Последняя принцесса Индии Мишель Моран
        В Индии, стране несметных сокровищ и пряностей, жестокий обычай велит избавляться от новорожденных девочек - лишней обузы. Но простая сельская красавица Сита, вплетающая в косы цветы жасмина, и юная принцесса Лакшми Баи, с детства воспитанная справедливо и мудро править своим народом, останутся в веках! Когда под сапогом британской армии одно за другим падут свободные княжества, Сита станет отважным воином-телохранителем своей принцессы, а Лакшми, возглавив восстание сипаев, превратится в настоящую мятежную королеву.
        Мишель Моран
        Последняя принцесса Индии
        MICHELLE MORAN
        MORAN M. REBEL QUEEN
                                
* * *
        Посвящаю эту книгу моему мужу
        Амиту Кушваха и нашему сыну Лиаму
        От автора
        Ради того, чтобы сделать Индию XIX века более понятной для читателей XXI века, я внесла кое-какие изменения в рассказ Ситы. Например, я то и дело употребляла в книге название «Индия», хотя страна Индия в том виде, как мы ее знаем, возникла лишь в 1947 году. Индуизм также является анахронизмом. «Изм» прибавили европейцы, ошибочно полагая, что индуизм - религия. Индуизм - больше чем религия, это способ жизни. Термин «хинди» происходит от Синдху[1 - Синдху - название реки Инд на санскрите. (Здесь и далее примеч. пер., если не указано иное.)], названия реки, поэтому первоначально не имел никакого отношения к религии. Даже атеист может быть хинди.
        Я внесла и другие изменения в исторические записи. Желая придерживаться современного написания, я изменила названия нескольких городов. Так, Каши стал Варанаси, а Канхапур - Канпуром.
        А еще мною было сокращено или вообще упразднено титулование некоторых именитых и могущественных людей. Так, раджа Гангадар Рао стал просто раджей Гангадар, а рани Лакшми Баи - рани Лакшми.
        Каждый англичанин рожден обладателем некой волшебной силы, которая делает его хозяином мира. Когда он чего-нибудь хочет, он не признается даже самому себе, что ему чего-то захотелось. Вместо этого он терпеливо ждет, пока не проникнется твердой уверенностью, что имеет моральное право, что это его религиозный долг - завоевать того, у кого есть заинтересовавшая его вещь. Как англичанину удается убедить себя в этом, уму непостижимо.
        Джордж Бернард Шоу[2 - Джордж Бернард Шоу (1856 -1950) - английский драматург и романист ирландского происхождения, лауреат Нобелевской премии. Наибольшей популярностью пользуется его комедия «Пигмалион» (1912).]
        Пролог

1919 год
        Дневники за семьдесят пять лет лежат на кровати, почти закрывая собой одеяло, сшитое для меня прошлой зимой Раши. Все они раскрыты и похожи на старых мотыльков, слишком уставших от жизни, чтобы взлететь. В восемьдесят пять лет мне уже трудно читать то, что написано моей рукой, но я так часто перечитывала эти строчки в прошлом, что они впечатались в мою память. Они словно узор на черно-оранжевых крыльях бабочек.
        Я взяла лежавший на столе конверт и принесла его к себе в постель. Я уже почти закончила писать. Письмо адресовано мисс Пеннивелл. Я очень гордилась тем, что не забыла обратиться к ней «мисс», а не «миссис». Именно эта внимательность к мелочам спасла мне жизнь, когда ее соотечественники прибыли в мою страну с намерением превратить Индию в маленькую Англию с экзотическими женщинами и чаем масала[3 - Чай масала - черный чай с добавлением кардамона, корицы, имбиря, звездчатого аниса, зерен перца и гвоздики.]. Но если мисс Пеннивелл не ошибается и англичане прочтут рассказ старой женщины, все, возможно, со временем изменится к лучшему.
        Когда я была маленькой, я жила в небольшом княжестве Джханси, находящемся под властью махараджи Гангадара и его супруги - рани Лакшми. Сейчас я живу в огромной стране, чьи границы тянутся от Бирмы до Кашмира[4 - Кашмир - исторически бывшее княжество в Гималаях, ныне спорная область между Индией и Пакистаном. В 1919 году весь Пакистан также считался Индией и являлся частью Британской империи, поэтому Кашмир не был приграничным владением британской короны.]. Вместо махараджи теперь нами правит иностранный император, сын королевы Виктории, король Эдвард VII. На том месте, где прежде в небо вздымались ступы[5 - Ступа - буддийское архитектурно-скульптурное культовое сооружение, имеющее полусферические очертания. Преимущественно представлена в монолитной форме; менее распространены ступы, имеющие внутреннее помещение.], заключающие в себе образ нашего принца Сиддхартхи, впоследствии ставшего Буддой, теперь на высоких шпилях английских церквей виднеются кресты. Да, я очень стара. Никто не может, дожив до моего возраста, не стать свидетелем больших изменений. Я выжила в кровавой войне между Индией и
Англией и на протяжении почти целого столетия была свидетельницей того, как постепенно утрачиваются наши национальные традиции.
        Есть древняя индийская пословица, которую я услышала от отца: «Bandar kya jaane adark ka swaad». Что обезьяна может знать о вкусе имбиря? Думаю, эта пословица имеет отношение к англичанам. Они ничего не знают о людях, которыми правят. С какой стати мы должны верить, что они будут уважать наши храмы и наших богов? В лучшем случае они относятся к ним как к иностранной диковинке. В худшем считают языческим варварством, которое процветает в стране, давшей миру шахматы и цифру ноль.
        Я еще раз взглянула на адрес, который мисс Пеннивелл дала мне два месяца назад.
        Я стояла вместе с Раши на железнодорожном вокзале Бомбея, когда эта девушка стремительно подошла ко мне. Ее каблучки гулко стучали по каменному полу. В стране красных сари и шафранных дупатта вид этой молодой особы, одетой в серую юбку, подол которой доходил до лодыжек, и такую же серую шляпку, не вызывал сомнений: она была англичанкой.
        - Извините, что потревожила вас, миссис Ратход. Вы ведь миссис Ратход?
        Я с секунду колебалась, хотя британская администрация давно уже перестала выслеживать бунтовщиков.
        - Да, - ответила я.
        Она протянула мне руку. Меня обучали тому, как следует вести себя с англичанами. Она ждет, что я пожму ей руку.
        - Эмма Пеннивелл, - представилась девушка.
        Я предположила, что имею дело с очередной репортершей, которую интересует, что же случилось с богатствами после смерти рани, но вместо этого она сказала:
        - Шестьдесят пять лет назад мой дедушка сопровождал вас в Лондон. Его звали Уилкс. Ему бы хотелось снова с вами увидеться и поговорить.
        Несколько секунд я размышляла над тем, что услышала, а затем отрицательно покачала головой.
        - Извините, но то все осталось в другой жизни. - Взяв Раши за руку, я направилась к поезду. - Я родилась в другой Индии.
        - Именно поэтому я к вам и обратилась. - Заметив мое равнодушие, девушка заговорила напористее: - Мой дед - издатель. Его интересуют воспоминания людей, живущих в колониях. Он хотел бы опубликовать историю вашей жизни. Я знаю, что у вас поезд…
        Я остановилась и попыталась объяснить девушке, что в моем прошлом хватает такого, о чем у меня нет ни малейшего желания вспоминать, но мисс Пеннивелл даже не потрудилась выглядеть шокированной.
        - Все мы порой совершаем такое, о чем предпочли бы забыть, но упускаем из виду, что, лишь пролив на случившееся свет, мы в состоянии избавиться от терзающих нас демонов.
        Я рассмеялась. Мисс Пеннивелл не могла быть старше двадцати двух лет. Что она вообще может знать о демонах?
        - Мисс Пеннивелл, я не вижу смысла в подобного рода воспоминаниях.
        - Разве вам не жаль того, как британцы изменили вашу страну?
        - Кое-что изменилось в лучшую сторону, - сказала я, надеясь побыстрее закончить нашу беседу, - например, этот вокзал. Без англичан его бы ни за что не построили.
        - А как насчет разрушенных храмов?
        Я постаралась сохранить бесстрастное выражение на лице. Не следует ей знать, как часто я об этом размышляю.
        - Пожалуйста, подумайте о моем предложении, - сказала девушка, протягивая мне визитку. - Ваш рассказ может убедить британцев в том, что индийские традиции уникальны. Возможно, сам король Англии прочтет ваши мемуары и решит, что ваша рани была права, что она не была мятежной королевой, как называют ее в Англии, а истинной королевой, которая взяла в руки меч, чтобы защитить свой народ от строителей империи. В этом она была похожа на вас, миссис Ратход.
        Я понимала, что девушка хочет поймать меня на наживку, но приняла у нее из рук визитную карточку. После двух месяцев переписки мисс Пеннивелл удалось переубедить меня.
        Раши говорит, что я очень храбрая, если осмелилась написать о прошлом, но мне кажется, что в душе она считает меня глупой. В конце концов, мои воспоминания совсем не похожи на распахнутые двери, ведущие в дом другого человека, скорее они подобны выбитым окнам, а хозяйка пытается объяснить всем желающим, какой ущерб был нанесен. Я прекрасно осознаю это обстоятельство. Я пишу не только ради себя, но и ради Индии.
        В доме витают ароматы гарам масала[6 - Гарам масала - смесь специй, используемая в североиндийской кухне.] и кориандра. Раши занимается в кухне стряпней. Я, пожалуй, начну писать прямо сейчас, пока утренняя прохлада не сменилась дневным зноем, когда единственное, чего хочешь, - это вздремнуть. Но я продолжаю смотреть на моих друзей, обтянутых старой кожей, такой же морщинистой и знакомой, как кожа моих собственных рук. Когда я закончу писать воспоминания, я избавлюсь от дневников. Я понесу их к Гангу во время васанта наваратри[7 - Васанта наваратри - весенний праздник в честь богини Дурги.], когда все пускают свои старые календари плыть по течению реки. Пускай богиня реки решает, правильно ли я поступила, должно ли то, что случилось с моей сестрой и самой храброй из княгинь Индии, по-прежнему камнем лежать на моем старушечьем сердце.
        Старательно выводя буквы, я написала адрес:
        Мисс Эмме Пеннивелл
        «Раутледж-энд-Кеган Пол Паблишерс»,
        Лондон, Англия
        Затем я некоторое время смотрела на кремово-красный конверт. Он большой. Он и должен быть таким, если я хочу запихнуть в его жадно раскрытый рот все обстоятельства моей жизни, чтобы он проглотил все те воспоминания, которые, как считает мисс Пеннивелл, могут помочь королю Англии править нашей страной лучше, чем делала его матушка. Кто знает? Если два брата из Америки построили машину, которая может летать в небе[8 - Братья Уилбур и Орвилл Райт - два американца, за которыми признается приоритет изобретения и постройки первого в мире самолета, способного к полету, а также совершение первого управляемого полета на аппарате тяжелее воздуха с двигателем 17 декабря 1903 года.], почему бы деревенской старушке не написать книгу, которая попадет в руки к королю?
        Глава 1

1840 год
        Представьте, как я веду вас по длинной грунтовой дороге к краю поля, как мы входим в крестьянскую хижину, построенную из саманных кирпичей и крытую тростником.
        - Вот здесь я остановилась вместе с рани княжества Джханси, когда мы убегали от британцев, - говорю я вам. - А в этом углу мы переоделись в крестьянскую одежду, чтобы она смогла беспрепятственно добраться до крепости Калпи.
        Думаю, вы переведете взгляд с моего богатого сари и тонких золотых украшений на земляной пол единственного помещения и рассмеетесь. Но только взгляд моих глаз останется серьезным, и вскоре вы поймете, что я не шучу, что все, услышанное вами, - правда: рани Джханси, которую британцы предпочитали называть королевой Лакшми, на самом деле бежала от сильной британской армии, переодевшись в крестьянку.
        Не понимаю, что в этом такого удивительного. Разве Одиссею это не удалось, когда он переоделся нищим?[9 - В поэме Гомера Одиссей после многолетнего отсутствия переодевается в нищего и неузнанным проникает в свой собственный дом.] А у герцога Винченцио из «Меры за меру» разве не вышло?[10 - В этой пьесе Шекспира герцог, скрываясь под личиной монаха, наблюдает за недостойным поведением человека, которого оставил в свое «отсутствие» править Веной.] Возможно, люди дивятся тому, что именно я подсказала рани эту хитрость, вспомнив о кое-каких похождениях героев прочитанных мною книг. Если уж начистоту, то мне не полагалось читать подобного рода литературу, мне вообще не полагалось уметь читать. Однако отец настоял на том, чтобы я получила образование. Если бы это дело оставили на усмотрение моей бабушки, то я бы ничего в жизни не увидела, кроме стен нашего дома. Надеюсь, вам известно, что законы пурды довлеют над женщинами Индии.
        Когда мне исполнилось семь лет, я спросила отца, откуда берет свое начало эта традиция - держать женщин в затворничестве. Наш сад был достаточно просторным, чтобы в нем росла священная фига. Еще минуло немало лет, прежде чем я узнала, что далеко не все сады и дома в Барва-Сагаре такие просторные. Но мы относились к варне кшатриев[11 - Варна - термин, обозначающий четыре основных сословия индийского общества до британской эмансипации: 1) брахманы (брамины) - жрецы и ученые; 2) кшатрии - воины и правители; 3) вайшьи - крестьяне, ремесленники и торговцы; 4) шудры - слуги и батраки.], то есть наши предки были в родстве с раджами, как и их предки. Так тянулось с начала времен. Меня часто просили объяснить, что представляет собой кастовая система. Я всегда объясняла просто… Представьте себе улей. Есть рабочие пчелы, есть трутни, а есть пчелиная матка. Наши касты построены похожим образом. Есть брамины, выполняющие у нас функции священников. Есть кшатрии, которые являются воинами и раджами. Есть вайшьи, из которых выходят торговцы, крестьяне и ремесленники. А есть шудры, чей удел - прислуживать и
прибирать за остальными. Как рабочая пчела рождается, чтобы работать и умереть рабочей пчелой, так и люди не могут изменить принадлежность к той или иной варне[12 - Каста являлась более мелким делением среди варн на основании родства, землячества либо религии. В отличие от варны переход в другую касту был возможен, хотя очень редок и затруднен.].
        В тот вечер, пока заходящее солнце поджигало облака над нами, превращая небо в оранжевый океан, отец объяснил мне суть пурды. Он похлопал себя по колену. Когда я забралась к нему на колени, то увидела, как бугрятся мускулы под кожей его рук, твердые, словно камни. Я вытянула перед собой раскрытую ладошку, и отец принялся водить по ней пальцем.
        «Ты помнишь историю первого Великого Могола в Индии?» - «написал» он вопрос.
        «Он был мусульманином, а мы индуисты».
        «Да. Именно он принес пурду на нашу землю».
        «Значит, это вина императора Бабура[13 - Захир ад-Дин Мухаммад Бабур (1483 -1530) - тимуридский правитель Индии и Афганистана, полководец, основатель империи Великих Моголов, известен также как поэт и прозаик.] в том, что я не могу покинуть пределы нашего дома?»
        Рука отца напряглась, и я сразу же поняла, что «написала» не то.
        «Пурда - ничья вина, - быстро вывел его палец. - Закон нужен, чтобы защитить женщин».
        «От кого?»
        «От мужчин, которые могут их обидеть».
        Я сидела тихо-тихо. Какую судьбу приготовил мне папа? Неужели мне никогда не узнать, что лежит за каменной оградой нашего внутреннего дворика? Я ощущала, как внутри меня растет сильнейшее раздражение.
        «Ладно, - продолжил отец. - Что тебя тревожит, маленькая пава?»
        Конечно, папа не писал слово «ладно». Это мое добавление. Просто я воображала себе, что он мог бы так выразиться, если бы не потерял слух, воюя на стороне британцев против бирманцев. Вас, возможно, удивит то, что британцы вообще появились в Индии и что кто-то из нас воевал с бирманцами. Началось все в 1600 году, когда английские моряки впервые приплыли в мою страну. Вы когда-нибудь слышали притчу о носе верблюда? Однажды холодной зимней ночью верблюд уговорил хозяина разрешить засунуть свой нос погреться за полог шатра. Британская Ост-Индская компания действовала похожим образом.
        Сначала это была всего лишь торговая компания, покупавшая наши специи и шелка, а затем доставлявшая все это морем в Англию. На этой торговле наживались состояния. По мере роста компании уже требовалось несколько сотен вооруженных охранников, чтобы защитить склады с ценным грузом. Со временем место сотен заняли тысячи вооруженных солдат. Наступил день, и правители Индии, проснувшись, обнаружили, что у Британской Ост-Индской компании есть своя сильная армия. Британцы уподобились тому верблюду, который сначала обещал ограничиться носом, затем ногами, потом спиной, а кончилось тем, что в шатре остался верблюд, а хозяин был вынужден дрожать на холоде снаружи.
        Вскоре, когда одному из правителей потребовалась военная помощь, он просил ее не у других махараджей, а у Британской Ост-Индской компании. Чем чаще компания оказывала услуги махараджам, тем сильнее она становилась. Затем в 1824 году несколько махараджей на севере Индии решили, что с них хватит. Они видели, как бирманцы год за годом планомерно завоевывают соседние княжества, действуя так же, как тот хитрый верблюд из истории. Уже давно стало понятно, что они не остановятся, пока их правители не усядутся на тронах этих махараджей. Я не знаю, почему они не поняли, что та же самая притча о носе верблюда относится и к британцам. Вы можете решить, что безопаснее всего было бы объединиться или обратиться за помощью к соседу, но никто из этих могущественных государей не хотел стать должником соседа-махараджи. Вместо этого они предпочли стать должниками чужаков. Они обратились за помощью к Ост-Индской компании, а британцы и сами собирались идти войной на Бирму, исходя из собственных, главным образом экономических целей.
        Отец воевал на той войне. Из-за принадлежности к варне кшатриев он получил офицерский патент[14 - Офицерский патент - документ, дающий право занимать командную должность в странах Европы. Первые офицерские патенты стали выдавать в эпоху Возрождения.], и компания платила ему сто рупий в месяц. Мне исполнилось всего лишь несколько месяцев, когда папа уехал воевать в Бирму. Имелись все основания верить в то, что Нихала Бхосале ожидает блестящее будущее. Он присылал моей шестнадцатилетней матери письма с войны. Отец писал, что общение с иностранцами имеет свои преимущества, хотя понять обычаи британцев непросто. Он научился разговаривать по-английски, а один офицер познакомил его с творчеством непревзойденного писателя Уильяма Шекспира.
        «Полковник говорил, что, если я хочу понять британцев, я должен сначала понять Шекспира».
        Папа серьезно отнесся к его совету. Он прочитал все, что написал Шекспир, начиная с «Отелло» и заканчивая «Венецианским купцом». Когда через два года отец потерял на войне слух и лежал на койке в госпитале, Шекспир составлял ему компанию.
        Много лет спустя я спросила у папы, какая из пьес лучше всего утешала его, пока он свыкался с миром, лишенным звуков, с миром, где ему не суждено услышать голоса дочери и пения жены, исполняющей рагу[15 - Рага - музыкально-эстетическая и этическая концепция, закон построения крупной музыкальной формы в рамках индийской классической музыки, мелодия.]в честь Шивы. К тому времени я и сама стала солдатом в дурга-дале, элитном отряде самых преданных телохранительниц рани, и прочитала все произведения Шекспира.
        Отец немного подумал и после паузы сказал мне то, о чем я и сама догадывалась: «Среди всего написанного “Генрих V”[16 - «Генрих V» - историческая пьеса Шекспира о походе короля Генриха V во Францию во время Столетней войны; отличается патриотизмом.] наилучшим образом выражает причины того, почему мы боремся».
        Но я совсем не думала о войне в тот вечер, когда отец объяснял мне смысл пурды. Я тогда была совсем маленькой, чтобы понимать что-то в политике. Я всего лишь знала о том, что мне нельзя играть снаружи, как мальчикам, нельзя пить кокосовое молоко из мохнатых орехов и устраивать потешные бои, размахивая отломанными побегами бамбука. Я подняла глаза и посмотрела на папу. Его лысая голова отсвечивала на солнце, словно натертое до блеска блюдо.
        «Я всегда буду под властью пурды, даже когда вырасту?» - написала я вопрос.
        «Да, так же, как и твоя мама».
        Иногда ворона строит себе гнездо на дереве, а затем прилетает воробей и все разрушает. Планы отца на дальнейшее течение моей жизни пошли прахом вследствие вмешательства одной маленькой птички.
        Глава 2
        Тогда стоял муссон, летний сезон дождей. Скоро у меня должен был появиться брат или сестра. Теплые струи хлестали по деревне, заливая поля и улицы. Даже дети крестьян, привыкшие к дождю, ходили, покрыв головы листьями таро. Я видела, как мальчишки используют их вместо зонтиков, и думала о том, как, должно быть, забавно укрываться под таким живым навесом. Весь Барва-Сагар подвергся нашествию ливней, и я представляла себе, что каждая капля - это крошечный солдат, марширующий с неба на наши поля.
        - Что ты делаешь? - спросила бабушка, когда увидела, что я стою у окна, наблюдая за дождем.
        Мне сейчас полагалась быть на кухне и следить за огнем.
        - Вода еще не нагрелась, дади-джи. Я лишь…
        Она отвесила мне пощечину.
        - Разве ты не знаешь, что происходит в доме?
        - Мама рожает.
        Я закусила дрожащую губу, чтобы не выдать своего волнения. Джи - это признак уважения. Мы добавляем его к имени всякого, кто старше нас.
        - Сейчас я кое-что расскажу тебе о родах, бети, чего ты не можешь узнать из книжек, которые читает с тобой мой сын.
        Бабушка не понимала, зачем отцу терять время на то, чтобы обучать дочь. Британцы принесли с собой также и перемены к лучшему. Например, они запретили убивать новорожденных девочек. В то время, когда я родилась, убийство новорожденных девочек еще было довольно распространенным явлением. Теперь вы имеете представление, как относились к таким, как я. Даже сейчас рождение сына отмечают танцами под музыку, а бедным раздают сласти. После рождения дочери в доме царит тяжелая, словно одеяло, тишина. Никто не радуется. Нет повода радоваться. Все стараются помалкивать. Какой смысл радоваться рождению той, которую надо кормить, одевать и учить лишь для того, чтобы с ее замужеством весь труд и деньги уплыли из дома?
        Нельзя сказать, что дочерей никто не любит, но после рождения дочери отец вынужден сразу же начинать копить деньги, ибо лет через девять-десять ей понадобится приданое. Матери же приходится свыкаться с мыслью, что после того, как будущий муж увезет их дочь в свою деревню, она рискует больше никогда не увидеть ее.
        Я подозреваю, что после моего рождения бабушка предложила воспользоваться опием. Так чаще всего избавлялись от ненужной обузы. А когда соседи спрашивали, что сталось с новорожденной, чьи крики они слышали прошлой ночью, им отвечали, что ее забрали волки. Когда я была маленькой, многих новорожденных девочек в Барва-Сагаре «забрали волки». Пожалуй, не одно животное должно было бы умереть за это время от хронического переедания.
        Когда бабушка сказала мне: «Сейчас я кое-что расскажу тебе о родах, бети», - то это было сделано не из желания расширить мой кругозор. Бабка хотела лишь напомнить, сколько неприятностей я, бесполезная девчонка, в свое время принесла матери. Свет, льющийся из окна, подчеркивал высокие скулы, длинный нос и тонкую шею бабки. Мне она напоминала птицу, которую я видела на озере позади крепости Барва-Сагар. Папа сказал мне, что это лебедь. Лебеди умеют плавать, не замочив своих перьев. Именно так бабушка поступала всю свою жизнь: плыла по дому, ко всему равнодушная. Ее не трогали ни мои слезы, ни крики моей мамы, доносившиеся из дальней комнаты дома.
        - Родить ребенка - тяжкий труд. Опаснее путешествия ни одна из женщин в своей жизни не предпринимает, - начала бабка. - Твоя мать там с повитухой, но лучше бы за нее сейчас молился жрец. Я сама рожала два дня. Ты знаешь, что это значит?
        Это не было вопросом. Просто полагалось отрицательно покачать головой, что я и сделала.
        - Два дня я ничего не ела и не пила. Двери и ставни на окнах были закрыты. Я страдала, словно животное, пока мне не стало казаться, что даже богиня Шешти[17 - Шешти - богиня-покровительница родов, чья опека гарантирует рождение мальчиков.] меня покинула.
        Я поняла, что бабушка говорит правду. Я видела, как пришла повитуха. Я слышала, как она приказывала не впускать в комнату с роженицей ни солнечного света, ни свежего воздуха. Когда я подумала о маме, на мои глаза навернулись слезы.
        - Ты меня слушаешь? - властно спросила бабушка.
        - Да, дади-джи. А как же вода?
        Она тоже взглянула на горшок.
        - Чего ты здесь стоишь? Быстрее неси!
        Я сняла горшок с кипящей водой с раскаленных камней и последовала за бабушкой по проходу. Полы в доме были сложены из саманных кирпичей, а стены побелены известью. Красивым дом назвать было нельзя, но в нем имелось несколько комнат, и мы никогда не испытывали недостатка в пище.
        Бабушка громко постучала в дверь. На пороге возникла фигура повитухи. Я мельком увидела маму. Тело ее покрывал пот. Казалось, что она сейчас лежит под дождем, капли которого попадают только на нее, оставляя все вокруг сухим.
        - Воду, - коротко сказала повитуха.
        Я протянула горшок, надеясь, что старуха скажет что-нибудь о состоянии мамы, но та лишь забрала его и захлопнула дверь. Наверное, с моей стороны называть повитуху старухой было не особенно вежливо. Она была примерно одного с бабушкой возраста, но они разительно отличались. Это все равно что сравнивать льва и кошку. Лицо повитухи было круглым и мягким. Глубокие морщины струились из уголков ее глаз и рта. Бабушкино лицо, обтянутое кожей, было угловатым. Тетя однажды сказала, что я унаследовала все эти бабушкины углы на своем собственном лице.
        - Это похвала, Сита, - сказала мне тетя. - Не дуйся. Острота черт дади-джи делает ее настоящей красавицей. Она красива даже в шестьдесят три года. У тебя такое же красивое лицо.
        Мы немного постояли, вслушиваясь в мамины крики за дверью, а потом бабушка строго произнесла:
        - Ступай и скажи отцу, чтобы привел твою тетку.
        Папина мастерская была моим любимым местом в доме. Четыре ее окна выходили на оживленную улицу, а потолок был таким же высоким, как наша священная фига. Когда я приблизилась, то услышала сабдживаллу[18 - Сабдживалла - зеленщик.], который толкал перед собой тележку, груженную овощами с соседних полей, и выкрикивал: «Лук, томаты, огурцы, окра[19 - Окра, или бамия, - однолетнее травянистое растение, плоды которого пригодны в пищу.]!..» Если бы мама сейчас не рожала, то она, подозвав сабдживаллу, принялась бы торговаться, сокрытая от его взгляда деревянной решеткой окна. Так она бы не нарушила запреты пурды.
        Папа сидел, повернувшись спиной к двери. Пол вокруг него был покрыт древесной стружкой, похожей на очистки апельсинов. Комнату заполнял запах тикового дерева. Когда отец вырезал изображение божества, в воздухе витал еще и аромат благовоний. Всякий раз, работая над ликом бога, папа оставлял тлеть на домашнем алтаре палочку сандалового дерева, а затем расстилал на земле длинную джутовую циновку, на которой и работал. А когда кто-нибудь заказывал ему оружие, в мастерской пахло лишь деревом и землей.
        Я медленно подошла к нему. Папа не любил неожиданностей. Думаю, все, кто потерял слух, этого не любят.
        - Пита-джи, - произнесла я, стоя перед отцом.
        Он окинул взглядом мое лицо, ища на нем следы горя, но, не найдя, расслабился. Отложив в сторону лук, над которым он сейчас работал, папа протянул мне ладонь.
        «Бабушка велела привести Эшу-Маси», - вывела я пальчиком на его мозолистой ладони.
        «Сейчас?»
        Я кивнула.
        Он поднялся на ноги, и стружки полетели с его дхоти, словно маленькие коричневокрылые мотыльки. Я слышала, что англичане называют дхоти килтом. Верно, они похожи, но в отличие от килта дхоти белый и его носят без рубашки. Папа вышел, чтобы переодеться в шаровары и длинную хлопчатобумажную рубашку, которую называют у нас курта. Когда он вернулся, то застал меня разглядывающей незаконченный лук.
        - Бартха, - вслух произнес отец.
        Значит, лук заказал ему наш сосед Партха. Когда отец торопился, он начинал говорить. Вот только после потери слуха он часто путал звуки и, например, вместо «п» произносил «б». Впрочем, я его речь понимала. Я смотрела на лук. Если бы я была мальчиком, то папа сделал бы мне такой же. Слезы наполнили мне глаза.
        «Боишься?» - «написал» он.
        «Что, если девочка?»
        «Тогда я буду дважды благословенным».
        До дома моей тети и обратно было минут двадцать ходу. Она жила на другом конце деревни в доме своего мужа. У нее было два сына. Я смотрела через деревянную решетку окна, как безжалостный ливень косыми потоками обрушивается на улицы и поле соседа. Даже буйволы, казалось, жалели себя, укрывшись под деревьями. Хвосты их, висевшие между ног, были похожи на мокрые веревки.
        Тетю принесли в паланкине носильщики и поставили его на землю у нас во внутреннем дворике. Лишь после этого отодвинули шторки, завешивающие выход из кузова. Как только тетя ступила на землю, она тотчас же обернула голову и нижнюю часть лица шарфом, чтобы носильщики ее не видели.
        - Где дади-джи? - спросила у меня тетя после того, как я с ней поздоровалась.
        Я тогда подумала, что она очень похожа на маму: тонкие кости и тонкие губы. Всякий, кто увидит их сидящими в одной комнате, поймет, что перед ним две сестры.
        - Повитухе понадобилась помощь бабушки, - ответила я. - Она сказала, чтобы я осталась здесь и ждала вас.
        - Ничего плохого ведь не случилось? - прошептала она.
        Тете не стоило переходить на шепот. Папа все равно не мог ее слышать, но люди часто об этом забывали.
        - Нет.
        Тетя поспешила по коридорчику. После двух стуков в дверь та открылась и затворилась за ней.
        Учитывая, сколько людей сейчас собралось под крышей нашего дома, здесь должно было бы царить веселье, но вместо радости я ощущала, как во мне растет тревога, подобно тому, как человек заблаговременно ощущает приближение лихорадки. Папа, наверное, чувствовал то же самое. Я видела, как он тихо удалился к себе в мастерскую, хотя, как я подозревала, работа его сейчас ничуть не интересовала.
        Я осталась стоять в коридорчике. Я наблюдала за тем, как наша служанка Авани наливает горчичное масло в каждый из медных светильников, стоящих в небольших нишах в стенах коридора. Затем она зажгла их. Может показаться странным, что наша семья, богатством отнюдь не славившаяся, могла позволить себе нанять служанку, но в те времена, как и сейчас, это не было редкостью. Если семья не принадлежит к самой низшей касте, она нанимает кого-нибудь помогать в стряпне и уборке. Чем богаче семья, тем больше служанок она нанимает. Мы могли позволить себе только одну.
        Как и большинство девочек, наша Авани вышла замуж, когда ей было десять лет. В этом возрасте девочки достаточно маленькие, чтобы свекрови могли лепить из них все, что им заблагорассудится. Муж Авани был на пятнадцать лет старше нее. Будучи человеком добрым, он позволил Авани оставаться жить в своей семье до тех пор, пока она не достигнет детородного возраста. Однако по прошествии трех лет после того, как девочка перебралась жить в дом своего свекра, муж внезапно заболел и умер. До сих пор в Индии, несмотря на правление британцев, еще не искоренена страшная традиция, называемая сати. Я бы могла сказать, что эта традиция имеет отношение к богине Сати, которая, сложив погребальный костер, совершила самосожжение ради своего мужа Шивы, после чего реинкарнировалась и стала его второй женой Парвати. Впрочем, это ничего не объясняет. Дело не в богине Сати, дело в ненужности женщин. Каждый день в каждом городе Индии женщина всходила по ступенькам на погребальный костер своего мужа. Отказ совершить сати, сгорев в огне, бросал тень бесчестья не только на ее собственную семью, но, что еще хуже, на дом        Для того времени было большой редкостью, чтобы и свекор, и отец женщины высказались против сати. Но в случае с Авани произошло именно так. Конечно, отныне она больше не могла выйти замуж, все радости брака теперь стали для нее недоступны, но по крайней мере молодая женщина осталась жива.
        Не сказать, чтобы она совсем избежала своей жестокой участи.
        Много лет спустя я узнала от отца, что ни одна из семей в Барва-Сагаре, за исключением нашей, не согласилась принять Авани к себе в услужение. Это был единственный случай, когда бабушка проявила великодушие. Скорее всего, это объяснялось тем, что в свое время, когда бабушка овдовела, ее тоже спасли от пламени погребального костра. Куда идти женщине, которую отказывается принять обратно собственная семья? Где ей найти работу, если никто не нанимает ее в услужение?
        Тогда я еще не знала ответов на эти вопросы. Помню, как я стояла и любовалась работой Авани. Ее темная коса моталась из стороны в сторону, пока она зажигала светильники. Янтарный отсвет огоньков играл на ее коже. Авани была очень женственной, и мне казалось, что я никогда не стану такой. К тому же она была опытной женщиной, и ее опыт виделся мне, ребенку, недосягаемо далеким.
        - Думаете, еще долго? - спросила я.
        Авани опустила руку с зажатым в ней кувшинчиком, наполненным горчичным маслом. На ее лице застыло задумчивое выражение.
        - Не знаю. У меня нет детей.
        Мне следовало молча кивнуть и удалиться к себе в комнату, но я была обычной девятилетней девочкой и порой вела себя крайне беспечно.
        - Почему? Дади-джи говорит, что все женщины хотят детей.
        Уголки ее рта опустились.
        - К сожалению, мой муж скончался шесть лет назад.
        На Авани было надето такое же белое сари вдовы, как и на бабушке, но до этого мне не приходило на ум, что для того, чтобы иметь детей, надо сперва обзавестись мужем.
        Заметив мое смущение, Авани пересекла коридор и взяла мою ручку в свою ладонь.
        - Не волнуйся. Вскоре все закончится.
        В золотистом сиянии светильников она стала похожа на Лакшми, богиню богатства и красоты.
        Но крики мамы не смолкали в течение двух дней. На вторую ночь тетя возвратилась к себе домой, подчинившись воле своего супруга. Он решил, что жена и так у нас задержалась.
        - Сита, - обратилась ко мне тетя, стоя на пороге перед тем, как покинуть наш дом.
        Голос ее был таким же низким, как грозовые тучи, ползущие по небу.
        - Береги маму. Делай то, что говорит повитуха. Не задавай лишних вопросов.
        - Эша-Маси, а вы не можете остаться еще на одну ночь?
        - Извини, Сита.
        Ее глаза наполнились слезами. Она не хотела покидать нас.
        - Если я смогу, то приду в гости на следующей неделе.
        Отец шел рядом с ее паланкином. Он проводил Эшу-Маси до дома ее мужа, стоявшего на противоположном конце Барва-Сагара. Я смотрела им вслед. Когда паланкин скрылся из виду, я почувствовала, что позади меня стоит бабушка. Так человек ощущает присутствие животного, от которого исходит угроза. Она схватила меня за плечо.
        - Ступай в комнату матери и не выходи оттуда, пока она не родит.
        Если бы бабушка приказала мне сделать что-нибудь другое, что угодно, но другое, я бы с радостью подчинилась, но от мысли, что придется идти в темную душную комнату, у меня перехватило дыхание и защемило в груди.
        - А если что-то случится, вы придете, дади-джи?
        Лицо бабушки, словно вырезанное из тика, оставалось невозмутимым. Я однажды «сказала» об этом отцу. Вместо того чтобы отчитать меня, он рассмеялся. Потом я «заявила» ему, что мамино лицо сделано из кедра. Эта древесина мягче, и по ней легче работать резцу. Его же лицо - кипарисовое. Папа немного растерялся. Он знал, что я не могла видеть кипарисовое дерево. Я напомнила ему, что Грумио из «Укрощения строптивой» у Шекспира говорит, что хранит свои самые дорогие вещи в сундуках из кипариса.
        «Ты самая большая моя ценность».
        Отец выглядел озадаченным, словно то, что я ему сообщила, было верхом оригинальности.
        На следующий день после нашего «разговора» я нашла у себя на кровати книгу. Она, должно быть, стоила немалых денег. На кожаном переплете я увидела тисненое изображение Сарасвати, нашей богини искусств. Страницы были тщательно разрезаны и оказались совершенно чистыми.
        «Конечно, они пустые, Сита. Они твои».
        В уголках папиных глаз лучились морщинки. Ему с трудом удавалось не расхохотаться.
        Я не понимала.
        «Чтобы записывать свои мысли. В Англии это зовется дневником, - чертил он пальцем у меня на ладони. - Ты очень умная девочка».
        Я бы меньше удивилась, если бы отец подарил мне слона и сказал, что я должна его дрессировать.
        «Возможно, никто, кроме твоих детей, не сможет прочесть этого, - продолжил «писать» отец, - но ты калакар, Сита».
        На хинди это значит «человек искусства». Это была самая большая похвала, которую я слышала из уст отца.
        Я вспомнила эти слова, когда шла по коридору к спальне матери. Но какой прок быть калакаром? У меня нет настоящего ремесла, как у повитухи или отца. Я постучала в дверь. Даже перед ней, казалось, нос улавливал запах пота.
        - А где твоя бабушка? - отворив дверь, спросила повитуха.
        - Она сказала, чтобы я отсюда не выходила до тех пор, пока мама не родит.
        Морщины на лбу старухи как будто стали резче, но она ничего не ответила на мои слова. Я закрыла за собой дверь и приблизилась к чарпае, деревянной кровати, состоящей из рамы, на которую натянуты веревки. Мама посмотрела на меня, и я протянула ей руку, но у нее не хватило сил сжать мои пальцы.
        - Сита, - тихо произнесла мама.
        Ее красивое лицо было искажено от боли. Белая простыня, которой она была укрыта, липла к мокрой коже.
        - Дитя не хочет выходить. Где твоя бабушка?
        Повитуха бросила на меня строгий взгляд, давая понять, чтобы я помалкивала, она и сама справится.
        - Пошла молиться, - ответила старуха. - Тужьтесь.
        Мамина коса лежала на подушке, словно длинная черная змея, свернувшаяся кольцами на кровати и собирающаяся задушить маму своим телом. Я стояла у кровати и выполняла то, что приказывала мне повитуха. Когда требовалась горячая вода, я ее подносила. Когда надо было помочь натереть мамин живот маслом энотеры, я помогала.
        Когда мамино дыхание затруднилось, повитуха повернулась ко мне и сказала:
        - Приведи бабушку.
        Я стояла в нерешительности.
        - Быстро! - велела повитуха. - Дитя без помощи лекаря на свет не родится.
        Развернувшись, я побежала в молельную комнату для совершения пуджи, где стоял алтарь и статуи богов. Я думала застать ее там молящейся, но на самом деле бабушка сидела в кухне и ела чапати[20 - Чапати - хлеб из пшеничной муки, наподобие тонкого лаваша.].
        - Дади-джи, повитуха сказала, чтобы вы пришли.
        Она положила чапати на стол.
        - Что я тебе приказала?
        - Чтобы я оставалась в комнате до рождения ребенка, но… Дади-джи! Повитуха сказала, что ребенок не родится без помощи лекаря.
        Глаза бабушки округлились. Внезапно она вскочила на ноги. Вымыв руки в миске с лимонной водой, она прошла по коридору и открыла дверь. Ей пришлось прикрыть нос краем сари. Вонь была нестерпимой.
        - Шримати, - вежливо обратилась повитуха к моей бабушке (на английский, мне кажется, это обращение можно перевести как «мадам»), - вашей невестке срочно нужна помощь лекаря. Больше я ничем ей помочь не могу.
        Глаза мамы были прикрыты. Единственным звуком, раздававшимся в комнате, было ее прерывистое дыхание.
        - Мужчина не будет присутствовать при родах, - заявила бабушка.
        - Без лекаря ваша невестка умрет, а дитя умрет вместе с ней. Я приведу лекаря, пока не стало слишком поздно.
        Но бабушка оставалась непоколебимой.
        - Мой сын никогда не поступится честью дома, позволив другому мужчине прикоснуться к своей жене.
        - Дади-джи! - впадая в истерику, воскликнула я. - Ты ошибаешься. Я знаю, что пита-джи захочет…
        - Вон!
        - Пожалуйста! Пита-джи вернется домой, и он увидит…
        - Не заставляй меня взяться за палку!
        Но в тот миг, честно говоря, мне было все равно. Что такое избиение палкой по сравнению со смертью мамы? Я повернулась к повитухе, но та лишь опустила голову, стыдясь того, что стала свидетельницей этой безобразной сцены. Я выбежала из комнаты и впервые в жизни выскочила через входную дверь на улицу. Я понятия не имела, какой дорогой папа будет возвращаться от тети, которая живет на другом краю Барва-Сагара, но я бежала так, словно за мной гнался демон Равана[21 - Равана - правнук Брахмы, персонаж эпоса «Рамаяна», антагонист главного героя Рамы. По преданию, имел десять голов.]. Только добежав до развилки дорог, я подумала, насколько же неосмотрительной была. Во-первых, папа говорил, что дети, сами бродящие по улицам, иногда теряются. Во-вторых, вам не надо рассказывать, какие ужасы могут поджидать девочку, если она оказалась одна в незнакомом месте посреди ночи.
        Я остановилась и огляделась, пытаясь понять, где нахожусь. Полная луна серебрила своим светом поле нашего соседа. Я видела высокие стебли риса, колышущиеся на ветру. Если я закричу, меня все равно никто не услышит, потому что дом соседа далеко. О чем я думала, выскочив из дома? Мое сердце стучало как бешеное, и, когда послышался стук подошв сандалий о каменистую почву, я засомневалась, не почудилось ли мне. Я застыла, скованная страхом.
        - Сита!
        - Пита-джи!
        Я подбежала к отцу. Волнуясь, я начала говорить, а затем взяла руку отца и принялась писать на ладони: «Дади-джи отказывается послать за лекарем. Мама-джи умирает».
        Глава 3
        До прихода лекаря было много крика. Кричала, конечно, бабушка. Те ужасные слова, которыми она называла маму, впервые заставили меня не жалеть о том, что папа глухой.
        Я ушла к себе в комнату, пока бабка бушевала, и улеглась на кровать. Снова пошел дождь. Я прислушивалась к шуму падающих капель. Это помогало не обращать внимания на ее крики.
        - Сита!
        На пороге возникла Авани. Было поздно, и ей давно уже полагалось быть дома, но она оставалась ночевать у нас все последние три ночи.
        - Думаю, тебе сейчас не помешает молоко, - сказала она.
        Я привстала на кровати и с трудом сглотнула. Горло болело.
        - Она умрет?
        Подойдя, Авани уселась возле меня на кровати.
        - Не знаю.
        Она передала мне молоко, но я не смогла заставить себя пить.
        - А вы что думаете?
        Я не отрывала взгляда от ее лица и заметила, как дрожит нижняя губа Авани.
        - Случаются такие бури, которые можно выстоять, - сказала она, - а другие все после себя смывают. Только богам ведомо, что это будет за буря.
        - И что нам делать?
        - Строить самую крепкую ладью. Твой отец послал за самым лучшим в Барва-Сагаре лекарем.
        Но самая крепкая ладья приплыла слишком поздно.
        Спустя пару часов меня разбудила Авани и сказала, что мама родила.
        - Девочка, красивая и здоровенькая, - сообщила служанка. - Твой отец уже послал за кормилицей, но, Сита…
        Больше она ничего не сказала. Это было излишним. Все читалось в ее взгляде так же ясно, как на странице книги.
        Я побежала к маме. Папа лежал на ложе, обнимая ее тело.
        - Мама-джи! - воскликнула я.
        - Выведите ее отсюда! - воскликнула бабка, но отец, хотя и не слышал ее, движением руки удержал меня.
        Если вам доводилось становиться свидетелем чего-то невообразимо горестного, тогда вы меня поймете. Казалось, что мир вокруг погрузился в тишину. За окнами смолк шум дождя, который прежде лил как из ведра. Смолкли крики новорожденной сестренки, которую укачивала на руках повитуха. Мама лежала без движения на кровати. Скомканная простыня под ней была пропитана кровью. Я посмотрела ей в лицо. Как может настолько красивый человек умереть, покинуть этот мир?
        - Мама-джи, - прошептала я.
        Глаза отца наполнились слезами.
        - Сита, твоя мама умерла, - тихо произнес он. - Она не проснется.
        Я протянула руку и погладила маму по щеке. Кожа оказалась холодной, и я невольно отдернула руку.
        - До того, как прибудет кормилица, - сказала повитуха, - я позабочусь об Анудже.
        Это имя мама заблаговременно выбрала на тот случай, если родится девочка.
        Повитуха подошла ко мне и положила руку на плечо.
        - Такова жизнь, - произнесла она. - Круговорот рождения и смерти. Самсара[22 - Самсара - круговорот рождения и смерти в мирах, ограниченных кармой, одно из основных понятий в индийской философии: душа, тонущая в океане самсары, стремится к освобождению и избавлению от результатов своих прошлых действий (кармы), которые являются частью сети самсары.]. Мир постоянно меняется.
        Я глядела сверху вниз на маму. Даже несмотря на обнимающую ее тело отцовскую руку, она казалась мне ужасно одинокой. Как мы будем жить без мамы? Кто будет учить мою маленькую сестру маминым любимым песнопениям? Кто будет показывать, как правильно плести венок из цветов жасмина?
        - Но зачем перемены к худшему?
        Повитуха часто заморгала глазами, стараясь не расплакаться.
        - Теперь для вашей семьи наступают тяжелые дни.
        Повитуха оказалась полностью права. Дни, последовавшие за маминой смертью, были тяжелыми и горестными.
        Впрочем, вспоминая сейчас о тех днях, я ловлю себя на мысли, что почти все забыла. Наверное, так устроен наш разум. Он защищает нас от воспоминаний, которые в противном случае были бы для нас нестерпимо болезненными. То же самое случается с ящерицей. Когда ее телу угрожает опасность, она отбрасывает свой хвост, который достается хищнику, а сама благополучно сохраняет себе жизнь. Горе подобно хищнику. Кто испытал его, тот поймет. Сначала оно крадет у вас счастье, а затем, если вы позволите, и все остальное.
        Однако кое-что я помню до сих пор. И прежде всего мою ненависть по отношению к бабке. Интересно, что во всех пьесах Шекспира практически нет бабушек. Если бы я могла, взяв перо, вычеркнуть ее из своей жизни, то с удовольствием сделала бы это. Уверена, позови бабка лекаря, пока папа сопровождал мою тетю домой, мама была бы жива. Но бабка предпочла убить ее. Теперь я решила никогда больше с ней не разговаривать, если удастся.
        После смерти мамы к нам зачастили соседки. В течение нескольких дней наш дом был открыт для всех. Бабка превратила прощание с телом в небольшое представление. Она медленно проводила каждую гостью через дом, вытирала слезы уголком своего белого сари. Когда она входила в комнату, где на открытом паланкине лежало тело ее невестки, из ее груди каждый раз вырывался тяжелый вздох. Она была очень хорошей актрисой, моя бабка.
        За три дня, пока тело мамы находилось в доме, я побывала в той комнате всего раз, и то потому, что пришел жрец-брамин составлять моей сестре джанам кундли, что в переводе значит «натальный гороскоп»[23 - Натальная карта - персональный гороскоп, построенный на момент рождения человека.]. Этот гороскоп определяет дальнейшую судьбу ребенка: кем человек станет, когда вырастет, каких успехов добьется в жизни и делах, на ком женится. Последнее, пожалуй, наиболее важное. Если джанам кундли двух молодых людей не согласуются, свадьбы не будет вне зависимости от того, чего хотят молодые люди и их родители.
        Когда Авани пришла ко мне в спальню, чтобы помочь одеться к приходу брамина, я читала «Короля Лира». Она уселась на краешек моей кровати и стала наблюдать за мной.
        - Ты понимаешь все, что тут написано?
        Я кивнула, потому что мне так казалось. Мы с папой вместе «читали» эти пьесы. Он писал мне подробное изложение того, что происходит в каждой из пьес. Даже если я не знала всех слов английского языка, я точно знала, о чем там речь и чего ожидать в следующей сцене.
        - Махараджу предали двое его собственных детей, собственная семья, - ответила я.
        Я знала, что Авани смышленая. Она поймет то, на что я намекаю.
        - Я понимаю, что ты очень рассержена, - сказала молодая женщина, - но тебе надо кое-что знать о прошлом твоей бабушки.
        А потом Авани рассказала мне о том, что скрывала от меня мама.
        - Твоя бабушка происходит из очень богатой семьи. У нее было больше служанок, чем она смогла бы посчитать. Шесть женщин помогали ей одеваться. Она была непревзойденной красавицей. Говорили, что мужчины пытались проникнуть к ним в сад, чтобы хоть одним глазком посмотреть на нее.
        В это я могла поверить. Бабка до сих пор оставалась привлекательной женщиной, хотя злоба иссушила ее лицо, а глаза превратились в два острых осколка оникса.
        - Когда она вышла замуж за твоего деда, ее семья дала за ней самое большое приданое из всех, которые когда-либо знал Барва-Сагар. Все надеялись, что брак будет удачным. А почему бы и нет? Молодожены были богаты, красивы и отличались отменным здоровьем. Затем твоя бабушка забеременела и родила девочку. В последующие пять лет она родила еще двух девочек.
        - У папы нет сестер.
        Служанка слегка кивнула.
        - Думаю, их забрали волки.
        Ответ был настолько ужасен, что я с полминуты хранила молчание. Я не могла представить себе, как можно, глядя в миленькое личико новорожденной, добавлять опиум в молоко, которым кормишь ее. Это было слишком жестоко даже для бабки.
        - Отец знает?
        - Да.
        - Значит, он четвертый ребенок?
        - Нет. В то время, когда твоя бабушка в третий раз родила девочку, ее сестра умерла в родах, произведя на свет мальчика. Твой дед уже не надеялся родить от нее наследника, поэтому согласился с предложением твоей бабушки усыновить племянника. Надо сказать, что муж ее сестры больше пьянствовал, чем работал, и усыновление устраивало всех.
        Я молчала, стараясь смириться с услышанным. Моя бабушка - мне не бабушка, она сестра моей бабушки. Моя настоящая бабушка умерла. Я представила себе мою настоящую бабушку - красивую, милую, терпеливую и добрую женщину. Так вот почему дади-джи меня не любит…
        - Прошло два месяца после усыновления, - продолжала Авани, - когда твой дед заболел и умер. Твоя бабушка из женщины, которой все завидовали в Барва-Сагаре, превратилась в одну из тех, кого все жалеют.
        - Ей не пришлось совершить сати, - заметила я, - отец принял ее назад.
        Авани сложила руки на коленях. В глазах молодой женщины читалась усталость.
        - Ты не представляешь, насколько тяжела жизнь без подруг, денег и любви.
        Она говорила скорее о самой себе.
        - Я тебя люблю.
        Я обняла ее так крепко, как только могла. От Авани пахло жасминовым цветом. От мамы тоже пахло жасмином. Я почувствовала непреодолимое желание быть рядом с ней. Но вскоре мне пришлось отпустить Авани. Если бабка нас увидит, быть беде. Авани была всего лишь служанкой.
        Молодая женщина вытерла тыльной стороной ладони слезы, навернувшиеся на мои глаза, и продолжила:
        - Я молюсь Дурге, чтобы тебе никогда не пришлось изведать все тяготы, которые довелось испытать твоей бабушке. Сита, она пережила ужаснейший удар, когда из богатства попала в бедность.
        - Будда был индийским принцем, таким же кшатрием, как мы, но нашел в себе силы отринуть богатство и добровольно стать бедным, - возразила я.
        - Это был его выбор. И, что еще важнее, он был мужчиной. Мужчина может изменить свою жизнь, когда ему заблагорассудится. Женщина может менять лишь свои наряды.
        Авани встала и протянула мне белое сари. Теперь мы стали с ней похожи. Вот только мне придется носить белый цвет тринадцать дней после маминых похорон, после чего я вновь переоденусь в цветное, а Авани это запрещено до конца ее дней.
        Я обернула сари вокруг тела, а служанка поправила его так, чтобы ткань спадала аккуратными складками к моим ногам. Снаружи уже взошло солнце. Стайки птиц шумели на рисовых плантациях. Было тяжело осознавать, что жизнь продолжается, а моя мама лежит на погребальных носилках. Я вспомнила сцену из «Короля Лира», когда король находит мертвое тело своей дочери. Он спросил у богов, как же так: собака, лошадь, даже низкая крыса живет, - «and thou no breath at all»[24 - А ты не дышишь (англ.).]. Это казалось предательством по отношению к маме. Как птицы могут петь? Почему бог Брахма не может приказать им замолчать из сочувствия к нам?
        Я подошла к окну и стала смотреть на рисовые поля. Брахман пришел не только для того, чтобы составить джанам кундли моей сестренки, - он должен был благословить дух моей мамы, который уже отправился в путь в Сваргу[25 - Сварга - один из семи небесных миров в мифологии индуизма, являющийся небесами и раем бога Индры.], куда отправляются все души, прежде чем возродиться посредством очередной реинкарнации. Я попыталась вообразить маму духом, но мысль о том, что ее тело до сих пор лежит в соседней комнате, помешала мне в этом.
        К двери подошла бабка и спросила, почему Авани вовремя не привела меня в комнату, где мы совершали наши ежедневные моления-пуджи.
        - Брахман пришел, - сказала бабка.
        - Сита расстроена, - попыталась объяснить Авани.
        - Мы все расстроены, - сухо произнесла бабка, - но если брамин объявит, что девочка манглик, будет еще хуже.
        Я и Авани оторопели.
        Манглик… Хуже этого быть не может. Если брамин выявит в тебе манглика, это все равно что ты проклята. Для человека с подобной натальной картой существует множество трудностей и ограничений. Например, очень трудно выйти замуж. Большинство мангликов сочетаются браком с себе подобными, ибо считается, что таким образом можно обойти плохую судьбу.
        Однако не во власти бабки решать, что скажут звезды. Только брамины умеют составлять натальные карты.
        Я последовала за бабкой в комнату для пуджи, где брамин будет молить о руководстве в составлении джанам кундли моей сестры. Я уселась, скрестив ноги, на джутовую циновку. Рядом на такой же циновке сидела Авани. Наверное, папа принес их сюда сегодня утром. Я посмотрела на отца, сидевшего возле брамина перед нашим мандиром, деревянным святилищем, на котором стояли резные изображения наших богов. Я старалась встретиться с ним взглядом, но отец, хотя и смотрел в мою сторону, мыслями был где-то далеко. Тем временем брамин обсуждал с нашей новой кормилицей то, как моя сестренка появилась на свет. Впервые мне удалось разглядеть Ануджу. Она была премиленьким младенцем. Я сразу же увидела, насколько она похожа на маму: такой же маленький носик, густые черные волосы и ямочки на щеках. Глядя на сестренку, завернутую повитухой в желтоватую ткань, я почувствовала, как мое сердце сжимается в груди. Как бы мне хотелось, чтобы ее сейчас укачивала мама!
        - Правда, красавица? - произнесла Авани. - Цвет лица, как у твоей бабушки, но глаза темнее.
        - Мне кажется, она похожа на маму, - довольно дерзко возразила я.
        Брамин занял свое место в центре комнаты. Мы все ждали в молчании, пока он приготовится к пудже. Пуджа - это молитва. Обряд в общем похож на то, как верующие молятся в церкви. Для церемонии нужны ладан, цветы, масло из молока буйволицы и округлый сосуд, в котором следует развести небольшой огонь. Для придания обряду пышности можно еще использовать раскрашенные масляные лампы и большие медные колокольчики. Не считая брамина и огня, эта пуджа перед составлением джанам кундли моей сестры ничем не отличалась от того, что наша семья делала каждое утро, когда, омывшись, мы входили в эту комнату и вставали перед образами богов. Спустя много лет я узнала, что у католиков есть похожие ритуалы. Католики зажигают свечи перед статуями своих святых и повторяют мантру, которую они называют «Аве Мария». Индуисты зажигают палочки благовоний и повторяют мантры перед образами богов.
        Пуджа может быть долгой и утомительной или довольно простой и не занимающей много времени. В то утро пуджа была очень долгой. До окончания церемонии вкушать пищу запрещено, поэтому она показалась мне бесконечной.
        Когда брамин наконец умолк, прекратив свои песнопения, он обратился ко мне:
        - Ты видела тело матери?
        Я отрицательно покачала головой.
        - Ребенок должен увидеть тело матери, прежде чем его унесут, - заявил он. - Когда кремация?
        Поскольку отец молчал, ему ответила бабка:
        - Завтра. Мой сын пойдет сегодня и сделает все нужные приготовления.
        Затем мы все направились в комнату, остававшуюся прежде свободной. Мама лежала в новом желтом сари. Вокруг погребальных носилок стояли светильники. Женщины деревни усыпали ее ноги цветами календулы. Брамин встал возле тела на колени и положил поверх него розы. Потом он умастил себе лоб благовонной мазью сандалового дерева и произнес мантру. Я посмотрела на папу, но его взгляд блуждал где-то далеко. Так мореплаватель вглядывается в просторы океана, почти потеряв всякую надежду увидеть сушу.
        Брамин протянул мне оранжевую гвоздику. Я должна была положить цветок на тело матери. Я подходила к носилкам, намеренно замедляя шаг. Мама казалась мне холодной и одинокой. Когда она была жива, я редко видела ее спящей. Она никогда не сидела без дела. Если ее ноги не двигались, двигались ее руки. Губы ее тоже не знали покоя. Мама очень любила петь. Я положила цветок поверх ее сложенных вместе рук и замерла, ожидая, не пошевелится ли мама. Это было очень по-детски, но тогда я верила, что, если очень страстно попрошу, Брахма сжалится и вернет мне маму. Но ничего не произошло, и я подумала о том, что, наверное, чем-то прогневила богов и поэтому они забрали у меня маму.
        Мы перешли в трапезную. Там мы отведали риса и чечевицы. После этого брамин объявил собравшимся джанам кундли моей сестры. Он оказался вполне благоприятен.
        Так вышло, что брамина провожали только бабка и я.
        - Как ваш сын намерен поступить с этой девочкой? - остановившись в дверях, спросил брамин и посмотрел на меня сверху вниз.
        Я тотчас же отвернулась, чтобы жрец не счел меня бесстыжей.
        - Сейчас, когда их стало двое, денег на приданое не хватит. Это вы хотите сказать?
        - Ей уже исполнилось восемь лет?
        - Девять, - внесла ясность бабка.
        - Жаль, но если нет денег на приданое…
        - Мы посвятим ее храму, - заявила бабка. - Она станет девадаси[26 - Девадаси - в Южной Индии девочка, «посвященная» божеству при рождении или по обету, живущая и служащая при храме до конца своей жизни. Кроме выполнения религиозных ритуалов и работ по уходу за храмом и его убранством, девадаси обычно практиковали традиционные виды индийского искусства, связанного с религией. Англичане, называвшие их баядерками, считали девадаси храмовыми проститутками, что не совсем верно. Проституция не входила в круг их обязанностей, но в XIX веке часть девадаси занималась ей для личного обогащения.].
        В то время я понятия не имела, кто такая девадаси. Знала только, что это «служанка богов». Только теперь, спустя столько лет, я понимаю, почему лицо брамина исказилось от ужаса. Между девадаси и проституткой небольшая разница. Прошло немало времени, прежде чем мне в руки попал английский перевод стиха, написанного в XV веке о девадаси, «священной служанке богов».
        Я не похожа на других. Ты можешь войти в мой дом,
        Но только если у тебя есть деньги.
        Ты можешь переступить порог моего дома.
        Это будет стоить тебе сотню золотых.
        За две сотни ты можешь увидеть мою спальню,
        Мою застланную шелком постель и даже влезть в нее,
        Но только если у тебя есть деньги.
        Ты можешь сесть рядом со мной
        и храбро запустить руку в мое сари.
        Это будет стоить тебе десять тысяч.
        За семьдесят тысяч ты можешь коснуться
        моих полных, округлых грудей,
        Но только если у тебя есть деньги.
        Три крора[27 - Один крор в Индии равен 10 миллионам.], чтобы поднести свой рот близко к моему,
        Чтобы коснуться моих губ и поцеловать,
        Чтобы крепко меня обнять, прикоснуться
        к моему гнездышку любви,
        Полностью со мной слиться…
        Слушай меня внимательно: ты должен осыпать меня золотом,
        Но только если у тебя есть деньги.
        Брамин смотрел на нее, то открывая, то закрывая рот. Казалось, что он не находит подходящих слов.
        - Их отец знает? - наконец спросил он.
        - Пока нет, но это разумное решение, если нет наследника, а в семье две девочки.
        Брамин бросил на нее такой взгляд, что впоследствии, когда я поняла, о чем тогда шла речь, мне было приятно вспоминать его реакцию: не только я видела, насколько бабка жестока.
        В тот же день, но немного позже папа отыскал меня в саду. Я плела из диких цветов венок так, как научила меня мама. Он уселся на траву и терпеливо ждал, когда я протяну ему руку, но мне нечего было ему «сказать». Наконец он взял мою руку в свою.
        «Однажды, - «написал» он на моей ладони, - когда и дади-джи, и я умрем, останешься только ты, кто сможет рассказать Анудже, какой была ее мама».
        Я почувствовала, как на глаза наворачиваются слезы, но, понимая, что сейчас не время плакать, сдержалась.
        «Те страницы для дневника, который я тебе подарил, пустые?»
        Я кивнула.
        «Будет нелишним записать все то хорошее, что ты помнишь о маме, прежде чем это сотрется из твоей памяти».
        Я все еще писала, когда отец ушел вместе с соседом Шиваджи готовиться к маминой кремации. Из окна спальни я видела, как они вместе идут между рисовыми полями. Любой незнакомец, взглянувший на них, подумал бы, что перед ним солдаты. Высокие мускулистые мужчины. Плечи как у быков. Уверенная поступь. Тетя говорила, что Шиваджи - самый сильный в Барва-Сагаре, но лично мне казалось, что внушительный вид соседу придавали длинные усы. Шиваджи натирал их воском, а кончики закручивал вверх. У него были длинные черные волосы. Всем своим видом он напоминал мне героя книги «Тысяча и одна ночь».
        - Одевайся, - сказала бабка, появившаяся в дверном проеме. - Мы едем.
        Прежде, до маминой смерти, я бы очень обрадовалась и не удержалась, чтобы не спросить, куда мы едем, но на этот раз я лишь покорно поднялась и сунула ноги в сандалии. Не было смысла спрашивать, стоит ли переодеваться в цветастое сари.
        Я встретила бабку у двери. Паланкин стоял наготове. Бабка дождалась, пока я заберусь вовнутрь, залезла вслед за мной и задернула шторку. Мне никогда не нравились темные, закрытые помещения, но путешествовать иным образом просто не было возможности. Женщин не должны были ни видеть, ни слышать, поэтому мы жили в тени наших домов.
        Если бы меня несли с кем-либо другим, я бы смотрела из-за шторки, наблюдая, что происходит вокруг, пока паланкин движется по улицам. Вместо этого я сидела на досках не шевелясь и размышляла о том, куда мы направляемся.
        - Сиди прямо и не разговаривай, когда нас принесут на место.
        Я не ответила, и бабка вышла из себя.
        - Ты думаешь, что мой сын тебя любит, но не путай любовь с чувством долга.
        Я подумала о том, что ее слова очень точно отражают отношение папы к ней самой, потому что невозможно полюбить настолько жестокого человека, как она. Я продолжала хранить молчание и этим еще больше вывела дади-джи из себя.
        - Надеюсь, ты меня хорошо слушаешь, бети. Я не собираюсь повторять то, что говорю сейчас. В тебе нет ничего особенного. Ты будешь жить, плакать и страдать так, как страдают другие женщины. Там, куда мы направляемся, тебе не понадобится ум, - предупредила она меня.
        Бабка больше ничего не сказала, а я не спрашивала и только гадала про себя, о чем идет речь. Впрочем, даже если бы она объяснила, мой юный возраст все равно помешал бы мне понять.
        Когда я услышала низкий рев раковин рапана, я поняла, куда нас несут. Звуки храма ни с чем не спутать: трубный звук раковин, журчание воды в фонтанах, перезвон колокольчиков…
        - Храм Аннапурны[28 - Аннапурна - богиня плодородия.]! - выкрикнул один из носильщиков.
        Паланкин поставили на землю. Выйдя наружу, я очутилась в обнесенном высокими стенами дворе. Рядом суетилось около дюжины женщин, каждая из которых расплачивалась со своими носильщиками. Бабка заплатила из кошеля, заткнутого за пояс ее белого сари. Сняв сандалии, мы поднялись по пятнадцати гладким мраморным ступеням и вошли в храм Аннапурны. Я никогда прежде не бывала здесь. Все внутри казалось внове для меня. Путь нам, несмотря на дневное время суток, освещали тонкой работы бронзовые светильники. В огромных металлических горшках рос туласи, священный базилик. Кто-то тратил на содержание храма большие деньги. Мраморные ступени были чисто подметены, а свежие благовония курились в свешивающихся перед статуей богини Аннапурны драгоценных курильницах.
        В нашей религии насчитывается около трехсот тридцати миллионов богов, поэтому меня не удивило то, что я понятия не имела об Аннапурне. Когда посторонний слышит о количестве богов, он обычно думает, что индуист только и делает, что множит своих богов. На самом деле в индуизме есть один главный бог Брама, а все другие боги и богини - его многочисленные олицетворения. Возьмем, к примеру, Дургу, которая является богиней-воительницей, олицетворением женской силы. Она воплощает собой способность Брахмы реагировать на любые брошенные ему вызовы. Шива Разрушитель олицетворяет власть Брахмы как давать, так и забирать. Обычно только ограниченное число богов повседневно присутствует в нашей жизни. Именно им мы молимся каждое утро, ища у них покровительства. Это Дурга, Рама, Лакшми, Кришна, Будда, Сарасвати и Ганеша[29 - Ганеша - бог мудрости и благополучия.]. Мало кто из индийцев знает больше пары дюжин имен Брахмы.
        Когда мы добрались до верхней ступеньки, я поклонилась так, как делали другие. Затем я помедлила несколько секунд, вглядываясь в золоченое лицо Аннапурны. Голову богини украшал венок из желтых и оранжевых гвоздик.
        - Мы сюда не молиться пришли, - сказала мне бабка. - Помни, что я тебе говорила. Помалкивай.
        Я огляделась и увидела высокого худого жреца, который направлялся к нам. Одет он был весьма странно. Шею, запястья и лодыжки жреца украшали нити красных и белых бус. Но более всего мое воображение поразил венок из листьев нима[30 - Ним (маргоза) - чудо-растение, широко используемое в аюрведе. Жители Индии издавна применяли целительные свойства этого дерева.] на его голове. Я смотрела на жреца во все глаза, хотя мне полагалось скромно потупиться, опустив взгляд. Мужчина сжал свои руки в приветственном жесте намасте. Только сейчас я поняла, что он очень молод: лет двадцать - двадцать пять, не больше.
        - Шримати! Вижу, вы вернулись, - произнес жрец.
        В его голосе звучало удивление, хотя его удивление не шло ни в какое сравнение с моим. Я понятия не имела, что бабка посещала этот храм после маминой смерти. Впрочем, последние дни я ходила словно в тумане. Вполне возможно, она покидала дом, а я даже не обратила на это внимания.
        - А это, должно быть, та девочка, - произнес жрец.
        Было что-то неприятное в его улыбке, застывшей на лице, пока мужчина осматривал меня с головы до ног.
        - Она худая.
        - Ей всего девять лет.
        Жрец задумчиво кивнул, обошел вокруг меня и остановился, глядя мне прямо в лицо.
        - Она очень симпатичная. С таким личиком она сможет найти себе хорошего мужа. Зачем ее отцу на это соглашаться?
        - Не важно. Сколько согласна заплатить богиня?
        Жрец приподнял брови.
        - Зависит от того, девственница ли она.
        - Конечно, девственница. Она росла в моем доме.
        Мимо прошла группка женщин. Они очень низко поклонились жрецу. До нас донеслось хихиканье. Отполированные до зеркального блеска браслеты позвякивали у них на руках. Одеты женщины были в изумительной работы сари. Такой роскоши я прежде никогда не видела. Шелковая ткань была украшена вышивкой из серебряных и золотых бусин. Ткань шелестела и развевалась при легком дуновении ветра. Мне очень хотелось протянуть руку и прикоснуться к ней кончиками пальцев.
        - Три тысячи рупий, - сказал жрец, когда женщины прошли.
        - Вы понимаете, что она не из далитов[31 - Далиты - неприкасаемые, индийское название нескольких каст, не входивших в четыре традиционные варны индийской иерархии. Они считаются способными осквернять членов более высоких каст, особенно браминов. По одной из версий, группа каст неприкасаемых возникла в глубокой древности из местных племен, не включенных в общество завоевавших Индию ариев.], а из семьи кшатриев?
        - Была бы она из далитов, мы вообще не стали бы рассматривать ваше предложение. В храме бывают самые богатые мужчины Барва-Сагара.
        - К такой девочке мужчины будут съезжаться со всего Джханси. Думаете, я не знаю, кто будет платить за девочку, которая говорит не только на хинди, но и по-английски? Она будет пользоваться спросом у богатых британских офицеров.
        Я понятия не имела, о каком спросе идет речь. Возможно, храму нужен переводчик? Бабка сказала, что в этом месте ум мне не понадобится. Что может быть более утомительным, чем переводить письма для офицеров?
        - Пять тысяч. Не больше.
        - Пятнадцать.
        Улыбка мужчины погасла.
        - Вы забываете, что это Барва-Сагар, шримати, а не Джханси.
        - Я с легкостью смогу отдать ее храму Дурги на одной с вами улице.
        Они смотрели в глаза друг другу, но жрец, по-видимому, не знал, что бабку с ее ледяным взглядом на непроницаемом лице просто невозможно пересмотреть.
        Наконец, издав вздох, жрец изрек:
        - Тринадцать, но никогда прежде столько за девадаси мы не платили.
        Я увидела в глазах бабки озорные огоньки. Такое случалось крайне редко. Взяв меня за руку, она потащила меня прочь.
        - Куда вы идете? - В голосе жреца послышались жалостливые нотки. - Разве мы не договорились?
        - У девочки умерла мать. Похороны завтра. Я приведу ее на следующей неделе.
        - Но…
        Бабка остановилась и порывисто развернулась.
        - Я знаю, что вам не терпится. Заверяю: вы приготовите деньги, а я - девочку. Она сюда вернется, но на следующей неделе.
        Жрец смотрел на меня сверху вниз. Даже если я доживу до ста лет, ни за что не забуду выражение его глаз. Если вам довелось когда-либо побывать в зоопарке и вы, возможно, присутствовали во время кормежки львов, то наверняка обратили внимание на то, какой жадный взгляд у этих хищников. Именно таким, по-дикому жадным, взглядом провожал меня жрец. Ни один мужчина ни до того, ни после не осмеливался так на меня смотреть. Всю дорогу домой я старалась понять, почему его взгляд настолько сильно меня расстроил.
        Паланкин поставили на заднем дворике возле нашего дома. Бабка почти вплотную наклонилась ко мне. Когда она заговорила, я ощутила, как ее дыхание обдувает мое ухо.
        - Мы никуда сегодня не ездили. Мы обрадуем твоего отца хорошей новостью на следующей неделе.
        Но папа вернулся вечером домой, находясь в настолько удрученном настроении, что мое молчание показалось мне сродни предательству. Не знаю, как бабке удалось заставить кормилицу и Авани помалкивать насчет нашей поездки. В конце концов она была их хозяйкой. В определенном смысле их жизни зависели от воли моей бабки. Мне пришлось несладко. Я все время вспоминала худого жреца в глупом венке из листьев нима, который ходил вокруг меня, словно кот. Что ему от меня было нужно? Почему женщины так странно хихикали, когда проходили мимо нас?
        От всех этих вопросов я долго не могла заснуть той ночью.
        В жизни индуски не так уж много случаев, когда можно смягчить строгость пурды. Похороны - один из них. Вечером следующего дня наша семья и друзья собрались на берегу реки Синдх. Черный шрам на песке обозначал место, где горели погребальные костры. Мы наблюдали за тем, как складывали дрова на этом месте. Я слышала, что некоторые женщины говорили, что если нарушаешь пурду, то потом готова умереть на месте от стыда. Странно. Я присутствовала на похоронах родной матери, мое сердце переполняло горе, но при этом я ощущала необыкновенное чувство свободы. Стоя на берегу реки, я наблюдала за летящей в небе стаей гусей, чьи тела черными пятнышками темнели на фоне предзакатного багрянца, и пыталась представить себе, что значит быть свободной каждый день.
        Но дрова наконец были уложены. Я ощутила страшный холод. Я была ничтожна, словно песок у меня под ногами. Я плакала, пока брамин укладывал тело мамы ногами на юг, так чтобы ее дух знал, где проходит тропа мертвых. Когда огонь запылал, я спросила себя, повела бы меня бабка в храм, останься мама жива. Интуиция подсказывала мне, что не повела бы.
        Отец обнял меня за плечи. Я чувствовала, что он сейчас смотрит на меня, но я слишком расстроилась, поэтому не подняла голову. Мне не хотелось, чтобы папа видел горе, застывшее в моих глазах. Жар пламени, обдавая лицо, высушивал слезы прежде, чем они успевали увлажнить мои щеки. Папа протянул руку с раскрытой ладонью, но мне нечего было ему «написать». В моей голове проносилось слишком много образов: мужчина в венке из листьев нима, женщины в красивых сари, храм с кучками красной куркумы, которой молящиеся умащивают себе лбы во время богослужения… Я постаралась вернуться мыслями к маме. Передо мной, словно наяву, возникли два образа: мама срывает в саду тулси, называемую также священным базиликом, для алтаря и мама с помощью маленькой кисточки с ручкой из черепахового панциря подводит себе утром глаза сурьмой. Затем перед моим внутренним взором опять замелькали образы храма и я почувствовала необъяснимый страх.
        Папина рука по-прежнему была протянута, поэтому я быстро ее схватила и «написала»: «Пожалуйста, не отсылай меня работать при храме».
        «В каком храме?»
        «Дади-джи возила меня туда вчера. Я не хочу работать на офицеров. Пожалуйста, пита-джи. Я хочу остаться с тобой».
        Папа взглянул поверх пламени погребального костра на бабушку. Когда ее глаза встретились с моими, я поняла, что она знает о том, что я проговорилась.
        То, что наши соседи собрались во внутреннем дворике, а половина Барва-Сагара стояла снаружи, не имело значения. Никогда наш дом не знавал большего скандала. Стены, казалось, дрожали от папиного рева и бабкиных криков. Из-за взаимной ярости понять их было непросто. Я спряталась у себя в комнате. Ко мне пришла тетя.
        - Она на самом деле водила тебя в храм, Сита? - спросила она.
        - Да. Жрец сказал, что заплатит тринадцать тысяч рупий. Вы знаете, что это все значит?
        Тетя кивнула, но ничего объяснять не стала. Мы прислушивались к ссоре. Внезапно дверь распахнулась и на пороге возник отец. Он указал рукой на мой дневник. Я схватила его с полки и протянула папе, не уверенная, то ли он хочет что-то написать, то ли это должна сделать я.
        Спустя несколько секунд в комнату вошла бабка.
        Папа взял перо и на чистой странице дневника написал: «Всех здесь присутствующих я призываю в свидетели: если со мной что-либо случится, ни одна из моих дочерей ни за что не станет девадаси. Денег на два приданых у меня нет, подходящих мужей обеим дочерям я найти не смогу, поэтому завтра я начинаю обучать Ситу для того, чтобы она впоследствии стала членом дурга-дала».
        Слова «ни за что» он подчеркнул.
        Бабка ни читать, ни писать не умела. Она взглянула на тетю, чтобы та ей прочитала. Узнав содержание записи, бабка с шумом вобрала в грудь воздух.
        - Дурга-дал - самый элитный отряд женщин в княжестве. Ни одна женщина из Барва-Сагара никогда не становилась дургаваси, - заявила она. - И ты серьезно хочешь, чтобы Сита стала одной из тех, кто не только охраняет рани, но и развлекает ее?
        Ноздри отца нервно трепетали. Он, конечно, не слышал, о чем она говорит, но общий смысл, судя по всему, понял.
        - Избирают только десятерых. Все они должны быть красивыми и умными! - Бабка забрала перо у своего приемного сына и протянула тете: - Спроси, что будет, если она не справится. Пиши!
        Тетя вывела вопрос своим мелким аккуратным почерком.
        «Справится, - написал в ответ папа. - Я и наш сосед Шиваджи займемся ее обучением».
        Как только тетя прочитала написанное отцом, лицо бабки побагровело.
        - Уже три года никого не брали в дурга-дал. У тебя просто нет времени на эти глупости. А как же новая жена? Тебе нужна женщина, которая будет растить твою дочь и родит тебе наследника! - диктовала она моей тете.
        Ответ папы был таков: «Пока Сита не станет дургаваси, о новом браке не может быть и речи».
        Он положил перо. Решение было принято.
        С того момента бабка делала вид, будто меня нет на свете. Поскольку с отцом она могла общаться только знаками, наш дом погрузился в тишину. Мне бы хотелось соврать вам, сказав, что после этого все было хорошо, что теперь я наслаждалась обретенным покоем, но это не так. Любой человек, которому довелось пожить в доме из яичных скорлупок, знает, насколько там все непрочно.
        По утрам, когда Авани приходила одевать меня, мы больше не смеялись. Бабка сказала служанке, что я бесстыжая девчонка. Не знаю, поверила ей Авани или нет, но с тех пор мы уже не чувствовали себя свободно, общаясь друг с другом. Я видела, как служанка нянчится с Ануджей. Тогда мне казалось, что, будь я младше, покладистее, стыдливее, дела могли бы обстоять иначе. Постепенно я свыклась с тишиной в нашем доме, которая напоминала замерзшую реку: сверху - твердость и непроницаемость, а вся жизнь сосредоточилась под безжизненным льдом.
        Глава 4

1846 год
        Отец свято верил в то, что меня примут в дурга-дал рани и я стану членом ее элитной охраны. Он сдержал свое слово и уговорил соседа Шиваджи помогать ему в подготовке меня к тому дню, когда одна из дургаваси уйдет на покой. Когда это случится, никто не знает. Возможно, через месяц, возможно, через пять лет. Но когда бы это ни произошло, я должна быть наготове. Рани всегда охраняют десять женщин. Как только одна уходит на покой, объявляют состязание, чтобы найти ей замену.
        Хотя у Шиваджи было трое сыновей и хватало забот, он приходил каждый день к нам домой и несколько часов учил меня. Я была единственным ребенком в нашей деревне, который вставал до рассвета, чтобы заниматься поэзией, санскритом, английским, хинди, а также боевыми искусствами, необходимыми для службы дургаваси, а именно владению саблей, борьбе и стрельбе из лука и огнестрельного оружия. Прежде чем я начала учиться искусству боя, моя голова была забита содержанием глупых книг, которые я читала вместе с папой. То были «Три мушкетера» и «Приключения Робин Гуда». В первый день обучения я надела новые награ. Эта кожаная обувь была довольно простой, но тогда мои башмаки, украшенные тиснением в форме красных и золотых цветков лотоса, казались мне самыми чудесными и экзотическими вещами на свете.
        «Видишь эти толстые кожаные подошвы? - «написал» папа после того, как, вручив мне награ, перевернул их и продемонстрировал подошвы. - В них ты не будешь поскальзываться».
        «Я буду ходить в них каждый день?» - не поверила я в собственную удачу.
        «Да, и прежде всего, когда идет дождь».
        «А это?» - Я указала рукой на зеленую ангаркху и хлопчатобумажную рубаху до колен, стягивающуюся на поясе, которые он принес вместе с башмаками.
        «И это тоже для тебя. А вот чуридары».
        Он протянул мне узкие зеленые штаны. Я никогда прежде не надевала на себя ничего подобного. Чуридары немного жали в области лодыжек и талии, но в ногах были свободными и не стесняли движений. Голову я повязала белым куском материи под названием муретха, чтобы пот не попадал в глаза. Признаться, я почувствовала себя очень сильной, облачившись во все это.
        Но правда оказалась далека от мечты. Ничего хорошего не было в том, чтобы вставать в предрассветном холоде с кровати и начинать стрелять из лука в цель не раз, а сто раз, двести раз - до тех пор, пока все мои стрелы не попадали в цель. Летом в моей деревне бывало жарко и душно. Зимой дули холодные, пронизывающие ветра, которые проникали под одежду, как бы тепло я ни одевалась. Когда ты стоишь в открытом всем ветрам внутреннем дворике с холодным скимитаром[32 - Скимитар - обобщенный европейский термин для различных восточных сабель.] в руках, а потом сражаешься с мужчиной раза в три больше тебя массой тела, ничего подобного с тем, о чем читаешь в «Трех мушкетерах», не испытываешь. Тяжелая, изнуряющая работа.
        Я научилась сражаться со своим врагом одной палкой, освоила прием, благодаря которому могла отрубить голову одним ударом сабли. Меня научили, как защищаться, используя удары рук и ног, захват шеи или плеча на тот случай, если я окажусь безоружной. День за днем я тренировалась, оттачивая каждое движение, пока они не стали для меня столь же естественными, как ходьба или бег.
        Через несколько лет я превратилась из маленькой девочки Ситы в кого-то другого. Сначала изменения были едва уловимыми. На моих ногах и руках появились мускулы, которых раньше не было, а ладони, прежде нежные и мягкие, теперь заметно огрубели. Потом физические изменения стали еще более значительными. Я превратилась в высокую поджарую девушку с узкой талией и впалыми щеками - от детской пухлости не осталось и следа. Каждое утро я перетаскивала тяжелые камни из одного конца двора в другой, но при этом не ощущала усталости. Эта девушка владела стальной саблей, могла носить на спине большой мешок с пшеницей и нести одновременно в каждой руке по большому деревянному ведру, наполненному водой. Маленькая Сита ничего этого делать не могла. В прошлом она была обычной девочкой, а теперь стала, пожалуй, самой сильной женщиной в Барва-Сагаре.
        В первое утро, когда я начала кровоточить, я передала Авани, чтобы она сказала бабке, что я стала женщиной. Это было страшнее, чем что-либо из того, чему меня обучал Шиваджи во дворе. А бабкина злость лишь подливала масла в огонь.
        - Все кончено! - кричала старуха на кухне, обращаясь к Авани. - Ни один мужчина в Барва-Сагаре не захочет ее себе в жены.
        Мне слишком нездоровилось, чтобы в тот день тренироваться с Шиваджи. Я уселась перед корзинкой, в которую были сложены мои игрушки, и принялась перебирать их. Когда я была маленькой, папа подарил мне двух тряпичных кукол, деревянную лошадку и вырезанного из чурбачка медведя. Я взяла куклу с длинными черными волосами и посадила ее себе на колени. Я вспоминала, как в прошлом говорила вместо куклы и делала вид, будто она расхаживает по комнате, но сейчас это было бы глупо. Мне уже исполнилось двенадцать лет.
        Я сидела за столом и размышляла о других девочках моего возраста. Те, кто, как и я, стали женщинами, готовились покинуть дом, наблюдали за тем, как складывают их приданое в сундуки, а затем прощались со своими семьями. В этом отношении я была счастливее их. Мне не придется прощаться с отцом, чтобы в следующий раз, скорее всего, увидеть его на погребальном костре. Я могу жить в родительском доме, видеть, как растет Ануджа, спать в своей постели и есть приготовленную Авани чечевицу до тех пор, пока не пройду состязания у рани. Возможно, впереди у меня еще много лет спокойной жизни. А потом, если меня постигнет удача и я стану дургаваси, мне уже никогда не выйти замуж и не иметь детей. С этого времени моя жизнь будет принадлежать рани.
        - Что ты делаешь? - спросила Ануджа, входя в мою комнату.
        Ей уже исполнилось три годика. Девочку переполняли вопросы, как накрытый крышкой котелок на огне переполняет пар.
        - Думаю.
        Ануджа залезла ко мне на колени.
        - Можно я буду думать вместе с тобой?
        Она унаследовала от мамы не только тонкие черты лица, но и изящество ее фигуры. Сестру всегда интересовало, почему бабушка на нее кричит и почему умирает птенец за окном. Гамлет говорил, что в падении воробья видна воля Провидения. Но как можно объяснить сестре это?
        - Да.
        Ануджа немного помолчала. Затем любопытство взяло свое.
        - Почему ты не тренируешься с Шиваджи?
        - Он сегодня решил передохнуть, - выкрутилась я. - Он сказал: «Ступай и скажи Анудже, что сегодня Сита научит ее держать саблю».
        - Не хочу саблю, - отрицательно замотала головкой сестренка. - Хочу поиграть с Моли.
        Так звали ее игрушечную кошку. Бабка запрещала держать в доме настоящую кошку.
        - Но мы играли с Моли вчера.
        Ануджа приникла головкой к моей груди.
        - Тогда почитай мне сказку.
        Я зажмурилась, представив себе, что моя собеседница способна понять, как трудно упражняться в боевых искусствах, ожидая дня, который, возможно, вообще никогда не настанет. Наверняка есть сотни женщин, которые упорно готовятся, чтобы оказаться в Джханси, столичном городе, где живут махараджа Гангадар Рао и его рани. Но в своей деревне я одна такая.
        Когда Ануджа прижалась ко мне своей головкой с мягкими волосиками, мне ужасно захотелось, чтобы сестренка поскорее выросла и смогла понять, что для меня значат мои тренировки. Я потерла лодыжку, которая болела после вчерашних упражнений.
        - Сказка… Как насчет «Павлина и черепахи»?
        Ануджа согласно кивнула, и я начала.

