Черный граф Серж Арденн
Дневники маркиза ле Руа
XVII век. На престол Франции всходит откровенно слабый король Людовик XIII. Это ставит под сомнение целостность Французского королевства. Самые могущественные дворяне, среди которых королева Анна Австрийская и мать короля, Мария Медичи, заручившись поддержкой Испании, замышляют заговор против его Величества. Единственной силой, которая может противостоять заговорщикам, является Первый министр - Кардинал Ришелье. Кардинал желает, вопреки их планам, объединить королевство. Невольными участниками описанных событий становятся трое анжуйцев. Друзья принимают сторону кардинала и ставят тем самым на карту свои жизни, шпаги и честь во имя Франции. Стычки, погони, звон клинков, противостояние гвардейцев кардинала и мушкетеров, неожиданные повороты сюжета. Это и многое другое, с чем столкнутся наши герои на страницах романа. Как они справятся со всем этим? Куда заведет их судьба? Смогут ли они сыграть решающую роль и предотвратить заговор, который может радикально изменить ход истории?Об этом вы узнаете из первой книги цикла «Дневники маркиза Леруа», написанного в лучших традициях Александра Дюма.
«ЧЕРНЫЙ ГРАФ»
СЕРЖ АРДЕНН
СЕРЖ АРДЕНН ДНЕВНИКИ МАРКИЗА ЛЕ РУА 1625 ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ «ЧЕРНЫЙ ГРАФ»
ТЕКСТ ПОДАЕТСЯ В АВТОРСКОЙ РЕДАКЦИИ
ГЛАВА 1 (95) «АББАТСТВО АМБУЙЕ»
ФРАНЦИЯ. НОРМАНДИЯ. МОНАСТЫ1РЬ АМБУЙЕ.
Книга - источник знаний, которые дают превосходство, а значит власть, над безграмотными ордами, населяющими Старый Свет. Франция не была исключением. В стране, где проживают более 80% людей, не обученных грамоте, имеют место иные пути восприятия и законы о морали. Вместо книг, которые изобилуют мудростью, увековеченной в письме и по этой причине скрытой от невежд за ровными строками непонятных знаков, заполонивших пожелтевшие страницы древних рукописей, приходят другие ценности. Букву, сменяет символ, не требующий от обывателя образованности, не вынуждающий его долгими неделями и месяцами кропать над запятнанными чернильной кровью листами, в тусклом свете свечного огарка, выводя завитушки и черточки, складывая в ряды слова, строки, способные быть прочитанными кем-то не менее дремучим чем ты сам. Обучение грамоте, для человека, не жаждущего познания, является делом непростым. Тем более если мир изобилует людьми готовыми избавить тебя от этих истязаний, связанных с муками чтения и письма, втискивая в твой обленившийся мозг «просвещение». Они готовы бросить тебе в услужение целые армии тех, кто
станет денно и нощно растолковывать «единственно верную» истину; кто будет услаждать твой слух назиданиями подобными переливам органа и виолы; кто возведет возносящиеся к небесам храмы, изобилующие мертвенно величественными символами, высеченными в камне, выстроганными в дереве и отлитыми в бронзе, дабы вразумить тебя, раскрыв одному ему известную тайну, что несут эти проповеди и истуканы, лишь с единственной целью -получить над тобой власть. Просто-напросто нужен источник, не позволяющий самостоятельно осмысливать сказанное, прописанное, лишающий вопрошающего сокровенной связи с автором, начертавшим на бумаге свои выстраданные рассуждения. Необходим посредник, который по мановению кого-то невидимого, стоящего над обществом, чьи приказы, мастерски разряженные в кружевную, сверкающую мишуру пустословия, будут благозвучно преподнесены как истина, обязывающая человечество подчинятся её корявой морали, перекроенной извращенной и переделанной под себя, где-то в кулуарах, под коврами, за тронами властьимущих, и непременно поставленной им в услужение. И этим промежуточным звеном, несомненно, является
церковь, то есть люди, облаченные в рясы, меж которых, среди праведников и святых, имеются те, кто поставлен на службу заурядным мирским владыкам, мечтающим превратить народ в бездумное безмолвное и незрячее стадо, готовое исполнять любые наказы земного повелителя, отворачивающего человечество от Бога. Одним из таких оборотней, грезивших, при помощи влиятельных вельмож, увенчать себя епископской тиарой, являлся настоятель монастыря Амбуйе, Его Высокопреподобие, приор Туртора.
Но ложь и клевета, частенько уживаются с набожностью, поэтому подобная характеристика отца настоятеля, как и его близость к герцогине де Шеврез, являются скорее достоинствами, так как приносят выгоду, а так же одним из двух резонов, благодаря которым Инесс де Лангр, виконтесса де Шампо, оказалась именно здесь, в непроходимой глуши, в скрытом от мира храме таинственности и коварства. Другим, быть может менее значительным, поводом, было то, что сие прекрасное аббатство, можно пре:жде всего охарактеризовать как вполне не приметное, похожее на множество прочих монастырей Нормандии, где легко затеряться не только фрейлине Её Величества, но, при необходимости, даже монаршей особе.
Всё приведенное выше, несомненно есть следствием произошедшего с мадемуазель Инесс, причиной же временного затворничества виконтессы, являлась её беременность, вследствии чего, на свет появился прекрасный малыш, которого окрестили Шарлем, поговаривали в честь известного вельможи, деда младенца - Карла^1^ де Бурбона, первог графа де Суассон, что только подтверждало отцовство принца крови, Людовика Бурбона, второго графа де Суассона. Сие предположение, становилось весьма доказательным, для тех, кто хоть раз имел возможность видеть младенца, тем более держать его на руках. На тоненькой шейке ребенка, висел небольшой медальон, где на золотом поле шествовал^2^ грозный когтистый червленый зверь, в котором угадывался герб графов Суассонов, очевидно подаренный виконтессе возлюбленным, до её отъезда в Амбуйе. Зверь был окаймлен того же цвета литерами, образующими надпись - DEBITA ANIMADVERSIONE PUNIENDUM^3^, нанесенную рукой умелого ювелира, вероятно несколько позже, чем был изготовлен сам медальон, скорее всего после разрыва, меж графом и виконтессой. К слову, после того как Инесс рассталась с Его
Высочеством, на её шее появился точно такой же медальон с идентичной надписью, скорее всего, вышедший из рук всё того же ювелира.
И вот аббатство Амбуйе. Центром типичного монастырского комплекса, как и в большинстве священных твердынь, являлся внутренний двор и огород, урожай с которого использовался не только в кулинарии, но и для приготовления лекарственных напитков и прочих снадобий, коими так славились просвещенные монахи. Двор был окружен крытыми галереями, соединявшими все здания. На северной стороне находилась монастырская церковь, возвышавшаяся над окрестностями своей островерхой крышей, а напротив - трапезная с каменным резервуаром для воды у двери, чтобы монахи могли перед едой омыть руки. На западной стороне располагались кельи «мирских братьев», или младших монахов. На восточной стороне, ме:жду церковью и трапезной, находились общественные помещения: комната для собраний капитула, помещения для отдыха, мастерские. За калиткой, утонувшей в зарослях плюща, брал начало монастырский сад, обнесенный высокой стеной, обеспечивавшей спокойствие и уединение для мыслителей и философов, предавшихся размышлениям под благословенной листвой. Сад изобиловал чудесными фруктовыми деревьями в большинстве яблонями, которые давали
возможность монахам, получать сидр и кальвадос, разлитый в бочки, заполнявшие большую часть монастырских подвалов.
Невдалеке, в каких-нибудь полу лье от стен аббатства, на опушке, укрывшись за вековым лесом, возвышалось странное сооружение из грубого, нетесаного камня, обнесенное могучей неприветливой оградой, испытавшей на себе безжалостные нападки времени и множества врагов, следы, от набегов которых, хранила на себе изуродованная кладка, чье происхождение, без сомнения, уходило во тьму времен правления последних Капетингов. Сие, не отличающееся изысканностью мрачное строение, громоздилось на землях аббатства, и повелением настоятеля, было отдано под приют, для больных и убогих, нуждающихся в помощи церкви, в лице сестер монахинь урсулинок, безраздельно властвующих в этом гнезде стра:ждущих и отверженных. Главой сей суровой армии «невест Христовых», престарелых сестер милосердия, являлась некая урсулинка Берарда, безжалостная и грозная, получившая, по неизвестным не для кого причинам, приют под своё попечительство, и даже имевшая весьма ощутимое влияние на приора Туртора.
«Кого Господь решил наказать - он лишил разума! Посему, нам следует каяться и сострадать несчастным, но не жалеть их!» - любила повторять она своей угрюмой седовласой армии, цепным стражам веры, монахиням изгнанным, вместе с ней, пятнадцать лет назад, из монастыря ордена Святой Урсулы в Эксе, что в Провансе. Но это уже совсем другая история, которой нам не хотелось бы утомлять уважаемого читателя, даже если сей весьма нашумевший прецедент, мог бы помочь более подробно познакомиться с сестрой Берардой.
Здесь же, на лесной опушке, над тихими водами крошечного озерца, не далее чем четыре сотни туазов от стен приюта, расположился небольшой домик, выложенный до половины из песчаника, под островерхой крышей, крытой красной черепицей. В сем прелестном жилище, и обитала Инесс де Лангр, коротавшая дни в обществе кормилицы, прачки и кухарки, простых крестьянских женщин из ближайшей деревушки, составлявших всю её прислугу, и помогавших растить сына Шарля, отпрыска столь знатных родителей, от которых ребенку достались по наследству, безупречная дворянская кровь, золотой медальон и незавидная участь бастарда. Не справедливо, на наш взгляд, было бы, не упомянуть и о двадцатилетнем молодце Дидье, приносившем для сына молодой виконтессы козье молоко, из монастыря Амбуйе, три раза в неделю. Сей кроткий и смиренный юноша, был наделен отменным здоровьем, сильными руками и проворными ногами, вот только, Господь забыл, а быть может, не пожелал, вложить в его голову разума, лишь наполнив участливую душу добротой.
Вот собственно всё, что можно сказать о жизни госпожи Инесс, сестры Шарлотты де Бризе, изгнанной, как вы помните из замка Труамбер, ныне усопшим отцом, некогда грозным и могущественным графом де Бризе. Виконтессе было запрещено писать сестре, как впрочем, и кому бы то ни было, строго настрого храня в тайне своё место нахо:ждения. Подобное обстоятельство, несомненно, угнетало Инесс, но предостережения могущественной покровительницы - мадам де Шеврез, не позволяли несчастной девушке, нарушить клятву данную герцогине.
Всё это, как вы понимаете, исключало сношения виконтессы де Шампо с внешним, порой казалось иллюзорным, миром, исчезавшим где-то за пределами аббатства. А значит, не позволяло ей знать о несчастье, постигшем их семью, а так же о злоключениях в кои была втянута её маленькая Шарло, что врывалось в сознание девушки черной птицей неведения, легким дыханием предчувствий, вносивших терпкую горечь печали и тревог в её измученную душу.
1 Карл (нем. Karl) - Шарль (фр . Charles)
2 Шествующий, (фр. passant)в геральдике изображается ступающим на три конечности, причём правая передняя вытянута вперёд и немного вверх, левая передняя и правая задняя выставлены немного вперёд, а задняя левая несколько вытянута назад.
3 DEBITA ANIMADVERSIONE PUNIENDUM - да будет наказан по заслугам.
ГЛАВА 2 (96) «…В СУЩНОСТИ, ЧТО ТАКОЕ ПОБЕДА?»
ФРАНЦИЯ. ПАРИЖ. ДВОРЕЦ ПАЛЕ-КАРДИНАЛЬ.
Минувшая ночь, принесла разочарование кардиналистам, каким-то немыслимым образом, упустившим ненавистного Бекингема, выпустив его не просто из каменного парижского мешка, но и из границ королевства, не сумев воспрепятствовать отплытию герцога от французского побережья. Сие досадное обстоятельство, испепеляло душу Рошфора гремучей смесью - ярости и бессилия. Он, как только прибыл в Пале-Кардиналь, невзирая на то, что время далеко перевалило за полночь, без промедлений, поднялся в приемную, где под дверью в кабинет кардинала, его встретили сонные секретари Вернье и Маршар, а так же взволнованный де Кавуа, из конца в конец, мерявший комнату шагами. Встретившись взглядом с капитаном, граф лишь обреченно покачал головой, в ответ на слова капитана.
- Что ж, я признаться иного и не ждал. У меня пропали сомнения, как только мы выпустили его из Парижа.
Он кивнул, вторя Рошфору, тихо добавив.
- В таком случае, граф, готов разделить с вами фиаско и …
Мрачный взгляд ночного гостя, заставил его замолчать. Мрачно улыбнувшись, Рошфор подошел к двери в кабинет, взялся за ручку, и, обернувшись, произнес:
- Спасибо месье де Кавуа, но я предпочитаю сам руководить своей удачей, именно это обстоятельство, вынуждает меня, так же, самостоятельно отвечать за собственные промахи.
Легкий поклон признательности, отпущенный напоследок капитану, заставил последнего задуматься, устремив взгляд в искусную резьбу, украшавшую дверь, скрывшую мрачный силуэт графа.
Застав Ришелье дремлющего в любимом кресле, в окружении четырех ухоженных откормленных котов, у пылающего камина, Рошфор замешкался, и было решил уже удалиться, как услышал хрипловатый голос министра:
- Ваша стремительность, Рошфор, в столь утренний час, меня настораживает, и навивает нехорошие предчувствия.
- Простите, монсеньор, я, кажется, разбудил вас?
- Вам бы увидеть мои сны, вы бы были со мной помилосерднее, и, наверняка, навсегда потеряли бы охоту извиняться, за то, что прервали эти кошмары».
- Я торопился сообщить вам, что располагаю сведеньями о том, что герцог Бекингем, на одном из британских кораблей, направляется к берегам Туманного Альбиона.
Окинув взглядом покрытое пылью платье и забрызганные грязью ботфорты ночного визитера, кардинал поднял брови.
- Другими словами, вы хотите сказать, что Бекингему, личному врагу Его Величества, которому запрещен въезд в пределы французского королевства, удалось обвести вас вокруг пальца?! И вы, имея в распоряжении всю мою гвардию, парижскую городскую стражу, гарнизоны интендантов провинций, не удосужились помешать ему?! Действительно, эта новость оправдывает ваше ночное вторжение.
- Позвольте короткое объяснение…
- Если я начну благоволить и потворствовать вашим объяснениям, и промахам, Рошфор, то Франция сложится как карточный домик под натиском Габсбургов! Делать ошибки, друг мой, следует преднамеренно и осознанно, а допустив обращать в свою пользу. Вы же промахнувшись в Париже, не сумели повернуть ситуацию в свою пользу! Вас переиграли Рошфор, и вы заслуживаете наказания!
В глазах кардинала вспыхнула та холодная беспощадность, от которой делалось не по себе всем, кто хорошо знал Его Преосвященство. В это миг, один из котов, развалившийся на коленях первого министра, очевидно учуявший недовольство хозяина, приоткрыв зеленые глаза, с тревогой уставился на него. Ришелье грустно улыбнувшись, погладил лохматую голову любимого, после чего, громко урча, кот уткнулся носом в мягкий рукав домашнего платья кардинала.
- Полагаю, монсеньор, мне не следует напоминать, что в любое время, во имя Франции, я готов сложить свою голову на плахе, посему подобные угрозы…
- Ах, Рошфор, в смерти нет доблести не только во имя свободы, но даже во имя Господа. Мудрость и осторожность, вот близкие понятия, смелость и осторожность - неотъемлемые. Из ваших уст, вырывается лишь самоотверженность и отвага, но я не слышу мудрости и не ощущаю осторожности. Сжальтесь граф, потешьте хоть рассудительностью!
Кардинал, отложив кота, поднялся с кресла, потирая красноватые от бессонницы глаза. Он бесшумно подошел к огромному столу, покрытому картой Старого Света, поверх которой громоздились стопки книг в кожаном переплете - географические атласы и военные справочники, пестрившие разноцветными ляссе, тускло поблескивали вычурными аграфами^1^ в виде львиных голов или старинных гербов европейских княжеств и герцогств. Рука кардинала бережно коснулась золотого теснения одной из книг, будто он только сейчас заметил в изгибах линий, нанесенных на бурую кожу, нечто прекрасное, не волновавшее его ранее.
- К тому же, ваша голова, при сложившихся обстоятельствах, не есть чем-то ценным, чем-то, что способно изменить положение дел, переломив партию в нашу пользу. А случайных жертв я не приемлю.
- Но теперь, из-за моей нерасторопности, многие ваши враги, как при Дворе, так и в провинции, получат возможность нанести если не смертельный, то весьма ощутимый удар, опорочив вас в глазах Его Величества?
- Друг мой, мой верный Рошфор, в момент, когда на вас обрушивается всеобщее презрение, не спешите посыпать голову пеплом, так как сие не является крахом, по той причине, что, во-первых, мнение большинства никогда не являлось истиной. Во-вторых, нет ничего более непостоянного и изменчивого чем суждение человечества… толпа, как всякое порождение жестокости, весьма доверчива, любопытна, а значит, не лишена сострадательности. Эти напыщенные павлины, из золотой клетки под названием Лувр, не являются исключением. Вы, несомненно, правы, моя жизнь под угрозой, она подвержена серьезной опасности, учитывая эту историю с Бекингемом. Но у нас есть шанс, и нам предстоит отыграться.
Он вдруг, на мгновенье оживился, и, вытянув руку, указал пальцем на Рошфора.
- Вам, граф, придется отыграться. Вы вернете мне всё, что я потребую, и если быть откровенным до конца, у нас просто нет другого выхода. И вот в этом случае, если вы лишитесь жизни, ваши головы будут сложены не впустую. Ваша смерть будет во благо Франции, а значит мне.
Приклонив голову, граф тихо произнес:
- Монсеньор, клянусь, мы принесем вам победу.
Последние слова, казалось, как-то необычайно подействовали на кардинала. Он, опустившись в кресло, мечтательно протянул:
- Победу…
Предложив жестом Рошфору присесть, чем тот не преминул воспользоваться, «Красный герцог» как то странно, совсем тихо, с иронией, и неприсущей ему мечтательностью, прошептал:
- Победа…в сущности, что такое победа? Всего лишь короткое слово, с которого, человеческие обыденность и равнодушие, словно позолоту с металла, стерли величайшее значение, за которым возвышается вечность. За этим простым словом, кроются понятия, легкие словно мотыльки; несокрушимые будто скалы; быстрые, как неудержимые надежды, чаяния, грезы, словно стрелы, направляемые нами во все уголки осязаемого мирка. В темных и потаенных глубинах сего океана страстей, таятся исключительные качества: благородство, честность, бесстрашие, верность, которые человек пытается осмыслить, воспитать в себе, большую часть никчемной грешной жизни, зачастую так и не решив, сей непростой задачи. Не являюсь исключением и я, любезный граф. Но, к слову, я извечно, уповал лишь на свои силы, стараясь как можно глубже, в совершенстве, постичь суть и вооружиться сими замечательными достоинствами, не останавливаясь ни перед чем, карабкаясь на гранитную скалу истины. Я не колебался ни на мгновение, когда приходилось противопоставлять противнику всё то, что имеется в моем арсенале: волю; ловкость; хитрость; изворотливость;
распорядительность; быстроту принятия решений; коварство, если угодно; ум, наконец! И, что же, спросите вы меня - вы непременно одерживали победу?
В руке у Ришелье, появились знакомые нам четки из слоновой кости - привилегия кавалеров ордена Святого Духа. В его тонких пальцах, сверкнув в отблесках пламени, заскользили отшлифованные зерна.
- Ответ напрашивается сам собой…вот только причины, подобным неудачам, каждый усматривает разные.
Тихо произнес герцог. В полумраке кабинета, силуэт Рошфора, отражавшийся огромной черной тенью в складках драпированной стены, казался гигантским приведением, беседовавшим с крошечным, почти невидимым гномом, очертания которого, утопали в глубоком бархатном кресле. Кардинал на какое-то время замолчал, неотрывно, любуясь огнем, бушевавшим в камине.
- Во всем этом многообразии человеческих достоинств и пороков, мой друг Рошфор, не достает сущего пустяка, крошечной детали, едва заметной составляющей, наличие которой в судьбе, увы, от нас не зависит. Это нельзя купить, отвоевать, выменять, украсть, выиграть, нельзя в себе воспитать…удача, вот о чем грезит каждый игрок. Порой, она становится так значительна, что затмевает всю палитру упомянутых качеств, весь арсенал достоинств, разбив в дребезги, нашу надежду на викторию. И, что же тогда?
Уловив на себе сосредоточенный взгляд Рошфора, кардинал ответил ему улыбкой мученика.
- Тогда, милый граф, выигрывает тот, кто вовсе не заслуживает победы, тот, кому чужды все эти сломанные копья устремлений, растрощенные на ледяных ристалищах терпения и выдержки, с единственной целью, слепить из себя достойного. Все ваши доведенные до совершенства преимущества, сулящие триумф над ничтожеством, превращаются в ничто, оставив вас наедине с горестным, но очевидным поражением. Случается то, что, на ваш взгляд, не могло произойти никогда! Но удача была благосклонна к вашему сопернику, а значит всё остальное, не имеет, ни малейшего значения…Вы, несомненно, пожелаете поинтересоваться - почему всё так? Очень просто, Рошфор. Приведенное мною выше, это лишь по нашему земному, мирскому, суетному разумению, всё, что необходимо для победы. А там…
Ришелье поднял руку, указав пальцем в высь, скрытую потолком.
- …там, на Небе, очевидно, иного мнения. И вот, в противостояние с непобедимой армадой, до мелочей выверенной системой, отлаженным механизмом, вступает Небо, удостоив, на наш взгляд, презренного, исключительно ничтожной мелочью, к тому же находящейся в бесспорном меньшинстве, против нашего величавого воинства - удачей. Наш взор застилает неверие, глаза отказываются видеть, а разум понимать, то с чем предлагает смериться Судьба. Всё рушится, разбивается и утопает в хаосе. Всё, что кропотливым трудом, с нечеловеческим терпением, камень за камнем возводилось в желанную несокрушимую твердыню, в миг, превращается в горстку пепла. Ты растоптан, унижен и опрокинут - это конец.... Но нет, человек, если он таковым является, всенепременно поднимается, превозмогая боль, усталость, разочарование, горечь потерь, он восстает из мрака и начинает всё сначала…
Блеск в глазах кардинала угас, он как-то совсем спокойно, даже несколько отрешенно, вновь, воззрился на пляшущие за чугунной решеткой языки пламени, утратившего свой азарт, будто ощущая настроение герцога.
- В своё время, меня всё это ужасно мучило и раздражало, делая мою жизнь бессмысленной и безотрадной. Да-да, Рошфор, пустой и напрасной. Пока я не понял, что это всего лишь игра, шутка, которая называется - жизнью. В этой забаве, как впрочем, и любой другой, есть свои правила, по которым разрешается играть. Играть, или уйти в небытие. Незачем обижаться на Провидение, ведь нам оставили выбор. Выбор, на мой взгляд, не совсем справедливый, подвесив к одной из чаш гири в виде честолюбия, принципов, позора поражения, греха суицида и неутомимую жажду - жажду славы победителя! Разве может человек коему не чуждо все это, тихо и добровольно выйти из игры? Не-е-ет, и мы карабкаемся, словно ничтожные букашки, вновь и вновь тасуя колоду, под названием «судьба», в надежде вытащить карту, именуемую - «удачей».
Рошфор, несколько обескураженный, столь долгой, с несвойственным для кардинала привкусом морали, речью, тем не менее, не выдавая смущения, бесстрастно глядел на Ришелье.
- Ну вот, Рошфор, ещё одна из теорий, которую не стоит воспринимать всерьез. Это скорее мои личные, незамысловатые рассуждения, произнесенные вслух, лишь для того, чтобы объяснить, если угодно, самому себе, причину вашей неудачи. Но постарайтесь забыть, все услышанное в этой комнате. И запомните лишь одно - нам стоит опираться исключительно на собственные силы и железную волю, не дожидаясь пока мадемуазель Фортуна, повернется к нам столь желаемой стороной. Она, как вам хорошо известно, весьма капризная дама, и нам недосуг дожидаться её благосклонности. Необходимо действовать, ибо в промедлении смерть!
В одночасье взгляд кардинала сделался жестким, а голос приобрел тот обычный оттенок повелительности, так хорошо знакомый Рошфору.
- Вы не ошиблись граф, когда сказали, что промах с Бекингемом, нам может стоить головы. Поэтому следует подумать как возможно сохранить, даже столь зыбкое, расположение Его Величества. Людовик, на сегодня, единственная фигура, на которую стоит делать ставку.
- Вы, словно фокусник, Ваше Преосвященство, вознамерились из шляпы, вместо кролика, достать сокола? Разве существует фигура равная Бекингему, которую возможно было бы предложить Его Величеству?
- Вы порой огорчаете меня, но я никогда не разочаровывался в вас, господин де Рошфор.
Их взгляды встретились, и если в глазах графа светилось желание предугадать следующий ход хитроумного министра, то взор Ришелье, пылал уверенностью и коварством.
- Черный граф, вот персона которая сможет сберечь наши головы, Рошфор.
Рошфор больеше с недоверием, чем с удивлением, покосился на кардинала.
- В наших руках, граф, оказалась приманка, на которую непременно следует ловить такого матерого зверя, как этот пресловутый месьє. Его дочь.
1 Агр?ф (от старофр. agrafe - «зажим, скрепка, крючок») - крепление, которое выполнялось обычно в виде пластины, венка, розетки с крючком и петлей; иногда из драгоценных металлов - золота, серебра с рельефным декором, чеканкой, эмалью
ГЛАВА 3 (97) «ВОЖДЕЛЕНИЕ МАРКИЗА»
АНГЛИЯ. ЛОНДОН.
Ранним утром, по прибытию в Лондонский порт, Миледи отдала распоряжение де База, снять две скромные комнаты в захудалой припортовой гостинице, и наспех отобедав, приказала шевалье нанять экипаж. Устроившись в салоне кареты, девушка порекомендовала анжуйцу, держать наготове оружие, но без её команды, не открывать стрельбы, и не покидать экипажа. Около получаса, нанятая карета петляла узкими улочками Сити, остановившись несколько раз, сначала у собора Святого Павла, к тому времени потерявшего свой шпиль, а затем у кабачка «Дно», возле двери которого толпились довольно подозрительные типы. Но тревогам молодого дворянина не суждено было оправдаться, и сколь он не взводил курки своих пистолетов, всё обошлось довольно мирно. Миледи, вынырнув из полумрака таверны, пересекла небольшую площадь и, усевшись к карете, отдала кучеру приказ, на английском, из коего де База понял, что они направляются в Вест-Энд.
Продвигаясь по довольно широкой улице, Гийом, глазевший в окно, заметил множество лабиринтов, которые с трудом, можно было назвать улицами, где копошились толпы простолюдинов, вечно спешащих более по привычке, чем по надобности, желая, устремить свои суетливые бестолковые натуры, сразу во все стороны Света. Миновав рынок, они вскоре достигли ворот Лудгейт, и, прогромыхав под поднятой решеткой, пронеслись по мосту, над городским рвом. Оказавшись к западу от Лондонской стены, экипаж влился в оживленный Стрэнд, и даже после того как оставил за спиной мост над речкой Флит, шевалье слышал не стихающий городской гул. По обеим сторонам дороги стояли крепкие дворянские дома, утопающие в садах и нескончаемом шуме. Отовсюду доносился скрип и стук повозок, спешащих по мощеным булыжником дорогам, влетая колесами в грязевые колеи, отчего прохожие, коробейники и разносчики, торговавшие горохом, бараньими ножками, макрелью, пирожками и прочими мелочами, разбегались в стороны, осыпая неумелого возницу отборной бранью. Сопровождаемый, шумными выкриками подмастерьев, расхваливавших товары своих хозяев и зазывавших,
подчас хватая за руки прохожих, намереваясь затащить в лавку, экипаж, свернул на узенькую улочку, в сторону Темзы. Здесь же, на углу, располагалась небольшая таверна, где Миледи и её спутник, оставив экипаж, и посулив вознице щедрое вознаграждение, взяв с него слово, что он будет ожидать пассажиров, сколько понадобится, отправились пешком.
Улица, оказалась глухим безлюдным тупиком, окруженным дюжиной ветхих запертых сараев, меж которыми виднелась арочная калитка, терявшаяся в густой зелени кустарника. За изгородью, поросшей мягким бархатным мхом, в высоту не превышавшей шести футов, виднелся небольшой домик, затерявшийся под кронами нескольких кленов и развесистого дуба. Оглядев взыскательным взглядом изгородь, Миледи произнесла:
- Шевалье, я войду в дом, вы же останетесь здесь, и в случае непредвиденных обстоятельств, должны взять на себя прислугу, разделавшись с любым, кто отважится помешать нашей миссии, де Шале я беру на себя.
Запахнув плащ, скрывший два пистолета, торчавших из-за пояса, де База, настороженно кивнул. Миледи распахнув калитку, виляя бедрами, направилась к двери, что вела в дом, который, как оказалось, упирался невысоким флигельком в берег узкого канала. Из-за садового домишки, увязшего в мягкой почве, и окруженного зарослями кустов крыжовника и смородины, вышел невысокого роста мужчина с невероятно длинными руками и огромной головой. Из-под густых бровей, в женщину впились маленькие неприятные глазки, будто предупреждая о вполне вероятной опасности, исходящей от незнакомца.
- Милейший…
Не выказав и тени смущения, тем более испуга, обратилась она к чудовищу.
- …я прибыла по делу, и желаю безотлагательно видеть господина маркиза де Шале.
Мужчина, очевидно являвшийся слугой дворянина, к коему явилась названная гостья, недоверчиво покосился на прекрасную особу, будто не замечая её молодости и красоты. Не вразумев, понял ли её слуга, Миледи раздраженно произнесла:
- Вы говорите по-английски?
- Да мэм, я валлиец. Но господина маркиза, увы, нет дома…
В этот миг, в одном из окон, не затворенном ставнями, послышался шум, явно вызванный чьим-то незримым присутствием. Гостья, как и слуга, будто сговорившись, устремили взгляды во мрак окна. Тот, кто прятался за занавеской, очевидно наблюдая за прелестной незнакомкой, явившейся в столь ранний час, без предупреждения, посетившей сие скромное жилище, подал голос:
- Эй, Кларк, поди-ка сюда!
Слуга, неохотно, озираясь, будто выискивая тех, кто мог прятаться за изгородью, и от кого могла исходить опасность, прихрамывая, тяжелой походкой, поплелся к двери. Оказавшись в доме, он лицом к лицу столкнулся с де Жизором, другом хозяина, прибывшим за час до прелестницы, и призвавшим слугу, очевидно, после того, как увидел из окна весьма обольстительное создание. Он, так же имел срочное дело к маркизу, оттого вознамерился дождаться хозяина сего скромного жилища.
Тем временем месье де Шале, по договоренности с гостем, связавший себя обязательствами, сегодняшним утром, вернуться в Лондон, отправился к побережью, в городишко Грейвзенд, по каким-то неведомым причинам избранный Монтегю, для прибытия в Англию герцога Бекингема.
- Послушай, Кларк, кто эта прелестная особа!?
Глаза маркиза искрились восторгом и вожделением, он весь трепетал, будто увидел ангела сошедшего с небес.
- Не имею понятия, милорд
- Она, что никогда не бывала у твоего хозяина?
Вымолвил француз, прячась в складки плотной ткани штор, не выпуская из поля зрения восхитительное создание.
- Нет, здесь она впервые.
- Хорошо, тогда сделаем так…
Он, из-за занавески, украдкой, поглядел во двор, будто опасаясь больше всего на свете, что очаровательная блондинка исчезнет так же внезапно, как появилась.
- …вот тебе, друг мой Кларк, фартинг, но сделай всё в точности, как я прошу…
Кларк невозмутимо принял монету, безучастно выслушивая приказания дворянина.
- … Для начала поинтересуйся, но так громко как сможешь, чтобы я мог услышать из окна, знакома ли сия дама с маркизом де Шале лично? Если она не имеет чести знать месье Анри, то проводи её сюда, да веди себя так, будто я твой хозяин. Если же она знакома с ним, то всё равно препроводи её ко мне, без объяснений. Вразумел?
Слуга всё так же мрачно кивнул.
- Тогда поторапливайся, видишь, дама ждет!
Вытолкав слугу за дверь, дворянин, застыл у окна, прислушиваясь к хрипломц голосу Кларка.
- Простите, миледи, а знакомы ли вы с господином де Шале лично?
Вопрос застал врасплох, ту, что называли во Франции Миледи, используя вместо имени обычное обращение в Англии к женщине дворянского происхождения.
- Нет, а отчего ты спрашиваешь?
Будто не услышав вопроса, Кларк, сухо произнес:
- Тогда извольте пройти в дом, господин маркиз, ожидают вас.
В сопровождении жуткого слуги, Миледи, миновав крохотную прихожую, вошла в небольшое, чисто убранное помещение. В просторной, скудно меблированной комнате, безупречная чистота которой, являлась, пожалуй, главным достоинством сего скромного жилища, её встретил черноволосый дворянин, в нарочито изысканном, даже, можно признать, чрезмерно вычурном наряде. Блистательный кавалер принял горделивую позу, упиваясь собственной неотразимостью, после чего, томно прикрыв глаза, произнес:
- Простите, не припомню, с кем имею честь?
В одно мгновение, Миледи поняла, с кем имеет дело. Она изобразила на лице образ рассеянной глупышки, внезапно обнаружившей перед собой воплощенье совершенства, принца, которого ждала всю жизнь.
- Ах, месье, вам незачем напрягать свою память, мы никогда не встречались, но от моих друзей, имеющих удовольствие служить при блистательном французском Дворе, я немало наслышана о вас.
Последние слова, она произнесла, отпустив многообещающую улыбку, кокетливо потупив взор. Француз прильнул губами к прекрасной ручке гостьи.
- …Разрешите представиться, Анри де Талейран-Перигор, маркиз де Шале.
- Баронесса Шеффилд, я только сегодня прибыла в Лондон с поручением для вас.
Почуяв легкую добычу, ловелас и дамский угодник де Жизор, расплылся в лучезарной улыбке. Миледи же, назвавшись чужим именем, воспряла, ощутив чувства, подобные поразившим маркиза.
- Мне, признаться, рассказывали о вас, многочисленные знакомые из Парижа, но вы месье, превзошли все ожидания.
Искрящимися от восторга глазами она смерила стройный стан блистательного кавалера.
- Присаживайтесь, мадам. Разрешите предложить вам вина?
- С удовольствием.
- Кларк! Кларк, бездельник!
На пороге появился угрюмый валлиец, с все тем же непроницаемым лицом.
- Принеси-ка, братец, из подвала несколько бутылочек черной Мадеры.
Отдав распоряжение, маркиз обратился к гостье.
- Значит, вы говорите, прибыли по поручению?
- Да, по поручению. Дело, которое привело меня в эту скромную, но прекрасную обитель, безотлагательно и конфиденциально.
При этих словах, её лицо сделалось серьезным, а бездонные голубые глаза, обратились к маркизу с такой беспредельной чувственностью, что он, не сдержавшись, произнес:
- Но, баронесса, не следует драматизировать.
- И всё же я дала обещание…
В этот момент, вошел Кларк, заставив гостью замолчать. Слуга разлил по бокалам вино, небрежно поклонился и вышел.
- Милорд, ваш слуга меня пугает, клянусь распятием.
Она, изображая беспомощность и испуг, не сводила глаз с двери, за которой скрылся Кларк.
- Ну, что вы, мадам, он милейший малый! К тому же вам нечего опасаться, пока я рядом, давайте лучше подымем бокалы за наше удивительное знакомство!
Сделав несколько глотков, маркиз опустившись на колено, вновь схватил руку Миледи, покрыв её страстными поцелуями.
- О, месье, у вас столь горячие губы, что я теряю контроль над собой.
В её зрачках заискрилось желание, а белоснежная грудь, стянутая корсетом, начала вздыматься при каждом глубоком дыхании.
- Прошу простить, но я на мгновенье покину вас.
Заставив себя оторваться от изящной кисти обворожительной англичанки, тяжело дыша, произнес дворянин. Он, поставив недопитый бокал на стол, спешно поднялся, устремившись к низкой двери, что вела в соседнюю комнату. Проводив, взглядом лукавых прищуренных глаз маркиза, женщина в мгновенье ока, приподняв массивный рубин, украшавший один из перстней, унизывающих её тонкие пальцы, высыпала из крошечного тайника, в бокал пылкого кавалера, щепотку белого порошка, не более четверти унции.
Тем временем, оказавшись в соседней комнате, являвшейся спальней, де Жизор откинув полупрозрачный полог балдахина, завернул край стеганого одеяла. Очевидно оставшись удовлетворенным постелью месье де Шале, сочтя её вполне пригодной для любовных утех, он вернулся к столу.
- «Признаться, мадам, я никогда не видел столь прекрасной женщины как вы, милая баронесса»
Миледи, будто скрывая неловкость, прикрыла веером лицо.
- Давайте же, маркиз, выпьем за то, чтобы наша дружба росла и крепла, и быть может, в скором времени, переросла, в нечто большее.
Пряча лицо за веером, девушка расхохоталась, искусно изображая легкомыслие и доступность. Устремив взгляд опытного охотника, на запутавшуюся в силках его обольстительности дичь, предчувствуя скорую победу, маркиз пригубил вина. Но едва успев поставить бокал на стол, он побледнел и отшатнулся, будто от невидимого удара кинжалом. В его глазах застыл ужас, а из горла вырвался клокочущий стон, на губах появилась пена. Де Жизор, схватился за грудь и опустился на колени, хватая ртом воздух. Остекленевшие глаза, невидящим взором пытались отыскать ту, что принесла на белоснежных крыльях обворожительности, столь бесславную и мучительную смерть. Ещё миг, и его бездыханное тело, распласталось у ног, сколь безжалостной столь прекрасной приспешницы Танатоса^1^.
Хладнокровно переступив через труп маркиза, она направилась к двери, прислушиваясь, не подстерегает ли её мерзкий слуга. Поправляя платье, будто только сейчас надела его, Миледи вышла во двор. Будучи абсолютно уверенной, что подозрительный Кларк наблюдает за ней, откуда-то из укрытия, девушка, обернувшись на пороге, произнесла:
- О, проказник, не провожай меня, я спешу, но непременно загляну к тебе на днях.
Затворив за собой дверь, Миледи, намереваясь продемонстрировать, незримому наблюдателю, спокойствие и неспешность, вызванную, прежде всего удовлетворенностью, проследовала к калитке. Оказавшись за оградой, отделявшей её от взора Кларка, она крикнула, притаившемуся за кустом де База:
- «Скорее шевалье, бежим к экипажу!»
1 Т?натос - в греческой мифологии олицетворение смерти. Танатос обладает железным сердцем и ненавистен Богам. Он - единственный из Богов, не любящий даров.
ГЛАВА 4 (98) «ВЕРНЫЙ СЛУГА, НО ЧЕЙ?»
ФРАНЦИЯ. ПАРИЖ. ДВОРЕЦ ЛУВР.
Прохладным летним вечером, когда марево над Сеной, превратившись в туман, встало полупрозрачной пеленой и, смешавшись с сумерками, растворило в своих невесомых клубах набережные Сите, оставив на обозрение зевакам лишь ажурные шпили церквей, протыкающих серое небо, в Лютневом кабинете Лувра, королева-мать вела горячий спор со своим насколько давним, настолько переменчивым приверженцем - герцогом д'Эперноном, шептавшим ей в ухо.
- Простите Мадам, но я не доверяю вашему любимцу, и как вы полагаете, союзнику. Я не верю, ни единому его слову!
- Браво, д'Эпернон, вы попались на ту же уловку, что и все прочие! Весьма непросто поверить умному человеку, ведь все его мудреные действия, ходы, просчитанные на десять шагов вперед, и впрямь вызывают подозрения. Признаться и я тому не исключение, мои сомнения всегда при мне, но он обязан мне, а значит, сделает всё, чего я пожелаю!
Герцог с недоверием взглянул на королеву-мать, то ли догадываясь, а быть может зная наверняка, что всё сказанное ею, не вызывает доверия даже у неё самой
- Если всё так, как вы говорите, Ваше Величество, он и впрямь дьявол.
- Поверьте, любезный герцог, всё обстоит именно так, именно дьяволу под силу обуздать наших многочисленных врагов. Разве я когда-нибудь ошибалась?
«Именно это меня и пугает» - подумал д'Эпернон, произнеся вслух:
- Что ж, Мадам, действительно, я не имею оснований усомниться в ваших словах, остается лишь уповать на вашего кардинала.
- Именно, именно моего кардинала! Я надеюсь ни у кого не вызывает сомнений, что кардинальскую шапку, мессир Ришелье добыл не без моей помощи?!
Герцог, прикрыв глаза, приклонил голову, что означало, как могло показаться, согласие и смирение.
- Но при всем этом…
Произнес он шепотом.
- … «Красный герцог» невероятно хитер и коварен, а это, смею заметить, весьма опасные качества для вассала. Он из тех злейших союзников, с которыми следует держать ухо востро. Я бы, всё же, счел опрометчивостью доверие, распространяющееся на этого господина.
- Никто не говорит о доверии, нам лишь следует воспользоваться сложившимися при Дворе отношениями меж ним и нашими недругами: королевой Анной, принцем Конде, а так же колеблющимися Орлеаном, Вандомами и Суассоном, которые ненавидят Ришелье и считают нетерпимым врагом.
- Мне кажется, Ваше Величество, не менее опасным возрастающее влияние кардинала на Его Величество, а так же непримиримость Ришелье в отношении Испании, нашей вернейшей союзницы. Следует если не убедить его, то заставить с должным терпением и уважением относиться к преобладанию Габсбургов в Старом Свете, дабы не накликать беды на благословенную Францию. Мне достоверно известно, что высшее дворянство, не удовлетворенное политикой нашего Первого министра учинило заговор, рискующий при поддержке Испании перерасти в мятеж, а затем в войну.
Слова герцога, повергли в изумление королеву мать.
- И кто же возглавляет сие рискованное предприятие?
- Ну, что вы, Мадам, если бы я мог, хотя бы догадываться.
При этих словах, д'Эпернон извлек из рукава сложенный вдвое лист бумаги и незаметно, будто опасаясь чьих то, посторонних глаз и ушей, вручил его королеве. С недоумением взглянув на герцога, флорентийка, помедлив, прочла послание.
ПИСЬМО: «Ваша Светлость, считаю своим долгом сообщить, что заговор, набирающий стремительности при французском Дворе, и имеющий все основания перерасти в мятеж, учинён под покровительством Её Величества королевы Анны Австрийской. Навечно ваш друг»
- «Кто написал сие?»
Сморщившись, будто прикоснувшись к вымазанному в нечистотах посланию, произнесла Мария Медичи.
- Мне доподлинно неизвестно, но…
- Говорите же, герцог!
В нетерпении воскликнула королева.
- Письмо попало ко мне довольно странным образом! Установить, кто его подбросил, не представляется возможным. А что касается автора, то слышал лишь, что сей герб, из четырех мечей образующих крест, в дубовом венке, что стоит вместо подписи, знак Черного графа.
Медичи, задумчиво кивая головой, произнесла:
- Я наслышана об этом человеке, но никак не могла предположить, что он окажется на нашей стороне.
- Это приведение Мадам, никто не видел его, и не знает о нем, ровным счетом ничего, и уж тем более, не может предположить, на чьей стороне он окажется. Несомненно, рискованно доверять такому влиятельному и таинственному господину, но в то же время…
- Кстати о риске, я слышала, что на днях, отважился посетить Париж, инкогнито, разумеется, герцог Бекингем?
Лицо д'Эпернона озарила самодовольная улыбка.
- Это истинная правда Мадам, более того, это то о чем я собирался с вами говорить.
Он ответил любезным поклоном на удивление королевы.
- Неоспоримая пикантность сего визита, открывает перед нами весьма любопытные перспективы…
Дождавшись когда Медичи, соберется с мыслями, что отразилось на её лице, герцог продолжил.
- Сие безрассудство британца, дает возможность получить то, чего нам, довольно долгое время не удавалось. Теперь у нас на руках имеются козырные карты, которыми, в случае их употребления, мы компрометируем королеву, так как Людовик, несомненно, заподозрит Её Величество если не в сговоре, то в измене, что нам на руку. Но главное это то, что он не простит Ришелье промаха связанного с приездом Бекингема! Представьте, что ожидает Первого министра, который допустил под самым носом короля, свидание королевы с ненавистным англичанином? И это, Мадам, я не осмеливаюсь говорить о письме Черного графа. Трудно представить, что ждет королеву Анну, если сей месье, в своем послании, поведал нам чистую правду о заговоре?
Гряда морщин покрыла лоб флорентийки, глаза, устремленные в одну точку, налились ядом.
- Если сегодня, я не получу от Ришелье то, чего желаю…я уничтожу его, а затем и Анну.
Прошипела она, осознав силу собственной позиции, в преддверие назначенной кардиналу аудиенции. Её размышление прервал лакей, громко объявивший:
- Его Высокопреосвященство, кардинал де Ришелье.
Как только Первый министр появился на пороге, королева мать встретила его взглядом, излучавшим скорее высокомерие, чем благосклонность. На лице же д'Эпернона, водрузилась одна из многочисленных улыбок, извлекаемых герцогом, при надобности, из просторного сундука его изысканного лицемерия - сия выражала приторную восторженность. Узрев кардинала, Медичи восторженно провосгласила:
- Мы несказанно рады видеть вас, Ваше Преосвященство.
Ответив кивком на почтенный поклон министра, она предложила занять места, за круглым столом. Лакей, дождавшись команды, наполнив бокалы белым бургундским, спешно удалился, оставив хрустальный графин, меж его собратьев, наполненных разнообразными винами, располагавшимися рядом с блюдом, занимающим центр приставного столика для посуды, в коем красовались диковинные фрукты. Устроившись в удобных креслах, вокруг стола, чем образовав правильный треугольник, собравшиеся, некоторое время, молча, наблюдали друг за другом. Подобная пауза насторожила Ришелье, надевшего, по этому случаю, маску отрешенности, и обратившегося, в выжидании, к предложенному вину. Сделав несколько глотков, он, поставив фужер, удовлетворенно кивнул, что побудило королеву-мать начать диалог.
- Что же вы молчите, господин Первый министр?
- Слушаю, Ваше Величество, мне казалось, что вы пригласили меня в большей степени слушать, чем говорить. К тому же, я полагаю, чтобы управлять государством, требуется поменьше говорить и побольше слушать.
- А вы надеетесь управлять государством, над которым возвышается, властвуя, помазанник Божий?
- Я, Мадам, всего лишь скромный священник на службе у французской короны, и полагаю, моя миссия состоит в том, чтобы всеми правдами, и неправдами, возвысить своего монарха и сделать неуязвимым королевство.
- Неправдами?! А как же закон Божий, где же нравственность, ведь вы когда-то, помнится, были ярым поборником морали?
- Ваше Величество, размышляя о нравственных правилах, нельзя не дивиться, видя, как люди, в одно и то же время, и уважают их, и пренебрегают ими. Задаешься вопросом, в чём причина того странного свойства человеческого сердца, что, увлекаясь идеями добра и совершенства, оно на деле удаляется от них? Я же не являюсь исключением, более того, чтобы ввести в заблуждение противника, я полагаю, позволителен даже обман, всякий вправе использовать против своих врагов любые средства.
Прищурив глаза, Медичи с ненавистью взирала на министра.
- А вы изменились Ришелье.
- Не удивительно, чем больше знаешь, тем труднее сохранить чистоту. Но на мой счет, вы, несомненно, ошибаетесь. Просто вы, Мадам, наконец-то, снизошли до того, чтобы разглядеть меня.
- И, что же я обнаружила?
- Вы нашли, по-прежнему, верного вам человека, приняв, по ошибке, его пурпурную мантию и министерский пост, за неблагодарность и предательство.
Последние слова кардинала, отразились на лице Медичи честолюбивой ухмылкой. Она триумфаторски взглянув на д'Эпернона, промолвила.
- Я признаться никогда не сомневалась в вас.
Ришелье учтиво пригнул голову.
- Но как вы понимаете, Ваше Преосвященство, преданность, как и любовь, требует постоянных доказательств.
- Всё чего пожелаете, Ваше Величество.
Настороженно кивнув, Медичи продолжила.
- Известно ли вам, господин кардинал, что в настоящее время, нашей внешней политикой недовольны в Мадриде?
- Вполне возможно Мадам.
- А уж если разочаровать Мадрид, то разумно было бы допустить, что возможно расположить против себя и Вену?
Кардинал смиренно кивнул.
- И это верно, Ваше Величество.
- Ко всему этому, как нам стало известно…
Она устремила многозначительный взгляд на д'Эпернона.
- …следует добавить назревающий мятеж?
В этот миг, она вернула свой стремительный взор Ришелье, желая по его реакции определить степень неудобств или удивления доставленных ему каверзным вопросом. Но пытливый взгляд королевы-матери разбился вдребезги, о куртины спокойствия и бастионы безразличия Первого министра.
- Вы Ришелье, должны как Первый министр, добиться от короля вступления в переговоры с Испанией, и посодействовать принятию решений в пользу Мадрида, с тем, чтобы выполнить все выдвинутые Габсбургами требования, иначе…
Натолкнувшись на иронию в глазах кардинала, она умолкла.
- Ваше Величество, я благодарен вам, за возложенную на меня миссию. Но я всего лишь князь церкви, обремененный непосильной министерской ношей. Под силу ли мне, скромному слуге Господа нашего, убедить в том, чего вы желаете, нашего короля, сына великого Генриха Бурбона…?
Он с мольбой воззвал к Марии Медичи.
- … Славного Генриха, который вознамерился укротить Габсбургов, собравшись в поход на Вену, за, что и был, как вы помните, убит предателем, на улице Ферронери.
- А разве Равальяк не религиозный фанатик?!
Поспешил уточнить д'Эпернон.
- Одно другого не исключает.
Голосом, в котором на сей раз преобладал металл, бросил кардинал.
- И вы полагаете, это было заказное, политическое убийство?!
Воскликнул д'Эпернон, разыгрывая изумление, в расчете на поддержку королевы.
- Вам ли не знать, любезный д'Эпернон?
Излишне учтиво произнес кардинал, пригвоздив герцога, к позорному щиту предательства, отточенной беспощадностью улыбкой, одной из тех, что скорее таила угрозу, чем выражала расположение.
- И не нужно так кричать, из-за вас я не слышу собственных мыслей.
Швырнув, словно кость собаке, переполненную презрением реплику в лицо д'Эпернона, кардинал вновь обратился к Марии Медичи.
- Из того, что я, только сейчас, услышал от вас, Мадам, можно заключить, что ваши нынешние советники отменно скверные. Все приведенные доводы, которыми вы мне предлагаете воспользоваться, с намерениями переубедить Его Величество, а если потребуется то и Королевский совет, несостоятельны. Посудите сами: Вы опасаетесь мятежа - спешу вам донести, что изменники разбиты, а те, кому не посчастливилось остаться в живых, заточены в Бастилию. Теперь, что касается Вены - армии Фердинанда, завязли в Германии. И Тилли и Валленштейн считают потери, нанесенные генералом чумой, проредившим имперское воинство пострашнее картечи. И наконец, Испания - я попытаюсь выразить полную уверенность, что Мадрид, не решиться напасть до тех пор, пока в Каталонии, пылает восстание. Если ваши советники, вместо того, чтобы рекомендовать вам всякий вздор, сумеют каким-то образом повлиять на ход событий в Старом Свете, и направить его в нужное Вашему Величеству русло, я готов выслушать их, и исполнить любые ваши поручения.
Он поднялся, с почтением поклонившись королеве-матери.
- Ваше Величество, прошу простить, но меня ожидают неотложные дела государственной важности. Всегда к вашим услугам, ваш покорный слуга.
С пренебрежением кивнув д'Эпернону, кардинал, так же бесшумно как появился, вышел из кабинета.
По лицу королевы пробежала легкая дрожь, свидетельствующая о борьбе с одолевающей её яростью, стремящейся вырваться наружу. Она с нечеловеческими усилиями подавила в себе приступ нахлынувшей желчи, и все же до конца не в состоянии скрыть неистовства, произнесла:
- Что ж, кардинал, вы сами сделали свой выбор, теперь берегитесь.
Тем временем Ришелье, преодолел расстояние от Лютневого до Оружейного кабинета, где и застал монарха в компании маршалов де Ледигьера и де Бассомпьера, а так же королевского шута, беспечного л'Анжели, обнаружив всех четверых за довольно странным занятием.
Здесь, прежде чем продолжить наш рассказ, хотелось бы сказать несколько слов о двух замечательных людях того времени, достойных не просто упоминания на страницах нашего скромного повествования, но и более подробного знакомства с ними, теми кто несомненно вошел в анналы истории, оставив глубокий и неоднозначный след.
Восьмидесяти двух летний, Франсуа де Бонн, сын нотариуса, обладавший недюжинной смелостью и талантами полководца, в своё время, невзирая на происхождение из третьего сословия^1^, утвердил себя в качестве предводителя гугенотов в провинции Дофине, за что снискал благосклонность Генриха Наваррского, в то время ещё не взошедшего на престол и не принявшего католицизм. Впоследствии, на службе уже у короля Генриха, де Бонн водил в бой его армии, сначала против католиков, во время религиозных войн, а затем против испанцев, за что был возведен в ранг Главного маршала Франции. За безупречную службу, геройство, проявленное во время многочисленных баталий, и преданность династии Бурбонов, Франсуа де Бонн, был почтен титулом -герцог Ледигьер, и вошел в историю, как последний коннетабль Франции^2^. После смерти Генриха IV полководец сохранил верность его сыну Людовику XIII. Будучи обласкан во время регентства Марии Медичи, когда и был удостоен герцогства, стоял за королевскую власть и старался удерживать своих единоверцев - гугенотов, от восстания. Прельщённый посулами правительства, он в 1622 году
переметнулся в католичество и выступил против гугенотов, находящихся, в то время, под предводительством, своего непререкаемого лидера - герцога де Рогана.
Не менее примечательной фигурой, являлся и другой маршал, которого этим вечером мы застали в Оружейном кабинете Лувра, в обществе короля и Ледигьера. Франсуа де Бассомпьера, маркиза д,Аруэ можно, без преуменьшений, считать выдающейся личностью своего времени. Этот красивый ловкий сорока шести летний мужчина, балагур, повеса и бретер, расточительный и великодушный, весь погрязший в долгах и случайных любовных связях, интересен ещё и тем, что представляет собой одну из наиболее типичных фигур французского светского общества, того времени.
Бассомпьер происходил из старинной лотарингской дворянской фамилии. Воспитывался с братьями в Баварии и Италии. Двадцатилетним юношей попал ко двору Генриха IV и скоро сделался любимцем короля, который уже в 1610 году произвел красавца маркиза в полковники. Его первыми военными кампаниями были савойская в 1600 году, и турецкая 1603. После окончания строительства Пале-Рояль, д,Аруэ обзавёлся одним из роскошных особняков, окружавших площадь, где, во времена славного Анри^3^, коротал свои дни в праздности и попойках.
После смерти Генриха Великого, Бассомпьер своими учтивыми манерами приобрел расположение его жены, королевы Марии Медичи, принявшей регентство и поставившей его, в 1614 году, командовать швейцарскими наемными войсками. Тем не менее, при несогласиях, возникших между Марией и её сыном Людовиком XIII, он принял сторону короля и немало содействовал низвержению флорентийки. В награду за это Бассомпьер получил от Его Величества маршальский жезл, а затем был назначен посланником в Испании, впоследствии в Швейцарии, выказав себя прекрасным дипломатом.
Вступив в кабинет, через распахнутую лакеем дверь, перед глазами кардинала, открылась следующая картина: Людовик увлеченный комментариями Бассомпьера, кружил вокруг огромного мушкета, под взыскательным взором Ледигьера, восседавшего в массивном кресле опершись на резную деревянную трость, и равнодушным взглядом л'Анжели, расположившегося здесь же на полу, выбирая из серебряного таза, наполненного вишнями, плоды покрупнее, внимательно осматривая каждый из них. Убедившись в безупречности выбора, шут отправлял вишню в рот, после чего отделив языком мякоть от косточки, намеревался плевком, угодить окостеневшей сферой в раскрытое забрало рыцарского шлема, времен Франциска Первого, лежащего рядом, на расстоянии вытянутой руки.
Его Величество, вместе с маркизом, внимательно, с видов знатоков, коими они, бесспорно и являлись, рассматривали так называемую «двойную аркебузу», привезенную из Швейцарии Бассомпьером. Сия «диковинка», вышедшая из цехов оружейников Зуле, являла собой тяжелый мушкет, закрепленный цапфами на деревянном каркасе, на колесиках. Длина грозного оружия не превышала семи пье^4^, при длине ствола в пять пье, и калибром около дюйма. Людовик не мог отвести взгляда от мудреного колесцового замка, вызвавшего у него если не восторг, то, определенно, повышенный интерес, не ускользнувший, впрочем, от глаз марщала.
- Такими вот «монстрами», Ваше Величество, уставлены крепостные стены на проклятом «языке дьявола»^5^ в чертовом Берне! Следует признать, что при осаде, за счет дальности стрельбы, эти мушкеты весьма эффективны.
Самодовольный маршал, провел кончиками пальцев по безупречному сверкающему стволу, после чего, заметив перемены в лице монарха, вынужден был обернуться. На пороге, в молчаливом величии, стоял кардинал. Не обойдя вниманием присутствие министра, король произнес:
- Вы как всегда вовремя Ришелье! Вот, полюбуйтесь, какое чудо нам преподнес в дар месье де Бассомпьер, надеюсь даже вас, это не отставит равнодушным!
Окинув скользящим взглядом грозное оружие, кардинал сдержанно восхитился.
- Изумительно, Ваше Величество! Я никогда не сомневался в том, что господин маршал, как никто другой знающий ваши слабости, способен отыскать ту вещицу посредствам которой сможет, непременно, доставить удовольствие Вашему Величеству.
Он преклонил голову, улыбнувшись Бассомпьеру. Людовик с горечью подчеркнул:
- Слова, слова…они нужны лишь для того, чтобы скрыть свои мысли. Вас же, господин Ришелье, в этом, вряд ли, кто либо, сумеет превзойти.
Исполненный покорности, кардинал вновь склонил голову. Безошибочно определив тонкость момента, в разговор вступил Бассомпьер:
- Быть может господин кардинал, хотел бы дать более подробную оценку сему, на мой взгляд, совершенному оружию?
Смешок превосходства воина над священником, прозвучал в вопросе маршала. Ришелье улыбнулся, заметив:
- Могу сказать лишь одно: «…qui desiderat pacem, praeparet bellum; qui uictoriam cupit, milites inbuat diligenter; qui secundos optat euentus, dimicet arte, non casu. Nemo prouocare, nemo audet offendere quem intellegit superiorem esse, si pugnet^6^»
Людовик, обреченно вздохнул:
- Я никогда не сомневался в вашей образованности, господин де Ришелье, но надеюсь, вы не станете цитировать все 118 глав Флавия Вегеция?
- Только если вы прикажите, Ваше Величество.
- Говоря откровенно, я никогда не ждал ничего хорошего, от вас, когда вы переходите на латынь.
- Сир, боюсь, вы и на сей раз не ошиблись.
Заметив холодный взгляд кардинала, Ледигьер, старчески кряхтя, поднялся на ноги, прохрипев:
- Ваше Величество, осмелюсь просить вас сразу о нескольких милостях.
Король устремил взор, исполненный надменности, переполнявшей его всякий раз в присутствии «красного герцога».
- …Разрешите откланяться, позаимствовав у Вашего Величества, на сегодняшний вечер господина де Бассомпьера. Мне бы хотелось, чтобы маршал сопроводил старика в его логово.
- Сделайте одолжение Франсуа, не откажите в любезности коннетаблю.
С легкостью мотылька в брачный период, произнес король. Бассомпьер с покорностью поклонился, и, усмехнувшись кардиналу плутовской улыбкой, подхватил старика под руку.
- Благодарю вас Сир…
Прокряхтел герцог, опершись на предложенную маркизом руку.
- … Клянусь святым Денни, вам любезный маршал, не будет скучно в обществе старой развалины, я угощу вас отменным гипокрасом^7^.
Доковыляв до двери, оба маршала, обернулись, поклонившись королю, а затем кардиналу, и уже удалившись за порог, послышалось воодушевленное ворчание Ледигьера: «Мой портшез у входа, и всецело к вашим услугам, дорогой маркиз…». Дверь затворилась, скрыв силуэты и голоса покинувших кабинет вельмож, после чего Людовик, утратив ту показную чопорность, упомянутую выше, с легкостью человека избавившегося от груза тяготивших его манер, занял место в кресле, стоявшем у окна. Кардинал поспешил устроиться на предложенном ему месте, минуту назад оставленном Ледигьером, и, удостоверившись в том, что король готов его выслушать, произнес.
- Сир, невзирая на предпринятые мною меры, я не возьмусь утверждать о неотвратимости скорой войны с Испанией.
- «Мерами» вы называете мятеж охвативший Каталонию?!
Ришелье поклоном подтвердил подозрения короля.
- Вы и вправду стоите значительно большего, чем о вас говорят, господин Ришелье.
- Мои жалкие усилия тщетны без вашего участия и Божьего благословения, Ваше Величество.
Молодой король вскочил с кресла, в волнении зашагав по комнате. Ришелье поднялся вслед за ним, ни на миг, не выпуская из поля зрения монарха.
- Но расходы на войну, Ришелье, будут слишком велики! Нам не миновать повышения налогов! А жизни?! Полетят головы, и головы не только недовольных, но и тех, кто осмелится развязать эту столь неуместную войну. Те, кто решиться открыто бросить вызов Габсбургам навлекут на себя смертельную опасность! Королевство захлебнется в крови!
- Сир, я готов положить на алтарь, во имя величия Франции, всё без остатка, тем более такую мелочь как собственная жизнь.
- Вашу жизнь…Но это повлечет бурю недовольства!
- Я обдумал и это Сир, и готов принять всеобщее негодование на свой счет. Пусть народ проклинает Первого министра, но боготворит щедрого и справедливого короля. Все необходимое для этого, я уже предпринял. Вас никто не посмеет упрекнуть, Ваше Величество. Вам лишь останется донести до ведома народа, о моем своеволии, и дело будет сделано. Дворянство же, предоставьте моей заботе, ведь политика есть ни, что иное, как искусство приспособляться к обстоятельствам и извлекать пользу из всего, даже из того, что претит.
Задумчивый Людовик вновь уселся в кресло, с подозрением глядя на Ришелье.
- Знаете, господин кардинал, я часто думаю о вас, да-да, думаю. О ваших планах, устремлениях, но каждый раз, при этом я теряю контроль над своим честолюбием. Не скрою, мне комфортно следовать по мягким коврам ваших льстивых заверений, коими устланы лабиринты, устремленные к вашим же целям, кои вы с такой предусмотрительностью и осторожностью уготовили для моего шествия. Но каждый раз, когда я пытаюсь вырваться из этих коридоров, я натыкаюсь на непробиваемую стену вашей воли, довлеющей надо мной и заставляющей двигаться в фарватере ваших планов и замыслов, исключающих иную точку зрения, даже если она королевская. Кто вы Ришелье, злой гений или праведный спаситель?
- Я тот, кто, подчас, намеревается двигаться впереди, сгорая от желания возвеличить Францию. Но мой огонь пылает лишь для того, чтобы осветить вам путь, Ваше Величество.
- А, если я скажу, что не сомневаюсь в том, что истории будет угодно заслонить вашим гением мою венценосную персону, и в то же время я не боюсь этого, если сие пойдет на пользу Франции?
- Я всегда помнил о том, что объяснения, очень скоро превращаются в оправдания, мой король. Но мне Сир, не за что оправдываться, поэтому отвечу, что будущее имеет значение, лишь, когда тебе известно прошлое.
Опустив голову, Людовик, какое-то время пребывал в размышлениях. На его лице водрузилась гримаса неуверенности, толкающая юного монарха под сень сомнений. Но вдруг взгляд его прояснился, а вместо малодушных помыслов, на челе водрузилось, на сей раз не фальшивое величие, но взгляд короля способного на великие дела. Короля, который ещё не раз докажет свою доблесть спасая благословенную Францию, твердо провозгласившего:
- Глупые плебеи, они думают, что от разъяренного монарха можно ожидать чего-то иного кроме смерти! Я не был бы королем, если переживал бы за каждого подданного!
Он, взирая словно разъяренный лев, твердо и повелительно обратился к Ришелье.
- Я доволен вами господин кардинал. Вы можете рассчитывать на мою поддержку.
Завтра, в полдень, я жду вас с подробным докладом о планах предстоящей компании.
Оставшись наедине с восторженным л'Анжели, Людовик ещё, довольно долгое время, заложив руки за спину, блуждал по кабинету, размышляя о предложении кардинала. Наконец шум, донесшийся из угла комнаты, привлек его внимание. Очнувшись от тяжких раздумий, он устремил строгий взор на шута.
- Ну, что скажешь, мошенник?
- Скажу, Сир, что в вашем ремесле к двум вещам я не привык бы никогда.
Лицо короля исказило недоумение.
- К каким же?
- Есть в одиночестве, и испражняться в компании.
Равнодушно произнес плут, водрузив себе на голову рыцарский шлем, времен Франциска Первого.
1 Третье сословие - все группы населения за исключением привилегированных, а именно - духовенства (первое сословие) и дворянства (второе сословие). В отличие от первых двух сословий, третье сословие платило налоги. Верхушка третьего сословия (буржуазия) имела представительство на Генеральных штатах, а также доминировала в составе парижского и провинциальных парламентов.
2 Коннетабль Франции - высшая военная государственная должность в средневековом Французском королевстве.
3 Генрих (Анри) IV ,(фр. Henri IV).
4 1 пье = 32,48 см.
5 Город Берн расположен на Ангельском полуострове, в излучине реки Аары, образующей естественную защиту. Полуостров напоминает язык, откуда и название, упомянутое Бассомпьером.
6 …кто хочет мира, пусть готовится к войне; кто хочет победы, пусть старательно обучает воинов; кто желает получить благоприятный результат, пусть ведет войну, опираясь на искусство и знание, а не на случай. Никто не осмеливается вызывать и оскорблять того, о ком он знает, что в сражении он окажется сильнее его.
7 Гипокр?с - алкогольный напиток из вина, сильно подслащённого мёдом или сахаром и приправленного «королевскими», то есть благородными, пряностями (корицей, имбирём, гвоздикой).
ГЛАВА 5 (99) «МАДРИДСКИЕ ТАЙНЫ»
ИСПАНИЯ. МАДРИД.
Человек слаб и непостоянен, на протяжении всей жизни его раздирают сомнения, обиды, горести, в нем бушуют страсти, вызванные то радостью, то неистовством, то любовью, то ненавистью. Но, по большому счету, внутренний мир делится всего лишь на две противоборствующие субстанции, порождающие в душе хаос и, как правило, лишь отчасти соответствует философским принципам проповедуемым дуализмом. Две эти силы повелевающие душой и разумом человека, не оставляют его не на миг, они как будто тянут в разные стороны лишая покоя, не позволяя обрести внутреннюю гармонию. Имя сим непримиримым составляющим людской сущности - желание и долг.
К долгу, сему моральному обязательству перед Богом и обществом, человек, как правило, относится благоговейно, и вместе с тем легкомысленно, с большим трудом заставляя себя, а порой и вовсе отказываясь, выполнять его.
Желания же напротив, возникают, нередко, против воли, но бороться с ними не хватает сил. Невозможно так же не отметить, что, то к чему влечет желание, порой неназойливо искушая, иногда тихо подстрекая, и даже громко призывая, частенько называют грехом.
В связи с этим на ум приходит следующее утверждение: первое от Господа, второе же от дьявола, который соблазнами своими старается сбить человека с пути истинного. И если Господь лишь тихо нашептывает предостерегая, то бес увлекает бедного смертного, используя всю свою исполинскую силу и власть, в преисподнюю, каждую секунду намереваясь вырвать его, своими когтистыми лапами, из рук праведности и благочестия.
Мы не беремся судить о подобном, так же как вносить категорические утверждения. Нам достаточно некоторых наблюдений, кои говорят сами за себя, и могут быть, как одобрены, так и опровергнуты читателем.
Несомненно, человека влекут желания, исполнения которых не требуют ничего взамен, и в этом главный подвох. Ведь бесконечная чехарда из услад и прихотей до блевоты переполняющих твоё тело, и как порой может показаться душу, не приведут ни к чему иному кроме скорого и пагубного пресыщения, скатываясь к разочарованиям и горестям накрывающим нас мглой безысходности с такой быстротой и стремительностью, что человек не успев оглянуться, оказывается на пути в чистилище, чаще всего не в состоянии уже разглядеть иную, спасительную дорогу в кромешной тьме.
Исполнение же долга, как правило, напротив, дается непросто. Человек с неимоверными усилиями, заставляет себя выполнять то, в чем без труда определяет безгрешность. Сей путь труден, и как может показаться на первый взгляд, безрадостен. Он пропитан кровью выступившей из-под колючих шипов терна, уже пролитой однажды за всех нас, что вызывает беззаботную уверенность в пагубности возвращения к этому пути. Незачем лезть на гору, если есть возможность спуститься вниз, и именно в этом кроется губительная ошибка.
Повседневность, построенная на бездеятельности и лени, путь, освещенный удушливым светом алчности, незамедлительное исполнение праздных желаний -непременно ведут к страданиям.
Время же, проведенное в ежедневных, праведных трудах и размышлениях, в конечном счете, начнет приносить удовлетворение и, рано или поздно, приведет к заведомой цели, этому безмерному счастью сравнимому лишь с вечностью блаженства, достижимого исключительно на Небесах, где в отличие от земного «рая», отсутствуют требования беспрестанных доказательств.
Но так как нам чужды любые нравоучения, мы можем сказать лишь следующее: такова, на наш взгляд теория, быть может, имеющая право на существование. Впрочем, всё выше сказанное, относится, прежде всего, к людям простым, не вошедшим в число избранных, не относящих себя к тем, кому, как им кажется, дозволено вершить чужие судьбы и владеть чужими умами. Конечно же, существует и иное общество, как правило, противопоставляющее себя тем, о ком мы упомянули только сейчас. Круг, включающий в себя исключительно элиту, вознесшуюся над серостью и посредственностью смердов. Если же обратиться к этим «избранным», вглядеться в бескрайние шеренги и нескончаемые колонны сих величаво-безнравственных господ, мы увидим, что в первых рядах блистательного воинства, шествуют помазанники Божьи, именующиеся монархами. Те, кому с рождения выпало повелевать, томно, порой неохотно жонглируя судьбами стран и целых народов.
Короли, вся сущность которых с момента начатия призвана возводить свои мысли если не в догмы то в законы, зачастую обретают путь праздности возведенной в долг, напрочь забывая о своем праведном предназначении. Именно к таковым, в значительной степени, можно отнести Филиппа Четвертого Габсбурга, Его Католическое Величество, правившего несокрушимой Испанией, во времена когда могла происходить наша история. Здесь, видимо, вполне уместно сказать несколько слов о короле Филиппе, уже не раз появлявшегося на страницах нашего повествования, чтобы однажды предстать перед читателем во всем блеске своей короны, скрывающей в лучах помпезности, очевидную заурядность сего молодого монарха.
Филиппу IV Габсбургу, королю Испании, Португалии и Алгарве, властелину империи над которой никогда не садится солнце, в год тысячу шестьсот двадцать пятом исполнилось двадцать лет. Сей рыжеволосый, нескладный и довольно нерешительный юноша, сын и преемник Филиппа III, вступил на престол в 1621 году, в шестнадцатилетнем возрасте, и подобно своему отцу, не имел ни желания, ни способностей к государственной деятельности. Всецело преданный удовольствиям придворной жизни, он возложил бремя управления государством на своего любимца, графа-герцога Оливареса, человека властолюбивого, алчного и мстительного. Невзирая на бесконечные войны, терзавшие Испанию, молодой монарх, как впрочем, и королевский Двор, утопал в роскоши, тщательно скрываемой под мрачностью католических устоев. Всесильное духовенство, играющее в государственном устройстве наиглавнейшую роль, погрязшее в привилегиях богатствах невежестве и косности, каленым железом выжигало любые попытки направить страну, превратившуюся из мирового лидера в государство напоминающее трухлявый разваливающийся галеон, к ценностям умственного и экономического
прогресса. Некогда могущественная монархия если ещё не разваливалась, то уже дала глубокие трещины, как изнутри, так и извне.
И вот, жарким летним днем, когда безжалостное кастильское солнце добралось до зенита, обжигая своими раскаленными лучами стены и башни Королевского Алькасара, древней резиденции испанских Габсбургов, в одном из её мрачных залов, за столом уставленном изысканными лакомствами, равнодушно восседал Филипп Четвертый, уже около получаса, вынужденный выслушивать падре Антонио Боканегро, председателя трибунала священной инквизиции, чья персона была одна из наивлиятельнейших в королевстве.
В это же самое время, когда юный король изнывал от скуки, вызванной беседой с падре Антонио, в одном из кабинетов того же дворца, состоялся разговор между герцогом Оливаресом, и прибывшим сегодняшним утором в Мадрид, графом Уртадесом.
Расположившись в креслах, возле небольшого столика с круглой мраморной столешницей на единственной витой ножке, в непринужденной обстановке, потягивая прохладный херес, дон Карлос, в мельчайших подробностях, изложил министру разговор, состоявшийся в Орийаке, меж ним и графом де Ла Туром. Поразмыслив над тем, что было привезено из Орийака «Кастильским быком», граф-герцог, взялся вдумчиво комментировать.
- Утадес, всё то, о чем вам поведал этот сеньор…
- Граф де Ла Тур.
- Да, этот ваш де Ла Тур, чрезвычайно интересно. Но в его убеждениях, принимая во внимания резоны французов, я вижу лишь личную выгоду для принца Конде, не усматривая, при этом, интересов испанской короны. Нам в сущности всё равно, кто займет французский престол, пусть только не прекращаются неразбериха и междоусобицы царившие до недавнего времени у трона молодого Бурбона. Но всё это перестало тешить нас, с тех пор как возле Людовика появился этот Ришелье. Это не человек, он просто дьявол, в кардинальской мантии. Он с каждым днем, доставляет нам все больше хлопот, пора бы уж унять сего дерзкого сеньора.
Вдруг из-за тяжелой темно-коричневого бархата шторы, за которой царил непроглядный мрак, послышался голос:
- Терпение герцог, терпение…
Острый, встревоженный взгляд Уртадеса, молниеносно вонзился в беспросветную тьму, а рука, с такой же быстротой, отыскав эспаду, легла на эфес. Из дальнего угла комнаты, вышел небольшого роста, худощавый человек, в бурой потертой францисканской рясе. Освободившись от суконного «забрала», монах обнажил змеиный взгляд. Из-под капюшона показалась тонзура цвета слоновой кости и бледное, бескровное лицо, посредством поднятых бровей, и округлившихся глаз, выказывавшее то ли удивление, то ли уверенность. Неподвижные черные точки зрачков, медленно и осторожно впились в дона Карлоса, словно гипнотизируя его. Следует отметить, что во взгляде францисканца, несомненно, было что-то змеиное.
- …наш человек во Франции, насколько мне известно, уже близок к тому, чтобы отправить кардинала в мир иной.
Оливарес, уловив изумление во взгляде дона Карлоса, поспешил объяснить.
- Не беспокойтесь граф, это брат Густаво, любезный друг, который помогает избавить нашего любимого короля от влияния инквизиции, в частности от этого зануды Боканегро.
Министр пригласил брата Густаво занять место за столом, представив ему графа.
- А это, падре Густаво, верный слуга короны, бесстрашный сеньор дон Карлос Уртадес…
- Кастильский бык.
