Библиотека / История / Сабатини Рафаэль : " Отпущение Грехов " - читать онлайн

Сохранить .
Отпущение грехов Рафаэль Сабатини
        Рафаэль Сабатини
        Отпущение грехов
        Афонсу Энрикеш, первый король Португалии
        В 1093 году мавры из династии Альморавидов[1 - Альморавиды — берберская династия и феодальное государство (XI -XII вв.) в Северной Африке. Во главе государства стояли эмиры из племени лемтуна, обитавшего на территории современной Мавритании. В середине XII в., когда Альморавиды завоевали Марокко, власть в государстве захватил эмир (а не калиф, как у автора) Юсуф ибн Ташин. При нем Альморавиды распространили свою власть на Западный Алжир, мусульманскую Испанию и Балеарские острова.] под предводительством калифа Юсуфа неудержимо хлынули на Иберийский полуостров, вновь овладев Лиссабоном и Сантареном на западе и распространив свои завоевания вплоть до реки Мандего. Дабы воспрепятствовать восстановлению магометанского владычества, Альфонсо VI Кастильский[2 - Альфонс VI Храбрый (1030 -1109) — король Леона (1065 г.) и Кастилии (с 1072 г.); почти все свое правление с переменным успехом вел войны с мусульманами.] призвал на помощь христианскую знать. Среди рыцарей, откликнувшихся на этот призыв, был граф Анри Бургундский (внук Робера, первого графа Бургундского), которому Альфонсо отдал в жены свою
незаконнорожденную дочь Терезу вместе с приданым, состоявшим из графств Порту и Коимбра и титула Графа Португальского.
        Такова первая глава португальской истории.
        Граф Анри не жалел сил, защищая южные рубежи своей страны от нашествия мавров, и боролся с ними вплоть до своей смерти в 1114 году, после чего его вдова Тереза стала регентшей Португалии и правила государством до тех пор, пока ее сын Афонсу Энрикеш не достиг совершеннолетия. Эта в высшей степени энергичная, самолюбивая и находчивая женщина успешно боролась с маврами и закладывала тот фундамент, на котором сыну предстояло возвести Португальское королевство. Однако ее страстное увлечение одним из рыцарей, доном Фернандо Пересом де Трава, и те безмерно щедрые милости, которыми она осыпала его, привели к тому, что регентша нажила себе врагов в новом государстве, а отношения с сыном становились все прохладнее.
        В 1127 году Альфонсо VII Кастильский вторгся в Португалию, вынудив Терезу признать его своим сюзереном. Однако Афонсу Энрикеш, которому было тогда семнадцать лет и которого столичные жители объявили совершеннолетним и способным управлять государством, тотчас же отказался стать на капитулянтские позиции своей матери и уже через год собрал войско, чтобы выставить ее вместе с любовником вон из страны. Воинственная Тереза сопротивлялась до тех пор, пока не потерпела поражение в битве при Сан-Мамеде и не попала в плен.
        Афонсу был еще почти мальчиком, хотя прошло уже четыре года с тех пор, как он четырнадцатилетним отроком бодрствовал со своим оружием в соборе Заморы, готовясь к почетному посвящению в рыцари, которое должен был осуществить его двоюродный брат, Альфонсо VII Кастильский. И тем не менее в нем уже видели образец христианского рыцаря, достойного сына человека, посвятившего свою жизнь борьбе с неверными. Он был крепок, высок и обладал такой физической силой, что о нем и поныне вспоминают в Португалии — государстве, которое он, по сути дела, основал и первым правителем которого стал. Он значительно превосходил остальных рыцарей в умении владеть оружием и сидеть в седле, равно как и образованностью, но его познания были довольно бессистемными, скорее вредными, чем полезными, и мы постараемся доказать это нашим рассказом. Во всяком случае, как полагали в XII столетии, рыцарям было вовсе не обязательно и даже вредно знать то, что знал этот юноша. Но он, по крайней мере, был верен своему времени, сочетая в себе пылкую набожность со склонностью к плотским утехам и неудержимым высокомерием, чем поставил себя
под угрозу отлучения от церкви уже в самом начале царствования.
        Так уже получилось, что, заточив свою мать в узилище, Афонсу не угодил Риму. Донна Тереза имела влиятельных друзей в Ватикане, и те пустили в ход свое влияние в Ватикане, чтобы защитить ее, причем таким образом, что Его Святейшество беззастенчиво проигнорировал скандально-провокационное поведение Терезы, равно как и то обстоятельство, что она вела себя неподобающим добродетельной матери образом, расценил действия португальского королевича заслуживающими всякого порицания, нарушением сыновнего долга и приказал ему немедленно освободить донну Терезу из заключения.
        Это повеление Папы, подкрепленное угрозой отлучения от церкви в случае неповиновения, было доведено до сведения юного принца епископом Коимбрским, которого инфант[3 - Инфант — принц крови в Испании и Португалии.] считал одним из своих друзей.
