Библиотека / Детская Литература / Щеглов Дмитрий : " Карамба Или Козья Морда " - читать онлайн

Сохранить .

        Карамба, или Козья морда Дмитрий Щеглов
        Максу, Данилке и Насте неслыханно повезло: под стенами древнего монастыря они обнаружили подземный ход. Данила, одержимый страстью к кладоискательству, уверен - там спрятано золото. Недолго думая, друзья углубляются в подземелье. Каково же было их изумление, когда в одном из ходов они натыкаются на двух известных в городе барыг - Гориллу и Хвата. Те, ничего не подозревая, договариваются об очередной грязной сделке. `Ну, я вам устрою козью морду!` - восклицает Данилка, у которого свои счеты с нечистыми наруку дельцами, и предлагает хитроумный план, как разрушить коварные замыслы бандитов…
        Дмитрий Щеглов
        Карамба, или Козья морда
        Глава 1
        Карамба!.. Макс!.. Смотри здесь ход какой-то.
        Мы с Данилой по крутояру спускались к воде. Это нормальные люди ходят тропинками, а нам надо через кусты, чтобы покороче и побыстрее. За долгие годы склон, подточенный, изогнутым подковой руслом реки, не выдержал и с облегчением сбросил в воду, нависавшую козырьком желтоватую землю. За кустами приоткрылся лаз. Видно было, что когда-то давно он был обшит досками, одна половина из них сгнила, а вторая еще поддерживала свод. На высоком берегу, наверху, левее, стоял монастырь, в старину обычно они одновременно служили и крепостью, спасая от вражеских набегов посадских людей. Сейчас он реставрировался. Рядом лепились дома новых русских, целая улица.
        - Это ход, из монастыря, - высказал я свое предположение, - во время осады через этот тайный ход брали воду из реки.
        - Почему ты так думаешь? - переспросил Данила.
        - Видишь, подземный ход выходит почти к воде и прячется в кустах. А ведь можно было бы сделать выход метров на тридцать выше, и копать монахам меньше, и ближе к монастырю, а так его сделали в стороне, чтобы никто не заметил и не догадался. Он, враг, тоже ведь - не дурак. Небось, не один татарин лазил по окрестностям, прежде чем пойти на приступ. Да только монахи хитрые, вывели его, видишь куда? За сто пятьдесят метров от монастырской стены, не меньше.
        - А при чем здесь татары? - недоверчиво переспросил Данила.
        - Как при чем? Когда Батый пер на Русь, он почти до Европы дошел.
        - Монастырь построили в тысяча семьсот каком-то году, там и табличка висит, - не сдавался Данила. - Так что покойник Батый мог только с мертвяками в поход собраться.
        Я стал вспоминать, в каком же году было татаро-монгольское нашествие? В голове вертелся тринадцатый век. А вот точно год я и не помнил. Кажется, тысяча двести тридцать седьмой. Получалось, что я промахнулся лет на пятьсот. Для истории - миг, а для моих рассуждений - пшик. Несолидно получалось. Надо было держать марку москвича.
        - Среди монахов бывали морально неустойчивые, вот они и прорыли его, - казалось я нашел неотразимый аргумент, внимательно осматривая полусгнившие доски.
        - Здесь жили черные монахи, неженатые, им запрещалось иметь семью, причем здесь морально неустойчивые? - клещом вцепился в меня мой приятель. Он видно считал, что мораль распространяется только на семейные отношения. Я уже пожалел, что открыл рот, и начинал злиться.
        - Могли они в обеденный перерыв, пойти в кабак медовухой горло промочить, не все же им псалмы петь, так и охрипнешь. А настоятель, или как его там, епископ, ворота на запоре держит. В кирпичной стене доску от забора не оторвешь, вот и пришлось им подземный ход рыть, - в моих рассуждениях мне показалось, забрезжил какой-то логический ход. Но Данила тут же разрушил шаткое построение:
        - Ход то выходит к реке, а по ней и сейчас, и пятьсот лет назад медовуха не текла. Тут должно быть что-то другое, - он смотрел на меня, ожидая вопроса, но я равнодушным голосом морально устойчивого монаха предложил:
        - Да ну его этот лаз, пошли купаться.
        Моя реакция удивила приятеля. Такая удача - найти подземный ход, выпадает раз в жизни, а я ни «бэ», ни «мэ», ни кукареку.
        - Ты, что не понимаешь, там может быть клад? - взвился Данила. Таким возбужденным я его никогда не видел. У него расширились зрачки, и покраснело лицо. Можно было подумать, что его пригласили за пиршественный стол, и сейчас начнут выносить яства. Он даже губами зачмокал. Кладоискательская страсть - поставил я диагноз. Она, говорят, даже сильнее любовной. Данила готов был хоть сейчас нырнуть в подземный ход. А я знал, что там без фонарика или свечи делать нечего, поэтому и дразнил его в отместку за Батыя с мертвяками.
        - Пошли скупнемся, остынь немножко, без фонаря там все равно делать нечего.
        Затуманенные золотым блеском глаза Данилы прояснились и в них появились проблески трезвой мысли.
        - И еду надо прихватить.
        Раз Данила вспомнил про еду, значит, он снова стал здраво рассуждать. Мы скатились с обрыва на берег. За густыми кустами лаз был совершенно не виден. Лазать там, по круче, могли бы только собаки, но они, в отличие от нас, привыкли бегать по тропинкам. Бояться было нечего, что еще кто-нибудь увидит подземный ход. Мы сели, не раздеваясь на берегу реки. Сказать, что нам повезло, ничего не сказать.
        - Надо взять веревку, фонарик, свечу, лопату, - я даже не стал уточнять куда?
        - Фонарик и свечу понятно, а лопату зачем? - не понял Данила.
        - Клад, ты чем, откапывать будешь, задними лапами?
        У Данилы снова в глазах блеснул нездоровый блеск. Его хоть сейчас можно было бы брать главным копальщиком в бригаду тех, кто пишет на собственных воротах - «роем колодцы».
        - Лопату понятно, а веревку зачем? - не терпелось Даниле воткнуть штык в землю.
        - Ты что, правда, такой бестолковый или прикидываешься?
        Данила промолчал в ответ, но спроси тогда меня кто-нибудь, зачем нам нужна в подземном ходе веревка, я бы отдал половину клада за убедительный ответ.
        - Надо еще топор взять?
        - Для чего? - теперь пришел мой черед удивляться.
        - А чем мы будем сундуки с золотом вскрывать? - сказал Данила, - я бы предпочел, чтобы клад в сундуках был, копать не люблю.
        У меня отвисла челюсть: - Тогда и мешок бери.
        - Зачем?
        - Как зачем? А золото в чем потащишь?
        - Ты думаешь, его так много там будет?
        - Если в сундуке, то мешка три, - я засмеялся, - а если зарыто, а раньше зарывали только в бочках, значит не меньше одной бочки. Вот и считай, сколько там мешков?
        От открывающихся перспектив Данилу мог хватить удар. А что будет, если и впрямь мы найдем золото?
        - Надо еще крест взять?
        - Какой крест? - не понял я.
        - Крест. Нечистую силу отпугивать, - вполне серьезно предложил Данила.
        Все, пора заканчивать обсуждение, а то так можно было договориться, бог знает до чего.
        - Ничего не забыли? - спросил я Данилу.
        - Чуть самое главное не забыли! - спохватился мой приятель.
        - Что?
        - Надо бы поесть взять, кто его знает, сколько мы там пробудем.
        Обязанности мы распределили следующим образом: свечу, крест, мешок, буханку хлеба, топор берет с собой Данила, а лопату, фонарик, веревку и что-нибудь вкусненькое я. Через полчаса, ровно в одиннадцать, решили здесь же встретиться. Не загадывай, говорят заранее…
        Когда мы полезли обратно по круче наверх, то увидели Гориллу. Наш старый знакомец, по жизни - бандит, по роду деятельности - бизнесмен, озираясь по сторонам, выгружал что-то тяжелое из багажника Мерседеса. Надоело, видимо, ловить рыбу в реках. Он еще больше зарос щетиной и напоминал снежного человека. Встретишь такого в горах или в тайге и будешь, потом до конца жизни божиться и рассказывать внукам, что видел прародителя человека и размер ноги у него пятьдесят шестой. Спрятавшись в кустах, мы внимательно наблюдали за его действиями. Горилла выгрузил какие-то металлические чушки серебристого цвета на землю. Затем оглянулся, и, удостоверившись, что за ним никто не наблюдает, подошел к хозяйственной постройке, добротному сараю, прилепившемуся к полуразрушенной крепостной стене монастыря. Открыв сарай ключом, он перетаскал туда чушки. Затем быстро сел в Мерседес и уехал.
        У меня сразу зачесалось за ухом, и появились вопросы.
        - Как ты думаешь, что он туда прятал? - спросил я Данилу.
        - Судя по тому, как он поднимал, там что-то тяжелое, может слитки золотые? - Данила сглотнул слюну.
        - Слушай, ты, по-моему, помешался на золоте, тебе только оно и мерещится. Они же были серебристые. Может Горилла, где аккумуляторы спер? - предположил я, - Видал, по одной их таскал. А чей там дом по соседству?
        Рядом с полуразрушенной монастырской стеной, возвышался трехэтажный особняк «нового русского». Самое красивое место в городе, возвышенность, с которой вдаль были видны все окрестности, была занята монастырем. Получалось, что второе по красоте место, рядом, занял новый толстосум. А место и, правда, было замечательное, внизу серебристой подковой пойма реки, а вдалеке в тумане, лес черным пояском межевал голубую рубашку неба от покрытой заплатами огородов холстины земли.
        - Чей это дом? - спросил я всезнающего Данилу.
        - Здесь Хват-Барыга живет, он с металлолома начинал, мужики со всей округи, как пионеры, с утра до вечера ему железяки таскали, а теперь у него несколько фирм, и фешенебельная квартира в Москве, там он и живет, а сюда только иногда на субботу с воскресеньем на шашлыки приезжает. Он у нас самый крутой бизнесмен. Горилла рядом с ним, как пескарь рядом с акулой.
        - Не пескарь, а прилипала, есть такая рыбка, рядом с акулой плавает и питается отбросами с чужого стола.
        - Вообще-то, - перебил меня Данила, - я по телевизору видел птичку, кажется «чистоплюй», с длинным клювом, сидит на бегемоте, и как семечки жучков пощелкивает с его толстой шкуры, а про прилипалу в паре с акулой убей меня, не помню.
        И тут я догадался, что прятал Горилла в пристройку стоящую рядом с домом Хвата-Барыги. У меня по коже поползли мурашки. Я решил проверить свою догадку и задал вопрос Даниле:
        - А Горилла с Хват-Барыгой знакомы?
        - Еще как! Ты думаешь, на какие шиши купил Горилла себе Мерседес? Он же у Хвата все время был на подхвате, а потом они чего-то поссорились, может, не поделили что, и разошлись, это темная история. Только теперь каждый из них, сам по себе. Горилла себе, и Хват себе.
        Наконец я решил высказать свою догадку Даниле:
        - Знаешь, что сейчас Горилла затащил в сарай? Сто процентов, что не золото. Догадайся, почему он так быстро смылся отсюда?… Ну?
        Данила упорно молчал, но я видел, как снедаемый жаждой узнать правду, он все еще верил в собственную версию, о неподъемных золотых чушках.
        - Не тяни кота за хвост, говори.
        - Там взрывчатка!
        У Данилы вытянулось лицо, и открылся от изумления рот. Он непроизвольно сглотнул слюну и вопросительно посмотрел на меня:
        - С чего ты взял?
        - Ты же сам рассказывал, что Горилла с Хватом поссорились, значит, что-нибудь не поделили, вот один другому сейчас харакири и устраивает. Хват будет к дому подъезжать, ему ведь мимо этого сарая ехать, а Горилла с дистанционного управления, раз и на воздух его. Был Хват, и нет его. И главным в городе становится кто?
        - Горилла! - сникшим голосом выдавил из себя ответ Данила.
        - Правильно, Горилла. А ты говоришь золото.
        - Ты знаешь, мне что-то расхотелось лезть в подземный ход, - задумчиво сказал Данила, - мы полезем, а Горилла в это время рванет. Нас как котят и засыплет, и хоронить не надо будет. Взрывчатки то он затащил килограмм пятьдесят, не меньше, ею наверно можно дом Хвата и в придачу монастырь разнести. Вон триста грамм, каждый день по телевизору показывают, какие воронки оставляет, а тут столько! Почти атомная бомба.
        Я не подумал, что мои поспешные умозаключения приведут приятеля в замешательство, и поэтому скорее дал задний ход.
        - Кто тебе сказал, что он его будет взрывать среди бела дня, он это спокойно ночью, или утром сделает, а мы с тобой сегодня, через час, днем полезем, да и днем свидетелей много, чтобы взрывать. К тому же сегодня, пятница, а ты говорил, что Хват живет теперь в Москве, значит, он только завтра, в субботу, сюда на шашлыки пожалует. Не бойся, у нас времени сутки с лишним до взрыва.
        - Ладно, - нехотя согласился Данила, - пошли собираться.
        Время как раз подходило к обеду, и мы разошлись по домам.
        Бабка встречала меня на пороге. У меня хорошая бабушка, и накормит и напоит и за десять минут все расскажет. Не надо смотреть ни телевизор, ни газет читать, послушаешь ее немного и будешь в курсе всех событий, как в городке, так и в мире. Славная бабушка, тарахтит только много, - буркнет иногда дед. А мне нравится, пусть поговорит, жалко, что ли.
        - Мать звонила, спрашивала, как ты? Так я ее обрадовала, что ты такой замечательный рыбак, такой замечательный, и что у тебя пять удочек, я сказала. Садись обедать, небось проголодался. Видишь как плохо, озеро спустили, и не покупаешься рядом с домом, приходится бедненькому бегать на речку. Ты с Данилой или один? И Настя с вами была? А то уже обед, а я все думаю, не пора ли накрывать на стол, несколько раз выходила за калитку, выглядывала, где ты, а тебя все нет и нет, я и стала деду одному подавать, а тут и ты подошел. Да ты кушай, кушай, сметанки в борщ побольше клади.
        - Что он тебе кот, что ли, что ты его сметаной каждый день подчуешь? - наконец смог и дед вставить пару слов. Но бабку как опытного оратора на митинге, не так-то легко было сбить с толку. Она, не задумываясь, отбрила деда:
        - От нее, от сметаны, глянь, какая шерсть гладкая становится, - и бабка погладила спящего на диване, жирного кота Ваську. Тот приоткрыл один глаз, недовольно повел усом и, спрятав мордочку под лапой, снова уснул.
        - Если и кобеля каждый день кормить сметаной, да купать как кота в тазу, у него тоже будет благородный вид и дворянская осанка, я уж про гладкую шерсть и не говорю, - посмеивался в прокуренные усы дед.
        - Будешь так каждый день внука сметаной кормить, глядишь к концу лета у него и шерсть как у кота вырастет.
        - Шерсть вырастет или нет, я не знаю, - отбивалась бабушка, - а гладким к концу лета он должен стать. Нам его матери сдавать.
        - Тю, - смеялся дед, - я думал к нам внук приехал, а ты оказывается на откорм, на все лето поросенка взяла.
        И надо ж было так случиться, что именно в этот момент дед поставил на скатерть жирное пятно. Бабушка ястребом налетела на него:
        - Господи, сам как порося, а туда же про свиней лезет рассуждать, ну-ка встань, вытру.
        У бабушки был маленький пунктик, она была помешана на чистоте. Я как-то раз видел, как она подняла с дивана спящего деда, чтобы только поправить сбившееся под ним покрывало. Поэтому дед сделал себе в сарае тахту, зная, что только там он сможет после обеда спокойно отдохнуть.
        - Ба, - попросил я бабушку, - заверни с собой что-нибудь покушать. Я Данилу угощу.
        - Вот это хлопец, вот это богатырь, - хвалил дед моего приятеля, - аппетит как у настоящего мужчины, интересно в кого он пошел?
        - Да он, наверно дома недоедает? - высказала свое мнение бабушка.
        - Кто не доедает?… Данила? - переспросил дед, - да он, молодец каждую тарелку хлебом еще вытрет, и языком бы как кобель вылизал, да наверно стесняется, а ты говоришь, не доедает. Это наш вот не доедает, поковыряется в тарелке, половину оставит и скорей бежать.
        С бабушкой бесполезно спорить, у нее на все свое устоявшееся мнение. Она, как говорит дед - упертый ортодокс.
        - Парнишка должно быть плохо питается, мне его жалко, - сказала бабушка, складывая в пакет еду.
        - Если бы плохо питался, не был бы таким толстым.
        - Справность, тела зависит не от еды, а от характера и духа, - стояла на своем бабушка.
        Я быстрее выпил компот, схватил пакет, с едой приготовленный бабушкой, сунул в карман лежащий на подоконнике фонарик и побежал к сараю. Вовремя сбежал, а то, дед с бабкой, решили на нас с Данилой, как академик Павлов на собаках, поставить эксперимент, закормить на славу и посмотреть, что получится.
        На стене в сарае, висели мотки проволоки, грабли, какие-то тряпки, телогрейки, шапки, березовые веники. Но веревки не было. Взяв лопату, я, выглянув во двор, увидел за забором, на улице общественную сушилку. Раньше там играли в волейбол, но потом кто-то первый натянул веревку, и вся улица выносила туда сушиться белье после большой стирки, заодно можно было и с соседками поболтать. Две веревки были заняты бельем, а на третьей сушилась потертая, разукрашенная вышивкой и бисером кожаная сумка нашего соседа Хромого. Ее знал весь город. Хромой с ней никогда не расставался. Под сумкой сидели два кота и жалобно мяукали. Рыбий дух выветривает, понял я. Я шуганул котов и так же воровато, как час назад Горилла, огляделся по сторонам. Четвертая веревка была свободной. Никого не было. Отвязав один конец веревки на одном столбе, я подошел к другому столбу. Мне показалось, что в спутанном узле я нашел конец четвертой веревки. Я и дернул за него. Правильно говорят, креститься надо когда, кажется. Упали на землю все три веревки; две с бельем, одна с сумкой, а четвертая свободная так и осталась висеть. По упавшему
на землю выстиранному белью к сумке бросились оба кота. Пришлось их второй раз отгонять. Где-то скрипнула калитка, я подхватил ту веревку, на которой висела сумка, и с лопатой, как с копьем наперевес, сопровождаемый двумя котами помчался, пока никто не увидел меня. Эта сумка, потом здорово выручила меня. Но рассказ об этом, впереди.
        В конце улицы я столкнулся с Данилой. Он степенно выходил со двора. За плечами у него был холщовый мешок неимоверной величины и в руках трехлитровая банка с водой закрытая полиэтиленовой крышкой.
        А это, что? - спросил я, указывая на банку.
        Вода…Заряженная. Пригодится.
        Данила, увидев, что я не пойму о чем идет речь, начал путано объяснять: - Креста не нашел, зато вот вода есть, почти как святая, ее Чумак семь лет назад по телевизору зарядил, и до сих пор не испортилась, стоит.
        - Не может быть, - не поверил я.
        - А бабка так до сих пор и верит, что заряженная не портиться. А это я, ей, каждое утро меняю воду, так что она заряженная.
        - Как же заряженная, если ты ее каждый день меняешь?
        - Не вода, банка заряженная, а в нашем кладоискательском деле любая подмога хороша.
        Надо будет, потом потолковать с Данилой, чтобы перестал верить во всякую чертовщину. Я думаю, со временем, когда у него повысится образовательный ценз, дурь сама выветрится из головы.
        А пока мы натолкнулись на нашу подругу, на Настю. В руках у нее был бидон. Наша дружба с нею, не была похожа на мальчишескую дружбу. Хоть, все лето она проводила вместе с нами, мы с Данилой старались провести черту, за которую ей лучше было не переступать. Вот и на этот раз, брать ее с собой в такое опасное приключение я не собирался, кто его знает, что нас ожидает в подземном ходе. Поэтому на ее вопрос: - Куда это вы собрались ребята?
        Я неопределенно буркнул: - Тебе за серьгами, но очень не надейся, их там может и не быть.
        А, где там, уточнять не стал, пусть пока наша экспедиция останется в тайне.
        - Не хотите и не надо, - она повернулась к нам спиной, и зашагала в сторону продовольственного магазина.
        - Удачи, не будет! - зло сплюнул возмущенный Данила.
        - Почему? - не понял я.
        - Раз встретил женщину с пустыми ведрами, удачи не жди.
        - Да какая она женщина, сопливая девчушка, и не ведра у нее в руках, а бидон, а это большая разница. И не за водой она шла, а за сметаной.
        - С бидоном за сметаной? - не поверил Данила.
        - Ага!
        - Живут же люди! - то ли с восхищением, то ли с возмущением произнес Данила, но до самого подземного лаза он не произнес ни одного слова.
        Глава 2
        Так, как шли мы с Данилой, осенью ходят мужики копать картошку. В руках лопата, за спиной мешок с закуской, под мышкой трехлитровая банка с самогонкой. Никто в городе на нас даже не обратил внимания, идут себе ребята, и пусть идут копать огород. Мы спокойно дошли до берега реки, так и не встретив никого из знакомых. В хорошее место вывели монахи потайной ход. Русло реки здесь круто изгибалось, заводей не было, только берег до самого верха порос непролазным кустарником. Кому придет в голову в таком месте лазать по зарослям, ловить рыбу, или купаться. Никому, кроме нас с Данилой. Поэтому нам и везет, что мы ходим непроторенными дорожками. По дороге, мне разные мысли лезли в голову, не о золоте конечно, а о важном археологическом открытии. Если вслух сказать, Данила будет громко смеяться, поэтому я тоже всю дорогу молчал. Посмотрим, куда нас приведет подземный ход, к каким сокровищам.
        - Показывай, что принес? - когда мы пришли, первым спросил я Данилу.
        Он поставил на землю банку с водой, и вытащил из мешка толстую, как бревно стеариновую свечу, коробок спичек, небольшой туристский топор, пакет, ручку, красивый блокнот и еще что-то замотанное несколько раз в полителиэновую пленку.
        - А это, что такое? - и я пнул ногой непонятный предмет.
        Данила помялся и негромко выдавил из себя: - Креста не было, вот я и прихватил.
        Я ни в какую чертовщину не верил, и поэтому мне было все равно, что там вместо креста захватил Данила. Я разложил на земле принесенные мною предметы. Лопата, перочинный нож, обед в пакете для Данилы, метров сорок капроновой веревки, индейскую сумку Хромого, фонарик.
        - Никто нас не видит?
        - Вроде, никто.
        - Складывай все барахло в мешок и полезли.
        Благо до подземного хода было рукой подать, Через пару секунд мы оказались у его входа.
        Куда то вдруг подевалась храбрость. Я увидел, что Данила тоже трусит или волнуется. Только тут, перед входом в подземный мир, я начал понимать, как действительно прекрасен подлунный мир. Я повернул голову и посмотрел на солнце. Так ласково, оно никогда еще не светило. Данила подумал более приземлено:
        - Часов двенадцать будет, - сказал он.
        - Прежде чем лезть, надо проверить, нет ли там ядовитого газа, или угарного, что б не задохнуться, или не взорваться.
        Зря я стал пугать Данилу, он и так стоял бледный перед входом.
        - А как?
        - Обычно шахтеры с собой в шахту берут крыс и если те не убегают, значит никакого метана в забое нет.
        Данила сразу оживился.
        - Гарантирую, что метана точно нет, столько крыс, сколько их по монастырю бегает, нигде в городе больше нет. Они, как собаки даже на людей бросаются, - стал вспоминать Данила.
        - И второе, - перебил я его, - надо в подземном ходе, пока мы далеко не забрались, сразу зажечь свечку, и если она не погаснет, значит в нем нет инертного газа.
        - А это еще что, такое?
        - Дышать, значит можно.
        Подземный ход был сделан по правилам градостроительной науки прошлых веков. По бокам и сверху, с потолка, он был уложен одинаковыми, с докторскую колбасу толщиной, аккуратно спиленными столбиками. Если и дальше, так все ровно и гладко как на входе, мы за три минуты должны пройти, пригнувшись, не менее километра.
        - Первым пойдешь ты, - предложил я Даниле.
        - Почему, я?
        - Вдруг ход сузиться, и ты застрянешь, я тебя всегда вытащу. А если я застряну, то ты при своих габаритах, даже не сможешь ко мне подползти, и я так и останусь ногами дрыгать. На вот, фонарик, двигай вперед, метров через десять зажжешь свечу, посмотрим, как горит.
        Данила взял свой перевязанный пакет и несколько раз перекрестил им вход. Затем, намочив пальцы в трехлитровой банке, побрызгал водою на землю.
        - Свят! Свят! Свят! Где черт клад? Со мною крестная сила. Иду я, герой - Данила.
        Включив фонарик, он пошел, пригнувшись вперед. Кое-где потолок прогнил, и оттуда нам на голову сыпалась труха пополам с землею. Подземный ход медленно поднимался в гору и метров через пятнадцать повернул налево. Вход больше не был виден, Данила на мгновение выключил фонарик, и наступила жуткая, как в могиле темнота.
        - Зажигай свечку, - предложил я.
        Чиркнув несколько раз спичками, мой приятель зажег стеариновую свечу. Пламя совершенно не колыхалось, ни в одну, ни в другую сторону, и не гасло. Я удовлетворенно хмыкнул.
        - Что? - спросил встревоженный Данила.
        - В конце прохода, тупик, - стал я ему объяснять: - Видишь, подземный ход идет все время вверх? Здесь как в печной трубе, должна бы быть сумасшедшая тяга, а ее нет, значит, наверху заслонка закрыта. Мы упремся в закрытое пространство. Может даже в какое знатное захоронение, понял?
        - Ага. Скифов всегда с золотом хоронили. Я согласен. Главное, скифянин был бы вождем.
        Объяснять Даниле, что скифы кочевали в Приднестровье, и что скиф, он и есть скиф, сколько ты его не склоняй, не хотелось. Тут еще начал откуда-то пробиваться удушающий запах.
        - Данила, ты не чувствуешь, кажется, чем-то стало сильно вонять, боюсь не метан ли?
        - Давай местами поменяемся, лезь вперед, и запах пропадет, - предложил Данила.
        Я протиснулся мимо приятеля вперед, взял у него фонарик и осветил подземный ход. Ход медленно поднимался в гору. Я прошел по нему, несколько шагов, и одуряющая вонь пропала.
        - Ты, что же творишь, скотина, - выругался я на Данилу, - за тобой без противогаза невозможно идти.
        - Это, не я, это козлиная морда, - оправдывался Данила, - я дома не нашел крест, а сосед предложил мне выбросить собакам козлиную голову, вот я ее с собой и взял, чертей отпугивать.
        - Это она у тебя в целлофан замотана? И ты, ею крестил и освящал вход?
        - Ага.
        Если бы не необычная обстановка, я с удовольствием посмеялся над предрассудками приятеля, но сейчас мне было не до смеха. Мы прошли в гору метров сто пятьдесят, и уперлись в кирпичную стену. Лаз, уходящий вниз, был засыпан. Интересно насколько глубоко раньше закапывали фундамент, далеко ли до поверхности земли. И, что там наверху? Где, мы сейчас? Тысячи беспокойных мыслей роились в моей голове. Тут то, наконец, пригодилась и лопата. Когда я расширил лаз и нырнул в него, то увидел, что он разветвляется. Одна часть, внутри стены, по ступеням поднималась наверх и заканчивалась тупиком. Создавалось впечатление, что кто-то специально сделал каменный мешок. По другому ходу, я прополз метров двадцать и попал в какой-то огромный подвал, не имеющий окон и выходов.
        Издали донесся крик Данилы: - Макс, ты где?
        Звук ударяясь о молчаливые стены, терял свою первоначальную силу.
        - Здесь я, не волнуйся.
        - Нашел, что-нибудь?
        - Пока нет.
        Я осветил последний угол в подвале. Волосы на голове у меня стали дыбом. Из угла, сидя на сундуке в нижнем белье, смотрел на меня живой старец. Только вместо глаз, у него были пустые глазницы. Я дико заорал: - А…А…А и со скоростью собаки, на четвереньках проделал весь путь до Данилы. Ударившись головой в его живот, я толкал его в обратную сторону, к выходу.
        - Скорее,… бежим, - громкий стук зубов, лучше слов выдавал мой испуг.
        Дважды упрашивать Данилу не пришлось, он как медведь, так ловко улепетывал впереди меня, что я его догнал только там, где снова появился дневной свет, на выходе из туннеля. У меня бешено колотилось сердце, и глаза были полны ужаса. Я оттолкнул Данилу подольше от подземного хода и спустился к реке. Умывшись, я глотнул воды из реки и немного успокоился.
        - Ты думаешь, здесь нас не достанет? - спросил Данила.
        - Не достанет, - уже спокойным голосом ответил я, и очень удивился, ведь Данила не мог знать, кого я видел там в подвале.
        - А я думаю, надо еще отойти. Смерть, она с косой, и не очень то выбирает, честный ты или вор. Ты, что Макс услышал, как часы тикают, да? Скоро взрыв будет?
        - Какой взрыв?
        - Вспомни, ты же говорил, что Горилла заложил взрывчатку, в ближайший сарай к Хвату. Я согласен, пусть бы он ему дом взорвал, жулику проклятому.
        А ты откуда Хвата знаешь? - спросил я приятеля.
        - Я ему позапрошлой весной, столько металлолома перетаскал, а он мне ни копейки до сегодняшнего дня не заплатил. Все завтраками кормил, а теперь еще и в Москву слинял. Большой босс стал - сволочь.
        Я рассказал Даниле, что за стеной ход раздваивается, правый ведет по лестнице вверх, в тупик, а левый, второй выходит в подвал, подземелье, где на сундуке сидит живой покойник.
        - А вместо глаз, у него живые дырки.
        - Вращаются, что ли, - не мог понять Данила.
        - Нет. Смотрят на тебя.
        - Ну и что?
        - Как что? Волосы дыбом встают. Во, смотри, до сих пор ежиком стоят., - и я провел рукой у себя по голове. Волосы, как наэлектризованная одежда, начали стрелять.