* * *
        Конечно, в Барва-Сагаре не осталось ни одной семьи, которая бы не знала о ссоре между папой и бабкой, разразившейся после маминых похорон. Разумеется, все в нашем доме знали, что папа думает насчет возможности сделать кого-либо из его дочерей девадаси. Тем не менее, пока бабка оставалась жива, существовал риск, что мы все равно будем отправлены в храм, - в том случае, если с папой что-то произойдет. Вас интересует, как такое возможно? Ну, во-первых, если папа умрет, никто не захочет содержать двух девочек в своем доме. У тети есть собственные дети. Ее муж не согласится работать в поте лица, чтобы содержать нас с сестрой до самой нашей смерти. Я уже слишком стара, чтобы иметь шанс выйти замуж. Если я не стану дургаваси, то не смогу заработать деньги на приданое Анудже. Кто в Барва-Сагаре согласится взять на себя такую обузу, как мы с сестрой?
        Теперь вы понимаете, почему, когда отец этой зимой прихворнул, Шиваджи настоял на том, чтобы я забросила изучение хинди и санскрита, который и так неплохо знала, и сосредоточилась на верховой езде.
        «Все дургаваси умеют ездить верхом, - написал Шиваджи в маленькой красной книжице моего отца. - Я знаю, ты боишься сажать ее в седло. Мы найдем ей мерина и только потом пересадим на жеребца. То, что Сита не ездит верхом, - ее единственная слабость».
        Мой отец, закутавшись в три слоя плотной ткани, отдыхал возле жаровни, на которой тлели угли. Лекарь заявил, что это болезнь легких. В ближайшие несколько недель улучшения в состоянии отца он не предвидел. Лекарь, сторонник аюрведической медицины, сказал, что больному следует вдыхать горячие пары с маслом эвкалипта трижды в день.
        Если вы ничего не знаете об аюрведе, то я расскажу. Это самая древняя медицина на свете. Она основана на нескольких ведах, написанных более чем два тысячелетия назад. В них описывается все, что должен знать лекарь, - начиная от болезней глаз и хирургии носа и заканчивая родами в случае, если плод неправильно лежит в теле матери. Столетие назад британские врачи приплыли из Англии для того, чтобы увидеть, как наши лекари оперируют больных. Они увезли полученные здесь знания, а затем распространили их в Европе. Некоторые люди не верят, что веды - так мы называем определенные древние тексты, написанные на санскрите более двух тысяч лет назад, - до сих пор заслуживают доверия. Санскрит - язык Пингалы[33 - Пингала - древнеиндийский математик, известный своим трудом под названием «Чандас-шастра» или «Чандас-сутра» - трактат на санскрите о стихосложении, считается одним из Веданг.], который примерно в то же время писал о размерах стихосложения. Его трактат, как впоследствии поняли математики, был о двоичной системе счисления.
        Однако даже при аюрведическом лечении отец два дня не выходил из своей комнаты. Я принесла ему полдюжины книг, но всякий, кто был болен, знает, что чтение для удовольствия и чтение для того, чтобы скоротать время, - совсем разные вещи.
        Отец замешкался, прочитав слова Шиваджи, и только после продолжительной паузы наконец вывел пером: «Где мы добудем спокойного мерина?»
        «Обещай, что будешь заниматься с Ситой каждое утро, и я найду мерина».
        «Когда? По утрам мы занимаемся языками».
        «И как языки смогут ее выручить, если рани объявит о состязании в следующем году? - написал Шиваджи. - Сита может сойти за семнадцатилетнюю, но ее неумелость будет всем очевидна. Нихал! Ее надо учить ездить верхом».
        Отец смотрел в окно на землю Шиваджи, которая граничила с нашей. Поля белели под тонким слоем изморози. Издалека земля казалась большим, покрытым льдом озером. Сейчас, когда рис был собран, Шиваджи особо ничем не был занят и вполне мог уделить моему обучению достаточно времени.
        «Ладно. Мы прекращаем уроки хинди и санскрита», - написал отец.
        Шиваджи в задумчивости подкрутил кончики усов.
        «Я не вижу особого смысла в английской поэзии».
        Сердце мое учащенно забилось в груди. Никто не мог быть более благодарной своему учителю, чем я, но мне также ведома была его ограниченность. Если при виде дерева, чьи длинные ветви раскачиваются на ветру, ты думаешь о длинных женских волосах, а очертания облака напоминают тебе черепаху, в глазах Шиваджи ты выглядишь странным человеком, ибо твои полеты фантазии кажутся ему непонятными. Я смотрела на отца и мысленно молила его не прекращать наших утренних чтений. День мой был заполнен упражнениями с саблей и стрельбой из лука и огнестрельного оружия. Только во время уроков с отцом ум мой по-настоящему парил, словно ястреб, высвободившийся из силков.
        «Английская поэзия сделает Ситу лучшим воином», - написал отец.
        От удивления брови Шиваджи поползли кверху, пока почти не скрылись под копной длинных волос.
        «Чему Сита должна обучаться?» - написал папа.
        «Владению саблей и луком», - был ответ.
        «В обоих случаях важен ритм. Чтобы послать четыре стрелы одну за другой и попасть точно в глаз быку, нужны не только меткость, но и точный расчет времени. В этом ей поможет чтение сонетов Шекспира».
        Никогда не задумывалась над этим. Впрочем, гармония в стрельбе из лука присутствует. Ты вынимаешь из колчана стрелу, кладешь ее на тетиву, натягиваешь, целишься, отпускаешь… Поэзия в действии. Шекспир писал: «Взойди ясное солнце и убей завистницу-луну». Пятистопный ямб отражает ритм сердцебиения, ритм упражнений с оружием, когда Шиваджи учит меня во дворе.
        Сосед посмотрел на меня, ожидая подтверждения слов отца, и я сама удивилась, когда убежденно заявила:
        - Так оно и есть.
        Шиваджи надул щеки и выпустил воздух.
        - Тогда завтра. К тому времени я найду подходящую лошадь.
        После ухода соседа отец указал на шахматы, расставленные на доске, которая стояла на деревянном стуле. Он вырезал их из мангового и тикового дерева еще до моего рождения. Обычно мы играли с ним по вечерам, но после начала болезни мы еще ни разу с ним не играли.
        «А можно? - «написала» я у него на ладони. - Тебе нужно отдыхать».
        Папа рассмеялся.
        «И лишиться возможности выиграть?»
        Он уже несколько месяцев не мог у меня выиграть. Ученица превзошла учителя.
        «Я знаю, ты не позволишь больному человеку проиграть».
        Я улыбнулась.
        «Посмотрим».
        Из трех партий папа выиграл две.
        «Или твои мысли витают где-то далеко, или ты на самом деле меня пожалела».
        Скорее всего, и то, и другое.
        «Ты нервничаешь из-за предстоящих уроков верховой езды?» - догадался папа.
        Я пожала плечами.
        «Не волнуйся, - «написал» он на моей ладони, сжимая другой рукой одну из фигур. - Каждое из искусств, которым ты овладела, - еще один шаг, приближающий тебя к королю. Ты со всем справишься».
        «Надеюсь».
        «Ты научилась играть в шахматы, научишься и скакать. Ты не позволишь страху помешать тебе».
        Потянувшись, он погладил меня по голове.
        Когда Шиваджи пришел позже тем же днем и сообщил отцу, что собирается одолжить животное у местного устроителя свадебных бараатов[34 - Бараат - свадебная процессия от дома жениха к дому невесты и обратно, обставляемая с огромной пышностью.], я подумала, что мерин будет украшен цветами и попоной из атласной ткани. Его единственным предназначением в жизни было благополучно довести жениха по улицам деревни к дому его невесты. Все кони, которых мне прежде довелось повидать в жизни, ходили под украшенными драгоценными камнями седлами, и на сбруе у них позвякивали серебряные колокольчики. Когда на следующее утро Шиваджи привел к нам во двор мерина без каких-либо украшений, то, как ни стыдно это признать, первой моей мыслью было: он голый. А потом я подумала: «Какой же он громадный!»
        Сказать, что мне было не по себе, все равно что сказать, будто мышь ощутила легкое беспокойство, когда перед ее норкой появился кот. Я никогда прежде не видела лошадей с близкого расстояния и, разумеется, не прикасалась к ним.
        Шиваджи взмахом руки подозвал меня к себе.
        - Сита! Это Радж. Радж! Познакомься с Ситой.
        Я ничего не слышала. Кровь стучала у меня в ушах. Я вся словно онемела, не могла заставить себя потянуться и погладить животное так, как делал Шиваджи. Я боялась, что мерин что-нибудь откусит у меня.
        - Это лошадь, а не дикий зверь, - сказал сосед. - Подойди.
        Взяв мою руку, он поднес ее к продолговатой морде животного. Отец ранее строго-настрого приказал мне во всем слушаться Шиваджи, каким бы пугающим ни казалось то, что сосед заставит меня делать.
        «Животные чувствуют твой страх», - предупредил меня папа, а затем, откинувшись на подушки, прикрыл глаза.
        Я не хотела его разочаровывать, особенно сейчас, когда он болеет.
        Я погладила белые волосы коня на его морде.
        - Ему понравилось, - удивившись, сообщила я Шиваджи.
        - Видишь? Нечего бояться. Все невесты в Индии на таких катаются. Даже Анудже любопытно.
        Я повернула голову. И впрямь, Ануджа уже спешила познакомиться с неизвестным ей животным, появившимся в нашем дворе. Сестра, судя по всему, сбежала от Авани. Ее вьющиеся волосы, спутавшись, висели расплетенными. Она семенила босиком по утоптанной земле, хотя девочке полагалось ходить в джути.
        - Это лошадь, - сообщил Шиваджи моей сестре. - Если хочешь, можешь подойди поближе.
        Глаза сестренки округлились. Я была благодарна за любую отсрочку, лишь бы не залазить на это животное.
        Шиваджи поднял сестру на руки и поднес к Раджу. Мерин втянул ноздрями воздух и фыркнул.
        - Ты ему понравилась, - сказал Шиваджи. - Лошади фыркают только тогда, когда маленькие девочки им нравятся.
        Ануджа рассмеялась. Она потянулась и погладила мерина по морде.
        - Его мех щекочет.
        - Не мех, а волосы. Мне кажется, он хочет, чтобы ты села на него верхом.
        Шиваджи посадил Ануджу в седло и придерживал ее. Сестренка хихикала. Я почувствовала стыд - всего несколько секунд назад я боялась сделать то, что сейчас делала сестра.
        - Вы представляете, что скажут соседи, если она свернет себе шею? Какая семья позволит девочке садиться на лошадь?
        Заслышав бабкин голос, мы трое дружно обернулись. Она спешила по двору, тоже босая, без джути на ногах.
        Шиваджи снял Ануджу с мерина и опустил на землю.
        - Убирайся домой! - закричала бабка.
        Сестра побежала в дом. Бабка перевела взгляд на меня.
        - Сегодня вечером вы обе не будете ужинать.
        - Это моя вина, - произнес Шиваджи.
        - Это ее вина! - указывая на меня пальцем, сказала бабка. - Ты вознамерилась скакать по Джханси простоволосой, словно гулящая девка. Волосы будут развеваться у тебя на ветру, а на поясе будет висеть сабля.
        Другие женщины на ее месте заковыляли бы обратно по утоптанной земле внутреннего двора, а бабка величественно, словно призрак, поплыла прочь, всем своим видом демонстрируя отсутствие любви и нежности к живым.
        Я медленно подошла к мерину. Шиваджи сообщил, что на нем английское седло, и повторил, что мне нечего бояться. Вот только ни одно другое существо не вызывало в моей душе такого трепета, как эта лошадь. Мне трудно было собраться с мыслями. Я посмотрела в сторону и увидела Авани. Служанка вышла из дома, чтобы постирать наше постельное белье в бадье, стоящей на крыльце.
        - Ты о чем-то задумалась.
        - Извините.
        Шиваджи сложил руки на груди.
        - Скажи, Сита, - понизив голос, хотя никто, кроме служанки, не мог нас сейчас слышать, произнес он, - кто будет кормить семью, когда твой отец постареет и не сможет работать?
        - Я.
        - Только ты. Ты должна стать дургаваси. Твой отец дважды спас мне жизнь в Бирме. Я перед ним в долгу.
        Папа никогда мне об этом не рассказывал. Мне хотелось задать Шиваджи вопрос, но в этот момент взгляд его был слишком суров.
        На Раджа я забралась с третьей попытки. Я ощутила огромное облегчение, когда урок закончился, а мерин не попытался сбросить меня с седла.
        В тот вечер папе в его спальню принесли горячую тахари[35 - Тахари - острое кушанье на основе риса и зеленого горошка со специями.], а нам с сестрой велено было уходить из кухни. Ануджа уставилась на горшок, полный риса и картофеля. Ноздри ее вдыхали запах чеснока и гороха.
        - Я хочу есть.
        Улыбка бабки была тонкой и острой, словно лезвие моего скимитара.
        - Тебе следовало хорошенько подумать, прежде чем идти сегодня за этим грязным животным.
        Ануджа не поняла.
        - За что? - тонюсеньким голоском спросила она.
        Я слегка подтолкнула сестру в сторону моей комнаты.
        - Мы будем читать, - сказала я с напускной беззаботностью. - Пища для разума вместо пищи для живота.
        Когда мы вошли в мою комнату, я взяла с полки «Сказки братьев Гримм». Это сокровище папа подарил мне на десятый день моего рождения, сказав, что книга из Джханси.
        - «Золушку» или «Белоснежку»? - спросила я.
        - «Рапунцель»!
        Я принялась читать сказку, надеясь, что сестра забудет о голоде и заснет. Ее глазенки уже начали закрываться, а ресницы отбрасывали тени на щеки, когда бабка распахнула дверь. Она несла поднос, на котором стояла миска, прикрытая крышкой.
        - Тахари! - воскликнула Ануджа.
        Она бросилась к дади-джи и обняла ее за ноги.
        - Прочь!
        Сестра тотчас отпрянула. Это было не тахари. Миска для тахари была сравнительно небольшой.
        - Встать.
        Мы повиновались. Бабка подняла крышку и принялась сыпать ложкой соль из миски на пол.
        - На колени.
        Когда никто из нас не сдвинулся с места, бабка пригрозила:
        - Поднимите подолы ваших курт и становитесь на колени, иначе я возьмусь за палку!
        Я первой подняла подол и подала Анудже пример повиновения. Затем я стала коленями на соль. Когда Ануджа последовала моему примеру, ее нежной кожице сделалось больно, и сестра вновь поднялась.
        - На колени!
        Бабка схватила ее за руку и заставила опять опуститься коленями на соль. Не будь папа глухим, он бы услышал плач Ануджи, даже если бы сейчас стоял посреди соседского поля.
        - Вы будете стоять, пока я не вернусь.
        Слезы бежали ручейками по щекам Ануджи. Ее плач превратился в истерику.
        - Дади-джи! - воскликнула я. - Она задыхается…
        - Молчать! А не то я завяжу тебе рот! - пригрозила Анудже бабка.
        Я посмотрела на сестру и округлила глаза, стараясь, чтобы она поверила: такое возможно.
        Бабка вернулась спустя час. К тому времени Ануджа выплакала все слезы, но я знала, что не смогу рассказать об этом отцу. Если я проговорюсь, бабка будет терпеливо ждать, чтобы позже, когда меня примут в дургаваси рани, наказать сестру, вновь поставив ее на соль. А может, сделает с ней что-нибудь похуже. Я отнесла сестру на чарпаю в ее комнату и дала напиться воды.
        - Почему дади-джи так меня ненавидит?
        - Она тебя не ненавидит, - тихо произнесла я. - У нее была очень трудная жизнь. Это сделало дади-джи раздражительной и злой.
        Я подняла одеяла и подождала, пока сестра под них заберется.
        - Помнишь котенка, который приковылял к нам во двор в прошлом месяце?
        - Тот, со сломанной лапкой?
        - Да. Что случилось, когда ты хотела прикоснуться к его лапке?
        - Он меня укусил.
        - С дади-джи то же самое. Боль делает нас несчастными и злыми.
        - А что у нее болит?
        «Ничто», - пронеслось у меня в голове.
        У нее был любящий сын, добрые соседи и достаточно еды.
        - Ее боль не внешняя, как у котенка, она вот тут. - Я прикоснулась к груди Ануджи в области сердца. - Когда болит там, эту боль просто невозможно унять.
        - Значит, она всегда будет злой?
        Я задумалась. Может, лучше солгать? Но какой в этом смысл?
        - Да, боюсь, что всегда…
        Глава 5

1850 год
        Когда в Барва-Сагаре женщина празднует свое шестнадцатилетие, обычно готовят праздничный обед, который она делит с мужем. Дом ее свекра украшают цветами. Муж по традиции делает ей небольшой подарок, например, преподносит новый гребень или нарядное сари. Поскольку дома свекра, украшенного розами, у меня не было, пришлось отпраздновать мое шестнадцатилетие, не получая, а даря подарки.
        Ануджа стояла у моей кровати. Я вытащила из корзинки небольшой сверток, который спрятала еще несколько недель назад. Глаза девочки расширились. С болью в сердце я подумала, что передо мной стоит семилетняя копия мамы.
        - Это тебе, - сказала я, протягивая сестре завернутый в ткань подарок.
        Ануджа пощупала края подарка.
        - Дневник? Как у тебя? - предположила она.
        Я научила Ануджу читать и писать, когда ей исполнилось шесть лет.
        - Разверни.
        Девочка развернула ткань и взяла в руки книгу.
        - Дневник! - воскликнула она.
        Я отрицательно покачала головой.
        - Полистай.
        После того как Ануджа прочитала несколько строк, ее глаза наполнились слезами и покраснели. На этих страницах было записано все, что я помнила о маме. Там были хорошие и плохие воспоминания, записи о том, как мы сидели в тихом месте, а мама пела раги в честь Шивы.
        - Спасибо, Сита! Спасибо! - Ануджа обняла меня так крепко, как только могла. - Но почему? Сегодня же твой день рождения!
        - Мама-джи гордилась бы тобой. Мне хочется, чтобы ты побольше о ней узнала.
        - Когда ты пройдешь все испытания, - вдруг произнесла Ануджа, - ты будешь приезжать ко мне в гости?
        - Конечно, буду. Мы никогда надолго не расстанемся.
        «Если вообще когда-либо будут эти самые испытания», - пронеслось в моей голове.
        - Обещаешь?
        Сестра смотрела на меня мамиными глазами.
        - Да. А теперь пришло время пуджи.
        Я провела ее в комнату для совершения пуджи и позвонила в колокольчик, чтобы боги узнали о нашем приходе. Затем мы опустились на колени перед ликами Дурги и Ганеши. Я произносила мантру в честь Дурги. Мы дотрагивались до ступней богов правой рукой, а затем кончиками пальцев касались наших лбов. Наконец я подожгла две палочки благовоний и помолилась о том, чтобы день прошел гладко и, как обычно, чтобы час состязания настал побыстрее.
        Спустя несколько дней, когда я упражнялась в стрельбе из лука, боги вняли моим молитвам. Шиваджи принес в наш дом поразительную новость.
        - Рани отправила на покой одну из дургаваси, - сообщил он. - Состязания назначены через двенадцать месяцев.
        - Тогда мне уже исполнится семнадцать. Даже лгать не придется.
        Шиваджи хотел что-то мне сказать, когда раздался крик Ануджи:
        - Сита!
        Сестра, запыхавшись, подбежала к нам.
        - Там, на земле, птица с перебитым крылом!
        Мы пошли туда, куда показала Ануджа. Маленькая бюльбюль с черным оперением и ярко-красными щечками прижимала поврежденное крыло к своему крошечному тельцу. Ануджа нагнулась и взяла птичку.
        - Можно ее вылечить? Кто-нибудь знает, как ей помочь?
        На лице Шиваджи отразились противоречивые чувства. Конечно, он хотел ей помочь, но сейчас надо было начинать занятие со мной.
        - Думаю, мой младший сын сможет помочь. У него дар целителя. Иногда он ходит к лекарю животных и помогает ему.
        Пока Шиваджи ходил за сыном, я принесла дупатту и повязала голову этим легким шарфиком, который носят наши женщины.
        - Помните Ишана? - вместо того чтобы представить сына, спросил Шиваджи.
        Паренек застенчиво улыбнулся. Я слышала, что недавно он отпраздновал свое четырнадцатилетие, но для своего возраста Ишан был каким-то очень уж худым и низкорослым. Самый младший и самый щуплый из трех братьев. Поклонившись, Ишан коснулся ног моего отца правой рукой, затем - третьего глаза и места на груди, под которым билось сердце. Таково обычное приветствие в Индии, особенно если младший по возрасту не видел старшего уже довольно продолжительное время.
        - Ишан! - воскликнула бабка, спешно выходя из дома во двор.
        Ануджа тут же придвинулась поближе ко мне.
        - Только взгляните на него! - произнесла бабка, словно впервые в жизни увидела какое-нибудь экзотическое животное. - Вылитый отец. Такой же высокий и красивый.
        На самом деле паренек не был ни высоким, ни красивым, но, глядя на бабку, я невольно начинала ей верить. Бабка была похожа на опал - камень, при взгляде на который никогда нельзя сказать, какого он цвета в действительности. Все зависит от того, под каким углом на него падает солнечный свет.
        - Боги всегда благоволили к тебе, Шиваджи. Три сына - и ни одной дочери!
        - Возможно, именно поэтому я так привязался к вашим внучкам, - сказал сосед. - Мне так и не удалось понянчиться с маленькими девочками.
        Я преисполнилась благодарности по отношению к Шиваджи.
        Хотя папа стоял рядом с ней, бабка не удосужилась скрыть своего отвращения.
        - Я все время говорю Нихалу, что сыновья приращивают богатство дома. Ему надо еще раз жениться. Нельзя гнить здесь заживо с двумя дочерями на руках. Разве я не права, Шиваджи?
        Соседу было явно не по себе. Он подергал себя за ус. Его сын стоял, уставившись в землю.
        - Я не вправе указывать другому человеку, что ему следует делать, - наконец произнес Шиваджи. - Ишан, посмотри, что с птичкой.
        Сестра до сих пор держала маленькую бюльбюль в своих ладошках, прижимая ее к груди, чтобы согреть. Помедлив, она неохотно протянула птичку сыну Шиваджи. Паренек отнес бюльбюль к небольшому столику, стоящему под окном кухни.
        Ануджа стояла рядом с ним, пока Ишан лечил птицу. Паренек сказал девочке крепко держать бюльбюль, пока он обматывал полоской ткани ее тельце, чтобы закрепить сломанное крыло. Они работали молча. Я взглянула на Шиваджи. На лице мужчины застыло задумчивое выражение.
        Вечером я пошла в комнату для совершения пуджи. Я молилась перед статуей Дурги, богини женской силы и убийцы демонов. Я просила помочь мне победить в состязаниях, но также проявить благоволение к моей сестренке. Пусть у нее будет хороший муж.
        - Кто-нибудь добрый, - молилась я. - Пусть хорошо заботится о ней, когда папа умрет, а меня рядом с ней не будет.
        Я прикоснулась лбом к джутовой циновке, затем подожгла вторую палочку благовония и наблюдала, как дым клубится вокруг статуи богини. Задолго до моего рождения папа много времени и сил потратил на то, чтобы вырезать каждую из десяти рук богини, сжимающих всевозможные виды оружия. Вскоре мне доведется показать, на что я способна в обращении с большинством из зажатого в руках богини оружия. Это определит не только мою судьбу, но и судьбу Ануджи.
        В этот момент до меня донеслось сдавленное сопение. Поднявшись, я пошла дальше по коридору, чтобы проверить, что там такое, и застала сестру всхлипывающей у себя в постели.
        - Почему ты плачешь? - спросила я.
        Сестра зарылась лицом в подушку.
        - Ануджа!
        Девочка отвернулась к стене. Я села на чарпаю и стала ждать, когда Ануджа заговорит со мной.
        - Никто меня не любит, - наконец произнесла она.
        - Кто тебе такое сказал?
        - Ты от меня уезжаешь.
        - Ану! Я уезжаю для того, чтобы постараться обеспечить тебе счастливое будущее. Разве ты не хочешь выйти замуж и иметь детей?
        - Я хочу остаться с тобой.
        - Если я выдержу все испытания, то буду жить в городе, стану воительницей и никогда не выйду замуж, - сказала я и добавила: - У меня не будет своих детей. Разве ты не хочешь большего для себя?
        - Ты уезжаешь, а я останусь с дади-джи.
        - И с пита-джи. Не забывай об этом.
        - Он всегда чем-то занят.
        - Да, но он обязательно найдет время, чтобы почитать тебе.
        Девочка улыбнулась, но затем ее лицо вновь омрачилось.
        - Пожалуйста, не оставляй меня с ней.
        - Ану, я ведь уезжаю не навсегда. Здесь мой дом.
        Я не сомневалась, что сестра чувствовала мою искренность и знала, что это не пустые слова.
        Глава 6

1851 год
        Однажды, мне тогда было пять или шесть лет, один из приближенных махараджи проезжал Барва-Сагар, направляясь в куда больший по сравнению с нашей деревней город. Когда процессия следовала через Барва-Сагар, все жители столпились, следя за этим захватывающим зрелищем. Приближенный махараджи ехал впереди повозок, которые тянули покрытые атласными попонами верблюды и волы. Позади ехала длинная вереница двуколок. Возницы сидели на козлах, защищенные от знойного солнца большими серебряными зонтами. Женщины деревни, сгрудившись, стояли за деревянными решетками самого большого в Барва-Сагаре храма и с благоговейным ужасом взирали на мужчин, восседающих на усыпанных драгоценными камнями седлах. Даже мама, на которую обычно не производили особого впечатления золото и роскошь, смотрела на все это широко распахнутыми глазами.
        - Такое тебе уже никогда больше не удастся увидеть, - сказала она мне.
        Что бы она подумала, если бы узнала, что через несколько дней еще более пышная процессия приедет в Барва-Сагар из города Джханси с единственной целью: решить, достойна ли я стать десятой дургаваси в дурга-дале или нет.
        Как бы ни повернулись события, а меня, признаюсь, немного пугало, что все жители деревни, а также, возможно, и жители соседних деревень, вскоре обо всем узнают. Правда, я очень много времени и сил тратила на тренировки, чтобы излишне нервничать по этому поводу. Если я потерплю неудачу, значит, потерплю. Если мне будет сопутствовать удача, на следующее утро я вместе с диваном[36 - Диван - слово шумерского происхождения, высший орган исполнительной, законодательной или законосовещательной власти в ряде исламских государств, а также титул руководителя данного органа. Европейцы впервые познакомились с мебелью характерной формы именно на собраниях дивана.] рани, так называют у нас главного министра, отправлюсь в мой новый дом, во дворец махараджи в Джханси.
        В течение последующих двух дней у меня не было тренировок с Шиваджи и я занималась подготовкой оружия: полировала отцовский кинжал до зеркального блеска, поправляла тетиву на луке. Я знала, что среди претенденток я не буду той, у кого самое лучшее оружие, но была уверена, что очень хорошо владею тем, что у меня есть. Если нервы не подведут меня, я с этим справлюсь.
        Однажды, когда я стреляла по мишени, поставленной Шиваджи под нашим деревом, до моего слуха долетели слова бабки, обращенные к Авани:
        - Она умеет стрелять из лука, но кто научит ее быть приветливой и очаровательной?
        Я понимала, что не следует обращать внимания, что бы там бабка ни говорила. Ей хочется, чтобы меня постигла неудача. Она стремится посеять во мне сомнения в собственных силах. Однако на следующее утро, когда рассвет окрасил оранжевым румянцем наш двор, я спросила у Шиваджи, не права ли бабка насчет того, что мне нужно быть приветливой и очаровательной.
        - Да. Женщин в окружение рани выбирают не только по причине отличного владения оружием, - сказал он, усаживаясь под нашей священной фигой рядом с моим отцом. - В дургаваси выбирают также тех, кто сможет поддержать с рани беседу и развлечь ее. Это значит, что они должны быть красивыми и умными.
        Я училась владеть оружием на протяжении восьми лет, в стрельбе из лука я превзошла Шиваджи, но никогда за все эти годы речь не заходила о красоте и уме.
        - А как я смогу со всем этим справиться?
        - Тебе ни с чем не придется справляться, Сита. Ты и так обладаешь всеми нужными дургаваси качествами.
        Я посмотрела на отца. Он, судя по всему, разделял мнение соседа. Папа улыбнулся.
        - Я думаю, что сегодня мне надо поработать над тем, чтобы быть очаровательной, - предложила я.
        Шиваджи рассмеялся.
        - Очаровательной женщина становится после того, как она осознает, насколько красива. Просто тебе нечасто говорили, что ты красива, Сита.
        Я застенчиво прикоснулась к своим волосам.
        - Не только здесь, - указывая на мое лицо, сказал Шиваджи, - но и здесь. - Он коснулся рукой своей груди в области сердца. - Ты очаровательна, потому что образованна и честна. Во дворце столь замечательные качества будут оценены по достоинству. Сегодня разумнее будет продумать то, что ты скажешь, когда приедет диван.
        В течение трех дней папа и Шиваджи занимались моей подготовкой к беседе с диваном. Мы обсуждали ответы на вопросы, которые может задать диван, даже на такие неожиданные, как, например: «Какое твое любимое блюдо?»
        В последний перед испытаниями день Шиваджи сказал:
        - Сотни девочек по всему княжеству годами готовятся к появлению в их деревне дивана. Почти любое место во дворце можно купить, предложив взятку…
        При мысли об этом сердце мое сжалось.
        - Но еще ни одна не смогла за взятку попасть в дурга-дал. Окончательный выбор зависит от дивана. Когда он приходит к выводу, что нашел подходящую девушку, поиски прекращаются.
        Я молчала. Если они найдут подходящую девушку сегодня, прежде чем я смогла бы себя проявить, то…
        - Когда диван будет с тобой беседовать, - продолжил Шиваджи, - тебя постараются запутать. Возможно, ты услышишь о непредвиденных опасностях, угрожающих как рани, так и другим. Во всех случаях правильный ответ: рани. Если тебя спросят, кто высшая власть во дворце, отвечай: рани Лакшми. Если прозвучит вопрос, кому ты должна быть предана, отвечай: рани Лакшми. Дурга-дал - ее личная охрана, не махараджи. Дургаваси должны защищать и развлекать рани, и никого больше.
        Взяв перо, отец написал в своей книге: «Список твоих умений послан дивану еще три месяца назад. Он может проверить, насколько ты хорошо владеешь ими».
        «Каких именно умений?» - написала я в ответ.
        «Только тех, которые у тебя получаются без ошибок: стрельба из лука, владение саблей, стрельба из пистоля, езда верхом, латхи и малкхамб».
        Если вы не знаете, то латхи - это длинная, окованная железом бамбуковая палка, а малкхамб - что-то вроде гимнастики.
        «И все твои умения разума, - продолжал отец, - то, что ты замечательно играешь в шахматы, говоришь на хинди, маратхи и, самое главное, по-английски».
        Я не стала спрашивать, почему английский настолько важен. Знание английского, пожалуй, единственное, что выделяет меня на фоне сотен других девушек, надеющихся на удачу. В 1803 году раджа Джханси подписал договор о дружбе с Британской Ост-Индской компанией. Тринадцать лет спустя был подписан еще один договор. По нему британцы обещали не вмешиваться в порядок престолонаследования в княжестве. Спустя несколько лет договор о взаимных гарантиях переписали. Теперь правитель Джханси должен был выспрашивать одобрение у британцев, не имея возможности передать трон по своему усмотрению[37 - В тот период власть раджи Джханси полностью зависела от доброй воли британцев, которые помешали более сильным соседям завоевать государство. Также британцы остановили междоусобные войны между несколькими претендентами на власть в Джханси, превратив княжество в своего послушного сателлита.]. Начиналось все с носа, но теперь верблюд уже полностью влез в шатер. Раджа Гангадар Рао стал править в Джханси лишь потому, что британцы предпочли его другим претендентам. Теперь английский звучал при дворе почти так же часто, как
хинди.
        - Диван разговаривает по-английски, - предупредил меня Шиваджи. - Если ты не уверена в том, что какое-то слово уместно, лучше его не произносить.
        Взяв папину красную книжку, он написал: «Если она завтра пройдет, ей понадобится новая одежда, по меньшей мере две ангаркхи, одна - в дорогу, другая - для двора. И еще тапки».
        - Разве я не могу одеваться в то, что у меня уже есть? - спросила я.
        Шиваджи был непреклонен:
        - Только не в Джханси.
        «Если удача будет сопутствовать ей, я за день все достану», - написал отец.
        Что касается меня, то я не могла загадывать наперед. Все мои мысли были обращены к дивану, который сейчас ехал на восток княжества лишь для того, чтобы повидаться со мной.

* * *
        На другое утро Ануджа всюду следовала за мной. Она была рядом, когда я обмывалась. Она стояла на коленях в комнате для пуджи, моля, чтобы мне хватило сил произвести благоприятное впечатление. Сестра сидела возле меня, пока Авани подводила мне глаза сурьмой, красила губы и заплетала мне косу. Однако же, когда я протянула к ней руку, сестренка вдруг отстранилась. Впрочем, я понимала, чем вызвана ее грусть.
        - Помнишь, как мы читали вместе «Бхагавадгиту»? - спросила я.
        Ануджа не ответила.
        - Помнишь, как Кришна убедил Арджуну пойти войной на своих собственных братьев, хотя сердце его к этому не лежало? Почему Арджуна сражался?
        Сестра молчала, наблюдая, как Авани надевает на мои запястья зеленые кольца-браслеты. Отвечать она не собиралась, поэтому я продолжила:
        - Потому что так будет правильно. Смерть его братьев спасла тысячи невинных жизней в будущем. Иногда, Ану, мы должны совершать поступки, которые нас печалят, но при этом их все равно надо совершать ради будущего.
        Сестра не сводила глаз с Авани, которая тем временем достала из обычно запиравшегося сундука мамины золотые серьги и тонкое ожерелье.
        Когда служанка уже собралась надеть их на меня, Ануджа вдруг произнесла:
        - Можно мне?
        Авани отошла в сторону. Ощутив прикосновение маленьких ручонок к шее, я с трудом сдержала слезы. Я напомнила себе, что делаю это также ради сестренки. На протяжении нескольких недель я наблюдала за тем, как Ануджа выхаживает крохотную бюльбюль, видела ее слезы счастья, когда птичка наконец улетела. Иногда птицы получают увечья и умирают, но потом возрождаются в здоровых телах. Это самсара. Однако Ануджа была слишком нежной и ранимой, чтобы рационально ко всему относиться. Потери, боль, расставания… Я должна защитить сестру.
        - Посмотри в зеркало, - изумленно произнесла Ануджа. - Ты принцесса.
        Она была права. Я не узнала женщину в зеркале: обрамленная золотом длинная шея и полные, ярко накрашенные губы на бледном лице. Это лицо принадлежало замужней женщине из богатой семьи, осчастливленной хорошим мужем, имевшей по крайней мере двоих детей и в перспективе - долгую жизнь, полную семейных обязанностей. Ничего общего со мной настоящей. Стоя перед маминым зеркалом, я поклялась, что постараюсь подарить Анудже будущее, которого была лишена сама.
        Во дворе собрались все: отец, брамин, Шиваджи, три его сына, а также множество соседей, пришедших якобы поддержать отца, но на самом деле жаждущих увидеть дивана. Даже тетя, ее муж и дети приехали с противоположной околицы Барва-Сагара, чтобы посмотреть на то, как я буду демонстрировать свое искусство дивану. Со времени похорон мамы наш дом не знал такого количества гостей.
        Женщины собрались на кухне, где Авани и бабка раскладывали на подносах угощение: сладкое молоко в глиняных мисках, нарезанные свежие фрукты, жареные молочные шарики с сиропом и шербет с розовыми лепестками. Лично мне есть не хотелось. Я сидела в своей комнате и ожидала, когда до моего слуха долетят звуки приближающейся процессии. Я не должна выходить из дома до приезда дивана. Впервые наши соседи увидят, как женщина нарушает правила пурды.
        - В этом нет ничего постыдного, - заявил Шиваджи и напомнил мне: - В Джханси женщины вообще не соблюдают пурду и свободно разъезжают по улицам наравне с мужчинами.
        - И такое заведено во всех больших городах?
        - Нет, только в Джханси, и там это в порядке вещей.
        Я согласно кивнула, но, когда пришел отец и «написал» на моей ладони, что процессия дивана вошла в деревню, сердце мое бешено забилось в груди.
        «Ничего не бойся, - добавил отец. - Пан или пропал».
        Он полез к себе в курту и извлек кулон из бамбука, вырезанный в форме павлина, на длинном кожаном ремешке. Украшение легло мне на ладонь.
        «Сегодня ты должна стать всевидящей, как павлин с сотней глаз, - «написал» он. - А еще тебе надо уподобиться бамбуку. Под порывами шквального ветра он гнется, но никогда не ломается».
        До собравшихся на внутреннем дворике стали долетать звуки музыки. Это приближалась процессия дивана. Люди во дворе вмиг умолкли. Маленькие ступни Ануджи зашлепали по коридору. Сестра пришла, чтобы позвать меня. Рука отца сжала мою руку.
        - Субхкамна[38 - Желаю удачи (хинди).], маленькая пава! Пусть тебе сопутствует удача, - сказал он.
        Я завязала ремешок на шее и опустила павлина под мою ангаркху.
        - Сита! Он здесь! Диван рани приехал! - ворвавшись в комнату, взволнованно произнесла Ануджа. - Пора!
        Я поспешила к двери, у которой стояла бабка с серебряным подносом в руках. В Индии гостей принято приветствовать, сделав круговое движение таким вот подносом и поднеся его поближе к голове новоприбывшего. В разных местностях на подносе лежат разные предметы, но всегда есть зажженный светильник арати и небольшой сосуд с киноварью, которой на лбу дорогого гостя делается красный священный знак - тилак.
        Несмотря на все самоуверенные заявления, которые я делала, пытаясь успокоить Ануджу, сейчас, ступая по внутреннему дворику собственного дома, я волновалась больше, чем иностранец, впервые ступивший на чужую землю. Диван[39 - В Джханси были два дивана, но здесь речь, судя по всему, идет о Рагхунатхе Сингхе.], сопровождаемый двумя дюжинами мужчин, облаченных в двубортные сюртуки западного покроя, ожидал меня за деревянными воротами нашего дома. Слуга держал над головой дивана небольшой, обшитый по краям кисточками зонтик, защищавший правителя от лучей утреннего солнца. Слуга дивана был худым, но его господин - еще худее. Учитывая, что голова у дивана была большой, мне показалось, что мужчина похож на огромный стебель кукурузы[40 - Американские сельскохозяйственные культуры кукуруза и картофель уже были завезены англичанами в Индию.].
        Отец встал слева от меня, Шиваджи - справа.
        - Спокойно, - прошептал сосед, когда мы начали подходить к дивану.
        Я держала поднос с арати так крепко, как только могла. Затем я сделала перед диваном круговое движение. Когда пришло время окунуть большой палец в сосуд с киноварью, а затем начертать тилак на челе дивана, моя рука дрогнула.
        «Дыши ровно», - приказала я себе, зная, что мне придется проделать эту церемонию по отношению ко всем присутствующим здесь мужчинам.
        Когда я поприветствовала каждого из мужчин, диван пересек внутренний дворик и уселся на широкой мягкой подушке желтого цвета, которую слуга положил под нашим деревом. Все приехавшие вместе с ним мужчины расположились слева от него, а жители Барва-Сагара выстроились справа. Я вместе с отцом и Шиваджи стояла посередине. Мы все трое поклонились дивану. Я ощущала на себе взгляды односельчан, которые пялились на меня, первую женщину в истории Барва-Сагара, нарушившую законы пурды… Кто знает, за сколько лет?
        - Сита Бхосале! - произнес диван.
        Его голос оказался на удивление глубоким, а не высоким и тонким, словно камыш.
        - Ты - дочь Нихала сына Адинатха из варны кшатриев. Я не ошибаюсь?
        - Да.
        - Тебе семнадцать?
        - Исполнилось в прошлом месяце.
        Диван щелкнул пальцами. Молодой слуга поднес ему трубку и торопливо поджег табак. Диван глубоко вдохнул табачный дым, затем выдохнул, не сводя с меня взгляда. Павлин с важным видом проковылял по двору в поисках тени. Я вспомнила о павлине под ангаркхой. Я понимала, почему папа подарил мне этот кулон. В Индии павлинов уважают за то, что они убивают змей. Эта птица всегда настороже. Павлин защищает юных и невинных детей от змей, которые, ползая по земле, всегда готовы напасть.
        - Ты похожа на девушек с картин Нихала Чанда[41 - Нихал Чанд (1710 -1782) - выдающийся индийский художник, представитель раджастханской школы живописи.], - произнес диван.
        Сидя на мягкой подушке, он подался вперед. Облачка дыма из трубки вились вокруг его лица.
        - Ты их видела?
        Я чувствовала, что щеки мои краснеют.
        - Да, диван-джи.
        У кого не было копий работ Нихала Чанда, одного из величайших художников Индии? Когда он был еще жив, махараджа Савант Сингх дал художнику рисунок своей любимой певицы, красавицы Бани Тхани. Нихал Чанд взял бесхитростный рисунок и создал серию миниатюр, изображающих идеальной красоты женщину: бледные щеки, чувственные губы, высокий лоб, тонкие брови и большие, цвета лотоса глаза. Это лицо художник использовал для всех изображений богини Радхи[42 - В пуранических текстах (пураны - на санскрите «древняя былина») описывается вечная возлюбленная Кришны, воплотившаяся вместе с ним на земле более 5000 лет назад. В одних течениях индуизма Радху почитают как воплощение Лакшми, а в других, являющихся частью кришнаизма, ей поклоняются как источнику Лакшми и всех остальных женских проявлений Бога.]. Так некоторые европейские художники рисовали мадонн с лиц проституток. То, что меня сравнили с Бани Тхани Нихала Чанда, было как комплиментом, так и оскорблением.
        - Посмотрим, столь же твои таланты поразительны, как твоя красота…
        Диван приказал своим слугам вынести все те виды оружия, во владении которыми я упражнялась все восемь лет: мушкеты с фитильными замками, ножи, луки, сабли, ружья, пистолеты, топоры и кинжалы. Мишени расставили по всему двору. Диван сказал, чтобы я выбрала любимое оружие. Я тотчас же отдала предпочтение отполированному до блеска тиковому луку, украшенному вставками из черного дерева. Прежде я только раз видела настолько же красивое оружие. Отец получил заказ от очень богатого купца. Тому хотелось сделать роскошный подарок в качестве части приданого своей дочери. Тем не менее, уже зная, что выберу лук, я сделала вид, будто колеблюсь, глядя на широкий выбор оружия. Мне хотелось произвести на дивана впечатление человека, прекрасно владеющего всеми представленными видами оружия и просто не знающего, на чем остановить выбор. Наконец я взялась за лук. Я закинула кожаный колчан за спину, встала перед маленькой белой мишенью, выставленной на противоположной стороне двора, и взялась за первую стрелу. Папа давал мне стрелять из разных луков, поэтому у меня не возникло трудностей и я сразу же приспособилась к
новому оружию.
        Я чувствовала на себе взгляды всех присутствующих, которые неотрывно следили за тем, как я посылаю одну, вторую, третью стрелу в мишень. Я слышала, как женщины позади восторженно закричали, когда последняя стрела расщепила древко первой, вонзившейся в мишень. Я должна признать, что почувствовала тогда прилив самодовольства. Мне ужасно хотелось увидеть выражение на лице дивана. Но я, повернувшись, лишь скромно потупила взор и положила оружие перед ним.
        - Пистолет, - распорядился он.
        По тому, как звучал его голос, не было возможности определить, доволен диван или просто скучает.
        Меня по-быстрому проверили на владение всеми оставшимися видами оружия. Уверена, что все присутствующие смотрели на меня с толикой восхищения, ибо до этого все они знали о существовании девочки Ситы, но никто понятия не имел, что есть на свете воительница Сита. Наступило время для разговора. Я была готова. Я заняла свое место между отцом и Шиваджи. Я стояла перед диваном, ожидая вопросов, но посланец рани хранил молчание. Когда я рискнула взглянуть ему в лицо, то не смогла ничего понять. Он доволен или нет? Почему приехавшие с ним люди тоже молчат и только переминаются с ноги на ногу, стоя под палящими лучами солнца?
        - Скажи мне, - наконец произнес диван. - Эти ли мужчины готовили тебя к тому, чтобы стать телохранительницей Ее Высочества в дурга-дале?
        - Да, диван-джи, пита-джи и наш сосед, многоуважаемый Шиваджи.
        - Повтори это по-английски.
        Я сделала так, как велел диван. Судя по всему, он остался доволен.
        - Ты умрешь за рани? - вдруг спросил он.
        - Да.
        - Ты предпочитаешь лук и стрелы?
        - Да.
        - Кому ты будешь верна во дворце Джханси, если тебя завтра туда увезут?
        Мое сердце екнуло в груди. Шиваджи хорошо подготовил меня к собеседованию.
        - Рани, - ответила я.
        Диван поднес трубку ко рту и вдохнул табачный дым. Выдохнув, мужчина щелкнул пальцами. К нему подошли трое слуг. У двоих глаза были подведены сурьмой. Головы их были повязаны женскими дупаттами. Кое-кто из мужчин дивана рассмеялся, но никто из деревенских даже не улыбнулся. Я знала, что сейчас все они думают о том, не ходят ли мужчины в Джханси вот таким образом - одетые как женщины, с колокольчиками на лодыжках и браслетами-кольцами на запястьях.
        - Однажды, - произнес диван, и я поняла, что проверка продолжается, - ты окажешься в одной комнате с рани Джханси.
        Один из мужчин, повязанный дупаттой, выступил вперед и занял свободное место между мной и диваном. Мужчины вокруг него снова рассмеялись.
        - В той же комнате находится мать махараджи.
        Второй мужчина в одежде женщины присоединился к первому и слегка поклонился.
        - Я тоже нахожусь там.
        Последний мужчина в огромном желтом тюрбане, похожем на тюрбан дивана, тоже выступил вперед, стараясь придать себе горделивую важность.
        - Вдруг чужак проникает во дворец!
        Слуга, одетый во все черное, на которого я прежде не обратила внимания, прыгнул в середину их живописной группки. Все трое слуг притворились испуганными.
        - В комнате есть только один пистолет для защиты, - произнес диван. - Кому ты его дашь?
        По внутреннему дворику прошелестел шепот. Слуги дивана переглянулись, они уже слышали этот вопрос раньше. Очевидным ответом было отдать его рани, но… Как насчет матери махараджи? Разве она не самая важная персона в комнате? Или отдать оружие дивану? Наверняка он считает себя достойным чести защитить семью своего повелителя.
        Уже почти настал полдень. Солнце высоко стояло на небосклоне. Пот начал стекать ручейками у меня по спине. Я окинула взглядом деревенских. Они потягивали из глиняных пиал сок манго. Им было все равно, постигнет меня удача или неудача. Я стала для них сегодня всего лишь развлечением. Рядом со мной кашлянул Шиваджи. Он нервничал. Внезапно я поняла почему… Диван неправильно сориентировал меня, задав этот вопрос.
        - Никому я не стану отдавать пистолет, - сказала я.
        По двору разнесся удивленный шепот.
        Диван подался вперед на своей подушке.
        - Почему?
        - Пистолет останется у меня.
        Краем глаза я видела, как деревенские качают головами, но слуги дивана хранили молчание.
        - Ты не отдашь его рани? - спросил диван.
        - Нет.
        Он опустил руку с трубкой. Теперь в его глазах светился истинный интерес.
        - Объясни.
        - Зачем ей пистолет, если это мой долг - защитить рани? Разве не для этого я нахожусь в комнате?
        Диван откинулся назад на подушку и улыбнулся.
        - Сита Бхосале из Барва-Сагара, - произнес он, - приготовься. Завтра на рассвете ты едешь со мной в Джханси.
        Еще до рассвета мы совершили краткую пуджу. Папа подарил мне четыре новые ангаркхи и две пары нагр. Тетя положила одежду в резной деревянный сундук, который я должна была взять с собой в дорогу. Внезапно слезы навернулись мне на глаза и я чуть не расплакалась. Что, если пройдут долгие годы, прежде чем я снова приеду в Барва-Сагар? А может, рани вообще не разрешает дургаваси видеться со своими семьями? Никто мне не рассказывал, как живется в Джханси. От деревни до города - день пути. Даже папа, который во время своей молодости побывал в Бирме, ни разу не был во дворце раджи.
        Я встала перед ликом Дурги. Каждого, кто находился сейчас в комнате, обуревали разные чувства: тетя и ее муж улыбались с надеждой, светящейся в их глазах, папа был грустен и горд, а сестра выглядела потерянной.
        Отец пересек комнату и взял меня за руку. Некоторое время мы просто стояли и держались за руки. Затем он раскрыл мою ладонь и «написал»: «Я буду очень скучать по тебе, Сита, но я тобой горжусь».
        Он прижал мою ладонь к своей груди, потом прикоснулся к медальону, вырезанному для меня, и произнес:
        - Как бамбук. Клонись, но не ломайся.
        Слуга дивана постучал в дверь нашего дома. Затем он объявил, что лошадь для меня оседлана. Как и предрекла бабка, я поскачу в Джханси с саблей на боку. Пурда теперь мне не указ.
        - Не уезжай! Пожалуйста, не уезжай!
        Ануджа бросилась ко мне и обняла меня за талию, когда слуги вынесли мой деревянный сундук и погрузили на повозку, запряженную волами.
        Я взглянула на бабку. На ее губах играла странная улыбка. Затем она рассмеялась.
        - Ты же не думала, что она вечно будет с тобой? - произнесла бабка. - Сита верна только себе.
        - Ануджа, не слушай ее, - сказала я. - Я вернусь раньше, чем ты думаешь.
        - Когда?
        - Не знаю, но обещаю.
        Мы вышли во двор. Слуги дивана наблюдали за тем, как я сажусь на серую в яблоках лошадь, оседланную английским седлом. Павлины разбежались в стороны, когда лошадь фыркнула и принялась гарцевать на месте.
        - Можно еще задержаться на день? - взмолилась Ануджа.
        Слуги дивана улыбнулись. Наверняка сейчас они думали о собственных дочерях, но на лице самого дивана, как мне показалось, застыло неудовольствие.
        Я сорвала голубую муретху, повязанную у меня на лбу, и протянула сестренке.
        - Сбереги. Я за ней вернусь, - сказала я.
        Ануджа потянулась к подарку, крепко сжала его в ладошках и кивнула.
        Теперь пришло время прощаться с отцом.
        Когда мы наконец отправились в путь, в моем горле образовался тугой комок, который я с трудом проглотила.
        Тем не менее, несмотря на охватившую меня печаль, сопровождавшую наше расставание, я бы солгала, не сказав, что с нетерпением ждала возможности увидеть мир за пределами моей небольшой деревни. Мужчины, стоя вдоль дороги, пялились на великолепную процессию, проезжающую мимо. Из-за деревянных ширм храмов и домов на нас смотрели глаза жительниц Барва-Сагара. Восседая на лошади, я чувствовала себя важным павлином или вожаком во главе большой стаи. Я понимала, что среди односельчан есть такие, которые считают, что я вешья, обыкновенная проститутка. А кто еще будет скакать с непокрытой головой, нарушая пурду? Но ничего, кроме одобрительных возгласов, я не слышала. Теперь я стала важной особой.
        Когда мы покинули деревню с ее домами из обожженных кирпичей и камня, пейзаж начал меняться. Бескрайние поля злаков простирались до горизонта, из-за которого уже начали пробиваться тонкие пальцы солнечного света. Золотистые колосья качались на утреннем ветерке. Мужчины обменивались шутками, но никто со мной не заговаривал. Постепенно на полях стали появляться мальчишки. Колокольчики на шеях коров мелодично позвякивали. Люди готовились к еще одному долгому трудовому дню, но, завидев пышную процессию, прекращали работу и провожали нас взглядами. Мальчики бежали вдоль дороги и предлагали нам сок из пиал.
        - Это девушка! - кричали некоторые, завидев меня, и смеялись.
        Я была уверена в том, что окружающее совсем не вызывает интереса у дивана и его людей, но лично я за всю жизнь всего лишь шесть раз покидала пределы внутреннего дворика нашего дома. Все увиденное вызывало в моей душе необыкновенный подъем: богатство красок растущих вдоль дороги цветов, пропахшие специями базары, красивые храмы… На протяжении столетий никто из женщин в моей семье не видел всех этих чудес.
        К полудню, однако, ехать стало очень уж жарко. Над пыльной дорогой в воздухе поднималось дрожащее марево. Теперь я жалела, что подарила Анудже мою муретху. Диван ерзал в седле.
        - Обед! - без предупреждения объявил он.
        Наша кавалькада остановилась. Мужчины завели лошадей под деревья баньяна и стреножили их. С полдюжины слуг в спешке раскладывали в тени мягкие подушки, чайники, чашки, кувшины и миски, полные риса, овощей и сластей. Меня усадили на красную подушку подле дивана. Слуга протянул мне красивую глубокую медную тарелку с рисом и жареными плодами окры. Поскольку среди прочих угощений я заметила гаджар халаву[43 - Гаджар халава - индийский десерт, состоящий из моркови, сахара, молока, миндаля, изюма и т. д.], мои мысли вновь вернулись к Анудже. Сестренка просто обожала морковь и миндаль.
        Отобедав, мужчины принялись ломать небольшие веточки у растущего невдалеке нима. После этого они разлеглись на траве, положив под головы шелковые подушки, а веточками начали ковыряться в зубах. В Барва-Сагаре мы ковырялись палочками из древесины нима два раза - утром и вечером. По крайней мере, этот обычай в Джханси также соблюдается.
        - Как насчет шахмат? - спросил диван. - Твой отец писал, что ты играешь.
        Из резного деревянного сундука вытащили красивую шахматную доску. Мы терпеливо ждали, пока расставят шахматы. Мне казалось, что стук сердца отдается у меня в ушах. Шахматы придумали на востоке Индии более тысячелетия тому назад, но лишь немногие умели в них играть. Что сделает диван, если я проиграю? Неужели его мнение обо мне может перемениться?
        Помню, у меня пересохло во рту, когда я передвигала белые фигуры по доске. Дышалось с трудом. До этого я играла в шахматы только с папой и Шиваджи. Мы играли до тех пор, пока диван, который на протяжении всей игры держал свой подбородок высоко поднятым, словно пытался не захлебнуться в воде, вдруг низко склонил голову, осознав, что я поставила ему мат.
        - Она выиграла, - растерянно произнес мужчина, словно стал свидетелем настоящего чуда.
        Он повторял это снова и снова, как будто от его слов случившееся становилось менее невероятным.
        - Она выиграла. Она мастер.
        Скорее всего, это было не совсем так. Наверняка большинство людей дивана проигрывали ему специально, что привело к возникновению у последнего излишне высокого о себе мнения. Но все окружающие согласно закивали, и я смогла наконец перевести дух.
        Спустя какое-то время мы вновь сели на лошадей, и те зарысили по раскаленной пыльной дороге. Я думала о том, расскажет или не расскажет диван другим женщинам в дурга-дале о моем «мастерстве». После этого они захотят сами убедиться в том, насколько я хороша. Признаться, не так мне хотелось бы начинать новую жизнь во дворце. Настроение мое ухудшилось. Меня с головой накрыло удушающее одеяло влажного зноя. Затем подобно бело-золотой горе, высящейся на берегу реки Пэхудж, вдали возник город Джханси. Ничего равного этому мне не доводилось видеть прежде. Целый город распростерся под солнцем, будто огромное белое одеяло. Мрачное настроение рассеялось. Все мои тревоги исчезли подобно песку, высыпавшемуся из решета.
        Диван заметил, что я оживилась при виде города, и сказал:
        - Величественное зрелище, что ни говори, даже для нас, кто наблюдал это неоднократно.
        Подъехав поближе, я увидела здания, вздымающиеся на четыре-пять этажей. Я смотрела на все это как завороженная. За пределами города Джханси возвышались на холмах светлые, как белые цапли, стены крепости раджи Гангадара.
        Наши лошади проехали через городские ворота. Представьте себе многотысячный муравейник со снующими туда-сюда муравьями. Именно такая картина возникла в моем воображении. Люди сновали повсюду. Они совсем не были похожи на моих односельчан, расхаживающих босиком в дхоти и с палками в руках. Горожане одевались в тонкое полотно и шелка. Женщины носили тяжелые золотые серьги и пояса, украшенные драгоценными камнями. И повсюду, куда бы я ни взглянула, я видела женщин. Они ходили сами по себе или маленькими стайками. Никто не обращал на них ни малейшего внимания, как не обращают внимания на листья, гонимые ветром.
        - Уступите дорогу дивану! - кричал человек, пока наша процессия медленно двигалась вперед.
        По улицам бродили свиньи, козы и коровы. Все так же, как в наши дни. Впрочем, на улицах было очень чисто. Диван сказал мне, что в Джханси улицы подметают три раза днем и один ночью. Вдоль нашего пути я заметила сотни каменных чаш, в которых росли красные и желтые цветы. А еще здесь было множество деревьев. Встречались и фруктовые, но больше всего было бутей, которые цвели красным и оранжевым цветом, ярким, словно закат солнца в сезон дождей. Шекспиру пришлось бы нелегко, попробуй он описать улицы Джханси моей юности. Уж слишком красивы они были. На узких улочках я увидела множество разнообразных лавчонок. Мой взгляд остановился на помещенной над окном вывеске, написанной голубой и золотистой красками: «Книги на хинди, маратхи, английском». Я ощущала себя тонким стебельком, что растет близ могучей священной фиги. Потрясающее зрелище, что ни говори.
        Обезьяны, перепрыгивая с крыши на крышу, следовали за нашей процессией, рассчитывая, по-видимому, на угощение. За нами также увязались женщины, которые несли корзинки с шелками из Муршидабада, браслеты из раковин, изготовленные в Гоа, яркие ткани из Дакки.
        - Всего одна рупия! - крикнула женщина, предлагая браслеты.
        Я в изумлении отказалась, покачав головой. Что бы сказала моя бабка, если бы это увидела?
        Проехав город, мы принялись взбираться вверх по склону к крепости раджи. Когда мы подъехали поближе, я увидела высокие крепостные стены, сложенные из гранита. В крепости было десять огромных ворот. Диван сказал мне, что они достаточно велики, чтобы через них прошел слон. Наша процессия подъехала к одним из них. Стражники в золотисто-красной одежде цветов Джханси немедленно расступились, пропуская наш кортеж. Мы, двигаясь гуськом, поехали по мощенной булыжником улочке. Затем диван поднял руку. Процессия остановилась перед величественным зданием, светлым и просторным, с высокими арочными окнами и широкими балконами, которые словно сошли с иллюстрации к сказке. Диван сказал, что это и есть Панч-Махал раджи. Теперь этот дворец станет моим домом.
        Женщина, на целую голову выше меня, вышла из двери с серебряным подносом, на котором горела масляная лампа. Волосы ее были заплетены в тугую косу. На ней была красная ангаркха, самая поразительная из всех, которые мне доводилось видеть. Легкий шелк, прошитый местами золотой нитью, делал ее одежду очень удобной при такой жаре.
        Диван слез с лошади и знаком дал понять, чтобы я сделала то же самое.
        - Эта девушка, - представил меня диван, - Сита Бхосале из Барва-Сагара.
        Высокая женщина выступила вперед и поклонилась в пояс. Затем она обвела мою голову круговым движением с зажатым в руке подносом, макнула большой палец в маленькую емкость с кашицей из древесины сандалового дерева и нанесла на мой лоб знак - тилак. После этого она несколько секунд стояла, всматриваясь в мое лицо. В уголках ее глаз лучились морщинки. В толстой косе виднелись седые волосы. Я заметила мускулы у нее на руках. В золотистом оттенке ее глаз, во всей фигуре ощущалось что-то кошачье. Поставив поднос, она повернула голову к дивану, который стоял, держа в руках свой желтый тюрбан, который он успел снять.
        - Благодарю вас, диван, за то, что нашли новую воительницу. Рани хотела бы ее увидеть, но прежде, полагаю, девушке надо немного отдохнуть с дороги.
        - Передайте Ее Высочеству мое нижайшее почтение, - поклонившись, произнес диван.
        Пожелав мне удачи, он и его люди уехали. Только после этого женщина с кошачьими глазами представилась. Ее звали Сундари. Она возглавляла дурга-дал. Она предупредила, чтобы я не называла своих новых товарок «диди», как я привыкла обращаться ко всем уважаемым женщинам у себя в деревне. Мне следует называть их по именам. Единственным исключением является рани. К ней следует обращаться Ее Высочество, хотя супруг называет ее Лакшми, а друзья детства, Тантия Топи[44 - Тантия Топи (1814 -1859) - один из руководителей восстания сипаев 1857 -1859 годов в Индии. Происходил из семьи приближенного пешвы Баджи Рао II. Был одним из руководителей резни английских женщин и детей в Бибигаре. По приговору английского суда был повешен.] и Нана Сагиб[45 - Нана Сагиб (1824 - неизвестно) - один из лидеров индийских повстанцев в ходе восстания сипаев 1857 года, по различным данным, сыграл роль в двух истреблениях британских войск и гражданских лиц. Будучи приемным сыном сосланного пешвы Маратхской конфедерации Баджи Рао II, пытался восстановить конфедерацию и власть пешвы.], зовут ее Ману.
        - Тантия Топи - сын знатного вельможи, - сообщила Сундари. - Он является военачальником Сагиба и пользуется полным доверием.
        Отец Сагиба был пешвой Баджи Рао[46 - Пешва - глава правительства в государстве маратхов, которое располагалось в 1674 -1857 годах на территории современной Индии. Постепенно титул пешвы и связанная с ним власть стали передаваться по наследству. Пешва Баджи Рао II был отстранен от власти в 1818 году после ряда междоусобных войн, в которых принимали участие также англичане.], чей трон в свое время захватили британцы.
        - Мы кланяемся, приветствуя рани по утрам. То же самое мы проделываем по вечерам, когда оставляем Ее Высочество в ее покоях. Сейчас рани на четвертом месяце беременности. Большую часть дня она спит, но утром и вечером ожидает, что мы будем ее развлекать. Ты должна знать, что рани терпеть не может глупость. Ей двадцать три года, и Ее Высочество весьма практичная женщина. Отец воспитал ее как сына, и рани очень любит играть в шахматы.
        Я почувствовала, что бледнею.
        - Ты, должно быть, умная девушка, - продолжала тем временем Сундари. - В противном случае диван не привез бы тебя из деревни. У нас тут только одна деревенская. Зовут ее Джхалкари. Она на хорошем счету у рани. Надеюсь, ты окажешься не хуже. Рани без колебания удаляет от себя тех, кого считает недостойными.
        - Я не подведу, - произнесла я.
        Сундари вошла в прохладу дворца, и я последовала за ней. Двое стражей поклонились сначала ей, затем мне. Прежде ни один мужчина никогда мне не кланялся. Каждый сделанный мною шаг означал мое вступление в новый мир. Я начинала жить новой жизнью.
        Сундари разулась, сняв свои вышитые джути. Я последовала ее примеру. Двое слуг положили нашу обувь в продолговатый шкаф. Если я проживу на свете лет сто, то даже тогда не забуду чувство, которое охватило меня, когда я впервые ступила на плюшевый ковер, а затем последовала за Сундари по богато украшенным коридорам дворца, сплошь застеленным великолепными коврами. Даже у самых больших богачей в нашей деревне не было ковров.
        Мы прошли мимо нескольких дверных проемов, завешенных легкими длинными полотнищами материи, слегка развевавшимися на сквозняке. За ними я могла различить мужчин: одни разговаривали, другие о чем-то оживленно спорили. Я слышала, как люди говорят о Сварге, райском месте, отличавшемся бесподобными красотами. Панч-Махал представлял собой воистину грандиозное зрелище. В палатах дворца пахло жасмином. Из арочных окон открывался вид на цветущие сады раджи. Мне казалось, что Сварга должна выглядеть примерно так.
        Когда мы добрались до конца длинного коридора, там оказались ступеньки лестницы, ведущей наверх.
        - Раджа живет на втором этаже, - принялась рассказывать Сундари. - Дурбар, где собираются гости и вельможи двора, - на четвертом. Рани после дневного сна всегда чтит своим присутствием дурбар. Сейчас она спит, а потому потратим это время на знакомство с дворцом.
        Сундари остановилась перед широким дверным проемом, завешенным просвечивающейся тканью. Здесь в ярком свете, льющемся из ближайшего окна, серебристые пряди в ее волосах казались молочно-белыми, словно кто-то взял мел и провел тонкие линии у нее на голове.
        - Ты являешься десятой воительницей дурга-дала Ее Высочества, - произнесла женщина прежде, чем мы вошли. - Следовательно, есть еще восемь женщин, весьма талантливых в нашем деле. Они надеются со временем занять мое место. Служанки, нас ожидающие, в свое время тоже были членами дурга-дала. Теперь они ушли на покой. Тебе следует вести себя с ними соответствующим образом, ибо тебя ожидает такая же судьба. Ни одна из нас не может быть уверенной, что ей уготована долгая служба телохранительницей, поэтому будь рассудительна, общаясь с женщинами в этой комнате. Диван говорил, у тебя есть сестра…
        - Да.
        - Она тоже хочет стать дургаваси?
        - Нет. Все, что я здесь заработаю, я собираюсь откладывать сестре на приданое. Ей девять лет. Семья хочет выдать ее замуж.
        Брови Сундари взмыли вверх подобно двум испуганным птицам.
        - Чтобы собрать деньги на приданое, осталось очень мало времени.
        Женщина протянула руку и отвела в сторону занавесь. Мы вошли в огромное помещение. Ничего более просторного я в своей жизни не видела. Потолок покрывала резьба по дереву. Окрашен он был в золото, а вот стены, на вид очень гладкие, сверкали, словно отполированная скорлупа яиц. Посередине мелодично журчал фонтан, а вокруг него было разложено не меньше дюжины желтых подушек, на которых восседали женщины в элегантных ангаркхах. Таких пышных нарядов мне тоже не доводилось видеть. Вместо простых одеяний длиной до колен, вроде той ангаркхи, что была на мне, эти женщины красовались в свободных одеждах из шелка, тщательно завязанных на талии поясами. От меня пахло пылью и лошадьми, от них - жасмином и розами. При виде нас они поднялись со своих мест. Их было семеро.
        Сундари, по-видимому, тоже посчитала. Лицо ее нахмурилось.
        - Где Кахини?
        - В саду, - сказала самая низенькая из девушек.
        У нее было округлое, светящееся, словно жемчужина, лицо. Одета она была в красивую золотисто-фиолетовую ангаркху.
        - Моти, прошу тебя, приведи ее в зал рани.
        Девушка удалилась, а я задалась вопросом, это ее настоящее имя или же прозвище, ибо «моти» с хинди переводится одновременно как «жемчужина» и «пышка».
        Тем временем другие женщины обступили меня.
        - Это Сита Бхосале из Барва-Сагара, - представила меня Сундари. - Надеюсь, что вы будете относиться к ней так же, как и к тем из вас, кто родился в городе.
        - Ты правда из деревни? - поинтересовалась одна из женщин.
        - Мы слышали, что ты говоришь по-английски, - сказала другая.
        Все заговорили одновременно. У меня просто не было времени ответить хотя бы на один из вопросов. Вскоре из сада вернулись Моти и Кахини. Все вдруг замолчали. Кахини обладала поразительной красотой. Никогда прежде мне не доводилось видеть настолько утонченных черт лица, отличавшихся идеальной правильностью и выразительностью, словно изваянных из алебастра. Девушка была одета в голубую шелковую ангаркху и облегающие ноги чуридары. Одежда ее была украшена вышитыми серебряной нитью цветками лотоса. Темные волосы были заплетены в четыре косы, соединенные под конец вместе. На щиколотках и запястьях позвякивали маленькие серебряные колокольчики. На шее висело ожерелье из бирюзы и серебра тонкой работы.
        - Значит, ты новая телохранительница, - сказала она бесстрастным голосом, в котором не было ни радушия, ни неприязни.
        Просто пустой сосуд, ждущий, когда его наполнят.
        - Это Сита Бхосале из Барва-Сагара, - еще раз представила меня Сундари. - Одна из вас должна показать Сите дургавас, а потом проводить на майдан. Кто желает?
        - Я, - вызвалась Кахини.
        Наступила многозначительная тишина, словно никто от нее такого не ожидал.
        - Хорошо, - поколебавшись, произнесла Сундари.
        Другие женщины немедленно отступили. Я подумала, что Кахини, возможно, находится здесь на особом положении.
        - Иди за мной, - улыбнувшись, сказала она.
        Женщины перед нами расступились. Я последовала за Кахини из зала рани в длинный коридор, стены которого были украшены фресками с изображениями птиц. Художник постарался изобразить каждую птицу в свойственной ей среде обитания. Там были павлины, расхаживающие по мощенному мрамором внутреннему дворику, и белые цапли, которые бродили по озерному мелководью.
        - Сначала мы пойдем в дургавас, - сказала Кахини, но потом замерла, остановившись под фреской цапли. - Ты знаешь, что такое дургавас?
        Я отрицательно покачала головой и ощутила, как к моему лицу прилила кровь.
        - Никто тебе не рассказал, как живут телохранительницы?
        Уверена, если бы корни моих волос могли покраснеть, они обязательно покраснели бы.
        - В моей деревне люди мало знают о Джханси.
        - Понятно, - с жалостью в голосе произнесла Кахини. - Из какой ты деревни? Я не расслышала Сундари.
        - Из Барва-Сагара.
        - Это на севере?
        - Нет, на юге отсюда.
        Ее улыбка была настолько мимолетной, что, возможно, мне только почудилось, что девушка улыбнулась.
        - Ладно. Дургавас - это всего лишь спальня с десятью кроватями. Наши служанки спят за дверями этой комнаты на полу.
        - Бывшие члены дурга-дала? - спросила я, повторяя то, что услышала от Сундари.
        - Да. Хотя та, которая выбьется в командирши, получает небольшое поместье и приличное содержание.
        - Значит, когда Сундари-джи уйдет на покой, ей подарят поместье?
        - Да, как и той, которая займет ее место, - ответила Кахини и, остановившись перед завешенным тканью дверным проемом, добавила, глядя мне в глаза: - Мы все боремся за одно и то же.
        - А как рани выбирает ту, что станет начальницей над остальными?
        Кахини позволила себе широко улыбнуться. Ряд идеально белых зубов сверкнул на фоне красных губ.
        - Ищет смиренных.
        Раздвинув занавесь, она вошла в комнату.
        Десять массивных деревянных кроватей с ворсистыми матрасами выстроились вдоль украшенных фресками стен дургаваса. Я последовала за Кахини. Девушка остановилась у последней в ряду кровати. Я нагнулась и прикоснулась к ней. Ложе, достойное махараджи.
        - Уверена, что ты никогда прежде не видела кровати, - сказала Кахини.
        - Дома я спала на чарпае.
        - Ну… ты будешь очень удивлена, когда увидишь зал, где проводят дурбар. Впрочем, весьма сомневаюсь, что сегодня ты там побываешь. Рани на этой неделе вообще никуда не ходит. Большую часть дня она молится Дурге, чтобы не заболеть. Это плохо. Вскоре, боюсь, она растолстеет, как хавронья, и вообще не сможет никуда ходить.
        От удивления я зажала себе рукой рот. Я никогда не слышала, чтобы о беременной женщине отзывались таким образом, особенно если она - рани Джханси.
        - О-о-о… Не притворяйся сконфуженной. Это правда. Я откровенно сказала рани об этом.
        - И она не рассердилась?
        - Возможно, немного, но рани ценит честность.
        - И смирение? - предположила я.
        - Да.
        Кахини уселась на кровать. Следуя ее примеру, я попыталась сохранить такую же непринужденность и грацию.
        - Честность - одна из важнейших черт характера нашей рани. Всегда обращай внимание на то, что на ней надето. - Девушка заметно понизила голос, как будто собиралась сообщить мне ужасный секрет. - Из украшений она обычно носит лишь простые бусы и жемчужные сережки.
        - А что она в таком случае думает о твоих драгоценностях?
        Кахини отстранилась, чтобы лучше меня разглядеть.
        - Только рани может позволить себе проявлять смирение и скромность в своей одежде, нам же полагается проявлять их в своих поступках. Как ты, надеюсь, заметила, все женщины в зале рани одеты в шелковые сари. - Взгляд ее переместился на мой старый дорожный сундук с потемневшими от времени серебряными запорами. - У тебя там, надеюсь, есть парочка?
        У меня в помине не было ничего из шелка. Только две новые курты и джути, которые были папе по карману.
        - Нет.
        - А-а-а, - с наигранной непринужденностью произнесла Кахини. - Что ж, наверняка другие одолжат тебе вещи, пока ты не сможешь купить себе одежду получше.
        В животе у меня образовался тугой комок. Я подумала о том, сколько может стоить шелк.
        - Какое отношение шелк имеет к смирению?
        - Никакого, но мы не можем расхаживать по дворцу в одежде, приличествующей разве что походу на деревенский базар. Рани позволительно одеваться скромно, потому что она - рани. А мы - простая прислуга, - произнесла Кахини, в голосе которой появились жесткие нотки. - А теперь я покажу тебе майдан.
        Она поднялась с кровати. Я последовала за ней в открытый дворик. Множество ярких растений, подобно переливающемуся всеми цветами радуги водопаду, свисали вниз из каменных чаш. Фонтан мелодично плескался под солнцем. Но я не позволила себе отвлечься и сосредоточилась на том, что говорит мне Кахини. Мы свернули на узкую аллею. Люди, встречавшиеся нам на пути, уважительно сжимали свои руки в намасте, но моя провожатая в большинстве случаев не обращала на них ни малейшего внимания.
        - Завтра, - говорила она, пока мы шли, - ты будешь присутствовать на нашей тренировке. Будет большой ошибкой выглядеть излишне самоуверенной, когда тебя попросят продемонстрировать то, что ты умеешь. Помни: смирение во всем.
        - Как можно проявить смирение, когда стреляешь из лука?
        - Не сразу принять предложение присоединиться к нам, а когда Сундари-джи будет настаивать, можешь сказать, что твоего мастерства недостаточно.
        Я была благодарна Кахини за то, что она вызвалась меня проводить. Вряд ли другие женщины стали бы утруждать себя, давая столько советов.
        - А раджа присутствует на тренировках?
        - Гангадар-джи, - назвала она правителя по имени, - нет. Он будет в театре.
        Мы вышли на большое, поросшее травой поле. Кахини остановилась.
        - Майдан, - объяснила она.
        С одной стороны его ограничивал мощенный плитами внутренний дворик, с другой - бараки, в которых, как я впоследствии узнала, квартировали воины раджи. Здесь мне предначертано судьбой доказать пригодность стать одной из дурга-дала, изменить свою жизнь и жизнь Ануджи к лучшему.
        - Насмотрелась? - спросила Кахини. - Скоро пойдет дождь.
        Я подняла голову. Прежде голубое небо и впрямь заволокли тучи. Теперь мне казалось почти невероятным, что несколько часов назад я стояла во дворе дома отца. Впрочем, мое путешествие на этом не закончилось. Мне еще предстояло встретиться с рани.
        Я последовала за Кахини. От майдана до Панч-Махала идти было недолго. Когда мы добрались до внутреннего дворика, моя проводница остановилась и поправила складки дупатты. Я стояла и смотрела на камни у меня под ногами. У них был мягкий цвет отшлифованного тикового дерева. В моей деревне даже в храме бога Шивы не было таких великолепных полов.
        Как только мы вернулись в зал рани, Сундари сообщила мне, что госпожа чувствует себя неважно, поэтому в зал, где собирается дурбар, она сегодня не пойдет. Кахини одарила меня многозначительным взглядом, а затем опустилась на одну из подушек, разложенных вокруг фонтана. Когда Сундари ушла, я осталась стоять, наблюдая за женщинами. Четверо играли в пачиси[47 - Пачиси - индийская настольная игра. Представляет собой игровое поле в виде креста, по которому игрок перемещает фишки. Количество клеток, на которые перемещается фишка, определяется броском пяти, шести или семи раковин моллюсков каури.], двое - в шахматы. Симпатичная девушка лет девятнадцати-двадцати с чистым лицом овальной формы жестом пригласила меня присесть к ней в уголке.
        - Когда я приехала сюда, в первый день мне так же все вокруг казалось внове, - сказала она мне.
        - Ты не из Джханси?
        - А разве Кахини тебе не сказала? - удивилась девушка. - Мне казалось, что она первым делом расскажет тебе об этом. Я из далитов. Прежде жила в куда меньшей деревушке, чем твоя. Меня зовут Джхалкари.
        Вы, полагаю, помните, что все люди в Индии делятся на четыре варны: брамины, кшатрии, вайшьи и шудры. Ниже всех этих каст, настолько низко, что о них не принято даже говорить, находятся далиты, они же неприкасаемые. Далиты рождаются на свет, чтобы заниматься работой, считающейся духовно нечистой. Это может быть как чистка выгребных ям, так и подготовка покойников к погребальному костру. Можно прожить всю жизнь, даже слова не сказав далиту. Теперь же я сидела на одной с ней подушке и разговаривала… Нет, в Барва-Сагаре мне никто не поверит. Я едва смела дышать, боясь, что воздух, который я вдыхаю, «запятнан» неприкасаемой.
        Теперь я понимаю, что все это просто смешно, но вы должны понять, что в Индии такой порядок вещей длился на протяжении тысячелетий, со времени, когда была написана «Пуруша-сукта». В этом гимне излагается концепция каст. Далиты окутаны множеством суеверий. Многие считают, что под воздействием взгляда неприкасаемых киснет молоко. Дотронуться до далита - все равно что запачкаться. Разговаривать с ними - значит совершить неугодный богам поступок. Человек не становится далитом. Неприкасаемыми рождаются. Это наказание за чудовищные поступки, которые были совершены в прежней жизни. Все это часть самсары, беспрерывно вращающегося кармического колеса.
        Вы, без сомнения, слышали о знаменитом Лао-цзы[48 - Лао-цзы - древнекитайский философ VI -V веков до н. э., которому приписывается авторство классического даосского философского трактата «Дао Дэ Цзин», считается основоположником даосизма.], который жил полтора тысячелетия назад в соседнем с нами Китае. Он писал: «Следи за своими мыслями, ибо они становятся словами. Следи за своими словами, ибо они становятся твоими действиями. Следи за своими действиями, ибо они становятся твоими привычками. Следи за своими привычками, ибо они становятся твоим характером. Следи за своим характером, ибо он становится твоей судьбой». Поскольку большинство индусов свято верят в судьбу, неудивительно, что они считают, будто бы далиты заслуживают то отчаянное положение, в котором очутились. Их прошлые действия определили их характер, что в свою очередь определило их теперешнюю судьбу.
        Конечно, кое-кто считает все это полнейшим вздором. Рани Джханси была из их числа. Впоследствии, узнав ее лучше, я поняла, что рани считает разделение общества на касты неправильным. Это все равно что делить на касты части одного и того же дерева, а потом притворяться, будто бы листья лучше ствола. Как листья могут существовать без ствола, а ствол - без листьев?[49 - Данное утверждение является художественным вымыслом автора. За период, когда рани единовластно правила в Джханси, известен, например, случай, когда Лакшми Баи приказала отсечь кисть руки у семилетней девочки из далитов за то, что она случайно осквернила своим прикосновением брамина.]
        - Карма, конечно, существует, - однажды заявила рани в моем присутствии. - Лао-цзы прав. Вот только наказание за наши плохие поступки в предыдущей жизни имеет не внешнюю, а внутреннюю форму. Мы сами себя наказываем, принимая неправильные решения.
        В то время, однако, сидя рядом с Джхалкари, я еще понятия не имела, кто такой Лао-цзы, и ни разу не общалась с рани на духовные темы. Тогда меня удивляло то обстоятельство, что никто в зале рани не выявляет своего осуждения при виде меня и Джхалкари, сидящих на одной подушке.
        - Я первая из далитов, с кем ты разговариваешь? - спросила девушка.
        - Да, - призналась я. - Но я вообще мало с кем общаюсь, так что в этом нет ничего удивительного.
        Впрочем, ничего плохого не происходило. Мы просто болтали. Так я могла разговаривать с кем угодно.
        - Некоторые из присутствующих, - сказала Джхалкари довольно громко, - чураются меня, хотя внешне я очень похожа на рани. Нас вполне можно принять за родных сестер. Я купаюсь в одной с ними воде, ем такую же, как они, пищу, сплю в похожей кровати, но кое-кто считает, что, поскольку я рождена среди далитов, то я грязная.
        Стыдно признать, но тогда я не могла сказать, согласна ли с этими утверждениями, поэтому сочла за лучшее промолчать. Джхалкари увидела, что мне не по себе, и поспешила переменить тему разговора.
        - Пока рани спит, мы можем отдыхать, - сказала она. - Послушай, как играют.
        Кто-то снаружи играл на в?не[50 - В?на - старинный индийский щипковый музыкальный инструмент, используемый при исполнении индийской классической музыки.], но я слишком разволновалась и была напряжена, чтобы получать удовольствие от услышанного.
        Вскоре пришла Сундари. Рядом с ней шла женщина в зеленом сари чандерийской[51 - Чандери - город в Индии, славившийся своими ремесленниками.] работы, ткань которого слегка топорщилась на животе. Кроме простой нити жемчуга и небольшого бриллиантового перстня, на ней не было других украшений. Впрочем, одной поразительной схожести с лицом Джхалкари мне бы хватило, чтобы понять: передо мной рани. Черты ее лица были почти идеальными: овальное лицо, губы, контур которых напоминал изгибы лука, длинный прямой нос… Меня поразило, что неприкасаемая и рани выглядят как сестры.
        Я тотчас же вскочила на ноги. Другие женщины проделали то же самое. Пока рани шла в мою сторону, я, повторяя жест Джхалкари, сложила ладони в намасте.
        - Сита Бхосале из Барва-Сагара! - обратилась ко мне рани. - Посмотри мне в глаза. Не бойся смотреть своей рани в глаза. Я не богиня.
        Я сделала так, как она велела, и затаила дыхание, ожидая, что будет дальше.
        - Сундари права. Она превосходно умеет читать по лицам. У тебя весьма скрытное лицо. Ты, я вижу, не из тех, кто легко расстается со своими секретами.
        Она выдержала паузу в ожидании моего ответа, но я хранила молчание.
        Рани хихикнула.
        - Кто-нибудь познакомил тебя с другими женщинами?
        - Ваше Высочество! Я уже разговаривала с Сундари, Кахини и Джхалкари.
        Рани хлопнула в ладоши. Неназванные женщины встали полукругом перед нами.
        - Это Моти.
        Похожая на жемчужину девушка, прежде ходившая за Кахини, кивнула мне.
        - Это Хеера.
        У Хееры были красивые, очень толстые косы.
        - Прийала.
        Я попыталась запомнить что-нибудь характерное, чтобы не забыть, но в глаза ничего не бросалось. Возможно, разве что худоба.
        - Каши.
        У Каши была милая, невинная улыбка.
        - Мандар.
        А вот она внешне была похожа на мужчину.
        - И Раджаси.
        Лицо как у лошади.
        Я снова сложила ладони в намасте.
        - Большая честь для меня быть принятой здесь.
        Раджаси обменялась с Кахини многозначительным взглядом. Я встревожилась, подумав, не умудрилась ли совершить какую-нибудь ошибку.
        - Сейчас мы направляемся в храм Махалакшми[52 - В индуизме Махалакшми является верховной богиней-матерью, и, как многие полагают, она есть корень всего творения.] кормить нищих, - заявила рани. - К завтрашнему дню подыщи себе что-нибудь из одежды, более соответствующей твоему новому положению. Уверена, одна из женщин одолжит тебе, если в твоих вещах нет ничего из шелка.
        Кивнули несколько, в том числе Джхалкари.
        - Да, Ваше Высочество.
        - Думаю, ты устала после дороги, Сита?
        - Не особо.
        - Тогда следуй за нами.
        Никто не сказал мне, что надо захватить с собой оружие, хотя я видела его за поясами, которыми были обвязаны ангаркхи. Под одеждой, впрочем, у меня за пояс также был заткнут тонкий кинжал в ножнах. Если какой-то дурак все же осмелится напасть на беременную рани, у меня есть чем ее защищать.
        Сундари и Кахини шли перед рани. Хеера и Прийала шли справа и слева от нашей госпожи. Я заняла место сзади. Служанки подошли к нам с зонтами. Дождь снаружи хлестал бесконечными серыми потоками, поэтому, несмотря на зонт, нижняя часть моих чуридар намокла и выпачкалась в грязи прежде, чем мы успели отойти от двери. Я оглянулась, желая узнать, что делают остальные женщины. Моти шла на шаг позади меня.
        - Подожди, пока не придем в храм, - сказала она. - Стряпуха рани приготовила вкуснейшие имерти[53 - Имерти - популярный в Индии десерт из муки бобов урда и сахарного сиропа. Имеет форму скрученной в кольцо спирали оранжевого цвета.] для бедных. Ты никогда в жизни не пробовала такой вкуснятины.
        - А что такое имерти?
        Большие глаза Моти стали еще больше.
        - Ты никогда не пробовала имерти?
        Она повернула голову к Джхалкари, которая шла рядом. Никто из них, кажется, не обращал ни малейшего внимания на то, что их чуридары намокли.
        - У тебя же в деревне готовили имерти?
        Каждый раз, когда кто-либо чего-то не знал, они, судя по всему, спрашивали у Джхалкари. Если невежественная девушка из захудалой деревушки далитов знает, значит, все должны знать.
        - Вне пределов Джханси женщины соблюдают пурду, - тонким голоском произнесла Джхалкари. - Так что возможности поесть имерти, если твой мир ограничен стенами дома, почти нет.
        Моти замедлила шаг, подстраиваясь под меня.
        - Ты никогда не выходила наружу? - спросила она.
        - Несколько раз меня выносили в паланкине.
        - Это, должно быть, просто ужасно.
        - Что именно? - встряла в разговор Джхалкари, не дав мне ответить. - Проливной дождь или эти чудесные пейзажи?
        Мы как раз проходили мимо слоновника. Махауты, погонщики слонов, занимались уборкой. Они выгребали из стойл навоз, оставшийся после их подопечных, и складывали его в высокие кучи. Когда ливень закончится и навоз подсохнет, его, скорее всего, сожгут. Я старалась не рассмеяться, но, встретившись взглядом с Джхалкари, не сдержалась.
        - Сита понимает, что я хотела сказать, - произнесла Моти. - Ты же меня поняла?
        - Да. В моей жизни не хватало разнообразия, но я всегда могла обогатить ее с помощью книг.
        Если вам попадался человек, который почти ничего в жизни не прочел, то вы поймете, насколько пустым был взгляд Моти. Для того, кто не читает, жизнь - это то, что можно увидеть и пощупать. Они не понимают, как, раскрыв книгу, можно вместе с героями пьесы перенестись в Арденнский лес[54 - В данном случае имеется в виду знаменитый в средневековой Англии лес, прежде располагавшийся в графстве Уорикшир, а ныне в основном вырубленный. Упоминается как место действия исторических пьес Шекспира.] или Иллирию[55 - Иллирия - древнее название западной части Балканского полуострова.]. Для тех, кто любит книги, мир полон тысячи цветов, а вот остальные, как мне кажется, видят его лишь серым и черным. Дерево для таких людей останется всего лишь деревом. Оно никогда не сможет стать дверью, ведущей в другой мир, населенный существами, которых здесь просто не увидишь.
        Мы пересекли улочку, на которой располагались торгующие кофе и чаем лавчонки. Мимо прошли две англичанки. Таких красивых зонтов, как у них, я прежде не видела. Кожа у женщин была тонкой и бледной, словно лунное сияние.
        - Иностранки, - сказала Моти, проследив за моим взглядом.
        Мне хотелось хорошенько их рассмотреть, но мы внезапно оказались у храма Махалакшми, располагавшегося всего в нескольких шагах от лавчонки, торгующей священными бусами, вырезанными из древесины манго. Храм стоял на берегу озера Махалакшми, окруженного священными фигами, которые давали надежную защиту от дождя. Служанки опустили свои зонты. Мокрую обувь мы оставили на мраморных ступеньках храма.
        - Махалакшми - богиня-хранительница рода раджи, - объяснила мне Джхалкари, когда мы вошли. - Ни одна другая богиня, даже Дурга, не пользуется таким почитанием со стороны рани.
        Храмовые стены поблескивали, словно тлеющие угольки. Их покрывали тиковое дерево и янтарь, поэтому в свете зажженной масляной лампы казалось, что весь храм сияет изнутри. Я старалась не смотреть на других молящихся, но большинство из них были настолько бедны, что не могли позволить себе более-менее приличную курту или дхоти. А вонь от них, которую не способны были поглотить капли почти горячего дождя, была нестерпимой.
        Мы провели около часа, стоя позади длинного деревянного стола и надзирая за распределением еды. Я с изумлением узнала, что рани неплохо знакома с жителями Джханси, словно жила здесь всю жизнь, а не стала рани лишь девять лет назад. Они кланялись ей и складывали руки в уважительном жесте намасте, но, кроме этого, я видела, как люди смотрят рани прямо в глаза и даже шутят с ней. Один старик набрался дерзости и заявил, что через несколько месяцев она будет кругленькой, как имерти. Услышав это, я затаила дыхание. Что может случиться с человеком, позволившим себе излишнюю вольность в общении с рани? Тюрьма? Казнь? Штраф?
        Но рани лишь откинула назад голову и рассмеялась. Ей слова старика показались забавными.
        - Вам не следовало бы легко к этому относиться, - сказала Кахини, когда старик отошел.
        - Почему? - возразила рани. - Это же правда.
        Она опустила глаза, посмотрела на свой округлый живот и с нежностью погладила его рукой.
        - Я девять лет этого ждала. Выглядеть, как имерти, для меня сродни благословению.
        Я повернула голову к Сундари, надеясь, что она мне что-то объяснит, но женщина стояла рядом со мной с большим черпаком и разливала даал[56 - Даал - суп из чечевицы, паприки, томатов и разных специй.]. Выражение ее лица оставалось невозмутимым.
        - А Гангадар-джи так же добродушно относится к своим подданным? - поинтересовалась я.
        Бросив взгляд на рани, Сундари опустила руку с черпаком.
        - Кто надоумил тебя называть раджу по имени?
        - Никто. - Сердце тревожно забилось у меня в груди. - Я слышала, как Кахини…
        - Она приходится радже двоюродной сестрой. То, что позволительно ей, нас не касается. Для всех он - Его Высочество… раджа…
        Я посмотрела на рани. Она разговаривала с очередным просящим и меня слышать не могла.
        - Разумеется… извините…
        Я почувствовала себя униженной и совсем позабыла, о чем вообще спрашивала.
        - Будь осторожнее. Рани терпеть не может излишне самонадеянных людей.
        Кахини тоже об этом говорила.
        - Давай я тебе кое-что объясню, - молвила Сундари. - Каждый день рани встает в шесть часов утра, возносит богам молитвы, а затем наблюдает за нами, пока мы упражняемся во владении оружием на майдане. Когда мы возвращаемся во дворец, рани принимает купель, и мы все идем совершать пуджу. Потом она спит, а мы читаем. Когда проснется, мы сопровождаем рани в зал дурбара. Она на самом деле вхожа туда. После возвращения в Панч-Махал мы ужинаем. Потом бывают разные развлечения. Мы ложимся спать, и новый день начинается с шести часов утра. Рани твердо придерживается одного и того же распорядка. Никогда никаких изменений… Рани предсказуема, а раджа - нет. Только Кахини позволено называть его по имени. Они выросли в одном доме.
        Я удрученно повесила голову. Я чувствовала себя так, словно лично оскорбила рани. Оставшееся время в храме я предпочла молчать.
        Дождь закончился. Мы обулись в джути, оставленные нами на мраморных ступеньках, и отправились в обратный путь. Лужи внизу блестели, отражая свет от свешивающихся с крыш каждого дома масляных ламп. Направляясь в храм, мы шли вниз, но теперь нам приходилось подниматься наверх. Впрочем, без дождя было совсем неплохо. Полагаю, что каждая думала о своем, по крайней мере, все молчали.
        Когда мы добрались до Панч-Махала, я задержалась на минутку, стоя во внутреннем дворике и глядя поверх ворот на город. В лучах заходящего солнца дома купались в золоте и фиолетовых тенях. Где-то там, внизу, есть лавка с вывеской «Книги на хинди, маратхи, английском». Книги никогда не приводят человека к беде. Читая их, нельзя вести себя с кем-то излишне фамильярно. Хотелось бы мне иметь возможность что-нибудь там купить…
        - Ты собираешься заходить? - позвала меня Джхалкари.
        Я последовала за другими в зал рани. На низком деревянном столике стояли глубокие тарелки с супом. Я заняла свободную подушку рядом с Джхалкари. Служанки внесли подносы с рисом, над которым поднимался пар, карри[57 - Карри - название разнообразных пряных, густых, жидких блюд из тушеных овощей, бобовых и мяса. Как правило, подается с рисом.] с зеленым перцем чили и кориандром, а также овощи, приготовленные с ядреными приправами. Мне хотелось попробовать все яства, особенно фрукты, которые затем подали к столу. Вот только ужин оказался кратким, ибо рани сегодня голодна не была. После ужина, как рассказывала мне Сундари, госпожа попросит одну из нас почитать ей вслух или позовет придворных музыкантов, но рани заявила, что ей нужно кое с кем встретиться.
        - В такой час? - удивилась Кахини.
        - Прибудут Нана Сагиб, Тантия Топи и Азимулла-хан[58 - Азимулла-хан (1830 -1859) - сирота-мусульманин, выросший при христианской миссии в Канпуре и получивший там хорошее образование. Долгое время работал на Британскую Ост-Индскую компанию, а затем, посланный Наной Сагибом, выполнял дипломатическую миссию в Лондоне. Во время восстания сипаев сыграл значительную роль в истреблении нескольких групп европейцев с их семьями. Умер от болезни.]. Они останутся во дворце на ночь. Есть кое-какие новости, которые я хочу с ними обсудить.
        Кахини издала гортанный звук, который показался мне весьма неуважительным по отношению к рани.
        - Какие могут быть важные новости? Неужели умер любимый портной Сагиба?
        Рани бросила на Кахини негодующий взгляд.
        - Не стоит забывать, что Сагиб - сын пешвы.
        - Который потерял свой престол из-за британцев прежде, чем смог научить своего сына чему-то полезному в жизни.
        - Довольно, - произнесла рани. Впрочем, особо сердитой она при этом не выглядела.
        - Уверена, золота на нем будет больше, чем на вас, - молвила Кахини.
        - Мы будем присутствовать на встрече? - поинтересовалась Сундари.
        - Нет. Я сама пойду в дурбар, - заявила рани.
        Лицо Кахини оставалось бесстрастным до тех пор, пока рани не покинула нас.
        - Какие новости могут внезапно потребовать личной встречи? - поднявшись с подушки, воскликнула она.
        - Рани имеет право делать все, что угодно ее душе, - возразила Сундари.
        - А мы - ее дургаваси! Мы должны ее защищать.
        - От кого? - молвила Мандар, исказив мужские черты своего лица гримасой. - От ее лучших друзей?
        Но Кахини не унималась.
        - Будь я рани, то не водила бы дружбу с настолько грубыми мужчинами, как Азимулла-хан и Тантия Топи.
        - Зачем ты это говоришь? - возмутилась Сундари.
        - Я выросла при дворе и с первого взгляда узнаю опасных людей.
        Спустя два часа рани вернулась, пребывая в полнейшем душевном спокойствии. Ничего плохого с ней не случилось. Она устала и хотела одного - спать. Мы провели ее по коридору мимо дургаваса, где меня ждала моя собственная кровать, в огромную опочивальню. Стены здесь были обшиты дорогими породами дерева и окрашены в бело-голубые тона. Впрочем, первой обращала на себя внимание мебель. В мерцающем свете ламп я видела, что все, начиная от кровати с пологом, поддерживаемым четырьмя столбиками, и заканчивая элегантным комодом вместе с прикроватными столиками, было сделано из серебра. Ветерок проникал сюда из сада. Пахло ветиверией[59 - Ветиверия - род многолетних травянистых растений семейства мятликовых, эфирномасличная культура.] и вейником. Позже я узнала, что завесы на окнах, сплетенные из длинных стеблей тростникового вейника, служанки вымачивают в воде. Вследствие этого, откуда бы ни веял ветер, в опочивальне витал приятный запах.
        Мы стояли полукругом у кровати рани. Мои ноги по щиколотку утопали в мягких белых коврах, которыми был устлан пол. Сундари задвинула полог из серебряной парчи, пока рани переодевалась ко сну. Затем полог вновь раздвинули, и рани пожелала нам спокойной ночи. Я последовала за другими девушками. Только Сундари задержалась. Будучи капитаншей телохранительниц, она обязана была спать на кровати при входе в покои рани, а трое мужчин-стражников стояли на посту перед дверью.
        Вернувшись в дургавас, я подошла к кровати, которую показала мне сегодня Кахини. Возле нее стоял сундук со всем тем, что передал мне при расставании папа.
        - Ты моя соседка, - сказала Джхалкари.
        Ее кровать стояла подле моей. Пока другие переодевались на ночь в длинные, простого покроя курты, девушка сидела, скрестив ноги, и наблюдала за тем, как я вытаскиваю из сундука мурти[60 - Мурти - в индуизме статуя или изображение определенной формы бога или святого.], вырезанные отцом. Он очень тщательно завернул две статуэтки из дерева манго в несколько слоев полотна. При виде мурти у меня екнуло сердце. Никогда прежде я не спала вне стен родного дома, не разлучалась ни с отцом, ни с кем-либо из семьи. Я смотрела на папину работу. Одна мурти изображала богиню-воительницу Дургу верхом на тигре. Вторая - Ганешу, устранителя преград. Я поставила мурти на невысокий прикроватный деревянный столик, а папин сундук на пол под ним.
        - Завтра после тренировки, - сказала Джхалкари, - можешь взять на время одну из моих шелковых ангаркхок.
        - Спасибо. Очень мило с твоей стороны. - Присев на свою кровать, я посмотрела на девушку.
        Джхалкари пожала плечами. И вновь меня поразило, насколько она похожа на рани.
        - Когда я сюда приехала, меня тоже выручили.
        - Кто-то из этих женщин?
        - Нет. Ее с нами уже нет, - понизив голос, сказала Джхалкари и подалась вперед. - Она спуталась с одним солдатом, а рани не мирится с аморальным поведением.
        Я глянула поверх ее плеча, не подслушивает ли кто, и увидела, что одна из кроватей пустая.
        - Кого-то нет.
        - Кахини. А ты разве не заметила?
        Джхалкари встала и начала раздеваться.
        - Она ушла после ужина, отправилась в театр раджи.
        Переодевшись, Джхалкари улеглась на своей кровати и повернула ко мне голову.
        - Она уходит каждую ночь.
        - А что рани об этом думает?
        - Ты спрашиваешь, не взял ли раджа ее себе в наложницы?
        Прямота девушки смутила меня, щеки мои вспыхнули, но мне все же удалось промямлить:
        - Да.
        Джхалкари бросила взгляд на Моти, которая поднялась со своей кровати, чтобы задуть пламя масляных светильников.
        Джхалкари подождала, пока Моти отойдет подальше, а затем прошептала:
        - Рани полагается на Кахини. Они очень близки. Кахини развлекает раджу, а развлечения - все, что имеет подлинную важность в Джханси. Ты сама все поймешь со временем.
        Очень бы мне хотелось знать, что Джхалкари имеет в виду под «развлечениями». Я натянула на себя одну из курт, захваченных из дома, и улеглась на матрасе, который, судя по всему, набили птичьим пухом. Никогда прежде мне не доводилось лежать на чем-либо настолько мягком. Я смотрела на огонек последней, еще не задутой масляной лампы, которая отбрасывала танцующие тени на потолок. Я думала о том, что наша жизнь похожа на это самое пламя. Вот оно ясно освещает предмет, а через секунду он вновь погружается в тень, скрывающую его очертания. Еще пару дней назад я волновалась лишь о том, чтобы выдержать испытание и обеспечить Ануджу приданым. Сейчас я лежу на новой для меня кровати и, охваченная новыми тревогами, прислушиваюсь к незнакомым мне звукам. Что будет, если я не смогу произвести впечатление на рани? Что, если я не понравлюсь радже? Что, если новые ангаркхи окажутся настолько дорогими, что я не смогу скопить денег на приданое Ануджи? Я не могу больше ждать. Сестра быстро растет. Мужчинам не нужна старая невеста.
        Я должна была испытывать чудовищную физическую усталость, но мой разум, подобно волчку, без устали вертелся на одном месте. Я вытащила свой дневник, записала впечатления о минувшем дне и, закончив, прикрыла глаза. Я слышала равномерное дыхание других женщин и старалась сосредоточить все свое внимание на этом звуке, но никак не могла заснуть… Дверь дургаваса скрипнула, приоткрылась, и в проеме появилась стройная, грациозная фигура Кахини. Я слышала тихое позвякивание ее серебряных ножных браслетов. Девушка пересекла погруженную в сумрак комнату и остановилась возле кровати, стоящей напротив моей. Очевидно, Кахини пользуется большим доверием рани, если госпожа позволяет ей после «развлечений» с раджей возвращаться так поздно в дургавас. Девушка сунула свои джути под кровать и задула огонек в лампе. Потом комната погрузилась во тьму и тишину. Я единственная, по-видимому, здесь не спала.
        Глава 7
        Утром, одеваясь, я наблюдала за тем, как женщины вытаскивают из-под кровати коричневые заплечные мешки. Рядом со мной Джхалкари в полном молчании осматривала содержимое своего мешка. У всех дургаваси было одинаковое оружие: кожаные колчаны, полные стрел, луки из полированного тиса, усыпанные драгоценными камнями сабли, пистолеты с рукоятками из серебра и дорогие двуручные кинжалы, которые у нас называют катарами.
        Мне пока еще не выдали этого оружия. Я с завистью смотрела, как женщины затыкают пистолеты и кинжалы за пояса, которыми были стянуты их ангаркхи. Сабли, колчаны и луки они носили в мешках, закинутых за плечи. Никто ничего мне не говорил. Каждая дургаваси действовала весьма сосредоточенно, сохраняя полное молчание.
        После завтрака, состоящего из дынь и чая, я последовала за женщинами наружу, и мы спустились со склона холма к майдану. Когда мы добрались до поля, на которое Кахини водила меня вчера, Сундари приказала мне следовать за ней в длинное узкое строение, расположенное неподалеку. Там пахло сухим сеном и землей. Сундари не сказала мне и слова, пока мы не дошли до самого конца конюшен. Там она указала мне рукой на вороного жеребца с такой ярко выраженной мастью, что могло показаться, будто бы его специально покрасили чернилами. Только белый бриллиант на лбу жеребца выделял его из утреннего полусумрака, царящего в конюшне. Его звали Шер, что в переводе с хинди значит «лев».
        - Почему тебя так назвали? - спросила я полушепотом у коня, который внешне ничем не напоминал льва. - Дело не в окрасе и явно не в гриве…
        Я протянула руку поверх низкой ограды, чтобы погладить коня. Я думала, что он отпрянет, но Шер оставался стоять неподвижно.
        - Наверное, дело в твоей храбрости… Я права?
        Повернув голову, я увидела, что Сундари стоит, скрестив руки на груди, и смотрит на нас.
        - Ты будешь ездить на нем шесть дней в неделю. Воскресенье - выходной, - сказала она.
        Развернувшись, женщина направилась к выходу. Я отдернула руку и пошла за ней.
        - Такова христианская традиция, - голос ее был хрипловатым, словно шуршание палой листвы, гонимой по камням. - Британские солдаты настаивают, чтобы по воскресеньям никто не работал.
        - Здесь живут британские солдаты? - глядя на близлежащие казармы, спросила я.
        - Не внутри крепости. Британские офицеры живут в военном поселении. Это в двух милях отсюда, но принимаемые ими решения имеют и над нами власть.
        Я вспомнила о двух иностранках, которых видела по дороге к храму Махалакшми. Скорее всего, это были жены офицеров.
        - Мы упражняемся по утрам, - сменила Сундари тему нашего разговора. - Малкхамб и стрельба из лука и пистолета - по понедельникам, средам и пятницам. Владение саблей и латхи - в три оставшихся дня. Сегодня ты присоединишься к нам только во время стрельбы из лука, а пока садись возле рани и наблюдай.
        Роса на майдане холодила пальцы ног. Завтра обязательно надену обувь с закрытыми носками. Невдалеке на шестах растянули желтый навес, а под ним положили четыре большие подушки. На одной подушке сидела рани, две другие занимали старики, чьи глаза настолько глубоко запали, что по их морщинистым лицам невозможно было понять, дремлют они или бодрствуют. Все трое подняли головы и наблюдали, как я к ним приближаюсь, но никто не потрудился представить меня старикам. Я скромно уселась на свободной подушке. Сундари возвратилась обратно на поле.
        - Помните, чему Кришна учил принца Арджуна? - молвил один из стариков.
        Его седые волосы спадали густыми волнами на уши. Мне подумалось, что в молодости он был очень красивым.
        - Есть смысл начинать войну сейчас, если в будущем она сбережет многие жизни.
        - Я все это понимаю, шри[61 - Шри - уважительное обращение к человеку, занимающему высокое положение в обществе.] Бакши, но не считаю войну такой уж неизбежностью, - заметила рани.
        - Посмотрите на их поведение в других княжествах, - произнес второй старик.
        Он был моложе шри Бакши. Зубы у него были здоровее, а вот на голове не хватало многих волос.
        - Скажите, в каком княжестве, где им позволили закрепиться, они со временем не присвоили себе всю власть?
        - Шри Лакшман, я все это понимаю, но война… - молвила рани.
        - Иногда весьма благоразумный поступок, - закончил за нее шри Лакшман.
        Рани вздохнула. Ее внимание теперь полностью поглотили женщины на майдане. Больше часа мы наблюдали боевое искусство дургаваси. Все они неплохо стреляли из лука, но никому из них не удавалось каждый раз попадать точно в яблочко мишени. Дургаваси стреляли из тисовых луков, что было для меня диковинкой. Один из богачей в нашей деревне купил эту древесину у англичанина в Бомбее, городе, который находится под властью британцев. Он поручил моему отцу сделать из этого куска дерева лук. Закончив работу, папа сказал, чтобы я проверила, насколько хорош лук. Мне тогда было уже четырнадцать лет. Оружие оказалось просто превосходным… Я увидела, как Раджаси промахнулась, не попав в мишень. Я посмотрела налево, ловя выражение лица рани. Женщина лишь немного приподняла брови.
        Утренний туман рассеялся, открывая моему взору дальние уголки майдана. Из города внизу доносился перезвон храмовых колокольчиков. Из казарм хлынули солдаты раджи, словно пчелы из переполненного улья. Одеты они были в опрятную золотисто-красную форму. Вчера Кахини сказала мне, что эту форму им передали британцы. Они помогают радже в обучении его армии. Некоторые остановились и стали наблюдать за женщинами. Я думала, что рани их прогонит, но госпожа ничего против не имела. Мужчины стояли вот так по пятнадцать-двадцать минут, медленно выкуривая длинные сигареты. Затем Сундари приказала поставить больше мишеней. Я ощутила знакомый зуд в руках.
        - Сита, ступай к нам! - позвала Сундари.
        Рани и ее советники повернули ко мне свои лица. Я знала, что они от меня ждут. Я тотчас же встала и сложила ладони в намасте.
        - Премного благодарна вам, - произнесла я, - но я теперь вижу, что недостойна состязаться со столь умелыми лучницами.
        Сундари посмотрела на рани. Я не осмелилась взглянуть в глаза капитанши, ища одобрения.
        - Сита! - промолвила Сундари. - Я прошу тебя показать рани свое искусство… показать нам всем. Ступай за мной. Я дам тебе свой лук.
        Но я решила до конца следовать совету Кахини. Другие женщины подошли к краю майдана.
        - Я была излишне самонадеянной, когда возомнила, что могу стать частью столь искусных воительниц, - громко, чтобы все слышали, произнесла я. - С вашего позволения я предпочла бы смотреть и учиться. Когда капитанша сочтет меня готовой, я выйду на поле.
        Наступила тишина.
        - Капитанша считает, что ты готова, - произнесла рани.
        - Это большая честь, Ваше Высочество, но я не думаю, что готова.
        Я делала все так, как учила меня Кахини, но чувствовала, что настроение собравшихся на майдане меняется. Рани поднялась со своей подушки.
        - Приведите дивана, который привез эту девочку.
        Лицо Сундари выражало разочарование. Я видела, как стоящая подле нее Джхалкари качает головой. Только сейчас я начала догадываться, что наделала Кахини, и едва сдерживалась, чтобы не расплакаться. Признаюсь, время, которое я простояла под навесом в ожидании прихода дивана, показалось мне вечностью. Я искала среди стоящих на поле Кахини. На ее лице застыла злоба. Когда наши глаза встретились, она осталась невозмутимой, словно не имела к происходящему никакого отношения.
        Прибыл диван. Выглядел он так, будто его разбудили посреди сладкого сна. Когда диван понял, что именно я являюсь причиной утренней суматохи, он нахмурился и между его бровей образовалась морщина. Он склонился в пояс перед рани и сжал ладони в намасте. Затем госпожа отвела дивана в сторону. Они о чем-то переговорили между собой. Все это время я старалась стоять, опустив глаза долу, но трудно было хотя бы украдкой не бросить взгляд на Сундари. Капитанша с любопытством меня рассматривала.
        Спустя, как мне показалось, целую вечность рани и диван вернулись.
        - Диван клянется, что девочка не подведет, - сказала рани Сундари, но по тону госпожи было ясно, что она не особо ему верит. - Также он утверждает, что она превосходно владеет луком, лучше, чем Кахини.
        Рани посмотрела в мою сторону.
        - Без отговорок.
        Я низко поклонилась.
        - Повинуюсь, Ваше Высочество. Я иду.
        Сундари протянула мне свой лук и колчан.
        Пока мы вместе шли по майдану, она произнесла так тихо, чтобы только я могла слышать:
        - Рани сказала, что у тебя три выстрела, а я говорю - всего лишь один. Теперь ничто не сможет смягчить впечатление от твоего поведения.
        Она подвела меня к красной линии, перед которой стояли другие женщины, когда стреляли. Затем Сундари отступила в сторону, и я осталась одна. Солдаты сгрудились по обеим сторонам. По-видимому, я стала их утренним аттракционом.
        Лук из тиса был мощным оружием. Тетива была сплетена из конского волоса, и только сильная рука могла натянуть его. Я несколько раз натягивала тетиву, приноравливаясь, прежде чем достать из-за спины первую стрелу. А затем произошло нечто необычное. Я перестала думать о мишени, многочисленных зрителях и даже о рани. В моей голове зазвучали строки из «Ричарда II», словно отец читал мне их вслух:
        Пономари и те хотят сражаться,
        И учатся, грозя короне вашей,
        Гнуть лук из дважды гибельного тиса…[62 - Перевод А. Смирнова.]
        Я подумала о том, что стреляю из лука с детства. Бояться нечего.
        Я отпустила стрелу. Пронзив воздух, она с глухим стуком воткнулась в красную середину мишени. Наконечник второй стелы расщепил древко первой, а третьей - второй. Опустив руку с луком, я посмотрела на рани. Госпожа была довольна. Рядом с ней диван не скрывал своего облегчения. Кахини повернула голову к Раджаси, которая несколько раз промахивалась за сегодняшний день, и что-то ей сказала.
        Ко мне подошла Сундари. Я вернула ей лук и колчан.
        - Сундари-джи, я хотела бы объяснить…
        - Не стоит. Ты справилась, - произнесла капитанша, повесив лук на плечо.
        - Но Кахини-джи… - старалась я оправдаться.
        - Теперь ты часть двора, - оборвала меня капитанша. - Уверена, Кахини многое тебе наговорила во время вашей вчерашней краткой прогулки, но, если ты в состоянии отличить друга от врага, лучше держись ото всех подальше.
        Я чувствовала себя самой большой дурой во всем Джханси. Что со мной случилось? Жизнь бок о бок с другими дургаваси наверняка научит меня тому, что никому не стоит доверять.
        Сундари быстрым шагом вырвалась вперед, оставив меня плестись позади через весь майдан. Когда я подошла к дургаваси, первой заговорила Кахини.
        - Хорошо отстрелялась, - произнесла она, хотя мне почудилось: «Какая жалость, что ты не промазала». - А рани уже собиралась отослать тебя обратно в деревню. Там у тебя не было бы возможности показать себя перед столь многочисленной толпой.
        Кахини смотрела поверх моего плеча на толпу солдат, ставших свидетелями моих трех выстрелов.
        - Я слышала, что в деревнях женщины соблюдают пурду, - добавила Раджаси.
        - Да, и это заставляет женщин ценить хорошие отношения, - сказала я. - Если живешь в траве, там нет места гадюкам.
        Раджаси поняла, что ее оскорбляют.
        - Что ты хочешь сказать?
        - Ты достаточно умна, чтобы самой догадаться, - промолвила Джхалкари.
        Мы уже тронулись в обратный путь во дворец. Джхалкари шла на шаг позади меня.
        - Это Кахини надоумила тебя так себя вести?
        Я ничего ей не ответила. Я не могла быть уверена, что могу отличить врага от друга.
        - Мы все удивились, что Кахини вызвалась вчера тебя сопровождать, - сказала девушка. - Она, должно быть, решила, что ты представляешь для нее угрозу.
        Я встревожилась, ведь все мои мечты касательно будущего Ануджи всецело зависели от моего пребывания в дурга-дале.
        - Сундари едва не отказала ей тогда, - улыбнувшись, сказала Джхалкари. - Ты не могла не заметить, что она колебалась. Пожалуйста, не суди нас всех по Кахини. Она и Раджаси - единственные змеи в траве.
        - Почему в таком случае Сундари-джи от них не избавится?
        Улыбка Джхалкари стала не такой широкой, когда мы подошли к дворцу.
        - Раджа хорошо относится к этим двум.
        - Я думала, что мы принадлежим рани.
        - Все, что принадлежит рани, принадлежит и ему, - сказала Джхалкари, а через минуту добавила: - А все, что принадлежит радже, принадлежит британцам.

