Сохранить .

        Чужой Ирена Юргелевич
        Хорошо летом в деревне! Четверке польских ребят, приехавших в село Ольшины на каникулы, очень здесь нравится. И особенно потому, что они разыскали совсем неподалеку необитаемый остров. Настоящий необитаемый остров, о котором не знает ни одна живая душа, где могут случиться самые неожиданные происшествия. Только то, что случается с четырьмя островитянами, совсем не похоже на приключения, о которых они знали из книжек. «Чужой», угрюмоватый, больной и очень несчастливый парень, которого они застают однажды на острове, не годится в участники их веселых каникулярных развлечений — ему совсем не до того. Он нуждается в помощи, а помочь ему трудно: парень он скрытный и самолюбивый. Но ребята, несмотря на множество трудностей, сумели сделать все, чтобы Чужой перестал быть чужим и не погиб.
        Ирена Юргелевич
        Чужой
        Чужой появляется
        - Свистнуть? — спросил Юлек.
        Мариан с присущим ему великодушием утвердительно кивнул — он знал, что братишке очень нравится вызывать друзей условным свистом. В сыром воздухе прозвучали три пронзительные нотки, похожие на крик дятла. Несколько минут было тихо, слышно было только, как по листьям каштана, под которым они прятались, барабанил дождь. По краям листьев собирались тяжелые капли и после долгого раздумья грузно шлепались на землю.
        - Давай еще, — распорядился Мариан. — Она, наверно, на кухне.
        Юлек опять засвистел. Мариан, подняв брови, что придавало его лицу озабоченное выражение, смотрел на приоткрытое окно.
        В глубине домика раздались быстрые шаги, окно от резкого толчка распахнулось и ставни стукнулись в стену.
        - Привет! — крикнула Вишенка, усаживаясь на подоконник и свешивая наружу ноги. — Что слышно? — И, посмотрев на хмурое небо, прибавила: — Тоска зеленая!
        Эти унылые слова сопровождались смехом. Что бы там ни происходило, мир принадлежал Вишенке! Он был заманчив даже в самую плохую погоду.
        Не успели ребята ответить, как в окне рядом с Вишенкой появилась ее мать, пани Убыш, и улыбнулась им так же приветливо, как и дочка.
        - Вы что стоите на улице? Заходите!
        - Залезайте! — гостеприимно подхватила Вишенка.
        - Мы на минутку, — ответил Мариан.
        - Вы всегда на минутку, — засмеялась пани Убыш. — Можно подумать, что вам страшно пробыть под крышей хотя бы пять минут. Мне никогда не удается с вами поговорить.
        Ребята смутились. Оба и в самом деле считали, что незачем входить в дом, если можно не входить: ведь на улице гораздо приятнее. Да и о чем можно говорить с мамой Вишенки? У ребят свои дела, у взрослых свои.
        - Вообще-то мы идем за хлебом, в кооператив… — не слишком ловко вывернулся Мариан.
        Юлек очень убедительно прибавил, что бабушка велела им поторопиться. Бабушка вовсе их не торопила, это был просто плод внезапного вдохновения, которое частенько снисходило на Юлека в трудные минуты. Пани Убыш не настаивала. Когда она ушла, Юлек подошел поближе к окну:
        - Вишенка, что мы тебе скажем!
        - Ну?
        Ребята молчали. Мариан еще выше вздернул брови, остренькие уши Юлека, казалось, еще больше заострились, а черные глаза его настороженно заблестели, как у чуткого зверька. Вишенка поставила ногу на завалинку и спрыгнула на землю.
        - Ну? — повторила она, подбегая к ребятам. — Что-нибудь случилось?
        - Да, — ответил Мариан. — На острове кто-то был.
        Новость действительно важная!
        - Когда? — спросила Вишенка. Вчера.
        Мы ведь там почти до самого вечера были и никого не видели.
        - А мы потом с Марианом еще раз туда сбегали, перед самым сном — я потерял ножичек и боялся, что он заржавеет, — и вдруг увидели на поляне костер. Он уже не горел, но, когда мы разгребли золу, внизу еще тлело.
        - А людей вы не заметили?
        - Нет.
        - Искали?
        Спрашиваешь! — обиделся Юлек. — Всё обыскали.
        Кто это мог быть, как ты думаешь? — спросила Вишенка Мариана, который лучше всех знал здешние места и их обитателей.
        - Ясное дело, какой-нибудь парень из Ольшин.
        - Черт возьми! — досадовала Вишенка. — До сих пор везло, никто к нам не совался. Ну, да ничего, мы его выставим. Это наш остров!
        - Пошли прямо сейчас! — предложил Юлек.
        - Нет, не сейчас, — спокойно ответил Мариан. — Мы ведь идем за хлебом. Потом надо помочь бабушке. А потом ты должен позаниматься, ты уже два дня пробездельничал.
        - А тем временем этот тип будет сидеть на нашей поляне, как у себя дома! — сказал Юлек с негодованием. Он был самым младшим в их компании и всякое покушение на свою свободу переживал особенно болезненно.
        - Да чего ты волнуешься, кто там будет сидеть в такой дождь? — вмешалась Вишенка. — Вот перестанет, тогда и пойдем. И, если встретим кого, поговорим с ним по-свойски.
        - Ладно, — согласился Мариан. — Но мы сможем только после обеда.
        Вишенка сказала, что это ничего. Как только дождь пройдет, они с Улей вдвоем отправятся на остров и там будут ждать ребят. На том и порешили, и девочка вскарабкалась обратно на подоконник.
        - Скажите Уле, я к ней сейчас приду.
        Ребята кивнули и, выйдя из-под каштана на дождь, не спеша зашагали по проселку. Юлек с упоением шлепал босыми ногами по всем лужам, Мариан аккуратно обходил их стороной.
        - Мариан! — окликнул брата Юлек.
        - Что?
        - Мы ему зададим, правда?
        - Может, и не понадобится.
        - Понадобится, — с надеждой сказал Юлек. — Кто же уйдет с такого острова по-хорошему.
        Мариан молчал, его это, видно, мало занимало.
        - Я знаю, ты не любишь драться, — огорченно заметил Юлек.
        - Когда надо, могу и подраться. А просто так — зачем?
        - Просто так тоже приятно подраться.
        - Кому как.
        Мальчуган насупился. Положение у него было трудное. Мариан был на два года старше, и с этим печальным фактом приходилось считаться. Впрочем, он тут же утешился, сообразив, что уж на Вишенку-то всегда можно рассчитывать.
        - Вишенка своя девчонка, верно? Совсем как парень.
        - Не совсем, — возразил Мариан.
        - Ну, может, и не совсем, — согласился Юлек и вздохнул. Конечно, даже самая свойская девчонка не то, что парень. — Но все-таки… Она смелая.
        - У нее очень красивые глаза, — сказал Мариан. Юлек даже остановился от удивления:
        - Красивые глаза?
        - Да. Прямо как вишни.
        - Я не заметил.
        - Подрастешь — заметишь.
        - Почему — когда подрасту?
        - Потому. В твоем возрасте некоторых вещей не замечают.
        - Да у меня зрение лучше всех в классе, так доктор сказал, когда нас осматривали!
        Мариан снисходительно улыбнулся. Юлек сообразил, что ляпнул глупость, что «некоторые вещи», о которых говорил Мариан, касаются девочек, и решил сразу исправить свою ошибку.
        - Я вижу все ничуть не хуже тебя, — запальчиво заявил он. — Например, вижу, что у Вишенки красивый нос. Но глаза?.. — Он пренебрежительно рассмеялся. — Такие же, как у всех.
        Обсуждение Вишенкиной внешности могло бы затянуться, но в эту минуту они подошли к дому, где жила Уля. Перед домом стоял старенький, расхлябанный автомобиль доктора Залевского. Ребята, по обыкновению, осмотрели его со всех сторон, обмениваясь с видом знатоков замечаниями о состоянии мотора и кузова. Когда эта тема была исчерпана, Юлек подошел к двери и тихонько свистнул, гораздо тише, чем у дома Вишенки, — с доктором Залевским особенно вольничать не приходилось.
        - К тебе сейчас Вишенка придет, — сказал он, когда в дверях показалась тоненькая фигурка в синем платье. — А как только дождь кончится, пойдем на остров.
        - Хорошо, — ответила Уля и снова исчезла в доме. Ребята повернули к кооперативу.
        - Уля тоже в своем роде… — задумчиво сказал Мариан.
        - Чего это?
        - Тоже может понравиться.
        - Хотел бы я знать кому! — завопил Юлек, возмущенный подобным предположением. — Разве дураку какому. Всего-то она боится, никогда не разберешь, чего ей надо.
        - Она складная, — спокойно рассуждал Мариан, — и волосы у нее красивые.
        - Ну и что?
        Мариан вынужден был согласиться, что это немного.
        - Она вообще не должна входить в нашу компанию, — заявил Юлек.
        - Может, еще исправится.
        - Вряд ли!
        Мариан склонен был считаться с фактами. Он знал, что Вишенка без Ули все равно никуда не пойдет.
        - Вот именно! — горько заметил Юлек. — Уж эти мне девчонки! Попадется одна подходящая, так и та непременно таскает за собой какую-нибудь размазню. Ты думаешь, Улька нам поможет, если мы встретим на острове этого типа?.. Как же, жди!
        - Посмотрим, — с философским спокойствием отозвался Мариан.
        - И вообще, лучше всего дружить с одними ребятами.
        - А откуда их взять?
        Юлек вздохнул. На том конце деревни, где они жили, хватало и детей, и молодежи, но совершенно не было ребят их возраста. Как ни печально, приходилось терпеть общество девчонок.

* * *
        Уля ушла от ребят так быстро потому, что по пути из Лентовской больницы в заводскую поликлинику домой на несколько минут заехал отец. Он очень устал после ночного дежурства и попросил сварить ему кофе. Пани Цыдзик, которая вела нехитрое хозяйство доктора, куда-то отлучилась.
        Уля раздула тлевший в печке огонь и быстро приготовила кофе. Отец, вымыв руки, вошел на кухню и сел за стол. Он молча ждал, и это молчание с каждой минутой все больше тяготило обоих. Уля поставила перед отцом дымящуюся чашку и с облегчением отошла к окну.
        - А ты со мной не посидишь? — спросил отец. Пришлось сесть.
        Уля с первого дня, как только приехала сюда на каникулы, решила, что будет точно выполнять все требования отца, но никогда не сделает ни шагу, чтобы преодолеть разделявшее их отчуждение. Больше того, ей хотелось, чтобы отец почувствовал, с каким недовольством и внутренним сопротивлением она относится к каждому его слову. И ей это удалось.
        Доктор сначала пытался подружиться с дочкой, но потом оставил эти попытки. Он был занят с утра до вечера, а когда им случалось остаться вдвоем, они обменивались лишь замечаниями о погоде и мелких домашних делах. Иногда доктор спрашивал, не скучно ли Уле в деревне. После каждой фразы обычно наступало долгое, тягостное молчание.
        Когда на улице раздался свист Юлека, доктор спросил:
        - Друзья?
        - Да, — сухо ответила Уля и подошла к двери. Вернувшись, она коротко сообщила:
        - Мариан и Юлек, — и снова заняла свое место за столом.
        Доктор мельком взглянул на нее, надеясь, по-видимому, услышать что-нибудь еще. Уля молчала.
        - Спасибо, — сказал он, отодвигая чашку.
        - Может, подлить? Там еще осталось.
        - Нет, хватит.
        Отец ушел к себе в кабинет.
        Минуту спустя в дверях кухни появилась Вишенка. Лоб облеплен мокрыми черными прядками, по румяным щекам катятся дождевые капли. Глаза, похожие на шарики ртути, смешливо блестят из-под темных ресниц.
        - Ну и льет! — сообщила она радостно, как будто принесла отличную новость, и скинула мокрую куртку и сандалии. — Ты про остров уже знаешь?
        - Нет, а что?
        - Там вчера кто-то был. И жег костер. Ну, да ничего, мы с ним разделаемся! — Глаза Вишенки разгорелись еще ярче от предвкушения будущей расправы. — Как только немного распогодится, пойдем на остров… Вот дождь проклятый! Похоже, надолго зарядил.
        Опасность, угрожавшая их острову, мало обеспокоила Улю. Она радовалась, что идет дождь. Пусть идет, пусть льет до самого вечера. Пока идет дождь, они с Вишенкой будут вдвоем, и можно поговорить. Ведь поговорить по-настоящему можно только с глазу на глаз. А на острове столько разных дел, Вишенка так занята… Да и к тому же там рядом с ними всегда мальчишки.
        - Молодец, что огонь развела! — одобрила Вишенка. Она придвинула стол к печке, уселась на него и поставила ноги на край заслонки. — Хорошо!
        - Здравствуйте! — раздался вдруг голос доктора.
        - Ах! — вскрикнула Вишенка, молниеносно соскакивая на пол. — Я не знала, что вы дома.
        Она, смеясь, стояла у стола. Уля с удивлением заметила, что отец тоже улыбается.
        «Ей все улыбаются», — подумала она, и завидуя и восхищаясь подругой.
        - Вечно я лезу, куда не надо! — оправдывалась перед доктором Вишенка в полной уверенности, что ей все простят. — Извините!
        - Ничего, ничего. До свиданья!
        - До свиданья! — весело откликнулась девочка. И, едва доктор вышел, убежденно сказала: — Ты говорила, твой отец строгий. Вовсе нет, он очень симпатичный!
        «Да, симпатичный… при ней. Когда ее тут не было, он даже не знал, о чем со мной говорить», — подумала Уля и спросила:
        - Мы будем здесь сидеть или на террасе?
        - Здесь, — решила Вишенка. — В такую погоду у тебя на кухне очень приятно.
        Кухонька действительно была славная. Правда, кривое оконце, загороженное старыми тополями, пропускало мало света, зато старый, чисто вымытый дощатый пол и табуретки приятно лоснились в полумраке. За заслонкой поблескивало пламя. Девочки уселись на табуретках у печки. Уля подтянула коленки к подбородку и обхватила их руками:
        - Что ты сегодня делала? — спросила она Вишенку.
        - Ничего! — сказала Вишенка и, как и ожидала Уля, тут же начала рассказывать.
        Утром ей не хотелось вставать, потому что шел дождь, и она даже пыталась выклянчить у матери завтрак в постель под предлогом, будто у нее болит горло («Конечно, после еды горло сразу бы прошло, понимаешь?»), но хитрая мама, к сожалению, сразу открыла обман… Мама собирается перешить Вишенке порванную юбку. Они вместе с мамой должны были написать отцу, но написала, разумеется, мама, потому что Вишенка это занятие терпеть не может.
        - Я просто прибавила в конце «целую сто тысяч раз» и подпись. Разве мало?
        Это был рассказ о самых обыкновенных, будничных делах, но Уля слушала его, как чудесную сказку. У Вишенки была мать. И отец, настоящий отец. Хотя девочки дружили уже довольно давно, Уле казалось, что она все еще мало знает о жизни Вишенкиной семьи. И что, когда она узнает побольше, она сможет до конца понять и осознать, чего лишила ее судьба. Поэтому Уля исподволь выспрашивала Вишенку, страстно желая, чтобы ответы были как можно длиннее и подробнее. Как хорошо, что по водосточным трубам с громким бульканьем бежит вода, а на оконные стекла волна за волной налетает дождь, отгораживая маленькую кухоньку от всего мира!
        - Скажи, — нерешительно спросила Уля, когда Вишенка на минутку остановилась, — ты говоришь своей маме все-все?
        - Все-все?.. Ну что ты!
        - Почему?
        - Мама совершенно не понимает некоторых вещей.
        - Каких?
        - Во-первых, что жизнь сейчас не такая, как раньше. Мама считает, что я должна вести себя так, как вела себя она в моем возрасте. И, когда что-нибудь делается иначе, она ужасно нервничает. Зачем же мне ее расстраивать всякой ерундой? По-моему, это было бы глупо, — рассудила Вишенка. — Надо быть самостоятельной.
        Уля тоже была самостоятельной, куда самостоятельнее, чем Вишенка, но совсем не потому, что ей этого хотелось. Уж она-то рассказывала бы своей маме все-превсе. Видимо, мама у Вишенки хоть и добрая и славная, а все-таки не такая, какой была бы мама Ули.
        Уля задумалась. Вишенка заметила это и спросила:
        - Слушай, ты ведь первый раз живешь у своего отца, правда?
        - Да.
        - А почему?
        Уля вдруг покраснела. Вишенка никогда раньше не спрашивала ее о таких вещах.
        - Почему? — повторила Вишенка, с ласковой улыбкой наклонившись вперед. — Объясни мне.
        Растерянность и волнение, отчаянное волнение охватило Улю. Она давно поняла, что, если Вишенка когда-нибудь спросит, придется рассказать ей все, и в глубине души сама этого очень хотела. Но как начать рассказ о вещах, о которых она еще ни с кем не говорила? И она пробормотала не очень внятно, просто чтобы оттянуть время:
        - Да так как-то… Тетки хотели, чтобы я жила с ними…
        - А это, должно быть, даже занятно — познакомиться со своим отцом, когда ты уже большая, — задумчиво проговорила Вишенка. — Он такой для тебя новый, ты ничего о нем не знаешь и каждый день открываешь что-нибудь интересное.
        «Отец должен быть у человека с самого начала, день за днем, месяц за месяцем, всегда. А иначе очень плохо и трудно и совершенно неизвестно, как себя вести…» — подумала Уля. Решено. Она расскажет и объяснит Вишенке все. А почему бы и нет? Другие говорят о таких вещах запросто, без малейшего смущения, и, наверно, им живется гораздо легче. Сейчас как раз удобный случай, другой такой не скоро подвернется.
        Глядя в пол, она обдумывала свой рассказ. Сначала о тех далеких, чудесных, незабываемых временах, когда была жива мама. А уж потом об отце, о том, как он поступил, что стало с мамой, о тетках… Собравшись с духом и заранее радуясь, что наконец-то посвятит подругу в свою тайну, Уля подняла глаза.
        Вишенки возле нее не было. Она стояла у окна.
        - Уля, — радостно крикнула она, — дождь-то прошел! Честное слово! — и, открыв окошко, высунулась наружу.
        Уля не пошевельнулась. Она сидела скорчившись, словно от боли.
        - Вижу кусочек голубого неба! — торжествующе крикнула Вишенка, даже не подозревая, что творится с подругой, Она уже забыла, о чем они только что разговаривали.
        Уля отвернулась, ей хотелось плакать, а Вишенка не должна видеть слезы на ее глазах. Немного погодя она встала и подошла к окну. Губы ее были сложены в обычную равнодушную усмешку. Пусть Вишенка не думает, что Уля обиделась. Никто пусть так не думает.
        - Можно идти, — решила Вишенка. — Мы должны попасть на остров раньше, чем туда заявится тот чужой.
        - Очень уж мокро, — с деланным безразличием ответила Уля, хотя и знала, что возражения не помогут.
        Для Вишенки в эту минуту существовал только остров.
        - Ну и что? Пошли!
        Когда они выходили из дому, проглянуло солнце. Вишенка радостно вздохнула полной грудью, как будто вырвалась из тюрьмы.
        - До чего здорово! — восторженно сказала она. Воробьи разделяли ее восторг. Истомившись от долгого молчания, они громко чирикали, обещая хорошую погоду. Голубой проем в тучах быстро увеличивался, отражаясь в разлившихся лужах, и лужи тоже стали голубыми. В воздухе пахло свежестью, почерневшие от сырости деревья играли яркой веселой зеленью.
        Вишенка, напевая, двинулась вперед. Уля молча шла за ней, с досадой глядя на всю эту красоту. Душой она все еще была там, в темной кухоньке, где только что чуть было не осуществилась ее заветная мечта — ей так хотелось поделиться с подругой своими самыми горькими, самыми тайными переживаниями. Теперь уж не скоро выпадет такой удобный случай, а может, и вовсе его не будет.
        - Слышишь? Иволга! — В приливе радости Вишенка схватила Улю за руку. — Иволга!
        Пичуга пела так весело, Вишенкина рука сжимала руку Ули так дружески… Уля тихо вздохнула и пошла рядом с подружкой.
        - Гляди, Уля, твой пес!
        Они уже миновали деревню и шли по опушке небольшой рощицы. Из-за сосенок вылезла лохматая дворняга с длинной красивой мордой. В нескольких шагах от девочек пес остановился и, вытянув шею, уставился на Улю. Он стоял спокойно, но чувствовалось, что в любой момент готов отпрянуть в сторону, как зверь, привыкший спасаться бегством.
        - Первый раз он пришел сюда за нами, — удивилась Уля.
        - За тобой, — поправила Вишенка. — Ты одна его кормишь.
        - Он такой несчастный!
        - Конечно, несчастный. — Вишенка вдруг засмеялась. — У него такой смешной хвост! Наверно, там колтун.
        - Просто к шерсти прицепились колючки, и он не может от них отделаться. Я бы их вытащила, да он не подпускает.
        Вишенка удивленно посмотрела на подругу и забавно сморщила нос.
        - И тебе не было бы противно? Это же такая гадость!
        - Мне не противно. Дунай! — ласково позвала Уля. Такую она дала ему кличку.
        Пес неуверенно завилял хвостом.
        - Смотри, понимает! — обрадовалась Уля.
        Однако Вишенка уже перестала интересоваться собакой. Она выбежала на дорогу в надежде, что мальчишки придут раньше, чем обещали, но вернулась ни с чем и объявила, что надо идти.
        - Но, если придет этот человек, мы одни все равно ничего не сможем сделать. Не полезем же мы с ним драться, — сказала Уля.
        - Почему бы и нет? Я хоть сейчас!
        Уля снисходительно улыбнулась, заметив про себя, что в некоторых отношениях Вишенка еще совершенный ребенок, но ничего не сказала. Выйдя на дорогу, она обернулась посмотреть, что будет делать Дунай. Пес, казалось, с минуту поколебался, потом тихонько затрусил вслед за девочками. Вскоре он начал даже забегать вперед, однако вплотную не подошел ни разу.
        Они шли сначала по узкой дорожке между двумя полями ржи, потом пересекли поле, оставленное под паром, и, миновав огромный дуб, зашагали вдоль скрывавших реку зарослей. Густые прибрежные кусты, переплетенные побегами ежевики и терновника, стояли так плотно, что, казалось, невозможно было пробиться сквозь эту зеленую стену. Но девочки знали; что за грудой камней есть узенькая крутая тропка. Они сбежали вниз и очутились у воды.
        Здесь, под свисающими со склона кустами, они остановились. С веток капала вода, но девочки не замечали этого, заглядевшись на открывшуюся перед ними картину. На фоне темно-синего неба, отбрасывая легкие тени на гладь реки, неподвижно стояли зеленые деревья, облитые вырвавшимся из-за туч ослепительным светом. Это был остров.
        - Красиво, а? — В шепоте Вишенки прозвучало несвойственное ей волнение.
        - Да, — тоже шепотом ответила Уля.
        Однако Вишенка недолго пребывала в мечтательном настроении. Она вспомнила о деле, решительно заявила, что остров они никому не отдадут, и, горя нетерпением вступить в бой, побежала вперед.
        Прибрежные заросли поредели, огибая крутую речную излучину. Быстро миновав поворот, девочки добрались до поваленного тополя. Вишенка взобралась на ствол, ловко подтянувшись на руках, а Уля вскарабкалась по торчавшим во все стороны корням. Сначала по толстому основанию ствола идти было легко, но чем дальше, тем осторожнее надо было ставить ногу на покрытую трещинами кору. Вишенка шагала не глядя, ее ноги сами знали, куда ступить. Уля обдумывала каждый шаг. Наконец они добрались до кроны. Пышная листва закрывала от них остров, ветки становились все тоньше, казалось, дальше уже и не пройдешь. Тут Вишенка разгребла листву, нащупала ногой перекладину, слезла на мостки и в три прыжка очутилась на острове.
        Для Ули эти несколько шагов всякий раз были неприятным переживанием. Она боялась, что жерди разойдутся, и поэтому ступала очень осторожно. Очутившись на берегу, она оглянулась и поискала глазами Дуная. Пес стоял в прибрежном иле на той стороне реки.
        - Дунай! — позвала она. — Дунай!
        Пес нерешительно вильнул хвостом, но не тронулся с места. Уля позвала еще раз. Тогда он потихоньку вошел в воду и поплыл.
        - Здорово плавает! — одобрила Вишенка.
        Пес плыл, не отрывая от Ули преданного взгляда. Выйдя на берег, он тщательно отряхнулся и двинулся вперед. Вдруг он остановился, нагнул голову и начал принюхиваться, потом завертелся вокруг собственной оси. Мокрые черные ноздри, казалось, ловили и снова теряли какой-то запах, который то появлялся, то исчезал.
        - Что это он как странно крутится? — спросила Уля.
        - Напал на след хищного зверя, — засмеялась Вишенка.
        - Да ведь тут даже зайцев нет. И кошки вряд ли сюда забегают — слишком далеко.
        Дунай, не отрывая носа от земли, описывал всё более широкие круги, а потом подбежал к кустам и исчез. Заинтересованная Вишенка махнула Уле рукой, и девочки свернули на узкую тропинку, которую они вместе с ребятами протоптали в зарослях. Тропинка вела от прибрежной лужайки в глубь острова. Вскоре послышалось негромкое, глухое ворчание.
        - Что это? — спросила Вишенка.
        - Наверно, Дунай.
        Продравшись сквозь кусты, они вышли на поляну, обычное место их встреч, и тут же отступили назад, в терновник. У большого орехового куста, раскидистые ветки которого нависали зеленым куполом, стоял Дунай. Почуяв за спиной девочек, он быстро оглянулся, но тут же опустил голову и снова зарычал.
        - Там кто-то есть! — сказала Вишенка, и глаза ее заблестели в предвкушении необыкновенных событий.
        Уля слегка побледнела и испуганно прошептала:
        - Наверно, там этот чужой.
        С глазу на глаз
        - Под нашим орешником! — возмутилась Вишенка.
        - Давай уйдем.
        - И не подумаю! — И, прежде чем Уля успела удержать ее, Вишенка храбро бросилась к орешнику, заглянула под ветки и замахала руками, подзывая подругу.
        В сумрачной зеленой тени лежал молоденький паренек. Глаза его были закрыты.
        - Он спит? — удивленно спросила Уля.
        - Спит.
        - Дунай, тихо!
        Собака послушно отошла в сторону.
        Спрятавшись в кусты, девочки торопливо зашептались:
        - Вишенка, кто это может быть?
        - Мариан говорил, что, наверно, какой-нибудь парень из Ольшин. Во всяком случае, я его не знаю.
        - Как он сюда попал?.. Может, он больной?
        - Ну да, больной! Просто хватил лишнего. А ты заметила? — сердито спросила Вишенка. — Улегся на одеяло Юлека!
        - Но…
        - Юлек одеяло скатал и повесил на веревочке, чтоб не таскать взад-вперед, а этот развернул и развалился, словно это его собственность!
        - Надо подождать мальчишек, — сказала Уля. Вишенка тоже поняла, что с таким противником без ребят не справиться. К сожалению, ждать предстояло долго.
        - Ну, тогда сходим за ними, пусть поторопятся. Вишенка сдвинула брови.
        - Тоже не годится. Он проснется, кругом никого — сопрет одеяло, и только его и видели. Представляешь, как Юлеку влетит от бабушки? Она ведь понятия не имеет, что Юлек вытащил одеяло из постели и принес на остров.
        Что делать? Вишенка бросила на Улю быстрый взгляд.
        - Знаешь что? Ты покарауль, а я за ними сбегаю. Я ведь быстрей бегаю, чем ты.
        Уля молчала, ей ужасно не хотелось оставаться одной. Она боялась незнакомых людей, и Вишенка отлично это знала.
        - Я ведь сразу вернусь!
        В голосе подруги слышался упрек. «Ведь это ради общего дела!» — казалось, говорила она, и Уля почувствовала, что не может подвести друзей.
        - Хорошо, иди… Только не задерживайся!
        - Ладно! — Вишенка нырнула в заросли и исчезла.
        Что же теперь делать?.. Лучше всего, пожалуй, спрятаться в кустах и наблюдать, что будет дальше. Уле страстно хотелось, чтобы ничего не произошло, чтобы чужой не просыпался до прихода остальных. Как она станет разговаривать с парнем, который взялся неизвестно откуда и неизвестно что собирается делать? Она в нерешительности стояла за кустом терновника. Кругом было тихо, Дунай дремал, растянувшись на траве.
        «А все-таки это странно, — подумала Уля. — Конечно, рано или поздно на острове должен был появиться кто-нибудь посторонний. Но почему он пришел в такую плохую погоду? Зачем спрятался в их „палатку“ и спит там средь бела дня? Не верится, что он пьяный. А что, если посмотреть на него незаметно и потом снова спрятаться?» Уля под прикрытием кустарника обошла поляну и, подкравшись на цыпочках к орешнику, осторожно заглянула внутрь.
        Теперь свет падал чужому в лицо; и лицо, и шея, и руки были неприятного сероватого цвета, какой бывает у людей, долгое время не мывшихся и не менявших одежды. Уле бросились в глаза его запавшие щеки и густые красивые брови. К потному лбу прилипли пряди давно не стриженных волос. Темные, без блеска, они были похожи на шерсть бродячей кошки. Поношенная куртка и измятые тиковые штаны потемнели от сырости.
        Парень пошевелился. Уля вздрогнула, приготовилась бежать, но ее остановил тихий стон. Она снова взглянула сквозь ветки и увидела, что левая нога спящего обмотана грязной тряпкой.
        Теперь она уже не боялась. Теперь она его жалела, и к жалости примешалось непонятное чувство вины и желание как-то избавиться от этого чувства. Глупо! Чем она виновата в несчастьях этого совершенно чужого парня? А что он был несчастлив, в этом Уля не сомневалась.
        Она уселась на траву и задумалась, пытаясь разобраться в самой себе. Прошло несколько времени, прежде чем она заметила, что парень не спит и смотрит на нее широко открытыми глазами.
        Оба молчали. Сердце Ули колотилось изо всех сил. Парень нахмурился, видимо пытаясь что-то припомнить или сообразить. Может, он без сознания?
        - Ты чего?.. — неуверенно прошептал он, как бы проверяя, не в бреду ли он видит девочку. — Откуда… Откуда ты взялась?
        - Как — откуда?
        Он понял, что перед ним живой человек, и быстро спросил:
        - Что ты тут делаешь?
        - Ничего…
        Не скажешь же ему, что она следит, как бы он не украл одеяло! А вдруг он угадает? Уля покраснела до корней волос.
        - Как это — ничего?
        - Ждала, пока ты проснешься, — пробормотала девочка.
        - Зачем?
        - Может, тебе надо помочь?
        Уля не лгала. Как только она поняла, что парень болен, ей захотелось ему помочь. Она робко улыбнулась и тут же, заметив, что лицо парня стало замкнутым и враждебным, прибавила:
        - Конечно, если ты захочешь. А может, тебе ничего и не нужно?
        Он не ответил.
        - Мне показалось, что ты болен, — объяснила Уля.
        - Болен? — Он заморгал, вспомнил что-то и, сунув обмотанную ногу под ветки, быстро взглянул на Улю.
        Уля смотрела в сторону, делая вид, что ничего не заметила. Она поняла, что парень стыдится своей грязной тряпки, и ей самой стало стыдно, как будто она нечаянно подсмотрела чужую тайну. Помолчав, она неторопливо проговорила:
        - Я думаю, у тебя жар.
        Он небрежно ответил, видимо успокоившись:
        - Может, и жар. Ничего страшного.
        - Тебе нельзя спать на земле, — сказала Уля рассудительно и заботливо.
        Он засмеялся:
        - Почему нельзя?
        - Это очень вредно для здоровья.
        Парень снова засмеялся. Его явно забавлял этот благожелательный, рассудительный тон. Уля так старалась говорить с ним по-взрослому, а он относился к ней как к ребенку. — . Вдруг он охнул — неосторожно повернулся.
        - У тебя что-нибудь болит?
        Он еще глубже запихнул завязанную ногу под ветки, удостоверился, что ее не видно, и сказал:
        - Нога у меня болит. На стекло напоролся.
        - Давно?
        - Три дня назад. А вчера ее разнесло, как колоду, и какая-то там пакость сделалась.
        «Надо скорей вернуться домой, пойти к врачу, лечь в постель», — хотела сказать ему Уля. Но она чувствовала, что над такими советами он опять только посмеется.
        - А, пройдет, не стоит обращать внимания, — сказал парень, приподнимаясь на локте и выглядывая наружу. Тут он увидел Дуная. — Это твой пес?
        - Да. То есть не то чтобы мой — так, ничей. Пришел сюда за мной, наверно, потому, что я иногда кормлю его. Но из рук не берет.
        - Видно, много били.
        - Ты думаешь?
        - Потому и боится. Его не скоро приручишь, он уже не молоденький.
        - Откуда ты знаешь?
        - Это видно… Но и взрослую собаку можно приручить, только гораздо медленнее.
        - Ты разбираешься в собаках?
        - Так, немного.
        - Дунай! — кликнула Уля.
        Пес поднял морду, встал, приблизился на шаг и несмело вильнул хвостом. Уля протянула к нему руку.
        - Дунай! — ласково позвала она. — Иди сюда, Дунай!
        Пес не подходил, только вилял хвостом, как бы показывая, что он хоть и не вполне доверяет девочке, но оценил ее добрые намерения.
        - Видишь? — сказала Уля, не оборачиваясь. — Не подойдет.
        Парень молчал. Она оглянулась. Он смотрел не на Дуная, а на нее. Смутившись, она присела в траве, не зная, куда девать руки и ноги.
        - Как тебя зовут? — спросил он.
        - Уршула… Но все зовут меня Улей.
        - Уршула… — повторил он, как бы сравнивая, какое имя красивее. — Никогда не встречал девчонок с таким именем.
        «А тебя как?» — хотела спросить Уля, но он снова заговорил:
        - Знаешь. Я вспомнил, что мне сейчас снилось. Как будто я падаю. С высокой горы. На горе много камней, и я падаю прямо в пропасть. Было очень страшно. А потом вдруг — никакой пропасти нет, а есть, поляна. А на поляне ты.
        Уля слушала, опустив глаза. Она захотела беззаботно рассмеяться или просто что-нибудь сказать, лишь бы он не подумал, что она придает его словам какое-то значение. Но ничего не получалось. Сдавленный голос сразу выдал бы ее глупое волнение. И дрожащие губы никак не складывались в улыбку. Пытаясь скрыть смущение, Уля подняла с земли веточку и стала ломать ее на мелкие кусочки.
        Вдруг она заметила, что оба они уже довольно давно молчат. Это ее встревожило. Встав на колени, она посмотрела на парня. Он лежал скорчившись, прижав локти к бокам и стиснув кулаки, стараясь побороть сотрясавшую тело дрожь.
        - Холодно, — сказал он, почувствовав, что девочка на него смотрит.
        Тут уж Уля испугалась по-настоящему и в первый раз с той минуты, как парень очнулся, от души пожелала, чтобы Вишенка, Мариан и Юлек пришли поскорей. Парню явно становилось хуже, и Уля из своего маленького опыта ухода за больными знала, что ему сейчас надо выпить чего-нибудь горячего. Но до деревни полтора километра, а ребята всё не идут. Что делать? Может, развести костер?.. Да, нужно развести костер и вскипятить воды.
        - Я сейчас вернусь! Сейчас!
        И она побежала к пляжу. Там, в тесном кольце кустов, росла старая верба с большим дуплом. В этом дупле ребята устроили склад. Уля вычистила песком банку из-под карамели, в которой хранились спички, и осторожно, стараясь не поднимать ил со дна, погрузила ее в воду. Вода речная, но, если вскипятить, она больному не повредит. Для вкуса Уля решила добавить несколько листочков мяты, вспомнив, что так делали в пионерском лагере.
        Она вернулась на поляну, поставила банку с водой на землю. Парень лежал молча. Уля принялась собирать хворост, выискивая местечки, где густая листва деревьев прикрывала опавшие ветки от дождя. На беду, почти все топливо отсырело. Самой сухой была большая ветка можжевельника, покрытая рыжими иглами. Потом Уля положила рядом два кирпича и на них поставила банку с водой. Эти тяжелые кирпичи самоотверженно притащили из деревни Мариан и Юлек еще в те времена, когда ребята собирались строить «полевую кухню». Однако потом наступили жаркие дни, кухня не понадобилась, и сбор строительного материала был прекращен. Толстые ветки Уля поломала о колено, тонкие — просто руками и со знанием дела сложила костер, поместив сухой можжевельник в самом низу. Зажгла спичку. Огонек с тихим треском лизнул несколько иголок — и погас.
        Уля начала волноваться, словно от того, удастся ли ей вскипятить воду, зависело не только здоровье больного, но и что-то еще гораздо более важное. Не замечая боли в исколотых иглами пальцах, она уложила хворост поровней и зажгла вторую спичку. Костер загорелся снизу, как полагается. Банка сразу закоптилась, почернела, неприятно запахло нагретой жестью. Ну, с этим уж ничего не поделаешь.
        Ждать пришлось, как казалось Уле, ужасно долго. Наконец вода забурлила и с шипением брызнула на горячие кирпичи. Уля бросила в кипяток листочки мяты и сняла банку с огня. Когда банка чуть остыла, она, обжигая пальцы, стерла с нее сажу листьями орешника.
        - Сейчас дам тебе попить горячего. Хочешь? Он кивнул.
        - Только это не чай, — объяснила Уля, боясь, что ему не понравится. — Чаю у меня нет. Это мята.
        - Все равно, было бы горячее, — сказал он и, пытаясь улыбнуться, добавил: — Трясусь весь как дурак.
        Мелкими глотками, обжигая губы, он выпил все до дна. Уля радовалась, глядя, как он пьет.
        - Ты костер нарочно для этого развела?..
        - Да.
        Он не поблагодарил, но Уле это и не нужно было. Ей был приятен сам вопрос.
        - Пусть горит, — сказала она, помолчав. — Правда?
        - Огонь — это хорошо.
        - Надо еще веток принести.
        Когда она вернулась с охапкой хвороста, парень спал. Она подбросила сучьев в огонь и уселась на прежнем месте. Дунай, который всякий раз издали сопровождал ее, снова улегся и задремал.
        «Что они так долго не идут? — подумала Уля. — Видно, что-то их задержало».
        Вдруг пес забеспокоился, поднял голову, встал и пугливо отбежал на край поляны, к зарослям терновника. Лишь спустя несколько минут Уля услышала шаги. Она вскочила и дошла навстречу ребятам.
        Все трое тяжело дышали.
        - Ну как? — спросила Вишенка.
        - Он болен, — ответила Уля. — Очень болен.
        Ребята остолбенели. Глаза Юлека еще горели воинственным задором, взгляд Мариана выражал спокойную решимость. Они бежали сюда, чтоб разделаться с наглым пришельцем, а он, оказывается, болен!
        - Откуда ты знаешь? — требовательно спросила Вишенка, еще не веря.
        - Посмотри на него.
        - Он спит?
        - Спит.
        - Чего же он сюда пришел, больной? Сидел бы дома. Мальчики осторожно двинулись к «палатке». Юлек на коленках неслышно пролез внутрь, Мариан остановился у входа.
        - Как его зовут? — шепотом спросил Юлек.
        Мариан внимательно смотрел на спящего. Потом сказал:
        - Я его не знаю. Он не из Ольшин.
        - Не из Ольшин? — удивился Юлек.
        - Нет.
        Они вернулись к девочкам и сообщили им эту поразительную новость. Впрочем, Уля не удивилась, она с самого начала решила, что парень пришел издалека. Но Вишенка и Мариан растерялись, а особенно заволновался Юлек: появление таинственного незнакомца на острове обещало массу интересного.
        - Он все время спал? — обратилась к Уле Вишенка. — Ни разу не просыпался?
        - Да нет… просыпался… Мы с ним немножко поговорили.
        - Так что же ты молчишь! — возмутился Юлек. А Мариан и Вишенка удивленно переглянулись.
        - Он сказал мне, что порезал ногу… — застенчиво сказала Уля.
        - И все? — выкрикнул Юлек. — И ты не спросила его, откуда он пришел? И как попал сюда?
        - Нет… — Лишь теперь Уле пришло в голову, что ее разговор с незнакомым парнем действительно был какой-то странный. Но рассказывать ребятам все как было ей не хотелось, она только прибавила, словно оправдываясь: — У него жар.
        Перебивая друг друга, ребята принялись обсуждать происшествие. Одна Уля не поднимала глаз от листка, который она мяла в руках.
        - Ты что, костер разводила? — спросила Вишенка.
        - Да. Его знобило, и я дала ему горячей воды с мятой. У меня больше ничего не было..
        - Молодец! — одобрительно сказал Мариан, посмотрев, как установлены кирпичи.
        Юлек немедленно почувствовал зависть. Надо же, именно эта нескладеха Уля спасла таинственного пришельца, да еще так ловко все сумела сделать!
        - Вот черт! — выругался он сквозь зубы. — Сначала уроки, а потом бабка велела творог нести на другой конец села. И как раз сегодня!
        - Ты говоришь, он не из Ольшин. Тогда откуда же? — спросила Вишенка.
        Мариан полагал, что из Каменки или из Лентова. Шел к знакомым или родственникам в Ольшины и по дороге заболел.
        - Каменка — это такой городок тут неподалеку, около Варшавского шоссе, — объяснил он Вишенке и Уле, которые не знали здешних мест.
        Юлеку предположение Мариана не понравилось — слишком уж просто.
        - А может, он из Варшавы? — с надеждой спросил он.
        Раз в жизни Юлек ездил в Варшаву. С тех пор этот город был для него олицетворением всяческих чудес. А парень, который пришел на остров один-одинешенек, неизвестно откуда и неизвестно зачем, конечно, не мог быть обыкновенным мальчишкой.
        - Он не из Варшавы, а из Нью-Йорка, идет пешком в Гонолулу, — флегматично ответил Мариан. — У него же нет никаких вещей, даже шапки, а от нас до Варшавы полтораста километров.
        Юлек замолчал. Довод был убедительный.
        - Что будем делать? — Вишенка любила не рассуждать, а действовать. — Делать-то что-то надо?
        Мариан сказал, что все очень просто: надо его проводить домой, вот и все. Уля сказала, что не так это просто — у парня болит нога.
        Вишенка, как всегда, стремилась руководить событиями:
        - Если он не может ходить, я попрошу маму, и она возьмет извозчика.
        - Тут нет извозчиков, — быстро возразил Юлек. — Отведем его к нашим дедушке с бабушкой, и дедушка наймет подводу. Но сначала… — Юлек снова загорелся, — сначала дедушка его пригласит, чтобы он у нас немножко пожил. Правда, Мариан?
        - А зачем?
        - Затем… — начал Юлек и осекся. «Ну конечно, у Мариана поддержки не найти!» — обиженно подумал он. Ему так хотелось, чтобы приключение развернулось как следует, а Мариану это совсем не нужно!
        - Мы тут болтаем, ломаем голову, а давайте-ка сначала разбудим его, — распорядилась Вишенка. — Так или иначе, а на земле ему лежать вредно.
        Она была права.
        Ребята повернулись к шалашу — и замерли. Неизвестный, держась за гибкие ветки, сидел под орешником. Блестящие от жара глаза смотрели на членов команды пристально и настороженно.
        Отвергнутая помощь
        С минуту все растерянно молчали. Парень переводил взгляд с Мариана на Вишенку, с Вишенки на Юлека, как бы прикидывая, чего от них ждать. На Улю он не смотрел.
        Первым пришел в себя Юлек.
        - Ты откуда? — спросил он, усевшись на корточки и жадно глядя на незнакомца. — Как ты попал на наш остров?
        - Так это ваш остров? — усмехнулся парень.
        - Ясное дело, наш! Мы его открыли и всегда сюда ходим.
        - Не бойтесь, сейчас уйду.
        - А мы вовсе не боимся, даже и не думаем! — живо возразила Вишенка. Предположение, что она может чего-то бояться, казалось ей смешным. — Чего нам бояться?
        - Откуда ты? — повторил Мариан вопрос брата.
        - Издалека. Отсюда не видно.
        Мариан поднял брови. Неизвестный вел себя нелепо.
        - Ты, наверно, из Лентова?
        - Не знаю я никакого Лентова. Никогда о нем не слыхал.
        - Что это ты такой загадочный? — засмеялась Вишенка. — Не можешь просто сказать, где живешь?
        - Я же сказал — далеко.
        - Уля сказала, что ты напоролся на стекло, — спокойно возразил Мариан. — А с больной ногой ты не мог сюда прийти издалека.
        - Я пешком шел только по шоссе. А до этого ехал автостопом, — небрежно объяснил парень.
        У Юлека прямо дух перехватило.
        - Автостопом? — переспросил он, не смея поверить в чудо. — Честное слово?
        - Да ведь так удобнее всего.
        - Ты слышишь, Мариан? Слышишь? — завопил Юлек, боясь, что брат не оценит должным образом это сенсационное сообщение. — Он ездит автостопом!
        Мариан не ответил. На него это тоже произвело впечатление. Вишенка смотрела на парня блестящими от любопытства и возбуждения глазами. Впрочем, она тут же постаралась скрыть свое восхищение и деловито спросила:
        - Один ездишь?
        - Ясно, один.
        Им это вовсе не было так «ясно», для них это было удивительно, просто невероятно.
        - А как ты попал на остров? — допытывался Юлек. — До сих пор никто его не мог найти.
        - Очень просто, — пожал плечами парень. — Шел по берегу, увидел поваленное дерево, залез на него, ну, и увидел мостик.
        - Это мы его сделали! Мы притащили жерди из Ольшин!
        - Из Ольшин? — заинтересовался вдруг парень. — Из деревни Ольшины?
        - Ты идешь в Ольшины? — обрадовался Юлек. — Так мы тебя проводим! Мы там живем, приехали на каникулы.
        - Я иду не в Ольшины.
        - Не в Ольшины? — Юлек был разочарован. — А куда?
        Парень молчал. Лицо его выражало упрямство и ожесточение.
        - Сплошные тайны! — рассмеялась Вишенка, начинавшая злиться. — Не хочешь — можешь не говорить.
        - Вот именно, — сердито отрезал парень. — И вообще хватит болтать. Сейчас уйду.
        Ребята замолчали. Неудовлетворенное любопытство не давало им покоя, и вместе с тем они были удивлены и обижены.
        Уля, та просто не знала, что думать. Парня словно подменили. Совсем недавно, когда они были одни на острове, он не спускал с нее глаз, внимательно прислушивался к каждому ее слову. Правда, он подсмеивался над ней, но дружески, она это чувствовала. Теперь же он держался равнодушно, насмешливо, порой даже враждебно, а ее, Улю, вообще не замечал, как будто она была пустое место.
        Как же это понять? Разве могут в одном человеке уживаться два разных, не похожих друг на друга существа? Она считала, что нет. Значит. Значит, он притворялся. Вопрос в том, когда именно он притворялся: перед ней или теперь, перед ребятами? «Перед ребятами! — поспешно решила Уля. — Со мной он говорил искренне». Она посмотрела на стоящих в замешательстве Вишенку, Мариана и Юлека. «Вы не знаете, — хотелось ей крикнуть, — он не такой, он совсем не такой! Я лучше знаю!» И тут же засомневалась. А может, он притворялся именно с ней?
        Первым высказал общее желание Юлек.
        - Зачем тебе сразу уходить? — спросил он, придвигаясь поближе к чужому парню. — Это глупо! Ты же можешь немного тут побыть. И нога у тебя болит, и вообще. Знаешь, как тут здорово! Почему тебе не остаться?
        Будь это один из юных обитателей Ольшин, Юлек гнал бы его с острова как непрошеного гостя, как нахального захватчика.
        Но это был пришелец из дальних стран, и его надо было спасать. Да, его надо спасать, как спасают в бурю потерпевшего кораблекрушение…
        Помочь такому человеку любыми средствами не только обязанность, но и большая честь!
        - Останься! — горячо уговаривал Юлек. — Послушай меня, останься!
        Парень не отвечал. Уля с беспокойством присмотрелась к нему — его, кажется, опять знобило. Мариан и Вишенка тоже не сводили с него глаз. Он заметил это и криво усмехнулся.
        - Надо идти, — буркнул он, стал на колени и, ухватившись за ветку потолще, попытался подняться. Когда это ему наконец удалось, лицо его посерело и на лбу выступил пот.
        - Больно? — испуганно спросил Юлек. — Наверно, ужасно больно!
        - Вот дьявол! — шепотом выругался парень. — Видно, нарывает.
        - Хочешь, я посмотрю тебе ногу, — мужественно предложил Мариан, хотя и очень боялся смотреть на нарывы.
        - А зачем? Все равно не поможешь. Надо идти, нечего тянуть. Вот только палку себе срежу.
        Юлек немедленно предложил свои услуги: он в этом разбирался и обещал найти лучшую на свете палку. Тем временем Вишенка мигнула Уле и Мариану. Когда они отошли за ближние кусты, Вишенка сказала тихо, но решительно:
        - Слушайте, это глупо, он же не может идти. С ногой у него что-то серьезное.
        - А что мы можем сделать? — спросил Мариан.
        - Очень просто: отведем его к отцу Ули.
        Мариан сказал, что план превосходный, но вряд ли его удастся осуществить: идти к доктору парень наверняка не захочет.
        - Должен пойти! — уверенно заявила Вишенка. — Уля, в котором часу твой отец начинает принимать больных?.. Уля! А, Уля? — окликнула она подругу, потому что у Ули было такое лицо, как будто она ее не слышала.
        На самом деле Уля все отлично слышала — и боролась с собой. Дело в том, что она уже давно решила никогда и ни о чем не просить своего отца. К ней относятся как к чужой — ну, так она и будет чужой. Решение это укреплялось в ней с каждым днем и доставляло особую, горькую радость. А теперь придется от него отступить… Просить — это значит унижаться, это значит дать тому, кого просишь, какое-то преимущество перед собой. Да, но если это нужно, чтобы помочь больному… вправе ли она колебаться?
        - Уля, — удивленно повторила Вишенка, — ты что так задумалась?
        - Отец начинает прием в пять, — ответила Уля.
        Теперь он стоял, опираясь спиной о ствол орешника, и смотрел, как Юлек очищал ореховую палку от сучков и веток.
        - Слушай, — начала Вишенка авторитетным тоном. Парень поднял голову и сердито сжал челюсти.
        - Да ты не злись, — заторопилась Вишенка, не давая ему заговорить. — Мы не собираемся вмешиваться в твои дела, делай что хочешь, иди куда хочешь, но сначала ты должен пойти с нами к врачу.
        Он посмотрел на них с таким изумлением, словно с ним заговорили на иностранном языке.
        - Да, — поддержал Вишенку Мариан. — Обязан.
        - Вы что, взбесились? — крикнул парень. Но Вишенку нельзя было смутить криком.
        - Ничего не взбесились, просто считаем, что с такой ногой расхаживать нельзя.
        - Вот еще! Некогда мне таскаться по врачам! Я не на прогулке, — раздраженно говорил парень. — У меня дело есть.
        - А если будет заражение крови?
        - Почему это должно быть заражение?
        - Потому что ты, наверно, загрязнил рану.
        Возможность заражений испугала всех. Уля побледнела.
        Юлек перестал стругать палку и взволнованно спросил: — А это опасно?
        - Конечно, — ответил Мариан.
        - Откуда ты знаешь?
        - Это все знают. И потом, у моей мамы было заражение крови. Ей делали уколы.
        - Если будет заражение, — настойчиво объяснила Вишенка, — нога у тебя распухнет, как бревно, и ты вообще никакого дела не сделаешь.
        Незнакомец глядел то на Вишенку, то на Мариана, то снова на Вишенку, как бы соображая, правду ли они говорят. Уля поняла, что он тоже испугался, и ее опять охватило чувство непонятной жалости, как в те минуты, когда его бил озноб и она поила его горячей водой.
        - Не будь дураком! — просительно сказал Юлек. — Соглашайся!
        - Соглашайся, — тихо повторила Уля. Он хмуро молчал. Потом буркнул:
        - И вообще, врач меня не примет… надо, наверно, какую-нибудь бумажку.
        - Я попрошу отца, — быстро проговорила Уля. Он посмотрел на нее с удивлением:
        - Так этот врач — твой отец?
        - Да. Он живет в Ольшинах.
        - Мы тебя отведем! — крикнул Юлек, чувствуя, что незнакомец сдается, и радуясь, что можно что-то для него сделать. Тут же он объяснил, что до Ольшин, всего полтора километра и доктор живет на ближнем конце села.
        - Который час? — спросил Мариан у Вишенки. Из всей четверки у нее одной были часы, которыми она очень гордилась.
        - Четверть пятого, — ответила она. — Надо идти.
        - Ну, так идите, — сказал парень. — Я сейчас тоже приду.
        - Зачем? — запротестовал Юлек. — Вместе ведь лучше!
        - И так дойду. Не люблю таскаться с целой оравой.
        Это прозвучало не слишком приятно, однако ребята и не подумали обидеться. Их заботило другое: а не собирается ли он попросту сбежать? Парень это, видно, почувствовал и пробурчал:
        - Говорю, приду — значит, приду.
        - Пойдем, — шепнула Уля Вишенке, — оставим его с мальчишками. — И в ответ на удивленный взгляд Вишенки прибавила: — Потом объясню.
        - Ну, мы с Улей пошли, — громко сказала Вишенка. Парень не ответил, но Уля видела, что он рад их уходу.
        Идя к тропинке, девочки слышали, как он толковал мальчишкам, что придется разрезать ботинок, иначе не налезет, на что Юлек завопил: «С ума сошел, такие замечательные кеды!» — и объявил, что мигом слетает домой и притащит какие-нибудь старые дедушкины тапки. Девочки еще не успели дойти до берега, как Юлек обогнал их, крикнул: «Сейчас вернусь!» — в три прыжка пронесся по мостику и скрылся в тополиной кроне.
        - Что ты хотела мне сказать? — спросила Вишенка.
        - Он стеснялся с нами идти, понимаешь? Тряпка у него грязная, и потом, он, наверно, хромает. Перед ребятами ему не так стыдно.

