее на мгновенье будто окаменело, но она тотчас ласково улыбнулась ему, стукнула пальчиком по носу:
        - А вот ревновать в день Купалы запрещено! Понимаешь, за-пре-ще-но! Таков наш обычай! Это единственный день в году, когда девушкам разрешается купаться вместе с парнями, допускаются поцелуи, ласки и объятия с тем, кого она на этот день выберет. И никакой ревности, слышишь — никакой ревности не дозволяется! Обещаешь не ревновать меня? — спросила она строго.
        - Обещаю! — бездумно ответил он, счастливый от того, что мог смотреть в ее обворожительные глаза.
        - Тогда вставай, и пройдемся по лугу. Кстати, парни в день Купалы дарят своим любимым различные подарки!
        - Все что угодно! — воскликнул он, вставая. Он подхватил ее под руку (боги, какая она легкая, как пушинка!) и потащил за собой.
        Сначала он накупил ей медового печенья и баранок, потом золотые сережки с вправленным камушком, кажется изумрудом, бусы из янтаря, браслет на руку… Он готов был скупить все, что попадалось под руку, но она вдруг бурно запротестовала:
        - Куда мне столько? Я ведь не вешалка для драгоценностей!
        Они ходили между веселящейся молодежи, слушали хороводные песни, любовались плясками, криками поддерживали девушек и парней, прыгавших через костры. К ним подходили ряженые девушки, предлагали:
        - Давайте вам погадаем! Всю жизнь вам расскажем!
        Они подавали руки, по ладоням гадалки им вещали:
        - Будете жить долго и счастливо! Богатство вас ждет несметное! Детей у вас будет много, счастье в молодостии опора в старости!..
        Потом Ивица вдруг проговорила загадочным с придыханием голосом:
        - А знаешь, еще что можно сделать в эту чудесную ночь?
        - Что? — наклоняясь к ней, спросил он.
        - Найти невидимый клад!
        - Как это — невидимый? — не понял он.
        - В обычные дни он для всех незаметен, а сегодня его можно разыскать с помощью волшебного цветка папоротника…
        - А как его найти?
        - Он расцветает в полночь в глухом лесу, где не слышно петушиного крика.
        - Пойдем поищем заветный цветок! — возбужденно проговорил он, хватая ее за плечики.
        - Ну, ну, оставь свои вольности! — Она строго взглянула ему в глаза.
        Он поспешно убрал руки.
        - Извини, я нечаянно…
        Она надолго замолчала. Наконец он не выдержал, спросил:
        - Но как же мы увидим чудесный цветок в кромешной тьме?
        - Он светится, — уже неохотно ответила она, и, подумав, добавила: — И еще надо защититься от нечистой силы. Для этого надо сесть на землю, очертить вокруг себя круг и не трогаться с места, как бы не пугала собравшаяся нечисть. Не страшно?
        - Нет! Я готов пойти хоть к черту на рога…
        - Вот тогда и должен появиться чудесный цветок папоротника…
        Она взглянула на звездное небо.
        - Но до полуночи еще довольно много времени. Пойдем к реке, я хочу искупаться…
        С берега можно было различить купающихся девушек, был слышен их крик и повизгивание. Ивица отошла в кусты. Скоро Олег увидел ее бледную тень, проследил, как она кинулась в воду. Он подошел поближе к кромке песка, стал вглядываться в купающихся, надеясь найти Ивицу, но в темноте ничего нельзя было разобрать. В голове его бродил хмель, он не выдержал и, как был в одежде, вошел в реку и поплыл к купающимся девушкам. Девушки от него шарахались в сторону, радостно визжали:
        - Охальник! Бесстыдник! Бессовестный!
        Он кидался в одну, в другую сторону, но Ивицы нигде не было. Измученный вылез на берег. Где она могла быть? Наверно, давно вышла из воды, иначе можно замерзнуть. Может, ищет его на берегу?
        Он стал бродить вдоль реки, но Ивицы нигде не было.
        - Вот медовуха! Пряники, крендельки, печенье! — услышал он рядом.
        Олег чувствовал, что от мокрой одежды его начинало бросать в дрожь. Подозвал к себе лоточника, выпил две кружки медовухи. И сразу почувствовал, как начал быстро пьянеть. В голове тоненько зазвенело, заиграло, мысли побежали безостановочно, опережая друг друга: «Где ты можешь быть, Ивица?.. А может, она еще купается?.. Какая замечательная ночь! Так бы всю жизнь и остался на этом берегу, не зная ни забот, ни печали… Но куда же она подевалась, несносная девчонка? Вечно она мне каверзы подстраивает…»
        Вдруг ему показалось, что он увидел ее недалеко от себя, идущую рядом с тем увальнем-парнем. Он сорвался с места, намереваясь настичь их. В нем закипела злоба, он готов был расправиться и с ним, и с ней. Однако они куда-то пропали, как будто испарились. Он метался по лугу взад вперед, натыкался на лоточников, пил медовуху. Потом оказался в лесу, в полной темноте, долго плутал, наконец, вышел к реке. Яркие звезды отражались в речной глади воды, и ему показалось, что поверхность воды засеребрилась, а деревья закачались, сдвинулись с места и стали переговариваться между собой шелестом листвы: «Бедный, несчастный юноша! Он столько претерпел в своей любви! Никто-то его не жалеет…»
        И вдруг явился перед ним лик Ивицы. Она глядела на него призывно и страстно, обнимала его пламенным взглядом, и он упивался им и шептал в горячечном бреду:
        - Колдунья, ведьма, соблазнительница… Ужо я доберусь до тебя!
        Он рванулся к ней, а она уходила от него все дальше и дальше в лес. И это была уже не Ивица, а Никса, водяная дева, живущая в омутах и под речными порогами, по-славянски, как он слышал от Ивицы, называемая русалкой. Лицо ее было исполнено несказанной, пленительной красотой, обнаженное тело ее облегали длинные распущенные волосы, а глаза были голубыми, с длинными пушистыми ресницами. Только вся она была воздушно-прозрачная, бескровная, бледная.
        Неведомая, неудержимая сила влекла Олега к этой дивной красавице, тоской обволакивалось его сердце.
        - Погоди меня, постой немного, — умолял он ее, беззвучно шевеля губами. — Я обниму, согрею тебя, вдохну в тебя жизнь. Мне всего восемнадцать лет, я полон молодой жизни, горячей любви. Я передам тебе всю страсть моего сердца, весь жар моей пылкой души…
        Вот она остановилась, вот она ждет его, трепещет в ожидании близости с ним, как от мимолетного ветерка. Он хватает ее… Но это не Никса, это белое платье, сброшенное в пылу любовных утех купальской ночи какой-то шаловливой девушкой…
        Но зато на широкой, освещенной лунным светом поляне появились эльфы. Олег знал, что это души умерших людей, маленькие, добрые существа с длинными седыми бородами, большими головами, покрытыми остроконечными шляпками всевозможных цветов. Их много, они всюду, они радуются и веселятся, что-то кричат ему, Олегу, но он не может их расслышать. Он наклоняется к ним, чтобы понять, что они хотят сказать ему. Но эльфам не нравится, чтобы их так близко видели, и превращаются в цветы, рассыпанные по поляне.
        Но где он? В какой стороне от Ладоги? Куда завели его Никса и эльфы? Олег в недоумении топчется на месте, растерянно смотрит на звездное небо со скрывающейся за кущами деревьев луной и не может понять, в какую сторону идти. Он мысленно представляет огромные необъятные лесные пространства славянского края и в душу его закрадывается трепет: можно сутками идти и не достичь конца-края…
        В верхушках деревьев загудел, завыл ветер, и лес наполнился шумом, неясными звуками. Нет, это не ветер разгулялся. Это валькирии, девы воительницы носятся на своих конях по воздуху, спешат на поля битв, чтобы помочь героям в сражениях, а среди павших избрать тех, кто достоин, пировать вместе с богами на небесах. Вот они, страшно красивые, с развевающимися на ветру волосами, огненно-красными глазами и разинутыми ртами, носятся вокруг него. Их звуки заполняют его уши, разрывают мозг, мешают сосредоточиться, думать, правильно решать. Куда деваться от них?..
        Олег вскрикивает и бежит опрометью, сам не зная куда…
        Только к утру вышел он к крепостным воротам. Викинг, увидев его, сказал облегченно:
        - А мы уж в розыск хотели посылать, конунг. Гонец прискакал ни свет, ни заря: новгородское войско идет!
        Перед его теремом собрались сотские и десятские, в полном вооружении, серьезные и сосредоточенные. Он тотчас пришел в себя, стал привычно отдавать нужные приказы.
        Скоро викинги вышли из Ладоги. Олег еще ранее несколько раз проезжая дорогу на Новгород, приметил ряд удобных позиций и теперь в уме прикидывал, какую из них выбрать. Он знал, что новгородцы соберут большое войско, наверняка в несколько раз превосходящее норманнское. Поэтому надо было выбрать такую позицию, где бы противник смог атаковать только в лоб, не имея возможности обойти, ударить в бок или сзади. Тогда толпы славян ему не страшны, с железным строем его викингов им не совладать.
        Войско шло целый день, заночевало в лесу, а утром двинулось дальше. Скоро прискакали разведчики, сообщили, что новгородцы встали недалеко и ожидают приближения норманнов. Олег поскакал вместе с ними, чтобы осмотреть позицию.
        То, что увидел, очень удивило его. Новгородцы заняли узкую полосу луга между рекой Волхов и длинным озером, которое славяне называли старицей. Она была длинной и неширокой, заросшей камышом. Ладно, если бы на той стороне ее рос лес, в котором славяне могли спрятать засаду и ударить во время сражения. Но на противоположном берегу расстилались просторные луга, а лес рос столь далеко, что о засаде не могло быть и речи.
        Так в чем дело, почему новгородцы остановились в таком невыгодном для себя месте? Ответ один: встреча их с норманнами была столь неожиданной, что не хватило времени для раздумий и размышлений.
        Олег получил позицию, о которой мог только мечтать: новгородцы могли атаковать его только в лоб. Еще раз, окинув место предстоящего сражения, он повернул коня и поскакал к своему войску, чтобы поторопить его в движении. Он боялся, что неприятель изменит свое решение и двинется вперед, на широкие луга.
        Но новгородцы стояли на прежнем месте. Олег развернул свои силы, построив викингов в несколько линий. Одетые в панцири и стальные шлемы, прикрытые большими круглыми щитами, и выставив перед собой длинные пики, они создали непроницаемый фронт. Он решил дать возможность новгородцам первым атаковать его, чтобы потом, обессилев противника, бросить железную кагорту в наступление и разгромить разрозненные и растрепанные силы славян. Такой способ норманны применяли не раз и добивались успеха. И на этот раз Олег не сомневался в победе.
        Встав перед боевым порядком викингов, он начал рассматривать ряды новгородцев. Сражались они рядами, но ряды были рыхлыми, не столь сплоченными, как у норманнов. Такое приходит только в ходе длительных военных походов, боев и сражений. А славяне воюют от случая к случаю, крепкий строй, скорее всего, они освоят позднее.
        Олег внимательнее пригляделся к воинам и с удивлением заметил, что некоторые стояли по пояс обнаженными и держали в руках только меч и щит. Почти такие же, как и берсерки. Видно, и среди славян находятся смельчаки, одержимые бешенством в бою. А ему, Олегу, что-то плели о миролюбии и невоинственности славян…
        Перед строем противника вышел здоровенный мужчина, меч в его руках был игрушкой. По описаниям, Олег узнал в нем новгородского посадника Вадима. Вадим зычным голосом прокричал какой-то призыв. Ему ответил рев тысяч глоток, бой барабанов, гром труб, и толпа неприятеля рванулась вперед. Началась ожесточенная сеча…
        Трижды накатывалась толпа новгородцев на плотный строй норманнов и трижды отступала, понеся большие потери. Викинги не дрогнули. Олег каким-то особым чутьем понял, что наступает решающая минута. Еще на один натиск противник способен, но затем его силы иссякнут, его охватит чувство неуверенности и страха перед непобедимым противником, в сердцах поселится растерянность. Вот тогда он и бросит вперед железную массу своих войск!
        Во время боя он находился позади своего отряда. Глупо поступают те военачальники, которые геройски сражаются впереди всех, оставляя на волю богов течение и исход сражения. Он руководил боем и, имея под рукой запасной отряд, помогал викингам в тех или иных местах, бросая в бой свежие силы.
        И вдруг он услышал воинственный крик позади себя. Тотчас оглянулся, и невольный холодок заполз ему под сердце. Из-под берега старицы вылезали десятки новгородцев и с боевым кличем устремлялись на его войско, охватывая сзади и с боков. Откуда они взялись? Олег тотчас кинул взгляд на тот берег. Он был чист. Не могли враги в такой численности появиться неожиданно из далекого леса. Он постоянно обозревал окрестность и наверняка заметил бы такую опасность. Взор его упал на старицу, и он все понял. Из воды выныривали все новые и новые воины и спешили к берегу. Не было времени думать о том, как они оказались там, надо было искать пути спасения для своего воинства. Окружение со всех сторон почти наверняка означает гибель и уничтожение, это знает каждый военный человек.
        Олег подал команду, и викинги заученно перестроились в «черепаху»: создали вокруг него круг, от стрел прикрылись огромными щитами, а затем стали медленно отступать. Славяне окружили их со всех сторон, постоянно атакуя и засыпая стрелами. Но викинги пиками и мечами отбивались от них, а воины посредине круга по команде Олега вдруг убирали щиты, выпускали в неприятеля сотни стрел и тотчас прятались под них. Дрогни и побеги хоть один боец, разбей железный круг, нарушь его лишь в одном месте, и гибель всех была неизбежной. Но викинги стояли насмерть, мужественно отражали все наскоки и продолжали двигаться по дороге, все более, и более углубляясь в лес. На узкой лесной дороге славянам было неудобно нападать, натиск их постепенно ослабевал, наконец, прекратился совсем. Бой стих.
        Воины почти без сил попадали на землю, отдыхая после страшного напряжения. Олег тоже совсем вымотался и лежал на сухих иголках и редкой травке, вдыхая живительный запах соснового бора. Высоко в небе плыли облака, но ему казалось, что это не облака, а вершины деревьев плывут в высоком голубом небе.
        Отдохнув, норманны двинулись в Ладогу. Потери были очень большими, почти четверть своего войска потерял он в этом сражении. Кто же ему говорил, что славяне мирное, не воинственное племя, не привыкшее к боям и сражениям, что они не окажут серьезного сопротивления? Кажется, Ставр! Вот вернется Олег в Ладогу, он покажет ему, как обманывать предводителя викингов, давая ему неверные сведения о противнике! И только при подходе к крепости он вспомнил, что Ставра в городе нет, что он послал его к кривичам с посольством. Не на ком было сорвать скопившиеся за день злость и горечь поражения.
        По прибытии в Ладогу Олег начал усиленные хлопоты по подготовке ее к обороне. Уже на другой день славяне стали обтекать крепость со всех сторон. Их становилось все больше и больше, среди них он замечал и воинов из финских племен — чудь, весь и мери. Сами пришли или их привели клявшиеся в верности и любви их князья?
        Чутье подсказывало Олегу, что долгой осады норманны не выдержат, и стал продумывать пути отступления. Конечно, следует прорываться по реке Волхов, благо корабли пока вне досягаемости противника. Он приказал погрузить на них все ценное, привести в порядок весла и другие принадлежности. Надо было только дождаться темной ночи.
        Подгоняемые норманнами, жители города стали кипятить в котлах воду, заносили на стены камни, валуны, бревна. Мужчин Олег приказал вооружить мечами и поставить между норманнами; при малейшем подозрении их следовало беспощадно убивать. Но зато у противника создавалось ложное представление о большой численности защитников.
        В полдень новгородцы пошли на приступ. Осыпаемые тучей стрел, поливаемые кипятком, под градом камней и тяжестью бревен они несли большие потери, но продолжали карабкаться на стены зло и напористо. Уже завязались схватки на площадках; Олегу одно время показалось, что вот-вот неприятельские воины прорвутся в город, но норманны выстояли.
        - Второго штурма нам не выдержать, — мрачно сказал он на совещании десятников и сотских. — Сегодня ночью отплываем. Чтобы ни одна душа из местных жителей не знала об этом и не предупредила врага. Все делать тихо и незаметно.
        И вдруг под вечер славяне поспешно снялись и ушли по дороге на Новгород. Это было столь неожиданно, что Олег даже не поверил в случившееся и подумал: уж не придумана ли неприятелем какая-нибудь новая уловка и не затевается какая-то очередная каверза? После случая возле старицы он стал мнителен и подозрителен и перестал считать славян безобидным племенем.
        Только через день все выяснилось. Прибыл Ставр, посланный с посольством к кривичам. Он рассказал, что князь кривичей Тримир с большой теплотой принял посланников Олега, просил передать, что он будет поддерживать с ним дружеские связи, а узнав, что словене пошли на Ладогу, двинул свои войска на Новгород: он не мог простить, что когда-то ему пришлось уступить земли по реке Великой. Вот поэтому новгородские войска так поспешно оставили Ладогу.
        Вдохновленный удачей Олег устроил посольству роскошный пир, в котором участвовала вся его дружина. Олег посадил Ставра рядом с собой, всячески восхвалял и поднимал кружки с хмельным в его честь, а также во славу своих воинов и всех гостей. Уже сильно захмелев, спросил Ставра:
        - Скажи-ка мне, друг мой сердечный, почему ты дал такие неверные сведения о славянах?
        - Какие такие неверные сведения? — не понял находившийся уже в изрядном подпитии тот.
        - А такие, будто это невоинственное племя?
        Ставр долго думал, склонившись к столу, наконец, поднял на Олега протрезвевшие глаза и ответил убежденно:
        - У нас не было с тобой разговора о воинских достоинствах славянских племен.
        - Как не было? А о чем же мы тогда говорили?
        - Об их быте, нравах, религии… Ну, может, еще о чем-то, только не о войнах и сражениях. Я купец, меня военная сторона мало интересует.
        И тут Олег вдруг вспомнил, что действительно, на военные темы он разговаривал с норманнским купцом Свавильдом, а тот, как видно, заметил только миролюбие славян и их гостеприимство. Надо было найти побольше людей, знавших здешние края, тогда бы он не совершил такой грубейшей ошибки. Урок, который получил от битвы возле старицы, он, Олег, запомнит навсегда.
        - Но ты славянин. Неужели ничего не можешь сказать о воинском умении своего народа?
        - Как не могу? Кое-что и мне известно. Старики рассказывали, что славяне всегда отличались большой храбростью и мужественно отстаивали свои земли. Они говорили: «Кто может лишить нас вольности? Мы привыкли отнимать земли, а не свои уступать врагам. Так будет и впредь, доколе есть война и мечи на свете». Соседние правители охотно берут их в свои армии и платят большие деньги за каждого воина. Они ставят славян впереди своего войска, и те порой погибают все до одного, но не даются врагу. Они не знают благоразумной осторожности и бросаются прямо в средину врагов, разрушая их сомкнутый строй. Славяне особенно искусно бьются в лесу, умеют скрываться в траве, изумляя противника внезапными нападениями. Еще они умеют долгое время таиться в реках и озерах и дышать свободно посредством сквозных отверстий в тростнике, выставляя конец их на поверхность воды…
        - Вот! — встрепенулся Олег. — Если бы я знал про все это, я не попал бы на хитрость возле старицы!
        - Да, конунг, я еще вот что тебе хочу сказать…
        - Зови меня славянским званием — князь. Отныне буду от всех требовать, чтобы меня звали князем!
        - Хорошо, князь. Расспрашивал меня князь кривичей Тримир про тебя. И когда узнал, что ты молод и не женат, предложил породниться.
        - О! Это что-то новое, — заинтересовался Олег. — У него что, есть дочь на выданье?
        - Угадал! Я тебе скажу, дочь просто красавица!
        - Так-так-так! И ты думаешь, он серьезно хочет получить меня в зятья?
        - Серьезно, князь. Это позволит ему возвыситься среди других славянских племен. Ведь у тебя храбрая норманнская дружина, ты вынужден будешь становиться на его сторону в спорах с соседями.
        - Как и он на мою сторону, — раздумчиво проговорил Олег. — И тогда мы вместе с ним будем властвовать над обширными землями… Ну, Ставр, тебе просто цены нет!
        - Тогда засылай сватов, князь Олег. Хочешь, буду у тебя сватом? Славянские обычаи знаю, не подведу!
        - Усмирю новгородцев, сам поеду сватать! Была, не была!
        Наутро, на свежую голову, он вновь обдумал предложение кривичского князя и окончательно пришел к выводу, что лучшего решения, как установление родственных связей с ним, нельзя придумать. Во-первых, они загонит в угол Новгород; сжатый с двух сторон он не сможет долго сопротивляться. Во-вторых, он вместе с кривичами установит власть над всем славянским севером. Ну, и, наконец, решит важный жизненный вопрос, который когда-то все равно придется решать, — жениться. С молодой красивой женой он быстро забудет Ивицу, выбросит из головы эту взбалмошную и непостоянную девицу.
        Через два дня в Ладогу прибыло посольство из Новгорода. Бородатые, богато одетые мужики преподнесли Олегу дорогие подарки и дали согласие платить дань. Большого усилия требовалось от него сохранить на лице серьезное выражение и подавить торжествующую улыбку победителя. Теперь весь огромный край оказывался в его руках. Проводив послов, он тотчас отдал приказание собираться в Смоленск. Откладывать сватовство не имело смысла.
        Теперь уже не только с высоты крепостной башни, а воочию увидел он во время своего более чем десятидневного пути необъятные просторы и богатства этого удивительного края. Леса кишели промысловыми зверями и птицами, реки и озера были наполнены рыбой. В селениях путников радушно встречали жители, делились последним, чтобы угодить гостям. Такого радушия и теплоты души Олег не встречал нигде. Порой ему казалось, что он родился и вырос в этих краях и все встречавшие — его родственники.
        Но вот пошли холмы и пригорки, а вскоре на одной из возвышенностей увидели столицу кривичей, Смоленск. Деревянная крепость стояла на берегу Днепра и имела внушительный вид. Из ворот выехали всадники и встретили гостей с хлебом и солью. Подавал угощение Олегу сам князь Тримир, молодцеватый, поджарый, с небольшой бородкой сорокалетний мужчина. Он разместил гостей в своем дворце. Сначала все пошли в баню, хорошо помылись и попарились с дороги, а потом началось сватовство.
        Олегу было и приятно и забавно смотреть незнакомые обычаи. В горницу, где сидели князь, его жена и близкие родственники, они вошли вместе со Ставром. Ставр низко поклонился хозяевам и в цветистых выражениях восславил хозяина и хозяйку, преподнес им подарки — прекрасной работы норманнский меч в ножнах, богатое ожерелье и перстни, а потом вдруг завел совсем непонятный для Олега разговор про свои купеческие дела:
        - Явился к вам купец, молодой и красивый, знатный и богатый. Объехал этот купец полземли, полсвета, повидал многие моря и океаны, горы и равнины, села и города. И вот услышал он, что в вашем городе, во дворце княжеском товар имеется ценности необыкновенной. И хотел бы купец посмотреть товар лицом и разговор завести о покупке его.
        «Вот занесло старого дельца! Вот как принялся расхваливать самого себя! Как только князь и княгиня слушают его и не выгонят в шею?» — удивлялся Олег. Но князь, вопреки его ожиданиям, ответил не менее витиевато:
        - Добро пожаловать, купец дорогой! Покажем мы тебе свой товар драгоценный. Хранили, берегли его пуще ока, холили, лелеяли больше всего на свете! Только большие деньги за него запросим. И хотелось бы знать нам: хватит ли денег у купца, чтобы расплатиться с нами?
        - Купец наш такими богатствами-сокровищами владеет, что уплатит вам сторицей!
        «Когда же обо мне поведут речь? — внутренне возмущаясь, думал Олег. — Приехали свататься, а тут торговлю, как на рынке или ярмарке, завели!»
        Но тут в горницу вошла девушка, красивая, роскошно одетая. В ней была та славянская мягкость лица, которая особенно трогала его. У нее были полные щечки, нежные губки, небольшой округлый подбородочек.
        Она остановилась недалеко от двери, смущенно глядя в пол. И вдруг подняла веки и взглянула прямо в глаза Олегу. Взгляд ее был несмелый, смущенный и растерянный и в то же время любопытный. Взглянула и опустила взгляд, щеки ее зарделись и сделались пунцовыми. И только тут он догадался, что перед ним стоит его невеста, что все время велась речь о нем и дочери князя. Он шумно вздохнул, и на его лице появилась широкая улыбка. Все приняли ее за открытое признание им красоты невесты и тоже облегченно вздохнули.
        - Дочь моя, Зарена, — проговорил потеплевшим голосом князь, явно гордясь ее красотой. Он взял ее под руку и посадил рядом с Олегом.
        - Ну вот и хорошо, вот и ладно, — тотчас затараторил Ставр. — А мы с собой привезли сговорный пряник, и хотелось бы принести его в дар девице молодой, красавице писаной, чтобы стала она хорошей хозяйкой и плодовитой матерью.
        И Ставр извлек откуда-то из-за спины медовый пряник в форме солнца, который испекли еще в Ладоге и тщательно оберегали в пути. На прянике были оттиснуты символические узоры — квадраты с точкой посредине, круги, волнистые и прямые линии — древние знаки плодородия. Девушка приняла его в свои руки и поставила на стол.
        - А мы в свою очередь хотим угостить вас курником, — проговорил князь и пригласил к столу. (Потом Олег узнает, что курник — пирог из куриного мяса — означал богатство и чистоту невесты, потому что в песнях, исполняемых во время сговора, невесту сравнивали с курочкой.) — Проходите к столу, и начнем пир честной.
        А там уже стояло разнообразное угощение: и пироги подовые с бараниной, рыбой и дичью, и оладьи, и сырники, и мясо вареное и жареное, и куриные пупки, шейки, печенки, сердце, и судаки, караси, лещи, гольцы, вьюны, соленые огурчики, капуста, и пиво, мед, вина, квас… Чего только здесь не было! Весь стол был заставлен обильной едой и питьем.
        Вошли девушки и стали петь величальные песни. Потом явились музыканты, заиграли в рожки и свирели, ударили в барабаны. Пировавшие скоро захмелели, за столом стало шумно и весело. Некоторые кинулись в пляс.
        Князь обнял Олега, говорил по-пьяному горячо и откровенно:
        - По душе пришелся ты мне, князь норманнский! Прямо скажу, понравился и даже очень! И статью ты взял, и лицом пригож. А более того, вид у тебя серьезный. Видно, не из легкомысленных и поверхностных людей. Человек ты основательный и вдумчивый, а таких я люблю и таким доверяю. Если будем вместе, рука об руку, то много дел больших наделаем! Никого в округе нет сильнее моего племени. Зажмем всех, видишь как? — и он показал сухой костистый кулак. После этого он налил вина в бокал:
        - Выпьем, конунг!
        - Выпьем, князь!
        Выпили, закусили.
        - Слышал о государстве Русь, что создал князь Кий на Среднем Приднепровье когда-то? Могучая держава была, уважали ее соседи, слава дошла до самой Византии. Я думаю, мы с тобой тоже подомнем под себя все земли по Днепру и станем хозяевами торгового пути из Русского моря в Балтийское! Чуешь, конунг, куда я клоню?
        - Понимаю, князь.
        - Зарена — единственный ребенок у меня. Жена не подарила больше детей. Так что мои внуки получат достойное наследство, будут правителями огромной страны!
        Когда веселье достигло своей вершины и все позабыли, по какому поводу они веселятся, Олег и Зарена вышли из гридницы на вольный воздух. Светила полная луна, под холмом стальной лентой застыл Днепр.
        - Наконец-то вырвались из духоты и шума, — облегченно проговорил Олег.
        - А ночь! Какая ночь! И луна, какая дивная луна! Будто сеет серебро на притихший мир! — восторженно поддержала его Зарена.
        - Не устаю любоваться просторами ваших краев! — продолжал Олег. — Какое приволье, какие необозримые дали! Даже дышится легче, чем где-либо!.. Я ехал в Смоленск и думал, что конца-краю не будет вашей земле…
        - А в твоей стране не так?
        - У нас тесно. Мы живем между гор и заливов…
        - А я думала во всем мире так: безбрежные леса и широкие луга…
        Они помолчали.
        Зарена вдруг приблизилась к нему и несмело сунула что-то за ремень. Он нащупал — носовой платочек! Он вынул его и поднес к лицу. От него шел тонкий аромат, в свете луны видна была затейливая вышивка.
        - Сама вышивала, — смущенно проговорила она. — Я страсть как люблю вышивать!
        - У тебя красиво, получается, — поощрительно проговорил он.
        - Мама меня с детства к рукоделию приучала. Я многое могу делать по дому, даром, что княжеская дочка. Я буду хорошей хозяйкой…
        И вдруг ему стало скучно с ней. Так скучно, что он чуть не зевнул во весь рот.
        Поежился. Сказал озабоченно:
        - Холодно, однако. Ветерок с Днепра задувает. Не простынешь?
        - Нет, мне не холодно! Мне нравится бывать на вольном воздухе!
        - Надо идти. Как бы отец не спохватился, ругаться еще будет!
        И первым шагнул во дворец.
        Олег прожил в Смоленске три дня. Они с Зареной много гуляли по городу и окрестностям. Накануне отъезда до темноты задержались на берегу Днепра. Он привлек ее к себе и поцеловал в пухлые губы. Она доверчиво прижалась к его груди, прошептала:
        - Люб ты мне…
        - А раньше разве у тебя не было парней? — ревниво спросил он.
        - Были. Только как-то они не запомнились…
        - Как так?
        - Ты их всех заслонил.
        Он переступил с ноги на ногу. Она тотчас спросила:
        - Чем ты недоволен? У тебя, поди, тоже немало девушек было? Такой видный парень и чтобы никто не бегал за тобой, никогда не поверю!
        Его поразили ее честность и откровенность. Он не нашел ничего, чтобы возразить. Ответил уклончиво:
        - Всякое было…
        - Вот-вот! И забудем об этом…
        Наутро он, провожаемый Зареной и всем княжеским семейством, отбыл в Ладогу. В дороге старался думать только о невесте. Через неделю она вместе с отцом приедут к нему в Ладогу, где и состоится их свадьба. Как ему все-таки повезло! Его будущая жена — умная, рассудительная, красивая девушка. Может ли быть невеста лучше, чем Зарена?
        Иногда являлся образ Ивицы, но он прогонял его и старался думать только о своей будущей жене. С Ивицей покончено. Она ушла из его жизни, пропала, сгинула. Он изгнал ее из своего сердца. Она помыкала им, как хотела, потому что он слишком увлекся ею. Но теперь он не любит ее. Все прошло. Он переболел, перегорел. Теперь ему самому смешны прежние переживания и метания. Зарена овладела всеми его желаниями и помыслами. Он определился в жизни раз и навсегда.
        IV
        Вернувшись в Ладогу, Олег тотчас взялся за приготовления к свадьбе. Вскоре от хлопот его отстранил купец Велегост. Он развил такую активную деятельность, так умело распоряжался людьми, что Олегу только и оставалось, что наблюдать и удивляться.
        Невеста с отцом прибыли к вечеру. Олег встречал их далеко от Ладоги, возле брода через маленькую речку. Здесь леса отступали и образовалось широкое пологое пространство, удобное для съезда. Он понаблюдал, как с той стороны из леса показались дружинники, затем возок с князем, и почти следом на такой же повозке показалась княжна. Ударив каблуками в бок коня, Олег сорвался с места и поскакал навстречу. У самой кромки воды поравнялся с возком, увидел, как из него выглядывает радостное лицо Зарены. Он поразился первому впечатлению. Зарена показалась ему какой-то чужой, будто и не с ней он провел целых три дня в Смоленске. Олег подивился своему неожиданному чувству. Неужели за неделю успел так отвыкнуть от нее?.. Он сделал над собой усилие, расплылся в улыбке и, склонившись, выхватил ее из возка и ловко посадил к себе на коня. Окружающие не удержались от восхищенных возгласов.
        - Ну как доехала? — спросил он, обнимая мягкое податливое тело. Приятная истома начинала овладевать им, легонько кружилась голова от девичьего запаха.
        - Хорошо, — она кинула на него кокетливый взгляд. — Только слишком долго! Ехали, ехали, я и не чаяла, когда увижу тебя!
        - Я тоже тебя ждал!
        - Небось, завел какую-нибудь молодую-красивую? — шутливо спросила она.
        - А как же! — столь же шутливо ответил он. — Только этим и занимался, что на всех проходящих девушек заглядывался!
        И вдруг вспомнил Ивицу. Ее лик предстал перед ним таким ярким и отчетливым, что он испугался: не появилась ли она здесь, в лесной глуши?.. Он встряхнул головой, освобождаясь от наваждения, подумал: «Уж не подстроила ли чего-нибудь колдовского эта ведьма?»
        - Ты чего, не слышишь меня? — донесся до него голос Зарены. — Я тебя спрашиваю, а ты молчишь!
        - Извини, я задумался, — растерянно произнес он.
        - О чем же?
        - О нашей с тобой свадьбе.
        - И что же о ней надо думать?
        - Столько хлопот! Завертелся совсем. Хорошо, что купец Велегост взялся помочь.
        - А кто он такой?
        - Я жил у него, когда прибыл в Ладогу.
        - Ты должен его отблагодарить.
        - Конечно. Как укреплюсь у власти, сразу предоставлю ему большие облегчения в торговле.
        - Выходит, этот Велегост не зря старается?
        - Конечно! На то он и купец. Везде себе выгоду видит.
        - Я тоже в какой-то степени купец! Тоже свою выгоду хочу получить?
        - Какую же?
        - Заполучить в мужья одного видного парня!