        Всегда вспыльчивый и порывистый, Афонсу Энрикеш залился краской гнева, выслушав это ультимативное требование. Его темные глаза, устремленные на пожилого священника, мрачно сверкнули.
        - Стало быть, ты явился сюда убеждать меня выпустить на волю зачинщицу этой грызни, чтобы она вновь расхаживала по португальской земле? — спросил он. — Ты пришел уговаривать меня вновь отдать мой народ под гнет сеньора Трава? И ты сообщаешь мне, что неподчинение приказу, который лишает меня возможности честно исполнять мой долг перед страной, навлечет на меня проклятие Рима при твоем посредничестве? Все это говоришь мне ты?
        Епископа охватило сильное волнение. Чувство долга по отношению к папскому престолу пришло в противоречие с любовью к своему правителю. В смятении он потупил взор и, ломая руки, произнес дрожащим голосом:
        - Разве у меня был какой-то выбор?
        - Я поднял тебя из грязи! — В голосе принца нарастали грозные ноты. — Я своей рукой надел тебе на палец епископский перстень.
        - Боже мой! Боже мой! Мог ли я забыть об этом? Я обязан тебе всем, что имею, за исключением души моей, которая принадлежит Господу, веры моей, которая принадлежит Христу, и моей преданности, которая — суть собственность святого отца нашего, Папы.
        Принц молча смотрел на него, пытаясь совладать со своим страстным, вспыльчивым нравом. В конце концов он прорычал:
        - Поди прочь!
        Прелат склонил голову, не смея посмотреть в глаза повелителя.
        - Храни тебя Господь, владыка, — чуть ли не рыдая, произнес он и вышел вон.
        Епископ Коимбрский был взволнован. Он любил принца, которому был столь многим обязан, он понимал в глубине души, что Афонсу Энрикеш прав, но не мог изменить своему долгу перед Римом, долгу столь же простому и понятному, сколь и неприятному. Рано поутру Афонсу Энрикешу доложили, что к дверям собора прибит пергамент, сообщающий о его отлучении от церкви, а епископ — то ли от страха, то ли от горя — покинул город и отправился в путь на север, к Порту.
        Неверие в душе Афонсу Энрикеша быстро уступило место гневу. А затем почти так же быстро он принял решение — безрассудное и даже безумное, какого, собственно, и следовало ожидать от семнадцатилетнего юнца, держащего в руках бразды правления страной. Однако в этом решении, если учесть его однозначность и полное пренебрежение законами церкви и общества, можно было заметить определенную логику, пусть и безнравственную.
        Облачившись в латы и набросив на плечи отороченную золотом белую мантию, в сопровождении своего сводного брата Педру Афонсу и двух рыцарей, Эмигиу Мониша и Санчо Нуньеса, Афонсу прискакал к собору. На огромных окованных железом воротах, как ему и говорили, висел римский пергамент, предающий принца анафеме. Высокопарные, витиеватые латинские фразы были выведены на нем изящным, округлым почерком умелого церковного писца.
        Он соскочил со своего громадного коня и, бряцая доспехами, взбежал по ступеням собора. Его спутники следовали за ним. Очевидцами последующих событий стали несколько зевак, остановившихся, увидев своего принца.
        Указ об отлучении еще не успел привлечь к себе чьего-либо внимания, поскольку в XII столетии искусство читать по-писаному представляло собой тайну, в которую посвящены были лишь очень немногие. Афонсу Энрикеш сорвал пергамент с гвоздя и смял его в кулаке, затем вошел в собор, но быстро вышел оттуда и направился в монастырь. По его приказу забили в колокола, созывая монахов.
        Вскоре вокруг инфанта, стоявшего на залитом солнцем церковном дворе, стали собираться члены монашеского ордена — суровые, отчужденные, величественные, они неторопливо шествовали под украшенными лепным орнаментом сводами; одеяния их ниспадали до земли, руки, спрятанные в широкие рукава ряс, были сложены на груди. Выстроившись полукругом перед своим правителем, они невозмутимо ждали объявления его воли. Колокольный звон над головой стих.
        Афонсо Энрикес не стал попусту тратить слов.
        - Я собрал вас, — возвестил он, — чтобы объявить, что вы обязаны избрать нового епископа.
        По толпе священнослужителей пробежал ропот. Каноники подозрительно и осуждающе смотрели на принца и косились друг на друга. Наконец один из них заговорил:
        - Habemus epuscopum, — мрачно промолвил он, и тут же раздалось несколько вторивших ему голосов:
        - У нас есть епископ!
        Глаза молодого правителя загорелись.