* * *
        В приемной уже было несколько пациентов, но доктор еще не пришел. Уля, волнуясь, бегала то в кабинет отца, откуда можно было посмотреть на дорогу, то на кухню, к пани Цыдзик, которая своим спокойствием умеряла нетерпение девочки. Пани Цыдзик то и дело заходила в приемную, рассаживала больных, успокаивала, говоря, что доктор скоро будет, и, указывая входящим на соломенный коврик, мягко, но настойчиво призывала к соблюдению гигиены. Вернувшись на кухню, она присаживалась на табурет, раскидывала вокруг себя широкую юбку с множеством складок и принималась рассказывать Уле, откуда какой больной явился, попутно излагая свои взгляды на каждую болезнь и способы ее лечения. Уля пропускала эти рассуждения мимо ушей — не ради них она бегала на кухню. Ей приятно было само присутствие пани Цыдзик и ее ласково-заботливое отношение к людям.
        - Что это ты, Улька, крутишься, как веретено? — спросила пани Цыдзик, заметив возбуждение девочки. — В чем дело?
        - Отец что-то запаздывает…
        - Не так-то легко ему из больницы вырваться. Держат его там, не пускают.
        Через минуту Уля была в кабинете. Проселочная дорога по-прежнему была пуста, лишь обочиной маленькая девчонка гнала корову. В подсыхающих лужах отражалось розовое вечернее небо. На верхушке придорожной сосны уселась желтая коноплянка и робко затянула свою однообразную песенку. Потом вспорхнула и улетела: она первая заметила из-за поворота старый драндулет доктора.
        Когда Уля снова вошла в кабинет, отец уже надел белый халат и мыл руки под спрятанным за ширмой рукомойником.
        - Отец, я хотела… — проговорила Уля и остановилась, чтобы набрать воздуху.
        Отец вышел из-за ширмы и внимательно смотрел на нее.
        - У меня есть просьба.
        - В самом деле? А что?
        Уле показалось, что он обрадовался. Но она вовсе не хотела доставить ему удовольствие. И тут ей пришла в голову удачная мысль:
        - То есть это даже не моя просьба, а Мариана и Юлека.
        - Ах, вот как… — проговорил он медленно, как бы с разочарованием. И тут же насмешливо улыбнулся: — Ну, так что же?
        - Тут один парень. Он порезал ногу. Нельзя ли. — Она не хотела говорить отцу «ты».
        - Чтобы я его принял? — сухо закончил он.
        - Да.
        - Хорошо. Завтра. — Голос отца звучал теперь деловито и официально. — Сегодня у меня много пациентов.
        - По-моему, у него жар, — с трудом проговорила Уля. — И нога загноилась.
        - Ну хорошо, пусть будет сегодня. Когда он придет, постучи ко мне. — И, усевшись за стол, доктор начал раскладывать по местам очки, врачебные записи и инструменты.
        Уля не уходила.
        - Ну, что еще? — спросил он, не отрываясь от дела. — …Боюсь, что у него нет денег…
        Рука, державшая стетоскоп, замерла. Доктор пристально посмотрел на дочь:
        - Не бойся, я не потребую с него денег.
        Уля чувствовала, что ее замечание задело отца, но извиняться не собиралась. Он сразу это понял:
        - Ну, иди, дорогая, мне некогда.
        Уля вышла на веранду. У калитки стояли Мариан, Юлек и тот, чужой парень. Опираясь о плетень, он с беспокойством смотрел на окна домика, то и дело оглядываясь на дорогу, как бы желая удостовериться, что пути к бегству открыты. Он был похож на собаку, которая боится, что ее ударят, но не убегает, потому что голодна.
        - Ну как? — быстро спросил Юлек. — Договорилась?
        - Конечно, — ответила она спокойно, как будто это было для нее привычным делом.
        - Куда идти? — хмуро спросил парень. — Не торчать же здесь, у забора!
        Уля провела его по тропинке к входной двери. Он шел за ней неровной, спотыкающейся походкой. У входа она остановилась и торопливо прошептала:
        - Я буду рядом, на террасе. Позови меня, когда выйдешь. Может, тебе что-нибудь понадобится в дорогу.
        - Ладно. Но мне ничего не нужно.
        Они вошли в приемную. Парень сел радом с другими больными, а Уля постучала в дверь кабинета. Вскоре дверь открылась, и доктор быстро оглядел присутствующих.
        - Вот он, — шепнула Уля.
        - Хорошо.
        Дверь снова захлопнулась. Парень сидел, уставившись в пол, чтобы не встречаться с любопытными взглядами соседей.
        Зная, что мальчики будут ее ждать, Уля вернулась к калитке.
        - Он нам сказал, как его зовут, — Зенек, Зенон Вуйчик! — немедленно сообщил ей Юлек. Глаза у него горели, новость казалась ему чрезвычайно важной.
        - А в остальном мы знаем о нем столько же, сколько раньше, то есть вообще ничего, — пожал плечами Мариан.
        - Знаешь, он ночевал на острове! — возбужденно продолжал Юлек. — Представляешь, целую ночь там пробыл! Один-одинешенек, в нашей палатке! В такой дождь! Хорошо хоть там было наше одеяло.
        Уля давно догадалась, что Зенек провел ночь на острове.
        - А что он теперь собирается делать? — спросила она. — Он не говорил?
        - Нет, — ответил Мариан.
        - Мы ему показали, где мы живем, — похвастался Юлек.
        - А он даже не посмотрел, — дополнил Мариан.
        - А вот и посмотрел, я сам видел, что посмотрел! — спорил Юлек, не желая терять надежду. Как и Уля, он не мог примириться с тем, что таинственный незнакомец уйдет в неведомую даль, где его ждет загадочное «дело», и они так ничего о нем и не узнают. — Мы его подождем, правда, Мариан?
        - Зачем? Он вовсе не хочет, чтобы мы ему голову морочили.
        - А все-таки лучше подождем!
        Однако Мариан считал, что они свое сделали и теперь пора вернуться к нормальной жизни. Да и бабушка ждет с ужином.
        - Ужин! — воскликнул Юлек с презрением. — Я могу вовсе не ужинать! И вообще, еще рано.
        - Ладно, кончай канитель. Опоздаем — бабушка будет ругаться.
        Пришлось уйти. Мариан шел неторопливо и спокойно, Юлек то и дело останавливался и оглядывался на дом доктора.
        Уля пошла на террасу и устроилась в уголке на топчане. Перед ней была раскрытая книга. Но мысли разбегались, и чтение шло плохо. Вскоре она заметила, что была еще одна причина, мешавшая ей сосредоточиться: голоса, доносившиеся из кабинета. Уля никогда прежде не сидела на террасе во время приема и не знала, что из-за двери так хорошо все слышно.
        Слабый немолодой женский голос пространно жаловался на боли в боку, в печени, в пояснице… Второй голос расспрашивал и советовал. Неужели это отец? Это был совсем не тот нервный и сухой голос, который Уля так хорошо изучила во время неприятных ежедневных разговоров. Он звучал свободно, как будто только сейчас, с больным, доктор становился самим собой. А главное — это был ласковый, дружелюбный голос, голос доброго человека… Значит, ее отец добрый? Нет, нет, это не так! Уля точно знает, что он не добрый. Это просто профессиональная вежливость. Отец обязан быть любезным, вот и все. Загадочная двойственность человеческой натуры, которая недавно так обескуражила Улю, здесь объяснялась очень легко.
        - Спасибо, доктор, спасибо вам! — говорил старческий голос. — Вам, как матери родной, все сказать можно…
        Что она говорит, эта старуха?.. «Как матери родной»? До чего люди глупы! Уля сострадательно усмехнулась.
        - До свиданья, доктор.
        Скрипнула дверь из кабинета в приемную, голос женщины затих. Вдруг Уля вздрогнула.
        - Садись, сынок, посмотрим твою несчастную ногу, — говорил отец. — Давно это случилось?
        - Три дня назад, — ответил хрипловатый голос Зенека. — На стекло напоролся.
        - Гм…
        Этот звук выражал озабоченность; по-видимому, рана выглядела неважно. Уля услышала металлическое звяканье инструментов и чирканье спички. «Зажигает спиртовку, — угадала девочка, — кладет шприц в стерилизатор, сейчас будет кипятить».
        - Придется немного подождать, а пока я тебя осмотрю. Зенек недовольно пробормотал что-то, потом сказал резко:
        - Ничего у меня не болит, только нога.
        - Посмотрим, посмотрим. — Голос доктора мягко убеждал, в нем не было ни обиды, ни раздражения. — Сейчас посмотрим.
        Наступила тишина, прерываемая короткими указаниями: «Дыши… не дыши… Так, еще раз… Ложись… Садись…»
        - Основательно ты простудился… Кости у тебя не болят?
        - Болят. Но это ерунда.
        - Миндалины тоже не в порядке. Следует о них подумать. Не сейчас, разумеется.
        Снова звякнули инструменты: видимо, отец вынимает их из кипятка и раскладывает на стеклянной плитке.
        - Будете резать? — Голос Зенека звучит сдавленно, глухо.
        «Боится», — думает Уля и, хотя никто ее не может услышать, тихо повторяет: «Не бойся, Зенек, не бойся, не бойся».
        - Да, — говорит отец, — необходимо вскрыть.
        - Будет больно?
        - Будет. Но недолго. А потом сразу станет легче. Возьмись за ручки кресла и сжимай их как можно крепче. Так.
        На ногу не смотри, это мое дело. Ты же взрослый человек, верно?
        Ответа не последовало.
        «Не бойся, не бойся, не бойся», — повторяет Уля. Потом забывает обо всем и только ждет, когда же Зенек закричит. Он не кричит.
        - Вот и все, сынок, — говорит отец. — Самое страшное позади. Что, вспотел? Еще бы, это не шутки, можешь собой гордиться… Теперь перевяжем… А сейчас пересядь-ка сюда, ко мне, только осторожно… Я выпишу тебе рецепт. Через минуту отец объясняет:
        - Это микстура, а это порошки, то и другое по три раза в день. И еще одно, самое главное: скажи матери, что ты должен три дня лежать в постели.
        Молчание.
        - Ты слышишь, что я говорю?
        - Слышу. Скажу.
        Уля удивилась. Ей не приходило в голову, что мать Зенека может быть где-нибудь поблизости: он же сам сказал, что приехал издалека… А может, к ней-то он сейчас и идет?
        Тем временем разговор в кабинете продолжается:
        - Ты пришел ко мне один или с кем-нибудь из родных?
        - Один.
        - В таком случае Уля сбегает к твоим родителям. Тебя надо отвезти.
        - Зачем? — быстро говорит Зенек. — Не надо.
        - Я, мой дорогой, лучше знаю. Со свежей повязкой ходить нельзя.
        Молчание, потом резкий голос Зенека:
        - Я живу не в Ольшинах.
        - А где?
        - Я еду автостопом. Сюда я вообще попал случайно.
        - Но ты же здесь где-нибудь остановился… у родственников, у приятеля…
        —. У приятеля.
        - Может, у Мариана, который дружит с моей Улей?
        - Нет! — сказал, как будто огрызнулся, Зенек.
        - Послушай, мальчик, — голос отца звучит озабоченно, — мне кажется, у тебя что-то не в порядке. Ты что-то от меня скрываешь. Я хотел бы тебе помочь, но для этого мне нужно знать правду. Я врач, и все, что ты мне скажешь, останется между нами.
        Как только в кабинете начался этот разговор, Уля подумала, что ей не следует его слушать. А теперь, при последних словах отца, надо было немедленно вскочить и уйти. Но она не в силах была это сделать и, замерев, ожидала ответа Зенека.
        - Ничего я не скрываю, — враждебно сказал Зенек. — Просто путешествую, и всё.
        Опять тихо… Сейчас отец рассердится!
        - Придется тебе прервать свое путешествие, — спокойно сказал доктор. — Я отвезу тебя в больницу в Лентов. Ненадолго, не бойся, дня на три-четыре, пока подживет нога. Ступай пока в приемную, подожди, я закончу прием и отвезу тебя.
        Ответа не было. Скрипнула дверь, и в кабинете врача раздался голос нового пациента.
        Уля присела на ступеньках террасы. Что теперь будет?
        Зенек попал в ловушку. Уля догадалась, что предложение отца должно было прийтись ему не по вкусу. Он ведь говорил, что ему некогда, что его ждет какое-то «дело». Интересно, что за дело? Уля не представляла себе, ради чего можно проделать такое путешествие, автостопом и пешком, по незнакомым местам, ночевать под открытым небом, переносить боль — все, только бы скорей добраться до цели. Ей хотелось помочь ему в достижении этой цели, и в то же время она радовалась, что он попадет в больницу и несколько дней будет в надежных руках.
        «Сейчас он ко мне придет, — подумала она. — Не надо показывать ему, как я из-за него волнуюсь». Уля взяла книжку, заставила себя прочесть страницу, другую… Время шло, и наконец она поняла, что Зенек не придет. Значит, действительно разговор на острове не имел никакого значения…
        Она обошла дом и, не желая входить в приемную через парадную дверь, пробралась на кухню. Пани Цыдзик спокойно восседала на своем табурете.
        - Слава богу, осталось всего три пациента, — удовлетворенно сказала она. — Скоро прием кончится, и доктор сможет отдохнуть.
        - Отец поедет в Лентов, — нарочито безразличным тоном сказала Уля. — Он повезет того парня с больной ногой, который ждет в приемной.
        - Станет такой парень ждать, как же! — добродушно рассмеялась пани Цыдзик.
        - То есть как это?
        - Говорю же тебе, взял да и ушел. Такой, если на ногах не сможет, на руках уйдет. Только бы не сидеть ни минутки.
        - Куда он пошел?!
        - А я почем знаю?.. По тропинке мимо часовни, — значит, или в Острувек, или в Ставы. Ничего шел, бодро, хоть и хромал. Кто это, Улька? Я его впервые вижу.
        Уля не ответила. Она со всех ног бросилась к придорожной часовенке, стоявшей у перекрестка на краю поля. Добежав до старых ясеней, окружавших статую богородицы, она сложила руки рупором и крикнула: «Зенек! Зенек!» Заметалась между дорогами на Острувек и на Ставы. Высокие хлеба заслоняли горизонт, и она никого не могла увидеть. Позвала еще раз — все напрасно.
        «Вишенка… — мелькнуло у нее в голове. — Может, она что-нибудь придумает».
        Уля побежала назад, в деревню, к дому, где жила пани Убыш со своей дочкой. Вызвала подругу в сени. Задыхаясь, жарким шепотом рассказала, что произошло. Вишенка решила, что Зенек у мальчишек. Обе отправились ко двору старого пана Петшика.
        - Юлек! — позвала Вишенка. — Юлек!
        Юлек выбежал немедленно.
        - Что с Зенеком? — быстро спросила Вишенка. — Он у вас?
        - Зенек? У нас? — изумленно переспросил Юлек.
        На крыльце показался Мариан. Он не спеша шел к девочкам, дожевывая на ходу кусок хлеба.
        - Зенек сбежал, — торопливо рассказывала Вишенка. — Улин отец разрезал ему ногу и велел подождать, хотел отвезти его в Лентов, в больницу, а Зенек и не подумал ждать, взял да и ушел!
        - Слушайте! — воскликнул Юлек. — А может, он на острове?
        - Нет, — возразила Вишенка. — Он пошел по дороге мимо часовни. Пани Цыдзик видела. Уля туда уже бегала, искала.
        Все притихли.
        - Ну что ж, — сказал Мариан, пожимая плечами. — Он хотел от нас отделаться, вот и отделался.
        - Но доктор говорил, что ему сейчас нельзя ходить! — воскликнула Вишенка. — И вообще…
        В это «и вообще» она вложила все свое разочарование. Упрямый, скрытный, неприветливый незнакомец разжег ее любопытство. Правда, на острове она уверяла его, что они не будут вмешиваться в его дела и дадут ему спокойно уйти, но в глубине души все же надеялась, что он сам захочет хоть ненадолго остаться с ними и откроет свои тайны.
        Юлек уныло молчал.
        Когда Уля вернулась домой, пани Цыдзик сказала ей, что доктор уехал к больному и что он очень сердился из-за того парня с ногой.
        Уле велено было ложиться, не дожидаясь его, потому что он вернется поздно.
        - Ладно, — равнодушно согласилась Уля.
        И за ужином, который она съела в одиночестве, и потом, лежа в постели и глядя в темноту, она все время думала об одном.
        Ну хорошо, Зенек не доверился ее отцу — это понятно. Но Вишенка, Мариан, Юлек?.. Они ведь вполне заслуживали доверия.
        «Мне он тоже не поверил, — с горечью повторяла она про себя. — Мне тоже. Ушел, и все!»
        Рана кровоточит
        Как всегда, Юлек проснулся раньше Мариана. Собственно, он еще не совсем проснулся и спросонья никак не мог сообразить, утро сейчас или вечер, зима или лето. Неугомонное чириканье воробьев, шумно совещавшихся на акации под самыми окнами, казалось ему продолжением сна.
        Окончательно разбудил его стук печной заслонки и сильный земляной запах картошки, который ворвался в приоткрытую дверь. Бабушка, видно, давно встала, выпустила кур из курятника, растопила печь, проводила деда на фабрику, а теперь готовит завтрак для внуков и корм для поросенка.
        Юлек лежал не шевелясь. Он вспомнил о вчерашнем дне, наполненном такими необыкновенными событиями, и с неохотой подумал о сегодняшнем. «Скучно будет», — решил он, надув губы. Бездумным взглядом окинул голубые стены, расписанные толстыми розовыми цветами, свадебную фотографию стариков, окруженную веночком снимков поменьше. Ничего интересного. Стоящий у двери комод тоже не сулит никаких сюрпризов: белый слон, две вазочки с засохшими эдельвейсами, фарфоровая шкатулочка для булавок — все это давно уже осмотрено и изучено.
        Даже во двор не тянет сегодня Юлека. А ведь там гораздо интереснее, чем в доме.
        …Вот остров — это да, остров отличная штука. Там много чего может случиться. Например, нападают на остров враги, а команда превращает его в неприступную крепость и геройски отбивает атаку. Или, скажем, буря (или наводнение, или землетрясение, это не так уж важно) отрезает остров от всего мира. Тогда пришлось бы строить плот или выдолбить лодку, вроде индейской пироги. Маленькую такую лодочку, на одного человека. Этим человеком будет, конечно, сам Юлек. Он отважно ринется в пенящиеся волны, искусно выгребет к берегу и приведет помощь. Стоит также подумать и о вертолете — он кружил бы над островом, ища удобное место для приземления…
        А пока, в ожидании катастрофы, следовало бы построить хотя бы шалаш. До сих пор они ничего не построили. Про полевую кухню только думали, да так и забросили. А все потому, что Вишенке не хотелось ничего делать, только плавать! И вообще, растравлял себя Юлек, как только начинается что-нибудь интересное, все равно сразу все кончается, потому что Мариан, видите ли, не любит опаздывать. «Юлек, пора домой!» Как будто самое главное — вовремя вернуться домой!
        А тот парень, Зенек… Разве ему кто-нибудь может так сказать? Конечно, нет. Он ездит автостопом, делает что хочет, никого не слушается. И никого не боится, даже доктора Залевского. И вообще, он совсем как взрослый… Когда доктор вскрывал ему нарыв, Уля говорила, он даже не крикнул. И зашагал дальше на своей раненой ноге, ни на что не посмотрел, потому что у него «дело». Так и будет странствовать, пока не сделает, что задумал. По пути его подстерегают разные опасности, но он нисколько не беспокоится, он знает, что преодолеет все. «Я еще ни разу не встречал такого парня, — жарко шепчет Юлек, — ни разу!»
        Теперь он ушел, и уж никогда в жизни Юлека не случится ничего интересного. Каникулы (по правде говоря, до сих пор они были не такие уж плохие!) будут — сплошная скука. Ну что хорошего: утром мыться, вечером мыться (одно это может вогнать человека в гроб!), по часу сидеть за завтраком, обедом и ужином, во время которых бабушка не позволяет даже ногами поболтать, убирать комнату и кухню, причем под кровать мусор замести нельзя… И самое тяжкое — писать под диктовку Мариана нелепые упражнения, утыканные коварными ловушками на звонкие и глухие согласные. А если и удастся порой сходить на остров, то обязательно в обществе собственного брата и двух девчонок!
        «… До чего же это несправедливо, — уныло размышляет Юлек. — Я ведь тоже не боюсь никаких опасностей, никакого труда, я тоже готов ко всему… И если бы мы с Зенеком были вместе, — мечтает он, — вполне могло бы так. — случиться, что именно я спас бы его от смертельной опасности. И если бы он открыл мне тайну, я никому бы ее не выдал, хоть ты меня режь. И Зенек удивлялся бы (и все другие тоже), что я, хоть и моложе, могу делать все не хуже, чем он. А то и лучше!»
        К сожалению, Зенек не узнает об этом, потому что он теперь далеко и, наверно, никогда уж не вернется в Ольшины. Юлек поворачивается лицом к стенке. Он хотел бы уснуть и чтоб ему снился вчерашний день. Или завтрашний — каким бы он мог быть, если бы Зенек не ушел.
        Воробьи утихомирились, и теперь слышно, как дышит Мариан, — глубоко и ровно, словно еще ночь. Со двора доносится блеяние козы; видно, бабка привязала ее к колышку. Под окном тоненько кукарекает молодой петушок.
        Юлек лениво садится и свешивает ноги с кровати. Какой уж тут сон!
        Внезапно он поднимает голову и прислушивается, как чуткий зверек. Сквозь блеяние козы и пение петуха послышались звуки условного свиста. «Это Вишенка! — проносится в голове у Юлека. — В такую рань?» Юлек знает, что Вишенка, как и Мариан, обожает поспать. Что ей могло понадобиться?
        Юлек живо натягивает трусы, сует ноги в тапки, приглаживает пятерней волосы и выбегает во двор, а затем на улицу. Утренний холодок приятно пощипывает голые икры.
        На дороге никого, только желтая соседская дворняжка лениво почесывает задней лапой живот.
        - Вишенка! — негромко зовет Юлек.
        Нет, ее не видать. Но не мог же он ошибиться, слух его никогда не обманывал. Не зная, что и думать, мальчик возвращается во двор.
        Опять свист! Он раздается не с улицы, а из-за пруда, на задах огорода.
        «С ума она сошла, что ли? — думает Юлек. — Что она там делает?»
        Он мчится по узкой тропе между грядками, пробегает мимо пруда, распугав лягушек. — Вишенка!
        Вокруг тихо. Теплый ветерок шелестит в листве дикой груши, окруженной терновником и гигантскими лопухами. «Спряталась, видно, — раздраженно думает Юлек. — Дурацкие девчоночьи штучки». Следовало бы, не теряя достоинства, пожать плечами и как ни в чем не бывало вернуться домой. Но какое уж тут достоинство, когда так скучно!
        - Вишенка! — сердито кричит он.
        - Юлек, — говорит кто-то негромко, с нажимом, как бы укоряя мальчика за излишний шум, — поди сюда.
        Это не Вишенкин голос! Это голос… Юлек не смеет поверить. В два прыжка обегает кусты.
        - Зенек!
        Зенек сидит на покрытом травой пригорке и состругивает сучки со своей ореховой палки.
        - Зенек! — изумленно и восторженно повторяет Юлек. — Это ты свистел?
        - Нет. Папа римский.
        Конечно, глупый вопрос. Юлек задал его машинально. Ему трудно поверить, что Зенек действительно здесь, — и вдобавок хочет о чем-то попросить!
        - Где Мариан?
        - Еще спит. А зачем тебе Мариан? — ревниво спрашивает Юлек.
        - Да нет, просто так.
        - Ты удрал вчера от доктора! — в голосе Юлека звучит восхищение.
        - Он хотел, чтобы я лег в больницу, — презрительно говорит Зенек. — А зачем, спрашивается? Нога у меня уже почти не болит.
        Мудрость этого рассуждения для Юлека совершенно очевидна.
        - А где ты спал?
        - В стогу. — И Зенек кивает в сторону большого стога сена.
        - А-а, — отвечает Юлек.
        Он говорит таким тоном, как будто ночевка в стогу для него дело знакомое и привычное, а душу его точит обида: он-то за всю жизнь ни одной ночи не провел под открытым небом! Всегда дома да дома! На кровати, а в лучшем случае на матраце на полу, когда приезжают гости.
        Вот если бы он поехал в пионерский лагерь, то спал бы, по крайней мере, в палатке… Папа хотел его отпустить, но мама не согласилась, побоялась, что Юлек простудится!
        Зенек ловко закруглил ножом конец палки.
        - Здорово получилось! Можно опираться.
        - Ты что, пойдешь?.. — Юлек разочарован. Обнаружив Зенека под грушей, он сразу решил, что путешественник все-таки немного побудет в Ольшинах.
        - Ясное дело. Я задержался на ночь, потому что подвернулся этот стог.
        Зенек мельком взглянул на Юлека и, немного подумав, небрежно спрашивает:
        - Скажи-ка, ты языком трепать любишь?
        - Нет! — оскорбленно восклицает Юлек. — Как ты мог подумать?
        - Не злись… — снисходительно говорит Зенек. — Здесь, в деревне, магазин есть?
        - Есть.
        - Далеко отсюда?
        - Близко.
        - Может, купишь мне хлеба?
        - Почему не купить, можно. — Юлек полагает, что не должен так быстро забывать обиду, поэтому говорит равнодушным тоном. Но на самом деле поручение Зенека доставляет ему огромное удовольствие.
        - Полкило, — говорит Зенек, доставая из кармана злотый. — Только помни: ни с кем обо мне не болтать.
        - С ума сошел? — Юлек чувствует себя с Зенеком совсем запанибрата. — С кем это я буду болтать… Я мигом! — кричит он уже из-за пруда.
        Он промчался по проселку, подняв тучу пыли, и с таким разгоном влетел в лавку, что продавщица и покупатели посмотрели на него с удивлением. Очередь была довольно большая, поэтому он «нечаянно» втерся в середину, где стояли малыши, и с невинной физиономией стал продвигаться к прилавку. Продавщице он объяснил, что у него уезжает бабушка и он страшно торопится. Та выслушала его без особого доверия, однако хлеб отпустила, и Юлек помчался обратно.
        Зенек отрезал себе толстый ломоть, набил рот хлебом и спросил:
        - Как мне пройти в Стрыков?
        - В Стрыков? — недоуменно повторил Юлек. — В какой Стрыков?
        - Не знаешь? — удивился Зенек. — Это ведь где-то недалеко.
        - Я в Ольшинах первый раз, я здесь не живу! — объяснил Юлек, горько жалея, что не может засыпать Зенека нужными сведениями. — Но погоди, вот я сбегаю за Марианом, он расскажет тебе все, что захочешь, он часто сюда приезжает!
        - Мариан! — зовет Юлек, влетая в комнату. — Вставай! Мариан бормочет что-то не слишком для Юлека лестное и поворачивается к стене.
        - Вставай! — Юлек трясет брата за плечо, а когда и это не действует, стягивает с него одеяло на пол.
        Мариан невозмутимо снова натягивает на себя одеяло.
        - Слушай, Зенек вовсе не ушел! Он сидит за прудом под грушей.
        Теперь Мариан широко открывает глаза:
        - Не врешь?
        - Конечно, не вру! Он ждет, чтоб ты ему сказал, как пройти в Стрыков.
        - В Стрыков? — заинтересовался Мариан.
        - Да. Ну, вставай же!
        - Встаю, встаю, не ной.
        Юлек исчез за дверью, но тут же вернулся.
        - Только никому ни слова, — предупредил он. — И приходи поскорей, мы будем ждать!
        - Ладно.
        Когда Юлек пробегал мимо кухни, его осенила отличная мысль. Молоко! Зачем Зенеку жевать сухой хлеб? Это же невкусно.
        Он взял с плиты горшок, налил молока в кружку, приоткрыл дверь и выглянул во двор. Бабушки не видно. Юлек тихонько выбрался наружу и, оглядываясь, осторожно пошел по двору, стараясь не разлить молоко. Очутившись в огороде, он вздохнул с облегчением, полагая, что опасность миновала.
        - Это что еще за новые фокусы?
        Над грядкой салата, скрытой кустами крыжовника, выросла бабушка. Она вышла на тропинку, остановилась напротив внука и укоризненно закачала головой.
        - Бабуленька… — растерянно пробормотал Юлек, лихорадочно придумывая, как бы половчее вывернуться. — Доброе утро, бабуленька! — вдруг весело поздоровался он как ни в чем не бывало.
        - Доброе утро, внучек, — с добродушной усмешкой ответила бабушка. — А ну-ка, марш с молоком в комнату.
        - Да на воздухе оно гораздо вкуснее! — убежденно возразил Юлек. Бабушка все время огорчалась, что «малыш» такой худенький и мало ест, вот он и решил воспользоваться этим обстоятельством. — Честное слово, вкуснее!
        - Ничего, оно тебе не повредит и дома, за столом, — все так же подсмеивалась бабушка. Мальчик умоляюще посмотрел на нее, но она и не думала уступать. — Ну? Может, тебя проводить?
        Он тяжко вздохнул, чтобы показать, как с ним несправедливо поступают, но вынужден был подчиниться. Впрочем, по пути в дом он придумал: надо вылезть в окно, выходящее на противоположную сторону, пролезть под забором и обойти огород кругом.
        План вполне удался, хотя с молоком это было не так просто. Под забором немного молока расплескалось, однако примерно три четверти кружки удалось донести.
        - На, — сказал Юлек Зенеку — выпей.
        Парень нахмурился и с равнодушным видом продолжал обстругивать свою палку. Однако равнодушие было явно наигранное.
        - Ну? — нетерпеливо спросил Юлек. — Чего ты?
        - Ничего, — ответил Зенек своим обычным небрежным тоном и, взяв кружку, начал пить маленькими глотками.
        Юлек заметил, что молоко Зенеку нравится, и это доставило ему большое удовольствие.
        - Мариан сейчас придет, — сказал он, подождав, пока тот выпил все до дна. — А зачем ты идешь в этот Стрыков?
        Зенек мельком, но пристально глянул на Юлека, как тогда, когда спрашивал, любит ли он трепать языком, потом ответил:
        - К дяде.
        - К дяде? — удивился Юлек. Он был разочарован: значит, это и есть то самое «дело»?
        - Сейчас я тебе что-то покажу. — Зенек полез в карман. — Видишь?
        На ладони парня лежала красивая круглая вещичка, блестящая, как серебро.
        - Компас? — удивился Юлек.
        - Компас. Мне его подарил дядя, давно уже.
        Юлек благоговейно осмотрел все по очереди: шкалу, тоненькую дрожащую стрелку, отполированную долгим употреблением оправу.
        - Дядя привез этот компас из Индии, — сказал Зенек. Юлек вытаращил глаза.
        - Твой дядя был в Индии? — спросил он с восторженным изумлением. — Не врешь?
        Зенек снисходительно усмехнулся:
        - Он полмира объехал, и в Азии был, и в Африке.
        Воцарилось молчание. Юлек размышлял, как здорово было бы иметь такого дядю, не говоря уж о компасе. Он чуть не вздохнул от зависти, но удержался, побоявшись, что Зенек сочтет его ребенком, и сказал деловито низким, взрослым голосом:
        - Эта стрелка показывает на север, — давая понять, что он разбирается в таких вещах.

* * *
        Тем временем Мариан одевался и умывался чуть быстрее обычного, однако не теряя душевного равновесия. Этот Зенек не вызывал у него такого восторга, как у Юлека.
        Поначалу он заинтересовался, готов был помочь, но парень своими выходками оттолкнул его. Правда, самостоятельность Зенека произвела впечатление и на Мариана, зато его «таинственность» и молчаливость казались мальчику нарочитыми и глупыми. «Не хочет — не надо», — думал он. Впрочем, Мариан вообще считал, что раз Зенек не задержится в Ольшинах, то и беспокоиться нечего. И только вечером, узнав, что тот сбежал из приемной доктора, Мариан заволновался.
        Хоть он и сказал тогда Юлеку и девочкам пренебрежительно: «Хотел от нас отделаться, вот и отделался», — однако в глубине души он был поражен. Он не понимал, как Зенек мог так поступить. Конечно, невозможно всегда и во всем слушаться взрослых. Очень часто они неправы, а иногда просто очень хочется сделать как раз то, что они запрещают, но не подчиниться такому человеку, как доктор Залевский, и отправиться на ночь глядя вместо больницы неизвестно куда — это вещь неслыханная. Мариан чувствовал, что сам бы он на такое никогда не решился… Плохо это или хорошо?.. В сущности, поступок Зенека достоин был всяческого осуждения, а все же… Все же…
        Теперь, раз Зенек еще не ушел, наверно, удастся разузнать о нем побольше — если, конечно, он окажется разговорчивее, чем накануне. Потому что если он собирается опять отвечать так, как вчера на острове, то Мариан предпочитает не спрашивать. «Где ты живешь?» — «Далеко, отсюда не видно»… Очень глупо!
        Зенек встретил Мариана не то чтобы враждебно, но всем своим видом выражал нетерпение. Он явно очень спешил. «Значит, объясню ему, как пройти в Стрыков, и все», — решил Мариан.
        - Пройдешь через деревню, выйдешь на дорогу… — начал он.
        Но Зенек его прервал:
        - Через деревню не пойду.
        - Почему?
        - Чтоб меня этот доктор увидел? Очень надо!
        - Не бойся, — вмешался Юлек. — Он в это время всегда в больнице.
        - Все равно, не пойду через деревню. Кого ни встретишь, каждый глазеет на мою ногу.
        - Ну, тогда по тропинке через луг. — Мариан показал на дорожку, которая огибала стог и уходила к окаймленному лесом горизонту. — Дойдешь до линии высокого напряжения и повернешь влево. Там будет проезжая дорога, прямо до самого Стрыкова. Только. — Мариан заколебался, — не знаю, как ты со своей ногой доберешься, туда километров десять, а то и двенадцать.
        - Доберусь, не беспокойся.
        - Я покажу тебе, где сворачивать.
        - Давай пойдем с ним до самой дороги! — предложил Юлек. — Ладно, Мариан? Ладно?
        - Зачем? От поворота он сам найдет без труда.
        Все трое двинулись по тропинке. Юлек шел рядом с Зенеком, стараясь шагать с ним в ногу, Мариан немного позади.
        Зенек шел медленно, опираясь на посох, больной ногой ступал на пятку. Видимо, нога сильно болела, потому что не успели они сделать и двадцати шагов, как на лице Зенека появилась напряженная и упрямая гримаса. Юлек время от времени на него поглядывал; его преклонение перед Зенеком росло с каждым шагом, и тем мучительнее была мысль, что еще немного — и им придется расстаться навсегда. Однако он страдал молча — о таких вещах не подобало говорить вслух.
        Мариан шагал размеренно, его все это как будто мало трогало. Но в глубине души ему очень хотелось бы показать этому Зенеку, что и он, Мариан, тоже не из маменькиных сынков. Жаль только, что подходящий случай уже вряд ли представится.
        Не прошли они и полукилометра, как Мариан вдруг сказал:
        - У тебя кровь идет.
        - У меня? — удивился Зенек и взглянул На ногу.
        На загрязнившейся повязке виднелись лишь пыльные полосы.
        - У тебя, — показал Мариан на несколько красных капель, быстро впитывающихся в землю.
        Юлек присел и осмотрел повязку снизу.
        - Идет! — подтвердил он.
        - Черт! — выругался Зенек.
        - Сядь, — посоветовал Мариан и, вспомнив опыт пионерских походов, прибавил: — А лучше всего ляг и подними ногу кверху.
        Как раз неподалеку находился стог, в котором ночевал Зенек. Они сели, Зенек согнул ногу и мрачно смотрел на красное пятно на подошве, которое медленно увеличивалось.
        - Видно, рана открылась, — сказал Мариан. — Потому что ты ходил.
        - Больно? — спросил Юлек.
        - Немного.
        - А все-таки хорошо бы тебе полежать в больнице, — неуверенно сказал Мариан.
        - Ничего не хорошо! — огрызнулся Зенек.
        - Почему?
        - Потому!
        Мариан начинал терять терпение, что случалось с ним очень редко.
        - Доктор, наверно, лучше знает, — наставительно произнес он. — Уля говорила, что тебе нужно четыре дня лежать в постели.
        - А я знаю, что мне нужно идти.
        На это трудно было возразить, и Мариан замолчал. Зенек лег на спину, лицом к стогу, и устроил ногу на плотно сбитом сене.
        - Сейчас подсохнет… Подсохнет, и я пойду.
        Утренний холод прошел, стало жарко, над полями вился теплый пар, одуряюще пахло влажное разогретое сено. Было блаженно хорошо, как бывает, когда после долгих дождей снова засветит солнце. В другое время Мариан и Юлек растянулись бы на солнцепеке и долго бы так валялись, ни о чем не думая. Теперь же они сидели как на иголках, с трудом сохраняя спокойный вид.
        Наконец Юлек встал.
        - Покажи, — сказал он Зенеку.
        Тот повернул ногу.
        - Ну? — спросил он, видя, что Юлек смотрит на повязку и молчит. — Подсыхает?
        - Нет… — с запинкой проговорил Юлек. — И не думает. Зенек спустил ноги на землю. Весь низ повязки был в крови.
        - Мариан, — прошептал Юлек, побледнев от волнения, — я сбегаю кого-нибудь позову!
        - Ошалел? — зло спросил Зенек. — Не смей!
        - Слушай, — попытался убедить его Мариан, — это же глупо. Надо с кем-нибудь посоветоваться.
        - Что я, сопляк какой-нибудь, без советов не обойдусь?
        Зенек снова ложится на спину и прислоняет поднятые кверху ноги к стогу. Он злится: видно, как ходят под кожей сжатые челюсти.
        Мариан оскорблен. Значит, человек, который обращается ко взрослым за помощью, обязательно сопляк? Бабушка или Вишенкина мама помогли бы наверняка. Да, но раз Зенек не желает, чтобы о нем заботились… А, пусть делает что хочет, и делу конец. А они пойдут домой и перестанут думать о Зенеке.
        Значит, оставить его одного с кровоточащей ногой? Мариан понимает, что это невозможно. Это было бы нарушением священных законов мальчишеской солидарности.
        - Мариан. — тихо шепчет Юлек. Он, обычно такой быстрый и предприимчивый, на этот раз ждет помощи от брата.
        Мариан морщится, брови его ползут на лоб. Наконец он собирается с духом и спрашивает, хоть и не очень надеется получить ответ:
        - Зенек, зачем ты идешь в Стрыков?
        - У него там дядя, — отвечает за Зенека Юлек. Мариан удивлен так же, как перед тем удивился и Юлек.
        Ехать автостопом, спать под открытым небом, мучиться с больной ногой — и все ради того, чтобы навестить дядюшку?
        - Это правда? — недоверчиво спрашивает он. — Ты идешь к дяде?
        Зенек приподымается на, локтях, сердито закусывает нижнюю губу.
        - Я его уже две недели ищу! — резко произносит он. — Две недели и три дня!
        - Как это — ищешь? У тебя нет его адреса?
        - Был, но он там уже не живет.
        - Откуда же ты знаешь, что он в Стрыкове?
        Зенек мрачно молчит, о чем-то размышляет. Похоже, что больше он ничего не скажет. Юлек придвигается к нему, тянет за рукав и заискивающее просит:
        - Скажи!. Скажи нам!
        - Мой дядя… — начитает Зенек и опять умолкает. Потом все же договаривает, впрочем всего несколько отрывистых фраз.
        Его дядя строил мост в Тымяницах… последнее письмо, два года назад, пришло именно оттуда. Зенек пошел туда, но мост уже достроили, даже бараки снесли. Он спрашивал, куда уехали строители, никто ничего не знал. Наконец в соседнем городке нашелся один, который работал на строительстве моста. Он сказал, что строители уехали за Буг, в местечко Зегер. Но потом оказалось, что ничего подобного, строят вовсе в Стрыкове. Значит, и дядя там.
        Это было как в книжке — интересно и не совсем понятно. Мариан и Юлек слушают ее с напряженным вниманием. Юлек все шире открывает глаза, а голову все сильнее склоняет набок.
        - И ты везде ездил автостопом? Да?
        - Не везде, часто и пешком приходилось. А теперь, — вдруг с отчаянием восклицает Зенек, — теперь, когда так близко, эта дурацкая история с ногой!
        Он смотрит на ногу, щупает окровавленные бинты. Не похоже, чтоб засохло, пятно совсем свежее.
        Мальчики подавлены, уныло молчат.
        И вдруг Юлек, оживившись, подсаживается к Мариану:
        - Что я придумал!
        - Ну?
        - Я поеду в Стрыков! На велосипеде! Попрошу у Гжесика. И найду его дядю, понимаешь? — заговорщическим шепотом выпаливает мальчик. — И скажу ему про Зенека.
        - Не выйдет, — обрывает брата Мариан. — Бабушка тебе не позволит.
        Лицо Юлека гаснет, уголки губ скорбно опускаются. Мариан прав.
        - Разве что… — размышляет Мариан вслух, — разве что со мной.
        - С тобой? — Глаза Юлека снова разгораются.
        - Вдвоем лучше: один будет ходить и искать, а другой посторожит велосипеды.
        - Точно! А у кого ты возьмешь велосипед?
        - У Антека Маевского. Я думаю, он даст.
        Зенек упорно смотрит в небо, как будто все это его нисколько не интересует.
        «Притворяется», — думает Мариан, который отлично заметил, как сверкнули его глаза при упоминании о поездке в Стрыков.
        - Как зовут твоего дядю? — спрашивает Мариан. Зенек отвечает равнодушно:
        - Антон Яница… — Но тут он не выдержал и быстро спрашивает: — Вы что, правда собираетесь ехать?
        - Ага. Скажем твоему дяде, чтоб он за тобой приехал. Ладно?
        - Только бы вы его нашли… Спрашивайте, где тут строители, которые мост строят!
        - Понятно, не беспокойся.
        - Ну, пошли! — срывается с места Юлек.
        - Погоди, — озабоченно останавливает его Мариан. — А где Зенек будет все это время? Нельзя же здесь, мы ведь не так скоро вернемся.
        Однако Зенек заявил, что это ничего, он потерпит. Полежит немного, а потом вернется к пруду, там под грушей густой кустарник, в нем отлично можно спрятаться. А спрятаться нужно, потому что, если его увидят с больной ногой, непременно сбежится вся деревня. Мариан подумал, что куда разумнее было бы пойти к ним домой, бабушка, конечно, не отказала бы путнику в гостеприимстве, но он уже знал, что предлагать это Зенеку бесполезно.
        - Ну ладно, — сказал он, подумав. — Мы скажем Вишенке и Уле, они принесут тебе поесть.
        - Не надо. Я не хочу. — Почему?
        - Трепаться будут.
        - Не бойся, — уверил его Юлек с жаром. — Вишенка все равно что парень, никому даже не заикнется. Могила.
        - А Уля… Этот доктор ведь ее отец.
        - А Уля во всем слушается Вишенку, — все так же убежденно доказывал Юлек, горевший желанием, чтобы у Зенека было все необходимое. — Если Вишенка ей не велит, она тоже никому не скажет.
        - Точно, — подтвердил Мариан.
        Но Зенек их не слушал и напряженно смотрел на дорогу. Мариан быстро обернулся и увидел Вишенку и Улю.
        Девочки стояли на дороге и с удивлением смотрели на них. Окровавленную повязку Зенека они не заметили, потому что он мгновенно опустил ноги и сунул их в сено.
        - Что ты здесь делаешь? — спросила Вишенка. — Мы думали, ты уже далеко!
        Юлек вскочил и, подбежав к девочкам, торопливо рассказал им, что из ноги пошла кровь (тут Уля слегка побледнела, а Зенек глубже запрятал ногу), что у Зенека в Стрыкове дядя и они с Марианом собираются туда на велосипедах.
        - А Зенек нас тут подождет, — заключил он. — Только он просит, чтобы о нем не болтать… Никому-никому, ясно?
        - Юлек и Мариан говорили, что вы не разболтаете, — буркнул Зенек. — Только что-то не верится.
        - Уж я-то, во всяком случае, не разболтаю, — сказала Вишенка. — Зачем? Это никого не касается.
        Теперь мальчики посмотрели на Улю.
        - А ты?
        - Не скажу, — тихо ответила она, не дожидаясь подсказки подруги.
        - И отцу не скажешь? Это спросил Зенек.
        - И отцу.
        Уля увидела отца только спустя два часа. После вчерашнего разговора они так и не виделись. Накануне вечером он вернулся поздно, а утром уехал, когда она еще спала. И вот теперь, проезжая мимо дома, он, как обычно, забежал на минутку и, увидев дочь, попросил ее зайти к нему.
        Уля стояла перед ним с замкнутым, упрямым лицом, заранее решившись ничего не говорить.
        - Где этот мальчик?
        Она не ответила.
        - Не знаешь?
        - Нет.
        - Уля! — резко сказал отец, чувствуя, что она солгала.
        - Что? — бросила Уля с вызовом. Ни с кем и никогда она таким тоном не говорила, только с отцом.
        - Уля… — повторил он беспомощно, даже с каким-то отчаянием. Однако быстро взял себя в руки и решительно сказал: — Дело, моя дорогая, не только в его больной ноге. Я чувствую, что там что-то очень серьезное. Это может плохо кончиться. Я мог бы ему помочь, если бы мне оказали доверие.
        Он смотрел на Улю, ожидая ответа. Но она немного постояла, уставившись в пол, а потом молча вышла из комнаты.
        Радости и огорчения
        Увы, с велосипедами получилось совсем не так, как задумали ребята. Антек Маевский, с которым Мариан познакомился прошлым летом, согласился одолжить свой велосипед, но не сейчас. «Я смогу тебе его дать только послезавтра. Сегодня мне надо съездить в Лентов к сапожнику за ботинками, а завтра мы поедем с приятелями кататься», — сказал он и никак не хотел изменить свои планы, а вдобавок потребовал десять злотых за прокат. Маленький Эдек Гжесик, на которого рассчитывал Юлек, был более бескорыстен и попросил за услугу только две китайские марки и одну израильскую, но и его велосипедом пользоваться сейчас нельзя было, потому что он потерял какой-то клапан, который отец привезет только завтра утром. Одолжить велосипеды у кого-нибудь другого не удалось.
        - Ну, и что теперь будет? — в отчаянии спрашивал Юлек, когда через некоторое время они встретились с девочками. — Что делать?
        Мариан озабоченно хмурился и молчал, но и его разбирала досада. Уля смотрела на них беспомощно. Зато Вишенка, как всегда энергичная и изобретательная, недолго думая заявила, что, конечно, это нахальство со стороны Антека требовать денег, но, в конце концов, можно сложиться и дать ему эти десять злотых; что касается марок, то у нее их нет, но, если у Юлека есть и он согласен их отдать…
        - Китайские — согласен, — прервал ее Юлек, — но израильскую? Дураков нет! Специально выменял…
        - Так или иначе, вы поедете только послезавтра, — сказала Вишенка. — Ничего не попишешь.
        - А как же Зенек? — спросил Мариан. — Не может же он просидеть двое суток в кустах под грушей.
        - А что, если привести его к нам? — предложил Юлек. — Я могу спать на полу. Или сдвинем вместе твою и мою кровати и будем спать втроем. Или на чердаке.
        - Кончай болтать! — осадил его Мариан (он частенько поступал так с младшим братом). — Зенек не согласится.
        Юлек вздохнул. К сожалению, Мариан был прав.
        - Я считаю, что он должен вернуться на остров, — объявила Вишенка.
        - Да ведь он не может ходить, — забеспокоилась Уля. — Как он пойдет, если кровь хлещет?
        - Мариан, — сказала Вишенка, — а ты не можешь отвезти его на велосипеде? На полчаса-то Аптек даст!
        - Посадить его на раму и ехать с ним я не смогу, он слишком большой, — прикинул Мариан. — Но мы с Юлеком можем поддерживать велосипед с двух сторон. Только придется провезти его задами, через деревню он не захочет.
        - Провезем! — снова оживился Юлек. — И знаете что? Построим на острове шалаш. Нельзя же, чтобы Зенек опять спал под кустом. И сделаем ему постель из веток, как у охотников. И вообще…
        - А что, можно построить, — охотно согласилась Вишенка. — Пошли, скажем Зенеку.
        Они быстро двинулись в путь, радуясь, что нашли хороший выход из трудного положения, и по дороге обсуждали, что еще нужно будет устроить на острове. С каждым шагом появлялись всё новые проекты, и они до того увлеклись, что, когда оказались под грушей, Юлек объявил Зенеку о неудаче с велосипедами так радостно, как будто это была отличная новость.
        - Подожди, я ничего не понимаю, — встревожился Зенек. — Так вы что, не поедете?
        - Конечно, поедем! Послезавтра утром. А пока перевезем тебя на остров. — Юлек объяснил, каким образом они это сделают. — И устроим тебя на острове замечательно, вот увидишь!
        - Но я спешу!
        - Ну и что? — удивилась Вишенка. — Подумаешь — полтора дня, велика важность!
        - Для кого как, — сердито буркнул Зенек.
        И снова ребята почувствовали, что он чего-то недоговаривает.
        - Так как же? — спросил Мариан, помолчав. — Если брать велосипед, то прямо сейчас, потом Антек не даст. Поедешь на остров или нет?
        - А что мне остается? Поеду.
        Это было сказано не очень любезно, однако ребята вздохнули с облегчением: положение прояснилось. Мариан пошел за велосипедом, девочки вернулись домой. С Зенеком остался Юлек. Он присел на корточки и, глядя на путешественника преданными, озабоченными глазами, раздумывал, чем бы его порадовать.
        - Купи мне хлеба, — сказал вдруг Зенек.
        - Зачем? Мы из дому принесем!
        - Я говорю, купи! — резко повторил парень. Юлек взял деньги и побежал.
        Вернувшись с хлебом, он снова уселся под грушей и проникновенно заговорил:
        - Послушай, на острове тебе будет знаешь как здорово! Мы построим шалаш. Настоящий, из веток, понимаешь? И полевую кухню. Надо только притащить еще два кирпича. Картошку будем печь, бабка нам всегда дает сколько захотим, представляешь? Мариан присмотрел на чердаке старый котелок. А то наберем консервных банок, в них тоже можно варить, верно? Спать тоже будет хорошо. Одно одеяло уже есть — это мое одеяло, бабка положила мне его на сенник под простыню, а зачем оно мне? Я его и отнес на остров.
        И второе достанем, я из-под Мариана вытащу. Будешь спать, как бог. И чай будем кипятить, верно?
        Зенек слушал не слишком внимательно и ни на одно из восклицаний Юлека не ответил, но, когда парнишка замолк, он положил ему руку на плечо.
        Так они и сидели, пока не пришел Мариан. Зенек был погружен в свои мысли, а Юлек оцепенел, боясь шелохнуться, как будто на плече его лежала не мальчишечья рука, а диковинная бабочка, готовая вспорхнуть и улететь.