        Так за шутливым разговором не заметили, как подъехали к Ладоге. У крепостных ворот их встретили дружинники Олега, пришло несколько любопытных горожан. Норманны встали по обочине дороги и образован: коридор, по которому шествие проследовало к терему купца Велегоста. Гости с дороги отправились в баню, а после ужина пораньше улеглись спать: завтра предстоял хлопотный день — свадьба!
        Наутро к Зарене пришли девушки. Они усадили ее посредине избы, на пустую квашню и с песнями стали расплетать ей косу, вынимали из волос «волю» — ленту символ девичьей красоты и свободы, передали ее Зарене, а она подарила ее лучшей подруге — Умиле:
        - Оставайся вольной, подруженька. Скоро и тебя муж запрет в терем-теремок!
        После расплетания косы и снятия «воли», девушки с песнями повели Зарену в заранее истопленную баню. По дороге пели песню:
        Ты пойдем, милая подруженька,
        Ты посмой красу девичью,
        Что свою-то волю-волюшку!
        Когда Зарена вышла в огород, девушки забежали вперед, растрепали веник и стали втыкать прутья вдоль дорожки, ведущей к бане. Она знала, что тем самым они стремятся защитить ее от нечистой силы, которой всегда много водится возле бань.
        Затем подружки подали ей еще один веник. Она встала спиной к бане и кинула его через плечо. Девушки взвизгнули от восторга: веник упал на покатую крышу прутьями к невесте. Значит, Зарена удачно выйдет замуж!
        После помывки невесту снова усадили на пустую квашню и стали с песнями расчесывать волосы. Но косу уже не заплетали, а только готовили несколько прядей. Лишь приехав в дом жениха, она уходила в комнату, где ей заплели две косы, положенные замужней женщине, уложили их на голове и надели женский убор.
        Олег в это время показывал своему будущему тестю Ладогу. Он провел его по крепостным стенам и башням. Тримир, сухонький, поджарый, петушком взбегал по лестницам, придирчиво разглядывал уложенные в срубы дубовые бревна, причмокивал, приговаривал:
        - Пора менять нижний ряд, подгнили бревнышки-го, подгнили. Может вся стена сползти в ров, бедов не оберешься…
        - Мира, мира жду, — отвечал Олег. — Только спокойствие в крае установится, сразу займусь работами.
        Норманнский городок князю понравился. Он обошел его вокруг, заглянул в некоторые дома, похвалил:
        - Хорошо возвели дома, добротно. Чувствуется, навсегда люди обосновались. Теперь к этим избам будут прирастать семейные, городок разрастется… Хорошо, умно!
        Тут Олега позвали в дом Велегоста. Он уже знал, что по обычаю он должен прийти к невесте с подарками. Подарки были подготовлены заранее — и шкурки, и кольца, и серьги, и одежда.
        Едва вошел в сени, как грянула величальная песня жениху. Цветисто наряженные девушки старались изо всех сил, зная, что жених щедро одарит их за старание. Среди них тотчас увидел Зарену. Она стояла в нарядном шелковом платье желтого цвета, длинные волосы ее были распушены. Она восторженно глядела на Олега и была изумительно красива; она так тянулась к нему взглядом, что, казалось, еще миг и — взлетит на невидимых крыльях!..
        Поклонившись, он преподнес Зарене мониста из драгоценных камней, Тримиру — пояс искусной работы, а девушкам стал раздавать монеты и медовые пряники.
        Когда закончил это приятное занятие, вновь грянула песня. Поклонившись будущему тестю и невесте, Олег вышел из помещения. В этот день, согласно обычаю, он не должен был видеть свою суженую.
        Направляясь к своему дому, он вдалеке увидел Ивицу. Она с озабоченным видом переходила улицу и скоро скрылась за поворотом. У Олега упало и куда-то вниз покатилось сердце, и он с тоской обреченного понял, что не забыл ее. «Сыграю свадьбу и вышлю куда-нибудь в отдаленные места. Нечего ей делать в Ладоге, мозолить глаза». А какой-то чертенок нашептывал ему соблазнительные слова: «Пусть останется, чтобы хоть раз в неделю, раз в месяц можно было видеть ее…»
        У Олега было тревожно на душе, словно он совершил что-то нехорошее, нечестное. Он поискал в памяти, не случилось ли вчера чего-нибудь, за что было бы стыдно, но ничего не нашел и успокоился. «Предсвадебные хлопоты измотали», — сделал он вывод.
        До начала торжеств осталось еще пару часов. Он решил сходить к викингам. Согласно норманнским обычаям, жених должен перед свадьбой попрощаться со своими холостыми друзьями, а тем полагалось благословить жениха на счастливую семейную жизнь.
        Едва он появился в первом доме, как викинги подняли громкий крик, на который сбежался, чуть ли не весь отряд, свободный от караула.
        - Конунг! Погуляй с нами напоследок! Выпей с нами, Олег!
        Он чокался бокалом, отвечал на приветственные слова. Все захмелели. Начались воспоминания.
        - Помнишь, Олег, как веселились в Магрибе?
        - А как Гастинг перепутал город Луну с Римом?
        - Нет, вспомни, какие страстные женщины живут в Испании!
        - Налей еще, Торф Эйнер! Всем наливай!
        Олег пил вместе со всеми. На душе стало светло и радостно, все тревоги ушли куда-то вдаль. Он веселился: о всеми и думал о том, что товарищи по оружию любят его, что готовы пойти с ним на испытания и даже на смерть и что с ними он еще добьется многих побед.
        Время пролетело незаметно, и он очень удивился, когда его позвали на свадебный обряд. Он обнялся с каждым викингом и направился к дому Велегоста. Дверь терема была заперта. Он знал, что это было составной частью свадебного обряда. Он негромко постучал, и дверь открылась. В проеме стояли девушки и стали кричать, шутливо отталкивая его:
        - А вот не пустим! Знать не знаем, кто ты такой!
        Тогда он снял с ремня мешочек с деньгами и передал наиболее бойкой. Девушки тотчас со смехом отступили и пропустили его в помещение.
        Зарена стояла посреди сеней в белом свадебном платье и белом прозрачном покрывале на голове. Она была столь красива, что Олег чуть не задохнулся от восторга и счастья. Он взял ее под руку и повел на улицу. Там уже стояли свадебные повозки, украшенные лентами и цветами. В первую повозку сели дружки, во вторую — невеста с отцом, в третью — Олег со Ставром, нареченным отцом, а за ними разместились остальные родственники и гости; на всех были праздничные одежды.
        Подъехали к капищу, небольшому островерхом холмику насыпанной земли с деревянным изваянием богини семьи и брака Лады наверху; холмик окружали восемь жертвенных костров. Жрец в длинной одежде и с длинной бородищей дал Олегу и Зарене по зажженной свече и повел вокруг капища, простуженным голосом твердя заученную молитву:
        - Великая богиня Лада! Ты являешься к нам, осыпанная золотыми листьями, молодая и стройная, полная любви и сил. Ты несешь с собой радость и безумную жажду жизни. Подари свою любовь этой прекрасной девушке и этому мужественному юноше, ибо любовь — это сама жизнь, ее начальный и конечный таинственный смысл. Подари им любовь, которая не оставляла бы их ни в яркий солнечный день, ни в тихую негу ночи… Соедини их на веки вечные, великая богиня семьи и брака Лада!
        После этих слов Олег и Зарена обменялись кольцами, и все поехали на берег Волхова. Здесь, посредине луга, росла раскидистая ракита. Князь и Ставр трижды провели жениха и невесту вокруг дерева и посадили на скамеечку возле него. Сопровождавшие, до того молча и внимательно наблюдавшие за всеми церемониями, тотчас взорвались криками восторга и кинулись поздравлять Олега и Зарену: с этого момента они считались мужем и женой! А потом раскинули покрывала и накидки и расставили угощение, началась свадьба с музыкой, пением, плясками, пьяными криками… Натешившись, все отправились в княжеский дворец, где веселье продолжалось с новой силой…
        Олег в начале обряда был уже прилично пьян. Он весело и с желанием выполнял все то, что заставляли желать, кружил вокруг деревянного изображения Лады, обменивался кольцами, сидел под ракитой. Для него это было ново и интересно. А потом перед ним и Зареной поставили кашу, хлеб и стакан молока. Кто-то сзади, кажется Ставр, прошептал на ушко, что он и Зарена должны пить из одного стакана, откусывать от одного, ломтя хлеба и есть одной ложкой. Он весело выполнял это указание, часто склонялся к Зарене, бросал какие-то шутки; она сначала с удивлением, а потом с опаской стала посматривать на него.
        Потом перешли в купеческий терем, уселись вокруг длинного стола. С одной стороны женщины, с другой — мужчины. Принесли свадебный пирог и под веселье и смех разделили между всеми присутствующими. Потом стали подавать вареные и жареные блюда.
        Олегу все обрядовые действия нравились, и он был доволен. Но когда перед ним с Зареной поставили кусок пирога и опять стакан молока, он внутренне возмутился. Ему не давали хмельного на лугу и теперь вновь обошли, как самого последнего изгоя. Ни слова не говоря, он пододвинул к себе кувшин и налил в бокал медовухи. Зарена дернула его за рукав, но он только недовольно отмахнулся. Тоже мне, с первого дня решила командовать! Не к лицу викингу слушать советы глупой бабы, это знают все в Скандинавии! Назло ей он выпил два бокала медовухи подряд и откинулся на спинку кресла, весьма довольный собой.
        Лица людей, которые его только что раздражали, стали казаться добрыми и симпатичными, музыка приятной, а окружающее вдруг заколебалось, закачалось и поплыло в каком-то зыбком тумане. Он восторженно смотрел на эту необычную, почти сказочную картину.
        И вдруг в этом мерцающем тумане увидел Ивицу. Она пристально и строго смотрела на него. Вмиг все отодвинулось от него куда-то вдаль, в мире осталась только она, желанная, безумно любимая. Он видел только ее лицо, и ему казалось, что от него исходит какое-то особое сияние, настолько оно было красиво и притягательно. Он глядел на нее, не отрываясь, боясь пошевелиться.
        И тогда она легонько, одними пальчиками поманила его к себе. И он встал и пошел к ней, сначала медленно, а потом все, убыстряя и убыстряя свой шаг.
        При его приближении она повернулась и пошла из помещения. Он двинулся следом. Перед крыльцом стояли два оседланных коня.
        - Садись. Быстро! — коротко приказала она и сама первой вскочила в седло.
        Одним махом он оказался на коне, и они поскакали к крепостным воротам. Олег мельком увидел онемевшее от растерянности лицо караульного, а потом все замелькало перед глазами, конь стремительно нес его сначала по лугу, а потом среди лесных деревьев. Куда они мчались, он не имел никакого понятия, но единственное, что он ощущал, — это страх, что его могут догнать и вернуть на свадьбу…
        Сколько скакали, он не знал. Наконец остановились где-то в глухом лесу перед маленькой избушкой. Ивица спрыгнула на землю, с улыбкой сказала:
        - Можешь быть спокоен. Здесь ты в полной безопасности.
        Она повела его в избушку. В ней располагалась широкая лежанка, на которой покоилась перина, раскинуто было лоскутное одеяло, брошены подушки; к маленькому окошечку, затянутому бычьим пузырем, был приткнут маленький столик; вместо стульев стояли два обрубка дерева.
        Он привлек ее к себе, прошептал горячо:
        - Навек желанная…
        Она наложила на его губы пальчик, ответила игриво:
        - Скоро у нас все будет…
        И захлопотала по избушке. Быстро и умело подмела пол, выкинула мусор за дверь. Потом поставила на обрубок дерева мешок, стала вынимать из него всяческую еду: дичь, жареную рыбу, пироги, кувшины с вином и водой…
        Он смотрел на нее и испытывал истинное наслаждение видеть ее, следить за каждым ее движением, пожирать ее взглядом. Он готов был упасть перед ней, прижаться к ее худеньким ножкам, бедрам, обнять гибкий стан и замереть от счастья, забыв обо всем на свете.
        «Ивица, Ивица, — шептал он про себя, — ты околдовала меня. Ты моя маленькая, бесшабашная колдунья. Ты подчинила меня, отняла мою волю, ты вертишь мной как хочешь…»
        Она повернулась к нему, улыбнулась и сказала:
        - Прошу к нашему шалашу. Перекусим с дорожки…
        И хотя он был сыт, все равно присел за стол, поднял бокал с вином.
        - Неужели мы вдвоем? — только и смог он выдохнуть.
        - Да. И теперь навсегда.
        «Навсегда!» — торжествующе повторил он про себя и махом выпил вино. Она кинула ему полотенце, и он вытер им губы. Попросил:
        - Иди ко мне!
        - Сейчас, сейчас! — тотчас откликнулась она и стала прибираться на столе, с поощряющей улыбкой поглядывая на него.
        Неожиданно он почувствовал слабость во всем теле. Ивица поплыла перед его глазами, он откинулся на постель и мгновенно заснул.
        Он не знал, сколько времени спал. Проснулся внезапно, словно кто-то толкнул в бок. В окошечко пробивался солнечный свет. Голова шумела, он ничего не мог сообразить, никак не мог понять, где находится.
        Наконец вспомнил, позвал:
        - Ивица! Ивица!
        Никто не ответил. Тогда, с трудом поднявшись, выпел из избушки. Ярко сияло утреннее солнышко, воздух был напоен здоровым сосновым запахом.
        Он вновь позвал:
        - Ивица? Куда ты запропастилась?
        Однако ему никто не ответил. Тогда он стал взглядом искать коней. Их не было. Страшная догадка начинала заползать ему в душу. Он ее гнал, в нее не хотелось верить. Обошел избушку, вглядывался в темную чащу теса. Ни Ивицы, ни коней.
        Только тогда дошел до него страшный смысл происшедшего. Он вспомнил свадьбу, Зарену, собравшихся в тереме купца гостей… Холод окатил его с головы до пяток, свет померк в его глазах. Он упал на колени и стал качаться из стороны в сторону, со стоном повторяя одни и те же слова:
        - Что я наделал? Что я наделал?
        Потом он долго сидел на порожке избы. Постепенно нему стала возвращаться способность оценивать положение. Ясно было одно, надо выбираться из леса. Но в какую сторону идти, он не имел никакого понятия.
        «Надо подняться на самое высокое дерево и, может, удастся увидеть или селение, или реку», — наконец решил он.
        Он выбрал сосну, вскарабкался на ее вершину, огляделся. Кругом, насколько хватало глаз, расстилалось безбрежное лесное пространство. Никаких признаков жилья. Ничего, кроме молчаливого скопища деревьев.
        Олег слез с дерева, присел возле него и стал напряженно думать. Он вспомнил, что прибыл в эти края с севера, там лежало Ладожское озеро. Если идти в полуночную сторону, то когда-нибудь выйдешь на него. На востоке, он знал, течет река Волхов. Если двигаться на восход, то ее не минуешь. К тому же она, по-видимому, гораздо ближе Ладожского озера. После некоторого колебания он остановился на втором варианте.
        Вошел в избушку, пошарил по углам. Ивица оставила ему еду и оружие — меч, нож, лук и стрелы, а также кремень, кресало и трут. С этим не пропадешь.
        Он шел и перебирал в голове события последних дней. Да, если бы он не стал выпивать с викингами, такого бы не случилось. Как бы не любил он Ивицу, она не смогла бы увести его из-за свадебного стола. Он допустил промах, за который и обидно и стыдно и за который он скоро поплатится. Но что поделаешь, прошлого не вернуть. Близок локоток, да не укусишь. Главное сейчас, побыстрее выбраться из леса, а там жизнь покажет, как поступать.
        Обиды на Ивицу у него не было. Она не лгала и не обманывала. Она постоянно напоминала ему о том, что он зря ухаживает за ней, что она не любит и никогда не будет его. Этого он не понимал или не хотел понимать. Разве не откровенно насмехалась она над ним в самую первую встречу в тереме посадника Богумира? Разве не избегала малейшей близости с ним во время всех встреч? И как он не мог понять простых вещей?
        И он ответил себе честно и откровенно: потому что он любил ее. Любил первой своей любовью, страстной и всесокрушающей. Он и сейчас ее любит, несмотря на то что она так поступила. И если бы она вновь позвала его и отдала свою любовь, он вновь бросил бы все и устремился за ней — на подвиг или гибель…
        На третий день Олег вышел к Волхову и через два часа ходьбы оказался возле крепостных ворот Ладоги. Стоявшие у ворот охранники с трудом узнали его. Он оброс бородой, платье было изодрано.
        - Конунг, — сказал один из них по имени Харальд, — тебя ищут и не могут сыскать. Иди к купцу Велегосту, ты очень нужен.
        Велегост встретил его на пороге своего дома.
        - Олег, как же ты, Олег? — с болью в сердце проговорил он. — Что ты наделал, Олег? Поди, быстрее переоденься и надо срочно принимать решения. Безотлагательно!
        - А что случилось?
        - На Ладогу идет кривичский князь Тримир! Восстали и словене, и мери, и весь, и чудь. Все они движутся на нас. В городе не спокойно, можно в любой момент ждать выступления. Беда, конунг!
        Олег резко повернулся к нему:
        - Побежишь вместе с нами?
        Велегост немного подумал, ответил:
        - Нет, конунг. Куда мне деваться от своего добра? Да и какое преступление я совершил, за что меня наказывать? Что тебя пригрел? Многие другие услуги тебе оказывали. Так что, надеюсь, все обойдется.
        - Ну как знаешь.
        Олег зашел в свой дом, переоделся в воинское снаряжение, позвал к себе сотских и тысяцких. Не обращая внимания на их хмурые лица, приказал:
        - Грузиться на корабли. Отплываем сегодня.
        Никто не возражал, и Олег лишний раз убедился, что решение принял верное.
        Надвигался вечер. По небу неслись чернорваные облака, накрапывал мелкий дождь. Норманны торопились, снося тюки с мехами, одеждой, разным барахлом.
        Вдруг к кораблям устремился воин с крепостной стены. Стал кричать издали:
        - Из леса вывалилась толпа вооруженных людей! Идут на Ладогу!
        В то же мгновенье Олег заметил, как из многих домов стали выскакивать горожане с мечами, пиками, топорами, косами и вилами и устремились к пристани.
        Он бросился к кораблям, крикнул на ходу:
        - Бросайте все! Отчаливаем!
        - Конунг, на крепостных стенах остались викинги! — крикнул кто-то.
        - Рубить концы! Ни минуты промедления! — повторил он, заскакивая на ближайшее судно.
        Викинги сели за весла, и корабли медленно двинулись по течению Волхова.
        В это время на пристань выбежала толпа разъяренных людей. В норманнов полетели стрелы и дротики, люди прыгали, кричали, орали, визжали:
        - Трусы!
        - Грабители!
        - Разбойники!
        - Попробуйте вернуться, мы вам покажем!
        Суда отошли уже на значительное расстояние и крики стихли, когда на пристань вышел посадник Богумир. Глядя вслед норманнам, произнес спокойно и сурово:
        - Пусть плывут. Море просторное, места всем хватит.
        И добавил после некоторого молчания, больше для себя:
        - Успел-таки ускользнуть, пес шелудивый…
        Часть третья
        НОВГОРОД
        В год 6370 (862). Изгнали варяг за море, и не дали им дани, и начали сами собой владеть, и не было среди них правды, и встал род на род, и была у них междоусобица, и стали воевать друг с другом. И сказали себе: «Поищем себе князя, который владел нами и судил бы по праву».
        Повесть временных лет
        I
        Халльгерд с утра принялась за приготовление теста. Она просеяла пшеничную муку через сито, всыпала в квашню, а затем разбила туда яйца, вылила растопленное сливочное масло, теплое молоко, положила хмель, соль и начала месить. Это было самое трудное — хорошо вымесить большую массу теста, вымесить так, чтобы не осталось ни одного комочка муки. У нее стал мокрым платок на лбу, по ложбинке спины побежали холодные струйки пота, но она упорно продолжала напряженные, однообразные движения.
        Рядом с ней сидел ее любимый кот, рыжий, с белыми подпалинами вокруг носика и на шее, а на ногах — будто белые сапожки. Эдакий щеголь и красавец. Она подобрала его на улице, голодного, тощего, изможденного, выкормила, и он привязался к ней, как собачонка. Старался быть там, где она. На ночь укладывался возле ее ног, а по утрам будил, взбираясь на грудь и проделывая какие-то странные действия: начинал топтаться и драть ее когтями; было больно, но она терпела. Потом ложился и замирал; порой засыпал, да так крепко, что начинал храпеть. Она не раз слышала, что кошки лечат людей, чутьем угадывая больное место, а у нее с детства частенько побаливало сердце. Видно, он старался вылечить его, и она была благодарна ему за это.
        Единственное, из-за чего они порой ссорились, это была еда. Когда-то бездомный, чуть не умерший от голода, кот на редкость оказался привередливым в еде. Халльгерд клала ему самое лучшее — отварное мясо, рыбу, сыр. Но он порой подойдет, понюхает и степенно зашагает прочь, брезгливо отряхивая лапки. Убила бы его, негодника, в этот момент!
        Другой привереда в еде — Олег. Сама Халльгерд была неприхотливой и уминала за столом все подряд. Наверно, потому и подобрела и располнела. Не то, что Олег. У рыбы он отрезал только хребет и брюшко, в мясе копался, выискивая какие-то лакомые места, от иной еды отворачивался напрочь, хоть лопни, а съесть не заставишь. Халльгерд удивлялась: как же в военных походах он питается? Там мужской коллектив, там некому угождать его прихотям, что подадут, то и лопай… Какие же все-таки загадки задают иногда эти мужчины!
        Захныкал ребенок. Халльгерд вмиг стряхнула тесто с руки, кинулась к кроватке. Нет, ничего страшного, Торульфу, видно, что-то приснилось, повозился немного и снова уснул. Вот уже второй годок пошел, растет крепким и здоровым.
        Налюбовавшись на сына, она вернулась к квашне. Кажется, тесто готово, можно ставить в теплое место. А теперь за начинку. Больше всего она любила пироги с палтусом. Печь их научила мать еще в далеком детстве. Они и удавались ей лучше других.
        В комнату вошла Эфанда, потягиваясь со сна. Лениво прошла мимо стола, нехотя спросила:
        - Помочь, что ли?
        - Сама управлюсь.
        - Ну как хочешь…
        Присела за стол напротив, подперла голову рукой, стала глядеть в лицо Халльгерд, загадочно улыбаясь. В свое время перебрала много парней, да так ни с кем не связала своей судьбы. Теперь стала перестарком: ровесницы давно семьи завели, а молодые парни на нее не смотрят. Вот и мечется девка. Чем это кончится?
        - Что не спросишь, с кем последние ночи провожу? — спросила Эфанда таинственным голосом.
        Хотя они и были одногодками, но за спиной Халльгерд три года семейной жизни, и она чувствовала себя намного опытней и мудрее своей бывшей подруги, а ныне золовки.
        - Ну, рассказывай, кого ты на этот раз соблазнила, — поощрительно проговорила Халльгерд.
        - Он из далеких стран, — растягивая слова, начала Эфанда. — Столько испытал, столько у него было всяких приключений, что для рассказов не хватает ночей…
        - И ты снова с ним встретишься, чтобы дослушать до конца?
        - Нет! Я решила пригласить его к нам в гости. Хочу познакомить с вами.
        - Вот это разумно!
        - Одобряешь?
        - Вполне.
        - А как, по-твоему, отнесется к этому братец?
        - Думаю, одобрит.
        Эфанда наморщила лоб, видно что-то обдумывая. Наконец произнесла:
        - Вот в чем заковыка… Он не норманн.
        - А кто же?
        - Из славян. Откуда-то с балтийского побережья. Из племени бодричей.
        - А как же к нам попал?
        - Я же сказала: долгая история…
        Помолчали.
        Наконец Эфанда все с тем же озабоченным видом продолжила:
        - И у него за плечами приличные годы…
        - Это хорошо, что муж старше жены. Молодые, они глупее нас, женщин.
        - А как же Олег?
        - Мы с ним ровесники.
        - Ну да… Но моему новому знакомому довольно много лет.
        - За тридцать?
        - Бери больше.
        - За сорок?
        - Угадала. Может, старше.
        - Старше тебя раза в два? Более чем в два раза.
        Халльгерд присела, стала внимательно разглядывать Эфанду.
        Наконец произнесла, махнув рукой:
        - Ну и пусть! Главное, мужик бы попался хороший.
        - Мне понравился.
        - У славян многоженство. Не было разговора, сколько у него жен?
        - Говорит: ни одной.
        - А ты и поверила! Чтобы мужик дожил до этих лет и остался одиноким? Ни за что не поверю!
        Эфанда пожала плечами, ничего не ответила.
        - Да что мы право! — вдруг спохватилась Халльгерд. — Ты с ним чуток повстречалась, а нам уж не знаю, что мерещится!
        - И то верно! Пойду, понежусь в постельке еще с часок…
        - Иди, наслаждайся волей. Замуж выйдешь, передохнуть будет некогда!
        - Слышала!
        Подошло тесто. Халльгерд разделила его на равные куски, стала раскатывать, начинять рыбой. Скребком отодвинула жар к дальней стенке топки, начала ставить противни с пирогами. Управившись с делом, села на скамеечку, очень довольная собой. Вот придут Олег, родня и гости, будут хвалить ее, Халльгерд, какая она умелая и искусная хозяйка!
        Ей взгрустнулось. Не часто хвалит ее муж, не часто бывает ласков. Как поженились, был внимателен и не жен, но скоро охладел, будто отрезало. Стал равнодушен и раздражителен. Сначала она винила во всем себя, старалась быть ласковой и уступчивой. Но как-то пришла догадка, что все эти усилия напрасны, что он любит другую. Она гнала эти мысли, но они вновь и вновь возвращались. Ее смущало одно: как найти время для любви в военных набегах на другие земли? Она знала по рассказам викингов, которые слышала с детских лет, сколько опасностей и бед подстерегают их в дальних странах, сколько их гибнет, приезжает покалеченными — до любви ли? Вон Олег, пробыл полгода с Гастингом, в скольких сражениях побывал, а приехал почти пустой, без добычи. Потом сорвались в какую-то Градарику, говорят, еле ноги унесли… Нет, видно, Олег от рождения такой, суровый и черствый, и тут одна возможность растопить его сердце: быть верной и заботливой женой и матерью. Время творит чудеса, привыкнет, прикипит душой к семье, детям…
        Вот в таких мыслях жила Халльгерд последние годы, об этом думала она, сидя на скамеечке в ожидании пирогов.
        Олег пришел тогда, когда пироги были вынуты из печи, поставлены на стол и накрыты влажной холстиной. Он был явно навеселе, наверно, опять выпивал в компании викингов. Редко получаются хорошие хозяева из этих морских бродяг. Вместо работы на полях или, но хозяйству пьянствуют, гуляют, предаются воспоминаниям, рассказывают, были и небылицы. Как правило, никудышные из них выходят семьянины, редко подолгу задерживаются дома. Прибыв из похода, клянутся всеми богами, что больше не переступят через борт корабля, а немного погодя снова собираются в ватагу и отправляются за моря, оставляя жену и детей на произвол судьбы… Вот и от Олега жди чего-нибудь подобного.
        Но вот и он. Подошел к ней, прижал к себе, поцеловал в губы. Давно не был таким ласковым, и Халльгерд зарделась от радости. Куда он денется от нее?
        - Садись за стол. Сейчас пирогами угощу. С чем будешь — с медом, молоком или сметаной? — захлопотала она.
        - Со сметаной.
        Она наложила ему в глиняную кружку сметаны, дала ложку. Он съел кусок, похвалил:
        - Вкусны, ничего не скажешь!
        - А к нам сегодня гость должен заявиться, — поспешила она сообщить новость.
        - Кто таков?
        - Друг Эфанды.
        - Это который?
        - Последний…
        - Ясно.
        Похмыкал, пожевал жесткими губами. Произнес:
        - Что ж, встретим. Пусть приходит.
        Халльгерд направилась сообщить радостную весть золовке.
        Олег был в благодушном настроении оттого, что за кружками пива собравшиеся викинги вновь заговорили о новом походе. Пока намеками, вроде того, что засиделись дома, надоело прятаться под юбками жен, хорошо бы погулять по морям-океанам и дальним странам… Олег при этих разговорах почувствовал, как щекочущее чувство жажды непредвиденных опасностей подползло к самому сердцу и заставило его биться неровно и сильно… И сейчас он, лежа на скамейке и вперя невидящий взгляд в потолок, перебирал весь разговор и прикидывал в уме, куда бы кинуться на этот раз. Во Франции, Испании и Италии уже были, в Градарике делать нечего. Остаются Англия и Германия. Правда, эти страны истерзаны набегами норманнов, там, наверно, живого места не осталось, но чем черт не шутит, может, удастся выбрать богатенькое местечко и пощипать, как следует…
        За мыслями и рассуждениями незаметно заснул. Разбудила его Халльгерд:
        - Гость прибыл.
        Олег не спеша встал, сполоснул в тазике холодной водой лицо, вытер полотенцем.
        - Зови.
        Вошел высокий, крепкого сложения мужчина. На обветренном лице выделялись хищный коршунячий нос и круглые совиные глаза, над тонкими губами щеголевато красовалась тонкая полоска усов. На вид ему было лет сорок пять, а может, и больше. «Ну и старье нашла себе сестрица, — недовольно, даже с раздражением подумал Олег. — Догулялась!»
        Но вида не подал, произнес приветливо:
        - Добро пожаловать в наш дом!
        - Его зовут Рюриком, — выглядывая из-за плеча гостя, сказала Эфанда.
        Рюрик недовольно пошевелил широкими плечами, но тотчас улыбнулся и проговорил простуженным голосом:
        - Рад познакомиться со знаменитым викингом!
        - И о тебе много наслышан, — тотчас отозвался Олег. — Присаживайся. Сейчас женщины спроворят еду и питье.
        Имя Рюрика гремело среди викингов. Обосновался он на острове Руян (Рюген), где жило племя русцов, нападал в основном на земли данов и саксов из Германского королевства. Как-то крепко помог Гастингу, почитаемому Олегом вождю викингов, тот с тех пор стал считать его побратимом.
        - Надолго в наши края? — спросил Олег.
        - Трудно сказать. Жду известий из Новгорода.
        - Из Новгорода? — переспросил Олег, левая бровь его взметнулась вверх, он стал похож на щенка, увидевшего необычную вещь. — Это, каким образом?
        - Что — каким образом?
        - Связь у тебя налажена с теми краями?
        - А они тебе знакомы?
        - Я недавно оттуда.
        - Вон как! И какие впечатления?
        - Потрясающие! Удивительно богатая страна.
        - А я намерен вернуться в нее правителем.
        Олег откинулся на спинку стула, стал, молча смотреть на Рюрика.
        - Так уж случилось, что прихожусь я внуком последнему новгородскому князю Гостомыслу и могу претендовать на престол, — отвечая на его немой вопрос, проговорил Рюрик.
        - Но этого мало, — после некоторого молчания возразил Олег. — Нужна солидная поддержка в Новгороде, чтобы твоего княжения пожелали сами новгородцы…
        - Уже желают… Многие желают!
        Олег оценивающе оглядел Рюрика, потер крутой подбородок, наконец, произнес:
        - Тогда другое дело…
        Молча, налил вина, они стукнули бокал о бокал, выпили, долго молчали. Рюрик проговорил задумчиво:
        - Управляется Новгород вечем, которое выбирает посадника. Посадником у них сейчас Вадим…
        - Знаю. Пришлось столкнуться на поле брани.
        - Ну и как?
        - Серьезный противник!
        Совиными глазами Рюрик уставился на Олега, произнес с силой:
        - Воинов маловато! Потрепали меня в последних походах. Помощь нужна. Может, рискнешь? Тем более, что уже побывал в тех краях.
        Олег ответил после длительной паузы:
        - Подумать надо…
        - А ты подумай. Только недолго. Может случиться, скоро в поход придется отплывать.
        Проводив Рюрика, Олег тихий, задумчивый лег в постель, стал неотрывно смотреть в потолок. Халльгерд внезапно ткнулась ему головой под мышку, заплакала.
        - Ты чего? — отодвинулся он от нее брезгливо.
        После родов она сильно растолстела, стала медлительной, ходила — на ходу спала, любила поплакать. Слезы у нее лились по поводу и без повода. Ему иногда казалось, что ткни пальцем в любое место, и оттуда они польются. Это вызывало досаду и раздражение.
        - Ну чего снова нюни распустила?
        - Опять за моря уедешь, а я одна останусь, — сквозь слезы отвечала она.
        Олег переложил ногу на ногу, ответил нехотя:
        - Подумаешь, какое дело — за моря! Как будто впервые отправляюсь! Ты знала, за кого выходила. Я — викинг! А викингам не пристало сидеть под юбкой у жен, ты знаешь. Над такими смеются.
        - Ну и пусть смеются! Мне на это наплевать, я не буду обращать внимания… А ведь ты обещал никуда больше не отлучаться, когда прибыл из Градарики! — привела она последний довод.
        - Ну, мало ли чего наговоришь сгоряча… Ты спи, спи. Решим, как поступить. Может, с собой возьму.
        - Куда с годовалым ребенком-то?..
        Он и сам понимал, что нельзя брать женщин в поход, никто не поступает подобным образом. Но надо было как-то успокоить…
        Халльгерд скоро уснула. Она вообще была легка на сон. Могла днем присесть на скамеечке на минутку и, глядишь, уже посапывает. Или облокотится на зыбку, вроде бы только что качала, и уже спит!..