Перебив герцога, монах, прищурил глаза, уставившись на дворянина.
- Это правда, недруги так величают нашего доблестного графа.
Поведение францисканца, натолкнуло дона Карлоса на мысль, что перед ним «важная птица». Он проницательно взглянул на монаха и сухо спросил:
- Вы иезуит?
Густаво и Оливарес переглянулись, после чего, граф-герцон, пустился в разъяснения.
- Брат Густаво не просто представляет «Христово воинство», он здесь, чтобы помочь нам, избавиться от влияния всемогущей инквизиции, которая всё ближе подбирается к горлу! Лишь разом, мы имеем шанс, одолеть её!»
Упомянув в этой главе о двух столь значительных фигурах, представляющих разные лагеря, как в церковной структуре, так и при испанском Дворе, нам ничего не остается, как сказать несколько слов об отцах инквизиторах и братьях иезуитах. Да простит нас многоуважаемый читатель, но без довольно подробного рассмотрения, порой весьма докучливых тем, нам трудно объяснить вам, причину возникновения тех или иных событий, происходящих на страницах сего повествования.
Итак, хотелось бы начать с того, что эти конкурирующие образования, преследовали одну и ту же цель при испанском Дворе: борьба с ересью и восстановление влияния над королем, что с новой силой разожгло меж ними вражду, и заставило в который раз воспылать лютой неприязнью друг к другу. Общая цель в одних случаях объединяет, в других делает непримиримыми врагами, коими и стали эти «псы Господни», в борьбе за место у трона, подле Его Католического Величества. Невзирая на общность целей, взгляды, приоритеты и методы их разнились, что в последнее время привело к заметно пошатнувшемуся могуществу инквизиции. Иезуиты же напротив, набирали силу, укрепившись в своих позициях, обретя столь могущественного союзника, коим являлся Премьер министр, граф-герцог Оливарес.
Впрочем, сопоставление святой инквизиции с орденом иезуитов, вряд ли возможно, в связи с приходом в упадок первой, и процветанием второго. Это всё равно, что сравнивать безграмотного, выжившего из ума, обессиленного старика, лежащего на смертном одре, с молодым, полным сил и идей, образованным мужем. И все же, для ясности, и понимания расстановки сил при мадридском Дворе, мы попытаемся если не сравнить, то хотя бы в нескольких словах обмолвиться об истории возникновения и структуре сих славных воинств, отстаивающих беспрекословную святость Папского престола.
Невзирая на то, что церковный суд под названием «инквизиция^1^», был создан Папой Григорием IX ещё в 1231 году, в ту тяжелую пору, когда католическая церковь имела все основания опасаться конкуренции со стороны различных ересей, в первую очередь альбигойцев, или катаров, которые были особенно сильны на юге Франции, на Пиренейский полуостров священный трибунал, добрался лишь в правление Фердинанда^2^ и Изабеллы^3^, в XV веке, когда королевская чета, объединившая, вследствие брака, две мощнейшие пиренейские державы, Арагон и Кастилию, взялась строить государство, основанное на неограниченной власти монарха и единой, обязательной для всех идеологии, роль которой исполняла католическая вера. Однако единой испанской нации еще не существовало. Помимо того что кастильцы, арагонцы, каталонцы и прочие жители полуострова еще не в полной мере ощущали себя испанцами, на территории королевства жило немало людей, которые не исповедовали католичество. За века господства мавров на полуостров переселилось немало мусульман, а во многих городах издревле существовали многочисленные и процветающие еврейские общины.
Такая пестрота не устраивала Фердинанда и Изабеллу. Реконкиста шла под флагом католичества, и было решено, что именно католичество должно явиться основой, фундаментом нового многонационального королевства.
И вот объявив себя «Католическими Величествами», король с королевой взялись строить государство, устройство которого можно было бы определить как один из первых в Старом Свете тоталитарных режимов. И режим этот остро нуждался в средствах, которые можно было получить, только одним способом - ограбив часть подданных, но отыскав для этого, что-то большее, чем вескую причину, скорее необходимость овеянную благостью и пропитанную церковными устоями. В результате поисков возникла нужда в тайной полиции, которая, с одной стороны, наладила бы поступление средств в казну, а с другой - душила бы в зародыше любую оппозицию. Такой тайной полицией и стала инквизиция, претендовавшая на звание организации объединяющей могущество государства и силу Веры, проповедующей неотвратимость справедливого наказания.
В 1478 году Папа римский Сикст IV разрешил Фердинанду и Изабелле организовать в Севилье инквизиционный трибунал. Инквизиторов должен был назначать Папа, но фактический контроль, за их работой, оказался в руках Католических Величеств. Свою деятельность инквизиторы начали с пополнения королевской казны, пользуясь схемами, проверенными на территориях множества государств Старого Света. Установив тот факт, что коммерция и банковское дело Испании традиционно находились в руках иудеев, а их богатство не вызывает ничего кроме зависти у католиков, которые нередко устраивали еврейские погромы, они поняли, с какой стороны следует подступиться к этому вопросу. Таким образом, воспользовавшись настроениями общества правоверных, братья инквизиторы, начали необъявленную войну за чистоту христианской крови. Иудеи и магометане, попавшие под жернова безжалостных трибуналов, под страхом смерти, избегая аутодафе^4^ - аctus fidei^5^, перебегали под знамена Христа. Часто целые еврейские общины заставляли принимать христианство под страхом смерти. В результате к концу XV века десятки тысяч испанских иудеев перешли в
католичество, что дало им возможность сохранить за собой право заниматься своим прибыльным ремеслом и в большинстве случаев сберечь накопленные средства. Таких людей называли «новыми» христианами: отрекшихся от ислама - морисками, сменивших иудаизм на христианство - маранами или converso - вновь обращенными.
После столь позорной процедуры, мараны, продолжали заниматься коммерцией и богатеть, а некоторые даже занимали высокие государственные посты, так что зависть «старых» христиан нисколько не убавлялась. Кроме этого, такой поворот событий очень скоро перестал устраивать как государство, так и церковь, вот тогда-то и стало известно, что многие мараны, таясь, продолжают исповедовать иудаизм, предав католическую веру, тем самым одурачив правоверных христиан. Общество было вынуждено вновь призвать на помощь инквизицию, которая поспешила на защиту Веры, без промедлений вынеся заранее заготовленный вердикт, гласящий о том, что люди, в тайне отошедшие от католицизма, приравнивались к еретикам и подлежали церковному суду. Но это было только начало. С усилением сопротивления, возрастает и натиск. В связи с этим аппарат инквизиции стремительно рос, что неминуемо вело к дополнительному финансированию. Но на данном этапе, хвала Господу, с деньгами больших проблем не возникало - средства давали сами еретики: две трети всего конфискованного имущества шли в бюджет инквизиции, а треть - в государственную казну.
Таким образом, инквизиция могла существовать до тех пор, пока существовали еретики, которых можно было лишать собственности, и потому отступников ловили тысячами. К началу XVI века испанская инквизиция была уже настолько могущественна, что с ее помощью, возможно было решить, по сути, любой политический или имущественный вопрос, именно в этих целях, прежде всего, ее и использовали испанские монархи. Сами же инквизиторы также не брезговали интригами, без колебаний используя власть в целях личного обогащения.
Но продолжаться вечно так не могло. Уже в царствование, пожалуй, последнего великого испанского властителя, Филиппа II, в королевстве сложилась крайне нездоровая обстановка. Люди повсюду пытались изобличить нечистокровных испанцев, которые вызывали подозрение в ереси, даже при малейшем намеке на смешение кровей. При таком подходе всякий конфликт между любыми группировками неизбежно сводился к вопросу о чистоте крови, и тогда за дело брались инквизиторы - они и решали, кто тут чистокровный христианин, а кто прирожденный еретик.
Таковой, разграбленная, униженная и обескровленная Испания, встретила грядущий век.
В XVII веке могущество Испании оказалось подорванным ещё и в связи с серией военных поражений. Хозяйство страны пребывало в полном упадке, голод, эпидемии, да и старания Священных трибуналов, как мы говорили, играло далеко не последнюю роль в долгом и болезненном процессе - потере Испанией доминирующей роли в Новом, а в последствие и в Старом Свете. Всё это, безусловно, привело и к проблемам внутри страны: ослаблению королевской власти, нарастанию политической нестабильности, проявившейся вражде меж различными клиентелами при Дворе, что повлекло к увяданию и влияние инквизиции. Костров стало заметно меньше, а инквизиторы перешли от массового террора к точечным расправам и откровенному вымогательству.
И все же, могущественный председатель Священного трибунала, доминиканский священник Антонио Боканегро, надеялся на возвращение славных времен, в чем безустанно пытался убедить Его Католическое Величество, Филиппа Четвертого.
В отличие от своих братьев, так же ревностно хранящих верность Папскому престолу, озаряя неистовую преданность инквизиторскими кострами, «Войны Христовы», как называли иезуитов, являлись молодым орденом, сумевшим внести свежую кровь в скованный вековыми устоями католический мир. Орден был основан представителем древнего баскского рода Игнасио де Лайолой, 15 августа 1534 года, в день празднования Успения Пресвятой Богородицы. И вот, в этот самый летний денек, в Париже, на Монмартре, в церкви Святого Дионисия, семеро молодых людей, во время мессы, которую служил Петр Фавр, принесли обеты нестяжания, целомудрия и миссионерства в Святой Земле. А уже в 1539 году, Лайола и его товарищи, решили официально образовать сообщество - новый монашеский орден. В том же году, Игнатий представил Папе, Павлу III, проект будущего У става, где в дополнение к трём стандартным обетам - послушание, целомудрие и не стяжательство, был добавлен четвёртый: обет непосредственного послушания Святому Отцу. 27 сентября 1540 года, устав нового ордена - Общества Иисуса, был утверждён папской буллой «Regimini militantis
ecclesiae». А на Великий пост, в 1541 году, Игнатий Лойола был избран первым генеральным настоятелем ордена - «генералом ордена иезуитов».
Орден иезуитов построен на основах единоначалия и строгого централизма, безусловного повиновения воле старшего и железной дисциплине. Члены ордена рекрутировались по принципу физического, умственного и классового отбора - принимались люди физически здоровые, с хорошими умственными способностями, энергичные и по возможности «хорошего происхождения», с приличным состоянием. Игнатию Лойоле было очень важно добиться того, чтобы среди членов ордена имелись люди самых разных умений и дарований, всегда готовые служить высшим целям, то есть Риму. Понтифику, как и основателю ордена, нужны были интеллектуалы: химики, биологи, зоологи, лингвисты, путешественники, профессора, дипломаты, исповедники, философы, теологи, математики, художники, писатели, архитекторы. Но также требовались командиры - люди знакомые с военным делом, специальные агенты - шпионы, курьеры, подготовленные и верные люди, каждый из которых, не задумываясь, отдаст жизнь за Святую Веру. Не принимались в орден бывшие еретики, а также женщины. После предварительного, краткого приемного срока, принимаемый - новиций, проходил двухлетний
испытательный искус - новицитат. После искуса новиций становился либо «светским коадьютором», либо, если он обнаруживал способности - схоластиком. В последнем случае он поступал в определенную школу, где в течение 10 лет изучал философию, богословие и прочие науки, и проходил учительскую практику, после чего становился священником, а затем, дав три обета - бедности, целомудрия, послушания, - делался «духовным коадьютором». Однако лишь после принесения последней, четвертой, присяги на безусловную верность Папе, он становился профессом, то есть действительным членом ордена.
Благодаря своей выверенной, разумной деятельности и предприимчивости, в XVI веке иезуиты утвердились не только в европейских государствах, но и проникли в Индию, Японию, Китай, на Филиппины. Орден активно участвовал в колонизации Азии, Африки, Южной Америки. XVI и XVII века были эпохой расцвета и могущества ордена, он овладел богатыми поместьями, массой мануфактур, а главное - властью и влиянием.
Во многом этому способствовала педагогическая деятельность иезуитов. Основателем ордена, Игнасио де Лойолой, образование, было выдвинуто как одна из главных задач ордена, что впоследствии должно было привести к колоссальным успехам и проникновению иезуитов во все сферы и круги общества. Так, в 1616 году насчитывалось 373 иезуитских коллегиума, а это значительная часть среди общего числа средних и высших учебных заведений Западной Европы.
И все же, прозвище «Войны Христовы», как и дата возникновения ордена^6^, говорят сами за себя - все силы иезуитов, были направлены на борьбу со сторонниками реформаторской церкви^7^, способной своей ересью расколоть христианский мир. Их вера, образованность, богатства и могущество, всё было брошено в услужение Святому престолу и направлено, как разящее острие, на борьбу с еретиками, посягнувшими на единство и непогрешимость католицизма.
Все изложенное выше, мы надеемся, поможет вам разобраться в действиях, устремлениях и предпочтениях, тех высочайших особ, с которыми мы познакомились в этой главе, и которые встретятся в дальнейшем. И вот, наконец, выбравшись из дебрей постных исторических фактов, мы предлагаем вернуться к разговору, состоявшемуся меж герцогом Оливаресом, братом Густаво и доном Уртадесом, напоследок лишь пояснив, что иезуиты, в лице францисканского монаха, зная о непрекращающейся борьбе за право распространять влияние на короля Филиппа, меж Первым министром и Великим инквизитором Боканегро, примкнули к Оливаресу, вступив в противостояние со Священным Трибуналом.
Впившись неистовым взором в чело графа, словно тарантул, брат Густаво, промолвил:
- Наш орден, смею вас заверить, располагает услугами человека, который способен, и не сомневайтесь, сделает всё возможное, чтобы избавить Старый Свет от строптивого кардинала.
Уртадес, проницательно оглядев иезуита, с подозренирем произнес:
- Но ведь Ришелье князь католической церкви,…а стало быть, ваши усилия, будут направлены на то, чтобы уничтожить кардинала, избранного Папой! К тому же разве физическая расправа не противоречит устоям церкви?
Густаво улыбнулся, улыбкой ангела.
- Во-первых, с позволения Святого Рима, нашему ордену дозволено самостоятельно, принимать подобные решения, руководствуясь лишь целесообразностью, в выборе союзников, жертв и средств. А во-вторых, вам не о чем беспокоиться сын мой, мы исправляем порочность средств, чистотою веры.
- В таком случае, хотелось бы лишь услышать имя этого человека?
- Его имя, так угодно Творцу, скрыто от глаз и ушей непосвященных, не входящих в узкий круг ордена. А его прозвище, слишком известно, чтобы его произносить вслух.
Отравленная улыбка, исказила тонкие губы иезуита.
- Черный граф?
Словно выстрел прозвучало имя, вырвавшееся из уст дона Карлоса. Брат Густаво, будто не услышав вопроса, перевел равнодушный взгляд на Оливареса, дав понять графу, что более не желает обсуждать подобную тему. Уловив настроение монаха, герцог благосклонно принял его желание, обратившись к Уртадесу.
- Что ж, любезный граф, новости, которые вы привезли из-за Пиреней, заставляют нас изменить планы, отказавшись от безотлагательных военных действий.
Сие утверждение во второй раз, за время разговора, сумело потревожить непроницаемость дона Карлоса, не удержавшегося от возгласа.
- Но неужели домыслы этого французского вельможи, даже если они выражают мнение принца Конде, могут повлиять на планы великой Испании?!
- То, о чем вы рассказали, не является основой для принятия решения о невозможности, на сей момент, войны с Францией. Это лишь ещё одно суждение, брошенное на чашу весов моих рассуждений. Чашу, склоняющуюся к нецелесообразности вторжения в границы французского королевства.
- Да, но ещё вчера, вы ратовали за войну, убеждая Его Величество о необходимости нападения?!
- Ах, граф, плох тот советник, который нашептывая королю «единственно правильное» решение, не имеет в запасе, как минимум ещё одного, противоположного, выверенного продуманного и столь же бескомпромиссного мнения.
Уже через четверть часа, позволив дону Уртадесу удалиться, Оливарес и брат Густаво, вошли в зал, где под уверения председателя Священного Трибунала, Его Величество, Филипп IV, безрадостно, вертя в руках наколотую на десертную вилку клубнику, разглядывал, висящее на стене полотно великого Веласкеса, «Изгнание морисков». При виде вошедших, молодой король оживился, будто полководец, узревший на поле боя долгожданного противника, в то время как Боканегоро, стоявший спиной к дверям, не унимался, пронизывая полумрак возгласами.
- …процессы в Талавере, Бадахосе и Альбасете, принесли в казну тысячи дублонов! Я настаиваю, все, кто вступает в союз с дьяволом, подлежат пытке, казни огнём и конфискации имущества! Я не позволю этим вероотступникам, этим горе реформаторам, посягнуть на борьбу с ересью!
Заметив перемены на лице монарха, Боканегро обернулся, устремив пылающий взор на вновь прибывших. При виде «огнедышащего» инквизитора, лицо Оливареса сделалось непроницаемым, а взгляд иезуита ядовитый и молниеносный словно шип, выпущенный из духовой трубки, вонзившийся в налившиеся кровью глаза падре Антонио. Выдержав паузу, Оливарес промолвил:
- Я сожалею, святой отец, что прервал вашу проповедь о добром и вечном…
В это мгновение на одной из башен дворца пробило час пополудни. Герцог поднял голову, будто прислушиваясь к набату.
- …но нам на сей час, Его Величеством назначена аудиенция.
Боканегро догадался, что последние его слова, прозвучавшие в форме упрека по большей части относящегося в адрес сеньора Оливареса, были услышаны министром, что заставило доминиканца впасть в некоторую растерянность. Но уже через мгновенье, взвесив серьезность ситуации, председатель Священного Трибунала, придя в себя, решил идти напролом. Это был тот случай, когда упреки, зачастую в виде намеков, произнесенные по большей части в кулуарах, за спиной, всплыли наверх, сделав невозможным отходной маневр, что заставило могущественного инквизитора, безоглядно ринуться на противника. Все домыслы и слухи о неприязни противоборствующих сторон, впрочем, не питавших иллюзий в отношении друг друга, были враз отметены, столкнув лютых врагов лицом к лицу.
Бесшумной походкой, святой отец, обогнул громоздкий стол, и встал за спиной короля, заняв позицию взыскательного соглядатая, давая понять, что по его разумению слова герцога призывали именно к этому. Гневный взор министра обжег ненавистного священника, после чего вопрошающе переполз на короля. Беспечный Филипп, с любопытством следил за разгорающимися страстями. Его, чуть выпяченная вперед, как у большинства Габсбургов, нижняя челюсть, пребывала в беспрестанном движении, способствуя пережевыванию благоухающих плодов: свежей клубники, крупной желтой черешни и сладкого белого винограда. Складывалось впечатление будто острота ситуации, если не вызвала то обострила монарший аппетит. Обнаружив полное равнодушие со стороны короля, что развязывало руки падре Антонио, раздраженный граф-герцог начал свою речь:
- Ваше Величество я явился к вам в обществе падре Густаво…
Король недовольно хмыкнул.
- Мы ещё не потеряли зрения, Оливарес! А вот терпение наше уже на исходе!
Странная улыбка монарха, сыграла злую шутку с герцогом, сбив с толку последнего, когда на него обрушились раздражение и угрозы, ощущавшиеся в пылких речах непредсказуемого Филиппа. Внесла ясность ухмылка на лице Боканегоро, окончательно развеявшая сомнения дона Оливереса в том, что подобные нападки короля, дело рук проклятого доминиканца. Оглядев с пренебрежением вошедших, король с вызовом произнс:
- Ваши заверения касательно войны с нашим братом Людовиком, на сегодня остаются лишь словами, не подтвержденными делом! А промедление в подобных вопросах, непозволительно, если не преступно! Разве не так вы изволили выразиться при нашей последней встрече?
С достоинством выслушав упреки, брошенные в лицо, дон Гаспар, спокойно и рассудительно ответил:
- Ваше Величество, насколько мне известно, войну развязывают лишь для того, чтобы одержать в ней победу, не так ли?
Филипп ядовито улыбнулся.
- Да, это так. Но разве не вы, пытались убедить меня в том, что «Испанская партия», под чьи знамена собрана вся высшая аристократия Франции, неудовлетворенная правлением Людовика, готова к неповиновению королю, и поддержит наши устремления? Эти еретики гугеноты, подстрекаемые Англией, вот-вот восстанут против политики Парижа, что даст нам возможность, свергнув существующего монарха, возвести на престол угодную нам персону?
- Всё, что я сейчас скажу, наверняка не доставит удовольствия Вашему Величеству, но как Первый министр я вынужден быть предельно откровенным и рассудительным. Франция, к моему искреннему удивлению, проявила неожиданную твердость и единение. Все те обстоятельства благоприятствующие началу войны, в одночасье, улетучились как дым, после ряда метких и сокрушительных ударов нанесенных кардиналом Ришелье. К тому же, неожиданно заострилось положение в Нидерландах. Войска императора
Фердинанда, которым противостоит король Христиан и прочие скопища еретиков, терпят неудобства в Германии. Ко всему прочему, после взятия Бреды наши финансы, преюывают в весьма плачевном состоянии, и если ещё прибавить разгоревшийся в Каталонии мятеж…боюсь при складывающихся обстоятельствах, нам трудно рассчитывать на победоносную компанию.
Недовольство в глазах монарха сменила мрачная задумчивость. Заметив это, взвился в порыве гнева председатель Священного Трибунала.
- Я, ради Святой Веры готов вступить в битву с вселенским злом, с самим дьяволом! Вы же сеньор министр, не решаетесь начать войну с жалкими ничтожными еретиками, донимающими Великий Рим, нашего короля и весь католический мир!
Будто лишившись сил, не в состоянии более ни слышать, ни говорить, Филипп, поднявшись с кресла, направился к дверям, всецело поглощенный унынием, всякий раз увлекающим монарха в прочные сети меланхолии.
1 «inquisition» - расследование.
2 Фердинанд II Арагонский, Фердинанд Католик (1452 - 1516) - король Кастилии (как Фердинанд V), Арагона (как Фердинанд II), Сицилии и Неаполя (как Фердинанд III). Супруг и соправитель королевы Изабеллы Кастильской.
3 Изаб?лла I Каст?льская (1451 - 1504) - королева Кастилии и Леона. Супруга Фердинанда II Арагонского, династический брак с которым положил начало объединению Испании в единое государство.
4 аутодафе ((исп.) auto de fe) - торжественная религиозная церемония, включавшая в себя процессии, богослужение, выступление проповедников, публичное покаяние осужденных еретиков, чтение их приговоров, а также и сама процедура приведения приговора в действие, главным образом публичное сожжение осуждённых на костре.
5 (лат.) actus fidei - акт веры.
6 Орден иезуитов («Общество Иисуса», «Орден Святого Игнатия») возник по необходимости, для борьбы с еретиками - реформаторской церковью, захлестнувшей Старый Свет, чем продиктована дата его появления. Так же, одной из главных причин возникновения «Общества Иисуса», являлись новые методы ведения «войны» с неверными, которые предложили Риму иезуиты.
7 Реформаторская церковь или Протестант?зм (от (лат.) protestatio - торжественное заявление, провозглашение, заверение; в отд. случаях - возражение, несогласие) - одно из трёх, наряду с православием и католицизмом, главных направлений христианства, представляющее собой совокупность независимых церквей, церковных союзов и деноминаций. Происхождение протестантизма связано с Реформацией - широким антикатолическим движением XVI века в Европе. Протестантизм возник в Старом Свете в первой половине XVI века как отрицание и оппозиция средневековым институтам Римско-католической церкви в ходе Реформации, идеалом которой было возвращение к апостольскому христианству.
ГЛАВА 6 (100) «ГНЕВ БОЖИЙ»
ФРАНЦИЯ. ПАРИЖ.
Ранним утром, не предвещавшим ничего дурного, напротив обещающим приятную встречу с прелестной особой, разгневанный Буаробер вернулся из аббатства святой Женевьевы, если конечно недовольство, брюзжание и некоторое раздражение, подпадают под определение гнев. Шумной, суетливой походкой, не предрекающей ничего хорошего для тех, кто попадется на его пути, приор добрался до улицы Сен-Дени, когда услышал, приблизившись к месту собственного обитания, где-то там, со стороны Шарантона, раскат грома, что показалось Лё Буа, определяющим фактом для принятия решения.
В это самое время, здесь же, на улице Сен-Дени, в доме, куда направлялся наш «веселый аббат», пройдоха Дордо, сим прекрасным летним утром решил потешить свое брюхо одним из излюбленных блюд, впрочем, в надежде утаить сие прегрешение от всевидящего взора Всевышнего. Нет-нет, не подумайте ничего дурного, просто Дордо в пятницу, в постный день, задумал полакомиться омлетом с салом, пока сего не видят ни Господь, ни праведник Франсуа, отправившийся час назад в Латинский квартал.
И вот, никогда не являвшийся стойким последователем церковных устоев, толстяк Теофраст, уселся за стол, где в медной сковороде, источая чарующие и сковывающие волю запахи, нежился горячий омлет, щедро усеянный кусками лоснящегося сала, томясь в ожидании ненасытного гурмана. Повязав салфетку, чему научился не так давно, капрал, с вожделением глядя на сладостный плод греха, наколол на вилку, жироточащий ломтик сала. Но не успел он ещё положить на язык первый кусок, как за окном, прогремел раскат грома, откуда-то с юга, со стороны Шарантона. Дордо вздрогнул, переводя испуганный взгляд то на омлет то на небо, сквозь отворенное окно. Наконец решившись, а решительность, как мы помним, никогда, не покидала бравого капрала, с невероятными усилиями переборов себя, он со словами, «Господи, уж больно ты мелочен!», выбросил лакомство за окно.
В это миг, Буаробер, переполняемый обидой, и от этого в отчаянии сорвавший с себя шляпу, подошел к двери собственного дома, как услышав шлепок, почувствовал прикосновение к макушке чего-то горячего и жирного, свалившегося на его бедную голову с неба. Устремив пылающий взор вверх, на распахнутое над дверью окно, за которым располагалась комната слуги, Лё Буа враз догадался о произошедшем.
С прилипшими к волосам остатками омлета, приор, ворвавшись в приливах ярости на просторную кухню, где маялся голодный капрал, воскликнул:
- Это вот что?! Что я тебя спрашиваю?!
Верещал он, указывая на кусочки снеди, видневшейся на поблескивающих жиром волосах. Истерзанный голодом Дордо, от чего испытывающий не меньшее недовольство, чем хозяин, раздраженно завопил:
- И ты смеешь это говорить мне?! Мне тому, кто вот-вот упадет в голодный обморок?!
Подобная наглость принудила по натуре спокойного и терпеливого приора выйти из себя.
- Голодный обморок?! Я знаю твои обмороки, наступающие лишь после нескольких пинт^1^ кларета, влитых в твою ненасытную глотку в ближайших, грязных и отвратительных трактирах! И ты позволяешь себе, после всего, что случилось, своему благодетелю, человеку, потерявшему в схватке друга, нашего отважного Мартена, дерзить и пререкаться?!
Обхватив руками голову, Буаробер, всхлипывая, плюхнулся на стул. Обиженный Дордо, отвернувшись от хозяина, гневно оторвал ломоть хлеба и принялся безжалостно пережевывать его. Тишину нарушали лишь потрескивание дров, в очаге, да прерывистое дыхание Буаробера. Заложив за спину руки, капрал, будто не замечая хозяина, мерным шагом, несколько раз обошел вокруг грубого кухонного стола, за которым, с поникшей головой, сидел приор.
- Ну, ладно, Франсуа, будет тебе.
Капрал присел рядом с хозяином, по-дружески положив ему руку на плечо.
- Ну, не плачь, не плачь, слышишь. Слезами горю не помочь, лучше говори, что стряслось? Какая собака, сим прекрасным утром, укусила тебя за душу?
Вытерев платком влажные от слез глаза, Буаробер, словно ребенок у которого отобрали любимую игрушку, произнес:
- Её похитили…
Он вновь зарыдал, уткнувшись носом в платок. Изучающтм вглядом, измерив хозяина, толстяк произнес:
- Что-то я не возьму в толк, о ком ты говоришь? Кого похитили?
- Её, мадемуазель Камиллу…
- Постой-постой как это возможно, ведь ты отвез её в монастырь Святой Женевьевы?
Приор ответил лишь рыданием.
- Да прекрати ты ныть!
Закричал потерявший терпение капрал. Буаробер, выпрямился, будто вопль Дордо отрезвил его, вырвав из влажного, всхлипывающего состояния горечи, и вполне внятно ответил:
- Сегодня утром, настоятельница поведала мне, что какой-то господин, по-видимому, молодой блестящий дворянин, несколько дней назад, явился в святую обитель и, назвав условленную фразу - пароль, что лишило всяческих подозрений монахинь, увез мадемуазель Камиллу в неизвестном направлении.
В задумчивости, Дордо описал ещё несколько кругов по просторной кухне.
- Ты говоришь условные слова?
Лё Буа кивнул.
- А кто кроме тебя, знал эти слова?
Встревоженный приор уставился на слугу.
- Кто же? Метр Альдервейден, дядюшка нашей Камиллы.
- Но судя по описанию, в монастырь явился не аптекарь, не Альдервейден?
Безутешный приор обреченно покачал головой.
- Нет, это определенно не он.
- Тогда не рыдай, а припомни, кто ещё знал о пребывании девицы в аббатстве?
Предприняв безуспешную попытку, напрячь память, Буаробер вновь безнадежно закачал головой.
- Нет, не вспомню. Вероятно, более никто не был посвящен в эту тайну.
- Так не бывает Франсуа! Посуди сам, так не может быть! Вспоминай, быть может, ты кому-то обмолвился о девушке или назвал пароль?
Вдруг лицо «веселого аббата» прояснилось, и он воскликнул:
- Ну да, как же я мог забыть! Я всё, как на духу, выложил месье де Варду, лейтенанту кардинальской гвардии! Конечно, именно ему!
Но внезапно нахлынувшую радость, так же нечаянно сменило разочарование, долевшее приора.
- Что же это получается?
Обратился он, скорее, к самому себе, вопрошающе глядя на слугу.
- Значит это он, увез Камиллу? Он?!
Отказываясь верить в произошедшее, Буаробер завопил:
- Но это не возможно! Я не верю в это! Граф порядочный человек, дворянин, он не мог столь низко поступить, воспользоваться моей откровенностью и добрым к нему расположением!
Провозгласил Лё Буа, дав волю своей досаде. Капрал, искривив рот, злобно прошипел.
- В этом мире, нет ничего невозможного, мой доверчивый друг.
- Тогда я немедленно отправлюсь в Пале-Кардиналь, отыщу месье де Варда, и прилюдно провозглашу его негодяем и вором!
- Не вздумай даже мечтать об этом! Если не желаешь лишиться своей головы!
- Не смей перечить мне! Я твой хозяин!
От этих слов, толстяк сразу поник, и глубоко вздохнув, тихо произнес:
- Ах, вот как! А я думал мы друзья.
Он опустился на табурет, отрешенно глядя на угасающие угли в старом очаге.
Осознав, что взболтнул лишнего, Буаробер, придвинув стул, уселся рядом с Тео, положив ладони на колени, разглаживая ветхий бархат своих потертых кюлотов. Так, молча, казалось, боясь поглядеть, друг на друга, они просидели несколько минут.
- Ну, не сердись, Тео…
Наконец произнес приор, все ещё не глядя на слугу.
- Не сердись. Ну, взболтнул лишнего, с кем не бывает?
Вдруг капрал, неожиданно обернувшись к хозяину, доверительно произнес:
- Ты знаешь Франсуа, последнее время, когда я выношу твою ночную вазу, то испытываю чувство тревоги, глядя на её содержимое. Я полагаю, тебе следует быть более убедительным!
Взор изумленного Лё Буа, застал слугу, как не удивительно, вполне оправившимся от обиды.
- Но не сегодня, не сегодня, Франсуа…
Плут, для пущей убедительности, понял вверх указательный палец.
-…Сегодня тот редкий случай, когда следует подальше спрятать свои недовольства, переспав с ними несколько ночей. Потерпеть всего пару деньков. Я где-то читал, что нахлынувшая ярость, как и глубокая обида, наихудшие обстоятельства для ведения диалога. Как бы вы не желали высказать в лицо негодяю свои справедливые упреки, не следует этого делать в крайне возбужденном состоянии. Требуется выждать день, другой, всё взвесить и обдумать, и лишь тогда, успокоившись, во всеоружии, явиться к обидчику. Проблема сразу же приобретет иной смысл, а в голове наступит ясность и предупредительность, наилучшие спутницы для убеждений и справедливых требований. Тем более если утеснитель, грозный лейтенант кардинальской гвардии.
Не моргающий, исполненный удивления взор остекленевших глаз Буаробера, воспарил в небо, сквозь распахнутое окно, уже, казалось, не различая реальности, заблудился в причудливых узорах перистых облаков, медленно плывущих над залитым солнцем городом.
1 Пинта - старинная французская мера жидкости и сыпучих тел, равная 0,931 л.
ГЛАВА 7 (101) «ОШИБКА МИЛЕДИ»
ФРАНЦИЯ. ПАРИЖ.
Странная штука время, этот бурлящий событиями поток, не останавливающийся ни на мгновение, вмиг превращающий будущее в прошлое, позволяя лишь кратковременные, часто неясные, притупленные ощущения настоящего, ещё не успевшего отпечататься в мозгу и душе, как тут же, стремительно уносящегося во мрак истории, при этом, непременно двигаясь лишь в одном направлении. Кто из нас не испытывал тяжести бесконечно тянущихся минут, часов, дней, когда речь идет о приближении чего-то прекрасного, желанного, вожделенного. Терзания от ожидания подчас сковывает мысли и волю в предвкушении долгожданного события, когда каждое мгновение превращается в часы, а минуты в месяцы. Совсем иначе выглядит ход времени для тех, кто страшится приближающейся даты. Удары пульса, затуманивающие разум, стучат столь стремительно, в темпе «престо», пустившись наперегонки с мгновениями, что заставляют несчастного каждой клеткой ощущать безжалостно, капля за каплей, уплывающее время, принуждая с горечью принять участь обреченного неспособного хоть сколько-нибудь повлиять, хоть что-нибудь изменить в безжалостном отсчете.
Вот и сегодня, будто не было долгих дней и недель, всё та же карета запряженная парой серых рысаков, ворвалась на просторы Пале-Рояль. Экипаж остановился у небезызвестной двери, где его ожидал наш старый знакомый Бикара, так же любезно, как и в прошлый раз, встретивший красавицу англичанку, сегодняшним утром прибывшуюв Париж, со спутником, месье де База. Пока гвардейцы раскланивались друг перед другом, Миледи, придерживая подол безупречного, бежевой тафты платья, выпорхнув из салона кареты, взлетела по ступеням резиденции «красного герцога», через минуту оказавшись в кабинете, где её ожидал Первый министр.
Ришелье был предупрежден о визите дамы, и в условленное время прибыл в свой дом на Королевской площади. Он с нетерпением ожидал встречи и новостей из Лондона, но четверть часа назад получив письмо от одного из своих британских агентов, будто потерял интерес к предстоящему свиданию, обессилено опустившись в кресло, и безучастно уставившись на огонь. Лишь крошечный, пушистый котенок, всего несколько дней назад присланный в подарок кардиналу маршалом де Туара, барахтающийся на ковре, посредине комнаты, радовал взор могущественного министра. Подхватив зверька на руки, Ришелье потрепал его за ушко.
- Газетт, мальчик мой…
В этот миг на пороге появилась прекрасная гостья, прервавшая минутное умиление кардинала, заставив его, вновь, погрузиться в мрачную череду собственных размышлений. Герцог сурово оглядел вошедшую особу, указав ей на кресло.
- Прошу вас мадам.
Миледи, на это раз, уселась на предложенное ей место, устремив уверенный взгляд, холодных голубых глаз на Ришелье.
- Ну, вот и я монсеньор…
Будто не понимая цели визита женщины, кардинал равнодушно взглянул на гостью, вымолвившуюс порога.
- Теперь, мне кажется, самое время вернуться к нашему разговору о размене неугодными, который был отложен до моего возвращения из Англии.
- Вы полагаете, мадам, это уместно?
Взгляд Миледи, словно порыв леденящего ветра, обдал Ришелье.
- Я не понимаю вас, монсеньор? Вы дали мне слово разделаться с моими врагами, если я помогу устранить ваших.
- И вы, полагаете, справились с вашей частью, как вы его называете, договора?
- А у вас есть основания обвинить меня во лжи?
- Почему бы нет? Всякого кто говорит неправду, я считаю справедливым назвать лжецом.
Миледи в неистовстве вскочила с кресла, но уловив жестокий властный взгляд кардинала, что, очевидно, бросило её к ногам реальности, заставив вспомнить кто перед ней, она заняла прежнее место и предприняв усилия, чтобы предать голосу спокойствия, произнесла:
- А если я скажу вам, что лично имела удовольствие лицезреть корчащегося в предсмертной агонии маркиза, испустившего дух в момент, когда я ещё не покинула его прескверную берлогу?
- Я не стану вам перечить…
Потеряв от изумления способность двигаться, Миледи устремила вызывающий взгляд на «Красного герцога».
- …Вы действительно покончили с маркизом, вот только имя его - де Жизор. Что же касается де Шале, то он, увы, жив, напуган, но жив, что, впрочем, сделает его лишь осторожней. Как изволите лицезреть, вы оказали нам дурную услугу, мадам.
В оцепенении, Миледи, просидела несколько минут, не имея возможности даже шелохнуться. Она размышляла над услышанным, пока, наконец, в неистовстве не прошипела:
- Тем не менее, я настаиваю на том, что выполнила свою часть договора, я не виновата, что какой-то глупец, решил выдать себя за де Шале! Мне не в чем себя упрекнуть, поэтому я требую, чтобы и вы, потрудились удовлетворить и мою просьбу, тем исполнив свое обещание!
- Хорошо, я согласен выплатить вам сумму, покрывающую с лихвой расходы на подобные предприятия.
- Монсеньор, я уже имела честь сообщить вам, что деньги меня не интересуют. Мне нужна лишь жизни моих врагов.
В этот миг, пламя дремавшее в камине, охватило в забушевавшем сверкающем танце буковую колоду, лежащую тут же, на свинцовой решетке, наполнив комнату ярким светом, озарившим искаженное ненавистью лицо молодой женщины. Заметив сие преображение, Ришелье, больше из интереса, не угасавшего в нем в отношении каждого, с кем приходилось иметь дело, что давало кардиналу в совершенстве разбираться в тонкостях человеческих душ, задал вопрос.
- Неистовое желание, читающееся в вашем взгляде, не удивляет, но оскорбляет,… тем не менее, потрудитесь объяснить, о ком вы говорите, и что является причиной столь величайшей ненависти к этим людям?
- Речь идет о моем бывшем муже, графе де Ля Фер, прячущим свое гнусное имя под мушкетерским плащом, укрывшись под странным прозвищем Атос. А ещё о маленькой потаскушке, его племяннице - Беатрис-Мари-Луизе де Силлег.
Оторвав отрешенный взор от огня, прищурив глаза, Ришелье принялся с пренебрежением разглядывать особу воспылавшую ненавистью к невинному ребенку. Тем не менее, не выказав не единой ноткой неприязни, он вновь обратился к гостье.
- Я, сударыня, могу понять, что бывшие мужья, порой, вызывают негодование…но, простите, чем провинилось перед вами сие невинное дитя, которое, если мне не изменяет память, почти с рождения, до сей поры, прибывает в одном из монастырей Иль-де-Франс?
Очевидно то, что вырвалось из уст прелестной особы, по мере углубления в разговор, а значит в воспоминания о презренном роде де Силлег, превращая её в желчную бледную Фурию, цепляющуюся за жизнь лишь надеждами на отмщение, далось ей не без труда.
- Это давняя и печальная история, монсеньор. Но могу заверить вас лишь в одном - пока жив хоть один нащадок рода де Ля Фер, я не успокоюсь. Но обычное убийство это не иначе как награда для них. Я заставлю их страдать, изнывать от горя, вымаливая у Неба милости в виде смерти!
При этих словах она оскалилась как затравленная волчица, глаза её пылали неистовством, а красивые изящные пальцы судорожно впились в резные подлокотники кресла. Ришелье с любопытством наблюдал за девушкой, и только тонкие лучики, едва заметных морщин, расходившиеся от уголков глаз, выказывали иронию. Выслушав гостью, погрузившуюся, незаметно для себя в экстаз вызванный предчувствием расплаты, он тихо спросил:
- Ну, а я чем могу помочь?
- Вы должны дать мне бумагу, которая позволит забрать девочку из монастыря и вывезти её за границу.
- Зачем?
- Я продам её османам, в один из самых грязных борделей востока. После этого я напишу письмо её дядюшке, презренному Атосу, где сообщу об участи его единственной племянницы, богатой наследницы и последней оставшейся из рода де Ля Фер. Не сомневаюсь, что мой подарок впечатлит бесстрашного мушкетера, пронзив раскаленным жалом его измученную душу. Он бросится искать девчонку, и вероятно, благодаря своей настойчивости, сообразительности, а так же верным друзьям, найдет её, но…это будет их последняя встреча. Я не дам им насладиться этой победой, и уничтожу их! И расправа будет столь кровавой и страшной, что все кто узнает о ней, содрогнутся!
Во время кратковременного затмения вызванного иступленной одержимостью, лицо прелестной особы исказила изуверская гримаса. Миледи устремила неистовый испепеляющий взгляд куда-то в потолок, как будто именно там, разворачивались, осязаемые одной ею события, кои она так страстно жаждала видеть наяву. Она замолчала, постепенно выходя из транса. Молчал и Ришелье. Пауза затянулась.
- О чем вы думаете, монсеньор?
- Я думаю о человечестве, и, признаться, впрочем, как обычно, подобные мысли не вселяют в меня надежды на лучшее. Я не вижу безоблачной счастливой участи наших потомков…перспективы для дальнейших поколений. Нет, не вижу. Напротив, чем дальше, тем будет хуже. Люди лишь удивляют меня маниакальной способностью к самоуничтожению. И, что особо огорчает, делают это с неимоверным удовольствием, затейливостью и желанием, огромным желанием. Но вот, что примечательно: подобные устремления весьма небезопасны, более того, рано или поздно, этот процесс выйдет из-под контроля. Он необратим. И когда человечество, бесконечно плещущееся в собственном самолюбовании, поймет, что воспрепятствовать всеобщей гибели уже невозможно, оно возьмется за спасение мира. Но колесо уже отпущено, и остановить его, не представляется возможным. Это крах.
Миледи глядела на кардинала, как на человека, только сейчас, на её глазах лишившегося рассудка.
- Простите, монсеньор, вы это о чем?
- Да так, мысли вслух. Теперь о деле. Вы видите на столе кошелек туго набитый золотыми экю?
- Да, вижу, Ваше Преосвященство.
- Сие предназначается вам. Здесь вполне существенная сумма, наверняка, способная скрасить те неудобства, которые вы претерпели, исполняя мою просьбу.
Глаза женщины округлились от неожиданного предложения, идущего вразрез её интересов.
- Вы меня превратно поняли…
- Нет, мадам, это вы ошиблись…
Спокойно произнес Ришелье, заставив Миледи прерваться, так как в его голосе и интонации было столько властности и уверенности, что девушка была вынуждена замолчать.
- Вы Гарпия мадам, но в моём присутствии, ни дай вам Бог, ещё раз попытаться вынудить ангелов плакать. А теперь, берите деньги, и прощайте. И не станем ждать того момента, когда мы окончательно наскучим друг другу, потому, что та малость, которую я узнал, склоняет меня к нежеланию узнать большего. Прощайте.
Раздосадованная и униженная Миледи, будто невзначай подхватив кошелек, демонстративно небрежно выказав почтение кардиналу, медленно направилась к двери. Она оглянулась, кода, на пороге, весьма неожиданно, её окликнул Ришелье.
- Да, и запомните, мадам…я, с детьми, не воюю.
ГЛАВА 8 (102) «КЛАДБИЩЕ АББАТСТВА СЕН-ЖЕРМЕН»
ФРАНЦИЯ. ПАРИЖ.
Узнав от Бикара, о несчастье, постигшем его друга, кавалера де Ро, де База, без промедлений отправился в Сен-Жерменский фобур. Он нещадно подгонял рысака, терзая острыми шпорами бока вороного, будто стремился успеть к тому последнему и единственному рубежу, где решалась его судьба. Преодолев тесноту улиц правого берега и оставив за спиной башни и мосты Сите, анжуец миновав городские ворота, Сен-Мишель, пустил жеребца в галоп, пугая одиноких прохожих, прогуливающихся, под ласковыми лучами солнца, вдоль крепостных стен. Наконец шевалье, натянул повод, заставив коня остановиться, и спрыгнув, ощутил подошвами землю, быстрым шагом направился к небольшому домику, утонувшему среди буяющей яркой зелени, в глубине уютного дворика. В два прыжка поднявшись на крыльцо, он будто не замечая маленького бронзового молоточка, висящего прямо перед глазами, забарабанил кулаками в дверь с такой силой, словно желал разнести её в щепки. Анжуец продолжал стучать всё настойчивее, пока дверь не отворилась, и на пороге не показался пожилой мужчина, в выцветшем, некогда коричневом колпачке, удивленно глядевший на гостя.
- Простите сударь…
С некоторым вызовом произнес дворянин.
- … я непременно желал бы увидеть виконта де Сигиньяка!
С явным нетерпением, тяжело дыша, задал вопрос гость. Человек в колпаке, молча, глядел на незнакомца, будто не совсем понимая, о чем идет речь, что воззвало шевалье к возгласу:
- Сударь! Вы метр Трювало?
Будто не желая брать во внимание горячность визитера, мужчина, с виду обычный ремесленник, протянул.
- Да, Трювало, это я.
- И, стало быть, дом, куда я непременно стремлюсь попасть, является единственным вашим прстанищем?!
- Да, это так.
С ещё большей невозмутимостью ответил хозяин дома.
- В таком случае это дает мне право полагать, что господин виконт де Сигиньяк именно здесь, снимает комнату?!
- Да, и это правда.
- Так, где же он, черт вас подери?!
Вскипая от нетерпения, завопил шевалье. Облаченный в сети невозмутимости, не более, чем гость окруженный нетерпением, хозяин дома спокойно произнес:
- Сударь, отчего вы так кричите? И зачем ломаете дверь? Здесь, если вы не слепы, имеется кольцо и колокольчик, вот шнурок.
- Да к дьяволу ваши шнурки и колокольчики!
Готовый броситься на ремесленника заорал Гийом, но, в последний момент, с неимоверным усилием усмирив свой пыл, фальшиво изображая спокойствие, отчеканил.
- Ну, хорошо, хорошо, простите…я погорячился…
Испепеляя глазами хозяина, он слегка кивнул.
- … Прошу лишь незамедлительно предоставить мне возможность увидеть месье де Сигиньяка.
- Простите, но боюсь это не возможно, мессир.
- Это ещё почему?!
Хозяин дома, скривив кислую мину, будто глотнул уксуса, ответил.
- У месье большое горе, погиб его лучший друг. По этой причине он уже несколько дней ничего не ест, только пьет, и не желает никого видеть.
Сочувственно произнес Трювало, опустив глаза.
- Прошу не беспокоиться, нас было трое, поэтому сие несчастье не в меньшей мере касается и меня. Дайте пройти!
Бросил анжуец, с легкостью отстранив от двери хозяина, ринувшись вовнутрь. Очутившись в просторной, плохо освещенной комнате, заваленной различной обувью, по той лишь причине, что Трювало был башмачником, Гийом в нерешительности остановился.
- Где?!
Семенивший за гостем башмачник, ткнул пальцем в сторону узкого прохода, куда вели, спускаясь во мрак, несколько ступеней.
- Из комнаты месье есть отдельный выход во двор, так что не ручаюсь…
Но Гийом уже не слышал бормотания ремесленника, устремившись в непроглядную тьму. Он, что было силы, толкнул возникшее перед ним препятствие, оказавшееся дверью, что вела в небольшую, окутанную полумраком комнату. Оглядевшись, шевалье решительно направился к стене, где виднелись два окна, закрытых деревянными ставнями, преградившим доступ в помещение, ярким солнечным лучам. Комната наполнилась светом. На кровати, у стены, уткнувшись лицом в подушку, лежал Жиль, облаченный в повседневное платье. Оглядевшись, шевалье увидел немалое количество пустых и полупустых бутылок из-под вина, стоявших на столе и возле кровати. Стол был залит свечным воском, и усеян осколками битого стекла, впрочем, как и пол. В деревянной столешнице, прямо посреди всего этого непотребства, торчал прекрасный «мэн-гош^1^», будто неусыпный страж, оставленный на часах выбившимся из сил виконтом.
Не раздумывая, шевалье, отыскав непочатую бутылку, откупорил её, сделав несколько больших глотков. Бросив на крышку сундука, стоящего здесь же, в углу, шляпу, плащ и перевязь со шпагой, анжуец уселся на один из стульев, отхлебнув вина. В этот миг, Сигиньяк, будто всё это время выжидавший подходящего момента, резко, словно бросок кобры, вскочил, свесив ноги с кровати, устремив дуло пистолета прямо в лицо непрошеному гостю. Гийом не шелохнулся, пристально глядя прямо в глаза другу. Виконт медленно опустил оружие, и поднялся навстречу шевалье. Друзья обнялись, и Жиль, давясь слезами, тихо произнес:
- Гийом…ну, вот и ты, …слава Богу, жив…
Де База почувствовал как слеза Жиля, скатилась по его шее.
- Уже знаешь?
Ответа не последовало, Гийом лишь крепче сжал в объятиях товарища. Так друзья простояли несколько долгих минут.
- Где он лежит?
Наконец спросил шевалье. Сигиньяк, не решаясь посмотреть в глаза друга, будто вина за смерть Луи, лежала на нем, уселся на табурет, подперев голову рукой.
- Ришелье велел похоронить его в аббатстве Сен-Жермен.
Жадно допив остатки вина, Гийом, незаметно смахнул слезу.
- Как это могло случиться, Жиль?
Немного помолчав, не поднимая головы, Сигиньяк начал рассказ.
- Я толком ничего не знаю, меня ведь, как и тебя, не было в Париже. Говорят, кто-то проник в комнату де Ро сквозь незапертое окно. Луи в этот момент, быть может от шума, проснулся, и негодяй выстрелил ему прямо в лицо. Утром нашли его труп, лицо было изуродовано до неузнаваемости…мне трудно об этом говорить.
- А почему утром? И разве хозяин дома не слышал выстрела?
- В ту ночь была ужасная непогода, просто небеса разверзлись, обрушившись на землю нескончаемыми потоками дождя и раскатами грома. Светопреставление, да и только. Не мудрено, что никто ничего не заметил. Разве только вот хозяин дома, где снимал комнату Луи, цирюльник Попело, говорит, что слышал как ночью у лестницы, ведущей к двери жилища де Ро, останавливался экипаж, если ему не почудилось. Но так как ставни были затворены, ни самой кареты, ни людей которые, возможно, поднимались наверх, он не видел.
Не в силах более говорить, виконт закрыл лицо руками, плечи его дрогнули, и в тиши послышались едва уловимые всхлипывания. Чтобы, не разрыдаться, Гийом подошел к окну, воззрившись сквозь густую листву, в глубину двора, где на ветвях старой липы, затеяли гомонливый спор с полдюжины юрких мухоловок.
- Жиль, я хочу видеть его могилу.
- Я не могу, Гийом, это выше моих сил. Поезжай сам. Это в аббатстве Сен-Жермен, маленькое монастырское кладбище возле стен собора Сен-Жермен-де-Пре. Ты найдешь… свежая могила… небольшой каменный крест…он там.
Не удостоив друга даже взглядом, де База, вышел за дверь, что вела прямо во двор. Вскочив на коня, он направил вороного к величественным шпилям бенедиктинского аббатства, высочившим над предместьем. Спешившись у подножия колокольни, шевалье без труда отыскал кладбище, обнесенное каменной оградой. Словно опасаясь увидеть то, за чем приехал, он нерешительно вошел в арочную калитку, оказавшись среди поросших мхом надгробий. Будто во сне, брел анжуец меж крестов и плит с полустертыми именами и эпитафиями. Наконец одна из надписей, отличавшаяся четкостью, выбитая на небольшом кресте, водруженном над свежей могилой, заставила его остановиться. Гийома бросило в жар, когда он прочел: «Луи Филипп Анн дю Алье шевалье де Ро из Анжу 1604 -1625». Осторожно ступая, будто страшась потревожить покой погребенного друга, он приблизился к могиле, и, упав на колено, приклонил голову. Послышалось дуновение легкого ласкового ветерка, слегка волновавшего волосы анжуйца. Де База, решившись взглянуть на черточку меж датами, в которой, казалось, уместилась вся не долгая жизнь кавалера де Ро, тяжело вздохнул. Ему
подумалось, что эта коротенькая линия, крошечный отрезок, была столь же непродолжительна, как земной путь его друга.
- Ну, здравствуй, Луи…
Наконец решился вымолвить Гийом. Он снял перчатку и коснулся ладонью имени выбитого на кресте. Оказавшись один среди старых могил, он уже не стыдился слез, рыдая словно ребенок, скрыв свою горечь от посторонних глаз за стенами, окружавшими мрачное и пустынное кладбище.
- Мне очень жаль…очень жаль, друг мой…лучше бы, в тот злосчастный вечер, ты остался с нами, в «Белой лилии».
Он вытер слезы и, сделав над собой усилие, продолжил:
- Знаешь, я давно хотел тебе сказать,…может мы зря отправились в этот проклятый Париж? Жили бы в нашем прекрасном Анжу, …хотя ты наверняка был бы против, да и обстоятельства…
Вдруг де База услышал за спиной шаги. Он встревожено обернулся, и увидел де Сигиньяка.
- Ты знаешь, Гийом, я подумал, что Луи не понравится, если ты придешь сам. Да и когда ещё доведется вместе собраться?
Жиль, уселся на каменную лавку, стоявшую у стены, прямо возле могилы. К нему присоединился Гийом. Из кожаной сумки, виконт извлек и откупорил бутылку вина.
- Помянем…
Он запнулся, глядя влажными глазами на каменный крест.
- …это «Розе де Анжу»? Пусть сок виноградной лозы родной долины напомнит нам о веселых деньках, проведенных вместе.
Друзья, расплескав несколько капель нектара анжуйских виноградников на могилу, сделали по большому глотку. Медленно текло время, анжуйцы сидели молча, глядя на безжизненный крест. Теплый, едва зарождающийся вечер, обнимал их за плечи, о чем-то перешептывались, шурша листвой, деревья, щебетали птицы, но всего этого не существовало, для двух молодых дворян, устремивших горестные взоры куда-то во мрак призрачной могильной мглы, откуда, как им казалось, глядел на них верный Луи. Не в силах более созерцать крест, Гийом устремил взор ввысь. Но отчего-то небо сегодня показалось ему не столь бездонным и радостным как обычно, более не вселяя в юношу беззаботности и нескончаемости дней, так щедро отпущенных Богом, чтобы жить. Не сводя глаз с облаков, де База взвыл:
- Господи, ну почему всё так?! Еще недавно мы были вместе, и ничего не предвещало беды! У нас все было общим - лошадь, шпага, кошелек. А сегодня? Что сегодня?! Нас осталось только трое! Трое на целом свете…я, вы и Некруассон!
Опустив голову, Жиль, в отличие от неистовствующего товарища, негромко и монотонно, произнес:
- Де Самойля убили, вот теперь и Луи, а в мире ничего не изменилось, так же поют птицы, так же течет река, как будто они и не жили. Вот так и все мы, тихо и незаметно уйдем в небытие, а жизнь будет идти своим чередом, будто бы ничего не случилось.
Кладбищенская тишь, птичий гомон в листве, суетливые муравьи на свежее вскопанной земле, всё, что напоминало о времени идущим своим чередом, будто этим монотонным ходом обостряя боль от невосполнимой утраты близкого человека, раздражало де База, и он, доведенный до отчаяния, закричал.
- Какая глупая, нелепая смерть! Кто, кто стоит за этим?! Кому это нужно?! Де Самойль погиб в бою, и это славно! А Луи за что?!
Осознание безысходности от потери того, кто ещё недавно был рядом, а теперь существовал лишь в мире воспоминаний, лишило Гийома сил и эмоций. Он с безразличием, обреченно уставился в одну точку, прошептав:
- Мне кажется, Жиль, над нами нависло проклятие.
- Всё гораздо проще Гийом, чья-то невидимая и могущественная рука, направляет смертоносную сталь в наши сердца.
Нелепое зрелище, молодые люди на кладбище, когда вся сущность говорит о предстоящей нескончаемой жизни, а мысли о смерти. И лишь химера, существующая где-то далеко, в чьей-то чужой, не соприкасающейся с ними жизни, будто, что-то расплывчатое, неясное, маячащее вдалеке. И, кажется, сколько бы ты ни шел, этот костлявый призрак, маячащий за туманами далекого будущего, превращающий плоть в тлен, будет вечно удаляться, как ускользает линия горизонта, которую невозможно достичь, а значит и смерть не про нас.
- Ты знаешь, Гийом, я много размышлял о случившемся. И вследствие рассуждений, понял лишь одно: мне не столь важна причина гибели моих друзей, важно, что я испытываю, теряя каждого из них, что остается мне? А остается лишь скорбь, сжимающая душу, безграничная и бездонная пустота. Мне беспредельно горько, горько и страшно…и очень, очень одиноко.
Друзья, опустив головы, молча, сидели на пустынном кладбище, слушая тишину, разбавившую столь мрачные мысли, кои время от времени проникают в человеческие души, глядя на могилу близкого человека.
1 Во Франции «мэн-гош» (фр. main-gauche - левая рука) назывался кинжал, дага, для левой руки. Так же назывался стиль сражения с оружием в обеих руках.
ГЛАВА 9 (103) «ГАСПАР»
ФРАНЦИЯ. ПАРИЖ.
Бледный, осунувшийся от голода, измученный столь внезапно нахлынувшими несчастиями, едва живой Гаспар, брел по улице Сен-Андре к воротам Бюсси. Он был не то, чтобы в дурном расположении духа, нет, это состояние, как и растерянность, и испуг, остались в прошлом. В данный момент он пребывал в эдакой прострации, вызванной собственным бессилием. Невозможность понять, а значит объяснить, что же всё таки произошло, обернувшись для молодого крестьянского парня апатией, тащившей, в прошлом, слугу виконта де Сигиньяка в беспроглядную гробовую мглу, чему он, откровенно говоря, и не противился. Гаспар окончательно потерял голову с момента погребения господина де Ро, чья гибель спутала все его мысли, тяжелым грузом осев на дне бесхитростной, чистой, словно слеза, души. С этих самых пор, он впал в состояние всеохватывающего безразличия, страшась лишь встречи со своим прежним хозяином и господином де База, перед которыми испытывал невообразимую вину, необъяснимую, но, по его разумению: уж точно, не позволявшую ему, гнусному Гаспару Туле, оставаться среди живых. Вот с того-то самого дня, когда он, подглядывая
из-за кустов, проводил в последний путь господина шевалье де Ро, Гаспар бесцельно скитался по городу, ночевал, где придется, питался, чем подадут. Его платье совсем обветшало, практически утратив пригодность, волосы сбились в колтуны, а руки и лицо сделались землистого цвета. Но главное…главное, это то, что он утратил веру и надежду.
И вот бредя по улице Сен-Андре, он остановился на месте пересечения с улицей Августинцев, где жил его хозяин. Потускневшие, как у большинства бездомных, глаза ожили, и взгляд полный кротости и раскаяния устремился в арку, за которой скрывался фасад знакомого дома. Ах, как хотелось бедняге, чтобы все вернулось на прежние места. Чтобы был жив месье де Ро, а господин де Сигиньяк и шевалье де База не держали на него зла, вкладывая в его мозолистую ладонь, когда денье, когда лиар, а когда и несколько су. При этих мыслях Гаспар сморщился и закрыл глаза, будто желал, раскрыв их, увидеть беззаботное и сытое прошлое, так внезапно растаявшее в течение нескольких жутких дней. Вытерев рукавом слезы, он заковылял к городским воротам. Сгорбившись, опустив голову, он брел, не разбирая дороги, надеясь найти хоть мелкую монету, которую возможно былобы обратить в ломоть хлеба. Преисполненный горести он доплелся до Сен-Жерменской ярмарки, кода услышал гомон теснившейся у двери толпы. Подняв глаза, Гаспар увидел табличку трактира «Гнездо кукушки», и ноги сами понесли его в, ещё недавнем прошлом, любимое заведение.
Оказавшись под сводами шумного и людного кабачка, он столкнулся нос к носу с тетушкой Совар, окликнувшей бедолагу.
- О-о-о! Кого я вижу! Гаспар, бродяга, где тебя носило?! Где Тибо, Крюк?!
Гость уныло поглядел на трактирщицу.
- Да что с тобой, голубчик?! Уж не прячешься ли ты от кого?
Гаспар пожал плечами.
- Ну, да ладно, не грусти, мамаша Совар знает толк в подобных передрягах. Проходи.
Не дав опомниться, она схватила бедолагу за руку, и потащила в глубину зала, к одному из столов, где трапезничали пятеро мужчин. Гости, недружелюбно оглядев незнакомца, приведенного трактирщицей, устремили взгляды на тетушку Совар.
- Не тревожьтесь господа, это верный человек, друг Тибо. Имя его Гаспар.
Пухлой могучей рукой, она хлопнула страдальца по плечу.
- А ты не трусь, старина Гаспар, здесь ты среди своих, ешь и пей.
Гаспар, не обращая внимания на пристальные взгляды незнакомцев, уселся за стол и набросился на снедь. Все пятеро, оторвавшись от разговоров, с интересом и изумлением, наблюдали как неизвестно откуда взявшийся молодец, с невероятной жадностью накинулся на еду. Заталкивая руками в рот, куски жареной баранины и хлеба, почти не пережевывая, он запивал всё это прохладной кислятиной прямо из кувшина, обильно поливая жиром и вином заношенные до дыр штаны. Его глаза метались по столу, с жадностью отыскивая то, что в один момент оказывалось меж его челюстей. Наконец насытившись и разомлев от вина, он облокотился на обшарпанную колону, возвышавшуюся за спиной, дружелюбно и простодушно разглядывая лица тех, с кем, сегодняшним вечером, свела его судьба. Подошла мамаша Совар, хлопнувшая по плечу бывшего слугу.
- Ну что, отошел немного, голубок? Наелся, теперь давай знакомиться. Вот это Дидье, а этот верзила - Картобра, смуглый парень - Протти. А вот этот…
Она с небрежностью любящей сестры, отвесив ласковый подзатыльник, произнесла:
- …мой братец - Жак Совар. Ну, а почтенный господин, оказавший честь нашему заведению - метр Кокош.
Гаспар остановил взгляд на горбатом карлике, будто тот был ему знаком. Уловив взгляд нежданного гостя, Кокош, опершись локтями о край стола, с улыбкой, произнес.
- Ну, что ж, любезный, рассказывай, кто ты, да что?
Сытость вернула Гаспару наблюдательность и частично рассудительность. Он, потягивая вино, окинул пристальным взглядом всех присутствующих и чуть не поперхнулся, увидев за поясом, у пьемонтца Протти, знакомый кинжал, некогда принадлежавший его другу Тибо. Закашлявшись, он поставил глиняную кружку на стол, сплюнув себе под ноги. Воспользовавшись случаем, мамаша Совар, незаметно кивнула головой, подав знак брату, следовать за ней. Жак незамедлительно поднялся, и удостоверившись в том, что его отсутствие не вызовет подозрений у простака приведенного сестрой, исчез в толчее подвыпивших гуляк. В этот момент, придя в себя, Гаспар со свойственной ему непосредственностью, заговорил:
- Мое имя, Гаспар Туле, я сын крестьянина из Анжу. Ловкач Тибо и Крюк считают меня своим другом. Вы знакомы с Тибо?
Горбун покачал головой.
- К сожалению, лично незнакомы, особенно если учесть, что нам необходимо найти в Париже нескольких господ, в чем, несомненно, мог бы помочь ваш хваленый Тибо.
В этот момент, Совар нашел свою благоразумную сестрицу, притаившуюся в ожидании за дощатой перегородкой.
- Что за гусь?
Не спуская глаз со стола, где расположились друзья и незнакомец, поинтересовался Жак.
- Это глупый дружок Тибо и Крюка, а они ловкие ребята, поверь мне. Насколько мне известно, Тибо замыслил какое-то выгодное дельце, и искал себе помощников. Именно поэтому этот простак Гаспар, ему и понадобился. Он конечно недотепа, но тем лучше для дела. Разговорите его. Где, да что, не зевайте, войдите в доверие к Тибо, да заработаете деньжат. Смотрите, не упустите свою удачу.
Совар, вернувшись за стол, что-то прошептал на ухо Кокошу, отчего горбун расплылся в благодушной улыбке, обратившись к госью:
- Ну, вот, что, любезный друг, Гаспар, мы люди прямые, поэтому не будем ходить вокруг да около. Нам известно, что твои дружки Тибо и Крюк, затеяли некое выгодное предприятие. Но в нашем деле порой случается так, да тебе и самому это наверняка известно, что не хватает верных людей. Так вот, вас только трое, нас пятеро, и мы те, кто вам сможет понадобиться. Остается лишь оговорить нашу долю, и мы сделаем всё, чего пожелает уважаемый Ловкач Тибо.
За последние дни, Гаспар впервые досыта наелся и вдоволь выпил вина. Захмелев, и расслабившись, он думал теперь только о сне, с трудом понимая, о чем толкует горбун. И лишь когда карлик, в конце своей речи, подмигнул ему, анжуец не преминул улыбнуться в ответ, столь щедрому и милому человеку, расслышав слова:
- Я вижу, ты малый смышленый, поэтому соображай, я не тороплю. Порядки знаю, и уважаю, понимаю, что нужно посоветоваться со своими. Ну, а как решите чего, в любом случае сообщи нам ответ, уж не подведи. Найти нас можешь здесь, в «Кукушкином гнезде», в любое время, а мы люди лихие, нам только свисни. Так, что ты уж голубчик поразузнай и к нам, всегда будем рады распить с тобой кувшин другой доброго вина.
С безразличием вызванным сытостью, Гаспар поднялся, кивнул, и направился к двери, что вела на улицу. И лишь когда его спина исчезла за дверью, Совар промолвил:
- Эй, Кокош. А не проследить ли за ним?
- Нет, не стоит рисковать. Он простак, да к тому же не дурак попить поесть. Чтобы они там не решили, он с их согласия, или без спросу, в любом случае вернется сюда с ответом, ну, чтобы набить брюхо. Ты же видишь кто перед нами. Вот тогда-то, если они не захотят иметь с нами дело, и проследим за ним.
Все пятеро подняв кружки, выпили за благоразумие папаши Кокоша.
Оказавшись на улице, Гаспар, бесцельно, просто, чтобы удалиться от трактира, направился в сторону госпиталя Шарите, где иногда ночевал в коморке у больничного сторожа. Свежий вечерний ветерок освежил его мозги, и под темечком застучали мысли: «Что за люди? Откуда у них кинжал Тибо? Какое дело я могу им предложить? Ведь Тибо…постой, постой, Тибо, кинжал…так значит… »
Ход его мыслей прервал крик и шум, разразившийся совсем неподалеку: «Стой шельма! Куда тебя несет?! Куда?!». Обернувшись, Гаспар увидел гнедого жеребца, несшего испуганного всадника, без сомнений, потерявшего контроль над скакуном, по улице, пугая шарахавшихся прохожих. Своенравное животное подскакивало взбрыкивая, вставало на дыбы, стараясь, во что бы то ни стало, избавиться от ненавистного седока. Опрокинув тележку зеленщика, и вынудив шлепнуться в канаву перепуганного торговца в разнос, рысак ринулся к небольшой площади перед трактиром, где скопилось немало ротозеев. «Стой каналья!» - орал встревоженный всадник.
С Гаспара в момент слетел хмель и он воскликнул.
- Да ведь это же Фринц, конь господина де Ро!
Он хорошо знал и любил этого красивого, сильного и весьма своенравного жеребца. Гаспар узнал бы его из тысячи, что позволило бывшему слуге не мгновения не колеблясь ринуться наперерез. Преградив путь ретивому ослушнику, он схватил рысака под уздцы, так, чтобы ни причинить ему боли. Фринц, как будто узнав в наглеце, намеривающимся нарушить его планы, кого-то из тех, кого не стал бы, не давить, не топтать, остановился, косясь на анжуйца ярко-каштановым глазом. Гаспар обнял за морду милое существо, напомнившее ему о прошлой жизни.
- Фринц, мальчик мой, ты узнал меня, это же я, Гаспар.
Конь успокоился, только прял ушами и фыркал от удовольствия, очевидно не меньше обрадовавшись встречи с кем-то из «своих». Гаспар поднял с мостовой яблоко, выкатившееся с опрокинутой тележки, и скормил его жеребцу, когда услышал голос из-за спины:
- Ну, братец, спасибо тебе!
Обернувшись, анжуец увидел бледного всадника, тянущего к нему руки и лепечущего под нос.
- Вы спаситель, спаситель мой, вовек не забуду!
После крепких объятий, всадник восторженно провозгласил:
- Сразу видать, что вы знаток лошадей! А я никак не могу управиться с этим дьяволом. Ретив он и своенравен, такого норовистого ещё поискать!
Гаспар гладил морду коня, с блаженной улыбкой глядя в глаза гнедому. Узрев неладное всадник спросил:
- Или, быть может, вы с ним знакомы?
- Да, что вы, месье, откуда? Я просто довольно долго служил в Люксембургских конюшнях, ну, и изучил это лошадиное племя.
- Ну, как бы там ни было, спасибо. А то с меня, в случае чего, за этого гнедого сатану, шкуру спустят!
- А разве это не ваш конь?
С присущим себе простодушием, задал вопрос анжуец.
- Ха! Да вы никак смеетесь надо мной?! Откуда у простолюдина такое богатство?! Нет, этот жеребец принадлежал какому-то дворянину, то ли убили его, то ли он сам умер, не знаю, врать не стану, не знаю. А хозяйка моя, графиня де Бризе, взяла сего рысака, ну, вроде как в память, на содержание. Ну, а конь ведь выездки требует, вот и выпало мне мучиться с этой гнедой бестией.
- А-а-а, тогда понятно. Да, не позавидуешь вам.
- Да, где там!
Уныло промямлил конюх, в отчаянии махнув рукой.
- Но знаете что, могу дать вам один совет.
Интерес, перемешавшийся с благодарностью, блеснул в глазах конюха, утонувшего в словах Гаспара:
- Я знаю, что кони этой породы, любят зеленые яблоки.
- Ха! Все кони любят яблоки.
- Да, но жеребцы этой породы, исключительно кисло-сладкие, что хочешь сделает за такое яблоко.
Зная предпочтения Фринца, шельмец Гаспар, решил ввести в заблуждение, незадачливого слугу графини, подсказав ему слабости жеребца, с тем, чтобы любой ценой выудить у него всё, что интересовало.
- А какая это порода?
- Этот рысак, один из лучших представителей ганноверской породы. Уж вы мне поверьте.
Конюх перевел глуповатый взгляд с Гаспара на Фринца.
- Спасибо друг, я, используя ваш совет, попробую приручить этого дьявола. Будь он неладен!
- А знаете что… у меня сегодня свободный вечер, и я мог бы вам помочь отвести жеребца в конюшню, туда, где он ночует.
- Я был бы рад, ещё и стаканчиком бургундского вас угощу, вот только живет моя госпожа далековато, возле Бастилии, на Сент-Катарин.
Сделав вид, что раздумывает над маршрутом и расстоянием, Гаспар наконец махнул рукой и произнес.
- Да и черт с ним, решено, идем!
Не скрывающий радости слуга, с благодарностью схватил за руку благодетеля.
- Спасибо друг, спасибо! Скажите как ваше имя, как величать вас?»
- Наш деревенский кюре, в Анжу, окрестил меня Гаспаром. Стало быть я Гаспар Туле.
- Чтож, а я из Лимузена, моё имя Мишель Пютен. Вот и славно, что ж, можем идти?
ГЛАВА 10 (104) «ОПАСНЕЕ ВСЕХ ПИСАТЕЛИ»
ФРАНЦИЯ. ПАРИЖ.
По-прошествии нескольких дней, после визита в аббатство Святой Женевьевы, господин Буаробер, отправился в Пале-Кардиналь, в надежде добиться аудиенции Его Высокопреосвященства, кардинала де Ришелье. В яркий солнечный полдень, облачившись в одно из лучших платьев, соответствующих моменту, он явился в кардинальскую резиденцию, совсем в ином расположении духа, чем во время нашей последней встречи. Тем не менее, повстречав по пути, на лестнице, нескольких добрых знакомых, преимущественно господ служивших в кардинальской гвардии, он сухо, в несвойственной для него манере, поприветствовал их, не задерживаясь, проследовав в приемную, где был встречен участливыми взглядами секретарей Маршана, Вернье и Леблюа. Неожиданно для приора, лакей, дежуривший у двери, рядом с двумя вооруженными гвардейцами, незамедлительно доложил о приходе «веселого аббата», что позволило визитеру, без длительных ожиданий, войти в кабинет Первого министра.
- О-о-о Лё Буа^1^! Давненько не имел удовольствия беседовать с вами. Я слышал вы отлучались из Парижа, точнее даже было бы сказать из Франции. Быть может, желаете поделиться впечатлениями о вояже?
Приподнятое настроение кардинала несколько развеяло мрачные мотивы, звучащие в душе гостя. Но усилием воли, Буаробер вернул себя в ту тональность, в которой желал звучать во время сегодняшнего визита. Приор с почтением поклонился, и, глядя в глаза герцога, произнес:
- Ваше Преосвященство, так устроен человек, что ему в течение жизни беспрестанно приходится оправдывать себя, прежде всего, пред самим собой. Эти оправдания, как правило, надуманны и несостоятельны, и зачастую человек глубоко в душе это чувствует. Но всё же, ему каждый раз, из любой ситуации удается выгородить себя, перебросив вину на кого угодно: на родителей, друзей, врагов, даже на Провидение. И если бы было иначе, и каждый объективно оценивал собственные поступки, не вытаскивая себя из пропасти под названием низость, люди вряд ли доживали бы до двадцати лет. Проведя несколько дней в раздумьях, я, учитывая сказанное выше, не нашел, в чем себя упрекнуть. Поэтому явился к вам, монсеньор, для того, чтобы связать воедино разум и эмоции, другими словами поговорить о совести.
Во взгляде кардинала появилась та ирония, которая являлась неотъемлемой составляющей, их с Лё Буа бесед.
- Таким образом, милый Лё Буа, следует полагать, что сегодня вы пришли к духовному лицу, а не к доброму другу?
- Если позволите, мне хотелось бы видеть в вас как одного, так и другого.
- Прекрасно, в таком случае наши желания совпадают.
Герцог указал на одно из кресел, что стояло возле камина, где он, каждый раз, имел удовольствие принимать «веселого аббата».
- Попробуйте вот это изумительное испанское вино, его только вчера доставили из Кадиса, весьма необычный букет.
Сделав глоток, Буаробер устремил сосредоточенный взгляд в распахнутое окно, откуда яркие снопы света проливались на просторы комнаты.
- Не находите?
- Несравненно, монсеньор.
- В таком случае в обмен на дивное угощение, я потребую от вас благодеяния - своеобразной платы.
Удивленный взгляд приора, натолкнулся на прищуренные в усмешке глаза кардинала.
- До меня дошли слухи, мой верный Лё Буа, о том, что по Парижу, блуждает некий памфлет, о моих многочисленных пороках.
Буаробер опустил глаза.
- Ну же, Лё Буа, не томите, кому как не вам доставить мне подобное удовольствие…прочтите, прошу вас.
- Но я, право не…
- Нет-нет. Не принимаю никаких отговорок, читайте!