        - Это со страха. Со страха еще и не такое бывает. Прошлым летом мужик с медведем встретился, так ему потом врачи не могли месяц живот закрепить, все мучился бедный. А тебе Макс, ежик даже больше идет, как будто сделал модную прическу, - Данила сочувственно помолчал, - Говоришь, старик на сундуке сидел?
        Мой приятель ненадолго задумался. В какую сторону потекут его мысли, можно было предсказывать со стопроцентной вероятностью. Я не ошибся.
        - Покойники, только золото охраняют, больше ничего, - сказал Данила, - Зря ты полез без козлиной морды, не так страшно было бы. Кстати, где она?
        - По моему, мы оставили там все, кроме фонарика, - наконец я первый раз улыбнулся, - не знаю, на золоте он там сидит или нет, но еще раз я туда не полезу.
        - Там просто, доступа свежего воздуха не было, вот старик так хорошо и сохранился, - авторитетно рассуждал Данила, - У меня бабка, первая читалка на похоронах, она еще и не такие чудеса рассказывает. Вот послушай, дело было после войны. Раз как-то мужика из Александрова током убило. И чего они его сразу решили хоронить, непонятно, да еще в каком-то парадном костюме. А с ширпотребом в то время в стране была напряженка. Два, каких-то чудака, выкопали его ночью и снимают костюм с мертвеца. А он как даст одному в ухо, и второго тянет к себе. По дороге, в ту ночь говорят, ехал мотоцикл, так эти двое его обогнали на прямой. А скорость, была, шестьдесят километров не меньше. Вот где пропали олимпийские чемпионы. Покойнику, что делать, отлежался, в гробу, сырая земля из него ток вытянула, пришел в себя, особенно когда эти двое стали его разминать, туда сюда переворачивать. Встал он и пошел домой. И стучится ночью жене в окошко:
        - Наденька, это я пришел, пусти домой. Вот у кого волосы должны были дыбом встать. А ты вообще испугался непонятно кого, тем более с нами была козья морда.
        - И святая вода. Ты про воду забыл, - напомнил я Даниле про трехлитровую банку, - как она там цела?
        - А что, с ней сделается? Когда ты как метеор понесся, я ее в сторону отставил, так что у нас есть еще и заряженная вода. Хочешь, я первый полезу, я этих мертвяков совсем не боюсь, - расхвастался Данила, - Я думал, взрыв сейчас прогремит, потому так и несся, а то бы даже и не шевельнулся. А вот золото, может уйти в землю, пока мы с тобой здесь прохлаждаемся. Если бы ты сразу полез в сундук, оно точно было бы наше, а так кто его знает, сколько копать придется, поэтому я и еду предложил взять, чтобы в перекур подкрепиться.
        Я удивленно смотрел на своего приятеля, в шутку он это или всерьез. Но Данила и не собирался шутить. Телевизора насмотрелся, сделал я для себя вывод. Там нынче и не таких умников показывают.
        - Сколько времени сейчас, как ты думаешь? - спросил я Данилу.
        - Да минут пятнадцать прошло, не больше, как мы там были. Жалко еда в мешке осталась, а то перекусили и обратно бы полезли.
        - Ну, уж нет, - подумал я. У меня от одного упоминания о покойнике старце, здесь, на залитом солнцем берегу, мурашки по коже пробегали, а что со мною, будет там внутри, в подвале?
        Данила, уловив мое настроение, начал по всякому меня уговаривать. Начал он издалека, я сначала даже не понял, куда он клонит:
        - Бабка рассказывает; в тысяча девятьсот двадцать первом году, на Руси был страшный голод. Местная власть, нехристи, по указке сверху разоряла всякие церкви и монастыри, сдирала с икон золотые и серебряные оклады, конфисковывала церковную посуду, снимала с куполов золотые кресты, чтобы закупить на Западе хлеб. Несогласных, священников и попов, тех, кто добровольно не отдавал накопленное имущество, ставила к стенке. Разговор тогда короткий был, соплей не разводили. Пришли говорят и к нашему Дионисию, сдавай, мол церковную казну. Он и отвечает, вот сейчас проповедь дочитаю, и можете забирать все, что есть в монастыре. Те, то же люди, хоть и безбожники, вышли из церкви, стоят ждут, пока он намаз закончит. А Дионисий дочитал проповедь, снял в алтаре икону святой великомученицы Варвары и как сквозь землю провалился среди бела дня. Икону писал, какой то грек по имени Феофан. Что в ней такого ценного? Вот если бы Андрей Рублев был, а то какой то Феофан, да еще и чурка, грек. Дионисия искали, искали, только что по следу с собаками не ходили, но так и не нашли, ни ценностей, ни иконы. Говорят, на небо
вознесся, за свою святость. А я так думаю, это он в подвале сидит на сундуке. Бабка тоже говорила, что до тридцатых годов в монастыре творились чудеса, раз икона Варвары великомученицы в церкви появилась, так народ потек со всей округи. Пришлось монастырь напрочь закрыть. Вот, я и думаю, не Дионисий ли тебя напугал? Он не зря уселся на сундуке, там должны быть спрятаны большие церковные ценности. Лезем!.. Утащим их за один раз, как ты думаешь?
        Неудобно было показывать перед Данилой подступающий липкой тошнотой страх, тем более, когда он так материалистично объяснил сохранность и происхождение живого мертвеца. Я успокоился, слушая рассказы о покойниках, как обычные житейские истории.
        - Только полезешь в подвал ты один, я тебя у стены покараулю, согласен? - спросил я Данилу.
        - Согласен, но проход, под стеной расширим.
        - Хорошо, будешь первым. На, держи фонарик.
        Данила, пробравшись, через кусты, как на работу полез в подземный ход. Я за ним. Лезть за Данилой было вовсе не страшно. В несколько минут мы добрались до стены. Данила положив сбоку фонарик, так, чтобы он освещал проход внизу, стал его расширять. Я отгребал землю подальше. В работе весь страх куда-то улетучился. Но я все равно не рискнул идти первым. Данила присев, протиснулся под стеной и скрылся с другой стороны. Я, нащупал мешок, вытащил из него свечу и спички, и, засветив огонь, стал ждать развития событий. Банку с водой на всякий случай, я отодвинул еще дальше. В это время под стеной послышался шорох, и появилась живой и невредимый Данила.
        - Бери топор, пошли.
        На всякий случай, я захватил все. Свечу гасить не стал. Когда мы, согнувшись, подошли к подвалу, Данила по-хозяйски прошел вперед, а я стал разматывать целлофан.
        - Ты, что делаешь? - спросил Данила.
        - Занимайся своим делом.
        Я размотал козлиную голову, ну и воняла же она. С порога я перекрестил подвал слева направо, стараясь, не смотреть в ту сторону, где сидел старец Дионисий на сундуке. Засомневавшись, в том, правильно ли крещу, перекрестил еще и справа налево.
        - Свят. Свят. Свят. Козел черту брат.
        Теперь порядок. Отложив в сторону козлиную голову, я взял трехлитровую банку, и побрызгал водой.
        - Полегче, полегче, пить что будем?
        - А ты что, тут надолго собрался расположиться? - изумленно спросил я Данилу.
        - Помоги лучше мне старца перенести, - командовал Данила, - Видишь, кожа у него стала как пергамент. Мощи называются. Надо осторожно снять и набок положить. Мешок расстели, надо аккуратно, чтобы не рассыпался.
        Я беспрекословно выполнял его команды. Посреди комнаты, я расстелил мешок, предварительно вытащив из него пакет с едой, и переложив в индейскую сумку соседа по кличке Хромой. Вот и сумка пригодилась.
        - Да, подойди ты не бойся, он лет семьдесят назад умер, - читал лекцию Данила, - здесь как в мавзолее, воздух сухой, микробов нет, вот он прекрасно и сохранился. Приятно даже посмотреть.
        Данила дотронулся до рубахи мумии. И в это время у старика приоткрылся рот. У меня снова волосы стали дыбом, а ноги приросли к полу. Я окаменел, а Данила, разговаривал со старцем, как с конем:
        - Но, не балуй. Ишь уселся на сундук. Думаешь и нас проведешь? Дудки, не получится, - И обратился ко мне, - Макс, ты где? Помоги.
        Но я не мог сдвинуться с места. Данила посмотрел в мою сторону, понял, что я нахожусь в столбняке, и один, бережно обхватив, старца Дионисия, боком, боком положил его на мешок.
        - Первый раз всегда так, страшно с покойниками, потом привыкаешь, а дальше не замечаешь. Данила подошел к сундуку и подергал за навесной замок: - Сундук еще не откроешь, - возмутился он, - куда старый пень, мог ключи деть? Карманов на нем вроде бы нету. Топором, что ли попробовать?
        - Замок цифровой, надо комбинацию определенную набрать и он откроется, - сказал я, вспомнив, что видел такие замки в краеведческом музее. Экскурсовод рассказывала, что в Россию завезли партию замков с одним и тем же кодом, вот была лафа домушникам. Какой же она номер называла, дай бог памяти. Кажется; три, три, два, два.
        - Данила, набери цифры; тридцать три, двадцать два.
        Упрашивать Данилу долго не пришлось. Через полминуты послышался торжествующий возглас: - Есть, - и замок отлетел в сторону.
        Данила поднял к небу глаза.
        - Бог, если ты есть на свете, сделай так, чтобы этот сундук был доверху набит добром, - сказав как молитву свое пожелание, Данила приподнял крышку сундука. Даже от входа в подвал, где я стоял, было видно, что сундук переливается золотистыми оттенками. Золото, так и било в глаза. Как в пещере Гарун аль Рашида, подумал я. Везет же дуракам. В это время Данила запустил руку в сундук и вместо звона золотых монет, я услышал шорох переливающегося шелка.
        - Да это праздничное платье, - зашипел с досадой Данила, выбрасывая его на землю, - А где же золото?
        Я тоже подошел к сундуку. Данила доставал икону. Под ней внутри лежали толстенные книги. Золотом и не пахло. Данила доставал одну за другой старинные книги, и держа их за обложки, как птицу за крылья, сильно встряхивал. Монетного звона не было слышно:
        - Говорил же золото в землю уйдет. О господи, - простонал Данила, - они попы, все ненормальные. Ты посмотри, что он тут прятал? Книги… и … Галилей, тоже мне, нашелся. Осчастливил человечество.
        - Да не волнуйся, так, - успокаивал я своего приятеля, - бабке икону подаришь, то-то обрадуется. А если еще, на ней нарисована Варвара великомученица, бабка тебя расцелует, глядишь, и в церковь с собою возьмет. Жалко конечно, что икону писал какой-то безродный грек Феофан, вот если бы был Андрюха, ей бы цены не было. Мы бы ее по весу на золото меняли, а так только бочку с капустой накрывать этим греком.
        Данила недоверчиво покосился в мою сторону, всматриваясь, не издеваюсь ли я над ним. Но, увидев мое серьезное лицо, прекратил костерить несчастного старца - покойника.
        - Он где-то здесь в подвале монастырскую казну зарыл. Я как собака, чую, где-то здесь. Меня не проведешь, я тебе не Ч.К., - оставив, наконец, в покое сундук, Данила ползал по полу подвала, - Давай перекусим, и копать начнем.
        Такая перспектива меня совершенно не устраивала. Я хотел скорее выбраться на свежий воздух, и поэтому решил воздействовать на логику приятеля, совершенно забыв, что две категории разумных существ, кладоискатели и влюбленные не поддаются доводам рассудка.
        - Подумай сам, если это Дионисий, как ты рассказывал, то он был идейный противник советской власти. А для идейного противника нет ничего ценнее, идейного багажа. Вот ты его богатство и нашел в сундуке, оно все перед тобой, и золото, и бриллианты. Все в этих книгах и иконе, понял?
        Переубеждать Данилу было бесполезно, он как упертый осел, не хотел сворачивать на другую, мощеную доводами, дорогу.
        - Бабка, с детства таскает меня по похоронам, насмотрелся я на этих попов, они кадилом за так тебе махать не будут. Должен быть тут клад.
        - Поп попу рознь, - как дятел долбил я своего приятеля, - этот был идейный, как революционер. Видишь, ничего с собой не прихватил, как был на проповеди в праздничном одеянии, так и сбежал, а потом сложил его в сундук, а сам в исподнем так и помер.
        - Жарко было, вот он и разделся, никто ведь его не видит. А чтобы не помялось, он его и сложил в сундук, не на пол же кидать. Был бы идейный, в подвал бы не прятался, а вышел бы с кадилом на площадь идею пущать.
        И тут Данила, как ему показалось, привел неотразимый довод: - Такой сундук, мимо всех не попрешь в подземелье. Значит, он раньше сюда его перетащил, а заодно и все церковные деньги зарыл. Помоги, лучше их найти. Он схватил лопату и вонзил ее в землю.
        Где, и что искать я не представлял себе. Наконец мне пришла спасительная идея в голову.
        - У тебя Данила, голова не кружится?
        - Еще как кружится, как представлю, что где-то здесь зарыто золото.
        - А ты знаешь, почему умер старик?
        - Почему?
        - Кислорода не хватило, он задохнулся. Так и мы здесь с тобою в мумии превратимся. Видишь, я уже вспотел.
        Мне казалось, что этот убийственный довод напугает Данилу. Как бы не так.
        - Пока свеча горит, можешь здесь спокойно находиться, как гаснуть станет, значит, пора убираться. Я предупрежу, не бойся, - авторитетно заявил мне в ответ крутой специалист по покойникам.
        Я зашел с другого конца: - Неплохо бы с Настей посоветоваться, у нее аналитический склад ума, она твою проблему за один миг решит, ты сможешь потом в указанном месте, разок копнуть, и все золото твое, - как ребенка уговаривал я приятеля.
        - Пока она будет думать, золото может вообще исчезнуть.
        И тут с моего языка сорвался последний аргумент. Он оказался железным.
        - Тебе не кажется, часы вроде бы где-то тикают. Может Хват приехал, и Горилла его взрывать сейчас начнет. А мы где-то рядом.
        Что подействовало, на Данилу, точно не знаю, может у свечи, мигнул огонек, но он стал собираться.
        - Банку с водой крышкой закрой, пусть воздух сухим останется, и так вон, сколько надышали, старик чернеть начал, видишь? - командовал приятель, - гаси свечу, пусть один фонарик светит. И забирай козлиную морду, - приказал он мне, - а я возьму, бабке икону. Вот старая с ума тронется. Она ее в детстве видела. Интересно узнает?
        Тем же ходом, зная уже все повороты, через пару минут мы вышли на солнечный свет. Воистину, как прекрасен обычный, летний день. Я смотрел в бездонное, голубое небо и казалось, как орел парил по нему. Даже, воздух имел какой-то свой, особенный, с легким запахом полыни привкус. Ползущая по ветке гусеница, вызывала во мне не чувство отвращения, а благоговение перед всем, что дышало, двигалось и ползало. Я первый раз увидел окружающий мир во всем многоцветье красок. Казалось, сейчас мой дух вознесется высоко, высоко. Душа была умиротворена и спокойна. Я благодушествовал.
        - Дай целлофан от козлиной морды, - вернул меня к мирским делам Данила.
        - Ты чего раскомандовался? - одернул я его.
        - Икону завернуть надо, - сдавая командирские позиции, оправдывался он, - Через город так ведь не понесешь. Еще спросят откуда?
        Пришлось нырнуть в подземный ход, и размотать упаковку. Господи, что за вонь, сознанье можно потерять. А целлофан был весь в крови. Меня, даже поташнивало от этого запаха. Отворачиваясь, я подал упаковочный материал Даниле. Он, деловито, как скатертью, накрыл им икону. Никакого почтения ни к иконе, ни к козлиной голове. Во, крестьянская натура. Материалист до мозга костей, а верит во всякую чертовщину.
        - Я еду забрал, давай перекусим, - предложил Данила, - твоя бабка всегда вкусно готовит.
        Ну, это было уже слишком. Данила разложил на целлофане еду. Там был, хлеб, кусок сыра, куриная ножка, два яичка, лучок и поджаристые блинчики.
        - Ты бы, хоть руки помыл, - возмутился я, - покойника ведь трогал, и козла еще.
        - Что покойник? Он чистый. За семьдесят лет все микробы сдохли. А козел? Он так воняет, что к нему даже блохи не пристают, так что я гигиену блюду.
        - Ты с иконы то еду сними, не богохульствуй, что ты ее в стол превратил?
        - А бабка мне говорила, что знаменитая икона «Владимирская богоматерь» была написана борзописцем Лукой на доске от того самого стола, на котором Христос трапезовал со своей матерью. Представь себе сколько раз на ней обедали, тысячи, пока она стала знаменитой, А тут один раз не дадут использовать вместо стола.
        Уж насколько я был далек от церкви, но меня возмутило кощунство приятеля.
        - Во первых ее писал не борзописец, а живописец, а во вторых Христос столько не жрал.
        - Вечно поесть спокойно не дадут, - невозмутимо ответил Данила, - глянь, я же на нее целлофан положил.
        - Данила. Если ты станешь когда-нибудь шеф-поваром в ресторане, я, клянусь тебе, никогда не притронусь к твоей еде.
        - Ну и зря. Ты не прав. У меня будут только первосортные продукты, повара французской выучки, огромное меню и никакой собачатины.
        - Какой собачатины? - не понял я.
        - А ты разве не слышал, как у нас одно время в городе в ресторанах появился деликатес, объедение, блюдо из оленятины. Весь город, месяца два объедался, и фаршированное, и запеченное, и такое и сякое, и в голову никому не придет, спросить, откуда столько оленей в округе? А снабженцами были Горилла и его дружок, Фитиль. Вот они на пару и шурудили. Перестройка то давно закончилась, оленей еще лет шесть назад всех постреляли. А тут вдруг в ресторане оленятиной кормят, на свадьбы заказывают, что б обязательно в кляре, или фаршированная с грибами. А в городе собаки пропадают и пропадают. Хозяин, как только отпустит собаку одну погулять, так она тут и пропадет. И Фитиль с Гориллой собачьими шапками и поясами от радикулита еще приторговывают. Вот и делай выводы, в каком лесу они стреляли этих оленей, если в городе ни одного пса не осталось. На весь город, только у Хромого кавказская овчарка. Ее эти орлы за лося бы выдали, да как ее сопрешь со двора. Она тебя самого быстрее съест.
        - И как же это наружу выплыло?
        - А никак, кончились собаки, кончилась и оленятина, в кляре и без кляра, - доедая куриную ножку, философствовал Данила, - так, что мой девиз, никакой собачатины, только натуральный продукт.
        Мы заговорились и не заметили, как к нам подошел Фитиль. Давно мы его не видели. Чем он сейчас занимается. Не работает, это точно. Долговязый, под два метра ростом он начал горбиться. Как фонарный столб, и голова как фонарь свисает вперед, - подумал я.
        - Угощайся, - предложил ему Данила блинчик.
        Фитиль, потянув носом воздух отошел на несколько метров от Данила и брезгливо отвел взгляд:
        - Я тут сам скоро шашлык жарить буду. Отдыхаю вот, рыбу ловлю, - непонятно к чему он проинформировал нас о своих планах.
        Это надолго. Уходить, похоже, он не собирался. Данила смел с импровизированного стола невидимые крошки, отложил в сторону целлофан, а икону забросил в кусты:
        - Пригодится на дрова, - буркнул он.
        Филиль равнодушным взглядом проводил непонятный деревянный предмет, явно смахивающий на крышку от погреба или дверь, выброшенную за ненадобностью с развалившейся чьей-то старой баньки.
        - Погуляем? - предложил мне сытый Данила.
        - Давай.
        Мы решили разыскать Настю.
        Глава 3
        - Решили без меня обойтись, - встречала нас она у калитки, - только знайте, ничего у вас без меня не получится. Я в курсе всех ваших дел, и не только ваших.
        У нас с Данилой вытянулись лица, мы считали, что нас никто не видел, а тут такой презент.
        - Когда я вас увидала с лопатой и мешком, то сразу поняла, идете копать золото.
        - Какое? - первым не выдержал Данила.
        - То, что Горилла украл на заводе цветных металлов. Я все сопоставила, и поняла, что вы видели, куда он его закапывал.
        - Какое золото? - Данила чуть не подавился слюной, - оно было стального цвета, а золото золотистое. И никуда он его не закапывал, а спрятал в сарай рядом с монастырем, там, где Хват-Барыга живет. А с чего ты взяла, что это было золото?
        Теперь Настя смотрела на нас свысока. Ткнув наугад, она попала в точку.
        - С утра я была на почте и слышала, как телефонистка звонила знакомой и рассказывала, что на заводе цветных металлов кто-то из-под носа охраны украл четыре пуда чего-то. Чего, она точно не знает, но должно быть что-то очень дорогое. Потому, что охранник, который дежурил в эту ночь, пообещал, что если найдет того, кто украл, он в землю его живьем закопает. И тут же при всех по-родственному позвонила Горилле, не знает ли он, что там украли? Что ответил ей Горилла, я не знаю, но когда я через десять минут вышла из магазина, он как чумной пролетел на своем Мерседесе. А на хвосте у него знаете, кто был? - и она прервала рассказ, наблюдая за нашей реакцией, - оперативники на своих Жигулях.
        - Да, не тяни ты за душу, рассказывай дальше, - услыхав про золото, Данила превратился весь во внимание, даже забыв по привычке вставить посреди рассказа пару шпилек.
        - Вот и все. Что дальше рассказывать?… Украл Горилла. Когда ему позвонили, он решил перепрятать товар. У всех воров одна психология, они считают место, где держат наворованное, не очень надежным, и время от времени его перепрятывают. А милиция за кем в первую очередь устанавливать наблюдение, конечно за главным местным криминогенным авторитетом. Значит за Гориллой. Вот за ним и неслись на Жигулях наши старые знакомые, оперативники Николай с Петром. Я и подумала, что вы раньше милиции узнали, куда он закопал четыре пуда золота, и идете его реквизировать. Вы же мне намекали с утра, про серьги, помните?
        Правильно говорят, молчание золото. Я мысленно выругал себя за длинный язык и вслух сказал:
        - А мне показалось, он в сарай рядом с монастырем перетащил взрывчатку, чтобы посчитаться с Хватом. Данила говорит, у них, мол, старые счеты.
        - Это у Данилы с Хватом старые счеты, - перебила меня Настя, - а Горилла и Хват как дружили, так и дружат.
        - Тогда он таскал в сарай не взрывчатку, и не аккумуляторы, - стал я вслух рассуждать, - а что-то другое. Но и не золото, чушки были какие-то серого цвета, на большие гантели похожие. С такими раньше силачи в цирке выступали. Да, бог с ним с Гориллой, пусть им милиция занимается, ты послушай, что мы нашли.
        И я подробно рассказал Насте, как мы обнаружили подземный ход. Как нашли подвал с покойником старцем, который со временем превратился в иссохшую мумию, как перенесли его с сундука на землю. Как потом открыли сундук, и не нашли ничего, кроме древней иконы и старинных книг. Как второе ответвление подземного хода вело в тупик.
        - И вы руками дотрагивались до покойника, и не страшно? - тихим голосом спросила Настя.
        Данила не чувствуя никакого подвоха, как герой выпятил вперед живот: - Я его даже обнимал.
        Зря он принял геройскую позу, язвительная насмешка кнутом ожгла незадачливого хвастуна.
        - А я то думаю, от кого так козлом несет, стоять рядом невозможно, хоть беги за противогазом.
        Но не так то легко сбить кураж Данилы, чужие насмешки отскакивали от него как горох.
        - Одень, одень, хоть на человека станешь, похожа. А то, люди ходят, и шарахаются, скелетина несчастная.
        - На себя посмотри, боров ненасытный.
        Они, наступив, друг другу на больную мозоль могли так до бесконечности пререкаться. Пришлось напомнить Насте о цели нашего посещения.
        - Не знаем, что нам теперь дальше делать, вот пришли посоветоваться.
        Не ищи, говорят у женщины поддержки, найдешь одни претензии. Банальная истина была верна. Настя начала выговаривать: - Нет, чтобы сразу взять и меня, они полезли сами, и ничего не нашли.
        - А что мы должны были еще найти? - удивился я.
        - Золото, - тут же колоколом бухнул Данила.
        - Не золото, а потайной вход, по которому спускались в подземелье. Раз есть выход, должен быть и вход. Старик, каким макаром оказался в подвале? - Настя уничтожающе посмотрела на Данилу, - отвечай козлопас …вонючка.
        Я подумал, что и от меня должно быть несло таким же нестерпимым козлиным духом, просто мы с Данилой уже привыкли к этому запаху.
        - Правильно, пока кроме нас никто не знает о существовании подземного хода, надо еще раз туда слазить, и все подряд перекопать, там должно быть золото, - носился со своей фикс идеей Данила.
        - Там, рядом Фитиль околачивается, аккуратнее надо.
        Я хотел, было предложить им оставить эту затею на завтра, когда Настя поддержала предложение Данилы. Два против одного, пришлось согласиться.
        - У нас там все есть, - как гостеприимный хозяин о собственном подворье, рассказывал Данила об оставленных в подземном лазе вещах.
        - И вода, и топорик, и лопата, и свечка, и сумка для драгоценностей, ее Макс взял. Он рассказал все, не упомянул только козлиную голову. А зря. Дорога до подземного лаза заняла у нас не более десяти минут. Когда мы приблизились к монастырю, то невдалеке увидели машину оперативников. Я обратил внимание, что с этого места хорошо просматривался дом Хвата. На заднем сиденье автомобиля лежал плохо прикрытый газетой полевой бинокль. За рулем сидел Николай, а сбоку Петро.
        - Не повысили еще лейтенантов в звании? - вместо приветствия съязвил Данила.
        - Мыкола, глянь, це девка, или парубок, - указывая на Данилу широко улыбался Петро.
        - Рядом бачу не гуся, а обжору порося, - рассмеялся Николай.
        - Ну, что съел? - воспитывала приятеля Настя, - это тебе не со мной связываться. Они еще и не таким как ты рога обламывали.
        Мы спустились по откосу к реке. В руках у нас ничего не было, и Николай с Петром, даже если и смотрели нам вслед, могли подумать только одно, что мы идем купаться. Лишние свидетели нам не нужны были. Продравшись через кустарник, мы вышли к лазу. Я включил фонарик и первым полез в тоннель, следом за мною двинулась Настя, а замыкал процессию Данила. Дорогу я хорошо изучил, и поэтому, помня, что свеча осталась в подвале, старался так осветить путь, чтобы Насте было удобно идти. Мы уже почти дошли до монастырской стены, под которой разветвлялся подземный ход, когда нечеловеческий, резкий визг раздался у меня за спиной. Голосом полным ужаса кричала Настя, показывая куда-то вперед. Я подумал, что ожил покойник и попятился назад, когда луч фонарика выхватил из темноты мертвую козлиную голову.
        - Что это? - по движению губ Насти я угадал немой вопрос.
        - Талисман нашего друга - козлиная морда. Адреналин у чертей в крови повышает, - первый раз за все время нашего знакомства, я позволил себе колкое замечание в адрес Данилы.
        - Ты чего орешь припадочная, - как ни в чем не бывало, послышался ровный голос Данилы, - потолок обвалиться может от такого крика.
        - Я подумала, что это черт, вылез навстречу, - оправдывалась Настя.
        - У черта, точно был бы инфаркт, после встречи с тобой, - Данила, за рога приподнял голову козла, - что стали, пошли.
        Идти дальше было некуда. Тоннель уходил под стену и дальше разветвлялся, в подвал и на лестницу в стене. Данила протиснулся мимо нас и скрылся под стеной. Подземелье его преображало, он чувствовал себя здесь как дома, и даже в голосе у него слышались повелительные нотки. Вот у него бы точно, как кочегары у паровозной топки, без отдыха черти работали целый день, - подумал я.
        В это время появился Данила с зажженной свечой в руках: - Старец, как мы его положили, на том же боку и лежит, - отчитался он, протягивая руку Насте, - хочешь посмотреть?
        - Цирк тут не устраивай, - одернул я его, - забыл, зачем пришли?
        У каждого из нас была своя цель прихода, я втайне еще надеялся, что мы найдем богатое захоронение какого-нибудь древнего воина, со всеми воинскими доспехами, со шлемом, мечом и кольчугой. Данила понял по своему, золотой блеск застилал ему глаза, поэтому, согласный со мною, что делу - время, потехе - час, он взял лопату в руки, чтобы перекопать здесь все и найти клад, но Настя уже пришла в себя и перехватила инициативу из занятых лопатой рук.
        - Показывайте, где ступеньки.
        Мы поднырнули под стену, и оказались перед лесенкой выложенной в стене и уходящей метров на пять вверх.
        - Вот они, - я освещал их фонариком, а Данила свечой.
        - Надо прощупать все стены, - вслух рассуждала Настя. И тут ей пришло в голову гениальное решение. - Я знаю, ребята, как найти потайную дверь.
        - Как?
        - Дайте мне свечку.
        Данила передал ей то, что называлось свечкой, на самом деле это была не свеча в обычном понимании, а чурбак, пень. Насте пришлось держать ее двумя руками. Она медленно водила этим чурбаком вдоль стены поднимаясь со ступеньки на ступеньку. Снизу, непонимающе мы наблюдали за ее неторопливыми манипуляциями.
        - Может тебе лучше козлиную морду передать? - спросил Данила.
        Ответа не последовало. Поднявшись на последнюю ступеньку, она вела свечой вдоль стены, и в это время язычок пламени, выгнувшись дугою, потянулся к зазору в кирпичной кладке. Теперь и мы с Данилой поняли, что где-то здесь должна быть потайная дверь. Из под двери всегда тянет. Гениальное, все просто. Об этом можно было бы догадаться и самому. Хорошо, что мы пригласили Настю, а то бы до скончания века, шаманствуя водили вдоль стен козлиной мордой, приговаривая «Сим, Сим, откройся». Втроем мы столпились на верхних ступеньках. Мы знали теперь, где нам искать. На стене чуть заметно проступал четырехугольный контур не открывавшейся давно двери. Хоть мы и догадались, что именно она и является потайной дверью, секретный механизм, приводящий ее в движение, был нам непонятен. Мы с Данилой по-собачьи преданно ждали дальнейших указаний. Если бы сейчас Настя приказала, ползите, мы не спрашивая, зачем поползли бы, лишь уточнив направление. Но она только высказала предположение:
        - На двери обязательно должен быть замок, запирающее устройство.