        - Вы заблуждаетесь, — сказал он им. — У вас был епископ, но его больше здесь нет. Он бежал, покинув свой престол, после того, как обнародовал эту позорную писанину. — Принц поднял руку со смятым указом об отлучении. — Поскольку я — богобоязненный христианский рыцарь, то не признаю этой анафемы. Отлучивший меня от церкви епископ бежал, поэтому вы немедленно изберете нового, и он снимет с меня наложенное Римом наказание.
        Безмолвные и бесстрастные, исполненные достоинства священнослужители, уверенные, что закон на их стороне, стояли перед своим правителем.
        - Ну, так что же? — рявкнул молодой человек.
        - У нас есть епископ! — повторил чей-то высокий голос.
        - Аминь! — отозвался хор, и под сводами заходило гулкое эхо.
        - Я же сказал вам, что ваш епископ бежал, — продолжал настаивать принц, и голос его дрожал от гнева. — И я заявляю, что он сюда не вернется, что нога его никогда впредь не ступит на улицы моего города Коимбры. Поэтому вы немедленно приступите к избранию его преемника.
        - Повелитель, — холодно отвечал ему один из монахов, — избрание нового епископа незаконно и невозможно.
        - Да как смеете вы говорить мне такое? — взревел принц, взбешенный их холодным упорством. Он взмахнул рукой, яростным жестом приказывая им удалиться. — Прочь с глаз моих, вы — злобные спесивцы! Возвращайтесь в свои кельи и ждите моих повелений. Коль скоро вы, преисполнившись высокомерной и тупой гордыни, не желаете исполнять мою волю, я сам изберу вам нового епископа.
        Афонсу был страшен в своем гневе, и монахи не осмелились сказать ему, что, даже будучи принцем, он не имеет права устраивать выборы епископа. С прежним бесстрастием поклонившись ему, они повернулись и удалились так же неспешно, как пришли. Нахмурив брови и сжав губы, Афонсу провожал их взглядом; Мониш и Нуньес молча стояли у него за спиной. Внезапно взор темных настороженных глаз принца остановился на последней удаляющейся фигуре. Мрачное, строгое шествие замыкал высокий худощавый молодой человек. Бронзовый цвет кожи и хищный ястребиный профиль свидетельствовали о том, что в жилах его течет мавританская кровь. И в мозгу мальчишки-принца тут же мелькнула злорадная мысль: а ведь этого человека можно превратить в оружие, которое позволит ему смирить гордыню других церковников. Он поднял руку и поманил монаха к себе.
        - Как тебя звать? — спросил его принц.
        - Меня называют Сулейманом, владыка, — был ответ, и это имя стало еще одним подтверждением мавританского происхождения молодого человека. Хотя нужды в таком подтверждении в общем-то не было.
        Афонсу Энрикеш рассмеялся. Отличная будет шутка — поставить над этими высокомерными священниками, не пожелавшими сделать выбор, такого епископа, который лишь немногим лучше заурядного арапа!
        - Дон Сулейман, — молвил принц, — нарекаю вас епископом Коимбрским вместо сбежавшего бунтовщика. Готовьтесь к праздничной мессе, которая состоится нынче же утром и во время которой вы объявите о моем освобождении от наказания.
        Обращенный в христианство мавр отпрянул; его лицо цвета меди побледнело и приобрело болезненный, сероватый оттенок. Несколько замыкавших шествие священнослужителей обернулись и замерли за спиной мавра, вытаращив глаза. Услышанное потрясло и взбесило их. Это было и впрямь нечто совершенно невероятное.
        - О нет, мой государь! Нет, только не это! — запричитал дон Сулейман. Такая перспектива привела его в ужас, и от волнения он сбился на латынь. — Domine non sum dignus, — вскричал он и ударил себя кулаком в грудь.
        Но непреклонный Афонсу Энрикеш ответил на латынь монаха своей латынью:
        - Dixi! Я все сказал! — оборвал он монаха. — За неповиновение ты заплатишь мне жизнью.
        И с этими словами принц, лязгая доспехами, вышел на улицу в сопровождении своих спутников и в твердом убеждении, что нынче утром он потрудился на славу.
        Все последующие события разворачивались в полном соответствии с опрометчивыми распоряжениями мальчишки и в вопиющем противоречии со всеми законами церкви. Дон Сулейман, облаченный в мантию и митру епископа, еще до полудня пропел «Kyrie Eleison» в соборе Коимбры и объявил инфанту Португалии, смиренно и благочестиво преклонившему перед ним колена, об отпущении всех его грехов.
        Афонсу Энрикеш был очень доволен собой. Он обратил все дело в шутку и всласть посмеялся вместе со своими приближенными.
        Однако Эмигиу Монишу и самым почтенным членам совета было вовсе не до смеха. С благоговейным страхом наблюдали они, как разворачивается это почти святотатственное действо, умоляя монарха последовать их примеру и взглянуть на свое деяние трезвыми глазами.
        - Клянусь мощами святого Якова! — кричал он им в ответ. — Я не позволю попам запугивать принцев!