Тяжело вздохнув, приор поставил на столик бокал, и поднялся во весь рост. Он, как будто размышляя над тем, стоит ли министру слышать то, о чем он так настойчиво просит. Под ироничным взглядом усмехающегося кардинала, он направился к раскпахнутому окну. Выглянув наружу, приор обернулся и решительно произнес:
- Нет, монсеньор, это никак невозможно.
- Но почему?
- Потому, что ваши окна, слишком высоко от земли, мой господин.
Прилив безудержного, добродушного и чистосердечного смеха, вынудил кардинала, отставить бокал, на время, отказавшись от вина.
- Вы неисправимы Лё Буа, но именно это я в вас и ценю…
Ришелье не без усилий усмирив хохот, произнес.
- …И всё же я настаиваю.
- Хорошо, будь по-вашему, но тогда услуга за услугу.
С улыбкой, не покидающей уста, с момента прихода Буаробера, министр утвердительно кивнул. Буаробер принял вдохновенную позу и размеренно с воодушевлением, произнес:
Он желчи едкие потоки разбавит сладостью медовой,
И так его коварно слово, как и дела его жестоки.
Он лаской своего добьется, на ровном месте не споткнется,
Зарежет, источая лесть, и не узнать каков он есть.
С неподдельным восторгом, Ришелье захлопал в ладоши.
- Браво! Право слово, это весьма недурно!
- Я признаться так же распознаю здесь руку небесталанного человека.
- Бесспорно, бесспорно, кстати, о неординарности, как поживает наш удивительный господин Рокан?
Теперь настал черед хохотать, Буароберу.
- Не поверите, монсеньор, он не устает удивлять.
Всем своим видом, Ришелье выказывал явное удовольствие, предвкушая один из увлекательнейших рассказов о великолепном господине Рокане, которые так любил слушать в исполнении гениального Лё Буа. Воодушевленный вниманием министра, потирая ладони, Буаробер начал с большой охотой.
- Не далее, чем на прошлой неделе, Рокан, сговорился с приятелем, одним приором из предместья, вместе поохотиться на куропаток. Господа условились отправиться после вечерни. Но Рокан, как обычно всё перепутав, явился на час раньше. «Но мой дорогой…» - заметил приор - «…мне ещё предстоит отслужить вечерню». На что наш Рокан, не смутившись, ответил - «Вот и славно, я стану вам прислуживать». Приор, будучи, к слову, человеком весьма бестолковым, согласился, полагая, что Рокан снимет, по крайней мере, ягдташ и ружье. Ничего подобного! Тот поднялся на хоры при полной амуниции, да ещё с собакой на поводке!
Ришелье с Буаробером разразились таким хохотом, что секретари кардинала, на сей раз, Вернье и Маршар, прибывавшие за дверью, в приемной, переглянулись.
- В этом облачении, Рокан пропел всю «Magnificat» от «anima mea Dominum», до «Abraham, et semini eius in saecula»!
- Что ж, в наш жестокий век, каждый молится и верует, как может…
Едва отдышавшись, собеседники вновь взялись за вино. Наслаждаясь букетом испанской лозы, Буаробер решил, что наступил благоприятный момент, перейти к его делу. Он искоса взглянул на Ришелье, и, поставив бокал, многозначительно произнес:
- Credo, quia absurdum est…^2^
Кардинал смерил помрачневшего приора лукавым взглядом.
- Вижу, вы желаете вернуться к вашим рассуждениям о совести?
- Именно, Ваше Преосвященство, именно!
- Что ж, извольте. Как вам известно, я стараюсь не нарушать обещаний. Но только помните, чувство вины вещь естественная, но оно проходит также внезапно, как и появляется, если не мешать.
- Непременно учту, Ваше Преосвященство.
Произнес Буаробер, верный своей неизменной любезности.
- Тогда ближе к делу, Лё Буа, слушаю вас.
- Монсеньор, я вижу перед собой великого человека, вы же видите доброго. Именно эти обстоятельства, вынуждают меня просить о принятии справедливого решения.
- Только не забудьте, мой друг, что иногда справедливое решение не самое правильное.
- В любом случае, предательство должно быть наказано!
Кардинал, прищурив глаза, настороженно произнес.
- Осторожнее месье, это серьезное обвинение.
- Опасаться следует тем, кто обвиняет голословно, мне же бояться нечего! Я требую встречи с графом де Вардом, чтобы он назвал мне, в вашем величайшем присутствии, причину, по которой похитил из аббатства Сен-Женевьев, мадемуазель Камиллу Ванбрёкелен?!
- Вот как? Тогда соблаговолите узнать, я ему приказал!
Если бы приор в этот момент стоял, он вернее всего упал бы, после безжалостного и острого как топор палача, возгласа кардинала.
- Но…
- Господин Буаробер, я очень ценю вас и дорожу нашей дружбой! Но дела государства, требуют моей твердости и вашего невмешательства. Поверьте, те, кто принимает политику за состязания в благородстве и великодушии, либо умалишенный, либо притворяющийся им.
Ришелье вскочил с кресла и, сделав несколько шагов, остановился, глядя в окно. Поднялся и Буаробер, вслушиваясь в слова кардинала.
- Мне достоверно известно, господин Буаробер, о ваших приключениях в Брюгге. Как и об этом негодяе аптекаре, дядюшке нашей Камиллы…
Слово «нашей» резануло слух взволнованного приора, не отваживжегося прервать Ришелье.
- …известно всё без исключения. Именно поэтому, я велел де Варду, перевести девушку в надежное место.
Тревожный взгляд, отчасти потерявшего способность говорить Буаробера, заставил кардинала снизить накал.
- Можете не волноваться, с ней обходятся как с принцессой, она не в чем не испытывает нужды и вскоре, если всё произойдет как я хочу, будет на свободе.
- Но, монсеньор, она ведь ещё совсем ребенок!
- Мне кажется, вы преувеличиваете, Лё Буа!
Раздраженно воскликнул Ришелье, как обычно выказав недовольство по отношению к людям, настаивающим на том, о чем, как он полагал, почти, не имеют представления.
- Но даже если и так, даже если ваши слова верны, то речь вовсе не о девчонке, а о том кто в ней заинтересован. Это дело государственной важности, и я настоятельно рекомендую держаться вам от него подальше!
- В таком случае, Ваше Преосвященство, я имею все основания считать себя оскорбленным, и более не нуждаюсь не в дружбе с вами, не в вашей поддержке! Я уезжаю монсеньор, чтобы более не слышать и не видеть того, что так претит моей совести! Имею честь!
Едва нащупав близоруким взглядом дверь, лишившийся от собственной дерзости сил, Буаробер шатаясь, вышел из комнаты. Проводив его сочувствующим взглядом, Ришелье повернул голову в сторону небольшой дверцы, скрытой фламандским гобеленом, откуда появился Рошфор.
- Вы давно прибыли?
Равнодушно поинтересовался кардинал.
- Немногим позже господина Буаробера.
- Значит, всё слышали?
- Да, монсеньор.
Задумчивый взгляд кардинала вновь устремился сквозь каминную решетку, где плясали языки пламени.
- Знаете ли, Рошфор, в сущности, опаснее всех писатели. Ведь нас не сохранят в памяти такими, как мы были на самом деле, нас запомнят такими, как нас опишут. Собственно как и время, в котором мы имели неосторожность жить.
- Вы намерены бороться с ними, монсеньор?
- Я никогда не предпринимаю бессмысленных усилий, граф. Есть мысль получше: я намерен открыть академию, где соберу их всех, облагодетельствую и возглавлю.
1 (прим. авт.) Именно так, Ришелье, предпочитал называть своего друга Буаробера.
2 (лат.) Я верую, потому что это нелепо…
ГЛАВА 11 (105) «ИНЕСС ДЕ ЛАНГР»
ФРАНЦИЯ. НОРМАНДИЯ. МОНАСТЫРЬ АМБУЙЕ.
В этой главе, нам с вами предстоит вновь перенестись в Нормандию, в аббатство Амбуйе, где, как вы помните, оставили Инессу де Лангр, виконтессу де Шампо, старшую дочь графа де Бризе и сестру Шарлотты, воспитывающую в обществе нескольких крестьянских женщин, сына Шарля, младенца рожденного от принца крови, графа де Суассона.
Поселившись в небольшом домике, на берегу прекрасного озерца, Инесс, испытывала страдания присущие особе, лишенной прелестей прежней бурной жизни при королевском Дворе. Её привычки, привязанности и привилегии, в одночасье канули в Лету, оставив молодую женщину в положении узницы, брошенной в лапы сонного одиночества, и обреченной на прозябание в неприветливой монастырской глуши. Ко всем бедам, постигшим виконтессу, главным её несчастьем, пожалуй, являлась, старуха Берарда, получившая по повелению приора Туртора, полную власть над мадам де Лангр и её бастардом. И чтобы понять всю тяжесть влияния этой угрюмой особы, мы, как обещали, в нескольких словах, попытаемся довести до вас суть сего мрачного образа.
О таких говорят: она была из тех, кого осчастливила, сделав несчастной, любовь. Женщина, примерявшая венок распутства, вооружившись посохом бесстыдства и отправившаяся в блуд по дороге порока, наслаждаясь сладкими плодами греха, если не в зрелом возрасте, то в старости непременно, становиться ярой поборницей благочестия и морали. Такие особы сбиваются в стаи, ввергая себя в лона церкви, упиваясь собственной добродетелью. Их неистовая одержимость, бушующая всеиспепеляющим пламенем Веры, стоит на страже безгреховности и невинности, взвалив на костлявые старушечьи плечи бремя законника и праведника, обнажившего карающий меч осуждения и наказания. Они добровольно становятся рьяными ревнителями целомудрия и духовности, зорко наблюдая за молодыми особами, попавшими в их поле зрения. И уж если, можно даже сказать на их радость, юное создание не проявит должной безупречности, сия стая ворон, словно завидев падаль, слетается на пир попранной нравственности, и из чувства сострадания и справедливости непременно прикончит «недостойную тварь», заклеймив, а затем, втоптав её в грязь, тем воздав по заслугам,
восстановит высшую справедливость. Такие с восторгом взирают на костры инквизиции, уповая на священный огонь, свято веруя, что это единственный путь, привести человечество к праведности и благочестию. Прошлое сестры Берарды было столь же порочно и неизведанно, за исключением изгнания из аббатства Святой Урсулы в Эксе, сколь настоящее безукоризненно праведно, что очевидно и диктовало неприязнь настоятельницы приюта, к особам подобным виконтессе де Шампо, обладающей качествами и надеждами, безвозвратно утраченными старухой урсулинкой.
И вот, в один из дней, как в любом из монастырей, словно две капли воды похожем на предыдущие, сразу после утренней молебны, сестра Берарда, в сопровождении двух дебелых монахинь, приблизились к домику занимаемому госпожой Инесс. Бесцеремонно, словно хозяйка жилища, урсулинка со свитой, вошла в просторную комнату, где после молитвы, трапезничали виконтесса в компании трех женщин, деливших с ней кров. Остановившись посредине комнаты, Берарда обожгла сидевших за столом гневным взором, провозгласив:
- Мадам де Лангр! Я недовольна вами!
Угрожающий тон монахини, заставил крестьянок, приклонивших головы перед настоятельницей, удалиться в соседнюю комнату. Инесс поднялась со скамьи, с вызовом глядя в глаза властной посетительнице, желающей, во что бы то ни стало, сломить девушку, заставив подчиняться своей воле. Урсулинка властно произнесла:
- Я приказала вам являться на богослужение в часовню Святой Маргариты! Только там, вы и ваша прислуга, обязаны возносить молитвы Господу нашему и Деве Марие!
- Но, сестра Берарда, я писала падре Туртора, чтобы он разрешил нам молиться вне святой обители, на что получила милостивое разрешение. Для этого я заказала в Монтвилле вот этот небольшой алтарь. Приор одобрил и освятил его.
Она указала на стоящий в углу комнаты, у стены, за прихваченными серебряным шнуром бархатными занавесками, маленький алтарь, возле которого на складном аналое, меж высоких свечей, лежал раскрытый требник.
Всё, что приготовила Инесс для благочестивых молитв, а также её заверения касающиеся приора Туртора, подействовали на монахиню прямо противоположно тому, чего ожидала виконтесса. Окинув взыскательным взглядом стройную фигурку дворянки, облаченную в довольно скромное, по парижским меркам платье, Берарда воскликнула:
- Я запретила вам носить сии бесовские одежды! Вам следует помнить, где вы находитесь и чей хлеб едите!
- Прошу не забываться, я содержу себя и ребенка, а так же прислугу, за собственный счет, и никому не позволю оскорблять меня!
От дерзости, которую усмортела в словах виконтессы урсулинка, она поменялась в лице, её маленькие, почти исчезнувшие в складках морщин глазки, сверкали неистовством.
- Я полагаю, что знаю жизнь и разбираюсь в людях, от того, что первую половину своего земного пути слишком много страдала, а вторую безудержно молилась. Учитывая сию череду мук и раскаянья, через которые мне суждено было пройти, я имею права сказать, что презираю таких как вы, и будь моя воля…но я слишком многим обязана мадам де Шеврез и падре Туртора, чтобы судить вас по своим законам.
Но кое, что, всё же, в моей власти. Я научу вас покорности!
В неистовстве, сцепив зубы, прошипела Берарда.
- Взять её! Заприте девчонку в подземелье, приносите раз в сутки лишь хлеб и воду! Я вытравлю из вас гордыню и своеволие!
Две дородные урсулинки, схватив за руки изящную девушку, потащили её, следуя за Берардой, в сторону мрачной изгороди приюта. И лишь полоумный Дидье, по собачьи преданный виконтессе, за её доброту, словно уж, на брюхе, прячась за кочки в высокой траве, крадучись направился вслед за старухами.
****
Тем временем, граф де Ферроль, во главе отряда из четырех всадников, прибыл из Савойи в Нормандию, остановив своего взмыленного жеребца у ворот святой обители Амбуйе.
- Эй, там, открывай!
Закричал савойский дворянин, сдерживая ретивого скакуна. За воротами послышались голоса, после чего тяжелая дубовая створка, медленно приоткрылась. Несколько монахов в просторных рясах, показались из-за ворот, с интересом разглядывая гарцующих на лошадях господ в пыльных дорожных платьях. Оглядев с высока служителей Господа, граф воскликнул:
- Мы прибыли из Парижа, по приказу герцогини де Шеврез. Срочно сопроводите нас к Его Высокопреподобию, приору Туртора.
Один из монахов, наверняка, лучше других осведомленный о делах настоятеля с влиятельной парижской особой, приказал отворить ворота и впустить усталых путников на территорию монастыря.
Спешившись, трое савойцев, вместе с графом, сопровождаемые всё тем же монахом, направились в сторону одной из построек аббатства, располагающихся в восточной стороне, возле ограды, за которой простирался сонный яблочный сад. Оказавшись в просторной комнате, где сидя за письменным столом, их встретил приор, месье де Ферроль торжественно произнес:
- Ваше Высокопреподобие, мы прибыли из Парижа от Её Светлости герцогини де Шеврез.
Румяный, круглолицый Туртора, оторвавшись от бумаг, внимательно оглядел, будто сосчитав, всех по очереди господ, явившихся в столь ранний час, в святую обитель.
- Чем могу быть полезен, господа?
Без тени удивления произнес священник, поднявшись навстречу гостям. Ферроль покосился на монаха, препроводившего савойцев в кабинет настоятеля и расположившегося у двери, очевидно ожидая дальнейших указаний приора. Уловив взгляд дворянина, Туртора, обратился к провожатому.
- Ты свободен, сын мой, распорядись, чтобы лошадей господ поставили в конюшню, а гостям приготовили завтрак и комнаты для отдыха.
- Незачем, святой отец…
Резко оборвал его дворянин.
- … мы, по-видимому, вскоре покинем вашу тихую обитель. Так, что не о чем беспокоиться.
Туртора кивнул, подав знак монаху, после чего тот немедленно удалился. Убедившись в том, что кроме священника и людей, прибывших с ним, никто не сможет услышать их разговора, граф произнес:
- Мы явились за виконтессой де Шампо, которая пребывает под сенью благословенного Амбуйе. Нам приказано немедленно доставить её в Париж.
Выслушав незнакомца, приор наигранно улыбнулся.
- Что ж, это вполне возможно, вот только я хотел бы увидеть бумагу, в которой подтверждаются ваши полномочия.
- Вам не достаточно слова дворянина?!
- Ну, что вы, разумеется, вполне достаточно. Я, несомненно, верю вам, сын мой, вот только без бумаги, с печатью и подписью мадам де Шеврез, не уполномочен расставаться с нашей очаровательной виконтессой.
- Печатью?
Искривив губы произнес граф.
- Именно.
- Что ж, думаю, эта печать подойдет?
Он медленно опустил глаза на дуло пистолета, показавшееся из-под плаща. Взгляд священника проследовал в место указанное взором дворянина.
- Что это?
- Это то, посредством чего, в скором времени, придется сменить настоятеля в сем прекрасном монастыре. Надеюсь, на поиски аббата, на столь доходное местечко, не уйдет много времени?
После циничных слов гостя, румянец, пылавший на сытых щечках приора, сменила мертвенная бледность.
- Но, господа…
С трудом вымолвил он.
- Вы правы…
Прервал блеяние священника Ферроль.
- …на выстрел сбегутся братья во Христе, поэтому придется попросту перерезать вам глотку. Маринель …
Отпетый головорез по имени Маринель, в чьих способностях, даже на первый взгляд, не было повода усомниться, выхватив кинжал, сделал шаг в направлении оцепеневшего от страха приора.
- Постойте…
Воскликнул Туртора, выставив перед собой руки, будто желая сдержать напористого савойца.
- …погодите! Её нет в монастыре, как вы понимаете, и быть не может! Ведь монастырь мужской.
- Где она?
Приор, попятившись, упал в плетеное кресло, лишившись сил.
- В полу лье отсюда, находится приют Сент-Маргарит. Управляет им монахиня, сестра Берарда, отдадите ей вот это распятие, и она укажет вам, где девица.
Он попытался достать из-за пояса небольшой оловянный крестик, нанизанный на общий шнурок с крошечными деревянными сферами. Но, от волнения, рука настоятеля дрогнула так, что ненароком разорвала непрочный шнур, зацепившийся за одну из пуговиц его сутаны, отчего шарики забарабанили по вековым плитам древней обители.
- Вот, возьмите. Это служит условным знаком. Получив это, она беспрепятственно выдаст вам девицу.
Проницательно глядя в напуганные глаза приора, Ферроль приняв крестик, передал его одному из молодцов.
- Тюрсо, бери с собой двоих, и скачите в приют. Когда возьмете девчонку, пришлешь за нами Фаличетти. А мы с Маринелем, останемся здесь, со святым отцом, с тем, чтобы помешать ему, проявить неосмотрительность, благодаря которой его уже сегодня смогут принять на Небесах.
В скором времени, три всадника, пронеслись под аркой ворот приюта Сент-Маргарит. Покинув седла, молодые люди, звеня шпорами и бряцая оружием, вошли в распахнутые двери, мрачного пристанища, обители безумия и нищеты, оказавшись под сводами длинного полутемного коридора, где слышались вопли безумных. Устойчивый запах гнили и фекалий, ударил в нос. Продвигаясь по арочному лабиринту, пропитанному человеческими страданиями, напыщенный самоуверенный вид молодцов несколько стух, казалось, утратив цвет и форму, будто тяжелое дыхание святого Назария^1^ ударило им в лицо, заставив савойцев насторожиться и взяться за оружие. Из полумрака, на встречу непрошенным гостям, вышла монахиня в черной рясе и такого же цвета накидке, поддерживающая под руку пожилого мужчину, едва переставляющего, покрытые кровавыми язвами ноги.
- Сестра…
Обратился один из мужчин к урсулинке. Старуха подняла голову, равнодушно глядя на незнакомца.
- …мы прибыли по поручению Его Преподобия падре Туртора к сестре Берарде.
Будто не замечая более вопрошавшего, монахиня, сосредоточив всё своё внимание на несчастном калеке, тихо ответила:
- Там, прямо, дверь.
Не затруднив себя более ни единым словом, она, подхватив за тощие бедра страждущего, обратилась к нему:
- Давай Жослен, давай, смелее…вот видишь, уже лучше…
Следуя во тьме гнусного лабиринта, казалось под наблюдением невидимых и ужасных существ, савойцы вскоре достигли распахнутой двери, где в довольно просторном каземате, под сводчатым потолком, за громоздким бюро, сидела монахиня в досадной черной рясе. Оставив Фаличетти во мраке коридора, у двери, Тюрсо с коренастым молодцом, сжимающим под плащом рукоятку пистолета, вошли в плохо освещенное помещение.
- Сестра Берарда?
Спросил молодой мужчина, пытаясь разглядеть лицо той, кто, уткнувшись носом в лист бумаги, исписанный синими чернилами, что-то невнятно бормотала, направляя неразборчивые слова в черное чрево бюро. Услышав незнакомый голос, урсулинка
подняла глаза, вонзив ужасающий взор в лица незнакомцев. По спине Тюрсо пробежала дрожь. «Такое может присниться лишь в кошмарном сне!» - подумал он, глядя на старуху.
- Вы сестра Берарда?
- Чего вам угодно?
- Мы прибыли за виконтессой де Шампо. А вот это, вам велел передать падре Туртора.
Корявая рука старухи, приняв оловянное распятие, поднесла его к единственной свече освещавшей подземелье, мерцая на краю бюро. Отсутствие шнурка с деревянными сферами насторожило подозрительную урсулинку. Она придирчивым недоверчивым взглядом смерила вооруженных людей. Её мутные старческие глаза, из-под опухших век, сверлили незнакомцев с той цепкой проницательностью, которая у животных зовется чутьем.
- А почему сам отче не соизволил явиться за виконтессой?
Не предвидя подобного вопроса от призрака, говорящего откуда-то из глубины сырой могилы, из склепа, коим, на взгляд молодых людей, несомненно, являлось помещение, в котором они нашли старуху, Тюрсо замешкался. Но уже через мгновенье, расправив плечи, он не найдя ничего лучшего, прикрикнул на безжизненную развалину.
- Тебе какое дело?! Сказано отдать девицу, выполняй!
Из-под черной накидки, показался гордый, суровый взор, озаривший испещренное глубокими морщинами, бледное, волевое лицо, грозной урсулинки. Она медленно поднялась, и, не сводя с дерзких юнцов пылающих огнем преисподней глаз, повелительно закричала, будто узрев перед собой самого Люцифера.
- Ортелло, затворяй дверь! Все сюда! Никого не выпускать живыми! Спасайте девицу де Лангр!
Не успели савойцы опомниться, как огромный кособокий верзила, с бычьей головой и кулаками, тяжелыми, словно глыбы гранита, выскочив откуда-то из мрака, налег на дверь с наружи, хлопнув увесистым засовом. Фаличетти схватился за шпагу, но могучий Ортелло, махнул исполинской дубиной с такой силой, что не отскочи савоец в сторону, его голова была бы разнесена как гнилой орех. Из-за спины Отрелло, облаченного в рубище, показалось с полдюжины убогих калек, размахивающих палками и железными крючьями, способными в два счета выпустить кишки любому, кто ослушается их повелительницы Берарды. Разрядив оба пистолета во тьму, кишащую беснующимися чудовищами, Фаличетти бросился по сводчатому лабиринту в сторону выхода. С ужасом наблюдая сквозь маленькое зарешеченное оконце, за тем, что твориться снаружи, во мраке коридора, Тюрсо скомандовал:
- Легурье, хватай её!
Коренастый Легурье, обеими руками, будто стальными клешнями, схватил за шею монахиню, приставив к её шее кинжал. Свора обездоленных, отогнав испуганного Фаличетти, собралась у оконца, откуда, на них, с ужасом взирал Тюрсо, прикрикнувший на старуху Берарду.
- Прикажите этому полчищу уродов выпустить нас и отдадать виконтессу, иначе мы убьем вас!
Отпрянув от решетки, Тюрсо дал возможность старухе обратиться к своему мрачному воинству. Морщась от боли, причиненной острием, вонзившимся в кровоточащую шею не более чем на одну десятую дюйма, сестра Берарда широко раскрыв глаза, завопила:
- Не отдавайте им девчонку, спасайте, спасайте её…
Это было последними словами, произнесенными грозной урсулинкой, застывшими на её безжизненных губах.
Сестра Берарда, в свой предсмертный час, напрасно беспокоилась о судьбе Инесс де Лангр. Как только началась потасовка, верный Дидье, вывел девушку через потайной ход, устремившись с Её Милостью к конюшне. Ещё слышались из мрака зловонного каземата крики несчастных растерзанных савойцев - Тюрсо и Легурье, когда легкая, двухколесная повозка, запряженная чубарой кобылой, подкатила к крыльцу маленького домика, на берегу озерца.
- Собирайте всё самое необходимое!
Закричала виконтесса, ворвавшись в комнату, где кухарка, укладывала спать малыша Шарля.
1 Болезнь святого Назария - безумие.
ГЛАВА 12 (106) «ЗАВЕЩАНИЕ»
ФРАНЦИЯ. ПАРИЖ.
В темном запылённом помещении, под сводами низкого деревянного потолка, за конторкой, скрипя пером, сидел человек средних лет, с вытянутым бледным лицом, глубокими залысинами и тонкими губами, над которыми пробивалось нечто напоминавшее усы. Закончив писать, нотариус Бодлен, поднес бумагу к одной из свечей, возвышавшихся над стареньким бюро, и его маленькие проворные глазки забегали по каракулям, выведенным ровными строками.
- Ну, вот, пожалуй, и все…
Протянул он, не отрываясь от написанного, и лишь переведя взгляд на сидевшего перед ним мушкетера, формально улыбнулся.
- …Вот, Ваше Сиятельство, наконец, наступил тот день, когда усилия скромного нотариуса, которому полтора года назад вы оказали честь, предоставив возможность заниматься вашим делом, могут быть сполна вознаграждены.
Он, глядя на мушкетера, вновь, расплылся в весьма лицемерной улыбке, вызванной скорее не отношением к конкретному человеку, а издержками профессии.
- Осталась одна формальность, вам, Ваше Сиятельство господин де Силлег, многоуважеемый граф де Ля Фер, следует поставить подпись, вот здесь и здесь.
Пока Атос примерялся и нацеливал перо в нужную строку, Бодлен раскрыл толстую книгу, в кожаном переплете. Листы книги были исписаны множеством имен, занесенных аккуратным почерком в графы, образующие ровные столбики. Листая страницы, нотариус внимательно следил за мушкетером, вернее соблюдением с его стороны всех формальностей, связанных с весьма щепетильным ремеслом. Добравшись до нужной страницы, палец Бодлена, испачканный чернилами, пополз по столбцам, сверху вниз.
- Ага, вот. Будьте любезны, не сочтите…да-да, вот здесь, в книжице.
Как только мушкетер начертал свое имя с характерными для того времени завитушками, нотариус, отработанным движением, посыпал графский росчерк песком, радостно провозгласив.
- Нет, все же нет ничего более торжественного, чем составление завещания! Вы, конечно, можете возразить м-м-м, …мол, есть всяческие иные процедуры так же таящие свою острую приправку, нанесенную на бумагу, но всё же завещание, скажу я вам…это…реквием души, не иначе.
После вырвавшегося, нестройного, скажем так, каламбура, пыл Бодлена, взывающий к необузданному красноречию, угас. Он вновь обратился к формулировкам, параграфам и артикулам, именно здесь ощущая своё прямое предназначение, и даже если угодно превосходство.
- Ну, что ж, Ваше Сиятельство, вот и ваше волеизъявление, занесенное мною на бумагу, учитывая все правила и формальности. Итак: согласно составленному документу, мадемуазель Беатрис Мари де Силлег, виконтесса де Монтрей, племянница месье Армана Оливье де Силлег, графа де Ля Фер, с достижением совершеннолетия вступает в права владения над замками Броментель, Шато-Тур-ля-Фер, близ города Ла-Фер, в Пикардии, а так же замком Оржерак, что в Белом Перигоре, с прилегающими к ним землями, пастбищами, виноградниками и водоемами. После же смерти, упомянутого выше, месье Армана Оливье де Силлег, сеньора д’Атос, д’Отвиль, графа де Ла-Фер, если последний не пожелает изменить завещания, она так же наследует гасконские владения рода: замок
Атос, вместе с деревушками Атос-Аспи, что на правом берегу реки Олорон, между Совтер-де-Беарн и Ораасом, а тка же Отвиль и Казабер. Сеньория Бражелон, что в Орлеане, предназначается господину, имя которого, месье граф назовет впоследствии, в любое угодное ему время. Всё правильно?
- Всё верно, метр Бодлен.
Произнес мушкетер, поставив последний из множества росчерков, в очередном документе.
- Вот видите, как я и обещал, без модусов и проволочек.
Угодливо склонив голову, нотариус смог выдавить из себя очередную улыбку.
- Насколько я помню …
Вымолвил Бодлен, шаря глазами по бумагам, таким образом, проверяя наличие многочисленных подписей.
- …совершеннолетие Её Милости, мадемуазель Беатрис, уже не за горами?
- Вы совершенно правы, метр Бодлен, уже четыре дня, как моя девочка встретила совершеннолетие, а с сего момента, вступила в права наследства!
Послышался звон серебра, раздававшийся из кошелька мушкетера. На крышке бюро появилось с полдюжины монет.
- О-о-о! Благодарю вас Ваше Сиятельство! Ваша щедрость не знает границ!
Нотариус извивался, кланяясь в след мушкетеру, спрятавшему под полу лазоревого плаща, свежесоставленный документ. Возле двери, на улице Архивов, где располагалась коморка нотариуса, Атоса ждали верные друзья - Портос, Арамис и д'Артаньян.
- Что ж господа, дело сделано, бумага у меня!
Граф положил ладонь на грудь, где очевидно таился документ.
- Завтра же отправляемся в Мобюиссон. Это цистерцианский монастырь, в каких-нибудь пяти лье от Парижа, откуда мы вскоре вызволим виконтессу де Монтрей, мою любимую племянницу Беатрис, последнюю из рода де Ля Фер! А сейчас, по этому случаю, я хотел бы угостить вас!
Все четверо расхохотались, и Портос заголосил.
- В «Сосновую шишку»! В «Сосновую шишку», господа!
ГЛАВА 13 (107) «ДЕ РО НАШ ДРУГ, И ЭТО ДОРОЖЕ ИСТИНЫ»
ФРАНЦИЯ. ПАРИЖ.
Виконт де Сигиньяк вместе с шевалье да База, в сопровождении сержанта гвардии Его Преосвященства, господина де Рамбитура, встретившего их во дворе Пале-Кардиналь, следовали по длинному коридору резиденции Его Преосвященства, к двери в приемную Первого министра. Поднявшись по мраморной лестнице, анжуйцы заметили группу людей, в которых узнали, по мере приближения, солдат городской стражи, вооруженных алебардами, что ввело в изумление молодых дворян, явившихся на зов могущественного кардинала. Так же весьма странным показалась, чопорность подчеркнутая официозом, нескольких их добрых знакомых, кардинальских гвардейцев с которыми анжуйцы столкнулись на лестнице. Лишь только Бернажу, дежуривший вместе с Бикара у двери, во главе отряда стражников, подмигнул друзьям, выказав тем самым молчаливую поддержку, и вселив некоторую уверенность в их встревоженные души. Лакеи отворили, одни за другими двери, и молодые люди, ступили на мягкий ковер, покрывавший пол кардинальского кабинета.
Войдя в помещение, где возле стола, устланного неизменной картой, стояли де Рошфор, де Бутилье и де Кавуа, очевидно, ожидавшие появления молодых дворян, де Сигиньяк и де База поприветствовали поклоном «красного герцога», сидевшего в молчаливом раздумье, у камина. Всё, на первый взгляд, было как обычно, и не предвещало беды, но…если хищный взгляд Рошфора не вызвал подозрений, то суровый взор добродушного Кавуа, выдавал определенную напряженность и недоброжелательность в отношении новоприбывших. Ришелье ни одним движением не выказав интереса к происходящему, неподвижно наблюдал за огнем, будто те, кто явился по его приказу, вовсе не интересовали его.
Комната погрузилась в тревожную тишину, нарушаемую лишь потрескиванием дров в камине. Из-за бархатного кресла, показался черный жирный кот, один из кардинальских питомцев, в сонном равнодушии оглядевший стоящих посреди комнаты людей. Не мгновения не колеблясь, животное, неторопливо и вальяжно, приблизилось к анжуйцам, и, обнюхав носки их ботфортов, что, казалось, лишь придало ему достоинства, удалилось за гобеленовую ширму, где принялось тщательно, со старанием, вылизывать лапки и живот. Наконец, очевидно сумев выпутаться из паутины тяжких размышлений, Ришелье вернулся к повседневной реальности, ожидавшей его в лице двух анжуйских дворян, пытающихся всеми силами, утаить молчаливую тревогу, вызванную столь странными обстоятельствами приема, так же, как до этого, срочным и внезапным приглашением в Пале-Кардиналь. Неохотно покинув кресло, министр, неторопливо направился к молодым людям, пристально глядя в глаза то одному, то другому. Остановившись в нескольких шагах от юных господ, он твердым ровным голосом, в коем ощущался привкус угрозы, произнес:
- Господа, не стану лукавить, в зависимости от ваших ответов будет принято решение, куда вы отправитесь - в Шатле, как узники, или по нашему поручению в Анжу.
Де База и Сигиньяк взволнованно переглянулись.
- Виконт де Сигиньяк, шевалье де База, ответьте, чистосердечно как перед Господом нашим, в какой мере вы были посвящены в личную жизнь погибшего господина де Ро, и насколько доверительно относились к этому человеку?
На лице Гийома возникло недоумение и растерянность, а душа переполнилась негодованием от одной мысли о том, что его верного друга, в чьей безупречности он не сомневался ни на йоту, подвергли каким-то нелепым подозрениям, происхождения которых он не понимает, и не желает сознавать. И хотя, ни в коей мере не представляя, в чём могут состоять обвинения Луи, даже не затруднив себя задуматься над этим, он тут же, с присущей себе горячностью, встал на его защиту.
- Монсеньор, мы знакомы с Луи, простите, с шевалье де Ро, что называется всю жизнь! Это не просто дружба! Это если угодно…ну, как объяснить? А Луи …Луи, это…
Эмоции захлестнули Гийома, смешав в голове все мысли, и лишив, на какой-то миг, внятности изложения. В его памяти пронеслись согревающие душу воспоминания о проведенных вместе годах, о детских шалостях, о провинциальных баталиях в родном Анжу, где плечом к плечу, с Констаном, Бертраном, Жилем и Луи, они отстаивали свои наивные, исполненные юношеского максимализма взгляды, и получали первые уроки жизни, а с ними воинские трофеи, в виде ссадин царапин и шрамов.
Ришелье, не получивший ответа на поставленный вопрос, впрочем, вполне удовлетворенный красноречивой реакцией прямодушного шевалье, проливающей свет на его искренне дружеское отношение к покойному, и являющееся, несомненно, более весомым признанием, чем любые слова, обратился к рассудительному де Сигиньяку.
- Виконт, вы не могли бы высказать менее пылкое мнение, и оттого, более вразумительное, которое удовлетворило бы меня, впрочем, как и всех собравшихся?
Не отрывая взгляда от де Сигиньяка, кардинал указал на стоящих у стола дворян.
- Ваше Преосвященство, шевалье де База, несомненно, прав, мы действительно знаем друг друга с самого детства. Нас было пятеро, пятеро друзей, которые проводили вместе всё свободное время, не давали друг друга в обиду, стоя до последнего один за одного, деля все горести и радости поровну. Де Ро - больше чем друг, он наша семья.
Заложив руки за спину, кардинал медленно подошел к окну.
- Пятеро. И кто же остальные двое?
Жиль глубоко вздохнул.
- Это погибший от испанской пули, сержант гвардии Вашего Преосвященства, шевалье де Самойль, и, слава Всевышнему, ныне здравствующий, помощник интенданта провинции Анжу, Бертран Бруно Мари Жозеф де Невиль, барон де Некруассон.
- Что ж, вполне приличная компания. Преданность месье Некруассона, как и погибшего де Самойля, не вызывают сомнений. Продолжайте виконт.
- Монсеньор, могу лишь добавить к сказанному, что ни я, ни месье де База, не допускаем мысли о том, что шевалье де Ро мог оказаться тем, за чьи поступки нам было бы стыдно. Уверяем вас, он до последнего мгновения жизни был предан французской короне, Вашему Преосвященству и нашей дружбе.
Во время признания анжуйца, Ришелье с умилением наблюдал за упомянутым котом, закончившим туалет и собирающимся отойти ко сну. С неохотой оторвав взгляд от тешившего душу питомца, кардинал вновь сделался серьезным, и мрачным, но, не давая воли чувствам, он с мягкостью, даже некоторой вкрадчивостью, задал, пожалуй, самый каверзный вопрос.
- Тогда потрудитесь ответить, господа, как могло попасть в квартиру месье де Ро, вот это письмо?
Он кивнул господину де Бутилье.
- Мы нашли его на улице Шкатулки, в комнате, где был обнаружен труп, господина де Ро. Месье Бутилье, сделайте одолжение, прочтите послание.
Сюринтендант, извлек из кожаной папки мятый лист бумаги, и, уставившись в него, приосанившись, произнес:
- Господин де Ро, я благодарю вас за ценные сведения, которые вы с похвальным постоянством предоставляете нам. Посылаю полагающуюся вам награду, обещанные пятьсот пистолей, с надеждой на то, что вы и в последствии, не оставите нас, без вашего участия. С уважением, С.Ж.
Окончание текста, Бутилье отметил кивком головы, обращенным к кардиналу.
- Кроме литер, начертанных вместо подписи, на бумаге наблюдается герб, в виде четырех мечей примыкающих остриями один к другому, образуя крест.
Бутилье продемонстрировал описанный им символ, начертанный под строками, на листе бумаги.
Во время того как сюринтендант декламировал, Ришелье тайком наблюдал за выражением лиц анжуйцев, а когда тот закончил, задал вопрос.
- Вам известен автор, сего послания?
Взгляды дворян лучше всяких слов, демонстрировали полное недоумение.
- Быть может вы, где-нибудь встречали этот герб?
Сигиньяк, удостоверившись в том, что его товарищу, как и ему самому, неизвестно ничего из предоставленного сюринтендантом, промолвил:
- Простите монсеньор, я отважусь говорить за нас обоих.
Ришелье едва заметно кивнул.
- Нам с шевалье, к великому сожалению, неизвестно ровным счетом ничего, из того, что могло бы вас заинтересовать.
Заложив руки за спину, кардинал в задумчивости подошел к огромному книжному шкафу, и, как будто узрев на полке нечто важное, коснулся золоченых корешков нескольких книг. Тонкие пальцы герцога извлекли из ровного ряда старинных изданий томик Плутарха, зачем-то поменяв местами описания древнего грека с «Германией» Корнелия Тацита, будто восстановив тем единственно верный, неизменный порядок, абсолютную последовательность, известную лишь одному ему, что, скорее всего, вносило ясность и порядок в цепь логических построений Первого министра. Казалось, оставшись более чем удовлетворенным подобной перестановкой, Ришелье вернул своё внимание анжуйцам. Его прищуренный взгляд, молниеносный, несущий неотвратимую угрозу, будто ядовитая змея, впился в юных дворян.
- Но преданность это не честь, господа, поэтому имеет границы.
Кардинал не сводил глаз с анжуйцев.
- Здесь идет речь не просто о предательстве, здесь веет государственной изменой, посему вынужден ещё раз задать тот же вопрос,…но предупреждаю, одно неверное слово может стоить вам головы.
Ришелье чеканил каждое слово, будто желая впечатать его в мозг молодых людей, таким образом, намереваясь, лишний раз довести до них серьезность предстоящего решения.
- Итак,…допускаете ли вы мысль о том, что шевалье де Ро мог быть предателем?
- Монсеньор, даже если остаток дней отпущенных мне Господом придется провести в одной из ледяных ям Венсенского замка, я не стану чернить себя предположениями, я утверждаю, шевалье де Ро, не изменник!
Улыбнувшись одними лишь глазами, «красный герцог», перевел взор на взявшего слово, осторожного де Сигиньяка.
- Ваше Высокопреосвященство, не является секретом, что из суеты, в коей нам суждено появиться на свет и пройти свой земной путь, смерть, поджидающая в любой момент каждого из нас, уносит в могилу множество секретов и тайн. Не сделала она исключения и для нашего друга, шевалье де Ро, который оставил после гибели больше вопросов, чем можно было бы предположить. Увы, у природы свои законы, не ведомые разуму. Всё это так, и лишь одно неизменно как свет солнца, как ход времени, как лицо матери - это верность. Человек либо наделен этим достоинством, а значит - благословлен, либо лишен его, получив из преисподней трухлявый посох предательства, а с ним и путь, который зачастую ведет к земным благам, но неизменно упирается в проклятие. Третьего не дано.
Спокойный, уверенный взгляд де Сигиньяка пронизал стоящих у стола вельмож, остановившись лишь на кардинале.
- Могу заверить вас, господа, мой друг, шевалье Луи Филипп де Ро из благословленных.
Взор Ришелье был не менее беспристрастен, чем взгляд виконта, он, встретившись глазами с анжуйцем, устрашающе произнес:
- Это ваше окончательное решение?
Друзья, утвердительно кивнув, обреченно опустили головы. В комнате воцарилась тревожная тишина, тянувшаяся нескончаемыми мгновениями в ожидании сурового приговора.
- Ну, что ж Рошфор…
Наконец произнес кардинал, не спуская глаз с анжуйцев.
- …к завтрашнему утру, вам предстоит доставить мадемуазель Камиллу в Париж. В условленное время вы лично сопроводите её экипаж до мельницы, что возле госпиталя Шарите. Вы Кавуа…
Обратился он к капитану.
- …отпустите стражу.
Рошфор и Кавуа, скрылись за дверью. Приблизившись к молодым дворянам, Ришелье с интересом, будто увидев впервые, оглядел их.
- Смею вас заверить, господа, что заметь я в ваших глазах хоть каплю сомнения, не говоря уже об ином ответе, …вы были бы сейчас на пути в Бастилию. Но я не ошибся в вас.
Грустно улыбнувшись, он, как-то обреченно закивав головой, направился к своему излюбленному креслу.
- Вам повезло, любезные мои господа, в вашей жизни были и есть люди, которым вы можете столь беззаветно доверять. Я не берусь судить насколько это верно, не в том суть. Ведь правда это всего лишь то, что человек в данный момент считает правдой. В самое ближайшее время он может разочароваться, обнаружив обман, но те мгновения, отпущенные самой судьбой и проведенные в состоянии абсолютного счастья, пусть даже принимая ложь за истину, дарят ему наивысшее блаженство.
Оторвав задумчивый взгляд от огня, он с отеческой мягкостью воззрился на юных анжуйцев.
- Я, по доброму, завидую вам господа, дружба, это прекрасно. Быть может, при данных обстоятельствах это звучит несколько неуместно, ведь господин де Ро мертв. Поверьте, я, так же как и вы искренне сожалею об этом. А уж если принять за истину вашу бездоказательную уверенность в его безгрешности, то досадно вдвойне, потерять такую шпагу в столь тревожные времена.
Его отрешенный взгляд вновь исчез где-то средь пляшущих языков пламени, а голос становился всё тише, будто удаляясь по мере погружения кардинала, в глубокие подземелья собственных размышлений.
- Но всё это в прошлом!
Вдруг, после непродолжительной паузы, четко и громко, вымолвил Ришелье. Он вновь поднялся с кресла, и, заложив руки за спину, приблизился к анжуйцам, оставив незамеченным возвращение в кабинет капитана де Кавуа.
- Удивительное совпадение, господа. Человека, который состоял в переписке с вашим ближайшим другом, шевалье де Ро, чему свидетельством является письмо, предъявленное нам господином Бутилье, и тот за кем вам предстоит отправиться в Анжер, одно и то же лицо. Это воистину удивительная личность. Его настоящего имени не знает никто. Он весьма известен в Старом Свете лишь под прозвищем - Черный граф. Я даже не могу подобрать подходящих слов, чтобы выразить важность предприятия по поимке сего таинственного месье. Он просто призрак, господа. Сведения о нем весьма скудны. Из того, что может оказаться полезным вам, так это отсутствие мизинца на левой руке, и нынешнее место нахождения - провинция Анжу.
Уловив смятения на лицах юных дворян, Ришелье поспешил с дополнениями.
- Я разделяю ваше недоумение. Всё было бы именно так как отражено на ваших лицах, если бы ни одна существенная деталь.
Выдержав паузу, он беспристрастно произнес:
- Мадемуазель Камилла Ванбрёкелен. Сия невинная особа приходится дочерью Черному графу, которую он неистово разыскивает. Нам неизвестна причина, по которой сей месье, желает встретиться со своим чадом, но то, что он ищет встречи не вызывает сомнений.
В это время, в кабинет вошел Рошфор, кивком головы подав кардиналу знак, который несомненно был понятен Первому министру.
- Теперь о вас, господа. Завтра на рассвете вы отправитесь в Анжер, сопровождая госпожу Ванбрёкелен. Вы как никто пригодны для сего небезопасного предприятия. Во-первых, потому что по-прежнему не являетесь персонами, находящимися на службе короны. И, во-вторых, потому, что наблюдение и охрана сей прелестной особы, учитывая ваш юный возраст, может быть истолкована как увлечение, легкий флирт, а быть может даже серьезные намерения в отношении мадемуазель Камиллы. В сущности, для дела это не столь важно. Главное это достоверность ваших искренне дружеских отношений для сторонних наблюдателей и безопасность девицы. За неё вы отвечаете головой. Идея проста, как всё гениальное - девушка приманка, которую охраняете вы. Мы не сомневаемся, что очень скоро до Черного графа дойдут слухи о месте нахождении дочери, вот тогда Рошфор…
Кардинал метнул в графа взгляд, исполненный ледяной суровости.
- …вам представится честь захлопнуть мышеловку. Не скрою господа, граф, как и многие из наших людей, вслед за вами, отправятся в Анжу. Присутствия их вы не ощутите, но пусть вас это не беспокоит, они не на миг не выпустят вас из поля зрения. Да, и ещё, девушка ничего не знает о наших планах. Мы просто уговорили её, в сопровождении двух любезных молодых людей, галантных кавалеров, провести некоторое время в прекрасном городе Анжер, не более. Что ж, вот, пожалуй, и все. В тонкости, вас посвятит мессир де Рошфор.
Серые, холодные глаза кардинала, встретились с взорами молодых людей. И лишь определив во взгляде анжуйцев нечто необходимое, очевидно вселяющее доверие, различимое и понятное одному ему, Ришелье произнес:
- Утешьтесь господа, вы потеряли верного друга, однако обрели доброго повелителя. И запомните, я даю вам больше чем карьеру, я даю вам судьбу.
После того, как в сопровождении Рошфора, оба анжуйских дворянина покинули кабинет, Бутилье разоблачительно скривив губы, прошипел:
- Монсеньор, неужели вы доверите сие важное дело столь ненадежным людям?
Кардинал с интересом взглянул на сюритенданта.
- Месье де Бутилье, смею вас заверить, надежными людьми могут называться лишь те, кто умеет скрывать свои мысли^1^. И хотя невозможно, найти человека более презренного для христианина, чем высказавший эту мысль, трудно не признать её справедливой.
- Я, монсеньор, к сожалению, не был знаком с шевалье де Ро, но этот де Сигиньяк, сущий дьявол! По всему видать, хитрец каких мало!
- А вы считаете хитрость пороком?
- Простите, Ваше Преосвященство, а разве вы иного мнения?
- Господин де Бутилье, у меня складывается впечатление, что мы говорим с вами о разных вещах. Что вы называете хитростью?
- Вы право ставите меня в неловкое положение, монсеньор. Неужели вы различаете каким-либо образом хитрость одного человека от хитрости другого?
- Да Бутилье, да и ещё раз да! Мне претит принимать за хитрость, обычную, вероломную глупость. Хитрость, которую, к слову, вы узрели в месье де Сигиньяке, это одна из граней ума, не иначе. Я не встречал ни одного глупого хитреца. Если дурак задумает хитрить, то от его плутовства, за туаз, разит разоблачением, я уж не говорю о том, что за сто лье можно разглядеть простоту и безысходность сего незамысловатого предприятия. По-настоящему хитрый человек обставит всё так, что оставит всех не у дел, и никто, при этом, не сумеет распознать подвоха, тем более заподозрить плута. Если вы когда-нибудь вознамеритесь кого-либо обмануть, сделайте это красиво, чтобы тому, кого вы обвели вокруг пальца, было приятно об этом вспомнить. Если же вы попадетесь - вы глупец, не иначе. Я отношусь с уважением к хитрецам, и полагаю хитрость виконта де Сигиньяка, поставленная нам на службу, несомненно, ещё принесет пользу.
1 «Надежными людьми могут называться лишь люди умеющие скрывать свои мысли» Сия фраза приписывается Иуде Искариоту.
ГЛАВА 14 (108) «ВСТРЕЧА НА УЛИЦЕ СЕНТ-КАТАРИН»
ФРАНЦИЯ. ПАРИЖ.
Яркое горячее солнце взошло над Парижем, оставив влажным сумеркам, до полудня, возможность скрываться в тени зданий и оград, с каждым часом отвоевывая их жалкие владения, тающие островки хмурой, ночной прохлады. Сонный город, с отступлением полумрака, наполнился цокотом копыт и грохотом экипажей, а так же голосами просыпающихся горожан, переносящимися, из тесных спален и столовых, во дворы, на улицы и площади. В этот ранний час, под сенью нависших над мостовой домов Сент-Антуан, со стороны Бастилии, по покрытому нечистотами и соломой булыжнику шел человек. Мужчина был закутан в старый выцветший плащ, и дырявую, надвинутую на глаза шляпу, не позволявшую разглядеть лица незнакомца. Добравшись до перекрестка, где за мрачной изгородью возвышались монастырские шпили, он свернул на улицу Сент-Катарин, и, замедлив шаг, направился к одному из особняков, чья черепичная крыша, видневшаяся над оградой, утопала в густой зелени фруктовых деревьев.
Добравшись до ворот украшенных парой островерхих башенок, подобных башням угрожающе торчащим над крышей дома, он осмотрелся, и, перейдя на противоположную сторону улицы, укрылся в сумраке арки, что вела в небольшой дворик. Прислонившись к жалкого вида стене из грубого камня, незнакомец, из-под обвисших полей шляпы, устремил взор на калитку в изгороди, окружавшей интересующее его здание, принадлежавшее графине де Бризе, и располагавшуюся примерно в полдюжины туазов от места нахождения наблюдателя. Безошибочный выбор столь удобной позиции для слежки, свидетельствовал о том, что мужчина явился сюда не впервые, за тем, чтобы подглядывать за особами, вознамерившимися посетить особняк графини, хотя до настоящего времени, сей короткий список составляли лишь слуги хозяйки дома, угольщик и несколько торговцев.
Время протекало неспешно, напоминая о своем движении набатом с колокольни Святой Екатерины. Улицы уже наводнились пешеходами, повозками, каретами и паланкинами, проплывающими по узкому лабиринту, отдаляя настороженный взгляд соглядатая, от интересующей его двери. Наконец звон колокола оповестил о наступлении полудня. Мужчина не двинулся с места, лишь оглядев узкое пространство улочки, что тянулась вправо и влево от калитки. Не обнаружив ничего, из того, что могло бы его заинтересовать, он достал из-за пазухи краюху черствого ржаного хлеба, разломил её на две половины, и, спрятав под полой плаща одну из них, жадно принялся за другую. Отобедав, незнакомец, глубоко вздохнув, слизал с ладони крошки, вновь погрузившись в ожидание. Прошло не многим больше часа, как человек, устремивший взгляд в толпу горожан, спешащих по улице со стороны крепостной стены, вдруг вздрогнул, и метнулся, укрывшись за углом, будто узрев кого-то, с кем встреча сулила смертельную опасность. Прерывисто дыша, он прижался к стене, казалось, размышляя над тем, как ему быть. Наконец решившись, наблюдатель, покинув укрытие,
устремился навстречу офицеру, облаченному в алый плащ, кардинальского гвардейца. Разглядеть на парижской улице человека в столь пестром платье, не представляло ни малейшего труда, особенно если знаешь чего искать, поэтому наш соглядатай, не торопясь приближавшийся к гвардейцу, пристально наблюдал за ним, беспокойными зрачками отыскивая в толпе. Кардиналист, поравнявшись с калиткой, служившей всё это время объектом наблюдения нашего незнакомца, огляделся по сторонам, тут же заметив спешащего к нему молодца, закутанного в плащи, с надвинутой на глаза шляпой. Рука гвардейца скользнула под полу плаща, привычным отработанным движением нащупав рукоятку длинного стилета, а оценивающий недобрый взгляд, врезавшийся в неизвестного, будто невидимое препятствие, остановил его. Человек в плаще, приблизившийся к офицеру на расстояние нескольких шагов, сорвал с головы шляпу, поклонился и дрожащим голосом произнес:
- Мессир, прошу простить меня! Простить и выслушать, ведь вы есть ни кто иной, как Ваше Сиятельство, граф де Вард.
Дворянин, прищурив глаза, с ног до головы, взыскательно оглядел незнакомца. Догадавшись, что граф не признал его, несчастный вновь заговорил.
- Вы не узнаете меня? Я Гаспар, слуга господина де Сигиньяка!
- Ах, да! То-то, я смотрю знакомое лицо!
В знак доброго расположения, дворянин хлопнул слугу по плечу. Но вдруг улыбка исчезла с лица Гаспара, он, вытянув шею, как можно ближе приблизил губы, к уху де Варда, доверительно прошептав:
- Господин де Вард, у меня к вам важное дело, если вы направлялись в этот дом. Дом, который принадлежит графине де Бризе, если меня не обманули?
Граф больше с подозрением, чем удивленно, взглянул на слугу.
- Нет, не извольте беспокоиться,…я сам признаться, ужас как боюсь. Я, если вы позволите, хотел бы поведать вам одну историю,…а вы уж сами решайте, что со всем этим делать.
ГЛАВА 15 (109) «АББАТСТВО МОБЮИССОН»
ФРАНЦИЯ. МОНАСТЫРЬ, БЛИЗ ГОРОДКА ПОНТУАЗ.
Близко к полудню, у ворот святой обители, цистерцианского монастыря Мобюиссон, что немногим более четырех лье к северо-западу от Парижа, остановился экипаж.
Возница, мужчина лет сорока, в темно-зеленом плаще, из тяжелой непромокаемой ткани, оглядел с высоты кучерского сиденья пустынную дорогу, что тянулась меж оградой аббатства и полоской молодого леса, после чего, кряхтя и причитая, спустившись на землю, приблизился к тяжелым монастырским воротам. Оглядевшись еще раз по сторонам, он дернул за конец грубой пеньковой веревки, привязанной к ржавому металлическому крюку, скрывавшемуся на высоте около двух туазов, в квадратное отверстие, проделанное в кладке древней каменной изгороди. Из-за ограды донесся негромкий звон колокольчика, очевидно, возвещавшего привратника о прибытии гостей, после чего за воротами, послышался едва уловимый шум, переплетающийся с приглушенными женскими голосами. Наконец раздался металлический лязг засова, предшествующий скрипу отворившегося оконца, прорезанного в толще ворот, где за мелкой решеткой появилось личико одной из «белых монахинь», как называют сестер цистерцианского ордена.
Сорвав с головы широкополую шляпу, кучер поклонился сестре-привратнице, и осипшим голосом промолвил:
- День добрый сестра.
Миловидное, будто восковое личико цистерцианки, вдруг коснулась ироничная улыбка, при виде грубого возницы, неуклюже пытающегося изобразить благочестие.
- Добрый, Слава милостивому Господу нашему.
Приветливо ответила она, перекрестившись.
- Простите Бога ради, имею просьбу к вам, от имени моего господина, которая и привела нас, двух усталых путников, в вашу Святую обитель.
Смиренно, теребя в руках старую шляпу, вымолвил мужчина. Не закрывшееся оконце, несомненно, свидетельствовавшее о неослабевающем внимании привратницы к просьбе незнакомца, заставили возницу заговорить скороговоркой.
- Видите ли, мой уважаемый хозяин, добрый католик и чуткий человек, прибыл в ваше аббатство по просьбе Его Сиятельства графа де Ля Фер, чья племянница Её Милость, виконтесса де Монтрей, мадемуазель Беатрис Мари-Луиза де Силлег, что в настоящее время, прибывает в вашем монастыре, но по случаю совершеннолетия, вскоре покинет его, слава Иисусу.
Возница перекрестился, отчего, на миг, потерял нить собственной мысли.
- Да, так именно с этим связан наш приезд.
- Вы, очевидно, говорите о послушнице Марии?
- Да-да, о ней, о Беатрис Мари-Луизе де Силлег.
- И, что же это за просьба, которая заставила вашего хозяина отправиться в путь?
- Видите ли, господин де Ля Фер, добрый приятель моего хозяина, велели, непременно, передать мадемуазель де Силлег несколько слов, всего несколько слов, но это, смею заверить, очень важно.
- Что ж, если мессир де Ля Фер не удосужился лично написать послание племяннице, то я могу предоставить возможность вашему хозяину изложить пожелания графа на бумаге, и заверяю, письмо будет безотлагательно доставлено послушнице Марии.
Небритое, обрюзгшее лицо возницы искривила странная улыбка.
- Нет, сестра, это невозможно, всё, что сказал граф, мой хозяин должен лично, на словах передать мадемуазель и услышать её ответ.
- Что ж, прекрасно, в таком случае, мы устроим свидание вашему господину, с сестрой Мари. На территории монастыря находиться помещение, специально предназначенное для подобных встреч. Там ваш хозяин, под присмотром, разумеется, может встретиться с послушницей Марией и передать ей на словах всё, что пожелает, а так же получить ответ.
- Ах, сестра, это тоже не подходит, дело в том, что мой хозяин калека, у него нет ноги, а костыль, с помощью которого он имеет возможность самостоятельно передвигаться, сломался, когда мы остановились в одном из трактиров близ Монмартра, будь он неладен!
Возница в отчаянии развел руками.
- Сам я, не совладаю, не дотащу господина до вашего «домика свиданий», быть может, здесь есть кто-нибудь из мужчин, ну, кто-нибудь, кто помог бы мне?
Привратница внимательно и сочувственно глядела, на измученного долгой дорогой, жалостно вещавшего мужчину. Задумавшись на несколько мгновений, она, наморщив лоб, с сожалением произнесла.
- На территории монастыря разрешено находиться только одному мужчине - садовнику. Но сегодня воскресенье, и он отправился в Понтуаз, к семье.
Невидимая, едва уловимая улыбка скользнула по губам незнакомца.
- Ах, как жаль! Что же за напасть?! Действительно воскресенье ведь сегодня!
После возгласа отчаяния, в глазах возницы, до сего момента излучавших кротость и смирение, появилось ещё и уныние. Но не прошло и мгновения как его приободрившийся взгляд, с какой-то призрачной надеждой, устремился сквозь решетку оконца.
- Скажите, сестра, а нельзя ли, хоть на миг, выпустить мадемуазель Мари за ворота? Сжальтесь над двумя несчастными путниками, один из которых калека, совершающих паломничества по святым местам.
Взмолился мужчина, молитвенно сложив на груди руки.
- Мой господин шепнет ей всего несколько слов. К тому же, кому-то из сестер все равно придется выйти за ворота, так как мой господин, как добрый христианин, желает передать пожертвования для вашего храма, во славу Господа нашего, от него лично и от благословенного графа де Ля Фер.
Привратница на мгновение задумалась, затем, сквозь решетку, с любопытством, осмотрела громоздкую карету, стоящую не далее дюжины туазов от ворот, после чего затворила оконце. Тут же из-за ворот, до кучера донеслось довольно продолжительное бряцанье, на сей раз, тяжелых засовов. И вот, наконец, низкая дверца, едва достигающая среднего человеческого роста, отворилась, и на пороге появилась всё та же монахиня. Она строго, будто с укором, оглядела возницу, затем приблизившись к карете, громко и властно произнесла:
- Я желаю взглянуть на того, кто прибывает в салоне экипажа.
Кучер бросился к дверце, и, словно олицетворение самой любезности и покорности, едва ли соответствующие его свирепому виду, отворил её. Заглянув вовнутрь, цистерцианка увидела одноногого мужчину преклонных лет, раскинувшегося на сиденье грубого замша, натянуто улыбнувшегося молодой привратнице. Судя по грубым чертам лица, копне нелепо подстриженных волос, и плохо скроенному платью, пошитому из недорогого сукна, в незнакомце угадывался скорее небогатый буржуа, либо торговец средней руки, чем дворянин. Увиденное несколько смутило монахиню, невзирая на то, что она понимала - граф де Ля Фер, к слову известный здесь не понаслышке, так как неоднократно навещал племянницу, мог дать подобное поручение кому угодно, даже если чудной неопрятный вид этой персоны, не соответствовал представлению о графском посланнике. И все же, привратница с нескрываемым недоверием рассматривала незнакомца, по крайней мере, до тех пор, пока он не заговорил. С первых слов, произнесенных одноногим господином, на вид являвшимся заурядным неотесанным мужланом, девушка, неожиданно для себя, прониклась вначале доверием, а затем и
состраданием, разглядев в сем малопривлекательном человеке благожелательного несчастного калеку, чей голос столь убедительно и успокаивающе подействовал на молоденькую цистерцианку.
- Мир тебе, дитя мое.
Кротко произнес путник. Девушка ответила неуверенным кивком.
- Будь добродетельна сестра, и Всевышний не сможет не вознаградить тебя за это.
Странная улыбка, исказила уродливое лицо мужчины, но мелодия, звучавшая в его голосе, вмиг всё переворачивала с ног на голову, преображая омерзительный хищный оскал в благостные черты страдальца и праведника. Большие серые глаза монахини, с интересом и участием, взирали на благочестивого калеку.
- Мы, со слугой, по велению сердца и по зову Господа, следуем из Бургундии, где обращались за помощью и снисхождению к святому Бернару в аббатствах Пинтиньи, Ла-Ферте и Сито. Но по дороге в Шампань, куда направляемся, чтобы предаться таинству молитв в монастырях Клерво и Моримон, нам, выпала честь выполнить просьбу достопочтенного графа де Ля Фер, отчего пришлось сделать небольшой крюк, чтобы исполнить благостную сию миссию, и встретиться с госпожой де Силлег, которая, как нам известно от её дядюшки, до настоящего времени, прибывает в святой обители, благословенном Мобюиссоне.
Мужчина, осенив себя крестным знамением, узрев через дверной проем один из шпилей аббатства, увенчанный крестом, продолжил.
- Сестра моя, я человек глубоко верующий, добрый христианин и истый католик. Злой недуг сковал меня, милое дитя, оттого я и направляюсь в Клерво, где намерен сорок дней и ночей молить о спасении собственной души, ровно, как и о душах всех правоверных христиан, и своего духовного покровителя святого Бернара Клервоского. Посему прошу вас, сжальтесь над бедным изувеченным человеком, не дайте погибнуть ему от угрызений совести, как не исполнившему просьбу любимого друга. Просьбу, которая для меня священна, как сама дружба.
Блестящие от слез глаза незнакомца, вызвали трепет сострадания в душе молодой монахини.
- Да, и вот ещё что, примите пожертвования от жалких рабов Божьих.
При этих словах, мужчина, морщась, очевидно от боли, донимавшей его даже при незначительных движениях, достал из небольшого обитого медью сундука, стоявшего на полу кареты, кожаный кошелек, туго набитый монетами и протянул его цистерцианке.
- Это, сестра, наше с графом скромное пожертвованье, во славу Господу нашему и святой Богородице, Деве Марии.
Девушка, приняв деньги, негромко проговорила:
- Да прибудет с вами Бог. Но вы не представились, почтенный господин, чье имя следует упомянуть в молитвах, произнося его наряду с благородным именем графа де Ля Фер?
Человек, сидящий в карете, на мгновение задумался, что было расценено монахиней как излишняя скромность, не позволявшая простолюдину поставить свое имя наравне с именем Его Сиятельства графа.
- Граф де Вард, сестра моя.
Вдруг произнес незнакомец. Разглядев на лице цистерцианки недоумение, он добавил:
- Пусть вас не смущает моё скромное платье, ведь я путешествую инкогнито, желая предстать перед Господом и его слугами в столь непритязательном облачении, к коему призывают моя кротость, и смирение, не позволяющие жалкому рабу Божьему, даже в таких мелочах как костюм, возвыситься над простолюдинами, коих Всевышний сотворил подобными, а значит равными дворянам перед лицом Творца.
Вполне удовлетворившись объяснениями набожного графа, монахиня кивнула.
- Простите Ваше Сиятельство, но вам придется некоторое время подождать, так как подобная просьба может быть удовлетворена лишь с разрешения матери настоятельницы. И если вы согласитесь дождаться, то я вынуждена буду оставить вас и тотчас направиться за разрешением к ней.
- Ну, конечно, конечно, я понимаю, порядок есть порядок.
Безропотно заверил калека.
Прошло немногим менее получаса, как уже знакомая дверца, монастырских ворот, отворилась, и на пятачке, перед громоздкой полукруглой аркой, где стояла карета одноногого графа, появилась привратница в сопровождении статной и угрюмой монахини, средних лет. Грозная цистерцианка, коей, очевидно, аббатиса поручила проследить за соблюдением всех правил свидания, внимательно огляделась, бросив подозрительный взгляд на пролегавшую близ ворот дорогу; экипаж, с выгоревшей на солнце бледно-сиреневой крышей, запряженный четверкой серых в яблоках рысаков; кучера, дремлющего на козлах. Не заметив ничего, что могло бы вызвать её подозрение, она подала знак двум монахиням, сопровождавшим молоденькую особу, в длинной льняной рясе. Девушка в скромном одеянии, которая, несомненно, являлась мадемуазель де Силлег или сестрой Мари, как называли за стенами святой обители виконтессу де Монтрей, под взыскательными взорами шести пар глаз, нерешительно приблизилась к карете, не отваживаясь отворить дверцу. Но вдруг, будто робость юной особы была замечена и воспринята как руководство к действию, дверца кареты распахнулась без
её помощи и два дюжих молодца, подхватив под руки мадемуазель де Силлег, втащили её вовнутрь. Притворявшийся дремлющим возница, в тот же миг, щелкнул кнутом, и четверка жеребцов сорвалась с места, увлекая за собой экипаж и поднимая столбы пыли, за считанные мгновения, скрывшись на извилистой дороге, оставив у ворот Мобюиссона, трех растерянных цистерцианок, с отчаяньем провожающих взглядами удаляющуюся карету.
ГЛАВА 16 (110) «ТАИНСТВЕННЫЙ ГВАРДЕЕЦ»
ФРАНЦИЯ. ПАРИЖ.
Ранним утром, к особняку графа де Ла Тур, с улицы Двух экю, через затерянную в густой листве калитку, что вела на песочную аллею, желтой полоской разрезающую сад, устремленную к двери черного хода, вошел мужчина, закутанный в длинный до самых пят плащ с капюшоном, укрывавшим лицо незнакомца. Оказавшись за оградой, он замедлил шаг, будто прислушиваясь, как где-то, совсем близко, за изгородью, пушистыми шапками кустарника и фруктовых деревьев, доносились звуки пробуждающегося Центрального рынка, клоаки «Ле Аль», которая никогда не спит, лишь прибывая в полудреме, но даже в этом состоянии извергающая смрад и злословие.
…Одинокая словно предрассветный призрак фигура утреннего гостя, преодолев узкую садовую аллею, приблизилась к ступеням крыльца, где меж горшками, весьма редкого вида рододендрона, виднелась усеянная медными заклепками, неприветливая дверь особняка. Вдруг, очевидно узрев ещё издалека приближающегося человека, на крыльце, появились два дюжих лакея, недобро, с подозрением глядя на незнакомца. Один из молодцов, сжимавший в ладонях покрытое заклепками древко венецианской глефы^1^, угрожающе проревел:
- Вы сударь вероятно заблудились?!
Человек, облаченный в плащ, остановился, и, не сбросив капюшона, а значит, не пожелав раскрыть своё лицо, будто сие являлось обязательным условием некого ритуального шествия, произнес:
- Я желаю видеть вашего хозяина, графа де Ла Тура.
Слуги удивленно переглянулись.
- Но мы не были предупреждены о чьем либо визите, а значит…
- Тебе сказано, болван, отведи меня к хозяину, да побыстрей!
В возгласе гостя послышались раздражение и угроза. На шум, из-за двери, появился метр Лепелетье, неспешно вышедший на крыльцо. Наспех одетый секретарь, с всклокоченными волосами, торчащими из-под ночного колпака, с любопытством и некоторым пренебрежением взирал на человека, явившегося в такую рань к его господину, подозревая, что это либо сумасшедший, либо враг, задумавший некую утонченную гнусность.
- А вы, милостивый государь, не шумите, и не извольте беспокоиться, не то мы сейчас же кликнем стражников, и вы не успеете оглянуться, как окажитесь в подвалах Шатле.
Нагнув голову, и переваливаясь с ноги на ногу, словно старый белоголовый сип, он, спускаясь по ступеням, продолжил:
- К тому же, чтобы представить вас Его Сиятельству, я должен знать ваше имя и видеть лицо, для того, чтобы убедиться соответствует ли названное имя, личности того, кто прячется под складками мантии?
Рука секретаря потянулась к капюшону, с тем, чтобы сорвать его с лица таинственного незнакомца, как Лепелетье вдруг разглядел под полами мантии, красный плащ кардинальского гвардейца.
- Хватайте его, это враг!
Едва успел прокричать встревоженный секретарь, как получил сильный удар по голове, латунным набалдашником рукоятки пистолета, после чего тут же лишился чувств, навзничь растянувшись на ступенях. Лакеи с ужасом наблюдали как кровь Лепелетье, залила его бледное лицо, стекая на белоснежный ворот ночной сорочки, видневшийся из-под шерстяной домашней куртки. Послушно бросив оружие, под чернеющими отверстиями пистолетных стволов, словно по мановению волшебной палочки, оказавшихся в руках гостя, оба слуги отступили на шаг, прижавшись спинами к стене.
- Я же приказал, ведите к хозяину!
Злобно прошипел незнакомец.
Держа на мушке лакеев, человек проследовал за ними в небольшую полумрачную прихожую, куда спускалась тяжелая каменная лестница. Как только за спиной гостя, со скрипом затворилась тяжелая кованая дверь, откуда-то сверху, из-за массивных перил, послышался шум и прорезался тусклый свет. В скором времени, на ступенях, появился испуганный граф де Ла Тур, прячущийся за спинами, лакея, сжимавшего в вытянутой руке медный подсвечник, проливающий свет пяти свечей на полутемную лестницу, и мажордома Мукашёна, грузного краснолицего увальня, средних лет, державшего в дрожащих руках аркебузу и не подожженный фитиль.
- Ла Тур, у меня нет времени играть с вами в прятки!
Громко и повелительно произнес незнакомец, казалось, ничуть не удивившись подобному приему.
- Лучше отправьте ваших холуев на помощь секретарю, который истекает кровью на крыльце.
От того, что граф узнал по голосу того, кот явился к нему без приглашения в столь ранний час, в его глазах к испугу, прибавилось ещё и изумление. Он выпрямился, будто не понимая, как себя следует вести, вымолвив, с большим трудом.
- Как… это вы?! Здесь?!
- Да, это я, и давайте, на сей раз, обойдемся без имен.
Отдав распоряжения лакеям, касательного раненного Лепелетье, взволнованный де Ла Тур с незнакомцем, удалились в кабинет графа, во втором этаже. Оставшись наедине, гость сбросил свой черный балахон, под которым скрывался плащ кардинальских телохранителей, и уселся в кресло, в углу комнаты. Граф, будто узрев в действиях визитера возможность для возмущения, прошипел.
- Вы с ума сошли! Явиться ко мне в особняк, без предупреждения! Вы решительно потеряли рассудок!
- Оставьте, граф, не время для вздохов и причитаний. У меня не было другого выхода. Через несколько часов я вместе с людьми «Красного герцога» отправлюсь в Анжу, но перед этим, я не мог не встретиться с вами.
- Что-то важное?
- Я толком ничего не знаю. Слышал лишь, что, то ли отец Жозеф, этот серый кардинал, то ли де Вард, где-то отыскали весьма любопытную особу. До меня не раз доходили слухи, о том, что шпионы Решилье, охотятся за какой-то девчонкой. Что сия мадемуазель имеет некое отношение к Черному Графу, и именно этот факт, вызывает у Его Преосвященство неуемный интерес к сей персоне. И вот они отыскали её. Теперь эта девица, под охраной небезызвестных вам анжуйцев - де Сигиньяка и де База, направляется в Анжер. Имя сей особы - Камилла Ванбрёкелен.
- Так-так, весьма любопытно, весьма.
- Могу лишь добавить, что это ловушка. Я не знаю, зачем нужна эта девица Черному графу, но уверен, что она его весьма интересует. А если дело обстоит именно так, то господин призрак непременно попытается её отбить. Вот тут-то и захлопнется крышка «мышеловки», так ловко устроенной кардиналом.
- Значит, ловят на «живца». Что ж, Его Высокопреосвященство большой мастак на подобные выдумки.
Ещё немного поразмыслив, граф произнес:
- Если всё так, как вы говорите, полагаю, нам следует не упустить свой шанс. Эта девица - ключик к Черному графу.
Встретившись взглядами, собеседники заговорщически улыбнулись друг другу.
- Мне пора.
Поднявшись с кресла, сообщил гость, надевая свой балахон. Он уже взялся за ручку двери выходившей на лестницу, когда услышал за спиной голос графа:
- Что ж, тогда до встречи в Анжере.
****
После того как лакеи возглавляемые мажордомом перенесли раненного Лепелетье в комнату несчастного, секретарь пришел в себя. Он стонал и беспрерывно бормотал, что-то невнятное себе под нос, пока, наконец, не распознал среди графской прислуги, хлопочущей о его здоровье, метра Мукашёна.
- Мукашён, это вы?
Прошептал секретарь.
- Да, метр Лепелетье, это я.
- Заклинаю вас, заклинаю …
Мажордом поднес ухо к пересохшим губам секретаря, откуда вырывались стоны вперемешку со словами.
- …мне конец, сударь, конец…я прошу вас, пригласите священника.
- Да ну, что вы, право слово, я послал за доктором, мы верим, вы непременно поправитесь…
- Нет, нет, сударь мой, не перечьте мне!
Слабым голосом прервал его секретарь.
- Я чувствую что умираю, найдите Бога ради духовника, я должен исповедоваться. Не забывайте - просьба умирающего священна.
Мажордом сочувственно взглянул на несчастного Лепелетье, и так громко, чтобы он, не смог не услышать, произнес:
- Гарель, бездельник, поспеши найти священника для метра Лепелетье! Да поторопись, если он отдаст Богу душу без святого причастия, ты отправишься следом за ним на Небеса!
Словно ошпаренный, худосочный провансалец Гарель выскочил на пустынную улицу, раздумывая в какую сторону ему следует направиться, чтобы поскорее отыскать священника, тем самым сохранив себе жизнь. Вдруг со стороны Ле Аль, показалась фигура высокого мужчины, облаченного в рясу. «Вот так удача!», мелькнуло в голове у лакея, после чего он ринулся навстречу святому отцу, в котором читатель без труда мог бы распознать падре Локрэ.