        Вообще-то она говорила совершенно банальные вещи, действительно есть ли хоть одна дверь на свете, чтобы замок на ней был установлен где-нибудь в соседнем коридоре. Поэтому мы методично, сантиметр за сантиметром начали обследовать предполагаемую поверхность потайной двери. И тут мне показалось, что один кирпич шатается. Я попробовал его вытащить, и он поддался. За этим кирпичом, мы смогли вытащить еще один кирпич. Нам открылась узкая прорезь, сквозь которую ничего не было видно. Там за прорезью, была какая то темная, глухая комната.
        - Гасите свет, сокровища не видно, - простонал Данила, впившись глазами в темное пространство. Я выключил фонарик, а Настя задула свечу. Глаза, как на галерке в театре, начали привыкать к темноте.
        - Да, это же монастырская подсобка, - разочарованно пробормотал Данила, собираясь покинуть смотровое место. - Раньше Хват здесь металлолом принимал.
        И в это время послышался скрежет вставляемого ключа, скрипнул замок и одна половинка ворот отошла в сторону. Помещение залил солнечный свет. Горилла прошел внутрь, потрогал, что-то лежащее в углу, удовлетворенно хмыкнул, прикрыл за собою ворота и зажег свет. Затем, подкатив к воротам небольшой чурбак, уселся на нем. Судя по тому, как внимательно он смотрел в оставленную в воротах небольшую щель, чувствовалось, что он кого-то поджидает. Горилла закурил и нетерпеливо посмотрел на часы. Тот, кого он ждал, видимо опаздывал на встречу. Вдруг Горилла вздрогнул и обернулся, на какой то шум сзади себя. Хотя света в пристройке было и маловато, но все происходящее в ней было четко видно. В деревянном полу медленно поднялась крышка люка и из нее показалась лысеющая голова отдувающегося толстого мужчины.
        - Что, стоишь как истукан, не ожидал? Руку лорду подай плебей, - довольный произведенным впечатлением, мужчина, кряхтя, выбрался на поверхность, с усмешкой оглядывая Гориллу.
        - Кто это? - прошептал я.
        - Хват, - так же шепотом ответил мне Данила, - Вот, сволочь, прямо как из могилы вылез.
        - Тише вы, - шикнула на нас Настя, - услышат.
        Прильнув, к узкой прорези в потайной двери мы наблюдали за происходящим.
        - Принес? Ну, показывай, что у тебя там, - приказал Хват.
        Горилла недоверчиво покосился в угол, не исчезло ли припрятанное им добро, сделал несколько шагов и легко передал чушку Хвату. Это амбал Горилла, мог легко держать ее в одной руке, а пузатый Хват взявши ее нежно, как ребенка на обе руки чуть было не уронил на пол. Чушка была сделана по подобию гантелей, с которыми упражнялись в начале века силачи в цирке, и имела темно-серый цвет.
        - Вот, жизнью рисковал, говорят дороже золота, - рекламировал свой товар Горилла.
        - Ты хоть знаешь, что ты украл? Сплав свинца и олова, и стоило из-за этого вызывать меня из Москвы, и засвечивать склад? - пренебрежительно отбрасывая гантель в сторону, разочарованно сказал Хват.
        - Ты меня за лоха не держи, - как чайник закипел Горилла, - я может, как ты в цветных металлах не разбираюсь, но свинец за бронированной дверью держать не будут. Там знаешь, какая охрана?
        - И как же тебе удалось бронированную дверь снять с петель? - усмехнулся Хват.
        - Это мое дело. Брать будешь? - выказывая нетерпение, зверем смотрел Горилла.
        Хват, казалось, не замечал настроения продавца и по новой, завел старую шарманку: - Говорил, дело на миллион, я ему ключи от склада дал, даже по подземному ходу от своего дома приполз, а он мне сплав от импортных аккумуляторов показывает.
        Горилла не находил веских аргументов, чтобы сделать достаточно привлекательным свое маркетинговое предложение и только угрожающе сопел.
        - Ты хоть знаешь, что украл? - повторил свой вопрос Хват.
        - А как же, нас тоже с уроков выгоняли. Это па…ла…ти…на, - по слогам произнес Горилла.
        Данила не выдержал и фыркнул: - с уроков его выгоняли. По-моему его совсем надо было из школы выгнать.
        - И сколько ты хочешь за палатину? - передразнивая Гориллу хитро сощурился Хват.
        - Пол миллиона!
        Хват стал что-то прикидывать в уме, воздев глаза в потолок, затем, отведя взгляд в сторону возмущенно изрек: - Но это ж больше пятнадцати тысячи долларов. Ты с ума сошел, больше трех не дам.
        Гориллу всего трясло, он то сжимал кулаки, то разжимал их: - Ты не понял меня, я говорю пол миллиона не деревянных, а пол миллиона зеленых баксов.
        В пристройке наступила напряженная тишина. Даже нам, сторонним наблюдателям, было ясно, что в их торге наступал критический момент. Хвату не удалось обмануть Гориллу, тот хорошо знал истинную ценность украденного металла. Мы затаили дыхание. Приближалась развязка.
        - А за тобой слежки не было? - сдавшись первым в нервном поединке, резко спросил Хват, - ты же идиот, можешь и себя и меня спалить.
        Не замечая оскорбления, Горилла отрицательно замотал головой в ответ.
        - Как же не было? - прошептала рядом Настя, - летел как угорелый, не видел в пыли, кто у него на хвосте сидел.
        - Милиция наверно уже окружила их, сейчас брать будут, - разочарованно сказал Данила.
        Хват стал сосредоточенно что-то обдумывать. Он внимательно посмотрел на Гориллу: - Это все?
        - Вон в углу еще столько же.
        - Сколько здесь будет всего килограмм?
        - Килограмм шетьдесят, не меньше, - наконец Горилла обрел уверенность в голосе.
        - Ты не картошку продаешь, а палатину, мог бы и взвесить.
        По интонации, с какой напирал Хват на слово палатина, Горилла почувствовал скрытую насмешку, и поскольку партнер приступил к серьезным торгам, поставил его на место: - Не крути Хват, ты хоть и старый Барыга, но знаешь, я этого не люблю. Называй цену.
        Хват начал издалека: - Даже если на время поверить, что это платина, - наконец он правильно назвал металл, - кому его сбудешь? На шею как украшение твою гантель не повесишь, разве что утопленнику, а так в стране на него и покупателей не найдется. Вот я и думаю, сколько реально может стоить твоя палатина?
        Хват видимо переступил за ту черту, за которую лучше было не переступать. Длинная, волосатая рука потянулась к нему и ухватив за ворот приподняла его с места: - Я жизнью рисковал, а ты насмехаться?
        Нам показалось, что Хвату пришел конец, зверь Горилла в припадке доказательства своей учености, сейчас задушит его. Но вдруг, Горилла, неожиданно согнулся пополам, и как подкошенный столб, грохнулся на пол.
        Хват, поправлял на себе помятую сорочку: - Тоже мне герой чеченской войны выискался, он жизнью, видите ли, рисковал, - и несильно толкнул ногой Гориллу, - слышь, после химического анализа, пятьдесят тысяч зеленых дам, понял?
        Горилла, приходя в себя, медленно отрывал голову от пола. До него тяжело доходил смысл сказанного.
        - Вот жулик, он всегда такой, - восхищенно шептал рядом Данила, - сроду настоящую цену не даст.
        - Чем это ты меня вырубил? Карате, что ли в Москве изучил?
        - Ты когда-нибудь электрическую дубинку видел?
        Горилла подтянув чурбак, присел на него: - Черт с тобой, триста тысяч и не меньше.
        - Семьдесят.
        - Двести пятьдесят, - у Гориллы цена шла вниз быстрее, чем она поднималась у прожженного Хвата-Барыги.
        - Сто, и ни цента больше.
        - Двести, моя последняя цена, - опасливо поглядывая на шоковую дубинку, угрюмо, но твердо сказал Горилла, - я знаю, тебе еще почти миллион останется, если за границей продашь. Будешь в Рио-де-Жанейро мангустов жрать.
        - Жри сам свою собачатину и мангусты, а меня уволь, - намекая на ресторанный бизнес незадачливого партнера, снова насмехался Хват.
        Горилла понял, что снова сморозил какую-то глупость, и решил покороче формулировать коммерческое предложение.
        - Согласен? - угрожающе спросил он.
        - Пусть я в убытке останусь. Согласен! - торжествующие нотки присутствовали в голосе Барыги, - Но…
        - Что еще?
        - Но тебе же деньги надо отдать? А где я тебе сразу такую сумму возьму, мне надо за ними в Москву смотаться, экспертизу пала…платине произвести, это займет часов пять, не меньше. Поэтому я предлагаю такой вариант. Вот тебе пока задаток пятнадцать тысяч долларов, все, что у меня есть сейчас с собою, мы закрываем сарай, ты мне передаешь ключи и вечером, когда я их привезу, ты приходишь за деньгами.
        Хоть Горилла и туго соображал, но он понял, что в плане Хвата присутствует какой-то непонятный ему подвох.
        - Хитрож. ый Одиссей какой выискался, - снова потянуло Гориллу на литературные сравнения, - я, что, лох по-твоему, тебя первый день знаю? Сделаем так…. Ты лезешь обратно в свой погреб. Я закрываю за тобой крышку, и наваливаю на нее всякий хлам, чтобы ты ее не открыл изнутри. Закрываю сарай на свой замок, и жду пока ты приедешь из Москвы с деньгами. А там меняемся, мои - деньги, твой - товар, идет?
        - Хорошо, хорошо, - как то сразу согласился Хват, - на, держи задаток, - и он передал Горилле перетянутую резинкой пачку денег, - можешь не считать, там ровно пятнадцать тысяч.
        Хват полез в свой собственный подземный ход. Как только его голова скрылась, Горилла закрыл крышку и затащил на нее тяжелый верстак стоящий у стены, за которой мы прятались. Сдвинуть его с места снова смогли бы только два человека, Геракл или Горилла. Так, что со стороны индивидуального подземного хода Хвата, вход в пристройку был намертво закрыт. Горилла постоял еще немного, о чем-то подумал, и, выглянув за ворота, быстро выскользнул наружу. Свет погасить он забыл. Послышался звук проворачиваемого ключа, сначала в одном замке, а потом и во втором. Все. Наступила тишина.
        Глава 4
        В подземелье, в каменном мешке со ступенями, который был, на самом деле основанием полуразрушенной монастырской стены, мы были одни. Утро, начавшееся как обычно, со спокойного и размеренного течения времени, когда полдня уходит на то чтобы купить бидон молока, вдруг понесло нас с ужасающей скоростью в водоворот событий, из которых не будешь еще знать, как выплыть целым и невредимым. Поверишь тут в теорию относительности Эйнштейна, что время имеет свойство сжиматься. За пару часов мы увидели и узнали столько, что другим мальчишкам хватило бы на все лето. Полазив по подземному ходу, мне показалось, я из трехмерного пространства, попал другое измерение, в четвертое. Там и жизнь была другая, вон старик семьдесят лет как полчаса просидел на сундуке охраняя древние ценности. Прикипел должно быть к ним душой. И тут же рядом, как раскормленный, белый червяк лазал по собственному подземному ходу сегодняшний трутень, не имеющий даже нормального человеческого имени, а известный более в городе под кличкой Хват-Барыга. А у Гориллы наверно и паспорта не было. Нет, некоторые особи рано спустились с деревьев в
человеческое общество. До нормальной и здоровой жизни, им было, ох как далеко. Их удел, тайная жизнь, темные дела, наворованные сокровища спрятанные на задах огородов или на номерных счетах в Швейцарии и показная, чавкающая роскошь. Посмотрев сквозь прорезь на нравы этого гиблого болота, я хотел, было предложить своим друзьям уносить ноги подобру-поздорову, но Данила опередил меня:
        - Нельзя упускать такой шанс. Если мы не нашли золото, то вот перед нами лежит платина. Она в два с половиной раза дороже золота. Надо только добраться до нее, - и он стал дальше лихорадочно обследовать стену.
        Я посмотрел на Настю. Она молча поняла мой вопрос и поддержала Данилу.
        - Я согласна на подвески и из платины.
        Почему то когда вопрос касается материально осязаемого, а особенно хрустяще, шелестяше, блестящего, Данила с Настей заключают временный союз, хоть в остальное время живут как кошка с собакой. Два один, расклад ложился не в мою пользу. Втроем мы стали дальше исследовать стену. Я совершенно случайно посильнее надавил на небольшой выступ, и сразу перед нами как на часах с кукушкой сами собой приоткрылись дверцы. Это было так неожиданно, что мы отпрянули в сторону. За дверцей был виден сложный механизм из шестеренок, цепей и корабельного рулевого колеса. Даже паутины нигде не было видно. А цепи и колеса были смазаны чем-то черным. Дегтем, догадался я.
        - Уже горячо, - обрадовано потирал руки, Данила, - крутим колесо?
        - А ты не провалишься куда-нибудь в яму, - решил я отговорить друзей от опасной затеи с чужим добром.
        - Я согласен, лишь бы там было золото.
        - И я согласная, - Настя, подала решающий второй голос за предложение авантюриста Данилы.
        Пока они не начали крутить колесо своей судьбы, я решил с ними серьезно поговорить. Ведь пущенное с горы человеческой алчности, оно моментально зацепит и Гориллу с Хватом, и нас может вдребезги разнести.
        - Мы дверь откроем, а тут войдет в сарай Горилла, что будем делать? - спросил я обоих.
        - Он на два замка закрывал, пока откроет, мы по подземному ходу до реки добежим, - ни минуты не раздумывая, ответил Данила.
        - Этот добежит, вместе с гантелями, - подумал я, и задал второй, самый существенный вопрос: - А зачем нам вообще платина? Что мы с нею будем делать?
        - Как что? - удивился Данила. Вопросы от него отскакивали как теннисные мячи от стенки: - Вон Насте нужны подвески, а своего ювелира у нее нет, я им и стану. Пока научишься их лепить, знаешь, сколько материала в брак уйдет? Так, что может еще и не хватит.
        - Ты тоже так считаешь, что нам стоит ввязываться в это дело? - спросил я Настю.
        - А ты боишься?
        Лучше бы она не задевала мужскую честь и гордость. Не мог же я ответить, что участвовать в разборках бандитов и жуликов не хочу, и презираю их жадность и духовное убожество. На словах это не объяснишь, не вытащишь из души без потерь еще гнущийся стерженек благородных юношеских порывов и устремлений.
        - Ну что ж ляпила подвесок из палатины, переходи Рубикон, - дал я согласие обоим, и подтолкнул Данилу к рулевому колесу.
        Данила покрепче ухватившись за штурвал, стал с силой давить на него. Колесо не двигалось.
        - Отойди, - Настя отодвинула его в сторону и легким усилием руки, заставила его крутиться в обратную сторону.
        - Ты же дверь открываешь, а не закрываешь, значит, крути вниз, - найдя где-то на колесе верх и низ, она объясняла бестолковому Даниле принцип работы двери. Тот обалдело смотрел на отходящую без скрипа дверь.
        Я где-то читал, что блоки на египетских пирамидах так тщательно притерты друг к другу, что между ними невозможно просунуть бритвенное лезвие. А тут не то, что бритвенное лезвие, но даже глаз не мог отличить, где дверь, а где сам дверной проем, коробка. Если бы Горилла не передвинул в сторону огромный верстак, еще бабушка надвое сказала, поддалась бы дверь, или нет. Она открывалась в полуметре над полом. Когда дверь наполовину приоткрылась, Данила первым спрыгнул на пол в пристройку, и схватил сразу две гантели. Для цирковых номеров он еще не годился. Пришлось и мне прыгать внутрь и помогать ему. Вдвоем мы перенесли их в свой угол и, приподняв, поставили на ступени в нашем каменном мешке.
        - Закрой-ка дверь, посмотрю, если ли щели, - попросил Данила Настю, оставаясь в пристройке.
        - Дурной, что ли, а если сейчас Горилла появится, что будешь делать? - спросил я не в меру расхрабрившегося приятеля. Но Данила как водолаз, потерял чувство реальности.
        - Закрывайте. Раньше, чем через пять часов он здесь не появится.
        Настя стала крутить колесо, и дверь встала на прежнее место. Данила поднял вверх большой палец.
        - Вообще ничего не видно. Ровная стена. Открывайте.
        Легко сказать открывайте. Колесо-штурвал заело, оно больше не поддавалось ни в одну сторону.
        - Кончайте дурить, открывайте, - вновь беспечно напомнил о себе Данила.
        - Данилушка, не открывается, - елейным голоском пропела Настена, - ты потерпи пока миленький, сейчас что-нибудь придумаем.
        С этой стороны хорошо советовать, а каково на той стороне. С Данилы моментально слетел дурацкий кураж. Он сначала подумал, что мы так глупо шутим, но когда и через десять минут дверь осталась закрытой, он вдруг как мышь забегал по пристройке и неожиданно уединился в ближнем, невидимом через прорезь углу и присел в гордой позе орла.
        - Данила, ты где, потерпи, сейчас вытащим.
        Я осветил фонарикам этот удивительный монашеский механизм, господи, что могло там заесть.
        - Я, кажется, внутрь заколку уронила, - наконец подсказала Настя, заглядывая туда же.
        Хорошо, что это признание не слышал Данила. Я заглянул через прорезь внутрь помещения, чтобы посмотреть, как там держится наш супер боевой товарищ. Данила отходил от стены, застегивая штаны.
        - Как он? - виновато спросила Настя.
        - Молодец, держится, - поддержал я товарища.
        - Вон она, вижу ее, - вдруг обрадовано закричала Настя.
        Но увидеть, еще не значит вытащить. Заколка попала, между зубьями двух шестеренок и не давала возможности им крутиться. Заколку видел и я, но достать, рука не дотягивалась. Каким только макаром, мы не перепробовали достать ее оттуда, ничего не получалось.
        - Что там Данила делает? - спросил я Настю.
        - Вытащил блокнот, что-то пишет… Листок оторвал… и на верстак положил.
        В это время внутри пристройки раздался слишком громкий скрип. Мы с Настей прильнули к прорези. Крышка люка, в которой недавно исчез Хват, вместе с верстаком стала подниматься вверх. Нет, такого не может быть. Ни один силач в мире, не может поднять такую тяжесть. Передвинуть на другое место, еще, куда ни шло. Но, противу всякой логики, крышка люка медленно со скрипом поднималась. Мы видели, как Данила метнулся в тот, невидимый от нас угол. Пока ничем мы не могли помочь своему приятелю. А люк, все так же медленно, вместе двухтонным верстаком поднимался и поднимался. Я глазам своим не верил, казалось его, толкала железная рука. И вот оттуда показалась плутоватая физиономия Хвата. В руке у него был пистолет. Он вылез из люка и пошел в тот угол, где минут десять назад лежали платиновые гантели. Ничего он там конечно не нашел. Его лицо приняло озабоченное выражение, он внимательно огляделся, но ничего подозрительного не увидел. Затем, подумав, что Горилла мог и перепрятать платину, медленно, как в американском боевике, держа двумя руками пистолет, стал обходить все помещение. Наконец он дошел и до того
угла, где прятался Данила. Мы застыли в нехорошем ожидании.
        - Ах, ты животное, ах ты скот. Ну, гад, держись, - неслась из угла несусветная брань Хвата, - ты мне ответишь за все, и за платину в том числе. Я тебя заставлю лизать мне ботинки, сволочь. Языком, языком лизать.
        - Все, пропал Данила, - зашептала Настя, - давай я заору, он его перестанет мучить.
        - Он, до него еще не дошел, орать будешь, когда я скажу.
        - А на кого он ругается?
        - Пока на Гориллу.
        Настя ничего не понимала. Не рассказывать же ей, что Хват вляпался в то, что Данила оставил на полу, перед тем как подтянуть штаны. Хват подошел к воротам, толкнул их. Они были закрыты, как и положено на два замка. Об тот чурбак, на котором сидел Горилла, Хват стал вытирать ботинки. Желчь и злоба так и клокотали в нем.
        - Хвата - Барыгу, решил нагреть. Зеленый еще Сопель, зеленый. Из-под земли достану.
        И тут он увидел записку лежащую на поверхности верстака. Он взял ее, и медленно вслух прочел.
        - Мачить исчо рана.
        Что тут началось? У Хвата от ярости выступила пена на губах.
        - Ах ты, обезьяна! Ах ты змей, хвостатый, - ругался он на Гориллу, - обвел меня, старого Барыгу. Сукин сын, в паре с кем-то работает. А я ему пятнадцать тысяч отдал. Сам принес. С поклоном. Горилла, вот тебе денежка на дорогу до Рио-де-Жанейро. Остальные позже принесу. А они, что удумали, мало меня кинули, так еще и замочить решили. Ах, молодцы. Только вы не знаете Хвата-Барыгу. Я не зря, сам как Граф Монте-Кристо пол года рыл этот тоннель из своего дома. Ты, думал Горилла, что поставил сверху верстак в две тонны, и закрыл мне проход. Нет дорогой, я вмонтировал в крышку самый мощный домкрат, он вагоны шестидесяти тонные поднимает. Я как Архимед, им черта переверну. Замочить решили. Нет, небритый. Ты будешь Горилла, меня, как кот мышь, караулить у подземного хода, а я через ворота приду. До вечера еще много времени. Приходи со своим дружком, приходи за деньгами. Посмотрим, кто на коне отсюда уедет, кого Боливар увезет.
        Хват, как паровоз немного выпустил пар, и полез обратно в свой люк. Мы облегченно смотрели, как крышка медленно опускается. Верстак съехал чуть в сторону, и снова прижал сверху крышку люка. Для нас троих наступила временная передышка.
        - Думай Настя, думай, чем подцепить заколку? Десять сантиметров не хватает.
        Я как-то раз дома уронил плоскогубцы, в меж крановое пространство за туалетным бачком, уверяю вас, легче из пропасти достать сорвавшегося альпиниста, чем оттуда плоскогубцы.
        И тут мне в голову пришло инженерное решение. Надо было всего лишь как на велосипеде перебросить цепь с одной шестеренки, на другую. Увеличивалось усилие при вращении колеса-штурвала и только. У монахов был предусмотрен рычаг, для ослабления натяжения цепи. Я им и воспользовался. Сняв цепь, с той шестеренки, меж зубьев которой попалась заколка, я надел ее на другую, меньшую диаметром и подтянул цепь.
        - Готово!
        И в это время дверь пошла. Данила выбрался из своего угла. Сколько же было радости, когда он влез к нам на лестницу, и мы закрыли дверь. Мне казалось, что приятель сплавал к людоедам в Америку и вернулся обратно. Мы поздравляли и обнимали его.
        - И ты совсем не испугался, даже когда он пистолет на тебя навел? - спрашивала его Настя.
        - Нет, - безбожно врал Данила.
        - А как он тебя в углу не заметил?
        - Не дошел, - стал скисать герой.
        Я скорее перевел разговор на другую тему: - Как ты догадался записку написать и перевести все на Гориллу с сообщником. Что ты там написал?
        И тут Данила рассказал про свои переживания: - Я когда увидел, что дверь не в шутку, а всерьез заклинило, испугался, что придется разбираться с Гориллой. А у меня, при нем язык отнимается, не будешь же ему на пальцах объяснять, что придется вернуть перепрятанное. За это время он тебя десять раз сдуру замочит, и пикнуть не успеешь. Вот, я на всякий случай запиской и запасся. Написал так, чтобы ему понятно было. «Мачить исчо рана Гарила» Хотел еще дописать, мол, все вернем, но тут крышка люка поехала. Кто же знал, что этот старый аферист Хват, решил так хитро надуть Гориллу. Он ведь догадался, что Горилла полезет сейчас же на колокольню, наблюдать за ним, уехал он за деньгами или нет. И как только Горилла покажется на колокольне, Хват тут же вернется обратно в эту пристройку, домкратом откроет люк, заберет платину и пока Горилла будет думать, что он сдает на анализ металл и ищет деньги, спокойно, через Шереметьево улетит в Швейцарию.
        - Пора нам отсюда ноги уносить, - предложил я друзьям.
        - Минуточку подождите, - сказал Данила, - и без свечи и фонаря скатился по ступеням в подземный ход. Спустя минуту он вернулся, держа в руках козлиную голову.
        - Как ты ее без света отыскал? - удивилась Настя.
        - По запаху. Воняет сильно. Откройте дверь, я ее хочу в подарок Горилле оставить.
        Пришлось еще раз крутить штурвальное колесо. На этот раз Данила, не захотел даже отнести ее на видное место и просто кинул на пол.
        - И так найдет, по запаху.
        Мы с Данилой, взяв по платиновой гантели, спустились по ступенькам к разветвлению лаза.
        Удачно монахи сделали подземный ход. Он все время, петляя, шел наклонно вниз. Гантели надо было только направлять, они сами катились к выходу.
        - Я знаю, для чего монахам нужен был этот подземный ход, и почему он такой широкий. - когда мы остановились передохнуть, сказал Данила. Нас с Настей заинтересовала его версия.
        - Для чего?
        - У них в монастыре был свой Хват-Барыга, и как в советское время зав складом продавал своим людям дефицит, так и он с монастырского двора через этот потайной ход втихомолку продавал бочки с медом.
        - А почему именно с медом?
        - А это единственный продукт долгого хранения.
        - Ну и что?
        - Как, что? Непонятно что ли?
        - Представь себе, непонятно. Можешь, объяснишь? - мы с Настей переглянулись. После недолгого сидения за бочкой, в углу монастырской пристройки, у Данилы с испуга, по-моему, поехала крыша.
        Хорошо, слушайте, как было. Утро. Хват - монах проснулся, помолился, пришел в кладовую, он же начальник. Украсть надо. А что украдешь? Не капусту же соленую или картошку воровать? В закрытых бочках стоит мед. Вон он и закатил одну в ту же дверь, что мы лазали. Скатил ее вниз почти до самой реки, и оставил ее в подземном ходе. А тут по реке плывет Садко или Степан Разин с дружиной, им выпить хочется, а выпить нечего. Хват выходит на берег, и говорит: - купите, мол, молодцы у меня картошки. Это он так намеками зашифровывал свое, предложение. А те понимают, что он имеет в виду.
        Мы с Настей, переглянулись и одновременно предложили катить дальше гантели.
        - Нет уж, стойте ребята, пока мы в подземелье, я вам все выскажу, а то у меня на свету духа не хватит, - выпалил Данила. Подземелье странно на него действовало, казалось, он подзаряжался током уверенности, а стрелка с показателем уровня собственной значимости начинала зашкаливать.
        - Вы всегда, на до мною насмехаетесь, считаете себя, более умными, образованными. Когда я что-нибудь рассказываю, вы крутите пальцем у виска и считаете, что я бред несу. Мне не нравится, что вы относитесь ко мне несерьезно. Разве я не прав? Вы меня уважаете?
        - Ну ты, личность, не волнуйся, - разозлился я на Данилу, который чувствовал себя комфортно под землей и мог качать права, - как только выйдешь на божий свет, тебя слишком многие воспримут всерьез и зауважают, к тебе вполне серьезно отнесутся такие люди как Горилла и Хват-Барыга, вот у них требуй соблюдения прав.
        - Вы думаете, я ни на, что не способен? Ничего не могу сам придумать, и только кормлюсь идеями с вашего стола? Да?
        Неужели он все это время так глупо набивал себе цену, подумал я:
        - Ну, говори, что ты там придумал?
        Таким счастливым Данилу никогда я не видел. Казалось, он съел огромную горку масляных блинов, или вывел формулу вечной жизни.
        - Я вот, что предлагаю. Чтобы окончательно отвести от нас подозрение, когда мы выйдем на божий свет, я пробегу мимо Фитиля с блокнотом и потеряю его, пусть он его подберет. Блокнот все равно придется выкидывать, раз из него листок попал к Хвату. Зачем такая улика. Пусть хоть раз послужит. Я его берег два года и не сделал в нем ни одной записи.
        Данила достал блокнот из нагрудного кармана. Это была замечательная маленькая книжечка в мягком, кожаном переплете с золотым тиснением.
        - Я только сегодня в нем для Гориллы первый раз написал записку, и то неудачно листок вырвал. Первая часть записки, «Мачить исчо рана» вы сами видели, досталась не Горилле, а Хвату. А вторая часть, окончание «Гарила» осталось в блокноте. Если я сейчас потеряю блокнот, и его подберет Фитиль, в случае, чего все подозрения с нас снимаются автоматически и падают на Фитиля. А там пусть они втроем хоть, до скончания века разбираются. Ну, как?
        - Все замечательно, - похвалила Данилу Настя, а что будешь делать, если он тебе его тут же поднимет и вернет?
        - Кто, Фитиль? - такое развитие событий ему видимо не приходило даже в голову, - ха…ха…ха… покатили дальше.
        Наконец мы были у края подземного хода. Хорошо, что он выходил в кусты и прикрывал нас со всех сторон. Ни с одной стороны, если ты не находился в двух метрах от него, и даже сверху невозможно было увидеть, как мы из него вылезали. Мы вышли на берег. Метрах в пятидесяти от нас, ниже по течению сидел на берегу Фитиль. Он даже не глянул в нашу сторону. За то мы посмотрели друг на друга при солнечном свете. Мы с Настей были похожи на кочегаров. Знакомство с секретами монашеского механизма не прошли для нас даром. Данила, рядом с нами казался бледным английским аристократом.
        - Срочно купаемся, - скомандовала Настя, и, сбросив с себя платье, первая полезла в воду. Мы не заставили себя долго ждать.
        - Хоть козлиный дух смою, - рядом натирал себя песком Данила, - натирайся им, он лучше мыла. Надо сейчас перенести гантели в воду, тогда вообще следов никаких не останется.
        - А дальше куда?
        - А дальше вниз, по реке. Я сейчас за камерой сбегаю, заодно и блокнот потеряю. Веревка у тебя есть. Так и сплавим их мимо Фитиля. Никто и не догадается.
        Вдвоем с Данилой мы поднялись на те несколько метров, что отделяло нас от подземного хода, и скатили платиновые гантели в воду, в том месте, откуда не был виден Фитиль. Данила собрал в охапку свою одежду и собрался, было бежать, когда я ему предложил взять и нашу, все равно ведь придется плыть по воде.