        Такое высказывание в XII столетии можно было бы счесть едва ли не революционным. Члены монашеского ордена собора Коимбры придерживались противоположного мнения, полагая, что принцам не пристало запугивать священников, и решили заставить Афонсу Энрикеша осознать это, жестоко проучив его. Они отправили в Рим подробный доклад о его бессовестной, своевольной и немыслимо кощунственной проделке и призвали Рим подвергнуть заслуженному духовному бичеванию этого заблудшего сына Матери-Церкви. Рим поспешил восстановить ее авторитет и отрядил к нашему непокорному мальчишке, правившему Португалией, своего легата[4 - Легат — посол римского папы, отправленный в иностранное государсто с какой-либо специальной миссией.]. Но ему пришлось проделать довольно длинный путь, а средства передвижения в те времена не могли обеспечить скорого прибытия на место, и поэтому папский легат появился в столице Афонсу Энрикеша лишь через два месяца после того, как дон Сулейман занял епископский престол в Коимбре.
        Гонцом, отправленным Папой Онориусом Вторым, был блистательный кардинал Коррадо. Имея в своем распоряжении полный набор боевого апостольского вооружения, он должен был укротить мятежного португальского инфанта и принудить его к повиновению.
        Глашатаем его приближения стала людская молва. Афонсу Энрикеша весть ничуть не расстроила. После отпущения грехов, полученного от Матери-Церкви столь своеобразным способом, совесть его была чиста, и он с головой ушел в подготовку военной кампании против мавров, итогом которой должно было стать значительное расширение подвластных ему территорий. Поэтому гром, когда он наконец грянул, стал для Афонсу громом среди ясного неба.
        Был летний вечер, и уже начинало смеркаться, когда легат въехал в Коимбру на носилках, что несли два шедших по бокам мула. Легата сопровождали его племянники, Джаннино и Пьерлуиджи да Коррадо (оба — римские патриции), и небольшая свита слуг. Выполняя священную миссию, кардинал не нуждался в вооруженной охране и мог путешествовать по населенным богобоязненными гражданами странам без всякой стражи.
        Его отнесли в старый мавританский дворец, служивший инфанту резиденцией, где он и застал хозяина сидящим в окружении многочисленных приспешников в огромном колонном зале. На фоне военных трофеев, зловещего оружия и кольчуг сарацинского и европейского образца, которыми были увешаны все стены, шла веселая пирушка. В ней участвовали пестро разодетые знатные сеньоры и их расфуфыренные подруги. Облаченный с головы до пят в багровое одеяние, великий кардинал появился в зале в самый разгар веселья, причем о его прибытии даже не было объявлено.
        Смех разом смолк. Притихшие гуляки замерли, уставясь вытаращенными глазами на внушительную фигуру незваного гостя. Легат и два юных римлянина медленно двинулись через зал. Тишину нарушало лишь мягкое постукивание башмаков да едва слышное шуршание шелковой мантии. Наконец кардинал приблизился к невысокому помосту, где в массивном резном кресле восседал португальский инфант. Афонсу Энрикеш смотрел на легата с подозрением: чутье подсказывало ему, что кардинал — союзник его матери и, следовательно, враг, явившийся сюда с новыми угрозами. Поэтому Афонсу не поднялся навстречу легату, желая этим подчеркнуть, что хозяин здесь он и никто другой.
        - Милости прошу, сеньор кардинал, — приветствовал он легата. — Добро пожаловать в мою страну.
        Возмущенный таким приемом, кардинал сдержанно поклонился в ответ. Во время его долгого путешествия по испанским землям принцы и знатные сеньоры валом валили к нему, чтобы облобызать кардинальскую длань и, преклонив колена, получить благословение его преосвященства. А этот безусый юнец с шелковистым пушком на упругих детских щечках даже не встал и приветствовал его, кардинала, не более почтительно, чем посланника какого-нибудь мелкого мирского князька!
        - Я нахожусь здесь как представитель Его Святейшества, — объявил легат тоном сурового осуждения, — и прибыл прямо из Рима вместе с моими возлюбленными племянниками.
        - Из Рима? — промолвил Афонсу Энрикеш. При своих длинных руках и ногах и могучем телосложении он умел, если желал, принимать проказливый вид. Так он и сделал и на этот раз. — Что ж, это внушает надежду, хотя до сих пор из Рима я не получал ничего хорошего. Его Святейшество услышит о том, как я готовлюсь к войне с неверными, войне, которая позволит водрузить крест там, где ныне торчит полумесяц. Возможно, он пришлет мне в дар немного золота, чтобы помочь в этом святом деле.
        Насмешка больно уколола легата. Его болезненно-желтоватое, аскетичное лицо побагровело.