Капеллан, после внезапной потери единомышленников, с которыми связывали одни из наикрепчайших уз, притягивающие друг к другу золотыми оковами, оказался в затруднительном положении. С одной стороны, он разгадал и сумел отыскать заветный медальон в виде меча, служившего футляром для части плана, сокровищ тамплиеров, что, несомненно, приблизило его к разгадке в поисках клада. С другой же, он лишился общества господина Лавальера, того единственного, кто, очевидно, имел ответ - как действовать далее. К тому же, у него почти не оставалось денег, чтобы продолжать снимать комнату и столоваться в «Зеленом лисе», впрочем, как и в любом другом заведении «Города лилий». От стремительно развивающихся событий, захлестнувших капеллана, столь неожиданно вырванного из мягких лап спокойной и размеренной жизни, проистекавшей в Труамбере, у Локрэ закружилась голова. «Вот так незадача…» - размышлял он, ковыляя по утреннему городу - «…кто бы мог подумать, что гибель этого проходимца д'Анжа и заточение грубияна де Лавальера, приведут меня в столь затруднительное положение? Чего доброго, день, другой и я стану жалеть о
том, что с этими господами приключилась беда. Мне посчастливилось добыть ещё один амулет, я владею двумя из четырех частей карты открывающей путь к несметным сокровищам рыцарей Храма, но не имею представления, что с этим делать?»
Размышления отчаявшегося капеллана прервал голос лакея Гареля, ворвавшийся в темные лабиринты его мыслей, как внезапный луч яркого света проникает в сумеречный подвал.
- Ваше преподобие, простите жалкого раба Господа нашего…
Священник взглянул на худосочного молодца глазами человека мгновение назад выведенного из обморока, непонимающе хлопая глазами.
- …я служу в доме Его Сиятельства, графа де Ла Тура! Сегодня утром произошло несчастье, вследствие чего умирает раненный человек! Молю вас, не откажите! Исповедуйте несчастного, прежде чем он отправится в последний путь!
Слова худощавого молодца, облаченного в ладную лакейскую ливрею, а так же титул графа, коим обладал хозяин сего юноши, тут же сложились в мозгу у Локрэ в стопку сверкающих ливров, которые ему вполне уместно потребовать если не у хозяина, то у дворецкого, который, несомненно, располагает подобной возможностью. «Как это кстати, весьма своевременно сей грешник надумал покинуть наш суетный мир» - Подумал капеллан, произнеся вслух:
- Это священный долг каждого служителя Господа, сын мой. Ведите меня.
Вымолвил падре, осенив себя крестным знамением.
Вскоре, взволнованный Гарель, отворил, перед священником, дверь в комнату, где умирал графский секретарь. Локрэ, остановившись у края кровати, смиренно сложив на груди руки, прикрыв глаза, принялся беззвучно лепетать соответствующую молитву. Произнеся, наконец, «Amen», он устремил благочестивый взор на отходящего в мир иной. Мужчину лежавшего в окровавленной постели, поддерживал под голову дюжий лакей, облаченный в такую же ливрею как и молодец, препроводивший капеллана в графский особняк. Рядом, на массивном табурете, выполаскивая в алой от крови воде, льняные лоскуты, коими обтирал несчастному лицо, сидел тучный мужчина средних лет, облаченный в дорогого сукна ливрею, расшитую серебряными позументами с множеством сверкающих пуговиц. «Вот, кто заплатит мне за труды» подумал Локрэ, глядя на мажордома.
- Как имя несчастного?
Кротко спросил капеллан.
- Антуан, святой отец, Антуан Лепелетье.
Ответил мажордом, приложив влажный компресс ко лбу застонавшего секретаря.
- Carissimum Antoine tibi credere Deo, qui creavit omnipotens et vos ut conditori suo venit.
Et ideo ex hac vita ad deserta beata virgine Dei et omnium sanctorum angelorum caeli. Etiam nisi Christus…
Молитвенно сложив руки, капеллан монотонно загнусавил, как вдруг брови его взлетели вверх, а глаза округлились.
- Как вы сказали имя умирающего?!
Воскликнул падре, будто усмотрев в сем имени нечто невероятное. Лакеи и мажордом удивленно уставились на человека в рясе, после чего смущенный Мукашён промямлил:
- Метр Антуан Лепелетье.
Локрэ бросился к кровати, схватив за руку несчастного секретаря.
- Антуан, Антуан, вы ли это?!
Лепелетье услышав голос капеллана, с трудом повернув голову, приоткрыв глаза.
- Узнаете ли вы меня, не забыли ли?
Затуманенный взор раненного прояснился, после того как в его мозгу, облик представший пред ним был извлечен из-под множества имен и событий, наложившихся с юношеских лет, один на другой, скрыв под толщей слоев разнообразных ликов, знакомые с детских лет образы.
- Это вы, Атанас?
С трудом ымрлвил он. Локрэ схватил руку секретаря, поцеловал её, прижав к груди, как нечто дорогое, в свое время безнадежно утерянное, и только сейчас, по счастливой случайности, так внезапно вновь обретенное.
В этот миг, в комнату вошел доктор, личный врач месье графа, метр Боторильяк, за которым, вопреки упадочническим настроениям секретаря, послал мажордом. Осмотрев раненного, эскулап вынес сколь категоричный, столь оптимистический вердикт:
- Вашему здоровью, тем более жизни, милейший метр Лепелетье, ничего не угрожает. Череп цел. Крови немного потеряли, ну, да это не смертельно. Я оставлю вам лекарство, и распишу его применение, через неделю будете в порядке.
Доктор в сопровождении мажордома вскоре удалились, а Локрэ, все не мог выпустить из рук, вялую кисть Лепелетье.
- Вот видите, милый друг, вы, хвала Всевышнему, вскоре поправитесь, и я смогу навещать вас.
- Нет-нет, любезнейший Атанас, не покидайте меня в столь тяжкую минуту. Мне в ближайшее время не разрешат подниматься с постели, и я хотел бы просить вас, остаться со мной хотя бы на это непродолжительное время. Нам с вами о стольком следует поговорить, о стольком вспомнить. Я не желаю вас никуда отпускать! Останьтесь, прошу вас.
Улыбка в коей утопали нежность, и признательность легкой тенью озарила лицо капеллана.
1 Глефа (фр. glaive) - вид древкового пехотного холодного оружия ближнего боя.
ГЛАВА 17 (111) «БАРСУЧЬЯ НОРА»
ФРАНЦИЯ. НОРМАНДИЯ.
Одноосная коляска, запряженная крепкой нормандской лошадкой, подгоняемая покрикивающим на каурую кобылу Дидье, несла беглецов, виконтессу де Шампо с малышом Шарлем, по лесной дороге, в неведомом им направлении. Уже смеркалось, когда усталые путники, прибыли на постоялый двор «Барсучья нора», довольно странно, для подобного заведения, располагавшегося посреди густого букового леса. Небольшая харчевня, конюшня, она же сарай и две низкие постройки, громоздились за довольно высокой оградой, зияющей покореженными бойницами в небрежной каменной кладке. Постоялый двор, стоял на перекрестке двух дорог, очевидно, в значительном отдалении от тех мест, где за умеренную плату, можно получить ужин и ночлег.
Каурая кобыла, из монастырской конюшни, звеня упряжью, вкатила коляску с тремя пассажирами и немногочисленными пожитками на квадратный двор «Барсучьей норы». Дидье натянув повод, остановил лошадь. Невзирая на то, что из харчевни слышались голоса, встречать гостей не торопились, и лишь фырканье усталой лошадки, нарушали тишь лесной глуши. Возле распахнутых ворот конюшни, откуда доносились похрюкивание и блеяние, стояла распряженная крытая повозка, устало опустив отшлифованную упряжью оглоблю. В дверном проеме таверны, мелькнул блеклый свет фонаря, после чего на пороге появилась пожилая женщина в светло-сером холщевом чепце, крестьянской блузе, длинной коричневой юбке, складки которой скрывал короткий льняной передник. Она остановилась на пороге, подняв над головой источник света, пытаясь разглядеть тех, кто в столь поздний час, посетил их скромное прибежище. Различив в сумерках силуэт женщины с младенцем она, обернувшись так, чтобы её окрик услышали внутри фахверковой постройки, воскликнула:
- Эй, Проспер, Трюш, поспешите сюда, да побыстрей!
Те к кому обратилась хозяйка харчевни, не заставили себя долго ждать. Из дверного проема, вскоре, появились двое мужчин, устремившись, вслед за женщиной, к коляске, на которой прибыли гости. Приблизившись к повозке, в тусклом свете фонаря, трактирщица, сумела распознать в девушке, прижимающей к груди спящего ребенка, особу дворянского происхождения, что заставило её обратиться к гостье должным образом.
- Ваша Милость, позвольте мне помочь вам.
Произнесла она, передав фонарь одному из мужчин, после чего, приняв на руки спящее дитя, отдала команду.
- Трюш, помоги вознице, а ты Проспер, отнеси вещи Её Милости в дом.
Не расставаясь с ребенком, которого сжала в объятиях, она обратилась к Инесс.
- Ваша Милость, извольте следовать за мной, я проведу в вашу комнату.
Женщины исчезли во мраке и уже через несколько мгновений оказались на пороге небольшого крестьянского домика, под соломенной крышей. В довольно просторной, чисто убранной комнате, куда хозяйка привела виконтессу, горела единственная свеча, едва ли позволившая гостье, разглядеть место ночлега. Но после того, как трактирщица, уложив ребенка на мягкую перину, поднесла трепещущий лепесток пламени к фитилям полдюжины толстых сальных свечей, возвышавшихся на оловянном шандале, помещение наполнилось желтоватым светом, Инесс оценила уют и строгость простого крестьянского жилища. Душевность и доброжелательность, исходящие от благочестивой, и в то же время, по-матерински, суровой, простой крестьянской женщины, казалось, распространялись и на стены помещения, где она находилась, так же как и на всё прочее, окружающее эту удивительную женщину. Свет, заполонивший комнату, дал возможность осмотреться не только виконтессе, но и трактирщице, внимательно оглядеть девушку явно дворянского происхождения, которая в сопровождении слабоумного возницы, на полуразвалившейся двуколке, без охраны, путешествовала по ночному
лесу. Она тяжело вздохнула и произнесла.
- Ваша Милость, мне отчего-то кажется, что не стоит допытываться о вашем имени. Да и нам это ни к чуму. А вот меня, вы можете называть тетушкой Клер.
Девушка потупила взор.
- Спасибо вам милая тетушка Клер. Я не много видела постоялых дворов, но подобного радушного приема не испытывала даже в некоторых особняках. Вы наверняка поселили нас в лучших покоях.
Трактирщица устало улыбнулась.
- Где вы видели мадам, чтобы в трактирах спали на перине? Я уступила вам мою комнату, ведь ваша девочка ещё очень мала, а значит, требует особого ухода.
- Это мальчик.
Тетушка Клер, беззвучно, чтобы не нарушить сон ребенка, всплеснула в ладоши.
- Бог мой, чистый ангелок! Его золотые кудри, натолкнули меня на мысль, что он девочка.
Обе женщины улыбаясь, глядели на дремлющее дитя.
- Погодите, я сейчас принесу ему теплого козьего молока.
Тетешка Клер заторопилась, исчезнув за дверью. Инесс огляделась, и, почувствовав из распахнутого окна легкое дыхание свежего ветерка, затворила дощатые ставни. Послышался негромкий стук в дверь. Чтобы не разбудить ребенка, девушка не произнеся ни слова, отворила дубовую створку. На пороге стоял мужчина лет сорока, невысокого роста, крепкого телосложения, сжимавший в руках дорожный сундук и кофр, принадлежавшие виконтессе.
- Ваши вещи, мадам.
Будто робкий слуга, произнес он.
- Спасибо, сударь, поставьте у стола.
Исполнив приказание гостьи, человек выпрямился и произнес:
- Моё имя, Паскаль Блеру^1^. Мы с матерью и братом, являемся хозяевами, сей лесной крепости.
На его суровом лице, изуродованном шрамом, промелькнула добродушная улыбка. Инесс, услышав имя мужчины, так же улыбнулась в ответ.
- Так вот где кроется разгадка названия вашей милой крепости, как вы соизволили назвать сие милое прибежище.
Трактирщик поклонился. В это время вошла тетушка Клер, поставив на стол глиняный кувшин, наполненный молоком. Узрев желание матери позаботиться о младенце, Блеру негромко предложил:
- Я хотел бы пригласить вас отужинать в нашем трактире. Трюш приготовил жаркое из зайца, подстреленного сегодняшним утром, а так же отведать сидра или вина. Невзирая на нашу глушь, в погребе имеются несколько бочонков неплохого анжуйского.
- Благодарю вас, любезный господин Блеру, но я не могу оставить сына…
- Что вы, Ваша Милость, не извольте беспокоиться! Моя мать присмотрит за малышом, к тому же вам не мешало бы отужинать и отдохнуть с дороги.
Под добродушными взглядами матери и сына, Инесс не устояла.
- Ну, что ж, пожалуй, вы правы, не мешало бы подкрепиться. Ведь у меня с самого утра маковой росинки во рту не было.
В сопровождении старшего из братьев Блеру, очень скоро, виконтесса оказалась под низкими сводами харчевни. Обеденный зал, если так можно назвать помещение, в котором оказалась гостья с провожатым, представлял собой небольшую комнату, где посредине стоял грубо сколоченный стол, окруженный лишенными изящества несколькими скамьями и табуретами. Под одной из стен, возвышался вросший в глиняный пол очаг, сложенный из огромных камней, где на металлическом крюке, висел над огнем черный от копоти казан, из которого доносились ароматы заячьего жаркого. Стены харчевни были увешаны связками из головок чеснока и букетами неведомых виконтессе трав. Под висящим на веревке копченым окороком, стоял маленький столик, где, на столешнице, меж долек нарезанных овощей, виднелась буковая доска, для разделки тушек птицы и мелкой дичи. За деревянной перегородкой, отделявшей описанное помещение от небольшой пристройки, виднелась дровяная плита, так же сложенная из бутового камня, разместившая на своей черной, металлической поверхности несколько некогда сверкающих медью кастрюль, позвякивавших крышками, приводимых в едва
уловимое движение парами, вырывающимися изнутри посудин.
В харчевне было пустынно, лишь в торце стола сидели трое. Возле худощавого старика, в старенькой потертой куртке из непромокаемой ткани, какие носят нормандские рыбаки, Инесс узнала одного из мужчин встретивших её во дворе «Барсучьей норы», а так же Дидье, с аппетитом, уплетающего жаркое, из глиняной миски. Увидев женщину, в обществе хозяина харчевни, мужчины поднялись, поприветствовав виконтессу поклонами. И лишь Дидье бросился к её ногам, выражая столь нелепую благодарность, очевидно за то, что оказался в столь прекрасном месте, где так вкусно кормят. Взволнованный юноша твердил что-то невнятное, размахивая ломтем хлеба и тыча пальцем в мужчин, разделявших с ним ужин.
- Хорошо Дидье…я поняла, тебе здесь нравится. Я очень рада за тебя. Иди, поешь. Иди, будь любезен.
Вняв просьбе «хозяйки», которой он с тех пор как покинул приют, подчинялся беспрекословно, Дидье вернулся к трапезе, в компанию мирно беседовавших мужчин. В это время, Проспер, где-то раздобыл допотопное кресло, времен Карла IX^2^, и украшенного тонкой, довольно изысканной резьбой, предложив его родовитой гостье.
Как только Инесс уселась за стол, перед ней появилась девочка лет четырнадцати, по всей видимости, присланная метром Блеру, чтобы прислуживать за ужином, дворянской особе. Перед виконтессой, на оловянном блюде, очевидно лучшей посуде имеющейся в трактире, появилось хваленое заячье жаркое, украшенное зеленью, а так же ваза с фруктами. Метр Блеру, поставил на стол глиняный кувшин, наполненный белым анжуйским, из винного погреба «Барсучьей норы», как и обещал гостье.
- Прошу вас, Ваша Милость, не взыщите за скромный стол лишенный даже самого малого выбора вин, но…
- Я прошу вас, господин Блеру, не извиняйтесь. Ваше угощение, быть может, это самое приятное, что со мной случилось за последнее время.
Исполненный учтивости, трактирщик поклонился.
- Не смею более мешать, Ваша Милость.
- Постойте…
Остановила девушка учтивого нормандца.
- Я могу просить у вас об одолжении?
- Что угодно, мадам.
- Вы не согласились бы разделить со мной трапезу?
Услышав пожелание молодой особы, Трюш, брат Проспера и старик, переглянувшись, засобирались, приняв решение не смущать гостью.
- Что ж, друг мой Трюш, пора мне отдыхать.
Вымолвил старик, хлопнув по плечу младшего Блеру. Трюш не без удивления оглядев гостью и брата, ответил:
- Пойдемте старина Бельморшан, матушка приготовила вам постель…
- Нет-нет, я буду ночевать в конюшне, на свежем сене, рядом со своими лошадками, и вот этим молодцом, ежели он пожелает?
Старик потрепал за ухо, улыбнувшегося, малыша Дидье.
- Но…
Трюш попытался развенчать надежды старика на ночлег в сарае, но услышал уверенный отказ.
- Никаких возражений! Если ты хочешь быть добр до конца, можешь предложить мне, перед сном кружечку сидра, а я не откажусь.
Трюш развел руками.
- Ну, разумеется, перед сном непременно.
- Тогда пойдемте. Малыш Дидье, не составишь ли ты нам компании?
Дидье радостно закивал головой, а Бельморшан воскликнул:
- Вот и славно. Тогда пойдем. Ступай вслед за Трюшем, а я за вами.
Вскоре гомонливая троица скрылась во тьме двора, и лишь голос старика Бельморшана, а так же хохот захмелевшего Трюша, слышались из ночной мглы. Виконтесса окинула взглядом трактирщика.
- Скажите, а кто эта девочка, которая прислуживала мне?»
Спросила она, как только шум голосов стих под кровом просторной конюшни.
- Это моя дочь.
- Ваша дочь? А где же её мать?
Блеруа, сделав большой глоток вина, тихо ответил.
- Она умерла. Шесть лет назад, от болотной лихорадки.
На глазах у Инесс выступили слезы. Девушка вдруг вспомнила о своей, безвременно ушедшей матери, об отце, не желавшем понять её, о маленькой Шарло, оставшейся в полном одиночестве, на попечительстве жестокого тирана родителя.
- Мне очень жаль,…
Проспер кивнул.
- …вы бывший солдат?
Мужчина выказал изумление.
- А почему вы так решили?
- Шрам.
На лице Блеру проступила странная улыбка, исполненная боли и жестокости.
- Знаете…
Произнес он как-то обреченно.
- … недавно мне приснился странный сон, будто иду я по ночному лесу и вижу, как маленький лесной кролик, спасается от филина. Схватил я бедолагу и спрятал под куртку, а филин вьется, вот-вот на меня набросится: «Отдай, мол, мою добычу». Испугался я, уж не знаю, что делать? Вдруг смотрю, в дереве торчит топор. Схватил я его, замахнулся, а потом себе и думаю, а ведь у него, у филина, наверняка тоже детишки-птенцы есть, ему ведь их тоже кормить нужно? Пожалел я птицу…А в жизни, думаю, когда проснулся, так не бывает, один обязательно сожрет другого.
Он пристально поглядел на девушку.
- Вы правы, мадам, я был на войне. Как наемник, как солдат короля, такой же обездоленный, как и все прочие, кто делил со мной горести и лишения. Мы были всего лишь пушечным мясом, оторванными от родных изгоями, усмиренными побоями, лишениями и голодом, несомненно, осознавая, что нам никогда не увидеть проблеска надежды.
- Да, это глупое ремесло.
- Не бывает глупого ремесла, бывают глупые люди. И я благодарен одному из тех, кто даже в такой мерзости не утратил человеческого лица и вытащил меня из этого ада.
Блеру, наполнив вином кружки, сделал несколько глотков, словно посвятив их далекому другу, некогда спасшему нормандцу жизнь.
- Что война…золото, вот истинное зло. Золото убило людей больше чем сталь, свинец и огонь вместе взятые. Вот и вы, мне кажется, от кого-то бежите, разве здесь не замешан презренный металл или ещё какая-нибудь мерзость почище денег?
Поймав на себе взгляд трактирщика, Инесс не отвела глаз.
- Вы правы, господин Блеру, мы спасаемся бегством. Но те, кто хотят найти нас, охотятся не за золотом, они отнимут нечто более ценное, они лишат жизней. Если это те, кто я думаю, они не остановятся не перед чем. Единственное спасение, это бежать подальше отсюда, и укрыться, на время, за границей.
Проспер понимающе, участливо закивал головой.
****
Ранним утром, в комнату, где Инесс с сынишкой провела ночь, вошла тетушка Клер.
- Ваша Милость, пожалуйте выйти во двор…
- Что-то случилось?
Встревожено спросила девушка, спешно одеваясь.
- Не извольте беспокоиться, это Проспер просит вас по важному делу.
Когда Инесс вышла на низкое крыльцо, трактирщик ожидал её на ступенях. Ещё не рассвело, дневное светило, лишь слегка, робкими предрассветными лучами, разбавло влажную лесную мглу. Девушка съежилась, ощутив нежной кожей утреннюю прохладу, вслушиваясь в тихий голос Проспера.
- Мадам, я всю ночь думал о нашем вчерашнем разговоре…
На его суровом скуластом лице, изуродованном шрамом, задергался левый глаз, что вынудило нормандца, отвести пылающий взор от прекрасной виконтессы.
- …думал, чем бы я мог вам помочь.
Инесс с надеждой и нежностью глядела на человека, простого солдата, едва ли знакомого с ней, но, невзирая на это, проявившего искреннее желание помочь. Его сущность простолюдина, сурового и немногословного плебея, едва ли умевшего обращаться с женщиной, не приученного к жеманности, позерству и браваде, выдавала в нем того, на кого можно было положиться без всяческих сомнений и колебаний. Голос Проспера звучал четко и внятно.
- Вы изволили обмолвиться о бегстве за границу…и я, полагаю, придумал, как перехитрить ваших преследователей. Если, конечно, они не потеряли ваш след, и в скором времени появиться здесь.
- Господин Блеру, я тронута вашей участливостью, но не могу не предостеречь вас - люди, которые гонятся за нами, чрезвычайно опасны.
На лице Прспера появилась улыбка, будто он узрел в словах виконтессы нечто веселое.
- Значит, непременно появятся.
Процедил он, прекрывая ладонью, изувеченный глаз.
- А о нас можете не беспокоиться, мы сумеем постоять за себя.
Девушка кивнула, тем дав согласие выслушать план нормандца.
- Чтобы направить ваших врагов по ложному следу, я предлагаю двуколку с малышом Дидье, на которой вы прибыли сюда, направить по дороге, что ведет на юг. Даже если они настигнут его, малышу ничего не грозит, что с него взять. Вам же, следует продвигаться на север, к побережью. Тем самым мы собьем с толку преследователей, и выиграем время.
- Но как я доберусь до побережья?
- Я уже договорился со стариком Бельморшаном, он отвезет вас в родную деревню, что на побережье, а оттуда на лодке переправит в один из ближайших портов, Онфлёр или Довиль, где вы с ребенком беспрепятственно сядете на корабль и отправитесь куда пожелаете.
Не скрывая восторга, девушка произнесла.
- Вы просто мой спаситель, господин Блеру.
Пока малыш Дидье наслаждался завтраком, на дно его двуколки, запряженной каурой кобылой, положили несколько тяжелых камней и корзину со снедью, где под лоскутом льняной материи, таились до времени - краюха свежего крестьянского хлеба, добрый ломоть козьего сыра, с полдюжины головок чеснока и керамический бутылёк с молоком. Узрев столь тщательные приготовления, Инесс поинтероесовалась.
- Позвольте, метр Блеру, но зачем же в повозке камни?
- Если за вами гонятся бывалые люди, то по оттиску следа колес двуколки, на лесной песчаной дороге, они без труда определят, что коляска полегчала, и поймут, что вы более не являетесь спутницей малыша Дидье. Нам же, во что бы то ни стало, необходимо направить их по следу коляски. Поэтому следует лишить их сомнений - в двуколке, покинули «Барсучью нору», все те, кто прибыл сюда вчерашним вечером.
Через четверть часа, после того как малышу Дидье было велено возвращаться в Амбуйе, вследствие чего его двухколесная коляска отправилась по дороге ведущей на юг, в крытую повозку дядюшки Бельморшана, погрузили вещи виконтессы. Для малыша Шарля была устроена колыбелька, привязанная прочными пеньковыми веревками к дугам повозки, что избавляло малыша от тряски и давало возможность матери не утруждать себя, укачивая сына на руках. Два ладных першерона уже были запряжены в повозку, а папаша Бельморшан занял свое обычное место на передке, когда Инесс с благодарностью глядела на гостеприимных нормандских крестьян, так внезапно ворвавшихся в её отравленную бедствиями жизнь. Проспер, матушка Клер и Трюш, стояли посреди двора, молча переживая расставание со столь полюбившейся им особой. Сдерживая слезы, Инесс произнесла:
- Я очень благодарна вам за помощь и радушие, которое вы оказали несчастной девушке, намеревающейся убежать от прошлого…
Глядя во влажные глаза Клер, у Инесс покатились слезы. Она, стыдясь переполнявших её чувств, кивнув на прощанье, направилась к фургону. Проспер помог ей подняться, и девушка заняла место на дне повозки, устроившись на одном из сундуков. Скрипнули петли поднятого нормандцем борта. Послышался щелчок кнута, и фургон, дернувшись, медленно пополз в арку ворота. Клер, как и оба её сына, не сводили глаз с девушки, удаляющейся в повозке.
- Моё имя Инесс…
Не выдержав, воскликнула она.
- …Инесс де Лангр, виконтесса де Шампо!
Клер в окружении сыновей уже не могла сдержать слез, прикрыв ладонью дрожащие губы. Она успела лишь махнуть рукой, в ответ девушке, в тот же миг скрывшейся за поросшей мхом изгородью.
****
Ближе к полудню, у запертых ворот «Барсучьей норы» остановились три всадника.
- Эй, хозяин, открывай!
Закричал граф де Ферроль, взбешенный безрезультатной погоней. Открывать не торопились. Вскоре, над стеной, из небольшой башенки, что возвышалась слева от ворот, савойцы увидели человека, с аркебузой в руках.
- Какого дьявола нужно?!
Беззлобно крикнул нормандец.
- Мы ищем девчонку, что путешествует не двухколесной коляске, с ребенком и странноватым возницей!?
- А от меня вы чего хотите?
Ещё более равнодушно ответил Блеру.
- Её следы привели к воротам вашей фермы, быть может, скажешь, куда она направилась?!
- Отчего же не сказать? Вон, по той дороге, на юг, уехали ещё затемно.
Один из всадников направил коня в указанном трактирщиком направлении, скрывшись в чаще.
- Ну, гляди, если врешь!
Он махнул кулаком тому, кто говорил с ним из башенки. В ответ графу, из бойницы показался ствол аркебузы и рука с зажженным фитилем.
- Ещё одно слово и ваши друзья останутся без предводителя!
Всадник, что гарцевал на дороге, рядом с графом, обратился к своему господину:
- Ваше Сиятельство, я вижу свежий след повозки, что направилась из этой дыры в сторону побережья.
Бросив взгляд на глубокие колеи, оставленные тяжелым двухосным фургоном папаши Бельморшана, граф покачал головой.
- Нет Фаличетти, это всего лишь неуклюжая крестьянская телега, никак не легкая двуколка.
В этот миг показался всадник, отправившейся по дороге, которой удалилась коляска малыша Дидье.
- Милорд, он не соврал, есть след!
Все трое, не мешкая, заохотив шпорами усталых скакунов, умчались по дороге указанной трактирщиком, где был обнаружен след коляски малыша Дидье.
1 Blaireau (фр.), Блеру - барсук.
2 Карл IX (фр. Charles IX), Шарль-Максимильен (фр. Charles-Maximilien)27 июня 1550 - 30 мая 1574 - предпоследний король Франции из династии Валуа, годы правления 1560 - 1574.
ГЛАВА 18 (112) «ТОНКАЯ ДИПЛОМАТИЯ АББАТА Д'ЭРБЛЕ»
ФРАНЦИЯ. МОНАСТЫРЬ БЛИЗ ГОРОДА ПОНТУАЗ.
Когда, уже не столь яркое солнце, как в разгар лета, воцарилось в зените, щедро расплескав свои горячие лучи по бескрайним просторам старушки Франции, у ворот монастыря Мобюиссон, что немногим более четырех лье к северо-западу от Парижа, остановились четыре всадника. Один из них, что последний отрезок пути мчался во главе сего небольшого отряда, обернулся к товарищам и воодушевленно произнес:
- Ну вот, господа, мы и прибыли!
Атос соскочив с лошади, подошел к воротам святой обители и, обнаружив конец пеньковой веревки, привязанной к стальному крюку, торчащему из каменной изгороди над головой, дернул за неё с той пылкостью, которая сегодняшним утром преобладала в его душе. За воротами, откуда послышался звук колокольчика, приведенный в действие усилиями мушкетера, царила тишина. Не помышляя о том чтобы сдаться, граф, повторил нехитрую процедуру. Невзирая на то, что звон разносился по всей округе, ожидаемого результата это не принесло.
- Что за чертовщина!
Воскликнул дворянин, принявшись барабанить в дверь кулаком.
- Любезный друг, не упоминайте о дьяволе у ворот в святую обитель. Сейчас время обедни, наверняка, «невесты Христовы» предались самозабвенным молитвам. Так, что придется повременить, осуществив задуманное несколько позже.
Слова Арамиса, как это нередко случалось, вызвали приступ смеха у Портоса.
- Уж кому как не вам, разлюбезный будущий аббат, знать монастырские правила! Тем более монастырь то женский!
Не переставая хохотать, заметил великан. Арамис с некоторым пренебрежением смерил взглядом весельчака, обратившись к графу.
- Послушайте, Атос, эти ворота наверняка не единственные. Если вы не против, я попытаюсь найти иные подступы в сие царство благочестия и набожности? Я полагаю, следует отправиться вон туда.
Он указал на небольшую башенку, которая венчала арку одних из монастырских ворот.
- Эко дело, попытаетесь отыскать! И не мечтайте избавиться от меня, поедемте вместе, друг мой аббат!
Гигант вновь захохотал.
- Вы же, с д'Артаньяном, ожидайте здесь. В случае если нам повезет, и мы встретим более радушный прием, я пришлю за вами сего паяца. Но тогда граф, вы будете вынуждены угостить нас добрым старым бургундским.
С этими словами он ударил шпорами свою кобылу, направив животное к осязаемой цели.
- Эй-эй, а ну полегче, «ваше преподобие»! Кто это тут паяц?!
Взревел Портос, отправившись вслед за товарищем.
- Не огорчайтесь, друг мой, Арамис несомненно прав…
Только успел произнести юный гасконец, как маленькое окошечко отворилось, и личико молодой монахини мелькнуло в зарешеченном проеме.
- Ну, наконец-то!
Воскликнул Атос, приблизившись к отворенному оконцу.
- Сестра, мое имя граф де Ля Фер. Я прибыл из Парижа, за своей племянницей, Беатрис де Силлег, виконтессой де Монтрей.
Цистерцианка, будто узрев самого Люцифера, в ужасе захлопнула оконце.
- Да, что здесь черт возьми происходит!? Они издеваются надо мной! Или желают, чтобы я взял штурмом этот проклятый монастырь!
Прошло совсем немного времени, как послышался лязг засовов, и створка тяжелых ворот приоткрылась. На небольшую площадь, где томились в ожидании мушкетеры, вышли две «белые монахини». Одна из них, наша старая знакомая, которая, как вы помните, имела несчастье вести беседу с одноногим господином, впоследствии похитившим послушницу Мари, обреченно оглядела обоих мужчин, задав вопрос:
- Кто из вас граф де Ля Фер?
- Я граф де Ля Фер, собственной персоной!
Браво ответил мушкетер, сделав шаг на встречу цистерцианке.
- Месье, я хочу пригласить вас к Матери настоятельнице для конфиденциального разговора.
Понурив голову, произнесла она.
- Для разговора? Ну, что ж, если это необходимо, извольте.
Вымолвил мушкетер, с подозрением вглядываясь в мертвецки бледное лицо напуганной служительницы Господа.
- А, что это сестра у вас столь печальный вид? Что-то случилось? И где позвольте осведомиться моя племянница, почему меня не встречает?
Граф наморщил лоб, как будто догадался о чем-то страшном, о чем даже не решался подумать.
- Эй! Постойте! Что происходит?! Немедленно отвечайте, где Беатрис?! Что с ней?!
- Не стоит шуметь, месье. Извольте пройти к Матери настоятельнице, она всё объяснит.
Нервно потирая ладони, пролепетала цистерцианка, стараясь не смотреть в глаза мушкетеру.
- Да к дьяволу вашу аббатису!
Монахиня вздрогнула.
- Где! Где моя девочка?! Что с ней?! Отвечайте, пока я не разнес ваш проклятый монастырь!
- Не нужно так кричать, месье. Случилось горе. Вашу племянницу похитили.
Тихо произнесла она, понурив голову. Глядя на Атоса, могло сложиться впечатления, что ему на голову выплеснули ведро ледяной воды. Он замер в оцепенении, уставившись на цистерцианку, остекленевшим взглядом.
- Но как? Кто? Как это могло случиться?
Прошептал он. Монахиня, лишь пожала плечами.
- Когда это произошло?
На сей раз, совсем тихо произнес граф.
- Три дня тому.
Закрыв лицо ладонями, Атос взревел, словно раненный зверь. Монахиня участливо протянула к нему руку, желая дотронуться до сгорающего от ярости и бессилия дворянина, но, не решившись, лишь робко спросила:
- Вам нехорошо, месье?
Мушкетер медленно опустил обессилевшие руки, взглянув на цистерцианку покрасневшими, влажными глазами. В его взгляде было что-то от затравленного раненного хищника, готового совершить отчаянный бросок, нанести смертельный удар, быть может, последний в своей жизни. Монахиня в ужасе отшатнулась и чтобы не упасть, сделав несколько шагов, попятилась к воротам. Атос медленно огляделся, будто пытаясь понять, где он находится. Затем молниеносно вскочил в седло.
- Эй, Атос, куда же вы!?
Воскликнул изумленный д'Артаньян. Но Атос даже не взглянул на него, лишь крикнув на скаку, вонзив шпоры в бока рысаку.
- Не ищите меня! Дождитесь Арамиса и Портоса! Встретимся в Париже!
Гасконец проводил недоумевающим взглядом скрывшегося в клубах пыли всадника. В этот миг, вернулись Арамис и Потртос.
- Ну, что ж, господа, мы с Портосом заслужили бургундское.
Сияя лучезарной улыбкой, заявил Арамис. Но, как только шевалье увидел озадаченного д'Артаньяна и испуганных монахинь, радость мгновенно улетучилась с его вылощенного лица, и он встревожено произнес:
- Что здесь происходит? Где Атос?
Ещё, казалось, не до конца осознав случившегося, пожав плечами, юный мушкетер, с сильным гасконским акцентом, особо проявлявшимся в минуты волнения, невнятно промолвил:
- Видите ли, господа, мадемуазель де Силлег, виконтесса де Монтрей, похищена.
Он, будто не понимая сам, о чем говорит, уставился на явившихся друзей, изумленно добавив.
- Сам же, граф, отправился в Париж.
- Как похищена?! Кто посмел?!
Очнувшись от обескуражившей его новости, заорал Портос. Сморщившись от звуков, извергающихся из латной глотки великана, Арамис обернулся к товарищу, спокойно обратившись к схватившемуся за эфес верзиле, напоминающему воинственного Марса, сошедшего с одного из полотен, древних мастеров.
- Да погодите вы, Портос! Не следует так кричать! Вы распугаете милых сестер, разогнав вашими варварскими возгласами тех единственных, кто, быть может, в силах нам хоть что-то разъяснить, а значит помочь.
Как обиженный ребенок, которого за шалости лишили сладкого, глядел с высоты своего исполинского Фредериксборгского^1^ рысака раздосадованный Портос, по милости Арамиса не получивший возможности, продемонстрировать окружающим ту неуемную браваду, которая так ласкала самолюбие великана. Пока исполин вдоволь лакал из чаши уныния, д'Артаньян шепотом, вкратце рассказал о том, что произошло в их отсутствие у ворот монастыря.
- Что ж, давайте по порядку.
Тяжело вздохнув, вымолвил будущий аббат. Спрыгнув с лошади он, подкрутив ус, не глядя на Портоса, обратился именно к нему.
- Портос, прошу вас, не шуметь и ни во что не вмешиваться.
С этими словами, под глупым взглядом, хлопавшего глазами, исполина, он подошел к внимательно наблюдавшими за дворянами цистерцианкам. Сняв шляпу, Арамис перекрестился на шпиль монастырской церкви, виднвшийся в проеме ворот, затем изобразив на лице улыбку исполненную кротостью, поклонился монахиням. Его пылающий взор опытного и искусного обольстителя, доселе неведомый молодой монахине, посветившей себя с детских лет служению Господу, обжег страстью, завуалированной под благость, девушку, облаченную в грубую нелепую рясу.
- Сестра моя, как ваше имя? Как вы позволите называть себя, скромному слуге Господа?
Вкрадчиво, растягивая слова, пропел мушкетер, олицетворявший саму галантность. Неугомонный Портос хмыкнув, нагнул голову, спрятав улыбку под широкими полями шляпы. Образ, неотразимого кавалера, очевидно, вверг в смятение молоденькую цистерцианку, робко, едва слышно ответившую:
- Сестра Марта.
- Прелестно, клянусь честью, просто прелестно, дитя мое. Тогда разрешите и мне назвать своё имя.
Под блеском откровенных, бесцеремонно оценивающих девичьи прелести, глаз мушкетера, сестра Марта, почувствовала себя весьма неловко, как вдруг напористость и безудержная страсть дворянина в одночасье испарилась, и во взоре шевалье проявились благочестие и сдержанность.
- Не бойтесь меня, прошу вас, очаровательное создание. Я, в скором времени, приму сан, и сменю навечно мирскую суету на спокойствие и благодатную упоительную тишь Божьего храма. Можете называть меня, сестра моя, аббатом д'Эрбле.
Арамис улыбнулся, словно невинный агнец, аккуратно взяв монахиню под руку и увлекая её в сторону, доверительно вымолвил:
- Скажите, сестра Марта, правильно ли я понял, что в момент, когда похитили послушницу Беатрис, несчастную племянницу, нашего благородного друга, вы находились рядом?
- Да, господин аббат, это истинная правда.
- Вот и прекрасно, дитя мое, прекрасно. Тогда, полагаю, ваш долг перед Господом, а значит и передо мной, так как я являюсь верным слугой Его, рассказать все. Всё до мелочей, милая сестра Марта, что случилось в тот день, у монастырских ворот.
Прогуливаясь, под руку с сестрой Мартой, в течение четверти часа вдоль монастырской изгороди, аббат несколько раз останавливал цистерцианку, и строго с осуждением, качая головой, покрывал себя крестным знамением. Закончив беседу, будущий аббат, перекрестил монахиню, и, приклонив голову, поблагодарил её за беседу. Зазвонил колокол. Мушкетер, надев шляпу, решительным шагом направился к друзьям, ожидавшим шевалье, не покидая седел. Он, ловко вскочив на коня, бросил, потянув за повод.
- Едем.
Арамис направил свою кобылу в ту сторону, куда со слов сестры Марты, направился Атос. Оба мушкетера, потянулись за ним, пустив коней легкой рысью. Уже отъехав на расстояние выстрела, будущий аббат обернулся, увидев стройный силуэт монахини, не спускавшей глаз с удаляющихся всадников. Дав рысаку шпоры, Арамис заставил его перейти в галоп, не замедляя резвого аллюра, пока троица не скрылась за грядой деревьев, от глаз молоденькой цистерцианки. Лишь сделавшись недосягаемым для взора девичьих глаз, мушкетер ослабил повод, услышав вопрос Портоса.
- Арамис, я что-то не возьму в толк, мы наступаем или отступаем?!
- Портос! Я заклинаю вас, замолчите! Не время для ваших дурацких шуток!
- Ну, знаете ли, господин аббат, я думаю…
- Он думает, не смешите мою лошадь!
Грубо прервал великана Арамис.
- Господа, господа, ну, что вы, в самом деле?! Не до ссор сейчас! Прошу вас, Арамис, не томите, поведайте, что вам удалось выяснить?
Подавив в себе раздражение, Арамис ненадолго задумался.
- Рассказ сестры Марты, и даже в большей степени ваши комментарии, любезный д'Артаньян, скорее натолкнули меня не на ответ, а на вопрос, который хотелось бы задать вам, как, впрочем, и самому себе.
Мушкетеры с любопытством поглядели на Арамиса.
- Друзья, давайте попытаемся угадать, как поступит в сложившейся ситуации, наш благородный Атос?
- И как же?
С ироничной насмешкой, поинтересовался великан.
- Броситься искать похищенную мадемуазель Беатрис?»
- Боюсь, милый д'Артаньян, что горячность и досада, вырвавшие из обычной, для графа, рассудительности, нашего Атоса, не позволят ему принять хоть сколько-нибудь обдуманного и выверенного решения, а значит, лишат возможности начать поиски.
- И, что же?
- А то, что наш любезный граф, незамедлительно ввергнет себя в благоухающие виноградной лозой объятия Бахуса, в первом, попавшемся у него на пути трактире. И лично у меня, это не вызывает ни малейших сомнений.
- Значит, следует вернуться в Париж и ждать появления графа в «Сосновой шишке»?
- С точностью до наоборот.
Утонченный Арамис улыбнулся.
- Так по какой дороге, вы говорите шевалье, отправился граф?
- Туда. д'Артаньян указал пальцем в сторону, куда направился несчастный Атос.
- Прекрасно, значит, мы едем правильно, это дорога на Понтуаз.
- И на Ле Манн, а так же Анжер, впрочем, здесь все дороги ведут к мосту через Уазу.
Счел уместным дополнить друга Портос.
- Совершенно верно, мой проницательный друг.
Странная лукавая улыбка не покидала лица Арамиса, он, подмигнув гасконцу, игриво произнес:
- Что ж, не будем терять времени, вперед господа!
Мушкетеры, пришпорив рысаков, не мешкая, направили их по упомянутой дороге к куртинам и башням славного Понтуаза, беспрекословно доверившись хитроумному д'Эрбле. Едва удалившись от стен аббатства, наблюдая за кронми вековых буков лишь монастырские шпили, на опушке леса, где с развилки дорог, вдалеке, едва виднелся мост через Уазу, что вел к старинному городу Понтуаз^2^, показалась небольшая таверна, расположившаяся у дороги, прямо у стен маленькой фермы. Остановившись у дверей в харчевню, Арамис подмигнул друзьям.
- Что ж, предлагаю начать поиски с этого милого заведения. На мой взгляд, это вполне подходящий, я бы даже сказал спасительный островок, для тех, кто утопает в бескрайнем океане печали.
Мушкетеры спешились, передав поводья трактирному слуге, стоящему у входа, и исполненные решимости переступили порог кабачка. Друзья застали Атоса за одним из столов трактира, обреченно взиравшего на пистолет, лежавший перед ним, меж двух винных бутылок.
- Скажите, любезный граф,…
Игриво произнес Арамис, приблизившись к столу.
- …я полагаю, вы не собираетесь к горестям, постигшим нас сегодняшним днем, добавить ещё и лишнее отверстие в вашей светлой голове, утяжелив её несколькими унциями свинца?
- У вас шевалье, когда-либо были причины подозревать меня в малодушии?
Равнодушно, даже не взглянув на товарища, ответил граф.
- Что вы, милый друг, я лишь хотел удостовериться слышите ли вы меня?
- Не хуже чем обычно.
- Прелестно, в таком случае, я хотел бы предложить вам несколько глотков вина, лучшего, из хранящихся в подвалах сей милой харчевни.
Как только мушкетеры устроились за столом, трактирщик поставил перед ними полдюжины кувшинов, наполненных прохладным анжуйским.
- Умираю от жажды!
Воскликнул великан, схватив один из сосудов. Когда друзья прильнули к кружкам, Арамис острым проницательным взглядом окинул пространство захудалого трактира.
- Прошу простить меня господа, надеюсь, я не заставлю вас скучать, если отлучусь ненадолго.
Он поднялся, направившись к выходу, приказав жестом кабатчику следовать за ним, сумев, при этом, сохранить сие требование незаметным для товарищей. За то время, что отсутствовал Арамис, мушкетеры не обмолвились ни единым словом. Портос и д'Артаньян, лишь изредка, сочувственно поглядывали на графа, не поднимавшего головы, склоненной над столом. Немногим более, чем через четверть часа, появился господин д'Эрбле. Он уселся за стол, рядом с притихшим Портосом, что, скажем прямо, было не свойственно для великана, и, подняв вверх руку, подал знак трактирщику. В тот же миг, на столе появилось несколько оловянных блюд, наполненных овощами и зажаренными кусками домашней птицы. Портос повеселел, немедля схватив подрумяненную тушку перепелки, разорвав зубами её на две части. Прежде чем приступить к трапезе, буквально подавленный горем друга, д'Артаньян с участием обратился к графу.
- Атос, не следует так огорчаться. Лучше поешьте, вам ещё понадобятся силы, ещё ничего не потеряно.
- И с чего же это, позвольте осведомиться, вас посещают такие безоблачные умозаключения?
Юноша, очевидно в надежде на поддержку, взглянул на наполняющего кружки вином, равнодушного Арамиса, затем на Портоса, увлеченного гусиной шейкой, после чего, не отыскав ничего лучшего, воскликнул.
- Я уверен лишь в одном: если мы вместе, любые невзгоды нам нипочем, мы преодолеем любые трудности и одержим победу над всеми врагами!
С воодушевлением от собственных речей, гасконец понял кружку, но, не увидев поддержки, приуныл, выпив в одиночестве.
- Что ж, господа…
Со спокойствием, зачастую сопутствующим уверенности, произнес Арамис.
- …после всего сказанного, предлагаю поговорить о деле.
- А разве есть о чём говорить?
Впервые, за время разговора, граф поднял голову, метнув недобрый взгляд в обгладывающего перепелиную ножку Арамиса.
- Судите сами.
Невозмутимо вымолвил будущий аббат, сделав несколько глотков вина.
- Итак: виконтессу де Силлег из аббатства Мобюиссон, выкрал, всем известный, Одноногий Роже, со своими людьми. Основываясь на описания сестры Марты, я с уверенностью заключил, это именно он.
Атос с любопытством и надеждой взглянул на Арамиса.
- Прошу простить меня, милый друг…
Обратился невозмутимый д'Эрбле к гасконцу.
- … когда я сказал всем известный, я имел в виду лишь нас троих. Трех мушкетеров, испорченных, пусть редкими, но все же сношениями, с уличными бретерами, головорезами всех мастей, одним словом всеми теми, кто составляет цвет общества населяющего парижское дно. Тех, с кем порой, даже против собственной воли, приходиться иметь дело. С отребьем, к которому я, без зазрений совести, причисляю Одноногого Роже.
- Этот господин служит кардиналу?
Портос расхохотался, хлопнув юного шевалье по плечу, с присущей ему фамильярностью, которой он так кичился.
- Нет, мой юный друг, с таким мерзавцем даже наш кардинал не станет иметь дело!
- На сей раз, вы совершенно правы, Портос. Одноногий Роже - персона, которая всегда на стороне тех, кто платит звонкой монетой. Он не гнушается опускаться до низости, всегда берет то, что плохо лежит, а бьет преимущественно в спину. Это бесспорно отъявленный негодяй, но похищение особы дворянской крови, даже для него слишком опасное дело. Я полагаю, эту гнусость, он совершил по чьему-то приказу, и за немалое вознаграждение, не иначе.
Глаза Атоса, от ярости, налились кровью, сцепив зубы, он гневно прошипел:
- Это она, она, коварная Миледи.
Оставив без внимания вспышку гнева товарища, Арамис продолжил:
- Но это ещё не все …
На сей раз взгляды всех трех друзей, собрал утонченный д'Эрбле.
- С величайшим удовлетворением готов вам донести, что метр Кафруз, хозяин сего гостеприимного заведения, оказался человеком, обладающим великолепной памятью, и именно это обстоятельство позволило ему, сообщить одну, весьма немаловажную вещь.
Чувствуя все более нарастающее нетерпение, что отразилось на лицах тех, с кем разделял трапезу, Арамис позволил себе лишь улыбнуться.
- Да-да, именно отменная память. Так вот, не далее, чем во вторник, то есть именно три дня тому, у двери таверны папаши Кафруза, остановился экипаж…
Мушкетер сделал многозначительную паузу.
- Карета была точь-в-точь похожа на ту, которую наблюдала у ворот Мобюиссона сестра Марта. Вероятнее всего, экипаж не сделал бы остановки, если бы ни одно весьма существенное обстоятельство…
Портос вытер рукавом взмокший лоб, не переставая жевать.
- одна из лошадей, запряженных в карету, расковалась. Появившись в таверне, господин на одной ноге, с лиловым, словно епископская мантия лицом, справился у трактирщика, где можно найти кузнеца, после чего трое мужчин и девушка…
Арамис устремил многозначительный взор на побледневшего графа.
- в монашеском одеянии, заперлись наверху, в снятой ими комнате. Неприветливые гости потребовали, чтобы милейший метр Кафруз, доставил снедь и вино в номер, и не показывались из комнаты, до тех пор, пока принесшая их карета не была готова к вояжу.
- Всё это, черт возьми, прекрасно! Но куда они отправились после?!
Блеска глаз месье д'Эрбле, было достаточно, для того, что бы Атос понял - на подобный, столь важный вопрос, есть ответ у его друга. Кивнув, Арамис продолжил:
- К слову, здешний кузнец, весьма ловкий парень, который за полдюжины су, согласиться отложить любую работу, чтобы выполнить срочный заказ.
- Не томите, Арамис!
Воскликнул гасконец.
- Возница, которого так же прекрасно запомнила сестра Марта, во всех подробностях описав его мне, заплатил кузнецу целый ливр, ливр! чтобы тот поскорее устранил причину, по которой его экипаж не может двигаться дальше.
Арамис с обычным для себя беспристрастием, наполнил вином кружку, вынудив д'Атраньяна и Портоса, буквально считать капли, проливающиеся в сосуд, чтобы поскорее вернуться к истории, что с расстановкой проистекала из уст будущего аббата. И лишь Атос, криво усмехнулся, на сей раз с уверенностью и благодушием.
- Проверяя работу кузнеца, недоверчивый и ворчливый возница, задал лишь один вопрос…
На лице Арамиса, победоносно застывшего в очередной паузе, засветился триумф.
- доедет ли эта подкова до Анжера?
д'Эрбле удовлетворенно откинулся на спинку стула.
- Господа! Это меняет дело!
Прогремел великан, не сдерживая своего обычного, оглушающего ржания.
- Уж теперь-то мы их, подлецов!
Он в запале ударил кулаком по столу так, что несколько пустых бутылок скатились на пол.
- Друзья, чего же мы ждем?! В Анжер!
Воскликнул гасконец, вскочив со скамьи. И лишь Атос не проронвший ни слова, глядел в глаза Арамиса.
- Я ваш должник, друг мой. Должник до гробовой доски.
Наконец тихо произнес граф. Затем спрятав за поясом упомянутый пистолет, и оглядев товарищей, тихо произнес.
- В Анжер.
1 Фредериксборгская (да тская) - порода лошадей. Известна с конца XVI века, является старейшей датской породой. Название получила от названия замка Фредериксборг, в котором находился королевский конный завод.
2 Понтуаз - (фр.) Pontoise, собственно «мост через Уазу».
ГЛАВА 19 (113) «ПРЕДЛОЖЕНИЕ, ОТ КОТОРОГО ТРУДНО ОТКАЗАТЬСЯ»
ФРАНЦИЯ. ПАРИЖ.
После разговора с графом де Вардом, состоявшимся на улице Сен-Катарин, в особняке графини де Бризе, Гаспар обрел некую уверенность, чего не испытывал с момента погребения господина де Ро. Вымытый и причесанный, в новом платье - суконной куртке мышиного цвета, украшенной обшитыми красным галуном петлями, поблескивая дюжиной медных пуговиц, горящих на солнце, словно алебарды королевских гвардейцев, он явился к Сен-Жерменской ярмарке, в трактир «Гнездо кукушки». Переступив порог харчевни, анжуец увидел горбуна Кокоша, в окружении все тех же, с кем ему выпал случай познакомиться в прошлый раз. Разбойники так же, заметили Гаспара, и Совар, восторженно, и незаметно, толкнув локтем в бок Дидье, взмахнул рукой, пригласив анжуйца присоединиться к их веселой компании. Слуга месье де Сигиньяка, не преминул воспользоваться приглашением, уже через несколько мгновений оказавшись у стола, где расположились недобитки банды некогда грозных «Кленовых листьев», по милости Портоса оставшиеся в живых.
Кстати о Портосе. В этом месте повествования, вероятно, следовало бы напомнить нашему читателю, что встреча Портоса с Кокошем, и клятва карлика, в подвале старого дома, на окраине Шинона, когда исполин, назначил цену за жизнь горбуна стоимостью в смерть своих врагов, анжуйцев - де Ро, де Сигиньякак и де База, на сей момент, не принесла удовлетворения мушкетеру, так как из тройки недругов, был вычеркнут лишь один. Сей факт не мог не тревожить папашу Кокоша, время от времени ввергая горбуна в мрачные раздумия. Коварный карлик даже приказал своим людям разыскать анжуйских дворян, по адресам, названным месье Портосом, на улице Малых августинцев и Железного горшка, но узнав, что оба месье покинули Париж, в неизвестном направлении и на неопределенное время, решил отложить расправу над анжуйцами до лучших времен.
В настоящее время, Кокоша тревожило плачевное финансовое положение, в котором он оказался. Так как деньги, взятые из тайника, когда горбун и четверо его головорезов оказались на свободе, были на исходе. Сии обстоятельства мучили папашу Кокоша, ввергая в жуткие предчувствия, когда бедственное положение могло поставить их в зависимость от мамаши Совар. Но отыскать выгодное дельце, в незнакомом городе, где на каждом углу рыщут «медноголовые», совсем не просто, что заставляло горбуна, всё чаще задумываться над тем, что же предпринять в ближайшем будующем.
И вот мысли о нависшей над ними опасности, отсутствие средств, а так же долгое пребывание на одном месте - в этом парижском кабачке, не давали покоя хитрому карлику. Он понимал, что нарушение клятвы, не исполнение указаний Ла Тура и Портоса грозит неминуемой гибелью, но как найти выход из сложившегося положения, не мог даже представить. С подобными мрачными мыслями, и недеждой на выгодное предложение от Ловкача Тибо, встретил предволитель шайки Гаспара, явившегося под вечер, в «Гнездо кукушки».
- Эге, брат Гаспар, да ты никак клад нашел?! Выглядишь как новенький экю!
Слова бывшего солдата несколько смутили юношу, что заставило лицо анжуйца, покрыться густым румянцем.
- Да, господа, если угодно клад. А имя этому кладу - Ловкач Тибо. Это он дал мне немного денег, чтобы я купил себе новое платье, кюлоты и башмаки, так как в скором времени, мне придется покинуть Париж.
Горбун с Соваром переглянулись.
- И куда же это ты, голубчик, собрался уехать?
Неунимался в прошлом солдат.
- Я не могу этого сказать, Тибо не велел.
- Ну, а ты передал Тибо суть нашего с тобой разговора?
Поспешил поинтересоваться Кокош.
- А то, как же. Я поэтому-то и явился сегодня «под юбку» к тетушке Совар.
Разбойники дружно зареготали, наводнив зал громким омерзительным хохотом.
- Прекрасно, старина Гаспар, прекрасно! Да ты садись, садись, в ногах ведь, как известно, нет даже правды.
Горбатый карлик подал знак, и Дидье, наполнив кружку вином, пододвинул её к Гаспару.
- Вот теперь говори, что за новости ты нам принес от Ловкача?
Покосившись на сосуд, анжуец равнодушно произнес.
- Он, сказал, что затевает непростое дельце, а значит, нужны верные люди.
- «Непростое», насколько «непростое»? Ну, что там, золотишко, камешки?
Засуетился Кокош. Гаспар пожал плечами.
- Не ведаю, знаю лишь, что речь идет о каком-то «жирном» ростовщике.
Безучастно ответил анжуец. Дидье махнул рукой, взглянув на Кокоша.
- Вот так да! А говорили они ловкие ребята! Ловкие ребята не могут распотрошить какого-то несчастного ростовщика?!
- Да заткнись ты!
Прервал товарища горбун.
- Говори Гаспар, говори.
Хитрый Гаспар понимал, что его равнодушие, лишь разжигает интерес бандитов, по этой причине столь же безразлично, произнес:
- Более ничего сказать не могу, так как не знаю. Слышал лишь, что Тибо сказал, что это не человек, а сундук с деньгами, и чтобы взять всё до последнего денье, нужно выследить его, разузнать, где его логово. А ещё слышал, что этого ростовщика охраняют лихие ребята, что на этом дельце можно обломать зубы, поэтому самим нам не управиться, может понадобиться ваша помощь.
Заерзав на деревянной скамье, горбун, поразмыслив, спросил:
- Ну, хорошо, это понятно, а, что делать нам, что нам велел передать Ловкач?
- Вам он ничего не велел передать…
Гаспар поднял налитую кружку и медленно, глоток за глотком осушил её. Во время того как анжуец наслаждался вином, Кокош не сводя глаз со дна сосуда, с нетерпением ожидал когда наступит момент возобновить разговор. Покончив с содержимым, Гаспар довольно крякнув, вытер губы рукавом.
- …он лишь приказал мне найти вас, и если вы согласитесь после окончания дела разделить добычу пополам, то завтра на рассвете мы должны отправиться в Анжу, чтобы добравшись, устроиться в условленном месте, и ждать сигнала от Тибо.
Едва не свалившись с лавки, от предчувствия удачного дела, а значит избавления от бедствий и горестей, горбун, задал вопрос:
- А что ростовщик из Анжу?
Стараясь не выдать волнения, вымолвил Кокош.
- Быть может. Ведь на рассвете, в Анжу отправился Тибо, а Крюк и того раньше.
- И что же это за место такое? Ну, где мы должны ждать сигнала от Ловкача?
- Что за место? Место как место, постоялый двор.
- Постоялый двор. А где находится сей постоялый двор? Как называется?
- Да я уж и не припомню, как он называется.
- Вот так да! А как же мы найдем его?!
Анжуец удивленно посмотрел на бывшего солдата.
- А вам не потребуется его искать, так как я взялся вас туда сопроводить. Я ведь родился и вырос в Анжу, знаю эти места лучше собственной ладони.
Кокош призадумался, делая вид, что решение не дается так просто.
- Ну, а если мы бы не согласились, чтобы ты тогда делал?
- Тогда бы я отправился один. А людей для дела, как сказал Тибо, искали бы на месте - в Анжу. На такой куш каждый позарится.
- Значит, ты говоришь вас в деле трое? Ну, разумеется, не считая нас.
Быстрые, черные, глазки Протти, сверкнув, словно два уголька, юркнули, заговорщически переглянувшись с горбуном.
- Да, трое.
Оглядев всех оставшихся под его началом разбойников, Кокош многозначительно ответил:
- Хорошо, пусть будет так, мы согласны. Завтра на рассвете веди нас в Анжу, в условленное место.
Гаспар одобрительно кивнул.
ГЛАВА 20 (114) «СМЕРТЕЛЬНАЯ ОПАСНОСТЬ»
ФРАНЦИЯ. ПАРИЖ.
Великие сомнения, всякий раз, терзали Ришелье относительно благоприятного исхода аудиенции, назначенной королем в Люксембургском дворце, резиденции королевы-матери, Марии Медичи.
Этот прекрасный дворец, возведенный на месте усадьбы покойного герцога Пине из рода Люксембургов, отсюда собственно и название, был задуман королевой, в честь великолепного палаццо Питти, что во Флоренции, за которым итальянка очень тосковала, так как именно там провела детство. Но, невзирая на то, что королева желала приблизить по стилю, свою будущую резиденцию к дворцу в котором выросла, архитектор Саломон де Бросс спроектировал Люксембургский дворец таким образом, что он только внешне повторял тосканскую архитектуру, в переходном стиле от ренессанса к барокко. Подход же к строительству, несомненно, был продиктован классическим духом французской школы. Для внутренних работ по желанию королевы, из Италии пригласили уже прославившегося на всю Европу Рубенса, чья работа очень пришлась по вкусу флорентийке, и она заказала ему серию из 24 картин - «Жизнеописание Марии Медичи», созданную с тем, чтобы украсить стены великолепного палаццо.
И вот, ранним сентябрьским утром, к «Дому Медичи», как называла дворец сама королева, устремился экипаж, украшенный кардинальскими гербами Ришелье, запряженный двумя парами прекрасных вороных неаполитанских жеребцов, в красных с золотом попонах. Покинув город через ворота Сен-Мишель, кардинальская карета оказалась в Сен-Жерменском предместье, и, промчавшись вдоль городского рва, свернула на Вожирар, выехав на улицу, где и располагался «Люксембург».
В это самое время, во дворце, в кабинете, высокие арочные окна которого выходили на пустырь, где впоследствии будет разбит знаменитый Люксембургский сад, собрались те, кто страстно желал расправы над ненавистным кардиналом, окружив лестью и лицемерными улыбками короля, того, на кого была возложена надежда на уничтожение Ришелье. Таким образом, Людовик XIII, в обществе своей матери - Марии Медичи, жены
- Анны Австрийской, брата - герцога Гастона Орлеанского, принца Конде, герцога де Лонгвиля, а так же, вновь сблизившегося с королевой-матерью, после смерти её фаворита Кончино Кончини^1^, герцога д'Эпернона, ожидал приезда Первого министра. Ришелье, которому на сей раз, по мнению собравшихся вельмож, не удастся избежать наказания, за допущенные промахи, стараниями всех присутствующих доведенными до сведения короля, был сегодня желанным гостем в «Люксембурге», месте где, вышеперечисленные аристократы, так неуемно жаждали присутствовать при расправе монарха над Первым министром.
Исключением из всего этого пышного соцветия персон, собравшихся во дворце, являлась, пожалуй, лишь Анна Австрийская, не сомневавшаяся, что если дело о приезде Бекингема во Францию примет тот ход, который желали все выше перечисленные, то в опалу, несомненно, попадет и она, так как откроется её роль в случившемся. Сии обстоятельства не давали покоя испанке, и хотя её ненависть, как и желание, покончить с кардиналом были не меньше чем у остальных присутствующих, она осознавала, что, в сложившейся ситуации, спасти её может лишь только один человек - Ришелье.
Лакей в пышной ливрее, отворив створку двери, торжественно произнес:
- Его Высокопреосвященство, кардинал де Ришелье.
Король, сидевший в массивном кресле, напротив матери, бросил нервный взгляд в дверной проем, откуда должен был появиться министр. Голоса, наполнявшие пространство зала, стихли, и лишь щебет беззаботных канареек, мечущихся в золоченой клетке у окна, разбавлял густоту нависшей угрозы. Медичи, с едва скрываемой радостью, переглянулась с д'Эперноном, ехидно улыбнувшемуся королеве. В комнату, как обычно, бесшумно, вошел кардинал. Его напряженный, покрасневший от бессонной ночи взгляд, скользнул по рядам недоброжелателей, остановившись на грозно воззрившемся, на министра, короле. Ришелье поприветствовал Его Величество, как и всех присутствующих, поклоном, включавшим в себя одновременно почтение и высокомерие, как умел только он. Но не успел гость сделать ещё и шага, как Анна Австрийская, тяжело вздохнув, слабым голосом произнесла:
- Простите, Ваше Величество, что-то мне не по себе. Я вынуждена ненадолго покинуть вас, надеюсь, моё отсутствие не испортит приятной беседы?
Вымолвив, с сожалением, явно надуманную, но при этом искусно разыгранную причину, собственного ухода, она направилась к двери. Во время неторопливого шествия, в голове королевы проносились одна мысль за другой, бросая её, от приближения неотвратимой опасности то в жар, то в холод. Даже слова свекрови, остались без внимания, когда Анна, на неверных ногах, приближалась к кардиналу.
- Ваше Величество, надеюсь, вы не столь жестоки, чтобы наказывать нас вашим отсутствием? Знайте, мы с нетерпением ждем вашего возвращения.
Королева Анна, с самого начала, когда только узнала о замыслах Бекингема посетить Париж, не испытывала уверенности в удачном исходе сего вояжа. Накануне приезда, отдав все, на её взгляд, необходимые распоряжения, предприняв все возможные меры предосторожности, и заручившись поддержкой верных ей людей, она в какой-то момент скорее уговорила себя, чем поверила в то, что всё под контролем, а значит нечего опасаться. Но когда ей донесли о погоне гвардейцев Его Преосвященства за каретой герцога, и о случившемся на Новом мосту, она поняла - кардиналу известно всё. Столкнувшись лицом к лицу с Ришелье у дверей, испанка впала в предобморочное состояние, едва удержавшись на ногах. Её лицо окрасилось бледной пастелью, а губы, едва способные шевелиться, прошептали.
- Прошу вас, пощадите.
Кардинал остановился, склонившись перед Её Величеством, не подав вида, что Анна произнесла хоть слово. После чего он, неспешно выпрямился, и будто невзначай произнес лишь несколько фраз в ответ, демонстрируя, будто с легкой улыбкой поприветствовал королеву.
- Не унижайте себя просьбами, Мадам. Достаточно одного вашего взгляда.
Дождавшись, когда за Анной Австрийской затворилась дверь, Ришелье, направился к королю и окружавшей его свите, уже сообразив, даже не зная причину, по которой был приглашен в «Люксембург», что схватка будет жаркой. Прежде чем начался диалог, яростный, гневный взгляд монарха, разбился о холодное спокойствие серых глаз Первого министра.
- Господин де Ришелье, нам стало известно, что герцог Бекингем, вопреки моим запретам и вашим заверениям о невозможности появления во Франции сего наглеца, все же дерзнул посетить Париж.
Из глаз Марии Медичи, повеяло холодом расплаты. Она, как и её приспешники, толпящиеся за высокими спинками кресел короля и его матери, чуяла близость первой крови загнанного зверя. На лице кардинала не шевельнулся ни один мускул.
- Ему, как оказалось, это по плечу!
Не без удовольствия продолжил Людовик.
- Таким образом, он нанес оскорбление мне, вашему королю! Королю, которому вы дали слово, что после возмутительной выходки сего напыщенного британского негодяя в Амьене, более никогда не позволите никому уязвить меня!
Не в силах сдержать торжества, наполнившего душу, Мария Медичи задала колкий вопрос кардиналу, что доставило ей неописуемое удовольствие.
- Что же вы помрачнели, месье кардинал? Или вы забыли мои советы, которые получили, будучи ещё епископом люссонским? Я с удовольствием напомню вам: чтобы выжить в Париже, нужно научиться смеяться над своими неудачами, господин де Ришелье.
- Моя признательность, Мадам, не имеет границ. Даже на смертном одре, я буду помнить о той снисходительности, которой вы сумели так щедро одарить меня.
При этих словах он отпустил почтительный поклон королеве-матери.
- Но сегодня, если вы позволите, я бы ответил вам цитатой Монтеня: «Нас делают людьми не величие и могущество, по нелепой случайности отпущенное Богом, а лишь глубоко укорененные в нас несовершенства, и недостаток рациональности». Я, Ваше Величество, к сожалению, а быть может к счастью, не исключение.
Почувствовав примирение Первого министра с роковыми обстоятельствами, которые наверняка будут стоить ему доверия короля, а быть может даже головы, присутствовавшие вельможи, цвет королевства, в нетерпении, словно боевые кони перед битвой, переминаясь с ноги на ногу, обменялись торжествующими взглядами и едва уловимыми фразами, больше похожими на поздравления с победой.
Король, скорее всего, уже принявший решение, но как это часто бывало с Людовиком, пожелавший, как кот с мышкой, напоследок поиграть с жертвой, величественно произнес:
- Что ж, господин кардинал, нам осталось лишь объявить своё решение.
Медичи с гордостью посмотрела на сына, не сомневаясь в его последовательности и справедливости, в вынесении сколь безжалостного, столь желательного для неё приговора, для негодяя, посягнувшего на честь Величества.
- Напоследок, я хотел бы задать вам ещё два вопроса. Всего два, но от ваших ответов, уверяю, может зависеть многое, в том числе ваша судьба.
За спиной короля послышались негромкие смешки, свидетельствовавшие о признании присутствовавшими аристократами величайшей щедрости и снисходительности монарха, но не сомневавшимися, что это лишь зря потраченное время. Улыбнулась даже королева-мать.
- Скажите, Ришелье, …
Громко и выразительно, чеканя каждое слово, вымолвил монарх.
- … можете ли вы подтвердить, либо опровергнуть, слухи о свидании Её Величества, королевы Анны Австрийской с английским герцогом?
Ришелье, ответил с равнодушием человека, уже не сомневавшегося в получении столь позорной отставки.
- Сир, все передвижения Бекингема по Парижу, впрочем, как и за его пределами, нам, несомненно, известны, но сими сведениями, к сожалению, мы завладели уже после бегства лорда-адмирала, о чем, до сегодняшнего дня, я готовил для вас подробный отчет. Таким образом, основываясь на известные нам факты, полагаю, что встреча герцога с Её Величеством вряд ли могла иметь место.
- Что значит вряд ли?! Вы не уверены!
- Убежден.
Твердо ответил кардинал. Успокоенный категоричностью министра, и получив желаемый ответ, Людовик, начал терять интерес к разговору.
- Что ж, тогда последний вопрос.
Устало произнес король, считая дело завершенным.
- Господин де Ришелье, я вынужден задать вам риторический вопрос, хотя мы все понимаем бесполезность сих усилий, и все же, таков порядок.
Людовик равнодушно и величественно положил ладони на сверкающий золотом набалдашник своей трости.
- Скажите месье кардинал, существует ли причина, которая могла бы послужить серьезным оправданием, для вас, в этом постыдном деле с герцогом Бекингемом?
- Ваше Величество, учитывая вашу доброту и справедливую снисходительность к своим подданным, я не стану даже пытаться снять с себя вину.
Негромкие возгласы одобрения наводнили помещение.
- Могу лишь добавить, моё внимание, в последнее время, сосредоточено на поимку Черного графа, которого я обязуюсь, в скором времени, в кандалах, представить Вашему Величеству.
Недовольство сменилось ропотом, всё сильнее нараставшим из-за королевских кресел. На лице Людовика появилось недоумение, в то время как черты лица королевы-матери, исказила тревога.
- Вы, говорите о том, что вскоре соизволите, сего призрака, за которым охотится весь Старый Свет, изловить, и представить на всеобщее обозрение?
- Именно, Сир.
Король с недоверием, с головы до ног, оглядел тщедушный силуэт князя церкви. Уверенность и холодная непроницательность кардинала, даже заставила замолчать разгорячившихся вельмож, позволив им лишь укрепиться в неприязни к Его Преосвященству. Людовик встретился с угрожающим взором матери, и, осознав всю серьезность ситуации, сулившей ему недовольство близких, тоном, не терпящим препирательств, провозгласил:
- Кардинал де Ришелье, оставляю вас на посту Первого министра с условием, что до Дня Всех Святых, вы обязаны предоставить нам персону Черного графа, кем бы он ни был. В случае если ваше слово будет нарушено, я обещаю принять решение, которое будет утверждено теми господами, которые имели честь присутствовать при сегодняшнем разговоре, каким бы суровым оно не было. Такова наша королевская воля.
1 Кончино Кончини (1575 - 1617) - итальянский авантюрист, фаворит французской королевы Марии Медичи, носивший титулы графа делла Пенна и маркиза д’Анкра. Он был самым влиятельным во Франции человеком в течение семи лет, последовавших за гибелью в 1610 г. супруга Марии, Генриха IV. Кончини сумел возбудить против себя враждебные чувства в молодом короле Людовике XIII, к которому относился с пренебрежением. С ведома последнего самый близкий к юному Людовику человек, Шарль д'Альбер, устроил заговор против Кончини. Когда утром 24 апреля 1617 года маршал д’Анкр в сопровождении 50 —60 лиц вошел в Лувр, гвардейский капитан Витри убил его выстрелом на месте.
ГЛАВА 21 (115) «МЕГЕРА1 И ПИФОН2»
ФРАНЦИЯ. ПРОВИНЦИЯ АНЖУ.
Замок Шато-Орфелян^3^, названный так, с незапамятных времен, очевидно, в честь одинокой башни, что возвышалась над крепостными стенами, сей грозной твердыни, надменно взирая на островерхие черепичные крыши, лежащей вблизи, деревеньки Бокузе, раскинувшейся неподалеку от Анжера, являлся древней вотчиной Жоффруа Амадора де Ла Мотт, графа де Бокуза, сеньора Понтелево. Сия непреступная крепость, была лишь одним из многочисленных замков принадлежавших де Бокузам, охранявшая, ещё с эпохи мрачного средневековья древний аллод^4^ сего славного рода.
Именно здесь, в этом угрюмом замке, в понедельник, второй недели месяца сентября, тысяча шестьсот двадцать пятого года, состоялась встреча меж людьми, которых объединяли не просто устремления, и способы их достижения, но с некоторых пор, так же и политические предпочтения, что зачастую сближает даже непримиримых врагов, и уж тем более людей с определенной симпатией относящихся друг к другу. Разумеется, сложно, назвать дружбой, те чувства, что в последнее время вспыхнули меж графом де Бокуз и несравненной Миледи, как невозможно и не распознать, нечто дьявольское, таившееся в этом альянсе.
И вот, в указанный выше день, в одном из залов средневекового Шато-Орфелян, убранного ещё по моде времен короля-рыцаря - Франциска I, возле распахнутого окна, в массивных дубовых креслах, устроились граф и прелестная белокурая англичанка. На столике, стоявшем между креслами, так, чтобы дотянуться до вазы с фруктами и бокалами со старым анжуйским, было удобно и гостье и хозяину замка, лежал свиток желтоватой бумаги, перевязанный лентой ярко-зеленого шелка. Восторженный взгляд анжуйца с вожделением скользил по стройному стану гостьи, не смущаясь, выказывая англичанке свой похотливый восторг.
- О, как вы прекрасны, мадам. С того времени как я вас увидел, я лишился покоя!
Сделав небольшой глоток вина, Миледи, обратилась к графу с улыбкой, не оставлявшей равнодушным ни одного представителя мужского пола.
- Подобные речи, я слышу всякий раз, когда встречаюсь с мужчиной, и вы, милый граф, не исключение. Но я приехала не за этим. Давайте перейдем к делу.
Напускная серьезность де Бокуза, вызвала ироничную усмешку Миледи, поспешно скрытую за кружевным веером.
- Если вы так настоятельно желаете перейти к делу, то соизвольте объяснить, мадам: что за девчонку, вы изволили привезти в Орфелян, и, что за отребье, вас сопровождает?
- Прежде, чем я отвечу на все ваши вопросы, я хотела бы напомнить вам об одной из наших встреч. Где, как мне помнится, вы предлагали свою дружбу, и обещали оказать мне всяческую поддержку, когда бы, и против кого бы, она не понадобилась?
Граф заерзал в кресле, что не заставляло усомниться в правдивости слов Миледи.
- Да, мадам, я помню. Это было на балу, в Компьене, при одной из первых встреч с вами.
Устремив мечтательный взор в синеву сентябрьского неба, раскинувшегося лазурным шатром за окнами замка, вымолвил анжуец.
- Но вы, мне помнится, в тот день отказали. Вы ответили, что у вас есть покровитель, опека которого лишает смысла все прочие протекции, от кого бы они ни исходили. Позже я выяснил, что речь шла о господине де Ришелье, и понял - с вами трудно не согласиться. Я ничего не путаю?
Самодовольно усмехнулся вельможа.
- Право, у вас отменная память, граф. Но времена меняются, как, впрочем, меняются и люди. Это вполне свойственно человечеству, вот только оно не любит сие признавать.
В её голосе проявились повелительность и металл.
- Предупреждаю, месье де Бокуз я, не из тех людей. Я, как любят говорить фламандцы: «Никогда не складываю все яйца в одну корзину». А ещё, я знаю, что сила слова дворянина, данного женщине, не имеет срока давности. Кавалер должен держать его, даже в случае отказа дамы, принять его помощь.
Несколько помедлив, граф смог лишь привести сбивчивые оправдания, выглядевшие ещё более нелепыми, чем его, претендовавшие на витиеватость упреки, гласившие об отказе англичанки, от его, в своё время, назойливого покровительства.