* * *
        В Барва-Сагаре мы обмывались, беря воду из ведер. Во дворце для омовений было отведено целое помещение. Солнечные лучи пробивались сквозь колышущиеся занавеси, освещая отделанную мрамором комнату с длинными скамьями кедрового дерева и единственную купель просто гигантских размеров посередине.
        После утренних упражнений все мы направились обмываться, чтобы подготовить себя к посещению зала дурбара. Мне так и не удалось сдержать себя. Кажется, все это время я удивленно озиралась по сторонам.
        Следуя примеру других женщин, я быстро разделась и сняла с полированного, вделанного в стену бронзового крючка длинный хлопчатобумажный халат. Завязав пояс на талии, я уселась на деревянной скамье подле Джхалкари и принялась в точности повторять за ней все движения. Я аккуратно свернула свою одежду и положила ее в нишу в стене. Взгляд мой упал на служанок, ожидающих с большими махровыми полотенцами и вырезанными из сандалового дерева мисками, полными жидкого ароматического мыла.
        - Как мило! - с подчеркнутой вежливостью произнесла Кахини. - Две деревенские девочки помогают друг другу. Джхалкари, если не ошибаюсь, минуло два года с тех пор, как ты впервые по-настоящему обмылась?
        Пока она это говорила, за спиной у Кахини возникла фигура рани.
        - Надеюсь, ты никого не оскорбляешь, Кахини.
        - Нет. Я всего лишь вспомнила тот день, когда Джхалкари присоединилась к нам.
        Рани направилась к мраморной купели. Одна за другой мы сбрасывали халаты и погружались в приятно пахнущую воду. Никогда прежде я так не блаженствовала в воде.
        - Вечером, - обратилась ко мне рани, - я хочу, чтобы ты почитала нам вслух по-английски.
        Я склонила голову.
        - С удовольствием, Ваше Высочество.
        Если вы представите себе рыбу, которую выплеснули из миски с водой в огромный пруд, вы поймете, что я чувствовала, впервые в жизни принимая настоящую ванну вместе с женщинами дурга-дала.
        Я наблюдала за тем, как одна служанка осторожно моет госпоже волосы, а другая трет ей кожу. Пока еще было почти незаметно, что рани беременна. Фигура ее оставалась стройной, только налитые груди указывали на то, что в скором времени она может подарить княжеству Джханси долгожданного наследника престола. Первая супруга раджи вообще оказалась бездетной. После ее смерти прошло несколько лет, прежде чем он взял себе новую жену. После этого минуло еще девять лет. Это доказывало, что дело не в женщинах, а в радже. Я с тревогой посмотрела на других девушек, надеясь, что они не могут прочесть на моем лице обуревавшие меня подозрения.
        Но все были заняты омовением и болтали друг с другом. Только Сундари молча наблюдала за тем, как три служанки аккуратно ставят на длинный мраморный стол три серебряные шкатулки. Когда крышки шкатулок были откинуты, я увидела их драгоценное содержимое, состоящее из английских кружев, рубиновых заколок для волос и золотых ножных браслетов с изумрудными подвесками.
        Теперь казалось почти немыслимым, что еще вчера я обмывалась с помощью губки, стоя на корточках перед деревянным ведром с водой. Еще более удивительным казалось то, что я никогда прежде не задумывалась о том, что мыться можно по-другому. Что еще я узнаю такого, из-за чего моя прежняя жизнь в Барва-Сагаре покажется мне ужасно жалкой?
        Когда другие дургаваси начали выбираться из воды, я последовала их примеру. Затем я позволила служанке помочь мне облачиться в халат, ибо другие делали то же самое. Покинув рани, мы вернулись в дургавас. Звук наших босых ног, шлепающих по мрамору, напоминал мне удары небольшой плети. Кому-то теперь придется вытирать все те лужицы, которые мы после себя оставили.
        Когда мы добрались до нашей комнаты, Джхалкари подошла к своему деревянному сундуку и что-то оттуда вытащила.
        - К сожалению, у меня нет подходящего оттенка зеленого, - сказала девушка, протягивая мне расшитую золотыми нитями ангаркху насыщенного нефритового цвета.
        Она подождала, пока я переоденусь.
        - Прежде никогда не носила такой красоты, - призналась я.
        Прикосновение мягкого шелка к моей коже было не менее приятным, чем ощущение теплой воды из купели.
        - Можешь оставить себе, - сказала Джхалкари. - Заплатишь, когда сможешь.
        - Но я, возможно, никогда…
        - Когда-нибудь, - произнесла Джхалкари. - Я все равно в ней не хожу.
        Меня одолевала нерешительность. Однажды я уже попалась на уловку Кахини, и это едва не стоило мне места в дурга-дале.
        Джхалкари догадалась, о чем я думаю.
        - Не волнуйся. Я не Кахини. Пока ты еще плохо знаешь меня, но со временем разберешься. Впрочем, будет разумным последовать совету Сундари-джи насчет друзей и врагов.
        - Как ты могла услышать?
        - Я не слышала, просто в свое время Сундари-джи советовала мне то же самое. А еще… - Девушка запнулась, обдумывая, стоит ли ей продолжать. - Она говорит, что, впервые увидев раджу, все очень удивляются. Постарайся скрыть свои чувства, когда попадешь в зал дурбара.

* * *
        Мы поднялись на четвертый этаж дворца. Дверной проем был завешен тяжелыми шторами из золотой парчи. В зале пахло сандаловым деревом и камфарой. Посередине зала на возвышении стоял подобно горе золотой трон, украшенный драгоценными камнями. Перед ним в форме веера были разложены красные шелковые подушки. Над троном был натянут балдахин из роскошного бархата.
        - Этот трон прежде принадлежал Шео Рао Бхао, отцу нашего раджи, - шепотом сообщила мне Джхалкари.
        Ковры под ногами, вытканные замысловатыми красно-золотыми узорами, были мягкими и толстыми, словно овечья шерсть. В стене, лишенной окон, была ниша, в которой сидели две музыкантши, игравшие на ситаре[63 - Ситар - многострунный музыкальный инструмент, используемый для исполнения индийской классической музыки; относится к группе струнных щипковых музыкальных инструментов.] и вине. Вокруг было много чего такого, что хотелось разглядеть, расслышать и понюхать, но мой взгляд невольно устремился к человеку, восседающему на троне. Длинные волосы раджи Гангадара спускались ниже плеч и курчавились вокруг массивной золотой цепи, которую он носил на груди. Драгоценные камни посверкивали на пальцах его рук, на тонких запястьях, на мочках ушей, на тюрбане… Даже пояс у него весь был усыпан драгоценными камнями. Одет раджа был в курту просто невиданной работы.
        Джхалкари слегка толкнула меня в спину. Оказывается, я, заглядевшись, остановилась.
        Красивый молодой юноша с чаури в руке стоял сбоку от Гангадара. Чаури - это церемониальная метелочка, символизирующая право раджи на власть. Одеяние стража чаури лишь незначительно уступало в пышности одежде самого раджи. Со стороны эти двое казались экзотическими птицами, сидящими на насесте. Рядом с троном раджи, за кружевной перегородкой, вырзанной из слоновой кости, стоял другой трон, поменьше первого, и лежало около дюжины шелковых подушек.
        - А зачем рани соблюдать здесь пурду? - поинтересовалась я у Джхалкари.
        - Для впечатления. Раджа считает, что таким образом дурбару придается особая загадочность.
        Джхалкари сделала особое ударение на слове «загадочность». Как будто ширмы и перегородки помогают полету фантазии…
        Рани заняла свое место на троне. Это не потребовало от нее особых усилий. Когда мы все уселись, рани придвинулась поближе к ажурной перегородке, чтобы лучше видеть людей, собравшихся перед сценой. Я назвала это сценой специально. Воистину, происходящее очень напоминало собой представление. Через дверной проем втекал людской поток, состоящий из воинов, советников и… Я тогда еще не знала, из кого конкретно… Особенно богато одетые люди уселись на возвышении перед раджей. Я узнала дивана. Со временем я познакомилась с остальными. Там присутствовали советники Лакшман Рао и Лалу Бакши, генерал Джавахар Сингх…
        Затем позволили войти людям попроще. Вскоре в зале образовалась настоящая толпа.
        Молодой страж чаури почтительно поклонился радже и его супруге и преисполненным благоговения голосом возвестил:
        - Его Высочество, смиренный и досточтимый махараджа Гангадар Рао, владетель Джханси.
        Гангадар встал и поклонился перед своим троном, воздавая хвалу богам и благодаря их, особенно Махалакшми, за то, что возвели его на престол. Затем раджа повернулся к людям и торжественно прижал руку к груди в области сердца.
        - Люди Джханси! Мы здесь ради вас. Что мы можем сделать?
        В ответ прозвучало несколько голосов. Раджа выбрал одного из самых молодых мужчин в толпе, чтобы тот говорил первым.
        - На поле позади моего дома британцы забили двух коров и содрали с них кожу, чтобы пошить из нее себе обувь.
        Послышались возгласы ужаса. Индусы носят обувь, изготовленную из кожи, вот только корова должна умереть естественной смертью.
        - Где стоит твой дом? - спросила рани из-за решетки ширмы.
        - К северу от храма Махалакшми, возле алтаря Ганеши.
        - Завтра мы встретимся с британскими официальными лицами, - пообещала рани. - Больше в Джханси забоя коров не будет.
        - Кто следующий? - произнес раджа, важно, словно павлин, прохаживаясь туда-сюда по возвышению. - Ты.
        Он выбрал молодого человека в первых рядах.
        Так продолжалось довольно долго. Раджа выбирал очередного просителя, а рани отвечала на услышанную просьбу. Много чего интересного узнала я во время этого первого дурбара. Было принято решение выкопать новый колодец. На предложение купить радже двадцать третьего слона рани ответила отказом. Больше всего, впрочем, меня поразил облик усыпанного драгоценными камнями раджи, который вышагивал перед своим отделанным шелком и бархатом троном. По окончании дурбара несколько советников собрались вокруг рани. Они обсуждали текущие дела, но ни один не подошел к радже, не пожелал узнать его мнение. Гангадар между тем болтал со стражем чаури. Юноша смеялся.
        - Твой первый дурбар, - сказала Джхалкари, когда мы выходили из зала, снова направляясь кормить бедных в храме Махалакшми.
        По ее тону чувствовалось, что девушка ожидает, что я скажу по этому поводу, но я хорошо усвоила урок, поэтому лишь коротко ответила:
        - Да.
        - Ты все себе не так представляла? - продолжала говорить Джхалкари.
        Я взглянула на девушку и поняла, что та не кривит душой, но я не спешила с ней откровенничать.
        - В прошлом году британский генерал ошибочно принял раджу за женщину, - прошептала Джхалкари. - Представь себе изумление рани, когда он приехал сюда свататься к радже.
        Я покачала головой. Я просто не могла себе это представить.

* * *
        В тот вечер зал рани был залит ярким светом горящих ламп. Дургаваси заняли места на подушках, разложенных вокруг фонтана. На маленьких столиках лежали бумага и перья. Все писали письма. Сундари подвела меня к красивой шелковой подушке, лежащей возле рани. Я уселась, скрестила ноги и положила руки поверх коленей. Теперь мне полагалось исполнить приказание рани, данное еще прежде, и читать ей вслух по-английски.
        - Ваше Высочество! - произнесла Сундари. - Я привела почтмейстера.
        Мужчина, вошедший в зал вслед за капитаншей, был низкорослым и худым, словно стебель речного камыша. Судя по лицу, почтмейстеру было не больше сорока лет, но из-за нескладного узловатого тела с выпирающими от худобы костями можно было подумать, что перед тобой старик лет шестидесяти пяти. Он сжал ладони в жесте намасте, а затем отвесил рани настолько низкий поклон, что ниже, пожалуй, и быть не могло.
        - Письма за день, Ваше Высочество, вместе с двумя от майора Эллиса.
        - Спасибо, Гопал.
        - Желаете, чтобы я их прочел? - спросил почтмейстер с такой мольбой во взгляде, что отказывать ему было бы почти жестоко.
        - Сегодня мне будет читать моя новая телохранительница Сита.
        Гопал посмотрел на меня так, будто я украла у него еду из миски.
        - Ты умеешь читать и писать на английском?
        - Да.
        Он посмотрел на рани.
        - Быть может, Ваше Высочество пожелает, чтобы я остался на тот случай, если что-то будет не совсем правильно понято.
        Рани улыбнулась.
        - Неплохая мысль, - отозвалась рани, хотя я почувствовала, что она сказала это лишь из вежливости. - Сундари, принеси еще одну подушку.
        Подушку положили слева от рани. Гопал передал мне письма с таким же энтузиазмом, как если бы ему пришлось отдать мне ключи от своего дома.
        Я развернула официальное послание и прочла:
        - От майора Эллиса.
        Когда я перевела на маратхи, рани покачала головой.
        - На английском. Я знаю.
        Я продолжила читать на английском. В письме речь шла о солдатах-индийцах, которые служили в рядах британской армии, расквартированной в Джханси. Главной причиной обращения к рани было то, что, несмотря на довольно неплохие деньги, которые британцы исправно платили солдатам, среди них росло недовольство. Солдат-индийцев называли сипаями. Сначала британские офицеры приказали сипаям не наносить на лоб красную отметину принадлежности к своей касте, обрить бороды и вынуть из ушей золотые серьги. Сипаи подчинились, но затем британцы начали вводить очередные ограничения, вызвавшие открытое недовольство.
        Вместо тюрбанов, которые прежде носили сипаи, надлежало надевать кожаные фуражки. И, как будто этого оскорбления было недостаточно, патроны, применяемые в новой винтовке Энфилд, пропитывались смесью свиного и коровьего жира. Понятно, что в Англии это, пожалуй, воспримут спокойно, но в Индии, где не убивают священных коров для того, чтобы использовать их трупы при изготовлении фуражек и жира для патронов, вызовет настоящий шок. Если же ты мусульманин, а некоторые сипаи таковыми были, мысль об использовании чего-то из свиньи не только оскорбительна, но и напрямую противоречит законам ислама. Еще более неприятным был приказ во время заряжения оружия разрывать пропитанную жиром бумажную оболочку патрона непосредственно зубами. Майор Эллис просил рани успокоить безрассудные страхи сипаев[64 - Слухи о том, что оболочки патронов смазывались свиным, коровьим, а в некоторых случаях верблюжьим жиром распространялись среди сипаев организаторами восстания преднамеренно. На самом деле животные жиры при производстве патронов для Индии не использовались, но доказать противное было невозможно. В самом Джханси эти
слухи начали циркулировать лишь в начале 1857 года, незадолго до восстания. В 1851 году винтовка нового образца еще не была принята на вооружение.].
        «Там есть всего-то капелька жира. Нет никакой нужды поднимать из-за этого недоразумения бучу», - писал он.
        Меня удивило, что с этим делом майор Эллис обратился не к радже, а к рани, но, в отличие от меня, почтмейстер Гопал, которому я вернула письмо, удивленным не казался.
        - Ну как, ты находишь ее чтение вполне сносным? - спросила рани у мужчины.
        Выражение лица почтмейстера стало менее кислым.
        - Способности вашей новой телохранительницы к английскому языку не подлежат сомнению, - сказал он.
        - Будем писать ответ?
        Никогда не видела, чтобы мужчина действовал в такой спешке. Прежде чем рани успела сказать, кому из нас доведется писать письмо, Гопал уже извлек из своей сумки бумагу и перо.
        Рани встретилась со мной взглядом, и я поняла, что госпожа считает почтмейстера дураком, но не хочет его обижать.
        - Можно начать с обычного приветствия? - спросил Гопал.
        - Нет. Хватит краткого ответа. Он считает наши традиции недоразумением. Напиши ему: «Это всего лишь бунт, майор Эллис! Не стоит из-за него поднимать бучу».
        Гопал громко рассмеялся.
        - Очень остроумно, Ваше Высочество… Лишь бунт…
        - Речь идет о бунте? - оборвала его смех Сундари.
        По-английски она не разговаривала, поэтому не поняла содержания письма. Впрочем, она и так обо всем догадалась.
        - Сипаи злятся из-за патронов?
        - Да. Пусть британцы сами со всем разбираются. Сипаи не мои солдаты.
        - Но они стоят лагерем в Джханси, - возразила Сундари. - Если они поднимут бунт, то тень вины упадет и на вас. И дело не в том, что они расквартированы в Джханси. Они индусы.
        Даже я поняла, что в словах Сундари есть здравый смысл.
        - Недавно умерли семеро англичан. Индусы отравили мясо забитой ими коровы. Будьте осмотрительны, Ваше Высочество. Нельзя допустить дальнейших убийств.
        Рани согласно кивнула.
        - Гопал! Напишите еще вот что…
        Все мы ждали, что скажет рани.
        - «Если вы на самом деле желаете избежать бунта, - диктовала госпожа, - то прислушайтесь к мнению сипаев, которых считаете своими товарищами-солдатами. Их традиции на тысячелетия древнее ваших. Их следует уважать».