* * *
        Когда Вишенка и Уля пришли на остров, все трое мальчишек были уже на полянке. Зенек сидел, привалившись спиной к сосне, на больную ногу поверх повязки была надета старая дедушкина домашняя туфля. Лицо его казалось более спокойным, видимо, он примирился с необходимостью прервать путешествие, да и нога меньше болела. Мальчики ломали ветки, а Зенек, хотя и повторял время от времени, что все это совершенно не нужно, взялся обтесывать колышки для шалаша.
        Делал он это, как заметила Вишенка, быстро и аккуратно. Когда же началось строительство, оказалось, что он один из всей компании знает, как оплетать колья лыком и как укладывать ветки на скатах шалаша, чтобы дождь стекал с них, словно с соломенной крыши, не просачиваясь внутрь. Все это вызвало у Юлека новый прилив благоговения перед гостем. Мариан и Вишенка, занятые работой, тоже все чаще с любопытством поглядывали на его ловкие пальцы.
        Уля не принимала участия в строительстве шалаша. Она шарила по всему острову в поисках хвороста и на поляну выходила лишь изредка, чтобы сложить свою добычу.
        С того момента, когда Уля привела Зенека к двери приемной и сказала ему: «Я буду на террасе, приходи, может, что-нибудь понадобится», она ни разу не заговорила с гостем.
        Ей просто трудно было это сделать. Ну как обратиться к человеку, который сначала разговаривал с тобой, как с другом, хоть и видел тебя впервые, а потом намертво об этом забыл? Уля была убеждена, что он забыл. Вероятно, все дело в том, что тогда у него был жар. С тех пор он посмотрел на нее один-единственный раз — когда спрашивал, не выдаст ли она его отцу. А до и после этого — ни разу, Уле даже казалось, что он намеренно обходит ее взглядом.
        Поэтому она предпочитала держаться подальше, чтобы не мучиться от невыносимого смущения.
        Впрочем, сегодня она вообще недолго могла оставаться на острове: пани Цыдзик уехала к зубному врачу, и Уля должна была вместо нее дежурить в приемной.
        Перед уходом она отозвала Вишенку в сторону.
        - Слушай… — нерешительно сказала она. — Я думаю, ему надо бы сменить повязку, верно?
        - Конечно, хорошо бы, — сказала Вишенка, досадуя, что не сообразила первая. — Но ведь для этого нужны марля и бинт.
        - Я принесла, — прошептала Уля, открывая сумочку, которую всегда носила с собой. — Марлю, бинт и немного мази… Отдай ему.
        - Почему это я? — удивилась Вишенка. — Сама не можешь?
        - Ну пожалуйста!..
        - Эх ты, Уля! — снисходительно засмеялась Вишенка. Впрочем, ей и раньше частенько приходилось выручать свою застенчивую подругу.
        Она вернулась на поляну и положила пакетик Зенеку на колени:
        - На, это тебе Уля принесла. Смени повязку.
        - Где она? — оглянулся парень.
        - Ее нет, ушла домой, — засмеялась Вишенка.
        Когда шалаш был почти готов, ушла домой и она. Дольше всех оставались Юлек с Марианом. Они складывали очаг, потом пекли картошку, принесенную Юлеком, кипятили воду для чая. Заварку раздобыла Вишенка.
        Домой мальчики возвращались уже в сумерках, оба измученные и все-таки довольные. Юлек с ног до головы был покрыт царапинами, пальцы слипались от смолы, но это его ничуть не огорчало.
        - Повезло этому Зенеку, верно? — заговорил он, когда мальчики вышли из зарослей на паровое поле.
        Мариан удивился:
        - Чего это ему так повезло?
        - Спит в шалаше!.. Хотел бы я поспать в шалаше! А ты?
        - И я, — подумав, согласился Мариан.
        - И вообще! — от всей души вздохнул Юлек. — Ездит куда хочет, и родители ему разрешают!
        - Откуда ты знаешь, что разрешают?
        - Я его спрашивал, ты как раз отходил за кольями… Этот дядя уже давно им не пишет, вот Зенек и сказал дома, что поедет к нему и узнает, что и как. Он решил, что разыщет его, представляешь? Он решил! — многозначительно повторил мальчик. — Тогда отец дал ему денег, и Зенек поехал.
        - Дал ему денег? — удивился Мариан. Сам не зная почему, он представлял себе все это как-то иначе.
        - Дал! — Юлек выговорил это слово с обидой: самому ему стоило огромных усилий выпросить у родителей хоть несколько злотых. — А тебя родители отпустили бы ехать автостопом?
        - Конечно, нет!
        - Вот видишь! И меня тоже. А кроме того… кого мне искать? У меня такого дяди нет… — И Юлек снова вздохнул от зависти к человеку, у которого не только есть отец, понимающий, что нужно сыну, но еще вдобавок и дядя, который был в Индии, а потом потерялся.
        - Положим, за эти две недели ему здорово пришлось намучиться, — заметил Мариан.
        - Ха! Еще бы! Зато он целых две недели ездил, ходил, бродил, где только хотел, и никто ему ничего приказать не мог. Никто за ним не следил, не командовал: вставай, умывайся, ложись, не ложись, ешь, не ешь! Представляешь, какие у него были приключения? Но ему все нипочем, он ничего не боится, совсем как взрослый.
        Все это была, конечно, детская болтовня, но Мариану вдруг показалось, что жизнь, которую он вел до сих пор и которая его вполне удовлетворяла, была удивительно неинтересной. Всегда знаешь, что будет утром, что вечером, да и посередке ничего необыкновенного не случится. А если бы даже и случилось, то неизвестно, окажется ли Мариан таким же смелым и решительным, как этот парень. «Пожалуй, нет!» — решил Мариан и почувствовал недовольство собой.
        - Но ведь Зенек… — задумчиво проговорил он, — Зенек вовсе не считает, что ему везет. Он все время как будто на кого-то злится.
        - Каждый бы разозлился, когда такая дрянь на ноге, — горячо возразил ему Юлек. — И потом, он очень торопится к своему дяде, он его очень любит. А здорово, что он на нас наткнулся, верно? Без нас бы ему каюк! — добавил он, гордясь, что принимает участие в последнем и самом драматическом приключении своего нового приятеля.
        Это соображение несколько утешило Мариана. Он перебрал в уме все, что они сделали за сегодня на острове, вспомнил о предстоящей поездке в Стрыков и почувствовал, что к нему возвращается хорошее настроение.

* * *
        На следующий день Вишенка, Уля, Мариан и Юлек пошли на остров вместе.
        Зенек встретил их не на поляне, как они ожидали, а на берегу.
        - Ты чего разгуливаешь? — крикнула Вишенка, спрыгивая с мостика на песок. — Тебе же нельзя!
        - Ничего со мной не случится.
        - Сменил повязку?
        - Ага. — Действительно из старой дедушкиной туфли выглядывал чистый бинт, завязанный не слишком умело, но крепко.
        - Кровь больше не идет?
        - Нет.
        - А мы столько всего притащили! — радостно кричал Юлек. — Мы сказали бабке, что не придем обедать. И девчонки тоже. Устроим пир! — Он был нагружен как вол: карманы оттягивали какие-то непонятные предметы, в руках — пустые консервные банки, сумка с картошкой… Мариан нес литровую бутылку с молоком, огурцы и котелок какой-то необычной формы.
        - А у меня есть черешни! — похвасталась Вишенка. Уля, как всегда, ничего не сказала, хотя и она принесла кое-что для «пира» — в сумочке у нее лежали чай, сахар и зеленая пластмассовая кружечка, подаренная когда-то тетками.
        Воспользовавшись суматохой, она присматривалась к Зенеку. Он был сегодня какой-то другой — более спокойный и чистый. Он, видимо, вымыл голову, волосы стали гладкими и блестящими, мягкая прядка красиво падала на лоб. Когда он откинул ее рукой, Уля заметила, что ногти у него тоже аккуратно вычищены.
        Боясь, что кто-нибудь заметит, какое сильное впечатление произвели на нее происшедшие с Зенеком перемены, Уля быстро отвернулась к реке. Впрочем, это было совершенно излишне, никто не обращал на нее внимания. Мариан и Юлек не отходили от Зенека, Вишенка тоже.
        «А он, оказывается, симпатичный, — с удивлением обнаружила Улина подруга. — И брови у него красивые, даже очень.»
        - Дунай плывет, — сказала Уля.
        И правда, наперерез течению неторопливо и деловито плыл пес, поглядывая в сторону Ули. Вишенка мельком взглянула на Дуная, ребята даже не обернулись. Дунай вылез из воды, старательно отряхнулся, подняв вокруг себя тучу водяной пыли, и, по своему обыкновению, скрылся в кустах, не оглянувшись даже на Улю.
        - Пошли, — позвал Юлек, которому не терпелось показать, что он принес.
        Выбежав на поляну, он стал на коленки и начал разгружать свои карманы.
        - Ты видишь? — с гордостью спрашивал он Зенека. — Видишь? Больше не придется есть картошку без соли! А это я стянул у бабушки соус. С картошкой знаешь как вкусно!
        Кроме жестянки с солью и бутылочки с соусом, которым он измазал себе карман и руки, Юлек разложил на траве три банки из-под горчицы, рассыпающуюся пачку печенья и целую гору бутербродов с маслом.
        - Шикарно, а? — снова обратился он к Зенеку, требуя, чтоб его похвалили.
        - Шикарно, — слегка улыбнулся тот. — А что это за котелок? — спросил он Мариана.
        - Это мне дедушка дал, — ответил Мариан. — Солдатский. Старый-престарый, еще с первой мировой войны.
        - Ничего, годится, — одобрил Зенек, осмотрев котелок и крышку. — А на крышке можно рыбу жарить.
        - Ты умеешь жарить рыбу? — удивился Юлек.
        - И жарить, и ловить.
        - Удочкой?
        - Ну да.
        Юлек выразительно посмотрел на Мариана и девочек. Все подумали об одном и том же, но промолчали — кому приятно признаваться, что чего-то не умеешь? Мариан взял котелок и пошел за водой, девочки, нарвав листьев лесной малины, стали раскладывать на них съестные припасы, а Юлек побежал за хворостом на растопку.
        «Полевая кухня» выглядела теперь совсем иначе, чем тогда, когда Уля поила Зенека мятой. Каждая стенка была сложена из четырех кирпичей, все щелки замазаны глиной, топка гладко выровнена. Зенек вымел оттуда вчерашнюю золу и начал укладывать принесенный Юлеком хворост в аккуратную пирамидку.
        - Слушай, — вдруг вспомнил Юлек, — это ты здесь жег костер?
        - Когда?
        - Ну, два дня назад, вечером.
        - Я. — Зенек улыбнулся, что случалось с ним редко, а затем как бы нехотя добавил: — Я вас видел… тебя и Мариана.
        - Правда? — удивился Юлек. — Значит, когда мы искали ножик, ты был на острове?
        - Был. Я сидел в кустах.
        - Что ж ты нас не окликнул?
        - Так. Не захотел.
        - Но почему? Почему? — никак не мог понять Юлек. Зенек не ответил. Вишенка тихонько засмеялась.
        - Я же говорю, Зенек очень любит таинственность, — сказала она Юлеку.
        Но Зенек, занятый костром, не принял вызова. В кустах послышался тихий щебет. Зенек поднял голову и сказал:
        - Зяблик. Ищет в траве корм.
        - Откуда ты знаешь, что зяблик? — спросила Вишенка. — Ты же его не видишь.
        - Ну и что? По голосу.
        - А если бы он не искал корм, то у него был бы другой голос? — полюбопытствовал Юлек.
        - Конечно. Вот так, с присвистом, он щебечет, только когда кормится. Сейчас мы его увидим.
        Птица затихла. Зенек выжидательно поглядывал на кусты. И вот из веток выпорхнула хорошенькая птичка с рыжим брюшком и серо-зеленой спинкой. Она опустилась на землю в нескольких шагах от ребят и пошла прыгать по траве, звонко попискивая.
        - Смотри, совсем не боится! — удивилась Вишенка.
        - Зяблик птица не пугливая, — сказал Зенек.
        - Это зяблик? — осведомился Мариан, который как раз подошел с котелком, полным воды. Он любил все знать наверняка.
        - Да, — ответил Зенек. — На вашем острове вообще много разных птиц. Я видел синиц, дикого голубя, зеленых дятлов. А зеленые дятлы очень редко встречаются.
        - Где ты их видел? — воодушевился Юлек. — Здесь, на поляне?
        - Здесь. Но только, пока мы разговариваем, они не покажутся. Лучше всего на птиц смотреть утром, когда всходит солнце.
        - Слышишь, Мариан! — горестно прошептал Юлек. — Если бы мы ночевали в шалаше, мы бы тоже увидели!
        - А что скворцы по утрам выделывают! — улыбнулся Зенек. — Я сегодня, наверно, целый час смотрел, как они купались.
        Юлек никогда не видел, как купаются скворцы. Он тихонько вздохнул, еще раз позавидовав Зенеку, — бабушка, ясное дело, никогда не разрешит ему ночевать на острове.
        Мариан, Вишенка и Уля молча рассматривали кусты и деревья, как будто надеялись, что оттуда немедленно появятся все те птицы, о которых говорил Зенек.
        Птицы не появились. Но они были, им нравилось жить здесь, и от этого остров показался ребятам еще прекраснее, еще заманчивее.

* * *
        Приготовления к «пиру» потребовали много времени и сил. Нужно было не только вскипятить воду для чая — тут-то и пошел в дело солдатский котелок, — но еще испечь картошку, а для этого, как известно, требуется много горячих углей. Поэтому членам команды пришлось основательно потрудиться, стаскивая со всего острова сучья и щепки, тем более что топливо нужно было еще и про запас, чтобы Зенек мог жечь костер вечером, когда они уйдут.
        Наконец все было готово и они приступили к еде. Уля вынула свою зеленую кружечку, Вишенка — принесенную ею чашку, мальчики получили по банке из-под горчицы, и то, что у каждого была своя отдельная посуда, придало трапезе особенно торжественный характер.
        - Бери, — сказал Юлек, подсовывая Зенеку бутерброд.
        Ему и в голову не приходило, что сначала надо предложить девочкам. Впрочем, девочки нисколько не обиделись, они, как и ребята, считали, что Зенек — гость и ему принадлежит право первенства. Им очень хотелось, чтобы Зенек как следует поел. Однако он, к общему удивлению, заявил, что не голоден, потому что съел хлеб, оставшийся с вечера. Юлек выкрикнул свое обычное «Ты с ума сошел?», и все стали его наперебой угощать. Тогда он начал есть, но выбирал самые маленькие кусочки и жевал медленно и нехотя.
        Тем временем Дунай, который недавно появился на поляне и лежал под кустом, встал, подошел поближе и замер в позе терпеливого нищего. Уля отломила кусок хлеба и бросила ему. Пес отскочил в сторону, но тут же вернулся, обнюхал хлеб и стал торопливо глотать, не сводя глаз с девочки.
        - Еще просит, — засмеялась Вишенка. Она широко размахнулась и бросила Дунаю половинку картошки.
        Пес поджал хвост и удрал в кусты.
        - Какой глупый этот Дунай! — сказал Юлек. — Вишенка ему еду дает, а он убегает.
        - Он не глупый, он умный, — ответил Зенек. — Он увидел, что Вишенка замахивается, и понял это по-своему. Точно так же поднимают руку, когда бросают камень, и собака это запомнила. Ей, видно, не раз доставалось.
        Юлек, Мариан и Вишенка, которые до сих пор почти совсем не обращали на Дуная внимания, теперь посмотрели на него с интересом.
        - А когда Уля бросила ему хлеб, он совсем не так испугался, только чуть отпрыгнул, — сказала Вишенка.
        - Это потому, что она не так сильно замахнулась. А потом, она его уже несколько раз кормила.
        - Откуда ты знаешь? — удивилась Вишенка.
        - Она мне говорила… — помолчав, ответил Зенек.
        Уля, сидевшая все это время с опущенной головой, встрепенулась и бросила на Зенека быстрый взгляд. Значит, он помнит? Почему же тогда он ни разу не заговорил с ней, не посмотрел на нее? Вот и сейчас смотрит в сторону…
        - А из рук он все-таки не возьмет, — сказал Мариан, — даже у Ули.
        - Возьмет, — ответил Зенек.
        - Откуда ты знаешь? — полюбопытствовал Юлек.
        - Нужно только терпение.
        - Уля, попробуй! — воскликнул Юлек и протянул ей кусок хлеба с маслом.
        Мариан и Вишенка тоже заинтересовались и внимательно смотрели на пса, который тем временем вернулся на прежнее место.
        - Дунай! — тихонько позвала Уля, протягивая ему хлеб.
        Дунай сделал шаг — и остановился.
        - Иди сюда, Дунай!
        Пес потянулся мордой к ее руке и даже замахал хвостом, но было видно, что ближе он не подойдет.
        - Он нас боится, — сказал Зенек. — Мы слишком близко. — И впервые после того разговора негромко обратился к девочке: — Отойди от нас немного.
        Уля встала, отошла от костра и присела на траву. Дунай попятился, не переставая, однако, следить за ее движениями.
        Зенек посоветовал Уле протянуть руку и держать неподвижно хлеб на ладони.
        - Так, хорошо, — сказал он. — Теперь позови его, только тихо, спокойно.
        - Иди сюда, Дунай, иди сюда, — ласково, не повышая голоса, повторяла Уля. — Ну иди, собачка, не бойся…
        Дунай беспомощно посмотрел на нее и несколько раз махнул своим злополучным свалявшимся хвостом, как бы извиняясь за свою недоверчивость. И все же не тронулся с места, только нервно облизнулся.
        - Не возьмет, — тихо сказала Уля, продолжая держать руку на весу. — Бросить ему?
        - Нет, — так же тихо ответил Зенек. — Вытяни руку еще немного. Но только медленно-медленно.
        Уля слегка наклонилась вперед. Ее рука на несколько сантиметров приблизилась к Дунаю. Он заметил это и вдруг, оскалив зубы, яростно кинулся к ней, как будто хотел укусить протянутую руку. Прежде чем ребята сообразили, что произошло, он, схватив кусок, отскочил в сторону, положил хлеб на землю, оглянулся, не грозит ли ему какая-нибудь опасность, и, успокоившись, начал грызть жесткую корку. Уля смотрела на него с умилением.
        - Говорил же я, что возьмет, — сказал Зенек.
        - Я думала, он Улю укусит! — взволнованно крикнула Вишенка.
        - Все зубы было видно, верно? — поражался Юлек. — Я тоже думал, что укусит.
        - Это потому, что он еще не доверяет, — объяснил Зенек. — Собака, которая не боится, берет еду. А он схватил ее, как добычу на охоте. Боялся упустить.
        - Когда он перестанет бояться, надо будет выстричь ему хвост, — сказал Мариан.
        - Для этого нужны ножницы, — заметил Зенек.
        Вишенка, которая два дня назад смеялась над Улей за то, что та не побрезговала бы возиться с собачьим хвостом, теперь немедленно заявила, что у их домохозяина есть ножницы для стрижки овец и что она могла бы их попросить у него.
        - Поможешь нам? — обратился к Зенеку Юлек.
        - Чего помогу?
        - Ну, стричь ему хвост.
        - Меня уже тут не будет… — сказал Зенек.
        Ребята приуныли. Никогда еще им не было на острове так хорошо, как сегодня. А если Зенек уйдет… Радость их была омрачена.
        Поездка на велосипедах
        Сначала Мариан и Юлек собирались отправиться в Стрыков чуть ли не на рассвете, но потом решили, что это вызвало бы ненужные подозрения у стариков. Гораздо безопасней было выйти из дому, как обычно, часов в восемь, и сделать вид, будто они просто идут на реку.
        Велосипед Антека был возвращен сразу же после переселения Зенека на остров, и Мариан мог взять его только перед самой поездкой. Такой же уговор был и у Юлека с Гжесиком.
        Мальчики встали рано и, не сговариваясь, старались образцово выполнить все установленные бабушкой утренние обязанности. Плохо вымытая шея или недостаточно чисто убранная комната могли привести к осложнениям и задержать отъезд. Существовала и иная опасность — непредвиденные поручения. Поэтому они старались поменьше попадаться бабушке на глаза. Однако хитрая бабушка заметила эти маневры и посматривала на ребят с некоторым беспокойством.
        - Что это вы такие тихонькие? — не выдержала она наконец. — Небось опять чего-нибудь натворили?
        - Мы? — Юлек смотрел на нее широко открытыми невинными глазами. — Мы ничего!
        И с облегчением подумал, как хорошо, что удалось незаметно принести домой оставленную позавчера под кустами кружку из-под молока.
        - Ну-ка, сбегай в кооператив за кофе, — сказала бабушка.
        - За кофе? — В голосе Юлека звучало такое изумление, как будто бабушка предлагала ему купить в лавке грузовую машину или рояль.
        - Там вчера было закрыто на учет, — заметил Мариан, застилая свою постель.
        - Закрыто на учет! — обрадовался Юлек.
        - Мало ли что было вчера. — Бабушка протянула Юлеку деньги. — Купишь пачку молотого кофе за злотый шестьдесят.
        - Мы больше любим молоко! — сделал последнюю попытку Юлек.
        Напрасно старался — бабушка спокойно ответила, что она больше любит кофе. Пришлось сходить.
        За завтраком Юлек пинал под столом Мариана, чтобы заставить его поторопиться, но существенного успеха не добился. Мариан любил поесть основательно. Кроме того, бабушка села рядом и объявила, что Юлек не встанет, пока не съест все бутерброды. Она сама резала хлеб и мазала его маслом, повторяя, что Юлек приехал сюда худой, как щепка, и она не желает, чтобы у дедушки с бабушкой он еще больше отощал.
        - Зато я сильный! — запротестовал Юлек, вскакивая с места и напрягая по-боксерски мускулы. — Вот пощупай, бабуленька!
        - Садись, — сказал Мариан, — и не валяй дурака.
        - Садись, — сказала и бабушка, не обращая ни малейшего внимания на бицепсы Юлека. — Сейчас подолью тебе молока.
        Но вот наконец можно затолкать табуретки коленкой под стол и, как требует бабушка, шаркнуть ножкой в благодарность за завтрак.
        - Вы на реку? — спросила бабушка, когда они уже стояли у порога.
        - Ага! — ответил Юлек.
        Мариан, сдвинув брови, бросил на него быстрый взгляд. Они поспешно захлопнули за собой дверь.
        - А что я должен был ей сказать? — оправдывался Юлек, когда они вышли на дорогу.
        Мариан молчал. Конечно, раз уж они обещали Зенеку, нужно хранить поездку в тайне. Но он не любил врать. Лучше бы бабушка не спрашивала, тогда Юлеку не пришлось бы обманывать. Ну, да что теперь делать.
        - Подумаешь, преступление — за двадцать километров на велосипеде съездить! — нарочито пренебрежительно сказал Юлек. — Никто и не заметит, что нас тут не было.
        В деревне они расстались. Мариан пошел к Антеку, вместе с которым должен был опустить седло и накачать камеру, а Юлек — к Гжесику.
        - Марки не забыл? — спросил на прощанье Мариан. Он чувствовал себя ответственным за Юлека.
        - Спрашиваешь!
        Юлек нашел Эдека около его дома, на дороге, обсаженной каштанами. Место было низкое, сырое, лужи тут долго не просыхали. Эдек с младшей сестрой Ганей копал канал между двумя лужами. Он заметил Юлека, однако работы не бросил.
        - Ну? — нетерпеливо спросил Юлек. — Я же спешу! Эдек продолжал копать.
        - Ты что, оглох? Где велосипед?
        Эдек выпрямился и молча смотрел в землю. На его бледной пухлой физиономии написана была нерешительность. — Нет… — медленно ответил он. — Не дам я…
        - Спятил? — задохнулся Юлек.
        Эдек надул губы с выражением тупого упрямства.
        - Мы же договорились!
        - Ну и что? — лениво спросил Эдек и повернулся к Гане: — Теперь давай прокопаем до лужайки, пусть вода стечет.
        - Эдек! — крикнул Юлек.
        - Чего тебе?
        - Мы договорились или нет?
        - Ну и что, что договорились? Невыгодно мне одалживать велосипед.
        - Ах ты свинья! — выкрикнул Юлек сквозь слезы и кинулся на Эдека с кулаками.
        Тот отскочил к краю дороги, Юлек догнал его, опрокинул наземь и начал дубасить изо всех сил. Ганя, испугавшись, бросилась было к дому, но тут же вернулась и, сердито нахмурив свою смешную круглую мордочку, старалась поймать Юлека за ногу. Впрочем, помощь Эдеку была не нужна. Хоть и нескладный, он был гораздо сильнее Юлека, и вскоре ему удалось схватить противника за руки. Так они и стояли — Эдек громко сопел, Юлек злобно смотрел на него.
        - Ладно, отдам тебе израильскую, — немного остыв, презрительно проговорил Юлек. — Можешь подавиться, раз ты такой.
        Эдек отпустил руки Юлека и снова уставился в землю.
        - Что, мало тебе? — еще более презрительно спросил Юлек. — Чего ты еще хочешь?
        Он готов был для пользы дела пожертвовать собой, но не собирался скрывать, что нарушение уговора считает подлостью.
        - Все равно, не дам я тебе велосипед, — сказал Эдек.
        - Почему? — крикнул Юлек.
        - Потому что… — начал Эдек и осекся.
        Юлек быстро перебрал в уме свои лучшие марки. Потом облизнул пересохшие губы и героически предложил:
        - Если хочешь… дам тебе Гватемалу…
        Эдек молчал. Юлек вдруг заметил, какое странное стало у него лицо — похоже, что ему было стыдно! Тогда Юлек уже более спокойно повторил свой вопрос:
        - Ну почему ты не хочешь мне дать?
        - А потому! — вмешалась вдруг Ганя. Она злилась на Юлека, который помешал их игре. — Потому что мама говорит, что ты его сломаешь или потеряешь. Что тогда? Ищи ветра в поле! — Она по-взрослому развела руками, показывая, какое это бессмысленное занятие — искать ветра в поле.
        Юлек повернулся к ней спиной: разговаривать с таким младенцем было ниже его достоинства.
        - Да ведь я еду с Марианом! — сказал он Эдеку, вкладывая в свои слова всю доступную ему силу убеждения. — А Мариан — он же совсем большой… Бабушка дает ему деньги, и он сам все покупает, даже в Лентове. И вообще… И он тоже будет беречь твой велосипед.
        - Все равно, мама не даст… — уныло ответил Эдек. Тут уж Юлек не знал, что сказать. Мысль, что придется отказаться от поездки в Стрыков, приводила его в отчаяние.
        - Мама говорит, что, когда берут дорогую вещь, всегда оставляют залог, — снова вмешалась Ганя.
        - Залог? — не понял Юлек. Эдек нехотя пожал плечами.
        - Ну… что-нибудь ценное… — отводя глаза, объяснил он. — На случай… если сломаешь…
        - А что у тебя есть, Юлек? Ничего у тебя нет! — злорадствовала Ганя.
        - Заткнись! — прикрикнул на сестру Эдек.
        Она замолчала, изумленная и обиженная таким оборотом дела.
        Юлек посмотрел на мальчика и дружелюбно хлопнул его по плечу.
        - Я сейчас вернусь! — крикнул он на бегу.
        Но, прежде чем скрыться за углом, он обернулся к Гане и показал ей язык.
        Спустя несколько минут он сидел на колоде для колки дров перед домом Вишенки.
        - Вишенка, — задыхаясь от быстрого бега, повторял он, — Вишенка, теперь все зависит от тебя.
        - От меня? — удивленно раскрыла Вишенка свои хорошенькие глазки. — Почему?
        Она слушала его беспорядочный рассказ об Эдеке, Гане и их маме и растерянно думала: «Что же теперь будет?»
        - У тебя ведь есть часы!
        - Ну и что? — удивилась Вишенка, не понимая, какое отношение имеют ее часы к велосипеду. — У меня есть часы, ну и что?
        - А они-то и будут залогом… Соображаешь? Дай мне их ненадолго!
        Вишенка молчала.
        - Ну? — торопил Юлек. — Ничего с ними не случится!
        - Мариан мог бы и один поехать…
        - Нельзя, мы должны вместе. Мариан будет ходить и спрашивать, а я буду стеречь велосипеды. И вообще, я первый сказал, что поеду в Стрыков. Так что не бойся и дай.
        - Вовсе я не боюсь, — поспешно ответила Вишенка и почувствовала, что говорит неправду.
        Она боялась за свои часы! Она их ужасно любила, и ей их всего два месяца, как подарили! Если с велосипедом что-нибудь случится, мама Эдека, пожалуй, и не отдаст часов…
        - Вовсе я не боюсь, — порывисто повторила она. — Но я правда думаю, что Мариан может поехать один. Он прекрасно сам справится.
        Юлек смотрел на нее, не веря собственным ушам.
        - Так ты, значит, не дашь? — спросил он срывающимся голосом. — Значит, не дашь? А я-то думал…
        И тут девочка вдруг поняла, что он рассчитывал на нее, как на настоящего друга, говорил с ней, как мужчина с мужчиной. Ему и в голову не приходило, что Вишенка может подвести в такую минуту.
        - На! — Она быстро отстегнула ремешок и протянула часы. — Только смотри не потеряй, не таскай их, куда не надо.
        - С ума сошла? — шутливо огрызнулся Юлек, моментально приходя в хорошее настроение. — Отсюда прямо к Эдеку, а потом — поехали!
        Вишенка пошла домой, но у дверей остановилась. А мама? Вдруг она заметит, что часов нет, и спросит! Если начать объяснять, обязательно придется упомянуть о Зенеке. А мама наверняка заметит, можно не сомневаться, она ведь то и дело напоминает дочери, что надо аккуратно застегивать ремешок, или спрашивает, который час, и сверяет со своими…
        В сенях на вешалке висит кофточка. Прекрасный выход из положения! Взять кофточку и перекинуть через левую руку…
        - Ну, мама, я пойду, — говорит Вишенка, входя в комнату. — Сперва к Уле, а потом на реку.
        - Ты берешь с собой кофту? Вот и хорошо, — отвечает мама. — Сегодня опять прохладно.
        - Ага… — невнятно произносит Вишенка и отворачивается.
        Ведь она взяла кофту только для того, чтоб скрыть отсутствие часов. Ей очень неловко. А надо сделать еще одно важное дело: раздобыть для Зенека какую-нибудь еду, не объясняя матери, кому она предназначается. Правда, на острове еще есть картошка, но ведь этого мало. Вчера все было очень просто — погода была отличная, мама охотно разрешила Вишенке прийти домой попозже и снабдила запасом провизии. А сегодня небо хмурится, того и гляди, пойдет дождь.
        - Мам, дай мне парочку бутербродов с колбасой, — просит Вишенка, стараясь говорить как можно непринужденнее.
        Как Вишенка и предвидела, мама протестует:
        - Нет, девочка, приходи обедать вовремя, нельзя столько сидеть у воды.
        - Конечно, приду, но после купанья знаешь как есть хочется!
        Мать ласково улыбается и, слегка прихрамывая — она недавно сломала ногу, — идет на кухню готовить дочке второй завтрак.
        Наконец Вишенка, получив в придачу к бутербродам еще огурец и несколько конфет, выбегает на улицу. Когда дома скрывают ее от стоящей на крыльце матери, она облегченно вздыхает. Все обошлось благополучно, а все-таки было неприятно…

* * *
        Как и вчера, Зенек ждал их на берегу. Едва Вишенка и Уля вынырнули из тополиной кроны, он быстро спросил:
        - Они поехали?
        - Поехали! — крикнула Вишенка. — Но Юлек чуть-чуть не остался!
        - Почему? — забеспокоился Зенек.
        Вишенка, смеясь, рассказала о волнениях из-за залога.
        - Хорошо еще, что Юлек вспомнил про мои часы, — закончила она. Теперь, рассказывая все это Зенеку, она была действительно рада, что мальчуган обратился за помощью именно к ней и что она ему не отказала.
        Зенек внимательно посмотрел на нее:
        - И тебе не страшно было отдавать?
        - Вот еще! — искренне рассмеялась девочка.
        Уле стало ужасно обидно, что у нее нет ничего ценного. Впрочем, если бы у нее и было что-нибудь, она поступила бы, конечно, так же, как Вишенка, но никто бы об этом не узнал. Она бы никому не стала рассказывать. И Уля в который раз позавидовала Вишенкиной бойкости.
        - Как твоя нога? — спросила Вишенка.
        - Лучше.
        - Думаешь, подживает?
        - Думаю, да.
        Вишенка опять рассмеялась:
        - Признайся, Зенек, наверно, у тебя за сочинения одни двойки, правда?
        - Почему?
        - По разговору видно. «Лучше — хуже», «да — нет», «пришел — ушел», «хочу — не хочу». Никакого разнообразия!
        - Я болтать не люблю.
        - Это заметно! Зенек не ответил.
        Они перешли на поляну. Из-за кустов поднялся Дунай. Он принюхался издали, не пахнет ли съестным, и снова улегся на траву.
        - Разведем костер, — решила Вишенка.
        Стали собирать хворост. Зенек, припадая на ногу, тоже принял участие в работе, хотя Вишенка и повторяла, что это лишнее, и даже Уля осмелилась сказать тихонько, что ему лучше бы посидеть, подождать. Зенек буркнул, по обыкновению: «Ничего со мной не случится», и притащил из чащи, куда никто до сих пор не заглядывал, две большие сосновые ветки, сорванные ветром. Когда Уля наполнила водой и поставила на кирпичи котелок, Зенек разжег огонь, Вишенка присела на корточки рядом с ним, Уля, как всегда, немного позади.
        Некоторое время все трое молча смотрели на огонь. Черные ветви, охваченные язычками пламени, наливались краснотой, становились прозрачными и хрупкими, потом серели и рассыпались в пепел. Порой, прежде чем окончательно рассыпаться, они неожиданно стреляли голубыми огоньками — и каждый раз это было маленькое чудо…
        - Люблю смотреть на огонь, — расхрабрившись, заметила Уля.
        - Я тоже, — подхватила Вишенка. Ей явно надоела эта тишина, она коварно посмотрела на Зенека и со смехом добавила: — Огонь такой загадочный! Совсем как Зенек.
        - Я? — отозвался тот недовольно. — Что ты выдумываешь!
        - Ничего я не выдумываю. Мы до сих пор не знаем даже, где ты живешь.
        Зенек подтянул к себе суковатую ветку и начал с треском ломать ее. Вишенка насмешливо уставилась на него, ожидая ответа.
        - Вот видишь? — фыркнула она. — И сейчас не хочешь говорить.
        - Я живу во Вроцлаве.
        - Во Вроцлаве? — изумилась Вишенка. — Это же ужасно далеко!
        - Далеко, — подтвердил он, бросая сучья в костер.
        - И ты из самого Вроцлава ехал сюда автостопом?
        - Да.
        Вишенка, так же как раньше Мариан и Юлек, позавидовала Зенеку. Родители не раз говорили, что в самостоятельное далекое путешествие отпустят ее только после окончания школы. Но признаваться в этом не хотелось, и она лишь тихонько вздохнула.
        - Я была раз во Вроцлаве, мы с папой на самолете летали. Ты летал когда-нибудь на самолете?
        - Нет.
        - А я летала, два раза! — Вишенка была в восторге, что у нее есть хоть такое преимущество перед Зенеком. — Один раз во Вроцлав, а потом в Щецин. А что делает твой отец?
        - Вода кипит, — заметила Уля.
        - Что делает твой отец? — повторила Вишенка.
        Она прекрасно поняла, что Уля считает ее поведение бестактным и нарочно хочет переменить разговор, однако отступать не собиралась. Ей-богу, это ведь глупо — вести себя так, как Зенек!
        - У моего отца авторемонтная мастерская, — буркнул парень.
        - А мой папа инженер! — похвасталась Вишенка, хотя никто ее не спрашивал. — А мама работает в проектном бюро, а сейчас у нее отпуск, и мы вместе с ней приехали в Ольшины. Она никуда со мной не ходит, потому что ей недавно сняли гипс с ноги и велели не утомляться… А знаешь что? Она на минуту задумалась. — Вот ты вчера нам про птиц сказывал, так я думала, ты в деревне живешь.
        - Я раньше часто ездил в деревню. К дедушке.
        - А теперь больше не ездишь?
        - Нет.
        - Почему?
        Зенек не ответил. Заметно было, что он уже здорово разозлился. Вишенка смекнула, что пора кончать расспросы, и объявила, что сейчас заварит чай.
        - Я принесла, — сказала Уля и достала из своей сумочки пачку чая и полукилограммовый пакет сахара.
        - Куда столько? — засмеялась Вишенка. — Нам две ложечки на заварку хватит.
        Уля и сама знала, что хватило бы двух ложечек… но в магазине столько не продают, а из дому она брать не хотела. Она не сказала об этом даже Вишенке, слишком горько было бы признаться, что у родного отца чувствуешь себя чужой. О том, чтобы взять что-либо без спросу, не могло быть и речи, а попросить еды с собой — добавочный завтрак или полдник, — одна эта мысль была ей противна. Как она вчера мучилась, когда решила взять из домашней аптечки доктора кусок марли, вату и бинт! Но тут уж ничего нельзя было поделать: от грязной повязки могло начаться заражение крови. Кроме того, успокаивала себя Уля, потом можно будет купить все это в Лентове и положить на место. К счастью, у нее было немного денег — тетки перед отъездом дали ей с собой пятьдесят злотых, чтобы не нужно было просить на каждый пустяк у отца. Теперь Уля с благодарностью вспоминала их доброту.
        - Все равно, — сказала она, подавая Вишенке пакеты, — пусть останется у нас на складе, может еще пригодиться.
        Вишенка заварила чай, разложила на бумаге бутерброды пододвинула их к Зенеку.
        - Ешь, колбаска первый сорт.
        - Я уже завтракал.
        - Чего ты там завтракал? — накинулась на него Вишенка. — Опять принимаешься за вчерашнее?
        - Завтракал, — упрямо повторил Зенек. — Юлек мне купил хлеба.
        - То хлеб, а то булка с маслом и колбасой! Бери, не то разозлюсь.
        - Возьми, — сказала Уля.
        Зенек взял наконец и начал есть маленькими кусочками, словно бы неохотно. Дунай, учуяв соблазнительный запах колбасы, встал и, как всегда, замер в ожидании. Вишенка заявила, что сегодня и она хочет попробовать покормить собаку с руки. Она старалась вести себя точно так же, как Уля: положила кусок булки на ладонь и, став на колени, долго и терпеливо манила Дуная к себе. Но он не шел. Страх был сильнее голода.
        - Ничего не выйдет. Ладно, пусть Уля ему даст, — сказала наконец Вишенка с некоторым раздражением. Не отдавая себе в этом отчета, она считала естественным, что у нее все и всегда должно получаться лучше, чем у Ули.
        К Уле Дунай подошел гораздо скорее, чем вчера, и уже не кидался на хлеб так отчаянно. Однако, когда она во время еды попыталась его погладить, он отскочил назад.
        - Рано еще гладить, — сказал Зенек. — Такие животные приручаются не сразу.
        Выпив чаю, Вишенка заявила, что ей надоело тут сидеть и что надо пойти искупаться.
        - Зенеку ведь нельзя купаться, а я не взяла купальника, — сказала Уля.
        - Эх ты, растяпа! — засмеялась Вишенка. — Ну, тогда я поплаваю одна, а вы посидите на берегу.
        Уля завернула оставшиеся бутерброды в бумагу и засунула их между ветками шалаша.
        Сквозь заросли они вышли на «пляж» — так они называли маленькую полукруглую песчаную отмель, полого спускающуюся к воде.
        Вишенка плавала, как дельфин, вода была ее стихией, и она надеялась, что Зенек это заметит. Но ей было немного досадно, что Уля не плывет рядом. Ведь тогда Зенек мог бы увидеть, как велико Вишенкино превосходство.
        Впрочем, он, видимо оценил ее подвиги, потому что смотрел на нее не отрываясь. Смотрел так, будто рядом с ним никого не было. Он ни разу не повернулся к Уле, ни разу не сказал ей ни слова.
        Когда Вишенка наконец вышла на берег и улеглась на песок, он бросил небрежно:
        - Здорово плаваешь.
        Уле стало очень грустно. Она сделала над собой усилие и сказала:
        - Вишенка плавает лучше всех в классе.
        Вишенка весело фыркнула. Похвала Зенека, подкрепленная замечанием Ули, вернуло ей хорошее настроение, испорченное было неудачей с Дунаем.
        Тучи, обложившие с утра почти все небо, разошлись, стало жарко, от нагретого солнцем песка веяло зноем. Тихо, таинственно шептала вода, омывая опустившиеся в темную глубину корни деревьев на краю «пляжа». Вишенка заслушалась этого шепота. Ей было так хорошо!
        - Какой он чудесный, наш остров! — проговорила она, поворачиваясь к Зенеку. — Правда?
        Он ничего не ответил и, прищурившись, внимательно посмотрел на небо.
        - Ты чего так смотришь?
        - Смотрю который час… Часов одиннадцать, наверно.
        - Они скоро должны вернуться. — сразу догадавшись, о чем думает, откликнулась Уля. Сегодня она чувствовала себя свободнее, чем вчера.
        Вишенка была неприятно удивлена. Так, значит, Зенек, вместо того чтобы радоваться этой красоте и теплу, все время думает о возвращении ребят? Почему это для него так важно? В ней снова проснулось любопытство.
        - Ты этого дядю очень любишь?
        - Да.
        - Он чей брат — отца или матери?
        - Матери.
        - Твоя мама работает?
        - Мама умерла. — сказал Зенек жестким, неприятным тоном, как бы пресекая всякие попытки посочувствовать ему.
        Потрясенные девочки опустили глаза. Некоторое время все трое сидели молча. Потом Уля, опасаясь, что Вишенка снова примется за свои бестактные расспросы, робко проговорила:
        - Юлек рассказывал, что твой дядя ездил не то в Китай, не то в Индию…
        - Верно, ездил! — неожиданно оживился Зенек. Лицо его смягчилось, глаза повеселели. — Даже два раза. Из Индии в Китай и обратно. Дядя Антось был во время войны в России, а оттуда попал в Индию. И там нанялся на пароход, хотя вообще он не моряк, а техник. Они хотели, чтобы он у них остался, но он не согласился.
        Уля заметила, что и Зенек говорил как никогда свободно. Впервые чувствовалось, что разговор доставляет ему удовольствие.
        - Почему они хотели, чтоб он остался? — спросила Вишенка.
        - Он уж такой, — с гордостью сказал Зенек. — Где бы он ни работал, его ни за что не хотят отпускать. Уважают его.
        - Ты нам еще не показывал компас, — вспомнила Вишенка.
        - Это мне на память, — объяснил он, доставая компас из кармана. И добавил, не дожидаясь расспросов: — Я родился вскоре после того, как дядя вернулся в Польшу. И он дал его маме — для меня.
        - Чтоб ты не потерялся, — пошутила Вишенка. Она бегло осмотрела блестящую вещицу и протянула ее Уле.
        - Дядя говорил, что я, может, стану моряком.
        - А ты хотел бы?
        - Да.
        Уля рассматривала компас благоговейно, она понимала, что для Зенека эта вещица — бесценное сокровище. У нее тоже были такие сокровища. Все молчали. Лицо Зенека светилось радостной и в то же время смущенной улыбкой, как будто человек, которого он так долго искал, уже стоит перед ним, и он, Зенек, не знает, как с ним заговорить.
        - Юлек свистит, — сказала вдруг Вишенка.
        Зенек замер.
        - Свистит, — повторила Вишенка. — Они вернулись.
        Зенек шагал быстро, с силой опираясь на свою палку, не глядя, куда ставит больную ногу, хотя каждый шаг причинял ему боль. Уля шла рядом, Вишенка выбежала было вперед, но тут же вернулась, чтобы быть вместе, — она почувствовала, что Зенек первый должен заговорить с ребятами.
        Вскоре между деревьями показались Юлек и Мариан. Они шли молча.
        - Зенек! — крикнул Юлек.
        Что-то в его голосе обеспокоило не только Зенека, но и Улю. Даже Вишенка, менее чувствительная к таким вещам, заметила, что мальчик явно не в своей тарелке — как будто он был в чем-то виноват и хотел попросить прощенья.
        Они сделали еще несколько шагов, и вдруг Зенек остановился. Ни о чем не спрашивая, он смотрел на проходивших ребят широко открытыми глазами.
        - Нету твоего дяди в Стрыкове, — сказал Мариан.
        - То есть как это нету? — запинаясь, спросил Зенек. — Как это?
        - Мы искали… — начал Мариан.
        - На стройке вы были? — стремительно прервала его Вишенка. — Там, где мост строят?
        - Конечно, были.
        - Я сам пойду в Стрыков! — крикнул Зенек, внезапно рассвирепев. — Пойду и найду! Вот увидите!
        - Слушай… — нерешительно проговорил Мариан. Не очень-то ему было приятно отнимать у Зенека последнюю надежду. — Слушай… в Стрыкове вообще никакого моста нет. Его собирались строить, но потом план изменился, и теперь там бурят какие-то скважины. Работают там пять человек, но никакого Антона Яницы они не знают.
        Зенек молча смотрел в землю. Потом, не поднимая головы, он отошел к деревьям и скрылся за большим тополем. Юлек и Вишенка рванулись было за ним.
        - Нет! — прошептала Уля. — Лучше оставить его одного.
        Не сговариваясь, они двинулись к поляне. Когда проходили через заросли, Уля замедлила шаг и отстала. Она быстро повернулась и побежала в лес, высматривая Зенека. Увидев его под сосной, Уля пошла тихо-тихо, она еще сама не знала, как поступит. Зенек стоял, опираясь на ствол, и, должно быть, не слышал ее шагов, хотя Уля была уже близко. Девочка подошла еще ближе и тут увидела лицо парня. Она замерла, сердце забилось так сильно, что казалось, этот стук может выдать ее присутствие. Минуту спустя она повернулась и тихонько, на цыпочках, ушла. Он не должен знать, что она его видела.
        - Ты куда девалась? — спросила Вишенка, увидев выходящую на поляну подругу.
        - Да так, никуда, — пробормотала Уля, с трудом шевеля дрожащими губами.
        О том, что Зенек плакал, она не сказала ни слова.
        Нападение
        Всем было ясно, что с Зенеком сейчас разговаривать бессмысленно. Но ребятам самим хотелось обсудить случившееся, и они выжидательно посматривали друг на друга.
        - Ну… — начал Мариан.
        - Пошли лучше к тополю, — прервала его Вишенка.
        Предложение было разумное. Здесь каждую минуту мог появиться Зенек, а этот разговор лучше было вести без него. Они вернулись на берег, прошли по мосткам и, взобравшись на упавшее дерево, расселись каждый на свою ветку, укрытые от всего мира густой листвой. После поляны это было самое любимое их место, здесь они проводили долгие часы.
        Юлек вскарабкался выше всех и, сидя чуть ли не над их головами, молча и со злостью пинал торчавший из ствола толстый сук.
        - Перестань, — сказал Мариан.
        - А что?
        - Соришь. Кора на голову летит, — ответила Вишенка.
        - Подумаешь! — сварливо отозвался Юлек.
        - Ты отдал часы? — спросил никогда ничего не забывавший Мариан. — Отдай, а то еще потеряешь.
        Юлек протянул Вишенке часы и снова принялся болтать ногами. Его худая, совсем еще детская мордочка, покрытая грязными подтеками, выражала глубочайшую подавленность. Вишенке стало его жалко.
        - Не огорчайся, — ласково сказала она, — вы же не виноваты, что не нашли этого дядю.
        - Ну и что? — буркнул Юлек. — Нашла чем утешить!
        С той минуты, когда решили, что они с Марианом поедут в Стрыков, Юлек жил словно в лихорадке. Подумать только: Зенек искал своего дядю Антося целых две недели, а теперь, когда настал решающий момент, именно он, Юлек, должен был его заменить! Да, конечно, вместе с Марианом, но он и сам бы все сделал, если бы это было нужно. Такой великолепный, чудесный случай можно было представить себе только в мечтах. Единственное, что огорчало Юлека, это то, что до Стрыкова так близко. Куда лучше было бы отправиться за десятки километров, ночевать в поле, и вообще преодолевать уйму всяческих трудностей. Но все равно, разве это пустяки, когда ты совершенно неожиданно заявляешься к взрослому незнакомому человеку, который вдобавок побывал в Индии, и говоришь ему: «Здравствуйте, мы от Зенека. Зенек у нас. У него болит нога, но это ничего, мы о нем заботимся. Вы должны к нему поехать, а попасть туда очень трудно, это необитаемый остров. Но я вам все покажу…»
        Юлек очень ясно представлял себе, как удивится и обрадуется дядя Антось (так его Юлек называл про себя, уже почти считая себя племянником) и как начнет расспрашивать о Зенеке. А потом они с Марианом вернутся. Примчатся на остров и еще издали крикнут Зенеку: «Нашли! Дядя Антось сегодня (или лучше завтра, а то слишком быстро) к тебе приедет!» И тогда Зенек не только Мариана, но и Юлека, хоть он намного моложе Зенека, назовет своим товарищем. И пригласит их в Стрыков, и они будут встречаться, и завяжется между ними большая, замечательная дружба, дружба на всю жизнь…
        И всего этого не было. Было только молчание Зенека и его лицо, в котором было что-то такое, что Юлеку стало не по себе.
        - А по-моему, зря Зенек так из-за этого переживает, — сказал Мариан. Ему и раньше казалось, что Зенек перебарщивает, и теперь он тоже не мог отделаться от этого чувства.
        А кроме того… Мариану, разумеется, и в голову не приходило требовать благодарности, но все-таки… Ведь они с Юлеком немало сделали, чтобы помочь гостю, потратили деньги, сгоняли двадцать километров — и после всего этого челочек поворачивается к тебе спиной и удаляется, не сказав ни слова!
        - Да, вел он себя действительно странно, — задумчиво проговорила Вишенка. — А может, он знаете почему так? Он ведь решил этого дядю отыскать и дома всем пообещал, а теперь вроде бы оказался в дураках…
        - Вот именно! — подхватил Юлек. — Целых три недели искать человека и найти фигу с маслом! Я бы тоже бесился не знаю как.
        Уля, погруженная в свои мысли, не принимала участия в разговоре. Нет, не злость и не раздражение были на лице Зенека, когда ребята объявили ему печальную новость. Почему он так побледнел, почему в глазах его появился страх? Нет, это была не злость, а что-то другое, гораздо хуже…
        - Он не выполнил своего решения, потому что ему помещали высшие силы, — поучительно сказал Мариан, обращаясь к Вишенке. — Если бы строительство моста в Стрыкове не было исключено из плана, все было бы иначе. Так что его ни в чем нельзя упрекнуть.
        На Юлека «высшие силы» произвели некоторое впечатление, и на этот раз он промолчал.
        - Ну ладно, — сказала Вишенка. — Теперь главное — что ему делать дальше.
        - Как — что? Вернуться домой, и все, — не задумываясь ответил Мариан. — Конечно, когда нога заживет.
        - Но пока он побудет на острове, правда? — взволновался Юлек. — Я хочу, чтоб он остался!
        - Конечно, он должен остаться, — немедленно поддержала его Вишенка.
        - Ведь на острове так здорово!
        Ни Вишенка, ни Уля, ни Мариан не ответили. Они согласны были с Юлеком — на острове действительно здорово, но вот что думает на этот счет Зенек? Как-то не было у них полной уверенности…
        Я сбегаю за ним, ладно? — спросил Юлек, вновь загоревшись жаждой деятельности. — Скажу ему, чтоб он не огорчался. Мы его оставляем здесь, и всё!
        - Все пойдем, — решила Вишенка.