- Мадам, вы, вероятно, неверно истолковали мои напоминания. Я не отказываюсь от своих слов, и готов оказать вам всяческую, посильную помощь. Проблема лишь в том, что я не могу взять в толк, в чем она выражается?
Лукавые глаза Миледи, победоносно блеснули, когда она поняла, что галантное сопротивление, сего напыщенного павлина, сломлено. Теперь она вправе, требовать от графа всего, чего пожелает. А если потребуется, то пустив в ход свои женские чары, наиболее действенное оружие, она до основания уничтожит сомнения престарелого воздыхателя, заставив, валятся у неё в ногах.
- Вот теперь, милый граф, я полагаю можно поговорить и о девчонке, которую я притащила в ваш замок, и о том, как вы изволили выразиться «отребье», оказавшем мне, в этом деле, неоценимую помощь.
Миледи вновь, подарила графу улыбку, которая исключала любые препирательства анжуйца, даря англичанке весомую надежду на успех.
- Девчонка, по большому счету, здесь не причем. Так, всего лишь, пожелал Всевышний, определив сие невинное существо, в племянницы моего заклятого врага - господина графа де Ля Фер, чьей смерти я желаю страстно и давно. Но, могу лишь с сожалением довести до вашего сведения, что прежние попытки, оказались тщетны, по разным причинам, венчаясь неудачей. И вот в этот раз, меня, наконец, постигла удача! Спешу вам сообщить, что эта девка - ключ к мести, презренному мушкетеру!
- Не понимаю.
- Не торопитесь, граф, месть не терпит спешки.
Она холодным взглядом, голубых, словно лед глаз, обожгла анжуйца.
- Я желаю, отправить эту девчонку на восток, в Османскую Порту. В один из самых омерзительных борделей. Хочу, чтобы эту девку смешали с грязью!
- Но помилуйте, зачем вам это?!
- Я хочу, чтобы её дядюшка, граф де Ля Фер, уже наверняка осведомившийся о пропаже единственной любимицы, испытал все муки ада, разыскивая своё чадо. Я ничего не желаю более, чем узнать о его горе и мучениях!
- Ну, допустим, это я в состоянии понять. Но, простите, прошу прояснить, чем я могу вам помочь в сем…деликатном деле?
Граф беспокойно взглянул на гостью.
- Мессир, обращаясь к кому бы то ни было за поддержкой, я всегда верно оцениваю, возможности того или иного человека. Посему спешу заверить, то чего я от вас жду, вам, несомненно, под силу.
Пытаясь разгадать замыслы Миледи, анжуец, непроизвольно кивнул.
- Де Бокуз, вы должны найти корабль и верных людей, под надежной охраной которых, мы переправим девицу к туркам. Платой, этим людям, за оказанную услугу, будут деньги, которые они выручат на Стамбульском рынке рабов, за юную наложницу.
- Ну, это, полагаю, не сложно. За белую девственницу, дворянской крови, можно выручить немалую сумму.
- Несомненно, но это, ещё не всё. Нанятые вами люди, должны будут дождаться её дядюшки, графа де Ля Фер, благородного Атоса, который вскоре пребудет, чтобы спасти свою единственную племянницу. И тогда-то, их и следует прикончить.
- Обоих?
- Всех, кто явиться за девкой! Всех кто пожелает прийти на помощь этому мерзавцу!
- Кого вы, простите, имеете в виду?
- По всей вероятности, с ним будут ещё трое: господа Арамис, Портос и этот молокосос д'Артаньян.
- А-а-а! Ну, как же, эта великолепная, неразлучная четверка!
- Не стану перечить, отъявленные негодяи!
- Я, хоть и не осмелюсь определить ваш замысел как изысканную месть, но полагаю, он вполне осуществим. Простым сие предприятие, конечно, не назовешь, но…
- Никаких «но», граф!
Тоном, не терпящим возражений, прервала анжуйца Миледи.
- Наивность - не мой стиль. За исключением тех случаев, когда я сама этого пожелаю. Я не сомневаюсь, что, с момента осознания сути предлагаемого, вас мучит вопрос - в чем лично ваш резон, в сем небезопасном предприятии?
Де Бокуз, ехидно улыбнувшись, развел руками, что, впрочем, в полной мере, лишь подтверждало рассуждения англичанки. Миледи, вероятно, так же, как и её визави, когда почувствовала, что разговор переходит в определенное русло, по которому и проистекает золотой ручей алчности, сочла уместным надеть маску невинности, пожелав предстать человеком скорее руководствующимся слухами и домыслами, чем фактами и утверждениями. И все же, столь внезапно появившаяся мягкость, в голосе и настроении прелестной гостьи, заставила графа насторожиться.
- Что ж, граф, попытаюсь удовлетворить ваше, вполне справедливое, любопытство.
В этот миг их взгляды встретились, на сей раз без напускной благосклонности, напомнив, скорее, столкновение двух конных рыцарей на турнельском ристалище, обменявшихся смертоносными ударами копий, что, в полой мере, соответствовало характеру встречи в целом.
- Я слышала, милый граф, что в последнее время, вы сделались азартным игроком. Нет-нет, я не о картах! Вы начали активно участвовать в политических играх, преследуя цели, подчас, откровенно идущие вразрез с интересами королевства, не гнушаясь, используя интриги, вынашивая тайные замыслы, стремясь, непременно, достичь конкретных неблаговидных пределов. Я неоднократно имела возможность удостовериться, от верных короне господ, что именно так, выглядят ваши нынешние устремления.
В глазах графа, появился неуемный страх.
- И много тех, кто об этом слышал?
Сдавленным голосом, произнес он. Лукаво прищурив глаза, Миледи, словно кошка, зацепившая острым коготком за живое, потерявшую надежду спастись добычу, надменно улыбнулась.
- Мессир де Бокуз, если вы полагаете, что я принадлежу к тем, кого позволительно относить ко «многим», вы, несомненно, ошибаетесь, и определенно разочаровываете меня. Я персона, которой дозволено являться к кардиналу в любое время, и, как правило, Его Высокопреосвященство, не отказывает мне в аудиенции. Полагаю это ответ на ваш вопрос?
Она столь же по-кошачьи мягко, пыталась воздействовать на завороженного анжуйского вельможу, в любой момент готовая к решающему броску, способному решить исход партии в её пользу.
- Но я понимаю, что слова, не подтвержденные чем-либо безусловным, всегда остаются лишь словами.
Де Бокуз заметно нервничал, что не ускользнуло от взора проницательной англичанки, и стало сигналом к последнему штурму.
- Извольте…
Она выдержала паузу, которая едва не стоила жизни, гостеприимному хозяину.
- …Черный граф.
Многозначительно произнесла женщина. Граф едва не уронил бокал. Но со временем, под пронизывающим, испепеляющим взглядом гостьи, он все же сумел, взять себя в руки.
- Эта просьба, мадам, все больше напоминает принуждение.
Улыбки, коими обменялись собеседники, скорее напоминали печать, скрепившую их договоренность, чем топор, разрубивший надежды на общие устремления.
- Тем не менее, я согласен.
Произнес граф поразмыслив.
- Всё будет так, как вы пожелаете.
- Никогда не сомневалась в вашем благородстве, милый граф.
Она поднялась, поставив на столик недопитый бокал. Вслед за ней, оказался на ногах и де Бокуз.
- К сожалению, я вынуждена покинуть, ваше прелестное обиталище, в Париже меня ждут неотложные дела. Всё, что позволит вам действовать, после того как улягутся страсти среди тех кто ищет девчонку, мы обговорили, а значит, дело за вами. Когда девчонка будет на Востоке, дадите знать, и мы тотчас продолжим наши милые беседы.
Уверенной походкой, впрочем, не лишенной кокетливости, Миледи направилась к двери, но вдруг, на полпути остановилась, будто вспомнив о чем-то важном.
- А «отребье», я о людях сопровождавших меня в Орфелян, могу с уверенностью сказать лишь одно - такие, учитывая род их деятельности, долго не живут, поэтому я бы, не стала опасаться их несдержанности в речах.
1 Мегера - в древнегреческой мифологии самая страшная из тр?х эриний, богинь мщения.
2 Пифон - в древнегреческой мифологии дракон, охранявший вход в Дельфийское прорицалище.
3 orphelin (фр.) - сирота
4 Аллод (фр. alodis от al - полный и od - владение) - согласно средневековым законам, выделенное в полную власть феодальное земельное владение.
ГЛАВА 22 (116) «И ВНОВЬ РОДНОЙ АНЖЕР!»
ФРАНЦИЯ. ПРОВИНЦИЯ АНЖУ. ГОРОД АНЖЕР.
Город Анжер раскинувшийся в долине реки Луары, в шестидесяти семи лье к юго-западу от Парижа, являлся не просто главным в провинции Анжу, но и на протяжении многих веков имел статус резиденции графов анжуйских, подаривших истории королей Иерусалима, Англии, Неаполя, Венгрии, Польши, основав династию Плантагенетов и анжуйскую ветвь дома Валуа. Сия славная твердыня, пережнесшая за свою, долгую историю нашествия римлян, превративших кельтское поселение в большой город со своим амфитеатром, термами и виллами; набеги германских племен; захват викингами и англичанами, стояла, как и прежде, пережив все взлеты и падения - уничтожение «черной смертью» и процветание времен «доброго короля Рене» - на берегах реки Мэн, отражаясь, как и сотни лет назад, в её зеленоватых водах. И если о красоте архитектурных шедевров расположенных в долине старушки Луары можно вести дискуссии, то значимость фортификаций Анжерского замка, вряд ли найдется охотник оспаривать. Каждый, кто хоть раз видел семнадцать башен, высотой от двадцати до двадцати девяти туазов, окружающих сию грозную крепость, не станет советовать даже
врагу, отправляться на штурм красавца Анжера.
И вот, близко к полудню, в теплый сентябрьский денек, невдалеке от стен Анжера, со стороны аббатства Сен-Серж, появился экипаж, в сопровождении двух всадников. Узрев издалека до боли знакомый пейзаж, любимого города, встречавшего путников, взмывшей ввысь колокольней бенедиктинского аббатства Сент-Обен и, словно кружевными, шпилями собора Сен-Морис, на лицах де Сигиньяка и де База, проступило то благодушие, какое каждый раз испытывает человек, вернувшийся домой, после длительного отсутствия.
Проследовав за каретой в арку городских ворот, анжуйцы, оказавшись на улицах родного города, почувствовали себя дома, влившись в толпы горожан, болтавших на особом ойльском говорке, том изумительном диалекте Ланг д,ойль, на основе которого сложился старофранцузский язык. Хорошо знавшим город дворянам не составило труда отыскать гостиницу «Королевская лилия», что располагалась на площади Святого Креста, выходя фахверковым фасадом, увенчанным островерхой крышей с каменными дымоходами, к тыльной части Сен-Морис, а флигелем на улицу Сент-Обен.
Как и было условлено с графом де Рошфором, путники прибыли именно сюда, остановившись у двери харчевни, откуда доносились голоса немногочисленных посетителей, заглянувших в обеденное время под своды старой таверны, чтобы отведать стряпни здешних поваров, вот уже четверть века радовавших горожан и приезжих довольно изысканной кухней. Под взыскательным взглядом хозяина заведения, метра Пруасселя, наблюдавшего за юными дворянами из-за деревянной перегородки, двое молодых людей, сопровождавших юную девицу, переступили порог гостиницы, пытаясь отыскать взглядами трактирщика. Пруассель не заставил себя ждать, выдвинувшись навстречу гостям, в обычном для тамошних кабатчиков облачении: шерстяном жилете, надетым поверх серой холщевой рубахи, белом длинном переднике, таившим под складками грубой конопляной ткани, поношенные кюлоты и полосатые, красно-зеленые чулки, выставив напоказ гостям лишь квадратные носки башмаков, грубой свиной кожи. Узрев человека вышедшего из полумрака просторной кухни, где сновали несколько раскрасневшихся от жара плит поваров, де Сигиньяк без труда определил в нем хозяина
заведения, что заставило виконта, обратиться к выросшему на их пути мужчине.
- Милейший…
- Метр Пруассель, месье. К вашим услугам.
Трактирщик поприветствовал гостей поклоном. Де База, ответив кабатчику кивком, предложил прелестной спутнице пройти в обеденный зал, уже через мгновение, вместе с мадемуазель Ванрёкелен, растворившись среди прочих посетителей «Королевской лилии».
- Господин Пруассель, мы имеем намерения остановиться в вашем чудесном заведении, если, конечно, у вас найдутся несколько свободных комнат?
- С превеликим удовольствием месье. В «Королевской лилии» вы найдете всё, чего пожелаете. Тем более, я слышу господин анжуец?
Беззаботной улыбкой, ответил Жиль на вопрос кабатчика, в свою очередь, поинтересовавшись:
- Скажите, а сколько комнат для гостей в вашем отеле?
- Двенадцать, мой господин.
- А сколько из них заняты постояльцами?
Кабатчик в недоумении уставился на дворянина. Сигиньяк вновь улыбнулся, сменив тон на сугубо конфиденциальный.
- Видите ли, любезнейший господин Пруассель, мы путешествуем с кузиной, которая в скором времени станет под венец. Сие обстоятельство заставляет, по возможности, оградить мадемуазель не только от ухаживаний, но даже от пристальных взглядов, словом от чрезмерного внимания со стороны мужчин.
- Понимаю, месье, понимаю, в нашей семье, кроме меня, три барышни, мои сестры, кому как не мне вас понять.
Он сочувственно закивал головой.
- Но уверяю, вам не о чем беспокоиться. В номере, что в конце коридора, остановился одноногий месье, вполне почтенного возраста, я полагаю, в его интересы не входит волочиться за молоденькими девицами. Рядом с ним, пожилая дама, старуха почти не выходит из номера. Первая дверь по коридору, ведет в комнату, где проживают муж с женой, так же весьма преклонного возраста. Во флигеле, расположилась весьма привлекательная особа, но это может быть опасным лишь для таких молодых господ как вы, с вашим товарищем. Так, что, как видите, вам нечего опасаться.
С неподдельной радостью сообщил трактирщик, расплывшись в искренней улыбке. Под предлогом опасения за честь невесты-кузины, Сигиньяк, выяснив все то, что его интересовало, удовлетворенно произнес:
- Что ж, нас это вполне устраивает. Мы остаемся.
- В таком случае, разрешите, я покажу ваши комнаты. Это седьмая и восьмая дверь по коридору. Ах да!
Воскликнул трактирщик, хлопнув ладонью себя по лбу.
- Рядом с комнатами, которые я хотел бы предложить Вашей Милости, буквально несколько часов назад, поселился монах. Да, монах-капуцин, но я полагаю это не тот, из-за кого Ваша Милость способны переменить решение?
- Вы, несомненно, правы, метр Пруассель, шепот вечерних молитв из уст брата капуцина, не сможет помешать нам беззаботно, опуститься в ласковые объятия Морфея.
Виконт, в сопровождении трактирщика, рассмеявшись, устремились вверх по лестнице, что вела на второй этаж, где располагались комнаты для гостей.
ГЛАВА 23 (117) «ТИХОЕ МЕСТО»
ФРАНЦИЯ. ПРОВИНЦИЯ АНЖУ.
У ворот захудалой фермы, «Сухая ветка», расположенной вдалеке от больших дорог, и оттого, вероятно, терпящей бедствия и запустение ещё со времен окончания религиозных войн, этим солнечным сентябрьским утром, показался отряд, насчитывавший не менее двух дюжин всадников. Хозяин, сего постоялого двора, метр Пужо, который для того, чтобы окончательно не разориться, уже давно поставил крест на своей харчевне, и занялся садоводством и огородничеством, встрепенулся. Так как именно эта причина заставила содрогнуться экс трактирщика завидевшего такое количество людей, тут же сообразив, что ускольает немалый куш. Когда же метр Пужо, разглядел что всадники вооружены, он вполне прогнозировано испугался, вздрогнув во второй раз, так как хорошо помнил резню, учиненную католиками и гугенотами до Нантского эдикта. Но уже через мгновенье, вспомнив старое ремесло, что было сильнее его, и, прикинув барыши, отважившись насчитать за каждую шпагу по пол-ливра, завопил:
- Клодетт, Жискетта, Тристан, все сюда!
Из многочисленных ходов, с трудом напоминающих двери, показались тощая женщина и двое подростков, дочь Жискетта, лет четырнадцати, и сын, десятилетний Тристан. Женщина, оказалась женой, метра Пужо, по имени Клодетт, что держала мужа в строгости и настоятельно призывала к умеренности, не брезгуя, порой, физическим воздействием.
- К нам гости, видите, гости! Жискет, доставай из сундуков чистое белье, да поживей! Тристан, бездельник, подкинь дров в очаг! Грейте воду!
К разгорячившемуся Пужо, в котором, столь внезапно, даже для него самого, проснулся трактирщик, подобралась костлявая Клодетт, зашипев мужу на ухо, словно змея.
- Прекрати орать на детей! Лучше пойди, да справься, соблаговолят ли столь достойные господа, останавливаться на постой в нашем хлеву?
В тот миг, когда метр Пужо, стянув с лысеющей головы жалкое подобие колпака, направился к отряду кавалеристов, двое всадников возглавлявших сие грозное воинство, держали совет, с усмешкой наблюдая через распахнутые ворота за суетливыми перемещениями во дворе «Сухой ветки»
- Как вы полагаете, месье Рошфор, эта помойная яма и есть, то чего вы, со столь завидной настойчивостью, желали отыскать в этой глуши?
- Не могу ручаться, но очень похоже. Согласитесь, господин Ла Удиньер, ведь весьма тихое место.
- И, что же, позвольте осведомиться, граф, не позволяет принять вам окончательного решения?
- Не достает ответа.
Лейтенант, с улыбкой, к которой примешалось удивление, взглянул на Рошфора.
- Ответа этого болвана, который направляется к нам.
Приблизившись к двум всадникам, с усмешкой наблюдавшим за неловким трактирщиком, Пужо окончательно удостоверился в родовитости, а значит платежеспособности незнакомых дворян, что заставило его поклониться ниже обычного.
- Скажите, милейший, как далеко находиться ваша ферма от Анжера?
Трактирщик озадаченно почесал затылок, глядя то на графа, то на барона.
- Ну, если по дороге, что-то около лье. А лесом…
Он ткнул пальцем в сторону кромки леса, что подступал к ферме с западной стороны.
- …и того меньше.
- Исчерпывающие сведения.
Прошептал лейтенант.
- И вполне удовлетворяющие меня.
Так же негромко ответил граф, после чего во весь голос, обратившись к кабатчику.
- А ответьте-ка, друг мой, может ли, ваша чудесная ферма, принять на постой две дюжины молодцов?
Пужо, уже давно сообразив, что столь блестящие господа, да ещё в таком количестве, мечта любого трактирщика, закивал головой. Сия гвардия способна принести прибыли, которая обеспечит безбедное существование в течение полугода, а то и дольше. Вот только шутить с такими господами весьма опасно, поэтому анжуец, продолжая кивать, пожал плечами.
- На ваше усмотрение господа, как пожелаете. От себя могу лишь добавить, что таким гостям, как ваши милости, всегда рады, всегда!
Рошфор, глядя на трактирщика и прочих обитателей «Сухой ветки», сообразил, что его люди, своим столичным лоском и манерами, заставят хозяев прибегнуть к самым отчаянным попыткам, оказать гостям наиболее изысканное уважение и, непременно, постараются по возможности угодить. (Если конечно слово «изысканность» не поблекнет от столь неуместного употребления) Что его, несомненно, устраивало. К тому же, и это главное, здесь, в этой забытой Богом и людьми дыре, он добивался непременного условия, сего небольшого похода - секретности.
Пужо не переставал кланяться и что-то бормотать себе под нос, пока дворяне, покинув седла, ступили на покрытую нечистотами твердь двора. Кабатчик, не переставая отбивать поклоны, плелся следом.
- Что ж, это, пожалуй, то, что нужно.
Сморщившись, заметил граф.
- Вы вот что, любезный, приведите в порядок конюшни и комнаты для постояльцев. Наших людей накормить, а лошадям дать отборного овса. И не жалейте ни сил, ни средств исполняя мои приказы, не обижу.
Граф устремил свой хищный взгляд на трактирщика. У Пужо затряслись колени, а на лице, против его воли, появилась глуповатая улыбка.
- А сейчас, нам с господином бароном, предоставьте лучшую из имеющихся комнат. Туда же принесите снедь и вино.
Расслышав слова произнесенные дворянином напоследок, откуда-то из мрака погреба, вынырнула костлявая Клодетт. Её болезненная худоба, и природная гибкость, придавали женщине сходства со змеей, что в ещё большей степени становилось понятно тем, кто узнавал её «гадский» характер.
- Разрешите, Ваша Милость, я лично сопровожу вас в комнату, подобную той, о которой вы, только сейчас, изволили упомянуть?
Расплывшись перед кардиналистами в наигранной впалощекой улыбке, она, стараясь сделать это незаметно для гостей, подавала знаки мужу, размахивая, за спиной, тонкими словно плети руками. Рошфор перевел насмешливый взгляд на исчадие трактирного пекла, в женском обличие, порожденное алчностью и нищетой, одобрительно кивнув.
Оказавшись в предложенной хозяйкой постоялого двора комнате, которую дворяне, нашли вполне сносной, для того, чтобы провести здесь несколько дней, лейтенант обратился к Рошфору:
- Скажите, граф, по какой причине мне пришлось тащить наших людей из Нормандии и Бретани, неужели в Анжу не достаточно сторонников Его Преосвященства, чтобы устроить засаду господину Черному графу?
- Боюсь, что вы правы, барон. В Анжу не так много людей преданных кардиналу. Но главное не это. Обратись мы за помощью к интенданту Радиньи, мы поставили бы наши планы под угрозу. Ведь если Черный граф узнает о наших намерениях, он вряд ли решиться на похищение дочери.
- Мадемуазель Ванбрёкелен уже в Анжере?
- Да, вчера ночью я получил депешу от де Жюссака, в которой он сообщает, что господа де Сигиньяк и де База, приставленные охранять мадемуазель Камиллу, поселились в гостинице «Королевская лилия», как и было условлено.
- Значит «приманка» на месте?
- Да, сыр в мышеловке.
- И кому же, кроме двух анжуйцев, поручено столь важное дело, как охрана девушки?
- Наши люди, которым приказано наблюдать за девицей, разделены на три отряда по пять человек. Каждый из отрядов отдан под команду сержанта гвардии Его Преосвященства: де Жюссака, де Рамбитура и де Оржантеля.
- А Оржантель уже сержант?
- Он, по распоряжению де Кавуа, занял место де Самойля.
Удрученно ответил граф.
- А, что до нас?
- Нам следует отсидеться в глухом месте, где никто не сможет даже предположить нашего прибытия в Анжу, и, тем более, определить нашего расположения. К слову, место и вправду тихое. Нам, барон, отведена главная роль - появиться в тот момент, когда призрак раскроет себя. Вот тут-то мы и ввяжемся в драку. А ещё нам поручено конвоировать его в Венснский замок.
- Да, складно получается. Вот только права на ошибку у нас нет.
- Это правда, всё предельно просто, цена ошибки - смерть.
- Для нас, и для Ришелье.
Рошфор мрачно кивнул.
ГЛАВА 24 (118) «КРОВЬ НА МОРСКОМ ПЕСКЕ»
ФРАНЦИЯ. ПРОВИНЦИЯ НОРМАНДИЯ.
Трем головорезам, что оставили родную Савойю, в поисках Инессы де Лангр, виконтессы де Шампо и младенца Шарля, спешно покинувших аббатство Амбуйе, после нападения савойцев на богодельню, не доставило большого труда, к вечеру, того же дня, когда беглянка отправилась к побережью, догнать двуколку, на которой безумный Дидье, отправился к югу от «Барсучьей норы». Юноша, проделав нелегкий путь, на закате дня, остановил свою каурую кобылу, посреди лесной поляны, невдалеке от дороги, сытно поужинав, тем, что собрала тетушка Клер, улегся почивать, в душистой траве, наслаждаясь запахами осеннего леса и стихающими трелями неугомонных птиц.
Обнаружив спящего беглеца, возле коляски, на дне которой покоилось два огромных камня, де Ферроль, в тот же час догадался о хитроумном плане, придуманном виконтессой, а быть может подсказанным ей кем-то из тех, с кем она повстречалась за стенами «Барсучьей норы».
- Чертова девка, она обманула нас!
Воскликнул граф.
- Ваше Сиятельство, следовало бы вернуться в эту дыру, где нам указали ложный след, и расквитаться с негодяями!
- Нет времени Маринель. Мы прибыли сюда не для того, чтобы карать всякую чернь, даже если она того заслуживает. Наша цель разделаться со щенком и его мамашей, своим присутствием на этом свете, внушающими мне немалые опасения.
Прошипел граф, казалось, придя в ярость от собственных слов. Со звериной ухмылкой, он, неспешно достал из-за пояса пистолет, взвел курок, и с презрением глядя на улыбающегося во сне Дидье, без малейших колебаний, выпустил пулю, в голову бедняге.
Когда гул от пистолетного выстрела ещё не развеялся меж верхушками вековых буков, троица уже отправилась в обратный путь, к стенам «Барсучьей норы», где они, ранее, обнаружили следы тяжелой повозки, уходящие по дороге, что вела к побережью.
Именно этот фургон, на взгляд настойчивых преследователей, являлся единственным спасением виконтессы, что заставило савойцев броситься на его поиски.
****
Тем временем, упомянутый фургон, приблизился к рыбацкой деревеньке, раскинувшейся неподалеку от Гавра, на берегу Английского канала. На дощатом дне повозки, унесшей папашу Бельморшана, Инесс де Лангр и малыша Шарля из «Барсучьей норы», среди пустых, пропахших рыбой и устланных крапивой корзин, лежали несколько сундуков с пожитками виконтессы, испанское седло с подседельной сумкой, набитой неведомыми предметами, к которой кожаной перевязью была привязана весьма заурядная валлонская шпага.
- Простите, Бога ради, папаша Бельморшан, за мое неуемное любопытство…
Не совладав со своим неистомным интересом, вымолвила девушка.
- …но скажите, что это за сумка и, чья шпага, покоятся на дне вашей повозки? А ещё седло, неужели вы ездите верхом?
Старик рассмеялся столь искренне, что заставил улыбнуться свою родовитую спутницу.
- Что вы, Ваша Милость, я рыбак! Вся жизнь моя прошла среди подружек-волн. Море отобрало у меня юность, затем молодость, а потом и остатки моей жалкой жизни. Море отняло у меня двух сыновей, сгинувших в волнах проклятого канала. Море вымыло мою душу, иссушив её словно просоленную рыбешку. Но взамен, обучив меня созерцанию, оно одарило меня мудростью смирения, ну и конечно, как водиться, печалью. Ведь они неразлучны, всегда бредут рука об руку. Мудрость - дар Божий, милостиво отпущенный человеку, но, как и все прочие блага, дарованные свыше, отягощен балластом, в виде печали. Вместе они не позволяет слабому разуму нашему, ввергнуть себя в пагубные грехи, словно сети, расставленные дьяволом.
Слова старика угнетающе подействовали на Инесс, наполнив её душу липкой, густой горечью, время от времени преследовавшей девушку с момента её отъезда из Парижа, последнего свидания с отцом. Но приняв решения не поддаваться отчаянию, виконтесса, наигранно весело спросила:
- И, чтобы развеять кручину, вы решили сделаться наездником?!
Сим вопросом, девушка вынудила Папашу Бельморшана расхохотаться.
- Нет, всё это я купил за деньги одного месье, коему, не так давно, спас жизнь.
- Спасли жизнь?! Папаша Бельморшан, миленький, расскажите, как это случилось?!
- Эх, женщины, женщины, любопытство ваша библия.
Глубоко вздохнув, произнес старый рыбак. Но взгляд прекрасных глаз молодой дворянки, заставил нормандца уступить.
- Да, не о чем тут рассказывать! Ну,…как то, в один из дней, возвращался я, на своем ялике из Гавра. Условился с торговцами, из Ле-Мана, обменять рыбу, на новые сети, вот и пришлось тащиться в Гавр. Так вот, возвращаюсь я, не отошел ещё от берега и пол мила, как вдруг гляжу, человек плывет. Ну, как плывет, дрейфует, на последнем издыхании.
Всё более распаляясь от собственного повествования, старик взмахнул руками.
- Мертвец, вначале подумал я! Ан нет, гляжу, дышит касатик, да рукой так по воде шлеп, шлеп, будто совладать с течением пытается. Я тогда сразу подумал: «Никак разбойник какой, а может беглый?». Но морской закон гласит - ежели кого обнаружил за бортом, спасай! Будь то хоть сам дьявол!
Многозначительно прикрыв глаза и авторитетно кивнув, заявил старик, не безудовольствия продолжив повествование.
- И, что же? Ага, поднимаю я его на борт, гляжу, а он ранен, едва дышит. Вот думаю незадача, что ж мне с ним делать? Доставить обратно в Гавр, так может ищут его?! Навлеку на голову невинную смертушку. А даже ежели и винную, так не мне судить его. Гляжу по одёже, вроде бы дворянин, дорогое платье, ремень из доброй кожи, а на ремне кошелек с пригоршней пистолей. Нет, думаю, надо человеку помочь, ведь молод, а значит не время умирать. Поймал я своим плохоньким парусом ветер, да пошел полным ходом в Онфлёр. В Онфлёре есть добрые люди, нашего ремесла слуги, помогли мне доставить раненного к доктору. Добрый лекарь, опытный, седой словно сыч, посмотрел он нашего молодца и говорит: «На вот, старик, снадобье, будешь применять его, как скажу. Свезло хозяину твоему, не задела пуля ничего важного. Пулю он достал, а мне вот, что сказал: «Ежели…», говорит «…не умрет сей молодец через пару-тройку дней, стало быть, жить будет. Ну, а ежели…то на все воля Божья»
- И, что же?
- Ну, дак, удачливым сей месье оказался! Живехонек и здоров, будто и не было ничего с ним дурного. А как узнал, что еду я в город. Я ведь частенько в город ездею, рыбу вожу.
А, что, таких добрых коней как мои, более ни у кого в нашей деревне нет! Вот и сносят со всей округи рыбку, чтобы папаша Бельморшан на рынок свез, да продал. А я, что? я с каждого ливра^1^ рыбки, имею свой лиар! Ведь в море я не хожу, стар, надо же, чем-то кормиться?
- Да-да, папаша Бельморшан, несомненно, великолепные кони и дела ваши идут замечательно. Только вот вы про гостя своего говорили.
- А, что гость? Выдюжил он, дело молодое! Дал денег мне и говорит: «Будешь, старик в городе, купи мне, мол, седло испанское, да шпагу, да ещё кое-чего. Я, мол, засиделся у вас тут, пора мне, мол, домой». Вот я и сделал всё, как он велел.
В этот миг, из-за холма, показались островерхие крыши рыбацких домиков, сбившихся в деревню, расположившуюся на берегу Английского канала.
- А вот и наш, благословенный, Виллервиль!
Воскликнул старик, хлестнув длинными вожжами, по лоснящимся крупам коней.
Уже совсем скоро, прогромыхав по улицам Виллервиля, и миновав перекресток, где возвышался крест, серого камня, от влаги покрывшийся зеленоватым налетом, фургон дядюшки Бельморшана, вкатил на просторный двор, откуда, меж одноэтажными постройками, сквозь ажур развешенных на веревках рыбацких сетей, открывался изумительный вид на морскую даль. Потянув за вожжи, старик остановил коней, громко воскликнув:
- Эй, Фантина, сушеная скумбрия, выходи, встречай гостей!
Из распахнутых ворот, одного из покосившихся строений, вышла пожилая женщина, за которой на голос хозяина, выползло несколько упитанных котов, лениво потягивавшихся после сытой вечерней дрёмы. Вытерев руки о серый холщевый передник, угрюмая Фантина, из-под складок белоснежного чепца, с подозрением уставилась на незнакомую особу, с ребенком на руках, восседавшую на передке массивной повозки. Скуластое покрытое морским загаром лицо женщины, испещрённое резкими глубокими морщинами, что придавало лику неприветливой суровости, казалось высечено из камня горестями и ветрами, самыми действенными инструментами, безжалостного воителя, по имени время.
- Ты Эсташ, словно одинокое дерево, на равнине, притягивающее к себе молнию.
Проворчала она, очевидно, без труда разгадав причину, которая заставила её мужа привезти в их дом, молодую особу, как, несомненно, и любого другого, кому бы требовалась помощь.
- Не ворчи старая сквалыга, лучше принеси напиться с дороги, мне и нашей гостье. Да распрягай поскорее кормильцев наших, да отведи их в конюшню, да напои свежей водой.
На сей раз беспрекословно, старуха спустилась в сумрачное чрево погреба, откуда, вскоре, появилась с большим запотевшим глиняным кувшином. Наполнив две керамические кружки прохладным сидром, она поднесла, одну из них мужу, другую гостье. Под пристальным взглядом нормандки, Инесс, сделав всего несколько глотков кисло-сладкого пойла, вернула посудину хозяйке, поблагодарив за угощение. Что же до Бельморшана, то он, жадно, большими глотками, прикончив уже вторую кружку, тайком, с интересом, наблюдал за безмолвным знакомством женщин.
- Не судите строго, Ваша Милость…
Обратился старик к несколько смущенной приемом виконтессе.
- …в наших краях столь редко встречаются приезжие, что женщинам, живущим здесь с рождения, и никогда не бывавшим за пределами Виллервиля, кажется, что они единственные на земле, оттого так сух и нерадушен их прием. Но дайте срок, за те несколько дней, которые вы проведете в нашем скромном жилище, моя Фантина так привыкнет к вам и вашему сыночку, что не пожелает отпускать.
Он рассмеялся тем тихим заразительным смехом, коим наделены все добрые и скромные люди. Оставив без внимания колкость мужа, старуха, поставив кувшин на деревянный табурет, направилась к дому, что-то ворча себе под нос и вытирая на ходу руки о холщевый передник.
- Женщина, которую Господь лишил счастья воспитывать собственных внуков, видит их в каждом ребенке, встретившимся на её жизненном пути.
С привкусом глубокой горечи произнес Бельморшан, глядя в след жене. Но слова старика нормандца, на сей раз, не достигли слуха виконтессы, так как на крыльце рыбацкой хижины появился тот, кто вызвал острый, неподдельный интерес мадам де Лангр. Рослый стройный молодой мужчина, вышедший из лачуги, как только услышал голос хозяина жилища, был хорош собой. Белая рубаха, с глубоким вырезом, облегала его широкие плечи, а зауженные замшевые кюлоты, едва прикрывавшие колени, позволяли взгляду коснуться стальных икр, стянутых желтыми шелковыми чулками. Черные, довольно длинные волосы, незнакомца, развивались на ветру, отчасти закрывая его лицо, что не помешало девушке, разглядеть миловидные черты, как и удивление, водрузившееся на челе молодого человека.
Собрав волосы и стянув их на затылке шелковой лентой, дворянин, о котором Инессе, во время пути поведал дядюшка Бельморшан, неспешно направился к повозке, на которой восседала особа, своим появлением вызвавшая столь острый интерес у незнакомца. Сие обстоятельство, является вполне объяснимым, так как бедствие, кои претерпевают даже незнакомые люди, если не сближает, то, несомненно, проявляется любопытством. Тем более у тех, чьё происхождение подвергает порицанию добровольное пребывание сих персон, в столь неподходящем, для людей второго сословия^2^, месте.
В большей мере именно эти, вышеперечисленные, причины, заставили сего блестящего кавалера проявить осторожную заинтересованность к нежданной гостье, оказавшейся юной и весьма привлекательной особой. Приблизившись к повозке, откуда с высоты передка, с не меньшим любопытством, чем он сам, за ним наблюдала девушка, дворянин произнес:
- Мадам, не сочтите за дерзость, но лишь исключительные обстоятельства, в коих, к слову, прибываю и я лично, позволяют мне, обратиться к вам, не будучи представленным.
Виконтесса, не в силах скрыть на лице расположения, благосклонно кивнула.
- Разрешите представиться, барон д'Анж, из Прованса.
Старик Бельморшан, заметив неудобства испытываемые девушкой, принял у неё спящего ребенка, а барон (к слову, наш старый знакомый), предложив руку, помог спуститься с крутого облучка.
- Инесс Виоланта де Лангр, виконтесса де Шампо.
Приосанившись, гордо вскинув подбородок, произнесла девушка.
- Мадам одна из фрейлин Её Величества?!
Явно, опережая рассудительность, что было не свойственно для него, проронил барон, уже через мгновенье, пожалев о содеянном.
- О, месье, да вы прекрасно осведомлены!
Она пристально, с некоторым подозрением, поглядела на молодого дворянина.
- Но мне, так же, ваше лицо кажется знакомым, не могла ли я видеть вас ранее, например, при Дворе Его Величества Людовика французского?
- Нет, что вы мадам, если бы я ранее имел счастье увидеть такую женщину как вы, я не смог бы забыть её никогда. К тому же, моя осведомленность, имеет место лишь благодаря дружбе с некоторыми господами из свиты Его Высочества, графа де Суассона.
Инесс вздрогнула, что не осталось незамеченным для проницательного д'Анжа, намеренно упомянувшего имя того, кто, по слухам, в судьбе виконтессы сыграл отнюдь не последнюю роль, что позволило ему выудить желаемый результат собственного расчета, позволявший удостовериться в том, что девушка именно та, за кого себя выдает. «А щенок и вправду Бурбон, если виконтесса так встревожилась при упоминании о месье де Суассоне. Значит, в кулуарах Лувра, среди множества нелепых сплетен, можно услышать и правдивые сведения. Что ж, любопытный пасьянс может разложиться, имей я в рукаве карту с изображением принца крови, даже если он бастард» - пронеслось в голове барона, как только он лишился сомнений в отношении малыша Шарля и его матери.
Пребывание фрейлины королевы, в столь неподходящем для подобных персон месте, так же, на взгляд барона, являлось последствием некой дьявольской игры, злоключений, несомненно, преследовавших сию прелестную девушку, что являлось обстоятельством, по мнению д'Анжа, бесспорно удачным, и позволяющим ему, всё взвесив и сопоставив, произвести расчет, определив как сим правильнее воспользоваться.
В серых глазах барона, с нежностью и состраданием взиравших на мадам де Лангр, сверкнул дьявольский огонек, являвшийся неизменным сигналом созревшего плана, утвердившегося в мозгу сего хитрого и коварного красавца. Несложная комбинация созрела в тот же миг, когда он вдруг понял, что не прелести прекрасной виконтессы и не беды, настигшие сию невинную особу, тревожат его душу и разжигают интерес. Что истинной причиной его расчетов, является сестра мадам де Шампо, та, которую, с недавних пор, он не может забыть. Та, которую он оставил в замке Труамбер, и чьей любви жаждал, но так и не познал, страстно желая вернуть себе надежду обладать ею, ею одной - Шарлоттой де Лангр, графиней де Бризе.
Сии обстоятельства, вскрывавшие непомерные резоны, для господина д'Анжа, молниеносно очертили контуры планов в его голове, весьма ясно вырисовавшейся перспективой, распространявшейся как на мальца, так и на его мать, что окончательно склонило барона к действию. От удачи, столь неожиданно свалившейся прямо ему в руки, у молодого человека запершило в горле.
- Вы знакомы с графом де Суассоном?
Едва оправившись от слов барона, произнесла Инесс.
- Что вы, мадам…
Откашлявшись, ответил мужчина.
- …я имею честь знать лишь нескольких дворян из его свиты.
Девушка, как-то обреченно кивнула, устремив печальный взгляд в сереющую даль, таящую за полупрозрачной кисеей сумерек, растворивших во мраке полоску горизонта, небо, сливавшееся с морем.
В это время, из хижины, вышел папаша Бельморшан, несколькими минутами ранее доставивший малыша Шарля в заботливые руки старухи Фантины, с усердием и лаской, принявшейся угощать малыша снедью, приготовленной специально для дорогих гостей.
- Прошу простить старика, что вмешиваюсь в ваш разговор, но ужин на столе, и он не станет ждать даже самого короля, если тот не поторопиться, пожелав застать его горячим.
Скоротав ночь, в лесу, за пустыми разговорами у костра, савойцы, едва забрезжил рассвет, отправились в путь, по следу фургона, унесшего госпожу де Лангр, встречи с которой так жаждали люди де Ферроля, как и сам граф, вынесший беглянке суровый приговор. Желтая песчаная лента лесного тракта, что пролегла по дну тенистого букового леса, вывела преследователей к холму, под которым, раскинувшись пауком, пересекались более полдюжины дорог. На распутье всадники были вынуждены остановиться, потеряв след фургона, что исчеза средь отпечатков множества копыт и разной глубины, узких желобов, оставленных колесами карет, телег и повозок, следовавших в разные концы прекрасной Нормандии. Спешившись, согнув спины и склонив головы, савойцы, вглядывались во взрыхленную колесами, песчаную поверхность трактов, уходящих во все стороны света.
- Ищите, ищите, мы не можем упустить их!
Воскликнул граф, шаря красными от недосыпания глазами меж песчаными колеями.
- Ищите господа, у этой повозки необычный след, так же как и отпечатки копыт тяжелых лошадей, запряженных в фургон.
- Это першероны, сие заметно столь же отчетливо, как святой крест, на шпиле Иоанна Крестителя^3^, в ясную погоду.
Рассмеявшись, заметил туринец. В этот миг, голос третьего следопыта, прервал веселье товарища.
- Ваше Сиятельство, сюда! Я, кажется, отыскал след.
Все трое бросились к Маринелю, стоявшему невдалеке от перепутья, на одной из дорог, что вела к побережью. Присев на колено, граф внимательно оглядел отпечатки копыт, оставленные парой тяжелых коней.
- Да, это они.
Прошипел Ферроль, устремив взгляд вдаль, где исчезала песчаная колея.
- В таком случае, их нужно искать в Виллервиль.
Граф и туринец, удивленно взглянули на Маринеля.
- Это рыбацкая деревушка, здесь, неподалеку. Я слышал о ней, ещё, будучи юнцом, когда служил одному из нормандских баронов, во времена религиозной резни^4^.
- Что ж, тогда не будем терять время.
Вскочив в седла, савойцы пустили коней в галоп, изнывая от нетерпения, в предчувствии скорой встречи со сколь ухищренной, столь беспомощной добычей.
Уже совсем рассвело, когда три всадника, показались на околице Виллервиля. Их зловещие силуэты, в лучах утреннего солнца, снова и снова возрождающегося, а значит дарящего человечеству надежду, возникли на пустынных улицах рыбацкой деревеньки. Направив усталых коней меж невысоких изгородей, отчасти, формировавших немногочисленные улочки селения, савойцы, заглядывая за ограды, разыскивали повозку, на их взгляд соответствующую той, которая избавила от свидания с ними, виконтессу де Шампо. И вот, наконец, ближе к берегу, в конце одной из улиц, посреди двора, они увидели фургон, вызвавший их интерес. Переглянувшись с графом, опытный Маринель, спрыгнув с коня, приблизился к повозке. Спешился и Фаличетти, озираясь, проследовав за товарищем.
Стук копыт, стихший у ворот, что вели во двор дома четы Бельморшан, заставил старуху Фантину, возившуюся у очага с завтраком, насторожиться, и осторожно выглянуть в окно. Заметив вооруженных чужаков, крутящихся у их повозки, она бросилась оповестить мужа, но остановилась на пороге в гостиную, не решившись вмешиваться в разговор, обеспокоенного старика с гостями. Обменявшись несколькими фразами, суть которых ускользнула от слуха старухи, господин д'Анж, направился к большому сундуку, где были спрятаны подседельная сумка и шпага, только вчера привезенные по его заказу папашей Бельморшаном. Встревоженный взгляд Инесс, неотступно следовал за ним, с горечью и страхом, затаившимися в её прекрасных глазах, наблюдавших за сборами дворянина. Без тени колебаний, уверенными движениями, д'Анж извлек из сумки два пистолета, и тут же, с быстротой и отменной ловкостью зарядил их. Осмотрев клинок своей валлонской шпаги, барон искривил рот, в ироничной усмешке, но поймав на себе взгляд старика, подмигнул ему.
- Ничего старина, приходилось ещё и не таким воевать.
Бельморшан, осознавая всю серьезность положения, очевидно, намереваясь поддержать гостя, утвердительно кивнул, сжимая в руках древко странного оружия, напоминающего гарпун.
- Месье д'Анж…
Обратилась к барону Инесс, но жесткий решительный взгляд молодого дворянина, остановил её мольбы.
- Мадам, мне хочется лишь отметить, что ваша красота, видится даже в свете вашей встревоженности.
С этими словами, улыбнувшись виконтессе, он решительно шагнул за порог. Со шпагой и пистолетом в руках, другой торчал за поясом, барон, весьма неожиданно для непрошенных, утренних гостей, появился на крыльце.
- Эй, господа! Вам не приходило в голову, что подобный визит, может быть не одобрен хозяевами сего гостеприимного жилища?
Ферроль, наблюдавший за происходящим с высоты собственной лошади, раздраженно воскликнул.
- А ты кто такой, чтобы учить моих людей манерам?!
- Я полагаю, подобный тон, сударь, свидетельствует о вашей невоспитанности, и требует наказания, незамедлительного и сурового! И я не думаю, что моя искренность, может быть подвергнута сомнениям.
- Взять его!
Закричал граф, теряя терпение. Оба головореза бросились к крыльцу, и лишь меткий выстрел, прозвучавший, словно категоричное подтверждение слов барона, остановил одного из савойцев. Маринель, сделав всего шаг, с пробитой грудью, упал навзничь, раскинув руки. Горячий Фаличетти, подоспевший в этот момент к крыльцу, сходу атаковал наглеца. Но хладнокровие и мастерство барона, умелым маневром отразившим выпад, привело к тому, что не в меру темпераментный туринец, в запале забывший об осторожности, наткнулся на острие кинжала, таившегося до времени под складками плаща, обвивавшего руку д'Анжа, освободившуюся от разряженного пистолета. Выхватив из-за пояса второй пистолет, барон, без колебаний, выстрелил во всадника, замешкавшегося в раздумье, под впечатлением молниеносной и кровавой расправы над его людьми, учиненной незнакомцем, возникшим неизвестно откуда, и в одночасье спутавшим все планы савойца. Ферроль едва успел взвести курок пистолета, как нестерпимая, острая боль обожгла его плечо, вследствие чего, оружие выпало из руки. Оценив ситуацию, граф, неповрежденной рукой потянул повод, и, ударив
шпорами рысака, прокричал:
- Ничего, негодяй, мы ещё встретимся!
После чего гул копыт его лошади, растаял в прозрачном, холодящем морской прохладой, воздухе.
Без сомнений, может показаться, что подобные моменты являются мерилом человеческой храбрости, но даже отвага месье д'Анжа, была поставлена в услужение его холодному расчету и неотвратимости осуществления планов. Бесстрастный взгляд барона, скользнул по бездыханным телам, поверженных противников, отпечатавшись в мозгу лишь одной фразой: «Теперь, я могу требовать от неё, всего, чего пожелаю».
В это время, из рыбацкой хижины, появились папаша Бельморшан и испуганная виконтесса. Бледное лицо Инесс, выражало ужас, при виде мертвецов, людей, чьи устремления, ещё несколько мгновений назад, несли смертельную угрозу для её жизни. Она с благодарностью и восхищением, не в состоянии произнести ни слова, взглянула на барона, неустрашимого и благородного спасителя, будто невзначай, без пафоса и позерства, принесшего для неё с сыном столь желанное избавление.
Барон, отбросив в сторону шпагу и окровавленный кинжал, дабы не пугать девушку, обратился к ней исполненный сочувствия:
- Мадам, простите мою дерзость, если я рискну предположить, что во Франции, вас ожидают, лишь опасности, подвергающие великому риску ваши с младенцем жизни.
Он оглянулся, устремив взор на убитых, будто предлагая виконтессе, убедиться в справедливости своих слов.
- Именно это обстоятельство, дает мне право предложить свои услуги. Я прошу принять мои заверения в преданности, и дать возможность оказать скромную помощь, которая избавит вас от злоключений, столь несправедливо обрушившихся на ваши с малышом головы.
- Я бесконечно благодарна вам месье, но не могли бы вы изъясняться яснее, я не понимаю о чем вы?
Барон ответил изысканным поклоном, добавив при этом.
- Видите ли, мадам, мне в скорости, предстоит покинуть сие прелестное поселение. Я направляюсь за пределы французского королевства, туда, где мог бы обеспечить вам и вашему сыну, безбедное, а главное безопасное существование. И поверьте, если в вашем сердце найдется место, пусть даже для ничтожного расположения, и вы примите моё предложение, тем самым даровав надежду, вы сделаете меня, наисчастливейшим человеком в сем гнусном мире.
Столь изысканное великодушие из уст прекрасного, блестящего кавалера, наверняка, не смогли бы оставить равнодушными ни одну женщину, тем более в минуты слабости, во время, когда она претерпевает душевные смятения вызванные преследованием, грозящим кровавой расправой со стороны неизвестных убийц. Не правда ли, трудно отыскать более удачный момент, чтобы добиться от неё всего, чего пожелает мужчина, даже если в душе его, за непроглядной тьмой, таятся самые черные умыслы?
Глаза Инесс, полные слез, с надеждой, подавляющей остатки недоверия к малознакомому человеку, искали в глазах барона искренности и участия. Её горе, не позволявшее разумно оценивать ситуацию, будто пелена затуманило взор девушки, и она, поддавшись слабости, обессилев от напастей и потерявшей голову от неожиданно нахлынувшего счастья, тихо прошептала:
- Я согласна.
1 1ливр (французский фунт), мера веса = 489,5гр.
2 Во Франции того времени, общество разделялось на три сословия: первое (священники), второе (аристократы) и третье (общинники).
3 Соб?р Ио?нна Крест?теля - главный собор в Турине, в то время столице герцогства Савойи.
4 «…во времена религиозной резни» - Религиозные или гугенотские войны - серия затяжных гражданских войн между католиками и протестантами (гугенотами), которые раздирали Францию при последних королях династии Валуа, с 1562 по 1598 годы. Во главе гугенотов стояли Бурбоны (Генрих Наваррский и принц Конде) и адмирал де Колиньи, во главе католиков - королева-мать Екатерина Медичи и могущественные Гизы.
ГЛАВА 25 (119) «СРЕДЬ ТЕМНОГО ЛЕСА»
ФРАНЦИЯ. ПРОВИНЦИЯ АНЖУ.
Последний отрезок пути, что вел от большого тракта до фермы «Сухая ветка», по тихой лесной дороге, Гаспар, вместе с горбуном и его головорезами, проделали пешком. Трели птиц, местами пробивающаяся сквозь траву, тонкая полоска рыжеватой дороги, нависавшие над головами лапы вековых деревьев, будто перенесли путников из шумного суетного пыльного мира, в сказочное королевство щебечущей тишины, и спокойствия, поддающегося лишь дуновениям, едва заметного, легкого ветерка. Наполненный солнечными лучами сентябрьский лес, веселил глаз всеми оттенками зелени, ещё не тронутой увяданием глубокой осени, опускаясь в душу приторно-прозрачной каплей липкой медовой благости.
Но не радости, тем более благодушия четверо разбойников во главе с Кокошем не испытывали, так как вряд ли были знакомы с этими хрупкими непотребными чувствами. Они брели за беззаботным, улыбающимся солнцу, Гаспаром, мрачно и опасливо озираясь, лишь насторожившись тишине, принимая красоту за обыденность. Наконец узкая лесная тропа, которую избрал молодой анжуйский крестьянин, чтобы срезать путь, привела к стенам «Сухой ветки».
Не выходя из тени листвы, на дорогу, разделявшую опушку леса, где укрылись в гуще кустарника разбойники, и ворота фермы, они устремили взоры во двор, где сновали хлопочущие, хозяин «Сухой ветки», его жена и дети. Здесь же, у стен покосившейся конюшни, несколько мужчин, бравого вида с длинными шпагами на ремне, в тени соломенного навеса, потягивая прохладное анжуйское «розэ», развлекались игрой в кости.
- Что-то не похож, сей вертеп, на тихое местечко. Для заброшенной фермы, здесь довольно людно.
Проворчал бывший солдат. Разбойники устремили вопрошающие взгляды на проводника. Гаспар убедившись, что в словах Совара содержится столько же правды, сколько листвы в сем буковом лесу, утвердительно кивнув, обернулся к недовольным соглядатаям.
- Кому расскажи об этом, от самого Амбуаза до Сомюра, никто, не поверит. В этой забытой Богом дыре, не бывало столько народу со времен, явления на свет нашего разлюбезного «Месье^1^», клянусь святым Мораном Пикардийским. Этой клятве научил меня брат моего отца, дядюшка Андре из Дуэ, советуя для большей убедительности упоминать ещё и Великана Гайана, и его жену.
Разбойники в недоумении уставились на Гаспара, почесывающего затылок.
- Вот я и говорю, следует пойти и всё разузнать.
Столь же невозмутимо произнес он, будто отдавая команду самому себе. Сделав несколько шагов по направлению к воротам «Сухой ветке», анжуец бросил в сторону обомлевших от удивления бандитов, указав пальцем на развесистый куст жимолости.
- А вы спрячьтесь вон в тех кустах, не торчите у дороги.
Вопиющее простодушие Гаспара, заставило, даже таких свирепых головорезов, коими являлись лучшие люди горбуна Кокоша, проглотить гнев, сменив его на снисходительность, которую испытывают разве что к убогим, не прибывающим в здравом рассудке людям. Проводив взглядами анжуйца до ворот «Сухой ветки», они, всей гурьбой, укрылись в листве кустарника.
Через некоторое, непродолжительное время, Гаспар вернулся, притащив огромную корзину со снедью, и большой бутыль белого анжуйского.
- Дело обстоит так…
Пробормотал он запыхавшись.
- Что за люди заняли ферму, не знает даже сам хозяин, метр Пужо. Говорит прибыли все разом, должно быть все разом и съедут, вот только когда неизвестно. Платят хорошо, а ещё приказали никого не селить даже в сарай. Вот так. Ни хозяин, ни его жена, не помнят такого на своем веку, и даже из рассказов предков не слышали, чтобы столь почтенные господа, да в таком количестве, да ещё и на столь продолжительное время, задерживались в их глуши,…не бывало такого со времен резни учиненной Гизом в Васси.
Сморщившись от пристального взгляда, пропитанного подозрительностью, устремленного сквозь частокол деревьев, во двор фермы, горбун прошептал.
- Странные эти молодцы, во дворе. Все как на подбор молоды, да при шпагах, значит либо дворяне, либо солдаты. Судя по платьям, да по манерам, скорее первое. Но, в любом случае, что в этой забытой дьяволом дыре делать как одним, так и другим, да ещё столь продолжительное время? Не нравится мне всё это, ох не нравится.
Горбун оглядел своих людей, остановив взгляд на Гаспаре.
- И, что же мы теперь будем делать?
- Теперь я пойду в Анжер, встречусь с Тибо, в условленном месте, а потом вернусь сюда и расскажу, что следует предпринять.
- А как же мы?! Ты обещал, что мы поселимся на ферме!
- Ты же слышал. Кто мог предвидеть такой оборот?
- О, Мадонна, но где, же мы будем ночевать?!
Пожав плечами, столь же безучастно как обычно, будто не замечая ярости пьемонтца, Гаспар ответил:
- Здесь, в лесу, у костра. Ночи, слава Святому Жермену, пока ещё теплые. А за снедью, сможете наведываться в «Сухую ветку», я договорился с хозяином. Господа, что заняли все жилые помещения, не скупятся на серебро, поэтому погреба забиты мясом и вином. Кто-то из вас, каждый вечер, как стемнеет, сможет приходить на ферму, вас будут ждать.
Равнодушие преобладало даже в улыбке, которая поддернула кверху уголки губ анжуйца, когда он, одного за другим, оглядел всех, по очереди, разбойников.
- Что ж, тогда я, пожалуй, пойду.
- Постой, может кому-нибудь из нас, следует сопровождать тебя?
Встрепенулся бывший солдат.
- Нет, это никак невозможно. Если Тибо увидит, что я не один, ни за что не подойдет ко мне. Уж не обессудьте, так было условлено. Ждите, буду не позже чем через два дня.
Он кивнул, будто подтвердив правоту собственных слов, через некоторое время, скрывшись меж ветвей и чернеющих стволов деревьев.
- Не нравиться мне этот Гаспар! Что-то он не договаривает.
Прошипел пьемонтец.
- Может проследить за ним?
Поддержал товарища Совар. Горбун, после недолгого раздумья, авторитетно произнес.
- Нет, не стоит! Этот Тибо, действительно ловкий парень, мало ли, что он придумал. В случае если малыш Гаспар не вернется в назначенное время, отправимся в Анжер, и постараемся найти их, или подходящее дельце. Например, жирненького ростовщика!
Разбойники рассмеялись.
1 «Месье» - Речь идет о брате короля, Гастоне де Бурбон, герцоге де Орлеан, родившемся в 1608 году, до 1626 года известным как герцог Анжуйский, затем ему присвоены титулы герцога Орлеанского, герцога Шартрского, герцога Алансонского и графа Блуа. Носил при жизни старшего брата, короля Франции Людовика XIII, титул «Месье» и «Единственный брат короля».
ГЛАВА 26 (120) «ПО СЛЕДУ»
ФРАНЦИЯ. ПРОВИНЦИЯ АНЖУ.
В лучах утренней зари, четыре королевских мушкетера, миновали ворота города Анжер, направив усталых коней по узкой улочке, растянувшейся от городских ворот до самих стен аббатства Сент-Обен. По настоянию Атоса, единственного, кто до сей поры посещал колыбель графов анжуйских, мушкетеры поселились в таверне «Щит Франции», что располагалась на улице Сент-Мартен.
Оставив содержимое подседельных сумок, а также несколько кожаных баулов, в номерах, и разместив лошадей в конюшне, четверо друзей, плотно позавтракав, вышли на небольшую площадь, раскинувшуюся у входа в трактир, всматриваясь в лица немногочисленных прохожих, и с интересом оглядывая близлежащие дома, незнакомого города.
- Господа, у нас мало времени…
Наконец произнес Атос.
- поэтому предлагаю, не мешкая, приступить к поискам мадемуазель де Силлег. Чтобы повысить шансы, полагаю, нам следует разделиться, и начать с гостиниц, трактиров и кабачков. Хочу напомнить, ищем одноногого господина. Так как Беатрис, наверняка надежно спрятана, и разыскать её, вряд ли, представляется возможным.
Угрюмый, осунувшийся от горя граф, шепотом произнес последние слова, обратив печальный взор в безоблачное небо.
- Согласен с вами граф, это весьма разумно.
Безучастно заметил Арамис.
- Мы найдем её Атос, найдем, чего бы это ни стоило!
Гасконец, скорее желая своим запалом поддержать друга, чем испытывал искреннюю уверенность в успехе предприятия, протянул руку.
- Один за всех!
Пятерни товарищей, одна за другой, легли в раскрытую ладонь шевалье.
- И все за одного!
Прошептали они без особого воодушевления.
- Что ж, господа, за дело. Арамис, вы с Портосом отправляйтесь в сторону улицы Сент-Жульен, мы с д'Артаньяном, направимся в другую сторону, на улицу Сент-Обен. Достигнув перекрестка, расходимся в разные стороны, таким образом, определив направление поиска, для каждого из нас. Желаю удачи, друзья.
Разделившись на пары, мушкетеры направились по оговоренным маршрутам, по мрачному лабиринту, что, часом ранее, привел их к «Щиту Франции». Добравшись до перекрестков, находившихся в разных концах Сент-Мартен, впадавшей в перечисленные Атосом улицы, друзья разошлись, исчезнув в извилистых переплетениях переулков, и только тогда, оставшись каждый наедине с самим собой, и усмирив показную браваду, они нашли силы признаться себе, где-то в глубине души, в безнадежности сложившейся ситуации.
Весь день, мушкетеры бродили по городу, в поисках одноногого Роже. Уставшие и измученные, так и не обнаружив следов похитителей, каждый из них встретил сумерки, в не наилучшем настроении. Покинув очередную таверну, располагавшуюся невдалеке от берега реки, где гасконец, впрочем, без аппетита, отужинал, д'Атраньян, вышел на набережную. Его взгляд устремился на величественный мост, творение Фулька Анжуйского, что вел на противоположный берег, где в сгущавшемся полумраке, виднелись каскады городских крыша. «Завтра, отправлюсь туда…» - подумал шевалье. «А почему собственно завтра?! Разве вернувшись в «Щит Франции» ни с чем, я осмелюсь посмотреть в глаза несчастного Атоса?» С этими мыслями, вселившими в его душу некоторую призрачную, но всё же надежду, оп направился к древней переправе.
Твердым уверенным шагом, преодолев водную преграду - первый каменный мост через Мэн, соединивший берега, сей милой реки - шевалье оказался в квартале Ла-Дутр, с той стороны показавшегося ему куда более привлекательным. Мелодия сумерек, легкими оттенками робости зазвучала в ушах, а затем и душе юного гасконца, угрожая разразиться оглушающим многозвучьем, способным задуть жалкий лепесток пламени, подогревающий остатки его колеблющейся доблести. Зоркие глаза шевалье, с ещё большей тщательностью, впились во тьму, напряженно бороздя затянутые во мрак расщелины меж домами, увлекавшие в сумрачные лабиринты. От внезапно нахлынувшего страха, юноше сделалось весьма неловко, даже перед самим собой, но наибольшее смущение, ему доставило острое чувство вины перед незнакомой мадемуазель де Селлег, терпящей бедствия заточения, а главное, перед своим другом, благородным Атосом, который надеется и столь нуждается в его помощи. При этих мыслях д'Артаньян, стиснув зубы, расправил плечи, откинув полу плаща, что позволило освободить правую руку, на случай внезапного нападения. Положив пятерню на эфес, холодивший, даже
через перчатку, ладонь, что предало уверенности молодому дворянину, он шагнул во мрак одного из переулков. Совсем скоро, мушкетер достиг небольшой площади, где, на бледнорозовом фоне прощающегося с солнцем неба, возвышались купола незнакомого аббатства. Оглядевшись, гасконец нашел место, где оказался, весьма мрачным, так как площадь, встретила вечернего гостя, низкими неприветливыми фасадами, исполосованными трухлявым брусом, меж которым виднелись черные пятна запертых дверей и затворенных окон, прячущими за дощатыми ставнями, блеклые отблески одиноких свечей.
- Вымерли здесь все, что ли?
Только успел гасконец произнести эти слова, как вдруг ему почудилось, что он услышал женский голос. д'Артаньян остановился, вслушиваясь в беззвучие монотонной серенады, накрывшей его тишины.
- Послышалось будто?
Неуверенно заключил шевалье. Но сделав ещё несколько шагов, вновь, уже вполне отчетливо услышал, женский плачь, и мольбу о помощи, а также едва уловимый звон клинков.
- A-а, канальи, значит, не почудилось!
Выхватив шпагу, мушкетер довольно скоро определил, откуда доносились шум схватки и рыдания. В тот же миг, д'Артаньян, в душе которого, загремели боевые барабаны пробудившие в юноше отвагу, и в один миг заглушившие робкие звуки флейт, навивавших осторожность, будто не было тревог и опасений, бросился на голос взывавший о помощи. С каждым шагом, всё отчетливее слышались девичье всхлипывание, и звон смертоносной стали, столь привычный для темных городских подворотен, куда, как только опускается мгла, словно хищные ночные птицы, слетающиеся на пир попранной чести, появляются нечистоплотные охотники за кошельками, зачастую, вместе с золотом, готовые отнять и жизнь, беззаботных прохожих.
Миновав узкий, словно козья тропа переулок, гасконец, свернул в обшарпанную, изуродованную бортами повозок арку, увенчанную высеченным в камне, полустертым и потерявшим былое величие гербом Карла Безземельного^1^, оказавшись на крошечной площади, окруженной со всех сторон фахверковыми фасадами, невысоких домов.
Посреди площади, заключенная в невысокий бордюр, сложенный из нетесаного камня и формирующий строгий прямоугольник, словно огромное зеркало в грубой оправе, зияла яма с водой, откуда горожане пополняли запасы живительной влаги. Здесь же, отделенная от гасконца невозмутимой водной гладью, в темном углу, образованном стенами перекошенных лачуг, под раскидистым каштаном, стояла едва живая от страха девушка, с ужасом наблюдавшая за схваткой, разгоревшейся прямо у её ног. Она, то звала на помощь, то закрывала дрожащими руками, искаженное испугом лицо, словно пытаясь избавиться от кошмарного сна, где фонтанировала кровь, и мелькал смертоносный металл. На её глазах, пятеро мужчин, в масках, теснили нескольких слуг юной особы, пытавшихся, своими шпагами, защитить безутешную хозяйку. На черных булыжниках, прямо перед ней, в лужах крови, лежали несколько, ещё не остывших тел, мертвецов всего мгновение назад принимавших участие в неравной схватке.
Оказавшись на месте стычки, гасконец в один миг смекнул, что нападавшие не из числа уличных громил, охотящихся за пригоршней монет в темных переулках. Шевалье с первого взгляда, различил в них жестоких, вышколенных в бесчисленных схватках наемников, кровожадных стервятников, поставивших свои клинки в услужение «золотому тельцу», лакавшему из изнеженных рук тех, кто готов не только ради собственной выгоды, но и в угоду прихоти, прикончить любого, на его взгляд, способного, хоть сколько-нибудь, помешать осуществлению задуманного, воплощая в жизнь, остриями клинков бесчестных убийц, зачастую, безнравственные и вероломные планы.
Сосчитав противостоящих друг другу фехтовальщиков, и оценив шансы каждой из сторон, д'Артаньян, без колебаний, решил принять сторону слабых, и напасть на атаковавших, обладавших численным преимуществом, с тыла, к чему располагала позиция занимаемая разбойниками. Стараясь до срока не обнаружить себя, он, укрытый мраком, нависавшим над площадью, подкрался к нападавшим, пытаясь сделать это как можно тише. Но приблизившись на необходимое для атакующего броска расстояние, чтобы не наносить удара в спину, окриком, вполне осознанно, обнаружил себя:
- Эй, господа, а вот и я!
Воскликнул гасконец, нанося смертельный укол одному из тех, чьи лица скрывала черная маска. В этот же миг, был сражен и один из защитников молодой особы, рухнувший как подкошенный, прямо к ногам хозяйки. Девушка в ужасе воскликнула и попятилась, упершись спиной в могучий ствол векового каштана. Не мешкал и д'Артаньян. Пользуясь тем, что большинство из «ночных охотников» были столь поглощены схваткой, не замечая вынырнувшего из мглы мушкетера, а так же смятением тех, кто, всё же, успел его разглядеть, шевалье нанес ещё один молниеносный и неотразимый укол, в шею одного из налетчиков, высокого человека, в черном кожаном жилете. Незнакомец, очевидно, решивший криком оповестить товарищей, о появлении нежданного противника, лишь успел наполнить легкие воздухом, как получил меткий удар, от которого словно рыба, выброшенная на берег, зашевелив губами, с хрипами и стоном, задыхаясь, захлебнувшись кровью, опустился на колени. Но его старания не были тщетны, трое оставшихся в живых наемников, наконец заметивших проворного врага, отступив к чернеющим во тьме фасадам, взяли передышку, за время которой
пожелали перевести дух, и разобраться, что, всё ж таки, происходит.
- Эй, сударь, какого дьявола вам нужно?!
Воскликнул один из разбойников.
- И отчего вы лезете не в своё дело?! С вами мы не знакомы, и если вы немедленно уберетесь, то избавите себя от немалых неприятностей!
Криво усмехнувшись представителям нападавшей стороны, мушкетер перевел взгляд на защищавшихся, и, воспользовавшись возможностью, попытался разглядеть лицо девушки. Но лишь страх и мольба о помощи, застывшие в зрачках юной особы, с надеждой, взиравшей на шевалье, запечатлел его взор. Единственный уцелевший из её защитников, едва держался на ногах, заметно прихрамывая, и не в состоянии даже поднять кровоточащую, левую руку. Гасконец, что в предвкушении битвы вернул присущее себе бесстрашие, откинув голову, вздернул подбородок и расправил плечи, надменно взглянув на людей в масках.
- Сударь, клянусь Небом, у вас дурные манеры, посему мне претит разговор с вами. И все же, я вынужден заявить - вы деретесь не по чести. Вы нападаете в темном переулке на малочисленного противника, пряча лица за масками! Позволяете себе неучтиво обращаться к дворянину! Но самое отвратительное, так это то, что вы пугаете женщин! Посудите сами, всё перечисленное, позволяет мне утверждать - вы негодяй и невежда. А поучить вас, в данный момент, прямо здесь, как видите, кроме меня некому. Поэтому защищайтесь господа, я имею честь атаковать вас!
Вымолвив последнюю фразу с бравадой, быть может, заимствованной у месье де Флери, мушкетер вытащил из-за пояса длинный массивный кинжал и устремился на неприятия. Подобная наглость, которую, пожалуй, можно ещё обозначить как решительность, таившаяся в столь юном и на первый взгляд невзрачном юноше, ввела в великое смятение уличных бретеров. К тому же, с другого фланга, отдышавшись, на них ринулся слуга, что отвлекло внимание наемников, и позволило д'Артаньяну провести довольно рискованный маневр, на который бы он ни за что не решился, будь противник начеку. Его бросок, выпад, с уходом в нижнюю стойку, почти в ноги, был замечен неприятелем, лишь когда острие клинка, нырнувшего под рукой одного из противников, уже вонзилось ему в живот. Будто ужаленный невидимой змеей, раненный отпрянул, повалившись на стену ближайшего дома, с ужасом разглядывая свои окровавленные ладони. Один из разбойников, который в оцепенении наблюдал за происходящим, в момент, когда его товарищ упал поверженный ловким молодцом, появившимся неизвестно откуда, очевидно посчитав дело проигранным, бросился наутек, в одно мгновенье,
скрывшись во мраке, царившем за старинной аркой. Но д'Артаньяну было не до него. Краем глаза он заметил, что уцелевший господин-разбойник, оказался столь ловок, что в два счета расправился с раненным, уложив его сколь сильным, столь искусным ударом. Продырявленный слуга, еще не опустился на холодный булыжник, когда, наемник, являвшийся вероятно главарем, сей гнусной шайки, занес свой колишемард^2^ над головой несчастной девушки. Не мешкая ни мгновения, гасконец принял решение, сделав, по-видимому единственно верный шаг: он, что было силы, метнул свой увесистый кинжал в негодяя, намеревавшегося покончить с незнакомкой. Но, толи от переизбытка эмоций, толи от того, что юному мушкетеру не хватило мастерства, кинжал, пущенный шевалье не пронзил своим жалом плоть негодяя, угодив латунным набалдашником рукоятки в затылок, с такой силой, что тот вскрикнул, на миг, утратив контроль над ситуацией, что помешало ему расправиться с девицей. Этого мгновения, хватило быстрому как ветер д'Артаньяну, подоспевшему как нельзя кстати. Правда, на сей раз, у шевалье не было ни времени, ни возможности, на соблюдения правил
чести, столь неуместных в уличных баталиях, и он ударил в спину. Гримаса простреленного навылет зверя, застыла на лице человека, остановленного в полу дюйме от цели. Его руки ослабли, ноги подкосились и он, медленно, будто срубленное дерево, повалился на девушку, от ужаса, завизжавшую так, что даже д'Артаньяну стало не по себе. Избавив незнакомку от предсмертных объятий главаря наемников, мушкетер, поспешил задать вопрос:
- Вы живы?
- Ещё не знаю.
Прошептала разрыдавшаяся девушка, глядя в глаза спасителя.
- Не плачьте, мадемуазель, уже всё позади. Вам нечего бояться, вы под моей охраной, по крайней мере, до того времени пока я не доставлю вас в безопасное место, туда, куда вы укажите.
Юная особа, вытирая слезы, с признательностью глядела на мушкетера.
- Я осознаю, мадам, что это совсем не подходящее время и место, но полагаю, что пришло время представиться - мое имя шевалье д'Артаньян, из Гаскони…
В этот миг, откуда-то издалека, из глубины темных переулков, донесся крик. Тревожный взор гасконца устремился в густой, таивший опасность мрак.
- Прошу великодушно простить меня, мадемуазель, но наиболее благоразумно для нас, было бы поскорее убраться отсюда. Не скрою, меня заботит тот месье, который поспешил скрыться с поля боя. Если он призовет на помощь дружков…
Шевалье покачал головой.
- Так чего же мы ждем?!
Воскликнула юная особа, казалось, от слов молодого человека окончательно оправившаяся от испуга.
- Бежим!
Схватив мушкетера за руку, уверено произнесла девушка, увлекая его за собой.
1 Карл де Валу?, 12 марта 1270 - 16 декабря 1325 - граф де Валуа с 1286 года, граф Алансонский, граф Шартрский, граф Анжуйский с 1290 года, граф де Мэн (под именем Карл III, с 1290 года), титулярный император Латинской империи, титулярный король Арагона, сын короля Франции Филиппа III Смелого и его первой супруги Изабеллы Арагонской. Брат короля Франции Филиппа IV Красивого. Основатель дома Валуа.
2 колишемард - форма клинка холодного оружия, давшая позднее название самому оружию. Шпага, имевшая очень широкий клинок в близкой к эфесу части, вероятно, для увеличения силы защитных действий.
ГЛАВА 27 (121) «НЕЖДАННЫЙ ГОСТЬ»
ФРАНЦИЯ. ПРОВИНЦИЯ АНЖУ. ГОРОД АНЖЕР.
Катился к вечеру очередной день пребывания в Анжере господ де Сигиньяка и де База, молодых анжуйских дворян, которым высочайшим повелением было доверено оберегать мадемуазель Ванбрёкелен. И именно это обстоятельство, как оказалось, послужило причиной для мессира де Сигиньяка, отозваоться о сем времени, как о лучших днях в его жизни. И хоть каждый из дней, проведенных в городе своей юности, средь хорошо знакомых улиц и площадей, мало чем рознился от вчерашнего, сие обстоятельство, оставалось решительно незаметным для виконта. В промежутках меж трапезами и коротким дневным отдыхом юной особы, друзья в компании девушки, прогуливались по городу - что было настоятельно рекомендовано графом де Рошфором - в неспешной беседе, на различные темы, следовало бы отметить, весьма отдаленные, от истинных интересов виконта. Но не взирая на это, время, проведенное рядом с Камиллой, позволило Жилю узнать поближе эту удивительную девушку, озарившую душу молодого дворянина глубоким чувством, как ему показалось симпатией, чтобы не сказать большего. Он вдруг испытал безудержное влечение, к сей скромной, воспитанной,
красивой и умной провинциалке, из далекого и туманного Брюгге.
Нет-нет, наверняка, ошибочным было бы упрекнуть месье де Сигиньяка в необразованности. По крайней мере, в том, что он совершенно точно представлял расстояние от Анжера до Брюгге, можно быть уверенным. Просто, ему казалось, что время, потраченное Камиллой в этом, возможно, весьма прекрасном городе, вдали от него, даже не зная о его существовании, что несколько угнетало виконта, является чем-то малопривлекательным и мрачным. Чем-то, что позволяет ему воспринимать тот период жизни девушки нереальным, призрачным, далеким и холодным, как и сам Брюгге. Но все это забывалось, и сердце анжуйца билось в два раза быстрее обычного, когда его рука, во время непринужденного променада, случайно касалась руки прекрасной Камиллы. Он испытывал благостное наслаждение и дорожил каждым мгновением, пребывая пред взором её улыбающихся, изумительных глаз. И это, несомненно, являлось главным, на сегодняшний день, для месье де Сигиньяка, что будоражило его воображение и заставляло кипеть кровь.