        Олег только вернулся из Градарики, как сразу решил жениться. Он надеялся, что семейная жизнь отвлечет от мыслей по Ивице. Ан нет! Уже в первые недели с тоской понял, что продолжает любить эту озорную и непредсказуемую девушку. Столько бед она ему принесла, столько огорчений, но не в силах он был выкинуть ее из сердца! Часто садился на берегу фиорда, смотрел в синюю даль, а перед глазами вставал ее образ, таком пленительный и такой недоступный! Он готов был, несмотря ни на что, упасть к ее тонким ногам и замереть от полноты счастья…
        Олег старался быть ласковым с Халльгерд, в душе понимая, что она любит его и ни в чем не виновата. Но порой против его воли прорывались холодность и отчужденность, которые до слез обижали ее, он видел это, но ничего не мог поделать с собой. И эти проклятые, длинные ночи с нелюбимой… Как и сегодня…
        Сна не было. Он прислушался к ровному дыханию Халльгерд и продолжал переваливать в голове свои неторопливые думы. Да, он зарёкся больше никогда не возвращаться в Градарики, поняв, что у викингов не хватит сил завоевать и обложить данью эту огромную страну. Даже если все норманны двинутся, и тогда они просто растворятся в ее бескрайних просторах. Делать же набеги с целью грабежа тоже не имело смысла. Это не Европа, где бок к боку жмутся селения и города. И Градарике порой приходится полдня ехать от одной деревни до другой, а между городами и подавно — путь исчисляется несколькими сутками. Грабить их — это все равно, что ситом ловить рыбу в море.
        Но сейчас положение меняется. Рюрик, как видно, всерьез подумывает занять новгородский престол. Если ему помочь, то можно получить то, к чему он стремился. Викинги за ним пойдут, он в этом не сомневался. Тогда по место будет рядом с престолом, он станет вторым человеком в Новгородском княжестве.
        К тому же, как он заметил, Рюрик всерьез увлекся Эфандой. Неудивительно! Сестра была статной красавицей, притом вдвое моложе его. А пожилых всегда тянет к молоденьким. Если у них все сладится, он станет шурином Рюрика. Тогда против него ни одна собака не гавкнет!
        Нет! Решительно ему, Олегу, может крупно повезти! Главное, не упустить момента, держать все в своих руках. И тогда он вновь вернется на необъятные просторы Градарики, вновь окажется среди беспредельных полей, лугов и лесов. Он вновь увидит Ивицу…
        Прошло несколько дней. Однажды Эфанда прибежала в комнату Олега, с порозовевшими от волнения щеками.
        - Братец! — кидаясь от порога к нему на грудь, воскликнула она. — Рюрик сделал мне предложение!
        Он погладил ее по плечу, переложил тугую косу на спину, спросил:
        - И что ты ему ответила?
        - А что я ему могла ответить? Сказала, что спрошу разрешения у отца.
        - Молодец, послушная дочь. Ну а сама-то как? Хочешь за него?
        - Да! Он мне очень нравится…
        - Этот старик? — подшутил Олег.
        - Какой он старик? Мужчина еще в соку! И при том — не люблю молоденьких! У них еще молоко на губах не обсохло, ничего не понимают. А Рюрик много видел, у него большой жизненный опыт. Он сможет подсказать, посоветовать, на него можно опереться!
        Да, он слышал, что бывают девушки, которым нравятся пожилые мужчины. Как видно, и сестра из этой породы. А может, засиделась в девках, хочется замуж, вот и делает вид, что Рюрик ей по нраву… Кто их, женщин, разберет!
        - Ну, ну, — миролюбиво проговорил Олег. — Иди к отцу, скажи, что я не возражаю.
        - Спасибо, братец! — Эфанда поцеловала его в щеку и, радостная, убежала.
        Вечная история: бабы каются, девки замуж собираются. Но, кажется, все складывалось как нельзя лучше, он породнится с наследником новгородского престола. Будем готовиться к свадьбе.
        Свадьба состоялась через месяц, когда после весеннего таяния снега и льда отгремели реки, горы из белых превратились в темно-коричневые, и поселок, приткнувшийся на площадке перед фиордом, заиграл на солнце слюдяными и стеклянными окнами.
        Утром в дом невесты прибыл отряд викингов. На крыльце их встречал отец. Дружка выступил вперед и, поклонившись, произнес:
        - Почтенный ярл! Мы прибыли за невестой Рюрика, который ждет ее в своем доме. Мы просим себе мира и безопасности в твоем жилище!
        Отец ответил вежливым поклоном и сказал:
        - Даю вам, уважаемые люди, мир и безопасность в своем доме. Но вы должны сдать свое оружие и седла!
        Викинги покорно сняли мечи и передали слугам и рабам, а седла были заперты под замок. Затем гости проследовали в дом, где встречала невеста. Все девушки и день свадьбы бывают красивы. Но Эфанда была просто великолепна, и Олег невольно залюбовался своей сестрой. Алое подвенечное платье подчеркивало ее высокую девичью грудь, из-под фаты глядели большие выразительные синие глаза, на шее в несколько рядов были надеты цепочки и бусы, а поверх их — старая отцовская золотая цепь; руки обвиты многочисленными браслетами, а пальцы — кольцами. Сколько викингов добывали эти драгоценности в грабежах других стран!..
        Эфанда пригласила дорогих гостей за стол, и началось свадебное пиршество. В разгар веселья отец вызвал из-за стола дружка и стал передавать ему приданое дочери; по обычаю его принимал не сам жених, а его доверенное лицо. Сначала он преподнес ему шкатулку с серебряными украшениями, затем сундук с одеждой и постельным бельем, разукрашенный резьбой, а также двух рабов и двух хорошеньких служанок. Пир разгорелся с новой силой.
        Но вот со двора послышались звуки рога. Это посланцы жениха требовали перенести свадьбу в его дом. Первой встала невеста. За ней неохотно начали собираться гости: вино и пиво были не допиты, а на столе оставалось еще много вкусных яств.
        Вышли на улицу. Солнце с безоблачного неба заливало все селение. На деревьях громко кричали грачи, дрались за старые гнезда. Вокруг крыльца стояло много празднично одетых людей, некоторые держали за уздцы разукрашенных лошадей. При виде Эфанды они стали кричать слова приветствия и размахивать руками, а затем расступились и образовали коридор, по которому пошла невеста с дружком, следом викинги, отец с Олегом и все родственники. Процессия направилась и дом жениха.
        Рюрик приветствовал свою невесту на крыльце. Он был в черном кафтане, стан его был охвачен золототканым кушаком, у левого бедра висел меч.
        Отец взял за руку Эфанду и подвел к Рюрику.
        - Передаю дочь свою под твою власть и покровительство, — сказал он.
        Рюрик взял ее под руку и повел в дом. Присутствующие стали осыпать молодых цветами подснежников и одуванчиков, а также зернами овса, ячменя и пшеницы. Затем свадебное пиршество продолжилось с участием родственников и приглашенных.
        Как-то после свадьбы зашел Олег к сестре. Она была на кухне, командовала рабами и слугами, которые готовили ужин. Отозвал в сторонку, спросил шутливо:
        - Ну как муженек, не обижает?
        - По струнке ходит. У меня не забалуешь!
        - Наверно, мало толку от старого!
        - Не скажи. Мужик еще в силе!
        - И где он сейчас?
        - В пивоварне вокруг бочки с друзьями ползает!
        В маленьком сарайчике собралось человек десять. Друзья уже крепко выпили, Олега встретили громкими приветствиями. Пригласили к грубо сколоченному столу, пододвинули скамейку, подали кружку пива. Кричали в ухо:
        - Напоследок пропиваем боевого товарища!
        - Женился — и пропал для ватаги!
        - Женский хомут покрепче лошадиного!
        Рюрик подмигнул Олегу, сказал трезвым голосом:
        - Был бы случай выпить. Пусть погуляют. Ты-то как?
        - Да вот размышляю над некоторыми вещами.
        - Догадываюсь. Ну и?..
        - Я же твой шурин! — и Олег хитро подмигнул.
        - Вот это по-нашему! — Рюрик на радостях крепко сжал его руку.
        - О чем вы там сговариваетесь? — пододвинулся к ним один из викингов.
        - Проехали! — Рюрик шутливо оттолкнул его от себя. — Зачерпни лучше нам по кружке. — И — Олегу: — Своих прощупывал?
        - Согласны.
        - Я так и думал. Кто раз сходил за моря, того дома не удержишь. Если в человеке зародился дух бродяжничества, его ничем не уничтожить!
        - Да еще предвкушение добычи…
        - И не только добычи!
        Теперь уже не один, а несколько викингов окружили беседующих. Хотя были пьяны, но каким-то чутьем поняли, что речь идет о новом походе. Стали приставать с вопросами:
        - Где трое, секретов нет!
        - Хватит шептаться. Делитесь тайнами со всеми!
        - Не томите душу! За моря собираемся?
        - За моря, за моря, — кивал головой Рюрик.
        - И в какую сторону?
        - Есть мысли — в Англию.
        - Но там датчане хозяйничают!
        - Потеснятся!
        Рюрик недаром хитрил. В стране было много иностранных купцов, в том числе и из Градарики. А купцы — это добровольные разведчики. Они разговаривают с людьми, ездят с товаром по городам и весям, видят, наблюдают и, вернувшись на родину, сообщают своим правителям о всевозможных слухах, о военных приготовлениях и возможной угрозе нападения. Недаром порой монархи бросают в заключение или даже приказывают казнить купцов той страны, на которую собираются напасть. Поэтому-то Рюрик с Олегом и решили пока не распространяться о возможном пути своей ватаги.
        Начались усиленные приготовления. Ремонтировались суда, заготовлялись продукты на дорогу, прилаживалось снаряжение, приводилось в порядок оружие. Олег заметил, что Рюрик встречался с некоторыми купцами, о чем-то шептался с ними, передавал им бересту с начертанными на ней рунами — письма, написанные старинными буквами. Видно, поддерживал связь со своими сторонниками в Новгороде, предупреждал о своем появлении, давал наставления…
        Как-то задал неожиданный вопрос:
        - Тебе имя Вергис ничего не говорит?
        - Знаю. Вождь чуди.
        - Точно!
        - С чего вдруг им заинтересовался?
        - Да помощь предлагает.
        - Какую?
        - Войско собирается прислать под Новгород. Верить можно?
        - Я бы не стал.
        - Что так?
        - Двуличный. Сегодня с тобой, а назавтра может против пойти.
        Рюрик подумал. Сказал:
        - Учту. Но войско чуди нам под стенами Новгорода будет не лишним.
        Чем больше хлопотал Олег, тем больше беспокоил его один вопрос. Он не выдержал, задал его Рюрику:
        - По пути в Новгород нам не миновать Ладоги…
        - Ну и что?
        - Как что? Там посадником Богумир. Мне приходилось с ним встречаться на узенькой дорожке. Упрямый старик. Не пропустит он наши суда по Волхову.
        - Точно — не пропустит. Потому что год назад умер.
        - А его внучка? — невольно вырвалось у Олега.
        - А у него что, внучка есть?
        - Была… Когда я в Ладоге находился.
        - Не слышал.
        - А кого ладожане в посадники выбрали?
        - Купца Велегоста.
        - Как это он проскочил?
        - Сумел. С моей помощью.
        - Ну, проныра…
        - На то и купец! Он нам с тобой ковровую дорожку в город постелет!
        - Этот постелет!
        Весной 862 года на пристани собрались все жители окрестных селений. День был погожий, фиорд серебрился мириадами блесток, горы подернулись тонкой голубоватой дымкой, на некоторых вершинах белыми шапками лежал снег. Знакомая с детства картина…
        Олег подошел к Халльгерд. Она выплакалась дома, сейчас стояла усталая и покорная, с бледно-синими кругами под глазами и безотрывно глядела на него.
        - Береги сына, береги себя, — говорил Олег привычные слова. — И пошутил неловко: — Не плачь много. А то слезами истечешь!
        - Не истеку. Меня много, — вымученно улыбнулась она.
        Олег обрадовался. Если шутит, значит, все в порядке. Значит, выдержит и эту разлуку.
        Он поцеловал в щечку ребенка, который ручонками пытался цапнуть его за нос, чмокнул в губы жену и направился на корабль. Слава Одину, самое тяжкое позади. Теперь он — вольная птица!
        Погода установилась солнечная, с легким попутным ветерком. Суда, нехотя переваливаясь с бока на бок, бойко бежали под парусами; обгоняя их, устремлялись куда-то невысокие волны. Настроение у Олега повышалось по мере приближения к Градарике. Значит, будет остановка в Ладоге, и он встретится с Ивицей. Ему было неважно, как сложится эта встреча, как отнесется к нему девушка. Олег сгорал от нетерпения увидеть ее, глядеть на нее, следить за каждым ее движением… Нет, он теперь не будет надоедать. Он на примере своей жены понял, что по самый верный способ наскучить и надоесть ей; он стянет держаться немного в стороне, изредка напоминая о споем существовании, о том, что любит ее и готов ради нее пойти на любую жертву… И тогда она не устоит, ответит, обязательно ответит на его чувство.
        Корабли вошли в Неву. Викинги сели за весла. Пустынные берега с бесконечными лесами и редкими селениями… Какими родными они казались Олегу! Как он сердцем прикипел к новой стране!.. Он стал думать, почему такое могло случиться. Наверно потому, что полюбил Ивицу. Она стала для него олицетворением этого пространства… Или, может, потому еще, что бескрайние просторы Градарики чем-то были схожи с необъятностью моря, которое он обожал с детства… А может, и то и другое объединилось и связало его с этим могучим, мощным в своей девственности краем…
        Свернули в Волхов. Все подтянулись, потому что понимали: скоро Ладога, первая встреча с неизвестностью. Рюрик стоял на носу, напряженно вглядываясь вдаль, на вопросы отвечал коротко и односложно. Олег старался его не тревожить. Он понимал, что у человека решается вся дальнейшая судьба.
        Показались башни Ладоги. Они приближались. Уже видны были воины на крепостных стенах. Вот они забегали, засуетились. Значит, увидели суда. Вот сейчас будет ясно, примет ли Ладога их с хлебом-солью или направит против них тучи стрел, мечи и пики…
        Вот и пристань… В это время распахнулись ворота, и из них вышла группа людей, возглавлял ее купец Велегост. Олег узнал его сразу, за эти три года он нисколько не изменился.
        Кинули сходни. Рюрик первым ступил на берег, следом за ним Олег с дружинниками.
        Купец низко поклонился и протянул поднос с хлебом и солью. Сказал распевно:
        - Милости просим в Ладогу, князь Рюрик, внук достославного Гостомысла! Благополучно ли прошло плавание к родным берегам?
        - Путь наш был легким и приятным, — ответил Рюрик. — Помогали нам в пути и Ярило-солнышко, и Стрибог, повелитель ветров. Видно, по душе пришлись дела наши богам славянским!
        Вместе с ладожанами проследовали в город. Олег жадно осматривался по сторонам, узнавал знакомые места. Но норманнского городка не было, на его месте чернело пепелище. Терем Богумира по-прежнему выделялся среди других строений, входная дверь приоткрыта, значит, кто-то живет. Может, Ивица?..
        В купеческом тереме гостей ждал роскошный обед. В честь Рюрика произносились здравицы.
        - Правления нам крепкого не хватает! — восклицал Велегост, высоко вздымая свой кубок. — Власть крепкая требуется, чтобы племена не враждовали между собой, а жили дружно и не мешали торговым людям со своим и жаром ездить по землям нашим. И тогда больше чужестранных купцов к нам приедет. И оттого край наш богатеть будет!
        - Истину говоришь, Велегост! В самую точку попал! поддержал его боярин Кнах, убеленный сединой старец. — Я от имени землевладельцев скажу. Нам тоже нужен мир, чтобы пахарь спокойно обрабатывал свою землю. Чего не могут поделить наши племенные князья? Почему им так нравится силу свою доказывать? Народ наш, слава богам, не разбойничий. Это не кочевники какие-нибудь или горцы, которые без войн и набегов жизни себе не представляют. Руководи и управляй своим племенем, получай спокойно дань с населения. Так нет. Редкий год проходит, чтобы князья междусобойчики не устраивали! — Он стукнул кулаком по столу. — Пора устанавливать крепкую княжескую власть, и чтобы она передавалась по наследству от отца к сыну. И чтобы такая власть поприжала племенных вождей, не позволяла баловать да разорять народ!
        Обе речи были встречены шумным одобрением. Тогда выступил Рюрик.
        - Деда своего, Гостомысла, хорошо помню, — при полной тишине сказал он. — Большие усилия прилагал он для укрепления Новгородского княжества, жизни и здоровья не жалел, чтобы помочь своим братьям-славянам в борьбе против германцев. Четверо сыновей погибли в битвах с немцами, был казнен и мой отец, зять Гостомысла…
        Рюрик сделал паузу, продолжал:
        - Так вот намерен я выполнить завет моего деда и все силы положить на укрепление могущества государства нашего. Мыслю я, что без крепкой княжеской власти не поднять нам свою страну, не защитить против многочисленных врагов. Сяду на престол новгородский, обещаю добиваться тишины и покоя на нашей земле!
        Когда пир вошел в свое русло, Олег подсел к купцу Велегосту и стал расспрашивать:
        - Правда, что посадник умер?
        - Да, год назад скончался Богумир.
        - А внучка его, Ивица… в Ладоге живет?
        - Ивица? Ивица вышла замуж за добытчика и уехала куда-то в Печорские леса. Сразу после смерти деда уехала.
        У Олега оборвалось внутри. Будто померкло солнце, закончилась жизнь… Постепенно приходил в себя… Значит, где-то далеко, в необозримых лесных пространствах живет она теперь. Значит, он никогда ее не увидит. Разыскать Ивицу никому не под силу, даже самому новгородскому правителю. Как говорят, это все равно, что найти иголку в стоге сена.
        Олег потерял интерес ко всему — и к пиру, и к Ладоге, и к Градарике. Он и стремился сюда только потому, что надеялся увидеть ее тоненькую фигурку, милое личико с огромными озорными глазами…
        Он вышел на крыльцо терема, оперевшись о перила, стал глядеть в далекие синие лесные дали. Ивица, Ивица, где ты сейчас, куда улетела из родных мест, с кем проводишь время? Стал ли твоим мужем тот увалень-парень или выбрала кого-то другого? Явись хоть на минуту, чтобы я смог хоть краешком глаза взглянуть на тебя. Мелькни хоть на мгновенье, любовь моя, печаль моя, горе мое…
        II
        Рюрик не стал долго задерживаться в Ладоге. Уже на третий день, дав отдохнуть своим воинам, он двинулся к Новгороду.
        - Вы вовремя явились, — говорил Рюрику купец Велегост, провожая норманнское войско на пристани. — Много мужиков-новгородцев ушло на промыслы в леса, немало уплыло с торговыми судами. Так что Вадим едва ли сможет набрать значительные силы. А если подойдет чудь, то и вовсе ему не устоять.
        Выходя на берег возле Новгорода, Олег слышал, как безостановочно бухал вечевой барабан, его глухой, настойчивый звук далеко разносился под низкими, хмурыми облаками. Рюрик стал разворачивать подразделения, нацеливая на новгородскую крепость. Из леса выходила пестрая толпа чуди, неся с собой штурмовые лестницы.
        - Выполнил-таки свое обещание Вергис, — удовлетворенно проговорил Рюрик. — А то несколько дней пришлось бы потратить на изготовление лестниц.
        - Что, с ходу на приступ? — спросил Олег.
        - Конечно. Пока противник не пришел в себя. Любимый способ действия викингов!
        Рюрик отвел Олега на небольшой холм, указал на стену города:
        - Бери пять сотен и вдоль берега зайди к детинцу со стороны реки.
        Олег прикинул: стены высокие, да еще места мало для развертывания подразделения… Нет, затея неудачная у Рюрика. Так и сказал:
        - Распылим силы и ничего не добьемся.
        - Тебе из города помогут. Не теряй времени!
        Викинги бегом направились к реке. Где по берегу, где по отмели достигли исходной позиции, начали приставлять штурмовые лестницы, полезли наверх. На них полетели стрелы, дротики, посыпались камни, полился кипяток. Но потом что-то изменилось. Наверху раздались непонятный шум, крики, звон мечей… А потом чуть ли не с небес послышался веселый голос:
        - Забирайтесь без боязни! Мы им тут всем головы поотрывали!
        Олег вслед за воинами влез на стену. Там его встретил залихватского вида парень. Прокричал восторженно:
        - Ну, теперь не устоять Вадиму!
        - А кто вы такие?
        - Люди знатного купца Сваруна! Слышал о таком? Мы давно ждем Рюрика!
        Викинги ворвались в крепость. Но там и делать-то было нечего. Новгородцы бросали оружие, говоря:
        - Предательство! Предали нас… Чего зря сражаться…
        К Олегу подбежал Рюрик, глаза его сполошно горели. Выкрикнул:
        - Кончено! Город наш! Только Вадиму с небольшой группой удалось вырваться!
        - Как ты его упустил?
        - Силища у него невероятная! Прошел сквозь викингов, будто просеку прорубил в кустарнике! Но ничего, я его все равно достану!
        На другой день Рюрик созвал вече. Олег внимательно наблюдал за подходившими мужчинами. Некоторые из них были хмурыми и недовольными, но многие откровенно радовались перемене власти, весело переговаривались, шутили, смеялись.
        На помост вышли купец Сварун и Рюрик. Толпа in молчала, настороженно следя за каждым их движением. Вперед выступил Сварун. Откашлявшись, сказал уверенным голосом:
        - Господа новгородцы! Пригласили мы на княжение законного правителя земли нашей, внука князя Гостомысла, Рюрика…
        - А кто приглашал? — выкрикнул из толпы злой голос, но там тотчас забухали кулаки.
        - Пригласили мы, новгородцы, — настойчиво повторил купец. — Он будет руководить нами, судить и рядить, карать и миловать. И он человек нам не чужой. Он из одного гнезда прародителя нашего Словена, от которого идет наше племя словенское. Вознесем благодарения и молитвы богам нашим, что со смертью Гостомысла не пресеклась линия княжеская со времен Словена и перед нами стоит достойный преемник — Рюрик!
        Сварун замолчал, и тишина установилась такая, что слышно было, как на соседней улице кричали мальчишки. Наконец кто-то выкрикнул:
        - Пусть Рюрик скажет что-нибудь!
        Тогда вышел вперед Рюрик и заговорил басисто:
        - Господа новгородцы! По обычаю народному имею я право на престол моего деда. Что обещаю народу новгородскому? Сохранять вольности в неприкосновенности и дедовские обычаи уважать и исполнять. В этом клянусь вам богом грозового неба и войны Хаммоном!..
        - А у нас бог грозы и войны Перун! — выкрикнул кто-то насмешливо.
        Рюрик поперхнулся, затих. У них на Лабе тогда Перуна иногда почему-то называли Хаммоном. И вот так некстати вылетело это имя…
        Наступило тягостное молчание.
        На выручку пришел Сварун.
        - Рюрик родился и вырос среди славянского племени бодричей, куда Гостомысл выдал замуж свою дочь Умилу, — сказал он. — Там славяне называют бога громовика то Перуном, то Хаммоном. Но это одно и то же, не стоит обращать внимания!
        - Не одно и то же! — упрямо настаивал тот же голос. — Не наш он человек, по всему видно — чужак явился!
        Сдержанный гул прошелся по толпе. Народ волновался.
        Сварун и Рюрик о чем-то коротко посовещались. Рюрик продолжал:
        - Отец мой, Годолюб, владел когда-то княжеством. Но навалились на нас германцы и захватили родные земли. Стал я княжичем-изгоем. По многим странам пришлось поскитаться, пока к вам не попал. И вот что я у ни дел. Враги сильнее нас своей сплоченностью. Княжеская власть у них, не в пример нашей, наследственная, от отца к сыну, от сына к внуку, а не избирается на народных собраниях. Нам тоже с этим надо заканчивать…
        - Народные обычаи рушить? — прорезал слух звонкий голос.
        - Вольности не трону, как и обещал! — ответил Рюрик и продолжал: — Но власть княжескую надо крепить!.. Кроме того, германцы превосходят нас оружием и снаряжением. Бьют наши войска в боях и сражениях. Если так будет продолжаться, они и к нашим границам подойдут и нас поработить смогут…[3 - Рюрик оказался прав: в 1200 году в Прибалтику явились немцы-крестоносцы, которых в 1242 году Александр Невский разгромил на Чудском озере.]
        - Ишь куда хватил!..
        - Поэтому надо приобретать новые кольчуги, панцири, мечи, шлемы. Да такие, которые были бы не хуже германских! Но на то потребуются большие средства. А вы после смерти Гостомысла решением вече вдвое сократили дань. Казна княжеская пуста. Да вас можно голыми руками брать при такой расхлябанности!
        Рюрик передохнул, собираясь с мыслями. Толпа молчала, пораженная неожиданным поворотом разговора.
        - Так вот, предлагаю для укрепления обороноспособности нашей земли принять такое решение на этом вече: пусть каждый двор платит ту дань, какую отдавал при Гостомысле!
        Большой крик пошел в толпе. Кое-где вспыхнули потасовки. Но всем были известны нападения норманнских грабителей, а германцев считали врагом пострашнее: новгородцы не раз посылали свое войско на помощь западным славянам и были часто биты, сам Гостомысл потерял в этих войнах четырех сыновей. Поэтому все чаще и сильнее слышались голоса:
        - Дело говорит Рюрик!
        - Крепить надо нашу оборону!
        - Бесплатно оружия никто не даст!
        Большинство вече стало на сторону Рюрика.
        III
        Как-то в ворота Новгорода въехал купеческий обоз. На него никто не обратил внимания. Обоз как обоз, таких десятки прибывали в торговый город. Купец назвал себя Клямом, любопытным пояснил, что родом из малоизвестного городка Дедославля, стольного города племени вятичей. Он не стал располагаться на рынке, а снял для постоя домик и объявил, что собирается построить лавку и заняться торговлей в Новгороде.
        Дальше произошло быстро и в то же время привычно для жителей: Клям облюбовал уголок земли на окраине города, привез сруб пятистенного двухъярусного дома с подвалом, мужики быстро его поставили на основание, соорудили крышу, навесили двери, управились с другими делами. Уже через месяц купец открыл торговлю. Покупателей у него было немного, но он не унывал. Встречал всех приветливо, ненавязчиво предлагал товар, заводил разговоры о житье-бытье, внимательно слушал.
        Однажды под вечер он закрыл свою лавку и направился в центр города, остановился у терема знатного купца Будимира, постучал железной скобой в дверь. Открыл слуга, длинный, плешивый, нагловатый, процедил сквозь зубы:
        - По какому делу?
        - К хозяину, по торговым вопросам.
        - Как доложить?
        - Так и доложи, как я сказал.
        - Он спросит, кто таков?
        - Ответь: из далеких краев.
        Слуга ушел и вернулся почти тут же.
        - Проходи.
        Клям по чистым, выскобленным полам, застеленным разноцветными половиками, проследовал по прихожей, затем поднялся на второй этаж и, склонившись перед низким дверным косяком, шагнул в горницу. Выпрямившись, увидел сидевшего за столом полного, бородатого мужчину лет сорока пяти; прищуренные глаза его смотрели внимательно и настороженно.
        - Здоровия и благополучия вашему дому, — провозгласил Клям.
        - И тебе того же желаю, — ответил, чуть помедлив, Будимир. Кажется, нам не приходилось видеться. Откуда будешь?
        - Издалека. Из вятичей я.
        - Что ж, пути купцов непредсказуемы… С каким товаром пожаловал и что можешь предложить мне?
        Тогда Клям вкрадчивыми шагами приблизился к хозяину, присел на стул и сказал приглушенным голосом:
        - От Вадима я. Кланяется он тебе и сообщает, что жив и здоров.
        Будимир вздрогнул, немигающе уставился на гостя. Потом встал, подошел к двери и выглянул наружу. Убедившись, что в коридоре никого нет, закрыл плотно дверь и наложил крючок. Вернулся за стол, спросил негромко:
        - Где он обосновался?
        - На Мста-реке.
        Будимир откинулся на спинку стула, проговорил удовлетворенно:
        - Места там хорошие. Дремучие леса и непроходимые болота. Много ли у него народа?
        - Пока три сотни. Но подходят еще. И по селениям окрестным почти столько же наберется.
        - Неплохо, неплохо… Что ему надо от меня?
        - С едой у него нормально. Охота много дает, да и местные жители делятся. Но с оружием совсем плохо.
        - На днях организую две телеги. Проводника дашь или сам пойдешь?
        - Есть человек.
        - Тогда готовь его. Как будем связь держать?
        - Пусть кто-нибудь от тебя ко мне в лавку будет захаживать.
        - Слугу на входе запомнил? Вот он и будет.
        Они поговорили еще и расстались.
        Ведя разговоры с покупателями, Клям постепенно выделил с полтора десятка парней и мужиков, которые выражали недовольство правлением Рюрика. В один из праздничных дней он пригласил их к себе на обед. Едва выпили по бокалу медовухи, как начался горячий разговор.
        - Нет, вы только подумайте, кто правит нами! — с возмущением проговорил плотник Дубыня, двадцатилетний невысокий крепыш с живыми глазами. — Он даже богов наших толком не знает! Главного бога, громовержца, и того обозвал каким-то именем, даже не выговоришь!..
        - Вот-вот! А я как-то прохожу по пристани, он там с норманнами прогуливается, чего-то высматривает, — прервал его сосед, мужик лет тридцати, как видно кузнец. — Слышу, говорит: «Придет время, и нас заберет с собой богиня Моржана». Это, какая-такая Моржана? Есть у нас, словен, одна богиня смерти, зовут ее Мораной. А он — Моржана!
        - Чужой!.. Пришелец!.. Не наших кровей человек!.. — раздалось с разных сторон.
        - И братается только с норманнами. Они у него и в дружине, и в Боярском совете, и друзья у него почти все норманны… — говорил кто-то с дальнего конца стола, бородатый, длинноволосый, похожий на жреца.
        - Один Олег чего стоит! С застывшим лицом, неподвижным взглядом. Как будто души нет в человеке…
        - А он у него на первом месте!
        - Говорят, родственник!
        - Сестра его за Рюриком…
        - Так он шурин ему!
        - В общем, два сапога пара!
        Тут разговор стал общим. Высказывались, не соблюдая очереди и звания, порой все разом. Начался настоящий галдеж.
        - А вы заметили, как он говорит? Вроде бы по-нашему лепечет, но все равно как-то пришептывает, вроде как коверкает наши слова…
        - Нет, нет, не наш человек!
        - Поэтому и на народ наш, и на обычаи наши ему наплевать!
        - Вече решил загубить!
        - Народовластие наше под княжеский каблук намеревался положить!
        - По домам хочет нас загнать и править единолично!
        - А дань, какую наложил?
        - Мы после смерти Гостомысла вообще ничего не платили…
        - Неправда!
        - Да чего там! Крохи отдавали…
        - А тут — гони десятину!
        - Чтобы он себе пузо нажирал!
        - И нажрет! С его-то наглой рожей!
        - От него всего жди!
        Долго еще горячились собравшиеся, дорвавшись до даровых еды и медовухи.
        IV
        О местоположении отряда Вадима Рюрик узнал случайно. Был у него в дружине воин Вольник, заядлый охотник. Отправился он однажды на лодке в свои любимые охотничьи места по реке Мете, высадился на берег и углубился в лес, где водились особенно породистые, с серебристой шкуркой соболи. Он прошел наверно с полчаса, убил несколько зверюшек и вдруг впереди увидел шалаш, потом другой, третий… Сначала подумал, что это какая-нибудь охотничья артель забрела, но когда пригляделся, то понял, что живут тут военные люди: на деревьях развешаны щиты, мечи, доспехи и прочее снаряжение, шкурок промысловых почти не видно, зато забито несколько кабанов и лось; мясо их разделывали возле костров. Пока пытался сообразить, кто мог обосноваться в такой глуши, как увидел бывшего посадника новгородского Вадима.
        Этого высокого роста, со здоровенными руками, плотным брюшком и круглым лицом человека Вольник узнал бы среди тысяч людей, потому что неоднократно им дел и на вече и на улицах Новгорода, и даже как-то перекинулся с ним несколькими словами. Значит, вот куда забился этот неугомонный человек, вот откуда намеревался нанести внезапный удар по своему врагу!
        Вольник причислял себя к новой власти, поддерживал ее, потому что входил в число обеспеченных людей, которых Рюрик одаривал и подарками, и землей с крестьянами. Поэтому со всеми предосторожностями вернулся к своей лодке, по течению быстро добрался до Ильмень-озера, а оттуда — в Новгород. Выслушав дружинника, Рюрик немедленно послал за Олегом.
        - Бери пять сотен конных воинов, — приказал он ему, — и следуй за охотником, он тебе покажет дорогу к логовищу Вадима. Не теряй ни минуты времени, накрой их внезапно, пока они не ожидают нападения. Громи безжалостно, убивай на месте, не давай рассеяться по лесу. Что касается Вадима, то привези его мне живого или мертвого. Пока он жив, покоя нам не будет. Выполняй приказ немедленно и нигде не задерживайся!
        Уже через час полтысячи всадников выехали из Новгорода и направились по торговой дороге в булгарские и хазарские земли. День был солнечный, дождей не было с неделю, кони шли споро. Впереди ехали Олег с Вольником.
        - Неужели ни одного дозорного не поставил Вадим? — удивлялся Олег.
        - Я сам был поражен! Хоть бы для вида кого-нибудь выделил…
        - Но почему? Ведь неглупый человек!
        - Неопытный! Сроду в лесу не воевал. Думает, уйду в самые дебри и болота, никто никогда не сыщет. Заблуждение городского человека! Это только городским лес кажется непроходимым, недоступным и непреодолимым. А для нас, охотников, он дом родной. Я тут вокруг Новгорода все обходил, чуть ли не каждую тропинку знаю…
        - А поворот к стоянке не проглядишь?
        - Ни в жизть!
        По каким-то особым приметам Вольник определил маленькую узенькую тропинку, убегавшую в глубь леса, и отряд свернул на нее. Олег приказал двигаться со всеми предосторожностями.
        Спросил охотника:
        - Далеко добираться?