        - Веревку, только вот оставлю, - сказал я, - что б гантели привязывать. Блокнот приготовил?
        - Ага.
        Мы наблюдали, как Данила трусцой пронесся мимо Фитиля и скрылся среди деревьев, как тут же встал с места Фитиль и подобрал что-то с земли.
        - Клюнуло, - удовлетворенно констатировали мы подъем блокнота, - теперь бы только никуда не ушел.
        - Не уйдет, ему сети стеречь надо.
        До прихода Данилы, мы были свободны. А это с час времени. Я прикинул. Пока добежит, пока камеру накачает, после поест. Нет, сначала поест, потом камеру накачает. Да время на обратный путь. Нет, в час не уложится. Я посмотрел, на небо.
        - Часа два. Что будем целый час делать?
        - Как ты думаешь, где сейчас Горилла? - спросила Настя.
        - Хват сказал, что сидит на колокольне. Но долго там сидеть, я думаю, не будет. Как только он увидит, что Хват в Москву не поехал, у него должны зародиться сомнения, а не обманул ли его каким либо образом его партнер по бизнесу.
        - А в таком случае?
        - А в таком случае, он полезет проверять, на месте ли платина.
        - А, что сейчас делает Хват?
        - Если не ружья заряжает, то придумывает какой-нибудь план страшной мести и вычисляет дружка Гориллы.
        - А на колокольню к Горилле он не полезет?
        - Нет, этот жук сам не полезет. Он любит, чтобы другие к нему приползали, и на коленях.
        Я понимал, куда клонит Настя. Ей еще раз хотелось побывать в подземелье. Она ведь не видела сундук, со старинными книгами, и мумию старика.
        - А где икона? - спросила Настя.
        - Да вон она, в кустах, - показал я на черную икону, больше похожую на прокопченную дверь от старой русской курной избы. По крайней мере, по размеру, она была с дверь. - Ни черта на ней не видно, - из-за чего с ума сходили? Данила говорит, грек какой-то написал - Феофан.
        - В России всю жизнь иноземному поклонялись, - согласилась Настя, - при Петре - немцам, при Екатерине - французам, при Ельцине - американцам. А грек этот, когда жил?
        - Надо будет к Хромому зайти… Спросить… Он все знает… Заодно и сумку незаметно отдать. Кстати, она в подземелье осталась.
        Насте только этого и надо было. Она предложила слазить за сумкой.
        Глава 5
        Я включил оставленный на входе фонарик, и мы углубились в подземный ход. До монастырской стены добрались быстро.
        - Полезем в подвал? - спросил я притихшую Настю.
        - Да.
        Без Данилы, который придавал уверенность и чувствовал, как дома, себя под землей, подземный ход казался не таким широким и надежным. Я вспомнил, с какой невероятной скоростью мы с Данилой улепетывали из подвала, и неприятно поежился.
        - Ты боишься его? - спросила Настя не зная как правильно назвать старца покойника, давно превратившегося в высохшую мумию.
        - Не очень, - признался я, - в прошлый раз его, Данила один, сам, переложил с сундука на землю. Я даже не дотрагивался.
        - А удобно почти голой заходить туда? - вспомнила Настя о правилах приличия.
        Освещая фонариком, путь впереди себя, я и забыл, что мы полезли в подземный ход в трусах и купальниках, передав одежду Даниле. Непонятные нравственные и этические проблемы я всегда взвешивал на крестьянских весах целесообразности.
        - Ему давно все равно, как мы выглядим. Он из начала века, из двадцатых годов. Они тогда больше идейные вопросы решали. Полезли.
        В подвале ничего не изменилось, старик покойник лежал в той же позе, в какой мы его оставили. Крышка сундука была открыта, и со дна на нас смотрели коричневые, с металлическими застежками старинные церковные книги. Настя поставила свечу на откинутую крышку сундука и, открыв одну из книг начала читать:
        - Иде Володимер на родимичи. Бе у него воевода Волъий Хвост, и посла и Володимер перед собою, Волчья Хвоста; съерете радимичи на реце Пищане, и победи радимиче Волъчий Хвост…. Быша же радимичи от рода ляхов; пришедъ ту ся вселиша, и платят дань Руси, повоз везут и до сего дне. …Ничего не понятно.
        Затем она перелистала книгу, остановившись на другой странице:
        - И выиде Олег на брег, и воевати нача, и много убийства сотвори окола града греком, и разбиша многы полаты, и пожгоша церкви. А их же имаху пленникы. Овех посекаху. Другиа же мучаху. Иные же растреляху. А другыя в море вметаху. И ина многа зла творяху русь греком, елико же ратнии творять.
        Закрыв книгу, она отложила ее в сторону, сказав: - Пожалуй, надо ее взять, может быть, она в единственном экземпляре, эксклюзив… Хотя…гм…стоит «Типография Сытина»
        - Старика надо похоронить по-человечески - на кладбище, - смог я, наконец, оформить в членораздельное предложение беспокоившие с утра меня мысли.
        - Раньше святых и особ царской фамилии хоронили прямо в монастырях, - может мы и нашего похороним так, - спросила Настя.
        - Не набивайся к нему в родственники, Данила уже это место занял.
        - Как?
        - Да так. Пока ты спала, он уже патриарху в Москву телеграмму послал, сейчас вот синод заседает, его предложение рассматривает по организации похорон, завтра ждем посла в ранге епископа.
        - Ты это серьезно? - переспросила Настя, с подозрением косясь на меня, и не понимая, правду ли я говорю или разыгрываю ее.
        - Конечно, пошли отсюда.
        Но, прежде чем окончательно выбраться из подземного хода, нас еще раз потянуло на лестницу, посмотреть сквозь прорезь на пристройку. Погасив свечу, мы прильнули к искусно сделанной монахами щели. В помещении так и горела включенная электрическая лампочка. Мы собрались уже уносить ноги, когда на воротах загремели открываемые замки и в помещении показался сутулящийся Горилла. Он сразу прошел в тот угол, где оставил платиновые гантели. С пол часа прошло, если не больше, как тот же угол проверял Хват и ничего там не обнаружил. Реакция обоих на пропажу была похожей. Только Горилла рассвирепел сразу, и не стал искать по другим углам. Он сразу понял, что кроме Хвата, здесь никто побывать не мог. Ведь он сверху, с колокольни, наблюдал за пристройкой и домом Хвата. Хват в Москву не поехал, как обещал. Но не мог он открыть подпол. На крышке люка стоял двухтонный верстак. И тут Горилла увидел, что он сдвинут с места. Ноздри Гориллы как у льва перед прыжком раздулись, и он мощно втянул ими воздух. Запах, на который он сначала не обратил никакого внимания, как женские духи «Шанель номер пять» не оставили его
равнодушным. Он поискал глазами их источник. На полу валялась козлиная голова. Он нее и исходило непередаваемое амбре. Горилла взвыл и от бессильной ярости покатился по полу. Большего оскорбления в том мире, в котором он вращался, придумать нельзя было. Его, Гориллу, приравняли к козлу. Даже если ты злишься, стой на ногах, не кусай себя как гадюка за хвост, и не катайся как обезьяна по полу. Он докатился до того угла, в котором в гордой позе сидящего орла страдал медвежьей болезнью Данила, и выступил в роли промокашки. Горилла вырвал у себя из головы клок волос, и потряс им в воздухе.
        - Хвостом клянусь, на части разорву.
        - Что он делает? Каким хвостом? - испуганно прижимаясь ко мне, спросила Настя.
        - Потомством наверно. Клятву дает, с врагом рассчитаться, - ляпнул я первое, что пришло мне на ум.
        - С нами?
        - Пока с Хватом, - успокоил я ее, - до нас еще далеко.
        - Ой, не нужны мне подвески, может, вернем ему платину?
        - Теперь уже поздно. Поезд вышел на перегон.
        - И что будет?
        - Крушение.
        У Гориллы кажется на минуту посветлело в голове, на единственной прямой извилине замыкающей два полушария коротнуло, и появился проблеск мысли. Он недоуменно смотрел на крышку, ведущую в подземный ход Хвата. Если платину похитил Хват и скрылся с нею в собственном подземном ходе, как он потом мог на закрытую крышку надвинуть верстак? Горилла, как баран перед новыми воротами, решал непростую задачу. Обычная, формальная, логика здесь не действовала, а диалектику он не знал. Горилла, с теоретического уровня, опустился на уровень эмпирический и стал на колени. Так и есть, крышка под тяжестью верстака сместилась, не закрыв плотно, как прошлый раз, люк. Как Чингачгук на тропе войны поняв, куда ведет след, Горилла издал воинственный клич и запел боевую песню:
        Ты попал на бабки, Хват,
        Не поможет тебе блат.
        Ах ты, погань, козья морда,
        Покажу тебе я лорда.
        Черви начисто съедят,
        За неделю тебя Хват.
        Какие только таланты не открываются в человеке, если его вывести из себя. Горилла прошелся даже в каком то яростном танце, выбрасывая ноги в разные стороны. Прокуренные зубы отсвечивали крокодильим радушием. На губах птичьим молоком запеклась белая пена. Выпустив излишек пара, Горилла с трудом сдвинул в сторону верстак и попробовал приподнять крышку. Не тут то было. Она видно, с внутренней стороны была прикреплена к домкрату. Приложив неимоверное усилие, он еще раз потянул ее к верху. Крышка чуть подалась. Горилла запел свою «Дубинушку»:
        Ах ты, погань, козья морда
        Покажу тебе я лорда.
        Крышка медленно открывалась. Горилле стал понятен хитрый механизм Хвата. Он доглядел домкрат.
        Во, ядрена вошь, в натуре - Кулибин, - то ли похвалил, то ли осудил он Хвата, и вновь запел так понравившийся припев:
        Черви начисто съедят,
        За неделю тебя Хват.
        Не всякое литературное творчество удостаивается премий, и имеет ревностных поклонников, но Горилла заимел такого в лице Хвата. Тот стоял, прислонившись одним плечом к воротам, и внимательно слушал оду, посвященную собственной персоне. Когда Горилла перестал петь, Хват оценил вокальное искусство певца на тройку:
        - Не хватает, тебе Горилла консерваторского образования, - спокойно сказал он, - на церковный хор, ты может, еще потянешь, глотка здоровая, но Шаляпин из тебя никудышный, так и знай.
        Пистолет в его руке поднялся на уровень глаз Гориллы:
        - Медленно… медленно руки за голову, - приказал он Горилле, - и без фокусов, я это не люблю.
        Горилла услышав за спиной голос Хвата, вздрогнул и с хрустом, медленно повернул голову. Инициатива в виде пистолета была в руках Хвата. Горилла поискал глазами на полу, хоть какой-нибудь предмет для защиты, но кроме козьей головы ничего не увидел. Глаза его хоть и сверкали яростью, но против пистолета с одними кулаками не попрешь.
        - Где платина? - первым задал вопрос Хват.
        - Это я тебя хочу спросить, где палатина, - задохнулся от возмущения Горилла, но не сделал ни одного шага, заворожено глядя пистолету в дуло.
        - Ты, что меня за идиота принимаешь, думал я поехал в Москву за деньгами, привезу их, а ты с подельником меня здесь и кокнешь. И деньги, двести тысяч тебе и платина. Но плохо ты Горилла спланировал убийство, как бы тебе самому в ящик не сыграть. Куда дел платину, последний раз спрашиваю. С кем на пару решил меня ограбить?
        - Ни с кем, я один был, - плохо понимая вопрос, отрицал Горилла.
        - А это, что такое? - и Хват вытащил из кармана обрывок записки, - ты писал?
        Он бросил записку Горилле. Тот, зачарованно, как лягушка, на удава глядя на пистолет, протянул за нею руку, развернул и стал по слогам читать.
        - Мачить исчо рана.
        - Ну, что скажешь теперь грамотей? Твоя рука?
        - Хват, клянусь вот этой козлиной мордой не я писал.
        - Не ты говоришь? А кто кроме тебя может «еще», в слове из трех букв, сделать четыре ошибки? - и Хват ядовито улыбнулся, - мы сейчас узнаем, ты писал или нет. Даю тебе шанс, если не ты писал, говори, где ошибки в этой записке?
        Для Гориллы наступил, ответственный момент. Он внезапно вспотел, и зашевелил губами, перечитывая записку.
        - Слово мачить, написано неправильно, надо через букву «О»… Вспомнил! - вдруг обрадовано закричал Гаврила, - Когда я на рынке торговал, рядом со мною грузин моченые яблоки продавал, у него на картонке было написано, «мачоные», значит, правильно я сказал, надо первое слово писать через букву «О».
        Столько радости было в глазах струхнувшего Гориллы, что Хват не выдержал и ехидно спросил:
        - Согласен, одну ошибку ты нашел, мне, что прикажешь теперь вместо Пушкина тебе памятник на площади в Москве ставить? Читай дальше.
        Горилла снова уткнулся в записку: - «Мачить исчо рана», - вслух перечитал он ее содержание, желая потянуть быстротечное время, - слово «исчо» написано правильно, без ошибок. Идем дальше. Разбираем слово «рана». Слово «рана» тоже написано правильно. Проверяем; если хорошо замочить, то обязательно останется «рана». Значит в записке, Хват, всего одна ошибка в слове «мачить». И то я сомневаюсь! Что грузин такой грамотный?
        - Ты где изучал русский язык, кто тебе его в школе преподавал?
        - Азебаржанец один.
        - Что, другого не было?
        - Не, он один был.
        - Так. А чем ты сейчас занимаешься?
        - У меня ресторан.
        - И сколько посадочных мест?
        - Посадочных ни одного, а сидячих - двенадцать.
        - И ты вывеску сам писал на ресторане? - улыбнулся Хват.
        - Сам.
        - Напиши.
        Горилла взял ручку и громко выговаривая слова, написал крупными буквами: - «РИСТАРАН У ГАРИЛЫ».
        - А почему снял ее с ресторана?
        - Да все идут, и смеются. Говорят, деньги сэкономил, надо было художнику отдать, а у меня что, руки не оттуда растут?
        - Знаешь, почему смеялись? Ты себя написал с одной ногой. Проверяем, вот встань ровно, не сутулься, сколько у тебя ног?
        - Две.
        - Правильно - две. А ты, сколько на вывеске в слове «ГАРИЛА» букв «Л» написал? …Одно. Перепишешь вывеску и смеяться перестанут.
        Горилла с надеждой, как студент на экзамене, заглядывал в профессорские глаза Хвата, как он там справился с трудной задачей? Незамедлительно последовал удручающий ответ:
        - Записку писал ты. Для меня теперь в этом нет, абсолютно никаких сомнений. Остался открытым второй вопрос, от которого напрямую зависит твоя поганая жизнь. Господи как от тебя воняет, я думал ты храбрее, а ты уже обделался, - Хват брезгливо зажал нос, - или ты скажешь, с кем решил меня убить, или я сейчас стреляю, - и он взвел курок.
        Горилла понял, что дела его плохи, Хват шутить не будет.
        - Раз… Два…
        Но не досчитал, еще Хват до цифры три, как Горилла истошно заорал: - Фи… ти…ль.
        - И частушки про меня он сочинил? - удовлетворенный ответом, задавал дальше вопросы Хват.
        - Он, он, и палатина у него.
        - Тогда лижи мне ботинки, - Хват взглядом показывал на свои ноги.
        Буквально на мгновение Хват ослабил внимание, как Горилла в смертельном прыжке достал его. Хват полетел в одну сторону, пистолет в другую. На этот раз Горилла не стал делать ошибок, и мертвой хваткой, как удав обвил соперника. У того затрещали кости. Горилла сел на него сверху и скрутил ему руки назад. Выдернув из брюк Хвата ремень, он стал вязать руки. Роли поменялись. Теперь на кону оказалась жизнь Хвата. Хват оказался жидким на расправу. Он заверещал как порося:
        - Черт с тобой, пусть тебе остаются пятнадцать тысяч, только отпусти.
        - А палатина?
        - Не нужна она мне, продавай, кому хочешь.
        - Я не понял, что за дела в натуре? - обрел наконец свой, настоящий голос Горилла, - ты за базар отвечать собираешься? Мне тебя шлепнуть или на бабки поставить?
        - На бабки, на бабки, - запричитал Хват, - отдам я тебе двести тысяч, только развяжи ты ради бога.
        - Что я, лох ушастый, проблемы себе создавать? Будешь отвечать?
        - Буду… Буду. - на все был согласен Хват.
        - Говори, где палатина?
        - Ты же с Фитилем ее перепрятал, - старался доказать недоказуемое Хват.
        Горилла потянул за ремень. У Хвата затрещали кости, глаза налились кровью, но он все равно стоял на своем.
        - Где я тебе ее возьму, если ты ее забрал.
        Хват хотел убедить Гориллу в том, что тот не делал. Для его возраста, наивное заблуждение. Горилла, не долго думая, подтащил его к полуоткрытому лазу.
        - Ты че мне фуфло толкаешь, для чего у тебя здеся домкрат?
        Все расскажу, все, - скулил потерявший гонор Хват. - Этот домкрат, я давно сюда поставил, мало ли думаю, в жизни пригодится. Вдруг не смогу крышку люка открыть. Я когда тебе ключи от этого сарая давал, так и знал, что ты задвинешь на крышку люка, верстак. Не вру, Гориллушка, рассказываю, все как на духу. Хотел я тебя обмануть. Дать пятнадцать тысяч, забрать платину и сбежать с нею на время за границу. У меня в Прибалтике друзья. Весь цветной металл из России через них проходит, знаешь, какие деньги делают? Тебе и не снилось! Я видел тебя, как только ты забрался на колокольню, я нырнул сюда, выдавил люк, а здесь пусто. А на верстаке записка. Я и подумал, что ты с Фитилем, решил меня замочить, дождаться пока я принесу к тем пятнадцати тысячам еще сто восемьдесят пять, а пока перепрятал платину. Меня злость и заела. Мне не жалко пятнадцати тысяч, пользуйся ими на здоровье, но зачем меня обвинять в том, что я не совершал. Подумай сам, - напирал на логику Хват, - если бы я украл у тебя платину, я бы сразу сел в автомобиль и уехал, а ты бы минимум пять часов сидел меня ждал, пока бы разобрался, что
я тебя кинул. А я вот он, - Хват поелозил носом по полу, - пришел с тобой разбираться, думал, что ты меня обманул, перепрятал платину, пятнадцать тысяч тебе показалось мало. А может быть твой сообщник, у тебя украл? Если не ты писал записку, то кто тогда здесь ее оставил, а?
        Многословие Хвата никак не позволяло Горилле сосредоточиться. Обрывки мыслей, как молнии уходили неизвестно куда.
        - Не части, дай подумать?
        Окрыленный появившейся надеждой Хват, заерзал на полу. Горилле это не понравилось, он пододвинул козью голову Хвату под нос:
        - На, лорд, нюхай пока свой подарок.
        Горилла подобрал с пола валявшуюся записку и вновь стал ее перечитывать: - Мачить исчо рана.
        - Скажи Хват, если ты такой грамотный, как в слове из трех букв может быть четыре ошибки, ну…у…? - и пнул его ногой.
        - В русском языке есть наречие - еще, а слово «Исчо» произносила немка, Екатерина вторая.
        И даже лежа не мог удержаться Хват, чтобы не кольнуть Гориллу: - Ты бы ей подошел со своим «Исчо», - и тут же, как заяц, который путает следы, перевел разговор в нужном направлении.
        Тебе не кажется, что был здесь еще кто-то третий, с немецким акцентом? Мне записку подсунул, а тебе козью морду.
        - Фитиль? - взревел Горилла.
        Оставаться дальше в подземелье и подглядывать сквозь прорезь за разборкой двух бандитов не имело больше смысла. И так было понятно, что Хват до конца обработает Гориллу, и я не очень удивлюсь, если увижу, как он верхом на нем выезжает из монастырской пристройки. Прихватив сумку Хромого с единственной уместившейся в нее книгой, мы побежали к выходу. Когда мы выглянули из подземного хода, то увидели Фитиля, который уносил нашу икону.
        - Ой, с сумкой не побежишь, - сказала Настя, я, пожалуй, оставлю ее здесь, - вот только возьму один листок, он все равно выпал.
        Она оставила сумку на входе, свернула листок трубочкой и мы выскочили из-за кустов.
        - Эй, Фитиль, ты, куда нашу дверь, поволок? - крикнул я нашему старому недругу.
        - На костер, шашлык буду жарить. Жару с нее много будет, вся в олифе.
        - Не торопись Фитиль, вон видишь, Горилла с Хватом идут, тебе ничего не достанется.
        Быстро же уговорил Гориллу Хват. Не прошло и пяти минут, с тех пор как мы расстались с ними, а они спускались уже по откосу к реке. Фитиль, зная волчий аппетит Гориллы, понял, что от заготовленного заранее мяса ничего не останется, если придется угощать двух таких обжор. Бросив дверь, он кинулся прятать мясо. Со стороны это смотрелось, как поспешное бегство. Как только Фитиль скрылся за деревьями, появились его преследователи.
        - Куда он побег? - спросил Горилла.
        - Кто?
        - Фитиль.
        - Да вот дверь с чьего-то огорода спер, на шашлык себе тащил, думал вы хозяева, испугался, бросил и убежал, - нанизывая друг за другом кольца вранья, я старался выстроить логическую цепь.
        Горилла, удовлетворенный ответом довольно хрюкнул и затопал дальше, а Хват на мгновение остановился, колупнул ногтем дверь-икону, бережно провел по ней ладонью, посмотрел на нас с прищуром и хрипло, скрывая волнение и умный взгляд, спросил?
        - А чья это… дверь?
        - А может и ничья, он со стороны монастыря шел, там наверно и украл, - помогла мне выкрутиться Настя.
        - А вы цветной лом принимаете? - задал я встречный вопрос Хвату, уводя разговор в сторону.
        - Нет, - резко оборвал он меня, и торопким шагом побежал догонять Гориллу.
        Мне не понравилось, что Хват обратил внимание на нашу икону. Может быть, он в них не очень разбирался, но то, что это икона и что она старая, он определил сразу. Надо было спасать ее, во что бы то ни стало. Иначе какой-нибудь антикварный магазин в Кельне, или даже аукцион «Сотбис» быстро пополнятся ею. А Данилы все не было и не было. Став на берегу у самой воды, мы ясно видели, что творится в пятидесяти метрах от нас. А звук по воде долетал, как на галерку в театре, без искажений.
        Горилла держал за шиворот недавнего своего приятеля, дожидаясь Хвата, новоявленного следователя по особо важным делам, чтобы начать перекрестный допрос. Фитиль даже не трепыхался. Он знал, в чьи руки попал и как надо себя вести в таких случаях.
        - У нас к тебе предъява, - только и сказал Горилла, взяв сразу быка за рога.
        Дальше надо было четко сформулировать претензии, а мастером здесь был Хват-Барыга. Наконец и он подошел. Только он хотел задать вопрос, как на них с пригорка покатилась огромная камера. Данила бежал за нею и весело кричал:
        - Посторонись, зашибу.
        А зашибить было чем, камера была просто огромная, уж не с «Кировца» ли? Горилла и тот отошел в сторону воскликнув:
        - Полегче малец, видишь уважаемые люди разговор держать будут.
        Хват недовольно на него покосился, много лишнего, мол, говоришь. Мы облегченно вздохнули. Можно было приступать ко второй части нашего плана, к вывозу ценностей. Но рядом находились Горилла, Хват-Барыга и Фитиль. Из под носа у них, не так то легко вывезти платину. Я одновременно прислушивался к тому, что творится у наших новоявленных конкурентов, и наблюдал за приближающимся Данилой.
        - Здравствуй дорогой, давно тебя не видел, - Хват начал издалека, без всякого намека на цель визита, - Отдыхаешь?
        - Отдыхаю.
        - Правильно, если хорошо поработал, можно и отдохнуть.
        - Как здоровье? - второй вопрос прозвучал более двусмысленно. Как хочешь, так и понимай, говорил взгляд Хвата. Фитиль неприятно, как на морозе, поежился, хотя стояла июньская полуденная жара. А Горилла, мотая себе на ус, искусство разговора, стоя рядом уважительно молчал.
        - Не жалуюсь, - поскромничал Фитиль.
        - Что стоишь, присаживайся, в ногах правды нет, - предложил всем Хват. - Может, угостишь чем?
        Зря он решил раскрутить Фитиля. Второго такого жмота, говорят на свете не было. Фитиль, припрятав в кустах замаринованное мясо, ждал теперь, когда уйдут его собеседники. Не вечно же им на берегу околачиваться. Дела, какие никакие должны быть. Но правильно говорят, жадность губит фраера. Мы увидели странную сцену. К тому месту, где в кустах Фитиль спрятал маринованное мясо на шашлык, по-пластунски подползал пес. Знать еще не всех доели в городе. Он был или слишком хитер, или голоден, или когда-то побывал в руках Гориллы с Фитилем, потому что даже морду прижимал к земле. За десять лет перестройки, все, даже собаки в стране резко поумнели. Он был видимо, слишком голоден, если осмелился среди бела дня воровать у человека. Я толкнул в бок Данилу:
        - Смотри, что пес вытворяет?
        - Это рыночник, один из тех, что воруют на рынке, - не удивившись, пояснил он, - они, собаки, так каждый день у торговок мясо таскают. Та, только зазевается, а куска уже и нету. Бобик уже в кустах обедает.
        Пес зажав зубами пакет с припасом Фитиля так же по-пластунски удалялся восвояси.
        - Не обеднеет, - буркнул Данила.
        А невдалеке от нас продолжался неторопливый разговор. Криминальная троица, как святая, сидела у потухшего костра и курила пока трубку мира.
        - Нехорошо встречаешь, нехорошо, - то ли осуждал, то ли рассуждал вслух Хват, - мог бы и шашлык пожарить, посидели бы, о делах спокойно потолковали, может быть и к консенсусу пришли. И тебе хорошо и нам приятно.
        - Я на Джипах и Мерседесах не езжу, - занял неправильную позицию обиженный Гориллой Фитиль, - нет у меня никакого шашлыка.
        - Как нехорошо старших обманывать, - как змей из травы, поднял голову Хват, - а ребята вот говорили, что ты целые ворота тащил шашлык жарить. Разве друзей обманывают? - и Хват многозначительно посмотрел на Гориллу. Тот как индейский вождь из племени аппачей, сложив руки на коленях, старался разобраться в словесных хитросплетениях Хвата и одновременно набирался мудрости. Поэтому у него не дрогнули; ни ухо, ни глаз, а начал тяжело раскручиваться маховик мыслительного процесса.
        - Ладно, так и быть угощу вас шашлыком, - сдался Фитиль и пошел к кустам.
        У нас появился реальный шанс проскочить мимо бандитов со всем ценным грузом, и с иконой, и с гантелями.
        - Затаскивай на камеру икону, - зашептал я Даниле, - а к ней снизу привяжем гантели, и пока они там болтают, может мимо, спокойно проплывем.
        Одним глазом наблюдая за разбойной троицей, я привязал к иконе две веревки оставив концы метра два длиной. Затем мы опустили на воду камеру, и я сверху положил икону так, чтобы концы веревок попали вниз. Получился великолепный настил, наше изобретение можно было запросто использовать вместо парома.
        - Класс, - похвалил Данила, привязывая к концам веревок платиновые гантели, - сейчас отчалим.
        - Ой, я сумку с книгой забыла, - защебетала Настя, собираясь сбегать к подземному ходу.
        - Некогда, - остановил я ее, видя, что Фитиль после долгих поисков возвращается ни с чем, - после заберем.
        - Выталкивай камеру на середину речки. Настя садись, - командовал Данила.
        Выведя наш непотопляемый корабль на течение реки, мы с Данилой тоже взобрались на настил-икону.
        - Главное за дно бы не зацепили гантели, - выказал я разумное беспокойство.
        - Не боись, я их высоко подвязал, - успокоил меня Данила.
        Наш самодельный корабль медленно поплыл по реке. В это время года вода в речке спадала, и в том месте, где было широкое русло, так медленно текла, что не местный житель, долго стоял на берегу, определяя в какую сторону она течет. Я посмотрел в сторону святой троицы. Фитиль вернулся ни с чем.
        - Куда могло мясо подеваться, я же его только что туда положил? - недоуменно разводил он руками, - никто не подходил, я собственными глазами видел. Правда.
        - Что ж посмотрим на твою правду, - перебил его Хват, указывая на нас, плывущих по реке, - ты кому врал, вон тем ребятам, когда сказал, что тащишь дверь на костер для шашлыка, или нам сейчас лапшу на уши вешаешь, что у тебя нет мяса. Где, правда?
        Горилла восхищенно смотрел на плетущего словесную паутину Хвата. В ней уже запутался Фитиль. Что бы он ни ответил; мол, нам правду сказал, тащил в костер дверь для шашлыка. Тогда где сам шашлык? Угощай, Фитиль. А если нет шашлыка, то, что за дверь тащил? Для чего, если не для костра? Непонятно. Чай, не зима. Хват ждал ответа. Фитиль, как лиса, попавшая в капкан, завертел головой как хвостом. Он не знал, что Хват поймал его на неразрешимом противоречии, которым пользовались еще в средние века дервиши в ученом споре с малограмотными муллами. Поэтому он, не веря, что мясо могло по воздуху улетучиться, отложив на потом его поиски, чтобы все-таки пожарить шашлык, пока решил до конца все отрицать.
        - Нет у меня никакого шашлыка.
        - А зачем дверь тогда тащил?
        - Для шашлыка, - противореча, сам себе сказал Фитиль.
        Что мог ответить на этот вопрос, «малограмотный мулла» - Фитиль. Горилла, восхищенными глазами пожирал Хвата. При нем, Хват, запутав собеседника, без кулаков выбивал правду.
        - А может, ты не дверь тащил, а что-то другое?
        - Что? - вопросом, на вопрос ответил Фитиль.
        - Это тебя надо спросить?
        - Ну и спрашивайте, я здесь рыбу ловлю, - полез на рожон Фитиль, не чувствуя за собой никакой вины, а браконьерство он не считал даже за мелкое нарушение.