* * *
        В дургавасе тем вечером Джхалкари, повернувшись ко мне, шепотом произнесла:
        - Рани будет очень ценить тебя за то, что ты владеешь английским, но другие женщины будут только злиться. Не забывай, что это работа, а не семья. Мой отец сказал мне это на прощание, когда я уезжала. И он оказался полностью прав.
        - Это он учил тебя владеть оружием?
        - Да, пока не умер.
        Больше она ничего не сказала; я уже подумала о том, что Джхалкари заснула, когда девушка произнесла:
        - Муж мне то же самое говорит.
        Я приподнялась на своей кровати.
        - Муж? Ты что, замужем?
        - Он один из сипаев, которых заставляют носить кожаные фуражки и пробовать на вкус коровий жир.
        Я не знала, что и думать.
        - Но как тебя могут держать в дурга-дале? Папа говорил…
        - Нет никакого закона, запрещающего замужним женщинам быть телохранительницами рани. Главное, чтобы не было детей. Мой муж получил ранение много лет назад. У него не может быть детей. Никакая другая семья не захотела бы иметь его в качестве зятя. Я лучше, чем ничего, поэтому он взял меня замуж.
        Я не знала, шутит она или нет.
        Я думала о муже Джхалкари, пока не заснула. Даже девушка из далитов, считающаяся неприкасаемой в нашем обществе, имеет мужа, а вот мне суждено быть «замужем» за рани.
        Глава 8
        В дургавасе было только одно зеркало. Я ждала до тех пор, пока другие не ушли на майдан, а потом поспешила к нему. Мне ужасно хотелось посмотреть, как я выгляжу с оружием за поясом. Хотя Сундари вручала мне оружие из рук в руки, с ним я показалась сама себе совершенно другим человеком. Я невольно засмотрелась на свое отражение в зеркале и вздрогнула, когда у меня за спиной прозвучал знакомый голос:
        - А вот где, оказывается, наша маленькая ганвар!
        В дверном проеме стояли Кахини и ее уродливая подруга Раджаси. Каждый мускул в моем теле напрягся.
        Ганвар, если вы не знаете, оскорбительное прозвище тех, кто родился в деревне. Это хуже, чем если тебя назовут глупой или наивной.
        - Только посмотри на нее, Раджаси. Пялится, словно сова, на свое роскошное оружие.
        Впоследствии я узнала, что в европейской культуре сова является символом мудрости, но если вы видели сову в жизни, то поймете, что в это трудно поверить. У птицы огромные глаза, словно она вечно всему изумляется, на что бы ни посмотрела. Я, конечно, сомневалась, что похожа на сову, но Кахини удалось задеть меня за живое.
        - Ты здесь все утро собираешься торчать или все же присоединишься к нам с рани? - съязвила Кахини.
        Я заспешила из спальни, причем так быстро, как только могла, но Раджаси, стоявшая в дверном проеме, подставила мне ногу, и я споткнулась. Если бы я не несла заплечный мешок, выданный мне Сундари, то смогла бы устоять на ногах, но вместо этого я упала на плиты внутреннего дворика, порвав чуридары, подаренные папой накануне моего отъезда из Барва-Сагара.
        Мои глаза наполнились слезами. В моей душе заклокотала ярость, настолько огромная, что я даже удивилась, осознав, как сильно способна ненавидеть. Моти, стоявшая рядом, подняла мой заплечный мешок и протянула руку. Я приняла ее помощь и стряхнула грязь с ангаркхи.
        Моти, повернувшись к Раджаси, произнесла:
        - Тебе повезло, что рани этого не видела.
        Впрочем, теперь на нас смотрели все.
        - Какое рани дело, что случится с этой маленькой ганвар? Когда в следующем году придет очередь уходить на покой еще одной дургаваси, это будет она. Могу поспорить на мою лучшую курту. Ты со мной согласна, Кахини?
        Та не обратила на ее слова ни малейшего внимания.
        - Если Сита не хочет привлекать к себе всеобщего внимания, - сказала Моти, обращаясь к Кахини, - пусть сама за себя решает.
        Моти взяла меня за руку и отвела к остальным.
        - Ты ранена?
        - Нет.
        - Понятия не имею, почему они на тебя ополчились, но два года назад Кахини на майдане так сильно ранила одну из новеньких, что девушку пришлось вернуть в дом ее отца.
        - Со мной такого не случится.
        Моти услышала решимость в моем голосе.
        - Будь осторожнее.
        Когда мы добрались до майдана, я увидела столпившихся сбоку мужчин. Моти сказала, что мужчины с повязанными на лбах муретхами - стражи рани.
        - Но ведь это мы - стражи рани? - удивилась я и тотчас же поняла, как глупо это прозвучало.
        Я видела мужчин, стоявших в коридорах вне пределов дургаваса. Мужчины в такой же форме стояли на страже во внутреннем дворике, пока мы вместе с рани шли купаться.
        В голосе Моти не слышалось и тени неприязни к «соперникам», когда она произнесла:
        - Как только Его Высочество узнал, что рани носит в чреве его наследника, он приказал своим лучшим людям охранять ее покои. Вот тот - их капитан.
        Она указала рукой на мужчину, одетого в чуридары свободного покроя и не запахивающуюся на груди белую безрукавку. Точно так же были одеты и другие стражи, поэтому внешне его нельзя было отличить от его людей. Но мне показалось, что для капитана он слишком молод.
        - Арджун - один из самых опытных людей в армии Его Высочества, - сказала Моти. - Именно поэтому раджа поручил ему охранять рани.
        Остальные женщины, собравшись на поле, рассекали воздух своими саблями. Рядом был возведен низкий помост. Моти сказала мне, что это для тренировок: двум выбранным дургаваси предстоит состязаться друг с другом до тех пор, пока одна не коснется тела другой пять раз. Проигравшая выбывает, и ее место займет следующая.
        - Рани настаивает на том, чтобы мы сражались деревянным оружием, - рассказывала Моти. - Так что тебя здесь не ранят. У Кахи… у любой здесь не будет такой возможности.
        Мы подошли поближе к помосту.
        - Хорошая новость, - произнесла Кахини таким тоном, что мне сразу же стало понятно, что в этой новости ничего хорошего для меня не будет. - Сундари-джи хочет, чтобы ты первой взошла на помост.
        Я посмотрела на капитаншу, ожидая подтверждения. Сундари протянула мне деревянную саблю. Я сразу же догадалась, что она рассчитывает на то, что я быстро проиграю и мне не придется вступать в бой с Кахини.
        - Удачи, - прошептала Кахини, когда я проходила мимо нее.
        - Хеера! - громко произнесла Сундари. - Прошу! Ступай за Ситой на помост.
        Когда я взошла, то увидела весь майдан, простирающийся передо мной. Теперь еще больше солдат собралось поглядеть на то, как мы будем сражаться. Я заметила рани под навесом. Она разговаривала с мужчиной, которого Моти назвала Арджуном. Когда Хеера взошла вслед за мной на помост, рани и капитан повернули головы в нашу сторону.
        Я понятия не имела, какой вид боя предпочитает Хеера, но для начала расскажу вам кое-что о бое на мечах. Что бы вы о нем ни слышали, скорее всего, это окажется неправдой. Существует множество глупых мифов, большинство из которых появилось благодаря книгам или театральным постановкам. Например, богиня Чанди убивает Караласура простым мечом[65 - Чанди - богиня-воительница, истребившая многих демонов.]. Ткнув разок демона, она его тотчас же побеждает. А Эдгар сражается с Освальдом в «Короле Лире» деревянным мечом и убивает последнего, хотя в руках у Освальда - рапира. Но в жизни бой на мечах - это бесконечные движения, схватка и использование своего веса в качестве рычага воздействия.
        За час я победила семерых из дургаваси, включая Раджаси и Джхалкари. Следующей на помост взобралась Мандар. Она была самой грузной женщиной в дурга-дале.
        - Уже большая толпа собралась. На нас глазеют, - сказала Мандар.
        Она пыталась отвлечь меня, но я не поддалась на ее уловку.
        Вдруг она сделала выпад. Я отразила ее удар. Я не могла противопоставить вес своего тела ее массе. Мандар была куда тяжелее меня и лучше сложена. Все ее члены были округлой формы, а мускулы тверды как камень. Но я была легче и быстрее, что важнее массы тела. Под конец я вымотала Мандар.
        И вот на помост взошла Кахини. Последняя. Я очень устала. Стекавший с меня пот каплями падал с моих взмокших волос. Уверена, в порванных чуридарах я представляла собой жалкое зрелище.
        Как только Кахини взошла на помост, я сделала первый выпад. Она тотчас же грохнулась на доски помоста и ухватилась за лодыжку.
        - Я подвернула ногу! - пронзительно крикнула Кахини. - Подвернула!
        Верите ли вы в это или нет, но я серьезно сомневаюсь, что Кахини вообще было больно. Девушка оставалась лежать до тех пор, пока Сундари не подошла к ней и не помогла подняться на ноги. После этого, драматично постанывая, Кахини запрыгала вниз по лесенке. На нижней ступеньке ей на помощь поспешила Раджаси, и Кахини оперлась теперь на ее плечо, а не на плечо Сундари.
        Капитанша настороженно смотрела на эту парочку.
        - Кахини, какая жалость, что этот несчастный случай помешал тебе победить Ситу.
        Кахини сердито насупилась, когда ее уводили прочь.
        В любом случае я была рада не видеть в тот день Кахини. Уж слишком быстро она превратилась в моего врага.
        После того, как я продемонстрировала на майдане свои умения в поединке на мечах, дургаваси разделились на две группы: одни, увидев мои способности, почувствовали угрозу, другие были поражены и даже восхищены. Я же была благодарна отцу и Шиваджи за то, что они научили меня этому боевому искусству. Признаться, меня не удивило, что Кахини и Раджаси теперь не хотели иметь со мной никакого дела, но однажды, когда мы принимали купель и я протянула руку за полотенцем, передо мной неожиданно возникла фигура Мандар.
        - Извини, - произнесла я.
        Мандар не двинулась с места.
        - Не могла бы ты, пожалуйста…
        - Отойди в сторону, Мандар, - вздохнув, приказала рани.
        И я наконец взяла в руки полотенце. Во мне росло ощущение, будто бы все, к чему я стремилась на протяжении всех прошедших лет, стало не столько благословением, сколько проклятием. Какой смысл в моих самозабвенных стараниях, если все усилия принесли мне лишь одиночество и неприязнь окружающих?
        Я ушла из купальни раньше, пока другие женщины еще переодевались, и, усевшись во внутреннем дворике перед фонтаном, стала наблюдать за тем, как павлины перелетают с дерева на дерево. Рани платила дургаваси по неделям. Через два дня я смогу купить себе новую ангаркху… Или я найду шелк подешевле и что-то из него сошью. Все, что останется, я отошлю Анудже.
        Я вспоминала сестру, про себя составляя письмо, которое собиралась перенести на бумагу этим вечером, когда краем глаза уловила какое-то движение в углу внутреннего двора. Мужчина сидел на скамье с противоположной стороны фонтана и листал страницы красной книжечки небольшого формата. Когда я повернула к нему лицо, он тоже меня заметил.
        - А-а-а… новенькая, о которой только и разговоров, - произнес он.
        Я узнала молодого капитана стражи. Захлопнув книгу, он встал и направился в мою сторону. Я опустила глаза и залилась краской.
        - С чего бы?
        - Вы ждете, чтобы вас похвалили?
        - Я подыскиваю, что бы сказать на это, - произнесла я, чувствуя, что мне не хватает уверенности. - Вы не представились.
        Мужчина поклонился.
        - Меня зовут Арджун. Люди говорят, что вы очень красивая.
        - А я Сита. Предпочла бы, чтобы люди говорили о моем ратном искусстве.
        Мужчина улыбнулся.
        - Можно присесть?
        Он соблюдал достаточную дистанцию, поэтому я утвердительно кивнула.
        - Я видел, что случилось. Уверен, что сегодня ничего, кроме гордости, у Кахини не пострадало.
        - Значит, такая о ней идет слава?
        - Вслух я этого не скажу, но… да, - произнес Арджун, оглянувшись через плечо на вход в занимаемую рани часть дворца.
        Убедившись, что мы здесь одни, капитан добавил:
        - Будьте с ней поосторожнее. Она - ухо раджи. Вы меня не знаете, но я серьезно хочу предупредить вас.
        - Отец всегда говорил мне, что только в книгах можно вычитать советы, которые уж точно лишены неискренности.
        Арджун понял, что я зачислила его в круг тех, о ком папа отзывался с подозрением, но продолжил как ни в чем не бывало:
        - Это отец научил вас читать?
        - Да, - произнесла я тихо, опасаясь, что, если повышу голос, Арджун почувствует мою душевную боль. - Он любил читать мне на английском. Главным образом отец читал мне Шекспира.
        - На наших языках - хинди, урду, маратхи - тоже написано очень много достойных книг, - произнес капитан. - Вы читали Руми[66 - Мавлана Джалал ад-Дин Мухаммад Руми (1207 -1273) - выдающийся персидский поэт.]?
        - Персидского поэта?
        Конечно, я о нем слышала, но папа предпочитал знакомить меня с западной классической литературой, а Руми не имел к ней никакого отношения.
        - Нет.
        - Его считают Шекспиром Востока.
        - Арджун-джи! - протяжно, словно она пыталась пропеть его имя, произнесла Кахини, вышедшая из палат рани.
        Судя по всему, увидев нас, сидящих рядом, Кахини была неприятно удивлена.
        - Я понятия не имела, что вам нравится общаться с ганварами, - направившись в нашу сторону, сказала Кахини. - Знай я это, то давно попросила бы слугу Гангадара нанести вам визит.
        Я поднялась со скамьи и отвесила Арджуну церемониальный поклон.
        - Было очень приятно познакомиться с вами, но долг зовет, - произнесла я, а затем улыбнулась Кахини: - Вижу, твоя лодыжка излечилась самым волшебным образом.
        Тем вечером рани нездоровилось, поэтому госпожа не смогла выйти к нам, чтобы вместе читать или писать письма. Я немного взгрустнула, потому что мне хотелось вновь почитать ей вслух. Весьма эгоистичный мотив, что ни говори.
        Вместо чтения вслух я уселась возле Джхалкари и написала два письма: одно - отцу, другое - Анудже. Сначала я написала письмо папе. Это было проще. В письмах к Анудже я не хотела особо подчеркивать то, насколько собой довольна. Надо быть осторожнее.
        Здесь, конечно, красиво, но мне непросто любоваться видами и наслаждаться звуками без тебя. Когда я впервые проходила мимо слоновника, то увидела, как тяжело трудятся махауты, заботясь о благополучии этих огромных добрых животных. Я тотчас же вспомнила о тебе, подумала, как бы тебе понравилось понаблюдать за тем, как махауты заботятся о слонах. Звук слоновьего рева разносится на несколько миль вокруг. Я очень по тебе скучаю, Ану, но каждую неделю я буду получать деньги, и скоро, очень скоро я соберу достаточно для твоего приданого. Тогда мечты увидеть тебя женой и матерью станут реальностью.
        Я перечитала то, что написала, а затем запечатала два письма воском рани и ее же печатью. Ануджа будет очень рада, когда получит письмо из дворца Джханси… А потом я заметила, что Джхалкари не запечатала свои письма, и спросила почему.
        Бросив взгляд на Гопала, который как раз вошел в зал и уселся возле Кахини, Джхалкари сказала:
        - Я плачy одному слуге, и он доставляет мои письма в обход почтмейстера. Советую и тебе делать то же самое. Почтмейстер читает все письма, как приходящие, так и посылаемые из дворца.
        Мне не было что скрывать, но если Джхалкари не доверяет Гопалу, то и мне, пожалуй, тоже не стоит доверять ему.
        - А сколько стоят его услуги?
        - Три анны, - ответила Джхалкари.
        Цена самого дешевого браслета, но мне нужно было собрать денег Анудже на приданое… а еще купить две ангаркхи… И, как ни стыдно мне было это признать, я вспоминала написанную лазурью и золотом вывеску над книжной лавкой. Даже если Гопал прочтет мои письма, что он такого узнает?
        - Пожалуй, в следующий раз, - решила я.
        Джхалкари нахмурилась, но ничего не сказала.
        Я отнесла письма в развернутую холщовую сумку почтмейстера.
        - Вы их доставите? - спросила я.
        - Лично нет, - бросив на меня пронзительный взгляд, произнес Гопал, - но я прослежу, чтобы письма доставили по назначению.
        - Он всегда такой брезгливый? - спросила я у Джхалкари, когда мы вернулись в дургавас.
        Она присела на мою кровать.
        - Он считает, что в прошлой жизни был раджей, - рассмеявшись, произнесла девушка. - С ним та же проблема, что и с Кахини.
        - Моя бабка страдает тем же недугом, - пошутила я.
        - Ты с ней не ладишь?
        Я не собиралась этого делать, но невольно заговорила тише и настороженно, так, как если бы бабушка находилась сейчас в этом помещении вместе со мной.
        - Между нами нет согласия. Догадываюсь, что после моего рождения она предлагала воспользоваться опиумом.
        Джхалкари кивнула.
        - Моя тоже. Она не хотела девочки, но отец встал на мою сторону.
        Я улыбнулась.
        - Мой отец тоже меня защитил.
        - И у твоего отца - две дочери. Твоя сестра на тебя похожа?
        - Не очень. Она милая, добрая и почтительная. Когда-нибудь из нее выйдет хорошая жена. Именно поэтому я здесь.
        - Как замечательно с твоей стороны!
        - Ну, у меня не было особого выбора: либо сюда, либо в храм.
        Джхалкари кивнула.
        - Почти у всех нас одна и та же история: либо сюда, либо в храм.
        Глава 9
        В третью неделю службы в дурга-дале, в самом начале июля[67 - В каждом регионе Индии был свой собственный календарь, но автор пользуется григорианским.], Сундари разбудила нас раньше обычного и сказала, что мы сегодня не будем упражняться в боевом искусстве на майдане. Я выглянула из окна и посмотрела на тучи, принесенные сезоном дождей. Должно быть, жрецы предсказали необычайно сильный ливень, но Сундари сообщила нам, что рани сегодня днем созывает дурбар для женщин.
        Тотчас же другие женщины вскочили на ноги и принялись рыться в своих корзинах с одеждой, передавая друг дружке драгоценности. Я присела на край кровати. У меня была лишь одна ангаркха, та, которую подарила мне Джхалкари в мой первый день в дурга-дале. Я не могла себе ничего придумать… пока не могла, поскольку хотела сберечь деньги для Ануджи.
        - Ты не можешь одеться в ту же самую ангаркху, в которой проходила две недели, - сказала Джхалкари, садясь рядом со мной.
        В утреннем свете ее схожесть с рани показалась почти жутковатой.
        - Это женский дурбар. Такое случается раз в году. Я сейчас пойду с тобой в лавку, и ты сможешь купить себе что-нибудь.
        - Но времени не останется подогнать ткань под мои размеры.
        Джхалкари надула губы. Я, усмехнувшись, догадалась, что она изображает недовольную Кахини.
        - Я не знаю, как в твоей деревне, но в городе мы покупаем уже готовые, пошитые вещи.
        Я рассмеялась, несмотря на то, что Кахини с противоположной стороны спальни могла нас слышать.
        Мы заглянули в казначейство, где хранились рупии, которые нам платили каждую неделю. Я взяла столько, сколько, по словам Джхалкари, будет вполне достаточно на приобретение шелковой ангаркхи и простого ожерелья. Затем мы под моросящим дождиком направились к лавкам у подножия крепости.
        Джханси в те времена было одним из богатейших княжеств Индии. Всюду виднелась сочная, буйная зелень, отбрасывающие густую тень манговые и апельсиновые деревья, колышущиеся на ветру сады… Город Джханси был изумрудом севера Индии, золотисто-зеленым драгоценным камнем, вздымающимся из песков на берегах реки Пэхудж. Направляясь в город, я уже издалека видела все ворота с башенками над ними, которые были достаточно высокими и широкими, чтобы через них мог пройти слон. Я подумала о том, что бы сказала моя семья, увидев меня сейчас проходящей через одни из ворот с пистолетом на боку и Джхалкари в качестве подруги и спутницы. Какой же огромной свободой пользуются женщины Джханси! Здесь мы имели право покупать вещи без посредничества родственников и мужей, тратя деньги по своему усмотрению.
        Только в третьей лавке нашлась ангаркха, которую Джхалкари сочла вполне приличной для женского дурбара.
        - Как насчет вот этой?
        Я взяла в руки одеяние, сшитое из фиолетового бенаресского шелка. Изящная вещица. Верхнюю часть украшали стежки, сделанные серебряной нитью, а на шароварах были вышиты розовые и серебряные листочки.
        - Сколько? - спросила Джхалкари у лавочника.
        - Для дургаваси рани - десять рупий, - произнес лавочник, который своими подкрученными кончиками усов напомнил мне нашего деревенского соседа Шиваджи.
        Цена, как по мне, была вполне умеренной, но Джхалкари рассмеялась.
        - Она что, похожа на капитаншу? Эта девушка - новенькая. Мы заплатим пять.
        - Я что, похож на нищего? - встрепенулся лавочник. - Я стану нищим, если буду продавать свой лучший товар за пять рупий… Восемь.
        - Пять, - твердо произнесла Джхалкари. - В Джханси - десятки лавок, мой друг.
        - И скольким девушкам посчастливилось одеваться в столь шикарные наряды? В этом оттенке фиолетового она будет выглядеть истинной принцессой. Такого вы нигде не найдете.
        Джхалкари приподняла брови.
        - Посмотрим.
        Я понимала, что теперь мне следует вернуть ангаркху на полку, хотя, признаться, ничего красивее этого я в продаже сегодня не видела. Мы уже направились к выходу, когда лавочник нас догнал.
        - Шесть! - выкрикнул он.
        Джхалкари развернулась.
        - Пять, и нам не нужны продающиеся в комплекте тапки.
        Мужчина глубоко вздохнул, демонстрируя преувеличенное разочарование. Две женщины, зашедшие в лавку и выбирающие товар, захихикали. Подозреваю, что этот его вздох был предназначен для их ушей.
        - Пять без тапочек.
        Как же он заворачивал мою покупку! Создавалось впечатление, будто мы попросили лавочника завернуть коровью лепешку. Он все время вздыхал и сокрушенно качал головой. Когда мы вышли на улицу, Джхалкари закатила глаза.
        - Какое лицедейство! Эта ангаркха стоит четыре рупии, ни одной анны больше! Его прибыль - целая рупия.
        - Откуда ты знаешь?
        А я-то всерьез полагала, что мы лишаем лавочника куска хлеба.
        Джхалкари окинула меня пристальным взглядом.
        - Мой дед двадцать лет подметал улицы и копил деньги, чтобы купить лавку, в которой собирался торговать сари. Когда он накопил нужную сумму, никто не хотел сдавать ему помещение в наем, потому что он далит. Поэтому дед сам построил себе лавку и стал продавать одежду другим далитам. Ко времени, когда мне исполнилось десять лет, я могла точно определить цену шелка любого происхождения - от Джханси до самого Китая.
        - Он, должно быть, необычный человек.
        Даже в наши дни мысль о том, что далит может прикасаться к шелку, покажется для многих шокирующей, как бы это вас ни удивляло.
        - Был. Дед умер, надеясь, что сын продолжит его дело, но отец хотел записаться в армию. Его никуда не принимали, поэтому отцу пришлось стать сипаем на службе у британцев. Мама не подарила ему сына, и он начал учить боевому искусству меня.
        Две британские женщины прошли мимо нас. Они отчаянно боролись со своими юбками в июльской жаре. Их кожа почему-то покраснела, а голубые глаза сверкали, как отполированные аквамарины. Я поразилась тому, что представители этой расы были способны менять цвет своей кожи, словно хамелеоны.
        - Видела их? - спросила я у Джхалкари.
        - Кого? Британок?
        - Они красные.
        - Такое случается, когда ты получаешь ожог.
        - Кто их обжег? - повысила я голос.
        - Никто, - рассмеялась Джхалкари. - Это все из-за жары. Эти женщины, в отличие от нас, не привыкли подолгу находиться под солнцем.
        - Как ужасно!
        Каждый раз краснеть, когда ты вынужден выйти за дверь!
        - Зачем тогда они одеваются в такие тяжелые наряды?
        Джхалкари подняла руки ладонями вверх. Кто может в точности сказать, зачем британцы делают то или иное? Мы вошли в другую лавку. Там на серебряных крючках висели ряды ожерелий, похожие на водопад ярко сверкающих на свету разноцветных каменьев.
        - Знаешь, - замерев на пороге, произнесла Джхалкари, - у отца рани тоже не было сыновей, и он воспитывал из нее свою наследницу. Я слышала, что британцы говорят, будто она - истинный раджа Джханси. А знаешь, что они болтают о радже Гангадаре?
        Я оглянулась, чтобы удостовериться, что нас никто не подслушивает.
        - Нет. А что?
        - Они называют его рани.
        Джхалкари ожидала моей реакции.
        - Кто такое говорит? - прошептала я.
        Если нас кто-нибудь услышит, то нам наверняка больше не придется служить в дурга-дале.
        - Британские офицеры. Они все побывали на его пьесах и видели, как раджа занимаемся лицедейством. Через два дня, кстати, мы будем присутствовать на очередном его выступлении… Если тебе понравилось одно из этих ожерелий, покупай. Впереди у нас много спектаклей.
        Когда мы вернулись, я переоделась в новую ангаркху, натянула на запястья и щиколотки фиолетовые кольца-браслеты, а на шею повесила большое аметистовое ожерелье. Джхалкари начертала серебряную бинди[68 - Бинди - в индуизме знак правды, цветная точка, которую индианки рисуют в центре лба, так называемый третий глаз.] между моими бровями. Когда я приладила оружие к поясу и посмотрела на свое отражение в зеркале, то вместо довольства ощутила растущую тревогу из-за того, что сильно изменилась с тех пор, как приехала в Джханси.
        Девушка в зеркале потратила на фиолетовую ангаркху больше, чем ее отец зарабатывал в месяц. А еще надо взять в расчет новые шелковые тапочки и тяжелое ожерелье. Эта девушка очень быстро, за три недели, проведенные во дворце, привыкла к прохладной купели, мягким простыням и плюшевым коврикам. И теперь, думая о возвращении в Барва-Сагар, вместо гордости я ощущала сильнейшее раздражение, ибо, прожив по законам пурды семнадцать лет, понятия не имела, что жизнь может быть другой.
        Сначала я думала, что дело в одежде, из-за которой я чувствую себя не в своей тарелке, но потом поняла, что не все так просто. Перемены, которых не видно в зеркале, являлись не менее важными, чем те, которые я могла в нем разглядеть. Я опасалась, что, когда вернусь домой, никто меня не узнает. Джхалкари, услышав о моих страхах, рассмеялась.
        - Ты думаешь, есть хотя бы одна дургаваси, которая не изменилась бы после того, как оказалась здесь? Те, кто появились здесь прежде меня, говорят, что даже Кахини похорошела, став дургаваси.
        Но днем, во время женского дурбара, я пришла к мысли, что вряд ли Кахини хоть когда-либо была менее красива, чем сейчас. В зале рани собралось множество просительниц. Хотя на рани было надето изысканное шелковое сари цвета корицы, большинство женщин смотрели не на нее, а на Кахини. На дургаваси тоже был бенаресский шелк. Его бледно-голубой цвет прекрасно оттенял ее кожу, и она прямо-таки светилась изнутри. По сравнению с Кахини красота рани казалась невзрачной. У обеих женщин в носу виднелись усыпанные бриллиантами колечки. Множество бриллиантов сверкало у них и на лодыжках. Даже на пальцах босых ног поблескивали драгоценные камни. Каждый раз, когда они переступали с ноги на ногу, сияние отражалось от колец, нанизанных на большие пальцы. Я подумала о том, откуда у Кахини могут быть такие великолепные драгоценные каменья. Скорее всего, это подарки рани.
        Поскольку мы имели дело только с просительницами, не было никакой нужды в загородках и неоправданной таинственности. Рани полулежала на груде шелковых подушечек. Дургаваси восседали на бархатных подушках. Трио музыкантш играло легкую музыку во внутреннем дворике. Весь день просительницы подходили одна за другой к рани и кланялись до земли, в глубочайшем почтении делая жест намасте. Они протягивали тарелки с тилгулом (маленькими шариками из кунжута и патоки), а в ответ получали тростниковый сахар и рис. После обмена вслух зачитывалась просьба, и рани обсуждала с просительницей ее основательность или безосновательность.
        К концу дня вперед выступила юная девушка. Она протянула рани свой дар в простой глиняной миске. Маленькие шарики сластей выглядели так же, как на тарелках других просительниц, но Кахини вдруг вскочила со своей подушки, объятая ужасом.
        - Эта девчонка - из деревни, - с нажимом произнесла она. - Кто знает, что может быть намешано в ее миске?
        Схватив миску, Кахини пересекла отделяющее ее от незанавешенного окна пространство и одним движением высыпала подношение девушки в пыль, причем с такой брезгливостью, словно это было дерьмо.
        Молоденькая просительница разрыдалась и убежала. Кроме этого скромного подношения, она ничего не могла предложить, но ее дар был с презрением отвергнут.
        Кахини вернулась на свое место подле рани. Музыкантши продолжали играть, но оставшиеся просительницы оставались стоять словно вкопанные.
        - Кахини! - молвила рани. - Прошу тебя… уйди-ка в дургавас.
        - Ваше Высочество! - начала Сундари. - Я уверена, что Кахини…
        - Это не подлежит обсуждению. - Голос рани звучал резко, хотя она никогда не повышала тон, предпочитая говорить полушепотом. - Немедленно!
        Кахини подчинилась.
        - Где девушка из Рампура? - спросила рани.
        Никто из просительниц не проронил ни слова. Голос рани смягчился.
        - Видите эту женщину? - спросила рани, мотнув головой в мою сторону. - Сита родилась в деревне Барва-Сагар. Дургаваси, сидевшая здесь, была украшена золотом. Все в этой комнате восхищались ее внешностью. Сита Бхосале носит украшения из серебра. Думаете, мне есть до этого дело? А теперь… Где та девчонка, которая здесь стояла?
        Ни одна среди двух сотен женщин, замерших перед нами, даже не пошевелилась. Беременной рани хотелось побыстрее завершить дурбар, но она терпеть не могла несправедливость.
        - Сита, хочешь что-нибудь сказать?
        Я поднялась. Никогда прежде я не обращалась к толпе.
        - То, что сказала рани, правда, - немного волнуясь, произнесла я. - Я из деревни Барва-Сагар, а женщина вот там, - я указала на Джхалкари, - из далитов. Прежде она тоже жила в деревне.
        По толпе женщин прокатился удивленный шепот.
        - Не смущайтесь. Некоторые люди настолько бедны душой, что все, чем они обладают, - это золото. У нас, однако, есть гордость.
        Девушка неуверенно вышла из толпы. Рани взмахом руки подозвала ее к себе. Она пришла просить землю. Ее отец умер, не оставив сыновей. Их надел передали младшему брату отца, пьянице и обманщику. Девушка пришла пешком из Рампура, не послушав совета старших, в надежде, что рани поможет.
        - Что твоя родня сказала по этому поводу? - спросила рани.
        Девушка стояла, глядя себе под ноги.
        - Они сказали, что я покрою себя позором, - призналась она, - если попытаюсь изменить существующий порядок вещей. И еще сказали, что никто мне не поможет.
        - Ладно, с этого времени земля принадлежит тебе. Всякий, кто посмеет оспорить мое решение, будет иметь дело с законом Джханси!
        - Мило! - прозвучал мужской голос.
        Послышалось хлопанье в ладоши. В мгновение ока женщины прикрыли свои волосы дупаттами. Многие из них коснулись лбами пола.
        Рани привстала со своей подушки. Видно было, что она рада его видеть.
        - Ваше Высочество…
        - Вспомнил строки из Руми: «Лев грациознее всегда, в поисках рыская пищи…» - ступая по залу, продекламировал раджа. - Ты рождена для этого, Ману.
        Рани выглядела смущенной.
        - Вы долго там стояли?
        - Достаточно долго, чтобы услышать, как одна из твоих дургаваси произнесла весьма умные слова.
        - Это Сита Бхосале, - повернувшись в мою сторону, сказала рани.
        Я прижалась лбом к полу.
        - Сядь! - сказал мне раджа.
        Я подождала, пока рани вернулась на свое место и только после этого снова уселась на подушку подле моей госпожи.
        - «Некоторые люди настолько бедны душой, что все, чем они обладают, - это золото». Весьма живописно сказано. Это ты придумала?
        - Полагаю, я, Ваше Высочество.
        Я старалась не пялиться на губы раджи, которые он весьма искусно покрыл помадой.
        - Хорошо, Сита Бхосале. Если твоя рука хотя бы наполовину такая же сильная, как твое воображение, моя жена может чувствовать себя в Джханси в совершенной безопасности.
        После этого раджа помахал просительницам рукой и удалился.
        Вечером, после того как мы вернулись в дургавас из храма, я увидела, что кто-то сломал мою статуэтку Дурги. Ее красивая деревянная головка лежала на моей кровати. Та, которая это сделала, хотела, чтобы я поняла: это преднамеренно. Мои глаза наполнились слезами. Эту статуэтку вырезал отец из куска полого внутри мангового дерева. Нижняя часть тела была ловко отделена от верхней, а внутри хранились четки. Я показала отломанную головку Джхалкари, которая тотчас подтвердила то, о чем я уже догадалась.
        - Кахини!
        Прежде чем я успела ее остановить, девушка выхватила из моих рук мурти и ринулась через комнату.
        Кахини сидела на кровати, расчесывая и заплетая волосы в косы. Завидев Джхалкари, она отложила гребешок в сторону.
        - Не приближайся. Мне все равно, что рани думает о далитах. Я не хочу, чтобы ты испачкала кровать.
        - Это ты сделала? - спросила Джхалкари.
        - Что? Наша маленькая новобранка не может сама подойти ко мне и спросить? Она что, боится?
        - Отвечай!
        Кахини пожала плечами.
        - Да… случайно.
        - Как можно случайно разбить мурти?
        Кахини встала и направилась ко мне.
        - Извини, Сита. Я занималась малкхамбом.
        - В дургавасе?
        Она проигнорировала мой вопрос.
        - Если ты отдашь мне мурти, я найду человека, который ее починит.
        Я перевела взгляд на Джхалкари, подозревая очередную хитрость со стороны Кахини.
        - Сколько времени это займет?
        - К концу недели все будет сделано. Это произошло случайно, - с несвойственными нотками сожаления в голосе произнесла Кахини. - Мне и впрямь очень жаль.
        Джхалкари, похоже, услышанное устроило. Она протянула мне сломанную мурти, и я передала ее Кахини.
        Но я не могла избавиться от мыслей о поломанной статуэтке Дурги. Я вытащила дневник и постаралась выплеснуть на его страницы свой гнев: «Из всех немногих вещей, которыми я владею, Кахини выбрала наиболее ценную для меня. Джхалкари, кажется, поверила, что это было случайностью, но я не сомневаюсь, что Кахини из тех людей, которые жалят преднамеренно».
        Глава 10
        Порой нам казалось, что мы являемся скорее придворными, чем телохранительницами, однако Сундари никогда не позволяла нам забыть главную цель нашего пребывания подле рани.
        - Бдительность не дает превратить комедию в трагедию, - сказала она нам вечером перед тем, как мне предстояло впервые в жизни увидеть театр раджи. - Сегодня вам следует смотреть не на сцену, а на зрителей. Кто находится неподалеку от Ее Высочества? Нет ли у них в руках чего-нибудь подозрительного? Не вызывает ли подозрение то, как на рани смотрят? Ее беременность является угрозой каждому из претендентов на престол раджи. Не заблуждайтесь, думая, что способных на такое не существует.
        Я думала, что она закончила, но капитанша лишь перевела дух и продолжила:
        - Все вы должны быть настороже. Британцы завладели Бенгалией[69 - Бенгалия - исторический регион в северо-восточной части Южной Азии. Населен преимущественно бенгальцами, для которых родным является бенгальский язык. В нынешнее время Бенгалия разделена между Индией (Западная Бенгалия) и государством Бангладеш (Восточная Бенгалия).], Ориссой, Бихаром… Наш раджа взошел на трон Джханси лишь потому, что британцы одобрили его кандидатуру, но некоторые считают, что они ошиблись. Эти люди опасны. Они предатели. Нет смысла говорить вам, кто может пойти на союз с британцами ради того, чтобы избавиться от нашей рани прежде, чем родится наследник. Вы - дургаваси. Помните об этом.
        Затем мы последовали за ней в покои рани. Госпожа вышла из гардеробной одетая в красное сари простого покроя. Золотая тика, спустившись с темных волос, пересекала лоб. Красный рубин, словно капля крови, спадал между бровей.
        Мы помогли рани усесться в золоченый паланкин, который использовали во время официальных мероприятий. Сундари позвала стражей-мужчин рани, чтобы те окружили вместе с нами паланкин и его носильщиков. Получив место в первом ряду, я оказалась рядом с Моти и двумя мужчинами, которых прежде никогда не видела. Мы направились к барадари[70 - Барадари - павильон, немного похожий на европейскую беседку с 12 широкими арочными проходами, обеспечивающими вентиляцию воздуха внутри помещения. В Индии используется только в жаркое время года.], театру, где ставились пьесы для раджи.
        На ясном небе сияла луна, бросая серебристый свет на поросшие мхом камни мокрой улицы. Я ощущала легкое волнение, ибо никогда прежде не выходила из дворца так поздно. Ночные звуки отличались от звуков дня. Шелест листьев казался громче и был каким-то зловещим. Прежде я такого не замечала. Впереди нашей процессии сверкали сотни огоньков, маленькие, словно звезды. Когда мы приблизились к открытому павильону, где нас поджидали раджа и его двор, я поняла, что крошечные огоньки - это масляные лампы, свешивающиеся с потолка барадари. На полу были разложены подушки из золотой парчи. Я увидела раджу, весело смеющегося в обществе молодого человека в британской форме. Под крышей барадари собралось две сотни гостей, как индусов, так и британцев.
        Из паланкина донесся голос рани:
        - С кем он?
        - С майором Эллисом, - ответила Сундари.
        Носильщики поставили паланкин на землю. Рани выбралась наружу. Раджа, поднявшись с подушек, воскликнул:
        - Ваше Высочество! Вы великолепно выглядите!
        - Сегодня я не стала надевать украшения. Я решила, что ваших драгоценностей хватит на нас обоих.
        - Даже без драгоценностей, - сказал майор Эллис, - Ваше Высочество блистает подобно Полярной звезде.
        Он указал пальцем на Полярную звезду. Все мы улыбнулись. Мужчина был высок и хорошо сложен. Глаза его были бирюзового цвета, а кожа - цвета рисовой муки. По крайней мере, он не обгорел на солнце. Интересно, может, он сидит в доме весь день?
        Пока рани продолжала вести беседу на английском языке с майором, нас повели на лучшие места возле сцены. Мужчины-стражи рани уселись позади нас. Вот только с этого места вообще нельзя было наблюдать за зрителями. Оглянувшись, я посмотрела на собравшихся и встретилась взглядом с Арджуном, капитаном стражи.
        - Читали Калидасу[71 - Калидаса - величайший драматург и поэт Древней Индии, писавший на санскрите. Созданные Калидасой произведения символизируют расцвет классической индийской культуры. Драма Калидасы «Шакунтала» стала одним из первых произведений восточной литературы, переведенным на европейские языки и познакомившим Европу с литературой Востока.]? - вместо приветствия спросил он.
        Я надеялась, что он обращается не ко мне, однако оказалась единственной дургаваси, которая подчинилась приказу Сундари и повернула голову, чтобы проверить, кто сидит подле рани.
        - Нет. Он сочинил эту пьесу?
        - Да. У Ее Высочества есть его сочинения в библиотеке. Вы можете попросить ее позволения почитать их.
        Джхалкари тоже повернулась в его сторону.
        - Зачем ей читать то, что она сейчас увидит на сцене?
        - Некоторым людям читать интереснее, чем смотреть, - ответил Арджун.
        Джхалкари лишь отмахнулась.
        - Это не мой случай.
        Кахини обернулась и спросила:
        - С какой стати вы ведете беседу о библиотеке Ее Высочества?
        - Я предлагаю Сите одолжить в библиотеке одну из книг, - ответил Арджун. - Ее Высочество ранее весьма снисходительно отнеслась к моим просьбам.
        - А что заставляет вас думать, что Ее Высочество будет снисходительна к просьбе Ситы?
        - О, мне кажется, рани милостиво относится ко всем, даже к людям, которые не заслуживают ее снисходительности.
        Я была уверена, что Кахини что-то на это ответит, но в тот момент зрителей призвали к тишине. Я повернулась лицом к сцене, на которую вышел одетый богиней мальчик, похожий на девочку. Сейчас женщинам позволяют выступать на сцене, но тогда, как и во времена Шекспира, женские роли исполняли мужчины. Чем моложе они были, тем лучше.
        В помещении стало тихо.
        - Старайся не выглядеть удивленной и наблюдай за англичанином, - прошептала мне Джхалкари. - Майор Эллис плохо умеет скрывать то, что думает.
        Я скосила глаза на майора, который сидел на почетном месте, слева от рани. Что бы рани ему ни говорила, мужчина краснел. Мне он напомнил индийского журавля, птицу с белым оперением, высоким, длинным телом и ярко-красными щеками.
        Заиграла музыка. Потом на сцене появилась красивая женщина. Она возвела руки к небу, и я была очарована мягким, едва слышным перезвоном ее колец-браслетов, которые спали с запястий и заскользили вниз. Внезапно все вокруг, кроме сцены и стоящей на ней красивой женщины, перестало для меня существовать. Но когда женщина заговорила, я поняла, что это раджа Гангадар.
        Я бросила взгляд в сторону майора Эллиса. Он смотрел на происходящее с открытым ртом. По правде говоря, раджа и впрямь очень сильно походил на женщину. Если бы я увидела его в этом наряде на улице, то не заметила бы никакой странности. Я вновь обвела взглядом присутствующих. Несколько мужчин, сидящих рядом, зашушукались. Они тоже испытали шок, как и я? Или это что-то иное?
        Пьеса продолжалась. Когда прозвучал финальный аккорд, один из мужчин подозрительно полез под курту. Я схватилась за рукоятку пистолета, висевшего у меня на боку. Кто из нас окажется быстрее? Я уже собиралась встать, когда мужчина, встретившись со мной взглядом, замер. Он прошептал что-то двум товарищам, сидящим с ним рядом. Вся троица уставилась на меня.
        Сундари заметила, что я напряглась.
        - Видели? - спросила я.
        Она кивнула.
        До конца представления мы не сводили с них глаз.
        Когда представление закончилось, все в барадари захлопали в ладоши. Я тоже хлопала. Я предполагала, что по окончании пьесы раджа снимет с себя сари и парик, но он остался в сценическом костюме. Когда слуги принесли чай и сласти, разложенные на деревянных блюдах, он направился к тому месту, где сидела рани.
        - Ну как? - спросил раджа, словно мальчик, желающий, чтобы его похвалила мама.
        - Кахини была права, - улыбнулась рани, - это лучшее ваше выступление.
        Раджа прикрыл глаза и шумно выдохнул воздух.
        - Адеш! - позвал раджа.
        Подошел актер, который играл его мужа, царя Душь?нта.
        - Знакомьтесь с одним из лучших актеров, которых когда-либо рождало княжество Джханси.
        Адеш сложил ладони и поклонился рани.
        - Великолепно, - заявила наша госпожа, - просто невероятно.
        Хотя с фальшивой бородой и в гриме актер на сцене выглядел очень даже привлекательно, теперь, сняв грим, Адеш казался еще красивее. Он был куда более крупного телосложения, чем раджа. С широкими плечами и мускулистыми руками, он напоминал мне быка. По правде говоря, за всю свою жизнь я встречала только одного мужчину, который выглядел массивнее Адеша, - это был Шиваджи из моей деревни.
        - Вы слишком добры ко мне, Ваше Высочество, - произнес Адеш, снова кланяясь.
        Раджа положил свою руку с накрашенными ногтями и браслетами цвета морской пены на руку Адеша. Мне показалось странным, что раджа, одетый женщиной, с такой нежностью прикасается к руке другого мужчины.
        Затем он продекламировал строки, которые Адеш произносил ранее со сцены:
        - «Любовь мучит тебя, стройная девушка, но она полностью поглотила меня. Дневной свет благоволит озеру с цветами лотоса, но затмевает луну». Когда он произнес это, я ощутил почти физическую боль, словно кто-то вонзил нож мне в грудь.
        Рани кротко улыбнулась.
        - Его Высочество обожает пьесы, в которых играет, - объяснила она мне.
        Раджа обменялся многозначительным взглядом с Адешем.
        - Майор Эллис очень невнимательно следил за вторым актом, - сказал Гангадар Рао.
        - Возможно, на то были свои причины, - предположила рани. - Майора очень беспокоят сипаи. Надо будет назначить ему аудиенцию. Если подобрать правильные слова, возможно, удастся убедить британцев отказаться от тех патронов и кожаных фуражек. Тогда все опять будут счастливы.
        Раджа театрально вздохнул, как будто ему было абсолютно все равно.
        Мы вернулись в дургавас. Джхалкари все еще была одета в дорогой желтый шелк, купленный, по ее словам, мужем. Она ждала, когда я задам ей вопрос, который, как девушка прекрасно понимала, вертелся у меня на языке. Наконец я не выдержала. Мне просто необходимо было знать.
        - Раджа всегда играет женские роли?
        Моти и Хеера взглянули на нас и нахмурились, хотя никто не мог найти что-либо предосудительное в моем вопросе или ее ответе.
        - Не совсем…
        Что означало это «не совсем»?
        - Не понимаю.
        - Почему ты не говоришь ей правду? - вмешалась Кахини.
        В руке у нее был сверток. Девушка собиралась положить его на мою кровать, и я догадалась, что там моя мурти.
        - В ночь, когда зачали ребенка, - весело сказала Кахини, - рани пришла к моему двоюродному брату, переодевшись мужчиной.
        - Тебе не следует распространять злобные слухи, - заметила Джхалкари.
        - Ничего злобного в моих словах нет! Мы все находились рядом в ту ночь. Рани попросила нас принести ей мужскую одежду.
        Кахини кинула сверток на мою кровать.
        - Это моя мурти?
        Девушка уже развернулась, чтобы уйти прочь.
        - Починена, как обещано, - бросила она через плечо.
        Никто больше ни словом не обмолвился о представлении. Я развернула сверток и убедилась, что мурти отремонтирована должным образом.
        Несколько часов я лежала без сна. Снаружи хлестал ливень. Завтра майдан совершенно раскиснет и на нем нельзя будет упражняться. Возможно, нам позволят тренироваться внутри Панч-Махала. Меня всегда интересовало, почему рани редко пропускает наши тренировки, а раджа почти никогда не наблюдает за тем, как муштруют солдат. Говорили, что ему нравится ездить на слонах, но за месяц своего пребывания в Джханси я ни разу его не видела вблизи слоновника. Очевидно, в последнее время он слишком увлекся театром… или кем-то из театра…
        Я старалась, но не могла не вспоминать о том, как раджа прикасался к руке Адеша и как Адеш с радостью позволял ему это делать. Есть мужчины, которые не довольствуются обществом женщин. Они нуждаются в близкой дружбе с мужчинами, имеющими сходные интересы и вкусы. Вот таким был раджа.
        Я, разумеется, поняла, на что намекала Кахини, но от этого знания мне не стало легче. Я лишь чувствовала себя одинокой. Я знала о княжеской семье больше, чем о своей собственной. Ануджа писала мне каждую неделю, но мне хотелось знать больше. Я понятия не имела, счастливо ли ей живется. Писать правду было бы опрометчиво, пока в доме живет бабка. Прошло больше месяца с тех пор, как я видела сестру в последний раз. Джхалкари сказала мне, что до Дурга-пуджи в октябре у нас не будет возможности съездить и повидаться с нашими семьями.
        Еще три месяца ждать.
        Я думала о тех переменах, которые произошли за минувший месяц, и пыталась представить, что случится через три месяца. К тому времени я накоплю еще больше денег, возможно, достаточно для того, чтобы папа начал искать для Ануджи жениха. Если я буду очень бережливой, то смогу даже привезти какую-то одежду и сласти. Но что, если жизнь в Барва-Сагаре изменилась? Что, если Ануджа изменилась? Я вспоминала о том, как сестра множество раз пыталась уговорить меня позволить ей присутствовать на моих тренировках с оружием во внутреннем дворике. Однако я всегда говорила, чтобы она оставалась дома и смотрела из окна, потому что не хотела навлечь гнев бабки.
        Я открыла сундук, стоящий возле моей кровати, и нашла последнее письмо Ануджи, которое она мне прислала. Затем я с улыбкой перечитала каждую строчку.
        Сита! Ты не поверишь, что случилось. Авани упросила папу взять котенка, который мяукал за моим окном ночью. Она рассказала, как сильно я хочу оставить этого котенка. Бабушка была против, сказала, что скорее впустит в дом демона Равану, но Авани удалось убедить папу. На следующее утро, когда я проснулась, настоящий котенок сидел на моей постели. Он весь рыжий, но мордочка белая. Авани думает, что следует назвать его Моли, как моего деревянного кота, но мне кажется, что он скорее похож на льва, поэтому я назову его Шер. Тогда у нас двоих будет Шер, о котором мы будем заботиться.
        Я улыбнулась, воображая ту радость и нежность, с которой сестра относится к котенку. Но затем я подумала, кем я стану для Ануджи через три месяца. Сможет ли сестра принять меня такой, какой я стала?
        Глава 11
        Живот рани рос, и мы все реже покидали пределы Панч-Махала. У меня оставалось больше времени, чтобы общаться с другими дургаваси. Я старалась держаться как можно дальше от Кахини и Раджаси. Хеера и Прийала были лет на десять старше, поэтому у меня с этими женщинами было мало общего. Но Моти стала мне хорошей подругой, а общаться с Каши и Мандар, которые всегда держались друг друга, было весьма приятно. Находясь рядом, Каши и Мандар выглядели почти забавно, ибо первая была девушкой необыкновенно изящной, миниатюрной, а Мандар не могла быть сложена более грузно, даже если бы родилась мужчиной.
        Их характеры тоже весьма сильно отличались. Каши только и делала, что болтала о детях, в то время как Мандар интересовалась лишь искусством владения оружием. Понятия не имею, как они могли сдружиться, но, глядя на них со стороны, можно было подумать, что девушки знают друг друга всю свою жизнь.
        - Будь со мной откровенна, - сказала мне Каши, когда мы впятером - я, она, Джхалкари, Моти и Мандар - сидели во внутреннем дворике. - Если ты, к примеру, завтра выйдешь замуж и у тебя появится возможность рожать детей, как ты поступишь?
        Я подняла глаза. Собравшиеся на небе тучи грозили в любую минуту разразиться дождем.
        - Я об этом не думаю, - пожав плечами, ответила я.
        - Но если у тебя будет шанс, - настаивала Каши, - откажешься ли ты от свободы дургаваси ради того, чтобы выйти замуж?
        - Только не я, - сказала Мандар, и Каши на нее цыкнула.
        - Я уже знаю твое мнение. Моти, как бы ты поступила?
        Моти опустила руку с кусочком ладду[72 - Ладду - десерт из гороховой (нутовой) муки, топленого сливочного масла, с орехами, кокосовой стружкой и специями: корицей, кардамоном и мускатным орехом.], который уже собиралась отправить себе в рот.
        - Я?
        - Да перестань хоть на минутку жевать и ответь.
        Моти хихикнула.
        - Я выйду замуж и до конца своих дней буду сидеть в кухне.
        Каши игриво закатила глаза.
        - Ну, полагаю, спрашивать у Джхалкари смысла нет.
        - Да, она одна среди нас удачливая, - сказала Моти.
        Но Каши все же колебалась.
        - Но ведь детей у нее нет…
        Мы пятеро сидели, окутанные тягостной тишиной.
        - А если ты погибнешь, пока будешь в дурга-дале? - поинтересовалась Каши.
        - Я такая же, как Сита, - сказала ей Джхалкари. - Я никогда о таком не думаю.
        - Сознательно?
        - Конечно, сознательно, - подтвердила Джхалкари. - А в чем дело?
        Мандар кивнула.
        - Нам разрешают ездить домой видеться с нашими семьями. Большинству солдат раджи этого не полагается.
        - Лишь десять дней, - грустно произнесла Каши. - Что ты будешь делать, когда приедешь домой?
        - Буду объедаться кхеером[73 - Кхеер - индийское блюдо, сладкий рисовый пудинг.], - ответила Моти.
        - А я хочу повидаться с племянницей, - сказала Каши. - С того времени, как я в последний раз ее видела, минуло уже два года.
        Я вообразила миниатюрную копию Каши с мягкими кудряшками и большими глазами.
        - А ты что будешь делать? - спросила у меня Мандар.
        Я представила себе мой дом в Барва-Сагаре, и мои глаза невольно наполнились слезами.
        - Просыпаться рядом с сестрой, - сказала я, - и слушать о том, что случилось за четыре месяца, пока меня не было дома. А еще я хочу увидеть новую резьбу папы.
        - Он столяр? - спросила Мандар.
        - И художник. Это он вырезал статуэтку Дурги, которую повредила Кахини.
        Уже некоторое время никто из нас и словом не обмолвился о Кахини. Причина этому была сходна с той, почему большинство из нас не пытались вообразить себе, как сложится наша жизнь, если мы каким-то чудом разбогатеем и сможем покинуть дурга-дал. Какой смысл в этих фантазиях?
        - Стыдно, что она так близка рани, - сказала Мандар. - Готова спорить, что сейчас Кахини сидит у нее в покоях.
        Мы не видели ни рани, ни Кахини весь день после того, как Сундари сказала, что до конца дня мы можем отдыхать.
        - Через десять дней мы будем среди людей, которые слыхом не слыхивали о какой-то Кахини, - заверила нас Каши.
        Вот только вышло все по-другому.
        На следующий день, когда мы собирались отправиться в храм Махалакшми, Сундари отозвала меня в сторону и сказала:
        - Спасибо, что сама вызвалась. Я знаю, как тяжело быть вдалеке от своей семьи, поэтому я очень ценю твою жертву.
        Я понятия не имела, за что она меня благодарит.
        - Что?
        - Ты вызвалась остаться с рани во время Дурга-пуджи. Кому-то все равно пришлось бы остаться. Очень мило с твоей стороны, что ты добровольно вызвалась. Рани очень тебе признательна.
        Я почувствовала, как кровь приливает к моему лицу.
        - Нет, но я…
        Сундари ожидала, что я скажу дальше.
        - Разве ты не согласилась?
        Кахини опять меня перехитрила. Больше всего на свете мне хотелось остаться со своей семьей на время Дурга-пуджи. Но если я сейчас честно об этом скажу, я разочарую рани. Я ощущала сильнейшее давление в своей груди, когда принимала решение.
        - Я с радостью останусь, - молвила я.
        На протяжении следующей недели я наблюдала за сборами дургаваси. Все отлично понимали, что сделала Кахини, но именно я приняла решение и скрыла правду, не желая расстраивать рани. Часть меня жалела, что я смолчала. В ночь накануне отъезда это чувство усилилось до такой степени, что вот-вот грозило вырваться наружу.
        Повсюду в дургавасе стояли собранные в дорогу сундуки. Джхалкари, смеясь, просила Моти не есть весь ладду, который приготовит ее мама, иначе подруга очень пожалеет, когда, вернувшись, выйдет на майдан. Кахини и Раджаси вошли в дургавас в сопровождении двух немолодых уже женщин, которые прежде были дургаваси.
        - Я четко сказала, что желтое сари надо выстирать и привести в порядок на сегодня, - заявила Кахини. - Скажи, Раджаси, разве я не так объяснила?
        - Я собственными ушами слышала, как ты им это говорила.
        - Ну и где мое сари? - потребовала Кахини.
        - Извините, - сказала старшая из двух женщин. - Ткань очень деликатная…
        Кахини размахнулась и ударила старуху по лицу.
        - Мне извинения не нужны.
        Я поднялась со своей кровати, на которой сидела.
        - Это не твое дело, - прошептала Джхалкари. - Сядь.
        - Извините, - повторила пожилая женщина и расплакалась. - Я сейчас все сделаю…
        Она тотчас же ушла из дургаваса. Другая служанка поспешила вслед за ней. Кахини заметила, что я видела ее безобразное поведение. Ее лицо осветилось улыбкой.
        - Решила, что твоя деревня не стоит того, чтобы туда возвращаться?
        - Твое поведение в дургавасе просто неслыханно! - заявила я.
        Другие женщины, повернувшись, уставились на меня. Я понимала, что веду себя глупо, но меня это сейчас не тревожило. Она уже и так отобрала у меня то, чего я больше всего хотела, - возможность повидать моих родных.
        - Серьезно? - медленно, словно была удивлена моим поведением, произнесла Кахини. - Извини, но кто из нас рос при дворе, а кто - в деревне?
        - Оставь ее в покое, - сказала Мандар.
        - Не вмешивайся! Сита думает, что знает о дворцовой жизни больше, чем я. Ладно, - произнесла Кахини и, шлепая подошвами тапочек, приблизилась ко мне, - полагаю, через три дня мы узнаем, какая из тебя придворная. Ты так и не поблагодарила меня за услугу.
        Она так близко стояла к моей кровати, что до моего обоняния долетел аромат ее жасминовых духов. Мне ужасно хотелось ударить ее, причем посильнее, чтобы Кахини пожалела о том, что она уже успела сделать, желая насолить мне. Но если я не сдержусь, меня выгонят. Тогда у Ануджи не будет будущего.
        - Мне показалось, что тебе совершенно не хочется возвращаться в ту нору, которую ты называешь деревней. Здесь куда приятнее жить. Здесь есть мягкие постели, туалет и проточная вода.
        - Довольно, - сказала Мандар.
        - Желаю удачи тебе с раджей. Уверена, когда он будет навещать рани, ты найдешь чем развлечь его. Ты ведь знаешь все, что следует знать о театре. Кто не захочет обсудить великолепие английских пьес, если англичане проявляют такую доброту и заботу о нас?
        Мандар угрожающе поднялась со своей постели, но Кахини лишь улыбнулась и ушла.
        На следующее утро, стоя во внутреннем дворе, я наблюдала, как уезжали женщины. Мое сердце сжималось от тоски.
        - Джхалкари рассказала мне, что случилось, - сказала Сундари.
        Она обняла меня за плечи и повела обратно в зал рани. Там было пусто, только слышалось журчание воды в фонтане. Сундари уселась на длинной подушке возле двери, рукой указав, что мне следует сделать то же самое. Я уселась, скрестив ноги, и ждала, что она скажет.
        - Кахини понятия не имеет, что хорошо, а что плохо, - спокойно произнесла Сундари. - Она будет жалить тебя до тех пор, пока ее жало не найдет твое самое больное место. Чем меньше ты будешь откровенничать в ее присутствии, тем лучше. Мы всегда должны помнить о том, что Кахини - любимица раджи. Кахини кажется, что она наказала тебя, но на самом деле она дала тебе шанс улучшить свое положение во дворце. Расценивай это именно так.
        - Она украла у меня возможность увидеться с семьей!
        - Не следует так думать. Следующие три дня тебе надлежит доказать свою полезность рани. Никто не будет отвлекать вас от общения друг с другом. Кахини очень хотелось насолить тебе, однако она упустила из виду кое-что важное. Я видела, как ты ведешь себя, беседуя с рани. Госпоже приятно общаться с тобой. Тебе очень повезло, что отец обучил тебя английскому языку.
        В данный момент я бы не сказала, что мне сопутствует удача.
        - Итак, в ближайшие дни постарайся воспользоваться своим преимуществом, - настаивала Сундари. - Тем более что Кахини не ждет этого.
        В полдень рани прислала за мной служанку, и я последовала за ней. У тяжелых двустворчатых дверей на посту стояли два стража. В ушах одного из них поблескивали золотые серьги. Подойдя ближе, я узнала в нем Арджуна. Капитан улыбнулся мне, и мое сердце почему-то забилось сильнее.
        Старуха сложила ладони в намасте. Арджун ответил на ее приветствие, но при этом смотрел на меня, и я заметила читавшееся на его лице беспокойство.
        - Я думал, что вы поехали домой праздновать Дурга-пуджу, - сказал он.
        Стараясь, чтобы мой голос не выдал обиды и негодования, которые переполняли меня, я спокойно ответила:
        - На этот раз не получилось.
        Арджун кивнул. Интуиция подсказала мне, что капитан уже наслышан о том, что сделала Кахини. Но если даже и так, внешне он ничем не выдал своей осведомленности.
        - Рани ожидает вас за дверью. Она желает, чтобы ей почитали на английском языке. Этот язык становится все более популярным у нас. Некоторые говорят, что если дела и дальше так пойдут, то со временем мы все заговорим по-английски, забыв о своих корнях.
        - Неужели такое возможно?
        - Ну, я буду с вами откровенен: британцы не хотят, чтобы рани произвела на свет наследника.
        Я нахмурилась.
        - У них больше солдат, чем у Джханси. Если британцы захотят, они легко смогут завоевать нас.
        Арджун улыбнулся.
        - Британцы поступают иначе. Они ищут предлог своей агрессии, чтобы оправдать ее в глазах собственного народа. Что может быть более веской причиной, чем княжество, оставшееся без наследника престола?
        Служанка рани беспокойно переступала с ноги на ногу.
        - Шримати… - начала она, но я проигнорировала ее.
        На этот раз мне хотелось узнать правду. Надоело мне быть невежественной деревенской девчонкой.
        - Именно поэтому они не пересмотрели свое решение насчет новых фуражек и патронов? - спросила я. - Они надеются на бунт сипаев?
        - Да. Если сипаи восстанут, то они смогут захватить Джханси под предлогом подавления бунта.
        Страж, стоявший рядом с Арджуном, нахмурился и покачал головой. У меня по спине пробежали мурашки, словно кто-то и впрямь дотронулся до кожи холодными пальцами. Что будет с рани? Что будет со всеми нами? Потом я поняла, что страж имел в виду, качая головой.
        - Рани не верит в это?
        - Нет, не верит. Британцы бывают весьма… убедительными. Особенно хорошо подвешен язык у майора Эллиса и капитана Скина.
        Я взглянула на плотно закрытые двери библиотеки и подумала о том, как мне следует вести себя.
        - Вы ей не советчица, - сказал Арджун, словно прочитав мои мысли. - Нас здесь не для этого держат.
        - Вы уже готовы, шримати? - нервно спросила служанка. - Ее Высочество ждет вас…
        - Да… веди меня.
        Арджун и другой страж открыли двери. Пару секунд я была слишком ошеломлена, чтобы сделать хотя бы шаг.
        - Когда я впервые увидел библиотеку, то тоже стоял как вкопанный, - улыбнувшись, произнес Арджун.
        Это было, пожалуй, самым красивым помещением во всем Джханси. Двери закрылись за моей спиной. В воздухе пахнуло пылью и кожей. От потолка и до самого пола вся комната была заполнена книгами, переплетенными в кожу, парчу и изысканный шелк. В дальнем конце, под высокой аркой окна, рани удобно восседала на широкой, мягкой кожаной подушке.
        - Сита! - словно давнюю подругу, приветствовала меня рани. - Ты же раньше никогда не бывала в библиотеке?
        Я сложила ладони в намасте и поклонилась, чтобы затем приблизиться к ней.
        - Да, Ваше Высочество. И это… это великолепно.
        Рани, как и я, обвела глазами высокие стены зала, а потом ее взгляд остановился на резных деревянных изображениях Сарасвати. Мой папа любил вырезать из дерева лики богини искусств. Я подумала, что теперь ему придется праздновать Дурга-пуджу без меня, и с трудом сдержала накатившиеся слезы.
        - Когда я здесь, меня всегда охватывают сильные чувства, - сказала рани. - Уверена, что Сундари уже передала тебе, но скажу еще раз: я весьма признательна тебе, Сита. Когда в следующем месяце будут праздновать Дивали[74 - Дивали - главный индуистский праздник. Дивали отмечается как «фестиваль огней» и символизирует победу добра над злом. В знак этой победы повсеместно зажигаются свечи и фонарики.], ты сможешь целую неделю провести с семьей.
        - Ваше Высочество…
        Она подняла руку в предупреждающем жесте, чтобы я не успела высказать ей свою благодарность.
        - Садись, - погладив подушку, лежавшую рядом с ней, пригласила рани.
        Подле госпожи стояли блюда с фруктами и орехами, а еще деревянная тарелка с жареной кукурузой. Я обошла длинные серебряные подносы и приподняла свою саблю в ножнах, чтобы иметь возможность усесться.
        - Я получила очередное послание от майора Эллиса. - Рани протянула мне письмо.
        Я прочитала его в молчании.
        - Ну? - произнесла рани.
        Ей хотелось знать мое мнение. Могла ли она услышать то, о чем говорил мне Арджун за дверью? Я начала сухо перечислять факты.
        - Британцы не собираются менять пропитанные жиром патроны.
        - Да.
        - И они не хотят отказываться от кожаных фуражек.
        - И что ты об этом думаешь?
        Мое сердце забилось сильнее.
        - Извините, Ваше Высочество, возможно, ваши советники…
        - Я прекрасно знаю, что думают по этому поводу советники или, по крайней мере, то, что они выдают за свое мнение относительно происходящего. Сейчас мне интересно знать, что думает Сита Бхосале, девушка из деревни. Почему британцы не хотят пойти на столь простые уступки?
        Я потупилась и тихо произнесла:
        - Они рассчитывают на бунт.
        Мое сердце сильно стучало в груди. Почему я не могу просто слушать и помалкивать даже тогда, когда у меня спрашивают мое мнение?
        - Зачем это им?
        Я начала говорить. Теперь не было смысла таиться.
        - Они думают, что, если Ее Высочество родит дочь, а сипаи взбунтуются, Джханси будет восприниматься как неуправляемое княжество, не имеющее будущего.
        - И тогда британцы бросятся нас спасать. Я тоже об этом подумала. - Сложив письмо, она сунула его в конверт. - Значит, мне надо родить сына.
        Двери библиотеки распахнулись. На пороге возник мужчина гигантского роста. Глаза его дико сверкали. Я тут же вскочила и схватилась за рукоятку пистолета.
        - Нет, Сита! - Рани поспешила встать с подушки так быстро, как позволял ей живот. - Это мой отец Моропант Тамби.
        Я тотчас же опустила руку с пистолетом и извинилась. Вместо того чтобы рассердиться, Моропант рассмеялся.
        - Я не буду переживать за безопасность дочери, пока ты рядом с ней, - произнес он, а затем обратился к рани: - Ману!
        - Папа!
        Они встретились посередине библиотеки. Я знала, что веду себя неприлично, но не могла отвести от них глаз. Отец рани был одет в свободного покроя чуридары и белую открытую безрукавку. Такую же одежду носили Арджун и другие стражи. В ушах его висели золотые кольца-серьги. Темная борода покрывала подбородок. Сомневаюсь, что кто-то когда-то называл Моропанта Тамби красавцем, но во всей его внешности чувствовалась немалая жизненная сила, а сам он словно сошел со страниц «Робинзона Крузо».
        - Кто это? - глядя на меня, спросил он.
        Я тут же потупилась.
        - Моя младшая дургаваси, Сита Бхосале, - ответила рани и после пары фраз, суть которых я не уловила, добавила: - Ей можно доверять.
        Моропант пересек разделяющее нас пространство. Я поклонилась ему.
        - Выпрямись, Сита. Я хочу получше разглядеть тебя.
        Я подчинилась. Отец рани несколько мгновений внимательно смотрел мне в лицо. Судя по всему, увиденное немного встревожило его.
        - Ты почти такая же красивая, как Кахини. Думаю, вы обе стали хорошими подругами.
        - Не совсем так, шриман.
        Моропант рассмеялся, а рани слегка рассердилась.
        - Довольно, - сказала она, но отец не послушался дочери.
        - Не принимай это на свой счет, - сказал Моропант. - Кахини, как и мою Ману, растили для того, чтобы в будущем она заняла трон и обзавелась пышным титулом. Если сейчас она и может кого-либо винить, так только саму себя.
        Я бросила взгляд на рани и с удивлением увидела, что госпожа утвердительно кивает.
        - Ее помолвили с очень богатым человеком, - сказала рани, - но Кахини поддерживала тайные отношения с другим мужчиной. Когда их переписку перехватили…
        Рани развела руками, и этого жеста вполне хватило, чтобы понять все без слов. Быть уличенной в переписке с мужчиной, когда помолвлена с другим… После такого девушка навсегда лишается малейшего шанса выйти замуж.
        - Конечно, это была ошибка юной девушки, - произнесла рани, - но все мы платим одинаковую цену, в каком бы возрасте ни совершили подобного рода ошибку.
        Я попыталась изобразить на лице сочувствие.
        - Я не знала.
        - Я не знаю, кому она писала. Слуга ее отца обнаружил эти письма. Спустя два дня его труп выловили из Ганга.
        Я ойкнула.
        - Убила не она, - заверила рани. - Она бы просто не смогла.
        - А вот ее отец вполне мог, - сказал Моропант, который теперь очень сильно напоминал свою дочь. - Я знал его, когда мы оба были молодыми.
        - Отец Кахини умер, - сообщила мне рани. - Перед смертью он поклялся мне и всей семье, что ничего, кроме переписки, там не было. Если бы не это, ноги Кахини здесь не было бы.
        - Садись, - произнес Моропант, указывая рукой на подушки.
        Понятно было, что обращается он не только к своей дочери, но и ко мне.
        - Очередное письмо от Эллиса? - увидев конверт на ковре, спросил Моропант. - Сипаи вскоре поднимут бунт. Надеюсь, они прогонят британцев за море.
        - Мы не можем позволить себе бунт, - предупредила рани. - Это станет концом власти Гангадара.
        - Только если мы проиграем… Я могу их обучать.
        - А что будет, если британцы узнают, что отец рани путается с бунтовщиками?
        - Эти люди не бунтовщики, Ману. Они подданные раджи Джханси.
        - Кто подписал контракты с британцами и согласился воевать на их стороне? - напомнила отцу рани.
        - Они остаются верны Джханси, какие бы контракты ни подписывали. Британская империя раскинулась от Гонконга до Ирландии. Если сипаи причинят им достаточно ощутимый урон, британцы хорошо подумают, стоит ли опять лезть в крошечное княжество.
        Рани молчала. Никто не решался заговорить о том, что она, возможно, носит в своем чреве девочку.
        - Я могу начать готовить их к бою в любое время, - сказал ее отец. - Поговори об этом с раджей.
        - Гангадар… Ты и сам знаешь, что он скажет.
        Бросив на меня взгляд, Моропант произнес, обращаясь к дочери:
        - Ману…
        - Я знаю. Надо что-то делать. Я посоветуюсь с Шри Рамой.
        - Шри Рама - гуру, а не полководец.
        - Кришна тоже не был полководцем, но он дал Арджуне правильный совет.
        Рани ссылалась, конечно, на один эпизод из «Махабхараты», где Кришна помог принцу Арджуне справиться с затруднительной ситуацией. Его семью раздирали междоусобицы. Арджуна не хотел вмешиваться в эту войну, но Кришна посоветовал ему сражаться. Каким бы миролюбивым ты ни был, все мы несем ответственность за зло на земле.
        Моропант кивнул и махнул рукой в мою сторону.
        - Возьми ее с собой. Дургаваси, готовая застрелить отца рани, заслуживает полнейшего доверия как телохранительница.
        В тот вечер в храме, после того как всю еду раздали беднякам, я встретилась с Шри Рамой.
        Обычно лишь Сундари присутствовала при его беседах с рани, но на этот раз госпожа заявила:
        - Сита, я хочу, чтобы ты пошла со мной.
        Я последовала за ними по украшенным настенной росписью коридорам, стараясь держаться подальше от масляных светильников, которые свешивались на длинных цепях с потолков. Кахини однажды рассказала мне историю о женщинах, которые не убереглись из-за невнимательности и сильного сквозняка: их дупатты вспыхнули от огня - и они умерли, объятые пламенем. Но светильники, что ни говори, отбрасывали весьма красивые оранжевые блики на золоченые статуи, которые молча глядели на нас из каждой ниши.
        Добравшись до самого последнего помещения храма, мы остановились у завешенного тканью дверного проема.
        - Ее Высочество рани Лакшми Баи! - возвестил слуга.
        Затем слуга раздвинул две части занавеса, и мы вчетвером вошли внутрь. В центре комнаты, устланной джутовыми циновками, сидел, скрестив ноги, старик. Вокруг него были разложены всевозможные предметы, применяемые во время богослужения: свечи, благовония, цветы и кокосовая скорлупа. Но все эти мелочи я заметила позже. Прежде всего я обратила внимание на умиротворенное выражение лица Шри Рамы. Если вы встречали в жизни человека, воплощающего полную безмятежность и душевное спокойствие, то его лицо наверняка выглядело так же, как у Шри Рамы. На вид ему нельзя было дать меньше шестидесяти, но при этом кожа на его лице была гладкой, как долгое время лежавший в ручье камень, все неровности которого давным-давно сгладила проточная вода. Его глаза тоже излучали покой. Казалось, какую бы трудность ни представить на его рассмотрение, старик неспешно изучит ее и найдет решение.
        Рани приветствовала старика почтительным поклоном. Сидящий на полу Шри Рама поклонился ей в ответ. Я тоже глубоко поклонилась и сжала ладони в намасте. После этого я уселась слева от рани.
        - Вы привели новенькую, - таким же спокойным, как его лицо, голосом произнес гуру.
        - Это Сита Бхосале, моя младшая дургаваси.
        Он некоторое время разглядывал меня, затем кивнул.
        - Добро пожаловать, Сита.
        Мне было любопытно увидеть церемонию, которую собирается проводить столь уважаемый гуру, как Шри Рама, но на поверку оказалось, что это обычная пуджа.
        Только после того, как гуру нанес на лоб каждой из нас красный тилак, он откинулся на джутовые циновки и с непринужденным видом спросил:
        - В чем дело?
        - Сипаи все более сердятся и злятся на британцев. Отец считает, что мы должны вооружить их и подготовить к восстанию.
        Шри Рама внимательно ее слушал.
        - Британцы совершили преступление?
        - Они повинны в безрассудстве, а еще я подозреваю, что британцы могут осознанно провоцировать недовольство среди сипаев.
        - А убийство британских воинов будет преступлением?
        - Да. Я верю в переговоры… переговоры до самого конца, вот только я не знаю, когда наступит этот самый конец.
        - Подозреваю, что концом будет разрушение Джханси, - молвил Шри Рама.
        Я не верила собственным ушам. Я посмотрела на Сундари, но лицо капитанши оставалось безучастным.
        - И это допустимая цена? - спросила рани.
        - Все княжества и империи рано или поздно исчезают с лица земли. Вопрос заключается в том, что приходит на их место и кто первый начинает агрессию.
        - Значит, надо ждать?
        - Это зависит от того, какой правительницей вы хотите стать.
        Рани прикоснулась ладонью ко лбу и сидела некоторое время, погруженная в мысли.
        - Отцу это не понравится, - произнесла она.
        Шри Рама кивнул, но ничего не сказал.
        - Спасибо. - Рани чуть склонила голову.
        Шри Рама повернулся в мою сторону.
        - Кое-кто усложняет твою жизнь? Почему ты это позволяешь?
        Я настолько сильно удивилась, что некоторое время сидела, не в силах ничего ответить.
        - Я… не знаю…
        Но на самом деле я знала: потому что Кахини - любимица рани и двоюродная сестра раджи.
        - Ну, если ты не знаешь, я уж точно не смогу тебе ничем помочь.
        Я взглянула на Сундари. Капитанша удивленной не казалась. Затем я перевела взгляд на рани, но госпожа думала сейчас о своем.
        - Не отдаляй от себя Дургу, - сказал мне гуру.
        Перед моим мысленным взором возник образ десятирукой богини войны. Каждый из богов внес свою божественную лепту в ее создание. Шива изваял совершенные черты ее лица, Индра одарил ее грудями, подобными двум полным лунам, Вишну дал ей много рук, Агни, бог огня, создал ее сверкающие очи, а Яма[75 - Яма - бог в индуизме, отказавшийся от своего бессмертия и совершивший первое жертвоприношение, которое стало основой возникновения мира и человечества.] сплел ее черные шелковые волосы. Другие боги вооружили ее невидимым оружием, а божественный ремесленник[76 - Вишвакарман - божественный мастер, творец вселенной.] одарил ее непробиваемыми доспехами. Когда боги увидели, насколько Дурга совершенна, они преподнесли ей множество подарков. Усыпанные драгоценными камнями украшения сверкали на всех частях ее тела. Вокруг шеи Дурга носила гирлянду, сплетенную из цветов, которые, источая аромат, никогда не увядали. Наконец, ей подарили льва, чтобы она могла разъезжать верхом повсюду и карать зло и насилие, процветающие в мире. То, что Шри Рама посоветовал мне не отдаляться от Дурги, было немного странным. Если
начистоту, мне всегда казалось, что богиня как нельзя близка мне.
        После того, как мы покинули храм, рани сказала:
        - Твой отец - резчик по дереву. Ты мне однажды сказала, что он подарил тебе мурти Дурги, вырезанную из дерева.
        Вот тогда до меня впервые дошло, что память рани подобна Акшайапатре, неисчерпаемому сосуду мифологии[77 - Индийский аналог христианского Грааля, сосуда изобилия.]. Она всегда могла полезть туда рукой и достать любую мелочь, какой бы ничтожной та ни показалась на первый взгляд.
        - Возможно, Шри Рама хотел сказать, что ты никогда не должна расставаться с этим изображением богини, - предположила рани.
        Такое мне даже на ум не приходило.
        - Давайте погуляем в саду, - предложила рани.
        Но Сундари еще надо было проследить за доставкой дымного пороха, поэтому она направилась к пороховому погребу, размещавшемуся в Звездном форте. Я и рани остались вдвоем.
        Когда Сундари ушла, рани мягко произнесла:
        - Расскажи о своем любимом произведении литературы, а я расскажу тебе о своем.
        Увидев мою нерешительность, госпожа прибавила:
        - Это не задача, на которую существует один правильный ответ, Сита. Просто скажи, что ты больше всего любишь читать.
        - Шекспира, - призналась я.
        Я видела, что рани мой ответ удивил.
        - Мы с отцом вместе читали пьесы Шекспира.
        - У тебя есть любимая пьеса?
        - «Гамлет».
        - Но у нее грустный конец.
        - Да, грустный, но в пьесе содержится много мудрости. А вы что любите, Ваше Высочество?
        Рани улыбнулась.
        - Люблю пураны[78 - Пураны - тексты древнеиндийской литературы на санскрите. В основном это писания послеведийского периода, посвященные истории вселенной от ее сотворения до разрушения, генеалогии царей, героев и дэвов. В них также излагаются индуистская философия и космология.]. Люблю древние мифы и героические повести, но больше всего мне нравится звучание слов на древнем языке.
        Я понимала, что она имеет в виду. Папа «читал» со мной пураны. Это самые древние тексты, рассказывающие о наших богах. Они не только интересны, им присуща определенная поэтичность.
        - Что ты скажешь, если я признаюсь: временами мне снятся сны, повторяющие кое-что из того, что я прочла в пуранах.
        Я улыбнулась.
        - Мне тоже постоянно снится что-то из литературы.
        - Серьезно?
        - Да, особенно если история хорошо написана.
        Рани улыбнулась.
        - Думаю, мы с тобой имеем больше общего, чем может показаться, - молвила она.
        Так, гуляя и ведя беседу почти как подруги, мы провели день.
        Когда мы дошли до красивой каменной беседки, стоявшей на берегу озера Махалакшми, рани уселась там и сказала:
        - Иногда я задумываюсь над тем, кем был мастер, работавший по этому камню.
        Ее пальцы пробежали по скамье, на которую она присела. Затем госпожа указала на свободное место подле себя.
        - Расскажи о своем отце. Он работает по дереву весь день? Сколько всего он может вырезать за день? Расскажи о его мастерской.
        Я ответила на все ее вопросы.
        - Ему нравится его работа?
        Подумав, я ответила:
        - Да, но папа мечтал быть воином.
        Я рассказала рани о Бирме, ранении и Шекспире.
        - Эти британцы… - начала она, но оборвала себя на полуслове. - Следовательно, ты росла с отцом и сестрой… А братья были?
        - Нет, только бабушка, - ответила я.
        - Тебе повезло. Моя умерла еще до моего рождения.
        Я плотнее сжала губы. Я ничего не скажу такого, что бросит тень на меня или мою семью.
        - И как живется в деревне?
        - Не знаю… Вне пределов Джханси все женщины строго соблюдают пурду.
        Я заметила, что рани покраснела.
        - Ну да… Значит, с самого детства…
        - Да.
        - Сочувствую.
        - Весь мой мир заключался в моем доме… а еще чтение…
        - Да… даже узницы имеют шанс вырваться из своей темницы, если у них есть книги под рукой.
        Она улыбнулась, и я почувствовала благодарность судьбе за то, что мне довелось служить весьма образованной рани. Нам обеим повезло получить хорошее воспитание.
        Тем вечером, вернувшись с озера, рани повела меня в свои покои и предложила выбрать одно сари в подарок. Мой выбор остановился на чудесном сари желтого цвета, которое прекрасно подойдет к глазам и цвету лица Ануджи. Затем рани подарила мне корзинку косметики и поблагодарила за приятно проведенный день.
        - Мне тоже было очень приятно, Ваше Высочество.
        Когда меня отпустили, я разыскала Гопала и попросила переслать подарки сестре.
        - Это будет дороже, чем письмо, - предупредил он.
        - Насколько дороже?
        - На две анны.
        Я усмехнулась.
        - Ладно.
        Подарки меня не заменят, но, по крайней мере, сестра догадается, что то, что я делаю, я делаю ради нее.
        Глава 12
        Когда дургаваси вернулись, проведав свои семьи, мое имя было у рани на языке всякий раз, куда бы она ни собиралась. Она каждый вечер просила меня читать ей вслух. Временами я читала ей из первого фолио[79 - Первое фолио - термин, употребляемый для обозначения первого собрания пьес Шекспира, изданного Джоном Хемингом и Генри Конделом, работавшими в шекспировской труппе.] Шекспира, временами - последний из напечатанных романов Чарлза Диккенса. Поскольку никто из женщин не знал английского языка, лишь только мы с рани смеялись и плакали, оставляя других безучастными. Все случилось так, как предвидела Сундари. Желание Кахини наказать меня обернулось в мою пользу. Со временем я и рани стали почти подругами.
        Кахини вела себя так, словно ничего экстраординарного не происходило. И если лицо Раджаси искажалось от злобы, когда рани велела мне составить ей компанию, чтобы прогуляться к конюшням, то Кахини сохраняла внешнюю невозмутимость. Я думала, что она просто примирилась с тем, что обстоятельства теперь изменились существенным образом. Вот только никакого мира на уме у Кахини не было. Она просто загородила течение плотиной, надеясь, что поднятая ею буря на время утихомирится.
        - Я вижу, что вы с рани стали очень дружны, - лежа в постели, сказала мне Джхалкари.
        Я оглянулась, но в большинстве своем женщины дургаваса уже спали. Кажется, никто нас не подслушивал.
        - Она очень жалостливая, - ответила я. - Иногда мне кажется, что ей не хватает подруги.
        - Она рани. У рани много подруг, а вот ты наживаешь себе врагов.
        Я села на краю постели в ожидании, что Джхалкари мне все объяснит.
        - Сита, разве ты не знаешь, что женщины завистливы?
        - Какие женщины?
        - Все мы.
        - И ты завистлива?
        Джхалкари ничего не ответила.
        - Тебя расстраивает то, что я подружилась с рани?
        - Совсем немного. Я думаю, что мы с тобой все же близки.
        - Конечно, близки.
        Джхалкари пожала плечами.
        - Ну, моя ревность не опасна, а вот Кахини…
        Внешне казалось, что Кахини все равно, но за два дня до Дивали, нашего самого большого и радостного праздника, когда все мы отмечаем триумфальное возвращение Рамы после победы над царем демонов Раваной, прибыл лекарь, чтобы осмотреть рани и растущего в ее чреве ребенка. Такое происходило единожды в неделю, поэтому не было никакой причины думать, что на этот раз визит лекаря будет чем-то отличаться от предыдущих. Я сидела в зале рани вместе с другими дургаваси, когда вошла страшно встревоженная чем-то Сундари.
        - Придворный лекарь принес лихую весть, - заявила она.
        Наступила такая тишина, что я могла слышать, как тяжело дышит сидевшая далеко от меня Моти.
        - Из Бомбея приехали двое вестовых, больных бубонной чумой. Оба заболели по приезде и умерли в Джханси. Лекарь хочет всех вас осмотреть. Если вы больны, то он определит это, заглянув вам в рот.
        - Из Бомбея… - молвила Кахини. - Наверняка это проклятие далитов. Столько далитов живет…
        - Сейчас не время, - одернула ее Сундари.
        В комнате повисло гробовое молчание. Прошло несколько минут, прежде чем явился лекарь. Все это время каждая из нас старалась дышать как можно меньше. Если новая болезнь начинается в горле, значит, ею можно заразиться от больного человека при дыхании.
        - Намасте, лекарь, - произнесла Сундари.
        Это был старик с густыми, словно ссученная шерсть, седыми волосами. На шнурке вокруг его шеи висело изображение Дханвантари, лекаря богов. Все мы сжали ладони в намасте, но лекарь никак не ответил на наше приветствие.
        - Я хочу, чтобы вы все встали в ряд, - деловито заявил он. - Когда я буду к вам подходить, открывайте рот как можно шире, чтобы я смог увидеть ваше нёбо.
        Вообразите себе смущение, которое мы все испытали! Уже одно то, что приходилось раскрывать рот, словно рыба на суше, было достаточно скверным, а делать это в присутствии мужчины…
        - Хорошо, - проходя от одной к другой, говорил себе под нос лекарь. - Хорошо.
        Дойдя до Джхалкари, он сказал ей:
        - А ты, пожалуйста, ступай налево.
        - Рани больна? - спросила Кахини, когда пришла ее очередь.
        - Нет, и с ребеночком все в порядке, но всех с признаками болезни подлежит удалить до тех пор, пока они не вылечатся.
        Я читала о чуме, которая погубила треть населения Европы. Неужели это та самая чума?
        Лекарь подошел к Моти.
        - Хорошо, - произнес он, и девушка с шумом выдохнула из груди воздух.
        Когда он подошел ко мне, лоб его наморщился.
        - Налево к ней.
        Сердце мое неистово застучало в груди. Когда лекарь закончил осмотр, он отделил от остальных дургаваси троих: меня, Джхалкари и Мандар.
        - Что вы выяснили? - спросила Сундари.
        Взгляд ее кошачьих глаз метался по комнате.
        - Этих троих надо удалить, - завил старик, - по меньшей мере на месяц.
        - Это вздор! - воскликнула Мандар. - Два человека внезапно умирают, а вы уже говорите о болезни! Они что, посещали дворец?
        - Я не знаю.
        - А я знаю! - перешла на крик Мандар. - Где ваши доказательства, что мы больны?
        Сундари схватила ее за руку.
        - Мандар, позволь ему высказаться.
        - Это весьма хитрая хворь, - заявил лекарь. - Она прячется в груди и дает знать о себе спустя недели.
        - Вы разговаривали с умирающими людьми? - осмелилась спросить я. - Откуда вам все это известно?
        - Я как раз об этом и узнал от них. У вестовых симптомы проявились две недели назад.
        - А я думала, что они умерли, как только приехали в Джханси, - встряла в разговор Джхалкари.
        Лекарь развел руками и возбужденно промолвил:
        - Учитывая, в каком положении рани, вам следует уехать.
        Сундари приказала всем, за исключением нас трех, удалиться в дургавас. Я чувствовала себя прокаженной. А что, если от меня может заразиться моя семья?
        Как только в комнате никого, кроме нас, не осталось, рассерженная Сундари заявила:
        - Не воображайте, будто бы вы и впрямь больны. Вся эта мерзкая стряпня - дело рук Кахини. Я видела сегодня утром, как она о чем-то шепталась с лекарем. Я не верю в мертвых вестовых. Никто из вас не болен. Кахини придумала все это ради того, чтобы держать Ситу подальше от рани.
        Сундари была непреклонна.
        Мандар и Джхалкари уставились на меня. Похоже, лучше повода, чтобы все могли объединиться против меня, нельзя было придумать.
        - Кахини к тому же ограбила нас, - сказала Джхалкари. - Нам не заплатят, пока мы не вернемся ко двору.
        - Что, если рани настолько испугается, что не захочет видеть нас и через месяц? - спросила Мандар. - Она может подумать, что мы чуть ли не прокаженные.
        - Я как раз и чувствую себя прокаженной в шелках из Бенареса, - заявила Джхалкари.
        - Давайте скажем рани, что все это интриги Кахини, - предложила я.
        - Кто тебе поверит? - воскликнула Джхалкари. - Слово лекаря против наших слов!
        Сундари согласилась.
        - Рани беременна и очень волнуется из-за здоровья ребенка. Не испытывай ее дружеские отношения сейчас, Сита. Разумнее подождать месяц. За это время я докажу рани, что никакая чума дворцу не грозит.
        Трое мужчин привели наших лошадей. Среди них был Арджун. Он передал мне уздечку и при этом не проявил ни тени опасения.
        - Это правда, что вы больны? - осведомился он у меня.
        - Она больна не в большей мере, чем вы, - сказала Мандар, глядя на несколько дюжин солдат, готовых следовать за Арджуном, а затем, разделившись, сопровождать каждую из нас домой. - Кое-кто убедил рани в том, что в Джханси чума, а у нас - признаки этой болезни.
        - Кахини? - недоверчиво произнес капитан.
        - Она, должно быть, подкупила лекаря рани, - сказала Джхалкари.
        - Сочувствую. Стражники спрашивают насчет болезни, и никто не знает, во что верить, - сказал Арджун и посмотрел на меня. - Хотелось бы мне самолично проводить вас до Барва-Сагара. Путь не близкий.
        Потянувшись в патронную сумку, мужчина извлек оттуда книгу в красной обложке. Именно эту книгу Арджун читал, когда я увидела его в первый раз.
        - На дорожку, - тихо произнес он, протягивая мне книгу.
        Я провела пальцем по золотому тиснению. Собрание стихотворений Руми.
        - Одно из стихотворений должно вам особенно понравиться. Я поставил отметку на той странице.
        Я покраснела.
        - Спасибо.
        - Что? А мне ничего? - пошутила Мандар.
        - А вы стихи читаете?
        Девушка фыркнула.
        - Добровольно ни за что…
        Дорога до Барва-Сагара заняла бoльшую часть дня. Я ехала впереди, словно лошадь, на глаза которой нацепили шоры. Перед моим мысленным взором стояло лицо Арджуна. Его выразительные глаза. Его тонкий нос. Муретха не давала его длинным волосам спадать на бледный лоб. Я воображала себе мужчину, который стоял рядом со мной… Он очень красивый. А еще он капитан. Почему он не женат? Капитан рани должен быть женат. У него должно быть много детей. Может, с ним что-то не так…
        Я думала о красной книжке с золоченым тиснением, которая лежала в моей седельной сумке.
        Когда мы въехали в деревню, мальчики бежали вдоль обочины, глазея на нашу небольшую кавалькаду. Я до сих пор пребывала в растерянности от происходившего со мной. Только свернув на узкую улицу, на которой я прожила более семнадцати лет, я вдруг осознала, что вернулась в Барва-Сагар.
        Я издалека увидела, что дверь нашего дома распахнута настежь. Во внутреннем дворике толпились гости отца. Дети бросали цветы к моим ногам. Дальняя родня кинулась ко мне со сластями в качестве подношений. Когда рани покидает Панч-Махал, она чувствует себя так же, как и я сейчас? Из деревни я уехала кошкой, а вернулась львицей.
        Я постаралась увидеть себя их глазами: зеленая шелковая ангаркха, красивее и дороже, чем любая из одежд, когда-либо носившихся в нашей деревне, солнечный свет, отражающийся от серебряной рукоятки пистолета, катара и сабли. В глубине души шевельнулась надежда, что бабка, наблюдая за мной, зеленеет от зависти.
        - Сита, - в волнении произнес отец, как только увидел меня.
        Я быстро спрыгнула с коня и в поклоне коснулась рукой его ступней. Меня со всех сторон обступили галдящие люди. Солдат, которые сопроводили меня в деревню, накормили, а их лошадей напоили. Меня обступили толпившиеся у дома люди, которых было не меньше сотни. А затем меня позвали внутрь дома, где были поданы всевозможные кушанья. Авани, должно быть, с неделю трудилась, чтобы приготовить все эти сласти. Папа сжимал мою руку. Слова были излишни. Пожалуй, это был один из самых счастливых дней в моей жизни. Я искала взглядом бабку, но ее нигде не было видно. Скорее всего, раздосадованная моим триумфом, она скрывалась в задних комнатах дома.
        - Где Ануджа? - спросила я, высматривая сестру. - Ану!
        Она не отозвалась на мой зов.
        - Ануджа прячется в своей комнате, - объяснила Авани. - Здесь слишком много людей.
        Я обнаружила сестренку лежащей на чарпае. Прижав согнутые в коленях ноги к груди, Ануджа выглядела еще меньше и моложе - если такое возможно, - чем до моего отъезда.
        - Что ты здесь делаешь? - усевшись рядышком и обняв сестру, спросила я.
        - Я очень по тебе скучала, - уткнувшись мне в грудь, сказала Ануджа и расплакалась.
        Откинув головку, она посмотрела на меня, часто моргая мокрыми от слез ресницами. На ней было желтое сари, которое я ей прислала. Со временем она станет красивой женщиной.
        - Все рады твоим успехам, но мне хочется, чтобы ты вернулась, - сказала сестра.
        - Эх, Ану, - молвила я, гладя ее по волосам. - Мне бы тоже этого хотелось.
        Я уговорила сестру выйти к толпе улыбающихся односельчан, которые собрались здесь со всех концов Барва-Сагара. Их интересовало одно и то же. Какова рани? Дворец в Джханси действительно такой красивый, как о нем говорят? У махараджи на самом деле двадцать три слона? Какая там еда? Какие кровати? Какие купальни? Все женщины одеваются в ангаркхи, как я, или они облачаются в сари? Могу я показать свой пистолет? Я кого-нибудь убивала?
        Празднование было просто изнуряющим. Последние из гостей покинули дом уже после того, как начало светать. Ануджа давно отправилась спать. Когда дом наконец опустел, папа вошел в мою комнату и присел на край чарпаи. Свет поднимающегося солнца отражался от его лысой головы, которая становилась то золотистой, то оранжевой. Мы оба смотрели на Ануджу, ворочавшуюся во сне.
        Я взяла его руку и «написала» на ладони: «Я привезла больше денег на ее приданое».
        Он вывел на моей: «Ты изменилась за пять месяцев».
        Я посмотрела ему в глаза. Его взгляд был настолько проницательным, что я испугалась. Что последует дальше? Считает ли папа, что я, девушка из зеркала во дворце, теперь сама на себя не похожа?
        «Ты стала увереннее, - написал папа. - В Джханси женщины вообще не блюдут пурду?»
        «Нет».
        Я боялась того, что он может написать в ответ.
        «Тогда, полагаю, ты можешь продолжать не соблюдать пурду».
        Я вновь посмотрела отцу в глаза. В них светилась такая проникновенность, которую я давно в нем не замечала.
        «Дади-джи будет недовольна, - предупредил он, - но, когда Шиваджи и я пойдем в следующий раз из дома, я хочу, чтобы ты нас сопровождала».
        Из всех возможных подарков этот был самым желанным.
        Глава 13
        - Полагаю, теперь ты должна сказать что-то о жесткости чарпаи, - заявила на следующее утро за завтраком бабка. - Отныне, мне кажется, тебе понадобится более мягкое ложе.
        Как всегда, волосы ее были тщательно расчесаны. Они струились вдоль красивого лица подобно водопаду и заканчивались на спине тремя седеющими косами. Но высокие скулы, которым завидовали другие женщины, выдавали истинную природу этой женщины: одни углы, никакой мягкости.
        Я отставила тарелку с кушаньем, напоминающим йогурт с кусочками банана.
        - Вы слышали, чтобы я жаловалась? - спросила я.
        Ануджа ойкнула. Глаза бабки округлились. Я никогда прежде так грубо с ней не разговаривала.
        - Как ты смеешь!
        Бабка вскочила со своего стула. Я тоже поднялась из-за стола. Я была выше, моложе, сильнее. Она больше не запугает меня.
        - Смею что, дади-джи? Отвечать? Зарабатывать сестре на приданое?
        - И как же ты этого добьешься? Будешь искать ей мужа среди дурачков, которые спят на порогах храмов?
        - Не оскорбляй Ану! - Я повернулась к сестре: - Ануджа, она была к тебе недобра?
        В письмах сестра об этом не писала. Бабка рассмеялась.
        - Это не оскорбление, это правда.
        - Ты больше никогда не станешь говорить об Анудже так, как сейчас! - повысила я голос, а сестра закрыла ладонями уши. - Если я узнаю, что ее бьют, оскорбляют или обижают каким-либо иным образом, ты очень пожалеешь.
        - И как же я буду жалеть?
        - Однажды, когда твой сын состарится и не сможет больше работать, я буду единственной, кто будет вас всех кормить, - заявила я.
        - И ты думаешь, что он позволит мне голодать?
        От той легкости, с какой бабка отмахнулась от моей угрозы, внутри у меня что-то надломилось. Оказалось, мой бамбук не только гнется, но и ломается, образуя острые, словно ножи, края.
        - Никто не знает, кто умрет первым, - сказала я. - Пусть тебе поможет Шива, если это будет твой сын.
        Я отвернулась и вышла из комнаты. У себя в спальне я услышала шлепанье маленьких ножек Ануджи по коридору. Она с разгона упала на мою чарпаю.
        - Дади-джи тебя убьет.
        - Ану, это полнейший вздор. Теперь она больше не посмеет плохо с тобой обходиться. Теперь, если бабка тебя обидит или начнет тебе угрожать, ты должна написать в письме ко мне следующее: «Дади-джи была ко мне очень добра на этой неделе».
        Глазенки Ануджи удивленно округлились.
        - Поняла? Она обязательно найдет кого-нибудь, кто будет читать твои письма. Нельзя писать правду, но, если я увижу в твоем письме эту фразу, я узнаю, что происходит на самом деле, и приеду тебе на помощь.
        Ануджа молчала.
        - Повтори эту фразу слово в слово.
        - Дади-джи была ко мне очень добра.
        - На этой неделе.
        - На этой неделе, - повторила она.

* * *
        Я изменилась, но не так, как казалось бабке. Я не считала, будто бы стала слишком хороша для того, чтобы спать на чарпае. Я не настолько привыкла к великолепным фруктам и карри, которыми лакомилась во дворце, чтобы не отдать должное стряпне Авани. Вот только мой разум, казалось, стал похож на песочные часы, а мысли в моей голове - на крошечные песчинки. Когда я стала дургаваси, мой разум-часы перевернули.
        Во-первых, я больше узнала о жестокости. Прожив пять месяцев бок о бок с Кахини, я поняла, что бабкина озлобленность - то, что она холит и лелеет в себе. Бабка поливала эту свою злость до тех пор, пока она не разрослась подобно лиане и не заглушила все другие чувства. Во-вторых, я теперь знала, что такое настоящие страдания, увидела подлинную разницу между чрезмерным богатством и чрезмерной бедностью. Я не имела ни малейшего представления о том, что на самом деле мы бедняки, пока собственными глазами не увидела великолепие Панч-Махала. С другой стороны, регулярно раздавая в храме Махалакшми карри и сладости тем, кому нечего было есть, я осознала, что моей жизни в Барва-Сагаре можно позавидовать. А еще я думала о том, что при известной щедрости и великодушии те, кто сидит на коврах и ест из серебряных блюд, могут сделать жизнь других людей лучше.
        Я не стала делать вид, будто в одночасье превратилась в Будду и теперь смотрю на окружающий мир, частью которого являюсь, ясным взором. Но кое-какие мысли все же вертелись у меня в голове. Я часто вспоминала Шри Раму, гуру рани. Интересно, что бы он сказал, если бы я поведала ему о жизни в Барва-Сагаре и женщинах, которые живут подобно попугаям в клетках.
        По дороге к базару, шагая рядом с отцом и Шиваджи, я не видела на улицах других женщин. Мужчины на меня пялились. Чаще всего выражение их лиц было враждебным.
        - Признайся, странно чувствуешь себя, нарушая законы пурды? - спросил Шиваджи.
        - Сначала да, но теперь я скорее похожа на рыбу, которую выплеснули из большой бадьи, где она провела всю жизнь, обратно в реку.
        В декабре воздух стал настолько холодным, что, казалось, кусался. Я дважды прочитала книгу стихов, которую дал мне Арджун. Наша семья сидела на подушках вокруг жаровни, Авани обмахивала тлеющий уголь. Я против своей воли вспоминала теплый дворец, где каменные полы покрыты коврами и вдоволь теплых одеял. Отец взял тетрадь в твердой обложке, которую всегда носил с собой, и поднес чернильную ручку поближе к огню, чтобы немного разогреть ее. Когда чернила нагрелись, папа написал: «Какой толк в Руми при дворе? Почему бы нам не заняться английским?»
        «Рани ценит поэзию очень высоко».
        «Какой другой поэт может сравниться с Шекспиром?»
        Я задумалась. Мне не хотелось обижать папу, но и кривить душой я не собиралась.
        «Мне кажется, что Руми такой же талантливый, пита-джи».
        Отец нахмурился. Ему не понравилось мое новое увлечение.
        «При дворе, - сообщила я, - английский полезен, но к нему относятся с неприязнью».
        «Почему?»
        «Англичан в Джханси не особо жалуют. Есть трения».
        «Ты не из-за этого осталась у нас?»
        Впервые отец спросил, почему я не возвращаюсь в Джханси, а остаюсь жить в Барва-Сагаре. Можно было поверить в недельный, даже двухнедельный отпуск, но Дивали наступил и закончился, рани вот-вот должна была разрешиться от бремени, а я не спешила возвращаться ко двору, чтобы охранять свою госпожу.
        «Я вернусь ко двору через две недели», - написала я.
        Он не стал на меня давить, но, бросив взгляд на Ануджу, написал: «У меня есть на примете человек, который ей подойдет. Если их джанам кундли сойдутся, я начну необходимые приготовления».
        Брак будет означать, что сестра отправится жить в дом тестя, а папа останется здесь совсем один, ибо ни Авани, ни дади-джи писать не умели.
        «Кто?»
        «Ишан».
        Сын Шиваджи. Я вспомнила заботу, с которой мальчик, придя к нам в дом, лечил сломанное крыло маленькой бюльбюль. Он лишь на семь лет старше Ануджи. К тому же сестра будет жить с отцом по соседству.
        «Замечательно, просто великолепно», - быстро написала я.
        Я задумалась о том, кого бы папа подыскал для меня, если бы жизнь повернулась иначе и я имела бы шанс выйти замуж. Отец потянулся и погладил меня по ноге.
        Он написал: «Sab kuch bhagwan ke haath mein», что в переводе с хинди значит: «Все в Божьих руках».
        Отец переговорил с Шиваджи. Они решили, что следует позвать брамина, дабы тот проверил соответствие джанам кундли будущих жениха и невесты. Я уже писала о тех трудностях, которые возникают у мангликов. К счастью, ни моя сестра, ни Ишан не имели никакого отношения к этим бедолагам. Брамин пришел к выводу, что их джанам кундли подходят.
        Когда брамин ушел, Ануджа отыскала меня на кухне. Я как раз ставила емкости, наполненные водой, под ножки невысокого столика, на котором лежали овощи. Так насекомые не смогут добраться до овощей.
        - Это правда? - спросила она. - Я выхожу замуж за Ишана?
        - Да. В следующем году. Думаю, тебе не стоит говорить, как вам повезло, что у вас подходящие джанам кундли.
        Ануджа «любила» поволноваться. Минуло несколько дней, прежде чем она свыклась с мыслью о том, что помолвлена. Затем она, как и большинство девятилетних девочек, совершенно выбросила все свои тревоги из головы. Когда Ануджа не помогала бабке на кухне, она играла со своими куклами. Постепенно тревоги сестры по поводу предстоящего брака улеглись, а я начала страдать от безделья. Было холодно ходить на базар либо вместе с отцом относить заказчикам вырезанные им из дерева вещи, поэтому я часто сидела у жаровни и читала Руми.
        Будь верен тем, кто существо твое хранит,
        Не трать себя, общаясь с теми,
        Кто безразличным холодом разит
        Души твоей прекрасные порывы.
        Не обольщайся видимостью форм,
        Зри глубже, всматриваясь в корень,
        Чтоб грудкой праха, брошенною прочь,
        Не развалиться, не снискавши крылья.
        Когда, надломленный судьбой,
        Ты упадешь пред хладною могилой,
        Уже бессмысленно пытаться стать иным,
        Тем, кем ты мог, но стал листком унылым.
        Коренья силы из земли берут,
        Живительною силой набираясь.
        Зачем любовь, коль скоро от нее
        Ты, увядая, тихо умираешь?
        Последние две строчки меня озадачили. «Зачем любовь, коль скоро от нее ты, увядая, тихо умираешь?» Неужели моя любовь такая?