        - С полчаса.
        Минут через десять открылась полянка и на ней маленькая охотничья избушка. Возле нее висели и лежали шкурки животных, копошилась женская фигурка. Олег подъехал поближе. Женщина сидела спиной к нему, занималась выделкой шкурки. Рядом с ней возился мальчик лет семи, забавлялся игрой в кости.
        Олег вгляделся в спину женщины, и что-то пронзительно знакомое показалось ему и в ее тонкой, гибкой фигуре, и порывистых движениях. Он верил и не верил…
        Женщина обернулась, и Олег узнал в ней… Ивицу! Для него встреча была столь неожиданной, что он оторопел и только молча, смотрел на нее, не в силах произнести ни слова.
        Она тоже удивленно глядела на него, но, как видно, не испытывала того потрясения, которое переживал он.
        Они, молча, смотрели друг на друга.
        Наконец Олег спросил:
        - Ивица, что ты тут делаешь?
        - С мужем охотимся. Он у меня промысловик.
        Он кивнул на домик:
        - Вы здесь живете?
        - Нет. Наш дом далеко отсюда. Этот домик ничей. Пока мы его заняли.
        Олег сошел с коня, подошел к ней. Она следила за каждым его движением спокойно, видно привыкла принимать случайных лесных путников. На костре в небольшом котелке варилось мясо, вкусный запах которого он почувствовал еще ранее.
        Она взяла половник, глиняную чашку, быстро налила варево, положила кусок мяса, поставила на пенек. Пригласила:
        - Угощайся, князь.
        Он присел на корточки, принялся за еду, изредка бросая на нее взгляды. Она сильно изменилась за эти три года. Лицо ее утратило девичью свежесть, было загорелым и обветренным, и вся она казалась повзрослевшей, даже умудренной.
        И только глаза ее были прежними — большие, выразительные. Когда она в упор взглянула на него, перед ним все вдруг закачалось и поплыло, он перестал пони мать, где находится. Никогда, кажется, не было ему так хорошо, как сейчас. Вечно сидел бы у костра и чтобы это чудное существо стояло рядом с ним.
        В это время мальчик вдруг бросился бежать в лес.
        - Куда ты? — властным голосом окликнула они его.
        - По грибы! — на ходу выкрикнул он и скрылся и чаще.
        - Дикий растет, — сказала она с ласковой улыбкой. — Чужих людей боится. Вот и вас испугался.
        Олег прикидывал в уме и не мог понять, чей же этот ребенок. Уж не Ивицы ли?
        Она поняла его молчаливый вопрос, сказала:
        - У охотника, что с нами промышлял, сначала умерла жена, а потом его самого задрал медведь. Вот и прибился к нам. Ничего не скажешь, послушный, трудолюбивый растет.
        - Но ведь ему всего семь лет!..
        - Ну и что? Мы его с пятилетнего возраста приучаем к труду. Иначе лодырем вырастет.
        Они помолчали.
        И вдруг он задал вопрос, который вертелся у него на языке, но не хотелось спрашивать:
        - Ивица, а почему ты меня бросила тогда одного в лесной чаще? Не жалко было?
        - А что такого? Оружие и еду я тебе оставила, а выйти из леса не составляло труда.
        Он вспомнил, как пережил ее предательство, и хотел упрекнуть в этом, но вдруг почувствовал, что у него нет ни обиды, ни злости против нее. И если бы она и сейчас поманила его одним пальчиком к себе, он пошел бы безоглядно, не рассуждая, куда она поведет его и что с ним станет.
        - А как с мужем живешь? Не обижает?
        - Нет. Он у меня смирный. Наоборот, я им командую.
        - И он подчиняется?
        - Охотно. Ему это нравится.
        «И мне бы нравилось, если бы ты мной руководила», — подумал Олег.
        Подъехал Вольник.
        - Ярл, пора ехать. Мы можем опоздать.
        - Успеем. Садись, перекуси.
        - У нас нет времени!
        - Я приказываю. Закон гостеприимства надо уважать. Этому меня учили, когда я собирался ехать в вашу страну.
        - Я не хочу.
        - Через «не хочу». Иначе хозяйка обидится. Садись!
        Вольник спрыгнул с коня, подсел рядом. Ивица наложила ему мяса, налила бульон, подала чистую ложку. Вольник отхлебнул несколько глотков, поднялся.
        - Спасибо, хозяйка. Но нам пора.
        - Ну что ж, пора так пора. — Олег неохотно встал, поклонился Ивице. — Спасибо за угощение. На обратном пути заеду, продолжим нашу беседу.
        - Продолжим, князь, — коротко ответила она.
        «Не будь Вольника, я бы не смог уехать, — подумал он. — Так и говорил бы с ней, так и говорил, глядя в ее прекрасные очи…»
        - Меня беспокоит мальчик, который убежал в лес, нарушил молчание Вольник.
        - Боишься, что заблудится?
        - Нет. Как раз этого я и не опасаюсь.
        - Тогда чего?
        - Как бы Вадима не предупредил!
        - С какой стати! Они сами по себе, а Вадим сам по себе.
        Но, сказав это, Олег не совсем поверил в свои слова. У него под ложечкой засосал червь сомнения. Желая скорее убедиться в своей правоте, он перевел коня на рысь.
        Вдруг Вольник остановился. Сказал негромко:
        - Вадим рядом, вот за этой стеной леса. Прикажи, ярл, охватить стоянку со всех сторон.
        Дружинники сошли с тропинки и, медленно продираясь сквозь заросли мелколесья, стали обтекать невидимую пока поляну. Минут через десять Олег приказал сигнальщику:
        - Труби!
        Тот поднял рог, и по лесу понесся низкий, протяжный звук. В тот же миг крики сотен людей наполнили лесное безмолвие. Олег толкнул каблуками в бока коня, умное животное с ходу взяло в галоп и понесло по тропинке.
        Вот и шалаши видны сквозь зелень ветвей. Но что это? В стане не видно ни одного человека. Дымились наскоро залитые костры, валялись второпях брошенные одежда и вещи. Еще не веря в страшную догадку, Олег бросал коня из стороны в сторону, надеясь найти спрятавшихся людей. Но никого нигде не было.
        К нему подскакал взбешенный Вольник.
        - Ярл! — выкрикнул он. — Я тебе говорил, что мальчик предупредил их!
        - Пустое! Мальчишка заблудится, куда ему!
        - Он вырос в лесу! Лес для него — родной дом!
        - Все равно не верю! Ивица не могла меня предать!
        - Кто такая Ивица? — не понял сначала Вольник, потом спохватился. — А! Эта женщина! Вот как раз она-то и послала мальчишку к Вадиму!
        - Я рядом находился, я бы услышал, когда она ему сказала.
        - Зачем говорить? Знак подала!
        - Никаких знаков! Никаких мальчишек! Нас засекли засады Вадима! Он их расставил вокруг своего стана!
        - Их не было, ярл. Не было, — уже спокойно проговорил Вольник и добавил: — Пора заворачивать коней. Обошел нас Вадим, как несмышленых котят обманул.
        Они тронулись по тропинке в обратный путь. «Если Ивица в своей избушке, значит, она ни при чем», — думал Олег, хватаясь за последнюю спасительную мысль.
        Но ни Ивицы, ни шкурок, никаких вещей не осталось. Только парок от залитого водой костра напоминал об ее недавнем присутствии…
        Рюрик был в бешенстве. Олег никогда не видел таким своего родича:
        - Ты понимаешь, что натворил! В городе неспокойно! Часть купцов и бояр настроена ко мне враждебно, я это вижу! Они только ищут подходящего случая, чтобы свергнуть с престола! Вадим в их руках тот меч, который может нанести неожиданный удар в самое сердце! А ты из-за какой-то бабы провалил весь замысел по уничтожению нашего ярого врага!..
        Олег не стал выслушивать оскорбления на свой счет, круто повернулся и вышел из горницы князя.
        Трудно сказать, сколько бы продолжалась их размолвка, если бы не приезд Эфанды и Халльгерд с ребенком. Встречали их на пристани. Те сошли хоть и измученные долгой дорогой, качкой и морской болезнью, но радостные, оттого что видят своих мужей. Расцеловались. Уселись в крытый расцвеченный княжеский возок, поехали во дворец, весело болтая по пути. Волей-неволей, но пришлось разговаривать между собой и мужчинам. Зачем расстраивать своих жен? Постепенно разговор становился все непринужденней, а за столом с яствами и хмельным размолвка и вовсе забылась.
        Олег смотрел на Халльгерд как на чужую. Зачем она здесь, почему рядом с ним, отчего он должен терпеть ее присутствие? Вскочить с кресла и убежать, куда глаза глядят от этой нелюбимой женщины!.. Но нельзя, рядом к его коленкам притулилось такое близкое и родное существо, его кровиночка, его Торульф…
        - Ты видел бы, как ее выворачивало наизнанку в море! — говорила Эфанда, весело поглядывая на Халльгерд. — Ты, братец, почаще отправляй ее погостить к своим родителям. Она туда-сюда несколько раз сплавает и станет стройной и статной!
        - Сама-то от борта не отходила, — отвечала Халльгерд улыбаясь. — Не успевала поесть, как богу моря жертву отдавала!
        - Но кто лучше всех держался, так это маленький Торульф и кот, которого я взяла с собой. Растут прирожденными моряками! — восхищалась Эфанда. — Веселы были, невзирая ни на какую погоду — хоть шторм, хоть штиль!
        - Значит, мой сын настоящим викингом растет! — Олег погладил по головке Торульфа и ласково взглянул на Халльгерд; она тотчас зарделась, угадав тайное желание мужа.
        - Ну что ж мы сидим! — встрепенулась Эфанда. — Давайте выпьем еще за встречу!
        Выпили, закусили.
        - Что нового в наших краях? — спросил Олег.
        - Да что нового? — переспросила Эфанда. — Вот Гастинг на днях из-за морей пришел. Мотался где-то в Германии, привез неплохую добычу, но потерял половину викингов.
        - Да, слез много было в селениях, — подтвердила Халльгерд…
        - Мы отплыли, а он еще со своей ватагой гулял, только дым коромыслом стоял! Пропьет, прогуляется — и снова в моря! Вот и вся его жизнь! А как вы тут живете?
        Рюрик и Олег обменялись короткими взглядами. Рюрик коротко ответил:
        - Нормально живем.
        Эфанда подозрительно поглядела на обоих.
        - Что-то ты не договариваешь, муженек. Случилось что-нибудь?
        - С чего ты взяла? Правим Новгородом так, как надо. Но страна большая, всякое бывает.
        - И что же это такое — всякое? — допытывалась Эфанда.
        - А это не женского ума дело, — строго сказал Рюрик. — Лучше налей-ка мужу медовухи, да и остальным тоже! Выпьем — и в кроватку, с дороги, небось, устали!
        На другой день в Новгород прискакал Корш. Князь племени меря прямиком прошел к Олегу, с порога кинулся в объятия:
        - Рад видеть тебя, брат! Как услышал, что ты снова на нашей земле, немедля снарядил коня и галопом к тебе!
        Олег знал, что на Ладогу шли и мерянские войска, когда ему пришлось бежать за море. Вел ли их Корш или все свершилось без него?.. Но радость от встречи, которая отражалась на лице Корша, была такой неподдельной, что Олег решил не касаться этого вопроса и стал расспрашивать его о житье-бытье.
        - Чего хорошего! — встрепенулся тот. — Беда у нас. Только ты отплыл в свои края, как явились хазарские войска и наложили на нас дань. Вятичи им платят, они у нас под боком. Вот и пришли проклятые с их стороны. Видимо-невидимо, как мне справиться с такой оравой? Тебя нет, с весью я рассорился, Вадим новгородский на меня в обиде, так что один на один оказался перед хазарским воинством.
        - А Вадиму чего на тебя обижаться?
        - Отказался против тебя идти.
        Растроганный Олег обнял мерянского князя. Все-таки верным и надежным союзником оказался его соратник по военному походу.
        - Спасибо, друг. Век не забуду твоей услуги.
        - Да что там!.. Но я к тебе с большой просьбой.
        - Проси что хочешь!
        - Помоги сбросить хазарское иго!
        Олег посерьезнел. Подумав, ответил:
        - Мне решить такой вопрос не под силу. Надо идти к Рюрику.
        Рюрик их внимательно выслушал, задал вопрос:
        - А вы понимаете, что мы бросаем вызов самой могущественной державе на наших восточных границах?
        - Понимаем, — ответил Олег. — Хазарскому кагану платят дань многочисленные народы, в том числе славянские племена вятичей, северян, полян. Но, если будем утверждать нашу власть в этих краях, военного столкновения не избежать.
        - И ты думаешь, что сейчас для этого подходящий момент?
        - Считаю, что для укрепления власти в Новгороде нам нужна одна маленькая победоносная война. Тогда в нас поверят новгородцы и окружающие племена.
        - А будет ли эта война победоносной? Каганат — серьезный противник!
        - Постараемся с Коршем привезти с собой победу!
        - Ну что ж… Тогда пусть вам помогает Перун!
        Корш с сияющим лицом вскочил со стула, почти выкрикнул:
        - Завтра же выгоню с мерянской земли всех хазарских сборщиков дани!
        Через два месяца объединенное войско новгородцев, мерян и чуди отправилось к реке Оке. Стояли погожие солнечные дни. Лес неистовствовал в буйных красках золотой осени. От багрово-желтого цвета пестрило в глазах. Настроение у войска было боевое.
        - У нас почитай каждый мужик взялся за оружие и пошел на хазара! — бахвалился Корш, гарцуя на белом скакуне. — Ненависть к поработителям сидит в печенках всех мерян. Еще бы: пришли неизвестно откуда, вера у них черт, знает какая, а — командуют! Нет, мое войско будет биться на смерть, но не отступит!
        Олег выпросил у Рюрика к себе заместителем Вольника, человека, хорошо знающего лес, умного и наблюдательного. Обратился к нему:
        - Вон Корш рвется в бой. Как ты думаешь, этого достаточного, чтобы победить хазар?
        Тот подумал, ответил:
        - Хазары — умелые воины, полководцы у них одер живали победы не только над полудикими племенами, но и над арабами. А арабы завоевали полмира. Так что я бы особо не похвалялся, а подумал над тем, как обмануть, обвести вокруг пальца хитрого и изворотливого противника.
        Корш прикусил язык, отъехал в сторонку. Но долго сердиться он не мог, снова пристроился сбоку, проговорил задумчиво:
        - Тогда устроим хазарам ловушку в лесу…
        - Ты думаешь, у них полководцы дураки и не пошлют воинов в окрестные леса? — снова возразил Воль-пик. — Обшарят все вокруг, у них разведка поставлена на широкую ногу.
        Корш рассмеялся вымученно:
        - Тогда на коня — и в лоб!
        - Там посмотрим, — ответил Олег, улыбнувшись. Корш все равно ему нравился.
        Подошли к реке Протва. Разведчики доложили: большие силы хазар идут навстречу. На коротком военном совете решили через реку не переправляться, ждать на берегу, а возможно, и бой дать в этом месте, потому что по обоим берегам простирались обширные луга.
        Хазары вывалились из леса после обеда. Здесь были и конные, и пешие подразделения. Пестрота одежд воинов была удивительной, кажется, не было племени на земле, какого бы не привели с собой хазары. Тут были и мадьяры, и касоги, и яссы, и вятичи, и северяне, и поляне, и эрзя, и мокша… Сами хазары на откормленных конях важно проезжали вдоль берега в богатых кафтанах из шелка, в шапках с перьями, снисходительно поглядывали в сторону противника.
        Олег наблюдал за этой картиной, и сердце его тревожно сжималось. Он видел, что враг силен и хорошо вооружен, по численности он превосходил объединенные силы новгородцев и мерян. Притом основу хазарского войска составляли головорезы, которых каган бросал из одного сражения в другое, из одной войны в другую. Как бы не получилось как в поговорке: пришли за шерстью, а вернулись стриженными.
        Подошел Корш. Олег поделился с ним сомнениями.
        - Не думал, что хазары приведут такую силу, — откровенно сказал он. — Ввязываться в битву лоб в лоб нам невыгодно. Надо что-то срочно придумать необычное, что бы сбило с толка противника и заставило расстроить ряды, смешаться, растеряться или что-то вроде этого…
        Корш тотчас встрепенулся:
        - А что, если ударить ночью?
        Олег подумал: ночи в последнее время стояли светлые — лунные, звездные, как говорится, можно иголки собирать…
        - А что ж, мысль неплохая, — ответил он. — Только тут есть опасность перемешивания войск, в темноте свои могут рубить своих. Поэтому редко кто решается на ночной бой.
        - А мы прикажем всем воинам одеть на голову белые платки! — воскликнул Корш, довольный своими придумками. — Вблизи вполне различимый знак!
        - Молодец! — стукнул его по плечу Олег. — Так и сделаем! Иди к соплеменникам, готовь их к сражению!
        Поздним вечером на обоих берегах реки зажглись многочисленные костры, воины готовили себе ужин. С наступлением темноты оба лагеря затихли, погрузившись во тьму. Только в небе светила полная луна да искрились высокие звезды.
        Олег ждал предутренних часов, когда сон человека бывает особенно глубоким. Наконец приказал выдвигаться вперед. Молча, ползком воины приблизились к воде. Здесь они замерли, ожидая сигнала. Было тихо, только ухнул пару раз филин, да и тот смолк, видимо не желая тревожить тишину.
        Но вот Олег зажег стрелу и выпустил над собой. Тотчас плотная толпа воинов поднялась и — молча, напористо — устремилась в воду. Река в этом месте была неглубокой, по пояс, поэтому передние воины быстро оказались на том берегу. Послышались крики, звон мечей, на всем противоположном берегу завязались отдельные схватки. По доносившемуся шуму Олег определил, что и par нападения не ожидал, что он в растерянности, серьезного сопротивления не оказывает, и сердце его от предвкушения победного исхода радостно забилось. Он перешел реку, по пологому берегу побежал в гущу столкновений.
        Он обогнал несколько человек с белыми повязками на голове, миновал группы яростно сражавшихся воинов и, наконец, напал на здоровенного хазара. Тот, как видно, только что расправился с воином из его отряда и с рычанием устремился на Олега. С трудом отбив нападение, Олег сам перешел в наступление, нанося удар за ударом. Но хазар оказался не только могучего сложения, но и мастерски владел мечом. Скоро Олегу пришлось пятиться, нырять и уклоняться вправо и влево. Несмотря на это, положение его было угрожающим, он чувствовал, что хазарин одолевает. Но тут враг неожиданно обо что-то споткнулся и на короткое мгновенье потерял равновесие. Этого было достаточно, чтобы Олег сделал короткий выпад вперед и ткнул острием меча в его подреберье. Хазарин из последних сил бросился на него, но Олег увернулся, и противник упал лицом вниз. Тело его задрожало, согнулось, а потом он затих. «Великий был воин!» — подумал Олег, стоя над ним, а потом бросился в самую гущу схватки…
        Врага гнали до самых лесов, где он рассеялся; преследовать в непролазных чащах не было смысла. Победителям достался богатый обоз, гурт скота и много пленных.
        Усталый, но в приподнятом настроении возвращался Олег к берегу реки. И тут увидел Корша, лежавшего на белом плаще. Плащ был в крови. Олег метнулся к нему:
        - Корш, брат, как же так? Куда тебя ранило?
        Тот взглянул на него страдальческими глазами, с трудом разлепил спекшиеся губы, произнес хрипло:
        - Пикой в живот… Не увидел в темноте… Не жить мне…
        - Глупости говоришь! Сейчас мы тебя вылечим! Лекарь! Где лекарь? Какого черта стоите, как истуканы! Быстро мне лекаря!
        При войске состояли лекари-травники, они порой творили чудеса. Олег хотел верить в чудеса.
        Явился лекарь, спокойный, долговязый мужчина, равнодушно посмотрел на раненого, ответил медлительным голосом:
        - Ему уж не помочь. Он безнадежный.
        Олега взорвало. Он вскочил, схватил тщедушного человека за грудки, стал трясти, выговаривая ему в лицо свистящим шепотом:
        - Как ты смеешь говорить такое живому человеку? Понимаешь, ты — лекарь! Ты должен до конца бороться за жизнь любого воина! А тут перед тобой лежит князь! И ты ему посмел сказать такие слова!
        - Но он и вправду безнадежный, — заикаясь, ответил лекарь, всерьез напуганный вспышкой гнева Олега.
        - Лечи всеми своими лекарствами, — толкнул его князь к Коршу. — Живо! Не то голову срублю!
        Лекарь склонился над Коршем, приложился ухом к его груди. Потом повернулся и сказал плачущим голосом:
        - Что хотите со мной делайте, но он уже мертв…
        Олега будто холодом обдало. Он медленно подошел и склонился на колени перед князем. Лицо его было спокойно и отстраненно, будто он что-то знал такое, чего не знали окружающие. Олег никогда в жизни не плакал, но тут нечаянная слеза покатилась по его щеке. Он поцеловал своего друга в лоб и ушел, не оглядываясь…
        В тот же день меряне увезли своего князя в родные края, чтобы похоронить по своим обычаям.
        По возвращении в Новгород между Рюриком и Олегом состоялся серьезный разговор. Был поздний осенний вечер, за окнами темень, завывал северный ветер, на столе горела свеча. Рюрик ходил по горнице, его тень на стенах то уменьшалась до нелепой приземистой фигуры, то увеличивалась до невероятных размеров. Он говорил медленно, заставляя вслушиваться в каждое слово.
        - Княжество Новгородское устоялось в определенных границах. Нам надо подумать, как защитить наши земли. Я думаю, что с запада хорошо нас прикрывает Изборск, а с севера — Ладога. Они стоят на важных направлениях, их и надо в первую очередь укрепить. Я подсчитал доходы от дани и пришел к выводу, что их хватит на каменные крепостные стены в этих двух городах. Видел я такие сооружения в Европе, надежная защита от любителей лихих набегов.
        Он посмотрел на Олега. Тот легонько кивнул головой в знак согласия.
        - Далее мои соображения касаются торговых путей. Сначала займемся тем, который идет из Балтийского моря в Черное и далее в Византию. Ладога запирает вход в реку Волхов, там мы устроим казенный дом для досмотра, взвешивания и оценки товаров у приезжих купцов. Второй такой дом возведем на торговой дороге, которая ведет к Днепру. Я там приглядел селение Гнездово. Превратим его в крепость, поставим надежную стражу. Так что будем держать в руках всю торговлю на этом пути, большой доход потечет в нашу казну.
        Рюрик сел напротив Олега, забарабанил короткими толстыми пальцами по столу.
        - А теперь задание большой важности хочу поручить тебе, — проговорил он, глядя в непроницаемое лицо шурина. — Главная опасность для нашего государства — Хазария. Надо строить крепость на Волге. Тогда мы возьмем в свои руки торговый путь по Волге в Булгарию, Хазарию, а через Хвалынское море в Персию и Индию.
        - И где мне придется строить крепость? — догадываясь о задании, спросил Олег.
        - Я говорил с купцами, которые ходят этим путем. Они указывают на Тимиревское селение. Стоит на очень выгодном месте, на крутом холме, вокруг дубовые леса, прекрасный строительный материал для крепости. Весной отправишься на место. А пока подбирай мастеров, заготавливай гвозди, скобы и все что надо. Дело нешуточное, хлопот будет много.
        - Жаль погиб Корш. Он стал бы мне незаменимым помощником.
        - Что поделаешь!
        - Его брат стал князем.
        - Каков из себя?
        - Видел несколько раз. Издали. Пока ничего толком сказать не могу.
        Прощаясь, Олег спросил:
        - О Вадиме ничего не слышно?
        - Пока нет. Ушел в другие леса. Но вот интересное сведение мне поступило. Будто в Новгороде у него сторонники стали собираться для каких-то разговоров. Надо бы заняться ими…
        V
        Вадим, после того как его спугнул со своим отрядом Олег, обосновался недалеко от реки Волхов. Место выбрал не зря: недалеко проходили водный и грунтовой пути из Ладоги на Новгород.
        Сначала были построены шалаши. Ставились жерди, вверху их связывали мочалом и закрывали еловыми лапами, которые спасали от дождей. Посреди шалаша зажигали костер, вокруг него ложились на ночь; ночью ворочались, согревая то один, то второй бок.
        Однако наступили холода, начались морозы. Заспится человек, а под утро с внешней стороны то одежда при мерзнет, то волосы. Кое-кто простудился, стали болеть. Вадим понимал, что надо срочно менять жилье.
        Первой мыслью было идти к селянам. Но выясни лось, что деревушек вокруг немного, в каждой из них по пять-десять домов, а в починках и того по одной-две избы. Избушки маленькие, состояли, как правило, из одной комнаты, семьи большие, и без пришлых ступить некуда; спали в них не только на скамьях, печи, но и на полатях и полу.
        Собрал отряд, спросил мнение как быть. Тут же некоторые предложили на зиму разойтись по домам, а весной собраться снова на этом месте. Вадим не возражал. Ушло большинство. Осталось двадцать с небольшим человек, кому деваться было некуда. Решили на зиму рыть землянки. В отряде, оказалось, пять топоров и три лопаты. Маловато для такого дела. Тогда Вадим послал в Новгород к купцу Будимиру ходока, чтобы тот доставил им необходимые приспособления, а также еды. Велел подробно рассказать о положении в отряде, разузнать, что творится в городе.
        Ходок вернулся через десять дней на подводе со всем необходимым. Рассказал, что в Новгороде вокруг купца сбилось до ста человек, готовых в любую минуту выступить против Рюрика, только ждали знака от Вадима. Теперь, говорит купец, из-за безделья может наступить разброд, а еще хуже, как бы слух о заговорщиках не достиг князя, тогда всем не сдобровать и все задуманное может порушиться, и он боится, что навсегда. Зря, дескать, Вадим позволил своим бойцам разойтись по домам.
        Вадим и сам понимал, что поспешил распустить отряд. Но приходили вести из города сначала неутешительные, мало удавалось привлечь людей, сообщали о двадцати, тридцати участниках тайного общества, а тут сразу — сто!.. Знать бы неделю раньше, повел людей на крепость, ударил изнутри и снаружи, не устоял бы Рюрик. А сейчас поздно, разбрелись его люди, разве соберешь… Видно, придется отложить до лета.
        Для землянок выбрали небольшой холм с сосновыми деревьями. Разбились по четыре человека, принялись за рытье ям. Вадим, истосковавшись по работе, без устали кидал землю, точно заведенный. Лопата в его крепких руках казалась игрушкой.
        Потом стали валить небольшие деревья, очищать от веток, рубить на части, укладывать стены, потолок. Навесили двери, соорудили лежанки. Посредине землянок разложили костры, дым пошел в дверь. Он разъедал глаза, от него кашляли, но все были довольны: прогорали березовые дрова, дверь закрывалась, внутри было тепло, а порой и жарко. Зимовать можно!
        Вадим от нечего делать ходил по окрестным селениям, беседовал с жителями об их житье-бытье. Кто-то из них промышлял в лесу, кто-то ковырял сохой землю, иные занимались бортничеством; жили не богато, но и не бедствовали.
        - Вот приготовили меха и мед для полюдья, — говорил крепкий сорокалетний мужик с окладистой бородой и живыми голубыми глазами; нос с широкими ноздрями был несколько великоват, он вертел им, словно принюхивался ко всему окружающему. Звали его Хлыстом. — Дань посильная, мы ее веками платим. Еще прадед платил князьям новгородским. Сколько их за нашу жизнь сменилось! Помнится, дед мой пытался перечислить: и Владимир Древний, и Столпосвят, и Избор, и Бравлин Первый, и Бравлин Второй, и Буривой, и Гостомысл… Потом пошли посадники, а теперь, говорят, уселся Рюрик, внук князя Гостомысла. Из-за границы вроде приехал. Но — ничего! Из-за границы, так из-за границы. Все равно, наших славянских кровей… Жить можно. От недругов нас защищают. Жаловаться нечего, спокойно живем.
        - Да вот говорят, что этот Рюрик на вольности новгородские пытается посягать, — осторожно сказал Вадим…
        - На наши вольности никто не покушался, — возразил мужик. — Мы как жили, так и живем. Может, в Новгороде, какие перемены произошли?
        - В том то и дело, что Рюрик хочет ущемить права вече и усилить княжескую власть…
        - Во-он оно чего!
        Мужик на минуту замолчал, а потом проговорил раздумчиво:
        - Слышал я об этом вече. Там все больше бояре и купцы богатые заправляют. Что хотят, то и воротят. А простой народ у них в загоне. Так какое это народовластие? Прикрываются этим словечком, это верно. Болтовней занимаются. Вот, наверно, князь и решил навести порядок.
        - Так, значит, ты бы одобрил такие действия?
        - А почему бы и нет? Главное, порядок должен быть и стране. А то у нас народовластие во всевластие кучки богачей превращается. А богачи, как клещи, завсегда в народ впиваются, чтобы побольше крови высосать. Недаром они все пузатые и на лицо гладкие! Ты-то не из них? — он хитро поглядел на Вадима. — Если князь их ущемил, то правильно сделал. Авось народу полегче станет!
        Вадим заходил в один дом, в другой и везде слышал те же разговоры, что и от носастого мужика. В душе он был согласен с ними. Будучи посадником, он, пожалуй, лучше всех видел, как разгорается борьба между знатными родами Новгорода за власть, за влияние на посадника, а теперь — на князя. Как ожесточенно сражаются богатые люди за свои привилегии, за то, чтобы различными путями, лично или через посредников, получить льготы и привилегии от правителей и как можно толще набить себе карман; что народовластие давно стало прикрытием, обманом народа и способом наибольшего обогащения кучки ненасытных живоглотов. Но, понимая это, Вадим в то же время знал, что уже не сможет отступить от своего пути, что он связал с этой борьбой свою жизнь, что за ним идут люди и отступать ему поздно, да и некуда.
        Обосновываясь в этих лесах, он надеялся, что привлечет в свой отряд сначала жителей окрестных деревень, а потом через ходоков и добровольных помощников объединит недовольных мужиков из дальних местностей, а затем двинет всю эту большую массу народа на Новгород… Теперь он понял, что эти надежды не оправдались, что надеяться на селян ему не приходится и все внимание следует обратить на город.
        В декабре от селян пришло известие, что Рюрик прибыл в Ладогу для сбора дани. Вадим когда-то сам ездил ежегодно в полюдье и хорошо знал этот путь: из Новгорода он шел в Ладогу, потом в Белоозеро и Ростов. К приезду правителя страны местные князья собирали в определенных местах шкурки куниц, бобров, чернобурых лисиц, невериц-белок, мед, воск, за ними приезжали сборщики дани — вирники, емцы, сороки и данники. Кроме этого во все время полюдья они должны были кормить и поить княжеских дружинников и сопровождавших их лиц — конюхов, ездовых, кашеваров, ремесленников, чинивших седла и сбрую, и различных слуг.
        Вадима интересовали амбары для склада и сортировки дани, сусеки для запасенного зерна, испеченного хлеба, масла. Можно было, конечно, напасть на них и ограбить, но тогда вывезенное добро не засчитывалось бы как дань и местному населению во второй раз пришлось бы собирать товары и продукты для новгородского правителя, и тем самым он восстановил бы всех селян против себя. Дань надо было отнять у слуг Рюрика. Для наблюдения за их передвижениями он ежедневно посылал своих людей, которые дежурили на дорогах, ночевали у селян, толкались среди жителей Ладоги.
        Наконец пришло известие, что двое отроков в сопровождении десятка дружинников направляются в те места, где зимовал его отряд. Тотчас Вадим поднял своих людей и устроил засаду. Только что прошел снегопад, скрыв бугры и завалы, хлопья снега лежали на ветвях деревьев, и лес как бы просветлел и не казался таким суровым и мрачным.
        Вот из-за поворота показалась вереница саней, между ними верхом ехали дружинники. С шумом и треском упали деревья спереди и сзади обоза, и из леса выскочили вооруженные люди. Началась яростная схватка. Вскоре трое дружинников были убиты, остальные разбежались. Обоз был приведен на место стоянки отряда.
        Давно бойцы питались одним мясом убитых диких животных и птиц. Поэтому все обрадовались буханкам хлеба, кругам топленого масла, бочкам меда; воск пошел на изготовление свечей.
        Однако примерно через месяц в землянку к Вадиму прибежал встревоженный Хлыст.
        - Люди объявились в нашем селении, — скороговоркой начал он. — Вооруженные, на конях. Видать, от новгородского князя. Предводителем у них какой-то Олег. Выспрашивали, нет ли где поблизости разбойников. Им отвечали, что таких не водится. Однако все-таки указали, что в лесу поселились неизвестные, живут смирно, не балуют, по всему видно — не злые люди. Но главный их все равно настаивал провести людей князя к вашим местам. Услышал я такое и бегом к тебе. Если речь идет о вас, то надо немедленно скрываться, будут они с часу на час.
        Даже не поблагодарив Хлыста, Вадим выскочил из землянки и стал спешно собирать своих людей. Тотчас были запряжены кони, в сани побросали кое-что из еды и одежды и, нахлестывая лошадей, погнали в чащу леса.
        Когда кони выбились из сил, остановились на небольшой поляне. Вадим ходил межу санями, кнутовищем бил по оглоблям. Он только сейчас понял, какую совершил глупость, напав на обоз с данью. До этого Рюрик даже не подозревал, в каком месте он, Вадим, находится. Он сам объявился, сам вызвал вооруженный отряд на себя. Потому что не составляло большого труда прислать в район, где произошло ограбление, дружинников, произвести опрос населения; кто-нибудь все равно расскажет о пришлых людях… Так поступал он, Вадим, когда был посадником и когда надо было обезвредить разбойничьи шайки. Теперь дружинники не отстану! от них до тех пор, пока или не уничтожат всех, или не потеряют следы.