        В это время наше плавучее сооружение проплывало прямо напротив того места, где сидела перешедшая на повышенный тон троица. Как назло, мы за что-то зацепились гантелями и стали на прикол.
        - Что там может быть? - зашептал я Даниле.
        - По-моему, сеть. Вот гад, Фитиль, чуть притопил ее, и днем рыбу ловит, - также шепотом возмутился Данила.
        Стоять на течении, на одном месте долго нельзя было. Или надо было обрезать веревки, чтобы упали платиновые гантели, или резать сеть. Порезать сеть мы не могли, напротив сидел, хозяин - Фитиль. Оставался один выход, пустить на дно гантели. Я собрался, уже было обрезать веревки, на которых они висели, когда наш плот медленно тронулся с места. Теперь у нас под так называемым днищем, была не только платина, но в придачу «исчо» и чужая сеть. А разборка напротив подходила к своей кульминации. Мы сидели как в партере в первом ряду, и видели не искусную игру актеров в современной пьесе, а живую, жизненную ситуацию. Горилла превратился в каменного идола, сфинкса. Из него и, правда, вышел бы неплохой индейский вождь, перьев только не хватало. Фитиль, ерзал на месте, считая, что над ним несправедливо издеваются. Один Хват, медленно, но упорно шел к намеченной им цели.
        - Фитиль, можно у тебя листок бумаги попросить? - вдруг, ни к селу, ни к городу, невинным, как у молодого барашка голоском, попросил Хват.
        - Пожалуйста, только ручки нет, - Фитиль гордо вытащил из кармана, тисненый золотом красивый блокнот Данилы и передал его Хвату.
        - Только, ты мне его верни.
        - Верну, верну, не беспокойся раньше времени.
        Хват перелистал его, хотя там и листать нечего было, остановился на той странице, где она была вырвана, и приложил к ней злополучный листок, записку. Надо думать что записка, как родная легла на место. Горилла, как на чародея фокусника, смотрел на Хвата. Что там Шерлок Холмс, по сравнению с отечественным сыщиком - барыгой.
        - Смотри! - сунул Хват под нос Горилле злополучную записку. Горилла удивленно прочитал:
        - Мачить исчо рана Гарила, - и даже понюхал блокнот. Тисненая кожа обложки пропахла козлиным духом. Вырванный листок явно был из этой записной книжки.
        - Вот теперь все срослось! - сказал Хват, ядовито улыбаясь.
        - Ну, братан, проси чего хочешь, - сказал восхищенный Горилла.
        Фитиль ничего не понял, и спокойно сидел, ожидая хоть каких то объяснений. Вдруг Горилла, в мгновение ока поломал свой собственный имидж невозмутимого индейского вождя, и забыв про величие, с левой, нанес несчастному Фитилю страшный удар в ухо. Если бы костер горел, Фитиль головой свалился бы в него.
        - Говори, ты, что тут делал? - заорал на него Горилла.
        - Рыбу ловил.
        - Чем?
        - Сетями, вот моя сеть, - завизжал несчастный Фитиль и полез в воду, чтобы предъявить хоть одно доказательство своей искренности.
        Но сеть вместе с нами уплывала вниз по течению. Фитиль и здесь, при всем желании не смог бы доказать, что не врет. Судьба - видно такая. Он и из воды, как из кустов вылез с озадаченным видом, не понимая, куда могла она подеваться. Лодка с мотором, могла зацепить сеть, но ни одна лодка с утра не проплыла мимо, а автомобильные камеры в день десятки раз с мальчишками проносившиеся мимо, как облака только скользили поверху, на мгновение, накрывая легкой, бестелесной тенью капроновую сеть. Чудеса. Разборка принимала крутой оборот. Освежившегося в воде Фитиля ожидал допрос с пристрастием. Незавидный жребий вместо сети вытянул он из реки. Горилла вполне мог сойти за пыточных дел средневекового мастера-палача, а Хват целеустремленностью, умом и коварными вопросами поспорил бы с иезуитской инквизицией сжигающей на костре лучших представителей человечества. А поскольку Фитиль на Джордано Бруно не тянул, его ждал не цивилизованный костер демократической Европы, а кое-что похуже, что обычно применяется в таких случаях на Руси. Последний писк моды в этом направлении - электрический паяльник. На вопрос Хвата,
как понимать смысл записки, что «мачить исчо рана», Фитиль заблажил и стал клясться, что не он писал записку, и что вообще блокнот не его.
        - А чей? - внес свой интеллектуальный вклад в дело дознания звероподобный Горилла, протягивая здоровенную клешню к тонкой и длинной как у гусака шее Фитиля.
        - Пацан, тот, что проплыл сейчас на камере, Данила его звать, потерял. Он у него из кармана выпал.
        Последнее, что мы услышали, это был тот самый иезуитский вопрос изобретательного на ловушки хитрого и умного Хвата. Вот кого на сырой мякине не проведешь.
        - Из какого кармана выпал, поясни. Насколько я помню, пацан по берегу в плавках бегал? Подтверждением тому, что Данила бегал по берегу в плавках, и в них не было никакого кармана, из которого мог бы выпасть злополучный блокнот, явилось согласие со стороны Гориллы, выразившееся как всегда в свойственной ему манере, в хлестком и болезненном ударе в ухо. Дальше все слилось в непрерывную какофонию сплошных непонятных звуков, казалось, мы проплываем не в среднерусской полосе, а где-то в непроходимых джунглях Амазонки, где по берегам живут дикие обезьяны. Наш самодельный плот неспешно отмерял пройденные метры.
        Глава 6
        Я думал, что у нас будет достаточно времени, чтобы проплыть еще с километр, с тем, чтобы сойти на безлюдный берег, спокойно снять икону и утопить на время или спрятать где-нибудь на берегу платиновые гантели. А пока мы плыли прямо посреди города, где берега были усеяны такими же, как мы купающимися мальчишками. Сидя на таком оригинальном сооружении, естественно мы вызывали их зависть. Чтобы разгрузиться здесь, нечего было и думать. Данила всю дорогу старался отцепить сеть, я ему помогал, но у нас ничего не получалось.
        - Черт с ней, пусть висит, пригодится, - по хозяйски распорядился чужой вещью Данила.
        Мы успокоились, и даже получали удовольствие от сказочного путешествия. Под нами находилась платина стоимостью, более миллиона долларов.
        - Мы похожи на графа Монте-Кристо возвращающегося на собственном корабле в Марсель, - сказала Настя.
        Не говори гоп, пока не перепрыгнешь, есть хорошая украинская пословица. Позади нас, раздалась мощная пароходная сирена.
        - Это еще, что такое? - удивились мы втроем.
        За нами в хвост стоял катер какого-то «нового русского». Нашел, тоже мне путешественник мировой океан, в Киржач реке. При всем желании уступить ему дорогу, так быстро как он этого хотел, а новые русские, все нетерпеливые, мы не могли. Во-первых; отгребаться нам нечем было, во-вторых; не могли мы вытолкать плот на берег, опоры не было, дно глубоко. И катер не мог обогнуть нас сбоку, узкий фарватер не позволял. Приходилось ждать, пока нас вынесет на излучину реки и прибьет к берегу. Мы беспомощно развели руками на очередной гудок. Может быть, все и обошлось бы, да только мальчишки на берегу, засмеялись, предлагая нам взять катер на буксир.
        Новый русский завелся, пытаясь оттолкнуть в сторону наш плот единственным, имеющимся у него багром. В широкополой ковбойской шляпе, в шортах, с голой волосатой грудью, на которой висела тяжелая золотая цепь с подобием креста, он изображал из себя большого босса. А с берега неслись шутки и смех. У «новых русских», плохо с юмором, избыток денег атрофирует многие человеческие чувства. Что страшного для их престижа было в словах летящих с берега, ну подзуживали немного:
        - Ты, его по воздуху, по воздуху, обгони!
        - Они вас, нарочно не пропускают!
        - Самых честных правил дядя, поменяй ковчег, не глядя.
        - Эй, ты в шляпе, странный сир, сколько платишь за буксир?
        Потом мы долго выясняли, правильно ли произнес поэт самородок, слово странный, но так и не пришли к единому мнению. Кажется, тогда получился перебор. А на палубе, начались какие то приготовления. Мы уже подплывали к излучине, и нас прибивало к берегу, когда вдалеке показалась, что-то кричащая святая троица; Фитиль, Горилла и Хват. То ли Фитиль от них убегал, то ли они за нами гнались. И на катере новый русский точил на нас зуб. На палубу вышла яркая блондинка, в светлом купальнике, у большого босса, колесом выгнулась грудь.
        - Случилось что-нибудь, почему стоим? - как кошка после обеда, щурясь на солнце, спросила пышная блондинка.
        - Счас, узнают, какой бывает буксир, - пообещал, закомплексованный «новый русский». Как только мы пропустили катер вперед себя, он, передав управление катером блондинке, свесился с борта и под улюлюканье и смех с берега подцепил нашу камеру на огромный крюк. Сзади уже почти нас догнали Горилла с Фитилем. Хват прилично отстал. Может быть, блондинка подумала, что это бежит родня нас выручать, и ее большому боссу грозят неприятности, потому что она до пола вдавила педаль газа, мотор мощно взревел, и катер встав на дыбы как норовистый конь понесся по водной глади. Мы, едва успели ухватиться за края камеры, как нас как по кочкам понесло по воде. А большой босс упал, зацепившись на палубе за что-то ногой, и головой вниз повис за бортом. Блондинка тащила его за катером, как лодку за кораблем, постоянно макая головой в воду. Мы хоть на камере сидели. Сначала оборвалась капроновая сеть Фитиля. А жаль. Она так хорошо исполняла роль горизонтального руля. Как только она оборвалась, нас стало трепать как в штормовую погоду, подбрасывая на воздух. Когда оборвались платиновые гантели, я едва успел заметить.
Сразу за бугром - осталась в памяти зарубка.
        Большой босс тоже потерял свою навороченную золотую цепь, с гимнастом на кресте, и старался только повернуться лицом вверх, чтобы глотнуть воздуха.
        Наконец, еще один удар, и вместе с иконой мы оказались за бортом, а камера как трофей новых флибустьеров уплыла вместе с катером.
        Плавали мы все как гуси, хорошо, и тут же оказались на берегу. Сволочи, протащили нас, километров - пять, за город.
        Моментального накопления первоначального капитала, как у «новых русских» не получилось, Настя сушила свой листок, Данила переворачивал как блин на сковородке, на солнце икону, а я приводил в порядок мысли. Ну и что за приобретения в итоге всех приключений? Только на одно место. Во-первых; если не сегодня, так завтра на наш след как ищейки выйдут три бандита. Хуже всего было то, что в их составе была голова Хвата, умеющая сопоставлять факты и делать из них правильные выводы. Надежды, что они прекратят поиск миллиона долларов, было ровно столько, сколько ее бывает у страуса сунувшего перед догоняющим его охотником голову в песок. Слишком сильно мы наследили за день. С идиотами - Гориллой и Фитилем, легче было бы справиться, а вот с Хватом придется разыграть многоходовую отвлекающую партию. Ничего - мне показалось, что в запасе у нас есть еще минимум два дня, пока криминальная троица возьмет правильный след. Бить, их надо было по одиночке. Я как стратег посмотрел на своих друзей. Каждый из них был занят своим делом. Ни тени сомнений в правильности выбранного пути, по которому идем не отразилось на их
лицах. Большевики - подумал я. Сомнения - удел ищущих, а эти уже нашли. Правда - утопили, но акватория будущих поисков невелика, в длину всего пять километров, а это тебе не безбрежное дно океана. Мне не давала покоя мысль о наших преследователях, я отдал бы одну гантель любому из них троих, Хвату, Горилле или Фитилю, чтобы только заранее узнать, зачем они так прытко гнались за нами, что им надо было?
        - Что будем делать? - решил я изучить настроения народа.
        - Домой пойдем сначала, пообедаем, есть хочется, - первым откликнулся Данила.
        - А икону куда денем?
        - С собой понесем.
        - А как? Люди могут сказать, украли, где-нибудь. Не все же на этом свете, неграмотные идиоты - Гориллы и Фитили.
        - А вы меня на нее посадите, и несите как на носилках, через весь город. Пусть люди думают, что я ногу вывихнула, - предложила Настя.
        Это был еще хоть какой-то вариант. Но Данила не согласился: - Ты не ногу вывихнула, а мозги у тебя с вывихом. Чтобы я тебя через весь город как шахиню, какую пер на себе, а ты лежала на Христе ногу на ногу закинув, не будет никогда, и не надейся. Ишака нашла, сейчас.
        - Не бросать же ее здесь, - возразил я, имея в виду икону.
        - Своими ногами дойдет, - стоял на своем Данила, - не королева.
        - А когда мы платину будем поднимать? - лишенная трона, но не слова, подала голос Настя.
        Вопрос остался пока без ответа, потому что из-за бугра показался Фитиль. На всякий случай мы с Данилой стали, стенкой, рядом. Но у того был помято-удрученный вид и миролюбивое настроение.
        - Ребята, вы мою сеть капроновую случайно не видели? Не обронил где, ее катер? Сволочи, цепляют все подряд на крюк. И даже вам досталось, - посочувствовал он нам.
        По нашей милости сегодня здорово досталось Фитилю. Я думаю, этим он искупил все старые грехи, что были у него перед нами. Тем более, мне хотелось узнать, чем закончилась грозовая разборка, если Фитиль свободно расхаживал по берегу. Я приблизительно помнил, где оборвалась сеть, это было сразу за городом. Грузила не дали бы ей никуда уплыть. Поэтому, я сделал ответный примиряющий жест, посылая от нашего стола к его столу, два литра сочувствия:
        - Камеру нашу утащили, сволочи. А сеть твоя оторвалась, мы знаем, где она. Они, все такие, «новые русские», и Хват в том числе, - обобщив сказанное, я оставил за бортом нового сословия Гориллу. Фитиль принял это как должное.
        Затронь, говорят у человека, волнующую его тему, и можешь до вечера слушать плач или песню песней его души. У Фитиля это была печальная тема, душа его плакала. Из горла раздался клекот, вызванный нашим участием, и он заговорил, ни в чем нас не подозревая:
        - Я с утра тружусь, полезным трудом можно сказать занялся, капроновую сеть купил, рыбу как человек ловлю, деньги зарабатываю. А они шакалы, уже услыхали, приперлись, шашлыком их угощай.
        - Неча, - поддакнул Данила.
        - Во, я тоже самое говорю. Сами на мерседесах и джипах раскатывают, а крохоборы, как …, как…, - Фитиль долго искал, с кем ему сравнить Хвата, с Гориллой и, наконец, нашел искомое, - как я, с тобой вместе взятые, - указал он на Данилу.
        - А ты Фитиль? - самым нежным и сочувственным голосом я коснулся израненной души современного кобзаря.
        - Да пошли они куда! Я буду корячиться целый день, а они на халяву шашлыки жрать. Перебьются.
        - Скоты, - еще раз поддакнул я, ожидая, когда Фитиль сам начнет дальше рассказывать.
        Еще насмехаются, экспертизу устраивают, заставляют писать? Да я в институт поступал, в отличие от них. У меня по физкультуре всегда пятерка была, - и Фитиль украдкой кинул косой взгляд на нас, проверяя нашу реакцию, знаем ли мы, что-нибудь о записке из потерянного блокнота. Данила его вообще не слушал, Настя была занята собой, и только я из приличия поддерживал разговор. Немного успокоившись, Фитиль вновь довольный жизнью потянулся журавлиной головой к небу. Я задал ему вопрос:
        - А чего вы неслись как угорелые?
        Фитиль подозрительно посмотрел не меня, раздумывая, говорить ему или промолчать, но информация сама как у хорошей бабы уже слетала с его языка:
        - Это не за вами, а за теми на катере они с Гориллой мчались.
        - И ты?
        - А я за кампанию, за сетью своей. С Гориллой легче ее отбить у катерников.
        Результаты графологической экспертизы ничего не дали Хвату, понял я, и он отпустил Фитиля.
        Все, что можно было узнать, мы узнали. Значит Хват не купился на блокнот, как наивно думал Данила. Записка с сумасбродным текстом «мачить исчо рана» сработала, только временно. Хват снял подозрения с Фитиля в пособничестве Горилле, иначе бы ему живым не ходить.
        Я быстренько начал прикидывать варианты. Если Хват не подозревает Гориллу и Фитиля, значит должен быть кто-то третий, кто побывал в сарае, в тот небольшой промежуток времени, когда Горилла сидел на колокольне, а Хват выдавливал домкратом крышку собственного подземного хода. По времени, похитить платину, или перепрятать ее, надо было в течение нескольких минут. Кто в это время находился невдалеке от сарая? Мы и Фитиль. Если идти методом исключения и Фитиль вне подозрения, остаемся мы или еще кто-то третий. Как бы пренебрежительно ни смотрел на нас Хват, но если есть вероятность хоть в сотую долю процента, что мы замешаны в это дорогостоящее дело, он постарается исключить и ее, эту вероятность, проверив, так или иначе, нашу компанию. А все-таки они перед Фитилем, хоть и проверяли его, не раскрылись, не сказали, что ищут платину. Так несчастный и остался в неведении, думая, что Горилла с Хватом набивались на шашлыки. Мне не давала покоя другая мысль, об иконе, которую Фитиль принял за дверь, и которая осталась в цепкой памяти Хвата.
        - Эта дверь на шашлык, что ты пер, наверно показалась ему подозрительной, - сказал я Фитилю.
        - Ага, он еще спросил, где я, в каком огороде, ее украл? Что я, как они, «новые русские» крохобор, что ли, чтобы старух обворовывать, - отзываясь о себе как о новом Робин Гуде, Фитиль гордо, поднял, подбородок, - я же ее после вас в кустах подобрал.
        - Ну, что пошли? Покажем, где твоя сеть, - предложил я Фитилю.
        И в это время Настя начала хныкать:
        - Мальчики, я не дойду до дома, нога совсем не ходит, не оставляйте меня одну.
        Данила зло сплюнул, а Фитиль охотно предложил: - Садись на дверь, спокойно донесем. В тебе килограмм сорок, на мою сторону, двадцать, и ребятам двадцать. По десять на каждого, не развалятся. Фитиль как заправский амбал, впрягся в передок самодельных носилок, а мы с Данилой стали сзади по краям двери-иконы. Настя, охая и ахая, сев, может быть, осквернила мягким местом ту часть на иконе-носилках, где в течение нескольких веков тысячи людей касались губами.
        - Пошли нам Варвара великомученица ровной дороги в Киржач град, - благословил Данила наш путь в город.
        Хорошо, что у него не было с собой козлиной головы. Сделав несколько привалов по пути и подобрав по дороге капроновую сеть Фитиля, мы торжественно вошли в город. Жалко только, что подходили к нашему дому мы со стороны переулка, но какой был апофеоз нашего шествия.
        Я вспомнил как года несколько лет назад, в далекой молодости, классе во втором, нас повели в консерваторию на шестую симфонию Шостаковича. Рядом со мной сидели две незнакомые девчушки из другой школы, одна из которых как шило вертелась. Когда начался концерт, одна другой сделала замечание: - Тише, - и тут же следом оскорбила, - увертюра!
        - От увертюры слышу, - последовал незамедлительный ответ.
        Весь концерт они просидели как притихшие мышки. И я рядом сидел, стараясь не вертеться и не скрипеть креслом, чтобы не нарваться на оскорбление. Строгая девчонка в белом платье, и белых чулочках первая оскорбившая подружку, чувствовала мой восхищенный взгляд, которым я окидывал ее время от времени, но так ни разу и не повернула голову в мою сторону. Перед последним актом, когда я, заелозив в кресле, в упор уставился на нее, она не поворачивая головы презрительно бросила: - Тише… Апофеоз!
        Большего оскорбления я никогда в жизни не получал. В этом непонятном для меня слове слились в единое; и черный, весь в мазуте паровоз, и грязный хряк доводящий бабку до слез, и я, в соседкиных глазах, молокосос. Я как воспитанный человек, дотерпел до конца спектакля, и после последнего аккорда оркестра, встал вместе со всеми зрителями и вместо приветствия бурными аплодисментами, глядя в упор на соседку нанес ответное оскорбление. Я сказал ей:
        - Увертюра.
        Девочка удивленно посмотрела на меня и назидательно, как училка растягивая слова, ответила:
        - Деревня, неграмотная… Апофеоз.
        Вокруг почему-то засмеялись. Я готов был провалиться сквозь землю, потому, что догадался, что апофеоз, это хряк доводящий бабушку до слез. И вот снова апофеоз. Перед нашим домом, собралась вся наша родня, там были и Данилина мать, и бабка, и Настина мама, и мои дед с бабкой. Кто стоял в слезах, а кто и с хворостиной.
        - Пусть только мне этот утопленник заявится, уж я ему задам, - грозилась бабушка Данилы, уверенная, что ее то внук не мог утонуть, жир не позволит.
        Как только мы вывернулись из-за угла, и нас увидела наша родня, Настя моментально спрыгнула с самодельных носилок и как ни в чем не бывало, пошла им навстречу. Нам, остальным, деваться было некуда, как скользнуть в соседний двор к Хромому, что мы не подумав и сделали. Из двух зол - выбирают меньшее. Фитиль, идущий впереди, высматривал, где поленица, куда он хотел на дрова пристроить дверь, когда из-за угла дома выскочил Балбес. Пес и, правда, был выдающейся кавказкой овчаркой. Даже среди китов бывают гиганты, а какие сомы попадаются я и не говорю. Балбес среди гигантов, был гигант. Увидев нас, старых знакомых, он довольный сделал два коротких, но энергичных прыжка в нашу сторону, и радостно гавкнул. Фитиль, который находился от пса в нескольких метрах, вдруг, резко бросил икону, и с места как гоночный автомобиль стал набирать невероятно большую стартовую скорость. К забору он подлетел как комета, имея естественный хвост в виде капроновой сети. Балбес от удивления еще раз брехнул в его сторону и остановился около нас, уткнувшись нам в руки. Опорной ногой у Фитиля была левая, толчковая. Всю инерцию
разбега, он перевел в вертикальный полет, и взлетел над забором. Даже пес, удивляясь, стоял с открытой пастью, с которой капала слюна. Фитиль, не коснувшись забора, шмякнулся на той стороне. Данила подошел к забору:
        - Интересно, какая у него высота?
        - Два с половиной метра, - не глядя на глазок, определил я.
        - Да, ты что, мировой рекорд всего, два сорок три.
        - То мировой, а то сзади Балбес, разница есть? Представляешь, если на стометровке за спринтерами пустить тройку Балбесов, сколько мировых рекордов падет?
        - Лучше крокодилов, у них челюсти мощнее.
        - Нет, собаки лучше, видел по телевизору, как заяц от борзых на ипподроме бежит, сроду они его догнать не могут, как ни стараются.
        - Да он тряпочный, - был я поражен дремучестью Данилы.
        А пес нас давно не видел и очень обрадовался, он тыкался мордой, ожидая, чего-нибудь вкусненького, но что вкусное мы могли предложить, кроме козлиной головы.
        - Хорошая мысль, не пропадать же добру, - подумал я, решив в будущем как-нибудь ее использовать. А в соседнем, нашем, дворе шел разбор полетов. Из-за чего все началось, как было на самом деле? Данила - лентяй, нет, чтобы одежду каждого разнести по своим домам, свалил ее кучей в нашем дворе, затем быстро накачал у себя дома камеру и убежал с нею на речку. А когда нас на буксире утащили за город, кто-то сообщил моей бабушке, что мы могли и утонуть. Та, сходила к Данилиной бабке, вызвали Настину мать, пустили слезы, и в это время появились мы, а на носилках лежит Настя. Бабки откачивали, говорят водой Настину маму. Теперь уж наверняка, нам с Данилой заказан вход в Настин дом. Пока Настю, целовали и раздирали на части матери и бабки, оставив нам хворостины, мы с Данилой сидели в глубине двора Хромого.
        - Я пока домой не пойду, пусть бабка поостынет, она у меня скорая на руку.
        - Что будем с иконой делать?
        - Может Хромого спросим, он все знает.
        В это время на шум, доносившийся из нашего двора, вышел на крыльцо Хромой.
        Глава 7
        Это раньше он был Хромой, а теперь стал Худой. Казалось, на крыльцо дома вышел человек, только, что выпущенный из Освенцима. Кожа да кости.
        - Что с ним, болеет? - испуганно спросил Данила.
        - Нет, лечебным голоданием занимается.
        - Да он блаженный, какой то, его надо с моей бабкой свести, она у меня тоже чокнутая, - поставил диагноз рассудительный Данила.
        - Чокнутый, это точно, - начал я рассказывать про нашего соседа, - кидается под бульдозеры, если начинают сносить деревянные дома и строить кирпичные. Помешался теперь на старине. В прошлом году, говорят, один ходил расчищать территорию храма. Вообще везет нам на соседей.
        - Дядя Худой! Дядя Худой! - позвал, перекрестив Хромого - Петра Петровича мой приятель Данила.
        - Не из-за вас ли шум стоит? - был задан вопрос с крыльца.
        - Это с какой стороны посмотреть, - как налим ушел от прямого ответа Данила.
        - Все понятно.
        - Мы к вам на консультацию, на историческую тему.
        - Это, хорошо. Я рад… Вопрос позвольте на проверку?… Вот с, молодые люди, простейший вам вопрос. Из чего на Руси плели лапти?
        Мы с Данилой переглянулись. Сколько раз мы по телевизору и в разных книжках видели крестьян в лаптях, а из чего они плелись и не знали.
        - Из лыка, - неуверенно я выдавил.
        - Молодец. А на лыко какой материал шел?
        - Береза.
        - Липа, - поправил Данила.
        - Ну, что ж коллеги, экзамен вы выдержали с честью, из вас могут получиться замечательные ученые, - сарказм прозвучавший в словах нашего соседа, мне не очень понравился, но я промолчал.
        - Нас интересует, - я хотел вспомнить, как называется профессия монаха пишущего иконы, и не мог вспомнить, слово «борзописец» все время вертелось у меня на языке, наконец, я подобрал синоним искомому слову, и сказал, - нас интересует богомаз по имени Феофан. Не могли бы вы нам немного о нем рассказать?
        - О…Иконописец Феофан. Феофан Грек - изограф, так в старину называли иконописцев, - поправил меня Хромой, - появился на Руси в 70-х годах четырнадцатого века, в Новгороде. До этого он расписал более сорока церквей в разных частях Старого света; в Константинополе, в Каффе (Феодосии), в Халкидоне, в Галате. Он был мудрец и философ, и великий художник. Но прежде, чем рассказать о самом Феофане Греке, надо хоть вскользь обрисовать эпоху, в которую он жил. А это была допетровская Русь, - Хромой как соскучившийся по слушателям лектор, шпарил как по книге.
        Вспомните, в 476 году пала Западная Римская империя, двенадцать веков державшая в рабстве покоренные народы. Захватившие ее варвары торжествуют, грабят Рим. А сбоку продолжает еще существовать Восточная империя - Византия, по имени древнегреческой колонии, на месте которой был основан Константинополь. Продолжает существовать в могуществе и славе, простираясь на обширные территории, куда входили Балканы, Малая Азия, Сирия, Египет. Византийская империя была могущественной и богатой державой, империей ромеев - так называли себя византийцы, считая себя продолжателями дела римлян. Подобно восточным владыкам, византийский император являлся наместником божества на земле, и власть его ничем не была ограничена. По приказу Василевса раскаленным железом ослеплялись тысячи пленников, правда и во всей средневековой Европе нравы были не более гуманными. Власть Василевса, жестокая и неограниченная, нуждалась в мощных и надежных подпорках. Самой мощной опорой Василевсу была не армия, а являлась христианская церковь. После того как христианство вышло из катакомб и окончательно победило в 4-м веке, оно начинает
обслуживать власть, да при том, как обслуживать. Если какой либо еретик, требовал свободы слова и самых минимальных прав, на это существовали: пыточные подвалы, костры и расплавленный свинец. Но привязать такими методами человека к власти всегда сложно, рабов уже нет, а полусвободный крестьянин начинает рассуждать, думать, сравнивать. И тут церковь протягивает власти руку помощи. В чем эта помощь заключается? А в том, что в этой жизни церковь ничего не обещает, а внушает только смирение и покорность, а все высшие блага, молочные реки и кисельные берега переносит в загробный мир. Ура, власть и церковь живут в мире, а холопы внизу таскают на стол прекрасные обеды и вина. Но оболванить человека, привязать его к князю или Василевсу, не так то легко. Человек к власти всегда находится в оппозиции. Нужен хитрый ход, чтобы запудрить мозги населению. И христианская церковь находит его.
        Она вытаскивает из колоды козырного туза, искусство, и приводит все стадо баранов, паству, в обязательное подчинение Василевсу. Спрашивается, как, в чем фокус? А ларчик, просто открывается. Начинаются великие стройки, везде воздвигаются храмы, вмещающие толпы молящихся. Это хороший бизнес.
        Раз храм является местом молитвенного общения, все его внутреннее строение и убранство приобретает первостепенное значение. Нужна наглядность, как в красном уголке. И вельможе она нужна, и самому темному, безграмотному поданному византийского императора. Храмы начинают украшать мозаикой, золотом, серебром, слоновой костью, жемчугом, драгоценными камнями. На постройку идет мрамор, порфир. Наконец храм построен. И вот в этот храм, наполненный золотом, приглашается с улицы человек. Он поражен внутренним великолепием, торжественным ритуалом богослужения, стоит глупый широко разинув рот. А его, церковные иллюзионисты Василевса, используют, как хотят, приглашают принять участие в разыгрываемом действии. Молись дорогой. С хоров несется сладкоголосое пение. Человек находится в восторженном состоянии, и забывает, что у него разорвался последний лапоть и дома есть нечего. Но какая гармония, какой момент наивысшей возвышенной радости.
        Огромно воздействие искусства. Недаром самая знаменитая из византийских церквей, «святая София» произвела на послов киевского князя Владимира такое впечатление, что они почувствовали себя и впрямь на небесах.