* * *
        Наконец прибыл придворный в сопровождении семнадцати солдат и увез меня обратно в Джханси.
        Странное чувство, когда хочешь быть одновременно в двух разных местах. Я уподобилась мореплавателю, который тоскует по земле в море и по морю - на земле. Мне было грустно, когда я целовала на прощание Ануджу и папу, но в то же время понимала: долг снова зовет меня на службу рани. А еще я соскучилась по моим дургаваси-приятельницам.
        Я забралась на Шера, которому пришлось четыре недели простоять на конюшне у Шиваджи. Сестра протянула мне небольшую коробочку со сластями.
        - Я приготовила ладду, - сказала она, - твою любимую.
        - Спасибо, Ану, - поблагодарила я, прекрасно осознавая, что в следующий раз увижу сестру только на свадьбе. - Будь добра к пита-джи и слушайся дади-джи. Помнишь, что я тебе говорила?
        Она кивнула.
        - Я скоро приеду, - пообещала я.
        Глава 14
        Я разглядывала Джхалкари в теплом свете жаровни. За минувший месяц она исхудала и теперь выглядела не настолько похожей на рани. Во внутреннем убранстве дворца были видны перемены. Пока мы отсутствовали, по стенам зала рани развесили ковры, чтобы защитить дворец от холода. Пол был устлан еще более толстыми коврами из грубого войлока. Служанки поставили в комнату госпожи с дюжину жаровен. Дургаваси, разбившись на маленькие группки, сгрудились вокруг жаровен. Джхалкари и я уселись в дальнем углу зала, отделенные от остальных фонтаном, в котором теперь, в связи с приходом зимнего времени, не было воды.
        - Где Кахини? - спросила я.
        Глупышка, я все еще надеялась, что рани узнала правду и выгнала Кахини из дурга-дала.
        Джхалкари, вернувшаяся за день до моего приезда, бросила на меня многозначительный взгляд.
        - В покоях рани вместе с Сундари-джи.
        - Значит, Сундари-джи так ничего и не сказала рани…
        - А как она могла? Для подобного рода обвинений нужны доказательства. Без доказательств Сундари-джи рисковала потерять свою должность. Кахини это только бы порадовало. Случившееся уже стоило места лекарю рани. Когда госпожа спросила британского доктора Мак-Эгана о чуме, тот заявил, что ничего об этом не слышал. Рани тут же вызвала своего лекаря и потребовала сказать, где похоронены двое скончавшихся от чумы вестовых. Конечно, никаких вестовых на поверку не оказалось. Когда лекарь ничего вразумительного не смог объяснить, рани выгнала его за ложь.
        Меня удивляло, что есть на свете люди, которые движутся по жизни, устраняя на своем пути все за исключением того, что представляет для них пользу. Утомляет ли Кахини постоянное разрушение? Не наводит ли все это на нее тоску? Даже Шива, Разрушитель Миров, сожалел о том, что пришлось испепелить Трипуру[80 - Трипура - описанные в священных текстах индуизма три огромных летающих города-крепости, разрушенные Шивой.].
        - В любом случае рани теперь не покинет своих покоев до самого рождения ребенка. Нас впускают к ней только тогда, когда госпожа сама пожелает лицезреть своих дургаваси.
        - Она хоть знает, что мы вернулись?
        Джхалкари несколько секунд молча смотрела на меня.
        - Ты хочешь спросить, знает ли она о твоем возвращении? Лично меня госпоже лишний раз видеть незачем.
        Уверена, что мои щеки стали цвета ткани моей ангаркхи, поэтому я спешно сменила тему разговора.
        - А если родится девочка? - спросила я.
        - Тсс, - строго шикнула на меня Джхалкари. - Даже вслух такого говорить нельзя. Родиться должен сын.
        Тем же вечером рани вызвала меня к себе. Я надеялась встретиться с Арджуном, но двое мужчин на страже у двери, ведущей в покой рани, не были мне знакомы.
        Солнце опустилось к горизонту. Стены покоев рани горели оранжевыми отблесками. Я ожидала увидеть госпожу лежащей в кровати под несколькими одеялами и прячущейся от декабрьского холода, но застала ее расхаживающей туда-сюда у открытых окон. Длинный голубой халат был распахнут и струился позади, как вода в ручье. Заметно увеличившийся живот выдавался вперед. За прошедшее время рани стала даже красивее, ее фигура приобрела еще бoльшую округлость, а движения - мягкость.
        - Сита! - воскликнула госпожа, как только увидела меня.
        По тону, каким она произнесла мое имя, я сразу же поняла, что рани сожалеет о том, что отослала меня из Джханси.
        - Ой, Сита!
        Запахнув халат, она подошла ко мне. Сомкнув ладони в намасте, я поклонилась и коснулась ее ног.
        - Великая честь вернуться и служить вам, Ваше Высочество.
        На глазах рани выступили слезы. Я не ожидала увидеть рани плачущей, особенно из-за меня. Она взяла меня за руку и подвела к ложу. Затем, забравшись в кровать и укутавшись по грудь в одеяла, рани указала рукой на мягкий табурет подле ее ложа.
        - Расскажи мне о своем отце, о бабушке и маленькой сестренке, - попросила рани, когда я села рядом с ней. - Как они поживают?
        - Папа, бабушка и Ануджа живы и здоровы, все у них хорошо, Ваше Высочество.
        Ее лицо просияло.
        - Твоя сестра, должно быть, готовится к свадьбе?
        - Да. Ваше Высочество были столь добры принять меня в дургаваси, и теперь я смогу собрать денег ей на приданое. Пока я гостила дома, папа нашел Анудже достойного жениха. Церемония обручения состоится в следующем месяце.
        - Мне вообще не следовало отсылать тебя и других женщин. Мой лекарь оказался либо глупцом, либо его сбили с толку. Думаю, ты слышала, что никаких вестовых из Дели и в помине не было.
        - Да. Джхалкари рассказала мне о том, что вам удалось выяснить.
        - Ладно. Я выгнала лекаря, - сказала рани. - Теперь у меня новый врач… Бхагават. Его посоветовала мне Кахини. Она беседовала с новыми лекарями…
        - Ваше Высочество считает, что это разумно? - вырвалось у меня.
        Выражение лица рани изменилось. Теперь на нем читалось разочарование.
        - Сита! Кахини росла при дворе. Наше детство проходило в одинаковых условиях. Никто, - рани сделала ударение на слове «никто», - лучше ее не знает, какой лекарь нужен рани.
        Я, пристыженная, опустила голову.
        Мы сидели и молчали. Рани взяла с прикроватного столика пачку писем.
        - Передай их Гопалу, - приказала она. - Ступай к нему сразу же, как только выйдешь от меня.
        - Слушаюсь, Ваше Высочество.
        - И еще, Сита… Не бери на себя слишком много…
        Меня отпустили. За дверями покоев рани я увидела Арджуна, который сменил одного из стражей. Мужчина приветливо улыбнулся мне.
        - Я слышал, что вы вернулись.
        Он вглядывался в мое лицо. Я знала, что должна что-то сказать о его книге.
        - Много времени прошло, но Руми помог мне его скоротать, - сказала я.
        - Вы ее прочли?
        - Да.
        - Что вам понравилось больше всего?
        Я догадывалась, что Арджун задаст мне этот вопрос, поэтому заранее подготовила ответ:
        - На последней странице кто-то записал свои любимые выражения? Это вы?
        - Нет, я купил эту книгу в таком состоянии.
        Одно из записанных в книге выражений неожиданно пришло мне на ум, и я процитировала его:
        - Вчера я был умен и хотел изменить мир. Сегодня я мудр, поэтому меняюсь сам.
        Не стоило так опрометчиво вести себя с рани. Теперь, пожалуй, она никогда меня не простит.
        Арджун снова улыбнулся.
        - Это одно из моих любимых выражений.
        Пока мы говорили, я настолько приблизилась к мужчине, что могла бы коснуться его гладко выбритого лица. Опомнившись, я отступила на шаг.
        - Не могли бы вы сказать, где найти Гопала-джи? Я должна передать ему кое-что. - И я показала ему письма рани. - Она предупредила, что дело срочное.
        - Надо подняться по лестнице и дойти до самого конца коридора.
        Когда я уже собралась уходить, Арджун спросил у меня:
        - Вы сегодня вечером будете гулять во внутреннем дворике? Я хочу…
        Я стояла в нерешительности.
        - Я не могу принимать подарки. Как это будет выглядеть со стороны?
        - О каких подарках вообще идет речь? - рассмеялся Арджун. - Я жду, что мне ответят услугой за услугу.
        От удивления я раскрыла рот.
        - Я познакомил вас с Руми, теперь ваша очередь познакомить меня со своим любимым поэтом, - сказал он.
        Мое лицо залилось румянцем, потому что я вообразила себе совсем другое.
        - Но вы не знаете английский…
        - Почему вы так решили?
        - Ну… А разве нет?
        - Я знаю английский в достаточной мере, чтобы самому читать английскую поэзию.
        Мне стало неловко.
        - Почему вы мне раньше этого не сказали?
        - Вы у меня не спрашивали.
        Внезапно я почувствовала себя полной дурой. С какой стати Арджун не должен знать английский, ведь на этом языке разговаривают очень многие?
        Когда я добралась до помещения, занимаемого Гопалом, слуга открыл передо мной дверь и сопроводил внутрь. Стены комнаты были обшиты панелями дорогого мангового дерева. В свете свешивающихся сверху масляных ламп все вокруг сверкало подобно только что вымытым женским волосам. Через каждые несколько шагов на вычурных пьедесталах стояли тяжелые бронзовые светильники. Масло в них тоже горело. Все стены от пола до потолка занимали уставленные книгами полки. В дальнем конце комнаты за письменным столом, сгорбившись, сидел Гопал. Он поднял голову и посмотрел на меня. Церемонно поклонившись, я сложила ладони в намасте, а затем протянула ему письма.
        - Рани сказала, чтобы я срочно передала вам эти письма.
        - Обычно этим занимается Кахини, - буркнул Гопал и посмотрел куда-то поверх моего плеча, словно я могла где-то спрятать от него Кахини. - Ты заняла ее место?
        - Не думаю… Просто Кахини занята, вот Ее Высочество ко мне и обратилась, - высказала я предположение.
        - Чем занята?
        Гопал не сводил с меня подозрительного взгляда.
        - Не знаю, - после небольшой паузы ответила я. - Меня это не интересует. Я доставила письма, как поручила мне рани. Есть ли что-нибудь для нее?
        - Нет, - сердито промолвил Гопал.
        Больше меня в покои рани не приглашали.
        Спустя неделю пришла весть, что у рани начались схватки. Сундари отвела меня в сторону и спросила, что случилось между мной и госпожой.
        - Почему рани больше не посылала за тобой после того, как ты приехала? Что у вас произошло, когда ты к ней ходила?
        - Не знаю, - сказала я, хотя, конечно, все прекрасно понимала.
        Сундари не сводила с меня пристального взгляда.
        Поколебавшись, я произнесла:
        - Наверное, я сказала нечто такое, что рани сочла неприличествующим моему положению.
        - Рассказывай, - вздохнув, потребовала Сундари.
        Я неохотно передала содержание нашего разговора, а потом стала ждать нареканий в свой адрес.
        - Возможно, в дурга-дале ты и самая быстрая, но в придворной жизни ты вообще ничего не смыслишь. Находясь при дворе, ты не должна никому доверять. Иногда твой ближайший советник оказывается интриганом, метящим на твое место. Как можно отличить настоящего друга от врага? Сохраняя прочные родственные связи, Сита. Кахини приходится рани родней, а ты приходишь к рани в покои и плохо отзываешься о ее родне. Ты девчонка, которая совсем недавно приехала сюда из деревни. За всю свою жизнь тебя никогда не лечил настоящий лекарь…
        Если бы Сундари отвесила мне пощечину, то и тогда было бы не так мучительно больно, чем произнесенные ею слова. Разумность ее доводов била не слабее кулака.
        - Я больше ничего не буду говорить ни о Кахини, ни о ком-то другом, - пообещала я.
        - Надеюсь, у тебя еще появится шанс. Если родится мальчик, рани, скорее всего, тебя простит.
        Так оно и случилось. Боги улыбнулись Джханси. Рани родила сына. Присутствовавшие при родах служанки в один голос утверждали, что роды прошли на удивление легко.
        Празднества, устроенные в честь рождения наследника, были грандиознее всего, что мне довелось повидать в жизни.
        Стояло самое холодное время декабря, но, несмотря на это, улицы города целую неделю были заполнены веселящимися толпами. Люди поздравляли встречных с таким пылом, словно в каждой семье родилось по мальчику. В храмах раздавали сласти. С утра до ночи звонили в колокола. Хотя погода выдалась пасмурной, горожане от души праздновали рождение княжеского наследника.
        Во дворце все - столы, колонны, дверные косяки и оконные проемы - было украшено гирляндами из зимних цветов, растущих в садах раджи. Внутренний дворик был устелен лепестками роз, а в светильниках постоянно горело жасминовое масло. Из кухонь доносился смешанный запах цветов, карри и жареного мяса. Во дворце кормили до отвала дважды в день. Пили густой ласси[81 - Ласси - популярный индийский напиток. Приготовляется на основе йогурта с добавлением воды, соли, сахара, специй, фруктов и льда путем быстрого взбивания.], а на десерт были сласти. Ежедневно приготовлялось столько разнообразных пуран пури, ширы, анараса и прочих сластей, что отведать все это не представлялось возможным.
        Согласно традиции рани должна была месяц провести в постели в своих покоях, словно завернутый в шелковый кокон мотылек. Все окна следовало завесить. Никому, кроме ближайших служанок и лекаря Бхагавата, не позволено было переступать порог ее покоев. Даже Кахини не разрешали видеть рани. Сундари объяснила мне, что госпожа поступает в соответствии с древней традицией. Сейчас стены ее спальни выбелены мелом, а сама рани носит павитрам[82 - Павитрам - жгут-амулет, который повязывался вокруг талии.], сплетенный из тростникового вейника, для скорейшего выздоровления после родов.
        Рани была счастлива, и все мы весело проводили время, споря, какое имя дадут ребенку. Спустя одиннадцать дней после рождения пришел брамин, чтобы провести церемонию наречения. Наследника нарекли Дамодаром. К имени следовало прибавлять Рао в ознаменование благородного происхождения ребенка.
        Днем раджа устроил процессию, дабы отпраздновать обретение сыном имени.
        Дургаваси в процессии не участвовали, но нам позволили посмотреть на то, как Гангадар Рао залез на своего любимого слона, высокое животное по кличке Шидхабакш. Мы шли в стороне от процессии, которая медленно двигалась по извилистым, украшенным гирляндами улочкам Джханси. Было необычно видеть раджу Гангадара сидящим в расшитом серебром бархатном паланкине на спине животного. Он возвышался над толпой подобно богу. Рядом с ним стояли слуги, держа в руках регалии его власти: зонт, чаури и серебряные прутья. Все это сверкало в лучах низко стоящего на горизонте зимнего солнца. За ним на белых лошадях ехал эскорт одетых в парадную форму солдат. Далее тянулась длинная вереница повозок, на которых везли дары наследнику престола Джханси: шелка, гобелены, мраморные вазы, деревянные игрушки и изящные медные статуэтки из Лалитпура[83 - Лалитпур - город на севере Индии.].
        Люди во все глаза смотрели на проезжающую мимо них процессию. Даже британские офицеры, чьи жены с волосами цвета льна прятались от лучей слабого зимнего солнца под парчовыми зонтиками, останавливались, чтобы понаблюдать за происходящим.
        - Сегодня вечером будет представление, - объявила Сундари и добавила: - Что-то из «Рамаяны».
        «Рамаяна» - один из наших священных текстов. В течение трех вечеров сюжеты, содержащиеся в «Рамаяне», будут разыгрываться в ознаменование рождения Дамодара.
        - Еще одна «Рамаяна» на сцене! Какая неожиданность! - съязвила Кахини.
        Но правда заключалась в том, что и она, скорее всего, была рада предстоящему событию. Все что угодно, лишь бы вырваться из Панч-Махала. Со времени рождения Дамодара никто из нас не бывал на майдане, и наш дневной распорядок, включающий физические упражнения, купание и посещение храма, остался в прошлом.
        Мы надели на себя лучшие ангаркхи и завернулись в два слоя пашмины[84 - Пашмина - тонкая, мягкая, теплая ткань, получаемая из подшерстка кашмирских горных коз.], подаренной нам рани в связи с рождением Дамодара. На внутреннем дворике легкая изморозь покрывала землю, поэтому Сундари распорядилась, чтобы мы вернулись и переобулись. Шелк наших тапочек не выдержал бы короткой прогулки в барадари раджи.
        - Сита!
        Арджун, одетый в двубортный сюртук европейского покроя, подошел ко мне, как только женщины потянулись обратно в дургавас.
        - У меня для вас кое-что есть, - сказал он.
        В руках он держал белую холщовую сумку. Я догадалась, что в ней лежит книга. Другие дургаваси, приподняв брови, удивленно наблюдали за нами. Мужчина улыбнулся и, протянув сумку, произнес:
        - Она вас позабавит.
        Он смотрел, как я открываю книгу в мерцающем свете фонаря. Оказалось, что это сборник стихотворений Хафиза[85 - Хафиз Ширази (ок. 1325 -1390) - персидский поэт и суфийский шейх, один из величайших лириков мировой литературы.].
        - Не читала, - немного смутившись, призналась я.
        - Персидский поэт XIV века. Люди до сих пор отправляются в паломничество на его могилу.
        - Если вы подождете, я принесу для вас кое-что интересное, - сказала я и поспешила в дургавас вслед за другими женщинами.
        Я быстро переобулась. Потом я вытащила книгу, которая лежала в моем сундучке, стоявшем под кроватью, и завернула в старую дупатту. Джхалкари за мной наблюдала.
        - Он, наверное, поджидал тебя во дворе, - заявила она. - А ночь сегодня выдалась холодная. Не очень-то приятно оставаться снаружи в такую погоду.
        - Ну… мы иногда обмениваемся книгами.
        - Что, по-твоему, ему от тебя надо?
        - Я же тебе сказала: мы обмениваемся книгами.
        Не дожидаясь, что скажет в ответ Джхалкари, я выскочила с томиком Уильяма Вордсворта[86 - Уильям Вордсворт (1770 -1850) - английский поэт-романтик, условно относимый к так называемой «озерной школе».] и протянула книгу Арджуну.
        - На английском, - произнесла я застенчиво. - Как заказывали.
        Он разглядывал незатейливо оформленную синюю обложку и черные буквы названия.
        - И какое стихотворение ваше любимое?
        - «Все наоборот», - сказала я.
        Просто это было первое название, пришедшее на ум, но Арджун с пониманием кивнул мне, словно в моем ответе заключался очень глубокий для него смысл.
        Глава 15

1852 год
        Рождение Дамодара коренным образом изменило течение жизни в Панч-Махале. Теперь, когда мы находились близко от покоев рани, нам разрешалось говорить только шепотом. Садовникам было приказано работать только тогда, когда маленький раджкумар не спал. Даже кухаркам велели готовить в другое время суток, ибо рани не хотелось, чтобы ее сын, просыпаясь утром, вдыхал дым. По утрам она клала вокруг его головы лепестки роз и длинные побеги жасмина. Наши тренировки на майдане продолжились, но рани теперь за нами не наблюдала, и никто особенно не выкладывался.
        Раджа навещал супругу раз утром и два раза днем. Он настолько полюбил сына, что никто бы не удивился, если бы раджа брал Дамодара с собой каждый вечер в барадари. Когда затворничество рани закончилось, мы подумали, что она с прежним пылом займется всем тем, чем ей не дозволяли заниматься столь долго, но прошло еще несколько недель, прежде чем она вышла к нам в зал. Но даже тогда рани провела с нами совсем немного времени. Дамодара с ней не было. При ее приближении я низко поклонилась, однако рани уделила мне не больше внимания, чем другим дургаваси. Теперь в ее спальню допускались Кахини и Каши. Каши выбрали потому, что в своей семье она помогала воспитывать семь младших братьев и сестер.
        В последний день января всех дургаваси пригласили в покои рани поглядеть на раджкумара.
        - Клянусь, у него нос отца, - сказала Моти.
        - А волосы - рани, - прибавила Хеера.
        Мы смотрели на Каши. Она уже неоднократно видела раджкумара.
        - Никогда прежде не видела более прекрасное дитя, - восторженно заявила она нам. - На его зачатие потребовалось девять лет. Отрадно, что боги благословили супружескую чету.
        Кахини издала гортанный звук.
        - Думаешь, она забеременела благодаря молитве?
        - Кахини! Раджа - твой двоюродный брат! - рассердилась Хеера.
        - От этого правда не перестает быть правдой, - возразила Кахини.
        - Ну, лично мне все равно, что она пришла к супругу в мундире английского генерала, - заявила Моти. - Главное - у Джханси появился наследник престола.
        Пока мы шли к покоям рани, я шепотом поинтересовалась у Джхалкари, с какой стати рани приходила к радже, переодевшись мужчиной. Она посмотрела на меня так, будто я поинтересовалась, почему люди не могут жить без воздуха.
        - Разве ты до сих пор не поняла, Сита? Раджа испытывает страсть по отношению к мужчинам.
        Мысль эта обескуражила меня. Прежде я о таком не слышала. Неужели всем, кроме меня, это известно?
        - Ее Высочество готовы! - возвестила Сундари.
        Рани похорошела еще больше. Одетая в ангаркху золотисто-кремовых тонов, с роскошными длинными волосами, волнами спадающими на плечи, и посверкивающим жемчужным ожерельем на шее, подаренным ей Гангадаром, она выглядела великолепно.
        - Мои дургаваси! - воскликнула она, радуясь нашему приходу.
        Мы обступили красно-золотистую плетеную детскую люльку. Раджкумара плотно запеленали. Видно было лишь личико младенца. У него были густые черные волосики и тонкий нос. Да, младенец был премиленьким. Каши сказала правду.
        - Смотрите… он открыл глазки! - восторженно произнесла Хеера.
        Мы все подались вперед, чтобы получше разглядеть малыша.
        - Он не различает тех, кто стоит далеко, но, если приблизить к нему свое лицо, Дамодар вас увидит, - сказала рани.
        - Не все сразу, - предупредила Каши. - Он может растеряться.
        Мы выстроились в очередь и одна за другой подходили к люльке. Сейчас мы, индуисты, не так сильно верим в предначертание судьбы, которое зовется у нас кармой, но тогда, заглянув в люльку, я увидела, что Дамодар Рао улыбается мне. Вы, наверное, решите, что я все это придумала. Младенцы нечасто улыбаются в ответ даже собственным матерям, по крайней мере, пока им не исполнится шесть недель, но что было, то было.
        - Вы это видели! - воскликнула рани, переводя взгляд на других дургаваси. - Он улыбнулся Сите!
        - Возможно, он по ошибке принял ее за бханда, - предположила Кахини.
        «Бханд» в переводе значит «шут».
        - Прекрати, - одернула ее госпожа, а мне сказала: - Ты первая, кому он улыбнулся в ответ.
        Рани задержала на мне пристальный взгляд, словно хотела разгадать мою тайну. Вот только меня случившееся изумило не в меньшей степени, чем рани. Я ничего такого, чего не делали другие дургаваси, не сделала. Возможно, в моей прошлой жизни что-то послужило причиной выпавшей на мою долю удачи.
        - Со временем я хочу, чтобы Дамодар понимал по-английски, - сказала она мне. - Будешь приходить по вечерам с ним разговаривать?
        - Это будет большая честь для меня, Ваше Высочество, - быстро ответила я.
        - Когда другие дургаваси уйдут, останься.
        Женщины пробыли в покоях рани еще час. Они ворковали с раджкумаром и болтали с рани… А потом Сундари объявила, что все, за исключением меня, должны вернуться в зал.
        - Я с удовольствием останусь, если такова будет ваша воля, - тотчас же произнесла Кахини.
        - Не думаю, что в этом есть необходимость. Уверена, что раджа вскоре за тобой пришлет. Я слышала, он ставит очередную пьесу, - заявила рани.
        - «Свадьбу Ситы», - подтвердила Кахини. - Ее будут играть перед раджей Сангли. Ее написал Вишнудас Бхаве[87 - Вишнудас Бхаве (1819 -1901) - индийский драматург и театральный деятель, один из основателей современного индийского театра. Писал на языке маратхи. Его пьесы отличаются сильным влиянием европейской драматургии.]. Гангадар нанял его, чтобы он написал что-нибудь новенькое и поставил пьесу в Джханси. Гангадар платит вдвое больше того, что платили ему в Сангли. Такие таланты, как Вишнудас Бхаве, на меньшее не соглашаются.
        Я видела раздражение, промелькнувшее на лице рани.
        - Можешь идти, - произнесла она.
        Кахини выскользнула за дверь. Некоторое время рани хранила молчание, а я неподвижно стояла над люлькой раджкумара. Потом она указала на подушку у кровати. Я уселась.
        - Сита, я очень на тебя сердилась в течение нескольких минувших недель.
        - Ваше Высочество! Я…
        Рани подняла руку. Я умолкла.
        - Бывают моменты, когда я предпочла бы, чтобы ты сидела и внимательно меня слушала.
        Щеки мои залились румянцем. Я опустила голову.
        - Извините.
        - Я знаю, что ты честна, причем иногда себе во вред, но ты должна понять, что Кахини - член семьи. Временами она может быть несносной и высокомерной, но…
        А еще эгоистичная и злобная.
        - …но она оказывает мне большую услугу. Ты должна понимать, что раджа не приходил ко мне в спальню…
        Я не смела взглянуть ей в глаза, поэтому пробормотала, глядя на собственные колени:
        - Да.
        - Кахини была одной из тех, кто предложил, чтобы я пошла к нему…
        Она посмотрела на Дамодара, лежащего в своей люльке. Темные ресницы мягко оттеняли пухлость щечек. Идеальный малыш.
        - Ночью я ношу его на руках, укачиваю перед сном, пою колыбельную, ощущаю его тяжесть на своей груди, когда кормлю… Он - величайшее благословение моей жизни. Без помощи Кахини его не было бы на свете…
        То, что я тогда почувствовала, было сравнимо разве что с ощущением девушки, которая узнает, что тот, за кого она собиралась выйти замуж, предпочел ей другую, ту, что обладает большей красотой и очарованием, чем она. Что бы я ни сделала ради рани, оно не сможет сравниться с той услугой, которую оказала ей Кахини.
        - Я хочу, чтобы ты пошла сегодня в театр. Раджа не рассказывает мне, сколько он тратит на свои пьесы. Я хочу знать, сколько платят Вишнудасу Бхаве и как долго он собирается пробыть в Джханси.
        Я стояла и смотрела на рани, не понимая, как смогу выполнить ее поручение.
        - Мой муж не умеет держать все в своем животе, - сказала рани. В Индии это выражение означает, что человек не умеет держать свои мысли при себе. - Мне надо знать это, Сита. Если казна опустеет, наши отношения с британцами изменятся. Мы и так уже по горло сыты их участием в наших делах. - Она посмотрела на Дамодара. - Однажды он унаследует это княжество, если, конечно, к этому времени от его наследства что-то останется.
        Я не стану притворяться, будто бы не нервничала, когда пришло время готовиться к отходу ко сну. От меня ожидалось, что я надену свежую ангаркху и направлюсь к барадари раджи. Рани поручила двум своих людям провести меня к месту назначения, когда станет совсем темно. Втайне я надеялась, что одним из моих сопровождающих будет Арджун, хотя вслух я бы ни за что не высказала эту свою надежду. Я дождалась, когда Кахини уйдет, а затем переоделась в лавандового цвета чуридары и фиолетовый плащ из плотного сукна с капюшоном. Когда Джхалкари увидела, что я делаю, она удивленно приподняла брови:
        - Поручение рани или раджи?
        Другие женщины ждали, что я отвечу.
        - Обоих, - ответила я, поскольку, что бы я ни сказала, Кахини все равно узнает.
        Наверняка Джхалкари не поверила мне, но она ничего больше не спросила. Я пристегнула кобуру и вышла из дургаваса. Снаружи в ярком свете луны я увидела двух мужчин, ожидавших моего появления. В холодном ночном воздухе было видно, как белесые облачка поднимаются от их ртов. Одним из провожатых оказался Арджун.
        - Следовательно, вы решили пойти по стопам Кахини, - бросил реплику Арджун, когда мы тронулись в путь.
        - Я бы так не сказала.
        - Кахини - единственная из дургаваси, кого приглашают присутствовать на репетициях раджи.
        - Я не считаю это приглашением. Раджа думает, что я могу внести свой вклад в его выступления, но, боюсь, вскоре он поймет, что ошибся.
        - Не уверен. Мне кажется, что вы способны внести намного больше в жизнь людей, чем вам кажется.
        Я посмотрела на Арджуна, но даже в свете полной луны выражение его лица трудно было разглядеть, поэтому я сменила тему разговора.
        - Вы знаете, какую пьесу он сейчас репетирует?
        - Да, - ответил другой страж, - «Ратнавали»[88 - «Ратнавали» - древнеиндийская драма (натика) на санскрите в четырех действиях. Повествует о взаимной любви прекрасной царевны Шри-Ланки по имени Ратнавали и царя страны ватсов Удаяны. Авторство приписывается североиндийскому правителю Харше (606 -648).].
        - Комедию? - воскликнула я.
        - Раджа считает, что обладает комедийным талантом, и осталось только подождать, когда его откроют, - не то всерьез, не то с иронией произнес Арджун. - Теперь, когда родился раджкумар, он хочет перейти к веселым пьесам.
        - А кого будет играть раджа?
        - Принцессу Ратнавали, конечно же.
        Мы добрались до барадари, и Арджун отодвинул в стороны тяжелые полотнища материи, натянутые между колоннами открытого павильона для того, чтобы сохранить тепло. Раджа находился на сцене вместе с Адешем. На обоих были парики, вот только раджа был в парике с длинными шелковыми прядями. Завидев меня, раджа хлопнул в ладоши.
        - Сита! - воскликнул он.
        Мое появление вызвало небольшую суету. Как мило, что я обулась в персикового цвета награ! Как черная кайма плаща подчеркивает белизну моей кожи! А еще все хотели знать, чем я умащиваю волосы.
        - Они даже во тьме сияют, - заметил раджа.
        Мне пришлось сказать господину, что ничем особенным волосы не умащиваю, но Адеш не поверил. Он считал, что я все же скрываю какой-то секрет.
        - Вы трое садитесь здесь, - сказал раджа, указывая на несколько подушек, разложенных перед сценой.
        На одной из них сидела Кахини. Увидев, что мы собираемся усесться рядом, она дернулась, желая, кажется, встать и пересесть.
        - Не будь грубиянкой, - сказал ей раджа.
        - Я не грубиянка, - попыталась защитить себя Кахини. - Просто я не люблю, когда кто-то во время представления сидит рядом со мной.
        - Ты хочешь сказать, что не любишь, когда рядом с тобой сидит другая красивая женщина? - рассмеявшись, произнес Адеш.
        - Ну, если дело в этом, я всегда могу пересесть подальше от сцены, - сказала дургаваси.
        - Кахини! - шикнул на нее раджа. Правда, в его голосе звучали игривые нотки, поэтому девушка улыбнулась ему.
        Я не участвовала в этом их добродушном пререкании. Если подобное будет происходить каждый вечер, рани придется обходиться без моих услуг, ибо такое долго сносить просто невозможно.
        - Мы репетируем «Ратнавали», - заявил раджа. - Тебе знакома эта пьеса, Сита?
        - Да, это комедия.
        - Правильно… Теперь смотри, а потом выскажешь свое мнение.
        Я глянула на Арджуна, но капитан находился в таком же недоумении, как и я. Что ему от меня нужно? Какое такое мнение? Об игре? О пьесе? Представление началось, но по ходу действия пьесы мне на ум так ничего и не пришло. В середине представления, когда присутствие Адеша на сцене больше не требовалось, он уселся рядом со мной. От него сильно пахло духами и чем-то еще… Вином?
        - Ты слышала о драматурге Вишнудасе Бхаве? - шепотом осведомился он.
        Я не знала, хотела бы рани, чтобы я солгала или нет, поэтому ответила правду:
        - Да.
        - Он на самом деле приезжает в Джханси?
        - Болтают, что раджа его пригласил…
        - Бесполезно! - повысив голос, произнес Адеш.
        Раджа посмотрел на нас со сцены. Мы оба поспешили улыбнуться ему, чтобы он не догадался, что мы говорим о нем.
        - Рани осведомлена, во сколько ему обойдется этот драматург? - понизив голос, спросил он.
        - Не знаю…
        - Ну, во всем этом вообще нет никакого смысла. Я драматург, но раджа даже смотреть на мои пьесы не хочет.
        Меня это удивило. А я-то думала, что Адеш был всего лишь любимчиком раджи. Я хотела ответить, когда Кахини поднялась со своей подушки и подошла к нам.
        - А о чем вы тут шепчетесь?
        - Как красив ваш двоюродный брат, - сказал Адеш. - Я представить себе не могу более красивой Ратнавали.
        Кахини переводила взгляд с Адеша на меня и обратно.
        - Я умею хранить тайны.
        - Честно, мы не… - молвила я.
        - Я тебя не спрашивала.
        - Что здесь происходит? - требовательно спросил раджа.
        Он подошел к краю сцены и остановился, уперев руки в бока. В парике с длинными волосами и сари он своим видом очень напоминал сварливую женщину.
        - Сита обсуждает вашу игру с Адешем, - сказала Кахини, - а мне хотелось, чтобы она поделилась своим мнением со всеми нами.
        Я посмотрела на Арджуна, надеясь, что он придумает что-то, чтобы меня выручить, но капитан хранил молчание.
        - Ну же, Сита?
        У меня перехватило дыхание.
        - Я… ничего важного…
        - Ничего важного? Жаль. Я позволил тебе прийти сюда, потому что рани сказала, будто бы у тебя острый ум.
        - Думаю, дело в том, что ей давно уже пора спать, - сказала Кахини.
        Кое-кто из актеров рассмеялся.
        - Если ты устала и ничего стоящего сказать не можешь, тогда ступай домой. В следующий раз приходи отдохнувшая.
        Когда раджа продолжил выступление, я повернулась к Арджуну:
        - Вы бы могли мне помочь.
        - Как? Вы перешептывались с Адешем. Думаете, раджа этого не заметил?
        Слезы стыда навернулись на мои глаза, но я сумела взять себя в руки. Если я расплачусь, раджа вряд ли пригласит меня во второй раз. Тогда я подведу рани.

* * *
        Когда я вернулась в дургавас, Джхалкари еще не спала. Она ждала, пока я переодевалась в курту.
        Когда я скользнула под одеяла, девушка прошептала:
        - Это рани тебя послала?
        Джхалкари врать я не стала.
        - Да.
        - Она боится, что раджа слишком расточителен?
        Я оперлась на локоть.
        - Откуда ты знаешь?
        - Легко догадаться. Уверена, британцы радостно потирают руки всякий раз, когда раджа устраивает банкет для актеров или нанимает кого-то из Сангли и Бомбея.
        - Рани поручила мне узнать, сколько он тратит, но я не понимаю, как это знание сможет что-то изменить. Ведь раджа…
        - Он прислушивается к ее мнению. С какой стати, по-твоему, рани присутствует на дурбарах? Она для него все равно что мать. Ни один сын не хочет разочаровать свою маму.
        - Но рани на пятнадцать лет его моложе.
        - Не важно. Думаю, ты слышала, что люди говорят, будто бы наша рани ведет себя так, словно она гораздо старше своих лет. Она была рождена, чтобы править.
        Я сомневалась, что за всю историю Индии в нашей стране был еще один раджа, похожий на нашего.
        - Сегодня он опять играл женскую роль.
        В мерцающем свете я видела, как Джхалкари передернула плечами. Другие дургаваси, возможно, и принимают подобное положение вещей в Джханси, но я все никак не могла к этому привыкнуть. С того момента, как я вышла из барадари, и до того, как я распрощалась со стражами, сопроводившими меня в Панч-Махал, я не могла выбросить из головы облик раджи в длинном черном парике. Раджа ничем не отличался от настоящей женщины, вздумай она играть Ратнавали. Я была уверена, что мне не следует об этом думать, но ничего не получалось. Что бы случилось, если бы рани пришла в покои раджи, не переодевшись мужчиной?
        - Я не понимаю, - прошептала я. - Почему раджа не хотел иметь детей?
        Джхалкари нахмурилась. Теперь, когда госпожа сбросила вес после беременности, они по-прежнему выглядели как сестры. Было немного странно разговаривать о рани с той, которая настолько внешне на нее похожа.
        - Кто говорит, что он не хотел детей?
        - Ну, если он не хотел приходить в покои рани…
        - Некоторые мужчины просто равнодушны к чарам женщин.
        - А такое еще в Джханси случается?
        Джхалкари оперлась на локоть и слегка приподнялась на кровати. Моти завозилась на своей кровати. Должно быть, ей снилась еда.
        - Сита, только не говори, что думаешь, будто бы это явление уникально для Джханси. Такое существовало с начала времен. Раджа родился таким. Ты тоже родилась с интересом к мужчинам, к одному мужчине по крайней мере.
        Я села в постели.
        - Будь осторожнее, - посоветовала она.
        - С какой стати?
        - Дургаваси всякое болтают.
        - Нет ничего предосудительного в обмене книгами.
        - Началось все с книг, но стало известно, что он напросился тебя провожать.
        - Откуда…
        - Каши была у рани, когда капитан вызвался. С этого все обычно начинается. Потом он станет ходить с тобой по магазинам, а затем попытается прикоснуться к твоей руке.
        Меня бросило в жар.
        - Он никогда не пытался.
        - Он мужчина.
        - Он капитан стражи рани.
        - Разве это не делает его в меньшей степени мужчиной? Я бы сказала, что как раз наоборот. Сита, будь осторожна, когда дело касается твоей репутации. Он не собирается брать себе в жены дургаваси.
        - Откуда такая уверенность? - выпалила я и тотчас же смутилась от мысли, что мои мечты настолько очевидны для окружающих.
        - Когда-то он был женат. Его жена умерла родами… - Джхалкари казалась очень грустной. - Ему явно нужна обычная семья, Сита. Весьма сомневаюсь, что со времени ее смерти что-то изменилось.
        Когда на следующее утро мы вышли из Панч-Махала, Арджун, одетый в белую безрукавку и золотистого цвета чуридары, сидел на краю фонтана. Джхалкари приподняла брови и посмотрела на меня.
        - Наверняка он высматривает тебя, - произнесла она.
        Но капитан вскочил на ноги, как только увидел Сундари. Они принялись что-то оживленно обсуждать, но при этом говорили приглушенными голосами. Затем капитанша воскликнула: «Нет!» - и оба устремились в зал рани, а мгновением позже нырнули в коридор, ведущий в покои госпожи.
        - Что случилось? - спросила Каши.
        Хотела бы я знать. У меня в голове мелькнула мысль, не заболела ли рани, но я ее тотчас же прогнала. Рани из тех женщин, которые способны выпутаться из любой переделки. Она подобно бамбуку, о котором рассказывал мне отец: гнется, но не ломается. Разве она не смогла зачать ребенка от того, с кем ее предшественница потерпела неудачу? Разве она не правила Джханси даже тогда, когда британцы мягко подстрекали к мятежу? Впрочем, несмотря на мою тревогу в отношении рани, мои мысли сейчас занимал Арджун. Как давно он был женат? Какой была его жена? У нее умер сын или умерла дочь?
        Через какое-то время в зал рани вошла бледная Кахини.
        - Кажется, раджкумару нездоровится, - сказала она.
        Глава 16
        Вы наверняка сможете представить себе панику, которая охватила всех в Панч-Махале, когда распространилась весть о болезни Дамодара. Сначала было известно, что он ничего не может удержать в своем крошечном желудке. Потом ребенку стало трудно дышать. Рани повязала его запястье черным ремешком против дурного глаза. Дамодару становилось то хуже, то лучше. Лекари поили его аюрведическим лечебным чаем из сырого меда[89 - Сырой мед - мед, не подвергавшийся нагреву и фильтрации после откачки.] и тимьяна. Мальчику полегчало. Теперь он мог спать и с удовольствием поел. Но уже на следующий день он лежал словно парализованный. Его ножки перестали двигаться. Паралич медленно распространялся от них к ручкам. Лекарь за лекарем приходили и лечили раджкумара травами и чаями, но болезнь не отступала. И теперь никого, кроме членов семьи, в покои рани не впускали.
        Неделя сменялась неделей. Все мы находились в состоянии тягостного ожидания. Все мы молились. А затем в апреле, на Раманавами, когда мы празднуем рождение Рамы, Кахини вернулась к нам из покоев госпожи. Все было понятно без слов.
        Мне казалось, что Каши надорвется, так она рыдала.
        Лично мне показалось, что я наглоталась камней.
        В день похорон маленькое тельце раджкумара на носилках отнесли на берег озера близ храма Махалакшми. Огненно-оранжевые деревья, которые мы называем пламенем леса, тянулись своими верхушками к голубому небу. Брамин складывал дрова для погребального костра. Когда он поджег их, мне показалось, что от горя я не могу дышать.
        Сотни, быть может, тысячи людей собрались на берегу озера. Рани стояла, поддерживаемая Сундари. Без капитанши госпожа упала бы, сломленная тяжестью утраты. Что до раджи, то он пал на колени перед погребальным костром и рыдал, закрыв лицо руками. Он так и сидел на берегу до тех пор, пока пламя окончательно не сожрало тело его сына.
        Никто не заслуживает таких страданий.
        В тот день я думала о том, как несправедливо, что людей, которые ничего плохого не сделали в этой жизни, так жестоко карают за преступления, содеянные в прошлом. Я отказывалась верить, что в прошлой жизни рани сделала нечто ужасное, чтобы в этой заслужить смерть сына. Я решила, что обязательно спрошу Шри Раму об этом.
        В течение семи дней после кремации ни рани, ни раджа не выходили из своих покоев. Я оставалась вместе с другими дургаваси в зале рани. Минуло еще три дня, и за это время мы видели рани только единожды - госпожа направлялась в покои раджи. Одета она была во все белое, начиная от жемчуга на шее и заканчивая сандалиями на ногах.
        Рани оставалась у супруга четыре дня, а на пятый я написала Анудже:
        Ты даже представить не можешь, как изменился дворец. Еще недавно это была обитель света и радости, теперь же двор превратился в крепость горя. Окна в покоях рани остаются наглухо закрытыми, словно она боится солнечных лучей. Возможно, так и есть в действительности. Помню, когда умерла мама, я очень рассердилась на окружающий меня мир, на Барва-Сагар за то, что с ее смертью жизнь в деревне не остановилась. Но жизнь продолжается. Кармическое колесо жизни продолжает вращаться. Мне нестерпима мысль о том, что уже никогда, оказавшись в покоях рани, я не смогу увидеть радостное личико раджкумара. Горе рани настолько глубокое, что она больше не хочет слушать даже своих советников. Шри Бхакти предупредил ее о том, что, если зал для проведения дурбара долгое время останется пустым, кто-то обязательно его захватит. В претендентах недостатка не наблюдается, Ану. Все они прячутся в тени и только ждут подходящего момента, чтобы выйти на свет. Сундари думает, что рани на этой неделе все же появится на дурбаре. Надеюсь, что так и будет.
        Однако минуло еще две недели, прежде чем рани вновь появилась на дурбаре. Вот только мыслями она была далеко.
        - Этот траур не может продолжаться вечно, - со своего места пробурчала Кахини. - Княжеством должен кто-то управлять.
        - Что с тобой? - прошипела Каши. - Наследник Джханси, ее ребенок, умер.
        - У тебя на самом деле нет сердца? - спросила Моти.
        - Сердце у меня есть, - ответила Кахини, - а еще уши и глаза.

* * *
        Теперь рани ела одна, укрывшись в своих покоях. Там же она сидела по вечерам. Даже Кахини не была к ней вхожа. Так прошел месяц. Холодный, злой ветер завывал снаружи, вполне соответствуя нашему теперешнему настроению. Когда Гопал пришел за письмами, единственной, кто что-то написал, была Кахини. Я знала, что она ежедневно пишет, хотя ее родители умерли, а братьев и сестер у нее не было. Мне стало интересно, кому адресованы ее письма.
        - Если тебе надо утешение… - начал Гопал.
        - Мое письмо, - резко сказала Кахини. - Больше мне ничего не нужно.
        Гопал заговорил тише, но недостаточно тихо, чтобы я не могла его услышать.
        - Я понимаю, что Садашив весьма тебе… важен, но…
        - Не произноси его имя, - сквозь плотно сжатые зубы промолвила Кахини.
        Почтмейстер от неожиданности отпрянул. Когда Кахини развернулась, она поняла, что я все слышала.
        - Неужели жизнь стала настолько скучной, чтобы подслушивать чужие разговоры? - съязвила она.
        Прежде чем я смогла что-то ответить, вошла побледневшая Сундари.
        - Сита! - Взмахом руки она подозвала меня к себе. - Ступай к рани.
        Я обрадовалась: госпожа позвала меня, а не Кахини. Стыдно признаться, но я бросила победный взгляд на Кахини, когда выходила из зала. Однако у дверей покоев рани я в нерешительности остановилась. Что я могу сказать ей перед лицом такой огромной утраты?
        Незнакомые стражи распахнули передо мной створки двери. Я ступила в покои. Здесь царил полумрак. Рани лежала на кровати. Она ничего не сказала. Мне пришлось терпеливо ждать, казалось, целую вечность.
        - Напиши для меня письма, - наконец промолвила она. - Адресат - майор Эллис. Начни с обычного в таких случаях английского приветствия.
        Этого британского офицера я видела на представлении у раджи. Я сделала так, как мне было велено. Некоторое время единственным звуком в комнате был скрип пера по бумаге. Когда рани услышала, что я закончила писать, она продолжила:
        - Напиши ему, что будет другой наследник.
        Я, потрясенная, уставилась на рани и, осознав, что она плачет, произнесла:
        - Ваше Высочество…
        - Так тяжело на душе, Сита.
        Плечи ее затряслись от плача. Она прикрыла глаза ладонью и прошептала:
        - Помоги мне, Дурга.
        Я испугалась, что сделала что-то не так, но рани не унималась. Тогда я догадалась, что в этом нет моей вины. Я потянулась и слегка сжала ей руку.
        - Сочувствую.
        - Я вижу за окнами дворца детей. Они смеются. В Джханси полным-полно женщин, у которых много детей! Да простит меня Шива, но почему они должны ощущать на себе сие благословение, а мне в нем отказано?
        Сейчас она казалась очень ранимой и выглядела моложе своих лет. Даже не верилось, что вскоре ей должно исполниться двадцать пять лет.
        - Разве это не ужасно? Я начинаю завидовать нищенкам, у которых есть сыновья.
        Я крепче сжала пальцы. Теперь рани разрыдалась по-настоящему, как рыдают подавленные горем люди, громко и безнадежно.
        - По ночам я слышу, как он плачет… А в купальне…
        Слезы сильнее полились у нее из глаз. Она тяжело перевела дух, прежде чем закончить предложение.
        - Я слышу его плач… Даже когда течет вода, я его слышу…
        Я и сама едва не разрыдалась и, чтобы взять себя в руки, посмотрела в окно. Внизу лежал неподвижный серый город, который сейчас был похож на старика, сгорбившегося от холода.
        - Думаешь, в прошлых жизнях мы согрешили? - спросила меня рани. - Почему мы родились женщинами? Возможно, это наказание за проступки предыдущих жизней?
        Рани прерывисто дышала. Каждое слово давалось ей с большим трудом.
        - Думаешь, Дамодар ужасно нагрешил в прошлой жизни, чтобы заслужить смерть в младенчестве?
        - Разумеется, нет.
        - Тогда наказывают только меня.
        У меня не было ответа.
        - Шри Рама говорит, что все мы находимся в состоянии бесконечных преобразований. Боль побуждает нас к действию, изменяет нас, заставляет становиться теми, кем нам предначертано быть судьбой.
        Мы некоторое время сидели и молчали.
        - Мне дописывать письмо? - наконец осведомилась я у рани.
        Госпожа отрицательно покачала головой.
        - Нет.
        - Ты сказала рани, что мы ее ждем? - спросила у меня Кахини, когда я вернулась. - Ты пригласила ее присутствовать завтра на майдане?
        Другие дургаваси смотрели на нас, следя за разговором.
        - Еще не время, - ответила я.
        - Когда рани успокоится, она будет считать тебя частью самого мрачного периода в своей жизни, - заявила мне Кахини.
        - Весьма неприятное замечание, - сказала ей Сундари. - Неудивительно, что рани не вызывает тебя.
        - А сколько раз раджа звал к себе Ситу? Он правит княжеством, а не рани, какой бы могущественной она себя ни считала.
        Впервые Кахини в моем присутствии плохо отзывалась о рани.

* * *
        Я накопила достаточно денег на приданое сестре. Одних новых курт ей хватит на целый год, но, планируя будущее счастье Ануджи и складывая приданое в красивый сундук, я ощущала себя предательницей по отношению к рани, чье горе не становилось меньше. Меня несказанно удивило, когда госпожа вызвала меня к себе и дала подарок для Ануджи.
        - Передай сестре мое благословение, - сказала рани, и ее рука нырнула под косу, чтобы расстегнуть замок ожерелья. - Пусть в день свадьбы наденет это на себя.
        - Ваше Высочество…
        - Она вольна оставить ожерелье себе или продать. Я хочу, чтобы ты передала его сестре.
        На следующий день, когда солнечные лучи пробились сквозь тучи, я в сопровождении семнадцати человек направилась в Барва-Сагар.
        Глава 17
        Глаза отца наполнились слезами, когда он увидел свадебный подарок рани. Он схватил меня за руку и быстро «написал» на моей ладони: «Как так вышло?»
        Благодаря подарку рани моя семья будет занимать более высокое положение в Барва-Сагаре. Моя причастность к дурга-далу уже сделала мою семью знаменитой на всю деревню, но теперь нас будут считать богачами. К семье Шиваджи также будут относиться с бoльшим уважением, ибо подарок рани перейдет в его дом.
        Постороннему может показаться странным, что друг нашей семьи Шиваджи принял за Ануджу такое большое приданое от семьи человека, спасшего ему жизнь в Бирме, но в Индии в таких делах дружба значения не имеет. Куда важнее уважение окружающих. Твою семью будут уважать только в том случае, если ты сумеешь добиться солидного приданого со стороны отца невестки. Все соседи вместе со всеми своими детьми придут к тебе в дом… даже дети их детей. Всем любопытно, что твой сын получил за своей невестой. Если все ее приданое ограничивается сундуком с шелками, никто не скажет: «Слышали ли вы, что вот та девушка принесла в дом своего свекра?» Нет, они вообще ничего не скажут. Что можно сказать о невесте, если все ее приданое заключается в одежде?
        Когда сестра услышала о даре рани, она закрыла личико руками и расплакалась.
        - Спасибо, - без конца повторяла она мне.
        - Это не моя заслуга. Это подарок рани.
        - Но рани меня не знает.
        - Она слышала о тебе от меня.
        Ануджа посмотрела на меня снизу вверх. Ее глаза были подобны двум большим озерам.
        - От тебя?
        Меня задело, что сестра задала этот вопрос вполне искренне. Я уселась на чарпае подле нее.
        - Ану, я всегда о тебе помню. То, что я живу в Джханси, вовсе не означает, что мое сердце не остается с тобой и пита-джи.
        Судя по всему, мои слова ее переубедили.
        - А завтра ты со мной останешься?
        - Не отойду от тебя на протяжении всей свадебной церемонии, - пообещала я.
        - А завтра вечером? - взволнованно спросила сестра. - Я буду скучать по пита-джи.
        - Понимаю. Я тоже скучаю по пита-джи, но то, что произойдет завтра, имеет для меня и пита-джи огромнейшее значение. Мы уже долгое время с нетерпением ожидаем того, что произойдет завтра. Ты будешь очень красивой невестой, - заверила я сестру.
        Так оно и было.
        В Индии существует множество свадебных обрядов. В каждой деревне они немного отличаются друг от друга. В Барва-Сагаре действо начиналось в ночь накануне свадьбы. Девочки со всей деревни собирались у невесты, чтобы помочь ей подготовиться к предстоящему дню. К шести вечера наш дом заполнили соседки со смеющимися детьми. Когда прибыла тетя, мы обмыли Ануджу водой с добавлением ароматических масел, вымыли ей волосы, умастив их кокосовым маслом, а затем натерли куркумой. Четыре специально приглашенные женщины разрисовали ее ладони и стопы хной. Они аккуратно нанесли узор темно-зеленой пастой, а затем сказали Анудже, чтобы она не двигалась во сне, а не то высохшая паста может отшелушиться и утонченный узор будет испорчен. Проснувшись утром, Ануджа первым делом соскребла высохшую хну, чтобы увидеть, что получилось.
        - Какой темный узор! - воскликнула одна из соседок. - Ты знаешь, что говорят люди: чем темнее хна невесты, тем счастливее брак.
        На бледной коже хна оставила темно-бордовые следы. Принесли сосуды с различными пастообразными красками. Экстрактом сандалового дерева умастили Анудже лоб, синдуром[90 - Синдур - порошок красного цвета, используемый в индуизме. Традиционный синдур делается из оксида свинца, известного как свинцовый сурик, либо из киновари.] натерли кожу на голове в месте пробора, а на губы наложили румяна. Ануджа заметно нервничала, но при этом то и дело смеялась. Свадьбы в Индии - это очень веселые праздники. Гости поют, танцуют и трапезничают. Мы слышали, как музыканты играют во внутреннем дворике дома Шиваджи, стоящего с противоположной стороны поля. Через несколько часов они направятся вместе с женихом в дом невесты.
        Когда развернули свадебный наряд Ануджи, у всех вырвался возглас восхищения. Сари было пошито из красного шелка, который я купила в Джханси. Ткань была украшена золотой нитью и крошечным, сверкающим на свету бисером. Шесть женщин помогли Анудже одеться. Когда с убранством невесты было покончено, перед всеми открылось просто великолепное зрелище. В браслетах из слоновой кости и тяжелом жемчужном ожерелье девочка вполне могла сойти за дочь рани.
        - Я миленькая? - спросила Ануджа.
        - Более чем миленькая, - сказала я ей, пока другие женщины, чуть отступив, восхищенно взирали на невесту. - Ишан будет очень горд.
        Конечно, в постель к нему она попадет только тогда, когда станет женщиной, но уже сейчас ее красота бросалась в глаза.
        Однако на пустую болтовню времени больше не было. Предстояло исполнить с дюжину различных ритуалов. Началось все с того, что вошли шесть девочек с глиняными горшками, на которых были выведены символы, на протяжении тысячелетий считающиеся в индуизме олицетворением удачи: альпана, свастика и ступня Будды. Горшки были наполнены водой из Ганга. Девочки три раза обошли вокруг моей сестры с этими горшками. Седьмая девочка трубила в морскую раковину, пока остальные водили вокруг невесты хоровод. За этим последовали другие обряды. Угощения. Опять обряды. Кульминацией была шраддха, обряд почтения умерших предков.
        Затем звуки музыки стали громче, и я поняла, что к нам едет жених, окруженный смеющимися и танцующими родственниками.
        Когда он въехал во двор, я взяла руку Ануджи в свою и шепнула ей:
        - Готова?
        Она кивнула. Я прикрыла лицо сестры дупаттой, чтобы скрыть его от взглядов окружающих. После церемонии Ишан взглянет в лицо той, кто со временем станет матерью его детей. Многие женихи только в этот момент впервые видят лицо своей жены. Ишан, конечно, видел Ануджу прежде, но такое случается крайне редко.
        Я вывела сестру во двор, где в окружении родни ее ожидал Ишан. Он был одет в шелка из Бенареса. Братья повесили ему на шею гирлянды из цветов. При виде нас глаза его округлились, а на губах, как мне показалось, скользнула едва заметная улыбка. Затем все расселись на подготовленных заранее мягких подушках. Нам предстояло провести очень долгий день. Каждый, кто присутствовал на индийской свадьбе, знает, что обряды занимают более суток и брамину даже приходится отдыхать по завершении некоторых из них.
        На рассвете, когда церемония бракосочетания закончилась, уставшие родственники жениха, боровшиеся со сном, потянулись процессией от нашего двора к дому Шиваджи. Я сказала Анудже, чтобы она поспала. С наступлением ночи праздник продолжится.
        - Ану, сегодня вечером наступает Дивали, - напомнила я сестре.
        Ее свадьба выпала на самое благоприятное время года.
        - Я вернусь перед ужином, и мы вместе зажжем дии[91 - Дия - особой конструкции масляная лампа, используемая во время обрядов.].
        Когда я вновь увидела сестру вечером, Ануджа смеялась. Оказалось, в доме Шиваджи очень весело. Сестре повезло в жизни. Я вышла наружу вместе с мужчинами. Зажженные дии они поставили на землю возле стен дома. Если ты птица и будешь лететь над нашей деревней во время празднования Дивали, то внизу под собой увидишь нескончаемые цепочки мерцающих огоньков горящих ламп.
        Ишан вынес на двор сундук, полный фейерверков. Их свет в небе даже на лице у бабки вызвал радостную улыбку. В конце ночи, когда я выходила из ворот дома Шиваджи без Ануджи, меня охватило необычное чувство. Теперь его дом стал ее домом. Она больше не сможет жить в доме нашего отца.
        Когда мы дошли до нашего дома, папа встал у входной двери и взял меня за руку.
        «Я собираюсь повторно жениться», - «написал» он.
        Меня эта весть особо не удивила. Он и так долго ждал. Пришло время.
        «Кто она?»
        «Авани».
        Вот это меня заставило задуматься. В Индии вдовы крайне редко выходят замуж повторно. Нет, иногда такое случается, но не чаще, чем снег посреди лета. Впрочем, из них должна была получиться хорошая пара. Они давно знакомы. В последнее время Авани от меня отдалилась, но, кажется, служанке мой отец очень нравится. Папа ожидал услышать мое мнение.
        «Не знаю, почему такое прежде не приходило мне в голову», - призналась я.
        Потом меня посетила одна мысль. Не скажу, что я не ощутила злорадного удовольствия, подумав о подобном повороте событий.
        «Ты сообщил дади-джи?»
        «Да. Она расстроилась».
        Я представила, как бабка кричит, бегает по комнате и швыряет вещи, однако было очевидно, что отец в достаточной мере серьезен в своем намерении, чтобы рискнуть вызвать гнев бабки.
        «А Ану?» - поинтересовалась я.
        «Она сама мне это предложила».
        Я легла спать, ощущая себя сосудом, переполненным подслащенной водой.
        Глава 18
        Когда я возвращалась со свадьбы Ануджи, то обнаружила, что дорога, ведущая к Панч-Махалу, пустынна. На улице я не заметила даже торгующих напитком чай-валлахов. Единственным звуком, разносящимся вокруг, был цокот копыт наших лошадей. На воротах в Панч-Махал никто не стоял. Никто не поспешил отвести наших лошадей в конюшни. Троих солдат оставили присматривать за животными, а я вместе с остальными прошла во дворец.
        - Никогда не слышала, чтобы здесь стояла такая тишина, - сказала я.
        Создавалось впечатление, что дворец покинут. Идя по коридору в зал рани, я увидела слугу и остановила его.
        - Что происходит? Где все?
        Старик, близоруко прищурившись, уставился на меня.
        - Вы куда ездили?
        - В Барва-Сагар. Что случилось?
        Старый слуга отступил. На его лице отразилась легкая досада.
        - Раджа болен. Он упал в барадари три дня назад. - Рука слуги метнулась к горлу, и лишь по прошествии нескольких секунд он смог продолжить: - Рани послала за британским лекарем.
        Сердце мое екнуло.
        - Где он сейчас?
        - В своих покоях, - ответил старик, всматриваясь в мое лицо. - Вы Сита Бхосале?
        - Да.
        - Рани распорядилась, чтобы по возвращении вас немедленно провели в покои раджи. Она хочет вас видеть.
        Повернувшись к солдатам, я сжала ладони.
        - Благодарю вас.
        Старый слуга знаком дал понять, чтобы я следовала за ним. Я прошла по величественному, расписанному фресками коридору к двустворчатой, украшенной искусной резьбой деревянной двери. Слуга приоткрыл дверь и вошел внутрь, оставив меня один на один с несколькими стражами.
        Вернувшись, он сказал мне:
        - Заходите в приемный покой и ожидайте. Рани к вам выйдет.
        Я вот-вот должна была войти в личные покои раджи. Лишь немногим избранным удалось там побывать.
        Старик открыл дверь, и я вошла.
        Наиболее точным для описания всего, увиденного мной за дверью, будет слово «помпезно». Никакого понятия о хорошем вкусе. Стены, окрашенные в ярко-красный цвет, тускло поблескивали на свету. Я догадалась, что слуги здесь пользуются той же самой хитростью, что и женщины у нас в Барва-Сагаре: натирают поверхности цветами гибискуса, чтобы они блестели. Роскошная люстра свисала с разукрашенного золотыми звездами желтого потолка. Мебель была изготовлена из серебра. Обивка диванов и мягкие подушки были ярко-голубого цвета. Моим глазам стало больно на все это смотреть.
        Как только я переступила порог, в помещение вошла рани. Ее лицо казалось крайне озабоченным. Я сжала ладони и поклонилась.
        - Ваши Высочество! Я…
        Взмахом руки госпожа оборвала мою попытку высказать сочувствие.
        - У него доктор Мак-Эган. Этому лекарю можно доверять, - торопливо произнесла она, прежде чем я успела задать вопрос.
        - А каковы признаки болезни?
        - Рвота… апатия… нежелание принимать пищу… Прошлой ночью он не чувствовал собственных ног. Все повторилось так же, как с Дамодаром… Похоже на паралич. Его лекарь подозревает отравление, но со слугой, который пробует блюда перед подачей на стол радже, все в порядке.
        До моего слуха донесся крик раджи, такой же зычный, как на сцене:
        - Я не хочу лечиться у англичанина! Прочь! Вон отсюда!
        Створки дверей резко распахнулись. Появился англичанин. Внешне он хранил полнейшее спокойствие.
        - Пошлите за майором Эллисом, Ваше Высочество! - мягко произнес он. - Стройте планы на будущее для себя и Джханси. Раджа серьезно болен.
        Рани, подождав, когда врач удалится, закрыла лицо руками.
        - Что вы собираетесь предпринять? - спросила я, подумав о том, что раджа не может быть безнадежно болен, если у него есть силы так громко кричать.
        - Не знаю. Проблема в том, что британцы понимают под наследником…

* * *
        Ребенка забрали у матери шестнадцатого октября. Я это точно запомнила, ибо в ту ночь на ночном небе стояла луна охотника[92 - Луна охотника - полнолуние.]. Словно огромный кроваво-красный рубин, она ярко сияла на темном небе. Я стояла во внутреннем дворике под окнами покоев рани и смотрела на луну, когда до моего слуха долетел детский плач. Крики были настолько жалостливыми, что я бросилась внутрь, чтобы узнать, что же происходит.
        Рани окружали три ее советника. Госпожа убаюкивала на руках маленького мальчика. Ему было не больше трех дней. Слезы катились у него из глаз по пухлым щечкам. Нижняя губка беспрестанно дергалась. Малыш все время плакал, звал свою маму.
        - Познакомься с Анандом, - молвила рани.
        Вслед за мной прибежали другие женщины. Теперь мы все стояли и смотрели на малыша. Бездетная рани сделала другую женщину бездетной.
        - Церемония усыновления состоится завтра, - выступив вперед, заявил Шри Бхакти.

* * *
        За двадцать минут до полудня рани вышла в сари лавандового цвета и с украшениями, усыпанными драгоценными камнями желтого оттенка. Она несла на руках мальчика. Тот вел себя гораздо спокойнее, чем прежде. Я задалась вопросом, когда он прекратит звать по ночам свою мать.
        Сохраняя полнейшее молчание, мы направились в зал дурбара. Там на троне, опираясь на несколько мягких подушек, сидел раджа. Выглядел он очень больным человеком. Раджа исхудал. По бокам от него стояли мужчины, готовые в любой момент подхватить своего ослабевшего властелина.
        Впоследствии я слышала утверждения, будто усыновление ребенка происходило в спальне раджи, но я лично присутствовала при этом, поэтому свидетельствую: церемония состоялась в полдень в зале дурбара. На церемонии присутствовало около дюжины британских офицеров, одетых в мундиры из ярко-красной саржевой ткани. Был там и майор Эллис.
        На оформление соответствующих документов ушло несколько часов, но все было сделано в лучшем виде. Ананд теперь стал законным наследником престола Джханси. В случае смерти раджи рани становилась при его особе регентшей.
        Документы зачитали вслух, затем раджа, рани и почти все британские официальные лица поставили под ними свои подписи.
        По завершении церемонии раджа приказал, чтобы все, кроме рани, покинули зал. Мы вышли в коридор. Британцы удалились, а мы остались стоять у распахнутых дверей. Мы могли слышать раджу не хуже, как если бы оставались стоять рядом с ним. Голос его звучал хрипло и слабо.
        - Ману, - произнес он. - Если бы жизнь была справедливой, я бы родился рани, а ты раджей.
        - В следующий раз так и будет, - молвила она.
        - Если я умру, соседние княжества решат, что Джханси слаб. Поддерживай дружбу с британцами. Они достаточно могущественны, чтобы защитить нас от врагов.
        Уверена, что при этих словах рани крепко сжала губы, но после паузы я услышала, как она согласилась.
        Повисло молчание. Потом послышался плач раджи. Быть может, плакали оба.
        Это произошло семнадцатого октября, а двадцать первого ноября раджа умер.
        Тринадцать дней, что составляло требуемый обычаем минимум, рани не покидала пределов Панч-Махала. Когда она наконец вышла, то, следуя древней традиции, разломала свои браслеты и разбросала кусочки так, чтобы бедные женщины могли поднять их и продать. Она не срезала себе волосы, не сменила свое цветное сари на белый цвет вдовства, но, пока мы шли по безмолвной дороге к озеру близ храма Махалакшми, я вдруг почувствовала сильный трепет в груди, а при виде дров, аккуратно сложенных для кремации раджи, разволновалась еще больше.
        Я взглянула на Сундари, которая стояла подле рани. Безжизненное тело раджи подняли с золоченых носилок и положили на штабеля дров. Все внимание капитанши было сосредоточено на госпоже. Она меня просто не замечала. Я окинула взглядом растущую толпу, состоящую из советников, солдат, крестьян и торговцев. Все они пришли на берег озера попрощаться с раджей Джханси. Многие из них поглядывали на рани, думая о том, поступит ли она так, как поступали ее предки и множество других женщин в минувшем.
        - Она этого не сделает, - промолвила я.
        - Сати - проявление наивысшего уважения по отношению к мужу, - раздался голос Кахини.
        Неужели Кахини может быть настолько бесчувственной? Я была крайне возмущена. Почему никто ничего не предпримет? Что будет с Джханси без рани? Что случится с дурга-далом? Шри Бхакти стоял, склонив голову. Диван переводил взгляд с советника Лакшмана на советника Бхакти и обратно. Никто ничего не говорил. Никто не двигался.
        Вперед вышел брамин с факелом и произнес несколько важных напутственных слов на санскрите. Дрова запылали. Все взоры устремились к пламени. Я ощущала, как звук колотящегося сердца отдается эхом в ушах.
        Рани двинулась к погребальному костру. Я почувствовала на языке металлический привкус. Все ожидали, что она взойдет на костер, и никто не собирался остановить рани… даже я.
        Встав перед языками пламени, она громко провозгласила:
        - Джханси нужна правительница, а не мученица!
        Раздавшиеся крики одобрения оглушили меня.
        - Есть среди стоящих сейчас передо мной такие, которые осудят меня за то, что я не кинулась в огонь. Но каким образом женщина может изменить судьбу мужчины, взойдя к нему на погребальный костер? Разве женщина способна своей смертью сделать княжество сильнее? Наши предки верили, что сати есть проявление храбрости. Я же считаю, что - за исключением самой богини Сати, которая, между прочим, бессмертна, - совершить сати - это проявление не храбрости, а трусости! Кто будет растить детей, заботиться о родителях и возделывать сад? Никто. Если я умру, то от меча, а не в огне.
        Шри Бхакти расплакался. Даже у хранящего видимость безучастности дивана на глаза навернулись слезы. Люди вокруг начали повторять слова рани, означающие, что княжество не потеряет своей правительницы. Весть эта стала распространяться среди тысяч скорбящих.
        В воздухе неожиданно повеяло победой, а похороны едва не превратились в праздник. Рани отошла от погребального костра. Когда наши глаза встретились, я широко улыбнулась.
        После кремации мужа рани направилась в зал дурбара. На этот раз она принимала прошения, сидя на троне, а не из-за решетчатой перегородки. В зале собрались сотни мужчин. Когда последний проситель вышел за дверь, из-за занавеса появился Арджун и спросил, не сможет ли рани принять последнего посетителя.
        - Ваше Высочество! Это весьма важно.
        Что-то в его голосе заставило всех нас, сидящих на подушках, встрепенуться и выпрямиться. Рани больше не соблюдала законы пурды во время дурбара, поэтому майор Эллис, вошедший в зал, заметил, что лицо рани осунулось, а в проборе ее волос больше нет ярко-красного знака принадлежности к замужним женщинам.
        - Сита, подержи-ка ребенка, - приказала рани.
        Она передала мне приемного сына. Раджкумар громко расплакался. Малыш принялся сучить своими крошечными ножками, боясь, что его в очередной раз разлучат с той, кого он успел полюбить. Каши протянула к ребенку руки.
        - Хочешь, я подержу?
        Я передала раджкумара Каши, которая знала, как следует обращаться с маленькими детьми. Вскоре ребенок утихомирился и прижался к ее груди, как до этого у рани.
        Сегодня офицер выглядел особенно взволнованным. Он нервно мял фуражку в руках и старался не смотреть рани в глаза.
        - Майор Эллис! Мы поддерживали дружеские отношения со времени моего приезда в Джханси. Вы знаете, что я смогу найти решение для любого затруднения, каким бы оно ни было. Если вести дурные, просто сообщите их мне.
        - Извините, Ваше Высочество…
        - За что?
        - Я…
        На его глазах блеснули слезы, и только сейчас я поняла, насколько он молод. Англичанину могло быть лет двадцать пять, как и рани.
        - Среди британских должностных лиц ходят разговоры. Они хотят…
        Ему трудно было говорить. Холодок пробежал у меня по спине, словно кто-то сунул ледяную руку под ангаркху. Нечто похожее ощутила и Каши. Она заметно напряглась. Малыш вновь расхныкался.
        - Майор Эллис, говорите. Мы же союзники. Уверена, я смогу учесть их желания.
        - Ваше Высочество! Высказывается желание аннексировать Джханси… Извините…
        Рани вскочила со своего трона.
        - Я плохо правлю страной?
        - Дело не в вас.
        - Я что, выступала против ваших прямых указаний? Я не удовлетворяла ваших просьб?
        Майор Эллис с виноватым видом смотрел в сторону.
        - Что им от меня надо? - повысив голос, на английском произнесла рани. - Мы все выполняли так, как хотели британцы! Ради них мы поступились нашими традициями. Представители британских властей присутствовали при усыновлении моего сына. Вы сами были там и подписывали документы.
        - Да, - кивнул офицер. - Знаю, но теперь эти люди утверждают, что сделанного недостаточно, что он не ваш сын. Когда эти люди что-то решили, они…
        Все заговорили одновременно, но Кахини перекричала всех:
        - Джханси им не достанется!
        Рани посмотрела сверху вниз на офицера.
        - Что нам делать?
        - Почему вы у него просите совета? Он один из них!
        Рани подняла руку, заставляя Кахини умолкнуть.
        - Надо подать апелляцию, - заявил майор Эллис.
        Рани вновь уселась на трон.
        - Неужели дело зашло так далеко?
        - Письмо прибудет через несколько недель. Ваше Высочество, я не знаю, что вы собираетесь предпринять… быть может, повторно выйдете замуж…
        Дургаваси вновь заговорили. Офицер, растерявшись, переводил взгляд с одной на другую.
        - Майор Эллис, я индуистка. Я уже была замужем. Я не могу во второй раз выйти замуж.
        Лицо офицера стало почти таким же красным, как и его форма.
        - Я не знал. Извините. Я… - офицер встал. - Пожалуй, мне лучше уйти.
        - Не надо. Пожалуйста. Нам нужна ваша помощь. Скажите, как мне этому помешать?
        - Не уверен, что вы сможете противостоять принятому решению.
        - Этому следует воспрепятствовать! - В голосе рани звучали нотки отчаяния. - Джханси - мой дом. Он моя жизнь. Этим княжеством должен был бы со временем править Дамодар.
        Эллис с жалостью посмотрел на ребенка, которого держала Каши, явно считая его плохой заменой настоящему престолонаследнику.
        - Он мой сын, - молвила рани, - и это мое княжество. По какому праву британцы собираются владеть им?
        - У них нет такого права, - признал англичанин.
        - В таком случае помогите мне, майор. Прошу вас.
        - В декабре мы сможем обратиться к генерал-губернатору в Форт-Уильяме.
        - Хорошо. Как его зовут?
        - Лорд Дальхузи[93 - Джеймс Эндрю Дальхузи (1812 -1860) - британский государственный деятель шотландского происхождения, с 1848 по 1856 год генерал-губернатор Индии. В своей колониальной политике старался опираться на неимущие слои населения, например, отменил на подконтрольных Британии территориях все пережитки крепостного права и рабства, ввел минимальную оплату труда наемных работников и начал создавать систему бесплатного медицинского обеспечения. Параллельно лорд Дальхузи старался подчинить влиянию Британии все новые территории, навязывая индийской элите свое видение мира, что привело к напряжению, вылившемуся спустя год после его отставки в войну.].
        - Вы поможете мне обратиться к нему с прошением?
        - Разумеется, Ваше Высочество. - Их взгляды встретились, и майор добавил: - Все, что вы пожелаете.
        Офицер удалился, а мы остались сидеть на своих местах. Ужас происходящего был просто невообразим. Британцы считались нашими союзниками. Последние слова раджи, которые он произнес на смертном ложе, касались договора о союзе. Он умолял рани всеми силами блюсти хорошие отношения с британцами, ибо боялся, что соседи подобно стервятникам набросятся после его смерти на наше княжество. Он был прав, вот только стервятником оказалась Англия.
        Когда мы добрались до зала рани, я завернулась в теплую шаль, затем извинилась и вышла во внутренний двор. Арджуна я нашла у фонтана.
        - Слышали? - спросила я.
        Изо рта поднимались облачка пара. Декабрь будет холодным.
        - Да. Для нее это не было особой новостью.
        Я присела.
        - Почему вы так думаете?
        - Помните, как британцы отзывались о радже на похоронах?
        Я попыталась припомнить, но ничего особенного в голову не шло.
        - Вы лучше знаете английский, - сказал он, - но даже для меня все это кажется яснее ясного. Они между собой называли раджу не королем, а принцем. Вы видели, что было изображено на картине, которую капитан Малькольм подарил рани?
        - Нет, рани отказалась ее принять.
        - На картине изображена встреча генерал-губернатора и раджи. Оба сидят на восточных стульях на одном уровне.
        Я ойкнула.
        - Когда через несколько недель прибудет письмо, - понизив голос, произнес Арджун, - вспыхнет мятеж. Сипаи этого не потерпят. Тогда рани окажется в трудной ситуации. Если она поддержит мятежников, британцы ее убьют. Если она перейдет на сторону британцев, ее убьют сипаи.
        - Как так убьют?
        - Будет война, Сита. Британцы собираются захватить наше княжество.
        У меня перехватило дыхание.
        - А как же ходатайство?
        - А разве это чем-то помогло Великому Моголу и Баджи Рао?
        Хотя воздух был свеж, я почувствовала легкое головокружение, словно стояла духота. Моя жизнь зависит от рани. Что будет с дурга-далом? Что будет с кухарками и садовниками, с тысячами тех, чье благополучие зависит от прочности трона? Что будет с Джханси?
        - Наш долг - защитить рани и раджкумара, чего бы нам это ни стоило, - сказал Арджун. - Наступают тревожные времена. Будьте осторожны.
        - Они прислушаются к нам. Британцам нет никакого резона захватывать Джханси. Мы не нарушили договора.
        Но переубедить Арджуна не удалось.
        Глава 19

1854 год
        Когда рани сказала нам, что теперь каждое утро мы будем заниматься йогой под руководством Шри Рамы, дургаваси испытали разочарование. Учитывая, сколько напастей угрожает Джханси, казалось неразумным тратить время, приветствуя по утрам восход солнца.
        - Цель йоги, - заявила рани, - напомнить нам, что мы не волы и способны отринуть бремя тревог, когда бы мы этого ни пожелали.
        Большинство дургаваси втайне посмеивались над этим ее утверждением, но спустя несколько недель мое тело стало более гибким, а разум - свободным и острым.
        Я знаю, что на Западе йогу считают экзотикой, несколько таинственным учением, когда ты сидишь расслабленная, глаза твои закрыты, а руки приподняты ладонями к небу. Существует множество дурацких слухов, касающихся этой формы медитации, но теперь я вам скажу, что такое йога на самом деле. Настоящей йогой занимаются не под музыку, без зеркал, вообще без чего-либо лишнего, отвлекающего. Вийога важнее самйоги. Отрешенность важнее осознания. Люди Запада находят все это странным до тех пор, пока им все не объяснишь. Человек каждый день занимается йогой, потому что надо отрешиться от бесконечного осознания окружающего мира.
        Автор древней «Йогататтва-упанишады» считал, что без занятий йогой нельзя высвободить атман. Атман - это душа. Рани оказалась права, утверждая, что все мы носим на своих плечах бремя дневных забот. Это превращает многих из нас в животных. Мы только едим и пьем, забывая о том, в чем смысл жизни. Кое-кто из нас оказывается очень глупым животным. Мы с трудом тащимся, вдев свои шеи в ярмо какого-нибудь жалкого занятия. Цель йоги - изменить подобное отношение к жизни, напомнить человеку, превратившемуся в вола, что он может избавиться от ярма. Даже занимаясь йогой всего несколько минут в день, человек способен, заглушая свой разум, заглушить в конечном счете жадность, голод и желания.
        Конечно, на словах все звучит проще простого, а вот на практике, да и в теории тоже, все намного сложнее. Для одних йога - занятие относительно простое, а вот другим приходится потратить массу времени и сил, чтобы овладеть ею.
        Со временем даже Мандар, которая громче всех роптала, когда рани решила, что мы должны заниматься йогой, заметно успокоилась. Жаль только, что йога не в состоянии изменить реальность. Пятого декабря от майора Эллиса принесли письмо, в котором говорилось, что Британская Ост-Индская компания намерена аннексировать Джханси. Рани поступила так, как он советовал, и написала прошение. Ответ пришел двадцать четвертого февраля. Письмо принес отец рани. Госпожа тогда сидела в библиотеке. Рядом на желтой подушке расположилась Каши. Я вслух читала рани и Ананду. Отец рани уселся рядом с дочерью на широкую оранжевую подушку и терпеливо ждал, пока она читала ответ.
        Я следила за выражением ее лица. Новость была не из приятных.
        - Каши, отнеси мальчика ко мне в покои.
        Когда она ушла, рани сообщила:
        - Они дают мне три месяца на сборы.
        Видя недоумение на наших лицах, рани протянула мне письмо и попросила прочесть вслух. Я прочла, и мир закачался у меня под ногами, словно Брахма на самом деле начал трясти землю. Госпоже давали три месяца на сборы и переезд из Панч-Махала в меньший по размерам дворец, стоящий у подножия холма. В официальном письме от компании этот дворец уже назывался Рани-Махал. Ей обещали ежегодно выплачивать «достаточную для его содержания пенсию».
        - А что будет с нашими людьми? - произнесла она.
        На глаза ее навернулись слезы, но рани сдержалась и не расплакалась. Губы ее сжались. Я проследила за ее взглядом. Госпожа смотрела на флаг Джханси: литавра и церемониальная метелка на красном фоне.
        - Завтра здесь будет британский флаг, - вставая, прошептала она. - Я собираюсь лично обратиться к генерал-губернатору Индии.
        Так называли избранного официальными лицами компании человека, который должен был представлять их интересы в нашей стране. После избрания его кандидатуру должна была одобрить британская королева.
        В моей душе боролись сильнейший страх и гнев. По какому праву иностранцы собираются захватить наше княжество? Судьба людей, которые жили на этой земле тысячелетия, теперь почему-то зависит от чужаков.
        - Мы должны воодушевить сипаев на восстание, - сказал Моропант Тамби. - Пришло время.
        - Не надо. Еще осталась надежда та то, что Британская Ост-Индская компания прислушается к доводам разума.
        Ночью я лежала без сна и все думала о том, что дургавас вскоре станет собственностью британцев: эти стены, эти ковры, эти кровати, на которых мы спим, даже маленькие столики, за которыми мы совершаем пуджу в честь Дурги. Я пыталась представить себе, что должна чувствовать рани, лежа на кровати, в которой спала с четырнадцатилетнего возраста. Наверное, она думает о том, что вскоре на этом ложе будет возлежать иностранец, и только потому, что по воле судьбы она лишилась сына и мужа.
        Наконец забрезжил рассвет и солнечный свет проник через окна. Не в силах дождаться, когда солдаты на дворе затрубят в раковины, возвещая подъем, я накинула на плечи мою самую теплую шаль.
        - Куда ты собралась? - спросила у меня Джхалкари.
        - Я хочу сама это увидеть.
        Собирались и другие: Мандар, Хеера, даже Раджаси. Джхалкари приподнялась в постели. Я взяла сложенную ангаркху подруги с ее сундука.
        - Пойдем вместе, - протягивая ей одежду, предложила я.
        Мы вышли наружу. Небольшая группка стражей рани последовала за нами. Среди них я увидела Арджуна. Он был одет как обычно, только на этот раз его длинные волосы были зачесаны назад и перевязаны муретхой, что заметно молодило мужчину. Мы дошли до того места, откуда открывался вид на южную башню. Над ней на резком утреннем ветру трепетал британский флаг. На глазах некоторых мужчин появились слезы.
        - Даже без боя обошлось, - сказала Раджаси.
        - Именно то, чего добивались британцы, - с горечью произнес один из стражей.