        После небольшого отдыха тронулись дальше. Надвигались ранние сумерки. Облюбовали холм, окруженный двумя оврагами, распрягли лошадей. Кони тянули морды к кустарнику, срывали верхушки веточек, жевали. Второпях забыли накидать в розвальни сена, лошади остались на ночь голодными.
        Едва забрезжило, продолжили путь. Кони шли медленно, подгонять было бессмысленно, и Вадим спиной чувствовал, как приближается к ним погоня. Он не ошибся. Еще не наступил полдень, как с двух сторон показались всадники. Их было много, не менее сотни.
        Он соскочил с саней и с криком:
        - Спасайтесь, кто, как может! — мечом стал рубить постромки. Потом запрыгнул на коня и погнал в чашу леса.
        Конь оказался сильным, он легко нес могучее тело всадника. Вадим оглянулся назад. За ним увязалось двое дружинников. Он заманил их подальше от места схватки, а потом резко развернулся им навстречу. Еще раньше определил, что это были хилые по его меркам воины, не чета ему. Первого он хватил так, что тяжелым мечом разрубил надвое щит и раскроил левое и лечо. Не оглядываясь, он толкнул ногами коня и послал его на второго. Тот явно струсил при виде богатырской фигуры Вадима и решил уклониться от боя. Но конь его заартачился, перестал слушаться, закрутился на месте, и Вадим расправился с ним легко и быстро.
        После этого он нырнул в липняк. Тонкие деревья стояли так густо, что пришлось сойти с коня и пробираться, прорубая себе тропинку. Вдруг он почувствовал запах дыма. Еще не веря в удачу, пошел на него и вскоре увидел деревеньку из десятка домов. Наугад выбрав справное строение, подошел к двери и постучал в нее. Вышел заспанный хозяин. При виде вооруженного человека отступил было назад, но Вадим придержал его за рубаху:
        - Конь есть?
        - Как не быть? Есть, конечно.
        - Выводи!
        - Он мне самому нужен…
        - Заберешь моего.
        Мужик потоптался в нерешительности, но Вадим дернул его к себе, проговорил угрожающе:
        - И не балуй! Я шутить не умею…
        Мужик понял, что выхода нет, и понуро пошел к сараю. Вскоре вывел дородного жеребца черной масти, тот дико вращал глазами, показывая необузданный нрав. Передавая поводья в руки Вадима, мужик проговорил плачущим голосом:
        - Доброго коня отдаю. Прибавил бы хоть не много…
        Вадим порылся в кармане, где у него хранилось несколько скрученных пластинок серебра, отдал одну:
        - Вот тебе гривна. И насыпь в дорогу овса!
        Он перекинул седло на нового скакуна, приторочил к нему торбу с овсом и поскакал в лес. Теперь его никто не догонит!
        VI
        За день до отправления Олега на поиски Вадима заболел ребенок. Халльгерд, растрепанная, простоволосая, склонилась над полыхавшим от жара тельцем, по лицу ее текли обильные слезы.
        - Ладно, раньше времени хоронить, — попрекнул ее Олег. — Сейчас вызову травника, поднимет он нашего сына.
        Пришел старичок, осмотрел больного, поколдовал что-то с горшочками, дал питье и натирание. Мальчику стало легче, он крепко уснул. Олег отправился в леса со спокойным сердцем.
        Но когда вернулся, Халльгерд бросилась ему на шею, завыла горько и безутешно:
        - Похоронили мы нашего крохотулю! Ох, жить не хочется, как муторно на душе! Бросим все, уедем на родину! Сил нет!..
        Торульф был, пожалуй, единственной нитью, которая связывала его с женой. Теперь она оборвалась и ему стало тошно оставаться в доме. Халльгерд как-то сразу опустилась, ходила по горницам простоволосая, растрепанная, часто плакала. Олегу порой казалось, что слезы текут не только из глаз, но и из всех пор ее полного, рыхлого тола. Он никогда не любил ее, тяготился ее присутствием, а теперь ее близость стала невыносимой, и он на месяц раньше уехал на строительство Тимиревской крепости.
        Когда прибыл на место, Волга взламывала лед, и на реке гремели маленькие громы. После душных горниц не мог надышаться свежим весенним воздухом, наглядеться в вольготные просторы могучей реки. На берегу, словно муравьи, копошились мужики. Одни подвозили бревна, укладывали в штабеля, другие рыли ямы, укладывали их и основания домов, третьи мастерили срубы. Густо пахло сосновой смолой, свежими стружками. Олег быстро освободился от горестных дум и с головой погрузился в круговерть забот. Ему первому построили домик на крутом берегу с видом на просторы Волги, и он всей душой прикипел к своему новому жилищу, будто прожил в нем всю свою жизнь.
        Непосредственно всеми работами руководил Ведомысл, пятидесятилетний мастеровой. За спиной у него были уже две сооруженные крепости. Просыпался он с восходом солнца и хлопотал до самой темноты, вникая в каждую мелочь. С Олегом держался независимо, подходил к нему только в особых, не терпящих отлагательства случаях, говорил степенно, не торопясь. Чувствовалось, что знает себе цену. Олег уважал его, верил каждому его слову. Между ними установились деловые, доверительные отношения.
        Готовила еду и убирала избу мерянка, молодая, молчаливая женщина. Она умела делать свою работу так тихо и незаметно, что Олег почти не чувствовал ее присутствия. По утрам, сквозь полусон, ему в лицо начинало веять прохладой; это она отворяла дверь, и в избу врывался волжский воздух. Затем женщина начинала осторожно ступать босыми ногами, шлепать мокрой тряпкой по полу, передвигать с места на место деревянное ведро. Это ему напоминало далекое детство, когда входила и комнату мать и тихонько, чтобы не разбудить его, мыли полы. Как и тогда, он блаженно потягивался и снова погружался в глубокий утренний сон.
        Затем она снова неслышно появлялась, когда он садился за стол. Молча, ставила перед ним молоко, белым хлеб и удалялась. У нее была ладная, будто точеная фигура, крепкие ноги, и он невольно провожал ее взглядом. Потом обеими руками брал теплую крынку и медленно пил парное молоко, изредка откусывая кусочки хлеба. Позавтракав, шел на стройку.
        Однажды за обедом он заметил, как из-под косынки взглянули на него синие глаза, и почувствовал сладостный укол в сердце. Он давно не испытывал женской ласки, тосковал по ней, и это робкое внимание тронуло его до глубины души. Когда она появилась на ужине и стала расставлять еду на столе, он посмотрел в круглое, курносое, с полными щеками лицо и легонько коснулся тыльной стороной ее ладони. Она тотчас отдернула руку, а ее лицо стало пунцовым от волнения.
        Он не стал ее преследовать и несколько дней вел себя сдержанно и смиренно. Он заметил, как беспокойны стали ее движения, как бросала она иногда на него вопрошающие взгляды, но выдержал характер до конца. Наконец как-то за ужином поднялся из-за стола и осторожно привлек ее к себе. Она сначала качнулась было в его сторону, но потом вдруг вырвалась и убежала. Он вышел из дома и сел на порожек, стал глядеть на волжский огненный закату на губах его блуждала затаенная улыбка.
        Через два дня она сдалась. Когда он обнял ее за плечи, она доверчиво склонила голову ему на грудь и замерла в трепетном ожидании. Тогда он стал ее страстно целовать в мягкие податливые губы, а потом ум ее в свою постель.
        Звали ее Синякой, что по мерянски означало «ласточки». Замуж была отдана рано, в пятнадцать лет. С мужем прожила всего год. Тот ушел на войну, там и сгинул. Обычная история в период бесконечных межплеменных распрей и междоусобиц. Она возвратилась к своим родным, жила в ожидании нового супружества.
        Олега поразила ее безропотная преданность, умение присутствовать рядом, не мешая ему. Он вспоминал Халльгерд, когда та к месту и не к месту лезла к нему с пустяковыми вопросами, надоедала просьбами, неоправданными обидами. Приходя домой, он ощущал постоянное беспокойство, ожидание чего-нибудь неприятного и всегда старался заняться чем-нибудь таким, что бы могло отвлечь от семейных невзгод, или уйти куда-нибудь под надуманным предлогом.
        Сейчас все было наоборот. Узнав от Ведомысла о делах на строительстве крепости и отдав нужные распоряжения, он бежал в свой дом, чтоб лишний часок провести рядом с возлюбленной. Они или занимались каждый своим делом, или сидели рядом на крылечке дома, оглядывая заволжские просторы, иногда предавались воспоминаниям. Она рассказывала про свое детство, как бегали с подружками в лес по грибы и ягоды, как порой налетали на селение стаи волков, утаскивали то овец, то коз, а то являлся медведь, задирал корову или коня. Он описывал красоты скандинавской природы, горы и скалы, длинные извилистые фиорды, полную тяжелой работы рыбную ловлю в море. Это было далеко, будто приснилось во сне или поведано в сказках… А порой ему казалось, что все это происходило не с ним, а с кем-то другим и родился он не далеко за морем, а в этой суровой и необъятной по своим просторам стране…
        VII
        После долгих скитаний Вадим выбрался к Новгороду, через верных людей дал знать о себе купцу Будимиру. Скоро ему сообщили, что в полночь на северной стороне крепостной стены его будут ждать свои люди. В кромешной тьме перебрался через ров и на ощупь нашел веревочную лестницу. По ней взобрался на стену. Там его подхватили сильные руки, и знакомый голос прошептал в ухо:
        - С возвращением, посадник, в родной город!
        Поселили его у древней старушки недалеко от Рюрикова дворца, и с этого момента началась усиленная деятельность по подготовке восстания. По ночам к нему приходили люди, приносили свежие вести, уходили с новыми заданиями. Круг заговорщиков рос день ото дня. Только неведомо было им, что и Рюрик не дремал. Его люди давно заметили подозрительную возню вокруг домов купца Будимира и торговца Кляма; скоро удалось подослать к ним верного человека по имени Чурила. Он мало знал, на его сведениях нельзя было провести массовые аресты, чтобы обезвредить всех преступников, поэтому Рюрик вынужден был ждать открытого выступления Вадима, чтобы разом накрыть всех заговорщиков. День восстания должен был сообщить Чурила.
        Наконец Вадим назначил день выступления на 12 лыпеня (12 июля), когда празднуется День снопа-Велеса, когда Велес учил наших праотцов землю пахать, и злаки сеять, и жать, снопы свивая… В этот день весь народ выходил на улицы, начиналось большое гулянье, и в этой толпе легко можно было затеряться заговорщикам, не привлекая к себе внимания.
        Ровно в полдень у домика, в котором скрывался Вадим, неожиданно собралась огромная толпа вооруженных людей. К ней вышел Вадим.
        - Братья! — громовым голосом возвестил он. — Вынимайте оружие и пойдем на дворец Рюрика, чтобы изгнать из города князя, поработителя наших вольностей!
        Толпа откликнулась громким криком и двинулась к центру города. Но, не пройдя и сотни шагов, наткнулась на плотный строй дружинников. Более того, из проулков и улиц справа и слева на них двинулись воины князя. Ряды восставших дрогнули и попятились назад, но и там путь им преградили норманны. Они были окружены со всех сторон.
        - Предательство!.. Нас предали! — в панике закричали многие…
        И тогда над толпой поднялась гигантская фигура Вадима и его громовой голос перекрыл шум и выкрики:
        - Спокойно, братья! Пробиваемся к воротам!
        Это была спасительная команда. Толпа в ожесточенной схватке прорвала заграждение из княжеских воинов и бросилась к центральной башне. Следом за ними, поражая мечами, пиками и стрелами, ринулось рюриково войско. Путь отступления заговорщиков был усеян трупами. Немногим удалось вырваться из города, большинство было или убито, или захвачено в плен. Весь израненный, был сбит с ног и повязан Вадим.
        VIII
        Целый год протекало спокойное, безмятежное житье Олега на Волге. Однажды (это было летом 864 года) от Рюрика приехал очередной посыльный. Он привез обоз кузнечных изделий для строительства крепости, а заодно накопившиеся за несколько месяцев новости.
        - Попытался бывший посадник Вадим поднять восстание в Новгороде, — рассказывал он. — Но Рюрик оказался хитрее, подготовил дружину и разгромил мятеж в самом зародыше. Многих поубивали, некоторые бежали в Киев, а часть попалась в его руки, сидят в прорубах, подвалах и амбарах под крепкой стражей в ожидании княжеского суда. «Ивица! — молнией пронеслось в голове Олега. — Она может быть среди заговорщиков!» Спросил нетерпеливо:
        - А женщины среди арестованных есть?
        - А как же! Имеются и бабы, — ответил посыльный.
        «Значит, и Ивица сидит в ожидании смертного приговора! Недаром она тогда стояла на охране стоянки Вадима! Увяз коготок, и вся птичка пропала! Надо во что бы то ни стало ее спасти! Надо немедленно скакать в Новгород!»
        Он приказал седлать себе двух коней. Наскоро попрощался с Синякой, пообещав обязательно вернуться. «Упрошу, умолю Рюрика отпустить Ивицу! — горячечно думал он, пустив коней в бешеную скачку. — Не пойдет на уступку, освобожу силой! У меня в Новгороде много друзей. Помогут, посодействуют. В крайнем случае, сам подниму мятеж, взбунтую верных мне норманнов, но своего добьюсь! Главное, застать ее живой…»
        Олег прискакал в Новгород через десять дней после кровавых событий. Тотчас проследовал к Рюрику, с порога выкрикнул:
        - Где у тебя содержатся захваченные заговорщики?
        Рюрик в это время сидел за столом и обедал вместе с женой и Халльгерд. Все недоуменно смотрели на пыльную фигуру Олега, его безумные глаза и молчали.
        - Я тебя спрашиваю, живы ли пленные? Есть ли среди них женщины?
        Рюрик неторопливо встал, тыльной стороной ладони вытер губы, в свою очередь задал вопрос:
        - Какие женщины? Кого имеешь в виду?
        - Ивицу! Я имею в виду Ивицу, женщину, которую я люблю!
        Раздался женский вскрик, но Олег не обратил на него внимания. Он пожирал взглядом князя.
        - При чем тут Ивица? И что это за женщина? Нет у нас никакой Ивицы, — пожал плечами Рюрик.
        - Точно нет?
        - Конечно.
        - Хорошо помнишь?
        - На память пока не жалуюсь.
        Олег в изнеможении сел на скамейку, на какое-то время замер. К нему подошла Эфанда, обняла за плечи.
        - Садись за стол, пообедай с нами, — пригласила она его.
        Он непонимающе взглянул на нее, пустыми глазами посмотрел на сидящих за столом Рюрика и жену и, еле передвигая тяжелые ноги, побрел к выходу. Никто не проронил ни слова.
        Когда он скрылся за дверью, Халльгерд вдруг кинула ложку на стол и выкрикнула надрывно:
        - Проклятый! Проклятый! Опять за свое принялся! — и зашлась в истерическом плаче.
        Через неделю на центральной площади Вадиму и его соратникам палачи отрубили голову, людей из числа горожан посадили на кол, а к норманнам, замешанным в мятеже, применили старинную скандинавскую казнь: каждому из них со спины вырезали ребра и через полученное отверстие вырвали легкие и сердце.
        Часть четвертая
        КИЕВ
        В год 6387 (879). Умер Рюрик и передал княжение свое Олегу — родичу своему, отдав ему в руки и сына Игоря, ибо был тот еще мал.
        Повесть временных лет
        I
        Весной 879 года Рюрик вызвал к себе Олега. В последние годы Олег возводил каменные стены сначала в Ладоге, потом в Изборске. В Изборске дел оставалось немного, он уже укладывал вещи, чтобы возвратиться в Новгород. Но прискакал гонец и сказал, что князь стал совсем плох и просит быстрее приехать к нему во дворец.
        До Олега доходили слухи о болезни Рюрика, но он не придавал им большого значения. Его самого иногда одолевали недомогания, он к этому привык.
        Войдя в горницу князя, Олег был поражен переменами в его внешнем облике. Перед ним лежал скелет, обтянутый кожей. Болезнь высосала из него все соки. Рюрик жалко улыбнулся бескровными губами, его глаза, обведенные темно-синими, с желтизной кругами, болезненно заблестели, он произнес с трудом:
        - Видишь, каким я стал. Боли замучили. Сейчас вот отпустило…
        Олег через силу улыбнулся, ответил:
        - Мы еще с тобой повоюем! Главное — не сдаваться. И вид у тебя не такой уж плохой!
        А у самого горько сжалось сердце: всего два года назад он потерял Халльгерд, она умерла после родов. Вот теперь новая утрата…
        В ответ на слова Олега Рюрик скривился в улыбке, ответил:
        - Спасибо на добром слове… Но хватит об этом. Расскажи, как там в Изборске?
        Выслушав короткий рассказ своего шурина, он некоторое время молчал, а потом стал говорить, делая частые паузы:
        - Семнадцать лет я княжил в Новгороде. Думаю, не посрамил высокого звания внука Гостомысла. Мир и покой пришел в эти края. Ни разу не нападали на новгородские земли викинги. А ведь они продолжают терзать европейские страны…
        Рюрик замолчал, передыхая и собираясь с силами. Продолжал:
        - Хазары тоже от нас отступились. Поняли, что не по зубам наши закованные в железо дружины. Что лучше с нами торговать, чем воевать…
        Князь положил свою ладонь на руку Олега, она была легкой и холодной. Несколько раз сглотнул накопившуюся слюну, остановил лихорадочный взгляд на лице Олега. Проговорил из последних сил:
        - Бери под свою руку весь Днепровский торговый путь. Тогда в наш стольный город потекут богатства из Византии, самой зажиточной страны. Сумеешь и рать вооружить, и границы каменными крепостями укрепить, и двор княжеский в роскоши содержать.
        В это время в горницу вошла Эфанда. Олег заметил, как при ее появлении разгладились черты лица Рюрика, потеплел его взгляд.
        - Вот пришла моя сиделка, — с теплотой в голосе произнес он. — Благодаря ей я и жив до сих пор.
        Эфанда присела рядом и склонила голову ему на грудь.
        - Мы никогда не расстанемся, супруг мой. Я вечно буду рядом, чтобы ухаживать и заботиться о тебе.
        Олег осторожно поднялся и вышел на крыльцо, невидящим взглядом смотрел в далекий горизонт. Он понимал, что грядут важные изменения в его жизни, и спрашивал себя, готов ли он к ним, и не находил ответа.
        Вышла Эфанда, из ее глаз лились слезы.
        - Недолго ему осталось жить на белом свете…
        Олег — строго:
        - Ты чего надумала? Что за разговоры о вечной жизни рядом с супругом?
        - Я уйду на тот свет вместе с Рюриком.
        - Не говори глупостей! У тебя четырехлетний сын. На кого он останется?
        - Вокруг толпы княжеских слуг. Выходят, воспитают. А он отправится в мир иной один, без всякой поддержки…
        - В Вальхалле, царстве бога Одина, он будет вечно пировать с павшими воинами, каждый день питаться никогда не убывающим вепрем. Он не останется в одиночестве!
        - Ты лучше меня знаешь, что в царство Вальхаллы воины попадают только тогда, когда умирают в бою, с оружием в руках. А Рюрик уйдет на тот свет, лежа в постели!
        - Как угодно думай, но я, как старший брат, запрещаю тебе следовать за мужем после его смерти!
        - Я перестала подчиняться отцу и тебе с тех пор, когда вышла замуж! — отрезала Эфанда и пошла прочь.
        Олег неоднократно был свидетелем у себя дома и в земле славян обычая, когда при похоронах жены изъявляли желание уйти со своими мужьями в иной мир. У богатых, как правило, было несколько жен. И вот они затевали между собой жаркий спор: какую покойник любил больше всех? Какую из них взял с собой, если бы мог проявить свою волю? Какой из них будет позволено идти за ним? В этом жарком споре доходило до потасовок, в которых принимали участие и родственники покойного. Наконец выбирали достойную, ее осыпали похвалами, затем закалывали и сжигали вместе с супругом.
        Раньше к подобным случаям Олег относился спокойно, поскольку тогда это касалось чужих людей. Но теперь на такую участь обрекала себя родная сестра, которую он любил и не хотел терять. Но что он мог поделать против исковых обычаев?..
        Рюрик умер через месяц. Воины вырыли глубокую яму, поместили его туда и закрыли крышкой. А в это время начались приготовления к похоронам князя. Слуги сели за столы и принялись кроить и шить одежду мертвецу. Эфанда объявила о своем намерении уйти со своим супругом в иную жизнь. Она все эти дни стала проводить в пирах и веселье, переходя из терема в терем, где ее встречали с большим почетом и уважением.
        Через десять дней князя вынули из ямы, одели в шаровары, носки, сапоги, куртку, шапку из соболя и посадили в ладью, которую заранее вытащили на берег. Затем принесли мед, плоды, хлеб, мясо, лук и бросили в лодку. После этого поймали собаку, рассекли ее на две части и кинули рядом с мертвецом, а всадники в это время гоняли двух лошадей, пока они не вспотели, потом разрубили их мечами и побросали туда же; так же поступили с двумя быками, петухом и курицей.
        Олег наблюдал за всеми этими действиями в каком-то полузабытье, почти полном безразличии к окружающему. Из его головы не выходили думы об Эфанде. Он еще продолжал надеяться на какое-то чудо, которое спасет ее от бессмысленной и глупой гибели. Может, сама передумает… Может, народ возмутиться тем, что она оставляет после себя малолетнего сына, и переубедит, настоит на том, чтобы она отменила свое решение… Но время шло и ничего этого не происходило, и им овладевало отчаяние.
        Он издали увидел, как толпа хлынула к палатке, возле которой, он знал, будет происходить церемония переселения души Эфанды в загробный мир. Сердце его сжалось, в глазах потемнело, ему казалось, что сейчас упадет, но он устоял. Олег увидел, как мужчины подняли его сестру на руках и она что-то сказала. Он не слышал ее голоса, но знал наизусть повторяющиеся в неизменном виде слова, которые говорили женщины в подобных случаях: «Вот вижу своих родителей умерших, господина своею, сидящего в раю. Ведите меня к нему!»
        Кто-то из толпы подал ей кружку хмельного меда, она что-то пропела над ней и выпила. Старуха, поднаторевшая на подобных обрядах, повела ее в палатку…
        Олег отвернулся и пошел прочь. Он знал, что свершится далее. Старуха обовьет ей вокруг шеи веревку и даст мужчинам, чтобы тянули, а сама большим ширококлинным кинжалом вонзит ей несколько раз в ребра. И только он подумал об этом, как от палатки раздались громкие звуки: это мужчины палками стучали по щитам, чтобы заглушить предсмертные крики его сестренки…
        И тут вспомнилась картинка из его детства. Однажды мать позвала его. Вид у нее был таинственный и загадочный.
        - Гляди, гляди на нашу Эфанду, — шепотом проговорила она и глазами указала на соседнюю комнату.
        В дверной проем, он увидел, как трехлетняя Эфанда, накинув на голову грязную половую тряпку, прохаживается взад-вперед и повторяет одно и то же:
        - Невеста идет… Невеста идет…
        Он присел на первое попавшее крылечко, и тело его тряслось от безудержных рыданий. Он уже не видел, как вспыхнул огромный костер, который проглотил и Рюрика, и Эфанду и унес их души прямиком в небо, в рай…
        II
        Как ни старался Рюрик привлечь Олега к управлению государством, как ни вникал сам Олег в государственные дела, все же первые месяцы самостоятельного правления изматывали его многочисленными сложными вопросами, которые надо было решать немедленно, а главное правильно, потому что чаще всего от этого зависели судьбы людей. Тут были и судебные дела, и взаимоотношения с племенами, и межплеменная рознь, и сбор дани, и пошлины с иноземных и отечественных купцов, и оборона границ… Да мало ли дел у князя огромной страны, протянувшейся на двадцать-тридцать дневных переходов!.. Перед сном едва находил время, чтобы забежать в светлицу поцеловать четырехгодовалого племянника Игоря и двухлетнего сынишку Рогволда. Оба остались без матерей. Два года назад похоронил Халльгерд. Не простила она ему обид. Перед самой кончиной, открыв глаза, слабым голосом сказала:
        - Приснился мне сейчас мой любимый котик… Еще маленьким запрыгнул он как-то мне на плечо и улегся вокруг шеи. А я его прогнала. И вот, как помереть, пришел он ко мне, вскочил мне на плечо и обвил мою шею. Полежал, а потом ушел в сени и помер. Вот я и думаю: все двадцать лет своей жизни он мечтал полежать у меня на плече… Зачем я его тогда, маленького, прогнала? Век себе не прощу.
        Это были ее последние слова, обращенные не к нему, Олегу, а к своему котику…
        Как-то беседовал он с новгородскими купцами, торговавшими с компанией Ганза. Внезапно открылась дверь и на пороге появился гридень:
        - Князь, дружина кривичей движется на Новгород!
        - Откуда известно?
        - С границы воин прискакал. Велел срочно доложить!
        Олег наскоро завершил беседу с купцами, вызвал к себе гонца с границы.
        - С войной или с миром идут кривичи? — спросил он его.
        - Как-то странно ведут они себя, не грабят, не жгут, но движутся напористо. Боярин у них в первых рядах, такой важный, толстый, как кадушка. Кричит, чтобы дорогу освободили, потому что во главе дружины сама княгиня Зарена!
        - Много ли воинов в дружине?
        - Тысяча, не менее.
        - При оружии?
        - Вслед за дружиной едет обоз.
        Сомнений не было. Узнав, что он стал князем, Зарена решила отомстить за обиду. С того момента, как он узнал о смерти князя Тримира и заступлении на престол его дочери, он с большим подозрением относился к ее действиям, ждал подвоха. «Оскорбленная женщина — страшная сила, — думал он про себя. — А Зарена, видно, обиделась на весь род людской и даже замуж не вышла. От нее можно всего ожидать!» Теперь это недоверие оправдалось. То, что она идет лишь с одной своей дружиной, говорит об одном: у нее в городе имеются сообщники, враги Олега, которые выступят, как только она приблизится к стенам города. Надо немедленно ее опередить! Он приказал трубить сбор своим воинам.
        Многое передумал и перечувствовал он, направляясь к границе. И свою безумную любовь к Ивице, и стыд от предательства кривичской княжны, который жег его все эти двадцать лет… Конечно, сейчас, в свои сорок, он поступил бы иначе. Он не кинулся бы безоглядно за той, которая поманила его всего лишь одним пальчиком… Он стал другим, зрелым, опытным, волевым. И все же… И все же ему было жаль тех лет. Как бы хотелось снова окунуться в безрассудство тех сумасшедших, шальных ночей, забыться в опьяняющем чувстве первой любви… Он вспомнил, как, будто во сне, бродил по волховским лугам, как блуждал в чаще леса, и ему чудились разные привидения, как страстно хотелось увидеть Ивицу и прижаться к ее коленям…
        Встреча произошла в лесу, едва они переправились через реку Ловать. Из леса выезжали кривичские воины, одетые в красивую одежду, будто на праздник, и Олег удивился, что их так мало, не более трех десятков. Выходит, гонец ввел его в заблуждение? Нет, скорее всего, княгиня оставила свою дружину где-то позади, прихватив с собой лишь охрану.
        В это время от кривичей отделились три всадника и поскакали в его сторону. В одном из них он узнал Зарену. Она в нескольких шагах от него резко осадила коня, весело и даже озорно проговорила:
        - С чего это ты, князь, против слабой женщины вывел всю свою дружину?
        «Началось, — подумал он про себя. — Ловко подстроено, чтобы унизить меня».
        Ответил:
        - С почетом решил встретить властительницу соседнего государства. Милости просим в пределы новгородской земли!
        Она гарцевала на прекрасном, белой масти скакуне. Ее изящную фигуру подчеркивало желтого цвета шелковое платье, отороченное красной каймой и перетянутое золотым поясом. Плечи ее облегал короткий белый плащ, по ветру развевались распущенные густые белокурые волосы. На прелестном лице сияли большие голубые глаза. Олег невольно залюбовался ею. Да, она постаралась представить себя во всей красе, и ей это удалось, подумал он.
        Она доброжелательно улыбнулась ему и тронула коня. Олег поехал рядом.
        - Не ожидал, князь, что приеду в гости? — кинув на него игривый взгляд, спросила она.
        - Не предполагал, — откровенно признался он.
        - А я вот решила поздравить тебя с восшествием на престол. Все-таки мы не чужие люди друг другу!
        И он заметил, как зарделись ее щеки, и понял, что она намекала на их свадьбу. Но он решил не поддерживать эту линию разговора. Ответил уклончиво:
        - Спасибо за внимание к моей скромной личности.
        Она преодолела волнение, искоса, чуть насмешливо глянула на него, но ничего не сказала.
        Зарена сильно изменилась за эти годы. Из робкой, наивной девушки она превратилась в зрелую женщину, величественную княгиню. Она держалась уверенно и даже властно. У нее появилась привычка глядеть на всех свысока, недоверчиво прищуривая глаза. От нее исходила внутренняя сила, которая заставляла следить за каждым ее движением, за любым изменением выражения лица.
        - Однако у тебя прекрасно поставлена пограничная служба, — похвалила она его после некоторого молчания. — Не успели мы войти в землю словен, как вы тут как тут!
        - Нельзя позволять, чтобы тебя взяли голыми руками, — ответил он.
        - Но согласись, иногда так хочется, чтобы так оно и было!
        Они рассмеялись. И — удивительно! — после этой ее шутки отношения между ними сразу разрядились, стали доверчивей, проще. Они сблизили коней, поехали бок о бок.
        - А ты почти не изменился, — сказала она, кидая на него мимолетные взгляды. — Только возмужал да посерьезнел.
        - А я вижу совсем другого человека. Встретил бы где-нибудь случайно, мог не узнать.
        - Я так подурнела?
        - Наоборот. От тебя невозможно глаз отвести.
        - Я знаю, что это лесть, но все же она мне приятна.
        - Нет, я нисколько не льщу. Годы добавили тебе еще большей прелести.
        - Однако ты стал опасным соблазнителем! — заметила она. — Раньше из тебя слова было не вытянуть, а сейчас прямо-таки майским соловьем заливаешься!
        Олег и впрямь вдруг почувствовал в себе какой-то духовный подъем, ему хотелось сказать ей еще несколько хвалебных слов, но он вдруг забоялся произнести нечто такое, что напомнит прошлое и испортит их добрые от ношения.
        В Новгороде Зарене и ее охране выделили отдельный терем, сводили в баню. А потом Олег встретил ее на крыльце княжеского дворца, провел в гридницу и усадил рядом с собой за длинный стол, уставленный многочисленными яствами и напитками. Гости и приближенные уселись согласно своему званию и положению. Слуги ходили с кувшинами вина, медовухи, пива и кваса и наливали гостям. Олег в это время разрезал на кусочки хлеб, посыпал солью и подавал каждому гостю. Тем самым он показывал радушие, гостеприимство хозяина и отгонял вредное влияние злых духов.
        После раздачи хлеба-соли Олег поднял налитый до краев бокал и провозгласил здравицу в честь княгини племени кривичей:
        - Издавна жили словене и кривичи в дружбе и согласии. Пусть будет так и при новой княгине Зарене, которую отличают мудрость, выдержанность и красота. Мой дворец, как и мое сердце, всегда будут открыты для тебя, княгиня, все богатство моего княжества я готов положить к твоим ногам!
        Он выпил бокал вина и повернул дном вверх, чтобы все видели: в нем не осталось ни капли хмельного, стало быть, он усердно желает добра и здоровья высокой гостье и всем присутствующим. Это было началом пиршества.
        Когда было выпито по несколько бокалов хмельного, созвали гусляров, которые стали петь старинные песни. А когда хмель зашел далеко в головы пирующих, явились музыканты и скоморохи и начались песни и пляски, причем плясали только слуги, а господа сидели за столами и старались вести между собой пристойные разговоры.
        Зарена несколько раз пригубила вина, стала есть пирог, разламывая его на мелкие части тонкими изящными пальчиками. Олег провозглашал здравицу в ее честь, но сам не пил, а сидел тихо, смирно, только подкладывал что-нибудь повкуснее Зарене, приговаривая:
        - Ешь, княгиня, не обижай хозяина.
        - Спасибо, князь, — отвечала она с улыбкой. — У тебя все такое вкусное, что не знаешь, что и выбрать…
        Она все больше и больше нравилась, ему хотелось сказать ей об этом, но он не решался, боясь бередить прошлое и услышать от нее какую-нибудь резкость, какой-нибудь упрек по поводу его непристойного поведения в Ладоге. Ладога занозой сидела в его сердце, вызывая бессильную ярость против самого себя. И он, чтобы загладить свою вину перед ней, продолжал пододвигать к ней все новые и новые блюда:
        - Вот пряники медовые… А это икра черная, паюсная… Попробуй леденцы, сахарные заграничные…
        - Князь, — неожиданно спросила она, взглянув на него большими голубыми глазами, — когда ты такой щедрый и расточительный, нельзя ли тебе задать один вопрос, который меня волнует и с которым я приехала в твое княжество?
        - Конечно, — с готовностью ответил он, но сам насторожился, ожидая от нее какого-нибудь очередного подвоха.
        - Наши купцы только становятся на ноги, нужна поддержка княжеская, что я и делаю. А нельзя ли с тобой договориться, чтобы не брали с них пошлины, когда они едут в Новгород? Тогда они беспрепятственно начнут торговать с городами Балтийского моря, а там богатые страны, щедрые покупатели.
        - Я не против. Но недовольство будут высказывать новгородские купцы. Зачем им удачливые соперники на обжитых рынках?
        - А я в свою очередь не стану брать с них пошлины при переезде через земли своего княжества. Немалое их число ездит торговать в Византию, они будут в большой выгоде!
        - Я подумаю…
        - Надо ли откладывать? Решим сейчас, пока между нами царит согласие!
        - А его может не быть?
        - Как знать!