        Вот и допетровская Русь, заложив фундамент государства, в виде объединяющей религии христианства, не просто позаимствовала высокоразвитое искусство Византии, но еще качественно обогатило его собственной традицией. Расцвет древнерусского искусства относится к тому времени, которое в истории Западной Европы известно под названием эпохи возрождения. Эпохи колоссальных сдвигов и великих открытий во всех областях жизни, в том числе и в художественной культуре. Иконопись почиталась на Руси самым высоким искуством. В это время и приехал на Русь расписывать церкви, выходец из Константинополя - знаменитый Феофан Грек. Феофан в 1378 году по заказу знатного боярина и уличан Ильиной улицы Новгорода, расписал в городе церковь Спаса Преображения. Затем на Волотовом поле близ Новгорода в церквах Федора Стратилата и Успения остались следы его росписи. В Москве, в 1405 году им написаны центральные фигуры деисусного чина иконостаса Благовещенского собора Московского Кремля. Кроме самого Феофана, над росписью Благовещенского собора работали под общим его руководством «Прохор старец с Городка, да чернец Андрей
Рублев».
        - Чернец, - значит простой монах. А Феофан - был старшим, - встрял в скучную лекцию Данила.
        - Считай он у них бригадиром был, чтобы тебе понятнее было, - отвлекся в сторону Хромой.
        - После Феофана Грека в музеях сохранилась двусторонняя икона Донской богоматери, выставленная сейчас в Третьяковской галерее в Москве, и была в начале двадцатых годов в нашем городе утеряна икона великой святой Софии Цареградской. В живописи, в византийском искусстве - Феофан Грек, был революционером, из него так и лилось человеческое, земное. Его руку узнать…
        - Раз плюнуть? - снова перебил Хромого Данила.
        - Плюнуть придется не раз, и не два, чтобы снять беззаконные поновления позднейших времен. Икона, от греческого слова, обозначающее «изображение» возникла задолго до зарождения древнерусской культуры, но самое широкое распространение получила на Руси. Православная церковь боялась, объемной, круглой скульптуры и восставала против нее. Первопричина этого явления самоочевидна. Дерево, а не камень служили у нас основным строительным материалом. Значит, не только мозаике, но и фреске - живописи на свежей, сырой штукатурке, не суждено было стать на Руси основным убранством церквей. Иконы - удобством размещения в храме, яркостью и прочностью своих красок (растертых на яичном желтке), написанных на досках (сосновых и липовых, покрытых алебастровым грунтом - «левкасом»), как нельзя лучше подходили для убранства русских деревянных церквей. Приковывая к себе взоры молящихся, иконы превращали даже самую убогую церквушку в сказочную сокровищницу. Если рассматривать более близкий период, знаменитого церковного реформатора патриарха Никона и его противника протопопа Аввакуума, основателя старообрядческого
раскола, то …
        - А еще ближе, можно что-нибудь рассмотреть? - в очередной раз перебил Хромого Данила.
        - Например?
        - Например, вот эту икону, что мы принесли вам показать, - и Данила протянул указательный палец в сторону Настиных носилок.
        Хромой, как пророк, разглагольствовавший с крыльца, ястребом слетел во двор, и остановился напротив иконы. Во-первых, его поразили ее размеры. Ее запросто можно было использовать вместо двери в избу, настолько она была велика. Во-вторых, она была настолько черна, что разглядеть на ней что-либо было просто невозможно. Тщательно ощупав ее по краям, изучив обратную сторону, Хромой с придыхом произнес:
        - Четырнадцатый век.
        А Данила добавил: - Феофан Грек.
        - Тип и расположение шпонок, толщина доски указывают на конец четырнадцатого, начало пятнадцатого века. Что-либо сказать о живописи не могу, она сокрыта под защитным слоем олифы, которая темнеет, через восемьдесят, много - сто лет. Надо снимать этот слой и смотреть, но делать это лучше в мастерской. По-моему смутно вырисовывается женский лик…
        - Это Софка, Смордыгадка.
        - Ты хочешь сказать, что это утерянная икона великой святой Софии Цареградской?
        - Ага.
        - Но, тогда это величайшее научное открытие, - взволнованно произнес Худой.
        - Конечно, коллега, - нахальство Данилы не имело границ.
        А добила Худого Настя. Пока мы так увлеченно разговаривали, она незаметно вошла во двор и обратилась с вопросом к Худому.
        - Петр Петрович, не могли бы вы объяснить смысл вот этих записей. И она стала читать:
        - Иде Володимер на родимичи. Бе у него воевода Волъий Хвост, и посла и Володимер перед собою, Волчья Хвоста; съерете радимичи на реце Пищане, и победи радимиче Волъчий Хвост…. Быша же радимичи от рода ляхов; пришедъ ту ся вселиша, и платят дань Руси, повоз везут и до сего дне.
        - Ничего не понятно, - сказала Настя.
        История, была видимо любимым коньком Хромого. Поэтому он мог бесконечно говорить и сыпать фактами и цифрами из истории, как рачительная хозяйка просо цыплятам:
        - То, что вы сейчас зачитали, является текстом «Повести временных лет» великого летописца Нестора. А страница в ваших руках, более позднее, типографское, ее издание. Но, все равно вы все молодцы, что интересуетесь древней историей Руси. Теперь, в отношении не понятого вами текста. Речь в нем идет о племени радимичей живших на реке Сож и первый раз покоренных в 885 году киевским князем Олегом. Второе покорение радимичей состоялось в 984 году в правление князя Владимира. Вот о нем и говорится в зачитанном вами отрывке. А чтобы вам понятно было, в чем там дело вспомним историю.
        Мы с Данилой тоскливо посмотрели друг на друга и погрозили кулаком Насте. Вряд ли в нашем городишке кто так долго стал бы слушать его разглагольствования. Но лучше здесь урок истории, чем у нас во дворе хворостина. Даже Балбес захотел его послушать. В отличие от нас, он очень тянулся к знаниям, потому что сидел тихо и внимательно с открытой пастью слушал хозяина.
        - Все покоренные народы обязаны были выплачивать дань. Существовал четко установленный порядок сбора дани, по черной кунице с человека в год. Эта дань была долгосрочной и регулярной.
        В покоренных землях были установлены «уставы и уроки». «Устав» - это порядок, определяющий сбор дани, а под «уроком» - подразумевалась; плата, подать, налог. Князь сам определял норму урока.
        Кроме того, радимичи обязаны были поставлять киевскому князю воев для участия в войнах и походах киевского князя. Воями, в древности разумели воинов из народного ополчения, в отличие от княжеской дружины.
        Вообще способ сбора дани носил разбойнический характер. Землю радимичей князь объезжал с дружиною.
        Желание взять большую дань, толкало князя к насилиям, вызывавшим открытое сопротивление данников. Так было, по всей вероятности и в тот раз. Радимичи восстали.
        Но право сбора дани с покоренных племен, киевский князь мог передать своим приближенным высокопоставленным мужам, к примеру Волчьему Хвосту.
        Наличие среди княжеских ратников воеводы, успешно действовавшего и добывающего победу без участия князя и, стало быть, его, дружины, говорит о том, что против радимичей воевали не только дружинники, ведомые Владимиром, но и народное ополчение (вои), возглявляемые Волчьим Хвостом. Это и понятно, поскольку победить войско племенного союза радимичей с помощью одной княжеской дружины было невозможно. Вои сами шли с Волчьим Хвостом, надеясь поживиться добычей. Надо полагать, что они получали и какую-то часть дани. Вот как я понимаю, этот летописный рассказ о наложении дани Волчьим Хвостом на радимичей.
        В это время Данила потянул меня за рукав, прошептав на ухо:
        - Пойдем отсюда, а то я скоро от знаний опухну. Хромой может быть, всю жизнь мечтал преподавать, а ему не повезло, вот на нас и отыгрывается.
        А мне нравился рассказ Хромого, несколько, правда, академический и суховатый. Я тоже встал вслед за Данилой. Мы пожали с Хромым друг другу руки.
        - Насчет иконы не беспокойтесь, если это Феофан Грек, как вы утверждаете, место ему в государственном музее. А если икона окажется более поздней работы, мы ее отдадим в местную церковь. Согласны?
        - Угу.
        - А почему ты ему ничего не рассказал про Дионисия, старца, покойника в подвале? - спросил Данила.
        - Ты, что не понял, он один из тех, кто приходил реквизировать церковные ценности.
        - Да ты что?
        - И кресты на церквах сшибал. Так, что наш Дионисий в подвале, ему кровный враг.
        Данила недоверчиво почесал в затылке:
        Если Хромому в 2000 году лет семьдесят, то, сколько должно было быть ему в двадцатом году? Минус десять, - и ехидно добавил, - во, комуняка, сам еще в проекте был, а кресты на церквах уже сшибал.
        Несносный все-таки мой друг, Данила. Вечно старается подловить на арифметике. В следующий раз, аргументы для спора и гипотез надо будет брать абстрактные, общечеловеческие, чтобы не к чему было придраться.
        Глава 8
        Когда мы с Данилой появились у нас во дворе, вселенский женский собор закончил работу, и родственники утопленников разошлись по домам. Бабушка решила посадить меня под домашний арест, и поэтому была не против того, чтобы мои друзья остались со мною. Мы с Данилой развалились в креслах, а Настя как кошка с ногами взобралась на тахту.
        - С Фитилем понятно, они даже ему не сказали, что ищут, а только проверили на вшивость, - продолжая думать о Хвате с Гориллой, высказал я вслух свои соображения.
        - Будут они делиться, как же жди, - имея в виду платину, а не информацию поддакнул Данила.
        - Я так думаю, - задумчиво сказала Настя, - если Фитиль сказал Хвату, что это наш блокнот, а Хват после этой дурацкой экспертизы с почерком может запросто ему поверить, а почему бы и нет, то…, и она не закончив мысль, перескочила на другое. - Вы не очень то надейтесь, что Хват всерьез сказал, насчет блокнота, который из плавок выпасть не может. Смотрите, что получается, - и она по новой начала втолковывать нам логику рассуждений Хвата.
        Наши вальяжные позы в кресле принимали все более строгий вид, пока мы не стали похожи на бегунов стартующих, на стометровке.
        - Фитиль нашел блокнот уже с оторванным листком, думает так Хват. На оторванном листке в блокноте осталась часть записки - подпись, Гарила. Где вторая часть? Вторая же часть записки, оказалась в пристройке монастыря, в сарае. Как она туда попала? Если до того, как блокнот нашел Фитиль, значит это дело рук владельца блокнота. Кого спрашивается? Данилы! Отсюда вывод, если Хват верит Фитилю, что тот нашел блокнот, то подозрения падают на нас, - и Настя в упор посмотрела на притихшего Данилу, - и второй вариант. Хват не верит Фитилю и подозревает их с Гориллой в авторстве записки. Он считает, что блокнот собственность Фитиля, и Фитиль писал записку. Что он должен сделать в этом случае?
        - Убить Фитиля, - подсказывает Данила.
        Настя свысока смотрит на моего приятеля и заканчивает мысль:
        - Он проводит графологическую экспертизу, сравнивает почерки. Фитиль ни при чем. А где мы находимся в тот момент, когда пропадает платина?
        - В подземном ходе, и на берегу.
        - Правильно. Скажи Данила, если Горилла и Фитиль отпали, на кого упадет подозрение?
        - На катер, - упавшим голосом сказал Данила, - Хват же за ним гнался. Неужели Фитиль соврал? - вздыхает он.
        - А давайте проверим? - предлагает Настя.
        - Как?
        - Если Хват поверил, что в пристройке-сарае побывал кто-то еще третий, и Горилла с Фитилем к пропаже платины из сарая не имеют никакого отношения, он их отпустит по домам, а сам постарается в одиночку найти концы. Фитиля он уже отпустил. Если и Горилла дома, значит Хват у нас на хвосте. Сейчас проверим. Дай телефонный справочник.
        Кто знает фамилию Гориллы?
        - Сопель-Шереметьев, - подсказал притихший Данила.
        - Может он граф? - не удержался я, заинтересовавшись генеалогическим деревом Гориллы.
        - Граф от кухарки, - Данила начал оживать.
        Настя набрала четырехзначный номер, и когда на том конце подняли трубку, голосом привыкшим повелевать спросила?
        - Господин Сопель - Шереметьев? - Горилла видно не привык к подобному обращению, нам хорошо было слышно, как произошла заминка.
        - Да, Горилла.
        Дальше можно было не разговаривать и положить трубку, но этот дурацкий ответ, вызвал улыбку на лице Насти и она продолжила:
        - С вами говорит секретарь городской Думы, Вера Васильева. Мы сегодня присваиваем новым улицам названия, фамилии известных и уважаемых в городе людей. Депутат Сайкин выдвинул вас, вы не имеете ничего против?
        По телефону было слышно, как сопит Горилла.
        - А платить никому не надо?
        - Кому платить?
        - Депутату Сайкину!
        - Не надо.
        - Тогда я согласен. А где эта улица будет?
        - Район новых русских знаете?… Там! - Настя немного разрядила напряженную атмосферу, царившую в комнате.
        - Неужели, поверил? - через некорое время спросила она, - Давайте проверим.
        Она снова набрала тот же номер, и подождала пока послышался голос Гориллы:
        - Да!
        - Извините, вас снова беспокоит секретарь Городской Думы. Ваша кандидатура не прошла на улицу.
        - Почему, - в трубке явственно был слышен разочарованный голос Гориллы.
        - На голосовании против вас была фракция зеленых. Но вы не волнуйтесь, депутат Сайкин выдвинул вас на переулок, вы не будете против?
        На этот раз Горилла сопел еще дольше, пока ответил:
        - Ладно, я согласен! А на улицу кого утвердили?
        - Хвата! - и Настя положила трубку.
        - Звони теперь уж до конца, добивай его, - с радостью посоветовал злопамятный Данила, вспоминая утренний страх.
        Через несколько минут, Настя снова сняла трубку и позвонила. На том конце провода, немедленно послышался голос Гориллы:
        - Слушаю:
        - Извините, вас снова беспокоит секретарь городской Думы, Вера Васильева.
        - Что, снова не прошел? - послышался возмущенный голос Гориллы.
        - Да, фракция зеленых голосовала против вас.
        - Почему?
        - Аргумент конечно спорный, мол, вы кроны сильно ломаете…
        - А депутат Сайкин?
        - А депутат Сайкин, предложил вашим именем назвать общественный туалет.
        - Какой туалет? - рассвирепел Горилла.
        - Не волнуйтесь, бесплатный, бесплатный. Если хотите, приходите к нам на заседание, я вам пропуск закажу, только костюм темный оденьте, или фрак, смокинг, если он у вас есть. Хват уже здесь.
        Настя хотела было положить трубку, когда в телефонной трубке раздался просящий голос Гориллы.
        - А нельзя по переулку, еще раз переголосовать? Я на переулок согласный. Я заплачу.
        - Нельзя, - Настя ответила, как отрубила топором. Мы покатились со смеху.
        - Сколько сейчас времени мальчики?
        Я посмотрел на часы. Они показывали шесть часов. А мне казалось, что с сегодняшнего утра прошло двое суток, столько с нами произошло всяких событий. Впереди был еще весь вечер, и сидеть, сложа руки, не хотелось. Если согласиться с логическими Настиными построениями, Хват исключил из дальнейшей игры сначала Фитиля, а теперь и Гориллу, и сам как следопыт Зеб Стумп за «Всадником без головы», идет по нашему следу. Необходимо было нанести упреждающий или отвлекающий удар. Но для этого необходимо знать, где сейчас находится Хват и чем он занимается.
        Настя ушла домой, а Даниле я предложил обойти, то место, которое окружало, монастырь и посмотреть сбоку на дом Хвата. Дома ли он, или с лупой рассматривает следы на тропинке у пристройки.
        Никого, не встретив, мы решили на всякий случай уничтожить следы нашего пребывания в подземном ходе.
        Который раз, за день мы лезли в него? Я сбился со счета. Те, сто пятьдесят метров, что отделяли нас от монастырской стены, мы прошли в пол минуты, когда услышали в сарае подозрительные постукивания. Погасив свечу, глянули в прорезь. Хват, простукивал стены.
        - Вот, сволочь, догадался, что должен быть еще один, старый, подземный ход их этого помещения, - шепотом выругался Данила.
        - Может не доглядит? - засомневался я.
        - Как же, такой жучина не доглядит.
        Предсказание Данилы сбылось. Хват достукался до нашей потайной двери и удовлетворенно хмыкнул:
        - Нашел! От Хвата не спрячешь, - слышался его торжествующий голос, - нашел.
        - Вот и ладно. - за спиной Хвата раздался голос Гориллы, - а то я на тебя грешить начал, думаю платину спер, а меня за лоха держит, комедь ломает. Даже в Думу не пошел.
        В косых лучах заходящего солнца, в проеме ворот в черном смокинге и белых туфлях стоял, сияя, как новый пятак Горилла.
        - Где нашел, покажи?
        Не хотелось Хвату делиться радостью открытия, да деваться было некуда, иначе его могли заподозрить и обвинить в откровенном жульничестве, а это уже серьезно в криминальном мире.
        - Вот, смотри куда исчезла платина, - и он постучал нам в дверь, - сюда.
        - А как открыть ее? - спросил Горилла, - проводя ладонью по гладкой стене.
        - Ее и открывать не надо, мы зайдем с другой стороны.
        - Откуда? - удивился Горилла.
        - Со стороны реки. Эти подземные ходы всегда имели выход к реке. Там и надо искать. Может быть еще платина в нем и находится, еще не успели продать. Пошли, запирай сарай.
        Как только в замке провернулся ключ, Данила заблажил:
        - Бежим отсюда?
        - А Дионисий, они же его идиоты осквернят, еще чего доброго мумию продадут за границу, высказал я опасение, - давай лучше, закопаем вход в подвал, подземелье, пусть себе старик охраняет свои церковные книги. Он ведь сам выбрал свою судьбу, кто ему не давал выйти наружу.
        - А Хват с Гориллой не найдут за это время вход в наш подземный ход?
        - Нет, они будут его искать где-нибудь недалеко, метрах в тридцати, в крайнем случае, в пятидесяти, так что мы сто раз заделаем проход и выберемся отсюда.
        Зря я уповал на свое везение и чужую глупость. Взяв лопату, мы в десять минут забросали вход в подземелье, утрамбовав его, и закрепив полусгнившими бревнами. Теперь, узнать, что подземный ход имел еще одно ответвление, можно было только расспросив нас. А болтать лишнее, никто из нас троих не собирался.
        Периодически освещая себе путь фонариком, мы добрались до выхода из подземного лаза, погасили свечу м выглянули наружу. Хват с Гориллой стояли в десяти метрах от нас.
        - Помнишь, пацаны и Фитиль здесь сидели, может кто из них был на шухере. Надо кусты осмотреть. Вдруг там подземный ход. Слазь туда Горилла.
        - Но, я же в смокинге, первый раз в жизни одел, в Думу собрался?
        - Куда?
        - В Думу. Хочу, чтобы моим именем улицу назвали.
        - А город не хошь? Тем более, лезь.
        - Почему?
        - Представь, вдруг, кто тебя увидит? Пойдет по городу трепать, мол, из кустов, вылез Горилла, в черном смокинге с бабочкой. Кто ему поверит? Никто. Так, что лезь, где-то здесь платина, я нутром старого барыги чувствую.
        Последний аргумент, видно убедил Гориллу и он полез через кусты обновлять смокинг. Через минуту раздался его торжествующий крик:
        - Есть, нашел!
        - Платину, или ход нашел? - спокойно переспросил Хват.
        - Ход нашел, ход!
        - А я, что говорил? Меня стреляного воробья на мякине не проведешь? - Хват тоже пробрался через кусты. Из темноты мы внимательно смотрели на них, зная, что они нас не видят. Мы сидели как в мышеловке. Единственный шанс оказаться на свободе был в руках наших противников.
        - Сторожи вход, а я схожу за фонарем, - приказал Горилле Хват. Да, умнее оказался Хват, чем о нем скажешь с первого взгляда.
        Горилла подошел к входу в лаз и вытащил оттуда забытую сумку Хромого.
        - Смотри, Хват, что я нашел? Это же сумка Хромого, ее весь город знает, он ее у индейца выменял. И книга какая то в ней. Как он мне надоел, Хромой, ты бы только знал Хват. Он и прошлый раз с алмазом, мне всю малину испортил, и этот раз в мой карман залез.
        - Да, картина начинает потихоньку проясняться, мы с тобой предок человечества, выходим на верный след… Хромой… Хромой… вот не ожидал, - что - то усиленно обдумывая произнес Хват, - и раньше говорили мне, что он умный мужик. Да теперь вопрос открытым остается, успел ли он сплавить товар? По идее, - вслух рассуждал Хват, - при собственном весе в пятьдесят килограмм, утащить гантели весом в шестьдесят килограмм он не мог, силенок не хватит. Максимум что он мог сделать, это докатить их до берега и оставить здесь на входе или в воде. А забрать их должен был кто-нибудь второй. Кто здесь с утра проплывал? - вдруг как прокурор Хват резко спросил Гориллу.
        - Пацанва, втроем - Макс, Данила и девчонка, вечно втроем по городу шатаются. Они проплывали и «новый русский» на катере. Все, больше никого.
        - Кто-то из них и мог увезти платину, если она еще не в подземном ходе.
        - Но ребята при нас садились на камеру, и в плавках все они были, а туды по тридцать два килограмма не сунешь.
        - По-твоему платину увез «новый русский»? - то ли утверждая, то ли спрашивая, смотрел на Гориллу задумавшийся Хват.
        - И блондинка на катере была для отвода глаз, она все время махала мне рукой, - горестно сказал Горилла.
        - Да, твой вариант смотрится убедительно, но и Фитиля с ребятами со счетов не стоит сбрасывать.
        - А сумка, вот же след Хромого?
        - А записка, след Фитиля и пацанов?
        - Полезли в подземный ход Хват, и их там на ощупь найду, - что имел в виду Горилла, гантели или нас, мы не знали, но мы на всякий случай отползли подальше.
        - Нет, Горилла, стены там плохо укреплены, обвалиться может, - с сомнением покачал головой Хват, - я пожалуй пока схожу за фонарем и заодно подумаю, а ты стереги вход.
        - Вот сука, - впервые так грубо выругался, за то время, что я его знал Данила, - что будем делать?
        - Полезли, пока не поздно назад.
        Не зажигая свет, изучив все повороты, мы, пригнувшись, вернулись на лестницу, и, надавив на выступ на стене открыли доступ к поворотному механизму. Данила крутил колесо. Дверь медленно открылась, и мы нырнули в пристройку. Подергали ворота, они были на запоре. Все мышеловка окончательно захлопнулась. И крышка в подземный ход, ведущий к дому Хвата была открыта ровно на столько, чтобы просунуть в нее руку. Нечего было и думать, чтобы нырнуть в этот подземный ход.
        - Это, ты все, успеем, успеем. Ну, нашли бы они Дионисия, ну продали бы его в какой-нибудь американский музей, большое дело. Ходят же толпы людей на Тутанхамона, и ничего, и на нашего Дионисия ходили бы, плохо, что ли? А теперь, что делать?
        - У нас минут, пятнадцать, пока Хват вернется. Думай Данила.
        - Жалко Насти нет, она бы точно, с ходу выход нашла.
        - Ты, что еще девчонку впутывать в такой кошмар? У нас отсюда пока только один свободный выход, в люк к Хвату, но в него не пролезешь?
        - Может, попробуем открыть?
        - Горилла, не смог открыть, еще и верстак надо сдвинуть, нет, думай Данила.
        - Макс, не будет Хват вручную крутить домкрат, у него должен быть там рубильник или кнопка включения. Попробуй, посвети.
        Фонарик тонким лучом осветил внутренность подземного хода Хвата. Она была отделана вагонкой. На стене виднелось две кнопки, красная и белая. Данила нашел на полу палку и сунул ее в щель.
        - На какую давить, на белую? Белая должна выдавливать вверх, красная вниз. Так везде принято.
        - А если ты ошибешься, и люк закроется, что тогда, - спросил я Данилу, - не забывай, это ведь Хват делал, а у него как у Иуды, все не как у людей.
        Ошибиться, значит наверняка попасться в руки бандитов, да не где-нибудь, а в подземелье. Ничего себе, перспектива. У Данилы не поднималась рука, невзначай захлопнуть перед собой последнюю лазейку. А мы еще не знали, куда она ведет. Может быть, в конце подземного хода Хвата стоит железная дверь с пудовым или кодовым замком.
        - Дави красную, - я взял на себя ответственность за наши жизни.
        Данила надавил и точно, домкрат стал поднимать крышку люка. Мы облегченно вздохнули. Ура. Когда крышка достаточно поднялась, мы нырнули в чужой подземный ход. Бог ты мой, что это было. Мы попали в отлично устроенное бомбоубежище, обитое вагонкой и имеющее неприкосновенный продовольственный запас на случай войны, как минимум, термоядерной. Это был не подземный ход, а настоящий тоннель, пол его был устлан красной ковровой дорожкой. Сбоку стоял диван, холодильник, телевизор, на стенах не хватало только нескольких картин, но их заменяли противогазы. На полках были расставлены консервированные продукты. Хват в своем подземелье мог пережить еще одну перестройку. Данила открыл холодильник. Он был пуст, если не считать огромную коробку из под торта, аккуратно перевязанную красной лентой.
        - Мог бы и колбаски положить, - вздохнул Данила, рассматривая пустые полки.
        - Знал бы Хват, что мы тут появимся, он бы тебе с крысиным ядом колбаски оставил.
        - А торт не отравлен? - вытаскивая, коробку с тортом из холодильника спросил Данила.
        - Не отвлекайся, - одернул я его, - у нас мало времени.
        Подземный ход Хвата, выкопанный во весь рост, быстро привел нас к закрытой сейфовой двери. Мы стояли перед ней озадаченные и подавленные.
        - Дать козлиную морду, может, поможет? - спросил Данила. И тут же сдав на свалку шаманские заклания и соглашаясь со здравым смыслом, пробормотал: - Нет, такую дверь козьей мордой не откроешь, надо шифр знать.
        Сбоку двери был расположен цифровой пульт, с несколькими кнопками, от которого шел толстый электрический шнур к бронированной двери. Данила пересчитал кнопки.
        - Ерунда, их всего шесть штук. Я пока пойду банки с полок пособираю а ты открывай.
        - Да ты знаешь, сколько вариантов придется перебирать? - я был возмущен беспечностью приятеля.
        - Шестью шесть, тридцать шесть, - успокоил он меня. - перебери с одного до тридцати шести, и я думаю мы попадем в дом или гараж к Хвату.
        - А миллион без единицы не хочешь? - не согласился я с математической логикой приятеля.
        Данила не слушал меня. Он развязал коробку из под торта и приподнял крышку. Такой красоты я никогда не видел. На нас смотрел огромный торт выполненный, как точная копия храма Василия Блаженного. Небольшая оградка вокруг храма была выложена шоколадной решеткой. Бисквитные стены непроизвольно вызывали слюну. А глазурованные купола чего стоили? И такое чудо и в рот?
        - Ты не открыл еще дверь? - нагрузившись различными банками, стоял за моей спиной Данила.
        - Что я тебе компьютер, миллион вариантов перебрать за десять секунд, - давай лучше подумаем, что это за число из шести цифр.
        - Я тебе за минуту сейчас открою. - складывая рядом с дверью реквизированные съестные припасы, сказал Данила, - если на каждую комбинацию тратить по три секунды, уйдет…, уйдет… тридцать шесть умноженной на три…получается сто восемь секунд. Меньше двух минут. Десять раз успеем смыться.
        Из него получился бы в древности хороший грабитель: викинг, конквистадор или на худой случай разбойник из муромских лесов. Он стал набирать на пульте цифры с единицы до тридцати шести. Когда дверь ни на одну из них не открылась, он растерянно посмотрел на меня.
        - И дальше до девятьсот девяносто девяти тысяч девятьсот девяносто девяти можешь набирать, пока не щелкнет, - с досадой произнес я, - три секунды умножаешь на миллион без единицы, будет три миллиона без трех секунд. Три миллиона секунд раздели на шестьдесят, будет пятьдесят тысяч минут. Раздели их снова на шестьдесят будет приблизительно восемьсот часом или тридцать два дня. Тридцати двух дней у нас нет, так, что мы срочно должны догадаться, что это за число.
        - Эх, жалко Насти нет с нами, вот кто любит всякие шарады разгадывать. Сейчас бы в одну минуту решила эту задачку. Знаешь, как она их в классе щелкает, - вспоминая, как дед былое, Данила обеспокоено оглянулся назад.
        - Вот и думай, как она.
        - Как?
        - Логически, - подбодрил я приятеля, - считай, что ты находишься на передаче, «Что, Где, Когда» и у тебя одна минута…Вопрос… Какое число должно быть, чтобы его никогда не забыть, ни трезвым, ни пьяным, ни днем, ни ночью? Число из шести цифр?
        Данила, как баран на новые ворота уставился на торт.
        - Думай Данила… думай. Может быть дата начала войны - двадцать второго июня сорок первого года? - и я набрал на пульте цифры - 22.06.41. Тишина. Дверь не щелкнула и не поддалась.
        - Думай Данила… Думай… Говори, что-нибудь.
        - Не могу я голодный думать. Я на торт смотрю, и у меня все мысли только об одном, он как сделан, как бисквитный или как птичье молоко? Я пока его не начну есть, у меня ни одной мысли не появится.
        - Черт с тобой, ешь! Только быстрее думай.
        Процесс пошел, - сказал бы Горбачев увидев Данилу. Торт исчезал с ужасающей быстротой. Казалось, на Красную площадь навалилась татаро-монгольская орда. Нет не орда, Данила как бульдозером сносил поочередно шоколадные, воздушно-глазурованные купола торта.
        И тут меня осенило.
        - День рождения, день рождения человек никогда не забывает. Единственная дата, которую все помнят, спроси любого. Поэтому надо только вычислить день рождения Хвата. Год, месяц и день.
        - Вспомнил, вспомнил, - ударил себя по лбу рукою вымазанной кремом Данила, - в прошлом году Хват в марте справлял день рождения и все стекла и зеркала побил в ресторане. Когда милиция его забирала, он еще кричал, что не имеют права, он малолетний, ему всего десять лет.