* * *
        Они нашли Зенека на поляне.
        Он лежал на животе, уткнувшись лицом в скрещенные руки. Им показалось скачала, что он спит, но, когда они подошли, он поднял голову.
        - Слушай… — начал Юлек.
        Зенек смотрел в землю, машинально вертя в пальцах травинку. Лицо у него было скучное и равнодушное, он словно и не слышал Юлека.
        - Слушай… — повторил Юлек и замолчал, обескураженный этим равнодушием.
        Однако он поборол себя и заговорил быстро-быстро, с горячим убеждением. Все будет хорошо. Зенек не нашел дядю только из-за высших сил. И он может жить на острове, пока не заживет нога, и вообще, сколько пожелает. Сюда никто не ходит. А с едой они всё устроят, и вообще. И приручат Дуная. И Зенеку совсем не будет скучно, они ведь будут приходить каждый день… А если Зенек захочет, они принесут на остров книжки. У Юлека есть «Приключения Виннету», а у Мариана книжка про один корабль, и вообще будет замечательно, вот увидишь…
        Зенек выслушал все это с полным безразличием, по-прежнему играя травинкой. Потом лег навзничь и уставился в небо. Можно было подумать, что во всем мире его интересует только белое облачко, плывущее по голубому небу.
        Ребята переглянулись и беспомощно опустили руки. Мариан забыл о черной неблагодарности Зенека, это были пустяки. Теперь он хотел одного — вывести парня из этого невыносимого оцепенения. Но как найти нужные слова?
        А Уля? Уля тоже не могла найти нужных слов. Может быть, если бы она была с ним одна… но так…
        Меньше всех раздумывала Вишенка.
        - Зенек, чего ты так огорчаешься? — мягко сказала она. — Не стоит! Ну что делать — не нашел ты дядю… зато на машинах покатался досыта! Побудешь немного с нами, а потом с шиком вернешься домой! И ничего страшного не случилось.
        - А я вовсе и не говорил, что случилось, — угрюмо отозвался Зенек. — Разве я что говорил?
        - Зенек! — воскликнул вдруг Юлек с сияющей физиономией, как будто нашел выход из всех затруднений. — Знаешь что? Дедушка сделает мне удочку! Будем рыбу ловить!
        Зенек не ответил, и опять ребята не знали, слышал ли он Юлека или нет.
        Мариану надоело. Теперь, как видно, все равно ни до чего путного с Зенеком не договоришься, а меж тем давно пора домой. Он кивнул Юлеку.
        - Сейчас, — тихо ответил Юлек. Он решил дать Зенеку еще одно доказательство своей преданности. — Хочешь, — обратился он к нему, — я куплю тебе хлеба и после обеда принесу? Дай только денег.
        Зенек сел, бросил на мальчугана неуверенный, встревоженный взгляд, посмотрел на Мариана, на девочек. «Прямо как загнанный зверь», — подумала Уля. Ей вдруг пришло в голову, что у Зенека нет денег и он стыдится в этом признаться. Но нет — он сунул руку в карман и подал Юлеку злотый:
        - Купи четверть буханки.

* * *
        Прошло несколько дней. Зенек жил на острове, ребята ежедневно навещали его и проводили на острове долгие часы.
        Каждый раз они приносили ему поесть. Надо сказать, что доставать провизию становилось все труднее. Уля по-прежнему, в тайне от всех, покупала что могла в кооперативной лавке, но денег оставалось все меньше, и девочка со страхом видела, что скоро они кончатся, Мальчишкам тоже приходилось туго. Особенно тяжко было клянчить добавочные порции Мариану, не привыкшему хитрить. Юлек чрезмерной щепетильностью не страдал и легкое плутовство не считал за большой грех. Но беда в том, что бабушка, которая поначалу так охотно снабжала их картошкой, стала отказывать, когда они начали просить каждый день.
        Проще всего было Вишенке: ей разрешалось есть и брать с собой сколько угодно, мать знала, что дочка любит угощать приятелей, и никогда ее за это не бранила. Да… но раньше всегда можно было маме рассказать, куда идешь, с кем, кому больше всего по вкусу булочки, а кому конфеты или фрукты. А теперь каждый такой вопрос ставил Вишенку в трудное положение, и, уклоняясь от этих вопросов, она часто бывала с матерью груба и неласкова.
        Это было на нее не похоже. Мать сначала смотрела на нее с удивлением, потом упрекнула за невежливость, а когда это не подействовало, стала внимательно следить за поведением дочери. Вишенку это раздражало, и она старалась как можно меньше бывать дома. Еду для Зенека, боясь зорких глаз матери, она выносила украдкой. А много ли так вынесешь!
        Впрочем, Зенек никогда ничего не требовал, а когда приносили, по-прежнему не благодарил. Разговаривал он вообще мало, больше молчал. Если день был теплый и солнечный, ребята заставали его на «пляже», если пасмурный и прохладный — в шалаше или где-нибудь поблизости. Иногда он читал, но чаще лежал без дела, с застывшим лицом, только хмурил свои густые брови. Надежда, засветившаяся в его глазах, когда ждал возвращения ребят из Стрыкова, бесследно исчезла.
        Единственное, чем он занимался с очевидным удовольствием, это приручение Дуная. Когда пес появлялся на острове, Зенек сразу оживлялся. Уля приносила для Дуная хлебные корки, Юлек выкрадывал из корыта с кормом, который бабушка готовила для поросенка, две-три вареные в мундире картофелины, Вишенка собирала кости и обрезки сыра. Все это они использовали для «опытов по приручению диких зверей».
        К удовольствию Мариана и Вишенки, к тайной радости Ули и к шумному восторгу Юлека, Дунай делал явные успехи. Через несколько дней он позволил Уле погладить себя и брал еду уже не только у нее, но и у Зенека, а потом и у Вишенки и Мариана. Дольше всех бился с ним Юлек — у него не хватало терпения сидеть неподвижно, и он все время нечаянно спугивал пса. Но в конце концов и ему удалось завоевать доверие Дуная.
        Когда Юлек выпросил у деда удочку, вторым занятием Зенека стала рыбная ловля. К сожалению, рыбы в Млынувке было мало, и лишь изредка случалось поймать что-нибудь покрупнее плотвички.
        Однажды под вечер, когда ребята собирались домой, Юлек, как обычно, напомнил Зенеку про «деньги на хлеб». Зенек помолчал, а потом неохотно ответил:
        - Не нужно. Я сам куплю.
        - Сам? — удивился Юлек.
        Вишенке и Мариану это тоже показалось странным. Уля снова с тревогой подумала, что у Зенека, наверно, нет денег. А они с каждым днем приносят все меньше еды!
        - А почему бы нет? — небрежно бросил Зенек. — Нога у меня уже не болит.
        Они и сами видели, что парень двигается почти свободно. Удивило их другое: почему это он ни с того ни с сего решил показаться в деревне? Он, который до сих пор так избегал людей!
        - Да ведь тебя все увидят! — воскликнул Юлек. — И доктор может тебя увидеть.
        Зенек пожал плечами:
        - Как будто на ваших Ольшинах свет клином сошелся! На Варшавском шоссе, возле госсельхоза, тоже есть магазин.
        - Верно, есть, — вспомнил Мариан, редко бывавший в той стороне. — Но туда километра три ходу.
        - У меня времени много, — невесело улыбнулся Зенек. — Могу и прогуляться.
        Мариан посмотрел на него и, как всегда в затруднительных случаях, поднял брови. Он уже давно решил кое о чем спросить Зенека, но все как-то не мог собраться с духом. Теперь, пожалуй, был подходящий момент.
        - Вот что… — нерешительно начал он, — ты вообще мог бы больше не прятаться. Раз нога у тебя не болит, то никто тебя в больницу не заберет, правда?
        - Язык чешется, а? — помолчав, насмешливо спросил Зенек. — Удержаться не можешь?
        - Вовсе не в этом дело, — с достоинством ответил Мариан. — Просто я считаю, что было бы гораздо лучше, если бы мы могли о тебе рассказать.
        - Кому? — резко спросил Зенек.
        - Да хоть бабушке с дедушкой…
        - Почему же это лучше?
        Мариан не нашелся, что ответить. Не мог же он признаться Зенеку, что хранить тайну с каждым днем становится все труднее и противно все время прибегать к уловкам и отговоркам.
        - Погоди немного… — криво усмехнулся Зенек, — не бойся… я скоро уйду.
        - Зенек, не говори так! — крикнул Юлек. — Я не хочу!
        - Что за глупости, — сердито сказала Вишенка. — Сиди себе на острове, пока не надоест.
        Уля молча смотрела на парня большими глазами. Хотя он по-прежнему ее как будто совсем не замечал, хотя разговаривал он только с Юлеком и Вишенкой, ей вдруг стало страшно при мысли, что его тут не будет.
        - Мариан! — страстно молил Юлек. — Скажи ему, чтоб он остался. Скажи, слышишь?
        - Да разве я хочу, чтобы он уходил? — ответил Мариан, пожимая плечами. — Не об этом речь!
        Но Зенек больше ничего не сказал, и все поняли, что тайна по-прежнему остается тайной.

* * *
        Уля поджидала мальчишек в рощице за деревней, чтобы вместе пойти на остров. Вишенка должна была присоединиться к ним попозже: мама велела ей написать наконец отцу письмо, которое откладывалось со дня на день.
        Мариан и Юлек не появлялись, зато из кустов вынырнул Дунай. Теперь он был не такой пугливый и, подойдя к Уле, ждал, чтобы она его погладила. Да, он теперь позволял себя гладить! И, как видно, ему это даже нравилось, потому что на прикосновение дружеской руки он отвечал спокойным, мерным помахиванием хвоста. Потом он побежал вперед, и Уля подумала: надо сказать Вишенке, пусть принесет ножницы — Дунай, пожалуй, уже даст выстричь себе хвост.
        Ей надоело стоять одной, и она решила не ждать, ребята догонят ее по дороге.
        Она пошла по полевой дорожке вслед за Дунаем. В том месте, где тропинка сворачивала к парам, она вдруг остановилась. Ей послышались какие-то голоса. Это было странно, до сих пор они никого тут не встречали. Уля не любила незнакомых людей, а мысль, что ее кто-нибудь остановит и заговорит с ней, приводила ее в ужас. Она оглянулась. Мариана и Юлека не видно. Тем временем голоса приближались, слышался смех, веселые возгласы. Уля отступила, готовая обратиться в бегство, и вдруг услышала отчаянный собачий визг.
        - Дунай! — испуганно крикнула Уля.
        Его нигде не было. Она бросилась вперед, выбежала на край поля, где кончалась рожь, и остолбенела. У большого дуба, недалеко от речных зарослей, стояли два подростка. Один из них, высокий и плечистый, держал в руке камень. Он целился в Дуная, который улепетывал, поджав хвост. Бросок — Дунай снова завизжал, споткнулся, вскочил и помчался дальше. Второй парень, краснощекий белобрысый толстяк, громко засмеялся:
        - Ай да Виктор, вот это меткость!
        - Я, брат, в воробья на дереве попасть могу, — похвастался высокий и снова нагнулся за камнем.
        Уля стояла неподвижно, не в силах двинуться с места. Дунай скрылся за небольшим пригорком, но подростки ждали, когда он появится снова.
        - Вон он! — торжествующе крикнул белобрысый, заметив Дуная между кустами можжевельника. — Бей, Виктор!
        - Ну, теперь мы его прикончим, — ответил тот. — Смотри хорошенько.
        Намереваясь показать высший класс метания, он вытянул вперед левую руку, намечая цель, а правую еще резче, чем в первый раз, закинул назад. Уля съежилась, как будто камень вот-вот должен был угодить в нее, и вдруг Виктор упал лицом в песок. Это Зенек, выскочив из зарослей, обрушился на него сзади, опрокинул и прижал коленями к земле. Но мучитель Дуная, ошеломленный внезапным нападением и потерей равновесия, растерялся лишь на мгновение. Он приподнялся на руках, повернулся и сгреб Зенека в охапку. Ожесточенно вцепившись друг в друга, они покатились по земле. То один, то другой попеременно оказывался наверху. Виктор был сильнее, но Зенек проворнее, и победа, вероятно, досталась бы ему, если бы у Виктора не было товарища.
        Белобрысый довольно долго смотрел на дерущихся с тупым удивлением, не понимая, откуда взялся неожиданный противник. Потом, опомнившись, спокойно выждал, пока Зенек окажется наверху, и ударил его по голове. Уля вскрикнула, белобрысый обернулся к ней, и в этот самый миг Зенек, высвободившись из объятий Виктора, рванул белобрысого за ногу. От неожиданности парень растянулся во весь рост.
        Он вскочил с перекошенным от злости лицом, наклонился над дерущимися и мстительно наступил ногой на руку Зенека.
        - Пусти! — крикнула Уля, забыв о своем страхе, и, бросившись к нему, схватила его за рукав.
        Одним движением плеча он отпихнул ее в сторону. Уля упала, а когда поднялась, то увидела, что по полю бегут Мариан и Юлек.
        Юлек примчался первый и, на лету оценив обстановку, подскочил к белобрысому. Недостаток сил возмещался у Юлека яростью — он больно лягал противника в лодыжки, его маленькие кулаки молотили так быстро, что толстый увалень не мог их поймать. В конце концов он сделал шаг назад и высвободил руку Зенека.
        - Держи его! — крикнул Юлек подоспевшему Мариану и кинулся к Зенеку, который, казалось, начал ослабевать.
        Виктор навалился на него и прижимал его руки к земле. Юлек обеими руками схватил Виктора за ворот и изо всей силы потянул к себе. Тот, задыхаясь, приподнялся и замахнулся назад, стараясь спихнуть мальчишку со спины. Этого было достаточно, Зенек изловчился и оказался наверху. Юлек упал, но тут же вскочил и прижал коленями и обеими руками левую руку Виктора. Тот лежал ничком на земле, а правую его руку, вывернув назад, крепко держал Зенек. Виктор был побежден. И его белобрысый приятель тоже.
        Мариан не любил вступать в драку, но, если выхода не было, дрался ожесточенно и смело. Противнику этой смелости не хватало, он боялся ударов, а заметив, что его товарищ проигрывает бой, вообще перестал отбиваться и отступил, презрительной миной всячески стараясь показать, что считает все это ерундой.
        - Хватит с тебя? — спросил Зенек Виктора. Тот молчал.
        - Хватит или еще всыпать?.. Ну?
        - Пусти!
        Зенек отпустил руку Виктора и встал. Лицо его было измазано землей и потом. Виктор медленно поднялся. Мариан, красный от натуги, но уже спокойный, стоял в стороне. Юлек гордо скрестил на груди свои худые ручонки.
        - Пошли, — бросил им Зенек. Ребята двинулись к острову.
        - Эй ты, бродяжка, я с тобой еще посчитаюсь! — крикнул Виктор, когда они отошли на несколько шагов.
        - Почему это он бродяжка? — огрызнулся Юлек.
        - Не разговаривай с этими свиньями! — резко приказал Зенек.
        Юлек пробормотал что-то для Виктора очень нелестное, но больше уже не оборачивался. Через несколько минут Мариан спросил, где Уля.
        - Наверно, ищет Дуная. Эти гады бросали в него камнями.
        Тут уж Юлек не выдержал.
        - Свиньи! — завопил он вслед уходящим. Он чуть не плакал от ярости. — Свиньи! Идиоты! Подлюки!
        Мариан чувствовал, что тоже вот-вот выйдет из себя. Сжав зубы, он потянул Юлека за собой:
        - Идем, надо поискать собаку.
        Они пошли по незасеянному полю, заглядывая в кусты можжевельника и вереска, и вдруг наткнулись на Улю. Она стояла на коленях.
        - Ты что ж не отвечаешь? — обрушился на нее Юлек. — Мы ищем, ищем, а ты… — Тут он заметил, что лицо Ули мокрое от слез. На земле, у ее колен, лежал Дунай.
        - Мертвый? — спросил Зенек.
        - Нет, — прошептала девочка, — но…
        Пес лежал на боку, какой-то странно плоский, из его рассеченного уха текла кровь, задняя лапа тоже была окровавлена. Когда ребята склонились над ним, он попытался встать.
        - Не бойся, — повторяла Уля, гладя его, — не бойся.
        Но пес смотрел на них с опаской. Видно было, что, если б только у него хватило сил, он вскочил бы и убежал.
        - Почему он нас боится? — сдавленным голосом спросил Юлек. — Ведь раньше уже не боялся!
        Никто ему не ответил. Зенек велел мальчикам отодвинуться, присел на корточки и ощупал голову и спину раненого животного.
        - Ну что? — выдохнул Юлек. — Что?
        - Не знаю… Позвоночник вроде не перебит, — пробормотал Зенек. Он подложил под пса обе ладони и поднял его. — Возьмем его на остров, здесь оставлять нельзя.
        Шли медленно, осторожно. Юлек бежал впереди, выискивая самые удобные проходы между кустами. Когда перешли мостик, Мариан спросил:
        - Куда ты его положишь?
        - В шалаш. Юлек, расстели поровнее одеяло. Мальчуган кинулся напрямик через кусты, а Зенек боком пошел по тропинке, стараясь, чтобы свисающие ветви не задевали собаку.
        - Готово! — крикнул Юлек, вылезая из шалаша.
        Зенек, осторожно став на колени, забрался внутрь и уложил Дуная на подстилку. Собака, почувствовав, что ее больше не держат, испуганно припала к земле.
        - Давайте оставим его в покое, — сказал Зенек. — Пусть полежит.
        Ребята отошли к орешнику, где стояла заплаканная Уля.
        - Он ведь не умрет, правда? Не умрет? — беспрерывно повторял Юлек. И вдруг крикнул совсем по-детски: — Я не хочу!
        - Выкарабкается, я думаю, — ответил Зенек. — Ему по голове попало, поэтому он такой, вроде бы очумелый. Надо бы ему попить дать.
        - Я отнесу! — рванулся мальчуган.
        - Нет, лучше пусть Уля: он Ули не так боится.
        Уля пошла за водой, а тем временем на поляне неожиданно появилась Вишенка.
        - Что тут было? — спросила она, глядя на мальчиков. — Вы что, дрались?
        - Дрались, — подтвердил Юлек. — С ребятами дрались. Он рассказал Вишенке, что произошло. С каждым его словом Вишенкины глаза все ярче разгорались от возбуждения.
        - Я его знаю, этого Виктора, и толстого тоже, его Владеком зовут, — вставил Мариан, когда Юлек кончил свой рассказ. — Они оба из Ольшин.
        - Попомнят они нас! — сказал в заключение Юлек.
        - Эх, я бы им тоже всыпала! — крикнула Вишенка. Поступок Виктора потряс ее своей подлостью, а смелость Зенека привела в восторг. Один пошел против двоих здоровых ребят! Ужасно жалко, что ей не пришлось участвовать в сражении, она бы тоже показала, что не боится опасности!
        Вернулась с водой Уля. Подошла к шалашу, присела на корточки, чтобы влезть внутрь, и вдруг встала. Лицо у нее было испуганное.
        - Что случилось? — спросила Вишенка.
        - Дуная нету!
        - Как так нету? — крикнул Юлек.
        - Ушел…
        Ребята побежали к шалашу, торопливо осмотрели его со всех сторон. Сзади ветки были слегка оттопырены. Там, видимо, и прополз Дунай.
        - Ушел, значит… — проговорил Зенек; похоже было, что он ожидал этого. — Очухался немного и ушел.
        - Но почему же? Почему? — спрашивал Юлек. — Ему нельзя сейчас ходить, он должен лежать!
        - В него камнями швыряли, вот он и испугался, — угрюмо объяснил Зенек. — Когда запуганный пес занеможет, он прячется от людей.
        - Да ведь не мы швыряли камни! — воскликнул Юлек, возмущенный такой несправедливостью. — Мы же с ним хорошо обращались!
        - А он вернется? — спросила Зенека Вишенка.
        - Может, вернется, а может, снова одичает.
        Помолчали.
        Потом им вдруг пришло в голову, что у собаки не хватит сил переплыть реку, и они побежали к реке. Они как раз подходили к мостику, когда Дунай вылезал из воды на противоположный берег.
        - Дунай! — позвала Уля. — Дунай!
        Пес даже не оглянулся. Прихрамывая, спотыкаясь, волоча брюхо по земле, он убегал все дальше и дальше.
        И Уля с горечью подумала, что животное, обиженное злыми людьми, потеряло доверие и к добрым.
        Неожиданность
        Впереди шел Мариан — он один знал дорогу от берега Млынувки к Варшавскому шоссе. Они только что побывали на острове и впервые с тех пор, как Зенек стал его постоянным обитателем, не нашли его на месте. Это их поразило — они уже так привыкли, что он всегда здесь и всегда их ждет!
        Уля высказала предположение, что он пошел искать Дуная.
        - Не может этого быть! — возразила Вишенка. — Никто ведь не знает, где прячется Дунай. Так как же его искать?
        - А может, сам Зенек спрятался? — воскликнул Юлек.
        - Вряд ли, — сказал Мариан. Он был уверен, что Зенек не станет выкидывать такие детские штучки. — Ну-ка, свистни. Может, он где-нибудь в чаще или на пляже и не слышал нас.
        Юлек дважды просвистал условленный мотив, потом они с Вишенкой обежали кругом весь остров — никого.
        Уля заглянула в шалаш — там ничего не изменилось: под потолком висели котелок и консервная банка, на сплетенной Юлеком «полочке» лежала книжка, рядом стояла коробка из-под крупы, в ней немного сахару и чай в бумажном пакетике.
        - И даже никому не сказал, что куда-то собирается, — обиделась Вишенка. — Мог бы сказать.
        - Мог, да не захотел. Зенек не обязан ни перед кем отчитываться, — гордо заявил Юлек. И, стремясь подчеркнуть огромную разницу между Зенеком и остальными ребятами, воинственно прибавил: — Перед кем ему отчитываться? Он самый старший и самый смелый.
        - А ведь он и вчера уходил с острова, никому не сказавшись, — напомнил Мариан. — Дрался-то он с Виктором и Владеком где? Около дуба!
        - А он ко мне сегодня приставал, — Юлек пренебрежительно оттопырил губу, — когда я утром в магазин бегал.
        - Виктор? — спросили одновременно Вишенка и Уля, а Мариан посмотрел на мальчика с беспокойством.
        - Ну да, Виктор!
        - Лучше бы ты с ним не связывался, — резко сказал Мариан.
        - А я связываюсь? — Юлек пожал плечами с выражением сокрушительного презрения к Виктору. — Он первый со мной заговорил. Сказал, будто бы он уже видел Зенека. В Лентове на ярмарке. И будто бы за Зенеком гнался милиционер. Вот болван-то!
        - Приснилось ему, что ли! — возмутилась Вишенка.
        - Идиот! — буркнул Мариан.
        - И спрашивал меня, где Зенек живет, — продолжал Юлек. — Думал, дурак, что я ему скажу.
        - Это он ищет Зенека, чтобы отомстить, — встревожилась Уля.
        - А между прочим, нам надо теперь следить, когда идем на остров, нет ли кого поблизости, — сказала Вишенка. — Не хватает еще, чтобы они сюда за нами приперлись!
        Мариан был с ней согласен. Но Юлек рассудил беззаботно:
        - Все равно Зенек так и так надает Виктору, если захочет. И любому надает. — Поразмыслив, он прибавил, гордо выпятив свою худенькую грудь: — Да, но если на него нападут, ну, скажем, трое, тогда ему без нас не справиться. И поэтому мы с Марианом должны всегда ходить с ним. Куда он, туда и мы.
        - А мне прикажете сидеть и вас дожидаться? — спросила Вишенка, которая никак не могла утешиться, что накануне не участвовала в драке, — И не подумаю!
        - Слушайте! — догадался вдруг Юлек. — Я знаю, куда Зенек пошел! В лавку на шоссе — за хлебом!
        Это было вполне вероятно, и ребята удивились, как им это раньше не пришло в голову. Юлек заявил, что раз так, то не остается ничего иного, как тоже пойти туда, во всяком случае ему и Мариану, потому что девочки… Тут Юлек состроил гримасу, давая понять, что присутствие девочек в этом походе нежелательно. Когда человек моложе всех, он так боится упустить малейшую возможность продемонстрировать свое превосходство! А Юлек, что ни говори, сражался против Виктора плечом к плечу с Зенеком и считал, что это ставит его выше даже Вишенки, не говоря об Уле. К сожалению, Мариан не разделял его взглядов и сухо посоветовал брату не валять дурака. Впрочем, Вишенка и не подумала обижаться — напротив, она готова была немедленно отправиться в путь, тем более что погода стояла прохладная, собирался дождь и купаться ей вовсе не хотелось. Что касается Ули, то ее мнения, конечно, не спрашивали: и так было известно, что она пойдет с подругой.
        - Ну, чего ж мы стоим? — спросила Вишенка. — Сложим в шалаш что кто принес, и пошли.
        Они спрятали в шалаше припасы. Припасов было совсем немного. «Как для маленького ребенка», — подумала Уля.
        Они гуськом пробрались по тропинке вдоль реки и вышли на широкую, обсаженную вербами проселочную дорогу. Хмурое небо низко нависло над землей, несколько раз начинал моросить мелкий противный дождик. Но это никого не огорчало; наоборот, путешествие в такую погоду приобретало вкус приключения, и грустное вчерашнее событие постепенно улетучивалось из памяти. Всех волновало сознание, что они вступают в незнакомые места и каждый шаг уводит их все дальше от дома. Юлек, быстро примирившись с присутствием девочек, пришел в отличное настроение и стал насвистывать разные песенки.
        Через некоторое время, миновав небольшой сосновый лесок, они очутились на шоссе. За леском начиналась открытая местность, вся в пологих холмах. Влажная полоса асфальта, отражавшая серое небо, то мягко спускалась, то, пробежав через каменный мост, снова поднималась вверх. Наша четверка огляделась вокруг. Приятно было смотреть на сады и дома, на широкие волнистые поля, на далекие незнакомые села. Шоссе, убегающее за горизонт, манило их в дальний путь, в неведомые края.
        - Здорово! — сказал Юлек.
        Остальные тоже чувствовали, что здорово. Они шли молча, широким, слаженным шагом, и им было радостно.
        - А далеко еще до этой лавки? — спросил Юлек у Мариана.
        - Я бы пошла хоть на край света! — немедленно отозвалась Вишенка.
        - Километра полтора. Лавка стоит на горке, — ответил Мариан. — А что?
        - Давайте выпьем там лимонаду!
        Юлек очень любил лимонад, но сейчас дело было не только в его пристрастии к этому напитку. Ему хотелось отметить чем-то особенным такое замечательное путешествие. Мариан, Вишенка и Уля сразу это поняли.
        - Можно, — сказала Вишенка.
        Мариан, вместо того чтобы, как обычно, поиздеваться над Юлеком, который последний грош готов потратить на конфеты и лимонад, спросил нехотя:
        - А деньги у тебя есть? У меня нету.
        - Два злотых! — Юлек подкинул монетку.
        У Вишенки было столько же, у Ули ничего. Решили, что этого хватит, а если они встретят по пути Зенека, то он вернется с ними в лавку.
        Машин на шоссе было немного. Проехало с грохотом несколько грузовиков, бесшумно промчалось десятка два легковых машин, каждую из них они внимательно осмотрели, потом протащился облупленный, громыхающий междугородный автобус. Они шли к мосту и толковали, как здорово будет посмотреть на реку сверху, из-за перил. Вдруг в воздухе что-то сверкнуло, и на телеграфном проводе уселась большая голубая птица. Ребята замерли — птица была такая чудесная, она вся так и переливалась голубизной, словно драгоценный камень.
        - Кто это? — прошептал Юлек.
        - Не знаю, — тоже шепотом ответил Мариан.
        - Зенек сказал бы, — заметила Вишенка.
        - Да уж наверно! — откликнулся Юлек.
        Птица поднялась в воздух, пролетела немного над шоссе, а потом свернула к живой изгороди. Ее фантастическое оперение голубым огнем заиграло на фоне темной зелени.
        - Может, у нее тут гнездо? — с надеждой спросил мальчуган. — Давайте поищем!
        - Давайте! — моментально согласилась Вишенка.
        Ребята сошли с шоссе и стали тихонько красться по мягкой траве вдоль живой изгороди, напряженно высматривая, не покажется ли птица снова.
        В кустах что-то зашуршало. Они остановились затаив дыхание. Треснула сухая ветка, другая, третья, кто-то заворочался, как будто большой зверь продирался сквозь чащу, и вдруг из-под живой изгороди, у самой земли, показались вытянутые руки, а потом лохматая мальчишеская голова. Руки держали яблоки. Мальчик выполз из-под изгороди и вскочил на ноги. Это был Зенек.
        Четыре пары глаз впились в него. Он стоял, не шевелясь, одни только руки с яблоками незаметно уходили назад, пока совсем не скрылись за спиной. На щеках у него выступили красные пятна, поползли на лоб, на уши, потом пропали.
        - Зенек? — тихонько крикнул сдавленным от изумления голосом Юлек. — Зенек?!
        Больше никто ничего не сказал, не двинулся с места. Внезапно выражение лица у Зенека изменилось. Раздался неприятный, отрывистый смех.
        - Ну, чего уставились? — презрительно бросил он. — И вообще… откуда вы тут взялись?
        - Мы шли… Мы думали, что ты… что хлеб… — беспомощно забормотал Юлек, как бы оправдываясь, — Мы шли тебя встречать… и вот… А потом мы увидели птицу…
        Зенек снова рассмеялся и протянул руки, показывая большие светло-зеленые яблоки.
        - Видали? Бумажный ранет. Сладкие! Можете взять себе, я уже наелся.
        Уля отступила и спряталась за Мариана, Вишенка опустила голову, Мариан вздернул брови, а Юлек беспокойно переводил взгляд с Зенека на Мариана, а с Мариана опять на Зенека.
        - А может, сами себе нарвете? — небрежно спросил Зенек. — Сторожа нету, можно идти свободно, — соблазнял он. — Если, конечно, найдется среди вас смелый.
        - Я пойду! — поспешно откликнулся Юлек и рванулся вперед. — Я!
        - Юлек! — резко сказал Мариан.
        Девочки промолчали. Юлек опять стал около Мариана.
        - Правильно, — насмешливо проговорил Зенек. — Этот спорт — не для трусливых.
        «Спорт? Это воровство, а не спорт!» — с возмущением подумал Мариан. Но разве можно сказать такую вещь вслух? Мариан не мог.
        - Я не трус! — крикнул Юлек.
        - И я тоже! — порывисто сказала Вишенка, оскорбленно блеснув глазами. — Не смей так говорить!
        - А почему бы мне не говорить? — издевался Зенек. — Доказательств нет.
        - Может, вернемся на шоссе? — предложил Мариан. Он казался спокойным, но на самом деле был глубоко уязвлен. Зенек не имеет права называть его трусом! Разве вчера он не доказал свою смелость? Зенек должен был бы об этом помнить!
        - Можно, — легко согласился Зенек.
        Они молча повернулись и пошли к шоссе. Впереди торопливо, как будто убегая от кого-то, шагала Уля. Она снова и снова переживала ту мучительную минуту, когда Зенек, бледный, стоял перед ними с яблоками в руках и его щеки покрывались краской стыда.
        А Зенек спрятал три яблока в карман, а четвертое начал есть, с хрустом откусывая большие сочные куски. Он шел вразвалку, беспечно оглядываясь по сторонам. Доев яблоко, он закинул огрызок далеко в поле и спросил, ни к кому не обращаясь:
        - Что же это была за птица?
        - Большая такая, голубая, — поспешно ответил Юлек, радуясь, что наконец прервалось томительное молчание. — Присела на дерево и сразу опять полетела.
        - Вся голубая или только крылья?
        - Вся!
        - Это сизоворонка, — определил Зенек. — У сойки только крылья голубые.
        Когда они оказались на шоссе, Мариан сухо спросил Зенека:
        - В магазин пойдешь?
        - Зачем?
        - А за хлебом?
        - На что мне хлеб, я яблок наелся, — насмешливо ответил Зенек.
        - Ну, тогда пошли обратно.
        - Как! — горячо запротестовал Юлек. — А лимонад? Мы же собирались пить лимонад! Вы же обещали! Обещали!
        - Им уже расхотелось, не видишь, что ли! — ответил Зенек. — Переживают из-за всякой ерунды.
        Глаза Вишенки снова загорелись от гнева. Насмешки Зенека уязвляли ее до глубины души. Он еще никогда так себя не вел! Пусть он старше, сильнее, храбрее их всех, но до сих пор он не имел обыкновения хвастаться этим и никогда не старался подчеркнуть, какие они по сравнению с ним глупенькие и маленькие. А сейчас старается. Почему? Потому что рвал яблоки в чужом саду, а они этого делать не стали? Он сказал, что это спорт для смелых. «Он еще увидит, какая я смелая! — твердила про себя Вишенка. — Увидит!» И, чтобы показать, что все его насмешки ей нипочем, она решительно заявила:
        - А вот и нет, ничего нам не расхотелось! Пошли!