        - Я привез не золото, — отвечал кардинал. — Я прибыл, дабы преподать вам урок веры, о которой вы, похоже, напрочь забыли. Я приехал, чтобы научить вас блюсти свой христианский долг и потребовать немедленного исправления последствий ваших святотатственных деяний. Папа требует незамедлительно восстановить в прежнем положении епископа Коимбры, которого вы изгнали из города, угрожая насилием, и низложить священнослужителя, богохульно поставленного вами на место законно избранного епископа.
        - И это все? — с угрожающим спокойствием проговорил юноша.
        - Нет, — ответил легат, который смотрел на него сверху вниз, бесстрастный в сознании своей правоты. — Мы требуем также, чтобы вы тотчас освободили даму, вашу мать, которую вы несправедливо заточили в узилище и держите там.
        - Это заточение отнюдь не несправедливо, а свидетелями тому — все здесь присутствующие, — отвечал инфант. — Возможно, Рим поверил лживым наветам. Донна Тереза вела распутную жизнь, и мой народ страдал от несправедливости во время ее правления. Вместе с пресловутым сеньором Трава она разожгла пожар гражданской войны в подвластных ей землях. Узнай же от нас правду и поведай ее Риму. Тем самым ты совершишь достойное деяние.
        Но прелат был преисполнен упрямства и гордыни.
        - Не такого ответа ждет от вас наш святой отец, — сказал он.
        - Но таков ответ, который я посылаю ему.
        - Берегись, безумный и мятежный юноша! — вспылил кардинал, не сдержав гнева. Голос его зазвучал громче: — Я прибыл сюда, имея в своем распоряжении оружие, мощи которого достанет, чтобы уничтожить тебя. Не злоупотребляй терпением Матери-Церкви, иначе вся сила ее гнева обрушится на твою голову.
        Впав в неистовство, Афонсу Энрикеш вскочил на ноги. Душевное волнение исказило его черты, глаза загорелись.
        - Прочь! Вон отсюда! — вскричал он. — Убирайтесь, сеньор, да побыстрее, иначе, видит Бог, я, не мешкая, присовокуплю новое святотатство ко всем тем, в которых вы меня обвиняете.
        Прелат плотнее закутался в широкую мантию. Он побледнел, но сохранил спокойствие и невозмутимость. Исполненный сурового достоинства, он поклонился рассерженному юноше и удалился с таким спокойным видом, что трудно было определить, кто же одержал верх в этом поединке. И если еще ночью Афонсу Энрикеш считал себя победителем, то утром его иллюзии рассыпались в прах.
        Ни свет ни заря его разбудил камергер. Эмигиу Мониш требовал немедленной аудиенции. Афонсу Энрикеш сел на постели и велел впустить вельможу.
        Пожилой рыцарь и верный спутник вошел к нему тяжелой поступью. Хмурое смуглое лицо; сурово сжатые губы, почти скрытые седой бородой, превратились в тонкие полоски.
        - Да хранит тебя Господь, государь, — приветствовал инфанта Мониш таким мрачным тоном, что его слова прозвучали как благочестивое, но несбыточное пожелание.
        - И тебя, Эмигиу, — ответил инфант. — Раненько же ты поднялся. Что тому причиной?
        - Дурные вести, государь, — рыцарь пересек комнату, откинул задвижку на окне и распахнул его. — Слушай, — сказал он принцу.
        Неподвижный утренний воздух был наполнен нарастающим звуком, похожим то ли на жужжание огромного улья, то ли на шум морских волн во время прилива. Но Афонсу Энрикеш тотчас же понял, что это ропот толпы.
        - В чем дело? — спросил он, спуская с кровати мускулистые ноги.
        - В том, государь, что папский легат исполнил все свои угрозы и сделал кое-что еще. Он наложил на город проклятие и отлучил от церкви всю Коимбру. Храмы закрыты, и до тех пор, пока проклятие не будет снято, ни одному священнику не разрешается крестить, венчать, исповедовать и свершать иные таинства Святой Церкви. Народ объят ужасом и знает, что проклятие наложено из-за тебя. Теперь они собрались внизу у ворот храма и требуют встречи с тобой, чтобы умолить тебя освободить их от ужасов отлучения.
        Афонсу Энрикеш уже поднялся на ноги. Он стоял, изумленно глядя на старого рыцаря; лицо его покрыла мертвенная бледность, сердце сжалось от страха. Оружие, которое обратила против него церковь, было неосязаемым, но разило сокрушительно и беспощадно.
        - Боже мой! — застонал он. — Как же мне быть?
        Мониш был очень-очень серьезен и мрачен.
        - Первым делом надо успокоить народ, — ответил он.
        - Но как?
        - Есть только один путь. Пообещай подчиниться воле Папы, искупить свои грехи и снять проклятие отлучения с себя и своего города.
        Бледные щеки юноши залились ярким румянцем.