* * *
        Тысячи людей толпились возле дворца, пытаясь прорваться в зал дурбара. Повсюду стояли солдаты, которые следили за порядком. Начали прибывать британские офицеры. В зале собрались советники рани и высокопоставленные должностные лица Джханси. Мы провели рани сквозь толпу разгневанных подданных. Когда она села на трон, в зале наступила гнетущая тишина. Мы стояли за спиной госпожи. Руки покоились на кобурах пистолетов на случай, если начнутся беспорядки. Позади нас, готовые к любому повороту событий, застыли стражи.
        - Мой народ! Main Jhani nahin doongi! - прокричала рани традиционное приветствие.
        Отовсюду послышались одобрительные возгласы. Британцы, явно нервничая, стали переглядываться.
        - Я никогда не оставлю вас, - пообещала рани, - но сегодня я смиренно уступаю власть в Джханси британцам. Майор Эллис, - она указала на офицера, - будет говорить от лица Британской Ост-Индской компании. Майор Эллис, сообщите нам то, что приказал передать генерал-губернатор лорд Дальхузи.
        Майор Эллис поднялся со своего стула.
        - Подданные Джханси… - начал он.
        Тотчас же послышались крики. Рани подняла руку. Наступила тишина.
        - Лорд Дальхузи, полномочный представитель Британской Ост-Индской компании, объявляет княжество Джханси британской территорией. Рани Джханси переедет в Рани-Махал, где будет служить духовным вдохновителем жителей Джханси.
        Я подумала о том, что они низвели нашу рани до роли украшения носа корабля. Рани сохраняет за собой дурга-дал и личную стражу, но армия Джханси будет распущена.
        - Рани каждый год будет выплачиваться пенсия, а ее приемный сын унаследует собственность, размеры которой еще предстоит определить.
        Офицер опустил зажатый в руке листок бумаги.
        - И когда британцы собираются объявить размеры пенсии рани? - спросил советник рани Шри Бхакти.
        Майор Эллис покраснел.
        - Извините, больше я ничего не знаю.
        Другие советники рани вскочили на ноги, но тут, заглушая всех, прозвучал голос генерала Сингха:
        - А что станет с Панч-Махалом? Что будет с дворцом?
        - Здесь будут жить британские официальные лица, которые приедут на следующей неделе.
        - Во дворце, в котором жили предки нашего раджи? - крикнул кто-то.
        - Неслыханно! - воскликнул диван.
        - Это приведет к войне! - с угрозой в голосе произнес другой.
        Рани поднялась со своего места.
        - Мы будем вести себя мирно и не ронять собственного достоинства. Переезд начнется завтра, - заявила она.
        Так все и завершилось, а нашим княжеством завладели британцы.

* * *
        Многие спрашивали меня, что мы ощущали, перебираясь из пышного Панч-Махала в Рани-Махал. Они воображали себе ужасные сцены, но каждый, кому довелось пережить в своей жизни нечто подобное, знает, что неспешные, постепенно происходящие перемены переносятся намного легче. Подозреваю, именно на это и рассчитывали британцы, когда дали рани три месяца на переезд.
        Сначала британцы возражали против того, чтобы рани перевезла обстановку Панч-Махала на новое место. Ковры, мебель, даже изящный «павлиний» трон они собирались оставить себе, но рани писала прошение за прошением, пока наконец генерал-губернатор лично высказал свое веское мнение: «Правительство не вправе распоряжаться частной собственностью покойного раджи, которая по закону принадлежит усыновленному мальчику. Усыновлением можно передать права на частную собственность, но не на верховную власть».
        - Они хоть понимают всю иронию ситуации? - спросила рани, настолько удивленная, что даже не рассердилась. - Усыновление оправдано, если передаешь частную собственность, но трон, оказывается, передать нельзя.
        - Они сами себе придумывают законы! - возмущенно заявил ее отец.
        Однако мы находились в полнейшей растерянности, поэтому ни у кого просто не хватало сил и времени злиться.

* * *
        Тысячи людей, выстроившихся вдоль дороги, молча наблюдали за процессией, перевозящей рани в ее новый дом. Британцам, тоже наблюдавшим за происходящим, это событие не могло не навевать самых мрачных мыслей. Единственными звуками, разносящимися по улицам города, были птичье щебетание в кронах деревьев и цоканье копыт лошадей.
        Рани-Махал был одним из старых дворцов раджи. Это двухэтажное строение располагалось рядом с базаром и напоминало экзотическую желтую птичку, свившую гнездо в неожиданном для себя месте. Когда мы подъехали, тяжелые железные ворота стояли настежь открытыми. Мы вошли в них длинной вереницей. Я огляделась по сторонам. Здание с плоской крышей, возведенное около шестидесяти лет назад. Четырехугольный внутренний дворик, который мог похвастаться лишь двумя маленькими фонтанами под палящим солнцем. Все спешились. Четверо мальчиков-конюших отвели наших лошадей в конюшню, располагавшуюся вне пределов Рани-Махала, ибо здесь таковой не было.
        Внутри дворца оказалось шесть длинных коридоров, ведущих к шести большим залам и нескольким маленьким комнатам. Почти все комнаты были покрашены в красный цвет, а потолки и арки неизвестный художник разукрасил цветами, изображениями павлинов и розеттами, явно питая страсть к ярким краскам. Каменные скульптуры времен империи Гуптов[94 - Государство Гуптов - государство в Индии под началом династии Гупта, существовавшее в IV -VI веках. Время правления Гуптов вошло в историю Индии как своего рода «золотой век», когда были выработаны основные каноны национальной литературы, изобразительного искусства, архитектуры и философии.] смотрели на нас из неглубоких ниш. Покои рани и зал дурбара теперь находились на втором этаже; там были филенчатые потолки, а окна выходили на улицы.
        - Нет места для дургаваса, - заметила Сундари.
        - Занимай одну из комнат внизу и устраивай там дургавас, - распорядилась рани. - Арджун! То же самое. Пусть мои стражи занимают смежное помещение.
        Я бросила взгляд на Арджуна. Теперь только стена будет разделять нас ночью. Я почувствовала, что краснею. Если кто-нибудь и заметил это, то, во всяком случае, виду не подал.
        Весь день ушел на то, чтобы придать дворцу жилой вид. Мы сидели на подушках в зале дурбара, по очереди развлекая Ананда, пока слуги старались навести маломальский порядок. Незадолго перед закатом Гопал доставил почту.
        - И только? Всего одно письмо? - разочарованно произнесла Кахини.
        - Извините. Больше ничего для вас нет.
        Гопал выглядел немного потерянным. В конце концов, он тоже лишился привилегированного положения, которое давала служба в Панч-Махале.
        - Вы уверены?
        - Да.
        Гопал вручил мне два письма, и я тотчас же поняла его ошибку. Более благородная, чем я, особа сразу же сообщила бы об ошибке, а я взяла письмо, адресованное Кахини, и сунула его себе в ангаркху. В течение последующих двух часов я мучилась мыслью, хватит или не хватит мне храбрости его прочесть. Когда выпала удобная минута, я вышла во двор и уселась на небольшую мраморную скамью. Суетившиеся вокруг люди, которые входили и выходили из дворца, не обращали на меня ни малейшего внимания. Я поспешно развернула письмо, боясь, что передумаю. Не знаю, что я собиралась там прочесть, но уж точно не то, что прочла.
        Моя любовь! С прискорбием узнал, что жизнь сурово с тобой обошлась. Ходят слухи, что в среде сипаев растет недовольство. Есть ли явные признаки мятежа? Следует ли мне приехать? Угрожает ли тебе опасность?
        С.
        Я сложила письмо и бросилась на поиски Джхалкари. Ее я отыскала в новом дургавасе. В этом небольшом зале с трудом удалось разместить десять кроватей. Она разговаривала с Мандар. Я подозвала обеих в угол.
        - Вы должны это увидеть.
        Обе женщины, прочтя письмо, лишь удивленно покачали головами.
        - Бессмыслица какая-то… Гопал читает все письма. Почему он продолжает оказывать Кахини знаки внимания, если знает, что у нее есть любовник? - Мандар взяла письмо, еще раз его перечитала и посоветовала: - Верни его Гопалу. Посмотрим, что он скажет.
        Глаза Джхалкари сверкнули.
        - Он наверняка выйдет из себя.
        Мандар не стала спорить, но прибавила:
        - Он не скажет ей, что ты вскрыла письмо.
        - Гопал вообще может не отдать ей письмо, - заявила Джхалкари. - Кстати, вот и он.
        За окном почтмейстер обыскивал свою курту, хлопая ладонями по всем складкам.
        - Теперь он понял, что потерял письмо, - продолжила Джхалкари. - Ступай, а мы посмотрим, что будет.
        Я подошла к Гопалу с письмом в руке. Его глаза безумно бегали от моих рук к моему лицу и обратно.
        - Оно у тебя! - с нотками раздражения в голосе воскликнул Гопал.
        Он протянул руку и попытался выхватить у меня письмо.
        - Отдай!
        - Вы дали мне чужое письмо, - спокойно произнесла я.
        - Ты его прочла?
        - Да.
        Я смотрела ему в лицо. Левый глаз почтмейстера слегка дернулся от нервного тика.
        - Ты не должна рассказывать об этом Кахини!
        - Зачем вы ее покрываете? - позволив ему завладеть письмом, спросила я. - Она вас не любит, пишет другому мужчине, в которого влюблена…
        - Тебе не понять…
        Качнув головой, я развернулась и зашагала прочь.
        - Подожди! - крикнул Гопал мне вслед. - Ты же ей ничего не расскажешь?
        Я ему не ответила.

* * *
        После переезда в Рани-Махал все наши поступки потеряли какой-либо смысл, все было безнадежно, особенно для Ананда, который сначала лишился одного дома, а затем другого. На протяжении трех ночей ребенок беспрерывно кричал. Рани никак не могла его успокоить.
        - Просто он вслух выражает то, что все мы чувствуем, - шепотом произнесла Каши с соседней кровати.
        Джхалкари спала с другой от меня стороны. Здесь не было места даже для личных столиков, за которыми мы прежде осуществляли пуджу. Теперь мы все возносили молитвы перед одним общим столом, который стоял у двери.
        Наверное, очень многие люди считают, что, потеряв княжество, рани тотчас же принялась плести интриги и заговоры, дабы вернуть себе власть, но, поскольку я находилась рядом с ней начиная от самого первого дурбара, имевшего место в стенах Рани-Махала, могу сказать с полным основанием, что все это домыслы. Войны рани хотела в самую последнюю очередь. Она свято верила в то, что точно так же, как завтра взойдет солнце, Ост-Индская компания со временем ответит положительно на одно из ее прошений. Если я начну вспоминать все те письма, которые она сочиняла на своем хорошем английском языке, приводя самые разные аргументы, которые способен придумать человек, оказавшийся в подобной ситуации, то просто не хватит места, чтобы перечислить их[95 - По воспоминаниям переживших войну индийских повстанцев, записанным после амнистии, рани уже в это время высказывалась весьма воинственно в отношении властей Великобритании.].
        Помню, как в первую ночь нашего пребывания во дворце Рани-Махал Арджун сказал мне:
        - Не знаю, что вгоняет в бoльшую тоску, - слушать рани, которая верит, что закон восторжествует и британцы уступят, или ее отца, который кричит о том, что войны не избежать.
        А затем, когда рани и ее приемный сын немного свыклись с переменами и успокоились, пришли дурные вести. Слуга объявил, что за дверями зала дурбара ее позволения войти ожидает майор Эллис.
        - Ваше Высочество! Пришел достопочтенный майор Эллис.
        Слуги до сих пор называли ее рани, люди все еще приходили на дурбар, хотя уже не было ни чиновников, ни самого княжества.
        - Пусть войдет.
        Офицер вошел в зал и, часто моргая, осмотрелся. Как и прежде в Панч-Махале, рани сидела на украшенном золотом и изумрудами троне, который ей в конечном счете позволил оставить генерал-губернатор. Ее окружали дургаваси, полукругом сидевшие на больших красных подушках, которые очень гармонировали по цвету со стенами и потолком зала. Слева от рани, как и во времена, когда она на самом деле правила Джханси, на мягких стульях устроились ближайшие советники. Здесь же присутствовали ее отец и генералы Гуль Мохаммед и Рагхунатх Сингх. Конечно, теперь рани не правила из Панч-Махала, но в голубом шелковом сари и с серебряными браслетами на руках она все же выглядела весьма величественно.
        Офицер очень низко поклонился и обратился к ней как к королеве:
        - Ваше Величество, я принес вести.
        - Вы всегда приносите дурные вести, майор Эллис. Что на этот раз?
        - Королева Англии и ее парламент также выразили заинтересованность этой страной.
        Рани взглянула на отца и приближенных, но никто из них, кажется, ничего не понял.
        Офицер попытался объяснить:
        - Парламент проявил большой интерес по поводу владений Британской Ост-Индской компании.
        Рани покачала головой. Маленькие серебряные сережки блеснули на свету подобно двум рыбкам, пойманным на крючки.
        - Объясните, что это значит, - потребовала она.
        - Генерал-губернатор больше не имеет права отвечать на ваши прошения. Вам теперь надо обращаться напрямую к королеве Англии и ее парламенту, - сказал майор Эллис, а затем, помолчав, добавил: - А еще генерал-губернатор переводит меня в Панну. С первого июня я должен приступить к выполнению своих обязанностей на новом месте.
        - Через семь дней! - воскликнул Моропант.
        - Да. На мое место заступает майор Эрскин. Я уже беседовал с ним. Он понимает, в каком положении вы оказались. Завтра он будет в городе.
        - В моем княжестве! Как такое можно делать без моего ведома?
        Вот только рани как будто забыла, что она больше не правит княжеством Джханси.
        - Ваше Величество, я очень сожалею о случившемся. Если бы я мог что-либо изменить… Надеюсь, вы это понимаете.
        Рани принялась поправлять складки на сари.
        - Скажите, как мне следует поступить.
        - Когда прибудет майор Эрскин, не позволяйте никому из сипаев стать его проводником по Джханси. Пусть этим займется один из ваших стражей. Майор должен увидеть город глазами вашего человека.
        Рани поручила эту миссию Арджуну, хотя сама могла показать город майору Эрскину. Но только представьте ее душевные терзания во время этой «экскурсии»… Вот библиотека, в которой я читала… Вот храм, где был благословлен мой покойный сын… Вот озеро, на берегу которого я воздвигла некрополь в память о покойном муже…
        Вечером, после того как Арджун познакомил майора Эрскина с Джханси, они вернулись в зал дурбара, ярко освещенный тяжелыми бронзовыми светильниками. Рани оделась в самое красивое из своих сари. Голубой шелк волнами ниспадал к ее ногам. Жемчуг вокруг шеи тепло поблескивал.
        - Ну? - спросила она на английском у майора.
        В ответ офицер низко поклонился ей и сложил руки в жесте намасте. Сначала он выразил свое уважение рани, а затем ее отцу, сидевшему подле дочери на толстой красной подушке.
        - Джханси - настоящая жемчужина Индии, Ваше Высочество.
        Рани вновь уселась на свой трон. Я видел, что услышанное произвело на нее благоприятное впечатление.
        - И что вам больше всего понравилось в Джханси? - поинтересовалась она.
        Майор задумался. Я внимательно рассматривала его лицо. Он совсем не походил на майора Эллиса. Темные волосы. Продолговатое худощавое лицо, подобное тем, какие вытесывают из камня над дверью церкви.
        - Я бы сказал, Ваше Высочество, что из всех диковинок меня более всего поразили ваши храмы. Я спросил капитана Арджуна касательно вашего бога с головой слона, и он объяснил мне, что бог, в сущности, един.
        Брови рани приподнялись.
        - Индуизм представляет бога как имеющего множество лиц, чтобы верующие понимали, что частица божественного есть во всем: в реках, деревьях, слонах, обезьянах…
        Майор кивнул.
        - Восхитительно.
        - Это, возможно, повлияет на решение английской королевы, и она вернет моему княжеству независимость?
        Майор Эрскин с явным недоумением посмотрел на рани, словно совершенно забыл, по какой причине он вообще приплыл в Индию. Но уже в следующее мгновение офицер пришел в себя и ответил:
        - Я не знаю, Ваше Высочество.
        Рани подалась вперед.
        - Генерал-губернатор говорит, что мой сын унаследует собственность моего мужа только тогда, когда «войдет в возраст». Мне нужна эта собственность. А еще я хочу, чтобы меня избавили от долгов Джханси. Генерал-губернатор утверждает, что я должна ему тридцать шесть тысяч рупий, которые якобы задолжало княжество на момент, когда здесь сменилась власть. Это чудовищная несправедливость. Что мне делать?
        - Послать в Англию адвоката, - тотчас же ответил офицер.
        - В Англию?
        По реакции рани я видела, что она рассчитывала совсем на другой ответ.
        - Да. Надо послать к королеве законника и добиваться отмены аннексии.
        - Надо послать Умеша Чандру, - предложила Кахини. - Он бенгалец.
        Бенгальцы славились своей искушенностью и образованностью. Если кто и мог произвести на королеву благоприятное впечатление, так только бенгалец. Рани согласилась.
        Но по прошествии двух месяцев из-за моря пришла весть, что Умеш Чандра, потратив шестьдесят тысяч рупий, ничего не добился. Все собрались в зале дурбара. Присутствовали советники рани и ее отец Моропант. Рани вслух зачитала письмо. Надежду на лице последнего быстро сменил гнев.
        Я сделал все, что было в моей власти, Ваше Высочество, однако английская королева не пожелала даровать мне аудиенцию. Опасаюсь, что эта поездка окажется безрезультатной. Королева не считает наш случай заслуживающим своего интереса.
        - Не заслуживающим интереса! - взревел Моропант. - Не заслуживающим ее интереса!
        - Ваше Высочество! - обратился майор Эрскин. - Королева редко удовлетворяет просителя с первого раза…
        Рани кивком дала понять, чтобы англичанин продолжил.
        - Я здесь чужак, но мне кажется, что женщины из дурга-дала образованны и независимы. Я бы советовал направить в Англию именно их. Королева не откажет в аудиенции столь необычным особам.
        Советники рани заговорили одновременно. Одно дело - создать вооруженный отряд из женщин в своей стране, но совсем другое - послать их за море, на чужбину. Мужчин, которые выезжали за пределы Индии, редко с радушием встречали в их родных деревнях, ибо они зачастую становились носителями весьма радикальных идей. Считалось, что дальнее путешествие накладывает на них порчу. Никто не знал, какое зло они могут привезти с собой из дальних стран. То, что предлагал майор Эрскин, было не просто радикальным, это считалось опасным.
        Я видела следы сомнений на лице рани.
        - Вы считаете, что королева не откажет моим женщинам в аудиенции?
        - Если они переплывут океан и прибудут к ее двору, она не откажет, - заверил ее Эрскин.
        - Я бы отправилась в путешествие сама, но есть претенденты на мой трон. В отсутствие рани они не преминут заявить свои права на ее имущество.
        Она посмотрела на отца.
        - До Англии сорок пять дней плаванья по морю, - заметил он. - За это время возможны тысячи перемен.
        - Неужели ты позабыл, что раджа сказал мне перед смертью?
        - Он говорил о разумном риске, но разве такой риск можно назвать разумным? - возразил Моропант.
        - Тогда я пошлю Ситу и Джхалкари… если они согласятся поехать.
        Все в зале уставились на нас. У меня внутри, казалось, образовался комок, настолько твердый, что, притронься я сейчас к своему животу, то наверняка ощутила бы его. Одно дело - читать о других странах, и совсем другое - путешествовать там. Я подумала о папе и Анудже. Они будут ужасно волноваться за меня. А что скажут в Барва-Сагаре? Смогу ли я после этого показаться в родной деревне? Наверняка это зависит от того, что скажет британская королева.
        Джхалкари ответила не задумываясь:
        - Я еду.
        Лица всех собравшихся обратились ко мне.
        - Я тоже еду.
        - Им понадобится сопровождение, - заявил Моропант, - по меньшей мере дюжина мужчин.
        - Я пошлю Арджуна, - сказала рани. - Арджун учился в школе англичан. Он понимает по-английски.
        - Они отправятся в путь ближайшим рейсом, - с готовностью заявил майор Эрскин. - Им, конечно, надо будет рассказать об английских традициях. Думаю, этим займутся доктор Мак-Эган с супругой.
        Доктор Мак-Эган был тем самым врачом, который сообщил рани, что в Джханси не было чумы. Именно его раджа в порыве раздражения выгнал незадолго до своей смерти.
        На лице рани появилась тень надежды.
        - Что скажешь? - спросила она у отца. - Что о них подумают, когда они вернутся?
        Но и Моропант, кажется, испытывал всеобщее воодушевление.
        - Если они преуспеют там, где потерпел поражение Умеш Чандра, людям будет все равно, пусть даже они побывали на луне!
        Все рассмеялись. Не было особой причины на то, чтобы нам не удалось осуществить задуманное. Англией управляет женщина. Джханси также правила женщина, которая посылает ей через моря и океаны в качестве своих послов двух женщин-телохранительниц.
        - Учиться начинайте немедленно, - распорядилась рани.
        Три недели, проведенные мной и Джхалкари в обществе миссис Мак-Эган, оказались незабываемыми.
        Первая наша встреча по воле рани должна была состояться утром после занятий йогой. Хотя мне полагалось иметь ясное сознание, я не могла выбросить из головы мысли об Англии. Лежа на джутовой циновке, я думала о том, что буду испытывать, идя по улицам Лондона. Я старалась представить себе еду, городские виды, но у меня ничего не получалось. Лондон Шекспира отстоял от современности на целых два столетия. Даже Шекспир не мог ничего рассказать о том, что мне доведется увидеть.
        - Именно поэтому я здесь, - сказала мне прибывшая в Рани-Махал миссис Мак-Эган.
        Одета она была в совершенно причудливый наряд. Ее живот был полностью прикрыт материей, а груди, наоборот, едва не вываливались из выреза платья. Талия казалась необычайно узкой. Платье ее было зеленого цвета, как и шляпка, и отделка на башмаках. На руках у нее были белые перчатки, которые женщина стянула, как только прошла в комнату на первом этаже, которую рани отвела для наших встреч. Затем миссис Мак-Эган медленно, с необыкновенной грацией, никогда мне не свойственной, присела на один из тринадцати стульев, выставленных кружком к ее приезду. Как и Джхалкари, я была в красной ангаркхе. На правом боку висела кобура с пистолетом, на левом - сабля.
        - Все собрались? - спросила она и улыбнулась.
        Я посмотрела на Арджуна. Мне хотелось знать его мнение об этой женщине с глазами цвета голубой воды и бледной, словно сливочное масло, кожей, но капитан и другие девятеро стражей, которым выпало на долю сопровождать нас в плавании, старались не смотреть на неподобающий наряд миссис Мак-Эган.
        - Ну? Смотрите не в пол, а на меня.
        Если бы мужчины подчинились, они бы увидели молодую женщину с волосами цвета меда, уложенными на голове густыми локонами. Улыбка вновь озарила ее симпатичное лицо. Однако мужчины, и даже понимавший английский язык Арджун, продолжали смотреть в пол. Она перевела взгляд на Джхалкари и меня.
        - Мужчины смущаются, - объяснила я. - Они не посмотрят на женщину, чья грудь…
        Я взглянула на вырез ее платья. Женщина залилась румянцем. Точно так же краснел майор Эллис. Взяв в руки шаль, она закутала себе плечи. Один за другим мужчины отрывали свой взгляд от пола.
        - Не знала. Женщины в Джханси все время ходят с обнаженными талиями.
        - Полагаю, вид женской талии для вас - то же самое, что и вид женской груди для нас.
        - Вижу, придется многому обучать, - молвила миссис Мак-Эган.
        Начали с одежды. Оказалось, многого о британцах мы не знали, даже вообразить себе не могли. Самым ошеломительным было то, что считающееся у нас ужасно неприличным у них было в порядке вещей и наоборот. Например, отрыжка, вполне приемлемая в Джханси, у них считалась действием, простительным разве что для детей и пьяных. В места богослужений можно было ходить без предварительного омовения. Оказывается, некоторые англичане неделями не купаются. Они едят мясо мертвых животных, которое расчленяют металлическими инструментами, называемыми у них вилками и столовыми ножами. Почти ничего нельзя есть руками. Женщины, по словам миссис Мак-Эган, едят на глазах у посторонних, смеются, раскрыв рты, и позволяют мужчинам целовать им руки.
        Но самыми причудливыми были уроки, посвященные дворцовому этикету. Нам рассказали о том, что можно, а чего нельзя делать в присутствии королевы. Шея и плечи женщины должны быть все время обнажены, даже если идет дождь или снег. Шлейф платья должен быть ровно три ярда в длину, так чтобы королева видела, как эти шлейфы волочатся по полу мимо камергеров. Ужин в шесть означает ужин в шесть часов пятнадцать минут, и не минутой раньше или позже. Если нашей делегации посчастливится получить приглашение на ужин, то нам предстоит десять перемен блюд со всем им сопутствующим, включая столовое серебро. В обеденном зале принято соблюдать тишину. В коридорах никто не поет. Детям не позволяют смеяться и говорить, если у них не спросят.
        К концу первого урока королевский двор казался мне больше похожим на тюрьму, а не на дворец.
        - Вы измените свое мнение, как только увидите все своими глазами, - заверила нас миссис Мак-Эган. - Нет на свете ничего равного Лондону. Эта благословенная земля, это королевство, эта Англия.
        Я улыбнулась, узнав строку из «Ричарда II» Шекспира.
        Глава 20
        Заходящее солнце золотило стены дворца и сверкало на золотых серьгах Арджуна. Сейчас он казался мне воплощением Кришны при жизни, когда своим видом привораживал сердца очаровательных гопи[96 - Гопи - санскритское слово, которое означает «девочка-пастушка». В индуизме словом «гопи» принято называть группу девочек-пастушек, которые в ряде традиций кришнаизма почитаются как вечные спутники и возлюбленные Кришны в духовном мире.].
        - Однажды я познакомлюсь с твоей семьей. Возможно, не скоро, но обязательно. Мне бы хотелось увидеть человека, у которого такая замечательная дочь, - сказал он.
        Рани дала нам неделю, чтобы мы погостили в семье перед отправкой в Англию. Я радовалась этому, но все же чувствовала легкое разочарование. А я-то думала, что рани позволит Арджуну сопровождать меня в родную деревню.
        - Мой отец любит литературу, - сказала я. - У вас много общего.
        - Будь осторожна, - с обычной своей заботливостью промолвил Арджун.
        Мы стояли за воротами Рани-Махала. На дворе был сентябрь. Сезон дождей превратил землю в сплошное месиво. В одной из луж я видела наши отражения. Когда поверхность воды покрылась рябью, они слились в одно.
        - Буду.

* * *
        Отец очень обрадовался появлению своей маленькой павы. Что ни говори, а без Ануджи, теперь живущей в семье соседа, все в доме было по-другому. Я взяла у отца перо и бумагу.
        «Ты часто с ней видишься?»
        «Почти каждую неделю. Она очень счастлива. А ты как?»
        Я хотела быть с ним честной, но не знала как. Что я ожидаю для себя от этого путешествия? Боюсь ли я? Нервничаю ли? Я старалась выразить обуревавшие меня чувства одним предложением.
        «Тяжко видеть британский флаг над Джханси», - наконец написала я.
        «У британцев оружие лучше, а солдаты хорошо обучены. - Судя по отцовскому почерку, он очень сердился. - Что рани намерена предпринять?»
        «Она посылает посольство в Англию к королеве».
        Я встретилась с ним взглядом. Он понял.
        «Ты едешь?»
        «Да, с еще одной дургаваси и десятью стражами рани под командованием капитана. На дорогу уйдет два месяца. В Англии мы пробудем месяц, а потом еще два месяца будем плыть из Англии домой. Я хочу повидаться с Ануджей перед разлукой. Я вернусь в следующем году».
        Отец положил свою руку поверх моей. В его глазах блеснули слезы.
        Мы стояли на пороге дома Шиваджи. Отец постучал в дверь, хотя большинство людей обычно кричат через открытые окна.
        Дверь открыл сам Шиваджи. Я поклонилась, коснулась его ног, а затем вошла в дом. Сосед широко улыбался.
        - Сита! - воскликнул он. - Амиша!
        Амишей звали его жену.
        - Это Сита! Что ты здесь делаешь? Только что приехала? Входи!
        Дом у соседа был богаче нашего. Он взял за женой богатое приданое. Многие из вещей принадлежали ей еще в детстве. Мы минули прихожую, стены которой были исписаны фресками Кришны в детстве. Я подумала, что, возможно, один из сыновей Шиваджи стал художником. Знакомый голос назвал меня по имени. Когда мы вошли в комнату, пара рук крепко обвилась вокруг меня.
        - Ану!
        Я отстранилась и с удивлением поняла, что сестра очень изменилась. Она превратилась в женщину, ее тело приобрело мягкие женские формы, выгодно подчеркнутые желто-голубым сари, которое я ей прислала. Ануджа склонилась, чтобы коснуться моих ног. Она носила на запястьях золотые браслеты, как когда-то наша мама. Несколько секунд я от изумления не могла произнести ни слова: так сильно сестра напомнила мне маму.
        - Ты стала женщиной.
        Ануджа хихикнула.
        - Ты надолго?
        - На день. Рани нужно, чтобы я отправилась в путь. Я приехала повидаться перед отъездом.
        Улыбка сестры увяла.
        - Куда ты едешь?
        - В Англию, ходатайствовать перед королевой. Рани отправляет в качестве послов меня и еще одну дургаваси. До этого несколько месяцев тому она направляла в Англию законника, но королева отказалась его принять.
        Папа и Шиваджи уселись на подушках напротив сестры. Я последовала их примеру. Только впоследствии я осознала, что предпочла сидеть рядом с мужчинами, а не с замужними женщинами.
        - Я не бывал дальше Бирмы, - с сожалением в голосе заявил Шиваджи. - Но если бы выпала возможность отправиться в Англию… Это же почти два месяца морем?
        - Да. Мы прибудем на место в середине декабря и станем свидетелями самого пышного из их празднеств, которое называют Рождеством.
        Я пересказала им то, что миссис Мак-Эган говорила нам об Иисусе и девственной матери.
        - Рани велела нам уважительно относиться ко всему, что происходит во время праздника, если это не противоречит воле Брахмы.
        Я взглянула на сестру. Она смотрела на меня так, как смотрят на постороннего человека. Не исключено, что сейчас я и впрямь стала для нее чужачкой. От этой мысли на душе стало нехорошо.
        - Расскажи, как тебе живется в женах Ишана, - попросила я.
        Ануджа покраснела. Я поняла, что она любит мужа.
        - Он сейчас в лечебнице для животных. Иногда он приносит домой раненых птиц. Мы в?ходили трех, а потом отпустили их на свободу.
        - Он хороший человек, - заметила я. - Должно быть, сказывается влияние его отца.
        Я улыбнулась Шиваджи. Он улыбнулся в ответ, а затем спросил, как живется мне в дургавасе.
        - Теперь, когда Джханси под властью британцев, все изменилось.
        - Немыслимо! - воскликнул Шиваджи. - Королева Виктория и ее парламент оказались столь же корыстолюбивы, как и компания. Им нужно больше земли, больше ценных товаров и больше караванных путей под их защитой. Вам следует позаботиться о достаточно веских аргументах, которые нужно использовать при встрече с королевой. Что вы собираетесь ей сказать?
        - Королева - молодая женщина. Рани тоже. Королева должна понимать, как трудно женщине бороться за власть. Зачем королеве лишать власти другую женщину, если и так немногие из них правят?
        Шиваджи не сводил с меня пристального взгляда.
        - И все? Вы преодолеете такой путь лишь для того, чтобы сказать британской королеве, что она женщина?
        Я покраснела. В его устах это и впрямь звучало до крайности нелепо.
        - Нет. Мы собираемся взывать к человечности.
        А какие еще мирные средства нам оставались?
        Я видела, что мне не удалось переубедить Шиваджи.
        - Говорят, что королева - умная женщина, - стараясь сохранять уверенность, сказала я. - Она поймет, что дипломатия - наилучшее решение.

* * *
        На следующий день после возвращения в Джханси мы отправились в Англию. Рани и другие дургаваси, окружив нас, желали счастливой дороги. Рани произнесла краткую речь, превознося нашу храбрость, заключавшуюся в том, что мы отважились на это путешествие. Она на все лады расхваливала меня и Джхалкари. Ни одна другая женщина в Индии, насколько нам было известно, еще не предпринимала подобного путешествия. Можете представить наши чувства, когда мы отправились в путь верхом, затем ехали в повозке, потом опять верхом на лошадях, пока не добрались до порта, откуда на корабле должны были поплыть в другую страну.
        - Я ничего подобного прежде не видела, - повторяла Джхалкари всякий раз, когда мы оказывались в очередном городе.
        Все было внове не только для нас, женщин, но и для всех, кто с нами ехал. В одном городе женщины носили нечто похожее на длинные саваны, правда, черного цвета. Они даже лица прикрывали черной материей. В другом городе женщины ходили одетые во все белое. Здания, пища, даже животные, встречающиеся нам по пути от Джханси до Мадраса[97 - Здесь портовый город на берегу Бенгальского залива.], были нам совершенно незнакомы. С таким же успехом мы могли бы отправиться путешествовать на чужбину.
        Когда мы добрались до Мадраса, Арджун бросил в мою сторону многозначительный взгляд. Мы оба взирали на раскинувшиеся перед нами бескрайние воды. Никто из нас прежде не видел океана. На фоне ярко-голубого неба разноцветные паруса маленьких рыбачьих лодок выглядели воистину восхитительно.
        - Жаль, что папа не может этого увидеть, - сказала я Арджуну.
        Мы спешились и стояли на берегу, наблюдая за покачивающимися на волнах лодками. Ветер пах солью, а не пылью. Майор Уилкс и прочие британские офицеры, сопровождавшие нас в Англию, полной грудью вдыхали этот воздух и улыбались. Майор был немного старше рани. Я бы сказала, что тогда ему было лет двадцать девять - тридцать. Он ехал в Англию за невестой, с которой собирался вернуться обратно в Индию.
        - Дом, - вздохнув, произнес он.
        - Значит, такая Англия? - спросил Арджун.
        Англичанин чуть заметно улыбнулся.
        - Это только запах.
        Он помог нам развьючить лошадей. Потом несколько мужчин проводили нас на вздымающуюся громадину парохода. Никто из нас прежде не бывал на судне. Как только мы ступили на деревянный трап, пароход накренился и нам пришлось схватиться за поручни.
        - И мы поплывем на этом в Англию? - вскрикнула Джхалкари.
        Хотя майор Уилкс, уверена, на маратхи и слова не понимал, он догадался, что сказала Джхалкари, и рассмеялся.
        - Нет. На этом пароходе мы отправимся до Суэца. Там мы по суше доберемся до Александрии, где сядем на другой пароход, идущий в Англию. В Лондон вы поедете в карете.
        Взойдя на палубу, мы прошли в самый большой салон парохода и замерли там, оглядываясь по сторонам.
        От пола до потолка стены были обшиты богатыми панелями, покрытыми вычурной резьбой. Под ногами были роскошные ковры. В одном углу тяжелое зеркало в посеребренной раме отражало свет золоченого канделябра. Вокруг небольших инкрустированных столиков стояли мягкие диванчики, на которых сидели несколько англичан, попыхивая длинными сигарами. Я видела, как дым клубится над их головами и улетучивается через прикрытые жалюзи иллюминаторы. Планки жалюзи были из тикового дерева, а подносы на столах - из чистого серебра. Рани потратила много денег, посылая нас в Англию. Впрочем, она считала это вкладом в свое будущее.
        Арджун подошел к одному из иллюминаторов, чтобы лучше рассмотреть, что здесь к чему.
        - Извините, - откашлявшись, произнес майор Уилкс. - Эта комната не ваша.
        Мы все повернулись в его сторону.
        Майор Уилкс посмотрел на других мужчин, которые тем временем с интересом разглядывали нас.
        - Эта комната для британцев, - извиняющимся тоном пояснил он и добавил: - Не я устанавливаю правила.
        - Но вы их навязываете, - сказала я.
        - Я ничего с этим не могу поделать.
        Арджун взглянул на меня. Мы объяснили остальным, о чем идет речь. Кое-кто из мужчин выразил свое недовольство.
        - Если нам не разрешают быть с британцами, где мы поселимся? - спросила Джхалкари.
        Майор Уилкс провел нас через вереницу коридоров на корму корабля. Нам были отведены четыре каюты. Две предназначались для мужчин, одна - для меня и Джхалкари, а в четвертой мы должны были есть и общаться. Более красивых помещений, за исключением Панч-Махала, мы не видели. Капитан позволил нам самим выбрать, кто в какой каюте будет жить. Мы начали распаковываться.
        Когда Джхалкари закрыла дверь, я сказала:
        - Это кажется нереальным. Вся комната - наша!
        - Я чувствую себя рани, - призналась она.
        Мы осмотрели все, начиная от серебряных дверных ручек и заканчивая небольшими, аккуратно застеленными кроватями и ночными столиками с верхом из красного дерева. Кровати стояли у противоположных стен каюты. Я выбрала ту, что стояла ближе к иллюминатору. Потом, улегшись на матрасе, я обозревала безбрежный океан и размышляла над тем, насколько безопасно столь длительное путешествие. Мне вскоре исполнится двадцать один год, но единственное, что я знала о кораблях, так это то, что время от времени они оказываются в весьма опасных ситуациях. По крайней мере, именно так описываются морские приключения в английской литературе. Я взглянула на Джхалкари. Молодая женщина сидела, скрестив ноги, и смотрела на воду.
        - Думаешь, плыть по воде безопасно? - спросила я.
        - Рани не потратила бы столько денег, если бы это было опасно.
        Но что, если поднимется страшная буря, а мы окажемся у нее на пути? Нас может выбросить на неизвестную землю, как Виолу из «Двенадцатой ночи», или, что еще хуже, на необитаемый остров, как Миранду в «Буре». В дверь постучали. На пороге возник Арджун в сопровождении двух стражей.
        - Хотите прогуляться по судну?
        Мы прошлись от кормы до носа. Арджун рассказал о конструкции парохода все, что ему удалось прочитать в обширной библиотеке рани. Затем, оказавшись на корме, мы впятером наблюдали за удаляющимся от нас берегом, который словно таял на горизонте.
        Когда земля превратилась в расплывчатое пятнышко, Арджун сказал:
        - Никто точно не знает, потонет ли корабль или достигнет гавани. Осмотрительные люди говорят: «Я ничего не сделаю, пока я не буду уверен. Купцы знают лучше. Если ты ничего не делаешь, ты терпишь неудачу. Не будь одним из тех купцов, которые не рискуют выходить в океан».
        Джхалкари наморщила нос.
        - Что вы говорите?
        - Руми, - сказала я ей. - Теперь мы купцы.
        В тот вечер всей нашей группе, состоящей из двенадцати человек, предложили собраться в общей каюте. Мы сидели вокруг длинного деревянного стола, теряясь в догадках, что сейчас будет. Когда вошли с полдюжины официантов, я и Джхалкари в ужасе переглянулись.
        - Они думают, что мы будем есть все вместе! - воскликнула я.
        Я вскочила со своего места, желая отыскать майора Уилкса, но тот как раз входил в дверь.
        - Они думают, что мы будем есть на глазах друг у друга, - сказала я ему.
        Он смотрел на меня, я - на него. Я поняла, что он ничего не понимает.
        - Женщины не едят перед мужчинами, - сказала я. - Это исключено.
        - Мэм, - вежливо произнес он. - В Англии вам то и дело придется есть за общим столом. Это английская традиция. Вы, разумеется, можете забрать еду к себе в каюту, - продолжил он, - но, боюсь, в Лондоне вы не раз окажетесь в подобной ситуации. И тогда вы будете вынуждены либо есть в чужом присутствии, либо голодать.
        - Лучше начать учиться сейчас, - мягко произнес Арджун.
        Но я просто не могла себе представить, что буду есть при мужчинах, жевать и чавкать, а они будут все это слышать. Это было сродни шоку. А теперь представьте, что вам говорят: впредь вы только и будете есть при посторонних!
        Я и Джхалкари вернулись к столу. Я медленно перевела то, что сказал майор Уилкс.
        - Итак, что они сегодня подают? - спросил майор.
        Прежде англичанин говорил, что не может себе представить, как вегетарианцы могут жить без баранины, говядины и свинины.
        Официанты подняли серебряные крышки с подносов, открывая странные блюда, над которыми поднимался пар.
        - А-а-а… киш[98 - Киш - открытый солоноватый пирог с начинкой из овощей, сыра и взбитых яиц с молоком.]! - воскликнул он, указывая на поднос с зеленовато-желтыми пирогами. - А вот это кое-что такое, что вы знаете. Брокколи и морковь. Я понятия не имею, что это, - он смотрел на суп, - но в любом случае бон аппетит.
        Последняя фраза была не на английском.
        Майор Уилкс удалился.
        Не было хлеба, чечевицы, нута, ничего с белками. Мы переглянулись и рассмеялись.
        - Это то, что они едят? - спросил один из стражей.
        - Нет, они едят в основном мясо. Они не понимают вегетарианцев, - объяснил Арджун.
        Он начал накладывать на тарелку еду, а затем передал ее мне. Я покраснела.
        - Ешьте, - сказал Арджун. - Никто не возражает.
        Пока все попробовали небольшие пирожки, Джхалкари прошептала мне на ухо:
        - Я теперь понимаю.
        Я оглянулась вокруг. Мужчины вели беседу о кораблях с таким видом, словно они всю жизнь ели в присутствии женщин и множество раз отправлялись в морские путешествия.
        - Что ты понимаешь?
        - Арджун в тебя влюблен.
        Я взглянула на Арджуна и внезапно почувствовала легкое головокружение, но отнюдь не от морской качки.
        - Вообрази, что рани сделает для нас, если королева Виктория благосклонно отнесется к нашему прошению и вернет ей трон Джханси. Может быть, она отпустит нас из дурга-дала. Тогда ты выйдешь замуж.
        - Я не знаю…
        Найти любовь при дворе и выйти замуж в двадцать один год? Невообразимая мечта!
        - Сита! Если я замужем, ты тоже можешь выйти замуж.
        - Я не смею на это надеяться, - призналась я.
        - Почему?
        - Я с самого начала не должна была выходить замуж. Это мою сестру…
        - Деньги на приданое собраны, и она уже замужем. Сита, это твой шанс.
        Я разволновалась. Голова кружилась. Хотя я понимала, что не стоит рассчитывать на такой поворот в моей судьбе, я втайне надеялась на это.
        По утрам Арджун и я начали заниматься йогой. Мы сидели на одеялах и наблюдали за тем, как солнце поднимается над океаном, как его лучи золотят гребни волн. Днем мы вместе наслаждались поэзией. По вечерам мы встречались, чтобы читать священные тексты на санскрите. И невозможное вдруг показалось вполне возможным.
        Это было волшебное время.
        А потом матрос закричал:
        - Земля!
        Точно так этот момент описывается в книгах. Мы бросились на палубу, чтобы увидеть Англию. Густой туман, подобно марле, окутывал берег. А еще дальше, за ним, вздымались окутанные туманной пеленой высоченные горы. Таких высоких гор я прежде не видела. Они были покрыты деревьями, такими зелеными, словно пригоршни изумрудов. Все мы молчали, стараясь представить, что же за мир ждет нас впереди.
        Арджун стоял рядом со мной.
        - Красиво, - сказал он.
        Когда я повернула голову, мужчина смотрел на меня. Я потупила взор.
        - Мои люди думают, что рани нас наградит, если мы преуспеем в Англии, - сказал он.
        - Да, Джхалкари придерживается того же мнения.
        - Если так и будет, я, наверное, женюсь, - сказал Арджун.
        У меня перехватило дыхание. Я посмотрела на него. Мужчина улыбнулся.
        - Что ты будешь делать, если рани отпустит тебя из дурга-дала? - спросил он.
        У меня в животе все сжалось. Я почти физически ощущала боль.
        - Ничего, - ответила я. - Мне уже исполнился двадцать один год. Ничто для меня уже не изменится.
        Прежде чем он успел что-то сказать, я отошла от него. Как он может признаваться мне в таком? После всего, что нас объединяло… Я гордо вздернула подбородок, но боль в груди была настолько сильной, что я почти ничего не видела перед собой.
        Я перешла к другому борту и встала возле майора Уилкса, притворившись, будто это ветер виноват в том, что у меня на глаза навернулись слезы.
        - В Англии декабрь, - сказал он мне.
        Как и в порту Мадрас, офицер вдыхал воздух полной грудью. У Англии был специфический запах, такой же особый, как запах Барва-Сагара для меня. Думаю, то же самое чувствуют все, кто служит за границей. Их жизнь полна ожидания, связанного с возвращением домой. После десяти, двадцати, даже тридцати лет в чужой стране они не чувствуют покоя в своей душе.
        - Я понятия не имею, что мы делаем в Джханси, - сказал он мне, открывая прежде зажмуренные глаза. - Зачем нам, англичанам, вообще хотеть туда лезть. Никто сильнее меня не желает, чтобы вам удалось убедить нашу королеву покинуть Индию, хотя вслух этого я никому другому не скажу.
        Я внимательно посмотрела на майора. Он, казалось, был предельно искренен.
        Когда судно швартовалось, мужчина еще раз полной грудью вдохнул воздух. Я сделала то же самое, стараясь почувствовать то, что было на душе англичанина. Мысли мои вернулись к Арджуну. Как можно делиться со мной книгами и заниматься йогой, а затем сказать, что он собирается найти себе невесту? Я глотала воздух в надежде прочистить себе мозги. Холодный ветер пах рассолом и морем. До моего слуха доносились звуки порта, запруженного купцами, матросами и путешественниками, высаживающимися с других судов. Я растерялась, не зная, куда смотреть в первую очередь. Мои глаза метались между матросами, устанавливающими трап, и пассажирами в цилиндрах и дамских шляпках.
        Мы ступили с пирса на твердую землю. Я держалась поближе к Джхалкари. Было бы несправедливо, если бы Арджун заметил, как сильно он меня обидел. Арджун никогда не говорил, что любит меня. Он ничего не говорил о браке или о том, как можно все изменить. Я позволила новым видам и звукам заполонить все мое сознание.
        Мы все двенадцать толпились на запруженном пирсе, пока майор Уилкс не объявил:
        - Мы наймем четыре экипажа до Лондона. Поездка будет долгой.
        Было довольно холодно, и мы плотнее кутались в меховые плащи, подаренные нам рани. Затем мы по очереди взобрались в четыре кареты. Джхалкари уселась рядом со мной. Мягкий мех горностая щекотал ей щеки. Я вновь подумала о том, как она похожа на рани. Вряд ли нам еще когда-либо доведется носить такую роскошь, даже если мы доживем до ста лет. Напротив нас уселись Арджун и Уилкс, которые удобно расположились на мягких сиденьях, обитых бархатом. Интересно, все ли англичане так путешествуют? Затем я вспомнила, что Арджун собирается подыскать себе новую жену. Сердце болезненно сжалось.
        - Вы будете несказанно удивлены, когда мы доедем до Лондона, - произнес майор.
        Кареты, качаясь, тронулись в путь. Мы и так уже были весьма удивлены всем, что довелось увидеть. До самого горизонта тянулись бесконечные холмы Англии. На них располагались церкви и красивые деревни из каменных домиков. Майор закрыл окна, но до меня все же долетал запах горелого дерева. Мы проехали несколько многолюдных городов, в которых царили такие же звуки и шум, как и в нашем Джханси. Женщины наравне с мужчинами свободно ходили по улицам. Некоторые даже правили телегами. Они ездили на лошадях в длинных юбках, сидя в седлах боком. Женщины смеялись, широко открывая рты и показывая зубы, словно гиены. Но самым скандальным было то, что они одевались в платья, обнажающие большую часть грудей.
        - Миссис Мак-Эган рассказывала вам о королевском дворе? - спросил майор, обращаясь к нам с Джхалкари.
        - Да.
        В отличие от рани королева подпускает к себе лишь некоторых членов общества. Доступ имеют военные, священнослужители, врачи, законники и их жены. Купцы, ремесленники и их семьи, какими бы богатыми они ни были, не допускаются. Узнает ли английская королева о том, что мы с Джхалкари родились в деревне, а Джхалкари к тому же из далитов?
        - Надеюсь, вы знаете, что после вашего прибытия пройдет определенное время, прежде чем королева решит, когда принять вас. Впрочем, это может случиться даже сегодня, хотя, скорее всего, вам придется подождать. А до этого любуйтесь видами.
        Как я могу описать вам, какое впечатление произвел на меня Лондон? Всюду, куда бы ни был направлен мой взгляд, я видела женщин с открытыми лицами. Они смеялись и пили чай из чашек. Несмотря на сильный ветер, их шляпки из кружев и перьев, подобно ярким птичкам, оставались у них на головах. Мы проехали Гайд-парк, где красивые пары гуляли с детьми и маленькими собачками. В Джханси в таком парке каждый день справлялись бы свадьбы. Здесь же не видно было ни одной свадебной процессии.
        - Мы едем по Парк-лейн, - по ходу движения кареты сообщил майор. - Здесь располагаются наиболее фешенебельные дома Лондона.
        Дюжина семей в Барва-Сагаре могли бы обитать в доме, в котором здесь жила одна семья.
        - А вот «Фортнум энд Мейсон», бакалейщики королевы.
        Майор комментировал все, что видел.
        Затем глаза Арджуна округлились. Он затаил дыхание. В следующее мгновение со мной произошло то же самое. Я увидела Букингемский дворец. Великолепное строение, окруженное обширными садами, широко раскинулось, занимая все поле зрения.
        - Я решил, что вам захочется увидеть это прежде, чем мы доберемся до отеля, - сказал майор Уилкс.
        Все, что я видела в Джханси, казалось по сравнению с этим маленьким. Кареты замедлили движение перед воротами, а затем покатили по направлению к Албемарл-стрит, где мы остановились перед высоким зданием с вывеской «Отель Брауна».
        - Мы здесь поселимся?
        Уилкс улыбнулся мне.
        - Здесь.
        Здание само по себе было похоже на дворец. Дюжина мужчин в черных сюртуках с белыми отворотами занесли наш багаж вовнутрь. Снаружи воздух был морозным. Пахло лесом. Уилкс сказал, что ветками этих вечнозеленых растений хозяева украсили отель.
        - Разве этими венками всегда украшают дома?
        - Нет. Только на Рождество. Падубом, кстати, тоже.
        В вестибюле отеля витал приятный запах хвои. Все здесь было ярко освещено и казалось весьма жизнерадостным. Нас проводили в наши номера, выходившие дверями в общий коридор. Их было семь. Ужин, как нам сказали, будет подан внизу, в столовой. Все здесь казалось новым, большим и странным. Британцы ходили обутыми в доме, хотя в наших номерах, как и в соседних, были постланы ковры. Даже в ванной комнате были установлены газовые рожки. Мне очень хотелось бы, чтобы папа и Ануджа могли все это увидеть собственными глазами. Они мне просто не поверят.
        Вечером, сидя за столом, украшенным ветками вечнозеленого растения и освещенным мерцающим сиянием свечей, майор Уилкс сообщил, что в ближайшие дни королева ничего не ответит нам.
        - Сейчас у нее слишком много просителей.
        - Но мы приплыли из Джханси. Разве найдется еще кто-то, прибывший из такой дали? - спросила я, хотя и понимала, что ничего другого нам не оставалось, как только ждать.
        Мы проводили время, гуляя по улицам Лондона, любуясь красиво украшенными витринами и большими рождественскими венками, висевшими на деревянных дверях домов. В один из дней мы отправились прогуляться в знаменитый Гайд-парк. На следующий день мы пошли на Риджент-стрит. Где бы мы ни появлялись, наша компания всюду привлекала внимание. Благодаря нашим плащам и накидкам никто не смог бы увидеть, что мы одеты не как европейцы, но цвет нашей кожи и драгоценности выдавали нас. У меня и Джхалкари в носах были колечки, а Арджун не расстался с золотыми серьгами.
        К третьему дню мы начали волноваться. Что, если королева назначит нам аудиенцию, скажем, через два месяца? Или она вообще не пожелает нас видеть?
        Вечером мы как раз уселись за стол в общей столовой вместе с майором Уилксом и еще несколькими постояльцами, когда появился хорошо одетый гонец.
        - Из Букингемского дворца, - объявил он.
        Все присутствующие затаили дыхание. Курьер распечатал письмо, которое принес с собой, и прочел его вслух. Нас приглашали ко двору к полудню следующего дня. Все мы обрадовались. Даже другие постояльцы улыбались нам.
        В шесть часов утра мы все проснулись и начали собираться. Майор Уилкс посоветовал нам одеться в европейскую одежду.
        - Мужчины должны быть одеты в черные фраки и белые галстуки, женщины - в платья, как у настоящих леди.
        Когда я спросила, что он имел в виду под «настоящими леди», мужчина покраснел.
        - Извините, мэм, но ваша талия… Боюсь, никто в королевском дворце еще не видел этой части тела, выставленной на всеобщее обозрение.
        Возможно, майор и был прав, но мы все же не послушались его и оделись так, как всегда, - в шелковые сари и курты. Джхалкари заплела мои волосы, затем я заплела ей косу. Мы обе украсили наши косы чоти, представляющими собой длинные ленты, изготовленные из двадцатичетырехкаратного золота и усыпанные рубинами и изумрудами. Закончив, мы встали перед зеркалом, любуясь собой.
        - Я даже не узнаю нас, - прошептала Джхалкари.
        Мы действительно казались неким видением из золота и шелка. На Джхалкари было золотисто-красное сари, на мне - пурпурно-желтое. Нити жемчуга поблескивали на шее. Серьги с рубинами прекрасно сочетались с колечками в носах и рубиновыми браслетами. Золотые и рубиновые колокольчики мелодично позвякивали на моих лодыжках. Рани доверяла нам в такой мере, что позволила увезти все эти сокровища с собой. По правде говоря, происходящее больше походило на сказку: наша роскошная одежда, изысканные драгоценности, зеркало в резной раме на фоне обшитой деревянными панелями стены нашего отеля.
        В вестибюле Арджун и другие стражи ожидали прихода майора Уилкса. Одеты они были пышно, словно махараджи, в курты из золотой парчи и великолепные пагри. Тяжелые золотые серьги сверкали в сиянии свечей. Если вы никогда не видели пагри, то это тюрбан, украшенный усыпанным драгоценными камнями сарпечем, долженствующим символизировать собой перо с хвоста павлина Кришны. Я ахнула при виде Арджуна. Выражаясь словами Джейн Остин[99 - Джейн Остин (1775 -1817) - английская писательница, провозвестница реализма в английской литературе, писала так называемые романы нравов. Ее книги являются признанными шедеврами.], он был настоящим щеголем. Никто из нас не надел на себя тяжелый плащ, ибо в таком виде нельзя представать перед королевой. Мы решили храбро переносить холод в тонких куртах и шелках.
        - Вы выглядите просто восхитительно, - сказал Арджун, глядя на меня и Джхалкари.
        - Вы тоже, - ответила ему Джхалкари.
        Я слегка улыбнулась. Я до сих пор не могла забыть то, что капитан сказал мне на пароходе. Услышанное задело меня больше, чем следовало бы. Он ни разу не признавался мне в любви. Мы только обменивались книгами…
        Когда пришел майор Уилкс, он нахмурился при виде наших костюмов, но решил попридержать язык. Мы расселись по каретам. Во второй раз вид Букингемского дворца произвел на нас не меньшее впечатление, чем в первый. Кареты подкатили к воротам. Я постаралась унять свою нервозность, пока майор разговаривал со стражниками. Из-за их акцента я не все понимала, но стражники улыбались. Хороший знак. Ворота распахнулись, и наши кареты въехали внутрь.
        Слуги открыли дверцы. Мы видели людей, которые прижимались лицами к высоким окнам, - обитатели дворца хотели получше рассмотреть нас. Когда мы шли по устланным плюшевыми коврами коридорам и залам королевской резиденции, каждый останавливался и смотрел на нас. Слуги и придворные тоже разглядывали нас, но мы с таким интересом взирали на все, что попадалось нам по пути, что не обращали на это особого внимания. Мы прошли по коридорам, увешанным канделябрами, и наконец оказались в пустой гостиной, где слуга попросил нас присесть на обитые бархатом стулья. Куда бы я ни смотрела, всюду видела богатые ковры, резные балясины[100 - Балясины в архитектуре - фигурные столбики в виде колонн, поддерживающие перила ограждений.] и вышитые золотой нитью стенные драпировки.
        - Мы будем ждать здесь, пока нас не позовут в приемный зал Ее Величества, - сказал майор Уилкс.
        Минуло более часа после нашего приезда, прежде чем к нам вышел очень высокий мужчина и с важным видом объявил:
        - Ее Величество королева приглашает вас на аудиенцию в приемный зал Ее Величества.
        Все мы поднялись, нервничая не меньше, чем обвиняемые, которые готовятся предстать перед судьей. Я слегка пожала ладонь Джхалкари. Она ответила мне тем же. Мы прошептали краткую молитву, обращаясь к Ганешу, богу, помогающему устранить всевозможные препятствия.
        - Пожалуйста, пусть все пройдет гладко, - попросила я божество.
        Глава 21
        Мы подошли к трону королевы Виктории так, как мы бы подходили к трону рани Джханси. Приблизившись к возвышению, мы склонили головы и сложили руки в уважительном жесте намасте. Мы стояли парами. Первыми были я и Джхалкари, затем Арджун и Манодж, а за ними остальные стражи попарно. Могу себе только представить, какими глазами смотрела на нас королева Виктория. Мы были босоногими и расхаживали в тонких шелках посреди зимы. А еще кольца в носах и перья павлинов.
        - Никогда ничего подобного не видела, - молвила королева Виктория.
        Она встала с трона и спустилась вниз по трем отделанным бархатом ступенькам для того, чтобы стоять вровень с нами. Невысокая женщина, довольно пухленькая, с округлыми щеками. Ее супруг остался сидеть.
        - Вы женщины-солдаты королевы? - спросила она у меня.
        - Да, Ваше Величество.
        Она с некоторым недоверием уставилась на меня.
        - Полагаете, вы сможете защитить ее не хуже вот тех мужчин, стоящих позади вас?
        - Полагаю, да.
        - Как?
        - С помощью оружия, а если необходимо, с помощью слов. Сейчас я пришла, чтобы с помощью слов просить вас защитить королевство моей рани.
        Королева повернула голову к мужу, затем опять посмотрела на меня.
        - Вы неплохо говорите по-английски.
        - Я обучалась у отца. Он воевал в Бирме на стороне компании.
        Королева перевела взгляд на Джхалкари, затем на мужчин, стоявших позади нас. Я знала, что они избегают на нее смотреть, ибо у королевы был довольно низкий вырез на платье.
        - Я хочу поговорить с вами и другой женщиной наедине, - заявила королева.
        - К сожалению, она не говорит по-английски, Ваше Величество. Мужчина, стоящий позади меня, - капитан стражи рани. Он говорит по-английски.
        - Тогда пусть он тоже останется, а все остальные уйдут, - сказала королева.
        Я объяснила волю королевы Джхалкари, и она увела стражей обратно той же дорогой, какой мы пришли. Королева распорядилась принести два стула. Я и Арджун стояли рядом и ждали. Он взглянул на меня. В его взгляде сквозило глубокое уважение. Принесли стулья. Мы уселись перед королевской четой. Нас несколько секунд осматривали.
        - Удивительно, - покачав головой, наконец произнесла королева. - Все женщины в Индии одеваются так же?
        - Да, только драгоценностей у них меньше, - ответила я.
        - А мужчины? - поинтересовался принц Альберт.
        Он говорил с сильным акцентом. Я знала, что его родной язык не английский.
        - Я одеваюсь в традиционную курту, - сказал Арджун. - Так, как сейчас, мы одеваемся по праздникам.
        - И вы замечательно говорите по-английски. Я рад, что рани прислала именно вас. Как вам понравилось путешествие в Лондон?
        Я взглянула на Арджуна, не зная, кому говорить первым. Он мне кивнул.
        - У вас очень красивая страна, Ваше Величество, особенно церкви.
        - А вам что больше всего понравилось? - спросила она у Арджуна.
        - Холмы и пасущиеся овцы на них.
        Королева улыбнулась.
        - А теперь вы пришли, чтобы увидеть меня.
        - Да. Мы здесь от имени рани Лакшми Баи, - сказала я. - Она добивается реставрации трона Джханси.
        Королева кивнула.
        - Расскажите мне о ней. Как она выглядит? Сколько у нее детей?
        Мне было трудно осознать, что королева Англии ничего о нас не знает. Когда мы подготавливались к этой встрече, то узнали о ней все, даже когда у нее день рождения и как зовут ее третьего ребенка.
        - Рани очень красивая, - начал Арджун. - У нее был один ребенок, но он умер, не дожив до своего первого дня рождения. Она усыновила другого.
        Это заинтересовало королеву.
        - Зачем? Разве у ее мужа больше не могло быть детей?
        Я взглянула на Арджуна. Мы находились в полнейшей растерянности.
        - Я слышала, что он одевается в женскую одежду.
        Значит, она все же слышала о Джханси.
        - Да, - призналась я.
        Королева бросила торжествующий взгляд в сторону принца.
        - Народ Джханси боится жить под властью компании, - продолжила я, возвращая разговор в нужное рани направление. - Люди желают сохранить свои традиции и образ жизни. Если Ваше Величество согласится помочь другой королеве, оказавшейся в затруднительном положении, наш народ будет безмерно признателен вам.
        - Приезжайте ко мне ужинать сегодня вечером… Все вы… - молвила королева. - В свое время вы получите ответ.
        Мы поклонились и уже хотели уходить, когда королева произнесла:
        - Подождите! Я хочу вам кое-что показать!
        Она улыбалась, словно ребенок. Рядом с ней хмурился принц.
        - Баут, - сказала королева.
        Ее супруг улыбнулся. Подозвали слугу и послали за Баутом. Я и Арджун переглянулись. Это что, какое-то кушанье? Но когда мужчина вернулся, он вел на поводке большую собаку.
        - Баут! - позвал принц.
        Огромная собака побежала к нему. Королева рассмеялась, когда животное запрыгнуло на возвышение, на котором стоял трон. Я решила, что это добрый знак.
        - Тибетский мастиф. Подарок лорда Гардинджа[101 - Сэр Генри Гардиндж, 1-й виконт Гардиндж Лахорский (1785 -1856) - британский военный и политический деятель, с 1844 по 1848 год был генерал-губернатором Индии.], генерал-губернатора Индии, - объяснила королева, а затем поинтересовалась: - В Индии все собаки большие? Лорд Гардиндж говорил мне, что, хотя в это трудно поверить, все в Индии огромное и в изобилии: специи, дворцы, боги…
        - Боюсь, он преувеличивал, Ваше Величество.
        Принц Альберт погладил собаку по спине.
        - Ладно. Мы ждем вас сегодня вечером, - сказала королева.
        Нас отпустили. Уходя, мы слышали, как она ласково называет своего мастифа по имени.
        Мы вышли из тронного зала. Каждое помещение, которое мы проходили, было пышнее прежнего. В больших каменных каминах горело дорогое кедровое дерево, наполняя дворец приятным запахом и совсем не давая дыма. Тот же аромат, что и дома. Я глубже вдохнула воздух. Рамы зеркал, мимо которых мы проходили, были украшены ветками вечнозеленого дерева. А еще я повсюду видела ветки падуба. Такая у них рождественская традиция.
        Наконец мы присоединились к остальным, которые ожидали нас в большом зале. Здесь в камине горел жаркий огонь. Все грелись у бездымного пламени.
        - Как там? - спросила Джхалкари.
        - Она сказала, чтобы мы отужинали у нее сегодня. После ужина королева даст ответ.
        - Это хорошая или плохая новость?
        - Не знаю.
        Зачем мы ей понадобились во время ужина? Только двое из нас знают английский. Многие из стражей с трудом могут есть с помощью ножа и вилки.
        Вошел мужчина в красивом черном фраке и сообщил, что наши комнаты готовы.
        - У нас здесь нет комнат, - сказал Арджун. - Мы остановились в «Отеле Брауна».
        - Возможно, но королева приглашает вас остаться на день здесь. Вам надо переодеться к ужину.
        - Мы не привезли с собой никакой одежды, - сообщил Арджун. - Весь наш багаж остался в отеле.
        Мужчина высокомерно взирал на нас. Он тяжело вздохнул.
        - За вашими дорожными сундуками съездят, а затем, когда вы переоденетесь, отвезут обратно в отель.
        - Ваши повара знают, что индусы не едят мяса? - спросил Арджун.
        - Они готовы к любому повороту событий, - ответил «черный фрак», - даже к тому, что наши гости никогда прежде не ели, сидя за столом на стульях.
        Я бросила сердитый взгляд на Арджуна.
        - Не сейчас, - произнес он на маратхи. - Мы близки к цели.
        Мы пошли вслед за «черным фраком» через анфиладу залов в крыло дворца, предназначенное для гостей. Проходя мимо большого окна, мы увидели, как с неба падают белые хлопья. Джхалкари первой подошла к окну. Остальные последовали ее примеру.
        - Что это? - воскликнул один из стражей.
        «Черный фрак» в очередной раз тяжело вздохнул, словно этот день оказался самым ужасным за всю его службу, и произнес:
        - Снег. Он падает, когда очень холодно.
        Я перевела. Мы все стояли и любовались снегом, пока «черный фрак» не откашлялся.
        - Вы сможете любоваться этим чудом из ваших комнат, если пожелаете, на протяжении ближайших двух часов.
        Комнаты были такими же великолепными, как и весь дворец. Огромные окна выходили в парк. Мебель красного дерева великолепно смотрелась на фоне золотисто-голубых стен. Хотя каждому выделили по комнате, все мужчины расположились в комнате Арджуна. Джхалкари остановилась у меня. Мы уселись в кресла, обитые голубым бархатом, и принялись наблюдать за падающими с серого неба снежинками.
        По прошествии некоторого времени Джхалкари подалась вперед и спросила:
        - Какая она?
        Молодая женщина понизила голос, хотя говорила на маратхи.
        - Вежливая. Сдержанная. Умная. Похожа на рани.
        - Она весьма крупная женщина. Ее подбородок… у нее два подбородка…
        - Джхалкари! - пожурила я ее, но потом рассмеялась.
        - Жаль, что мы не сможем взять снег к себе домой, чтобы все могли это увидеть.
        Мы смотрели на странный, чужой нам пейзаж.
        - У меня хорошее предчувствие, - сказала я, игнорируя неприятное ощущение в области живота. - Зачем королеве приглашать нас на ужин, если решение будет отрицательным?

* * *
        Несмотря на ту роскошь, свидетельницей которой я была на протяжении всего дня, ничто не могло сравниться с грандиозностью этого вечера в Букингемском дворце.
        Множество мужчин в черных фраках с белыми отворотами принесли наши дорожные сундуки, доставленные во дворец. Мы облачились в свежую одежду. Джхалкари выбрала сари, отделанное золотой нитью и вышивкой в форме золотых листочков. Рубины на шее и запястьях она оставила, но сменила рубиновую тику, которая спускалась со лба на затылок и ниже, на другую, из золота и изумрудов. Себе я выбрала сари фиолетового цвета с изысканными серебристыми узорами бута[102 - Бута - миндалевидный узор с заостренным и загнутым верхним концом. Мотив бута известен у многих народов Востока на обширной территории.]. Рани дала мне гарнитур редких фиолетовых сапфиров ему под цвет.
        Полагаю, все мы храним свой собственный образ у себя в голове, но этот образ редко совпадает с тем, который запечатлевается в памяти других людей. Когда я, к примеру, воображаю себя, то представляю двенадцатилетнюю Ситу, одетую в грубого сукна ангаркху, за которую отец расплатился двумя поделками, вытесанными своими руками. Но в тот миг, разглядывая собственное отражение в зеркале, я словно впервые видела себя. Я вплела сапфировую тику посередине головы. Драгоценные камни опускались на мой лоб, а большой фиолетовый сапфир свешивался у меня между бровями. Вставленное в ноздрю колечко с сапфирами дополняло картину.
        - Ты красива, словно рани, - сказала Джхалкари, - и явно красивее королевы Виктории.
        Я рассмеялась, но Джхалкари не шутила.
        - Плохо, что ты стала дургаваси. Я не хочу тебя обидеть, - поспешно добавила она, - но иногда я сама стыжусь того, кем стала.
        - Ты замужем, - напомнила я ей.
        - Но детей у меня не будет, - тихо возразила Джхалкари.
        Я смотрела на свое отражение в зеркале. Золото сверкало на шее и пальцах рук.
        - Мы приехали сюда ради нашей миссии, - напомнила я ей. - Если мы преуспеем, представь, как изменится жизнь в Джханси. Рани наградит нас и наши семьи так, что даже вообразить себе трудно.
        - Возможно, - молвила Джхалкари.
        Она присела на краешек кровати и выглянула из окна.
        - Думаешь, королева на самом деле захочет вернуть рани трон Джханси?
        - А почему бы и нет? Ты что, думаешь иначе?
        - Я согласна с мужем: если бы королева хотела, то давно вернула бы.
        Тот же самый мужчина в черном фраке пришел проводить нас в столовую. Я и Джхалкари стояли в коридоре и видели, как слуга понапрасну стучит то в одну, то в другую дверь. Мы знали, что все мужчины собрались у Арджуна, но ничего «черному фраку» не сказали. Мы наблюдали, как он сердито вздыхает и переходит от двери к двери. Наконец «черный фрак» постучал в самую последнюю дверь. Оттуда вышли Арджун и другие стражи. На капитане были бело-серебристая курта, серебристые чуридары и серебристые джути. Увидев меня, он сначала скользнул взглядом по складкам моего сари и лишь затем посмотрел мне в глаза.
        - Сита, - тихо произнес он.
        - Сюда, - сказал «черный фрак», прежде чем я что-то успела ответить Арджуну.
        Мы прошли по освещенным газовыми рожками коридорам и оказались в обеденном зале. Там очередной человек, одетый в черный фрак, возвестил о нашем прибытии. Три хрустальные люстры висели над столом красного дерева, чья длина превышала длину зала, в котором рани принимала посетителей в Панч-Махале. Возможно, все дело было в свете, отражающемся в зеркалах, или убранстве зала к Рождеству, но тогда все увиденное показалось мне необыкновенно прекрасным. Красное дерево… серебро… золото… Стол застелен красивой льняной камчатной скатертью, а на ней - сверкающие хрусталь и фарфор. Возле каждой тарелки лежали две ложки, четыре вилки и два ножа. Бокалы были настолько велики, что человек без труда мог бы засунуть в них сжатую в кулак руку. Зал уже до половины был наполнен гостями. Женщин, как я заметила, было не меньше, чем мужчин.
        Мы встали перед нашими стульями. Затем слуги пододвинули их поближе к нам, и только после этого мы сели. Я сидела возле Арджуна. Напротив нас находились свободные места королевы и ее супруга - принца Альберта. Когда я потянулась к лежащей на столе кремовой салфетке, следуя урокам, которые в Индии преподала мне миссис Мак-Эган, вошел очередной гость. Он был необыкновенно хорош собой, явно индус, но одет по-европейски. Фалды его фрака раздваивались, напоминая хвосты двух уток. Прежде я ни разу не видела индуса, одетого словно британец.
        «Черный фрак» провел его по залу. Незнакомец вызвал всеобщий интерес среди присутствующих здесь женщин. Он уселся рядом со мной, сложил руки в намасте и вежливо поклонился.
        - Я слышал, что рани Джханси отправила в Англию делегацию, но я понятия не имел, что ее посланцы будут столь прелестны, - заявил незнакомец.
        Он перевел взгляд с меня на Джхалкари, сидевшую по другую сторону от Арджуна. Уверена, что румянца на моем лице при этом прибавилось. А потом индус взял меня за руку и поцеловал ее. Никогда со мной не обходились столь неуважительно. Арджун приподнялся со своего места. Его примеру последовали еще несколько стражей.
        - Это английская традиция, - удивленно глядя на них, заявил незнакомец.
        На лицах британцев появилось выражение обеспокоенности. Они понятия не имели, что происходит.
        - Унижение женщины не входит в традиции ни одной из известных мне стран, - произнес Арджун на маратхи. - Вам следует извиниться.
        Мужчина низко поклонился.
        - Извините, шримати.
        Все вернулись на свои места.
        - Я проявил британскую вежливость, - начал объяснять он Арджуну. - Извините. Я - Азимулла-хан.
        Арджун не ответил, тогда Азимулла-хан продолжил:
        - Мой патрон знаком с вашей рани. Они росли вместе.
        - А как его зовут?
        - Нана Сагиб.
        Вот тут все оживились. Хотя я уже рассказывала эту историю, повториться будет нелишним, ибо все это сыграло важную роль в судьбе рани. Когда она была маленькой, ее звали Маникарника, сокращенно Ману. Она росла при дворе Баджи Рао II. Отец воспитывал ее словно сына, которого у него не было. Он позволял дочери одеваться как мальчику и играть с мальчиками, хотя это было рискованно, ибо уменьшало шансы Ману на успешный брак. Среди детей, воспитывавшихся при дворе, ее ближайшими друзьями были Тантия Топи и Нана Сагиб. Первый мальчик был сыном Пандуранга Рао Топи, высокопоставленного аристократа при дворе пешвы. Конечно, все знают о Нана Сагибе, приемном сыне пешвы Баджи Рао.
        Многие полагали, что рани выйдет замуж за Сагиба, но этому не суждено было случиться. В 1817 году приемный отец Сагиба потерпел поражение от британцев. Его сокровища, земли, поместья, даже мебель, передаваемая из поколения в поколение, были конфискованы. Взамен ему и его наследникам была предложена ежегодная пенсия около восьмидесяти тысяч британских фунтов стерлингов. Но в 1852 году пешва умер, а британцы отказались платить Сагибу пенсию отца.
        Я не знаю, как вели себя наследники других потерпевших поражение раджей, но Сагиб пошел тем же путем, что и рани. Он просил компанию вернуть государство его приемного отца, а потом, когда не удалось, хотя бы его пенсию. Все мы знали историю ходатайств Сагиба. Именно поэтому отец рани с таким недоверием отнесся к попыткам дочери вести переговоры с Англией. Сагиб рассказал, каковы были на самом деле плоды всех этих стараний. Но рани, как и Сагиб, отличалась завидным упорством в достижении своих целей. И вот мы здесь, две жертвы британской несправедливости, которые надеются, что королева им поможет.
        - Значит, из всех мужчин в Битхуре Сагиб выбрал вас… - молвил Арджун.
        Азимулла-хан улыбнулся. Он и впрямь был очень красивым мужчиной. Словно тронутая легким загаром кожа. Черные волосы, спадающие мягкими волнами. Светло-зеленые глаза.
        - Можете подтрунивать надо мной, как вам заблагорассудится, но здесь я весьма популярен.
        - Именно поэтому вы уже два года, как не возвращаетесь?
        Азимулла-хан изумленно уставился на него.
        - Я слышал, как рани говорила о вас, - пояснил Арджун.
        - Ваша рани может говорить все, что считает нужным, но это тяжелая работа.
        Я наклонилась к нему:
        - Что тяжелого в том, чтобы ходить на ужины к королеве?
        - Трудно убедить их всех, что индусы в состоянии править.
        - И на это ушло два года? - спросил Арджун.
        - Нет. Королева поняла это при первой нашей встрече, но ее еще надо убедить действовать. А на это потребуется много времени. - Заметив, что Арджун перевел взгляд на меня, Азимулла-хан рассмеялся. - Вы же не надеетесь, приплыв сюда, тотчас же получить ответ?
        Я оглядела сидевших за столом гостей. Все весело разговаривали на английском. На нас они обращали внимания не больше, чем на королевских слуг.
        - Нам сказали, что ответ мы получим сегодня вечером.
        - Шримати, - произнес Азимулла-хан, и, хотя мужчина использовал уважительную форму обращения, я уловила в его голосе иронию. - Так в Англии дела не делаются. Ответ вы можете получить завтра, на следующий день или вообще никогда, но королева пришлет его вам в письменной форме.
        Должно быть, Азимулла-хан увидел мою растерянность, поэтому прибавил:
        - Вы же не думаете, что королева собирается здесь и сейчас сделать заявление перед лицом всех ее гостей?
        - Да. Именно это она говорила нам.
        - Шримати! Меня воспитали британцы в бесплатной школе Канпура. Нельзя верить ни единому их слову. Толстуха с короной на голове…
        Я ахнула. Арджун покраснел.
        - Они просто не способны нас понять. Думаете, она взмахнет своей пухлой ручкой и дела изменятся к лучшему? Решения принимает парламент.
        - Она же королева, - запротестовала Джхалкари.
        - Все, что она делает, должно быть одобрено парламентом. Верьте мне, - произнес он. - Я живу рядом с этими людьми. Я знаю их привычки. Они дома ходят в башмаках, а ванну принимают раз в неделю. Внешне они чисты, но внутри грязны как морально, так и физически.
        - Они что, слепы? - удивилась я. - Почему они не видят, как сильно вы их презираете?
        Азимулла-хан улыбнулся. Со стороны могло бы показаться, что он ведет светский разговор, скажем, о погоде.
        - О да. Они к тому же слепы. Когда я вернусь, то скажу Сагибу все, что обо всем этом думаю.
        Арджун не скрывал своего отвращения.
        - И что вы думаете?
        - Британцы слабы, и их легко можно победить. Надо только восстать.
        Мы больше не разговаривали тем вечером. В конце концов, Азимулла-хан не всезнающий. Наше дело другое, да и королеве мы понравились. Но когда на банкет прибыла королева под руку с принцем Альбертом и подали ужин, я начала сомневаться, что сегодня вечером Ее Величество вообще вспомнит о ходатайстве рани. Подавали вареный картофель и зеленые овощи, которых я прежде никогда не видела, тушенную на пару морковь с острым соусом и целые горы мяса. Теперь все были заняты поглощением всей этой пищи. Говорили о погоде, еде и конных прогулках по Гайд-парку. Вдруг королева встала - и все поднялись со своих мест.
        - Ее Величество королева удаляются ко сну, - объявил слуга.
        Я и Арджун переглянулись. Мы встали вместе со всеми, но прежде чем смогли вымолвить хотя бы слово, королева удалилась. Другие стражи проводили ее взглядом.
        - Куда она ушла? - спросила Джхалкари. - Что будет с Джханси?
        Азимулла-хан выглядел весьма довольным собой.
        - Джханси - последнее, о чем она сейчас может думать.
        - Почему?
        - Завтра - сочельник их рождественского праздника. Будут балы.