* * *
        Теперь шоссе взбирается в гору, к вершине холма, на котором широко раскинулись постройки госсельхоза. Вот и каменный дом, в котором когда-то был трактир. Теперь здесь кооперативная лавка.
        Уля, Вишенка, Мариан и Зенек усаживаются на скамейку перед лавкой. За лимонадом идет, разумеется, Юлек. Купив лимонад, он ухитряется еще выпросить для девочек баночку из-под горчицы. Сам он считает, что пить лимонад из банки — недостойная слабость, и уверен, что Мариан и Зенек придерживаются такого же мнения.
        - На, — говорит он, протягивая бутылку Зенеку. Вторую он вручает Вишенке.
        Зенек делает несколько глотков и передает бутылку Мариану. В это время к магазину подъезжает тележка. На таких широких тележках огородники возят на базар овощи и саженцы. Лошадью правит молодая женщина, рядом с ней, положив голову ей на колени, спит маленький мальчик. Женщина привязывает вожжи к сиденью.
        - Сиди, сынок, — говорит она мальчику, который, приподнявшись, сонно смотрит вокруг. — Спи спокойно. Мама сейчас вернется, сию минутку.
        Мальчик снова укладывается, женщина спрыгивает на землю и входит в магазин.
        Мариан пьет лимонад мелкими глоточками, так медленно, что глаза Юлека начинают следить за уровнем жидкости в бутылке с некоторой тревогой. Однако Мариан человек справедливый. Он держит палец на половине бутылки и время от времени проверяет, сколько ему еще полагается. Наконец Юлек получает долгожданную бутылку и, в свою очередь, так долго цедит любимый напиток, что на пороге магазина показывается продавец, обеспокоенный судьбой посуды.
        - Сейчас, — с сожалением говорит Юлек. — Сейчас отдам!
        Но даже лимонад не развеял плохого настроения. Изредка то один, то другой промолвит слово, и опять наступает молчание. Ребята сидят, глазеют на лошадь, которая прядает ушами, на пеструю курицу, которая разгребает когтями землю и тихим кудахтаньем зовет своих цыплят, на скачущих среди рассыпанной соломы и конского навоза воробьев… Потом ребята переводят взгляд на шоссе с другой стороны холма, где оно снова сбегает вниз. Там стоят два барьера, обозначающие дорожные работы, рядом дымится котел со смолой. Проезд здесь такой узкий, что встречным машинам, чтобы разминуться, приходится жаться к самому краю шоссе. Юлек называет марки проезжающих машин; иногда Мариан или Вишенка его поправляют. Если это делает Мариан, Юлек признает свою ошибку, если Вишенка — спорит с ней. Уля молчит. Зенек тоже. Тяжко.
        Вдруг неподалеку раздается пулеметный треск мотора, и из-за угла большого сарая, лязгая гусеницами, выезжает на шоссе могучий трактор-тягач. Юлек, Зенек и Мариан вскакивают — нельзя упустить случай полюбоваться такой машиной.
        Грохот трактора заглушает все прочие звуки. Тракторист поудобнее усаживается на своем седле и что-то говорит перемазанному маслом помощнику, который стоит у него за спиной. Оба смеются.
        Внезапно происходит что-то странное: их лица перекашиваются, в глазах появляется ужас, они начинают кричать, кричать изо всех сил, никто не слышит, что именно, они показывают руками вверх, в сторону магазина, к которому ребята стоят теперь спиной. Зенек, Юлек и Мариан поспешно оборачиваются, и в тот же миг раздается отчаянный крик девочек.
        - Лошадь! Лошадь! — надрывается Вишенка. Уля бледнеет как полотно.
        Тележки с мальчиком уже нет перед магазином. Обезумевшая от страха лошадь галопом несется вниз по шоссе, тележка подпрыгивает, мотается из стороны в сторону, того и гляди налетит на придорожное дерево. Проснувшийся малыш распластался на сиденье, вцепившись в него обеими руками.
        Вишенка, Уля, трое ребят, тракторист и его помощник смотрят в оцепенении — в голове ни единой мысли, руки и ноги словно отнялись. Но длится это всего секунду. Зенек грубо отталкивает загораживающих ему дорогу ребят — Юлек падает, Мариан беспомощно соскакивает в кювет — и, пересекая шоссе, бросается за промчавшейся мимо тележкой. Механик выключает мотор трактора, спрыгивает на землю. Из магазина выбегает услышавшая крики мать.
        - О боже! — вне себя от ужаса кричит она. — Боже!
        Следом за ней выходит и продавец.
        - Сыночек! — кричит женщина, бросаясь вниз. — Помогите! Помогите!
        Лошадь несется во весь опор. В это время наверху за барьерами показываются два грузовика, а за ними легковая машина. Грузовики закрывают легковой поле зрения. Легковая обгоняет их на большой скорости и стремглав летит к барьерам, в узкую горловину шоссе, прямо навстречу разогнавшейся лошади.
        Уля впивается ногтями в плечо Вишенки, но та не чувствует боли. Мариан бледен. Юлек, раскрыв рот, смотрит на удаляющуюся тележку.
        - О боже! — шепчут женщины, выбежавшие из соседних домов и бараков. — О боже!
        - Машина! — кричит продавец, как будто никто, кроме него, не видит опасности. — Там машина!
        Тем временем Зенек длинным спортивным шагом мчится вперед. Расстояние между ним и тележкой сокращается. Но и барьеры все ближе. Тележка подпрыгивает, малыш отпускает край сиденья и скатывается назад.
        - Он упадет! — кричит женщина. — О господи, сейчас упадет!
        Всего три шага отделяют Зенека от тележки. Он делает рывок, хватается рукой за грядку, бежит несколько мгновений рядом с вертящимся колесом, потом резко отталкивается ногами от земли и вскакивает на тележку. Дальше все происходит с молниеносной быстротой: он толкает ребенка вперед, наклоняется, ловит вожжи, укорачивает их и тянет к себе, сдерживая лошадь. Одновременно он придерживает ребенка, прижимая его ногой к сиденью.
        Лошадь, почувствовав узду, закидывает голову, но не подчиняется. Она минует барьеры и выбегает на самую узкую часть шоссе.
        Со встречного холма, отчаянно сигналя, мчится легковой автомобиль. Зрители задерживают дыхание. У матери, которая бежала по краю дороги, вырывается протяжный вопль ужаса.
        Зенек откидывается назад и вправо с такой силой, что лишь натянутые вожжи не дают ему упасть. Голова лошади проделывает тот же поворот, за лошадью и тележка, и вот она уже катится с высокой насыпи шоссе вниз, на луг. Еще несколько шагов по мягкой зеленой траве, и лошадь, вся взмыленная, тяжело поводя боками, останавливается.
        Первой подбегает к повозке мать. Она хватает ребенка и, обессилев, прислоняется спиной к краю повозки. За ней спешат остальные — Юлек, Мариан, Вишенка, дорожные рабочие.
        - Зенек! — сдавленно восклицает Юлек. — Зенек! — Не в силах выразить свои чувства словами, он прижимается к плечу друга.
        Вишенка и Мариан тоже не находят слов. Глаза их полны страха и изумления. Вот так Зенек!.. Недавнее происшествие с яблоками кажется им теперь незначительным, как будто его и не было, и уж, во всяком случае, нельзя себе представить, что оно имеет какое-нибудь отношение к парню, который стоит сейчас перед ними и только что вел себя как герой. Они смотрят на него с восторгом.
        Уля по-прежнему бледна, губы у нее дрожат. К счастью, никто этого не замечает, все смотрят на Зенека.
        - Ну и молодчина же у тебя сын! — обращается к женщине один из рабочих. — На такое дело и взрослый-то не каждый отважится.
        - Тут не только отважиться — тут уметь надо, — откликается другой. — С одной стороны барьер, а навстречу машина — в последнюю секунду свернул!
        - О господи Иисусе! — шепчет женщина, все еще не в силах поверить, что опасность миновала. — Ну и страху же я натерпелась!.. — Она судорожно вздыхает, потом смотрит на Зенека и объясняет рабочему: — Да он вовсе не сын мне, у меня только вот этот один.
        Ребенок уже не плачет, но он очень испуган. Мать поднимает его к Зенеку.
        - Скажи ему спасибо, сыночек, — нежно говорит она, прижимаясь губами к его светлым растрепанным волосенкам. — Обними дядю, он тебе жизнь спас.
        Ребенок морщится, прячет лицо на груди у матери. Зенек смеется и отходит смущенный.
        - Боится меня, я его сильно прижал, но иначе нельзя было.
        - Ясное дело, вывалился бы мальчишка.
        Тем временем подбегает механик.
        - За такой лошадью следить надо! Еще немного — и могло случиться несчастье!
        Женщина оправдывается: она ведь уже много раз ездила по шоссе, и никогда ничего такого не случалось. Мариан объясняет, что лошадь испугалась трактора.
        - Трактор вдруг как выехал да как загрохочет! — поддерживает его Юлек.
        Зенек не принимает участия в этих разговорах. Он вытаскивает из-под сиденья горсть соломы, обтирает вспотевшую лошадь, потом берет вожжи и не спеша выводит тележку на шоссе.
        Все расходятся. Женщина с ребенком уезжает, дорожные рабочие идут к своим барьерам и принимаются за прерванную работу, а Зенек с ребятами и механик направляются к магазину.
        Тем временем перед магазином, привлеченная происшествием, собралась толпа, крестьяне с ближних полей, из деревни да и ребятни набежало порядочно. Все окружили продавца, который, сильно размахивая руками, рассказывает, что случилось. Несколько мальчишек бросаются навстречу идущим.
        - Вот тот! — говорит продавец, показывая на Зенека. — Самый высокий.
        - Совсем молодой парнишка, — поражается стоящая рядом с ним толстуха. — Надо же, не побоялся!
        - Откуда он? — спрашивают другие. — Вы его знаете?
        - Знать я его не знаю, но он пил у меня лимонад. Вот с этими ребятами. Вот на этой лавке сидел.
        Продавец чрезвычайно гордится тем, что именно около его магазина разыгрались необыкновенные события.
        - Иди к нам! — зовет он Зенека. — Сам-то ты откуда?
        Парень не отвечает и продолжает шагать, обходя загораживающих ему дорогу детишек.
        - Слышишь, он тебя зовет, — окликает его Юлек.
        - Ну и что? — Зенек явно раздосадован. — Пошли отсюда.
        Но Юлек не в силах отказаться от славы. Он тянет приятеля за руку, их окружают, Вишенка и Уля остаются в стороне.
        - Откуда ты? — снова спрашивает продавец.
        - А на что вам?
        - Да просто всем интересно, — добродушно смеется продавец. — Отличный номер ты проделал, вот все и хотят узнать. Про тебя и в газету написать стоит. Как тебя зовут?
        - Его зовут Зенек, — с гордостью сообщает Юлек. — Зенек Вуй…
        - Зенек Вуйтчак, — быстро прерывает его Зенек и решительно выбирается из кольца любопытных.
        - Зенек! — удивленно говорит Юлек, едва поспевая за ним. — Ведь твоя фамилия Вуйчик, а не Вуйтчак!
        - Ну и что? — сердито спрашивает Зенек. — В газету писать собрался, идиот!
        - А ты не хочешь?.. — Юлек поражен.
        - Конечно, нет.
        - Почему? — спрашивает Мариан, недоуменно морща лоб. Ведь человеку, совершившему такой подвиг, должно быть приятно прочитать об этом в газете.
        - Не хочу, и все тут! — Зенек презрительно кривит губы. И, чтоб положить конец разговору, он отмечает, что небо прояснилось. Юлек умолкает. Увидеть свое имя в газете… И все бы читали, все! Как о тех ребятах, которые предотвратили крушение поезда. А Зенек вовсе этим не интересуется, ему это не нужно… Сердце Юлека снова наполняется изумлением и восторгом.
        Ребята догоняют Вишенку и Улю, и все вместе отправляются домой. Зенек идет между братьями, девочки позади.
        Обе не отводят глаз от складной фигуры идущего впереди парня.
        - Где ты научился править лошадью? — спрашивает Мариан. Этим вопросом он хочет выразить свое восхищение. Ни за что на свете он не стал бы говорить о своих чувствах прямо — такие вещи говорить не следует, это выглядит очень глупо. Да и Зенек не захотел бы ничего такого услышать.
        - У дедушки, — отвечает Зенек. — В деревне.
        Юлека занимает другое. Знал ли Зенек с самого начала, что надо свернуть на луг, или решил сделать это в последнюю секунду?
        Зенек смеется:
        - А зачем мне было сворачивать, если б не машина? Я думал только, как бы проскочить мимо барьеров. Ну, а когда вынырнула машина, тут уж делать нечего, пришлось свернуть.
        - Там такой крутой спуск, могли ведь опрокинуться!
        - Конечно, могли! Да уж лучше опрокинуться, чем попасть под машину. Что бы от нас осталось? Мокрое место!
        - Уля, — тихо говорит Вишенка, — ведь Зенек мог погибнуть..
        - Да…
        - А он идет себе как ни в чем не бывало. Как будто ничего особенного не случилось. Ты заметила?
        - Да…
        Вот и снова бетонный мост через Млынувку. Ребята шагают бодро, ноги под горку сами идут. После пережитого волнения все развеселились. Как хорошо, что Зенек опять с ними! Ветер приятно холодит разгоряченные лица, треплет волосы. Небо прояснилось, в разрывах между тучами виднеются голубые проемы, то там, то тут скользнет по полям солнечный луч, и сразу все краски становятся ярче.
        На мосту, конечно, минутку постояли. Юлек бросил в воду щепку и разогнал стайку рыбок. Потом отправились дальше, вдоль живой изгороди, за которой был сад. Проходя мимо калитки, Зенек обогнал остальных, заглянул внутрь и тихонько засмеялся. Немного дальше, там, где изгородь заворачивала под прямым углом и отделяла сад от поля, он остановился, опять хмыкнул и, небрежно тряхнув головой, сказал вполголоса:
        - Никого нет. Я пойду. А вы как хотите.
        - За яблоками? — прошептал Юлек.
        - Кто боится, может не ходить, — медленно произнес Зенек. — Я никого не заставляю.
        - Я пойду с тобой! — крикнул Юлек. — Я нисколько не боюсь. Пошли, Мариан!
        Мариан не двигался с места. Он был в полной растерянности. Что делать? Нельзя же, чтобы такой парень, как Зенек, считал его трусом!..
        - Ну, Мариан! — крикнул Юлек. Вишенка блеснула глазами, она решилась.
        - Боишься? — задорно спросила она Мариана. — А я ни чуточки!
        У Мариана пересохло в горле. Он не хотел идти! Ни за что! Но остаться, а все пойдут — с Зенеком… И Вишенка тоже пойдет…
        - Ладно, — пробормотал он сквозь зубы.
        - А Уля? — В вопросе Юлека прозвучало некоторое презрение. — Уля небось сама не своя со страху…
        - Оставь ее в покое! — резко приказал Зенек. — Пусть делает как хочет. Девочки для такого дела не годятся.
        - А я гожусь! — упрямо возразила Вишенка.
        Они спустились вниз. Шли осторожно, как в тот раз, когда выслеживали птицу.
        Уля идет позади всех. Она слышит перед собой взволнованное дыхание Вишенки. Судорожно хватает ее за руку. Вишенка оборачивается:
        - Что?
        - Вишенка, — тихонько просит Уля, — Вишенка!
        - Можешь не ходить! — Лицо у Вишенки холодное, замкнутое.
        Юлек обгоняет Мариана, пристраивается к Зенеку и возбужденно спрашивает:
        - Где мы будем пролезать? В ту дыру, куда ты лазил?
        - Можно и в ту, — отвечает Зенек. — А есть и другая, еще лучше. Я вам покажу.
        Вторая дыра находится в конце зеленой стены, у самого угла. Здесь растет молодая липа. Мальчики и Вишенка протискиваются в сад между ее стволом и ветками изгороди.
        Уля остается снаружи. Некоторое время она стоит, потом садится в борозду, обнимает руками колени и горько плачет. Почему она их не удержала? Почему? Надо было не пускать их, кричать… нельзя было их пускать!
        Суд
        Заворачивая к дому, Вишенка увидела, что на крылечке стоит мать и тревожно смотрит на дорогу.
        - Иду, иду! — крикнула она и помахала рукой.
        Мать слегка вздрогнула и, хотя девочка была уже совсем близко, не стала, как обычно, ждать ее, а быстро ушла в сени. Вишенка успела заметить, что лицо у нее уже не обеспокоенное, а сердитое. Это было неприятно. Девочка пошла медленнее, раздумывая, что сказать матери. «Лучше всего вести себя так, как будто ничего особенного не произошло», — решила она в последнюю минуту. И, влетев на кухню, преувеличенно бодро объявила, что умирает с голоду. На эти слова — а Вишенка «умирала с голоду» раза три в день — мать всегда отвечала улыбкой и принималась поспешно накрывать на стол. Но сейчас она не откликнулась. Продолжала подкладывать в печь щепки и не только не оставила своего занятия, но даже не обернулась к Вишенке. Это был плохой знак: мама сердилась, и к тому же сердилась молча, а этого Вишенка особенно не любила и немедленно возмутилась.
        - Где кружка? Я пить хочу, — заявила она вызывающе, всем своим видом показывая, что не намерена обращать внимание на «капризы» матери.
        Та достала кружку, висевшую над печкой, и повернулась к дочери:
        - Как ты выглядишь!
        - А что?
        - Взгляни на себя в зеркало!
        Вишенка подошла к висевшему между окнами зеркальцу. Волосы взлохмачены — подумаешь! Вот царапины на щеках и на шее — это хуже. «Это когда я сквозь изгородь лезла», — вспомнила она. Как только царапины перестали болеть, Вишенка про них забыла.
        - А, ерунда! — сказала она небрежно и тут же с огорчением подумала, что царапины ее не украсили, а Зенек, наверно, их заметил. — Это я по кустам лазила.
        - Уже четыре часа, а ты обещала быть в два, — сказала мать.
        - Я забыла!..
        Это была правда. Только у самого дома Вишенка сообразила, что сильно запаздывает.
        - «Забыла»! А мне из-за твоей забывчивости пришлось два часа бегать то к печке, чтоб не остыла, то на крыльцо — посмотреть, не идешь ли ты, и гадать, что с тобой могло случиться.
        - А что со мной могло случиться? — беззаботно говорит Вишенка. — Ничего! Я же не виновата, что ты сразу бог знает что воображаешь.
        Мать бросает на Вишенку недобрый взгляд и сухо говорит, ставя на стол тарелку с супом:
        - Мой руки и садись.
        - А ты уже ела?
        - Нет.
        - Чего ж ты себе не наливаешь?
        - Мне не хочется, аппетит пропал.
        Сказано, конечно, Вишенке в укор. Девочка раздражается еще сильней и хочет, чтобы мать это заметила. Она молча садится за стол и ест — пусть мама не думает, что она будет ее упрашивать. На второе — любимое Вишенкино блюдо: блинчики с творогом. Вишенка ест их с нарочито равнодушным видом. Мама решила дуться? Пожалуйста.
        Мать уже убрала тарелки и дает Вишенке яблоко. Ох, яблоками Вишенка сыта по горло!
        - Не хочешь?
        - Спасибо, я потом.
        Мать кладет яблоко обратно в буфет и садится напротив дочери. Вишенка собирается с мыслями, напрягает все свое внимание. Она знает, что ей предстоят неприятные минуты.
        - Почему ты так опоздала? Тебе не кажется, что следовало бы мне это объяснить?
        - Мы ходили на шоссе.
        - На шоссе? Зачем?
        - Просто так, гулять.
        - Мы ведь договорились, что ты не будешь без разрешения ходить далеко.
        - Да это вовсе не далеко.
        - С кем ты ходила? — Вопрос сопровождается пристальным взглядом, от которого никуда не скроешься.
        - Как всегда, — быстро отвечает Вишенка, — с Улькой, с Юлеком и Марианом.
        Глядя дочери в лицо, пани Убыш медленно произносит: — Мне кажется, что ты говоришь неправду.
        - С Улькой, Юлеком и Марианом! — повторяет Вишенка вызывающе, громче, чем следует.
        Взгляд матери становится жестким, голос — еще более размеренным и холодным.
        - Зачем ты так кричишь? Будь добра разговаривать со мной повежливее.
        Но Вишенке хочется, хочется кричать — это единственная ее защита перед сознанием вины и перед взглядом матери.
        Она вскочила из-за стола и, покраснев от гнева, выкрикивает, подхлестываемая собственной грубостью:
        - Да чего тебе надо? Опоздала?.. Ну да, опоздала, и что с того? Незачем было ждать меня с обедом, прекрасно съела бы холодный. Подумаешь, важность! Для меня это не имеет никакого значения! Сейчас каникулы, неужели мне нельзя хоть немного пожить свободно? Я же не маленькая!
        - Ты считаешь, что я предоставляю тебе мало свободы? — удивляется мать.
        - Конечно, мало! — Вишенка закусила удила. — Если ты из-за какого-то несчастного опоздания устраиваешь целый скандал…
        Мать встает. В таком тоне она с дочерью разговаривать не будет. У порога она, не оборачиваясь, велит Вишенке вымыть после себя посуду.
        Бесконечно тянется время после обеда. Мать читает, сидя в шезлонге под каштаном, потом вяжет кофту, разговаривает с хозяйкой о том, где бы раздобыть еще дров, потом идет в соседний дом за сметаной, возвращается… Вишенку она не видит. Не спрашивает, что Вишенка собирается делать, вообще ни единым словом не показывает, что замечает ее присутствие. Вишенку это бесит. «Раз так, — решает она, — дома мне делать нечего. Возьму и пойду куда-нибудь. Уйду и нарочно опоздаю к ужину». Но куда? На остров сегодня уже никто не пойдет, а одной как-то неловко. К Уле?.. Вишенка с удивлением отдает себе отчет в том, что ей совершенно не хочется идти к подруге — на обратном пути из сада Уля ни разу с ней не заговорила. Ну, так куда же?.. Ах, все равно, хоть в чистое поле, куда глаза глядят, только бы подальше от дома!
        Она выходит на дорогу и, сделав с полсотни шагов, возвращается. Что-то держит ее, точно на привязи. Это мама — мама, от которой невозможно уйти и с которой так трудно оставаться. А ведь раньше было не так. Раньше с ней было легко, весело. Раньше не было этой стены, которая начала расти между ними с того дня, как появился Зенек. А теперь эту стену так трудно пробить!
        Уже стемнело, когда пани Убыш вернулась в дом. Вишенка сидела у окна, заставляя себя читать. Услышав шаги матери, она отложила книжку, потом снова ее схватила. Заговорит с ней мама или нет, и каким тоном она скажет первые слова?
        Мать закрыла за собой дверь и молча стала снимать жакет.
        - Мама… — прошептала Вишенка, не в силах вынести это молчание.
        Мать медленно подошла к дочке, обняла ее и прижала к себе.
        Вишенка вздыхает с облегчением. И тут же ее охватывает беспокойство, она чувствует, что сейчас начнется тот разговор, которого она так боится. Тут уже нельзя будет отделаться ничего не значащими фразами. Куда проще справиться с мамой, когда она держится сухо и холодно, как сегодня за обедом: можно просто нагрубить. А вот когда она ласкова…
        - Девочка моя, — звучит нежный, мягкий голос матери, — как же нам плохо было эти дни, правда?
        - Я знаю, я плохо себя вела, прости, — нарочно по-детски говорит Вишенка. — И прости, что опоздала.
        - Ладно уж, ладно… — снисходительно улыбается мама. Потом голос ее становится серьезным: — Дело ведь даже не в том, что ты опоздала. Мне хочется поговорить с тобой откровенно.
        Как хорошо, что в комнате совсем темно! Иначе мама увидела бы, что ее призыв к искренности испугал дочь.
        - Последнее время твое отношение ко мне очень изменилось.
        - Мое?
        - Еще недавно каждый раз, когда ты возвращалась с реки или какой-нибудь прогулки, ты мне столько всего рассказывала… А последнее время — почти ничего… Почему? Ты что-то от меня скрываешь, ведь правда?
        Вишенка молчит.
        - Доченька… — с легким упреком говорит пани Убыш. Отклика нет. Но мать не сердится, она еще крепче обнимает дочку.
        - Доченька, пойми. Ведь если я спрашиваю, так это для того, чтобы помочь тебе.
        - Мне? Да ведь ничего не случилось!
        Рука, обнимающая Вишенку, падает. Разговор по душам не получился. Пани Убыш встает и, засветив лампу, молча принимается готовить ужин. Вишенка удирает на крыльцо.
        На улице уже темно. Лишь через некоторое время глаза начинают различать дорогу, забор, темный купол каштана на фоне более светлого неба. Сильно пахнет душистый табак. Село полно вечерних звуков — то залает собака, то заскрипит запираемая на ночь калитка или ворота, то зазвенят в воздухе запоздалые крики детей, которых давно уже зовут домой. Вишенка не прислушивается к вечерним голосам, она глубоко задумалась.
        Она не говорила маме про Зенека, потому что дала слово молчать. Конечно, хлопот с этой тайной было много — неприятно было хитрить, убегать украдкой, таиться, — но много было и радостей. И главное — во всем этом не было ничего плохого, это Вишенка твердо знала. Ее сколько раз так и подмывало рассказать маме о загадочном пришельце, появившемся на острове! Так было до сегодняшнего утра. А теперь — теперь Вишенка должна скрывать от мамы не только тайну Зенека, но и свою собственную — набег на сад.
        Мама, конечно, посчитала бы это бог знает каким преступлением, она бы не поняла, что это сделано просто ради спортивного интереса и что Вишенка непременно должна была участвовать. Непременно! Ну разве могла она перенести, чтобы ее считал трусихой такой парень, как Зенек?

* * *
        На другой день бабушка поехала в Лентов на рынок продавать творог и яйца и взяла с собой Мариана. Юлек остался один. Было скучно, и он, не дожидаясь девочек, отправился на остров. Потом пришли и девочки и застали обоих ребят за работой — они поправляли шалаш. Зенек неосторожно приклонился к одному из кольев, и стенка разъехалась.
        Уля, которой поручили наломать веток, была очень довольна — работа позволяла ей держаться в стороне. Вишенка тоже радовалась, что нашлось дело. Обе все время думали о вчерашнем, и обеим не хотелось об этом разговаривать.
        Когда они шли на остров, Вишенка, видя Улино плохое настроение, спросила с неприятным смешком:
        - Что, осуждаешь?
        Уля не ответила — у нее, как всегда, не хватило смелости возразить подруге. Но Вишенка и так чувствовала, что Уля ее осуждает, и это ее раздражало. Поэтому она, как только увидела Зенека и Юлека, нарочито вызывающе крикнула:
        - Ну что, скоро опять пойдем за яблоками, а?
        Юлек готов был идти хоть сейчас. Зенек, занятый обтесыванием колышка, промолчал, а потом, поискав взглядом Улю, спросил:
        - Дунай не появлялся?
        - Нет, — тихо ответила она, растерявшись оттого, что он к ней обратился.
        Через некоторое время Юлек, расчистив канаву, которую они выкопали вокруг шалаша, чтобы отводить дождевую воду, во всеуслышание заявил, что ему хочется пить и что неплохо бы сейчас съесть яблочко.
        - Неплохо бы! — подхватила Вишенка, громко рассмеялась и выжидательно посмотрела на Зенека.
        Но Зенек по-прежнему вел себя так, будто ничего не слышал. Вбивал колья, переплетал их ветками, потом принялся разжигать огонь.
        И в эту минуту на поляну вышел Мариан.
        Лицо у него было странное. На нем застыло выражение мрачной решимости. Все это сразу заметили, и Юлек, который рванулся было к брату, чтобы рассказать ему об аварии с шалашом, остановился на полпути. Вишенка бросила наземь охапку хвороста и замерла, глядя на Мариана большими глазами. Уля побледнела, она чувствовала, что сейчас что-то произойдет.
        Зенек продолжал стоять на коленях перед очагом, только голову поднял; лицо его стало настороженным и враждебным, как в первые дни.
        Мариан остановился перед ним, несколько минут они молча мерялись взглядами.
        - Зенек… — начал Мариан и замолк, сам испугавшись того, что собирался сказать. Потом он вздохнул и, решившись на все, произнес твердо и отчетливо: — Ты украл деньги у торговки на базаре. Признаешься? Все обмерли. Юлек бросился к брату.
        - Ты что несешь, Мариан? Что ты болтаешь? — сдавленно прошептал он. — С ума сошел?
        Мариан отстранил его и по-прежнему смотрел Зенеку прямо в глаза. Тот поднялся с земли, небрежно откинул назад волосы, презрительно улыбнулся: — Ты что, видел, как я крал?
        Вишенка покраснела от гнева. Казалось, она вот-вот вслед за Юлеком бросится на Мариана.
        - Как ты можешь? — закричала она. — Как тебе не стыдно!
        - Это ему пусть будет стыдно. Свистнул у торговки пятьдесят злотых.
        - Я не верю! Не верю, ясно?!
        - Это подлость! Подлость! — выходил из себя Юлек. — Кто-то тебе на него наговорил, а ты поверил! Может, тебе Виктор сказал, а?.. А ты… а ты… — Он задохнулся от возмущения.
        - Никакой не Виктор, — ответил Мариан. Ему было больно, что все накинулись на него, как будто виноват был он, а не Зенек. — Рассказывала сама торговка, я слышал сегодня в Лентове собственными ушами. Две недели назад какой-то парень украл у нее деньги. В зеленой куртке и с перевязанной ногой.
        Потрясенные, все умолкают. И снова молчание прерывает Юлек.
        - Неправда! — вопит он во все горло. Он и сам не задумывается, почему так горячо спорит с братом, он забыл сейчас все рассказы про мальчишек, которые крадут на базарах. Зенек стоит перед ним один-одинешенек, все его обвиняют, осуждают, никто его не поддержит, и этого мальчугану достаточно, чтобы защищать его изо всех сил. — Неправда!
        Но Вишенка уже начинает сомневаться. Она подходит к Зенеку и не то просит, не то приказывает:
        - Скажи, что это не ты, слышишь? Скажи, что не ты!
        Лицо Зенека застыло в высокомерной гримасе. Он отводит глаза.
        - Зенек? — беспомощно шепчет Вишенка.
        - Зенек! — снова кричит Юлек.
        Уля молчит. Она с самого начала знает, что Мариан сказал правду. При первых его словах она посмотрела на Зенека и мгновенно поняла, что его безразличие и презрительная усмешка не доказательство невиновности, а просто защитная маска.
        Мариан цедит сквозь зубы:
        - Теперь понятно, почему ты так прятался!
        - Ничего тебе не понятно! — отвечает Зенек. У него дергается щека, руки сжаты в кулаки.
        Но Мариан неумолимо допытывается:
        - Брал ты эти деньги или нет?
        Лицо Зенека снова меняется. Он издевательски фыркает и окидывает Мариана долгим насмешливым взглядом.
        - Предположим, я их взял. Ну и что? Захотел и взял!
        - Ты вор! — бросает Мариан.
        Зенек спокойно нагибается, берет с земли куртку, перебрасывает ее через плечо.
        - Что ж, всего, ребята!
        Он поворачивается и вразвалочку, словно прогуливаясь, неторопливо идет через поляну. Еще минута, и он скроется в кустах.
        - Зенек! — кричит Юлек.
        И тут вдруг Уля отчетливо поняла, что значило это «всего». Она дергает Мариана за руку:
        - Останови его! Нельзя его отпускать! Нельзя! Он не вор! Это неправда! Слышишь, Вишенка, это неправда! Остановите его!.. Зенек! Зенек!
        Зенек остановился. Оглядывается. Но Вишенка и Мариан по-прежнему стоят неподвижно. Тогда он сворачивает на тропинку, ведущую в заросли, — и вот его уже не видно.
        - Не уходи! — со слезами на глазах молит Юлек, догнав Зенека в терновнике. — Не уходи, не уходи!
        - Юлек, назад! — издалека зовет Мариан. Рука Зенека ложится на худенькое мальчишеское плечо, ласково сжимает его.
        - Всего, малыш. Ступай.
        Уля сидит на террасе.
        Над шатким столиком горит маленькая лампа, а в углах темно, и за окнами тоже непроницаемая чернота.
        Из дома доносится стук посуды — это пани Цыдзик убирает на кухне. Отца, как всегда, нет дома, поехал к какому-то пациенту. Уля в полном одиночестве пишет письмо.
        Необычное это письмо. Оно никогда не будет отправлено. И пишется оно не на отдельных листках, а в толстой тетради. В ней уже много таких писем, но за время каникул это первое.
        «Мама, любимая моя мама! Случилась ужасная вещь — Зенек ушел. Пока он был тут, я все надеялась, что все-таки узнаю его по-настоящему, и вот его больше нет. Мне так хотелось, чтобы и он меня узнал и чтобы я могла рассказать ему о себе. И теперь мне так тяжело, и ни с кем я не могу поделиться, потому что никто меня не поймет. Я и сама себя не понимаю. Зенек не всегда поступал так, как надо (если б ты была со мной, я бы тебе сказала, что он сделал, а в письме писать про это не могу). И вообще, он только один раз со мной разговаривал и только один раз по-настоящему на меня смотрел. И все же, как я подумаю, что завтра опять наступит день, а я его не увижу, мне просто не хочется жить. Мама, скажи, это очень плохо? Я никогда еще ни к кому так не относилась, даже к Вишенке, и никогда мне не было так грустно».
        Сквозь приоткрытое окно влетает камешек и со стуком падает. Уля вздрагивает. Оглядывается. Глаза, ослепленные светом лампы, ничего не видят. Ага… вон он, лежит у ножки стола. Завернут в бумажку. В голове еще ни одной ясной мысли, но сердце, которое всегда начеку, тревожно забилось.
        «Выйди на дорогу, буду ждать». Подписи нет, да она и не нужна.
        …Зенек стоит у калитки. Когда на тропинке перед ним появляется Уля, он молча берет ее за руку и тянет за собой, под низко нависшие ветки жасмина. Они почти не видят друг друга. Наконец Зенек спрашивает:
        - Испугалась?
        - Немножко. Но это ничего.
        - Я боялся, а вдруг ты не одна. — Одна… Зенек!
        - Что?
        - Ты останешься?.. Останься!
        - Нет, теперь вот я и пойду. — Почему теперь?
        - Я ждал, пока стемнеет… Чтобы прийти сюда.
        - А-а… — Этим неопределенным восклицанием Уля прикрывает охватившее ее волнение. Он ждал, чтобы прийти к ней!
        - Вот ты тогда сказала… — Голос Зенека звучит хрипло, отрывисто, он, видимо, хочет спросить о чем-то трудном, но очень для него важном: — Почему ты сказала, что я не вор?
        - Потому что ты не вор.
        - Я взял эти деньги.
        - Знаю. Но все-таки ты не вор.
        В темноте слышен вздох облегчения. Теперь парень говорит свободнее:
        - Если бы я нашел дядю и все получилось так, как я задумал, этого бы не было.
        - Тебе нечего было есть? — догадалась Уля.
        - Ну да… Ты не думай, я долго терпел. А потом не выдержал.
        - Но теперь ведь ты вернешься домой? — быстро спрашивает Уля.
        Нельзя допустить, чтобы это повторилось! Надо Зенеку скорей оказаться среди близких, подальше от опасности. Он не отвечает.
        - Ты боишься, что отец будет сердиться?
        Молчание. Среди жасминовых веток едва виднеется неподвижная темная фигура. Улю вдруг охватывает дурное предчувствие, как тогда, когда на поляну вышел Мариан.
        - Мой отец… — Зенек запнулся, но тут же твердо договорил: — Я не вернусь к отцу. Я ему не нужен.
        Ночь уже давно опустилась над селом, но только теперь становится темно по-настоящему. Робкий отсвет, падающий на дорожку с террасы, не в силах разогнать сгустившиеся тени. Соседние кусты и силуэты деревьев вдали, равнина полей, раскинувшихся до самого горизонта, — все заволокла плотная, неподвижная тьма. Уля смотрит в нее полными страха глазами и дрожит, как в лихорадке.
        Что сказать? Что сделать? Как помочь?.. Единственное, на что она способна, — это отрицать, отрицать то, что сейчас услышала.
        - Слушай, — шепчет она. — Слушай… Этого же не может быть! Тебе только так кажется! Это неправда! Не может этого быть!
        - Может или не может, а это так, — горько отвечает Зенек.
        Уля замолчала. Ведь она и сама знала, что в жизни такое бывает…
        - Почему ты ему не нужен?
        - Не могу я тебе объяснить. Ты не поймешь.
        - Я многое понимаю, гораздо больше, чем ты думаешь. Скажи мне…
        - Нет, этого я тебе не скажу… Вдалеке слышится шум мотора.
        - Что же с тобой теперь будет?
        - Поеду в Варшаву.
        - У тебя там кто-нибудь есть? — озабоченно спрашивает Уля. Она чувствует ответственность за этого большого парня, который на голову выше ее.
        - Никого. Как-нибудь устроюсь.
        - Нет! Нет! — отчаянно протестует Уля. — Нельзя тебе так уходить. Останься здесь, на острове! Я им скажу, Мариану и Вишенке, я им объясню! Мы что-нибудь придумаем, поможем тебе, Зенек!
        Шум мотора все ближе. Сейчас машина выедет из-за поворота.
        - Нет, не останусь. Да я ведь все равно ушел бы. Ты не огорчайся.
        Свет автомобильных фар уже скользит по деревьям.
        - Это отец едет, мне надо идти.
        - Уршула, — тихо говорит Зенек, наклонившись к Уле, — ты лучше всех на свете!
        Смягчающие обстоятельства
        Юлек бесцельно слонялся по двору, не зная, куда деваться. С Марианом он не разговаривал. Вчера, когда после ухода Зенека они возвращались домой, Юлек хранил ожесточенное молчание, только горестно шмыгал носом. Не заходя во двор, он убежал куда-то за сараи, проторчал там допоздна и лишь в сумерки проскользнул в дом, не умываясь и не ужиная, улегся в постель и моментально уснул.
        Утром, когда он с ковшиком в руках шел через кухню за водой, бабушка подозвала его к себе:
        - Юлек!
        - Что? — Он остановился у порога.
        - Ну-ка, поди сюда.
        Сейчас начнется! Юлек не двинулся с места, глядя в землю и ругая себя, что не проскочил через кухню побыстрее.
        - Давай-ка выкладывай.
        - А чего?
        - Как это «чего»? — рассердилась бабушка. — Не смей так со мной разговаривать! Сам отлично знаешь, о чем речь. Вы что это вчера делали?
        - Ничего.
        - Вот и Мариан говорит «ничего», а сам ходит как в воду опущенный. «Ничего», говоришь? А что же ты деду с бабкой на глаза показаться боялся? И сейчас в землю смотришь, а не на меня. От света отворачиваешься? Ничего тебе не поможет, я и так все вижу. Ох, не нравится мне это! Деду с бабкой надо правду говорить, дед с бабкой о вашей же пользе пекутся, добра вам желают.
        Мальчуган ничего не ответил, только еще ниже свесил голову. Бабушка забеспокоилась. Это на Юлека было не похоже. Схватив мальчика за руку, она, хоть он и упирался, повернула его к свету и взяла за подбородок. Перед ней была немытая, виноватая, несчастная физиономия со светлыми дорожками от вчерашних слез, с торчащими ушами и закрученной прядкой над левым виском. Губы кривились в отчаянной попытке удержать подступающие рыдания.
        Бабушкин гнев как рукой сняло.
        - Юлюсь, — сказала она ласково, как маленькому. — Юлюсь! Ну что ты?
        Ах, как коварно такое неожиданное участие! Оно способно сокрушить самое твердое мужское решение. Из-под опущенных век выкатилась слезинка и побежала по щеке, прокладывая новую светлую полоску.
        Бабушка вынула платок и вытерла мокрую щеку.
        - Ну, ну, — успокаивающе говорила она, заметив, что за первой слезой сейчас последует вторая. — Не плачь…
        Юлек уткнулся лицом в ее сладко пахнущий солнцем, кухней и травами рукав. Она погладила его своей шершавой рукой, сухой и легкой, как древесная стружка.
        - Или тебя кто обидел? Скажи бабушке, скажи…
        - Бабушка… — глубоко вздохнул мальчик и умолк.
        Нет, он не может сказать, нельзя. Тайна, которую он раньше хранил, как сокровище, теперь тяжким камнем лежит на сердце.
        - Скажи мне, внучек! Может, придумаем, чем помочь твоему горю.
        Нет, ничем нельзя помочь его горю, и поэтому Юлеку так невыносимо тяжело. Если бы хоть кто-нибудь мог ему все это объяснить! Мариан говорит, что Зенек вор, и очень рад, что он ушел. Но ведь Зенек спас ребенка, у него одного хватило на это смелости, он вел себя, как настоящий герой. И к Дунаю он хорошо относился, и дрался за него, и вообще. И Юлек так Зенека любил, так ужасно любил! Во всем Мариан виноват. Если бы не Мариан, Зенек жил бы себе да жил на острове, может, до самого конца каникул.
        - Ну?
        - Да ничего…
        - Эх ты, дурачина! — качает головой бабушка.
        Ведь несмышленыш совсем, пострел глупый, а упрям, как козел. Грызет его что-то, а он словечка не проронит. Бабушку это сердит, но желание хоть чем-нибудь утешить внука берет верх над гневом.
        - Ну, иди умойся. А после завтрака я дам тебе яйцо, можешь себе сбить гоголь-моголь. Ладно?
        - Ладно, — отвечает Юлек.
        Гоголь-моголь не заменит ему потерянного друга, но все-таки это вкусная штука.
        Можно слоняться по двору пятнадцать минут, ну полчаса… А потом что? До сих пор Юлеку всегда не хватало времени, а теперь оно тянется до бесконечности. С Марианом он больше не водится, да и вообще тот взял книжку и отправился в сарай. Там наверху есть чердак, набитый сеном. Это очень уютное местечко, и раньше, когда у ребят не вошло еще в привычку каждый день ходить на остров, приятно было посидеть там, особенно если шел дождь. С того дня, Как появился Зенек, чердак был забыт, они бегали на остров в любую погоду. А вот сегодня и солнце светит вовсю, а оба они, не сговариваясь, сидят дома.
        Пойти, что ли, в огород, помочь бабушке полоть свеклу? На худой конец можно бы, но вдруг бабушка опять начнет приставать с расспросами?.. Почитать?.. Да какое тут чтение, когда голова пухнет от мыслей! Крутятся эти мысли и крутятся в голове, не дают покоя, и некому о них рассказать.
        А может, пойти к Уле?. Раньше, если случалось какое-нибудь дело к девчонкам, Юлек прежде всего вспоминал Вишенку. Но сегодня все наоборот. Ведь это Уля хотела вчера задержать Зенека на острове, Уля, а не Вишенка.
        Подходя к дому доктора, Юлек с некоторым беспокойством размышлял, что ответить Уле, если она спросит, зачем он явился. Другое дело, если бы он пришел с каким-нибудь поручением или новостью, тогда все ясно. Сказал: «приходи туда-то и туда-то» или «сделай то-то и то-то», и беги себе дальше. А сейчас вся штука в том, чтобы именно не бежать дальше, а остаться и поговорить. Как такие вещи делаются? Юлек очень боится сглупить, самолюбие у него очень чувствительное. А вдруг Уля рассмеется и даст ему понять, что он еще мал и ей с ним разговаривать не о чем?
        Юлек насвистывает условный сигнал, но, обеспечивая себе почетное отступление, старается это делать как можно более небрежно: мол, иду себе мимо и свищу просто так, для собственного удовольствия. Он неторопливо идет вдоль забора, решив не останавливаться перед калиткой.
        - Это ты, Юлек? — окликает его Уля, выглядывая из-за двери. Со ступенек террасы ей не видна дорога, загороженная кустом жасмина.
        - Я.
        - Заходи!
        Уля возвращается к столику, за которым она дописывала свое письмо. Последние слова этого письма такие: «Зенек думает, что я не могла бы его понять, он считает, что я такая же, как все остальные счастливые дети. А на самом деле именно я и могла бы его понять, потому что мой отец тоже меня не любит. И тебя, мама, он тоже не любил». Уля быстро захлопывает тетрадку и бросает ее в ящик стола. Потом она спрячет ее на самое дно своего чемодана и запрет на ключ.
        Тем временем Юлек вошел в калитку и идет по дорожке. Он старается держаться независимо и бодро, но Уля замечает, какая у него несчастная мордочка, как горестно опущены губы. Значит, и он не примирился с тем, что произошло, и он мучается. Уля чувствует, что этот мальчик, с которым до сих пор у нее, собственно, не было ничего общего, становится вдруг ей очень близким.
        - Ты одна? — спрашивает Юлек (доктора в это время обычно дома не бывает, но лучше все же проверить).
        - Одна. Садись.
        Уля кивает на старый диванчик около столика, но мальчик, все еще не успевший опомниться от смущения, продолжает стоять у порога. Оба не знают, что сказать, хотя думают об одном.
        - У меня есть для тебя канадская марка, — вспоминает Уля. — Я попросила у пани Цыдзик, ей сын из Канады прислал.
        Юлек исследует марку и деловито говорит, что может ее взять. Положил марку в записную книжку — и опять не знает, о чем говорить.
        - Что ты будешь сегодня делать?
        - Не знаю. Ничего.
        - А где Мариан?
        - Я с Марианом не разговариваю! — взрывается вдруг Юлек. Хватит с него этой дурацкой болтовни ни о чем! Сейчас он выложит все, что накипело на сердце! — Слушай, Уля!
        - Ну?
        - Зенека, наверно, кто-нибудь подговорил или заставил, правда? Ведь могло так случиться? — с надеждой допытывается он. — Правда ведь могло?
        Ему так нужно, чтобы поведение друга оправдывалось смягчающими обстоятельствами! Уля, которая сперва было решила скрыть вчерашнюю встречу с Зенеком, тихо говорит:
        - Зенек украл потому, что ему нечего было есть.
        - Нечего есть? — В глазах Юлека испуг и удивление. — Как это — нечего?
        - У него не было денег, чтобы купить себе поесть, — мягко объясняет девочка. — Ему не хватило, понимаешь, потому что он очень долго ездил.
        - Откуда ты знаешь?
        - Я с ним говорила. Он вчера вечером приходил сюда. Чтобы сказать мне это.
        - Тебе? — Юлека охватывает горькая зависть. — Почему именно тебе?
        Уля хорошо понимает, как ему обидно, и ей хочется утешить мальчика.
        - Видишь ли, — говорит она тоном взрослого, рассудительного человека, который терпеливо делится с ребенком своими догадками, — наш дом стоит немного в сторонке. К тебе он пойти не мог — его бы обязательно кто-нибудь заметил.
        - Это верно! — Лицо Юлека светлеет. — Если б он пришел к нам, его бы увидели Квятковские. Знаешь, те, напротив.
        - Конечно.
        - И потом, он, наверно, не хотел встречаться с Марианом, — рассуждает Юлек, качая головой в знак того, что поведение Зенека ему вполне понятно. И в нем снова закипает неприязнь к брату. — Вот я сейчас за ним схожу! — сердито объявляет он. — Пусть придет, пусть узнает!
        - Зачем ему приходить? Ты ему сам скажи.
        Нет, Юлек так не хочет. Мариан должен услышать это от Ули. Одним прыжком перемахивает он ступеньки и с треском захлопывает за собой калитку. Юлек очень спешит.
        Через несколько минут он возвращается. Рядом неохотно шагает насупленный Мариан. Сначала он упирался, говорил, что нет, не пойдет. И лишь известие о том, что Уля виделась с Зенеком и знает что-то очень важное, заставило его спуститься с чердака.
        Они как раз поднимались на террасу, когда за ними послышались торопливые шаги — это бежала Вишенка. Она тоже не находила себе места. Вчерашние события — суд над Зенеком, его уход с острова, осуждение, которое она читала в глазах Ули за то, что не встала на его защиту, — все это мучило девочку. Она не привыкла к тому, чтобы Уля ее критиковала, и сначала решила, что больше к Уле не пойдет. Но ей тоскливо было сидеть в одиночестве, да и долго дуться она не умела, и кончилось тем, что она прибежала мириться с Улей.
        - Ты знаешь, — крикнул ей Юлек, опережая остальных, — Зенек вчера вечером приходил к Уле! Потому к Уле, — поспешил объяснить он, — что этот дом стоит на отшибе, а у нас его могли бы увидеть.
        - Правда? — изумилась Вишенка. — И ты с ним говорила?
        - Да.
        - И что, и что? — торопила она подругу, глядя на нее с напряженным вниманием.
        - Сейчас узнаешь! — враждебно сказал Юлек, который не мог просинь Вишенке ее поведения на острове.
        Уля глубоко вздохнула, как бы боясь, что ей изменит голос. Потом, справившись с собой, сказала тихо и отчетливо:
        - Зенек взял эти деньги потому, что был голодный. Ему не на что было купить себе поесть.
        Юлек смотрел на брата. На лице Мариана отразилось какое-то колебание, но тут же оно снова стало упрямым и недоверчивым. Видно было, что он остался при своем мнении.
        - Это не объяснение, — возразил он. — Растранжирил денежки, а когда ничего не осталось, взял и украл. Этак каждый имел бы право красть.
        - А ты бы вытерпел без еды целый день, а то и два? — возмутился Юлек. — Ты от обеда до ужина вытерпеть не можешь!
        - Знаешь что, не валяй дурака! — резко оборвал его Мариан. — Я серьезно говорю.
        - Я тоже серьезно. Он же был далеко от дома. Что ему оставалось делать?
        Вишенка нахмурилась. Что-то тут было не так, но что — она не могла сообразить.
        - Погодите, — вмешалась она в перебранку братьев. — Ведь Зенек говорил, что отец дал ему денег на дорогу.
        - Ну и что? — возразил Юлек. — Он дал ему дня на два, на три, а Зенек искал дядю больше двух недель!
        - А зачем он его так долго искал? — раздраженно спросил Мариан. — Пусть бы не искал, никто его не заставлял.
        - Тебе легко говорить! Как он мог возвратиться домой ни с чем, раз он решил этого дядю найти? Он должен был его искать, и все!
        Рассуждения Юлека не подействовали на Мариана.
        - Зенек не маленький, — сердито сказал он. — За воровство сажают в тюрьму, и он обязан об этом знать. А кроме того… — Мариан еще выше, чем обычно, поднял брови. Он говорил теперь медленно и с трудом, как бы давясь каждым словом: — А кроме того, из-за него… из-за него и мы… мы тоже крали!
        - Мы крали? — поразился Юлек.
        - А яблоки?
        Юлек пожал плечами:
        - Тоже мне воровство — яблоки!
        - Не лучше всякого другого!
        - Ну… — начала Вишенка. Она хотела сказать, что яблоки это все-таки не то что деньги, и вдруг ей стало стыдно. Разве это оправдание?
        - Я пошел, потому что хотел быть вместе с Зенеком, — неуверенно объяснил Юлек. Теперь он уже не нападал, а защищался.
        - Все мы хотели быть с Зенеком, ясное дело, — хмуро сказал Мариан. — И это у него называется «спорт»! — воскликнул он. — Ничего себе спорт — по чужим садам лазить!
        - Ах! — воскликнула Уля с необычной для нее горячностью. — Ну как ты не понимаешь? Ему не на что было купить хлеба. Поэтому он и яблоки…
        - Откуда ты знаешь? Он тебе говорил?
        - Нет, я сама догадалась.
        - А я в это не верю. Когда мы приносили ему еду…
        - Сколько там было — кот наплакал! — вставил Юлек.
        - …когда мы приносили ему еду, — продолжал Мариан, — то Зенек вел себя так, будто это его не касается. Никогда не поблагодарит, никогда ничего не попросит.
        - А что, он должен был сказать: «Несите больше, мне этого мало»? Гордый человек никогда так не скажет! — возмущенно выкрикнула Вишенка.
        И Уля тут же простила ей все ее грехи.
        - По-моему, Зенек поступил глупо и неправильно, — неумолимо стоял на своем Мариан. — Когда он увидел, что деньги на исходе, он должен был вернуться домой.
        - Мариан, — проговорила Уля негромко, но с таким выражением, что все на нее посмотрели, — у Зенека нет дома.
        На террасе воцарилась мертвая тишина. Все замерли.
        - Я… — прошептал Юлек. — Я не понимаю.
        - А его отец? — тоже шепотом спросила Вишенка. — У него ведь есть отец?
        - Отцу он не нужен, — ответила Уля.
        «Отцу он не нужен»… Какие страшные слова! Конечно, и Вишенке, и Мариану, и Юлеку случалось слышать, как взрослые говорили о дурных родителях, о заброшенных, нелюбимых детях, но сами они с подобными вещами не сталкивались. Для них любовь родителей была чем-то само собой разумеющимся, как то, что после ночи наступает день, а после зимы — весна. Отец может сердиться, он может даже поступить несправедливо, но при этом он остается отцом! А дом? Дома бывает весело и скучно, бывает хорошо, а бывает и плохо, но разве можно жить не дома? Из дому часто с удовольствием выбегаешь на улицу, уходишь, уезжаешь, но всегда возвращаешься, потому что это единственное место на земле, которое нельзя бросить совсем, как нельзя сбросить собственную кожу.
        Вишенка видит свою варшавскую квартиру, свой уголок в маминой комнате, где стоит столик с двумя ящичками, за которым она решает задачи и пишет упражнения. В ящиках, кроме тетрадей, лежит множество разных вещей, к которым она привязана и в которых так приятно покопаться, чтобы оттянуть хоть немножко приготовление уроков. Иногда отец, придя с работы, незаметно кладет туда то шоколадку, то яблоко, то апельсин. Вишенка, обнаружив лакомство, притворяется, что понятия не имеет, откуда оно взялось, отец делает вид, что вообще не понимает, о чем речь, и сваливает все на маму, мама категорически отводит от себя подозрение, и все трое смеются и решают, что в квартире завелся домовой…
        Мариану отец представляется за большим столом, по другую сторону которого сидит он сам. Отец разложил под лампой лист миллиметровки, чертит и делает расчеты нового здания. Мариан то и дело отрывается от книжки — так приятно смотреть на тонкие, четкие линии, на маленькие, аккуратно выписанные циферки. Приходит мама и велит убирать со стола «все это хозяйство» — она будет накрывать к ужину. Отец протестует, ворчит, но потом все-таки складывает свои бумаги и говорит: «Пошли, сын, нас здесь не понимают. Здесь мама командует, а нас она и в грош не ставит». И сразу чувствуется, что это «командование» ему очень нравится…
        А Юлек вспоминает озабоченный голос мамы, которая ловит его у самого порога: «А шарфик? А шапку?» Хватаешь шапку и шарф, заодно мама засовывает тебе в ранец конфетку или кусок пирога и наказывает сестренке Хеле: «Доченька, ступайте вместе, ты старшая, следи, чтобы он не опоздал и не гонял по улице с мальчишками». Юлек из-за маминой спины показывает Хеле язык, все равно он за первым же углом вырвется из-под ее надзора. Вот с отцом ходить — это другое дело. Дома отцу частенько случается прикрикнуть на Юлека, но на улице он разговаривает с ним, как со взрослым, а если встретит мальчишку из их класса, обязательно остановится, поделится впечатлениями о последних футбольных матчах. Юлеку все приятели говорят: «Отец у тебя — что надо».
        И всего этого может не быть? Значит, бывают отцы, которые, вместо того чтобы защищать своих детей, заботиться о них, говорят им попросту: «Иди куда хочешь, ты мне не нужен»?
        - Уля! — тихо, растерянно зовет Вишенка.
        - И что же, что же с ним теперь будет? — запинаясь, спрашивает Юлек. — Что он теперь будет делать?
        - Он говорил тебе, куда пойдет? — допытывается Вишенка.
        - В Варшаву. Но у него там никого нет.
        Мариан и Юлек возвращались домой. Мариан шел большими шагами, засунув руки в карманы, и, казалось, не замечал шагавшего рядом Юлека. Тот тоже молчал и с раздражением пинал ногами камешки и комья земли, время от времени сердито и обиженно поглядывая на брата. Ему страстно хотелось, чтобы Мариан заговорил, хотелось поссориться, а еще лучше — подраться и выместить на нем всю накипевшую со вчерашнего дня обиду, которая после рассказа Ули стала просто невыносимой.
        - Мариан! — выкрикнул он вдруг. — Это все из-за тебя!
        - Оставь меня в покое! — огрызнулся Мариан.
        - Он пошел в Варшаву!.. — кричал Юлек. — Хотел бы я знать, что он там будет делать, в этой Варшаве!
        - Отстань, понял?
        - Здесь у него был остров, и мы, и шалаш. И мы его знали. А там?.. Он мог бы остаться на все лето! А теперь он ушел и думает… — мальчик всхлипнул, подавляя рыдания, — и думает, какие же мы свиньи! — совладав с собой, докончил он горько.
        Тем временем Вишенка и Уля все еще сидели на террасе.
        - Скажи, — прошептала Вишенка, как только мальчики ушли, — а он тебе говорил что-нибудь еще про своего отца?
        - Нет.
        - Ничего-ничего?
        - Да. Я его спрашивала, но он сказал, что мне этого не понять.
        - Ведь это же ненормально — чтоб отец не любил своего сына, — глубокомысленно рассуждала Вишенка. — И знаешь, что я тебе скажу? Поэтому Зенек такой странный. Ведь правда, он странный? Как будто из другого мира.
        Уля грустно подумала, что для нее этот другой мир не так далек, как для Вишенки.
        - Зенек очень несчастлив, — тихо проговорила она. Круглые от волнения Вишенкины глаза смотрели на подругу с сожалением и раскаянием.
        - Ах, Уля!. А мы отпустили его, мы его не удержали, я и Мариан! Не могу себе этого простить, просто думать об этом не могу! Но ты понимаешь… — оправдывалась она, — я знаю, конечно, что такие случаи бывают, что люди иногда крадут, даже у нас в школе раз такое было… Но чтобы Зенек, Зенек взял чужие деньги — у меня это в голове не укладывалось. Ведь он… он такой замечательный, правда? А про яблоки, про то, что я сама… — она заикалась от стыда, — про это я намертво забыла.
        Уля придвинулась к подруге и прижалась к ней. Она чувствовала, что снова любит ее, как прежде, и это было так хорошо! Ей страстно захотелось рассказать Вишенке все, до конца… Но нет, это слишком трудно.
        Они долго сидели рядом, прильнув друг к другу и глубоко задумавшись.
        «Вернись!»
        День тянулся для Юлека еще томительнее, чем утро. Перед глазами все время стоял Зенек. Они тут сидят себе спокойно в Ольшинах, а Зенек идет в Варшаву, без копейки денег, и вдобавок никто его там не ждет. Мальчуган хорошо помнил, как он ходил по широким варшавским улицам, переполненным бесчисленными толпами, и все время боялся — вдруг он отстанет от мамы и потеряется. Кругом ни одного знакомого лица, неизвестно, куда едут все эти трамваи и автобусы, куда ведут все эти улицы… Очутиться одному в таком огромном городе — да об этом просто подумать страшно! А ведь все могло быть иначе..
        Грустные мысли сменяются в голове Юлека сладкими мечтами. Время повернулось вспять, Зенек живет на острове и именно ему, Юлеку, открывает свою тайну, а больше никому.
        Ах, какой замечательный шалаш они бы тогда построили! Как заботливо обдумали бы каждую мелочь — лишь бы Зенеку было удобно! Он прожил бы там по-королевски все лето, а потом… потом он вдруг — как именно, можно придумать после — очутился бы вместе с Юлеком в их квартире и всегда дружил бы только с ним, хоть он и намного старше Юлека. И все мальчишки ужасно бы Юлеку завидовали, и Хеля тоже.
        Мечты — вещь приятная, но их хватает ненадолго, а потом еще труднее примириться с печальной действительностью. Разве можно примириться с тем, что Зенек ушел и что случилось это из-за Мариана? При каждой встрече Юлек бросал на брата уничтожающие взгляды.
        Впрочем, видел он его в этот день мало. Под вечер Мариан куда-то пропал и отсутствовал больше двух часов. После ужина, который они съели в угрюмом молчании, бабушка пошла доить корову, дед стал чинить во дворе грабли с выломанными зубьями, а Мариан вытащил из-под кровати свой чемодан и начал в нем копаться. Юлеку очень надоело молчать, и он, воспользовавшись случаем, насмешливо поддел брата:
        - Что, далеко собрался?
        Мариан не ответил. Он открыл вытащенный из чемодана кошелек, высыпал на стол деньги, тщательно пересчитал их и задумался, озабоченно подняв брови. Юлек искоса следил за ним и ломал себе голову, что все это может означать.
        - Юлек!
        - Чего тебе?
        - У тебя еще остались деньги?
        - А что? — Юлек был человек с размахом и, если ему перепадало несколько злотых, всегда готов был их потратить, одолжить кому-нибудь или угостить друзей чем-нибудь вкусным. Но сейчас в нем занозой сидела обида на Мариана, и он не склонен был к щедрости.
        - Мне нужно четыре злотых.
        Юлек пожал плечами. Четыре злотых в конце месяца! Дедушка дал им первого июля по десять злотых — этого должно было хватить им до августа. Придумает же этот Мариан!
        - У меня осталось восемьдесят грошей, — неохотно буркнул он.
        - Вот черт! — негромко выругался Мариан. Потом добавил: — Ну что ж, на нет и суда нет.
        - Зачем тебе деньги?
        Брови Мариана еще выше всползли на лоб. Он посмотрел в окно, как будто увидел там вдруг что-то интересное. Однако Юлек знал, что там нет ничего интересного, и Мариан просто оттягивает ответ.
        - На автобус, — наконец ответил он.
        - С ума сошел? Какой еще автобус?
        Мариан снова уставился в окно.
        - Пожалуйста, можешь не говорить. И вообще делай что хочешь, — сказал Юлек самым обидным тоном, на какой был способен, и взялся за ручку двери, собираясь выйти из комнаты.
        - Погоди. Я. — начал Мариан, и Юлек вдруг заметил, что он с трудом выдавливает из себя каждое слово.
        Мальчик остановился и хмуро смотрел на брата, который наконец отвернулся от окна и стоял, опираясь о косяк. В сумерках едва белело его лицо.
        - Ну?
        - Я хочу догнать Зенека.
        - Мариан! — завопил Юлек.
        Вся его обида моментально испарилась, как капля воды на раскаленном утюге. Снова рядом с ним был прежний Мариан, «свой парень», брат, на которого порой злишься, но который никогда не подведет в важном деле.
        - Думаешь, получится? — спросил он быстро. — Ведь он ушел вчера, самое позднее сегодня утром. А? Значит, ты поедешь на автобусе. До самой Варшавы?
        - Да ты что! Мне просто надо его обогнать. Доеду до Белиц, а потом пойду назад. Понимаешь?
        Юлек не понимал.
        - До каких Белиц? Он же пошел в Варшаву!
        Тогда Мариан выложил братишке свой план. У Зенека нет денег, значит, он идет пешком (насчет автостопа он явно наврал). По туристским расчетам, человек проходит пешком около двадцати километров в день. Вряд ли, конечно, Зенек шагает так быстро, но на всякий случай пусть будет двадцать. Километров пять надо прибавить на случай, если Зенек отправился в путь сразу после разговора с Улей (хотя что маловероятно, было уже темно, скорее всего, он переночевал в стогу и пустился в дорогу сегодня утром), ну, и еще пять на завтрашнее утро. Значит, всего тридцать километров. Если он обгонит Зенека на эти тридцать километров и пешком пойдет назад, то очень может быть, что удастся его встретить. Не наверняка, конечно, потому что Зенек мог отправиться куда-нибудь совсем в другое место или пойти по проселочным дорогам, и тогда они разминутся. Так или иначе, Мариан решил ехать. До Белиц от ольшинской остановки автобуса ровно тридцать два километра. А там он сойдет и на обратном пути будет высматривать Зенека.
        - Откуда ты знаешь про эти Белицы?
        - Я спрашивал в деревне, а потом еще на шоссе. Автобус на Варшаву проходит в шесть десять. К семи буду в Белицах.
        Юлек, жадно ловивший каждое слово брата, вдруг крикнул в тревоге:
        - Мариан, а я?
        - Ты должен остаться.
        - Я поеду с тобой! Поеду! Ладно, Мариан? Ладно? — страстно молит Юлек. — Вдвоем ведь лучше, гораздо лучше!
        К сожалению, обоим ехать нельзя. Мариан объясняет это так терпеливо, так убедительно, что Юлек смиряется. Прежде всего, нет денег. Хватит на один билет, и то только в одну сторону.
        - А может, нас кто-нибудь бесплатно подвезет? Ведь бывает, что подвозят!
        - Подвозят, да только не мальчишек, — отвечает Мариан. — Взрослых. Или тех, у кого есть автостоповские книжечки. А назад? Чего доброго, придется топать пешком все тридцать два километра. Может, конечно, попасться по пути добрый шофер или какая-нибудь подвода, но рассчитывать на это нельзя. Так что идти придется долго, может, и до поздней ночи. Бабушка будет беспокоиться, да и дедушка, когда вернется с фабрики.
        - А что ты им скажешь? Надо им что-то сразу сказать, ты же никогда так рано не встаешь.
        - Что-нибудь придумаю. — неуверенно говорит Мариан. Заметно, что его и самого это смущает.
        - Что ни придумай, бабушка все равно будет ругаться, если ты поздно вернешься, — волновался Юлек. — А дедушка?.. Ой, мамочки! — с ужасом воскликнул он. — Дедушка тебя, пожалуй, и выпороть может!
        - Я знаю, — мужественно ответил Мариан.
        Юлек посмотрел на брата с уважением. Только сейчас он понял, какое трудное дело задумал Мариан. Дедушка был очень добрый, и они оба его любили, но Юлек до сих пор с дрожью вспоминал побелевшее от гнева дедушкино лицо и жгучие удары ремня. Произошло это вскоре после их приезда в Ольшины, когда соседская девчонка наябедничала, что Юлек лазил на мачту линии высокого напряжения.
        - Надо хорошенько придумать, — сказал он, полный стремления помочь брату, — что-нибудь такое, чтобы они не очень сердились, а только немножко.
        - Ну придумай. — В этой области Мариан полагался на Юлека больше, чем на себя.
        - Во всяком случае, я встану вместе с тобой, и мы выйдем из дому оба, — с готовностью предложил Юлек. — А то бабушка еще больше удивится, она уже и так что-то учуяла. Только бы завтра дождь не пошел!
        Дождь не шел, утро было светлое, прозрачное и солнечное. Поэтому бабушка не слишком удивилась, когда ребята прибежали к ней на кухню раньше обычного и объявили, что отправляются за шоссе, на Песчаную гору. Песчаная гора, поросшая гигантскими кустами можжевельника, была местом паломничества мальчишек со всей округи.
        - А дорогу найдете? — спросила бабушка.
        Мальчики ответили, что да, найдут, Мариан в прошлом году ходил туда с дедушкой.
        Бабушка сразу заметила, что между внуками царит полное согласие и что взгляд у Юлека, как прежде, веселый и открытый.
        - Ну, найдете, так ступайте, — разрешила она своим обычным добродушно-ворчливым тоном. — Возьмите с собой по огурчику и по куску хлеба, небось есть захотите.
        Она закрыла за ними дверь, но тут же выглянула в окно и крикнула им вслед:
        - Да смотрите мне, чтоб без глупостей!
        - Ладно, ладно! — легкомысленно отозвался Юлек.
        Когда последние дома деревни остались позади, Юлек отдал брату свой хлеб и огурец, а также восемьдесят грошей — все, что осталось от его месячного «жалованья». «Купишь Зенеку хоть булку», — сказал он Мариану. Мариан не стал ломаться и взял: если путешествие продлится целый день, они с Зенеком здорово проголодаются. Было решено, что после отъезда Мариана Юлек пойдет на остров, наведет там порядок, соберет побольше топлива, а девочки приготовят что-нибудь поесть. А дедушке с бабушкой Юлек скажет, что Мариан встретил на шоссе знакомого шофера и тот взял его с собой в Каменку, поэтому Мариан к обеду не вернется, а вернется скорее всего только вечером. Все это выглядело довольно нескладно, но ничего более убедительного Юлеку выдумать не удалось.
        И вот уже они стоят у столбика, обозначающего остановку, и ждут — автобуса. То и дело вдали из-за поворота показываются высокие темные грузовики, при виде которых сердца их начинают усиленно биться. Потом машины подъезжают ближе, и видно, что это не то, и снова нужно ждать. Время тянется ужасно долго, и в конце концов Юлек с горечью замечает, что, как видно, они опоздали и ничего из их затеи не получится: автобус давно проехал или переменилось расписание. Мариан тоже нервничает, но скрывает это и злится на брата за его «глупую болтовню».
        Наконец далеко-далеко среди полей, перечеркнутых тоненьким зигзагом шоссе, мелькает точка, очертания которой возбуждают робкую надежду. Да, да, это автобус! Нет, кажется, опять грузовик! Поворот, другой — и ребята вздыхают с облегчением. К остановке подкатывает знакомый голубой автобус.
        - Залезай скорее! — кричит Юлек и отчаянно дергает ручку дверцы.
        Мариан спокойно нажимает на ручку, дверь открывается, потом — трах! — и вот уже Мариан выглядывает сквозь запыленное окошко.
        - Скажи Зенеку, что картошка будет на складе, как всегда! — кричит Юлек. — Не забудь!
        - Ладно, ладно!
        - А то вдруг он не найдет, если вернется поздно!
        - Только бы мне его встретить!
        - Встретишь, обязательно встретишь!
        И Юлек остается на шоссе один. Голубой автобус отъезжает, он все меньше, меньше и наконец становится таким маленьким, что и смотреть не стоит.
        Мальчуган шумно вздыхает, как человек, благополучно завершивший нелегкий труд, потом спугивает свистом галку, деловито шагающую по краю асфальта, как будто она собралась шагать так до самой Варшавы, и поворачивает в сторону Ольшин.