        Отправив очередную порцию торта в рот, Данила как кот заулыбался:
        - Он родился в високосный год, двадцать девятого марта и день рождения у него раз в четыре года. Вот и получается если он кричал в прошлом году, что ему десять лет, значит на самом деле ему было сорок. Первые четыре цифры - 29.03. Двадцать девятого марта. А год? Если в прошлом году двухтысячном году ему было сорок лет, то в этом две тысячи первом году - сорок один. Так, в каком году он родился? Две тысячи первый год минус сорок один - получается тысяча девятьсот шестидесятый год. Последние две цифры - 60.
        Вместе с последней цифрой, во рту у Данилы исчезли остатки торта.
        - Говорил же я тебе, что только сытый могу думать, видишь как все просто, - расплылся в улыбке мой приятель.
        Я последовательно набрал полученные цифры, 29.03.60. Результат нулевой. Дверь даже не скрипнула.
        И тут из дальнего конца коридора до нас донесся торжествующий крик Гориллы:
        - Поймаю, как кота задушу.
        - Мы забыли крышку люка опустить, - тревожно проговорил Данила. Не раздумывая ни минуты, по красной дорожке скрадывающей шум шагом, мы стремительно понеслись в обратную сторону к люку. Хорошо, что Горилла подал голос, а то бы сейчас сидели перед ним, как кролики перед удавом. Горилла успел просунуть только половину тела в люк, когда я нажал на белую кнопку. Он так и остался висеть зажатый крышкой в районе живота, когда я отпустил кнопку. Талия у Гориллы стала осиной, хоть в балете выступай. Еще одно малейшее нажатие на кнопку и из него как из яблока в соковыжималке брызнет сок.
        - Ты, что Хват делаешь? - заорал Горилла, - снова обманул меня?
        Мы с Данилой благоразумно молчали. Горилла тоже замолчал, ожидая ответа. С этой стороны мы себя обезопасили и нейтрализовали одного бандита. Данила поманил меня пальцем в глубь тоннеля.
        - Ты какую, сейчас кнопку нажимал, чтобы закрыть?
        - Белую.
        - Правильно. У Хвата все шиворот навыворот. Вот и числа его дня рождения надо набирать в обратном порядке.
        Мы подошли вновь к бронированной двери, и я набрал цифру 06.30.92. Как только я набрал последнюю цифру два, последовал щелчок. Мы обрадовано глянули друг на друга.
        - Как ты думаешь, где сейчас находится Хват, дома или по дороге к подземному ходу? - мне казалось, что в моих рассуждениях присутствует какая то логика, - если Хват сейчас ищет в доме фонарь, нам лучше пока туда не соваться, подождать пока он уберется и только потом открывать бронированную дверь и проникать в его владения. А совсем бы было хорошо, если бы Хвата на помощь позвал Горилла, у него глотка здоровая. Только как заставить Гориллу кричать?
        - Выпороть бы его, - зашептал кровожадный Данила.
        - Замучаешься его пороть, вон какой амбал здоровый. И места не хватит, толком размахнуться.
        - Давай тогда велосипед сделаем, - упрямо предлагал людоедские варианты Данила. Сорвав со стены настенный календарь с полунагой красавицей, он разорвал его на несколько мелких листов. Один их противогазов висевших на стене Данила натянул на себя, второй протянул мне. Данила тщательно вытер о смокинг Гориллы жирные пальцы рук, а они у него чуть ли не по локоть были в креме, и похлопал по широкому, попавшему в капкан заду. С ноги Гориллы полетели легкие белые туфли невероятных размеров и следом носки. Он вставил несчастному между пальцами ног полоски бумаги. Спички у нас были, целая коробка. Данила начал экзекуцию. Когда бумага загорелась, Горилла заорал благим матом и засучил ногами.
        - О… о… о…Хват, только паяльником не надо, - несся как из иерихонской трубы мазутный бас Гориллы. На меня даже сквозь противогаз пахнуло запахом паленого мяса.
        Я удивленно смотрел на Данилу - инквизитора.
        - Палить можешь, а запаха не переносишь, противогаз одел? - упрекнул я его, когда мы возвращались к бронированной двери.
        - Что б он не узнал меня случайно, я противогаз одел, а то потом в костре живьем запечет, - объяснял Данила, снимая противогаз - пусть думает, что это Хват.
        Мне казалось, что по времени, Хват сейчас должен находиться у входа в подземный тоннель, и слышать дикий рев Гориллы. За то время, что мы искали код к замку, можно было сходить и купить в магазине новый фонарь, поэтому мы, не особенно таясь, стали открывать бронированную дверь. По пути Данила не спеша положил в пустую коробку из под торта козлиную голову завязав ее тем же красивым бантом.
        - Наденем противогазы, - предложил Данила.
        Мы потянули дверь на себя. С другой стороны как в кинофильмах она была замаскирована под книжный шкаф.
        - Здорово, - подумал я и первым осторожно вступил в огромную залу. Это была гостиная. В центре стоял большой стол размером не менее бильярдного стола. Вдоль стен стояло несколько кожаных диванов. Войдя из освещенного пространства в полутемный зал с закрытыми жалюзи, мы привыкали к темноте, одновременно прислушиваясь к тишине царившей в доме. Дверь медленно сама собою закрылась. Теперь Горилла мог орать в подземелье, до скончания века, никто его не услышит. Где же выход?
        Неожиданно в зале зажегся свет. В кресле за дверью, у нас за спиною сидел Хват. В руке у него был пистолет.
        - Вот и попались голубчики. Не шевелиться, - повелительно произнес Хват. - ставьте торт на стол и присаживайтесь, будем беседовать… Противогазы снимите, я хочу на ваши мерзкие рожи посмотреть.
        Делать нечего, пришлось стягивать противогазы. Когда Хват увидел, что перед ним сидит не представляющая для него опасность зеленая молодежь, он спрятал пистолет.
        - Ну, рассказывайте, - в его голосе послышалась нешуточная угроза.
        - Что рассказывать?
        - Как вы попали сюда, для начала расскажите.
        Какую историю можно придумать за несколько секунд, чтобы она звучала правдоподобно, я не знал. Я глянул на Данилу. Выручай. Ты же сожрал целый торт, у тебя должен сейчас мыслительный процесс идти наравне с пищеварительным. И Данила не подкачал:
        - Когда Фитиль отнес Хромому икону Феофана Грека… - начал рассказывать мой приятель, так как будто до этого они целый час мирно беседовали с Хватом и он продолжает рассказ.
        - Какого Феофана Грека, - не смог удержать своего удивления Хват, перебив Данилу.
        - Того, что был бригадиром у Андрея Рублева, когда они втроем, вместе со старцем Прохором халтурили в Москве…
        - Я спрашиваю, как вы оказались у меня в подвале?
        - Когда мы увидали, что Горилла листает на берегу какую то старинную книгу, мы поняли, что он нашел библиотеку Ивана Грозного, и решили себе тоже сделать небольшое собрание сочинений летописца Нестора…
        - Я последний раз по-хорошему спрашиваю, как вы сюда попали? - Хват сдвинул брови, в голосе у него зазвучали стальные нотки.
        Как объяснишь, что мы оказались в подвале, если с одной стороны он закрыт бронированной дверью, с другой замком на воротах в сарай, с третьей сторожит Горилла. Не с верху же мы просверлили еще один вход.
        - Я хотел по порядку все рассказать, - как утка от собственного гнезда уводит лису, так и Данила уводил Хвата от неприятного вопроса, - хотел сначала про икону, потом про книги, потом про гантели, но если ты не хочешь слушать, я, конечно, скажу, откуда мы появились? Вот через эту дверь.
        Увел таки его Данила в сторону. Хват зло и в тоже время озадаченно смотрел на буровящего без передышки Данилу.
        - Какие гантели? - наконец последовал спасительный вопрос, который давал нам передышку и шанс выбраться отсюда целыми и невредимыми.
        - С начала рассказывать или с середины? - с глупым видом простака серьезно спросил Данила. Хват не мог понять, водят ли его за нос, или, в самом деле, владимирская земля рождает таких идиотов.
        - Попробуй с середины.
        - С середины, так с середины, - как ни в чем не бывало, согласился Данила. - Когда мы вчера плыли по середине реки, за нами тоже по середине плыл катер какого то «нового русского», вроде тебя. Только Фитиль сказал, что он побогаче, раза в два тебя, потому, что его катер стоит как твоих два ж…жипа «Кран чарохи».
        - Дальше! - рявкнул Хват.
        - Дальше мы поменялись местами, он плыл впереди, а мы втроем как …, в общем болтались сзади: наша камера, сеть Фитиля, и на цепи гантели. На палубу вышла девица, такая, что на обложках журналов бывают, и когда вы втроем чуть нас не догнали, вместе с Гориллой и Фитилем, сказала, про вас: - смотри киса, идиоты, какие то бегут, кабы цепь с гантелями не отобрали.
        - Так конкретно и сказала?
        - Что вы идиоты? Еще и пальцем указала, только я не понял на кого? - Данила правдивыми глазами смотрел на Хвата. Девица с «новым русским» были далеко, и на них можно было повесить всех собак.
        Хват пропустил пока мимо ушей колкость, затрагивающую умственные способности его, и его друзей и коротко приказал:
        - Рассказывай дальше.
        - С подробностями, или без?
        - Без… Я тебе не прокурор.
        - Сначала оборвалась сеть Фитиля, он ее уже достал, сразу за городом, там, где поворот.
        - Короче! - Хват уже второй раз смотрел на часы.
        - Короче, потом и мы оказались в воде.
        - А гантели?
        - А гантели и нашу камеру он сволочь утащил.
        Хват, о чем-то раздумывая, постукивал по деревянному подлокотнику кресла. Мы сидели ни живы, ни мертвы. Удачно все увязал Данила. Пока не к чему было придраться, кроме так и не полученного ответа на вопрос, как же все таки мы оказались в доме Хвата. Пока Данила как паук плел свою сеть, я уже придумал ответ. Мол, мы влезли в подземный ход раньше Гориллы, пока он стоял в десяти метрах на берегу.
        - А икону говорите, Фитиль отнес Хромому?
        - Ага.
        Вырисовывалась новая связка - Фитиль и «новый русский». Нам бы только выбраться отсюда.
        Глава 9
        Хват в третий раз обеспокоено посмотрел на часы. Я понял, что мы его больше ни интересовали, и нас сейчас вышвырнут на улицу, сообщив начальную скорость. По этой скорости можно будет судить, насколько ему понравился Данилин рассказ. Хват уже встал с кресла, и направился в нашу сторону, когда открылась дверь и на пороге дома стояла популярная теле ведущая Окина, в сопровождении известного в прошлом киноактера.
        - Так то гостей встречают во владимирской области?… А обещался… встречу как царицу.
        Не успел Хват открыть рот, как Данила с проворством укушенного блохой пса подлетел к телеведущей с незамысловатым комплиментом:
        - Ой, госпожа Окина, я ваш горячий поклонник. Я считаю вас самой красивой женщиной на свете.
        - Никогда не говори женщине, самая, самая, потому что рядом может присутствовать другая женщина, которая на тебя обидится.
        Никакой женщины рядом не было, но, по-моему, обиделся и смотрел зверем на Данилу Хват. А теледива, польщенная произведенным впечатлением, улыбнулась:
        - Учись Хват, молодежь тебя за пояс уже затыкает.
        Данила подал руку даме и торжественно проводил до дивана. Хват, подрастерявшийся в первый момент радушно развел руками, и незаметно дал пинка Даниле.
        - Милости прошу, к нашему шалашу.
        Киноактер обойденный вниманием, вельможно поклонился, и прошел к окну.
        - Вообще-то мы в вашей глуши проездом, репортаж готовили по Золотому кольцу. Владимир, Суздаль, - сказал он.
        - Перестань ныть, - одернула его Окина, - переговорим и поедем. А это твои сыновья? - Перескакивая как всякая женщина с одного на второе спросила она Хвата, - похожи, похожи, такие же плутовские рожи.
        - Соседские, - виновато, как инок пряча мечущие искры глаза оправдывался Хват.
        Окина шаловливо погрозила ему пальцем.
        Ладно Хват, - злорадно подумал я, - подождем, еще не вечер.
        Данила моментально сориентировавшись вылез с коммерческим предложением:
        - Если вы снимали репортаж о древнерусской иконописи, мы завтра же можем вам предложить сделать уникальный репортаж, об иконе борзописца Феофана Грека. Сегодня его икону один малый по имени Фитиль отдал Хромому на реставрацию. Завтра на ней должен высветиться лик Софки…
        - Софьи Цареградской, - поправил я своего приятеля, который на словах выражал почтение дамам, а на самом деле не ставил их ни в грош.
        Окина вопросительно смотрела на недовольного Хвата. Ему бы нас раньше выставить за дверь, а теперь чувствовалось, что мы рушим какие то его тайные планы.
        - Можем завтра утром посмотреть, о чем ребята толкуют? - вступил в разговор молча куривший сигарету киноактер.
        - Отчего же не посмотреть, посмотрим. С утра и поедем к Хромому, у меня есть к нему небольшой разговор, - согласился Хват. В его планы не входило перечить спутнику телеведущей Окиной.
        - В этом доме чаем с дороги напоят? - не дождавшись приглашения к столу, спросила Окина.
        - О чем разговор, у меня уникальный торт, к вашему приезду заказан, - Хват сразу оживился, начав доставать чайный сервиз.
        - И накормят, и потом напоят, - Данила решил оттянуть подальше развязку, предложив Хвату подумать об ужине. У нас как раз появилось бы время, чтобы безнаказанно смыться.
        - Я на диете, не старайся Хват, не надо, - успокоила она хозяина бросившего искоса на Данилу уничтожающий взгляд, - чайку попьем, о твоем предложении переговорим.
        Я помогал Хвату расставлять чайный сервиз, ожидая скандала.
        - Ребята, а вы знаете, что мне предлагается?
        - Это? - и Данила изобразил рукой что-то наподобие гири, неподъемное.
        - Почти. Стать генеральным директором нового коммерческого телеканала у вашего соседа Я вот и думаю, идти, не идти?
        - Хват, ты, сколько еще банку должен, миллион долларов?
        Хват убил бы сейчас Окину за длинный язык, выдающий его коммерческую тайну. Он молча ушел за самоваром на кухню. Мы с Данилой многозначительно переглянулись. Вот где собака зарыта. Завтра Хват как ищейка пойдет по следу «нового русского», и найдет его, даже если вода и не оставляет след. Пока Хват выходил на кухню, можно было тихо, по-английски, смыться.
        - Чего сидите мальчики, развязывайте торт, посмотрим, что там за сюрприз? - командовала за столом Окина.
        Данила молча начал вылезать из-за стола. Из кухонной двери с электрическим самоваром показался хозяин дома Хват. И в это время книжный шкаф очередной раз начал отходить от стены. Гости, повидавшие многое на свете и привыкшие ко всему, изумленно смотрели в створ двери. Оттуда появилась звероподобная рожа Гориллы. Смокинг, на нем сидел хорошо, но нижняя половина его лоснилась огромными жирными пятнами. Вошел он в белых носках, держа на отлете в руке туфли. Зрелище было, еще то. Увидев живую Окину, он сначала вытянул лицо в кривой улыбке, и лишь затем лучезарно улыбнулся. Я первый раз видел его улыбку. Казалось, коню предложили банан.
        - Это твой сюрприз? - вдруг зашлась в истерике теледива.
        Киноактер, посчитав, что идет какой то розыгрыш, подошел и обнял Гориллу, подергав его за баки.
        - Ладно, молодец. Хорошо загримировался. Одевай туфли, - похвалил он растерявшегося Гориллу.
        - Я лучше в носках, - ответил Горилла, отставляя в сторону туфли.
        - Позвольте представить, - начал Хват, понимая, что все его планы катятся к черту.
        - Я сам, - перебил его Горилла, и подошел приложиться к ручке Окиной.
        - Шереметьев, - гордо произнес он свою фамилию, забыв назвать ее первую половину. Видимо, пресс, под которым он лежал выдавил ее, - моим именем в городе будет называться улица.
        - Как вы сказали граф? Улица! А город не хотят переименовать в вашу честь? - хохотала кинодива.
        - Мы чай сегодня будем пить? - спросил Хват.
        - А у нас в городе есть подземный ход, вот он его обнаружил, - показал я на Гориллу.
        Столько внимания его персоне уделяла наверно только милиция, Счастливый Горилла заелозил на стуле держа на весу вытянутые ноги в белых носках. Окина не могла успокоиться и продолжала хохотать. Хват разливал чай, а киноактер развязывал коробку с тортом.
        - Сейчас увидите, какое чудо, - не утерпел Хват, чтобы не похвалиться.
        Настал торжественный момент, и киноактер снял крышку. Нестерпимый запах ударной волной прошелся по сидящим за столом. Затасканная, с остекленевшими глазами, грязная козлиная голова с укором смотрела на опешившего хозяина.
        - Мы спать пошли, - первым вылез из-за стола Данила, оставив Хвата веселить дальше гостей.
        - До свиданья мальчики, - попрощалась с нами теледива.
        - До свиданья.
        Во дворе Данила подошел, к джипу Хвата, и, открутив крышку бензобака, высыпал с полкило сахарного песку.
        - Зачем? - не понял я.
        - Чтобы лучше работал. В подвале у него взял. Издалека так Хвата будет слышно.
        Так закончился последний рабочий день недели - пятница.
        Глава 10
        Утро следующего дня, после стольких событий происшедших с нами, выдалось солнечное и ласковое. Я лежал в постели и наслаждался тишиной и спокойствием. Вылезать из-под одеяла не хотелось. Я хотел еще немного подремать, когда вдруг издалека послышались выстрелы из громобойного ружья. Выстрелы раздавались через равные промежутки времени, приближаясь к нашему дому. Стрелявший произвел последний выстрел, и все затихло. Я, забыв про полусон и утреннюю негу, пулей вылетел из кровати. Напротив дома Хромого стоял джип «Гранд Чероки» Хвата. Из него выходила госпожа Окина собственной персоной в сопровождении киноартиста с камерой на плече. Он, по совместительству был еще и кинооператором. Рядом несолидно семенил, забегая вперед, Хват. Значит, вчера не договорились. Киноактер заснял ворота дома, а Окина нажала кнопку звонка. Могла бы это и не делать. После оглушительных выстрелов, что издавала выхлопная труба джипа, жители сонной улицы высыпали из своих домов, издалека разглядывая знаменитую теледиву. Чай, не каждый день живьем ее увидишь. Кто-то пальцем показывал на киноактера. Фамилию я так и не расслышал.
Я в мгновения ока оказался рядом со своими новыми знакомыми. Ко мне подошел Хват.
        - В бензобак вы вчера мне ничего не подсыпали?
        Он что, думал, что я скажу - подсыпали. Чудак - человек. А ведь не скажешь, наивная душа. В телемагнаты метит.
        - Например? - чувствуя себя под защитой его гостей, спросил я. Мой дерзкий вопрос не понравился Хвату, он внимательно посмотрел на меня, и затем переключил все внимание на двор Хромого.
        - Кто будет за козла отвечать? - негромко обронил он.
        Есть другой вариант, мы не только козла, но и следа его не видели, - так же негромко я ему ответил.
        Хват промолчал. Я знал, не будет он с нами затевать ссору из-за такой мелочи как честь. Большие деньги и честь - вещи несовместимые. Он, молча, кивнул головой в знак согласия и отошел в сторону. А во дворе рвался с цепи Балбес. На крыльцо дома вышел Хромой с осунувшимся, но счастливым лицом. В это время в конце улицы появилась странная процессия из решительно настроенных старух и нескольких древних стариков. Впереди шла Данилина бабка, Данилиха с большой малярной кистью, а рядом старик с ведром.
        Хромой вышел на крыльцо и цыкнул на собаку. Тот замолчал. Когда он подошел к калитке, чтобы открыть ее, толпа богомольных старушек перемешалась с прибывшими на джипе. Хромой спокойно оглядел возбужденных людей. От него как от святого исходило сияние и нестерпимо пахло как от козла. Запах растворителя бензина и ацетона распространялся по двору.
        Сзади толпы я увидел хитрую физиономию моего приятеля - Данилы.
        - Отдавай икону христопродавец, - выступила вперед Данилиха.
        - Вы, должно быть, хотели сказать нехристь? - не испугался толпы Хромой.
        Теледиве не понравилось, что передачу с места событий начала какая-то воинственно настроенная бабка, и она взяла инициативу в свои руки.
        - Спокойно, спокойно, дамы и господа. Мы начинаем передачу из старинного русского городка расположенного на живописном берегу рукотворного озера.
        Кто-то в толпе, под объективом включенной кинокамеры, начал прихорашиваться, а кто-то загалдел:
        - Озеро давно спустили, и никого к ответу не призвать. Давно нету никакого озера.
        Окина на мгновение растерялась, но не подала виду и сунула микрофон в нос гомонившей больше всех Данилихе:
        - Сейчас мы узнаем, чем, какими интересами живет российская глубинка, что ее волнует?
        - Ты, что сюда прискакала, кто тебя звал? - напустилась Данилиха на Окину, - хочешь увезти подешевле нашу икону? Не получится! - схватив малярную кисть, она окунула ее в ведро с чем-то черным и дурно пахнущим, и вдруг ткнула этим квачом в лицо ничего не ожидавшего Хвата.
        Толпа ахнула, поразившись бабкиной смелости. Хват, размазывая куриный помет вместе с отработанным машинным маслом, отлетел к джипу. Как потом оказалось, такую гремучую смесь приготовил Данила, и он же натравил бабку на Хромого. Бабка второй раз макнула кисть в ведро, стояла, выбирая очередную жертву. С кисти черными жирными мухами сползали капли, переходя на последнем отрезке перед землей в полет.
        Хват, вытря пыльной тряпкой, всегда лежащей под рукой водителя, лицо, попер на бабку. Он не подумал о том, что решительности у бабки, как и бальзама в ведре нисколько не убавилось. Бабка снова, под восторженный гул толпы, ткнула кистью в переносицу, а когда он на мгновение ослеп, пониже, нарисовала на белой сорочке большой крест. Это был переломный момент. Гудящая толпа почувствовала свою силу, и стала неуправляемой. Процесс пошел. На Хвата вылилась вся ярость толпы, кто-то из разъяренных старух ударил его сзади, кто-то ущипнул, кто-то молотил кулаками по спине. Я думаю его вываляли бы в перьях, если бы Данила догадался подсунуть им подушку. Хват, закрывая руками голову, скрылся в джипе и захлопнул дверцу. Толпа воодушевленная первой одержанной ею победой ожидала указаний своего вожака, чтобы наброситься на очередную жертву, как вдруг со стороны заведенного джипа раздался оглушительный выстрел. Старик державший на уровне груди ведро с гремучей смесью от неожиданности уронил его. Ведро так удачно упало на землю, что брызги от него достали абсолютно всех. Один я, стоявший невдалеке, и со стороны
наблюдавший эту картину, был как том анекдоте, в белоснежном костюме. Теледива Окина забыв про записывающую кинокамеру и свой невозмутимый имидж, закричала:
        - Вы что, все с ума посходили в этом городе?
        Единственный здравомыслящий в этой беснующейся толпе Хромой хмуро спросил:
        - Что случилось? Чем обязан, столь раннему посещению?
        Толпа взревела:
        - Не прикидывайся идиотом… еретик… комуняка. Икону отдавай, - послышался злой голос из толпы, которую привела Данилина бабка.
        - Мы хотели посмотреть раритет, - раздраженно сказала Окина, не предлагая больше никому микрофона.
        - Милости прошу, проходите, - приглашающим жестом открыл калитку Хромой.
        Первой протиснулась вперед Данилина бабка, за ней, оттолкнув остальных, проскользнула теледива и следом хлынула вся толпа. В калитке давились так, как в советские времена не давились за водкой в антиалкогольную кампанию. Хват из джипа, периодически заглядывая в зеркало заднего вида, и зализывая, как кот утром в марте пострадавшее лицо, наблюдал за происходящим. Благоразумие у него одержало победу над чувством мести. Мы с Данилой вошли в калитку последними.
        - Ты чего их привел? - кивнул я на разношерстую толпу бабок.
        - Бабки икону в церковь заберут, а так еще неизвестно куда она попадет, то ли к Хвату, то ли в музей.
        - Стойте на месте, - приказал Хромой поднимаясь на крыльцо.
        Толпа замерла, но госпожа Окина, посчитав, что приказ к ней не относится, тронулась по ступенькам за Хромым, а следом за ней киноактер с кинокамерой.
        - Куда? - сразу несколько рук тащили их с крыльца.
        - Мы снимаем репортаж, - возмутилась Окина, отбиваясь микрофоном от простертых к ней рук.
        - Знаем мы ваш репортаж, - наступала на нее Данилиха, - икону схватишь и как коза огородами, огородами и ускачешь, догоняй потом тебя, с экрана выковыривай верткую, крестовою отверткою.
        В толпе объединенной групповым, религиозным экстазом обрадовано засмеялись.
        - Чего ощерились, беззубые, - пробравшись сквозь толпу и как рыцарь, заняв место рядом с Окиной, заступился за нее Данила:
        - Может костер еще, разложите? - мой приятель знал, как разговаривать с женщинами. Он их не боялся, как индийский факир не боится змей.
        Окина сразу почувствовала себя героической Жанной дАрк, а толпа разъяренных старух - святой инквизицией. Какой тут начался бедлам.
        - Ее бесстыжую не на костре, в котле сварить надо, - кипели старухи.
        - Ее хоть на костре, хоть в котле все равно приятно будет съесть, - перевел Данила ученый диспут в кулинарную плоскость, - а вас карги замшелые даже бродячие собаки под соусом есть не станут, побрезгуют.
        И, обведя притихшую на мгновение толпу настороженным взглядом, брякнул: - а бульон, и на помои свиньям не пойдет, сдохнут, поотравятся вашим ядом.
        Наша подружка Настя, когда ей не хватало в споре с Данилой аргументов, начинала драку, старухи не далеко ушли от нее. Одна из них перехватив у Данилихи квач, начала наступать на ее внука, тыча малярной кистью как шпагой. Красавица Окина, принимала последний бой.
        Микрофон в ее руках, как меч Спартака наносил удары по зарвавшимся головам врагов. Еще минута и разъяренная толпа сметет все на своем пути. Я тоже посчитал себя рыцарем теледивы и выступил против беснующейся толпы. В любом диспуте побеждает сильнейший. Самым сильным среди нас был Балбес. Его, я и спустил с цепи. Толпа старух ломанула обратно в калитку. Теперь они давились не так, как в советскую эпоху за дефицитом, а как в Крыму в 1918 году белая кость давилась при посадке на английские пароходы. Жизнь оказывается приятная штука, даже в таком возрасте. Двух старух затоптали.
        - Маленькое Ходынское поле получилось, - подумал я, помогая оттаскивать потоптанных поклонниц деревянной иконописи.
        Полная победа была за столичными гостями. Данила верным слугой стоял рядом с боярыней Окиной, обозревая сверху дрогнувшую и позорно покинувшую поле боя чернь. И в это время, как знак нашей победы, Хромой вынес икону и осторожно поставил ее на крыльце, так, чтобы всем было видно. Разговоры и шум моментально стихли.
        Великое искусство живописи. Как тебя не любить… Вчерашняя черная дверь засияла многоцветьем красок. С иконы на нас смотрела светлая дева. Волшебница, она была легка и стройна, и румянец играл на ее щеках. Чары теплых красочных сочетаний тянули лучики света к притихшей толпе. Икона сияла.
        - Я на ней только верхний слой снял, а к нижним и не прикасался, - комментировал Хромой проделанную за ночь работу, - видите, здесь рука более позднего мастера иконописца. А внизу должен быть Феофан Грек, и совершенно другой сюжет, со святой Софьей Цареградской. Икона, судя по доске, относится к четырнадцатому веку. Не зря ее единственную священник Дионисий унес из храма.
        - Твой же отец, приходил его арестовывать, послышался из толпы визгливый возглас, - и кресты на церквах он сшибал и колокола сбрасывал с колоколен, а ты теперь хочешь его грехи замолить? Не получится! Отдавай икону!
        - Конечно, забирайте, о чем разговор, отреставрировать ее всегда успеется.
        - Варвара великомученица, благослови и спаси нас грешных, - закрестились бабки за забором, в то время как Окина приводила себя в порядок, подкрашивая губы и готовясь к продолжению репортажа. На фоне иконы она вытянула чуть заголенную красивую ногу и громко скомандовала:
        - Мотор!
        Хват подумал, что команда относится к нему, завел движок и стал джипом наезжать на старух. Двигатель наевшийся сахарного песка, которым угостил его Данила очередной раз выстрелил. Две старухи изображавшие глубокий обморок вдруг вскочили, показав резвость молодых газелей. Вот и не верь после этого в силу западной техники, умеющей мертвых поставить на ноги.
        - Грузимся? - Хват подумал про икону, сбил с ворот небольшой навесной замок, и въехал во двор.
        Балбес подумал, что на его территорию совершено разбойное нападение и кусал покрышки джипа.
        Бабки подумали, что у них уводят святыню, и изо всех щелей полезли во двор, подталкивая друг друга.
        Кинодива с оператором подумали, что их будут сейчас бить, что ни один раз случалось в их бурной практике, и отступили в глубину дома.
        Мы с Данилой подумали, что переборщили, пригласив старух.
        А Хромой подумал, что пора отдавать икону, кто бы ее ни писал, и сказал:
        - Забирайте варвары.
        На это бесплатное представление собралась уже третья часть города.
        Я не буду рассказывать, как еще пять часов народ не расходился с нашей улицы, как от дома Хромого отошла процессия старух во главе с Данилихой, только скажу, что отъезжающий джип Хвата через каждую минуту салютовал выстрелом в честь находчивого Данилы.
        Когда через несколько дней мы проходили мимо церкви, где была выставлена наша икона, и где в несколько раз увеличилось число прихожан, а Данилиха вдруг из читалок стала старостой, мы подумали, что нас встретят как почетных гостей, но нас с порога облили грязной водой из ведра и чуть не достали грязной тряпкой. Вот и делай после этого добро читалкам. Нет, не видать Даниле благословения и хорошей характеристики от местного священника для поступления в семинарию.
        - Не тужи, будешь ювелиром, - успокоил я приятеля, - еще не подняли платиновые гантели со дна реки.