        - Что?! — вскричал он, и голос его был похож на рык. — Выпустить на волю мою мать, сместить Сулеймана, вновь призвать беглого изменника, проклявшего меня, и униженно выпрашивать прощения у этого чванливого итальянского церковника? Да пусть сгниют мои кости, да гореть мне веки вечные в адском пламени, если явлю я миру такую трусость! А ты, Эмигиу? Неужели ты и впрямь советуешь мне так поступить?
        Волны гнева поднимались в душе принца, но тут Эмигиу повел рукой в сторону распахнутого окна и ответил:
        - Ты слышишь глас народа. Знаешь ли ты какой-нибудь иной способ заставить его умолкнуть?
        Афонсу Энрикеш присел на край ложа и обхватил руками голову. Он потерпел полное поражение, он был разгромлен. И тем не менее…
        Принц поднялся и хлопнул в ладоши, призывая камергера и пажей, чтобы те помогли ему одеться и вооружиться.
        - Где квартирует легат? — спросил он Мониша.
        - Кардинал покинул город, — отвечал рыцарь. — С первыми петухами он отправился в сторону Испании по дороге, что идет вдоль Мандего, — так мне сообщила стража Речных ворот.
        - Как случилось, что стража открыла их для него?
        - Его полномочия, государь, и есть тот ключ, который открывает перед ним все двери в любое время дня и ночи. Стража не посмела схватить или задержать кардинала.
        - Хм! — буркнул инфант. — Тогда мы отправимся в погоню.
        Он торопливо оделся, пристегнул к доспехам свой громадный меч, и они пустились в путь.
        Очутившись во дворе, он призвал к себе Санчо Нуньеса и полдюжины стражников, сел на боевого коня и поскакал бок о бок с Эмитиу Монишем. Остальные следовали за ними чуть поодаль. Проехав по подъемному мосту, он оказался на площади, заполненной галдящей толпой жителей опального города.
        Завидев Афонсу, толпа испустила громкий вопль. Жители молили своего правителя смилостивиться над ними и избавить от проклятия. Потом наступила тишина: народ ждал, что скажет принц, чем утешит своих подданных.
        Он натянул поводья и, встав на стременах, выпрямился в полный рост. Теперь это был не мальчик, но муж.
        - Жители Коимбры! — обратился он к толпе. — Я отправляюсь в поход, чтобы добиться отмены отлучения от церкви, которому подвергся наш город. Вернусь я еще до захода солнца. До тех пор вы должны сохранять спокойствие.
        Толпа ответила новым воплем, но теперь она восхваляла своего правителя как отца и защитника всех португальцев и призывала божественное благословение на его прекрасное чело.
        Афонсу поехал вперед. Слева и справа от него скакали Мониш и Нуньес, а за ними — остальное блистательное воинство. Оставив позади город, кавалькада выбралась на дорогу, которой воспользовался легат, покидая Коимбру. Путь лежал вдоль реки.
        Все утро они резво скакали вперед. Инфант еще не ел сегодня, но он напрочь забыл и о голоде, и обо всем остальном, всецело сосредоточившись на своей цели. Он ехал молча, лицо его казалось окаменевшим, брови были нахмурены. Мониш все время тайком наблюдал за ним, гадал, какие мысли бродят в буйной голове юноши. И ему становилось страшно.
        Незадолго до полудня они наконец нагнали легата. Принц заметил его мулов и носилки перед входом на постоялый двор в маленькой деревушке, лежавшей милях в десяти, за предгорьями кряжа Буссако. Инфант резко осадил коня и издал злобный сдавленный крик, будто дикий зверь, выследивший свою добычу.
        Мониш протянул руку и положил ее на плечо принца.
        - Мой государь! — в страхе воскликнул он. — Мой государь, что ты задумал?
        Принц уставился в переносицу рыцаря, и его губы сложились в кривую усмешку.
        - Я намерен молить кардинала Коррадо о сострадании, — насмешливо ответил он и с этими словами соскочил с коня, бросив поводья одному из своих закованных в броню всадников.
        Бряцая доспехами, он вошел на постоялый двор в сопровождении Мониша и Нуньеса. Отшвырнув в сторону хозяина, который не знал, с кем имеет дело, и, конечно, не позволил бы даже столь благородному с виду господину нарушить покой своего почетного гостя, Афонсу широким шагом вошел в трапезную, где в обществе двух своих знатных племянников обедал кардинал Коррадо.
        Увидев его, Джаннино и Пьерлуиджи мгновенно вскочили на ноги и схватились за рукоятки своих кинжалов, испугавшись, что принц может прибегнуть к насилию. Но кардинал Коррадо продолжал неподвижно сидеть на месте. Он поднял глаза, и на строгом, аскетичном лице его заиграла какая-то невыразимо ласковая улыбка.
        - Я надеялся, что ты последуешь за мной, сын мой, — молвил он. — Если ты принес мне покаяние, значит, Бог услышал мою молитву.
        - Покаяние? — вскричал Афонсу Энрикеш. Зло расхохотавшись, он выхватил из ножен кинжал.