        И он тотчас вспомнил Ладогу. До каких пор будет висеть над ним это наваждение?..
        Он встряхнулся, освобождаясь от гнетущего настроения, через силу улыбнулся:
        - Ты права, княгиня. Великое дело — решить вовремя и правильно, чтобы никогда в жизни больше не жалеть об этом. Я согласен.
        - Благодарю тебя, князь. Я твоему слову верю.
        У него теплотой в груди отозвались ее слова. Он понял их как прощение всех его прежних грехов. Сразу повеселел, поднял свой бокал:
        - Выпьем за взаимовыгодную сделку?
        - Выпьем, князь, — просто ответила она.
        На другой день Зарена отправилась в обратный путь. Олег проводил ее за крепостную стену. На прощанье она, одарив улыбкой, пригласила его посетить Смоленск.
        - Увидишь места своей юности, — говорила она, глядя прямо ему в глаза, но голос ее при этом несколько дрогнул. — Наверно, не забыл берега Днепра, где мы когда-то прогуливались?
        - Помню, — односложно ответил он, снова ощутив в груди холодок. — Я обязательно приеду.
        На этом расстались. Олег долго смотрел ей вслед, пока она вместе со спутниками не скрылась в чаще леса. Раньше он думал, что Зарена никогда не простит его, а будет ненавидеть и мстить до конца жизни, и готовился к этому. Но, как видно, время лечит все болезни. Прошло двадцать лет со дня их первой встречи, они заставили по-другому смотреть на некоторые вещи. Нет, она не забыла прошлого, она будет помнить всегда. Но, судя по всему, извинила его и своим приездом сказала ему об этом. Теперь он может жить спокойно. Огромная тяжесть, которая угнетала его совесть в течение столь долгого времени, свалилась с души, теперь будет легче дышать, и он благодарен ей за это. Конечно, он выполнит обещание и когда-нибудь приедет в Смоленск, хотя бы для решения важных дел, касающихся жизни обоих государств. Но только не в ближайшие годы. Потому что, хотя она и простила его, ему тяжело встречаться с ней, тяжело вспоминать свое бессилие, свое безволие, свою подлость…
        Минула зима, наступила весна. Природа проснулась к новой, бурной жизни, и Олег с удивлением стал замечать, что все чаще и чаще стал думать о Зарене. То вспомнит, как они сидели за столом и он угощал ее кушаниями. То встанет перед глазами картина ее приезда, как она на полном скаку остановила разгоряченного коня, и белокурые волосы ее развевались по ветру. То всплывало ее лицо, а большие голубые глаза внимательно смотрели ему в душу…
        Сначала он не обращал на это особого внимания, затем заметил, что ему нравиться думать о ней, что она постепенно заполняет его мысли, холостяцкую жизнь. «Потому что мне сорок лет, потому что одинок и мне нужна женщина, — рассуждал он сам с собой. — И не будет большой беды, если съезжу в Смоленск на несколько дней, повидаюсь с ней…» И он быстро собрался и отправился в землю кривичей.
        Она встречала его за пределами городских стен, в окружении многочисленной свиты. Олег хотел поскакать галопом и остановить коня перед ней, подняв его на дыбы, как это сделала она, но потом подумал, что в его возрасте это будет глупо, и она посмеется над его выходкой, и поэтому приблизился неспешно, степенно, как и подобает правителю солидной державы.
        Она следила за каждым его движением, и он заметил, что глаза ее светились радостью. Нет, в этом нельзя было ошибиться! У него внутри что-то дрогнуло и теплой волной разлилось по груди…
        - Приветствуем новгородского князя на земле кривичей! — произнесла она низким голосом и очаровательно улыбнулась. — Прими хлеб-соль в знак нашего гостеприимства и нашего доброго расположения к тебе и твоему племени!
        Три девушки вышли вперед и с поклоном преподнесли традиционное славянское угощение. Затем все тронулись в город.
        Зарена была одета в те же одежды, что и во время приезда в Новгород, только были они более ярких, сочных тонов: платье на ней было голубое, а короткий плащ — ало-красный. Волосы по-прежнему были распущены по плечам, были они у нее красивыми, ходили волнами при каждом ее движении.
        Последовали обычные в таких случаях вопросы и ответы.
        - Как твое здоровье, князь?
        - Спасибо, княгиня. Здоров, чего и тебе желаю.
        - Как путь, не труден ли был?
        - Нет, княгиня. Доехали благополучно. Погода благоприятствовала путешествию.
        - Зима не принесла неожиданностей?
        - Зима была удачной.
        Вечером состоялся пир. А на другой день Олег и Зарена отправились на конях на прогулку по окрестностям Смоленска. Он заметил, что ею был выбран путь, по которому ходили они в свое время перед свадьбой. Она сохраняла спокойствие, но по тому, как вздымалась ее грудь, он догадывался, что она в душе переживает давно минувшие дни…
        - Княгиня, — сказал Олег, когда они оказались одни на пустынном лугу, — я хочу поделиться с тобой задумками, которые не должен знать никто, кроме нас с тобой. Обещаешь ли сохранить их в тайне?
        - Обещаю, — серьезным голосом ответила она. Можешь делиться со мной самым сокровенным безбоязненно.
        - Спасибо.
        Он проехал немного, начал говорить, подыскивая подходящие слова:
        - Завещал мне бывший князь новгородский наказать своих бывших подданных Аскольда и Дира, обманным путем захвативших власть в Киеве. Завет покойного для меня закон. Не поможешь ли ты мне в этом непростом деле?
        - В чем должна состоять моя помощь? Тебе нужны мои войска?
        - Думаю, до этого не дойдет. Мне достаточно, что пропустишь мою дружину через свои земли, не препятствуя.
        - В этом ты можешь не сомневаться.
        - Благодарствую. Для меня это очень важно.
        - Но на пути к Киеву стоит очень сильная крепость Любеч. Я была в тех краях, видела мощные стены, крепкие башни. Сама крепость стоит на высоком, обрывистом холме, она опоясана глубоким рвом. Ее у северян отобрали Аскольд и Дир. Взять ее будет непросто. Совсем непросто.
        - Буду думать над этим.
        - У меня, кажется, есть кое-какие соображения на этот счет…
        - Поделись, будь добра.
        - Пока об этом рано говорить. Не люблю скороспелых и необдуманных обещаний, за которые потом бывает неловко и стыдно. Дело это неспешное, я думаю, подготовка к походу займет у тебя немало времени. Мы еще раз встретимся и обсудим этот вопрос как следует.
        Потом, перебирая в голове слова Зарены, сказанные по во время прогулки, он испытывал двойственное чувство. С одной стороны, она без колебаний согласилась пропустить его войска через земли кривичей, это говорило, что в душе ее не осталось ни капли ненависти к нему, что она простила его. Иначе она бы наверняка воспользовалась моментом и встала на его пути к Киеву, может даже объединившись с тамошними правителями. Грело его сердце и обещание встретиться с ним в будущем, наверняка она сказала эти слова с определенным смыслом, а не только ради затеваемого дела.
        В то же время она держала его на некотором расстоянии от себя, как бы шутя и поддразнивая. Сердцем он чувствовал, что он продолжал нравиться ей, он видел, что она тянулась к нему, но старательно показывала свою независимость и самостоятельность. Выходит, не полностью прошла ее обида, что сидит она глубоко в ее сердце и достаточно ему сделать один необдуманный шаг, как их отношения вновь будут испорчены и, может быть, навсегда.
        В то же время он чувствовал, что начинает всерьез увлекаться ею, а новая встреча только усилила его чувство. Это означало, что он полностью излечился от казавшегося ему непреодолимого влечения к Ивице; с ладожским прошлым было покончено раз и навсегда.
        Вернувшись в Новгород, Олег стал исподтишка готовиться к походу на Киев. Он понимал, что в Новгороде проживает много выходцев с юга, часто наезжают киевские купцы, наконец, могут быть агенты Аскольда и Дира. Поэтому о своих замыслах не стал делиться ни с кем. Наоборот, и на Боярской думе, и на вече, и в других местах усиленно подчеркивал, что якобы намерен предпринять поход против Хазарского каганата, дабы освободить славянские племена из-под его владычества. Кроме того, он добавлял, что в случае победы можно будет навязать ему выгодные условия торговли по великому волжскому пути, где новгородские купцы испытывают притеснения со стороны хазарских чиновников.
        Постепенно слухи о предстоящем походе против Хазарии распространились по всей новгородчине. Все знали, что это мощная держава с сильным войском и умелыми полководцами, поэтому война предстоит долгой и тяжелой. Одни встретили эти разговоры со страхом, другие, как купцы, с надеждой, но все должным образом восприняли начавшиеся большие военные приготовления: закупалось оружие, приводилось в порядок снаряжение, ремонтировались телеги, в большом числе строились лодки-однодеревки. Князь Олег согласно обычаю треть полюдья брал на свои нужды, а остальное передавал в государственную казну, но на этот раз резко сократил расходы на княжеский дворец и почти все средства тратил на войско. Он сумел втянуть в подготовку к походу и другие племена — чудь, весь и меря.
        Весной 881 года Олег снова побывал в Смоленске. На этот раз Зарена встретила его с большой теплотой. От прошлой сдержанности не осталось и следа. Она обращалась с ним, как с давним, хорошим другом, заботилась о нем чуть ли не по-матерински. Когда выехала на первую прогулку, сразу, без дальних предисловий завела разговор о походе на Киев. Она говорила с таким видом, будто это было и ее предприятием.
        - Занозой у тебя на пути в Киев будет крепость Любеч. За прошедший год я выяснила кое-что относительно этого городка. Он построен племенем северян, но несколько лет назад был захвачен Аскольдом и Диром. Это был один из многих необдуманных шагов князей. Они принесли в Киев воинственность норманнов, но эта воинственность не соответствует их уму. Умишка обоим явно не хватает. Они наделали столько глупостей за время своего княжения, которых достаточно на не одно поколение князей.
        - Рюрик никогда высоко не отзывался о них.
        - Они умудрились рассориться со всеми своими соседями. Попытались покорить северян, отняли у них крепость Любеч, но дальше их не пустили. Воевали с древлянами и уличами, но были отброшены в свои пределы. Самым крупным просчетом было нападение на Византию. Собрали они большое войско, но буря разметала их суда, домой вернулось несколько десятков человек. Киевляне ненавидят их за то, что они погубили их сыновей, братьев…
        - Да, нерадостное правление моих земляков. Но как все-таки быть с Любечем?
        - А вот слушай. Я разговаривала с князем северян, Ратибором. Он не смирился с потерей крепости на Днепре и готов помочь всем, что в его силах.
        Она помолчала, видно вспоминала подробности раз говора с Ратибором. Продолжала:
        - Населен Любеч северянами, а охрана состоит из киевлян. Нетрудно будет подготовить заговор из соплеменников, тайно переправить оружие и вооружить заговорщиков. В нужный момент они выступят и поддержат твои войска.
        «Как люди купца Свару на помогли Рюрику почти без крови захватить Новгород, — подумал Олег. — Замысел такой, что лучше не придумаешь!»
        Сказал:
        - Я буду ждать известий от тебя. Как только в Любече все будет готово, выступлю со своим войском.
        Они выехали на то место на берегу Днепра, где он впервые поцеловал ее. Она спросила (глаза ее при этом неестественно заблестели):
        - Помнишь ту ночь?
        - Да, — ответил он.
        - А она у меня в сердце всю мою жизнь…
        Он, наконец, решился выговорить то, что хотел сказать во времена всех последних встреч:
        - Я тогда был несправедлив к тебе. Прости, если можешь.
        - Давно простила! — тотчас ответила она и, стегнув плетью коня, помчалась по дороге на крутой холм, на котором стояла смоленская крепость.
        III
        Весной 882 года невиданная в Новгороде рать выступила на юг. Здесь шли и княжеская дружина, и словене, и ладожане, и мери, и весь, и чудь. Часть ее передвигалась мешком, иные плыли на лодках. Тянулся длинный обоз, гнали гурты скота для прокорма войска. Все говорили, что такое большое войско обязательно добьется победы над далекой Хазарией, которая в это время была занята затяжной войной с кочевавшими в заволжских просторах печенегами. В поход Олег взял семилетнего сына Рюрика — Игоря.
        Между северными реками и Днепром лодки перетаскивали по волокам. Здесь заранее, еще прежними купцами и промышленниками, были заготовлены тележки с огромными колесами; на эти тележки ставили лодки, клали груз и по проложенным дорогам направлялись на юг.
        В Смоленске к Олегову войску присоединились отряды кривичей. Немного отдохнув, воины продолжили путь по Днепру. Стали раздаваться голоса, что пора повертывать на восток, где раскинулась Хазарская держава; воеводы, задавали недоуменные вопросы Олегу, но он отвечал, что войско движется согласно его замыслам. Добавлял тут же, что получил известие из Киева: местные правители решили поддержать его и выделяют большой отряд для нападения на каганат, и он движется на соединение с ним.
        А вот и Любеч. Только тут Олег объявил воеводам, что с самого начала готовил поход не против Хазарин, а намерен был вести войска на Киев, чтобы свергнуть незаконных правителей и посадить на престол сына Рюрика — Игоря. Сначала это известие вызвало некоторое замешательство, но потом военачальники стали высказывать восхищение хитростью и дальновидностью Олеги.
        Тотчас началось окружение Любеча. Сам Олег подъехал поближе к центральной башне. Он ждал условного сигнала. И вот, наконец, открылись ворота, из них выбежали несколько человек и стали махать белыми флагами. Это был условный знак: крепость захвачена заговорщиками! Тотчас Олег дал команду, и к воротам понеслась конница, а следом пошли пешие полки. Город был взят быстро и почти бескровно.
        В тот же день, не теряя времени, он посадил свою дружину на лодки-однодеревки и отплыл вниз по Днепру. Он торопился прибыть в Киев до получения Аскольдом и Диром известий о взятии им Любеча. От этого зависел успех всего военного похода.
        Едва завиднелись крепостные башни и стены Киева, приказал воинам сойти на берег и добираться до города поодиночке — на лодках или пешком, а сам на трех судах продолжил путь водой.
        Киев жил обычной жизнью. Были открыты городские ворота, у причала стояли десятки торговых судов, на рынке, расположенном на Подоле, шла обычная торговля. Олег приказал пристать к причалу, сам вышел на пристань. На него никто не обратил особого внимания. Очередной купец прибыл на судне, сейчас явится мытник, осмотрит товар, обложит десятиной в пользу князей, и тогда хозяин сможет занять место среди других купцов и развернуть торговлю.
        И действительно, скоро прибыл княжеский чиновник, мельком кивнул Олегу и без лишних разговоров полез и лодки. Олег его окликнул:
        - Эй, почтенный, подь-ка сюда!
        Видно, мытник почувствовал в голосе Олега что-то властное, сразу подчинился и подошел к нему. Это был уже пожилой, худощавый, юркий человек с острым взглядом, привычный все замечать и схватывать на лету.
        - Вот что. Я купец из Новгорода, привез богатый и ценный товар, который не по карману здешним купцам. Мне бы хотелось что-то продать, а что-то подарить киевским князьям. Пойди и доложи обо мне лично Аскольду и Диру. И обязательно добавь, что ждут их великолепные подарки, каких не встретишь на здешнем рынке.
        Мытник убежал.
        Олег нехотя оглядывал пристань, торжище, а сам между тем подмечал, как незаметно накапливалась в камышах его дружина: кто прибывал на лодках, кто пешком; некоторые из воинов поднимались к торжищу и смешивались с толпой, другие стали прохаживаться по пристани, иные направились к городским воротам. На них никто не обращал внимания.
        Но вот появились Аскольд и Дир. Они знали его и лицо, поэтому Олег отвернулся и стал смотреть на реку, дав незаметный знак своим находившимся на лодках дружинникам. Те по одному вышли на пристань, начали копошиться на причале; среди них находился и Игорь.
        - Кто тут именитый купец, что его товары не под силу купить местным богатеям? — раздался у него за спиной насмешливый голос.
        Олег резко обернулся. Аскольд отшатнулся, а Дир удивленно спросил:
        - Это ты, Олег? Какими судьбами занесло тебя в наши края?
        - Я пришел восстановить справедливость! — резки ответил Олег. — Вы не князья и не знаменитого роду, но я князь!
        Тут он указал на Игоря и добавил:
        - Вот сын Рюриков! Он будет князем в Киеве!
        Аскольд и Дир тотчас встали спинами друг к другу, вынули мечи. Дир проговорил:
        - Ну, это мы еще посмотрим, кто кого! Эй, люди! Быстрее сюда, спасайте своих князей!
        Однако никто не пришел им на помощь, хотя они, окруженные со всех сторон, долго и мужественно оборонялись, пока не упали под ударами олеговых воинов. Видно, много они насолили киевлянам, что те бросили своих правителей в самый ответственный момент.
        Затем дружина беспрепятственно вошла в крепость, заняла все оборонительные сооружения. На главную площадь Олег собрал киевский народ и объявил, что Аскольд и Дир убиты за самозванство, а настоящим князем у них с этого времени будет он, Олег, а после него — Игорь.
        Самозванство для любого славянина того времени было страшным грехом, и суровая кара за него была справедливой и уважительной. Поэтому никакого сопротивления воинам Олега не было оказано. К тому же киевляне помнили, что при убитых князьях они несли только одни потери, переживали только поражения. А власть, которая не дает народу никакого просвета в жизни, легко отвергается, иногда обыкновенными проходимцами.
        Через месяц в Киев прибыла Зарена. Олег встретил ее на пристани, повел в княжеский дворец. Осмотрев его, она сказала:
        - Не к лицу правителю огромной державы жить в такой старой храмине! Как же ты будешь принимать иноземных послов?
        Олег от одержанной победы был в хорошем настроении, поэтому ответил весело, даже игриво:
        - Дай время, возведу такое сооружение, что все только ахнут!
        - Трепачишка! Сначала построй, а потом похвались! — шутливо урезонила она его.
        Олег хотел тут же добавить, что дворец построит ко дню их свадьбы, но в последний момент не решился произнести этих слов.
        На другой день они прошлись по улицам Киева. Дома были в основном одноэтажными, деревянными, многие из них украшались красивой резьбой; к ним примыкали сараи. Дома отгораживались от улицы плетнями или кольями. Высоко поднимались боярские и купеческие терема, двухэтажные, с большими окнами, закрытыми слюдой, а иногда и разноцветным стеклом; крылечки с кувшинообразными столбами были покрыты остроконечными крышами. Главные улицы были замощены жердями и тонкими нетесаными бревнышками, концы которых входили в боковые лаги.
        - Совсем как в Смоленске, — сказала Зарена. — Только здесь грязнее, потому что земля жирная, чернозем, а у нас она песчаная.
        Они вышли к крутому берегу, с которого открывались чудесные виды. На широкую реку и заднепровские дали.
        - Что меня покорило с самого начала в этой стране, — сказал Олег, — это ее неоглядные просторы. Разве в Скандинавии найдешь такие огромные реки! Или бесконечные по протяженности леса!
        - Я слышала это двадцать лет назад, — ответила Зарена.
        - И помнишь?
        - Я все помню, — со значением ответила она.
        Олег почувствовал укол. Опять она намекала ему о прошлом. Нет, никогда она не забудет той боли, какую нанес он ей, и при каждом случае станет напоминать. Выходит, зря он начал думать о свадьбе-женитьбе. Не будет у них счастливой семейной жизни. Не стоит заводить с ней разговор на эту тему. Следует просто примириться с мыслью, что им никогда не жить вместе.
        После долгого молчания Зарена проговорила, решив сменить тему разговора:
        - Сам-то ты осознаешь, какое государство создал?
        Он удивился:
        - Конечно. А ты?
        - Твоя держава разделена на две части. Одна половина — это новгородские земли, а вторая — киевские. Между ними — земли кривичей, северян, радимичей и древлян. Они могут в любую минуту перекрыть путь по Днепру. Разве не так?
        - Но ты, надеюсь, не станешь мне вредить?
        - Я — нет, — с улыбкой ответила она. — Но вот другие…
        - А других постараюсь усмирить!
        - Значит, впереди тебя ожидают многие войны.
        Он ничего не ответил.
        - Мне нравятся здешние места, — произнесла Зарена. — Такая своеобразная красота!..
        - Места изумительные! — ответил он. — Я с первого взгляда покорен ими. Как мне сказали, зимы здесь стоят теплые, а лета солнечные, с грозовыми дождями. Благодатная погода!.. Ко всему прочему через Киев проходят торговые дороги из Балтийского моря в Черное, а из Хазарии и других восточных стран — в Европу. Такой перекресток торговых путей будет приносить большой доход казне!
        Он подумал и добавил:
        - К тому же отсюда близко к великой Византийской империи, невиданно богатой, куда издавна сбываются меха, мед, воск и другие товары нашего края, а взамен идут драгоценности, пряности и вина… Поэтому я и решил перенести стольный град из Новгорода в Киев. Киев станет столицей Руси, или, как говорят, матерью русских городов.
        - Ты называешь свою страну Русью?
        - А как же по-другому, если это название жило и живет? Я на севере все время слышал: «отправимся на Русь», «на Руси мы, купцы, получили большой барыш», «как-то нас встретит Русь?».
        - Я тоже с детства была наслышана о государстве Русь, которое создал князь Кий. Знаменитый был правитель, слава и память о нем до сих пор живут в народе[4 - В «Повести временных лет» говорится, что за 10 лет до призвания варягов (862 г.) и за 30 лет захвата Олегом Киева (882 г.) о государстве Русь знали в Византии: «В год 852, индикта 15-го, когда начал царство в; и ь Михаил, стала упоминаться Русская земля. Узнали мы об этом потому. что при этом царе приходила Русь на Царьград, как пишется об этом и летописании греческом».].
        Легкий ветерок задувал из Заднепровья, шевелил ее густые волосы. Она была так красива, что он не утерпел и легонько привлек к себе. Ее щеки стали пунцовыми, но она не противилась.
        - Так бы и стоял вечно на этой круче, — внезапно охрипшим голосом проговорил он.
        Зарена молчала, и он почувствовал, что она ждала от него чего-то еще. И тогда он наклонился и поцеловал ее в губы. Она легонько качнулась к нему и ответила на поцелуй.
        - Я тебя люблю, — прошептал он.
        Она едва кивнула головой, и он понял это как ответное признание.
        - Мы должны быть вместе, — продолжал он…
        Она напряглась, словно в предвидении какой-то опасности, и ничего не ответила.
        - Мы должны пожениться…
        И вдруг она освободилась из его объятий и сказала обыденным голосом:
        - А мы уже давно женаты!
        Олег растерялся. Такого резкого перехода в настроении он не ожидал и решительно не понимал, воспринимать ли ему последние слова всерьез или считать за шутку.
        Она воспользовалась его замешательством и не спеша двинулась в сторону дворца. Он догнал ее, спросил:
        - А если серьезно: могу ли я надеяться на твой доброжелательный ответ?
        Она взглянула ему в глаза, строго и серьезно, и ответила:
        - Надеяться? А почему бы и нет? Но ответ я дам в Смоленске. Жду тебя в гости в ближайшее время. Приедешь?
        - Обязательно! — тотчас ответил он. — Я приеду в самое ближайшее время! Самое позднее — через месяц!
        Но ни через месяц, ни через год он не смог вырваться в землю кривичей. Самые срочные и неотложные дела закрутили, затянули его в круговорот, а личные были отодвинуты далеко в сторону.
        IV
        Боярский сын Вестрень приехал в гости к своему дяде в его родовое имение на реке Тетерев. Дядя встретил племянника очень радушно, стол ломился от яств. Вечером Вестернь с сыном дяди, Вышатой, пошел на луга, где собиралась молодежь окрестных селений.
        - Познакомь меня с красивой девушкой, — говорил Вестрень, разгоряченный медовухой. — Меня только что в Искоростене бросила одна девица. Но я не очень-то кручинюсь, не любил ее. Так, от скуки дружил.
        - А она тебя любила?
        - Я у нее десятым был! Такая ветреная особа, чуть ли не каждый вечер парней меняла.
        - У нас таких нет, — солидно заявил Вышата. — У нас девушки серьезные.
        Был он сам невысокого роста, большеголовый, большеглазый. Вестреню нравились его вдумчивость, стремление ко всему подойти основательно, разумно. Наверно потому, что сам был большим вертопрахом, человеком бесшабашным и отчаянным.
        Они подошли к группе парней, поздоровались. Парни неохотно ответили, косясь на незнакомца. Но Вестреню на их недружелюбные взгляды наплевать, его тянет к девушкам, которые уже завели хороводы. Он подошел к ним поближе, стал присматриваться. Его внимание привлекла высокая красавица со смелым взглядом.
        - Кто она? — спросил он Вышату, который ни на шаг не отставал от него.
        - Дочь воеводы Лютобора, звать Млавой. Тут за ней столько парней увивается!
        - А она с кем-то дружит?
        - Иногда с гуляния провожают некоторые…
        - Ясно. Значит, свободная.
        Он решительно подошел к хороводу, разорвал круг и встал между девушками, справа от него была Млава. Но он даже не взглянул на нее. Сосредоточенный и серьезный, он смотрел иногда куда-то вдаль или себе под ноги, ни на кого не обращая внимания. И вскоре краешком глаза заметил, как Млава стала кидать на него изучающие взгляды, на ее губах заиграла загадочная улыбка. «Клюнула», — решил он про себя, но сохранял прежнее независимое выражение лица.
        Песня закончилась, хоровод распался. Вестрень задержал руку Млавы, она покорно пошла рядом с ним.
        - Я из Искоростеня приехал, — сказал он. — Зовут меня Вестренем.
        - Я знаю. Ты к своему дяде в гости пожаловал.
        - Точно! — удивился он. — И кто же тебе об этом сказал?
        - А у нас в селении тайны долго не существуют. Не успел ты в терем дяди войти, как все узнали об этом. Это не город. Там, говорят, люди живут годами, и о соседях ничего не ведают.
        - Ну, к примеру, соседей мы хорошо знаем. Но новости, конечно, не так быстро распространяются…
        Так беседуя, они подошли к костру, вокруг которого собралось много молодежи.
        Парни затеяли борьбу. Победителей приветствовали громкими криками. К Вестреню подошел высокий парень, в плечах косая сажень. Пробасил:
        - Поборемся?
        - Нет, не хочется.
        - Боишься?
        - Боюсь.
        - Чего?
        - Ты вон, какой здоровенный! Не пара мы.
        - Это верно. Я бы тебя в два счета на лопатки положил.
        И он победоносно поглядел на Млаву. Но она не обратила на него никакого внимания. Когда парень отошел, она тронула Вестреня за руку:
        - Пойдем, прогуляемся.
        Они пошли вдоль реки. Стальной гладью лежала вода, в ней отражались темные кусты противоположного берега, за лесом догорала вечерняя заря, с другой стороны неба выходила луна.
        - И надолго ты к нам приехал? — спросила она.
        - Как понравится. Могу и завтра уехать, а могу и целый год прожить, — беспечно ответил он. — А тебе как бы хотелось?
        - Никак! Больно ты мне нужен.
        Вестрень ответом остался доволен.
        - Наверно, здесь скучно по сравнению с городской жизнью? — задала она вопрос.
        - Наоборот, очень интересно. Девушки здесь красивые!
        - Ты уже успел всех разглядеть?
        - Не всех, а некоторых.
        - Шустрый ты!
        - Таким родился…
        Так они некоторое время обменивались колкостями. И чем больше подзадоривала его Млава, тем больше ему нравилась. «Отчаянная девка! — думал он. — С такой не заскучаешь!»
        Когда стали возвращаться обратно тем же путем, дорогу им перегородили трое парней. Вестрень особым чутьем сразу угадал их намерение: будут бить.
        - Отойдем? — спросил один из них.
        - Мне и тут хорошо.
        - Радовил, не задирайся! — выкрикнула Млава.
        - Струсил? — спросил Радовил.
        - Сам ты трус! Полдеревни с собой привел.
        - Я предлагаю подраться один на один.
        - Я не против.
        - Еще чего! — возмутилась Млава и накинулась на парней. — Идите прочь! Разве так гостей встречают!
        - А мы полюбовно, не со зла, — отговаривался Радовил.
        - Знаю я ваше — «полюбовно!» Расколошматите, друг другу носы, а то и зубы выбьете!
        - На то мы и мужчины! — выступил вперед Вестрень. Ему вдруг ударила горячая волна в голову, в руках он почувствовал особый зуд. В нем проснулся азарт заядлого драчуна.
        - А ну остановись, храбрец!
        Все отошли в сторонку. Вестрень стал осторожно обходить соперника, внимательно следя за каждым его движением. Вдруг сделал ложный выпад, Радовил суетливо замахал руками, и тогда Вестрень коротко, от груди ударил его в челюсть. Парень хрюкнул и упал навзничь.
        - Вот так дерутся у нас в городе, — удовлетворенно проговорил он. И вдруг услышал крик Млавы:
        - Берегись!
        Не успел он оглянуться, как получил удар в затылок.
        - Ах, сзади бить!
        Он развернулся и врезал в лицо нападавшему.
        Но тут на него накинулись с нескольких сторон. Он отбивался, как мог. Наконец сильный толчок приподнял его и бросил наземь.
        - Лежачего не бьют! — раздался над ним громкий голос.
        Вестрень пришел в себя, поднялся. Вокруг собралась толпа, все молча, глядели на него. Он вытер кровь с разбитой губы, проговорил:
        - Нечестно деретесь. Сзади не нападают.
        - Ишь, пришел свои законы устанавливать! Проваливай побыстрее, а то еще накостыляем!
        Делать нечего, он уныло побрел прочь. К нему тотчас подбежал Вышата.
        - Больно?
        - А ты где был?
        - У костра. Да и не умею я драться…
        Они долго шли молча. Наконец Вестрень спросил:
        - Дом Млавы в вашем селении?
        - Да. Вот этот терем.
        - Ладно. Иди домой.
        - А ты?
        - А я погуляю.
        - Побьют еще раз…
        - Авось не сумеют!
        Вышата удалился.
        Вестрень огляделся вокруг, заприметил темный уголок, спрятался.
        Ждать пришлось недолго. Сначала прошло несколько пар, потом появилась Млава. Рядом с ней шел Радовил. Они остановились недалеко от него.
        - Ну что ты за мной ходишь? — донесся до него голос Млавы.
        - Ты знаешь…
        - Ничего не хочу знать.
        - Нравишься ты мне!
        - Зато мне с тобой не интересно.
        - Запала ты мне в душу…
        - Зануда ты, а не парень! Даже драться, как следует, не умеешь!
        - Ну, зачем ты так…
        - А так! Иди домой, а то мамка ругаться будет.
        Вестрень удивился дерзости девушки, но потом вспомнил: она — дочь воеводы! Попробуй, обидь такую!
        Радовил ушел. Когда Млава проходила мимо него, он окликнул ее по имени. Она испуганно спросила:
        - Кто это?
        - Не бойся, — выходя на лунный свет, ответил он. — Это я, Вестрень.
        - Фу, как напугал!
        - Напугаешь тебя! Ты сама на кого угодно нагонишь страху…
        - Как ты?
        - Ничего.
        - Больно?
        - Есть немного.
        Она вытащила из-за пояса платочек, коснулась губы, стирая кровь.
        - Какие вы все-таки безжалостные друг к другу, парни! Полосуетесь, как мартовские коты.
        - Вот-вот! Правильное сравнение. Из-за вас, бабской породы, все ссоры и драки и идут.
        - А ты смелый! Я думала, что спишь давно…
        - Не дождутся!
        Они пристроились на скамеечке возле высокого тына, окружавшего воеводский терем, и проворковали до утренней зорьки.
        На следующий вечер Вестрень явился на луг, как ни в чем не бывало. Парни охотно протягивали ему руки, здоровались, хвалили:
        - Ловкий драться…
        - Не побоялся против троих…
        - Не из робких…
        Он подошел к Млаве, и никто уже не выражал неудовольствия тем, что чужак уводит у них из-под носа девушку.
        Через десять дней предложил ей выйти за него замуж.
        - Ишь ты, какой шустрый! — удивилась она. — Без году неделя знаем друг друга, а он уж сватов решил засылать!
        - Чего тянуть? Хоть год, хоть два встречайся, все равно лучше не станем! Какие есть, такими и будем до конца жизни.
        - Лучше изучим друг друга.
        - Будем жить вместе, еще лучше узнаем.
        Но она не сдавалась. Посмотрела на него насмешливо и проговорила:
        - Ну, кулачный боец ты отменный! Но вот как воин. В бою хоть раз побывал?
        - Не приходилось.
        - Вот то-то и оно, — удовлетворенно произнесла она. — А раньше некоторые женихи в первую очередь старались честь древлянского племени поддержать. Они для невесты добычу привозили из набегов на полян!
        Вражда между племенами древлян и полян шла десятилетиями и веками. Они ненавидели и всячески поносили друг друга. Древляне издевались над полянами. Дескать, копаются в земле, ничего, кроме нее и своего носа, не видят. То ли они, древляне: по лесу ходят, зверей и птиц попугивают, живут себе припеваючи!
        Поляне тоже в долгу не оставались. Древлян они считали диким народом и говорили: «Древляне живут звериным обычаем, живут по скотски: убивают друг друга, едят все нечистое, и браков у них не бывает, а умыкают девиц у воды. Имеют они и по две и по три жены». Древлянами детей пугали: «Не плачь, а то придет злой древлянин, заберет с собой и живьем съест».
        Грабительские набеги совершала и та, и другая сторона. Горели селения и города, уводился скот, забиралось богатство, убивались люди. Почетным делом считалось ворваться в пределы соседнего племени, опустошить земли и вернуться победителями. Особенно любили это делать парни накануне свадьбы, чтобы выхвалиться перед невестой. Вот на это и намекала Вестреню Млава.
        Он ответил:
        - Сходить к полянам? Плевое дело, не успеешь оглянуться, как я вернусь к тебе с добычей!