Сегодняшняя вечерняя прогулка, не являлась исключением. Виконт, восхищенно слушая какую-то совершенно нелепую историю, которая к тому же была вовсе не интересна ему, проливающуюся из уст увлеченной девушки, ловил себя на мысли: «Как он мог жить раньше? Без этих губ, глаз, ресниц, звонкого смеха и ласкавшего слух голоска?» Он шел бы так вечно, но голос де База, прозвучавший из-за спины, словно якорь, зацепившийся за дно, опустил его на землю, поставив перед массивной дверью гостиницы «Королевская лилия».
Гийом, как обычно, шел шагах в пяти, позади мадемуазель и «потерявшего голову» кавалера. Он понимал, что Жиль не властен над тем, что с ним происходит, так же он знал, что это было первое подобное чувство поразившее сердце его друга, поэтому старался быть предельно деликатным. Проще говоря, шевалье играл роль того, чьё поведение, несомненно, позволяет убедиться окружающих в том, что ничего особенного не произошло. Ну, а если и случилось, нечто невообразимое, то он, мессир де База, этого, никоим образом, не замечает.
- Виконт, вас не затруднит провести мадемуазель Ванбрёкелен в её комнату?
Сигиньяк, всё еще пребывающий в плену девичьих чар, неловко кивнул.
- Прошу вас, мадемуазель.
Пропустив перед собой девушку, Жиль галантно преклонил голову.
- Я распоряжусь на счет ужина.
Вымолвил Г ийом, скрывшись за дверями кухни.
Проводив Камиллу до двери её комнаты и убедившись в том, что она заперлась изнутри, Жиль, уже сделал несколько шагов, направляясь в свой номер, как увидел голову, неожиданно появившуюся из соседней двери. Виконт, замедлив шаг, потянулся к пистолету, но разглядев, невзирая на полумрак, царивший в коридоре, выбритую тонзуру, вспомнил слова трактирщика о монахе капуцине, посилившемся в соседнем номере, что несколько успокоило де Сигиньяка. Его суровый взор отыскал, маленькие, укрытые в выпуклых «мешочках» век, глаза капуцина, после чего тот поспешил исчезнуть, тихо затворив за собой дверь.
- Странный этот капуцин, что поселился в комнате рядом с нашей,…
Поделился Жиль с товарищем, когда тот вернулся.
- … как только он попадается мне на глаза, тут же пытается спрятаться!
- Ты тоже заметил?! И мне это бросилось в глаза!
Друзья переглянулись.
- Быть может, это человек Черного…
- Тихо! Не нужно имен.
Прервал виконт Гийома.
- Кем бы он ни был, нужно быть наготове.
Вскоре трактирщик принес ужин. Анжуйцы, не без удовольствия, покончив со снедью, принялись за вино, погрузившись каждый в свои размышления. Сигиньяк улегся на кровати, улыбаясь, словно ребенок, глядел в потолок, будто разглядывая меж громоздких балок, нечто приятное, но различимое и доступное лишь его единственному взору. Де База, устроился на подоконнике, и с интересом глядя в окно, заканчивал уже вторую кружку вина, придирчиво осматривая древнюю кладку Сент-Морис. Вдруг раздался тихий стук в дверь, больше похожий на шорох. Сигиньяк встревожено взглянул на Гийома, прошептав:
- Ты ещё чего-нибудь заказывал трактирщику?
Де База отрицательно покачал головой. Не сводя глаз с Жиля, он достал из подвернутого голенища ботфорта стилет, на цыпочках, направившись к двери. Сигиньяк взвел курок пистолета, и, укрыв оружие под столом, направил ствол на дверь. Бесшумно отодвинув засов, Гийом отворил дверь, оставшись невидимым для нежданного гостя. Держа под складками скатерти, наготове пистолет, виконт встретился глазами с человеком, ожидавшим во мраке коридора, испуганно глядящим на Жиля.
- Прошу меня простить, месье…
Дрожащим голосом произнес незнакомец.
- … я хотел бы увидеть господина де Сигиньяка, или же господина де База. Я не ошибся дверью? Здесь довольно темно.
Анжуец внимательно осмотрел шагнувшего в комнату человека. Это был уже не молодой, тучный, почти лысый мужчина, облаченный в потертый камзол, черного льежского фетра, стянутый в поясе широким поясом, с притороченным к нему замшевым кошельком. Его новые коричневой кожи туфли, с пряжками из «китайского серебра»^1^, нескромно поскрипывали, когда он в нерешительности, переминался с ноги на ногу. В дрожащих руках, мужчина, беспокойно терзал черную, широкополую шляпу, без броши и плюмажа.
- Вы один?
Сухо и довольно резко поинтересовался виконт. Гость изумленно оглянулся, будто желая удостовериться, не стоит ли за его спиной кто-нибудь ещё. Но узрев лишь мрак темного коридора, пожав плечами, виновато промямлил.
- Как видите, сударь, один.
- Проходите.
Послышался голос шевалье из-за спины нежданного визитера, отчего тот вздрогнул и шарахнулся в сторону. Обернувшись во второй раз, он увидел Г ийома, затворившего дверь.
- Кто вы, и чего вам нужно?
Столь же строго спросил Жиль.
- Моё имя метр Клюшо. Но я пришел к вам не от своего имени, а по поручению.
Он запнулся.
- Ну, и кто же вам дал сие поручение?
- Видите ли, я не имею чести знать этих людей.
Оправдываясь, промолвил Клюшо.
- А не кажется ли вам, по меньшей мере, странным, любезный метр Клюшо, что некие, незнакомые люди, распоряжаются вами, дают вам поручения? Кои, к слову, вы добросовестно выполняете.
- Это, смею вас заверить, не совсем так…
Гость заерзал на стуле, предложенном ему шевалье.
- …хотя это долгая история…
- Наверняка, не настолько долгая, чтобы нельзя было её выслушать.
Вмешался в разговор Гийом. Он подошел к распахнутому окну, неторопливо оглядел площадь, что раскинулась у входа в «Королевскую лилию», запер ставни, и, подав неуловимый для гостя, знак Сигиньяку, устроился в кресле у стены, приготовившись слушать странного визитера. Клюшо достал из рукава огромный носовой платок, не первой свежести, громко высморкался и со странной улыбкой обратил взгляд на молодых людей.
- Прошу простить меня, господа…
Прокряхтел он, пряча платок.
- … если вам угодно, то извольте, я расскажу.
Собравшись с мыслями, он вытер ладонью пухлые губы, после чего начал повествование.
- Примерно полгода назад, …да, сразу после Очищения Девы Марии^2^, я испытал весьма значительные финансовые трудности. И вот, чтобы не сделаться банкротом, и не лишится ремесла, позволявшего зарабатывать, пусть даже весьма скромные средства, для содержания семьи и дома, у меня аптека, на улице Сен-Ло, за епископским дворцом, мне пришлось обратиться к, одному весьма странному господину, ростовщику. Его мне порекомендовал мой сосед, шорник Бурьен, у него мастерская, неподалеку от моей аптеки. И вот, в назначенный день, Бурьен, представил меня метру Сардоно, так зовут ростовщика. Этот Сардоно, признаться по совести, произвел на меня весьма гнусное впечатление. Старый, скрюченный человек, одетый в какие-то лохмотья. Его жалкая конторка, похожая на крысиную нору, находилась на правом берегу, за госпиталем Сен-Жан. Старик Сардоно принял меня весьма неприветливо, но дать в долг денег согласился. Всё было устроено по форме, единственное, что меня смутило, так это условие, которое ростовщик назвал весьма не существенным. Там говорилось о том, что если я не верну всю сумму вовремя, то Сардоно, вместо того,
чтобы разорить меня, сможет потребовать от моей скромной персоны некоторых мелких услуг.
- Что за чертовщина! Каких ещё услуг?!
Хмыкнул де База.
- Поверьте, месье, этот же вопрос я задал метру Сардоно. Но старик, из-под своего выцветшего капюшона, едва внятно пробубнил, что он человек пожилой, ему трудно передвигаться по городу, поэтому услуги, которые ему от меня потребуются, будут весьма пустяковыми, скорее всего курьерскими. Выбора у меня не было, да и Бурьен уверял, что он сам на таких же условиях взял у старика деньги, мол, уж год прошел, а поручений не было, и нет. Я согласился и подписал долговое обязательство. А на прощанье старик сказал мне, будто желая успокоить, чтобы я не волновался, если его конторка исчезнет. В указанное время он сам меня найдет…
Клюшо замолчал. Повисла тишина, разбавленная лишь поскрипыванием башмаков аптекаря. Гость, понурив голову, уставился в пол. Жиль и Гийом переглянулись.
- Ну,…и что, дьявол вас разорви?! Что было дальше?!
Воскликнул шевалье, теряя терпение.
Достав упомянутый платок, Клюшо вновь высморкался, вытер влажные глаза и затылок, после чего продолжил.
- С того времени как я взял в долг, дела мои пошли и вовсе из рук вон плохо. Через полгода, как мы уговорились с Сардоно, я был не в состоянии вернуть ему деньги. Да и конторки его, как он предупреждал, уже не существовало. Это признаться несколько обнадежило меня, вдруг старик помер. Но этим летом - банкротство как никогда угрожающе нависло надо мной. Я уже даже не воображал, как расплатиться с ростовщиком. Передо мной встала единственная проблема: как не оказаться в канаве…
Сигиньяк украдкой взглянул на башмаки аптекаря, где сверкали пряжки из «китайского серебра», не дешевое удовольствие.
- …выхода из сложившейся ситуации я не видел. И вот, за день до Преображения Господнего, ко мне явились двое, предъявив мое долговое обязательство перед Сардоно, провозгласив, что пришло время платить по счетам. У меня в душе, что-то оборвалось. Я был готов положить голову на плаху…
Аптекарь залился горючими слезами, словно белое королевское знамя, вновь появился платок.
- …Что будет с моими несчастными девочками? Все кончено подумал я. Но эти люди пообещали уладить мои дела, если я возьмусь с усердием выполнять пункт договора о мелких услугах. Тот, что был на подписанной мною бумаге.
Клюшо, вытерев платком, остатки влаги просочившейся из глаз, уставился на анжуйцев.
- Следует полагать, что ваш приход и есть, одна из «мелких услуг», которые вы обязались выполнять?
Поинтересовался де Сигиньяк.
- Именно так, мессир.
- Господин Клюшо, скажите, а что сталось с вашим другом, шорником Бурьеном?
Неожиданно, словно удар кинжалом, задал вопрос виконт. Аптекарь вздрогнул.
- А, что собственно…к чему вы клоните?!
- Я задал вопрос.
- Бурьен умер.
- Да-а? И при каких же обстоятельствах?
- Это сколь странная, столь страшная история…Его выловили из Сарта, с перерезанным горлом.
Сигиньяк украдкой взглянул на Гийома, тот кивнул.
- А что собственно?! К чему вы упомянули несчастного?! Уж не думаете ли вы…
Клюшо запнулся, в его глазах застыл ужас.
- Вы начинаете прозревать. Точно так же эти господа «уладят» и ваши дела.
- Нет! Нет! Этого не может быть!
- Нет, так нет, это ваше право решать. Потрудитесь объяснить, чего хотят от нас, эти ваши «благодетели»?
- Господа, погодите, я ничего не знаю, я ни в чем не виновен! Ну, помогите мне…
Взмолился аптекарь, и, закрыв ладонями лицо, зарыдал.
- Мне страшно, господа. Меня обманом втянули в эту историю. Что же мне делать?
- Перестаньте, Клюшо! Слезами вы не поможете ни нам, ни себе. У вас только один выход…
Грубо прервал гостя де База.
- Какой? Какой выход?
Вытирая платком слезы, Клюшо всхлипывал как ребенок.
- Вы должны рассказать всё, что знаете. И начните с вашего обязательства: что велели нам передать эти господа?
- Да-да, несомненно,…да-да....Вот, эти двое, один из них высокий, со шрамом, по-видимому главарь, его имя Лерак, велел сказать следующее…
Аптекарь поднял глаза к потолку, будто пытаясь отыскать в одном из темных углов исполосованного балками настила, а так же в дебрях своей памяти, пригоршню слов, которых можно выстроить в послание, предназначенное для молодых дворян.
- …так вот, ничего бы не пропустить…они сказали, что неподалеку от городских стен, вверх по реке, вблизи от того места где Майенн впадает в Сарту, есть старый, полуразрушенный мост. Возле этого моста, сегодня, в полночь, вас будут ждать. Вы должны явиться в это место втроем. Да, с девушкой…как же, ах да, Камиллой. Вам следует подъехать к мосту со стороны города. Если вы будете благоразумны, то сможете заработать уйму денег. Они так и сказали.
Он утвердительно закивал головой.
- Вот только господа имеют подозрения на ваш счет. Они полагают, что вы можете быть людьми кардинала, и прибыли в Анжер по приказу Его Преосвященства.
После этих слов, гость понурил голову, исподлобья взглянув на де Сигиньяка.
- Подозрения, господа, пусть оставят при себе. Дальше.
- Так вот они и сказали, что заботятся о вашей безопасности. И если вы, устрашившись расправы кардинала, не пожелаете продать девчонку, то дело можно решить иначе.
Едва сдерживая себя, Жиль, выпалил вопрос.
- Как?
- О-о, на мой взгляд, это более чем безопасно, а главное выгодно! Так вот, вы с девушкой, подъезжаете к мосту, со стороны города. С противоположной стороны, вас так же будут ожидать трое. Чтобы избежать каких-либо недоразумений, они, выкрикнут пароль - «Луара», вы должны будете ответить «Сена». Затем один из вас с девушкой, не спешиваясь, выдвигается на средину моста. Вам на встречу, так же, движутся двое. Тот, кто из вас решит сопроводить девушку на мост, получит кошелек с двумя тысячами ливров. Завладев деньгами, вам следует вернуться на берег, как и тому, кто вам его передаст. На мосту останутся лишь девчонка и один из них. После короткого разговора, всего несколько мгновений, не дольше, девушка вернется на то место, где вы будете её ожидать, с точно таким же кошельком. Итого, вы сможете, без риска, заработать четыре тысячи ливров. Вот, пожалуй, и все.
Аптекарь с надеждой оглядел молодых людей.
- Прошу вас, господа, соглашайтесь. Вы получите кругленькую сумму, и спасете меня, от неминуемой гибели.
Друзья, молча, смотрели друг на друга. Тишину прервал гость, тихо и вкрадчиво проговорив.
- Да, и вот ещё что. Я вынужден передать вам самую неприятную часть послания. Иначе палитра рисков и опасностей, угрожающих вашим жизням, будет не полной.
Аптекарь замялся, будто не решаясь произнести то, что должен сообщить.
- Если вы, по каким-либо причинам откажитесь и отвергните предлагаемые условия, вас, как и девчонку, ожидает смерть. Вам не уйти от расплаты. Вас отыщут везде, не здесь так в Париже, или ещё где-нибудь, где бы, вы не укрылись. А если вы намерены за мной следить, то это заметят их люди, денно и нощно наблюдающие за таверной. Если вы не одни, и подадите знак своим, а они, в свою очередь, нагрянут в аптеку, адрес которой я вам сообщил, то это так же ничего не даст. Туда более не явится никто, так что, как вы понимаете, и это бесполезно. Вы, конечно, пожелаете спросить, как они узнают ваш ответ? Очень просто. В случае согласия, я должен буду, сегодня вечером, сразу после нашего разговора, выставить у двери моей аптеки горшок с цветком, условный знак. Если горшка не будет…
Гость замолчал, нервно теребя в руках носовой платок.
- …это ваш смертный приговор.
Воцарилась тишина. Гийом отрешенно, будто всё сказанное ни в коей мере не касалось его лично, глядел на пылающий в камине огонь. Сигиньяк опустив голову, уставился в одну точку, погрузившись в глубокие раздумья.
- Вот, собственно, и все, что мне было велено передать.
Зрачки встревоженных глаз аптекаря, метались по глазницам, перепрыгивая с одного молодца на другого.
- Ну и что, в этой связи, прикажите делать мне?
Сигиньяк, очевидно приняв решение, давшееся ему непросто, поднялся на ноги.
- Делайте вот что…выставляйте возле аптеки, ваш горшок. Мы согласны.
Услышав сказанное другом, Гийом метнул в него взгляд, исполненный упрека.
- Да, шевалье, нам не оставили выбора.
Виконт, качая головой, приблизился к гостю и обреченно произнес.
- Быть может, этим решением мы спасем и вашу жизнь, любезный метр Клюшо.
Гость, вскочивший со стула, вслед за Жилем, выдавив из себя жалкое подобие улыбки, кивнул.
- Приятно иметь дело со столь благоразумными людьми. А, что, может действительно минется, и нас оставят в покое?
Он раскланялся и вышел из комнаты, и лишь скрип новых башмаков, выдавал его удаляющиеся шаги, в темном коридоре. Жиль прильнул ухом к двери.
- Кажется ушел.
Отпрянув, прошептал он, и, приблизившись к окну, сквозь щель в досках ставни, поглядел на улицу. Вернувшись к столу, виконт налил в кружки вина.
- И, что вы думаете об этом, дорогой мой шевалье?
Гийом, вскинув брови, с горечью произнес.
- Не знаю друг мой. Могу лишь сказать, что жалею о том, что нет с нами ни Луи, ни де Самойля, ни даже Некруассона. Вместе мы непременно выпутались бы из этого дерьма.
- Это правда, но выход должен быть. Меня мучает вопрос, как передать людям кардинала суть сего разговора? Ведь появляться на улицу опасно.
- А если рискнуть, и ничего, никому не сказав, просто отправиться к этому проклятому мосту?
- Исключено. За нами наверняка потянутся люди кардинала, это, несомненно, обнаружат наблюдатели Черного графа. Мы все испортим.
- И то, правда. Что же делать?
Вдруг за дверью послышался шорох. Кто-то стоял в коридоре, не решаясь постучать, или шпионил, желая подслушать разговор. Де База, схватил со стола пистолет, резко распахнув дверь, направил оружие на незнакомца. Из мрака коридора, на шевалье глядел щуплый коротышка, в потертой рясе капуцина. Его тщедушная сухая фигурка в сумрачном коридоре, больше напоминала призрак, чем живого человека. Монах, не говоря ни слова, вошел, затворив за собой дверь. Удивленный де База, попятился. Сигиньяк, поднялся с кресла. Капуцин, сбросив капюшон, уставился на друзей.
- Моё имя, господа, брат Жослен.
В нос заговорил монах, и будто вторя своим словам, закивал головой. Он резко обернулся и, приложив ухо к двери, прошептал.
- В комнату, что занимал одноногий месье, заселились двое господ…
Не дожидаясь реакции дворян на свои слова, он отскочил, будто дверь обожгла ему ухо. Низко опустив голову, словно облезлый пес учуявший добычу, он прокрался по комнате, из угла в угол, вскочив в кресло, стоявшее у окна. Поджав короткие ножки, капуцин поднял густые брови, будто наслаждаясь удивленными взглядами дворян. Он так же, без стеснения, разглядывал их, круглыми, словно две спелые вишни, глазами.
- Я чую, чую…нехорошие это люди. Опасные. Чужие…
Он поднял вверх указательный палец, направив его в потолок, придал словам пророческой таинственности. Жиль и Гийом, уже в который раз, за сегодняшний вечер, переглянулись. Де База осторожно подошел к креслу, где расположился, по меньшей мере, странный монах, присел на корточки, и, в упор, глядя ему в глаза, задал вопрос.
- Брат Жослен, вы в своем уме?
Пытаясь получше разглядеть монаха, Гтийом отклонил в сторону голову, заслонявшую свечу, пролившую свет на грубые черты лица капуцина. Наклонив голову вслед за дворянином, стараясь в точности повторить его движения, брат Жослен ответил искаженным голосом, намереваясь скопировать тональность Г ийома.
- А вы, мессир де База?
Анжуец, изменился в лице.
- Откуда вы знаете мое имя?!
Монах улыбнулся так, будто никогда не слышал более наивного вопроса.
- Знаю месье, знаю…и ваше, любезный шевалье, и вот, господина де Сигиньяка, и только сейчас упомянутых вами господ Луи де Ро и Констана де Самойля…
Окончательно утратив терпение, Гийом воскликнул.
- Да что здесь, черт подери происходит!? Кто вы такой?!
- Я тот, кого, этой ночью, вы ждете более всего. Я могу пересказать все, о чем вы попросите… де Жюссаку, Рамбитуру или Оржантелю, которые со своими людьми, неусыпно наблюдают за вами, а значит за «Королевской лилией». Тайно, а главное не заметно для врагов, довести до их сведения все то, что вы, только сейчас, мечтали им передать.
- А с чего вы взяли, что мы доверимся вам?!
Блестевшие в темноте глазки капуцина, выказывали снисхождение, к наивному вопрошавшему.
- Ну, во-первых, у вас нет другого выхода, милостивые господа. Во-вторых, я могу справиться с этим делом и без вашего благословения. И наконец, посудите сами, был бы я шпионом, зачем, мне, зная всё о ваших планах, являться к вам и вести подобные разговоры? Узнай я, что вы не пошли на сделку с Черным графом, я бы сообщил об этом его людям, и сей призрак уже растворился бы в пространстве. А вот если бы вы пошли на их условия…
Монах в задумчивости почесал подбородок.
- …мне тем более незачем было бы сюда являться. Только в этом случае, вас уже завтра, а быть может даже сегодня, везли бы в Бастилию.
При этих словах капуцин разразился таким жутким и громким хохотом, что едва смог остановиться. Утомившись от собственного смеха, он вытер рукавом рясы повлажневшие глаза и принялся неистово креститься, бормоча на латыни какуюто молитву.
- Брат Жослен, а разве Господь позволяет подслушивать?
Ласково, по отечески произнес Жиль, лишившийся сомнений и догадавшийся с кем имеет дело. Перестав креститься, монах виновато поглядел на виконта, затем выдержав непродолжительную паузу, затараторил.
- Ох, грешен брат, грешен. В ереси сознайся, прощенным оставайся. Severus sit clericorum serto!^3^ Готов смыть, брат мой, смыть, готов смыть!
Тараторя, на взгляд молодых людей, полную ахинею, капуцин, причитая, шарил глазами по столу, занимающему центр комнаты. И вот, наконец, его взгляд уперся в кувшин с вином. Он вскочил с кресла, засеменив к столу, приговаривая на ходу.
- Смыть готов, братья, смыть…
Добравшись до стола, он, не прекращая бормотать одно и то же, заглянул в глиняный сосуд, и убедивший в том, что он полон вина, подвернув рукава рясы, провозгласил.
- Urtaque manus in benedicendo clericis inferioribus necessaria est^4^
Затем схватив обеими руками кувшин, жадно, большими глотками, осушил его.
- Erat, est, fuit^5^.
Насладившись нектаром виноградной лозы, капуцин блаженно поднял к потолку глаза, довольно крякнув, осенил себя крестным знамением, и произнес.
- Эх, благостно, благостно, братья мои!
Приблизившись к худосочному монаху, де Сигиньяк, бережно положив ему руку на плечо, усадил рядом с собой на дубовую скамью.
- Брат Жослен, давайте построим разговор так, чтобы хоть одному из нас была понятна суть сказанного.
Капуцин одобрительно кивнул.
- Не возражаю, брат мой.
- Вот и прекрасно. Значит вы, брат Жослен, подслушали наш разговор и это заставляет меня думать, что понимаете суть произошедшего?
- Определенно.
- В таком случае, сделайте любезность, и отправляйтесь немедленно. Всё услышанное перескажите де Жюссаку или кому-нибудь другому из людей кардинала.
- Не премину, тот час же исполнить.
- Вот и славно, брат, вот и славно. А когда вернетесь, осторожно дайте нам знать. Три раза, постучите в стену.
- Потаенно и победоносно. Justus et paciens^6^.
- Мы бы предпочли потаенно и мирно. А теперь ступай с Богом, брат Жослен, ступайте.
Монах поднялся, бесшумно направившись к двери. С подозрением глядя на капуцина, Гийом лишь успел приоткрыть дверь, как брат Жослен бесшумно прошмыгнул в коридор. Сигиньяк в задумчивости опустился в кресло. Присев к столу, де База налил себе вина.
- Послушай, Гийом, у меня не выходит из головы план, предложенный этим Клюшо.
- Мне с самого начала всё это не понравилось.
- Ну, хорошо, давай предположим, что план, который огласил аптекарь, достоверен.
- У тебя есть сомнения?
- Во всем этом есть нечто, чего я не могу понять.
- Ты не можешь поверить, что нас хотят купить?
- Нас намереваются купить лишь потому, что не уверены в нашей связи с кардиналом. Знай они наверняка, разговор о деньгах не шел бы.
Шевалье, раздумывая над словами товарища, пригубив вина, кивнул.
- Если исходить из того, что все произойдет как говорил Клюшо, мне не понятно следующее: нам заплатят четыре тысячи ливров лишь за то, что некто, ночью, посредине старого моста, проведет с мадемуазель Камиллой несколько мгновений?
Друзья уставились друг на друга.
- Пожалуй, ты прав. Что им от этого за польза?
- За это время, можно успеть обмолвиться лишь несколькими словам.
- Значит, она знает что-то очень важное. Нечто, настолько интересующее Черного графа, что он готов платить деньги.
- Более того, он готов рисковать. Если не своей жизнью, то судьбами своих людей.
- Что же это за тайна такая?
- Я полагаю, Гийом, пришло время поговорить с мадемуазель Ванбрёкелен.
Виконт, надев камзол, вышел в темный коридор. Отыскав во мраке нужную ему дверь, Жиль, негромко постучал.
- Кто здесь?
Из-за двери донесся приглушенный голос девушки.
- Мадемуазель, простите за то, что побеспокоил вас. Это я, виконт де Сигиньяк.
Послышался лязг засова, после чего дверь приоткрылась.
- Что-то случилось, месье?
- Не беспокойтесь, хвала Господу, всё спокойно. Просто у нас с шевалье есть к вам несколько вопросов. Не могли бы вы, зайти к нам в комнату, ненадолго?
- Хорошо, если это необходимо…вот только переоденусь.
Через некоторое время, девушка вошла в комнату занимаемую анжуйцами.
- Прошу вас, проходите, присаживайтесь.
Засуетился Жиль, предложив девушке стул. Камилла присела, морщась от света свечей.
- Что за срочность, господа?
- Видите ли, мадемуазель, появились обстоятельства, вынуждающие нас начать разговор, который, быть может, для вас будет непростым, но…
- Не пугайте меня, виконт.
- Поверьте, этого мне меньше всего хочется.
Девушка настороженно посмотрела на Жиля.
- Камилла, вы знаете кто ваш отец?
- Мой отец?
Изумилась она, но натолкнувшись на суровый взгляд де База, вынуждена была ответить.
- Я знаю лишь то, что мне рассказывала о нем мать. Он французский дворянин.
- А где он сейчас?
- Это мне не известно. Я даже не знаю, жив ли он.
Её глаза наполнились слезами.
- Моя мать встретилась с ним, кажется в Гавре. Я знаю от неё лишь о рыжих волосах отца.... Они расстались, когда я ещё не родилась. Он бросил её. Мать, вместе со мной, отправилась во Фландрию, где жили её родители. Мать умерла, когда мне было шесть лет, затем умерли моя бабашка и дедушка. Меня взяла на воспитание тетка Марта, сестра матери. Она была очень добра ко мне, я росла вместе с её детьми - сестрой Мадлен и братом Арчи.
- Ванбрёкелен это фамилия вашей матушки? Упокой Господи её душу.
- Нет, это фамилия моей тетушки, по мужу. Альдервейден, это имя носили мои дедушка и бабушка.
- Нет никаких нитей.
Обреченно прошептал Гийом, качая головой.
- О чем вы?
Девушка с укоризной оглядела молодых людей.
- Меня, конечно, предупреждал господин граф де Рошфор, чтобы я не задавала никаких вопросов, но всё же. Кто-нибудь может мне объяснить, почему меня увезли из Брюгге, почему в монастырь Святой Женевьевы за мной явился не дядюшка Себастьян и не господин Буаробер, а незнакомый месье, который назвался графом де Вардом?! Для чего меня привезли сюда, и что мы делаем в этой таверне?!
- Успокойтесь, милая Камилла, мы не желали причинить вам неудобств. Признаться у нас самих больше вопросов, чем ответов, а времени, увы, очень мало. Нам необходимо понять одну вещь, и помочь в этом, можете только вы. Поэтому, давайте все упреки и объяснения оставим на потом. А сейчас постарайтесь ответить на наши вопросы. Поверьте, так нужно для дела, доверьтесь нам.
Камилла пожала плечами.
- Я задам вам сейчас быть может нелепый, но очень важный для нас вопрос, попытайтесь ответить на него.
Он с нежностью заглянул во встревоженные глаза девушки.
- Скажите, нет ли хоть чего-нибудь связывающего вас с отцом? Быть может каких-нибудь детских воспоминаний, странного случая, разговора, смысла которого вы даже не понимаете? Быть может какой-то человек,… ну, не знаю, хоть что-нибудь напоминающее об отце? Поймите, любая мелочь из вашего прошлого может дать нам подсказку, и тогда мы поймем, чего хочет от вас …
- Кто?
- Постойте,…
Ожевился де База.
- …что-нибудь напоминающее… Может быть какая-нибудь вещь? Любая безделушка?!
Девушка, наморщив лоб, качала головой, пытаясь разгадать задачу, поставленную перед ней анжуйцами.
- Милая Камилла, быть может, вы обладаете чем-то, что помните с детства?
Прекрасные глаза юной Камиллы округлились, она, будто прозрела, сумев разглядеть очевидное.
- Да, ну конечно! Кулон, вот этот кулон! Это всё, что у меня осталось от матери.
У де База перехватило дыхание.
- Да, это именно то, что нужно!
Девушка сняла массивный медальон в виде старинного меча тамплиеров, на серебряной цепочке. На кулоне было выгравировано две литеры - «G» «N».
- Простите мадемуазель, позволите взглянуть?
Шевалье повертев в руках медальон, открыл его, и извлек из сверкающего чрева лоскут пергамента, едва слышно прошептав.
- Несомненно,…это то, что он ищет. Странная вещица… вот написано - «ione», что бы это значило?
1 Китайское серебро - мельхиор.
2 Праздник Очищения Девы Марии, посвященный воспоминанию о принесении младенца Иисуса во храм и очистительном обряде, совершенном его матерью на сороковой день после рождения первенца. Празднуется 2 февраля.
3 (лат.) Речь клириков да будет сурова.
4 (лат.) Священнослужителям низшего сана необходимы для благословения обе руки.
5 (лат.) Было, есть, будет.
6 (лат.) оправданно и мирно.
ГЛАВА 28 (122) «МАРКИЗ ДЕ САБЛЕ»
ФРАНЦИЯ. ПРОВИНЦИЯ АНЖУ. ГОРОД АНЖЕР.
Гулкие шаги беглецов, нарушили ночную тишь, сонных сумрачных улиц, спящего под звездным покрывалом сентябрьской ночи города. Миновав госпиталь Сен-Жан, они свернули вправо, вскоре оказавшись перед массивными воротами, за которыми виднелись черные верхушки деревьев, отчасти скрывавших крышу и шпили башен величественного особняка.
- Быстрее, сюда!
Зпахавшись произнесла девушка. Гасконец несколько замешкался, но юная особа, схватив его за руку, увлекла спасителя во мглу тенистого сада.
- Простите мадемуазель, но…
- Вы что, испугались?
- Нет.
Демонстрируя неубедительную твердость, вымолвил шевалье.
- Тогда поторопитесь.
Испуганный тон девушки, вдруг сменился на игривый, и она, подарив молодому дворянину кокетливую улыбку, устремилась к дверям дома. В просторной прихожей, их встретили два чопорных лакея, обдав незнакомца, недружелюбными взглядами.
- Проводите месье в залу, и пригласите отца.
Словно не замечая надменности лакеев, приказала она. Слуги, поклонившись особе, притащившей в столь поздний час в дом нежданного гостя, с изысканностью сторожевых псов и сдержанным почтением, пригласили шевалье следовать за ними. Поднявшись на второй этаж, по мраморной лестнице, один из лакеев провел д'Артаньяна в просторное помещение, ослеплявшее роскошью и утонченностью интерьера. Он предложил мушкетеру присесть, после чего налил из сверкающего изящными гранями кувшина в бокал вина, оставив на столике стоящем рядом с креслом, где расположился дворянин, всю эту груду серебра. Другой лакей, вошедший следом за мушкетером, зажег множество свечей, наполнив комнату ярким светом. После выполнения обязанностей, укладывающихся в рамки гостеприимности, слуги заняли место у двери, безмолвно и неподвижно, устремив взгляды в стену, где в золоченых рамах, висело несколько изумительных полотен, кисти кого-то из ранних фламандских живописцев.
Отведав вина, так же как и всё прочее в этом доме, не оставившее гасконца равнодушным, д'Артаньян, покинув кресло, прошелся по залу бравым армейским шагом, разглядывая богатое убранство комнаты. В этот миг, двери, которые находились напротив тех, что позволили мушкетеру оказаться под сводами сего великолепия, отворились, и на затейливый орнамент паркета, ступила ножка незнакомки, спасенной шевалье. Девушка держала под руку высокого, стройного мужчину, почтенного возраста, в осанке и высокомерном взгляде которого угадывался влиятельный и властный вельможа.
Мужчина, вне всяких сомнений являвшийся хозяином сего дома, холодно и недоверчиво смерил гасконца с ног до самой макушки, впившись цепким проницательным взглядом в карие глаза гостя. Девушка, излучая ослепительную улыбку, предстала перед мушкетером в изысканном наряде, по последней парижской моде. Она, игриво улыбнувшись гостю, обратилась к мужчине.
- Вот отец, это тот, о ком я вам говорила. Тот, кто отважился на темной улице вступиться за незнакомку, что позволило мне избежать плачевной участи. Рекомендую, шевалье д'Артаньян, из Гаскони.
Лицо мужчины, излучавшее суровое равнодушие, не обнаружило ни малейших изменений после восторженных рекомендаций дочери.
- Знакомьтесь шевалье, мой отец, Его Сиятельство, маркиз де Сабле, сеньор де Форш, де Виллевикье.
Маркиз, довольно сдержанно кивнул гостю, на что д'Артаньян ответил галантным поклоном.
- Благодарю вас, дорогая, за то, что доставили удовольствие, представив нас друг другу, но уже поздно, поэтому прошу вас оставить нас одних.
Девушка с мольбой, демонстрируя своей гримасой, несогласие с решением отца, взглянула на маркиза, но тот был непреклонен. Несколько повысив голос, он твердо произнес:
- Прошу вас Кристин…одних.
С сожалением, улыбнувшись гостю, Кристин, пожав плечами, удалилась. Маркиз, не сводя столь же пристального взгляда с гасконца, дождался, когда стихли шаги дочери, взял, не глядя, со стола бронзовый колокольчик, наполнив задорным звоном, пространство залы. Не успел анжуец вернуть источник медных переливов на мраморную столешницу, как в дверном проеме, появился один из мрачных лакеев, встретивших мушкетера в прихожей. Хозяин лишь молча взглянул на слугу, на, что тот, ответив поклоном, удалился. Вернув внимание гостю, де Сабле, тоном, более подходящим для повелений, нежели для приглашения, произнес:
- Сударь, в этом доме есть свои традиции, именно поэтому, не желая обидеть вас, вынужден предложить…
Он замолчал, столь же недружелюбно, как и прежде, глядя в глаза мушкетеру.
- Господин д'Артаньян, этой ночью вы спасли мою дочь, поэтому у вас есть право на любую просьбу, которая будет исполнена, чего бы мне это не стоило.
Взгляды анжуйца и гасконца, столкнулись, словно облаченные в доспехи войны, на поле брани. В это время, распахнулась дверь, и около дюжины лакеев, внесли в залу, на серебряных блюдах, великое множество снеди и вина. От ароматов, лишавших, проголодавшегося человека, возможности мыслить, у д'Артаньяна засосало в желудке. Он вынужден был отвести взгляд, с восторгом наблюдая за слугами, с величайшей быстротой и умением сервировавших стол. С легкостью разгадав желание гостя, маркиз произнес:
- Впрочем, я не тороплю, мы располагаем достаточным количеством времени.
Толком, не расслышав слов хозяина особняка, гасконец обратился к нему, изо всех сил стараясь не выказывать заинтересованность накрытым столом.
- Видите ли, господин маркиз, то, что я сделал этой ночью, полагаю, предпочел бы каждый, кто знаком с понятием честь. Тем более, если он дворянин.
- Отрадно слышать подобные слова, месье, вы весьма благородны. Но благородство, позвольте вам заметить, нередко является вещью весьма бесполезной, порой даже вредной, а иногда опасной. Посему разрешите удостовериться, что это качество, не является вашим единственным достоинством.
- Не откажите в любезности, месье де Сабли.
- В таком случае, это удобнее будет сделать за ужином. Тем более, всё уже готово.
Маркиз указал на сервированный стол. Гасконец, несколько мгновений поразмыслив, ответил:
- Отчего же, не откажусь.
д'Артаньян не ел с самого утра, поэтому, набросившись на угощения, с трудом себя сдерживал, как ему казалось, не нарушая установленной церемонии трапезы. В то время как маркиз, не притронувшийся к яствам, лишь потягивая душистый рубиновый нектар из пузатого фужера, не без удовольствия наблюдал за тем, как юный гость, зачастую пренебрегая этикетом, с аппетитом поглощал всё, что наполняло многочисленные тарелки и блюда. Его тонкие пальцы, не удосужившиеся призвать на помощь столовые приборы, кружили над столом, словно две назойливые осы, впиваясь то в одно, то в другое лакомство. Наконец насытившись, гасконец приступил к вину, неосознанно давая понять, что готов вернуться к беседе. Он, вытерев губы салфеткой, поднял полный бокал, восторженно, провозгласив:
- За анжуйское гостеприимство!
Маркиз, кивнув, приподнял наполненный фужер. Дождавшись, когда гость насладится букетом, анжуец произнес:
- Шевалье, не принимая во внимание ваш южный акцент, осмелюсь предположить, что вы прибыли из Парижа?
- Вы находите в этом нечто странное?
- Видите ли, месье, я, прежде всего человек дела, а это влечет за собой некоторые обязательства, например, быть благодарным. Моя признательность, быть может, не столько важна для вас, как для меня.
- Другими словами, вы не любите оставаться в долгу?
- Несколько прямолинейно, хотя в данном случае, это не имеет значения. У меня слишком много врагов, для того, чтобы я мог столь расточительно обращаться с искренней, судя по вашему пылкому взору, доброжелательностью незнакомого человека.
С ироничной улыбкой он, приподняв бокал, давая понять, что пьет за гостя, сделал глоток.
- Поэтому послушайте, что я вам скажу…после чего решайте.
Он, на сей раз, с какой-то мягкой серьезностью взглянул на гасконца.
- Вы, господин д'Артаньян, молодой, решительный, по-видимому вполне амбициозный человек, вдруг покинули блистательный Париж, устремившись в наш прекрасный Анжер. Следовательно, весьма уместно было бы предположить, что сюда вас привело некое дело. Вполне допускаю. Но тут же, я могу вам заметить, что дела, не всегда решаются просто. Скорее наоборот, и это истина. Тем более, если то, что вы задумали осуществить, должно произойти на чужой территории. Например в Анжу. Не так ли?
- Ну, предположим.
Неуверенно кивнул шевалье.
- Без всяких сомнений, это так, месье д'Артаньян. А если это так, то могу вас заверить, что я, имею в Анжу, некоторое влияние, а значит, могу помочь устроить все ваши дела. И поверьте, это не добродетель и не покровительство, с этими понятиями я не знаком. Это лишь плата за услугу, которую вы мне оказали этой ночью. Да…месье д'Артаньян, и это, моё последнее слово.
Маркиз подняв бокал, давая понять, что в очередной раз пьет за гостя, сделал большой глоток. Не преминул выпить и мушкетер, задумавшийся над словами хозяина дома. В его голове роились мысли, которые он опасался озвучить, и очевидно по этой причине медлил.
- Хорошо…
Наконец решительно произнес он.
- …вы правы, я действительно прибыл в Анжер по делу. Важному делу, делу в котором мне, очевидно, может весьма потребоваться ваша помощь.
По всей видимости, предугадавший подобный ход разговора, де Сабле, равнодушно откинулся на высокую спинку стула.
- Я ищу одного человека. Его имя Хромой Роже. По нашим сведениям он, до недавнего времени, находился в Анжу. Весьма велика вероятность, что он и сейчас, где-то поблизости.
Взволнованный мушкетер устремил пылающий взор в безучастные глаза маркиза.
- Мне нужен этот человек. Нужен живым, только живым, и чем скорее, тем лучше.
С тем же равнодушием, маркиз, поставив на стол фужер, зазвонил в колокольчик. Показался лакей, с маленьким раскладным столиком для письма. Взявшись за перо, торчавшее из медной чернильницы, де Сабле, начертал на листе бумаги всего несколько слов, после чего, жестом, приказал слуге убраться.
- Не беспокойтесь шевалье, и будьте уверены, его уже ищут.
Гасконец с недоверием глазел на маркиза.
- Где вы остановились?
- В «Щите Франции».
- Если он в Анжу, не позже чем завтрашним вечером, его вам доставят. Если он покинул провинцию, дело может затянуться. В любом случае, месье, я имею перед вами обязательство, а это лучшее ручательство, поверьте мне.
ГЛАВА 29 (123) «У СТАРОГО МОСТА»
ФРАНЦИЯ. ПРОВИНЦИЯ АНЖУ. ГОРОД АНЖЕР.
Той же, щедрой на события, ночью, когда мессир д'Артаньян по воле Его Величества Случая попал в переделку, на одной из улиц Анжера, вследствие чего свёл знакомство с маркизом де Сабле, а комнату гостиницы «Королевская лилия», где поселились де База и де Сигиньяк, посетили, сначала таинственный аптекарь, метр Клюшо, затем причудливый капуцин, и наконец был найден кулон, объяснявший если не многое, то причину, по которой люди Черного графа назначили встречу на старом мосту, анжуйцы готовились к опасному свидвнию. В связи с перечисленными событиями, господа де Сигиньяк и де База, прибывали в тревожном ожидании. Мрачный и молчаливый Жиль, заряжал пистолеты, а Гийом, сидя за столом, разглядывал карту, нанесенную на лоскуте пергамента, ту, что извлекли из медальона принадлежащего мадемуазель Камилле, в виде меча тамплиеров.
- Что ж, вскоре следует отправляться к мосту. Хочется надеяться, что капуцин не обманул нас и успел предупредить хоть кого-нибудь из людей кардинала.
- Весьма сомнительно.
Прошептал де База, не отрываясь от пергамента.
- Ты полагаешь?
- Если бы он справился, любезный мой виконт, то, скорее всего уже бы вернулся. А если бы вернулся, то подал бы знак, как уговаривались.
- Да, ты прав, черт возьми.
Сигиньяк сложил пистолеты в подседельную сумку.
- Послушай Жиль, я конечно не уверен…
Произнес шевалье, склонившись над картой.
- …но мне кажется, что это всего лишь часть целого.
- Ты о чем?
- О карте, из кулона Камиллы.
Друзья принялись разглядывать план, составленный из линий, литер и цифр.
- Вот погляди, две стороны пергамента, имеют продолжение, вот здесь и здесь, рваный край.
- Да, пожалуй ты прав. Значит можно предположить, что есть ещё, по меньшей мере, три части карты?
- Очень похоже на то. Я бы даже побился об заклад.
- Но где же они? Неужели покойная мать Камиллы отдала кому-то ещё три медальона?
- Маловероятно. Но идея с четырьмя медальонами мне нравится.
Гийом, словно завороженный размышлениями о тайне медальонов, прошептал:
- Вот так история, Жиль, вот так история…
Послышался шелест клинка, входящего в ножны.
- Ладно, оставим до времени все эти тайны. Сейчас нам следует приготовиться к встрече с нашими таинственными «друзьями». Мне что-то подсказывает, что сие свидание, вряд ли будет приятным.
Через некоторое время, вооруженный, будто направляется на войну, де База, спустился в конюшню, где один из трактирных слуг запрягал их лошадей. Гийом вывел готовых к путешествию скакунов на задний дворик, разглядев во мраке силуэты де Сигиньяка и Камиллы. Жиль, стараясь подавить волнение, подошел к девушке, взяв её за руки.
- Милая Камилла, за медальон можете не беспокоиться, он спрятан в надежном месте.
Нам же, этой ночью, предстоит весьма небезопасное предприятие, которое, увы, нуждается в вашем участии. Таковы ужасающие условия этой дьявольской игры. Поверьте, более всего на свете, я не желал бы, видеть вас, рядом с нами, на этом проклятом мосту. Но я, поверьте, не в силах, что-либо изменить. Могу лишь обещать вам, что за вашу безопасность и я, и Гийом, готовы без раздумий положить свои жизни. Это всё, что у нас есть, и мне очень хотелось бы, чтобы этого было достаточно.
Девушка, опустив глаза, обреченно кивнула, будто подавленная неотвратимостью невольница, смерившаяся с оглашенным смертным приговором. Жиль, глубоко вздохнул.
Когда, через три четверти часа, анжуйцы вместе с Камиллой приблизились к небольшому полуразрушенному мосту, что находился к северу от Анжера, на реке Майенн, из-за городских стен донесся колокольный звон, возвестивший о наступлении полночи. Промозглый густой туман, словно хлопья облаков спустившихся с неба, стоял над рекой, окутав поросшие осокой пологие берега, и одинокие деревья, возвышавшиеся у края болот. Пред взором путников предстала никчемная переправа, потерявшая свою значимость ещё со времен Карла Любезного^1^, попросту груда камней, на нескольких изувеченных опорах, нависшая над изумрудными водами Майенна. Отовсюду слышались трели беззаботных лягушек. Звенели цикады.
- Не веселое место.
Прошептал шевалье, нащупав, под плащом, рукоятку пистолета.
Камилла, душу которой переполнял ужас, подняла к небу глаза полные слез, разглядывая круглую, словно серебряное блюдо, луну. В этот мучительный миг, она вспомнила молодого испанского графа, который поклялся во, чтобы то ни стало отыскать её. Вспомнила его прекрасные глаза, его клятву и обещание, которое дала в ту незабываемую ночь: «глядеть каждый вечер на луну, вспоминая о пылком испанце». Сердце забилось в груди, словно предвещая беду. Она вдруг испугалась, что больше никогда не увидит испанца, такого нежного и романтичного, милого и верного, своего Риккардо, быть может, в этот миг, где-то далеко-далеко, мечтающего о ней. Слезы, будто хрустальные капли, сверкающие в свете луны, покатились по её щекам. «Где ты? Где ты, мой милый Риккардо. Если ты помнишь и любишь меня, сделай так, чтобы я сегодня не умерла. Оставь мне надежду ещё, хотя бы раз, увидится с тобой». Девушка вздрогнула, когда услышала из-за тумана, с той стороны реки, оклик.
- Луара!
Де База выехал вперед, вглядываясь во мглу. Разглядев в клочьях тумана тени трех всадников, он обернулся, кивнув де Сигиньяку. Жиль крикнул в ответ.
- Сена!
Двое всадников, что прибыли к древней переправе с другого берега, неспешно двинулись к мосту. Жиль положил свою ладонь на руку девушки, она, в ответ, с безудержным беспокойством, взглянула на него. Виконт кивнул, прошептав:
- Пора. Не бойтесь, я с вами.
Жиль и Камилла, выехали на мост. Де База достал из-за пояса пистолеты, провожая взглядом неспешно движущегося друга со спутницей. Стук копыт о камни моста, донесся из мрака, нависшего над водами реки. Съехавшись на средине, Жиль, сжимая под плащом эфес, внимательно осмотрел двух мужчин, прибывших с той стороны. Те, в свою очередь, смерили напряженным взглядом виконта. Один из незнакомцев откинул полы плаща, демонстрируя де Сигиньяку вложенную в ножны шпагу, и торчащий из-за пояса пистолет, нетронутое оружие, свидетельствовавшее о его добрых намерениях. Он поднял вверх правую руку, обратив в сторону анжуйца пустую ладонь с растопыренными пальцами. Левой рукой, мужчина отвязал от седла, набитый монетами кошелек, протянув его виконту. Жиль, приняв кожаный мешочек, едва заметно кивнул. Их взгляды, словно сверкнувшие в ночи клинки, пересеклись, что побудило незнакомца, потянув за повод, заставить лошадь развернуться и направиться к берегу.
- У вас на все лишь несколько мгновений, не разочаровывайте меня, месье.
С нескрываемой угрозой, вымолвил анжуец. Сколь, не красноречив был взгляд Камиллы, де Сигиньяк, готовый сгореть от нежелания оставлять девушку с незнакомцем на этом чертовом мосту, переборов негодование, направил своего скакуна в сторону, где ожидал Гийом.
Всадники, уже достигли каждый своего берега, когда с моста послышался крик Камиллы, и возглас незнакомца.
- Нас обманули! У неё ничего нет!
Друзья ударили шпорами рысаков, стремительно рванувших вперед, высекая искры о кладку старого моста. В этот миг, из густых стеблей осоки, появились немногим менее дюжины людей с аркебузами и мушкетами. Во мгле показались красные огненные пятнышки тлеющих фитилей, после чего тишину ночи, разорвали хлопки выстрелов.
Свист смертоносного свинца, донесся с обеих сторон. Конь де Сигиньяка встал на дыбы, захрипел и повалился на бок, нашпигованный раскаленными, остывающими в теле рысака сферами. Жиль, покатился по стертому булыжнику, в последний момент, успев вцепиться в остатки изувеченного парапета, едва не свалившись в воду, на вытянутых руках повиснув над чернеющими где-то там, внизу, волнами Майенна. С головы де База, пуля сбила шляпу, но шевалье, обхватив шею своей кобылы, направил вороную на зов девушки. Камилла визжала и извивалась словно змея, отбиваясь от незнакомца, пытающегося обхватив её за талию, перетащить к себе в седло. Двое, бросившиеся на помощь товарищу головорезов, с того берега, преградили путь Гийому, едва не добравшегося до призывающей на помощь девушки. Зазвенели шпаги. С берега, где появились люди Черного графа, послышался звон упряжи и скрип подъехавшего экипажа. Взобравшись на мост, Жиль разрядил оба пистолета, намереваясь поразить чернеющие из камышей силуэты. На берегу, где показалась карета, послышались возгласы, беспорядочные выстрелы и звон клинков. Встревоженный, не в состоянии
ничего разобрать в жуткой ночной кутерьме виконт, расслышал, за спиной, топот приближающейся кавалькады. Он обернулся, и, выхватив шпагу, приготовился к смерти, в последней своей схватке, любой ценой не желая пропустить негодяев на мост, где сражался его единственный, оставшийся в живых друг, погибающий под градом ударов, превосходящего противника. В этот момент он не испытывал страха, у него не было на это ни времени, ни сил, он чувствовал лишь отчаяние, горечь поражения подкатившее к горлу. Его правая рука сжимала шпагу, левая кинжал, а горящие в ночи глаз расширились, в надежде поскорее разглядеть надвигающуюся, неминуемую смерть, чтобы успеть нанести удар первым.
Вдруг, вместо выстрелов и проклятий врагов, он услышал знакомый голос де Жюссака.
- Эй, де Сигиньяк! Не беспокойтесь, свои!
Он отпрянул в сторону, испытав облегчение и внезапно нахлынувшую слабость. С полдюжины гвардейцев Его Преосвященства, вихрем пронеслись мимо него, смяв двоих уцелевших в схватке с Гийомом противников. Де База, чудом, успел подхватить Камиллу, едва не свалившуюся с моста, вслед за незнакомцем, пытавшимся пленить её. Где-то внизу, словно во мраке бездны, послышался всплеск воды, принявшей всадника вместе с лошадью. Прохладные брызги, забарабанили каплями по лицу Гийома, сжимавшего в объятиях едва живую Камиллу. Шевалье направил рысака к берегу, где передал девушку в крепкие руки друга.
- Камилла, вы живы?
Вымолвил виконт, когда она, что было силы, обхватила его за шею.
- Прошу вас виконт, не покидайте меня.
Не в состоянии сдержать слезы, прошептала она. Звуки схватки, доносившиеся с того берега, постепенно утихли, а Жиль всё стоял, бережно обняв испуганную девушку. Послышался стук копыт, о булыжник моста. Камилла, словно опомнившись, отпрянула от Сигиньяка, потупив взор. В приблизившемся всаднике, анжуец узнал Каюзака.
- Ну, что ж, дружище Сигиньяк, все кончено. Наконец-то мы изловили это приведение - Черного графа. Не желаете взглянуть?
- Где он?
- Там, в карете, каналья!
Хохоча, промолвил гвардеец, сжимающий в руке поводья двух рысаков, для виконта и девушки.
- Благодарю вас Каюзак, я сейчас.
- Понимаю, понимаю, друг мой!
Ещё громче, рассмеялся гвардеец, уже через миг, исчезнувший во мраке.
- Ну, вот Камилла и всё. Всё закончилось. Не плачьте. Поедемте, я хотел бы взглянуть на этого господина-призрака.
Они переправились через реку, где во тьме, виднелись огни факелов, освещавшие скопление людей и лошадей, окруживших карету. Виконт спешился, увязнув в раскисшей от влаги почве. Камилла не пожелала покинуть седла, всхлипывая, с опаской наблюдая за экипажем, где находился пресловутый Черный граф.
- Что месье де Сигиньяк, для начала совсем неплохо.
За спиной виконта, послышался голос Рошфора. Того, кого он меньше всего ожидал здесь увидеть.
- Вы о Черном графе?
- Я о том, что вам с шевалье де База, удалось уцелеть в этой неразберихе!
- Благодарю вас, граф. Хотя, признаться, не ожидал вас здесь встретить.
- А вы наивно полагали, что подобные прогулки могут проходить без моего скромного участия?
Жиль пожал плечами.
- Нет, виконт, этот месье, столь значительная фигура, что кардинал не позволил мне, на сей раз не запылить ботфорты.
Из темноты послышался голос Бикара:
- А, дьявол, здесь скорее можно утонуть, чем задохнуться от пыли! Идемте виконт, полюбуйтесь на вашу добычу.
Из экипажа, выволокли, объятого трепетом, испуганного человека, который словно затравленный зверь, глазел на окруживших его гвардейцев.
- Вот он, ваш трофей, полюбуйтесь, господа анжуйцы.
Вымолвил сержант, подошедшим Де База и де Сигиньяку. Услышав де Жюссака пленный, стоявший на коленях, поднял голову. Слипшиеся от влаги волосы почти закрывали его лицо, а карие искрящиеся гневом глаза, впились в анжуйцев, свысока наблюдавших за несчастным. Их взгляды встретились. Но результат, сей, своеобразной, последней дуэли поверженного с сокрушившими его, был отчего-то далек от торжества триумфа, переполняющего душу каждого победителя. Равнодушно, даже с некоторым сочувствием, наблюдали анжуйцы крах того, кто ещё вчера держал в страхе весь Старый Свет, а теперь, с перепачканным грязью лицом, стоит на коленях у их ног.
- Право, жалкое зрелище.
Прошептал Жиль. В этот миг, к плененному подошел граф де Вард, сорвав перчатку с его левой руки. Взглянув на четырехпалую кисть, лейтенант с презрением швырнул перчатку в лицо изумленного арестанта. Двое гвардейцев помогли узнику подняться на ноги, надев на него кандалы. Сержант Рамбитур открыл дверцу экипажа, обратившись к арестованному.
- Прошу вас, господин граф. Устраивайтесь поудобнее, до Венсена путь не близкий.
Плененный граф, двое гвардейцев и Рамбитур, скрылись за дверцами экипажа. Каюзак устроился на козлах возницы. Рошфор, держа под уздцы, своего вороного андалузца, подошел к друзьям.
- Виконт, я видел, убили вашу лошадь. Сделайте одолжение, выберите себе лучшую из трофейных.
Граф вскочил в седло.
- До встречи в Париже, господа.
Мельком взглянув на Камиллу, он улыбнулся.
- Желаю приятно провести время.
Он поднял вверх руку, и колонна всадников, окруживших карету, двинулась в путь. Друзья же, препроводили измученную и уставшую Камиллу в «Королевскую лилию».
Уже совсем рассвело, когда граф де Рошфор, остановил колонну на дороге, откуда уже небыли видны шпили Анжера. Гвардейцы выстроились в шеренгу.
- Господа! Возникли определенные обстоятельства, которые вынуждают меня отправить одного из вас обратно, в Анжер. Курьер должен передать месье де Сгиньяку, либо месье де База, вот это послание. Здесь говорится о том, что они должны незамедлительно, доставить девицу в Пале-Кардиналь.
С едва различимой улыбкой, прищурив глаза, он неспешно осмотрел стоявших перед ним людей.
- Быть может кто-нибудь из вас желает отправиться добровольно?
После непродолжительной паузы, из строя вышел де Любертон.
- Если вы не против, месье, я готов ехать в Анжер.
- Ну, что ж, вот и прекрасно. Отправляетесь немедленно.
Спрятав в курьерскую сумку депешу, де Любертон вскочил в седло, и уже через минуту, скрылся на извилистой дороге, меж густого кустарника. Как только кавалькада тронулась в путь, к Рошфору, подъехал Бикара.
- Граф, быть может, следовало бы проявить осторожность, и направиться за Любертоном, с тем, чтобы проследить за ним. Мне показалось довольно странным его желание вернуться в Анжер. Насколько мне известно, он не является близким другом ни одного из анжуйцев.
Рошфор, своим хищным взглядом, взглянул на гвардейца.
- Вы читаете мои мысли, Бикара. Поезжайте, и присмотрите за ним.
1 Карл VIII Любезный (30 июня 1470 - 7 апреля 1498) - король Франции с 1483 года, из династии Валуа
ГЛАВА 30 (124) «ДОЛГОЖДАННАЯ ВЕСТЬ»
ФРАНЦИЯ. ПРОВИНЦИЯ АНЖУ. ГОРОД АНЖЕР.
Едва только забрезжил рассвет, когда Кокош и его люди, расположившиеся в лесу, близ Анжера, развели огонь, и поместили на шпагу, служившую вертелом, жирного гуся, купленного у трактирщика из «Сухой ветки». Угрюмые, небритые мужчины, передавали из рук в руки бутылку белого анжуйского, прикладываясь к горлышку, не отрывая суровых взглядов от раскаленных углей.
- Где же этот чертов Гаспар? Сколько можно торчать в этом проклятом лесу? Может он вовсе не явится?
Злобно прошипел Совар, вытирая губы рукавом.
- Мне он сразу не понравился. Он со своими дружками хотят оставить нас в дураках.
Проворчал Дидье, покручивая вертел, подставляя бледный, не подрумяненный пламенем бок птицы, едва пробивающемуся сквозь почерневшие поленья огню. Кокош высокомерно ухмыльнулся, слушая разговоры побратимов.
- Имея куриные мозги, коими наделил вас дьявол, лучше не рассуждать на подобные темы. Здесь принимаю решения я! А ты, Дидье, и вовсе обезумел! Если бы они хотели нас одурачить, то этот простофиля Гаспар не появился бы в «Гнезде кукушки». Какой прок им тащить нас через пол Франции, и бросить здесь в лесу?
- И то, правда.
Отозвался туринец Протти, точивший о камень свой нож.
Вдруг, из-за поросшего кустарником бугорка, послышался хруст хвороста. Все четверо, сидевшие у костра, схватились за оружие.
- Постойте, это Картобра!
Из-за кустов, появился рыжеволосый верзила с изуродованными шрамами ноздрями, сопровождавший утомленного долгой дорогой Гаспара.
- Эй, Гаспар, что так долго?
Вопрошал повеселевший Совар. Анжуец устало, с присущим ему равнодушием, уселся на траву, возле огня, будто не услышав вопроса. Все пятеро разбойников, с нетерпением, уставились на него.
- Ну, дружок Гаспар, не медли, рассказывай.
Поинтересовался горбун, поближе пододвинувшись к прибывшему. Гаспар, безучастно оглядев настороженные лица разбойников, промямлил.
- Насилу отыскал Тибо. Они с Крюком в Анжере. Велели нам идти в город.
- Ну, а когда будем потрошить ростовщика?
Вспыхнул горячий итальянец.
- Следует повременить.
- Это ещё почему?!
- Я толком ничего не понял. Лишь слышал от Тибо, что, мол, к старику прибыли какие-то гости, и это усложняет дело. Нужно выждать. Дождаться удобного случая. Для этого нужно всем собраться в городе и быть наготове.
Напряженные взгляды разбойников не охладевали. Гаспар улыбнулся.
- Я пришел за вами. Следует отправляться немедленно, «жирная» добыча ждет нас.
ГЛАВА 31 (125) «ИЗМЕННИК»
ФРАНЦИЯ. ПРОВИНЦИЯ АНЖУ. ГОРОД АНЖЕР.
Солнце уже поднялось над верхушками леса. Над Сартой развеялся туман. На высоком берегу, испещрённом великим множеством ласточкиных гнезд, нависших над рябью волн, металась оседланная лошадь, лишившаяся седока. Животное било копытом, позвякивая сбруей, глядело вниз, нарушая утреннюю тишину тревожным хрипом и ржанием, будто звало на помощь. Она не решалась, спустится к кромке воды, по крутому склону, устремив взгляд куда-то в густую осоку, подрагивая ноздрями, фыркала и пряла ушами. Её блестящие, цвета спелого каштана глаза, были устремлены на человека в плаще кардинальского гвардейца, неподвижно лежавшего в зарослях камыша. Мужчина, лежал, уткнувшись лицом в песок, в его спине, средь складок алой материи, можно было разглядеть тонкую рукоятку стилета. Гвардеец был мертв.
В это самое время, человек, облаченный точно в такой же плащ - мушкетера гвардии Его Преосвященства, въехал в ворота главного города провинции Анжу. Сонные стражники, у городских ворот, приосанились, изумленно встретив кардинальского гвардейца, увидеть которого в Анжере, доводилось весьма не часто. Кардиналист промчался мимо удивленных привратников, пустив в чертогах города, скакуна рысью.
- Вот так да!
Воскликнул один из солдат.
- Я, признаться впервые вижу гвардейца Его Преосвященства в нашей глуши!
- А как по мне, то лучше их вовсе не видеть. От появления парижских сеньоров ничего хорошего не жди. Тем более от людей Ришелье.
Солдаты, опершись на алебарды, проводили всадника равнодушными взглядами. Гвардеец, добравшись до улочки Сен-Лазар, что на правом берегу, спешился у небольшого, ничем неприметного домика, поднявшись на крыльцо. Прежде чем войти, он огляделся по сторонам, после чего четыре раза, ударил бронзовым молотком. Дверь распахнулась и мужчина, грубо оттолкнув лакея, ступил через порог. Не обмолвившись ни словом с опешившим слугой, принявшим у гостя шляпу, он поднялся на второй этаж, по узкой скрипучей лестнице. В маленькой темной комнатке, с низким потолком, поддерживаемым массивными балками, и единственным крошечным оконцем, его встретил граф де Ла Тур.
- Ну, наконец-то, Бикара, я вас заждался.
Гость огляделся, брезгливо скривив рот.
- Что за лачугу вы отыскали, граф?! Неужели, черт возьми, во всем Анжере нет более подходящего жилища?!
- Не скажите, любезный Бикара, не скажите. В этой дыре никому и в голову не придет меня искать. Так спокойнее. Присаживайтесь, позавтракайте с дороги, есть отменный заячий паштет. А там и решим, что делать дальше.
- Благодарю вас, с удовольствием, я весьма голоден. Только прикажите вашему болвану, что торчит у двери, принести красного анжуйского.
Слуга принес вина и удалился. Измученный жаждой гвардеец, одну за другой, осушив две кружки, произнес.
- А делать нужно вот что. По моим сведениям, все люди Ришелье, покинули Анжер. Они направляются в Париж, конвоируют Черного графа…
- Значит им, всё же, удалось его схватить?!
Прервал гостя взволнованный граф. Бикара усмехнулся.
- Не дам за это и ломаного денье. Именно поэтому слушайте что скажу.
Де Ла Тур уселся на стул, приготовившись внемлить.
- В городе остались лишь эти проклятые анжуйцы, де Сигиньяк и де База, с девчонкой. Так вот, девицу нужно похитить, а этих двоих прикончить. Они весьма опасны.
Граф вскочил, нервно зашагав по комнате, теребя серебряные пуговицы своего василькового камзола. Очевидно упорядочив в голове всё, что услышал от гвардейца, он, заняв прежнее место, беспокойно спросил.
- И, что же дальше?
- Дальше…
Гасконец облизал губы, прикончив изрядный ломоть паштета, налил себе вина.
- … когда мы разделаемся с анжуйцами, мы продадим девчонку Черному графу. Поверьте, за неё, кроме всего прочего, можно получить немалые деньги.
Де Ла Тур метнул в гостя тревожный взгляд.
- Постойте, как же это, ведь мы…
Прервав сомнения графа, увлекающие его в хаос необоснованной обеспокоенности, Бикара уверенно произнес.
- Не тревожьтесь, граф, я всё продумал и предусмотрел. Мы устроим это через посредника. Отыщем какого-нибудь жадного мерзавца, и, пользуясь его услугами, уладим это дельце. Никакого риска.
После непродолжительного раздумья, Ла Тур задал вопрос.
- Но как мы найдем Черного графа?
От удивления, гасконец даже прекратил жевать. Он, прищурив глаза, взглянул на графа.
- Мне ли вам объяснять? Де Бокуз, вот, кто нам поможет! Не так ли?
Ла Тур вскочив со стула, вновь прошелся по комнате. Пережевывая душистый паштет, гвардеец не сводил глаз с погрязшего в сомнениях собеседника.
- Хорошо, я согласен.
Вдруг произнес он, остановившись у стола, и направив указательный палец в переносицу гасконца.
- Только учтите Бикара, деньги меня не интересуют. Мои резоны это Черный граф. Мне необходимо подобраться к его таинственной персоне поближе, к его связям, ведь за ним кто-то стоит. Кстати, любопытно, зачем ему нужна эта девка? А ведь заинтересованность его весьма велика.
Последние слова граф произнес совсем тихо, прошипев их себе под нос, после чего встрепенулся, будто пробудившись от прежних мыслей.
- И вот ещё что, Бикара. Мне бы очень хотелось, чтобы об участии моей персоны, в этом деле, не узнала ни одна живая душа. Это понятно?
- Не беспокойтесь, я понимаю. Вот только, чтобы заполучить девчонку, нужно расправиться с господами де База и де Сигиньяком.
Лицо графа, от недовольства покрылось красными пятнами, и он воскликнул.
- Сколько я ещё буду слышать об этих проклятых анжуйцах?! Они словно кость в горле, они всё время вырастают на моем пути! Хорошо хоть удосужились прикончить одного из них! Этого негодяя де Ро!
- О-о-о, это смею вас заверить немало! Разделаться с человеком, продырявившим самого де Флери, дорогого стоит.
Пришедший в неистовство, при упоминании об анжуйцаж, Ла Тур, в сердцах, бросил о пол массивную кружку, из которой собирался пригубить вина. Керамический сосуд, разлетелся вдребезги.
- Послушайте меня, Бикара! У меня достаточно людей в Анжере! Нужно устроить им засаду, выманить мерзавцев за городские стены и прикончить! Чтобы вовек я не услышал их поганых имен!
- Прекрасно месье, в таком случае, я этим же вечером, отправлюсь в «Королевскую лилию», ведь у меня для них послание от самого Рошфора. Эта депеша поможет заманить их в условленное место, которое мы сейчас же определим, а ваши люди, пусть ждут нас там. Мы прикончим обоих негодяев, и завладеем девкой.
ГЛАВА 32 (126) «ДОЛГ ПЛАТЕЖОМ КРАСЕН»
ФРАНЦИЯ. ПРОВИНЦИЯ АНЖУ. ГОРОД АНЖЕР.
В жаркий сентябрьский полдень, когда ещё довольно горячее солнце опалило своими лучами стены, мосты, башни и крыши древнего города, в одной из комнат таверны «Щит Франции», в угрюмом ожидании прибывали королевские мушкетеры: Атос, Портос, Арамис и д'Артаньян. На столе, занимавшем центр комнаты, уставленном винными бутылками и кувшинами, царил хаос завершившейся трапезы. Как обычно, пребывавший, в последнее время, в мрачных раздумьях Атос, раскинувшись в старом ольховом кресле, наблюдал за сонной мухой, кружившей над горлышком полупустой бутылки вина, стоящей на полу, у его ног. д'Артаньян сидел на подоконнике, у распахнутого окна, равнодушно глазея на прохожих, снующих в своих заботах, по улице, пролегавшей у стен таверны. Арамис, устроившийся на кушетке времен Карла IX, с резными ножками, бездумно разглядывал изящный неаполитанский кинжал с витой ручкой, поглядывая, время от времени на Портоса, меряющего шагами комнату, из конца в конец. Великан, заведя руки за спину, шагал из угла в угол, что-то невнятное бормоча себе под нос.
- Портос, вы не могли бы прекратить, сей послеобеденный променад? От ваших шатаний уже в глазах рябит. Гоняете воздух, у вас парусность как у венецианской галеры.
- Знаете ли, разлюбезный Арамис…
В этот миг послышался стук в дверь, прервавший гиганта.
- Входите!
Воскликнул гасконец, вскочив с подоконника. Дверь со скрипом отворилась, и в комнату осторожно заглянул хозяин таверны.
- Прошу меня простить, господа. Но там, внизу, какие-то люди спрашивают месье д'Артаньяна…
- Это от маркиза!
Бросил шевалье на ходу, ринувшись к двери. Мушкетер чуть было не сшиб испугавшегося трактирщика, отпрянувшего к стене, провожая взглядом шевалье и устремившихся за ним господ. Спустившись по лестнице, гасконец вышел на улицу, оглядываясь по сторонам. У двери, стоял человек в черном плаще и шляпе украшенной орлиными перьями. Он, внимательно оглядев, появившегося на ступенях молодого дворянина, задал вопрос:
- Вы шевалье д'Артаньян?
- К вашим услугам, месье.
- Я явился по поручению Его Сиятельства, маркиза де Сабле.
- Прекрасно, мы ждали вас.
В этот миг, за спиной д'Артаньяна, выросли, будто из под земли, трое господ, обративших свои суровые взгляды на посланника маркиза.
- Прошу не беспокоиться, это мои друзья.
Человек маркиза кивнул.
- Тогда прошу следовать за мной.
Мушкетеры не мешкая, направились за тем, кто явился причиной их появления на улице. Свернув за угол, друзья увидели карету, с плотно зашторенными окнами, возле которой стояло двое мужчин, в плащах и при шпагах. Незнакомец остановился, обратившись к мушкетерам.
- Господа, в этой карете, тот, кто вам нужен. Все кого вы здесь видите, включая меня, в вашем распоряжении, и в ожидании указаний. Такова воля нашего господина, маркиза де Сабле.
Атос вышел вперед, обратившись к посланцу маркиза.
- Господа, мы непременно воспользуемся возможностью, предоставленной нам, господином де Сабле. Другими словами нам нужна ваша карета, чтобы доставить человека, который нас интересует, и как я понимаю находится в салонев экипажа, в укромное место, где мы сможем его разговорить. Вы, надеюсь, меня понимаете?
Незнакомец кивнул.
- Кстати, у вас на примете есть что-либо подходящее?
Человек маркиза поразмыслив, ответил:
- Здесь недалеко, за городскими стенами, заброшенная мельница.
- Это то, что нужно.
ГЛАВА 33 (127) «ПРИЗРАК»
ФРАНЦИЯ. ПРОВИНЦИЯ АНЖУ. ГОРОД АНЖЕР.
Уже вечерело, когда де Сигиньяк и де База спустились в обеденный зал гостиницы «Королевская лилия». В трактире было не многолюдно, поэтому кабатчик поспешил навстречу дворянам, как только они направились к одному из столов. Заказав ужин, друзья, молча и бездумно, глазели на кувшин с вином, возвышающийся на средине пустого стола. После испытаний, выпавших на их долю прошлой ночью, каждый из анжуйцев впал в некую апатию, не располагавшую к многословью, но призывавшую к размышлениям. Трактирщик, безошибочно определивший настроение господ, поставил на стол снедь, и не дождавшись от мрачных постоельцев ни слова, небрежно поклонившись, удалился.
- Вы распорядились об ужине для мадемуазель?
Жиль, отрицательно покачал головой.
- Я попытался убедить её отужинать, но она и слушать не пожелала.
Разлив вино по керамическим кружкам, Гийом кивнул.
- Я полагаю, Гийом, ей следует просто отдохнуть. Я приказал, прислуге, чтобы, как только мадемуазель чего-либо пожелает, тут же сообщили об этом одному из нас.
В этот миг, в низкие арочные двери трактира вошел человек, закутанный в черный плащ, и надвинутой на глаза шляпе с широкими полями, закрывавшими его лицо. Незнакомец, даже не взглянув в полутемный зал, быстрым уверенным шагом направился к трактирщику, сосредоточенно отсчитывающему звонкие лиары, с тем, чтобы расплатиться с прачкой, принесшей в огромной корзине выстиранные скатерти. Бесцеремонно прервав счет кабатчика, человек в черном, наклонившись, что-то шепнул ему на ухо, после чего хозяин харчевни, вскинув брови, указал пальцем на стол, за которым ужинали два молодых дворянина. Приблизившись к анжуйцам, увлеченным трапезой, незнакомец снял шляпу и распахнул плащ.
- Бикара!
Воскликнул шевалье.
- Но, откуда вы здесь?
Чтобы не привлекать постороннего внимания, гасконец опустился на стул.
- У меня плохие новости господа.
Анжуйцы переглянулись.
- Вам с девушкой, следует срочно покинуть Анжер. Это приказ Рошфора.
Он вытащил из дорожной сумки свиток, полученный де Любертоном из рук графа де Рошфора, которым завладел после убийства нормандца.
- Мне ничего неизвестно. Я лишь получил приказ доставить вас в безопасное место. Это здесь неподалеку, к полуночи, полагаю, будем там.
Под встревоженными взглядами анжуйцев, Бикара налил себе вина.
- Следует отправляться немедленно. Предупредите мадемуазель, я же, отправлюсь в конюшню, разыщу конюха и распоряжусь заложить ваш экипаж.
Раздав инструкции, Бикара жадно, большими глотками, осушил кружку.
Не прошло и четверти часа, как друзья вместе с измученной и напуганной непрекращающейся неразберихой Камиллой, вышли на задний двор трактира. Ни кареты, ни Бикара во дворе не оказалось. Де База, бросил тревожный взгляд на виконта. Тот кивнул головой, указав на запертые ворота, что вели со двора в близлежащий проулок. Послышался щелчок взведенного курка пистолета, оказавшегося в руке Гийома. Держа впереди себя, готовое к выстрелу оружие, шевалье, стараясь не проронить ни звука, направился к конюшне. Будто дождавшись момента, когда от неё потребовались решительные и в тоже время понятные ей одной действия, Камилла, исполненная уверенности направилась за ним.
- Постойте, куда вы?!
Прошептал Жиль ей вслед. Но девушка, будто не услышав его, последовала за шевалье. В это время, Гийом уже отворил дверь, что вела в конюшню. Оказавшись в просторном, плохо освещенном сарае, девушка чихнула, от стойкого запаха конского навоза, ударившего в нос. При этом, она уткнулась в спину де База, внезапно остановившегося, словно наткнувшегося на некую невидимую преграду. Вглядываясь в полумрак конюшни, Сигиньяк, от увиденния схватившийся за эфес, сделал шаг вперед, поравнявшись с другом застывшим с пистолетом в вытянутой руке.
Картина, представшая перед глазами молодых людей и девушки, бросила их в дрожь. Посреди широкого прохода конюшни, на полу, усеянном соломой, в луже крови, лежал Бикара. Над ним, спиной к вошедшим, стоял человек, сжимая в руке окровавленную шпагу. Услышав за спиной шум, убийца, казалось не испытывающий и тени волнения, неспешно обернулся. Де База направил на незнакомца пистолет, Сигиньяк, заслонив собой девушку, выхватил шпагу. Тусклый свет единственного фонаря, висевшего на потолочной балке, меж друзьями и убийцей, не позволял разглядеть лица того, кто расправился с гвардейцем.