        Пристроив икону в надежные руки, наш путь лежал на берег реки.
        Глава 11
        Мы думали, берег реки за городом будет пустынным. Как бы не так. В безбрежных просторах океана, часто на одни и те же затонувшие сокровища, можно встретить несколько групп искателей приключений. А тут в небольшой речке, на отрезке длиной в пять километров затоплено столько сокровищ, и платиновые гантели Гориллы, и золотая цепь с крестом «нового русского». Сразу за пригорком, посредине реки мы увидели катер вчерашнего, нетерпеливого знакомца.
        - Глянь, не торопится больше никуда, - съязвил ехидный Данила, - а вчера как козел, гонки с препятствиями устраивал… Цепь ищет, свою, поганую, а не знает, что здесь в реке платиновые гантели, в сто раз дороже его барахла, миллион с лихвой стоят.
        Мы медленно подошли к катеру и остановились напротив. Силы были неравные, чтобы начинать скандал из-за вчерашней камеры. Она лежала на корме. В шезлонге, на палубе загорала длинноногая девица в бикини, а «новый русский» опустив лицо с маской в воду, невдалеке исследовал речное дно.
        - Рыбку на уху ловим? - вежливо побеспокоил девицу Данила.
        Та пренебрежительно бросила в воду шкурку от съеденного банана, чуть не угодив ею в торчащую из воды трубку своего знакомого. Устав от дикой природы, она согласна была поговорить даже с Данилой:
        - Обещал по средиземному морю покатать, а тут в лесах уже вторую неделю торчим, - в голосе вставшей и потянувшейся как кошка девицы послышалось раздражительные нотки.
        - На чем по средиземному морю, на этом катере? - Данила сделал круглые глаза и как застоявшийся конь заржал.
        - Ага. Скоро туда поплывем, - похвасталась девица.
        - Он у тебя наверно «новый русский»? - вкрадчивым голосом спросил Данила.
        - «Новый», - обеспокоено подтвердила девица, не понимая, куда клонит мой приятель.
        - Тогда все понятно, - снисходительно посмеиваясь, махнул рукой Данила.
        - Что понятно, - в голосе девицы чувствовалась обида.
        - Понятно, что вместо Средиземного моря он привезет тебя в Каспийское, - Данила аж взбрыкнул на месте расхохотавшись.
        - Как?
        - А так! Из этой речки вы попадете в Клязьму, из Клязьмы в Оку, Из Оки в Волгу. А Волга насколько я помню, впадает в Каспийское море, это только у «новых русских» она впадает в Средиземное море.
        Я поддержал смехом своего приятеля. Девица в ярости запустила шлепанцем в своего капитана. Тот даже голову не поднял из воды.
        - Ох, и угораздило меня связаться с этим придурком, давно бы уже отдыхала на Багамах, управляющий банком предлагал.
        За нашей спиной раздался стук клапанов старенького двигателя. Сзади остановилась подержанная «копейка». Из машины вылезала святая троица: Хват, Горилла и Фитиль. Девица, увидев особей мужского пола, близких ей по возрасту, приняла самую эффектную позу, на которую только была способна. Топ моделью, конечно, она не была, но отборочный конкурс видно было, проходила. В рекламных клипах этот сюжет называется, «потягивания кошечки в послеобеденное время». Хват как старый лис, даже ухом не повел, а Горилла сняв штаны и рубашку надулся как культурист. Девица готова была уже спустить трап, когда Горилла нырнул в машину, и достал такую же маску как у «нового русского». Девица возмущенная, отвернулась. Послышался вопрос Хвата?
        - Что ищет в воде ваш супруг?
        - Да две платиновые гантели, - пренебрежительно, сквозь зубы процедила девица, - с ними еще гимнаст на цепи утонул. Плевать я хотела на гимнаста, дешевка был, фуфло, туда ему и дорога. А про гантели из платины я придумала, жалко их.
        Я увидел, как нехорошо заблестели глаза у Хвата. Он опустил взгляд в землю. После этих слов девицы, мы с Данилой поняли, что разборки с нашим участием не будет. На тропе войны были тяжеловесы носороги, им не до мелких пичужек. Горилла снова напрягся, показывая мощный торс.
        - А откуда у вашего мужа гантели? - осторожно задал вопрос Хват.
        - Да никакой он мне не муж, а спонсор по круизу, а этого гимнаста на цепи доставил прямо на борт какой-то местный умелец, то ли кривой, то ли борзой.
        - Может быть Хромой?
        - Я не видела, они без меня рассчитывались, - девица машинально отвечала на вопросы Хвата, поедая глазами рельефную фигуру Гориллы. В отместку за испорченный отпуск девица с видимым удовольствием топила своего благодетеля. Тот не заставил себя долго ждать и неожиданно появился из-за противоположного борта, грубо прервав разглагольствования девицы:
        - Много болтаешь, тебе не кажется?
        - Что уже и поговорить с людьми нельзя, так и будем молча весь отпуск среди лесов плыть?
        - Потерпи, скоро будет Средиземное море.
        Как ржали Горилла с Фитилем, надо было видеть. Икая, они показывали пальцем на «нового русского». Если девица могла не поверить нам, что конечный пункт ее путешествия - Каспийское море, то такие жеребцы, как Горилла и Фитиль убедили ее на все сто процентов.
        Даже Хват улыбнулся своей ядовитой улыбкой. В кампании за последние пол часа обосновавшейся на берегу, собирались грозовые разряды. Нам с Данилой надо было не попасть под разряд молнии. Горилла всем своим видом показывал, что он сейчас свернет шею «новому русскому». Он уже собирался идти на абордаж судна, когда Хват, угадав его намерения, удержал его за руку:
        - Пока не найдем гантели, этого Жака Кусто не трогать!
        А «новый русский» тоже имел виды на святую троицу, и нас пацанов. Троицу с «копейки» он принял за бедных российских мужиков. Надев на голову белую фуражку с надписью «Титаник», он сунул в зубы трубку черного дерева. Прикурив, большой капитан крикнул нам на берегу:
        - Заработать хотите?
        - Кто не хочет? - вопросом на вопрос отозвался Данила.
        - А вы? - он махнул в сторону троицы Хвата.
        - Я тебе Титаник устрою, - рядом скрипнул зубами Горилла.
        - Громче, не слышу? - капитан катера пыхнул трубкой.
        Хват наступил дернувшемуся с места Горилле на ногу:
        - Молчи дурак, узнаем, где он их потерял, - прошептал он.
        Вот гад, - подумал я, - значит не до конца вчера поверил нашим рассказам, про героическую борьбу с обрезанием канатов.
        Да, интересные три команды подобрались на берегу и на катере. Все три группы держали остальных за дураков, за лохов по понятиям Гориллы. Да еще внутри групп были свои собственные интересы. Себя мы конечно считали за самых умных.
        - Ваши условия? - крикнул в ответ Хват.
        - Но мы первые дали согласие, - как пионер тянул руку Данила, - сначала с нами надо договориться, и камеру вернуть, или компенсацию за нее.
        На этот раз дернулись уже двое, Горилла и Фитиль. Хват снова их остановил:
        - Посмотрим, что этот нувориш предложит. Умный какой нашелся, сразу с платиной на катере по воде за границу смыться. Ну…Ну…
        Мы с Данилой полезли в воду и поплыли к катеру. Данила по сходням, переброшенным с противоположной стороны катера, поднялся на борт, а я решил пока освободить нашу камеру. Когда я подплыл к корме, и постарался на что-нибудь опереться, чтобы подняться на борт.
        У самой поверхности воды, на крюке, торчащем из катера я увидел заветную золотую цепь с гимнастом распятом на двух скрещивающихся гантелях. «Новый русский», когда вчера упал и покатился по палубе, не мог и подумать, что цепь никуда не делась, а так за ним и плавает. Как ее он сегодня не заметил - непонятно. Не там искал.
        - Ты где там? - свесился с борта Данила подавая руку.
        - Вы договаривайтесь основательно, а я камеру спущу на воду, - и я мигнул Даниле.
        Сказать я ничего больше не мог, к нам подходил капитан, а с берега пристально смотрела бандитская троица. За то время, что мы знали друг друга, слова сказанные с нажимом или с определенной интонацией имели тайный смысл, но какой Данила пока не мог догадаться, хотя согласно кивнул головой. Я решил провернуть вчерашний трюк и привязать золотую цепь к пипке камеры. Взобравшись на корму, я спустил камеру на воду. Незаметно, как мне показалось, я снял цепь с крюка и, вынырнув посреди камеры, постарался накинуть цепь на пипку. Камера лежала не той стороной. Переворачивать ее одной рукой на глазах бандитов не имело смысла. Но и вешать обратно золотую цепь на подводный крюк не хотелось. Кто его знает, что взбредет через несколько минут в голову «новому русскому», может он плюнет на все, и укатит через Босфор в Средиземное море. Я и так и эдак старался приладить цепь. Ничего не получалось. И в это время на корме показалась девица в бикини:
        - Я поеду вместе с вами на берег, - тоном, не привыкшим к возражениям, сказала она, - только не переверните, я плохо плаваю.
        - Вон тот верзила, - я махнул свободной левой рукой в сторону берега, - просил передать, что на руках вас отсюда унесет.
        - Правда? - она, дружелюбно помахав рукой Горилле, и сразу отвалила в сторону.
        Дольше болтаться у кормы не имело смысла. Я нырнув зацепил золотую цепь между большим и указательным пальцем ноги, чуть не вывихнув их, и, запрыгнув изнутри на камеру погреб наискосок берегу. Наперерез мне шел Горилла.
        - Дай камеру на катер сплавать, - попросил он, когда до берега оставалось метров десять.
        - Горилла, там, эта русалка мне шепнула, чтобы ты ее на руках вынес на берег. Плыви так, она сама тебе в руки прыгнет, - советовал я Горилле не подплывая к берегу.
        - А Хват как же?
        - А что, Хват будет, для «нового русского» что-то на дне искать? - успокоил я Гориллу. - Плыви, видишь, она тебя ждет, на борт облокотилась.
        Дважды уговаривать Гориллу не пришлось, он как олимпийский чемпион в красивом прыжке ушел под воду. Я стал подплывать к берегу. Ко мне шли Горилла с Фитилем. В двух метрах от берега, прямо напротив кустов я освободился он цепи и теперь мог разговаривать с ними не волнуясь. Хват все таки заметил, какие то мои манипуляции с камерой, потому что когда я подплыл к берегу, он перевернул ее. Поздно спохватился.
        - Поплывете на переговоры? - спросил я, - а то могу камеру одолжить.
        - А зачем? - спросил Хват.
        - Чтобы Горилла за вашей спиной не договорился с «новым русским».
        - Не договорится.
        - А я бы на твоем месте все-таки сплавал, вдвоем с Фитилем, пока не поздно - подковырнул я Хвата, - пока один ведет переговоры, другой бы ему движок испортил.
        - Так ты, поэтому так долго крутился около мотора? - удивленно спросил Хват.
        - А ты думал зачем?
        У тебя и правда варит голова, - уважительно посмотрел на меня Хват, - а ну Фитиль садись, поехали, пообрываешь ему все провода.
        Или в бензобак воды налей, - посоветовал я Фитилю.
        - Я за маской домой сбегаю, вам пива не купить? - спросил я усаживающихся на камеру Хвата с Фитилем.
        - Купи мне три бутылки, темного, портер, - сказал Хват.
        - И мне, две, такого же, - выбрал марку Хвата Фитиль.
        - А Горилле брать?
        - Возьми одну.
        - Можешь пакет взять в машине на сиденье, - разрешил Фитиль.
        А на катере через борт выхлестывали простые человеческие чувства. Данила ходил за «новым русским» и теребил его за руку. Слышно было с берега, как он основательно прилип к капитану:
        - Пока договор в письменном виде не будет оформлен, ни о каких подводных работах не может быть и речи.
        Капитан уже сто раз пожалел, что связался с нами. Он бегал вдоль борта и вчерашним багром отталкивал Гориллу, дельфином плававшего вокруг катера.
        - Прыгай, - кричал Горилла девице.
        - Не могу, - неслось в ответ, - я плавать не умею.
        За спиной капитана маячили девица и Данила. Хват с Фитилем решили держаться подальше от взбесившегося Гориллы рассекавшего воду вокруг катера. Они вдвоем подплывали к катеру со стороны кормы, где был мотор. Девица подумала, что на помощь Горилле плывут Хват с Фитилем, и когда камера, была в нескольких метрах от катера, она разогналась на палубе и прыгнула на головы двух диверсантов.
        - Ловите.
        Хват закрылся руками, но это ему не помогло. Девица мощным ударом лучшей части тела, вогнала Хвата, как бильярдный шар, в лузу автомобильной камеры. Камера конечно тут же опрокинулась, и все они оказались в воде. Девица закричала дурным голосом и постаралась взгромоздиться на Фитиля, который пошел на дно. В это время к ним подплыл, Горилла и рванул девицу в свою сторону. Когда Фитиль всплыл, Горилла еще раз толкнул его под воду. «Новый русский» бросил багор, и тоже сверху спикировал на эту кучу малу. Данила на всякий случай отвязал один спасательный круг, и кинул в кипящую воду. Он попал в голову Фитиля третий раз с трудом появившейся на поверхности воды. Пришлось теперь Даниле выручать Фитиля. Он протянул ему багор, и когда тот слабеющими руками ухватился за него, дернул на себя. Фитиль больно стукнулся глупой головой о борт катера, и все равно пошел на дно. Данила кое-как успел схватить его за волосы и вытащить на поверхность воды.
        В это время я незаметно вытащил из воды золотую цепь и побежал к «копейке». На сиденье и, правда, валялся полиэтиленовый пакет. Не досмотрев до конца, купание в реке Киржач, достойное руки великого живописца Феофана Грека или репортажа божественной телеведущей Окиной, я скрылся за холмом.
        Встречаться, я ни с кем не хотел. Мне бы только, до дома добежать и спрятать куда-нибудь цепь, а потом уже за пивом. Как назло впереди я увидел знакомую шестерку оперативников.
        - Проснулись наконец, бездельники, - усмехнулся я, и свернул в сторону.
        Но потом как чесотка мною завладело любопытство, и я как уж прижимаясь к земле и, прячась за кустами, подполз к ним на десять метров. Я лежал и слушал их разговор:
        - Как тебе платят на заводе цветных металлов за подработку?
        - Не очень. А тут еще кто-то спер гантели, и покачаться нечем.
        - Идет дежурство, а ты качаешься?
        - Ага. А я, если бы ты видел, в спец ванне их выдержал, и нержавеющей, стального цвета, секретной краской покрыл. Не гантели были, а одно загляденье, по тридцать два килограмма.
        - Где ты их хранил, что их украли?
        - Да зарплату семь месяцев рабочим не выдавали. Что стеречь пустую кассу? Я туда их каждый день и запирал. А три дня назад захожу, их нет. Какой-то идиот украл. На металлолом наверно. Поймаю, ноги повыдергиваю.
        - А ты бы зашел на приемный пункт металлолома.
        - Подъезжал я тут к Хвату, а он давно уже этим говорят, не занимается. Не знаешь, где и искать?
        Меня не ко времени начал разбирать смех, и я нечаянно зашуршал травой. Оперативники, Николай с Петром вскочили и вытащили меня из-за кустов.
        - А…а…а… Старый знакомец… Что тут делаешь? Подслушиваешь?
        - Чего мне подслушивать, я и так знаю, где ваши гантели.
        - Где?
        - Вы мне поможете, я вам, - предложил я оперативникам бартерную сделку, - отвезите меня по быстрому домой, я возьму маску для подводного плавания, и скажу вам, где ваши гантели.
        Уговаривать долго их не пришлось. Они за несколько минут довезли меня до дома. Я спрятал в сарае золотую цепь, взял маску и триста рублей и выскочил на улицу. По пути, купив десять бутылок пива, через десять минут мы подъехали на старое место.
        - А теперь рассказывай, - поставил меня перед собой Николай. Плечи у него были в два раза шире, чем у Гориллы. Конечно, если восемь часов в день баловаться гантельками по тридцать два килограмма, шея станет как у бугая.
        - Сегодня Хват, Горилла и Фитиль и еще один «новый русский» будут доставать со дна реки ваши гантели. Они не знают, где точно их утопили. Как увидите, что они дерутся, сразу подъезжайте, значит, они их уже достали со дна.
        - Ты, что же на этих бандитов шестеришь, пиво им таскаешь? - удивленно спросил Петро.
        - Почему я, а не вы?…Да еще на машине.
        - Что им больше делать нечего? - недоверчиво смотрел на меня Николай.
        - Горилла сказал, что они платиновые, и стоят больше миллиона долларов, вот они все и хотят надуть друг друга.
        - А как они в реке оказались?
        Как в двух словах расскажешь, что делают гантели на дне реки? Я неопределенно развел руками.
        - По воле случая, а так должны были быть уже в Швейцарии. Так, что не упустите момент, а то их навсегда потеряете.
        - Знаешь, что дорогой, - посоветовал мне Николай, - они потеряли, они пусть и ищут. Как найдут, дашь нам знать. Вот тебе дымовая шашка. Дернешь за шнурок и кидай ее куда-нибудь. Мы тут же появимся.
        - Только не торопитесь, пусть сами ищут.
        - А расстояние большое?
        - Нет, километров пять всего, - успокоил я новоявленных владельцев «палатины», - Ну, я пошел.
        - Ни пуха, ни пера.
        - К черту.
        Когда через десять минут я появился из-за бугра с маской и с пакетом с пивом, на берегу были только Данила, Горилла с девицей, а остальная гоп кампания приводила себя в порядок на катере. Горилла с девицей, как стрелки часов в половине двенадцатого, лежали на песке головами друг к другу, и вели интеллектуальный разговор.
        - Вы наверно крупная личность в масштабах области, если вашим именем решили назвать улицу?
        Горилла оттопырил пальцы веером:
        - Да жизнь - удалась. Дума, специально три раза собирала сходняк, из-за меня. И исчо будет собирать, в натуре.
        - А как ваша фамилия, как улица будет называться?
        Я краем уха прислушивался к их разговору. Интересно было, как Горилла вывернется из трудного положения. Сопель-Шереметьев, редкая фамилия.
        - Я ваще как граф… Шереметьев в конце таблички будет. У меня есть друган, депутат Сайкин…он, че хош может исделать, за бабки конечно…Мне все по фигу… Я круто беру…
        Девица просто светилась от счастья, пожирая васильковыми глазами балдевшего Гориллу.
        - А на генеалогическом древе до какого колена, до какой ветви вы знаете своих предков?
        - Что предки?… Я сам до любой ветки на дереве доберусь… Я ваще на дереве могу спать.
        Мы с Данилой отошли от парочки увлеченной друг другом, и Данила мне скороговоркой поведал итог переговоров с «новым русским»:
        - Я договорился на повременную оплату, за час по двести рублей. Но он заплатит нам пять тысяч, если мы найдем, и скажем одному ему, где лежит его цепь с гантелями. И Хват заплатит нам пять, с половиной тысяч, если мы скажем одному ему, где гантели лежат. С собой у него больше нет. Я и с ним тоже договорился. Горилла заплатит, только две тысячи рублей, за себя и за девицу, эта вся его наличность. И Фитиль, крохобор, еще пятьсот рублей.
        - А чего ты так долго около «нового русского» крутился?
        - Ты же сказал, договариваться основательно. Я его чуть к нотариусу не потащил, - обиделся Данила.
        - Только деньги пусть вперед платят, - сказал я Даниле, выставляя на продажу три бутылки пива, - открывай аукцион, раз договорился со всеми.
        - Пиво, пиво, - как разносчик на рынке закричал Данила.
        Присутствующие на берегу и на катере повернули в нашу сторону головы.
        - Ты, что метеор, и не запыхался? - удивился Горилла, доглядев, что кроме них двоих с девицей, еще кто-то есть на берегу.
        - Я же не бесплатно, а за деньги, вот вдвоем с Данилой.
        - Начальная цена - пятьдесят рублей, - как заправский аукционист кричал на всю округу Данила.
        - Ты, что, ей же пятнадцать рублей красная цена, - как молодая хозяйка, девица придержала дернувшуюся руку Гориллы.
        С катера неслось:
        - Сто.
        - Двести.
        - Пятьсот.
        - Тысяча.
        - Две.
        - Четыре.
        - Пять, - «новый русский» назвал свою последнюю цену.
        - Пять, с половиной, - крикнул Хват.
        - Раз… два… три. Продано, - Данила ногой топнул по земле.
        - Вези сюда пиво, в горле пересохло, - потребовал с катера свой товар Хват.
        - Аукцион еще не закончен, продаются следующие три бутылки, - Данила показал на три бутылки, появившиеся рядом с первыми.
        - Пять тысяч, - сразу назвал условленную цену «новый русский».
        - Кто больше… Нет никого? …Продано. Сейчас плыву господа, готовьте деньги кричал Данила складывая в пакет семь бутылок. Пока он плыл на камере к катеру, еще две бутылки я отнес Горилле.
        - С тебя две тысячи, как договаривались.
        Горилла молча отдал деньги. В это время Данила поднимался по трапу, звеня бутылками. Перед Хватом и «новым русским» он поставил по три бутылки, и одну перед Фитилем.
        - С тебя Фитиль по твоей таксе, пятьсот рублей, помнишь?
        Новый русский спустился в кубрик и молча вынес деньги. Хват долго доставал их из намокшего кошелька. И только Фитиль показал на свою «копейку»:
        - За козырьком возьми.
        Данила как крестьянин пересчитал деньги и удовлетворенный отчалил. На берегу, он сходил к машине Фитиля, освободив последнего от захоронки, и вновь стал слюнявить пальцы:
        - Тринадцать тысяч, несчастливое число, кому-то другому видно достанутся платиновые гантели и золотая цепь.
        Я боялся преждевременно открыть рот. Мне хотелось узнать, на каких условиях договорился Хват с «новым русским», уж ни в придачу ли с девицей, но я не стал интересоваться. Капитан пробил в колокол на своем судне, я надел маску и прыгнул в воду.
        - Начинайте работу.
        Где-то здесь, чуть выше этого места, вчера перестали выскакивать из воды гантели. Я нырнул и внимательно осмотрел дно. Чуть присыпанные песком, две гантели лежали в двадцати метрах от катера. Поплыв в противоположную сторону, вниз по течению, я многозначительно посмотрел на Данилу. Он немедленно подплыл ко мне.
        - Соблюдай договор. Скажешь всем поочередно, что гантели лежат в двадцати метрах вверх от носа катера. И я снова нырнул. Я плыл и наслаждался. Вода была как парное молоко. Данила поочередно обошел все высоко договаривающиеся стороны. Первым полез в воду Горилла. Он сплавал на указанное место и вновь вылез на берег. Никакой маскировки, разведчик из него не получился бы. Потом подошла очередь Фитиля. Этот был похитрее. Он сначала вылез на берег, прошелся до ближайших кустов, и только оттуда прыгнул в воду. Результат видно и его удовлетворил. Следующим был Хват, Он допил бутылку пива, пробормотал:
        - Пойду скупнусь, - и с носа катера прыгнул в воду. Под водой он сидел минуты три, мы уже начали беспокоиться, не ушибся ли он головой об камень, когда Хват вынырнул метрах в сорока в стороне, и поплыл к берегу.
        Я тоже вышел на берег и взял с собою завернутую в целлофановый мешочек дымовую шашку. Мы с Данилой больше никого не интересовали. Новый русский стал заводить катер, чтобы подняться вверх по течению реки на злосчастные двадцать метров. Катер, к моему и Хвата удивлению завелся?
        - Ты провода ему выдернул? - зло, как змей глядя на Фитиля, зашипел Хват.
        - Может у него там два мотора? - спросил Фитиль.
        - Продался иуда? - забыв про девицу. воскликнул Горилла и красиво пошел рассекать воду.
        Следом в воду бросились Хват и Фитиль. За ними поплыл и я. «Новый русский» уже ставил на якорь катер в том месте, где лежали затонувшие гантели. Первым достиг борта катера Горилла и без приглашения взобрался на палубу. За ним поднимались Хват и Фитиль. На берегу остались Данила и девица. Мой приятель сроду не питавший уважения к женщинам и сейчас в упор не замечал ее.
        - Что-нибудь случилось? - обеспокоено спросила потенциальная Сопель-Шереметьева.
        - Пока нет, - успокоил ее Данила.
        - А что может быть?
        - Я так думаю, Фитиля выкинут за борт, и большая тройка, как в Ялте поделит мир.
        - Ой как интересно… А граф Шереметьев не женат?
        - Он уже граф? - удивился Данила.
        - А вы не знали?
        В это время я обогнул судно «нового русского» так и не услышав окончания разговора. Четверка, собравшаяся на палубе, знала, что сокровища находятся прямо под катером, и не предпринимала пока никаких действий. Надо было им помочь. Я вытащил дымовую шашку из целлофанового пакета, дернул за шнурок и закинул в открытый иллюминатор. Нырял я не хуже Хвата. Когда я вынырнул метрах в тридцати от катера, почти у самого берега, из каюты валил густой и черный дым. Святая троица - Хват, Горилла и Фитиль, разбежавшись на палубе, прыгнула в воду. Я в это время вылезал из воды. Мы, с Данилой прихватив одежду, отбежали от берега метров на пятьдесят и стали оттуда наблюдать. Из воды показалась голова Гориллы, потом Хвата, чувствовалось, что они несут что-то тяжелое. Рядом ужом вился Фитиль.
        - Меня потом не забудьте, я ведь тоже нырял, - гундосил он.
        Когда Горилла с Хватом вынесли на берег гантели, на палубе из дымовой завесы появился «новый русский» с помповым ружьем и сделал предупредительный выстрел.
        - Плывите с гантелями обратно, или вы покойники.
        Хват с Гориллой медленно подняли руки. Фитиль как заяц улепетывал к своей машине. А дым медленно рассеивался, показывая невредимое судно. «Новый русский» недоверчиво покосился внутрь своего «Титиника», и, не выпуская из рук ружье, запустил двигатель.
        И в это время, с небольшим опозданием из-за бугра донеслась милицейская сирена. «Новый русский» убрал ружье, и помахав на прощанье белой фуражкой прибавил газу. Катер встал на дыбы, и как норовистый конь понес его к Средиземному морю. Фитиль завел свой старенький автомобиль и притормозил около Хвата. Хват хотел затащить в машину хоть одну гантель, но Фитиль рванул мимо.
        - Стой дурак, - орал Хват догоняя «копейку». Наконец догнав снова притормозившего Фитиля, он плюхнулся на сиденье, - гони шеф, если жизнь дорога, - с испуга он начал заговариваться.
        И тут, наконец, как черепаха из-за бугра, выползла шестерка оперативников. Ехала она медленно, но за то сирена выла исправно. Единственный кто не растерялся, был Горилла. Он подхватил обе гантели, и как спринтер понесся вместе с ними мимо девицы.
        - Догоняй, - крикнул он. Повторять дважды не пришлось. Девица видимо не один раз бегала от милиции. Она поравнялась с Гориллой и стала заглядывать ему в глаза. Лучше бы она этого не делала. В первой же ямке она подвернула ногу и громко вскрикнула:
        - Граф!
        Горилла остановился. У него был выбор или гантели или она. Кого выбрал Горилла, мы так и не увидели. С прежней скоростью над жнивьем неслась его голова, а нес ли он на руках или в руках не было видно. И только когда через несколько минут вернулись удовлетворенные оперативники, мы поняли что, «исчо» не вечер, и мы можем скоро увидеть графиню Сопель-Шереметьеву. Значит убежал не с гантелями, а с нею на руках. Что делает в момент с мужиками женский пол, вай, вай, вай.
        Лишняя реклама нам тоже не нужна была, поэтому мы издалека помахали Николаю с Петром, мол, у нас все в порядке и тоже окольными путями добрались до дома.
        Глава заключительная
        - Где вы бродите? - поджидала нас Настя около дедова дома.
        - Подвески тебе добывали! - улыбнулся я.
        - А что случилось? - спросил Данила.
        Настя не вытерпела и первая рассказала, что она только, что видела.
        У управления милиции оперативники Николай и Петро демонстративно выжимали наши платиновые гантели.
        По городу в сторону Москвы на стреляющем джипе «Кран чарохи» пронесся Хват-Барыга.
        В галантерейный магазин залетел, как всегда чумовой Горилла и попросил сразу пять разных платьев сорок восьмого размера и туфли тридцать седьмого.
        Фитиля никто не видел.
        - А у вас что?
        Данила выложил из кармана тринадцать тысяч рублей.
        - Думай Настя как тринадцать тысяч рублей разделить на три части, чтобы получилось без остатка. Сможешь поделить отличница?
        - Подождите, друг другу шпильки вставлять, - одернул я обоих бойцов, готовых вцепиться друг в друга.
        - Как вот это будем делить? - и я вынес из сарая на солнечный свет тяжелую, килограмма на два, золотую цепь «нового русского». На конце ее на двух скрещенных гантелях как на кресте, отдыхал гимнаст.
        - Запросто, - последовал из двух уст ответ, - тащи зубило.
        У деда в сарае, не то что зубило, черта можно было найти. Я принес зубило и молоток. Когда Данила, положив золотую цепь на наковальню, ударил молотком по одной из звеньев цепи, с нее соскочила позолота. Золотом там и не пахло. А девица оказалась права, когда сказала с катера Хвату, что утонувший гимнаст фуфло. Полежав денечек на дне реки, он стал ржаветь. Оставалась единственная надежда на платиновые гантели стилизованные под крест, на которых отдыхал гимнаст. Не знаю, какая из себя платина, но когда мы попробовали растопить скрещенные гантели, из них закапал свинец.
        Так, что у нас осталась пока неразрешимой одна задача, поделить тринадцать тысяч рублей на три равные части. Настя - молодец, она успешно справилась с этой задачей. По три тысячи - на рыло, и четыре в неприкосновенный запас.

 
Книги из этой электронной библиотеки, лучше всего читать через программы-читалки: ICE Book Reader, Book Reader, BookZ Reader. Для андроида Alreader, CoolReader. Библиотека построена на некоммерческой основе (без рекламы), благодаря энтузиазму библиотекаря. В случае технических проблем обращаться к