* * *
        Мариан высадился в Белицах и, мельком оглядев высокую трубу кирпичного завода и низенькие, неинтересные домишки поселка, двинулся в обратный путь. Он шел широким, размеренным шагом, спокойно и внимательно глядя по сторонам. Впрочем, спокойствие его было только внешним. Человек, хорошо знающий Мариана, например мать, сразу заметил бы, что мальчика что-то грызет.
        Это началось после разговора на Улиной террасе. Спокойствия его лишил не рассказ о том, что Зенек голодал, — голод не оправдывал Зенека в глазах Мариана. Ах, если бы не Вишенка и не ее презрительные намеки на то, что Мариан просто боится лезть в чужой сад, если бы не ее восторги по поводу отважного спасения ребенка, он бы устоял! Однако винил он за это не хорошенькую Вишенку, а пришлого парня, и его неприязнь легко перешла в осуждение, когда на ярмарке в Лентове он услышал о краже. Хватит, решил тогда Мариан, больше он этого Зенека знать не хочет, каким бы он там ни был смелым, самостоятельным и взрослым. Особенное отвращение и почти ненависть почувствовал Мариан после тех наглых слов: «Захотелось мне, вот и взял!»
        Но, когда Уля сказала, что у Зенека нет дома, что от него отказался родной отец, все эти чувства развеялись без следа. Правда, решение ехать в Белицы досталось Мариану нелегко. Гнаться за Зенеком, уговаривать его вернуться на остров — не значило ли это признать себя виноватым? Настоящей вины Мариан не чувствовал. Но, когда он вспоминал «суд» на острове, ему делалось стыдно. Зенек украл, это правда, но кто его судил? Они, которые сами крали, и крали не с голоду, а просто из хвастовства, чтобы доказать, что они не трусы.
        Зенек их подговорил? Ну и что? Что же они, маленькие, за себя не отвечают?
        А вдруг Зенек попросту посмеется теперь над Марианом? Ведь он так часто держался с ними пренебрежительно, так часто давал им понять, что они перед ним наивные малыши!
        И еще одно угнетает Мариана. Ему хорошо, он скажет Зенеку «вернись к нам на остров», и тот вернется. А что дальше?.. Это только глупому Юлеку кажется, что тогда все будет в порядке. Сколько Зенек сможет там жить, если ни у кого из ребят нет денег, если еду каждый раз придется носить из дому украдкой и если никто не знает, чем все это кончится?
        Но так или иначе, раз другого дома у Зенека нет, пусть пока шалаш на острове снова станет его домом. Это главное. Ради этого и идет теперь Мариан по шоссе, оглядываясь по сторонам и отсчитывая пройденные километры по табличкам на дорожных столбах. Восемь таких столбиков успел он уже насчитать, когда увидел идущего ему навстречу по придорожной тропинке парня. Это был Зенек.

* * *
        Вишенка и Уля возвращались с острова. Они помогли Юлеку набрать хворосту, вычистили закопченный котелок и банки, оставили принесенную для Зенека еду (Вишенка — булку с сыром и два помидора, а Уля — полбуханки хлеба, купленного в лавке) и теперь шли домой. Юлек остался, чтобы починить шалаш, который, как оказалось, начал протекать, и был немного обижен, что девочки бросили его одного. Но Вишенка обещала матери, что сходит на другой конец деревни за ягодами, а Уля хотела остаться с ней наедине, чтобы поговорить об одном деле — деле, которое волновало ее с того момента, как Юлек рассказал им о затее Мариана, и отравляло радость возможного свидания с Зенеком.
        Дело было щекотливое и тонкое, поэтому Уля не сразу решилась поговорить о нем с Вишенкой. И даже сейчас, когда они шли рядом по узкой тропке среди поспевающей ржи, что-то мешало ей начать этот разговор. Но вот за колосьями уже замелькали сосенки и березки рощи. Еще десять минут — и они будут в деревне.
        - Скажи, — начала Уля негромко и в то же время словно бы сердясь, как всегда, когда стараются скрыть смущение, — у тебя есть какие-нибудь деньги?
        - С собой? Ни копейки!
        - А дома?
        - Не помню. Злотых два или три. Почему ты спрашиваешь?
        - Я думала, может, у тебя больше найдется, — краснея, говорила Уля. — Может, ты на что-нибудь собирала…
        - Нет, сейчас у меня нету, — ответила Вишенка, очень удивленная этими вопросами. — А в чем дело? Скажи!
        - Ах, Вишенка! — не выдержала Уля. — Ведь если Зенек вернется, его могут арестовать!
        - Арестовать? — ужаснулась Вишенка.
        - Вдруг кто-нибудь его увидит и узнает, что это он украл деньги! Эта торговка из Лентова или кто-нибудь еще. Мне кажется, Мариан совсем об этом не подумал!
        - Ты считаешь, что Зенеку лучше не возвращаться?
        - Нет, не считаю, — ответила Уля. — Я только хочу, чтобы с ним не случилось еще какой-нибудь беды.
        - Надо будет, чтобы он никогда не ходил в Лентов, — подумав, энергично заявила Вишенка. — И вообще, лучше ему никуда не ходить. Мы будем его сторожить!
        - Так ведь кто-нибудь может прийти и на остров. Это просто чудо, что никто туда до сих пор не заглядывал. Виктор со своим приятелем были тогда около самого нашего тополя. Стоило им пройти по стволу, и они сразу наткнулись бы на мостик…
        - Что же нам делать? Ты что-нибудь придумала?
        - Придумала… Только не знаю, где взять денег. Если бы мы отдали торговке эти злополучные пятьдесят злотых, Зенек был бы в безопасности. Но у меня сейчас всего семь злотых… — Уля запнулась. Она не в силах была признаться, что все свои деньги потратила на покупку хлеба для Зенека, потому что не хотела ничего просить дома. — Я было думала написать теткам, но знаешь… они сами не так уж много зарабатывают… Они и так дают мне больше, чем могут, честное слово! — торопливо продолжала она, испугавшись, как бы Вишенка не спросила, а почему бы ей не попросить у отца.
        Но Вишенка думала совсем о другом. Ее заботило, что может сделать для спасения Зенека она сама. Всегда деятельная и готовая помочь, Вишенка считала своей обязанностью брать на себя любое дело. Однако сейчас она чувствовала себя бессильной. Нельзя было попросить у матери такую сумму без объяснений.
        - Подумай, его могут арестовать каждый день, каждый час! — порывисто заговорила Уля, неправильно истолковав молчание подруги. — Нужно отдать эти деньги прямо завтра утром!
        - Ах, Уля, если бы у меня были деньги, я отдала бы их хоть сейчас! — огорченно воскликнула Вишенка. — Но просить маму я не могу, просто не могу!
        И, не ожидая расспросов, она рассказала Уле о своем разговоре с матерью после похода на шоссе. С тех пор нет между ними прежнего доверия. Мама держится сухо, а в то же время ее мучает беспокойство, она чувствует, что Вишенка что-то скрывает..
        - Ты думаешь?
        - Я же вижу, как она на меня смотрит. Иной раз мне кажется, что она меня насквозь видит, знает про каждое мое слово, про каждый мой шаг. И я просто боюсь иногда, что не выдержу и скажу ей все.
        - Смотри! — строго сказала Уля. — Мы же обещали.
        - Не беспокойся, я ни за что не скажу, я только тебе объясняю.
        Больше они об этом не говорили. Уле оставалось одно: обратиться к отцу. И она решила сделать это.
        Наступил вечер. Уля сидела на кухне. Вот-вот должен был прийти отец, но она до сих пор не придумала, с чего начать разговор. Ей хотелось сделать это совсем непринужденно, как бы между прочим, но она чувствовала, что так у нее не получится. Как же быть? Может, поговорив сначала о чем придется — о погоде, об ужине, — дать понять отцу, что у нее есть к нему просьба, и ждать, пока он сам спросит? Уля волновалась с каждой минутой все больше, и, когда у калитки раздался стук автомобильной дверцы, она с ужасом почувствовала, что в голове у нее совершенно пусто.
        - Ты еще не спишь? — спросил отец, входя на кухню. — Поздно уже.
        - Я хотела тебя дождаться.
        - Меня дождаться?
        В голосе отца Уле почудилась радостная нотка. Лица его она не видела — в кухоньке было полутемно, лампа освещала лишь кружок скатерти на столе, — и все же ей казалось, что отец улыбается. Прежде чем она успела что-либо сказать, он снова заговорил, удивительно весело и бодро:
        - Сейчас я приду к тебе, доченька, дай только руки помою.
        «Доченька»! Он подумал, что Уля ждала его, потому что соскучилась и хотела его повидать! Она почувствовала себя обманщицей. Как только отец вернулся и сел за стол, она отошла назад и сказала очень сухо и неприветливо:
        - Не можешь ли ты одолжить мне пятьдесят злотых?
        В кухне наступает мертвая тишина, слышно лишь мерное тиканье будильника. Отец сидит неподвижно, с застывшим лицом. Проходит минута, другая. Уле кажется, что время тянется бесконечно долго. Наконец отец слегка наклоняется, чтобы лампа не мешала ему видеть дочь.
        - Зачем тебе деньги?
        - Нужно.
        И опять тишина. Уля решает, что все пропало, через мгновение прозвучит слово «не дам», и все будет кончено. Она молча ждет. Отец снова бросает на нее долгий взгляд.
        - У тебя какие-нибудь неприятности? — Этот вопрос звучит уже более мягко, чем предыдущий.
        Значит, отец не сердится? Уля удивлена.
        - Нет. — Она старается отвечать спокойно.
        - Что-нибудь, вероятно, все же случилось, только ты не хочешь сказать. А ведь я мог бы тебе помочь, посоветовать… Тебе это не приходило в голову?
        - Нет.
        - Жаль.
        Последнее слово возмущает Улю. Какое право имеет отец так говорить?
        - Ты мне не доверяешь, да? — спрашивает отец.
        - Как я могу доверять? Я ведь тебя почти не знаю.
        - Мне кажется, ты не только не знаешь, но и не хочешь узнать.
        Уля вдруг отдает себе отчет в том, что отец прав, что так оно и есть. Но зачем ей его «узнавать», когда она и так все о нем знает? И вряд ли узнает что-нибудь новое. Свое мнение об отце она уже составила.
        - Моей вины тут нет, — твердо отвечает она.
        Доктор Залевский снова выглядывает из-за лампы, делает рукой какое-то слабое, неуверенное движение, как будто хочет подозвать дочь к себе. Но она не отходит от печки.
        - Девочка моя, — отец говорит тихо, как бы боясь не справиться с волнением, — скажи мне. Ты что же, не хочешь дружить со мной?
        Молчание.
        - Все ясно, — иронически говорит доктор. — В таком случае, нам остается одно: побеседовать об этих пятидесяти злотых. Зачем они тебе нужны?
        - Я не могу сказать.
        - Боюсь, что ты собираешься сделать какую-нибудь глупость.
        - Не бойся, пожалуйста. Я тебе отдам. — Уля отлично знает, что отцу не жалко денег, но обида и возбуждение заставляют ее нарочно говорить эти несправедливые слова.
        - Уля! — Отец глубоко оскорблен. Ух, какой у него сердитый взгляд…
        И тогда Уля, тихая, робкая Уля, поняв, что ее планы рушатся, начинает кричать:
        - Дай! Дай! Я отдам тебе! Заработаю и отдам! Дай!
        Доктор вскакивает из-за стола, подбегает к дочери и хватает ее за руки.
        - Что с тобой? — спрашивает он, пытаясь заглянуть ей в глаза. Весь гнев его улетучился, осталась одна глубокая тревога. — Что-нибудь случилось? Беда?. Ради бога, я должен знать!
        Но Уля не признает за ним этого права. Она упрямо откидывает голову назад и стоит перед ним с каменным лицом.

* * *
        В то самое время, когда Уля разговаривала с отцом, Мариан миновал первые домишки деревни. Часть обратной дороги он проделал на грузовике, но все-таки очень устал. Шел он медленно, прихрамывая, потому что натер пятку, и со страхом думал о том, как его встретят бабушка с дедушкой. Он считал, что поступил правильно, тем не менее весь день мучился мыслью, что он обманул их и заставил беспокоиться, а теперь, когда ему вот-вот предстояло встретиться с ними лицом к лицу, это неприятное чувство усиливалось с каждым шагом. Наконец он не выдержал и, не обращая внимания на боль, пустился почти бегом. Пусть уж скорее все кончится.
        Подойдя к дому, Мариан с удивлением увидел, что в окнах темно. Час был поздний, однако вряд ли бабушка легла спать, не дождавшись его. И Юлек тоже должен был ждать. Дедушка, правда, мог уйти к соседям, это случалось.
        Дверь была заперта. Ключ лежал под половицей, куда его клали, если уходили ненадолго. В комнатах никого! В уголке около двери — Мариан первым делом посмотрел туда — не было дедушкиных сапог и рабочей куртки. Слава богу, дедушка не вернулся, — видно, остался на фабрике в ночную смену.
        Однако где же бабушка и Юлек? Мариан снова вышел во двор, выглянул на дорогу. У Квятковских скрипнули ворота — хозяин запирал на ночь сарай.
        - Вы не знаете, где бабушка? Может, ее к больному позвали? — спросил Мариан. (Бабушка слыла большим знатоком по части лекарственных трав и не раз оказывала людям первую помощь.)
        - От Завадских ее кликали.
        Видимо, Юлек, соскучившись в одиночестве и не желая ложиться спать, побежал с бабушкой. Мариан вернулся в дом, принес воды, растопил печку. Несмотря на усталость, эта работа доставляла ему удовольствие. Он снова входил в знакомую, налаженную домашнюю жизнь.
        Подметя рассыпанную перед топкой золу, он уселся на лавочке около дома. Встреча с бабушкой его больше не пугала, напротив — он думал о ней с нежностью. Теперь можно было поразмыслить о Зенеке. Мариан помнил каждое слово их короткого разговора.
        - Откуда ты тут взялся? — спросил Зенек, подойдя поближе и подозрительно взглянув на Мариана.
        - Уля сказала, что ты идешь в Варшаву…
        - А твое какое дело? Куда хочу, туда иду.
        Наступил самый трудный момент.
        - Я доехал на автобусе до Белиц, ну и вот, иду обратно, думал, может, тебя встречу… — говорил Мариан, надеясь, что больше ничего объяснять не придется. Однако, взглянув на враждебное лицо Зенека, поборол себя и прибавил: — Я… то есть мы… мы считаем, что все это было очень глупо.
        Зенек, который, по привычке, смотрел в землю, поднял взгляд на Мариана и невесело усмехнулся:
        - Жизнь вообще глупая штука, понял?
        Что он хотел этим сказать, непонятно. Но Мариан почувствовал, что Зенек уже не так злится, как раньше.
        - Вернись на остров!
        - Нет.
        - Не хочешь?
        - Нет. Вы — это одно, а я — другое. Мариан опять не понял.
        - Вы нормальные ребята. У вас есть папы, мамы, тетеньки, дяденьки, — как-то необычно терпеливо объяснял Зенек. — Ну и прекрасно. А я… Надо выкручиваться самому.
        - Так ведь и ты еще не взрослый. Как ты будешь жить?
        - Посмотрим. Сам еще не знаю.
        - Зенек! — сделал еще одну попытку Мариан. — Послушай меня, пойдем!
        - Нет. Мне лучше уйти.
        И каждый пошел в свою сторону. Пройдя несколько шагов, Зенек вдруг окликнул Мариана:
        - А Дунай?. Не появлялся?
        - Нет! — крикнул в ответ Мариан.
        - Скажи Уле, может, он еще вернется!
        Тем дело и кончилось.

* * *
        С дороги послышались торопливые, легкие шаги. По двору бежал Юлек.
        - Мариан! — крикнул он, чуть не налетев в темноте на брата. — Ну что?
        Мариан не отвечал. Юлек дернул его за руку:
        - Ну, говори же!
        - Я его встретил. Он не захотел.
        - Не захотел вернуться? — жалобно повторил Юлек. Такая возможность ему и в голову не приходила.
        - Что поделаешь, Юлек. Не огорчайся. А где бабушка?
        - Осталась у Завадских.
        - Как она, очень сердилась?
        - А? — переспросил ничего не слышавший Юлек. Все мысли его были там, на Варшавском шоссе.
        - Я спрашиваю, она сердилась?
        - Нет. Велела тебе поужинать и ложиться спать.
        Мариан вздохнул с облегчением. Мальчики вошли в кухню, освещенную веселыми отблесками плясавшего в печке огня.
        - Но почему же, Почему он не захотел вернуться? — не выдержал Юлек. — Почему, скажи мне!
        - Не знаю.
        - Как же он теперь будет?
        Это был тот самый вопрос, который Мариан задал Зенеку несколько часов назад. Только сейчас Мариан отдал себе отчет в том, что настоящего ответа он не получил, и ему стало вдруг стыдно, что он так радовался возвращению в свой теплый и уютный дом.
        «Это все, что я могу для него сделать»
        Ребята перестали ходить на остров. Любимое место потеряло для них все свое очарование. Они о нем даже не разговаривали. Да и виделись они теперь редко.
        Юлек помогал полоть огород, в базарные дни ездил с бабушкой в Лентов, возился с кроликами, строил для них вместе с дедушкой новые клетки. Мариан много читал и еще усерднее, чем прежде, занимался с Юлеком. Юлек ужасно на него за это злился, но, поскольку Мариана поддерживали бабушка с дедушкой, приходилось подчиняться.
        Вишенка много времени проводила с матерью. С Улей они встречались только на пляже, который обнаружили неподалеку от деревни. Там-то в одно прекрасное утро и появился Дунай.
        «Все-таки пришел! — радостно подумала Уля, заметив его среди зарослей. — Зенек сказал правду». Девочка ласково подозвала собаку, но та не сделала ми шагу. Она больше не чувствовала себя членом ребячьей компании и снова превратилась в забитую, недоверчивую бродяжку. Когда Вишенка бросила Дунаю кусок хлеба, он трусливо поджал хвост и удрал.
        Впрочем, через некоторое время пес появился опять, а потом стал приходить все чаще и чаще. Но ни Вишенке, ни даже Уле ни разу не удалось ни погладить его, ни покормить с руки.
        Как-то раз Уля не пришла купаться. Не пришла она и на следующий день. Вишенка забеспокоилась и побежала к ней домой.
        - Уля дома? — спросила она, увидев в окошко пани Цыдзик.
        - Куда там! В такую жару грех дома сидеть! — Пани Цыдзик взглянула на Вишенку и прибавила с некоторым удивлением: — Я думала, она пошла с тобой купаться, вы ж всегда вместе ходите.
        - Она второй день не приходит! — крикнула Вишенка.
        - Видно, с кем другим сговорилась! — пошутила пани Цыдзик. — Хотя, правду сказать, Улька с людьми нелегко сходится. Взрослая ведь уже девица, а робеет, как дитя малое. Ох, нелегко ей в жизни придется! Смелым куда лучше, верно ведь?
        - Вишенке нравилась пани Цыдзик, но сейчас она не была расположена к долгим разговорам — ей не терпелось узнать, куда девалась Уля. Она спросила у пани Цыдзик, в какую сторону та пошла.
        - Да вроде бы к твоему дому, к школе, а там уж не знаю.
        Вишенка выбежала на дорогу и пошла вдоль деревни, зорко оглядываясь по сторонам. Поведение подруги казалось ей загадочным и, конечно, требовало немедленного расследования.
        Людей нигде не видно, все в поле. Во дворах дремлют измученные зноем собаки, куры ищут прохлады, разгребая землю в затененных местечках под кустами. Девочка миновала свой дом, школу, кооперативную лавку. Дома стояли теперь реже, уже больше было садов и огородов.