        Санчо Нуньес в ужасе схватил принца за плечи, пытаясь его удержать.
        - Мой государь! — срывающимся голосом закричал он. — Ты не посмеешь заклать помазанника Господа нашего! Это означало бы полное и безвозвратное самоуничтожение!
        - Проклятие исчезнет, когда не станет того, чьи уста произнесли его, — ответил Афонсу. Горячая кровь не мешала этому юноше и пылкому разрубателю гордиевых узлов рассуждать довольно здраво. — А снять проклятие с моей Коимбры для меня важнее всего.
        - И оно будет снято, сын мой, как только ты покаешься и выкажешь готовность повиноваться воле Его Святейшества, как и подобает христианину, — ответил бесстрашный кардинал.
        - Да наделит меня Господь терпением, чтобы разговаривать с тобой! — воскликнул Афонсу Энрикеш. — Слушай же меня, господин кардинал. — Правитель Коимбры подался вперед, уперев ладони в рукоятку кинжала и вгоняя клинок на несколько дюймов в сосновую столешницу. — Я могу понять и снести твое желание покарать меня при помощи орудий церкви за грехи, которые ты мне приписываешь. Быть может, тут есть некий резон. Но скажи, какой смысл наказывать целый город за проступок, который совершил — если вообще совершил — я один? И наказывать столь страшным проклятием, лишая преданных сынов Матери-Церкви всякого утешения. Зачем запрещать им отправлять в городской черте все священные обряды, зачем не допускать мужчин и женщин к алтарю их веры, обрекая на смерть без причастия и отпущения грехов, а значит, на вечные муки? Какая причина побуждает тебя к этому?
        Снисходительная улыбка на лице кардинала сменилась лукавой ухмылочкой.
        - Что ж, я отвечу тебе. Ужас заставит горожан взбунтоваться против тебя. Если, конечно, ты не избавишь их от проклятия. У меня, государь, есть отличное средство удержать тебя в узде. Либо ты покоришься, либо будешь уничтожен.
        Афонсу Энрикеш на миг задумался над его словами.
        - Да, это и впрямь достойный ответ, — произнес он наконец, и в голосе его зазвучала нарастающая нотка угрозы. — Но здесь уже политика, а не вера. А что делает принц, менее искушенный в государственных делах, чем его противники? Он прибегает к силе, сеньор кардинал. Вы вынуждаете меня к этому, а значит, вам и отвечать за последствия!
        - О какой силе ты говоришь? — глумливо спросил легат. — Твое жалкое оружие, сеющее смерть, — ничто в сравнении с мощью стоящей за мной церкви. Ты угрожаешь мне гибелью? Думаешь, она страшит меня?
        Внезапно кардинал поднялся на ноги и в порыве гнева распахнул свою багровую мантию.
        - Рази же меня своим кинжалом! На мне нет кольчуги. Рази, коли посмеешь, и твой святотатственный удар погубит тебя. Погубит и в этом мире, и в загробном.
        Инфант задумчиво взглянул на легата и медленно вложил кинжал в ножны. На лице его появилась тусклая улыбка. Он хлопнул в ладоши, и в комнату вошли сопровождавшие его латники.
        - Схватите, двух этих римских щенков, — велел он им, указывая на Джаннино и Пьерлуиджи. — Схватите и разделайтесь с ними. Быстро!
        - Сеньор принц! — вскричал легат сразу и умоляюще, и испуганно, и возмущенно.
        Нотки страха еще больше раззадорили Афонсу Энрикеша.
        - Быстро! — снова воскликнул он, хотя в этом не было никакой нужды, ибо латники уже вцепились в племянников кардинала. Те ругались, кусались, отбивались ногами, но их в мгновение ока повалили на пол, обезоружили и связали. Латники взглянули на принца, ожидая дальнейших распоряжений. Стоявшие поодаль Мониш и Нуньес с тревогой наблюдали за происходящим. Кардинал, который так и не вышел из-за стола, стоял без кровинки в лице и сдавленным голосом вопрошал принца, какое еще бесчинство тот задумал. Легат умолял принца опомниться, грозил ужасными последствиями этого возмутительного поступка. И все это на одном дыхании.
        Речь кардинала совершенно не тронула Афонсу Энрикеша. Он указал на окно, за которым посреди постоялого двора высился огромный дуб.
        - Отведите их туда и повесьте безо всякого причащения, — повелел он.
        Легат покачнулся и едва не упал ничком. Он схватился за стол, утратив дар речи от страха за этих двух молодых людей, которых берег как зеницу ока. А ведь только что он бесстрашно подставил под стальной клинок свою собственную грудь.
        Двух миловидных итальянских юношей поволокли вон из комнаты. Они бились и извивались в руках своих пленителей.
        Наконец легат, бывший на грани обморока, обрел дар речи.