* * *
        Проходили дни… затем недели… В январе мы наконец покинули Англию. Мы получили у королевы Виктории аудиенцию. Мы ужинали за ее столом. Спустя неделю после Рождества нас вновь пригласили ко двору, где мы встречались с влиятельными членами парламента, но посланник Сагиба был прав. Мы проделали долгий путь в Англию, а королева отпустила нас в Индию, так и не дав конкретного ответа. Не будет возвращения с триумфом. Не будет награды.
        Джханси потерян. Британскую королеву больше интересуют индийские собаки, а не люди.
        Глава 22

1856 год
        За то непродолжительное время, что мы отсутствовали, все изменилось.
        Мы ехали по Джханси в ошеломленном молчании. Храм Махалакшми, в котором мы всегда раздавали еду бедным, был заперт. Его цветные окна забили досками и повсюду развесили таблички, на которых по-английски было написано: «Храм закрыт!». За бывшим храмом большой участок земли был огорожен грубо сколоченными досками. Там британцы организовали скотобойню. Даже в наши дни, разговаривая с европейцами, я всякий раз убеждаюсь, что они знают об Индии лишь одно: у нас корова считается священным животным. Некоторые настолько сильно заблуждаются, что думают, будто бы мы считаем, что наши предки произошли от коров. Это полнейший вздор, не имеющий к истине ни малейшего отношения. Мы просто никогда не убиваем животное, дающее молоко. Корова священна потому, что ее молоком поят детей, если у их матерей оно пропадает. Из всех возможных оскорблений, которые британцы могли нам нанести, бойня была наихудшим. Само по себе убийство коров было страшным святотатством, но то, что их убивали возле самого священного места в Джханси, было просто чудовищным. Лучше бы британцы вообще разрушили храм.
        Книжная лавка, в прошлом очаровавшая меня своей золотисто-голубой вывеской «Книги на хинди, маратхи, английском», теперь имела другое название: «Английские книги». Куда бы мы ни глядели, всюду развевались на холодном ветру красно-синие британские флаги. Создавалось впечатление, что британцы играют в игру, цель которой состоит в водружении своего флага везде, где только можно. Британские флаги реяли над складами, свешивались с балконов домов, развевались даже над колодцами, из которых женщины каждое утро черпали воду.
        Когда мы доехали до Рани-Махала, возникло ощущение, что дворец в наше отсутствие накрыли тяжелым серым покровом. Отчасти это было обусловлено погодой: солнце редко выглядывало в разрывах между тучами. Сад выглядел печальным. Все деревья стояли голые. Казалось, что наш бог ветров Ваю обрушил всю свою силу на мой дом. Деревья, кустарник - все лишилось листвы. В моей голове пронеслась мысль о том, что я впервые назвала своим домом не Барва-Сагар, а другое место.
        Никто нас не встречал. Мы послали вперед письмо, в котором рассказали обо всем, что случилось в Лондоне. Возможно, письмо просто не дошло.
        Или, быть может, письмо принесло с собой слишком много разочарований.
        Я почувствовала себя неловко в меховом плаще, подаренном мне при совсем других обстоятельствах. Спешившись, я сбросила плащ с плеч и теперь держала его в руках. Джхалкари и стражи сделали то же самое. Страж, стоявший на посту, очень низко поклонился и впустил нас внутрь, но коридоры удивляли своей тишиной.
        Мы стали подниматься по ступенькам лестницы. Там, в зале дурбара, мы увидели Азимуллу-хана. Ни один другой человек на земле не вызвал бы у нас большего удивления, чем он. Рядом с ним я заметила другого человека. Я решила, что это Сагиб. Рани, одетая в синюю ангаркху из мягкого узорчатого шифона, отороченную на рукавах и вокруг шеи кроличьим мехом, с величественным видом сидела на серебристой подушке.
        Увидев нас, рани встала и спросила:
        - Почему никто не сказал мне, что вы вернулись?
        Я окинула взглядом зал. Другие дургаваси тоже поднялись со своих мест. Азимулла-хан обернулся и посмотрел на нас. Как же мне хотелось стереть самодовольную улыбку с его лица!
        Мы подошли к рани и по очереди поклонились, прикасаясь к ее ногам и сжимая ладони в намасте. Затем все заговорили одновременно. Прислуга принесла и разложила для нас подушки. Арджуну, Джхалкари и мне указано было усесться слева от Сагиба. Рани спросила, передумала ли королева, согласна ли она вернуть ей власть над княжеством Джханси.
        Наше письмо не дошло.
        - Королева Виктория многим интересуется, но у нее нет привычки давать прямые ответы, - промолвила я.
        - Да, - тихо произнесла рани. - Мой друг Сагиб гостит здесь уже несколько дней. Хотя моего отца сейчас с нами нет, Сагиб полностью с ним согласен…
        Мы терпеливо ждали, чтобы узнать, с чем же он согласен.
        - Британцы не собираются возвращать Джханси, - наконец сказала рани, - но здесь на каждого британского солдата приходится сорок четыре индийских.
        - Два миллиона солдат-индийцев против менее сорока пяти тысяч британских войск, - заявил Сагиб. - Если все узнают об этом Циркулярном меморандуме[103 - Данный меморандум и все последующие события, связанные с ним, являются либо анахронизмом, либо авторским вымыслом, о чем сама Мишель Моран сообщает в исторической справке к роману.], а они узнают, будет восстание. Сердца индийцев уже давно переполнены гневом и возмущением.
        - Время, чтобы вода сбежала, - тихо произнес Азимулла-хан.
        - А что такое Циркулярный меморандум? - спросила я.
        - Постановление, выданное Ост-Индской компанией. Командующим офицерам приказано собирать гулящих женщин по всем деревням и отправлять в специальные дома на потеху британцам, - с мрачным видом сообщила рани. - Любую девушку, которую уличат в том, что она разговаривает с мужчиной, могут обвинить в проституции и послать в такой дом.
        Голос ее звучал ровно, но я ощущала скрытую в нем ярость - так жаркое пламя теплится под тлеющими углями.
        - Но как такое возможно? - спросила Джхалкари.
        Никто в зале не возмутился. Видно было, что на этот счет уже многое было сказано. Я подумала о королеве Виктории, которая сейчас, пока мы это обсуждаем, должно быть, ужинает, сидя за роскошным столом. Хотела бы я знать об этом прежде!
        - Каких-нибудь девушек уже обвинили? - спросила я.
        - Да.
        - Без суда? Без следствия? - воскликнул Арджун.
        - Их просто уводят, - подтвердила его опасения рани. - Теперь, когда кутвали осознали свою власть над людьми, они ходят от дома к дому и требуют взятки.
        - Кутвали всегда были лихоимцами, - сказал Арджун.
        Кутвали - это полицейские. Они и впрямь всегда отличались алчностью. Ни одна уважающая себя семья добровольно не согласится, чтобы их сын стал кутвалем.
        - И такое происходит во всех деревнях? - спросила я.
        Мои мысли тотчас же обратились к Анудже, которая теперь жила в доме Шиваджи. Местные кутвали побывали в деревне? Смогут ли они заплатить?
        - Да. Девчонок, которых отвозят в эти дома, используют, а когда они заболевают, их выгоняют. Семьи не принимают их обратно, а я сейчас не имею ни власти, ни денег им помочь, - сказала рани.
        - Сипаи наконец готовы восстать, - сказал Азимулла-хан. - Мы тоже должны быть готовы.
        - Люди говорят о меморандуме, - сказала ему рани, - но тому, кто не потерял ни жены, ни дочери, трудно поверить в такое, поэтому Азимулла привез нам подарок из Франции.
        Мы повернули головы, проследив за взглядом рани. В углу зала, накрытое одеялом, стояло что-то довольно массивное. Сагиб поднялся на ноги и сорвал одеяло с подарка своего посланца. Это был довольно громоздкий металлический механизм.
        - Печатный станок, - пояснил Сагиб. - Мы напечатаем этот мерзкий меморандум на каждом из языков Индии. Мы разошлем его во все деревни. Я собираюсь отправиться маршем на Дели. Десять тысяч человек…
        - А с какой целью? - настороженно осведомился Арджун.
        - Возродить власть Великого Могола. Под его властью Индия вновь станет страной княжеств, такой, какой она была до прихода британцев.
        Представьте себе Великого Могола подобным папе римскому, а индийские княжества - католическим странам, признающим его власть. Сагиб предлагал реставрировать власть поверженного императора, а тот должен был освободить все княжества, захваченные прежде британцами, и вернуть их под власть индийцев.
        - Десять тысяч воинов Сагиба, а как же другие государи? - спросил Арджун.
        - Все, кто не захочет жить под властью британцев, присоединятся, - сказал Азимулла-хан. - Тут или вы с нами, или против нас.
        Он с наглой самоуверенностью посмотрел на рани, но на лице моей госпожи читались нешуточные сомнения.
        - Я уже говорила: если я помогу сипаям, но британцы все равно победят, что они со мной сделают? Что они сделают с Джханси, если уж на то пошло? Я нахожусь в трудном положении. Мне следует соблюдать нейтралитет.
        - И ваша совесть позволит вам сохранять нейтралитет даже после меморандума? - рассердился он. - Предположим, вы откажетесь помочь сипаям. Тогда все решат, что вы на стороне британцев. Что в таком случае будет с Джханси?

* * *
        Как только рани отпустила нас, я поспешила вниз по лестнице в дургавас, чтобы написать Анудже письмо. Надо предупредить ее о меморандуме и о том, что вытворяют кутвали. Она должна спрятаться, если кутвали постучат в дом Шиваджи. Затем я пошла к Гопалу и попросила переслать письмо сестре. Возвращаясь в зал дурбара, я встретила на лестнице Арджуна. В мягком колышущемся свете масляных светильников его лицо казалось вытесанным из камня.
        - Что ты думаешь об Азимулле с его угрозами по поводу с нами или против нас? - спросила я.
        Арджун оглянулся. Возле нас стояла Мандар. Моти о чем-то разговаривала с Каши несколькими ступеньками ниже. Я очень сомневалась, что они обращают на нас внимание.
        - Британцев надо остановить, - сказал капитан. - Я давно знал, что сипаи рано или поздно восстанут, но мне не нравится, что Азимулла-хан собирается возглавить их. Его надо держать подальше от любой революции.
        - Да, но теперь я понимаю, почему Азимулла-хан настолько желчен, - заявила я.
        - Сита, я хочу тебе кое-что сказать.
        Мы стояли в мерцающем свете масляных ламп. Стражи, поднимаясь и спускаясь, проходили мимо нас.
        - Тогда на судне… когда я сказал, что надеюсь со временем жениться и иметь детей… я имел в виду тебя… Я хочу взять тебя в жены и иметь от тебя детей…
        Меня охватило волнение, и я, чтобы не упасть, прислонилась к стене. Почему он признался мне в этом? Мы ведь потерпели в Лондоне неудачу. Рани никогда не отпустит меня. Зачем он говорит о столь заманчивой возможности, если понимает, что все это теперь находится вне нашей досягаемости?
        - Я дургаваси. Мне двадцать два года. Я должна помогать отцу. Не стоит разрушать нашу дружбу несбыточными мечтами.
        Я знала, что в моих словах звучала горечь. Я видела в его глазах сожаление. Однако Арджун лишь поклонился, давая знать, что он все понял, и провел меня в зал дурбара.
        Там я подавила чувства, которые грозили задушить меня. Я справлюсь. Я справлялась и с худшим. Я стебель бамбука, а бамбук гнется, но не ломается.
        Глава 23
        Существует всего несколько событий и картинок из жизни, которые запечатлелись в моей памяти особенно ярко. Например, я помню обстоятельства смерти мамы. Я помню запахи куркумы и кардамона, витавшие в воздухе. Я помню, как капли дождя падали с угла крыши нашего дома в глиняный горшок, стоящий снаружи. Я помню свои чувства, когда мне сказали, что я стану дургаваси. Мне никогда не забыть смятения, вызванного вестью о смерти маленького Дамодара, и горечи от мысли, что рани потеряла Джханси и больше не может править княжеством… Все это я могу вспомнить с фотографической точностью… А то, как мятежники появились в Джханси? Это навечно осталось в моей памяти.
        Мы ели арахис в зале дурбара. Рани вслух читала письмо капитана Скина. В нем офицер сообщал о сипаях из близлежащего военного городка Мейрут, которые отказались подчиняться приказам. Нас это не очень удивило. Накануне стало известно, что сипаи в Джханси тоже перестали подчиняться своим офицерам. Весть об этом разнеслась подобно ветру. Утром сотню солдат отправили к позорному столбу для порки за отказ исполнять команды. Я смотрела на сидевших напротив стражей. После переезда в Рани-Махал они присоединялись к нам по вечерам и мы вместе чаевничали. Дворец был слишком мал, чтобы вести уединенную жизнь, такую, как прежде. Мы молча слушали, время от времени переглядываясь. Мы понимали друг друга без слов.
        Откашлявшись, рани продолжила читать письмо капитана Скина. Она не говорила, откуда у нее украденное послание, впрочем, у госпожи повсюду в Джханси были свои шпионы.
        Войска здесь, рад уведомить Вас, остаются верными и выражают явное омерзение по поводу беспричинных жестокостей, содеянных в Мейруте и Дели. Я собираюсь и впредь проявлять при подчиненных полнейшее самообладание. Я вполне уверен в своей правоте. Все в Джханси вскоре уляжется…
        Мы все еще удивлялись наивности его слов, когда вошел гонец в сопровождении четырех стражей рани. Едва увидев его, мы вскочили на ноги. Рани тоже поднялась. Гонец низко поклонился, но рани взмахом руки остановила всяческие церемонии.
        - Что случилось? - требовательным тоном спросила она.
        - Ваше Высочество! Сипаи сожгли две казармы в стенах крепости Джханси. Сейчас подожгли третью.
        В английском есть такое выражение: «Краска схлынула с лица». Ну так вот, когда рани услышала эту новость, именно это и случилось. Она настолько побледнела, что гонец невольно шагнул вперед, опасаясь, что рани может упасть в обморок.
        - Ваше Высочество! - воскликнула Сундари.
        Рани оперлась рукой о плечо своей капитанши.
        Два дня в городе ощущалось ужасное напряжение. Казалось, что Джханси превратился в плохо настроенный музыкальный инструмент, туго натянутые струны которого вот-вот рискуют лопнуть. Все мы продолжали исполнять свои обязанности, но с нетерпением ожидали, что будет дальше.
        Когда это случилось, солнце еще не было в зените. Мы, как всегда, упражнялись во владении оружием перед Рани-Махалом. Послышались выстрелы. Мы замерли. Кахини первой повесила свой лук на плечо и побежала к воротам. Мы последовали за ней. Вновь раздались выстрелы. Люди пустились наутек с переполненного базара. Коротышка в форме сипая протолкался к воротам и попросил пропустить его к рани. Мы забрали у него пистолет, саблю и пропустили. Рани находилась во внутреннем дворике. Когда сипай увидел ее, он спешно поклонился и прикоснулся к ее ногам.
        - Сипаи Джханси восстали против британцев, Ваше Высочество! Унтер-офицер Гурбакш во главе седьмой роты двенадцатого полка захватил Звездный форт.
        В Джханси было три крепости. В пределах первой раньше жила рани, а еще имелись Звездный форт и Городской форт. Все боеприпасы и амуниция хранились в Звездном форте.
        - И что дальше? - спросила рани.
        Мы знали, что госпожа всеми силами старается придерживаться нейтралитета, ведь если она перейдет на сторону повстанцев, а британцы одержат верх, ей конец.
        Коротышка сипай переминался с ноги на ногу.
        - Два офицера убиты, а остальные британцы сбежали, спасая свои жизни. Капитан Скин пытается убедить своих людей укрыться в Городском форте.
        Я думала о докторе Мак-Эгане и его супруге, которые готовили нас к поездке в Лондон. А еще я думала о майоре Уилксе. Хорошо, если он еще не вернулся из Англии со своей невестой.
        - Кто тебя послал? - спросила рани.
        Сипай, опустив голову, смотрел на свои сандалии.
        - Никто, Ваше Высочество. Я сам пришел.
        Значит, другие сипаи не до конца доверяют рани.
        Рани разместила дургаваси и личных стражей в зале дурбара. Пока мы занимали свои места, двести солдат, которых британцы разрешили рани нанять, встали цепью вокруг Рани-Махала, готовясь его защищать. Госпожа оставалась вместе с Арджуном и Сундари.
        - Что мы делаем? - воскликнула Кахини, когда мы поднимались по ступенькам лестницы наверх. - Почему мы не помогаем восставшим в Звездном форте?
        - А кто говорит, что рани так уж горит желанием помогать им? - молвила Мандар.
        Внутри зала не хватало места не то чтобы там сидеть, но даже стоять, не мешая друг другу. Зал был рассчитан на пятьдесят человек, но с дворцовой прислугой сюда набилось почти две сотни. Мы с Джхалкари стояли возле одного из окон и пытались разглядеть, что происходит внизу. Над базаром клубился дым. Повсюду бегали люди, торговцы закрывали свои лавчонки, но пожаров, похоже, не было.
        - Британцы некоторое время смогут продержаться в Городском форте, - сказала Джхалкари. - Он достаточно надежен, чтобы выдержать осаду. Там есть колодец и недельный запас провизии.
        Наконец в зал вошла рани в сопровождении своего отца, Арджуна и Сундари. Перекинувшись парой слов с Кахини, они приказали мне и Джхалкари пройти вместе с ними в личные покои рани.
        Когда все уселись, заговорил отец рани:
        - В Городском форте собралось шестьдесят шесть европейцев. Более половины из них - женщины и дети.
        - Вопрос в том, как мы можем им помочь? - молвила рани. - Надо что-то делать.
        В отличие от королевы Виктории, спрятавшейся за парламентом, рани не собиралась бездействовать. Мы переглянулись. Никто не хотел высказываться первым.
        - Будь здравомыслящей, Ману, - сказал отец рани. - У тебя лишь две сотни человек. Они нужны для охраны дворца. Ты сама знаешь, что случается во время мятежей. Претенденты на трон, словно черви, вылезают из земли, политой кровью.
        Хотя сравнение было весьма разумным, лично я сомневалась в том, что такое сейчас возможно. Разве мы все не боремся за одно и то же? Разве мы все не хотим выгнать британцев из Индии?
        - Я могу поговорить с сипаями, - предложила рани.
        - Почему они должны послушать ту, кто получает от британцев пенсию? - спросил Моропант.
        Лицо рани на мгновение исказилось от душевной боли.
        - Тогда самое меньшее, что мы можем сделать, это сказать им, чтобы спасались бегством. Пусть бегут из Джханси и найдут убежище в Сагаре или Датии.
        - Думаете, они этого сами не понимают? - не особенно вежливо произнесла Кахини.
        - Я думаю, что следует обождать, - высказала свое мнение Сундари. - Давайте пошлем к ним дивана. В качестве жеста доброй воли можно послать вместе с ним кое-кого из ваших стражей.
        Рани послушалась совета капитанши, и диван в сопровождении сорока солдат направился в Городской форт.
        Мы весь день ждали новостей. В сумерках вернулся один лишь диван и сообщил, что солдаты рани присоединились к повстанцам.
        - Там царит такой хаос, Ваше Высочество, - качая головой, рассказывал диван. - Женщины в ужасе, а детей никак не успокоишь. Капитан Скин не хочет бежать из Городского форта. После того, как ваши люди присоединились к повстанцам, он подозревает, что его заманили в ловушку.
        Ночью почти никто не спал. Дургаваси стояли на посту в покоях рани. Как только рассвело, у ворот дворца послышался шум. Мы бросились к окну и увидели двух мужчин, идущих по двору мимо солдат. Они выкрикивали имя нашей госпожи.
        - Рани Лакшми Баи! - кричал один из них.
        - Рани Джханси! - вторил ему другой.
        Никто из них не был вооружен, но при этом они были настроены весьма решительно. Рани поспешила к окну. Увидев ее, мужчины ожесточенно замахали руками.
        - Ваше Высочество, вам следует отойти от окна, - обратилась я к госпоже.
        - Нет. Надо с ними поговорить… Что вам надо? - крикнула она мужчинам.
        - Мы хотим знать, на чьей вы стороне! Вы за британцев или за нас?
        Ответ ее был весьма мудрым:
        - Я за справедливость, за мой народ, моего сына и мое княжество!
        Мужчины переглянулись. Они, видимо, решили, что мы за повстанцев. Один из них поднял руку и крикнул: «Хар хар Махадев!», что в переводе на английский означает: «По милости Божией!»
        Другой громко вторил своему товарищу, и оба ушли так же быстро, как и пришли. Однако визит этих непрошеных гостей послужил нам предостережением: на солдат, стоящих вокруг махала, рани может рассчитывать не в большей мере, чем на британцев. Единственная ее защита - дургаваси и оставшаяся у нее личная стража.
        До конца того дня ничего важного не случилось. Мы все прислушивались, не донесутся ли звуки оружейной пальбы или приглушенные крики толпы, собирающейся за стенами дворца. Но на базаре царила тягостная тишина. Я думала о положении британцев, засевших в Городском форте. Значит ли эта продолжительная тишина, что они в безопасности? Понял ли капитан Скин, что повстанцы могут ждать сколько угодно, а вот для британцев время катастрофически истекает?
        На следующее утро рани потребовала принести завтрак в свои покои, где она в приватной обстановке обсуждала с Сундари сложившуюся ситуацию. Два повстанца, вчера так бесцеремонно вторгшихся во двор махала, не появлялись. Я сидела с Моти в зале дурбара, надеясь, что сегодняшний день будет таким же спокойным, как вчерашний. Но затем у ворот послышались голоса. Им вторил топот тяжелых башмаков по деревянной лестнице. Я тотчас же потянулась к луку, а Моти, резко вскочив, выхватила кинжал. Я крикнула рани, чтобы она оставалась в покоях. Через дверь ввалился Моропант.
        - Ты хочешь убить меня? - спросил он.
        Я опустила руку с луком.
        - Извините, шри Моропант.
        Он отмахнулся от моих извинений.
        - Убиты двое британцев: капитан и младший лейтенант. Они везли письма в крепость, когда на них напали.
        - Их убили сипаи? - скорее утверждая, чем спрашивая, молвила я.
        - Да.
        Рани, заслышав голос отца, вышла из своих покоев. Он повторил свою новость. Опять послышался топот ног по ступенькам лестницы. Я потянулась за стрелой, но это был Арджун.
        - Из форта прибыл гонец, Ваше Высочество. Могу я его впустить?
        - Да.
        Англичанин был одет весьма нелепо. Такого смешного наряда я еще никогда прежде не видела. Он пытался переодеться индусом, но хлопчатобумажные чуридары казались чересчур узкими, джути излишне вычурными, а его бледная кожа резко контрастировала с темной тканью курты. На его лице остались следы перенесенных страданий и то, чего я никогда не видела прежде на лицах британских военных, - страх.
        - Ваше Высочество, - начал он, а затем пал перед рани на колени. - Мои товарищи убиты! Нас троих прислали сюда, но выжил только я.
        Рани перевела взгляд на Арджуна, однако капитан не мог ни подтвердить, ни опровергнуть услышанное.
        - Встаньте, - приказала рани мужчине, припавшему к ее ногам.
        Он поднялся. Колени гонца дрожали.
        - Капитан Скин послал к вам за помощью. Ваше Высочество, нам нужна ваша помощь. Мятежники собираются всех нас убить, даже женщин и детей.
        В его голосе прозвучали истерические нотки. Рани положила руку на его плечо.
        - Что я могу для вас сделать?
        - Остановить мятежников!
        - Я больше не рани Джханси.
        Англичанина начала бить нервная дрожь.
        - Вы бы могли с ними поговорить?
        - Могу, но прежде я уже давала вашему капитану совет не прятаться, а бежать, однако меня не послушали.
        - Теперь он вас послушается! Что бы вы ни сказали, он все исполнит!
        - Я поговорю с ними ради безопасности женщин и детей, - пообещал Моропант. - Мы должны будем вместе вернуться в форт.
        - Они меня убьют!
        - Нет. В моем присутствии не посмеют.
        Рани переглянулась с отцом. Он и англичанин вышли за дверь. Вновь наступила тишина. Я обмахивалась рукой. Окна стояли настежь открытыми, но день выдался очень жарким, не было даже малейшего дуновения ветра. В Панч-Махале длинные стебли тростникового вейника защищали его обитателей от солнечного зноя, но здесь ничего, кроме разрисованных деревянных ставней, не было.
        - Что мне делать? - спросил Арджун. - Не угодно ли вам, чтобы я сходил на базар и узнал у людей, что происходит.
        Рани согласно кивнула.
        Спустя час Арджун вернулся.
        - Ваш отец благополучно довел Джонсона, так зовут англичанина, до Городского форта. Других, Эндрюса и Скотта, убили, как он и говорил. Штурм назначен на завтра.
        - И что станет с англичанами? - спросила рани.
        - Безопасный проход, - ответил Арджун. - Женщины и дети будут двигаться в середине. Им обещан безопасный проход.
        - Вы это слышали собственными ушами?
        - Я слышал, как генерал Хан пообещал вашему отцу.
        Я полагала, что эти слова должны успокоить госпожу, но она все равно выглядела встревоженной.
        На следующее утро повстанцы окружили Городской форт, как и обещали. Англичане маршем направились к Джокхан-Баку, обширному саду, располагавшемуся за пределами городских стен Джханси. Убиты были шестьдесят шесть человек, включая капитана Скина, доктора Мак-Эгана, миссис Мак-Эган и всех маленьких детей, которые часто в нашем присутствии бегали по крепости. Ликующая толпа повстанцев направилась к Рани-Махалу. Люди потребовали, чтобы их впустили. Солдаты рани не стали по ним стрелять. Мы заперли двери и слушали, как они во дворе настаивали на том, чтобы рани Джханси немедленно вышла к ним.
        - Она же не рискнет выйти? - взволнованно спросила я.
        - Не знаю, - сказала Джхалкари. - Рани мало чего боится.
        Арджун и другие мужчины-стражи оставались с нами. Все вытащили оружие и приготовились на случай, если повстанцы попытаются вышибить двери. Я достала стрелу и натянула тетиву.
        - Пошлите за рани Джханси! - крикнул кто-то за дверью.
        А потом пришедшие начали скандировать:
        - Рани! Рани! Рани!
        Они звали рани вновь и вновь, пока вдруг все разом не смолкли. Я поняла, что госпожа появилась в окне, над нами. В следующее мгновение раздались радостные возгласы, такие же искренние, как и гнев, которым были наполнены их слова всего несколько секунд назад.
        - Спускайтесь к нам! - крикнул кто-то.
        На этот раз люди исступленно ликовали.
        Позади нас послышался звук шагов по деревянной лестнице. Появилась рани в белом сари чандерийской работы. На лбу у нее был нарисован красный полумесяц. На поясе висела сабля. За спину был заведен щит. Она оделась как воин.
        - Откройте двери, - приказала рани.
        Арджун и его люди колебались, но рани повторила свой приказ.
        - Сколько людей будет вас сопровождать? - спросил капитан.
        - Никого не надо, кроме трех дургаваси. Идут Сундари, Кахини и Сита.
        Арджун знал, что задавать лишние вопросы не следует. Сундари вооружилась своим любимым пистолетом. У меня был мой лук, а у Кахини - кинжалы. Мы встали позади рани. Створки дверей распахнулись. Удивленные повстанцы отступили. Я видела, как кое у кого перехватило дыхание, когда люди поняли, что женщина в облачении воина их рани.
        - Что вам надо? - спросила она.
        Ответом ей было молчание. А затем повстанцы как по команде начали падать на колени.
        Наконец один из них выпрямился и обратился к рани:
        - Ваше Высочество!
        Он поднял сжатую в кулак руку. Я подошла поближе, чтобы лучше его разглядеть. Судя по всему, его волосы и косматая борода были выпачканы засохшей кровью.
        - Восстание началось с истребления шестидесяти шести англичан! Генерал Хан приказал убить их всех. Мы подчинились. Первым умер капитан Скин.
        - Вы пощадили женщин и детей? - спросила рани.
        Я видела, что свое отвращение она прячет за ледяной сдержанностью.
        - Никто не выжил, - гордо произнес повстанец, всем своим видом давая понять, что одобряет решение генерала Хана. - Сестра капитана Брауна визжала и просила о пощаде. Она обхватила руками одного сипая, чтобы ее не могли убить, не ранив его, но тот отцепил от себя эту бабу и бросил ее на голодные ножи. Одна баба, красивая жена доктора, выкрикивала ваше имя и молила пощадить жизнь ее мужу. Когда его убили, она упала на труп.
        - А ее…
        - Тоже зарезали, - облизнув губы, ответил повстанец.
        Он получал удовольствие, пересказывая подробности резни.
        Я думала о миссис Мак-Эган, о ее светлых волосах и глазах цвета морской волны. Я представила ее труп, залитый кровью, и ощутила подступающую к горлу тошноту.
        - Что сделали с трупами? - бесстрастным голосом спросила рани.
        Казалось, она отгородилась от происходящего подобно тому, как мы отгораживаемся от неприятного общества, переходя в другую комнату.
        Мужчина пожал плечами.
        - Пусть гниют. Эта наша страна! - крикнул он.
        Другие поддержали его.
        - Мы идем на Дели, - сказал повстанец. - Мы вернем императору его власть и ударим по англичанам там, где они этого меньше всего от нас ожидают.
        - Дурга защитит вас, - произнесла рани, но с таким равнодушием, словно предупреждала людей, чтобы не намокли под дождем.
        Госпожа вернулась в махал. Мы остались у двери, стараясь закрыть створки прежде, чем толпа возмутится и захочет от нее большего.
        - Прочь! - крикнула Кахини напирающим на нее мужчинам. - А то рани скажет вам, что она на самом деле думает о вашем мятеже!
        - А что она думает? - спросил один человек.
        - Что вы - стая собак против львов, - зло молвила дургаваси.
        Арджун захлопнул створки двери и опустил запор.
        - Зачем ты это сказала? - спросил капитан.
        Кахини взглянула ему прямо в глаза. Если вам доводилось смотреть в глаза одичавшего животного, вы поймете, какой ответ читался в ее взгляде.
        Вред был нанесен. Слух подобно болезни распространится по лагерю повстанцев, и люди поверят в эту ложь. Теперь положение рани стало весьма ненадежным. Если она сохранит нейтралитет, ее жизнь и жизнь ее приемного сына будут находиться в постоянной опасности.
        Мы ничего не рассказали рани, но с тех пор я и Арджун старались присматривать за Кахини. Вечером я незаметно последовала за ней в комнату, занимаемую Гопалом, и стояла за дверью, пока они приглушенными голосами вели беседу.
        - Передай это моим родителям, - сказала она. - Скажи им, что у меня все хорошо. Волноваться не о чем.
        У Кахини не было родителей. Ее мать умерла при родах, а отец умер спустя несколько лет.
        - Не вижу смысла ему это передавать, - твердо возразил Гопал.
        - Им! - зашипела она. - Передай им этот сапфировый перстень и помни о нашем уговоре.
        Очевидно, перстень, о котором шла речь, предназначался не ее родителям… Но кому тогда?
        - Я скучал по тебе прошлой ночью, - произнес Гопал.
        В его голосе звучала тоска.
        - Я по многому скучаю в жизни, например, по Панч-Махалу, - уже мягче сказала Кахини.
        Теперь она словно превратилась в совершенно другого человека.
        - Но сейчас существует много чего такого, о чем следует волноваться в первую очередь, - добавила она. - Всему свое время.
        Я услышала характерный звук. Чьи-то губы коснулись плоти. В животе у меня все сжалось.

* * *
        Моропант Тамби считал, что следует немедленно написать письмо британцам, заверить их, что рани не имеет никакого отношения к резне англичан, что она на самом деле старалась избежать кровопролития, советуя капитану Скину покинуть форт, но большинство ее советников полагали, что никакие письма не в состоянии убедить британцев в том, что рани не была в сговоре с мятежниками. Следовательно, если уж они и так считают ее мятежницей, то почему бы в открытую не присоединиться к восставшим?
        И все же рани решила послать британцам письмо. Она говорила мне, что нужно написать, я переводила все это на английский, а затем читала то, что получилось, моей госпоже. Когда рани решила, что все изложено верно, она запечатала письмо и отправила прислугу за Гопалом.
        В дверь постучали.
        - Ваше Высочество! - раздался голос Арджуна. - Сюда приближается армия!
        Когда капитан стремительно вошел в комнату, мои руки сами собой потянулись к луку.
        - Солдаты говорят, что эти люди из Унао. Сейчас они находятся примерно в пяти коссах[104 - Косс - единица длины в Индии, равна 1,829 км.] от Джханси. Возглавляет их Садашив Нарайан. Он собирается претендовать на ваш трон.
        Я видела, как побледнела рани.
        - Родственник Невалкары[105 - Невалкара - род, к которому принадлежал ее муж.]! - воскликнула она.
        - У него две или три тысячи воинов. Они собираются сделать его раджей Джханси, а затем идти на Дели.
        Рани уже выскочила за двери. Я последовала за ней и Арджуном в зал дурбара, где госпожа приказала всем готовиться.
        - Мы не отдадим этот дворец мятежникам, - сказала рани. - Сундари, отведи дургаваси на первый этаж! Каши, оставайся охранять Ананда в моих покоях! Арджун, выводи своих стражей во внутренний дворик! Эти люди собираются возвести на трон человека, который, по их мнению, в большей степени настроен против британцев, чем я. Они не понимают, что британцы убьют его прежде, чем закончится сезон жатвы.
        В махале царила полнейшая суматоха. Я стояла рядом с Джхалкари на первом этаже дворца, нацелив стрелу на пустынное пространство перед воротами. Первый же бунтовщик, показавшийся здесь, умрет, пронзенный стрелой прямо в сердце. С тремя тысячами я не справлюсь, но многие умрут прежде, чем прорвутся во внутренний двор.
        Мы стояли, храня молчание, вслушиваясь в шум приближающейся толпы. Я слышала голоса людей, гонимые сюда попутным ветром. Иногда звучали одинокие выстрелы. Если вы очень долго ожидаете чего-то плохого, то знаете, что ожидание иногда оказывается хуже реальности.
        - Я пойду им навстречу, - произнесла рани.
        - Нет! - Опустив свой лук, Кахини преградила ей путь. - Они вас убьют!
        - Тогда ступай со мной, - заявила рани. - Если они пришли сюда убивать, то никто из вас не сможет надолго задержать их.
        Кахини на самом деле дрожала всем телом. Я никогда не видела ее такой встревоженной и озабоченной безопасностью рани. Ее лицо побледнело, но она вышла за двери, а затем направилась к воротам. Я заметила, что Арджун крайне удивлен. Он медленно кивнул и что-то произнес, но я не расслышала его слов. Потом он увязался за женщинами. Они покинули внутренний дворик, а солдаты закрыли за ними ворота.
        Я держала лук наготове. Появились мятежники. Их было несколько тысяч. Люди были одеты во что придется. Кроме горожан там были и сельские жители. Скорее всего, они присоединились к войску на марше. Теперь трудно было не услышать их крики. Некоторые требовали смерти рани, но по мере того как солнце клонилось к горизонту, окрашивая небо в оранжевый и розовый цвета, эти голоса стали звучать приглушенно, а потом и вовсе стихли. Наконец ворота растворились и рани вошла во двор. Кахини и Арджун быстрым шагом следовали позади госпожи.
        - Они уходят, - сохраняя бесстрастное выражение лица, произнесла Кахини.
        - Арджун убедил их, что жители нашего города верны мне, и только мне, - объяснила рани. - Они идут дальше, в Дели, но запросили кошель с драгоценными камнями. Кто-то должен отнести им выкуп.
        - Я пойду, - тут же предложила Кахини.
        - Кому-то следует пойти с тобой, - сказала Сундари.
        - Это излишне, - возразила Кахини.
        - Пойдут две женщины, - решила рани.
        Вызвалась я. Мы подождали, пока рани вернется с кошелем, наполненным изумрудами и рубинами без оправы. Затем я последовала за Кахини по внутреннему двору. Арджун не подошел, но приказал своим людям открыть ворота. Мы ступили в плохо одетую и дурно пахнувшую толпу. Эти мужчины провели в пути весь день - под палящим солнцем, без еды, без омовений, почти без воды. Кахини, повысив голос, спросила, где тут человек по имени Садашив Нарайан. Когда Садашив вышел вперед, я решила, что этот высокий мужчина с длинными волосами, ниспадающими на плечи, и ухоженными усами весьма красив. На вид ему было лет двадцать пять - тридцать. Он протянул руку. Я несказанно удивилась, увидев, как, передавая кошель, Кахини провела ладонью по его пальцам.
        - Спасибо, - сказал Садашив и вытряхнул содержимое кошеля себе на ладонь.
        Я заметила, как он засунул в кошель небольшую золотую вещицу с голубым камнем, вполне возможно, перстень с сапфиром.
        - Мне это не нужно, - сказал Садашив, передавая атласный кошель.
        - Тогда я верну его рани, - молвила Кахини.
        Их взгляды встретились.
        Я ничего не сказала, но позже, когда все ели, я поспешила в наши покои на первом этаже, где обыскала сундук Кахини. Там, завернутый в несколько слоев голубого шелка, лежал перстень с сапфиром. Зачем Гопал послал его Садашиву Нарайане, претенденту на трон рани? Следует ли мне поговорить с Сундари? Или прямо обратиться к рани? Позади послышался звук шагов. Затаив дыхание, я приготовилась услышать чей-то крик.
        - Что ты здесь делаешь?
        Я облегченно выдохнула. Это оказалась Джхалкари. Я не задумываясь сунула перстень себе в карман.
        - У меня возникли кое-какие подозрения, - сказала я.
        - И поэтому ты роешься в вещах Кахини?
        - Да.
        Начали возвращаться другие женщины.
        - Я тебе потом объясню.
        Глава 24
        - В ответ на запрос парламента граф Стэнли[106 - Эдуард Смит-Стэнли, 14-й граф Дерби (1799 -1869) - британский государственный деятель, глава консервативной партии, трижды премьер-министр.] назвал происходящее в Индии мятежом. Британская пресса подхватила его слова, - сказал гонец.
        - Называть это мятежом можно было бы, если бы мы были подданными Британии! - воскликнул отец рани.
        Гонец бросил недовольный взгляд на Моропанта, но рани взмахом руки дала ему понять, чтобы продолжал.
        - Прошу.
        - Выдан ордер на ваш арест как предводительницы мятежа, - сказал мужчина. - Простите, Ваше Высочество, но вас приказано повесить в Форт-Уильяме.
        В глазах гонца блестели слезы, руки его дрожали, когда он протягивал рани письмо.
        Моропант вихрем вылетел из зала. В свете услышанного уже не имело особого значения, какую весть принес второй гонец, который сделал шаг вперед и сложил ладони в намасте.
        - Слушаю, - тихо произнесла рани.
        - Боюсь, я тоже принес недобрые вести, Ваше Высочество.
        - Продолжайте.
        - Садашив Нарайан захватил соседнюю крепость Кархера и провозгласил себя раджей. Он назначил чиновников и выдал постановление о взимании налогов.
        Если бы эта весть не пришла вслед за новостями из Англии, она могла бы показаться забавной, но постановление о взимании налогов было куда больше, чем могла сейчас снести рани. Я видела, что ее решимость начинает давать слабину, но тут двери распахнулись: вернулся ее отец.
        - Для рани Джханси! - помахивая документом, заявил он.
        Мы уставились на него, не понимая, что могло послужить причиной такой разительной перемены. Моропант вытащил кхариту и протянул ее мне.
        - От майора Эрскина, - сказала я, прочитав. - Здесь пишется, что вы вступаете в управление княжеством Джханси по поручению британского правительства.
        Все в зале возрадовались. Кое-кто из дургаваси даже всплакнул, но я с подозрением относилась к британцам и мотивам их поступков и поэтому вела себя сдержанно. Им просто нужен кто-то, кто будет сохранять здесь мир, пока они не смогут вернуть себе власть[107 - На самом деле британцы точно не знали, какова роль рани в убийствах европейцев. К ним обратились три претендента, включая рани, с заверениями преданности британской короне. Майор Эрскин предпочел остановить свой выбор на рани.].
        - И какой будет твой первый приказ? - спросил Моропант.
        - Направляйтесь в Кархеру и арестуйте узурпатора.
        Два часа понадобилось на то, чтобы повстанцы выдали Садашива Нарайана. Вскоре после этого мы вернулись в Панч-Махал. Вооруженные стражи сопроводили пленника в зал дурбара, где рани вынесла ему смертный приговор. Услышав это, Кахини впала в истерику.
        - Пожалуйста, - молила она, - отправьте его в тюрьму. Не отнимайте у него жизнь!
        - Кахини! - зашипела рани. - Что такое? Ты знаешь этого человека?
        - Да. Мы вместе росли при дворе в Унао.
        Я вспомнила о письме, которое Гопал случайно дал мне. Подписано оно было буквой «С». Значит, Садашив. Вот кто был любовником Кахини. Я смотрела на красивого мужчину в распахнутой безрукавке, который рос вместе с Кахини. Как она смогла обвести Гопала вокруг пальца и заставить его носить Садашиву письма?
        Стоявший напротив Арджун нахмурился и посмотрел мне в глаза. Я покачала головой. Я ничего не могла утверждать. Была ли Кахини предательницей? Способствовала ли она тому, чтобы Садашив пошел во главе войска на Джханси? Не означал ли посланный ею перстень то, что благоприятный момент для узурпации власти настал?
        Рани и Кахини вышли из зала переговорить наедине. Когда они вернулись, Кахини выглядела куда спокойнее, чем прежде. У меня внутри все сжалось. Кахини добилась своего, потому что я сохранила в тайне от рани содержание письма и подозрительную историю с перстнем.
        Я наблюдала за тем, как госпожа садится на свой трон.
        - Садашив! - молвила она. - Ты глуп, но тебе повезло.
        Взгляд пленника скользнул по Кахини, но не остановился на ней, а метнулся к рани. Интересно, скольких женщин он смог очаровать своими прекрасными глазами?
        - Твой приговор: жизнь в заключении. Я не думаю, что ты понимал, что творишь, когда отправился в Джханси, желая узурпировать мой трон. Лучше бы ты оставался в Унао.
        Рани кивнула, и двое стражников приготовились уводить осужденного.
        Садашив, как ни странно, хранил полнейшее спокойствие. Поклонившись, он поблагодарил рани за проявленное по отношению к нему милосердие. Больше он не смотрел в сторону Кахини, а та не закатывала истерик. Она вела себя так, словно ничего особенного не произошло. Как ей удалось упросить рани сохранить предателю жизнь? Если Садашив - предатель, то и Кахини - предательница. У меня есть этому доказательство - перстень. Но могу ли я быть полностью уверена? Как мне подойти с этим разговором, если я сама сомневаюсь?
        Рани вновь взяла к себе на службу тысячи солдат, которых ей пришлось прежде распустить. Первым делом она приказала арестовать всех кутвалей, помогавших британцам с претворением в жизнь Циркулярного меморандума. Храм Махалакшми открыли, а бойню по соседству закрыли. Самым важным, впрочем, было то, что вместо британского флага на южной башне теперь трепетал на ветру флаг рани: литавра и церемониальная метелка на красном фоне. Как только рани закончила принимать людей в зале дурбара, мы направились в дургавас сменить церемониальные ангаркхи на повседневные. Другие женщины бросали вопросительные взгляды на Кахини, но даже Раджаси хранила молчание.
        Я подождала, когда другие направятся в зал рани, прежде чем схлестнуться с Кахини.
        - Я знаю, что у тебя мой перстень, - сказала она.
        Розовая ангаркха, скользнув по ее телу, упала грудой шелка на пол. Без одежды она была даже красивее. Именно таким образом она могла убедить Гопала доставлять для нее письма.
        - Верни мне его.
        - Я видела, как ты передавала перстень Гопалу.
        Плечи ее напряглись. Кахини нагнулась, взяла другую ангаркху, из мягкого хлопка, и, вытянув руки, уставилась на нее так, словно решала, нравится она ей или нет. Наконец Кахини оделась.
        - И это все?
        - Нет. Я видела, как Садашив вернул тебе перстень обратно. Я читала письмо, в котором он спрашивал, в опасности ли ты и когда он может приехать.
        - Ты крала мои письма? - удивилась она. - Раджаси!
        Я потянулась к рукоятке кинжала, висевшего у меня на поясе.
        - Не бойся. Твоей драгоценной жизни в моем присутствии ничего не грозит.
        Из зала рани пришла Раджаси.
        - Сита считает, что я в сговоре с Садашивом против рани.
        В ее устах это прозвучало как полнейшая, ничем не оправданная чушь, но даже Раджаси теперь не доверяла Кахини.
        - Зачем ты просила сохранить ему жизнь?
        Лицо Кахини стало мертвенно-бледным.
        - Ты тоже считаешь меня предательницей?
        Когда Раджаси ничего ей не ответила, Кахини кинулась к столику, на котором стояла статуэтка Дурги, вырезанная моим отцом.
        - Хорошо! А теперь посмотрим, какие тайны прячет наша маленькая ганвар, - кивнув в мою сторону, сказала она. - Покажи, что у тебя в тайнике.
        Уверена, что на моем лице отразилась не меньшая растерянность, чем на лице Раджаси.
        Кахини, схватившись за голову мурти, отломила ее. Внутри, там, где прежде лежали четки отца, находились сушеные зеленые листья и белые цветки. Я приблизилась к Кахини, желая получше рассмотреть.
        - Болиголов! - выкрикнула она обвинение. - Я узнаю убийцу с первого взгляда.
        Посмотрев в мою сторону, Раджаси произнесла:
        - Ты брала чинить мурти, Кахини. Я не знаю, какую игру ты затеяла, но сейчас опасные времена.
        Голос Кахини зазвучал неестественно низко:
        - Я не знаю, что прячешь ты, Раджаси, но это яд.
        Я выхватила у нее мурти и вытряхнула ее содержимое из окна.
        - Ушло так же таинственно, как пришло.
        Раджаси и я оставили Кахини одну в дургавасе, но я, признаться, была напугана. Кахини подбросила мне болиголов. При мысли о том, что она посмела осквернить лик Дурги, я почувствовала закипающую во мне злость. Мне хотелось изобличить предательство, в котором я теперь не сомневалась, но потом я вспомнила, как поступила рани в тот единственный раз, когда я посмела критиковать Кахини в ее присутствии. Я тогда высказала свои опасения насчет лекаря, которого может выбрать Кахини, и все мои тревоги были отметены в сторону. Возможно, то же самое повторится и на сей раз.
        Вечером, улучив удобный момент и оставшись с Джхалкари наедине, я спросила ее, каковы признаки отравления болиголовом.
        - Понятия не имею. Может, Моти знает, - сказала Джхалкари. - А что ты думаешь о Кахини?
        - Думаю, что ей нельзя доверять.
        Я не стала вдаваться в дальнейшие объяснения и сразу же подошла к Моти, чтобы попросить ее рассказать мне о болиголове. Сидевшая рядом с ней музыкантша лениво бренчала на вине и пела. Голос ее заглушал наш разговор, поэтому никто не смог бы нас подслушать.
        - Это сильный яд, - сказала Моти. - С помощью болиголова можно постепенно убить человека, и никто даже не догадается. Жертва часто блюет. У нее странное сердцебиение. Потом наступает паралич, а за ним смерть.
        Я вспомнила о смерти маленького Дамодара, а потом мне пришло в голову, что смерть раджи мало чем отличалась от смерти его сына. Неужели Кахини не только предательница, но и, возможно, убийца?..
        Тем вечером Джхалкари несколько раз пыталась заговорить со мной, но я все время отмахивалась:
        - Не сейчас. Слишком много ушей.
        - Лезь ко мне под одеяло, - предложила она. - Здесь нас никто не подслушает.
        Я забралась к ней в кровать. Джхалкари укрыла нас с головой. Если Кахини не спит, она догадается, о ком мы разговариваем.
        - Я думаю, что Кахини убийца, - зашептала я.
        А потом я поведала Джхалкари все о Гопале, перстне и болиголове, обнаруженном в моей мурти.
        Я ощутила, как напряглось тело подруги.
        - Ты кому-нибудь еще об этом рассказывала? Говорила Арджуну?
        - Разумеется, нет. А если я ошибаюсь?
        - Не ошибаешься, Сита. Сегодня ночью Арджун стоит на часах у дверей покоев рани. Ступай к нему сейчас же.
        Я оделась и в свете полной луны увидела, что кровать Кахини пуста. Куда она пошла? Она что, у рани? Пытается отравить нашу госпожу раньше, чем я успею изобличить ее?
        Стук подошв моих сандалий по мраморному полу разбудил нескольких стражей, которым, вообще-то, полагалось бодрствовать, но Арджун у дверей спальни госпожи не спал.
        - Что случилось? - первым делом спросил он.
        - Кахини у рани?
        - Сегодня не приходила. А в чем дело?
        Я остановилась и перевела дыхание. Затем увлекла мужчину подальше от двери, ведущей в спальню госпожи, и завела его в нишу в стене, в которой стояла статуя бога Шивы в ареоле золотого пламени. Я рассказала ему то, что до этого уже рассказывала Джхалкари, добавив, что Кахини улизнула из спальни.
        - Думаешь, я ошибаюсь? Перед свадьбой слуга изобличил ее с письмом к любовнику. После этого вместо замужней женщины она стала дургаваси. Спустя два дня слугу, изобличившего Кахини, нашли мертвым в водах Ганга… Она что, убивала даже в столь юном возрасте?
        - Не нужно особо сильного воображения, чтобы представить, как Кахини мостила себе дорожку к трону. Она - рани, а Садашив - раджа, - сказал Арджун, - если, конечно, она со временем не собиралась отравить также Садашива. Вдовствующая рани, не совершившая сати, пользуется большой свободой.
        Кахини убила Дамодара. Она убила раджу, своего двоюродного брата. Я вспомнила о родной бабке, которая взяла меня с собой в храм Аннапурны, чтобы продать в девадаси.
        - Ты перестал верить в крепость семейных уз? - спросила я.
        - Когда доказательства неопровержимы, то сложно переубедить себя в обратном. Если Кахини умна, она понимает, что теперь за ней следят. Она наделала глупостей, показав болиголов, спрятанный в твоей мурти. Она надеялась, что Раджаси поддержит ее, решив, что ядовитое растение положила в статуэтку ты.
        Я сплю в одной комнате с женщиной, убившей раджу Джханси и его сына Дамодара, которому исполнилось всего несколько месяцев! Она убила самое невинное существо на свете… Как бы сложилась его жизнь, если бы не Кахини? Прах Дамодара не был бы брошен в воды Ганга. Ребенок остался бы жив и радовал свою мать. А как бы сложилась жизнь маленького мальчика, теперь занявшего его место? Он бы остался жить со своей настоящей матерью, уютно прижимался к ее груди и был в полной безопасности. Я думала обо всех жертвах Кахини, чьи жизни она разрушила. Почему она не попыталась отравить и меня?
        Двое мужчин, появившись на лестнице, отвлекли меня от тягостных мыслей. Один был стражем, другой - гонцом. Арджун и я отпрянули друг от друга. Сама мысль о том, какими мы, должно быть, предстали в их глазах, была мне неприятна.
        - Вести из Канпура, - сообщил страж.
        Уголки рта мужчины обвисли, словно к ним привязали крошечные грузики, и придали его лицу еще больше мрачности.
        - Рани спит, - сказал ему Арджун.
        - Разбудите ее. То, что сообщит этот человек, имеет огромное значение.
        Арджун стучал до тех пор, пока Сундари не ответила из-за двери. Ясно было, что ее разбудили.
        - Гонец из Канпура, - сообщил Арджун. - Говорит, что это срочно.
        - Я привез письма из Канпура от Сагиба, - сообщил гонец.
        Спустя некоторое время к нам вышла рани.
        Гонец шагнул вперед, поклонился, коснувшись ее ног правой рукой, выпрямился и протянул рани два письма. В пляшущем свете масляных светильников госпожа развернула одно из писем и нахмурилась.
        - Не понимаю, почему он в Канпуре, - произнесла она. - Он же намеревался идти на Дели, возвращать власть низложенному падишаху Бахадуру.
        Рани продолжила чтение. Сагиб не дошел до Дели, а решил взять штурмом Канпур. Осада засевших в Канпуре британцев заняла три недели.
        Рани, не в силах читать дальше, передала письмо Арджуну, и тот продолжил:
        - «Было убито около трех сотен британцев, включая женщин и детей».
        Сагиб клялся, что организовал безопасный проход британцев на север до города Аллахабад. То, что случилось потом, - всецело вина Азимуллы-хана.
        Сагиб направил британцев к берегам реки Ганг, который как раз разлился. Их ожидали сорок лодок, но течение было настолько быстрым, что переправляться на них было невозможно. Азимулла-хан потерял терпение и начал кричать, что, если британцы тотчас же не уберутся восвояси, всех их убьют. Поднялась паника. В наступившей сумятице послышались выстрелы. Тантия Топи, генерал Сагиба, отдал приказ убить всех мужчин британцев. В плен захватили сто двадцать женщин и детей.
        Их отвели в одиноко стоящий Бибигхар, дом женщин, бордель с проститутками. Британок хотели сделать проститутками. А детей? Почему бы и нет. Разве не найдутся солдаты, которые не захотят развлечься с британскими мальчиками? А какому-то генералу вполне может понравиться какая-то британская девочка.
        Азимулла-хан был против. Он приказал убить всех пленных. Когда кое-кто из его людей отказался, он начал угрожать им смертной казнью.
        - «Единственное, что я слышал в беспрерывной стрельбе, это крики “Мама!”, - писал Сагиб, - но мамы не смогли защитить своих детей. Я тоже не смог. Аллах! Да прости меня. Ману, надеюсь, ты тоже меня простишь. Азимулла-хан и Тантия Топи готовы, не останавливаясь ни перед чем, изгнать британцев с нашей земли. Ты должна знать: я не собираюсь снимать с себя ответственности. Боюсь, мы еще пожалеем, когда британцы начнут мстить».
        Я вообразила ужас детей, которые смотрели в глаза своих матерей, ища успокоение, проблеск надежды и не находя их.
        В письме рассказывалось о нескончаемой череде зверств. Сагиб писал, что кое-кого из женщин и детей не расстреляли, но и жизнь им не сохранили. Проститутка, снискавшая расположение Азимуллы-хана, собрала нескольких палачей, которые вырезали у живых гениталии и груди.
        Когда Арджун закончил чтение, никто из нас не проронил ни слова. Мыслимо ли, что мы живем в мире, в котором возможны подобного рода ужасы?
        - Ваше Высочество! - обратился к рани гонец. - Прошу вас прочесть второе письмо.
        Дрожащими руками рани распечатала второе письмо.
        В нем Сагиб описывал британское возмездие. Когда солдаты, нанятые компанией, добрались до места резни, они обнаружили, что ни одного из убитых не похоронили. Их изувеченные трупы выбросили в колодец, и вонь над ним стояла просто невыносимая. Клочья волос жертв висели на ветвях деревьев и кустов, разносимые поднявшимся ветром. Несколько свидетелей сообщили, что трое выжили в этой бойне и последовавшей за ней резне, спрятавшись среди мертвых тел. На следующее утро их живыми бросили в колодец вместе с трупами.
        Когда генерал Нейлл во главе британских войск услышал обо всем этом, что-то в нем, должно быть, надломилось. Он стал арестовывать всех подряд, даже тех, кто вообще близко не подходил к Бибигхару. Их заставляли вымывать кровь с полов собственными языками. Арестованных мусульман зашили в свиные шкуры и повесили. Индуисты приняли смерть от рук далитов. Оставшихся пленников привязали перед жерлами пушек и выстрелили. Британцы, как мы знали, повторили то, что солдаты Азимуллы-хана сотворили с оказавшимися в их руках заложниками. Жители соседней с Канпуром деревни попытались возмущаться чинимым зверствам. Тогда деревню сожгли, а тех, кто пытался спастись из пламени, застрелили и закололи.
        - «У них теперь новый боевой клич: “Не забудем Канпур!” - читала рани. - В британских газетах только об этом и пишут. Тебя, Ману, они называют мятежной королевой, так как восставшие сипаи прежде находились под твоей властью. Готовься к любому повороту событий. Азимулла-хан и его генерал предоставили британцам достаточно поводов развязать полномасштабную войну в Индии».
        Рани выглядела больной.
        - Это все?
        Гонец явно испытывал к самому себе огромную жалость.
        - Нет. Восстание в Дели потерпело неудачу. Вчера город взяли британцы.
        Глава 25

1858 год
        Доведите до сведения всех постоянных или временных жителей правительственного округа Джханси, что вследствие злокозненного поведения сипаев в Канпуре были загублены драгоценные жизни и разрушена собственность, но могущественное и влиятельное британское правительство посылает тысячи солдат из Европы в местности, где происходили беспорядки. Также будут предприняты другие меры ради установления в Джханси порядка.
        До прибытия наших солдат в Джханси рани продолжит управлять от имени британского правительства в соответствии с традициями британского правления. Мы призываем всех великих и малых подчиняться воле рани и платить ей налоги, ибо она пользуется нашим доверием.
        Британская армия заняла город Дели и убила тысячи мятежников. Мы будем вешать и расстреливать мятежников, где бы мы их ни нашли.
        Британское правительство присылало солдат. Советники госпожи считали, что этим распоряжением правительство Англии как бы подразумевает отстранение рани от власти, инициированное компанией, ошибкой, и теперь Лакшми Баи будет править снова, только на этот раз с благословения британского правительства.
        - Ничего такого здесь не написано, - поправил их Моропант. - До прибытия наших солдат в Джханси… - прочел он. - До прибытия…
        В зале дурбара поднялся шум, но рани тотчас же его заглушила, сказав:
        - Я напишу им письмо и попрошу разъяснить, что они собираются делать. В одном документе британцы называют меня мятежной королевой, в другом уполномочивают от их лица вершить правосудие. Пускай объяснят мне, каково мое положение.

* * *
        Вошедший в зал дурбара мужчина утверждал, что является посланцем тайного поклонника рани. Эти последние слова были произнесены на английском языке, поэтому я заподозрила, что поклонник этот - англичанин.
        Щеки рани порозовели.
        - Передайте письмо моей дургаваси, - приказала она.
        Старик протянул мне большой, пухлый голубой конверт. Поддев его край пальцем, я распечатала письмо и прочла первую строку: «Рани Джханси от майора Эллиса». Я протянула госпоже письмо. Пробежав его глазами, рани передала письмо отцу.
        - Решение принято?
        - Британцы не собираются оставлять мне трон Джханси, - молвила женщина, и я услышала в голосе рани былую твердость. - Ордер на мой арест до сих пор в силе[108 - К тому времени выжившие англичане и лояльные к ним индусы дали показания, утверждая за редким исключением, что рани поддерживала восставших сипаев и опосредованно причастна к убийству женщин и детей.].
        Женщина поникла головой так, словно на ее плечи давил тяжелый груз.
        - У них нет желания закончить дело миром. Майор Эллис приводит в пример Лакхнау. Вот что может случиться с нами.
        Лакхнау был сожжен, женщины изнасилованы, мужчины и дети убиты.
        Рани закрыла лицо руками. Предательство британцев едва не сломило ее.
        Я посмотрела на Кахини. Что скажет госпожа, если узнает, насколько глубоко пустило корни это предательство?
        Рани некоторое время приходила в себя, но когда наконец заговорила, голос ее был спокоен:
        - Мы выпустим воззвание. В нем будет говориться, что все простолюдины и раджи, вне зависимости от их веры, должны воссоединиться и восстать. Британцы не смогут захватить нас без сопротивления.
        Было объявлено о наборе добровольцев. Только в Джханси около четырнадцати тысяч мужчин пожелали стать солдатами. Если вы когда-либо заливали водой муравейник, а затем наблюдали за лихорадочной суетой муравьев, спасающихся от наводнения, вы имеете представление, как выглядел наш город в течение нескольких последовавших за приездом посланца недель. Днем и ночью мы слышали грохот телег, едущих по улицам. Люди перевозили свои семьи, оружие, пищу и все, что может себе представить ваше воображение. Храмы и сокровищницы опустели. На все это покупалось оружие. Я присутствовала при том, как из Гвалиора привезли двести фунтов черного пороха. Жители этого соседнего княжества были слишком трусливы, чтобы сражаться с британцами, и слишком жадны, чтобы устоять перед искушением продать свои боевые средства. Пороховой подвал располагался в конце дороги, ведущей от дворца. В нем хранились запасы пороха и прочие боеприпасы. Ружья, сабли, стрелы и длинные ножи складывали в арсенале. Появилось шесть новых пушек. Еще восемь орудий привезли из Калпи, соседнего города, где британцы забрали по одной девочке из каждого
дома. Люди, которые доставили пушки, поделились с нами знанием изготовления медных ядер. Их отливали без остановки и днем и ночью.
        Рани приказала крестьянам сжечь урожай на полях, отравить колодцы и срубить все деревья, растущие на их земле. Когда придут британцы, им ничего не должно достаться, даже вода. Сами крестьяне должны были довольствоваться припрятанными заранее припасами.
        Со времени совместных вечеров во дворце Рани-Махал ничего не изменилось, и Арджун вместе со своими стражами продолжали чаевничать с дургаваси в зале рани. Никто не возражал.
        - Я слышала, что в Нагпуре британские солдаты даже побросали своих раненых товарищей, чтобы ничто не мешало им грабить храмы, - сказала Мандар.
        Она поближе придвинулась к жаровне. Той ночью нам впервые пришлось греться у огня.
        - Нагпур всего в трех днях пути верхом.
        Пройдет немного времени, и враг будет то же самое делать в Джханси. Я думала о Барва-Сагаре. Что его ожидает? Нет, Барва-Сагар - небольшая деревенька. Британцы вряд ли заинтересуются ею.
        - Британских солдат ничего, кроме денег, не интересует, - заявил Моропант, словно подтверждая мои мысли.
        - Генерал-губернатор, лорд Каннинг[109 - Граф Чарльз Джон Каннинг (1812 -1862) - генерал-губернатор Индии, после подавления восстания сипаев - первый в истории вице-король Индии (1858).], осудил их поведение, - глядя на пылающие угли, сказала рани. - В британских газетах пишут, что королева Виктория тоже ими недовольна.
        - Думаешь, что-то может измениться к лучшему? Все это началось еще тогда, когда компания только-только начала хозяйничать в Индии. Просто на то, чтобы пламя разгорелось до небес, понадобилось двести пятьдесят лет.
        Лично мне не хотелось больше слышать о пламени. Я встала с подушки и вышла наружу. Изморозь, покрывшая землю, посверкивала в лунном свете. Я дрожала.
        - Ты когда-либо задумывалась о том, сколько еще ночей нам предстоит вот так стоять и смотреть на луну?
        - Да.
        - Я хочу взять тебя в жены, Сита.
        Я повернулась, чтобы увидеть его в лунном свете. Плакать сейчас было неуместно, но на глазах у меня выступили слезы.
        - Женщина живет и умирает дургаваси.
        - А ты не думаешь, что рани, возможно, сделает для нас исключение?
        Рани и впрямь могла так поступить, но теперь слишком поздно. Действительность была настолько невыносима, что я не смела взглянуть ей в лицо, боясь сломаться под неподъемным грузом. Я позволила мужчине обнять меня. От него пахло древесным углем и кедровой древесиной.
        - Если мы останемся живы, я на тебе женюсь, - прошептал Арджун.
        - Но…
        Он прикоснулся пальцем к моим губам.
        - Ты выживешь. Когда британцы придут, мы будем жить и увидим, чем все закончится.

* * *
        В феврале до нас начали доходить тревожные вести из соседних княжеств. В них говорилось о мародерстве, разрушениях и изнасилованиях. Во всех этих злодеяниях были замешаны воины княжеств Скиндия и Орчха, предоставленные их правителями в помощь британцам.
        Наступил Холи[110 - Холи - ежегодный индуистский фестиваль весны.]. Обычно в это время улицы были заполнены детьми, забрасывающими друг друга красками, но сейчас в городе царила гробовая тишина.
        Мы сидели в зале рани и ели жареные орехи.
        Ананд взял один орешек в ручку и произнес:
        - Моя настоящая мама жарила мне орехи.
        Лицо рани исказилось от пронзившей ее боли. Эти шесть слов произвели на госпожу такое удручающее впечатление, что на нее нельзя было смотреть без жалости. Я первым делом подумала о том, что во всем этом виновата Кахини. Если бы не она, раджкумар наверняка выжил бы и княжество Джханси никто бы не пытался аннексировать. Не было бы марша на Дели и резни в Канпуре. Британцы не стали бы никому мстить. Я посмотрела в сторону Кахини, и наши взгляды встретились. Она оставалась невозмутимой и даже не отвела своего взгляда. Я вновь подумала о том, что мне, возможно, стоит рассказать рани все, что я знаю. Но кому она поверит? Мне или своей любимой двоюродной сестре мужа, женщине, которая развлекала раджу, когда он был еще жив?