* * *
        Верхние ветки приходится обрывать стоя. Это самая трудная часть работы. Кусты большие, раскидистые, чтобы проникнуть в их зеленую середину, нужно сильно наклоняться вперед. Сначала рвешь ягоды легко и просто, словно играя, только скучно. Через час начинает болеть спина. Но и это ничего — выпрямишься на минуту, и боль проходит. Потом она усиливается. Под конец она не оставляет тебя ни на минуту.
        К счастью, когда очередь доходит до нижних веток, можно сесть на землю. Уля с наслаждением вытягивает ноги. Трава прохладная, будет не так жарко. Спина согнута теперь под другим углом, и это умеряет боль. Гроздья смородины висят у самой земли, как бы нарочно прячась от человеческого взгляда, и на них приятно смотреть. Ягоды такие круглые, блестящие и твердые, что удивляешься, почему они не звенят, как стеклянные бусинки, падая в большую корзину.
        Но через некоторое время и это уже не радует. Остается лишь зной да огромная корзина, которая наполняется невыносимо медленно. Волосы липнут ко лбу и затылку, горят исцарапанные по самые локти руки.
        Спина болит ужасно. Порой Уле кажется, что больше она не выдержит. Ах, если б гроза! Можно было бы бросить работу на час-другой.
        Но грозы ждать неоткуда. На небе ни облачка, вся земля залита раскаленным зноем. Скоро начнется уборка хлебов, и всем нужно, чтоб такая погода продержалась подольше.
        Пан Юзяк, хозяин сада, тоже радуется жаркой погоде — сухая ягода лучше продается, чем мокрая. Он работает неподалеку от Ули, в парниках. Время от времени он бросает на девочку дружелюбно-любопытный взгляд. Первый день он поглядывал на нее гораздо чаще и недоверчивее — вероятно, боялся, что она будет есть его ягоды, так, во всяком случае, думала Уля. Теперь он уже не беспокоится, и Уле даже кажется, что ее присутствие доставляет старику некоторое удовольствие.
        Пана Юзяка и его сад Уля нашла еще в те времена, когда Зенек жил на острове и предполагалось, что проживет там еще довольно долго. Деньги, полученные от теток, подходили к концу, и Уля с ужасом видела, что скоро не сможет участвовать в ежедневной складчине. Тогда-то она, услышав от соседей, что в деревне не хватает рабочих рук — почти вся молодежь работала на соседней фабрике — и что особенно нужны работники во время сбора фруктов, начала расспрашивать, не возьмет ли ее кто на подмогу. Глуховатый пан Юзяк сначала не мог понять, чего ей надо, а когда понял, с сомнением сказал, что не знает, справится ли Уля. А когда созреет смородина, работа действительно будет. Уля тут же решила, что пойдет на сбор смородины и что справиться она должна непременно. Теперь, правда, Зенека на острове не было, но деньги все равно были нужны, и, когда смородина созрела, Уля пришла к пану Юзяку.
        Аккуратно оборвав три куста, Уля решила немножко отдохнуть. Она откинула со лба волосы, вытянула ноги и полулежа смотрела, как маленький коричневый муравей тащит вдвое большего, чем он сам, мертвого жучка, терпеливо выискивая дорогу между травинками. Потом прилетела бабочка, доверчиво уселась на Улину руку и принялась складывать и раскладывать голубые крылышки.
        - Уля!
        Уля подняла голову и почувствовала, что краснеет. У забора стояла Вишенка.
        - Ты что это вытворяешь! — крикнула Вишенка. — Я тебя на пляже жду, а ты тут сидишь!
        Уля встала и подошла к хозяину. Она очень стеснялась кричать ему в ухо, поэтому показала на Вишенку, ограничившись самыми необходимыми словами.
        - Это моя подруга. Можно ей войти?
        - А чего? Я разве запрещаю?
        Уля отперла калитку, впустила Вишенку в сад, затем вернулась к кустам и снова принялась рвать ягоды.
        - Уля! — изумленным шепотом воскликнула Вишенка. — Что это значит? Что ты здесь делаешь?
        - Ты же видишь… — смущенно ответила Уля.
        - Он твой знакомый? — Вишенка показала взглядом на старого садовника. — Просил тебя помочь?
        - Нет, это я его просила взять меня в помощники. Он на сбор ягод всегда кого-нибудь нанимает. Вот я и решила…
        Изумление Вишенки росло.
        - Он тебе платит?
        - Да…
        Вишенке, которая никогда не испытывала недостатка в деньгах, потому что родители заботились, чтобы у нее было все необходимое, поведение Ули казалось странным и непонятным. В такую жарищу заниматься таким скучным делом!
        - И не жалко тебе каникул?
        - Да ведь это всего несколько дней… Зато, может, мне удастся набрать пятьдесят злотых..
        - Какие пятьдесят злотых?
        Теперь удивилась Уля. Неужели Вишенка уже забыла?
        - Ну ведь именно столько Зенек взял тогда у той торговки.
        - Ах, вот что! — вдруг поняла Вишенка. — Но ведь Зенек больше не вернется, значит, ему ничто не грозит… Вряд ли он в Варшаве встретит кого-нибудь из Лентова.
        - Я знаю… Но все-таки… это осталось у него на совести… — робко объяснила Уля, не зная, куда деваться от смущения. — Вот я и хотела бы вернуть эти деньги…
        - Ну ладно, — согласилась Вишенка, огорченная, что эта мысль не ей первой пришла в голову. — Но почему же именно ты? Это неправильно. Мы тебе поможем — я, Мариан и Юлек. — И, сразу оживившись, добавила энергично: — Мы как возьмемся вчетвером — раз-два, и готово!
        Уля посмотрела на подругу, и та удивилась — такой это был упрямый и решительный взгляд.
        - Нет. Я хочу одна.
        - Почему?
        - Я сразу хотела одна собрать все деньги, но тогда я думала, что надо скорее, поэтому просила тебя…
        - Но почему же? — настаивает Вишенка, удивляясь непонятному упрямству подруги. — Объясни мне, почему?
        - А вот почему, — отвечает Уля. — Вот почему, — повторяет она торжественно, как бы принимая трудное решение. Она выпрямляется, и глаза ее загораются блеском, какого Вишенка никогда у нее не видела. — Потому что Зенек… Ты еще не все знаешь про тот наш разговор с Зенеком, когда он приходил прощаться. Он сказал мне… он сказал мне, что я для него лучше всех на свете…
        Сад замер в тяжкой полуденной тишине. Замолкли даже воробьи, и лишь в густой листве раскидистой яблони изредка раздается жадное попискивание птенцов, которым мать принесла корм. Но Уля и Вишенка не слышат этого. Они думают о своем.
        Вишенка сняла руку с колен Ули. Она сидит выпрямившись и, глядя в пространство, пытается совладать с нахлынувшими на нее чувствами. Несколько дней назад она очень огорчилась, когда узнала, что Зенек приходил прощаться к Уле. Но тогда она считала, что это была просто случайность. Теперь оказывается, что все было не так.
        Напрасно пытается Вишенка убедить себя, что этому Зенеку грош цена, обыкновенный воришка, о котором и думать не стоит… На самом деле она отлично знает, что он нравился ей больше, чем любой другой мальчик. Она сама вела себя, как мальчишка, желая, чтобы он восхищался ее ловкостью и смелостью, и в то же время ей хотелось, чтобы он заметил, какая она хорошенькая. В своем классе, да и во всей школе она столько наслышалась о своих похожих на вишенки глазах, о своем «персиковом» цвете лица… Вишенка привыкла смеяться над этим, делать вид, что ей все равно, но в глубине души считала все это естественным — ведь она действительно хорошенькая. Гораздо красивее Ули, несравненно! Как же могло случиться, что Зенек этого не заметил? Да и вообще… Уля всегда держится в сторонке, никогда не привлекает ничьего внимания. Вишенку это нередко даже сердило, но сейчас у нее такое чувство, будто Уля ее попросту обманула. Вишенка враждебно смотрит на подругу и бросает пренебрежительно:
        - Ах, моя милая, мальчишки очень часто говорят такие вещи. Я сама сто раз слышала!
        Уля нисколько не обижается.
        - Знаю, — говорит она спокойно. — А я услышала первый раз в жизни. И он говорил искрение.
        Вишенка замечает насмешливо:
        - Может быть. Но чтобы из-за этого так надрываться… Не понимаю!
        - Это все, что я могу для него сделать.
        Вишенка умолкает. Уля чувствует, какое это неприязненное молчание. До сих пор, если ей случалось вызвать неудовольствие подруги, она старалась поскорее оправдаться, а то и совсем отказывалась от своих слов. Сегодня она впервые полна решимости поставить на своем. А Вишенка пусть думает что хочет.
        И вот закончился последний день работы в саду.
        Уже стемнело, когда Уля с конвертом в руках вошла во двор дедушки Петшика. Она оглянулась вокруг, надеясь увидеть кого-нибудь из мальчишек — свистеть и громко звать она очень не любила. Дверь сарайчика была приоткрыта, и в глубине его Уля заметила Юлека, сидевшего на корточках около клеток с кроликами.
        - Уля! — удивился мальчик. Они уже давно не видались.
        - Мариан дома?
        - Дома, а что?
        - Юлек, позови его, я вам что-то скажу. Выходите на дорогу.
        - Ладно! — Юлек понял, что Уля пришла с какой-то важной новостью, и сразу оживился. Уже так давно не случалось ничего интересного!
        Уля, присев на загородку, отделявшую дорогу от поля, перекладывала конверт из руки в руку. Ребята не заставили себя ждать.
        - Когда ты поедешь в Лентов? — спросила она Мариана.
        - Я поеду! Завтра! — немедленно отозвался Юлек. — А это что? Письмо?
        - Здесь деньги. — Уля старалась говорить спокойно. — Я считаю, что это должен сделать Мариан.
        - Почему Мариан? — возмутился Юлек. — Я и сам могу сделать все, что тебе нужно.
        - Нет. Мариан знает ту торговку, а ты ее не знаешь. Ту торговку, у которой… Зенек взял пятьдесят злотых…
        - Так это для нее? — изумился Юлек.
        - Да… Я хочу вернуть ей эти деньги…
        - Откуда у тебя такая куча денег? — воскликнул Юлек. Мариан морщил лоб, задумчиво глядя на девочку.
        - Собирала смородину и заработала. — Уля протянула конверт Мариану, — Ты знаешь, где ее искать?
        - Знаю. Она всегда сидит на одном месте.
        - Только… сделай это так, чтоб она не видела, кто их принес, хорошо? А то начнет расспрашивать…
        - Хорошо.
        - А как она узнает, что это те деньги? — спросил Юлек.
        - Я написала записку. — Уля вынула из конверта листок бумаги. «Тот, кто взял у вас пятьдесят злотых, возвращает свой долг». По-моему, она поймет и не будет больше сердиться на Зенека, правда?
        - Конечно! — сказал Юлек.
        - Да, но ведь долг-то отдаешь ты, а не он, — медленно проговорил Мариан.
        - Потому что он не может, — сказала Уля. — Если б он мог, он бы сам отдал.
        Юлек уже прикидывал, как подсунуть конверт.
        - Слушай, — сказал он Мариану, — давай поедем в Лентов вместе и сделаем так: я подойду к этой торговке и буду ей зубы заговаривать, а ты тем временем подойдешь сзади, незаметно положишь конверт на землю, около ее ног, и смоешься. А я дождусь, пока она его поднимет, и тоже удеру.
        - Ладно, — согласился Мариан. Потом серьезно сказал Уле: — Не беспокойся, будет сделано.
        - Ну, я пошла.
        Мальчики смотрели ей вслед, пока она не скрылась за домами.
        - Вот так Уля!.. — изумленно пробормотал Юлек. Больше он ничего не прибавил, но Мариан понял, что он хотел сказать.
        Прошло еще несколько дней.
        Как-то раз Юлек, проснувшись, по обыкновению, в семь часов и выбежав на кухню, увидел за столом дедушку. Обычно дедушка в шесть часов уже уходил на работу.
        - О! — обрадовался Юлек. Он хоть слегка и побаивался дедушки, но очень его любил, а кроме того, с помощью деда всегда можно было смастерить что-нибудь интересное. — Ты сегодня не идешь на фабрику?
        - Идет или не идет, а «с добрым утром» сказать можно, — заметила бабушка, строго следившая за соблюдением правил вежливости.
        - С добрым утром! — поспешно поправился Юлек.
        - Я работал в воскресенье и сегодня взял отгул, — объяснил дедушка. — Поеду в Стременицы покупать себе башмаки.
        В Стременицы! Юлек никогда еще там не бывал. Туда, наверно, километров пятьдесят на автобусе ехать!
        - Дедушка! — умоляюще простонал он.
        - Поди умойся, — распорядилась бабушка, ничуть не тронутая этим стоном. — И разбуди Мариана, завтрак на столе.
        Юлек не двинулся с места, упорно глядя на дедушку. Тот не торопясь жевал хлеб, отрезая маленькие кусочки от буханки, и запивал его кофе. Выражение его лица было непроницаемо.
        - Я тоже поеду! Ладно? Возьми меня с собой!
        - Ну что ж… — неуверенно проговорил дедушка. Чувствовалось, что он не прочь согласиться.
        - Я велела тебе разбудить Мариана, — напомнила бабушка.
        - Возьмешь? — не отставал Юлек, боясь уйти, прежде чем добьется ответа. Он чувствовал, что бабушка недовольна.
        - Ну что ж, — размышлял дедушка. — Пожалуй, можно бы…
        Бабушка бросила на него сердитый взгляд, а Юлеку велела немедленно идти за водой. Пришлось уйти, хотя Юлек знал, что это просто предлог: воды было еще целых полведра. У взрослых отвратительная привычка отсылать куда-нибудь детей именно в ту минуту, когда обсуждаются самые важные вопросы! Со злости он молниеносно накачал полное ведро и, возвращаясь, услышал последние слова бабушки:
        - …пойдешь пиво пить, а он? Еще потеряется!
        - Куда ему теряться, при мне будет. Раз ему так хочется прокатиться…
        - Этого ему всегда хочется. Ездит со мной в Лентов, и хватит с него.
        - Вот именно, с тобой он все время ездит, а со мной ни разу, — ревниво сказал дедушка, и Юлек почувствовал, что ужасно его любит.
        Бабушка неожиданно рассмеялась.
        - Ох ты, дед! — сказала она мужу, снисходительно качая головой, а потом обернулась к Юлеку: — Ну, живо, умывайся и надевай чистую рубашку. Да смотри у меня, слушайся дедушку!
        Автобус бежал по Варшавскому шоссе. Юлек, сидя у окна, смотрел на знакомые места и заново переживал все, что здесь когда-то случилось. Вот и живая изгородь. Поспевшие хлеба пожелтели, и живая изгородь кажется еще зеленее, чем прежде. Как ярко сверкали тогда на этой зелени голубые крылья сизоворонки! Юлек уставился на зеленую полоску в неразумной надежде снова увидеть чудесную птицу.
        Через минуту он забыл о сизоворонке. Перед ним как живой стоял Зенек, весь красный, с яблоками в руках. И Юлеку снова, как тогда, мучительно стыдно видеть смущение приятеля, и снова его охватывает желание отделаться от этого стыда, стать таким же, как Зенек: махнуть рукой на все поучения взрослых и ничего не бояться…
        Изгородь уже скрылась из виду, автобус идет по мосту, сейчас начнется подъем… Вот и госсельхоз, и магазин на горке, а около него скамейка, где они пили лимонад, и снова автобус бежит вниз. Шоссе уже починили, и барьеров внизу нет. Юлек смотрит на луг — вот здесь с разбегу остановилась тележка с ребенком. «Сыночек, он тебе жизнь спас», — сказала тогда мать этого мальчика… а продавец сказал Зенеку: «Про тебя надо бы в газету написать»… Юлека снова охватывает горькая обида. Ах, почему же все так получилось? Зачем Зенек ушел? Почему он вел себя так непонятно?
        Юлек не привык к долгим размышлениям, он редко задумывался над своими и чужими поступками. Но история с Зенеком слишком необычна, чтобы можно было с нею примириться и забыть. Зенек, такой замечательный парень, — и украл деньги! Правда, он был голоден и ему некуда было деваться, — значит, преступление его не так уж велико. Но вот Уля считала, что эти деньги надо отдать, как будто это был долг. И Мариан тоже был очень доволен, что отдал конверт, Юлек отлично это видел.
        - Что смотришь? — добродушно спрашивает дедушка. — Сейчас будет поворот.
        Автобус сворачивает, асфальт сменяется булыжником, машину трясет и бросает на выбоинах разбитой дороги. В открытые окна врываются клубы душной пыли.
        - Далеко еще? — спрашивает Юлек.
        - Сейчас приедем.
        В Стременицах была ярмарка. По всей широкой базарной площади теснился народ — около многочисленных ларьков и палаток, около возов и телег из соседних деревень, вокруг деревенских баб, продававших яйца, творог и овощи прямо из корзинок. Дедушка и Юлек подвигались вперед медленно — дедушка Петшик человек вежливый и толкаться не любит. В магазинах он терпеливо дожидался своей очереди, а потом долго осматривал все, что ему показывали.
        Юлеку все это скоро надоело, но он понимал, что покупка башмаков — дело серьезное. И потом, он помнил, что утром дедушка стал на его сторону, и решил мужественно вынести все до конца.
        Неизвестно, правда, сумел ли бы он выполнить свое благородное решение, если бы время от времени по пути не попадались лотки с разными любопытными вещами и если бы ему не удалось дважды при помощи глубоких вздохов обратить дедушкино внимание на мороженщика.
        - Хочешь мороженого? — спрашивал дедушка.
        - Ага, — немедленно откликался Юлек, справедливо полагая, что теперь не время разводить церемонии.
        Потом, когда они проходили мимо ларьков, окутанных соблазнительным запахом сладостей, Юлеку достался еще блестящий, облитый сахаром и посыпанный маком крендель. С его помощью удалось благополучно вытерпеть до момента, торжественно завершившего путешествие: Юлек и дедушка очутились в кабачке. Здесь царила приятная сырая прохлада. Правда, воздух был насыщен запахом пива, водки, капусты и табака, а бумажная скатерть на столике, за который они уселись, оказалась не первой свежести, но Юлек не обращал на это внимания. Он сидел среди взрослых, на вопросы дедушки и официанта отвечал солидным басом: «Мне лимонаду», и потом благоговейно пил его, следя за пузырьками воздуха, которые отрывались от дна стакана и, поднявшись на поверхность, лопались. Дедушка, не совсем уверенный, что сделал удачную покупку, спросил Юлека, как, по его мнению, выглядят купленные им башмаки — прилично? Юлек с жаром ответил, что башмаки замечательные. Дедушка успокоился и с удовлетворением стал пить свое пиво.
        Все это доставляло Юлеку огромное удовольствие. Неприятные мысли, мучившие его по дороге, улетучились, он радовался, что сидит с дедушкой, а кругом все такое незнакомое, и попозже, может быть, удастся выпросить еще одну бутылку лимонада. Хорошо бы отведать и пены с дедушкиного пива, но официант и посетители наверняка сочтут это недостойным ребячеством, поэтому лучше не просить.
        Однако вскоре стало ясно, что на вторую бутылку лимонада рассчитывать нечего, а тут еще к их столику подсел дедушкин знакомый и, не обращая ни малейшего внимания на Юлека, начал разговаривать с паном Петшиком.
        Мальчуган попытался было вмешаться в разговор, намекая, что он тоже сидит за столом и вообще имеет на дедушку больше прав, чем этот непрошеный взрослый знакомый. К сожалению, маневры Юлека остались незамеченными — дедушка ласково кивнул ему, а затем с головой ушел в разговоры, предоставив внука самому себе. Юлек не знал, куда деваться от скуки. Сначала он развлекался, наблюдая, как буфетчица наливает пиво в кружки и ловко закрывает кран в ту самую секунду, когда огромная шапка пены готова перевалить через край; потом стал глазеть на официанта, который, жонглируя подносом, носился между столиками; затем основательно рассмотрел одного за другим всех посетителей… Ну, а дальше? Юлек почувствовал, что стул под ним ужасно жесткий, а ноги, сиротливо болтающиеся под столом, прямо-таки одеревенели от скуки.
        - Дедушка…
        Никакого ответа. Разговаривают себе, как будто не слышат.
        - Дедушка!
        - Что тебе?
        - Я пойду!
        - Куда?
        - На базар! — молит Юлек, глядя на дедушку полными тоскливого ожидания глазами. — На пять минуточек, только посмотрю немножко!
        - Сиди на месте.
        - Дедушка!
        - Пусть сходит, — говорит дедушкин знакомый, и Юлек сразу испытывает к нему симпатию.
        - Ну… — нерешительно говорит дедушка. — Забегается там, а через полчаса автобус.
        - Я буду смотреть на часы, на башне есть часы! — выкрикивает Юлек, уже стоя в дверях.
        Совесть у дедушки явно неспокойна, вот-вот он позовет внука обратно, но Юлек не дает ему и слова сказать:
        - Я через десять минут вернусь!
        Палатки с галантереей, хлебные ларьки, мучной и мясной ряды, корзинки с творогом и яйцами — все это не очень интересно, можно пройти мимо, не задерживаясь. Комиссионный магазин: за стеклом витрины два фотоаппарата, лупа, несколько авторучек — тут стоит на минутку остановиться. Полные фруктов и овощей возы, лошади, жующие сено, тоже заслуживают внимания. А вот и толкучка. Юлек с презрением проходит мимо разложенных прямо на земле кофточек и юбок и останавливается подле кучки железной рухляди. Чего только здесь нет: винтики, гайки, крючки, велосипедные цепи, пружинки, неизвестного назначения зубчатые колесики… Двое мальчишек притащили велосипед и пытаются подобрать к нему недостающие части. Юлеку хочется поглядеть поближе, но тут его отвлекает шум — гурьба людей окружила владельца лотереи, можно выиграть конфеты… Что тут еще интересного? Юлек смотрит на часы — от условленных десяти минут остается четыре. Куда бы еще пойти?
        И вдруг его словно током ударило. Потрясенный, не веря собственным глазам, он застывает на месте. Но нет, это он, он!
        - Зенек! — вопит Юлек. — Зенек!
        Не слышит, не слышит! Их разделяют телеги с лошадьми, ряды торговок с корзинами, густая и суетливая толпа.
        - Зенек! — без памяти надрывается Юлек.
        А того уже не видно. Мальчик вскакивает на колесо телеги с морковью и огурцами и, выросши сразу на полметра, смотрит туда, где только что стоял Зенек. Нет его там!
        - А ну слезай! — кричит хозяин воза и грозит мальчику кнутом.
        Юлек бросается в погоню. Для скорости он проползает под возами. Очутившись в толпе, расталкивает детей, проскальзывает между взрослыми, продирается сквозь толчею вокруг продавца универсального клея и мчится дальше. Становится просторнее, еще несколько шагов — и последний ларек остается позади. Он обегает его кругом — никого! Он снова бежит на базар, ушибает коленку о деревянный ящик, на котором разложены мешочки с гречкой и горохом, опрокидывает чью-то корзину с салатом… Вслед ему несутся возмущенные крики, ругательства, но он ничего не слышит, не чувствует, как льется кровь из разбитого колена. Опять ныряет между возами, опять вскакивает на колесо, ищет глазами в толпе, всматривается в нее до боли… Его нету, нету!
        Юлек еще раз осмотрел все ларьки и телеги, все ряды торговок молоком и сметаной, не пропустил ни одного места, где толпился народ, словом, обыскал базар вдоль и поперек. В конце одной из уличек он заметил загородку, за которой находится конный базар. На всякий случай надо заглянуть и туда. Покупателей и продавцов уже мало, тут сделки происходят рано утром. Юлек кружит среди будок, пока внезапная боль в колене не заставляет его остановиться. Ранка кровоточит, надо бы приложить лист подорожника. Юлек поднимает голову… В нескольких шагах от него, в тени крытого толем сарая, трое парней играют под забором в карты. Спина одного из них кажется Юлеку знакомой… это Зенек!
        Юлек прижимается к будке и замирает… Зенек высоко поднимает карту, с форсом бросает ее на землю, что-то говорит, остальные двое одобрительно смеются. Опять что-то говорит, один из парней чуть не падает от смеха.
        Юлек чувствует вдруг, что сейчас расплачется. Расплачется от невыносимой обиды, от ревности. Совсем недавно Зенек был с ними на острове — и вот уже у него новые друзья! Ну да, они большие, они старше не только Юлека, но даже Мариана. Сказал, что пойдет в Варшаву, а сам сидит в Стременицах! Зачем? Варшава — это еще как-то можно понять, но Стременицы? Юлек чувствует себя дважды обманутым. Нет, он не будет плакать. Он просто скажет ему. Юлек выпрямляется и, сжав зубы, идет к играющим. Когда он подходит совсем близко, его замечает косоглазый парень, сидящий слева от Зенека.
        - А ну, отваливай, сопляк! Юлек останавливается, но не отходит. Косоглазый деловито осведомляется:
        - В ухо хочешь?
        Зенек оборачивается. Лицо у него становится растерянное и пристыженное. Он не рад встрече. Мгновение мальчики смотрят друг на друга. Тем временем косоглазый, рассерженный дерзостью «сопляка», поднимается, подходит — и размахивается, чтобы ударить.
        - Не трогай! — повелительно кричит Зенек.
        Косой сразу перестает интересоваться Юлеком. Злобно щурясь, он поворачивается к Зенеку: — Ты что, приказывать мне будешь?
        - Захочу, так и буду, — отвечает Зенек.
        - Посмотрим!
        Зенек неторопливо приближается к косоглазому. Они сходятся грудь с грудью и мгновение меряются взглядами, словно два задиристых петуха. И вдруг Зенек проделывает перед самым лицом противника молниеносное движение, как бы собираясь ударить его ребром ладони по носу. Косой стремительно отскакивает назад.
        - Вы будете играть или нет? — спрашивает третий парень. Он по-прежнему сидит на земле и с невозмутимым спокойствием наблюдает за ходом событий.
        - Ясное дело, будем! — небрежно отвечает Зенек. — Сейчас я вернусь.
        Не оглядываясь на косоглазого, он кладет руку Юлеку на плечо, и оба идут в сторону базара.
        В тихом уголке между ларьками они останавливаются.
        - Ты около них не крутись, — мотнув головой в сторону своих партнеров, говорит Зенек. — С кем сюда приехал?
        - С дедушкой…
        Оба умолкают. Юлек присматривается к Зенеку. Лицо у него грязное и худое, с обветренной кожей. Куртка покрыта грязными пятнами, штаны обтрепанные.
        - А ты-то что здесь делаешь?
        Зенек равнодушно и пренебрежительно пожимает плечами. Юлеку становится страшно.
        - Ты же собирался в Варшаву!
        - А я тут по дороге встретил одного, он меня уговорил.
        - Это тот, косой? — с ненавистью спрашивает Юлек.
        - Нет, другой… Я пойду в Варшаву, только попозже. Сейчас лето, в деревне лучше…
        - Зенек!
        - Чего?
        - А с нами ты не хочешь? Ни за что не хочешь? Зенек молчит.
        - Мы теперь совсем не ходим на остров! Совсем! — Юлек говорит все быстрее, все горячее, слова обгоняют друг друга, стремление убедить приятеля смешивается с горечью и обидой. — Это все из-за тебя! Никому не хочется! И я тоже, как дурак, сижу дома! Если бы ты вернулся, мы бы построили новый шалаш, во сто раз лучший! И новую кухню бы построили! А бабушка дала бы картошки, сколько душе угодно, теперь уже есть молодая картошка! Ну почему ты не вернулся с Марианом? Мариан сказал: «Зенек не хочет», и все! Разве это причина? Мы бы рыбу ловили! И раков! Дедушка говорил, что в Млынувке есть раки. И он мне все места покажет! Знаешь как здорово будет! Вот увидишь! Зенек, а?
        Последнее восклицание звучит умоляюще. Глаза напряженно впились в лицо Зенека.
        - Зенек!
        - Нет, — отвечает тот.
        - Но почему же? Почему?
        - Нет, и все. Я туда никогда не вернусь.
        Юлек облизывает пересохшие губы и тяжело вздыхает, изо всех сил стараясь не заплакать.
        Зенек, не глядя на него, спрашивает хриплым голосом:
        - Скажи… а Дунай? Не нашелся?
        - Нашелся, пришел к Уле. Но из рук опять не берет. Уле приходится заново его приручать… Зенек!
        - Говорить не о чем, Юлек, я не вернусь.
        И тут Юлеку приходит в голову новая мысль.
        - Слушай, — говорить об этом не очень приятно, но ничего не поделаешь, надо, — ты, может, боишься, что у нас тебя поймают, арестуют? Не бойся, ничего тебе не будет, мы те деньги отдали…
        - Какие деньги?
        - Ну, этой торговке в Лентове. Мы с Марианом поехали, и он положил ей конверт на колени.. Она такой крик подняла, смеется, показывает всем записку и деньги… А в записке было сказано, от кого деньги, понимаешь?
        - Понимаю… — с неожиданной для Юлека усмешкой ответил Зенек. Брови у него были нахмурены, лицо красное от смущения. — Ну, всего, — сказал он сухо и повернулся, чтобы уйти. Но остановился, снова усмехнулся и небрежно прибавил: — Скажи им всем спасибо, что собрали деньги.
        - Чего собрали?
        - Ну как же, эти самые пятьдесят злотых, которые вы так благородно отдали. Да, влетел я вам в копеечку!
        - Никто ничего не собирал, — пожал плечами Юлек. — Мы даже если бы и хотели, не могли бы. Ни у кого нет ни гроша. Все деньги дала Уля. Она их заработала.
        Зенек порывисто оборачивается, хватает Юлека за плечо.
        - Уля?
        - Ну да! — Юлек не может понять, с чего это Зенек так разволновался. — Она работала в саду, а потом принесла деньги и сказала, чтобы мы отвезли…
        Зенек больше ни о чем не спрашивал. Побледнел и оперся плечом о стену будки. Прямо как больной! Или пьяный! Юлек испугался. Чего это он?
        Внезапно в глазах Зенека появилась знакомая Юлеку настороженность. Он проскользнул вдоль стенки ларька и словно растаял в воздухе. Юлек оглянулся. К нему, тяжело дыша, бежал дедушка, весь красный от усталости и гнева.
        - Юлек! — крикнул дедушка. — Через три минуты автобус!
        Опасность
        Дедушкин сосед, пан Квятковский, возил с поля рожь. Пан Квятковский был добрый, и Юлек надеялся прокатиться на его телеге. Он делал вид, будто мастерит что-то во дворе, и поджидал удобного случая. Случай подвернулся только к вечеру; Юлек позвал Мариана, и оба покатили в поле.
        Усевшись, как заправские работники, на грядку, они принялись обозревать окрестности. Сверху все выглядело совсем иначе. Поле зрения расширилось, стали видны далекие дома и деревья. Да и сама дорога стала другой — раньше она бежала между двумя высокими стенами хлебов, заслоняющих горизонт, теперь хлеба были убраны, и ребята, едва миновав рощу, сразу увидели знакомый старый дуб, стоявший над рекой, а за ним полукружье прибрежных зарослей. Пройти вдоль этих зарослей вправо, а там поваленный тополь… Юлек и Мариан переглянулись — оба подумали об одном и том же. Надо посмотреть, что делается на острове!
        Пан Квятковский условился с ними, что обратно они пойдут пешком, потому что лошадям тяжело тащить нагруженный воз. Приехав на место, они помогли уложить снопы на телегу. Мариан подавал снопы неторопливо, аккуратно и ловко, а Юлек много бегал, много говорил, раскраснелся от азарта и усталости, но толку от него было мало: не хватало ни роста, ни соображения, и он никак не мог подать сноп, чтобы пану Квятковскому было удобно подхватить его и уложить на место. Так или иначе, когда дело подошло к концу, пан Квятковский поблагодарил их обоих, и воз двинулся в обратный путь. Ребята постояли немного, посмотрели, как ныряет воз по ухабам, потом Юлек равнодушно спросил:
        - Ну что, сходим?
        - Можно.
        Шли молча. Мариан подсчитывал в уме, сколько времени прошло после исчезновения Зенека. Дни путались в памяти, во время каникул он не заглядывал в календарь. Во всяком случае, уже много, дней двенадцать-тринадцать…
        Юлек тоже думал о Зенеке. Неужели он до сих пор околачивается в Стременицах? Почему он захотел жить в этом городишке с противными чужими парнями, а не с ними, на острове? Мальчуган тихонько вздохнул, вспомнив, сколько разных непонятных вещей произошло с того дня, как они нашли Зенека лежащим под кустом орешника… А их разговор около базарного ларька? Юлек был уверен, что Зенек обрадуется, когда узнает, что Уля вернула деньги, а он повел себя так странно. Испугался, что ли? Юлек рассказал об этом Мариану и девочкам, но никто ему ничего не объяснил.
        Потом Юлек вспомнил, как они с дедушкой возвращались из Стремениц, как дедушка сначала зловеще молчал, а потом, поостыв немного, буркнул, что бабушке лучше ничего не говорить. «Чего ей зря на нас сердиться?.. Понапрасну только волноваться будет, вот и все…» Услышав это «нас», Юлек понял, что дедушка тоже считает себя виноватым, и снова почувствовал, что ужасно любит своего старенького молчаливого деда. Не зная, как выразить свои чувства, он придвинулся поближе и прижался к нему плечом. И потом каждый раз, стоило ему пошевельнуться, дедушка добродушно приговаривал: «Сиди, сиди так…» Если бы не обидная встреча с Зенеком, возвращение домой было бы очень приятным…
        Они уже подходили к тополю, когда Юлек поднял голову и сказал:
        - Дымом пахнет.
        - Тебе показалось.
        - Нет. — Чутье у Юлека было острое, как у охотничьей собаки. Он замер на месте, вертя головой и втягивая носом воздух. — Дым от костра.
        Мариан огляделся. С одной стороны были поля и луга, с другой — заросли, а за ними река.
        - Ты же видишь, никакого костра нигде нет. Юлек, раздувая ноздри, повернулся лицом к зарослям.
        - Слушай! — тихонько сказал он. — Дым идет от реки. Кто-то жжет костер на острове.
        Через несколько шагов почувствовал запах дыма и Мариан. Они подошли к тополю, оглянулись по сторонам и перебежали на тот берег. Прислушались. На острове было тихо, только птицы звонко распевали свои вечерние песни. На мягкой прибрежной траве не видно было никаких следов. Шепотом мальчики договорились соблюдать величайшую осторожность, чтобы застигнуть пришельцев врасплох.
        Идти решили не по тропке, а прямо сквозь заросли. Кое-где пришлось двигаться на четвереньках, а то и ползком. Особенно густо рос терновник у самой поляны. Тут Юлек лег на живот и выглянул из кустов.
        На поляне никого не было, но костер горел. Горел на обычном месте — в обложенной кирпичами ямке. Над костром висел знакомый котелок, тот самый, который Мариан нашел когда-то на чердаке. Заброшенный шалаш покосился, ветки на скатах пожелтели и высохли.
        Мариан подполз к Юлеку, и оба ждали, что будет дальше. Человек, который развел костер, должен был находиться где-то поблизости.
        Между деревьями на другой стороне поляны мелькнуло светлое пятно, хрустнула ветка. Мальчики припали к земле, Юлек, однако, вытянул шею, чтобы увидеть поскорее…
        - Ой!.. — вдруг заорал он и пулей выскочил из кустов.
        Около шалаша стоял Зенек. Он, видимо, только что выкупался, на нем были одни трусики, через голое плечо перекинута выстиранная рубашка. На шее и чисто вымытом лице еще блестели капли воды.
        - Привет, — сказал он, увидев Юлека и Мариана. — Вы так тихо подкрались, я ничего не слышал. Как кошки.
        - А мы-то думали, это кто-нибудь чужой! — выкрикнул Юлек. Он смотрел на Зенека, словно на выходца с того света, и все не мог поверить, что видит его перед собой.
        - Что, не ждали меня?
        - Не ждали, — серьезно ответил Мариан.
        - А может, мне нельзя здесь жить? — усмехнулся Зенек.
        - Вот глупый! — Юлек прямо задыхался от прилива чувств. — Молодец, что пришел!
        Зенек повесил на куст мокрую рубашку и подбросил сучьев в костер. Мальчики заметили какую-то перемену в его поведении — он был возбужден, как будто ему предстояло что-то приятное. А между тем его появление на острове означало, что он по-прежнему один и без пристанища. Однако, зная его характер, они не стали ни о чем спрашивать.
        - Я здесь ненадолго, — неожиданно сказал Зенек. — Ночи две-три пробуду, и все.
        - Почему ночи?
        - Днем я работаю на сборке.
        - Где?
        - Тут у одного.
        - А потом? — не удержался Юлек.
        - Потом видно будет.
        Глаза у Юлека загорелись.
        - Зенек! Ночуй у нас! Бабушка согласится, а если не согласится, я скажу дедушке. Он такой добрый, ты даже не представляешь! Он уговорит бабушку! Чего тебе здесь сидеть? Шалаш совсем развалился, и вообще… Мы положим матрацы на пол и уляжемся поперек! Мы все поместимся!
        - Кончай трепаться! — сказал Зенек.
        - Вот осел упрямый! Теперь-то тебе можно быть с нами, теперь-то можно, — рассердился Юлек, но тут же вспомнил, как принял Зенек известие о том, что Уля вернула за него деньги, и посмотрел на него с испугом.
        Нет, как будто не обиделся, хотя лицо его помрачнело, а губы сложились в легкую гримасу.
        - Можно ли, нет ли, а мне надо держаться в сторонке, — буркнул он. — Чем меньше про меня будут болтать, тем лучше.
        - Почему? — спросил Мариан.
        - Так ведь я несовершеннолетний, — неохотно объяснил Зенек. — И милиция имеет право меня задержать.
        - За что? — крикнул Юлек.
        Зенек улыбнулся его неопытности:
        - А за то, что одному шляться не разрешается. Только с позволения папы и мамы.
        - А еда у тебя есть? — спросил Юлек. — Тут вроде оставалась картошка…
        - Не нужно, я на хозяйских харчах.
        - Завтра принесем ему одеяло, — тихонько сказал Мариан Юлеку.

* * *
        Наутро Юлек принес для Зенека одеяло и решил еще набрать хворосту и починить шалаш. Мариан, которому пришлось остаться дома, чтобы помочь бабушке, предложил наняться починкой шалаша после обеда, но Юлек заявил, что после обеда само собой, а пока он начнет один.
        Он как раз выбирал в орешнике подходящие для шалаша ветки, когда до ушей его неожиданно донеслись голоса. Мальчик замер. Один голос был низкий, густой, почти мужской, второй потоньше и послабее.
        Юлеку показалось, что когда-то он эти голоса уже слышал. Впрочем, они доносились издалека, из-за реки; видимо, люди шли вдоль берега. Остановятся они у поваленного тополя или нет? Скорее всего остановятся — Юлек сам, когда впервые увидел огромные вывороченные из земли корни и толстый комель, лежащий метрах в полутора над землей, вскарабкался на него не задумываясь и остановился только у самой верхушки, там, где тонкие ветки стали угрожающе прогибаться над темной, быстро бежавшей внизу водой. Точно так же, должно быть, поступят и те, что идут сейчас по берегу. Одна надежда на то, что мостик, ведущий на остров, плотно укрыт в пышной кроне, по-прежнему живой и свежей.
        Некоторое время голоса не приближались и не удалялись — видимо, незваные гости стояли на месте. Потом стало тихо… и вдруг голоса зазвучали совсем рядом. Люди пришли на остров…
        Юлек — он уже сидел в кустах — затаил дыхание. Сквозь листья ему был виден краешек поляны и вход в шалаш. Они нашли тропинку! Юлек слышит их шаги и шорох ветвей.
        - Видал? — насмешливо спрашивает низкий голос. Сердце Юлека подпрыгивает к горлу: да ведь это Виктор!
        А второй — Владек! Смертельные враги Зенека! Вот они уже на поляне. Юлек видит две пары ног, приближающиеся к шалашу.
        - Вот так хибара! — смеется Виктор, заглянув внутрь. — Ловко он устроился, а?
        - А ты почем знаешь, что это он? — сонно спрашивает Владек.
        - Конечно, он!
        - Доказательств-то нет…
        - Ты что, совсем дурак? Когда мы вчера за ним шли, он как раз у этого тополя словно сквозь землю провалился. Да и потом, кто еще, кроме него, стал бы тут околачиваться?
        - Ну… — с сомнением пробурчал Владек.
        - Будь уверен, это он здесь ночует. Днем обделает дельце-другое, и назад.
        - Ах ты свинья! — прошептал Юлек.
        - А эти щенки ему, наверное, помогают… — громко рассуждал Виктор.
        - Какие щенки?
        - Ну, внуки старого Петшика, который на фабрике работает.
        - Ах ты свинья, гадкая свинья! — снова прошептал Юлек. Руки и ноги у него онемели. Долго еще они будут тут торчать, молоть языком?
        Владек потянулся и громко зевнул. Потом спросил довольно равнодушно:
        - Ты что, правда думаешь, что он ворует?
        - Ясное дело, поэтому и прячется. Ну, да скоро кончится его привольное житье, — засмеялся Виктор. — Мне бы только увидеть Ковальского. Я ему все расскажу.
        - Какого Ковальского?
        - Ты что, с печки свалился? — разозлился Виктор. — Ковальский — милиционер из Лентова. Заглянет сюда как-нибудь с утра пораньше или вечером, и готово дело.
        - Охота ему была!
        - А почему бы и нет? И вообще, они свое дело знают, можешь не беспокоиться! Дадут знать по всем окрестным участкам, мол, шатается тут подозрительный тип, и застукают голубчика. Вот увидишь.
        Владек снова зевнул.
        - Пошли домой, больно жарко, спать хочется… А этот Ковальский будет сегодня в волостном управлении.
        - У нас в Ольшинах? — заинтересовался Виктор.
        - Был такой разговор.
        - Вот повезло-то! — И Виктор громко рассмеялся.
        Они повернули назад. Юлек видел две пары удаляющихся ног. Стиснув кулаки, он сдерживал себя, чтобы не выскочить из кустов и не броситься на мерзкого парня. Избить его, бросить ему прямо в лицо все свое возмущение, всю свою ненависть… Но нужно было подумать, как спасти Зенека от опасности. Многого из того, что говорил Виктор, Юлек не понял, ясно было одно: Зенека могут арестовать, и очень скоро, может быть, даже сегодня вечером. Когда Виктор с Владеком, по его расчетам, были уже за рекой, мальчик выскочил из кустов и побежал к мостику. О починке шалаша нечего было и думать, теперь были дела поважнее. Несколько минут он еще прятался среди веток тополя, нетерпеливо поджидая, пока те отойдут подальше — они тоже шли в Ольшины, и на пригорке под дубом, а потом в открытом поле могли его увидеть, — затем, стараясь не обнаружить себя, начал красться вдоль зарослей. Неприятель пересек наискосок жнивье и направился к дороге. Когда парни скрылись за рощей, Юлек пустился бегом.
        Он вызвал Мариана из огорода и, с трудом переводя дыхание, рассказал, что произошло.
        - Ему нельзя ночевать на острове, понимаешь? Мы должны его предупредить, чтобы он туда больше не ходил! — кончил Юлек свой рассказ, возбужденно блестя глазами.
        Мариан молчал, и лицо у него было такое, что Юлек испугался. Узнав, что Зенеку грозит опасность, он прибежал сюда в полной уверенности, что вместе с Марианом они непременно что-нибудь придумают и сумеют помочь. Но лицо брата не сулило ничего хорошего.
        - Мариан, — неуверенно позвал Юлек. — Мариан!
        - Мы не можем его предупредить, потому что не знаем, у кого он работает. И кроме того…
        - Тогда пойдем вечером к тополю и будем его там ждать!
        - Ну и что? Милиционер тоже может туда прийти и ждать вместе с нами. Кто ему запретит?
        Такая мысль не приходила Юлеку в голову. Конечно, милиционер тоже может туда прийти! Мальчик лихорадочно ломал голову в поисках выхода.
        - А если пойти на шоссе? Он ведь пойдет со стороны шоссе, правда?
        - Вовсе не обязательно.
        - Что ж делать? — в отчаянии спросил Юлек.
        Ответа он не получил, и тогда, словно маленький ребенок, который плачет и кричит в надежде, что от этого все переменится к лучшему, Юлек со слезами в голосе выкрикнул:
        - Я не хочу! Не хочу, чтоб его арестовали! Слышишь?
        - Замолчи! — резко оборвал его Мариан. — Сейчас не время нюни распускать!
        Юлек мужественно подавил обиду и сказал басом: — Я просто хотел спросить, что мы теперь будем делать. Мариан тоже не знал, что теперь делать. Никогда еще он так остро не чувствовал, что вся эта история с Зенеком требовала участия взрослого и опытного человека. О том, чтобы оставить парня на произвол судьбы, не могло быть и речи, но как ему помочь? Надо действовать быстро, а посоветоваться с самим Зенеком нельзя, значит, вся ответственность ложится на них, вернее на него, на Мариана, потому что он самый старший из всей четверки…
        - Ну, что же ты молчишь? — снова заволновался Юлек. — Скажи что-нибудь!
        Но Мариан не обратил на него внимания. Он задумался, напряженно сморщив лоб. Наконец он произнес:
        - Беги за Вишенкой и Улей, пусть приходят под грушу.
        - Ладно, — согласился Юлек, довольный, что наконец-то можно действовать. — А зачем они тебе?
        - Не приставай! Я иду в огород. Когда соберетесь, позовите меня.

* * *
        Юлек выполнил поручение Мариана лишь наполовину: Вишенка поехала с матерью в Лентов к зубному врачу и должна была вернуться только через час, поэтому под грушу пришла одна Уля. Она присела на землю в том самом месте, куда однажды утром Зенек свистом вызвал Юлека, чтобы тот купил ему хлеба и показал дорогу на Стрыков. Перед ней была тропинка, по которой в сопровождении Юлека и Мариана пошел тогда таинственный гость, надеясь, что она приведет его к цели. А вон и стог, под которым он сидел, поджидая, пока подсохнет кровь на больной ноге. Уля вспомнила, как они с Вишенкой увидели его тогда, и перед ней прошли все события последних недель: постройка шалаша и кухни, приручение Дуная, драка с Виктором, происшествие на шоссе, прощание с Зенеком и его уход, все страхи и радости, которые она испытала за это время, вплоть до сегодняшнего утра, когда над Зенеком нависла такая опасность, о которой она даже думать боялась.
        - Ну, говори! — нетерпеливо потребовал Юлек, как только они с Марианом подошли к груше.
        - Сейчас… — Мариан колебался. То, что он хотел предложить, непременно вызовет возмущение и протест. Однако он решил настоять на своем и, собравшись с духом, выпалил:
        - Нам самим тут не справиться. Надо рассказать про Зенека кому-нибудь из взрослых.
        - С ума сошел? — крикнул Юлек.
        - Мы же обещали никому не говорить! — испуганно проговорила Уля.
        - Да, — согласился Мариан. — И очень глупо сделали.
        - Почему глупо? Так велел Зенек, значит все! — кричал Юлек, покраснев от негодования. Для него воля Зенека была законом, раз Зенек велел, значит, никаких разговоров.
        - Если бы мы не обещали, все было бы иначе, — стоял на своем Мариан. — Нам бы помогли… нам и ему.
        - Да, — прошептала Уля. Не стоило спорить из-за того, что могло бы быть, важнее подумать о том, что будет. — Но теперь мы не имеем права говорить без его разрешения.
        - Я сам знаю, что лучше бы его спросить, — с раздражением бросил Мариан, — но, прежде чем он успеет согласиться, его могут забрать. Из двух зол надо выбирать меньшее.
        - А ты считаешь, что взрослые нам помогут? — презрительно спросил Юлек, все еще надеясь, что они сами как-нибудь выручат товарища из опасности. — Жди!
        - А почему бы и нет? — Среди людей, которых знал Мариан, многим вполне можно было довериться, а история с Зенеком давно перестала быть для него увлекательным приключением, которому таинственность придает очарование. — Если попросить…
        Юлека осенила новая мысль:
        - Слушай! — предложил он. — Давай расскажем этому милиционеру, что Зенек спас мальчика!
        - Если Виктор сказал ему, что Зенек ворует, а мы ему помогаем, то милиционер и разговаривать с нами не станет. И вообще, одно к другому отношения не имеет.
        Юлек обескураженно умолк.
        Уля сидела с опущенными глазами и молчала. Она тоже видела, что на этот раз они сами не справятся. Но, во-первых, они обещали молчать, а во-вторых, к кому же обратиться за помощью? Ах, если б жива была мама!.. Мама бы все поняла, и судьбу Зенека можно было бы не колеблясь отдать в ее руки. Она без слов почувствовала бы, как дорог Уле этот человек, она разглядела бы, какой он есть на самом деле!.. Мама! Мама!.. Уля представила себе, как Зенека, словно преступника, ведет по деревне милиционер, как закрываются за ним двери тюрьмы и он остается один, или, еще хуже, в обществе настоящих воров..
        - Я считаю, что лучше всего попросить пани Убыш, — говорит Мариан и выжидательно смотрит на Улю.
        Юлек тоже ждет, что она скажет: окончательное решение зависит от нее.
        - Хорошо… — с трудом шепчет Уля. — Я попрошу Вишенку, чтоб она с ней поговорила.
        Теперь остается обсудить детали. Значит, все будет так: пани Убыш пойдет в правление, повидается с милиционером и все ему объяснит. А если она не застанет его в правлении, делать нечего, придется ей пойти на остров и ждать его там. А мальчики и Уля побегут туда пораньше, чтобы быть наготове.
        - Стойте-ка, — сердито восклицает Юлек, которому весь этот план не очень-то по вкусу. — Вот мы тут все решили без Зенека. А кто ему об этом скажет?
        - Я, — ответила Уля.

* * *
        После того признания, которое Уля сделала Вишенке в саду пана Юзяка, девочки сильно охладели друг к другу. Настоящей дружбы между ними теперь не было. И поэтому, приступая к разговору с Вишенкой, Уля ужасно волновалась. Помимо всего прочего, она боялась, что Вишенке не понравится их намерение нарушить данный Зенеку обет молчания. Поэтому она старалась как можно ярче описать все грозящие ему опасности, чтобы ясно было, что обратиться за помощью к взрослым совершенно необходимо.
        Вишенка слушала ее довольно спокойно, а когда Уля, готовясь произнести последние, самые важные слова, на минутку запнулась, она быстро спросила:
        - Значит, ты расскажешь про него своему отцу? Уля вспыхнула.
        - Нет, — тихо ответила она. — Нет. Мы… Мариан и я, мы считаем, что лучше попросить твою маму…
        - Мою маму? — испугалась Вишенка. — Нет, это нельзя.
        Уля посмотрела на нее умоляюще:
        - Вишенка!..
        - Да нет же, говорю тебе, нельзя…
        - Почему? Мариан считает, что твоя мама это сделает лучше всех. Она всех знает, и она добрая! Попроси ее!
        - Не буду я ее просить… — отказывается Вишенка. Неужели Уля не понимает, что значит для нее рассказать матери о Зенеке? Это значит признаться, что Вишенка обманывала маму! И это именно теперь, когда мама, видя, что Вишенка много бывает дома, успокоилась и снова стала ласковой и общительной?.. И вообще, раз Уля нравится Зенеку больше всех, пусть она ему и помогает!
        - Твой отец сделает все гораздо лучше, чем моя мама.
        - Нет, нет!
        - А почему? Он здесь живет, все его знают. Он ведь не откажет, если ты его попросишь?
        - Откажет…
        Вишенка, до сих пор отчужденно смотревшая в сторону, резко обернулась к подруге. Ее поразил голос Ули.
        - Как это? Почему?
        Уля сгорбилась, волосы упали ей на лицо. Что ответить? Сказать, что отец ее не любит? Что ничего хорошего из этой просьбы не получится? Все равно Вишенка не поймет, она слишком счастливая. Придется объяснять, растравлять старую рану… Когда-то, еще в те дни, когда они по-настоящему дружили, она очень хотела рассказать подруге все. Однажды это чуть не случилось. Но сейчас она не может разговаривать с Вишенкой о своих родителях! Тогда что же делать? Что будет с Зенеком? От сознания собственного бессилия слезы выступают на глазах у Ули, она пытается их смахнуть, но не выдерживает и разражается горькими рыданиями.
        - Уля! — восклицает удивленная и испуганная Вишенка. — Уля!
        - Не могу я просить отца! — отчаянно рыдает Уля. — Не могу!
        - Не плачь! Ну не плачь! — Вишенка обнимает подругу, притягивает ее к себе.
        В рыданиях Ули она почувствовала столько боли, что забыла про свои обиды. Но в чем же причина этого горя?.. Вишенка вдруг с раскаянием понимает, что очень мало знает об Уликой жизни, хоть и дружит с ней столько лет. Уля скрытная, но все же Вишенка могла бы узнать о ней побольше, если б только не была так занята собой. Узнать и помочь…
        - Не плачь, — просит она, гладя растрепанные волосы и дрожащие плечи подруги. — Не плачь!
        - Ах, Вишенка!
        - Не плачь!.. Я поговорю с моей мамой о Зенеке.

* * *
        - Мама…
        Пани Убыш, не отрываясь от работы, улыбается дочери — она купила в кооперативной лавке кусок яркого ситца и шьет Вишенке новый пляжный костюм. Ах, она перестанет улыбаться, когда услышит Вишенкин рассказ. Только сейчас девочка по-настоящему понимает, какое огорчение причинит она своей матери. Но решение принято.
        - Что, доченька?
        - Мама!
        - Что случилось? — Шитье падает на пол. Мать смотрит на дочку с тревогой.
        - Нет, нет, ничего не случилось, — поспешно успокаивает ее Вишенка. — Мне только нужно кое-что тебе сказать… Но только, пожалуйста, не сердись и ничего не говори, дай мне объяснить… Ладно, мама? Ладно? Тут все так запуталось… Ты не будешь сердиться? Не будешь?
        С трудом скрывая волнение, пани Убыш обещает спокойно выслушать дочь.
        Времени мало, придется рассказать только самое главное. Но нужно по порядку, чтобы мама поняла, как приключение, сулившее поначалу столько интересного, постепенно превратилось в трудную и неразрешимую задачу. О первой встрече с Зенеком, о его больной ноге, обо всем этом говорить легко. Про Дуная, про драку рассказывать даже приятно, тем более что лицо мамы становится спокойнее. Историю о спасенном ребенке Вишенка выкладывает с восторгом, глаза блестят, и ее возбуждение передается пани Убыш. А дальше… дальше становится хуже. Как они узнали, что Зенек украл деньги, как состоялся «суд» на острове, как выяснилось, что у Зенека нет дома… Вишенка с трудом подбирает слова, а мама слушает с растущим напряжением.
        И вот наконец рассказано все, вплоть до сегодняшних событий, до той минуты, когда они решили обратиться к маме за помощью. Вишенка вздыхает с облегчением и доверчиво ждет ответа. Ждать приходится долго. Наконец пани Убыш выпрямляется и говорит:
        - Доченька, я не могу сделать то, о чем ты просишь.
        - Не можешь?.. Мамочка!
        - Как же я могу заступаться за парня, который убежал из дому и занялся воровством?
        - Да ведь он убежал только потому, что отец к нему плохо относился!
        - А может, это ваш Зенек плохо относился к отцу? Судя по твоему рассказу, у него, конечно, масса достоинств, но он совершенно деморализован, и я считаю…
        - Мама! — возмущенно прерывает ее Вишенка.
        - Я считаю, что, чем скорее этим парнем займется милиция, тем лучше.
        - Значит, пусть его посадят в тюрьму? — С ужасом и удивлением Вишенка видит, что все идет не так, как было задумано. — Но ведь это несправедливо! И мы так не хотим! Ах, мамочка, если б ты его знала, ты наверняка согласилась бы с нами!
        - К сожалению, я с ним не знакома, — сухо произносит мать, — вы сочли это излишним. А теперь, повторяю, чем скорее все это кончится, тем лучше. И для него, и для вас.
        - Для нас? Почему?
        - Не слишком вы удачно выбрали себе «товарища», — насмешливо замечает пани Убыш. — И лучше всего вам с ним расстаться. Всему этому надо положить конец и постараться поскорее забыть.
        Вишенка отодвигается от матери. Ей мучительно стыдно. Не за себя — за маму. Мама, желая защитить свою дочь от дурного влияния, заранее готова осудить Зенека, ей дела нет до того, что с ним будет, пусть себе пропадает! Она решила, что Зенек плохой, а ее дочка хорошая. «Нельзя так, мама, нельзя!» — в отчаянии думает Вишенка. Любой ценой надо переубедить маму! А цена будет и впрямь дорогая.
        - Мама… — шепчет Вишенка, — я тоже крала…
        Пани Убыш бледнеет и впивается взглядом в лицо дочери. Вишенка выдерживает этот взгляд и, запинаясь, рассказывает о набеге на сад. Рассказывает все без утайки. И снова в комнате тишина.
        - Девочка моя… — произносит наконец мама, все еще белая как полотно. И вдруг возмущение ее вырывается наружу: — И ты смеешь защищать мальчишку, который подговаривал вас красть!
        - Ах, мама, ты не понимаешь!.. Ведь он подговорил нас, потому что ему было стыдно! Почему-то, когда сделаешь что-нибудь стыдное, всегда хочется, чтоб и другие это делали! Ведь мы могли не послушаться, он нас не заставлял. А я виновата больше всех, потому что Мариан не хотел, а Юлек еще маленький.
        Пани Убыш пропускает все это мимо ушей. Она смотрит на дочь с такой горечью, что Вишенке становится страшно.
        - Мама, — беспомощно шепчет она. — Мама!
        - Я знала, знала, что с тобой происходит что-то нехорошее… — беззвучно произносит мать. — Спрашивала тебя, просила… А ты… — Она умолкает, потом сдавленным шепотом доканчивает: — Моя дочь меня обманывала…
        Ах, как тяжело становится Вишенке! Она знает, что поступила плохо, ее мучит раскаяние, и в то же время ей так обидно, что мать сразу осудила ее, даже не пытаясь понять.
        - Я виновата, знаю, но сейчас… Сейчас надо спасать Зенека! Мама! Помоги нам!
        - Если бы я знала все это раньше, конечно, я помогла бы… К сожалению, ты вела себя так, словно меня вообще нет на свете.
        Пани Убыш встает, накидывает жакет и направляется к двери.
        - Мама! — с беспокойством спрашивает Вишенка. — Куда ты?
        Мать не отвечает. Она спускается с крыльца и выходит на дорогу. Вишенка идет рядом с ней, не зная, что и думать.
        - Мама, ну пожалуйста, скажи! Скажи, что ты собираешься делать?
        Они приближаются к Улиному думу… Пани Убыш сухо отвечает:
        - Я иду к доктору Залевскому.
        - К доктору Залевскому?.. — Вишенка широко открывает глаза. — Зачем?
        - Пусть он решает. Уля ведь тоже в этом замешана.
        - Нет, мама, нет! — испуганно просит Вишенка. — Я прошу тебя, ну я прошу!
        - Я не имею права скрывать это от него.
        Ни мольбы, ни протесты не помогают. Мать не намерена отступать от своего решения. И вот они уже перед домом доктора, а вон в окне и сам доктор. Вишенка моментально прячется за плетень и смотрит, как мать проходит через террасу в кабинет. Ох, что-то теперь будет?
        Наконец дверь открывается, и доктор зовет:
        - Вишенка, зайди, пожалуйста, к нам!
        Вишенка, бойкая Вишенка, чувствует, что ноги ее не слушаются. Робко-робко входит она в кабинет и останавливается на пороге. Пани Убыш, бледная и взволнованная, сидит у стола.
        Доктор подробно расспрашивает Вишенку о Зенеке, о его жизни на острове, о его дяде, обо всех событиях последних дней. Потом благодарит и, ничего не объяснив, отпускает ее. Вишенка срывается с места, решив немедленно бежать на остров. Ее останавливает голос матери:
        - Подожди. Пойдем домой вместе.