        - Я пошутила! — спохватилась она. — Сказала, чтобы найти предлог для отказа. Но я передумала. Я согласна. Засылай сватов.
        Но Вестрень был из тех людей, которым если втемяшится какая-нибудь блажь, то ничем не вышибешь. Он пообещал Млаве о нападении на полян забыть, а сам стал прикидывать, когда и с кем совершить такой набег.
        Вернувшись домой, он поведал отцу о своем решении жениться на дочери воеводы Довбуша. Отец не возражал породниться со столь знаменитым военачальником. Потом Вестрень добавил, что невеста условием их брака поставила преподнесение подарка, добытого у племени полян. Поляне немало бед принесли землям отца, так что он не только одобрил замысел сына, но и стал активно помогать ему.
        Через пару недель ватага из полета человек тайными лесными тропами вышла к границе племени полян. Здесь на коротком совещании они стали решать, каким способом достать добычу. Можно было пройти через селения, грабя все на своем пути, а потом стремительно возвратиться назад. Или, наоборот, ночью проскочить незамеченными вглубь на расстояние одного перехода, рассыпаться на пятерки и возвращаться назад, словно неводом выгребая все ценное. После короткого совещания остановились на втором способе. Дождались темноты и по перелескам, оврагам и лощинам двинулись в землю полян.
        Под утро вышли на исходные рубежи, а потом рассыпались в разные стороны. Вестрень облюбовал небольшую деревеньку, повел своих людей по засеянным полям прямо на видневшиеся в низинке дома. Люди только вставали, начинали топиться печи, выгонялся из сараев скот. Раздавались мычание коров, блеяние овец, удары кнута пастухов. С гиканьем древляне выскочили на улицу, избивая людей, врываясь в дома, сгоняя в гурт животину. Вестрень заскочил в дом. Испуганные дети, сжавшаяся в комок побледневшая женщина с чугунком в руках, сморщенная старуха, бессмысленно глядевшая с печи… Чего брать? В доме хоть шаром покати. Стол, скамейка да лавка вдоль боковой стены с накиданным барахлом — вот и вся обстановка избы. «Зачем надо было нападать?» — мелькнуло в его голове, но он отогнал посторонние мысли. Крикнул, делая страшные глаза:
        - Сидеть тихо, дохлое племя! Понятно вам? — и, стегнув плеткой по косяку двери, выскочил наружу.
        По пути им встретились еще три селения, они ограбили их подчистую. Потом ворвались в деревушку из пяти изб. Возле одного дома Вестрень увидел плачущего мальчика лет шести-семи. Почему-то екнуло от жалости сердце. Подъехал на коне, спросил:
        - Чего ревешь?
        - Мамку убили… Корову увели… Умрем мы с голода…
        Вестрень соскочил с коня, вошел в избу. Там пятеро ребятишек, один другого меньше. Вернулся к мальчику, сказал, отворачивая взгляд в сторону:
        - Жди! Верну тебе корову…
        Догнал табун скота, выбрал корову подобрее, стал заворачивать ее обратно. К нему подскочил один из ватажников, крикнул с досадой в голосе:
        - Чего распоряжаешься общей собственностью? Прав таких не имеешь!
        Вестрень сунул ему под нос плетку, жарко выдохнул в лицо:
        - Молчи! А то убью как собаку!
        Он вернул корову в деревню, издали крикнул мальчику:
        - Загоняй корову в сарай!
        В этот момент что-то тоненько и противно просвистело возле уха, и он увидел, как мелькнула стрела, исчезнув среди листвы рядом стоящего дерева. Не успел он осознать опасность, как из-за плетня выглянуло бородатое лицо и мужик с близкого расстояния, почти в упор, метнул в него дротик. Он машинально отпрянул в сторону, но было поздно. Дротик угодил ему в бок. Заваливаясь в седле, мельком увидал кособокую убогую избушку, потом высокое голубое небо, успел подумать:
        - Может все обойдется?..
        Но тут на него навалилась чернота, и он рухнул к ногам своего коня.
        V
        Едва Олег вокняжился в Киеве, как к нему стали приходить с жалобами на набеги древлян. Люди слезно просили защитить их от грабительства лесных жителей, наказать их за разорение и опустошение их земель.
        Олег отнесся к жалобам с большой серьезностью. Стал собирать сведения о соседнем племени. Он пришел к выводу, что взять его летней порой было невозможно. Древляне хорошо знали леса, могли легко укрыться в любом лесном логове, им были известны все водные и сухие пути, знакомы старицы и протоки, каждая тропинка и гать на болоте. Они могли завести в непроходимые чащи его войско и погубить. Олег пришел к выводу, что с ними следовало воевать зимой, когда замерзают реки и болота, когда дорогу можно было проложить в любом месте. Он постепенно стал подтягивать войсковые подразделения, заготавливать припасы. И когда ударили декабрьские морозы, двинул на город Искоростень большие силы.
        Древляне пытались защититься разными способами: устраивали засады, нападали с боков, их лыжные отряды внезапно появлялись сзади наступавших войск; заранее подрубались деревья и валились поперек дорог и тропок, устраивались протяженные засеки — все напрасно. Олег настойчиво вел свои полки к Искоростеню. И, наконец, сквозь деревья завиднелись крепостные стены и башни стольного города.
        Олег объехал его со всех сторон. Крепость была построена по общему правилу: ставились деревянные срубы, в них наваливалась земля, поверх возводился забор для защиты обороняющихся от стрел. Глубокий ров вместе с извилистой рекой Уж создавали дополнительные трудности для наступающих.
        Искоростень был обложен со всех сторон, началась подготовка к приступу. Сбивались длинные штурмовые лестницы. Срубили вековой дуб, один край его заострили. Затем построили громоздкую телегу, закрытую со всех сторон от стрел противника. В ней на ремнях подвесили дубовый ствол, подкатили к укреплению и стали бить в стену. Глухие, тяжелые удары наполнили окрестные леса. Наконец бревенчатая стена была разрушена, земля вывалилась наружу, образовав пологий склон, по которому легко можно было взобраться наверх. И тогда Олег приказал идти на приступ города.
        Первыми рванулись поляне. Вековая ненависть вырвалась наружу. Лезли по лестницам дружно и зло, рубились отчаянно и смело. Их поддержали остальные воины. По всей окружности крепостных стен завязали п. жаркие схватки. Олег не давал противнику ни минуты отдыха, наседал со всех сторон. Численный перевес наступавших сказался быстро. Несмотря на отчаянное m противление, то в одном, то в другом месте наступавшие взбирались на стены, скидывали с них защитников и скоро ворвались внутрь города; бой перенесся на улицы. Древляне обороняли каждый дом, каждый терем. Ожесточенное сражение развернулось вокруг княжеского дворца. Князь Родомысл был убит. Тогда воины сбились в тесную кучу, подняли князя над собой и устремились к разрушенной стене. Натиск отчаянных людей был столь силен, что строй киевлян был прорван; древляне вышли за пределы крепости и переправились на другой берег Ужи, намереваясь скрыться в лесу. Но Олег бросил против них свою личную дружину, окружил смельчаков со всех сторон, и они были вырублены все до одного.
        Искоростень был взят за один день, племя древлян приведено к покорности. Неспокойный лесной народ под боком у Киева перестал быть угрозой мирной жизни Руси. Однако Олег хорошо понимал, что подрастет новое поколение, в строй станут новые бойцы, и древляне поднимутся опять, и тогда рядом со столицей Руси вновь появится рать воинов, придется ее усмирять, вновь прольется кровь… Нет, этого допускать нельзя. Поэтому на побежденных древлян он наложил легкую дань — всего по две шкурки черных куниц с дыма.
        Дав недельный отпуск войску, Олег двинулся на север, в земли племени дреговичей. Слухи о разрушении Искоростеня и горах трупов на стенах и улицах столицы древлян достигли соседнего народа. Князь дреговичей Бранибор вышел навстречу киевскому владыке с хлебом-солью и покорно склонил голову перед его могуществом. Олег милостиво назначил им малую дань.
        Затем великий князь обратил свои взоры на радимичей и северян. Те и другие платили дань хазарскому каганату. В 884 году против северян пришлось послать войско. После коротких схваток князь Яромир проявил покорность. Олег не велел платить даль хазарам, заявив: «Я враг их, и вам им платить незачем».
        В 885 году он направил послов к радимичам. Те задали вопрос старейшинам и князю:
        - Кому дань платите?
        Они ответили:
        - Хазарам.
        Послы сказали:
        - Не давайте хазарам, но платите князю Олегу.
        И радимичи стали платить дань не Хазарии, а Руси.
        Понимал Олег, что хазары не смирятся с потерей своих данников — северян и радимичей, поэтому усиленно готовился к войне. Однажды он уже встречался на поле брани с войсками каганата. И знал, как хорошо они вооружены и обучены. Но тогда у него спиной была лишь новгородская земля, а теперь в его руках находилась огромная держава. На собранную дань вербовались и вооружались новые воины, у кочевников-мадьяр были закуплены табуны лошадей, рать обзавелась конным войском. Подошел со своими всадниками уличский князь Одинец.
        Каган не заставил себя ждать. Разведчики, посланные вглубь хазарской земли, скоро принесли известие о движении большого войска в сторону Руси. Они сообщили, что в его составе много конницы кочевых народов — мадьяр и печенегов. Кочевник раньше начинал ездить на коне, чем ходить, поэтому каждый их них был прекрасным наездником, намного превосходя в этом отношении земледельцев-русов. Любимое место боя для них — ровная степь, где можно было совершать обходные действия: заходить с боков и со спины, окружать и бить по частям.
        Поэтому нельзя было принимать бой на ровной, открытой местности, и Олег стал отводить свое войско к северу, в лесные края. Его разъезды шныряли вокруг, выискивая удобные места для сражения. Наконец доложили, что одно такое им приглянулось. Олег лично осмотрел пространство предстоящего боя и остался доволен.
        Это был широкий луг, с одной стороны которого протекала широкая река Ворскла, с другой простирался необозримый лес с непроходимыми чащами и топкими болотами; посредине луга возвышался холм, на нем он решил поставить своих викингов. Викинги всегда предпочитали выбирать для сражения высоты; тогда нападающему трудно пускать свои стрелы и дротики или взбираться на возвышенность, не расстроив своих рядов. В то же время с высоты можно было с большой силой бросать камни и копья и совершать стремительные нападения.
        Прохаживаясь по холму, Олег прикинул: здесь викинги, закованные в железные латы и прикрытые огромными круглыми щитами, умрут, но не пропустят неприятеля. Они будут опорой всей линии обороны. По краям он решил поставить пеших воинов, а в запасе — конницу, которая могла быстро появляться в самых опасных местах. Особый отряд в пять сотен он оставил возле реки Ворсклы.
        Хазары появились на другой день, стали развертывать свои силы. Олег с высоты холма разглядывал огромное войско, стиснутое между рекой и лесом. Местность не позволяла врагу использовать численное преимущество, он вынужден будет наступать на узком пространстве, только в лоб, лишенный возможности ударить по флангам. Как же спланирует предстоящее сражение хазарский военачальник?
        Для начала тот бросил легкую конницу перед строем русов, осыпая его тысячами стрел. Но главная цель этой вылазки выявилась чуть позднее: кони подняли тучи пыли и закрыли передвижения вражеских войск. Олег с досадой в душе вынужден был выжидать, когда спадет завеса; возможно, придется срочно перестраивать свои подразделения.
        Наконец пелена спала, и Олег увидел хазарское войско. В центре расположилась конница, по левому крылу были поставлены жадные до крови, воинственные ясы и касоги, а на правом, примыкавшем к реке Ворскле, толпами теснились буртасы, лесные жители, никогда не отличавшиеся боевитостью. У себя под рукой хазарский военачальник оставил тяжело вооруженную пехоту.
        Замысел противника был ясен: ударом в центр конницей прорвать линию русов, разрезать ее пополам, а потом, введя в сражение личные войска, добить по частям. Сражение предстояло быть жестоким и кровопролитным.
        Бой начался с нападения конницы. Стремительно понеслись хазары на строй викингов. Но те были привычны к отражению конных атак. Передний ряд тотчас встал на одно колено, спустил щиты, тупыми концами упер пики и землю, а острием направил в сторону противника; остальные ряды положили пики на плечи впереди стоящих, и, таким образом, перед всем строем образовался частокол из острых металлических наконечников. На него с визгом и воем со всего маху врезалась конная масса кочевников; на месте ее передовых отрядов образовалось кровавое месиво из конских и людских тел; в предсмертных муках взвивались и падали наземь кони, подминая под себя седоков; мелькали между ними пригнувшиеся фигурки русов, короткими ножами они вспарывали животы коней и прикалывали подвернувшихся кавалеристов.
        Конница несколько раз бросалась на железный строй викингов, напарывалась на острие железных пик, откатывалась назад, но снова в ожесточении кидалась в атаку.
        На правом крыле ясы и касоги оравой налетели на строй русов, местами вгрызлись в глубину: все закрутилось, завертелось, словно в речном половодье… На левом крыле, используя силу первого натиска, напирали буртасы… Бой шел повсеместно, трещали ломавшиеся пики, бухали удары мечей и булав, звенели тысячи мечей, неслись дикие крики, предсмертные стенания, и все это сливалось в один страшный и зловещий вой ожесточенного, смертельного боя…
        Наконец конница отступила, чтобы привести свои ряды в порядок и отдохнуть от чрезмерного напряжения. Огрызаясь короткими схватками и снова внезапно кидаясь на преследующих их русов, попятились ясы и касоги. Отошли вяло сражавшиеся буртасы. Над полем боя повисла напряженная тишина, предвестница нового ожесточенного сражения.
        Олег чувствовал, что враг не исчерпал своих сил. Ему не удалось сокрушить центр русов, теперь он предпримет новую попытку в другом месте. Важно знать, в каком?.. Он внимательно наблюдал за передвижениями неприятельского войска, стараясь разгадать замысел хазарского военачальника. Мешали ему клубы пыли, поднятые несколькими отрядами конницы, скакавшими взад-вперед перед линией хазарского войска.
        Но вот пыль рассеялась, и князь увидел, что хазарский военачальник передвинул конницу на свой правый край, к берегу реки, рассчитывая здесь прорвать оборону русов, прижать их к лесу и уничтожить, а в центре теперь оказались буртасы, самые слабые части противника.
        Ответные ходы созрели моментально. Он послал гонца к пешей полутысяче, сидевшей в бездействии на берегу Ворсклы, с приказом войти в воду и затаиться. Сам вскочил на коня и, объезжая строй викингов, говорил одни и те же слова:
        - Держаться и быть готовыми к нападению!
        Первой пошла конница и стала брать верх над левым краем русов, расположенным возле реки Ворсклы Он стал отступать, сначала медленно, словно нехотя, но потом вся лавина воинов покатилась к лесу…
        И тогда из-за берега начали выбегать голые по пояс, с мечами и щитами русские воины, прятавшиеся в воде; с криками они устремились в тыл наступавшего противника. Не медля ни мгновения, Олег вскочил на коня и ринулся на противника, увлекая за собой викингов.
        Коротким, но мощным ударом закованные в железо воины опрокинули буртасов и напали на конницу: увидя подмогу, остановились бежавшие воины и возобновили нападение на неприятеля. Кочевники оказались зажатыми с трех сторон, среди них началась паника, они повернули назад и без оглядки, настегивая лошадей, устремились в бегство. Хазарский военачальник выставил заграждение из своей отборной пехоты, но оно было смято и опрокинуто; бегство конницы превратилось в беспорядочное наступление всего хазарского войска.
        VI
        Оглядываясь назад, Олег видел, что был целый период, когда ему не везло в жизни. Так, неудача постигла его во время похода викингов под руководством Гастингса, когда пришлось выбросить за борт почти всю добычу; следом племена изгнали его из Ладоги… А сейчас победы шли одна за другой. Ему покорились и Киев, и древляне, и северяне, и радимичи, и, наконец, он одержал верх над могущественной Хазарией. Должно повезти и в личной жизни, решил он и отправился в Смоленск.
        Он нарочно не предупредил о своем приезде Зарену, решив своим прибытием доставить ей нежданную радость. Ему представлялось, что с прошлым покончено, что время залечило все раны и надо просто быть последовательным и настойчивым. Зарена постоянно жила в его мыслях, сопровождала его во всех походах, поддерживала в самые трудные мгновения жизни. Он уже видел ее своей женой, великой княгиней на киевском престоле.
        Иногда приходили мысли об Ивице. Но десятилетия сгладили ее образ, он потускнел и ушел куда-то вдаль, в серую мглу, в туманную зыбь. Она продолжала жить в каком-то уголке его сердца, не исчезала, но нисколько не мешала его новому чувству к Зарене. Он иногда пытался представить себе, как поведет себя, если Ивица внезапно встанет на его пути. Наверно, будет рад увидеть ее снова, чтобы поговорить о прошлом, пережить все то, что случилось в Ладоге… Но его ничто уже не могло оторвать от Зарены, она целиком завладела всем его существом, он думал только о ней.
        У городских ворот Смоленска его задержала стража.
        - Мы должны предупредить княгиню!
        - Сообщайте! — великодушно согласился Олег. Через некоторое время прискакал боярин. Спрыгнув с коня, сделал небольшой поклон, проговорил торопливо:
        - Добро пожаловать, князь! Княгиня ждет тебя в своем дворце!
        Олег въехал в город. Навстречу уж бежал народ, становился по обочине дороги, приветливо махал руками, некоторые кланялись. Его здесь знали, уважали за совместную борьбу против общих врагов, за достигнутые победы.
        На крыльце в окружении своих приближенных стояла Зарена. Он не видел, во что она была одета, как выглядела; перед ним блестели ее глаза, огромные, лучистые, они заслоняли весь мир, они покоряли, они звали его к себе, восторженные, любящие… За несколько шагов до крыльца Олег соскочил с коня, приблизился к ней и встал на одно колено, склонив голову.
        - Здоров будь, князь, — проговорила она голосом, от которого у него затрепетало в груди. — Добро пожаловать во дворец. Будешь дорогим гостем!
        Он приподнялся, шагнул к ней. Она продолжала стоять на прежнем месте и глядела на него все тем же завораживающим взглядом. Нет сомнения, она любила его! И он, словно юноша, словно и не было сорока лет, не чувствовал под собой ног от счастья…
        Ему выделили горницу, по русскому обычаю отвели в баню, хорошо попарили. А потом начался пир.
        Он сидел рядом с Зареной, не пил, а только пригубливал кубок с вином. У него легонько кружилась голова от ее присутствия, ее взгляда, ее голоса, он чувствовал себя не зрелым сорокалетним мужчиной, а незрелым юнцом.
        - Мы не так давно виделись, а столько перемен произошло в Русском государстве! — сказала она, слегка склонившись к нему. — Теперь весь путь по Днепру в твоих руках. Государство твое стало единым, народ избавлен от межплеменных распрей. Крепкая рука у тебя, Олег!
        - К единству стремились все племена. Без их поддержки я бы не смог сотворить такое большое дело.
        - В каком направлении намерен направиться в скором времени князь Руси? — в ее глазах загорелись игривые огоньки.
        - Ни в каком, — ответил он, сдержанно улыбаясь. — Понадобится много сил, чтобы укрепить Русское государство, сделать его могучим и богатым. Без этого оно распадется, как развалились до этого многие объединения. А на это надо много времени и еще больше сил.
        - Тебе это по плечу. Я верю в тебя.
        Он хитро улыбнулся и спросил со значением:
        - Надеюсь, ты поможешь мне в этом. Щеки ее вспыхнули, она отвела взгляд.
        - Конечно. Всем, чем могу…
        «Завтра надо ждать последнего объяснения, — думал он, лежа в своей постели и вперив в потолок горячечный взгляд. — Она любит меня, это бесспорно. Просто ей надо переступить небольшой порожек, и я помогу ей сделать это».
        Наутро она была задумчивой и рассеянной, вяло брала из тарелочки кусочки мяса, нехотя отправляя в рот, медленно жевала. Олег чувствовал, что расспрашивать ее о перемене настроения будет неприлично, поэтому говорил о постороннем: о погоде, которая с утра была солнечной, безветренной; о кушанье, прекрасно приготовленном, и еще о чем-то, что тут же забывал.
        - Князю, не угодно ли прогуляться по окрестностям Смоленска? — неожиданно спросила она, подняв на него глубокий взгляд.
        - Конечно! — тут же ответил он и про себя подумал: «Вот настает решающий миг. Только бы не допустить ошибки, не наделать глупостей!»
        Он думал, что она поведет к тому заветному месту на берегу Днепра, куда они всегда наведывались, но она стала кружить по лугам и перелескам. Она по-прежнему была углублена в свои мысли, отвечала невпопад. «Решает, можно ли мне верить, — догадался он. — Правильно говорят: обожжешься на молоке, дуешь на воду. Впрочем, — тут же с усмешкой поправил он себя, — в обои случаях было только молоко, если меня можно сравнить с молоком».
        Он не заметил, как она вывела его на заветное место. Синие дали, высокие кучевые облака, отражающиеся в спокойных водах реки… Старая, знакомая картина, но какой особый смысл был заложен в ней для них обоих!..
        - Все остается таким же, как и тогда, — наконец произнесла Зарена печальным голосом. — Будто и не прошли два с лишним десятилетия.
        - Но мы остались теми же, — ответил он поспешно.
        - Нет. Мы, к сожалению, стали другими…
        «Вот первая глупость, которую я сморозил», — подумал Олег. Он чувствовал себя не в своей тарелке, что-то мешало ему поступать так, как хотелось. Может, груз прошлого? Или странности в ее поведении?..
        Он поспешил исправить свою ошибку:
        - Я хотел сказать, что готов вернуться к прошлому…
        - Не существует тропинок, по которым можно возвратиться в юность, — возразила она.
        - Ты не можешь простить меня? — в упор спросил Олег, не умевший ходить вокруг да около.
        - Я уже говорила, что простила давно и не держу на тебя сердца, — ответила она отрешенным голосом.
        - Тогда… может, сомневаешься в том, что я люблю тебя?
        Она внимательно посмотрела на него серьезным, глубоким взглядом и ничего не ответила. Тогда он подошел к ней, обнял за пояс и приблизил к себе. Она не сопротивлялась, но была холодной и безучастной, и это пугало его.
        - В последние годы я только и думаю о тебе, — сказал он. — У меня такое ощущение, будто только что родился, что до тебя у меня никого не было. Я без тебя жить не могу!
        - Я тебя тоже люблю, Олег, — просто сказала она, взглянув ему в глаза затуманенным взглядом. — Сколько раз я приезжала сюда и молила богов, чтобы они вернули мне тот миг, когда я была рядом с тобой… Я никогда больше не была счастлива! Я готова была делить тебя с другими твоими женами, если бы они появились, готова была смириться с твоей холодностью. Но только бы ты был со мной!
        Она, помолчав, продолжала:
        - Я помню, как вечерами прислушивалась к стуку копыт. Надеялась, что ты одумаешься, раскаешься, вернешься на своем резвом скакуне, и я упаду тебе на грудь! Ах, знал бы ты эти ночные шорохи, таинственные шумы и загадочные тени, которые я принимала за твои шаги, за твое приближение ко мне, что это ты, преодолев сотни верст, крадешься ко мне, чтобы обнять…
        Пораженный ее словами, Олег молчал, не зная, что сказать.
        - И тогда, не в силах больше переносить такие муки, я пришла на это место, на берег Днепра… Нет, не для того чтобы утопиться, как это иногда делают девушки Я встала на колени и решила дать клятву богине Ладе, что никогда, никогда у меня не будет другого мужчины и что всю жизнь я посвящу ей, богине любви и семейного счастья…
        - И ты произнесла слова клятвы? — едва не задохнувшись от волнения, хрипло проговорил Олег.
        - Да, я стала говорить слова, обращенные к покровительнице нашего счастья. Я сказала ей, что не в состоянии выносить терзания, что отчаялась дождаться своего суженого и что мне больше никто не нужен, поэтому всю свою жизнь я посвящаю ей, Ладе…
        - Что ты натворила, — произнес он с горечью…
        - Когда я подъезжала к Днепру, то хорошо помню, что на небе были только кучевые облака. И вот когда я стала произносить слова клятвы, над лесом вдруг сверкнула яркая молния и ударил гром, гулом раскатившийся по пространству. И мне будто в сердце ударило: не хочет богиня Лада принять моей клятвы! Не нужна ей моя жизнь! Что она уготовила мне другую судьбу, в которой я найду свой счастье…
        - И тогда ты… — в волнении проговорил Олег.
        - Я послушалась ее и остановилась, — еле слышным голосом произнесла Зарена…
        VII
        После трех дней торжества Олег сказал Зарене:
        - Прикажи, любимая, своим слугам начать сборы. Через неделю мы отправляемся в Киев. Меня ждут государственные дела.
        - Да, конечно. Я сопровожу тебя до столицы и побуду с тобой неделю-другую.
        Олег круто повернулся к ней, спросил, набычившись:
        - Как неделю-другую? Ты едешь со мной в Киев насовсем.
        - Не могу. Я остаюсь княгиней у кривичей.
        Он раздраженно погладил волосы.
        - Жена должна следовать за мужем.
        - В Киев я поеду, но на некоторое время. А так буду жить в Смоленске.
        Он принялся ходить по горнице взад-вперед.
        - Значит, не собираешься расстаться со своим племенем. Ну а как же наша семейная жизнь?
        - Будешь изредка приезжать ко мне. Когда не буду столь занята, стану навещать тебя в Киеве. Разве этого мало?
        - Давай расставим все по своим местам. Ты хочешь остаться княгиней?
        - Конечно. Ведь мое княжество как было, так и остается независимым от Киева.
        - Какое же оно независимое, когда ты — моя жена?
        - Я останусь в Смоленске и буду править страной в твоих интересах.
        Он понял, что перед ним была уже не та девушка, которая раньше смотрела ему в рот и выполняла все его указания. Перед ним стояла властная княгиня, самостоятельная, с чувством собственного достоинства, и для него это было неожиданно и неприятно.
        - Я не думал получить от тебя такого подарка, — разочарованно проговорил он.
        - А чего бы тебе хотелось? Чтобы меня окружала куча детишек и я босиком, пузатая новым чадом, готовила тебе возле печки еду?
        - А что в этом ужасного?
        - Поверить невозможно! Я дарю ему целое княжество, ожидаю, что он будет рад до смерти, а он начинает ныть…
        Он уставился на нее.
        - Выходит, ты единственная на свете и все обязаны вращаться вокруг тебя?
        - Но что я такого сделала, что ты вышел из себя?
        - Ты разрушаешь семью, даже не успев создать ее! — ответил он резко.
        - Вон как! И ты здесь совершенно ни при чем?
        - Интересно, в чем ты хочешь обвинить меня?
        - А в том, что все решил без меня!
        - Это как?
        - Что я должна ехать за тобой!
        - Правильно. Куда иголка, туда и нитка.
        - Я — не нитка! Я — княгиня!
        - Но в первую очередь ты — моя супруга! Значит, мы должны быть в одной упряжке!
        - Ах, вот что! Раз мы супруги, то ты ожидал, что я стану прыгать от радости и бежать за тобой сломя голову!
        - Никто тебя не заставляет. Можешь оставаться в своем княжестве и править на здоровье!
        - И останусь!
        Они разошлись в разные стороны и встали каждый перед своим окном. Долго и упорно молчали. Если бы кто-то из них ушел, второй не стал бы задерживать. Нашла коса на камень.
        Первой успокоилась Зарена. Она и поняла, что надо уступать. Тихо подошла сзади, обняла его, приникла щекой к его спине.
        Он попытался было отстраниться, но передумал, погладил ее ладонь.
        - Мир? — спросила она заискивающе.
        - Мир, — буркнул он в ответ.
        - Надо идти к гостям.
        - Будем собираться.
        Она развернула его к себе и попросила притворно-жалостливым голосом:
        - Давай задержимся немного…
        Жесткие губы его тронула едва заметная усмешка.
        - Это новый каприз или что-то серьезное?
        - Серьезное. Очень серьезное, — подлизывалась она к нему…
        Трясясь в крытой тележке по пыльной дороге в Киев, Олег думал про себя: «Да, всемогущая сила — любовь… Она ломает все преграды, заставляет людей совершать чудеса, идти на подвиги и необузданные поступки… Но есть другая, более всепоглощающая сила, которой нет равной во всем мире. Эта сила — власть! Власть, которая без жалости подминает под себя все, даже любовь!»
        VIII
        Важную роль в разгроме хазарского войска сыграла уличская конница. Уличи (угличи) жили в причерноморских степях по рекам Днестру и Пруту, были хорошими наездниками и ни в чем не уступали кочевникам, с которыми им приходилось вести постоянные войны. Олег щедро вознаградил уличского князя Одинца и твердо рассчитывал на его поддержку в дальнейшем.
        Но однажды к нему во дворец пришел боярин Милад, худощавый, сгорбленный, с нелюдимым взглядом старик. Был Милад приближенным у Аскольда и Дира, не признал новой власти, заперся в своем тереме и не появлялся ни во дворце, ни в Боярской думе. Близкие нашептывали Олегу, что так дело оставлять нельзя, боярина следовало наказать, отнять у него земли, а может, и выслать куда-нибудь из столицы. Однако он медлил, сам не зная почему. И вот Милад сам явился во дворец.
        Олег подумал, что боярин будет в чем-то оправдывать свое поведение, но тот повел речь сосем о другом. Едва поздоровавшись, он сказал неприятным скрипучим голосом:
        - То, что ты, великий князь, так приласкал и одарил князя Одинца, я ничего против не имею, наверно так и надо поступать с верными слугами. Но я при Аскольде и Дире много лет пребывал на южных рубежах Руси, много дел имел и с уличами и с самим Одинцом и хорошо узнал это племя и его вождя. Так вот, нельзя ему верить до конца. Он никогда не держал своего слова, никогда не выполнял взятых на себя обязательств. Как ему выгодно, так и поступал. Мог обмануть и предать в любую минуту…
        - Неужели могут быть такие племенные вожди? — удивился Олег.
        - Вот он такой. При этом надо иметь в виду то, что уличи всегда были в стороне от Руси. Рядом с ними Черное море, через которое они торгуют зерном с дальними странами, имеют большой доход. Это главное занятие верхушки племени, их главный интерес. В остальном они служат и вашим и нашим. Поприжмут их хазары или мадьяры, они за помощью на Русь побегут. Если кто-нибудь побьет этих недругов, так они тут же стремятся отложиться от Руси, будто и не было никакой дружбы, не брали никаких обязательств.
        Поблагодарил Олег боярина за важные сведения, и вскоре забыл про них. Вспомнить пришлось через несколько лет, когда Одинец вдруг отказался платить дань Киеву. Разузнал Олег о причинах такого поступка вождя уличей и выяснилось, что к этому времени он заключил договор с Хазарией, венграми и тиверцами, славянским племенем, жившим по соседству с уличами, и Русь стала не нужна. Смирись со своеволием одного племени, жди непослушания и от других, все только и глядят, как бы поменьше заплатить или совсем избежать положенной дани. Прощать Одинца было нельзя.
        Олег как всегда действовал решительно и быстро, собрал войско и обрушился на уличей. Он думал, что его нападение будет внезапным, но хитрый и осторожный Одинец, оказывается, пристально следил за каждым его шагом, начиная с выхода из столицы. Разъезды уличей встретили его уже при переходе через реку Рось и, маяча вдали, сопровождали до самого Днестра, пока войско Олега не стало переправляться на другой берег. В этот момент на него налетела конница противника, и вот тут Олег понял слабость своей рати: в ней мало было конницы, только великокняжеская дружина состояла из всадников, остальные воевали пешими; в уличском же войске основная масса воинов воевала на конях.
        Они безнаказанно засыпали Олеговых воинов тучами стрел и тотчас исчезали в степи; за первой войной конников появлялась вторая, третья… И так без конца целый день, пока шла переправа.
        Весна в этот год выдалась ранней, солнце давно согнало снег, а дождей не было. Степь лежала иссушенная, трава пожухла раньше времени, подножного корма не было (кроме дружины много лошадей было в обозе). Водоемы высохли, колодцы противник завалил разлагающимися трупами. Начался падеж животных, люди страдали от недостатка воды, настроение среди ратников падало день ото дня. Однако Олег гнал и гнал войско вперед, он стремился к решающему сражению, которое должно было поставить непокорное племя на колени.
        Происходило странное. С утра до вечера войско русов окружали со всех сторон массы уличских всадников, они налетали на отдельные отряды, уничтожали зазевавшихся воинов, поражали их многочисленными стрелами и дротиками, но в битву не вступали, а у Олега не было достаточно конницы, чтобы сковать действия неприятеля и навязать ему свою волю. Уже прошли всю землю уличей, скоро Черное море, рать понесла большие потери, а надежды на успех не только не возрастали, а, наоборот, таяли с каждым днем. Воеводы хмуро поглядывали на Олега, не решаясь начать разговор, а он, посеревший от пыли, с суровым взглядом прищуренных глаз, упорно отмалчивался, будто знал что-то такое тайное и сокровенное, что приведет их к победе.
        Но он молчал не потому, что скрывал какую-то загадку успеха, а про себя давно решил, что выиграть ему эту войну не удастся. Только упрямство и какая-то тайная надежда на счастливый случай толкали его вперед. Случай не представлялся, и Олег приказал повернуть назад. Как только это увидели уличи, напор их, кажется, удесятерился. Вскоре Олегу доложили, что к ним пришла помощь от тиверцев, которые до этого занимали выжидательную позицию. И он понял: его войско хотят уничтожить здесь, в междуречье Днестра и Прута, чтобы навсегда отвадить русов совершать походы к Черному морю. Приходилось думать о том, как вырваться из смертельной петли, которую набросили на его войско и его самого конница уличей и тиверцев.