- Сударь, бросьте шпагу, не то мне придется продырявить вас!
Незнакомец, словно призрак, маячивший в зловещем полумраке, сделал несколько шагов, в направлении наставленного на него оружия.
- Разве возможно убить того, кого уже нет в живых?
Услышав голос, доносящийся из тьмы, Сигиньяк сделал неуверенный шаг навстречу приведению. Но де База, свободной рукой, удержал его, обратившись к незнакомцу.
- Не знаю, человек вы или призрак, но будет лучше для всех, если вы уйдете с нашего пути.
- Я бы непременно последовал вашему совету, если бы был уверен, что это, хоть что-то изменит к лучшему, Гийом.
Произнес призрак, сделав ещё несколько шагов, таким образом, оказавшись под фонарем, висевшим над его головой. Тусклый свет, едва коснулся его лица. Глаза де База округлились до невероятных размеров. Его ладонь, сжимавшая пистолет, вспотела, а рука задрожала, не позволяя произвести выстрел. Жиль, выронив шпагу, отшатнулся, тыча указательным пальцем в незнакомца, сдавленным голосом, запинаясь, произнес:
- Это же…это же…! Гийом, это же он!
На лбу шевалье, выступили крупные капли пота, он опустил обессилившую дрожащую руку, вдруг ощутив невероятную тяжесть пистолета, не в состоянии более удержать его. Лица обоих анжуйцев исказила гримаса ужаса, сковавшего их по рукам и ногам. Сознание было не в состоянии принять того, что сквозь глазницы проникло в мозг.
Но вдруг, неожиданно для всех, быть может, даже для самой себя, навстречу рослому широкоплечему врагу, вышла хрупкая Камилла, поборовшая в себе страх. Она, стараясь держаться как можно увереннее, с трудом вымолвила:
- Сударь, я не имею чести знать вас, но прошу: если вы друг, то дайте нам пройти. Если враг, то скажите, чего вам нужно?
Незнакомец, вложив шпагу в ножны, с трудом дотянувшись, снял с крючка, торчащего из балки, фонарь, медленно приблизившись к девушке. Осветив прекрасное лицо Камиллы, с тем, чтобы получше разглядеть, он остановился в шаге от неё. Жалкий источник света, коснулся и лица незнакомца, с любопытством и добродушной улыбкой, вглядывавшегося в милые черты, напуганной девицы.
- Так вот вы какая, Камилла Ванбрёкелен.
В этот миг, на неверных ногах, к незнакомцу подступился де Сигиньяк, воскликнув:
- Луи, это ты! Но как это возможно, как?!
Слезы покатились из глаз Жиля, он до конца не понимая, что же происходит, как подобное может случиться, плакал и смеялся, уткнувшись в плечо друга.
- Это ты Луи. Ты. Как нам тебя не хватало.
Они стояли обнявшись, под изумленным взглядом Камиллы. Наконец Сигиньяк отпрянул, с нежностью оглядев друга. Де Ро поставил фонарь, на рядом стоящую бочку, и подошел к де База. Друзья обнялись, что есть силы, обхватив один другого.
- Ну, вот и ты. Я не верил им Луи, не верил.
Шептал Гийом, из глаз, которого текли слезы.
- Друзья, обещаю, вам ещё предстоит выслушать множество невероятных историй, но сейчас, нам следует убираться отсюда. В переулке ждет экипаж. Он доставит нас в действительно безопасное место. Поторопимся.
Когда голоса де Ро и де База стихли во мраке, Камилла тихо спросила.
- Кто это? И что всё это значит?
Сигиньяк улыбнувшись, взял её руки в свои, нежно и успокаивающе произнес.
- Это тот, кого мы меньше всего ожидали увидеть, но встретив, переполнились счастьем. Сегодня, в этой жалкой конюшне, вы стали свидетелем чуда, которое нас сделало самыми счастливыми людьми на земле. А теперь поспешим, милая Камилла. Нам с вами предстоит узнать ещё много интересного, надеюсь того, что более не сможет огорчить вас.
ГЛАВА 34 (128) «ПРОБЛЕСК НАДЕЖДЫ»
ФРАНЦИЯ. ПРОВИНЦИЯ АНЖУ. ГОРОД АНЖЕР.
Королевские мушкетеры: Атос, Портос, Арамис и д'Артаньян, будучи людьми знакомыми с военным делом, выбрали для наблюдения за крепостью Шато-Орфилен, отменное место. Расположившись средь каменистых холмов, поросших густым кустарником, где вблизи пробегал прохладный ручей, они могли беспрепятственно следить за главными воротами замка, не опасаясь быть замеченными часовыми с башен и стен.
- Прекрасное место, крепость как на ладони.
Вымолвил Атос, разглядывая из укрытия зубчатые куртины замка.
- Вы, несомненно, правы, друг мой, впрочем, как всегда. Родник, провизия, которую мы прихватили из харчевни, солнышко, здесь имеется всё, для того, чтобы встретить старость.
Великан рассмеялся собственной шутке, как это бывало нередко, особенно если предстояла трапеза или попойка.
- Сейчас, я разложу костер, и мы подрумяним рябчиков. Я приготовлю их с зеленым виноградом. Смею заверить господа, ничего похожего, в походных условиях вам не доводилось отведать. Не будь я Портосом!
Откупорив бутылку белого анжуйского, д'Артаньян разлил вино по керамическим стаканчикам, предусмотрительно уложенным заботливым трактирщиком в корзины с провизией. Он улыбнулся настроению гиганта, хлопнув товарища по плечу.
- Вы как обычно всё превратно истолковали, любезный Портос. Граф, разумеется, говорил о правильно выбранной позиции для наблюдения.
- Ах, ну да, ну да, друг мой д'Артаньян, я как-то сразу не сообразил. Вот только, скажу я вам, что наступать, что отступать, и тем более наблюдать, я предпочитаю на сытый желудок.
Закряхтел гигант, ломая хворост. Друзья рассмеялись.
- Я знаю, что многое мне не удается понять в этой непростой жизни, поэтому часто задаю вопросы, как например, сейчас. Скажите, граф, зачем вы отпустили этого мерзавца Рожэ? Ведь он отъявленный негодяй!
- Видите ли, милый Портос, я дал ему слово, если он будет откровенен со мной и всё расскажет по чести, я оставлю его в живых. А обманывать людей не в моих правилах, даже если это самый подлый прохвост, из всех мне известных.
- Ваше благородство вас же и погубит граф!
Великан вновь расхохотался.
- Вполне возможно.
Задумчиво произнес Атос, глотнув вина.
- Господа, как утверждает Одноногий, моя племянница находится в этом замке. Кто и зачем её держит здесь, в данный момент, не имеет значения. Нам нужно придумать, как вытащить мадемуазель де Силлег из этого осиного гнезда. Несомненно, для этого, нам придется проникнуть в крепость. Но перед этим, по всем законам военного искусства, требуется собрать все сведения, о хозяине сей твердыни, гарнизоне, фортификации, словом всё, что может пригодиться. Так же, не является бесполезным, некоторое время, понаблюдать, за Шато-Орфилен. Кто, сколько, с какой целью, я полагаю это всем понятно. Предлагаю дежурить по двое. Меняться через сутки. А там, что-нибудь глядишь и придумается.
Гасконец улыбнулся.
- Гораздо приятнее видеть вас, любезный Атос, в состоянии войны, чем в состоянии хандры.
В этот миг мушкетеры были вынуждены обернуться на недовольный рев Портоса.
- Эй, д'Артаньян, давайте же вино, рябчики подгорают!
ГЛАВА 35 (129) «ОБЫКНОВЕННОЕ ЧУДО»
ФРАНЦИЯ. ПРОВИНЦИЯ АНЖУ. ГОРОД АНЖЕР.
В то время когда прелестная лунная ночь, распростерла свои благоухающие свежестью объятия, опустившись на спящий город, в великолепный особняк, высочивший среди лачуг улицы Сен-Жан, что неподалеку от моста «Верхней цепи», прибыли друзья анжуйцы в обществе мадемуазель Ванбрёкелен и графа де Варда, вместе с де Ро явившегося в «Королевскую лилию» для спасения попавших в беду.
Разумеется, по дороге из «Королевской лилии» до упомянутого нами отеля, де Сигиньяк и де База, в отличие от де Ро, не испытавшего потрясения от ночной встречи, не могли прийти в себя от чуда, обрушившегося на их головы под сводами темной старой конюшни. Это событие, пронзившее сердца и умы, в один миг, перевернув рассудок молодых людей, до сей поры, если бы не светлый образ любимого друга, обозримый и осязаемый, вряд ли бы, поверивших и ощутивших, в полной мере, всю полноту сего, по сути сказочного действа. Но вот постепенно, приходя в себя, преодолев недоумение и восторги, друзья начали свыкаться со случившимся, что, впрочем, неотвратимо для человеческого сознания. И вот то, что ещё совсем недавно считалось «невероятным», начало стремительно таять, словно лед на ярком солнце, пока не уменьшилось до вполне скромных размеров «обыкновенного».
И это, согласитесь, вполне объяснимо, ведь чудеса, которые могут быть подробно истолкованы и разложены по полочкам, в тот же миг теряют абсолютно все признаки магии, будоражащей сознание, в том числе своей несбыточностью и недосягаемостью. Но именно это во все века лишь раззадоривало и разжигало интерес в человеке. Простые смертные, так жаждущие и восславляющие волшебства, получив даже самую малую возможность, не задумываясь, срывают корявой лапой с хрупкой чудесной тайны её ажурные одеяния, обнажая несчастную для собственного обывательского обозрения. И как только, это происходит, как только самая таинственная и желанная загадка становится достоянием людского понимания, она тут же из прекрасной принцессы, превращается в уродливую нищенку, поруганную, растоптанную и презренную человечеством, сталкивающим ненужную в пропасть, на кладбище истории.
Но пока секрет не разгадан, он владеет душами людей. По этой причине, сгорая от нетерпения, вызванного предчувствием, увлекательного повествования, которое, вероятнее всего, превратит волшебство в обычное стечение обстоятельств, де Сигиньяк и де База, устремились в особняк на улице Сен-Жан, в ожидании сладостного процесса, превращения неземного в обыденное, подгоняемые желанием осознать и разобраться в случившемся.
Итак, вернемся в дом, который был арендован графом де Вардом, что располагался в весьма глухом квартале Анжера. Это здание, хоть и являлось настоящим шедевром архитектуры, даже по парижским меркам, выбиваясь из множества неприметных лачуг, примыкавших к городской стене, слыло безопасным и тихим пристанищем, для тех, кто вознамерился снять жилье, соответствующее всем требованиям знатного вельможи, привыкшего к роскоши и комфорту, в то же время, желая уединения и спокойствия.
Близко к полуночи, в изысканном просторном кабинете сего отеля, где кроме трех анжуйцев, находились Камилла Ванбрёкелен и граф де Вард, произошло то, что с таким нетерпением, со времени встречи с другом Луи, ожидали Жиль и Гийом, которым вскоре, как и нашему читателю, несомненно, откроется секрет удивительного воскрешения мессира де Ро.
- … друзья, прошу простить меня, за то, что заставил пережить вас множество неприятных волнений, связанных с моей гибелью. Сегодня, я постараюсь сгладить свою вину, поведав вам о событиях, участником которых я был и не был. Так как, словив грудью пулю, выпущенную из пистолета маркизом де Попенкуром, остался жив лишь по милости Господа нашего, а так же тонкой нательной кольчуге и прочной буйволовой коже колета, отчасти защитивших, в ту ночь, мою бренную плоть. Я долгое время пребывал в беспамятстве, на грани жизни и смерти, и лишь благодаря, воле Всевышнего, моей спасительнице графине де Бризе, и удивительному лекарю метру Эруару, снова имею счастье видеть вас и говорить с вами.
- Насколько я могу судить из только сейчас услышанного, дорогой Луи, мадам де Бризе лишь ответила любезностью на любезность, ведь вы так же спасли если не её жизнь, то честь, несомненно?
Де Ро развел руками, улыбнувшись вопрошавшему де Сигиньяку.
- Господа, после того как я, сегодняшним прекрасным вечером, для вас, имел возможность восстановить, с точностью до мелочей, свои злоключения в замке Труамбер, где схлопотал пулю, я хотел бы рассказать вам о событиях произошедших не только со мной, но и с нашим другом…великолепным Гаспаром. Без его участия, как вы сами сейчас убедитесь, многое, было бы попросту невозможно.
От неожиданности, брови изумленного де Сигиньяка поползли вверх, а де База хмыкнул, добродушно улыбнувшись.
- И вот, как я уже имел честь упомянуть, после нашего с графиней бегства из Труамбер, по приезду в Париж, в Сен-Жерменсий фобур, сколь я не упрашивал мадам де Бризе, отвезти меня в квартиру на улице Шкатулки, которую снимаю у метра Попело, она решила распорядиться по своему. В тот миг, когда под проливным дождем, наша карета остановилась у дома цирюльника Попело, я в очередной раз лишился чувств, что и позволило графине поступить по собственному усмотрению. Таким образом, экипаж двинулся с места, вследствие чего, вашего покорного слугу, пребывавшего в тот момент в предсмертной агонии, доставили в особняк де Бризе, что на улице Сент-Катарин.
- Постойте, Луи! Я сгораю от нетерпения! Кого, в таком случае, потрудитесь объяснить, нашли с простреленной головой, и изуродованным до неузнаваемости лицом в вашей квартире на улице Шкатулки?!
Хитро улыбнувшись, шевалье промолвил:
- Терпение друг мой де База, я непременно всё проясню.
Он подмигнул Гийому, после чего продолжил:
- Этой же ночью, наш общий любимец, избранник внезапных бед, и собиратель сомнительных знакомств, любезный Гаспар, что с недавнего времени водил дружбу с двумя парижскими громилами, которые и втянули его в сие омерзительно дельце, учинил нападение на дом господина Буаробера!
Камилла вскрикнула.
- Не беспокойтесь мадемуазель, наш «веселый аббат» не успел даже испугаться.
- Он жив?!
- Более чем обычно. По крайней мере, являлся таковым на момент, когда, в недавнем времени, я покинул Париж.
Де Ро добавил к сказанному изящный поклон, который окончательно успокоил девушку.
- Итак, нападение на обиталище приора оказалось неудачным для грабителей. Вследствие чего один из них был застрелен, а другого, раненного, Гаспар решил доставить в мою квартиру, на улицу Шкатулки, полагая, что я, в ту ночь, не должен находиться в своем обиталище, так как откомандирован в одну из крепостей королевства, по приказу Его Преосвященства.
- Экий стервец! Ну, ничего, попадись он мне…
- Да будет вам, виконт. Вам очень скоро, представится возможность изменить свое мнение, в отношении Гаспара, и, на мой взгляд, это будет более чем справедливо. Но не станем отвлекаться. И вот, Гаспар, притащил раненного дружка на улицу Шкатулки, поднялся наверх и, перевязав, едва живого разбойника, уложил в мою постель. В эту же ночь, через некоторое время, после того как Гаспар отправился домой, то есть на вашу виконт квартиру, что на Пти-Огюстен, в окно моей коморки, пробрались вооруженные разбойники из банды некоего горбуна Кокоша, которые, несомненно, имели горячее желание расправиться со мной. Но, этой ночью, судьба уже однажды испытала меня, решив очевидно, что этого достаточно, подставив под пули головорезов Кокоша, господина Тибо, так кажется имя несчастного погибшего в моей постели и погребенного на кладбище аббатства Сен-Жермен, под крестом с моим именем, где он сейчас и покоится.
- Бог мой, неужели, месье де Ро, всё это произошло с вами?
Сочувственно прищурив глаза, качая головой, прошептала девушка. Иронично улыбнувшись, Луи ответил ей поклоном.
- Но это ещё не все, господа. После случившегося, наш Гаспар, испытал сильнейшее потрясение, едва не стоившее ему жизни…
Иронично искривив рот, де Сигиньяк ухмыльнулся, покачав головой.
- Не следует иронизировать Жиль, будьте милосердны. И вот, пребывая в глубоком отчаянии, изможденный, с истерзанной душой, Гаспар, в одном из притонов Сен-Жерменской ярмарки, встречает пятерых громил, во главе с горбатым карликом, с которыми его знакомит трактирщица, некая мамаша Совар. У одного из бандитов, он узнает кинжал, принадлежавший Тибо, что наталкивает Гаспара на некоторые мысли, увлекающие к прозрению. К слову, кинжал, судя с описаний нашего друга, действительно примечательный. И вот, наш Гаспар впал в раздумья…
- Но погодите, Луи, отчего же он, стервец, не явился со всем этим ко мне?! Дьявол бы разорвал на куски этого бездельника!
- Не горячитесь Жиль, поймите, он пребывал в крайнем замешательстве, был напуган и подавлен. Да и сообразил то он, как быть, не сразу. Разгадка пришла к нему, лишь тогда, когда совершенно случайно, на улице, невдалеке от ярмарки, он увидел моего жеребца - Фринца, которого сразу узнал, что и позволило Гаспару предположить о том, что я вполне мог бы остаться в живых. Мой ретивый рысак понес седока, которым оказался слуга мадам де Бризе, что и послужило причиной знакомства пострадавшего с Гаспаром. Выяснив у конюха адрес его госпожи, наш хитрец направляется на Сент-Катарин, в надежде, что там могу оказаться я, и дежурил у ворот отеля до тех пор, пока не встречает месье де Варда, к которому и обращается за помощью. К слову, господа, месье де Вард единственный человек, разумеется, кроме графини, кто знал о том, что я жив. Он регулярно навещал меня, когда я залечивал раны, что давало мне возможность быть в курсе всего происходящего как в Пале-Кардиналь, так и в целом Париже. Мы с графом обсуждали все возможные варианты моей участи, принимая в счет сложившиеся обстоятельства. Мне стал известен тот факт,
что кардинал заподозрил меня в предательстве, даже мертвого повергнув в опалу. И именно это, поспособствовало идее, оставить до поры в тайне, моё удивительное избавление.
Всё изменило появление Гаспара, принесшего, сам не подозревая того, недостающие звенья, цепи событий, которую мы складывали с графом долгими августовскими вечерами. Хотя не всё прояснилось окончательно. И самая большая загадка состоит в том, кто и с какой целью подбросил мне эти письма.
- Письма? Их было несколько?
- Именно, Гийом, их было два. Одно это то, о котором на аудиенции вам поведал Ришелье, и в котором говорилось о каких-то совершенно невероятных вещах, раскрывавших моё, якобы предательство. Наиболее удивительно, что на листе бумаги, на котором начертано послание, стоит знак Черного графа, четыре меча сомкнутых остриями, образующие крест. Для меня остается секретом, чем, моя скромная персона, могла вызвать столь великое внимание сего призрака, будоражащего весь Старый Свет? Второе письмо от графини де Бризе, которая прибывала в весьма затруднительно положении, и умоляла меня явиться в крепость Труамбер, чтобы спасти её жизнь.
- Но здесь, как раз, всё предельно ясно, в этом письме нет и намека на таинственность.
- Я бы с вами непременно согласился, любезный виконт, если бы мадам де Бризе, хоть что-нибудь знала бы об этом послании.
- То есть как? Вы хотите сказать, что графиня не писала вам?
- Именно, друг мой.
- Что ж, в таком случае, можно предположить, что, некто, вас выманил в Труамбер, в надежде, что люди де Попенкура, разделаются с вами.
- Возможно, Гийом. Но если неизвестный, жаждущий моей смерти, направляет меня на верную гибель, в замок Труамбер, зачем он этой же ночью посылает наемных убийц, в квартиру, где меня уже не может быть?
Напряженное раздумье, навалилось на головы анжуйцев. Наконец тишину нарушил де Сигиньяк.
- Быть может, в данном случае, уместно было бы предположить, что врагов несколько, и они не связанны меж собой. Отсюда настолько не слаженные действия тех, кто желает вам смерти, милый Луи.
- Странно,…
Де База покачал головой.
- …до сегодняшней ночи, я прибывал в убеждении, что лишь я один, из всех нас, имею талант наживать великое множество недоброжелателей, но вы де Ро, настолько убедительны, что смогли поколебать мою уверенность. Тем не менее, пользуясь собственным опытом, хочу вам дать совет: постарайтесь припомнить с величайшей тщательностью, до мелочей, все споры, в которые вы имели неосторожность ввязаться, а так же тех, кто угрожал вам, либо мог бы нести угрозу.
Луи, внимательно выслушав друзей, пожал плечами.
- Нет, друзья мои, я вряд ли смогу припомнить хоть одного…разве только мессир де Ла Тур. Но поединком с месье де Флери, я полагал, мы исчерпали наши взаимные претензии.
Вдруг он умолк, казалось неожиданно для себя, вспомнив нечто напоминавшее ситуацию, о которой говорил Гийом. Три дворянина, устремили на него взоры, исполненные нетерпения и любопытства.
- Нет, это полный вздор. Этого попросту не может быть!
Добродушно улыбнулся Луи, воззрившись на друзей.
- Уверяю Луи, чем сомнительнее, тем более вероятно.
- Ну, извольте. Как вы помните, в день нашего прибытия в Лез-Узаж, мы, поселившись в «Хромой лягушке», приняли решение, на следующее утро, обойти городок, с тем, чтобы послушать, о чем говорят на улицах и в трактирах, а так же получше изучить подходы к крепости Реё.
Де База и де Сигиньяк, не сговариваясь, кивнули в подтверждение слов товарища.
- И вот, как я полагаю, совершенно случайно, на одной из улочек, мне повстречался странный господин. Он вначале привязался ко мне с глупыми расспросами, а затем, выказав удивительную осведомленность в отношении всех нас, прибывших в городок и поселившихся в «Хромой лягушке», перешел к угрозам. Я, признаться, по понятным причинам, был менее чем когда-либо расположен устраивать скандал и поднимать шум. Впрочем, этого и не понадобилось. Как только я схватился за эфес, сей месье, пожелал успокоиться, при этом пообещав, в скором времени, разыскать и рассчитаться со мной. Я, с великой осторожностью, осмелился проследить за ним, и обнаружил, что маркиз, сел в экипаж, где его ожидала графиня де Шеврез. Весьма странный месье, не правда ли?
- Вы сказали маркиз?
- Да, он назвался маркизом де Фруассаром…
- Как?!
Воскликнул де Вард, будто к его шее приставили раскаленный металл. Камилла вздрогнула. На сей раз взгляды всех без исключения присутствующих, собрал на себе граф.
- Де Фруассар.
Простодушно повторил анжуец.
- Шевалье, прошу вас, вы ничего не путаете?
- Помилуйте, граф.
Сигиньяк и де База, не в состоянии оторвать глаз от де Варда, замерли в ожидании.
- Господа, среди множества имен, коими имеет обыкновение представляться Черный граф, чаще других встречается - маркиз де Фруассар.
В комнате повисла тишина. Де Ро, будто ему, только сейчас объявили, что он беседовал с самим дьяволом, отрешенно глазел на серебряные канделябры, украшающие своим массивным изяществом, мрамор пылающего камина. В этот миг отозвалась мадемуазель Камилла, от накопившейся за последние сутки усталости, потерявшая нить разговора.
- Боже мой, в буре каких страстей и политических интриг я имела неосторожность оказаться!
Взмолилась девушка, прикрыв ладонью рот.
- Не стоит беспокоиться мадемуазель, для вас всё тревоги и неприятности, надеюсь, уже позади.
- Очень рассчитываю на это, Ваше Сиятельство. Господа, прошу великодушно простить, но я более не в силах, слушать те ужасы, о которых вы говорите так, будто это сюжет одной из пьес, что дают в бродячих театрах. Я желаю сейчас же покину вас, но отправляясь в свою комнату, хочу пожелать вам - при любых обстоятельствах, оставаться благоразумными.
Четыре мужчины, поднявшись на ноги, ответили девушке, галантными поклонами. После того, как Камилла исчезла за дверью, граф произнес.
- Что ж, господа, вернемся к нашим делам. Де Ро, потрудитесь вспомнить, как выглядел тот, кто назвался де Фруассаром?
Будто всего несколько часов назад расставшись с маркизом, де Ро без колебаний произнес.
- Ничего примечательного. Среднего роста, длинные рыжие волосы, ниспадающие на узкие плечи, серые, слегка выпуклые и неподвижные, словно у рыбы глаза.
- Точно, рыжие волосы! Камилла, в разговоре с нами, упомянула о том, что единственным воспоминанием об отце, являются его рыжие волосы.
- И вот ещё что,…
Прищурив глаза, добавил Луи.
- …в разговоре, он употребляет странное выражение, некое уверение - «Клянусь Асторотом».
- Действительно, довольно редкая клятва, особенно учитывая статус сего могущественного демона.
Задумчиво заключил граф, шепот которого заглушил возглас де Сигиньяка.
- Так или иначе, господа, мы имеем немало. Во-первых, один из нас, знает Черного графа в лицо. Не думаю, что во всем королевстве, сыщется полдюжины таких людей. Во-вторых, теперь, мы с ещё большей уверенностью можем утверждать, что человек, схваченный у старого моста, не есть Черный граф.
- Это изначально не вызывало сомнений, ни у меня, ни у Рошфора, я полагаю, ни у вас, господа. К тому же, у Черного графа, на левой руке нет мизинца, у этого месье он так же отсутствует, вот только рана, ещё совсем свежая, а это значит, что палец был отрублен недавно.
- Что же получается, месье де Вард, значит Черный граф, предвидя засаду, прислал нам двойника?
- Вне всяких сомнений, шевалье.
- Получается, Черный граф опять всех перехитрил?
- Не совсем так, любезный де База. И этой ночью, мы должны, во, что бы то ни стало, придумать, как то, о чем я вам сейчас расскажу, обратить в нашу пользу, а значит выследить и схватить сего таинственного господина.
Де Вард оглядел свою маленькую армию и начал повествование:
- Начну с того, что мы имеем. Первое, хочу лишь напомнить - весь этот круговорот, что привел нас в славный Анжер, начался с мадемуазель Камиллы, дочери нашего призрака. Но, как оказалось, девушка не интересует сего демона, а вот медальон, в виде меча тамплиеров, вызывает у него немалое беспокойство.
- Медальон, который до сих пор у нас!
- И это главное, но не все. Нам известна особа по имени Клюшо, посетивший вас, господа, в «Королевской лилии», который, как оказалось, не случайно впутавшийся в это историю человек, не невинная жертва, а пособник Черного графа. Пусть не его самого, но его людей определенно. И последнее…
Сосредоточенные глаза анжуйцев с величайшим вниманием не на миг не выпускали графа из поля зрения, стараясь не упустить ни единого слова из сказанного.
- Нам, с недавних пор, известно, что среди гвардейцев кардинала появился изменник. Не скрою, все, кроме меня, и вас, считают, что предателем является господин де Ро, смерть которого оставила так и неразрешенными множество вопросов. Но не так давно, а точнее, прежде чем отправиться к старому мосту через Майенн, я поведал графу де Рошфору удивительную историю шевалье де Ро, рассказав об убийстве на улице Шкатулки до конца. Одним словом, зная некоторые тайны наших врагов, мы с графом, решили пуститься на хитрость…
От услышанного на лбу виконта выступил холодный пот.
- Рошфор, как мы и уговаривались, по дороге в Париж, объявил о своем решении известить вас, господа, о том, что вам, вместе с девушкой, следует немедленно вернуться в королевскую столицу, предложив отправиться с депешей в Анжер, добровольцу.
- И, что же?
- Вызвались ехать двое, де Любертон и де Бикара. Уговорившись заранее с Рошфором, мы с месье де Ро, должны были следить за каждым из них, что бы выяснить, кто же изменник. И вот, де Любертон заколот в спину предателем де Бикара, после чего тот появляется в доме где, на днях, поселился, кто бы вы думали? …Господин де Ла Тур. Странная связь, не правда ли?
- Полагаю именно эта слежка и стала причиной, столь своевременного появления Луи в конюшне «Королевской лилии»?
- Именно так, виконт, именно так.
Неспешно, подойдя к окну, выходившему на башни городских стен, граф задумчиво произнес.
- Перечислив всё, что нам поможет, как я полагаю, добраться до Черного графа, считаю резонным предложить следующее.
Все вновь устремились на лейтенанта.
- Завтра…
- Уже сегодня, граф.
- Простите господа. Сегодня утром, разделившись, мы отправимся каждый по своему маршруту. Де Ро, вам предстоит укрыться у дома снятого нашим добрым знакомцем господином де Ла Туром, и следить за ним, куда бы, он не последовал. Вы де Сигиньяк, попытаетесь в кварталах, прилегающих к госпиталю Сен-Жан, разыскать конторку этого таинственного ростовщика Сардоно. Мы же с месье де База отыщем аптеку метра Клюшо, на улице Сен-Ло. Надеюсь, усилия хоть одного из нас, приблизят к общей цели.
Разговор был окончен, и каждый, из тех, кто принимал в нем участие, в столь поздний час, мечтал об одном, поскорее добраться до приготовленной слугами кровати. И всё же, Жиль остановил Луи.
- Послушайте Луи, я хотел узнать, а где сейчас, этот прохвост Гаспар?
- Сейчас, милый друг, он с теми самыми разбойниками, папаши Кокоша, на пути в Анжер, если уже не в самом городе.
- Как?! Вы доверили пройдохе Гаспару вести шайку головорезов в Анжер?!
- Да, любезный виконт, он следует придуманному мной плану. Так, что вскоре вы сможите увидеться со слугой, а если повезет, то и познакомиться с моими убийцами.
ГЛАВА 36 (130) «ПЛАН СОВАРА»
ФРАНЦИЯ. ПРОВИНЦИЯ АНЖУ. ГОРОД АНЖЕР.
Уже пошли вторые сутки, после того, как Гаспар, привел шайку Кокоша в крошечную таверну «Над канавой», получившую своё странное название в честь узкого мелкого ручья, заключенного в каменный желоб, и выведенного за городские стены, где водоток впадал в небольшое болотце, образовавшееся на берегу реки Мэн. Здесь в маленьком грязном проулке, примыкавшем к улице Сен-Жак, в одном из номеров сего мерзкого притона, разбойники коротали время. Целый день все, за исключением Совара, торчали в тесной комнатушке, о которой за скромную плату договорились с хозяином заведения. В ожидании дела, каждый развлекался, как мог: Дидье и Картобра играли в кости, Тотти, без устали правил кинжал, а горбун мрачно наблюдал из кресла, что стояло в углу темной коморки, размышляя о безрадостном положении. Гаспару, в этот солнечный денек, быстрее обычного наскучило сие угрюмое общество, что побудило анжуйца выйти на улицу, глотнуть свежего воздуха и понежиться под ласковыми лучами небесного светила. Он нашел укромное местечко, неподалеку от трактирной двери, меж стеной, увитой плющем и громоздкой крестьянской телегой, где
устроившись на низком деревянном выступе, снял свой башмак, с интересом разглядывая прохудившуюся подошву. Обувь имела весьма плачевный вид, что заставило Гаспара задуматься, долго ли ещё сей башмак, сможет ему послужить? Но вдруг, размышления анжуйца, внезапно прервал знакомый голос, раздавшийся где-то совсем близко.
- …мне надоело сидеть в этой дыре, и ждать черт знает чего! И мне не нравится этот негодяй Гаспар, который водит нас за нос! Я не могу дождаться, когда представится возможность выпустить ему кишки, а заодно и его дружкам!
Гаспар, несомненно, узнал хриплый бас Совара, и от сказанного у него перехватило дыхание.
- Ладно, не кипятись. Лучше скажи, что ты предлагаешь?
Ответил ему горбун, которого бывший солдат вызвал на улицу, для сокровенного разговора. Возле таверны было довольно шумно, что вынуждало головорезов говорить настолько громко, что анжуец, мог без труда расслышать каждое слово. Он пригнулся и прильнул к колесу повозки, за которой стояли оба разбойника, опасаясь даже шелохнуться.
- В отличие от всех вас, я времени зря не терял.
- Ты это о чем?
- Я обошел здешние трактиры, угостил нескольких простаков. Ты ведь знаешь, папаша Кокош, что ничего так не развязывает язык, как кружка доброго вина. И мне поведали, что здесь неподалеку, обитает один старикашка, ростовщик, сущая развалина. Его имя… Как же, дьявол…
Совар на мгновение умолк, очевидно, вспоминая имя ростовщика.
- Ах, да, Сардоно! Точно, ростовщик Сардоно. Так вот, сундуки этого Сардоно набиты золотыми монетами, как окорок фисташками!
Он с надеждой поглядел на горбуна.
- Значит, ты предлагаешь…?
- Да, что тут думать, дело верное!
- Тихо ты! Тихо!
Прервал его горбатый карлик, с опаской оглядевшись по сторонам.
- Так вот, старик обитает в тихом месте, со своим помощником, каким-то Варелем, так же человеком не молодым, и такой же конторской крысой, как и сам. И хотя возле него крутятся разные подозрительные людишки, всё одно, можно выбрать момент и кончить всё разом, за одну ночь.
Прищурив глаза, карлик потер мясистый кончик носа.
- А, что делать с Гаспаром?
- Что делать…прикончить подлеца и в канаву.
Прошипел Совар.
- Нет, не будем торопиться. Подождем, когда он пойдет на встречу со своим Тибо. Но за это время, ты должен отыскать нору этого ростовщика и всё там разнюхать, оглядеться на месте. Сейчас позавтракаем, а затем бери Дидье и отправляйтесь. Вернетесь, обсудим.
После завтрака, Гаспар объявил разбойникам, что вынужден отправиться на встречу с Тибо, с тем, чтобы разузнать, уехали ли люди, гостившие у ростовщика, которого Ловкач с Крюком выслеживают. Анжуец вышел из трактира, сделал крюк, убедившись, что за ним нет слежки, и спрятался неподалеку, так, чтобы иметь возможность наблюдать за выходом из таверны «Над канавой». Долго ждать не пришлось. В скором времени, из двери харчевни, вышли Совар и Дидье, отправившись вдоль канавы, в сторону госпиталя Сен-Жан. Гаспар не отставал, направившись следом, не выпуская из вида головорезов. Разбойники вошли в грязный узкий проулок, невдалеке от госпиталя, в конце которого стоял мрачный ветхий дом, выходивший глухой стеной, с единственным окном, в заброшенный сад, где паслись козы. Фасад же сей развалины, с громоздившейся у стены деревянной пристройкой, над которой виднелись три окна, на глухой пустырь, куда и упирался проулок. Приблизившись к дому, Совар огляделся.
- Это здесь.
- Ничего не скажешь, глухое местечко, то, что нужно.
ГЛАВА 37 (131) «БУЛОЧНИК БУРИНЕЛЬ»
ФРАНЦИЯ. ПРОВИНЦИЯ АНЖУ. ГОРОД АНЖЕР.
С самого утра, как и уговаривались, кардиналисты отправились на поиски. Граф де Вард вместе с де База, направились на улицу Сен-Ло, где располагалась аптека метра Клюшо. Сигиньяк пустился к госпиталю Сен-Жан, в надежде отыскать конторку ростовщика Сардоно, а де Ро укрылся у дома, где обитал граф де Ла Тур.
Обогнув фасад епископского дворца, де Вард и де База вышли на улицу Сен-Ло. По обе стороны улочки, тянулись фасады низких фахверковых домов, первые этажи которых, в большинстве сложенные из камня, занимали мастерские ремесленников, лавки и крошечные харчевни. Аптека, как выяснилось, единственная на Сен-Ло, оказалась заперта. С противоположной стороны улицы, как раз напротив аптеки, находилась лавка булочника, откуда, сквозь окна с раскрытыми ставнями, и распахнутые двери, доносилось жалкое подобие песни, звучание которой откровенно не радовало слух, и скорее могло отвадить, чем привлечь покупателей.
Де Вард и де База, убедившись в том, что встретиться с аптекарем не удастся, обратили внимание на вывеску с надписью «Булочная Буринеля», откуда проистекали прескверные переливы, несомненно, способные лишь угнетать живые существа, воспринимающие звук.
…Кабошёр^1^ ласкал пастушку, на тенистом берегу,
Без любви твоей подружка, я вскрыть череп не смогу…
Переглянувшись, граф и шевалье без слов поняли друг друга, устремившись к дверям лавчонки. Увидев двух дворян, почтивших его лавку утренним визитом, булочник заткнулся, будто подавившись ломтем ситного каравая. Деятельный Гийом, заметив замешательство метра Буринеля, решил немедля перейти к делу.
- Милейший, простите за назойливость, я, как и мой приятель, приезжие, и именно по этой простой причине, меж нами разгорелся спор. Потрудитесь рассудить нас. На кону стоит пять су, их получит тот, кто окажется прав. Но так же, ещё пять су, получит тот, кто сумеет подтвердить, либо опровергнуть наши, столь разнящиеся, убеждения.
Булочник, разинув рот, глуповатым взглядом смерил необычных посетителей. После чего, собравшись с мыслями, громко сглотнув, произнес.
- Я вижу господа не здешние? Ну, не из Анжу?
- Вы невероятно проницательны, друг мой. Мы прибыли из Парижа.
Обтерев рукавом перепачканное мукой лицо, пекарь вновь, рассеянным взглядом, окинул дворян.
- А-а-а! Париж, я знаю! Ну, а то, как же! Слышал.
Он задумался, отложив в сторону бесформенную груду, замешанного, сдобного теста, взмыв глазами к потолку.
- Только вот, что-то не припомню, это в Берри или в Пуату?
Кардиналисты вновь переглянулись.
- Вот и прекрасно, так вот, мы прибыли именно оттуда.
Булочник с широкой искренней улыбкой кивнул.
- Ага. А чего господам угодно?
Покосившись на невозмутимого и молчаливого графа, с иронией взиравшего на булочника, Гийом начал сначала.
- Метр Буринель, я и мой друг, заключили пари. Это понятно?
- Ну, ещё бы!
Ухмыльнулся булочник.
- Прекрасно. Нам хотелось бы выяснить: правда ли, что в небольших городах, например, таких как Анжер, все горожане знакомы друг с другом? Тот, кто из нас окажется не прав, платит победителю пять су. Но это не все. Проигравший так же платит пять су, тому, кто разрешит наш спор.
Дворяне с надеждой уставились на булочника. Тот, задумавшись, ответил.
- Нет, я таки вспомнил, Париж это в Лимузене.
Гийом изменился в лице.
- Да черт с ним, с Парижем! Вы можете разрешить наш спор, и получить за это пять су?! Целых пять су!
- Отчего вы так кричите месье? Я всё понимаю. Всё сделаю, что прикажите. Только вот я не пойму, кто должен получить пять су?
- Вы, черт возьми, вы получите пять су, если разрешите наш спор!
- Я?! О, месье, за пять су я готов разрешить любой спор. За пять су я готов даже примирить проклятых еретиков с империей. Только вот я не пойму в чем заключается ваш спор?
Побагровевший де База, взревел как раненный зверь.
- Я вам, дьявол вас разорви, в который раз…!
Де Вард, осторожно взяв под руку взбешенного шевалье, отстранил его от прилавка. Растерявшийся же булочник, хлопая глазами, путаясь в догадках, с изумлением глазел на столь горячего месье. Граф шепнул на ухо Гийому, стараясь успокоить.
- Поверьте, шевалье, хитрость здесь излишня.
Затем он обернулся к ремесленнику и тихо, но подчеркнуто внятно, задал вопрос.
- Скажите, любезный, вы хотите прямо сейчас, не сходя с этого места, заработать, десять су?
- Ну, разумеется месье! Десять су, это больше чем половина моего дневного заработка.
- Тогда ответьте всего на один вопрос.
- С превеликим удовольствием. За десять су, я отвечу на сто вопросов!
Простодушно улыбнулся булочник, наконец, догадавшись, чего от него хотят.
- Прекрасно. Скажите, знакомы ли вы с хозяином вон той аптеки?
Он указал пальцем на дверь, где красовалась вывеска - «Аптека Клюшо», которую они имели возможность наблюдать сквозь распахнутые окна.
- Ах, аптеки! Ну, а то, как же? Как же я, позвольте осведомиться, могу не знать метра Клюшо? Вот только он редко заходил ко мне в лавку…
Он, нагнувшись над прилавком, с тем чтобы приблизиться к дворянам, доверительно прошептал.
- …его от хлеба запирало, поэтому он предпочитал свои похлебки.
- Замечательно.
Строго прервал ремесленника де Вард.
- Всё это очень интересно, именно поэтому вы должны нам помочь встретиться с этим господином…Клюшо.
Поспешил добавить граф.
- Как встретиться?
Задумчиво повторил булочник.
- Как же вы встретитесь, когда господин Клюшо пропал?
- Что значит пропал?!
- Я не знаю, что это значит. Пропал и всё.
- И куда же, позвольте полюбопытствовать, он пропал?
Буринель рассмеялся.
- А откуда же мне знать?
Уняв веселость, он вновь склонился над прилавком, и, понизив голос, произнес.
- А вот когда его схватили эти люди, я видел.
- Какие люди?
- Почем мне знать какие? Трое молодцов, в черных плащах, при шпагах схватили его под руки, затолкали в экипаж, и увезли.
Дворяне переглянулись.
- Это было, когда же? Да, в день Рождества Девы Марии, как сейчас помню! Клюшо, как обычно, после обеда, вышел погреться на солнышке, возле своей аптеки. Вон на той лавке.
Он указал белым от муки пальцем на лавку, возле аптечной двери.
- И тут подъехала карета. Всё произошло так быстро, что бедняга Клюшо, даже не успел прихватить свою трость!
Булочник испуганно, с широко раскрытыми глазами, уставился в окно на лавку, будто желая во всех мелочах, припомнить тот жуткий день.
- Да, так и есть, даже не успел прихватить трость…
Прошептал он.
- Какую ещё к дьяволу трость?!
Ремесленник взглянул на шевалье так, будто он только сейчас вспомнил о его существовании.
- Какую трость? Известно какую! Прекрасную камышовую трость с костяным набалдашником, с которой метр Клюшо никогда не расставался.
- А на кой черт ему была нужна эта трость?!
Услышав вопрос Гийома, пекарь так искренне и громко расхохотался, что в очередной раз поверг в изумление дворян.
- Да от того, месье, что метр Клюшо был хромым!
Булочник так откровенно хохотал, держась за живот, что даже заставил улыбнуться де Варда. Этот ответ, поставил в тупик шевалье, растерянно переспросившего.
- Простите, кто вы говорите, был хромым?
- Известно кто, аптекарь Клюшо!
- Погодите, вы утверждаете, что метр Клюшо, аптекарь, был хромым!
У Буринеля от смеха выступили слезы.
- Никогда не приходилось видеть таких недотеп! Ну, конечно же, хромым!
Озадаченный де База помрачнел. Ему вспомнились новые скрипучие башмаки, недавнего гостя, который назвался метром Клюшо, и не имел даже намека на хормату. Он достал из кармана десять су, и положил их на прилавок. Лавочник запнулся, сосредоточено глядя на стопку монет.
- Это мне?
Гийом схватив под руку де Варда, подтолкнул его к выходу.
- Приятно было иметь с вами дело!
Бросил шевалье на прощанье, прежде чем дворяне исчезли за дверью. Булочник, зачарованно глядя на деньги, почесал затылок.
- Странные господа, сорят деньгами, почем зря.
Он задумчиво посмотрел на расплывшееся по столу тесто.
- Нет-нет, я кажется, вспомнил. Да нет же, черт заберай, точно вспомнил - Париж, это где-то в Ангумуа!
Оказавшись на улице, граф обратился к де База.
- Шевалье, что к дьяволу происходит?! И отчего вы как ошпаренный выскочили из лавки?!
- Могу сказать лишь одно: с этим болваном более говорить не о чем, он ничего не знает. Но кое, что любопытное, всё же сболтнул.
Во взгляде де Варда проступило нетерпение.
- Тот, кто приходил в «Королевскую лилию», с тем, чтобы сообщить нам условия людей Черного графа и назвался аптекарем Клюшо, не был хромым?!
- Значит, тот, кто явился к вам в гостиницу не метр Клюшо, а человек всего лишь воспользовавшийся его именем.
- Да, вы, безусловно, правы. Но тогда получается что, тот, кто назвался именем несчастного аптекаря, был не невинным посланцем разбойников, он действовал с ними заодно.
- Получается, что так. В любом случае нам нужно разыскать этого человека.
- Где же его найдешь?
Глубоко вздохныв, вымолвил де База.
1 кабошёр - ремесленник, который специальным резаком вскрывает бараньи головы (черепа), чтобы извлечь оттуда язык и мозги.
ГЛАВА 38 (132) «НОВЫЕ ОБСТОЯТЕЛЬСТВА»
ФРАНЦИЯ. ПРОВИНЦИЯ АНЖУ. ГОРОД АНЖЕР.
Близко к полудню, знакомый нам кабинет, отеля на улице Сен-Жан, арендованного графом де Вардом, вновь наполнился голосами тех, кто этой ночью, выработал план действий, заставивший четверых кардиналистов отправиться на поиски того, кто мог бы их вывести не след Черного графа. Собравшись вновь, в тесном кругу, когда все колокольни города монотонным набатом отмерили полдень, господа де Сигиньяк, де Ро и де База, а так же лейтенант гвардии Его Преосвященства, граф де Вард, делились сведениями, которые им удалось собрать на городских улицах, площадях и трактирах. Первым взял слово господин де Ро.
- Господа, мне посчастливилось выяснить, что парижский вельможа, в котором мы установили графа де Ла Тура, снимавшего дом на улице Сен-Лазар, где и состоялась их встреча с Бикара, сегодняшней ночью покинул своё жилище. Его Сиятельство отбыл в неизвестном направлении, вместе со слугами, на экипаже ему принадлежавшем. Я полагаю, что убийством Бикара, мы вспугнули графа, а значит поиски сего месье, на сегодня, бессмысленны, поэтому предлагаю, до времени, забыть о нем.
- Согласен. Что у вас, виконт?
Сухо заключил де Вард.
- Увы, господа, мои усилия так же оказались тщетны. Я не нашел обиталища Сардоно. Мои расспросы, не увенчались успехом. В той части города, где, по словам метра Клюшо находилась конторка ростовщика, трактиры набиты лишь отребьем. Завидев шпагу^1^, они не желают ни о чем говорить, даже за деньги, опасаясь мести со стороны кишащей вокруг черни, таких же смердов, как и они сами. Словом, мне не удалось ничего узнать.
Гийом лукаво усмехнулся, глядя на удрученных товарищей.
- Что ж, друзья мои, мы с графом, оказались более удачливы. Нам удалось установить, что тот, кто навестил нас в «Королевской лилии», вовсе не является аптекарем Клюшо.
- А кто же он?
- Очевидно тот, кому было выгодно выдать себя за него.
- Я ценю ваше чувство юмора, милый Гийом, но не вижу, чем сей факт, способен нам помочь?
- Действительно, чем? Ни единой зацепки.
В печальных размышлениях, лейтенант прошелся по комнате.
- У нас совсем не остается времени, господа. Уверен, люди Черного графа так же ищут нас. Многое будет зависеть от того, кто кого найдет первым.
В момент, когда де Вард огласил свои мрачные предположения, в комнату вошел лакей, обратившись к нему.
- Ваше Сиятельство, к господину де Ро пришел человек. Он назвался Гаспаром.
Сигиньяк вскочил с кресла, отставив фужер с красным анжуйским.
- Что ж, вот явился и наш герой! Просите голубчик, просите.
После молчаливого одобрения хозяина, графа де Варда, лакей удалился.
Вскоре, в кабинет вошел, измятый и измученный Гаспар. Увидев своего хозяина, Его Милость, виконта де Сигиньяка, он отступил к двери, будто первой мыслью его было бежать. Но затем он обмяк, очевидно, смерившись с судьбой, обреченно понурил голову и, опустив плечи, принялся нервно теребить свою шляпу.
- Ну, здравствуй Гаспар.
Виконт обошел вокруг, мрачного слуги, оглядывая его с головы до ног. Гаспар не посмел даже взглянуть на хозяина.
- Неужели ты не рад видеть своего господина?
Гаспар не проронил ни звука. Наконец в разговор вмешался Гийом. Он подошел к слуге, похлопав того по плечу, протянул ему руку.
- Гаспар, я знаю, мы временами были не справедливы к тебе, но после того, что нам поведал месье де Ро, я хочу пожать твою руку.
Удивленный Гаспар, неуверенно и робко, устремил на шевалье, взгляд полный надежды и непонимания.
- Ну, что вы, господин де База, я ведь ничего дурного не желал.
В этот миг, рука виконта опустилась на плечо слуги.
- Знаем, знаем. Не грусти Гаспар, и ничего не бойся. Ты проявил себя как настоящий мужчина и друг. Нам всё о тебе известно. Ну, а теперь рассказывай, с чем пожаловал?
С души бедняги Гаспара, будто упал тяжеленный камень, который душил его бессонными ночами, не давая покоя, сдавливая сердце самым тяжелым на свете прессом, который именуется совесть. Он так боялся этой встречи, что получив прощение, в большей мере растерялся, чем обрадовался. Но постепенно, капля за каплей, осознавая помилование, он все больше укреплялся в уверенности. И даже новости, которые он принес из стана разбойников, казавшиеся ему весьма отвратительными, сообщил с радостью, воцарившейся в его чистой душе.
- Простите, господа, но я принес дурную весть.
Дворяне, напряженно воззрились на простоватого слугу, который на крыльях прощения, не мог толком высказать тревожной новости.
- Видите ли, разбойникам надоели мои, ну, то есть ваши, ну, словом наши обещания. Они разуверились в плане Тибо…ну, то есть…
- Гаспар, потрудись высказываться яснее, по сути.
Строго произнес де Сигиньяк.
- Словом этой ночью, они решили напасть на какого-то богатенького господина. Я не уверен, но, по-моему, ростовщика. А ещё, я слышал, что они хотят меня убить.
Вскочив со стула, де Ро, в сердцах, вонзил кинжал в стол.
- Ну, хватит! Моё терпение не безгранично! Этой ночью я покончу с этой сворой бешеных псов! Где они сейчас?
В запале проревел шевалье.
- Как вы и велели, мы поселились в таверне «Над канавой». Но там лишь трое разбойников. Ещё двое, отправились к дому господина ростовщика, которого они выслеживают, с тем, чтобы ограбить.
Приладив к ремню шпагу, Луи достал из ящика стола пистолеты.
- Прекрасно, мы перехватим их по дороге. Эти люди желали моей смерти и теперь, я хочу взглянуть им в глаза, с того света, перерезав их поганые глотки! Кто со мной?
Исполненные готовности, почти одновременно Жиль и Гийом поднялись, чтобы откликнуться на призыв друга, они надели перевязи и взялись за пистолеты. И лишь де Вард, оставался беспристрастен, лениво обратившись к Гаспару.
- А скажи-ка, друг мой Гаспар, тебе известно, где обитает тот господин, которого этой ночью вознамерились «ощипать» наши «друзья»?
- Да, Ваше Сиятельство, известно, ведь я следил за ними. Это здесь, на правом берегу, возле госпиталя Сен-Жан.
Услышав знакомое название, анжуйцы приостановили сборы, уставившись на слугу.
- Так, быть может, ты знаешь и имя сего ростовщика?
- Так и есть, Ваше Сиятельство, сейчас припомню…м-м, да, метр Сардоно.
- Не может быть.
Прошептал де База, едва не выпустив из рук кинжал. Слуга напрягся, будто вновь был уличен в чем-то, за, что полагается покарание.
- Сардоно, как есть Сардоно.
Протянул он, стараясь по выражению глаз дворян, угадать, что же не так. Жиль, от неожиданности рухнул на один из стульев.
- Воистину, пути Господни неисповедимы.
Де Вард приблизившись к слуге, хлопнул его по плечу.
- Скажи, а мог бы ты нас препроводить к дому этого… Сардоно?
- А то, как же. Ведь я только оттуда.
- В самом деле, удачливый малый. Что ж господа, полагаю, сегодняшней ночью мы убьем одной пулей двух вальдшнепов^2^: разделаемся с бандой Кокоша, и навестим старика Сардоно. Не так ли, месье де Ро?
1 «Завидев шпагу» - другими словами, распознав в человеке дворянина.
2 Вальдшнеп - небольшая птица семейства бекасовых.
ГЛАВА 39 (133) «О ТОМ, КАК ПОЛЕЗНО ИМЕТЬ СВЯЗИ СРЕДИ ДУХОВЕНСТВА»
ФРАНЦИЯ. ПРОВИНЦИЯ АНЖУ. ГОРОД АНЖЕР.
Впервые, за последние несколько дней, что тянулись, словно целая вечность, четыре королевских мушкетера, вновь, все вместе собрались за одним столом. Это стало возможным по той причине, что всего через несколько часов после рассвета, проведя ночь в наблюдении за Шато-Орфилен, Атос и Арамис, прибыли в «Щит Франции», объявив друзьям об общем сборе.
В одной из комнат, которую занимал граф де Ля Фер, за накрытым трактирной челядью столом, встретились те, кто вот уже несколько дней вел наблюдение за неприступной крепостью Орфилен, сеньором коей, как выяснили мушкетеры, являлся никто иной, как, могущественный и влиятельный, граф де Бокуз.
- Господа, за время нашего наблюдения за Шато-Орфилен, мы все имели возможность убедиться, в неприступности и многочисленности гарнизона сей грозной твердыни. Так же, исходя из того, что нам удалось выяснить, вход в крепость, хорошо охраняется, и проникнуть в чертоги сей таинственной цитадели, весьма непросто.
Граф, сделав паузу, будто в ожидании предложения разумного плана, который, быть может, за время долгих ночей проведенных вблизи ворот таинственного замка, родился в голове одного из друзей. Приняв молчание товарищей за нерешительность, с присущей ему категоричностью, слово взял Портос.
- А, что здесь думать! Предлагаю нанять с дюжину сорвиголов, из местной черни, и ворваться через ворота! Завязать бой, а там будет видно, как сложится!
Провозгласил великан, осушив одним махом кувшин анжуйского. д'Артаньян усмехнулся.
- Вам, любезный Портос, дай волю, так вы бы и на стены полезли.
- Ты прав гасконец, можно и через стены!
Захохотал гигант, не отрываясь от свиной лопатки. Метнув в великана исполненный иронии взгляд, Арамис сморщившись произнес.
- Фи, Портос, вы всё-таки грубый мужлан, начисто лишенный воображения.
- Может я конечно порой грубоват, но говорю то, что думаю! А вы, дорогой мой друг, невзирая на вашу утонченность, что-то ничего дельного так и не предложили.
Покосившись на хихикающего верзилу, Арамис, не пожелавший вступать в пустые препирательства с неоспоримым мастером, подобных безумных затей, лишь вытер салфеткой губы, укрытые тонкой полоской усов.
- Вы, милый Портос определенно несправедливы, к нашему молчаливому Арамису. Именно он, сегодняшней ночью, предложил план проникновения в Шато-Орфилен, который мне показался весьма интересным, что, собственно и заставило, нас с шевалье, не дождавшись вас господа, покинуть место наблюдения и вернуться в «Щит Франции». Мне хотелось, чтобы Арамис лично, изложил свои замыслы. Что позволит нам принять решение, и обсудить дальнейшие действия.
Мушкетеры заинтересованно воззрились на Арамиса.
- Не далее, чем минувшим утром, я отправился на мессу в монастырь Сен-Серж. Ведь вчера был праздник, день святого Франциска, и со всей округи съехались прихожане почтить память сего славного служителя Христова…
Портос прыснул, заливая внезапно нахлынувшую веселость, навеянную словами товарища, белым анжуйским.
- То-то я гляжу в городе не протолкнуться, одних проклятых капуцинов, вблизи Сент-Обен, целая армия!
- Прошу вас шевалье, не отвлекайтесь. Мы внимательно слушаем вас.
С пренебрежением покосившись на великана, Арамис продолжил.
- Господа, всем вам известно, моё неуемное желания, в ближайшем будущем, принять сан, и посветить свою жизнь служению Господу нашему.
- Ещё бы, ведь вы больше монах, чем мушкетер.
Загрохотал Портос, сникший под суровым взором Атоса.
- Отсюда, что так же не является секретом, я имею некоторые связи, среди духовенства. И вот, завершив утреннюю молитву, что же я обнаружил? Один из моих духовных наставников и добрых друзей, Его Высокопреподобие, падре Орело, не так давно переехавший из Парижа, где у него были неприятности…
- Так он здесь в духовной ссылке?!
- Портос!
Воскликнул Атос, угрожающе сомкнув брови.
- Всё, господа, молчу, молчу…
Давясь смехом, залепетал шутник, под строгими взглядами друзей. Глубоко вздохнув, Арамис продолжил.
- И вот, после праздничного Богослужения, я предложил угостить падре Орело стаканчиком доброго анжуйского, в одном из трактиров близ аббатства, на, что он с радостью согласился. За завтраком, я поведал прелату о том, что мне, вместе с моими друзьями, во что бы то ни стало, необходимо незаметно, пробраться в Шато-Орфилен.
- А ему можно доверять?
- Мой юный друг, неужели вы допускаете мысль о том, что я могу вести подобные разговоры с первым встречным? Я ручаюсь за этого человека.
- И, что же он предложил?
- А предложил он вот что. Два раза в месяц, из аббатства Сен-Серж, в Шато-Орфилен, монахи, возят монастырское вино.
Мушкетеры переглянулись.
- Да-да, господа, прелестное анжуйское. Падре Орело, хорошо знаком с монахом, братом Дюфре, который на телеге, доставляет бочки с вином в крепость. Сегодня воскресенье, во вторник, брат Дюфре, направится в Шато-Орфилен, на своей телеге, груженной винными бочками.
Граф задумчиво закивал головой.
- Похоже, лучшего шанса, нам не представиться.
- Значит вторник!
Воскликнул д'Артаньян.
- Да, мой друг, во вторник, послезавтра, на развилке у старой мельницы, брат Дюфре, будет нас ждать в семь часов после полудня. Сорок ливров, которые не далее чем завтра вечером будут ему доставлены, подтвердят нашу готовность к осуществлению плана. Это на себя взял падре Орело, который, к тому же, за двадцать ливров, пообещал раздобыть схему укреплений и построек Шато-Орфилен.
Лукаво захихикав, Портос не удержавшись, елейным голосом произнес:
- Замечательные у вас знакомые, любезный Арамис. Ваша кузина белошвейка, вхожа в королевские опочивальни. Какой-то кюре, способен устроить нам ночную прогулку по неприступной крепости…
Разгорячившийся Арамис, схватившись за эфес, воскликнул:
- Портос! Ещё одно слово…!
Положив руку на плечо товарища, граф невозмутимо произнес:
- Успокойтесь господа, успокойтесь, очень скоро, вам предоставиться возможность пустить в ход свои шпаги. Не стоит делать этого, раньше времени.
И лишь задумчивый гасконец, казалось, вовсе не заметивший разыгравшейся ссоры, едва слышно, прошептал.
- Послезавтра.
ГЛАВА 40 (134) «ЕЩЁ ОДНА БЕССОННАЯ НОЧЬ»
ФРАНЦИЯ. ПРОВИНЦИЯ АНЖУ. ГОРОД АНЖЕР.
В тот же день, поздно вечером, в таверне «Над канавой», четверо разбойников, собрались в одной из комнат сего гнусного вертепа. Совар, следуя договоренности с горбуном, вернувшийся с места, где они с Дидье, из укрытия вели наблюдение за домом метра Сардоно, восторженно, с широко раскрытыми глазами, вещал о собственной находчивости, упиваясь неприкрытой бравадой, делясь с дружками об увиденном в конуре господина ростовщика.
- … оставив Дидье ждать в гуще кустарника, откуда мы наблюдали за домом ростовщика, я решил отправиться в конторку и выяснить, что да как. Я представился угольщиком Жосленом, которому позарез требуется денежная ссуда, чтобы покрыть расходы и выкупить уголь, заказанный мною, то есть им, метром Жосленом, у некоего поставщика, прибывшего из Шомона.
Совар подмигнул дружкам, кичась ловко придуманным поводом, для посещения дома ростовщика. Разбойники, внимательно слушавшие хитрого обманщика, ловя каждое его слово, наполнили комнату отвратительным хохотом, присущим лишь определенным слоям общества.
- Но не тут-то было. Этот лысый господин, оказавшийся помощником метра Сардоно, по имени Варель, объяснил мне, что он уполномочен лишь принимать деньги, которые возвращают должники. Прочие вопросы, без ведома старика, он решать не в праве. «Сам же метр Сардоно, прибудет сегодня вечером», - поведал он мне, предложив явиться по интересующему меня вопросу, завтра утром. «Э братец, ты даже не представляешь себе, когда я нагряну! Но знаю наверняка, что вряд ли ты обрадуешься этому!», подумалось мне, когда я выходил из конуры.
Все четверо вновь расхохотались.
- И вот, оставив Дидье наблюдать за лачугой, сам я направился сюда, чтобы рассказать о легкой добыче, которая дожидается нас в поганой лачуге у госпиталя Сен-Жан. Решай папаша Кокош, дело верное.
Одобрительно похлопав по плечу самодовольного Совара, горбун авторитетно заявил.
- Ну, что ж, коршуны мои, пришел наш час! Этой ночью мы справим панихиду по двум олухам и набьем свои карманы золотом, которое в ожидании нас, затянулось паутиной, в глубоких сундуках этих скряг!
Решение главаря, вызвало бурное веселье, у кровожадных головорезов, поднявших кружки с вином, за успех предприятия.
Близко к полуночи, Совар привел бандитов к месту, где их ожидал Дидье, не спускавший глаз с мрачного, погруженного в ночной мрак дома ростовщика.
- Ну, малыш Дидье, рассказывай, что здесь слышно?
Прошептал Кокош, разглядывая во мраке зловещие очетрания дома.
- Всё тихо. Часа три как приехал сам Сардоно, а с ним два молодца. Они затащили большой сундук в нору, после чего убрались на том же экипаже, что и прибыли.
- Все трое?
- Нет, старик в доме. Но уже более часа, как погашены свечи. Видать улеглись голубчики, спят.
- Что ж, всё идет по плану, как нельзя лучше. Давайте дадим бедолагам получше уснуть, стрики ведь беспокойно засыпают, а ближе к утру, навестим их.
Ещё было совсем темно, лишь вдалеке, за горизонтом, с востока, из-за просторов замечательной Турени, появились проблески, позолотившие робкими лучами, ночную тьму. В это миг, когда ранние пташки, переливами щебета, лишь начинают свой беспокойный день, из густого кустарника, показался черный силуэт, гиганта Картобра, с тяжелым стальным прутом в руках. За громилой, со стороны заброшенного сада, куда выходило единственное окно, бокового фасада, потянулись три тени его дружков - Кокоша, Совара и Протти. Дидеье остался караулить у закрытой галереи, упирающейся своей черепичной кровлей в стену, прямо под окнами второго этажа. Здесь, со стороны улицы, у двери, что вела в дом, он притаился, сжимая в руке большой рейтарский пистолет.
Справившись со ставней, Картобра влез в темное помещение, уставленное скудной мебелью и множеством сундуков и ларцов, откуда хлипкая деревянная лестница, вела к двери второго этажа, одиноко зиявшей меж нетесаных серых камней, грубой кладки. За верзилой последовали Совар и Протти, оставив Кокоша с наружи, прикрывать тыл.
В этот миг, в спину Дидье, караулившего со стороны улицы, словно смертоносное жало гигантского насекомого, вонзился тонкий стилет, метко направленный рукой ловкого метателя де База. Бандит, даже не вскрикнув, опустился на колени, выронив тяжелый пистолет. Его прерывистое дыхание прервалось, когда де Сигиньяк и де Ро подступились к уткнувшемуся лицом в гору пустых корзин разбойнику.
- Де База…
Шепотом произнес граф.
- …обойдите со стороны сливняка. Они, очевидно, решили пробраться вовнутрь через окно, что выходит в сад, не дайте им выбраться из берлоги.
- Граф, останьтесь у входа, мы с виконтом попробуем пробраться в дом.
Произнес де Ро, ловко взобравшись по шершавой стене, в один миг, оказавшись на покатой крыше галереи. За ним последовал де Сигиньяк, аккуратно ступая, вслед за шевалье, по хрупкой черепице. Добравшись до стены, что возвышалась над пристроенной к ней галереей, друзья расположились, прислонившись спинами к каменной кладке, по обе стороны, одного из трех окон. Обнаружив готовность товарища, Луи толкнул ногой старую ставню, от удара, слетевшую с петель, и с грохотом исчезнувшую во мраке комнаты. Изнутри послышался выстрел. Пуля, пробившая трухлявые доски второй створки, оставшейся на весу, подняла пыль, осевшую на полях шляпы де Сигиньяка.
- Окно спальни, я так и думал! Входим, пока они не успели перезарядить!
Устремившись к окну, шевалье перепрыгнул подоконник, в мгновенье ока, оказавшись в темной комнате. Перед ним предстал лысоватый мужчина, в длинной ночной сорочке и белом льняном колпачке, намеревающийся дрожащими руками, перезарядить пистолет. Выбив из рук обескураженного Вареля оружие, де Ро толкнул его в грудь, отчего тот, попятившись, очутился в кресле.
- Где Сардоно?!
Строго спросил шевалье, испуганного мужчину. Варель, неуверенно кивнул на шкаф.
- О! Какая встреча! Господин Клюшо!
Воскликнул виконт, спускаясь с подоконника на дощатый пол комнаты.
- Вот только у меня, отчего-то, такое ощущение, что в этом милом гнездышке, вас называют как-то иначе?
В это самое время, во мраке нижних этажей, трое разбойников, ломали и трощили сундуки и ларцы, заполонившие тесное пространство нескольких комнат. Головорезы пришли в неистовство, когда в обитых железом ящиках, вместо груд золотых монет, обнаружили домашнюю утварь, старую одежду, отрезы ткани, подсвечники и специи. Лишь выстрелы, послышавшиеся сверху, смогли несколько охладить их пыл. Сцепив зубы от ярости, Совар воскликнул:
- Чертов Дидье, жадная скотина! Сказано же было не лезть!
В окне, что выходило в сад, появилась голова горбуна.
- Что за чертовщина, кто стрелял? И отчего ты так орешь?
- Ничего не нашли, сатана бы разорвал на куски этих старых сквалыг!
Кокош, оглядев комнату, заваленную обломками взломанных и вывернутых сундуков, разбросанной одеждой и битой посудой, решительно скомандовал.
- Нечего скулить, а ну наверх! Картобра, ломай дверь, вероятно, всё там!
Трое разгоряченных разбойников, бросились к лестнице, что вела наверх. В этот миг, дверь, к которой устремились грабители, по скрипучим ступеням, отворилась, и в проеме показались де Сигиньяк и де Ро. Анжуйцы узрев бандитов, грянули залпом, сразу из четырех пистолетов. Троица со стонами и проклятиями скатилась вниз. Когда клубы порохового дыма рассеялись, внизу, у основания лестницы, можно было разглядеть два окровавленных трупа - Совара и Картобра. Лишь Протти, пытался подняться, схватившись за простреленную ногу. Пьемонтец, выхватив кинжал, пятился, наблюдая за дверью, откуда последовал выстрел, в надежде успеть, до того как анжуйцы перезарядят оружие, скрыться, добравшись до двери в соседнюю комнату. Но надеждам жестокого убийцы и грабителя, не суждено было сбыться, из проема той же двери, появился Гаспар, раздувающий фитиль допотопной аркебузы. Узрев злобствующего от боли и бессилия врага, он прицелился и приложил фитиль. Грянул выстрел.
- За Тибо!
Злобно процедил слуга, опустив оружие.
Почувствовав, что всё пошло не так, как должно, Кокош, всё это время, прислушиваясь у окна к звукам схватки, решил бежать. Но только он, надумал броситься в кусты, как почувствовал жжение оружейной стали, леденящей затылок. Безошибочно распознав в предмете, упершемся в шею, пистолетное дуло, горбун, выронив шпагу и пистолет, растопырив пальцы, развел руки в стороны. Он зажмурился, в ожидании выстрела, который непременно размозжит его череп,…но вместо этого, совершенно неожиданно, почувствовал, как ствол отпрянул, и спокойный тихий голос, прозвучавший из-за спины, произнес:
- Обернитесь.
Медленно, стараясь не делать резких движений, карлик оглянулся. Перед ним стоял молодой дворянин с равнодушным презрением, глядевший на горбуна, пожевывая травинку.
Прикончив метким выстрелом свирепого пьемонтца, Гаспар, спустившись по лестнице, с некоторым сожалением, оглядел тела убитых. Протти лежал с простреленной грудью, устремив стеклянный безжизненный взгляд в почерневший потолок.
Опустившись на колено, анжуец, закрыл ему глаза, после чего высвободил из окостеневшей руки тамплиеровский кинжал.
- Отдай, это не твоё.
Прошептал он, завладев оружием.
В это же самое время, наверху, где посреди комнаты, в оцепенении, стоял, потупив взор, испуганный Варель, де Сигиньяк, обратился к другу.
- Луи, что-то не видно хозяина сего гостеприимного жилища? Быть может, следует помочь старику выбраться из шкафа?
Отворив громоздкую дубовую дверцу, украшенную грубым резным орнаментом, де Ро отскочил, будто встретившись с дьяволом. В тот же миг, из мрака тесного пространства шкафа, на то место где только сейчас стоял шевалье, выпал труп старика, грохнув о пол. Мертвецки бледное лицо ростовщика, было обезображено мученической гримасой, печатью предсмертных страданий, которые он испытал в последние мгновения перед кончиной.
- Что с ним?
- Последнее время старик жаловался на боли в груди. Очевидно испуг и спертый воздух, сделали то, что…
Варель умолк, виновато взглянув на виконта.
ГЛАВА 41 (135) «КОГДА ТАЙНОЕ, СТАНОВИТСЯ ЯВНЫМ»
ФРАНЦИЯ. ПРОВИНЦИЯ АНЖУ. ГОРОД АНЖЕР.
Рассвет, пасмурного октябрьского денька, застал кардиналистов, доставивших двух пленников, в ранее описанный нами дом, на улице Сен-Жан. После того, как Кокоша и Вареля, заперли в просторных подвалах прекрасного особняка, друзья взялись за завтрак, проистекавший в мрачном молчании, вызванном, очевидно, скверными впечатлениями кровавой ночи. Закончив трапезу, хмурый де Вард, решил безотлагательно допросить пленников, найдя единодушную поддержку анжуйцев, с нетерпением жаждавших услышать объяснения тех, с кем в столь непростое время, их свела судьба.
Вскоре, после распоряжения отданного лакеям, в комнату, где расположились друзья, привели Вареля, испуганного и встревоженного. Он даже не решался взглянуть на дворян, виновато глядя в пол, и тщательно разминая отекшие от веревок, дрожащие руки. Граф начал допрос, не торопясь, обстоятельно и спокойно.
- Итак, господин Варель, вы, представившись аптекарем Клюшо, явились в таверну «Королевская лилия», устроив там спектакль. Кто заставил вас это сделать?
По-прежнему, не поднимая головы, сдавленным от волнения голосом, пленник произнес:
- Господа, прошу меня простить, но я не намерен отвечать ни на один ваш вопрос.
- Что ж, сударь, благодарю за откровенность. И если позволите, отвечу вам взаимностью. В таком случае, я, как полагаю и мои друзья, не вижу не единой причины оставлять вас в живых.
При этих словах, граф подарил узнику такую улыбку, от которой тот вздрогнул.
- Но позвольте господа, в чем же моё злодеяние?! За что столь строго наказывать безвинного человека?!
Он отыскал взглядом де База и де Сигиньяка.
- Да, я действительно явился в «Королевскую лилию», где имел честь говорить с этими господами. Но я сказал им лишь то, о чем меня просили незнакомые мне люди! Мои объяснения уже имели место! Если я за это должен ответить, то передайте меня в руки правосудия! Хотя я не возьму в толк, за что я должен отвечать?
Встав с кресла, лейтенант провозгласил:
- Вы сударь, лжец и негодяй, и ваши слова не стоят даже того, ничтожно малого времени, которое мы тратим, чтобы их выслушать. А теперь послушайте меня, так как я могу говорить с вами вполне откровенно, ввиду того, что вы уже почти мертвец…
Ощутив на себе безжалостный взгляд де Варда, обронившего ужасающую фразу, Варель побледнел.
- Смею вас заверить, ваше дело не подлежит огласке. Оно, мой несчастный друг, на контроле у самого Ришелье. А вам наверняка известно, что Его Высокопреосвященство, занимается делами государственной важности. Люди же которые дерзнули противостоять Первому министру - враги Франции! А вам, несомненно, известно, как поступают с врагами королевства.
Испепеляющий взгляд графа, не оставлял сомнений в правдивости его слов, отчего у Вареля похолодели руки и задергался глаз. Заметив это, лейтенант усилил давление, повысив тон.
- Но публичной казни, на Гревской площади, как вы уже догадались, вам удастся избежать, здесь вам не о чем беспокоиться. О таких как вы, кардинал лично инструктировал меня. Вас зарежут как барана, в подземелье сего прелестного отеля. И закопают, темной ночью, где-нибудь на берегу Мэн. Наша цель Черный граф, а мелкие сошки, подобные вам, не представляют интереса не для нас, не для королевского парламента. Прощайте сударь.
Ещё не успел граф взяться за бронзовый колокольчик, чтобы призвать слуг, как Варель воскликнул:
- Постойте, постойте!
Осознав безысходность собственного положения, он упал на колени.
- Прошу вас, прошу, смилуйтесь! Не убивайте!
Ростовщик простер руги к графу, как к Господу, заголосив.
- Я всё расскажу, только не убивайте.
- А, что, сударь, вы можете поведать нам, чтобы выторговать вашу жалкую жизнь?
- Я догадываюсь, где может находиться тот, кого вы называете Черным графом.
- Догадываетесь?
Ухмыльнулся лейтенант, пренебрежительно глядя на рыдающего Вареля.
- Да, поверьте, я знаю!
Он с мольбой оглядел дворян, равнодушно взиравших на клятвенные заверения ростовщика.
- Я слышал, как месье Лорак, главарь тех, кто велел мне явиться в «Королевскую лилию», говорил своим людям, что его повелитель, который затеял всё это дело, прибывает в крепости Орфилен.
Взгляд лейтенанта скользнул по лицам анжуйцев, в глазах которых сверкнул огонек надежды. После этого, он вновь воззрился, на заплаканного ростовщика, равнодушно заметив:
- Поймите меня правильно, любезный метр Варель, всё, что вы говорите, следует проверить, а у нас совсем мало времени. Я ничего не могу вам обещать.
- Но это ещё не все!
Задыхаясь от волнения, пролепетал Варель.
- Если вам так нужен этот месье, то вы наверняка пожелаете пробраться в Шато-Орфилен, и вот тут-то, без моей помощи вам не обойтись.
Раздумывая над словами несчастного, лейтенант, поднявшись с кресла, прошелся по комнате.
- И чем же вы сможете помочь, если мы вдруг решимся, проникнуть за стены сей неприступной твердыни?
Немного помедлив, очевидно опасаясь не взболтнуть лишнего, в этих небезопасных торгах со смертью, Варель произнес:
- Мне известно, что существует подземный ход. Он ведет с барега Мэн, под конюшни крепости. Правда им никто не пользуется, так как мало кто, из ныне живущих, знает о существовании сего древнего туннеля. Ведь его прорыли ещё при Людовике Одинадцатом, во время их грызни с Карлом Смелым. Но мне достоверно известно, где он находится, и я мог бы провести вас в замок.
Варель с надеждой оглядел лица дворян, не выражавших и тени того, о чём ему в сей момент, приходилось лишь мечтать.
- Хорошо, мы подумаем над вашим предложением, господин Варель. А сейчас вам следует отдохнуть.
Равнодушно произнес граф, обратившись к Луи.
- Месье де Ро, не будете ли вы столь любезны, и не препроводите ли нашего гостя в подвал?