* * *
        В то время, когда Вишенка беспокойно вертелась вокруг дома доктора, поджидая конца разговора, Уля, присев на корни упавшего тополя, тоже ждала. Отсюда видны часть ведущей от шоссе дороги и сжатое ржаное поле, а, по мнению Мариана и Юлека, Зенек может прийти только или с шоссе, или с поля. Хорошо бы он пришел до того, как здесь появится пани Убыш. Тогда Уля успела бы его предупредить. Но все может получиться иначе, и ребята нервничают. Уля почти не разговаривает, лишь изредка окликнет Дуная, растянувшегося в траве неподалеку. Мариан смотрит то влево, то вправо и по привычке морщит лоб, а Юлеку не сидится: он поминутно вскакивает, бегает, проверяет, не идет ли кто со стороны села, выискивает места, откуда лучше видно, и все время твердит, что надо идти навстречу Зенеку. Наконец и Мариану надоедает торчать на одном месте, он объявляет Уле, что они с Юлеком пройдут немного по дороге к шоссе, а она пусть следит за полем, и девочка остается одна.
        Вскоре из-за дикой груши, стоящей посреди жнивья, появляется высокий подросток. Уля хватается обеими руками за тополь, чувствуя, что сейчас упадет… Зенек еще не заметил ее и спокойно идет к острову. Вдруг Уля останавливается. Навстречу ему, виляя хвостом, выбежал Дунай. Парень протягивает к нему руку, и — о чудо! — пес не удирает, дает себя погладить. Зенек смотрит на тополь, замечает Улю и бросается к ней бегом. И вот он уже рядом, она слышит его частое дыхание.
        - Ты пришла! Тебе мальчишки сказали, да?
        - Да…
        - Я не думал возвращаться… Но я хотел отдать тебе долг…
        - Не нужно, не нужно, это совсем не нужно! — торопливо говорит девочка.
        - Нет, я хочу.
        Уля пытается собраться с мыслями, ведь надо же скорей ему сказать…
        Зенек кивает на Дуная:
        - Видишь? Он вернулся!
        - Ты его погладил, — говорит Уля, радуясь, что именно Зенек удостоился такой чести. — А нам он еще не позволяет.
        - Хороший пес… Но мне хотелось бы, чтоб он был больше и храбрее.
        - Зачем?
        - Чтобы тебя защищать. Чтобы с тобой никогда не могло случиться ничего плохого.
        Уле очень приятно слушать эти слова, но сейчас нельзя. Не сейчас…
        - Зенек… Послушай…
        Но Зенек уже не смотрит на девочку, наклонившись, он выглядывает из-под корня на тропку, по которой бежит Юлек. Добежав до тополя, мальчуган торопливо спрашивает:
        - Сказала?
        - Нет еще… сейчас…
        - Так ты еще ничего не знаешь? — кричит Юлек. — Ах, Зенек! Виктор рассказал про тебя милиционеру! Чтоб он тебя арестовал! И милиционер может сюда прийти! И мы… Тебе нельзя больше здесь ночевать.
        Зенек выпрямился.
        - Что он болтает? — обратился он к приближающемуся Мариану. — Какой милиционер?
        Мариан открывает рот, но не успевает сказать ни слова. Он замирает как вкопанный, уставившись на тропинку, ведущую в Ольшины. Зенек, Уля и Юлек оборачиваются.
        На тропинке среди зарослей, метрах в тридцати — сорока от них, стоит доктор Залевский.
        Гость
        Доктор приближался медленно. Ему, видимо, трудно было идти по неровной земле, по корням и кочкам. Никто не пошел ему навстречу, никто даже не шевельнулся, от неожиданности и страха ребята остолбенели. Приближалась минута, когда придется дать отчет во всех своих грехах. Отчета потребует от них человек суровый и строгий. Как оправдаться? Как защитить перед ним Зенека?
        Уля же так и застыла с полуоткрытым ртом, словно ребенок, который хочет закричать и не может. Откуда тут взялся отец? Он пришел сюда не случайно, он знал, кого тут найдет… Лицо у него было спокойное, но Уля чувствовала, что за этим спокойствием скрывается большое напряжение. Что теперь будет?
        - О господи! — выдохнул еле слышно Юлек. — Ведь сюда должна была прийти мама Вишенки!
        - Что значит «должна была прийти»? — быстро спросил Зенек, почти не разжимая губ. — Как это?
        - Да ведь мы… — жалобно пискнул мальчуган, умоляюще глядя на Зенека. — Ведь мы… — Он вдруг увидел, что челюсти Зенека сжимаются, а лицо покрывается краской бешенства, и испуганно закричал: — Я был против! Честное слово, я был против!
        Зенек обернулся к Мариану, схватил его за рубашку на груди и притянул к себе.
        - Выболтали, да? — яростно прошипел он, приблизив лицо к лицу Мариана. — Да или нет?
        - Да, — твердо ответил Мариан, выдержав его взгляд. — Мы хотели…
        Но Зенека не интересовало, чего они там хотели. Он оттолкнул Мариана так, что тот едва удержался на ногах, и окинул окрестности быстрым взглядом загнанного зверя. Уля поняла, что он теперь считает их предателями, что он снова никому не верит, и ей стало ужасно больно.
        - Зенек, мы не хотим, чтобы ты прятался, и поэтому…
        Нет, ее он тоже не слушает. Уля схватила его за руку, но Зенек вырвался, ищет взглядом проход между корнями. Сейчас он убежит! Убежит, и она никогда не сможет объяснить ему, почему все так получилось. И он никогда не простит ее!
        - Зенек! — умоляюще прошептала она. — Зенек, не надо! Он не ответил.
        Доктор был уже совсем близко. Заметив рывок Зенека, он остановился.
        - Ты думаешь, я буду за тобой гнаться? — спросил он и едва заметно усмехнулся. — Не бойся, даже если б я захотел, ничего из этого не выйдет — наши силы неравны.
        Зенек покраснел не то от стыда, не то от неожиданности, но тут же выпрямился, давая понять, что ничего не боится.
        - Пани Убыш сказала мне, что тебя могут задержать и даже отдать под суд…
        - Это мое дело! — вызывающе прервал его Зенек. — И никого это не касается!
        Ребята беспокойно переступили с ноги на ногу, а Уля сделала шаг вперед, как бы готовясь защитить Зенека от отцовского гнева.
        - Никого? — тихо и удивленно переспросил доктор. — А их?
        - Кого — их? — не понял Зенек.
        - Мальчиков, Ули, Вишенки… Ты действительно считаешь, что их это не касается?
        Теперь Мариан и Юлек смотрели уже не на доктора, а на Зенека. И Уля тоже. Они напряженно изо всех сил смотрели ему в лицо, смутно чувствуя, что теперь все зависит от слов, которые он произнесет. От слов, которые станут приговором их верной дружбе и решат его собственную судьбу.
        Неизвестно, понял ли это Зенек, — скорее всего, понял, потому что лицо его отразило внутреннюю борьбу. Он шевельнул губами, но ничего не сказал: челюсти его снова сжались, а в глазах появилось угрюмое и неуверенное выражение. На лбу заблестели бисеринки пота.
        Юлек не выдержал.
        - Зенек! — крикнул он. — Зенек!
        - Зенек… — прошептала Уля.
        Он вздрогнул, скользнул по ним взглядом и резко обернулся к доктору.
        - Так что же мне делать? — с бессильным отчаянием крикнул он. — Что?
        Он не оттолкнул их! Уля побледнела от пережитого волнения. Юлек, а следом и Мариан подбежали к доктору.
        - Мы не хотим, чтобы его арестовали! — пылко восклицал Юлек. — Это было бы ужасное идиотство!
        - Помогите нам, — просил Мариан.
        Доктор подошел к Зенеку, который по-прежнему стоял в стороне, опустив голову.
        - Глупый мальчик, — сказал он тихо, как бы сам стыдясь своего ласкового тона.
        Уля вспомнила, что таким же голосом отец разговаривал у себя в кабинете с больной старухой, когда она, Уля, стояла на террасе… И точно так же он разговаривал в первый раз с Зенеком. Но ведь тогда он не знал про Зенека ничего плохого, а теперь…
        - Глупый мальчик, — повторил доктор и поискал глазами взгляд дочери.
        Сердце девочки тревожно забилось, но лицо ее приняло холодное и принужденное выражение, как всегда в те минуты, когда отец обращался к ней. Он сразу помрачнел.
        - Вот что, дочка, — сухо сказал он, — мне было бы гораздо легче помочь Зенеку, если бы он немного погостил у нас. Но, разумеется, один я решать не могу, в нашем доме ты тоже хозяйка.
        - У вас? — переспросил Зенек хриплым шепотом. И вдруг, словно испугавшись, крикнул: — Но ведь вы меня совсем не знаете!
        - Ты прав, — ответил доктор. — Но они тебя знают, и мне этого достаточно.
        А Уля молчала, она просто была не в силах заговорить. Все это было так странно, так удивительно!
        - Ну? — торопил дочку Залевский. — Пригласить Зенека к нам или нет?
        - Да, — прошептала она, едва шевельнув непослушными губами. Никто ее не услышал. Тогда она сделала над собой усилие и сказала громче:
        - Конечно, пригласить!
        Впереди шли доктор, Уля и Зенек, мальчики — за ними. Все молчали, переживая происшедшее. Мариан, как обычно, задумчиво морщил лоб, Юлек шагал, не глядя под ноги, уставившись на Зенека и доктора, как будто все еще не мог поверить, что эти двое людей очутились вместе.
        - Скажи мне, — тихонько спросил он Мариана, немного опомнившись, — как же все это получилось?
        - Что?
        - Почему пришел доктор, а не пани Убыш?
        - А я почем знаю?
        - И куда пропала Вишенка? Она ведь должна была прийти к нам!
        Мариан не ответил. Его волновало другое.
        - Хотел бы я знать, что будет, если они встретят милиционера, — пробормотал он и еще выше поднял брови.
        - Что будет? — тихо фыркнул Юлек. — Доктор его сплавит в два счета! — Юлек даже подпрыгнул от радости, представив себе эту сцену, и добавил презрительно: — А Виктор останется с носом!
        - Это еще как сказать.
        - Да что ты мелешь? — разозлился Юлек. — Доктор ведь пригласил Зенека к себе, значит…
        - Пригласил, верно, — прервал его Мариан. — Но он еще, может, ничего о нем не знает. А если милиционер ему скажет, что Зенек вор? И доктор поверит?
        - С ума сошел? Да ему и в голову не придет поверить!
        - Не ори, — посоветовал брату Мариан.
        Этот разговор не был предназначен для тех, что шли впереди. Юлек понял.
        - А ты не болтай ерунду! — огрызнулся он сердито, но тихо. — Вишенка, наверно, все объяснила.
        - Может, и объяснила — своей маме. А доктору? Неизвестно ведь, о чем они там с пани Убыш говорили.
        Возразить было нечего. Юлек разозлился еще больше и с размаху пнул подвернувшийся под ноги камень. С той минуты, как Уля выдавила из себя «конечно, пригласить» (и чего она, дура, так долго раздумывала?) и все вместе направились в деревню, Юлек решил, что Зенек находится в полной безопасности. А тут оказывается, что вовсе нет.
        - Было бы правильнее всего, — неторопливо рассуждал Мариан, — чтоб Зенек сразу рассказал доктору все по порядку. Но он, конечно, этого не сделает.
        Действительно, идущие впереди не разговаривали. Лишь один раз доктор заметил, что надо поторопиться, и больше мальчики ничего не слышали.
        - А я тебе вот что скажу! — воскликнул Юлек. — Милиционер давно бы уже сюда пришел, если б хотел: ведь уже сколько времени прошло. Значит, он или вообще сегодня не был в деревне, или ему неохота было тащиться в такую даль, и он послал Виктора ко всем чертям.
        - Дедушка как-то говорил, что сержант Ковальский — настоящий служака.
        - Что это значит?
        - Ну… что он очень добросовестный.
        - «Добросовестный»! — фыркнул Юлек. — Хороша добросовестность — отравлять жизнь такому парню, как Зенек!
        - И никуда ему не надо таскаться, у него мотоцикл есть.
        - Мотоцикл? — с невольным уважением переспросил Юлек.
        - А ты что думал!
        Образ исполнительного сержанта милиции, да еще на мотоцикле, показался Юлеку таким страшным, что он предпочел больше не расспрашивать. Сумеет ли доктор справиться со столь опасным противником? Юлек не был в этом уверен и хотел одного: чтобы Зенеку ни теперь, ни впредь не пришлось иметь дела с вышеозначенным представителем власти.
        Но пока все было спокойно. Вот они уже пересекли поле, миновали рощу, вошли в деревню. Неподалеку от дома доктора Юлек схватил Мариана за рукав:
        - Мотоцикл!
        У одной из соседних изб стоял мотоцикл с коляской.
        Мариан присмотрелся к машине.
        - Это его. Милиционера.
        Они осмотрелись по сторонам — никого. Уля, доктор и Зенек уже подходили к калитке. Еще мгновение, и Зенек скроется в доме, не замеченный неприятелем. Юлек уже набрал в легкие побольше воздуха, готовясь вздохнуть с облегчением, и вдруг затаил дыхание: по ту сторону дороги, в глубине одного из дворов, показался Виктор. Он шел неторопливо, вихляя бедрами. За ним следовал толстый Владек. Они сразу заметили Мариана и Юлека… А Зенека? Мальчуган стрельнул глазами на дом доктора — тех троих загораживали от него кусты жасмина и сирени, но до крыльца им оставалось еще шагов пятнадцать. Заметил их Виктор или нет? Надо скорее отвлечь внимание врага! Даже если придется драться, хотя надежды на победу никакой!
        - Эй ты, жирный! — крикнул Юлек Владеку. — Что, к живодеру в помощники нанялся?
        Виктор, который при виде братьев скорчил презрительную гримасу, покраснел от злости. Владек только глуповато хихикнул, как будто брошенное Юлеком оскорбление не к нему относилось.
        - Что ты сказал? — прошипел Виктор, медленно подходя к мальчику. — Ну-ка, повтори!
        - Думаешь, испугаюсь? — Юлек стал на цыпочки, чтобы казаться хоть чуть повыше — жалкий петушок против здоровенного индюка.
        - Сейчас увидим, — зловеще спокойно проговорил Виктор и замахнулся. Но, прежде чем он успел ударить, перед ним, оттолкнув Юлека в сторону, вырос Мариан. Твердо глядя противнику прямо в лицо, он проговорил с нажимом:
        - Он сказал, что ты живодер. Так оно и есть. Ты настоящий живодер, который убивает собак!
        - Ах ты щенок паршивый!
        От первого удара Мариан сумел увернуться, но следующий свалил его на землю. Виктор бил его, пинал ногами. Юлек рванулся на помощь брату, однако толку от него было немного, и драка неминуемо закончилась бы полным их поражением, но тут до ушей дерущихся долетел громкий треск мотора. Виктор торопливо оглянулся, прошипел Мариану: «Я еще с тобой посчитаюсь», и бросился к милиционеру, который заводил мотоцикл. Владек не отставал от приятеля.
        Мариан, стиснув зубы, поднялся с земли. Болели избитые ноги, саднил раскроенный о камень локоть. Он мрачно смотрел вслед уходящим. Юлек, махнув рукой на самолюбие, побежал за ними и притаился у входа во двор.
        - На остров можно не ехать, товарищ начальник, — заискивающе говорил Виктор. — Пташка уже здесь!
        «Свинья! — с ненавистью подумал Юлек. — Доносчик!» Сержант Ковальский пристально взглянул на Виктора.
        - Где — здесь?
        - У доктора.
        - У доктора Залевского? — удивился Ковальский. — Ты что, бредишь?
        - Я своими глазами видел, как он туда входил! Вот только что! Честное слово! — перешел Виктор на крик. И, видимо решив, что его честное слово недорого стоит, на всякий случай прибавил: — И Владек видел!
        - Я, что ли? — переспросил Владек.
        - А кто же? — рассердился Виктор. — Мы с тобой выходили из-за угла, а он как раз на крыльцо поднимался.
        - Он, может, и поднимался, да только видеть я его не видел, — промямлил Владек, и Юлек почувствовал к нему даже некоторую симпатию.
        Виктор, бросив на приятеля уничтожающий взгляд, снова пристал к милиционеру:
        - Ей-богу, я видел! Вот вы сходите и сами убедитесь!
        Милиционер критически присматривался к Виктору, видимо колебался, потом, не ответив ни слова, направился к дому доктора. Встреча Зенека с представителем власти стала неотвратима.
        Что теперь будет? Неужели Зенека сейчас арестуют и поведут в тюрьму, а им придется стоять и смотреть? Но уйти отсюда они были не в силах. Когда милиционер скрылся за знакомой дверью, они подошли к забору и в угрюмом молчании прислонились к калитке.
        Виктор и Владек тоже не собирались покидать поле действий. Выждав немного, они пересекли улицу и не спеша подошли к дому доктора. Мальчики не удостоили их взглядом — Мариан только еще больше помрачнел, а Юлек, весь кипя от злости и презрения, глубоко засунул кулаки в карманы и начал тихонько насвистывать.
        Виктор ничуть не обиделся, напротив — он был в прекрасном настроении: Мариана он уже разделал под орех, с Юлеком расправится при первом же удобном случае. А главное — сейчас на его глазах с позором выведут ненавистного Зенека. Обращаясь к Владеку, но так, чтобы слышали все, он злорадно сказал:
        - В подходящее время собрался к врачу их приятель!
        Мальчики сделали вид, что не слышат. Мариан разглядывал сидящих на крыше воробьев, Юлек, не переставая насвистывать, ковырял носком ботинка торчащий из земли камешек.
        Виктор громко расхохотался:
        - Ну и ловко же он подгадал, ей-богу!
        Юлек не выдержал.
        - А что такого? — спросил он, пожимая плечами, словно и не догадывался, что тот имеет в виду. — Нужно ему было, он и пошел. Или нельзя?
        - Конечно, можно, разве я что говорю? — издевался Виктор. — Пока еще можно. А вот скоро будет нельзя! Ничего нельзя будет!
        - Неправда! — крикнул Юлек. Как он ненавидел этого парня! Ненавидел его смех, его дурацкую самоуверенность, с которой тот выносил приговор Зенеку.
        - Вот сейчас полюбуетесь, как Ковальский будет его выводить! — со злорадством объявил Виктор, словно приглашал мальчиков на занимательный спектакль.
        - А может, он больной? — неожиданно спросил Владек.
        - Ну, так его в другом месте полечат! — отозвался Виктор. — В кутузке!
        Это окончательно вывело Юлека из себя. Весь красный, со слезами на глазах, он бешено завопил:
        - Врешь! Врешь! Врешь! Мариан схватил его за руку.
        - Замолчи! — сказал он резко; сейчас было не время затевать скандал.
        Но Юлек знать ничего не хотел, он вырывался и кричал. Ему вторил своим смехом Виктор, которого явно забавляла ярость мальчика.
        - Что тут за шум?
        На крыльце докторского дома стоял сержант Ковальский. На тропинке под жасмином воцарилась мертвая тишина, все четверо словно вдруг сквозь землю провалились.
        - Телефонограмму пошлем завтра же, — обратился сержант к Залевскому, который показался в дверях. — И, как только что-нибудь станет известно, дадим вам знать.
        - Спасибо. Я буду вам очень признателен, если вы уладите это дело. До свидания, сержант.
        Милиционер взял под козырек. Доктор повернулся, но, прежде чем войти в дом, бросил взгляд поверх кустов на тропинку и громко спросил:
        - Кто там?
        - Это мы, — хором откликнулись Мариан и Юлек, высовываясь из кустов.
        - А-а… ну хорошо, — сказал отец Ули. — Ступайте домой. Спокойной ночи. Приходите завтра навестить Зенека.
        Дверь захлопнулась. Милиционер быстро шел по тропинке.
        Юлек подскочил к калитке и с таким размахом открыл ее перед сержантом, что она громко трахнула о забор.
        - Спасибо, — чуть улыбнулся сержант, которого рассмешила эта неожиданная услужливость.
        - Товарищ начальник… — неуверенно начал Виктор, — а как же…
        - А ты, Виктор, запомни вот что, — резко оборвал его Ковальский, — еще раз наскандалишь — берегись. И все твое усердие не поможет.
        - Товарищ сержант, честное слово, я…
        Милиционер, не слушая его, быстро шел ко двору, где стоял его мотоцикл. Через минуту послышался треск мотора. В другое время Юлек и Мариан, не раздумывая, бросились бы за ним следом, чтобы полюбоваться на мотоцикл. На сей раз они отказались от этого удовольствия и, удобно привалившись спиной к закрытой калитке, наслаждались позорным поражением врага. Виктор постоял минуту, хмуро и ожесточенно поглядывая на них исподлобья — придумывал, видимо, на чем бы отыграться, — но так и не придумал ничего подходящего, только сплюнул и злобно крикнул Владеку:
        - Чего стал? Пошли!
        - А чего ты так злишься? — глуповато ухмыльнулся Владек, и оба двинулись прочь.
        Им вслед раздался негромкий, но торжествующий свист Юлека.

* * *
        Когда сержант Ковальский поднимался по ступенькам докторского дома, Уля, отец и Зенек были уже на кухне. Отец велел Уле поставить чайник, и она принялась разводить огонь в плите. Руки у нее дрожали, она никак не могла найти лежавшие на самом виду спички, крышка от чайника с грохотом упала на пол, за ней полетела ложка, потом нож.
        Услышав стук в дверь, девочка обрадовалась. Войдет посторонний человек, Зенек и отец перестанут на нее смотреть, и она хоть немножко придет в себя.
        Уля побежала в прихожую, открыла дверь — и увидела милицейскую форму. Она так испугалась, что не в силах была ответить, дома ли доктор Залевский. Как и Юлек с Марианом, она по дороге домой тряслась от страха, но, очутившись дома, почему-то исполнилась уверенности, что встреча с милицией больше Зенеку не грозит. Разве когда-нибудь позже, когда отец уже будет подготовлен и сумеет за него заступиться. И вот теперь она, вся похолодев, стояла перед сержантом, судорожно сжимая дверную ручку.
        - Кто там? — спросил из кухни отец. Уля бросилась в кухню.
        - В чем дело? — удивленно спросил отец.
        - Это… милиционер… — замирая прошептала Уля.
        Зенек, стоявший у стены против окна, рывком отбросил руки назад и прижал их к стене, как бы готовясь к прыжку. Доктор Залевский встал, делая вид, что ничего не замечает.
        - Побудьте здесь, я поговорю с ним в кабинете, — сказал он, спокойно глядя на Зенека.
        - Хорошо… — проговорил мальчик, выпрямляясь и опуская руки, и Уля поняла, что он не убежит.
        - Твой отец что — знаком с этим милиционером?
        - Не знаю… Наверно, знаком. Отец живет в Ольшинах уже почти два года.
        - Если знаком, то, может, он как-нибудь ему и объяснит… А если нет…
        Да, Зенек боялся! Но Уля сама боялась и не знала, как его успокоить. Ей приходили в голову самые страшные предположения, и единственное, что она могла сделать, — это скрыть их от Зенека.
        Больше Зенек не сказал ни слова. Оба, напряженно прислушиваясь, смотрели на дверь, ведущую в прихожую.
        Наконец в прихожей снова раздались шаги и голоса. Голоса звучали спокойно.
        Щелкнул замок входной двери, скрипнули петли — Уля поняла, что посетитель уходит. Зенек, не знакомый со звуками этого дома, замер в ожидании.
        - Ушел? — нервно спросил он, когда на пороге появился доктор.
        - Ушел, ушел, — успокоил его доктор.
        Уля заметила, что лицо отца разгладилось, он был явно доволен, как человек, благополучно прошедший нелегкое испытание.
        - Я думал, вы меня туда позовете, — растерянно проговорил Зенек. Он все еще не мог поверить, что опасность миновала.
        - Как видишь, не понадобилось, сержанту достаточно было того, что я сам ему рассказал, — ответил доктор. — Ну-ну, успокойся…
        О чем они беседовали с милиционером, доктор не сообщил, словно это были сущие пустяки. Улыбнувшись, он сказал шутливо:
        - Теперь у нас есть дело поважнее — давайте-ка ужинать! Зенек, поняв, что расспросами его мучить не собираются, заметно повеселел, даже как будто улыбнулся в ответ.
        Начались приготовления к ужину. Уля накрывала на стол, а Зенека отец попросил зажечь лампу и накачать воды, а потом принести со двора дров. Он разговаривал с парнем непринужденно, как со старым знакомым. А Зенек то и дело поглядывал на доктора и все его поручения выполнял быстро и охотно.
        За столом Зенек не сводил с доктора глаз. Тот был сегодня необычно разговорчив и оживлен. Уля заметила эту перемену, но ее это не обижало, а только удивляло. Возможно ли, чтобы отец так переменился из-за парня, которого до сих пор видел всего один раз и который к тому же обманул его?
        Разговор не прерывался ни на минуту. Заметив копоть на стекле керосиновой лампы, доктор рассказал, что в будущем году в Ольшины проведут электричество. Зенек неловко, стесняясь, задал вопрос, другой. Зато, когда зашла речь о том, что старушка машина доставляет доктору массу хлопот, Зенек, оживившись, стал расспрашивать подробно, со знанием дела и попросил разрешения завтра осмотреть машину. А потом Уля еще больше удивилась: отец заговорил о своей работе. Раньше он никогда этого не делал, лишь изредка сухо и бегло упоминал о ней, считая, видимо, что никого его дела занимать не могут. Сегодня же он увлекательно рассказывал про больницу, про сложные операции, во время которых от сообразительности, энергии и самоотверженности врачей и сестер зависела человеческая жизнь…
        Зенек слушал, и на лице его постепенно появилось то выражение доверия и надежды, которое Уля уже видела однажды — в день поездки Юлека и Мариана в Стрыков, когда Зенек думал, что вот-вот увидит человека, которого искал так долго и так трудно.
        В холостяцком хозяйстве доктора не нашлось запасного матраца. Правда, Зенек уверял, что ему хватит одеяла на полу террасы, но доктор не согласился и отвел Улю ночевать к пани Цыдзик. В чистенькой комнатке пани Цыдзик был новый зеленый диванчик, который она охотно предоставила на несколько дней в Улино распоряжение. Когда доктор ушел, пани Цыдзик хотела было расспросить Улю про гостя, но Уля отвечала неохотно, и та оставила ее в покое.
        Девочка тихо лежала без сна и смотрела в темноту, заново переживая события минувшего дня — начиная с той минуты, когда они узнали, что Зенека могут арестовать, и вплоть до ужина, который был таким мирным и радостным. Потом она стала гадать, о чем говорят теперь отец и Зенек, оставшись одни. Расскажет ли Зенек отцу про свою жизнь? Доверит ли он ему свою тайну? Она вспомнила, с какой добротой и сочувствием смотрел на Зенека ее отец, и вдруг почувствовала, что такого отца она может полюбить… Если б только он ее любил!
        «Сожги это письмо»
        Наутро Уля вскочила очень рано и побежала домой. Двери и окна были открыты настежь — доктор любил свежий утренний воздух. Уля вошла в прихожую и заглянула в кабинет — как она и думала, отец уже сидел за столом. К вечеру он слишком уставал и всегда читал медицинские журналы по утрам, до отъезда в больницу.
        Он не слышал ее шагов. Стоя в дверях, Уля жадно рассматривала его седеющую голову, его усталые глаза, прикрытые тяжелыми веками, его узкие губы, обычно крепко сжатые или иронически усмехающиеся, а вчера так приветливо улыбавшиеся Зенеку.
        Потом Уля заглянула на кухню. Зенека там не оказалось, постель его была убрана, на столе стояли синяя отцовская чашка и тарелка с хлебными крошками. Что это значит? Она снова подошла к кабинету.
        - Доброе утро! — сказал доктор. — Я не знал, что ты так рано придешь, а то подождал бы тебя с завтраком.
        - А Зенек?
        - Он пошел на работу, туда же, куда вчера. Вернется к вечеру.
        Какое разочарование! Уля надеялась, что наконец-то им с Зенеком удастся побыть вдвоем. И тогда, кто знает, может быть, они рассказали бы друг другу свои тайны, которые не, расскажешь при других, пусть даже самых близких людях.
        - Я говорил Зенеку, что он слишком устанет, мы ведь вчера допоздна разговаривали («Значит, все-таки разговаривали!» — отметила Уля), а ему, чтоб успеть на работу, пришлось встать в половине пятого. Упрямый парень! — улыбнулся отец. — Ну что ж, его можно понять — хочет немного подработать.
        Уля заметила, что упрямство Зенека понравилось отцу, и ей это было приятно.
        Доктор мельком взглянул на дочь и взялся за журнал, считая, видимо, что разговор окончен. Но Уле хотелось его продолжить.
        - Папа…
        - Да?
        Девочка глубоко вздохнула и, не зная еще, что услышит в ответ, невнятно пробормотала:
        - Ты ведь не думаешь, что Зенек… ты ведь ему не велишь..
        - Что с тобой? Чего я ему не велю?
        - Не велишь вернуться домой?
        - Нет, — задумчиво проговорил доктор. — Нет, — повторил он, как бы отгоняя собственные сомнения.
        Уля снова вздохнула, на этот раз с облегчением. Она так боялась, что отец сочтет это своей обязанностью — взрослые ведь всегда принимают сторону родителей против детей.
        - А что с ним будет?
        - Что с ним будет?..
        Отец отложил журнал, а Уля присела на табуретку около стола и молча ждала ответа. Со вчерашнего вечера она считала отца в какой-то мере ответственным за судьбу Зенека, хотя совершенно не отдавала себе отчета в том, что это означает для нее самой.
        - Конечно, лучше бы всего… — неторопливо рассуждал отец, — лучше бы всего ему жить с кем-нибудь из близких, с человеком, которому он доверяет. Я вот думаю об этом Янице…
        - Но ведь Зенек не знает, где он живет!
        - Возможно, мы его разыщем. Сержант Ковальский обещал мне кое-что сделать.
        - Милиционер?
        Он слегка улыбнулся ее удивлению.
        - Ты считаешь, что милиция только и делает, что следит за уличным движением да ловит преступников? Сержант очень сочувственно отнесся к Зенеку, хотя я и не много мог ему рассказать. Во всяком случае, он согласился, пока мальчик находится у нас, под присмотром, оставить его в покое. А тем временем Ковальский узнает, какая организация должна была строить мост в Стрыкове и где находятся сейчас строители.
        - А вдруг его все-таки не найдут? Что тогда?
        - Ну что ж, тогда придется поместить парня в воспитательную колонию.
        «Воспитательная колония»? Это звучало не очень приятно.
        - Я бы не хотел, чтобы ты говорила Зенеку об этих поисках, — заметил отец. — Пусть не надеется заранее, ведь пока еще ничего не известно.
        - Ладно, — сказала Уля. — А он согласится поехать в колонию?
        - Он согласится на что угодно, лишь бы не возвращаться к отцу. Так он мне сказал.
        Следующий вопрос Уля задала так тихо, что отцу пришлось наклониться к ней, чтобы расслышать ее слова:
        - А он сказал тебе… Зенек сказал, почему не хочет жить с отцом?
        - Да. — Лицо доктора омрачилось. — А тебе он говорил?
        - Нет.
        - Ты не удивляйся. Плохо думать о своих родителях и плохо о них говорить — это очень тяжело.
        Внезапный слепой гнев охватил Улю. Кому он это рассказывает!
        - А я нисколько и не удивляюсь! — порывисто и резко, как прежде, ответила она. — Я его очень даже хорошо понимаю.
        Доктор отпрянул, как от удара. Несколько минут он сидел молча, а когда заговорил, в голосе его была незнакомая Уле грустная нежность:
        - Ты, верно, тоже редко говоришь обо мне с друзьями?
        - Никогда и ни с кем.
        - Да, конечно… и все думают, что ты счастлива, не правда ли? — Ответа не было, да он его, видно, и не ждал, потому что губы его сложились в горькую усмешку. — Все думают, что, хоть и нет у тебя матери, зато отец хороший. И никто не знает, как тебе со мной плохо.
        Такие слова Уля слышала от отца впервые. Весь ее гнев мгновенно испарился, уступив место непонятному смятению. Она замерла, глядя в землю и чувствуя, что щеки ее заливает жгучий румянец.
        - А ведь я так хочу, чтоб тебе было хорошо, — тихо сказал доктор.
        Казалось, на этом разговор окончится. Но нет… он придвинулся ближе и начал говорить отрывисто, еле слышно:
        - Я так этого хотел… Но… Я нанес тебе тяжкий удар. Для ребенка это всегда удар, когда один из родителей оставляет семью. Ты не можешь мне этого простить, я знаю… Ты не считаешь меня другом, не веришь, что я желаю тебе добра… Но пойми… — он посмотрел на дочку робко, просительно, словно боясь, что она не примет его оправданий, — пойми, не всегда можно найти решение, которое было бы хорошо для всех… Если бы я тогда остался, мама все равно не была бы со мной счастлива. Она знала, что я люблю другую.
        Теперь у Ули запылали не только щеки, но и уши и лоб. Острая, разгоравшаяся годами ревность снова поднялась в ней и поборола страх и смущение.
        - А я? — с болью крикнула она. — Я тоже стала тебе не нужна?
        - Ты? Не нужна? — переспросил доктор. — Как так — не нужна?
        - А вот так! — продолжала она, чувствуя, что больно ранит отца, и радуясь этому. — Когда была жива эта женщина, ты ни разу не пригласил меня к себе! Ни разочка! Где был мой дом? У теток! А отца у меня как будто и вовсе не было! За все эти годы мы виделись всего пять раз!
        Она ждала, что сейчас отец резко оборвет ее, и приготовилась дать ему отпор. Но отец молчал. Отвернулся от нее и смотрел в окно. О чем он думал? О женщине, ради которой бросил маму? Всего несколько месяцев прошло со дня ее смерти, но в сердце Ули не было места сочувствию.
        - «Эта женщина», как ты ее называешь, была моей женой, и ты об этом знаешь, — проговорил доктор, оторвавшись наконец от созерцания далеких деревьев. — И два года назад она ездила со мной в Варшаву, чтобы пригласить тебя к нам.
        - Как так? — задохнулась от изумления Уля. — Пригласить меня?
        - Твои тетки просили с этим подождать, — спокойно и печально продолжал отец. — Ты была очень привязана к матери, и они считали, что тебе будет слишком тяжело увидеть на ее месте чужую женщину. И что тебе будет легче примириться с этим, когда ты немного подрастешь.
        «Они мне ничего не сказали, — лихорадочно думала Уля. — Не сказали!..»
        - Вот ты говоришь, что мы виделись всего пять раз. А ведь я… — Он смущенно помедлил. — Ведь я видел тебя довольно часто. Я приезжал в город и прямо с поезда шел в маленькое кафе напротив твоей школы. Там я садился у окна и смотрел…
        - На меня? — прошептала Уля, боясь поверить. — На меня?
        - Иногда ты шла одна, иногда с Вишенкой. — Доктор говорил теперь свободнее, на его лице появилась застенчивая, мягкая улыбка. — А иногда с другими подружками. Я присматривался к тебе…
        - Надо было меня позвать! — жалобно крикнула Уля. Она представила себе, как радостно бежала бы навстречу отцу, и с горечью почувствовала себя обойденной. — Ах, почему ты меня не позвал!
        Только сейчас она заметила, что называет отца на «ты».
        - Каждый раз, когда я к тебе приезжал, у меня было такое чувство, что тебе это неприятно.
        Ах, эти его приезды! Она ждала их месяцами, а когда отец приходил, она изо всех сил старалась держаться с ним холодно, неприветливо. Как же теперь искупить свою вину, как заставить его забыть?
        - Ах, папочка… папочка… — шептала она. И было ей стыдно, больно и радостно как никогда.
        Под каштаном около дома пани Убыш кто-то свистнул. Раз, потом другой.
        Вишенка, обхватив руками голову, сидела на ступеньках, ведущих в сад. Со вчерашнего дня ее мучили мрачные мысли. Что с Зенеком? Удалось ли ему скрыться? Ходил ли на остров доктор? Вероятно, ходил, раз спрашивал ее, как туда пройти. А вдруг он сам отвел туда милиционера?
        Вишенка ничего не знала. Мать еще вчера строго-настрого запретила ей выходить из дому. Она сказала дочери, что доктор Залевский обещал «как-нибудь уладить это дело», и девочке оставалось лишь ломать голову над тем, как развернулись дальнейшие события.
        Услышав свист Юлека, Вишенка вскочила и бросилась в сени. На пороге стояла мать.
        - Не ходи. Я сама с ними поговорю.
        - Мама!
        Но мать решительно остановила Вишенку и прошла мимо нее на крыльцо.
        - Вишенка занята и выйти к вам сейчас не может, — услышала Вишенка из-за двери.
        Что теперь подумают Мариан и Юлек? Сейчас они молча уйдут и по-прежнему будут считать, что во всем виновата Вишенка — нарушила слово и выдала их общую тайну!
        Нет, этого она вынести не может! Вишенка одним прыжком перемахнула через ступеньки в сад и бросилась к запасной калитке, которая выходила на заросшую дорожку. Калитка заперта. Не беда! Вишенка ухватилась за столбики, одной ногой уперлась в дырку от выпавшего сучка и живо перелезла на ту сторону. Сейчас она все узнает и все объяснит!
        Мальчики уже подходили к кооперативной лавке.
        - Мариан! — крикнула она что было сил. — Юлек!
        Мальчики удивленно обернулись. И тут Вишенка вдруг замедлила шаг. Как же она станет им объяснять? Ведь объяснить все — это значит свалить вину на маму, потому что придется сказать, что мама обманула ее доверие. Что делать? Убежать, вернуться домой? Но это было невозможно, мальчики уже шли навстречу.
        «Совру, — решила девочка. — Скажу, что я тоже хотела идти к доктору, думала, он поможет…»
        - Вишенка, что это за фокусы? — крикнул Юлек. — Ты что, с ума сошла?
        Как это может быть? Он смеется!
        - Твоя мама на нас сердится? — спросил Мариан.
        - Откуда ты взял? — поспешно возразила девочка. — Но только…
        - Ты почему вчера на остров не пришла? — прервал ее Юлек, но не стал дожидаться ответа. — Уля просит, чтоб ты пришла к ней, она там, кажется, уборку затеяла. В общем, велела тебе прийти.
        Вишенка ничего не понимала, кроме одного: мальчишки на нее не сердятся. У нее камень свалился с сердца. Юлек меж тем продолжал трещать:
        - Зенек вернется только к вечеру. Представляешь, он пошел на работу в пять утра! Мы с ним уже договорились и тоже с ним пойдем, я и Мариан, будем ему помогать, но только завтра. А сегодня мы пойдем его встречать, а то вдруг Виктор…
        - Стой! — изумленно прервала Вишенка. — Так, значит, Зенек все еще на острове?
        - Вот тебе и на! — с состраданием воскликнул Юлек. — Она ничего не знает!
        Через минуту Вишенка знала уже все. И что Улин отец, — кто бы мог подумать! — замечательный человек («Очень хорошо, что твоя мама пошла к нему», — удалось вставить Мариану), и что дядю Зенека уже разыскивают, но Зенеку об этом говорить пока нельзя («Ты ведь не скажешь?» — спросил Мариан), и что они здорово подрались с Виктором, и что милиционер тоже замечательный дядька, а Виктор чуть не лопнул от злости, и что Уля ночевала у пани Цыдзик, а теперь к Уле пришел Дунай и она его кормит, и…
        - Успокойся, — остановил наконец Юлека Мариан. — Она сейчас пойдет к Уле, и Уля ей сама все расскажет. Идем домой.
        - Ты что, думаешь, я сегодня буду писать диктант? Вот уж не надейся! — воинственно заявил Юлек.
        - Почему это ты не будешь?
        - Не буду, и все! Не тем голова занята!
        У Мариана тоже голова была не тем занята, и настаивал он больше для порядка.
        - Пошли лучше на остров за одеялом, — предложил Юлек. И, хотя раньше его ничуть не заботила судьба этого одеяла, он убежденно добавил: — Бабушка спросит, куда мы его дели, и что тогда?
        - Ладно, — согласился Мариан.
        - Ну, пока! — крикнул Юлек Вишенке.
        - Пока, — рассеянно улыбнулась Вишенка.
        - Ты что, не пойдешь к Уле? — изумленно крикнул Юлек, видя, что девочка повернула к саду. Со вчерашнего вечера дом доктора представлялся ему самым интересным местом на свете.
        - Пойду… потом… попозже.
        Обратно Вишенка плелась еле-еле. Она знала, что непослушание не сойдет ей безнаказанно, однако не из-за этого наливались свинцом ее быстрые ноги.
        Принесенные мальчишками новости привели ее в полную растерянность. Доктор… этот холодный, суровый человек, с которым боялась заговорить его собственная дочь… Невероятно! В ушах ее еще звучали восторженные возгласы Юлека и сдержанные, но полные уважения слова Мариана. У них были такие сияющие лица, а глаза блестели, как в тот день на шоссе, когда Зенек спас ребенка. Вишенка тоже восторгалась доктором, и тем сильнее разгоралась в ней обида на мать. Не захотела мама поверить Зенеку, и не к ней теперь обращены восхищение и благодарность ребят! А Вишенка так гордилась бы ею, так была бы счастлива! Как тепло становится на сердце, когда кто-нибудь хвалит твоего отца или мать, когда о них говорят, что они добрые, благородные, замечательные люди!
        «Мама!» — беспомощно прошептала она, ища утешения у той, которая сама же и была причиной ее страданий. И тут в памяти всплыли слова пани Убыш, на которые вчера она не обратила внимания: «Я помогла бы вам… но ты вела себя так, словно меня и на свете нет!»
        «Она помогла бы нам, — думала Вишенка, — непременно помогла бы!» Ах, все пошло бы совершенно иначе, если бы Вишенка доверилась матери! Если б она захотела и сумела убедить ребят, что мать этого доверия заслуживает! Но она об этом не заботилась. А потом взяла и без предупреждения выложила матери все, и мама, конечно, испугалась. Так что не одна мама тут виновата — она, Вишенка, тоже…
        Ей почему-то стало легче на душе, и она прибавила шагу. Собственная вина тяготила куда меньше, чем мамина! Вишенка пустилась бегом.
        - Где ты была?
        - На дороге! Я разговаривала с мальчишками!
        - Разве ты забыла… — хмурится пани Убыш.
        - Нет, мамочка! — умоляюще прерывает ее Вишенка. Она подбегает к матери, обнимает ее. — Мама, послушай, ты еще ничего не знаешь!
        И девочка пересказывает матери все, что сообщил ей Юлек.
        - И они… они так радуются! И Юлек, и Мариан, и Уля! Ах, мамочка! — И Вишенка доверчиво, совсем по-детски кладет голову на колени матери.
        Пани Убыш сидит не шевелясь и молчит. Наконец Вишенка слышит легкое покашливание. Это у мамы такая привычка — от смущения и растерянности она всегда покашливает.
        - Доченька…
        - Что, мамочка? — Вишенка поднимает голову и видит, что тонкое, миловидное лицо матери заливается слабым румянцем.
        - Доченька… — повторяет мать, стараясь придать своему голосу строгость, но это ей не удается. — Зачем же Уле ночевать у пани Цыдзик? Она ведь может спать у нас.
        Вишенка уже давно поняла, как неприятно признаваться в своих ошибках. А взрослым это особенно трудил. Для этого нужно быть очень великодушным человеком!
        - Ах, мама! — благодарно шепчет она.
        Воскресный полдень. Уля сидит на террасе одна. Зенек пообедал рано и ушел на работу. Доктора тоже нет дома, он уехал в субботу сразу по окончании приема, сказав Уле, что вернется в воскресенье вечером. Эта неожиданная поездка удивила Улю, но расспросить отца она не успела.
        Сегодня одиночество не тяготило Улю. Они только что долго гуляли с Вишенкой, скоро приедет отец, вернется Зенек, прибегут мальчишки, а вечер она проведет в уютном доме пани Убыш. Тем временем ей есть чем заняться. Она открыла свою тетрадку и стала писать письмо:
        «Мамочка, все в моей жизни переменилось — я теперь люблю папу. Ты ведь не будешь считать, что я изменила тебе? Ты сама велела мне его любить. И я никогда об этом не забывала, но просто я решила, что буду тебя слушаться во всем, кроме этого. Мне хотелось, чтоб он меня любил, а самой чтоб быть равнодушной. Но теперь я знаю, что это было глупо и нехорошо. Папа тоже меня любит. И если бы еще не беспокойство за Зенека, то, мне кажется, я могла бы быть очень счастлива. Иногда становится даже страшно: а вдруг все это только сон? Но я знаю, что это не сон, а все так и есть на самом деле…»
        Судьба Зенека действительно беспокоила Улю. На днях отец сказал, что они как будто «напали на след», но пока еще ничего верного. И очень возможно, что Зенеку предстоит все-таки жить не у дяди, а в колонии. Уле не хотелось об этом думать. По тону, каким Зенек допытывался, что это за колония и где она находится, легко было догадаться, что и он смотрит на это дело как на печальную необходимость.
        Зенеку было у них хорошо. Он повеселел, стал свободнее разговаривать и двигаться, чаще смеялся, особенно когда отец был с ними. И как грустно будет ему теперь среди чужих людей, в чужих стенах!
        Размышления ее прервало тихое, вопросительное ворчание. Перед крыльцом стоял Дунай и, выжидательно глядя на Улю, помахивал пушистым хвостом. Зенек ловко выстриг у него из хвоста все репьи и комки свалявшейся шерсти, а потом выкупал его в реке.
        - Дунай! — позвала Уля. Она знала, что сам он в дом не войдет — нужно было каждый раз приглашать его. Только это и напоминало о тех временах, когда он был одиноким, забитым и вечно голодным бродягой.
        Дунай вошел и улегся на полу. Улегся удобно, без стеснения. Он знал, что ему это разрешается.
        - Дунай! — ласково повторила Уля, довольная приходом собаки. — Старый, славный песик!
        Пес, не вставая, дружелюбно застучал хвостом по полу. Уля снова взялась было за письмо, но тут послышались шаги. Она бросила тетрадь в чемодан и побежала к калитке.
        - Ну, как дела? — спросил отец и легонько обнял ее за плечи. — Все в порядке?
        - В порядке! — весело ответила она.
        - Зенек дома?
        - Нет, скоро вернется.
        - У меня для него новость.
        А новость была вот какая: пан Антон Яница, знаменитый сварщик, дядя Зенека, работает около Тчева и с нетерпением ждет своего племянника!
        - Откуда ты знаешь, что он ждет? Он тебе писал?
        - Нет, не писал, — улыбнулся отец. — Я с ним разговаривал. Я как раз от него…
        Значит, отец ездил в Тчев? Пожертвовал своим воскресным отдыхом!
        - Я решил посмотреть, что это за дядя, — объяснил доктор, — и как он поведет себя, когда узнает, что мальчик хочет к нему приехать. Видишь ли… — взволнованно перебил он сам себя, — если б он только согласился воспитывать племянника, ничего из этого хорошего не вышло бы… Нужно, чтобы он хотел взять этого мальчика, чтобы он радовался ему… Понимаешь?
        - Понимаю, — ответила Уля. Она с жадностью слушала отца и радовалась, что он делится с ней своими мыслями. — Понимаю. Ну и…
        - Ну, и все, по-моему, будет хорошо… Яница человек одинокий, мать Зенека была его любимой сестрой.
        - Но… а если он узнает, что Зенек сбежал из дому, и вообще… — забеспокоилась Уля. — Он ведь будет недоволен.
        - Я ему все рассказал.
        Дунай поднял голову, радостно гавкнул и побежал в сад.
        - Зенек идет!
        Зенек был не один, а с Юлеком и Марианом, которые каждый день его сопровождали по дороге с работы домой.
        - А завтра ты работаешь? — спросил Юлек, остановившись у калитки.
        - Если не будет дождя, — ответил Зенек.
        - Ладно, — сказал мальчуган. Это означало, что Зенек, как всегда, может рассчитывать на его общество на обратном пути. — Всего!
        - Всего.
        Зенек поднялся на террасу и, увидев отца Ули, заулыбался:
        - О, вы уже здесь?
        - Как видишь, вернулся… — Доктор выжидательно посмотрел на Улю; она взглядом попросила его говорить. — Зенек… сколько тебе еще осталось работать на уборке?
        - Дня два, самое большее три.
        - Вот как все хорошо складывается!
        - А что?
        - Пора собираться в дорогу.
        Все помолчали.
        - Куда? — изменившимся голосом спросил Зенек.
        Уля посмотрела на отца:
        - Да скажи же ему скорей, не мучь!
        - В Тчев.
        - Это… там находится колония?
        - Нет, там твой дядя. Дядя Антось. Он тебя ждет.
        Зенек остолбенел.
        - То есть как это? Как это — ждет? — выкрикнул он. — Откуда вы знаете?.
        - Я как раз был у него… Он просил, чтоб ты приехал через три дня, потому что сейчас ему надо поехать в командировку. А потом он встретит тебя на станции.
        - И он… — Зенек запнулся и с шумом втянул губами воздух, — он хочет, чтобы я жил у него?
        - Конечно, — весело сказал доктор. — И я полагаю, что ни в какую колонию он тебя отдать не согласится.
        Зенек странно заморгал, Уля отвернулась к окну. Она уже знала, что на мужские слезы смотреть не следует, даже если мужчина еще не совсем взрослый.
        … На следующее утро, придя от Вишенки, Уля нашла у себя на столе наклеенный и адресованный ей конверт. Почерк был ей знаком — однажды вечером, давно-давно, она прочла написанные этим почерком слова: «Выйди, я тебя жду». Уля схватила конверт и убежала в поле — ей хотелось побыть одной. Усевшись на меже, она распечатала конверт. В нем были пятьдесят злотых и записка:
        «Как-то раз я сказал, что не могу объяснить тебе свою жизнь, потому что ты не поймешь. Но теперь я думаю, что раз я тебя люблю…»
        Уля перестала читать, сердце ее забилось часто-часто, словно от испуга. Но это был не испуг, а счастье. Она не могла оторвать глаз от букв, сложившихся в чудесные слова: «Я тебя люблю… я тебя люблю…»
        Наконец она стала читать дальше:
        «…то я должен быть откровенным. И потому теперь я решил написать тебе правду, даже если ты и не все поймешь.
        Я убежал из дому, потому что дома мне было так паршиво, что и представить себе нельзя. Для моего отца существует одно — водка. А сын ему не нужен, потому что на сына надо тратить деньги. Раньше, когда мама еще была жива, он тоже пил, но мама следила, чтоб он надо мной не издевался…» Издевался? Что же это такое? Как можно издеваться над собственным сыном?.. «И наконец я не выдержал. Я решил, что у меня один выход — поехать к дяде. А если я его не найду, мне крышка.
        Я тебя очень прошу, никому про это не говори, ведь это очень страшно — писать так про своего отца. И сожги это письмо. Теперь, когда я познакомился с твоим отцом и еду к дяде, для меня начинается новая жизнь, и я хочу, чтоб от старого не осталось никаких следов.
        И ты тоже об этом не думай.
        Не знаю, когда мы увидимся, может, не скоро. Но я тебя никогда-никогда не забуду. И кто знает, может, когда-нибудь я приеду и спрошу, помнишь ли ты меня. Зенек».
        Уля долго сидела на меже среди сжатого поля с письмом на коленях. Подул легкий ветерок, подхватил записку и отнес ее на жнивье. Девочка подняла ее и снова увидела слова: «…начинается новая жизнь, и пусть от старого не останется никаких следов. И ты об этом не думай».
        Она вернулась домой и бросила письмо в огонь.

* * *
        В маленькой кухоньке докторского дома было шумно. Пани Убыш пыталась утихомирить ребят, напоминала им, что доктор принимает пациентов, что рядом, за стеной, сидят больные, но это плохо помогало. Все были слишком возбуждены. Через три часа отходил поезд Зенека, и теперь шли последние приготовления. Вишенка резала хлеб для бутербродов и без конца приставала то к пани Цыдзик, то к Уле — где масло, где колбаса, где оберточная бумага. Юлек кричал на Улю, что она не так все укладывает и некуда будет поместить груши. Груши Юлек выпросил для Зенека у бабушки (кстати, бабушка очень удивилась, узнав о новом приятеле своих внуков, который вдруг появился в доме доктора и теперь уезжал и для которого потребовалось такое количество фруктов, как будто ему предстояла дальняя дорога), а Зенек не хотел их брать, но, услышав знакомый возглас: «С ума сошел?» — рассмеялся и сказал, что возьмет несколько штук. Теперь эти груши занимали половину стола и то и дело скатывались на пол. Другую половину стола занял Мариан. Он подарил Зенеку блокнот (почти совсем не использованный, достаточно было вырвать три исписанных
листка, и он стал как новенький) и теперь, записывая в него адреса членов компании, перекрикивал общий гам, чтобы выяснить варшавские адреса Ули и Вишенки. Пани Убыш чинила воротник Зенековой куртки, пришивала покрепче пуговицы на купленной ею Зенеку рубашке, которую он должен был надеть в дорогу, советовала, как лучше уложить еду в сумке, что куда поставить, что убрать…
        Тише всех держалась, разумеется, Уля. Она кружила по кухне, подавала что кому нужно и ничего не говорила. Зенек, как всегда, почти к ней не обращался. Но теперь это ее не смущало, она знала, что скрывается за этим молчанием.
        На станцию поехали на докторской машине. Старой развалине за всю свою долгую жизнь никогда не приходилось возить столько народу сразу, но было совершенно очевидно, что поехать должны все. Зенек уселся рядом с доктором впереди, Мариан, Вишенка и Уля сзади, а Юлек поместился у них в ногах. Дверцы удалось захлопнуть лишь благодаря самоотверженной помощи пани Цыдзик.
        И вот они и оглянуться не успели, а Зенек уже стоит в дверях вагона.
        - Напиши нам сразу же, — сказал доктор.
        - Напишу.
        Торопливо шли вдоль поезда запоздавшие пассажиры, хлопали двери вагонов. Когда начальник поезда поднял сигнальный жезл, Уля, державшаяся до сих пор в стороне, быстро подошла к вагону.
        - До свиданья, Зенек! — сказала она, подняв к нему лицо.
        А он быстро, так быстро, что никто этого не заметил, посмотрел посветлевшими глазами прямо ей в глаза и сказал тихо, словно отвечая на известный лишь им двоим пароль:
        - До свиданья!
        И это действительно был их пароль.
        - Счастливого пути! — крикнул Мариан.
        - Счастливого пути! — Вишенка замахала рукой. Юлек побежал рядом с тронувшимся поездом.
        - Счастливо оставаться! — кричал им Зенек, высовываясь из двери.
        Уля почувствовала вдруг, что по щеке поползла слеза. Она повернулась. Рядом стоял доктор. Она прижалась лицом к отцовскому рукаву и вытерла об него мокрую щеку.

 
Книги из этой электронной библиотеки, лучше всего читать через программы-читалки: ICE Book Reader, Book Reader, BookZ Reader. Для андроида Alreader, CoolReader. Библиотека построена на некоммерческой основе (без рекламы), благодаря энтузиазму библиотекаря. В случае технических проблем обращаться к