        Начались беспросветные дни отступления под испепеляющим июньским солнцем, при постоянных — до десятка в сутки — нападений противника. Воины к ним уже привыкли и с тупым и упрямым ожесточением при каждом наскоке становились в круг, закрывались огромными щитами, выставляли перед собой частокол из длинных копий и молча, встречали вражеских всадников. Короткая стычка, месиво тел и всадников, — и снова медленное движение на север. И так продолжалось до тех пор, пока не вышли к границе и не переправились на восточный берег Днестра. Здесь противник, наконец, отстал. Только половину своих бойцов привел Олег в Киев.
        Раньше он стал бы решительно и быстро собирать новое войско. Но теперь это был другой правитель, опытный и выдержанный. Прежде всего, он выделил большие средства и закупил табуны лошадей у печенегов и гузов, пригласил хороших наездников, которые стали обучать русов кавалерийским приемам. Попутно стал одаривать вождей этих народов, помогать им в войне против хазаров и мадьяр; вскоре Русь установила с ними доверительные отношения.
        В новом походе против уличей и тиверцев участвовали большие конные подразделения русов, печенегов и гузов. Если в первый поход он щадил селения и города противника (все-таки данники Киева!), то теперь было приказано беспощадно сжигать дома, посевы, уводить скот и забирать пленников. Медленно продвигался он по землям этих народов, оставляя за собой пожары и разорение. Любое действие можно оправдать; Олег считал, что он вправе так поступать во имя целостности Руси, угрозу которой создавали эти два славянских народа.
        Теперь перед уличами и тиверцами встал вопрос: или дальше отступать и отдать на уничтожение свои страны, или пойти на решительное сражение. Они выбрали второе.
        И тут князь Одинец перехитрил русов. Против него действовали соединения воеводы Радовила, человека осторожного и аккуратного. Одинец внезапно напал на его войско, получил отпор и ударился в притворное бегство; небольшие конные отряды уводили войско Радовила за собой в глубину уличской земли, а основные силы тайно переправились через Днестр и соединились с тиверцами; таким образом, против Олега, сражавшегося с тиверцами, собрались в полтора-два раза превосходящие силы. Олег был уже извещен о просчете Радовила и мрачно осматривал поле предстоящего боя — ровную, словно стол, степь, удобную для действия конных масс.
        Битва началась с внезапной атаки конницы противника. Лихие наездники врезались в самую гущу пеших воинов и потеснили настолько, что Олегу пришлось сразу кинуть свою дружину, единственные запасные войска. Таким образом, с самого начала он остался без резерва и с тревогой наблюдал дальнейшее развитие сражения, которое достигло, кажется, наивысшего напряжения.
        И в этот момент к Олегу подскочил один из воевод и, показывая в сторону захода солнца, взволнованно проговорил:
        - Помощь идет, великий князь! Видишь, клубы пыли? Это Радовил спешит со своими отрядами!
        У Олега отлегло от сердца. Теперь можно было не сомневаться в своей победе, гордым и непокорным уличам и тиверцам придется смириться и подчиниться его воле.
        Из походной сумки он вынул баклажку с водой и с удовольствием сделал несколько глотков.
        - Великий князь! — вдруг воскликнул молодой воин. — Кажется, это не русское войско! По одежде больше похожи на мадьяр!
        Олег пригляделся, и холодок пробежал по его спине: действительно, это была легкая конница венгров. Она заходила русам в бок и, помедли он немного, могла снести все его правое крыло. Хуже всего было то, что никаких свежих сил у Олега не было, приходилось заворачивать пехотинцев, ослабляя другие участки обороны. Все это грозило разгромом и крахом.
        Все же удалось в короткий срок перестроить войска, теперь это был треугольник, одна сторона которого была обращена к уличам и тиверцам, а другая — к венграм.
        Удар венгерской конницы был сильным, русы стали пятиться. Постепенно отступление начало перерастать в бегство, то там, то здесь образовывались бреши, которые нечем было заполнять. Олег с бледным, неподвижным лицом сидел на коне посредине своих войск, склонив голову на грудь, исподлобья наблюдая, как гибнут его воины.
        Сражение было проиграно. Единственное, что могло спасти русские подразделения от полного разгрома, это наступающая ночь. Уже солнце клонилось к закату, огненно-красное, словно напитанное свежепролитой кровью павших воинов. Надо выдержать еще некоторое время, выстоять, во что бы то ни стало, и тогда ночная темнота заставит противника прекратить сражение и отойти. За ночь можно будет оторваться от противника на безопасное расстояние, а потом удалиться за реку Буг, в причерноморские степи.
        Краем глаза Олег видел, как напротив него сражался Одинец. Меч его был в крови, щит разбит, панцирь порван в нескольких местах, но каким-то удивительным образом этот хитрый и, оказывается, храбрый князь оставался жив и невредим. Он отчаянно бился в самой круговерти схватки, изредка громко выкрикивая:
        - Князь Олег! Выходи на поединок, князь Олег! Не будь трусом!
        Олег отмалчивался. Он не был трусом. Он доказал это всей своей жизнью. Но ему было ясно, что его случайная гибель будет означать только одно: полное истребление и гибель всех русских сил.
        И вдруг что-то изменилось. Сначала Олег даже не понял, что случилось. Почему-то ослаб напор врага. Затем в его рядах началось замешательство. И, наоборот, русы, приободрились и с какой-то новой, неизвестно откуда взявшейся силой стали нападать на противника. Он понял только тогда, когда вокруг него все стали кричать:
        - Радовил! Войско Радовила! Мы спасены!
        Со стороны теряющего свои силы красного светило стремительно надвигалось свежее войско воеводы Радовила, полдня проблудившее неизвестно где и только теперь в решающий момент появившееся на поле сражения. Оно с такой силой ударило в спину врагу, что сразу обратило его в бегство. Только наступившая темнота прекратила преследование неприятеля.
        Не успело войско отдохнуть после кровавого сражения, как пришло известие из Киева: столица осаждена венгерским воеводой Алмушем, а к нему на помощь спешат хазары.
        Тотчас был снаряжен гонец к печенежскому хану Боняку, тот со своей ордой просочился через владения Хазарского каганата и кочевал в причерноморских степях. Олег просил его пройтись набегом по хазарским землям, разграбить и разорить их западную часть. Сам же, не теряя времени, двинулся на Русь. При первом известии о его приближении Алмуш бежал к Карпатам.
        Венгры длительное время доставляли массу хлопот своим соседям, не признавали заключенных мирных договоров, использовали любую возможность для внезапного вторжения. В то время это был самый беспокойный и опасный своей непредсказуемостью враг Руси. И Олег решил нанести по нему решительный удар. Он снова не спешил. Подобно удаву, десятилетие медленно и методично копил силы, вел длительные переговоры с соседями, постепенно сжимая смертельное кольцо. Ему удалось объединить вокруг себя печенегов, гузов, тиверцев, уличей и дунайских болгар.
        Наконец началось общее наступление. Венгры отчаянно оборонялись. Они кидали свою легкую конницу то против одного, то против другого противника, одерживали победы и терпели поражения. Но союзники неумолимо сжимали кольцо. И, наконец, поняв, что их дело проиграно, венгры навсегда ушли в Паннонию. Хотя после этого они еще продолжали совершать набеги на своих соседей, прорывались даже в Италию, Германию, Францию и Византию, но на Русь больше не нападали ни разу, видно крепко запомнили тяжелую руку Олега.
        Последнее время Олег все чаще пребывал в тяжких раздумьях о судьбах созданной им огромной державы, простиравшейся от Финского залива до Днепровских порогов. Каково место Руси в мире, каким образом она должна проявить себя, добиться признания и уважения со стороны ближних и дальних стран?
        Постепенно он приходил к выводу, что укрепление влияния Руси в мире будет способствовать еще более тесному объединению племен вокруг Киева, что эти два вопроса — повышение влияния Руси в мире и укрепление ее единства, — являются одной большой задачей, разрешение которой в сильной степени укрепит Русь.
        Он видел, что страна может расползтись на племенные объединения, словно изъеденная червями шкура. Древляне на своем вече приняли решение, чуть ли не вдвое уменьшить дань Киеву. Многочисленное племя кривичей вдруг повысило пошлины на провозимые через их земли товары. Что касается Новгорода, то он с самого начала ревниво следил за усилением влияния Киева и при удобном случае старался подчеркнуть свое независимое положение. Случись какая-нибудь заваруха в стране, не замедлят отложиться и Новгород, и северяне, и тем более древляне, находившиеся в постоянной вражде с полянами.
        Эту опасность Олег видел с первого момента создания Руси. Он понимал, что только какое-то большое дело смогло бы увлечь за собой все племена, всех жителей державы — от князей, бояр до горожанина и пахаря. Таким делом могла быть только борьба с внешним врагом. Он вновь и вновь рассматривал и всесторонне разбирал отношения с соседними странами, чтобы прийти к какому-то решению.
        Русь установила близкие отношения с Волжской Булгарией. С ней иногда случались военные стычки из-за влияния на финские и славянские племена, но они не доходили до крупных войн. В военном отношении эта страна не представляла опасности, она была слаба, ресурсы ее ограничены, поэтому булгарские цари опасались ввязываться в серьезные конфликты с Киевом.
        Сложнее было с Хазарией. Некогда могучая держава, она постепенно, но неуклонно двигалась к упадку. Уже удалось вырвать из-под ее влияния полян, кривичей и некоторые финские племена. Борьба шла с переменным успехом, но в целом Русь одолевала.
        За полудикими литовскими племенами располагалось Польское королевство, но оно было далеко, прямых столкновений с ним не было, за этот угол страны можно было не опасаться.
        Главным вопросом были взаимоотношения с самой могущественной державой мира — Византией. Хитрые и изворотливые ромеи, славившиеся своим коварством и лживостью, плели интриги между различными странами и пародами, натравливали их друг на друга, а иногда направляли свои первоклассные войска и могучий флот, чтобы добиться своего. С таким государством надо было держать ухо востро.
        Из бесед жрецов и сказителей старинных преданий Олег знал, что несколько столетий назад правитель Руси Кий с почетом был принят византийским императором. Потом он со своей дружиной ходил на Дунай, основал городок Киевец, намереваясь, как видно, закрепиться на дунайской земле. Однако это не устроило ромеев и они вытеснили его в пределы Среднего Приднестровья — на Русь.
        В 810 году объединенные силы славян, ильмеров и жмуди под руководством новгородского князя Бравлина Второго пошли от озера Ильмени к Днепру, перезимовали в Киеве, а потом обрушились на византийские владения в Крыму. Десять дней осаждали они главную крепость — Сурож и, взломав железные ворота, овладели им.
        Битва на суше сопровождалась нападением русов на черноморские владения Византии. Воины Бравлина захватили и разграбили город Амастриду и его окрестности. Так Бравлин Второй собрал воедино чуть ли не все славянские земли — от Балтики до Черного моря.
        В Суроже он принял христианство. Это, по-видимому, оттолкнуло от него языческих князей, и завоевателю пришлось возвратиться в Новгород. Огромная держава распалась.
        В 866 году Аскольд, князь киевский, собрал значительное войско и напал на Византию. Император Михаил Третий с главными силами армии и флота был в походе против арабов. Столица оказалась почти беззащитной. Но разразилась буря, шторм разбил корабли русов. Как видно, Аскольд попал в плен и там принял христианство. На Русь он вернулся уже под христианским именем Николай и в Киеве построил церковь. Она и сегодня стоит в центре города, в нее ходят молиться немногие христиане. Аскольд заключил с Византией первый мирный договор, стали налаживаться с ней торговые отношения. Русские купцы закупали большие партии пушнины, меда и воска у князя Олега, которые он получал в качестве дани с подвластных племен, а также у бояр и на рынках различных городов Руси, и продавали в Византии, а на Русь везли серебряную и золотую парчу, шелковые ткани, вино, восточные пряности. И купцы богатели, и казне великокняжеской был большой прибыток, и Русь богатела.
        По весне купцы собирались недалеко от Киева, в городе Витичеве, чтобы совместно плыть дальше по Днепру и Русскому морю в Византию и другие заморские страны. Сюда иногда заглядывал князь, вел неторопливые беседы с торговыми людьми, узнавал много нового про другие страны, а больше всего про Византию. Вот и сейчас он отправился на встречу с ними.
        На пристани Витичева было людно, шумно. Вдоль берега стояли десятки судов. Тащили мешки, грузили ящики. Раздавались гортанные крики, веселый смех, лай бегавших по пристани собачонок. Пахло смолой, соленой рыбой. Олегу на мгновение даже показалось, что он находится на берегу родного фиорда. Его тотчас окружили купцы. Постепенно завязался деловой разговор.
        - Зовут меня Влесослав, назвали меня в честь покровителя торговли и богатства бога Велеса, — откашлявшись, густым басом проговорил высокий дородный купец. — Торговлю с ромеями ведем издавна. Еще мой прадед ходил в Царьград. И принимали там нас с почетом, и торговали с охотой. Пошлину брали небольшую, дома для проживания предоставляли. Слов нет, славное было время, торговля шла с большим барышом. Находились мы под защитой самих царей ромейских. Никто не смел забижать русских купцов.
        Купец остановился, оглядел всех строгим взглядом. Все согласно кивали головами. Потом короткими толстыми пальцами разгладил бороду, продолжал:
        - Но вот несколько лет назад появились среди ромеев перекупщики, которых поддержали служилые люди. Захватили они в свои руки почти всю торговлю с Русью. По приходе в Царьград прямо в порту перекупают товар по дешевой цене и отправляют нас обратно почитай без прибыли. А если начинаешь спорить, то служилый народ налагает такую пошлину, что после ее уплаты, как ни торгуй, останешься без прибытка. Совсем задушили нас ромеи, князь. Невмоготу стало. Через три дня отправляемся в Византию и не знаем, с чем вернемся. Как говорится, то ли серебро получишь, то ли покажут кукиш!
        Купцы дружно загалдели, поддерживая своего товарища.
        - Хорошо, — сказал Олег, когда установилась тишина. — Я вас понял, ваши беды мне ясны. Но как я могу помочь вам? Могу написать послание императору византийскому. Писаря я найду, есть у меня такой бойкий человек, знает ромейский язык и сумеет изложить ваши обиды. Но только поможет ли мое письмо? Дело-то ведь непростое…
        - Непростое, князь…
        - Грамоты, наверно, будет маловато…
        - Мало ли с грамотами людей служилых бегает по Царьграду…
        Наконец купцы замолчали. Ждали, что скажет великий князь. А он задумчиво смотрел на них и не знал, чем их обнадежить. Наконец развел руками:
        - Не плыть же мне с вами с поклоном к царю византийскому!
        - Негоже, князь…
        - Такое унижение нельзя допустить!
        - Вот то-то и оно. Куда ни кинь, везде клин!
        Установилось тягостное молчание.
        - Ромея только силой можно пронять! — неожиданно воскликнул один из купцов, рослый, кудрявый, с большими круглыми глазами. — Кроме силы ничего не хотят признавать!
        Его поддержали другие:
        - Считают себя выше всех!
        - Ромей хоть в заплатах, а глядит на нас, как на собачонку приблудную!
        - Высокомерные весьма!
        - Как же! Полмира под ними…
        - Кто против них пойдет?..
        Купцы стремились выплеснуть наружу все свои обиды, которые накопились у них за последние годы. Но вот кто-то выкрикнул:
        - А вот арабы их били!
        - И болгары! — поддержал его другой. — И болгары тоже!
        - Стойте, стойте, что я вам скажу! — закричал рослый и кудрявый купец. — Как же мы забыли? Ведь совсем недавно, полтора десятка лет назад, ромеиские перекупщики точно так же прижали болгарских купцов. Помнит, наверно, кое-кто из вас, кто плавал тогда в Царьград?
        - Помним!
        - Как не помнить?
        - Так вот! Плакались, плакались тогда болгарские купцы, а потом что? Царь болгарский двинул войска на Царьград и заставил ромеев отменить все ограничения на торговлю, а перекупщиков изгнал!
        - Точно, точно!
        - Так оно и было!
        - Заступился царь болгарский за своих торговых людей[5 - В 890 году между Болгарией и Византией произошла война, вызванная притеснениями спекулянтами купцов.].
        И внезапно наступила тишина. Все выжидающе смотрели на Олега. Для него такой оборот разговора был совершенно неожиданным.
        - Так вы что… войну с Византией мне предлагаете?
        Охваченные азартом купцы не замедлили откликнуться:
        - А что ж!..
        - Мы бы и средствами поддержали!..
        - От всех купцов Руси говорим: поддержим, князь!
        - И города не отстанут. Мы ручаемся!
        - Вся Русь встанет!
        - Тряхнем ромеев!..
        - Богатства у них видимо-невидимо!..
        Олег — перекрывая голоса:
        - Храбрецы! Войну дурак может начать. А вы подскажите, как ее победоносно закончить!
        В ответ — гробовое молчание. Видно, до каждого стал доходить истинный смысл выкриков. Решиться на войну — это не фунт изюма продать…
        - Вы знаете, сколько войск у византийского царя? — спросил великий князь.
        После долгого молчания Влесослав ответил:
        - Знаем, князь. Мы не только торгуем, но и слушаем, что вокруг нас говорят. Наш брат купец — лучший разведчик, мы много знаем о сопредельных странах. Недаром купцов выселяют, когда готовятся к нападению на соседей.
        - Тебе известна численность византийской армии? — спросил удивленный Олег. Он сам раньше пользовался услугами купцов, но почему-то не думал, что столь много могут знать дотошные торговцы.
        - Известна, князь. — Влесослав по-купечески поднял руки на уровень груди и стал считать, загибая пальцы. — Всего у царя сто двадцать тысяч воинов. Но Византия огромная страна, поэтому войска разбросаны в разных местах. Что касается Царьграда, то его защищает не больше полутора десятков тысяч гвардейских кавалеристов, а также примерно столько же пехотных частей из наемников — хазар, печенегов, иверов и варяг. И если внезапно напасть на столицу, то войск в ней найдешь немного.
        - С чего ты взял, что я собираюсь нападать на Царьград? — удивился Олег. — На это никогда не пойду! Византия — могущественная военная держава, с лучшим в мире войском и самым могущественным флотом. О войне не может быть и речи. Чего доброго, вы там, в Византии, еще начнете болтать, что я собрал вас для обсуждения плана войны. Вы таких бед накликаете на Русь!
        - Конечно…
        - Мы это понимаем…
        - Чего зря болтать-то!
        Олег встал и, дождавшись полной тишины, произнес строго и повелительно:
        - А теперь, гости, идите. Собирайтесь в путь-дорогу, а разговор наш закончим! Беды мне ваши известны. Вынесу их на обсуждение Боярской думы. Может, чем-то и поможем.
        Он не стал больше задерживаться в Витичеве и вернулся в Киев во дворец. В состоянии крайнего возбуждения стал ходить из угла в угол горницы. Решение было принято моментально. Да, надо готовиться к походу против Византии. Этим сразу решалось несколько важных вопросов. Победа над Византией сразу поставит Русь в число великих держав мира, с ней будут считаться остальные государства. Кроме того, он заставит ромеев торговать с русскими купцами на равных условиях. Тем самым огромная дань направится в самую богатую страну мира, которая в обмен поставит на Русь нужные ей товары. Пополнится казна, Русь станет богатеть. Но самое главное — вся Русь будет объединена в одном стремлении — сокрушить могущественную Византийскую державу, которая кажется недосягаемой и непобедимой, о которой рассказываются сказки и сочиняются легенды. Победа сплотит племена воедино. Каждый житель поймет, что только в единстве можно добиться больших успехов и защитить себя от любого врага. Неимоверно поднимется и его, Олега, слава державного правителя и умелого полководца. Кто тогда посмеет отказаться подчиниться ему или
попытается противоречить в чем-то?
        Ну а вдруг поражение?.. Такого в военных действиях не может исключить ни один военачальник. Тем более, когда имеешь дело с лучшей в мире армией, воспитанной в духе великих побед Римской империи. Значит, не надо спешить, а следует тщательно подготовиться к походу, собрать большое войско, вдвое-втрое превышающее ромейское. А для перевозки его по Днепру и Русскому морю придется построить множество судов. Дело затевалось небывалое!
        Через две недели, когда купцы уже плыли по Русскому морю, Олег созвал Боярскую думу. Явилось полтора десятка сотенных и тысяцких, военачальники дружины — почти все варяги. Их отцы и деды ограбили пол-Европы, сложили про набеги сказания-саги, которые передавались из поколения в поколение. На рассказах викингов и повествованиях-сагах воспитались думцы. Разве могли они выступить против грандиозного грабительского набега, который предлагал Олег? Поддержка была единодушной. Тотчас прикинули необходимые силы для нападения, подсчитали, сколько потребуется морских судов, раскинули заказ на их постройку между городами. На каждое дело был поставлен ответственный, и работа закипела. Если учесть, что в те века грабеж считался прибыльным и почетным делом, можно представить, с каким восторгом встречены были призывы принять участие и в походе, и в подготовке его!
        В 907 году, после двух лет приготовлений, 80 тысяч воинов на 2000 судах проплыли по Днепру, и вышли в Черное море. Олег стоял на носу передового судна и с жадностью вдыхал свежий морской воздух. Он вспоминал детские и юношеские годы, когда с отцом выходил рыбачить в прибрежные воды, он будто бы был вместе с друзьями юности во время морского похода под предводительством Гастингса…
        Плавание прошло благополучно. Русское войско высадилось вблизи Константинополя. Византийские войска воевали на дальних границах, в столице находился лишь гарнизон.
        «И вышел Олег на берег, и начал воевать, и много убийств сотворил в окрестностях города грекам, и разбили множество палат, и церкви пожгли, — сообщает летописец. — А тех, кого захватили в плен, одних иссекли, других замучили, иных же застрелили, а некоторых побросали в море — и много другого зла сделали русские грекам, как обычно делают враги».
        Стояло начало лета. Прямо над головой неистовствовало в своей первозданной силе солнце, на ослепительно блестевшее море невозможно было смотреть. Олег стоял на берегу залива Золотой Рог и задумчиво рассматривал стены Царьграда. Легкий ветерок шевелил его косматые седые волосы на голове, вислые усы. Он видел много крепостей на своем веку, но такой мощной, сложенной из камня, не встречал никогда. Стены ее были такими высокими, что византийские воины на них казались игрушечными. Можно было под ними положить все войско, но не взять города.
        Олег перевел взгляд на залив. Вдоль него укрепления были не столь высокими. Но не это привлекло его внимание. Им овладел юный азарт викинга: в порту стояли сотни кораблей, на бескрайних пристанях были расположены ряды складов и хранилищ с сокровищами, которые были свезены со всего света. О такой добыче не мог даже мечтать предводитель любой морской дружины на Западе, и вот она лежала у его ног, надо было только преодолеть узкий перешеек между морем и заливом. Но это-то русы, делали бесконечное множество раз на волоках между реками на просторах бескрайней родины.
        «И повелел Олег своим воинам сделать колеса и поставить на колеса корабли. И когда подул попутный ветер, подняли они в поле паруса и пошли к городу. Греки же, увидев это, испугались и сказали, послав к Олегу: „Не губи города, дадим тебе дань, какую захочешь“».
        С Византией был подписан договор, по которому «удостоверялась многолетняя дружба». Русь тем самым была признана равноправным участником международного соглашения. Греки выплачивали русским воинам по двенадцать гривен на каждое судно, а также дань получали Киев, Чернигов, Переяславль, Полоцк, Ростов, Любеч и другие города.
        Большие льготы полагались русским купцам. Во время пребывания в империи в течение шести месяцев им бесплатно выдавали хлеб, вино, мясо, рыбу и плоды, предоставлялась баня, без которой русы, не мыслили нормальной жизни. Когда же торговые люди отправлялись домой, их на дорогу снабжали едой, якорями, канатами, парусами и другим корабельным снаряжением.
        X
        По возвращении на родину Олегу и его войску была устроена восторженная встреча. Ликование было всеобщим. Воинов носили на руках, на улицы выкатили бочки с пивом и медовухой, угощали бесплатно.
        Но Олег прошел мимо этих торжеств. В свои семьдесят лет он тяжело перенес далекий заморский поход, с трудом добрался до своего дворца и надолго слег в постель.
        Времени на раздумье было более чем достаточно. Перебрал, кажется, всю жизнь. Но неожиданно для него самого занозой засела одна мысль: почему меня не любит боярин Милад? Тот самый боярин, который был верным слугой Аскольду и Диру, не принял княжение Олега, но, несмотря на это, предупредил его о двуличии уличского князя Одинца, а потом снова закрылся в своем тереме, даже на заседания Боярской думы ни разу не пришел.
        «Чем же я ему так не приглянулся? — мучительно размышлял он. — Несомненно, человек он умный и порядочный. Но ведь и я правлю во имя благополучия страны, а не ради личной наживы. Неужели он не понимает этого?»
        Олег чувствовал, что эта навязчивая мысль порождена во многом его старостью. С годами человек становится болезненно самолюбивым и ранимым, его одолевают навязчивые мысли, различные сомнения и раскаяния. Он понимал это, но ничего не мог с собой поделать. Мысли о боярине Миладе буквально изъедали его, и однажды, не выдержав, он отправился к нему.
        Терем боярина был дряхлым, видно, хозяин давно не занимался им. Кувшинообразные столбы, поддерживающие навес над крыльцом, потрескались и почернели от времени, ступеньки скрипели, стертые от долголетнего хождения и мытья, полы были усыпаны выступавшими сучками. В тереме пахло чем-то прогорклым, застоявшимся, почти нежилым. В полутемном помещении мелькнули, точно мыши, испуганные тени слуг. Олег по лестнице поднялся на второй этаж. Так он увидел боярина, худощавого, с гладко зачесанными длинными седыми волосами. Милад сидел за столом и что-то мастерил из дерева. Рядом с ним стояла девочка лет семи, по-видимому, его внучка.
        - Мир вашему дому, — проговорил Олег; низкая дверь в горницу заставила его поклониться хозяину, и он тотчас вспомнил Ладогу, где ему впервые пришлось таким образом приветствовать посадника Богумира.
        - Добро пожаловать, гость дорогой, — ответил Милад, повернув к Олегу узкое, с колючими глазками лицо. — Присаживайся, князь, чувствуй себя как дома. Сейчас распоряжусь, принесут нам угощение.
        Олег присел за стол напротив боярина. Приход его нисколько не смутил хозяина, казалось, они часто встречались до этого и нынешнее появление было очередным.
        - Как здоровье твое, князь? — задавал Милад положенные в этом случае вежливые вопросы.
        - Спасибо. Перемогаюсь полегоньку. А ты как поживаешь?
        - Неплохо. Вот с внучкой пяльцы мастерим. Она у меня заботливой, трудолюбивой растет, днями сидит за вышиванием.
        Олег взглянул на девочку и его как будто молнией поразило. Она была разительно похожа на Ивицу: те же мягки очертания лица, те же огромные синие глаза, тот же тонкий, гибкий стан. В другое время и в другом месте он бы подумал, что встретил дочь Ивицы… Каменное лицо его смягчилось.
        - Как тебя зовут, красавица? — спросил он ласковым голосом.
        Неожиданно девочка спряталась за спиной деда и стала глядеть на Олега испуганно и настороженно.
        - Гостеной ее зовут, — ответил боярин потеплевшим голосом. — Приезжали ко мне погостить сын с невесткой, а она возьми да и родись здесь, прямо у меня. Вот Гостеной и назвали. Отец ее погиб в сражении с хазарами, а мать лихоманка истрепала и в сыру землю свела. Так мы с ней вдвоем и остались…
        Олег из кожаного мешочка, висевшего на поясе, вытащил пару медовых пряников, которыми сам любил побаловаться, протянул Гостене:
        - Прими от деда Олега, Гостена. Сладкими их пекут в моем дворце!
        Но девочка усиленно замотала головой, в глазах ее плескался страх.
        - Ну, хорошо, — примирительно проговорил Олег и положил пряники на стол. — Захочешь — возьмешь.
        Они продолжали разговор с боярином. Вдруг девочка произнесла удивленно:
        - Дедушка, а князь Олег вовсе не похож на людоеда!
        Боярин посерел лицом.
        - С чего ты взяла, Гостена, что я — людоед? — спросил князь.
        - Мне дедушка много раз говорил. Ты столько народу истребил в войнах, что только людоед с тобой может сравниться!
        - Гостена, разве можно такое говорить старенькому дедушке? — пытался вмешаться в разговор Милад.
        - Но ты меня всегда учил говорить только правду! — возмутилась девочка. — Неужели я должна врать и изворачиваться? Это неприлично для любого человека!
        - Правильно, — подтвердил Олег. — Честным людям всегда верят, а лгунов изгоняют прочь!
        - Вот видишь!.. И еще дед добавлял, что ты — чудовище, но я вижу, что ты нормальный человек.
        - Конечно, ты же сама видишь, что никого не ем и даже не пугаю, — мягко проговорил Олег. — Ведь ты не боишься меня?
        - Нисколечко! — ответила Гостена, приблизилась к столу и взяла пряники. — Ты совсем не страшный!
        - Молодец, девочка, — растрогался князь. — Я тебе еще гостинцев принесу. Ты будешь меня ждать?
        - Обязательно буду, — и она внезапно подошла к Олегу и прижалась к нему. У князя на глазах выступили непроизвольные слезы.
        С этого дня Олег зачастил в терем боярина. Сначала он некоторое время беседовал с хозяином, а потом все время отдавал Гостене. Он и сам не понимал, почему его тянет к этой девочке, но он не мог и дня прожить, не повидав ее. Она неожиданно приобрела над ним необыкновенную власть, вытворяла что хотела. Так, однажды вынула дедовский меч и, приставив его к горлу Олега, заявила, что берет его в плен. Он стал шутливо отступать, подняв руки вверх, она загнала его в угол и держала там, пока не пришел боярин и не отнес ее в светлицу. Он начал было извиняться перед Олегом, но тот только отмахивался руками и смеялся. Ему нравилось все, что проделывала над ним эта девчонка. Порой она впрягала его в детскую коляску и ездила по комнатам. Иногда они играли в жмурки, и Олег с завязанными глазами ловил ее в сенях. Любили они забавляться в прятки, причем все комнаты тогда ходили ходуном.
        - Ивица! — кричал он. — Я иду искать тебя, Ивица!
        - Меня Гостеной зовут! — откликалась она, скрываясь в каком-нибудь темном углу. В общем, вел он с ней себя как мальчишка. И вдруг стал чувствовать, как постепенно отступают его болезни. Он приободрился, повеселел, стал часто шутить, смеяться. Окружавшие только удивлялись таким переменам.
        Весной 912 года он вызвал к себе Игоря и Ольгу и сказал:
        - Хочу съездить в места моей юности, в Ладогу. Думаю, это еще больше укрепит мое здоровье. За лето наберусь сил, а осенью вновь примусь за государственные дела.
        Его пытались отговорить, но он настоял на своем. В дороге ему было несколько раз плохо. Сердце становилось комом в горле, мешало дышать. Но в Ладоге неожиданно стало легче. Сначала он гулял по улицам города, а потом стал посещать окрестности. Ходил как во сне. Вот здесь он встретился с Ивицей, и она сказала ему, что давно не видела его, и ее слова вселили в него надежду на взаимную любовь… Вот и луг, где он бродил пьяный не столько от вина, сколько от любви к ней, где бегал в поисках ее, едва не сходя с ума…
        Однажды прохаживался возле кромки леса. Он чувствовал, что стало тяжело дышать. Голова кружилась, им овладело какое-то странное чувство невесомости, нереальности. Он перестал чувствовать ноги, казалось, он не шагал, а тело само парило над землей. Было и жутко и приятно. «Пусть будет так, — сказал он себе. — Пусть всегда будет так».
        И вдруг он увидел ее, Ивицу. Она возникла перед ним вся в белом, легкая, воздушная, и он вдруг поверил, что она пришла к нему, вернулась насовсем. Вся та же тонкая, гибкая, «в форме змеи», как он любил говорить когда-то, та, которую он страстно любил до сих пор. Он протянул руки, и она послушно пошла навстречу, улыбаясь своей колдовской улыбкой, все с тем же неверным, растекающим и ускользающим взглядом огромных глаз…
        До нее оставалось немного, вот-вот он дотронется до ее руки, притянет и прижмет к себе ее тонкое, послушное тело… Но что-то мешало ему сделать эти последние несколько шагов, он чувствовал, что у него не осталось сил. И вдруг увидел, как Ивица покачнулась и взмыла вверх, а на него кинулась земля, обдав прохладой зеленой травы…
        Когда к нему подбежали люди и приподняли его, он, слабо улыбаясь, проговорил в каком-то сладком упоении:
        - Змея… Я только что видел ее, мою змею.
        Это были последние слова Вещего Олега.
        notes
        Notes
        1
        Славянские и германские источники указывают разные причины смерти Гостомысла в 844 году: по одним сведениям, он погиб в войне с германцами, по другим — во время смуты между славянскими племенами, по третьим — умер своей смертью.
        2
        Первое непрочное государственное объединение в Норвегии образовалось в 872 году, в Швеции — лишь в начале XI века, то есть позднее, чем на Руси. Так что никакого опыта государственного устройства норманны на Русь принести не могли.
        3
        Рюрик оказался прав: в 1200 году в Прибалтику явились немцы-крестоносцы, которых в 1242 году Александр Невский разгромил на Чудском озере.
        4
        В «Повести временных лет» говорится, что за 10 лет до призвания варягов (862 г.) и за 30 лет захвата Олегом Киева (882 г.) о государстве Русь знали в Византии: «В год 852, индикта 15-го, когда начал царство в; и ь Михаил, стала упоминаться Русская земля. Узнали мы об этом потому. что при этом царе приходила Русь на Царьград, как пишется об этом и летописании греческом».
        5
        В 890 году между Болгарией и Византией произошла война, вызванная притеснениями спекулянтами купцов.