Жиль и Луи, сопровождая пленника, спустились под сводчатые угрюмые арки, мрачного подземелья. Сигиньяк запер ростовщика в одной из темниц, являвшейся чем-то средним между монашеской кельей и тюремной камерой, и обратился к товарищу.
- А не желаете ли вы, шевалье, познакомиться с одним из ваших убийц?
- Вы, виконт, словно в воду глядели. Я ведь только об этом и подумал.
- В таком случае, месье, разрешите сопровождать вас?
Шевалье, сняв со стены фонарь, висевший на ржавом крюке, осветил одну из низких кованных дверей. Загремели засовы, и друзья углубились во мрак, ступив на грубый, мощеный булыжником пол каземата. У стены, обхватив колени руками, сидел горбатый карлик, неохотно поднявший голову, лишь после того, как услышал шаги оказавшихся под сводами каменного мешка дворян. Он с интересом, настороженно оглядел высокого господина, светившего ему в лицо фонарем, после чего задал вопрос:
- Кто вы месье, и что вам от меня нужно?
Анжуец, устремив пронзительный взгляд в глаза горбуна, чуть помедлив, ответил:
- Моё имя, шевалье де Ро.
Карлик, будто узрев перед собой самого ангела смерти, бросился в угол темницы. Ужас исказил его лицо, он дрожал всем телом, не в состоянии пошевелиться.
- Этого не может быть! Уйдите, не прикасайтесь ко мне! Вы дьявол месье, я сразу это понял! Вы сатана!
Прошептал карлик в полубреду, безумным немигающим взглядом, уставившись на шевалье. Передав фонарь де Сигиньяку, Луи присел на корточки, не сводя взгляда с горбуна.
- У меня лишь один вопрос?
Беззлобно вымолвил Луи.
- Зачем вам понадобилось меня убивать?
- Мне тяжело говорить с вами, даже видеть вас мне невыносимо. Тем более, что вы не верите ни одному моему слову.
- А вы постарайтесь убедить меня. Ведь в жизни, порой, происходят удивительные чудеса. Нам ли с вами не верить в это?
Кокош, тяжело вздохнув, промолвил.
- Вас месье, мне ни за что не забыть, вас я запомню на всю оставшуюся жизнь.
Казалось ему трудно говорить, вымолвив всего несколько слов, он хватал ртом воздух, будто рыба, выброшенная на берег.
- Мне никогда не приходилось видеть, чтобы люди не просто не знакомые, но вряд ли когда-либо встречающиеся, как мне показалось, могут столь единодушно, желать смерти одному человеку. У вас, месье, талант наживать себе врагов.
- И кто же эти люди?
Горбун говорил столь отрешенно и непринужденно, не оствляя сомнений в том, что он давно желал хоть с кем-нибудь этим поделиться.
- Один из тех, о ком вы спрашиваете - граф де Ла Тур. Он заплатил, чтобы я убил вас и ещё некоего месье де База. Второй, огромного роста мушкетер, с которым я повстречался в Шиноне, при весьма неприятных для меня обстоятельствах. Он приказал мне убить вас, а так же ещё двоих. Господина де База, отчего я и запомнил имя этого господина и какого-то гасконца, как его зовут, уже и не припомню.
- Де Сигиньяк.
Послышался голос Жиля, из-за спины шевалье.
- Да, так и есть, де Сигиньяк. Вижу господам всё известно и без моих объяснений.
- Кто третий?
- О-о, третьим был самый таинственный и ужасный человек. Он не выходит у меня из головы. Я никогда не видел его ни до, ни после нашей встречи. Имени его я не знаю. Но этот месье, пожелал, чтобы я расправился с вами одним. Именно с вами.
- Опишите его.
Горбун задумался.
- Ну, я видел его всего несколько мгновений…
Устремив сосредоточенный взгляд в потолок, Кокош промолвил:
- Он невысокого роста, длинные рыжие волосы, и глаза! Очень странные глаза, неподвижные, но где бы ты не находился, кажется, что его жуткий взгляд направлен именно на тебя.
Де Ро выпрямился, ещё какое-то время, глядя на жалкого карлика.
- Благодарю вас, господин Кокош. Вы сделали всё, что могли.
Анжуйцы направились к двери. Загремели засовы, и Кокош вновь оказался в одиночестве, в кромешной мгле.
ГЛАВА 42 (136) «МОНАСТЫРСКОЕ ВИНО»
ФРАНЦИЯ. ПРОВИНЦИЯ АНЖУ. ГОРОД АНЖЕР.
Было около трех часов пополудни, когда четыре мушкетера, прибыли к старой заброшенной мельнице, где была назначена встреча с братом Дюфре. Друзья прихватили с собой вина и снеди, и, развернув на траве план Шато-Орфилен, тот, что купили у падре Орело, устроились отобедать на холме, прямо у стен мельницы. Время шло медленно. Когда костер начал угасать, а с ним и стих звон посуды, насытившийся Портос, улегся на спину, заложив руки за голову, и глядя в безграничную синеву неба, задремал. Атос с д'Артаньяном тщательно изучали схему крепости, отмечая каждый проход и арку.
Арамис, же, уединился, листая старенький потертый требник, время от времени устремляя взор к проплывавшим над ним облакам, что-то бормоча себе под нос.
В назначенный час, внизу, у подножия холма, где под стенами мельницы расположились мушкетеры, показалась громоздкая повозка, груженная огромными бочками с вином. Монах, пожилой тщедушный человек, в потертой францисканской рясе, остановив лошадей, двух сильных першеронов, крикнул, обратившись к дворянам.
- Эй, господа, карета подана!
Мушкетеры спустились вниз, и Арамис обратился к минориту.
- Вы, брат Дюфре?
Оглядев с головы до ног вооруженных до зубов людей, монах простодушно ответил:
- Так и есть, месье, я брат Дюфре. И это настолько же очевидно, клянусь Девой Марией и святым Антонием, как глядя на вас можно смело предположить, что вы собрались не на увеселительную прогулку.
Арамис кивнул.
- Скажите, брат Дюфре, а отчего вы едете так поздно, ведь когда мы доберемся до Шато-Орфилен, будет уже сосвсем темно?
- В этом-то и вся хитрость, господа мои. Ведь я не просто должен доставить вас в крепость, но и сделать так, чтобы у вас имелась возможность там остаться? Если я не превратно понял падре Орело?
- Вы правильно поняли, брат Дюфре. Вот только объясните, как вы намерены нас провезти в Шато-Орфилен, незаметно для стражи?
- О, это не сложно, поверьте скромному слуге Господа. Видите эти бочки? Так вот, они полны вином все, кроме четырех. И как только мы окажемся в близости от крепости, вы, все четверо, укроете где-нибудь в кустах своих лошадей, а сами, уж простите за неудобства, каждый устроитесь в своей бочке, и накроетесь крышками. А еду я, в такой поздний час оттого, что по темноте никогда не возвращаюсь, а стало быть, ночую в замке. А телегу мою, с бочками, ставят на ночь во дворе, возле конюшен…
Монах подмигнул исполненным внимания мушкетерам.
- … вам-то, в темноте, не составит труда выбраться из бочек и укрыться где-нибудь, ну скажем в конюшне?
Дюфре улыбнулся.
- Вы просто стратег, любезный брат Дюфре. Кстати, вы получили причитающиеся вам деньги от господина Орело?
Вмешался в разговор Атос.
- Ну, а то как же? Падре Орело кристально чистой души человек.
- Тогда сделайте одолжение, возьмите ещё пять экю.
- Ого! Это отчего же такая щедрость?
- Берите, берите, это за вашу находчивость.
ГЛАВА 43 (137) «ЧЕРНЫЙ ГРАФ»
ФРАНЦИЯ. ПРОВИНЦИЯ АНЖУ. ГОРОД АНЖЕР.
Четыре породистых рысаки и два крепких мула, несли шестерых всадников, по узким улочкам, вечернего Анжера. Миновав городские ворота, кавалькада устремилась к берегу Мэн, что несет свои спокойные воды, к несравненной Луаре, чья прелестная долина испещрена множеством маленьких речушек и звенящих ручьев, пополняющих полноводную артерию - жемчужину французского королевства. Добравшись до реки, всадники направились на юг, вдоль берега, и, покрыв расстояние немногим более полу лье, остановились лишь по команде метра Вареля, исполнявшего, в эту вечернюю пору, обязанности гида. Оставив лошадей в укрытии, средь высокого кустарника, они двинулись пешком, вслед за беспокойно озирающимся ростовщиком, оглядывавшим скользящим взором окрестности. Путники брели один за другим по густым зарослям, закрываясь от хлеставших по щекам ветвей, и пригибаясь, будто кланяясь, развесистым покосившимся кронам. Смеркалось. Ночная мгла, сгущалась над рекой, окутывая серым туманом, раскрашенные осенью, шапки деревьев, высочивших над водной гладью. Наконец Варель остановился, и, оглядевшись, неуверенно промямлил.
- Кажется где-то здесь.
Немного помешкав, ростовщик, призвал следовавших за ним дворян, спуститься вниз, к кромке воды. Тревожно шаря глазами по верхушкам пожелтевшей осоки; нависшему над головами берегу, укрытому, словно шапкой, зеленой травой, не утерявшей свежести и сочности, не взирая на вступивший в свои права октябрь, Варель указал пальцем в гущу камыша, тянувшегося к холму, увенчанному несколькими, накренившимся над частоколом стеблей, ивами, свесившими, словно непроницаемую для глаза вуаль, длинные густые ветви.
- Это определенно здесь.
На сей раз, без тени сомнения, заявил проводник.
- Туда, господа.
Промолвил он, указав на небольшой холм, возвышавшийся над заболоченным берегом. Сигиньяк подал знак Гаспару, и тот, сбросив с плеча полдюжины заранее заготовленных факелов, и мешок, в котором таилось нечто, напоминавшее деревянный ящик, извлек из-за пояса кинжал, напоминавший о Тибо, доставшийся ему во время схватки, и ринулся, рассекая острым лезвием стебли осоки, вслед за де База. Добравшись до холма, шевалье, следовавший впереди, раздвинул ветви, нарушив совершенство ивового ажура, увидел грот, в глубине которого чернела деревянная дверь.
Через какое-то время, до слуха ожидавших на берегу друзей, из-за зарослей осоки, за которыми исчезли Гийом и Гаспар, донеслись глухие удары, которые, впрочем, вскоре стихли, и послышался голос молодого дворянина.
- Господа, сюда, здесь действительно вход в подземелье!
Оказавшись под сводами мрачного, сложенного из огромных камней тоннеля, анжуйцы разорвали мглу пламенем нескольких факелов, позволивших разглядеть зловещий, окутанный тьмою проход.
- Де База, берите один из факелов, вы пойдете первым. Месье де Ро, возьмите другой, вам придется замыкать колонну. Остальные черенки, до времени, доверим Гаспару, кто знает, какой протяженности это чертово подземелье.
Вымолвил граф, вглядываясь во мглу, открывшуюся перед ними.
Осветив поросшие мхом стены, шестеро мужчин устремились в полумрак лабиринта. Брели довольно долго, временами по колено в воде, иногда согнувшись под низкой каменной кладкой, которая, казалось, вот-вот обрушиться на головы, упокоив под своими обломками, отчаянных смельчаков. Молчаливое шествие длилось уже три четверти часа, когда, следовавший во главе колонны Гийом, вдруг остановился, воскликнув:
- Крысы господа! Это крысы, а значит поблизости человеческое жилье. Мы у цели.
Действительно, вскоре, миновав стрельчатую арку, друзья оказались в квадратном помещении, где в потолке, на высоте около двух туазов, виднелся люк. К обитой железом крышке, преграждавшей путь на поверхность, вели кривые выщербленные временем ступени каменной лестницы, упиравшейся прямо в потолок, у края люка. Вставив древко факела в стальное, ржавое кольцо, что торчало из стены, шевалье поднялся по ступеням. Осмотрев края лаза, он попытался приподнять крышку, но его усилия оказались тщетны.
- Эй, Жиль, помогите.
Друзья, что есть сил, налегли на деревянный щит. После непродолжительных напряженных попыток сдвинуть крышку с места, послышался скрежет и, сверху, в щель, образовавшуюся меж поддавшимся щитом и краем лаза, прорезалась узкая полоска тусклого света. Отодвинув увесистую крышку, Гийом просунул голову, озираясь по сторонам. Поднявшись наверх, он подал руку де Сигиньяку, после чего, один за другим, путники устремились в прямоугольное отверстие, оказавшись в плохо освещенном просторном помещении. Почувствовав под ногами деревянный настил, а над головой пространство ограниченное лишь легкой кровлей, они вздохнули с облегчением. До них донесся устойчивый запах конского навоза, фырканье лошадей и стук отягощенных металлическими подковами копыт о доски пола.
- Так и есть, конюшня.
- И это весьма недурно. Согласитесь, гораздо хуже, если бы лаз выводил в кордегардию.
Улыбнувшись, граф плдмигнул де База.
Друзья погасили факела. Полумрак, слегка разбавленный мерцанием нескольких фонарей, свисавших с потолочных балок на ржавых цепях, едва позволял различать дощатые перегородки, разделявшие денники, откуда на нежданных визитеров, глазели удивленные рысаки. Де База в потемках наткнулся на нечто угловатое, скрытое грубой конопляной тканью старого мешка, висевшего на плече Гаспара.
- Вот дьявол! А это ты Гаспар? Что за дрянь ты таскаешь в мешке?
Слуга лишь лукаво улыбнулся, растворившись во мраке.
- Чудесно, что так темно. При подобном освещении я чувствую себя более уверенно.
Только успел, виконт произнести эти слова, как где-то во мраке, в глубине конюшни послышался скрип отворившейся дверцы, и темнота, царившая во дворе Шато-Орфилен, слилась, с полумраком конюшни. Вместе с дуновением легкого ветерка, ворвавшегося в смрадное пространство, под черепичной крышей, в дверном проеме промелькнуло четыре тени, устремившиеся вовнутрь.
Кариналисты, а с ними и Варель, незамедлительно пригнулись, прячась за невысокие дощатые перегородки. Наступила тишина. Лишь звуки, издаваемые двумя дюжинами рысаков, являлись единственным доказательством пребывания во мраке, живых существ.
- Исходя из того, что нам удалось увидеть, можно предположить, что эти люди, так же не изъявляют острого желания быть замеченными стражей крепости.
Прошептал граф, на ухо де База. Шевалье кивнул, осторожно выглянув из укрытия. В этот миг послышался звон сбруи, и что-то увесистое, ударило о пол.
- Какого черта, Портос!
- Простите Атос, я, кажется, запутался в чертовой сбруе! Проклятые вожжи!
Шепотом прокричал великан.
- А что же это, судя по грохоту, весом не менее чем в двадцать ливров^1^, упало на пол? Не ваша ли шляпа?
- Идите к дьяволу, Арамис!
Вполне различимый голос, донесшийся откуда-то из мрака, прервал шепот мушкетеров.
- Господа мушкетеры, прошу не делать глупостей, и не поднимать шум, не то нам всем не миновать беды.
Из угла, в котором притаились мушкетеры, послышалась шорохи, возня, щелчки курков пистолетов и шелест устремившейся на волю стали, покидающей ножны.
- Что за шутки?! Кто здесь, черт вас подери?!
Негромко произнес Атос. Ответом на вопрос, послужило явление черного силуэта мужчины, появившегося в проходе меж денниками, с разведенными в стороны рукам, что доказывало его мирные намерения и отсутствие приготовленного для схватки оружия. Человек сделал несколько шагов в сторону места расположения мушкетеров, прошептав:
- Господа, мы не желаем причинить вам зла.
После паузы, вновь послышался голос Атоса.
- Выйдите под один из фонарей, я иду вам навстречу.
Мушкетер сдержал слово, появившись из укрытия, как только де Вард оказался в ореоле мерцаний, исходивших от жалкого светила. Атос, двигался столь же бесшумно как его визави, так же пытаясь продемонстрировать собственное миролюбие. Дворяне сошлись под фонарем, всматриваясь в лица, друг друга. Узнав лейтенанта, мушкетер воскликнул:
- Де Вард?! Вы?! Но,…что вы здесь делаете?! И как, черт возьми, сюда попали?!
- Тише месье.
Прошептал кардиналист, приложив палец к губам.
- Хочу лишь заметить, что меня мучит острое желание получить ответ, на тот же вопрос.
Оглядев вооруженного до зубов мушкетера, граф сделал вывод.
- Я подозреваю, что наши пути в Шато-Орфилен отличны друг от друга, но цели, собравшие нас в этой крепости, вполне схожи.
Атос, так же, окинул взглядом лейтенанта.
- Простите, граф, но подобная встреча, превыше самых смелых наших ожиданий. Извольте объясниться.
- Простите, месье, но раз уж судьбе было угодно, чтобы мы первыми оказались в сей прелестной конюшне, то, полагаю, ваш ответ должен прозвучать прежде, чем я начну свои разъяснения.
- Что ж, признаться нахожу ваше замечание вполне справедливым. И учитывая это обстоятельство, скажу, что мы здесь для того, чтобы вырвать из лап хозяев сей грозной твердыни, одного человека. Вас удовлетворяет подобное объяснение?
- Более чем. В таком случае, я скажу, что мы прибыли за одним из хозяев, сего гостеприимного гнездышка.
Де Вард улыбнулся. Подняв брови, на сей раз не столь от удивления, сколь от удовлетворения, мушкетер предложил:
- В таком случае, это выбор, сделанный за нас свыше, а значит, глупо было бы, сим не воспользоваться. Предлагаю объединить усилия, что значительно повысит шансы на успех.
- Я, всегда считал вас разумным и справедливым человеком, господин Атос.
Улыбки, мелькнули на лицах союзников, сумевших направить свои действия по пути здравого смысла, отстранив до времени, вражду и неприязнь, по нелепости, разделявших на противоборствующие лагеря людей в лазоревых и алых плащах. Гвардеец и мушкетер подали знак, каждый своему отряду, объединившихся, под бледным светом фонаря, в маленькую армию.
- Простите господа, я полагаю, что мои друзья в представлении не нуждаются, тем более после шума, учиненного нами в этих стенах, немногим ранее. Вас же, я, не имею возможности разглядеть, по причине проклятой темноты.
- Что ж, это поправимо. Я, имел удовольствие прибыть в Шато-Орфилен в компании хорошо известных вам господ, анжуйских дворян - виконта де Сигиньяка, шевалье де База и шевалье де Ро…»
Имя последнего, привело в оцепенение мушкетеров.
- Какого черта граф! Мы не намерены слушать ваши бредни в столь не пригодной для шуток обстановке! Весь Париж знает о нелепой смерти сего господина!
- А я, господин Портос, и не собирался шутить, в столь поздний час.
Луи сделал несколько шагов вперед, сверля взглядом возмущенного великана.
- Прошу простить, господа, если своим избавлением, доставил кому-то из вас разочарование.
Попятившись, верзила натолкнулся на Арамиса.
- Что с вами, Портос, вы увидели призрака?
Не в состоянии произнести и звука, Портос лишь хлопал глазами, словно разум покинул его.
- А как же ваша бравада: «к черту предрассудки, и пусть даже всё чертово воинство выйдет навстречу?» Куда улетучилась ваша отвага Портос?
Не унимался Арамис. Оправившись от изумления, Атос приблизился к Луи, будто желая в полной мере удостовериться в правдивости слов лейтенанта. Узнав в шевалье того, с кем прозябал в барселонской тюрьме, он тихо промолвил:
- Я рад месье, видеть вас среди живых. Тем более, что ваша доблесть и ваша шпага, этой ночью, нам, наверняка, весьма понадобится.
- А этот молодец с аркебузой…
Граф хлопнул слугу по плечу.
- …наш отважный Гаспар.
От подобной рекомендации, лицо крестьянина, покрыл густой румянец смущения, который, к его радости, в силу скверного освещения, остался незамеченным.
- Ну, а это, метр Варель. Желая загладить свои грехи, он, этой ночью, согласился быть нашим проводником. К тому же, этот сударь здесь свой человек, знает все входы и выходы.
Атос оглядел всех собравшихся в конюшне.
- Что ж, компания подходящая, тем более, что о достоинствах господ анжуйцев, мне известно не понаслышке.
Достав из сумки свиток, мушкетер произнес:
- Прежде чем пуститься в столь опасное предприятие, мы, разумеется, разработали план действий. Не сомневаюсь, есть он и у вас. Но как мы, так и вы, что так же не поддается сомнениям, не рассчитывали на то, что наша армия увеличится вдвое. Поэтому, предлагаю согласовать действия.
Мушкетер разложил на дощатом полу карту крепости.
- Это план Шато-Орфилен. Вы, метр Варель, можете указать на нем, где посты ночных караульных?
- М-м-м, вот здесь, здесь и здесь. И ещё у ворот.
Пухлый палец ростовщика, заплясал по развернутой схеме фортификаций.
- А где располагается кордегардия?
- Вот тут. Это в замке, у входа в главную башню, в Орфилен, и ещё здесь, у стены, возле Пороховой башни.
- Сколько солдат в замке?
- Я уже говорил месье графу, мне доподлинно неизвестно, но постоянный гарнизон человек пятьдесят,…но это лишь солдат!
- Где обычно предпочитают размещаться хозяева замка, де Бокуз и его гости?
- Мне известно лишь, что ночью, они располагаются в залах башни Орфилен, там самое безопасное место.
- А где держат пленников?
- Ну, если это вражеские солдаты или простолюдины, то в подвалах. А если важные персоны, то в верхнем зале башни Орфилен.
Дворяне склонились над картой, внимательно изучая поле предстоящей битвы.
- Это, в значительной мере, ставит под сомнения, если не до основания разрушает наши расчеты.
Глубоко вздохнул мушкетер. Будто не услышав слов Атоса, де Вард задумчиво произнес:
- Господа, у меня родился план. И так как раньше полуночи, я полагаю, нет смысла, даже пытаться, что-либо предпринять, у нас есть предостаточно времени, для того, чтобы выработать общую диспозицию.
- Говорите граф, сделайте одолжение, так как вы, вероятно, единственный из нас, кто на сей момент, может предложить хоть что-нибудь.
- Так вот, я предлагаю разделиться на два отряда. Первый, войдет вот в эту дверь…
Кардиналист указал на две черточки, обозначавшие на схеме двери, что выходили из замка прямо в конюшенный двор.
- … что рядом с конюшней, таким образом, без промедлений окажется в коридорах замка. Если основываться на то, что мы видим на карте и, что говорит господин Варель, у нас есть лишь один шанс достигнуть своего - пробиться в башню Орфилен. Тот, кого желаете освободить вы, и за кем явились мы, наверняка, в главной башне, только в разных апартаментах. Лишь в башне, мы сможем выдержать натиск превосходящего в численности противника.
- А второй отряд?
- А вот второй…
Граф как-то странно поглядел на гасконца, задавшего вопрос.
- Те, кто войдут в его число, должны пробраться к южной стене. Подняться на куртину, вот по этим ступеням…
Палец лейтенанта, скользил по карте, стараясь как можно более подробно, воспроизвести опасный маршрут предстоящий проделать группе смельчаков, что вызовутся на подобное безумство.
- …и беззвучно убрать караульного, укрывающегося во мраке небольшого бартизана^2^, который охраняет ворота, что ведут на бастион, и вход на мостик, переброшенный от парапета к арке ворот башни Орфилен. От тех, смельчаков, которые решаться проделать всё, о чём я рассказал, зависит успех всего дела.
- Это почему же?
С неприкрытым сомнением, пробасил Портос.
- Потому, что, первый отряд, которому предстоит выйти вот в этот зал, на карте он обозначен как «Оружейный», столкнется со стражниками, которые охраняют вход в башню из замка, к тому же, сюда выходит и дверь в кордегардию. Незнакомые люди, оказавшиеся ночью в чертогах крепости, непременно вызовут переполох, а значит, стража попытается закрыть ворота в башню Орфилен. Нам непременно следует этому воспрепятствовать. Вот для этого и понадобится второй отряд.
Граф оглядел сосредоточенные лица, всех тех, кому этой ночью, вполне вероятно, предстоит встретиться со смертью. От этого, действия, которые следовало выполнить, с большой тщательностью и аккуратностью, он терпеливо и спокойно повторял и растолковывал всем присутствующим, у кого зарождались вопросы. Ведь любая, даже самая незначительная несогласованность, могла привести к краху, а значит гибели, напрасной смерти всех тех, кто этой ночью пробрался в сию мрачную обитель тьмы.
- Те, кто полезет на стену, должны отправиться первыми, и в момент, когда отряд, что войдет в замок, а затем проследует в «Оружейный» зал, будет замечен караульными, и вступит в бой, ударит с тыла, чем обеспечит победу в стычке и позволит занять нижний этаж башни.
- Но ведь это безумие! Если мы займем эту проклятую башню, и забаррикадируемся в её стенах, мы сами себя загоним в ловушку! Обречем на верную смерть!
Никто из присутствующих не поддержал великана, в глубине души осознавая, что он, несомненно, прав.
Дворяне, под желтоватым светом фонаря, в суровом молчании, ещё долго разглядывали схему фортификаций, которые им вскоре предстояло преодолеть. Наконец тишину нарушил Атос.
- Я полагаю, граф, что приведение в исполнение предложенного вами плана, есть единственной возможностью осуществить наши намерения.
Не услышав возражений, он продолжил:
- Теперь следует определить составы отрядов. Господа, кто из вас отважиться влезть на стену?
- Хотелось бы отметить, что эта самая опасная часть плана.
Подчеркнул де Вард. В словах лейтенанта, де База, усмотрел вызов, брошенный самой судьбой.
- Тогда я пойду!
Твердо заявил Гийом. У д'Артаньяна заблестели глаза, когда прозвучало заявление одного из анжуйцев, не позволявшее ему оставаться в стороне, он гордо вскинув голову, провозгласил:
- Я составлю компанию господину де База.
Атос, неторопливо свернув карту, тихо промолвил:
- Нужен ещё один, третий.
Де Ро улыбнулся, и, переглянувшись с Гийомом, подмигнул ему.
- Третий, конечно Луи!
Отозвался де База, не дожидаясь пока товарищ, подаст голос.
- Что ж, пусть будет так.
Словно проведя черту, провосгласил Атос. Мушкетер, печальным взглядом, будто прощаясь, осмотрел троицу смельчаков, вызвавшихся устремиться в самое пекло, когда те снимали с ботфорт шпоры, способные своим мерным звяканьем, нарушить тишину ночи.
- Прошу запомнить господа, если вам удастся, без шума, справиться с караульными, что на стене и подобраться к мосту, прилегающему к башне Орфилен, не следует нападать, пока не услышите шума схватки, что доносится из замка. Наше нападение, будет для вас, сигналом к атаке! Прошу, не мгновеньем ранее, слишком велика цена ошибки.
Вручив гасконцу один из своих пистолетов, Атос хлопнул его по плечу.
- Я верю господа, вы не подведете.
- Ну, что ж, время за полночь. Пора. Мы выдвинемся, когда вы подниметесь на стену.
Будто в подтверждение своих слов де Вард кивнул, вручив один из своих пистолетов де База. Мрачными взглядами, проводили оставшиеся в конюшне, трех смельчаков, устремившихся в прохладную сырость ночи. Закутавшись в плащи, де База, д'Артаньян и де Ро, исчезли за дверью. Двигаясь, один за другим, дворяне пересекли конюшенный двор, в самой середине которого, чернела повозка, груженная бочками с монастырским вином. Шаг за шагом они достигли арки ворот, что вели со двора, на небольшую площадь, примыкавшую к южной стене крепости. Де База, выглянул из-за кирпичного контрфорса, прочертив взглядом маршрут следования, заканчивающийся под сводами башни Орфилен. Через мгновение, к Гийому, всматривающемуся в ночную тьму, присоединились д'Артаньян и де Ро, пожелавшие так же, осмотреть отрезок предстоящего им пути. Перед взорами молодых людей предстало открытое пространство, что определенно можно назвать площадью, раскинувшейся в юго-западной части крепости, и насчитывавшее в длину, не более двадцати туазов; каменная лестница, поднимающаяся к зубчатому парапету крепостной стены; ровный ряд мерлонов, тянувшийся
параллельно узкому проходу на вершине куртины, что вел к бартизану, открывавшему путь к мосту, переброшенному над площадью и примыкавшему к воротам башни Орфилен. Посредине площади, на полпути к лестнице, возвышалась пирамида из сваленных в кучу корзин бочек и ящиков, что могла послужить укрытием от глаз часового, притаившегося в крошечной башенке, на высокой куртине.
Прижавшись к стене, ложившейся черной тенью на булыжник двора, скрывая под своим сумрачным покровом силуэты лазутчиков, дворяне устремили взоры в небо, ожидая милости от ночного светила. Ночь выдалась лунной, но редкие облака, время от времени, всё же закрывали луну, избавляя от её серебристого света вымощенную булыжником поверхность. И вот, когда «союзники» облака, в очередной раз заволокли отблески «серебряного блюда», три тени промелькнули в густой мгле, в направлении крепостной стены.
Передвигаться быстро, не оставляя шума, весьма непросто, но именно это являлось непременным условием для трех дворян, устремившихся к заветной лестнице. Плотно закутанные в плащи, что позволяло заглушить бряцанье оружия, храбрецы, наконец, достигли ступеней. Едва они успели распластаться на гряде каменных выступов, укрывшись за массивными перилами, как вновь, выглянула луна.
В то время, когда отчаянная троица, пробиралась к лестнице, во мраке конюшни, к полуживому от страха Варелю, вдруг вернулся рассудок, в виде осознания сказанного Атосом и де Вардом.
- Постойте господа! Ведь если месье де База с друзьями решаться напасть после того как услышат звуки схватки в «Оружейном зале», это ничего не даст! Они все погибнут!
Чуть не плача, покачал головой ростовщик, упав на колени.
- Но почему, объясните!?
С трудом сдерживая себя, чтобы не закричать, прошипел мушкетер.
- Да потому, что стража, охраняющая вход в башню, примет бой, а те, кто находится в нижнем помещении Орфилен, тут же закроют ворота, и те, что ведут в замок, и те, что выходят на мост, чтобы не допустить нападающих в башню!
Рыдающий Варель, ударил лбом о пол. Де Вард, вскочив на ноги, молниеносно отдав приказ слуге.
- Гаспар, голубчик, поспешите, постарайтесь успеть предупредить их! Как только переправятся через моста, следует немедленно начать бой. И если им удастся занять нижний этаж башни, пусть удерживают его до нашего подхода! Только осторожно, Гаспар!
Последние слова графа, вряд ли достигли слуха слуги, устремившегося во тьму, вслед за дворянами. Оставив за спиной темное пространство конюшенного двора, он, оглядевшись по сторонам, выскочил на площадь. Его появление, из-за каменных перил лестницы, заметили дворяне, догадавшиеся о неких изменениях в ранее установленном плане, заставивших слугу, броситься за ними вдогонку. Но вдруг, в тот миг, когда Гаспар уже достиг средины открытого пространства, разделявшего ворота двора и лестницу, из-за колонн, на которых громоздился мост, послышались голоса солдат, обходивших с дозором крепостной двор.
- Эй, Матье!
Послышался окрик одного из стражников, обращенный к солдату, выглядывающему из бойницы бартизана.
- Когда смена!
- А, это ты Гасьен?
- Ну, а кто же ещё?
- Через час с четвертью!
- Поторопись, Римо нацедил из монастырских бочек не дурного вина, так, что не задерживайся в своей башне.
- Смени меня пораньше, тогда наверняка успею промочить горло до того, как ты сомкнешь глаза.
Стражники рассмеялись. Гаспар, стремглав покрыл пространство, отделявшее его от укрытия, запрыгнув в узкую щель меж бочек, громоздившихся в основании пирамиды.
- Ладно, хватит орать!
Грубо прервал весельчаков солдат, что шел рядом с Гасьеном.
- Лучше скажи, ты видел тень, что мелькнула вон там, на площади?
Стражник, вглядываясь во мрак, указал пальцем на место, где мгновение назад пробежал Гаспар.
От подозрительных речей солдата, у дворян, затаившихся на лестнице, сжались сердца. Отверстия, меж массивными, вырубленными в камне балясинами, позволяли им, из надежного укрытия наблюдать за тем, что происходит на площади.
Тем временем, бдительный страж, пошатываясь, под воздействием доброго монастырского вина, направился к месту, где укрылся слуга. Его напарник, чертыхаясь, поплелся за ним вслед.
- Да брось ты, Пьер, вечно тебе мерещатся ночные кошмары! Никого там нет!
Три пары глаз из-под лестничных перил следили за упрямым стражником. Де База достал из-за пояса пистолет, и взвел курок.
- Что вы делаете?! Если вы выстрелите, то нас обнаружат, и тогда всё пропало!
Встрепенулся д'Артаньян.
- Если я выстрелю, им не удастся схватить Гаспара. Если же они его найдут, вот тогда…
Голос подвыпившего Пьра, прервал шевалье.
- Нет, погоди, нужно проверить.
Солдаты подошли совсем близко к месту, где укрылся слуга. Гаспар отчетливо слышал их шаги, и как ему казалось, даже дыхание. Его сердце стучало так громко, что, как ему представлялось, способно было потревожить даже часового, находившегося в бартизане. От впившейся в горло безысходности, ему стало не по себе, что призвало несчастного, бездумно осмотреться по сторонам. Две точки, зловеще светившиеся из мрака узкой щели, меж корзин, принудили слугу вздрогнуть. Лишь голос, прозвучавший совсем рядом, где-то над его головой, заставил его, прийти в себя. «Да это же кот» - подумал Гаспар, глядя на испуганное животное, забившееся под корзину. Дрожащей рукой, он попытался дотянуться до брата по несчастью, как тот, на мягких лапах, отпрыгнул, в одно мгновение, взобравшись на бочку. Увидев солдата, животное от неожиданности зашипело, и бросилось в сторону ворот, через мгновенье, исчезнув во мраке. Оба, подвыпивших стражника шарахнулись, словно увидев дьявола, выпрыгнувшего из разверзшейся земли.
- Тьфу ты! Чертово отродие, нечистая сила!
Балагур Гасьен рассмеялся.
- Говорю я тебе, баранья твоя башка, нет здесь никого! Тебе дай волю, всю ночь будешь бегать за котами! Поспешим, пока Примо и Бартене, не прикончили остатки анжуйского.
Опираясь на древки протазанов, стражники, пошатываясь, побрели в сторону крепостных ворот.
Гаспар вытер рукавом лоб.
- Так и умереть от страха недолго.
Беззвучно прошептал он, на четвереньках, выбравшись из укрытия. Косясь на черные дыры бойниц бартизана, пригнувшись, на полусогнутых ногах, он достиг лестницы, оказавшись в объятиях дворян.
- Какого дьявола ты здесь делаешь?!
Прошипел Гийом.
- Я явился для того, господа, чтобы сообщить вам чрезвычайно важный приказ.
- Что там ещё?
- Вам, добравшись до моста, не следует дожидаться сигнала из замка, напротив, вы должны напасть первыми и удерживать нижний этаж башни, до подхода первого отряда.
Дворяне недоуменно переглянулись, и сим замешательством, находчивый Гаспар, решил воспользоваться немедля:
- А ещё, я пойду с вами.
Твердо заявил он, для убедительности развязав мешок, с которым не расставался с того времени как анжуйцы расправились с головорезами горбуна. На ступенях появился громоздкий футляр из орехового дерева. Отворив крышку с медными застежками, в руках у Гаспара, сверкнув бронзой ствола, появилась ручная мортирка калибра 2-3 фунта, с раструбом в дульной части ствола для большего рассеивания при стрельбе картечью, и длиной 6 калибров. С видом заправского стрелка, слуга, надев на плечо кожаную подушку, предназначенную для гашения весьма ощутимой отдачи, и обвив руку фитилем, принялся заряжать бомбарду.
- Ах, шельмец, и где же ты раздобыл такую роскошь?
Прищурив глаза, поинтересовался Гийом.
- Позаимствовал у метра Сардоно, полагаю, ему это уже не понадобится. Там, в доме, подобного добра, как в арсенале анжерской крепости.
Устремив взгляд в ночное небо, д'Артаньян, едва слышно, произнес.
- Пойдемте, воспользуемся моментом, пока спряталась луна. Вперед господа.
Прижимаясь левым плечом к каменной кладке, они преодолели последний лестничный пролет, наконец, взобравшись на стену. Пригнувшись, все четверо, направились к черневшему в десяти туазах бартизану, пробираясь во мраке, вдоль зубчатого парапета. Добравшись до сторожевой башенки, лазутчики заметили, в сквозном дверном проеме караульного, стоявшего к ним спиной. Солдат, опираясь на алебарду, беседовал со своим товарищем, негромко посмеиваясь над подвыпившими дозорными, некоторое время назад окликнувшими часового, некоего Матье. Воспользовавшись располагавшим к нападению моментом, д'Артаньян обхватив караульного за шею, что лишило стража возможности закричать, вонзил ему в спину кинжал, повалив на каменную кладку. Солдат, стоящий у двери, что вела на площадку, откуда брал начало мост, успел лишь открыть рот, чтобы позвать на помощь, как стилет, молниеносно пущенный де База, пронзил ему горло. Захлебываясь кровью, стражник, отпрянул от арки двери, завалившись на спину. Не теряя ни мгновения, дворяне и слуга, бросились к мосту, что вел в башню Орфилен.
В это время, отряд из шести человек, следовал по темным коридорам замка, в направлении «Оружейного зала». Впереди, семенил Варель, за ним, приготовив оружие к бою, шагали Атос и де Вард, из-за их спин, доносились шаги Портоса, де Сигиньяка и Арамиса. Вопреки ожиданиям, группа дворян, беспрепятственно добралась до намеченной цели. Ступив на гулкий пол зала, все шестеро, не сбавляя шага, направились к возвышенности из четырех ступеней, где охраняя дверь, что вела в главную башню -Орфилен, непринужденно беседовали трое стражников. Заметив людей, продвигающихся в полумраке зала, сержант, с пышными усами, крикнул:
- Эй, а вы кто такие?!
В этот миг, граф ткнул ростовщика под локоть, и тот дрожащим голосом заблеял:
- Это я, господин Нуанье.
- Варель?! Какого дьявола вы здесь делаете?! И кто с вами?!
Страж, очевидно, заподозрив неладное, положил руку на эфес. Вместо объяснений, прогремел выстрел, растерзавший полночную тишь, окутавшую сумрачные помещения замка. Оглушительный звук, был как будто из другой жизни, стремительно ворвавшейся под безмолвные своды Шато-Орфилен. Усач, ударом пули, пробившей кожаный буфль, был отброшен к стене, на глазах изумленных солдат. Сонные ночные беседы, в тот же миг, сменили паника, суматоха и крики. Из распахнутой двери, выбежал человек в кирасе. Подняв ствол аркебузы, он поднес дымящийся фитиль, пальнув в ответ. Варель схватился за продырявленный живот, и завизжал как раненная свинья. Обменявшись несколькими беспорядочными выстрелами, противники, выхватив шпаги, накинулись друг на друга. Помещение наполнилось едким пороховым дымом. Полдюжины солдат, что явились на помощь товарищам, сомкнув ряды, отчаянно отбивались от нападавших, пытаясь преградить им путь в главную башню. Справа от Арамиса, фехтовавшего с тощим стражником, отворилась дверь, откуда показался полуодетый человек, со шпагой в руке.
- Портос, дверь справа, не позвольте им выйти из кардегардии!
Закричал мушкетер, умело парировавший выпад противника. Великан, отозвавшийся на призыв друга, схватил массивную скамью, метнув её прямо в дверной проем. Из темноты послышались стоны и брань. Улучив момент, Портос поспешил затворить дверь, подперев её тяжелым дубовым комодом. Не медля, он стянул к двери ещё какую-то мебель, нагромоздив её на массивный комод. Изнутри послышались угрозы, перемешанные с потоками сквернословия. В зале стоял оглушительный звон клинков.
- Если шум услышат стражники у крепостных ворот и ворвутся в замок, ударив нам в спину…
В пылу сражения воскликнул Атос. Но обращение сражающегося мушкетера прервал залп из пистолетов, донесшийся из башни, из дверного проема, который защищали стражники. Услышав шум баталии, разгоревшейся внутри замка, анжуйцы и д'Артаньян, разрядили свои пистолеты, после чего расступились перед страшным оружием Гаспара. Слуга, не целясь, направил ствол в полутьму помещения, поднес фитиль, и его бамбарда изрыгнула огнем картечи, прогремев оглушительным выстрелом, пронзившим пространство множеством смертоносных сфер. Свинцовый град, попросту смел с пути, защитников башни, расчистив дорогу ударившим в тыл господам. Объединившись с друзьями, они без труда покончили с обескураженным противником, овладев нижним залом башни Орфилен. Спешно затворив тяжелые двери, отряд направился вверх по каменной винтовой лестнице, не придавая значения ударам, доносившимся из «Оружейного зала» в дубовые створки, преградившие путь в башню Орфилен.
В это время, там, во мраке замковых лабиринтов, освещенных факелами стражников явившихся на шум из кордегардии «Пороховой башни», и разобравших наваленную Портосом мебель, что позволило освободить товарищей, пришедшие в себя солдаты гарнизона крепости, соорудив некое подобие тарана, налегли на дверь, укрывшую дерзких смельчаков, не побоявшихся проникнуть в кишащий врагами замок. От ударов тарана, могло показаться, содрогаются стены.
Запершись в главной башне, нападавшие очутились в западне, о которой, с самого начала, казалось, и мечтали. Но в сей момент, в пылу схватки, приближающей к заветной цели, они будто не думали об этом, а быть может, просто делали вид, что не желают сего замечать. Ворвавшись на следующий этаж, они обнаружили лишь пустые комнаты, несколько из которых служили опочивальнями, а так же столовую и кабинет. Судя по беспорядку, оставленному в захваченых помещениях, те, кто скрался наверху, довольно спешно покинули сии милые апартаменты.
Осмотрев пол усеянный предметами мужского туалета и постельными принадлежностями, де Вард, устремив взгляд вверх, в незатейливый узор мощных потолочных балкок, заключил:
- Ну, что ж, следует полагать, те, кто нам нужен, ещё здесь.
Овладевшие нижними залами башни дворяне, поднялись на следующий этаж. Просторное помещение, куда они вошли, было разделено колоннадой на две части. За последними колоннами, упирающимися в каменный выступ, напоминающий крыльцо, огражденное мраморными перилами, кои поддерживли украшенные резьбой балясиы, на высоте в шесть ступеней, возвышалась крепкая, кованная железом дверь, что вела под самую крышу, в помещение, где содержались узники Шато-Орфилен. На стенах, мрачного зала, среди множества бойниц, висело разнообразное оружие. А в кованых сундуках, выставленных вряд, под дижонскими гобеленами, запечатлевшими, в искусном переплетении нитей, славу подвигов библейского Самсона, хранились кожаные мешочки набитые пулями и рожки наполненные порохом. Сняв со стены один из мушкетов, д'Артаньян восторженно осмотрел колесцовый замок.
- Вот это славно, всё это нам непременно пригодится.
Гасконец заглянул в сундук, открытый де Сигиньяком.
- Да здесь целый арсенал!
- Вы правы д'Артаньян, со всем этим будет проще противостоять армии негодяев, что желает сбросить нас с башни.
Оглядев всех тех, кто оказался с ним под сводами Орфилен, Атос промолвил:
- Господа, над нами, жалкое пространство нескольких залов башни, где находятся все те, за кем мы явились в этот проклятый замок. Я бы желал, чтобы наше, пусть безумное предприятие, не превратилось в последнюю схватку, для всех тех, кто сегодня в составе сего крошечного отряда оказался здесь, рядом со мной. Все мы знали, на, что идем, поэтому, полагаю, следует любой ценой завершить начатое.
Прислушиваясь к ударам, доносящимся снизу, он добавил:
- Рано или поздно, орда плебеев, беснующихся внизу, сломает дверь и ворвется в башню. Я полагаю, что помощи нам ждать неоткуда, поэтому следует приготовиться к обороне.
Последние слова Атоса, вызвали странную улыбку на лице де Варда, впрочем, оставшуюся незамеченной для всех тех, кто готовился отражать атаку.
Мушкетер обратился к сторонникам кардинала, по нелепой случайности, как ему казалось, разделившими с мушкетерами сию незавидную участь.
- Господа, кто из вас лучший стрелок?
Усмехнувшись, Жиль, взявшийся в компании де Ро и д'Артаньяна перезаряжать оказавшееся в их распоряжении оружие, взглянул на Гийома.
- Несомненно, месье, шевалье де База самый меткий из нас.
- Отлично! В таком случае, вы шевалье, вместе с Арамисом, будете палить из-за баррикады, в тех, кто попытается с лестницы, прорваться в эту залу.
Он указал на укрепление, возведенное Портосом и Гаспаром, заграждавшее довольно широкий арочный проем двухстворчатых дверей. В ход пошла вся немногочисленная мебель, имевшаяся в помещении: громоздкий дрессуар, старомодное бюро, времен Генриха II, несколько кресел, сундуков и круглый стол на резных ножках.
Убедившись, в том, что приготовление к оборонительным действиям проходит по всем правилам тактики ведения боя в ограниченном пространстве, Атос подошел к великану, и взяв его под руку, направился к крыльцу, укрывшемуся за колоннадой, где оценивающе глядя на дверь прибывал де Вард.
- Позвольте, любезный Портос, предложить вам взломать вот эту дверь, так как, не преодолев сию преграду, нам не пробраться в верхнее помещение.
- Полагаю даже такому исполину как Портос, вряд ли под силу справиться с сей неуступчивой препоной.
Великан иронично усмехнулся, сбросив с себя камзол, и схватив громоздкую дубовую лавку, которую под силу поднять разве что двоим, устремился к лестнице. В этот миг внизу затих шум тарана.
- Они вышибли дверь!
Вымолвил лейтенант, улыбнувшись мушкетерам.
- Что ж, дверь, я полагаю, дождется меня, а сейчас я желаю уложить одного, другого негодяя, что направляются к нам в гости без приглашения.
С этими словами, исполин снял со стены боевую секиру, какими сражались ещё в Столетнюю войну, и встал, приготовившись отразить нападение, за спинами де База и Арамиса, направивших стволы в арку лестничного проема. Прогремели первые выстрелы, и Гаспар, приняв у господ мушкеты, из дула которых струился дымок, подал им заряженное оружие. Выстрелы звучали один за другим. В ответ послышались хлопки, и несколько раскаленных пуль просвистело над головами обороняющихся. Расплющенный свинец, поле ударов в каменные своды потолка, словно град, сыпался на пол залы. Арамис и де База, уже давно стреляли наугад, так как лестничные пролеты наполнились непроглядной завесой порохового дыма. Но сколь плотным был огонь защитников башни, столь стремительным являлся натиск многочисленного врага. После яростной атаки, полдюжины солдат, во главе с дворянином, облаченным в кирасу, поверх сиреневого камзола и капеллину^3^ украшенную красным султаном, прорвались в зал, где попали под секиру Портоса. Великан, размахивая боевым топором, вынудил противника рассеяться, что позволило не дать возможности нападавшим, действовать
хоть сколько-нибудь слаженно. Защитники башни, набросились на отряд, дерзнувший прорвать оборону. В помещении, тот же час, воцарился звон клинков, брань, проклятия и вопли сражавшихся.
- Гаспар, чтобы ни стало, перезаряжай оружие! д'Артаньян, не позволим стражникам помешать ему!
Мушкетер и виконт, обнажив шпаги, приготовились к защите слуги, «хранителя арсенала». Будто давно желавший выместить на ком-либо из недругов своё презрение, Луи, без колебаний бросился на дворянина. Его длинный увесистый комишелард^4^, угрожающе свистел, рассекая воздух над головой офицера, пока не срезал все перья, венчавшие шлем. Сей факт неуважения, как, очевидно, расценил носитель кровавокрасного плюмажа, весьма обидел дворянина, что заставило ввязаться его в весьма непредусмотрительную игру с довольно искусным фехтовальщиком, коим являлся анжуец. После нескольких блестящих парадов, де Ро провел молниеносный контр-рипост, завершившийся рубящим ударом, сразившим насмерть родовитого противника.
Луи бросил тревожный взгляд на баррикаду, служившую укрытием для не прекращавших палить стрелков. Он заметил, что новый отряд, не меньший числом, чем предыдущий, ворвался под своды зала. Анжуец устремился на четверых солдат, пытавшихся прорваться к Гаспару, без устали перезаряжавшему оружие. К преградившему путь стражникам Луи, в тот же миг присоединился д'Артаньян, разделавшийся с коротышкой, намеревавшимся пронзить гасконца своим протазаном. На каждого пришлось по двое. В это время Атос с де Сигиньяком, разделались у крыльца с остатками первого отряда, и пришли на помощь де Варду, стоявшему за спиной Портоса, словно за волнорезом, рассекавшим вторжение вражеских солдат. Защитники, брали верх, опасаясь лишь, что на помощь к стражникам подойдут новые силы, когда грохот выстрела бомбарды Гаспара, потоком картечи, остановил всяческие попытки неприятеля, приблизиться к баррикаде заграждавшей проход. Тем временем, дворяне покончили с ворвавшимися, устало оглядывая поле брани.
Ступая по липкому залитому кровью полу, Атос приблизился к де Варду, согнувшемуся от боли, что причиняла рана, нанесенная графу в бедро. Мушкетер предложил ему свой платок, после чего осмотрел маленькую армию. Гаспар, предусмотрительно прихвативший из покоев, что располагались в нижних этажах башни, простыню, разорвав её на ленты, перевязал свою поврежденную руку, после чего взялся накладывать повязку Арамису, раненному в плечо. У д'Артаньяна, через продырявленный ботфорт, сочилась кровь. Портос пытался оказать помощь де Варду, занимаясь его рассеченным бедром. У де База, из рассеченного лба струилась кровь, заливавшая левый глаз.
- Де База, вы можете стрелять?
- Даже с завязанными глазами, месье Атос.
- А вы, Арамис?
Бледный, помрачневшый от боли мушкетер, утвердительно кивнул.
Заметив, что Гаспар, со своей спасительной простыней, справившись с плечом Арамиса, занялся раной де Варда, Атос вернулся к разговору с Портосом.
- Ну, что, друг мой, вы готовы взяться за дверь?
- Пару мгновений, вот только отдышусь.
- Хорошо. Тогда у меня предложение к тем, кто уцелел.
Настороженные взгляды де Сигиньяка и де Ро, устремились в блеснувшие авантюрой, глаза мушкетера.
- Господа, я обнаружил здесь веревки с крюками…
- «Кошки», господин граф.
Уточнил слуга, всецело занятый раной лейтенанта.
- Да, мой друг Гаспар, именно. И я предлагаю воспользоваться этой находкой, что даст нам шанс, пробраться в верхний этаж башни Орфилен. Забросив крюки на крышу, мы зацепим их за массивный парапет, который выдержит любогоиз нас, что позволит подняться по веревкам наверх. Портос, как только мы будем готовы, примется ломать дверь, что без сомнений, отвлечет внимание тех, кто укрылся в верхнем зале. А мы, тем временем, заберемся через бойницы в помещение и завяжем бой. Веревки две, поэтому хотел бы узнать, кто согласиться составить мне компанию?
- Я.
Не задумываясь, тихо произнес шевалье, не отрываясь от ствола мушкета в который насыпал порох.
- Но позвольте, Луи, почему вы? Я легче вас, и это дает мне некоторое преимущество, к тому же, я, так же как и вы, не ранен.
- Всё это так, друг мой Жиль, но вы, в отличие от меня, не получали письма, которое многим дает право считать вас предателем.
Луи обезоруживающе взглянул в глаза друга, тот молча, потупив взор, кивнул. Шевалье поднялся с кованого сундука и, хлопнув в ладоши, потирая руки, произнес:
- Я готов, месье Атос!
- Прекрасно. Мы поднимемся по веревке с разных сторон башни, и займем место возле бойниц. Убедившись в нашей готовности, месье де Сигиньяк подаст знак Портосу, и тот возьмется таранить дверь, что отвлечет внимания тех, кто наверху, и даст нам возможность пробраться вовнутрь. Удары в дверь, означают для нас возможность действовать. Мы с вами одновременно забираемся в помещение…ну, а там…
Он замолчал, лишь кивнув, глядя в глаза Луи. Мушкетер собрал в кольцо пеньковый шнур, приготовив для броска, и тяжело вздохнув, с легким налетом безысходности, произнес:
- Если нам суждено погибнуть в стенах этой башни, то разделаться с теми, кто наверху, наш святой долг.
ДЕ ВАРД: «Всё не так безнадежно, друг мой. И прежде чем вы отправитесь в пекло, что вас вполне возможно ожидает в верхней зале, я хочу всем сообщить: До того, как отправиться в Шато-Орфилен, я послал верного человека к интенданту провинции, графу де Радиньи. Помощь непременно придет. Вот только успеют ли они?
Усмлышав новость вернувшую надежду, гасконец воскликнул.
- Не отчаивайтесь граф, нас им так просто не взять, мы ещё повоюем!
Атос, а за ним и де Ро, забросили крюки на крышу башни, и, убедившись в надежности зацепа, принялись взбираться по натянутому, словно струна, линю, к бойницам верхнего этажа. Как только они поравнялись с бойницами, как и было условлено, по знаку де Сигиньяка, Портос, принялся, что есть силы, колотить увесистой скамьей в дверь.
Шум тарана, очевидно, донесся и до тех, кто находился на лестнице, что повлекло за собой призывы к атаке. Звон извлекаемой из ножен стали, бряцанье оружия и лязг доспехов донеслись из мрака наполненного угрозой. Послышались крики, и в сумеречном пространстве, средь арочных пролетов лестниц, угрожающе заблестели шлемы и кирасы. Загремели выстрелы. Штурм возобновился.
Тем временем, мушкетер и анжуец запрыгнули через щели бойниц в помещение, находившееся под самой крышей и являвшееся последним пристанищем владельца замка - графа де Бокуза и маркиза де Фруассара, так же известного под именем Черный граф. Запершиеся в верхней зале дворяне, как и предполагали наши герои, приготовив оружие, заняли место у двери, которая поддалась жестокому натиску дубовой лавки, коей ловко орудовал исполин Портос. Проникновение противника через узкие машикули, что зияли под самой крышей, было полной неожиданностью для вельмож, на, что и рассчитывали друзья. Но едва они ступили на каменный пол комнаты, прогремело два выстрела. Пуля, выпущенная де Бокузом, просвистела над головой мушкетера, глухо ударившись в карниз под потолком. Черный граф, оказался более удачливым, его выстрел заставил анжуйца отшатнуться, схватившись за плечо.
- Шевалье?!
Воскликнул граф.
- Ерунда, всего лишь царапина.
В углу комнаты, мушкетер заметил девушку, привязанную к креслу, узнав в ней свою племянницу.
- Де Ро, за вашей спиной человек, который мне дороже всего на свете!
- Я понял, месье.
В этот миг, когда удары в дверь стихли, граф и маркиз, казалось приободренные сим фактом, бросились на наглецов, сумевших вторгнуться в их владения.
Тем временем в нижнем помещении схватка переросла в резню. Арамис и Гийом продолжали палить, с трудом сдерживая навал противника. Гаспар едва успевал перезаряжать оружие. Де Сигиньяк, орудуя шпагой и дагой, не позволял прорвавшимся стражникам подступиться к стрелкам. Портос, словно раненный Геракл, сокрушал своей лавкой солдат, накинувшихся на гиганта, словно стая псов на медведя, что давало возможность л,Артаньяну избежать столкновения с большим количеством нападавших одновременно. Гасконец рубил палашом, так как клинок его шпаги сломался у самой гарды, и наносил удары набалдашником тяжелого кавалерийского пистолета.
В верхнем этаже, в то же самое время, приближалась неотвратимая развязка. Черный граф, оказавшийся весьма искусным фехтовальщиком, после ложного выпада, изловчился ранить Атоса в руку, получив преимущество над истекающим кровью противником. Трудно предположить каким бы был исход поединка, если бы де Ро, не продемонстрировав изящный вольт, пронзил насквозь шею де Бокуза. Анжуец, подоспев как нельзя вовремя, твердой рукой укротил намерения Черного графа, встав на его пути. В тот же миг, когда шевалье, противопоставил противнику свой клинок, приняв один из ударов, что, быть может, избавило мушкетера от смертельной угрозы, Атос выпустил шпагу, более не в состоянии удерживать оружие.
- А, это опять вы, месье де Ро!
Фруассар улыбнулся одной из тех улыбок, от которых в жилах застывает кровь.
- Признаться, я не надеялся увидеть вас среди живых. Ваш непревзойденный дар, столь изысканно и порой невольно, наживать врагов, должен был, непременно, свести вас в могилу. Но вам случилось удивить меня, а это, смею заверить, удавалось очень немногим. Что ж, но на этот раз, я вас уничтожу собственноручно, клянусь Астаротом!
- Так чего же вы медлите, господин Черный граф?
- Вы правы, пожалуй, начнем.
Атос, освободив от веревки мадемуазель де Силлег, взялся перевязывать раненную руку, что дало бы ему возможность продолжить схватку.
Черный граф, без разведки, как уверенный в своих силах, опытный мастер, ринулся на анжуйца. Его удары были весьма точны и жестки. Раз за разом, досаждая шевалье отточенными приемами, он теснил его к стене. Атака, накатывалась за атакой. «Да месье, вы вовсе не Флери», подумалось Луи, когда улучив благоприятный момент, он подшагнул, вывел противника на нужную позицию и провел прием «Карусель де Мамироль», столь щедро подаренный ему великолепным господином де Флери, с той лишь разницей, что не стал убивать противника, лишь выбив у него шпагу. Обескураженный Фруассар, растерянно глазел на ловкого шевалье, когда его эспада, под удручающий, потерпевшего поражение, звон, оказалась в углу зала.
- Браво месье, право не ожидал.
- Великолепному господину де Флери посвящается.
- Что вы сказали?
- Я говорю, что на этом, неприятные сюрпризы для вас, только начинаются. Обещаю, месье.
Связав по рукам и ногам побежденного врага, Атос вручил испуганной виконтессе заряженный пистолет, и приказал запереть за ним дверь, открыв лишь после того, как в нижних этажах утихнет шум схватки.
Оказавшись на лестнице, мушкетер последовал за де Ро, устремившимся вниз, лишь после того, как услышал лязг замка, запертого изнутри мадемуазель де Силлег. Дворян, поразила тишина, воцарившаяся в нижнем помещении. Отворив дверь, что вела на крыльцо, выходившее к колоннаде, они оторопели, так как представшая пред глазами картина, превзошла их худшие ожидания. Бледный словно смерть де База, морщась от боли, одной рукой, так как вторая, из-за простреленного плеча, являлась отменно никчёмной помощницей, перезаряжал мушкет. Рядом с анжуйцем, на полу, сидел д'Артаньян, с пробитой ногой, что весьма затрудняло передвижения гасконца, и напрочь лишало его маневренности, столь необходимой в бою. На Арамиса было жутко смотреть, так как кроме ранения в предплечье, он получил скользящий удар шпагой по ребрам, зацепивший локоть другой руки, что лишило его возможности не просто стрелять, но даже двигаться. Мушкетер лежал на спине, и Гаспар колдовал над ним, пытаясь остатками простыни, остановить кровь. Посреди зала, в луже крови, среди более дюжины трупов стражников, раскинув руки, лежал Портос. Его огромное
тело, словно гора, возвышалось над кровавыми озерами, а могучая рука, так и не сумев расстаться, сжимла обломок дубовой лавки. Де Сигиньяк, потрепанный но, по сравнению с друзьями, вполне уцелевший, перевязывал, лишившемуся чувств великану, голову.
- Что с ним, виконт?
- Ничего серьезного. Оглушили протазаном, рассекли голову, хорошо, что плашмя, череп цел. Да, сегодня месье Портоса славно потрепали.
Анжуец нашел в себе силы горько усмехнуться.
Атос и де Ро, стояли посреди поля битвы, не в состоянии сообразить, чем они могут помочь товарищам и, что следует предпринять, чтобы в дальнейшем сдерживать натиск столь жалкими силами. Вдруг, откуда-то сзади, из-за спины, донесся слабый голос.
- Господа…
Обернувшись, они увидели истекающего кровью де Варда. Он сидел, облокотившись на одну из колонн, приложив липкий от крови лоскут, к продырявленному животу.
- …он там?
С трудом шевеля безжизненными губами, прохрипел лейтенант. Дворяне опустились на колени, склонившись над раненным. Истерзанный граф, с надеждой, стекленеющим взглядом человека уже не пребывающего среди живых, но еще не отошедшего в мир иной, поглядел на де Ро.
- Он там Франсуа, там. Вам не о чем беспокоиться. Если же наступит наша последняя минута, в живых я его не оставлю, клянусь.
Луи взял окровавленную и холодную, словно лед, кисть графа в свои руки. Лейтенант набрал воздуха, очевидно желая что-то сказать, но голова его бессильно опустилась, а глаза застыли, устремив последний угасший взор в вечность. Луи тяжело сглотнул, будто превратившаяся в стекло слюна, покорежила его пересохшее горло. Его нижняя губа подрагивала, а в глазах заблестели слезы.
Закрыв мертвому глаза, Атос поднялся с колен и тихо произнес:
- Мир праху его. Славный был воин.
Вряд ли мушкетер смог бы что-либо добавить к сказанному, но так или иначе, его избавил от этого мытарства шум и выстрелы, донесшиеся откуда-то снизу, где у подножия Орфилен, за крепостными стенами, раскинулся живописный предрассветный пейзаж. Сигиньяк подбежал к окну.
- Замок штурмуют! Это Рошфор и люди графа де Радиньи, они уже ворвались в крепость!
Но крики штурмующих, так же услышали люди Черного графа и де Бокуза, затаившиеся на лестнице и нижних этажах башни. Отакующие собрались с силами и решили предпринять послендний, решительный штурм. С яростным ревом, солдаты бросились вверх по окровавленным ступеням, топчась по еще неостывшим телам своих товарищей. Атос, де База и де Сигиньяк, дали залп, и бегущие в первых рядах повалились. За первым залпом последовал второй, третий, осатаневшие нападавшие падали один за другим, но не прекращали штурма. С криками, от ярости утратив человеческий облик, как раненные звери, они карабкались по телам убитых товарищей к дверному проему, откуда вылетал смертоносный свинец. Стрельба прекратилась, так как атака была столь стремительна, а нападавшие столь многочисленны, что заграждение выдержавшее множество навалов, на сей раз, было просто-напросто сметено. Наши герои, вернее те, кто ещё мог стоять на ногах, схватились за шпаги и кинжалы. Рассвирепевшие солдаты ворвались в зал, желая расправиться с ненавистными наглецами удерживающими башню Орфилен. Они с негодованием набросились на истерзанных дворян, с
пеной у рта выкрикивая проклятия в их адрес, желая, во что бы то ни стало, крови и жестокой расправы. Поток, хлынувший в двери, отбросил Атоса и Гаспара, оттеснив в угол залы. Мушкетер и слуга, отбивались как могли. Граф орудовал шпагой и длинным кинжалом, а Гаспар, размахивал хорватской глефой, с широким и острым, словно бритва лезвием, что не давало возможности противнику, приблизиться и попросту раздавить их. Де Ро, заняв место прямо напротив двери, мастерски управлялся с увесистым палашом, прикрываясь от вражески уколов и нанося удары в ответ, «кулачным щитом», как порой называли баклер^5^. Стоя с Луи спина к спине, его тыл, надежно прикрывал де Сигиньяк, отбиваясь, словно булавой набалдашником рукоятки пистолета, и нанося уколы шпагой. Справа, от, сражающихся анжуйцев, намеревающихся у двери преградить путь тем солдатам, что ещё толпились на лестнице, у стены, сражались с наседавшим противником де База и сильно хромавший д'Артаньян, имевший возможность фехтовать, лишь опираясь о стену.
Из двери, изливая ярость ударами клинков, издавая звуки мало похожие на человеческие голоса, скорее напоминающее рычание диких зверей, виднелись головы в шлемах, руки со шпагами, приклады мушкетов, наровившие поразить заграждавшего проход де Ро. Натиск не утихал. Но вот шевалье, получил сильный удар прикладом в лицо. Его тело обмякло, в глазах потемнело, ноги подкосились. Последнее, что он успел увидеть, прежде чем лишившиться сил - отесненных и поверженных врагов, ворвавшегося в залу Рошфора, в сопровождении де Некруассона и де Жюссака. Луи выронив палаш, упал без чувств. Оставшиеся в живых сторонники Черного графа, бросили оружие и расступились. Некруассон склонился над поверженным другом. Обессиленный д'Артаньян, узрев вовремя подоспевшую помощь, облегченно вздохнув, сполз по стене, опустившись на колено. Раненный Атос, поддерживая под руку де База, едва державшегося на ногах, победоносно провозгласил:
- Господа! Всё-таки мы выстояли!
В этот миг, один из отчаявшихся солдат, не в желавший смириться с поражением, очевидно от безысходности, выхватил пистолет, направив оружие на ликующего мушкетера. Это заметил Гаспар, не задумываясь без промедлений бросившийся к графу, заслонив его от пули, выпущенной противником. Прогремел ещё один выстрел, казалось, дополнив своим грохотом протяжный гул первого, и дрожащая рука измученного Арамиса, сжимавшая пистолет, бессильно упала на каменный пол. Стрелок, поразивший своим выстрелом Гаспара, схватившись за живот, повалился на стену, оставив на грубой кладке кровавый след. От удара принятой на себя пули, слуга упал на руки Атосу, испустив дух до того, как в его груди остыл смертоносный свинец. Бережно прижимая к себе анжуйца, спасшего его от верной смерти, граф дрожащим голосом произнес:
- Гаспар, милый, ты жив?
Слезы выступили на глазах мужественного война, благородного Атоса. Мертвенно бледный добряк Гаспар, устремив безжизненный взгляд на рыдающего мушкетера, одарил его на прощание беспечной улыбкой, навечно застывшей на устах усопшего. Граф де Ля Фер, прижал бездыханное тело анжуйца к своей груди.
1 1 ливр (французский фунт) = 489,5грамм.
2 бартизан - сторожевая башенка на крепостной стене, углу бастиона и других укреплений.
3 капеллина - общее название наиболее простого типа шлемов, в виде металлических колпаков с полями.
4 комишелард - тип шпаги, у которой 1/3 клинка отличалась гораздо большей шириной, чем остальные 2/3.
5 Баклер - маленький, 20-40 см в диаметре, чаще всего металлический круглый щит. Был рассчитан, главным образом, в качестве вспомогательного оружия с мечом или шпагой. Держался за ручку с обратной стороны. Баклеры имели только одну рукоятку, которую воин сжимал в кулаке, из-за чего их называли «кулачными щитами».
ГЛАВА 44 (138) «КОГДА ЗАКАНЧИВАЕТСЯ ЖИЗНЬ, ЭТО ЗАКОНОМЕРНОСТЬ. ОКОНЧАНИЕ ЖЕ СКАЗКИ - ТРАГЕДИЯ»
ФРАНЦИЯ. ПРОВИНЦИЯ АНЖУ. ГОРОД АНЖЕР.
Ранним утром, когда над благословенной Анжу, только-только взошло солнце, шевалье де Ро, открыл глаза. Он проснулся от ноющей боли, доставлявшей молодому дворянину весьма существенное беспокойство. Раскалывалась голова, пересохло во рту, Луи чувствовал, что едва ли может пошевелиться. Анжуец обвел глазами просторную комнату, что так же причинило ему страдания - вращение зрачками в глазницах сопровождалось резкими болями.
Посреди просторной комнаты, стены которой были украшены блеклыми лионскими шпалерами, под оливковым, расшитым бронзой балдахином, стояла громоздкая кровать, в которой громоздилось его израненное тело. Не пропускающие света, тяжелые шторы, на окнах, справа от постели, были стянуты широкой оловянной тесьмой с массивными кистями, благодаря чему, в щель, меж собранными в складки краями плотной ткани, сквозь свинцовые решетки стекол, в помещение проникали снопы солнечных лучей. В огромном камине, потрескивал огонь. А из распахнутой двери, где-то вдалеке, в глубине коридора, слышались приглушенные людские голоса.
Случаются в жизни моменты, когда человек испытывает ужасные страдания, вследствие физической немощи, что окутывает несчастного холодком близкой кончины, опускающейся в душу тревогой неизвестности. Болезнь ли это, сглаз или рана, полученная во время поединка, любая причина, заставляющая человека балансировать на грани, на вершине, тонкой, непроницаемой и крепчайшей ограды, разделяющей два полюса - жизнь и смерть, вынуждая несчастного, затаив дыхание прислушиваться, в какую же сторону толкнет его рука всемогущего Провидения.
Устремив унылый взор вверх, в каркас поддерживающий балдахин, откуда на него глазели деревянные ангелки, прикрывавшие пухлыми пальчиками уста, будто призывая к тишине, Луи погрузился в мрачные размышления: «Отчего же всё так стремительно меняется в нашей жизни? Отчего в один миг приобретает иные краски и оттенки? В ожидании кончины, все те, к кому, ещё вчера, испытывал неприязнь, становятся весьма милыми и безобидными? Все те, кто ежедневно докучал, к кому питал неприязнь, порой и вовсе вражду становятся будто ангелы. Их надоедливость, коварство и ненависть растворяются в мгновение, в благости, наполняющей душу в предсмертный час. И ты твердишь себе, что не вправе был так поступать в отношении многих. Обещаешь, что более не станешь источать нетерпения, насмешливости и жестокости. Напротив, вознамеришься сделать всё, чтобы не принести им обид, более того, никому и никогда, не причинить боли и страданий. А эти исполненные одержимости споры? Вздор, доведенный упрямством и честолюбием до словесного состязания, до исступления, до неистовства! Оказывается всё это вовсе не неизбежность, а лишь ничтожная,
никчемная блажь, разрушающая душу и угнетающая разум. И только сейчас, в мгновения когда, кажется, жизнь уже завершена, хочется быть добрым, мягким, справедливым, хочется обнять весь мир…»
Луи попытался пошевелиться, но лишь застонал.
- Ох, как же больно!
Он, оставив тщетные намерения, тихо произнес:
- Вопрос лишь в том, куда всё это девается после выздоровления?
В этот миг, в комнату вошла горничная.
- Простите, я услышала голос. Месье чего-нибудь угодно?
- Воды.
Прошептал анжуец пересохшими губами. Служанка удалилась и через некоторое время вернулась с маленьким серебряным чайником, «носик» которого был приспособлен для немощных, способных утолить жажду лишь с подобной посуды. Вслед за ней, в комнату вошли де Рошфор, де Сигиньяк, Атос и де Некруассон. Они не скрывая радости, глазели на пришедшего в себя Луи.
- Шевалье, я пришел, чтобы вам сообщить, что недоразумения в связи с которыми на вас были возложены обвинения в измене, исчерпаны. Вы преданный слуга короны. Поскорее поправляйтесь, вас, как и ваших друзей, ожидает посвящение в гвардию Его Высокопреосвященства, и алый плащ с золотым крестом. И клянусь - плащ гвардии кардинала, ещё никогда не был возложен на более достойные плечи. Уверяю, это не только мое мнение.
Рошфор улыбнулся, и, поклонившись, вышел. Выслушав кардиналиста, слово взял граф де Ля Фер.
- Я счастлив, видеть вас среди живых, месье де Ро. К сожалению, мои друзья, по известным причинам, не могут засвидетельствовать своего почтения, но от всех нас, имею удовольствие заверить, что четыре мушкетера короля - Атос, Портос, Арамис и д'Артаньян, считают вас своим другом. Вам шевалье, каким-то совершенно немыслимым образом, удалось совершить невозможное - вы добились расположения людей кардинала, сделавшись среди них своим, и завоевали дружбу в глазах королевских мушкетеров, по меньшей мере, большинства из нас. Я признаться подобного не припомню.
Граф уже было собрался уходить, но прежде чем проститься с раненным, он задал вопрос, глядя на скамью, стоящую у изголовья кровати, где среди оружия принадлежащего шевалье, виднелся известный нам кинжал - трофей Луи, доставшийся после схватки с месье де Флери.
- Скажите, де Ро, а откуда у вас этот кинжал?
Взяв в руки оружие, мушкетер без труда обнаружил на лезвие дворянский герб в виде щита увенчанного баронской короной, и разделенного на два поля, где красовались могучее дерево и две мифические рыбы. «Renego» - беззвучно прочел Атос.
- Это трафей, сие оружие, вместе с не менее выдающейся шпагой, досталось мне, на правах победителя, после поединка с месье де Флери.
Граф мрачно кивнув, тихо произнес.
- Трофей, добытый на поле боя, священен. Хочу лишь сообщить вам, что этим кинжалом был убит мой друг, барон д'Альбек. И если вам когда-нибудь посчастливиться выяснить, кто является хозяином сего оружия, то господа Атос, Портос, Арамис и д'Артаньян, ваши вечные должники.
После столь горячих слов, и воспоминаний, очевидно, весьма волновавших мушкетера, раскланявшись, удалился и он. Сигиньяк и Некруассон уселись на мягкие пуфы, возле кровати раненного друга.
- Мы давно не виделись, Луи. Но я счастлив, что вовремя успел на встречу с тобой. Как ты?
- Спасибо Бертран, уже лучше. А где Гийом?
- Он здесь, рядом, в покоях похожих на эти. Так же справлялся о тебе. Все, кто выжил после этого побоища здесь, в стенах Орфилен.
Луи улыбнулся, кивнув головой. Но вдруг он помрачнел, заметив за поясом у Сигиньяка кинжал тамплиеров, после множества злоключений оказавшийся трофеем Гаспара. Встревоженно, глядя в глаза де Сигиньяку, он произнес:
- Гаспар…
Достав из-за пояса оружие, Жиль, с досадой глядя на клинок, ответил.
- Гаспара больше нет с нами. А это, я оставил себе на память.
- Брат господина де Варда, взял на себя хлопоты о погребении Гаспара.
Друзья замолчали. Лишь потрескивание дров в камине напоминало о течении времени.
- Друзья мои, Луи, Жиль, довольно грусти! Я верю, всё ещё впереди!
Желая отвести дурные мысли, воскликнул Некруассон. Печально улыбнувшись, Луи посмотрел на друзей.
- Осталось лишь решить, господа, победили мы, или потерпели поражение.
Во дворе Шато-Орфилен, где граф де Рошфор, во главе отряда латников уже был готов отправиться в путь, сопровождая тюремную карету, с закованным в кандалы узником, появился всадник. Курьер, в покрытом пылью дорожном плаще, остановил взмыленного скакуна, спешился, приблизившись к графу.
- Господин граф де Рошфор?
Кардиналист, не покинув седла, кивнул.
- Срочное послание из Грасса, для месье Черного графа.
Изумившийся Рошфор, равнодушно принял письмо, и, взломав странные печати без гербов, прочел:
ПИСЬМО: «Господин Черный граф, наконец, вы низложены! Я же, осознав сей факт, за много лет, наконец-то испытытал чувство глубокого удовлетворения. Тем более, что я, незримо для многих, вел вас к этому крахау. Не сомневайтесь, я займу ваше место, и заставлю ваших сторонников исчезнуть навсегда. Мои же друзья, получат всё, и это станет вознаграждением за их верность. Король умер, да здравствует король. Вечно ваш враг»
ЭПИЛОГ
В один из дней, в Лувре, во время утреннего туалета Его Величества Людовика французского, король появился в добром настроении, что являлось весьма редким событием, и изумило особ, хорошо знавших сего мрачного монарха. Узрев ряд персон, среди которых прибывали Мария Медичи, Анна Австрийская и Гастон де Орлеан, не имеющих обыкновения являться в столь ранний час в одно из помещений королевской опочивальни, он воодушевленно произнес:
- А этот Ришелье и вправду, весьма ловок! Изловив сего призрака - Черного графа, он лишил нас возможности ввергнуть его в опалу, сохранив за собой министерство. Удивительно, не правда ли?!
|