        - Сеньор принц! — выдохнул он. — Сеньор принц… ты не посмеешь совершить такую низость! Не посмеешь! Предупреждаю тебя, что… что… — кардинал так и не высказал вслух очередную угрозу. Этому помешал нараставший в его душе ужас.
        - Смилуйся! — закричал он. — Смилуйся, государь! Ведь ты и сам надеешься на милосердие!
        - Ну, и каково же оно, твое милосердие? Ты шляешься по свету, долдоня проповеди о милосердии, а как запахнет жареным, так сам выклянчиваешь его! Ну, хорошо!
        - Но ведь это низость! Что сделали тебе эти несчастные дети? Какой причинили вред? Чем они виноваты, если я нанес тебе обиду, выполняя свой священный долг?
        Инфант молниеносно ответил кардиналу в его же духе:
        - А что сделали тебе мои подданные, жители Коимбры? Разве они повинны в том, что я обидел тебя? И тем не менее, желая помыкать мною, ты без колебаний пустил в ход оружие церкви, обратив его против народа. А я, чтобы приструнить тебя, столь же решительно поражу своим оружием твоих племянников. Увидев их болтающимися в петле, ты поймешь то, чего не смог уяснить из моих слов. И низость моя — лишь ответ на твою собственную подлость. Уразумей это, быть может, сердце твое дрогнет, и ты смиришь свою чудовищную гордыню.
        На улице под деревом, уже готовые исполнить приказ, суетились латники.
        Кардинал, поглядев на них, болезненно поморщился и стал задыхаться.
        - Не допусти этого! — Он умоляюще простер к принцу руки. — Сеньор принц, ты должен освободить моих племянников.
        - Сеньор кардинал, вы должны снять проклятие с моих подданных.
        - Если… если ты прежде выкажешь готовность повиноваться. Мой долг… Святой престол… О Боже, неужели ничто не в силах тронуть твое сердце?
        - Когда ваших племянников повесят, вы кое-что поймете. Собственное горе научит вас состраданию.
        Голос инфанта звучал так холодно и твердо, что кардинал уже и не чаял добиться своей цели. Увидев, что на шеи его горячо любимых племянников уже накинуты петли, он тотчас же сдался.
        - Останови их! — завопил легат. — Заставь их остановиться! Проклятие будет снято.
        - Погодите! — крикнул инфант своим людям, вокруг которых уже собралась горстка трепещущих от страха селян. И обернулся к кардиналу Коррадо, опустившемуся на стул с видом человека, лишившегося последних сил. Он тяжело дышал, опершись о стол и обхватив ладонями голову.
        - Выслушайте условия, которые вам надо принять, чтобы спасти им жизнь. Полное отпущение грехов и апостольское благословение для моих подданных и меня самого. Нынче же вечером. Я, со своей стороны, готов исполнить волю его святейшества и освободить из заточения мою мать, но при условии, что она тотчас же покинет Португалию и больше не вернется сюда. Что касается изгнанного епископа и его преемника, то путь все остается как есть. Однако вы можете успокоить свою совесть, лично подтвердив назначение дона Сулеймана. Вот так, сеньор. Мне кажется, что я достаточно великодушен. Освободив свою мать, я даю вам возможность ублажить Рим. Если все, что я намеревался здесь проделать, поможет вам усвоить свой урок, будьте довольны и не терзайтесь муками совести.
        - Да будет так, — севшим голосом отвечал кардинал. — Я вернусь с тобой в Коимбру и исполню твою волю.
        После этого Афонсу Энрикеш без всякого глумления, а вполне серьезно и искренне преклонил колена перед кардиналом, давая понять, что их ссора исчерпана, и попросил благословения, как и подобает верному и смиренному сыну Святой Церкви, каковым он себя считал.
        notes
        Примечания
        1
        Альморавиды — берберская династия и феодальное государство (XI -XII вв.) в Северной Африке. Во главе государства стояли эмиры из племени лемтуна, обитавшего на территории современной Мавритании. В середине XII в., когда Альморавиды завоевали Марокко, власть в государстве захватил эмир (а не калиф, как у автора) Юсуф ибн Ташин. При нем Альморавиды распространили свою власть на Западный Алжир, мусульманскую Испанию и Балеарские острова.
        2
        Альфонс VI Храбрый (1030 -1109) — король Леона (1065 г.) и Кастилии (с 1072 г.); почти все свое правление с переменным успехом вел войны с мусульманами.
        3
        Инфант — принц крови в Испании и Португалии.
        4
        Легат — посол римского папы, отправленный в иностранное государсто с какой-либо специальной миссией.

 
Книги из этой электронной библиотеки, лучше всего читать через программы-читалки: ICE Book Reader, Book Reader, BookZ Reader. Для андроида Alreader, CoolReader. Библиотека построена на некоммерческой основе (без рекламы), благодаря энтузиазму библиотекаря. В случае технических проблем обращаться к