* * *
        Генерал Хью Роуз во главе своей армии подошел к Джханси двадцать первого марта. Погода стояла прохладная, и звуки тревожного набата разносились над Джханси. От генерала приехал парламентер с предложением мира.
        Моропант, лишь взглянув на письмо, отверг предложение:
        - Их мир означает поражение и смерть каждого мальчика старше тринадцати лет.
        Спустя два дня, вечером двадцать третьего марта, британцы вступили в пригород Джханси. Там они обнаружили, что все колодцы либо сухие, либо отравлены, а во всем городе не осталось ни единого зернышка. Британцы медленно двигались по улицам мимо домов с закрытыми ставнями, направляясь к нашей крепости, за стенами которой располагались дворец, храмы и казармы. Издалека крепость Джханси казалась весьма незамысловатым гранитным строением, возведенным на низком холме. Но на самом деле, за исключением южной стороны, она была неприступной. Высоченная гора поднималась с запада. С юга крепость защищали башни, в каждой из которых можно было расположить пять пушек. Никто не помнил, когда были возведены эти укрепления, примыкающие к восьми городским воротам, но они и поныне служили надежной защитой.
        Британцы открыли огонь.
        Это может показаться странным, но постепенно мы привыкли к орудийной пальбе. И утром, на занятиях йогой, и в храме, во время молитвы, и даже на майдане звук этой пальбы постоянно сопровождал нас. В конце концов мы перестали его замечать. Стрельба пугала детей. На улицах они жались к своим матерям или просили взять их на руки. Но в общем ничего в городе не изменилось: книжную лавку хозяин не закрывал, тележки с овощами, как и прежде, возили по улицам города, даже мужчина на обочине жарил на металлической сковороде пури[111 - Пури - традиционный жареный индийский хлеб.], а кипящий жир, разбрызгиваясь по сторонам, все так же пачкал ему одежду.
        На четвертый день осады Сундари разбудила нас на час раньше, чем обычно. Когда мы пришли на майдан, рани была уже там. На голове у нее была повязана голубая муретха, хорошо гармонировавшая с бело-голубой ангаркхой и голубыми чуридарами. Как только мы заняли свои места на траве, рани встала с подушки. Ее речь была краткой.
        - Многих из вас я знаю уже почти десятилетие, некоторых, как Сундари и Хееру, даже дольше. Никто не может сказать, что жизнь дургаваси легкая. Но никто не будет требовать от дургаваси, чтобы она умерла за рани. Вскоре британцы подтянут тяжелые орудия, и тогда начнется настоящая война. Сейчас каждая из вас должна решить, пойдет ли она вместе со мной в бой или останется дома. Я не осужу ту из вас, которая решит покинуть дурга-дал сегодня.
        Над майданом повисла такая тишина, что я слышала, как негромко ржут лошади в близлежащей конюшне.
        - Если есть такие, кто хочет уйти, прошу, уходите сейчас.
        Мы переглядывались в ожидании, что кто-то встанет. Я думала, что Кахини, возможно, захочет уйти… или милая низкорослая Моти, но они оставались неподвижно сидеть.
        - Не относитесь легкомысленно к своему выбору. Я не знаю, как бы поступила на вашем месте… особенно если бы у меня был муж…
        Взгляд ее устремился к Джхалкари.
        - Мы остаемся с вами, - ответила та.
        Мы подняли сжатые в кулаки руки. Рани смахнула с глаз слезы.
        Было решено, что, если британцы пробьются сквозь стены крепости, Каши будет защищать Ананда. Мы будем защищать рани, а ее личные стражи будут охранять женщин и детей в Панч-Махале. Я пыталась представить, при каких условиях нашу крепость могут взять штурмом, и не смогла додуматься. Гранитные стены способны выдержать любую осаду. У нас шесть тысяч солдат. Наши шпионы докладывали, что у британцев - полторы тысячи. У нас семь колодцев и запасов пищи на два месяца. У них нет запасов свежей воды.
        Огромную пушку, названную нами Гханагарадж, что в переводе означает «могущественный из могущественнейших», установили на южной башне, возвышающейся над холмом Капу-Тикри. Восемь других орудий прикатили на позиции позади крепостных стен. Британцы, в свою очередь, подкатили свои орудия поближе.
        Многие люди уже описывали до меня, как ядра пробивают стены домов, как кричат в агонии раненые с оторванными или искалеченными руками и ногами. Огонь… битый камень… хаос… смерть… Скажу только, что все описания не передают в полной мере того ужаса.
        Стоя рядом с Арджуном и Моти за крепостной стеной, я видела, как наполовину разрушилась южная башня. Вместе с капитаном и Мандар я принимала участие в вылазке за стены крепости. Каждая моя стрела несла смерть чьему-то отцу. Сколько матерей будут оплакивать своих сыновей? Вдруг страшный взрыв сотряс до основания крепость. Старший канонир погиб, и никто больше не стрелял из Гханагараджа.
        - Стреляйте! - прокричал Арджун. - Продолжайте вести огонь!
        - Что она делает? - раздался вдруг возглас Мандар.
        Мы увидели, как маленькая Моти быстро взбирается по раскрошенным ступеням, ведущим наверх башни. Она успела поджечь фитиль и выстрелить из пушки всего лишь раз, потому что пули разворотили ей грудь. Взрывная волна сбила меня с ног, и я упала на землю. Повсюду звучал грохот орудийной пальбы и раздавались пронзительные крики. Я, шатаясь, поднялась на ноги. В сопровождении Арджуна и Мандар я заковыляла мимо горящих руин к Панч-Махалу.
        - Где рани? - кричала я, но никто не знал.
        Везде бегали люди. Вопили перепуганные дети. А затем Арджун указал мне на подвергшийся разрушению внутренний дворик. Красивые плиты, его устилавшие, теперь во многих местах были расколоты ядрами, а вода в фонтане почернела от падающего в него пепла. Рани окружали советники и военные. Лоб ее был выпачкан в саже.
        - Англичане перестанут стрелять, когда стемнеет, - увидев Арджуна, сказала она. - Но с рассветом…
        Недосказанные слова повисли в воздухе.
        - Что нам делать? - спросил капитан.
        Рани смотрела вдаль, где над местом, куда попало ядро мортиры, клубился дым.
        - Соорудить защитное кольцо вокруг дворца. Надо защитить женщин и детей, укрывшихся в Панч-Махале.
        В залах и коридорах дворца толпились люди. Все, кто не смог или не захотел бежать от британской армии, нашли здесь убежище. Но мы понимали, что британцам вполне под силу поджечь здания и обратить все вокруг в руины и пепел. Тех, кто попытается бежать, они просто пристрелят.
        В ту ночь мы спали в коридоре перед дверями, ведущими в покои рани. Арджун стоял на первой страже. Мне как раз снилась Моти, взбегающая вверх по лестнице на башню. Она кричала: «Сита! Сита! Проснись! У меня был сон!»
        Я открыла глаза и увидела перед собой лицо рани.
        - У меня был сон, - повторила она.
        Рани никогда прежде не говорила при мне о своих снах.
        - Я видела ангела, - поведала она мне.
        В индуизме нет ангелов, а вот у христиан и мусульман они есть.
        - Она была одета во все красное, а драгоценные камни на ее платье сверкали ярче, чем это, - молвила рани, рукой указывая на масляную лампу, которая висела недалеко от нее. - Она держала в руках клубок пламени. Руки ее начали гореть. Ангел сказала, что такова доля крепости. Джханси обречен быть разрушенным пламенем.
        - Но почему ангел? - ощущая, как дрожит мое тело, спросила я. - Почему не Дурга, не Рама, не Кали?
        - Я не знаю. Но она казалась мне такой же осязаемой, как ты сейчас.
        - Вы еще кому-либо рассказывали о вашем сне? - спросила я, думая о том, что не следовало бы этого делать.
        - Нет. Сита, это больше чем ночной кошмар. Это видение.
        Мы немного помолчали.
        - Через несколько часов взойдет солнце, - произнесла я, - и англичане будут здесь.
        - Да.
        Видно было, что госпожа пытается избавиться от непрошеного видения.
        - Мы должны приготовиться, - сказала она.
        Мы начали будить выживших дургаваси и дворцовых стражей. Первой рани разбудила Кахини. Видя, с какой заботой кладет рани ладонь на руку Кахини, я пожалела о том, что вместо Моти не погибла эта особа.
        К пяти часам утра все проснулись и стали ждать.
        С оружием наготове мы стояли у пролома в крепостной стене и вслушивались в оживленные птичьи голоса. Птицам было все равно, что мы убиваем друг друга. Им было безразлично, кто возьмет верх. Завтра они будут щебетать как ни в чем не бывало, даже если все наши бездыханные тела поплывут по водам Ганга. Рани выглянула из-за края защитного парапета. Я увидела это в тот же миг, что и она: на северном берегу реки Бетва стеной поднималось пламя от горящей травы, а в его свете была видна армия, настолько огромная, что нельзя было различить ни конца ее, ни края.
        Глава 26
        Крики радости взмыли в небо, когда в предрассветных лучах нового дня мы узнали красно-белую форму взбунтовавшихся сипаев. Это прибыла армия Сагиба под командованием генерала Тантия Топи. Более двадцати тысяч человек. С ним были раджа Банпура, раджа Шахгарха, набоб[112 - Набоб - титул правителей некоторых провинций Восточной Индии в империи Великих Моголов.] Банды, сипаи Канпура и Ассама. Наш перевес был настолько ощутим, что мы диву давались, почему британцы не разбегаются в панике прочь.
        Мы наблюдали с крепостных стен, как слоны возникают в серости предутреннего часа. Они перевозили на себе пушки, оружие и людей. Наши слоны служили лишь для украшения процессий, а не для войны, но при виде этих огромных животных, бредущих по равнинам, расстилавшимся за крепостными стенами, мы ощущали небывалую легкость на сердце. Рани собрала своих стражей. Хеера и Раджаси должны были встать на посту у порохового погреба, в котором хранились все запасы Джханси. Оставшиеся дургаваси и двадцать два стража ее личной охраны находились в зале дурбара, ожидая дальнейших указаний.
        Во дворце царило праздничное настроение. Двадцать тысяч воинов появились из тумана подобно небесной армии, посланной богами. Это наша земля. Это наши люди. Боги наконец встали на нашу сторону. Мы расселись на возвышении, а рани заняла свой трон в предвкушении скорой победы.
        А затем случилось невообразимое. Пришли вести, что генерал Роуз разделил свои силы и что они нанесли поражение повстанцам у реки. По мере того как развивались события, начали приходить все более мрачные вести. Арджун не мог понять, почему Тантия Топи позволил обнажить внешние фланги.
        - Совершеннейшая бессмыслица, - то и дело повторял он, перекрикивая плач младенцев и вопли испуганных женщин, которые нашли прибежище в стенах дворца.
        Вскоре произошло еще нечто ужасное: ядра двух британских мортир угодили прямиком в пороховой погреб. Взрыв услышали или почувствовали все в крепости. Объятые ужасом женщины, находившиеся в коридорах, истошно голосили. Казалось, гранитные стены вот-вот рассыплются. Затем собравшиеся в зале дурбара люди смолкли, ожидая второго взрыва. Взорвалось… Мгновением позже последовал третий взрыв…
        - Что происходит? - воскликнула Мандар.
        С докладом прибежал солдат.
        - Пороховой погреб взлетел на воздух со всем содержимым! - крикнул он.
        Рани закрыла рот руками. Первая ее мысль была не о порохе.
        - Хеера и Раджаси, - прошептала она.
        Мандар прикрыла глаза.
        - Идите со мной. Вы должны сами все увидеть, - сказал солдат и увел за собой рани.
        Мы ожидали ее возвращения около часа, прислушиваясь к растущей вокруг нас панике. Хеера и Раджаси погибли. Мне трудно было в это поверить.
        Когда вернулась рани, они позвала нас троих за собой.
        - Арджун. Сита. Сундари.
        Мы последовали за ней вниз по лестнице до ее покоев. Зайдя внутрь, она приказала Арджуну запереть дверь. Затем она дрожащей рукой протянула то, что на вид было официальным письмом из дворца.
        - Это передал мне Тантия Топи. Он нашел его у одного из британцев.
        Я взяла и прочла письмо вслух. Оно было написано на английском языке. Гопал сообщал, где находится пороховой погреб и как две десятидюймовые мортиры могут взорвать его и обезоружить армию Джханси.
        - Нас предали, - прошептала Сундари.
        - И не только Гопал, - молвил Арджун. - Его уже арестовали?
        - Да. Я поручила его допросить.
        Мне стало дурно. Мое тело отяжелело, как будто превратившись в камень, который тянул меня к земле. Если бы я рассказала рани все, что знаю, прежде чем…
        Арджун бросил на меня взгляд, и я прошептала:
        - Я кое-что знаю…
        Судя по выражению лица рани, она боялась услышать, что это я предательница. Но я рассказала ей то, что видела, поведала, как Кахини и Гопал послали кому-то перстень, как этот перстень появился у Садашива, когда он оказался здесь. Напомнила я и о том, что Кахини настаивала на сохранении жизни узурпатору, а потом рассказала, как Кахини «обнаружила» у меня в мурти болиголов.
        Рани подошла к своей кровати и тяжело опустилась на нее. Она не смотрела на меня, она вообще ни на кого не смотрела.
        - Извините, - произнесла я, чувствуя всю несостоятельность своих слов.
        Это было все равно что протягивать умирающей от голода женщине пригоршню риса.
        - Я не знала, поверите ли вы мне.
        Некоторое время рани молчала, а затем призналась:
        - Я бы действительно не поверила. Однажды раджа сказал мне, что для рани - это самый большой недостаток. Я доверяю слишком многим. Он тоже доверял…
        Ее голос дрогнул. Мы молчали. Она на время погрузилась в собственные мысли.
        - Я хочу услышать признание Гопала. Я скажу, чтобы ему сохранили жизнь, если он разоблачит Кахини. Британцы все равно его убьют.
        Конечно, убьют. Если человек готов выдать секреты своей страны, то почему бы ему со временем не предать их?
        - Возвращайтесь в зал и присматривайте за Кахини. Пусть даже не пытается улизнуть. Если же попытается, задержите ее.
        Мы вернулись в зал дурбара. Там по-прежнему царила паника: младенцы плакали, старшие братья и сестры старались как могли их успокоить. Женщины вели себя словно контуженные. Некоторые раскачивались, стоя на коленях, и молились. Другие тупо уставились в стену перед собой. Живы ли мужья этих женщин? Увидят ли они их когда-нибудь?
        Кахини сидела в зале рани на своей любимой подушке. В какой-то момент в ней, возможно, заговорил животный инстинкт. Поднявшись, она устремилась во внутренний дворик, обходя разбитые плиты.
        Мы втроем бросились вслед за ней.
        - Стоять! - крикнула Сундари.
        К моему удивлению, Кахини послушалась, но, когда она обернулась, мы увидели дуло пистолета, приставленное к груди Сундари. Кахини выстрелила. В тот же миг я выстрелила из лука. Стрела попала Кахини в руку. Женщина споткнулась и упала на спину. Когда она попыталась привстать, Арджун навалился на нее и отобрал оружие. На его зов прибежали несколько стражей, а я тем временем занялась Сундари.
        Капитанша дурга-дала схватилась за грудь. После стольких лет преданной службы враг нанес удар не снаружи, а изнутри.
        - С тобой все будет в порядке, - пообещала я ей.
        В первый день, когда мы познакомились, Сундари напомнила мне кошку. У англичан есть поговорка: у кошки девять жизней. Но у Сундари была только одна. Она прерывисто дышала. Пальцы ее сжали мою руку. Тонкая струйка крови текла у женщины изо рта.
        - Сундари!
        Лицо Кахини, похожее на маску, было совершенно безучастным.
        - Ты ее убила! - крикнула я.
        Рука ее сильно кровоточила, но женщина даже не взглянула на нее.
        - Ты отравила раджкумара, - произнесла я, подойдя к ней. - Ты отравила раджу. Рани была бы следующей, но ты рассчитывала, что британцы сделают это вместо тебя!
        - Ну а ты хоть что-то сделала, чтобы мне помешать? - довольно ухмыляясь, сказала Кахини.
        - Стражи! Отведите ее в темницу! - приказал Арджун.
        Но я напомнила им, что там находится ее любовник Садашив.
        - Почему бы не отдать ее британцам? - предложил один из стражей.
        Впервые на лице Кахини промелькнул страх.
        - Уж лучше я себя убью!
        Она отчаянно сопротивлялась, но не могла справиться с четырьмя мужчинами. Мы слышали ее крики все время, пока ее тащили вниз по холму. Солдаты унесли тело Сундари. Мы вернулись в зал рани. Покрасневшие глаза госпожи свидетельствовали о том, что она уже знает о случившемся.
        - Сожалею, - сказала я, бросив взгляд на Каши, обнимавшую Ананда. - Кахини отдадут британцам. Пусть делают с ней все, что хотят.
        - Не понимаю, - с недоумевающим видом произнесла рани.
        Я взглянула на Арджуна.
        - Я думала, что Ваше Высочество расстроены тем, что произошло с Сундари…
        - А что с Сундари?
        - Кахини выстрелила и убила ее, - тихо сказала я.
        Рани обхватила руками голову. Каши громко расплакалась. Рани приподняла голову и махнула рукой на стопку распечатанных писем.
        - Там и твои, - сказала она. - Гопал их прятал.
        Словно одержимая, я принялась рыться в письмах. Одно… два… три письма от Ишана, мужа сестры. Одно от Шиваджи. Еще три письма прислал мой отец. Все они были написаны за минувшие четыре месяца. Первым я развернула письмо отца. «Ты нужна в Барва-Сагаре, Сита. Пожалуйста, приезжай немедленно. Приведи с собой солдат со двора рани. Британцы забрали самых красивых женщин в деревне, в том числе твою сестру…»
        Я едва дышала.
        Шиваджи писал: «Сита! Ануджу увезли в дом проституции. Они отказываются ее отпустить. Только боги знают, что они там с ней делают, но мы надеемся, что деньги и сила могут их переубедить. Сита, пожалуйста…»
        Я прижала ладонь ко лбу, стараясь унять волнение, но строчки прыгали перед моими глазами и мне едва удавалось сдерживать слезы. Арджун читал письма, которые я откладывала. В каждом меня умоляли приехать, привезти деньги, людей или то и другое.
        «Мой сын примет Ануджу как жену, но в каком она будет состоянии, если мы не вызволим ее сейчас? Представь, что они с ней делают. Я не думаю, что ты получаешь эти письма. В противном случае ты бы уже приехала».
        Я отложила оставшиеся письма. Какая бы судьба ни ждала Кахини, я была уверена, что она будет недостаточно ужасной для нее.
        - Как только мы сможем, я пришлю людей и деньги, - пообещала рани.
        Но кто знает, когда это случится? Если я погибну в Джханси, моя плененная британцами сестра останется в борделе. Эта мысль помогла мне понять, что же двигало Азимуллой-ханом. Теперь я на самом деле понимала, что такое неукротимая ярость.
        - А что говорит Гопал? - спросил Арджун.
        - Он признал, что Сита оказалась права в своих подозрениях, - бесстрастным голосом произнесла рани. - Кахини обещала стать его любовницей, если он поможет ей и Садашиву завладеть троном.
        - Выбрось из головы дурные мысли, Сита, - сказал Арджун. - Когда бой закончится, мы поскачем прямиком в Барва-Сагар.
        Он повернулся к рани:
        - Наши воины все еще сражаются.
        Рани поднялась на ноги.
        - Прогоним британцев из Джханси и со всего континента! - провозгласила она.
        Она позвала Мандар, Прийалу и Джхалкари. Мы впятером направились на крепостную стену. Когда мы подошли к ней, генерал Рагхунатх Сингх спустился с нее доложить о положении дел.
        - Запасы воды кем-то испорчены, - сообщил он. - Осталось лишь на два дня.
        Стреляли без перерыва. Нам приходилось кричать, чтобы услышать друг друга.
        - Тантия Топи добился успехов? - спросила рани.
        - Говорят, что он сбежал в Чаркхари, Ваше Высочество. Повстанцы остались без предводителя. Британцы установили двадцатичетырехфунтовую гаубицу. Теперь, когда они откроют огонь, стены Джханси не выдержат.
        Мы стояли кружком. Легкий ветерок обдувал мне шею. Сейчас апрель. Где-то в Индии женщины вплетают в длинные косы жасминовый цвет.
        - Войска собираются в Калпи, - продолжал генерал Сингх. - Мой совет: покинуть Джханси. Берите своего сына и направляйтесь в Калпи. Если вы спасетесь, то сможете продолжить борьбу.
        Мы отправились в обратный путь к Панч-Махалу. Повсюду на улицах раздавались крики женщин, молящих рани спасти их. Внутри дворца хаос лишь усугубился. По коридорам в панике бегали, истошно крича, люди. Когда мы добрались до спальни рани, Джхалкари попросила переговорить с госпожой наедине. Мы остались ждать в коридоре. То и дело к нам обращалась женщина с ребенком, моля помочь ей спастись.
        - Я знаю, что рани бежит с раджкумаром. Вы будете с ней. Возьмите моего сына. Пожалуйста! - впав в истерику, молила женщина.
        - Шримати, мы не можем, - мягко произнесла Прийала. - Дороги из города нет.
        - На что мне тогда надеяться? А ему?
        Женщина протянула на вытянутых руках своего сына. На вид ему было не больше шести месяцев от роду. У ребенка были большие глаза и щеки с ямочками.
        - Он не будет обузой. Он послушный ребенок.
        - Шримати, - прошептала Прийала. - Извините. Мы будем за вас молиться.
        - Пожалуйста! - вскричала женщина. - Ему не надо много молока. Он уже ест обычную пищу…
        Прийала расплакалась теперь в открытую. Арджун отвернулся. Я знала, что он чувствует себя таким же беспомощным, как и я.
        Когда рани открыла дверь, у нее и Джхалкари были покрасневшие глаза.
        - Арджун! Сита! Я желаю видеть вас двоих у себя, - сказала рани.
        Джхалкари грустно улыбнулась мне, когда мы проходили мимо нее.
        Какое-то время рани просто не могла вымолвить и слова. Когда же она заговорила, голос ее был глух, будто она долгие часы громко разговаривала.
        - Мы уходим из Джханси сегодня ночью через Бхандирские ворота. Со мной пойдут мой отец и четыреста его людей… также Каши с Анандом, Мандар и Прийала… а еще все стражи Арджуна. Мы подождем, пока британцы вторгнутся в Джханси и воцарится хаос. Мы переоденемся в воинов из Орчхи, - сообщила она.
        Мудрая уловка, поскольку княжество Орчха послало свои войска в помощь британцам. Внешне они ничем не отличаются от людей рани.
        Рани протянула Арджуну кошель из голубого бархата.
        - Возьми это. Здесь достаточно, чтобы выкупить сестру Ситы у британцев. Вы оба не поедете в Калпи.
        Мы попытались возразить, но рани решительно прервала нас, покачав головой.
        - Выбери десятерых, кто поедет с вами. Когда ее освободите, найдите меня, если сможете. Если не сможете, распоряжайтесь тем, что останется в кошеле, на свое усмотрение. Бегите в какой-нибудь город подальше отсюда, женитесь и родите детей. И будьте осторожны, чтобы британцы не нашли вас.
        Она отмахнулась от нас прежде, чем мы успели еще что-либо сказать ей. В ближайший час ей надо переговорить с важными людьми о более значимых для нее вещах. Она хочет со всеми попрощаться.
        Я и Арджун уселись в зале рядом с Джхалкари в ожидании, когда нас позовут. Все молчали. Я попыталась разговорить Джхалкари, узнать, что она задумала, чтобы пробраться в Калпи, но она наотрез отказалась отвечать на все мои вопросы. Я недоумевала, почему Джхалкари проявляет такое упрямство. Неужели она больше мне не доверяет? Я изредка бросала взгляды в ее сторону, надеясь, что Джхалкари передумает, но ее лицо оставалось для меня запертой шкатулкой. Она явно не желала, чтобы я в это вмешивалась.
        К полуночи мы переоделись, облачившись в свободного покроя чуридары и грязные курты, чтобы походить на солдат из Орчхи. От этой одежды так несло и она имела такой вид, что я догадалась: ее сняли с мертвецов. У рани в руках был какой-то продолговатый сверток ткани и оружие. Если на ней и имелись украшения, то они были спрятаны под куртой и я их не видела. Со стоявших снаружи лошадей тоже были сняты все привычные украшения. Саранги, кобыла госпожи, стояла неоседланная. Рани положила на спину животного сверток старой ткани, который должен был заменить ей седло. Каши принесла Ананда. Рани крепко привязала приемного сына у себя за спиной, а затем его укутали шерстяным плащом. Ребенок сохранял полнейшее молчание. Я не услышала от него ни всхлипываний, ни слов жалобы. Каким он станет мужчиной, если выживет?
        Я погладила бок Шера. Из-за неутихающей стрельбы конь то и дело вздрагивал и в нетерпении бил копытами землю. Каши, Мандар и Прийала заняли свои места позади рани. А затем вышла Джхалкари. Увидев, во что она оделась, я все поняла.
        - Джхалкари! У тебя же муж! - воскликнула я. - Что ты делаешь?
        Дургаваси была одета в голубую ангаркху. На ее шее висело жемчужное ожерелье, а в нос вдето кольцо. Только те, кто знал Лакшми Баи близко, мог бы понять, что перед ними не рани. Она собиралась, притворившись рани, устроить возле одних из ворот вылазку, чтобы отвлечь внимание врага на себя. Но как только британцы поймут, что их обманули, они казнят Джхалкари.
        Я расплакалась. Джхалкари обняла меня. Я разрыдалась у нее на груди.
        - Зачем ты это делаешь?
        - Чтобы рани смогла продолжать борьбу в Калпи. А ты можешь придумать что-нибудь лучше?
        Если начистоту, я не знала, чем могу помочь в создавшейся ситуации, поэтому я отстранилась от Джхалкари и старалась не смотреть на нее.
        Арджун сел верхом на своего коня, я - на Шера. Потом мы все вместе поскакали к Бхандирским воротам. Мое сердце было переполнено болью. У ворот нас остановили охранявшие их вражеские солдаты.
        - Мы из Орчхи, - на бунделкхандском диалекте заявил генерал Сингх.
        Англичанин смотрел прямо на рани, но видел перед собой уставшего солдата, а не женщину.
        - Проезжайте!
        Мы выехали из Джханси настолько быстро, насколько было в наших силах.
        Оглянувшись, я увидела, что весь город охвачен пламенем.
        Мы не успели отъехать далеко, когда до авангарда нашего отряда донеслись крики, что за нами увязалась погоня. Мы остановились на краю крестьянского поля.
        - Нам нужно разделиться, - решительным тоном заявил Арджун. - Мы слишком медленно двигаемся. Вы вместе с дургаваси и моими стражами скачите вперед. Так вы быстрее доберетесь до Калпи.
        - Солдаты знают, что она в одежде воина. Надо переодеться, чтобы сойти за крестьянок, - предложила я.
        Издалека долетал звук ружейной пальбы. Арджуна мои слова не убедили.
        - В «Одиссее» Гомера Одиссей вернулся домой после двадцатилетнего отсутствия и не был уверен, кому может доверять. Тогда он успешно притворился, переодевшись, бродягой, и никто его не узнал, - настаивала я.
        Рани приказала Мандар и Прийале купить одежду у крестьянина, которому принадлежало поле. Когда они вернулись, я и рани пошли в маленькую хижину. Мы молча сняли с себя нашу одежду и переоделись. Теперь рани вряд ли можно было отличить от крестьянки. Прежде чем сесть на лошадей, она пожала мне руку.
        - Спасибо.
        Она не уточнила, за что благодарит меня, и я сжала ее руку, надеясь, что госпожа знает, насколько она мне дорога.
        - Поскакали.
        У развилки дорог Арджун и я свернули к Барва-Сагару, а рани вместе со своими приближенными поскакала на север к Калпи.
        Глава 27
        Путь в Барва-Сагар занял восемь часов. Мы останавливались лишь для того, чтобы напоить лошадей и дать им отдых. По большей части деревни, через которые мы проезжали, казались вполне мирными. Женщин в них забрали для британских борделей, а урожай отняли в уплату налогов.
        Рассвело. Деревню окрасил розоватый солнечный свет. Никто не вышел нам навстречу. Мы не увидели мальчиков, выпасавших буйволов на полях. Все окна были закрыты ставнями. Не считают же они нас частью британской армии?
        Когда мы подъехали к дому моего отца, то увидели, что растения во внутреннем дворике засохли, а над кухней не клубился дым.
        - Пита-джи! - крикнула я.
        Никто не ответил.
        Мы спешились и вошли в дом. Там было темно. Я прошлась по комнатам. Воспоминания нахлынули на меня. Я вспомнила, как сестра, свернувшись клубочком, лежала возле меня на чарпае. А вот деревянный сундук, в котором я хранила любимые вещицы, к примеру, вырезанного из чурбачка медведя. Было ясно, что в доме никто уже не жил некоторое время.
        - Возможно, они бежали? - предположил Арджун.
        Маловероятно. Бежали? Куда? С кем?
        Я поспешила обратно через внутренний дворик. Пока другие стражи остались ждать, Арджун последовал за мной к дому Шиваджи. Я услышала низкие, приглушенные голоса, не громче журчания струйки воды, раздающиеся изнутри дома.
        - Шиваджи! - постучав в дверь, позвала я. - Шиваджи!
        Дверь приоткрыл Ишан.
        - Отца нет.
        Лицо мужчины было изнуренным. В дверном проеме появились его братья.
        - Сита! - произнес старший брат.
        Я вспомнила, что однажды мы встречались. Тогда он был с Шиваджи. Его, кажется, звали Депаном.
        - Проходите в кухню, - приглашая нас в дом, молвил Депан. - Что вам известно?
        - Отец прислал письмо, написал, что Ануджу забрали, - ответила я дрогнувшим голосом. - Он просил помощи и денег. Вот мы и приехали.
        - С благословения рани, - прибавил Арджун.
        - То было в феврале, - сказал Депан и потупился, уставившись на свои колени. - Сита…
        - Говорите! - повысив голос, вскрикнула я.
        - Ваш отец погиб. Приехал местный кутваль и заявил, что ему приказано найти самых красивых женщин в Барва-Сагаре. Кто-то рассказал ему об Анудже. Когда они ее увидели, то сразу же забрали. У них были ружья. Все случилось очень быстро. Когда ее увели, ваш отец попросил Шиваджи помочь ему.
        У меня перехватило дыхание. Я просто не могла ни вдохнуть, ни выдохнуть.
        - Они хотели ее выкупить, Сита, но, когда пришли к чакле[113 - В современной Индии чаклой называют скалку для теста, но в государстве Великих Моголов так называли наименьшую административную единицу деления (общину), а также здание местного самоуправления.], британцы даже не стали слушать их. Чуть позже ваш отец и Шиваджи вернулись туда с большим числом мужчин, - рассказывал Депан. - Ваш отец умер сразу же, а мой протянул еще три дня.
        Я дрожала всем телом. Папа… Мой папа мертв.
        - Мы можем отвести вас к чакле, Сита, но они все равно ее не отпустят.
        - А что стало с Авани и дади-джи? - тихо спросила я.
        - Жена вашего отца совершила сати, - сообщил Депан. - Никто не смог ее остановить.
        Я закрыла лицо руками. Авани просто не представляла себе жизнь, в которой она будет дважды вдовой. Боялась ли она, что никто не будет о ней заботиться? Просила ли она кого-нибудь написать мне письмо, на которое не получила ответа?
        - Ваша бабушка заболела и умерла через месяц.
        Отчаяние, горячее и жгучее, словно огонь, жгло все мое тело. Когда я приехала в Джханси, Джхалкари предупредила меня, чтобы я не передавала письма через Гопала, но мне хотелось сэкономить деньги. Моя скаредность слишком дорого обошлась мне…
        Если бы кто-то сказал, что мое вступление в дурга-дал будет стоить мне семьи, я бы ни за что на это не пошла. Какая бы судьба меня ни ждала, я бы не рискнула жизнями отца, Ануджи и Авани. Лучше уж храм Аннапурны.
        - Мы вернем мою сестру, - пообещала я.
        Но Депан смотрел мимо меня.
        - Сита, ее увели четыре месяца назад.
        Я знала, что он хочет сказать: Ишан ее больше не примет.
        - Это правда? - повернувшись к нему, спросила я.
        Мне бы хотелось услышать это непосредственно от Ишана.
        - Ты от нее отказываешься?
        Ишан отвернулся.
        - Говори же! - прикрикнула я на него.
        Зять разрыдался, а Арджун взял меня за руку.
        - Сита, давай разыщем ее. Проведите нас к чакле, - произнес капитан. - Сколько там солдат?
        - Около пятидесяти, - сказал другой брат. - Британцы размещают свои отряды во всех больших деревнях, где могут начаться волнения.
        - И сколько женщин нужно пятидесяти мужчинам? - хотела я знать.
        Депан вздрогнул. Уверена, бесстыдство моего вопроса неприятно поразило его. Женщины в его доме не привыкли к обществу мужчин с пистолетами на боку и колчанами стрел за плечами. Они вели себя тихо и скромно. Два месяца назад моя сестра была одной из них.
        - Десять, - тихо ответил Депан. - Они забрали десятерых.
        - Спасением одной Ануджи дело не ограничится, - сказала я Арджуну.
        Он кивнул.
        - Понимаю.
        Депан шел пешком, а мы ехали вслед за ним на лошадях. Солнце уже высоко поднялось над горизонтом, но деревня по-прежнему была погружена в тишину. Как раз настало время жатвы. Сейчас в полях должны работать люди - жать ячмень, пшеницу, горчицу или собирать фасоль. По крайней мере, в отличие от выжженных полей вокруг Джханси, эти оставались просто заброшенными.
        - Когда мы подъедем к чакле, - предупредил Арджун своих людей, - никто из вас не будет стрелять. Если британцы погибнут, расплачиваться придется всей деревне. Я выкуплю женщин и верну их домой.
        - А если семьи не примут их обратно? - спросил один из стражей.
        - Тогда мы воспользуемся великодушием рани и купим им дом, где они смогут жить.
        Чакла оказалась небольшим домишком, стоящим возле храма Дурги.
        - Оставайся снаружи, - сказал Арджун мне, когда мы приехали. - Мы должны казаться им местными мужчинами. Если они увидят, что среди нас женщина, они начнут строить предположения, откуда мы здесь появились.
        Я не стала возражать, и Арджун, спешившись, отправился вместе с Депаном к деревянному дому. Им навстречу вышел офицер, а затем они все вместе зашли в дом. Сотня страшных картин промелькнула перед моим мысленным взором. Что, если британцы их убьют? Что, если они не отпустят Ануджу?
        Но в конечном счете золото оказалось сильнее похоти.
        Через какое-то время из дома вышел Депан, а за ним девять девушек. Последней шла Ануджа. Я не сразу узнала ее. Сестра похудела. Под глазами обозначились темные круги. Но больше всего меня поразил ее увеличенный живот. От увиденного у меня перехватило дыхание. Я соскочила с коня и бросилась к ней. Мне было все равно, что офицеры из окон смотрят на нас.
        - Ану! - крикнула я. - Ануджа! Это я, Сита!
        - Я знаю, кто ты.
        Это был чужой голос. Он принадлежал другому человеку, жесткому и неродному мне.
        - Ступай с Депаном. Отведи ее в ваш дом, - сказал мне Арджун. - Я приеду туда после того, как мы развезем по домам остальных женщин.
        - Но я туда не пойду, - произнесла Ануджа, и я услышала в ее голосе всю муку последних четырех месяцев. - Я хочу видеть Ишана!
        Теперь она перешла на крик. Я взглянула на Депана. Ануджа беременна от другого… от британца. Даже самый «понимающий» муж не примет после такого свою жену.
        - Верните меня обратно! - кричала она. - Верните меня домой!
        Ануджа вела себя как одержимая, но других женщин ее поведение, кажется, не удивило. Я взглянула на Депана. В конечном счете решение принимать ему.
        - Ладно. Пусть идет в наш дом, - уступил он.
        Я посадила сестру перед собой на коня, но Ануджа отстранилась от меня, отодвинулась как можно дальше. Ей не хотелось касаться меня. Когда мы добрались до дома Шиваджи, напряжение, испытываемое мною, стало настолько сильным, что, казалось, я вот-вот потеряю сознание.
        Я помогла сестре слезть с коня. Депан медленно открыл дверь. Другие женщины бросились к нему, но при виде моей сестры отпрянули назад. Одна закрыла лицо руками и расплакалась, но именно поведение Ишана сломило Ануджу.
        - Это не моя жена.
        - Сита, уведи ее… - начал Депан, но Ануджа ринулась в дом.
        - Ишан! - взмолилась она.
        - Ты мне не жена.
        - Ишан!
        Пав на колени, она обхватила его ноги, но Ишан с силой оттолкнул ее от себя.
        - Ишан!
        Она выла, словно раненое животное.
        Я шагнула вперед и хотела обнять сестру, но Ануджа стала вырываться.
        - Ты мне не сестра! Ты мне не семья! Вот моя семья!
        Теперь заплакала и другая женщина. У мужчин на глаза тоже навернулись слезы.
        - Ишан! - завопила Ануджа. - Пожалуйста! Посмотри на меня!
        Но он избегал на нее смотреть.
        - Уходи! - крикнул Ишан.
        А потом силы ее покинули. Ануджа повисла у меня на руках, повторяя его имя, словно мантру, снова и снова. Я понесла ее в наш пустой дом. Она начала говорить, что убьет себя и ребенка. Я рассказала ей о Гопале и письмах, но этого было недостаточно.
        - Ты предпочла меня рани! - крикнула сестра.
        Тело Ануджи сотрясалось от озноба. Я опасалась за ребенка в ее чреве.
        - Может, мне тоже надо было одеться мужчиной? Британцы, по крайней мере, хотели меня потому, что я красивая! И все из-за шелков и джути, которые ты мне прислала!
        А потом в ее голосе появились знакомые нотки.
        - Ты меня не спасла, - прошипела Ануджа, и я словно услышала бабку. - Лучше бы ты оставила меня умереть с моим ублюдком. Уходи.
        Я сделала так, как она хотела. Выйдя из дома, я направилась к нашей священной фиге. Чувство вины и горечь волнами накатывали на меня. Отца убил британский солдат, возможно сын одного из тех, кто воевал с ним бок о бок в Бирме. Я представила, какое отчаяние охватило Авани, когда она узнала о его смерти. Я думала о том, что чувствовала несчастная женщина, когда бросилась в погребальный костер моего отца и пламя стало пожирать ее тело. Теперь единственное, что мне оставалось, - ярость.
        Я вернулась в дом. Арджун заметил, в каком я состоянии. Он и еще несколько стражей сидели на кухне.
        - Может, выйдем наружу? - предложил капитан.
        - Я только оттуда.
        - Тогда пойдем в мастерскую твоего отца.
        Я не хотела, но послушно последовала за Арджуном. Запах тикового дерева заставил меня тотчас же расплакаться. Арджун обнял меня и захлопнул дверь. Мы вместе уселись на джутовые циновки. Он обнимал меня, а я плакала. Когда я выплакала все до последней слезинки, он нежно вытер рукой слезы.
        - Что они сделали с моей семьей…
        - Все закончилось, Сита, - сказал он. - Стены покрылись трещинами, а ты вместо того, чтобы пытаться их отремонтировать, спрашиваешь, почему так случилось. Твоя сестра - в соседней комнате. Она - то, что осталось. Это не так уж мало. Она беременна…
        - Британцем.
        - Ребенком, - поправил меня Арджун, - невинным ребенком. Это наше будущее.
        Я не стану притворяться, что его слова изменили мое отношение к британцам, но они в определенной степени послужили душевному успокоению, которое я испытывала на протяжении последующих нескольких недель. Слова Арджуна прояснили мое сознание и помогли понять, что мне следует делать. Мы не могли воссоединиться с рани. Мы должны были «исцелить» мою сестру, поэтому остались в Барва-Сагаре. Бывали минуты, когда горе настолько переполняло мою душу, что не было сил подняться с чарпаи и одеться, и тогда Арджун подбадривал меня.
        Теплым майским вечером, когда мы уже пробыли в Барва-Сагаре более полутора месяцев, Арджун вывел меня во внутренний двор и тихо сказал:
        - Один страж встретил на базаре человека, у которого есть вести из Джханси. Его зовут Баладжи. Он был торговцем шелками в Джханси.
        - Можно с ним встретиться?
        Арджун вернулся с хорошо одетым мужчиной лет за пятьдесят. У него были седые волосы и усы. Мне подумалось, что в молодости он был очень красив. Мы стояли во внутреннем дворе возле старой священной фиги и ждали, что он нам расскажет. Будучи маленькой, я думала, что все деревья на свете такие же большие. Я прислонилась к мощному стволу и приготовилась слушать.
        - Говорят, что британцы преследовали рани до Барды, - наконец произнес человек из Джханси. - Она убила двух британских солдат и застрелила лейтенанта. Один из ее солдат погиб, но остальные благополучно добрались до Калпи.
        - А что с городом Джханси?
        - Сожжен.
        - А люди? - спросил Арджун.
        - Убиты.
        - Но там были тысячи людей!
        Помнится, рани насчитала пять тысяч.
        - Да. Британцы потеряли около сотни.
        Есть деяния, которые совершают не иначе как демоны. Люди не должны делать такое друг с другом, но Баладжи смотрел прямо, не отводя глаз, и я понимала, что это правда. Британцы забрали пять тысяч жизней в ответ на злодеяние, совершенное немногими[114 - Во дворце в основном укрылись жены и члены семей солдат, защищавших крепость. Когда крепость пала, большинство женщин по древней традиции совершили коллективное самоубийство. Многие также умертвили собственных детей, но после захвата дворца в живых осталось около полутора сотен детей.]. Я думала о женщине, которая в отчаянии умоляла нас забрать с собой ее ребенка, вспоминала круглое лицо малыша, которого она держала на руках, ямочки на его щеках и большие блестящие глаза. Я сжала руками голову.
        - Отца рани схватили, когда он упал с коня, - продолжал Баладжи.
        Мы были шокированы тем, что довелось узнать, особенно Арджун.
        - Разве Моропант не добрался до Калпи?
        - Нет. Он пришел в Датию, но местные выдали его. У них не было другого выхода. За предоставление убежища преступникам британцы повесили бы их на деревьях. Одного подозрения хватило бы. Они повесили отца рани в Джокхан-Багхе.
        Последующие новости оказались такими же неприятными: в Калпи Рао Сагиб, брат нашего Сагиба, переманил на свою сторону большинство солдат. Рани оставили лишь двести пятьдесят всадников, с которыми ей предстояло защищать границы Калпи.
        Рао Сагиб с остальными воинами пошел на запад. Свидетели говорили, что рани, впав в ярость, последними словами проклинала трусость Рао. Жара достигала ста восемнадцати градусов по Фаренгейту[115 - Около +50° градусов по Цельсию. (Примеч. ред.)]. Воды не хватало, запасы продовольствия в крепости Калпи были на исходе. Калпи пал, но рани и ее людям удалось сбежать и присоединиться к Рао Сагибу. Говорили, что, докладывая ему, рани сказала: «Когда люди будут вспоминать войну, они будут вспоминать о тебе, Рао Сагиб, и, вспоминая, будут говорить: трус».
        Рани предложила, чтобы одиннадцать тысяч солдат, оставшихся у них, заняли ближайшую крепость Гвалиор, самую большую и мощную во всей Центральной Индии. Британцы еще не успели ее оккупировать. Махараджа Скиндии, правитель этого княжества, до сих пор сидел на своем троне, ибо поставлял англичанам продовольствие и оружие.
        Слушая рассказ Баладжи, я словно наяву видела рани, которая отдавала распоряжения и говорила, что надо делать… Солдаты прибудут в Гвалиор и попросят махараджу разрешить им остаться там на несколько дней. Затем они предоставят ему возможность либо присоединиться к восстанию и сражаться против британцев, либо сбежать. Голос рани звучал в моей голове. Она объявляла махараджу Скиндии предателем.
        - Значит, они ушли в Гвалиор? - с надеждой спросил Арджун. - Если удержать Гвалиор, мы еще можем рассчитывать на победу.
        Баладжи улыбнулся.
        - Они отправились туда прошлой ночью. А я сейчас еду в Дели. Собираюсь все начать сначала на новом месте. В Барва-Сагаре у меня осталась семья. Мы уедем, как только соберем наши пожитки…
        Значит, рани была на расстоянии дневного конного перехода к северу от нас. Она готовилась к захвату крепости Гвалиор. Я давала клятву в верности рани. Как и Арджун.
        - Я не знаю, что делать, - призналась я. - Более того, я не могу здраво мыслить.
        Я села на траву и подтянула колени к груди. Стражи наблюдали за нами с крыльца. Уверена, они догадывались, о чем мы толкуем. Нам предстояло принять важное решение: либо скакать в Гвалиор, либо оставаться в Барва-Сагаре до конца войны. Как было бы просто взять и остаться! Я постаралась прислушаться к своему внутреннему голосу, но другие голоса заглушили его. Я зажмурилась.
        - У рани три дургаваси и твои люди. Кому еще она может доверять?
        Арджун ничего не сказал. Он только слушал.
        - Но если я уеду, что делать с Ануджей? Мы сможем за ней вернуться…
        - Если мы уедем, то вряд ли выживем, - сказал Арджун, который всегда старался быть реалистом.
        Я встала.
        - Мы едем в Гвалиор.
        Это было именно то, что хотел бы услышать от меня отец. То, для чего меня тренировал Шиваджи.
        - Если мы останемся здесь, то до конца наших дней будем жить стоя на коленях. Уж лучше я умру.
        Он пожал мне руку.
        Стражи принялись складывать свои вещи, как только мы сообщили им о нашем решении. Ануджа ничего на это не сказала.
        - Я оставлю тебе достаточно денег, чтобы ты ни в чем не испытывала нужды, - заверила я сестру.
        - Моя жизнь окончена.
        - Ты носишь в себе жизнь, - молвила я, глядя на ее живот, округлость которого напоминала округлость кувшина, в котором мы носили воду из колодца. - Ничто не кончено до тех пор, пока ты сама этого не захочешь.
        Я не стала ожидать ее ответа, а пошла в свою комнату и начала складывать вещи.
        В следующий раз Баладжи пришел спустя неделю. Никто из нас не ожидал, что события примут подобный поворот. Вместо того чтобы присоединиться к повстанцам или бежать, махараджа Гвалиора решил сражаться против рани. Он собирался захватить ее и передать британцам. За это его похвалят, наградят и его власть будет нерушима, но, когда его восемь тысяч солдат услышали, как воины рани кричат: «Хар хар Махадев!», они подняли руки и повторили их приветствие. А потом они присоединились к рани. Обе армии уселись на берегу реки Морар, устроив совместную трапезу.
        Мы поверить этому не могли.
        Теперь Гвалиор принадлежал рани. Она без боя захватила сердце Индии.
        Глава 28
        Прощаясь с сестрой, я чувствовала себя так, словно прощалась с чужим мне человеком. Теперь я поняла то, чего не понимала прежде: любовь подобна временам года, а зеленый листок рано или поздно пожелтеет и засохнет. Ануджа даже не вышла проводить нас. К рассвету Барва-Сагар остался позади. Я вернусь сюда лишь однажды, в последний раз, чтобы забрать сестру и увезти ее туда, где никто не будет знать историю ее жизни. Я стала дургаваси не только для того, чтобы спасти себя от проституции, но и для того, чтобы избавить Ануджу от подобной судьбы. Однако жизнь толкнула ее в руки британцев, и она стала обычной вешья. Тем не менее я верила, что смогу спасти ее. Ничего важнее, чем это, для меня не было.
        По дороге в Гвалиор мы не встретили на своем пути никакого сопротивления. В полдень мы остановились на околице деревни, чтобы пожарить на небольшом костре, сложенном из сухих ветвей кустарника, чапати. Затем, стряхнув с одежды дорожную пыль, мы вновь отправились в путь. Когда наконец на горизонте замаячила крепость, мы натянули поводья лошадей и остановились.
        Твердыня Гвалиор, построенная на высоком, в несколько сот метров, плато, была настолько красива, что создавалось впечатление, будто ты смотришь на огромное живописное полотно. Солнце садилось, окрашивая башни и стены форта янтарным светом. Черепица поблескивала в лучах заходящего солнца золотом и глазурью. Ничто не казалось мне настолько величественным, даже крепость Джханси.
        Мы поскакали к воротам. Четыре стражника, спотыкаясь, вышли нам навстречу. Видно было, что они пьяны.
        - И что мы здесь делаем? - спросил один из стражников.
        Арджун назвался, но ему пришлось повторить одно и то же несколько раз, прежде чем стражники поняли, что мы приехали, чтобы присоединиться к войскам рани.
        - К мятежной королеве! - наконец воскликнул один из них, а его товарищи рассмеялись, словно в его словах и впрямь было что-то смешное. - Почему вы с самого начала этого не сказали?
        - Отвратительно, - едва слышно пробубнил себе под нос Арджун.
        Они распахнули перед нами ворота, и самый пьяный, судя по виду, стражник провел нас через сады к входу. Изнутри доносились звуки музыки и смех. Я переглянулась с Арджуном.
        - Они что, празднуют?
        Заслышав мой голос, изумленный стражник оглянулся.
        - Ты мужчина или женщина?
        - Я дургаваси рани, - ответила я.
        Стражник криво улыбнулся. Одна сторона его лица осталась неподвижной, как будто он был куклой, а кукловод, забывшись, заставил его улыбаться лишь половиной лица.
        - Честно?
        - Да. Она сражалась вместе с рани в Джханси и теперь приехала, чтобы вновь биться, - ответил за меня Арджун.
        На короткое время стражник, кажется, немного протрезвел.
        - Здесь никто не воюет. Разве вы не слышите? Тут обнаружили казну. Теперь мы все богаты, шримати! Недавно состоялась церемония, - продолжал он рассказывать. - Сагиба объявили пешвой, а Рао Сагиба - его наместником.
        Они что, проводят церемонии, когда вся Индия разваливается на части? Армия генерала Роуза может появиться у ворот в любое время.
        Стражник принялся насвистывать себе под нос веселый мотивчик, а мы, храня гробовое молчание, последовали за ним.
        Люди пировали и танцевали в залах, поздравляли друг друга, словно были частью свадебного бараата. Наш стражник потратил минут двадцать на поиски рани. Никто не знал, где она. Кое-кто предположил, что она сейчас может находиться в зале дурбара на первом этаже. Когда ее там не оказалось, я поднялась наверх и проверила в женских покоях дворца. Я прошлась по всем комнатам, а затем поднялась на террасы. Кто-то сказал, что рани на балконе четвертого этажа.
        - На четвертом этаже находится раджанивесана[116 - Раджанивесана - личные покои раджи.], - с сомнением в голосе произнес стражник, ибо там располагались личные покои изгнанного раджи.
        Но я знала рани лучше.
        - Она там, - уверенно заявила я.
        И не ошиблась. Вместе с ней находились Мандар, Каши и Ананд.
        Мы с трудом преодолели четыре пролета лестниц. Голос рани долетел до нас прежде, чем мы увидели ее воочию. Она что-то кричала о бездарно растраченном… Вот только музыка и пение внизу не дали мне расслышать, о чем конкретно говорила рани.
        Стражник остановился у двери, ведущей в покои раджи.
        - Я вам еще нужен? - спросил он.
        Думаю, ему не терпелось вернуться к попойке.
        - Нет, - сухо ответил ему Арджун.
        При виде нас рани возликовала. Я обняла Мандар и Каши. Даже Ананд потянулся ко мне, желая, чтобы я крепко обняла его. Затем я увидела набоба Банды. Он сидел, скрестив ноги, на полу. Набоб сжал ладони в намасте. Мы последовали его примеру, а затем с позволения рани уселись. Ей хотелось узнать все собранные нами новости. Что произошло в Барва-Сагаре? Что известно о Джханси? Смогли ли мы незамеченными добраться до Гвалиора? Рани выразила свое глубочайшее сожаление по поводу понесенных мною утрат. О своем отце она ничего не говорила, а я не спрашивала.
        В теплом ночном воздухе начали взрываться фейерверки.
        - Я их предупредила, что генерал Роуз на подходе, - сказала рани, - но Рао Сагиб потребовал, чтобы празднование продолжалось две недели.
        - Эти люди не стали слушать то, что советовала рани в Калпи, - произнес набоб Банды. - Если они не смогли оценить ее слова тогда, боюсь, они вообще на это не способны.
        В дверь постучали. Каши отворила. Вошел пышно одетый мужчина. Сагиб. Перо бойко подпрыгивало, свесившись с одного бока усыпанного драгоценными камнями тюрбана. Казалось, что вот-вот и у него вырастут крылья. Вокруг шеи у мужчины висели в несколько рядов крупные жемчужины.
        - Взгляни на себя, Сагиб! - воскликнула рани. - Ты как будто собрался на бараат и совсем забыл, что идет война! Взгляни, как ведет себя твой двор!
        - По крайней мере у меня есть мой двор.
        Сагиб покинул комнату, хлопнув дверью.
        - Он ведет себя как ребенок, - удивленно произнес набоб.
        Празднование затянулось еще на девять дней.
        А затем, двенадцатого июня, незадолго до полуночи, в дверь рани громко постучали. Посланец сообщил, что генерал Роуз находится в Амине, едва ли не на расстоянии дневного перехода на юг от Гвалиора.
        Рани протянула Каши кошель из голубого бархата, точно такой же, какой она дала Арджуну.
        - Я хочу, чтобы завтра утром ты увезла Ананда подальше отсюда, - твердо произнесла она.
        Каши с напряженным видом слушала рани, которая рассказывала ей, куда ехать и что делать, если их обнаружат. Затем госпожа повернулась ко мне и взяла мои руки в свои. Я была потрясена этим жестом, но все же отметила про себя, что руки у нее были очень холодными.
        - Я вас не покину, - сразу заявила я.
        - Знаю. Ты такая же упрямая и глупая, как и мужчина, желающий взять тебя в жены… Если со мной что-то случится на поле боя, Сита, я не хочу, чтобы ты оставалась в Гвалиоре.
        - Пожалуйста, не говорите так, - прошептала я.
        - Мы все когда-то умрем. Некоторым посчастливится умереть за правое дело.
        - И то верно, - тихо произнесла Мандар. - Они захватывают Индию… княжество за княжеством…
        Внизу распространилась весть о британском наступлении. Если не считать нескольких пьяных компаний, все остальные смолкли.
        - Сита, обещай, что уедешь отсюда с Арджуном, если он останется в живых, - сказала рани. - Если же нет, спасайся сама. Я не смогу подготовиться к предстоящему сражению, если ты не пообещаешь.
        Я пообещала. Она и Мандар переглянулись. Они, кажется, заключили между собой молчаливый договор. Я вспомнила о Джхалкари. Сердце в груди сжалось от боли.
        - Надеюсь, ты достигнешь Сварги, - чуть слышно произнесла я.
        Семнадцатого июня дозорные увидели вдали приближающуюся армию генерала Роуза. Мы поскакали к расположенному неподалеку Котах-ки-Сегай. Там в распоряжении рани было пятьдесят восемь орудий. Если бы Тантия Топи держал фронт у Кампу, Гуль Мохаммед взял Котах, а набоб Банды - Катигхати, британцы оказались бы в полном окружении.
        Я не буду описывать кровопролитие и жестокость битвы. Мне хочется забыть все это. Я не верю, что способна на то, что было совершено мною в этот страшный день. Ибо все, чему я была свидетельницей в Джханси, не подготовило меня к ужасам Гвалиора. Мы сражались долгие часы в изнуряющей жаре. К заходу солнца некоторые участки земли настолько пропитались кровью, что копыта наших лошадей поскальзывались на ней.
        В самое жаркое время дня течение битвы начало изменяться не в нашу пользу. Канониры генерала Роуза победили наших канониров, а британские солдаты захватили наши орудия. Когда наши собственные пушки начали бить по нам, наступил полнейший хаос. Наши воины бросились наутек, стараясь перебраться через реку Сонерекху, а оттуда устремились к Морару, но их оказалось настолько много, что они представляли для британских солдат легкую мишень.
        - Стойте! - завопил Арджун, но лошади Мандар и рани уже плыли посередине реки.
        Даже сейчас я не могу смириться с тем, что произошло после. Прежде чем лошадь Мандар достигла противоположного берега, пуля вонзилась ей в грудь. Я натянула лук, и стрела нашла того, кто в нее стрелял. Но когда я к ней добралась, грязные воды Сонерекхи уже подхватили тело мертвой Мандар. Рани выбралась из воды на противоположном берегу реки, и я увидела, как британский солдат занес зажатую в руке саблю, чтобы нанести госпоже смертельную рану. Мне никогда не забыть этот миг, растянувшийся в вечность. Я думала об оружии, которым я могла бы спасти ее и которого не существует на свете. Я думала о Ханумане[117 - Хануман - чтимое в индуизме обезьяноподобное божество, сын бога ветра Ваю, один из главных героев «Рамаяны», друг Рамы и Ситы.], нашем крылатом боге, который мог бы, подлетев, подхватить ее на руки. Я думала о возможности повернуть время вспять, чтобы рани вообще не пыталась переплыть реку. Моя душевная боль так никуда и не делась. Этот фатальный удар лезвием по шее зарубил не только ее - он погубил наш образ жизни. За один миг рани Джханси, живая и здоровая, превратилась в воспоминание. Одно
мгновение отделило жизнь от смерти.
        Рани схватилась за шею. Прежде чем британский солдат успел ударить ее во второй раз, Арджун пустил стрелу точно ему в сердце.
        Несмотря на хаос бегства, мы очень быстро оказались возле нее. На несколько секунд она приоткрыла глаза. Затем рани соскользнула с седла в руки Арджуна. Я показала на дом, стоявший вдалеке. Он закинул ее тело на свою лошадь. Ко времени, когда мы доскакали до дома, ее лицо побледнело.
        - У нее сильное кровотечение, - сказала я.
        Мы положили рани на растрескавшуюся от жары землю, затем сняли с нее доспехи, желая осмотреть рану.
        - Глубокая, - молвил Арджун.
        - Рани!
        Я рыдала, глядя на ее недвижное тело. В золотом свете заката она казалась спящей.
        - Рани! - продолжала повторять я. - Рани!
        Я приникла головой к ее коленям, но рани уже присоединилась к отцу и сыну.
        Эпилог

1919 год
        Мои руки дрожат. Я отложила в сторону дневник. То, что минул шестьдесят один год, вдруг перестало иметь значение. Я до сих пор ощущаю во рту привкус пыли, поднявшейся над полем битвы. Я слышу крики людей и ржание лошадей. Иногда я могу по несколько раз перечитывать эти строки, словно надеюсь, что повторение каким-то чудом поможет излечить нанесенную мне травму. Шри Рама был одним из тех, кто советовал мне спрятать подальше мои дневники. Он говорил, что я уподобляю себя дереву, вросшему корнями в трагедию. Каждый раз, перечитывая свои записи, я лью воду на корни, позволяя им врастать все глубже и питать меня своей болью. «Пересади свои корни в свежую почву», - посоветовал он. Я послушалась его и заперла свои слова. Они пребывали в таком состоянии до тех пор, пока я не встретилась с вами, мисс Пеннивелл. Вы первая их прочтете.
        Когда война закончилась, британский флаг развевался над каждой крепостью в стране. Шри Рама, тоже выживший в этой войне, поженил меня и Арджуна в Бомбее, куда он перебрался. Поскольку мы участвовали в восстании, оставаться жить недалеко от Джханси было бы слишком рискованно, и мы тоже решили перебраться в этот шумный город. В первое время жизнь в Бомбее каждый день напоминала нам о том, чего мы лишились. Княжества Джханси больше нет. Теперь мы часть империи. Мы попросили мою сестру и ее сына жить у нас, но Ануджа отказалась. Она считала, что я в ответе за ту судьбу, которая ее постигла. Она думала, что я хранила верность не семье, а рани, подарившей мне драгоценности и возможность выйти замуж. Мы предложили ей купить дом неподалеку от того места, где жили сами. Его окна выходили на Аравийское море. Мы пообещали устроить все так, чтобы она жила, ни в чем не нуждаясь, своей вдовьей жизнью. Ануджа согласилась.
        Мне тяжело было думать о том, что Ануджа живет одна в чужом городе. Мы часто приходили к ней в гости, но она ни разу не открыла нам дверь. Мы наблюдали за ее сыном, играющим в соседских полях. У него была светлая кожа и глаза цвета моря. Любила ли она его? Не мстила ли ему за то, какую цену ей пришлось заплатить? Я так никогда об этом и не узнала. Арджун советовал мне подождать до тех пор, пока мальчик вырастет, а уже потом знакомиться с ним. Но когда племяннику исполнилось десять лет, он умер. Сестра умерла спустя два года. В ее доме я нашла тетрадь, в которой были записаны мои воспоминания о нашей маме. Дневник был завернут в старую муретху. Я прижала ее к носу и вдохнула запах. Ткань до сих пор пахла Барва-Сагаром.
        Я часто испытываю чувство вины за то счастье, которое я и Арджун нашли в Бомбее. Благодаря щедрости рани мы купили дом на Малабал-Хилл. У нас два сына и младшая дочь Раши. Они тоже живут в Бомбее. У всех свои семьи и много детей. Не знаю, почему так случилось с Ануджей, почему ее судьба оказалась настолько отличной от того, чего я хотела для нее. На нашем бракосочетании Шри Рама произнес слова, которые Арджун, запомнив, часто потом повторял: «Мы можем мостить путь тех, кто вокруг нас, но мы не можем выбирать направление». Каждая такая попытка противоречит законам самсары.
        Иногда я сижу на кровати и вспоминаю все те лица, которые вошли в мою жизнь и ушли: рани, Моти, Джхалкари, Мандар, Сундари, мой отец, Шиваджи… Война забрала у нас многих. Порой мне кажется, что война еще не окончена. Изредка, когда Раши отводит меня на поезд, я встречаюсь взглядом с молодым человеком, которого охранники пытаются вытолкнуть из вагона первого класса, предназначенного только для британцев. В его взгляде я вижу, что война продолжается. Богиня Дурга все еще с нами. Она шепчет своим детям: «Я буду счастлива только тогда, когда я буду свободна».
        Историческая справка
        20 июня 1858 года, спустя два дня после гибели рани, бунтовщики по всей Индии признали свое поражение. Спустя пять месяцев Британская Ост-Индская компания была упразднена, а королева Виктория приняла титул императрицы Индии. При изучении биографии рани Лакшми и невероятных приключений ее дургаваси из дурга-дала становится понятным, почему ее считают самой выдающейся женщиной за всю историю Индии. Мне почти ничего не пришлось приукрашивать, рассказывая о жизни рани и ее дургаваси. Наоборот. Образ рани оброс множеством легенд, поэтому мне приходилось тщательно отделять факты от вымысла. Например, знаменитый скачок рани верхом на коне с крепостной стены, когда она к тому же несла на руках своего сына, определенно не имеет никакого отношения к реальности. Но ее дурга-дал, беспрецедентное для индийской рани решение заниматься боевыми искусствами вместе со своими дургаваси, ее присутствие во время дурбаров рядом с мужем и последующее деятельное участие в восстании - часть истории.
        После ее смерти генерал Хью Роуз с триумфом вступил в Гвалиор. Его сопровождал раджа Скиндии. Они вошли в город. Были фейерверк и торжественный парад. Несмотря на победу, Роуза беспокоило бегство рани. Он приказал закрыть Бхандирские ворота. Они простояли запертыми семьдесят пять лет. После возвращения генерала Роуза в Англию королева Виктория наградила его титулом барона Стратнэрна[118 - Согласно историческим источникам, по возвращении в Англию генерал Роуз действительно был осыпан наградами, но получил от королевы Виктории титул барона Стратнэрна позже, в 1865 году, за подавление движения фениев в Ирландии. (Примеч. ред.)]. Аннексия Индии была завершена. Населению Великобритании рассказывали, что завоевание было необходимостью. Людям говорили о жестоком правлении и нарушении прав человека.
        Большинство дургаваси погибли в боях с британцами. Правда, Каши удалось убежать вместе с Анандом. Со временем британцы даже назначили мальчику небольшую пенсию.
        Что стряслось с предателями Гопалом и Садашивом, неизвестно. Скорее всего, они встретили свою быструю смерть, как встретил ее Тантия Топи, пойманный и казненный британцами. Что касается Нана Сагиба, то он много дней праздновал свое восхождение на престол, вместо того чтобы готовиться встретить британскую армию. Скорее всего, он, избежав плена, укрылся вместе с одной из своих жен в Непале. Там Нана Сагиб прожил долгую жизнь. В отличие от него Азимулла-хан умер от неизвестной болезни раньше, чем британцы успели его арестовать.
        Кое-что из самого удивительного, описанного в книге, имело место в действительности. Шекспир пользовался огромной популярностью среди изучающих английский язык индусов. Пьеса «Шакунтала», которая произвела впечатление на раджу в романе, послужила одним из источников вдохновения для Гёте, когда он сочинял своего «Фауста». Хотя я старалась особо не злоупотреблять отходом от исторической правды, кое-какие даты я изменила. Азимулла-хан плавал в Англию в 1853, а не в 1855 году, как в романе. Мерзкий Циркулярный меморандум на самом деле был издан в 1886 году.
        Один англичанин, который оказался в то время в Индии и стал свидетелем всего этого, окрестил данный документ Бесчестным меморандумом: «Приказы были добросовестно исполнены под надзором офицеров. На практике это выглядело следующим образом… Полковой кутваль (унтер-офицер из туземного населения) в сопровождении двух полицейских без формы разъезжает по деревням и забирает у этих бедных людей их дочерей в возрасте от четырнадцати лет и старше. Из одной деревни, таким образом, увозится от двенадцати до пятнадцати девочек. Выбирают самых красивых. На следующее утро их выстраивают перед полковником и квартирмейстером[119 - Квартирмейстер - должностное лицо, ведавшее размещением войск и снабжением их продовольствием.]. Полковник выбирает столько, сколько нужно. Каждой выдают пропуск или так называемую лицензию. После этого девочек передают на попечение женщины в годах, которая управляет государственным публичным домом. Женщин, работающих в борделе, регулярно осматривает врач. У тех, кто болен, отбирают пропуск, и полицейские выпроваживают ее из кантонмента[120 - Кантонмент - военный городок.], а на их
место привозят свежих, невинных девушек».
        В 1887 году Джозефин Батлер[121 - Джозефин Батлер (1828 -1906) - известная британская феминистка Викторианской эпохи.] писала в «Возрождении и распространении освободительного движения»: «Что остается делать бедной армейской рабыне, если такое случится? Сожительствуя с иностранцами, она нарушила законы своей касты. Друзья вряд ли примут ее обратно. Ее принудили следовать за солдатами на марше, а выгнали за сотни миль от места, где живут люди, хоть раз в жизни видевшие ее лицо». Бесславная смерть, скорее всего, была уделом этих женщин.
        Кое-какие изменения были сделаны там, где история не дает ясных ответов на то, как было на самом деле. Я старалась придумать наиболее правдоподобные обстоятельства происходившего тогда. Неизвестно, например, были ли Рао Сагиб братом или племянником другому Сагибу. Не все ясно с годом рождения рани Лакшми. На мемориальной доске в Гвалиоре указана дата - 19 ноября 1835 года, однако большинство биографов указывают либо 1827, либо 1828 год. Лично мне показалось, что более ранние даты скорее соответствуют истине, поэтому остановила свой выбор на 19 ноября 1827 года.
        Рани Лакшми была экстраординарной личностью в полном понимании этого слова. В Джханси женщины пользовались беспрецедентной свободой. Только в этом окружении могла расцвести личность рани. На мемориале, установленном перед Фулбагским дворцом, написано:
        Воспитанница города Джханси, которая одевалась как мужчина, которая ездила на самых высоких из коней, которая вздымала саблю над головой, которая наслаждалась неистовством войны подобно богине Кали, которая множество раз бросала вызов английским генералам, в частности Хью Роузу, словно богиня удачи Лакшми, погибла здесь вследствие неблагоприятного стечения обстоятельств и вернулась обратно на небеса.
        15 августа 1947 года, спустя восемьдесят девять лет после смерти рани Лакшми, Индия обрела независимость.
        Глоссарий
        АНГАРКХА (АНГРАКХА) - (ДОСЛОВНО «ЗАЩИЩАЮЩАЯ ТЕЛО», АНГХА - «ТЕЛО», РАКША - «ЗАЩИТА») ТРАДИЦИОННАЯ РУБАШКА ИЗ СИТЦА, ШЕЛКА ИЛИ ПАРЧИ. СУЩЕСТВУЕТ ДВЕ РАЗНОВИДНОСТИ ЭТОЙ РУБАШКИ: ПЕРВАЯ - КОРОТКАЯ, ДЛИНОЙ ЧУТЬ НИЖЕ ТАЛИИ ИЛИ БЕДЕР, КОТОРАЯ НАЗЫВАЕТСЯангаркхи(камари ангаркха), И ВТОРАЯ - ДЛИННАЯ, НИЖЕ КОЛЕН, СОБСТВЕННО АНГАРКХА. СТИЛЬ И ДЛИНА МОГУТ МЕНЯТЬСЯ ОТ РЕГИОНА К РЕГИОНУ. ТАК, НАПРИМЕР, ОНА БЫВАЕТ СТИЛИЗОВАНА ПОД ПЛАТЬЕ.
        БРАМИН - ЧЛЕН КАСТЫ ЖРЕЦОВ, СЧИТАВШЕЙСЯ ВЫСШЕЙ КАСТОЙ СРЕДИ ИНДУСОВ.
        БРАХМА - БОГ-СОЗДАТЕЛЬ.
        «БХАГАВАДГИТА» - ШЕСТАЯ КНИГА «МАХАБХАРАТЫ», В КОТОРОЙ БОГ КРИШНА ВЕДЕТ БЕСЕДУ СО СВОИМ УЧЕНИКОМ АРДЖУНОЙ. ГЛАВНЫЕ ИДЕИ, ИЗЛОЖЕННЫЕ В «БХАГАВАДГИТЕ», - МИШКАМА-КАРМА (БЕЗВОЗМЕЗДНЫЙ ТРУД БЕЗ ОЖИДАНИЯ ВОЗНАГРАЖДЕНИЯ) И БХАКТИ (ПРЕДАННОСТЬ БОГУ).
        БХАНД - ШУТ.
        ВЕЛИКИЕ МОГОЛЫ - МУСУЛЬМАНСКАЯ ДИНАСТИЯ, ПРАВИВШАЯ ИНДИЕЙ В XVI -XVIII ВЕКАХ.
        ВЕШЬЯ - ПРОСТИТУТКА.
        ВИШНУ - БОГ-ХРАНИТЕЛЬ, В ЧИСЛО ДЕСЯТИ АВАТАРОВ КОТОРОГО ВХОДЯТ РАМА И КРИШНА.
        ГАНВАР - ДЕРЕВЕНЩИНА, ЧЕЛОВЕК, КОТОРОГО СЧИТАЮТ ГРУБЫМ, БЕЗГРАМОТНЫМ ЛИШЬ ПОТОМУ, ЧТО ОН РОДИЛСЯ В ДЕРЕВНЕ.
        ГУРУ - РЕЛИГИОЗНЫЙ УЧИТЕЛЬ, ДУХОВНЫЙ НАСТАВНИК.
        ДАДИ - БАБУШКА.
        ДЖИ - УВАЖИТЕЛЬНОЕ ОБРАЩЕНИЕ.
        ДИДИ - СТАРШАЯ СЕСТРА, ЧАСТО ИСПОЛЬЗОВАЛОСЬ В КАЧЕСТВЕ ОБРАЩЕНИЯ МЛАДШЕЙ К СТАРШЕЙ ВНЕ ЗАВИСИМОСТИ ОТ РОДСТВА.
        ДУПАТТА - ДЛИННЫЙ ШАРФ, РАСПРОСТРАНЕННЫЙ В ИНДИИ ПОВСЕМЕСТНО.
        ДУРБАР - ТОРЖЕСТВЕННЫЙ ПРИЕМ ИЛИ ЗАЛ ДЛЯ ТОРЖЕСТВЕННЫХ ПРИЕМОВ.
        ДУРГА - БОГИНЯ-МАТЬ.
        ДУРГАВАСИ - ЧЛЕН ДУРГА-ДАЛА.
        ДУРГА-ДАЛ - ЭЛИТНЫЙ ОТРЯД ЖЕНЩИН-ТЕЛОХРАНИТЕЛЬНИЦ РАНИ.
        ДУРГА-ПУДЖА - ВАЖНЫЙ ИНДУИСТСКИЙ ПРАЗДНИК В ЧЕСТЬ БОГИНИ-МАТЕРИ.
        ДХОТИ - ДЛИННАЯ ПОЛОСА ТКАНИ, КОТОРУЮ МУЖЧИНЫ НОСИЛИ ОБЕРНУТОЙ ВОКРУГ ПОЯСА.
        КРИШНА - ВОСЬМАЯ АВАТАРА ВИШНУ.
        КШАТРИИ - ВТОРАЯ ВЫСШАЯ КАСТА В ИНДУИЗМЕ. ТРАДИЦИОННО ЧЛЕНЫ КШАТРИЕВ ЗАНИМАЛИСЬ ВОЕННЫМ ДЕЛОМ И ПРИНИМАЛИ УЧАСТИЕ В УПРАВЛЕНИИ СТРАНОЙ.
        МАЙДАН - ЧИСТОЕ ПОЛЕ.
        МАНДИР - ХРАМ.
        «МАХАБХАРАТА» - ОДИН ИЗ ДВУХ ВЕЛИКИХ ЭПОСОВ НА САНСКРИТЕ. СЧИТАЕТСЯ, ЧТО СОЧИНИЛ ЕГО МУДРЕЦ ВЬЯСЕ. В «МАХАБХАРАТЕ» ОПИСЫВАЕТСЯ БОРЬБА МЕЖДУ РОДАМИ ПАНДАВОВ И КАУРАВОВ.
        МАХАЛ - ДВОРЕЦ.
        МАХАРАДЖА - ВЕЛИКИЙ РАДЖА («МАХА» ЗНАЧИТ «ВЕЛИКИЙ»).
        НАМАСТЕ - ФОРМА ПРИВЕТСТВЕННОГО ЖЕСТА, КОГДА ЧЕЛОВЕК СОЕДИНЯЕТ ЛАДОНИ ОБЕИХ РУК ПЕРЕД СОБОЙ ПАЛЬЦАМИ ВВЕРХ.
        ПИТА-ДЖИ - ОТЕЦ.
        ПУДЖА - МОЛИТВА, ОБРЯД.
        ПУРДА - ЗАТВОРНИЧЕСТВО ЖЕНЩИН, НЕУЧАСТИЕ В ОБЩЕСТВЕННОЙ ЖИЗНИ.
        РАДЖА - КНЯЗЬ.
        РАДЖКУМАР - СЫН РАДЖИ, КНЯЖИЧ.
        РАМА - БОГ И ГЕРОЙ НАПИСАННОЙ НА САНСКРИТЕ ЭПИЧЕСКОЙ ПОЭМЫ «РАМАЯНА».
        «РАМАЯНА» - ВЕЛИКИЙ ДРЕВНЕИНДИЙСКИЙ ЭПОС НА САНСКРИТЕ, АВТОРОМ КОТОРОГО В ТРАДИЦИИ ИНДУИЗМА ПРИНЯТО СЧИТАТЬ ЛЕГЕНДАРНОГО МУДРЕЦА ВАЛЬМИКИ.
        РАНИ - КНЯГИНЯ.
        РУПИЯ - ДЕНЕЖНАЯ ЕДИНИЦА, ЦИРКУЛИРОВАВШАЯ В ИНДИИ И ЕЕ БЫВШИХ ВЛАДЕНИЯХ.
        САРИ - ТРАДИЦИОННАЯ ЖЕНСКАЯ ОДЕЖДА НА ИНДИЙСКОМ СУБКОНТИНЕНТЕ, ПРЕДСТАВЛЯЮЩАЯ СОБОЙ КУСОК ТКАНИ ДЛИНОЙ ОТ 4,5 ДО 9 МЕТРОВ, ШИРИНОЙ ДО 1,2 МЕТРОВ, ОСОБЫМ ОБРАЗОМ ОБЕРНУТЫЙ ВОКРУГ ТЕЛА.
        СВАСТИКА - ОЧЕНЬ ДРЕВНИЙ, СВЯЩЕННЫЙ ИНДУИСТСКИЙ СИМВОЛ, СОСТОЯЩИЙ ИЗ ЧЕТЫРЕХ РУК, СОГНУТЫХ ПОД ПРЯМЫМИ УГЛАМИ. ОЛИЦЕТВОРЯЕТ СОБОЙ ПРОЦВЕТАНИЕ И БЛАГОПОЛУЧИЕ. ПОЗЖЕ НАЦИСТЫ ИСПОЛЬЗОВАЛИ СВАСТИКУ С ЗАГНУТЫМИ ВПРАВО ЛУЧАМИ В КАЧЕСТВЕ СВОЕЙ ЭМБЛЕМЫ.
        ТИКА - ЖЕНСКОЕ УКРАШЕНИЕ, КОТОРОЕ НОСЯТ ПОВЕРХ ПРОБОРА В ВОЛОСАХ. ЗАКАНЧИВАЕТСЯ ТИКА КУЛОНОМ, ВИСЯЩИМ МЕЖДУ БРОВЯМИ.
        ХАР ХАР МАХАДЕВ - ВСЕМОГУЩИЙ.
        ЧАРПАЯ - ДЕРЕВЯННАЯ КРОВАТЬ С МАТРАСОМ ИЗ ВЕРЕВОК.
        ЧОТИ - УКРАШЕНИЕ, НОСИМОЕ ПОВЕРХ ЖЕНСКОЙ КОСЫ, ОБЫЧНО ИЗ ЗОЛОТА.
        ШИВА - БОГ-РАЗРУШИТЕЛЬ, СПОСОБСТВУЮЩИЙ СВОЕЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТЬЮ ПРОГРЕССУ.
        ШРИ - ВЕЖЛИВОЕ ОБРАЩЕНИЕ К СТАРШЕМУ МУЖЧИНЕ.
        ШРИМАТИ - ВЕЖЛИВОЕ ОБРАЩЕНИЕ К СТАРШЕЙ ЖЕНЩИНЕ.
        Благодарности
        Эта книга никогда бы не была написана без помощи и поддержки моего замечательного мужа Амита Кушваха. Без него я бы не натолкнулась на историю жизни рани Лакшми Баи. Я также в долгу перед Хизер Лазаре, которая первой приобрела права на эту книгу для «Simon & Schuster», и перед Дэном Лазаром, выступившим посредником. Благодарю редактора Салли Ким, которая работала вместе со мной над романом. Ты просто замечательная! Что за счастливый день, когда мы познакомились! Выражаю свою признательность семье Кушваха, которые служили моими проводниками по Индии, не только по Джханси, но по Гвалиору и другим местам, связанным с жизнью и войнами, в которых участвовала рани. Большое вам спасибо. Спешу выказать свою благодарность фантастической команде из «Simon & Schuster», в особенности Шерлин Ли и Мелиссе Випперман-Коэн, директору по маркетингу, публицисту и редактору-корректору. Я многим вам обязана. Большое спасибо моей семье и друзьям, которые всегда поддерживали меня в моих писательских стремлениях: Моранам, Кушвахам, Боллингерам, Портерам, Карпентерам, Индигам и Авилдсенам. Благодарю Тину Монкада, чья
нежная забота и привязанность к Лиаму высвободила его маме время, чтобы она могла закончить эту книгу. Под конец выражаю свою глубочайшую благодарность Элисон Мак-Кейб, которая правила первую редакцию этой книги и чье острое чувство юмора освежило мой текст.
        notes
        1
        Синдху - название реки Инд на санскрите. (Здесь и далее примеч. пер., если не указано иное.)
        2
        Джордж Бернард Шоу (1856 -1950) - английский драматург и романист ирландского происхождения, лауреат Нобелевской премии. Наибольшей популярностью пользуется его комедия «Пигмалион» (1912).
        3
        Чай масала - черный чай с добавлением кардамона, корицы, имбиря, звездчатого аниса, зерен перца и гвоздики.
        4
        Кашмир - исторически бывшее княжество в Гималаях, ныне спорная область между Индией и Пакистаном. В 1919 году весь Пакистан также считался Индией и являлся частью Британской империи, поэтому Кашмир не был приграничным владением британской короны.
        5
        Ступа - буддийское архитектурно-скульптурное культовое сооружение, имеющее полусферические очертания. Преимущественно представлена в монолитной форме; менее распространены ступы, имеющие внутреннее помещение.
        6
        Гарам масала - смесь специй, используемая в североиндийской кухне.
        7
        Васанта наваратри - весенний праздник в честь богини Дурги.
        8
        Братья Уилбур и Орвилл Райт - два американца, за которыми признается приоритет изобретения и постройки первого в мире самолета, способного к полету, а также совершение первого управляемого полета на аппарате тяжелее воздуха с двигателем 17 декабря 1903 года.
        9
        В поэме Гомера Одиссей после многолетнего отсутствия переодевается в нищего и неузнанным проникает в свой собственный дом.
        10
        В этой пьесе Шекспира герцог, скрываясь под личиной монаха, наблюдает за недостойным поведением человека, которого оставил в свое «отсутствие» править Веной.
        11
        Варна - термин, обозначающий четыре основных сословия индийского общества до британской эмансипации: 1) брахманы (брамины) - жрецы и ученые; 2) кшатрии - воины и правители; 3) вайшьи - крестьяне, ремесленники и торговцы; 4) шудры - слуги и батраки.
        12
        Каста являлась более мелким делением среди варн на основании родства, землячества либо религии. В отличие от варны переход в другую касту был возможен, хотя очень редок и затруднен.
        13
        Захир ад-Дин Мухаммад Бабур (1483 -1530) - тимуридский правитель Индии и Афганистана, полководец, основатель империи Великих Моголов, известен также как поэт и прозаик.
        14
        Офицерский патент - документ, дающий право занимать командную должность в странах Европы. Первые офицерские патенты стали выдавать в эпоху Возрождения.
        15
        Рага - музыкально-эстетическая и этическая концепция, закон построения крупной музыкальной формы в рамках индийской классической музыки, мелодия.
        16
        «Генрих V» - историческая пьеса Шекспира о походе короля Генриха V во Францию во время Столетней войны; отличается патриотизмом.
        17
        Шешти - богиня-покровительница родов, чья опека гарантирует рождение мальчиков.
        18
        Сабдживалла - зеленщик.
        19
        Окра, или бамия, - однолетнее травянистое растение, плоды которого пригодны в пищу.
        20
        Чапати - хлеб из пшеничной муки, наподобие тонкого лаваша.
        21
        Равана - правнук Брахмы, персонаж эпоса «Рамаяна», антагонист главного героя Рамы. По преданию, имел десять голов.
        22
        Самсара - круговорот рождения и смерти в мирах, ограниченных кармой, одно из основных понятий в индийской философии: душа, тонущая в океане самсары, стремится к освобождению и избавлению от результатов своих прошлых действий (кармы), которые являются частью сети самсары.
        23
        Натальная карта - персональный гороскоп, построенный на момент рождения человека.
        24
        А ты не дышишь (англ.).
        25
        Сварга - один из семи небесных миров в мифологии индуизма, являющийся небесами и раем бога Индры.
        26
        Девадаси - в Южной Индии девочка, «посвященная» божеству при рождении или по обету, живущая и служащая при храме до конца своей жизни. Кроме выполнения религиозных ритуалов и работ по уходу за храмом и его убранством, девадаси обычно практиковали традиционные виды индийского искусства, связанного с религией. Англичане, называвшие их баядерками, считали девадаси храмовыми проститутками, что не совсем верно. Проституция не входила в круг их обязанностей, но в XIX веке часть девадаси занималась ей для личного обогащения.
        27
        Один крор в Индии равен 10 миллионам.
        28
        Аннапурна - богиня плодородия.
        29
        Ганеша - бог мудрости и благополучия.
        30
        Ним (маргоза) - чудо-растение, широко используемое в аюрведе. Жители Индии издавна применяли целительные свойства этого дерева.
        31
        Далиты - неприкасаемые, индийское название нескольких каст, не входивших в четыре традиционные варны индийской иерархии. Они считаются способными осквернять членов более высоких каст, особенно браминов. По одной из версий, группа каст неприкасаемых возникла в глубокой древности из местных племен, не включенных в общество завоевавших Индию ариев.
        32
        Скимитар - обобщенный европейский термин для различных восточных сабель.
        33
        Пингала - древнеиндийский математик, известный своим трудом под названием «Чандас-шастра» или «Чандас-сутра» - трактат на санскрите о стихосложении, считается одним из Веданг.
        34
        Бараат - свадебная процессия от дома жениха к дому невесты и обратно, обставляемая с огромной пышностью.
        35
        Тахари - острое кушанье на основе риса и зеленого горошка со специями.
        36
        Диван - слово шумерского происхождения, высший орган исполнительной, законодательной или законосовещательной власти в ряде исламских государств, а также титул руководителя данного органа. Европейцы впервые познакомились с мебелью характерной формы именно на собраниях дивана.
        37
        В тот период власть раджи Джханси полностью зависела от доброй воли британцев, которые помешали более сильным соседям завоевать государство. Также британцы остановили междоусобные войны между несколькими претендентами на власть в Джханси, превратив княжество в своего послушного сателлита.
        38
        Желаю удачи (хинди).
        39
        В Джханси были два дивана, но здесь речь, судя по всему, идет о Рагхунатхе Сингхе.
        40
        Американские сельскохозяйственные культуры кукуруза и картофель уже были завезены англичанами в Индию.
        41
        Нихал Чанд (1710 -1782) - выдающийся индийский художник, представитель раджастханской школы живописи.
        42
        В пуранических текстах (пураны - на санскрите «древняя былина») описывается вечная возлюбленная Кришны, воплотившаяся вместе с ним на земле более 5000 лет назад. В одних течениях индуизма Радху почитают как воплощение Лакшми, а в других, являющихся частью кришнаизма, ей поклоняются как источнику Лакшми и всех остальных женских проявлений Бога.
        43
        Гаджар халава - индийский десерт, состоящий из моркови, сахара, молока, миндаля, изюма и т. д.
        44
        Тантия Топи (1814 -1859) - один из руководителей восстания сипаев 1857 -1859 годов в Индии. Происходил из семьи приближенного пешвы Баджи Рао II. Был одним из руководителей резни английских женщин и детей в Бибигаре. По приговору английского суда был повешен.
        45
        Нана Сагиб (1824 - неизвестно) - один из лидеров индийских повстанцев в ходе восстания сипаев 1857 года, по различным данным, сыграл роль в двух истреблениях британских войск и гражданских лиц. Будучи приемным сыном сосланного пешвы Маратхской конфедерации Баджи Рао II, пытался восстановить конфедерацию и власть пешвы.
        46
        Пешва - глава правительства в государстве маратхов, которое располагалось в 1674 -1857 годах на территории современной Индии. Постепенно титул пешвы и связанная с ним власть стали передаваться по наследству. Пешва Баджи Рао II был отстранен от власти в 1818 году после ряда междоусобных войн, в которых принимали участие также англичане.
        47
        Пачиси - индийская настольная игра. Представляет собой игровое поле в виде креста, по которому игрок перемещает фишки. Количество клеток, на которые перемещается фишка, определяется броском пяти, шести или семи раковин моллюсков каури.
        48
        Лао-цзы - древнекитайский философ VI -V веков до н. э., которому приписывается авторство классического даосского философского трактата «Дао Дэ Цзин», считается основоположником даосизма.
        49
        Данное утверждение является художественным вымыслом автора. За период, когда рани единовластно правила в Джханси, известен, например, случай, когда Лакшми Баи приказала отсечь кисть руки у семилетней девочки из далитов за то, что она случайно осквернила своим прикосновением брамина.
        50
        В?на - старинный индийский щипковый музыкальный инструмент, используемый при исполнении индийской классической музыки.
        51
        Чандери - город в Индии, славившийся своими ремесленниками.
        52
        В индуизме Махалакшми является верховной богиней-матерью, и, как многие полагают, она есть корень всего творения.
        53
        Имерти - популярный в Индии десерт из муки бобов урда и сахарного сиропа. Имеет форму скрученной в кольцо спирали оранжевого цвета.
        54
        В данном случае имеется в виду знаменитый в средневековой Англии лес, прежде располагавшийся в графстве Уорикшир, а ныне в основном вырубленный. Упоминается как место действия исторических пьес Шекспира.
        55
        Иллирия - древнее название западной части Балканского полуострова.
        56
        Даал - суп из чечевицы, паприки, томатов и разных специй.
        57
        Карри - название разнообразных пряных, густых, жидких блюд из тушеных овощей, бобовых и мяса. Как правило, подается с рисом.
        58
        Азимулла-хан (1830 -1859) - сирота-мусульманин, выросший при христианской миссии в Канпуре и получивший там хорошее образование. Долгое время работал на Британскую Ост-Индскую компанию, а затем, посланный Наной Сагибом, выполнял дипломатическую миссию в Лондоне. Во время восстания сипаев сыграл значительную роль в истреблении нескольких групп европейцев с их семьями. Умер от болезни.
        59
        Ветиверия - род многолетних травянистых растений семейства мятликовых, эфирномасличная культура.
        60
        Мурти - в индуизме статуя или изображение определенной формы бога или святого.
        61
        Шри - уважительное обращение к человеку, занимающему высокое положение в обществе.
        62
        Перевод А. Смирнова.
        63
        Ситар - многострунный музыкальный инструмент, используемый для исполнения индийской классической музыки; относится к группе струнных щипковых музыкальных инструментов.
        64
        Слухи о том, что оболочки патронов смазывались свиным, коровьим, а в некоторых случаях верблюжьим жиром распространялись среди сипаев организаторами восстания преднамеренно. На самом деле животные жиры при производстве патронов для Индии не использовались, но доказать противное было невозможно. В самом Джханси эти слухи начали циркулировать лишь в начале 1857 года, незадолго до восстания. В 1851 году винтовка нового образца еще не была принята на вооружение.
        65
        Чанди - богиня-воительница, истребившая многих демонов.
        66
        Мавлана Джалал ад-Дин Мухаммад Руми (1207 -1273) - выдающийся персидский поэт.
        67
        В каждом регионе Индии был свой собственный календарь, но автор пользуется григорианским.
        68
        Бинди - в индуизме знак правды, цветная точка, которую индианки рисуют в центре лба, так называемый третий глаз.
        69
        Бенгалия - исторический регион в северо-восточной части Южной Азии. Населен преимущественно бенгальцами, для которых родным является бенгальский язык. В нынешнее время Бенгалия разделена между Индией (Западная Бенгалия) и государством Бангладеш (Восточная Бенгалия).
        70
        Барадари - павильон, немного похожий на европейскую беседку с 12 широкими арочными проходами, обеспечивающими вентиляцию воздуха внутри помещения. В Индии используется только в жаркое время года.
        71
        Калидаса - величайший драматург и поэт Древней Индии, писавший на санскрите. Созданные Калидасой произведения символизируют расцвет классической индийской культуры. Драма Калидасы «Шакунтала» стала одним из первых произведений восточной литературы, переведенным на европейские языки и познакомившим Европу с литературой Востока.
        72
        Ладду - десерт из гороховой (нутовой) муки, топленого сливочного масла, с орехами, кокосовой стружкой и специями: корицей, кардамоном и мускатным орехом.
        73
        Кхеер - индийское блюдо, сладкий рисовый пудинг.
        74
        Дивали - главный индуистский праздник. Дивали отмечается как «фестиваль огней» и символизирует победу добра над злом. В знак этой победы повсеместно зажигаются свечи и фонарики.
        75
        Яма - бог в индуизме, отказавшийся от своего бессмертия и совершивший первое жертвоприношение, которое стало основой возникновения мира и человечества.
        76
        Вишвакарман - божественный мастер, творец вселенной.
        77
        Индийский аналог христианского Грааля, сосуда изобилия.
        78
        Пураны - тексты древнеиндийской литературы на санскрите. В основном это писания послеведийского периода, посвященные истории вселенной от ее сотворения до разрушения, генеалогии царей, героев и дэвов. В них также излагаются индуистская философия и космология.
        79
        Первое фолио - термин, употребляемый для обозначения первого собрания пьес Шекспира, изданного Джоном Хемингом и Генри Конделом, работавшими в шекспировской труппе.
        80
        Трипура - описанные в священных текстах индуизма три огромных летающих города-крепости, разрушенные Шивой.
        81
        Ласси - популярный индийский напиток. Приготовляется на основе йогурта с добавлением воды, соли, сахара, специй, фруктов и льда путем быстрого взбивания.
        82
        Павитрам - жгут-амулет, который повязывался вокруг талии.
        83
        Лалитпур - город на севере Индии.
        84
        Пашмина - тонкая, мягкая, теплая ткань, получаемая из подшерстка кашмирских горных коз.
        85
        Хафиз Ширази (ок. 1325 -1390) - персидский поэт и суфийский шейх, один из величайших лириков мировой литературы.
        86
        Уильям Вордсворт (1770 -1850) - английский поэт-романтик, условно относимый к так называемой «озерной школе».
        87
        Вишнудас Бхаве (1819 -1901) - индийский драматург и театральный деятель, один из основателей современного индийского театра. Писал на языке маратхи. Его пьесы отличаются сильным влиянием европейской драматургии.
        88
        «Ратнавали» - древнеиндийская драма (натика) на санскрите в четырех действиях. Повествует о взаимной любви прекрасной царевны Шри-Ланки по имени Ратнавали и царя страны ватсов Удаяны. Авторство приписывается североиндийскому правителю Харше (606 -648).
        89
        Сырой мед - мед, не подвергавшийся нагреву и фильтрации после откачки.
        90
        Синдур - порошок красного цвета, используемый в индуизме. Традиционный синдур делается из оксида свинца, известного как свинцовый сурик, либо из киновари.
        91
        Дия - особой конструкции масляная лампа, используемая во время обрядов.
        92
        Луна охотника - полнолуние.
        93
        Джеймс Эндрю Дальхузи (1812 -1860) - британский государственный деятель шотландского происхождения, с 1848 по 1856 год генерал-губернатор Индии. В своей колониальной политике старался опираться на неимущие слои населения, например, отменил на подконтрольных Британии территориях все пережитки крепостного права и рабства, ввел минимальную оплату труда наемных работников и начал создавать систему бесплатного медицинского обеспечения. Параллельно лорд Дальхузи старался подчинить влиянию Британии все новые территории, навязывая индийской элите свое видение мира, что привело к напряжению, вылившемуся спустя год после его отставки в войну.
        94
        Государство Гуптов - государство в Индии под началом династии Гупта, существовавшее в IV -VI веках. Время правления Гуптов вошло в историю Индии как своего рода «золотой век», когда были выработаны основные каноны национальной литературы, изобразительного искусства, архитектуры и философии.
        95
        По воспоминаниям переживших войну индийских повстанцев, записанным после амнистии, рани уже в это время высказывалась весьма воинственно в отношении властей Великобритании.
        96
        Гопи - санскритское слово, которое означает «девочка-пастушка». В индуизме словом «гопи» принято называть группу девочек-пастушек, которые в ряде традиций кришнаизма почитаются как вечные спутники и возлюбленные Кришны в духовном мире.
        97
        Здесь портовый город на берегу Бенгальского залива.
        98
        Киш - открытый солоноватый пирог с начинкой из овощей, сыра и взбитых яиц с молоком.
        99
        Джейн Остин (1775 -1817) - английская писательница, провозвестница реализма в английской литературе, писала так называемые романы нравов. Ее книги являются признанными шедеврами.
        100
        Балясины в архитектуре - фигурные столбики в виде колонн, поддерживающие перила ограждений.
        101
        Сэр Генри Гардиндж, 1-й виконт Гардиндж Лахорский (1785 -1856) - британский военный и политический деятель, с 1844 по 1848 год был генерал-губернатором Индии.
        102
        Бута - миндалевидный узор с заостренным и загнутым верхним концом. Мотив бута известен у многих народов Востока на обширной территории.
        103
        Данный меморандум и все последующие события, связанные с ним, являются либо анахронизмом, либо авторским вымыслом, о чем сама Мишель Моран сообщает в исторической справке к роману.
        104
        Косс - единица длины в Индии, равна 1,829 км.
        105
        Невалкара - род, к которому принадлежал ее муж.
        106
        Эдуард Смит-Стэнли, 14-й граф Дерби (1799 -1869) - британский государственный деятель, глава консервативной партии, трижды премьер-министр.
        107
        На самом деле британцы точно не знали, какова роль рани в убийствах европейцев. К ним обратились три претендента, включая рани, с заверениями преданности британской короне. Майор Эрскин предпочел остановить свой выбор на рани.
        108
        К тому времени выжившие англичане и лояльные к ним индусы дали показания, утверждая за редким исключением, что рани поддерживала восставших сипаев и опосредованно причастна к убийству женщин и детей.
        109
        Граф Чарльз Джон Каннинг (1812 -1862) - генерал-губернатор Индии, после подавления восстания сипаев - первый в истории вице-король Индии (1858).
        110
        Холи - ежегодный индуистский фестиваль весны.
        111
        Пури - традиционный жареный индийский хлеб.
        112
        Набоб - титул правителей некоторых провинций Восточной Индии в империи Великих Моголов.
        113
        В современной Индии чаклой называют скалку для теста, но в государстве Великих Моголов так называли наименьшую административную единицу деления (общину), а также здание местного самоуправления.
        114
        Во дворце в основном укрылись жены и члены семей солдат, защищавших крепость. Когда крепость пала, большинство женщин по древней традиции совершили коллективное самоубийство. Многие также умертвили собственных детей, но после захвата дворца в живых осталось около полутора сотен детей.
        115
        Около +50° градусов по Цельсию. (Примеч. ред.)
        116
        Раджанивесана - личные покои раджи.
        117
        Хануман - чтимое в индуизме обезьяноподобное божество, сын бога ветра Ваю, один из главных героев «Рамаяны», друг Рамы и Ситы.
        118
        Согласно историческим источникам, по возвращении в Англию генерал Роуз действительно был осыпан наградами, но получил от королевы Виктории титул барона Стратнэрна позже, в 1865 году, за подавление движения фениев в Ирландии. (Примеч. ред.)
        119
        Квартирмейстер - должностное лицо, ведавшее размещением войск и снабжением их продовольствием.
        120
        Кантонмент - военный городок.
        121
        Джозефин Батлер (1828 -1906) - известная британская феминистка Викторианской эпохи.